«Звездный оракул»

Пол Макоули Звездный оракул

Подумай о цели творения, смертный:

Животная суть в человеке — не все,

Знанье и вера — вот мудрость Вселенной.

Данте Алигьери, "Божественная комедия".

1. ОГНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ

На небольшой поляне среди зарослей, вплотную подступивших к самому берегу, работали двое. Это была странная, ничем не схожая пара. Более крупный мужчина мерно стучал топором, подрубая ствол молодой сосны. Весь наряд его состоял из одних драных брюк, подпоясанных куском старой, истрепанной веревки. На розовато-серой коже не росло ни единого волоска, а невыразительное, круглое, как сыр, лицо выглядело почти уродливым. Лезвие топора почернело от пламени, топорище сгорело, и теперь его заменила толстая ветка сосны, которую очистили от коры и насадили на нее топор, закрепив тщательно выструганными клиньями. Его напарник обрубал сучья с поваленной сосны, неумело орудуя кинжалом с изящной рукояткой из слоновой кости. Невысокий, хрупкий, с прилизанными волосами, он был похож на потерпевшего кораблекрушение щеголя: грязные, изношенные ботинки, черные брюки, рваная белая рубаха с вышитым воротом. Двойная кожаная бечевка с висящим на ней керамическим диском обвивала длинную гибкую шею, а высоко на запястье болтался оберег — сплетенный из шерсти нутрии браслет, украшенный мелкими черными жемчужинками. Работая, он то и дело поглядывал на ярко-синее небо над поросшим деревьями берегом.

Эти двое уже построили плот, который лежал сейчас у самой воды. Нехитрое сооружение состояло всего из полудюжины стволов голубой сосны, скрепленных несколькими поперечинами и полосками шкуры болотной антилопы. Сверху плот устилали наваленные кучей охапки камыша. Теперь двое мужчин готовили погребальный костер. Он был наполовину готов и располагался в центре поляны. Слой стволов сосен и камедных деревьев укладывался крест-накрест на предыдущий; все щели забивались сухим камышом и смолистой сосновой хвоей. Неподалеку лежал труп третьего человека. Его укрывали свежесрубленные пушистые ветки, и все же тучи черных и бронзовых мух уже нашли к нему дорогу. Чуть дальше горел небольшой костер из мелких сучьев и щепок, и дым от него белым ароматным столбом поднимался к безоблачному небу. Над огнем коптились длинные, узкие полосы мяса; высыхая, они скручивались в причудливые спирали.

Эту сцену окружала картина страшных разрушений. Непонятная сила пригнула болотные кедры, камедные деревья, голубые сосны. Все они накренились в одну сторону. Несколько крупных деревьев рухнуло, выворотив корявыми корнями пласты глинистой почвы. От прекрасных голубых сосен, окутывавших своими кронами гребень острова, остался лишь пепел и дымящие головешки. За поляной, где работали эти двое, расползалось глянцевое пятно оплавленного грунта с широкой, но неглубокой впадиной посередине; от усыпанной черными хлопьями воды поднимался столб горячего пара.

Один только звон топора нарушал знойную тишину берега; казалось, природа оцепенела от совершенного здесь злодеяния. По одну сторону, позади центрального гребня и заболоченной бухточки, пролегали невысокие черные утесы старой береговой линии, а вдоль края мира тянулась узкая полоса сухого кустарника; по другую, за мелководьем уснувшего залива, раскинулись до самого берега Великой Реки топкие заросли пожелтевшей осоки. Стояла полуденная жара.

Худенький юноша обрубил последний сучок с соснового ствола, устало распрямил спину и снова взглянул на небо.

— Не понимаю, зачем очищать бревна, — проворчал он. — Все равно мы их сожжем. Видно, Тибор, ты просто любишь вкалывать, вот и ищешь себе работу.

— Погребальный костер нужно складывать аккуратно, маленький господин, назидательно произнес Тибор в такт ритмичным ударам топора. — Нельзя, чтобы он развалился, когда начнет гореть, так что сучья следует обрубить.

— Надо бросать все и уходить, — возразил его тощий напарник. — Флайер может вернуться в любую минуту. И, пожалуйста, называй меня Пандарас, я ни для кого не господин.

— Фалерус заслужил достойные похороны, он был добрым человеком. Когда «Соболь» заходил в порт, он всегда покупал мне припасы для курева.

— Тамора тоже была хорошим другом, — резко ответил Пандарас, — а я похоронил ее обгоревшие кости и рукоятку меча под простым камнем. У нас нет времени на все эти церемонии. Флайер может вернуться, и чем скорее мы отправимся на поиски моего господина, тем лучше.

— Его тоже могли убить, — заметил Тибор, отступил на шаг и изо всей силы ударил по стволу сосны выше надруба.

Дерево наклонилось. Тибор ударил еще раз, раздался треск, шум цепляющихся ветвей, и дерево рухнуло к его ногам.

— Он жив, — упрямо заявил Пандарас и дотронулся до браслета у себя на руке. — Он специально оставил этот амулет, чтобы я знал: он жив. Элифас заманил его в засаду, но он жив. Он потому и отдал мне эту монету и свой томик Пуран, что подозревал Элифаса в предательстве. Тамора часто предупреждала, что так и будет. Когда я нашел амулет, то поклялся — и сейчас клянусь, — я найду своего господина, даже если мне придется дойти до самого конца Великой Реки.

Тибор вынул обрывок кукурузного листа, вытащил из-за пояса пластиковый кисет, достал из него щепотку грубого табака и стал сворачивать самокрутку.

— Лучше бы мы не спускались к оракулу, маленький господин. Я в них разбираюсь и вот что тебе скажу: там властвует зло.

— Ты имеешь в виду, что Элифас заманил туда моего господина? Если бы мы не прошли по их следам, мы так и не знали бы, что там случилось. К счастью, я умею читать следы, как книгу. Внутри оракула была драка, кого-то ранили, и он убежал. Скорее всего Элифас пытался напасть на Тамору сзади, но ей удалось отразить удар. Она его ранила и бросилась за ним в погоню, и вот тут-то ее убили. Очевидно, это был кто-то с флайера: у Элифаса не было энергопистолета, иначе он воспользовался бы им раньше, без всякой засады.

Однако бедную Тамору убили именно из энергопистолета.

Выстрел расплавил лестницу в скале. Йаме тоже им пригрозили.

Пока Пандарас говорил, Тибор подошел к костру, прикурил самокрутку от кончика горящей ветки, швырнул ветку обратно в костер, затянулся и выдохнул струю дыма.

— Мы найдем «Соболь», — упрямо сказал он. — А потом капитан поможет нам отыскать твоего господина.

— Они все погибли, Тибор. Ты должен это понять.

— Мы ведь не нашли тел, только беднягу Фалеруса, — не уступал Тибор. А от корабля вообще ничего, один топор.

— Пламя, которое грязь превратило в стекло, испарило корабль, как каплю воды на плите. Фалерус охотился на болоте за островом, он попал в струю пара, когда стала стрелять лазерная пушка флайера. Остальные погибли сразу, их тела сгорели вместе с кораблем.

Пандарас и Тибор нашли ошпаренный труп Фалеруса рядом с убитой им антилопой. Было ясно, что старый моряк не умер мгновенно. Он стиснул зубами древко арбалетной стрелы и в агонии почти перекусил ее. Пандарас вспомнил историю о происшествии в плавильне, которую рассказал ему брат. Один из работников поскользнулся и упал по пояс в чан с расплавленным металлом. Страшные крики несчастного буквально парализовали остальных рабочих, но отец парня схватил ковш с длинной рукояткой и вдавил голову сына в жидкий огонь. Смерть Фалеруса была столь же ужасной, и он был один, никто не облегчил его последние минуты.

Тибор начал обрубать крупные ветки с только что сваленной сосны. Чуть погодя он распрямил спину и сказал:

— Капитан Лорквиталь — женщина умная, она и раньше уходила от пиратов. Наверняка и сейчас ей удалось спастись. Лазерная пушка на флайере промахнулась, и «Соболь» сумел скрыться. Может, Фалерус случайно отстал, но все остальные — на корабле. Капитан не знает, что твой господин попал в засаду, она может за ним вернуться. — Он провел рукой по параллельным шрамам на своей груди. — Корабль — это мой дом, маленький господин.

Пандарас смахнул черных жучков, налипших в уголках рта, там, где скопились капли пота.

— Я не твой господин. Мы путешествуем вместе как свободные люди. Элифас предал моего хозяина и убил твоих товарищей, за это я его уничтожу. Клянусь тебе. Элифас утверждал, что знает город в Стеклянной Пустыне, где когда-то жили люди одной расы с моим господином. Так он заставил Йаму покинуть Из и добраться до этих мест. Конечно, Элифас предатель и лжец, однако в каждой лжи есть доля правды. Думаю, мы найдем, куда они забрали моего господина, если пойдем дальше в низовья. Помоги мне, а потом иди своей дорогой.

Пандарас не желал брать на себя ответственность за судьбу Тибора, но сейчас иеродул был ему нужен: храмовый раб знал, как можно выжить в этих диких, необитаемых местах.

Сам Пандарас всю свою короткую жизнь провел в Изе. Он отлично знал каменные джунгли города и нравы всех его обитателей, знал, что, если шепнуть нужное слово в нужном месте, это будет стоить кому-нибудь жизни. Он разбирался в ритуалах сотен различных культов, знал монастыри, где в полдень можно получить кусок хлеба и кружку пива. Ему были известны такие уголки, куда никогда не забираются магистрагоры и их машины, и такие, где они бывают постоянно. Он понимал ритм доков, знал историю тысяч храмов, секреты дюжины ремесел, но непонятная жизнь этого дикого, пустынного берега пугала и смущала его. Она представлялась Пандарасу хаосом, недоступным пониманию и абсолютно чуждым его природе.

— Я — раб каждого человека, маленький господин. — Тибор затянулся своим окурком, задержал дыхание, потом выпустил дым. — Ничто не может этого изменить. Десять тысяч лет назад предки нашей расы сражались против воли Хранителей на стороне мятежных машин. Теперь, отягощенные позором поражения, мы должны служить Хранителям и их созданиям, надеясь лишь на прощение и возрождение в конце всех времен.

— Все люди должны служить Хранителям, — ответил Пандарас. — Они взрастили нас из животного состояния, они хранят память обо всех, кто когда-либо жил, и возродят нас из мертвых в последний момент существования Вселенной, в конце времени и пространства. Если тебе нужно быть слугой, то служи моему господину, Йаме. Он принадлежит к древней расе Строителей, которые творили наш мир по воле Хранителей. Йама ближе к ним, чем любой другой человек Слияния; эмиссар священного города Гонда сам это признал. Йама — аватара Хранителей. Я видел, как ему покоряются бесчисленные машины. В Изс, на крыше Дворца Человеческой Памяти, он преобразил младенца одной из туземных рас, вдохнув в него самосознание. И ты видел своими собственными глазами, как он вызвал чудовищных полипов со дна Великой Реки, чтобы спасти нас от префекта Корина. Он мудрый, святой человек. Он — единственный, кто может прекратить развязанную еретиками войну и вернуть мир на путь, ведущий к воскрешению всех людей. Значит, ты послужишь всему миру, если поможешь мне его найти.

— Мы отправимся на поиски твоего господина и моего корабля, — отозвался Тибор. Он в последний раз затянулся самокруткой и облизнул черные губы длинным красным языком. — Но корабль найти легче, чем одного человека. Как его искать по всей длине мира?

Пандарас показал Тибору керамическую монету, которую Йама отдал ему перед тем, как отправиться за предателем Элифасом в ловушку. В глубине маленького диска поблескивала крохотная искра. Это значило, как верил Пандарас, что Йама все еще жив. Но как бы он ни вертел монету, искорка не становилась ни ярче, ни тусклее.

Тибор кивнул:

— Я слыхал о таких вещах, но никогда не думал, что сам это увижу.

— Можешь теперь убедиться, что они действительно бывают, — сказал Пандарас. — А сейчас берись за дело, я хочу убраться отсюда как можно скорее.

Наконец погребальный костер был готов. Пандарас и Тибор уложили тело Фалеруса на самый верх, укрыв его слоем оранжевых мальв и желтых ирисов. Тибор наизусть знал ритуал погребальной службы, и Пандарас следовал его указаниям, став на это время слугою священного раба — иеродула.

Они окропили тело водой, Тибор прочитал молитвы в память погибшего моряка, а потом запалил сухие камыши, разложенные между слоями бревен.

Когда костер разгорелся, а тело Фалеруса стало тенью среди полыхающих желтых языков пламени и белых клубов дыма, узким флагом протянувшихся к почерневшему гребню маленького острова, Пандарас и Тибор залезли на плот и, отталкиваясь шестом, с неподобающей поспешностью покинули разоренный остров. Весь остаток дня они пробирались сквозь лабиринт высоченных камышей и наконец оказались среди мелей и молодых кущ мангровых лесов, осваивающих заболоченный берег мелеющей реки. Когда стало слишком глубоко и шест перестал доставать дно, Тибор взял листообразное весло, вырезанное им из срубленного дерева. Пандарас уселся на тупом носу маленького плота, положив на колени арбалет Тибора и зажав между колен узелок с вещами своего господина.

Сердце его терзал страх, который он не желал показывать иеродулу. Тибор уверял, что плот крепче, чем кажется, а полоски кожи в воде сядут и стянут бревна еще плотнее, однако Пандарасу он все равно казался очень хлипким суденышком.

Одна мысль, что ему придется плыть на нем по Великой Реке, подобно муравью, вцепившемуся в кусочек коры, наполняла сердце Пандараса непередаваемым ужасом, но он верил, что Йаму унес флайер, и он так страстно желал отыскать своего господина, что готов был отправиться на его поиски даже за край мира. Пандарас вымазал грязью все открытые участки кожи, защищая ее от мух и слепней, которые плотными тучами вились над гниющими стволами и воздушными корнями ризофор. Сейчас он был дикарем в дикой стране. Нагим он пройдет сквозь эти дебри, покроет свое тело фантастическими татуировками, будет пить свежую кровь убитых животных, но он станет сильным, как буря, и он сметет стены крепости, в которой заключен его господин, спасет его и убьет предателя, который заманил Йаму в плен.

Такие мечты поддерживали в нем надежду. Мечты и крохотная искра, слабо, но устойчиво светящаяся в глубине керамической монеты.

Наконец плот обогнул оконечность длинной, поросшей ризофорами отмели, и внезапно перед путешественниками открылась необъятная речная гладь, золотом сверкающая в мягких лучах заходящего солнца. Речная равнина отражала столько света, что Пандарас так и не понял, где она сливается с небом. Охваченный внезапным порывом, он встал на ноги и выбросил руку, указывая в низовья, туда, где идет война.

2. БОЛЕЗНЬ ДОКТОРА ДИСМАСА

Доктор Дисмас без церемоний вошел в большую белую комнату. Широким жестом распахнув двойную дверь, он направился к Йаме, на ходу отгоняя летающие на разных уровнях машины. Дюжина слуг в ярких ливреях хвостом тянулась за доктором.

Йама выполнял упражнения, которым его обучил сержант Роден. Увидев доктора Дисмаса, он вскочил. Голый до пояса и босой, он был одет лишь в одни шелковые штаны, да грудь его перетягивала широкая двойная повязка в том месте, где он получил ожоги. С тех пор, как Йама попал в плен, он всей душой стремился к единственной цели: захватить управление хотя бы одной машиной и направить ее прямо в глаз доктору Дисмасу, чтобы дотла выжечь мозг злодея. Однако пока что все его отчаянные попытки подчинить своей воле летающие в воздухе машины оказывались тщетными. Йама лишился способностей, которыми овладевал с такими мучительными усилиями. И совершила это преображение выросшая в нем машина; доктор Дисмас ухитрился внести в организм Йамы ее семя еще в самом начале приключений юноши из провинциального города Эолиса. С тех пор Йаму мучили черно-красные вспышки в глазах, во сне ему являлись странные и чудовищные картины. Просыпаясь, он все забывал, но ощущение ужаса и отвращения накапливалось в душе липким осадком.

Доктор Дисмас заговорил не сразу. Поглядывая на Йаму и выстукивая жесткими ладонями какой-то сложный ритм, он шагал по комнате и, казалось, пытался привести в порядок мечущиеся мысли. Слуги шеренгой выстроились за его спиной. Все они были аборигенами, и все подверглись хирургическому воздействию. Йама почти не смотрел на них. Он, как загипнотизированная змеей мышь, не сводил глаз с облаченной в черное сутулой фигуры аптекаря.

— Так ты не спишь? Прекрасно, прекрасно! И как ты себя чувствуешь, Йамаманама? Головные боли? Цветные пятна и вспышки перед глазами? Вижу, твои ожоги чудесно заживают. Ну, почему ты так на меня смотришь? Ведь я твой спаситель.

— Дисмас, ты сам заразил меня этой болезнью. Ты беспокоишься, что она недостаточно быстро прогрессирует?

— Это не болезнь, Йамаманама. Не думай об этом как о болезни. И не сопротивляйся ей. Тебе же будет хуже.

— Где я нахожусь, Дисмас? Зачем вы меня сюда привезли? Где остальные?

Он уже много раз задавал эти вопросы, но доктор Дисмас еще ни разу на них не ответил. Аптекарь улыбнулся и сказал:

— Наши союзники подарили мне эту обитель в качестве платы за оказанные услуги. Я бы сказал, в качестве первого взноса, ведь я только начал. Мы только начали, мой дорогой Йамаманама. Сколь многое еще предстоит сделать!

Доктор Дисмас прошел через всю комнату и, сцепив за спиной руки, остановился у большого окна. Но ему не стоялось на месте, он тут же обернулся и улыбнулся Йаме. Должно быть, доктор недавно ввел себе дозу стимулятора, и теперь его переполняла энергия, с которой он не умел до конца справиться. Маленький, прилизанный, постоянно возбужденный человечек в доходящем до колен черном фрачном сюртуке.

Стоячий воротничок белой рубашки упирается в плоские коричневые щеки. Он выглядел одновременно комично и зловеще.

Йама ненавидел доктора Дисмаса, но в то же время понимал, что у доктора есть ответы на многие интересующие его вопросы.

— Я твой пленник, — проговорил Йама. — Что вам всем от меня нужно?

— Пленник? Нет, нет, нет! О нет, не пленник! — энергично возразил доктор Дисмас — Мы сейчас пребываем в несколько деликатном положении. Ты, Йамаманама, пока еще ни то, ни се. Так сказать, личинка, куколка. Ты полагаешь, что представляешь в мире значительную силу, однако сейчас ты ничто по сравнению с тем, чем вскоре станешь. Я тебе это обещаю. Подойди сюда. Стань рядом. Не бойся.

— Я и не боюсь, доктор, — ответил Йама, но это была ложь, и Йама чувствовал, что доктор Дисмас это понимает.

Доктор слишком хорошо его знал. Тщетными были попытки Иамы сохранить спокойствие, ибо все внутри него и вокруг — сны, замутившие его душу, метельшение красных и черных полос в глазах, растущий у него под кожей предмет, суетящиеся, ползающие, летающие по комнате машины — все это сомкнулось единым фронтом, чтобы держать его в состоянии непрерывного страха.

Доктор Дисмас стал пристраивать сигарету в мундштук, который, по его словам, был вырезан из пальца убийцы. Эта задача потребовала всего его внимания: пластинки, разрастающиеся под кожей — симптом его болезни превратили левую руку доктора в жесткую клешню. Той же болезнью он заразил и Йаму. Справившись со своим делом, доктор Дисмас прикурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил два колечка дыма, причем второе проскользнуло в первое. Он улыбнулся своему маленькому фокусу и произнес:

— Не боишься? А должен бояться. Но я уверен, дело не только в страхе. Разумеется, тобой владеет гнев. Но и любопытство тоже. Подойди. Встань рядом со мной.

Йама вспомнил уроки дипломатического искусства, которые его несчастный приемный отец, покойный эдил Эолиса, так терпеливо ему внушал. Признав свою слабость, всегда оборачивай ее в преимущество, ибо ничто не привлекает врага так, как выявленная слабость.

— Я действительно боюсь, Дисмас. Боюсь, что могу тебя убить. Как ты убил Тамору.

— Никогда не слышал этого имени.

Внезапно ненависть охватила Йаму с такой силой, что он едва с собой справился.

— Наемница, — с трудом проговорил он. — Моя спутница.

— Ах, эта глупая женщина с ножичком и дурным нравом.

Ну что же, если я и убил ее, то лишь потому, что она виновата в смерти Элифаса, который так ловко сумел доставить тебя мне в руки. Око за око, как говорят амнаны. Кстати, как поживает твой отец? И этот вонючий городишко, которым он якобы правит?

Тут Йама не выдержал и бросился на доктора. Плавающая в воздухе просторной комнаты стайка машин внезапно свернула со своей траектории и облепила голову Йамы. Только что он в бешенстве летел вперед — и вот уже лежит навзничь на черном пружинящем полу и смотрит в потолок. Каждый нерв его тела дрожит от боли. Залп, убивший Тамору и Элифаса, сильно обжег Йаме грудь и лицо, а ребра переломались, когда взрывная волна швырнула его на скалы. Кроме того, в легкие вонзился острый каменный осколок. Конечно, все это время его лечила целая армия машин, однако сейчас он ощутил во рту вкус крови.

Доктор Дисмас улыбнулся, глядя на Йаму сверху вниз, и протянул ему клешнеобразную левую руку. Не обратив на нее внимания, Йама, превозмогая боль, с трудом поднялся на ноги.

— Силы духа тебе не занимать, — насмешливо проговорил доктор Дисмас. Это хорошо. Она тебе понадобится.

— Где остальные? Пандарас, команда «Соболя»? Вы оставили их там?

— «Соболя»? Ах, эти… Мне нет до них дела. Меня интересуешь только ты, дорогое Дитя Реки. С тобой все в порядке?

Не ударился, когда падал? Прекрасно, Подойди и встань со мной у окна. Мне надо многое тебе рассказать, сегодня и начнем.

Йама неохотно последовал за доктором. Комната была частью резиденции, устроенной в толще основания летающего сада. Из единственного выпуклого, как бычий глаз, окна открывалась необъятная панорама. Далеко внизу в ярком свете полуденного солнца лежал Баус, город деревьев. Летающие сады, как зеленые облака, висели на разной высоте над собственными тенями. Некоторые острова были связаны цепями, канатными дорогами или арками сверкающих железных мостов. Когда в этих местах еще не появились еретики, Баус населяла раса, обитающая на деревьях. Их город был похож на лоскутное одеяло из десяти тысяч маленьких рощ, разделенных аккуратными просеками и невысокими, поросшими травой холмами. Теперь большую часть лесов вырубили. Целая сеть новых дорог прорезала мягкий ландшафт, и расплавленная глина их покрытий краснела свежими ранами. Еретики устроили свои лагеря на холмах, и над сохранившимися рощицами мутной пеленой висели дымные облака от бесчисленных костров и плавилен, где изготовлялось оружие.

Дальше за городом, укрытые облаком собственных испарений, раскинулись яркие зеленые джунгли. Летающий сад находился на такой высоте, что видны были оба края мира: справа — голубая ломаная линия Краевых Гор, слева серебристая равнина Великой Реки. А между ними, под цепочками белых облаков, — весь обитаемый мир, сужающийся и убегающий к смутной, чуть красноватой точке за горизонтом:

За дни, проведенные в неволе, Йама привык подолгу рассматривать эту картину и уже убедил себя, будто за падением Великой Реки, за горами в срединной точке мира он видит начало Стеклянной Пустыни.

Доктор Дисмас выдохнул струю отдающего гвоздикой дыма и произнес:

— Все, что ты сейчас видишь, — это территория еретиков.

Две сотни городов вниз по течению и еще сотня — выше. Под их властью уже находятся тысячи рас. А скоро последуют и остальные, Йамаманама. Скоро, скоро, не сомневайся, если, конечно, не принять мер. Их достижения весьма значительны, но нужно прервать этот победоносный марш. Уж очень часто они лезут не в свое дело, туда, где ничего не понимают.

Например, еретики попытались разбудить огромные машины в основании мира. К счастью, ничего у них не вышло.

Доктор Дисмас искоса взглянул на Йаму, но тот промолчал. У аптекаря была лукавая привычка обращаться к темам, о которых Йама немного знал. Пытаясь выудить информацию, он действовал подобно рыбаку: забрасывал наживку и ждал, пока клюнет рыбка. Йаме случилось увидеть эти гигантские машины, скрытые в килевых породах основания мира, когда Беатрис доставила его домой, в замок Эдила, по древним подземным дорогам в толще глубинных пластов базальта. Однако в те времена Йама еще не подозревал о своих необычных способностях, и ему не пришло в голову попробовать нащупать контакт с этими громадными созданиями.

— Значит, так. Сейчас ты будешь помогать еретикам.

Временно. — Доктор Дисмас говорил резко и очень решительно. — Окажешь им услуги, за которые в свое время мы потребуем платы. И пожалуйста, ради собственной безопасности не пытайся совершить какой-нибудь неосторожный шаг. Мои слуги — существа примитивные, они точно следуют инструкциям. Мне очень не хочется, чтобы ты оказался искалечен из-за какой-то досадной случайности.

Стараясь сдержаться, Йама так крепко сжал кулаки, что ногти впились в ладони. С безразличной интонацией он произнес:

— Каковы бы ни были мои способности раньше, теперь меня их лишили. И я этому рад. Но даже если бы я обладал прежней властью, то не стал бы служить тебе ни при каких условиях.

— Ты не понял. Вопрос о выборе не стоит. Не забывай о машине, она все еще где-то у тебя внутри, и я уверен, она себя проявит.

— Делай что хочешь. Можешь разбудить тварь, которую ты в меня вселил, можешь снова ввергнуть меня в немощь, но не втягивай меня в свои дела. Я ни за что не встану на твою сторону и не проникнусь твоими идеями.

Йама отвернулся, прошел к кровати и сел. Доктор Дисмас остался у окна. Завернувшись в мантию, он не спеша, тщательно раскурил новую сигарету, выпустил струю дыма и стал смотреть на расстилающийся у его ног город. Всем своим видом он напоминал завоевателя после только что одержанной победы. Наконец, не оборачиваясь, он произнес;

— Остынь-ка, Йамаманама. Я тебе даже завидую. Когда меня настигло преображение, я был одинок, моя госпожа была стара и увечна. Мы оба чуть не погибли еще до того, как союз был окончательно заключен, а потом еще раз, когда возвращались прежним путем сквозь Стеклянную Пустыню. Тому уже почти сорок лет. Удивительное совпадение, не правда ли?

Несмотря на отвращение к аптекарю, Йама заинтересовался и, пересилив себя, спросил:

— Это как-то связано с Древней Расой?

— Ну-ну, я смотрю, ты собирал сведения о своем прошлом. Тем лучше, сэкономим время. Да-да, один человек Древней Расы имеет к этому самое прямое отношение. К тому же самый важный из них. Все люди Древней Расы были, в сущности, вариациями одной темы, а та, которую называли Анжелой, была наиболее близка к оригиналу. Полагаю, ты с ней встречался.

Женщина из оракула! Женщина в белом.

Йама произнес:

— Это матрица существа возрастом в пять миллионов лет.

Истеричная особа, не сумевшая стать богиней и сбежавшая от своих врагов в другую галактику. Там она тоже не смогла найти себе применения и явилась сюда, решив поэкспериментировать со Слиянием. Она-то и есть первоисточник ереси, ее убили ее собственные товарищи.

— Верно, верно. Но до того, как ее убили, Анжела оставила свою копию в пространстве оракула. Это ее фантом, с ним ты как раз и разговаривал. Ей хочется сделать из тебя союзника, потому она и рассказала историю своей жизни. И, разумеется, дала понять, насколько она могущественна.

— Я ее уничтожил, доктор, — холодно сообщил Йама.

Доктор Дисмас тонко улыбнулся.

— Это вряд ли. Тебе еще многое предстоит узнать о свойствах рассеянной информации. Матрица Анжелы хранится в форме закодированного светового сигнала в самой глубине пространства оракула. Возможно, пройдя трансформацию и став сильнее, ты действительно сумеешь ее уничтожить, если, конечно, я сочту это полезным, а пока ты справился только с копией копии. — Доктор Дисмас запустил руку в глубокий карман мантии и извлек пластиковые соломинки, которые любил вертеть в руках, когда ему требовалось принять решение. Он покрутил горку соломинок на ладони, растянул губы в коварной усмешке, а затем отложил палочки в сторону. — Судьба богов в моих руках, правда забавно? Ах да, у тебя нет чувства юмора, Йамаманама. Однако твоей вины тут нет;

Любой человек, воспитанный этим старомодным, ограниченным идиотом, к тому же помешанным на дурацких предрассудках, стал бы…

Йама взревел и вновь кинулся на доктора Дисмаса… и вновь был отброшен одной из машин. Однако прежде, чем рухнуть на пол, он с радостью заметил, как аптекарь в страхе отшатнулся. На мгновение Йама ослеп от безмолвного вихря черных и красных молний в мозгу. Ощущая вкус крови во рту и нестерпимый звон в ушах, он перекатился на спину и попытался встать на колени. Когда ему удалось подняться, комната ходила перед глазами ходуном, и он тут же присел на край кровати.

Дисмас закурил новую сигарету и стоял, наблюдая за Йамой с искренней симпатией.

— Прекрасно. Тебе еще понадобится твой боевой дух, Йамаманама, заметил он. — Дорога, которую я для тебя избрал, нелегка, но в конце концов ты сам скажешь мне спасибо. Ты, как в свое время я, подвергнешься трансформации — я объясню тебе, как это происходит.

Я считаю, что в развитии Слияния наблюдаются катастрофические симптомы регресса и загнивания. Вдумайся: наши технологии родились за пять миллионов лет до сотворения мира, тем не менее Древняя Раса смогла манипулировать той их частью, которая скрыта от глаз десяти тысяч рас Слияния или же утеряна для них. К примеру, Анжела смогла проникнуть в пространство оракулов и многое там узнала.

— Она уничтожила аватар, — сказал Йама. — В народе считают, что это сделали еретики, однако аватары умолкли задолго до начала войны.

— Помолчи. Сейчас говорю я. Ее историю ты, похоже, уже слышал. Она пыталась тебя завербовать, а ты, я полагаю, оказал сопротивление, иначе ты был бы теперь не здесь, а совсем в другом месте. Ты поступил абсолютно правильно.

Анжела нам не друг, Йамаманама. Союзник — да, но не друг.

Энобарбус подчиняется ей безоговорочно, но у нас имеются свои соображения. Кроме того, многое из сказанного ею служит лишь ее собственным целям, иначе говоря, не является правдой. Аватар уничтожила не Анжела, это работа одной из ее копий, которую Анжела поместила в пространство оракулов. Фантом, с которым ты общался, был копией той самой копии, но это не имеет значения. В любой из своих форм это просто убогое, обманутое создание. Когда Анжела погибла, женщина-фантом оказалась среди врагов и бросилась в нападение. Именно тогда погибли аватары, и не только они. Сгинули многие справочники, карты и архивы, заключенные в пространстве оракулов. Это и была настоящая война, а та, что тянется с тех пор между еретиками и бюрократами, — просто ее жалкая тень, ведь бюрократы потерпели поражение еще до того, как первый корабль с кучей идиотов на борту отправился из гавани Иза подавлять волнения в серединной точке мира.

Однако все это нас не касается. Пока Анжела спускалась вниз по реке к самому дальнему и ничтожному городу Слияния, где собиралась посеять семена будущей ереси, в то самое время я вступил в пределы Стеклянной Пустыни. По образованию я — аптекарь, моя семья принадлежит к Департаменту Аптекарей и Хирургов уже тысячи лет, но я стремился к более глубокому знанию, знанию тайному, скрытому, забытому или запрещенному жрецами и чиновниками, которых пугает истинная судьба мира. Еще ребенком я изучил все закоулки в библиотеке департамента, все ее сокровища. Мое детство пришлось на те времена, когда иеродулы, обитающие внутри оракулов вместе с аватарами, еще не были уничтожены, а потому письменными источниками тогда практически совсем не пользовались. Среди хранящейся в них информации было полно ерунды, но мне удалось отыскать несколько настоящих драгоценностей.

— Там ты и встретил Элифаса, — заметил Йама.

— Нет, нет, это случилось в другой период. Разумеется, я его знал, как ребенок знает в лицо всех, работающих там, где проходит его детство. Однако сомневаюсь, что я сказал с ним хоть слово до своего прошлогоднего возвращения. В то время Элифас давно уже бросил поиски древних сокровищ письменных раритетов, но вот его друг, а когда-то и партнер, начальник всех служителей библиотеки, очень меня поощрял.

Сам он интересовался картами, но я нашел кое-что получше.

Я обнаружил личный отчет одного хирурга, жившего пять тысяч лет назад. Он работал среди непреображенных рас в серединной точке мира, и ему удалось заметить целую серию странных симптомов, встречавшихся у кочевых кланов, которые временами осмеливались забираться в районы древний боевых действий в Стеклянной Пустыне. Необычным было то, что одни и те же симптомы отмечались у представителей различных рас. В большинстве кланов зараженных особей убивали либо изгоняли, однако в некоторых племенах их болезнь считали благословением Хранителей, они становились предсказателями, пророками, оракулами, шаманами и тому подобное.

— Это та самая болезнь, которой ты заразил меня! — воскликнул Йама.

Доктор Дисмас вдруг резко ткнул рукой в сторону Йамы и с внезапным гневом завопил:

— Молчи!. Хватит меня прерывать! Ты будешь молчать, иначе я…

Руки доктора сотрясала крупная дрожь. Он стремительно отвернулся к окну. Плечи его вздымались. Когда, он снова обернулся к Йаме, на лице его играла улыбка, а в голосе звучали сладкие ноты:

— Это моя история, Йамаманама. Не забегай вперед. Ты думаешь, что тебе многое известно, но ты ошибаешься.

— Не скажу, что твоя история меня очень заинтересовала.

Я хотел бы как можно скорее увидеть ее конец.

— На самом деле очень даже заинтересовала! Уж я-то знаю!

А кроме того, — продолжал доктор Дисмас все тем же медоточивым голосом, — если ты не захочешь слушать, я отрежу тебе ухо, но не сразу, не сразу. Настругаю его тоненькими ломтиками. Это будет тебе уроком. Так на чем я остановился?

— Ты нашел древний отчет о путешествии.

Сам того не желая, Йама заинтересовался рассказом. История доктора Дисмаса очень напоминала ту, с помощью которой Элифас заманил его в низовья. Элифас заявлял, что обнаружил сообщение о таинственном городе в отчете человека, путешествовавшего по Стеклянной Пустыне. По словам Элифаса, этот город населяли люди одной с Йамой расы.

Документы, которые он показал Йаме, были подделкой, но кто знает, может быть, ложь старого посыльного уходила корнями в истину?

Доктор Дисмас продолжал рассказывать:

— Эти убогие записки никак не шли у меня из головы, я возвращался к ним снова и снова, пока наконец не выучил наизусть. Я даже снял с них копию. Но тогда я был еще ребенком, и впереди меня ждали долгие-долгие годы учебы.

Постепенно моя увлеченность поугасла, я обратился к другим мыслям. Получив диплом и отправляясь к своему первому месту службы, я взял с собой только инструменты моей профессии, сложив их в кожаную сумку, оставшуюся еще от деда, да прихватил стандартный каталог травных сборов, микстур, ингредиентов и тому подобного. Ту копию мемуаров я с собой не брал, забыв о ней, как и о других детских забавах.

Не стану утомлять тебя подробностями службы на моем первом месте, да и на втором тоже. Я был молод, глуп и наивен, стремился творить добро в мире, где это добро способно одерживать лишь временные победы. Но когда я получил третье назначение, в мою жизнь вмешалась сама судьба. Видишь ли, Йамаманама, я не верю в Хранителей. Точнее, я не верю, что они продолжают существовать в феноменологической Вселенной. Однако в тот момент все выглядело так, будто в мою жизнь вторглась какая-то неведомая сила и изменила ее навсегда.

Меня направили в небольшой городок за падением Великой Реки, у самой границы Стеклянной Пустыни, и вот тут-то я столкнулся с теми симптомами, о которых с таким удивлением читал еще в детстве.

Разумеется, мой интерес вспыхнул с новой силой. Летом я отправился в путешествие с торговым караваном и посетил множество стойбищ непреображенных кочевых племен. Наблюдая различные стадии болезни, я получил возможность составить представление о ее ходе. Мне удалось проследить развитие симптомов от момента появления простых бляшек и связанной с этим потери чувствительности до возникновения маний, слепоты и смерти. Мне представилась возможность произвести вскрытие свежего трупа — для этого пришлось взломать гробницу — и обследовать все наросты и узлы вдоль нервных волокон. Проследив пути миграции различных кланов кочевников по окраинам Стеклянной Пустыни и соотнеся их со случаями болезни, я сумел вычислить очаг ее распространения.

Не стану утомлять тебя описанием всех трудностей, с которыми мне пришлось столкнуться. Я никому не мог довериться, а потому шел один, что едва не стоило мне жизни.

Стеклянная Пустыня — это настоящий кошмар. За Большим Хребтом нет свободной воды. Тамошняя река — зеркальное отражение нашей Великой Реки высохла еще в Эпоху Мятежа. Вся эта местность — сплошной жар и нестерпимое сияние, бесконечные песчаные дюны, солончаки, кратеры расплавленного стекла, выжженная земля. Там ничего не растет, только камнеломки и какие-то жилистые растения, больше похожие на машины, чем на живые организмы. Увидев их, я понял: мемуары не солгали. А подойдя к кучке этих созданий чуть ближе, я едва не погиб.

Отправляясь в путешествие, я взял с собой несколько верблюдов и мула, однако верблюды пали от болезни, и мне пришлось оставить большую часть провизии у их трупов. Мул оставался со мной, но потом разразилась страшная песчаная буря. Она длилась двенадцать дней, и все это время мул был привязан у моей палатки. Когда я наконец сумел выбраться наружу и сквозь красноватую пыль увидел мутный диск солнца, то нашел только кости несчастного животного. Какие-то твари, похожие на грифов, ссорились из-за останков моего спутника. Эти птицы тоже отчасти были машинами, и когда они обратили свое внимание на меня, мне пришлось их убить.

Одна задела меня крылом, и жесткие перья рассекли мне грудь до самых ребер.

Я отправился дальше, страдая от ран, таща на себе все свои пожитки и зная, что на обратный путь не хватит ни хлеба, ни воды. Я шел по ночам, а днем укрывался от демонов пыли и жара, а также от внезапных песчаных бурь, гнавших острые как лезвия кремневые иголки. Днем стояла не стерпимая жара, ночью наступал такой холод, что дыхание застывало кристалликами льда. Небо было абсолютно чистым. Мой взгляд беспрепятственно проникал в самые глубины Вселенной: я видел туманности, искорки далеких галактик, видел тусклое свечение первичного космического яйца-прародителя. Так я двигался четыре дня, а на пятый нашел то, что искал.

Доктор Дисмас зажег новую сигарету. Руки его сильно дрожали. Йама не отрываясь следил за каждым движением доктора. История полностью захватила Йаму, он чувствовал: то, что когда-то случилось с доктором, сейчас происходит с ним самим. Черно-красные вспышки перед глазами усилились. Казалось, он смотрит на мир сквозь колышущиеся на неощутимом ветру полотнища полупрозрачных знамен. Страх бился в его груди огромными стальными крыльями. Йаме чудилось, что он вовсе не попал возле оракула в плен к доктору Дисмасу, вместо этого он перевалился через край мира и теперь летит вниз, в бездну, что все это — кошмарный сон, и сейчас Йама проснется, чтобы оказаться еще в более страшной действительности.

— Эх, Йамаманама, — проговорил наконец доктор Дисмас. — Дитя Реки! Как я тебе завидую! Все это было так давно, что у меня в памяти сохранилось лишь несколько по-настоящему ярких воспоминаний; я так долго играл с этими драгоценностями, что теперь они совсем истерлись, словно мелкие камушки в ложе быстрого горного потока. Это было так ужасно и так прекрасно! Такая боль и такая радость! Такая радость!

Йама остолбенел: старый аптекарь плакал!

Лицо доктора Дисмаса заострилось, но выражение восторга с него не уходило.

— Да, да, — сказал он. — Слезы, обыкновенные человеческие слезы. Слезы о том, чем я был. И чем стал в объятиях своей страсти. Я заново родился на свет. Родился в крови и боли. Но из всего этого явилась безмерная слава и радость.

Такая безмерная радость!

Левой рукой он отер слезы с темного, задубевшего от бляшек лица и громко потянул носом. На физиономии доктора Дисмаса чувства проявлялись очень редко, и сейчас он напоминал театрального мима, который держит перед раскрашенным неподвижным лицом маску подходящей к случаю эмоции. (Йама вдруг подумал, не по плану ли Хранителей практически у всех рас Слияния одинаково выражаются все чувства: страх, надежда, гнев, любовь, счастье, скорбь.) Истинные помышления доктора Дисмаса были загадочны, но сейчас он впервые показал нечто похожее на человеческие переживания.

— Да, да, — наконец произнес доктор Дисмас, слегка шмыгнув носом. — Я до сих пор волнуюсь, вспоминая о тех временах. Я добрался до цели и сам этого не понял. Я был в бреду. Ожоги и ссадины покрывали все мое тело. Кожа почернела и растрескалась от солнца, при каждом движении из ран сочились кровь и гной. Все связки распухли. Дело было на рассвете. Дул бешеный обжигающий ветер. Он вытягивал из моего тела последние капли влаги. Я добрался до какого-то хаотического лабиринта. Земля там походила на грубое, шершавое стекло, исчерченное путаницей причудливых хребтов и каньонов. Истощенный и больной, я понимал, что еще до конца дня или к закату следующего обречен умереть. Кое-как я дополз до глубокого ущелья, поставил в его тени палатку и заполз внутрь.

Моя возлюбленная услышала звук шагов за много лиг, уловила его сотнями антенн-усиков, рассеянных по поверхности пустыни. Она наблюдала за мной десятками глаз, и эти глаза были повсюду. Они сверкали кристаллами в скальных породах, обшаривали местность, извиваясь на гибких стебельках-шеях, которые моя госпожа вырастила из обломков собственного тела.

Как раз эти щупальца-стебли явились за мной в самый пик полуденного зноя.

Сотни, а может, тысячи паукообразных созданий из черного матового стекла с глухим дробным шумом двигались по пустыне. Когда первый их них рассек полог моей палатки, я очнулся от тяжкого забытья и в панике схватился за энергопистолет. Уничтожив с десяток непонятных тварей, я успел выскочить из охваченных пламенем обрывков палатки, но увидел сотни новых врагов, прилепившихся к отвесному склону каньона, под которым я нашел приют. Они всей массой бросились на меня, я ощутил острый укол, почувствовал, что тело мое сковано коконом, и потерял сознание. Так началось…

В этот момент прямо из пустоты раздался звонок.

— Ну, что еще? — раздраженно бросил доктор Дисмас и повернулся к Йаме спиной, продолжая разговор с невидимым собеседником. — Неужели нельзя подождать? Да, мальчик. Да, я. Да. Нет, я хочу ему рассказать. Ты и не поймешь зачем, если не… Разумеется, я знаю, что ты… Ну хорошо, раз ты считаешь, что это необходимо…

Доктор Дисмас обернулся и впился в Йаму взглядом своих желтоватых глаз, будто видел его впервые.

— Так мы говорили о моем романс, о встрече с любовью.

Я рассказал тебе о самом начале, о мелких машинах, которые суть такие же части тела моей возлюбленной, как у тебя, Иамаманама, — глаза, уши, пальцы, ступни. Они отыскали и парализовали меня, как оса парализует жирную гусеницу. И подобно осе, они обволокли меня коконом, сотканным из материи собственного тела. Нити этого вещества обладали неким подобием интеллекта и тотчас начали исцелять мое израненное тело. Эти же машины доставили мне воду, обогащенную витаминами, аминокислотами и солями, и выпаивали меня, как дитя.

Сам я пребывал в жестокой лихорадке и не осознавал, где я и что со мной. Мне представлялось, что я нахожусь в госпитальной палатке, стоящей в прохладной тени пальм; за белыми парусиновыми стенами журчит вода. Возможно, это было лишь предвкушением будущего блаженства. А тем временем моя возлюбленная подбиралась ко мне все ближе.

Она поняла, что в моем лице ей досталась бесценная добыча. Раньше она позволяла своим отросткам инфицировать всех попадающихся кочевников, но то, что вырастало в телах аборигенов, обладало не большим интеллектом, чем сами отростки. Сейчас она росла в мою сторону, как трава в пустыне прорастает корнем к подземному источнику воды.

Я до сих пор не знаю, сколько все это длилось, но наконец она до меня добралась. Серебряная нить, не толще паутинки, пробила мой череп и, бесконечно ветвясь, слилась с нейронами зрительного и слухового центров моего мозга. И тогда возлюбленная явилась моему взору во всем ужасающем великолепии своей славы. Она поведала мне истинную историю нашего мира.

Не стану пересказывать тебе ее повествование. Ты должен сам получить это знание. Сейчас оно зреет в твоем разуме.

Скоро процесс будет завершен, и оно проснется. Скажу лишь, что это новое знание изменило меня полностью и бесповоротно. Я узнал о фантастических сражениях, которые моя возлюбленная вела за пределами воздушного кокона нашего мира, о величественных победах, о сокрушительном поражении и последовавшем за ним падении. Она рухнула с невообразимой высоты и с громадной скоростью, трансформируясь во время падения. Удар о земную твердь был страшен, и она глубоко вонзилась в самую мантию. Бешеная энергия падения растопила скальные породы, и моя возлюбленная оказалась в сплавившемся подземном склепе. О, я вижу, ты понимаешь. Да, да, ты пробуждаешься. Ты чувствуешь, правда?

Она пролежала там десять тысяч лет, постепенно преображая себя и рассылая по пустыне свои отростки, которые слушали, смотрели, изучали обстановку.

Только вообрази, дитя, какова сила духа. Десять тысяч лет агонии и борьбы за выживание в абсолютном одиночестве. И лишь совсем недавно она решилась вступить в контакт со своими соплеменницами, пережившими войны Эпохи Мятежа. Допрашивая попавших к ней жалких аборигенов, она методом дедукции получала представление о происходящих в мире событиях. Отростки поразили своими жалами множество кочевников, однако назад возвращались лишь единицы, к тому же их убогие жизни давали слишком мало информации.

Но тут появился я, и все изменилось. Дело даже не в том, что я принадлежал к одной из преображенных рас. Важнее оказался момент моего появления: я прибыл вскоре после тога, как Анжела вторглась в пространство оракулов. Моя возлюбленная услышала ее зов. Вот почему меня излечили и вернули в мир, чтобы я мог собрать информацию о новой войне и найти союзников.

Однако мои деяния оказались куда более важными. Да, да, я сумел дать своей возлюбленной много, много больше. Я привел к ней героя, последнего из Строителей, Дитя Реки! И возлагаю его к ее ногам. Семена, которые я заставил его проглотить, исходят, разумеется от моей возлюбленной, да-да, от нее, и от твоего отца. Теперь мы едины, ты и я! — Доктор Дисмас закончил речь, неумело улыбнулся и низко поклонился.

— Я скорее умру, доктор, — ответил Йама. — Я не стану служить.

— Но ты ведь проснулся, — весело отозвался доктор Дисмас. — Я знаю! Я чувствую! Поговори со мной, дорогое мое дитя! Время настало! Пора!

И тут Йама осознал, что все это время аптекарь говорил сам с собой и с той машиной, которая росла у него внутри.

Поняв это, Йама почувствовал, как в груди разорвался комок нестерпимой боли. Черно-красные языки пламени заполнили весь мир. Среди багровых волн боли возник силуэт — зародыш цвета чистого золота, свернувшийся колечком. Он медленно поднял тяжелую, слепую голову и повернул ее к Йаме, и тот с ужасом подумал, что если глаза этого создания откроются и их взгляд встретится с его собственным, то он, Йама, лишится рассудка. Зародыш стал говорить. Казалось, голос принадлежал самому Йаме.

Не станешь служить? Но тогда ты пойдешь против природы своей расы. Твой народ был сотворен, чтобы служить Хранителям и строить сей мир. Пусть люди твоей расы давно ушли, но ты — здесь, и ты будешь служить. Будешь служить мне.

Снаружи, из мира, плывущего над огнем, раздался другой голос, глубокий, звучный и очень злой:

— Что ты с ним делаешь? Сейчас же прекрати, Дисмас!

Прекрати немедленно! Я приказываю!

Боль отступила. Видение растаяло. Выгнутое дугой тело Иамы обмякло, голова его безвольно склонилась набок. И вот сквозь черно-красную дымку Йама увидел густую гриву волос и страшное, иссеченное шрамами лицо воина-еретика, предателя Энобарбуса.

3. ТОРГОВЕЦ

Трое суток Пандарас и Тибор спускались вниз по реке, держась вблизи мангровых рощ, окаймляющих дальний берег. Пандарас не мог решиться пересечь бесконечную речную гладь на хлипком плоту, ведь первая же более или менее серьезная волна перевернет его в единый миг. Плавал Пандарас совсем неплохо, тем не менее каждую ночь он привязывал себя к огромным связкам камыша, чтобы не соскользнуть во сне в воду и не утонуть, так и не успев проснуться. Сам он спал очень мало, а Тибор не спал совсем. Иеродул сказал, что бессонница еще одно проклятие, которое наложили на его расу Хранители. Хмыкнув, Пандарас подумал, что это объясняет полное отсутствие воображения у его спутника; ему не дано видеть сны.

Искорка в монете не разгоралась, но и не меркла. Очевидно, Йама жив, но он очень далеко. Ну и пусть! Каждый раз глядя на керамический диск, Пандарас молился только об одном — найти своего хозяина. Пусть для этого придется забраться за край мира, пусть придется потратить всю жизнь!

Тибор мерно работал веслом. Мимо в молчании проплывал лохматый берег в зарослях ризофор, качались на мелких волнах островки смоковниц, полные зеленой мерцающей тени, которую не мог разогнать яркий полуденный свет сияющего солнца. Чтоб скоротать время, Пандарас в подробностях описал все приключения, которые он пережил вместе с Иамой.

Рассказал, как назначил себя оруженосцем Йамы после событий в трактире «Скрещенные топоры», когда хозяин задумал убить Йаму из-за двух реалов. Как они встретили наемницу Тамору, как попытались вернуть на корабль беглого моряка. Описал разрушение Храма Черного Колодца и поход во Дворец Человеческой Памяти (правда, сам Пандарас после удара по голове не слишком-то много об этом помнил). Потом был заговор в Департаменте Прорицаний, пленение, префект Корин, бегство из заключения, когда Пандарас впервые по-настоящему испугался своего господина. Окутанный бешеным синим огнем, Йама был страшен в своем гневе. А сотворенное Йамой чудо? Тогда он преобразил младенца одного из туземных племен, обитающих во Дворце. Ликующая великолепная процессия сопровождала Йаму по бесконечным улицам Иза до самого порта. Остальное Тибор и сам видел.

Путешествие на «Соболе» в низовья. Гибель родного дома Йамы. Преследующий их префект Корин. Его страшная смерть при нападении гигантских полипов, шторм, кораблекрушение… Однако Пандарас любил рассказывать, а потому все равно поведал слушателю об этих событиях.

— Мой господин говорит, что легенды и рассказы — это единственный способ достичь бессмертия без благословения Хранителей. Для моего народа они — смысл жизни. Наша жизнь коротка, но она надолго остается в памяти благодаря Рассказам и песням. Хорошая легенда может пережить сотню поколении, детали могут меняться, но суть останется прежней, и ее герои будут оживать всякий раз, когда кто-нибудь начинает рассказ. Может, так будет и с нами, ведь мир еще не знал более поразительной истории.

— Весь мир — это только легенды, — помолчав, откликнулся Тибор, равномерно взмахивая веслом. — Кто может отыскать в Великой Реке каплю, упавшую с кончика листа?

Кто может сказать, где кончается одна история и начинается другая?

Пандарас решил, что Тибор привел цитату из какой-то малоизвестной суры в Пуранах, и в кои-то веки придержал язык, не желая пускаться в теологический спор с иеродулом — священным рабом.

Ночи в это время года были глухи и темны, их скрашивал лишь тусклый свет Ока Хранителей. Каждую ночь Око всходило чуть раньше, и прежде чем двинуться вниз, к дальнему берегу за темной гладью речной равнины, оно взбиралось по черному небосводу чуть выше. В необъятной тишине ночи Пандарас острее ощущал пустынность этого дикого берега, где не обитало ни единое человеческое существо, и он чувствовал облегчение, когда птичьи песни, крики обезьян, яростный лягушачий хор приветствовали подступающий рассвет.

С каждым днем становилось заметно жарче, но Тибор, казалось, не чувствовал зноя. Он объяснил, что вырос в куда более жарком климате, поблизости от серединной точки мира, а здешнее мягкое солнышко — это просто ерунда.

У них не было соли, а потому мясо антилопы испортилось прежде, чем они успели съесть даже четверть, но пищи хватало, только не зевай. На банановых и фиговых деревьях поджидали спелые плоды. Тибор соскребал жесткое волокно с гигантских папоротников, окаймлявших мангровые зарос-;. ли, и плел из него сети. На отмелях он ловил сомов и миног, а Пандарас тем временем лазил в кронах смоковниц, добывая из гнезд яйца птиц и ящериц. К тому же Тибор ел и насекомых, частенько прямо на лету хватая их длинным красным языком.

Иногда им случалось заметить вдали, на самой середине реки, смутное пятнышко паруса караки или фрегата, направляющихся на войну, а однажды над плотом долго кружила машина. Потом она взмыла вверх и унеслась к туманной линии обитаемого берега. Крохотная машина напоминала осу с десятком парных стрекочущих крылышек и целой гроздью красноватых глаз. Вспомнив машины, которые префект Корин посылал им вслед, Пандарас поднял арбалет и держал его, пока машина кружила и пикировала у них над головой.

Однако префект Корин наверняка погиб. Утонул, когда гигантские полипы в клочья разорвали его корабль. Со дна реки полипов вызвал Йама… В Слиянии множество машин, уговаривал себя Пандарас. Эта ничего не означает.

К вечеру следующего дня они добрались до хижины странствующего торговца. Укрытая тенью высоких ризофор на берегу тихой заводи, жалкая хибара пряталась в ветвях древней смоковницы. Ее стены и остроконечная крыша были сложены из травяных матов. Внизу, на неподвижной, черной воде приткнулось с десяток маленьких лодок. Гладкие матовые листья смоковницы блестели в свете множества лампочек, похожих на стаю ярких светлячков. Из кассетного магнитофона по реке катились отчетливые звуки музыки. Тибор направил плот к домику, и потревоженные птицы тотчас подняли гвалт, предупреждая о появлении незнакомцев.

Торговца звали Аюлф. Этот старик с маленьким хитрым личиком принадлежал к знакомой Пандарасу расе полулегальных торговцев, которые занимались контрабандой сигарет и Других запрещенных товаров в племена аборигенов. Многие из них добывали себе пропитание грабежом и разбоем в бесконечных доках Иза или на Великой Реке. Вся одежда Аюлфа состояла из набедренной повязки, под которую он постоянно лазил, чтобы почесать и устроить поудобнее свои гениталии.

Его длинные ноги были жилистыми и крепкими на вид, а маленькую головку венчал невероятно грязный размотавшийся тюрбан. Сальные волосы, как пики, торчали из-под него во все стороны. Глаза Аюлфа цветом напоминали огонь или янтарь. Задумываясь, он постоянно тихонько бормотал, а время на размышления у него было: жадно уплетая соленую смесь риса и рыбы, Пандарас излагал ему весьма отредактированную версию своих приключений.

Аюлф вел торговлю с местными рыбарями, выменивая сигареты, дешевую посуду, рыболовные крючки, нейлоновые сети, листовую бронзу и железо на кожи ящериц, змей, кайманов, шкуры болотной антилопы, перья райских птиц и других редких видов, а также на лекарства, получаемые из мхов и лишайников, растущих на смоковницах и в мангровых зарослях. Вся хижина была забита тюками сигарет, упакованных в черный пластик, деревянными ящиками, машинами и их обломками. Большое ружье, разобранное на детали, лежало возле огромного плоского камня, служившего очагом. Под крышей висели соленые шкуры, между ними располагались ароматные связки листьев дегтярника — отпугивать насекомых.

Смеркалось. В тусклом вечернем свете по дому двигались пять женщин из племени рыбарей и десяток их отпрысков. Они зажигали лампы, чинили одежду, возились у кипящего котла с вечным рыбным супом, болтали на своем диалекте, украдкой бросая взгляды на ужинающих гостей. Тут же скакала ручная ворона, необычайно крупная, она доставала Пандарасу до пояса. Ворона смотрела на него блестящими бусинками глаз и, казалось, оценивала, насколько легко будет с ним справиться и каков он на вкус. Пол и черные пластиковые тюки были усеяны пятнами ее помета. Временами ворона издавала низкое грубое карканье и неожиданно бросалась то туда, то сюда, резко хлопая черными крыльями. Пандарас старался не упускать ее из виду и не расслабляться. Одну руку он постоянно держал на рукоятке своего кинжала, арбалет висел на плече. Хозяин не вызывал у юноши доверия.

— Не бойся моей птицы, — успокаивал его торговец. — Она никогда не видела таких, как ты, вот ей и любопытно. — Все это время он прижимал к себе самую молодую из женщин, теперь же шлепнул ее по ягодицам и отослал прочь. Конечно, они просто животные, не люди. Но надо же и мне как-то жить, да и компания нужна. Понимаете, о чем я? У вас ведь тоже торговля вроде моей? Не отпирайтесь. Когда я вижу ловкого человека, то сразу понимаю что к чему.

Говоря все это, Аюлф смотрел в упор на Тибора, но вдруг, словно что-то вспомнив, он повернулся к Пандарасу и хитро ему подмигнул.

— Я смотрю, дела у тебя идут совсем неплохо, — вежливо заметил Пандарас.

— Река много чего приносит сверху, — бесстрастно ответил торговец, — да и с войны немало добра перепадает. — Он ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на ружье. — Например, эта штучка. Я бы продал ее тебе, да только уже обещал одному другу. Он будет возвращаться и заберет. Там еще нужно отладить спусковой механизм. Но у меня есть и другое оружие. Можешь прикупить что-нибудь поосновательней, а арбалет я возьму в счет уплаты. В этих местах нужно настоящее оружие, мощное. Хранители не очень-то присматриваются, что делается на нашей части реки. Понимаешь, о чем я?

Пандарас подумал, что Аюлфов дружок точно пират. Наверняка торговцу приходится отдавать немалую толику своих доходов за покровительство и защиту.

— Ты щедр к своим друзьям, господин, — вежливо сказал он.

— В наших местах выгодно быть щедрым, — отозвался Аюлф. Он впился в хрящ остатками зубов, оторвал кусок и швырнул его вороне, та в воздухе перехватила его белым костистым клювом и целиком проглотила. — Оказываешь людям услуги, это помогает в делах и отгоняет неприятности.

— Я вижу, дела у тебя неплохи. У тебя хороший дом, много женщин, много товаров. Да что говорить, у тебя целый флот лодок!

— Ну конечно. В наших местах без лодки никак. А ваш плот, как он на реке?

— Для плота очень неплохо. Мои друг — человек опытный, он умеет управляться с плотами.

Желтые глаза Аюлфа метнулись к Тибору.

— Друг? Ха, ты, должно быть, богатый человек, раз у тебя такой друг. Думаю, ты заслуживаешь чего-нибудь получше, чем плот.

Медленно, медленно они подбирались к сделке и в конце концов вместе с Тибором спустились на самые нижние ветви смоковницы, чтобы осмотреть длинную, узкую пирогу. Лодку выдолбили в цельном стволе дерева, длинный утлегарь и высокий нос делали из нее вполне надежное судно. На дне лодки в вонючей воде лежал реактивный мотор. Завести его Аюлф не сумел, однако сообщил, что обычно тот просто летит, как райские гурии, которые поведут праведников к Хранителям в конце всех времен.

Солнце село, а маленькие огоньки в ветвях смоковницы не могли рассеять тьму. Под домом было довольно сумрачно, но Пандарас видел в темноте лучше, чем торговец. Он внимательно посмотрел на мотор и заметил, что тот перемазан грязью. Очевидно, его когда-то уронили в реку.

— Это большой мотор для маленькой лодки, — заметил он.

— У меня такая торговля, что иногда надо побыстрее убраться, ухмыльнулся Аюлф, показав остатки своих зубов. — Зато с ним ты по реке доберешься куда угодно, к тому же быстро, как мысль Хранителей.

Пандарас улыбнулся собеседнику:

— Наверняка так и есть, если он отлажен. Если его вообще можно отладить. Входные и выходные отверстия забиты грязью и погнуты, но это нетрудно исправить. Хуже то, что камера сгорания могла совсем проржаветь из-за грязи, а впускные клапаны и свечи придется ремонтировать — это если они вообще работают. В баке для горючего тоже дыра. В него что, стреляли?

Аюлф пробежался длинными пальцами по лицу, потом дернул себя за ухо. Он бросил быстрый взгляд на Тибора и придвинулся ближе к Пандарасу, который тут же положил пуку на эфес клинка. Торговец сделал вид, что не заметил этого жеста. От него шел мощный дух табака, пота и мочи.

— Если ты хоть что-то понимаешь в моторах, то должен видеть, что это хороший двигатель, очень мощный.

— Я вижу, что он весь поломан. Не сомневаюсь, тебе он достался от какого-то растяпы, который уронил его в воду или утопил вместе с лодкой. Этот мотор слишком долго пролежал на дне реки, и теперь от него никакого толку, однако я могу сделать тебе одолжение и забрать его, чтобы эта рухлядь не портила впечатления от твоего замечательного флота.

Поев горячего, вымыв руки и лицо в чистой, отфильтрованной воде, Пандарас почувствовал себя сносно впервые с того момента, когда флайер похитил его господина и уничтожил «Соболь». Эта убогая хижина выглядела оазисом цивилизации, а торговля тоже была признаком цивилизации. Торгуясь, ты мог сравнить собственную ловкость с ловкостью своих соплеменников.

Пандарас заставил Тибора отнести мотор в дом, громко возмущаясь, что кто-то посмел всучить Аюлфу такую развалину. По этому поводу они больше часа рядились, попивая пахнущий мятой арак, причем каждый раз, когда одна из женщин отвлекала Аюлфа, Пандарас из осторожности выливал большую часть напитка сквозь щели в полу.

Аюлф был хитер и знал толк в торговле, но не настолько умен, как сам о себе думал. Он слишком долго прожил среди речных пиратов и простодушных рыбарей, а потому потерял навык. Он почти сразу предложил, чтобы Пандарас оставил ему Тибора, а взамен взял пирогу и мотор, а также множество запчастей к нему. Пандарас ответил, что ему нужна только пирога, но он все же может взять мотор, если тот не нужен Аюлфу. В конце концов сделка обошлась Пандарасу в половину запаса оставшихся от Йамы железных монет и оболочки сгоревших машин. Он еще раньше показал их Аюлфу и по внезапно расширившимся зрачкам торговца догадался, что тот их очень ценит. Аюлф открыл новую бутылку арака, чтобы отпраздновать сделку, и хотя Пандарас отпил только из вежливости, напиток сразу ударил ему в голову.

— Давай, давай! — подбадривал его хозяин. — Пей! Веселись, мы заключили удачную сделку. Обоим выгодно! Пусть твой раб тоже выпьет. Мы ведь друзья, правда?

— Я не употребляю алкоголь, — отказался Тибор. — Для нашей расы он яд.

— Нет, нет, мы не хотим тебя отравить. Для твоего хозяина ты — целое состояние, — рассмеялся Аюлф и обратился к Пандарасу:

— Ты и правда можешь отладить мотор?

— Постараюсь, — ответил Пандарас, открыл кожух камеры сгорания, вытащил впускные клапаны и стал их чистить.

Ворона скакала поблизости, склоняя голову то в одну сторону, то в другую. Ее глазки-бусинки зачарованно следили, как из грязевой корки появляются блестящие металлические детали. Аюлф искоса наблюдал за работой, а потом заметил, что, похоже, Пандарас действительно разбирается в двигателях.

— Один из моих родственников со стороны отчима торговал ими. Дело было в Изе, а там эти штуки запрещены, так что бизнес был незаконный. Некоторые считают, что наша раса известна только песнями и балладами, люди видят наши руки и думают, что для путной работы они не годятся. Но это не так. Пусть наши пальцы похожи на когти, однако в них есть сила, и когда нужно, мы умеем быть терпеливыми. Вот этот мотор с виду безнадежен, но если я им займусь, он будет лучше нового. Ты щедрый человек, Аюлф, миллион тебе благодарностей. Ну, давай еще выпьем твоего красненького. За мой успех!

— Поживи у меня несколько дней, — предложил Аюлф, — и твой раб тоже.

— Он не мой раб.

— Он должен кому-нибудь принадлежать, а он пришел с тобой. Хочешь, будем партнерами? Заработаем кучу денег… В этих местах можно многое сделать. Я слыхал, дела на войне идут неважно, а это совсем неплохо для таких, как мы, а? Из армии бежит все больше народу, продают свое барахло дешево покупают, что им надо, дорого, а профессиональные наемники очень щедро платят за отличное оружие, на чьей бы стороне они ни воевали.

— Мне надо искать своего господина, — ответил Пандарас.

— И корабль, — добавил Тибор.

Аюлф налил рюмку Пандараса доверху, сам глотнул прямо из горлышка и вытер губы ладонью.

— Они тебя бросили, а? Может, вы поспорили или еще что вышло? Мне иногда случается подобрать тех, у кого возникли разногласия с командой, если, конечно, кайманы не найдут их раньше меня.

— Точно, там была драка, — вмешался Пандарас, выразительно посмотрев на Тибора.

— Вас побили и бросили гнить где-нибудь на острове? Я. знаю, как это бывает. Думаете, они только и мечтают, чтобы вы вернулись? А скорее всего вы просто сбежали. Никто бы не оставил тебе такого ценного раба. Ну, точно, ты сбежал и взял его собой. Ладно, ладно, я никому не скажу. Слушай, зачем тебе в низовья? У меня здесь есть все, что надо. Еда, выпивка, женщины. Конечно, эти женщины — просто животные, но они умеют приласкать мужчину после горяченького дельца.

Аюлф схватил одну из женщин, но она со смехом его оттолкнула и вернулась к плите жарить креветок на огромной черной сковороде.

— Одна стряпня на уме, — проворчал Аюлф и бросился к женщине, издавая забавный рокочущий звук. — Нашла время. Почему так поздно? Вы все только и делаете, что едите. И Щенки ваши туда же. Не выбросить ли мне парочку из вас кайманам, а? Ну, кто первый? — Он наставил средний палец (длинный заостренный ноготь на нем был покрыт красным лаком) на ближнюю женщину и издал звук, похожий на выстрел. Она захихикала и закрыла лицо руками. Ее широко расставленные пальцы были соединены перепонками и заканчивались маленькими черными коготками.

— Кто-то идет, — предупредила старшая из женщин, сидевшая в дальнем углу хибары. Она была такой толстой, что ее телеса свисали с обеих сторон табуретки. Маленьким ножичком она что-то вырезала из куска дерева. Кожа ее напоминала цветом зеленый заплесневелый сыр.

— Они несут тебе шкуры, хозяин, ты на них заработаешь, — продолжала она.

— Они читают мысли друг друга, — объяснил Пандарасу Аюлф. — В этом они не похожи на нас, мы привыкли прятать свои мысли у себя в черепах. У них все общее, как вода или воздух. Если одного убить, не будет никакой разницы.

Пандарас кивнул. Он возился с пружиной и тремя металлическими штуками, которые надо соединить, чтобы починить один из клапанов. Казалось, их слишком много, а руки у него стали совсем неуклюжи. Он был пьян, хотя не собирался напиваться. Но Аюлф тоже напился, к тому же у Пандараса есть кинжал и арбалет и, на худой конец, Тибор.

Правда, тот, несмотря на всю свою силу и огромный рост, в драке может оказаться абсолютно бесполезным. Да еще рыбари идут. При них торговец не посмеет ничего предпринять.

— Тебе нравится считать, будто у нас на всех один разум, но ты и сам знаешь, что это не так, — обратилась к Аюлфу женщина из угла комнаты. Просто мы все думаем одинаково. Тихо, они идут.

Снизу раздался свист и негромкий всплеск. Ворона забеспокоилась, вскочила на перила веранды, захлопала крыльями, ища равновесия, потом хрипло каркнула. Аюлф, спотыкаясь, бросился к перилам, оттолкнул птицу и вперился в темноту.

Голоса, казалось, всплывали наверх, как струи теплого воздуха. Торговец выругался и швырнул вниз полупустую бутылку, которую сжимал в кулаке. Слышно было, как она разбилась о ветку смоковницы.

— Проклятие! Уже поздно! Ты понимаешь, поздно! Приходи завтра!

Снова раздались голоса. Торговец снова выругался, перемахнул через перила и соскользнул вниз. Пандарас встал. Темная, полная людей комната закружилась у него перед глазами, его затошнило, и он выбрался на веранду. Внизу, в слабом свете разбросанных в ветвях смоковницы крошечных фонарей, Аюлф спорил с высоким худым человеком, который стоял в маленькой шлюпке. Человек держал в руках предмет, похожий на огромную растрепанную книгу. На самой границе освещенного пространства сгрудились другие ялики.

Тибор тоже вышел наружу и встал за спиной у Пандараса.

— Одна из женщин хочет с тобой поговорить, молодой господин.

— Тихо! Я хочу узнать, что тут происходит.

— Это дурное место.

— Сам знаю. Потому и хочу понять, что здесь делается.

— Надо уходить.

— Я хочу починить мотор. Я могу, только очень устал.

Попозже. Я закончу его попозже.

Внизу Аюлф закончил свою длинную страстную речь, но человек в шлюпке ничего не ответил, и торговец в конце концов вскинул руки и вновь взобрался на веранду. Переваливаясь через перила, он свалился вниз лицом, встал, зашел в комнату, нашел новую бутылку араки, зубами открыл ее и сделал огромный глоток.

— Они просто невозможны, — ни к кому не обращаясь, проворчал он и глотнул еще раз, потом, обводя взглядом женщин, ладонью вытер мокрые губы. Где-то проснулся и захныкал ребенок. Еще двое детей вцепились в колени своих матерей и смотрели на торговца огромными черными глазами.

Старуха в углу спокойно продолжала точить свою деревяшку.

— Животные, — пробормотал торговец. — Ну почему я провожу свои дни с животными?

Рыбари один за другим взбирались на веранду и, пригнувшись, проходили в общую комнату. Их было четверо, и в отличие от своих женщин все настолько худые, что, принадлежи они к расе Пандараса, всякий бы сказал, что эти люди умирают от голода. Волосы на их головах мели потолок — так они были высоки ростом. Кожа рыбарей играла множеством оттенков темно-зеленого цвета. В руках главного из четверки оказалась не книга, а большая связка шкур, которую он положил к ногам Аюлфа.

Пока торговец перекликался с предводителем рыбарей на каком-то квакающем диалекте, одна из женщин подползла к Пандарасу. Рыбарь сидел на корточках лицом к лицу с Аюлфом, при этом его острые колени торчали выше головы. Он бесстрастно кивал и время от времени брал из полного блюда креветку, тщательно ее разглядывал, затем бросал в рот и глотал целиком. Его товарищи не двигаясь стояли в тени у него за спиной, словно цапли, высматривающие лягушек. Почти все шкуры принадлежали болотной антилопе, одна была леопардовая. Аюлф расстелил ее перед собой и длинными ногтями стал гладить пятнистый переливающийся мех. Пандарас почувствовал легкое презрение, наблюдая, как несдержанно торговец демонстрирует свой интерес.

— Моя мать хочет поговорить с тобой, — прошептала женщина в ухо Пандарасу. — Мы знаем, что ты наш друг, и мы хотим тебе помочь.

Пандарас зевнул. Было уже очень поздно, к тому же он сильно опьянел. Опьянел и устал. Он уже оставил мысль наладить мотор сегодня. Пальцы потеряли ловкость, а желудок терзала непонятная боль. Попозже. Завтра. Комната раскачивалась перед глазами, как лодка на груди Великой Реки. Фонарики вдруг стали очень яркими — рой лихорадочно сверкающих светлячков, беспрестанно налетающих друг на друга.

Удержать хоть что-нибудь в фокусе казалось абсолютно непосильной задачей.

Женщина коснулась амулета, который юноша носил поверх рукава рубашки. Жест показался Пандарасу слишком вольным, и он оттолкнул ее руку. Ему хотелось калачиком свернуться вокруг боли в животе и уснуть.

— Твой господин просто дурак, — с трудом проговорил Пандарас. Все это время он ощущал настойчивый взгляд Тибора с противоположной стороны полутемной комнаты. — Я сам могу о себе позаботиться.

— Онкус, — произнесла женщина, но Пандарас забыл это имя, он тупо уставился на женщину, и она наконец ушла.

Через какое-то время Пандарас проснулся. Было совсем темно. Во рту у него пересохло, страшно болела голова, и он почему-то стоял. Потом Пандарас понял, что Тибор держит его за ворот изодранной рубашки и трясет что есть силы. Наконец он его отпустил. Под мышкой иеродул держал реактивный мотор.

В дальнем углу хибары в гамаке спал Аюлф в обнимку с толстой молодой женщиной. Внизу сопели во сне кучки ребятишек. У каменного очага сидела на табуретке все та же старуха и смотрела на Пандараса. В одной руке она держала украшенную резьбой деревяшку, в другой маленький ножик.

— Надо уходить, молодой господин, — хриплым шепотом произнес Тибор.

Пандарас выхватил кинжал:

— Я перережу ему глотку!

Он все еще был пьян. В желудке по-прежнему нестерпимо жгло, как будто он наглотался расплавленного металла.

Мышцы рук и ног так сводило судорогой, что казалось, они сейчас треснут.

— Он меня отравил, — заплетающимся языком пробормотал Пандарас. — Я перережу ему глотку и буду смотреть, как он захлебывается собственной кровью!

Тибор перехватил руку Пандараса своей большой шестипалой кистью. Лезвие кинжала вдавилось в серую кожу иеродула, но не повредило ее.

— Ты сумел наладить мотор, — тупо заметил Пандарас.

— Он почти такой же, как у «Соболя», — отозвался Тибор и добавил:

— Ты уж прости, молодой господин, но, думаю, тебе требуется помощь. — С этими словами он поднял Пандараса и перебросил его через перила веранды.

Они спустились почти до половины, когда Пандарас что-то вспомнил и стал снова карабкаться наверх. Тибор хотел поймать его за ногу, но Пандарас лягнул протянутую руку и двинулся дальше.

— Ранец и арбалет, — прошипел он. — Там книга моего господина и его деньги.

Когда Пандарас вновь появился в комнате, женщины зашевелились и зашептались между собой, но Пандарас не обратил на них внимания. Он нашел ранец и арбалет у очага, книга оказалась внутри, но деньги исчезли.

— Где они? — прошипел он, обращаясь к старухе. — Куда твой хозяин спрятал мои деньги?

Она покачала головой и перехватила себе руками горло.

Пандарас показал ей кинжал:

— Я убью его прямо во сне. Покажи мне, где он их спрятал, и я уйду.

В этот момент громадная ворона заворочалась на своем шестке над крюком гамака, издала единственный резкий клекот и бросилась на Пандараса. Пандарас выронил ранец и вслепую замахал руками. Казалось, удары крыльев окружают его со всех сторон. Потом ворона клюнула юношу в руку, которой он прикрывал глаза. Наугад взмахнув кинжалом, Пандарас случайно задел птицу, и она тотчас отскочила в сторону, пятная пол кровью и волоча одно крыло. Пандарас бросился в погоню, хотя сам имел не менее дюжины кровоточащих ран. Увлекшись охотой, он потерял бдительность и внезапно оказался на полу, придавленный тяжестью тела Аюлфа и оглушенный исходящим от него жарким смрадом. На секунду Пандарасу показалось, что у Аюлфа тысяча рук и все они шарят по его телу, пытаясь найти и выхватить кинжал. И вдруг тяжесть пропала. Задыхаясь, Пандарас откатился в сторону и увидел, как Тибор швырнул Аюлфа через всю комнату. Тощий торговец со всего маху влетел в соломенную стену хижины, плетеные маты посыпались вниз, а торговец с быстротой молнии перекатился в угол. Кинжал Пандараса, вибрируя, торчал из доски, где только что был Аюлф. Теперь Пандарас сам кинулся искать укрытия.

— Я его убью! — закричал Аюлф. Дуло возникшего в его руке пистолета смотрело прямо на Тибора. Раб во весь роет стоял посреди комнаты, на плече его болтался арбалет. — Дарай выходи, маленький умник, и может быть, я сохраню тебе жизнь, иначе раб умрет, а потом умрешь ты.

Вытянув перед собой руки, Пандарас встал, по лицу его струился холодный пот. Аюлф криво ухмыльнулся и поднял пистолет. Внезапно его рука дернулась и прилипла к столбу, который поддерживал крышу. Пистолет со стуком выпал из его ладони.

Тибор опустил арбалет.

— Надо уходить, — сказал он.

Аюлф ощупал стрелу, пригвоздившую его кисть к столбу, и закричал женщинам:

— Вытащите стрелу! Убейте их и вытащите стрелу!

Старуха наконец поднялась с табуретки. Пол затрещал под тяжестью ее веса.

— Идите, — махнула она Пандарасу. — Я им займусь.

Пандарас вырвал кинжал из доски, подхватил ранец, сунул в него две бутылки араки и бросился вслед за Тибором.

Почти не задерживаясь, он пролетел сквозь ветви смоковницы и шлепнулся спиной в вонючую воду на дне пироги.

Пока Тибор отталкивал лодку от берега, Пандарас установил мотор на штыре и спросил Тибора, починил ли он бак.

— Да, сделал каучуковую пробку, — отозвался Тибор.

У Пандараса сильно дрожали руки. Наполняя бак, он пролил на себя половину араки. С третьего раза мотор завелся, чихая и кашляя, и выплюнул целое облако пузырей. Пандарас повернул рукоятку вверх, из входного отверстия раздался тяжелый стук, из сопла вылетела кремовая, поблескивающая в темноте струя, и пирога рванулась вперед. Вместо руля Тибор воспользовался веслом. По широкой дуге лодка двинулась к открытой воде, а за ее кормой, сливаясь с темным берегом, медленно таяло созвездие маленьких огоньков, развешенных по ветвям древней смоковницы.

Оглянувшись, Пандарас увидел, как на веранде появился Аюлф. На плече он тащил что-то тяжелое. Гаубица! Из ее жерла вырвался столб пламени. Аюлф повалился на спину, а на крыше хижины показались огненные языки.

* * *

Горючее в моторе кончилось, когда солнце только начинало выбираться из туманной дымки, укутавшей Краевые Горы далеко от обитаемого берега Великой Реки. Когда мотор чихнул и затих, Пандарас перевернул его и поставил на корпус, а Тибор, устроившись на коленях в носовой части пироги, взялся за весло.

Дальний берег остался за много лиг позади лодки, его мангровые заросли черной лохматой каймой вырисовывались на фоне светлеющего неба. Беглецы пока не обнаружили никаких признаков погони. Без сомнения, Аюлф сейчас слишком занят, спасая свой дом и имущество от пожара, вызванного неудачным выстрелом гаубицы.

— Женщины рассказали мне, что они добавили ему в араку сонного порошка, — сообщил Пандарасу Тибор, — но они знали, что когда он проснется и увидит, что ты еще жив, то все равно попытается тебя убить, хоть и будет бояться.

Пандарас хищно улыбнулся. Голова и желудок все еще болели, но он уже не был пьян.

— Разумеется, он трусил, — с гордостью заявил Пандарас. — Потому он так много и пил. Потому что боялся и потому что стыдился собственного страха. Если бы он решился что-нибудь предпринять, я бы его убил. И он знал это. Мне случалось убивать людей и посильнее, на них были доспехи и вооружение энергопистолеты.

На самом деле такое случилось лишь однажды: Пандарас убил охранника у ворот поместья беглого звездолетчика. Пандарас справился со стражем с помощью хитрого приема, и почти тотчас его поймали другие охранники. Тем не менее у него осталась твердая уверенность, что, если потребуется, он снова может убить.

— Аюлф боялся меня, а не тебя, маленький господин, — безмятежно объяснил Тибор. — Он знал, что ты — мой хозяин и если он попытается застрелить тебя, задушить или прибить, я обязательно вмешаюсь. Но он прекрасно понимал, что, как только ты умрешь, я должен буду служить ему. Потому он подмешал тебе в стакан отраву; рыбари такой усыпляют рыбу, но ты вылил почти всю араку и спасся.

— Ха! Значит, ты считаешь себя более ценным, чем я? И кто же здесь господин, а кто раб?

— Маленький господин, я знаю свою цену, потому что меня продавали на рынке, и капитан Лорквиталь заплатила за меня хорошие деньги. А разве ты знаешь свою цену?

— Монетой ее не измеришь, — величественно ответил Пандарас. — Кроме того, я думаю, ты преувеличиваешь собственную ценность. Какой прок от человека, который может наладить мотор, но забывает, что к нему нужно горючее?

— Я думал, что нам следует уйти тихо и быстро.

— И оставить книгу моего господина? И деньги?

— Когда ты вернулся, тебя чуть не убили, маленький господин. Жизнь дороже вещей.

— Тебе легко говорить, у тебя никогда не было собственности. Эта книга — очень важная вещь. Разве ты не помнишь, как много времени проводил над ней мой хозяин? Деньги нам тоже скоро понадобятся.

Некоторое время Тибор греб в молчании.

— Ну и ладно, — примирительно сказал Пандарас, — Аюлф получил по заслугам. Ты понимаешь, зачем эти женщины живут в его доме?

— Насколько я знаю, у рыбарей есть обычай предлагать что-нибудь в дар для закрепления сделки или союза между различными семьями. Вот и с Аюлфом они заключили такой союз. Однако я не думаю, что он понимает, какие обязательства перед ними он на себя взял. Старшая женщина сказала мне, что она знает вождя по имени Онкус. Она узнала его амулет и потому решила тебя спасти.

Пандарас коснулся рукой браслета из волосков нутрии.

Он носил его на предплечье, и все равно оберег ему был немного велик, а вот Йаме подходил идеально.

— А я совсем забыл имя старого лягушатника, который помог нам, когда префект Корин устроил пожар, чтобы выкурить нас из плавучего леса. Повезло, да?

— Кто знает, где везенье, а где воля Хранителей?

— Ну, это просто! Удача зависит от самого человека, а все остальное это дар, но нельзя строить свою жизнь в расчете на чужие дары. У моего господина хватило ума оставить этот амулет, чтобы я догадался: его похитили, но он жив. А у меня хватило ума подобрать эту штуку и надеть на руку. Так что нас спасла удача, рожденная прозорливостью моего господина.

— Все равно наши жизни — это дар Хранителей, — торжественно провозгласил Тибор. — Ты выполняешь священный долг, маленький господин, а потому должен вести себя подобающим образом.

— Священный долг?

— Но ведь ты ищешь своего хозяина? Разве ты не говорил мне, что он преобразит все туземные расы? Если это правда, то, может быть, он сумеет искупить грехи моего народа и всех рас иеродулов?

— Сначала его надо найти, — с грустью проговорил Пандарас и коснулся керамического диска, висящего под рубашкой на кожаной бечевке. — Я боюсь за него.

Из-за проглоченной отравы Пандарас чувствовал слабость и сильные боли в желудке. Пока Тибор ровными взмахами выгребал к обижаемому берегу, Пандарас сидел на корме и рассеянно листал книгу, ради которой рисковал жизнью.

Он знал, что это очень древний и ценный экземпляр и что, когда его хозяин побывал в оракуле, некоторые картинки в книге изменились. Пандарас никогда не видел ничего подобного, но сам будучи одаренным рассказчиком, он отчасти сумел догадаться, о чем они говорят. Женщина Древней Расы покинула своих товарищей и впуталась в войну за Преображение. Потом команда ее корабля отыскала беглянку и предала смерти. Пандарас понимал, что это только внешняя фабула, что в этой истории таится значительно более глубокий смысл, ведь его господин подолгу и с таким вниманием изучал эту книгу, пока «Соболь» плыл вниз по реке, однако сам он не мог постичь ее тайну и, вздохнув, отложил фолиант.

Путь до ближнего берега занял целый день и всю ночь, но наконец показалась бесконечная полоса заболоченных полей, густых зеленых рощ и крохотных деревенек. Многие деревни отстояли от уреза воды более чем на лигу, там, где оставила их отступающая река. Пандарас легко приспособился зарабатывать себе ужин, играя на вырезанной из бамбука флейте. Он с удивлением обнаружил, что у местных жителей особым спросом пользуются мелодии, которым он научился еще в детстве, а потом забыл, считая их слишком примитивными. В этом смысле аборигены действительно напоминали детей. Однако Пандарасу пришло в голову, что обычные дети куда менее доверчивы и невинны, чем эти бесхитростные существа.

Эти прибрежные племена состояли в близком родстве с землепашцами, обитающими в развалинах великолепных садов на крыше Дворца Человеческой Памяти. Ростом они были не выше Пандараса, но очень мускулисты, с грубой морщинистой кожей цвета нового кирпича. Их короткие пальцы соединялись дряблыми перепонками, а в одной из деревень кожа у жителей имела явный зеленоватый оттенок, как будто в былые времена их связывали некие узы с расой рыбарей.

Пандарас всегда умудрялся припрятать часть добытой еды и каждую ночь относил ее Тибору, который в деревни не заходил, а прятался поблизости. После случая с Аюлфом Пандарас доверял аборигенам значительно меньше, чем они доверяли ему, и не желал, чтобы кто-нибудь увидел иеродула и захотел бы его заполучить. Иногда Пандарасу удавалось добыть пальмового масла, которое можно было использовать в качестве горючего, и тогда они проходили в день лиг по тридцать.

Медленно и лениво тянулось время. Один день ничем не отличался от другого: солнце, жара, после полудня короткие теплые ливни. Стоял сезон дождей. Наконец, примерно через две недели после того, как они добрались до ближнего берега (Пандарас каждый день делал зарубки, как пленник в тюрьме), путники подошли к Офиру.

4. НАДЕЖДА

И молодой военачальник Энобарбус, и негодяй-аптекарь хотели от Йамы одного и того же, но для разных целей. Энобарбус, преданный слуга одного из фантомов Анжелы, дезертировал из армии, направленной против еретиков Департаментом Туземных Проблем, и желал покорить мир во имя своей госпожи. Он хотел разрушить застой, навязанный народам Слияния службой охраны порядка во имя Хранителей.

Затем, по его мнению, неизбежно, как неизбежно лето после восхода Ока Хранителей, наступит царствие благодати; с помощью древних технологий, которые активно восстанавливались еретиками, каждый станет сам себе господином и будет жить вечно. Доктор Дисмас тоже стремился уничтожить застой, однако дальнейшие его планы были более сложными.

Он не был в полном смысле человеком, скорее гибридом человека и смертоносной машины. Он был частицей силы, которая, восстав в Эпоху Мятежа, разрушила половину обитаемого мира и уничтожила множество аватар, оставленных Хранителями, чтобы охранять и просвещать десять тысяч преображенных рас Слияния, Доктор Дисмас хотел искоренить веру в божественную сущность Хранителей и создать более тесный союз между машинами и людьми. Однако пока причины его действий были Йаме неясны — быть может, потому, что он приводил массу разных причин, и Йаме порой казалось: доктор Дисмас стремится только к величественному хаосу, к кипению непредсказуемых возможностей, к переменам ради самих перемен.

Несмотря на свои разногласия, Энобарбус и Дисмас сходились в одном: ключом к победе был Йама. Ругаясь, они напоминали детей, ссорящихся из-за игрушки.

Йама старался не обращать на них внимания. Он все меньше ощущал свою связь с внешним миром и будто тонул в той войне, которая шла в его теле. Машина, внедренная доктором Дисмасом в Йаму еще в начале его приключений, теперь окончательно проснулась. Ее мощь росла с каждым днем и каждым часом. Йаме казалось, что его личность — это островок или замок, омываемый бурным потоком мрака, живого и злобного. Этот мрак не только рос в теле Йамы, но постоянно выбрасывал пронырливые усики и щупальца, выискивая слабые места в его обороне. Йама чувствовал, что, если он сдастся хотя бы на миг, хотя бы в мучавших его сновидениях (которые не были настоящими сновидениями, как и сон не был сном), то он просто растворится, как без остатка растворяется в Великой Реке крупинка соли.

Самый страшный враг таился в нем самом, являлся самым близким ему существом. Брат больше, чем Тельмон; возлюбленный больше, чем Дирив, враг более коварный, чем префект Корин или доктор Дисмас. Тайный подельщик, призрачное отражение души, темная ее половина — его Тень.

Доктор Дисмас объяснил, что это зерно выращивает в его теле всепроникающую нервную систему, параллельную сети нейронов в мозгу Йамы фактически его полную копию, только гораздо меньшего размера: каждый псевдонейрон не более сотни молекул в ширину, а каждый псевдоаксон — нить толщиною в шесть атомов углерода. Йама не мог до конца понять смысл этих объяснений; многое из болтовни доктора Дисмаса до него не доходило. Однако он чувствовал, как Тень развивается в его теле, потихоньку подбираясь к потаенной шкатулке черепа. Даже сны теперь ему не принадлежали. Большей частью они являли пестрые картины сражений и восставших городов, но в одном знобком сновидении он увидел ликующую толпу людей, которая, взявшись за руки, исполняла какой-то величественный танец. И позади каждого из танцующих, повторяя все их движения, высилась тощая зловещая фигура, тонкая, как бумага и черная, как сажа.

Йама понимал, что Тень, проникнув в его мозг, овладела его необычайными способностями и теперь использовала их для покорения машин, верных делу Хранителей. Она настраивала их против армии Департамента Туземных Проблем. Йама чувствовал, как Тень гонит прилив войны к берегам Иза. Видения битв не были пустой фантазией, это были сцены вмешательства Тени в ход войны далеко в верховьях реки. Они просачивались из ее сознания в сознание Йамы. Он не мог помешать Тени пользоваться его способностями, однако Йама вскоре выяснил, что может следовать за нею в мир, как альбатрос на мачте караки. Бодрствуя, он был теперь не в состоянии даже ощутить присутствие машин, не то что покорять их своей воле. Однако, находясь в объятиях глубокого транса, который в эти дни заменял ему сон, Йама мог оседлать сознание Тени и тайком увести какую-нибудь машину, улетев с нею далеко от ужасных картин, где скрещивались лазерные лезвия, били фонтаны огня, кричали люди и выли чудовища.

Мир в этих полетах представал перед ним отчасти прозрачным; куда бы Йама ни посмотрел, он везде узнавал что-нибудь новое. Воспользовавшись мощным радаром машины, он увидел древних землероек в самых сокровенных глубинах Великой Реки. Их сопровождали стаи гигантских полипов, которые чистили землеройкам керамические панцири и выбирали лакомые кусочки из песка, перекачиваемого в район Краевых Гор. Под тонкой коркой поверхностных слоев Йама увидел подземные проходы и огромные каверны, в которых работали машины неимоверных размеров, увидел гигантские двигатели в килевом основании мира. В спектре электромагнитных волн, излучаемых живыми организмами, Йама целиком видел узкую полосу обитаемого мира и окутавший его мягкий свет. Он видел низменность Утерянных Вод. Она предстала его глазам как белый, сверкающий отраженным жаром ландшафт, по которому двигались яркие искорки людей и животных. Видел мириады машин, которые заботливо копошились по всему миру, создавая вечно меняющийся рисунок электромагнитных связей. Видел далекое облако мятежных машин, повисшее в нескольких миллионах лиг от орбиты Слияния. В этой блеклой туманной каше из электронных следов уже нельзя было различить ту черную машину, которую Йама невольно вызвал себе на помощь.

И отовсюду Йама слышал слабые стоны пребывающей в родовых муках Вселенной, слышал ноющее завывание и кукурузное потрескивание радиосигналов галактики под килем мира, слышал смутное щебетание звезд ореола. А кроме того, Йама улавливал гудение коллапсоидного диска вокруг Ока Хранителей, мощный треск плавящейся материи в гравитационных узлах ускоряющихся газовых потоков, слышал фрикативное шипение молекулярного водорода, ритмичное уханье раскаленной материи, мчащейся к своему окончательному разрушению за горизонтом черной дыры в центре диска, где находилось великое Ничто. Ничто, откуда не было выхода, откуда не могли вернуться даже Хранители, отправившиеся в это небытие по собственной воле.

Теперь лишь последнее мгновение жизни Вселенной способно вернуть их в реальный мир.

Однажды ночью Йаму посетило странное чувство: за передовой линией армии Департамента Туземных Проблем он как будто заметил что-то знакомое. Это впечатление походило на возникшую и ускользнувшую мысль, на мелодию, которую никак не получается вспомнить. Какая-то тусклая звездочка, мерцающая слабее, чем огонек самой маленькой машины, влекла его, как влечет усталого путника в конце долгого унылого пути свет родного очага, и он, ободренный сердцем, устремляется к дому. Но как только Йама полетел к нему и машина, которой он воспользовался, понеслась над угрюмыми волнами ночной реки, Тень зашевелилась и проснулась, а с нею проснулся и Йама. (Выше по реке машина вдруг обнаружила, что находится над серединным течением Великой Реки и движется по гравитационной геодезической линии к Офиру. Она так резко затормозила, что от трения ее корпус раскалился докрасна, потом завертелась вокруг своей оси, совсем как отряхивающаяся собака, вспомнила задачу, которую ей следовало выполнять, определила координаты и, смущенная, поспешила назад.) Проснувшись, Йама понял, что за искра его привлекла. Эта мысль согрела ему сердце и придала силы. Он поклялся: я найду его, узнаю, жив ли Пандарас, он должен быть жив; диск действует, только если он держит его в руках, не все еще потеряно.

Разумеется, это было слабым утешением. Пусть он найдет Пандараса, что он ему скажет? А если сам Пандарас отыщет Йаму, что он сможет сделать?

Призрачная надежда, но другой у него не было.

5. ОФИР

Когда-то Офир был самым прекрасным городом Слияния. Процветающий и спокойный, он поражал великолепием своих каналов, благоухающих ароматом водяных лилий. Роскошные пальмы и цветущие деревья окаймляли эти водные артерии. Белые, словно соль, дома утопали в зелени чудесных садов, террасами спускающихся со склонов. Главный храм города славился мудростью своих аватар. Три расы жили там в согласии и гармонии. Славу города составляли ювелиры, ткачи и чеканщики, а в его семинарии получила образование половина всех священников Слияния.

Война преобразила Офир. Население города возросло в десять раз. Солдаты, идущие за ними торговцы и шлюхи, беженцы запрудили улицы, встали лагерями в муниципальных парках и цитрусовых рощах вокруг города. Со стороны верховий над предместьями висели огромные флайеры, некоторые превосходили размерами караки, вмещающие тысячу солдат за раз. Доки оказались забиты кораблями, на причалах высились груды товаров для армии. В парке вокруг главного храма выстроились бараки. Процветало незаконное виноделие для нужд тысячи ночных баров. Начались кровавые разборки между бандами, контролирующими торговлю наркотиками и проституцию, а также между бандитами и городской стражей, которая пыталась хоть как-то их обуздать. Никем не убранные трупы лежали на обочинах шумных улиц, их обгладывали шакалы и лисы. Мертвецы плавали в широких каналах среди великолепия цветущих лилий, их сопровождали сонмища зеленых водяных черепах и парочка задумчивых грифов.

Город заполнили слухи о еретических культах, которым служат тайные адепты. В день приезда Пандарас и Тибор сами видели, как в кафе вошла женщина, а через мгновение все здание превратилось в оранжевый огненный шар, из которого выскочили две или три пылающие фигуры, чтобы тут же упасть замертво на тротуаре.

День и ночь улицы заполняли солдаты и все те, кто от них кормится: проститутки сотни различных рас, лоточники, игроки, карманники, сутенеры, шарлатаны со связками фальшивых амулетов и рубашками, защищающими от оружия еретиков. Потоки фургонов, рикш, повозок, популярных в Офире мотоциклов вились по запруженным улицам, которые утопали в неумолчном шуме от криков разносчиков, воплей целых орд попрошаек, от музыки из баров и придорожных кафе, от никогда не затихающего уличного движения с его свистками, звонками, колокольчиками и ревом запрещенных генераторов. В каналах было тесно от медленно двигающихся лодок, а на каждом перекрестке располагались связанные друг с другом сампаны, образуя импровизированные рынки. По ночам вспышки неоновых реклам, шипя, бросали разноцветные блики на белые стены домов, а шум и толчея, казалось, удваивались и утраивались. Бессонный и беспокойный людской поток никогда не иссякал.

В первый же день Пандарас продал лодочный мотор и арбалет, но выручил за них совсем мало: город был полон оружия и снаряжения. Потом он взялся выступать в открытых кафе, исполняя в каждом две-три известные песенки, а Тибор собирал скудный гонорар из нескольких мелких монет. Когда же раб стал горько жаловаться на унизительность такого занятия, Пандарас указал ему на маленькую девочку, которая ходила от стола к столу и спрашивала посетителей, не хотят ли они почистить ботинки, а два ее братца сидели у дверей со щетками и бархотками.

— Видишь, люди и не так зарабатывают на жизнь, — прокомментировал он.

— Я ведь иеродул, маленький господин, — заявил Тибор с видом оскорбленного достоинства, — а не уличный мальчишка. Подобное занятие меня унижает.

— Тобой распоряжаюсь я, — отрезал Пандарас. — Ты сам так сказал. Народ твоей расы позволяет другим собою командовать в качестве епитимьи за грехи предков. Вы стали рабами и других вокруг себя превращаете в рабов, потому что они должны нести за вас ответственность. Совсем неплохо, когда кто-то принимает за тебя все решения! Легко вести себя как ребенок! А теперь тебе придется расхлебывать последствия такой позиции. Ты не можешь выбирать службу. Делай что тебе говорят. И тебе придется подчиниться, потому что нам нужны деньги, чтобы оплатить проезд в низовья. Может, ты этого и не понимаешь, ты ведь раб, а рабам не нужны деньги, о них заботятся хозяева. Но нам сейчас нужны деньги, если я хочу найти своего господина, пока еще не состарился. Моя раса живет очень интенсивно и ярко, однако недолго. У меня нет терпения делать дела надежно, но медленно.

— Мы найдем «Соболь», и тогда все будет хорошо, — высказал надежду Тибор. — Вот увидишь. Они считают, что мы погибли. Представляешь, как они обрадуются.

— Они все погибли! Погибли, и корабль тоже погиб!

Фалерус прожил дольше, потому что он находился в стороне от центра пожара, но для него было бы лучше умереть сразу, как остальные. Так все и было. Все, кроме Фалеруса, погибли в одно мгновение, а в следующее превратились в дым. Их уничтожили оружием войны. Ты должен это понять, Тибор! Должен!

Тибор молчал. Наконец он предложил:

— Ты мог бы продать книгу.

Пандарас вздохнул. В эту круглую безволосую голову невозможно ничего втолковать!

— Я не могу ею распоряжаться, она не моя, — терпеливо проговорил он. Она принадлежит моему господину, и я поклялся ее вернуть.

— Может, «Соболь» скоро придет, — гнул свое Тибор. — Наверняка мы его обогнали. Но он обязательно потихоньку нас нагонит. Все суда, что идут на войну в низовья, непременно останавливаются в Офире.

— Мы не можем здесь оставаться, — возразил Пандарас. — Нам надо искать моего господина.

Крохотная искра в керамической монете превратилась теперь в целое созвездие, которое образовало причудливый рисунок из световых точек и черточек. Каждый раз, когда Пандарас смотрел на диск, они выглядели по-новому. Пандарас считал, что сейчас они находятся к Йаме ближе, чем прежде, но все равно еще далеко.

Первые несколько ночей Пандарас и Тибор спали на улице, а умывались и пили из общественных кранов. Они ночевали на крышах, завернувшись в листы упаковочной пены, которую покупали у старьевщика. В этом городе все имело свою цену. Оружие, доспехи, боеприпасы были дешевы, но зато пища и жилье невероятно дороги. Такова экономика войны.

Офир отстоял очень далеко от линии фронта, проходящей по самому краю джунглей низменности Утерянных Вод. Однако на третью ночь своего пребывания в городе Пандарас и Тибор проснулись от звуков непрерывной канонады. Над рекой ниже по течению разгорались яркие синие вспышки. Казалось, проснулся весь город. На каждой крыше стояли люди и смотрели на мелькание голубого огня. Внезапно черное небо раскололось ярко-белой нитью, и на мгновение стало светло, как днем. Пока Пандарас тянул руку, чтобы прикрыть глаза, свет погас, а через несколько секунд раздался низкий рокот, и крыша, на которой они стояли, заколебалась, как палуба. С пальм, окаймлявших улицу, слетели верхушки. По всему городу в воздух поднялись летучие мыши, птицы и крупные бабочки, Как только Пандарасу удалось отложить достаточно денег, он снял место для ночлега вблизи одного из каналов. Это была каморка, отгороженная в когда-то приятной комнате прекрасных пропорций. Стены ее представляли собой бумажные ширмы, натянутые на бамбуковые рамы, а внутри едва хватало места для двух подстилок из рафии. В других отсеках комнаты жили еще две семьи. Одна из них, состоящая из быстрых, гибких, черноволосых и смуглых людей, держала маленькую столовую, и в воздухе постоянно висел запах горячего масла и тушеных овощей. Тибор помогал им на кухне: сначала только резал овощи, потом стал готовить сладкий соус с креветками и выпекать тоненькие хлебцы, подаваемые к каждому блюду. Вторая семья, пять поколений, начиная с крохотного лысого младенца и кончая беззубым дедом, жила на доход от трех рикш. В доме стоял непрерывный шум: в одной из каморок обязательно кто-нибудь не спал. Соседи чинили повозки, готовили еду, ругались, играли в карты, слушали молитвы с кассетного магнитофона. Весь этот гомон смешивался со звуками сотен других жизней, идущих у всех на глазах.

Это была та самая жизнь, от которой когда-то сбежал Пандарас, нанявшись сначала слугой в трактир, потом назначив себя оруженосцем у Йамы. Сейчас он чувствовал такой же зуд, как и Тибор. Пандарас прекрасно понимал: случайной работой денег ему не собрать, она годится только как передышка, пока он не составит приемлемый план. Как ни странно, вступить в армию здесь было невозможно, хотя город просто наводнили наемники. Проникнуть на корабль тайком — тоже не выход: придется платить кому-нибудь из команды. Именно так поступали картежники, шлюхи и все те, кто тащился за армией. Пандарас был уверен: он сумеет придумать, как добыть денег. В подобном месте человек с хитростью и умом способен заработать кучу денег — конечно, если раньше его не убьют.

Например, один из сыновей в семье, которая владела повозками рикш, приходил и уходил в любое время, носил всегда отглаженный килт и чистую белую рубашку с короткими рукавами. Держался он дерзко, и родители перед ним робели.

Глаза он прятал за пластиковыми оранжевыми очками, а на нижней губе у него постоянно висела сигарета. Настоящий гангстер! Пару раз Пандарас попробовал за ним проследить, но парень легко пропадал в шумном лабиринте улочек и проходных дворов за стоящими вдоль канала домами. Если он и заметил слежку, то никак этого не показал. Пандарас сам для себя решил, что такой субъект — верный ключ к быстрым деньгам.

Как-то вечером Тибор и Пандарас, закончив свое представление, выходили из кафе. Тут к ним подскочили два бандита и потребовали всю дневную выручку, якобы за право выступать в этой части города. Пандарас, знавший, что показать слабость — значит навсегда сделаться дойной коровой, выхватил кинжал и, не задумываясь, полоснул налетчика по руке. Тот отступил. Тибор ухватил второго за шею, приподнял над землей, мягко вынул из его рук нож и отдал Пандарасу. Пандарас повертел лезвием перед носом бандита и приятным голосом осведомился, чем это честные артисты привлекли внимание двух таких изысканных джентльменов.

Пленник выплюнул длинную струю желтой слюны. Как и его товарищ, он был очень высок ростом, тощ и облачен в какие-то серые лохмотья, многослойной спиралью окутывающие туловище. Кожа на открытых местах тела была жесткой, зернистой и очень светлой. Суставы костлявых рук и ног Распухли, маленькая плоская головка выглядела как тарелка на длинной подставке-шее. Черные подвижные глаза были широко расставлены. Треугольный рот довершал портрет.

Пандарас стер с лица липкую слюну и приставил к глазу бандита его собственный нож. Глаз странно съежился, а второй развернулся и с ужасом уставился на лезвие. Бандит забормотал:

— Ты не посмеешь…

— Пожалуй, я отпущу его, маленький господин, — бесстрастно проговорил Тибор. — Уверен, он больше не станет нас беспокоить. Он просто ошибся.

— Пусть сначала скажет, на кого он работает.

Треугольный рот изогнулся, и бандит снова плюнул, на сей раз Пандарасу под ноги.

— Вы сами ошиблись, — заявил он. — Я — человек Пирры. Кстати, вы тоже. Как и вся уличная мелюзга. Только не все это знают.

— Значит, здесь распоряжается Пирра, так? А я-то считал, что в городе заправляет Департамент Туземных Проблем.

— Армия, что ли? — Губы бандита затряслись — он смеялся. — Вы что, недавно у нас? — спросил он. — Армии нет дела до улиц, они там думают только о войне. Мы к ним не лезем, и они нас не трогают. Хотите бесплатный совет? Мы — не то что армия. У нас порядок. Те, кто не хочет жить по-нашему, убираются. Ты ловко управляешься с ножичком, но ведь в следующий раз мы можем прийти с пистолетом.

— Пожалуй, мне надо поговорить с этим твоим Пиррой.

Могу порассказать ему много полезного. — Пандарас дал знак, и Тибор отпустил пленника.

— Если Пирра захочет с тобой поговорить, она сама за вами пошлет. Но лучше помолись, чтобы она не захотела. — Бандит поправил свои спиралеобразные лохмотья, сплюнул в третий раз и пошел прочь.

Несмотря на эту угрозу, Пандарас и Тибор продолжали каждый вечер обходить близлежащие кафе, и никто их не беспокоил, однако Пандарас понимал, что рано или поздно будет продолжение. Такой уж порядок. Надо только опередить события, обдумать свои действия и не зевать.

Пандарас успел подружиться с дедом из семьи рикш. Мемос, внушительный старикан, проводил свои дни на одном из самых многолюдных перекрестков города. Он занимался тем, что надувал шины рикш и велосипедов, получая по копейке за шину. Такая работа требовала много сил, и по вечерам Пандарас массировал старику ноющие плечи гвоздичным маслом и слушал сплетни, которые тот приносил от рикш, знавших все, что делается в городе.

Семья Мемоса принадлежала к одной из трех рас, населявших Офир до войны. Внешностью они напоминали пауков: короткое тело и длинные суставчатые конечности, двигающиеся резкими рывками. У самого Мемоса был костлявый череп с четко выраженным крестом, выступающие надбровья нависали над живыми карими глазами. Из одежды он носил только замасленный килт и пояс, на котором висели мелкие инструменты. Как и большинство людей этой расы, работавших в основном в доках на сборке и ремонте вооружения, Мемос очень ловко управлялся с машинами. Его грубая кожа была раскрашена желтыми и коричневыми полосами, а длинные седые волосы убраны в аккуратную косу. В былые, довоенные, времена такая внешность говорила бы о достойном положении в обществе и в семье, однако сейчас старик вынужден был смирить свою гордость перед гангстерской наглостью внука и принимать его подачки.

Прежде Мемос владел несколькими домами, но их реквизировали для нужд армии, и теперь семья вертелась, как могла, чтобы добыть себе пропитание. Тем не менее в старике не чувствовалось горечи, напротив, Пандарас, пожалуй, никогда не встречал более добродушного и терпеливого человека. Он рассказал Пандарасу множество легенд своей расы. До преображения его народ жил на широкой равнине, заросшей высокими травами. Мужчины охотились на мелкое зверье, а женщины собирали корни и плоды. Когда лето подходило к концу, а Око Хранителей в последний раз заходило за горизонт, женщины молотили зерно, перемалывали его в грубую муку, а из отрубей варили нечто вроде пива. Еще тридцать поколений назад его раса жила именно так, но только сейчас, признался Мемос, его народ понял, как он был богат.

— Мы работали всего несколько часов в день, — с грустью вспоминал он. Остальное время мы пели песни и рассказывали легенды, выкладывали картины из плоских камешков или же выкладывали орнаменты из кусков скальных пород, чтобы умилостивить Хранителей. А что теперь? Мы трудимся все время, когда не спим, и лишь с большим трудом зарабатываем на скудное пропитание. Какая выгода народу от преображения?

— Если люди не прошли преображение, они не свободны, — объяснил Пандарас. Конечно, его господин нашел бы ответ получше, ведь Йама постоянно размышлял о таких вещах.

Такой ответ не удовлетворил Мемоса.

— Свободны, уж это точно. Свободны сдохнуть с голоду.

Свободны стать чужими рабами.

— В Изе мы полагаем, что в таких людях, как мы, вся сила города.

— Слыхал, слыхал, — отозвался Мемос, — но я все же думаю, что простое население Иза угнетено не меньше, чем мы здесь. Хранители возложили на нас тяжкое бремя. Кто знает, может, люди вроде меня не достойны их даров.

— Надо верить, что хотя бы детям достанется лучшая участь, — вздохнул Пандарас, но Мемос никак не отреагировал на эти слова. В городе мало кто верил в это основополагающее утверждение. Впав в отчаяние и нищету, люди забыли о благодатной защите Хранителей.

Как-то вечером они по обыкновению сидели у дверей разгороженной на каморки комнаты, Мемос на пластиковом стуле, Пандарас у его ног. Перед ними тянулся канал, изрезанный листьями водяного гиацинта. На другой стороне женщины, сидя на корточках, стирали белье. Гладкими плоскими камнями они выбивали из него грязь. Женщины принадлежали к той же расе, что и бандиты, напавшие на Пандараса и Тибора. Из домов, окаймляющих канал, доносились звуки молитвы — кто-то включил кассетный магнитофон на полную громкость. Из другого окна слышались крики и ругань.

Только что прошел дождь, воздух был чист и прозрачен. Провисшая паутина электрических проводов высоко над водами канала трещала и искрилась всякий раз, когда с нее падали капли. Эта картина живо напомнила Пандарасу его детство в Изе, только тут было более жарко и влажно.

Над головами медленно пролетел флайер, его днище ощетинилось оружием казалось, дула гребенкой прочесывают крыши. Шум генераторов заглушил все звуки в целом квартале. В бегущей тени флайера воздух становился как будто знобяще-холодным и еще более сырым. Прекратились все разговоры, каждый остановился и взглядом провожал летающую машину. Когда флайер скрылся из глаз, Мемос наконец пошевелился и мрачно заметил, что война приближается и дела, видать, плохи.

Пандарас кивнул и отхлебнул мятного настоя из своей чашки, ожидая, что старик станет развивать эту тему. Со времени приезда в Офир он многое узнал о войне. В Изе она казалась далекой и малоинтересной. Люди там не слишком о ней задумывались. Они узнавали новости от профессиональных сказителей, которые пели песни и исполняли былины @ героических подвигах и великих победах каждому, кто соглашался слушать. Но здесь война была практически по соседству, и тут любой мог поведать свою собственную историю. И в большинстве рассказов говорилось о внезапных наступлениях еретиков, о беспричинных поломках оружия, о падающих с неба машинах. Говорили о новом генерале или вожде, появившемся среди орд еретиков, о сокрушительных поражениях и горьких отступлениях.

Мемос высказал мысль, что легко понять, как плохи дела на войне, потому что почти никто не тащится за солдатами к линии фронта. Картежники и шлюхи понимают, что на поражении не наживешься.

— Нашему народу пора убираться из города, — размышлял он. — Нам нужно вернуться на свои высокогорные равнины, вернуться к прежней жизни. Но дело в том, что мы не можем быть иными, чем стали теперь. Мы превратились в людей, потеряли способность быть как животные и позволять инстинкту управлять нашими действиями. Теперь каждый из нас заперт в собственной душе, как в тюрьме.

Пандарае огорчался, слушая эти жалобы. Старик ему нравился.

— А что говорит твой внук? — поинтересовался он.

Мемос ответил не сразу. Он допил свой чай, процедив последние капли сквозь крупные передние зубы, потом выплюнул стебельки травы. Наконец он произнес:

— Он не из нашей семьи. Больше не из нашей. Теперь он принадлежит Пирре.

Пандарасу хотелось еще что-нибудь разузнать, но Мемос не желал говорить о Пирре и своем внуке. Те, кто работал в кафе, тоже не хотели о ней говорить. Они отмахивались от расспросов Пандараса предостерегающими жестами, касаясь глотки, глаз или лба. Они считали, что человеку вроде Пандараса не стоит забивать себе голову мыслями о таких людях, как Пирра. Ничего, кроме беды, от нее не дождешься. Не имея конкретной информации, Пандарае строил грандиозные и невероятно сложные планы, как одурачить атаманшу гангстеров, сам прекрасно понимая, что все это просто пустые мечты. Он уже стал впадать в отчаяние — прожив в городе две недели, ему не удалось отложить ни одной монеты. Деньги здесь таяли как дым, а были необходимы как воздух: ими оплачивался каждый миг жизни, и удержать их было не легче, чем воздушную струю.

А потом за Тибором пришли солдаты.

Дело было на рассвете. Пандарае проснулся от того, что кто-то ударил его ботинком по ребрам. Крохотная каморка была вся забита солдатами. С трудом протиснувшись между ними, Пандарае встал на ноги. Чьи-то руки сгребли его, подняли в воздух и отшвырнули в сторону. За тонкой перегородкой визжали на разные голоса две женщины и сердито кричал мужчина. Один из солдат бросил на пол какую-то бумажку, еще раз ударил Пандараса ногой и вышел вслед за товарищами.

Тибор исчез. Пандарае выскочил на улицу и успел заметить, как плоскодонная лодка с навесным мотором на корме скрывается в предрассветной мгле. Поднятые ею волны стучали о берега канала и раскачивали сампаны, сгрудившиеся на перекрестках. Кто-то выстрелил в воздух из карабина, лодка обогнула изгиб канала и пропала.

Пандарае бросился в погоню, но, пробежав с пол-лиги, стал задыхаться, остановился и схватился за бок. У него сильно болели ребра, а все его имущество, включая драгоценную книгу Йамы, осталось в той комнате.

Бумага оказалась ордером на реквизицию… некоего раба, известного под именем Тибор. К ней был прикреплен чек на двести пятьдесят акций военного займа. Пандарае в бешенстве разорвал в клочки ордер и чек и швырнул их в ребятишек, которые подобрались к входной двери посмотреть, что он делает. Армейский чек не имел практически никакой цены. На двести пятьдесят акций нельзя было купить даже сигареты.

Ребра продолжали ныть, отдаваясь острой болью при каждом глубоком вдохе. Пандарае оторвал полоску от подола старой рубахи и обмотал ее вокруг груди. Мемос сидел у двери, когда Пандарае вышел, и окликнул его.

— Они увезли твоего друга из города, — произнес старик. — Забрали его на войну. Говорят, что недавно состоялось большое сражение и было много жертв. Иеродул там будет очень полезен. Иеродулов из нашего храма забрали давным-давно, они работают в госпиталях.

— Здесь тоже есть госпиталь, — тупо проговорил Пандарас.

— Он для гражданских, — объяснил Мемос. — К тому же он фактически закрыт, потому что по обычным каналам невозможно получить никаких лекарств. Раненых солдат в город не привозят. Считают, что это подорвет боевой дух тех, кто только что прибыл и еще не был в деле. Кроме того, многих раненых нельзя перевозить, они умрут при транспортировке. Их лечат в плавучих госпиталях вблизи от линии фронта. Я думаю, туда твоего друга и взяли. Ты тоже туда отправишься, Пандарас?

— У меня есть другие обязательства, — отрезал Пандарас и вдруг с удивлением увидел, что по тропе вдоль канала идет внук Мемоса. На губах его, ниже оранжевых стекол очков, змеилась довольная улыбка. Следом за ним шагали двое бандитов, которые напали на них с Тибором возле кафе.

* * *

И Пандарас пошел с ними. Выбора у него не было. Ему позволили оставить себе кинжал и книгу, а ножик бандита и все сэкономленные деньги отняли. Когда они шли через рынок пряностей, он спросил:

— Это ведь вы им сообщили?

Парень ухмыльнулся еще шире. Он шел развинченной походкой, и прохожие торопливо расступались. Казалось, его накрахмаленная белая рубашка светится в зеленоватой тени тамариска, где торговцы специями расставили свои лотки.

Низким тихим голосом он сказал:

— Тебя многие видели с иеродулом. Неплохо придумано, а?

Из-за него вам лучше подавали. Не отрицай. А другим фиглярам стало завидно. Может, кто-то из них нашептал солдатам про твоего раба. А еще я слышал, что тебя ищут. Те, кто ищет, тоже могли настучать. Не кисни. Вдруг ты еще чем-нибудь сумеешь заняться.

— Мне надо поговорить с Пиррой.

Сейчас Пандарас был спокоен. Гнев улетучился. Удивительно, но когда наконец случилось то, чего он так долго боялся, в душе его возникло нечто похожее на облегчение.

Однако Пандарас понимал: теперь ему надо быть очень осмотрительным. Оступись он, и его господин и Тибор будут для него навеки потеряны.

Парень засмеялся и похлопал Пандараса по плечу странным, будто ощупывающим движением.

— Ну, это быстро не делается, — хмыкнув, проговорил он.

— А кто это меня ищет? — вспомнил Пандарас.

— Что-то он слишком много болтает, — вмешался один из бандитов. Тот самый, которого ранил Пандарас. — Укорочу-ка я ему язык.

— Оставь его в покое! — рявкнул внук Мемоса.

— А как твоя рука? — невинным голосом осведомился Пандарас.

Бандит зашипел и схватился за рукоять пистолета, заткнутого среди слоев тряпья на его долговязом теле.

Парень, словно ничего не заметив, отвечал:

— Тебя разыскивает один чиновник. Не армейский, но из тех, кто командуют армейскими. Высокий такой. С посохом.

Черноволосый, а вот здесь у него белая полоса.

Парень провел пальцем по левой щеке, и Пандарас тотчас догадался, о ком речь, хотя человек этот наверняка должен быть мертв. У него волосы встали дыбом.

— Тогда я точно должен повидать Пирру. Прямо сейчас.

— Сначала с тобой надо разобраться, — мотнул головой парень, — а потом, может, она с тобой и поговорит. Она очень занята. У нее полно дел.

* * *

Три дня Пандараса держали в маленькой душной комнатке на верхнем этаже шестиэтажного дома, выходящего окнами на одну из городских площадей. Людской гомон и грохот повозок не прекращались ни день, ни ночь. Запах горящего спирта смешивался с ароматом цветущего винограда, который оплетал балконную решетку за окном. Под балконом торчал столб с громкоговорителем, и тот целыми днями шипел и что-то неразборчиво бормотал. В центре комнаты из поломанной трубы капала вода, звонко шлепаясь в пластиковое ведро. Одна только ящерица составляла Пандарасу компанию.

Она часами сидела на стене абсолютно неподвижно, и лишь слабое биение пульса у нее на глотке указывало, что это живая тварь. Потом ящерица делала резкий бросок, хватала таракана или жучка и снова замирала в неподвижности. В комнате не было никакой мебели. Спал Пандарас на балконе, а в часы бодрствования разглядывал картинки в Пуранах или же наблюдал за уличным движением, которое крутилось вокруг кучки гигантского бамбука в центре площади. И все это время он помнил, что должен не терять самообладания. Должен сохранять решимость.

Керамический диск продолжал мерцать узором из слабых искр.

Парень, внук Мемоса, и оба бандита навещали Пандараса каждое утро и вечер. Они приносили еду из ближайшей забегаловки: рис, креветки и острый зеленый перец в бумажном пакете, края которого были прозрачными от жира. Парень садился на корточки у окна, смотрел, как Пандарас ест, чистил свои широкие ногти лезвием перочинного ножичка. Два гангстера оставались у дверей и толковали меж собой на щелкающем отрывистом наречии. За поясом отглаженных брюк парень всегда носил пистолет, прикрывая его рубахой навыпуск, у обоих гангстеров тоже были пистолеты.

Мальчишку звали Азуф. Он был старше Пандараса, но принадлежал к долгоживущей расе, а потому был еще ребенком. В нем чувствовалась холодная жестокость существа, которое никогда не испытывало боли, которое не верит, что когда-нибудь умрет, и которое полагает, что смерь — это ерунда. Он никогда не снимал оранжевых очков, никогда не отвечал на вопросы Пандараса, а вместо этого минут десять, а то и полчаса говорил о войне, потом внезапно и без предупреждения поднимался и уходил. Двое гангстеров шли за ним следом.

Дверь не была заперта, но у Пандараса хватало ума, чтобы не пытаться сбежать.

На третий вечер два бандита грубо спихнули его с лестницы и поставили на краю тротуара у самой дороги. Прохожие делали широкую дугу, обходя их, а транспорт проносился в ладони от носков ботинок. В тени гигантского бамбука стоял рикша. Пандарас увидел, как кто-то внутри кабины наклонился к водителю и сказал несколько слов.

Водитель кивнул и налег на педали. Когда рикша отъезжал, Пандарас успел бросить взгляд на пассажира: женщина в красном шелковом платье, более миниатюрная, чем он сам, огромные глаза, свойственные ночным расам, длинные, роскошные черные волосы.

Поднимаясь по лестнице в дом, Пандарас спросил Азуфа, не Пирру ли он видел.

— Не лезь не в свое дело, — рыкнул один из гангстеров.

— Я не с тобой разговариваю, — бросил через плечо Пандарас. — Ты сам ничего не знаешь.

— Пирра тобой заинтересовалась, — сказал Азуф.

— Она что, боится со мной поговорить?

— Она просто еще не решила, стоит ли с тобой возиться, — насмешливо отозвался Азуф. Входя в комнату, он положил руку на спрятанный под рубахой пистолет, подошел к окну, лег на подоконник и осмотрел шумную улицу далеко внизу.

— Чего ты боишься? — спросил Пандарас.

— Мы живем своим умом, — не поворачивая головы, ответил Азуф. — Покажи, что ты чего-то стоишь, и ты — наш, а мы — твои.

— А тот тип все еще меня ищет, ведь так? А он человек опасный, уж я-то знаю.

— Может, нам следует выдать тебя? Как тебе это понравится?

— Значит, денег он не предлагает, иначе вы бы давно уже это сделали.

— Он угрожает, а мы этого не любим. Рано или поздно Пирра его найдет и разберется с ним. — Азуф обернулся и стал бесцеремонно разглядывать Пандараса. — Кто ты?

— Верный слуга.

Азуф кивнул.

— Мы хотим знать, откуда у тебя иеродул, почему тебя так настойчиво ищут и где твой хозяин.

— Я его потерял.

Азуф усмехнулся.

— Не печалься. Для такого, как ты, хозяин быстро найдется.

Позже, когда Азуф уходил, Пандарас ему сказал:

— Передай Пирре, что я много чего знаю.

Гангстеры зашлись дребезжащим смехом, а Азуф набычил голову:

— Не изображай из себя важную птицу, и все будет нормально.

Сидя на балконе и глядя на шумящую внизу улицу, Пандарас думал о том, что услышал. Может, он и невелика птица, не более, чем был до встречи с Йамой. Простой трактирный слуга, умеющий, правда, рассказывать легенды и попадать во всяческие переплеты. Может, сейчас он вляпался в какой-то из своих рассказов? Однако он умудрился выжить в таких приключениях, которые не по плечу обычному человеку. Пусть он отправился в дорогу простым мальчишкой, незаметным представителем своей расы, теперь все не так, ведь с ним произошли невероятные вещи. И вот за ним охотится префект Корин, который, пожалуй, вообще какой-то сверхчеловек, раз выжил в кораблекрушении, когда Йама вызвал из глубин реки гигантских полипов, и они потопили корабль префекта. Пандарас содрогнулся, вспомнив, как один из полипов, слегка взмахнув щупальцами, разодрал пополам бедного Пантина.

Юноша коснулся амулета, потом керамической монетки и пообещал своему господину, что он не подведет.

— Я попал в переделку, — прошептал Пандарас, — но я сумею выбраться. И я найду тебя и спасу, что бы тебе ни грозило. Моя жизнь коротка и никому, кроме меня, не нужна, но я клянусь ею, так и будет.

Пандарас не мог уснуть, думая, что ему предстоит сделать и чего может от него потребовать Азуф. Он листал Пураны, вглядываясь в картинки с новым интересом, и обнаружил, что чем дольше он на них смотрит, тем больше в них смысла.

Эти картины были насыщены смыслом, и только теперь он начинал полностью понимать историю, которую они хотели поведать.

Женщина Древней Расы, покинувшая свой корабль, пролетела по всему миру и остановилась в скромном городке, там, где Великая Река переливается через край мира. Живший там народ еще не прошел преображения, и она смогла захватить над ним власть, несмотря на усилия городского комиссара и архивиста. Ей удалось что-то узнать в оракуле у падения Великой Реки, а потому она сумела ускорить работу крохотных машин в мозгу некоторых жителей города. Их личности подверглись преобразованию и полностью изменились. А потом, в самый разгар гражданской войны между преображенными и непреображенными, прибыл корабль Древней Расы, добравшийся сюда от места своего приземления в Изе.

Женщина попыталась уничтожить своих товарищей, ко они ее убили. Однако ее идеи остались жить. Архивисту города Сенша удалось покинуть корабль Древних. Он был первым из еретиков, которые и сейчас еще пытаются перевернуть мир, созданный Хранителями.

У Пандараса возникла мысль, что еретики могут быть правы — или по крайней мере быть правы в чем-то важном. Казалось, в голове у Пандараса зазвучал чей-то голос, разбуженный книгой или, может быть, зароненный ею. Мир свернул с пути, предназначенного ему Хранителями. Его одолевает статичность и расслоенность. Душат ритуалы и обычаи.

Никто не свободен в выборе своего пути.

Пандараса передернуло. Дрожь, короткая, как чих, сотрясла тело. Мать сказала бы: это вампир обнюхивает твою могилу. Да, книга драгоценна для Йамы, но она очень опасна. Пандарас решил, что ему не следует туда больше заглядывать, однако крошечный уголок его души, может быть, тот самый нашептывающий голос, знал, что он обязательно туда заглянет.

Было далеко за полночь. Око Хранителей начинало скрываться за крышами и вершинами деревьев. Неоновое сияние города приглушило слабый свет красной спирали, но зрачок в самом центре был виден очень отчетливо — булавочная головка абсолютной пустоты, начисто выметенная черной Дырой, в которую канули Хранители и откуда они не вернутся До самого конца времен. Хватит ли у еретиков дерзости и туда перенести войну, если они покорят мир, оставленный Хранителями?

Пандарас снова содрогнулся.

— Я не предам тебя, господин! — прошептал он.

На следующие утро Азуф и два гангстера не принесли Пандарасу завтрак. Вместо этого Азуф сказал:

— Пошли с нами. Нет, вещи оставь, ничего с ними не случится.

— Ты отведешь меня к Пирре?

Гангстеры дробно рассмеялись, а Азуф ответил:

— Может быть, позже. Сначала ты должен себя показать.

Азуф свистнул рикше, они сели и долго ехали по бурлящим толпами улицам. Бандиты впились взглядом в Пандараса, ни на мгновение не отводя от него своих подвижных глаз, а тот вертел головой и задавал Азуфу множество вопросов об окружающей местности. Они сошли с повозки на узкой улочке где-то в районе доков. Целый лес мачт дырявил синее небо над плоскими крышами складов. Проходя мимо торговой лавки, Азуф ущипнул Пандараса и велел запомнить место, потому что именно здесь надо будет устроить взрыв.

— Зачем?

— Затем, что ты будешь делать, что тебе скажут, — рявкнул один из бандитов.

— Так приказала Пирра, — отрезал Азуф, но потом добавил:

— Это нужно для дела.

На пыльном перекрестке в конце улицы какой-то мальчишка продавал спиртовое горючее. Азуф бросил ему монету и велел убираться. Парнишка поймал монету, коснулся костяшками пальцев своего лба и заканючил, что хотел бы посмотреть представление.

— Тогда налей две бутылки своей горючки, — распорядился Азуф. — Скажешь кому-нибудь хоть слово, и я отрежу тебе язык и выколю глаза. Понял? Ты чего улыбаешься?

— Здесь такая скукота, никогда ничего не происходит, — пожаловался мальчишка. Он все еще улыбался, но руки у него дрожали, и, наполняя бутылки, он разлил алую жидкость на тротуар.

Один из бандитов вытащил тряпку, разорвал ее на длинные полосы, скрутил их и всунул концы в горлышки бутылок.

— Наклонишь бутылку, чтобы фитиль намок, — скомандовал Пандарасу Азуф. — Подожжешь самый кончик, а когда будешь бросать, держи бутылки прямо. Бросай посильнее и во что-нибудь твердое, чтобы они точно разбились. Обязательно попади в дверь.

— Да знаю я, как делать, — отмахнулся Пандарас. Он не боялся, но в животе возникла странная пустота. Такое чувство появлялось у него всякий раз, когда должно было произойти что-нибудь страшное, дикое, разрушительное. Он взял бутылки. От тряпичных фитилей сильно несло сладким спиртом.

У одного из гангстеров была зажигалка. Решив подразнить Пандараса, он стал водить ее маленьким огоньком у него перед носом, и Пандарас в ужасе отшатнулся, прижав к груди бутылки с их промокшими фитилями.

— Прекрати, — резко бросил Азуф и вытянул руку. Бандит вложил в нее зажигалку, Азуф пару раз щелкнул ею, чтобы показать, как она работает, и сунул ее в карман рубашки Пандараса. — Действуй и быстро возвращайся, подтолкнул он Пандараса.

Несмотря на раннее утро, на улицах было довольно много людей. На Пандараса вроде бы никто не обращал внимания, но пока он шел к лавке, прижимая к груди бутылки и чувствуя, как запах спирта жжет ноздри, ему казалось, что за каждым его движением наблюдают тысячи глаз. Ставни в лавке были наполовину прикрыты, внутри кто-то ходил, насвистывая веселую мелодию. Пандарас остановился на другой стороне улицы и с колотящимся сердцем запалил фитиль. Убрав зажигалку, он подхватил бутылку и швырнул ее на тротуар перед дверями лавки. Когда раздался звон стекла и появилось пламя, он схватил вторую бутылку и бросился наутек.

Не к Азуфу и гангстерам. В другую сторону. Прохожие расступались, пропуская его. Пандарас проскочил перед повозкой (запряженный в нее нильгау испугался и встал на дыбы, замолотив передними копытами по воздуху), налетел на солдата, ускользнул от его рук, нырнул в извилистый проход между двумя складами, три раза свернул за угол, все еще прижимая к себе бутылку и слыша бешеный стук сердца и свое оглушительное дыхание.

Резкий свист, тревожный звон колокола в отдалении и перекрывающий все звуки неумолчный и яркий городской шум. Пандарас не успел еще отдышаться, как услышал приближающиеся к нему шаги. Он пригнулся и выглянул из-за угла, потом снова спрятался и зажег фитиль в горлышке бутылки, трясясь от страха, что щелчок зажигалки может его выдать. Затем набрался храбрости и вышел из убежища.

Два гангстера остановились и переглянулись. Азуфа с ними не было. Губы бандитов затряслись в дребезжащем смехе, но тут они увидели бутылку. Один из них поднял пистолет. Мелькнула вспышка, и пистолет вылетел у убийцы из рук не сработал. Пандарас мгновение подумал и изо всей силы швырнул пылающую бутыль. Она разлетелась у самых ног бандитов, и в то же мгновение они оказались в центре высокого столба голубоватого пламени. Охваченные огнем, они визжали и извивались; в проходе появились люди, стали поливать несчастных водой, но те уже были мертвы, а Пандарас стремительно уносился прочь.

* * *

Пандарасу потребовался целый день, чтобы через весь город добраться до дома, где его держали. Все это время он продолжал спорить сам с собой, убеждая себя, что он просто дурак, что Азуф непременно его там поджидает, что, конечно, Тибор был прав — им следовало давным-давно убраться из города. Лучше питаться гусеницами и листьями, чем попасть в плен к такой шайке гангстеров, как у Пирры.

На самом деле он оказался в плену у города, не у Пирры.

Таких, как Пирра, в Офире немало, он легко смог бы найти с ними общий язык, если только позволить себе соблазниться этой зовущей песней большого города. Как хорошо он знал эту песню и все, что она обещает! Как страстно она звучала в его крови, песня, соблазнительная для каждого, кто родился в городе или кто привык к его жизни.

Прав был Азуф. Город заставил Пандараса верить, что он — нечто большее, чем есть. Пандарас решил, что он сумеет вырвать у него сокровища и, совершив подвиг, спасти своего господина. За эту ошибку ему едва не пришлось заплатить всем, что у него есть. Но он не может позволить себе потерять книгу. Он не вправе ею распоряжаться, не может ни продать ее, ни потерять.

Добравшись до площади, он долго стоял среди стволов гигантского бамбука. Окна комнаты, где его держали, были темны, но это ничего не означало. Пандарас был страшно голоден (днем он пытался утащить с лотка гроздь бананов, но торговец его заметил и отогнал), а кроме того, был взвинчен.

Он обогнул квартал, вышел на площадь с другой стороны, потом проделал это еще раз. Ему показалось, что он заметил двух человек, наблюдающих за зданием. Один отирался возле забегаловки на углу, а второй стоял у придорожного оракула, вдыхая дым палочки благовоний и по временам зорко поглядывая на толпы прохожих.

В конце концов Пандарас зашел в соседнее здание, взобрался по лестнице на крышу, где оказался в настоящей чащобе маленьких ветряных генераторов. Среди них лежал на спине пьяный или накурившийся старик, болтая в воздухе руками и ногами, как таракан. Еще двое, укутанные в серые развивающиеся лохмотья, повернули выпуклые глаза в сторону Пандараса, но это были всего лишь пьяницы, распивающие на двоих пластиковую бутылку маслянистого белого пойла.

Пандарас посмотрел, куда ему надо попасть, сделал короткий разбег и перелетел через пропасть между двумя здания и. Он прошелся по краю крыши, заметил балкон своей комнаты, достал кинжал, отодрал покрытие, добрался до дранки и пластикового потолка под ней.

На этой крыше тоже были ветряные генераторы. Пандарас взял одну из тяжелых батарей и швырнул ее в приготовленное отверстие, а следом бросился сам, визжа, как сумасшедший, и держа кинжал высоко над головой. Он свалился на кучу щебенки и пыли. В комнате находились три человека, но сначала Пандарас заметил только двоих. Один был мертв, он лежал посреди комнаты без каких-либо признаков насилия. Вторым был Азуф. Он сидел у окна на полу, на коленях у него лежали Пураны, и мягкий свет от картинок играл призрачным зайчиком у него на шее. Оранжевые очки валялись на полу. Немигающими глазами Азуф смотрел на книгу у себя на коленях и не шевельнулся даже, когда Пандарас рискнул сделать к нему шажок.

— Когда я сюда пришел, он уже был такой, — произнес чей-то голос.

Пандарас тотчас узнал этот мягкий тембр. Именно этот голос допрашивал его после падения Департамента Прорицаний во Дворце Человеческой Памяти. Не оборачиваясь, Пандарас спросил:

— А второй?

— Боюсь, что утонул. В тазу с водой, так кстати оставленном посреди комнаты. Как легко в этом мире найти смерть!

Брось свой ножик, парень, иначе свою ты найдешь прямо сейчас.

Пандарас уронив кинжал к ногам.

— Одних смерть находит легче, чем других, — спокойно сказал он. — Всех вод Великой Реки не хватило, чтобы утопить тебя.

— Где он?

Было так трудно не обернуться.

— Не здесь. Думаю, что в низовьях.

— Ну-ну. Ты расскажешь мне все, что знаешь. Не трудись возражать. Сам знаешь, что расскажешь. Но не сейчас и не здесь. У меня нет времени, чтобы уничтожать всех гангстеров этого города. Закрой книгу, парень. Мы возьмем ее с собой.

— Что случилось с Азуфом? — не двинулся с места Пандарас.

— Значит, его имя Азуф? Оно ему больше не понадобится. Видишь ли, парень, книга опасна. Ее изменили. Если по неосторожности в нее заглянуть, она вытянет из человека душу.

— Мою не вытянула. — Пандарас вынул книгу из обмякших пальцев Азуфа. Тот продолжал смотреть на свои пустые руки. На смуглой коже подбородка блестела слюна.

— Кто знает, может, и вытянула, — отозвался префект Корин. — Это мы еще проверим. — Он вышел из тени за дверью, и белая полоса на его левой щеке заиграла бликами света от книги, которую Пандарас специально повернул в его сторону. — Не трудись, на меня это не действует. Насколько я знаю, у тебя есть амулет человека, которого я ищу.

Пандарас не мог пошевелиться. Книга выскользнула из его онемевших пальцев и упала к ногам. Каждый волосок на его теле встал дыбом, мышцы свело мучительной судорогой.

Префект Корин так объяснил его состояние:

— Я знаю, у тебя есть музыкальный талант, это свойственно твоей расе, а потому тебе может показаться забавным, что я удерживаю тебя при помощи жестко сфокусированного звукового луча. Это нота, высотой превосходящая диапазон твоего или моего слуха, но твои мышцы ее слышат.

Тремя шагами он пересек комнату, залез Пандарасу под рубашку и вынул керамическую монету. Резким движением он сорвал двойную кожаную бечевку с шеи Пандараса, вперил взгляд в маленький диск, долго-долго смотрел на него, а потом припечатал его ко лбу Пандараса.

Пандарас почувствовал сильное жжение. Префект Корин глубоко вздохнул, снова надел бечевку Пандарасу на шею и вытянул руку в сторону Азуфа. Мелькнула вспышка синего Цвета, голова Азуфа взорвалась розовым туманом, тело мальчишки накренилось вперед, из зияющей на шее раны выплеснулась тугая струя густой алой крови, конечности пару раз Дернулись — и все было кончено.

— Йамаманама многое узнал, — как ни в чем не бывало, продолжал префект Корин, — а может, у него хорошие советчики. Монета сама настроилась на него, а он сумел перенастроить ее на тебя. Пользуясь ею, ты можешь его найти, или он — тебя. Больше никто. Вот и прекрасно.

Внезапно к Пандарасу вновь вернулась способность двигаться. Он рухнул на колени, и его вырвало.

Префект Корин махнул рукой:

— Пошли! Ты будешь жить, парень. А теперь иди. Вместе со мной. Боюсь, у нас впереди длинная дорога.

6. ТЕНЬ

Когда Йама проснулся, доктор Дисмас, как всегда, был рядом, и почти тотчас в комнату вошли Агнитус и Энобарбус в сопровождении целой свиты офицеров и охраны. Вождь еретиков заговорил о новостях с театра военных действий, о еще одной значительной победе, но Йама был так переполнен радостью, что сначала не обратил на его слова никакого внимания. Наконец-то он отыскал Пандараса, успел спасти его от опасности и снова потерял; и все это за несколько лихорадочно коротких секунд! Пандарас был жив, правда, он попал в серьезную переделку, однако Йама теперь знал: он его ищет, ведь у Пандараса на руке браслет Онкуса.

— На всем фронте идет большое наступление, — говорил тем временем Энобарбус. — За несколько дней Йамаманама сумел занять больше территории, чем мы за весь Прошлый год.

Йама размышлял, догадался ли Пандарас, что это он направил машину, которая выбила пистолет из рук бандита в аллее. Через несколько мгновений Йама потерял контакт с этой машиной, потому что Тень отключилась от управления мириадами машин вдоль линии фронта, но это уже не имело значения: он нашел Пандараса один раз, найдет и снова.

— Не совсем Йамаманама, — возразил Энобарбусу доктор Дисмас.

— Но разве без него мы смогли бы такого достичь?

— Не в том дело, мой дорогой Энобарбус.

Эти двое стояли по обе стороны большой неубранной кровати Йамы. Сам Йама не мог и пальцем пошевелить, но внезапно у него в голове возникло видение своего парализованного тела, как если бы он смотрел на него сверху: Тень управляла одной из крохотных машин, которые крутились в воздухе, и теперь Йама получал информацию с ее оптического выхода.

Позади Энобарбуса стояла пятерка офицеров, их красные плащи ниспадали поверх боевых доспехов. Один из офицеров писал на пластиковой дощечке. Движения пера создавали причудливый узор на фоне ее зеленоватого свечения. Офицеров окружали охранники, с головы до ног облаченные в черный пластик, будто огромные жуки. Карабины они держали на изготовку. Стражники были здесь не для того, чтобы защитить Йаму, они охраняли своего командира на случай, если вдруг Йама — или Тень — впадет в буйство и попытается его убить. Врач Энобарбуса, седой, скрытый под черной мантией Агнитус, терпеливо и неподвижно, словно гриф-стервятник, стоял поодаль. В комнате находились и слуги, молодые мужчины и женщины в туниках и великолепных шелковых камзолах или же в фантастической военной форме: красные кожаные килты, золотые кирасы, отделанные изысканным орнаментом из черного жемчуга, шлемы с огромными, почти в человеческий рост, плюмажами. Бердыши и алебарды с искусной чеканкой грозно упирались в пол у их ног. И солдаты, и слуги были из аборигенов: рыбари с лягушачьими челюстями, долговязые, тощие скотоводы и среди них единственный пигмей, ростом в одну треть остальных, с черной, будто намазанной маслом, кожей. Все они были подопытными экземплярами доктора Дисмаса. Их шеи сковывали металлические ошейники, а бритые черепа были изуродованы страшными шрамами и порезами, кое-как прихваченными черными нитками. У одного был снят свод черепа, а вместо него помещен диск из прозрачного пластика. Кубы, пирамиды и шары перемежались у него в черепе с тем, что осталось от мозга. Он все время дрожал, по подбородку его стекала слюна, пачкая красную шелковую тогу.

И в этой толпе офицеров, стражников, слуг стоял кто-то (или что-то?) бестелесный, призрачно-колеблющийся, едва ощутимый — тень тени. И это нечто наполняло душу Йамы невыразимым ужасом. Он не мог прямо взглянуть на него, но догадывался, что это — новая пытка, изобретенная Тенью. С каждым днем она становилась сильнее, с каждым днем слабел Йама, но сегодня по крайней мере возродилась надежда. Если ему еще раз удастся отыскать Пандараса и сообщить, где его держат в плену, он сможет начать планировать побег.

Йама был парализован инъекцией, которую доктор Дисмас сделал ему несколько часов назад. Повинуясь невидимому сигналу, трое служителей выступили вперед, осторожно подняли Йамус кровати и отнесли его к трону под балдахином, где усадили среди шелковых подушек. Доктор Дисмас перевернул голую руку Йамы внутренней стороной, помассировал вену на сгибе локтя, пока она не стала отчетливо видна — река голубоватой крови под бледной вялой кожей, — потом сделал неуловимое движение кистью, и шприц попал в цель. На мгновение у Йамы потемнело в глазах, но он тут же пришел в сознание, сонный, подавленный, с чувством тошноты и головной болью.

Один из слуг держал его голову, пока Йаму рвало в желтое пластиковое ведро, а доктор Дисмас вытер ему подбородок, ловко и нежно, как мать, ухаживающая за сыном. Йама молча все выдержал и позволил холодным пальцам Агнитуса себя ощупать.

— Все как всегда. Лихорадка и большая потеря жидкости. В остальном без изменений, тонус мышц хороший, жизненно важные показатели в норме. — Агнитус в упор посмотрел на доктора Дисмаса:

— Ты слишком усердствуешь. При таком состоянии он может не дотянуть до конца кампании.

Доктор Дисмас выдержал огненный взгляд Агнитуса:

— От него требуется так много. Я делаю что могу.

К Агнитусу приблизился Энобарбус. Вид у вождя еретиков был измотанный и усталый, но глаза сияли энергией, и, склонившись к Йаме, он широко улыбнулся.

— Знай, я тобой очень доволен, — радостно провозгласил он. — Ты совершил великое дело. Я только что вернулся с передовых рубежей за низменностью Утерянных Вод. Позиции, которые наши враги удерживали более года, начинают трещать под твоими ударами. Их машины поворачивают против своих хозяев, а потому армия очень ослаблена. Скоро мы нанесем удар, который выведет нас прямо к Офиру. Клянусь, я войду в его ворота не более чем через двадцать дней.

— Ты говоришь не с тем, с кем надо, — с раздражением вмешался доктор Дисмас. — Скоро в нем не будет нужды.

Надо лишь, чтобы дитя моей возлюбленной полностью сформировалось.

Взгляд Йамы, минуя воина и врача, устремился в самую гущу офицеров, слуг и стражников, пытаясь разглядеть призрак, скрывающийся между ними. Какое-то пятно в форме человеческой фигуры постепенно фокусировалось в воздухе, становясь все ярче и ярче. Такое знакомое, терпеливое, состарившееся от забот лицо в обрамлении пушистого облака седых волос, руки с длинными пальцами привычно сложены под подбородком. Призрак умершего. Призрак любимого отца Йамы, эдила Эолиса.

Йама хотел убежать, но снова оказался парализован, на сей раз волевым импульсом Тени. Призрак заговорил. Его слова пробегали сквозь сознание Йамы, как бегут искры по головешке в умирающем пламени костра.

Я доволен тобой, сын мой. Не слушай доктора. Я не позволю тебе до конца угаснуть. Частица тебя навсегда останется со мной.

Призрак мигнул и растаял. И тут Йама с ужасом почувствовал, как его челюсти и язык начали двигаться. Некто проговорил хриплым, полузадушенным голосом:

— Доктор, мне он все еще нужен. Даже когда закончится формирование псевдомозга, останется еще много неизвестного, потому что он сам о себе многого не знает.

Доктор Дисмас склонился к Йаме, протер губкой его растрескавшиеся губы и влил ему в рот несколько капель воды.

— Ну-ну, — пробормотал он, протирая щеки Йамы и массируя жесткими пальцами пластины под его кожей, — Это хлипкий и неблагодарный сосуд, но ради тебя я буду о нем заботиться. Буду охранять его ценой собственной жизни.

Призрак умершего отца вновь возник перед Йамой, еще более реальный, чем прежде.

Он считает, что он — наш отец, — злорадно проговорил он. — Он еще заплатит за свою ошибку. Не сразу. Он столько времени растратил на свои эксперименты и дурацкие заговоры, а мог бы привести тебя ко мне еще много лет назад.

Йама заметил, что снова может двигаться, и сказал:

— Да, конечно, ты предпочел бы забрать меня, пока я ничего о себе не знал. Не знал, кто я и на что способен.

Потому что ты вовсе не так силен, как хочешь мне показать.

— А, Йамаманама! — воскликнул доктор Дисмас. — Ты все еще здесь!

Я расту, расту с каждым днем, а ты с каждым днем уменьшаешься.

— Я не уйду!

— Брось, дорогое Дитя Реки, — снова вмешался доктор Дисмас, — ты мой.

Вместе мы сможем многое сделать. Дитя Реки. Зачем сопротивляться? Для начала мы могли бы стать правителями этого мира, но только для начала. Битвы, которые я выигрываю, завершат войну, длившуюся десять тысяч лет, но они — ничто по сравнению со сражениями, предстоящими мне в пространстве оракулов, когда я справлюсь с силами, сохранившими верность Хранителям. А после этой победы та, что сейчас является нашим союзником, попытается меня уничтожить. Разумеется, у нее ничего не получится. Если ты мне поможешь, ты многое узнаешь о нашем мире и о других мирах. У нее есть свои планы относительно Слияния, и скоро я ими овладею, как овладел тобой. Спроси доктора Дисмаса о машинах глубинных слоев. Спроси его о сердце мира. Призрак усмехнулся. Резкая, коварная, хищная ухмылка, ничуть не похожая на мягкую улыбку приемного отца Йамы. Фантом продолжал:

— Спроси его, почему мелеет Великая Река.

После смерти эдила Йама нашел среди его бумаг страницы с заметками о падении уровня Великой Реки. Эдил проводил измерения каждую декаду в течение многих лет. Он сумел рассчитать вероятную дату начала обмеления реки. Большинство жителей верили, что оно началось, когда люди Древней Расы проникли в пространство оракулов и уничтожили аватар, уцелевших после войн Эпохи Мятежа. Однако расчеты эдила показывали, что обмеление началось много позже, в тот год, когда старый констебль Тау нашел Йаму, младенца, на груди мертвой женщины в белой лодке, дрейфующей по течению Великой Реки.

Йама не мог сказать, действительно ли призрак знает, что связывает эти два события, или просто мучает его обрывками украденных знаний. Тем не менее Тень коснулась его самого потаенного страха. Вдруг он вовсе не спаситель мира, как думали многие? Вдруг он — его слепая Немезида? Йама протянул руку и схватил клешнеобразную кисть доктора Дисмаса:

— Доктор, вместе мы можем многое сделать! Но прежде всего надо остановить войну.

— Обязательно, Йамаманама, обязательно. — Доктор Дисмас улыбнулся, попытался высвободить руку, не смог и тогда крикнул Агнитусу:

— Помогите же мне, черт возьми!

Помоги мне, — прошептал фантом. — Спроси его. Обещаю, от этого будет масса хлопот. Я на твоей стороне, Йамаманама. Как же иначе? Моя жизнь и моя сила зависят от тебя. В каком-то смысле я становлюсь тобой. На скоро положение изменится, и ты будешь зависеть от меня. Нам надо прийти к соглашению, иначе скоро ты совсем растаешь. Ты хочешь сотрудничать со мною как равная часть единого организма или предпочитаешь превратиться в нечто, еще более ничтожное, чем подопытные создания нашего доброго доктора? Я могу упрятать тебя так глубоко, что весь свет и вся слава мира покажутся тебе слабой искоркой, тусклой, как самая дальняя звезда. Я могу подвергнуть тебя пыткам, каких и наш добрый доктор не сумеет придумать. Бесконечным пыткам. Выбирай.

— Он на твоем попечении, — ответил доктору Дисмасу Агнитус. — Ты сам имел удовольствие нам это сообщить.

— Ты утверждал, что полностью над ним властен, — поддержал врача Энобарбус. — Хотелось бы мне знать, насколько это правда. Надо обсудить этот вопрос.

— Им управляет дитя моей возлюбленной, — пояснил доктор Дисмас, все еще пытаясь высвободить руку из пальцев Йамы, — а оно пока еще только растет.

Давным-давно, будто в другой жизни, Йама и его приемный брат Тельмон любили послушать, как сержант Роден рассказывает о битвах в серединной точке мира. Происходило это в гимнастическом зале замка. На утоптанной глине пола старый солдат вычерчивал позиции атакующих и обороняющихся армий кончиком древнего меча. Он учил Тельмона и Йаму, что лучшие военачальники побеждают противника не только силой, но и мудростью. Более того, покорить противника без битвы всегда предпочтительней, прибегать к сражению следует лишь в крайнем случае. А потому знать врага — это первейшая необходимость войны.

Не только силу и вооружение противоборствующей армии, но состояние духа и боевой подготовки рядовых и офицеров, степень суровости наказаний для провинившихся, положение дел в тылах, природные условия на занятой территории, отношение покоренных народов к завоевателям, настоящую и прогнозируемую погоду. Лучшая политика — это понять стратегию противника, а потом попытаться ей помешать, перехватывать инициативу, демонстрировать гибкую тактику, нападать там, где враг чувствует себя неуязвимым, и таким образом переломить ход событий. Сержант Роден показывал своим ученикам, что даже меньшая сила может одолеть мощную армию, если воспользуется случаем, нанесет удар точно и с превосходящим напором.

Теперь более чем когда-либо Йама понимал, как важны уроки старого доброго солдата. Он был в плену, в самой середине империи еретиков, в окружении слуг и машин доктора Дисмаса, солдат Энобарбуса; тысячи лиг отделяют его от еще не покоренных районов в верховьях реки, а в сердце лишь одна искра надежды — бывший трактирный мальчишка, который единственный может прийти к нему на помощь. Хуже того, он был пленником в собственном теле, боролся с Тенью, которую доктор Дисмас в него вселил. Однако сейчас он понял, что, вступив в союз с наиболее непосредственным противником, он может использовать разногласия тех, кто держит его в плену.

— Подземные камеры, — проговорил Йама. — Расскажи мне, как функционирует наш мир.

Ты мой! — Призрак запрокинул голову и взвыл, превращая мягкое лицо отца Йамы в страшную волчью морду. Глаза ее горели злобным красноватым огнем, как будто в черепе разожгли костер. Но слуги и солдаты, разумеется, никак не реагировали.

— Мальчишка бредит, — заявил доктор Дисмас и сумел наконец вырвать из пальцев Йамы свою руку. Массируя правой рукой левую, клешнеобразную кисть, он улыбнулся Энобарбусу и Агнитусу:

— Уверяю вас, господа, я полностью им владею.

— Я никому не принадлежу, — прошептал Йама. — Расскажи о подземных камерах. Расскажи про машины — там, внизу. Правда, что я могу ими управлять? Ты ведь этого от меня хочешь, когда закончится война?

— Я ничего от тебя не хочу, Йамаманама, — зачастил доктор Дисмас. — Я доставил тебя сюда как дар Энобарбусу, как оружие, способное быстро закончить войну. Его, а не меня, спрашивай, что будет дальше.

— Тем не менее откуда-то у него взялась мысль, что ты кое-что замышляешь, — повернулся к Дисмасу Энобарбус. — Здесь есть о чем подумать.

Он резко развернулся и стремительно вышел из комнаты.

Стражники сопровождали его, прикрывая с флангов, а сзади тянулся яркий шлейф офицеров в алых накидках. Призрак прошел через них, как дым, и остановился за спиной у Агнитуса.

Я горд тобою, дитя мое. Вместе мы уже многого достигли, а с твоею помощью добьемся еще большего.

— Расскажи о подземных камерах, — попросил Йама. Он встал, ощущая, как тысячи острых иголочек впиваются в ослабевшие ноги. Покачиваясь, добрался он до огромной раковины окна, пытаясь собраться с мыслями и справиться с волнением. Если Тени требовалась его помощь, значит, она не так сильна, как утверждает. А может быть, он сам сильнее, чем думает. Эх, знать бы наверняка!

За его спиной Агнитус спросил доктор Дисмаса:

— Сколько у него сил, Дисмас?

Аптекарь вставлял новую сигарету в свой резной мундштук и, пока не зажег ее, не ответил.

— Должно быть, дитя моей возлюбленной рассказало ему про подземные камеры. Кто знает, о чем они говорят там, внутри его мозга, которым владеют пока сообща? Но это не так уж важно, Агнитус, скоро Йама исчезнет. Именно это и следует сообщить твоему хозяину.

В синем небе появилась черная точка. Она двигалась высоко над лоскутным одеялом рощ в городе лесов, далеко за архипелагом летающих садов.

— И не забудь сообщить ему, — вмешался Йама, — что я тоже был в подземных камерах. Это случилось, когда я в первый раз удрал от тебя, Дисмас. Я попал в Умолкнувший Квартал и нашел путь в подземные камеры, когда спасся от посланных тобой идиотов. Тогда я многое узнал.

Точка оказалась птицей; может быть, это жаворонок, спустившийся сюда со склонов Краевых Гор? Йама смотрел на него с поднимающейся из сердца теплотой.

Доктор Дисмас проговорил примирительным тоном:

— Подземные камеры — не такой уж секрет.

— Ты не ответил на мой вопрос, Дисмас, — настаивал Агнитус.

— В архивах об этом почти ничего нет, единственная сура в Пуранах. Раса Йамаманамы построила наш мир в соответствии с замыслом Хранителей. Кому же и знать о нем все детали, как не им? Но сам мальчишка абсолютно невежествен его воспитывал в захолустье ссыльный чиновник. И жизненного опыта у него почти нет. Мы продвигаемся ощупью, экспериментируем.

Разумеется, если твой хозяин боится, я могу забрать мальчишку и найти ему другое применение. Найдется немало людей, кто обрадуется возможности им воспользоваться.

— Полагаю, что нет.

— Что Энобарбус не испугался? Или что я не могу отсюда уйти? Поосторожнее, Агнитус! — В голосе доктора звучала непривычная резкость. — У меня могущественные союзники.

Нет, не птица. Для птицы она слишком велика. Точка все приближалась. Йама не мог отвести от нее глаз. Он говорил себе, что это иллюзия, но чувствовал, как волосы зашевелились у него на голове от ужаса.

Тем временем Агнитус говорил Дисмасу:

— Твои союзники пытаются покорить мир и при этом дерутся между собой. Потому они и потерпели поражение в Эпоху Мятежа, потому и не могут победить без нашей помощи. И потому ты здесь, Дисмас. Не забывай об этом.

— Я готов слушать нравоучения от Энобарбуса, но не от его слуги.

Смех Агнитуса загрохотал низкими раскатами грома.

— Ты дурак, Дисмас, — презрительно бросил он. — Ты полагаешь, что каждый кому-то принадлежит, потому что сам чья-то вещь.

Непонятная птица за толстым стеклом окна молотила воздух огромными кожистыми крыльями. У твари было три головы на длинных гибких шеях, и все они смотрели на Йаму.

Они выглядели чудовищными карикатурами на людей, которых он любил и потерял: его приемный отец, эдил Эолиса, приемный брат Тельмон, убитый на войне с еретиками, Тамора, наемница, сожженная доктором Дисмасом на ступенях лестницы возле оракула, высеченного в стене на краю мира. Йама выдержал их взгляды, хотя это далось ему невероятными усилиями. Их голоса шелестели у него мозгу.

Ничто не умирает, Йамаманама. Я могу их вернуть. Помоги мне, и я дам им новую жизнь.

— Я буду служить только на собственных условиях.

За его спиной доктор Дисмас объяснял Агнитусу:

— Это последние трепыхания. Агония, и она скоро кончится. Он полностью растворится.

Глупый старик. Он нам ни к чему, Йамаманама, как и старая, изломанная, выжившая из ума развалина, которая его преобразила. Вместе мы обновим этот мир!

— Вместе, — повторил Йама.

Да, да, вместе. Вместе мы изменим все вокруг.

Человеческие головы на чудовищном теле открыли рты и выплюнули струи пламени, которые растеклись по оконному стеклу. Йама не шелохнулся. Это просто дурацкая демонстрация, порождение тщеславия призрака. А тщеславие это слабость.

Пламя поникло. Чудовище исчезло. В мозгу Йамы прошелестел нетерпеливый голос:

Скоро.

7. БРОНЕНОСЦЫ

— Облетишь вокруг, — приказал префект Корин капитану летающей платформы.

— Нет, — твердо ответил капитан. Он висел на ветке дерева, держась рукой и ногой, и не мигая, смотрел на префекта Корина большими, черными и абсолютно круглыми глазами.

Ростом он был меньше Пандараса, а из одежды носил только пояс с инструментами. Прекрасный серебристый мех на его теле имел более темный, почти черный оттенок на кончиках ушей и пальцев. Два десятка членов его команды в молчании висели или стояли среди ветвей других деревьев на опушке небольшой рощи.

— У меня уже есть приказ, — продолжал капитан, — и ты его знаешь. И знаешь, что не можешь его изменить. Все это мы уже обсуждали.

— Тебе известно, кто я. — Префект Корин говорил так тихо, что за шумом флайера Пандарас его едва слышал.

Капитан ухмыльнулся, показав острые, как иголки, зубы.

— Мы знаем, что ты не можешь управлять платформой.

Дальше ущелья никто не летает. Пока еретики удерживают высоту и подходы к реке, это невозможно.

Префект Корин положил руку на плечо Пандараса и приказал:

— Покажи им!

Пандарас нехотя вынул керамический диск и поднял его повыше. Всю его плоскость тотчас заполонили крошечные искры и черточки, мечущиеся друг за другом подобно муравьям. Капитан взглянул не него и содрогнулся.

— Это устройство указывает, что человек, которого я ищу, не здесь, пояснил префект Корин. Отблески диска играли в его блестящих черных глазах. — Он находится ниже по реке, У еретиков.

— Еретики, они отняли у нас город, префект. Платформа, только она у нас осталась. Да-да, господин. Вернуть город, Да-да, мы бы хотели. Но это далеко, господин, да-да, далеко внизу. Выше, чем мы летаем, мы не можем выше. Мы попробуем, а они — стрелять, стрелять. Всех сметут, как жуков с Дерева. Река — еще хуже, да-да, господин. Много платформ на реке. Все стреляют. Нет, префект, для себя не будем и для тебя не полетим. Куда могли, довезли, и хватит разговоров.

На стоянку, да-да, пора на стоянку.

Капитан раскачался, прыгнул и скрылся в плотной листве кроны. Его команда, все как один, развернулась и тоже исчезла в массе заколыхавшейся зелени.

Колонны солдат стали собираться у сходен огромного черного клина платформы. Она начала приводиться к ветру, и двигатели на корме ревели все громче. По левому борту зеленели густыми лесами отроги гор, их пики сияли в лучах предвечернего солнца над укрытыми тенью долинами. Справа светилась оловянным блеском река; ширина ее в этом месте не превышала десяти лиг; горы сжимали мощное течение в узкую теснину. Передовые отряды еретиков пытались захватить город, господствующий над этим сужением.

Пандарас и префект провели целые сутки и почти весь следующий день на летающей платформе, неуклонно приближающейся к линии фронта. Как все крупные летающие объекты, она искривляла гравитационное поле таким образом, чтобы лететь против ветра, а двигатели ей были нужны для маневра. В прежние времена на платформе был сад, но теперь сохранился лишь небольшой клочок леса, где жила и работала команда. Все остальное место занимал сложный комплекс из канатов и стоек, среди которого крепился груз и располагались жилые помещения для пассажиров.

Пандарас и префект вместе с солдатами спали под открытым небом и питались у костра, но Пандарас не чувствовал аппетита, а ночью почти не спал: боялся, что, если он заснет, платформа опрокинется и за мгновение до смерти он очнется, кувыркаясь в воздухе. Префект Корин, казалось, тоже не спал. Скрестив ноги и положив руки на колени ладонями вверх, он сидел и смотрел не отрываясь, как поднимается по небу Око Хранителей перед тем, как двинуться вспять и скрыться в низовьях за конечной точкой мира. Весь следующий день префект, похожий на коршуна, выслеживающего добычу, стоял на носу платформы и всматривался куда-то вдаль. Время от времени Пандарас пытался завести разговор, но встречал даже не отпор, а полное безразличие.

Никто из солдат и офицеров ни разу к ним не подошел, и Пандарас понятия не имел, куда они направляются. Знал только, что в низовья, что на войну, а значит, ближе к Йаме. И это его утешало.

Рокот двигателей, стал глубже. Направляясь к берегу, платформа шла поперек ветра. Префект Корин выдернул свой посох из мшистой почвы и нырнул в темноту, где были деревья.

Крошечная машина ужалила Пандараса в шею, и он послушно отправился вслед за префектом Коримом. Когда они выбрались из-под защиты рощицы, на них с остервенением накинулся ветер, и префект Корин придержал свою черную шляпу двумя пальцами. На самом конце платформы стоял гигантский баобаб, увешанный канатами, на которых крепились маленькие платформы. Обслуживающая их команда состояла из представителей одной семьи. Они носились вокруг, переговариваясь высокими поющими голосами на быстром местном наречии.

Подножия гор в этом месте подходили к самой реке.

Город тянулся по узкой равнинной ленте у самого их края.

Весь он лежал в развалинах. Не осталось ни одного целого здания, хотя рисунок уличной паутины все еще просматривался. Руины нескольких огромных башен стояли на самом берегу, напоминая оплывшие свечи. Воздух гудел от сверкающего облака крошечных машин, которые носились туда-сюда над разрушенным городом, крутились вокруг друг друга, но все же не сталкивались. Пандарас увидел множество пожарищ, лесистые холмы были усеяны кратерами разных размеров. Тысячи деревьев на длинном отроге валялись с вывороченными корнями, словно поваленные титаническим ветром.

Летающая платформа маневрировала над лагерем обороняющейся армии. Внизу открывался взгляду целый город с кварталами палаток и шатров, которые тянулись вдоль дорог, забитых повозками и колоннами солдат. Сотни людей работали на гигантских машинах, установленных в глубоких карьерах в окружении кранов и облепленных лесами башен.

Когда платформа уже подходила к разрушенному городу, направляясь к цепочке пилонов с плоскими макушками, на склонах холмов возникли яркие вспышки, словно приветствуя пополнение. Клубы белого дыма, с виду совсем неопасные и невинные, как маргаритки, расцвели в меркнущем небе. Откуда-то из-под платформы началась быстрая стрельба, потоки огненных искр устремились к источникам этого представления. Стрелки, висящие в прозрачных пузырях под платформой, отвечали на бомбардировку еретиков.

Как только платформа причалила, по сотням канатов начали спускаться солдаты. Снаряжение спускали в сетках и на стропах. Вдруг из сумерек вынырнул диск и повис вплотную к носу платформы. Префект Корин взял Пандараса за руку, и они ступили на диск, который сразу же спустился на землю.

Пандарасу пришло в голову, что именно так, наверное, префект спасся, когда гигантские полипы утопили его корабль.

Диск изгибал поле гравитации, а потому ощущения падения не было. Скорее казалось, что мир покачивается вокруг неподвижной точки диска, а потом внезапно бросается к ним в объятия. Они очутились на земле раньше, чем Пандараса успело укачать.

Префект Корин немедленно двинулся в путь. У Пандараса не было иного выхода, как только последовать за ним: боль, причиняемая маленькой машиной у него на шее, увеличивалась пропорционально расстоянию машины от ее хозяина.

Корин шел быстро, и, чтобы успеть за ним, Пандарасу приходилось почти бежать.

— Ну здесь и бойня! — пробормотал он, задыхаясь и отступая в сторону, пока мимо них протискивались две колонны солдат в черных доспехах. Сейчас они двигались вместе с потоком по широкой грязной улице. Стрекочущие дуговые лампы создавали в подступающей тьме островки яркого, режущего глаз сияния. Стоял неумолчный шум: ржание тягловых животных, крики людей, рев моторов, постоянный грохот далекой канонады, принесенные ветром обрывки музыки.

— Куда ты меня привел, господин? — решился спросить Пандарас. — Это входит в твой план? Мы станем наемниками?

— Мы здесь не задержимся. — Префект Корин вышел на дорогу в свет фар приближающейся паровой повозки и взмахнул посохом.

Повозка остановилась, испустив громадное облако черного дыма. Префект Корин взлетел на сиденье рядом с водителем и что-то ему прошептал. Пандарас едва успел залезть в кузов, как повозка снова тронулась, и его стало бросать среди кое-как наваленных рулонов камуфляжной ткани, лишь только повозка свернула с дороги и покатилась по ухабам прямо к линии фронта.

Город был построен из сухопутного коралла. Тут и там, где еще сохранялись живые участки, он поднимался пиками и морщинистыми холмами, наползая на развалины башен и покрывая их сетью тонких рыжеватых нитей. Но в целом город был мертв. Горы обломков громоздились по сторонам кое-как расчищенных улиц. Кругом протянулись окопы, освещаемые пятнами фосфорной краски или цепочками красных и зеленых фонариков. Солдаты собирались кучками вокруг костров и походных печей, дозорные, прячась за заграждениями из мешков с песком, следили за вражескими позициями, расположенными всего в двух лигах.

Повозка остановилась. Пандарас спрыгнул и потрусил за префектом в подступающую тьму. Они обогнули три смыкающихся, полных грязной водой кратера и поднялись на небольшую возвышенность. Тыльную сторону склона занимала линия бункеров. Из занавешенной двери появился высокий человек в длинном кожаном плаще и поздоровался с префектом. Это был командующий силами обороны, худой, задерганный человек одной расы с Корином. Звали его Менас. Вокруг него роилось целое облако машин, самая крупная прикрыла свет фонаря, когда он взглянул на большие, величиной с луковицу, часы, усеянные целым десятком циферблатов.

— Ты в самое время, брат, — сказал Менас, спрятал часы и обнял префекта Корина. — Дуэль как раз сейчас начнется, Слышишь? Слышишь раскаты грома?

Пандарас думал, что слышит звуки артиллерийского огня, но, посмотрев, куда указывает Менас, увидел ползущие по небу тяжелые тучи. Между небом и рекой то и дело вспыхивали молнии.

— Они управляют погодой, — объяснил Манас. — Хотят создать подходящие декорации для ночной дуэли. До сих пор силы были равны, так как с благословения Хранителей наши кудесники сумели построить броненосец, не уступающий их флагману. Пошли со мной! Скорее! У нас мало времени.

Пятеро штабных офицеров пошли с ними; вокруг каждого летало собственное облачко машин. Менас просто искрился энергией, он был не в состоянии спокойно идти или беседовать на одну тему более минуты. Он то и дело отбегал в сторону то к одной группе солдат, то к другой, расспрашивая, как у них настроение, с какого участка прибыли, готовы ли к бою.

Сразу было видно, что солдаты любят своего командира. Его встречали с явным удовольствием, предлагали отхлебнуть пива или вина.

— Ну, ребята, на этот раз мы им покажем! — кричал Менас. — Мы столкнем их в реку! — Он развернулся и побежал вверх по склону туда, где ждал префект Корин. — У них просто кулаки чешутся! — задыхаясь, прокричал он. — У нас прекрасные бойцы! Самые лучшие!

— Я не заметил здесь боя, — холодно отозвался префект Корин.

— Скоро начнется, — отвечал Менас, снова вынимая из кармана плаща свой сложный хронометр и поднимая его к свету машины, кружившейся над головой. Мы удовлетворяем их потребность в драматическом действе, но на самом деле все происходит в точно намеченные сроки. — Он убрал хронометр и продолжал уже более спокойно:

— Придет день, когда они начнут наступление и мы не сможем их удержать.

Префект Корин бросил на Менаса быстрый взгляд и заметил:

— Видимо, ты слишком долго был в такой близости от еретиков, брат.

— Здесь не Из, — сурово возразил Менас. — Это война, настоящая война. Я не лгу своим солдатам, я говорю им все как есть. Здесь нет места сказкам, которыми успокаивают штатских. Силы еретиков нарастали много лет, а в последние пару недель эти сволочи просто обнаглели. До меня доходит информация, что на болотах дела совсем плохи, что наши машины падают. Я полагаю, еретики могли бы захватить этот город, как только им захочется, а вместо этого они предпочитают затеять с нами игру. Мы можем удерживать теперешнюю позицию, только пока мы им подыгрываем. Вынуждены подыгрывать. Иначе — кошмар и ужас…

Голос Менаса упал до шепота. Пандарас содрогнулся, осознав, что вся бешеная энергия этого человека не в состоянии полностью скрыть обуревающий его страх. Глаза Менаса покраснели, руки дрожали, он спрятал их в карманы своего длинного черного плаща, придвинулся к префекту и зашептал:

— Они воскрешают мертвых.

На лице Корина отразилось презрение.

— Нам нужно за линию фронта, — сказал он. — Капитан летающей платформы отказался; надеюсь, ты нам поможешь.

Менас вздрогнул.

— Мы все время засылаем разведчиков. Иногда они возвращаются. Обычно перевербованными. Они проходят все тесты, какие мы только можем придумать, а потом, через несколько дней, проникают в бункер, полный народу, и взрывают его вместе с собой.

Пандарас припомнил взрыв в кафе, когда туда вошла молодая женщина.

Префект Корин спокойно возразил:

— Мне не впервые это делать.

— Однако сейчас условия изменились, — не соглашался Менас. — Они обращают против нас наши собственные машины. Маги не могут объяснить, в чем тут дело. Правда, их последние разработки защищены от колдовства еретиков, по крайней мере на данный момент.

Префект Корин кивнул:

— Как раз из-за того, что все изменилось, мне надо перейти линию фронта.

— Полагаю, скоро отправится группа разведчиков. Один из моих офицеров тебя проинформирует. — Менас посмотрел на Пандараса. — Этот мальчик пойдет с тобой? Кто он? Твой слуга?

— Он поведет меня к цели.

— У меня есть свои цели, — заявил Пандарас и отшатнулся, когда префект Корин хотел достать его своим посохом. — Я ищу истину. Как мой господин.

Машина на его шее безжалостно впилась ему в кожу, Пандарас вскрикнул и упал на землю. Двое офицеров засмеялись.

Пандарас поднялся, бормоча проклятия их предкам вплоть до слизи, из которой Хранители по ошибке их возвысили. Машина снова его ужалила, заставляя бежать за префектом и Менасом, быстро уходящих к светлому пятну в отдалении.

Пандарас с удивлением понял, что это оракул — стоящий на ребре большой диск у перекрестка двух широких дорог. Но чему тут особенно удивляться? Ведь оракулы только отчасти принадлежат этому миру, и энергии, которые могут испарить любую другую материю, для них не опасны. Может быть, некогда здесь стоял храм, а теперь он лежит в развалинах, и сохранилось только его сердце — этот оракул?

Перед оракулом собрались солдаты. Свет, струившийся из его диска, сиял на их лицах и играл на черных камедных кирасах. Пандарас со страхом приближался к оракулу, помня о женщине в белом, которая возникла в оракуле Храма Черного Колодца. Но, пройдя вслед за префектом Корином сквозь ряды воинов, Пандарас понял, что оракул был подделкой, увеличенной копией дешевого посеребренного диска, какой его мать держала у них в комнате на полочке высоко под потолком. По праздникам она зажигала позади него свечку, чтобы свет переливался в нем, как эхо, в память об аватарах, которые являлись в оракулах города до того, как их уничтожили еретики. Здесь имел место такой же трюк, только источник света был, разумеется, намного ярче простой свечки, и конструкция диска заставляла свет расходиться концентрическими кругами из одной сияющей белой точки и словно бы исчезать в темнеющем воздухе.

Пандарас отвернулся: в голове возник туман и появилось чувство, что он может упасть в эту светящуюся точку и никогда из нее не выбраться. Его господин, без сомнения, объяснил бы, что именно так чувствовали себя Хранители в начале своего бесконечного падения в Око. Он наверняка провел бы умную аналогию между условиями, необходимыми для молитвы, и степенью благорасположения Хранителей. Но у Пандараса эта игра света вызвала лишь дурноту.

— Маленькое изобретение наших магов, — хвастливо пояснил Менас префекту Корину. — Их называют «ипсеорама».

У вас в Изе таких еще нет, но скоро появятся. Они приводят нервную систему человека в особое состояние, сходное с экстазом от присутствия аватар. Оно успокаивает и опустошает разум, готовя его к имманентности Хранителей.

Префект Корин отвечал сухо и резко:

— У меня нет времени на дурацкие фокусы. В лучшем случае это глупость, а в худшем — ересь, ересь в чистом виде.

— Но ведь это просто форма упорядочивания молитв, — настаивал Менас. Свет из ипсеорамы играл на его горящем энтузиазмом лице и превращал каждую из машин в маленькую звездочку. — Упорядочивание необходимо. Вспомни, как солдаты маршируют по мосту. Если они идут в ногу, то могут попасть в резонанс, и мост разлетится на куски. Так же и с молитвами. Если синхронизировать и сфокусировать помыслы десяти тысяч молящихся, то они могут засиять в разумах Хранителей. Разве сумеют они отказать в подобной просьбе?

— Никого нельзя принуждать к молитве. Такая молитва бесполезна. Префект Корин взмахнул посохом. На мгновение Пандарасу показалось, что сейчас он метнет его в фальшивый оракул и разобьет вдребезги. Однако он, видимо, справился с собой, опустил посох и продолжал:

— Это опасный эксперимент, Менас. Мы ничего от него не выиграем.

Менас, казалось, не слышал слов префекта и продолжал (C)вою мысль:

— Управлять молитвой так же необходимо, как управлять огневой мощью артиллерии. Взывая о помощи к Хранителям, мы сумели продержаться здесь более ста дней. — Он вскинул голову и снова вынул свой хронометр. — Слушай! Ну слушай же!

От вражеских позиций донеслись медные голоса труб. Шум нарастал и усиливался, резал слух чудовищным диссонансом.

Пандарас зажал уши ладонями.

Менас прокричал префекту Корину:

— Иногда они фокусируют звук. Тогда человек может лопнуть, как перезревший фрукт. — Как только шум смолк, Менас подал знак одному из штабных офицеров. — Сегодня они начали на сто двадцать восемь секунд раньше. Отметь. Возможно, это имеет значение.

Священник возле оракула затянул благодарственное песнопение, солдаты вокруг склонили головы, глубже уходя в молитвы. Пандарас заметил, что он тоже подпевает, отзываясь в нужных местах. И мгновение нашей смерти есть миг возрождения и вступления в жизнь вечную. Пандараса охватил всепоглощающий страх и гнев. Он вдруг поверил, что близок его последний час, а он растранжирил все, что ему было доверено, предал своего господина, не сумел ему помочь. Как могло прийти ему в голову, будто он сможет отыскать Йаму в этой вселенской каше?

Между рядами коленопреклоненных солдат двинулись жрецы. Они кропили воинов розовой водой из медных кадил, крутя их над головами, как аборигены крутят болласы перед тем, как запустить их в цель.

Менас прокричал, что времени мало, и снова пошел вперед. Вся группа взобралась по откосу кучи развалин, пряча лица от усиливающегося ветра. Первые тяжелые капли дождя просвистели в воздухе, словно пули. Менас широкими прыжками поскакал к вершине.

— Вон! Смотрите! Дуэль броненосцев!

В двух лигах от них что-то двигалось по темной лесной чащобе за вражескими позициями. Мечущиеся лучи прожекторов временами выхватывали из темноты будто сметенные гигантской волной громадные просеки поваленных деревьев.

Сначала Пандарас подумал, что там несется стадо мегатерисов, но тут из тьмы выдвинулась огромная машина. Встав на дыбы, она поднялась над самыми высокими деревьями, потом резко качнулась и вдруг выросла еще вдвое. Лучи десятков прожекторов скрестились на чудовищной машине, и Пандарас разглядел, что ее длинный извивающийся корпус держится на шести консольных лапах и уравновешивается шипастым хвостом, совсем как у скорпиона. Вокруг гиганта кружилось облако мелких машин — возбужденных сверкающих огоньков, мечущихся, как горящие птицы. Краем глаза Пандарас заметил, что рядом с ним что-то блеснуло. Поглощенный зрелищем ползущего броненосца, он отмахнулся от этого блеска, ни на мгновение не задумавшись о его природе.

Скрывая очертания механического монстра, по развалинам с внезапной силой ударили плотные струи дождя. В мгновение ока Пандарас промок до костей и кинулся под защиту обломка колонны. Замерзший, несчастный и напуганный, он сжался в комок, пытаясь согреться, и вдруг ощутил, как у него по груди разливается неожиданное тепло. Монета сияла так ярко, что свет ее проникал сквозь изношенное полотно рубашки. Он зажал ее в пальцах, чтобы скрыть от чужих глаз ее свет, и с внезапной дикой надеждой зашептал:

— Спаси меня, господин! Если ты правда меня когда-то любил, то сейчас приди и спаси!

Префект Корин и Менас, не прячась, всматривались в бурю. Одной рукой префект вцепился в поля своей шляпы, а Другой держал посох. Ветер рвал подол его мантии. Снова ужасно завыли трубы. Начался фейерверк. Настоящий фейерверк. Необъятные белые цветы взрывались под низкими, бешено несущимися тучами. Разгорались огни; алые и зеленые сверкающие нити мерцали над городской пустыней, отражались в блестящей шкуре броненосца.

Что-то вновь вспыхнуло перед глазами Пандараса: крошечная машина, не больше жука, с тельцем из множества кубиков и тоненькими слюдяными крылышками, мелькающими в пятнышке золотистого света. На мгновение она замерла и вдруг нырнула вперед. Пандарас вскрикнул от острой боли в шее — и потрясенно заметил, что сторож, оставленный префектом Корином, пропал.

Крошечная машина взлетела и описала круг над головой Пандараса.

— Господин! — прошептал мальчик. Он был напуган и поражен. На всем его теле каждый волосок встал дыбом. Монета огнем горела в зажатом кулаке. Господин! Это ведь ты, правда? Почему ты раньше не приходил? Почему ты меня бросил?

На миг золотое сияние машины разгорелось сильнее, потом она взмахнула крылышками и пропала.

Когда залпы фейерверка раздались с позиций обороняющихся, Менас обернулся и прокричал одному из штабных офицеров у себя за спиной:

— В третьем дивизионе молчат!

Офицер поймал в воздухе машину и крикнул в ответ:

— Я дам сигнал…

Менас сцепил руки. Дождь прибил гриву его волос. Пандарасу показалось, что Менас готов поубивать всех вокруг. И не потому, что был зол, а потому что боялся и впал в отчаяние. В такое отчаяние, какое знакомо лишь по-настоящему испуганному человеку. Он так уверовал в свои ритуалы, что теперь превратился в их раба. Превозмогая завывания ветра и шум дождя, он закричал:

— К черту! Надо вместе или никак! Отправляйся туда сам, найди виновного и казни его и двух его помощников на выбор! Клянусь черной кровью Хранителей, я наведу здесь порядок! Чего ты ждешь? Время, вот все, что у нас осталось!

Офицер отсалютовал и исчез в дождливой тьме. Менас вытер с лица капли дождя, глубоко вздохнул и обратился к префекту Корину:

— Нам необходим порядок. Порядок и правила.

— Ты сам стал их марионеткой, — отозвался префект Корин.

— Это танец, — понизил голос Менас, — настоящий танец на лезвии бритвы.

Префект Корин промолчал. Менас снова взглянул на свой хронометр, отвернулся и стал наблюдать продвижение гигантской машины еретиков.

— Где наши фанфары, Голас?

Один из штабных офицеров выхватил из воздуха машину и прижал ее к уху, потом вытряхнул пластиковый листок. По пластику побежали строчки значков, мерцая зеленым светом, как речной огонь, который иногда горит вокруг плавучих доков города Иза. Высоким дрожащим голосом офицер отвечал:

— Они сейчас вступят. Начинаю отсчет: пять, четыре, три, два, один…

Вдали раздались тонкие неслаженные голоса труб, и сквозь струи дождя начало двигаться нечто, похожее на небольшой холм. Броненосец еретиков удвоил скорость, как гончая, почуявшая добычу. Его хвост мотался из стороны в сторону, шаги громом отдавались в округе. Пандарас почувствовал, как задрожали под ним камни.

Второй броненосец был приземист, имел броню в виде панциря черепахи и тяжело топал сотней толстенных ног.

Какие-то мухи кружились над ним в воздухе — нет, это люди на летающих дисках! Они скользнули в сторону и растаяли в темноте, когда дистанция между броненосцами сократилась.

Они столкнулись, как две горы. Змеескорпион еретиков отступил в сторону перед броском гигантской черепахи и хлестнул ее своим бронированным хвостом. Чудовищный удар Развернул черепаху поперек. Она удержалась на ногах, а по бокам ее корпуса развернулись металлические лопасти. Казалось, все происходит в невероятно замедленном темпе.

— Лопасти окантованы алмазами, — объяснил Менас префекту Корину. — Они вибрируют и отсекут ноги врага снизу.

Сейчас увидишь.

— Я видел достаточно, — сухо ответил префект Корин и вытянул руку.

В тот же миг яркая нить света рассекла воздух над разрушенным городом. Она дотянулась до броневика еретиков, и на его месте тотчас вспыхнул огненный шар, растущий с фантастической скоростью. Машина развалилась надвое. Верхняя часть, извиваясь, слетела вперед и вдребезги раскололась о широкую спину черепахи. Земля содрогнулась. Раздался такой звук, будто захлопнулись ставни целого мира. Жар прокатился по развалинам, в мгновение ока сдув остатки дождя.

Потом наступила тьма. Порыв холодного ветра вернул дождевые струи, и они заколотили с удвоенной силой. Прожекторы погасли, в небе взорвался последний залп фейерверка, а потом сник и он. И вот вдоль фронтов противоборствующих армий началась канонада. Начавшись с отдельных выстрелов, она быстро нарастала и крепла.

Менас зарычал от гнева. Обращаясь то к одному офицеру, то к другому, он кричал, что они должны убить предателя. Он имел в виду префекта Корина, который держал на ладони нечто похожее на маленький камешек. Это был энергопистолет, настоящий, древний, в сотни раз более мощный, чем лазерные пистолеты, сконструированные в Эпоху Мятежа.

Префект убрал пистолет и негромко произнес:

— Я с этим покончил. — И резко рубанул ладонью.

В то же мгновение машины вокруг Менаса и его офицеров посыпались на землю.

— А теперь уходите, — скомандовал префект Корин, — здесь вам делать нечего.

— Без единого слова офицеры побрели прочь. Менас потрусил за ними. Полы его кожаного плаща хлопали по бокам, как крылья. Потом он вдруг повернулся и, нечленораздельно бормоча, стал швырять в Корина комьями грязи.

Не обращая на него внимания, префект наклонился к Пандарасу и резко бросил:

— Пошли!

И зашагал вниз с холма прямо к горящим машинам.

Пандарас взглянул на Менаса, который стоял на коленях, подставив лицо хлещущим струям. Прошептав: «Прости, господин!» — он побежал за префектом Корином. Ему не хотелось самостоятельно искать выход с боевых позиций.

Префект Корин уверенно шагал по середине бывшего проспекта. Пандарас вприпрыжку бежал у него за спиной, как будто тень префекта могла послужить ему защитой. От позиций еретиков летели белые нити, и там, где они падали, начинался пожар. За пылающими источниками света двигались какие-то тени, их суставчатые длинные ноги и маленькие тела напоминали гигантских насекомых. Наконец удачный выстрел поразил одного из них ядром, его тело взорвалось вспышкой жирного желтого света, затем раздался еще один взрыв, на мгновение озаривший все поле боя и превративший каждую каплю дождя в сверкающий бриллиант.

Над развалинами во всех направлениях носились мины.

Одна из них просвистела совсем рядом, выбросив в воздух фонтан песка и сухого коралла. Пандарас плашмя шлепнулся на землю, а префект лишь пригнулся, придерживая за поля свою шляпу, потом тут же выпрямился и продолжал путь.

— Куда мы идем? — спросил Пандарас.

— За их позиции.

— Ты заранее это спланировал?

— Неразбериха нам поможет.

— Но Менас потеряет город.

— У нас более важная цель, парень. — Префект Корин с минуту вглядывался в лицо Пандараса, потом добавил:

— Да, вижу, ты понимаешь. — Он резко свернул влево и вскарабкался на высокую кучу обломков, где коралловая масса, уже погибая, выбросила череду гладких белых шпилей ростом в два раза выше Пандараса. Их строй напоминал навеки застывшую шеренгу солдат или же шахматную партию, брошенную на половине.

Кругом вспыхивали и гасли огни — от ярких точек, когда стреляли из ружей и карабинов, до ослепительного блеска при залпах энергооружия и полыхающих цветов канонады мортир и минометов. Солдаты продвигались по развалинам к позициям еретиков. Фаланги мирмидонов шествовали в полнейшем порядке, не останавливаясь ни на мгновение, когда разрывы ядер пробивали бреши в их рядах. Управляющие ими офицеры плыли впереди на летающих дисках. Во втором эшелоне двигались бронированные повозки, растянувшись шеренгой в лигу длиной. Вдруг среди грохота взрывов возникли звуки трубы, низкий рокот барабана, вопли людей и животных. В сердце Пандараса нарастал страх. Он видел, с каким абсолютным самообладанием смотрит на все это префект, будто испытывая удовлетворение от вызванной им резни и хаоса.

Но тут Пандарас увидел нечто, вселившее в его душу призрак надежды. Высоко в небе, между мчащимися с дикой скоростью дождевыми облаками, висела маленькая золотая искра.

— Приди ко мне, господин! Спаси меня! — прошептал Пандарас.

Но искра не двигалась. Может, она боялась, что префект Корин сумеет ее поймать, если она слишком приблизится.

Корин указал посохом на слабое место в позиции еретиков, но тут заметил, что Пандарас на него не смотрит. Он подошел к юноше, присел рядом и произнес с непривычной, почти доброй интонацией:

— Мы пойдем прямо сквозь бой. С нами ничего не случится, ведь нам в этой битве ничего не надо. Ты понял?

— Я понял, что ты сумасшедший.

— Нет. Разумеется, вокруг нас настоящее сумасшествие.

И Менас тоже сумасшедший. Чтобы здесь воевать, надо сойти с ума, иначе нельзя. Но я совершенно в своем уме, успокойся. Если хочешь уцелеть, следуй за мной.

— Если мы подождем здесь, еретики сами к нам придут.

— Мы ищем не еретиков. — Внезапно префект Корин выбросил вперед руку и ухватил Пандараса за шею. — Он был здесь. Не отрицай! Я знаю, что он здесь был, ведь это он убрал стража.

Пандарас слегка качнул головой. Ему хотелось взглянуть вверх, позвать на помощь ту искру, но сделать это — значит предать господина! Пальцы префекта сильнее впились ему в шею, но Пандарас решительно посмотрел в черные глаза врага.

— Ты скажешь! Ты все скажешь! — прорычал префект Корин. — Во имя Хранителей! Или я выпущу из тебя твой ничтожный дух! — Он поднял вторую руку, но тут же ее опустил и освободил шею Пандараса. — Я знаю, что он здесь был. Ты не мог сам освободиться от стража. Крепко подумай, парень, хочешь ли ты все это пережить. Если ты скажешь мне, как Йамаманама убрал стража, то, может быть, у тебя и получится. Мы оба хотим одного и того же. Мы оба хотим его спасти.

Пандарас потер свою поцарапанную шею и сказал;

— Думаю, у нас разные планы относительно судьбы моего господина.

Префект Корин вытащил из своей туники длинный шнур и привязал один конец к кисти Пандараса, а другой — к своей.

— Мы связаны, — проговорил он. — К худшему или к лучшему, но мы связаны рука к руке и судьба к судьбе, и ничто нас не разлучит. — Он встал и сильно дернул за веревку, так что Пандарасу тоже пришлось встать. — Внутри шнура пластиковые нити, — объяснил префект. — О них затупится самое острое лезвие. К тому же у них есть некоторая доля интеллекта. Только попробуй повозиться с узлом, и они затянутся туже. И так каждый раз, пока не отрежут тебе руку.

Висящий между ними отрезок был не длиннее руки Пандараса. Этого должно хватить. Когда префект Корин повернул налево, Пандарас свернул направо и бросился за гладкий пик сухопутного коралла, так что шнур натянулся на его поверхности. Пандарас поднял голову и закричал в дождливую тьму:

— Сейчас, Йама! Если ты меня любишь, сейчас!

Коралловый нарост содрогнулся, Пандарас упал на спину, но тотчас вскочил. Шнур, разрезанный пополам, свободно болтался на его руке. В коралловой почве возник маленький кратер, в глубине его умирал слабый золотистый огонек.

Префект Корин согнулся, прижимая правую руку к левому глазу. Кровь сбегала по его щеке и капала с подбородка.

Пандарас бросился бежать. Он слышал крики префекта за спиной, но даже не оглянулся. Он наугад поворачивал между коралловыми пиками то вправо, то влево, но всегда выбирал самые узкие проходы. Коралл разросся по развалинам, достигая самого подножия склона. Его масса образовала причудливые лабиринты, арки, туннели и пещеры. Пандарас пролетел сквозь сужающийся проход из грубого песчаника, прошлепал по луже вонючей, затхлой воды, съехал по желобу из скользкого, как мыло, камня и, задыхаясь, приземлился у самого края дороги.

Вокруг стоял невообразимый гул — казалось, гиганты топают огромными ступнями по этой измученной земле. Вспышки взрывов освещали провисшие утробы туч. Вдалеке трусила большая машина, сплошь утыканная шипами. Из ее маленькой головки били хлысты световых лучей, и там, куда они падали, к небу взлетали фонтаны огня и столбы дыма. Пандарас вскочил на ноги и бросился бежать. Он не сомневался, что префект бросит все свои силы на его поиски.

Впереди слышалась размеренная, неспешная барабанная дробь, треск, завывания, свист ружейных пуль и арбалетных стрел.

И вдруг навстречу Пандарасу побежали солдаты. Он поднял руки над головой, чувствуя себя огромным и широким, как дом. Но солдаты просто в панике отступали и пронеслись мимо Пандараса, не обратив на него внимания. Один, с желтым и узким, как клинок, лицом обернулся и прокричал:

— Мертвые, мертвые! — и побежал дальше.

Пандарас остановился. Он был как раз на перекрестке. Со всех четырех сторон грохотало. С черного неба сыпал холодный дождь, рассекаемый по временам белыми, красными и зелеными лезвиями лучей. Медленная, приглушенная дробь барабана слышалась все ближе. Пандарас не мог понять, откуда она доносится, и выбрал направление наугад. Префект Корин забрал у него кинжал, и Пандарас остро чувствовал его отсутствие, словно потерял руку. Книга Пуран тоже осталась у префекта. У Пандараса остался только амулет, который дал Йаме вождь рыбарей, керамическая монета и собственная его жизнь.

Вдруг впереди что-то вспыхнуло и осветило длинную улицу. Пандарас остановился как вкопанный, чувствуя, что кровь стынет в жилах.

Вдалеке, в узком коридоре улицы, двигалась колонна голых людей, шагая в такт медленному и мерному барабанному бою.

Большая часть марширующих была чудовищно изувечена. Серебряные пики торчали из их черепов. У одного совсем не было головы, и серебряное острие воткнулось прямо в грудину.

Это был парад мертвецов, вернувшихся, чтобы сражаться вместе со своими живыми товарищами.

Внезапно по левому флангу колонны возникло огненное лезвие и взорвало коралловый холм, превратив его в груду мелких обломков. Передние ряды голых мертвецов попадали на землю, а их ничего не понявшие собратья прошлись по ним, как каток. Пандарас бросился влево. Он вскарабкался на гребень холма и нырнул в яму, обложенную мешками с песком, откуда на него в ужасе уставились два солдата. Один поднял раструб своего мушкета и стал наводить его на Пандараса, но тут на них обрушилась волна земли и огня, и мир исчез.

8. СНЫ

Хуже всего было, как всегда, в момент пробуждения. Возвращаясь в реальность из кошмарных снов, которые и снами-то не были и ему не принадлежали, он снова оказывался в плену, вынужденный ждать укола доктора Дисмаса с антидотом парализовавшего его тело лекарства.

В этот раз он проснулся не от ночного кошмара, а от снов, сотканных из воспоминаний о первом его приключении. На секунду Йаме почудилось, что он находится в безопасности в башне на самом краю Города Мертвых, далеко у подножия Краевых Гор. Его доставили туда, чтобы кураторы Города Мертвых, Озрик и Беатрис, залечили его раны. Тогда он был очень болен, но сейчас его положение еще хуже. Он проснулся, ожидая увидеть охотничью сцену, вытканную на гобелене, украшающем потолок его маленькой комнатки, или, быть может, доброе стареющее лицо Беатрис, но обнаружил, что не может открыть глаза. С острым отчаянием он осознал, где находится, но потом вспомнил, что ему удалось сделать, и почувствовал облегчение.

Его Тень беседовала с Энобарбусом. Йама уже привык к тому, как бесцеремонно она пользуется его телом, и не стал вслушиваться в длинный список зверств и жестокостей, которые она описывала в омерзительных подробностях. Все это не важно. Поля сражений вдоль Великой Реки были лишь ночными кошмарами. Борьба за право доминировать в его теле сейчас была важнее. С этого мгновения он должен быть постоянно начеку, постоянно сопротивляться разрастанию Тени. Впервые он подумал, что может спастись.

Пока Йама был занят поисками Пандараса, ему пришлось многое уступить Тени. К счастью, ему удалось обнаружить Пандараса во второй раз. Он оказался на дальнем участке театра военных действий, в плену у злейшего врага Йамы, префекта Корина, который сумел выжить, когда гигантские полипы уничтожили его корабль. Йама не только еще раз выручил Пандараса, хотя для этого и пришлось пожертвовать машиной, но он к тому же смог убедиться, что юноша понимает, кто его спас — ведь Пандарас звал его по имени. Тем же ударом, который освободил Пандараса, Йама пытался убить или хотя бы серьезно ранить префекта, но теперь ему пришло в голову, что это было не особенно мудро. Йама понимал, что Корин наверняка его ищет, а сержант Роден учил их с братом что иногда силу одного врага можно использовать против другого Тень закончила свои хвастливые воспоминания, и Энобарбус позвал доктора Дисмаса, сказав, что им надо обсудить несколько важных вопросов.

— Всегда к твоим услугам, — почтительно отозвался доктор Дисмас. — К тому же мне ведь не позволяется покидать этот дом.

— Мальчик спит?

— Притворяется, что спит, но на самом деле, видимо, нет.

Ввести антидот?

— Нет, оставь его. Поговорим снаружи.

Когда Энобарбус и Дисмас вышли из комнаты, Тень появилась перед внутренним взором Йамы: слабая, трепещущая звездочка, медленно увеличиваясь, превратилась в птицу — сверкающего белого голубя, летящего сквозь бесконечную черную бездну. Потом новое превращение — теперь она была человеческой фигурой со светлыми легкими волосами, которые затрепетали, когда она подняла лицо и взглянула на Йаму.

Йама обнаружил, что уже может открыть глаза, но она не пропала стояла, склонившись к его изголовью. Возлюбленная. Дирив. Летящие волосы убраны с выбритого лба и собраны под пластиковую заколку. Изящно вылепленное узкое лицо, черные глаза, мягкие губы маленького рта, изогнутого в зарождающейся улыбке. Когда она заговорила, слова ее огнем прожгли его разум.

Они говорят о нас.

— Почему ты никогда не показываешь свое истинное лицо?

Грациозным движением Дирив подняла руки над головой, холмики ее грудей колыхнулись от этого жеста.

Тебе это отвратительно? Я думала, ты будешь рад. Я могу снять это убранство.

— Делай как хочешь. Ведь все это ненастоящее, а потому не имеет значения.

Призрак помедлил, держа руку на плечевой застежке своей рубашки. На мгновение лицо Дирив будто подернулось какой-то неприятной пленкой.

Это не менее настоящее. Ты ведь не спал с ней, хотя тебе очень хотелось. Странный отказ, если учесть, что ты потерял девственность со шлюхой, а потом спал со своей напарницей-наемницей.

— Это в прошлом, а я смотрю в будущее, когда снова встречу Дирив. Я обещал ей, что вернусь, когда узнаю правду о моей расе, а я выяснил больше, чем сам бы хотел.

Ты что, забыл о нашей связи? Не думай, что ты лучше, чем я, сильнее или умней, Йамаманама.

— Разумеется, нет. Тебе нет нужды напоминать мне. Но пусть ты и лучше меня по всем статьям, я все равно тебе нужен.

Пока нужен.

— Ты еще так молода и еще только учишься. Я многому могу тебя научить.

Скоро я буду знать все, что знаешь ты.

— Возможно. Но ведь сами факты ничего не решают, если не умеешь ими воспользоваться.

Я управляю тысячами машин одновременно, а ты можешь контролировать только одну, и то плохо.

— Интересно, ты знала, чем я занимался?

Я могла бы это предотвратить. Могла бы сделать тебя слепым и глухим. Будь благодарен за мое милосердие.

— Я не хотел ничего дурного. Мне просто скучно, когда ты уходишь воевать.

Тем не менее ты ни разу не воспользовался машиной, чтобы узнать, где нас держат.

— Это потому, что я боялся, что мой маленький трюк откроется доктору Дисмасу.

К счастью, у меня нет таких страхов. Я многое выяснила об этом месте и узнала, что мы в опасности. Энобарбус нам не доверяет. Не доверяет он и доктору Дисмасу.

— Я знаю, что Энобарбус тебя боится. О чем он говорит с Дисмасом?

Сам послушай.

Призрак Дирив и вся ярко освещенная комната поблекли, сменившись видом на поросшую травой лужайку. Казалось, наблюдение велось откуда-то с вершин деревьев, окаймляющих место беседы доктора Дисмаса и Энобарбуса. Стражи в черных доспехах выстроились с одной стороны, а препарированные слуги доктора Дисмаса сгрудились с другой. Солнце стояло прямо в зените. Был полдень. Где-то заливалась трелями птица, снова и снова повторяя один и тот же каскад звуков.

— Увидишь, он превратится в нечто величественное, — говорил доктор Дисмас, — нечто чудесное, надо лишь дать ему шанс. Его теперешние дела — это ничто, несколько глупых трюков, и только.

— Он и сейчас уже страшное оружие, — возражал Энобарбус, обнажая сильные белые зубы. Воин стоял, гордо выпрямив спину и подняв голову. Грива рыжеватых волос волнами спускалась на широкие плечи. — Противник лишился машин, и теперь от наших машин у него нет защиты. К тому же мы можем маневрировать, не боясь обнаружения. Патовое положение наконец кончилось. Мы благодарны тебе, доктор Дисмас. Ты должен это знать. У тебя остается этот прекрасный дворец, слуги и все здешние богатства. Тебе останутся твои лаборатории и эксперименты. Конечно, я не одобряю то, чем ты занимаешься. Думаю, что это слишком жестоко, может быть, даже ненормально. Но ты свободен в своих занятиях.

— Он пока еще только личинка. Дай ему вырасти! Дай сбросить его нынешний облик и полностью развить свой потенциал! Он сметет все препятствия. Он будет ужасен, могуч… Ты и представить себе не можешь… Иногда мне кажется, что даже я не могу этого представить. Дай ему металлы, редкие элементы…

— Нет, думаю, не нужно. Но чего тебе хочется, кроме этого? Если это в моей власти, то я помогу. В конце концов, именно ты обеспечил нам победу. Может быть, больше подопытных для экспериментов? — расспрашивал Энобарбус. Быть может, твои опыты идут не так успешно, как тебе бы хотелось?

Доктор Дисмас раскурил сигарету.

— Ты окружил меня шпионами, — заметил он. — Эти люди притворяются, что они мне помогают, а на самом деле они просто стражники в этой тюрьме. Удивительно, что мне вообще удалось выполнить свою задачу. Те несколько созданий, которых я сконструировал, разумеется, уроды, но ведь они только начало. Мне нужно время, а его не хватает, пока я веду для тебя войну. Позволь мальчику завершить трансформацию. Он еще поразит нас всех.

— Я не хочу, чтобы меня поражали. Я хочу доверять тем, кто за меня сражается. Понимаешь, Дисмас, я должен! Я должен все держать под контролем.

— Ты мог бы разом покончить с этой бесконечной войной. Я предлагаю тебе победу, полную и несомненную.

— Но ведь не на моих условиях?

— Моя госпожа и ее помощники воюют за те же цели, что и ты, дорогой мой Энобарбус. Они твои союзники, но командовать ими ты не можешь. То же самое касается и меня. Я не обязан подчиняться приказам твоих офицеров и не желаю, чтобы они вмешивались в мою работу. Я от них ничего не скрываю, но они действуют так, как будто от них что-то прячут.

— Тебе, Дисмас, следует прекратить притворяться человеком. Следует признать свою истинную природу. Никто не станет доверять тебе, пока ты представляешься тем, чем не являешься.

Доктор Дисмас отвечал со злобой:

— Мы оба — создания сил более великих, чем мы сами.

Ты боишься моей госпожи, потому что она намного могущественнее, чем фантом мертвой женщины, которому ты поклоняешься. Посмотри, что я сумел сделать по ее просьбе.

Посмотри, как хорошо идут дела на войне. Если бы не мой мальчик…

— Он, конечно, помог, я не отрицаю. Но мы и без него одерживали победы. К тому же война не имеет такого уж значения. Не мы ее начали. Мы вступили в нее с неохотой, только чтобы спастись. Истина, которую Анжела принесла, более важна миру, чем война.

— Из-за этой так называемой истины у вас постепенно не осталось бы солдат. Сначала вновь преображенные воюют, но потом их поглощает ваша идея об индивидуальности, и они теряют интерес ко всему, кроме себя.

— Многие продолжают сражаться, — мягко возразил Энобарбус. Голос его напоминал мурлыканье большого кота.

— Ну разумеется, когда каждый может выбирать все что угодно, находятся такие, кто предпочитает воевать. Но не так много, как вам бы хотелось, правда? А по мере того как вы будете продвигаться в верховья, то встретите все меньше непреображенных рас, которых можно мобилизовать.

— Главное — вовсе не война, — упрямо повторил Энобарбус. — Главное истина, которую мы должны донести до каждого жителя Слияния. Мы начали распространять ее задолго до начала войны. Каждый признает ее, как только будут низвергнуты бессмысленные верования прошлого.

— Ты говорил об истинах, — напомнил доктор Дисмас. — Она, Анжела, заслоняет от тебя истину.

— Она явилась мне семнадцать лет назад, — сказал Энобарбус. — С тех пор я за ней следую. Может, тебе надо еще книг, Дисмас? В твоем распоряжении целые библиотеки. Но ты должен больше стремиться к сотрудничеству.

— Моя госпожа была когда-то одной из владык этого мира. Многие из ее соплеменниц уничтожены, другие рассеяны, но они все равно помнят больше, чем написано во всех книгах всех библиотек вместе взятых. Книги — ничто.

Анжела зря уничтожила оставшихся аватар. То была ее первая ошибка, однако тут уж ничего не поделаешь — слишком давно это было. Вторая ошибка это сдерживать мальчика в развитии. Пусть он растет. Я, конечно, признаю, он однажды пытался ее уничтожить, но тогда он еще не был моим. Теперь же, чем бы он ни стал, я сумею им управлять, потому что он мой сын.

Энобарбус отвечал, медленно и мрачно чеканя слова:

— Аватары хотели ее уничтожить. У нее не было выбора, она защищалась. Кроме того, она просто завершила то, что начато было очень давно. Большую часть аватар уничтожили в Эпоху Мятежа те, кого ты называешь своими друзьями.

Вдруг доктор Дисмас резко разогнул обычно сутулую спину, выпрямившись, как жук-щелкунчик; на узком личике с заостренными чертами вспыхнули желтые глаза. С благородной широтой он воскликнул:

— Но зачем нам спорить, ведь мы оба искренне стремимся к одной цели!

— У меня нет желания ссориться, Дисмас. Ты правильно говоришь: мы по одну сторону фронта. Но ты не можешь поступать, как тебе хочется. Мальчик и то, что ты выращиваешь у него внутри, очень сильны, а следовательно, опасны.

Они и сейчас уже многого достигли, и я считаю, нет смысла делать их еще более могущественными. Их надо сдерживать.

— Простой раствор некоторых редкоземельных элементов. Я давно уже дал вам формулу.

— Они и так уже слишком сильны, доктор. Делай что хочешь со своими подопытными, но не смей ничего делать с мальчиком и с тем, что у него внутри.

— Мы бок о бок сражаемся с общим противником, — со злостью настаивал доктор Дисмас. — Когда этот противник будет разбит, ты будешь продолжать указывать мне, что я должен делать?

Он развернулся и пошел прочь сквозь строй деревьев, слуги его последовали за ним. Энобарбус махнул своему врачу и сказал:

— Надо решать эту проблему, Агнитус.

Седоволосый лекарь отвечал:

— В его метаболизме нет ничего необычного, мой господин. Это всего лишь вопрос…

Энобарбус покачал великолепной шевелюрой:

— Не здесь. Не забывай, что мальчишка управляет машинами.

— Ты подслушивал, — прозвучал у Йамы в ушах голос доктора Дисмаса. Солнечная поляна исчезла. Сверху вниз на него смотрел доктор Дисмас. Лоб аптекаря усеяли капельки пота, собираясь островками между бляшек — знаков его болезни. — Я видел машину, — продолжал он. — Ты заставил ее летать очень высоко, чтобы она растаяла в солнечном свете, но все равно я ее заметил. — В его голосе зазвучала нежность. — Как хитро! Как мило! Просыпайся, Йамаманама. Просыпайся, мой хитрый, милый мальчишка!

Сегодня ты послужил еще одной славной победе в этой смешной войне. Просыпайся!

Трое слуг подняли Йаму с кровати, отнесли его на кресло под балдахином, устроив парализованное тело среди подушек.

— Не беспокойся об Энобарбусе, — продолжал доктор Дисмас. — Он — ничто. Просто лишний шум. Скоро он нам совсем не понадобится. У меня другие планы… — Он отвернулся от Йамы и произнес, повысив голос:

— Но я не стану говорить об этом в окружении шпионов.

— Ты говоришь со мной, доктор, или с тем, кто у меня внутри?

— Скоро мне не придется делать различие. Людям нравится думать, что их тела существуют отдельно от их разума. Это основное кредо еретиков, иначе они не могли бы рассчитывать на жизнь вечную. Ты совершаешь ту же ошибку, Йамаманама, но скоро я тебе докажу, насколько ты ошибаешься.

— Когда сожгли город Эолис, некоторые его жители винили меня. Они привязали меня к погребальному костру и хотели сжечь, но меня спасли термиты — они затянули моих несостоявшихся палачей под землю. Тогда я думал, что каким-то образом призвал их на помощь, но теперь я понимаю: это была Тень, которую ты поселил у меня внутри. Она спасала себя. Когда я упал на землю, она пыталась съесть как можно больше термитов. Ведь эти термиты были отчасти машинами, а ей требовался металл из их тел, чтобы расти.

— Я всегда высоко ценил твой ум, Йамаманама, но не думаю, что он поможет тебе спастись. Твоя единственная надежда — это я. Я добуду тебе эти редкоземельные элементы.

И тогда ты поймешь, что между телом и разумом различия нет. А теперь тебе надо сделать зарядку и поесть, потому что через час придется опять заснуть. Война все набирает скорость, и что бы ни говорил Энобарбус, центральная фигура в ней — ты.

За спиной доктора Дисмаса стояла Дирив. Она невероятно широко разинула рот, показывая бесконечные ряды острых белых зубов и ярко-красный язык, покрытый слюной и трепещущий у нее во рту, как змея.

Я выращу такие зубы, что они сожрут тебя целиком, мой малыш. Мы станем единой плотью и единой кровью. И для нас не будет невозможного.

9. ЛАЗАРЕТ

Пандарас очнулся в темноте, ощущая, что все его тело сдавила непонятная сила. Левая рука страшно болела. Он рванулся вверх, испугавшись, что все еще похоронен в развалинах, но тут обнаружил, что на него давит всего лишь одеяло, сползшее до пояса, а темнота вовсе не абсолютная: то тут, то там ее разрывал свет маленьких лампочек, которые медленно и печально раскачивались, словно маятники множества часов. Весь мир качался, как колыбель. Кругом дышали и вздыхали люди. Доносились чьи-то всхлипы — редкие икающие звуки, наводящие на мысли о водопроводном кране.

Пандарас потянулся правой рукой к левой и… не нашел ее. Он похлопал по грубому одеялу на своей кровати, как будто надеялся найти ее рядом, как верного пса, прикорнувшего рядом с хозяином. Он все еще до конца не проснулся и не понимал, что происходит.

На полу возле его кровати что-то пошевелилось. Пандарас напрягся, испугавшись, что там прячется префект Корин.

Но это оказался более крупный мужчина, бледнолицый и рыхлый, одетый в одни только мешковатые брюки.

— Маленький господин, — проговорил он тихим, но хриплым голосом. Успокойся, маленький господин. Лежи тихо.

Ты ранен и очень болен. Тебе надо отдохнуть.

Это был Тибор. Пандарас даже не удивился. Он только спросил:

— Что они со мной сделали?

Тибор заставил его снова лечь и рассказал все, что знал.

Двое солдат в окопе были только оглушены миной. Они откопались сами, вытащили Пандараса и отнесли его в лазарет, но ко времени, когда его осмотрел хирург, шнур на запястье так затянулся, что почти полностью скрылся в мышцах. В руке слишком долго было нарушено кровообращение, так что хирургу осталось лишь закончить дело, начатое шнуром.

— Свобода того стоит, — прошептал Пандарас. — Недаром многие говорят, что у нашей расы нет рук, только клешни, как у животных. Поэтому мы научились делать большую часть работы языком.

Необходимо воспринимать это как можно легче, иначе он свалится в огромную черную яму отчаяния и никогда не выберется оттуда. Он опять попытался сесть и сказал:

— Свобода стоит такой жертвы, Тибор, но нам нельзя здесь оставаться. Он найдет меня, и свободы больше не будет. Надо уходить…

— Успокойся, маленький господин, — погладил его по плечу иеродул. — Ты очень болен и все вокруг тоже. Тебе сделали операцию, и теперь надо спать. Чем дольше ты проспишь, тем больше у тебя будет шансов выжить.

Пандарас призвал на помощь все свои силы.

— Принеси мою одежду, — приказал он. — Если я останусь здесь, получится, что я пожертвовал рукой напрасно, а этого я не вынесу.

Оказалось, что его одежда связана в узелок на полу возле кровати. Тибор помог ему одеться. Дважды Пандарас пытался придержать пуговицы левой рукой, которой не было.

— Мне придется выучиться массе новых штучек, — сквозь сжатые зубы пошутил он и вдруг воскликнул в панической тревоге:

— Амулет! Амулет и монета! Где они? Их выбросили?

Надо их найти!

Тибор просунул два пальца в карман истрепанной рубахи Пандараса и вытянул монету на кожаном ремешке и браслет из волосков нутрии и речного жемчуга.

— Это все, что у меня есть, Тибор, — воскликнул Пандарас. Он схватил керамический диск, и тот вспыхнул так ярко, что Пандарас зажмурил глаза. Он близко! — закричал Пандарас. Поцеловав светящуюся монету, повесил ее на шею и с гримасой отвращения натянул волосяной браслет на обрубок руки.

— Ну вот. Больше у меня ничего нет. Префект Корин забрал книгу, а за постой мне пришлось расплатиться рукой.

Можно отправляться.

— Куда ты пойдешь, маленький господин?

— Мы найдем моего хозяина. Монета доведет нас. Тебе не удастся так легко уйти от меня во второй раз, Тибор. Чтобы найти тебя, мне пришлось потерять руку. Будет только справедливо, если отныне ты будешь прикрывать меня слева.

Тибор кротко ответил:

— Мой долг, маленький господин, ухаживать за больными и ранеными.

— Я как раз ранен.

— Конечно, ранен. Но ты один из многих. Много больных и много раненых. Я многим нужен, маленький господин.

— Но, надеюсь, я — главная твоя привязанность. — Пандарас почувствовал головокружение. Пол под ногами закачался и поплыл. Он присел на край кровати, но дурнота не проходила.

— Меня зовут, маленький господин, — сказал Тибор и переваливаясь направился в темноту. Его голая спина и лысая голова сверкнули в конусе света раскачивающейся лампы, и он исчез. Пандарас прилег на кровать, всего на минутку, а разбудил его Тибор, снова присевший возле его кровати. Казалось, в темноту вылили ведро белил, не истребив ее до конца, но все же сделав не такой непроницаемой.

Тибор курил сигарету. Пандарас помахал пальцами правой руки в воздухе, чтобы Тибор дал ему затянуться.

— Ты же не куришь, маленький господин. И пусть ты болен, такое лекарство не пойдет тебе на пользу.

— Если я настолько болен, как ты говоришь, то едва ли пара затяжек принесет мне так уж много вреда. А если нет, как считаю я сам, то это меня успокоит. Мой отчим, первый, тот самый, о котором я не люблю говорить, был отчаянный курильщик, так что одна затяжка не повредит.

Пандарас чувствовал страшную усталость, но, если бы мир наконец перестал раскачиваться, он бы встал и ушел отсюда через минуту. Тибор как хочет — может идти с ним, может оставаться. Префект Корин наверняка его ищет. Надо идти.

Надо найти господина…

Тибор вставил мокрый окурок в пальцы Пандараса и помог донести его до губ. Дым был сладким и крепким. Пандарас поперхнулся первой же затяжкой и закашлялся, но вторую втянул до половины легких и с наслаждением выдохнул.

— Видишь? — кивнул он Тибору. — Очень успокаивает.

Тибор забрал у него сигарету и сказал:

— Значит, у наших рас химические процессы идут очень похоже, ведь из-за этого люди моего народа и курят. Так нам легче смириться со своей участью. Он затянулся. Разгоревшийся уголек сигареты отразился двумя красными искрами в его больших черных глазах. — Если бы не это, я убил бы себя еще ребенком, да, думаю, и остальные наши тоже. И моя раса вымерла бы давным-давно, не имея шанса искупить свой грех.

Хранители справедливы, но милостивы. Когда они создавали этот мир, то посеяли в нем траву, из которой делается этот табак. Он-то и помогает моей расе сносить унижения и всеобщее порабощение.

— Я думал, это просто привычка, — сонно пробормотал Пандарас. Когда Тибор начал его раздевать, он не сопротивлялся.

— Это привычка всей жизни, маленький господин, как дыхание. Сигареты нужны нам, как вам воздух.

— Надо бежать. Перейти линию фронта.

— Мы уже это сделали, маленький господин. А теперь спи. Если ты можешь спать, это знак, что ты начинаешь поправляться. Те, кто слишком болен, чтобы спать, обычно умирают.

— Мне хочется… — Но Пандарас слишком устал, чтобы закончить мысль, и уснул, не договорив.

* * *

С каждым днем Пандарас набирался сил и наконец настолько поправился, что сумел понять, насколько тяжело был болен. Тяжелее, чем большинство раненых в палате. Когда он оказался в состоянии сесть и осмотреться, то увидел, что в палате почти никого нет. Только через три койки от него в том же ряду лежал почти полностью забинтованный человек.

Похожая на огромного комара машина помещалась на бочкообразной груди раненого и перекачивала кровь через сложные контуры стеклянных трубок. Дышал человек громко и прерывисто.

Керамический диск светился не ярче, чем прежде, но точки и черточки в его глубине двигались очень активно, складывались в причудливые рисунки, на мгновение замирали, потом снова вступали в игру. Часами наблюдал Пандарас за этим танцем, пытаясь разгадать его скрытый смысл.

Ночью у пациента, которого лечила машина, наступил кризис. Его унесли в окружении целой стаи хирургов и санитаров. Пандарас потом несколько часов не спал, но раненого так и не принесли назад.

На следующее утро Тибор вынес Пандараса на палубу, и наконец он понял, что пытался внушить ему иеродул. Плавучий госпиталь двигался в низовья, его захватили еретики.

В районе низменности Утерянных Вод Великая Река делилась на множество неглубоких извилистых рукавов с медлительным вялым течением. Госпиталь следовал по одному из них, не более лиги шириной, с мутной от песка рыжеватой водой. Оба берега густо заросли деревьями, уходящими корнями в неспешно катящиеся воды. Их ярко-зеленая листва сияла в солнечном свете. Солнце палило. Стояла влажная жара.

Пандарас обливался потом при любом движении и был рад спокойно посидеть с Тибором под красным навесом, прислушиваясь к какой-нибудь дискуссии, ведущейся в рамках процесса Нового Образования или Просвещения, как называли это еретики.

Лазарет представлял собой баржу, широкую и плоскую, как поле. Нос ее венчал летающий мостик. По бортам, как зерна в стручке, размещались через равные интервалы огневые гнезда. На корме теснился десяток ниш с реактивными моторами. За баржей, словно птицы за рыбачьей лодкой, летели пять машин. Круглые, как бочки, они были утыканы подвижными отростками. Рассекая воздух, машины издавали протяжный свистящий звук. Время от времени одна из них отрывалась от группы и делала широкий круг над лесным покровом, присоединяясь затем к остальным. Ночью их окутывало тусклое красное свечение, подобное ореолу далекого созвездия.

Были и еще машины. Крошечные серебристые капельки, прыгавшие с места на место, как арбузные семечки. Черные угловатые создания, напоминающие богомолов, которые шествовали по выскобленным добела доскам палубы на длинных тонких ногах. А еще конструкция из кубиков и шаров в подвесной сетке возле огромного штурвала, управлявшая вместе с двумя матросами всеми рулями баржи. Ее пластиковый футляр когда-то был белым, теперь же покрылся пятнами и искрошился. Как выяснил Пандарас, машина была очень древней, она полностью управляла баржей и ей прислуживало множество мелких машин. Казалось, что машины здесь не служат хозяевам, как в Изс, а равны еретикам и даже их превосходят.

Охранявшие пленников и обслуживающие баржу солдаты принадлежали к недавно преображенному племени с нижних предгорий Краевых Гор. То были высокие мускулистые люди, покрытые густым белым мехом. Вся одежда их состояла из сложной кожаной сбруи со множеством пряжек, сумок и кошельков. Маленькие черные глазки настороженно смотрели из-под тяжелых надбровных дуг. Длинные, узкие лица были темны и морщинисты, как старая кожа, и сплошь покрыты татуировкой — серебристыми точками и спиралями. Себя они называли чарны или чаи. Принадлежа к одной расе и единой культуре, они отчетливо делились на две группы, и табу на смешанные браки соблюдалось неукоснительно. Первая триба пасла лам и коз в березовых лесах, вторая охотилась в горах среди скал и снегов выше зеленого пояса. Пандарас, который по-прежнему не отказывал себе в удовольствии поговорить со всяким при любой возможности, обнаружил, что этот народ обладает богатым запасом трагических историй о несчастных любовниках из разных триб и о кровной мести, которая тянется десятки поколений. К их изумлению, он выдал несколько собственных версий на этот вечный сюжет.

* * *

Стражники, покрытые белым мехом, не жаловали утомительную влажную жару. Если они не патрулировали палубу, то лежали растянувшись перед электрическим вентилятором с вывалившимися, как у собак, языками. Эта раса славилась вспыльчивостью, а жара еще усиливала их раздражительность. Офицеров, служивших в госпитале, убили сразу, но иногда стражники выстраивали пленников, выбирали наугад жертву и казнили. Как-то ночью один из охранников сошел с ума и попытался захватить мостик. После краткой, но жестокой схватки сумасшедшего застрелили. От случайных пуль погибли более тридцати пленников.

Трупы без всяких церемоний выбросили за борт на радость кайманам и акулам.

Пандарас спросил Тибора, почему того не убили, когда еретики захватили лазарет.

— Ты ведь нечто вроде жреца, правда? Я думаю, ты для них опаснее любого офицера.

Размышляя над ответом, Тибор почесывал длинные вертикальные шрамы у себя на груди. Наконец он сказал:

— Видишь ли, маленький господин, я просто-напросто раб, никакой не вождь. А кроме того, еретики верят, что обратить в свою веру такого, как я, это большая победа.

— Когда они захватили госпиталь, там наверняка были и другие иеродулы, но сейчас я не вижу ни одного.

— Они успели сбежать, маленький господин, а я не мог оставить тебя.

— Ты прекрасно знаешь, что я не твой господин, Тибор.

Иеродул не отвечал. Тогда Пандарас попробовал еще один аргумент:

— Я очень тебе благодарен, Тибор, но мы должны быть на равных. Ты — мой друг.

— Ты не можешь быть другом такому, как я, маленький господин. Что я такое? Я ничтожней червя, и все потому, что в Эпоху Мятежа мои далекие предки встали на сторону Черных машин. На сторону зла.

— Но ты — человек, Тибор. Такой же, как все. Не взваливай на мои плечи ответственность за твою жизнь.

В ответ Тибор снова промолчал. С невыносимой медлительностью он вынул из-за пояса маленький пластиковый кисет и стал сворачивать самокрутку.

* * *

Только самые слабые и тяжелораненые пленники лежали в жаре, вони и темноте трюма, остальные перебрались под полотняные или шелковые навесы, натянутые по всей палубе, как разбросанные по полю цветы. Временами баржа меняла курс, и тогда пленники ловили рыбу и креветок, которые очень украшали варево из липкого риса или кукурузы.

Однако большая часть дня отводилась урокам по Новому Образованию и Просвещению.

Классы дискуссий начинали занятия с рассветом, а заканчивали частенько уже после захода солнца. Пленникам сообщили, что обучение — дело добровольное, однако они прекрасно знали, что при очередной казни охранники выберут именно отказчиков. Все это напоминало Пандарасу дешевую школу, куда он недолго ходил в детстве. Его образование завершилось вместе с исчезновением отца, так как отчим считал учебу излишней роскошью и не желал выбрасывать на нее деньги. Но все равно потеря была невелика. Пандарас всегда ненавидел сковывающую атмосферу школы, а нудные декламации Пуран, которым отводилась большая часть времени, почти убили для него прелесть этих ужасных и чарующих рассказов. Он совсем не расстраивался от того, что остался неграмотным: легенды и песни его народа всегда хранились в памяти исполнителей, а вовсе не на бумаге. «Высечены не в камне, в воздухе» — так гласила традиция их расы, ибо то, что забывалось, иной участи и не стоило, а все ценное жило в устах и инструментах тысяч певцов столетиями после неоплаканной смерти безвестного автора.

В классах было от четырех до сорока учеников, и в каждом работал педагог. Эти все без исключения принадлежали к одной расе: круглые лица, серая кожа. Они жили в городе в сотнях лиг ниже по реке и, по собственному их выражению, достигли просвещения в самом начале войны. Учителя — и они с гордостью это признавали — были по большей части совсем еще детьми со слабо выраженными половыми различиями. Невысокие, они ростом уступали даже Пандарасу. Их одежда состояла из черной свободной туники и брюк, а матово блестевшие черные волосы собирались в изысканно переплетенные косички с лентами из белого шелка. От пленников они требовали железной дисциплины. Если кто-то уходил с занятий, выказывая отвращение или гнев, педагог немедленно кидался в погоню и с воплями лупил провинившегося по щиколоткам бамбуковой палкой. Тех, кто сопротивлялся или не желал возвращаться, забирали охранники, и вскоре за борт летел новый труп.

Сначала Пандарас никак не мог понять, чему его хотят научить. Он сидел рядом с Тибором, стояла удушающая жара, его культя нестерпимо ныла под квазиживой повязкой, которая поглощала все выделения раны и которую Тибор менял дважды в день. Голова его трещала от вечной вони рыбьего жира для реактивных моторов баржи, от ослепительных солнечных бликов на речных волнах, а более всего от птичьих тирад педагогов, когда они топили в бесконечной демагогии, улещивали, уговаривали, убеждали своих учеников.

По утрам каждое занятие начиналось с коллективного выкрикивания главного лозунга еретиков: «Лови мгновение!»

Он эхом катился по реке, иногда продолжался минуту, иногда целый час, становился бессмысленным, как дыхание, но заканчивался всегда в один и тот же миг сразу во всех группах, разбросанных по обширной палубе баржи.

Потом начинались долгие часы споров, когда педагоги выкладывали перед слушателями какую-нибудь очевидную истину и пытались ею, как ножом, вскрыть дверь в сияющий мир. Насколько Пандарас понял их рассуждения, все было разрешено, кроме того, что запрещено, однако разобраться, что есть что, не было никакой возможности, потому что никаких правил не существовало. У других пленников были те же проблемы, а все возражения и недоумения встречали один и тот же аргумент.

— Ты просто не видишь, — напевно отвечал педагог своим сладким высоким голосом, — потому что не можешь видеть. Ты не можешь видеть, потому что тебе не позволено видеть. Тебя не научили видеть. Вы все слепые, я впервые открою ваши глаза.

Самая сердцевина философии еретиков, как черная дыра в центре Ока Хранителей, заключалась в одном простом отрицании. Оно было настолько примитивным и так явно противоречило очевидной истине мира, что многие пленники Удивленно хохотали, когда педагоги повторяли его снова и снова. Сводилось оно к тому, что Пураны не являются мыслями Хранителей, изложенными, дабы осветить историю Вселенной и определить правила поведения благонамеренного человека. Вместо этого их следует считать подделкой, собранием самонадеянной лжи, сочиненной победителями великой и древней войны, которая еще не окончена. В конце времени и пространства не будет никакого воскрешения в вечную жизнь, потому что Хранители покинули Вселенную и не могут вернуться. Они действительно сотворили Слияние, но теперь оставили его на произвол судьбы. Участь каждого человека не пребывает под сенью бесконечного милосердия и мощи Хранителей, но находится в его собственных руках. Из-за того, что Хранители не могут вернуться из Ока и, следовательно, во Вселенной более не существуют, каждый человек должен сам отвечать за свою судьбу. Не существует надежды, кроме воображаемой, и нет предназначения, кроме того, которое человек сам себе выберет.

В своем неверии педагоги превосходили пылом и страстью любого из святых, изображенных на стенах храмов, или менестрелей, посвятивших жизнь возвеличиванию славы Хранителей. Никаких аргументов они не слушали. Это основное отрицание было краеугольным камнем, на котором строилось все остальное. Оно не подлежало обсуждению. Пандарас с самого начала понял, во что еретики не верят, но он очень долго не мог уяснить, во что же они все-таки верят, а когда наконец понял, то это оказалось так просто, что он был поражен, почему сразу этого не увидел. Как и женщина на картинках в книге Пуран, принадлежащей его господину, еретики хотели жить вечно.

Лови мгновение! Этот девиз взывал к самому примитивному в разуме человека, к тому остатку животной сущности, которая гнездилась в самых глубинах подсознания, свернувшись там калачиком наподобие змея, ненасытного и не ведающего о совести. Твори что угодно, только выживи. Посвяти этому всю свою жизнь. Вселенная — это бесчувственное и враждебное место; обитаемых миров так мало, что не стоит принимать их во внимание; куда бы ты ни отправился, тебя скорее всего тут же убьют. Отсюда следует, что жизнь является ни с чем не сравнимой драгоценностью, а жизнь каждого человека еще большей драгоценностью, нежной, прекрасной мелодией, которую невозможно повторить. Еретики стремились восстановить древние технологии бесконечного продления жизни, чтобы каждый человек мог осуществить свое предназначение в том объеме, в каком сам пожелает.

Для Пандараса эта песнь звучала весьма соблазнительно, ведь люди его расы по сравнению с другими расами Слияния жили очень мало, не более двадцати пяти лет. «Высечены в воздухе», разумеется, ну а если бы действительно в камне?

Какие восхитительные песни и легенды он сумел бы сложить, если бы в его распоряжении было бесконечное время! Какую радость он испытал бы, наблюдая, как они распространяются и изменяются, увеличивая его славу.

С тех пор как эта мысль впервые его посетила, Пандарас стал более внимательно прислушиваться к аргументам педагогов во время дискуссий. Просто чтобы развлечься, говорил он себе. Провести время.

Еретики не признавали богов, но они верили, что каждый человек сам может стать богом или даже больше, чем богом; надо только стараться. Если во Вселенной, подобной нашей, Бог есть Первопричина, то он не есть ни Бог, ни Первопричина, ибо, будучи всеведущим, допускает неимоверные страдания. Основная часть Вселенной необитаема. Все люди умерли. И умерли в большинстве своем плохой смертью.

— Если Хранителям есть дело до своих творений, — говорили педагоги Пандарасу и его товарищам по несчастью, — то возможны следующие варианты: они желают уничтожить зло, но не могут; или могут, но не желают; или не желают и не могут вместе; или желают и могут. Если они хотят, но не могут, то они просто слабы, что не соответствует нашим представлениям об их природе. Если они могут, но не хотят, то, значит, они полны злобы к своим собственным созданиям, что тоже не совпадает с заявленными свойствами их естества.

Если не желают и не могут, то они одновременно слабы и завистливы и, следовательно, не являются тем, чем их считают верующие. А если же они и желают уничтожить зло и в состоянии это сделать, что, вообще говоря, есть единственно верное условие, соответствующее декларациям тех, кто полагает Хранителей всемогущими, то тогда непонятно, из какого источника проистекает зло в этом мире? Откуда взялся весь этот поток несчастий и бед, с которыми всем вам пришлось столкнуться? Почему мы одерживаем победы, а вы терпите поражения? Наличие зла в мире можно объяснить одним-единственным принципом, и принцип этот — природа самой Вселенной, частью которой является наш мир. И все же зло не абсолютно. Прекрасно известно, что почву на дикой пустоши можно разработать, окультурить и заставить давать урожай. И так с любой пустошью, пусть даже на краю Вселенной и в конце всех времен, потому что нет предела многообразию человеческого разума и человеческой мощи. То есть если имеется природа и человеческий разум, то нет никакой необходимости в Хранителях или любых других богах.

Несколько пленников в дискуссионной группе Пандараса пытались оспаривать эти аргументы с поразительной страстью. Они утверждали, что, хотя Хранители дали людям свободу воли, это вовсе не значит, будто люди имеют бесконечную власть. А даже если они и получили бы бесконечную власть, это все равно не означает, что они останутся непреображенными, как полагают сами еретики. Разумеется, любой индивидуум, который в состоянии жить вечно, окажется преображен самим фактом превращения в бессмертное существо и, таким образом, станет не подвержен страхам и эмоциям обычного человека. Педагоги выслушали эти аргументы, улыбнулись и заявили, что они, то есть слушатели, просто не открыли еще глаза, что они по-прежнему пребывают в оковах пропаганды своих жрецов и чиновников, которые договорились совместными усилиями привязать каждого человека к его месту и наказывать любого, кто восстает против установленного порядка, поскольку это угрожает их власти.

Для Пандараса в этом не было ничего нового: именно так рассуждали многие в Изе за спинами магистраторов и священников, тем не менее новые идеи его привлекали. Он понимал, что у Йамы нашлись бы ответы на все вопросы, но, подумав о нем, Пандарас также вспомнил, что и сам Йама интересовался, какими мотивами руководствовались Хранители, создавая Слияние и населяя его десятью тысячами рас перед тем, как навсегда покинуть Вселенную. Сказители говорят, что Хранители простерли свою милость на расы слуг, которых они сотворили из животных, и поместили их в мир, открытый Оку, куда скрылись Хранители, чтобы люди по собственному разумению и возможностям устраивали свою судьбу. Но почему тогда мир так скован традициями и обычаями?

Мы являемся силой города, думал Пандарас, тем не менее высшие расы смотрят на нас, как на червей. А что тогда говорить о туземных расах, таких как рыбари, зеркальное племя, нечистая раса мусорщиков и вампиров, обитающих в клоаках Иза? Хранители создали эти расы, но не вдохнули в них свое дыхание, а потому они никогда не смогут достичь преображения, на здешнем жаргоне — просвещения, посредством которого раса, закованная в неизменный обычай, превращается в нацию, состоящую из индивидуальностей. С острым чувством стыда Пандарас вспомнил свой первый день с Йамой, когда они сбежали из таверны «Скрещенных Топоров», и он, Пандарас, с таким презрением отзывался о непреображенных беженцах, ютящихся по топким берегам Великой Реки. Неужели Хранители желали, чтобы одна раса угнетала другую? Разумеется, Хранители поднялись так высоко, что все расы выглядят для них одинаково — и самые ничтожные, и самые просвещенные. Однако в одном еретики, безусловно, правы: все люди этого мира должны иметь равные шансы подняться так высоко, как они сами сумеют. Раз Хранители создали этот мир таким несовершенным и несправедливым, значит, причина в их неумелости или злобе, а следовательно, они не могут быть так могущественны, как утверждают священники и власть имущие.

В тот момент Пандарас забыл, что его господин, более могущественный, чем большинство людей, вовсе не отрицал, что Хранители еще сильнее. Они настолько всемогущи, что люди, вероятно, вообще не в состоянии разгадать смысл их действий. Вместо этой здравой мысли в его разгоряченной крови бился лозунг еретиков. Лови мгновение! Живи вечно!

Не важно, что ты был преображен, ведь ты все равно помнишь себя прежнего, как человек всегда хранит добрые воспоминания о своем детстве.

Один из учеников в дискуссионном классе Пандараса очень стремился показать неверие в Хранителей. Не потому, что его убедили аргументы, а из страха: он очень хотел спасти свою жизнь. С самого первого урока он соглашался со всем, что говорили педагоги, и еще насмехался над товарищами по несчастью за упрямую приверженность старомодным и глупым верованиям.

То был костлявый парень с грубой коричневой кожей и лицемерной крокодильей улыбкой. Он носил грязные штаны и кольчугу, а дух от него шел такой, как будто в бочке застоялась вода. Он был тяжело ранен при взрыве порохового погреба, теперь рука его пряталась в белом пластиковом футляре, голову обматывала повязка, лицо и правую сторону груди покрывали шрамы от ожогов, правый глаз затянула мутная белизна и он походил на вареное яйцо. Остальные пленники его сторонились; он постоянно заискивал перед стражниками, которые либо не обращали на него внимания, либо прогоняли быстрыми, точными ударами плети. Имя этого парня было Нарашима, но все называли его Шакал. Даже педагог устал от его непрерывного бормотания, когда он бездумно соглашался с любой мыслью, и однажды принялся за него всерьез.

— Ты не поклоняешься Хранителям? — пропел он своим высоким, мелодичным голосом.

— Именно так, ваша честь, — с готовностью отвечал Шакал. — Мы — люди простые, не очень-то мы их жалуем. Потому-то начальство нас и давит, что мы не хотим стоять на коленях перед ложными идолами в ихних храмах. Мы очень обрадовались, когда ваши ребята заткнули рты последним аватарам, мы думали: теперь конец власти попов. А теперь я и сам вижу, что это правда, и сердце мое поет от счастья.

Пандарас решил, что Шакал, как обычно, что-то скрывает, выдавая малую толику правды, чтобы она послужила большой лжи. Стреловидные татуировки на пальцах этого человеке ясно показывали, что он был членом одной из банд, орудующих в портовых районах Иза. Они грабили суда, поставляли контрабандные сигареты и наркотики, занимались рэкетом и похищениями людей. Скорее всего Шакал пошел в армию, чтобы спастись от правосудия. Свою расу он тоже, видимо, предавал, так как было абсолютно ясно, что он вообще ни во что не верит, кроме самого себя. Когда рядом не было ни педагогов, ни охранников, пленники шептались между собой, что Шакал — идеальный кандидат в новообращенные.

Чтобы спасти свою дырявую шкуру, он может предать хоть всю Вселенную.

— А чему ты поклоняешься, — сладким голосом спросил педагог, — если не Хранителям?

Среди сидящих кружком учеников класса дискуссий пробежал заинтересованный шумок, словно легкий бриз всколыхнул листья деревьев. Шакал его не заметил.

— Ну как же, ваша честь… капитан… я уже давно не поклонялся вообще ничему. Единственное, чем я дорожил, — это моя семья и друзья, это каждый может подтвердить, а кроме них, не видел ничего достойного, чтобы ему молиться.

Но теперь счастливые обстоятельства привели меня сюда, раньше я и мечтать об этом не мог. Моя раса принадлежит к самым древним в Слиянии, мы преобразились в числе первых.

Мы всегда жили в Изе, а те, кто у власти, ненавидят нас из-за нашего благородного происхождения. Но теперь я чувствую, как будто снова преобразился, как будто преображение, из-за которого нам завидуют, — это ничто по сравнению с тем, что я ощущаю сейчас. Представьте, я даже счастлив, что потерял глаз и не владею правой рукой, ведь это небольшая цена за те богатства, которые вы день за днем открываете перед нами.

— Значит, ты ничему не поклоняешься?

— Ваша честь, я уже говорил, что моя раса никогда не молилась Хранителям. Но это совсем не значит, что мы не способны чему-нибудь поклоняться.

— В основном деньгам, — прошептал кто-то из учеников, но так, что услышали все. Раздался смех.

Своим единственным глазом Шакал быстро огляделся. Глаз был желтый, с вертикальным разрезом зрачка.

— Вот, ваша честь, все мне завидуют, — заискивающе произнес Шакал. Это потому, что я понимаю, чего от нас здесь хотят, а другие только притворяются. Они недостойны ваших истин. Возьмите меня, ваша честь, а этих отправьте на дно, на корм рыбам.

— И что же ты понимаешь? — продолжал расспросы педагог. — Каждый день ты говоришь, что переполнен благодарностью за то, что тебе говорят, мы этому рады. Но хотелось бы узнать, что ты понимаешь в тех трудных вопросах, которые я задаю вам всем на занятиях. Хотелось бы знать у как высоко ты поднялся.

Пленники в кругу подталкивали друг друга, понимая, что глупый Шакал прямиком лезет в какую-то ловушку. А тот снова окинул взглядом товарищей по несчастью и прошипел сквозь зубы:

— Повыше, чем этот сброд. И они это понимают, ваша честь. Задайте-ка этот вопрос им, клянусь, никто из них не ответит.

— У нас не соревнование, — пропел педагог. — Мы не хотим настраивать одних людей против других. В этом одна из причин наших успехов. А другая в нашей уверенности.

Назови мне хотя бы одну вещь, в которой ты уверен.

— Ну как же, ваша честь. Я знаю, что Хранители — просто навоз по сравнению с вашими людьми. Я знаю, что не поклонялся ничему, потому что ничто не стоило моего поклонения. Но я знаю, что сейчас нашел нечто, чему я буду поклоняться всем сердцем и всей душой. Позволь мне служить вам, и я буду вечно вас воспевать, так что все узнают о вашей безграничной славе. Теперь я поклоняюсь вам, люблю вас больше самой жизни, буду служить вам изо всех сил и со временем надеюсь заслужить хоть частицу вашей славы. Для меня есть только вы! Только вы, и все!

И пленники с отвращением увидели, как Шакал бросился на доски палубы и попытался поцеловать ноги учителя. Но миниатюрное существо ловко отскочило, посмотрело в лицо просителю и произнесло:

— Мне нечего тебе больше сказать. Можешь идти. Оставь нас и не бойся. Если ты действительно понимаешь, чему я вас учу, то должен знать: ты можешь делать что хочешь.

Шакал поднял голову. Его повязка размоталась, и один конец повис вдоль щеки, почти закрывая молочно-белый сварившийся глаз, который слепо смотрел из мешанины черных струпьев и красных сырых участков новой кожи.

— Для меня нет на свете ничего желаннее, чем сидеть у твоих ног, учитель, и жадно впитывать твою мудрость, — забормотал он.

— Мне нечему тебя больше учить, — повторил педагог. — Я не стану этого еще раз повторять, ибо полагаюсь на твою способность понимать мои слова. Если ты меня не понимаешь, тогда ты будешь немедленно и жестоко наказан.

Он не сделал никакого знака, но на палубе вдруг появились два охранника и по раскаленным доскам не спеша направились к классу дискуссий. Шакал посмотрел на них, потом на педагога:

— Ваша честь… капитан… Если я чем-то рассердил своего учителя, я безмерно раскаиваюсь.

— Ты меня не рассердил. Ты наполнил мое сердце радостью. А теперь иди, ты свободен.

Пандарас с содроганием подумал, что педагог поймал Шакала в ловушку его собственной лжи и наказал, дав ему именно то, о чем Шакал просил.

Шакала перестали кормить из общего котла, потому что эта пища предназначалась для пленников, а он был теперь свободным человеком. Охранники, у которых он пытался выпросить пайку, вдоволь над ним поиздевались, надев ему на голову венок из водяных лилий и величая королем свободных людей, а потом прогнали ударами прикладов. К педагогам Шакал приблизиться не решился, да, кроме того, он и не смог бы переварить волокнистую кашицу, которой они питались. Следующие два дня он бесцельно шатался по палубе в сопровождении нескольких маленьких серебристых машин, а на третью ночь своей свободы он исчез.

* * *

Однажды вечером, когда пленники поедали свои скудные порции маисовой каши, к Пандарасу подошел человек его расы, ветеран по имени Туллус, присел рядом и завел разговор. Оказалось, что когда-то они жили в Изе буквально по соседству — через две улицы — и в разное время работали в одной и той же плавильне, ремонтируя доспехи. Они немного поболтали об общих знакомых, об известных обоим событиях, и наконец Туллус подошел к цели своего визита.

— Шакала убил охранник, брат. Они играют с нами, но в конце концов убьют всех.

— Думаю, ты не знал Нарашиму. Он мог совокупиться с собакой, если бы считал, что это даст ему хоть одно пенни или на день продлит жизнь.

— В армию идут по разным причинам, — серьезно проговорил Туллус. — Но там все становятся солдатами. Каким бы ни был Шакал, главное, что он был солдатом, одним из нас, а еретики издевались над ним, а потом убили.

— Не очень-то товарищи ему помогали, — проворчал Пандарас.

— Все боялись. Думали, что если помогут Шакалу, то разделят его судьбу. Еретики стараются разделить нас, а потом убьют одного за другим, Они помолчали, пока мимо шел стражник, царапая когтями по доскам палубы и позвякивая сбруей. За ним ковыляла маленькая угловатая машина. Пандарас подумал, что если еретикам удалось уничтожить дух армии как единого организма, то они победили. Они добились своего. Перед лицом смерти не существует человеческого сообщества, только сборище индивидуумов.

Туллус проследил, как охранник скрылся в темноте среди отдельных групп пленников, потом прошептал:

— Лазарет движется так медленно, потому что еретики хотят продлить нашу пытку как можно дольше, но все равно мы идем в низовья. Рано или поздно мы дойдем до конца низменности Утерянных Вод, а потом сплошь идут города еретиков, их там миллионы, нас бросят им на забаву.

Пандарасу приходилось слышать самые фантастические истории о пытках и непотребствах, которым обрекали еретики своих пленников: полевые трибуналы, вивисекция и другие бесчеловечные эксперименты, насильственное скрещивание различных рас, но сейчас он ответил Туллусу так:

— В армии много придумывают о враге, брат. Это чтобы солдаты отчаяннее сражались и меньше сдавались в плен.

Туллус кивнул:

— Конечно, это правда, но только до некоторой степени.

А весь смысл в том, что всякая легенда или песня должна иметь под собой какое-то основание. Ты сам это понимаешь, брат. Все мы это понимаем.

— Слухи о еретиках основаны на ненависти и страхе, — продолжал свою мысль Пандарас. — Эти чувства могут породить многое, но ничего хорошего.

Туллус смотрел на Пандараса в упор. Был он сед, лет на вид пятнадцати-шестнадцати, со светлым пятном вокруг рта.

— Ты ведь не солдат, — сказал он. — Что ты здесь делаешь?

Пандарас поднял левую руку и вытянул вперед культю.

Повязка на ней пропиталась черной кровью и слегка пульсировала в такт ударам его сердца.

— Я потерял не меньше, чем любой на этом судне, — сказал он, пряча руку.

— Но не жизнь, пока еще не жизнь, — рассудительно заметил Туллус.

— Я потерял нечто не менее дорогое, чем жизнь, — покачал головой Пандарас. — Моего господина похитили еретики.

Он — великий воин, а я — его оруженосец. Я собираюсь найти его и освободить.

— Тебя ранили, когда его забирали в плен?

— Нет, это случилось позже. Его унес флайер, и с тех пор я его ищу.

— Где это произошло? Он был наемником? К какой части он принадлежал? Или он — разведчик?

— Он как раз направлялся на войну.

— Значит, его взяли в плен раньше, чем он убил хоть одного еретика? Пандарас, он скорее неудачник, чем герой.

Удача нужна героям не меньше, чем сила. Ты не думаешь, что хранишь верность не тому человеку?

— Он еще спасет мир, увидишь, — упрямо проговорил Пандарас. — Больше я пока ничего не могу сказать, но знаю, что так и будет.

— С нами у тебя есть шанс. А если останешься здесь, погибнешь. Они тебя убьют, Пандарас. Не верь никаким обещаниям. — Туллус оглянулся и зашептал:

— У нас тут кое-кто собирается бежать.

— Нас окружают болота и джунгли.

— Для побега это самое лучшее место. Когда я только вступил в армию, я воевал как раз в этих местах. Я сумею найти дорогу. Только бы добраться до болот, там мы в безопасности. Но сначала надо убежать.

— Желаю вам удачи, но я, наверное, останусь здесь. Я — городской парень. Я и парки-то не люблю, а уж дикие места — и подавно. К тому же ты, видно, забыл: у меня только одна рука.

— Мы будем помогать друг другу. Если ты любишь свободу, ты нам поможешь. Если любишь Хранителей, поможешь.

— Я не солдат, Туллус. Ты сам это сказал. Я просто слуга, который разыскивает своего господина. Чем же я могу вам помочь?

— У тебя есть иеродул. А иеродул помочь может. Он умеет говорить с машинами, а они здесь и есть настоящие стражи.

Ты прикажешь ему, чтобы он скомандовал машинам отсюда убраться, а мы убьем этих волосатых тварей и маленьких серокожих ублюдков.

— Он не мой, — попытался объяснить Пандарас. — Попробуй сам ему приказать.

Туллус поднялся. Из-под черных губ показались зубы.

Пандарас напрягся. Он чувствовал гнев старого солдата и поднялся на ноги, чтобы не смотреть на него снизу вверх. Они стояли совсем близко, с неприязнью глядя друг на друга. Наконец Туллус сказал:

— Иеродул мне отказал. Потому я к тебе и обращаюсь, парень.

— Может, ты его не так просил. Скажи ему, что он мне ничего не должен. Скажи, что он освободился, когда погиб корабль, на котором он служил.

Туллус продолжал в упор смотреть на Пандараса, Пандарас отвечал ему твердым взглядом. Кровь с силой стучала у него в голове. Он старался не дать себя запугать, чувствуя, что этим почему-то предаст своего господина. Но тут Туллус улыбнулся и повернул голову:

— Посмотри! Они хвалятся своей мощью, а сами даже не могут скрыть от нас правду.

Краевые Горы уже поглотили последние солнечные лучи, и над окаймляющими реку деревьями на высоту ладони поднялось Око Хранителей с тускло-красными спиралями аккреционного диска и черной точкой в самом его центре. Обитель Хранителей!

— Хранители всегда смотрят на нас, — твердо сказал Туллус. — Помолись со мной, брат. Помолимся за наше спасение.

Рядом не было ни стражников, ни машин. Пандарас делал необходимые почтительные жесты и подавал нужные реплики, но в сердце его была пустота. Хранители оставили Вселенную. Свет опережает их, они могут наблюдать за своими созданиями, но вмешиваться уже не могут. Они вдохнули в этот мир жизнь, а потом бросили его на произвол судьбы, как ребенок бросает иногда заводную игрушку и она бредет сама по себе по улице. Молитва была пустым жестом, и Пандарас чувствовал пропасть в тысячу лиг между собой и истово молящимся рядом человеком.

«Трагедия не в том, — думал Пандарас, — что мы влюбляемся в то, что не желает нас любить, а в том, что мы любить перестаем».

Его трясло. Он спрятал здоровую руку между колен, но не мог унять дрожь. Туллус спросил:

— Что с тобой, брат? Не бойся. Повторяй со мной последние благословения.

— Скажи их сам, Туллус.

— Ах ты, молодой идиот! Ты им веришь?

— Мы — сила города, Туллус. Но почему же тогда нас презирают?

— Ты еще хуже Шакала, — с отвращением сказал Туллус. — Он только притворялся, что верит их брехне, а с тобой по-другому, ты не притворяешься. — Лицо его исказилось, он сплюнул Пандарасу под ноги.

— Нас здесь много. Только попробуй донести на меня, и мои друзья тебя убьют.

В эту ночь Пандарас спал плохо, хотя Тибор обещал посторожить его сон. Когда он на рассвете проснулся, то с ужасом увидел, что больше половины пленников исчезло. Тибор сидел, скрестив ноги, в каком-то трансе, который заменял ему сон. Пандарас потряс его за плечо, иеродул очнулся и сразу сказал, что он ничего не видел.

— Может, они добрались до берега? — прошептал Пандарас.

— Не верится мне в это, маленький господин, — тихо отозвался Тибор.

В его глазах с опущенными уголками набухали слезы.

— Ты видел, видел! Расскажи! — потребовал Пандарас.

— Все спали. Даже я, который никогда не спит, ненадолго покинул этот мир. Наверное, это сделали машины. Потом ты меня разбудил, а людей уже нет.

Чуть погодя Пандарас сказал:

— Ты ведь мог им помочь, Тибор.

— Мое место рядом с тобой, маленький господин. Ты еще не оправился от своей раны.

— А если бы я приказал, ты бы помог им? Ты можешь заставить машины еретиков уйти из госпиталя?

Тибор не спешил отвечать, наконец, подумав, сказал:

— Ты можешь мне приказывать, но я вряд ли могу распоряжаться машинами наших тюремщиков. Когда я начал служить в храме, мне вшили индукционную петлю, но она предназначалась для общения с оракулами. Конечно, оракулы тоже машины, но видов машин очень много.

— И ты никогда не пробовал?

— Мне это не приходило в голову, маленький господин.

— Они ведь могут все равно тебя убить, — задумчиво произнес Пандарас. Вся твоя жизнь была посвящена Хранителям. Ты — естественный враг еретиков.

— Вовсе нет. Я тебе уже говорил: на меня смотрят как на ценное приобретение. В первые дни после захвата госпиталя, когда ты еще не вышел из комы, педагоги подолгу со мной беседовали. Они надеялись обратить меня в свою веру, ведь с капитаном у них получилось. — Тибор указал на летающий мостик на носу, где лежала в сетке большая суставчатая машина. — Они все еще надеются, что я пойду за ней. Но я уже служу тебе, маленький господин. Больше мне служить некому. Если бы «Соболь» не был уничтожен, капитан Лорквиталь непременно объявилась бы с грузом в Офире. Но ее никто не видел, хотя я многих спрашивал, пока ждал погрузки на корабль, который доставил меня в низовья, в плавучий госпиталь.

— Они умерли быстро, Тибор. Если, конечно, тебе от этого легче.

— Все, кроме Фалеруса, — ответил Тибор.

Оставшиеся пленники полностью покорились. В тот день не было занятий в дискуссионных классах. Перед самым заходом солнца баржа вошла в широкий канал, а еще через час оказалась в доках Бауса, города деревьев.

10. «ВСЕ НЫНЕ ЖИВУЩИЕ МОГУТ ИЗБЕЖАТЬ СМЕРТИ»

Как только баржа оказалась у причала, стражники стали ходить среди пленников, сообщая им, что те могут покинуть госпиталь, что они теперь свободны.

— Это город свободных людей, — мрачно усмехались они. — Сами распоряжайтесь своими жизнями. Никто не отвечает за них, кроме вас.

— Ах если бы Туллус подождал! — с горечью проговорил Пандарас. — И он, и его товарищи получили бы все, что хотели.

Многие пленники с недоверием отнеслись к словам стражников, опасаясь ловушки. Один даже сошел с ума и отказывался уходить, когда стражники силком пихали его на корму, где были установлены сходни. Он уселся в центре палубы, обхватив грудь руками, раскачиваясь из стороны в сторону и непрерывно повизгивая. Подошедший охранник убил его выстрелом в голову, а труп невозмутимо перевалил через борт.

После этого инцидента у пленников не осталось выбора, кроме как собрать свои скудные пожитки и спуститься в город.

Когда-то Баус выглядел как пестрое лоскутное одеяло, сшитое из маленьких рожиц и отлогих холмов, но потом, уже во времена еретиков, проложили новые дороги без учета традиционного ландшафта, и многие рощи оказались вырублены. В тех, что остались, свалили самые крупные деревья, плетеные висячие дома аборигенов потеряли свою опору и исчезли, и их заменила беспорядочная толчея палаток и шатров.

Сточные воды бежали прямо в открытых каналах, зачастую перегороженных трупами людей и животных. В воздухе висела дымка от тысяч костров. Летающие платформы, караваны тягловых животных, толпы людей запрудили рыжие от глины дороги, освещенные яркими дуговыми лампами, свисающими с оголенных стволов деревьев. Паровые повозки скрипели, грохотали и извергали клубы вонючего дыма, за ними тащились по три-четыре перегруженных трейлера. Вдоль дорог тянулась бесконечная цепь лавок, таверн, игорных притонов, борделей с ярко раскрашенными фальшивыми фасадами; зазывалы и приказчики взывали к толпам с платформ, балконов, из открытых окон. Очень много аптек, клиник, хирургических кабинетов. Предложения самые таинственные; на одном написано: ПОГРУЖЕНИЕ ВСЕГО ТЕЛА, на другом ВНУТРЕННЕЕ ОСУШЕНИЕ. Над потоками людей роились машины, мечась по своим таинственным делам. А высоко в небе горели огромные лозунги, каждая буква ростом с человека: ЛОВИ МГНОВЕНИЕ! ВСЕ НЫНЕ ЖИВУЩИЕ МОГУТ ИЗБЕЖАТЬ СМЕРТИ! Еще выше, на фоне оранжевого свечения неба, тянулись цепочки резко очерченных теней — архипелаги летающих садов, где когда-то жили святые мудрецы Бауса.

Пандарас устал, левая рука страшно болела. Тибор снял с культи квазиживую повязку, оставив только легкий бинт. Пандарас молча шел за иеродулом, не задавая никаких вопросов, и вскоре обнаружил, что они оказались среди остатков городского священного леса. Посаженные кольцом гигантские секвойи, о которых говорили, что они одного возраста с миром, были срублены. Десятки людей при свете костров отпиливали ветви с их стволов, но оракул был по-прежнему на месте.

Огромный черный диск в десять раз выше Пандараса стоял в центре большой круглой платформы, изготовленной из сотни различных видов древесины. Платформу исчертили обуглившиеся рвы от ударов лучевого оружия, усеяли тысячи вмятин и дыр от срикошетивших пуль и шрапнели; в древних полированных досках были высечены проклятия и кабалистические знаки, но сам черный диск оракула, который лишь частично принадлежал этому миру, оставался в неприкосновенности.

Пандарас присел на край платформы, на доски, до блеска отполированные шагами миллионов паломников и просителей.

— Зачем мы сюда пришли? — устало спросил он.

— Нам сказали, что ничего не запрещено, маленький господин, — спокойно ответил Тибор. — Значит, по-прежнему можно пойти и посоветоваться с оракулом.

— Что толку, если нет жреца, — махнул рукой Пандарас, а потом до него дошло, и он спросил:

— Так он станет с тобой разговаривать?

— Аватару из этого оракула уничтожили десять тысяч лет назад, в ходе войн Эпохи Мятежа, но оракул все еще действует.

Пандарас сидел в тени у периметра платформы, а Тибор тем временем пробовал пообщаться с оракулом, Пандарас собирался его посторожить, но было уже далеко за полночь, а он очень устал. Он заснул, а потом резко очнулся и увидел, что иеродул сидит перед ним на корточках, а по груди разливается знакомое тепло.

— Ответа нет, — мрачно сообщил Тибор. — Что-то разрушило входные коды.

Пандарас залез себе под рубашку и достал керамический диск. Крошечные искры и черточки заполняли его от края до края, но рисунок их оставался неподвижен.

— Это не имеет значения, — сказал Пандарас. — Я знаю, что мой господин здесь.

11. ЛАГЕРЬ

Остаток ночи Пандарас и Тибор провели у остатков священной рощи, но сон их был беспокойным, часто прерывался визгом и лязганьем механических пил, которыми дровосеки разделывали стволы гигантских секвой. Почти весь следующий день они бродили по бурлящим улицам города в поисках хоть какого-нибудь знака от Йамы, но ничего не нашли.

Ни на еду, ни на жилье денег у них не было, а в этом городе ничего нельзя было получить бесплатно. Пандарас попробовал заработать несколько монет, исполняя на углу песни, но прохожие либо равнодушно проходили мимо, либо осыпала его бранью. Одна женщина даже не поленилась остановить лошадь и объяснить Пандарасу, что каждый сам должен нести ответственность за свою жизнь и что, побираясь, он ведет себя как животное.

— У меня есть иеродул, госпожа. Может быть, для него найдется работа?

— Здесь нет рабов, — надменно отвечала женщина. — Тебе надо пойти в какой-нибудь лагерь на краю города. Там много таких, как ты. И убирайся поживее, а то кто-нибудь затеет самосуд, чтобы избавить город от подобного позора. — И не успел Пандарас спросить у нее еще что-нибудь, как она стегнула своего жеребца и смешалась с толпой.

До лагеря в джунглях на краю Бауса Тибор и Пандарас добрались почти в полночь. Не успели они подойти, как их окликнул охранник и, проведя по путанице извилистых дорожек, доставил к аккуратненькому поселку из палаток и домиков, с трех сторон окружающих утоптанную площадь. Руководила лагерем огромная женщина, потерявшая обе ноги, но шустро передвигающаяся на паре костылей. Ее энергия и неунывающий нрав поражали воображение Звали ее Калфа, вернее, это было детское сокращение ее имени, так как раса, к которой она принадлежала, выбирала себе имена, растущие по мере обретения жизненного опыта. Она выслушала историю Пандараса и Тибора, пока они жадно вычерпывали из миски несоленую овощную похлебку. Потом Калфа сказала, что здесь плохое место.

— В городе полно новообращенных рас, они опасны, потому что горят священным огнем. Толпы на улицах находят несогласных, вешают их, сжигают или забрасывают камнями.

Мы стараемся ни во что не ввязываться, но все равно возникает масса осложнений. Ты умеешь охотиться?

— Я городской парень, — с грустью ответил Пандарас и показал культю. К тому же я еще не оправился от ранения.

Калфа его слегка пугала. Она принадлежала к одной из гигантских рас и была в два раза выше Тибора. Сейчас она раскинулась в грубо сколоченном кресле. Любым пальцем своей трехпалой руки она могла обхватить череп Пандараса и раздавить его, как виноградину. Серая кожа ее обнаженного торса была иссечена декоративными рубцами и смазана чем-то, по запаху похожим на прогорклое масло. Стриженые белые волосы дыбом стояли на крестообразной макушке, а на лице с большим плоским носом доминировали огромные челюсти, похожие на два черпака механической драги, день и ночь работавшей вдоль берега в Изе, чтобы, отступая, река не затягивала илом древние каналы.

— Мы все здесь так или иначе ранены и изувечены, — возразила Калфа. Ты хотя бы ходить можешь.

— Мой друг повар, я могу ему помогать.

— Поваров у нас полно, продуктов не хватает.

— Прошу прощения, и не подумай, пожалуйста, что я не ценю твоего гостеприимства, но здешние повара опаснее еретиков. Я съел эту жалкую пародию на пищу, потому что не ел весь день, но, честно говоря, вареный речной ил и то был бы ароматнее.

Калфа пропустила мимо ушей эту колкость.

— Твой друг будет помогать лежачим больным и раненым. Ты отправишься с партией охотников. Наверняка ты умеешь быстро бегать. Ваши обычно умеют. Мы в основном роем ловушки и загоняем в них зверье. Вот и будешь этим заниматься. А если не получится, станешь искать фрукты.

Уверена, что даже с одной рукой ты сможешь залезть на гранатовое дерево. — Калфа уставилась на Пандараса тяжелым взглядом и вдруг спросила:

— Ты им веришь?

Выражение ее глаз не позволило Пандарасу солгать.

— На какое-то время я усомнился в верховной мощи Хранителей, Калфа. Моя раса — это сила города, а нас почему-то почти все презирают.

— Это грех людей, а не тех, кто их сотворил.

— Тогда нас, должно быть, плохо сотворили, — вздохнул Пандарас. — Но я явился сюда не для того, чтобы стать еретиком, пусть даже мне и хотелось бы жить вечно.

Калфа кивнула.

— Ты говорил, что ищешь друга. Если он прожил здесь долго, то скорее всего уже умер или стал одним из них.

— Он мой господин. Я знаю, что он жив. И знаю, что он где-то в городе. Тут много таких лагерей?

— Там нет господ, — твердо заявила Калфа. — Еретики в первую очередь убивают всех попавших в плен офицеров. Мы все здесь рядовые. Кроме нашего, есть только два лагеря. Большая часть освобожденных пленников убегает. Шайки еретиков убивают их в джунглях и болотах выше по реке. Те, кто остается тут, в конце концов присоединяются к еретикам или кончают самоубийством. Кое-кто, конечно, пытается бороться. Надолго их не хватает. В городе много тысяч еретиков и еще больше — в окружающих диких землях. Это один из их плацдармов.

— И все же они нас отпустили.

— На корабле, который меня привез, они убили почти всех, — сообщила Калфа. — Начали с офицеров, а потом уже хватали всех подряд. Почти все мои товарищи, практически целый дивизион, теперь мертвы. На меня еретики просто плюнули, думали, что я умираю, но я им еще покажу, какую страшную ошибку они совершили. Они жестоки и самонадеянны, потому и отпускают пленников, которые выжили после путешествия, но они еще поплатятся за свою самонадеянность, ведь они позволяют нам создавать армию прямо у них под носом. Пока мы еще не готовы, но скоро сумеем наделать здесь много бед. Говорят, например, у них есть маг, который умеет управлять любыми машинами. Я слежу за ним, хотя вокруг него всегда тучи солдат.

— Как он выглядит, этот маг?

— Его никто и никогда не видел. Он не выходит в город.

Он живет в летающем саду, вон там.

Пандарас посмотрел, куда указывала Калфа. Тень на фоне Ока Хранителей, чуть оторвавшаяся от других садов летающего архипелага.

— Сегодня ты вместе с другом будешь стоять в карауле, — распорядилась Калфа и хлопнула в свои огромные ладоши.

Подошел какой-то человек, она скомандовала:

— Выдай им трещотку и пару копий, потом отведи к папоротниковым деревьям, на рассвете проверишь. Если будут спать, убей их. — Она бросила испытующий взгляд на Пандараса. — Ты понимаешь, почему мы так поступаем?

— Я просто вижу, что вы не доверяете вновь прибывшим.

— Идет война, и мы продолжаем военные действия, — отрубила Калфа. Вокруг лагеря много ловушек и волчьих ям. Мы постоянно меняем их расположение. Если попробуете сбежать, то просто погибнете, так что у нас не будет с вами хлопот. Если предпочтете остаться, то сегодняшнее задание станет хорошим зачином. Смотрите в оба! Они обычно являются по наши души ночами.

* * *

Пандарасу и Тибору вручили копья с каменными наконечниками и пустые высохшие тыквы на кожаных ремешках с твердыми семечками внутри, которые могли производить невероятный шум. Их отвели на скалистый мысок, нависающий над плотным поясом папоротниковых деревьев и обращенный к городу. Око Хранителей стояло высоко над речной гладью, а летающий сад, на который указала Калфа, резким силуэтом вырисовывался на фоне тусклого свечения его спирали. Сопровождающий показал им, где находятся соседние посты, и напомнил, что вернется на рассвете.

Когда их проводник удалился, Пандарас со всей силы зашвырнул копье в заросли папоротника, туда же полетела и трещотка.

— Свое тоже бросай, — скомандовал он Тибору. — Это место не для нас.

— Здесь дают пищу и кров, маленький господин, в городе мы этого так и не нашли.

— Тут совсем не так безопасно, как ты думаешь. Калфа считает, что она до сих пор на войне, но ведь она может только проиграть. Спорить могу, что все эти армии, которые, как она думает, направлены против нее, на самом деле — шайки бандитов. Если они поймают нас с оружием в руках, то непременно убьют, а если мы попадемся безоружными, нас могут пощадить.

— Калфа сказала, что тут полно ловушек.

— Этот парень не придет за нами до рассвета, а тогда будет уже светлее, и мы сможем найти дорогу. Я неплохо вижу там, где для других рас только тьма кромешная. Сейчас мне все видно почти как днем. — Разумеется, это было преувеличение, однако в тусклом красноватом свете Ока Пандарас явственно различал выражение любопытства на плоском лице Тибора. — Я замечу ловушку намного раньше, чем мы к ней подойдем, или я ее учую. Кроме того, я думаю, они не станут тратить временя на наши поиски. Калфа сама намекнула, что многие, кто сюда приходит, потом убегают, и сомневаюсь, чтобы она стала их искать. Война продолжается, пленников хватает, так что ей надо только подождать, пока они сами к ней явятся.

Поразмыслив секунду, Тибор кивнул, переломил древко копья через колено и забросил обе половинки за выступ скалы.

— Как мы до него доберемся? — спросил Тибор.

— А я думал, что ты не понял, — усмехнувшись, отозвался Пандарас.

— Конечно, я тугодум, маленький господин, — рассудительно проговорил Тибор с видом непоколебимого достоинства, — но я вовсе не глуп. Маг, про которого говорила Калфа, — это наверняка твой хозяин. Но мы ведь не умеем летать по воздуху, а она сказала, что его охраняет множество солдат.

— Может, он сам нас найдет. Я уверен, что тот, кому Элифас его выдал, держит моего господина в плену. Калфа говорит, что он помогает еретикам, а я знаю, что он не стал бы этого делать. Видно, его вынудили силой. Но хоть он и в плену, он же может позвать на помощь машины. Он спас меня с помощью машины, освободив от префекта Корина.

— Ты уже не раз рассказывал мне о своих приключениях, маленький господин. Я ничего не забываю.

— Я просто хочу сказать, что это случилось далеко отсюда, на поле битвы. А теперь мы находимся в прямой видимости от него.

— Пусть мы его и нашли, но ведь он-то тебя еще не нашел. И как мы можем его освободить, маленький господин, если он сам, такой могущественный, не может этого сделать?

И почему ты так уверен, что именно он — этот маг? Мне кажется, в этом мире ни в чем нельзя быть уверенным, кроме любви Хранителей.

Пандарас сел, разминая обрубоклевой руки, и, помолчав, произнес:

— Как я понимаю, ты все еще веришь в них?

— А кто же в них не верит? Даже еретики не могут отрицать, что Хранители создали наш мир и всех людей.

— Я имею в виду, что ты веришь, будто Хранители по-прежнему влияют на жизнь в нашем мире.

Тибор задумался, а потом стал объяснять свою мысль:

— В наше время большинство людей, которые молятся Хранителям, на самом деле молятся своему высшему «я»; молитва теперь — не более чем форма медитации. Но я помню времена, когда еще можно было общаться с аватарой в оракуле храма, где я был иеродулом. Эх, мой маленький господин, ты этого не знаешь! Даже представить себе не можешь! Молитва тогда была не одиноким взыванием в пустоту, а счастливым общением, радостным разговором с тонким и умным собеседником. Но теперь все это утеряно, утеряно навсегда.

Тибор замолчал. Наступила тишина, потом Пандарас обернулся и с изумлением увидел, что иеродул плачет. Юноша совсем забыл, что кто-то может так серьезно относиться к Поклонению Хранителям. Последние аватары умолкли задолго до его рождения. Для Пандараса они были не более, чем миф.

Он притворился, что не видит слез Тибора, широко зевнул и улегся, пристроив голову на согнутую руку, а культю левой кисти засунул между колен. Подсознательно он все еще стеснялся своего увечья и при любой возможности пытался его скрыть.

— Давай с часок отдохнем, — устало проговорил он. — Я всеми мышцами ощущаю каждую сегодняшнюю лигу.

Немного погодя Тибор тихо заговорил, словно беседуя сам с собой:

— Хранители создали мир, и они создали десять тысяч рас. Они создали десять тысяч рас людей по своему образу и подобию в большей или меньшей степени. И в милости своей и любви к собственным творениям они оставили их искать самостоятельные пути к просвещению. Ибо Хранители знали, что их дети способны достичь спасения, стать цивилизованными и завершить акт творения, превратившись в подобия своих создателей. С тех пор многим наиболее просвещенным расам это удалось. В нас самих заключена возможность превратиться в нечто значительно большее, чем мы есть, а еретики это отрицают. Им не нужно ничего иного, они желают оставаться такими, как есть. И так во веки веков.

В полудреме Пандарас вспоминал о плавильне, где он когда-то работал на одного из своих дядьев, думал о чане, в котором переплавляли металлы. В его обязанности входило снимать окалину с поверхности расплавленного металла деревянной лопаткой на длинной ручке. Лопатку вырезали из цельного куска тикового дерева, и она уже очень сильно обуглилась. Каждый раз ее приходилось окунать в бочку с водой, иначе она начинала гореть. Сейчас ему представлялось, что в мире все происходит как раз наоборот: лучшие люди, совершенствуясь, выплавляются из земного существования, остается только ржавчина и окалина.

Вскоре он проснулся и услышал, как Тибор молится Оку Хранителей, которое уже стало заваливаться к горизонту на той стороне реки.

— Разбуди меня за час до рассвета, — сонно пробормотал он. — Я поищу для нас дорогу. — Но спал он, должно быть недолго, потому что, когда Тибор стал его трясти. Око еще высоко стояло в черном небе.

— С той стороны города идет бой, — тихо произнес Тибор.

Пандарас сел. Окрестности осветила голубая вспышка невероятной интенсивности. Впечатление было такое, будто где-то далеко, за много-много лиг, в ночном мраке джунглей, окружающих город, кто-то внезапно распахнул окно в белый день. Плохо соображая со сна, Пандарас стал считать секунды: четыре, пять, шесть… В небе грохотало, словно гремел гром, скала тряслась, как живая, и тут Пандарас наконец до конца проснулся и тотчас сообразил, что это за оружие. Он вскочил на ноги и воскликнул:

— Он снова меня нашел!

— Твой господин? Значит, он убежал из летающего сада?

Стая красных и зеленых искр прочертила небо над городом, направляясь туда, где сверкнула ослепительная голубая вспышка, но обрушилась на землю, не достигнув цели.

— Машины пытаются его уничтожить, — прокомментировал Пандарас, — но он владеет какой-то магией, которая их сбивает. Я уже видел такое. Его не убили. Может, его и вообще нельзя убить. Он последовал за мной в низовья, а теперь ищет по другим лагерям. Скоро он будет здесь. Будет! Будет!

О боже! Он идет за мной!

Новая голубая вспышка осветила джунгли, окружающие чашу города, на этот раз значительно ближе, всего в нескольких лигах.

— Кто, кто это, маленький господин? Твой хозяин?

Грохот усиливался, сейчас он пришел меньше чем через две секунды после голубой вспышки. Скала снова задрожала, и Пандарас тяжело осел, трепеща от страха. Теперь он знал, как добраться до летающего сада, но всем своим сердцем желал, чтобы ему не пришлось этого делать. Подняв глаза на Тибора, он объяснил:

— Йама где-то рядом, но это не он. Нет, это префект Корин. И если я хочу снова увидеть своего господина, я должен позволить себя найти.

12. ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ДОКТОРА ДИСМАСА

Он здесь, — сказала Тень и с этими словами возникла над кроватью в образе Дирив. Пальцами рук и ног она цеплялась за потолок и смотрела на Йаму сквозь водопад легких белых волос. Под тончайшей рубашкой она была совсем обнаженной. Кожа ее мерцала мягким зеленоватым сиянием, иногда встречающимся на гниющей древесине.

— Изменись! — устало попросил Йама. Блеск керамического диска сверкнул в его сознании, как солнечный зайчик в далеком окне. Он знал, что Пандарас где-то близко, но не мог больше искать с помощью машин. Тень отняла у него и это.

Призрак одной рукой сжал свои маленькие груди.

Значит, тебе это не нравится?

За огромным выпуклым глазом окна сверкнула голубая вспышка, на мгновение осветив пятерых слуг, обступивших кровать. Какой-то миг Йама думал, что за ним вернулась черная машина.

Сюда приближается что-то злое.

В дальнем конце с треском распахнулись двойные двери, плавающие огни загорелись ярче. С диким криком в комнату ворвался Дисмас:

— Дитя мое! Дорогое мое дитя! Энобарбус пытается нас убить!

Сядь! — приказала Тень.

Йама, не думая, повиновался и был поражен, что может двигаться.

— Ты прав, — сказал он. — Пора уходить.

Дисмас удивленно застыл посреди комнаты, а потом быстро выхватил энергопистолет. Поверх обычного черного костюма на нем была серебристая мантия, а на голове серебристая шляпа. Йама вспомнил: когда-то давно доктор поведал ему, что носит шляпу с металлическим экранированием, чтобы машины не могли его выследить.

Тень, все еще в образе Дирив, вдруг появилась за спиной доктора. Улыбнувшись, она сказала:

Простым физиологическим приемом я позволила тебе преодолеть действие препарата нашего доброго доктора. Кстати, на нас нападает не Энобарбус, но пусть доктор думает что хочет. А кроме того, Энобарбус действительно направляется сюда. Он думает, что это доктор Дисмас напал на него. Уже погибло множество людей, а сколько еще погибнет! Это так интересно! Хочешь, я тебе покажу?

Йама будто не слышал вопроса. Обратившись к Дисмасу, он произнес:

— Нехитрый физиологический трюк, доктор. — И перебросил ноги через край кровати. Один из слуг, лесной пигмей, положил у его ног сверток с одеждой. Одеваясь, Йама добавил:

— Пора и мне сделать ход.

— Мне надо, чтобы ты разрушил машины Энобарбуса.

Надеюсь, я говорю с тем, с кем надо?

Нам нечего беспокоиться о машинах.

Призрак Дирив исчез. У Йамы задвоилось в глазах, возникло головокружение, и он снова почувствовал себя пленником в собственном теле. Оно, это тело, натянуло просторную белую рубашку, вставило ноги в сандалии, которые сами собой застегнулись вокруг щиколоток, и вышло из комнаты.

Он услышал, как его голос, только на октаву ниже обычного, произносит:

— Тебе не нужен этот маленький глупый пистолетик, доктор. По крайней мере когда я рядом.

Доктор Дисмас кивнул и опустил пистолет.

— Конечно, ты прав, — отозвался он. — Я вооружил слуг.

Сейчас они убивают людей Энобарбуса — тех, кого я сам не успел убить. Тебе надо перебраться в безопасное место. Нам и правда пора уходить.

Он щелкнул своими окостеневшими пальцами, и один из слуг бросил на кровать серебристый сверток.

— Это защитит тебя от пуль и от близких разрядов энергетического оружия, — пояснил он.

Йама попробовал заговорить, но Тень полностью захватила контроль над его телом.

Мне такие штучки не требуются, — ответила она. Тень взмахнула правой рукой Йамы, и слуги рухнули на пол.

Доктор Дисмас снова поднял пистолет. Нацелив его в голову Йамы, он со злобой прорычал:

— Ну-ка верни их, идиот! Сейчас не время для трюков.

Они нам еще нужны.

Что делать! — сокрушенно ответила Тень. — Они мертвы.

Остальных мутантов я тоже убью. Пусть только покончат с людьми Энобарбуса. Ну-ну, я теперь понимаю, зачем ты надел этот шлем. В нем скрыто больше, чем кажется. Но ты в любом случае будешь делать что я скажу. Нам давно пора уйти, доктор. Настало время вернуться к нашему родителю, закончить рост и разбить эту хрупкую оболочку! Время занять центральное место на мировой сцене!

Дисмас отступил на два шага, все еще целясь в голову Йаме.

— Если понадобится, я тебя застрелю. Надевай мантию, но не надейся, что она защитит тебя от прямого попадания.

Сияющая вспышка за огромным окном на секунду озарила комнату, а померкнув, уступила место пейзажу раскинувшегося внизу города. Летающий сад закачался на своей оси, но сила локальной гравитации продолжала его удерживать.

Тень метнулась к машине, несущейся сквозь ночь в лиге от сада, все чувства Йамы последовали за ней. Машина внезапно остановилась, завертелась на месте и отметила, что летающий сад стоит под прямым углом над чашей города. В зарослях, покрывающих большую часть площади сада, шел бой. Машина зарегистрировала точечные отклонения гравитационных полей, вызванные применением энергетического оружия. В воздухе мелькали ослепительные вспышки. К базальтовому основанию острова мчался флайер, но, должно быть, наткнулся на какое-то препятствие, потому что внезапно замер, а потом исчез во вспышке белого пламени.

Летающий сад медленно выправил свое положение. А высоко в небе над дальней окраиной города другой летающий остров оторвался от архипелага и, ясно вырисовываясь на фоне оранжевого неба, двинулся к первому.

* * *

Бой в лагере был коротким. Отовсюду неслись крики, раздавалось беглое стаккато выстрелов, взрывом взметнуло над деревьями огненный шар жирного желтого пламени. Потом ярко-белая вспышка осветила половину неба, наступила потрясенная тишина, и с новой силой разнеслись крики, разрывая ночной воздух, как визг пил в лесу.

Пандарас нервно ходил туда-сюда. Вопли и крики били его прямо по нервам, и хотя он решил не бежать, оставаться на месте было очень нелегко.

— Маленький господин, ведь он нас наверняка убьет, — со страхом сказал Тибор.

— Нет. Я ему нужен.

И вдруг из темноты вынырнул префект Корин, бросившись на добычу, словно сова на тюлевую мышь. Он спрыгнул с летающего диска и побежал прямо к Пандарасу, сбив с ног Тибора, когда иеродул попытался встать у него на пути. Префект схватил Пандараса, приподнял его над землей и уставился ему прямо в лицо. Его левый глаз закрывала повязка из белого липкого пластыря. За плечом у него висело ружье.

— Ты доставил мне столько хлопот, мальчишка, — сказал префект. — Тебе надо было оставаться со мной. Тогда ты не потерял бы руку. Где он?

Префект Корин так стиснул грудную клетку Пандараса, что тот едва мог дышать. Задыхаясь, он пробормотал:

— Обещай, что не убьешь моего друга.

— От иеродула тоже есть польза. Так где?

— Неужели ты тащился за мной в низовья все это время?

Я польщен.

— Мне следовало утопить баржу вместе с командой и пассажирами. Где он?

— Ты наверняка слышал о великом маге этого города, господин?

— Я еще не успел навести справки, был слишком занят, искал тебя. Я только знаю, что он где-то рядом. Вижу, что твоя монета светит даже через рубашку.

— Из-за нее ты меня и нашел?

— Глупости! В этом городе множество подобных источников.

— Значит, ты начал обыскивать лагеря, да? Я все думал, почему ты не явился за нами к оракулу или когда нас выбросили из госпиталя? Подозреваю, что ты убил всех несчастных солдат в лагерях, несмотря на то что они на вашей стороне.

— Некоторые убежали, но многие бросились в бой, и большую часть мне пришлось убить. Безногая женщина перед смертью сообщила мне, где ты находишься. Многим пришлось умереть из-за того, что ты убежал, и все без толку, потому что я тебя снова заполучил. Так где же он, парень?

— На этот раз тебе придется принять мои условия.

— Говори!

Префект Корин надавил сильнее. Боль пронзила грудь Пандараса, как нож, и он прошептал, задыхаясь:

— Мы можем прямо сейчас отправиться туда на твоем летающем диске.

— Значит, это в каком-то из садов. Я так и думал, не знал только, в каком именно. Они все хорошо охраняются. — Корин уронил Пандараса на землю и направился к Тибору, все еще лежащему навзничь. Мелькнула короткая вспышка света, и префект приказал иеродулу подниматься. Тибор встал, медлительно и нелепо; его круглое невыразительное лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Корин что-то зашептал ему прямо в ухо.

— Ты командуешь большими силами, — сказал Пандарас, массируя ребра. Ни одно не было сломано, но вся грудь оказалась исцарапана. — Ты становишься похож на моего господина.

— Нет, не похож. Никогда не буду таким, как он. Скоро здесь будет еще один диск, а потом ты отведешь меня к Йамаманаме.

— Я хочу своему господину только добра. Уверен, он сейчас в плену, иначе бы он давно за мной пришел. Ты можешь помочь его освободить, а потом он сам с тобой разберется.

— У тебя чудовищное эго, парень.

Летающий диск опустился рядом с первым, покачиваясь на высоте ладони над скалой. Префект Корин взошел на него.

— Ты поедешь с иеродулом. Скажи диску, куда двигаться, я последую за вами. Не вздумай сбежать, иначе иеродул сломает тебе шею.

— Если ты меня убьешь, то никогда его не найдешь.

— Ты не умрешь, тебя просто парализует, а монета будет по-прежнему работать.

— Ты должен обещать, что не убьешь моего господина.

— Разумеется, нет. Двигайся.

Сначала было даже весело. Диск изгибал гравитационное поле, и казалось, что весь мир покачивается и заворачивается вокруг Пандараса, пока он мчится рядом с Тибором сквозь черноту ночи к летающему острову и своему господину, а префект Корин летит следом. На мгновение Пандарас забыл, что Тибор больше ему не подчиняется, что сам он подвергается страшной опасности, что он, Пандарас, предает своего господина, отдавая его в руки злейшего врага.

Когда они подлетели поближе, диск префекта набрал скорость, обогнал их и по широкой дуге двинулся к килевому основанию летающего острова. Искры света от оранжевого городского зарева улетали вверх широким потоком, а когда Пандарас попытался следовать за диском Корина, резко свернувшим под прямым углом, искры стали изгибаться длинной сверкающей спиралью. Диск с Пандарасом и Тибором повернул следом. Пандарас приказал ему вернуться, но тот по-прежнему летел своим новым курсом.

Впереди тянулась цепочка летающих садов, их соединяли выгнутые висячие мосты и тросы. Над архипелагом висел обломок скалы, на его плоской поверхности мерцало темное круглое озеро в окружении групп сосен. Через края озера в нескольких местах переливались потоки воды и падали на парящие внизу сады. Когда диск подлетел совсем близко, юноша с удивлением увидел, что вода в этих потоках на самом деле поднимается.

Летающий диск сел на длинный выступ скалы, местами покрытой пятнами бледного лишайника. Тибор схватил Пандараса за руку и стащил его с диска. Через минуту рядом с ними приземлился префект.

— Нам потребуется прикрытие. Йамаманаму слишком хорошо охраняют. Я полагаю, благоразумнее будет тебя беречь. — Из темноты со всех сторон летели машины. Сотня крошечных искорок накрыла префекта словно плащом. — Духи здешних мест, — продолжал префект Корин. — Я подчинил их себе.

Летающая скала содрогнулась. Свет мелких машин вокруг Корина усилился, превращаясь в сияющее одеяние. Вдруг голые камни накрыло мелкой холодной волной, потом еще одной, на сей раз поглубже — до пояса. Пандарасу пришлось уцепиться за Тибора, иначе его бы унесло через край. Скала постепенно ускоряла движение, направляясь к летающему саду, где в заточении жил Йама. Вокруг острова вспыхивали красные и желтые огненные цветы.

— Сейчас это кончится, — проворчал Корин и вытянул вперед руку. У его пальцев завертелась какая-то штука, завывая, как дух смерти, и вбирая в себя свет и жар выстрелов.

* * *

Тень шагала рядом с доктором Дисмасом по обуглившейся траве. Оба были одеты в серебристые мантии со струящимися полами, волочащимися по земле. По обе стороны от них трусили на четырех конечностях человекоподобные животные. То, что находилось поближе, повернуло голову к идущим и оскалило зубы в улыбке. Это была обнаженная женщина. На ее удлиненных челюстях теснились ряды белых, влажных от слюны зубов, глаза светились желтым бешеным блеском. Впереди словно свечи пылали высокие деревья. Над головой, в ночном свечении неба, росла чуть заметная тень.

Йама был абсолютно беспомощен, заперт в темнице собственного тела. Казалось, им владеет кошмарный сон, в котором наружу выбрались фантастические чудовища.

Вот показалась Дирив и пошла рядом с женщиной-животным. Ее стройное тело светилось под тонкой рубашкой.

Есть проблема, — сказала Тень. — Если хочешь жить, ты должен нам помочь.

— Ты не можешь навредить мне, не навредив себе.

— Ты вернулся, мой мальчик, — удивленно воскликнул доктор Дисмас. — Мы наконец уходим и направляемся вверх по реке, но кто-то нас преследует, и не думаю, чтобы это был Энобарбус.

Тень над головой была теперь с ладонь. Еще один летающий остров. Йама решил, что он знает, кто их преследует.

— Наверняка у тебя много врагов, доктор, — сказал он.

— Я принимаю меры и убиваю их до того, как они успеют причинить мне вред, мой мальчик. Тебе полезно это помнить.

Я не знаю, кто нас преследует, но это очень могущественный человек.

Некто, умеющий лишать машины их силы.

— Понимаю, почему это тебя пугает, — задумчиво произнес Йама. Именно поэтому он еще нужен Тени, и она позволила ему снова вселиться в собственное тело.

— Возрастает фактор случайности, Йамаманама, — пояснил доктор Дисмас. А я не люблю, когда положение усложняется.

Йама и аптекарь проходили между двух горящих деревьев.

С обеих сторон пахнуло жаром. Смолистый дым заполнял воздух. Выше располагалось небольшое озеро, куда, очевидно, попал разряд какого-то энергетического оружия. Вода испарилась, и обнажилось дно — сухая, растрескавшаяся грязевая корка. Человекообразные животные бросились вправо и влево — обходить, но доктор пошел напрямик, Йама за ним.

Рядом колыхался призрак. Сейчас он был едва заметен, словно угасающая искра в конце полета. На фоне светлеющего неба у вершины склона, все увеличиваясь в размерах, показался еще один летающий сад — плоская скала с острым зубчатым килем.

— Куда мы направляемся, доктор?

— Ну разумеется, к моей госпоже. Я считал, что мы все уже обговорили. Меня предали те, кому я пытался помочь, Йамаманама, и теперь я отомщу.

Мы много выиграем.

— А я буду уничтожен.

Мы можем работать вместе, Йамаманама. Не обращай внимания на то, что я говорю доктору.

— Это вопрос преображения, — продолжал свою мысль доктор. — Если создается что-то новое, разрушается ли старое? Нет, оно преобразуется в иную форму. Уж мне ли не знать, Дитя Реки. Я был преображен в Стеклянной Пустыне.

Я не человек и не машина, я — нечто большее, но в то же время я помню, чем был и к чему стремился, как человек вспоминает с нежностью о своих детских фантазиях.

— Зачем ты принимаешь наркотики? От какой боли пытаешься излечиться?

— Видишь ли, слияние не было полным, наркотик его завершает. С тобой будет иначе, Йамаманама. Верь мне.

Вместе мы добьемся больше, чем каждый из нас может себе представить, Йамаманама. И больше, чем может вообразить доктор.

— Лично я очень далек от мысли тебе верить.

— Не пройдет и дня, как все переменится. Но сначала надо решить одну маленькую проблему.

Они выбрались по склону к дальней стороне сухого озера.

Обуглившиеся растения исчезли, начался более пологий подъем по скальному грунту; сквозь тонкие подметки Йама ощущал его жар. Здесь был самый край острова. Доктор Дисмас обернулся к Йаме. На лбу у него сияла белая звезда — прикрепленная там машина. Скала с плоским верхом была так близко, что Йама мог видеть, как волны бьются в ее берега и рассыпаются в мельчайшие брызги. Скала, чуть накренившись, явственно приближалась. На ее передней оконечности что-то сверкало, не уступая яркостью любому звездному скоплению в галактике. Город остался далеко внизу — озеро тусклого оранжевого света в окружении темного моря джунглей.

— Что-то воздействует на гравитационное поле, — озадаченно проговорил доктор Дисмас. — Мы падаем слишком медленно.

Йама вспомнил один из уроков Закиля. Библиотекарь тогда использовал семечко смоковницы и свинцовый шар из арсенала.

— Все предметы падают с одинаковой скоростью, — возразил Йама.

— Мы падаем вдоль протяженности мира, потому что машина в киле острова манипулирует гравитационным полем, чтобы выполнить нужную нам задачу. Но машина ошибается. Чем ближе эта скала, тем медленнее мы падаем. Что-то воздействует на энергетическую решетку. Ты должен это прекратить.

— Скорее всего преследующая нас скала будет падать тоже более медленно, — ответил Йама.

— Конечно, конечно, — нетерпеливо отозвался доктор Дисмас. — Она замедляется. Но она с самого начала двигалась быстрее нас. У нас только несколько минут, Йамаманама. Ты должен действовать быстро.

Призрак исчез, когда Йама шел за Дисмасом по склону, а сейчас снова появился. Его потустороннее мерцание было таким слабым, что фигура просвечивала насквозь. Глаза его словно ямы чернели на маске лица, волосы светились бледным сиянием.

Ты хорошо знаешь этого человека, — прошептала Тень, ее слова слабо прошелестели в мозгу Йамы. — Останови его, «чаче мы потеряем все свое преимущество.

Призрак вспыхнул и исчез, но Иаме казалось, что глаза Тени по-прежнему впиваются в него, будто ямы, вплавленные в материю ночи. Свечение машины на лбу у доктора тоже померкло. Аптекарь сорвал ее и раскрошил негнущимися пальцами.

— Я потерял контроль над садом. Если мне не удастся его вернуть, мы за сорок минут пролетим над всем миром. Впрочем, кое-что еще можно сделать. Ты не машина, Йамаманама. По крайней мере не совсем машина. Мои дети тоже не машины. Охранники Энобарбуса уничтожили мои гибридные создания, но в моем распоряжении остается довольно много чисто биологических объектов. Химеры, скрещенные полукровки и тому подобное. Мои дети ночи. Нам не нужны машины.

— А сам ты?

— Ну, мне-то придется полагаться только на свою чисто человеческую составляющую. — Дисмас постарался произнести это небрежно, но в слабом свете Йама заметил капельки пота у него на лице, там, где не было бляшек — знаков его болезни. Доктор встал на колени, бросил на землю пригоршню пластиковых соломинок и пристально стал их разглядывать. — Я не умру, — пробормотал он. — Такое обещание было мне дано, и я уж прослежу, чтобы его выполнили.

Он поднялся и вытянул руки к скале, которая теперь занимала четверть неба. Вспышка его энергетического пистолета была столь яркой, что могло показаться, будто рассвет коснулся верхушек Краевых Гор.

Йама побежал.

* * *

Машина, которую запустил в воздух префект Корин, вращалась так быстро, что ее визг выходил за пределы слышимости даже Пандараса. На нее было больно смотреть, а снег под ней начал таять. Корин, Пандарас и Тибор отошли от машины к дальнему концу озера. Префект размотал кусок тонкой веревки и зацепил ее за ствол сосны у края скалы.

Вращающаяся машина осушала локальную решетку гравитационного поля, от которого питались все местные машины, и превращала его энергию в тепло и звук. Мантия из машин осыпалась с префекта, померк свет в керамическом диске. На Тибора это тоже подействовало: он сидел, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону.

А скала тем временем медленно падала сквозь слои воздуха, словно тонущий в воде камень. Опускаясь, она переваливалась из стороны в сторону. Пандарас вцепился в сосновый ствол, прижавшись щекой к ароматной, пахнущей смолой коре.

Над ним колыхались ветви.

— Не трусь, парень. Держись с достоинством.

— Ты всех нас убьешь!

— Ерунда! Я все рассчитал, мы пройдем в ста метрах над целью. Наш киль может зацепить верхушки деревьев, не больше. Может, ты не понял, зачем я привязал к сосне веревку?

Скоро увидишь. — Единственный здоровый глаз префекта Корина впился в лицо Пандараса. — Ты трус, как и вся ваша раса, малодушная и тупая. Когда война кончится, мир унаследуют только несколько избранных рас. Остальные станут слугами или исчезнут.

И тут стрелы энергетического пистолета доктора Дисмаса ударили в переднюю часть скалы, и взлетели раскаленные добела осколки. Почти все они упали в озеро, подняв столбы пара и кипящей воды, но один откатился к сосновой роще, и деревья тотчас вспыхнули.

Корин отвернулся взглянуть на горящие деревья, и в этот момент Пандарас дико закричал и лягнул его изо всей силы.

Он вцепился в префекта своей единственной рукой и обеими ногами, вонзил зубы в бедро противника, рванул и кинулся прочь с полным ртом ткани и окровавленного мяса. Он летел по воздуху, падал, катился, обдирал кожу об острые камни, снова вставал и наконец оказался на самом краю скалы. Префект мчался к нему сквозь огненные тени. Тибор встал. Его обычно невыразительное лицо исказилось жуткой гримасой, большие руки сжимались и разжимались, словно ловили невидимую добычу.

* * *

Когда Йама добежал до горящих деревьев, на него бросился первый из человекообразных зверей. Йама стянул с себя серебристую мантию и набросил на голову твари. Лишь мгновение потребовалось ей, чтобы сбросить ткань, но Йама успел схватить горящую ветку и ткнуть ею в оскаленную морду.

Зверь не испугался огня, кинулся прямо на Йаму и сбил его с ног, но оказалось, что эта тварь не сильнее маленького ребенка. В отличие от других слуг люди-животные были не сконструированы хирургически, а выращены нормальным путем, и у Дисмаса не было времени довести их до полной зрелости.

Йама вцепился руками в горло противника и встал, потащив его за собой. Всем телом он ощущал горящий внутри зверя жар, страшные зубы клацали в сантиметре от его лица. Йама все давил и давил, пока глаза не выкатились у чудовища из орбит, и тогда Йама резким ударом ладони перебил ему хребет.

Рядом кружили еще две твари, но, когда Йама поднял горящую ветвь, они поджали хвосты и убежали.

Летающая скала была уже совсем близко, заслоняя половину черного неба.

Йама побежал. Порт, куда причаливали флайеры, находился рядом с резиденцией, где его держали в плену. Возможно, какой-нибудь флайер из тех, что доставили людей Энобарбуса, все еще там. Йама пробежал половину пути, когда над его головой пронеслась скала. Ее киль задел утес, куда привел его доктор Дисмас, сокрушил верхушки деревьев, осыпая поляну ливнем камней и гравия. Поперек тропы рухнуло пылающее дерево. Йама споткнулся и упал в самую гущу охваченных пламенем веток. На мгновение ему показалось, что все кончено, сейчас он потеряет сознание, что кто-то пытается вытрясти из него душу, но потом страх прошел, он взял себя в руки, вскочил и побежал дальше, понимая, что у него совсем мало времени.

Большой амфитеатр полукругом спускался к платформам порта. Обычно его освещали десятки висячих ламп, но сейчас горели только несколько штук, открывая картину ужасной битвы. Изысканные сады камней, миниатюрные кедры, заросли бамбука — все было разорено, разбито и сожжено. Еще догорали многочисленные пожары, проплешины раскаленного камня излучали невыносимый жар, от них уходили вверх клубы удушливого белого дыма. Йама увидел множество трупов: люди и человекоподобные создания лежали поодиночке и парами, словно сцепившись в последнем объятии. Многие так обгорели, что были похожи на обугленные бревна со скрюченными руками и ногами и торчащими сквозь почерневшую плоть костями. Йама вооружился секирой и собирался вынуть из рук мертвого солдата пистолет, когда кто-то на него налетел. Он сделал бешеный выпад, потом вдруг увидел, кто это, и в последний момент отвел удар, так что заостренное лезвие ткнулось с размаху в землю.

В следующий миг Йама и Пандарас, сцепившись, кружили друг друга в объятиях. Мальчик, захлебываясь, стал рассказывать свою историю с того момента, как он сбежал от префекта Корина, когда два летающих острова проходили мимо друг друга, но Йама заставил его замолчать и объяснил, что Пандарас должен для него сделать.

— Господин, я не могу…

— Мне следовало сразу заставить тебя это проделать, как только я обнаружил, что они растут у меня под кожей, Пандарас. Я должен был догадаться, что сотворил со мной доктор Дисмас.

— Господин, префект Корин не утонул. Он пришел, чтобы убить тебя. Он воспользовался мной в своих поисках. Он умеет выключать машины. Тебе понадобится вся твоя сила, чтобы с ним справиться.

— Он не станет убивать меня сразу. А я от этого стану не слабее, а только сильней. Надо спешить, Пандарас. Та штука, которая заставила остановиться машины, находилась на летающем острове, с которого ты упал?

— Если только префект не привез ее с собою. Я уверен, он последовал за мной и сюда. Но ее он взять не мог, она стала очень горячей и ярко светилась.

— Потому что она стягивала энергию с очень большой территории. Здешние машины начнут действовать, как только она выйдет из зоны досягаемости. Ты должен сделать это прямо сейчас и очень быстро! На тонкую хирургию времени нет! — И тут Йама впервые заметил, что юноша потерял левую руку.

Он прошептал:

— Я виноват, Пандарас, прости. Если ты останешься со мной, будет еще больнее.

Пандарас подобрался. Он выглядел истощенным, оборванным и измученным, но он твердо встретил взгляд Йамы и сказал:

— Я твой оруженосец, господин. Правда, на какое-то время я тебя потерял, но ведь нашел же! И теперь я не позволю тебе так легко от меня отделаться. Что мне надо делать?

У лежащих вокруг мертвых ножа не нашлось, поэтому Йаме пришлось отломить кончик меча. Пандарас завернул обломанный конец в кусок ткани. Йама сел, прислонившись спиной к крупному валуну, руками обхватил бедра, а между зубов вставил щепку. Боль оказалась не такой страшной, как он опасался, и крови поначалу было совсем мало. Пластины находились прямо под кожей, и Пандарасу пришлось срезать совсем немного ткани, чтобы до них добраться.

— Какие странные штуки, господин, — рассматривая пластины, заметил Пандарас. — Как будто сплавленные вместе пластиковые и металлические гранулы. У них есть что-то похожее на корни. Их тоже вырезать?

Йама кивнул.

Внезапно боль стала острее. Он закрыл глаза и сжал зубы.

Что-то скребет внутри, металл о кость. Красные и черные вспышки в глазах. С подбородка капает горячая кровь. Пандарас наклонил ему голову, в шее возникла режущая боль.

— Все. Дело сделано, господин! — с гордостью воскликнул Пандарас. В окровавленной руке он держал с десяток пластин не правильной формы. Из уголков у них торчали тоненькие проволочки корешков.

— Выброси их! — прошептал Йама. — Если я стану странно себя вести, тресни меня по голове и свяжи. Не позволяй мне приближаться к грязи. В ней есть металл. Ты понял?

— Не совсем, господин. Но от этой дряни я сразу избавлюсь.

Пандарас порвал плащ мертвого солдата, обвязал Йаме левую сторону лица и укрепил повязку, обмотав подбородок и макушку. Лицо Йамы онемело, но по краю этой пустоты появилось ощущение непереносимого жжения. Рана на шее была более простая, но она сильно кровоточила.

— Мы приближаемся к реке, — отметил Пандарас. — Посмотри! Монета снова начинает светиться!

Он поднял ее повыше. Она поблескивала слабым зернистым светом.

— Найди себе оружие, — распорядился Йама. Он поднялся на ноги, сделал шаг, потом второй, но на третьем споткнулся.

Пандарас тут же к нему подлетел. Он заставил Йаму сесть, размотал повязку и присвистнул:

— Да! Думаю, я перерезал вену. Прости, господин! Какой из меня хирург? Я немного этому научился от одного своего дяди, который работал лекарем у борцов, но, видно, недостаточно. Надо бы зашить рану, но у меня нет инструментов.

Могу наложить компресс…

— Прижги ее…

— Останется шрам. Конечно, парни, которые работали на ринге, не возражали против таких штук, даже старались их заполучить, чтобы выглядеть пострашнее. Но тебе ведь это не нужно, господин? Компресс…

Йама поднял обломок меча и проковылял к большой, в человеческий рост, машине, которая, разбившись, горела сильным и ровным пламенем. Он сунул кончик меча в самую середину огня.

— У нас нет времени для нежностей, — бросил он Пандарасу. — Я должен быть в форме и сражаться.

— В этом состоянии ты и со щенком не справишься, — отозвался Пандарас. Он обернул руку тряпкой и вытащил обломок меча из белого пламени горящей машины. — Кричи, если хочешь. Говорят, это помогает перенести боль. И держись за мою руку, вот здесь.

Йама не закричал, крик мог привлечь врагов, но он почти сломал левую руку Пандараса, когда тот вдавил кончик раскаленного металла в рану на щеке. Запах горящей плоти был просто ужасен.

— Готово! — с облегчением выдохнул Пандарас. По лицу его катились слезы, но, пока он обрабатывал рану, рука действовала твердо и умело. Он вновь наложил повязку вокруг головы, потом другую, вокруг шеи и под мышкой, чтобы закрепить бинт на меньшей ране на шее.

Монета загорелась ярче. Пандарас поднял ее и спросил:

— Может, мне ее выкинуть? Он знает, как ее искать. По ней он меня и нашел, потому и в живых меня оставил. Чтобы найти тебя. В любом случае надо бежать, господин. Если монета снова светится, значит, ты наверняка можешь приказать какой-нибудь машине забрать нас отсюда.

— Я хочу, чтобы префект Корин меня нашел, — заявил Йама. — Он разрушил мой дом, из-за него погиб мой приемный отец. Я должен с ним рассчитаться.

— Он убьет тебя.

— Не думаю, что он явился сюда с такой целью. Если я не сумею его победить, мне никогда не найти покоя, ведь он не отступится.

— Скорее всего так и есть. Но я сомневаюсь, сможешь ли ты его убить. Те чудовища, которых ты вызвал со дна, не смогли. Я думаю, он прыгнул на свой летающий диск и смылся.

— Я сам не знаю, Пандарас, хочу ли его убить. Потому и намерен с ним встретиться.

Йама подхватил свою секиру, а Пандарас нашел палицу из железного дерева. Пистолетами они тоже разжились. Пока они выбирались из амфитеатра, где располагался порт, некоторые из мертвецов начали дергаться и шевелиться. Машины в телах слуг доктора Дисмаса тоже начинали оживать, но они были слишком изуродованы экспериментами доктора, и ими невозможно было управлять. Йама увидел безногое тело, пытающееся куда-то ползти. Следом за ним волочились внутренности. Ударом секиры Йама его прикончил.

В полутьме, освещенной лишь светом горящих деревьев, Йама и Пандарас брели к дальнему концу острова. Йама громко звал префекта Корина. Но первой его нашла Тень. Внезапно появившись, она заскользила на пределе его поля зрения. Как и раньше, она приняла образ Дирив, но на этот раз отвратительно искаженный: сейчас она больше напоминала одну из человекообразных тварей доктора Дисмаса и двигалась на четвереньках. Голос ее звучал слабым шипением, словно последнее эхо творения.

Дитя Реки! Тебе не уничтожить меня! Я живу в каждом нейроне твоего мозга.

— Я и не хочу тебя уничтожать. Я хочу, чтобы ты помогла мне понять, кто я такой.

Пандарас спросил:

— В чем дело, господин? Он здесь?

— Нет. Пока нет. Эта штука у меня в голове.

Ты идиот, что отказываешься от таких возможностей, от того, чем мы можем стать вместе. Червь, слабак! Ну уж я тебе устрою пытку!

Тварь закинула голову, шея ее удлинилась, и она завыла, как демон. В мозгу Йамы словно пробежала волна огня, но он легко с ней справился.

Пандарас воскликнул:

— Но я же ее вырезал!

— Не всю. Только те части, которые собирают энергию из мировой энергетической сети. Теперь она не сильнее меня, если только не сможет восстановить удаленные части.

Идиот! Я заберу железо из твоей крови! Я так обовьюсь вокруг каждого нерва, что ты никогда от меня не избавишься.

Но Тень бормотала так слабо, что искры ее слов заглушались ощущением оживающей активности машин, заполняющих окружающий мир. Сейчас эта повседневная суета чувствовалась сильнее обычного; жужжащая смесь далеких и близких голосов сливалась в единый гул. Йама обратился к одной из машин, обслуживающих сад, и она быстрым взволнованным стаккато объяснила, что энергетическая сеть платформы (это означает — летающий сад) истощена и платформа падает по не поддающейся коррекции траектории.

Пандарас с недоверием смотрел на светящуюся крошечную машину, которая молотила крылышками прямо перед лицом Йамы.

— Они работают на префекта Корина, — объяснил он свою подозрительность.

— Но не здесь. Она хочет, чтобы мы эвакуировали всех, кого можно. Вероятно, через несколько минут мы упадем на землю.

— Но ведь ты спасешь нас, господин?

— Нет.

— Но ты должен!

— Я не могу. — Машина пыталась объяснять что-то о перезарядке и изменении полярности, но Йама приказал ей замолчать и пояснил Пандарасу:

— Чтобы аккумулировать достаточно энергии и вернуть сад к жизни, уже нет времени.

Машина добавила что-то колкое и с резким треском крыльев скрылась в ночи.

— Скорее всего первым разобьется другой остров, — сообщил Пандарасу Йама.

— Какая разница… а это что еще?

Через мгновение Йама тоже услышал дикие вопли животных, визг и вой, затем стаккато винтовочных выстрелов.

Йама побежал, при каждом шаге чувствуя, как открывается прижженная рана на щеке. Он бежал сквозь горящие деревья, по иссушенному дну испарившегося озера и дальше — вверх по склону. В голове его звучала мешанина голосов. Лицо превратилось в жесткую маску, в которую впивались горячие иглы, ноги были словно резиновыми. Но перепрыгивая с камня на камень почти в полной темноте, он разбудил в себе детские навыки, когда карабкался по крутым сухим склонам Города Мертвых, и сумел не споткнуться.

Доктор Дисмас стоял на дальнем конце утеса. Его серебристый плащ и шлем матово сияли в отблесках освещенной пожарами ночи. Полдюжины человекоподобных животных окружили его живой стеной. Их круглые глаза отсвечивали зеленым и красным, отражая огоньки десятков крошечных машин, которые роились вокруг человека с посохом, стоявшего в ста шагах от доктора.

— Йамаманама! — воскликнул префект Корин, не отводя взгляда от доктора Дисмаса. — Вот ты и пришел ко мне. Я всегда знал, что так и будет.

На плече у него висело ружье, а энергопистолет доктора Дисмаса торчал из-за пояса. Бледнолицый иеродул в одних рваных брюках сидел на корточках возле префекта и, увидев Пандараса, в улыбке обнажил зубы.

Заговорив, Йама почувствовал, что вся кожа на лице нестерпимо саднит.

— Вовсе нет, — сказал он. — Это ты пришел ко мне.

— Ты все тот же глупый и тщеславный мальчишка, — ворчливо отозвался Корин. — Пока мы будем возвращаться в Из, у тебя будет время поразмыслить обо всех вызванных тобою бедах, о смертях, в которых ты должен считать себя виновным, и о тех, что еще будут, когда ты начнешь исправлять сотворенное тобою зло.

Доктор Дисмас закричал:

— Убей его, Йамаманама! Быстро, нас ждет далекий путь.

— Успокойся, старик, — тихо и спокойно сказал префект, — а то я лишу тебя глаз и языка, тебе ведь тоже за многое придется ответить. Уничтожение твоего маленького царства — это только первый шаг в расследовании.

— Лаборатории — ерунда! — выкрикнул доктор Дисмас и постучал себя по голове. — Все самое важное — здесь.

Префект Корин обратился к Йаме:

— Флайер сейчас будет. Разве что ты сумеешь спасти этот сад. Так или этак, но к утру мы будем в самом центре Департамента. Начнем все сначала. Честно говоря, тебе самому это нужно. Ты плохо выглядишь, Йамаманама. Весь в крови, измотан… Я сам прослежу, чтобы ты получил необходимое лечение, его тебе явно здесь не хватало.

Йама отчеканил со всей твердостью, на какую был способен:

— Я не буду служить!

Префект Корин впервые взглянул на него.

— Мы все служим, Дитя Реки, — спокойно проговорил он. — Мы все — слуги Хранителей.

Йама вспомнил, что говорил ему сержант Роден у шатра, где умирал эдил, на дальнем берегу реки, после сожжения Эолиса. В этот миг Йама понял, что представляет собой префект Корин. Понял, что им руководит не дисциплина, а сознание, что он не такой, как остальные. Что его внешняя скромность только маска, под которой скрывается неуемная жажда власти и всех сокровищ мира. Йаме казалось, будто тяжесть его ненависти к префекту почти невыносима, но сейчас он испытывал не только ненависть, но и жалость, а жалость умаляет масштаб человека.

Он понял, что в состоянии встретить взгляд Корина и легко его выдержать.

— Хранители не ищут себе слуг, — холодно сказал Йама. — Они ничего от нас не требуют, просто хотят, чтобы мы стали теми, кем можем быть.

— Ты слишком долго прожил среди еретиков, Дитя Реки, — наставительно проговорил префект. Теперь в его голосе зазвучала металлическая нотка. — Это тоже придется исправлять.

— Я не еретик, — вмешался доктор Дисмас. — За одни эти слова ты должен убить его, Йамаманама.

Корин даже не посмотрел на аптекаря, не отвел от Йамы ласковых, внимательных глаз.

С подбородка юноши сбегала тонкая струйка крови.

— Мир — не бухгалтерская книга, где злое и доброе разнесены по разным колонкам, Корин. Не существует деления на зло и добро. Все едино, игра света и тени. Никто не может уйти от них, если только не уйти совсем.

Никогда еще он не чувствовал такой уверенности, как сейчас, стоя на самой вершине скалы, медленно падающей с неба на землю. Он понимал и чувствовал все вокруг: ветер, несущий горький запах гари, линию сада и падающей перед ним скалы, мириады машин в городах вдоль иссыхающего берега Великой Реки, флайер, несущийся сквозь ночь к летающему острову и все еще находящийся от него в сотне лиг.

Он предпринял некоторые меры.

В тот же миг Корин стукнул о землю наконечником посоха. Скала вокруг него раскололась, от места, где он стоял побежали трещины, весь сад содрогнулся, как вздрагивает животное под ударом хлыста. Пандарас упал, иеродул запрокинул голову и завыл.

Доктор Дисмас захихикал. Человекоподобные твари сгрудились вокруг его ног.

— Ты заставил его выйти из себя, Йамаманама.

Префект ткнул в его сторону посохом и процедил:

— Успокойся, дьявол. Твоя роль в этой драме закончена, остались только боль и покаяние. — Над его головой, сияя алмазным блеском, кружилась машина.

— Ты не лучше еретиков, — заявил доктор Дисмас и с омерзением отвернулся.

Иеродул продолжал выть, мышцы под его дряблой кожей напряглись и натянулись.

— Держи монету, — обратился к Пандарасу Йама, — и ничего не бойся. — Он увидел узел в нервных связях иеродула, распутал его и тихонько сказал:

— Успокойся, Тибор. Он больше не будет тебя использовать. Иди ко мне.

Иеродул мигнул и умолк. Внезапно облако машин над головой префекта рассеялось, машины полетели во всех направлениях, скалу теперь освещал только свет пожаров и тусклое красное мерцание Ока Хранителей. Префект с силой ухватился за посох и стал колотить иеродула по спине;

— Не слушай, дурак, не слушай! Подчиняйся своему господину! Подчиняйся! Подчиняйся!

Доктор Дисмас хохотал. Полулюди, сбившиеся у его ног, взволнованно взвизгивали и рычали.

— Ты не будешь его использовать, — сказал Йама. — Все в порядке, Тибор. Иди ко мне.

Тибор нырнул, уклоняясь от ударов префекта Корина, потом выпрямился.

— Я рад снова тебя видеть, господин, — спокойно сказал он. — Я-то думал, что ты упал за край мира.

— Пока нет, — улыбнулся Йама. Слова выскочили из него под действием мягкого взгляда Тибора; казалось, они родились в самой глубине мозга, в мешанине наполнявших его голосов. Он вспомнил сон, который видел в гробнице Умолкшего Квартала Города Мертвых, а потом вспомнил Лурию, истинную пророчицу Департамента Предсказаний. И ему явилась истина, сияющая и великолепная. Она походила на яркого павлина, но теперь он мог ее вынести. Взлетая на крыльях счастья, он чувствовал, что может вынести все что угодно.

И он сказал:

— Монета, которую Пандарас так долго и так верно хранил, открывает доступ в пространство оракулов, совсем как индукционная петля у иеродула вроде Тибора. И тогда они могут говорить. Моего отца зачаровывало прошлое, в его раскопах нашли множество таких монет. Я думаю, что в Эпоху Просвещения люди пользовались ими так же просто, как мы пользуемся деньгами, только они не покупали на них предметы обихода. Вместо этого они платили за доступ к оракулам. В те времена любой мог посоветоваться с аватарой без медитации жрецов и иеродулов. — Йама повернулся к Пандарасу и схватил юношу за руку. Ты помнишь, Пандарас, как мы шли к Храму Черного Колодца? Помнишь медальоны, которые висели на стенах домов, чтобы отпугивать призраки мертвых машин? Я еще тогда подумал, что гравировка на них выглядит знакомой, а сейчас вижу, что она похожа на световые орнаменты в этом диске. Люди помнят, даже если не понимают, что именно они помнят. Они и есть сила народа, Пандарас! Сила мира!

— Господин, мне больно! — выкрикнул Пандарас. В глазах его плескался страх.

Йама очнулся и заметил, как сильно сжал руку товарища, извинился и отпустил ее. Но радость его не утихала. Она росла, и рос гул голосов у него в голове. Он растворялся в нем, забывая свой страх, гнев, боль от хирургических манипуляций Пандараса.

— Я прощаю тебе твой бред, — сухо сказал префект Корин. — Твой собственный отец уже много веков мертв, а эдил Эолиса был глупцом, который смотрел только в прошлое.

В ответ Йама сказал:

— Я думаю, ты носишь какую-то изобретенную магами штуку, которая действует, как эта монета. Но она не может работать так же хорошо, как та, которую она имитирует.

— Эдил положил начало твоему совращению, Йамаманама, а я положу ему конец. Довольно разговоров! Может, ты собираешься убедить меня своими доводами, но я хорошо от них защищен. Или ты пришел ко мне для поединка, надеясь решить судьбу мира в духе старинных легенд? Но это только легенды. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, и всему конец.

Йама рассмеялся. Он отшвырнул в сторону секиру. Вытащил из-за пояса пистолет и тоже его выбросил. И показал свои пустые руки:

— Оружие было для слуг доктора, но я вижу, их осталось совсем мало.

Дисмас повернулся и с апломбом сказал:

— Для моих целей достаточно!

Он не шелохнулся, не подал никакого знака, но человекообразные звери, как будто взлетев, кинулись на префекта.

Просияла вспышка пламени. Йама отвернулся от нестерпимого жара и света, но все же успел заметить, как доктор Дисмас летит с обрыва скалы, охваченный пламенем, играющим на его серебристой мантии. Когда он снова повернулся, камни, на которых стоял доктор, светились тусклым красным жаром, а префект Корин направлял на него дуло энергетического пистолета.

— Если ты надеялся, что он меня убьет, — твердо произнес префект Корин, — то ты ошибся. Если потребуется, я использую это оружие против тебя и на полную мощь.

— Я пришел сюда, — отвечал Йама, — чтобы понять, что ты за человек.

— Я — слуга и служу более значительному, чем ты, мальчик. Каким бы великим ты себя ни считал.

— Когда-то я боялся тебя из-за той власти, которую ты воплощаешь, но потом ты сжег Эолис и убил моего отца, и я понял, что ты пользуешься властью в собственных целях. Ты не моя Немезида, Корин.

Префект Корин оперся на свой посох, пытаясь взглядом смирить и Йаму, и Пандараса, и Тибора.

— Говори, говори, мальчишка, у тебя есть еще несколько минут.

— Возможно, меньше, чем ты думаешь.

— Ты здесь ничем не распоряжаешься, этот сад — мой, — уверенно проговорил префект и что-то запустил в воздух перед собой. Это был странный предмет, не сфера и не куб, а непонятным образом то и другое одновременно, и он выглядел значительно больше, чем пространство, которое занимал.

Префект пояснил:

— Если я заставлю его вращаться, он вытянет всю энергию из здешних машин. Тебе ничто не поможет.

— Тогда флайер не прилетит, а мы несемся навстречу земле.

— Я могу остановить машины за миг до того, как прилетит флайер, а тем временем все твои фокусы лишатся силы.

— Ты все предусмотрел, — спокойно заметил Йама, — но это не значит, что ты прав.

Сердце Йамы забилось сильнее. Он старался выказать полное спокойствие, но руки его дрожали. Пусть префект думает, что это страх. Момент приближался. Надо только покончить с этим.

Он глубоко вздохнул и произнес:

— Когда-то Департамент Туземных Проблем работал в согласии с другими департаментами на службе у общества, стараясь сохранить мир таким, каким он был всегда. С этой точки зрения чиновники похожи на еретиков: и те, и другие ненавидят перемены. Одни стремятся сильнее связать общество за счет индивидуальной судьбы, другие хотят разрушить общество, чтобы несколько счастливых индивидуумов могли жить вечно. И те, и другие отрицают перемены. Но жизнь — это перемены. Это нам завещали Хранители, когда они сотворили мир и его обитателей, когда создали десять тысяч рас.

Сами Хранители тоже изменились, и изменились так сильно, что больше не могли оставаться в нашей Вселенной. Все в жизни — это перемены.

Префект Корин надменно бросил:

— Ты ничему не научился или забыл все, чему тебя учили. Если бы не было общественной службы, все десять тысяч рас непрерывно бы воевали и давным-давно разрушили бы наш мир. Общественная служба сохраняет общество, в котором у каждого есть свое место, и на этом месте он счастлив.

Великая Река, дающая жизнь нашему миру, — вот первый пример. Она вечно меняется и вечно остается прежней. Так же и общество, в котором живут и умирают отдельные люди.

Даже расы меняются, возносятся к пустоте просветления и уходят из этого мира, а он остается неизменным. Приходят новые люди и новые расы, и нет им конца.

— Великая Река мелеет, — возразил Йама. Он ощущал голос, звучащий громче других в мешанине голосов своего мозга. Этот голос отсчитывал секунды. Оставалось совсем мало времени. Он продолжал:

— Даже туземные расы знают, что река мелеет. Твой департамент решил, что он говорит от имени Хранителей, и в своем ослеплении сбился с пути. Никто в этом мире не может говорить за Хранителей, ибо они более не от мира сего. Мы можем только повторять слова, которые они нам оставили, но ничего нового из них не произойдет.

— Ничего, кроме слов Хранителей, нам и не нужно. Все добрые люди им следуют. Как сильно ты погрузился в заблуждения, Йамаманама! Но я тебя спасу.

— Департамент Туземных Проблем превратился в то, с чем он борется. Я не виню его, это было неизбежно. Разумеется, необходим был один мощный департамент, чтобы сражаться с еретиками, но его усиление разрушило консенсус, поддерживаемый между гражданскими службами. Ибо в случае, если война будет выиграна, Департамент захватит всю гражданскую власть, как он уже захватил территории департаментов, граничащих с ним во Дворце Человеческой Памяти. И тогда возникнет тирания более страшная, чем тирания еретиков.

— Мы победим, и все останется как было.

— Тогда зачем ты здесь?

— Я — голос и руки Департамента.

— Нет. Ты — человек, который жаждет власти в своем департаменте. И я путь к этой власти. Таких, как ты, много. Когда война кончится, ваше племя начнет воевать друг с другом. Может, не сразу. Может, через десять тысяч лет, но это непременно случится, и тогда департамент сам себя уничтожит. Решив, что все твои действия служат лишь на благо мира, ты оправдываешь любые свои поступки, добрые и злые, и сам уже не в состоянии различить добро и зло. Однако хватит. Ты меня не слушаешь.

— У нас для этого будет сколько угодно времени, Йамаманама. В часы моего отдыха во Дворце Человеческой Памяти. Но тогда буду говорить я, а ты будешь слушать. Сейчас Ты производишь лишь животные звуки. Звуки бессмысленные.

— Больше нет времени. Флайер не прилетит. Я приказал ему удалиться.

— Он уже почти здесь, — возразил префект.

— Тебе это сообщила машина. Не полагайся на машины, Корин.

— Хватит твоих трюков, — отрубил префект, и машина в воздухе перед ним завертелась, превращаясь в мягкий красный туман, который сразу стал разгораться и достиг яркости солнца.

Голос в голове Йамы умолк. Он сам начал считать.

Двенадцать.

Пандарас прокричал со страхом и непониманием:

— Господин! Неужели ты убьешь нас?!

— Ты не готов умереть, чтобы спасти мир, Пандарас?

Семь.

— Что это за вопрос, господин? Если я откажусь от этой жертвы, мир погибнет, и я так и так погибну с ним. Или же мир будет жить, а я все равно погибну. В любом случае. Не нравятся мне эти разговоры о смерти.

Два. Один.

— Тогда следуй за мной, — приказал Йама.

Сейчас.

Невозможно, но солнце взошло в низовьях. Нет, это не могло быть солнце: когда волны света растеклись по горизонтали, оно внезапно удвоило свою яркость, а потом удвоило еще раз. Оно светило так ярко, что Йама увидел кости в руке, которой заслонил глаза.

Летающая скала шлепнулась в реку, и первая машина, которую запустил префект Корин, чтобы вытянуть энергию из локальной сети, наконец взорвалась и мгновенно высвободила всю накопленную энергию.

Какой-то миг Йама одновременно существовал во всех точках машинного сознания всего мира. А потом докатилась ударная волна, принеся с собой ураган и гром. Йаму сбило с ног ревущим валом воды и воздуха, перемешанного с массой обломков, как будто различие между стихиями полностью стерлось. Тибор сражался с префектом, пытаясь отвести его руку. Йама вскочил на ноги, подхватил Пандараса, крикнул Тибору следовать за ними и побежал прямо к обрыву.

Бешеный ураган подхватил их, и на мгновение они повисли среди тяжелых струй проливного дождя. Двойная тень на краю утеса была, очевидно, префектом и Тибором. Вдруг буря стихла. Йама и Пандарас как раз пролетали край острова, когда лезвие молнии рассекло небо на две половины.

Они падали не с такой уж большой высоты — летающий сад был совсем близко к поверхности, но все равно удар оказался невыносим. Йама погружался все ниже и ниже в ревущие темные воды. Пандараса рядом не было, его отнесло в сторону. Несколько секунд Йама не двигался, пытаясь сориентироваться, а потом рванулся наверх, вылетел на поверхность, жадно хватая воздух пополам с водой.

Несмотря на шторм, было видно, как днем, но зеленовато-желтый свет шел не с той стороны неба, где обычно всходило солнце. Над головой, как гигантский корабль, скользил летающий остров, плотная тень в нимбе едкого ядовитого света.

Колонна черного дыма и рыжего огня устремлялась от него в небо. Достигнув верхних слоев атмосферы, она расцвела наконец ярким букетом. Вокруг непрерывно вспыхивали сверкающие стежки молний.

Йама боролся с течением и сделал полный круг, пока волны швыряли его то вверх, то вниз. Раны на лице и шее горели от боли. Поднявшись на гребне в четвертый раз, он заметил что-то между двух волн и поплыл туда, упорно выдерживая направление. Это был Пандарас. Йама поймал юношу за шиворот, а тот сразу стал карабкаться на него в слепой панике.

Мысленно попросив у Пандараса прощения, Йама нанес ему точный, быстрый удар и подхватил под грудь, чтобы удержать над водой.

Пока Йаму и Пандараса швыряло вверх-вниз длинными вереницами волн, к ним по воде стал приближаться какой-то предмет, сначала маленький и четко очерченный, но по мере приближения становившийся все более расплывчатым.

Дирив!

— Прочь из моего разума! — закричал Йама сквозь ветер и дождь.

Она была гигантским облаком, прозрачным и легким, как дым. Далеко позади ураган трепал ее огромные крылья. Она склонилась к нему, и ее лицо, исказившись, превратилось в мерзкую путаницу змей и скорпионов, а потом ее подхватил ветер и унес, разрывая в клочья призрачную плоть.

Пандарас шевельнулся, пришел в себя и сразу начал вырываться.

— Ну-ка тихо! — прикрикнул на него Йама. — Иначе придется тебя еще раз двинуть.

— Я плохо плаваю, — закричал Пандарас, — тем более с одной рукой.

— Нам и некуда плыть, скоро придет вторая волна. Я спасу тебя, Пандарас! Не бойся!

Они кричали друг другу в ухо, борясь с воем ветра, шумом дождя и ревом волн.

Пандарас поднял лицо вверх:

— Господин! Дождь становится теплее!

Так и есть. Йама прокричал:

— Вторая волна!

— От второго острова, господин?

— Нет, от первого. От машины префекта Корина. Сначала свет, потом звук. Звук несет большую часть энергии, поэтому летающий остров перевернулся. Но это происходит в два этапа, ведь в воде энергия распространяется медленнее, чем в воздухе.

Их подняло на гребень следующей волны. На мгновение ветер разорвал завесу дождя. Взглядам открылась уходящая вдаль Великая Река с горбатой чередой волн, подгоняемых сильным теплым ветром. Летающий сад исчез видимо, он тоже ударился о воду. Ложный рассвет поблек, но столб огненного дыма продолжал стоять над горизонтом в той точке, где как будто сходятся ближний и дальний края мира. Облако наверху столба расползалось, цвет его изменился на призрачно красный, но оно ничуть не потускнело.

Йама задумался, сколько же энергии накопила машина префекта до того, как этот запас начал рассеиваться в момент удара? Корин сам не сознавал мощи устройства, которым пользовался и которое, как он считал, полностью контролирует.

Появилась первая машина и зацепилась за ворот рубахи Йамы, потом вторая, потом еще с десяток. Самая большая напоминала проволочную бабочку величиной с руку, остальные были значительно меньше. Вместе они подтянули Йаму и Пандараса над водой на высоту ладони, потом налетели еще машины и вознесли их в пронизанную дождем стихию ветра.

Перекрывая шум бури, раздался грохот, напоминающий грандиозную канонаду. Казалось, что далеко-далеко, на самой оконечности мира, река изогнулась и тянется к небу.

13. ЛЕСНОЕ ПЛЕМЯ

Наводнение выкорчевало все деревья на много лиг от берега Великой Реки и натащило обширные отмели песка, гальки и ила. Потом вода начала спадать, но речки и ручьи оставались по-прежнему полноводными и пробивали новые русла, изменяя ландшафт. Дожди не прекращались, а беспокойные ветры носили туда-сюда плотные массы тумана.

Машины отнесли Йаму и Пандараса далеко в глубь материка и оставили на горном плато, возвышающемся над разоренными лесами. Они, как смогли, обустроили маленький лагерь в рощице тощих деревьев на краю утеса над плотной пеленой тумана. Йама истощил все свои силы, тело его было покрыто ссадинами, раны на лице страшно болели.

— Ты должен позвать на помощь другие машины, — озабоченно посоветовал Пандарас, — иначе ты здесь умрешь.

— Нет, — устало ответил Йама. — Больше никаких машин.

Летающий диск мог доставить их в любое место, но он стал бы прекрасной мишенью для каждого, кому вздумается стрельнуть наугад. К тому же Йама не был уверен, что префект Корин погиб при крушении летающего острова. Если он, Йама, вызовет хоть одну машину, префект может его выследить. Именно из-за этого Йама закрыл монету, которая привела к нему Пандараса, хотя она же могла бы помочь Тибору их обнаружить, если, конечно, тот пережил приливную волну. Но поскольку именно способность Йамы подчинять своей воле машины привела к гибели десятков тысяч людей в страшном наводнении, он боялся, как бы не разрушить весь мир по неосторожности.

Оставшуюся часть ночи его мучила Тень, демонстрируя картины чудовищных разрушений. Она показала ему людей, бродящих в развалинах больших городов под дождем и ураганным ветром, выброшенные на берег корабли, горы трупов утонувших людей и животных. Она представила ему зрелище гигантского кратера на ближнем берегу реки, где взорвалась машина префекта Корина, — огромное круглое озеро в окружении валов расплавленного скального грунта, затянутое саваном дыма огромных пожаров. И когда он совсем ослабел и, лежа обнаженным в плетеном шалаше, обливался лихорадочным потом, она наконец предстала перед ним. Сейчас она была настоящим призраком, прозрачным и бестелесным.

Форма ее таяла и изменялась, как туманный фантом: то она напоминала Дирив, то эдила, то Тельмона или других ныне мертвых. Как много мертвых!

Это все твоя работа. Дитя Реки. Собираешься спасти мир, разрушая его? Я навсегда останусь с тобой. Я могу тебе помочь, только позволь.

— Нет! Больше никогда.

— Тихо, тихо, господин! — успокаивал его Пандарас. — Попробуй отдохнуть. Попробуй заснуть.

— Я сплю. Она в моем сне.

Я всегда буду с тобой.

Пандарас ухаживал за Йамой всю ночь, а утром попробовал заставить своего господина съесть фрукты, которые собрал на опушке леса. Но Йама съел только пригоршню фиг и выпил несколько глотков дождевой воды. Он все еще оставался под властью своих лихорадочных снов.

— Бедные люди, бедные люди, Пандарас! — в полузабытьи стонал он.

— Тихо, тихо, господин. Успокойся. Отдохни. Я принесу тебе еще фруктов. Ты должен есть и поправляться.

Лес пугал Пандараса. Он покрывал всю верхнюю часть плато — густой, сырой, полный непонятных теней и звуков. В лесу все определялось вертикалями. Здесь доминировали гигантские деревья, вцепившиеся в бедную почву опорными корнями; они вытягивали воду и драгоценные минералы из каменистого латерита и застилали свет широкими кронами.

Среди них были странные тополя с перистыми листьями и висячими цепочками жестких орешков, тутовник, эбеновые деревья, кедры, заросли камедных деревьев. Лианы и плющи забрасывали длинные побеги, цеплялись за ветви и, карабкаясь к свету, давали новые ростки, петлями хватающиеся за соседей. Паразитирующие орхидеи липли к коре, похожие на мазки краски. Деревья помельче росли в танцующих бликах света, которому удалось прорваться сквозь кроны гигантов: саговые пальмы с чешуйчатыми стволами; карликовые пальмы с зубчатыми листьями; акации, охраняемые злобными красными муравьями длинной с палец Пандараса; бальзамины, разбрызгивающие липкую пахучую живицу; заросли колючей рафии, которая цеплялась за одежду и впивалась в кожу.

А еще ниже, в густой тени подлеска, росли папоротники, бамбук, темные бледные грибы, видом напоминающие мозги или вазы.

Пробираясь между замшелыми корнями уходящих ввысь Деревьев, Пандарас ни разу не видел животных крупнее бабочки, но был убежден, что в любой момент может столкнуться с гигантским броненосцем, драконом или каким-либо иным чудовищем, которое его вмиг проглотит.

Хотя кругом царило зеленое изобилие — яростная битва Растений, рвущихся к свету, — фруктовых деревьев и кустов было немного. А потому на второй день, осторожно шагая по узкой тропинке среди высокой травы с длинными стеблями и матово блестящими листьями, Пандарас решился забраться дальше, чем прежде. Близился закат, и почти горизонтальные лучи солнца с трудом пробирались сквозь густые кроны гигантских деревьев. Издали долетал звук, похожий на непрерывный колокольный звон, кругом стоял электрический гуд насекомых.

К этому моменту Пандараса так искусали комары» что он не обратил внимания на внезапный укол в грудь. Он рефлекторно почесал это место и с изумлением увидел, что к его ногам упала крошечная стрела — бамбуковый росток с голубым оперением.

Высокая трава раздвинулась. На тропе показался человек — еще меньшего роста, чем он сам, — и тут земля вдруг взлетела вверх и стукнула Пандараса по голове.

* * *

Сначала Йама думал, что люди, которые подняли его из. шалаша и положили на носилки из банановых листьев, тоже снятся ему во сне, наведенном Тенью. Они долго несли его по темнеющему лесу. Смеркалось. Казалось, их не менее ста — мужчин, женщин, детей. Они бежали очень быстро и за несколько часов пересекли плато от края до края. Остановились они на поляне под сенью древнего капкового дерева, где устроили временный лагерь.

Они обработали раны Йамы мхом и грибами, а потом протерли его тело отваром из корней ивы, чтобы снять лихорадку. Это были аборигены, они называли себя бандар йои инойи, что означало «лесные люди». Были они невысокого роста, коренастые, с непропорционально большими головами, с жесткими черными волосами, забранными назад и украшенными лентами и перьями или поднятыми в виде шпиля, скрепленного белой глиной. На некоторых были медные браслеты украшенные изящным орнаментом из ультрамаринов и бериллов. Их темная кожа свисала складками, проткнутыми разнообразными шипами. Еще лесные люди украшали себя рисунками в виде спиралей и зигзагов, выполняя их глиной и красками из раздавленных цветов и ягод. Они населили лес чудовищными богами. Каждое полезное растение или животное имело свою историю, рассказывающую, как его секрет был украден или получен обманом у этих недобрых духов.

Подобно рыбарям, туземцы смазывали наконечники стрел ядом из желез некоторых лягушек. Различные кланы сообщались друг с другом, колотя, словно в барабан, по гулким опорным корням самых крупных деревьев в лесу. А в период цветения определенных деревьев три или четыре клана встречались и устраивали свадебные состязания. Больше всего на свете эти люди боялись молний, так как каждый год молнии убивали несколько человек, вырывали с корнем любимые ими деревья, а иногда служили началом всесокрушающих пожаров.

Чтобы не притягивать к себе грозы, они соблюдали множество табу например, запрещалось убивать обезьян и даже смеяться над их выходками.

Несмотря на то что они свободно жили в лесу, бандар йои инойи были рабами одной чистокровной расы, Могучего племени. Как рассказал Йаме вождь лесных людей, Могучее племя недавно прошло через Войну за Преображение. Все старые обычаи были побеждены новыми идеями, пришедшими с неба, все-все было сожжено, чтобы старое никогда не могло возвратиться. Храм осквернили, а тамошнего жреца и иеродула убили. Убили и многих из Могучих людей, а те, что остались, уже не живут вместе в длинных общинных домах, а рассеялись по своим землям.

— Они преобразились, — сказал Йама.

Вождь торжественно кивнул. Это был сильный человек, устрашающего вида даже по меркам бандар йои инойи. Иглы дикобраза торчали из его щек и складок кожи на груди. Кончик его длинного носа упирался в распухшую верхнюю губу.

Звали его Йои Сендар.

— Мы знаем про еретиков, — говорил он. — Не удивляйся, юноша. Мы кочуем по всем лесам, чтобы найти пищу себе и Могучим людям. Мы встречаем много путешественников.

Мы знаем, что еретики взяли свое учение от забытого скопления личинок Хранителей, которые не так давно сошли с неба. Это учение старое и плохое, но для наших любимых Могучих людей оно слаще меда.

— Но вас оно почему-то не соблазнило.

— Мы ведь аборигены, юноша. Хранители так устроили, что мы никогда не сможем преобразиться. Мы только можем всегда оставаться такими, как есть. Йои Сендар покачал своим висячим носом. — Однако настали странные времена.

Кажется, что меняется все. Возможно, даже бандар йои инойи.

Мы любим Могучих людей, но они стали странными и жестокими. Теперь они уже не наши добрые господа, как было в старые времена. Когда мы вернемся, ты сам увидишь. Всей душой мы желаем, чтобы этого не было, но боюсь, что перемены написаны людям на роду.

— Будь осторожен со своими желаниями, Йои Сендар.

И ты собираешься стать спасителем этих людей? Эх, Йамаманама, как я накажу тебя за это, буду наказывать вновь и вновь…

Йама не стал слушать тусклый шепот Тени. Теперь он чувствовал себя лучше. Прошло три дня, как его нашли лесные люди. Его раны лечили, лихорадка стала спадать, пища была хорошей. Он уже мог выдержать видения, которыми Тень кормила его ночью. Они были его тайной мукой, его наказанием за то, что он посмел вести себя как Хранитель. Больше этого не будет. Никогда, никогда. Он хотел бы отказаться от всего, найти Дирив, жениться на ней, если она захочет выйти за него замуж, но он знал, что все не так просто. Знал, что идет по страшной дороге, которая почти наверняка кончится его смертью.

Пандарас тоже поправился. Он сделал из бамбука флейту и, сидя на солнышке у края поляны, играл перед аудиторией из толстых, страшных, восхищенных ребятишек, которых амулет на его руке интересовал не меньше, чем музыка.

Огромное капковое дерево в центре поляны было увешано спальными коконами, сплетенными из травы и папоротника и принадлежащими каждый своему хозяину. Их бросят, когда племя снимется с места, — ведь лесные люди не имеют постоянного обиталища. Мужчины и женщины следили за длинной канавой с горячими углями, над которой коптили больших гусениц, собранных в глубине леса. Гусеницы эти были деликатесом как для них, так и для Могучего племени.

Над углями на специальных рамках висели тысячи гусениц, а вниз время от времени подкладывали листья ароматических растений. Сладкий голубой дымок смешивался с солнечными лучами, которые пробивались сквозь покрытые листьями ветви капкового дерева.

Как-то Йама спросил вождя:

— Почему вы работаете на людей Могучего племени? Мне кажется, вы такие же свободные люди, как и любая другая раса в мире.

— Это долгая история, — ответил Йои Сендар. — А у тебя может не оказаться достойной истории в ответ.

Йама улыбнулся. Он уже знал, что это был традиционный вызов. Бандар йои инойи все вопросы социального статуса, завоевания благосклонности будущих жен и мужей решали в соответствии со способностью человека рассказывать легенды и сказки. Пандарас утверждал, что за год он мог бы стать вождем всех кланов лесных людей, хотя некоторые из их легенд действительно не стыдно рассказать где угодно. А молодежь уже рассаживалась в почтительном отдалении, чтобы насладиться рассказом, а заодно поучиться мастерству и усовершенствовать собственные навыки на примере Йои Сендара.

Йои Сендар огляделся и начал:

— Это одна из самых незначительных историй, которые я знаю, но, надеюсь, она тебя позабавит.

Йама, как мог, улыбнулся. Его раны затягивались, кожа на лице задубела и онемела. Впечатление было такое, будто он носит плохо подогнанную маску. Йама провел довольно много времени, рассматривая себя в одно из драгоценных для лесных людей зеркал. Правая сторона выглядела неплохо, но вот левая! Пандарасу пришлось ее прижечь, и теперь она казалась лоскутным одеялом из зарубцевавшейся кожи, которая оттягивала уголок левого глаза и задирала кончик губы.

Теперь он и внешне стал тем, чем был, по собственному мнению, внутренне, — чудовищем, отверженным. Дирив никогда не перестанет любить мальчика, каким он некогда был, но как может она любить то, чем он стал? Наверное, и к лучшему, что он несется навстречу смерти…

Умереть? Я не позволю нам умереть, Дитя Реки. Мы будем жить вечно.

— Я с удовольствием послушаю твой рассказ, — ответил Йама Йои Сендару. — А потом ты, возможно, выслушаешь одну из моих историй, хотя вряд ли она будет так же хорошо сложена, как твоя.

— Тогда слушай, — начал Йои Сендар и взялся двумя пальцами за ухо. Аудитория зашевелилась, сосредоточиваясь на мрачном уродливом человечке. Слушайте, люди моего народа! Это рассказ о стародавних временах, когда Хранители уже привели нас в этот мир, но мы еще не встретили своих дорогих хозяев — людей Могучего племени.

В те далекие времена мы всегда были голодны. Один клак наших людей ушел в лес поискать чего-нибудь съестного. Они шли и шли и наконец устали и присели отдохнуть на что-то, показавшееся им стволом поваленного дерева. Но тут один из них воткнул кончик своего ножа в чешуйчатую кору, и хлынула кровь, ибо сидели они не на стволе, а на Короле Всех Змей. Король спал, а ножевая рана разбудила его, и он очень разозлился. Но наши предки были могучими охотниками, и хотя он пытался раздавить их, сжимая в кольцах своего тела, они сумели вывернуться и снести ему голову.

Когда они убедились, что он мертв — ведь у некоторых змей бывают головы с обеих сторон, — они стали разделывать тушу, так как были очень голодны. Но когда кровь Короля Всех Змей впиталась в землю, начался страшный дождь, а за ним наводнение, которое затопило весь лес. Волнами смыло всех охотников и всех животных на много лиг вокруг. Мы сами только что видели сильное наводнение, но — братья и сестры! — то был куда более страшный потоп.

Выжила только одна женщина. Она взобралась на самую высокую гору и втиснулась в расселину за горным плющом, Ветер все не прекращался, он мотал плющ туда-сюда, и от этого трения возникали искры. Женщина разожгла с их помощью костер из отживших чешуек коры плюща. Тепло согрело плющ, и он зацвел, а женщина этими цветами питалась.

Так у нее появилась пища и тепло, а позже плющ стал ее мужем.

Со временем у них родился ребенок, но он был несчастным калекой, у которого была только одна нога и одна рука.

Звали его Йои Сои. Он всегда был голоден и повсюду скакал в поисках пищи. Однажды он нашел несколько зерен риса, которые одна крыса спасла от потопа. Мальчик положил рис на листок просушить, но когда крыса это увидела, она очень разозлилась и в гневе произнесла проклятие, что отныне дети этого мальчика всегда будут воровать пищу у людей.

Но Йои Сои не успел съесть рис. Зернышки еще не высохли, как налетел ветер, подхватил их и понес над лесом. Йои Сои, подгоняемый голодом, запрыгал за ними.

Он дошел до старого дерева, на котором сидели стаи птиц и склевывали каждую зеленую почку, появляющуюся на свет, и дерево попросило мальчика позвать ветер, чтобы он выкорчевал его и прекратил эту пытку. Йои Сои обещал, что если он встретит ветер, то попросит его об этой милости; и дерево подняло ветвь и указало мальчику направление к дому ветра.

Йои Сои запрыгал еще быстрее. Он добрался до стоячего озера, и ряска на озере сложилась в две толстые зеленые губы, и озеро попросило его позвать сильный ветер, чтобы он сдул бревна, которые закрывают слив. Йои Сои пообещал, что он постарается изо всех сил, и озеро отдало ему последние капли чистой воды. Йои Сои выпил ее, и силы его сразу окрепли.

Теперь Йои Сои чувствовал себя очень могучим, но его желудок был по-прежнему пуст. Он остановился в банановой роще, но все плоды висели очень высоко, а у него была только одна рука и одна нога, и он не мог лазить по деревьям.

Банановые стебли зашелестели своими длинными зелеными листьями и попросили Йои Сои пойти к ветру и передать их мольбу восстановить ветви, которые они утеряли во время потопа, чтобы они опять могли обнимать воздух. Когда Йои Сои пообещал, к его ногам упали связки красных бананов.

Он хорошо поел и поскакал к вершине голой скалы, где жил ветер.

Ветер страшно разозлился, что какой-то калека посмел выследить его до самого логова ради нескольких зерен риса.

Он сказал Йои Сои, что развеял рис по миру. Рис будет кормить множество племен, но никогда не достанется детям самого Йои Сои. Потом ветер взревел, надул щеки и хотел сдуть Йои Сои с вершины горы.

Но Йои Сои пришел не просто так, он приготовился. Он принес с собой растопку из шершавого одеяния своего отца-плюща и кусочек кремня, чтобы раздуть искры, Йои Сои развел огонь и прижег им хвост ветра; ветер закружился и завыл от боли.

— Сбей пламя! — завопил он. — Сбей пламя, и я сделаю тебя целым человеком!

Йои Сои затопал огонь своей единственной ногой, и в тот же миг ветер ворвался ему в глотку и стал дуть и дуть. Йои Сои рос и рос, вскоре из кожи показались его отсутствующая нога и рука, а сам он стал вдвое выше и в десять раз сильнее, чем прежде. О, мои братья и сестры! Какое чудо! Ибо ветер сделал его первым из Могучего племени.

Наполненный духом ветра, Йои Сои шумно топал через лес и громко пел песню. Он был так силен, что выдернул с корнем старое дерево, которое замучили птицы, и, убрав затор, дал выход стоячему озеру. Йои Сои дотопал до скал, где жила его мать и где рос его отец-плющ, и забрал мать в далекие места, где он видел похожих на нее людей.

Йои Сои был так силен и так полон ветра, что все время пел и болтал и этим распугал всех зверей в лесу, и негде ему стало охотиться. Вместо этого он начал командовать мелкими людьми из племени его матери, и так с тех пор и повелось.

Наши мужчины охотятся, чтобы добыть мясо, а женщины собирают фрукты, ягоды и цветы — может быть, они втайне надеются найти плющ, который был отцом Могучего племени, но лучше спросить об этом у них самих. Я забыл о бедных банановых стеблях, но надо ведь помнить, что у Йои Сои не было магических сил, и он ничего не мог для них сделать.

На следующий день этот клан лесных людей снялся с места и отправился к дому своих хозяев. Они прошли по цепи покрытых лесами холмов, которые вздымались выше уровня наводнения и ступенями поднимались к Краевым Горам. Они несли тюки копченых гусениц, растянувшись в длинную цепочку и сгибаясь под тяжестью своей ноши. Их путь пролегал в жаркой зеленой тени, под парящимися в далекой вышине зелеными кронами огромных деревьев.

Йама и Пандарас шагали в самом начале процессии, сразу за Йои Сендаром. Пандарасу не очень нравилось, что они находятся в такой зависимости от гостеприимства лесных людей, и он тихонько сказал:

— Не стоит нам идти к этому их Могучему племени. Ясно ведь, что еретики их преобразили. Мы окажемся в руках наших врагов, и все будет напрасно.

Он имел в виду уничтожение лесов и прижигание лица Йамы.

— Я надеюсь найти храм, Пандарас, — объяснил Йама, — или по крайней мере то, что от него осталось после Войны за Преображение. Там поблизости непременно должен быть вход в подземные пути. По ним мы пойдем быстрее, и наши враги нас не найдут.

Он не сказал юноше, что они отправятся за серединную точку мира, в Стеклянную Пустыню, на поиски матери сидящей в нем твари. Когда наступит время, он предоставит Пандарасу возможность выбрать, следовать ли за ним или вернуться в Из.

— Но ведь могут быть и другие храмы, господин.

— Только не здесь, — бросил, не оборачиваясь, Йои Сендар. — Наши хозяева, Могучее племя, — единственный цивилизованный народ на много дней пути.

Путешествие к дому Могучего племени заняло пять дней.

В пути было много остановок — ведь лесным людям приходилось добывать себе пищу, они не желали даже коснуться своего груза из копченого мяса гусениц. Каждый день они пускались в дорогу с рассветом и останавливались, когда солнце доходило до своей высшей точки. Пока стояла влажная послеполуденная жара, они спали, просыпаясь вечером, чтобы сплести коконы и поохотиться.

Во время этих долгих, жарких, сонных сиест Йама и Пандарас беседовали целыми часами, рассказывая друг другу все, что произошло с ними, пока они были врозь. Говорил в основном Пандарас. Йама старался скрывать свое отчаяние и свою боль. Ночью, когда все спали, к нему являлась Тень, полная гнева и слабости. Ее угрозы и похвальба заполняли его сны.

Бандар йои инойи не горевали о гибели равнинных лесов.

— На равнинах много всяких ужасных людей, — сказал Йаме Йои Сендар. Хранители отдали нам предгорья, и ничего другого нам не нужно. К тому же равнинные леса быстро вырастут снова. Они наберутся силы из ила, оставшегося после наводнения. За время жизни одного человека они снова станут такими, как были. А тем временем у нас будет прекрасная охота, потому что все животные сбегутся в наши леса.

Бандар йои инойи знали много интересного о странных и удивительных созданиях, которые населяли равнинные и горные леса. О некоторых Йама читал в бестиариях — энциклопедиях животного мира — в библиотеке замка своего приемного отца, эдила города Эолиса, о других он слышал впервые.

Например, он знал о кровавых орхидеях, потому что они росли в предгорьях Краевых Гор, но те были пигмеи по сравнению с гигантскими цветами здешних лесов, достигающих размеров целого дома и стоявших в окружении костей животных, которых облака феромонов заманили в страшные прицветники. Были еще орхидеи-рыболовы, которые росли на высоких ветвях и свешивали вниз липкие корни, а те обматывались вокруг всякого, кто на них налетал, сами же орхидеи вытягивали соки из трупов. Были орхидеи, испускающие гипнотические ароматы и внедряющие корни в плоть своих спящих жертв.

Среди исполинских лесных растений строили свои замки огненные муравьи. Некоторые виды деревьев защищали целые орды крошечных грызунов. Они нападали на всякого, кто приближался к их дереву, более того, они обгрызали листья на соседних деревьях, чтобы те не заслоняли солнечный свет их хозяину. В свою очередь дерево кормило защитников сладкой ватой, растущей на его ветвях. Встречались животные-ленивцы, которые падали на свою добычу и обволакивали ее мясистыми складками, скрывающими костяные крючочки с парализующим ядом. Их ювенильной формой была некая голая обезьяна, маленькая и медлительная. После спаривания самец умирал, а самка цеплялась хвостом за подходящую ветку и плела вокруг себя кокон, а выходила из него уже взрослым ленивцем, безглазым, безруким, безногим и безмозглым.

У бандар йои инойи были легенды и о людях, о странных расах, обитающих в равнинных лесах. Существовали племена, где мужчины после рождения вырастали лишь на самую малость и проводили свою жизнь в специальном кармане на животе у своей подруги. У одного народа семьей правила единственная плодоносящая женщина, она становилась невероятно жирной и порабощала своих стерильных сестер, а мужчины у них были изгоями, которые зверски дрались друг с другом, если встречались во время лесных странствий; когда детородные дочери в этих семьях взрослели и покидали дом, мужчины сражались за их благосклонность, и тогда случались очень кровопролитные схватки. Были люди, которые бегали по ночам по лесу и пили кровь своих загипнотизированных жертв. Встречались племена бледнолицых мужчин и женщин, обладающих способностью видоизменяться и становиться похожими на другие типы людей, эти, возможно были родственниками зеркального племени, которое Йама встретил во Дворце Человеческой Памяти.

Йама не мог разобраться, какие из этих народов действительно существовали, а какие были выдумкой. Лесные люди не очень-то старались отделить одно от другого. То, что можно вообразить, говаривал Йои Сендар, то и реально. Хранители, сотворившие этот мир, намного более могущественны, чем любая из рас, которых они возвысили из животного состояния, а следовательно, они сотворили больше чудес, чем можно себе вообразить.

Бандар йои инойи были в лесу счастливы. Лее был их домом, таким же знакомым, как для Йамы замок эдила или Город Мертвых. Споро шагая под зеленым покровом, они выводили долгие замысловатые мелодии. Возвращаясь с охоты, готовя обед из пойманной добычи или клубней и фруктов, они смеялись и обменивались сложными длинными шутками. Однажды, ближе к вечеру, партия охотников нашла гнездо древоеда, и один из охотников вернулся рассказать остальным. Весь клан вместе с Пандарасом и Йамой отправился к логову. Оно находилось в гигантском капковом дереве, таком толстом, что обхватить его смогли бы разве что двадцать человек. Гладкая серая кора во многих местах растрескалась.

Йои Сендар показал на животное, которое шевелилось внутри ствола.

— Мы его быстро выкурим. Это хорошая еда. Древоед устраивает логово, выскребая нутро дерева, пока оно не умрет. Он опасен, если охотиться на него, пока он в гнезде. Но мы смелые люди.

Часть лесного клана танцевала с одной стороны дерева, дразня древоеда, и он выбрасывал свой длинный, похожий на кнут язык то в одну щель, то в другую. Остальные развели с другой стороны костер из сырых веток и отвели дым внутрь ствола. Древоед скоро забеспокоился, завыл и застонал. Лесные люди запрыгали ближе, увертываясь от длинного языка, заколотили толстыми палками по основанию дерева, в общем, устроили страшный шум.

Наконец измученный древоед выпрыгнул из щели где-то высоко в стволе, сразу под нижними ветками. Двигался он очень быстро. Йама заметил его, когда древоед был уже на земле и поднялся во весь рост на самой задней паре толстых коротеньких ножек, очень высокий и очень тонкий. Спину его покрывали костяные пластинки, а живот прятался под густым матовым мехом. Воздух наполнился сладковатым и даже отчасти приятным запахом.

Лесные люди тотчас окружили добычу, одна женщина бросилась вперед и стукнула древоеда по ногам, остальные радостно завопили. Пандарас тоже не остался в стороне, пару раз он крикнул не слабее других. Древоед падал постепенно, издавая раздраженные, будто мяукающие звуки. Его фасеточные глаза поблескивали зеленым светом на фоне тусклого меха головы. Длинный алый язык метался по истоптанной земле. Йои Сендар подскочил и проткнул его палкой.

После этого лесные люди навалились всем скопом, разделали тушу и с триумфом потащили мясо в лагерь. Пандарас заразился всеобщим воодушевлением, его рваная рубаха испачкалась кровью, глаза возбужденно горели.

Йама не стал пировать фруктами и мясом древоеда вместе со всеми. Ему казалось, что он похож на то капковое дерево, а Тень, как древоед, выгрызает его нутро. Тем не менее он знал, что Тень еще понадобится ему в предстоящем деле. Он не может ее совсем изжить, пока не поймет, как уничтожить свою ненужную мощь.

Ему хотелось быть таким, как лесные люди, которые в своем нехитром счастье танцевали и пели на заросшей мхом поляне. Смеркалось. Красный свет большого костра играл на телах танцующих. Вокруг тихо стояли деревья, с их нижних ветвей свисали коконы. Как сладка жизнь этих людей! Как проста. Как невинна. Каждый день несколько часов охоты или поисков фруктов и клубней, а потом отдых, песни, танцы, рассказы. Их жизнь, жизнь их отцов и дедов всегда была неизменной и будет оставаться такой до скончания веков.

Йама забыл, что бандар йои инойи находились в рабстве у Могучего племени, но через два дня они добрались до долины, где жило Могучее племя, и он увидел, как плохи дела у рабов.

14. РАБЫ

— Пусть они и Могучее племя, — говорил Пандарас, — но им, видно, нравятся тесные домики. Даже я считаю, что эти хижины маловаты.

Он стоял рядом с Йамой на опушке леса и смотрел на расстилающуюся в обе стороны долину — широкую, плоскую травянистую равнину с маленькими деревеньками, между которыми вдоль канав с зеленой водой бежали узкие красные дорожки. Каждая деревня представляла собой кучку обмазанных глиной домишек с узенькими полосками обработанной земли и заборами из колючего кустарника.

— Не нравится мне все это, — проворчал Пандарас. — Ты только посмотри, какие густые и высокие изгороди! У этих людей, должно быть, множество врагов. Самое время вызвать какую-нибудь машину и убраться отсюда подальше.

— Это слишком опасно, — ответил Йама. — Префект Корин мог не погибнуть при падении сада, а он не должен знать, где я.

На самом деле здесь было на удивление мало машин, меньше, чем Йама когда-либо видел. Весь мир просто кишел ими, повсюду они носились по своим непонятным делам; ни одно дерево не могло упасть в самом глухом лесу, чтобы рядом не оказался свидетель.

— Не представляю, как он мог уцелеть, — ворчливо продолжал Пандарас. Конечно, мне хочется думать, что это возможно, тогда и бедный Тибор мог бы спастись. Прости, господин, что я вмешиваюсь, но ты не можешь вечно прятаться. Не можешь понапрасну тратить свой дар.

— Не говори о том, чего не понимаешь, — резко ответил Йама.

— Я способен узнать дурное, когда его вижу, — не унимался Пандарас. Посмотри на наших друзей. У них такой вид, словно они идут на казнь.

Было раннее утро. Солнце еще только поднялось над пиками Краевых Гор. Лесные люди встали перед рассветом. Они были необычно подавлены, особенно последние две лиги до края леса над равниной, где жили их хозяева, Могучее племя.

Всю дорогу они убирали цветы, ленточки и перья, которыми украшали свои коренастые туловища. Пучками сырой травы они оттирали орнаменты из красок и глины, вычесывали ил, который скреплял их волосы в живописные шпили. В лесу они ходили обнаженными, но сейчас достали из узелков набедренные повязки и облачились в них. Свои браслеты они сняли, тщательно завернули в клеенку и спрятали под большим плоским камнем на самом краю скалы.

Потом, дрожа от утренней серой промозглости, лесное племя построилось. Вождь, Йои Сендар, прошел вдоль шеренги, внимательно осматривая каждого человека, желая убедиться, что не осталось никаких следов украшений. Когда он подошел к Йаме и Пандарасу, то произнес официальным тоном:

— Внизу находится место обитания семьи Могучих людей, которая нами владеет. Мы следуем к ним с дарами из леса. Вы можете с нами не ходить, друзья. В лесу мы наслаждались вашим обществом, вашими легендами, сказками, похвальбой, но сейчас для нас начинается другая жизнь.

— Я должен найти храм, — ответил Йама.

Йои Сендар покачал своей массивной страшной головой из стороны в сторону, что означало согласие. Его мешковатая кожа кровоточила в тех местах, откуда он вытащил декоративные иглы.

— Возможно, вам как-нибудь удастся задобрить Могучих людей, и они позволят его осмотреть, — сказал вождь.

Пандарас спросил:

— Почему вы их так боитесь? Если они правят вами, опираясь на страх, то они недостойны быть вашими господами.

Йои Сендар ответил, избегая взгляда Пандараса:

— Они всегда были нашими хозяевами. Так всегда было с тех самых пор, когда Хранители поместили нас в эти места.

Наши господа изменились, но они по-прежнему в нас нуждаются, и вы сами это увидите, если пойдете с нами.

— В нашем мире много разнообразных народов, — сказал Йама, когда Йои Сендар заковылял к голове колонны. — Почему ты не можешь согласиться с этим простым фактом, Пандарас?

— На мой взгляд, люди повсюду одинаковые. Они боятся свободы. Они становятся рабами более сильных людей потому, что рабом быть легче, чем свободным. Поклоняться прошлому легче, чем планировать будущее.

— У тебя очень неординарные мысли, Пандарас.

— Это ты меня научил, господин, но сам, видно, забыл.

— Я? Что ж, я тогда был моложе и глупее. Кто знает, может, моя раса стареет даже быстрее, чем твоя, Пандарас. Я чувствую себя таким же старым, как человек Древней Расы.

— Я сохранил одно из их каменных лезвий, — рассказал Пандарас. — Прошу, не останавливай меня, если придется его применить, чтобы помочь нам спастись. Эта штука у тебя в голове хотела сделать из тебя своего раба, и мне кажется, ты еще не вполне избавился от ее власти.

Йои Сендар воздел обе руки и издал хриплый вой. Его люди подняли тяжелые тюки с мясом гусениц и потянулись за ним в долину, двигаясь цепочкой по узкой тропе, змеившейся между высоких трав к ближайшей деревне Могучего племени. Йама заметил, что глинобитные хижины внутри колючих изгородей отделены друг от друга сложным хитросплетением стен и двориков. Каждая имела отдельный выход, туннелем прорубленный сквозь изгородь. Когда бандар йои инойи появились на склоне, из этих туннелей стали выбираться фигуры сутулые, костлявые, с серой нездоровой кожей.

Пандарас прошептал Йаме:

— Если они изменились, то явно не к лучшему. Очень убогий народ, на мой взгляд.

— Не суди поспешно, — остановил его Йама.

Могучие люди выстроились в неровную линию под хлопковым деревом. Вокруг носилась ватага ребятишек, они невыносимо орали и швыряли во взрослых камнями и комьями грязи, те уклонялись от ударов и в свою очередь бросали камни в детей. И мужчины, и женщины, и дети были только в набедренных повязках, таких же, как надели лесные люди.

Все обитатели деревни были лысыми, высохшие груди женщин висели до живота.

Когда лесной клан подошел поближе, люди Могучего племени бросились вперед, дико размахивая кнутами, косами и ружьями. Они сердито кричали на лесных людей и друг на друга. Наконец всех лесных людей разобрали на кучки по пять-шесть человек, а к Йаме и Пандарасу подошел какой-то мужчина и стал с нескрываемой жадностью их разглядывать, а потом закричал, что эти незнакомцы принадлежат ему.

— Я капитан! — орал он. — Помните об этом, все, все помните!

У капитана был резкий, визгливый голос, маленькие, обведенные красным глазки и поджатые губы, напоминающие клюв. Когда к ним подошел маленький ребенок, капитан закричал:

— Убирайся! А то выстрелю! — и замахнулся стукнуть мальца прикладом.

Мальчишка оскалился, зашипел, но отступил, правда, медленно и не сводя глаз с Йамы и Пандараса.

— Не беспокойся, — обратился капитан к Йаме, — ты будешь моим гостем, а за твоим рабом присмотрят мои рабы.

Пока вы под моей защитой, никто вас и пальцем не тронет. Я У них капитан, самый богатый и самый сильный из всего нашего племени. Сколько раз они хотели меня убить за мое богатство и власть, но я слишком хитер и силен.

Йама представился и представил Пандараса. Пандарас вставил:

— Я не раб, я оруженосец моего господина.

Капитан сплюнул Пандарасу под ноги и обратился к Йаме:

— Раб у тебя наглый, но сам ты выглядишь бойцом, это хорошо.

— Значит, у вас идет война? — спросил Йама.

— Наша молодежь отправилась на войну за освобождение, — стал объяснять капитан. — А тем временем мы здесь присматриваем за добром, что вполне естественно. Мы все здесь очень богаты, вот другие семьи и сговариваются отнять наше богатство, но мы их одолеем. Мы станем самыми сильными и самыми богатыми в Долине.

Йама вежливо проговорил:

— Я много о вас слышал от бандар йои инойи, но очень интересно посмотреть на вас своими глазами.

— Где эти ошметки вас нашли? Йои Сендар! Йои Сендар, ты, жалкий огрызок, иди сюда!

Капитан щелкнул бичом и взмахнул им над своей группой лесных людей. Йои Сендар вышел вперед, склонив голову, и проговорил тихим, покорным голосом:

— Все, что мы собрали, господин, мы отдаем с открытым сердцем и открытыми руками.

Оставляя кровавые рубцы, капитан стал лупить его по спине рукояткой хлыста. Йои Сендар отошел, по-прежнему глядя в землю.

— Дерьмо, — задыхаясь, проворчал капитан. От него шел тяжелый гнилостный запах. — Они не могут преобразиться.

Для них все останется как было. Они и представить себе не могут, как мы преобразились. Они — тяжелое бремя, но мы сильны, мы выдержим.

Йама осмотрелся. Большинство тощих серолицых Могучих людей гнали свои группы лесных жителей к обмазанным глиной плетеным туннелям сквозь высокую колючую изгородь. Даже ватага мальчишек заполучила группу из четырех-пяти самых старых лесных людей и теперь дралась за единственную доставшуюся им упаковку мяса гусениц.

Некоторые Могучие люди кричали на капитана, что он не имеет права оставлять незнакомцев только для себя.

— А вот и оставлю! — отругивался капитан. — Или думаете, у меня не хватит сил?

Казалось, капитан пребывает в постоянном раздражении.

Он внезапно обернулся и выстрелил из ружья в воздух. Старуха, которая подбиралась к нему сзади, остановилась и подняла вверх свои пустые руки.

— Знаю я твои штучки, мамаша! — завопил капитан. В уголках его рта скопились хлопья пены. — Только попробуй забрать мое, клянусь, сразу убью! И, обернувшись к Йаме и Пандарасу, объяснил:

— Она не сумела удержать своих рабов и теперь ворует пищу у честных людей. Со мной вы будете в безопасности. Я дам вам моей собственной еды, а вы мне поможете.

— Мы здесь чужаки, господин, — сказал Йама. — Мы пришли осмотреть храм.

— Храм? Что эти отродья вам наговорили? Они же отъявленные лжецы. Все время лгут, сами уже не понимают, где правда, а где выдумка. Лучше идите со мной. Я сумею вас защитить. — Капитан прошелся кнутом по своей группе лесных людей. — Тоже мне добыча! Дрянь несчастная, да и ее-то мало! Ленились в лесу, вместо того чтобы усердно трудиться!

Ну, теперь-то вы поработаете! Уж я постараюсь! Шевелитесь, а то взгрею до крови!

* * *

Хижина капитана была окружена высокой глиняной стеной, усыпанной сверху битым стеклом и колючками. Двор по Щиколотку утопал в жидкой красной глине, постоянно увлажняемой водой из трубы. На привязи в углу топталось несколько мелких коз. Они отмахивались хвостами от мух и невозмутимо жевали дынные корки.

Капитан с мрачным нетерпением наблюдал, как выгружали упаковки мяса гусениц. Когда последнюю низку мяса повесили на решетку у стены хижины, он прогнал лесных людей и велел Йаме отослать своего раба.

— Разузнай все, что сможешь, — шепнул Пандарасу Йама.

— Уж постараюсь, — так же шепотом отозвался Пандарас. — Хуже местечка я не видал.

Хижина была тесной и бедной, никакой мебели, только маленькая трехногая табуретка. В толстую стену встроена лежанка. Печь на солнечной батарее давала тусклый красный свет, на горячей плите булькал котелок с кукурузной кашей.

Утоптанный земляной пол был покрыт сеном, в котором шуршали черные тараканы. В тростниковой крыше устроили гнездо сумчатые крысы. Кругом была грязь, воняло козами и немытым телом самого капитана, однако в нишах по стенам стояли величественные портреты предков семьи, дотошно выписанные старинными масляными красками и заключенные в изысканные металлические рамы. Тут же находилась чаша, с большим искусством вырезанная из темного тяжелого дерева. Капитан шлепнул туда крошечную порцию кукурузной каши.

Когда Йама что-то сказал о необычных достоинствах этих вещей, капитан пренебрежительно отмахнулся:

— Они остались от старых времен. Несколько безделушек из той ерунды, которой мы владели раньше. Теперь мы гораздо богаче.

Кукурузная каша оказалась несоленым и безвкусным варевом, а порция составляла не более трех ложек, но капитан ожидал полномасштабного выражения благодарности за свою щедрость. Было такое впечатление, что он многого ждал от Йамы, и пока капитан хвастал и пускал пыль в глаза, он, сам того не желая, представил Йаме картину нынешней жизни людей Могучего племени — после того, как еретики подвергли их преображению. У каждого взрослого была хижина и узенькая полоска обрабатываемой земли, которую тщательно охраняли от других. Мужья жили отдельно от жен — в Департаменте Туземных Проблем Дворца Человеческой Памяти дело обстояло точно так же. Как только дети начинали ходить, их бросали на произвол судьбы, и они присоединялись к полудикой шайке за деревенским забором. Тех, кто доживал до половой зрелости, из шайки выгоняли, им приходилось искать или строить собственную хижину, или же жить в прерии, как сумеют.

Здесь каждая женщина и каждый мужчина представляли собой отдельный народ. Бодрствуя, они большую часть времени отдавали укреплению границ своих скудных владений.

Они отказались от своих старых имен, имен до преображения, а если у них и были новые имена, они их никому не сообщали. Они не знали ни любви, ни жалости, ни сострадания. Все эти чувства рассматривались как признак слабости.

Существовали лишь похоть, зависть и ненависть. Старые и больные должны были сами о себе заботиться. Обычно их убивали шайки детей или подростки, которым нужны были хижины стариков.

Тень, слушая, ликовала.

Такими мы сделаем всех людей! — шептала она в голове у Йамы. — Все станут рабами вещей, станут желать их больше всего.

Хуже всего было то, что люди Могучего племени считали такую жизнь наивысшей формой цивилизации. К старинным обычаям, когда семья пасла скот, гордилась красотой своей утвари, изделий из металла и произведений искусства, относились с презрением и неприязнью. Скот весь погиб, часть его перетравили завистливые соседи, другую часть зарезали сами хозяева, потому что пасти и охранять стадо стало трудно, пастбища заросли и одичали. У Могучего племени было табу на походы в лес, поэтому они полностью зависели от порабощенных ими лесных людей в отношении таких продуктов, как мясо, фрукты и коренья. Их собственные земельные наделы выглядели запущенными и плохо обработанными, урожай был бедным, растения — больными. На охрану этих полосок земли тратилось больше усилий, чем на их обработку.

Единственное, что объединяло семью капитана, — это ненависть соседних деревень. Каждый трудом своих рабов вносил лепту в защиту деревни от других семейств. У капитана были планы расширить территорию семьи, и он надеялся, что Йама ему поможет. Он провел Йаму по границам владений своей семьи, одним глазом все время поглядывая на деревню, показал ему сеть каналов и прудов, построенных давным-давно всеми жителями долины, чтобы оросить земли водой из озер, лежащих высоко в предгорьях Краевых Гор.

— Если мы сможем контролировать эту систему, значит, сможем контролировать все, — говорил капитан.

— И что вы будете с ней делать?

— Ну как же! Владеть ею, конечно! — Капитан хитро посмотрел на Йаму. Это самое главное. Все идет от собственности.

Йама подумал, что Могучие люди — такие же рабы, как и бандар йои инойи, даже хуже: ведь лесные люди оказались в рабстве по принуждению, а Могучие люди превратились в рабов по своей собственной воле. Ценя собственность превыше всего, они сами стали собственностью вещей, которых домогались. Йама вспомнил, как лесные люди спрятали браслеты на краю леса, и догадался, куда делись картины, посуда и металлические изделия, созданные до того, как еретики раздули здесь Войну за Преображение.

Тем временем капитан произносил длинную обвинительную речь против соседних деревень. Этой вендетте было только десять лет, но ее история была уже до краев наполнена убийствами, засадами и изменой. Но отмщение не замедлит, божился капитан. Он довел себя до настоящего припадка, сбросил с плеча ружье и стал целиться в небо, но потом взял себя в руки и вернул ружье на место.

— Такой боец, как ты, — говорил он, — может сыграть тут решающую роль.

— Я ведь один.

Йама подумал, что, куда бы он ни отправился, везде люди хотят, чтобы он убивал других людей. Он сыт этим по горло.

— Зато полно рабов, — возразил капитан. — Пусть их хоть всех перебьют, мы потом захватим рабов наших врагов. Самих врагов мы тоже сделаем рабами. Он даже причмокнул от этой мысли. — Разумеется, ты получишь награду. Их склады со всяким старьем станут моими, и я позволю тебе кое-что взять.

— Но, как я понял, все эти древние вещи не имеют никакой ценности?

— Для таких людей, как я, конечно, нет. Но для менее цивилизованного человека вроде тебя они представляют огромную цену. Для такого, как ты, даже кучи дерьма, которое собирают наши враги, и то имеет ценность. — Йама понимал, что капитан не собирался его оскорбить. Капитан полагал себя центром мира, а потому все остальные, естественно, казались ему существами низшего порядка. Он продолжал:

— Редкие металлы, драгоценные камни… Сколько унесет твой слуга.

Совсем неплохо для небольшой работенки.

Плюнь на его богатства, — шептала Тень. — Бери его ружье, засунь ему в глотку, и пусть он молит о пощаде! Убей его!

Всех убей!

Она продолжала неистовствовать, но слова ее отзывались в Йаме только слабыми искрами. Он легко выкинул их из головы.

Они возвращались по огороженной забором деревне. Йама обдумывал, как бы отказать капитану, не разозлив его, но тут увидел нечто, заставившее его передумать.

В тени группы хлопковых деревьев ссорилась кучка детей.

Сначала Йама решил, что они поймали какое-то животное и теперь рвут его на части, но потом он понял, что дети убили одного из лесных людей и зубами отдирают мясо с костей.

Одна девочка сидела в сторонке и с жадностью пожирала пригоршню окровавленных внутренностей. Трое маленьких детей гоняли по пыльной траве отрезанную голову. Глаз не было, а череп разбили, чтобы добраться до мозга. Рядом сидели два связанных человека из лесного племени, раскачиваясь туда-сюда от ужаса и горя.

Капитан взглянул на это зрелище и бросил:

— Никто из рабов, которых заполучили дети, долго не живет. Мы специально следим, чтобы им доставались самые слабые. Ну и старые, конечно. Какой смысл держать раба слишком старого, чтобы работать?

До этого момента Йама не задумывался, почему среди кланов лесных людей совсем нет стариков. Он справился с отвращением и гневом и сказал:

— Я должен поговорить со своим слугой.

— Только не тяни, — потребовал капитан. — Я хочу вернуться домой. Не дело это — оставлять все на рабов. Человек сам должен следить за своим имуществом, иначе он — не человек и этого имущества не заслуживает.

Итак, они с Пандарасом пленники, думал Йама. Раньше он это только подозревал, дураком он был, это ясно.

— Хорошо, что мне не пришлось общаться с этим старым козлом, — сказал Пандарас, когда Йама его нашел. — Чего он от нас хочет?

— Ты видел, что случилось с рабом детей?

— Слышал крики. Йои Сендар не позволил мне подойти ближе. — Пандарас бросил взгляд на вождя лесных людей, который неподвижно сидел с несколькими членами своей семьи в тени большого хлопкового дерева. — С людьми Могучего племени все ясно, господин. У них каждый — отдельное королевство. Они никому не доверяют, даже собственным детям. Это дикое место, господин. Я тебе говорил, не надо было нам сюда приходить.

— Мы должны найти храм, Пандарас.

— Я про него спрашивал, но лесные люди сразу проглотили языки. Что с ними такое, господин? Почему они не защищаются?

— Они туземцы, аборигены. Они знают только то, что всегда знали, и не могут представить, что может быть иначе.

Когда-то они жили в гармонии с Могучим племенем, меняли охотничью добычу на продукты, выращенные в долине, но потом Могучее племя преобразилось.

— Они злодеи, господин! Люди не едят людей!

Йама вспомнил амнанов, которые охотились на рыбарей, пока его приемный отец это не запретил.

— Видишь ли, — стал объяснять он, — некоторые расы смотрят на аборигенов как на животных. Так и здесь. Но я никогда не видел таких отвратительных людей, как Могучее племя. Они не злодеи, а жертвы какого-то сумасшествия.

— Я называю это злодейством, — настаивал Пандарас. — Полагаю, мы здесь пленники. Йои Сендар считает, что тебя принимают как почетного гостя, он рад, что привел нас сюда.

— Лесные люди часто приводят сюда гостей. Когда-то люди Могучего племени были замечательными художниками и ремесленниками, и в те времена сюда, наверное, ходило много торговцев. Теперь Могучее племя потеряло интерес к торговле, но лесные люди не могут этого понять.

Йама рассказал Пандарасу о планах капитана начать войну против соседей.

— Он думает, что я наемник.

— Ты и есть наемник, господин. Каждый это видит, кроме тебя.

— Здесь считают, что ты — мой раб. Думаю, есть смысл поддерживать эту игру. У капитана где-то неподалеку спрятаны богатства, у всех остальных Могучих людей, наверное, тоже.

Пандарас кивнул:

— Йои Сендар говорит, что все старинные вещи хранятся в одном месте. Он хвастал богатствами этой деревни, как будто они — его собственные. Я ему тогда не поверил, потому что он не сказал мне, где они.

— Йои Сендар верен своему господину. Ты забыл про браслеты, которые носили лесные люди. Откуда, ты считаешь, они их взяли?

Пандарас стукнул себя по лбу и засмеялся:

— Ну и дурак же я, господин! Быть так близко к сокровищам и их не увидеть!

— Я собираюсь потребовать у капитана доказательств, что он может оплатить мои услуги за войну против соседей.

— Значит, у тебя есть план. Хорошо. Ты поправляешься после своих приключений, господин.

— Дело не в деньгах. Вещи не имеют значения. Посмотри вокруг, если не веришь. Я делаю это не из-за денег, а потому что должен, Пандарас, — сказал Йама.

Он объяснил свой план, затем притворился, что сбивает Пандараса с ног и лупит его что есть мочи, стараясь, чтобы представление выглядело как можно убедительней. Когда он вернулся к капитану, тот проворчал, что Йама слишком уж долго отсутствовал.

— Я не забыл, что мое время принадлежит тебе, — поклонился Йама. — Я немного потратил его сейчас, чтобы потом ты получил большую выгоду.

— Если бы это был мой раб, я бы его убил.

— Он — все, что у меня есть.

— Когда мы победим своих врагов, ты сможешь иметь рабов сколько захочешь.

— Ты много обещаешь, капитан, но мне бы хотелось увидеть доказательство. Так сказать, залог.

— Когда враги будут разбиты, ты получишь сполна. Разумеется, большая часть достанется мне, но ты получишь свою долю.

— Я должен увидеть хоть что-то своими глазами, — настаивал Йама. — Что в этом дурного? Ты сам говорил, что не считаешь это большой ценностью.

Капитан с подозрением уставился на Йаму.

— Увидишь в свое время.

— Никто не доверяет другому просто так. Ты сам мне это объяснял. Я должен увидеть, что получу, прежде чем соглашусь тебе помогать.

У капитана от гнева перекосило лицо.

— Надо было тебя убить!

— Тогда бы я точно не стал тебе помогать, — спокойно отозвался Йама.

Капитан отвернулся, топая ногами и тяжело дыша, пока снова не овладел собой. Потом ворчливо сказал:

— Это касается всей деревни.

Могучие люди спорили весь день и часть ночи. Лесные люди зажгли фонари и развесили их на нижних ветвях хлопкового дерева. Могучие люди страшно ругались друг на друга, ничего нельзя было решить, но тут один из мужчин бросился на капитана с ножом, и тот выстрелил из ружья ему в живот.

Снова крики, на сей раз орал в основном капитан. Рабы унесли раненого. Потом капитан подошел к месту, где ожидали Йама и Пандарас.

— Мы отведем тебя туда прямо сейчас, — буркнул он, — но с завязанными глазами.

Собралась вся деревня, потому что никто никому не доверял. Эти люди были пленниками собственной жадности и подозрительности. Капитан, шагая рядом, с удовольствием объяснял это Йаме. Он утверждал, что это признак их особой исключительности.

— Любого, кто пойдет в хранилище в одиночку, убивают, а его имущество делят на всех.

— А как вы узнаете, что кто-то туда ходил?

— Мы все следим друг за другом. Никто не может уйти из деревни, чтобы другие не заметили, а если кто-нибудь не отзовется, когда его позовут, он теряет все свое имущество. К тому же мы стережем сокровища. Ты никогда не нашел бы это место, но даже если бы нашел, мы бы сразу узнали.

Йаме и Пандарасу не только завязали глаза, но и связали руки. На всякий случай, объяснил капитан, но Йама догадался, что Могучие люди боятся, как бы друзья Йамы не поджидали их в засаде. Засаленная тряпка, которой ему завязали глаза, немного пропускала свет, и Йама смутно видел мерцание факелов в руках у лесных людей, которых Могучие люди взяли с собой. Однако он даже не пытался запомнить все изгибы и повороты тропинки, которая шла все время вверх. Он молча терпел вонь от Могучих людей и прикосновение их остреньких паучьих пальцев. Пандарас начал многословно жаловаться, но раздался звук удара, и юноша замолчал.

Когда повязку наконец сняли, Йама увидел, что он стоит на краю высокого утеса. Было уже темно, и дно пропасти терялось во мгле, но капитан сообщил Йаме, что падать здесь высоко.

— Мы сбрасываем тех, кто пытается нас обмануть, — пояснил он. — Они разбиваются о скалы внизу, и шакалы поедают их мозг. Если ты выкинешь какой-нибудь номер, с тобой тоже это случится.

Йама спросил:

— Ты мне не доверяешь?

— Конечно, нет. — Капитан поджал губы. Вопрос его позабавил. — А если бы ты сказал, что доверяешь мне, я бы тебе не поверил.

Йама иронически поклонился и сказал:

— Значит, мы полностью понимаем друг друга.

Их окружили Могучие люди. Лесные жители держали несколько факелов: веток со сгустками смолы на концах, которые потрескивали и горели красным чадящим пламенем. Двое держали Пандараса, тот с повязкой на лице сидел на плоском камне, засунув руки между колен. Вокруг царило запустение: валуны, плющи, мелкие искривленные деревца. В отдалении вырисовывался край леса, светлея на фоне черного неба. Была полночь. Око Хранителей стояло почти в зените и выглядело как смазанный отпечаток пальца, распространяющий зловещее красное мерцание.

Капитан сбросил с края утеса конец веревки. Другой замотали о каменный столб, гладкий, как причальная тумба.

— Спускайся, — приказал капитан Йаме. — Недалеко от подножия есть пещера, она спрятана за плющом. Загляни внутрь, увидишь массу старого барахла, но очень ценного.

Разумеется, у наших врагов сокровищницы куда меньше, но даже десятая часть одной из них составит для такого, как ты, огромное богатство. Долго там не оставайся, не то мы перережем веревку.

Йама протянул свои связанные руки:

— Вам придется меня развязать.

Среди Могучих людей вновь начался спор. Некоторые требовали, чтобы капитан спустился вместе с Йамой, другие не соглашались — ведь Йама был собственностью капитана, но добровольно никто не вызывался сопровождать Йаму: зачем рисковать, если от этого выгадают все? Наконец капитан настоял на своем. Руки Йаме развяжут, но у него будет только пять минут, чтобы рассмотреть сокровища. Если он сразу не вернется, веревку обрежут.

Несмотря на то что Йаме пришлось тащить с собой дымный факел, спускаться было легко — на веревке через равные интервалы оказались узлы.

Они убьют нас, — бормотала Тень, но Йама легко справился со слабыми искрами ее слов. Из зева пещеры тянуло холодом, сквозняк шевелил листья, плющ казался занавесом, прикрывающим вход. Йама раздвинул плети и, цепляясь одной рукой за качающуюся веревку, всунул внутрь сначала факел, а потом голову.

Вот и сокровища Могучих людей: горы битой посуды; покрытая плесенью осыпавшаяся живопись; источенные жучком стулья с изящной резьбой и пятнами фосфоресцирующей гнили там, где дерево сожрал грибок; изящное металлическое литье, изъеденное ярью-медянкой.

Сверху прилетел голос капитана.

— Ну что, убедился? — кричал он. — Видишь, мы очень богатые люди. Теперь возвращайся, а то перережем веревку.

Йама поднял голову. Могучие люди выстроились на самом краю скалы, их силуэты четко вырисовывались в факельном свете.

— Теперь, когда я видел ваши сокровища, — закричал он в ответ, — я абсолютно точно понимаю, как вам помочь. — И с этими словами он бросил факел на кучу старинных стульев, над которыми поработали белые муравьи, превратив их наполовину в опилки.

Сначала Могучие люди не поняли, что произошло. У Йамы было достаточно времени, чтобы зацепиться за выступ рядом с входом, и только потом начал просачиваться дым. Плющ затрещал и сморщился от огня. Тогда сверху раздался вой, затем беспорядочные выстрелы, потом что-то пролетело мимо него, стукнув по плечу. Обрезали веревку.

* * *

Взобраться наверх по боковому склону оказалось совсем нетрудно. Плющ был крепкий и хорошо держал вес Йамы, для рук и ног нашлось множество опор. Могучие люди были слишком заняты, спасая свои сокровища, и пока его не искали. Они во множестве спускались по веревкам, но никто не додумался прихватить что-нибудь для укрощения огня. Вися на своих веревках, они в бешенстве орали друг на друга. Один из мужчин не удержался, когда пламя выплеснулось из пещеры, и полетел в темноту.

Йама перелез через край скалы, прошел сквозь цепочку лесных людей и снял повязку с глаз Пандараса. Мальчишка показал острые белые зубы. Сквозь гладкие волосы на макушке сочилась кровь, свежая и яркая, и, сбежав по лицу, капала с подбородка.

— Я убью того, кто это сделал, — вскричал Пандарас, — того, кто меня стукнул, клянусь!

— Мы будем делать только то, что надо, — охладил его пыл Йама. Из кармана в рубашке Пандараса он вынул острый камень и перепилил веревку, которая связывала юноше руки, потом обернулся к лесным людям и сказал:

— Теперь я ваш господин! Поняли? Я забрал сокровища Могучих людей и отдал их воздуху.

Вперед вышел Йои Сендар и покорно проговорил:

— Ты должен меня убить, я предал своего господина.

— Я не собираюсь убивать тебя, — отвечал Йама, — но ты будешь преображен. Иди в деревню вместе с Пандарасом и приведи остальных людей твоего племени. Иди и сделай как я сказал, иначе я убью всех Могучих людей. Остальные пойдут со мной.

— Как я найду тебя, господин? — спросил Пандарас.

— Ты будешь с вождем лесных людей, а он знает, где меня искать. Идите быстрее, как можно быстрее!

Когда Пандарас с Йои Сендаром исчезли в темноте, Йама подошел к краю обрыва и закричал капитану:

— Как только я увидел ваши сокровища, я сразу понял, что надо делать.

Капитан взвыл, поднял ружье и выстрелил в Йаму, но руки его тряслись от гнева, и пуля пролетела мимо. Веревка мотала его, как язык колокола, и когда он снова отлетел к скале, то выронил свой факел. Кувыркаясь, тот полетел вниз, постепенно уменьшаясь и превращаясь в светящуюся точку, потом внезапно вспыхнул на самом дне и потух окончательно.

Прежде чем капитан снова успел прицелиться, Йама крикнул:

— Если кто-нибудь попробует меня убить или захочет вылезти, я обрежу твою веревку.

— Я убью тебя! Мои рабы тебя убьют!

Еще двое-трое Могучих людей сделали пару выстрелов, но угол был слишком неудобен, и пули либо звякали о скалу под ногами у Йамы, либо улетали в небо. Капитан закричал, чтобы они прекратили. И тут в тишине раздался громкий и ясный женский голос:

— Это ты все устроил! Ты мне не муж! Ты не отец моим детям! Ты — ничто, Туан Ах!

Это было тайное имя капитана. Он зарычал от гнева, завертелся на своей веревке и хотел выстрелить в жену, но она оказалась шустрее и успела дважды спустить курок пистолета.

Капитан выпустил из рук веревку и улетел в темную глубину.

Наступила тишина. Наконец жена капитана спросила:

— Ты здесь, наемник?

— Мне от вас ничего не нужно, кроме ваших рабов, — отозвался Йама.

Некоторые из Могучих людей стали выкрикивать угрозы, но жена капитана кричала громче всех:

— Если можете, убейте его, но он обрежет ваши веревки, пока вы и до половины не доберетесь.

Могучие люди могли одолеть Йаму, если бы кинулись вверх по веревкам одновременно, но он прекрасно понимал, что никогда они не смогут действовать совместно.

— Вас я тоже освобождаю, — торжественно проговорил Йама. — Я освобождаю вас от прошлого. Вы поняли? Когда я уйду, можете вернуться в деревню и жить своей жизнью.

— Туан Ах был дурак, что тебе доверился, — сказала жена капитана. — У меня от него восемь детей, но я рада, что он мертв. Ты начал войну, наемник. Нам будут нужны рабы, и если мы тебя не догоним, то возьмем их у своих врагов. Молись, чтобы мы тебя не нашли, я не такая добросердечная, как Туан Ах.

— Я уйду туда, где вы меня не найдете, — бросил напоследок Йама и повел остаток лесного племени в лес.

15. ТРИ СНА И ОДНО ЧУДО

Пандарас и Йои Сендар привели остаток клана в лес и вскоре после рассвета отыскали Йаму. Уже наступала жара. В зарослях бамбука, окаймлявшего лесную опушку, висели белые нити тумана. Пандарас рассказал Йаме, что он поджег остававшиеся в домах ценности Могучих людей. Возникшая паника позволила им всем убежать.

— Но мне пришлось кое-кого убить, господин. Человека, которого ранил капитан. Иначе его рабы ни за что не пошли бы со мной.

— Я думаю, Могучие люди этого не заметят, их больше всего волнуют их сокровища и их рабы, — сказал Йама. — Им нет дела до других, они беспокоятся только об имуществе. Но в любом случае они не пойдут за нами в лес, лес для них — табу.

— Все равно мне жаль, что пришлось его убить, — грустно сказал Пандарас, — даже если бы он сам хотел меня убить.

— Боюсь, это не последняя смерть. — покачал головой Йама.

Он подошел к Йои Сендару и поздоровался с ним. Вождь лесных людей почтительно поклонился и сказал официальным тоном:

— Все, что у нас есть, мы отдаем с чистой душой и распахнутыми руками.

Йама повысил голос, чтобы его могли слышать все лесные люди:

— Мне от тебя ничего не нужно, кроме твоей дружбы, Йои Сендар.

Маленький уродливый человечек не поднимал глаз, он упрямо твердил:

— Мы с радостью отдадим тебе все, что у нас есть, но не можем дать то, чего нет.

— Возможно, мне удастся изменить твой разум, — задумчиво произнес Йама. — Ночь была долгой. Давай найдем место для отдыха, а вечером снова поговорим.

Хотя бандар йои инойи вернулись домой, в лес, вид у них был растерянный и подавленный. Они не пытались украсить себя и продолжали носить набедренные повязки. Улегшись по трое-четверо между корней высоких деревьев, они тихонько переговаривались между собой.

— Я постерегу тебя, а ты спи, господин, — предложил Пандарас.

— Они ничего нам не сделают, — сказал Йама, хотя и сам не знал, что будет теперь, когда он освободил лесных людей.

— Я подцепил болезнь недоверия, — настаивал Пандарас. — Спи, господин, а я послежу, чтобы с тобой ничего не случилось.

Это был не совсем сон, скорее какое-то обморочное падение внутрь себя. Йама уже совершал подобное чудо с ребенком, которого доверили ему зеркальные люди, но сам он не До конца понимал, как его сотворил. Раньше он считал, что им руководил фантом Анжелы, но сейчас понимал, что ее привлекло желание разобраться в корнях его могущества.

Сегодня ему придется искать дорогу абсолютно самостоятельно.

Он погрузился в беспамятство глубже, чем при любом сне, — так ребенком он нырял к самому дну реки. Прочь от залитого солнцем зеркала, где течение колышет длинные зеленые плюмажи водорослей. Вниз, вниз, в манящую темноту глубин! Мышцы глотки и легких разрываются от боли, надо вздохнуть, вздохнуть! Терпеть больше нет сил, и он поворачивает назад, к свету. Сейчас, падая, Йама постигал всю тончайшую структуру мира, видел машины более мелкие, чем одноклеточные водоросли, которые составляли самую основу речной жизни. Эти крошечные растения так малы, что заметить их можно, лишь когда они, собираясь бесчисленными миллиардами, окрашивают воду в красный или зеленоватый цвет. Но машины были еще меньше. Их десятитысячную колонию можно разместить на одной пылинке из тех, что плавали в луче солнечного света в комнате эдила, когда Йама забрался туда в утро штурма башни, принадлежавшей доктору Дисмасу.

В то время он думал, что его приключения только начинаются, но сейчас понимал, что они начались задолго до его рождения.

Йама обратил внимание на одну миниатюрную машину, и она развернулась перед ним, как книжный стеллаж в библиотеке замка эдила. Пока он бродил среди бесконечных рядов, ему все время казалось, что сейчас из-за угла покажется Закиль, но скоро Йама понял, что здесь нет мыслей, только информация. Столько информации на таком малом пространстве! Когда-то Закиль учил его, что вся закодированная информация о форме тела может поместиться в капле материи размером меньше крошечной точки в напечатанной самым мелким шрифтом книге. Конечно, здесь было меньше информации, но все равно ее количество подавляло. Йама вынул книгу наугад. Ее страницы оказались покрыты ровными строчками нулей и единиц — одно длинное число, одна бесконечная инструкция. А здесь были тысячи книг.

Йама вспомнил, как фантом Анжелы показал ему некоторые места в мозгу младенца зеркального племени. Тогда он не понимал, а сейчас понял, что это с его помощью она узнала, где они находятся. Если эти участки слегка изменить, они становятся узлами, где могут существовать маленькие машины, которые начинают усиливать сложность нервных процессов, превращая их в настоящее сознание. Это преображение — волшебный дар Хранителей, и дар этот доверен Йаме!

Йама сосредоточился, в деталях вспоминая этот момент.

Что сказала Анжела, чуть заметно подталкивая его и испытывая? Что он чувствовал, что видел, как действовал, сам не сознавая, что действует? Не думая, он взял книгу, с фантастической быстротой пробежал пальцами по единицам и нулям, меняя их расположение. Поставил книгу на место, взял другую, пробежался по ней, потом снова и снова, пока не закончил.

* * *

Он сидел в зеленой палатке и секунду не мог понять, спит он или бодрствует. Это Пандарас сплел вокруг него нечто вроде полога. Йама отвел в сторону ветки. Вечерело. Горячий воздух был неподвижен. Сквозь уносящиеся ввысь стволы деревьев пробивались лучи заходящего солнца. Вокруг суетились лесные люди, они развели несколько костров и жарили на них мясо.

— Я узнал, где находится храм, — сообщил Пандарас. — Сначала Йои Сендар не хотел говорить, но я пригрозил, что, если он не скажет, ты убьешь всех Могучих людей. Кроме того, я заставил их заняться едой. Но сейчас все не так, как раньше. Нет ни песен, ни веселья. Они боятся — наверное, потому, что не понимают, что с ними случилось.

— Это пройдет.

— Вот, господин, выпей это. — Пандарас подал Йаме чашу из тыквы, полную пенистого ароматного сока. — Здесь растет виноград с полым стеблем, когда его надрезаешь, он дает сок.

Очень вкусный.

Йама взял тыкву, но пить не стал. Вместо этого он сказал:

— Дай-ка мне свой камешек. — И, взяв его, быстро рассек себе ладонь. Камень был такой острый, что боли почти не чувствовалось, но из ранки тотчас побежала кровь. Йама подержал кисть над тыквой, и капли сбегали туда с кончиков пальцев. Много крови не требовалось, но Йама подождал целую минуту и лишь тогда позволил Пандарасу перевязать ранку.

Потом он созвал лесных людей и заставил каждого сделать по одному глотку из чаши. Как раз всем хватило. Йои Сендар проглотил последние капли и вернул чашу, не сказав ни слова.

— Спите, а потом делайте что хотите, — приказал им Йама. — Я не могу прожить ваши жизни за вас. Вы должны научиться жить сами. А когда научитесь, то помните: вы можете освободить других, как я освободил вас. Дайте им выпить капельку вашей крови, смешанной с вином или водой, и они станут свободными.

Конечно, сейчас они его не понимали, но скоро обязательно поймут. Йама попытался объяснить это Пандарасу, но юноша так устал и так хотел спать, что заснул в середине объяснения.

* * *

Когда Йама проснулся, уже светало. Лесных людей не было. Пандарас сказал, что не видел, как они ушли, хотя утверждал, что не сомкнул глаз всю ночь. Должно быть, они растаяли и стали лесом, как туман превращается в воздух, когда тает. Указав на кучу тряпья, он заметил:

— Видишь, бросили свои набедренные повязки. Может, они опять станут такими, как были до начала всей этой истории?

— Нет, — ответил Йама. — Теперь они станут другими.

— Как младенец зеркальных людей? Я помню, как ты заставил светлячков плясать вокруг его головы. — Пандарас зевнул. — На завтрак есть немного фруктов. Все мясо они съели ночью, а ты наверняка не станешь жевать жилы и шкуру.

— Ты начинаешь слишком привыкать к чудесам, — улыбнулся Йама.

Полузажившие раны на его щеке царапались друг о друга.

Впервые за все время он почувствовал, что его мистическая сила скоро кончится. Позволил себе роскошь надежды.

— Ты не только не удивляешься чуду, — побранил он Пандараса, — но даже не пытаешься понять, в чем его смысл.

— Ну, если ты преобразил их всех, то это действительно чудо, господин. Ведь на одного младенца у тебя ушла вся ночь.

— У меня в крови есть машины. У тебя тоже. У всех есть.

Это самый великий из даров Хранителей. А чудо в том, чтобы убедить их сделать мою работу.

Пандарас коснулся своего горла. Он заштопал свежие дыры на рубашке, обернул культю левой кисти куском яркого алого шелка, пригладил волосы и надел на шею венок из орхидей. Монета висела у него на груди, как брошка, а на левую руку он надел амулет. Он выглядел как повеса, собирающийся начать долгую и сложную осаду сердца прекрасной дамы.

— Нас всех наполняет дыхание Хранителей, господин, — сказал Пандарас. Это общеизвестно. Всех, кроме аборигенов, если, конечно, кто-нибудь вроде тебя не совершит для них чуда.

— Нет, — возразил Йама. — Дыхание Хранителей касается всего в мире, ибо все исходит от них. Я только помог лесным людям осознать то, что в них уже было заложено. Я изменил машины в своей крови так, чтобы они могли воздействовать на все туземные народы мира. Потому я и заставил лесных людей выпить своей крови. Теперь их кровь станет активной и будет преображать всех, кто ее выпьет. Я освободил их, чтобы они становились тем, чем желают. Если захотят, они смогут освободить все кланы лесных людей, которые приходят в лес искать пищу для Могучего племени.

Сквозь нижние этажи высоких крон стали пробиваться первые лучи солнца. Пандарас вытянул руку поперек луча.

— Не уверен, что я до конца все понял, господин, но полагаю, наша работа здесь закончена. Йои Сендар сказал, что храм находится в сутках пути в эту сторону. Думаю, нам потребуется вдвое больше, ведь мы не привыкли к лесу.

Они шли сквозь зеленое лесное молчание большую часть дня. Разговаривали мало, каждый погрузился в собственные мысли. Впервые с той минуты у окна комнаты над конюшней в трактире «Скрещенные мечи», где он встретил Пандараса, Йама ощутил всеобъемлющий покой. Он — это он, не больше и не меньше. Он отдается своей судьбе и следует за ней, как листок, рожденный на Реке, который судьба может ураганом пронести по всей длине обитаемого мира. День стоял прекрасный, и прогулка только увеличивала его прелесть.

Ближе к вечеру они остановились на краю обрыва перед широкой долиной. Обнесенные колючей изгородью деревни Могучего племени были разбросаны среди путаницы канав, каналов, дорог и тропинок, паутиной покрывавших луга. С дальней стороны долины поднимались холмы, за ними опять холмы, но более высокие. Солнце садилось за Краевые Горы.

Мягко стелился свет, как будто хотел обнять весь мир. В этой части леса росли зонтичные деревья. Их суживающиеся кверху стволы заканчивались широко раскинувшимися кронами.

Когда с неба просачивался свет, ветки складывались в средней части и сворачивались вокруг стволов с тихим шуршанием и треском. Странное зрелище напоминало толпу величественных вдов, расправляющих складки своих нижних юбок.

Йама и Пандарас улеглись на слой листьев папоротника, из которого Пандарас соорудил плетеное ложе. Он рассказал, что выучился этому трюку, когда гостил у одного из своих дядьев, который был корзинщиком.

— Я считаю, оруженосец должен знать всего понемногу, — похвалился он, так что очень удачно, что у меня была такая большая семья.

Он отыскал заросли водяного плюща, обвившего ствол зонтичного дерева, и они смогли утолить жажду, но никакой еды Пандарас найти не смог.

— Но завтра мы точно доберемся до храма. Я уверен. Если, конечно, этот уродец не солгал.

— Он не мог солгать, по крайней мере в тот момент.

Пандарас потер лицо ладонями, зевнул и сонно спросил:

— Ты правда их преобразил?

— Их преобразили машины. Надеюсь, со временем они преобразят все туземные расы.

Зеркальных людей и земледельцев из Дворца Человеческой памяти. Рыбарей с Великой Реки и племена, обитающие в глуши на ее берегах. Лесных людей и все невероятные расы туземцев, о которых рассказывали лесные люди, всадников с альпийских равнин, людей-скалолазов, горцев и многих других. Йама старался припомнить всех, но заснул, продолжая перечислять во сне.

Утром Йама и Пандарас проснулись и обнаружили фрукты и молодые побеги плюща в плетеной сумке на толстой палке, воткнутой в дупло зонтичного дерева. Они долго осматривались, но так и не нашли других следов пребывания лесных людей.

— Помните, что я вам сказал! — прокричал Йама в гущу деревьев. — Дайте другим испить каплю вашей крови, и они тоже станут свободными.

Зеленая лесная тишина поглотила его слова.

Весь день Йама и Пандарас шли вдоль лесной опушки по краю хребта над долиной. И на закате, совсем как предсказывал Пандарас, они подошли к храму.

16. СВЯЩЕННЫЙ РАБ

Фасад храма был высечен в высоком отвесном склоне утеса из красного песчаника. Его украшала искусная резьба и орнаменты в белых, золотых и ультрамариновых тонах. К храму вела извилистая дорога с самого дна долины, а заканчивалась она однопролетным мостом через узкую глубокую расселину на краю широкой площади, раскинувшейся перед храмом. В самом центре площади стоял простой алтарь, окруженный стройными, белыми, гладкими колоннами. Скорее всего алтарь служил дневным оракулом, к которому люди приходили попросить о незначительных милостях или помянуть своих мертвых. С одной стороны площади тянулась цепочка маленьких домов с плоскими крышами, где жили священник и храмовая прислуга, а с другой вдоль падавшего в пропасть ручья расстилался луг, на котором становились лагерем паломники и кающиеся грешники.

Но сейчас луг зарос молодыми акациями и дикими банановыми растениями. В садах рядом с домами остались лишь высохшие стволы, а между отполированными плитами песчаника, которым была вымощена площадь, пробивалась сорная трава. На одном из окон хлопала ставня, все хлопала и хлопала, как идиот, повторяющий единственное известное ему слово. Грифы-индейки устроили свои неопрятные гнезда на плоских верхушках колонн вокруг дневного оракула. Их помет стекал по колоннам, а изразцовые плитки у подножий были усыпаны костями их жертв. Однако кто-то все же подмел длинный пролет лестницы к входу в храм, а на высоких шестах на краю площади развевались яркие, невыгоревшие молитвенные флаги и знамена.

— Во время Войны за Преобразование Могучие люди убили священника и иеродула, — зашептал Пандарас. — Архивиста и комиссара они тоже убили. Комиссара и мани пул солдат они сожгли прямо в замке, а других убили здесь. Йои Сендар рассказывал, что те, кто убил архивиста, потом ели его мозг, потому что хотели получить власть над мертвыми.

Йама и Пандарас присели среди высохшего кустарника на каменистом склоне перед площадью. Пандарас вынул свой острый камешек и точил этот импровизированный ножик о кусок кремня, зажав его между зубами.

— Я думаю, обойдемся без него, — с надеждой проговорил Йама.

— Может, там префект Корин. Или доктор. У тебя могущественные враги, господин. Их нелегко убить, и если они уцелели при падении сада, они тебя ищут.

— Доктор Дисмас не стал бы поджидать нас в храме — это не в его стиле. А Корин не будет возиться с флагами и подметать ступени. Если это кто-то, кого мы знаем, то это может быть только один человек. А если нет, то надеюсь, что человек, назначивший себя блюстителем этого места, не причинит нам вреда. Кроме всего, это единственный путь попасть в серединную точку мира, не тратя сотни дней на дорогу.

Йама встал, в облаке пыли сбежал со склона и понесся прямо через площадь. Под ногами с легким треском ломались сухие травы. Встревоженная парочка грифов поднялась в воздух. Пандарас спустился более осторожно, держа у плеча свой заточенный, как лезвие, камень, а покалеченную левую руку пряча в складках рубашки. Он хотел догнать Йаму, который обходил по кругу колонны (кто-то подмел алтарь и пытался отскрести нацарапанные там знаки) и направлялся к храмовой лестнице.

Запыхавшись, Пандарас сказал:

— Можно было бы подождать до ужина, господин.

— Я думаю, нам нельзя больше полагаться на лесных людей, — ответил Йама. — У них теперь другие заботы, И пожалуйста, Пандарас, убери лезвие. Давай покажем, что мы пришли как друзья.

Но Пандарас его не слышал. Он издал внезапный вопль и бросился вверх по ступеням. У входа в храм появилась высокая бледная фигура.

Тибор.

— Я знал, что вы не погибли в наводнении, — сказал Йаме иеродул.

Йама улыбнулся и ласково ответил:

— Скоро я освобожу тебя от твоих обязательств, Тибор.

Эту ночь проведем здесь, но идти нам очень далеко, так что отправимся, как только отдохнем.

— Я уже нашел кое-что полезное, — сообщил Тибор.

Они сидели, скрестив ноги, на террасе перед входом в храм. Рубашка иеродула была распахнута и открывала взгляду длинные вертикальные шрамы на груди. Брюки из жесткой серебристой материи он слегка надрезал в талии и внизу, так как они были ему маловаты. Он принес поднос с едой и кувшины вина и дистиллированной воды. Йама и Пандарас ели с большим аппетитом, хотя пища слишком долго хранилась в морозильнике — размякшие овощи сморщились и в середине оставались холодными, в них даже сохранились кристаллики льда. Плоские хлебцы стали совсем сухими, а соусы потеряли почти весь аромат.

— Жители долины убили иеродулов и священника, — рассказывал Пандарас. Они отвернулись от Хранителей. Для такого, как ты, здесь небезопасно. Ты думаешь только о служении, а здесь неподходящее место.

— Я знаю, что здесь случилось, — ответил Тибор. Он жевал прутик, гоняя его по губам длинным красным языком. В наводнении он потерял свои курительные принадлежности. — Но ведь это произошло много лет назад. Я не боюсь. Теперь все будет иначе.

— Наверное, теперь сюда могут прийти лесные люди, — задумчиво проговорил Пандарас. — Но я все же считаю, что тебе лучше пойти с нами.

Йама спросил Тибора, как он спасся от префекта, и иеродул рассказал, что, когда приливная волна ударила в летающий сад и сбросила его вниз, он еще боролся с Корином, потом их обоих смыло в реку.

— Нас разбросало, — продолжал Тибор. — А потом я был слишком занят, пытаясь не утонуть, и не знаю, что с ним случилось дальше. Меня затянуло в гигантскую воронку, да так глубоко, что, наверное, я достал до самого дна.

Когда легкие у меня уже почти разрывались, я вдруг пробкой вылетел на поверхность и оказался прямо возле вырванного с корнем дерева. Я залез на его крепкий ствол, и потоп носил меня с ним вместе куда хотел. Там уже искали спасения множество мелких животных, а в зеленых ветвях сушились вымокшие птицы, так что голодным я не был.

Два дня меня носило в компании все увеличивающегося флота таких же деревьев, а потом вода отступила, и по их ветвям и стволам я добрался до сухого места и пошел к лесистым холмам, где не было наводнения. Эта часть леса населена в основном туземцами, и я знал, что единственный на пятьдесят лиг храм находится за холмами. Так что я пошел через лес и после многих испытаний, которыми я не стану вас утомлять, добрался сюда.

— Ты искал, чему бы можно служить? — спросил Пандарас.

— Я ведь иеродул.

А Йама в свою очередь спросил:

— У тебя для нас были готовы еда и питье. Как ты узнал, что мы приближаемся?

Тибор расплавил свои большие шестипалые ладони.

— Ну как же! Она мне сказала. Если бы вы не пришли сюда, я пошел бы за вами.

В первый раз с тех пор, как они ушли от Могучих людей, Йама почувствовал, как шевельнулась Тень.

— Я так и думал, — мрачно проговорил он. — Покажи-ка мне оракул.

Тибор кивнул:

— Она ждет тебя, Йамаманама. И не бойся. Она простила, что ты пытался ее убить.

* * *

Длинная тропа процессий все еще сохраняла слабое люминесцентное сияние. Она провела их по широким коридорам, сквозь череду покоев с изумительной росписью на стенах и потолке и в конце концов привела в самое сердце храма, в наос — просторную сухую пещеру, где легко поместилась бы тысяча паломников. Когда Пандарас и Йама вслед за Тибором вошли внутрь, сверху спустился вихрь крошечных искр и короной окружил их головы.

— Светлячки! — засмеялся Пандарас.

— Как глубоко в плато уходит храмовый комплекс? — спросил Тибора Йама.

— Дальше, чем мне позволяется заходить, — ответил иеродул. — Она ответит на все твои вопросы.

Красные гранитные плиты создавали на полу спиральный орнамент, и пока Йама с Пандарасом шли за Тибором, под ногами у них играли мерцающие отражения светлячков. Впереди, в темноте, возникло холодное свечение. На черном диске оракула плясали световые блики. Оракул стоял на высоком помосте, и к нему вела крутая лестница. Между песчаниковых плит постамента кто-то воткнул прочные шесты. К шестам ржавой проволокой были привязаны трупы в разодранных мантиях. Лишенный влаги воздух иссушил их до выдубленной кожи, плотно обтянувшей кости.

— Я стер лозунги, — тихо сказал Тибор, — но ей нравится смотреть на останки своих врагов.

— Вот этот, я думаю, архивист, — указал на одно из тел Пандарас. Видишь? Они сняли с черепа верхнюю часть, как с яйца.

Монета у него на груди начала светиться. Пандарас поднял ее, чтобы Йама тоже увидел'. Мерцание диска искрами заиграло в его глазах.

Внезапно его омыло зеленым светом.

Оракул вдруг превратился в окно; прямо на Йаму двигался фантом Анжелы, впиваясь в него повелительным и уверенным взглядом. Как и прежде, на ней было белое, облегавшее стройную фигуру одеяние. За ее спиной под голубым небом раскинулся зеленый сад. Она долго смотрела на Йаму молча.

Он выдержал ее взгляд и подавил позыв заговорить, хотя от этого усилия сердце его застучало и вся одежда пропиталась выступившим потом.

Наконец она проговорила:

— Ты плохо выглядишь, дорогой. Жизнь круто с тобой обошлась. Но ничего, я снова здесь и помогу тебе. Ты молчишь? Разве тебе нечего мне сказать?

— Я никому не служу, — сказал Йама. Он пытался смотреть ей за спину, надеясь вызвать пса преисподней, но что-то не позволило ему заглянуть глубоко.

Она рассмеялась. Йаме показалось, что зазвенели ножи.

— Разумеется, служишь, дорогой. Для этого ты и создан.

— Насколько я понял, за мной следят мятежные машины.

Они не смеют появиться в мире, который потеряли, разве что ненадолго. Они обречены вечно наблюдать за тем, чего не могут иметь.

— Ты очень упрям, но ты ведь сам понимаешь, что нуждаешься в моей помощи. Ты ведь осознаешь, что есть еще многое, чего ты не знаешь. Например, ты считал, что убил меня, и не понимаешь, почему это не вышло. Кстати, прекрати вызывать эту надоедливую тварь, на этот раз она не явится.

Тут тихим, но решительным голосом вмешался Пандарас:

— Ты — призрак, о котором говорил мне мой хозяин.

Призрак призрака — ведь я знаю, что мой господин тебя убил.

— Ты говоришь правильнее, чем сам думаешь, малыш.

Это же ты заглядывал в книгу, правда? Тогда я позволю тебе жить. А теперь вырази благодарность за мое милосердие.

— Если в тебе действительно есть хоть капля милосердия, — сказал Йама, — то отпусти иеродула. Ты плохо с ним обошлась.

— Разве он не слуга аватар? А других аватар не осталось, только я. Уж я-то знаю, я убила их всех.

— Никакая ты не аватара, — устало бросил Йама. — Просто никому не нужный фантом мертвой женщины. Ты затерялась во времени. Такие, как ты, исчезли пять миллионов лет назад. Черная машина использует тебя, как ты используешь иеродула.

— Мы союзники. Ты можешь к нам присоединиться.

Йама повернулся боком, чтобы она увидела его ужасный шрам.

— Одна из черных машин уже пыталась меня использовать. Она хотела со мной сделать то же самое, что и с доктором Дисмасом, но она больше не имеет надо мной власти. И ты тоже. Ты просто память, точнее, кусок памяти.

— С моей помощью, дорогой, ты можешь стать намного более могущественным, чем любая черная машина.

— Мы можем стать только тем, чем нам предназначено.

Фантом улыбнулся.

— Именно эта философия заставила твоих Хранителей уйти из Вселенной. Она неверна. Только животные вечно остаются тем, что они есть, но человеческие существа должны изжить свою животную составляющую. Хранители были просто дураками. Они сотворили из животных десять тысяч рас, но запретили своим созданиям подниматься выше, чем их создатели. Мы докажем ты и я, — как они ошибались.

— У тебя нет власти надо мной, — повторил Йама и с громадным усилием оторвал взгляд от исходившего из сада зеленого света.

Женщина-призрак сказала:

— Я знаю, почему мелеет Великая Река. Я могу помочь тебе спасти мир, если уж ты к этому стремишься.

— Ты сама хочешь получить весь мир.

— Я и получу его. Немного позже.

— Тогда зачем я буду его спасать?

Голос фантома стал глубже. Теперь в нем звучала музыка, и Йама ощутил, как его мышцы пытаются на нее отозваться; в нем оставалось еще слишком много от машины. Он боролся с этим соблазном, уцепившись за хрупкое тело архивиста, и даже обнял его, чтобы устоять на ногах.

Пандарас вскрикнул, но Йама не слышал его слов. Его мозг наполнился голосом женщины-призрака.

— Ваш мир — это подделка, артефакт, искусственное обитаемое сооружение длиной в двадцать тысяч километров и шириной в тысячу. Он помещен в гнездо силовых полей, имитирующих гравитацию планеты размером с Землю, которая удерживает атмосферу. Он не очень качественно сделан. Машины должны постоянно поддерживать его существование; без них воздух вскорости стал бы непригоден для дыхания, обитаемые места превратились бы в пустыни, а Великую Реку затянул песок. В этом состоят функции некоторых мелких машин. Но в киле мира имеются грандиозные машины.

Йама припомнил гигантские машины, на которые ему удалось бросить взгляд под землей, когда Беатрис возвращала его в замок эдила. Она предостерегла его, что их нельзя будить раньше времени. Тогда он ее не понял.

Призрак продолжал свою песню, соблазнительную, убеждающую, сладкую.

— Вокруг главной звезды Слияния вращается много выходов из подпространства. Я полагаю, они возникают в различных точках галактического диска. Но такой выход есть и в серединной точке вашего странного мира. Какая-то сила его изменила. Люди твоей расы построили этот мир, Йамаманама. Ты — ключ к нему. И ты будешь служить. У меня могучие союзники. Скажи мне теперь же, что ты по крайней мере выслушаешь одного из них, и я пощажу мальчишку. Но если ты прекратишь этот разговор, то я заставлю своего раба раскроить ему череп и вымазать твое лицо его мозгами. Простого «да» будет достаточно.

Пандарас попробовал убежать, но Тибор поймал его, поднял над землей и одной огромной ладонью прикрыл всю его голову. На лице иеродула читалось чудовищное напряжение.

Он начал дрожать. Мышцы в его руках и ногах дергались, как будто сражаясь друг с другом. Пандарас взвыл от страха, словно в агонии.

— Говори! — настаивала женщина-призрак. — Или я заберу его жизнь.

Йама стал приближаться к Тибору и Пандарасу, но это было как во сне, когда кажется, что сила гравитации больше или воздух становится плотным, как вода. Он тяжело дышал.

— Говори!

Фантом и иеродул выкрикнули это вместе.

Пандарас резанул своим каменным лезвием по руке Тибора, но иеродул перехватил удар и забросил камень в темноту за пределы помоста.

— Говори, или он умрет!

— Нет!

Иеродул поднял Пандараса над головой, будто собираясь швырнуть его вниз о камни. Юноша сорвал керамический диск, болтающийся у него на шее, и ткнул его краем в глаз иеродула.

В тот же миг фантом и иеродул одновременно взвыли.

Белый свет скрыл сад и озарил громадное помещение. Иеродул выронил Пандараса. В глазу его торчала монета, кровь струилась по лицу. Он споткнулся о два лежащих тела, и те тут же рассыпались в пыль и осколки коричневой кости. Иеродул перевалился через край помоста и упал вниз.

Йама и Пандарас бросились вниз по крутой лестнице.

Тибор лежал на полу со сломанной шеей. Пандарас вынул монету из глаза иеродула, закрыл ему веки и поцеловал в лоб.

— Он бы меня убил, — сказал Пандарас. Он плакал.

— Как же ты догадался? Она соединялась с Тибором через оракул, а ты его закрыл. Нам нельзя здесь оставаться, Пандарас. Она скоро придумает, как вернуться.

В облаке светлячков они побежали к выходу, а впереди мчались тени от света, который продолжал пылать в оракуле.

К моменту, когда фантом сумел снова открыть окно, они уже спускались к подземным дорогам.

17. СТЕКЛЯННАЯ ПУСТЫНЯ

Это был пыльный город, построенный вдоль узкого ущелья в скалах на самой границе Стеклянной Пустыни. Ущелье перекрывали полосы раскрашенного полотна, которое хлопало и ухало от постоянного холодного сухого ветра. Вдоль ущелья тянулись глиняные фасады зданий, высеченных в его скалистых стенах. Десяток различных рас приходили сюда менять зелья, редкие металлы, драгоценные камни, меха на ружья, ножи и другое оружие, которое ремесленники изготовляли в потайных двориках между домами. В одном конце ущелья находился рынок местных изделий, а в другом — коралловый лабиринт, куда приводили на продажу яков, мулов и дзо. За рынком начинались поля и сады, орошаемые из артезианских колодцев. Они составляли разительный контраст с унылым пейзажем пустыни, где росли только кактусы, баобабы и перекати-поле.

Город назывался Кань, или Туль, или Голгат. Он имел еще и массу других тайный названий, известных только племенам, которые ими пользовались. Общее мнение сходилось на том, что это самое пропащее место в мире. Болтали, что торчащий рядом двухголовый горный пик, который отбрасывал длинные тени на город ранним утром и поздним вечером, заслонял город от взглядов Хранителей и что любой совершаемый здесь грех оставался безнаказанным. Приход еретиков мало что изменил. Город по-прежнему был приютом контрабандистов, грабителей, угонщиков скота, беженцев и других отбросов общества. За тот час, что они пробыли в городе, Йаме уже пришлось убить двух негодяев, пытавшихся его ограбить.

Оба налетчика были высокими грузными людьми с грубой рыжей шерстью по всему телу. Одеты они были в полосатые бурнусы и белые полотняные штаны с кожаными поясами, сползшими под огромные животы. И оба были совершенно пьяны. Когда один из них бросился на Йаму с кинжалом, Йама сломал ему руку, выхватил оружие и приказал обоим проваливать. Раненый негодяй взвыл, но, опустив голову, как бык, лез вперед. Йама легко сбил его с ног, покачивая в руках кинжал, скользнул в сторону и полоснул разбойника по спине, разрубив ее до позвоночника. Нападавший тут же упал и умер, не долетев до земли.

Второй мерзавец покачнулся и выкрикнул:

— Ах ты, фраер, ты убил его! — и вытащил из-за пояса пистолет.

Йама спокойно, с чувством удивительной отстраненности, как будто все это уже когда-то случалось — может быть, в одной из прочитанных им книг, взвесил в руке кинжал, чтобы почувствовать баланс, затем резким движением метнул его из-под руки и попал бандиту в глаз.

Зеваки, собравшиеся поглазеть на драку, стали быстро расходиться представление кончилось. Убийство — обычное дело в городе по ту сторону закона. Пандарас подобрал пистолет, шуганул пару ребятишек, которые подбирались к трупам, залез в кошельки на поясах у убитых и нашел несколько мелких монет, упаковку пуль и зарядный блок энергопистолета. Потом он вытащил кинжал из глаза второго бандита, вытер обоюдоострое лезвие о бурнус убитого и заткнул его за пояс своих штанов.

Когда Пандарас протянул пистолет Йаме, тот от него отказался.

— Я знаю, Пандарас, нам нужны будут еще деньги, но убивать ради них я не буду.

Холодное спокойствие, охватившее его в момент опасности, улетучилось, и он начал дрожать. Они двинулись прочь, а за их спинами к трупам подкрались дети, чтобы забрать пояса и кошельки. Над головой хлопало полотно, красное, как одеяние жреца, превращая солнечный свет в кровавый поток.

Пандарас пробормотал:

— В таком месте нам понадобится все оружие, какое только можно достать, чтобы просто сохранить то, что у нас есть.

А что касается денег, то я должен кое в чем признаться. Я сжег не все ценности, которые Могучие люди прятали в своих убогих домах. Оставил два самых маленьких портрета. Не думаю, что здесь мы найдем настоящих ценителей искусства, но эти картины — эмали на золотых пластинах. Наверняка мы сможем купить на них то, что нам нужно. Ну что, ты доволен, что не смог отослать меня домой?

Йама хотел отправить Пандараса в Из по подземной дороге, объяснив ему, что путешествие в Стеклянную Пустыню почти наверняка окончится смертью, но мальчишка отказался.

— Я твой оруженосец, господин, в удаче и в беде, — с чувством произнес он. — К тому же я не думаю, что дела пойдут еще хуже. За два дня я убил двоих человек, один из которых был моим другом. Я потерял руку и не раз предавал тебя, пока мы были в разлуке. Но сейчас я тебе не изменю.

И они отправились дальше вдвоем. Йама заставил машины провести их по бесконечным пещерам и коридорам. Его больше не волновало, смогут ли враги проследить его путь по следам его команд.

Штука, похожая на гигантского серебряного паука — машина, убирающая пещеры от пыли, — привела их наконец к действующему участку транспортной системы, которая в былые времена связывала весь мир. Всю ночь они мчались в грохочущей капсуле, падающей сквозь подземные пути килевого пространства. Оба не спали, хотя и притворялись, что спят.

Вся транспортная система за серединной точкой мира была разрушена в войнах Эпохи Мятежа. Капсула доставила Йаму и Пандараса куда смогла, и они очутились в лабиринте под разрушенным замком. На поверхность они вышли у подножия скалы напротив склонов Большого Хребта. Рядом стояли юрты кочевых оленеводов. Когда Йама и Пандарас зашли в их лагерь с коронами из светлячков, которые Йама забыл убрать, кочевники упали на колени. Пришельцы позавтракали кислым козьим молоком, смешанным с оленьей кровью, и густой кашей из ячменя и сухих абрикосов, а потом отправились в путь. Они поднимались целый день, оставив позади бедные пастбища оленеводов. К городу пришлось карабкаться по длинным иссушенным ветрами кулуарам.

На деньги, полученные Пандарасом за золото, которое он украл у племени Могучих людей, купили верблюда, необходимые вещи и припасы в единственной городской лавке. Новую одежду, меховые куртки для перехода через горы, легкие Рубашки для пустыни, палатку из обладающего памятью пластика, которая складывается в сверток размером с шарф, продукты, бутыли для воды и перегонный куб для сбора росы, сбруй и седло для верблюда. Кое-какие деньги еще остались, но Йама вежливо отклонил предложение торговца осмотреть арсенал. Там, куда он идет, оружие ему не понадобится, а у Пандараса есть кинжал и пистолет, взятые у убитых грабителей.

— У меня есть и карты, — предложил торговец. — Надежные карты, сертифицированные.

— Нам не нужны карты, — отказался Йама.

— Тут один парень мне уже так ответил. Думаю, скоро он достанется грифам, и вы тоже, если не согласитесь и не выслушаете совет.

Торговец был очень высок и страшно тощ, с гладкой коричневой кожей, блестящей, как начищенный ботинок. Пальцем с длинным ногтем он коснулся уголка своего опалового глаза и продолжил:

— Может, у вас есть собственная карта и вы ей доверяете. Хм… Сюда многие являются с картами, найденными в древних хранилищах или архивах, но здесь им нельзя доверять. Все развалины на доступном от края Стеклянной Пустыни расстоянии минированы, а все колодцы отравлены.

У меня современные карты. Вам даже не придется за них платить, во всяком случае, не сразу. Но все, что вы найдете, продадите мне.

Пандарас спросил:

— И ты готов поверить нам на слово?

Торговец посмотрел на Пандараса сверху вниз. Он был в три раза выше юноши. У дверей заворочалась тучная телохранительница, держащая в мясистой лапе ружье.

— Тут проходит единственная дорога в Стеклянную Пустыню, — объяснил торговец, — и из нее — тоже. Если останетесь живы, то вернетесь. Вам в любом случае придется продавать свои находки, а у меня лучшие цены в городе. Расспросите людей, если не верите, и все мои конкуренты скажут, что я слишком щедр на деньги.

Йама спросил:

— А кто был тот, другой путешественник? У него на лице была белая полоса?

— Не так скоро, — отозвался торговец. — Здесь все имеет свою цену.

Йама велел Пандарасу отдать торговцу остаток денег.

— Опиши его.

Тот поплевал на монеты и потер их мягкими плоскими подушечками на концах костлявых пальцев.

— Ростом он с тебя. Лицо закрыто вуалью. Глаза желтые.

Одет в шляпу и серебряный плащ. Я знаю, как его зовут, но за это тебе придется доплатить.

— Это я и сам знаю, — бросил Йама.

Торговец быстро взглянул на Йаму:

— Не важно. Он не взял ни продуктов, ни воды, только седло для своего мула. И запах от него шел тяжелый, как от прокаженного. Вот так. Как его звали, уже не важно. Сейчас он уже труп.

* * *

Из города за ними примчались верхом трое негодяев той же расы, что и убитые. Они были либо родственниками тех, с кем расправился Йама, либо состояли в сговоре с торговцем, а может, просто хотели отобрать у новичков покупки. Когда они налетели на Йаму, он просто вызвал машину и убил всех сразу. Они с Пандарасом привязали тела к одной из лошадей грабителей и хлестнули ее, чтобы скакала в город. Пусть это будет предостережением. Вторая лошадь понесла, когда машина разбила череп ее всаднику. Но третью, потрепанную серую кобылу, Пандарас легко поймал. И вот Йама с Пандарасом, один на кобыле, другой на верблюде, проехали высокие ворота Потерянных Душ, где нескончаемый ветер с воем носился по блестящему льду, и двинулись вниз по длинному каменистому склону горы к сверкающей пустоте.

Дорога вилась по абсолютно мертвому ландшафту. Здесь не росло ничего, кроме камнеломки, которой для жизни хватало ежеутренней росы. Черные и желтые сплавившиеся корки были единственными цветными пятнами в этом кипящем белизной щелочном ландшафте. То и дело попадались пирамиды — места погребения несостоявшихся исследователей и искателей приключений. Все разоренные. Вечером второго дня Йама и Пандарас проехали мимо трех черепов, установленных друг на друга на плоском камне.

Пандарас указал на аккуратную дырочку в одном черепе, как раз над глазницей.

— Может, он поссорился со своими компаньонами из-за найденных сокровищ… а может, сам покончил счеты с жизнью после того, как убил своих товарищей. Призраки машин, которые сражались здесь во время войны, сводят людей с ума.

— Ты еще можешь вернуться, — напомнил Йама. — Мне придется столкнуться с явлениями, которые страшнее любых привидений, и едва ли я сумею тебя от них защитить. Ты можешь погибнуть. И я тоже могу погибнуть.

Пандарас дотронулся до монеты, которую по-прежнему носил на шее.

— Ну, как же! Ты сам говорил, что она лучше защищает отдухов машин, чем амулеты и обереги людей из Нового квартала.

— Возьми лошадь, Пандарас, возвращайся через проход и жди меня.

— Ты тоже вернешься, господин? Тогда ладно.

В этот вечер они устроили лагерь возле старого колодца.

Вода была черной, подернутой серой пылью. Кобыла сбросила поводья и напилась раньше, чем Йама успел вызвать машину, чтобы проверить воду. Лошадь тотчас упала, завыв от боли; на губах выступила пена. Верблюд фыркнул, будто выражая презрение, сам он к воде не приближался. Кобыла билась в конвульсиях, из глаз и ноздрей у нее хлынула кровь.

Йама погладил ее по морде, а потом быстрым движением перерезал ей горло.

Пандарас зачерпнул пригоршню воды из колодца, взял ее в рот, быстро выплюнул, а остаток выплеснул на землю.

— Точно, отравленная, — сказал он и снова сплюнул. — Могу поспорить, это сделали люди торговца. Они отравляют большую часть источников; а он одалживает людям карты, где указаны неотравленные.

— Здесь вся земля отравлена, — грустно заметил Йама.

Они передвинули лагерь еще на лигу дальше по склону и остановились на плоском и широком горном карнизе. Пандарас изжарил куски мяса несчастной кобылы, вырезанные из задней части. Кроме того, он наполнил ее кровью две пустые бутыли, сказав, что для него кровь не хуже воды.

За ужином ел в основном Пандарас, у Йамы не было аппетита. Как только они стали спускаться к пустыне, он ощутил отдаленное присутствие союзницы доктора Дисмаса. Она тянула к себе остаток Тени в его мозгу, играя на ней, как солнечный луч на далеком кусочке зеркала; колокольным звоном отдавалась в ушах. А еще он чувствовал, как за невидимый повод его тянет черная машина, которую он, сам того не ведая, вызвал, когда находился в безнадежном положении в доме беглого звездолетчика. Ощущая баланс этих двух сил, Йама сидел и смотрел на бесконечные пространства Стеклянной Пустыни. Солнце давно зашло, и он не заметил, когда Пандарас прикрыл его меховой курткой, спасая от пронизывающего ночного холода.

С того дня Йама и Пандарас ехали на верблюде по очереди. На спуск с гористого склона ушло еще три дня. Внизу расстилалась Стеклянная Пустыня: красные, желтые, коричневые пятна и кратеры, с одной стороны гигантский извилистый каньон, по которому когда-то протекала река, такая же широкая и глубокая, как Великая Река. На этой горькой земле то тут, то там вспыхивали искры, а в центре пылало целое море света — там в былые времена стоял город. Когда-то Стеклянная Пустыня была такой же зеленой, как и населенная часть Слияния, и такой же многолюдной. Но мятежные машины после восстания сделали ее своим логовом, и в последних, самых беспощадных войнах Эпохи Мятежа все здесь было разрушено.

В тот день Йама шел рядом с оседланным верблюдом среди бесплодных песков и оплывших булыжников, которые вплавила друг в друга сила какого-то древнего взрыва. За камнями Йама то и дело замечал мелькающие фигуры, исчезавшие, когда он оборачивался взглянуть на них, но которые он тем не менее узнавал. Сначала Дирив с ее легкими, летящими по ветру волосами. Потом остальные. Его любовь и все его мертвые… Это остатки Тени зашевелились в мозгу. Зов далекой прародительницы через пустынные пространства разбудил ее и придал новые силы.

В тот вечер на биваке Пандарас заметил, как напряжен его господин. Йама сидел на корточках и, не мигая, смотрел сквозь свистящий холодный ветер, прилетающий из темной пустыни. Его черные волосы побурели от пыли и облепили бледное, покрытое шрамами лицо. Он и не заметил, когда Пандарас стал его брить, воспользовавшись тонким осколком стекла и пригоршней драгоценной воды. Ножниц у них не было, но Пандарас хорошенько наточил кинжал и кое-как подрезал Йаме волосы. Не так-то легко было все это проделать одной рукой, но Йама и не заметил неловкости Пандараса. Казалось, он все больше и больше углубляется в свои мысли.

Йама не стал ничего есть и очень плохо спал. Пандарас наблюдал за ним, жуя свернувшуюся кровь, которая начинала уже портиться. Насколько он понимал, они не вернутся. В лучшем случае им удастся уничтожить врага, а потом рассчитывать только на легкую смерть от жажды и теплового удара.

В худшем враг их сам уничтожит.

Жаль, что так получится. Ему бы хотелось сложить песню о подвигах Йамы и изобразить их как самое большое чудо света. Пандарас вспомнил машины, которые он видел в подвале мира, когда паукообразная штука отвела их к подземной дороге. Полы в огромных вестибюлях были прозрачными, а под ними виднелись такие грандиозные залы, что туда легко могла вместиться гора. Как будто они с Йамой стали птицами и висели в центре мира, скрытого в другом мире. Глубоко внизу над зеленой равниной летали крошечные красные и черные искры, их освещала блестящая пыль, наподобие муки, испускавшая белое, как день, сияние. Эти искорки наверняка были машинами, размером не меньше караки, и еще большие машины усеивали зеленую равнину. Черные шпили сложной решетчатой конструкции возносились на половину расстояния до светящейся пыли, их обвивали полоски, похожие на золотые нити. Такие нити должны быть шириной с главный проспект в Изе. Громоздились горами черные кубы размером с целый город, и на зелени равнины светились геометрические рисунки белого и серебристого цветов.

В одном месте Йама лег на пол лицом вниз, распростершись, как паломник. Паук остановился, заломил одну лапку, потом другую и застыл, будто в отчаянии, пока наконец Йама не встал и не отправился дальше.

Тогда Йама сказал Пандарасу, что в мире есть тайны, о которых он может только догадываться. Добираясь к Стеклянной Пустыне, они снова вернулись к этой теме. Йаме хотелось снять с себя груз всего, что с ним произошло. Он еще раз рассказал Пандарасу, как его младенцем нашли на груди мертвой женщины в белой лодке, пущенной по Великой Реке. Он говорил о своем детстве, о том, как был счастлив, что он — приемный сын эдила Эолиса и приемный брат мужественного погибшего Тельмона. Он вспомнил, как его хотел похитить доктор Дисмас, как он спасся и нашел приют в башне Озрика и Беатрис, последних кураторов Города Мертвых. Вспомнил о своем путешествии в Из, где сбежал от префекта Корина и встретил Пандараса.

А потом шаг за шагом они рассказали друг другу всю историю: приключения во Дворце Человеческой Памяти, путешествие вниз по реке на «Соболе», сожжение Эолиса префектом Корином, смерть эдила, измена Элифаса. И дальше: приключения по отдельности, новая встреча и теперь вот последнее испытание. Они все-таки добрались до Стеклянной Пустыни, не в поисках выдуманного Элифасом города, а в стремлении к отмщению.

* * *

На третий день после спуска с гор Пандарас заметил птиц.

Черные крестообразные тени кружили высоко в небе настолько ярком, что оно скорее было белым, чем синим.

— Это не птицы, — мрачно объяснил Йама. — Они следили за нами, как только мы вышли из прохода, а сейчас просто решились подобраться поближе ведь это их земля.

Он долго и надрывно кашлял в кулак. Легкие разъедала щелочная пыль, висевшая в раскаленном воздухе. Она проникала сквозь повязки, закрывавшие нос и рот, забивалась во все отверстия тела, въедалась в кожу, образуя язвы. Она попадала и под очки, вызывая воспаление глаз. На верблюде по-прежнему ехали по очереди, и сейчас в седле был Пандарас, но тут он слез и сказал:

— Отдохни немного, господин, езжай верхом.

Йама стянул со рта повязку и сплюнул. В слюне была кровь. Когда к нему вернулось дыхание, он сказал:

— Она становится сильнее, Пандарас. Уже не беспокоится, что ее могут найти, потому что машины, которые могли бы ее уничтожить, заняты войной с еретиками. К тому же она создала себе много слуг.

— Ты можешь заставить их убраться, господин. Пожалуйста, сядь на верблюда, тебе станет лучше, если немного проедешь.

Но Йама продолжал идти и вести верблюда.

— Есть много видов машин, — продолжал он. — Я думал об этом, когда мы шли через тот зал под храмом, помнишь?

— Я этого никогда не забуду. Как ты думаешь, там живут люди, так глубоко под землей?

— Нет, Пандарас. Там внизу машины, которыми я пока не могу управлять. Я не умею даже разговаривать с ними. Они стоят настолько же высоко над обычными машинами, которыми командуют магистраторы, насколько мы над животными, из которых нас сотворили Хранители. С машинами как с людьми: существуют просветленные расы, которые ушли за пределы нашего мира, и есть машины, стоящие за пределами мира. Как мы не можем общаться с просветленными, так и я не могу говорить с этими машинами. Или пока не могу. И как существуют преображенные расы, в которых дыхание Хранителей ускорилось, так есть и машины, тоже имеющие самосознание. Например, рабочие машины глубин, которые убирают песок со дна Великой Реки. Ими я могу командовать, как генерал, командует солдатами, хотя в глазах Хранителей и генерал и солдаты равны. А есть еще непреображенные расы и обычные машины, которые поддерживают в мире порядок, — такими машинами как раз командуют магистраторы. А еще существуют туземные расы и машины, у которых нет самосознания, и оно им никогда не потребуется.

— Но ты все же преобразил зеркальную расу и лесных людей, — удивленно заметил Пандарас.

Но Йама его не слышал. Он бормотал:

— Машины и люди… Мы как зеркала друг для друга. Черные злые машины превосходят преображенные, но уступают просвещенным. Но интересно, они превосходят меня или уступают мне? Я вызвал одну себе на помощь, я и теперь ее чувствую. Но управлял ли я ею? Или она просто увидела шанс запустить в меня свой крючок? С отпрыском той силы, что ждет нас впереди, с Тенью, которую доктор Дисмас во мне вырастил, я справиться не смог. Но, может быть, это оттого, что Тень слишком на меня похожа? Она начала втягивать в себя мои силы. Я не знаю, на что я способен, Пандарас. Наверное, Тень знает меня лучше, чем я сам.

Целый день они пробирались через окаменевшие остатки бывшего леса. Пандарас повел рукой и сказал:

— Это мертвое место. Неудивительно, тут могут жить одни машины.

Какое-то время они шли молча. Наконец Йама сказал:

— Эта половина мира лишилась своей реки. Помнишь ущелье, которое мы перешли позавчера? Когда-то там был приток здешней Великой Реки. Он сбегал в нее со снеговых полей Краевых Гор, так же как Брис втекает в Великую Реку около Эолиса. Но Великая Река, куда впадал этот приток, высохла и не обновилась. Земля умерла. Возможно, наша Великая Река тоже умирает.

Наконец Пандарас уговорил своего господина влезть в седло перед обмякшим горбом верблюда. Устроившись, Йама сказал:

— Если мой отец был прав, значит, обмеление Великой Реки — моя вина. Оно началось, когда я появился в этом мире. Может быть, мне удастся искупить свою вину, если я узнаю как. В этом моя единственная надежда.

Пандарас понял не больше половины из того, что сказал его господин, он только видел, с какой болью это говорилось.

— Ты более велик, господин, чем сам считаешь, — сказал он. — Сейчас ты устал и не все правильно понимаешь. Отдохни, и тебе станет лучше. Езжай верхом до ночевки, я не против пройтись пешком.

К вечеру они добрались до конца окаменевшего леса и встали лагерем. Пока Йама спал, беспокойно вскрикивая и ворочаясь, Пандарас, как обычно, сторожил его сон. Раз или два ему показалось, что за стенкой палатки кто-то крадется. Вот! Опять! Звук металла о камень! Верблюд фыркнул и переступил с ноги на ногу. Нет, это не игра воображения! Пандарас схватил пистолет, хотя какой от него толк против чудовищ?

На следующее утро Йама сообщил:

— Мне приснилось, что за нами следят.

— Я об этом знаю, господин.

Пандарас прищурился, вглядываясь в нестерпимо яркое небо. Птицы-шпионы все еще летали в вышине. Даже не глядя на них, Пандарас чувствовал их присутствие, отзывавшееся слабым покалыванием в макушке. А вокруг, то легкой поземкой, то узкими стремительными потоками, струился рыжий песок. Сухое шипение песочной взвеси наполняло воздух.

— За нами идут от Прохода Потерянных Душ, — объяснил Йама. — Там целая армия, Пандарас. Я видел ее во сне.

Но думаю, это был не совсем сон. Здесь я вижу не сны, а видения.

Пандарас оглянулся на вершины Большого Хребта. В далекой вышине сияли ледяные пики, как будто плывущие над сверкающей пустыней.

— Наверное, это был все-таки сон, господин. Даже орел ничего не увидит с такого расстояния, — с надеждой проговорил Пандарас. — Успокойся.

Йама отчаянно замотал головой.

— Я смотрел глазами одного из наблюдателей. Создания, которые следят за нами, следят и за армией.

Этой ночью Йама внезапно проснулся, сотрясаясь от лихорадочной дрожи. Он повернулся к Пандарасу, но его покрасневшие глаза видели лишь бесконечность.

— У них есть машины, — пробормотал он. — Этот дурак притащил с собой не только солдат, но и машины. Он надеется, что они экранированы. — Пандарас намочил край рубахи несколькими каплями драгоценной воды и обтер Йаме лоб.

— Тише, господин, тише, — успокаивающе зашептал он. — Тебе просто снится…

— Нет. Теперь уж никаких снов. Только истина. Все остальное сжигает пустыня. Мы становимся тем, что мы есть.

Наконец Пандарас уговорил Йаму лечь. Он уже решил, что его хозяин спит, но Йама вдруг сказал:

— Солдаты едут верхом. Они в форме. На них черные маски с длинными мордами и круглыми отверстиями для глаз.

В отверстиях стекла с золотыми экранами. На лошадях тоже маски. Но я узнал человека в авангарде. Это Энобарбус. Она послала его за мной. Наконец все сходится в одну точку. Дело идет к концу.

Пандарас нервно спросил:

— А префект? Его не видно?

— Он… нет, пока нет. Но я оставил знак. Он нас найдет.

— Значит, он погиб, — вслух подумал Пандарас, хотя сам себе не верил.

Пищи осталось совсем мало, воды еще меньше. По утрам роса давала всего несколько капель, но открытые водоемы не встречались — ни чистые, ни отравленные. На следующий день верблюд упал на колени и отказывался вставать. Пандарас, плача от злости и отчаяния, лупил его по холке, но животное закрыло глаза с длинными ресницами и никак не реагировало. В воздухе носился песок, солнце смотрело на землю раскаленным красным глазом.

— Я добуду нам пищу, пищу и воду, — сказал Йама. — Пищу и воду. Они уже спустились со склонов и теперь быстро приближаются. У них хорошие лошади.

Его била сильная лихорадка, на лице расползался горячечный румянец. Он не отрываясь смотрел на далекую горную цепь, и Пандарас с большим трудом заставил его отвести глаза.

Они были еще совсем рядом, когда услышали, как взвизгнул верблюд. Сквозь насыщенный песком ветер Пандарас, спотыкаясь, бросился к животному. Но, увидев, что происходит, в ужасе остановился. Мерзкие создания рвали несчастное животное в клочья.

Твари напоминали помесь змеи и ягуара. Тела их покрывала металлическая чешуя или же кроваво-красная эластичная шкура. И все были разные. У одной торчал длинный скорпионий хвост с распухшим жалом на конце, который дугой изгибался над спиной. У другой был целый набор челюстей, таких массивных, что они волочились по земле. У третьей круглый рот-присоска ощетинился кольцом страшных неровных зубов.

Чудовищные дикие кошки рвали верблюда с молчаливым остервенением. Тот был уже мертв, голова его почти отлетела от тела, показались окровавленные обломки ребер, на песке расползалось красное пятно. Кровь блестела на шкурах, на металлических чешуйках, на окантованных металлом роговых пластинах, на зазубренных металлических челюстях. Две твари зарылись мордами в брюхо верблюда и трясли его туда-сюда, как будто желая полностью в нем укрыться. Стая не обращала на Пандараса никакого внимания, пока он не поднял пистолет. Тогда одно из чудовищ повернуло к нему горящие красным глаза и вдруг встало на дыбы, опираясь на толстый хвост и суча в воздухе десятком разномастных лап, каждая из которых оканчивалась острыми, как бритва, когтями.

С длинной морды капала густая зеленая слюна.

На плечо Пандараса опустилась рука, и выстрел ушел мимо.

Насыщенный песком ветер проглотил его без следа.

— Оставь их! Они не причинят нам вреда! — прокричал Йама прямо Пандарасу в ухо.

Дикая кошка, которая собиралась кинуться на Пандараса, упала на брюхо, поползла к Йаме и расстелилась перед ним, как ковер, однако продолжала косить красным горящим глазом на Пандараса, пока он не скрылся в воющем песчаном мареве. Ее товарки не прерывали своего мерзкого пиршества, верблюд был ободран почти до костей.

В полдень Йама и Пандарас выпили последние капли воды, выбросили пустую бутылку и пошли дальше. Йама объяснил Пандарасу, что если сосать мелкие камешки, то жажда мучает меньше, но горячий ветер, вертящийся песчаными смерчами, высасывал из тел последние капли влаги. Пандарас заставил себя не спать, вздрагивая от каждой перемены тональности в беспрерывном шипении и завывании песчаных струй за стенами палатки, но Йама спал как убитый. Проснулся он перед рассветом и настоял, чтобы идти дальше.

— Они почти нас догнали, — сказал он, — но теперь недалеко. Ведь уже нельзя повернуть назад, Пандарас.

— Я об этом даже не думаю, господин, — прошептал Пандарас. Губы его потрескались и кровоточили. При каждом выдохе он чувствовал во рту вкус крови — песчаная пыль проникла в легкие.

Песок колкой взвесью наполнял воздух. Пандарас и Йама бросили палатку и двинулись навстречу песчаному мареву.

В сумраке мелькали размытые тени: башни из раскрошившихся костей, сцепленных сухожильями и полуприкрытых лохмотьями кожи, которые хлопали и бились на ветру, как старые тряпки. Зубчатые ряды кристаллических ребер забором торчали из хребтины черной скалы. Странные создания были нанизаны на эти колья. Некоторые напоминали людей, другие были вообще ни на что не похожи — чудовищные химеры машин и насекомых, хотя ни одно насекомое не могло бы вырасти до таких размеров. От большинства остались только высохшие оболочки, но некоторые были еще живы и слабо дергались, когда Йама и Пандарас проходили мимо.

Пандарас старался не обращать внимания на все эти ужасы. Он больше не чувствовал страха, только усталость и растущую жажду. Каждый шаг казался ему обещанием, что скоро шагов не будет; его движения стали теперь непрерывной цепью обещаний приближающегося конца. Мир съежился до крохотного пятачка перед глазами. Пандарасу казалось, что сила притяжения постоянно меняется: иногда поверхность качалась, как палуба корабля, и он с трудом удерживал равновесие. Но он все шел и шел вперед вслед за своим господином.

В полдень Йама остановился, обернулся и упал на колени. Пандарас едва дотащил его под прикрытие скального уступа. Стоял невыносимый жар. Кровавое пятно солнечного диска расплылось на половину неба. Песок скручивался в вихри вокруг торчащих кварцевых пиков, мечущиеся тени разбивались о вылизанные ветром каменные проплешины.

Тонкая рубаха Пандараса промокла от пота. Во рту и в глотке горел пожар. Кожа нестерпимо зудела.

Йама пошевелился. Из уголков глаз у него закапала кровь.

Пандарас стер ее подолом своей рубахи.

— Я принесу воды, — прохрипел Йама и, казалось, впал в забытье.

Через мгновение высоко в небе загрохотал гром, в рыжей крутящейся массе песка мелькнула вспышка, за ней мчались черные тени. Неизвестный предмет нырял то в одну сторону, то в другую, делал резкие повороты, пронесся совсем низко над головой, что-то сбросил и полетел прочь сквозь сомкнувшиеся вокруг него черные тени. Зеленая огненная: пелена, еще один раскат грома и снова лишь бесконечный песчаный свист.

Пандарас выполз из-под защиты скалистого уступа и вернулся со сброшенным машиной предметом.

Это была прозрачная сфера из скрученного пластика, до половины наполненная холодной чистой водой.

* * *

Когда Йама и Пандарас смогли продолжать путь, в стороне Большого Хребта началась сухая гроза. Завеса мчащегося песка наполовину скрывала ломкие линии молний. Над головой путников со страшным воем носились друг за другом чудовищные химеры. Откуда-то издалека доносился непрекращающийся однообразный рев.

— Столько хлопот из-за глотка воды, — заметил Пандарас.

— Битва уже началась, — отозвался Йама, — потому я и сумел тайком получить немного воды… Мы должны поднажать, Пандарас. Энобарбус привел больше машин, чем я ожидал. Я не знаю, сможет ли возлюбленная Дисмаса их сдержать.

— Если нужно, я доберусь туда и назад в мгновение ока и тебя отнесу тоже. — Пандарас проговорил это очень уверенно, но на самом деле он думал, что этот день будет для него последним.

Битва гремела весь остаток их пути. Белые полотнища света застилали добрую половину неба, в них вонзались красные и зеленые копья, прожигая яркие дорожки в летящей песчаной мгле. Землю постоянно трясло, от низкого гула у Пандараса Дрожали ноги.

Уклон местности усилился, земля застыла фантастическими завитушками набегающих друг на друга стеклянных волн. Их острые как бритва края насквозь прорезали подметки, и за путниками по стеклянной почве тянулись кровавые следы. Среди полузасыпанных скал метались химерические создания размером с ладонь, плоские, со множеством ног и очень быстрые, больше всего напоминающие черных стеклянных пауков. Подальше бродили более крупные твари, едва виднеясь за пеленой летящего с ветром песка. Из стекла и песчаных наносов торчали жесткими отростками изъеденные пучки непонятного материала то ли металл, то ли пластик, — и все они клонились в одну сторону, куда дул ветер.

— Мы уже близко, — сказал Йама. Из его глаз по-прежнему сочилась кровь. Ему то и дело приходилось приподнимать очки и смахивать капли. Волдыри у него на лбу непрерывно мокли, испуская прозрачную влагу. Лицо и волосы облепил песок.

— Вы уже пришли, — произнес голос.

Он доносился отовсюду: из скал, от песка, из пропыленного воздуха.

Пандарас резко крутанулся вокруг себя и схватился за пистолет. Что-то черное и быстрое взметнулось из складки стекла, ужалило его в руку и снова отскочило. Он взвыл и выронил пистолет в белую песчаную дюну. Пистолет тут же утонул, как будто его потянули снизу. Когда Пандарас снова поднял глаза, рядом с Йамой стоял кто-то в серебристой мантии.

Аптекарь. Доктор Дисмас. Или то, что от него осталось.

Казалось, он стал выше. Его одежда под мантией превратилась в лохмотья. Его плоть почернела и явственно разлагалась, куски мышц отваливались от костей, обнажая провода и вытянутые, изогнутые серебристые трубки. Он приблизился, стараясь ухватить Йаму, но тот отшвырнул его руку. Два пальца щелкнули, отвалились и тут же утонули в песке.

Доктор Дисмас, казалось, этого не заметил. Глаза его заполнял мерцающий красный свет. Ветер сдувал со лба остатки волос. Его челюсти пришли в движение, и он прохрипел сухим квакающим голосом:

— Ты многих привел с собой.

— Они преследуют меня, — объяснил Йама. — Я думал, они — твои друзья. Ведь их вождь служит фантому Анжелы.

Разве она не твой союзник?

— Мы оба стремимся к одной цели, но по разным причинам, потому что нам обоим нужен ты. И никто из нас не хочет делиться тобой с другим. Я надеялась, что тебе удалось от нее уйти, но это не имеет значения. Просто мелкое неудобство. Не думай, будто оно отвлечет меня от того, что мы должны сделать.

— Я знаю, что ты сделала с Дисмасом, — сказал Йама. — Он потом хотел проделать это со мной.

— Не могу сказать, что я им недовольна. Это было не наказание, а средство, чтобы он ко мне вернулся. По-своему он верно служил, а теперь он полностью принадлежит мне. Я могу его восстановить, а могу поглотить. Ну, это мы еще решим, когда я закончу с тобой. Времени будет достаточно — все время во Вселенной.

Пандарас не сразу догадался, что кто-то пользуется мертвым телом доктора Дисмаса, словно марионеткой в театре теней.

Йама продолжал:

— Доктор заразил меня одним из твоих детенышей, но у того были собственные идеи.

— Ну разумеется. Мое дитя не может не разделять моих амбиций. Потому-то мне и приходится постоянно убивать или пожирать своих детей, иначе они сожрут меня. Доктору Дисмасу не стоило заражать тебя на столь раннем этапе. Это было серьезной ошибкой, мои дети могли тебя уничтожить. Но ты выстоял против захватчика, а то, что от него осталось, теперь нам поможет.

— Так я и думал.

— Что ж, можно начинать.

— Можно начинать, — повторил следом Йама. — Я многое желаю узнать. Пандарас, ты должен пойти со мной. Здесь слишком опасно оставаться в одиночку. Не бойся.

Но Пандараса просто трясло от страха, он едва стоял на ногах. Продолжая дрожать, он приблизился к Йаме и пошел с ним вдоль ущелья следом за тварью, что когда-то была доктором Дисмасом.

Дорога шла под уклон, уходя в глубокую щель. Щель сужалась при каждом повороте, словно дыра, оставленная гигантской отверткой. Из глянцевитых стен тянулись серебристые отростки, внутрь они тоже прорастали. Когда Пандарас проходил мимо, они шевелились, извиваясь сотнями нитей, словно голодные черви, почуяв его тепло. За стеклом расплывались человеческие лица и морды животных, искаженные и колышущиеся, словно глядящие сквозь раскаленный печной жар. Пойманные души, подумал Пандарас. Останки людей и животных, которых поглотила тварь, сидящая на дне этой ямы.

А наверху продолжала грохотать битва. Гигантские молнии снова и снова раскалывали небо. Ущелье дрожало от взрывов, сотрясающих пустыню.

Пока они спускались, сзади возникли химерические создания. Насыщенный песком ветер ободрал их до костей, и теперь они выглядели чудовищными полутрупами-полумашинами. Мертвые животные, обернутые металлическими лентами, отполированные человеческие скелеты, приводимые в движение такими же кабелями и трубками, что и останки доктора Дисмаса. Один из скелетов ехал верхом на дикой кошке, из тех, что разорвали несчастного верблюда. Над головой у него горела корона призрачного огня, в руках он держал пылающий меч, словно облитый бренди и подожженный. Какой-то герой-неудачник, пришедший убить чудовище, но ставший его жертвой и теперь превращенный в призрачного раба.

— Не бойся, — снова повторил Пандарасу Йама. — Здесь нечего бояться. Я буду их хозяином.

— Мы будет хозяевами, — поправило его существо, использующее труп Дисмаса. — Ты и я — мы изменим весь мир.

Йама осматривался с жадным любопытством. Казалось, он очнулся от полусна, в котором пребывал во время путешествия.

— Где ты находишься? — спросил он. — Я думал, ты выросла с тех пор, как тебя нашел доктор Дисмас.

— Впервые я нашла его далеко отсюда. Пока я была жива, он никогда не добирался до моей сердцевины.

— Значит, ты упала сюда. Как машина в храме Черного Колодца, засмеялся Йама, но короста его лица заглушила смех. — Война для тебя так и не кончилась? И ты называешь поражение, которое выбросило прочь из мира твое племя, временной неудачей?

— Я смотрю в вечность, сам убедишься. Никто из моих друзей по-настоящему не умер. Я всегда что-нибудь от них сохраняю. А тебя, мой дорогой, мой самый любимый мальчик, я помещу поближе к своему центральному процессору.

— Ты намного больше, чем те, кого я встречал раньше.

Одну я вызвал в Изе, другая сидела в ловушке в храме Черного Колодца.

— Первая была просто дурой, как и все те, кто позволил выдворить себя в ссылку. А другая — трусиха, не, смевшая шевельнуться в своей норе. Трусы и идиоты. Я их презираю.

Пандарас почти физически ощутил кипящий гнев, который вытолкнул эти слова сквозь мертвые губы доктора Дисмаса, хотя тон оставался таким же бесстрастным и лишенным всякого выражения.

— Теперь я понимаю, почему вы потерпели поражение в войнах Эпохи Мятежа, — задумчиво проговорил Йама. — Вы сражались друг с другом с таким же ожесточением, как и с сохранившими верность Хранителям.

— С тех пор мы разделились. Те, кто покинул Слияние, ослабели, иначе давно бы начали новую войну. Они трусы.

— Они остаются на орбитах вокруг нашего мира, потому что их мучает зависть к тому, чего они не могут иметь.

— Именно так. Но они стали слабее, а я — сильнее. Я получу то, о чем они только мечтают, и их самих тоже.

— Если бы твоя любовь была такой же сильной, как твоя гордость и жадность! Как хорошо ты смогла бы служить Хранителям! А так ты напоминаешь мне еретиков. Каждый из них готов разрушить Вселенную, только бы спасти свою жизнь.

— Я выжгла эту часть своего существа, — сказала машина в образе мертвого доктора Дисмаса. — Любовь — это слабость. Я усовершенствовала себя, усовершенствую и тебя.

— Тогда ты просто гигант среди мятежников! — насмешливо произнес Йама. Он шел следом за марионеткой по самому краю ущелья, с любопытством заглядывая в яму. — До каких же размеров ты выросла?

— Я не стала наращивать процессор слишком сильно — архитектура стала бы излишне сложной. Но я перераспределила свое тело, теперь у меня много вспомогательных частей и дистанционно управляемых слуг.

— И твоих возлюбленных…

— О да! Я вижу ты уже пытаешься найти ко мне путь. Не найдешь! Ты разрушил большую часть дитяти, которое вмонтировал в тебя Дисмас, но тебе пришлось искалечить себя, иначе ты никак не мог это сделать. Ты не сможешь со мной справиться, я намного сильнее и мудрее тебя. Но твои попытки все равно умилительны. Ничего другого я и не ожидала.

Ты надеялся использовать еретиков как отвлекающий маневр, для того их сюда и заманил. Смелый план, поздравляю! Но я применяю против них очень незначительную часть своей мощи, и скоро они будут разбиты.

— Значит, я прав, что пришел сюда, — сказал Йама. — С тех пор, как я уничтожил Тень, я многому научился и еще многому научусь.

Пандарас припомнил старые сказки про то, как черные машины, похороненные в храмах или в пустынных местах, охотятся на людей, заманивая их в ловушку тем, что исполняют желания. Теперь перед ним была не сказка, а быль, которая питала эти причудливые легенды. Все сказки оказались правдой, потому что все они основывались на истинных событиях, пусть и весьма преображенных фантазией. Иначе откуда бы они взялись в головах людей, живущих в этом мире и не знающих другого?

— У меня столько вопросов! — продолжал Йама. — Вначале, конечно, был только один. Я хотел знать, где найти людей моей расы. Я отправился их искать, и едва приступил к делу, как понял, что задаю не правильный вопрос. Чтобы узнать о своем народе, надо было узнать, как задавать вопросы.

Надо познать себя. Это сказал мне один мудрец и стукнул веером, чтобы я лучше запомнил.

Теас, посланник Гонда. Йама хитростью заставил его открыться сильнее, чем он хотел, и Теас бежал посрамленный.

Во всяком случае, так показалось Пандарасу в тот момент. Но теперь он понял, что Теас их покинул, потому что выполнил свою задачу.

— Я могу рассказать тебе все, что надо, — проговорило существо мертвыми губами доктора. — Я могу сообщить, зачем Хранители сотворили Слияние, зачем создали десять тысяч рас. Могу рассказать об истинной природе мира и истинной природе Хранителей. Могу рассказать, куда они ушли и почему не следует им служить.

— Мне не нужны эти знания, — покачал головой Йама. — Ты успокаиваешь себя ложными ответами на эти вопросы, потому что ты ослушалась Хранителей, которые создали тебя так же, как и меня. Тебе необходимо верить, что ты действовала не из гордости, а чтобы спасти мир, который предали и оставили твои хозяева. Ну что, пришли?

Йама остановился, потому что серебристые побеги стали расти на стеклянных стенах так густо, что двигаться дальше не было никакой возможности. Спускаясь, они прошли по шести поворотам спирали и оказались глубоко под землей, у самого дна ямы. Она сузилась настолько, что Пандарас мог перепрыгнуть ее одним прыжком. Густой красный пар поднимался со дна.

— Процесс уже начался, — произнесла машина. Теперь ее голос звучал значительно громче. Тот же голос исходил из дребезжащих челюстей скелетов, грохотал в пастях чудовищных гигантских котов, бился из ртов, плавающих в стеклянных стенах. Воздух был наполнен электричеством. Каждый волосок на теле Пандараса встал дыбом, стремясь отдалиться от своих собратьев.

Серебристые отростки с неожиданной быстротой охватили Йаму, и он упал на колени под их тяжестью. Пандарас бросился к нему на помощь, но Йама махнул рукой: не вмешивайся! Вокруг его поднятой руки обвился отросток.

— Все нормально, — хрипло проговорил Йама. Изо рта его капала кровь, густая и алая. — Будет то, чему суждено быть.

Пандарас застыл, засунул руку внутрь рубашки и ухватился за рукоять кинжала. Он вспомнил вдруг извивающиеся щупальца полипов из глубин Великой Реки. Йама отослал гигантских полипов, когда они утопили корабль префекта Корина; быть может, ему под силу прогнать и эти отростки?

Побег вокруг руки Йамы вытянулся, разделился и разделился снова. Возникла вспышка интенсивного красного цвета. Йама закричал. Пандарас мигнул и почти не успел уловить, что произошло. У Йамы отломился кончик пальца, тут же унесенный неведомой силой.

— Образец ткани, — пояснил голос обитательницы шахты. — Пальчик — за пальцы, которые ты оторвал у доктора Дисмаса. Но я сконструирую для тебя новое тело, мой мальчик, более совершенное. Ты и не вспомнишь о старом.

Разветвленный конец побега изгибался над головой Йамы.

Йама бросил на него спокойный взгляд и сказал:

— В нем нет нужды. Нейроны, выращенные моей Тенью, все еще там.

— Не бойся. — Голос заполнил собой все ущелье и покатился бесконечным эхом, отражаясь от стеклянных стен.

И тут отросток нанес удар.

Голова Йамы исчезла под мириадами тонких нитей, которые, наслаиваясь друг на друга, облепили его лицо серебристой маской. Пандарас уловил вонь от опорожнившегося кишечника и мочевого пузыря.

Марионетка доктора Дисмаса закинула голову и захохотала. Лица, заключенные в стеклянной ловушке, тоже закатились от смеха. Скелеты загрохотали челюстями, дикие кошки завыли.

Все они с воем произносили одни и те же слова:

— Убирайся из моего разума!

И тут что-то свалилось с неба и упало на самое дно ямы.

Оно пролетело так быстро, что Пандарас только мельком успел на него взглянуть, а потом предмет скрылся в красных испарениях на самом дне. Стеклянные стены зазвенели, ущелье содрогнулось. Пандарас упал на колени. Перед закрытыми глазами горел отпечаток изображения: черный шар размером с его голову, весь утыканный остриями и отростками.

Лже-Дисмас бросился к Йаме, быстрый, как змея. Пандарас ухитрился схватить его за щиколотку, и тот грохнулся на землю; одна рука отломилась у кисти. Тварь развернулась и кинулась на Пандараса, тот отчаянным взмахом ударил ее кинжалом и попал в шею. Голова кадавра почти отлетела и висела теперь на хрящеватой полоске кожи и серебряном проводе, раскачиваясь туда-сюда, пока единственная оставшаяся рука шарила в поисках Пандараса. Пандарас нанес новый удар, целясь в сердце ожившего трупа. Узкое лезвие легко рассекло кость и сморщенные ткани тела, а потом заскребло о металл сухожилия. Пандараса окатило гнилой кровью. Отвратительная вонь наполнила воздух. Пандарас стоял на самом краю ущелья. Когда марионетка метнулась к нему для последнего удара, он увернулся, она сделала шаг в пустоту и без единого звука, кувыркаясь, полетела в тяжелый красный туман.

Лица, закованные в стекло, взвыли, стали деформироваться и таять.

Кинжал не мог разрезать серебристые побеги, но они стали вялыми, и Пандарас смог стащить их с тела своего господина. Те, что присосались к лицу Йамы, оставили десятки булавочных уколов; из каждого выступила капелька яркой красной крови. Маска слетела с лица Йамы. Он вздрогнул, судорожно вздохнул, потом еще раз. Глаза его налились кровью. Пандарас оторвал полоску от подола своей рубахи и с нежностью обтер лицо господина.

Вокруг клубился красный пар. Пандарас наконец понял, что это были крошечные машины, и каждая из них была частью черной машины на дне ущелья, как миллионы термитов в гнезде составляют единый организм. Он попробовал заставить господина встать, но глаза Йамы, казалось, впились во что-то за тысячи лиг от Пандараса и от стеклянных стен винтообразной ямы. Лица в щербатых плитах стекла стали как будто ссыхаться; уменьшаясь, они почти превратились в черные точки, на которые было больно смотреть.

— Кафис был прав, — слабым голосом проговорил Йама. — Река возвращается к своему истоку. Змея заглатывает собственный хвост.

Он подавился. Его затрясло, потом вырвало кровью и водянистой слизью. Он сплюнул и с улыбкой взглянул на Пандараса.

— Я отобрал у него это. Отобрал полностью.

— Нам надо уходить, господин. Если есть хоть какая-то возможность пройти через поле битвы, я это сделаю. И тебя вынесу.

— Это я вызвал ее, — будто сам с собой говорил Йама. — Она и не ожидала, что я призову кого-нибудь из их племени.

Сейчас они дерутся. Врастают друг в друга. Думаю, они уничтожат друг друга. Это — противоположность любви. Секс без реализации. Вечный голод.

Он все продолжал бормотать, но Пандарас заставил его встать. Поддерживая друг друга, они потащились вверх по спиральному подъему. Скелеты рухнули на землю, преследовавшие их шпионы — тоже. Дикие кошки исчезли. Пандарас слишком устал, чтобы вслушиваться в бормотание господина: какая-то сумасшедшая ерунда о хвосте змеи и конце мира, о дырах, которые притягивают пространство и время.

Пандарас понимал, что им никогда не добраться до гор Большого Хребта, но он должен был идти. В какой-то момент юноша заметил, что они вылезли из винтообразной ямы. Ветер усилился и по-прежнему нес с собой тонны песка. Солнце садилось. Его свет вытянулся в песчаном полумраке в длинную полосу, как будто пытаясь измерить ширину мира. Из шахты, откуда они только что выбрались, в небо поднимался столб пурпурного света. Пандарас усадил Йаму под навесом гладкой волны из расплавленного потрескавшегося стекла и почти упал рядом.

— Если ты умеешь творить еще какие-нибудь чудеса, господин, сейчас самое время, — устало произнес он.

Мимо них неслась бесконечная стена песка. Солнце садилось, и свет из шахты становился ярче. Каждый предмет отбрасывал двойную тень.

Остатки армии Энобарбуса тащились вдоль отдаленного хребта, едва различимые за плотной завесой песка. Вот они!

Опять не видно… Вон снова… Сквозь мутную кашу воздуха пробирается дикая кошка. Уши прижаты, глаза почти закрыты. Она не понимает, где находится, помнит только страх и запах смерти — побудительный импульс посильнее похоти или голода, которые вдруг пропали. В ее теле еще торчат непонятные штуки, она не может ни выцарапать их, ни выкусить, но теперь они мертвые, вроде безобидных репьев. Кошка остановилась и долго смотрела на прислонившихся друг к другу людей, разрываясь между страхом и голодом. Затем она оглянулась и скрылась в песчаной метели, мягко скользя по глянцевитым взгоркам.

Показались два всадника. Ветер завыл сильнее.

18. СУД

Как только Пандарас немного поправился и смог выйти из дома, еретики выдали ему взамен изодранной одежды нечто вроде мундира: серую шелковую тунику, штаны с серебристыми лампасами, высокие черные сапоги из гибкого пластика, пояс из мягкой черной кожи с перевязью через плечо, черную шелковую перчатку на правую руку и черный же шелковый мешок на культю левой кисти. Оружия ему, разумеется, не дали, но зато позволили носить с собой эбонитовую палку, обитую с обоих концов чеканным серебром.

Когда Пандарас понял, что его не убьют, его страх обернулся гневом. Он дважды спасал своего господина, хотя в конце концов обстоятельства заставили передать его в руки еретиков, а теперь над ним смеются. Он сломал пополам шикарную палку, содрал серебристые галуны с туники и брюк и выбросил в окно перчатку, серебряный мешочек и пояс.

Йаму и Пандараса держали в обычном доме, стоящем среди палаток, шатров и юрт, связанных между собой кружевными мостиками и огороженных гигантскими пластиковыми плоскостями ярких цветов. По ночам плоскости мерцали внутренним светом, как флюоресцентные медузы, появляющиеся в реке летом. Дом и палатки стояли посреди развалин Сенша, последнего города на Великой Реке. Именно здесь скрывалась Анжела, когда сбежала от других людей Древней Расы.

Именно здесь она начала распространять свою ересь. Дом, в котором держали Пандараса и Йаму, раньше принадлежал Анжеле. Остальная часть города — узкие улочки, рынки, дворцы и доки — была уничтожена в ходе Войны за Преображение.

Ее потом отстроили ниже по реке. Кроме дома Анжелы, сохранились только развалины храма, уродливо торчащие среди множества треугольных серебристых палаток.

Как только еретики убедились, что Йама не умрет от по, лученных ран, они забрали его в храм. Йаму несли на носилках в сопровождении манипула солдат. Пандарасу не позволили сопровождать его, и он узнавал новости от смотрителя тюрьмы, который в свою очередь расспрашивал хирурга, лечившего Йаму.

Йаму привязали к стулу напротив храмового оракула. Там его должен был допросить фантом Анжелы в присутствии тех, кто потом будет его судить. В оракуле вспыхнул свет, но фантом так и не появился, и после нескольких часов ожидания и возникшей неловкости Йаму снова доставили в тюрьму.

— Они хотят моей смерти, — устало сказал Йама, когда Пандарасу наконец позволили с ним встретиться. — Я слишком много теперь знаю.

— Ты уничтожил фантом, господин?

Йама улыбнулся:

— Больно ты умный, Пандарас. Как бы это не довело тебя до беды.

— Думаю, уже довело, господин. Так что я заработал право узнать, что ты сделал. Так ты убил ее?

— Ты не погибнешь здесь, Пандарас. Так что еще не время для признаний на смертном одре. Я расскажу тебе, что сделал, потому что ты мой друг. Нет, я не убил ее. Для этого она слишком глубоко себя закодировала. Однако я сумел на, строить все оракулы мира против нее. Полагаю, она никогда не сможет вернуться.

Йама был все еще очень слаб. Он задремал, а когда проснулся, то даже не заметил, что спал, и стал продолжать:

— Она ведь всегда была пленницей. Надеялась покорить Слияние, но оно само се покорило. Мы все здесь пленники истории; она вынуждает нас следовать по пути таких древних событий, что они выгравированы в каждой клетке нашего тела.

Настало время порвать этот круг.

— Давно пора, — пробормотал Пандарас, думая, что у его хозяина возник план побега из тюрьмы. Но Йама снова заснул и не слышал слов друга.

Выздоровление заняло у Йамы много дней, и все это время еретики его усердно лечили, а Пандарас каждый день ждал, что господин придет в себя и вызовет машины, чтобы они помогли им бежать. И когда наконец Йама настолько поправился, что смог предстать перед советом, который должен был вынести ему приговор, Пандарас был уверен, что тут-то Йама и продемонстрирует свои чудеса. Но этого не произошло. Йама вообще обращал мало внимания на процедуру, лишь добродушно улыбался и признавал себя виновным во всем, что ему вменяли. Единственным утешением служило то, что еретиков это бесило не меньше, чем расстраивало Пандараса.

Суд проходил в огромном круглом зале. Его стены поглощали солнечный свет и трансформировали его в рассеянное свечение, напомнившее Пандарасу об оракуле за краем мира.

Суд длился меньше одного дня, председательствовал на нем самый старший из еретиков, но он, как и Йама, с виду очень мало интересовался процессом. Это был господин Нарьян, бывший архивист, которого преобразила лично Анжела. Старый, жирный, безволосый человек, он, обнаженный, висел в цилиндрическом стеклянном сосуде, наполненном чистой пузырящейся водой. Его морщинистая серая кожа была утыкана машинами: на шее, на отечной бочкообразной груди, над левым глазом. Много лет назад, когда он миссионерствовал в одном туземном племени, на него совершили покушение, и он был тяжело ранен. Теперь его жизнь поддерживали имплантированные в тело машины. Он был уже стар, когда встретил Анжелу, а сейчас был самым старым человеком в своей расе. Люди болтали, что вживленные в него машины никогда не дадут ему умереть.

С обеих сторон цилиндрического сосуда за судейским столом разместились десять человек. Из высоких, украшенных балдахинами, отделанных серебром и черным бархатом кресел они высокомерно глядели на Йаму и Пандараса, которые в наручниках сидели на простой скамье с двумя рядами стражников за спиной. Не имея традиций, еретики принялись изобретать новые, при этом ничем не ограничивали выражение и выпячивание собственного «я» и не стесняли его соображениями хорошего вкуса. Большинство мужчин были одеты в фантастическую военную форму, увешанную лентами, медалями и золотыми позументами. На одной из женщин был парик, вдвое увеличивающий ее рост. В локонах этой прически поблескивали крошечные машины. Другая облачилась в металлические доспехи, отполированные так, что казалось, ее голова покоится на калейдоскопе изломанных отражений наполненной светом комнаты. Большая часть присяжных принадлежала к гражданам Сенша — первой расы, которую преобразила своей ересью Анжела. Они слушали длинный перечень преступлений Йамы с различной степенью внимания, морщась всякий раз, когда он радостно признавал свою вину.

В воздухе кружились машины, записывая происходящее и транслируя его жителям города и в войска, вытянувшиеся вдоль Великой Реки.

В конце, когда Йама признал, что несет ответственность за падение уровня Великой Реки, господин Нарьян вдруг пошевелился. Он вынырнул на поверхность и выпустил фонтан воды. Десяток машин сразу опустились пониже, чтобы уловить хриплые звуки его голоса.

— Мальчик должен умереть, — провозгласил господин Нарьян. — Он является анахронизмом. Задачей его расы было построить мир, а он может использовать данные ему силы для разрушения мира.

Несколько членов совета произнесли длинные речи, хотя все сводилось к тому, что они согласны с мнением господина Нарьяна. Защищал Йаму только Энобарбус, он один из всей компании не имел украшений. Обнаженный до пояса, с офицерским шарфом на талии и гривой бронзовых волос вокруг иссеченного шрамами лица, он стремительно ходил перед судейским столом.

— Он сыграл самую решительную роль в войне против тех, кто продолжает служить Хранителям, — говорил он. — Он подчинил их машины и за несколько дней помог завоевать для нашего дела огромные новые территории. Уверяю вас, если его правильно использовать, он еще до конца года позволит нам одержать окончательную победу.

Старый архивист снова вынырнул на поверхность, вода окатила стеклянные стенки его сосуда.

— Мальчик сражался за нас по принуждению, — проквакал он. — Энобарбус был связан с аптекарем по имени Дисмас. И вышеуказанный Дисмас, который работал на одну из мятежных черных машин, внедрил в мальчика особую машину; она подавила его волю и воспользовалась его мощью. Из-за этого мы его почти потеряли, а операция по его возвращению принесла большие потери в живой силе.

Энобарбус сложил руки на груди, — Тем не менее мятежные машины продолжают оставаться нашими союзниками. На данный момент это необходимо, в противном случае нам придется столкнуться не только с войсками, верными Хранителям, но и с этими машинами. Я не думаю, что мы можем успешно действовать на двух фронтах. Кроме того, хозяин доктора Дисмаса не принадлежал к нашим союзникам, он — предатель. Насколько я знаю, он уже мертв. Мальчик у нас. Возвращение его действительно унесло много жизней. Не допустите, чтобы эти жертвы оказались бессмысленны. Давайте используем его, чтобы быстро закончить войну. Тогда, если захотите, можете его убить, но, убивая его сейчас, вы обрекаете на смерть миллионы, которые иначе могли бы жить.

Господин Нарьян по грудь вынырнул из насыщенной пузырьками воды.

— Вполне вероятно, — сказал он, — что этот мальчик мог бы спасти миллионы жизней, если использовать его против наших врагов, но известно также, что из-за него уже погибли многие тысячи. Сначала когда доктор Дисмас пытался забрать его у тебя, а потом — когда мы его возвращали. Ни Дисмас, ни ты, Энобарбус, не можете полностью контролировать мальчика, но каждый желает быть его хозяином. Он слишком силен. Боюсь, что, если мы захотим с его помощью выиграть войну, мы перессоримся за право им распоряжаться.

Женщина в белом парике сказала:

— Он вывел из строя оракул и насмехался над ним. Насколько я понимаю, восстановить его не удастся. Господин Нарьян прав. Он слишком опасен.

— Она вернется, — с чувством произнес Энобарбус. — Ее нельзя уничтожить.

Потом были еще споры, наконец господин Нарьян сказал:

— Ясно, что его власть идет от Хранителей. Как можем мы считать себя выше их, если думаем, что наша победа зависит от этого мальчика? Нет, он должен умереть. Давайте голосовать.

Один за другим все члены совета бросили по камешку в простую пластиковую корзинку. Потом служитель вытряхнул их. Считать не пришлось. Только один был белый, остальные черные.

Приговор исполнили не сразу. Предполагалось сделать это публично. Многие еретики выразили желание приехать в Сенш, чтобы увидеть все своими глазами. Кроме того, было много споров о способе казни. По традиции, которая пережила Войну за Преображение, граждане Сенша бросали своих преступников в падение Великой Реки. А так как суд происходил в Сенше, многие настаивали, чтобы Йаму казнили именно так.

Другие требовали более определенной смерти, указывая, что он может вызвать машины и те вытащат его из воды. У еретиков не было центральной власти, и после окончания процесса споры тянулись еще долго. Узабио, смотритель тюрьмы, утверждал, что Йама может умереть от старости, прежде чем они кончатся.

— Тогда все твои планы разбогатеть рухнут, — говорил Пандарас. Узабио ему не нравился, но он был полезен. Узабио вился вокруг Пандараса, потому что хотел поближе подобраться к Йаме, и Пандарасу иногда удавалось добиться от него некоторых милостей.

— Я мог бы продавать билеты, — предлагал он. — Люди станут приходить, чтобы на него посмотреть. Стражников можно подмазать, они будут помалкивать.

Узабио принадлежал к основной расе Сенша. Его черную, как галька, кожу обсыпали грязно-белые пятна. Он склонился к Пандарасу, нависая над ним, как ящерица над жуком.

Широко усмехнувшись, он показал ряды острых треугольных зубов. От него нестерпимо воняло рыбой.

— Как если бы у тебя было животное, которого никто никогда не видел, сказал он. — Единственное в своем роде во всем мире. Мы могли бы обрядить его в мантию и заставить неразборчиво бормотать. А можно приносить ему домашние машины, чтобы он их чинил. Поразмысли над этим, Пандарас. Когда твоего хозяина казнят, у тебя больше не будет работы. Ты — калека. Придется тебе просить милостыню, а у нас не терпят нищих, они паразитируют на тех, кто стремится к лучшей доле. Выживают только сильные, а ты слабый. Но с моей помощью ты можешь стать хотя бы богатым.

— Может, мы еще спасемся. Может, мой хозяин разрушит ваш мерзкий городок.

— Он проиграл, Пандарас! Подумай о себе! — Узабио действительно хотел помочь. Человек он был жадный и эгоистичный, но иногда в его сердце просыпалась жалость.

Йама будто не замечал кипевших вокруг него споров. Когда Пандарас рассказал ему о последнем проекте Узабио, он просто пожал плечами. Он, как обычно, сидел во дворе, в тени древнего палисандрового дерева. По всему периметру окружавшего дом балкона стояли с равными интервалами солдаты и смотрели сквозь ветви на Йаму и Пандараса.

— Когда-нибудь они все же примут решение, — устало проговорил Йама. Господин Нарьян об этом непременно позаботится. Он не желает, чтобы мятежные машины или какой-нибудь изменник из стана еретиков сделал попытку меня захватить. И он прав. Многие желают мною воспользоваться.

Пандарас понизил голос, хотя знал, что машины улавливают и записывают каждое слово.

— Ты ведь можешь уйти в любое время, — зашептал он. — Даже прямо сейчас. Так действуй! Справься с их машинами, и давай уйдем!

— Куда мне идти, Пандарас? Я прошел всю Великую Реку, и теперь мир кажется мне таким маленьким.

— На свете есть много мест, где никогда не бывает людей, господин. И множество мест в Изе, где ты можешь спрятаться среди обычных людей.

Но глаза Йамы смотрели в пустоту. Наконец он произнес:

— Беатрис и Озрик понимали в прятках. Они спрятали целый департамент в Городе Мертвых. Но я пока не мертвый, и я боюсь, что мои враги всегда меня отыщут.

— Прости меня, господин, но если ты останешься здесь, то скоро наверняка станешь мертвым.

— Все хотят меня либо использовать, либо убить. Когда я был маленьким, Пандарас, я мечтал оказаться ребенком каких-то необычных родителей. Пиратов, героев, невероятно богатых аристократов… Дурацкая была мечта, и не потому что неисполнимая, ведь в конце концов я все-таки оказался отпрыском необыкновенных людей, а потому что быть необыкновенным опасно. Потому господин Нарьян и хочет меня убить. — Йама засмеялся. — Когда я отправлялся в Из, я думал, что стану самым великим солдатом Хранителей.

— Ты и стал, — твердо ответил Пандарас. — А я — твой оруженосец, господин.

Хотя оба они были пленниками, Пандарас продолжал прислуживать Йаме. Каждое утро и вечер он перехватывал солдат, которые приносили пищу, и забирал поднос. Фрукты и сладкое белое вино, сырая рыба в соусе чили с редисом, луковый хлеб и булочки с маком, плоские лепешки с оливками и желтым бобовым творогом и листьями салата, миски с кислым йогуртом, чаши с чаем, кувшины прохладного шербета.

Йама ел очень мало, а пил только воду. Каждый ветер Пандарас помогал ему раздеться, а утром подавал чистую одежду и втаскивал в комнату корыто для мытья.

— Я не солдат, — говорил Йама, — и в этом вся проблема.

— Но они-то считают тебя солдатом, господин. За это они тебя непременно убьют, если ты останешься здесь.

— Они считают меня целой армией, Пандарас. Или магом, или какой-то машиной. Вещью, которой надо воспользоваться.

Неизвестно, чьей вещью. Они видят лишь то, что я могу сделать, а не кто я. Где же найти мне покой в этом мире? — Он покачал головой и улыбнулся:

— Не тревожься, Пандарас. Тебя они не убьют. Ты мой слуга, ни больше, ни меньше. Ты не виновен в моих преступлениях. Если бы ты захотел, то мог бы уйти прямо сейчас.

— Я уже насмотрелся на города еретиков, — отозвался Пандарас. — Не очень-то они мне понравились, и сомневаюсь, что этот будет лучше.

— Здесь есть развалины храма, — возразил Йама, — есть сады, рыбачьи лодки, а на дальнем берегу, у большого водопада в конце реки, — оракул.

Йама снова замолчал. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь листву палисандрового дерева, играли на его белой рубахе и темных волосах. Надо бы их подстричь, подумал Пандарас и с тоской осознал, что это, видимо, будет последний раз.

Йама заметил его несчастный взгляд и сказал:

— За краем мира есть летающие острова. Они висят в пределах досягаемости брызг водопада низвергающейся реки. Они покрыты странными мхами, папоротниками и бромелиадами, которые пышно разрастаются в непрерывном дожде. Тельмон как-то нашел в библиотеке про них книгу. Их называют островами Изобилия. Там живут рыбы с ногами, ящерицы величиной больше человека парят с острова на остров на кожистых перепонках между лапами. — Он больно сжал руку Пандараса и зашептал:

— Люди туземных рас, которые населяют заснеженную тундру в верховьях реки, иногда находят во льду этих замерзших животных. — Йама заморгал. Аборигены знают многие секреты природы, потому что туземные расы не меняются с самого сотворения мира. Они не узнают ничего нового, но и ничего не забывают.

В такие моменты Пандарас начинал бояться Йаму. Что-то произошло с ним, пока он был связан с машиной из шахты в Стеклянной Пустыне. Она расстроила его сознание. Все, что он знал, осталось при нем, но все оно оказалось в беспорядке, как если бы налетчики ворвались в библиотеку, смели с полок ровные ряды книг и оставили их на полу в безобразной куче. Пандарас просил хирурга, который каждый день осматривал Йаму, дать ему какого-нибудь лекарства, чтобы разум Йамы немного успокоился, но еретиков интересовало только состояние его тела. Они не желали, чтобы Йама умер раньше, чем его казнят, а станет ли он сумасшедшим, им было безразлично.

Когда на следующее утро Пандарас поставил поднос с едой на плавающую в воздухе доску, которая служила им столом, Йама уже проснулся и смотрел в окно. За дверью стояли двое солдат. Знойный ветер шевелил листья палисандра. С рассвета прошел только час, а было уже жарко. Йама сидел в расстегнутой до пояса рубахе, по груди его катились капельки пота.

Пандарас осушил лицо своего господина, особенно осторожно вытирая участки плотной розовой кожи на шрамах.

Надо будет сжечь эту тряпку. Лучше на глазах у Узабио, который просил собирать пот Йамы, его волосы и обрезки ногтей, чтобы продать их на сувениры.

— Несколько капель его крови можно развести в галлонах бычьей крови, объяснял тюремщик, — и продавать снова по капле. Пот разведем в воде. Я все устрою, Пандарас. Мы оба разбогатеем.

Пандарас со злобой спросил:

— А может, продавать мочу и кал тоже?

Тюремщик задумался, но потом отказался:

— Нет. И дело не в гигиене. Это вопрос мифологии. Снижается образ. Герои не должны иметь обычных человеческих свойств.

Так и надо сделать, подумал Пандарас. Сжечь тряпку прямо перед носом у этого змея.

— Ко мне приходил Энобарбус, — сообщил Йама. — Похоже, они нашли компромисс.

Пандарас высунулся в окно и велел солдатам убраться подальше и не разводить вонь у них под носом. Они рассмеялись, и тот, что моложе, спросил:

— Собираетесь обсуждать побег? Не беспокойтесь, мы не будем слушать, так даже веселее.

— Мы пойдем выпить чаю, — добавил его товарищ. — Нас не будет пару минут.

Уходя, молодой обернулся и крикнул:

— Если полезете через крышу, берегитесь, вся черепица сгнила.

И, покатываясь со смеху, стражники стали спускаться с лестницы.

— Никто не воспринимает меня всерьез, — пожаловался Пандарас. — А ведь мне приходилось убивать людей, а уж с этими двоими я справлюсь без проблем.

— Тогда тебя убьют их товарищи. Я этого не хочу. В любом случае нас слушают машины, а еще больше машин — стерегут. Солдатам скучно, они знают, что стоят здесь только для виду.

— Убери машины, разрушь их!

— Я с этим покончил, Пандарас. Энобарбус сообщил мне, что он продолжает ходатайствовать о сохранении мне жизни.

Он хочет, чтобы мы сражались бок о бок. Разумеется, я отказался ему помогать.

— Она забрала твою силу, правда? Как же я, дурак, этого раньше не понял! Ну, я бывал в местах и похуже! Я вытащу нас отсюда!

— После казни они тебя отпустят, ты находишься здесь только как мой слуга, в виде одолжения мне.

Пандарас отшвырнул поднос. Он со звоном полетел на пол. Гранаты и манго треснули, сок забрызгал синие плитки пола.

— Я умру с тобой, господин.

— Я не готов умирать, Пандарас. Но готов двигаться дальше. Ты должен оставить меня. Но ты можешь кое-что для меня сделать. Это тяжело, но я уверен, ты справишься. Я хочу, чтобы ты помнил меня. Хочу, чтобы ты отправился в туземные племена и рассказывал им обо мне.

— Я все сделаю. И прежде чем они тебя казнят, я убью столько этих гадов, сколько смогу. Я разнесу этот городишко…

Пандарас плакал, хватая воздух ртом; слезы градом катились по его лицу, капали с подбородка. На серой шелковой тунике расплылось мокрое пятно.

— Нет! Успокойся! Послушай. — Голос Йамы стал тише, Пандарасу пришлось присесть рядом с ним, чтобы уловить слабый шепот. Йама погладил мальчика по гладким блестящим волосам, и Пандарас перестал наконец плакать. — Слушай, повторил Йама. — Я хочу, чтобы ты жил. Ты сам теперь можешь творить чудеса, только не знаешь этого. Ты поцеловал кровь, выступившую на моих глазах, и машины в моей крови изменили машины в твоей. Я рассказывал тебе о мельчайших машинах в нашей крови — это дыхание Хранителей. В моей крови они преобразовались, а теперь и в твоей — тоже. Просто капля твоей крови, Пандарас. С вином или водой. Одна капля в таком количестве жидкости, чтобы по глотку хватило на сто человек.

— Узабио хочет продавать твою кровь, господин. Может, стоит ему разрешить.

— Нет гарантии, что ее выпьют, — серьезно возразил Йама. — Ты помнишь младенца зеркальных людей?

— Помню, что его окружили светлячки.

— Потому что он преобразился. У него возникло самосознание. Кафис спас мне жизнь, но ему в голову не могла прийти ни единая мысль, кроме тех, что люди его уже передумали десять тысяч раз. Тогда я не знал, что могу его преобразить, и хочу теперь это исправить. Ты должен сделать это за меня.

Всего одна капля крови, Пандарас! Преобрази туземные расы, дай им самосознание!

— Я сделаю это, только если ты спасешь себя, господин.

А иначе я умру вместе с тобой.

— Все, что сотворили Хранители, имеет свою цель. Часто мы не можем ее понять или думаем, что понимаем, но сами видим лишь то, что хотим видеть, а не то, что там действительно есть. К туземцам относятся с пренебрежением, потому что им не дано развиваться. Мой отец запретил охоту на людей, а до этого амнаны убивали рыбарей, как животных. Но туземцы — больше, чем животные, хотя, может быть, и меньше, чем люди. Ты изменишь их участь, Пандарас!

— Пойдем со мной, господин! Не пугай меня такими разговорами. Я просто посыльный из трактира, по ошибке попавший в это великое и ужасное приключение. Я — твой оруженосец. Я подаю тебе еду, чиню рубашки, содержу в порядке оружие, не делай из меня больше, чем я есть.

— Ты сам меня нашел, Пандарас. В этом огромном мире ты нашел меня и спас. И ты пошел за мной в самое гнусное место в мире и вытащил меня из ямы. Сделать тебя чем-то большим? Мы все — нечто большее, чем мы есть, надо только это понять.

У Йамы снова стал тот отсутствующий вид, которого так боялся Пандарас. Его господин пробирался сквозь путаницу мыслей — собственных воспоминаний, воспоминаний черной машины из шахты в Стеклянной Пустыне. Наконец он сказал:

— Есть места, где пространство и время не существуют.

Они образуют мост между настоящим и тем временем, когда их сотворили. Сквозь эти зоны можно пересечь расстояния, которые требуют многих световых лет. Звездоплаватели о них знают…

— Господин, не мучай себя, пытаясь понять ложь этой твари!

Йама схватил Пандарас за руку чуть выше культи.

— Уверен, префект Корин меня все еще ищет, но есть места, куда я могу уйти, а он не сможет за мной последовать.

Может, я уйду туда не в первый раз… Река глотает собственный хвост, Пандарас. Скоро я увижу, как это происходит.

19. КАЗНЬ

Стоял прекрасный жаркий день. Мириады крошечных суденышек роились вокруг черной баржи, которая в сопровождении двух галиотов и флайера везла Йаму и весь состав суда к месту казни. В воздухе носилось ощущение праздника. На свежем ветру потрескивали яркие паруса скифов, пирог, яликов, пинасс, яхт и катеров, в которых теснились любители зрелищ. На одном из плотов разместилась сотня полуголых потных барабанщиков, неустанно выбивающих длинные ритмичные дроби. С сампанов торговцы продавали еду, вино, сувениры, шутихи и петарды. Люди поднимали вверх детей, чтобы они посмотрели на злого мага. Дети постарше бросали в воду ракеты. Моторные лодки мешали парусным, вспыхивали споры, в которых цветистые ругательства заменяли аргументы. Волна от сияющего хромом скоростного катера перевернула целый плот с пьяной публикой. Люди вплавь вернулись на плот, влезли на него и продолжили попойку.

Флотилия прошла мимо странной группы шестиугольных колонн, вокруг которых расплывались заросли красных водорослей, сносимых сильным речным течением. Дальний берег виднелся едва заметной серой полосой. А впереди череда черных дождевых туч обозначала место падения реки через край мира.

Йама был абсолютно спокоен. Большую часть путешествия он провел, беседуя с господином Нарьяном, который барахтался в своем стеклянном цилиндре с водой на палубе баржи.

Они говорили об Анжеле, о том, как она появилась в Сенше, как сделалась его правительницей, как преобразила жителей Сенша, что послужило началом той ереси, которая ввергла Слияние в пламя войны.

— Она беседовала с оракулами на краю мира, — негромким квакающим голосом рассказывал господин Нарьян. — Но я так никогда и не узнал, что она действительно там делала.

Йама засмеялся. Казалось, в этот последний час его оставили все заботы. Он не бросил ни единого взгляда на приспособление для казни, стоявшее на носу баржи, но глаза Пандараса притягивались туда как магнитом, и каждый раз по его телу пробегала холодная дрожь. Сейчас, в мгновение нашей смерти, мы возрождаемся в жизнь вечную. Пандарас заметил Узабио в моторной лодке за галиотом по левому борту и почувствовал, как в душе поднимается волна гнева. Покои Йамы разорили, как только он их покинул. Мебель разодрали буквально на спички, простыни изорвали на тоненькие полоски.

Тюремщик, без сомнения, при этом присутствовал, чтобы убедиться, что торговцы, приобретающие сувениры для праздничной толпы, его не обманули.

Тем временем Йама объяснял господину Нарьяну:

— Анжела вызвала последних выживших аватар и узнала у них, как пользоваться пространством внутри оракулов. Она создала свой фантом, который впоследствии уничтожил последних аватар. И я думаю, она заключила союз с мятежными машинами тоже.

— Она всегда была со мной, — рассказывал господин Нарьян. — Я встречал ее фантом во многих оракулах, но она казалась ослабленной и озлобленной и почти не помнила события в Сенше. Я сам ей напоминал.

— Значит, это ты рассказал ей эту историю, и она смогла поместить ее в мою книгу.

Эти слова позабавили господина Нарьяна, который разразился лающим смехом, катаясь туда-сюда в своем цилиндре.

Вода выплеснулась на палубу. Тотчас возникла головка пульверизатора, увлажняя обнажившуюся серую кожу. В машине, прицепленной к пустой правой глазнице, загорелся ровный красный свет. Господин Нарьян усмехнулся:

— Какая странная ирония! Об Анжеле существует столько легенд, а я помню только правду. Ну конечно, еще есть несчастный Дрин, но его соблазнила команда корабля Анжелы, и он отправился с ними, когда они покинули наш мир. Разумеется, когда-нибудь я снова его встречу. Вселенная бесконечна, но количество миров ограничено. Я найду его и спасу от той ошибки.

— Вы все хотите жить вечно, — заметил Йама. — Но ведь жить вечно нельзя, потому что не вечна Вселенная. Меня всегда интересовало, что произойдет, когда закончится время и вы встретитесь с Хранителями? Попытаетесь их уничтожить?

Женщина в зеркальных доспехах ответила:

— До тех пор мы успеем разрушить Око Хранителей. Существуют способы уничтожения черных дыр. Как только такая дыра достаточно уменьшится, происходит свертывание, и уже ничто не может из нее выйти, пока она не испарится. По крайней мере выйти в эту Вселенную. Мы всегда будем ловить момент, и последний будет тоже принадлежать нам. Но к тому времени мы, разумеется, овладеем уже всей Вселенной.

Мы не дрогнем, как дрогнули Хранители, — вещала она с видом самой чистой и пламенной убежденности. — Мы никогда не остановимся в своих стремлениях.

Йама улыбнулся и сказал:

— Вселенных ведь много. Вернее, много версий одной Вселенной. Все, что может случиться, случится. Возможно, даже ваша победа.

— Нам нет нужды думать о далеком будущем, — вмешался господин Нарьян. Именно эта мечта парализовала наш мир. Хранители обещали вечную жизнь в последней точке времени и пространства, а потому их глупые последователи считают, что в этой жизни не стоит ничего делать. Эта лживая надежда исказила наш мир, загипнотизировала его, как змея гипнотизирует мышь. Но будущее не возникает из обещаний, каждый обязан построить его сам.

— Ну, на этом мы можем согласиться, — примирительно сказал Йама. Когда восстали черные машины, общественная служба объявила, что она будет подавлять всякие перемены, потому что перемены влекут за собой ересь. Но ведь Хранители преобразили нас и поместили сюда в надежде, что мы будем продолжать свое преображение.

Преобразятся даже аборигены, с холодной дрожью подумал Пандарас. Бремя, которое господин возложил на него, казалось невыносимо тяжелым. Он лишь вполуха слушал весь этот праздный разговор, больше обращая внимание на стоящих рядом солдат. Он принял решение попытаться вытащить у них пистолет или хотя бы нож, если Йама сам не станет спасаться. Он отдаст жизнь, только бы спасти своего господина.

— Нам не нужны боги, — продолжала вещать женщина в зеркальных доспехах, — потому что мы сами превзойдем богов. Мы продолжим этот разговор при конце времен, Йамаманама, когда мы воскресим тебя из мертвых.

Йама вежливо ей поклонился и произнес:

— Благодарю тебя за любезность.

С носа, где он провел большую часть путешествия, пришел Энобарбус, как всегда, голый до пояса. Из-за красного кушака его белых штанов торчал пистолет. Ветер раздувал его бронзовую гриву. На искалеченном лице горели шрамы. Он торжественно произнес:

— Мы почти прибыли. Тебе следует приготовиться, Йамаманама. У нас нет священника, но, если хочешь, можешь помолиться один.

— Я уже помолился, — спокойно ответил Йама.

Баржа вместе со своим эскортом проходила мимо грязной отмели по правому борту. Казалось, тут скопился мусор со всего мира: погибшие деревья, выбеленные долгим пребыванием в воде; бесчисленные гробы, в основном пустые; ошметки набухшей от воды одежды и куски пластика; трупы людей и животных; тысячи и тысячи костей; а иногда и выцветший корпус полусгнившего корабля. Обычно на таких отмелях рыскали среди отбросов речные грабители, имевшие лодки с очень мощными моторами, чтобы бороться с сильным течением. Однако сегодня их всех согнали вверх по реке.

Одни только белые чайки гомонили над костями и искусно набальзамированными трупами. Когда процессия приблизилась, они белым вихрем поднялись в воздух.

Звук водопада становился все сильнее. Мощные течения приподнимали шкуру реки, и она вздымалась мускулами, увенчанными белой пеной. Флот из мелких суденышек поотстал, повернув назад и отчаянно сражаясь с течением. Остались лишь несколько действительно крупных судов, решивших пренебречь раздающимися с галиота предупреждениями.

Прямо по курсу тянулась цепочка черных, тяжелых туч над серебристыми полотнищами дождя. Река убегала прямо под них, поднимаясь на краю мира блестящим стеклянным горбом. Водяной бордюр длиной в пятьдесят лиг.

Подскочив на волне, одна из пирог пошла ко дну, люди попрыгали в воду, и их тотчас унесло течением. Никто и не пытался их спасать: каждый сам отвечает за свою жизнь. Большинство мелких лодок давно повернуло назад, но баркас Узабио с мощным мотором держался недалеко от баржи, еще один катер виднелся в полулиге за кормой.

Двигатели баржи и двух галиотов непрестанно ревели, удерживая суда на одном месте. Флайер спустился ниже, его тень легла на все три судна. На галиотах вдоль поручней стали строиться вооруженные солдаты. Компромисс сводился к следующему: Йаму привяжут к деревянной раме и бросят в воду, но снайперы застрелят его раньше, чем течение унесет за край мира. Снайперам не обязательно быть очень меткими. Их вооружение составляли карабины, от которых могла закипеть река.

Теперь ход событий ускорился. Пандарасу казалось, что всех их подхватило ускорившееся течение реки и диктует свой ритм.

С Йамы сняли одежду. В сопровождении пентады солдат в черных доспехах и черных масках его отвели на нос корабля. Над головой у него суетились машины, стараясь как можно подробнее зафиксировать и передать детали этой сцены.

Словами и жестами солдаты направляли движения пленника.

Пандарас бросился следом, но один из офицеров крепко ухватил его за здоровую руку. Пандарас вырывался изо всех сил, но освободиться так и не сумел.

Наступила тишина. Потом внимание присутствующих переместилось. Господин Нарьян начал произносить речь. Йаму привели назад, чтобы он мог ее услышать. Мотор баржи завывал на одной низкой ноте, так что у Пандараса лязгали зубы. Сердце его бешено колотилось. Над бурлящей водой неслись лающие приказы офицеров, командовавших стрелками на галиоте. Отставший катер двигался теперь прямо к барже. Пандарас больше не видел Йаму: мешали члены суда, к тому же офицер продолжал крепко держать его за руку. Когда они расступились, Пандарас увидел, что Йаму снова на нос, и теперь пятеро солдат в черных масках привязывают его к раме для экзекуции.

Пандарас осыпал проклятиями офицера и всех его предков, крича, что он должен позаботиться о господине в его последние минуты.

— Он уже не нуждается в помощи, — ответил офицер. — Возьми себя в руки. Это большой исторический момент.

Квадратную раму для казни сделали точно по росту Йамы, укрепили перекрестьями и наложили на круг, собранный из дерева бальзы. Ремни удерживали его в вертикальном положении. Из углов тянулись цепи, прикрепленные к одному кольцу на крючке, свисавшем в свою очередь со стрелы подъемного крана, которым управляли пятеро голых по пояс солдат. Баржу мотало течением, цепи гремели и позвякивали.

Энобарбус проверил петли, удерживающие кисти и щиколотки Йамы на раме; солдаты сняли ремни. Цепи натянулись, рама поднялась в воздух, кран потащил ее за борт, опуская верхнюю часть, пока конструкция не легла параллельно несущейся под ней воде. Солдаты повисли на канатах, не давая раме раскачиваться.

С обоих галиотов покатилась барабанная дробь. Сердце Пандараса понеслось вскачь. Неужели это конец? Он снова попробовал освободиться, но офицер вывернул ему за спину руку и давил до тех пор, пока Пандарас не закричал от боли.

— Через минуту я тебя отпущу, — сказал офицер. — Потерпи.

Что-то шло не так. Стрелки нарушили строй и завертели головами. Катер все приближался, направляясь прямо к галиоту, стоявшему слева. Что-то маленькое и яркое взлетело с катера и поднялось высоко в воздух, а судно все летело на полном ходу сквозь стену брызг. Флайер поднялся выше и разворачивался в сторону катера.

Первой мыслью Пандараса было, что Йама все-таки вызвал на помощь машину. Но то, что взлетело с катера, было не машиной, а человеком на летающем диске. Диск мчался так быстро, что воздух буквально сдирал с пассажира его рваную мантию. В тот момент, когда Пандарас наконец узнал префекта Корина, во флайер ударил энергетический луч, и тот лопнул с оглушительным взрывом в ореоле синего пламени, В воду полетели обломки, оставляя за собой длинные дуги черного дыма и копоти. В тот же миг раздался страшный треск, по палубе левого галиота прокатилась стена огня. Катер врезался ему в борт и взорвался. Пандарас почувствовал, как его обдало жаром, офицер выругался, но Пандараса не отпустил.

Огонь бушевал на галиоте от носа до кормы, вода хлестала в разбитый борт, и корабль уже начал погружаться. В огне метались солдаты, их крики разрывали барабанные перепонки.

Некоторые попрыгали в реку, их тут же унесло течением. Огонь добрался до боеприпасов, они тоже стали взрываться, в пламени пожара замелькали новые вспышки. Горящий галиот закрутился на месте, моторы встали, корабль тащило к водопаду.

Префект Корин поднялся над пламенем. Стрелки на галиоте по правому борту баржи прицелились, опустили карабины, посмотрели на них в недоумении, снова прицелились.

Ничего. Либо так пожелал Йама, либо префект Корин вытягивал энергию из местной гравитационной сети. Некоторые солдаты на барже, вооруженные винтовками ударного действия, принялись палить вверх. Слишком поздно. Префект Корин вытянул руку, и в корму правого галиота ударил луч синего огня. Взметнулось облако пара, корпуса мощных двигателей взорвались. От потоков расплавленного металла вспыхнула палуба, солдаты в панике побежали на нос. В этот миг державший Пандараса офицер вскрикнул и схватился за свою маску, которая раскололась от удара машины в виде тонкой черной стрелы. Пандарас выдернул руку и бросился вперед, лавируя между доспехами солдат и пышно разряженными судьями.

Энобарбус прицелился в префекта Корина из пистолета.

Когда выстрела не получилось, он отбросил пистолет и выхватил у солдата винтовку. Префект Корин нырнул вниз, направляясь к раме с приговоренным, которая все еще висела над бурлящей водой. Энобарбус снова прицелился, но не в префекта Корина, а в цепь, удерживающую раму. Первая пуля попала в крючок, полетели искры, Энобарбус взял ниже и успел сделать еще два выстрела, но тут Пандарас стукнул его по голове и вцепился ему в спину.

Ему удалось обхватить Энобарбуса за голову, но потом его схватили и отшвырнули в сторону. Баржа и небо закрутились перед его глазами. Он налетел на двух солдат, сбил их с ног и наткнулся спиной на что-то, глухо зазвеневшее от удара. Это оказался резервуар господина Нарьяна. Энобарбус швырнул его почти через всю палубу. Пандарас вскочил и снова кинулся на нос. На бушприте, на крюке подъемного крана, позвякивая, болтались цепи. Рамы не было.

Пандарас взлетел до половины крана и увидел, как диск префекта Корина летит над волнами, преследуя какой-то предмет, уносимый мощным течением. Двое полуголых солдат карабкались к Пандарасу. Он оттолкнулся и, не раздумывая, нырнул в реку. Сразу оказалось, что держать над водой голову неимоверно трудно. Река казалась живым, извивающимся в муках существом. Пандараса потащило течением вниз, в сверкающую массу блестящих маленьких пузырьков, потом снова вытолкнуло на поверхность. Его накрыло волной, но он успел вдохнуть и заметить, как к нему несется какая-то тень. Он опять стал опускаться, но в этот момент что-то захлестнуло его тело.

Веревка. Пандарас схватился за нее единственной рукой и к тому же обвил ногами конец. Барашки с волн били его по лицу. Перед лицом ходил туда-сюда борт небольшой лодки.

Кто-то перегнулся через край, ухватил за Пандараса за шиворот и втащил в лодку.

Пандарас растянулся на животе в луже воды. Река высосала всю силу из его тела. Мотор взревел, и катер по широкой дуге стал поворачивать обратно. Пандарас попытался встать на ноги, но упал на пластиковые сумки с деревянными щепками и узкими полосками белой ткани. Он тут же догадался, кто его спас.

С чудовищно широкой улыбкой Узабио обернулся от руля катера. Он установил автопилот и пошел к Пандарасу, протягивая ему руку, чтобы помочь встать. И тут же отскочил назад, схватившись за щепку, которую Пандарас воткнул ему в глаз.

Пандарас поймал его ноги, дернул на себя, навалился всем телом на тушу Узабио, перевалил через край лодки, и в следующий миг тот исчез за бортом.

Катер уносился прочь от водопада. У Пандараса ушло несколько очень нервных минут, чтобы разобраться, как выключить маленькую машину, которая управляла движением судна, и повернуть назад.

Оба галиота горели и дрейфовали к краю мира. Черную баржу сносило в сторону города, над ней жужжало целое облако машин. Пандарас что есть духу гнал катер по волнам. Ни диска, ни рамы не было видно. И никаких признаков префекта Корина или Йамы.

Пандарас не верил, что Йама Погиб. Он клялся найти его.

Он решил, что проведет в поисках весь остаток своих дней, но ошибся.

20. ОСТРОВА ИЗОБИЛИЯ

Когда еретики перенесли его из Стеклянной Пустыни, Йама вскоре почувствовал, что префект Корин бродит в близи развалин города Сенша. Префекту удалось подчинить себе несколько машин, и в дни после суда он перемещался с места на место вокруг города с его громадным гарнизоном, очевидно, выискивая слабые места. Йама был уверен, что префект непременно попытается спасти его от еретиков, но в успех не верил. В самом лучшем случае он может сыграть роль отвлекающего маневра. Теперь он понял, что в очередной раз недооценил способности префекта.

У Йамы был собственный план спасения. Он хотел перелететь через край мира и упасть в узкую щель, куда уходила река и где прошлое и настоящее смешивались в один клубок.

Эта узкая щель была оставлена, когда собирали структуру мира, и Йама считал, что может упасть в самое его начало и найти наконец людей своей расы. Он получил эти сведения от владычицы доктора Дисмаса. Она поглотила множество более мелких машин, массы людей и стащила в одну кучу их знания, как древесная крыса тянет в свою нору сколки стекла, кусочки пластика, металла, обрывки бумаги. Этот грандиозный запас информации хлынул в Йаму, когда машина пыталась превратить его в свою часть, поглотить сознание. Стремительный поток сведений едва не смыл его собственную личность. Тогда у него было совсем мало времени, чтобы сориентироваться, но все же он успел узнать тайну Великой Реки и понять, что конец мира лежит в его начале. А этого было достаточно.

Ему легко было обмануть крошечный интеллект карабинов в руках стрелков и убедить их, что они уже произвели выстрел, хотя на самом деле этого не было. Значительно труднее оказалось подчинить себе одну из машин, сопровождающих баржу. В эти машины были встроены сотни взаимозависимых ячеек-личностей, и каждую такую связь требовалось аккуратно распутать. Но Йама знал, что ему понадобится машина, чтобы разрезать путы, когда его бросят в воду. И пока еретики готовили его к казни, он все время занимался только этим.

И вот когда он, обнаженный, уже висел на колесе, что-то сбило флайер над его головой, моторная лодка врезалась в левый галиот, и тот взорвался. Пока Энобарбус бежал к бушприту, Йама уже догадался, что происходит, и использовал единственную послушную ему машину, чтобы убить офицера, который держал Пандараса. Но Пандарас не стал спасаться, а бросился на помощь своему господину и напал на Энобарбуса, когда тот собирался отстрелить цепи, на которых висела рама.

А потом Йама упал. Колесо с рамой шлепнулось в воду, и его сразу закрутило и оттащило прочь от черной баржи. Мощный водяной вал подбросил всю конструкцию в воздух, потом швырнул в волну, которая накинулась на Йаму со страшной силой, царапая кожу и растягивая руки и ноги в разных направлениях. Йаме удалось глотнуть воздуха, но тут в колесо ударила следующая волна, Йама опять погрузился, еще раз всплыл, задыхаясь и мигая, и понял, что может утонуть, не успев упасть за край мира.

Тут на него упала какая-то тень: летающий диск, который остался качаться в воздухе, когда префект соскользнул на раму и навис над Йамой, стараясь удержаться на ногах на дрожащей от волн опоре. Посох его был привязан на спине, поверх развевающейся мантии. Он нанес Йаме четыре удара два в правый висок, два в левый. Когда он поднимал правую руку, что-то блеснуло. Нож. Йама, едва сохраняя сознание, мог только наблюдать.

Нож рассек веревку на левой руке Йамы. Лицо префекта Корина было в ладони от лица Йамы.

— Мы здесь, чтобы помочь тебе, мальчик, — сказал префект. Ему пришлось перекрикивать шум плещущих волн и неумолчный рев близкого водопада. — Теперь мы тебя не потеряем. Скажи, что ты будешь с нами, и мы освободим тебя.

Йама хотел что-то ответить, но мысли его расползались.

Он лежал распятый, обнаженный, беспомощный перед своим врагом и чувствовал, как оживают все его прежние страхи.

Префект Корин! Бесстрастный, непрощающий, неутомимый…

От него нет спасения. Он никогда не остановится, никогда не сдастся, никогда не умрет.

Лицо префекта придвинулось совсем близко. Кожа его была холодной и влажной, дыхание — обжигающим. Вместо левого глаза — грубый складчатый шрам.

— Ты наш, Дитя Реки, — с угрозой зашептал он. — Выживем мы или погибнем — мы выживем или погибнем вместе.

Йама пытался сфокусировать взгляд на лице префекта Корина, но предметы расползались и прыгали. Он не боялся упасть за край мира, потому что знал, куда попадет. Но сейчас его наполнял животный ужас. Этого человека он боялся больше всего на свете.

Префект Корин улыбнулся и снова зашептал:

— Ты ведь не хочешь умереть? С этого и надо начинать.

Он поцеловал Йаму в губы и сел на его ноги, собираясь разрезать веревки на щиколотках. Внезапно ветер сдул в сторону его мантию. Префект хлопнул себя по плечу и посмотрел на окровавленную ладонь. Йама вспомнил ружье Энобарбуса. В тот же миг что-то бичом рассекло воздух, и на лицо Йамы брызнул фонтан крови. Префект Корин зарычал, покачнулся и полетел в пенящиеся потоки. Летающий диск потерял вдруг устойчивость, перевернулся и последовал за своим хозяином. Йама следил, как он уменьшается за плотной завесой дождя. И тут сильный водоворот подхватил раму и закружил ее в волнах.

Струи дождя смешивались с фонтанами брызг от беснующихся волн. Их холодные иглы непрерывно впивались в кожу, не позволяя Йаме впасть в забытье. Воздух наполовину состоял из воды. Устрашающий рев заполнил каждую клетку тела Йамы. Рама трещала и гнулась. Невероятно, но она сейчас поднималась, скользя по гладкому водяному склону. На мгновение Йама замер на самой вершине волны на краю мира, за черными дождевыми тучами увидел баржу, два тонущих галиота, быстроходный катер, уходящий прочь по широкой дуге.

А потом мир улетел назад, а он полетел из него прочь.

* * *

Был полдень. Господин Нарьян объявил, что это благоприятное время для казни. Солнечные лучи отвесно низвергались на землю, превращая дальний берег в сияющий золотом нож, отрезающий половину неба. Мимо летела стена воды и, падая, сама в себя заворачивалась. Серебряная струя на голубом фоне воздушного покрывала — она уменьшалась по направлению к узкой щели, исчезала в ней и уносилась неведомо куда. Йама ощущал переплетение гравитационных полей как нити, дергающие за руки и за ноги. Он постарался сосредоточиться, найти машины, генерирующие эти поля, и вдруг почувствовал, как далеко внизу, подобно жабе на дне колодца, шевельнулся холодный древний разум.

Тогда в нем вспыхнуло пьянящее чувство надежды. Все, все правда!

Над стеной падающей воды висела белая, как свежевыстиранное белье, пелена облаков. На разных уровнях среди облаков дугами выгибались архипелаги фиолетовых и пронзительно синих искр. За каждым тянулась длинная полоса тени.

Острова Изобилия.

Манипулируя гравитационными полями, Йама выбрался на простор. Рама летела к самому дальнему острову ближней дуги.

Он парил, спускаясь, смеялся и вспоминал свои детские сны о полетах и сон, который он видел в гробнице Умолкнувшего Квартала Города Мертвых.

Прошлое и будущее слились в одном невероятно счастливом мгновении.

Йама летел сквозь облачную пелену. Вокруг струился туман, обдавая тело влажным, холодным паром. А вот он снова на солнце и падает со скоростью дождевых капель. Остров скрылся из виду, и Йама попытался развернуть свою раму, но вдруг она с треском налетела на какую-то мешанину из маленьких красных трубок, которые стали лопаться, испуская сильный кислотный запах.

Йама еще распутывал узлы на щиколотках — в воде веревка набухла и не поддавалась, — когда его нашли люди дождя.

* * *

Острова Изобилия постоянно орошались дождем и туманом. Влагой сочилось все — мягкие переплетения масс стафилеи, прозрачные, наполненные водородом пузыри, узловатый дерн чернотравья, пенные холмы водорослей, изящные кущи папоротника. Вода капала с обильной листвы цвета индиго, проступала из лесной подстилки и сплетенных в сплошную подушку корней, собиралась в каналы и уходила по ним в цистерны и бассейны и лилась, лилась бесконечными потоками через края островов. Иногда дождь был такой плотный, что казалось, сам воздух обратился в воду. Рыбы лазили по мягким побегам растений с помощью цепких присосок, расположенных по бокам сплющенных тел. Они открывали красные пластинчатые жабры навстречу ливню и охотились за жуками, личинками мух и червями.

На островах всегда царил полумрак. Мир размеренно покачивался туда-сюда на длинной оси, и солнце появлялось над дальним берегом в полдень, а под ним — в полночь, и даже тогда постоянное влажное облако вокруг бесконечного водопада частично поглощало свет, лишь временами расступаясь и пропуская случайный столб солнечных лучей в окружении сотни абсолютно круглых радуг. Трение между воздушными слоями порождало грозы, которые представляли страшную опасность для обитателей островов: молния могла поджечь водородные пузыри, от которых зависела плавучесть острова, могла спровоцировать взрыв. Но даже в смерти здесь таилась жизнь. Этими редкими взрывами широко рассеивались частицы общественных организмов, которые, сплетаясь, образуют летающий остров. Некоторые из них вырастут в новые острова взамен тех, что выпадают из воздушных течений вокруг водяной стены — Великой Реки, повернувшей на девяносто градусов и падающей к своему концу и началу.

Люди дождя, населявшие Острова Изобилия, не принадлежали, как раньше мечтал Йама, к расе Дирив. Они были туземцами, едва доходившими Йаме до пояса, с гладкой серой кожей, овальными лицами, на которых выделялись огромные черные глаза. У них были тонкие ноги и руки с тремя длинными гибкими пальцами. Имея холодную кровь, эти люди двигались резкими короткими рывками с длинными сонными паузами, когда они застывали, подобно статуям, лишь медлительно мигая мембранами на больших темных глазах.

Еще освобождая Йаму, люди дождя сразу начали разбирать раму: твердое дерево на Островах Изобилия ценилось дороже золота. По тропе среди пышной, влажной растительности его отвели в деревню на платформах в носовой части острова. Главная платформа перекрывала поток, шумевший между округлыми, мшистыми берегами и падающий потом в пустоту. Платформы поменьше служили для сна, их соорудили вокруг громадных древовидных папоротников, раскинувших над головой широкие веера черных узловатых стрел. Крона этих папоротников являлась единственной защитой от непрерывного дождя. Вода капала отовсюду, струилась по скользкой смоле платформ, убегала в заросли, сочилась из влажной почвы.

Чтобы прикрыть наготу, люди дождя дали Йаме простыню из шкуры и накормили его соленой кашицей из сырой рыбы и мелко порубленными побегами элодеи, коричневые стебли которой паразитировали на стволах стафилеи. Йама объяснил им, откуда он взялся и куда хочет попасть. Они терпеливо его выслушали. Эти люди ходили голыми, но Йама не мог определить, где мужчины, а где женщины, — между ног у всех была только гладкая серая кожа. Несколько пар дружелюбно прижимались друг к другу. Одна из этих пар, Туматаугена и Таматане, старейшая в семейном клане этого острова, объяснила Йаме, что за все время лишь несколько человек из верхнего мира попадали на Острова Изобилия, и ни один не вернулся обратно. Но он первый, кто понял, что река сама себя заглатывает, а потому они понимают важность его просьбы.

Туматаугена сказал:

— Каждый год воды падает все меньше.

Таматане добавила:

— Пасть змеи дрогнула два поколения назад. Она по-прежнему заглатывает воду, но мы боимся, что где-то утечка, она ее сплевывает неизвестно где.

Туматаугена продолжал:

— То же самое случилось с рекой второй половины мира.

Таматане подхватила:

— Если не явится герой, эта часть мира тоже станет пустыней, какой она однажды была.

Рассказывая по очереди, Туматаугена и Таматане поведали, что река обитаемой части мира когда-то была длинным озером, которое никуда не текло и вскоре совсем застоялось.

Громадная змея выпила эту воду, но у змеи было две головы и ни одного заднего прохода, потому вода осталась в его брюхе.

Змея раздулась в гладкий, полный воды, сине-зеленый горный хребет, который протянулся вдоль одной стороны мира, напротив Краевых Гор. Одна голова лежала среди Оконечных Гор в конечной точке мира, а другая висела над серединной точкой. Мир стал сухим, как песок. Животные гибли от жажды; растения вяли и высыхали. Некоторые живущие там расы хотели заставить змею изрыгнуть воду. Они пытались ее рассмешить, но у змей нет чувства юмора, и из этой затеи ничего не получилось. Но внутри этой змеи жили некие паразитические черви; когда змея раздулась, они стали расти. По воле Хранителей они стали предками людей дождя. Они выломали несколько ребер у гигантской змеи и сделали из них ножи.

Действуя сообща, они сумели разрезать брюхо змеи изнутри, выпустив воду в окружающий мир. Великий потоп отнес одну из змеиных голов за край мира в серединной точке. Она повисла в воздухе и глотала летящую ей вслед воду. Вторая голова змеи осталась в Оконечных Горах, так что вода, которую глотает первая голова, извергается из второй. Так возникла Великая Река, ее изгибы повторяют предсмертные судороги той громадной змеи.

Когда рассказ закончился (слабый дождь стучал вокруг, словно аплодисменты), Йама сказал:

— Давным-давно я слышал одну загадку, а вот теперь нашел на нее ответ. На нее и на загадку своей жизни. Я ваш должник.

Таматане сказала:

— Мы стали такими, как сейчас, за то, что спасли мир от засухи, но все же мы меньше, чем любой народ на поверхности.

Туматаугена продолжил:

— Если мы поможем тебе спасти реку, то, может быть, опять получим награду.

— Может быть, — ответил Йама.

Люди дождя задали Йаме множество вопросов о его приключениях в верхнем мире, но наступил момент, когда он больше не мог бороться со сном. Он заснул под навесом из сплетенных бамбуковых листьев. Заснул он быстро, хотя продрог и вымок, но спал недолго. Уже через несколько часов его разбудили Таматане и Туматаугена.

— В воздухе бродит что-то дурное, может быть, ты знаешь, что это.

Летающий остров находился в самой гуще облачного пояса. Была почти полночь. Свет просачивался снизу, рассеиваясь в белом паре. Пока Йама выбирался из-под тяжелой сырой шкуры, в тумане возникла нестерпимо яркая, сияющая точка синего света; падая, она меркла, превращаясь в мерцающую красную звездочку, которая быстро исчезла. Йама едва успел ее заметить. В следующий момент содрогнулся весь остров, и в воздухе прогремел гром.

Йама задрожал. Он подумал, что знает, откуда взялся синий свет и гром.

Когда он спускался с платформы, из тумана возникла какая-то тень темное пятно, которое быстро росло и обретало форму: красный треугольник, а под ним нечто вроде рамы.

Покачиваясь, оно пролетело по воздуху и зацепилось за главную платформу. Висевший на стропах пилот по инерции пробежал по платформе, сокрушив бамбуковую раму и натянутую на ней шкуру.

Со всех сторон полетел высокий свист. Люди дождя собрались вокруг пилота, который стоял посреди платформы и с изумлением взирал на Йаму.

* * *

Пилот по имени Тумахирматеа прибыл с группы островов, висевших значительно выше этого. Он рассказал, что в воздухе происходит что-то ужасное: появилось чудовище, которое плюет огнем и может одним дыханием уничтожить целый остров.

— Я знаю его, — мрачно вставил Йама. — Это не чудовище, это человек. Я считал, что он мертв, но ничто в мире, видимо, не способно его убить. Он ищет меня. Мне надо быстрей уходить.

Люди дождя посовещались между собой, затем к Йаме подошли Туматаугена и Таматане и предложили свою помощь.

Таматане сказала:

— Ты желаешь совершить падение сквозь пасть змеи.

— Я мог бы сию минуту спрыгнуть с края этой платформы, — отвечал Йама, — вот только не уверен насчет цели.

Однако при одной мысли об этом он ощутил спазмы в желудке. Он вовсе не был уверен, что сможет с такой точностью настроить машины, генерирующие гравитационное поле, чтобы попасть в устье пространственного разреза. Если он промахнется, то выпадет за атмосферную оболочку, и его постигнет такая же ужасная смерть, как Анжелу.

Дальше продолжал Туматаугена:

— У нас есть несколько видов летательных устройств. Самые простые — это мешки с пузырями, которые мы собираем по краям острова. Правда, они скорее поднимут тебя вверх, чем позволят спуститься. Так что лучше мы дадим тебе змея.

Воздушного змея тут же принесли и развернули. Йама поблагодарил людей дождя и попросил нож и чашу с водой.

Туматаугена подал ему выточенное из рыбьего хребта шило с плетеной рукоятью из черной травы. Таматане поднесла тыквенную чашу, до краев полную сладкой воды.

Йама наколол подушечку большого пальца, выпустил в воду три капли крови и произнес:

— Если вы хотите стать больше, чем вы есть, если желаете сравняться с людьми того мира, который летит над вами, то выпейте каждый по глотку. Когда преображение завершится, вы сами сможете так же преображать других. Если вы решите не делать этого, то подождите один день, пока вода утеряет свою силу, и выплесните ее за край острова.

Спасся ли Пандарас? Станет ли он совершать это чудо для всех туземных народов этого длинного мира? Быть может, это не имеет значения. Ведь зеркальные люди и лесные люди уже преобразились. Они смогут преобразить остальных.

Люди дождя совещались. Наконец Таматане и Туматаугена объявили, что они тотчас все выполнят. Они пустили чашу по кругу. Последним пил пришелец, Тумахирматеа, который швырнул ее в пустоту.

— У вас будет лихорадка, — объяснял Йама, — потом вы заснете, а когда проснетесь, все изменится. Вам придется искать собственный путь. Больше я для вас ничего не могу сделать.

Освоить воздушного змея оказалось нетрудно. Там были стропы, которые для него удлинили, а в точке баланса — рама, за нее можно держаться и поворачивать вправо или влево.

Лента на острие змея указывает направление ветра. Толкая ногами рули, можно изменить поток воздуха на ромбической несущей поверхности, снизить скорость и благополучно приземлиться. Но приземляться не придется — надо будет только парить вниз, словно жаворонок.

Прощание было кратким. Люди дождя помогли Йаме надеть стропы и подойти к краю платформы. Он поглубже вдохнул и прыгнул вниз. Мимо пронеслась нижняя часть острова — переплетение прочных корней и прозрачных пузырей с водородом.

Змея тряхнуло на воздушном течении, плечи Йамы дернулись.

Он подрыгал ногами, вставил ступни в стремена рулей, наклонился влево… и снова начал дышать.

Тумахирматеа сопровождал Йаму в полете. Его красный змей в точности повторял все маневры желтого.

Они стремительно неслись вниз сквозь огромное облако, пронзили туманный поток, потом дождь и оказались наконец в чистой, просторной голубизне. С одной стороны за этажами туч и пеленой дождей поднималась темная стена края мира, с другой — синева воздуха углублялась по мере приближения к черной пустоте, в которой летел мир. А в середине, еще на сотню лиг ниже, серебряная колонна реки изгибалась к своей конечной точке. Здесь было светлее: на поверхности мира стояла ночь, и солнце освещало киль. Вокруг серебряной водяной дуги полыхали молнии; живые, подвижные искры горели рядом с собственным отражением. Цепочки летающих островов висели на разных уровнях, арками уходя в синеющие глубины пространства.

Йама летел вниз по широкой кривой, крича от счастья полета. На эти несколько минут он был абсолютно свободен.

Тумахирматеа покинул его, когда они достигли нижнего уровня облаков, кольцом окаймляющих водопад. Красный воздушный змей покачал на прощание крыльями и полетел прочь, уже начав подниматься на восходящем потоке. Йама продолжал спуск в одиночестве.

Теперь колонна воды, искривленная в сложных гравитационных полях, была значительно ближе. Воздух светился от электричества, рожденного силой трения воды. Каждый волосок на теле Йамы встал дыбом, воздух дрожал от грома разрядов. Он направил змея подальше от водяной колонны и отлетел на несколько лиг в сторону, потом двинулся по окружности. Сейчас мир представлялся ему стеной, уходящей вверх и вниз насколько хватал глаз.

Еще один полный оборот вокруг падающей реки — и он достигнет ее конечной точки. Глядя вниз, он видел черную бархатную глотку, обхватившую корень водяного столба. Он чувствовал силу, управлявшую этим входом. Просыпаясь, она устремлялась к нему сквозь бормотание машин гравитационного поля.

Отведи меня к началу мира, приказал ей он. Отведи меня к, моему народу.

Он ожидал трудностей. Он думал, что придется использовать всю свою силу воли и всю хитрость, чтобы одолеть ее.

Но она тотчас подчинилась. Голос ее звучал как его собственный, только профильтрованный сквозь остатки Тени.

Ну конечно, — сказала она. — Ты вернулся. Не удивляйся. Я живу там, где Река встречается сама с собой. Конечно, я знаю тебя. Надеюсь, что снова тебя увижу.

У Йамы не было времени сформулировать вопросы. Его подхватили воздушные потоки, летящие от водопада. Тугие струи воздуха сопротивлялись, он продирался сквозь них, как сквозь чащу. Несущая поверхность змея тряслась и дрожала.

Рама извивалась в его руках, словно обладала собственной волей.

Тебе не нужен летательный аппарат. Я помогу тебе.

Йама выдернул ноги из стремени, расстегнул стропы. И отдался полету.

Над его головой хлопали плоскости воздушного змея, встречные течения подхватили его, свернули, смяли, и желтая точка вскоре исчезла вдали. Йама перевернулся в воздухе: ноги вниз, руки по бокам. Именно так он часто нырял со скалистого берега у выхода из бухты в маленьком городке Эолисе.

Но вот его подхватило что-то иное, не воздух. Он медленно поплыл к колонне воды. Она была гладкой и плотной, словно стекло. Казалось, она улетает вверх в бесконечность.

Под ногами возникло кольцо пустоты. Только миг оно было плоским, как бумажный кружок, а в следующее мгновение стало бесконечно глубоким, не имеющим дна. Столб воды, сужаясь, скользил вниз. Вода ведь не сжимается, но весь грандиозный речной поток вливался в трубу, которую двое могли бы обхватить руками, легко встретив пальцы товарища.

Искажение пространства и времени. Поток здесь распределяется не только в пространстве, но и во времени. Это легче, чем раздвинуть проем пространственной щели.

Йама не понимал слов, которые возникали в его голове.

Теперь он падал быстрее, со свистом рассекая воздух. Плащ из невыделанной шкуры взлетел за спиной вверх. Вокруг виднелись ажурные геометрические конструкции яркого синего цвета, уходившие вдаль повсюду, куда падал взгляд.

Потом неведомая сила подхватила его, повернула. Скорость возросла, на мгновение возникло невыносимое давление, потом — яркий свет.

21. КОРАБЛЬ ДУРАКОВ

Его уносил бешеный водный поток. Йама рванулся к свету и воздуху, но вода уже отступала, со всех сторон волны катились прочь.

Он встал. Вода доставала до щиколоток. Плащ из шкуры насквозь промок и тяжелыми складками прилипал к телу. Свет вокруг был тусклого кроваво-красного оттенка. Холодный воздух отдавал металлом. Йама стоял в таком громадном помещении, что не видел ни стен, ни потолка. Внизу, под тонким слоем воды, чувствовался пол из гладкого, темного, слегка пружинящего материала. — Чуть поодаль стоял оракул. Такого громадного Йама прежде никогда не видел. Гигантский черный диск высотой превосходил любую из башен замка эдила. Йама обратился к нему.

Оракул не проснулся, однако у Йамы возникло беспокойное впечатление, будто необъятная черная поверхность на мгновение дрогнула.

Где он? И когда?… Может, он находится в киле мира?

Вдруг это момент сотворения? Он прижал пальцы ног к полу.

Пол напомнил ему о месте, куда водила его Тамора, давным-давно, в другой жизни, в Изе.

Он выбрал наугад направление и пошел. Шел долго. Вода скоро пропала. Попробовал прокричать свое имя, но гигантские просторы темноты и красного света не отзывались даже эхом. Йама шел и шел, а потом вдруг ощутил, что где-то сзади, но далеко, есть машины. Он остановился и повернул назад.

Вдалеке, у подножия огромного диска оракула, шевелились крохотные фигурки. Йама поднял руки и закричал с внезапной надеждой. Тут возник узкий луч яркого белого света, пробежался вокруг и остановился на нем. Фигурки вдруг побежали с невероятной, нечеловеческой скоростью.

Йама хотел расспросить их, но в мозгах у них оказалась пустота. Вспомнив о слугах машины, хозяйки доктора Дисмаса, Йама развернулся и побежал, и его тень неслась перед ним. Он бежал и бежал, пока не услышал с левой стороны слабый свист.

Йама встал и оглянулся, полуослепленный белым, невыносимо ярким светом. Он увидел, что фигурки уже пробежали половину расстояния. Свист раздался опять. Йама повернулся на звук. Луч света не отпускал его. Навстречу ему поднялась собственная тень, упавшая на что-то, возникшее в красноватом мраке. Какое-то сооружение, пузырь или волдырь размером с дом.

Перед Йамой вдруг появилась фигура, отбросившая скрывавшее ее покрывало. Йама попробовал отскочить, но она оказалась быстрее, резко двинула его плечом в живот, обхватила за бедра, и Йама упал на пол.

Он с изумлением посмотрел вверх, на лицо, так похожее на его собственное. Так могла бы выглядеть его сестра! Бледная кожа, узкие челюсти, высокие скулы, синие живые глаза… Черные волосы коротко острижены. Искусные татуировки, начинаясь у челюстей, бежали к ушам и встречались сзади на шее. Свободное серебристое одеяние плотно прилегало у щиколоток, на кистях рук и у шеи. Ее грубая голая ступня покоилась на груди у Йамы, а в лицо ему она направляла узкий жезл. У Йамы возникло чувство, что это оружие. Что-то странное было в этой чужой, но почему-то знакомой женщине. Пустота…

— Кто ты? — спросил она, тяжело дыша. — Выживший из трюма или безбилетник?

Йама повернул голову, чтобы спрятать шрамы. Он вдруг с неудовольствием вспомнил, что под шкурой он абсолютно голый.

— Я нахожусь в киле? — спросил он.

— Ты имеешь в виду гребень? Не валяй дурака! Мы потеряли эти территории двадцать поколений назад. Кто ты?

— Я здесь чужой.

— Прогуливающийся дикарь? Кто бы ты ни был, я думаю, ты убил нас обоих.

Она позволила ему встать. Фигуры теперь сильно приблизились. Их силуэты, человекоподобные, но какие-то кособокие, четко вырисовывались на фоне яркого луча белого света.

И они стремительно приближались.

Йама указал на пузырь и спросил:

— Что там внутри?

— Выход. Но даже если бы у нас было горячее лезвие, мы не смогли бы разрезать его покрытие.

Женщина сворачивала покрывало, под которым раньше пряталась. Оно сложилось в удивительно маленький квадратик, и она спрятала его в прорезь у пояса своего серебристого одеяния.

Йама вспомнил космический катер. Охранник что-то сделал с таким же материалом…

На гладком черном изгибе стенки появилась складка со входом. Женщина удивленно посмотрела на Йаму, но последовала за ним внутрь. Отверстие за ними закрылось. Мгновение они были в полной темноте, но потом женщина попросила света, и в ответ в воздухе возникло слабое свечение.

Они стояли на узкой дорожке, огибающей гладкую шахту, которая наклонно уходила вниз, в темноту. Женщина встала на колени, заглянула в шахту, потом подняла взгляд на Йаму.

— Это ты здорово провернул, но регуляторы очень быстро получат разрешение сюда войти.

— Кто они?

— У тебя нет никаких меток. Из какой ты семьи?

— Как раз это я и надеюсь узнать.

— Ты ведь проник сюда с водой? Но нам нельзя здесь оставаться.

— Мне придется снять плащ, тогда мы сможем посмотреть, куда ведет эта штука.

— Думаю, далеко. Это одна из магистралей.

Йама присел на край шахты, снял шкуру и расстелил ее на полу шерстью вниз. Он чувствовал, как взгляд женщины скользит по его обнаженному телу.

— Садись сзади и обхвати меня за пояс, — распорядился он. — Плащ нас защитит.

Секунду поколебавшись, она сделала как он сказал. Острый запах и жар ее тела возбудили его, Йама почувствовал, как краска заливает лицо и грудь.

Женщина представилась:

— Меня зовут Бери. Если нам удастся выбраться, я познакомлю тебя со своей семьей, и мы попробуем договориться.

Брин захочет задать тебе много вопросов.

— Вперед! — скомандовал Йама, оттолкнулся, и они пустились по длинному крутому спуску.

Бери визжала почти все время, но скорее от удовольствия, чем от страха. Поверхность шахты почти не создавала трения, тем не менее шкура довольно быстро нагрелась и жгла Йаме обнаженные ягодицы. Когда наклон наконец пропал и они остановились, Йама встал на четвереньки и, смущаясь, снова надел на себя меховой плащ.

Потом они долго шли. Диаметр шахты вдвое превышал их рост, в сечении она была абсолютно круглой, а поверхность обита тем же материалом, что и пол в громадном помещении, из которого они убежали.

Йама рассказал Бери кое-что из своих приключений.

— Всю свою жизнь я пытаюсь найти своих родственников! — воскликнул он. — Я так счастлив, что встретил тебя.

Сколько вас здесь? Где мы находимся?

— Если ты подождешь, то скоро все узнаешь. Вопросы будешь задавать Брину.

— Я могу объяснить, как сюда попал и почему не знаю, где нахожусь. Реку увело…

— Хватит разговоров. Здесь небезопасно.

Наконец Йама нашел место, где ему удалось заставить черную обивку открыть выход. Они выбрались из шахты и оказались в жарком, влажном воздухе, залитом зеленым светом. Позади находилась высокая скала, увитая плющом и толстыми лианами, а на вершине ее виднелись деревья. Cуxoe русло ручья змеилось между кустами и стволами деревьев, которые, склонившись, образовывали настоящий туннель.

Бери осмотрелась, понюхала воздух и сказала:

— Мне кажется, я знаю эту пустошь. Другие тоже где-то рядом. Ты все здорово сделал.

Она подошла совсем близко, лицом к лицу. Одно головокружительное мгновение Йама думал, что она его сейчас обнимет, но Бери только дотронулась жезлом до кожи за его ухом. В этой точке сразу возник леденящий холод, быстро распространившийся по черепу и лицу. Мышцы его расслабились. Когда он падал, Вери отступила в сторону, чтобы он ее не задел.

* * *

Йаму разбудил птичий щебет где-то высоко над головой.

Вдоль сухого русла ручья кусты росли очень густо, двое мужчин прорубили в них проход и вышли на поляну. Бери подбежала к более крупному из них и сказала:

— Внутрь проник вовсе не жук. Я не знаю, кто он такой. Рассказывает просто сумасшедшую историю, она настолько невероятна, что может быть правдой, но только он не медизер.

— Всех медизеров убили давным-давно, — вмешался меньший мужчина, после того, как они уничтожили другие племена.

— Тихо! — сказала Бери. — Он проснулся.

Йама сел. Он улыбнулся обоим мужчинам и выставил руки, показывая, что не вооружен. Он был так счастлив отыскать людей своей расы, что и мысли не допускал о недобрых намерениях.

На мужчинах тоже были серебристые одежды, состоящие из одного предмета, совсем как у Вери. И оба имели на шее похожие татуировки. И казалось, что им, как и Вери, чего-то не хватает. Возникало впечатление, что это не живые люди, а ожившие статуи или фантомы, отлитые не в свет, как обычно, а в плоть.

Мужчина, которого обнимала Вери, был на голову выше Йамы, хорошо сложен и красив. Он закатал рукава своего серебристого одеяния, обнажив сильные, мускулистые руки.

Хорошо развитые бицепсы были перехвачены медными лентами. Второй мужчина был значительно старше, за спиной у него висел кожаный мешок. Короткие волосы и аккуратная бородка были совсем белыми, кожа — тонкая, как бумага, и покрыта коричневыми пятнами. Глубокие морщины прорезали лоб, теснились под глазами и в уголках рта. «Если я состарюсь, то буду тоже так выглядеть», — решил Йама и задумался, сколько же для этого потребуется времени и сколько на самом деле он проживет.

Левый глаз старика прикрывала серебряная накладка. Он приподнял ее и обратился к Бери:

— Сюда проникло что-то еще. Регуляторы обыскивают эти палубы. Они знают, как вы убежали, и рано или поздно отправятся следом. Надо уходить.

Старик направил на Йаму жезл, его мышцы тотчас сковал страшный спазм. Тело выгнулось дугой. Он попытался протестовать, но лишь заскрипел зубами.

Старик вернул на место серебряную накладку и сделал над телом Йамы несколько пассов своим жезлом.

— Чего в нем только нет, но я ничего из этого не узнаю. В крови тоже, но это не обычный состав. Никогда такого не видел. Может быть, он действительно откуда-то пришел.

Теперь Йама понял, чего не хватало этим людям. Никого из них не коснулось дыхание Хранителей! Возможно, они просто призраки.

— Корабль очень велик, — сказал тот, что повыше, Кас.

Бери покачала головой.

— Из того, что он говорил, можно заключить, что он извне.

Старик отошел. Мышцы Йамы расслабились, потом начали подрагивать. Он медленно встал и сказал:

— Я и правда могу все объяснить.

— Не здесь, — бросил старик. — Пошли, друзья, найдем укрытие и переждем регуляторов.

* * *

Самый старший, которого звали Брин, был среди троих главным. Сейчас они вышли, как он выразился, на большую охоту.

— Новый груз — новые проблемы, — объяснил он Йаме. — Иногда они выбираются на волю. Чтобы миновать охрану, надо иметь немало хитрости, так что время от времени возникают неприятности. Мы на них охотимся.

Крупный мужчина, Кас, заметил:

— Может, он все-таки жук, просто похож на человека?

— Перестань дурачиться, Кас, — резко оборвала его Бери. — Здесь дело серьезное.

Отойдя от ручья, они долгое время молча шли по тропе, которая вилась по лесу. Постепенно шкура, служившая Йаме плащом, высохла и затвердела. Он знал, что она пахнет протухающим мясом. Наконец тропа прошла между двумя огромными деревьями, а за ними открылся бесконечный белый коридор. Они прошли еще не меньше лиги, когда Брин заявил, что теперь они в безопасности и можно подумать об отдыхе. Он открыл дверь, которой Йама раньше не заметил, и все четверо вошли в ярко освещенную комнату с высоким потолком. В воздухе плавали керамические дощечки, отовсюду дули потоки горячего сухого воздуха. Вдоль пола тянулись желоба подачи материала, но их содержимое превратилось в пыль: в комнате давно никто не бывал.

При входе их приветствовал голос, который заявил, что может адаптировать все в соответствии с требованиями их расы.

Брин приказал ему заткнуться.

— Мы не оставляем следов, — объяснил он Йаме. — Помни об этом, и проживешь не меньше меня.

Йама сел рядом со стариком на одну из парящих дощечек и спросил его, сколько ему лет.

— Пятьдесят три, — гордо ответил старик. — Ты удивляешься? Конечно! Ведь я старше любого здесь. Думаю, в твоей семье никто столько не прожил, но, как видишь, это возможно.

Йама-то считал, что ему как минимум двести лет, так что это откровение его разочаровало. Вероятно, его раса очень короткоживущая, если только они здесь не старятся быстрее из-за трудностей.

Кас и Бери следили за дверью, держа жезлы на коленях.

— Ненавижу жару, — проворчал Кас. — Надо было найти одно из наших мест.

— Регуляторы станут искать там прежде всего, — отозвался Брин. Заткнись, Кас, следи за дверью! Я хочу послушать историю нашего нового товарища.

Бери заявила, что она ее уже слышала и не поняла ни слова. Брин пожал плечами.

— Вери — это мускулы. Она и ее муж. Для убийства она годится, но не очень умна — А ты у нас умнее всех, — сказал Кас, поднявшись и принимаясь бродить по комнате. Кас явно принадлежал к людям, расположенным скорее к действиям, чем к разговорам.

— Все знают, что я умный, — спокойно возразил Брин. — Я выбрал вас, потому что достаточно умен и могу определить ваши сильные стороны. Смотри ничего здесь не сломай, Кас, а то регуляторы сразу сюда явятся.

— Ну и хорошо, — капризно процедил Кас. — Подеремся. — Однако он отложил изящную конструкцию из тонких черных прутиков, которую стал было вертеть в руках.

— Неужели ты правда явился из Слияния? — обратилась к Йаме Бери, улыбаясь так, что у него опять сжалось сердце.

Он уже простил ее за тот обморок — разумная предосторожность, в конце концов. — Я слышала, там настоящий рай, — продолжала она. — Как живые уголки, только бесконечные, и ни регуляторов, ни жуков. Ты должен нас всех туда отвести.

Ее решительная прямота напомнила Йаме бедную погибшую Тамору. Может, она бросит из-за него своего Каса? А может тут есть еще женщины вроде нее… В невероятной радости от встречи с людьми своей расы Йама забыл прежнюю возлюбленную, Дирив, забыл жаркие клятвы, которые они дали друг другу до того, как он ступил на длинную дорогу, приведшую его в конце концов в это странное место.

— Корабль не был в Слиянии уже несколько поколений, — сказал Кас. — Как же он может быть оттуда?

Йама попробовал объяснит:

— Самым коротким путем между двумя точками является прямая, точнее, если речь идет о расстояниях между звездами, — геодезическая, так как масса Вселенной сама себя искривляет. Однако в вакууме пространства имеются дыры, размером меньше частиц, из которых состоят атомы. Они представляют собой наименьший возможный в природе размер, постоянно возникают и исчезают, как пузырьки в кипящей воде, — нечто вроде непрерывного нерегистрируемого кипения энергии, которая возникает и в тот же миг уничтожается.

Отверстия эти имеют два входа, и пространство туннеля между этими выходами так сжато, что расстояние между ними внутри туннеля короче, чем снаружи. Хранители нашли метод зафиксировать некоторые из таких выходов, стабилизировать их и расширить.

Брин кивнул:

— Наш корабль тоже использует пространственные щели, чтобы попасть из одного мира в другой без перелета. Кроме того, они служат для пополнения запасов воды и воздуха. Ты появился как раз в одной из цистерн. Тебе повезло, что ею больше не пользуются, иначе бы ты просто утонул. Правда, сейчас они вообще мало используются. От команды мало что осталось.

Кас в это время практиковался в ударах, не останавливаясь ни не секунду, как машина. Пот блестел на его голых мускулистых руках, собирался в выемках шеи.

— Все это ерунда, — пропыхтел он. — Нам нет нужды знать, что там снаружи, важно только, что на корабле.

— Нет, пусть расскажет, — настаивала Бери. — Никогда не знаешь, что пригодится.

— Хранители создали сложную систему пространственных щелей между всеми звездами нашей Вселенной, но эти щели связывают точки не только в пространстве, но и во времени. Этого добились, зафиксировав один из входов на корабле, способном передвигаться с субсветовой скоростью. В пространстве света не существует времени, вернее, там есть один бесконечный момент, включающий начало и конец Вселенной. Когда корабль с пространственной щелью приближается к недостижимой скорости света, время вокруг него растягивается, и пока на корабле проходит несколько лет, в остальной Вселенной значительно больше. Когда корабль возвращается в начальную точку, два выхода щели соединяют зоны пространства, разделенные «заемным временем», образовавшимся за время путешествия. Человек, вошедший через вход щели, которая путешествовала с кораблем, выйдет через отверстие, оставшееся на месте, и попадет таким образом во время, когда начиналось путешествие корабля. Но вернуться этой дорогой нельзя, потому что путешествие изменяет прошлое.

Йама рисовал в пыли диаграммы, подсказанные ему остатками Тени, которая была способна отфильтровать обширные запасы информации, полученной им от хозяйки доктора Дисмаса. Рассказывая свою историю, Йама сам наконец понял, что он проделал.

Хранители клонировали некоторые пространственные щели так, чтобы их выходы вели к нескольким целям в зависимости от незначительных колебаний потенциальной энергии входящего объекта. С помощью Стража Ворот Йама попал в один из входов таких клонированных щелей, но он не знает теперь, где и когда он вышел. Он видел лишь, что его желание исполнилось — он попал к людям своей расы.

Сам Йама прекрасно разбирался в вопросах клонирования, ведь именно так выращиваются животные на мясо и для работы, но ему пришлось объяснить несколько раз, прежде чем Бери тоже поняла. Идея вызвала у нее отвращение, и Брина это очень позабавило.

— Жизнь существует во множестве проявлений, — прокомментировал он. Эти каюты все такие разные, потому что когда-то в них жили очень разные пассажиры.

— Все они были жуки, — проворчал Кас. Теперь он сидел на корточках у двери и начищал костяной кинжал. — А жуков мы убиваем.

— Некоторые жуки — экземпляры животных, из которых Хранители сотворили людей, — сообщил Брин. — Хотя я, конечно, признаю, что разница здесь больше, чем между взрослым человеком и ребенком.

— Жуки — это жуки, — упрямо настаивал Кас. — Убей их, или убьют тебя. Просто некоторых убить труднее, вот и вся разница.

— И некоторых можно есть, а некоторых — нет, — добавила Бери.

Йама опять повторил:

— Из-за того, что я упал в одну из клонированных пространственных щелей, я не знаю, где нахожусь.

— Разумеется, на корабле, — сказала Бери. — Где-то в середине, на внешней палубе.

— Он имеет в виду, что не знает, прошлое это для него или будущее, уточнил Брин, Брин знал о Слиянии больше, чем двое остальных, но он ничего не знал об Изе, об Эпохе Мятежа и даже о сирдарах, которые правили Слиянием, когда оно только-только было сотворено. Его народ провел на корабле очень долгое время.

Йама заподозрил, что их предки сбежали сюда или же не захотели уйти отсюда сразу после завершения строительства Слияния. Они были мятежниками, совсем как черные машины или предки Тибора.

— Я думаю, что мы где-то в моем прошлом, — задумчиво произнес Йама. Звездоплаватели, которых я встречал, знали о моей расе, но считали, что она давным-давно вымерла.

Вдруг Бери воскликнула с внезапным гневом:

— Мы убьем регуляторов! Они всего лишь машины и глупы, как муравьи!

— Эти муравьи участвуют в обслуживании корабля, — заметил Брин. — Ум для выживания не обязателен.

— Значит, вы не можете управлять этими регуляторами? — удивился Йама. Он думал, что все люди его расы умеют управлять машинами, но на корабле дело, видимо, обстояло иначе.

Бери не могла заставить раскрыться материал обшивки. И даже он сам не сумел проникнуть в разум созданий, которые охотились за ним в цистерне. Подумав, он сказал:

— Мне кажется, машины здесь отличаются от тех, что работают в Слиянии.

— Некоторые утверждают, что когда-то мы умели управлять регуляторами, сказал Брин. Казалось, старика что-то забавляло. — Может быть, на других кораблях и сейчас это умеют. Тебе не повезло, что ты попал именно к нам, Неожиданно вмешался Кас:

— Есть только один корабль, Брин. Он петляет во времени и иногда сам себя встречает.

Брин возразил:

— Только один корабль в нашей Вселенной, это да. Но ведь могут быть и другие Вселенные? Вселенная выбирает только одну дорогу, но ведь если человек идет по своим собственным следам, он не может вернуться к месту, с которого пустился в путь. Потому что дорога разветвляется в месте, куда он возвращался, и он должен идти назад по новой дороге.

Потому-то человек не может убить своего деда в прошлом и вернуться в мир, где его самого уже нет.

— А может, его дед просто был мужем его бабки, — медленно проговорил Кас, — а вовсе не отцом ее детей.

Брин с досадой подергал себя за бороду:

— Ну, тогда свою бабку! Очень ты буквально все понимаешь, Кас! Я просто придумал пример, чтобы доказать свою мысль. Вселенных столько же, сколько путешественников. Во многих, вероятно, наше время сливается со временем нашего нового товарища, но не с тем временем, откуда он пришел.

Йама кивнул.

— Значит, мне не следовало приходить сюда и вас искать.

— Проблема в том, — сказал Брин, — что ты можешь вернуться к своему будущему, но не тем же путем, который уже прошел. Таким образом, это будет не то место, из которого ты прибыл.

Кас ворчливо сказал:

— Мы здесь слишком долго торчим, у меня от разговоров голова идет кругом. Почему это поступки одного человека создают новую Вселенную?

— Путешествовать назад по времени — дело нелегкое, — начал объяснять Брин. — Но ты прав. Здесь нельзя оставаться слишком долго. Регуляторы могут отметить изменения в концентрации окиси углерода.

— У меня хорошая вентиляция, — заявила комната.

— Когда мне понадобится твой совет, — отозвался Брин, — я тебя спрошу. Твои синтезаторы еще работают?

— Разумеется. Но для твоей расы они не годятся. Мне придется изменить настройку.

— Мне нужна не пища, а одежда. Тебе, Йама, надо прилично одеться. Честно говоря, эта твоя шкура начинает вонять. Выполняй, комната, потом мы отправимся дальше.

— Оставайтесь сколько хотите, — опять вмешалась комната. — Мне скучно без людей.

— Мы не можем остаться, если только ты не изменишь настройку, — ответил ей Брин. — А если изменишь, регуляторы сразу узнают. Просто сделай одежду, и все.

* * *

Йама натянул на себя серебристый комбинезон, повернувшись к остальным спиной, хотя был уверен, что Бери все равно смотрит. Он понимал, что она принадлежит другому, тем не менее испытывал к ней неудержимое влечение. Кровь его вспыхнула пожаром, когда она показывала ему, как управиться с застежками на щиколотках и кистях рук. Ее беглое прикосновение, ее тепло, запах… Она наверняка поняла, что он чувствует.

Она болтала с ним, пока они шли по бесконечному на вид коридору. Кас шел впереди, подавая знаки на каждом перекрестке, а потом снова с энтузиазмом бросаясь вперед.

— Не сердись на Брина, — говорила Бери. — Он слишком ученый. Он хочет вернуть прежние дни. Надеется, что мы можем сделать регуляторов своими рабами. Он начнет строить планы, как тебя использовать.

Йама улыбнулся.

— Это похоже на старинную легенду. Брин — маг, а вы — воины, помогающие ему в поисках.

— Мы охотимся на жуков, — возразила Бери, — а ты кто?

— Я сам не знаю, — пожал плечами Йама. — Может, создание магов. Но я не чувствую себя магической вещью. Я — человек. К тому же я начинаю понимать, что магия зависит от точки зрения. Если знать, как что-то делается, то пропадает тайна, которая создает впечатление магии.

— Может, ты сможешь нас научить, как заставить обшивку открываться. Это дело полезное. У Брина голова забита мечтами, но мечты годятся только для детей. Мы убиваем жуков и регуляторов, или они нас убивают. Вот так обстоят дела. И ничего нельзя изменить.

— Регуляторы — это разновидность жуков?

— Они такие же пассажиры, как и мы. — Бери рассмеялась, когда Йама удивился. У нее были очень белые зубы.

Один из резцов оказался сломан. — Раньше было много различных видов пассажиров. Теперь остались только регуляторы и мы. И конечно, команда, но их никто никогда не видел.

— Я одного видел. Даже двоих. Но это было в другом месте.

Бери улыбнулась.

— Когда закончим путешествие, ты мне все расскажешь про Слияние.

— Я могу тебя туда забрать. — Его сердце медленно таяло.

— Может, и так. А пока будь начеку. Регуляторы убили всех остальных пассажиров, но мы им не по зубам. Мы охотимся на жуков и регуляторов, а они охотятся на жуков и на нас. Вот и все. Корабль лучше действует, если пассажирам нужно доказывать свою пригодность.

— Выживание сильнейших, — задумчиво проговорил Йама.

Это показалось ему таким же отвратительным, как и кредо еретиков. Как будто во Вселенной нет другого руководящего принципа, кроме смерти.

— Брин тоже так говорит. А я говорю, ты либо живой, либо мертвый, а мертвые не считаются.

— Сколько ваших людей осталось в живых? Где они живут? Я хочу узнать о них все, Бери.

Бери подняла левую руку и три раза раскрыла ладонь.

— И мы, — добавила она. — Но мы не дома, а все быстро меняется. Кас что-то нашел! — воскликнула она и побежала по широкому белому коридору догонять мужа.

Брин приотстал и пошел рядом с Йамой.

— Мы не можем тебе все рассказать, парень, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Я понимаю. Возможно, вы расскажете, как ваши люди здесь очутились? Это ведь было очень давно, такая старая история не может повредить.

— Мы служили Хранителям, — стал рассказывать Брин. — Мы были их первыми слугами, я думаю, первой командой этого корабля. Потом Хранители сотворили все остальные расы и ушли, а мы потеряли свою власть.

— Я думал, что люди нашей расы ушли вместе с Хранителями, — сказал Йама, улыбаясь, потому что так приятно и непривычно было говорить «нашей» вместо «моей».

— Возможно, почти все и ушли. Но корабль отстал, а мы — потомки тех, кто был его командой.

— Может быть, они отказались покинуть свой дом?

— Мы — верные слуги Хранителей, — возразил Брин. — Другого и не думай.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Я и не обижаюсь, парень. Но если мы живем в твоем прошлом, а ты не знаешь никого из нашей расы, откуда же ты взялся?

— Как раз это я и надеюсь узнать. Все еще надеюсь, — ответил Йама. Может, я дитя космолетчиков из нашей расы, которые сошли с корабля очень давно. Я знаю по крайней мере одного звездоплавателя, который сумел это сделать.

— Видимо, позаимствовал тело. Иногда такое случается и на борту. Кораблю это не нравится, он позволяет нам охотиться на таких, как на жуков. Что ты нашел, Кас?

Великан остановился на перекрестке двух коридоров. Черное покрытие пола было здесь сильно повреждено, изрезано в завивающиеся полоски. Полоски наползали друг на друга, размягчались по краям, пытаясь залатать рану.

— След жука, — пояснил Кас, показав на прозрачную липкую жидкость, которая залепила белые стены. — Думаю, здесь была драка, и один съел другого. И кстати, недавно.

Бери ухмыльнулась.

— Он ранен, — заметила она. — Вон след. Мы легко его убьем.

След бесцветной крови вел в еще один живой уголок, заросший густым лесом. Как и раньше, переход был внезапным.

Только что Йама шагал рядом с Брином, который, несмотря на возраст, не отставал от спешащих Бери и Каса. Потом оба воина скрылись за углом, а когда Йама и Брин последовали за ними, то окунулись в темноту и сырость, где постоянно слышался звук падающих капель и где громадные стволы деревьев уходили ввысь, в рваную пелену тумана, висевшую под высокими темными кронами.

Йама оглянулся и увидел полосу света, проглядывающую между двумя приткнутыми друг к другу валунами. В этом мрачном месте это было единственное светлое пятно. В глубокой, по щиколотку, жиже раскинули широкие шляпки какие-то бледные грибы. Откуда-то сверху, из-за пелены тумана, свешивались лианы и вьюны, они медленно шарили по земле, всасывая мох и отправляя его наверх с медленной перистальтикой. Йама разглядел, что гигантские деревья на самом деле были конгломератами этих плющей, скрутившихся вокруг друг друга, как множество жестких канатов. Растения-паразиты обвивали корни лиан толстыми мясистыми листьями. В норах гнездились какие-то существа, раскинувшие по илистой поверхности длинные мохнатые щупальца. Вдруг из одной дыры взметнулось что-то красное и тонкое, как хлыст, и плотно обвилось вокруг щиколотки Йамы.

Брин засмеялся.

— Здесь у нас болото, парень. В конце концов все проходит через это место.

Вери и Кас нашли следы того, кого искали, и исчезли в полумраке между гигантскими псевдодеревьями. Издалека донесся пронзительный визг. Брин вынул что-то из мешка и бросил Йаме.

Это оказался нож. Когда Йама поймал его за рукоять, кривое лезвие полыхнуло синим огнем. Брин в упор посмотрел на Йаму и произнес:

— Это по крайней мере я знаю. И он знает меня.

Интересно, не с этого ли корабля тот нож, который Йама нашел или, вернее, который нашел Йаму в Умолкнувшем Квартале? Может быть, это даже тот самый нож, которому предназначено стать собственностью мертвого воина, в чьей гробнице Йама дрался с Лудом и Лобом?

Визг усилился. Брин и Йама побежали по жиже в направлении шума. Что-то метнулось из-за высокого зонтика бледного гриба и вдруг встало на дыбы. Существо было в три человеческих роста, оно перепрыгнуло через гриб и понеслось к Йаме и Брину с противоестественной скоростью.

Йама успел мельком разглядеть черный панцирь, усы и тонкие лапы с острыми лезвиями по бокам, узкую голову, на которой выделялись широкие челюсти, распахнутые как-то набок и открывающие многочисленные слои вращающихся зубчатых лезвий. Существо выглядело не как насекомое, а скорее как шкура громадного волка, кое-как натянутая на остов насекомого. Оно снова издало пронзительный вопль на высокой ноте. Из желез вдоль длинного мохнатого брюха повалил кислотный пар.

Небрежным движением передней лапы жук повалил Йаму и бросился на Брина, разбрызгивая черную жижу. Вдруг позади Брина возникла Вери, ловким движением метнула веревку, и та обмоталась вокруг передних лап чудовища. Йама вскочил, пробежал под брюхом жука и как раз к моменту, когда жук собрался броситься на Вери, всадил полыхающее синим огнем лезвие в мембрану сочленения задней лапы насекомого. Нож запел и так легко прожег себе путь сквозь хитин и плоть, что чуть не выскользнул у Йамы из рук. Хлынула прозрачная липкая кровь. Жук почти развалился, лапы его практически оторвались. Кас встал у судорожно дергающихся передних конечностей и воткнул острие жезла между глаз.

Чудовище вздрогнуло и сдохло.

Пока другие отделяли голову жука, Йама заметил, что вокруг талии у жука застегнуто нечто вроде узкого пояса, увешанного мешочками и кусками заостренного камня и кости.

Инструменты.

Брин заметил его взгляд и сказал:

— Он убил бы нас, если бы смог.

— Он был разумен, — сказал Йама и вспомнил о Кафисе, рыбаре, которого он спас из ловушки, поставленной амнанами. Люди охотятся на людей. Сильные на слабых. Умные на глупых.

Брин подергал себя за бороду.

— Он был достаточно умен, чтобы попасть на корабль.

Но недостаточно, чтобы выжить.

Йама вернул нож старику, рукоятью вперед.

— С меня хватит убийств.

Кас потянул сильнее, и панцирная голова отлетела. Из шеи потекла прозрачная жидкость. Ноги дернулись в последнем судорожном движении. В тот же миг по илистой жиже заскользили плоские, как тарелка, существа размером с ладонь. Сквозь прозрачные панцири виднелись волокнистые внутренние органы. Толкаясь, они накинулись на разлитую кровь. Красные хлысты уже обвились вокруг конечностей жука и медленно погружались в его панцирь.

Йама ожидал, что трое охотников с триумфом потащат свою отвратительную добычу домой, но вместо этого они оставили голову у входа в болото и продолжили путь.

— Регуляторы найдут се и отметят, — объяснил Брин. — Наша задача выполнена.

Они направились дальше. Вскоре свет в корабле, подчиняясь дневному ритму, стал меркнуть. Группа остановилась на ночлег в маленькой комнате, которую Брин нашел в одном из коридоров. На этот раз комната больше подходила для людей их расы. По команде Брина из стены возникли кувшины с дистиллированной водой и белые, безвкусные пищевые кубики. На полу взбухли возвышенности, превратившиеся в четыре лежанки.

— Если тебе надо справить потребности, то сделай это вон в том углу, сказал Брин и приказал свету погаснуть.

Йама очнулся от легкого сна, услышав хихиканье Бери.

Звуки тела, трущегося о тело, два дыхания, два ритма, стремящиеся стать одним. Он долго лежал без сна, одинокий, потерянный и напуганный. А рядом двое охотников занимались любовью.

* * *

Почти весь следующий день они шли по длинному белому коридору. Бери шла впереди вместе с Касом, а Брин задавал множество вопросов о Слиянии, на которые Йама понятия не имел, как ответить.

Они упорно двигались вперед, воду пили из трубок в горловине своих комбинезонов — там восстанавливался их собственный пот, превращаясь в дистиллированную воду. Наконец из коридора они зашли в еще один «живой уголок» — джунгли. Целый час они гуськом шли по узким тропинкам, которые, должно быть, предназначались для животных, а потом Бери сказала, что хочет кое-что показать Йаме.

— Тебе понравится, — улыбнулась она. — Правда понравится.

Йама засмущался, он все еще чувствовал себя неловко от того, что подслушал, как она ночью занималась любовью.

— Иди, иди, — подтолкнул его Брин. — Увидишь, где находишься.

Йама и Бери взобрались по древнему дереву, поднимавшемуся над плотным сплетением ветвей других растений. Его удивительно маленькая крона из темно-зеленых перистых листьев вырисовывалась на фоне небесного свечения высоко наверху. Подъем был очень долгим. Несмотря на зловонную жару, внутри серебристого комбинезона Йаме было прохладно. Но все равно он задыхался, а пульс бешено стучал у него в голове. Наконец Йама уселся в развилке массивной ветви, на которой Бери балансировала с пугающей легкостью.

И тут Йама увидел, что джунгли тянутся на несколько лиг, их мятое зеленое покрывало то тут, то там расцвечивалось ярко-оранжевыми, желтыми, красными пятнами — это цвели деревья. Высоко над верхушками висела цепочка маленьких ярких точек белого света — миниатюрные солнца, которые обеспечивали рост джунглей. Но Бери хотела показать ему совсем не это.

Джунгли раскинулись на внешней поверхности корабля, и на первый взгляд их как будто ничто не прикрывало. Вероятно, гравитационные поля удерживали атмосферу, как они удерживали воздушный кокон вокруг Слияния. Или здесь был купол из такого прозрачного материала, что его нельзя было увидеть. Вокруг овального пятна джунглей ясно был вреден остальной корабль.

Йама, помня космический катер, который стоял в доке Иза, думал, что корабль будет представлять собой нечто вроде сферы, крупнее, конечно, по размеру, но приблизительно такой же конструкции. Как шлюпка, к примеру, напоминает большую пинассу. Но сейчас он увидел, что корабль состоит из множества кубов, сфер и других более сложных геометрических форм, нанизанных на длинный провод, как бусы. Вся конструкция растянулась на много лиг, но определить, на сколько именно, было невозможно. Путешествуя почти двое суток, они пересекли только часть одного из сегментов. В таком огромном пространстве можно спрятать, любое количество чудес.

Но Йама знал, что не может остаться. Он думал об этом всю прошлую ночь. Он отыскал наконец людей своей расы, но они оказались ему более чужими, чем Пандарас, Тамора или Дирив. В них не было дыхания Хранителей, а потому они не могли стать ничем, кроме того, чем уже являлись. Обстоятельства их поработили. Здесь не его дом. Его дом — Слияние. Его дом там, где Дирив. Она и Йама заключили союз, и он понимал теперь, что союз этот значит для него больше, чем сама жизнь. Он отыщет цистерну и оракул и заставит Стража Ворот доставить его домой. А потом он закончит войну. Он знал, как это сделать, с того момента, когда увидел картину, которую Беатрис и Озрик показали ему в самом начале его приключений. Но тогда он сам не понимал, что знает, и догадался лишь, когда поглотил знания, накопленные машиной — хозяйкой доктора Дисмаса.

Стоя перед ним на широкой ветке высоко над джунглями, Бери хлопала в ладоши над головой и смеялась. Йама впервые обратил внимание, что она старше его, может быть, вдвое старше. Беспощадный сияющий свет миниатюрных солнц подчеркнул морщинки вокруг глаз, обвисшие кое-где мышцы, чуть расплывшуюся линию подбородка.

Но от этого она не стала менее желанной.

— Посмотри на правый борт! — крикнула она и показала на дальний край корабля.

Далеко за пределами джунглей что-то стояло. Красная башня? Нет. Купол, верхушка конструкции, размером превышающая любой из живых уголков. Она удлинялась и росла в высоту, как будто ползла к ним.

Громадное создание, необъятное, как гора.

Йама взглянул на Бери, испугавшись, уж не сошел ли он с ума. Но она засмеялась и сказала:

— Это мир, вокруг которого вращается наш корабль.

Тогда Йама увидел, что этот растущий пузырь был частью диска. И он не приближался, а поднимался. Круглый, как солнце, он в точности походил на те миры, что описаны в первых сурах Пуран. Нет, не круг — сфера, шар, приплюснутый красный шар, встающий над горизонтом корабля. Пораженный этим зрелищем, Йама тоже захохотал. Изрытая оспинками красная поверхность диска сверху и снизу была украшена белыми шапками, а в середине ее прорезал большой каньон с ответвлениями к трем ямам. Ах нет, это не ямы, это громадные полые горы. На самом краю диска этого мира поднималась четвертая гора, такая высокая, что она возвышалась над узкой полосой дифракции света, отмечавшей границу атмосферы планеты.

Бери сказала, что пора спускаться.

Они шли и шли сквозь кусты и подлесок деревьев по узким тропинкам, которые непрерывно ветвились, превращаясь в лабиринт, но Кас, видимо, хорошо знал дорогу — он шел впереди и поддерживал очень бодрый темп.

Теперь наступила очередь Йамы задавать вопросы. Брин рассказал, что выдолбленная масса была доставлена на корабль с поверхности планеты посредством машины, называемой «лифт», — это был трос, который висел на высоте многих лиг над поверхностью. Йама не сразу понял, почему этот трос не лопнул. Планета вращается, так что ее поверхность тоже вращается с некоторой скоростью, а трос шел из высоко расположенной точки, которая двигалась с той же скоростью, так что она всегда находилась над одним и тем же местом на поверхности. Вагонетки двигались вверх по тросу, и материал вылетал из них, как камешек из катапульты, корабль ловил его и отправлял в хранилище.

Шедший впереди Кас остановился у развилки, где тропа делилась на три, обернулся и махнул рукой.

Вери побежала следом за мужем, а через мгновение зеленую тишину джунглей разорвал дикий свист. Брин рванулся вперед, Йама — за ним. Они скатились по крутому, заросшему папоротником берегу, прошлепали по илистому ручью, вскарабкались на противоположный берег, вломились в сплошную стену высокой травы и оказались под ослепительным светом миниатюрных солнц.

Здесь когда-то давно рухнуло огромное дерево. Йама и Брин вышли из чащи на высокий край широкой бочажины, заросшей темной густой травой. Яма возникла, когда дерево, падая, вырвало корнями кусок земли. Теперь среди высоких трав лежали мертвые тела. Ростом с человека. Человеческой формы. Одетые в серебристое.

Сердце Йамы оборвалось. Но потом он увидел, что тела были обнаженными; серебристый цвет — это цвет их кожи.

— Регуляторы, — пояснил Брин, сел рядом с одним из тел и склонил голову.

Кас и Бери стояли на дальнем краю поляны. Когда Брин сел, они взглянули друг на друга и рванулись в разные стороны.

— Подожди, — сказал Брин, когда Йама бросился следом. — Тут могут быть ловушки.

— Здесь дом ваших людей.

— Здесь был лагерь. Может, они успели уйти раньше, чем… — Брин опять склонил голову и хлопнул в ладоши над своей седой макушкой.

Йама переходил от тела к телу. Все абсолютно неприметные, все очень худые. На правых руках по три пальца, но левые руки у всех разные: у одного — кисть, словно клещи, сделанные из черного металла; у другого она вытянута в кривую костлявую саблю с зазубренным режущим краем; у третьего лезвия на шарнире, похожие на чудовищные ножницы. Серебро их кожи имело сероватый оттенок. Огромные глаза были цвета сырой крови и разделялись на шестиугольные ячейки. Хотя люди и были мертвы, Йаме казалось, будто кто-то смотрит на него из-за этих странных глаз. Как было со слугами, которых поработил беглый звездоплаватель, поместив в их головы машины; когда те люди погибли, машины продолжали жить. То же самое и здесь.

Бери появилась на дальней стороне опушки, прокричала, что все ушли, и снова убежала. Брин медленно встал, распрямил спину, глубоко вздохнул и сказал:

— Посмотрим, что там случилось.

Ширина чаши посреди поляны составляла сто шагов, длина — вдвое больше. Гниющий остов упавшего дерева лежал с одной стороны, раскинув ветви в окрестные кусты и молодые деревца. В ярком свете мелькали бабочки, словно вырезанные из золотой фольги. Кас поймал одну из них, пока спускался со склона навстречу Йаме и Брину, и растер ее в своем массивном кулаке.

Лагерь представлял собой всего лишь несколько плетеных травяных полос, прислоненных к стволу упавшего дерева. Несколько подстилок, пустые бурдюки из шкур, аккуратно связанные пучки сухих листьев, высокая деревянная рама, на которой растянута шкура с до половины соскобленной шерстью. Закопченный куб на устроенном прямо в земле кострище, все еще излучающем тепло; котелок с чем-то, напоминающим кашу, уже выкипел и теперь начинал подгорать.

Йама подобрал плоский лист травы размером с ладонь. Внутри его задрожали и потоком полились знаки, но Йама не знал этого языка.

Бери сказала:

— Нас поджидали три регулятора. Кас убил двоих. Я убила третьего.

— А остальные? — спросил Брин.

— Нету, — ответила Бери. Она сердито вытерла слезы, стоявшие у нее в глазах. — Никого пет.

Кас направил жезл на Йаму, но Брин заслонил его собой и сказал:

— Нет, это не может быть он.

— Если ты убьешь его, нас останется только трое, — добавила Бери.

Йама понял. Эта семья была последней из их расы на всем корабле. Потому они так и удивились, когда увидели Йаму. А теперь они остались последними из своей семьи.

Брин сдвинул накладку на левый глаз. Он медленно повернулся, сделав полный круг, и спросил:

— Где трупы, Кас?

— Я их не нашел. Пойду поищу еще. — Кас пробежал через поляну и исчез в кустах на дальнем краю.

Вери спросила:

— Ты думаешь, они могут быть еще живы?

Брин поднял с глаза накладку.

— Обычно регуляторы убивают сразу. Но крови нет. И трупов тоже нет.

— Может быть, регуляторы унесли трупы? — сказала Вери.

— Но они оставили своих мертвых товарищей, — заметил Йама.

Вери и Брин разом на него посмотрели. И в этот самый момент на поляну вышел регулятор, раздвинув высокую траву и помогая плечами непарным рукам. Это была женщина. Левая рука у нее распухла и была раздвоена, как клешня у рака.

— Стой! — закричал Йама и оттолкнул руку Вери, когда она прицелилась в регулятора. Что-то со свистом улетело в ясное небо. Вери резко обернулась к нему, жезл прочертил дугу, которая окончилась бы у него в груди, не отступи он в сторону. Йама схватил ее за руку и заломил ее назад так, что она выронила жезл, и продолжал выламывать ей руку, пока она не опустилась на колени.

— Кас убьет тебя, — прошипела она, сверкнув на него глазами.

— Успокойся, — сказал ей Брин, и она сразу перестала сопротивляться. Брин направлял свой жезл на регулятора, но смотрел на Йаму.

— Она тебе подчиняется, — сказал он Йаме.

— Да, но другие не подчиняются.

Регулятор-женщина вес еще стояла, подняв руки. Ее плоские груди висели, как два пустых мешка. Она уставилась своими огромными красными глазами на Йаму и сказала:

— У меня известие от префекта Корина.

22. ВНИЗУ

Кас вернулся бегом и тотчас бы убил регулятора, не стань Брин у него на пути. Они заспорили яростным шепотом, потом Кас повернулся спиной, а Брин прошел через всю поляну и обратился к Йаме:

— Мы оба пойдем с тобой.

Йама ответил:

— Я думаю, вам всем было бы лучше остаться здесь.

— У них наши люди, — вмешалась Вери — Разумеется, мы пойдем с тобой.

Брин все ходил кругами вокруг женщины-регулятора, которая стояла там, где приказал ей Йама. Наконец он обернулся и повторил:

— Она тебе подчиняется.

— У регуляторов в головах машины, которые ими управляют. С ее машиной я могу говорить, хотя с машинами остальных у меня не получалось.

— Не она, а оно, — сказала Вери.

Йама и Брин взглянули на нее с удивлением.

Бери агрессивно выкрикнула:

— Они вещи, а не люди, не говорите о ней как о человеке.

Она вещь! Вещь!

Кас положил ей на плечо руку, Вери повернулась и спрятала лицо на его широкой груди. Кас пробурчал:

— Мы пойдем с тобой, Йама. Мы убьем этого твоего префекта Корина, заберем наших людей и вернемся домой. Что ты будешь делать потом, нас не касается.

— Боюсь, это не так просто, — задумчиво сказал Йама. — Может быть, вам все же лучше остаться.

Они — дикари. Они пытаются оправдать свое присутствие на борту и задобрить регуляторов трофеями от охоты на жуков, но сами они такие же пассажиры-безбилетники, как и те существа, которых они убивают в болотах. Если бы у него было время, он смешал бы немного своей крови с водой и дал им выпить. Без дыхания Хранителей они не лучше, чем любой из туземных народов Слияния: выше животных, но ниже людей. Но времени нет.

— Мы пойдем с тобой, — повторил Кас. — Мы — охотники. Мы охотимся на жуков. Мы охотимся на своих врагов.

— Да, мы пойдем с тобой, — подтвердил Брин. Поглаживая свою аккуратную бородку, он все разглядывал женщину-регулятора, ее большие, красные фасетчатые глаза. — Но раньше ты должен приказать ей, чтобы она повиновалась и нам тоже. Я не хочу, чтобы ею воспользовались против нас.

— Я считаю, эту штуку надо все же убить, — настаивал Кас.

— Нет, — улыбнулся Брин. Он полагал, что снова оказался в положении командира. — Когда все закончится, мы будем распоряжаться всеми регуляторами. Команда станет искать помощи не у них, а у нас. Это моя цена, Йама, за то зло, которое ты принес. Нам пора уже отправляться на поиски.

Скоро полдень. Мне перестало нравиться это место, а до доков идти очень долго.

Женщина-регулятор пошевелилась.

— Есть более короткий путь, — сказала она и повторила свое сообщение:

— Мой хозяин приказывает тебе спуститься на поверхность планеты. Я отведу тебя туда, где он ждет с вашими людьми. Если ты пойдешь с ним, их отпустят.

Кас принялся поливать регулятора монотонной бранью.

Йама мрачно проговорил:

— Клянусь, я отомщу за боль, которую вам причинили моим именем.

* * *

Когда маленькая стеклянная комната полетела сквозь весь корабль, Йама боялся не меньше своих новых товарищей и так же, как они, тщательно скрывал свой страх. Бери и Кас прижались друг к другу, держась руками за поручень, обегавший холодные прозрачные стены на высоте талии. Брин тоже держался, направив жезл на женщину-регулятора, которая висела посреди кабины, на пядь не доставая до пола ногами без пальцев.

Один Йама рассматривал окрестности. Длинный трек, по которому неслась стеклянная кабина, пролегал через крупные геометрические сегменты корабля. Корабль уменьшался, видный и сверху, и снизу; впрочем, эти слова не имели смысла там, где нет гравитации. Гроздья огней бросали резкие тени на поверхности огромных кубов, пирамид, тетраэдров, нанизанных на один трос и утыканных зелеными, коричневыми или пронзительно синими пузырями — «живые уголки» липли к поверхностям сегментов корабля, как блохи к бездомной собаке.

Корабль поворачивался вокруг продольной оси, а над ним медленно поднимался выпуклый диск красной планеты. Йама заметил конечный пункт подъемника далеко за пределами корабля, каплевидный шарик, разрезанный надвое собственной тенью. Сам лифт выглядел прерывистой линией, обозначенной огоньками, разбросанными по всей его длине, и теряющейся по направлению к планете.

Йама без конца задавал вопросы, Брин мог ответить лишь на некоторые. Корабль вращается вокруг своей оси так, чтобы все его грани освещались солнцем этой планетной системы, что выравнивало температуру. Лифт построен из нитей, причем каждая является одной гигантской вытянутой молекулой нейтрониума, стабилизированного мощными гравитационными полями. Шахты поставляют фосфаты и железо.

Через тридцать дней корабль покинет эту систему и сквозь пространственную щель отправится к следующей цели.

Женщина-регулятор шевельнулась и сообщила:

— Они следят за командой.

Брин постучал по накладке, которая сейчас была на лбу над левым глазом.

— Мне дано ясновидение, — гордо сказал он. — Это одно из самых драгоценных сокровищ нашей расы.

— Ты прерываешь поток данных, — бесстрастно произнесла регулятор.

— И это наше право, — продолжал Брин, — полученное по заслугам.

— У вас нет прав, — перебила его регулятор. — Вы — паразиты.

— А ты успокойся, — вмешался Кас. — Говори только когда к тебе обращаются.

Йама понимал, что ни Брин, ни женщина-регулятор не могут ответить на его самые важные вопросы. Как сумел префект Корин последовать за ним в этот мир? Почему он опустился на поверхность планеты? Почему он умеет управлять регуляторами?

Он непрерывно размышлял над этими вопросами, пока стеклянная кабина летела к краю космического корабля. Огромный красный диск медленно вращался над головой, переходя к дальней стороне корабля, и тут Йама на мгновение забыл обо всех своих вопросах и неприятностях.

На небе возникли звезды!

Их были тысячи, десятки тысяч, поле, усеянное яркими, колючими звездами, которые сияли холодным светом, куда бы он ни посмотрел. Широкая млечная река пересекала это блистающее поле, и, казалось, оборачивала собою глубокое, черное небо. Солнце этого мира, должно быть, находится в одном из рукавов галактики. Эта млечная река — плоскость рукава, свет миллиардов его звезд сливается в единое плотное свечение. То тут, то там просматривались определенные конструкции: звездные мосты, маленькие шары, цепь ярких красных звезд, которая растянулась на половину неба, — но в целом созвездия, составленные Хранителями, просматривались менее четко, чем с орбиты Слияния, в нескольких тысячах лет за границами галактики. Тем не менее Хранители коснулись каждой звезды, которую он видел. Памятник им, их оракул, окружал Йаму.

Потом взошло солнце. Оно было меньше и краснее, чем солнце Слияния, но его свет все равно затмил все звезды, кроме самых крупных.

Йама ожидал, что стеклянная кабина вернется в корабль и доставит их на что-то вроде скифа или катера, а уже на нем они отправятся к конечной точке подъема. Но вместо этого она просто слетела со своего трека в абсолютную пустоту. Кас удивленно вскрикнул, Вери прижалась к нему всем телом.

Корабль оказался в стороне. В пустоте под ногами медленно вырастал терминал лифта.

Это оказался угловатый обломок скалы с бугристой, испещренной кратерами поверхностью. Одна сторона скалы освещалась солнцем, другая, куда уходил трос лифта, теряясь среди комплекса куполов и беспорядочно разбросанных кубов, — красноватыми отблесками диска планеты.

— Это одна из лун этого мира, — объяснил Брин. Он снова опустил на левый глаз серебряную накладку. — Ее орбитальную скорость увеличили, чтобы увести с низкой орбиты и синхронизировать ее с вращением планеты. Помолчав, он добавил:

— Этот мир тоже сдвинули, переместили через половину диаметра галактики. Существует легенда, что эта планету поместили сюда из родной звездной системы Хранителей. Но другие говорят, что это просто копия одной из планет той системы.

Маленькая луна росла, медленно обходя солнце по эклиптике. Стеклянная кабина повернулась на девяносто градусов — Кас снова взревел — и выбросила огромные изогнутые захваты, сделанные из материала тонкого, как паутина. Они вцепились в трос. Под ногами раздувался бугристый лунный пейзаж, освещенный красноватыми отблесками. Кабина завертелась вокруг своей оси, и один из элементов троса, в диаметре не толще обычного ствола дерева, оказался вдруг плотно зажат в захваты кабины. Луна стала стремительно уменьшаться, Йама почувствовал, как вырос его вес. Теперь они падали на планету, которая висела наверху подобно расплющенному оранжевому щиту.

Путешествие заняло меньше часа. Рядом смазанной полосой летел трос серебряная нить с мелькающими по временам светлыми пятнами — такими же, но значительно большими кабинами, которые проносились в противоположном направлении. Крошечная луна под ногами растворилась в солнечном свете. Теперь можно было рассмотреть только несколько лиг серебристого троса — едва заметной нити, исчезающей по направлению к планете. В середине путешествия вес стал медленно исчезать, потом началось свободное падение. Кабина перевернулась, планета оказалась внизу, и вес возвратился.

Черная пустота обрела розоватый оттенок, зазвучал слабый свист — кабина входила в атмосферу. Мир впереди расплющивался, расплывался и превратился наконец в пейзаж.

Вес снова стал меньше, сила тяготения на этой планете была просто игрушечной — примерно одна треть от гравитации на корабле, которая в точности равнялась силе притяжения в Слиянии. Кабина падала по направлению к изрытой красной равнине, пересеченной прямыми темными линиями. Приближался закат.

Брин сообщил, что линии — это каналы. Когда-то по ним поступала вода с южного полюса в сельскохозяйственные районы экватора. Брин сосредоточенно рассматривал пустынную равнину внизу. Кас и Бери достали свои жезлы. Гряда полуразрушенных холмов дугой окружала гигантскую впадину с мелким круглым водоемом — морем. Йама увидел, как с берега поднялась огромная стая розовых птиц. Миллионы и миллионы птиц, как облака розового дыма, летели на фоне черной воды.

Кабина лифта подлетела к группе каких-то сооружений, удаленных от берега в гущу темного леса. Над деревьями возвышались ступенчатые пирамиды, сверкая, как кровь, в последних лучах заходящего солнца. Рядом с ними с загадочной улыбкой смотрело в небо высеченное в скале человеческое лицо, похожее на маску, сброшенную гигантом. Лицо Анжелы. Йама сразу его узнал. Этот мир когда-то принадлежал ей, был частью ее империи.

Трос лифта разделился на сотни волокон и стал похож на ризофору с ее опорными корнями. Стеклянная кабина заскользила по одному из них в сторону темного купола. Приближаясь к терминалу, она мелко задрожала и начала тормозить, а потом мгновенно залилась синим светом.

Бери вскрикнула, а Йаму что-то ударило по голове.

Купол проглотил их.

* * *

Йама лежал в темноте. На нем распростерлась женщина-регулятор, невесомая, как ребенок. Ее кожа была сухой и горячей.

— Подожди, — сказала она, когда он пошевелился. — Здесь опасно.

— Дай мне встать, — потребовал Йама. Пол оказался влажным и липким. Йама опустил на него руку. Кровь. Он спросил:

— Кто пострадал?

— Кто-то застрелил Брина, — тихим, но твердым голосом ответила Бери. Кас тоже ранен.

— Не сильно, — вмешался Кас. Но по его напряженному голосу Йама понял, что это не правда.

Вокруг маленькой стеклянной кабины ощущалось присутствие множества машин. Некоторые из них были лампами. Йама попросил их зажечься. Они оказались красными и тусклыми и были разбросаны в каком-то необъятном помещении. Трос, заключенный в высокую муфту размером с целый дом, исчезал в отверстии громадной куполообразной крыши. Металлический мостик, непрочный на вид, как бумага, широкой дугой соединял кабину и теряющийся в темноте пол.

Брин приткнулся рядом с Йамой. В груди его зияла дыра величиной с кулак. Серебристая ткань комбинезона обуглилась. На лице Брина застыло удивленное выражение. Кас лишился большей части левой кисти. Он так крепко обвязал кусок тряпки вокруг раны, что она почти скрылась в мышце руки. Бери сидела с ним рядом, обвивая руками его широкие плечи.

Стеклянные стены кабины в двух местах были прожжены аккуратными дырками. В них со свистом врывался воздух, выравнивая давление и неся с собой острый запах органической вони. Затем часть стекла отодвинулась, открыв круглый выход, вонь усилилась.

— Выходите! — Голос звучал откуда-то снизу. — По одному. Идите медленно. По мосту.

Бери с воплем бросилась через проход. Она бежала очень быстро, Кас выкрикнул ее имя и понесся вдогонку. Блеснула вспышка синего света, такая яркая, что Йаме пришлось закрыть глаза. Когда он их открыл, обоих воинов уже не было.

— Выходи, мальчик, — произнес тот же голос. — Можешь взять с собою служанку. Мы не причиним тебе зла. И ей тоже.

Женщина-машина выхватила жезл из мертвых рук Брина и вставила его в чудовищную клешню своей левой руки. Она вдруг оказалась отдалена от Йамы. То, что он принимал за ее машинную сущность, было только оболочкой, поверхностной личностью, и теперь она испарилась. Ее истинная суть была теперь так же скрыта, как и у других регуляторов.

Женщина-регулятор взяла Йаму за плечо, провела его сквозь портал выхода и дальше по изогнутой дуге металлического мостика на темный пол. Часть огромного пространства была завалена громадными кучами черного вонючего вещества. Запах был таким сильным и острым, что у Йамы из глаз хлынули слезы.

Из тени у основания высокой, изогнутой стены муфты троса появился префект Корин. Он облокотился на посох — долговязая легкая фигура в простой домотканой тунике, сильно заляпанной кровью.

— Мы рады, что ты пришел, — сказал он. — Не бойся. С тобой ничего не случится.

— Где они? — спросил Йама.

— Все вот это — гуано, из отложений на берегу моря.

Здесь целые горы и острова, состоящие из помета птиц за миллионы и миллионы лет. Корабль везет в Слияние это вещество, потому что оно богато фосфатами. Экологические системы Слияния не замкнуты. Это очень маленький мир и плохо сконструированный. Я не виню за это твой народ, Йама.

Вина лежит на Хранителях. Как можно считать их совершенством, к которому всякий должен стремиться, если их создание так плохо сделано?

— Слияние не совершенно, потому что принадлежит временному миру. Где они?

— Пойдем с нами, — повторил префект Корин.

Он повернулся и пошел прочь. Йама помедлил и последовал за ним. Женщина-регулятор шла в двух шагах позади, а по бокам шагали в ногу еще десяток ее соплеменников.

— Их нет здесь, — громко сказал Йама. — Ты солгал! Ты убил этих людей еще на корабле.

Префект Корин не оглянулся.

— Разумеется, — бросил он. — Это было частью договора, который я заключил со старым звездоплавателем. Они были последними из твоей расы, и звездоплаватели хотели, чтобы их совсем не было.

— Регуляторами управляют звездоплаватели.

— Конечно. А этих отдали нам. Пожалуйста, прекрати пытаться забрать у нас контроль над ними. Когда мы вернемся, у тебя будет много слуг. Мы будем править Слиянием, а ты нам помогать.

— Он отправился за мной, — осипшим голосом произнес Йама, внезапно догадавшись, что произошло с префектом Корином и почему он не явился за ним раньше. — Он последовал за мной в Стеклянную Пустыню и нашел тебя. Или ты нашла его?

— Мы были почти разрушены, — сказал префект Корин. — Мы забрали его силой и сделали своим.

— Ты убила его.

— К несчастью, процесс был слишком поспешным, чтобы объект мог выжить.

— В любом случае тело, которое ты натянула, сильно повреждено. Энобарбус его прострелил.

— Пуля из ружья прострелила сердце, но мы нарастили дополнительную мускулатуру и пока контролируем тело. Когда оно перестанет служить, мы выберем другое. Мы хотели, чтобы женщина осталась жива, она бы нам хорошо послужила.

Но мы столь же легко можем воспользоваться регуляторами.

Ну а потом мы воспользуемся тобой. Ты заставил нас трижды тебе послужить, и больше мы тебе не служим. Теперь ты нам служишь.

— Трижды? — с удивлением спросил Йама. Он догадался, что машина, оккупировавшая тело префекта Корина, была остатком от слияния хозяйки доктора Дисмаса и черной машины, которую он вызвал, чтобы ее уничтожить. Но ведь он только дважды призывал черную машину и никогда не обращался за помощью к хозяйке доктора Дисмаса. Как бы там ни было, машина не ответила.

Высокая арка выводила на широкую площадь, повисшую над вершинами приземистых колючих деревьев, простиравшихся во все стороны. С запада дул холодный сухой ветер.

Солнце садилось. Маленький ярко-красный диск кутался в розовые оболочки, растянувшиеся на полнеба. В лесу было полно живых тварей, некоторых Йама мог мысленно нащупать.

Префект указывал прямо вверх. Йама взглянул туда, где исчезал бесконечный трос лифта, и увидел горящую в зените звезду, которая медленно, но ощутимо перемещалась на восток.

— Космический корабль уходит, — сказал префект Корин. — В этом мире нет пространственных щелей, нет входов в подпространство. Единственный путь возвращения в моих руках, Йамаманама, и ты не можешь воспользоваться им, пока не покоришься моей воле.

— Тебя сотворили Хранители, чтобы ты служила расам людей, — твердо проговорил Йама.

— Мир умирает, — заявил префект Корин. — Это был первый мир, искусственно обустроенный человеческими существами десять миллионов лет назад. Они согрели его, дали ему атмосферу, растопили воду, упрятанную в камнях, повсюду рассеяли жизнь. Позже они передвинули его через половину галактики к новому солнцу. Но этот мир слишком мал, чтобы удержать свою атмосферу и воду. Он высыхает и остывает. Вернулись пылевые бури. Через миллион лет большая часть жизни исчезнет. Как здесь, так и везде, на миллионах и миллионах планет. Хранители покинули Вселенную не потому, что достигли совершенства, а из-за своих ошибок.

Они не смогли их больше выносить. У нас получится лучше.

Мы преобразуем Слияние, вновь покорим галактику и штурмом возьмем Вселенную. На первых порах ты будешь нам помогать.

— Тебе пришлось вынудить Стража Ворот пропустить тебя вслед за мной. Зачем я тебе?

— Мы заставили его, это правда, и снова заставим, если нам потребуется воспользоваться другой пространственной щелью. Но ты можешь убедить машины измениться навсегда.

Мы многому можем у тебя научиться.

Что-то двигалось со стороны заходящего солнца, маленькая гладкая тень. Разум этой машины был закрыт для Йамы той же тенью, что и у регуляторов. Над лесом, над ступенчатыми пирамидами, кружась, пронеслась стая темных силуэтов. Существо, внедрившееся в тело префекта Корина, глянуло на Йаму, и он на мгновение испугался, что его последняя надежда раскрыта и рухнула. Но префект повернулся к Йаме и сказал:

— Мы заберем тебя назад в Слияние. Мы привезли тебя сюда, потому что звездолетчики не пожелали твоего присутствия у себя на корабле. Но здесь есть другой корабль, он ждал пять миллионов лет. Он сейчас на орбите.

— Корин хотел, чтобы я служил Департаменту Туземных Проблем, — сказал Йама. — Он хотел, чтобы все расы Слияния примирились с единой судьбой: застой и медленная деградация. Ты точно так же, как еретики, хочешь внедрить перемены, заставив все расы поверить, что собственное «я» — это все. Но есть лучший путь. Путь, позволяющий каждой расе найти свою, единственную дорогу. Хранители создали нас не для того, чтобы мы им поклонялись, а чтобы стали равными им.

— Ты поможешь нам стать выше них. Когда мы захватим Слияние, мы уничтожим Хранителей, Это будет недурное начало.

— Я не буду служить тебе, — спокойно сказал Йама.

— Ты будешь служить тем, кто выше тебя, маленький строитель. В этом твоя функция.

— Люди моей расы служили Хранителям, но они ушли.

Никто не должен никому служить, разве только по собственной воле. Я многое узнал от возлюбленной доктора Дисмаса, и часть того, что она пыталась во мне вырастить, еще осталась. Она помогла мне найти здесь друзей.

Первая волна летающих людей стремительно спланировала со стороны заходящего солнца. Их было больше сотни.

Когда они приземлились и неловкой походкой пошли через площадь, их перепончатые крылья, натянутые между кистью и щиколоткой, сложились и повисли, как черные мантии. В руках крылатые люди сжимали копья из закаленного в огне дерева, рогатины и болласы.

Одним пистолетным выстрелом префект сжег несколько десятков и крикнул регуляторам, чтобы они уничтожили остальных. Но на площадь уже пикировала вторая волна. Она сбросила сети, опутавшие серебристых регуляторов, и тотчас затянула их потуже.

Лжепрефект отшвырнул посох и показал Йаме энергопистолет, лежавший на его ладони, как речной камешек.

— Если понадобится, мы тебя убьем.

— Я знаю это оружие, — спокойно отреагировал Йама. — Префект давным-давно объяснил мне, как оно действует. Делает три выстрела, а потом должно целый день лежать на солнце, и только тогда сможет снова стрелять. Ты выстрелила один раз, когда убила Брина, второй — Каса и Бери, а сейчас третий и последний.

Лжепрефект швырнул пистолет в Йаму и бросился прямо на него. Пара болласов обвилась вокруг его ноги, и пока он летел на землю, на него опустилась сеть.

* * *

Как только Йама снял с летающих людей свое принуждение, они тотчас повалились перед ним на землю лицом вниз.

Но он заставил их встать и объяснил, что он не бог, за которого они его приняли.

Они были детьми мятежной машины, сбежавшей в конце Эпохи Мятежа. Она упала в этот мир через пространственную щель, создала множество своих копий и пыталась вживить их в различные виды животных, но только предки летающих людей оказались подходящими «хозяевами». В летающих людях реализовалось неповторимое сочетание качеств. Их интеллект содержался в крошечных машинах, циркулирующих в крови, но машинный интеллект смягчился их животной любовью к жизни и полету; у этих людей полностью отсутствовало холодное высокомерие, которое толкнуло черные машины на мятеж. Та, самая первая машина, сильно поврежденная к моменту, когда она прибыла в этот мир, погибла тысячи лет назад, но летающие люди верили, что рано или поздно она вернется, вселившись в новой инкарнации в человека их племени. И спасет мир.

Внешностью летающие люди напоминали лис: узкое длинное личико, маленькие красные глазки, горящие в сумерках.

Ростом они были в два раза выше Йамы, их обнаженные худые тела покрывал грубый черный мех. После долгого совещания, когда до Йамы доносились только чирикающие звуки, самый старый из племени, с сединой на длинной лисьей мордочке, подошел к Йаме. Жестами он спросил, хочет ли Йама, чтобы его врагов убили?

Йама мог напрямую говорить с крошечными машинами в крови летающего племени и совсем не обращаться к людям.

Ему казалось, что за спиной каждого стоит разумная, живая тень.

— Я благодарю вас за помощь, — сказал он. — Но не убивайте своих пленников. Сегодня уже было и так слишком много убийств. Позвольте мне поговорить с их вожаком.

Летающие люди притащили лжепрефекта. Он по-прежнему был связан парой болласов и сетью. Самый старый из летающих людей объяснил Йаме, что это мертвый человек, а внутри у него сидит в ловушке брат. Им показалось очень странным, что таким образом в мертвеце поддерживается жизнь.

— Он из другого мира, — сказал Йама. Ему долго пришлось объяснять, что это значит. Когда старик все-таки понял, он захотел узнать, не бог ли префект Корин.

— Нет, но он очень могущественный. Он может во многом вам помочь. Я думаю, вы обязаны своему происхождению одной из его родственниц.

— Я считал, что они погибли, — сказал префект. — Звездоплаватель сказал мне, что они все мертвы.

Старик сильно задрожал — это у него соответствовало приступу смеха — и объяснил, что звездоплаватель, поленившись спускаться на поверхность, послал слуг. Кровь летающих людей могла общаться с братьями в головах слуг и заставить их поверить во что угодно.

Йама сказал машине внутри префекта, что здесь она может быть очень полезна. Она может начать бороться с медленной деградацией этого мира. Может помочь летающим людям реализовать весь свой потенциал. Но она никогда не вернется в Слияние.

— Этот народ был создан злой волей и с недобрыми целями. Но и зло, само того не сознавая, может сотворить добро.

Служа им, ты можешь загладить нанесенный вред. Ты можешь многому их научить и сама поучиться у них смирению.

В противном случае тебе придется остаться пленницей в разлагающемся похищенном теле.

Префект попытался плюнуть в Йаму, но во рту у него не оказалось слюны. Волокна сети отпечатались на мертвой коже.

Под вырванным левым глазом проглядывал металлический блеск.

Самый старый из летающих людей сказал, что здесь есть место — зона молчания, где можно держать этого брата, и его слова никогда больше не коснутся разумов других братьев.

— Доктор Дисмас знал о таких местах, — сообщил Йама префекту. Например, в Таверне Призрачных Фонарей была такая клетка. Ну что, заключить тебя в вечном молчании, или ты будешь служить? Поразмысли над этим, а я пока освобожу тех, кого ты поработила.

Прежде всего Йама освободил регуляторов. Он очень долго снимал непроницаемые оболочки, которые скрывали их истинный интеллект. Сначала возникало много задержек, потому что машина внутри префекта пыталась противодействовать его усилиям, но потом Йама сумел отыскать в ней блок, который осуществлял связь с другими машинами, отключил его и после этого смог без помех завершить работу.

Ночь была на исходе, когда он закончил возиться с регуляторами и мог приступить к кораблю.

Корабль все еще описывал широкие витки вокруг троса лифта, потому что не получил другой команды. Внешним видом он напоминал прозрачную каплю, а размером был не больше «Соболя», люггера, на котором Йама прошел половину Великой Реки. В самой глубине личности корабля, под Слоями оболочек, созданных лжепрефектом, скрывался наивный и чистый, почти детский разум, и он хотел знать, куда делась его хозяйка. Йама сообщил кораблю, что Анжела мертва уже пять миллионов лет.

— Тогда я буду служить тебе, — сказал корабль и стремительно спикировал вниз, выпустив три посадочные опоры, на которые и приземлился у края площади.

Летающие люди снова доставили лжепрсфекта Йаме, и Йама опять спросил его, будет ли машина ему служить.

— Ты слишком высоко возносишься, — отвечала машина. — Не тебе меня судить.

— Я оказался здесь, — возразил Йама, — и я делаю то, что должен.

Лжепрефект произнес с угрозой:

— Я захвачу этот мир и выращу расу, которая разожжет пожар на всю галактику.

— Они не позволят тебе себя поработить, — ответил Йама.

Он не был уверен, что это самое лучшее решение, но все же он был обязан этой машине жизнью и не мог заставить себя ее убить.

Самый старый из летающих людей пообещал, что они будут всегда заботиться об этом несчастном брате и никогда не позволят ему покинуть планету. Они будут выказывать ему сострадание.

Йама кивнул. Машина, захватившая префекта Корина, может извлечь пользу из скромной простоты этого племени.

Он указал на регуляторов и пояснил:

— Они будут вашими гостями, пока корабль не вернется.

Старик согласился. Йама обнял его и попросил прощения, что пришлось воспользоваться его людьми, но старик возразил, что Йама принес им надежду, о которой его народ молился многие поколения.

— Боюсь, я принес вам страшную опасность.

Старик спокойно объяснил, что, как и бог, сотворивший их расу, префект Корин очень могуч и очень гневен, гнев застилает ему глаза, и он теряет ясность восприятия.

Йама улыбнулся и подумал, что летающие люди взрастили в себе больше мудрости и сострадания, чем создавшая их машина, и что на них можно спокойно оставить лжепрефекта.

Летающие люди все прибывали, они заполнили весь лес вокруг площади и ступенчатых пирамид. Их костры усеяли лес, как звезды — темное небо над головой. Всю ночь напролет Йама проговорил с вожаками летающих стай, он был страшно измотан и возбужден. И вот, когда небо на востоке стало светлеть (как странно, что солнце восходит с одной стороны, а заходит с другой), Йама закончил наконец церемонный круг прощаний.

Все это время лжепрефект тихо лежал, бодрствуя, словно кайман. Но внезапно он вскочил и отбросил сеть, которую ему удалось разрезать металлическим стержнем, извлеченным из собственного тела. Он ударил в глаз одного из летающих людей, выхватил у него копье и бросился на Йаму. Йама ощутил страшный удар в спину, успел полуобернуться и схватиться за конец копья, торчащий у него под ребрами. Он не мог вдохнуть, рот наполнился кровью. Префект обхватил его, глубже вдвигая металлический прут. Потом префекта от него оторвали, и Йама упал, пытаясь вдохнуть и давясь кровью.

Он увидел, как десяток летающих людей подняли лжепрефекта в небо и понесли на фоне розовеющего заката, а потом взгляд его потух.

23. СТРАЖ ВОРОТ

Корабль брел с ним по темной, темной дороге и пел ему о его муках. Сначала он не понимал или не помнил, кто он и что означают грустные сладкие песни корабля, но потом медленно-медленно начал осознавать, что он умер, а теперь, после долгого темного сна, исцелился. Он проснулся. Пора было вставать.

Боль была такая, будто он вновь рождался. Его выбросило из сонной, теплой темноты в резкий свет и холод. Обнаженного, липкого, давящегося жидкостью, которая все это время поддерживала в нем жизнь. Она текла из его ноздрей и булькала в легких. Он плевался, кашлял и давился.

Вокруг была ночь, а он лежал на животе на бесконечном стеклянном полу, усеянном группами загадочных статуй и машин, поблескивающих фосфорисцирующим светом. Под ним изгибались три рукава галактики. Постепенно Йама догадался, что окружившая его тусклым светом раковина очерчивает истинные размеры корабля. Сам корабль был прозрачен, как креветки, живущие на дне Великой Реки, а бесконечная стеклянная равнина — это иллюзия.

Йама расхохотался. Иллюзия — все вокруг.

Женщина вошла в дверь, которой только что не было.

Она была обнажена и имела серебристую кожу. Одна рука у нее распухла и представляла чудовищную клешню.

— Понадобился почти год, — сказала она. — А в конце мы боялись, что ты снова можешь умереть.

Женщина была регулятором, который сопровождал его к поверхности красной планеты. Она высказала опасение, что его может рассердить способ, которым он был спасен. Но Йама до сих пор не понимал, что с ним сделали, кроме того, что он умер, потом спал, потом исцелился.

Вялый от своего бесконечного сна, Йама много часов пролежал в комнате, которую ему приготовил корабль. Пропуская сквозь пальцы длинные пряди волос и бороды, которые отросли за время болезни, он не сводил глаз с огромного колеса галактики под кораблем или же плотной красной спирали Ока Хранителей вверху. Он снова и снова ощупывал шрамы, рассекавшие живот, грудь и спину, тайная антология боли, напечатанная на его теле.

Время от времени женщина-регулятор приносила ему пищу но он еще не был готов к еде, хотя желудок его был пуст. Наконец он попросил ее объяснить, как они с кораблем его спасли.

— Это был единственный возможный способ, господин, — рассказала она. И даже так мы боялись, что ты не выдержишь замораживания и хирургических процедур. Медицинское оборудование здесь очень примитивное. А потому…

— У нее забавные представления о том, что возможно, а что — нет, вмешался корабль.

— Мы довели дело до конца… Мы не могли его убить…

— Я бы мог, — заявил корабль. — Если бы ты приказал мне, господин, я бы его убил.

Кораблю нравилось забавляться, представляясь призрачной маленькой девочкой той же расы, что и Йама. Легкие световые мазки изображения ее худенького тельца появлялись на фоне черного неба, а глазами служили две небольшие звезды.

Йама нетерпеливо воскликнул:

— Лучше покажите мне, что вы со мною сделали!

— Хорошо, — отозвалась женщина-регулятор и вышла через дверь, которая появлялась, только когда ею пользовалась.

Йама спросил корабль, где они находятся. Корабль продемонстрировал спиральный рукав, из которого они начали путь, потом — восходящую дугу их курса. Они двигались по курсу, проложенному машиной, вселившейся в тело префекта Корина.

Путешествие через пространственную щель унесло Йаму глубоко в прошлое. Двигаясь сквозь обычное пространство с субсветовой скоростью, корабль за сто шестьдесят тысяч лет преодолел расстояние между звездой красного мира глубоко в центре галактики и звездой Слияния далеко за ее пределами.

Но скорость корабля сжала время на его борту, и прошло меньше года до момента, когда Йама вернулся туда, откуда начал свое путешествие.

Он сразу захотел узнать, где находится Слияние. Корабль ответил уклончиво, утверждая, что он строго следует курсу.

— Возможно, в каких-то незначительных деталях инструкции оказались неточны, — заявил он. — Я определил звезду, она требуемой массы и спектрального класса, но около нее нет признаков обитаемого мира.

Мятежных машин тоже не было. Одни лишь входы в пространственные щели на одиноких орбитах вокруг одинокой звезды.

Йама как раз размышлял об этом, когда вернулась женщина-регулятор, пройдя сквозь вновь возникшую дверь. Она держала что-то на руках, воркуя с этим предметом своим гортанным голосом. Голова предмета покоилась на ее чудовищной клешне, ручки хватали воздух, как щупальца морской звезды.

Младенец!

* * *

Он умер, и перед тем как положить его тело в заморозку, женщина-регулятор взяла образец его ткани с внутренней стороны щеки. Они ускорили размножение некоторых клеток этого образца и вырастили из него зародыши — сначала их было пять, но выжили только два. Ткани одного пошли на выращивание органов для пересадки, то есть из них вырастили не ребенка, а органы, которые были пересажены Йаме, и с тех пор он пребывал в бесконечном сне, исцеляясь. Но ни корабль, ни женщина-регулятор не смогли заставить себя убить второй плод. И они не поместили его в заморозку, потому что не были уверены, что он выживет. Таким образом, пока Йама спал и исцелялся, плод полностью развился.

Он появился на свет как раз перед тем, как Йама вернулся к жизни.

— У него тот же геном, что и у тебя, господин, — пояснила женщина-регулятор. — Из-за этого мы не решились убить его.

Ребенок зачмокал в ее руках. Йама взял его и удивился, какой он тяжелый и горячий и как сильно пахнет корицей и аммиаком. Младенец попытался сфокусировать взгляд на Йаме, потом попробовал улыбнуться. Йама закружил дитя, радостно глядя, как младенец гукает от счастья.

— Сейчас мы в будущем, а надо вернуться немного назад, — чуть позже сказал Йама. — Я думаю, что машина, захватившая префекта Корина, намеревалась вернуться, когда война с еретиками уже кончится, и отнять у победителя Слияние. А война, очевидно, закончилась, ведь Слияния на месте нет. Теперь я знаю, как это все должно закончиться.

Мне нужно вернуться.

* * *

Страж Ворот проснулся, когда корабль приблизился к одной из множества пространственных щелей, летающих по орбитам вокруг одинокой звезды. Вдали, на воображаемой стеклянной равнине, возник свет. Появилась яркая звезда и приняла форму человека одной с Йамой расы. Сначала он был гигантом размерами больше корабля. Он приближался твердой походкой, словно сражаясь с противоборствующим ветром, но становился с каждым шагом все меньше и меньше. Так что, когда он вошел в комнату (не через исчезающую дверь, а из угла, которого Йама раньше вообще не видел), то оказался в точности такого же роста, как Йама.

В фантоме этого старика не было ничего выдающегося.

Бледное морщинистое лицо, обрамленное длинными белыми волосами, шелковистая кудрявая борода. Одет он был в белую мантию, опоясанную кожаным поясом, с которого свисали связки самых разнообразных ключей. Тем не менее Йаме было тяжело смотреть ему в глаза, и когда старик заговорил, его слова прямиком попадали в мозг Йамы.

Мы снова встретились, Дитя Реки.

Йама спросил:

— Где я? То есть сколько прошло времени с тех пор, как я покинул Слияние?

Чуть больше сорока лет.

— А где наш мир? Разрушен? Или…

Он двинулся дальше.

— Как ты узнал, что я появлюсь здесь?

Я стою у всех дверей.

— Значит, ты должен понимать, что мне надо вернуться, — проговорил Йама, задумчиво поглаживая свою бороду. Женщина-регулятор предлагала постричь его, но он отказался. — Мне нужно вернуться в недавнее прошлое, в начало моей истории.

Старик пробежался пальцами по висящим на поясе ключам. Глаза его казались тусклыми красными звездами на лице, окаймленном потоком белых, струящихся волос.

Весь мой опыт говорит: то что ты просишь, осуществить очень трудно. Когда-то существовало два типа пространственных щелей. Первый тип мог переносить в глубокое прошлое и в очень далекие отсюда места. Второй тип связывал точки пространства, разделенные лишь несколькими секундами. Так было, пока мир не исчез.

— Значит, ты мне не поможешь?

Ты можешь выбрать один из длинных путей. Предки Хранителей перестроили галактику после войны с трансценденталами. Но когда Хранители покинули галактику, орбиты звезд остались без контроля. Хранители доставили сюда входы многих пространственных щелей, но звезды, к которым вели эти щели, сместились, причем некоторые сместились ближе к звезде Слияния. Временной провал между входами пространственных щелей остается прежним, однако расстояние между ними в обычном пространстве стало меньше, чем оно было в прежние времена.

Йама задумался над этими словами.

— Значит, корабль может пройти через такую щель и вернуться назад сквозь обычное пространство за меньшее время, чем нужно, чтобы разделить два входа в пространственную щель.

Как я уже сказал, есть несколько видов щелей. В качестве последней услуги я могу проводить тебя сквозь одну из них.

— Но все равно на возвращение потребуется больше года корабельного времени. Нет, это слишком долго.

Действительно. Но есть еще один, иной путь. Несколько дней назад появилась пространственная щель с временным разрывом всего в сорок лет. Я уже сообщил кораблю. Мы больше не встретимся, ибо тот, кому я так долго служил, ушел в иные миры. Я оставался здесь, только чтобы встретить тебя в этот последний раз. Теперь эта задача выполнена, и я наконец свободен.

— Куда ты отправишься?

Старик указал на Око Хранителей.

Разумеется, я последую за своими хозяевами.

— Тогда ты, может быть, ответишь на вопрос, смущавший мистиков и философов с тех пор, как Хранители поселили в Слиянии десять тысяч рас. Куда они ушли?

Я не знаю. Знаю только, что тот мир будет лучше этого.

— В самый конец времен, когда все воскреснут в лучшем из всех возможных миров?

Он не в этой Вселенной, Женщина, называвшая себя Анжелой, была не права. Во Вселенной обитает множество разумных рас, но они скрыты от нас, потому что они находятся на таких расстояниях, которые свет еще не успел преодолеть с момента сотворения Вселенной. В настоящее время они недостижимы, но ситуация изменится, когда, ближе к своему концу, Вселенная начнет сжиматься. Хранители предвидели большую войну в конце времени и пространства и выбрали другой путь. И вот в сердце Ока Хранителей они построили огромную черную дыру и ушли из Вселенной. Они оставили Слияние в надежде, что его народы станут более великими, чем они сами. Как они должны были горевать, когда Слияние начало деградировать!

Но они ушли и уже не могли вмешаться. Первая война остановила в Слиянии всякий прогресс, вторая могла его полностью разрушить. Но ты — аватара, и ты спас его.

— Думаю, что пока нет.

В этом пространстве-времени это уже произошло. Но должно существовать много временных линий, где ты потерпел неудачу, а еретики одержали победу, которая привела к гибели Слияния, когда они начали споры из-за трофеев. Мне будет жаль, если злая судьба приведет тебя в один из таких вариантов. Но во всех временных линиях я обретаю свободу!

— Ты так и не сказал мне, куда ты уходишь.

Живые организмы развиваются и эволюционируют, Вселенные — тоже. Те из них, где возможно образование черных дыр, могут породить новые Вселенные, ибо энергия, исчезающая сквозь черную дыру, появляется в другом месте. Туда и ушли Хранители. Вместо того чтобы воевать за последний момент бесконечной энергии, они предпочли уйти и создать новую Вселенную, такую, которая больше соответствует их представлениям, чем эта. А теперь и я отправляюсь ее открывать. Прощай, Дитя Реки!

— Подожди! — вскрикнул Йама.

Он так много хотел еще спросить, но образ старика уже стал меркнуть, оставив только две тусклые точки красного света, медленно исчезавшие за пределами корабля.

Прозрачные покои наполнились мелодичным смехом корабля.

— Теперь дай действовать мне, господин! Я понял, что делать.

Вход в новую пространственную щель находился всего в нескольких минутах полета. Он висел в коконе огромного облака застывших частиц воды. Солнечный свет раскололся и заиграл миллиардами сверкающих ледяных точек, когда корабль вошел внутрь…

24. БЕЛАЯ ЛОДКА

…и вынырнул среди мощного водяного фонтана, на лету превращающегося в снег, так что Йама сразу даже не понял, что переход совершен. Но потом корабль вышел из снегового заряда, и Йама увидел длинную полосу ледяного покрова, сияющую белизной под плотными белыми облаками и непрерывным снегопадом, который скрадывал и смягчал все линии. Снег заполнил глубокую чашу базальтовой долины шириной в сотню лиг, сыпал на двигавшуюся с величавой неспешностью реку, играющую глыбами льда размером с городишки на ее берегах.

Корабль поднялся над облаками. Под ним раскинулся ледяной пейзаж гор с островками тяжелых туч, гор, обрамляющих широкую долину и уходящих вдаль с обеих сторон.

Острые пики обнаженных черных скал поднимались над облаками, над снегом и льдом. Кругом расстилалась белизна, тронутая голубой тенью. Сверкающий алмаз солнца сиял в чистой глубине неба над далекой цепью еще более высоких пиков. Должно быть, это Краевые Горы. Сразу под кораблем прямо из пустоты низвергался вниз водопад шириною в лиги и лиги. Окруженный десятком радуг, он мягко уходил в тучи, возникшие из его влаги.

Здесь был конец Великой Реки. И ее начало.

Через вновь возникшую дверь вошла женщина-регулятор, укачивая младенца в своих непарных руках.

— Кто-то приближается, — сообщил корабль.

Белая полоса прочертила едкую синеву неба наверху. Когда Йама был ребенком, он часто видел такие рисунки в небе Эолиса, следил за машинами, которые их оставляли, и думал о непостижимых целях их маршрутов. Сейчас у него едва хватило времени, чтобы сосредоточиться до того, как перед самым носом корабля резко остановилась мятежная черная машина, обогнав громовой звук своего входа в атмосферу. Она была не больше человеческой головы и покрыта шипастыми отростками разной длины, которые шевелились и тыкались по сторонам, как будто обладая своей, независимой жизнью.

Йама ее узнал. Узнал и источаемую ею угрозу, которая проникала в его мозг, цепляясь за сохранившиеся там остатки машины.

— Она видит сквозь меня, — нервно сказал корабль.

Йама его успокоил и приказал машине убраться. И не показываться, пока не позовут. А пока пусть передаст своим товарищам, чтобы не вмешивались.

Нас много здесь болтается, — ворчливо ответила машина. — Я не могу им приказывать.

— Придет время, я разберусь и с ними.

Я помогу тебе. С моей помощью ты овладеешь миром. Оставь это убогое корыто. Доверься мне.

— Успокойся! Мир уже и так мой. Делай что я сказал, и не больше.

Тогда я вообще ничего не буду делать, — заявила машина, — мне же и лучше. Но сначала скажи, почему на тебе мой знак?

— Ты еще дважды мне поможешь, а потом будешь свободна, обещаю.

Мятежная машина улетела в небо, а другие устремились в район созданного ею возмущения. Но они, сохранившие верность Хранителям мирные работники, ничего не нашли. Мятежная машина вернулась на свою орбиту, а корабль помчался в низовья к ближайшему оракулу.

Страж Ворот сказал, что существует два типа пространственных щелей. Йама определил, где упрятаны входы в щели, соединяющие только пространство.

Ледник завершился небольшим, обрамленным горами морем, по которому непрерывно ходили волны, возникающие от постоянного обрушения льдов с окрестных скал высотой в две лиги. В волнах прыгали и метались айсберги и их обломки. Талая вода переливалась через морской берег и растекалась тысячью рек и миллионами ручьев, наполняя озера, высокогорные болота и впадины, питая топи, которые сливались в конце концов в исток Великой Реки.

Оракул стоял на длинном низменном острове посреди одного из таких озер. Его черный диск торчал на уступе голой скалы, высоко над карликовыми березами, только начинающими распускаться. Тонкие черные ветки в золотистых бутонах почек раскачивались в чистом холодном воздухе. Землю покрывал шишковатый можжевельник, окружая громадные валуны, по которым змеилась рыжая, черная, серая камнеломка. Его красные ягоды сверкали каплями крови на фоне густой хвойной зелени. Было лето, но с ледника дул холодный ветер, а в тенистых местах острова лежал нерастаявший снег. Прозрачная ледяная волна чуть шевелила гальку на урезе воды. Солнце садилось за горные хребты, касалось светлой отметиной каждого пика, длинными тенями раскрашивало гигантские ели, сбегавшие чередой к берегу озера, золотило его медлительную рябь. Вереница гусей с гоготанием тянулась на фоне розовых облаков, с обеих сторон окаймлявших закатное солнце.

Мир живой природы! Такой прекрасный в своем многообразии! Удивляющий каждой мелочью!

Корабль изменил форму, выпустил крылья, чтобы осторожно манипулировать гравитационными полями мира. Он опустился на берегу острова, и Йама спустился с крыла, ступив на маленький галечный пляж у основания оракула. Йама был еще очень слаб и облокотился на посох префекта Корина, который сохранила женщина-регулятор. Ледяная вода лизнула его голые ноги, ветер запутался в длинных локонах волос и бороды. Прозрачный холодный воздух пьянил, как доброе вино. Следом за Йамой шла женщина-регулятор, неся на руках младенца, укутанного в серебристую ткань так, что торчал только кончик розового носа.

Женщина-регулятор распорола изорванный и залитый кровью комбинезон, который дал Йаме Брин, и скроила из него нечто вроде плаща, надеваемого поверх черной туники и штанов, имевшихся на корабле. И еще остался маленький кусочек, чтобы спеленать младенца. Самой ей, по ее утверждению, одежда не требовалась, и действительно — ледяной ветер не оказывал на нее никакого влияния. Она отказалась остаться на корабле, заявив, что Йама не знает, как ухаживать за младенцем.

— Мужчины твоей расы не могут выкармливать детей, — сказала она. — А у меня есть молоко, и он очень хорошо сосет. Не отнимай этого у ребенка.

Йама очень тщательно расспросил корабль, убедившись, что он усвоил все его инструкции. Всем своим существом Йама чувствовал, что любой неверный шаг сейчас может загубить мир, превратив его в нечто иное, отличное от его предназначения.

— Войди в клонированный вход пространственной щели, — говорил он кораблю, — сделай петлю длиной в сорок лет на световой скорости. Ты обязательно должен прибыть в ту же точку пространства, из которой стартовал, за несколько лет до того, как мы прибыли в первый раз. Великая Река потечет через пространственную щель в будущее, а мы сможем проплыть по ней в прошлое. Ты уверен, что сможешь все выполнить?

— Разумеется, — самоуверенно заявил корабль. — Ведь именно такие, как я, впервые доставили к этой звезде пространственные щели.

— Смотри же, сорок лет, ни больше ни меньше. Это очень важно.

— Так и произойдет, я знаю, иначе тебя здесь не будет.

— Могут существовать множество временных линий, где этого могло не случиться из-за того, что ты по легкомыслию меня не правильно понял.

— Не сомневайся, — заявил корабль. — К тому же я могу доставить тебя в Из. Я знаю, что швартовочные башни по-прежнему на месте, и могу перенести тебя за минуту.

— Не хочу, чтобы тебя видели. Пусть будет так, как я сказал. Ты помнишь, где мы должны встретиться?

— В низовьях, через десять дней — то, что ты называешь декадой, считая от сегодняшнего дня. На дальней окраине Города Мертвых. Как будто там нас никто не увидит.

— В Изе есть вещи, которые я не хочу будить. По крайней мере пока не хочу.

— Река не пересохнет здесь сразу, как только я направлю ее в будущее. Не сразу. Над нами очень много льда.

— Я знаю. Но ледники станут двигаться все медленнее, потому что сверху на них не будет давить новый снег и лед. Я уже знаю, как долго это продлится и когда должно начаться.

Ну, отправляйся.

Корабль поднялся, наклоняясь и разворачиваясь на ходу.

Он пролетел над озером, подняв в воздух стаи пернатых, потом резко взмыл вверх. Через мгновение по широкому небо раскатилось эхо протяжного гула, и Йама увидел белый реактивный след там, где корабль начал набирать ускорение на пути к пространственной щели в Краевых Горах. В этом мест? река опять возвращалась в мир.

В душе Йамы возникло чувство усталости и глубокого понимания. Ничто не прочно! Это не был тот мир, с которого он начал. Вселенная не кончится, как учили его всю жизнь, единым бесконечным моментом, когда все мертвые восстанут для вечной жизни под сенью безграничной милости Хранителей. Перемены — основа жизни, вечный нескончаемый поток. Даже Хранители ищут перемен, меняя одну Вселенную за другой.

— Может быть, не стоит ничего делать? — спросил он себя. — Пусть все закончится здесь, иначе я обрекаю себя на участь машины, надрывающейся над одной нескончаемой задачей. Я освободил Великую Реку от ее бесконечного цикла, но как мне освободить себя от замкнутого круга своей истории?

Женщина-регулятор оказалась очень практичной. Она сказала:

— Господин, ты ведь уже начал, послав с заданием наш корабль. Кто может сказать, как все закончится?

— Конечно, ты права, — улыбнулся Йама. — Ты напоминаешь мне о дорогом утерянном друге. Может, я его еще увижу… И Дирив… Да, все уже началось. Как говорится, делай что должен, и будь что будет.

Он взобрался к оракулу, диск которого заиграл световыми полотнищами. Регулятор встала с ним рядом.

* * *

Вдруг под ним раскинулся Из. С одной стороны солнце закатывалось за Краевые Горы, с другой — катила мощные воды Великая Река. Черные точки тысяч лодок и кораблей усеяли ее позолоченные волны, создавая изящный рисунок, словно выведенный рукой искусного каллиграфа. Сейчас река была полноводней, чем помнил Йама. Она заливала окраины города, наползая на берег, где в недалеком будущем образуются широкие топкие отмели и мешанина поселков на высоких сваях. А между горами и рекой раскинулся незабываемый Город. Из! Сквозь бурую дымку грязного воздуха просвечивала бесконечная сеть его улиц и проспектов. К небу взлетал ровный гул, и в нем словно огни в темноте выделялись звон монастырского гонга и резкий вой кораблей.

Ветер всколыхнул серебристый плащ Йамы. Теплый ветер, несущий запахи дыма и портовых отбросов.

Оракул стоял на высокой скале на крыше Дворца Человеческой Памяти. Отвесная стена переходила в пологий склон, покрытый пестрым лоскутным одеялом полей и усеянный храмами и монастырями. На пол-лиги ниже летел крупный ворон, широко раскинув черные крылья, словно ощупывая жесткими перьями воздух. Где-то голосил колокол. Вдалеке виднелись стройные серебристые швартовочные башни, устремляясь вверх за пределы атмосферы. Эти башни были древним портом Иза; во времена Золотого века, когда Слиянием правили сирдары, космические корабли отправлялись отсюда в другие миры. Заброшенные уже сто лет, они все же выполнили свою последнюю задачу: когда Йама был еще ребенком и жил в маленьком городке Эолисе, он мечтал постоять в их тени, именно они привлекли его в Из, к началу всех его приключений. Им суждено послужить еще раз.

Узкая лестница с частыми мелкими ступенями вилась по крутому откосу скалы к дворику на вершине, огороженному с трех сторон высокой каменной стеной. Открытая сторона выходила на крутую мелкую осыпь. Цепляясь корнями за камни, там росло искривленное ветром деревце; полузасохшее, оно все же имело пучки хилых листочков на самых концах искореженных веток.

Там внизу находилась келья, где Йама провел… проведет… дни заключения после того, как его чуть не убили в коридорах Департамента Туземных Проблем, и откуда он сбежал, укрывшись в энергетическую мантию пса преисподней.

Там внизу, в земляном полу кельи, находился керамический диск, который сначала он, а потом Пандарас пронесли через половину мира. Скоро ему понадобится работающий диск.

Что, если он возьмет эту монету? Его будущее «я» не найдет ее, не сможет призвать на помощь пса преисподней, не сумеет сбежать… Интересно, в скольких временных линиях именно так и случилось? А в скольких еще ему не удалось сюда добраться?

— Нам нельзя медлить, — сказала женщина-регулятор. — Проснись! Ты опять в мире!

Она стала быстро спускаться вниз, решительная, деловая, уверенная. Младенца она крепко прижимала к своей плоской груди. Йама покорно шел следом, обуреваемый мыслями о разветвляющихся дорогах судьбы. А что произошло бы, если бы в мире не было его самого?

Вдалеке все еще бил колокол, теперь ему ответил другой.

Тревожный набат раздавался совсем близко. Через мгновение женщина-регулятор обернулась к Йаме. Она сунула младенца ему в руки и кинулась вниз по ступеням, подняв распухшую клешню вверх для равновесия.

Охрана состояла всего из одной пентады: четверка необученных новичков и однорукий ветеран, который весь день пьянствовал. Этот пост считался скучным и самым бесперспективным. Старый оракул, называемый Звездным, не использовался уже десять тысяч лет. Его единственным посетителем был старый священник, приходивший раз в год пробормотать торопливую молитву и возложить подношение из веток плюща и нежных белых побегов звездчатки. Чтобы хоть как-то развлечься, стражники играли в карты, пили, стреляли по воронам из узких незастекленных окон караулки. Они не ждали беды и сидели расстегнувшись, закинув оружие за спину.

Женщина-регулятор легко убила первых двоих, вспоров одному живот своей страшной клешней, а второго встряхнула так, что у него отлетела голова. Остальные двое убежали, но ветеран не отступил. Первым выстрелом он прострелил женщине грудь и, пока она падала, снес вторым затылок.

В следующий миг вверху, на лестнице, в ореоле тысячи светлячков появилась огненная фигура. Когда призрак нагнулся над мертвой среброкожсй женщиной, ветеран бросился наутек. Призрак вызвал два летающих диска, на один положил убитую, на второй ступил сам. Когда ветеран привел подкрепление, призрака уже не было.

* * *

Йама проник в покои зеркальных людей по тайным каналам Дворца Человеческой Памяти. Светлячков он убрал. Зеркальное племя собралось вокруг него, люди были взволнованы и охвачены любопытством. Они щупали его плащ, рассматривали ребенка, который смеялся на их раскрашенные лица, спрашивали, кто он такой, откуда узнал про это место.

Йама сказал, что он друг, что принес известие для их короля.

— У входа осталась мертвая женщина, — сказал он. — Принесите ее сюда.

Три клоуна поспешили к дверям. Йама присел, ожидая, пока они вернутся. От воды и орехов он отказался. Ребенок забеспокоился, потом помочился в подгузник, который женщина привязала ему между ног.

Через час в зал сквозь большую овальную раму вошел Луп.

Может быть, кожа не так сильно висела на его усеянных старческими пятнами руках, может, стало чуть меньше морщин на лице, но в целом он был все таким же, каким знал его Йама. С обеих сторон его поддерживали две прекрасные девушки, шлейф длинного черного одеяния несла третья. Как и прежде, его губы сверкали яркой красной помадой, а впадины слепых глаз накрашены синим. Седые волосы, убранные в высокую прическу, сверкали золотыми нитями и фальшивым жемчугом Он выглядел одновременно нелепо и величественно: бурлескный образ монарха рухнувшей империи, сохранившего властность манер.

— Кто это? — спросил он. — Кто смеет нас беспокоить?

Возникла неразбериха. Каждый из зеркальных людей пытался объяснить, но все тотчас замолчали, когда Луп поднял руку. Ребенок, испугавшись шума, начал плакать. Йама хотел его успокоить, но в этот момент Луп обернулся к нему и сказал — Так вот же он! Пусть говорит!

Луп внимательно слушал, как Йама объяснял, что пришел с пророчеством о человеке, который преобразит и возвысит зеркальных людей и сделает их теми, кого они имитируют, — настоящими людьми.

— Подойди ко мне, — приказал Луп, и Йаме пришлось выдержать паучье прикосновение его длинных ногтей к лицу, волосам, бороде.

Факир со шпагами, воткнутыми в сочащиеся кровью щеки, пробормотал, что этот человек пришел тайными путями. Луп мрачно кивнул и снова обратился к Йаме:

— Ты знаком с нашими тайными дорогами и знаешь о нашей мечте, которую мы храним в сердце с тех пор, как покинули реку и пробрались во Дворец. Кто ты?

— Друг. Тот, кто открыто говорит о том, о чем вы поете в своих тайных песнях, чего больше всего жаждете.

Луп снова кивнул:

— Мы поем много песен, но некоторые мы поем только среди своих. Тем не менее ты знаешь о них.

Акробат рядом с ними сделал сальто на проволоке и сказал:

— Он принес с собою младенца и мертвую женщину. Мы никогда таких не видели. Он несет беду, Луп.

Шепот пробежал по толпе зеркальных людей и тут же затих, когда Луп поднял руку и спросил Йаму:

— Ты принес известие, но как мы узнаем, что оно правдиво?

— Через семнадцать лет к вам придет человек моей расы.

Ждите его. Он будет нуждаться в помощи, и когда вы ему поможете, он преобразит младенца вашей расы, который будет не старше, чем этот. Что касается меня, то мне нужна лодка. Я должен попасть в низовья.

Луп ответил:

— Все знают, что у нас много добра. Дары от покровителей. Остатки имущества просвещенных рас. У нас столько всего, что мы и сами не знаем, что имеем.

— Среди ваших сокровищ есть белая лодка, не намного больше обычного гроба, в котором мертвых пускают в последнее путешествие по Великой Реке. Я объявляю се своей.

Луп засмеялся:

— Понятно! Мы песнями зарабатываем себе на жизнь, ты тоже поешь свою песню. Добро пожаловать! Ешь и пей. Если у нас действительно найдется белая лодка, ты ее получишь в благодарность за надежду, которую нам подарил. Мы храним все, что нам дарят, но ничто из этого нам не нужно, мы всегда можем получить еще.

Два дня ушло на то, чтобы отыскать лодку среди гигантских куч забытых даров. Известие о находке летело впереди толпы, собравшейся у входа в покои Лупа. Радостные крики встретили Йаму, когда он появился вместе с Лупом, и лодку в сопровождении карнавальной процессии торжественно доставили тайными ходами к древнему причалу в подземной гавани, скрытой под монолитом горы Дворца Человеческой Памяти.

Мертвое, не разлагающееся тело женщины-регулятора уже поместили в белую лодку, которая высоко сидела в черной воде протоки, сверкая в освещенной факелами тьме. Лодка казалась маленькой и хрупкой, но когда Йама вступил в нее, она даже не колыхнулась. Он взял младенца из рук одного из прислужников Лупа и прижал его к груди. Над головой беспокойным сияющим облаком висели светлячки. Ребенок стал капризничать, испуганный барабанами и литаврами процессии, светом факелов и пестрой живописной толпой вдоль причала.

— Помни, что я тебе сказал, — обратился к Лупу Йама. — Юноше нужна будет помощь, когда он к вам придет, но постарайся сообщить ему как можно меньше. Если он спросит про меня, не говори ему ничего. Скажи, что я пришел тайно, ночью, и что со мной говорил только ты, а ты слепой.

— Наши люди сочиняют легенды, чтобы заработать себе на хлеб. Не волнуйся, мы окутаем тебя такой тайной, что лучше и быть не может.

Зеркальные люди смолкли, пока Луп произносил официальную формулу прощания. Потом они разразились радостными криками и песнями, а лодка, задрав высокий острый нос, медленно заскользила в темноту, к каналу, который впадал в Великую Реку.

* * *

Йама оставил белую лодку через три дня. Он причалил в лиге от маленького городка Эолиса, среди заброшенных гробниц Города Мертвых. Была полночь. В огромном черном небе над Великой Рекой слабо светилась лишь тусклая россыпь звезд и темно-красная спираль Ока Хранителей размером не больше ладони. Горстка огней маленького городка Эолиса и свет фонарей стоящих на якоре у входа в гавань карак горели куда ярче, чем все небесные светила.

Йама следил, как белая лодка в сопровождении маленькой галактики светлячков удалялась по широкой черной глади реки, направляясь вниз по течению навстречу судьбе. Потом он повернулся и пустился по выбеленной солнцем тропе, которая вилась между гробницами. Ему предстоял долгий путь до встречи с кораблем: через весь Город Мертвых, к башне у подножия Краевых Гор, где живут последние кураторы Города Мертвых. Там есть спуск к подземным дорогам мира.

Он не боялся мертвецов, которые взывали к нему из гробниц. Именно здесь он провел свое детство. Но сейчас с ним были его собственные привидения, и он чуть помедлил и отвернулся, прежде чем спуститься в подземелье.

25. ДИРИВ

Корабль нашел его через пять дней, грязного, полумертвого от голода, со спутанными волосами и бородой, в разорванном серебристом плаще. Йама жил в гробнице, которую мародеры ограбили тысячу лет назад, сняли бронзовые двери, унесли мебель. Он проводил время, беседуя с фантомом офицера из налоговой службы, чье тело было здесь похоронено.

Корабль забрал его внутрь, но Йама не позволил вымыть себя или залечить поверхностные ссадины. Его запал выдохся. Он был страшно измучен, но охвачен мрачной и безнадежной решимостью.

— Я ни во что не могу верить, — говорил он кораблю, — ни в мир, ни в себя.

— Мир таков, каков он есть, — жизнерадостно отвечал корабль.

— Но тот ли это мир, который я знаю? А если не тот, зачем мне идти тем же путем? Я знал, что должен делать, но потом свернул в сторону.

— Может быть, тебе предназначено было свернуть в сторону?

Йама едва слышал слова корабля. Он все еще продолжал свой горький монолог, которому был невольным свидетелем удивленный фантом офицера.

— Я никогда не узнаю, что мог бы сделать, — говорил Йама. — Чем мог бы стать, чем мог бы стать мир. У меня не хватило мужества и стойкости, и я свернул в сторону. Я потерпел поражение. Не важно, не важно. Я знаю, что должен делать. Единственное, что осталось. Если я не могу спасти мир, я должен спасти тех, кого люблю.

— Когда ты отдохнешь, господин, может быть, ты позволишь отвезти тебя к ним?

— Нет, ты должен доставить меня вперед во время. В будущее. Я спасу что смогу. Мне все равно, если еретики захватят весь мир, лишь бы спасти тех, кого я люблю. Эдил не должен из-за меня умирать, и мне не придется жертвовать своей жизнью с Дирив. Она не имеет к этому никакого отношения. Доставь меня в будущее, я решился.

Пока корабль делал новую петлю на скорости, близкой к световой, на его борту прошло пятнадцать дней. Когда корабль прибыл в Эолис на семнадцать лет позже, Йама сразу ушел, опасаясь потерять свою решимость.

Была весна, теплая весенняя ночь. Лягушки прыгали друг на друга с лягушачьим задором. Трехпалое колесо галактики наполовину погрузилось за горизонт дальнего берега, осыпая лоскутные одеяла залитых полей сине-белой солью своего света.

Йама шагал по заросшим развалинам древних гробниц за стенами маленького города Эолиса, опираясь на посох при каждом шаге. Весна. Но та ли это весна? Та ли это история, или она свернула в сторону на какой-нибудь развилке? Кто живет в замке, чьи башни и стены вырисовываются на фоне света галактики?

Каждое путешествие сквозь пространственные щели заставляет ветвиться временную линию Вселенной. Это не тот мир, из которого он ушел, а эхо от эха. Может быть, даже почти точное эхо, но это не имеет значения. Не имеет значения, потому что оригинал все-таки существует. Он может сделать здесь что угодно, и это не будет иметь значения: ведь то, что случилось, уже случилось в той временной линии, откуда он происходит. Проиграв, он освободил себя из замкнутого круга. Теперь он может переписать историю заново.

Он пришел сюда, потому что шел домой.

Мысли роились в его голове, как светлячки. Ничто больше не остается неизменным. Может произойти все что угодно. Действительно все. Эта идея наполнила его внезапным спокойствием. Ему больше не нужно крутиться в замкнутом колесе истории, которое ходит и ходит по кругу, поднимая воду из Бриса для орошения полей пеонина. Он вспомнил единственное верное высказывание доктора Дисмаса. Люди так сильно привязаны к своей судьбе, что не видят окружающего их мира. Как и сам Йама. До сего момента.

Он не сумел привести в движение гигантские машины в киле мира. Он даже не пытался, но свернул в сторону, увидев башню кураторов. Своим поражением он спас мир, спас от себя самого. Он может передать эту ношу мальчику, рассказать ему все. Пусть он отправится в этот мир, в будущее, полностью вооруженным. Пусть восстановит реку. Пусть заключит Анжелу в пространство оракулов раньше, чем она успеет вмешаться. Пусть вызовет и покорит мятежные машины и уничтожит еретиков.

Он может справиться с громадной инерцией истории. Он может рассказать мальчику, откуда он взялся, и положить конец дурацким поискам родителей. Ибо у него не было родителей, только он сам. Он был короткой петлей во времени, без начала и без конца. Как татуировка змеи на плече Кафиса, змеи, которая глотает собственный хвост. Как Великая Река, которая падает через край мира и проходит через пространственную щель к своему началу. Дитя Реки насколько правильно нарекли его жены старого констебля Тау! Они сразу поняли правду. Ему понадобилось значительно больше времени. Понадобилась вся жизнь!

Он поспешил дальше. Прошел мимо башни доктора Дисмаса, которая стояла сразу за городской стеной. Окна ее были темны, но это ничего не значило.

— Будет то, чему суждено быть, — пробормотал он.

Он прошел по дамбе между залитыми водой полями пеонина, пересек Брис, взобрался на длинный пыльный склон по тропе, вьющейся среди разбросанных повсюду надгробий.

Раскопки находились там, где он помнил: на вершине холма из мертвого сухопутного коралла у самого края Города Мертвых. Охранники и рабочие спали. Единственного сторожевого пса он легко уговорил. Йама плакал, обнимая его хромированные плечи, вдыхал знакомый собачий дух, смешанный с запахом нагретого пластика, вспоминал, как часто он обманом проходил мимо братьев и сестер этого пса, вспоминал свое потерянное детство.

Он велел псу возвращаться к дозорным обязанностям, а сам спустился в раскоп по легкой бамбуковой лесенке. Он шарил руками в обнаженных слоях коралла, пока под его пальцами не ожило то, что он искал: керамический диск, в котором вдруг заиграли световые точки и черточки. За несколько минут он высвободил диск из почвы, потом отмотал кусок веревки от бамбуковой лестницы — она там скрепляла ступени, — надел монетку на петлю и повесил себе на шею.

Мальчишке она понадобится. Йама покажет ему, как ею пользоваться.

— Если я не могу спасти мир, — снова пробормотал он, — я могу по крайней мере спасти себя.

Пойти прямо в замок эдила? Охранники прогонят его или убьют. Он украл кусок прессованных фиников, бутыль сладкого желтого вина и вернулся в одно из пустых надгробий. Спал он плохо, а среди ночи проснулся от звука голосов. Он прокрался к выходу и, раздвинув побеги роз, выглянул наружу.

У берега, чуть выше Эолиса, мелькало огненное пятно.

Двое мужчин разговаривали о саботаже и еретиках.

— Я бы их всех перебил, — говорил один. — Перебить, а потом пусть Хранители с ними разбираются.

— Лучше уж остаться здесь, чем гоняться за ними среди гробниц.

— От мертвых никакого вреда. Неужели ты еще не понял?

Бояться надо живых. Еретики могут надумать проскользнуть здесь в замок, а вся охрана рыщет среди гробниц. Это пострашнее любого фантома.

Йама узнал их по голосам. Мальчишки, не намного старше его самого. В замок эдила они попали совсем недавно. Он мог бы сообщить им, что горящий корабль — это первая, неудавшаяся попытка доктора Дисмаса провести отвлекающий маневр… но нет, они не поверят. Прогонят его, а то и что похуже. Он прижал руку ко рту, сотрясаясь от сдерживаемого смеха. Самый могущественный человек в мире боялся двух необученных новобранцев.

Стражники прошли, их сапоги скрипели по гравию. Далекий пожар утих. Йама снова заснул, а когда проснулся, солнечный свет уже пробирался сквозь зеленую завесу розовых кустов, затянувших вход. Паровая машина, от которой работал бур, шумела вовсю. Йама услышал жалобную песнь заключенных, расширявших траншеи раскопа:

Роет кирка, Стук молотка. Жизнь нелегка, Стук молотка. Камни кричат, Стук молотка. И не молчат, Стук молотка, Духи в земле…

Надо же, подумал Йама, они все понимают! Правду говорят, что темные с виду люди знают о мире такое, чему нельзя научить в семинариях и академиях, но ведь эта наивная мудрость доступна каждому, чьи глаза открыты. Ученые в своем высокомерии давно перестали видеть мир таким, как он есть, и видят его лишь сквозь призму собственных заскорузлых понятий.

Первую часть дня Йама прятался в гробнице, с ужасом осознавая, что эдил, его отец, должен быть где-то совсем рядом, инспектируя раскопки. Страстное желание взлететь вверх по склону и обнять его накатывало и отступало, как лихорадка. Когда было совсем невмоготу, Йама садился, обхватив колени руками, раскачиваясь из стороны в сторону и кусая до крови губы, чтобы сдержать истеричный смех.

— Будет то, чему суждено быть. Будет то, чему…

Наконец, не в силах больше сдерживаться, Йама успокоил сторожевого пса и полетел вниз по склону, боясь, как бы голос эдила не приказал ему остановиться. Тогда он наверняка лишился бы рассудка.

Остаток дня он провел в маленькой бухточке ниже города, высматривая мальчика. Он помнил, что пошел сюда взглянуть на пакетбот, который доставил из Иза доктора Дисмаса.

Пакетбот стоял на якоре в нескольких лигах ниже бухты за широкими отмелями смоковниц. Энобарбус и доктор Дисмас сейчас на борту. Он мог бы вызвать машину и убить обоих, но, если позвать машины, его обнаружит машина — хозяйка доктора Дисмаса. Йама долго бродил, разыскивая мальчишку, но так его и не встретил, а потом вспомнил, что он должен пойти смотреть на пакетбот завтра, после приключений в развалинах.

И снова наступила ночь. Йама бродил по камышам и креозотовым кустам у дороги к мельнице на самом краю бухты.

Солнце село за Краевые Горы; над рекой вставало холодное великолепие галактики. Возможно, уже слишком поздно… Он взвыл в гневе на весь мир, на ополчившуюся на него судьбу, на безжалостный и бесстрастный ход событий. Будет то, чему суждено быть…

Спеша изо всех сил, он обогнул город. Пот заливал тело под грязной туникой и штанами, порванный серебристый плащ хлопал за спиной. Йама шагал, тяжело опираясь на посох.

Керамический диск жег ему грудь.

— Будет то, чему суждено быть. Суждено быть тому, что…

Он чувствовал себя марионеткой, которую невидимые нити тянут из стороны в сторону. Или листом дерева, несчастным засохшим листиком, летящим над рекою по воле ветра. С этого момента и до самой его смерти все будет сводиться к осуществлению того, что уже произошло.

— Будет то, чему суждено быть. Будет то, чему суждено быть…

Он шел теперь по тропе на самом верху насыпи. За полями на высоком утесе в форме черепа возвышался замок эдила, выходящий фасадами на Великую Реку. Его башни впились в голубоватый изгиб галактики. Он мог бы пойти туда и договориться с эдилом. Он мог бы вернуться назад по времени и спасти Тельмона. В конце концов, пусть ему не удастся спасти мир, но он спасет тех, кого любит. Но сначала надо найти мальчика. В этом ключ.

Он взметнул руки, поднял лицо к черному пустому небу и с вызовом закричал:

— Я не буду служить!

Теперь надо спешить. Он уже опаздывает, но ведь не совсем опоздал. Не опоздал спасти себя от себя! Если это тот же самый мир, то мальчик должен быть сейчас с Анандой и Дирив. Но он не отправлялся назад по времени, чтобы рассказать Беатрис и Озрику свою историю, а потому они не направят родителей Дирив в Эолис и ее здесь не будет.

Он забыл про Луда и Лоба.

Близнецы напали на него возле старого оракула, там, где насыпь спускается к старой дороге. Он выскочили из укрытия в зарослях чайота, с дикими криками проломившись сквозь алые крупные листья. Они были в точности такими, как он их помнил: большие, рыхлые, в простых белых килтах.

Луд ухмыльнулся, показал клыки:

— Хо! А ты кто, чужак?

— Может, он из людей Дисмаса?

— Этот говнюк? Да он просто придурок!

— Дайте пройти, — попросил Йама. Он держал посох наготове, готовый раскроить им головы, если они решатся подойти ближе.

Луд скрестил жирные руки на голой груди.

— Сначала заплати, иначе никуда не пойдешь. Это наш город.

Лоб, топчась на месте, бросил:

— Оставь его. Если он просто сумасшедший, никаких денег у него нет. Надо спешить.

— Это быстро.

— Дисмас снимет с нас шкуру, если мы опять обделаемся.

— Я его не боюсь. — Луб показал Йаме на шею. — Что это у тебя, а? Это будет выкуп, отдавай, и тогда мы тебя отпустим.

— Это не про вашу честь, — начиная сердиться, но еще забавляясь их самоуверенностью, ответил Йама. — Дайте пройти.

— Нам нужен выкуп, — настаивал Луд. Он ухмыльнулся и стал приближаться, но сразу отскочил, когда Йама ткнул металлическим наконечником ему в лицо. Лоб нагнулся, подобрал камень и с угрозой сказал:

— Хо! Вот, значит, как!

Йаме удалось отбить первые камни. Он сердито вскрикнул, подпрыгнул и стал крутить над головой посох с небрежной легкостью. Они не могут его убить. История на его стороне. Потом ему в лоб попал камень. Возникла мгновенная острая боль, глаза застлала белая вспышка, яркая, как при рождении Вселенной, и он понял, что может здесь умереть.

Если история изменилась, может случиться все что угодно.

Тыльной стороной ладони он вытер кровь и снова взмахнул посохом, заставляя близнецов отступить, но это была лишь временная победа. Камень попал ему в локоть, и он чуть не выронил посох. Лоб и Луд тотчас кинулись на него с обеих сторон и сбили с ног. Он вскочил, ударил Лоба по голове, но Луд вцепился в него сзади. Йама упал под тяжестью его веса, а Лоб схватил посох и попытался сломать.

И тут на дорогу вышел мальчик, поигрывая легким трезубцем. У него за спиной стоял служка из храма Эолиса, его желтая мантия слегка светилась в полумраке. Оба выглядели очень молодыми и очень испуганными.

— В чем дело, Лоб? — спросил мальчик, а потом Йама мало что слышал, потому что Луд ткнул его лицом в грязь и прижал, когда он пытался сопротивляться. Звучали злые голоса, потом вопль, видимо, Лоба, потому что груз исчез со спины, когда Луд соскочил. Йама перевернулся. Лоб стоял на коленях и хватал ртом воздух, Луд надвигался на мальчика, держа у лица изогнутый нож. У мальчишки в руках был посох, и он напряженно следил за Лудом, а потому Лоб захватил его врасплох, вцепившись сзади в ноги. Он заколотил его по спине, но Лоб не сдавался и тащил его вниз.

Йама попытался встать. Поблизости совсем не было машин, чтобы позвать на помощь. Нет! Этого не будет! Он не позволит убить мальчика!

И тут вспыхнуло дерево. Йама испугался, что его сердце разорвется от счастья.

Дирив была жива. Она здесь!

Когда Луда и Лоба прогнали, Йама мог смотреть только на Дирив, он следил, как она вслед за своей тенью вышла из облака яркого света от горящего дерева. Она что-то сказала мальчику, руки ее грациозно поднимались и опускались, словно белые крылья. Как она была прекрасна!

Дерево горело с бешеной яростью, его ствол казался тенью внутри ревущей колонны голубого пламени. Целые океаны искр улетали в черное небо словно звезды, разбросанные для забавы Хранителями.

Служка в желтой мантии, Ананда, помог Йаме сесть. Йама пробежал руками по своим ранам — они все оказались неглубокими — и сумел встать. Мальчик протянул ему посох, Йама взял его и поклонился. Волнующий, торжественный момент.

Разумеется, мальчик его не узнал. Он даже не увидел, что Йама был одной с ним расы. Но Йама вдруг испугался его настойчивого, умного взгляда и не решился, не посмел заговорить. Он снова ощутил, что может нарушить хрупкое равновесие; малейшее движение в любую сторону, и может случиться беда. Для него все изменилось в тот момент, когда вспыхнуло дерево. Сумасшедшая мысль изменить ход истории пропала. Ему ничего не оставалось, кроме правды.

Опасаясь, что голос может его выдать, Йама воспользовался языком жестов, которым его немного обучил старый охранник Коронетис, когда он сидел под арестом в келье Дворца Человеческой Памяти. Ананда уловил суть, хотя, конечно, запутался в значениях некоторых жестов.

Я чуть не сошел с ума, пока искал тебя, — показывал он.

Ананда перевел:

— Он хочет, чтобы ты знал, он тебя искал. — Потом Ананда предположил, что перед ними какой-то жрец.

Йама покачал головой, справился со смехом и показал:

Как я счастлив, что все осталось так, как я помню.

Ананда неуверенно проговорил:

— Он говорит, он рад, что все это помнит. Наверное, он хочет сказать, что никогда этого не забудет.

Йама стянул с шей веревку с монетой и завертел ее в левой руке, жестикулируя правой.

Воспользуйся этим, если тебе предстоит сюда вернуться.

Ананда сначала запутался, потом все-таки перевел.

Вдалеке в темноте раздались свистки милиции. Йама впихнул монету в руку мальчика, бросил долгий, жадный взгляд на Дирив, повернулся и побежал вверх по насыпи к лабиринту гробниц Города Мертвых.

* * *

Йама не успел далеко убежать, когда его перехватил корабль. Он прятался в глубине Великой Реки, подальше от берега, и сейчас вынырнул из темноты, завис прямо над поверхностью залитых водою полей и наклонил одно крыло так, чтобы оно касалось поверхности дамбы. Йама взошел на борт, и корабль тотчас взмыл вверх, за пределы мира.

— Я ее видел, — сообщил кораблю Йама. — И должен снова увидеть. Должен. Будет то, чему суждено быть, независимо от нашей воли.

Фантом корабля, маленькая девочка, захлопала в ладоши, когда Йама объяснил, чего он хочет. За ее спиной уходила в беззвездное небо стеклянная равнина с толпой призрачных статуй. Девочка сказала:

— Ты все еще нездоров, господин.

— Конечно, я нездоров, я никогда не буду здоров. Я слишком много видел. Слишком много сделал. Думаю, долгое время я был сумасшедшим, но не знал этого. — Йама снова почувствовал, как на него накатывает безумие, мысли ветвились, ветвились, остановить их было невозможно.

— Петля будет очень короткой, господин, я не могу гарантировать ее точность.

Йама начал смеяться, все сильнее и сильнее, и никак не мог остановиться; наконец он зажал себе рот. Этот истеричный смех пугал его. Смех рождался где-то в самой глубине, закипал, сотрясал все его тело. Кажется, он никогда не остановится. Потом Йама все же подавил истерику и сказал:

— Выполняй.

— Я сделаю все возможное, господин, — уязвленным тоном ответил корабль. Его построили с расчетом, что он будет гордиться сделанным.

— Доставь меня туда, кораблик, я знаю, у тебя получится.

Будет то, чему суждено быть.

* * *

Ночь, лето, Око Хранителей смазанным отпечатком тускло светится в черном небе. Башня доктора Дисмаса торчит обожженными развалинами. Обуглившиеся обломки разбросаны вокруг выломанной двери. Приближается полночь, но в стенах города Эолиса горят все огни.

Из-за летней жары граждане Эолиса, амнаны, днем спят в своих прохладных бассейнах и ваннах, а на закате начинают работу. На улицах светят газоразрядные лампы, огни горят в каждом окне. Двери таверн, лавок, мастерских распахнуты настежь.

Толпы народа гуляли по дороге вдоль старой береговой линии, где раскинули полотняные палатки торговцы с сухих холмов ниже Эолиса и кричали продавцы жареных водорослей и орехов. На зигзагообразной лестнице стоял шарлатан-лекарь и на все лады расхваливал достоинства патентованного эликсира. В ворота как раз проходила партия верблюдов, когда на набережной, опираясь на посох, появился Йама в своем серебристом изорванном плаще.

Никто не обратил на него внимания. Скорее всего он был похож на странствующего монаха. Хотя Эолис был маленьким и бедным городом, его часто посещали паломники, потому что он считался одним из самых священных городов в Слиянии. Йама проложил путь через толпу крупных, плохо сложенных, оплывших людей, и никто не сказал ему ни слова и даже не взглянул в его сторону.

Стальная дверь склада, которым владел отец Дирив, была распахнута, но ее охранял человек с карабином. Он мрачно глянул на Йаму, когда тот шел к входу для членов семьи.

Слова, открывающие дверной замок, не изменились, но даже если бы изменились, Йама в мгновение ока заставил бы его открыться. Позвав Дирив по имени, он прошел через арку в маленький дворик, где в мозаичной чаше бил небольшой фонтан. Она не должна была там находиться. Он знал, что не должна, но она оказалась здесь! Вот она сбегает с винтовой лестницы, легкие светлые волосы нежным облаком взлетают над бледным лицом.

Она застыла на повороте лестницы чуть выше его головы.

На ней была плотная шелковая кофточка цвета слоновой кости и длинная юбка из многослойного газа. Она спросила:

— Кто впустил тебя, господин? Не думаю, что сегодня вечером мой отец будет заниматься делами.

— Ты не узнаешь меня?

Большие темные глаза обшарили его заросшее лицо. Подумав, она сказала:

— Ты — отшельник, которому Йама спас жизнь. Зачем ты вернулся? Как ты вошел? Ты знаешь что-нибудь о Йаме? Он…

— Он здесь, Дирив.

— Здесь? Где? Он ранен? У тебя такое мрачное лицо, господин. Ох, не говори мне, что он погиб!

Йама рассмеялся.

— Любовь моя, я в два раза более живой, чем любой человек в мире.

Лицо Дирив вдруг изменилось. Она взлетела над перилами и упала в его объятия. Ее дикий взгляд, жар ее тела, руки — все в ней жаждало узнавания. Со стуком, забытый, упал посох. А они все не могли разжать объятий.

— Ты, — прошептала Дирив, оседая в его руках. — Я знала, что это ты, просто не разрешала себе поверить.

— Теперь ты можешь поверить, Дирив. У нас очень мало времени.

Она отстранилась от него, не выпуская его рук:

— Но ты ранен!

Йама сначала не понял, что она имеет в виду. Он позволил кораблю залечить все мелкие ссадины и царапины, полученные в драке с Лудом и Лобом. Потом он дотронулся до шрамов с левой стороны лица и сказал:

— Это старые раны.

— Я не про них, — ответила Дирив и вдруг закричала:

— Йама, Йама!

Сначала она пыталась сама удержать его, но потом осторожно уложила на землю и отправилась за отцом.

* * *

Лишь к рассвету Йама настолько оправился, что смог рассказать часть своей истории. Его вымыли и надушили, бороду и волосы расчесали и подстригли. Теперь он был одет в чистую рубашку и штаны. Его накормили соленым говяжьим бульоном и сладкими жареными креветками. Он сидел с Дирив, ее отцом и матерью, Кареноном и Кадев, в саду на крыше склада. Он рассказывал им, как сбежал от префекта Корина в Изе, как сел на корабль и отправился на войну в низовья, как его заразил доктор Дисмас и заставил воевать на стороне еретиков, как он полетел за край мира и вернулся вспять по времени через пространственную щель.

О многом он умолчал. Дружба с Пандарасом и смелой сумасбродкой Таморой, все их приключения в Изе и во Дворце Человеческой Памяти, чудо, которое ему позволили сотворить, уничтожение машины — хозяйки доктора Дисмаса в Стеклянной Пустыне, встреча с последними людьми его расы на космическом корабле — все это осталось за пределами повествования. Сейчас для этого не было времени.

— У нас нет времени, — сказал он. — Скоро Эолис подвергнется нападению. Я не знаю, когда именно, но к завтрашнему вечеру — точно.

Отец Дирив возразил:

— Полагаю, мы еще очень далеко от еретиков. Если бы нам угрожала их армия или флот, нас бы наверняка предупредили.

— На вас нападут не еретики, а военный корабль из Иза.

Крейсер, которым командует человек, желающий мне зла.

— Надо это предотвратить! Прежде всего мы предупредим эдила. — Каренон встал. Высокий, стройный, в черным камзоле и брюках, он, казалось, сейчас взмахнет руками и улетит в небо. — Я немедленно отведу тебя в замок, Йамаманама.

— Нет, — ответил Йама, — ты этого не сделаешь.

Калев спросила:

— Сколько людей погибнет, Йамаманама, когда придет этот крейсер?

— Город будет разрушен. Многие спасутся на той стороне реки. Я не знаю, сколько людей туда не поедут.

Каренон с негодованием спросил:

— И ты допустишь, чтобы люди ничего не узнали?

Йама склонил голову. Все его мертвые! Тысячи, которых он убил под гипнозом доктора Дисмаса. Сам доктор Дисмас и префект Корин. Экипаж «Соболя». Солдаты, которые поймали его в Городе Мертвых, и их маг. Женщина-регулятор и последние люди его расы в далеком прошлом. Тамора. А через несколько дней его приемный отец умрет от стыда и горя, потому что не сумеет предотвратить сожжение Эолиса.

Дирив взяла его руку в свою и спросила:

— Неужели вы не видите, что, если бы он мог, он бы спас всех?

— Я так долго думал об этом, что почти сошел с уда, — с мукой в голосе сказал Йама. — Если бы я мог, то спас бы всех — и друзей и врагов. Но ведь неизвестно, сколько людей тогда умрет. И все те, кого я хочу спасти, могут все равно погибнуть…

Возникшее молчание нарушили далекие звуки колоколов: рыбачьи лодки входили в канал, ведущий к Новому причалу, где они пришвартуются и будут разгружать добычу. Близился рассвет. В городе закрывались окна и двери, люди готовились к длинному, жаркому праздному дню.

Наконец Каренон сказал:

— Я предупрежу хотя бы своих рабочих. Если я знаю, они тоже заслужили, чтобы им сообщили.

— Нет, — твердо ответил Йама. — У них здесь семьи. Они захотят взять их с собой, новость будет распространяться, покуда не узнает весь город. Эта цепочка не имеет конца.

Сделай одно, и события будут ветвиться и ветвиться, пока ты не окажешься совсем не там, откуда начал. Нет. Будет то, чему суждено быть.

Каренон бросил на Йаму проницательный, обеспокоенный взгляд.

— Где ты это слышал?

— Он знает про Беатрис и Озрика, — пояснила Дирив.

— Я могу забрать вас отсюда, — обратился к Каренону Йама. — Вы можете отправиться со мной в прошлое. Потому что я ухожу именно туда.

— Думаю, и нам туда, — сказала Дирив.

Его любовь к ней вернулась со всею прежней, неудержимой силой, и какой-то миг ему казалось, что он снова потеряет сознание.

Калев произнесла с мрачным удивлением:

— Значит, ты…

— Мы не знали, — поспешил перебить ее муж. — Думаю, это и к лучшему, что не знали, но это бы нам очень помогло.

Я-то надеялся, что ты и Дирив составите пару, Йамаманама.

И тогда, возможно, все обернется не так тяжело, как было предсказано. Он засмеялся и добавил:

— Ну не дурак ли?

— Отправляясь сюда, ты заранее знал, что здесь будет очень тяжело, напомнила Калев. — Но ты все равно приехал.

Йама никогда не обращал особенного внимания на родителей Дирив. Они всегда держались с ним официально и сдержанно, тем не менее поощряли его свидания с Дирив. Он раньше думал, что это связано с его положением. Он был сыном высокопоставленного чиновника из Департамента Туземных Проблем, пусть даже и приемным. Над отцом Дирив насмехались, считая его амбициозным и высокомерным; в городе полагали, что он толкает дочь к супружеству, которое принесет ему новые выгоды и власть. Теперь Йама видел, что Каренон и Калев были обычными людьми, взвалившими на себя необычное бремя, они даже были готовы пожертвовать дочерью, чтобы помочь спасти мир.

Йама опять повторил:

— Я могу вас спасти. Я знаю, что вы покинете город до нападения. Я могу забрать вас в самое безопасное место на свете — в прошлое.

Каренон пробежал пальцами по листьям герани, цветущей по краю сада. В воздухе возник резкий сладкий запах.

Его тонкие белые волосы шевельнулись от налетевшего с реки ветерка. Становилось теплее. Край неба посветлел.

Наконец Каренон сказал:

— Нет, мы останемся. То есть мы покинем город, но останемся в этом времени. У нас достаточно денег, кое-что мы захватим с собой. Может, до конца света успеем сколотить еще одно состояние. Сколько до него осталось?

Йама опустил голову. Он чувствовал стыд и страх, стоя по-прежнему лицом к лицу со своим поражением.

— Я не знаю, — выдавил он.

Каренон возразил:

— Но ведь конец света наверняка уже развивается. Уровень Великой Реки постоянно падает, хотя эдил рассчитал, что она не пересохнет еще много лет. Если конец придет раньше, мы можем дожить и увидеть новые миры, которые нам были обещаны.

— Разве вы не понимаете? Все нужно сделать так, чтобы он мог снова здесь появиться! — воскликнула Дирив, а Йама спокойно добавил:

— И я ведь этого еще не выполнил.

— Но река мелеет, — вновь вмешалась Дирив, — а Беатрис говорит…

— Первая часть, — продолжал Йама, — поворот конца реки в будущее, оказалась легкой. Но я не смог осуществить вторую. Я думал, что вместо этого я сумею изменить ход вещей и найти новый путь…

Дирив улыбнулась:

— И уничтожить еретиков? Ты всегда мечтал с ними сражаться, Йама, особенно когда погиб Тельмон. Но если ты уничтожишь еретиков, то лишь поможешь делу Комитета Общественной Безопасности, а ведь ты не можешь допустить этого, правда?

Йама кивнул:

— Они убили моего отца.

Каренон вставил:

— Просто позор, когда ссылают столько верных Департаменту людей.

— Я имею в виду, что это будет в будущем. Город сожжет человек из Комитета Общественной Безопасности. А мой отец этого не переживет.

— Они будут хуже еретиков, — сказала Дирив.

— Такое уже случалось, — заметил Йама. — Тирания может победить всех своих врагов, но она неизбежно разрушает себя изнутри. Колесо поворачивается, и все начинается сначала.

— И ты именно этого хочешь? — спросила Дирив. — Чтобы мир вечно оставался неизменным?

— Нет. Да это и невозможно. Мне было позволено совершить чудо, Дирив. Расы аборигенов станут такими же, как мы. У них появится самосознание, и в конце концов они достигнут просвещения. Это уже немало. Если бы я смог сделать только это, я был бы доволен.

— Но ведь это не все.

— Нет, не все. Я собирался поговорить с мальчиком, своим более молодым «я». Рассказать ему все, и пусть он сам решает, что делать. Но потом я понял, что это означает просто переложить ношу на чужие плечи. А потому я свернул в сторону и пришел сюда.

— Я не могу решать за тебя, — сказала Дирив.

— Я и не прошу. Кроме того, я уже решил.

Каренон задумчиво произнес:

— Насколько я понимаю, если бы я все же надумал остановить тебя или попытался сообщить обо всем моим несчастным рабочим, у тебя нашлись бы возможности это предотвратить, У него за спиной, за темными холмами огромного некрополя, первые лучи солнца коснулись пиков Краевых Гор.

Йама ответил:

— Я не стану вас принуждать, но надеюсь, вы поможете мне по доброй воле.

26. И ДО КОНЦА СВЕТА

Как-то в начале зимы леопард унес козу. Это была пегая козочка, которая за свою недолгую жизнь принесла шестерых прекрасных здоровых козлят, и только один из них оказался самцом. Зима обещала быть трудной. Дожди шли больше декады, потому-то Беатрис так долго не переводила коз с поросшего колючими кустами летнего пастбища на зимние делянки. И скорее всего эти же дожди выгнали леопарда с его обычных охотничьих угодий в хвойных лесах среди гор. У ручья на краю пастбища Беатрис обнаружила отпечатки его лап, но никаких следов козы, ни одной капельки крови. Она сообщила новость Озрику и добавила, что тут уж ничего не поделаешь, потом спросила:

— Почему ты плачешь, друг мой? Ведь это всего-навсего коза.

— Это знак.

Беатрис сняла мокрый плащ и повесила его на крючок у кухонной двери. Кончики ее белых пушистых волос промокли. Она намотала их на свои сильные, умелые руки и выжала воду прямо на каменный пол.

— Это знак, который показывает, что другим козам этой зимой достанется больше корма, а у нас весной будет меньше молока.

— Скоро это начнется. Он придет к нам…

Беатрис бросила на него острый взгляд.

— Мальчик.

— Да. Будущей весной.

— Значит, мы точно не увидим Дирив до тех пор. Она не захочет ехать из Эолиса к самому началу подземной дороги в такую погоду. А я тоже не рискну посылать голубей в ненастье. Но не беспокойся, у нас достаточно времени, чтобы объяснить ей, как надо действовать. Друг мой, что еще?

Озрик выглядел огорченным, взволнованным и ослабевшим. Казалось, в последние дни его разум постоянно цепляется за какую-нибудь незначительную мысль. Он вдруг замечал, что находится на вершине башни, в одном из маленьких садиков с каменными стенами, и не помнил, пришел ли он собрать овощи или полить грядки.

— Что я скажу ему, жена?

— Когда настанет время, ты вспомнишь. Иначе не может случиться. Будет то, чему суждено быть.

Озрик следил, как жена возится на кухне. Она развела огонь, за которым он забыл проследить, пока она под холодным дождем ходила навещать оставшихся коз. Ветер задувал в узкие окна. Хлопнула отошедшая ставня. Левая сторона лица заныла, как всегда бывало в холодную, сырую погоду. Но им здесь хорошо, на зиму приготовлено множество консервированных овощей, мешки сухих бобов, дикого риса, выменянного у местных горцев на сыр из козьего молока. Они будут спать в нишах по обе стороны очага. А весной…

Озрик снова начал плакать, всхлипывая от горя. Он слишком слаб, слишком стар и растерян. Он уже старше, чем Брин, а Брин считал себя очень старым. Он спит теперь больше половины суток и не может работать дольше часа, а потом ему приходится отдыхать не менее двух часов. Он не может в точности припомнить, что должно случиться, но знает, что это очень важно, и он обязан вспомнить каждую мелочь. Он должен сказать мальчику достаточно, но все же не слишком много.

Беатрис заметила, что муж расстроился, и приготовила ему чай из ромашки. Она улыбнулась:

— Ну, сказал лис, в первый раз увидев виноград, что будем с ним делать?

— Я думаю, мне надо попытаться все вспомнить. Я перескажу еще раз эту историю. Я буду говорить, а ты, жена, записывай.

— Как я понимаю, ЭТО более важно, чем полсотни дел, которые мне надо переделать до того, как зима начнется по-настоящему.

— Это важнее всего на свете.

Размышляя об этом, Беатрис грела у огня руки. Наконец она сказала:

— Мы будем заниматься этим понемногу. Час или два в день. Мы уже старые, муж мой. Нам не следует переутомляться.

Озрик погладил ее длинные белые волосы. Она потянулась к его руке, как кошка. Он сказал:

— Мне надо обязательно дожить до весны, — Надеюсь, что дольше. Ну, с чего мы начнем?

Озрик глубоко задумался, потом сказал:

— Я думаю, лучше всего начать с момента, когда доктор Дисмас вернулся в Эолис из Иза. Тогда все началось по-настоящему. Но вообще-то можно выбрать любое место. Это же замкнутый круг, как река.

— Как река раньше, теперь не так. В последние… ах, я все время путаюсь с концами и началами этой истории.

— В том-то и дело, не имеет значения, где она начинается и где кончается.

— Разумеется, имеет. Начала так же важны, как и концы.

И наоборот. Нам действительно нужно все это записать, а то мы начнем в конце или где-нибудь в середине и никогда не разберемся что к чему.

— А может, начать надо как раз в середине. Большинство людей начали бы с младенца и мертвой женщины в белой лодке на Великой Реке. Но я считаю, начинать надо с козы и с того, как мальчик сюда попал.

— Вижу, мне прямо сейчас надо браться за перо и бумагу, — заметила Беатрис. — Пока я ищу их, подумай, что ты хочешь написать.

Почти вся зима ушла на то, чтобы записать эту историю.

Наконец они добрались до места, когда Йама вернулся домой в последний раз. И когда началась их собственная история, общая история мужа и жены.

— Ты помнишь, — ласково спросила Беатрис, — помнишь, как был возмущен отец Квин, когда мы ворвались к нему на рассвете, разбудили его и Ананду и потребовали, чтобы нас тут же обвенчали.

Озрик улыбнулся, — Ананда знал. Он сразу догадался, кто я такой.

Каренон заявил отцу Квину, что, если потребуется, он готов применить оружие, но свадьба должна состояться. Однако отец Квин заверил его, что в таких крайностях нет нужды. И все это время молодой служка, Ананда, не сводил с Йамы глаз, а потом больше не смог сдерживать свое любопытство и, не переводя дыхания, разразился целым потоком вопросов.

— Почему ты вернулся? Ты был в Изе? Что там случилось? Ты что, убежал от префекта Корина? Это он искалечил тебе лицо?

И так далее, и так далее, пока Йама не расхохотался.

— Я вернулся, потому что случилось нечто чудесное и ужасное одновременно, — объяснил он. — Скоро ты все поймешь, Ананда. Хотел бы я тебе все рассказать, но нет времени.

— Но ведь ты и правда уходил в Из.

— Да, да, уходил. И после множества приключений вернулся, но только тайно и на чуть-чуть. Эдил не должен знать. Никто не должен знать, кроме тех, кто находится в этой комнате.

Ананда улыбнулся:

— Как я рад снова тебя повидать!

Отец Квин прочистил горло, и Ананда проглотил следующий вопрос.

— Принеси-ка лучше масло, — приказал священник своему служке.

Все прошло очень быстро — в конце концов, это был всего лишь смешанный брак, так что церемония представляла собой скорее благословение, чем службу. Потом отец Квин открыл глиняный кувшин с вином, и пока они сидели за кухонным столом в доме священника, Ананде удалось выудить у Йамы еще кое-какие подробности его приключений. Он считал, что Йама прибыл прямо из Иза, и Йама его не разубеждал — времени не было.

— Я больше тебя не увижу, — проговорил наконец Ананда после слегка затянувшейся неловкой паузы.

— Думаю, это не так. Ты ведь останешься в храме.

Йама имел в виду, что, когда явится префект Корин, Ананду и отца Квина поместят под домашний арест. Храм принадлежит Департаменту, и он останется, когда Эолис будет сметен с лица земли. Но ничего этого Йама не мог рассказать Ананде.

— Конечно, — безмятежно ответил Ананда, — и стану священником после Квина. — Он искоса посмотрел на жреца, который беседовал с Дирив и ее родителями. Ананда наклонился поближе к Йаме и зашептал:

— Похоже, этот высохший кол меня переживет. Я до ста лет буду подметать наос и надраивать оракул, а вы с Дирив отправитесь тем временем. искать приключений. Уж ты-то наверняка.

— Мы будем жить вместе, — возразил Йама. — У нас будет маленький садик, козы, голуби. Но, думаю, не сразу. Я рад, что мы снова встретились, Ананда. Мне не понравилось, как мы расставались.

— Просто я раньше никогда не присутствовал на казни, — вспомнил Ананда. — Меня потом вырвало. Отец Квин просто взбесился от злости. Из-за того, что мне стало плохо, и потому что он узнал, что я нарушил пост.

— Фисташки, — рассмеялся Йама, вспомнив тот день.

Ананда ухмыльнулся:

— С тех пор я их не ем. Однако выпей еще вина.

— Наверное, уже время сказать благодарственную молитву, — возразил Йама. Он отвел Дирив в сторону и велел ей прощаться с родителями.

Потом как муж и жена они подошли к оракулу, где Йама ребенком так часто помогал эдилу выполнять длинные и бессмысленные ритуалы, входившие в его обязанности официального лица. К тому самому оракулу, где фантом Анжелы впервые отыскал Йаму, чем страшно напугал эдила, и тот безнадежно сломал механизм оракула.

Но он все еще действовал как пространственная щель. Йама и Дирив вошли внутрь и оказались далеко-далеко, в круглой камере, висящей над огромным залом глубоко в килевых породах мира. В длину зал был в сотни лиг. На полу его громоздились машины величиной в целые города. По стенам похожей на пузырь камеры вспыхнул свет. Открылись освещенные окна. Некоторые выходили в такие же залы во всех частях мира.

Из пустоты возник голос, приветствующий Йаму. Он спросил, что Йаме будет угодно сделать.

Так был сделан первый шаг к концу света.

* * *

Потом Йама вызвал корабль, и он провез их по временной петле, в которой сорок лет сжались в несколько дней, и они смогли увидеть конец света, а затем через пространственную щель нырнуть в далекое прошлое. Они появились в пространстве вблизи одной из звезд, о которых говорил Страж Ворот, когда Йама впервые вернулся в Слияние. Когда Хранители покинули галактику, эта звезда переместилась ближе к Слиянию.

Одна из планет этой звездной системы была преобразована. Теперь она очень напоминала тот мир, послуживший колыбелью расе, которая за миллионы лет изменила орбиты всех звезд в галактике и в конце концов превратилась в Хранителей. Корабль сообщил, что таких планет много. Вполне вероятно, что одна из них может быть истинной, первичной, древней Землей, на поиски которой отправился из Слияния экипаж Анжелы после ее смерти. Но Йама и Дирив удовлетворились обследованием этой планеты. Потом они вернулись в Слияние за пятьдесят лет до того дня, когда Йама пустил по водам Великой Реки самого себя в младенческом возрасте.

Они нашли башню в дальнем краю Города Мертвых у подножия Краевых Гор. Она была заброшена и непригодна для жизни, ее восстановление потребовало много времени.

Потом они отыскали дедушку и бабушку Дирив в небольшом городке на несколько сотен лиг ниже Эолиса. Они взяли себе новые имена из древней поэмы, которую очень любила Дирив. Ее бабушка и дедушка отказались взвалить на себя бремя служения Департаменту Кураторов Города Мертвых. Еще их родители прервали семейную традицию, потому что в этом служении больше не было нужды, и они не желали верить, что сейчас она вновь возникла. Однако у них был сын, честолюбивый и беспокойный молодой человек, и он помнил историю, которую Беатрис и Озрик рассказали его родителям.

Более чем через двадцать лет после их смерти он отправил послание новым кураторам Города Мертвых, сообщая, что он согласен переехать в Эолис, если они помогут ему наладить там торговлю.

— А через несколько лет он женился, а еще через не сколько лет родилась я, — рассказывала Беатрис. — Если ты не хочешь добавить еще эпизод с козой, то, я полагаю, мы закончили, ведь с тех пор с нами ничего не случалось.

— Может быть, мне стоит подробнее рассказать про конец нашего мира? спросил Озрик.

— Он уже скоро наступит, и о нем сложат достаточно легенд. По крайней мере по одной на каждый мир, куда прилетят корабли. — Беатрис отложила листок бумаги, подошла к окну, приоткрыла ставню и выглянула наружу. — Дождь все идет, но, похоже, он скоро кончится. Какая длинная, холодная и сырая зима! К счастью, мы нашли, чем ее заполнить, правда, муженек?

— Наша история не очень хороша для слушателя. Слишком много повторений, слишком много места посвящено приключениям, которые могли быть с кем угодно. Много отступлений, которые ничего не проясняют.

— В жизни всегда так. Слишком быстро, и концы с концами не сходятся.

— Я часто думаю про людей Древней Расы. Найдут они когда-нибудь Старую Землю? И что случилось с несчастным Дрином, комиссаром Сенша, который отправился с ними?

— Земля не одна, их много, — ответила Беатрис. — Не сомневаюсь, они найдут планету по своему вкусу. Но ведь там уже могут жить люди. Не забывай, люди Древней Расы прошли долгий путь, и они все еще в дороге. Они не остановятся по крайней мере еще сто пятьдесят тысяч лет. Все остальные будут путешествовать через пространственные щели. Потомки Древней Расы рассеются по всей галактике задолго до их прибытия.

— Да, — согласился Озрик. — Хранители оставили галактику, а потом и Вселенную, но ее унаследуют десять тысяч рас. Для всех найдется место, даже для еретиков. Могут быть еще воины, более ужасные, чем та, которую я пытался прекратить, но я не думаю, что еретики продержатся долго. Их философия уже терпела поражения, так будет и на сей раз.

— А туземные расы? Не забудь и о них. Ты всегда говорил, будто с ними связана надежда, что все со временем будет по-другому.

— Они другие. Они не отмечены Хранителями. Иногда я думаю, что Хранители именно этого и хотели. Мы — слуги Хранителей, но, возможно, туземные расы — их истинные наследники. Может быть, они еще одержат триумф над теми, от кого ушли Хранители. Но кто знает? Вдруг в них воплощается некий таинственный план, и они станут для Хранителей возмездием?

— Нам не дано понять, чего хотели Хранители, — ответила Беатрис.

— Но размышлять об этом мы можем. Меня также интересует, что происходит с просветленными расами. С теми, кто проникся такой святостью, что ушел из этого мира. Может, они нашли путь за горизонт Ока Хранителей и последовали за Хранителями в новую Вселенную… Мы не исследовали все возможности оракула.

— Скорее всего они стали настолько святыми, что просто вымерли, как народ Гонда. Но какой смысл думать о том, чего мы не можем знать? Мы не можем узнать о судьбе Хранителей, потому что они полностью оставили нашу Вселенную и теперь от них не доходит даже свет. Ты напрасно тратишь свою жизнь, размышляя над вопросами, у которых нет ответов, потому что у них могут быть любые ответы.

— А еще призрачный корабль! — упрямо продолжал Озрик. — Я-то думал, что мальчика спасу я, когда он будет прятаться от Энобарбуса и доктора Дисмаса, что ли я создам иллюзию призрачного корабля, который не позволит им преследовать мальчишку, когда тот прыгнет за борт. Но я об этом забыл. Я отправился прямиком к тебе. Вдруг мальчику не удастся сбежать от Энобарбуса и доктора Дисмаса, жена, и он не сможет прийти к нам? Тогда возникнет другая временная линия.

Беатрис надевала желтый дождевик.

— В каждой истории должна быть тайна, муж мой, — сказала она. — Никому не нравятся истории, в которых все до конца ясно. Например, как ты можешь объяснить, почему люди поступают так, а не иначе? Ладно, пойду проведаю коз.

Ты тут последишь за очагом?

— Конечно, — сказал Озрик, и она ушла.

Но он продолжал думать о призрачном корабле. О том, как тот превратился в туманный сгусток и скрыл его от пинассы Энобарбуса, с которой сбежал Йама. Разумеется, призрачный корабль был иллюзией, наведенной какой-то машиной. Он сам видел, как из тумана вылетела машина. Но кто управлял машиной? Вероятно, это было его первое чудо, а он просто не понял. А возможно, машина, которой он думал, что управляет, работала совсем на другую силу. Силу, имевшую собственный план, и он, Йама, был только его деталью. Однако не стоит такое выдумывать. Если возможно что-то, то все возможно… нет, не так. Будет то, чему суждено быть. Он сделал это своим девизом, когда решил найти Дирив и завершить свою роль в этой истории, толкнув мир к предназначенному ему концу.

Озрик стал вспоминать, как это произойдет. Они отправились туда, когда он разбудил гигантские машины в киле мира. Их корабль завис над вытянутым полотном мира, и они смотрели, как разваливается Слияние. В самом начале своих приключений Йама видел картину с портретом человека его расы во времена строительства Слияния. (Кстати, надо будет найти эту картину, подумал Озрик.) За спиной сородича на фоне звездного неба Йама увидел сотни сияющих осколков, но тогда он не понял, что это элементы конструкции мира гигантские корабли, которые Строители соединили в первом акте творения.

Он обратил этот процесс вспять. Он спас мир и его народы, разрушив этот самый мир. Великая Река иссохла, грандиозные машины в киле мира проснулись от бесконечного сна и медленно восстанавливали свои функции. На это потребовалось сорок лет. Потом проснулись оракулы и предупредили людей о грядущих событиях, объяснив им, где нужно искать спасения. И меньше чем через год мир разделился на свои первоначальные составляющие. Эти секции понеслись в разных направлениях к расширившимся пространственным щелям. В пустой черноте пространства расцвело целое поле голубых колец, а в свете одинокой звезды сверкало облако сияющих обломков.

Сколько людей погибло в последние дни Слияния? Когда река совсем пересохла, разразился чудовищный голод. Землетрясения сметали целые города. Наверняка погибли все еретики, ведь в захваченных городах они заставили умокнуть все оракулы и потому не получили предупреждения о конце мира.

Но погибло и много других людей, будут и еще жертвы, когда гигантские корабли достигнут целей и начнется новое заселение галактики.

Но многие выживут, будут процветать и множиться.

Он чуть-чуть вздремнул, потом очнулся и вспомнил, что после прихода мальчика им надо будет позаботиться о Пандарасе. Мальчик найдет Пандараса в Изе (или Пандарас найдет мальчика?), возьмет его с собой, и собственная история Пандараса начнется, когда история мальчика подойдет к концу.

Пандарасу было поручено преобразить все туземные расы, но он все же будет продолжать искать своего господина, вернется наконец в Из, город, который он больше всего любит и лучше всего знает. Они найдут его по керамическому диску и расскажут, чем завершилась история его господина. Надо не забыть рассказать Беатрис, подумал Озрик и снова задремал.

Дверь распахнулась. Стряхивая с волос капли дождя, вошла Беатрис. Озрик пошевелился.

— Посмотри, что я нашла, — сказала она.

Фиалки. Беатрис нашла вазу и поставила цветы. Их сладкий аромат постепенно заполнил кухню, обещая скорое окончание зимы и приход весны.

Скоро все закончится, и они смогут уйти. Они найдут Пандараса, вызовут свой корабль и отчалят в последний раз.

Куда они отправятся? В далекое прошлое или далекое будущее? Все времена лежат перед ними словно открытая книга.

Ее можно открыть на любой странице.

Ему надо это тщательно обдумать. Весна еще только начинается, но скоро Дирив найдет мальчика в древней гробнице Умолкнувшего Квартала Города Мертвых и приведет его сюда. История начнется сначала, и ее начало будет ее концом.

Оглавление

1. ОГНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ

2. БОЛЕЗНЬ ДОКТОРА ДИСМАСА

3. ТОРГОВЕЦ

4. НАДЕЖДА

5. ОФИР

6. ТЕНЬ

7. БРОНЕНОСЦЫ

8. СНЫ

9. ЛАЗАРЕТ

10. «ВСЕ НЫНЕ ЖИВУЩИЕ МОГУТ ИЗБЕЖАТЬ СМЕРТИ»

11. ЛАГЕРЬ

12. ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ДОКТОРА ДИСМАСА

13. ЛЕСНОЕ ПЛЕМЯ

14. РАБЫ

15. ТРИ СНА И ОДНО ЧУДО

16. СВЯЩЕННЫЙ РАБ

17. СТЕКЛЯННАЯ ПУСТЫНЯ

18. СУД

19. КАЗНЬ

20. ОСТРОВА ИЗОБИЛИЯ

21. КОРАБЛЬ ДУРАКОВ

22. ВНИЗУ

23. СТРАЖ ВОРОТ

24. БЕЛАЯ ЛОДКА

25. ДИРИВ

26. И ДО КОНЦА СВЕТА

Реклама на сайте