«Облако»

Михановский Владимир Облако

Долгий южный день был на исходе. Косые лучи солнца скользили по коричневому парапету набережной, по полосатым квадратам бесчисленных тентов и мелкой обкатанной гальке.

Пляж, несмотря на относительно позднее время дня, был полон. Это объяснялось несколькими причинами.

Во-первых, был конец августа – самый разгар купального сезона.

Во-вторых, погода, на всем побережье уже в течение трех недель стояла на редкость тихая и теплая. А всего через четыре дня согласно прогнозу метеорологической службы должна была начаться затяжная полоса дождей. Поэтому все, кто приехал в Байами – один из самых фешенебельных курортов побережья, – торопились выжать из последних солнечных деньков все, что возможно.

В-третьих, несколько дней назад в Байами приехала знаменитая Мэрилин Гринги, «звезда национального экрана», как называла ее пресса. Мэрилин приехала в Байами отдохнуть перед новыми съемками, как она заявила по приезде репортерам. Повсюду ее сопровождала довольно внушительная толпа поклонников: Мэрилин любила их общество.

– Но почему обязательно дождь? – капризно сказала Мэрилин, топнув ногой, обутой в ласт небесного цвета. Небрежно брошенный акваланг валялся тут же на песке. Прекрасная Мэрилин только что, подобно Афродите, вышла из морской воды и стояла у самой кромки прибоя.

– Дожди еще не скоро, в запасе целых четыре дня, – заметил Денни Мортон.

– Все равно, хоть и через четыре дня. Все хотят ясной погоды, – сказала Мэрилин, подчеркнув слово «все». – Ведь правда, все? – обвела она взглядом пляж.

Денни молча покачал головой.

– Ну, вот, – продолжала Мэрилин, приняв его жест за знак согласия, так почему бы не сделать, как обычно, коллективную заявку в Службу погоды? Пусть обеспечат солнечную погоду. Я удивляюсь, как эта мысль до сих пор никому не пришла в голову. Что? Может быть, вы скажете, что это дорого будет стоить? Так ведь это неважно. Я первая готова платить хоть тысячу монет за каждый солнечный день.

– Боюсь, что деньги тут не помогут, – сказал Денни Мортон.

– Деньги… деньги не помогут? – изумилась Мэрилин. – Вы, наверное, заболели, Ден!

– Я никогда не болею, – сказал Мортон, – и вы это прекрасно знаете.

– Но ведь не далее как прошлой зимой мы заказывали в Бюро снежную метель. Помните? Тогда, на плато Индианок… Температура минус два, давление обычное, скорость ветра порядка четырех метров в секунду.

– И Бюро идеально выполнило все условия, – подхватил Мортон, – и лыжная прогулка удалась на славу. Все это так. Но на этот раз ровно через четыре дня, несмотря ни на что, будет дождь, или я не Денни Мортон!

– Но почему же? Я не понимаю, – сказала Мэрилин, опускаясь в шезлонг, услужливо пододвинутый одним из ее «придворных». – Ведь Службе погоды в конце концов не так уж трудно осуществить всеобщее желание…

– Не всеобщее, увы, – сказал Мортон, опускаясь у ног Мэрилин, – не всеобщее.

– Не всеобщее? – повторила Мэрилин. – Что это значит?

– Это значит, – улыбнулся Мортон, – что есть один человек, который желает, чтобы через четыре дня была дождливая погода.

– А зачем?

– Очень просто: у него хроническая астма, на которую, как ни странно, хорошо влияет пасмурная погода. Больше, чем неделю солнечной погоды, этот человек не выдерживает. Ну а уезжать из Байами он тоже не хочет.

– Но кто же этот человек? – спросила Мэрилин.

– Глядите, – лаконично ответил Мортон, кивнув в сторону пестрой палатки, разбитой поодаль с восточной пышностью. У входа в палатку стоял вполоборота высокий худощавый человек. Будто почувствовав на себе чужой взгляд, он обернулся.

– О, Парчеллинг, – прошептала Мэрилин. Лицо нефтяного и автомобильного короля, одного из двенадцати, фактически правивших страной, было ей хорошо известно по тысячам фотоснимков в газетах, а также по многочисленным телеинтервью.

– Неужели это вы его имели в виду? – спросила Мэрилин, невольно понижая голос, как будто Парчеллинг мог услышать ее на таком расстоянии.

– Да, его.

– Тогда, конечно… – протянула Мэрилин. – С ним тягаться трудно. Однако, кажется, просьба Парчеллинга не только выполняется, но и перевыполняется.

– Что вы имеете в виду? – спросил Денни.

– Глядите внимательней, – кивнула вперед Мэрилин.

Но Мортон, как ни вглядывался, не видел ничего, кроме бесконечной гряды морских волн, окрашенных на горизонте багровым заревом заката.

– Лучше, лучше смотрите, – сказала Мэрилин. Она привстала и протянула руку. – Видите?

– Нет.

– Да не там, а правее, в направлении бакена.

– Какое-то пятнышко, – неуверенно сказал Мортон.

– Пятнышко? Это самое настоящее облако! – громко воскликнула Мэрилин.

– Ну и глазки, – восхитился Мортон. – Мало того, что они прекрасны, они еще и зорче, чем у рыси!

– Благодарю за комплимент, – рассмеялась Мэрилин. – Но глядите, по-моему, оно приближается.

– Может быть, парус чьей-то яхты? – высказал предположение Мортон.

– Не похоже, – сказала Мэрилин. – Впрочем, мы сейчас выясним. Джон! – позвала она.

К Мэрилин подбежал юноша, пододвинувший ей шезлонг. Он стоял в сторонке, чтобы не мешать беседе кинопродюсера со звездой.

– Джон, не принесете ли вы мне подзорную трубу? – попросила Мэрилин.

– Немедленно!.. – ответил Джон.

Через минуту Мэрилин внимательно вглядывалась в морскую даль, подкручивая винт настройки.

– Ну, что? – спросил Мортон.

– Я права, – торжествующе откликнулась Мэрилин, – это не парус, а облако. Правда, оно почему-то очень маленькое… И все-таки это облако!

Но Мортон уже ясно видел его и невооруженным взглядом. Облачко росло на глазах. Мортону показалось странным, что никто не замечал его. Денни обернулся. Каждый был поглощен своим делом. Люди купались, валялись на остывающем, но все еще теплом после дневного зноя песке.

Миновав бакен, на котором красовалась надпись: «Дальше не заплывать», облачко двинулось к берегу.

Был тот тихий час, когда сумерки еще не наступили, но уже явственно угадывались. Тени сгущались и в то же время становились расплывчатыми.

Когда облачко было уже метрах в полутораста от берега, его заметили наконец. Люди отрывались от своих занятий и недоуменно поглядывали на море, гадая, что это за предмет довольно медленно приближается к берегу, скользя по поверхности воды?

Миновав узкую полосу прибоя, шар выполз на берег. Теперь явственно слышалось легкое шипение и потрескивание, которым сопровождалось его движение.

– Мама, я боюсь, – прозвенело во внезапно наступившей глубокой тишине.

Люди сторонились шара, но он вел себя спокойно. Двигаясь по пляжу, шар, казалось, кого-то выискивал.

– Побежим? – сказал Мэрилин, когда шар был уже довольно близко от них.

– Ни в коем случае, Мэри, – ответил Мортон. – Возможно, это нечто подобное шаровой молнии. В таком случае первое дело – это неподвижность, так как шаровая молния устремляется вслед за движущимся предметом. Вот от металлических предметов следует избавиться, и поскорее!

Мэрилин поспешно отшвырнула далеко в сторону подзорную трубу в стальной оправе, затем сняла с безымянного пальца кольцо с большим алмазом. Наскоро завернув кольцо в кружевной платочек, она нервным движением бросила его вслед за подзорной трубой.

Но облачко, казалось, вовсе не интересовалось металлическими предметами. Пройдя совсем близко от Мортона и Мэрилин, оно, не останавливаясь, проследовало дальше вдоль берега.

Мортон не отрывал глаз от сероватой колеблющейся поверхности. Шар как будто дышал. Мортону показалось, что внутри облачка, в прозрачной глубине его пульсируют какие-то жилки и движутся токи. Впрочем, это могло быть просто обманом зрения. Мортон посмотрел на Мэрилин. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас. Точно такое выражение было у него, когда они прошлым летом, путешествуя вдвоем в верховьях Амазонки, неожиданно наткнулись на гигантскую анаконду.

– Это что-то ужасное, – прошептала Мэрилин, сжав широкую ладонь Мортона. – Кого оно ищет? И зачем?

Облачко, будто отвечая Мэрилин, ускоренно двинулось к пестрой палатке миллиардера. Все затаили дыхание. Гуго Парчеллинг, все еще стоявший у входа в палатку, сделал было движение к роскошному «ролс-ройсу», дверца которого была гостеприимно распахнута шофером, сидевшим за рулем. Но облачко было уже в нескольких метрах. Парчеллинг поднял руки к лицу, как бы защищаясь. Облачко, не останавливаясь, налетело на него и обволокло целиком. Раздался душераздирающий крик. Парчеллинг упал как подкошенный. Раздался звук, как будто лопнула туго натянутая струна, и облачко исчезло.

Все бросились к упавшему. Парчеллинг лежал на спине, раскинув руки. Голова его была запрокинута, из угла рта капала кровь, которую жадно впитывал песок.

Расталкивая толпу, прошли два полисмена. Они сфотографировали с разных точек неподвижного Парчеллинга и принялись тщательно осматривать каждую пядь земли, вероятно надеясь найти какие-нибудь остатки лопнувшего шара. Вдали послышался стремительно нарастающий вой кареты «скорой помощи».

* * *

В кабинет шефа полиции байамского округа вошли двое.

– Все сделано, шеф – сказал один из них, сержант Робин Честертон.

– Где Парчеллинг?

– У нас в санчасти.

– Как он?

– Пока все еще без сознания.

– Обыскали как следует?

– Как следует, шеф. Вот все, что нашли.

Робин выложил на стол начальника массивный платиновый портсигар, на крышке которого была выгравирована смеющаяся купальщица, оседлавшая дельфина. Второй вошедший, Майкл Лиггин, положил рядом с портсигаром небольшой предмет в форме записной книжки и круглый бумажник из кожи мексиканской выделки.

– Это все? – спросил шеф.

– Все, – сказал Майкл.

Шеф осторожно раскрыл портсигар. Он был пуст. Отложив портсигар в сторону, шеф взялся за бумажник. Глаза Робина и Майкла заблестели. Они ожидали сию минуту если не получить, то по крайней мере увидеть, потрогать руками то, ради чего можно пойти на что угодно – тугие пачки купюр, аккуратно сложенных по достоинству. Но их ждало разочарование. Денег в бумажнике не было, если не считать нескольких смятых долларовых бумажек и кое-какой мелочи.

– Пора бы уж знать, – сказал шеф, глянув на поскучневшие лица подчиненных, – что Гуго Парчеллинг предпочитает безналичный расчет и чековую книжку. – Цепкие пальцы шефа извлекли из бумажника смятый клочок бумаги. Шеф осторожно разгладил его. «Обращаюсь лично к Вам, как президент Автомобильной компании… Прошу отсрочить платеж… Доведен до отчаяния…» Остальная часть листка с текстом была оторвана.

– Что это? – спросил Робин.

– Обычная просьба, – пренебрежительно сказал Майкл. – Старик Парчеллинг, надо полагать, получал ежедневно десятки, если не сотни подобных просьб. А когда у тебя отнимают машину, после того как выплачена почти полная ее стоимость и не хватает денег на последний взнос, думаешь, это очень приятно?

– Думаю, что это не совсем обычная просьба, – покачал головой шеф, – иначе Парчеллинг не стал бы держать письмо в бумажнике. Попытаемся установить автора этого послания. Возьмите, Робин, – шеф протянул сержанту смятый листок, – и отнесите в лабораторию. Пусть сделают срочный анализ бумаги, чернил, почерка… Словом, все, что полагается.

– Есть! – Честертон козырнул и вышел.

Шеф взял в руки предмет, похожий на записную книжку. Это был карманный фонограф, который Парчеллинг предпочитал записной книжке. Даже такая мелкая деталь из жизни мультимиллионера была хорошо всем известна из многочисленных газетных и телевизионных репортажей.

– Послушаем, – сказал шеф и нажал кнопку включения. Но фонограф бездействовал. Он повернул до отказа верньер громкости. В течение нескольких минут слышалось только шипение магнитной ленты. Затем хорошо известный голос Гуго Парчеллинга произнес:

«Заказать самолет на Балтимору. Пятница, пять сорок… После сессии акционерного общества – к морю. Вероятнее всего, в Байами. Надо отдохнуть. Да, не забыть заказать погоду: без дождей мне там делать нечего». Затем мало приятный голос Парчеллинга промурлыкал два куплета из популярной песенки «Я полюбил вас на Венере». Снова послышались шумы, после чего голос Парчеллинга отчетливо произнес: «Мальчишка, он смеет мне угрожать. Какова наглость! Он посягает на священные принципы частной собственности. Поручить собрать улики…» Снова фонограф захрипел, и больше ничего от него нельзя было добиться.

– А ведь пленка почти не использована, – заметил шеф.

– Возможно, фонограф повредился от воздействия этого… шара, – сказал Майкл.

– Гм… Возможно, – согласился шеф. – Отнесите-ка вы и фонограф в лабораторию. Возможно, удастся оживить если не Парчеллинга, то хотя бы его фонограф. – Довольный своей шуткой, шеф широко улыбнулся.

Оставшись один, он вызвал санчасть. Овальный экран засветился, и на нем возникло утомленное лицо старшего хирурга.

– Как там наш пациент? – спросил шеф.

– Пришел только что в сознание.

– Отлично!

– Но за жизнь еще нельзя поручиться.

– А что с ним?

– Точный диагноз до сих пор не установлен. Крупная потеря крови, вероятно, от внутреннего кровоизлияния. Организм перенес сильнейший шок, подобный электрическому. Сделаем все возможное…

– Я хочу поговорить с ним, – перебил шеф, – это очень важно.

– К сожалению… – растерянно сказал хирург, – только не сейчас. Сейчас нельзя.

– Почему?

– Гуго Парчеллинг хотя и в полном сознании, но говорить не может: он потерял дар речи.

* * *

Назавтра все утренние газеты вышли с аршинными заголовками: «Трагедия в Байами», «Гуго Парчеллинг потерял речь», «Необъяснимый феномен природы», «Случайность или диверсия?..» Эти сообщения потеснили на второй план даже рубрику «Хроника космоса». Все возбужденно обсуждали происшествие.

Рассыльный робот только что принес в гостиницу «Опоссум» внушительную пачку свежих газет. Лысый портье, оседлав нос железными очками, просматривал последние новости.

«Интервью последней минуты, – читал он вслух, сидя за конторкой. – В беседе с нашим корреспондентом шеф полиции заявил, что расследование дела Парчеллинга ведется интенсивно. В ход пущены все силы аппарата. Шеф заявил, что он не сомневается…»

В чем именно не сомневается шеф, выяснить не удалось, так как к конторке подошел молодой человек и вручил портье ключ от одиночного номера.

– Нельзя ли получить чемодан? – сказал он. – Я уезжаю.

– Там должок небольшой… – сказал портье.

– Да, конечно. – Молодой человек, порывшись в карманах, достал смятую кредитку и положил ее на бюро конторки. – Вот. Сдачи не надо.

Поблагодарив за чаевые, портье нагнулся и, кряхтя, достал небольшой чемодан.

– Однако же тяжеленек ваш чемодан, мистер… Уж не камни ли там у вас?

– Вы угадали, – рассмеялся молодой человек. – Счастливо оставаться!

Лицо постояльца было необычно бледно. «Вероятно, попал под действие радиации, бедняга», – подумал портье. Проводив молодого человека долгим взглядом, он глянул в книгу записи постояльцев. Где же он? Ага, вот: инженер Катиль Револьс. Дата прибытия: 27 августа. Обмакнув перо, портье написал: выбыл 29 августа…

* * *

Полтора часа, оставшиеся до отправления воздушного поезда, были мучительными. Взяв билет, Катиль Револьс направился в читальный зал. Там он надеялся скоротать время до отхода поезда.

– Мне, пожалуйста, «Байами сан», – робко обратился он к цаплеобразной девице.

Не глядя, девица протянула в окошко толстую пачку, сложенную вдвое.

– Благодарю, мисс.

Катиль пробрался к свободному столику. Ему все время казалось, что его изучают настороженные взгляды. Торопливо усевшись в поливиниловое кресло, он закрыл лицо газетой. Буквы прыгали перед глазами. «Случайность или диверсия?..» – вопрошал жирный заголовок. «Президент заинтересовался байамским происшествием». «Может ли природа совершить злодеяние?» – философствовал какой-то газетчик. Это неинтересно. А вот… Холодный пот выступил на лбу Револьса. Красные буквы заголовка зловеще выделялись на газетном листе: «„У нас есть нить“, – заявляет шеф полиции». «Встревоженное общественное мнение требует найти и покарать преступника, – гласила статья. – Мы не можем допустить, чтобы жизнь лучших, благороднейших сынов народа подвергалась опасности. Общеизвестно, что Гуго Парчеллинг всегда заботился о нуждах народа. Он давал работу десяткам тысяч людей. Его чуткость и отзывчивость общеизвестны…». «Да, Гуго забрал у меня автомобиль довольно чутко и отзывчиво», – подумал Катиль. Дальше следовала реклама зубной пасты. Где же нить, о которой говорит шеф? Катиль нервно перевернул несколько листов. Рука его дрожала. Ага, вот… Страница четырнадцатая. «Среди личных вещей пострадавшего нами найдены важные улики. Данные лабораторного анализа подтвердили наши догадки. К сожалению, я сейчас не могу говорить об этом подробней: причины понятны. Мы найдем преступника, и правосудие восторжествует!»

Что это за важные улики, о которых говорит шеф полиции? Смешно. Ведь он, Катиль Револьс, отлично знает, что никаких улик быть не может: ведь это же ясно! Но почему на него так смотрит этот господин в котелке? Катиль осторожно покосился влево. Полный господин, глядевший на него в упор, поспешно отвел глаза. «Так и есть, – мелькнуло у Револьса, – сыщик! Господи, откуда у них могли взяться подозрения? Надо бежать. Может быть, еще не поздно. Если он не пойдет за мной – значит, еще не все потеряно».

Осторожно, с бьющимся сердцем, заставляя себя идти медленно, двинулся Катиль к выходу.

– Молодой человек! – послышался тенор толстяка. Катиль, вздрогнув, остановился. «Бежать бессмысленно», – мелькнула мысль.

– Вы чемоданчик забыли, – толстяк благодушно кивнул в сторону столика.

– Ах, благодарю вас.

Поспешно схватив чемодан, Катиль выскочил из читальни.

– Удивительно бледный молодой человек, – обратился толстяк к супруге.

– Да, странного вида.

– И чего он так испугался, когда я его окликнул? Чудак! – заключил толстяк.

Кое-как Револьсу удалось убить оставшееся время. Он старался никому не попадаться на глаза. Сначала Катиль направился в насквозь пропыленный железнодорожный скверик. Там он выбрал поломанную скамейку в самой дальней аллее. Когда же мимо него несколько раз прошла парочка, показавшаяся ему подозрительной, Катиль поднялся и поспешно ушел. Остаток времени он провел на перроне. Катиль старался держаться поближе к динамику, из которого непрерывным потоком лилась информация о прибывающих и отходящих поездах. Ах, наконец-то! Ледяной голос женщины-диктора звучал в его ушах, как музыка: «Трансконтинентальный воздушный экспресс „Конец века“ подается для посадки ко второму тоннелю».

Револьс бросился к поезду. Тоннель встретил его упругим потоком кондиционированного воздуха и гулкими голосами пассажиров, спешащих, как и он, к поезду. Экспресс стоял на ровной бетонированной дорожке, терявшейся вдали. Стройный и легкий, он напоминал гигантскую вытянутую каплю с тупым носом и вытянутым хвостом.

В купе никого еще не было. Вздохнув облегченно, Катиль пристроил чемодан под скамьей и без сил опустился на мягкое сиденье.

«Не пройдет и часа, – подумал он, – как я буду на другом конце континента. И надо же было мне ехать в этот проклятый Байами! Как будто нельзя было выбрать лучшего места для отдыха». Правда, Катиль и самому себе не смел признаться, что на его выбор – куда поехать отдохнуть решающим образом повлияла газетная заметка под броским заголовком: «Наша Мэрилин едет в Байами».

Но вот вагон дрогнул. Послышалось характерное шипение: это сотни пневматических быстродействующих насосов начали накачивать воздух под ровный, без всякого признака колес, пол экспресса. Через минуту на воздушной подушке в несколько миллиметров толщиной поезд помчится со скоростью, которой совсем недавно, какой-нибудь десяток лет назад, достигали разве что реактивные турболеты…

Дверь отодвинулась, и в купе вошел человек в черной сутане.

– Добрый день, – сказал он Револьсу, вытирая пот. – Ну и жара сегодня!

– Добрый день, отец мой, – ответил Катиль.

Оставив саквояж, человек вышел.

«Слава богу, что попутчик у меня священник», – подумал Катиль.

Он вынул карманную Библию, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах, и погрузился в чтение.

– Похвально, сын мой, – услышал Катиль. Священник в полосатой шелковой пижаме неузнаваемо преобразился.

– Это… вы? – только и сумел сказать Катиль.

– А что? Не узнать? – Довольный произведенным эффектом, человек захохотал. – Что ж, давайте знакомиться. Чарли Кноун, актер.

– Актер? – поразился Катиль, неуверенно пожимая дружелюбно протянутую руку. – А как же…

– Что, это? – рассмеялся Чарли, указывая на небрежно брошенную сутану. – Это всего лишь маленький камуфляж, не более. Иначе просто отбою нет от поклонников, а особенно от поклонниц. Ну а к духовному лицу присматриваются меньше, к тому же можно закрыть значительную часть лица, не вызывая подозрений. Итак, моя маскировка отброшена, – сказал Чарли, садясь напротив Револьса. – Но тогда, может быть, ни к чему и ваша? – Кноун притронулся к Библии, лежащей на коленях Катиля.

– Это не маскировка, – отрезал Револье, отворачиваясь к окну. Собственно говоря, никакого окна не было: поезд мчался в глубоком тоннеле. Но в каждом купе железнодорожная компания установила по экрану, на котором сменялись различные картины, часто весьма далекие от пейзажей, открывавшихся на поверхности, под которой мчался воздушный экспресс. Сейчас экран изображал сценку из античной жизни, в которой участвовали четыре девицы, одетые довольно рискованно. Сценка была посвящена рекламированию нового сорта душистого мыла.

– Простите, – после небольшой паузы сказал Кноун, – если я оскорбил ваши чувства. Но в наше время так редко можно встретить человека верующего…

– Ничего, я не в обиде, – ответил Катиль.

– Ну а если так, – заявил Кноун, – то вы должны распить со мной бутылочку. И не вздумайте отказываться, – добавил он, заметив протестующий жест Катиля. – Надеюсь, бог не будет возражать: это отличное вино из Испании.

Минут через пятнадцать Катиль и Чарли были уже друзьями. Вино, очевидно, оказалось не таким уж легким. Во всяком случае, они уже успели даже выпить на брудершафт.

– Нет, ты мне все-таки объясни, – упорствовал Чарли, – как это ты, образованный человек, инженер, можешь верить в бога! Ведь это же бессмыслица. Ну, я еще понимаю – верить для других. В чем-чем, а уж в недостатке ханжества наше общество трудно упрекнуть. Но ты… Ты ведь веришь искренне!

– Ты слишком примитивно смотришь на вещи, – сказал Катиль, допивая вино, – все сверх меры упрощаешь, так не годится.

– Упрощаю? Но уж лучше упрощать, чем усложнять, – запальчиво произнес Чарли.

– Видишь ли… Люди часто применяют понятия, не вкладывая в них никакого смысла, или – что еще хуже – чудовищно искажая этот смысл. Вот ты говоришь – бог… бога нет… А что такое бог? Разумеется, я не стану рисовать тебе этакое всемогущее и вездесущее существо, которое все видит, все знает и все может. Мало ли наивных россказней умерло вместе с древними легендами. Это были детские годы человечества.

– Но человечество давно уже вышло из детского возраста, – вставил Кноун.

– Вот именно. И ты хочешь, наверно, сказать, что космические корабли, бороздящие пространство, до сих пор нигде не встречали бога?

– Как ты угадал? – удивился Чарли.

– Потому что это излюбленный аргумент таких, как ты. А между тем речь идет совсем о другом боге. О том, который может – вопреки всем утверждениям материалистов – творить материю из ничего. Который может заставить время течь в обратном направлении. Который дал электрону «свободу воли», то есть разрешил ему уклоняться от обычных законов электродинамики.

– Хотя я актер, – сказал Чарли, – но немного интересуюсь и физикой, хотя кто ею сегодня не интересуется? И то, что ты мне сейчас наговорил, это, ты извини меня, просто-таки сплошное мракобесие. И ведь это все давно уже опровергнуто наукой…

– Еще раз говорю тебе, что я верю в того бога, который непознаваем до конца, который разлит во всем вокруг нас. По сути, бог – это природа, это кибернетика, это вообще все, что окружает нас. Ведь абсолютно все, даже самые мельчайшие явления вокруг нас взаимосвязаны. И эти связи бесконечно сложны. Знаешь ли ты, что, делая вдох, мы вдыхаем несколько молекул воздуха, содержавшегося в предсмертном вздохе Юлия Цезаря? Впрочем, извини меня: кажется, я не в меру расфилософствовался. Хочется немного забыться.

– Послушай, Катиль… А это в самом деле так?

– Что?

– Да насчет Юлия Цезаря.

– Прямое следствие теории вероятностей. На это указал еще великий Джинс. Вот что, Чарли. Могу я тебе доверить одну тайну?

– Любую тайну, – заявил Кноун, вынимая вторую бутылку. Лицо актера налилось кровью, глаза возбужденно блестели.

– Погоди, – Катиль отстранил полный стакан, – выпьем потом. Речь идет об убийстве Гуго Парчеллинга.

– Об убийстве Гуго? – переспросил Кноун. – А разве он… мертв? Я слушал перед посадкой последние известия…

– Он еще жив, но думаю, что это продлится недолго.

– Что это значит? Это твоя работа, старик? – Лицо Чарли выражало целую гамму разнородных чувств.

– Я тебе все расскажу, – зашептал Катиль, наклоняясь к Чарли.

Внезапно прозвенел мелодичный гонг. «Через пять минут экспресс прибывает на станцию назначения», – бесстрастно сообщил металлический голос информатора.

* * *

Кабинет Джона Триллинга не поражал великолепием. Обстановка его выглядела заурядной, даже будничной, если не считать кибернетического секретаря, занимавшего добрую треть кабинета. Секретарь мог навести и выдать хозяину любую справку, сообщить любую информацию. Поговаривали даже, что секретарь перенял и характер хозяина – капризный, вспыльчивый. Впрочем, достоверно этого никто не мог утверждать, так как с секретарем мог иметь дело только сам Джон Триллинг.

– Итак, милейший, вы считаете, что нить найдена? – сказал Триллинг, закуривая сигару.

– Так точно, сэр, – ответил шеф байамской полиции, стоя навытяжку.

– Учтите, что я сегодня вечером буду докладывать президенту об этом загадочном деле, – сказал Триллинг. – Мы все заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее распутать клубок. Представляете, что получится, если возле каждого из нас начнут взрываться подобные шарики?

Шеф полиции в ответ только моргнул белесыми редкими ресницами.

– Да, так почему вы считаете, что нить найдена? – повторил Триллинг. – Можете сесть.

– Благодарю, сэр. – Шеф полиции робко присел на краешек массивного кожаного кресла. Он догадывался, что Триллинг включил свой «детектор лжи», и показания детектора, змеятся теперь на голубом экране, наклоненном так, что его мог видеть только сам Триллинг. И хотя шеф полиции скептически относился к подобным штукам, все-таки это было неприятно.

– Наша лаборатория произвела полный анализ записки шантажистского характера…

– Ну, ну, – подбодрил шефа полиции Триллинг.

– Мы исследовали личный архив Гуго Парчеллинга и проанализировали почерки всех его корреспондентов.

– Кто же писал записку?

– Автор записки – инженер Катиль Револьс.

– Кто же он?

– Я только что из Центрального Информатория. Вот личная карточка Револьса.

Шеф полиции протянул Триллингу узкий плотный листок бумаги, исписанный с обеих сторон. Триллинг внимательно просмотрел листок. На лице его появилась довольная улыбка.

– Выходит, полиция недаром ест хлеб?

– Стараемся, сэр, – скромно ответил шеф полиции.

– Надеюсь, он уже арестован, этот Револьс?

– К сожалению, сэр…

– Что? Вы хотите сказать, что он еще на свободе?..

– Данные из Информатория получены только что…

– Так что же вы спите, – закричал Триллинг, вскочив с места и потрясая кулаками, – идите, подымите весь аппарат на ноги, ройте землю носом, но чтобы Револьс был пойман! А до этого я вас и видеть не хочу. Идите!

Триллинг отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена.

– «Совсем спятил босс», – подумал шеф полиции, выходя из лифта. Дверь на улицу ему отворил угрюмый детина, больше похожий на переодетого гангстера, чем на швейцара.

На улице было душно. Нагретые августовским солнцем, асфальт и стены небоскребов источали зной.

* * *

Глубоко внизу под прозрачным полом кабины проплывало плато, покрытое рыжеватой выжженой на солнце травой.

– Фермерский рай, – кивнул вниз Робин. – Приволье коровам, а людям беда.

– Ты-то откуда знаешь? – спросил Майкл.

– Так я ведь родом отсюда. Здесь была ферма моего отца.

– Почему «была»?

– Потому что ее проглотил наш сосед, крупный землевладелец. Его все в округе прозвали спрутом. Столковался с железной дорогой, и всех нас, мальков, в один невод – фьють! – выразительно свистнул Робин.

– Как же это он? – поинтересовался Майкл.

– Да как обычно, – махнул рукой Робин. – Взвинтили тарифы за транспорт, нам платить было не под силу, ну и прогорели.

– А с высоты все кажется таким идиллическим, – заметил Майкл. – Игрушечные домики, зелень… Стада… Действительно рай, да и только!

– Это только с расстояния в семь тысяч метров. А немного приблизишься – и рай сразу превращается в ад.

– И подумать только, – перешел Майкл на другую тему, – что этот самый Револьс жил у нас под боком, в гостинице «Опоссум»! Ведь стоило только протянуть руку, и он в кармане, вместе с премией в двадцать пять тысяч долларов. А теперь ищи ветра в поле!

– Думаю, если бы мы его сцапали в Байами, то и премии никакой не было бы, – резонно заметил Робин.

– Но, впрочем, – продолжал Майкл, – этот портье из «Опоссума» описал Револьса так здорово, что, мне кажется, я узнал бы его из тысячи.

Бильденский реадром встретил прохладой. Пронзительно выл готовый к взлету моноплан, солидно гудели вертолеты. Вдали вздымали тупые носы к небу пассажирские ракеты.

Автокар плавно подкатил к выходу и остановился. И никто из толпы пассажиров не подумал, что эти двое молодых парней в одинаковых серых костюмах – агенты тайной полиции…

– Первым делом едем на место его работы, – сказал Майкл. – Кроме того, надо поговорить с дирекцией компании, где служит этот инженер.

– В электрокомпанию, – сказал сержант Честертон, – адрес…

– Не нужно, – сказал шофер такси, разворачивая машину, – адрес компании вам скажет любой мальчишка.

* * *

«Какой-то он сумасшедший, этот Револьс», – думал Чарли Кноун, идя по набережной. В который раз вспоминал Чарли его быструю жестикуляцию, лихорадочно блестевшие глаза, мертвенно-бледное лицо. «По всей вероятности, это нервное истощение, результат переутомления. А все проклятая конвейерная автоматика! Сколько раз уже говорилось о том, что такая система истощает работников».

Среди своих коллег-актеров Чарли Кноун слыл либералом. Он даже состоял членом профсоюза киноработников, отчего для Чарли проистекали периодически разного рода неприятности, как крупные, так и мелкие. Например, его в самый последний момент хотели отстранить от участия в съемках нового полифильма «Хочу в марсианские джунгли», мотивируя это тем, что Кноуну, мол, не дадут визу для въезда на Марс, где предполагались натурные съемки. И лишь заступничество его давней приятельницы Мэрилин Гринги спасло дело.

Чарли свернул с набережной и углубился в город. Ему не хотелось брать такси. Чарли был взволнован разговором с Револьсом и решил пройтись пешком.

В ушах Кноуна все еще стояла необычная исповедь Катиля.

… – Да, могу тебе признаться: это я убил Парчеллинга. Причем убил его без помощи рук, одним лишь умственным усилием. Постараюсь объяснить. Ты знаешь, конечно, что, когда человек думает, мыслит, в его мозгу возникают биотоки?

– Читал.

– Вот этими биотоками я убил его.

– У тебя что же, есть какой-нибудь усилитель? – спросил Чарли, разом припомнив многочисленные научно-фантастические рассказы на эту тему.

– Нет у меня абсолютно никакого усилителя, – ответил Катиль, – я убил его простым умственным напряжением.

– Ах, вот как, – протянул Чарли, испытав нечто вроде разочарования.

– Да, Гуго Парчеллинг сильно обидел меня. Ну, я же рассказывал тебе, история с автомобилем. Немыслимое бессердечие! Он не хотел отсрочить платеж даже на один день. Машину забрали. Это было последней каплей. Я вдрызг поругался с начальством. Впрочем, последнее имело и положительную сторону: мне дали отпуск, впервые за восемь лет службы у компании. Решил я съездить в Байами отдохнуть и подлечиться: нервы у меня в последнее время сильно пошаливали. Бессонницы, головные боли и прочие прелести. Прилетаю в Байами. И что же? Этот мерзавец Парчеллинг, оказывается, там же! Я остановился во второразрядной гостинице. Всю ночь не мог уснуть: мне все представлялось, как бог карает Парчеллинга, как он казнит его. Видения мои были необычайно ярки!

– Ну, хорошо… Видения… А как же все-таки они могли воздействовать на Парчеллинга? – осторожно сказал Чарли. Ему уже было ясно, с кем он имеет дело. Было очевидно, что Катиль вовсе не причастен к тому, что произошло с Парчеллингом.

– Очень просто, – разъяснил Револьс, облизывая сухие губы. – Видения, как я уже сказал, вызывают биотоки. Всякий биоток индуцирует в окружающем пространстве электромагнитное поле, которое распространяется со скоростью света. И это поле может в определенных случаях воздействовать на того индивидуума, о котором сосредоточенно думаешь. Может воздействовать, я знаю! Может! – выкрикнул Катиль.

– Что же ты теперь намерен делать? – спросил Кноун, с состраданием глядя на Револьса.

– Буду скрываться, – сказал Катиль, – полицейским ищейкам меня не найти!

Беспокойный взгляд Револьса упал на католическую сутану актера, лежавшую на скамье.

– Дай мне ее, Чарли, – сказал Катиль, хватая сутану. – Я верю, что в этом одеянии бог спасет меня!

– Что ж, бери, – разрешил Кноун. – И вот тебе на всякий случай мой адрес: если случится туго – знай, что у тебя есть верный друг.

«Пусть попрячется немного, поиграет сам с собой в прятки, – решил Кноун. – В основном он рассуждает здраво, это у него просто нервное переутомление. А сдай его сейчас на руки врачам – так он потом с ними и не разделается. Запрут куда-нибудь в лечебницу – и поминай как звали!»

Наскоро пожав Чарли руку, Револьс подхватил свой чемодан и выскочил на перрон, тут же смешавшись с толпой…

Все это Кноун припоминал, широко шагая по теневой стороне улицы. «Где-то он сейчас, чудак», – думал актер.

Прошло три дня, и на побережье начались затяжные дожди. Решительно все отдыхающие выражали свое недовольство, но Служба погоды оставалась непреклонной: Гуго Парчеллинг уплатил деньги, и за свои два миллиона он может вволю наслаждаться той погодой, которая ему по вкусу.

«Надежды на хорошую погоду нет!» – решила Мэрилин и возвратилась в Голливуд, где в ближайшее время должны были начаться съемки нового фильма с ее участием.

– Здесь нет моря, зато по крайней мере нет и дождей! – заявила она Денни Мортону.

– И взрывающихся миллиардеров, – добавил Денни. – Кстати, могу вас обрадовать: состояние здоровья Парчеллига улучшается. Он уже свободно ходит и даже собирается на днях выступить по телевидению. Я только что просматривал последний выпуск «Ньюс кроникл».

– А как же с тем злоумышленником, о котором столько трубят все эти дни? – спросила Мэрилин, выглядывая в распахнутое окно студии. По двору, цепляясь за старые декорации, бродил какой-то монах.

– Поиски продолжаются. Правда, я далеко не уверен, что такой злоумышленник существует в природе. По-моему, вовсе не обязательно приписывать любое явление природы делу человеческих рук.

– Скажите, Денни, – сказала Мэрилин, – разве съемки «Крещения в космосе» еще не закончились?

– Давно закончились, – ответил Мортон.

– Зачем же этот актер нацепил сутану? Кстати, и лицо его мне незнакомо: вероятно, из новеньких.

Мортон выглянул в окно.

– Это не наш актер, – сказал он, нахмурившись.

Монах между тем безуспешно пытался преодолеть лабиринты декораций.

– Молодой человек! – крикнул Мортон.

Монах остановился и поднял голову.

– Вы в чьей группе состоите? И что здесь делаете?

Монах, увидя в окне Мэрилин, бросился к ней, не разбирая дороги, путаясь в декорациях, и остановился у самого окна.

– Мисс Мэрилин, – горячо заговорил он, прижимая руки к сердцу. – Как долго я искал вас. И слава богу, нашел наконец!

– Недурной актер, – вполголоса сказал Мортон, – только бледный слишком. Впрочем, вы, надеюсь, не будете слишком строги к этому своему новому поклоннику. Смотрите-ка, он прямо-таки готов съесть вас взглядом!

И впрямь монах бросал такие красноречивые взгляды, будто готов был впрыгнуть на второй этаж.

– Итак, что же вам угодно, молодой человек? – спросил Денни.

– Прекрасная Мэрилин, – сказал монах, не обращая внимания на Мортона, – я прошу вас об одном: не гоните меня, разрешите мне быть с вами! Больше мне ничего не надо.

– Однако же на редкость нахальный субъект, – тихо сказал Денни, – он, как видно, во что бы то ни стало хочет участвовать в съемках. Наверно, какой-нибудь молодчик из провинции… – Мортона определенно забавлял этот бледнолицый тип.

– Войдите в павильон, – сказала Мэрилин, – я сейчас туда спущусь, и мы поговорим.

– Почему бы нам не взять его, Ден, – сказала она, когда монах исчез. – Можно попробовать его на роль Иоанна Крестителя. Лицо, мне кажется, подходящее…

– Что ж, – мрачно сказал Мортон, – думаю, что вопрос решен: разве Денни может отказать в чем-нибудь прекрасной Мэрилин? Тогда вы мне навязали этого красного Кноуна, а теперь вот…

– Не будем ссориться, – примиряюще улыбнулась Мэрилин, – это не в ваших интересах.

* * *

Чарли Кноун был очень обрадован, увидев среди съемочной группы Катиля, с которым он познакомился при столь необычных обстоятельствах. Из деликатности он ни о чем не стал расспрашивать Катиля. «Вероятно, решил на время бросить свою работу и побродяжить. Что ж, это неплохо», – решил Чарли.

Пробы на роль Иоанна Крестителя прошли успешно. Револьс идеально подходил для этой роли. В его словах звучала такая непреклонная убежденность фанатика, что зрителей охватывал невольный трепет. Револьс беспрекословно выполнял любые указания Мэрилин, к указаниям же режиссера и продюсера Денни Мортона оставался совершенно равнодушным. И с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому Мортону приходилось разъяснять Мэрилин, что требуется от Револьса, и лишь затем Мэрилин от своего имени говорила строптивому Иоанну Крестителю, что он должен делать.

В тот день они задержались в павильоне, отрабатывая сцену проповеди Иоанна среди неверующих. Статистов отпустили, остались только Мэрилин и Катиль.

– Мэрилин, – сказал Револьс, запинаясь, – я должен сказать вам одну вещь. Я давно собираюсь… Но только боюсь, что вы на меня рассердитесь…

– Эти слова не входят в вашу роль, – улыбаясь, заметила Мэрилин.

– О не смейтесь, умоляю вас. Это слишком серьезно… – Слова Револьса заглушил пронзительный рев полицейской машины. Револьс, и без того бледный, побелел как мел и кинулся к окну. Обтекаемая торпедовидная машина полицейского управления въехала в ворота киностудии и теперь старалась развернуться, подминая мощными колесами старые декорации.

– Это за мной, – сказал Револьс, оборачиваясь к Мэрилин. Волосы его растрепались, глаза горели. – Спрячьте меня, Мэрилин. Я все вам расскажу потом…

Схватив Катиля за руку, Мэрилин бросилась в артистическую. Это была большая комната, где артистов гримировали перед съемками.

– Скорее, скорее, – повторяла Мэрилин, задыхаясь от быстрого бега. Они подбежали к туалетной тумбочке Мэрилин. Открыв дверцы, Мэрилин принялась лихорадочно выбрасывать прямо на пол бесчисленные флакончики, тюбики, кисточки, маски… Затем, став на колени, она изо всех сил рванула полку, разделявшую внутренность тумбочки надвое. Полка не поддавалась. Мэрилин до крови прикусила губу, готовая расплакаться. Револьс стоял безмолвно, не сделав малейшей попытки помочь Мэрилин. Наконец, изловчившись, она вырвала полку и зашвырнула ее в другой конец комнаты.

– Полезайте! – скомандовала она.

Револьс присел на корточки и пригнул подбородок к коленям. Кое-как он втиснулся в тумбочку, и Мэрилин поспешно закрыла дверцы, повернув два раза в замке миниатюрный ключик.

– Что бы ни было, сидите тихо, – шепнула она.

Мэрилин едва успела перевести дыхание, как в коридоре послышался торопливый топот множества ног.

В артистическую вошел Денни Мортон, за ним ввалились несколько человек в штатском.

– Где Катиль Револьс? – спросил Мортон у Мэрилин.

– Не знаю, – спокойно ответила она.

– Как не знаете? Ведь он оставался с вами.

– Репетиция давно закончилась. Возможно, он ушел.

– Так, – протянул Мортон.

– А скажите, мисс, – выступил вперед один из вошедших, в котелке с заломленными полями, – вы не будете возражать, если мы вас приведем к присяге? А затем произведем тщательный обыск. Имейте в виду, что за дачу ложных показаний полагается электрический стул.

– Делайте все, что считаете нужным, – сказала Мэрилин.

– Я за эту женщину готов поручиться, – сказал Мортон. – Вот мое удостоверение в лояльности.

Старший полицейский внимательно просмотрел удостоверение, протянутое ему Мортоном.

– Итак, вы ручаетесь за нее, – сказал он, возвращая удостоверение. – В таком случае, как вам известно, равная ответственность ложится на вас обоих.

Между тем полицейские разбрелись по комнате. Один внимательно исследовал свое отражение в зеркале, другой изучал чьи-то безделушки из слоновой кости. Все ожидали распоряжений начальника.

– Простукайте стены и пол, – велел начальник. – Здание студии оцеплено, и преступник, если только он здесь, никуда не уйдет.

Полицейские ретиво принялись за дело. Начальник со скучающим видом уселся на тумбочку Мэрилин, благо все безделушки с ее поверхности были сметены на пол.

– Имейте в виду, – сказала Мэрилин, сверкнув глазами, – я буду жаловаться на вас самому Джону Триллингу, он покровительствует нашей студии.

Начальник переглянулся со своим заместителем: слова Мэрилин явились для них новостью.

– Мы не делаем ничего противозаконного, – сказал начальник, заметно сбавив тон. – Между прочим, уважаемая мисс, преступник мог здесь спрятаться и без вашего ведома.

– Вы совершенно правы, – раздался вдруг голос прямо из-под начальника. От неожиданности тот слетел с тумбочки, едва не упав. Немая сцена длилась несколько секунд. Затем полицейские бросились к тумбочке.

– Где ключи? – закричал начальник.

Мэрилин молча пожала плечами.

– Вскрыть! – рявкнул начальник.

Полицейские мигом сломали тумбочку, и глазам их предстал взъерошенный, бледный Револьс.

– Я сам спрятался сюда, сэр, – обратился он к начальнику, неуверенно улыбаясь.

– И сам заперся на наружный замок, мерзавец? – закричал начальник. – Долго же я за тобой гонялся!

От сильного удара в лицо Катиль покачнулся.

– Взять! – коротко распорядился начальник.

Полицейские вышли, подталкивая Револьса. Денни Мортон стоял как громом пораженный, не в силах вымолвить ни слова.

– Будьте добры, Мортон, – обратилась к нему Мэрилин, – оставьте нас с шефом на минутку.

Перестав удивляться чему бы то ни было, Мортон направился к выходу, переставляя ноги, как автомат.

– Я ни о чем не прошу вас, шеф, – сказала Мэрилин, когда дверь за Мортоном захлопнулась. – Мне просто хочется, чтобы вы приняли от меня этот небольшой знак внимания. – Сняв с пальца кольцо, она протянула его полицейскому. Неправдоподобно огромный алмаз ослепительно сверкнул, так же как и глаза полицейского.

– В память о нашей встрече, – сказала Мэрилин, обворожительно улыбаясь.

– О, – сказал полицейский. Поколебавшись мгновение, он схватил кольцо и жадно сунул его в боковой карман. Затем под козырек. – Благодарю вас, мисс. Можете ни о чем не беспокоиться… – Шеф посмотрел на часы.

– Еще одно слово, шеф, – тихо сказала Мэрилин. – Этот человек, которого вы арестовали… Катиль Револьс… Он не мог совершить того преступления, о котором вы сказали. Прошу вас разобраться…

– К сожалению, это зависит не от меня, – развел руками полицейский. – Речь идет о государственном преступлении. Но, между прочим, вы можете быть уверены, что дело Катиля Револьса будет решено по справедливости. Могу вам сказать по секрету, что делом особенно интересуется сам Джон Триллинг. Хотя это и немудрено: ведь они с Парчеллингом давние друзья.

– При чем здесь Парчеллинг?

– Да ведь речь идет о покушении на него. Извините, мисс, мне надо идти, – заторопился полицейский, поняв, что сказал лишнее. – К вашим услугам! – И вторично взяв под козырек, он поспешно вышел.

* * *

В кабинет Джона Триллинга ввели арестованного. Револьс сильно изменился за несколько часов. На лице его красовались несколько кровоподтеков и огромный синяк, ворот рубашки был разорван.

– Безобразие! – закричал Триллинг на конвойного. – Как вы обращаетесь с заключенным?

Конвойный онемел от испуга и, повинуясь гневному жесту Триллинга, выскочил за дверь.

Измученный Катиль с благодарностью посмотрел на Триллинга. Он не знал – да и не мог знать, – что в этом огромном доме ничего не делается без распоряжения Джона Триллинга, Большого Хозяина.

– Садитесь, – ласково сказал Хозяин.

Револьс робко присел на краешек кресла, того самого, в котором несколько дней назад сидел шеф байамской полиции, а затем начальник тайной полиции и даже сам президент.

– Расскажите все по порядку, – сказал Триллинг.

Револьс молчал.

– Нас никто не слышит, – сказал Триллинг, – а меня вы можете не бояться: я ваш друг.

Револьс повторил все то, что он сказал на допросе; протокол его лежал перед Джоном.

«Однако же сильно свихнулся парень. А беззащитен, как овца», – на мгновение почувствовав что-то вроде жалости, подумал Триллинг.

Бледный как мел, Катиль рассказывал о биотоках, порожденных необычайно яркими видениями, и об электромагнитных полях, распространяющихся со скоростью света.

– Но вы ведь сказали на допросе, что это бог покарал Гуго Парчеллинга? – задал вопрос Триллинг.

– Да, а меня он выбрал своим орудием, – с непоколебимой уверенностью ответил Револьс.

– Все это вы должны повторить перед присяжными, – строго сказал Триллинг. – Бог требует, чтобы мы всегда говорили правду, и только правду, – добавил он, молитвенно сложив руки и устремляя взгляд в потолок.

– Я знаю, – прошептал Катиль.

– А теперь можете идти. С вами будут теперь обращаться хорошо. Можете требовать все, что вам понадобится.

– Благодарю вас.

– Отведите, – сказал Триллинг, строго глядя на вошедшего конвойного.

Едва захлопнулась дверь, он повернул верньер срочного вызова. Перед Триллингом на вспыхнувшем экране показалось лицо начальника тайной полиции.

– Следствие закончено, – сказал Триллинг. – Дело можете закруглять. Во всяком случае, для меня все ясно, – многозначительно подчеркнул Большой Хозяин. – Организатором покушения на Парчеллинга является Катиль Револьс. Это опасный преступник. Он разработал какой-то дьявольский усилитель биотоков мозга.

– Револьс сознался в этом?

– Пока нет, но уверен, что сознается. Во всяком случае, с судом и приговором не надо медлить. Вы поняли меня?

– Понял, шеф.

Триллинг повернул ручку. Экран медленно погас. Эта картина гаснущего экрана всегда вызывала в памяти Триллинга кинокадры, переданные по телевидению на Землю космической экспедицией Южного Креста. Там показывалось пульсирующее солнце: оно медленно наливалось светом, затем ослепительно вспыхивало изумрудным огнем, после чего угасало – лишь для того, чтобы через несколько минут снова начать все сызнова… «Улететь бы куда-нибудь за Плутон, – мечтательно подумал Триллинг, – подальше от нечистых замыслов и человеческих страстей». Наедине, без свидетелей, Триллинг иногда разрешал себе немного посентиментальничать.

Ему припомнился утренний разговор с Парчеллингом. Гуго выглядел вполне здоровым, но признался по секрету, что временами чувствует приступы непонятной слабости. А кроме того, испытывает постоянный страх перед грозным облаком, поразившим его. Из-за этого страха он боится выйти из дома. Между тем ему настоятельно необходимо быть на бирже: там сейчас решается судьба компании. «Уж ты там последи, пожалуйста, Джон, чтобы все было в порядке», – попросил его Парчеллинг на прощанье. Триллинг заверил его, что побеспокоится обо всем. «Уж я побеспокоюсь, голубчик», – подумал он теперь, скупо улыбнувшись.

* * *

Дом Гуго Парчеллинга сиял, сверху донизу облитый неоновым пламенем иллюминации. Разноцветные стрелы мигали, перекрещивались, гасли и вспыхивали вновь. Парчеллинг давал грандиозный бал в честь своего выздоровления. Колоссальный многоэтажный гараж, построенный в форме винтовой лестницы, был битком набит «бьюиками», «мерседесами» и «ролс-ройсами», а машины все прибывали. Полисмены, улыбаясь, встречали приезжающих и отводили их на боковые улицы, где можно было еще поставить машину.

Неслышно подкатил ярко-алый двухэтажный лимузин. Полисмен подскочил, отворил дверцу, и на асфальт ступил сияющий Джон Триллинг. В левой руке он держал внушительный пакет, перевязанный лентой, в правой – букет оранжерейных мимоз.

Щедро одарив чаевыми швейцара, Триллинг поднялся по парадной лестнице, устланной восточным ковром. Наверху его встретил радостный хозяин.

– Рад видеть тебя в добром здравии, Гуго, – сказал Триллинг. – Вот, это тебе. – Он торжественно протянул Парчеллингу пакет и мимозы.

Поставив цветы в вазу, Парчеллинг развернул сверток. Это был макет средневекового замка, сплошь усыпанный драгоценными камнями.

– Восхитительно, – сказал Парчеллинг, любуясь подарком. – Но… не слишком ли дорого?

– Пустяки, – скромно сказал Триллинг. – Кстати, вот твой рентгеновский снимок. Я показывал его…

– Самому доктору?

– Да, и он считает, что все страшное для тебя позади.

Стол был великолепным. Впрочем, Гуго Парчеллинг всегда славился умением изобретать самые удивительные блюда. В этом ему помогал повар, привезенный из Африки. За столом было оживленно; говорились спичи, произносились экспромты.

Огромный зал, напоминающий церковный, освещался многочисленными электрическими люстрами. Но теперь свет был выключен, и в зале царил полумрак. Все четыре стены, представляющие собой телевизионные экраны, изображали узкую прибрежную полосу, усаженную пальмами, и дальше зеленовато-голубое тропическое море. Прозрачные волны лениво лизали белый песок и обнаженные тела купальщиц. Часть из них загорала, другие резвились в воде, оглашая воздух криками. Временами ласковый морской бриз упругой волной прокатывался по залу, шевеля одежду сидящих за столом.

Казалось, что круглый пиршественный стол стоит посреди маленького островка, со всех сторон омываемого океаном. Иллюзия была настолько полной, что некоторые гости опасливо поджимали ноги, когда не в меру расшалившаяся волна подкатывала слишком близко.

Выпито было немало, и некоторые гости уже встали из-за стола, чтобы немного размяться. Оживленный Парчеллинг переходил от одной группы гостей к другой. Все находили, что в этот вечер он выглядел вполне здоровым. Парчеллинг и слышать не хотел о том, чтобы выйти на улицу: после случая на байамском пляже Гуго стал весьма боязлив. Он запретил даже окна раскрывать в своем доме, так что свежий воздух в комнаты доставлялся только кондиционерами.

– Отчего ты скучен, Джон? – обратился Парчеллинг к другу, забравшемуся в укромный уголок за фонтаном.

– Скучен? Нет, – ответил Триллинг, – просто захотелось на открытый воздух. Отчего бы нам, например, не выйти на балкон?

Знаменитый балкон в особняке Парчеллинга, снабженный висячим садом, был известен всей стране.

– На балкон? – замялся Парчеллинг. – Право, не знаю… Сейчас на улице, пожалуй, слишком свежо.

– Вздор, на улице тепло и сухо, – возразил Триллинг.

– Ну, что же, – решился Парчеллинг, – пусть будет по-твоему. – Он подозвал лакея и отдал распоряжение. Через минуту одна стена с морскими волнами и купающимися девицами отодвинулась, и гости с радостными возгласами хлынули в висячий сад.

Веселье достигло апогея. Все от души веселились (или делали вид, что веселятся), и поэтому никто не заметил, откуда появилось оно. Оно – это маленькое белое облачко, лениво плывшее почти под самым потолком. Оно сделало несколько кругов, постепенно снижаясь и как бы высматривая кого-то. Какая-то женщина заметила облачко и пронзительно вскрикнула. В тот же миг облачко увидели все.

В зале воцарилась мертвая тишина, прерываемая лишь игривыми взвизгиваниями девиц, купающихся в море: им, естественно, не было никакого дела до происходящего в зале. С трех телевизионных экранов по-прежнему лилась чарующая музыка, но теперь она лишь подчеркивала всеобщее молчание, наступившее в зале.

В следующее мгновение тишина рухнула, разбившись на тысячу осколков. В зале не было, пожалуй, никого, кто не слышал бы о байамском происшествии, не видел фотоснимков и не читал отчетов. Пораженные ужасом, люди смотрели на пульсирующее белое облачко как загипнотизированные.

Одни стояли неподвижно, другие пытались спрятаться. Толстяк с розой в петлице, председатель химической корпорации, неожиданно стал на четвереньки и полез под стол.

– Это оно, Джон! Господи помилуй, это опять оно, – прошептал Гуго, хватая Триллинга за рукав. Затем он бросился к выходу, расталкивая гостей. Он уже преодолел почти весь путь, когда облачко наконец заметило свою жертву. Шипя и потрескивая, оно спикировало вниз и рванулось вдогонку за Парчеллингом.

– Спасите! – завопил Парчеллинг, делая огромные прыжки, совсем как заяц, попавший в облаву. Он хватал то одного, то другого за руку, но гости шарахались от него, как от зачумленного.

Но вот облачко, как будто решившись, легко скользнуло вперед и обволокло несчастного Парчеллинга. На мгновение Парчеллинг исчез, утонул в молочной туманности. Затем послышался звук лопнувшей струны, и облака не стало. Парчеллинг лежал на боку, неловко подвернув руку. Он был без сознания. Грудь дышала хрипло и с трудом, в ней что-то клокотало.

* * *

…И снова сенсация, снова аршинные газетные заголовки: «Повторение байамской трагедии», «Вызов свободному миру», «Пора оградить лучших сынов народа от происков темных сил», «Катиль Револьс должен быть посажен на электрический стул…»

На расследование дела с «облаком Парчеллинга» были брошены лучшие полицейские силы страны. Многие научно-исследовательские институты начали заниматься специальными исследованиями, пытаясь разгадать тайну белого облака. Но тщетно. В одной из лабораторий удалось искусственно получить шаровую молнию, которая гонялась за металлическим роботом и, догнав, испепеляла его. Но это ни на шаг не приблизило к разгадке белого облака. В самом деле, приманкой для искусственной шаровой молнии служили ферромагнитные материалы, в первую очередь сталь. На убегающего робота, сделанного из немагнитных материалов, молния никак не реагировала. А что заставляло белое облако гнаться именно за Парчеллингом? Одет он был так же, как все, и вообще решительно ничем не выделялся среди окружающих. Откуда же такая «любовь» к нему белого облака? Что служило здесь «приманкой»? Ведь не случайность же все это, не пустая игра слепых сил природы! Два раза подряд такие вещи не могут повториться без причины. Уж это-то, во всяком случае, каждому представлялось совершенно ясным.

Между тем Парчеллинг лежал при смерти. Его лечили, делали уколы и переливания крови, но все испытанные средства оказывались малоэффективными. Едва больной приходил в себя, как его охватывал панический страх: он оглядывал все уголки палаты, затем укутывался с головой в одеяло, что-то невнятно бормоча про смертоносное белое облако.

Дело, в общем-то, шло на поправку, но очень медленно. Парчеллинг исхудал. Худощавый и в лучшие времена, он выглядел теперь совершенным скелетом.

Его делами на фондовой бирже ведал теперь Джон Триллинг. Дела Парчеллинга шли далеко не блестяще, акции непрерывно падали; но можно ли в этом винить Триллинга? Ведь у него и своих дел было по горло. Мог ли он поэтому как надо уследить за делами своего друга?

* * *

– Лантар, замри!

И огромный пес-волкодав замирал, стоя на задних лапах. Джон наслаждался, глядя на пса, неподвижного, как статуя. Вдоволь налюбовавшись, он командовал:

– Ко мне! – И пес с радостным лаем кидался на грудь Джону, норовя лизнуть его прямо в губы. Частенько ему это удавалось, и тогда Джон притворно сердился, легонько шлепал пса. Видно было, что оба отлично понимали друг друга.

В этом грузном, обрюзгшем человеке, одетом в яркую шелковую пижаму, трудно было сразу узнать грозного Джона Триллинга. Большой Хозяин от души дурачился и веселился вовсю.

– К вам звезда, босс, – сказал неслышно вошедший дворецкий, фамильярно подмигивая. Будучи любимцем Триллинга, он позволял себе многое, на что, пожалуй, не мог бы осмелиться ни один человек в стране.

– Какая звезда? – не понял Джон.

– Знаменитая кинозвезда Мэрилин Гринги собственной персоной, разъяснил дворецкий.

– А, Мэрилин! Что ж ты? Зови!

– Но… может быть, подать вам переодеться?

– Ну, вот еще! К чему эти церемонии? Ты ведь знаешь, что мы с Мэри давние друзья.

Оставшись один, Триллинг все-таки надел халат и застегнул его на все пуговицы. Затем он уселся за стол, приняв серьезный вид. Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошла Мэрилин.

– Здравствуйте, Мэри, – сказал Джон, поднимаясь. – Рад вас видеть.

– Я также, – ответила Мэрилин.

Пес сдержанно зарычал, оскалив клыки.

– Лантар, ты не узнаешь меня? – сказала Мэрилин удивленно.

– Ничего странного, сударыня, – улыбнулся Джон. – Вас не было здесь так давно, что пес успел вас позабыть. Да и ваш покорный слуга тоже соскучился по вас.

– Да, я виновата перед вами, Джон.

– О, что вы, я не об этом! – быстро заговорил Триллинг. – Но уж, во всяком случае, я ведь считаюсь покровителем вашей студии, и хотя бы благодаря этому обстоятельству мы могли бы видеться с вами почаще. Садитесь, дорогая, садитесь! Лучше сюда, в кресло. У окна будет удобнее.

Мэрилин села, закинув ногу на ногу.

– Сигарету? – сказал Джон, щелкнув портсигаром.

– Благодарю. – Глубоко затянувшись, Мэрилин закашлялась. Успокоившийся Лантар подошел к Мэрилин и внимательно обнюхал ее ноги.

– Итак, что же вас привело ко мне? – спросил Триллинг. – Уж наверное, не просто желание повидаться, – добавил он с едва скрытой горечью. – Что? Увеличить съемочные фонды? Или ходатайствовать о предоставлении труппе отдельной ракеты для вылета на Марс, на новые съемки? Угадал?

– Нет, Джон, на сей раз не угадали.

– Ну и хорошо. Тогда, может быть, забудем о делах и прокатимся немного? Мне как раз вчера Мокомпания презентовала любопытную машину…

– Нет настроения, Джон. Я ведь пришла к вам с одной вещью, – негромко сказала Мэрилин.

– Ага! Значит, я все-таки оказался прав. Просто проведать Джона нельзя, обязательно надо к нему приводить «с одной вещью».

– Я пришла относительно Катиля Револьса, – так же негромко сказала Мэрилин.

– Вот как, – насторожился Триллинг.

– Револьс невиновен, он не имеет отношения к этим ужасным происшествиям.

– Но он сам признался.

– Ах, это не имеет никакого значения! Револьс психически болен, и это у него просто мания.

– Не думаю, – сказал Триллинг. – А почему, собственно, судьба Катиля Револьса интересует прекрасную Мэрилин Гринги?

– Лучшего Иоанна Крестителя нам не найти.

– Не беспокойтесь. Лучшие трагики страны будут к вашим услугам. Об этом я сам позабочусь.

– Револьс невиновен, – горячо повторила Мэрилин.

– Правосудие не ошибается.

– Джон, я прошу вас, лично вас: спасите ему жизнь!

– Вы обращаетесь не по адресу, – развел руками Триллинг, – я только частное лицо.

– Это ваше последнее слово?

– В части Револьса – да.

– В таком случае прощайте. – Мэрилин поднялась. – Откровенно говоря, я была о вас лучшего мнения.

После ухода Мэрилин Триллинг несколько минут сидел неподвижно. Подперев ладонями щеки, он думал. Не последнее место в его мыслях занимал Катиль Револьс. То, что Револьс непричастен к обоим покушениям на Парчеллинга, было отлично известно Джону Триллингу. Но в той большой игре, которую затеял Триллинг, инженер Револьс был пешкой, и эта пешка должна была погибнуть. Таковы неумолимые законы игры.

В глазах общественного мнения страны преступником является Револьс. Если есть еще сомневающиеся в этом, их надлежит убедить. И об этом позаботится Большой Хозяин. К его услугам весь огромный, отлично вымуштрованный аппарат, состоящий из газет, радио и телевидения.

Тяжело поднявшись, Триллинг подошел к пульту связи, поблескивавшему в неярких лучах сентябрьского солнца.

На выпуклом экране послушно возникло лицо начальника тайной полиции.

– Вы закончили дело Револьса? – спросил Триллинг тихим голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Поверьте, босс, я сделал все…

– Почему же до сих пор нет обвинительного заключения?

– Но ведь у нас нет пока вещественных доказательств преступления…

– Револьс во всем сознался, его признание запротоколировано, чего ж вам еще?

– Это так, босс. Но, как вам хорошо известно, законодательство требует, чтобы в подобных случаях преступление было доказано документально. А кроме того, медицинская комиссия установила, что в психике Револьса имеются отклонения от нормы. И судить этого человека…

– Медицинскую комиссию я беру на себя, – нетерпеливо перебил Триллинг. – А вы должны разыскать эту чертову машину, с помощью которой этот Револьс усиливал биотоки, или как их там.

– Очень может быть, – осторожно сказал начальник полиции, – что такой машины вообще не существует в природе.

– Так сделайте ее, – вспылил наконец Триллинг. – Неужели мне больше нечего делать, как только учить вас уму-разуму! Вы поняли меня?

– Да, – ответил начальник полиции после короткой паузы.

– Очень рад за вас. Доложите через двадцать четыре часа результаты. Все.

Экран погас.

«Как бы Мэрилин не заварила кашу, – размышлял Триллинг. – От этой взбалмошной женщины всего можно ожидать. То она водится с левыми элементами, то бросает все и едет куда-нибудь на Амазонку, то выкидывает еще какое-нибудь коленце. А вдруг ей взбредет в голову развернуть кампанию в защиту Катиля Револьса? Знакомых газетчиков у нее пруд пруди. Правда, владельцы газет прислушиваются к мнению Джона Триллинга, но ведь за всеми газетами не уследишь!» И одна капля дегтя сможет испортить бочку меда, меда, в предвкушении которого у Триллинга уже теперь текли слюнки.

«Как там мой подопечный?» – подумал Триллинг, поворачивая ручку настройки. Перед ним на экране возникла большая комната с розовыми стенами и белоснежным полом. В комнате было пусто, если не считать узкой никелированной койки да ночного столика, уставленного лекарствами. На койке сидел, понурив голову, худой старик. Он поднял голову, и глаза его заблестели радостью.

– Здравствуй, Джон, – сказал старик, – спасибо, что не забываешь меня.

– Как самочувствие, Гуго? – участливо спросил Триллинг, внимательно вглядываясь в усталое лицо и синие мешки под глазами друга.

– Неважно, – махнул рукой Гуго. – Моторчик начинает портиться, – указал он на сердце. – А главное, я совсем потерял сон. Все боюсь, что во сне меня настигнет это проклятое облако.

– Ну, сам посуди, ты же только изводишь себя понапрасну. Если даже твое облако и существует в природе, то как оно может проникнуть в твою палату? Окна у тебя все время наглухо задраены, а в рамы вставлены бронированные стекла. Даже посетителей ты боишься принимать.

– Умом я все это понимаю, но все-таки ничего не могу с собой поделать, – голос Парчеллинга был тускл и безжизнен. – Ты уж, пожалуйста, Джон, последи за биржевыми делами моими…

– Послежу, послежу, не беспокойся. А ты поскорей выздоравливай. До завтра!

– До завтра.

* * *

– Как дела, Револьс?

– Благодарю, сэр.

– Теперь у вас нет оснований жаловаться?

– Нет.

– С вами обращаются вежливо?

– Да.

– Питание, книги?

– Благодарю вас, сэр, мне ни в чем не отказывают.

– Присядьте, Револьс, – пригласил Триллинг.

В продолжение разговора лицо Катиля оставалось безучастным. Казалось, какая-то тайная мысль не давала ему покоя. Триллинг уже привык к мраморной бледности своего узника, к его внезапным переходам от состояния глубокой депрессии к болезненному возбуждению. Сегодня Револьс был явно чем-то угнетен. Он не говорил с Триллингом, как обычно, о новейших проблемах физики и о неоспоримости существования бога.

– Не нужен ли вам врач? – спросил Триллинг.

– Врач? – усмехнулся Револьс. – Меня исследовала на днях целая медицинская комиссия.

– Эта комиссия решает вашу судьбу, Револьс.

– Мою судьбу?

– Да. Все зависит от того, признают ли они вас психически здоровым или больным.

– Но ведь я совершенно здоров!

– Конечно, я не сомневаюсь в этом. Но комиссия пришла к противоположным выводам. И в ваших интересах взять себя в руки и вести себя на комиссии так, как, по мнению этих идиотов, должен вести себя здоровый человек.

– А кто именно?

– Это я вам подробно расскажу.

– Увы, это ни к чему, – грустно сказал Револьс. – Комиссия-то уже прошла.

– Так и быть, я добьюсь для вас новой комиссии.

– О, спасибо, – громко сказал Револьс, приходя в хорошее настроение. – Я верил и знал, что бог меня не оставит, что он пошлет мне защитника.

– Это долг каждого христианина – помогать друг другу, – заметил Триллинг.

* * *

Толстая решетка и давно не мытые стекла единственного окна делали комнату полутемной. Окно выходило во двор. Чахлый клен, наполовину облетевший, несмело заглядывал в окно. Двор был грязным и никогда не убирался. Там и сям кучи антрацита, битого кирпича, песку. Большой мусорный ящик, наполненный с верхом, довершал общее впечатление.

Во двор вошел мужчина лет тридцати. На нем была вельветовая куртка с закатанными рукавами и спортивные бутсы на толстой каучуковой подошве.

Осторожно оглядевшись, мужчина нырнул в подъезд. Он миновал два марша ветхой деревянной лестницы, пропахшей мышами, и отпер обшарпанную дверь. Войдя, он тщательно заперся изнутри.

– Зябнешь, бедняга? – обратился он к клену, заглядывавшему в окно. – Что делать, жизнь наша собачья.

В комнате пахло промозглой сыростью, и мужчина включил газовую горелку, чтобы немного нагреть воздух.

Наша любовь словно лилия В заводи тихой реки, —

мурлыкал он под нос, убирая комнату.

На квадратном столе, стоявшем посреди комнаты, беспорядочной горой громоздились различные миниатюрные детали, волноводы, лазеры и транзисторы.

Но человек, видимо, не считал, что на столе царит беспорядок. Пройдя мимо стола, он подошел к стальному шкафу, похожему на банковский сейф. На боковой стенке сейфа имелось несколько приборов. Их круглые циферблаты приковали к себе внимание человека. Он долго вглядывался в показания приборов, пристально следил за капризными движениями легких стрелок.

– Нет, еще не готово, – сказал он сам себе и вытащил сигарету. – Но уж на этот раз промашки не будет, клянусь честью!

Несмотря на относительную молодость, человек был более чем наполовину сед. Глаза его беспокойно бегали, мелкая непрерывная дрожь в руках изобличала хронического алкоголика.

Придвинув стул, видавший лучшие времена, он освободил себе краешек стола и принялся делать какие-то расчеты. Карандаш быстро скользил, исписывая листок за листком, а человек то улыбался, то хмурился, время от времени тихонько бормоча: «Данные рентгеновского анализа надо ввести на целый час раньше… Гм, мешает коэффициент усиления… Выигрывая в скорости, я проигрываю в мощности… А интеграл-то расходится!»

Быстро стемнело. Серенький день уверенно шел к своей гибели. Человек повернул выключатель, и тусклая, казалось, насквозь пропыленная лампочка осветила лабораторию. Ранние морщины на угрюмом лице человека, подчеркивавшиеся вечерними тенями, стали еще заметнее.

– Что-то опаздывает мой лучший друг, – тихо произнес человек, по странной ассоциации улыбнувшись далеким воспоминаниям. Улыбка неожиданно скрасила его, сделав почти привлекательным. На щеках появились юношеские ямочки, глаза молодо заблестели.

Неожиданно послышался тихий стук в дверь. Улыбка тут же сбежала с лица человека. Он устало подошел к двери и отпер ее. В дверь быстро проскользнула грузная фигура, в темных очках и шляпе, надвинутой на самые глаза.

– Добрый день, Кроули, – сказал вошедший.

– Здравствуйте, Хозяин.

– Я задержался сегодня немного. Как твои успехи?

– Нужны деньги, – сказал Кроули.

– Опять деньги?

– У вас их как будто немало.

– Ты получишь все, что причитается, только после… после реализации.

– Мне деньги нужны сейчас, – угрюмо сказал Кроули.

– Чтобы снова напиться до бесчувствия и потом валяться в городской сточной канаве?

– А хотя бы и так, – вызывающе ответил Кроули.

– А знаешь ли ты, чего мне стоило вытащить тебя из полицейского управления? Я ведь и не подозревал даже, что ты находишься за решеткой и должен быть судим за нарушение правил поведения в общественном месте.

– Может быть, было бы лучше, если бы вы оставили меня там, – тихо сказал Кроули.

– Что, что? Ты эти разговоры оставь, уж это, во всяком случае, будет лучше для тебя. У нас есть контракт. И учти: неустойка может тебе дорого обойтись.

– Я пошутил, Хозяин, – произнес Кроули. – Но мы договорились с вами, что эта попытка будет последней?

– Мое слово – закон, – сказал хозяин, снимая пыльник и шляпу.

– Мне как раз перед вашим приходом припомнилось детство, – сказал Кроули. – Весна на ферме… апрельское солнце… и отец, готовящий машины к пахоте.

– Ну, что ж. Закончишь нашу работу, получишь деньги, и ты – вольная птица. Сможешь купить себе, если захочешь, хоть три фермы, хоть целый десяток. Ты уже закончил отладку?

– Нужна еще примерно неделя.

– Неделя?.. Это слишком много. Уложись хотя бы в три дня. Сможешь, а?

– Это очень трудно. Придется круглосуточно дежурить здесь. Не возьмешь ведь помощника…

– Послушай, я удвою твой гонорар. Ты только уложись в три дня. Хорошо?

– Ладно, постараюсь.

– Вот и отлично. Да и тебе самому интересно поскорее разделаться с этим.

– Вы принесли? – спросил Кроули.

– Конечно, я для этого и пришел. Вот последний рентгеновский снимок… Анализ крови… Электроэнцефалограмма… Кажется, это все, что тебе требуется?

Не отвечая, Кроули внимательно рассматривал анализы.

– Большие изменения в коре головного мозга, – сказал он после долгой паузы. – Видите? Вот эти пики на графике стали более высокими и острыми. Значительно усилилась аритмия общей деятельности, этих провалов в прошлый раз еще не было.

– Так что, пожалуй, без новых данных адресата и не разыскать было бы?

– Конечно, не разыскать. Ведь машина не то, что человек. Она угадывать не может.

– Так смотри, Кроули, ровно через три дня я буду у тебя. Чтобы все было готово к запуску. А если… В общем, думаю, ты сам понимаешь.

«Сам понимаешь, – горько усмехнулся Кроули, оставшись один. – А что, собственно, я понимаю? Что надо как можно скорей избавиться от этой мерзости. Может быть, пойти в редакцию газеты и все рассказать? Нет, поздно. Газеты наверняка подкуплены. Хозяин не простит мне этого, он выдаст меня правосудию, и тогда наверняка – электрический стул».

– А, будь все проклято, – вслух произнес Кроули, подходя к установке. – В конце концов, разве мало людей гибнет от всевозможных катастроф? Много ли стоит в сравнении с этим одна-единственная человеческая жизнь?

Кроули включил установку и погрузился в работу.

* * *

Знаменитой кинозвезде Мэрилин Гринги выпало на долю тяжелое детство. Ее отец, известный ракетоиспытатель Митчел Фитцджеральд Гринги, погиб, когда ей было всего четыре года. Погиб не в полете, испытывая новую машину, а от глупой случайности: при включении стартового двигателя взорвался аварийный баллон с горючим. Впрочем, поговаривали, что это была не совсем случайность, так как Митчел отличался прямотой взглядов и мог высказать правду в глаза самому президенту компании. Правда, такие разговоры были быстро замяты, и трудно было установить, насколько они соответствуют истине.

Как бы то ни было, на месте взрыва ракеты образовалась огромная пологая впадина, а похороны Митчела Гринги носили чисто символический характер. Впереди довольно многочисленной процессии медленно ехал «форд» с откинутым бортом. В кузове среди цветов стоял цинковый гроб с запаянной крышкой. Но в гробу, собственно говоря, не было ничего от Митчела Гринги, если не считать нескольких горстей мертвой земли, сожженной страшным огнем.

После смерти Митчела Гринги компания назначила его семье смехотворно малую пенсию. Мать Мэрилин, работавшая биологом на хлорелловой плантации, где производилась пища для космонавтов, несколько раз пыталась попасть на прием к директору компании. Но каждый раз из этого ничего не получалось. То директора срочно вызывали по какому-нибудь делу, то неожиданно созывалось важное совещание, то появлялась еще какая-нибудь причина, и прием срывался. В конце концов мать Мэрилин прекратила безуспешные попытки.

Оставался еще один способ – письма. И Линда Гринги писала, писала без конца. Из канцелярии директора компании она неизменно получала ответы безукоризненно вежливые, обнадеживающие, отпечатанные на отличной бумаге с водяными знаками компании. В письмах говорилось, что вопрос о пенсии будет пересмотрен в ближайшее время, правда, никаких конкретных дат не указывалось. Мэри уже бегала в школу, затем бросила ее и пошла работать ученицей на хлорелловую плантацию, чтобы помогать матери, а вопрос о пенсии все еще находился «в стадии рассмотрения».

Приходилось туго. Хорошо еще, что администрация разрешала служащим есть «брикеты для космонавтов» в неограниченном количестве. Часто эти брикеты составляли весь обед Линды и Мэрилин. Жаль только, что брикеты не разрешалось выносить с территории плантации.

Долог и извилист был путь Мэрилин от хлорелловой плантации к почетному титулу первой звезды экрана. Были, конечно, на этом пути и счастливые случайности и просто удачи, но главным явилось железное упорство и настойчивость Мэрилин, соединенные с незаурядным природным талантом актрисы.

Обладая добрым сердцем, она все время старалась помогать своим коллегам-актерам, менее удачливым, чем она. За это Мэрилин пользовалась неизменным уважением и любовью в мире искусства, чего нельзя сказать о других кинозвездах, заносчивых, капризных и неприступных.

Давним другом Мэрилин был Мардон Вуд, журналист из «Ньюс кроникл», весьма влиятельной газеты. Вуд не пользовался особой любовью начальства, так как считался «левым». Но тем не менее главный редактор держал его, так как Вуд был весьма способным и добросовестным журналистом.

К нему-то и решила обратиться Мэрилин.

Маленькое вечернее кафе было полупусто. Мэрилин и Мардон выбрали столик в углу, возле эстрады. Ежевечернее представление еще не начиналось, и эстрада была пуста.

За сосисками с горохом и бутылкой неплохого шабли Мэрилин успела рассказать Мардону существо дела.

– Нужно попытаться спасти этого человека, – заключила Мэрилин.

– Сколько лет Катилю Револьсу? – неожиданно спросил Мардон.

– Он совсем молод. Кажется, ему и тридцать еще не скоро будет, если вообще будет когда-нибудь.

– Бедняга.

– Понимаешь, Марди, то, что он невиновен, для меня не подлежит никакому сомнению.

– Для меня теперь тоже.

– Во всей этой истории есть какая-то непостижимая тайна, – сказала Мэрилин, пододвигая пустые тарелки официанту, убиравшему со стола. – Ясно, что покушение на Парчеллинга не случайность, а заранее обдуманное преступление. За всем этим кто-то скрывается. Кто именно? Ну, это уже дело полицейских и всяких сыщиков. Но при чем здесь Катиль Револьс? Кому нужно, чтобы погиб ни в чем не повинный человек?

– Погоди-ка, – сказал Вуд, отодвигая в сторону фужер с недопитым вином, – кажется, я начинаю понимать, где тут собака зарыта. Ты говоришь, Триллинг настаивает на смертной казни?

– Категорически.

– А между тем, не будь его злая воля, жизнь Револьса была бы спасена.

– Для этого Джону стоило бы только пальцем пошевелить, – сказала Мэрилин.

– Как же ты не поняла до сих пор! – воскликнул Вуд. – Триллинг просто ревнует тебя.

– Ревнует?

– Ну да! Ведь Катиль Револьс был в твоей группе, участвовал с тобой в съемках. А кроме того, ты так горячо ходатайствовала за него перед Триллингом. Для подозрительности Большого Хозяина этого, по-моему, более чем достаточно!

– Если это так, то какой же он негодяй!

– Негодяй, не спорю.

– Что же теперь делать? – с тоской сказала Мэрилин. – Вряд ли Триллинг отступит от того, что задумал.

– Будем бороться, – заявил Вуд, глядя на сцену, где шеренга девиц под оглушительные звуки барабана извивалась в стриптизе, подчиняясь ритму. – Триллинг могуществен, не спорю, но не всесилен же он, в конце концов?! Ведь что-то же осталось от наших демократических свобод?!

– Только тише, пожалуйста, – сказала Мэрилин, – на нас и так уже оглядываются.

– Я попробую что-нибудь сделать в своей газете, – перешел на шепот Вуд, украдкой оглянувшись. – К счастью, через четыре дня мой шеф отбывает в длительную командировку, а заместитель глуп, как сорок тысяч пней. Попробуем что-нибудь пробить! Представляешь, какая это будет пощечина Триллингу?

Рассчитавшись с официантом, Мэрилин и Мардон вышли из кафе. Их встретила сырая звездная ночь, напоенная запахами осени.

– Я провожу тебя, Мэри? – полувопросительно сказал Вуд.

– Нет, Марди, не надо. Мне хочется побыть одной. А вот, кстати, и такси.

Мэрилин свистнула, и такси остановилось.

– Звони мне почаще, – сказала Мэрилин, отворяя дверцу. – Я хочу быть в курсе. Прощай, Марди!

Дверца захлопнулась, и машина умчалась, прошуршав опавшими листьями.

Вуд вынул сигарету. Неожиданно из тени, отбрасываемой стеной дома, вынырнула невысокая широкоплечая фигура.

– Простите, – сказала фигура, – я хотел выяснить, о чем вы говорили в кафе, произнося слова «демократические свободы»? И почему при этом упоминалось имя Джона Триллинга?

– Вам-то что до этого? – подозрительно сказал Вуд.

– И все-таки я попросил бы вас ответить.

– А с кем, собственно, имею честь?..

Вместо ответа незнакомец отвернул лацкан пиджака. В тусклом свете электрического фонаря блеснул значок тайной полиции.

– Этого, надеюсь, вам достаточно? – осведомился незнакомец, делая шаг к Вуду.

Мысль Мардона лихорадочно работала. «Может арестовать, – соображал он. – Серьезных улик никаких, но недели две продержат. И тогда сорвется вся защита Катиля Револьса. Триллинг убьет его. Надо бежать. Только бежать!» Приняв такое решение, Мардон внутренне подобрался.

– Вы арестованы, – властным голосом сказал неизвестный, – выньте руки из карманов!

Он вынул свисток, но не успел поднести его ко рту: Вуд сильным ударом в подбородок сбил шпика с ног и бросился бежать. Вот когда пригодились занятия боксом в клубе журналистов! Сзади раздались пронзительные свистки и крики. Топот чьих-то кованых сапог гулко отдавался в ночной тишине улицы. Казалось, улица тянется бесконечно. Бесконечно тянулись парадные домов и ворота дворов, наглухо запертые в соответствии с распоряжением мэра. Спрятаться было некуда. Мардон почувствовал, что устает. Но попадаться полицейским ему теперь ни в коем случае нельзя было. Если вначале дело пахло в худшем случае двумя неделями ареста, но теперь, после того как Вуд сбил с ног полицейского и спасался бегством, ему грозили куда большие неприятности.

Показалась высокая чугунная решетка, оплетенная колючей проволокой. Раздумывать было некогда. Каким-то чудом Вуд перемахнул решетку, разорвав одежду и в кровь изранив лицо.

«Почему они не стреляют? – билась в голове одна-единственная мысль. Неужели боятся нарушить тишину?»

Как бы отвечая на его мысль, хлопнул выстрел, затем еще один. Полицейские, прислонившись вплотную к решетке, стреляли наугад: к счастью для Вуда, было новолуние. Лезть через колючую проволоку полицейские не решились.

Пока продолжались поиски сонного дворника, отворившего ворота, прошло несколько драгоценных минут. Вуд слышал торопливые голоса своих преследователей и скрип ворот в заржавленных петлях.

Куда спрятаться? В какое-нибудь парадное? Но тогда его неминуемо разыщут – это лишь вопрос времени. Постучаться к кому-нибудь? Но для этого тоже нужно время, а времени нет!

Мардон бежал по огромному захламленному двору, натыкаясь на кучи угля и просто грязи. Все окна были темны, кроме одного, которое также погасло при звуках выстрелов.

Вуд с разбега налетел на какое-то деревянное сооружение, больно ударившись. Мусорный ящик! Хорошо еще, что полный. Лихорадочно разгребая руками отбросы, Мардон забрался внутрь. И как раз вовремя: голоса полицейских слышались уже во дворе.

– Оцепить двор, – послышалась команда. – Поставить караул у ворот и решетки. Преступник здесь, и он никуда не уйдет. Приступайте к обыску!

– Может быть, сначала обыщем двор? – предложил один голос.

– Вряд ли он настолько глуп, чтобы остаться здесь. Впрочем, пошарь немного фонариком.

Мардон сидел в ящике съежившись, стараясь дышать как можно тише. Дело принимало серьезный оборот. Пока оставалось одно: выжидать.

Наконец голоса полицейских стихли. «Вероятно, разошлись по квартирам с обыском», – догадался Вуд. Но он не знал, остался ли во дворе кто-нибудь из полицейских, и поэтому не решался высунуть голову.

Так прошло несколько томительно долгих минут. Мардон задыхался от смрада разлагающихся отбросов. Голову неотступно сверлила мысль: когда полицейские обыщут квартиры и убедятся, что там никого нет, они станут прощупывать двор, и тогда все.

– Ну, где ты там запрятался, – послышался вдруг хриплый шепот. – Вылезай!

«Провокатор! – мелькнуло у Мардона. – Но к чему это им? Не проще ли было взять меня голыми руками?»

– Поживее, – снова раздался шепот, – у нас слишком мало времени на церемонии! Да не бойся, шпиков пока нет!

Решившись, Мардон единым духом выскочил из ящика. Он очутился перед человеком, который дружелюбно похлопал его по плечу.

– Ты выбрал не слишком удобную постель, приятель, – сказал человек, приблизив лицо к Вуду. Мардон почувствовал густой винный перегар.

– Куда мне? – спросил он, схватив своего доброжелателя за холодную руку.

– За мной – и бегом! – ответил человек.

Они вбежали в подъезд и спустились в подвал по каменным ступеням. Здесь было сыро. Под ногами хлюпала вода. С потолка капало. Вуд натыкался в кромешной тьме на какие-то острые углы. Тяжелая капля упала Вуду на губу, и он облизнул ее. Капля пахла нефтью.

Незнакомец ориентировался в темноте довольно хорошо. Он шел впереди, таща Мардона за руку.

– А что, парень, видно, ты досадил этим бобби, коли они так рьяно гоняются за тобой? – нарушил молчание незнакомец.

– Не представляю, чего им от меня надо, – ответил Мардон, тяжело дыша.

– И полез в мусорный ящик просто ради собственного удовольствия, так ведь? – добавил незнакомец. – Что ж. Можешь ничего не говорить мне. Ты прав, мало ли кем может оказаться незнакомый?

Воздух в коридоре, по которому они шли, стал как будто свежее. Идти стало легче.

– Ну, вот мы и пришли, – сказал неизвестный, останавливаясь. – Через эту дверь ты выйдешь на другую улицу. Благодарить не надо, – сказал он, заметив движение Мардона. – Я рад, что помог тебе: ты почему-то кажешься мне неплохим парнем.

Незнакомец крепко пожал руку Вуда. Снова Вуд почувствовал густой запах виски.

– И знай еще, – впервые за все время улыбнулся незнакомец, – что сегодня ночью тебе помог бежать от шпиков Ричард Вилмор Кроули, великий физик и великий… негодяй!.. Прощай.

* * *

Гуго Парчеллинг развернул утренний номер газеты, Руки его дрожали, и голова немного тряслась. Международные новости… Хроника космоса… Это все можно пропустить. Дальше… Культурная жизнь… Съемки нового фильма с участием Мэрилин Гринги. Странно, Триллинг хорошо знаком с ней, а он Гуго, нет. Джон обещал их познакомить, да все как-то было недосуг то ему, то Джону. «Вот выйду из лечебницы и познакомлюсь с ней», – подумал Парчеллинг, разглядывая цветное фото знаменитой кинозвезды. Дальше, дальше… Вот! Биржевые новости. Глаза Парчеллинга жадно впились в газету.

Неутешительные новости! Курс акций Парчеллинга непрерывно падает. «На фондовой бирже паника!» – кричали заголовки. «Десять тысяч рантье разорились за один вчерашний день».

«Похоже, что против меня действует какой-то скрытый и могущественный враг, – тревожно думал Парчеллинг. – Все изменения на бирже как будто диктуются единой волей. Хорошо еще, что меня поддерживает Джон».

Парчеллинг просмотрел еще несколько тревожных сообщений. Затем встал и в волнении, пошатываясь, прошелся по комнате.

«Я должен дать решительный бой на бирже, – решил он. – Все или ничего! Надо будет сообщить об этом Джону, когда он зайдет ко мне».

* * *

Кроули вошел в свою лабораторию и без сил опустился на стул. Светящаяся стрелка часов показывала начало третьего. Безумно хотелось спать, но уснуть нельзя было ни на минуту. Заключительный процесс синтеза, который шел в аппарате, требовал непрерывного наблюдения и регулировки. Единственное, что мог себе позволить Кроули, – это время от времени выходить во двор, чтобы подышать свежим воздухом. Это тем более было необходимо, что голова после вчерашней грандиозной попойки раскалывалась. Может быть, и не следовало пить накануне решающего этапа работы, но тут уж Кроули ничего не мог поделать. Он чувствовал, что если не напьется до чертиков, то в трезвом виде сможет совершить любое безумие: либо разбить установку вдребезги, либо перерезать горло Хозяину, – да мало ли что может прийти в голову трезвому человеку!

Глубоким вечером, выйдя проветриться, Кроули услышал со стороны улицы шум погони, крики, а затем один за другим два выстрела. Он видел, как через чугунную ограду, окутанную колючей проволокой, переметнулась какая-то темная фигура и заметалась в поисках укрытия.

Было очень темно, но Кроули, обладая поистине кошачьим зрением, все-таки заметил, что беглец запрятался в мусорный ящик.

Помочь ему спастись или нет? Такого вопроса для Кроули не возникало. Пока полицейские суетились во дворе, обсуждая план дальнейших действий, Кроули стоял, притаившись в подъезде. За эти несколько минут он припомнил, как ему так же приходилось прятаться от полицейских после одной студенческой демонстрации. Он был тогда знаменосцем группы своего колледжа. Демонстрацию разогнали, и все разбежались, кто куда. Кроули постучался в чью-то квартиру и, когда дверь приоткрылась, вскочил туда. Перед ним стояла перепуганная до полусмерти молодая женщина.

– Спрячьте меня, – попросил Кроули, – за мной гонятся.

– Вы красный? – догадалась женщина, увидев знамя. – У меня брат тоже красный, – сообщила она торопливым шепотом. – Идемте!

В тот раз Кроули спасся от полицейских ищеек.

Уже на студенческой скамье Кроули проявил задатки большого ученого, и профессора прочили ему блестящее будущее. Он опубликовал несколько работ по кибернетике и по саморегулирующимся системам. Эти работы привлекли внимание ученого мира.

После окончания колледжа ему предложила работу одна из могущественных фирм. Кроули охотно согласился. Условия действительно были шикарными. Кроули пользовался неограниченным кредитом для приобретения нужной аппаратуры и мог распоряжаться собственным временем по своему усмотрению.

– Вы можете делать, что хотите, – сказал ему шеф, или, как все его звали, Большой Хозяин, в первый же день. – Можете отправляться на регби, на футбол, хоть на голове ходить – это меня не касается. Мне надо только, чтобы задание, которое я вам даю, выполнялось в срок.

Первая стычка с Хозяином произошла на четвертый месяц работы Кроули.

Хозяин потребовал от Кроули разработать блок управления автоматической линией. Это привело бы к тому, что еще несколько десятков рабочих из числа немногих, еще не вытесненных кибернетическими чудовищами, оказались без работы.

Кроули отказался.

«Не делайте опрометчивых поступков, милейший Ричард, – сказал тогда Хозяин, недобро улыбаясь. – Я пока прошу вас, но могу ведь и заставить!» «Заставить?» – переспросил Кроули. «Конечно. Вот, полюбуйтесь-ка!» сказал он, протягивая Кроули фотографию. Кроули вздрогнул: он увидел себя, идущего во главе демонстрации со знаменем в руках. «Можете взять на память, – сказал Хозяин, заметив движение Кроули. – У меня имеется неограниченное количество этих прелестных фотографий. Так что имейте в виду: вам нет смысла портить отношения с полицией. Двенадцать лет каторги не такая уж приятная перспектива, не правда ли?»

Так началось падение Кроули. Он делал все, что требовал Хозяин. И утешение все чаще стал находить в двойном шотландском виски. В чем-чем, а в деньгах он не нуждался.

Но последнее требование Хозяина… Нет, об этом лучше не думать.

Все это быстро пронеслось в мозгу у Кроули. Заметив, что полицейских во дворе не осталось, он осторожно подошел к месту, где запрятался преследуемый.

И вот теперь, благополучно проводив его, Кроули сидел в своей потайной лаборатории. Он выпил еще виски и принял допинг от сна.

Требовательно загудел фиксатор. Надо идти. С трудом поднявшись, Ричард подошел к установке, похожей на несгораемый шкаф. Стрелка одного из приборов перешла за красную черту.

– Ну, что тебе, убийца, – пробормотал Кроули. – А, ты уже усвоил анализ крови? И просишь рентгеновский снимок? Молодец, завидный у тебя аппетит.

Кроули осторожно просунул рентгеновский снимок в узкую щель вводного устройства. Ему показалось, что это пасть какого-то ненасытного чудовища. Ему почудилось даже, что машина нетерпеливо выдернула снимок у него из рук, но это уж, конечно, было самовнушение.

Незаметно подкрался рассвет. Бледный день занимался за окном. Под окном надрывно кричала какая-то птица.

«Скоро придет Хозяин, – подумал Кроули. – Сегодня истекает третий день».

* * *

Первой мыслью Вуда было прислушаться, нет ли погони. Но ночная улица была пустынна. Ветер грубо заигрывал с опавшими листьями.

Вуд вдруг почувствовал, что продрог. Он поднял воротник плаща и задумался: куда идти? Домой, в неуютную холостяцкую квартиру? Но там наверняка придется отвечать на вопросы привратника, если не того типа с бегающими глазами, который почти всегда дежурит в вестибюле. А шеф? О, высоконравственный шеф, конечно, назавтра же будет уведомлен о том, что сотрудник газеты Мардон Вуд вернулся в четыре часа утра, да еще весь вывалянный в мусоре!

Разумеется, по такой улике немедленно могут возникнуть всякие подозрения. Необходимо было где-то помыться и переодеться. Но где? Мардон перебирал в памяти многочисленных знакомых. Многие из них милые люди, но станут задавать лишние вопросы. На кого же можно положиться?

Вдруг Вуд хлопнул себя по лбу. Арчи! Как он мог забыть? Это настоящий друг.

Через полчаса Вуд был уже на станции пригородного движения. Ближайшая электричка отправлялась через пятьдесят минут (ночью движение не было таким интенсивным, как днем).

Вуд взял билет и смешался с сезонными рабочими, дремавшими на лавках. Он старался не попадаться на глаза полицейскому, который дремал возле буфетной стойки.

– Несет от тебя, парень, – проворчал какой-то старик, когда Вуд опустился рядом с ним.

– Оставь его, Микки, – сказал другой, по виду ровесник Мардона. – Видно, перебрал человек.

Миновав глухую сельскую улочку, спавшую беспробудным сном, Мардон остановился перед небольшим, в три окна, покосившимся домом. На дверях под электрической лампочкой блестела медная дощечка: «Арчибальд Мельмер, юрист-ходатай по делам фермеров». Дверь долго не отворялась. Мардон и стучал, и звонил, и дергал ручку. Наконец на пороге появился заспанный Арчибальд.

– Марди? – удивился он. – Каким это ветром занесло тебя сюда ночью, дружище? Да ты проходи, проходи.

– Спасибо, – сказал Вуд, входя в темную прихожую.

– Мэри с сынишкой в отъезде, так что я один, – продолжал Арчибальд. – Проходи, не стесняйся.

Арчибальд включил свет.

– Однако, – протянул он удивленно, – где это ты так ухитрился?.. Держу пари, что от тебя несет отнюдь не пармской фиалкой и не духами «Мечта».

– Ты прав, как всегда. У тебя найдется переодеться?

– Конечно! Мы ведь с тобой почти одного роста.

Арчибальд принес костюм и нижнее белье. Наскоро приняв ванну и переодевшись, Мардон изложил Арчибальду свои мытарства.

– Ты должен что-нибудь сообразить, – заключил Мардон.

– Что же ты думал раньше? – сказал Арчибальд. – Столько времени потеряно зря! Мы смогли бы организовать с помощью нашей газеты кампанию в защиту Катиля Револьса. Эх, ты!

Подавленный, Вуд молчал.

– Но еще не все потеряно, – сказал Арчибальд, хлопнув Мардона по плечу. – Сейчас иди-ка ты, братец, спать, на тебе лица нет. А завтра утром садимся на мотороллер и едем в нашу редакцию. Там все расскажешь, и… будем действовать!

– Но у тебя же дела? – спросил Мардон. – Как ты все бросишь и пойдешь?

– Для меня нет сейчас дела важнее твоего, – твердо ответил Арчибальд.

* * *

Кроули ждал этого стука и поэтому сразу отворил дверь. Перед ним в серых лучах рассвета выросла фигура Хозяина.

– Хэлло, Ричи, – бросил он. – Готово наше облако?

– Вы слишком рано пришли, – ответил Кроули, – мне нужно доделать кое-какие детали.

– Ничего, я подожду, – сказал Хозяин, садясь за стол, заваленный радиодеталями. Глаза его внимательно следили за Ричардом. Тот четко и споро делал свое дело. Минут за двадцать до прихода Хозяина он принял ледяной душ, и теперь от сонливости не осталось и следа.

– Ты знаешь, Ричи, – озабоченно сказал Хозяин, – ведь он все время сидит взаперти. Даже форточку не разрешает открыть.

– Ну и что же?

– Как же к нему проникнет облако?

– Вот вы о чем, – сказал Кроули. – На этот счет можете не беспокоиться: облако обладает «туннельным эффектом»; оно может просочиться даже в замочную скважину, чтобы отыскать своего адресата…

– Так, значит, тогда… во второй раз… в доме Парчеллинга… Не надо было открывать двери на балкон?

– Совершенно излишняя роскошь. Облако разыскало бы Парчеллинга, как хорошая собака-ищейка отыскивает по следу дичь.

– Скажи мне все-таки, Ричард, в чем суть этой дьявольской штуки, этого облака?

– Долго объяснять.

– Ну, хотя бы в двух словах, – настаивал Хозяин.

– Принцип преследующей системы не нов, – сказал Кроули. – Но мне удалось применить в этой системе особо чувствительные элементы и микрогабаритные волноводы со световой длиной волны.

– А что это за волноводы?

– Собственно, в них вся соль, – заметил Кроули, поворачивая на пульте какой-то рычажок, отчего все стрелки на шкалах заплясали. – В качестве основной детали – волновода – я взял… Как бы это попроще объяснить… Ну, словом, обыкновенные вихри.

– Вихри? – удивился Хозяин.

– Ну да. Суть в том, что обыкновенные атмосферные завихрения живут слишком непродолжительное время. Мне же удалось найти способ придать им долговечность. А ничтожный вес, равный весу воздуха, и почти полная прозрачность – все это сохраняется. Правда, система имеет еще некоторые конструктивные недостатки. Например, она шипит и потрескивает во время движения. Это связано с весьма быстрым вращением каждого в своем направлении, так, чтобы они как бы взаимно гасили друг друга. Для этого требуются довольно сложные расчеты, – добавил Кроули, помолчав.

– Но есть еще один недостаток, пожалуй, самый главный, – заметил Хозяин.

– Вы имеете в виду малую интенсивность взрыва облака, когда оно встречается с объектом преследования?

– Разумеется.

– От этого дефекта также легко избавиться. Для этого нужно только провести определенное число экспериментальных взрывов облака, чтобы найти наилучшие пропорции для компонент, входящих в его состав. И тогда оно сможет поднять на воздух целое здание, а то и город.

В жизни Джона Триллинга бывало много побед, случались и поражения. Собственно, каждый день его был либо небольшой победой, либо поражением, если курс акций падал. Но случались среди этих побед ослепительные, возносившие Триллинга на недосягаемую высоту. Так было, например, пятнадцать лет назад, когда он все свое, тогда еще сравнительно небольшое состояние, смело вложил в акции одной фирмы, дела которой пошатнулись. Через некоторое время завод конкурирующей фирмы взлетел на воздух. Обстоятельства дела так и остались невыясненными.

С этого момента дела Джона Триллинга круто пошли в гору. Он получил чуть ли не двести процентов прибыли и круто развернулся. Капитал его, а с ним и мощь Триллинга росли неудержимо, как снежная лавина.

Правда, встречались в деятельности Триллинга и неприятности. Каждый шаг приходилось делать, отбиваясь от целой тучи конкурентов. Но зато с каждым таким шагом Джон все ближе приближался к заветной цели.

В конце концов у него остался только один конкурент, самый сильный и самый страшный – Гуго Парчеллинг. Как это ни странно, но Гуго и не подозревал, что имеет в лице Триллинга опасного и злобного врага. «Просто выжил старик из ума», – объяснял это по-своему Джон Триллинг.

Он собирался одним ударом свалить компанию Парчеллинга. И тогда у него не осталось бы конкурентов. Тогда… Да, тогда открывались такие перспективы, от которых дух захватывало! Но на этом пути стоял Парчеллинг. Если его устранить в критический момент – компания будет сломлена. Но как? Организовать автомобильную катастрофу? Или покушение? Не годится: у Парчеллинга довольно внушительная личная охрана. А кроме того, эта история может когда-нибудь всплыть.

Тогда-то и возникла у Триллинга идея кибернетического облака. В такую тайну будет посвящен только один человек. А ему после завершения дела не так уж трудно будет зажать рот. По этой части у Джона Триллинга имелся достаточный опыт. Наступал великий момент в жизни Джона: в этот день решалось все.

– Рентгеновская информация усвоена, Хозяин, – негромко сказал Кроули.

– А? Да, да, – Триллинг потер лоб. – И много твоей машине осталось еще усваивать?

– Анализ крови и все прочее были введены раньше, это завершающие данные.

– Значит, все готово?

– Все.

Триллинг взволнованно встал из-за стола и подошел к Ричарду. Тот отер лоб рукавом.

– Так ты говоришь, облачко разыщет его? – Триллинг явно избегал произносить имя своего «приятеля» Гуго Парчеллинга.

– Можете быть уверены, Гуго нигде от него не спрячется, – бросил Кроули.

– Ну а это… как?

– Что? – Кроули сделал вид, что не понимает.

– Я имею в виду, какова сила вспышки?

– Примерно в шестнадцать раз выше предыдущей.

– Неплохо, – пробормотал Триллинг, отводя глаза в сторону. Он не любил, когда ему смотрели прямо в лицо.

Кроули, освободив место на столе, расстелил карту города.

– Так где же тут ваш дружок? – указав на карту, посмотрел он на Триллинга.

– Попридержи язык. – Джон Триллинг вынул карандаш с алмазным колпачком и внимательно вгляделся в карту. Его взгляд скользнул мимо рабочих кварталов, мимо космодрома, к которому вела густая паутина дорог, мимо фабричного района. Он пристально разглядывал Овальное плато – самую фешенебельную часть города.

Кроули стоял рядом, заложив руки за спину.

– Вот, – сказал наконец Триллинг и поставил на маленьком белом квадратике госпиталя жирный крест.

– Ясно, – сказал Кроули, – сейчас установим азимут. – Он взял с алюминиевого стеллажа навигационный компас и шкалу и принялся за измерения. – Курс – тридцать два градуса одиннадцать минут двадцать восемь секунд. Чем точнее мы определим координаты госпиталя, тем меньше придется блуждать облаку в поисках… в поисках объекта, – пояснил Ричард.

Триллинг внимательно смотрел на проворные пальцы Кроули, летающие по клавишам настройки. Узкая гибкая трубка, выходящая из установки, была уже направлена в точном соответствии с измерениями: она была нацелена на госпиталь Овального плато.

Лицо Триллинга, мясистое, с выдающимся подбородком, было мрачно. О чем он думал? Трудно сказать. Может быть, он вспоминал многие часы, проведенные с Гуго – в Клубе боссов, на гоночной яхте, наконец, в домашней обстановке. Или, может быть, ему припомнился его последний разговор с Гуго, состоявшийся часа полтора назад. Гуго, иссохший как щепка (он с трудом поднимался с больничной койки), сказал ему, жалко улыбаясь:

– Ты у меня единственный друг, Джон. Не знаю почему, но я верю тебе. Ты не обманешь меня, я знаю. Скажи, как ты смотришь на то, чтобы я сейчас сыграл ва-банк? Я жду твоего совета.

Джон понял тогда, что эта мысль – сыграть ва-банк – прочно засела у Парчеллинга. И тогда его решение – ликвидировать Гуго – созрело окончательно.

– Что ж, – улыбаясь, ответил Парчеллингу Джон, – пожалуй, ты прав. Но подожди до завтра.

– Зачем?

– Я уточню для тебя некоторые цифры на бирже, чтобы ты не шел вслепую.

– Как мне благодарить тебя?

– Потом, потом, – отмахнулся Джон.

А может быть, Триллинг думал о том триумфе, который его ожидает на бирже в ближайшие дни? Во всяком случае, его лицо выражало все, что угодно, только не раскаяние.

– Кстати, Арчи, один технический вопрос.

– Слушаю, Хозяин, – процедил сквозь зубы Кроули, продолжая заниматься своим делом.

– Я ведь в технике профан, – сказал Триллинг, усмехнувшись. – Отчего облако взрывается? Ведь ты не начиняешь его взрывчаткой?

– Почему вы решили, что не начиняю?

– Ну, хотя бы потому, что облако прозрачно.

– Существует и прозрачной взрывчатки сколько угодно. Но вы правы: я действительно не начиняю ею облако. Оно взрывается оттого, что бешено вращающиеся вихри, образующие его элементы, при встрече с объектом, на который они настроены, мгновенно прекращают вращение. При этом происходит взрыв. И никаких следов не остается: облако исчезает, как будто его и не было в природе.

Кроули до отказа повернул какой-то рычаг. Внутри установки послышался звук, похожий на глубокий вздох, и тотчас же пол лаборатории и все предметы завибрировали.

– Птичка расправила крылышки и просится в полет, – негромко сказал Кроули.

– Не будем ее томить. Выпускай! – распорядился Триллинг.

Из трубки со свистом вырвалась тонкая струя, похожая на пар и в то же время напоминающая студенистую массу. Масса эта не растекалась по комнате, а собиралась в облако, которое росло на глазах. Наконец весь «пар» из трубки вытек.

Грозное облако висело теперь неподвижно в полуметре от пола, шипя и потрескивая. Кроули нажал на установке кнопку стартера, и облако, дрогнув, медленно двинулось к двери. За несколько секунд оно просочилось сквозь щели и замочную скважину и исчезло.

* * *

– Скажи, Арчи, – произнес Мардон, заканчивая утреннее бритье, – тебе не знакомо такое имя: Ричард Вилмор Кроули?

– Ричард Кроули? – быстро переспросил Арчибальд. – Где ты слышал это имя?

– Да так звали моего спасителя. Ну, того, кто вывел меня через подвал на другую улицу.

– Кроули, – сказал Арчибальд. – Не может быть! Гордость нашей науки!.. Опиши-ка его получше.

Мардон описал незнакомца, глубоко врезавшегося в его память.

– Да, это он! – воскликнул Арчибальд. – Сомнений нет. И ты говоришь, от него несло виски?

– Как из винной бочки.

– Пьет, значит. Они съедят его, эти компании!

– Прощаясь, Кроули сказал мне: «Сегодня ночью тебе помог бежать от шпиков Ричард Вилмор Кроули, великий физик и великий негодяй». Но мне тогда показалось, что это просто болтовня пьяного.

– Погоди-ка, – Арчибальд хлопнул себя по лбу. – Кроули работает на фирму Триллинга. Несомненно, они задумали какую-то мерзость. Надо предотвратить преступление, если еще не поздно. Едем! Ты, надеюсь, запомнил этот дом? – Последние слова Арчибальд возбужденно говорил, таща Вуда за руку. Тот не успел добриться, одна щека была в мыле. Мардон отер ее носовым платком.

Вскоре, распугивая кур, по улице промчался мотороллер и на предельной скорости рванулся в город.

* * *

– Дело сделано, Хозяин, – сказал Кроули через минуту после того, как облако исчезло за дверью. – Теперь недурно было бы нам распрощаться.

– Послушай, Ричи, – вкрадчиво начал Триллинг, – хочешь, я удвою твой гонорар? Ты его получишь, и немедленно, но при одном условии.

– Каком же?

– Обещай, что ты останешься у меня. Нужно сделать еще одно дело, на сей раз – самое последнее. Без твоей помощи мне не обойтись.

– Нет! – выкрикнул Кроули. – Нет, нет! Я больше не могу. Дайте мне деньги, и я сейчас же уеду. Ищите себе другого помощника в своих делах.

– Никто, кроме тебя, с этим не справится, и ты это отлично знаешь сам, – сказал Триллинг. – Решайся! Ты будешь обеспечен на всю жизнь.

– Я уезжаю, – заявил Кроули.

– Ты не поедешь.

– Интересно, кто мне сможет помешать?

В руках Триллинга блеснул кольт.

– Считаю до трех, – сказал он, угрожающе подымая вверх вороненое дуло.

При счете «два» Кроули бросился на Триллинга. Он успел дать подножку, и оба тела с грохотом упали и покатились по полу. Среди шума отчаянной борьбы совсем безобидно прозвучал сухой и короткий звук выстрела…

* * *

Оставшись один после профессорского обхода, Парчеллинг блаженно прикрыл глаза. «Состояние значительно улучшилось, – мысленно повторял он слова профессора, – дело идет на поправку».

Внезапное шипение и треск заставили его открыть глаза. Гуго показалось, что он сходит с ума: от двери по полу медленно ползло белое облако.

С застывшим в горле криком ужаса, с вылезшими из орбит глазами он выскочил из постели и бросился к окну. Худой, трясущийся, в одном нижнем белье, Парчеллинг был страшен.

Он сделал было попытку выбить окно, но бронированное стекло даже не дрогнуло. А облако приближалось, неотвратимое, как судьба.

– А-а-а! – закричал Парчеллинг, кинувшись навстречу облаку, но на полдороге рухнул на пол.

Глухой взрыв потряс здание госпиталя. Из окон на тротуар со звоном посыпались стекла, часть стены, вырванная взрывом, упала вниз, подняв тучи пыли.

Выброшенный воздушной волной, Парчеллинг повис вниз головой, зацепившись за прутья обнажившейся железной арматуры. За мгновение до взрыва он умер от разрыва сердца.

* * *

– Прямо, – командовал Мардон. – Кафе… вот эта улица… Вон чугунная ограда… Стоп! В этом дворе.

Оставив мотороллер на улице, Арчибальд и Мардон вошли в мрачный пустынный двор.

– Вон тот подъезд, – кивнул Вуд.

В сыром подъезде Арчибальд и Мардон замешкались.

– Ты не ошибся? – шепотом спросил Арчибальд.

Внезапно из-за двери послышался протяжный стон. Арчибальд толкнул дверь, она не поддавалась. Тогда, поднатужившись, он вышиб ее могучим плечом.

В комнате, напоминающей лабораторию, царил беспорядок. Стол был повален набок, возле него валялась целая куча каких-то деталей. Арчибальд отшвырнул ногой поломанный стул, задравший к потолку гнутые ножки. В противоположном конце комнаты, возле какого-то несгораемого шкафа, лежал человек, уткнувшись лицом в пол.

Став на колени, Арчибальд наклонился над лежащим. Осторожно тронул плечо. Человек был неподвижен.

– Марди, воды, – отрывисто сказал Арчибальд.

Вуд бросился к крану.

Арчибальд повернул рукой безвольно поникшую голову лежащего и вздрогнул: это был Кроули. Он дышал часто и хрипло. Кровь… Откуда? Арчибальд осмотрел Кроули, распростертого без сознания. Правый бок был в крови.

– Рана в боку, – тихо сказал Арчибальд.

– Пулевая.

– Причем системы «кольт-модерн», с разрывным и токсическим действием.

– Но ведь эта система запрещена?

– Как видишь, – кивнул Арчибальд.

– Надо перевязать его.

– Сначала мы должны обезвредить рану. К счастью, по-моему, она сама по себе не смертельная, если яд не успел проникнуть в кровь.

– Ну, ты-то специалист по ранениям. Мне рассказывали, как ты перевязывал раны после расстрела студенческой демонстрации в мае, когда была большая забастовка…

– Кто тебе рассказывал? – нахмурился Арчибальд. – Впрочем, дело сейчас не в этом.

– Что мне сейчас делать?

– Раз это лаборатория, здесь должен быть спирт. Поищи-ка его в том шкафчике. Мы должны протереть рану.

Пока Мардон пытался открыть «шкаф», Арчибальд осторожно выдавливал из раны зараженную кровь: в этом состоял единственный шанс на спасение.

– Как удачно, что я сегодня утром надел свежую сорочку, – сказал Арчибальд, разрывая свою рубашку на узкие полосы, – теперь у нас есть бинт.

– Это не шкаф, а какой-то аппарат, – подошел Мардон, – спирта нигде нет.

– Плохо.

– Боже мой, это он! Человек, назвавшийся Ричардом Кроули. Как он изменился!

Действительно, узнать Кроули было трудно. Его бескровное лицо осунулось, правый глаз был закрыт громадным кровоподтеком. И так как Вуд видел Кроули в течение нескольких минут и то глубокой ночью, немудрено, что он сразу не узнал своего спасителя.

– Наверно, самоубийство, – вздохнул Мардон. – Тогда ночью Кроули показался мне человеком, которого гнетет нечистая совесть. И кроме того, вот это… – Вуд кивнул на батарею пустых бутылок из-под шотландского виски, выстроившихся в углу подле «шкафа».

– Не торопись с выводами, – сказал Арчибальд. – Если это самоубийство, то где же револьвер, из которого он застрелился?

– Но кто же в таком случае?..

– Это мы и должны выяснить. Я уверен, что это убийство. Не представляю только, кому Ричард мог стать поперек дороги. Только бы нам спасти его, а уж он все расскажет. Вызывать «Скорую помощь», конечно, нельзя. Нести в аптеку тоже. У меня есть знакомый врач на Пятой улице. Он наш. Едем туда!

Внезапно хриплое, трудное дыхание Кроули прекратилось.

– Умер! – вскрикнул Мардон.

Арчибальд поднес к губам Кроули маленькое зеркальце: поверхность его затуманилась.

– Это, вероятно, еще не смерть, а только шок – действие яда. Поспешим! Счастье еще, что мотороллер с коляской.

* * *

– Ну, что там еще? – бросил Джон Триллинг, уже собравшийся было уезжать. К нему подбежал запыхавшийся начальник тюрьмы.

– Беда, босс!

– Вечно у вас беда.

– У ворот собралась толпа.

– И что же?

– Они требуют выдачи Катиля Револьса.

– Так быстро?

– Они узнали о взрыве госпиталя и гибели Гуго Парчеллинга из последнего выпуска фотогазеты. Кроме того, там было интервью с начальником тайной полиции… Оно тоже подлило масло в огонь: он считает, что виновник убийства – Катиль Револьс.

– Так, так, – сказал Триллинг, потрогав пальцем багровый кровоподтек на щеке («Споткнулся на лестнице», – объяснял он встречным).

– Может быть, вызвать наряд полиции?

– Ни в коем случае! Мы не можем мешать свободному волеизъявлению народа.

– Что же делать? Они сломают ворота. Слышите? – С улицы доносились низкий гул и отдельные выкрики.

– Я сам к ним выйду, – решил Триллинг. Решительно спустившись по лестнице административного корпуса тюрьмы, он подошел к воротам. Массивные, из литого чугуна, они еле сдерживали напор толпы. «Ре-вольс у-бий-ца, вы-дай-те Ре-воль-са!» – скандировала толпа. При виде Триллинга шум усилился.

– Чем вы недовольны, друзья? – широко улыбнулся Джон.

– Револьс!.. Выдайте Револьса! – раздался рев.

– Мы его должны судить, – сказал Триллинг, стоя вплотную к решетке. Передние ряды толпы состояли из рослых молодчиков подозрительного вида, сильно смахивавших на переодетых полицейских. Они-то и кричали громче всех.

– Никаких присяжных! Револьс – убийца. У нас свой суд! Линчевать убийцу!

– Соблюдайте законность! – прокричал Триллинг, стараясь, чтобы его слышали задние, и удалился в глубь двора. Войдя в кабинет начальника тюрьмы, он распорядился: – Пусть ломают ворота и делают, что хотят. За все отвечаю я. В конце концов, убийца должен получить по заслугам. Этого требует общественное мнение. Вечером поговорим о вашем повышении. А сейчас, – он глянул на часы, – я спешу на биржу. Надеюсь, что вы правильно поняли меня.

– Так точно, босс, – ответил начальник тюрьмы, вытягиваясь в струнку.

* * *

В это утро, как обычно, люди спешили на работу. Трамваи, троллейбусы, автокары, подземка – все было битком набито спешащими людьми. Моросил нудный осенний дождик. В толпе шныряли роботы-газетчики. Протянув никелевую монетку, люди хватали газеты и на ходу разворачивали их. В газеты попадали события, разыгравшиеся буквально час тому назад.

Ускоряя шаг, люди обменивались короткими репликами, обсуждали последние сообщения.

– «Сайбернетикс компани» спроектировала новую универсальную автоматическую линию.

– Значит, появятся новые тысячи безработных.

– Их и так уже, слава богу, немало.

– Осторожнее, – говорил собеседник, опасливо оглядываясь, не подслушивает ли кто-нибудь.

– Взрыв госпиталя на Овальном плато. Смерть Гуго Парчеллинга, – раздаются размеренные голоса роботов-газетчиков, сообщающих последние новости.

И лишь на самой последней странице в укромном уголке, скромным петитом было набрано сообщение о том, что сегодня утром в городской тюрьме возмущенная толпа граждан линчевала Катиля Револьса – убийцу Гуго Парчеллинга. «Преступник получил по заслугам, – говорилось в заключение заметки. – Но тем не менее в целях расследования всех обстоятельств этого дела решено создать специальную комиссию. Председателем комиссии назначается сенатор Джон Триллинг».

Оглавление

Михановский Владимир . Облако

Реклама на сайте