«Дорога в рай»

Даль Роальд Дорога в рай

Роальд ДАЛЬ

ДОРОГА В РАЙ

Перевод А. Ставиской

Всю жизнь миссис Фостер панически боялась опоздать на поезд, на самолет, пароход и даже к началу спектакля в театр. Во всех других ситуациях она вела себя совершенно нормально и не проявляла особой нервозности, но стоило ей куда-то собраться, одна мысль о том, что она не поспеет вовремя, приводила ее в такое состояние, что у нее начинался тик. Ничего страшного в этом не было - просто в уголке левого глаза слегка дергалась крошечная мышечка, будто она кому-то подмигивает. Неприятность, однако, заключалась в том, что эта судорога не оставляла ее час, а то и более уже после того, как она благополучно добиралась до вокзала или аэропорта, - словом, всюду, куда она так спешила.

Поистине непостижимо, каким образом такая тривиальная вещь, как страх не успеть на поезд, может перерасти в тяжелую навязчивую манию. Не меньше чем за полчаса до того как выйти из дому, чтобы ехать на станцию, миссис Фостер, полностью экипированная, в пальто, шляпе и перчатках, спускалась на лифте в нижний этаж и, будучи не в силах усидеть на месте, беспокойно металась из комнаты в комнату, пока муж, который наверняка прекрасно понимал, что с ней творится, наконец не появлялся из своих апартаментов и, как ни в чем не бывало, с легкой иронией в голосе спрашивал, не думает ли она, что им пора двигаться.

Вполне вероятно, что мистера Фостера должна была раздражать эта странность жены. Но с его стороны все же было непростительно увеличивать ее муку, заставляя понапрасну себя ждать. Однако учтите, полной уверенности, что делал он это осознанно, отнюдь нет, хотя каждый раз, куда бы они ни ехали, он рассчитывал время с дотошной точностью - и обратите внимание, опаздывал всего-то на какую-нибудь минуту или две, при этом сохраняя полную невозмутимость, так что с трудом верилось, что он не намеренно устраивает несчастной женщине эту тайную гнусную пытку. Но одно, должно быть, он знал твердо: она никогда не посмеет его поторопить. Для этого он слишком хорошо ее вышколил. Но он также знал, что если бы и решился перейти тот критический предел, когда еще можно было успеть доехать до аэропорта, то довел бы ее едва ли не до истерики. В их супружеской жизни последних лет были один или два случая, когда казалось, будто он нарочно старается опоздать на поезд только для того, чтобы заставить страдать свою бедную жену.

Допустим, что муж виноват (хотя полной уверенности в этом нет) и поступает он преднамеренно, однако такую его позицию делает совершенно необоснованной тот факт, что миссис Фостер, если простить ей ее маленькую необоримую слабость, всегда была прекрасной и любящей женой. Больше тридцати лет она служила мужу верно и преданно. Сомневаться в этом не приходится. Но даже она, женщина кроткая, которая не допускала и мысли, что мистер Фостер может сознательно ее терзать, в последнее время стала все чаще задумываться.

Мистер Юджин Фостер, которому было почти семьдесят, жил со своей женой в большом шестиэтажном доме на Шестьдесят второй улице в Нью-Йорке, и они держали четверых слуг. Дом этот мрачный, и люди бывали у них не часто. Но в это необычное утро дом словно ожил и зашевелился. Одна служанка разносила по комнатам кипы простынь, другая укрывала ими мебель от пыли. Дворецкий сносил вниз чемоданы и ставил их в холле. Повар то и дело выбегал из кухни, чтобы о чем-то спросить дворецкого, а сама миссис Фостер в старомодной шубе и шляпе на макушке буквально летала из комнаты в комнату, усиленно делая вид, что надзирает за всеми действиями слуг. Но на самом деле она думала только о том, что не успеет на самолет, если ее муж не будет готов и в самые ближайшие минуты не выйдет из своего кабинета.

- Который час, Уокер? - спросила она, проходя мимо дворецкого.

- Десять минут десятого, мэм.

- Машина пришла?

- Да, мэм, она ждет. Я как раз собираюсь погрузить в нее багаж.

- До аэропорта не меньше часа езды. Самолет вылетает в одиннадцать. Мне необходимо быть там за полчаса, чтобы успеть пройти регистрацию. Я наверняка опоздаю. Уверена, что опоздаю.

- Мне кажется, у вас впереди еще много времени, мэм, - попытался успокоить ее дворецкий. - Я предупредил мистера Фостера, что выехать вам надо в девять пятнадцать. У вас в запасе еще целых пять минут.

- Я знаю, Уокер, я знаю, знаю. Но все-таки поторопитесь с багажом, очень вас прошу.

Она принялась ходить взад и вперед по холлу и каждый раз, когда мимо спешил дворецкий, спрашивала у него, который час. Она без конца твердила себе, что именно на этот самолет она не имеет права опоздать. Ушли месяцы, пока ей удалось уговорить мужа отпустить ее. И если она не успеет на этот рейс, он с легкостью решит отменить поездку. Но все горе в том, что он собирается проводить ее в аэропорт и сам настоял на этом.

- Боже милостивый! - сказала она вслух. - Я не успею. Я знаю, я это знаю, знаю. Я не успею.

Мышечка возле левого глаза бешено билась, к горлу подкатывали слезы.

- Который час, Уокер?

- Восемнадцать минут десятого, мэм.

- Теперь-то я наверняка опоздаю, - воскликнула она в отчаянии. - Я хочу, чтобы он наконец вышел!

Эта поездка так много значила для миссис Фостер. Она впервые летела одна в Париж навестить дочь, единственное дитя, которая была замужем за французом. Француз был ей довольно безразличен, но она обожала дочь и, кроме того, страстно мечтала поглядеть на трех своих внуков. Она их знала только по многочисленным фотографиям, которые ей регулярно присылали, и она расставляла их по всему дому. Дети были прелестны. Она души в них не чаяла и, как только приходила очередная фотография, уносила ее к себе и долго сидела, с нежностью глядя на детские мордочки, пыталась отыскать в них заветные черты фамильного сходства, что для нее было так важно. В последнее время она все острее чувствовала, что не хочет провести остаток дней там, где поблизости не будет этих детей и где она не сможет приглашать их в гости, водить на прогулку, покупать им подарки и видеть, как они растут. Она, конечно, понимала, что так думать дурно и что это даже своего рода предательство по отношению к мужу, покуда он жив. Но она также хорошо понимала, что он, несмотря на то что уже отошел от активного участия в большинстве дел, ни за что не согласится оставить Нью-Йорк и переехать во Францию. Можно считать чудом, что он вообще разрешил ей лететь в Париж на целых шесть недель навестить внуков. О, как мучительно ей хотелось бы жить там всегда и чтобы внуки всегда были рядом!

- Уокер, который час?

- Двадцать две минуты, мэм.

Едва Уокер успел закончить фразу, как дверь отворилась и в холл вошел мистер Фостер. Он на мгновение остановился и в упор поглядел на жену. Она не отвела взгляда и тоже пристально смотрела на маленького, тщедушного, но все еще не утратившего живость старика с широким бородатым лицом, так разительно напоминающим лицо Эндрю Карнеги* на фотографии в старости.

* Эндрю Карнеги (1835-1919) - американский сталелитейный магнат и крупный филантроп.

- Ну так как? - произнес он. - Думаю, нам следует поторопиться, если ты хочешь попасть на самолет.

- Да, милый, да. Все готово. Машина нас ждет.

- Отлично. - Склонив голову набок, он, не отрывая взгляда, смотрел на нее. У него была особенность резко вскидывать голову и потом поворачивать ее быстрыми короткими рывками. Эта странность и манера одновременно стискивать вытянутые вперед руки высоко перед грудью делали его почему-то похожим на белку - проворную умную старую белку из Центрального парка.

- Вот и Уокер с твоим пальто. Одевайся, милый.

- Я сию минуту вернусь, - сказал он. - Только вымою руки.

Она стояла и ждала его, а рядом стоял высокий дворецкий с пальто и шляпой наготове.

- Уокер, нет надежды успеть?

- Почему же, мэм? Уверен, все будет в порядке.

Когда снова появился мистер Фостер, дворецкий помог ему надеть пальто. Миссис Фостер сразу же вышла и поспешно села в присланный за ними "кадиллак". Муж вышел вслед за ней, но спускался он по ступеням медленно и на полдороге остановился, поглядел на небо и потянул носом холодный утренний воздух.

- Похоже, туман, пока небольшой, - сказал он, опускаясь рядом с ней на сиденье. - Там, в аэропорту, уже все небо затянуто. Я не удивлюсь, если выяснится, что рейс уже отменен.

- Не говори так, милый. Прошу тебя...

Больше они не обмолвились ни словом, и, только когда машина пересекла реку и въехала на Лонг-Айленд, он нарушил молчание.

- Я все уладил со слугами, - сказал он. - Они сегодня уходят. Я заплатил им половину за шесть недель, а Уокеру сказал, что извещу его телеграммой, как только они нам снова понадобятся.

- Да, я знаю. Он сам мне об этом сказал.

- Я сегодня же перееду в клуб. Это будет приятная смена обстановки.

- Хорошо, милый, я тебе напишу.

- Я буду иногда заходить проверять, все ли в порядке, и забирать почту.

- А тебе не кажется, что Уокеру лучше бы остаться, пока нас нет, и присмотреть за домом? - робко спросила она.

- Чепуха. В этом нет никакой необходимости. Помимо всего прочего, тогда я буду вынужден заплатить ему жалованье полностью.

- Да, дорогой, конечно.

- Кроме того, никогда ведь не знаешь, что людям взбредет в голову, если они остаются одни в чужом доме. - Он достал сигару и, откусив кончик серебряными щипчиками, зажег ее от золотой зажигалки.

Она сидела неподвижно, крепко стиснув под пледом руки.

- Ты будешь мне писать? - спросила она.

- Посмотрим. Впрочем, не уверен. Ты ведь знаешь, я не большой любитель писать письма, если нет какого-то конкретного повода.

- Да, милый, знаю. Ты, ради Бога, не беспокойся.

Они проехали бульвар Квинз и приближались к плоской топкой равнине, на которой стоит аэродром, когда туман вдруг начал сгущаться и машина вынуждена была сбавить скорость.

- О Господи! - воскликнула миссис Фостер. - Теперь-то я уже точно опоздаю. Который час?

- Перестань суетиться, - раздраженно сказал мистер Фостер. - Сейчас это уже бессмысленно. Рейс все равно отменен. Самолеты никогда не летают в такую погоду. Я вообще не понимаю, почему тебе именно сегодня приспичило куда-то ехать, вместо того чтобы спокойно сидеть дома.

Ей послышалось - хотя полной уверенности не было, - что в его голосе появились какие-то неожиданно новые нотки. Она повернулась и внимательно посмотрела на него, но разглядеть перемену в выражении этого заросшего сплошной щетиной лица было довольно трудно. Рот - вот что самое характерное. Она поняла, что ей хочется, как не раз это бывало и прежде, увидеть его рот, складку губ. Глаза ни о чем не говорили, разве только о том, что он в ярости.

Между тем он продолжал:

- Разумеется, если по какой-то случайности рейс все-таки не отменили, тогда здесь я не могу с тобой не согласиться - ты безусловно на самолет не поспеваешь. Так скажи, почему ты не можешь с этим смириться?

Она отвернулась и стала смотреть в окно, пристально вглядываясь в густеющий туман. Чем дальше, тем сильнее он спускался. Теперь она различала лишь край шоссе и кромку пастбищ за ним. Она знала, что муж по-прежнему смотрит на нее. Она снова повернула голову и на этот раз с ужасом заметила, что взгляд его прикован к точке в углу левого глаза, где, она чувствовала, дергается мышца.

- Почему ты не хочешь? - спросил он.

- Не хочу что?

- Не хочешь понять, что сейчас ты уже наверняка не успеешь на самолет, если он даже и летит сегодня. Мы не можем мчаться с сумасшедшей скоростью в этом мареве.

Он больше не заговаривал с ней. Машина все же кое-как ползла. Шофер включил желтые фары, они освещали край дороги, и это помогало им двигаться. Навстречу из тумана выплывали другие огни, белые, желтые, а один, особенно яркий, следовал за ними всю дорогу.

Неожиданно шофер остановил машину.

- Ну вот, теперь застряли! - воскликнул мистер Фостер. - Я так и знал.

Шофер обернулся к ним.

- Нет, сэр. Мы приехали, - сказал он. - Это аэропорт.

Не говоря ни слова, миссис Фостер выскочила из машины и почти бегом через главный вход направилась в здание аэровокзала. Внутри было множество народу, расстроенные пассажиры толпились возле регистрационных стоек. Она пробилась сквозь всю эту массу и обратилась к служащему.

- Да, - сказал он. - Ваш рейс временно откладывается. Но не уходите далеко. Мы ждем. Небо может проясниться в любую минуту.

Она вернулась к мужу, который все еще сидел в машине, и сообщила ему новость.

- Но ты не жди, дорогой, - сказала она. - Это не имеет смысла.

- Не буду, если шофер возьмется отвезти меня обратно. Ну как, водитель, довезете меня?

- Почему бы и нет, сэр?

- Багаж вынули?

- Да, сэр.

- До свидания, милый. - Изогнувшись, она наклонилась и чмокнула мужа в колючую, заросшую седой щетиной щеку.

- До свидания. Счастливого пути.

Машина уехала, и миссис Фостер осталась одна.

Конец дня был для нее сплошным кошмаром. Час за часом она сидела на скамье, выбрав место поближе к стойке, и каждые полчаса поднималась и спрашивала у дежурного, не изменилась ли ситуация. Ответ был один и тот же: "Ждите. Туман может рассеяться в любую минуту". Так продолжалось до начала седьмого, пока наконец громкоговорители не объявили, что рейс задерживается до одиннадцати утра.

Миссис Фостер, прослушав объявление, растерялась, не зная, как ей быть дальше. По крайней мере еще полчаса она продолжала сидеть на скамье, раздумывая, где бы ей устроиться на ночь, - от усталости голова плохо работала, мысли расплывались. Ей смертельно не хотелось уезжать из аэропорта. Не хотелось видеть мужа. Она очень боялась, что он тем или иным путем в итоге ухитрится сорвать ей поездку во Францию. Она предпочла бы никуда не двигаться и всю ночь просидеть на скамье в зале. Это, во всяком случае, избавило бы ее от риска. Но она уже была до крайности истомлена и потому без долгих колебаний решила, что ее затея выглядит несколько экстравагантно для пожилой дамы. В конце концов она подошла к телефону и позвонила домой.

Ответил муж, который как раз собрался в клуб и был буквально на пороге. Она сообщила ему последние новости и спросила, не остался ли в доме кто-нибудь из слуг.

- Все ушли.

- Тогда я здесь поищу комнату на одну ночь. Милый, пусть это тебя больше не беспокоит.

- Это будет чистейшая глупость, - сказал он. - Тут в твоем распоряжении целый дом. Так почему же не воспользоваться этим?

- Дорогой мой, но там никого нет, он пустой.

- Значит, я останусь с тобой.

- В доме нет даже еды.

- Тогда поешь, прежде чем ехать сюда. И не будь такой дурехой, женушка. Что бы ты ни делала, почему-то ты из всего умудришься создать неразрешимую проблему.

- Да, это верно. Прости меня. Я сейчас съем здесь сандвич и сразу же поеду.

Туман понемногу спадал, однако поездка и на этот раз оказалась долгой, и на Шестьдесят вторую улицу она добралась только к ночи.

Муж вышел из своего кабинета, услыхав ее шаги, и, стоя у двери, ждал ее.

- Ну как? - спросил он. - Как тебе Париж?

- Мы вылетаем в одиннадцать утра. Это окончательно.

- Ты хочешь сказать, если разойдется туман?

- Он уже расходится. Поднимается ветер.

- У тебя усталый вид. Представляю, какой был суматошный день.

- Да, не очень спокойный. Я немедленно иду спать.

- Я заказал машину на утро, - сказал он. - На девять часов.

- Спасибо тебе, милый. Я очень надеюсь, что ты не вздумаешь снова ехать в такую даль провожать меня.

- Нет, - ответил он, помедлив. - Думаю, что нет. Однако не вижу причины, почему бы тебе по дороге не высадить меня у клуба.

Она взглянула на него, и ей на мгновение почудилось, что он находится где-то далеко-далеко, за много миль от нее, за какой-то уже недосягаемой чертой. Он неожиданно показался ей совсем маленьким и таким бесконечно чужим, что она сейчас уже и не знала, что он делает, что думает и вообще кто он.

- Но клуб-то ведь в центре, - сказала она. - Совсем не по пути в аэропорт.

- У тебя будет вагон времени, дорогая. Ты что, не хочешь довезти меня до клуба?

- Да нет, что ты, милый, довезу, конечно.

- Вот и хорошо. Тогда до встречи в девять утра.

Она поднялась к себе в спальню на третий этаж и, не успев коснуться головой подушки, тут же заснула, сморенная усталостью после тяжелого дня.

Наутро она поднялась чуть свет и уже в половине девятого была внизу, готовая отправиться в дорогу.

Сразу после девяти появился ее муж.

- Ты сварила кофе? - спросил он.

- Нет, милый. Я подумала, что в клубе тебя ждет вкусный завтрак. Машина уже здесь. Я полностью готова, могу выйти прямо сейчас.

Они стояли в холле - нынче, казалось, они только в холле и встречались, - она в пальто и в шляпе, в руке сумочка, он в пиджаке какого-то необычайного покроя с высокими лацканами, какие были в моде при Эдуарде VII.

- Багаж твой где?

- В аэропорту.

- Ах да, я забыл. Если ты собираешься сначала отвезти меня в клуб, нам нельзя терять ни минуты. Ты согласна со мной?

- Да, да, конечно. Поедем скорее, ну пожалуйста!

- Я только возьму с собой несколько сигар. И сразу же вернусь, сказал он. - А ты иди садись в машину.

Она тут же вышла и направилась к стоящему возле машины шоферу. Завидев ее, он распахнул дверцу.

- Который час? - спросила она его.

- Примерно четверть десятого.

Мистер Фостер вышел минутой позже, и, глядя, как он медленно спускается по ступеням, она вдруг обратила внимание на его ноги - в узеньких брюках-дудочках они были до странности похожи на козлиные. Как и накануне, он остановился посредине лестницы, понюхал воздух и посмотрел на небо. Погода все еще хмурилась, но сквозь туман уже пробивался пучок солнечных лучей.

- Может, тебе повезет на этот раз, - сказал он, усаживаясь рядом с ней в машину.

- Поторопитесь, пожалуйста, - попросила она шофера. - И не возитесь с пледом. Я сама справлюсь. Давайте уже поедем. Я опаздываю.

Шофер обошел машину, сел за руль и завел мотор.

- Минуту! - неожиданно сказал мистер Фостер. - Шофер, будьте добры, подождите минуту.

- Что случилось, дорогой? - Она увидела, как он нервно что-то ищет в карманах пальто.

- У меня есть небольшой подарочек для Эллен, я хотел послать его с тобой. Но где же он, черт возьми? Я был уверен, что держу его в руке, когда спускался к машине.

- Я не видела, чтобы у тебя было что-то в руках. А что за подарок?

- Маленькая коробочка, упакованная в белую бумагу. Я забыл отдать ее тебе вчера. И уже всяко не хочу забыть сегодня.

- Маленькая коробочка! - с отчаянием в голосе воскликнула миссис Фостер. - Я не видела никакой маленькой коробочки! - Она начала лихорадочно шарить на шляпной полке у заднего стекла.

Муж ее продолжал обыскивать карманы пальто, затем расстегнул его и стал ощупывать карманы пиджака.

- Черт знает что! Скорее всего, я оставил ее в спальне. Я мигом вернусь.

- Прошу тебя, не надо! - закричала она. - У нас нет времени! Умоляю тебя, не ходи, Бог с ней, с коробочкой! Ты можешь послать ее почтой. Это наверняка какая-нибудь пустяшная гребенка. Ты ведь вечно даришь ей гребни.

- А чем, позволь спросить, тебе не угодили гребни? - Он был в ярости: жена впервые забылась и вышла из повиновения.

- Ничем, милый, я ничего не имею против. Но...

- Сиди здесь! - приказал он. - Я схожу и принесу ее.

- Только не задерживайся, милый! Прошу тебя, постарайся побыстрее.

Она сидела тихо и, набравшись терпения, ждала.

- Который час? - спросила она у шофера.

Он поглядел на ручные часы:

- На моих почти половина десятого.

- Можем мы успеть в аэропорт за час?

- Только-только.

В это мгновение внимание миссис Фостер привлек уголок чего-то белого, торчащий из щели между сиденьем и спинкой там, где сидел ее муж. Она протиснула туда руку и вытащила маленькую коробочку в бумажной упаковке, но при этом она не могла не заметить, что коробочка была засунута поглубже, будто ее специально вклинила в щель заботливая рука.

- Вот же она! - громко воскликнула миссис Фостер, не в силах сдержать волнение. - Все-таки нашлась! Боже, он там теперь будет до бесконечности ее искать! Шофер, быстрее! Сделайте мне одолжение, поднимитесь в дом и позовите его.

Шоферу, ирландцу с маленьким упрямым ртом, было наплевать на их треволнения, но он тем не менее вышел из машины, поднялся по ступеням входной двери и сразу же возвратился обратно.

- Дверь заперта, - объявил он. - У вас есть ключ?

- Да, сейчас, минутку. - Она начала судорожно рыться в сумочке. Ее маленькое личико сморщилось от напряжения, губы вытянулись трубочкой.

- Вот он! Нет, я пойду сама. Это будет быстрее. Я знаю, где его найти.

Она поспешно выбралась из машины и бросилась по лестнице к двери, держа в руке ключ. Затем она вставила ключ в замочную скважину и уже хотела повернуть его, но вдруг неожиданно остановилась. Задрав голову, она стояла совершенно неподвижно, будто оцепенев в разгар этой дикой спешки, когда ей оставалось только повернуть ключ и войти в дом. Она стояла и ждала - пять, шесть, семь, восемь, девять, десять секунд терпеливо ждала. Судя по ее позе - натянутому как струна телу и откинутой голове, - могло показаться, что она прислушивается, не повторится ли снова звук, который только что донесся до нее из глубины дома.

Да, теперь это было очевидно - она стоит и слушает. Об этом говорит вся ее поза - поза человека, целиком ушедшего в слух. Создавалось впечатление, что она тянется ухом все ближе и ближе к двери. И вот наконец ухо вплотную у двери. И в таком положении она остается еще какие-то секунды. Голова закинута, ухо прижато к двери, в руке стиснут ключ. Вот-вот она войдет в дом, но не входит, а вместо этого пытается слушать и понять, или так только кажется, - что за звуки, едва уловимые, доносятся откуда-то из глубины дома.

И вдруг неожиданно она вышла из своего оцепенения. Выдернув ключ из двери, она бегом сбежала по ступенькам.

- Уже слишком поздно! - на ходу крикнула она шоферу. - Я не могу больше ждать, просто не могу. Я опоздаю на самолет. Быстрее теперь, водитель, быстро в аэропорт!

Шофер, присмотрись он к ней повнимательней, заметил бы, что лицо ее сделалось совершенно белым, как маска, и выражение лица тоже вдруг изменилось. Оно уже не казалось таким бесхарактерным и глуповатым. Во всех чертах появилась удивительная жесткость. Маленький рот, обычно вялый, теперь был собран и крепко сжат, глаза блестели, и в голосе, когда она заговорила, звучали новые, властные нотки.

- Поторопитесь, водитель, побыстрее!

- Разве ваш муж не едет с вами? - спросил удивленный шофер.

- Разумеется, нет! Я только собиралась по пути завезти его в клуб. Но сейчас это уже не имеет значения. Он все поймет. Он возьмет такси. Поехали, шофер! Хватит сидеть и разговаривать! Я не могу опоздать на самолет в Париж!

Подгоняемый сидящей за его спиной миссис Фостер, шофер всю дорогу мчал, что было мочи, и она успела на самолет буквально за несколько минут до вылета. Вскоре она была уже высоко над Атлантикой. Удобно откинувшись в самолетном кресле, слушая жужжание моторов, она наконец летела в Париж. Новое, приподнятое настроение по-прежнему не покидало ее. Она чувствовала в себе какую-то удивительную силу, и, что было даже странно, не проходило ощущение чуда. Она еще не полностью пришла в себя от всего случившегося, главным образом от изумления перед тем, что она сделала, но по мере того как самолет все больше отдалялся от Нью-Йорка и Шестьдесят второй улицы, на нее постепенно снисходил величайший покой. К тому времени, когда самолет приземлился в Париже, она уже чувствовала себя, как ей того и хотелось, уверенной, спокойной и хладнокровной.

Она встретилась со своими внуками, и во плоти они оказались еще красивее, чем на фотографии. Они как ангелочки, говорила она себе, такие же красивые. Каждый день она водила их гулять, кормила пирожными, покупала им подарки и рассказывала чудесные сказки.

Раз в неделю, по вторникам, она писала письма мужу - милые, по-женски болтливые, полные сплетен и новостей, которые всякий раз она заканчивала словами: "Не забывай вовремя есть, дорогой, но боюсь, ты как раз этого не делаешь, когда меня нет рядом".

Пролетели шесть недель, и все загрустили оттого, что ей надо возвращаться в Америку, к мужу. Все, кроме нее. Удивительно, но, казалось, она удручена своим отъездом гораздо меньше, чем этого можно было ожидать. И когда на прощание она уже перецеловала всех родных, в ее поведении и сказанных словах промелькнул какой-то неясный намек на то, что она, может быть, сумеет вернуться в не столь отдаленном будущем.

Однако, как и подобает преданной жене, каковой она и была, она не превысила срока своего пребывания. Ровно через шесть недель после того, как она прилетела в Париж, она отправила телеграмму мужу и села на нью-йоркский самолет.

Приехав в Айделуайлд, миссис Фостер не без любопытства узнала, что ее никто не встречает. Возможно, что это даже показалось ей забавным. Это никак ее не расстроило - она была совершенно спокойной, и носильщику, который помог ей донести до такси багаж, не переплатила ни цента лишнего.

В Нью-Йорке было холоднее, чем в Париже, и в уличных канавах лежали кучи грязного снега.

Таксист затормозил перед домом на Шестьдесят второй улице, и миссис Фостер уговорила его отнести наверх два ее больших чемодана. Расплатившись с ним, она позвонила в дверь. Она стояла и ждала, но никто не появился. Чтобы окончательно удостовериться, она позвонила еще раз и услыхала, как резко звонит звонок далеко в буфетной, в задней части дома. Однако никто так и не вышел. Она достала ключ и открыла дверь.

Первое, что она увидала, войдя внутрь, была груда писем на полу, попадавших из почтового ящика. В доме было темно и холодно. Напольные часы были по-прежнему накрыты простыней от пыли. Несмотря на холод, в воздухе чувствовался какой-то странный запах, которого здесь прежде не было. Она быстро прошла через холл и, повернув налево, скрылась на мгновение за углом в дальнем конце дома. В ее действиях было что-то нарочитое и целенаправленное - у нее был вид женщины, которая отправилась проверить слух или утвердиться в подозрении, а когда она вернулась спустя несколько секунд, на лице ее светилось удовлетворение. Она остановилась посреди холла, точно размышляя, что ей делать дальше. Потом неожиданно повернулась и пошла в кабинет мужа. На его письменном столе она нашла адресную книгу, полистала ее, потом подняла трубку и набрал; номер.

- Алло! - сказала она. - Примите заказ. Дом девять по Шестьдесят второй улице, восточная сторона... Да, все правильно. Не могли бы вы срочно прислать кого-нибудь? Кажется, он застрял между вторым и третьим этажами. Так показывает табло. Как, прямо сейчас приедете? Это очень любезно с вашей стороны. Мне тяжело подниматься по лестнице, ноги плохо ходят. Большое вам спасибо. До свидания.

Она положила трубку и продолжала сидеть за письменным столом мужа, дожидаясь мастера, который должен был вот-вот прийти чинить лифт.