«Его превосходительство»

Михайличенко Елизавета & Несис Юрий Его превосходительство

Было довольно поздно, хотя и не столько, чтоб гостям начинать расходиться. Наступил тот самый момент, когда лакеи уже зевают, но хозяин еще держится. Проиграв с должным небрежением последний червонец, я принужден был встать из-за ломберного стола.

Увы, червонец уносил с собой мои последние надежды свести концы с концами. Я изобразил на своем лице оживление, имея мыслью, чтобы наблюдавшей за мной Ниночкиной маменьке показалось, будто в бумажнике еще, по меньшей мере, несколько сотен, а крепость здоровья моей богатой тетушки уже не вызывает всеобщего восхищения.

Следовало изрядно приуготовить себя к предстоящим постным дням, благо на столах оставалось еще довольно закуски. Я было начал потчевать себя всяческой снедью, но мне уже сегодня не суждено было лечь спать вполне сытым.

— Виктор Иванович, — окликнул меня нежный голос, и душа моя затрепетала. — Идемте к нам! Его превосходительство собирается рассказать нам романтическую историю.

Польщенный таким вниманием, я приблизился к тесному кружку вокруг предводителя нашего губернского дворянства, отставного генерала Алексея Антоновича Серова и стал за спинкой Ниночкиного стула.

Генерал добродушно улыбался в седые усы, казавшиеся особенно белыми против румяных его щек.

— Милостивые государыни! — начал он, ибо окружали его по большей части барышни, которым и предназначался рассказ. Меня же его превосходительство явно не считал достаточно значительной личностью, чтоб добавить в обращении «и государи».

— Все присутствующие здесь, полагаю, знают меня как человека просвещенного, взглядов широких, человека, смеющего и думать и чувствовать. Некоторое время в свете меня даже называли чуть что не либералом. Мне всегда чужд был спертый воздух наших департаментов и казарм, и когда я получил наследство, упрочившее мою независимость и избавившее меня от необходимости делать карьеру, то хотя только был произведен в генералы, тут же подал прошение на высочайшее имя об отставке. По сю пору не жалею, что оставил службу, свет, столицу, невзирая на открывавшиеся человеку моих способностей и происхождения блестящие перспективы.

В своем поместье я нашел возможность применить свои познания на пользу отечества и своих крестьян, и тихая, спокойная жизнь губернского помещика нисколько меня не тяготила. Правда, первый год я частенько вспоминал былые времена, полные таинственных приключений и значительных событий, участником которых мне доводилось бывать. Но к концу года со мной все же случилось нечто заслуживающее того, чтобы об этом рассказывать.

Отобедав, я кушал кофей и обдумывал распоряжения, которые надлежало мне успеть в тот день отдать. Внезапный крик, раздавшийся в людской, прервал мои мысли. Через минуту в столовую вбежала дворовая девка и с криком:

— Батюшка барин, домовые, нечистая сила, из щелей повылазили, спаси, господи! — бухнулась на колени.

Сурово отчитав ее за суеверие, я попытался дознаться, что же все-таки произошло. Ничего толкового добиться мне от нее не удалось. Она лишь причитала.

Я наметил себе заняться этим делом после, но внезапный шум за окном привлек мое внимание. Заинтересовавшись происходящим, я вышел на балкон. Прямо посреди двора стояли четыре какие-то личности, весьма авантажно одетые.

Снизу донесся голос Ферапонта, дворника:

— Барин, батюшка, немцы какие-то пришли, невесть откуда, что прикажете?

Я приказал проводить этих «немцев» ко мне. Странное, почти неприличное зрелище открылось взору, когда эти четверо, развязно глядя по сторонам, вошли в мой кабинет. В одной из них я сразу признал даму: из-под ее слишком короткого цветастого исподнего торчали непристойно обнаженные ноги. Более на ней ничего не было. Меня сразу поразила естественность, с которой она держалась. В такой одежде можно испытывать либо глубокий стыд, либо наоборот — держать себя вызывающе бесстыдно. Она же, как и не замечая, во что одета, с добродушным интересом рассматривала меня, и слабая улыбка ее выражала ненавязчивое дружелюбие, Нынче, когда я вспоминаю об ней, она, право, видится мне падшим ангелом. Полагаю, такие видения посещали монахов и отшельников в пустынях.

Тот, который был одет поприличнее и, казалось, бывший у них за предводителя, откашлялся и с некоторой торжественностью, глядя почему-то на потолок, медленно подбирая слова, произнес:

— Э-э-э… милостивый государь! Смею… э-э… надеяться, наше… э-э… внезапное вторжение в вашу квартиру, простите, в вашу усадьбу… Ну, в общем, мы не причинили вам, так сказать, большого беспокойства? Смею вас заверить, что мы… э-э… не станем пребывать здесь долго, невзирая на всю приятность окружающей нас обстановки, ибо через некоторое время вынуждены будем исчезнуть.

После этой фразы все они отчего-то заулыбались, а второй, похожий на бродягу, пренеприятно осклабился и грубо рявкнул:

— Ну, даешь, старик!

Меня прямо-таки передернуло от его голоса, жеста, интонации.

Довольно сухо я осведомился:

— Что же вам угодно, господа?

— Сначала разрешите представиться… Честь имею представить своих друзей, — не слишком внятно сказал первый. Он обернулся в сторону своей спутницы и произнес:

— Марина… — а потом вороватым каким-то полушепотом: — Как там тебя?

— Павловна, — сказала она и насмешливо улыбнулась.

Почти уже готовый признать в первом человека нашего круга, я был неприятно смущен таким обращением с дамой.

Мой гость протянул руку в направлении другого своего спутника.

— Валентина Петровна! — сама выкрикнула вторая особа, которую я вначале принял просто за юношу из-за надетых на нее брюк, короткой стрижки и угловатой фигуры.

И, наконец, обратившись к последнему, он солидно произнес:

— Владимир Иванович!

— Вова, — сказал тот, вновь осклабившись.

Затем, поклонившись, главный сказал:

— Ваш покорный слуга — Александр!

— А с кем мы имеем честь… того… общаться? — вызывающе протянул назвавшийся Вовой.

Я сдержался и представился по всей форме. У дам сделались большие глаза. Вова гулко засопел. Я понял, что авантюристы рассчитывали найти здесь провинциального помещика, который не имеет никакого понятия о просвещении, науке и вообще жизни за пределами своей деревни, и обвести его вокруг пальца, назвав себя иностранцами.

«Что ж, — подумал я, — позволю себе небольшое развлечение». Я уловил в голосе этого самого Александра чисто московское произношение, этакий говорок. Должно быть, сбившийся с пути дворянский недоросль, имея порочные наклонности, завел сумнительные знакомства и стал на преступный путь мошенника. Как бы там ни было, мне сделалось интересно. Я решил продолжить разговор:

— Дозволено ли мне будет осведомиться, к какому сословию вы принадлежите?

Мои посетители растерялись. Было очевидно, что вопрос застал их врасплох.

— Из ученых мы, — с небрежным достоинством бросил Вова. Это меня рассмешило вконец. Столь грубой работы я не ожидал. Всякому было бы ясно при первом же взгляде на его физиономию, что этот купеческий сынок лет в шестнадцать с трудом осилил азбуку и с тех пор не открывал ни одной книги, кроме разве молитвенника.

Насилу удержавшись, чтоб не рассмеяться, я заговорил с ними на древнегреческом. Само по себе разумеется, никто из них не умел ответить мне. «Господа ученые», весьма потешно округлив очи, смотрели друг на друга.

— Quod erat demonstrandum,[1] — проронил я.

— Чего он? — просипел назвавшийся Вовой.

Александр недоуменно пожал плечами. Признаюсь, тут даже я был немало удивлен. Мне виделся в Александре человек, если не прошедший один-другой класс в одном из учебных заведений, то хотя бы занимавшийся с домашним учителем. Но не знать расхожей латинской фразы… Осталось лишь заговорить с ними на французском, что я не преминул сделать. Увы, и здесь «господа ученые» не могли равняться даже с приказчиками модных лавок.

Чувствуя затруднительность своего положения, предводитель шайки не без комической торжественности объявил мне, что подошло время, когда им надобно исчезнуть, и все четверо, небрежно со мной простившись, с весьма самодовольным видом прошествовали во двор. Я, право, был рад и такому незатейливому развлечению, возмутившему хоть на несколько минут деревенскую скуку. Было даже жаль, что столь скоро мошенники принуждены были признаться себе в тщетности преступных своих намерений и прервать аферу. Всякий, проживающий подолгу в деревне, сочтет извинительными помышления мои, что-де недурно было бы, истым либералом, зазвать к себе «господ ученых», не чинясь распить с ними бутылку-другую горского и, войдя в доверие, порасспрашивать об мошеннической жизни да посмеяться вместе над ловкими их проделками. Покамест я предавался этаким размышлениям, набежала грозовая туча и разразилась ливнем. Несколько времени спустя я вышел во двор.

Велико же было мое удивление, когда в дальнем конце парка я обнаружил всю компанию в сборе подле весьма странной конструкции, даже не напоминавшей ничего, виданного мною ранее, так что и описывать ее не берусь. Все были мокры до нитки. Мужчины вроде как починяли что-то в неописуемой этакой конструкции и нещадно ругались.

— Нет! — кричал Вова, — я отсюда вырвусь! Хотя бы для того, чтобы размазать по стенке этого рационализатора. Заменили настоящий алмаз искусственным! Огромный экономический эффект! Им премия, а мы расхлебывай!

— Но я ведь сам испытывал модель и все было в порядке, — возражал ему Александр.

— Балда! Модель была в десять раз меньше, а прочность искусственных алмазов резко падает с увеличением размеров. Головой думать надо!

Вова резко повернулся к Валентине:

— Кончай нытье, старуха. И так тошно.

Она отерла заплаканные глаза.

— Где же мы возьмем такой большой алмаз? Да и все равно, завтра утром начальство заметит пропажу установки, и меня турнут из аспирантуры.

— Не турнут, — поправил ее Александр, — а переведут на должность крепостной крестьянки. Ничего страшного. — Он усмехнулся. — Я забыл, впрочем, как много значит престиж для тебя. Так и быть, мы будем продолжать считать тебя аспиранткой, направленной на пожизненные сельхозработы.

— Нет, — прорычал Вова, — я отсюда выберусь!

— Уж больно нам сегодня не везет, — сказала молчавшая до сего времени Марина своим нежным и печальным голосом.

Все приумолкли. Снова начало моросить. Мне стало немного жаль незадачливых мошенников. Кто знает наверняка, какие злосчастия могли привести их в нынешнее состояние. И правда, нынче им не везло счастие. То я насмеялся над ними с высоты своего положения, а тут еще какие-то более ловкие мошенники, как мог я вывести со слов их, хотя не всегда понятных, ибо прибегали они порой к их воровскому жаргону, подсунули им фальшивый бриллиант.

В душе моей шевельнулось сострадание, и, растроганный, я вышел из укрытия, приготовляя речь, должную наставить этих заблудших на путь истинный.

Но втуне намеревался я произнести высокие слова. Увидевши меня, Вова нагло осклабился и бросил спутникам:

— Ничего, со мной не пропадете! — и вразвалку подошел ко мне. — Ваше превосходительство, — развязно сказал гаер, — не желаете ли приобрести лучшие в мире часики? Показывают часы, минуты, секунды, год, месяц, число, день недели, спасают от порчи и дурного глаза.

Эта беспардонная манера не прошла бы ему даром, но тут он приподнял рукав своей мокрой, выцветшей рубашки, и я забыл обо всем.

Его левое запястье охватывал металлический блестящий браслет, в который было весьма искусно вделано нечто, принятое мною вначале за брелок. На этом брелоке были обозначены цифры. Велико же было мое изумление, когда я заметил, что крайние цифры менялись в совершенном соответствии с течением секунд.

Вова тем временем продолжал в свойственной ему манере:

— Вот, первые две цифирки — часы показывают, потом две минуты, а последние — секундочки.

Я вынул свой брегет и, открыв крышку, показал Вове.

— Однако, сударь, время сейчас — половина пятого, а на вашем брелоке обозначено 16 и 29.

— Ваше превосходительство! — фигляр вытянулся во фрунт и, выпучив глаза, отрапортовал: — Новейшая бесстрелочная система парижского мастера Жана Поля Бельмондо. После полудня счет времени продолжается до 24 часов. За всю жизнь мастер успел сделать лишь два экземпляра. Один у французского короля, второй будет у вас, если сойдемся в цене. Секрет изготовления часов со смертью мастера утерян.

Я уже хотел было резко оборвать его, но тут секундные цифры подошли к 59, обратились в двойной нуль, а обозначавшие минуты цифры 2 и 9 переменились на 3 и 0.

— Назовите вашу цену, — воскликнул я, охваченный желанием обладать этим необыкновенным предметом. В этот момент я был готов уплатить любые деньги.

— Не спешите, ваше превосходительство, — осклабился Вова. Он нажал одну из нескольких, имевшихся на часах мельчайших кнопок, и все бывшие ранее цифры исчезли, а взамен их появились новые цифры и буквы. — Итак, продолжал Вова, — перед вами последние две цифры года, месяц и число.

Всмотревшись, я не мог сдержать улыбки. Правильно был обозначен год и только.

— Нынче у нас осьмнадцатый день июня, сударь, а по вашему так уже июль начался, — сказал я не без насмешки.

Вова смутился.

— Что вы говорите? Этого не может быть. — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Ах, черт! Забыл про старый стиль! — И, нажимая на кнопочки, поправил дату.

— А теперь, — сказал я уже открыто смеясь, так как оба слова, июнь и июль, были написаны с «иже», — не соблаговолите ли исправить ошибку грамматическую.

По малограмотности ли своей, либо по тупости понятия, но долго не мог он разобрать, чего же я хочу. Лишь когда я веткой вычертил на песке правильное написание слов, Вова обрел былую развязность.

— Ага, так оно, значит, у вас через это латинское «и с точкой» пишется. Забавно. Но, ваше превосходительство, я уже говорил. Мастер француз. Что с него взять? Я ему сказал: «Ты мне не как королю, а по-нашему сделай»…

— Так вы, оказывается, все-таки изъясняетесь по-французски, — съязвил я.

— Нет, — ответствовал Вова, как бы и не замечая насмешки. — Жан Поль жил как-то в России и говорит по-русски. Но, сами понимаете, ваше превосходительство, пишет неграмотно.

Обнаруженные в механизме недостатки вернули мне здравость суждений и то, что я поначалу принял было за восьмое чудо света, предстало передо мной в истинном свете, как чрезвычайно искусная работа некоего умельца, по всей видимости, из одной шайки с этими мошенниками и такого же малограмотного. Я по-прежнему сильно желал стать обладателем диковинной вещицы, однако твердо решил платить лишь резонную цену. Я вновь спросил Вову, сколько он желает получить за циферные часы.

— На что мне деньги, ваше превосходительство, — снова начал он ломать из себя шута. — Все равно ведь пропью. Я на алмаз часики меняю. Свататься сегодня буду, а у нас в роду мужчины, сватаясь, всегда вручали невесте крупный алмаз. Сами понимаете — традиция. Не могу не следовать.

Из всего услышанного мною сегодня я мог понять, что незадачливые мошенники, боясь гнева главаря ихней шайки, хотят успеть заменить подсунутый им фальшивый бриллиант на настоящий. У меня имелось как раз несколько неоправленных бриллиантов, соответствовавших, на мой взгляд, по цене циферным часам. Я пригласил всю компанию пройти в усадьбу.

Не без умысла предложив промокшим своим гостям переодеться, я вызвал ключницу, приказал проводить их и принести имевшуюся в доме одежду. Оставшись в гостиной, я уселся в любимое мною штофное кресло и, раскурив чубук, задумался над тем, кто же в конце концов эти люди. Шарлатаны, актеры, бродяги, озорничающие отпрыски благородных семейств? Ни под одну из этих мерок они не подходили вполне.

Комната, куда проводили мужчин, помещалась прямо за перегородкой, и мне слышно было, как очень скоро у них начался довольно громкий спор, суть которого была мне не вполне ясна, ибо множество слов напоминали исковерканную на русский лад латынь. Время от времени они прекращали свои раздоры, но лишь затем, чтобы дружно обругать мои гусиные перья.

Наконец Александр что-то доказал Вове, после чего тот долго и скверно выражался.

Позже ключница, подглядывавшая за барышнями, рассказывала мне, что те с охами и ахами перемерили по очереди все принесенные им платья и всё жалели, что их никто из знакомых не увидит.

— Поди, каждой охота в барском платье покрасоваться — добавила Глашка, отличающаяся большой рассудительностью.

Несколько времени спустя все собрались в гостиной. Молодые люди были необычно, даже торжественно, серьезны. Девицы же прыскали в ладошки и отворачивались, едва взглянув друг на дружку. И, право, было отчего, даже я не сумел сдержать улыбки. Одеты они были так же неумело, как куклы моей трехлетней племянницы. Было совершенно очевидно, что они чуть ли не впервые видят модную одежду, и я обрадовался своей выдумке. Их происхождение больше не могло быть для меня загадкой.

Я предложил им на выбор несколько порядочной величины бриллиантов. Однако вся компания казалась крайне разочарованной.

— Только такие маленькие? — обиженным голосом произнесла Марина. В новой одежде обнаженные ноги не лезли прежде всего в глаза, и я мог спокойно рассмотреть ее лицо. Красота его произвела на меня сильное впечатление. Я, помню, собрался было сказать ей комплимент, но тут Вова резко выпалил:

— Не пойдет! — и я вспомнил, среди кого нахожусь.

— Ваше превосходительство, а не найдется ли у вас более крупного алмаза? — вступил в разговор Александр.

Я велел принести свой индийский солитер. При виде его глаза моих гостей загорелись.

— Даже слишком большой, — восторженно воскликнула Валентина.

Вова заметно оживился.

— Это ничего, что большой, я за пять минут укорочу контакт и отрегулирую подвеску.

В этот самый момент в голове моей мелькнула мысль, правильность которой была подтверждена всем дальнейшим ходом событий. Кто-то, зная ценность солитера и желая обладать им, направил сюда мошенников с единственно этой целью. Слышанный мною в парке обрывок разговора следовало теперь понимать так, что их хозяин снабдил преступников фальшивым бриллиантом, дабы незаметно подменить мой солитер.

Конечно, следовало бы сразу выставить всю компанию, но прельщенный циферными часами, я готов был рискнуть, лишь бы их заполучить.

— Но, господа, — сказал я, — вам придется обуздать ваши аппетиты. Я ценю индийский солитер в десять, а то и двадцать раз дороже ваших часов.

Гости мои сразу приуныли. И только я было подумал, что будет странно, если они не предложат мне сыграть в карты, как Александр произнес:

— Не соблаговолит ли ваше превосходительство принять часы как ставку в картежной игре?

С минуту я колебался. Не приходилось сомневаться, что мне предстояло бы вступить в игру с компанией шулеров. Наконец, я решил положиться на свою долговременную опытность.

— Право, не знаю, — небрежно ответствовал я, — не хотите ли разве прометать банк.

— Да нам все равно, — сказал Александр. — Вы только правила игры объясните.

Я, уж в который сегодня раз, сдержал усмешку. Это было совершенно нелепо — делать вид, будто и фараон тебе не знаком. Весьма коротко я объяснил правила. Они, видно, поняли, что переиграли, не стали переспрашивать и сделали вид, что разобрались в игре с полуслова.

— А теперь, господа, — насмешливо произнес я, — вот вам мои условия. Само по себе разумеется, по праву хозяина метать буду я. Играть будем моими картами. Прошу принять к сведению, что ни на каких других условиях игра не состоится.

Как ни странно, суровые мои требования, начисто, казалось, исключившие возможность мошенничества, были приняты безо всяких возражений. Я распечатал колоду и стасовал карты. Все четверо, не исключая особ женского пола, сели против меня. Первым оказался Вова, который, бесцеремонно развалясь в кресле, снял и поставил свою карту. Он все не терял надежды смухлевать, и мне пришлось напомнить ему, что следует загнуть карте угол и поставить на них часы.

Понтеры, по очереди, убили три карты сряду. Выигрывавший присовокуплял к часам весь выигрыш и передавал следующему игроку, который, таким образом, ставил на карту уже удвоенную ставку. Я был смущен тем, что дважды пришлось играть с дамой, хотя сами они, казалось, принимали это как должное. Три убитых карты сряду — не такое уж редкое явление в игре, а все же, чувствовал я, что-то нечисто. Хотя, когда убившая третью карту Марина с такой милой непосредственностью запрыгала и с криком «Ура!» захлопала в ладоши, я, право, на минуту устыдился своих подозрений.

Наконец, дошел черед до Александра. Ему передали часы и деньги, и он сказал, поставив все на свою карту:

— Ваше превосходительство, если фортуна вновь окажется к нам благосклонной, то сумма нашего выигрыша будет примерно равна стоимости вашего большого алмаза. Согласитесь ли вы тогда, в обмен на все выигранные деньги и часы, отдать нам этот алмаз?

Я принужден был согласиться, ибо у меня не оставалось достаточно наличных денег, и стал метать, почти не надеясь на успех. Александр открыл карту. Я не поверил своим глазам. Да, Александр не мог равняться со своими сообщниками в ловкости рук. Карта его была убита. Я перевел дух. В последний момент ко мне вернулись все деньги, да вдобавок желанные циферные часы к оным присовокупились.

Мошенники были весьма удручены оплошностью Александра. Тягостное молчание нависло над ломберным столом. Вполне удовлетворенный исходом дела, я уже собирался выставить вон поднадоевшую мне компанию, когда с неожиданной горячностью заговорила Марина:

— Мы должны сказать всю правду. Он поймет! Он же культурный человек. — Она очень живо повернулась ко мне. — Товарищ генерал, выслушайте нас.

Александр резко вскинул руку вверх, и Марина осеклась. Александр встал. Все взоры, как-то сами по себе, устремились к нему, и он начал:

— Алексей Антонович, мы все осознаем, что произвели на вас странное впечатление. Из дальнейшего вы поймете, почему мы не могли объясниться с вами с самого начала. И сейчас трудно мне найти приличествующие случаю выражения.

— Короче, мы ваши потомки! — рубанул с плеча Вова и уставился на меня своими бесстыжими глазами.

Я аж передернулся от такой наглости.

— Молодые люди, — сказал я, вставая во весь рост. — Если вы вздумали меня шантажировать…

Александр не дал мне закончить. Он вскочил из-за стола и, приблизившись ко мне, стал уверять, что я-де не так понял. Видно, выходка Вовы сильно нарушила их планы, ибо Александр был очень смущен и плел какую-то ахинею, желая сгладить возникший пассаж. Получалось, что они потомки не мои лично, а по отношению к нашему времени вообще, и причем весьма отдаленные.

Я уже успокоился настолько, чтобы вновь обрести ясность мысли, и, не вслушиваясь в его сбивчивые объяснения, размышлял над тем, не пора ли прекратить этот балаган и велеть все же выставить их вон. Но тот, кто знает скуку деревенской жизни, вполне поймет, почему я все же решил повременить.

За столом на некоторое время воцарилось молчание.

— Так откуда же вы будете? — не без раздражения спросил я.

— Из будущего, — просто сказала Марина. — Из России. Ровно 200 лет отделяют нас от вас.

— Вас не может не удивить отсутствие серьезных доказательств нашей причастности к будущему, — произнес Александр. — Дело в том, что первый в истории человечества эксперимент по засылке человека в прошлое был назначен только на завтра, вернее, на тот день, который еще сегодня был для нас завтрашним. Отправиться к вам должен был специально подготовленный человек, который, ничем не выделяясь, мог бы наблюдать за вашей эпохой, не рискуя быть разоблаченным. Наш товарищ, — он кивнул на Вову, — на свой страх и риск, воспользовавшись отсутствием начальства, решил заглянуть в ваше время и подбил и нас на это.

— Вожу саночки — имею право покататься, — солидно сказал Вова.

Александр не стал ему возражать и продолжал, обращаясь ко мне:

— Входивший в основной узел крупный искусственный алмаз не выдержал нагрузки и треснул. Нам необходимо заменить его не меньшим алмазом. Иначе мы не сможем вернуться в наше время. На помощь нам рассчитывать не приходится, так как никто не знает точно, где мы, да чтоб изготовить вторую машину времени вместо пропавшей потребуются годы.

Все это, несмотря на явную нелепость, несколько оживило мое воображение, и я решил на некоторое время принять роль, навязываемую мне в этой странной игре.

— Но господа! Чему я обязан тем, что именно мне выпала честь первому встретить посланников будущего? — воскликнул я, стараясь казаться как можно простодушнее.

— Да просто теперь на территории вашего бывшего поместья как раз и расположен наш университет, — рассеянно сказала Валя и, поверите ли, их дар убеждения был столь велик, что на мгновение я почувствовал себя польщенным тем, что кто-то из потомков моих окажется столь богатым и просвещенным меценатом, что обоснует целый университет.

— Вот как, — сказал я. — Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что представляясь мне из будущего, прошлого ли, настоящего, вам следовало бы отклонить от себя незаслуженное титло ученых.

— Но мы действительно ученые, — сказал Александр.

— Да, и не из последних, — самодовольно улыбаясь, проговорил Вова.

— Однако, проходя курс наук, не слишком ли вы манкировали языками? — спросил я их, не скрывая иронии.

— Видите ли, — ответствовал Александр, — в наше время уже не придается такого значения языкам. Впрочем, все мы немного знаем английский.

— В следующий раз говорите уже лучше древнеегипетский, — заметил им я. — Хотя и английский почти никто не знает, но все же, говоря об египетском, сможете быть уверены наверняка, что не опростоволоситесь.

— Вы напрасно нам не верите, — горячо заговорила Марина. — Обширная сфера человеческих знаний не исчерпывается языками. В наше время образование носит более технический характер.

— И то правда, — согласился я. — Не угодно ли будет кому-нибудь из вас рассказать мне, как выплавлять железную руду?

Они совершенно растерялись.

— Мы не можем знать, как ее выплавляли 200 лет назад, — заговорила, наконец, Валентина. — В наше время это делают уже по-другому. Мы только не знаем как, это слишком специальный вопрос, да вы бы все равно не поняли. Это слишком сложно.

Разумеется, я не стал выказывать перед ними свою образованность и осведомленность, а, не вступая в спор по поводу того, что я мог бы понять, а что нет, попросту спросил:

— Древняя история, смею надеяться, у вас не изменилась? Соблаговолите же сообщить мне, в каком году пал Константинополь? Как? Вы не знаете дату важнейшего для истории не одной России, но и всей Европы события? Ну хотя приблизительно. Право, господа, не знаешь, о чем вас и спрашивать. Надеюсь, уж трех первых царственных особ дома Романовых вы назвать сможете? Тоже нет?

— Ладно, — сказал Вова с не свойственной ему доселе серьезностью. — Оставим историю. Я вам все-таки докажу, что мы из будущего. Уверен, что знаю математику лучше любого из ваших ученых. Математика — надежная вещь. Она и со временем не меняется, и строится как здание — кирпич на кирпич, так что тут я полностью уверен, что отвечу на любой вопрос.

Его спутники облегченно заулыбались.

Я принужден был признать, что Вова этот был не так уж прост. К математике я никогда не тяготел, да и подзабыл изрядно, однако ж вызов не принять не смог.

— Хорошо. Но предупреждаю, вопрос будет последним. — Я на минуту задумался. Было ясно, что за ломберным столом он весьма поднаторел в арифметике. Более же высокие математические познания никак мною не припоминались. Наконец я вспомнил, что не так давно, перебирая книги, наткнулся на старый свой учебник геометрии. Не без труда разыскав его, я открыл на первой странице.

— Ну вот, чего проще, назовите хоть аксиомы Евклида.

— Чего, чего? — сказал Вова, набычась. Было совершенно очевидно, что и про аксиомы, и про Евклида этот «ломберный математик» слышит впервые в жизни. — Да кто же это может помнить? Такую ерунду все до совершеннолетия забывают.

— Это конец, — трагически произнесла Валентина.

Смеркалось. Успевшие надоесть мне гости о чем-то шептались. Разыгрываемый ими фарс уже не развлекал меня и начинал казаться все менее безобидным. Мне становилось очевидным, что некто из проживающих в моем соседстве помещиков не только нанял жуликов с тем, чтобы они вытребовали у меня фамильный солитер, но паче того, желая надсмеяться над моим обыкновением рассуждать об грядущем просвещенном Человеке и долженствующем наступить расцвете науки и культуры, научил этих шутов назваться «учеными из будущего». Я пришел в сильное раздражение, которое усугубил Александр. Он объявил мне, что они-де не видят другого выхода, кроме как искать помощи в столице, в Академии наук. При этом он просил меня сохранить до их возвращения находившуюся в моих владениях установку.

— Довольно, сударь! — оборвал я его. — Предлагаю вам тотчас покинуть мое поместье вместе с вашей конструкцией. Не знаю, как удалось ее сюда доставить, но советую тем же образом забрать ее отсюда незамедлительно. Иначе завтра же мои хозяйственные мужички начнут разворовывать ее по винтику, и я не сумею им воспрепятствовать.

С этими словами я указал на дверь.

— Куда же мы теперь пойдем в ночь? — жалобно посмотрев, спросила Марина. Я смягчился.

— Ладно. Оставайтесь переночевать. Однако прошу больше не докучать мне.

Вскоре после я лег спать. Взявши за правило вставать на заре, я в то время и спать ложился с первыми сумерками. Ночью мне снилась Марина. То монастыркой уходила она от меня по бесконечно длинному серому и сырому коридору, то в том самом виде, в котором появилась в поместье, но с ангельскими крыльями залетала в окно моей комнаты и вдруг, уменьшившись в росте, оказывалась вместо канарейки в ее клетке и отчаянно билась о прутья, а мне недоставало сил распахнуть клетку, и я чувствовал себя причиною ее гибели. Проснулся я, услышав осторожные шаги за дверью в направлении моей комнаты. Сны еще горячили мое воображение, и мне привиделось, что это Марина. Кто-то прошел мимо двери, и сквозь щель внизу я увидел отблеск свечи.

Волнуемый странными чувствованиями, я достал всегда висящий в изголовье заряженный пистолет Лепажа и покинул дом. По отблеску в окнах я следил движение злоумышленников. Свеча, как и предполагал, задержалась в комнате, где хранился солитер. Чрезмерное доверие мое к людям, подчас незнакомым, оказало мне дурную услугу. По потаенной лестнице я пробрался в комнату с той стороны, откуда меня не могли ожидать.

Вставив свечу в шандал, оба «ученых» пытались вскрыть шкатулку с секретом, в которой хранились драгоценные камни.

— Господа, — негромко окликнул я их, — не кажется ли вам, что вы злоупотребили моим гостеприимством?

Оба они вздрогнули от неожиданности при звуке моего голоса. Приступ дикой ярости овладел Вовой.

— Саня, — прорычал он, — я его сейчас кончу.

Схватив шандал, разбойник шагнул ко мне. Я извлек пистолет наружу.

— От вас, вижу, станет из алчности и человека убить. Пора положить вам преграды. Поручаю вас закону, господа.

На Вову было страшно смотреть.

— Ничего, — сказал он хрипло, — игрушка однозарядная. Саня, ты уж как-нибудь вытащи отсюда девочек.

В следующий миг свеча оказалась задутой. В полной темноте я успел нажать на курок и выстрелил наугад, прежде чем тяжелый удар обрушился на мою голову.

Когда я очнулся, уже светало. Первое, что я увидел, был пузатый силуэт тогдашнего нашего капитан-исправника, как бишь его… забыл. Склонясь над буфетом, он наливал себе, как мне показалось, уже не первую рюмку очищенной. Из-за двери раздавался нестройный хор взволнованных голосов дворни.

Мне не потребовалось спрашивать, чтобы представить, что произошло. Выстрел переполошил весь дом. Мужик меня любит. Да, право, и есть за что. Вы знаете, я своим мужикам, что отец родной. Так что, найдя меня простертым на полу, пришли они, конечно, в сильное негодование и уже не дали злоумышленникам уйти, а поучили их на свой лад, то бишь изрядно поколотили и лишь тогда послали за капитан-исправником. И действительно, вскоре после за окном послышались громкие стоны да скрип несмазанных колес телеги, увозившей преступников в город.

Здоровье мое поправлялось медленно, и я не присутствовал на суде. Знаю лишь, что и пред судьей упорствовали они о том, что прибыли из будущего. Я полагаю, для того, чтобы их определили в приют для скорбных душою. Но и это последнее affectation[2] им не удалось, и отправили их всех четверых на каторжные работы в Сибирь.

Что до циферных часов, то ходили они с год исправно и с отменной точностью, после цифры стали блекнуть до полного исчезновения. Никто не мог их починить мне ни в Петербурге, ни в Париже, где, вестимо, никакого «часовых дел мастера Бельмондо» и в помине не знали. Все часовые мастера, рассмотрев часы, лишь руками разводили.

Так что, да будет вам известно, затерян где-то в пространном нашем отечестве безызвестный мастер-самоучка, циферные часы делающий. Да и мужики мои немало забавного понаделали из бутафорской конструкции мошенников. Почти в каждой избе…

Однако, экий же я говорун, — произнес Алексей Антонович, окончив свое повествование. — Уж и от ломберного стола встают. Пора и мне.

Но никто из окружавших его слушателей не расходился. Напротив, всеми овладела странная задумчивость. Я решился наклониться к Ниночке, желая поблагодарить за доставленное мне счастие стоять подле нее, и заметил прозрачную слезу на ее реснице. Я был растроган необычайно способностью ее так чувствовать и неожиданно для себя сказал:

— Но почему вы, ваше превосходительство, столь непреклонно уверены, что посетившие вас особы не были и в самом деле посланниками грядущих веков?

Генерал снисходительно посмотрел на меня.

— Да, сударь мой! Некоторые на моем месте, увидав диковинные эти часы, странные одеяния и манеры, услыхав непривычную речь, может, и поддались бы обману. На то оно и рассчитано было. Но все это внешнее, сударь. Шелуха! Я же обычай имею, размышляя над увиденным, вглубь заглядывать. Не только в бога, но и в Человека верую! Я знаю, что с каждым веком люди будут становиться все лучше, образованнее, культурнее, добрее и честнее. И коль вправду выпадет мне счастие встретить посланника будущих времен, я его, как он ни маскируйся, узнаю. По высокой манере узнаю, по умудренным глазам узнаю, по чистоте лика его, по глубине суждений, по тонкости чувствований, по благородству души узнаю! Так-то, сударь.

Примечания

1

Что и требовалось доказать (лат.).

2

Притворство (франц.).