«Первое издание»

Джеймс Стоддард Первое издание

Часто говорят, будто жизнь человека — готовая книга. И это истинная правда, в чем я убедился на собственном опыте, отправившись в деловую поездку в поисках поставщика замков для моей фабрики одежных застежек и фурнитуры.

Маленький поселок Жиом, в котором я живу, расположен у самой французской границы. На поезде я пересек нашу небольшую страну Аквитанию и вскоре оказался в столице — в древнем городе Дюмоне. Мне всегда нравилось бывать там и любоваться покрытыми мхом камнями старинных гасиенд, великолепными дворцами в мавританском стиле и пышными одеяниями дворцовой стражи, поэтому я с самого начала планировал уделить некоторое время прогулкам по наиболее интересным местам. К счастью, мои поиски подходящего поставщика замков и фиксаторов оказались успешными. Уже на второй день пребывания в столице я заключил весьма выгодный контракт и был в прекрасном настроении, когда случайно услышал о Йоне Диедо — человеке, который, по слухам, был владельцем самого большого в Дюмоне собрания редких книг. А поскольку я и сам страстный коллекционер изданий, то пообещал себе, что не покину город, пока не побываю у этого достойного господина.

С помощью привратника гостиницы, где я остановился, мне удалось довольно быстро связаться с Диедо и получить приглашение, так что уже вечером следующего дня я мчался в наемной карете по улицам древнего города. Вскоре широкие центральные авеню сменились вымощенными булыжником улочками окраин, а те, в свою очередь, превратились в пыльные проселки, пролегавшие уже за пределами городских стен. До наступления ночи было еще порядочно, но небо быстро заволакивали грозовые тучи, поэтому, когда мы подъехали к воротам богатой, увитой плющом усадьбы, было уже довольно темно.

Не успела карета остановиться, как из-под арки входа мне навстречу выступил слуга в коричневой ливрее, свободно болтавшейся на его худой, сутулой фигуре.

— Добрый вечер, сэр. Добро пожаловать в усадьбу Йона Диедо, — приветствовал меня слуга и, не дожидаясь ответа, повернулся к кучеру: — Ты можешь возвращаться назад, — сказал он. — Мы сами доставим господина в город, когда он захочет нас покинуть.

Я удивленно взглянул на слугу.

— Таков обычай моего хозяина, — пояснил он.

— С его стороны это весьма любезно, хотя и неожиданно, — только и сказал я.

Слуга чуть заметно пожал плечами. Я расплатился с кучером и проследовал за слугой через анфиладу просторных залов, в которых приятно пахло воском, кедровыми панелями и жареным мясом. За время моей поездки я успел порядком проголодаться и был очень рад, когда слуга ввел меня в залу, где на столе с гнутыми резными ножками стояло блюдо с жареным окороком дикого вепря и запеченным картофелем, лежал свежий хлеб с пряностями и поблескивали графины с антьеранским вином.

Вскоре появился и хозяин, одетый в короткий желтый камзол и алый шелковый плащ. Он оказался рослым, хорошо сложенным мужчиной с низким лбом и глубоко посаженными глазами. Его пышные усы были заплетены в косички — по семь с каждой стороны. Голос у Йона Диедо был полнозвучным, глубоким и в общем приятным, хотя некоторые слова он произносил с акцентом, который показался мне похожим на выговор жителей южных районов.

— Надеюсь, вы простите, что я не встретил вас с подобающей пышностью, — сказал Йон Диедо, как только мы обменялись рукопожатием и сели за стол. — Но я исследователь, а не придворный, и нахожу удовольствие только в сытной еде и в моих ученых занятиях. К сожалению, я холостяк, и у меня нет жены, которая могла бы скрасить мое общество.

В ответ я пожал плечами.

— Я и сам не женат, — сказал я, — хотя живу с сестрами, которые ведут хозяйство. Что касается вас, то ваш дом я нахожу и приятным, и гостеприимным…

Но не успел я договорить эту фразу до конца, как мне вдруг пришло в голову, что усадьба, в которой я очутился, вовсе не кажется мне такой уж приятной; скорее, наоборот — она будила во мне какое-то тревожное чувство, которому я не мог дать никакого рационального объяснения. Да и во взгляде хозяина мне чудилось нечто, противоречившее его вкрадчивому голосу и любезным словам. Я, впрочем, постарался справиться с овладевшей мною тревогой.

— Но вы еще молоды, — возразил Йон Диедо. — У вас впереди вся жизнь, и я думаю, вы еще успеете обзавестись семьей.

Я улыбнулся его словам, показавшимся мне комплиментом — невольным или нарочитым — моей внешности.

— На самом деле мне уже больше тридцати, сэр, — сказал я.

— Тогда вы должны рассказать мне свою историю, — воскликнул Диедо, слегка приподнимая свой бокал, — потому что больше всего мне нравится изучать чужие жизни.

Вино, как лучшее лекарство от всех тревог и невзгод, скоро помогло мне избавиться от беспокойства, которое внушал хозяин. Да и Йон Диедо, похоже, умел заставить собеседника разговориться. Довольно скоро я поймал себя на том, что рассказываю ему о своей юности, проведенной в крошечном Тьен Манаре, где работал на медных рудниках мой отец и где я сам трудился до четырнадцати лет, когда — восстав против тяжкого труда и унылого, беспросветного существования — бежал из дома в Итлан, имея в кармане лишь флягу с водой и половину каравая хлеба. В Итлане я завербовался в армию, воевал, потом вернулся домой и некоторое время работал на заводах в Оскоге, а потом основал собственную фабрику в Жиоме.

Но вот мой рассказ подошел к концу; последний кусок нежного мяса тоже был съеден, и я отставил в сторону опустевший бокал.

— Боюсь, моя история оказалась слишком длинной, — сказал я, взмахнув рукой. — Прошу прощения, если утомил вас…

— О нет, нисколько!.. — ответил Йон Диедо совершенно искренним тоном. — Напротив, за прошедшие полтора десятка лет вы пережили столько, сколько большинству людей не удается пережить и за полвека. Вам следовало бы написать об этом книгу…

— Я люблю литературу, — признался я, слегка наклонив голову, — но только как читатель. Литературный труд меня несколько пугает, поэтому если вы не возражаете…

Йон Диедо улыбнулся.

— Ах да, библиотека!.. Ведь ради нее вы и приехали! Простите, что заставил вас ждать так долго. Прошу за мной…

Мы вышли в коридор и, пройдя сквозь высокие двойные двери, оказались в библиотеке, равной которой я никогда не видел. Стены, пол и стеллажи в ней были выполнены из красноватой кедровой древесины довольно редкого и приятного для глаз оттенка. Само помещение имело форму колеса с округлой центральной залой, в которую выходил добрый десяток длинных и узких комнат или глубоких ниш. Одну из стен центральной залы занимал камин, украшенный резными фигурками минотавров и аквитанских херувимов, на мраморных щеках которых играли отблески горевшего в очаге пламени.

Кажется, я даже рот открыл от изумления, а Йон Диедо самодовольно улыбнулся.

— Сколько у вас книг! — воскликнул я. — Это просто… невероятно!

— Я давно питаю страсть к печатному слову, — признался хозяин. — И кажется, мне удалось собрать неплохую коллекцию.

— Неплохую? Да она великолепна!.. — проговорил я, шагнув к ближайшему стеллажу. — У вас есть Кефрин! И Инвальдерс!.. А к этой книге я боюсь даже прикасаться — она поистине бесценна!

— Да, это довольно редкая книга, но должен сказать, что в моем собрании есть и другие, гораздо более ценные, я бы сказал, единственные в своем роде тома, которые я держу отдельно от остальных. Не угодно ли взглянуть?..

И Йон Диедо провел меня в одну из ниш, где имелся еще один небольшой камин, а пол был застелен стеганым ковриком. Напротив камина стояло удобное кресло, рядом — небольшой стол с лампой для чтения. Когда я остановился у стола, мне послышалось едва различимое жужжание, словно где-то возле стеллажей кружила муха, но оно так быстро стихло, что я не успел определить источник звука.

— Вот здесь я храню свои главные сокровища, — сказал Йон Диедо и усмехнулся. — Которые, смею добавить, показываю далеко не всем, а только тем, кто, по моему мнению, этого заслуживает. Сам я довольно часто бываю в этом отделении моей библиотеки, чтобы без помех насладиться увлекательным чтением.

Я благоговейно рассматривал выстроившиеся на полках тома, однако увиденное довольно скоро заставило меня озадаченно нахмуриться. На корешках не было названий — только имена авторов.

— Простите мне мое невежество, господин Диедо, но я никогда не слышал о таких писателях, — признался я после довольно продолжительной паузы.

— Я был в этом уверен, — спокойно ответил он, — поскольку каждая из этих книг существует в единственном экземпляре. Прошу вас, присядьте, и я покажу вам несколько жемчужин моей коллекции.

Все еще не в силах оторвать взгляда от полок, я опустился в кресло, которое, казалось, приняло меня в свои уютные объятия. Только сейчас я обратил внимание, что на корешках выстроившихся на стеллажах книг имелся одинаковый рисунок в форме человеческого глаза. В остальном же они были совершенно разными — разного цвета и формата, с простыми или изысканно украшенными переплетами из кожи, дерева или бархата.

Йон Диедо окинул меня внимательным взглядом.

— Каждая из этих книг представляет собой автобиографию глубоко личного свойства. Я бы даже назвал эти записи дневниковыми, поскольку в них повествуется о поступках и мыслях авторов, о которых никто, кроме них, не знает. И только здесь авторы рассказывают о своей личной жизни предельно откровенно, ничего не утаивая.

— Это… действительно так? — спросил я, не в силах скрыть своего разочарования. Разного рода псевдобиографические опусы, в которых описывались якобы пережитые приключения, встречались часто и не представляли интереса для серьезных коллекционеров. Популярные среди черни рассказы непристойного характера были мне ни к чему.

— Вы, кажется, разочарованы? — Лицо Йона Диедо перекосилось от гнева, словно я невольно нанес ему страшное оскорбление. Перемена была столь внезапной, что я в испуге вжался в кресло. Впрочем, он быстро овладел собой, и его голос сделался, как прежде, ровным и приятным, однако столь быстрое возвращение к цивилизованным манерам напугало меня едва ли не больше, чем проявленный им несколько мгновений назад гнев. Я даже подумал о том, насколько невыгодна моя позиция, ибо, сидя в кресле, я вряд ли мог обороняться, если бы в этом возникла нужда; кроме того, Диедо стоял прямо передо мной, загораживая выход из узкой комнаты-ниши, и я с внезапной тоской и страхом вспомнил, как далеко нахожусь и от родного дома, и от людей вообще, ибо Диедо жил на достаточно большом расстоянии от столицы.

Тем временем хозяин усмехнулся и слегка пожал плечами.

— Впрочем, вы и должны быть разочарованы, — сказал он каким-то странным тоном. — Но, быть может, если сказать вам, что я волшебник, это заинтересует вас больше?

Я неуверенно рассмеялся.

— Вы, наверное, издеваетесь надо мной, поскольку я приехал из маленького провинциального городка, — сказал я. — Но уверяю вас, что и в наших краях подобные предрассудки не…

Я не договорил. Йон Диедо не пошевелился, не произнес никакого заклинания или магической формулы, но его глаза вдруг полыхнули нефритово-зеленым огнем.

На мгновение мир вокруг померк. Придя в себя, я обнаружил, что уже не сижу, а почти лежу в кресле, так что моя голова находится на уровне колен Диедо. Он снова усмехнулся и, наклонившись, закрыл мне глаза ладонью. Я почувствовал, как меня поднимают и переворачивают лицом вниз…

— Вы рассказали мне потрясающую историю своей жизни, — проговорил Диедо, обращаясь не столько ко мне, сколько к самому себе. Руку он убрал, и теперь я видел его туфли с большими золотыми пряжками. — А теперь вы поведаете мне и о том, о чем предпочли умолчать.

Я почувствовал, как его руки крепче сжали мои бока. В следующую секунду Йон Диедо раскрыл меня, как раскрывают книгу. Я даже услышал негромкий хруст, какой издает новенький переплет. И внезапно я с ужасом осознал, что Йон Диедо действительно превратил меня в книгу.

— Да-а… — с явным удовольствием проговорил волшебник. Его лица я не видел, но чувствовал, как его взгляд скользит по страницам, изучая содержание… изучая то, что было внутри меня. — Вы станете одной из жемчужин моего собрания, Джейкоб Мамлок. Между прочим, я оказал вам честь, хотя вы, возможно, думаете иначе. Вам крупно повезло. Такой шанс выпадает раз в жизни, да и то не всем…

Я протестовал, проклинал, бранился, умолял вернуть меня в прежнее состояние, но если Диедо и слышал меня (ибо мой голос был теперь не громче самого тихого шепота, похожего на шелест страниц), то не подал вида; во всяком случае, он ничего мне не ответил. Вместо этого он закрыл меня и повернул вертикально. Своим единственным глазом на корешке я еще раз увидел его лицо и руку (последняя, однако, была так близко, что я не смог рассмотреть ее подробно). Потом Диедо поднял меня над головой, и я почувствовал, как что-то несильно сдавило меня с боков. В следующую секунду волшебник отступил немного назад, а я остался стоять, словно на краю высокого утеса. Только разглядев над и под собой полированное дерево, я сообразил, что он просто поставил меня на полку рядом с остальными книгами.

Йон Диедо по-прежнему улыбался; он выглядел довольным, точно ребенок, наконец-то заполучивший вожделенную игрушку. Мои мольбы его, по-видимому, нисколько не тронули. Впрочем, в какой-то момент его черты дрогнули и исказились, словно от острой боли.

— Моя коллекция!.. — прошептал он чуть не со страхом.

После этого он вдруг повернулся и почти выбежал из комнаты, а я зарыдал от ужаса и безысходности. Меня трясло, как собаку, напуганную раскатами грома. Порой до моего слуха доносились какие-то звуки, но я был слишком погружен в свое горе, чтобы обращать на них внимание.

Я не знаю, сколько прошло времени — час или полдня, но наконец я успокоился настолько, что снова смог воспринимать окружающее. Почти сразу я услышал приятный женский голос, который раздавался, казалось, где-то совсем рядом.

— Ну, пожалуйста, не плачьте, — уговаривал голос. — Я понимаю — вы потрясены, напуганы, но постарайтесь взять себя в руки. Вы не один. Мы здесь, рядом с вами, и мы — такие же…

— Кто вы? — требовательно спросил я. — Где вы? Я вас не вижу!

— Я рядом с вами. Вы должны чувствовать, как я прикасаюсь к вам сбоку.

— Вы?.. Сбоку?

— Да.

Она была права. Я действительно чувствовал ее рядом с собой, ощущал ее участливое тепло.

— Кто вы? — повторил я.

— Такая же пленница, как и вы. Меня зовут Жанин Ларок.

— Почему он так поступил со мной? — спросил я, имея в виду Йона Диедо.

— Потому что он коллекционер. Он собирает занимательные истории, а что может быть интереснее, чем человеческая жизнь, изложенная во всех подробностях? — Жанин с горечью вздохнула. — По вечерам он обычно приходит в библиотеку и читает нас всех по очереди.

— Но это же… Это какое-то безумие! Этого просто не может быть!

— Скоро вы убедитесь, что все это происходит с вами на самом деле. И чем скорее вы смиритесь, тем будет лучше для вас.

Она еще что-то говорила, пытаясь утешить меня, но я был слишком поглощен своей бедой и слушал невнимательно. Мне вовсе не хотелось узнать подробности своего пленения; единственное, чего я желал, это как можно скорее снова оказаться на свободе. К счастью, даже превратившись в книгу, я сохранил способность спать, и вскоре милосердный сон заставил меня на время позабыть о безвыходности моего положения.

Разбудил меня голос Жанин, которая негромко напевала «Две серебряных песеты» — забавную и чуть грустную песенку, которая, как я помнил, была популярна года четыре назад. У нее был приятный голос, и на мгновение мне показалось, что я снова вернулся в свою комфортабельную гостиницу в самом центре Дюмона. Увы, стоило мне открыть единственный глаз и увидеть перед собой длинную комнату-нишу (а надо сказать, мое зрение тоже изменилось, утратив перспективу и объемность), как я сразу вспомнил о событиях вчерашнего вечера. Со своего наблюдательного пункта я довольно отчетливо различал свет утреннего солнца, лившийся в невидимое для меня окно и освещавший красноватые кедровые панели на стенах центрального зала библиотеки. Кроме этого я видел только книжные полки на стенах комнаты-ниши.

Не сдержавшись, я застонал.

— С добрым утром! — тотчас окликнула меня Жанин. — Вам уже лучше?

— Как можно чувствовать себя лучше? — отозвался я не слишком-то приветливо. — Да и с чего бы?..

Она не ответила, и я почувствовал легкие угрызения совести.

— Простите, — сказал я. — Я все еще слишком потрясен…

— Да, я понимаю, — согласилась Жанин.

— Но что с нами будет? — спросил я. — Что будет с моей работой? У меня свое дело, которое требует постоянного присутствия. Мне просто необходимо вернуться домой!

— Боюсь, что о доме и обо всем остальном вам придется забыть. Вряд ли вам удастся когда-нибудь туда вернуться.

— Но не может же Диедо держать нас здесь вечно!

— У книг и у волшебников есть одно общее свойство — они не умирают, хотя их можно уничтожить. Я в этой библиотеке только два года, но среди нас есть книги, которые хранятся здесь семьсот и более лет.

— Неужели ничего нельзя сделать?! — ужаснулся я.

— Только одно — мы можем подружиться. Кстати, вы не представились…

Я машинально назвал себя.

— Очень рада, Джейкоб Мамлок, — сказала Жанин. — Вы с самого начала произвели на меня приятное впечатление — у вас надежный переплет и крепкий корешок. Кстати, если вы не знали, ваш переплет сделан из очень красивой темно-зеленой кожи.

— А как выглядите вы?

— Вы сами можете узнать это, поскольку мы соприкасаемся. Знаете ли, мы, книги, можем видеть не только с помощью зрения. Попытайтесь почувствовать мой переплет; для этого вам нужно лишь немного сосредоточиться…

Я попытался сделать, как она велела, и почти сразу увидел ее. Во всяком случае, образ, возникший перед моим мысленным взором, был гораздо более реальным, чем картины, нарисованные с помощью одного лишь воображения. Я видел страницы с золотым обрезом, видел переплет из красного сафьяна, украшенный орнаментом в виде завитков. Жанин Ларок была прекрасна. Такую книгу захотел бы иметь в своей библиотеке любой коллекционер.

Она негромко рассмеялась, словно угадав мои мысли.

— Мне кажется, мы с вами сможем стать друзьями. Кстати, не перейти ли нам на «ты»? Здесь привыкли обходиться без церемоний.

— Хорошо, — согласился я и добавил после небольшой паузы: — А все книги, которые собраны здесь… все мы… Диедо держит нас для собственного удовольствия?

— Да. К тому же ему нравится кого-то унижать.

— Что вы… что ты хочешь сказать?

— Загляни в себя, Джейкоб. Нет, я хочу сказать — в буквальном смысле. Теперь ты — книга и можешь прочесть то, что написано на твоих страницах. Это просто. Даже проще, чем «увидеть» меня с помощью осязания. Закрой глаз и попытайся мысленно заглянуть в себя, обратиться к своему внутреннему содержанию.

Я не сразу понял, что она имела в виду, но после нескольких попыток мне удалось прочесть то, что было напечатано на моих собственных страницах. Я без труда разбирал слова, фразы и так же легко переходил от одной страницы к другой. Здесь было все: мои мысли, желания и мечты — и мои хитрости, ложь, все промахи и неблаговидные поступки, даже те, о которых я сам давно позабыл. Если бы я мог, то, наверное, покраснел бы — до того стыдно читать о собственных низменных страстях и вожделениях.

— Йон Диедо… он меня прочтет? — спросил я наконец.

— Да, — подтвердила Жанин. — От первого до последнего слова.

Первые дни моего библиотечного плена были самыми тяжелыми. Все время я тратил на то, чтобы отыскать выход из создавшегося положения. Когда же мне стало окончательно ясно, что спастись невозможно, я начал опасаться за свой рассудок. Так бы оно, наверное, и случилось, если бы не заботливое и внимательное отношение ко мне Жанин. Она помогла мне освоиться с моей неспособностью воспринимать перспективу: ведь теперь у меня был только один глаз. И это она научила меня изгибать переплет, благодаря чему я мог двигаться вперед или в стороны. Правда, каждый мой «шаг» равнялся десятой или даже сотой доле дюйма, и все-таки это было движение, а не полная неподвижность. Именно благодаря Жанин я научился чувствовать запах пыли, витавший в сухом воздухе библиотеки, а также ощущать тепло стоящих поблизости книг. Яснее всего я, впрочем, чувствовал близость самой Жанин, чья обложка легко касалась моего переплета. Мне нравились ее чуткость, отзывчивость и подкупающая искренность. Кроме того, Жанин была довольно разговорчива и, в отличие от меня, не подвержена приступам мрачной задумчивости и меланхолии. Не думаю, чтобы она полностью смирилась со своим жребием, однако проведенные в заточении годы научили ее держать себя в руках и не поддаваться отчаянию.

Остальные тома тоже отнеслись ко мне вполне по-дружески. «Свежее чтиво» — так они называли меня между собой. Каждая из книг сочла необходимым сказать мне несколько приветственных слов. Правда, напрямую я мог беседовать только с теми, кто стоял в непосредственной близости от меня, поскольку самый сильный крик, который способна издать книга, звучит не громче мушиного жужжания (именно этот звук я услышал, впервые войдя в библиотеку Диедо — то были голоса книг, тщетно пытавшихся предостеречь меня). В библиотеке, однако, существовала система передачи сообщений от книги к книге — своего рода устная почта, с помощью которой все стоящие на полках тома могли передать мне слова утешения. Новых знакомых оказалось так много, что запомнить всех было просто невозможно, хотя я и знал, что в конце концов выучу их имена. Чего-чего, а времени у меня предостаточно…

В первую очередь я, разумеется, познакомился с томами, стоявшими ближе других. Моим соседом справа оказался знаменитый африканский охотник майор Тамвидж; с ним мы, однако, не соприкасались, так как нас разделяла стеллажная стойка. Сразу за ним стояли профессор Андовер и некто Эрнест Доукинс. С другой стороны, сразу за Жанин, находился том по имени Артуро Вильяреал, и я не раз ревниво спрашивал себя, соприкасаются ли их обложки так же тесно.

На полке под нами расположился трехтомник тройняшек Боннет — трех пожилых женщин, отличавшихся склонностью к мистицизму. Изящное издание справа звали Катрин Волетта; она называла себя «перевоспитавшейся куртизанкой», но я так и не осмелился спросить, перевоспиталась ли она до или после своего превращения в книгу. Еще дальше поместился том пастора Ниемюллера, который, как и подобает духовному лицу, был переплетен в черное, и время от времени Катрин оказывалась в самом центре яростных теологических споров, частенько вспыхивавших между ним и тройняшками.

С полуночи и до утра книги обычно спали; многие дремали и в самые жаркие послеобеденные часы, просыпаясь, только когда в библиотеку входил Йон Диедо. Он зажигал лампу, выбирал на полке очередной том и, уютно устроившись в кресле, на два-три часа погружался в чтение. Читая, он время от времени усмехался или даже принимался хихикать. Иногда он выбирал неживые книги. Не без удивления я узнал, что Йон Диедо был большим любителем барона Каргонольфа — автора, который казался мне невероятно скучным.

Бывали дни, когда Диедо не читал ничего, а просто сидел, любуясь своим собранием. Изредка он вставал, чтобы стереть пыль с одного из томов или просто подержать его в руках; при этом его пальцы нежно поглаживали переплет, а на губах блуждала восторженная улыбка.

Вопреки моим ожиданиям, Йон Диедо не попытался прочесть меня на следующий же день после пленения. Я даже спрашивал себя, собирается ли он вообще заглянуть в то, что написано на страницах. Как ни странно, мысль, что он может вообще никогда меня не прочесть, была неприятна. В конце концов, ведь приложил же он определенные усилия, чтобы заполучить меня для своей коллекции! Так неужели я понадобился ему только затем, чтобы заполнить пустующее место на полке? Но и мысль о том, что когда-нибудь он прочтет меня от корки до корки, наполняла ужасом.

В конце концов Йон Диедо все же снял меня с полки, и я испытал острый приступ отвращения и стыда. Мне было противно даже само прикосновение его мягких, ухоженных рук, однако худшее заключалось в другом. Я ведь буду чувствовать, как он меня читает! И что я буду чувствовать?

Увы, каждая строка, каждая страница, которую он пробегал взглядом, возникала перед моим мысленным взором отчетливо и ясно, так что я совершенно точно знал, какой эпизод или событие моей личной жизни он изучает с таким жадным любопытством. От стыда я не знал, куда деваться, и даже попытался закрыть страницы, которые он читал. Я напрягал все силы, пока Йон Диедо не заметил, как дрожит и выгибается мой переплет.

— Друг мой, — сказал он негромко. — В камине горит огонь, и ничто не может помешать мне бросить туда книгу, которая перестала меня занимать.

На мгновение мне захотелось положить конец моему жалкому существованию, однако огненная смерть страшила… К этому времени я начал находить некоторое утешение в обществе других книг, поэтому прекратил борьбу, позволив Диедо дочитать меня до конца.

Когда он закрыл книгу, я вздохнул с облегчением. А Диедо повернул меня корешком к себе, и я с удивлением увидел у него на глазах слезы. Ласково, почти по-дружески, он погладил мой переплет.

— Джейкоб, — сказал Йон Диедо, и его голос задрожал от сдерживаемых чувств. — Я должен перед тобой извиниться. Нет, я действительно сожалею… Мне не следовало тебе угрожать. Ты… у тебя чудесный переплет. А каким прекрасным слогом написана твоя история!

О содержании я уже не говорю. Это что-то… что-то исключительное. Мне кажется, ты должен быть доволен, что попал ко мне. И ты будешь доволен! Только подумай, сколько раз ты сам мечтал проводить все свое время в библиотеке, в обществе редких книг, а здесь собраны уникальные, единственные в своем роде издания. Ты сможешь читать их, а они — тебя. Разве не к подобной идиллии стремилась твоя душа? В тиши библиотек время течет медленно или останавливается вовсе. И все это дал тебе я.

И он улыбнулся мне открытой, радостной улыбкой; на мгновение его лицо приобрело выражение почти ангельское, однако уже в следующее мгновение в глазах мелькнуло что-то слишком похожее на неизбывную печаль и потаенную тоску. Йон Диедо бросил взгляд на стеллажи, и его губы задрожали и скривились.

— Проклятая библиотека! Проклятые, отвратительные книги! Хоть бы мне никогда их не видеть!

Когда он ставил меня на прежнее место, я чувствовал себя так, будто надо мной надругались. У меня больше не было сомнений в том, что все мы находимся в руках безумца. Вскоре Диедо ушел, я продолжал размышлять о нашей незавидной судьбе, и даже Жанин не смогла отвлечь меня от мрачных мыслей.

— А тебя он часто читает? — спросил я ее.

— Поначалу он читал меня почти каждый вечер.

— И ты… сумела к этому привыкнуть?

— Нет, — ответила она. — И молись, чтобы этого никогда не случилось с тобой. На полках есть несколько томов, которые научились любить, когда их читают, но пусть с нами так не будет!

Вероятно, я все же оказался не столь захватывающим чтением, как другие книги, поскольку довольно скоро наскучил Йону Диедо. Впрочем, не исключено, что его внимание просто переключилось на новую пленницу. Он привел ее в маленькую комнату своей библиотеки, как недавно привел меня. Графиня дю Морье было исключительно хороша собой, и Диедо разговаривал с ней почти игриво. Я даже позволил себе надеяться, что он собирается просто поухаживать за ней, но ошибся. Волшебник усадил графиню в кресло. Вспыхнуло зеленоватое сияние, и смех гостьи резко оборвался. Графиня превратилась в изящный том с красивым «мраморным» обрезом.

— Как жаль, — прошептала Жанин. — Она была такая красивая!..

— Не красивее тебя, — ответил я.

— Откуда ты знаешь, Джейкоб?

— Сужу по обложке, — серьезно ответил я.

Жанин рассмеялась, чтобы скрыть смущение, но я почувствовал: она польщена.

Шли дни, и моя привязанность к Жанин росла. Она была моим единственным утешением, моим убежищем, моим оазисом посреди безотрадной пустыни одиночества. Казалось бы, наше вынужденное тесное общение должно было вскоре утомить нас, но на деле получилось наоборот. Не знаю, что нашла во мне Жанин, но сам я был буквально без ума от ее жизнелюбия, неисчерпаемого оптимизма и проницательности. Как-то вечером мы разговорились. Уже давно ушел к себе Йон Диедо, несколько часов проведший за чтением истории одного англичанина, служившего под началом Кромвеля, и лунный свет, просачивавшийся в библиотеку сквозь окно в центральной зале, лег на пол четким квадратом, а мы, укрывшись в тени наших полок, никак не могли остановиться. Остальные книги давно спали, и в умолкнувшей библиотеке были слышны лишь поскрипывание проседающих полок да наши тихие голоса, похожие на чуть слышные вздохи призраков.

— Наверное, такой будет вся наша оставшаяся жизнь, — сказал я, вглядываясь в полумрак своим единственным глазом. — Нам обоим суждено плесневеть на этих полках до скончания веков.

— Вряд ли мы заплесневеем, — возразила Жанин. — Йон Диедо очень бережно относится к своей коллекции. Ну а если какая-нибудь книжная моль все же доберется до тебя, я раздавлю ее своими страницами.

При этих ее словах я рассмеялся. Впервые за все время моего странного плена я вдруг почувствовал себя совершенно свободно, словно снова стал человеком, превратившись из запертого в библиотеке тома в ее обладателя.

— Что ж, — заметил я, — быть может, это не так уж плохо. Я имею в виду — стоять на полке в тепле и сухости до конца своих дней. Думаю, я сумею выдержать это, если ты будешь рядом со мной.

И снова я почувствовал исходящий от Жанин жар — так она краснела.

— Мне кажется, ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю, — смущенно сказала она. — Ты попал в беду, я утешила тебя как могла — вот и все мои заслуги.

— Дело не в этом, вернее, не только в этом, — возразил я, стараясь говорить как можно тише, чтобы ненароком не разбудить соседей. — Для меня ты гораздо больше, чем друг. Как жаль, что мы не сможем встретиться за пределами этих стен. Не сомневаюсь, нам было бы приятно проводить время вместе.

— Ты не должен так говорить, Джейкоб!

— Почему? — удивился я. — Или мы с тобой неверно поняли то, что написано на наших страницах?

— Ты не понимаешь, Джейкоб!.. Мне тоже очень приятно общаться с тобой, но, боюсь, это не может продолжаться вечно. Иногда, а вернее, довольно часто Диедо переставляет книги на полках, чтобы, как он говорит, разнообразить наше общение.

— Разве он заботится о нашем благополучии?

— Его книги, Джейкоб, это его единственная страсть, его наваждение, его «идея фикс», если хочешь. Впрочем, вне зависимости оттого, каковы его истинные мотивы, настанет день, когда нам с тобой придется расстаться. Поэтому на твоем месте я бы не рассчитывала, что мы будем вместе… достаточно долго.

— Вот как… — протянул я, потрясенный тем, что мне стало известно. — Но я не хочу тебя терять!

— Я тоже, но мы должны быть готовы к тому, что это обязательно случится.

Я немного помолчал, задумавшись, потом сказал:

— Давай в таком случае постараемся получить удовольствие от сегодняшнего вечера. Расскажи мне о себе, Жанин. Я хочу знать все. Я чувствовал, что она колеблется.

— Я?.. Может быть, лучше… — Ее голос задрожал. — Мне бы хотелось… если ты, конечно, согласишься… В общем, если хочешь — можешь меня прочесть.

Ее слова удивили меня. Я уже знал, что позволить кому-то прочесть себя означало высшую степень доверия и интимности. Речь шла вовсе не о том, чтобы читать себя другим вслух. Подобные вещи происходили между нами, книгами, постоянно, напоминая публичную исповедь, которая, разумеется, была далеко не полной — вслух зачитывались только избранные фрагменты. Мы с Жанин читали себя друг другу уже несколько раз, но сейчас она предлагала мне нечто совсем другое. Вот почему я колебался, не зная, чем заслужил подобное доверие.

— Я вовсе не имела в виду всё! — выпалила Жанин, неверно истолковав мое молчание. — Только… отдельные страницы. Но если ты не хочешь… Наверное, мне не следовало…

— Нет! — с горячностью воскликнул я. — Ты меня неправильно поняла. Для меня это будет большая честь, просто я не знаю, как это делается. Мы что, должны читать друг друга по очереди?

— Это можно проделать, только когда две книги соприкасаются… вот как мы с тобой. Ты должен думать о страницах, которые готов позволить мне прочесть, я сделаю то же самое. И тогда все произойдет само собой. Никаких усилий прилагать не надо, это совершенно естественный процесс. Вот попробуй для начала подумать о какой-то одной странице.

Я заглянул в себя и довольно скоро отыскал забавный случай из собственного детства, поместившийся на двадцать третьей странице.

— Эту страницу, пожалуй, — сказал я и сосредоточился.

Жанин предложила мне свою девяносто седьмую страницу. История, которая была напечатана на ней, имела отношение к годам, когда Жанин была еще подростком. Стоило этой странице возникнуть перед моим мысленным взором, я невольно ахнул. Четкие золотые буквы на белоснежной веленевой бумаге вызвали мое самое искреннее восхищение. Похоже, Жанин была так же прекрасна внутри, как и снаружи.

Мы прочли наши истории одновременно. И, должен сказать, ничего подобного я еще никогда не испытывал. Казалось, сама душа Жанин раскрылась передо мной в ритмичных и четких, словно поэзия, строках. И дело было не только в содержании; форма букв и пунктуация, предложения и абзацы, взлеты мысли и четкий смысл — все дышало самым настоящим совершенством, и, созерцая это сокровище, я испытал что-то вроде религиозного экстаза. Мне оставалось только надеяться, что мое внутреннее содержание (а я буквально чувствовал, как она вчитывается в строки, начертанные на моих страницах) не произведет на Жанин удручающего впечатления. К счастью, она, похоже, осталась довольна. Я слышал ее одобрительное бормотание, которое бальзамом пролилось на мою истерзанную сомнениями и унынием душу. Наши мысли сплелись, и я ощутил жар ее души уже не обложкой, а всем своим существом.

Но страница, которую предложила мне Жанин, заканчивалась на середине предложения.

— А дальше? Я хочу взглянуть, что было дальше! — воскликнул я, сгорая от любопытства.

— Нет, — твердо возразила она. — Только не этот отрывок. Я…

— Прошу тебя! — перебил я, приходя в еще большее нетерпение. — Мы могли бы… — И я сосредоточился, пытаясь проникнуть на следующую страницу, но Жанин с неожиданной силой оттолкнула меня.

— Нет, Джейкоб, ты делаешь мне больно!

— Пожалуйста, Жанин, я…

Она негромко вскрикнула и резко прервала контакт. От ужаса и стыда я помертвел.

— Прости, о, прости меня! — восклицал я в ужасе. — Я не хотел! Но она молчала.

— Прости меня! — умолял я. — Пожалуйста.

Прошло несколько томительных секунд, прежде чем Жанин ответила. Ее голос звучал устало.

— Это я виновата, Джейкоб. Мне не следовало предлагать тебе такое. Слишком мало прошло времени. А сейчас давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты дал мне прочесть о твоем детстве. Расскажи мне о нем, ладно?..

И мы продолжили наш разговор, затянувшийся далеко за полночь и закончившийся, только когда пятно лунного света из окна всползло высоко по стене центральной залы.

Снова дни сменялись днями, а наша любовь становилась все сильнее. После первого не слишком удачного опыта мы еще несколько раз читали друг друга, и по мере того как возрастало наше взаимное доверие, каждый из нас скрывал все меньше, делясь самым сокровенным. Не всем, разумеется, но многим. Все мог читать только Йон Диедо, и лишь он один видел, что написано на моей странице номер сто двадцать шесть. Когда он читал ее, мой переплет сделался из зеленого пунцовым, но Диедо только похохатывал, перечитывая особо понравившиеся ему абзацы.

Эту свою страницу я так и не решился показать Жанин. У нее тоже имелось несколько страниц, куда она не хотела меня пускать, утверждая, что у женщин должны быть свои маленькие тайны.

С момента моего пленения прошло уже несколько недель, и я, как ни ужасно это звучит, почти смирился со своим положением. Кому-то перспектива провести на книжной полке несколько десятков лет может показаться не слишком радужной, но книги наделены неиссякаемым запасом терпения. Главное, чтобы компания была подходящей. Все чаще и чаще я оглядывался на свою прежнюю жизнь и с отстраненностью философа спрашивал, куда же я спешил, что заставляло меня вечно торопиться и вечно опаздывать. Еще больше мне нравилось размышлять над текстом, напечатанным на моих собственных страницах. Когда я вчитывался в него, моя жизнь, прежде представлявшаяся суетливой и беспорядочной возней, начинала выглядеть размеренной и плавной, словно построенной по заранее обдуманному плану. Возможно, впрочем, это только казалось из-за того, что известные мне события были записаны на бумаге неторопливым и, должен отметить, весьма неплохим слогом. Я, однако, старался заглядывать в себя пореже. Не один из томов на ближайших стеллажах впал с годами в некое подобие нарциссизма, привыкнув любоваться своим внутренним содержанием. Такие книги погружались в самовлюбленное молчание и переставали общаться с соседями. Да и то сказать: где, как не в библиотеке Йона Диедо, человек мог узнать о себе все?

Время от времени я принимал участие в спорах и беседах с одной-двумя книгами по соседству; бывало, однако, что в подобных разговорах участвовала чуть не вся библиотека. Общие дискуссии могли продолжаться несколько дней подряд, поскольку аргументы и контраргументы приходилось передавать по цепочке от книги к книге, от стеллажа к стеллажу. Кому-то это может показаться скучным, но на самом деле наши разговоры были на редкость интересными и высокоинтеллектуальными. Сколько здесь собрано незаурядных умов! Правда, одни авторы оказались более образованными, другие — менее, но глупцов среди них не обнаружилось. Йон Диедо хорошо поработал, подбирая свою библиотеку, и теперь среди выстроившихся на полках томов не было ни одной пустой или бессодержательной книги. Я общался с ораторами и принцами, теологами и философами, учеными и социалистами. Если кому-то не хватало формального образования, этот недостаток с избытком возмещался богатейшим жизненным опытом, живостью ума и другими талантами. Поэт из Ораны, турецкий янычар, иранский купец, бывший раб из Америки — поистине здесь собрались удивительные авторы и еще более удивительные истории.

Единственным исключением, нисколько не походившим на блестящие тома собрания Диедо, оказалась большая, пыльная и весьма древняя по виду инкунабула в потертом кожаном переплете с позеленевшими медными застежками. Между собой мы называли ее Серая Книга. На ее корешке не значилось никакого имени, и она ни с кем не разговаривала, хотя порой и принималась бормотать что-то едва слышное и — судя по тону — угрожающее. Истории этой книги никто не знал; все сходились лишь в том, что она находится в библиотеке намного дольше любого из нас. Одни утверждали, что это волшебник, которого Йон Диедо победил в незапамятные времена и, лишив магического искусства, заточил в своей библиотеке. Другие считали, что здесь стоит первая жертва Диедо, сошедшая с ума за века своего пребывания в плену. Как бы там ни было, хозяин никогда не ставил Серую Книгу рядом с другими томами, а держал на полке отдельно, ограничив с обеих сторон деревянными книгодержателями. Никто из нас — включая ветеранов собрания — никогда не видел, чтобы Диедо читал серый фолиант. Похоже, он избегал даже прикасаться к нему…

После нескольких недель моего плена произошло то, чего я так боялся. Йон Диедо явился в библиотеку в непривычно ранний час, чтобы переставить книги по-новому. Напевая что-то себе под нос, он принялся за работу, действуя обдуманно и тщательно. Время от времени он вполголоса обращался к очередной книге, оказавшейся у него в руках.

— Ах, Меннет!.. — сказал он одному пухлому тому. — Красотка Меннет! Как прекрасно ты выглядишь сегодня! А какой очаровательной женщиной ты была до того, как я тебя заполучил! Кстати, сколько лет прошло с тех пор?.. Пятьсот?.. Больше?.. Ты только представь

— пять веков пролетело, а ты все так же прекрасна. Согласись: если бы не я, твоя красота давно бы поблекла, а кости упокоились в могиле. Но благодаря мне ты по-прежнему жива и все так же можешь рассказывать поразительные истории! Ладно, я немного почитаю тебя, когда управлюсь с делами, а пока — милости прошу на новое место рядом с мистером Уитбурном. Уверяю тебя, ему тоже есть что рассказать, хотя некоторые его истории способны внушить человеку самый настоящий ужас. Я, впрочем, уверен: вы отлично поладите. А твоя подруга и наперсница леди Албрехт встанет с другой стороны.

— Ах, мои старые, любимые друзья! — бормотал Диедо, беря в руки другой том. — Я уж постараюсь, чтобы вы остались довольны обществом друг друга!

Добравшись до нашей полки, Диедо схватил Жанин. Я напрягал все свои скромные силы, чтобы удержать ее, но, увы — даже рук у меня теперь не было! Я мог только приоткрывать переплет и протестовать по возможности, но мой голос был не громче жужжания насекомого. Диедо его даже не услышал. Подняв мою возлюбленную в воздух, он переставил ее на самую нижнюю полку в дальнем конце ниши. Потом взялся за меня. К этому моменту мною владела такая жгучая ненависть, что, казалось, он отдернет от меня руку, словно от раскаленного железа, но Диедо опять ничего не заметил. Одно движение — и я оказался на самой верхней полке, очень далеко от Жанин.

— Пожалуй, я поставлю два моих последних приобретения рядом, — сказал Йон Диедо. — Думаю, у вас найдется много общих тем для беседы.

Так я оказался меж двух других книг, слегка прикасаясь к ним обложкой. Спереди, с моей лицевой стороны, стояла графиня дю Морье. Сзади очутился древний том из числа старых пленников Диедо: он пробыл в библиотеке дольше всех, за исключением разве что Серой Книги, и был вдвое толще остальных. На обложке было начертано имя — Эдвард Доусон, но все мы звали его Старый Боевой Конь или просто Капитан Конь. Серая Книга тоже оказалась неподалеку — она стояла всего через один том от графини, и хотя меня с ней разделяло около фута, я отчетливо ощущал исходящие от мрачной инкунабулы волны ледяной злобы.

После Большой Перетасовки, как называли регулярную перестановку старожилы, каждый из нас должен был по сложившейся традиции заново представиться ближайшим соседям и рассказать хотя бы одну историю из своего прошлого. Из почтения к возрасту Капитана мы попросили его быть первым. Старик не заставил долго себя упрашивать и разразился увлекательнейшей историей о своем путешествии к острову Пасхи, которое он совершил еще юным гардемарином. Следующим слово взял Арчибальд Уинтерс, стоявший сразу за графиней. В своей жизни он тоже несколько раз ходил в море, но его рассказ о схватке с гигантским морским чудовищем выглядел совершенно неправдоподобно. Арчибальд был примерно на середине своего повествования, когда графиня шепнула мне:

— Не верьте ни единому его слову! До Перетасовки я стояла в ряду над ним. Наш мистер Арчибальд — известный выдумщик.

— Правда?.. — удивился я. Мне показалось, что, несмотря на напыщенный слог, речь Арчибальда звучала довольно искренне.

— Разве может столь тонкая книга пережить подобные приключения на самом деле?

— Честно говоря, мне с моего места его совсем не видно.

— Зато мне видно. Он же не толще мизинца!.. — Графиня зашуршала страницами, что у книг означает смех. — Не давайте себя обманывать, мой друг.

Сама графиня, когда до нее дошла очередь, поведала нам о своей парижской победе над хитрой и коварной соперницей, а я рассказал случай из моего армейского прошлого. В целом мне понравились истории, которые я услышал от остальных, и жалел я лишь о том, что не могу поделиться своей радостью с Жанин. Но нас разлучили, и мое сердце было разбито.

Как я и предполагал, следующие несколько дней оказались совсем не такими, как раньше. Правда, Жанин и я пытались докричаться друг до друга, но это оказалось невозможно — слишком велико было разделявшее нас расстояние. Со своего нового места на верхней полке я едва мог видеть ее, не говоря уже о том, чтобы, как прежде, вести задушевные, доверительные беседы. Конечно, мы могли обмениваться посланиями, переданными по цепочке, но это было уже не то.

Капитан Конь оказался достаточно приятным соседом, хотя — в силу возраста — нередко забывал, о чем мы уже говорили, и начинал повторяться. Графиня тоже была интересной собеседницей, и мы разговаривали с ней по нескольку часов кряду. У нее был приятный, легкий характер и располагающие манеры, к тому же — делая вид, будто каждое слово собеседника ей чрезвычайно интересно — она умела втянуть в разговор даже самых молчаливых наших соседей. Ей недоставало романтической мягкости Жанин, зато она была человеком гораздо более искушенным и умела поддерживать беседу практически на любую тему. Ну, а если быть откровенным до конца, то мне оказалось непросто забыть, какой красавицей была графиня, когда впервые вошла в библиотеку Диедо.

Несколько раз она заводила речь о спасении; особенно часто подобные мысли стали посещать ее после того, как Йон Диедо пристрастился к чтению графини по вечерам. Этого унижения она не могла вынести и так разозлилась, что уголки ее страниц начали сворачиваться в трубочку. Я пытался ее утешить, но это привело лишь к тому, что графиня обратила свой гнев на меня, и я поклялся впредь быть осторожнее и не заговаривать с ней, когда она в таком состоянии.

В один из вечеров после очередного такого сеанса мне показалось, что воля графини надломлена.

— Джейкоб, — проговорила она, прижимаясь ко мне своей обложкой, словно в поисках защиты. — Это ужасно!.. Нам нужно что-то придумать, чтобы бежать отсюда. Я не вынесу, если этот ужасный человек будет и дальше прикасаться ко мне и читать мои мысли!

И она заплакала, как плачут только книги — ее переплет разбух, словно от сырости, а из плотно сомкнутых страниц исторгся жалобный стон. Страдания сильной женщины всегда на меня действовали, и, имей я руки, то непременно обнял бы графиню за плечи. Увы, утешить ее я мог только словами.

— Полно, графиня, — сказал я. — Не обращайте внимания, ведь по большому счету это пустяки. Диедо может унижать нас сколько ему угодно, но он не в силах отнять нашу подлинную сущность, лишить нас того, что мы есть! А теперь скажите, что я могу для вас сделать?

— О, Джейкоб, расскажите мне какую-нибудь историю. Или лучше позвольте мне самой прочесть ее с ваших страниц.

Откровенно говоря, я не собирался устанавливать с графиней настолько близких отношений, но в порыве сочувствия и жалости я позволил ей прочесть одну или две страницы, а она, в свою очередь, разрешила заглянуть в себя. С тех пор мы регулярно читали друг друга, с жадностью вбирая в себя каждую букву, наслаждаясь каждой запятой. Уж не знаю, какое мнение составила обо мне графиня, но ее мир, полный ярких событий и захватывающих альковных историй, мне нравился.

Так мы с графиней стали любовниками, насколько это вообще возможно для двух стоящих рядом на полке книг. И хотя порой я испытывал легкие угрызения совести от того, что, расставшись с Жанин, столь скоро увлекся другой особой, но утешал себя тем, что поступил так, чтобы не сойти с ума в этой странной тюрьме.

По ночам мы с графиней часто болтали на разные темы. Почти сразу я заметил, что моя новая подруга не прочь самоутвердиться, и хотя порой она делала это за мой счет, я не возражал, полагая, что ее способ сохранить рассудок ничем не хуже моего. Не слишком высоко она ставила и остальные книги, хотя за несколько недель своего пребывания в библиотеке графиня успела пообщаться далеко не со всеми. Кроме меня чаще всего она беседовала с Арчибальдом, стоявшим с другой стороны от нее — с тем самым Арчибальдом, которого чуть не в первый день нашего знакомства ославила как выдумщика и хвастуна. Как-то я спросил, не изменила ли она своего мнения о нем. В ответ графиня только слегка пошевелила верхним уголком страницы, что было равнозначно человеческому пожатию плечами.

— Между нами ничего нет, дорогой Джейкоб, — сказала она. — Арчибальд считает, что он мне нравится; бедняге невдомек, что его напыщенность и самомнение просто смешны. Он меня развлекает и только. Если бы мы все не оказались заперты в этом ужасном месте, я бы на него и внимания не обратила.

И все же, несмотря на все ее уверения, я продолжал терзаться ревностью. Я дошел до того, что пытался читать ее как можно больше, словно таким образом я мог полнее обладать ею. Порой графиня позволяла мне прочесть одну-две новых страницы, порой — нет, утверждая, что не может предложить мне ничего интересного. Возможно, при этом она не притворялась, однако в любом случае я чувствовал себя наказанным. Только гордость не позволяла мне умолять графиню, чтобы она уделяла мне чуть больше внимания, ибо я знал: унизившись до такой степени, я непременно стану объектом ее жестоких насмешек.

Как-то вечером графиня обошлась со мной с особым пренебрежением. Она вообще не стала разговаривать, и я рассердился не на шутку. Графиня поняла это, однако вместо того, чтобы сделать шаг к примирению, принялась как ни в чем не бывало болтать с Арчибальдом. Их разговор продолжался далеко за полночь — во всяком случае, свет полной луны, широким потоком вливавшийся в окно, уже почти пересек центральную залу и начал взбираться по противоположной стене. О чем они говорили, я разобрать не мог, да и не особенно прислушивался. Полагая, что навсегда утратил расположение графини, я погрузился в мрачные мысли и начал уже задремывать, когда моего слуха достиг какой-то шорох. Встрепенувшись, я почувствовал, что графиня пытается сдвинуться с места.

— В чем дело? — спросил я спросонок.

— Ты не спишь? — ответила она вопросом на вопрос. — Вот и отлично. Помоги нам. Толкай!

— Что я должен толкать?

— Не что, а кого. Арчибальда. Нам нужно придвинуть его вплотную к Серой Книге. Это единственный способ…

Мои страницы затрепетали, как листья осины на ветру.

— Но зачем это нужно? Что…

— Помоги нам! — перебила графиня весьма решительным тоном. — Вопросы будешь задавать потом, сейчас у нас нет времени.

Эти слова показались мне странными, поскольку времени у нас было хоть отбавляй. Тем не менее я послушался и стал толкать изо всех своих бумажных силенок.

Книгам нелегко двигаться, однако мы очень старались. На протяжении нескольких томительных часов мы делали все, что могли, и наконец я услышал негромкое «Пуф!».

— Что это было? — спросил я с тревогой.

— Мы это сделали! — отозвалась графиня. — Арчибальд прислонился к книгодержателю, который поддерживает эту книгу.

— А для чего ему это понадобилось?

— Если мы хотим бежать отсюда, нам нужен союзник. Почему, как ты думаешь, Диедо держит этот мрачный том отдельно от остальных? Я слышала, что Серая Книга когда-то тоже была волшебницей; в этом случае она может нам помочь.

И действительно, Арчибальд о чем-то спрашивал Серую Книгу, а та отвечала глубоким, гортанным голосом. О чем шла речь, я по-прежнему не мог разобрать, но это не имело существенного значения. Для нас, пленников, важны были даже малые победы, и все же я не мог не задаться вопросом, насколько мудро поступили Арчибальд и графиня, обратившись за помощью к страшной инкунабуле.

— Почитай меня Джейкоб, — попросила графиня. — Я хочу как следует отпраздновать сегодняшнюю победу.

Я не стал отказываться и читал ее до самого утра.

С рассветом вся библиотека узнала, что произошло. Благодаря сообщениям, переданным нам по цепочке от книг, находившихся на полках напротив, мы знали, что Арчибальд стоит, привалившись к книгодержателю, и что верхний край его переплета касается Серой Книги. Судя по всему, их разговор до сих пор продолжался, однако мне показалось странным, что Арчибальд не отвечает на обращенные к нему вопросы собратьев. Как видно, не я один был встревожен этим обстоятельством, ибо в библиотеке разгорелся горячий спор. Одни считали, что Арчибальд должен как можно скорее прервать контакт, другим же хотелось, чтобы он выяснил о таинственном томе как можно больше.

— Скажите, пожалуйста, кто-нибудь пытался проделать что-то подобное раньше? — спросил я у Капитана Коня, который был в библиотеке старожилом.

— Никого из нас даже не ставили рядом с Серой Книгой, — мрачно ответил он. — Просто в последнее время книг стало больше, а места на полках — меньше.

— И вы считаете…

— Я считаю, что Арчибальду не следовало этого делать, — перебил Капитан. — Эта книга — само зло. Если бы я знал, что вы задумали, я бы попытался отговорить вас.

Так случилось, что ни в этот, ни в последующий дни Йон Диедо в библиотеку не заходил. В этом не было ничего необычного: как и все люди, он занимался своим хобби, когда у него находилось свободное время, однако для нас это обернулось бедой.

На исходе второго дня Арчибальд вдруг начал издавать какие-то странные, хнычущие звуки. Он скулил и скулил, словно маленькое больное животное.

— Что происходит?! — забеспокоился я.

— Не знаю, — шепотом ответила графиня. Она тоже была встревожена.

Мы принялись звать Арчибальда, но он не откликался. Серая Книга по-прежнему ему что-то говорила, и только тон ее голоса стал более высоким.

С наступлением вечера Арчибальд стал тоненько, жалобно вскрикивать, словно книга, переплет которой едят чешуйницы. Тут уж вся библиотека принялась звать его, требуя, чтобы он немедленно прервал контакт с соседом, но Арчибальд никак не реагировал, словно не: лышал.

— О, хоть бы он замолчал!.. — простонала рядом со мной графиня. — Эти крики сводят меня с ума!

В конце концов Арчибальд действительно замолчал, однако перед этим его крики слились в протяжный вой, оборвавшийся с пугающей внезапностью. В наступившей тишине мы услышали странный шаркающий звук. Краем глаза я успел разглядеть какие-то два предмета, соскользнувшие с полки и рухнувшие вниз. Это были книжная подпорка и Арчибальд. Его тело ударилось о пол плашмя, и звук заставил меня непроизвольно зажмуриться.

Но, как выяснилось, самое страшное было еще впереди. Контакт с Арчибальдом разбудил Серую Книгу, вдохнув в нее новые силы. Не прошло и часа, как я услышал сдавленный шепот графини:

— Джейкоб, Серая Книга пытается дотянуться до нас!

В библиотеке ничто не делается быстро. Всю ночь мы не спали, со страхом прислушиваясь к шороху и возне рядом. Серая Книга скребла по полке тяжелым, заскорузлым от старости переплетом. При этом она издавала протяжный голодный стон, бывший чем-то средним между хрюканьем свиньи и ржанием лошади. Будь я человеком, у меня бы волосы зашевелились на голове, а так мне оставалось только надеяться, что я никогда больше не услышу ничего подобного.

Примерно в три часа пополуночи звук стал громче. По-видимому, до этого момента Серой Книге что-то мешало: то ли она собиралась с силами, то ли стремилась преодолеть какую-то магическую преграду (я говорю — магическую, потому что ничто физическое нас больше не разделяло). Как бы там ни было, инкунабула сдвинулась с места и теперь ползла к нам.

— Ты должен спасти меня, Джейкоб! Должен! — воскликнула графиня, и в ее голосе мне послышались панические нотки. К несчастью, я мало что мог сделать — только обратиться к Капитану Коню с просьбой послать сообщение собратьям, стоящим на полке за нами, и попросить их подвинуться, чтобы дать нам пространство для отступления. Почти тотчас возникло препятствие: Ван Гелдер, стоявший от нас четвертым, причислял себя к субъективным идеалистам. Он полагал, — вероятно, совершенно искренне, хотя нам от этого было не легче, — что весь мир есть лишь продукт нашего воображения и не существует в действительности, следовательно, никакая реальная опасность нам не грозит. В конце концов нам все же удалось уговорить его начать двигаться вместе с остальными. Имея в запасе около четырех дюймов свободного пространства (именно столько оставалось от последней в ряду книги до конца полки), мы начали отступление в надежде выиграть время до прихода Йона Диедо.

Наше медленное бегство продолжалось весь остаток ночи. Вот уже розовые лучи только что взошедшего солнца поползли по стене центральной залы, а мы все пятились и пятились, ощущая исходящую от Серой Книги ауру ледяной злобы, казавшуюся почти осязаемой.

— Скажи им, пусть поторопятся! — то и дело повторяла графиня. — Она приближается. О, спаси меня, Джейкоб, спаси!

Но сказать это было куда легче, чем сделать. Несколько томов, разочарованных черепашьей скоростью нашего бегства, готовы были прекратить движение. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не капитан Конь, проявивший себя прирожденным лидером. Он уговаривал, увещевал, взывал к духу товарищества и сумел добиться того, что приободрились даже совсем упавшие духом.

Нас с графиней уговаривать было не нужно. Серая Книга столь приблизилась, что мы отчетливо слышали ее сверхъестественный, свистящий шепот и потустороннее бормотание. В звуках, которые она издавала, не было ни капли смысла, и все же они наполняли нас ужасом, ибо казалось — еще немного, и они превратятся в слова, не предназначенные для слуха смертных. Мне даже подумалось, что если в незапамятные времена Серая Книга и была человеком, он, должно быть, погубил свою душу злыми деяниями, какие невозможно не только описать, но и представить.

Незадолго до вечера наше отступление вынужденно остановилось. Сзади нам передали, что свободного пространства на полке не осталось и бежать больше некуда. Серая Книга продолжала приближаться, и графиня, обезумев от страха, с силой прижалась ко мне, словно пытаясь укрыться под моей обложкой. Бормотание Серой Книги становилось громче с каждой минутой. Я не мог ее видеть, но отчетливо представлял пыльный серый фолиант, который, нависая над графиней, с угрозой глядит на нас. Исходящая от него темная злоба словно обрела вес и придавила меня к полке.

— Поменяйся со мной местами! Скорее! — требовательно воскликнула графиня. — Не дай этой твари коснуться меня!..

Даже графиня, которая казалась мне такой сильной, не совладала с собой и запаниковала. Да и я был напуган не меньше. Все же я попытался помочь, но, увы — никак не мог оказаться между графиней и нашим врагом. Даже если бы на полке оказалось достаточно места, на этот маневр ушло бы полдня.

Следующие несколько часов были для нас сущей пыткой. Порой разум не выдерживал напряжения, и тогда меня посещали видения одно страшнее другого, которые я предпочел бы не вспоминать. Скажу только одно: раньше я и не подозревал, что в мире может существовать такая лютая ненависть и злоба.

Когда в библиотеке начали сгущаться сумерки, мой корешок внезапно пронизал ледяной холод.

— Джейкоб! — вскричала графиня. — Она коснулась меня! Пожалуйста, сделай что-нибудь!..

В этот поистине критический момент в библиотеку вошел Йон Диедо. Вся библиотека отозвалась на его появление таким громким тревожным жужжанием, что волшебник вздрогнул. Торопясь, он зажег лампу на столе и зорким взглядом окинул полки. Увидев, что Серая Книга прислонилась к графине, он оскалился и быстро шагнул вперед. Одним движением он схватил старый том и, крепко сжав его между большим и указательным пальцем, — как змею, — отодвинул подальше. Убедившись, что Серая Книга больше нам не угрожает, Диедо подобрал с пола беднягу Арчибальда и, пролистав, небрежно отложил в сторону. Потом снял с полки графиню и прочел ее последние три или четыре страницы.

— Гнусная тварь! — воскликнул он. — Ты считаешь злым меня, хотя я только собиратель!

Потом он открыл меня и заглянул на последние страницы. Только тут я понял, что наши истории не закончились в момент, когда Диедо превратил нас в книги, и что, даже стоя на полках, мы продолжаем жить, прирастая страницами, на которых запечатлен опыт нашего библиотечного существования.

— Ах ты, простофиля! — с горечью сказал мне Диедо. — Хорошо хоть ты оказался не так глуп, как бедняга Арчи…

Поставив меня на место, Диедо снова взял в руки странно молчаливого Арчибальда и, раскрыв его наугад, несколько раз повернулся вокруг своей оси, а потом прошелся в промежутке между стеллажами, демонстрируя всем пустые страницы.

— Подобная судьба ожидает каждого, — прокричал Диедо, и в его глазах заблестели слезы ярости и сожаления, — кто прикоснется к Серой Книге. Она высосет из вас жизнь, оставив лишь пустые страницы Я и держу ее отдельно потому, что забочусь о вашей безопасности. Как вы могли подумать иначе?! Бедняга Арчибальд — такой ценный экземпляр!.. Теперь он погиб, а если бы я хоть немного замешкался, погибнуть могли и те, кто стоял на одной полке с ним.

Бережно положив Арчибальда на каминную решетку, Диедо разжег дрова. Когда пламя заиграло, он водрузил нашего друга на этот погребальный костер, потом снял с полки пастора Ниемюллера и читал вслух, пока пламя перелистывало почерневшие страницы. Несколько раз во время чтения его голос прерывался; когда же все было кончено, Диедо опустился в кресло и заплакал, закрыв лицо руками. Не знаю только, оплакивал он Арчибальда или потерю ценного экземпляра.

Успокоившись, Диедо неловко поднялся и снова обратился к стоящим на полках книгам.

— Мне очень жаль, друзья… — сказал он негромко. — Вы тут ни при чем — вся вина лежит на мне. По причинам, которые я не стану оглашать, Серая Книга должна находиться в библиотеке постоянно, но… Я проявил беспечность, поставив ее слишком близко к некоторым из вас. Я думал… надеялся, что если я буду относиться к вам по-доброму, вы это оцените. Я стараюсь переставлять вас с места на место, чтобы вы могли наслаждаться разнообразием, я слежу, чтобы ни одна из моих книг не заплесневела, не выгорела и не была повреждена насекомыми-вредителями, я чиню ваши переплеты, подклеиваю страницы и забочусь о вас иными способами. Увы, далеко не все могут оценить мои усилия. Я прекрасно понимаю, что некоторые из вас в библиотеке недавно, но… Должен сказать откровенно: иногда мне бывает очень тяжело. Я устаю. Коллекционирование отнюдь не легкое бремя, и я был бы вам весьма признателен, если бы вы вели себя так, чтобы мне не приходилось исполнять при вас роль тюремщика.

С этими словами Диедо вышел из библиотеки.

Как только дверь за ним закрылась, книги устроили Арчибальду поминки. У бедняги оказалось много друзей, и немало трогательных слов передавалось по цепочке от полки к полке. Увы, слишком поздно я понял, что, подпав под влияние графини, недооценивал нашего соседа, в рассказах которого правды было, возможно, намного больше, чем она утверждала.

Между тем графиня, еще не пришедшая в себя после пережитого ужаса, требовала утешения, и этой ночью я снова ее читал. Но что-то во мне изменилось. Я словно прозрел, и впервые мне стало ясно: вопреки бурному возмущению и протестам графиня относилась к тем, кто, по словам Жанин, был только рад, когда его читает человек, наделенный, подобно Йону Диедо, и властью, и богатством.

После гибели Арчибальда во мне поселились беспокойство и неудовлетворенность. Я не мог найти себе места и втихомолку тосковал по тем временам, когда рядом со мной стояла Жанин. Впрочем, я все еще находил графиню неотразимой, даже несмотря на ее поглощенность собственной персоной (к сожалению, мужчины часто бывают близоруки, когда дело касается красивой женщины). И тем не менее тесное знакомство с исходящим от Серой Книги злом заставило меня скучать по обществу своей нежной подруги.

В довершение всего через неделю нас ожидала внеочередная Перетасовка. Несколько человек, волею случая оказавшихся в одном месте, рано или поздно образуют тесно спаянную группу со своим кругом общения. В нашей библиотеке подобные группы возникали и исчезали с каждой перестановкой. С кем-то было приятно иметь дело, с кем-то — не очень, а случалось, что компания подбиралась просто отвратительная.

На сей раз я очутился между часовщиком из Стокгольма и балетной танцовщицей из Вены. Я полагаю, что часовой мастер обладал богатым внутренним миром — в противном случае Йон Диедо вряд ли бы выбрал его для своей коллекции, однако в общении со мной старик этого никак не проявил. Он был угрюм, погружен в себя и за все время нашего соседства произнес не больше десятка слов. Что касалось танцовщицы, то она была слишком увлечена своим искусством, которое в ее интерпретации превращалось в некое подобие эзотерического культа для избранных. Эгоистичная, самовлюбленная, довольно несдержанная на язык — она в приступе раздражения не щадила никого, что весьма затрудняло установление нормальных отношений. Мою жизнь, таким образом, скрашивали только смышленый мальчишка-шахматист с нижней полки и цирковой акробат с верхней. Словом, наш маленький кружок был весьма далек от идеала, и я, потеряв возможность беседовать с графиней, с каждым днем все глубже погружался в пучину отчаяния.

Две недели этого жалкого существования убедили меня в необходимости предпринять какие-то действия. Для начала я решил при двинуться к самому краю полки, что, как мне казалось, должно было привлечь внимание Йона Диедо. Я считал, что как только он заметит меня, любопытство побудит его заглянуть на мои последние страницы, где ясно говорилось о моем желании стоять на полке рядом с Жанин. Если в сердце Диедо сохранилась хоть капля жалости, рассуждал я, он исполнит мою мечту. Если же он окажется бессердечным чурбаном, тогда меня, вероятно, ждет ссылка на пустую полку или даже… огонь.

Не стану утверждать, будто последний вариант меня не пугал. Но ничего другого мне на ум не приходило, и я начал осуществлять свой план. Отталкиваясь от полки то левой, то правой стороной переплета, я понемногу сдвигался вперед, и к тому моменту, когда Йон Диедо появился в библиотеке, выступал из общего ряда почти на целый дюйм. Я не ошибся: Диедо подошел к полке и любовно провел рукой по корешкам, как он всегда делал, выбирая книгу для чтения. Почти сразу он наткнулся на меня и… небрежным движением ладони задвинул на место! Мое разочарование было слишком глубоким, чтобы сдерживаться, и я испустил громкий крик негодования и ярости, но если Диедо его и услышал, то не подал виду.

На протяжение трех дней я упорно следовал своему плану, но так ничего и не добился. Диедо просто возвращал меня на прежнее место и выбирал для чтения другую книгу.

В конце концов я решил, что мне, возможно, нужно действовать решительнее. Я был уверен: если я выдвинусь вперед достаточно далеко, чтобы свалиться на пол, Диедо просто не сможет меня не заметить. И тогда он наверняка раскроет мои последние страницы. План этот представлялся достаточно рискованным, поскольку я мог погибнуть в результате падения. И все же я был полон решимости идти до конца.

На сей раз я двинулся вперед в самом начале вечера, пока Диедо еще читал. Подобраться к краю полки к моменту, когда он закончит и уйдет, мне было, пожалуй, не под силу, однако этого и не требовалось. Как я и рассчитывал, Диедо покинул библиотеку, не заметив моих усилий, и весь остаток ночи я провел, упорно продвигаясь вперед. На обращенные ко мне вопросы и комментарии я старался не обращать внимания, хотя танцовщица, которая довольно презрительно отнеслась к моим предыдущим попыткам, буквально изошла ядом, прохаживаясь на мой счет.

Уже начинало светать, когда меня окликнул парнишка-шахматист с нижней полки.

— Тебе послание от Жанин, — сказал он. — Она спрашивает, что ты задумал, Джейкоб.

Я бросил взгляд вдоль стеллажей. Последняя перестановка почти не приблизила нас с Жанин друг к другу, но теперь я, по крайней мере, мог ее видеть. Она стояла на третьей снизу полке почти в самом конце комнаты-ниши, я же находился двумя полками выше в среднем отделе.

— Я хочу привлечь внимание Диедо, чтобы он переставил меня к ней, — ответил я и добавил: — Передай, пожалуйста.

И я снова пополз вперед. Примерно два часа спустя мне передали новое послание Жанин.

— Джейкоб, не делай этого! — просила она. — Ты можешь погибнуть!

В ответ я лишь сардонически рассмеялся.

— Я и так не живу! — воскликнул я. — Или ты считаешь, что наше нынешнее существование можно назвать жизнью? Впрочем, не беспокойся — я не умру.

Говоря так, я попытался вложить в свои слова уверенность, которой на самом деле не чувствовал. Жанин умоляла меня отказаться от моего плана, но я стоял на своем. Другие книги тоже посылали мне сообщения, в которых подбадривали или пытались отговорить от рискованного поступка. Капитан Конь сообщил, что некоторые тома предпринимали нечто подобное в прошлом, но дело закончилось разорванным корешком или замятыми уголками, однако меня и это не остановило. Поблагодарив друзей за заботу, я продолжал осуществлять задуманное. И незадолго до того часа, когда Йон Диедо обычно появлялся в библиотеке, мои усилия наконец-то увенчались успехом: я сделал последнее движение вперед, нависавшая над краем полки часть моего тела перевесила, и я полетел вниз, трепеща страницами, точно крыльями.

Мое падение заняло, наверное, меньше секунды, но мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я грохнулся об пол. Боль оказалась гораздо слабее ожидаемой — только вдоль корешка словно пробежал разряд тока, как бывает при неудачном прыжке в воду. Переплет я, во всяком случае, не порвал, и даже уголки остались совершенно целы.

Потом откуда-то сверху до меня долетел голос Жанин. — Джейкоб, ты меня слышишь? — с тревогой спрашивала она. На мгновение забыв, кем я теперь стал, я попытался вскинуть руку в победном жесте, но лишь слегка приподнял крышку переплета и зашелестел страницами. Но и этого оказалось достаточно. Многочисленные зрители на стеллажах отозвались приветственными криками, а я почувствовал себя гладиатором на арене, отправившим на тот свет с полдюжины львов или быков. Заверив друзей, что у меня все в порядке, я стал ждать своего главного врага.

К несчастью, наш тюремщик оказался не столь любопытен, как я надеялся. Увидев меня на полу, он только с досадой прищелкнул языком, а ведь я ждал совершенно иной реакции. Впрочем, настроение Диедо всегда было трудно предсказать, ибо порой оно менялось не по дням, а буквально по минутам. Бывало, он являлся в библиотеку подавленным, а уходил веселым, почти радостным.

— Что ты здесь делаешь, Джейкоб Мамлок? — с усмешкой проговорил он, ощупывая мой переплет на предмет повреждений. — Неужели ты надеялся удрать отсюда, из своего родного дома? И куда бы ты побежал, да еще в таком виде?.. — Он снова усмехнулся. — Все в порядке, даже переплет не поцарапался, — закончил он и поставил меня на прежнее место.

— Прочти меня! — крикнул я. — Прочти!

Но Диедо не услышал или предпочел не слышать.

Весь вечер, пока Диедо рассеянно перелистывал страницы китайского торговца, я буквально кипел от ярости. И еще до того как наш тюремщик ушел, снова начал свое движение к краю полки.

Утром, когда рассвело, я заметил, что то же самое делает и Жанин.

— Не смей! — передал я по цепочке. — Ты можешь повредить переплет.

Но она не послушалась.

Я свалился на пол первым и, как в прошлый раз, остался цел и невредим. Вскоре после этого упала и Жанин. Она стояла на полках ниже меня и, упав на ребро, отскочила в сторону, оказавшись меньше чем в одном футе от меня. Ее переплет раскрылся, и стали видны страницы — все эти изящные золотые литеры на белой веленевой бумаге, которые я так хорошо знал. Жанин издавала какие-то звуки, и поначалу я решил, что она плачет.

— Жанин! — позвал я. — О, Жанин!.. Ты ушиблась? Что ты?.. Ты смеешься?!

— Ах, Джейкоб, это было прекрасно. Я не испытывала такого удовольствия с тех пор, как была ребенком!

Я понял, что мне остается только восхищаться ее мужеством. К тому же после всех переживаний смех Жанин показался мне настолько заразительным, что я не удержался и расхохотался тоже.

Довольно долго мы лежали на полу, заливаясь, как дети, но к тому времени, когда в библиотеке появился Диедо, вся наша веселость куда-то испарилась. Слишком многого мы ожидали от прихода этого человека.

Увидев нас на полу, Диедо нахмурился.

— Опять? — проговорил он. — А это еще кто?..

На этот раз он сделал то, чего я от него ожидал: подняв меня с пола, он заглянул в меня, а потом прочел последние страницы Жанин. Мы с трепетом ожидали его решения, но лицо волшебника внезапно исказилось от гнева.

— Я стараюсь быть внимательным и тактичным, — с угрозой начал он. — И я хочу, чтобы вы были довольны и счастливы, но разрази меня гром, если мои книги начнут указывать мне, куда именно я должен их ставить! В любом случае, я не допущу, чтобы продуманный порядок, который я поддерживаю в своей библиотеке, был нарушен двумя непослушными книгами. Особенно это касается тебя, Джейкоб! Ты и так уже причинил мне слишком много беспокойства.

С этими словами Диедо поставил нас на прежние места. Подавив таким образом наш жалкий бунт, он бросился в кресло и погрузился в чтение.

Неудача едва не подкосила меня. Я даже отправил Жанин послание, в котором выражал свое сожаление и просил прощения, но, к моему немалому удивлению, она ответила, что нисколько меня не винит, а, напротив, восхищается моей решительностью.

Битва, однако, была еще не окончена, ибо что-то в нашей с Жанин истории затронуло чувства других книг.

— Не отчаивайтесь, мистер Мамлок, — сказал мне парнишка с нижней полки. — Мы постараемся что-нибудь придумать, чтобы вы снова оказались рядом с ней.

Другие тома тоже выражали сочувствие и одобрение. Со стеллажа на стеллаж передавались по цепочке многочисленные сообщения, отовсюду доносились проклятья и обещания отомстить.

— Диедо просто неотесанный чурбан, деревенщина, — во всеуслышание заявила танцовщица. — Что он понимает в чувствах?!

В ответ с полок донесся такой громкий ропот, какого мне еще никогда не приходилось слышать. Шум продолжался до тех пор, пока глубокий бас Капитана не призвал всех к порядку.

— Разговоров я слышал достаточно, только словами делу не поможешь! — сказал Капитан Конь. — Скажите, готовы ли вы действовать, даже если вам будет грозить наказание или… уничтожение?

— Да! — прокричали в ответ книги. — Да!

— Прекрасно, — заключил Капитан. — Наши возможности ограничены, но кое-что мы все-таки способны сделать, хотя для этого понадобится мужество. Нужно устроить в библиотеке такой беспорядок, чтобы Диедо в конце концов сдался. Ну как, готовы?

— Готовы! — ответил за всех цирковой акробат. — Мы ему покажем!..

Когда на следующий день Диедо вошел в библиотеку, почти все книги за исключением жалкой горстки ренегатов, отказавшихся присоединиться к мятежу, валялись в проходе на полу. Волшебник ахнул и страдальчески поморщился, но уже в следующую секунду его лицо покраснело от гнева. Он даже поднял ногу, собираясь хорошенько пнуть ближайшие к нему тома, но сдержался, опасаясь повредить драгоценные издания.

— Где? — прошипел он. — Где этот чертов Мамлок?!

И он шагнул вперед. Несмотря на владевшую им ярость, Диедо двигался предельно осторожно, бережно разбирая книжные завалы перед собой. Наконец он нашел меня и с торжествующим воплем поднял высоко в воздух.

— Ага, вот ты где! Ну, теперь держись!..

С этими словами Диедо отнес меня к камину и, уложив на полку, разжег огонь. Потом снова взял меня в руки.

— Вот он, ваш герой! — громко провозгласил Диедо. — Это он подбил вас на бунт! Ну что ж, сейчас вы увидите, что бывает с теми, кто пытается со мной бороться. Все увидите!..

И он размахнулся, чтобы швырнуть меня в огонь. Его лицо по-прежнему пылало гневом, и я не сомневался: Диедо исполнит свою угрозу. Мне казалось — я уже ощущаю жар горевшего в камине огня. Спасения не было, оставалось только надеяться, что будет не слишком больно.

Но Диедо вдруг заколебался. Рука его задрожала и опустилась, хотя он по-прежнему сжимал меня так крепко, что я чувствовал, как его пальцы впиваются в переплет.

— Не могу! — выкрикнул Йон Диедо, роняя меня на пол. — Не могу!

И он разрыдался.

— Если бы я мог сжечь эти проклятые книги!.. — бессвязно выкрикивал Диедо. — Все до единой! Весь этот проклятый дом!..

Не переставая рыдать, он повалился в кресло. Постепенно рыдания стихли, а еще через несколько минут Диедо отнял от лица руки и оглядел сваленные на полу тома.

— Мне очень жаль, — проговорил он срывающимся голосом. — Простите мне мою вспышку. Я… я вовсе не думаю того, что сейчас говорил… Вы — мои друзья, мои единственные друзья в целом мире!

Диедо поднял меня с пола и положил на столик рядом.

— Так продолжаться не может, — сказал он. — Я… Мне нужно подумать.

И, не прибавив больше ни слова, Диедо поднялся и вышел из библиотеки. Я, однако, по-прежнему не знал, почему он меня пощадил. Быть может, ему не хотелось стать убийцей, хотя не исключено, что Диедо претила сама мысль о том, чтобы своими руками уничтожить ценный экземпляр.

Диедо ушел, но в библиотеке на затихали разговоры. Все книги сходились во мнении, что еще никогда волшебник не действовал столь импульсивно и непоследовательно. Кто-то даже полагал, что Диедо сошел с ума. Я же размышлял о том, как часто на протяжении столетий вспыхивали подобные дискуссии и сколько раз пленники пытались постичь логику поступков своего тюремщика — совсем как дети пьяницы, которые тщатся отыскать рациональное зерно в странном поведении родителя.

На следующий день Диедо появился в библиотеке ранним утром. Глаза его запали, губы были решительно сжаты. Не говоря ни слова, он принялся расставлять книги по местам. На эту работу у него ушло почти полдня, ибо он стремился восстановить в библиотеке прежний порядок. Только меня он оставил лежать на столе, и я невольно подумал, уж не собирается ли Диедо устроить что-то вроде показательного аутодафе.

Наконец книги вернулись на свои места, и волшебник, встав в центре комнаты, обратился к нам с такими словами:

— Я хочу только одного — чтобы книги в моей библиотеке были счастливы, — устало сказал он. — Бунты, мятежи, восстания — все это должно прекратиться раз и навсегда. Я мог бы принять решительные меры… — тут он покосился в сторону камина, и я мысленно содрогнулся, — но это не в обычае Йона Диедо. Я люблю книги, а вы — лучшее собрание книг в мире. На вашем месте я бы гордился своим положением и почитал за честь находиться в библиотеке, где каждый экземпляр отобран с великим тщанием и любовью. Чтобы отыскать некоторых из вас, мне пришлось преодолеть сотни миль, другие попали мне в руки случайно, но все вы одинаково дороги. Многие из вас давно пережили своих современников, ваши мысли и чувства обрели бессмертие, которое продолжается, покуда вы стоите здесь, на этих полках. Готовы ли вы покинуть мою библиотеку, чтобы в течение пары жалких десятилетий обратиться в прах, в пепел?

В ответ на эти слова несколько наиболее старых томов что-то пробормотали.

— И разве здесь, у меня, вам плохо?! — продолжал Йон Диедо, слегка повысив голос. — О вас заботятся, вас холят и лелеют, стирают с вас пыль, ремонтируют, переставляют с места на место, чтобы вы могли насладиться самым изысканным обществом. Ничья рука, кроме моей, не смеет к вам прикасаться. Вы даже можете читать друг друга, приобретая новый, бесценный опыт. В вашем распоряжении — вечность, которую можно потратить на созерцание и размышления. Что такого ужасного в подобной судьбе?

— Ничего, милорд Диедо, — отозвался с верхней полки Капитан Конь. — И большинство из нас вполне довольны своей судьбой. Взять хотя бы меня: мое время ушло, и все, кого я когда-то знал, давным-давно мертвы. Я и к вам-то попал в глубокой старости, когда моя жизнь почти закончилась и я не ждал от будущего ничего, кроме могилы. Но сейчас кое-что произошло. Любовь этих двоих тронула наши сердца. Они еще молоды и должны вернуться в мир живых, чтобы быть вместе. Отпустите их, милорд, это будет по-честному.

Диедо отступил на шаг назад и, опустившись в кресло, положил пальцы на мой переплет.

— Вы… вы действительно этого хотите?

— Мы надеемся, милорд, — ответил Капитан Конь. — Потому что книги пишутся с надеждой на лучший конец.

Йон Диедо в задумчивости побарабанил ногтями по моей обложке. Он то и дело хмурился, словно в душе его шла какая-то внутренняя борьба. Наконец он сказал:

— Как я уже говорил вчера, вы были моими единственными друзьями на протяжении столетий. А настоящие друзья не имеют секретов друг от друга, поэтому я расскажу вам все. Когда я был молод и еще только постигал секреты магического искусства, мне в руки попала Серая Книга. Должен сказать, что у нее есть другое, тайное имя, которое я не вправе произносить вслух. Меня предупреждали, что я не должен читать ее, но я пренебрег советами тех, кто желал мне добра. В конце концов, говорил я себе, как может чтение повредить кому-либо?..

Тут Йон Диедо ненадолго замолчал, погрузившись в задумчивость.

— В этой Серой Книге, — сказал он наконец, — я нашел заклинание, с помощью которого каждого человека можно было превратить в книгу, и сразу решил, что это, наверное, на редкость интересно и увлекательно. Овладев этим заклинанием, я мог бы узнать о человеке все — понять его желания, прочесть его тайные мысли… И не просто прочесть, а увидеть их напечатанными на страницах прекрасной книги. Словом, это было не заклинание, а настоящая мечта библиофила! К сожалению, по законам магии действие заклинания всегда ограничивается особыми условиями, каковых в данном случае было три. Во-первых, в момент превращения Серая Книга обязательно должна была находиться поблизости от преобразуемого объекта или, вернее, субъекта. Во-вторых, в качестве побочного действия заклинания Серая Книга одухотворялась, то есть становилась живой. И третье, самое страшное условие, о котором я не знал, пока не стало слишком поздно, заключалось в том, что воспользовавшийся заклинанием маг превращался в одержимого и уже не мог жить без своей драгоценной библиотеки…

Йон Диедо опустил голову.

— Да, я знаю, о чем вы сейчас думаете, и вы совершенно правы. Я готов признаться перед вами в своей слабости. Я постоянно думаю о вас. По ночам я вижу вас во сне. Ваши обложки то и дело встают перед моим мысленным взором. Вот уже много лет я не покидаю своего дома из боязни, что, пока я отсутствую, с вами может что-нибудь случиться. Вы спросите: неужели нет способа развеять чары? Да, такой способ есть. Если бы я… если бы я только пожелал отказаться от моих книг, заклинание утратило бы силу, и я снова стал бы свободен. Но как я могу лишиться вас?!..

Он с мольбой воздел руки.

— Вы видите — не могу!.. Без меня библиотека погибнет, а я не могу допустить и мысли об этом. И Йон Диедо тяжело вздохнул.

— Этот ваш вчерашний протест… Так продолжаться тоже не может. Вы взволнованы, я бы даже сказал — взбудоражены этой глупой любовью между Джейкобом и Жанин Ларок… — Он криво усмехнулся. — На самом деле, ничто не может сравниться с любовью человека к книгам, но это я так, к слову… — Диедо снова помолчал. — Вчера я долго думал и решил: раз уж в моей библиотеке произошло… то, что произошло, я, пожалуй, мог бы попробовать отпустить вас двоих… и, вероятно, еще несколько томов, которые пожелали бы того же.

В ответ на эти слова с полок донеслись радостные возгласы.

— Нет-нет!.. — торопливо проговорил Диедо и поднял руку, призывая нас к тишине. — Не всех сразу! Постепенно, по одному… И не вздумайте меня торопить — а то передумаю. К тому же, прежде чем принять окончательное решение, я хотел бы прочесть последние страницы Джейкоба и Жанин.

С этими словами он поднял меня со столика и перелистал мои страницы, начиная с той самой главы, в которой рассказывалось о моем появлении в библиотеке. Особенно его заинтересовала история моих отношений с графиней. Наконец Диедо отложил меня в сторону и криво усмехнулся.

— Как я и подозревал, любовь нашего мистера Мамлока не так чиста и возвышенна, какой она кажется на первый взгляд. Поэтому я освобожу Джейкоба и еще одну книгу, а какую — он должен выбрать сам. На три дня я помещу его на полку между Жанин Л арок и графиней дю Морье. Посмотрим, как он поступит…

Услышав эти слова, я застонал. Йон Диедо собрался меня отпустить, но он был не столь великодушен, чтобы не наказать меня за причиненные неприятности.

Оказавшись между Жанин и графиней, я чувствовал себя на редкость неловко и не знал, что мне сказать каждой из них. К счастью, у книг — существ из бумаги, ниток и казеина — есть одно преимущество: они могут вести доверительные разговоры одновременно с двумя своими собратьями, с которыми соприкасаются. Еще важнее следующее: одна книга не знает, что было сказано другой, и наоборот.

Графиня заговорила со мной, едва лишь Диедо вышел из библиотеки.

— Как тебе повезло, Джейкоб! У тебя появилась уникальная возможность вырваться отсюда, и я тебя от души поздравляю. Ты рискнул и выиграл. Скоро ты будешь свободен!

— Похоже на то, — согласился я. — Если только Диедо не передумает.

— О нет, он не передумает. Он превратит тебя обратно в человека, и… Знаешь, что бы я сделала, окажись на твоем месте? Первым делом я наняла бы экипаж и отправилась на побережье. Там, на берегу, над самым океаном, стоит мое очаровательное маленькое шале, в котором можно приятно отдохнуть и прийти в себя.

— К сожалению, — перебил я, — у меня нет шале на побережье, так что…

— И все равно, ты обязательно должен проделать что-то подобное, — убежденно сказала графиня.

На протяжении последующих двух дней она довольно часто рассказывала мне о вещах, которые сделала бы, если бы оказалась на моем месте — о морских круизах, приемах, балах и завтраках с членами королевской семьи. Графиня упоминала и о своем отце — о том, как счастлив и благодарен он был бы, если бы кто-то спас его дочь из этого ужасного плена в библиотеке. В целом, смысл всех ее речей сводился к одному: она достаточно богата, хороша собой и влиятельна, чтобы по-царски отблагодарить своего друга и благодетеля. И я должен признаться, что ее намеки и обещания не пропали втуне. Как я уже упоминал, графиня была не глупа и в совершенстве владела искусством интриги.

Совсем другими были мои разговоры с Жанин; то были беседы двух близких друзей, мнения которых совпадают по многим пунктам. О том, какое решение мне предстояло принять, она вообще не заговаривала, пока я сам не спросил ее об этом.

— Ты не должен выбирать меня, Джейкоб, — сказала Жанин серьезно.

— Но почему?! — изумился я.

— Потому что среди нас есть те, кто достоин этого в гораздо большей степени. Например, мальчик-шахматист… Он — веселый, открытый, искренний мальчуган, к тому же, когда он вырастет, его искусство сделает мир чуточку светлее и радостнее. Наконец, он еще слишком молод и заслуживает того, чтобы прожить свою жизнь по-настоящему, а не в виде книги. Освободив его, ты сделаешь доброе дело, которое зачтется тебе на Небесах!

— Йон Диедо сказал: я могу выбирать только между тобой и графиней. Если я потребую, чтобы Диедо отпустил со мной парня, он может разозлиться и не освободить вообще никого. А ты… ты была мне прекрасным другом, и даже больше чем другом.

— Не говори так, Джейкоб. Здесь, среди книг, я действительно могу показаться красивой, но в мире людей… Там ты заслуживаешь большего. Начать с того, что я совсем не красива…

— Не скромничай. Я знаю: многие женщины считают себя менее красивыми, чем они есть на самом деле. Вернее, так они говорят, но…

— Я вовсе не скромничаю, Джейкоб, просто я стараюсь быть объективной. Во мне нет ничего особенного. В мире людей у меня есть две сестры, которые действительно очень красивы, а я… Про меня нельзя даже сказать, что я мила. У меня совсем простое, вытянутое лицо и бесцветные волосы… про такие еще говорят — как у мыши. Нет, если ты должен выбирать из нас двоих, выбери графиню. Я знаю, ты ее… в общем, она тебе нравится. Графиня сможет дать тебе гораздо больше, чем я.

— В таком случае, я буду звать тебя «моей маленькой мышкой», — сказал я, стараясь подбодрить Жанин, но она внезапно расплакалась.

— Я ничего не могу дать тебе, Джейкоб! У меня нет ни денег, ни красоты. Только среди книг я выгляжу достаточно пристойно, но если снова стану человеком… Ты — единственный, кому я показалась красивой; так оставь меня здесь — по крайней мере ты всегда будешь вспоминать меня такой!..

Я отнюдь не чужд тщеславия, и мысль о графине приятно волновала меня. Еще бы — такая роскошная женщина, да еще куча денег в придачу! Мужчины часто оценивают друг друга по степени миловидности жен. Кроме того, в последнее время мне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы поддержать свое предприятие на плаву, но когда в моем распоряжении будет капитал графини, я сумею одним рывком опередить конкурентов. Но как я мог оставить Жанин — моего лучшего друга — в плену? Нет, что ни говори, а Диедо задал мне трудную задачу.

Представьте, что вы попали в тюрьму и что у вас появилась возможность отпустить на свободу одного человека. Как, по-вашему, будут относиться к вам остальные узники? Именно в таком положении я оказался сейчас. Мое имя повторяли многие, в том числе и те, с кем я был едва знаком; с большинством же мы были настоящими друзьями. Как забыть наши долгие разговоры, дружеское участие, которое я чувствовал, даже когда оно не было облечено в слова?

Поглощенный стоявшей передо мной задачей, я едва обращал внимание на остальных, но они о себе напомнили. Специальный комитет из книг, стоявших полкой выше, потребовал, чтобы сразу же после своего освобождения я привел в усадьбу Диедо вооруженную стражу, которая спасла бы из плена тех, кто хотел бы снова стать человеком. Я обещал сделать все, что будет в моих силах, хотя и сомне-ьался, что стражники сумеют расколдовать книги. Для этого необходима добрая воля самого Диедо.

Ночью накануне того дня, когда я должен был объявить о своем решении, меня разбудила графиня. Точнее, она вырвала меня из глубокой задумчивости, так как в последние дни я почти не спал и только позволял себе время от времени подремать.

— Послушай, Джейкоб, — начала она, — я не знаю, что ты решишь, но давай почитаем друг друга сегодня в последний раз.

— Но я…

— Пожалуйста, Джейкоб! Сделай это для меня. Ведь мы с тобой были друзьями, правда?

Она продолжала упрашивать, и в конце концов я уступил, хотя чувствовал себя довольно неловко, ибо с самого начала поклялся себе не читать ни графиню, ни Жанин до тех пор, пока не приму решение. Столь интимное действо в сложной нравственной ситуации казалось мне, как минимум, неподобающим.

— Я покажу тебе страницы, которыми ни с кем не делилась, — пообещала графиня.

И действительно, история ее детства показала мне графиню с той стороны, с какой я ее еще не знал. Оказывается, она родилась вовсе не в богатой семье, как я ошибочно предполагал. Ее отец был горьким пьяницей, регулярно бил жену и детей, и жизнь графини могла быть совершенно иной, если бы не школьная учительница из муниципальной школы в Дюмоне, которая сжалилась над девочкой, научила ее читать и писать и рассказала ей все, что она сама знала о жизни в высшем обществе.

В возрасте двенадцати лет, пытаясь вырваться из нищеты, графиня подружилась с помощником кучера — мальчишкой, который был ненамного старше нее. Парнишка служил в богатом доме, и, навещая своего друга, графиня привлекла к себе внимание стареющего аристократа — владельца обширного поместья. Несомненно, даже в раннем детстве она была прелестна. Когда она солгала, что ее родители умерли, аристократ и его жена решили удочерить бедняжку.

Я читал о том, как упорно графиня боролась с обстоятельствами жизни, и сочувствовал ей всей душой.

— Ты проявила настоящее мужество, — сказал я ей.

— Мне пришлось, иначе я бы не выдержала.

— А что сталось со школьной учительницей и с твоими родителями? И с этим пареньком — помощником кучера? — спросил я.

Она сделала неопределенный жест, свернув и развернув уголок страницы.

— Понятия не имею. С самого начала я взяла за правило не оглядываться назад.

После этого я долго не мог успокоиться, зная, что утром мне придется решать судьбу двух женщин, каждой из которых пришлось сражаться с судьбой, полагаясь только на собственные силы. В конце концов я все же заснул, так и не сумев принять окончательного решения.

Но когда утром я проснулся, недвусмысленное и окончательное решение само пришло ко мне.

Йон Диедо, подхлестываемый любопытством, явился в библиотеку довольно рано. Я полагал, что он превратит меня в человека и только потом потребует ответа, но ошибся. Подобный поступок был не в его характере. Вместо этого волшебник снял меня с полки и заглянул на последнюю страницу. Прочтя появившиеся там строки, Диедо кивнул, хотя я и не мог сказать, доволен он моим выбором или нет. Потом он слегка взмахнул рукой. В то же мгновение мое зрение как бы распахнулось, вновь обретя перспективу и глубину. Я снова смотрел на мир двумя глазами, а опустив взгляд, увидел вполне человеческое тело, одетое в прежний костюм.

Краем глаза я уловил справа от себя какое-то движение. Повернувшись в ту сторону, я увидел молодую женщину, одетую в красное бархатное платье с золотой вышивкой на лифе.

— Как видишь, — сказала Жанин, глядя в пол, — я тебе не солгала.

Красотой она действительно не отличалась. У нее не было высоких скул, длинных ресниц и огромных глаз. Ее вытянутое, узкое лицо тоже трудно было назвать привлекательным, а прямые тонкие волосы и вправду напоминали мышиную шерсть, но когда она заговорила, я узнал голос своей возлюбленной.

Опустившись на одно колено, я взял ее руку в свою и поцеловал.

— Я заглянул под твою обложку и увидел красоту твоей души, — сказал я.

Со стеллажей донесся чуть слышный гул множества голосов, который, как мне показалось, звучал одобрительно. Я поднялся с колен, и мы с Жанин повернулись к нашим товарищам-пленникам.

Понемногу восторженный ропот книг стих, и я услышал резкий, скрипучий голос, звучавший контрапунктом к голосам остальных. Это была графиня, но ее слов я расслышать не мог.

К вящему моему удивлению, книги под названием Джейкоб Мамлок и Жанин Ларок по-прежнему стояли на прежних местах, и я вопросительно поглядел на Диедо.

Волшебник слегка повел плечами.

— Это не живые книги. Но если человек не может обладать первым изданием, ему приходится довольствоваться вторым.

Я поморщился. Мне было не очень-то приятно думать о том, что Йон Диедо будет и дальше читать сокровенные подробности моей жизни. Что ж, подумал я, по крайней мере, меня здесь не окажется, так что я не буду испытывать ни унижения, ни стыда.

— Мне очень жаль, — начал я, обращаясь к графине, но она не дала мне закончить. На этот раз я расслышал ее очень хорошо.

— Идиот! Кретин! Ничтожество! — кричала она. — Я могла дать тебе все, а ты променял меня на какую-то девку! Ты болван, Мамлок!..

— Вам пора, — негромко сказал Диедо. — Здесь вам больше нечего делать.

Мы вышли из библиотеки, чувствуя себя совершенно беспомощными оттого, что ничем не могли помочь нашим товарищам.

— Ты сделал правильный выбор, — сказал Йон Диедо, провожавший нас до дверей. — Я прочел обеих женщин от корки до корки и знаю… — Он покачал головой, предупреждая мои возражения. — Возможно, ты никогда не будешь богат, Джейкоб Мамлок, зато будешь очень, очень счастлив.

И он был прав. Я знал это совершенно точно. История графини, которую я прочел в последнюю ночь, подействовала на меня совершенно не так, как она, без сомнения, рассчитывала. Действительно, в детстве ей пришлось преодолеть много настоящих трудностей, но потом она никогда не интересовалась, как сложились судьбы ее родителей, школьной учительницы и. мальчика-грума, которые помогли ей добиться успеха на пути к богатству и благополучию. Я был уверен, что рано или поздно (скорее рано, чем поздно) графиня точно так же бросит и меня, ибо я не был ни богат, ни знатен. Как пишут в книгах, золото фей в конце концов всегда превращается в головешки. И еще: человек становится добрее или злее не сразу, а постепенно.

— Не пытайтесь найти этот дом, — сказал нам на прощание Йон Диедо. — Или пытайтесь, если считаете, что таков ваш долг перед остальными — все равно не отыщете.

— Вы освободите наших друзей, как обещали? — спросила Жанин. Диедо заколебался.

— Я… постараюсь, — промолвил он наконец. — Сегодня я сделал первый шаг, и не воображайте, будто он дался мне легко. Посмотрим, смогу ли я двинуться дальше.

На пороге мы с Жанин смущенно переглянулись, и я взял ее за руку. После этого мы зашагали прочь.

— Жанин! Джейкоб! — окликнул нас волшебник. Мы обернулись. Он стоял в дверях. Его лицо кривилось, как от сильной боли, рука была приподнята в прощальном жесте.

— Мне будет не хватать вас, друзья!..

Не ответив, мы быстро пошли прочь от этого странного дома.

С тех пор прошло сорок лет, но мы с Жанин по-прежнему вместе.

Разумеется, мы искали усадьбу Йона Диедо, но, как он и обещал, ничего не нашли. Однако лет пять назад, проходя по одной из столичных улиц, куда я приехал по делам, я вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав. Обернувшись, я увидел графиню. С годами ее красота поблекла; кроме того, она заметно пополнела, а одежда висела лохмотьями, и я не сразу ее узнал.

— Ты Джейкоб Мамлок? — сказала она надтреснутым, старческим голосом.

— Графиня! Значит, Диедо освободил и вас?! Она поморщилась.

— Только не благодаря тебе. В конце концов он отпустил всех, за исключением нескольких самых старых томов, которые предпочли остаться. К несчастью, этому болвану Диедо понадобилось несколько лет, чтобы избавиться от своей страсти к собиранию книг, поэтому, когда я снова стала человеком, мое имущество, состояние, связи — все исчезло!

— Мне очень жаль, графиня. Я…

— Я только хотела убедиться, что это действительно ты! С этими словами она дважды ударила меня по щеке и, повернувшись на каблуках, заковыляла прочь, бормоча себе под нос:

— Не мужчина, а дешевый десятипенсовый романчик без картинок!..

Что касается нас с Жанин, то мы жили очень счастливо, хотя, как и предсказывал Йон Диедо, так и не разбогатели. Это, однако, не помешало нам вырастить и воспитать заботливых и внимательных детей, а сейчас мы нянчимся с внуками. Частенько я жалею, что так и не прочел историю Жанин до конца, пока мы были книгами, поэтому даже сейчас она во многих отношениях остается для меня загадкой. Зато она по-прежнему прекрасна, хотя никто, кто видит Жанин в первый раз, не назовет ее красавицей.

По вечерам, уложив внуков в кроватки, мы садимся у огня в нашей маленькой библиотеке и читаем друг другу вслух. И должен сказать, что мы относимся к книгам очень бережно, хотя в нашем собрании нет ни одного первого издания.

Реклама на сайте