«Гнёздышко»

Святослав Логинов Гнёздышко

Пятый этаж четырёхэтажного дома – звучит красиво. Видится в этом некая загадка, изящный оксюморон. Если сказать одним словом – мансарда – парадокс исчезает, но взамен приходит невнятное романтическое настроение: веет стихами серебряного века, непризнанной богемной живописью, упаднической драматургией, которой вовек не видать иной сцены, нежели мансардная.

Изящное изобретение французского архитектора Жюля Гардуэна Мансара – кокетливый деревенский домик, посаженный на крышу многоэтажной каменной громады; говорят, первая мансарда украсила собой Версальский дворец, там, под небесами обитала в архитектурном излишестве королевская прислуга. Это ныне мансарды отданы в ведение богемы, прежде всё было проще и прозаичнее.

Малый ледниковый период во времена Мансара ещё не кончился, во Франции было холодновато, зимой замерзали пруды в версальских парках, и придворные, те, что помоложе, становились на коньки, азартно предаваясь ледяному катанию. А прислуга в мансардах жалась к дымоходам и мёрзла, поскольку камины в архитектурных излишествах предусмотрены не были.

А уж в России мансарды изначально строились не ради красоты, а ради дешевизны, и подлый люд, обживавший худые комнатёнки под крышей, ничтоже сумняшеся, выводил трубы буржуек через полукруглую часть мансардного окна и коптил небо, согреваясь морозными ночами. Именно тогда и стали числиться мансарды за нищей артистической братией, в основном за художниками. Света в мансардах много, а что тепла маловато, так холодный художник от холодного сапожника отличается принципиально. О том ещё Александр Сергеевич Пушкин писал.

Квартира в мансарде изначально считается жильём к житью непригодным, но в данном случае им встретилось счастливое исключение. Они, это Инна и Олег – молодая пара, получившая квартиру на пятом этаже четырёхэтажного дома. А счастье заключалось в том, что мансарда была не вполне обычной.

Лет тому сто тридцать назад некий купчина вздумал воздвигнуть на Петроградской стороне, которая в ту пору активно перестраивалась, громаднейший доходный дом. Откупил участок земли и приступил к строительству. Основание делалось на пудожском камне, чтобы сырости в подвалах не было, стены ставились добротные, в два с половиной кирпича. Лестницы тоже из пудожского камня, которому сноса нет, перила узорчатого железа заказал на Обуховском заводе. Окна кухонь и кухаркиных комнат выходили во двор, а парадные комнаты глядели на садик, что зеленел некогда перед снесённой строителями развалюхой.

И лишь в одном будущий домовладелец поскаредничал: земли купил в обрез, по самую обноску фундамента, так что садик оказался ничейным. И, разумеется, сыскался конкурент, выкупивший у казны крошечный зелёный оазис. Липы и кружевенные кусты были немедля выкорчеваны, и на освободившемся месте кокурент принялся строить свой дом: семиэтажную громаду, загородившую первому владельцу всякий простор. Окна парадных комнат уставились теперь в глухую кирпичную стену, возведённую в трёх саженях от недостроенного дома. И ничего не поделаешь: стена нового дома глухая, так что окна в окна не глядят, опять же и пожарная служба не придерётся. Купчина, конечно, подал на врага в суд, но только растратил на кляузное племя последние капиталы и разорился, не закончив строительства.

Дом, возведённый до середины пятого этажа, за гроши достался конкуренту, который распорядился с ним самым дешёвым образом: пятый этаж достроил мансардой, шикарные, но обесценившиеся квартиры, разделил дощатыми перегородками, понаделав конурок, которые комнатами язык не повернётся назвать, и начал сдавать всё это благолепие внаём самому подлому люду, положив, таким образом, начало знаменитым Петроградским коммуналкам. Неправда, будто коммуналка – изобретение совдеповское; прекраснейшим образом существовали они едва ли не за полвека до революции.

Что касается жителей мансарды, то им, в некотором роде повезло. Лестница наверх вела не деревянная и даже не железная, а такая же, что и на все прочие этажи. Стена, проходившая вдоль дома и разделявшая его на две равных части, была капитальной, с дымоходами, хитроумно выложенными внутри, что позволяло отапливать мансарду не буржуйками, а экономичными голландками. Вот только внешние стены были слеплены не из кирпича, а из оштукатуренных досок, но и это не беда, поскольку домище, вставший напротив и загородивший жильцам нижних этажей белый свет, прикрывал мансарду от промозглых финских ветров. Так что даже в декабре на пятом этаже недостроенного дома люди не мёрзли.

В таком виде дом с мансардой дожил до наших дней. Конечно, советская власть, не любившая квартиры с двумя выходами, распополамила каждую коммуналку ещё одной штукатурной перегородкой, так что жильцы соседних квартир выходили на разные лестницы. Одни спускались по бывшему чёрному ходу прямиков во двор, а другие по несостоявшейся парадной лестнице выбирались в узкую щель между домами, а оттуда через арку подворотни попадали всё в тот же, застроенный дровяными сараями двор.

Каждая квартира состояла из длиннейшего коридора, в конце которого располагались общая кухня и туалет. Коридор был самым тёплым местом, поскольку проходил вдоль капитальной стены, и, к тому же, в него выглядывали полукруглыми боками высоченные голландки, топившиеся со стороны комнат. Жилых конурок было нарезано по четыре штуки на квартиру, все до одной девятиметровые, и в каждой ютилась своя семья из двух, трёх, а то и четырёх человек.

Хотя дом давно разменял сотню лет, ставить его на капитальный ремонт никто не собирался. Строго говоря, не только мансарда, но и все квартиры, выходящие окнами на глухую стену, должны были считаться нежилыми, но сносить дом, заложенный на века, было жалко, так что власти год за годом оставляли всё как есть. Конечно, в шестидесятых годах, когда с городских дворов убирали дровяные сараи, в дом провели газ и паровое отопление, но всё это делалось без выселения жильцов, так сказать в ходе косметического ремонта. А то ведь назад, пожалуй, людей и не вселишь, скажут: нежилой фонд, – потребуют отдельных квартир.

Однако, время шло, эпоха коммуналок стала клониться к упадку, так что Инна и Олег оказались единственными владельцами полупригодной к житью четырёхкомнатоной квартиры в полумансарде на пятом этаже четырёхэтажного дома.

Разумеется, молодой паре совершенно не были нужны четыре условно пригодных к жизни объёма; квартиру пришлось перестраивать. Полтора года квартировладельцы ютились снимая случайные углы, а все деньги и силы тратили на обустройство будущего семейного гнезда.

Прежде всего, пришлось согласовывать грядущее переустройство в ПИБ'е. Кто этим занимался, тот знает; недаром у отечественных телевизионщиков краткое междометие «Пиб!» заменяет все матерные выражения разом.

Пробили, согласовали, получили… Потраченные деньги и нервы – не в счёт. Теперь нужно тратить деньги, нервы и силы, но уже не на бумажки, а на дело. Денег как всегда не хватало, зато нервы и силы имелись в изобилии. Одно слово – молодость.

Старое ломать – не новое строить; взялись сами, в два гвоздодёра и полупудовую кувалду. Оббитую штукатурку таскали на помойку в мешках. Доски от перегородок и полов приходилось распиливать, а то с ними и на лестнице не развернуться, не то, чтобы в лифт влезть. Крашеное листовое железо от сохранившихся, хотя и бездействующих печей Олег срубал зубилом и, сложивши вчетверо ударами кувалды, выносил к мусорных бакам. Туда же волок кирпич с рельефной надписью «Приваловъ и компанiя», глину и неимоверное количество всякого мусора.

Ещё не принявшись за снос перегородок, Олег много шутил на тему кладов, дожидающихся в ухоронках под полом или в стене. Инна эти разговоры не поддерживала и даже сердилась.

– Гольтепа тут жила, – сердито повторяла она. – Откуда в этом доме клады?

И уже из самого неудовольствия можно было заключить, что клад найти очень хочется.

Клад кладом, а всяким находкам числа не было. В фундаменте одной из печек обнаружился корешок карточки, по которой в двадцать втором году можно было получить комплексный обед в общественной столовой на Большой Пушкарской. Корешок украшала отпечатанная подпись товарища Бадаева и смазанная фиолетовая печать. Сами талоны были вырезаны все до единого и, видимо, проедены в общественной столовой. Любопытно было бы попробовать, чем именно кормили трудящихся по распоряжению Бадаева. Корешок Олег хотел сохранить, но в хаосе перестройки он куда-то задевался.

Получалось, что по крайней мере одну печь перекладывали уже в советские времена, а, значит, сносили перегородки, и потом восстановили собачьи конурки, в которых приходилось жить людям. Вот тебе и рассказ Маяковского о вселении в новую квартиру! Такие выводы следуют из найденного в пустотах старой печи обрезка серой бумаги.

Зато когда Олег взломал щелястые, из толстенных досок сложенные полы, клады пошли рекой! В одном углу его встретила россыпь винтиков, гаек и аллюминиевых пластинок от конструктора. Там же отыскалась сделанная из огрызка карандаша пушечка для стрельбы горящими спичками, сложенный квадратом фантик от конфеты «Мечта» (продавались когда-то такие конфеты, завёрнутые в вощёные бумажки, и не было им равных для игры в фантики!), два мраморных шарика и ещё целая прорва мальчишеских сокровищ. Как всё это попало под плинтус, а следом и под пол – загадка, превышающая возможности разума. И в той же комнате, в другом углу, скопились женские шпильки, бритвенное лезвие «Нева» и серебряная серёжка с красным камушком, который, впрочем, оказался стекляшкой. И не надо никакой машины времени, никакого хроноскопа, чтобы воочию увидать жизнь, когда-то протекавшую в этих стенах.

Потом оказалось, что полы взламывать было не надо, следовало поверх досок ставить фанерные щиты, а на них уже класть паркет. Четырёхметровая высота комнат позволяла подобные фокусы. А так пришлось выравнивать пол, заливая его плитонитом, а затем… В лексикон молодой пары прочно вошли чудовищные термины: витонит, плитонит, ротбанд – всё покупалось десятками мешков и таскалось на горбу, хотя в каждом от тридцати до пятидесяти килограммов чистого веса. Сколько всё это добро стоит – говорить излишне, интересующийся пусть зайдёт в магазин. В фирменных магазинах при кассе специально держат корвалол и нашатырный спирт для упавших в обморок.

Потом лексикон любящей пары обогатился терминами: «керамогранит», «презолиновая основа» «шелкография» – квартирка одевалась в плитку и обои. Богатые коллекции отечественного и импортного линолеума остались невостребованными. Созидательные работы делались уже специалистами; сам испортишь материал – дороже обойдётся. Медлительные гастарбайтеры из Молдовы, все как один с университетским образованием, выровняли стены и полы, настелили паркет, положили плитку, сделали подвесные потолки и наклеили обои, причём по таким расценкам, за какие отечественный пьяный сантехник и крана на кухне не отвернёт. У кого после этого язык повернётся сказать, будто в Кишинёвском университете ничему не учат?!

Образование, вообще, необходимая вещь для строительного рабочего. Вот, скажем, наклеено на стену возле парадной писанное от руки и размноженное ксероксом объявление:

РЕМОНТНЫЕ РОБОТЫ

Штукаторука, малярка, гипрок, абои. Плитка, електрика, сонтехника. Высокая качесто. Даступные цены.

Не торопитесь обрывать ярлычок с телефоном и вызывать на дом ремонтных роботов. На ваш звонок явится плохопротрезвевшая кодла и обеспечит вам такую высокую качесту, что и в сонтехнике не привидится. А выпускник Кишинёвского университета унитазы монтирует – залюбуешься.

Обои Инна выбирала едва ли не придирчивее, чем плитку. Для кухни купила вызывающе-белую с переливами шелкографию. Разумеется, обои моющиеся, но ведь и брызги от жарящегося бифштекса летят нешуточные, а вытяжка со всем не справится. Олег с сомнением пожевал губами, но спорить не стал – кухня вотчина женская. Для спальни – снова шелкография, едва заметного розового оттенка с китайски-неестественными цветочками. И пусть кто-нибудь попробует вякнуть, что розовый цвет для спальни отдаёт пошлостью! Сама купила, сама и сплю! Мужу нравится, а прочих в нашу спальню не приглашаю. Зато для кабинета, с благосклонного согласия Олега, купили рифлёные обои серо-стального цвета с абстрактным рисунком. Очень модно и работать не мешает.

Третья комната, смежная со спальней была обустроена в сдержанных тонах. Время идёт, сегодня это гостиная, а завтра семья рамножится, у комнаты появится новый хозяин, и всё придётся переделывать.

Следом наступил черёд мебели. Единственная мебелинка, которая имелась в семье, и которую хотелось сохранить в новом быту, – софа, некогда принадлежавшая Инниной прабабушке. Её резные, красного дерева ножки плохо гармонировали со светлой берёзовой или сосновой мебелью, хлипкой и дорогой. Покупать ДСП'эшные поделки и вовсе не хотелось. И всё же, ещё не залечив финансовые раны, нанесённые строительными маркетами, Олег с Инной принялись ходить по мебельным салонам, не брезгуя, впрочем, и захудалыми магазинчиками, ютящимися в полуподвалах. Именно там, за не слишком большие деньги удавалось порой купить что-то интересное. Антикварную горку под пару к прабабушкиной софе так и вовсе везли из Гдова на медлительном, словно молдавский рабочий, поезде.

Постель, даже самую антикварную Инна покупать в комиссионке категорически отказалась. Супружеское ложе непременно должно быть новеньким, на котором прежде не спал никто. Причуда не такая уж причудливая и по-человечески понятная.

Отечественная промышленность за последние годы успешно освоила выпуск широченных кроватей модели «Ленин с нами», одновременно продемонстрировав изрядное чувство юмора. Постели, выставленные на продажу, носили нежные девичьи имена: «Ирэн с накладками», «Олеся полумягкая», «Оксана». Пришёл домой с работы, полежал на Олесе, потом на Оксану перелёг, она помягче будет…

Мебельный юморок Инне не понравился, и поскольку кровати «Инна» в продаже не нашлось, выбор пал на двуспальное лежбище «Рондо». Олег не возражал, хотя и предупредил, что рондо – штука громогласная и дробно-рассыпучая.

Вот так, по обоинке, по мебелинке, по занавесочке создавалось семейное гнёздышко. Наконец, распрощались с последней наёмной жилплощадью и переехали в собственный трёхкомнатный рай, перестроенный из бывшего четырёхкомнатного ада.

С соседями знакомиться новосёлы не торопились, и без того слишком со многими пришлось встречаться принудительно в те поры, когда снимали углы. Хотелось побыть вдвоём. Даже новоселье зажали, сказав родственникам и друзьям, что ремонт ещё не закончен. Вернее, не совсем зажали, а отнесли на полгода, желая приурочить ко дню рождения Инны, чтобы разом именинницу поздравить и квартиру обмыть.

Не успели. Уже и гости были приглашены, и антикварная горка, скрывавшая в нижней части уютный погребец (не поворачивался язык назвать эту ёмкость баром), обзавелась хорошими винами, и трёхкамерный холодильник начал наполняться всевозвожными вкусностями, которые нынче не трудно купить, если ты неплохо зарабатываешь. И всё же, не судьба оказалась гостям слететься в гнёздышко, свитое с такими тщанием и заботой.

Под утро Олег проснулся от резкого запаха гари. Сперва почудилось, что с вечера они забыли снять с огня свёклу, и теперь оставленная кастрюлька чадит на плите, наполняя кухню горьким дымом. Олег вскочил, шлёпая босыми ногами по паласу, устилавшему прихожую, пробежал на кухню. Газ был выключен, плита пустая, но здесь дым плавал уже заметными глазу голубоватыми пластами. Олег зачем-то сунулся в духовку, хотя и знал, что пиццу последний раз делали на той неделе, а сейчас в холодной духовке хранится пустая гусятница, для которой не нашлось другого места. Так и оказалось. Тогда откуда дым? Его становилось всё больше, так что у Олега ощутимо запершило в горле. Олег тронул ладонью радиатор холодильника, отметив мимоходом, что пыль опять успела скопиться на металлической решётке. Радиатор, как и следовало ожидать, оказался чуть тёплым. Всё было нормально, всё спокойно, но в воздухе плавал дым, проникший неясно откуда.

Только тогда Олег догадался распахнуть герметично закрытый стеклопакет. И сразу кухня наполнилась дымом, до этого почти не заметным на фоне облупленной глухой стены, закрывавшей вид из окна. Облокотившись на покатый, метровой ширины водоотлив, Олег высунулся наружу и лишь тогда увидал источник дыма. Ленивое пламя выползало из окна соседней квартиры, загибалось вверх, лизало копотными языками стену. Зажатый домами двор с двумя полукруглыми как печная топка подворотнями, работал словно вытяжная труба, раздувая огонь и относя вверх клубы дыма. Будь иначе, жители нижних этажей непременно задохнулись бы в своих квартирах, обратившихся в душегубки. Но зато и погасить такой пожар почти невозможно.

Олег плотно захлопнул раму, метнулся в спальню, где Инна, спрятавшись с головой под одеяло, продолжала безмятежно спать.

– Пожар!

– Не шути так… – сонно пробормотала Инна, стараясь вновь нырнуть под одеяло. Потом она закашлялась и, разом проснувшись, села на постели. – Где?!

– У соседей пожар, – успокоил Олег.

Инна порскнула на кухню, распахнула окно, высунулась было, но тут же захлопнула его, что есть сил навалившись на рукоятку запора.

– Фу! – чего столько дыма?

– Пожар, – лаконично пояснил Олег.

– Так чего не тушат? Надо пожарных вызвать, может, они ещё не знают…

– Да уж наверное знают, – отозвался Олег, но пошёл в кабинет за мобильником, оставленным заряжаться на ночь.

Окно в кабинете было приотворено на микропроветривание, и в узкую щель успело просочиться столько дыма, что в помещении было трудно дышать. Прежде всего, Олег кинулся затворять окно, тем более, что звонить в пожарку явно не имело смысла, снизу заголосила сирена подъезжающей машины.

Дверь в кабинет Олег тоже притворил поплотнее, отметив мимоходом, что потом, когда всё кончится, проветривать квартиру придётся долго и мучительно. На кондиционер у них не хватило достатков, а естественная вентиляция в колодезном дворе – явление проблематичное.

– Ну?.. – встретила его Инна.

– Уже приехали. Сейчас потушат.

Обещать такое проще, чем исполнить. В узкую щель двора мог втиснуться жигулёнок, в крайнем случае – газик, но мощная пожарная машина с длинной лестницей на крыше сунулась в подворотню, прочертила концами лестницы несколько шрамов по глухой стене и вынуждена была отступиться. Люди, запертые огнём на пятом этаже, остались в ловушке. Все лестницы забивал плотный дым, сквозь который не пройти без противогаза с гопкалитовым патроном, так что оставалось поплотней запирать окна и двери, забиваться в дальний угол и, закрывшись с головой мокрым одеялом, дожидаться, когда огонь угаснет. И, конечно, надеяться, что он угаснет прежде, чем дым заползёт под мокрое одеяло.

Как же, угаснет он! Оштукатуренные, но в основе – дощатые переборки, низенький, полный пыли и деревянных балок чердачок над мансардой, где в полный рост можно встать только у самого конька. Когда-то там сушили бельё, а теперь им даже бомжи брезгуют. Но огню всюду уютно, особенно на низком сухом чердачке. Остановить его могут только капитальные стены, или площадка с лестницей из пудожского камня. Площадки-то есть, а вот стены разорившийся купчина достроить не успел, а удачливый конкурент его не посчитал нужным.

В горящей квартире, где по-прежнему оставалась нерасселённая коммуналка, проживало четыре человека. Конечно, это не четыре семьи, как в былые годы, но для погибающего – статистика слабое утешение. Народ сбежался в дальнюю от горящей кухни комнату, там быстро выставили фрамугу, и прыщавый парнишка препубертатного возраста первым полез на покатый, метровой ширины водоотлив, на который выходили мансардные окна. Парнишке и прежде приходилось ползать по этому карнизу, заглядывая в окна соседей. Инне и Олегу в голову не приходило, что, несмотря на пятый этаж и глухую стену напротив, они живут под пристальным наблюдением юного балбеса. Они занимались любовью при свете и без одеяла, а прыщавый вуайерист елозил по кровельному железу и пускал слюни от вожделения. Теперь сексуальные тренировки пригодились. Подросток довольно ловко преодолел выпирающий цоколь капитальной стены, оказавшись в относительной безопасности.

– Давай ты! – крикнул он из-за стены.

Должно быть, он полагал, что его мамаша, толстая и одышливая, будет лазать по крышам ничуть не хуже сына. Но астма и ожирение сделали своё дело, мать не доползла и до выступа, хлебнула дыма, закашлялась, попыталась было уцепиться за скользкую жесть, но не удержалась и с невнятным «Ы!..» – рухнула вниз.

– Мама!.. – закричал мальчишка, разом осознавший себя маленьким и беспомощным. Он забарабанил кулаками в стекло, требуя, чтобы ему открыли и сделали что-нибудь, потому что мама упала, её нужно спасать…

В соседней квартире никого не было, полуодетые жильцы, не схватив даже денег и документов, выбежали из дому, спасаясь от всепроникающего дыма.

Стекло от ударов разбилось, парень, изрезавшись осколками, ввалился в окно, пробежал через незнакомое жильё, выскочил на лестницу и там уже был встрчен спасателями. Он единственный выбрался живым из горящей квартиры. После гибели женщины, двое других жильцов – супружеская пара крайне преклонного возраста – даже не пытались вылезать в окно. Они вдвоём заперлись в туалете, где и встретили свой конец. Как говорится, жили долго, не очень счастливо, но умерли в один день.

Жаль всё-таки, что бога нет и не к кому взывать о загробной справедливости! Ведь так и представляется в распалённом воображении, что к купчине, щедро оплатившему загробное блаженство строительством храмов и пожертвованиями в пользу церкви, являются два суровых ангела, берут ложного праведника за крыло, обдирают перья и нимб и тут же передают в лапы рогатым вертухаям. И потащат бедолагу отбывать на сковородке вечный срок по статье: «Преступная небрежность, приведшая к многократному нарушению четвёртой заповеди». Неважно, что в те времена, когда миллионщик выстраивал громаду своего дома, загородив соседу свет и возможность проезда, пожарные правила были другими; это только человеческие законы не имеют обратной силы, божий суд безжалостен и справедлив.

– Олежка, ну сделай что-нибудь! – кричала Инна.

Олег высунулся было на лестницу, но там плавал изрядный дым. Огня, впрочем, на этой лестнице не было, горела квартира с выходом на другую сторону дома.

– Будем уходить? – спросил Олег.

– Нет!.. – в голосе Инны послышалась истерика. Ясно ведь, что если бросить дом в такую минуту, всё сгорит, или пожарники влезут через чердак и даже не разграбят, а просто зальют всё пеной своих огнетушителей, погубив семейное гнездо, выстроенное на пределе возможных сил. И неизвестно, какой исход окажется хуже: вор пройдёт, хоть стены оставит, огонь пройдёт – и стены сопрёт.

– Тогда иди в ванную! – приказал Олег.

Не зная, что повторяют поступок пенсионеров, пропадающих сейчас за стеной, Инна и Олег вошли в ванную комнату (а у стариков кроме сортира и закрыться негде…), и Олег включил на полную мощность душ. Сама ванна была отечественная, на французскую не хватило денег, но, по словам продавца, эмаль, покрывавшая чугунную основу, содержала серебро, так что наполнялась голубая ёмкость не водопроводной, а без пяти минут святой водой.

– Зачем? – испуганно спросила Инна, и потянулась было убавить напор.

– Легче дышать будет, – остановил подругу Олег. – Вода дым поглощает.

Свет разом, без предупреждения, погас.

– Что это?

– Дом обесточили. Во время пожара всегда так, – ответил Олег, продолжая на ощупь заклеивать скотчем вентиляционное отверстие. Теперь ванная комнатка оказалась изолированным объёмом, дым туда не проникал.

Во входную дверь застучали, громко, едва ли не топором.

– Не отпирай! – вскрикнула Инна. – Я знаю, это мародёры! Во время пожара всегда мародёры соседние квартиры грабят. А потом тоже подожгут, и всё на пожар спишут.

– Никакие это не мародёры. Должно быть, соседи предупреждают, думают, мы ещё ничего не знаем.

– Всё равно, не отпирай!

Стук повторился.

– А они дверь не выломают?

– Железную? Замаются выламывать.

Больше стук не повторялся, у спасателей, эвакуировавших народ, было слишком много дел на других этажах, чтобы попусту ломиться в квартиру, которая, наверняка уже пуста. Слишком близко от очага возгорания, люди отсюда должны бежать стемглав.

– Кажется, ушли, – облегчённо вздохнула Инна.

– Конечно, ушли. Ты сиди тут, а я погляжу, всё ли в порядке.

В обесточенной квартире было уже достаточно светло, к тому же, пляшущие отсветы близкого пожара отражались от глухой стены, так что видно было не хуже, чем днём. Поначалу Олегу и вправду показалось, что всё в порядке, если не считать скверного запаха. Дымом провоняло всё: бельё, книги, обои на стенах. В спальне, которая для удобства вуайериста была устроена стенка в стенку с горящей квартирой, дыма было особенно много. Олег кинулся было проверять окно, но остановился, увидав огромное коричневое пятно, расползающееся по розовой шелкографии прямо над двуспальным «Рондо». Олег коснулся было ладонью стены и тут же отдёрнул руку, стена обжигала. Только теперь Олег сообразил, что от огня его отделяет не надёжная капитальная стена в полтора кирпича, а дощатая перегородочка, воздвигнутая в советские времена, товарищами, не любившими квартиры с двумя выходами.

Устройство этой преграды Олегу было хорошо известно. Во время ремонта обнаружилось, что штукатурка на перегородке держится на честном слове. Рабочие оббили старую штукатурку, обнажив доски с наколоченной поверху дранью, а потом заново заштукатурили тонким слоем ротбанда, зашпаклевали и оклеили сверху переливчатыми розовыми обоями, которые теперь так безобразно буреют. Тогда, встревоженная стуком, к ним приходила старушка из соседней квартиры, выяснять, не обвалят ли рабочие всю стену. Бабушку успокоили, пообещав, что стена будет крепче прежней. Так оно и вышло, во всяком случае, звуки чужой жизни, а у соседей к перегородке выходила коммунальная кухня, перестали доноситься в розовую спальню.

И всё-таки, стена оставалась дощатой да ещё оббитой тонко нащепленной дранью. Судя по всему, огонь, пожиравший за стенкой кухонную утварь, сумел управиться со штукатуркой или, во всяком случае, раскалил её до опасного предела.

Олег метнулся в туалет, схватил ведро и лентяйку, которой Инна мыла полы. В ванной зачерпнул воды, благо что её набралось как раз достаточно.

– Что там? – в голосе Инны дрожала истерика, но успокаивать времени не было.

– Потом! – крикнул Олег и захлопнул дверь.

В спальне он макнул кисть лентяйки в воду и принялся щедро шлёпать мокрым по раскалённой стене. Грязная вода скатывалась на постель. На секунду оставив ведро, Олег ухватился за спинку кровати и разом сдвинул бесконечно широкое ложе вместе с навороченным массажным матрацем, одеялами и тремя подушками: двумя большими и одной маленькой, которую они называли не думочкой, а сердиткой, потому что в те моменты, когда Инна была недовольная Олегом, она со словами: «Развод и девичья фамилия!» – укладывала подушечку между собой и мужем, благо ширина кровати позволяла спать отодвинувшись друг от друга.

– Что ты делаешь?! – раздался за спиной вопль Инны. – Обои!..

– В ванную прячься! – заорал Олег. – Тут опасно!

Схватив ведро он выплеснул на стену остатки воды и побежал за новой. Вернувшись, шмякнул кистью в самый центр пятна. Стена шипела, шелкография лезла клочьями, словно кожа с обожжённого тела. Грязная лужа скопилась у стены и почему-то её вид успокаивал Олега. Раз тут вода, значит, огня не будет. Хотя, что может сделать пара вёдер воды против серьёзного пожара?

Тонкий слой модной штукатурки не долго противостоял пламени. Ротбанд не выдержал одновременного действия огня и воды, начал трескаться и отваливаться большими кусками. Ничем не сдерживаемый дым пополз в спальню. И вода в ванной набиралась слишком медленно…

Вернувшись с очередным ведром, Олег увидал огонь. Покуда Олег окатывал стену, пожар сумел обойти его стороной, там, где никто не ожидал. Кровельное железо, по которому так славно ползалось прыщавому соседу, было наколочено на старые, полтора столетия не менявшиеся доски. Теперь ржавое железо рухнуло вниз, за окном взвихрилось освобождённое пламя, стеклопакет, так удачно спасавший от дыма, треснул и осыпался, открывая дорогу огню.

Олег схватил кроватный коврик, успевший намокнуть от натекшей воды, хлёсткими ударами принялся сбивать пламя с занавесок, которые они неоправданно редко задёргивали. Инна кричала что-то из дальней комнаты… хотя, почему – «что-то»? Она просто кричала испуганно и бессмысленно.

– Я сейчас! – отозвался Олег, продолжая сражаться с пламенем.

Огонь прибывал. Трёхспальное «Рондо» весело пылало, словно купальский костёр, белый паркет чернел, обращаясь в уголь, подвесные потолки коптили, источая ядовитый пластмассовый чад. Олег с мокрым паласом в руках метался среди этого ада, сбивая пламя, и, казалось, он дирижурует симфонией огня, добиваясь от пожара невиданного крещендо. Вспыхнул плоскоэкранный телевизор, кухонный комбайн оплыл комом горячего полипропилена, рифлёные обои в кабинете вздувались пузырями и лопались. Олег бил и бил окончательно измочаленным паласом.

Осыпалась штукатурка внешних стен, сразу обнаружив их досчатую сущность. С хрустом повалились чердачные балки. Теперь бывшая мансарда казалась терасой, висячим двориком, только вместо гераней и георгин повсюду расцветали языки пожара.

И, наконец, на голову полила вода. Пожарные сумели-таки протянуть брандспойты со стороны двора через крышу и, рискуя провалиться сквозь рушащиеся потолки, принялись заливать огонь сверху, стремясь уже не спасти выгоревшие квартиры, а хотя бы не пустить огонь на нижние этажи. Конечно, там всё будет залито и безнадёжно испорчено просочившейся водой, но, как было сказано, огонь пройдёт – и стен не оставит. Так что, пусть будет вода.

Олег, тяжело дыша, бросил изодранную тряпку, ещё недавно бывшую пушистым прикроватным ковриком, на который так приятно ступать босыми ногами. Оглядел курящиеся развалины и пошёл искать Инну.

Инна лежала на прабабушкиной софе, спрятав голову под валик, чтобы не видеть кошмара, творящегося вокруг. Олег подошёл, погладил жену по плечу.

– Уже всё, слышишь, всё кончилось.

Инна подняла зарёванное лицо.

– Олежка, как же мы теперь жить будем? Ведь всё сгорело, даже крыши над головой нет. И не застраховано ничего, ты хотел оформить страховку, а так и не сходил…

– Ничего, – успокаивающе произнёс Олег, – выкрутимся. Подумаешь, телевизор сгорел или микроволновка. Заработаем и купим новые. А так, кое-что уцелело. Видишь, софа бабушкина цела, и горка тоже. В кабинете стеллаж с книгами остался, я видел.

– А жить мы где будем?

– Дом, – произнёс Олег потрёпанную истину, – это не стены и не крыша над головой. Дом это мы.

В проломе недогоревшей стены показалась фигура пожарного. Не обращая внимания на Инну и Олега, он фыркнул пеной из заплечного баллона в кучу тлеющих обломков и полез дальше через обугленные остатки балок.

– Не беспокойся, – сказал Олег. – У них такая работа; проверят, всё ли потушено, зальют, что там осталось, – и уйдут.

Олег принёс из бывшей спальной случайно уцелевший розовый халатик, расшитый китайскими драконами, накинул Инне на плечи поверх прозрачного пеньюара. Почему-то вспомнилось, что розовые обои Инна выбирала под цвет халата.

В пролом влезло ещё несколько злых, перемазанных копотью пожарных, споро принялись за работу.

Олег поднялся с диванчика, достал из погребца две рюмки и бутылку мадеры, купленную для новоселья.

Громко переругиваясь, пожарные ворочали рухнувшие балки, вытаскивали из-под обломков какие-то трупы.

– Не смотри, – повторил Олег. – Они скоро уйдут. – Он плеснул в рюмки пряного, пахнущего дымком вина, протянул одну Инне. – Давай выпьем… за счастье.