«Долина Лориен»

Святослав Логинов Долина Лориэн (научно-фантастический рассказ об эльфах)

Посвящается Александру Громову, который знает об эльфах всё.

До конца бесконечно длинного пологого подъёма оставалось едва ли больше сотни шагов, когда велосипед сломался. Педали провернулись неожиданно легко, а скорость мгновенно погасла, так что потерявший равновесие Роман едва не грохнулся на асфальт. Наклонился, разглядывая поломку и обнаружил, что цепь не просто соскочила со звёздочки, а лопнула и тяжёлой металлической змейкой лежит на дороге шагах в десяти. Роман оставил велосипед, вернулся и подобрал цепь. Одно из звеньев, украшенных гордым клеймом «English's steel», не выдержав нагрузок, раскололось как раз поперёк надписи. Такую поломку не исправить ни гаечным ключом «семейка», ни при помощи велосипедного насоса. Других инструментов с собой нет, значит, дальше придётся топать, ведя железного коня под узцы.

Как всегда после долгого верчения педалей первые шаги давались трудно, пространство сходу обрело вязкость, удивляя медленностью передвижения. Кривоного шагая, спешенный велосипедист добрался к началу пологого спуска и, вскочив на приступку педали, покатил вниз, используя покалеченный велосипед как самокат. Дурацкая поза, дурацкая езда, но всё-таки не пешим по конному, а на колёсах. Мотель «Гарцующий пони» отсюда в полутора километрах, так что доехать удастся минут за десять. Если, конечно, не отвалится колесо или не переломится рама.

Возле мотеля сиротливо стояла одинокая малолитражка, «Гарцующий пони» явно не пользовался слишком большой популярностью. Роман прислонил инвалидный велосипед к стене и вошёл в трактир. На звон позеленевшего колокольчика из кухни появился коренастый мужчина, маскарадно наряженный во что-то до нельзя патриархальное.

– О сударь! – вскричал он, вздев руки с растопыренными пальцами, каждый из которых напоминал поджаренную на рашпере сардельку, – я вижу, вы опытный путешественник и знаток эльфов! Некоторые приезжают сюда на автомобилях и полагают, будто эльфы покажутся им! Да эльфы бензиновой гари на дух не переносят. Только велосипед, сударь, только велосипед! А дальше, в сторону Лориэна – и вовсе пешком. Велосипед можете оставить здесь, за ним присмотрят…

– У меня цепь порвалась, – сказал Роман.

– Ничего удивительного, сударь. Было бы странно, если бы дело обошлось без поломок. Эльфы не любят вообще никаких механизмов и частенько пользуются магией, чтобы попортить иной из них. Да будет вам известно, что эльфы в родстве с гремлинами, хотя наука и отрицает существование этих проказливых вредителей. Однако, вспомните, совсем недавно наука отрицала существование самих эльфов. А что касается цепи, то её вам починят, так что будет крепче заговорённой. Но прежде всего, сударь, обед! Жаркое из оленины, эль и, конечно, глоточек здравура…

– Я, собственно говоря, хотел бы видеть Лавра Наркисса, – перебил толстяка Роман.

– Лавр Наркисс к вашим услугам! – от усердия трактирщик шаркнул ногой.

– Э-э… – протянул Роман, стараясь вспомнить настоящее имя владельца «Гарцующего пони», – я имею в виду – Бредли Петерсона.

– Вы знали старого Бреда? – трактирщик помрачнел. – Так он умер уже три года как. Теперь я веду его дело и прозываюсь Лавром Наркиссом. Ничего не поделаешь, бессмертны только эльфы, а люди приходят и уходят.

– Эльфы тоже смертны, – поправил Роман.

– Оно, конечно, – согласился трактирщик с сомнением в голосе, – однако, когда у тебя за плечами тысяча лет и впереди по меньшей мере ещё столько же, можно и забыть о времени. А вот нам этого никак нельзя, поэтому, милостивый государь, прошу к столу! Жаркое из оленины…

«…из говяжьей вырезки,» – усмехнулся про себя Роман, а вслух сказал:

– Я, пожалуй, всё-таки пойду. А глоточек здравура выпью уже там.

– Прошу прощения, – осторожно произнёс трактирщик, мучительно колеблясь между желанием сказать правду и боязнью потерять клиента, – но на вашем месте я не был бы так самонадеян. Даже увидеть эльфа издали – редчайшее везение, а уж надеяться, что они усадят вас за свой стол…

– Прежде мне это удавалось, – улыбнулся Роман.

– Вы хотите сказать, что вы Кэрдан? – шёпотом спросил трактирщик.

– Совершенно верно, – признался Роман. – Меня зовут Роман Евсеев.

– С ума сойти! Ведь вас не было в наших краях лет, наверное, двадцать! Вы уверены, что эльфы вспомнят вас?

– Когда у тебя за плечами тысяча лет, – процитировал Роман, – можно не думать о такой мелочи, как двадцать лет. Так что, с вашего позволения, я пойду. Позаботьтесь о моём велосипеде.

– Разумеется… конечно… заказ есть заказ… – трактирщик вперевалку подбежал к дверям, провожая гостя, приостановился на мгновение: – Господин Кэрдан, я всё сделаю в лучшем виде… совершенно бесплатно… только… вы не могли бы называть меня Лавром Наркиссом? Это было бы как признание…

– Хорошо, Лавр, договорились, – сказал Роман.

* * *

Автострада пыльной лентой сворачивала к востоку, на каких-то полкилометра не дотянувшись до широколиственных рощ Лориэна. Собственно говоря, Лориэном эти места стали зваться совсем недавно, а ещё полсотни лет назад прозывалась эта долина не иначе, как Чёртовым Урочищем. Четырёхрядное шоссе должно было рассечь Чёртово Урочище ровно посредине, но работы застопорились ещё на стадии топографических изысканий. Только и удалось сделать, что аэрофотосъёмку, давшую самый благоприятный прогноз для прокладки трассы. А уже гидрографы явившиеся с буровыми установками, вынуждены были спешно убираться вон. Два палаточных лагеря сгорели при самых подозрительных обстоятельствах, так что добрая половина техники оказалась потеряна, да и люди едва выбрались живыми.

Произошедшее списали на нелепые случайности, и всю зиму на трассе продолжались работы, шоссе упорно стремилось к белому пятну Чёртова Урочища. К тому времени, когда в поле вышел новый отряд изыскателей, шоссе перевалило водораздел и двигалось по местам с неведомой гидрологией и не вполне законченной топографической съёмкой.

Трудно сказать, чем закончился бы сезон, если бы один из топографов, отправляясь в поле, не взял с собой десятилетнего сына, которому давно были обещаны захватывающие каникулы в рабочем лагере.

Дальнейшее широко известно по сотням умильных пересказов и десяткам трогательных мелодрамм. История Ромика и Анётель, предотвративших безнадёжную войну между людьми и дивным народом… нужно ли говорить, что во всех киноверсиях Анётель оказывалась очаровательной эльфиечкой лет восьми, хотя на самом деле это был парень под два метра ростом и, как это обычно бывает у эльфов, совершенно неясного возраста. С кинотёзкой его роднили только огромные мерцающие глаза, посверкивающие в темноте сине-зелёным светом.

Энтузиазм, вспыхнувший во всём мире был так неудержим, что строительная фирма поспешила по собственной инициативе заморозить строительство, а затем направить дорогу в обход заповедного края, хотя это и обещало крюк в добрых полсотни километров. А последние два километра четырёхрядного автобана теперь вели к мотелю «Гарцующий пони», где до самой своей смерти хозяйничал Брэдли Петерсон – один из немногих людей, на самом деле видавших эльфов среди дубов и ясеней, которыми густо заросла запретная долина.

Поначалу великое множество народу ринулось в Лориэн, мечтая о небывалом и исполненном волшебства. Эльфы весьма невежливо выперли всех. Сами эльфы тоже не маячили на глазах у любопытных зевак. Лишь однажды, когда к опушке явилась делегация объединённого человечества, навстречу ей вышли три молчаливые фигуры в плащах-невидимках. Не дрогнув лицом, остроухие выслушали заверения, что люди никогда и ни при каких условиях не станут претендовать ни на единую пядь священной эльфийской земли, а затем старший из эльфов от имени своего народа пообещал, что эльфы не будут убивать людей за пределами заповедной пущи.

После этого поток паломников заметно снизился, многие стали считать дивных чем-то вроде нецивилизованных индейцев; они хороши на киноэкране, но в реальной жизни им место в резервации. Тем более, что никакой действенной магии за эльфами замечено не было.

Разумеется, фанаты Дж.Р.Толкиена так не считали. Теперь, когда обнаружилось, что эльфы и впрямь существуют и даже говорят на квенья, восторгу их не было границ. «Профессор знал!» – лозунг этот можно было прочесть на каждом заборе во всяком мало-мальски приличном населённом пункте. Конечно, Профессор и впрямь что-то знал, но большей частью понаслышке, иначе владыка Лориэна Гладриэль не превратился бы под его пером во владычицу. А что имя это грубому человеческому уху кажется женским, то этак даже шпион и сочинитель Даниэль Дефо может превратиться в прекрасную эльфийку. Хватило бы времени и таинственности.

Единственным человеком, который мог ходить в Лориэн и обратно, был юный Ромик Евсеев. После того, как стоящий в дозоре эльф Анётель пощадил заблудившегося мальчишку, эльфы признали ребёнка своим. И Роман не обманул доверия. Он охотно рассказывал о нравах и обычаях лесного народа, но не поддержал ни единого плана цивилизации эльфов, не вынес из Лориэна ни одного этнографического экспоната и не принёс под сень дубов даже связки бус или складного ножа. Лишь однажды он взял с собой пару килограммовых гантелей, но в тот же день приволок их обратно, так и не объяснив, зачем таскал лишнюю тяжесть.

Первое время, отправляя мальчика «в гости» к эльфам, добрые дяди из исследовательского центра подсовывали ему в одежду несколько подслушивающих устройств, а красивые пуговицы, нашитые не только на полочку куртки, но и на рукава, скрывали кинокамеры, дающие круговой обзор. Фильмы эти принесли немало бесценной информации, но затем Ромик подрос, обнаружил истинный смысл красивых пуговиц и наотрез отказался надевать шпионскую куртку.

– Обмана эльфы не простят, – был ответ на все уговоры.

Другого ребёнка внедрить к эльфам не удалось, посланец дивного народа выводил очередного юного шпиона к людским заставам и сдавал на руки Лавру Наркиссу, который был не только трактирщиком, но и одним из крупнейших ксенологов планеты.

Теперь все надежды эльфологов обратились на Романа, который по мнению учёных должен был выучиться и посвятить свою жизнь изучению таинственного народа. Подросший Роман и впрямь всё больше времени проводил в Лориэне, хотя подглядывать за ним уже не удавалось. Известно было лишь, что эльфы принимают его как своего и даже дали мальчику древнее эльфийское имя, характерное для сгинувших приморских эльфов – Кэрдан. Тайна этого имени также оставалась неразгаданной, Кэрдан, друг эльфов, с детства умел держать язык за зубами.

Разумеется, для постановщиков киноверсий никакой тайны тут не было, благодаря всеведущему искусству синематографии, всякий знал, что прозвище Кэрдан Корабел человеческий мальчик получил за то, что научил эльфийских сверстников пускать кораблики в речке Белогривке. К сожалению, никакой Белогривки по Лориэну не протекало, единственная речушка, петлявшая по волшебной долине, носила ласковое имя Тапка. Но даже по Тапке никто не пускал корабликов, поскольку в Лориэне не было ни одного эльфийского ребёнка. В благословенном краю проживало по разным подсчётам от семи до девяти тысяч взрослых эльфов и ни единого ребёнка.

По этому поводу было выдвинуто множество остроумнейших гипотез, подтверждения или опровержения которых ждали от подрастающего Кэрдана Корабела.

Тем обиднее было, когда Роман Евсеев по прозвищу Кэрдан Корабел, после школы подал документы не в университет на один из подходящих факультетов, а в академию космогации, после окончания которой покинул Землю на долгих двадцать лет.

* * *

Не дойдя полсотни шагов до опушки леса, Роман остановился. Он чувствовал, что из-за полога ветвей его пристально рассматривают, и терпеливо ждал. Среди эльфов не было единогласия по поводу человеческого детёныша и, хотя никто из дозорных не пустил бы смертельную стрелу, Роману не хотелось впустую провоцировать стражу. К тому же, двадцать лет – немалый срок для человека, так что Роман демонстрировал перед самозваным Лавром Наркиссом уверенность, которой сам не обладал.

Свист стрелы Роман не услышал, а скорей предугадал. Стрела вонзилась в землю впритык к босой ноге. Роман наклонился, выдернул стрелу. Была она прямой и тяжёлой, опушённой перьями красной утки. Гладкий наконечник из крапчатого кремня, которым славились перекаты Тапки. Металла эльфы не знали, в этом вопросе Профессор соврал. Оно и понятно, если бы эльфы умели выплавлять железо или медь, они бы мигом пожгли на дрова все свои знаменитые леса, а рудниковые отвалы загадили бы местность, как то не раз бывало у людей. Это только в фэнтезийном романе добренький Профессор мог осуществить подобоное разделение труда: избранному народу подарить все плоды прогресса, а вредоносным оркам спихнуть все шишки. В реальной жизни приходится либо жить дикарём, либо объединять в одном лице орка и эльфа.

В кустах у опушки раздался смех.

– Очень весело, – заметил Роман, подходя и протягивая часовому его стрелу. – Когда-нибудь, один из вас промажет и всадит стрелу прямо в ступню. Это будет больно.

В ответ дозорный расхохотался. Смеялся он весело и беззлобно, просто оттого, что эльфов чрезвычайно смешило предположение, что можно промахнуться с такого расстояния и по такой цели.

– Анётель сейчас придёт, – произнёс часовой. – За ним уже побежали… – он помолчал и добавил многозначительно: – Гантел.

Это была очень старая история. Один из эльфов – добрый приятель Анётеля, носил красивое имя – Гантель. Он долго не мог понять, почему человеческий мальчик произносит его имя по-древнеэльфийски, с нарочито твёрдым окончанием. Именно тогда Ромик притащил в рощу пару гантелей, чтобы объяснить, почему он не хочет называть знакомого таким, казалось бы, красивым имненем. Судя по всему, история с железяками не забылась и по-прежнему продолжала служить поводом для веселья.

Кусты беззвучно раздвинулись, выпустив посланца и Анётеля, по виду которых никак нельзя было заключить, что им только что пришлось пробежать несколько километров по густому лесу.

– Добрый день, – произнёс Роман, не двинувшись с места. Он уже давно знал, что эльфы не терпят прикосновений и здороваться нужно на расстоянии.

– День сегодня и впрямь добрый, – подтвердил эльф. – Погода замечательная, в самый раз, чтобы устроить стрельбы, так что ты пришёл вовремя.

Роман обречённо кивнул. Стрельбы с участием человека – лучшего развлечения эльфы не могли бы придумать. Неуклюжие попытки Романа управляться с тугим эльфийским луком, неизменно вызывали жизнерадостный смех окружающих.

– Смех без причины – признак дурачины, – бывало ворчал обиженный Ромик. Сейчас, узнав об эльфах многое, он уже так не считал. И уж тем более не пытался уклониться от участия в стрельбах.

Они двинулись по дороге, больше всего напоминавшей звериную тропу. Роман старался шагать поаккуратнее, но всё же ловил саркастические взгляды, в которых явно читалось удивление, как можно ломиться, производя так много шума.

Посёлок, в котором жил владыка Гладриэль, и обычно собирались сходки, насчитывал полсотни домов, по большей части наземных шалашей, хотя можно было видеть и убежища, устроенные по-старинке, на ветвях неохватных дубов. На вытоптанной поляне уже устанавливали мишени, нарочито большие, чтобы стрелы, пущенные Романом, тоже вонзились в обтянутый кожей щит. Эти мишени, каких прежде эльфийский народ не знал, и которые прежде так обижали Романа, теперь вселяли в него некоторый оптимизм. И дело не в том, что он стал лучше стрелять, скорее напротив, но просто это было доказательством, что новшества эльфам не вполне чужды.

На праздник собралось сотни полторы жителей, все были с луками, все гомонили и заранее смеялись. Стрельбы – единственное время, когда бесшумные и обычно молчаливые существа отводили душу, производя ужасный тарарам.

Кинули жребий, стрелки выстроились в очередь. Роману выпало стрелять одним из последних, а вот Анётель должен был открывать праздненство. Эльф вышел вперёд, вскинул лук и, кажется, даже не глядя, с полусотни шагов вбил стрелу в чёрную точку посреди мишени. Щит был серого цвета, так что Роман с этого расстояния не мог даже разглядеть заветной точки.

Второй стрелок пустил свою стрелу прежде, чем раздался гул одобрительных голосов, приветствующих начало состязаний. Вторая стрела ударила в ту же точку, но на пару милиметров выше, так что раздался сухой каменный стук, а от столкновения двух кремней проскочила искра, почти незаметная в солнечном свете.

Роман вздохнул. Настоящие эльфийские стрельбы проводятся вечером, в полутьме, так что искры, удостоверяющие удачный выстрел, видны всем. А сейчас любоваться результатом могли лишь те зрители, которые успели занять места у самой мишени. Десятка два эльфов толпилось там, едва не заслоняя цель стрелкам. Ни на одних человеческих соревнованиях не могло быть и речи о подобной беспечности, а тут никому и в голову не приходило, что стоять возле самой мишени может быть опасно. Какая опасность, если стреляет эльф? Иное дело – человек; Роман ждал, тихо надеясь, что соревнования кончатся прежде, чем подойдёт его очередь пустить стрелу. Страшно было, что промах окажется роковым, несмотря на то, что эльфы ждут его выстрела. Отбежать-то они сейчас отбегут, но насколько далеко?

Анётель с поклоном протянул своё оружие Роману. Луки у эльфов не слишком большие, но тугие настолько, что не всякому силачу удастся натянуть его. Роман пощёлкал пальцем по тетиве, та струнно отозвалась. Роман наложил полученную от приятеля тетиву, приготовился. Его очередь приближалась, и не хотелось слишком надолго задерживать ровное течение соревнований. Ну вот, пора…

Роман вскинул лук. Тысячу раз он убеждал себя, что не имеет никакого смысла прицеливаться долго, всё равно выстрел будет неудачным, а долго готовиться – только трепать нервы себе и другим, но всё же не мог совладать с собой и задержался на пару лишних секунд, стараясь выбрать самый правильный прицел.

Кроме лишних секунд промедления были ещё и секунды необходимые для исполнения своеобразного ритуала, сложившегося четверть века назад.

– Да отойдите же вы, пока я вас всех не перестрелял! – разноголосо вскричали эльфы, занявшие привилегированные места возле мишени, после чего дружно кинулись врассыпную.

Когда-то эту фразу выдал сам Роман, чуть не на первых своих соревнованиях, и с тех пор она стала непременным атрибутом коронного выстрела Кэрдана Корабела. Прелесть сказанного никогда не переставала смешить эльфов. Это ж надо такое пообещать – всех разом одной стрелой! Вот уж действительно – знатный лучник!

Роман спустил тетиву. Это был не самый худший его выстрел, он попал сантиметрах в пяти от стрелы предшественника, торчащей из исклёванного дерева. Очень неплохой выстрел для дилетанта, но здесь он вызвал обычную реакцию – смех. Так или иначе, но над Романом, над его неуклюжестью, над незнанием самых простых вещей, над удивительной человеческой наивностью смеялись постоянно. Нужно быть очень незлобивым человеком, чтобы выдерживать это в течение многих лет. Роман относился к смеху спокойно, тем более, что рано понял, что смех и насмешка – разные вещи. А если учесть, что эльфы были практически согнаны с лица земли неуклюжими и наивными людьми, то оставалось радоваться именно такой реакции дивного народа на всякое движение человеческого детёныша.

Теперь у стрелков появилась новая цель.

– О-ой!.. – удивлённо пропел шагнувший к отметке эльф, и его стрела выбила из мишени неудачливую стрелу Романа.

– Ой!.. Ой!.. Ой!.. – один за другим вскрикивали лучники, а каждый новый выстрел на ширину кремнёвого наконечника сближал две вонзённые в дерево стрелы. И наконец, стрелы настолько сблизились, что эльф Мариэль вышиб их обе разом.

– Всех перестреляю! – крикнул он, спустив тетиву.

Выбитые стрелы упали вниз, на кучу уже использованных стрел, а искры, посыпавшиеся от удара, оказались так обильны, что раструшенная, излохмаченная кремнёвыми наконечниками древесина мишени загорелась.

Это был конец соревнований. Все эльфы были идеальными лучниками, не знавшими промаха, но победителем объявлялся тот, кто сумел поджечь пропитанную маслом мишень, а это уже дело случая, ведь самая хорошая искра может ничего не поджечь, особенно если вязкая древесина ещё не вполне измочалена предыдущими выстрелами.

Дружный вопль встретил появление дыма, а затем и жаркого пламени. Участники стрельб бросились спасать стрелы, сваленные у подножия щита, лишь стрела-победительница, оставшаяся торчать в горящей мишени, пылала словно вставленная в светец лучина. Таков был обычай, удачливой стреле позволяли сгореть, чтобы она не забрала себе одной всю эльфийскую удачу.

Эльфы разобрали стрелы, принялись разглядывать их, определяя меткость выстрела соперника. Вообще-то полагалось выбить предыдущую стрелу так, чтобы не повредить оперения, но это удавалось далеко не всем, и если владелец видел, что у его стрелы срезаны перья, то немедля сообщал об этом всем окружающим. Зато если стрела оставалась целёхонька, то об этом объявлял сам меткий стрелок. Никому не приходило в голову обижаться, так что и Роман не серчал за всеобщий хохот во время его выступления. Когда люди смеются – это хорошо. И совершенно неважно, что это не люди, а эльфы.

Над долиной незаметно сгустился вечер, праздник затих сам собой. Это у людей с наступлением темноты веселье разгорается с новой силой. Народ собирается у костров, вечно-живое пламя гипнотизирует и пробуждает в душе скрытые до той поры чувства. Эльфы не то чтобы не знали огня, но просто никогда им не пользовались, особенно просто для того, чтобы отдохнуть и повеселиться. С наступлением темноты они забивались в свои шалаши и дома, где безо всякого огня всегда было сухо и тепло, и вели долгие задушевные беседы с глазу на глаз. Именно этого времени ждал Роман, чтобы поговорить с Анётелем. Потехе – время, а делу свой, вечерний час.

По человеческим меркам уже давно настала ночь и следовало либо расходиться, либо зажигать огонь, но мерцающие глаза эльфов отлично видели в полумраке, так что час беседы настал, когда ночь возарилась по-настоящему. Июльские ночи теплы, так что Роман и Анётэль устроились прямо под открытым небом, уселись, прислонившись спинами к грубому древесному стволу.

– Как ты жил всё это время? – первым спросил Роман.

– Как всегда. Время летит незаметно, если не происходит ни плохого, ни хорошего, а с тех пор, как мы договорились с людьми, не произошло ничего.

Роман кивнул головой, зная, что Анётэль увидит этот жест и растолкует правильно.

– А что у тебя? Ты говорил, что вернёшься, когда отыщешь, что хотел…

– Я вернулся, – коротко сказал Роман.

– Значит, ты отыскал Валинор… И что же, там действительно живут те, кого мы считаем умершими? И теперь нам надо уходить с Земли, чтобы освободить место людям?..

– Я никогда не собирался искать Валинор, потому что не верю в его существование. Я искал ещё один, новый Лориэн, такой же как настоящий, но не испорченный недобрым соседством. И я его нашёл.

– И всё-таки, за звёздным сводом может быть только Валинор. Ты ошибся, Кэрдан, валары обманули тебя. Они хотят, чтобы эльфы больше не жили среди деревьев. Но мы никогда не были покорны их воле, и поэтому мы останемся здесь.

– Тебя никто не тащит на небеса, – сказал Роман. – И никого из вас никто не поведёт туда силой. Долина останется вашей, даже если здесь не будет жить ни один эльф. Люди так обещали, и обещание нельзя взять назад. – Роман не стал уточнять, что долина объявлена заповедником и вовсе не потому, что здесь последнее убежище дивного народа. Небывалое число эндемиков сохранялось в нетронутых рощах, и биологи скорее позволили бы перебить самих себя, чем допустить в долину хищный топор. Правда, ботаники с зоологами тоже не могли как следует изучать живой мир долины, куда их не пускали. Но ведь и по окраинам тоже кое-что встречается, и добыча любознательных естествоиспытателей была велика.

– Расскажи, как ты искал эту землю и на что она похожа.

– А ты потом сочинишь песню о моих странствиях… – произнёс Роман, не то спрашивая, не то горько усмехаясь.

– Песню я обязательно сочиню, – отголосок недоговорённости вселил в Романа призрак слабой надежды.

– Послушай, Анётэль, – начал Роман. Друга он называл полным именем, зная, что иначе тот попросту не поймёт, что обращаются к нему, – ты помнишь, я уже рассказывал, что там, за небосводом нет никакого Валинора, куда могли бы уходить умершие. Но зато там есть множество земель, пустых и мёртвых, или населённых всякими существами, иногда похожими на тех, что живут здесь, но чаще – чужими и незнакомыми. На некоторых из этих миров можно жить, другие враждебны. За двадцать лет я облетал очень много таких миров и, если я хоть что-то понимаю, то я нашёл мир, который покажется вам родным. Но решить можете только вы сами. Если бы ты согласился полететь со мной…

– Я ещё хочу жить, – с коротким смешком возразил эльф.

– Но ведь я был там и вернулся.

– Вспомни, как тебя зовут. Кэрдан Корабел, о котором поют в песнях, тоже плавал в Валинор и возвращался назад. Но никто из тех, кого он отвозил, не появился больше в родных краях.

Роман сидел, опустив голову. Вновь, в который уже раз он сталкивался с этим непониманием. Эльфы, прекрасные до совершенства, казалось бы, умеющие и знающие всё, не могли понять самых простых вещей. Когда-то, ещё в детстве, это казалось непостижимым, но теперь Роман знал жестокую истину. Многим и сейчас кажется странным, почему мудрые эльфы, одарённые от природы всяческими умениями, проиграли людям главную войну – войну за жизнь. Доморощенные знатоки списывали произошедшее на некое благородство дивного народа, не позволявшее эльфам использовать многие бесчестные приёмы, которыми сполна пользовались люди. Хотя никакого особого благородства за эльфами замечено не было. Долина Лориэн недаром носила прозвище «Чёртово урочище», а эльфы до самого недавнего времени заслуженно считались представителями самой вредоносной нечисти. В прошлые века две расы били друг друга как и полагается двум близким видам, занимающим одну экологическую нишу, и эльфы деликатничали ничуть не меньше людей. Это теперь победители-люди могут позволить себе благородство, а эльфы и сегодня всего лишь обещали не убивать людей без уважительной причины. Им было невероятно трудно перейти на иную ступень общения. И дело тут не только в необычайном долголетии дивных, которое неизбежно делает их консерваторами, но и во множестве достоинств и умений, изначально присущих эльфам.

Старинные песни эльфов, записанные на магнитофон в те дни, когда Ромик ещё не понимал своей двусмысленной роли, давно изданы и изучены. Найдены параллели с мифами людей, создана теория эльфийской поэтики, и немалое количество стихотворцев ваяют эльфийские песнопения. Порой они пользуются успехом среди людей, но эльф слушать это не станет. Один только Роман Евсеев знал, что эльфам чужды метафоры, а что есть гипербола, они и вовсе не понимают. И если в песне спето, что эльф Феанор, родившись, попросил у матери лук и послал стрелу на сто шагов, то значит так оно и было: родился, попросил лук и послал стрелу. Невозможно научиться стрелять из лука с такой поразительной точностью даже если у тебя в запасе тысяча лет. А эльфы стреляют, все как один. И все как один умеют изготавливать луки и ткать плащи-невидимки, какие до сей поры не может превзойти лёгкая промышленность. И когда Ромик просил научить его делать накидки, мягкие травяные циновки или густо оперённые стрелы, на него смотрели удивлённо и говорили, что надо просто взять и сделать. Друг Анётель не понимал, как следует выбирать траву или дерево для рукоделья, ведь это само собой разумеется.

Природа знает немало подобных мастеров. Новорожденный паук ткёт такую паутину, о какой могут лишь мечтать лучшие из кружевниц, пчёлы ваяют постройки, способные повергнуть в отчаяние Карбюзье. Хищная оса с невиданной меткостью поражает добычу в нервный узел, не затрагивая прочих органов. Бобры создают гидротехнические сооружения, идеально вписанные в окружающую экологическую систему; им не нужно делать рыбопроводный канал, однако, рыба благоденствует. Всем этим премудростям животных никто не учит, они умеют исполнять свою работу с самого рождения. Точно также как эльфы, которых научил жить в согласии с природой премудрый инстинкт. И пока умений, подаренных безошибочным инстинктом, хватало, дивный народ побеждал неуклюжих и бестолковых людей. Но потом в руках противника заблистали бронзовые и стальные мечи, на смену лукам, с которыми люди не умели как следует обращаться, пришли арбалеты, а следом громогласный порох. И эльфы начали отступать, сдавая одну позицию за другой. Инстинкт, некогда помогавший выжить, обернулся другой стороной, теперь он не давал освоить новое искусство, которое в руках людей так беспощадно убивало. В песнях об этом пелось неохотно, и уже по этому можно было судить о растерянности дивного народа. Всё-таки, они были не зверьми, которые безропотно вымирали под натиском людей, у них был разум, почти задавленный инстинктом, но всё-таки живой, они умели петь песни и часто сочиняли их, чтобы петь по вечерам. Вот и сейчас чуть в стороне на два голоса пели эльфы: 

В этой песне тоже была правда и не было поэтических преувеличений. Но это была очень старая песня, из тех времён, когда эльфы были хозяевами земли. В ту пору нетрудно было оказаться одному на день пути в любую из сторон. Ведь даже для эльфа день пути по лесному бездорожью – это чуть больше тридцати километров.

– Я очень долго бродил по небесным мирам, – медленно говорил Роман. – Долго по человеческим меркам, но ведь жизнь у меня осталась человеческой, короткой, поэтому я и говорю, что бродил долго. И наконец я нашёл мир, в котором должны быть эльфы. Но их там нет, ни на день, ни на сто дней пути. Там есть деревья, травы, птицы и звери, иные очень опасные. Но там легко дышится и царит настоящая живая тишина. Если я хоть что-то понимаю в жизни, то это и есть та самая живая тишина, которой не осталось даже в Лориэне.

– Я не вижу этого, – произнёс Анётэль, – но верю, что ты говоришь правду. Хотя от этого ничего не меняется, ведь эльфы не умеют летать. Когда-то они умели плавать по морю, но сейчас нам и плавать негде.

– Летать умеют люди. Я отвезу тебя туда, а потом ты вернёшься и расскажешь, что видел.

– Из Валинора не возвращаются.

– Это не Валинор, ведь я вернулся, – замерев произнёс Роман. Больше всего он боялся, что услышит: «Но ведь ты не совсем эльф», – однако, из темноты упало короткое:

– Да.

– Ты пойдёшь со мной?

Опять было долгое молчание, живая тишина, которую не нарушала далёкая песня, бесконечная, как мелодия ветра в сосновых кронах или лопотание Тапки на галечных перекатах.

– Там и впрямь, как поётся в песне?

– Не знаю, Анётэль, ведь я всё-таки не вполне эльф, – произнёс Роман слова, которых так боялся. – Это можете решить только вы сами. Но для этого ты должен слетать туда и посмотреть не моими, а собственными глазами.

– Я буду думать.

– Думай быстро, ведь жизнь у меня недостаточно длинна для серьёзных размышлений. Ты же знаешь, долгие размышления порой бывают вредны. Я потому и стреляю плохо, что вечно раздумываю, как лучше спустить тетиву. Сегодня ты должен решить, станешь ли ты эльфийским разведчиком среди звёзд или вы навсегда останетесь в здешней тесноте. А завтра я пойду к владыке Гладриэлю и буду рассказывать ему то, что только что слышал ты.

– Я буду думать, – упал ответ. – И ещё я буду разговаривать…

Анётель встал и бесшумно канул среди стволов.

Остаток ночи Роман провёл свернувшись под деревом. Иногда он задрёмывал, но больше просто лежал, слушая живую тишину, которой не осталось даже в Лориэне. Он знал, что больше ничего не сможет сделать, завтра ему скажут «да» или «нет». Именно завтра; эльфы способны веками раздумывать и колебаться, но раз уж вышел к рубежу, стрелу нужно спускать без лишних размышлений. А Анётель, кажется, сумел проникнуться чуждым его народу поэтическим сравнением и теперь тот самый инстинкт, что не велит мешкать с выстрелом, заставит его завтра дать ответ.

* * *

Владыка Гладриэль был чудовищно стар. Чем-то он напоминал мамонтовое дерево, гигантское, несокрушимое, но уже не способное к полноценной жизни. Волосы его были такими же белыми, как и у всех сородичей, но сквозил в этой белизне мертвенный оттенок, выдающий возраст. Кожа давно потеряла гладкость, из походки исчезла стремительная лёгкость. Всякий человек без колебаний дал бы престарелому эльфу лет шестьдесят, но учёные, анализируя рассказы, записанные некогда Ромиком, оценивали возраст Гладриэля в семь-восемь тысяч лет. Упоминания о более древних событиях, в которых якобы участвовал предводитель эльфов, списывали на поэтические преувеличения, и очень немногие верили, что если эльф рассказывает, что была некогда суша между Азией и Америкой, и он сам в молодости по этому перешейку хаживал, то так оно и было, именно сам и хаживал, а память предков тут ни при чём.

Никем и ничем владыка не правил, никакой особой власти у него не было, и властелином он считался только по праву старшинства. Среди эльфов было ещё несколько долгожителей, возраст которых наложил отпечаток на их внешность, но все они уступали Гладриэлю, хотя их советы мало отличались от того, что произносил владыка. Запретов и приказов среди эльфов не существовало, всякий воин подчинялся или не подчинялся старшему исключительно по доброй воле. В этом дружном отсутствии единства крылась ещё одна причина эльфийских неудач в войнах с людьми, после которых эльфы уже тысячу лет старались уходить от прямых схваток.

Слух о том, что Кэрдан Корабел сыскал Валинор, и будет рассказывать об этом владыке, разнёсся по всей долине, так что на поляну перед древним дубом пришло больше полутысячи остроухих обитателей. Это было удивительное скопление народа, ибо эльфы терпеть не могут толпы, и редко можно встретить отряд больше полутора десятков лучников. Сегодня речь шла о серьёзных вещах и потому не было слышно смеха и малопонятных человеческому уху шуток.

Гладриэль в таком же сером плаще, как и его подданные, в такой же мягкой обуви и с таким же луком, что и у всех, стоял, прислонившись к пятиохватному дубу. Эьфы вообще не любят сидеть, зато стараются при всякой возможности прижаться к живому дереву, которое, как они считают, придаёт им силы. Так ли это, учёные ответить не смогли, но за последние полтора десятилетия и среди людей появилось множество охотников обниматься с берёзками и клёнами. Даже раздел медицины образовался – дендропатия, рассуждающий на тему, к какому дереву следует прикасаться при той или иной хвори и как при этом достичь эльфийского долголетия. Дуб в этой симпатичной, хотя и сомнительной дисциплине символизировал мощь, стойкость в испытаниях и зоркий ум, так что Роман мельком подумал, что владыке сегодня очень понадобится помощь лесного великана, который был впятеро младше самого эльфа.

Дождавшись знака повелителя, Роман начал говорить. Он рассказал о своих скитаниях и о том, что нашёл среди звёзд землю, которая ждёт эльфов. «Лориэн» – повторял он раз за разом, живописуя, какая там тишина и до какой степени там никого нет. И всё же, когда Роман замолк, Гладриэль произнёс негромко, словно повторяя вчерашние слова Анётеля:

– Значит, ты всё-таки сыскал Валинор… Жаль, что ушедшие предки не захотели показаться тебе, мне было бы приятно получить привет от них и узнать, как живут в небесном мире старые друзья.

– Это не Валинор, – твёрдо возразил Роман. – Там никогда не было ни единого эльфа.

– Тогда почему мы должны уходить туда?

– Вы не должны, вы можете. Пойдёт только тот, кто хочет. А кому там не понравится, сможет вернуться домой.

– Из Валинора никто не возвращается, а если это и впрямь не Валинор, то с чего бы кому-то хотеть в эти незнакомые земли?

– Потому что эта земля, – Роман топнул ногой, – больше не может быть вам родиной. Потому что среди эльфов уже триста лет не появилось ни одного ребёнка! А там простор и тишина…

Тишина была и здесь, на площади единственного эльфийского селения. Страшная, недобрая тишина. Только что полуэльф Кэрдан Корабел произнёс самую чудовищную вещь, которая могла коснуться эльфийского слуха. Даже ночью, под покровом шалаша, с глазу на глаз эльфы не смели говорить на эту тему, но каждого из них больно терзала общая беда. Только в песнях пелось о сладостном одиночестве вдвоём, когда двое остаются «одни на день пути в любую из сторон». Лесной народ не ведал гипербол и не знал преувеличений. Для любви молодой паре действительно требовалось такое сверхъестественное уединение. Именно так хитроумная природа ограничила рождаемость долгожителей; когда становилось тесно, эльфы просто не могли любить. Никакой зверь не мог помешать священному уединению, мешали только эльфы… и ещё – люди. Два вида оказались слишком близки, и плодовитый человеческий народец вытеснил эльфов одним своим присутствием. И вот сейчас Кэрдан объявил об этом всем, громко, на площади. После такого оставалось только начинать войну и гибнуть в безнадёжной схватке.

– Тебя следует убить, – медленно произнёс владыка Лориэна.

– От этого что-нибудь изменится? Станет ли в Лориэне больше места? Если взамен меня родится хоть один эльф, я сам готов убить себя.

– Люди умеют лгать, – слова падали словно сухие листья, но их слышали все. – Эльфы не лгут никогда. Ты кто?

– Я Кэрдан Корабел. Я могу ошибиться, но не стану лгать. И, чтобы не было ошибки, я прошу помощи.

– Я не могу послать разведчика туда, откуда не возвращаются.

– А если кто-то захочет лететь сам?

– Эльфы – свободный народ.

Роман обвёл взглядом собравшихся. Одинаковые фигуры, одинаковые лица, одинаковая одежда. Инстинкта здесь больше чем разума, о какой свободе можно тут говорить? Но ведь даже среди домашних животных всегда находится такое, что бросит стойло и полную кормушку и уйдёт в неизвестность, просто потому, что там его ждёт новое. Так неужели народ эльфов настолько выродился и пал духом?

Эльфы, знакомые, малознакомые и те, чьи имена Роман не помнил, стояли неподвижно, на их лицах, которые непривычному человеку казались бы неразличимыми, не отражалось никаких чувств. Они просто ждали, и никто не собирался выходить вперёд.

Ждать не имело смысла. Раз никто не натянул лука, его не убьют. Раз никто не шагнул вперёд, он не выйдет уже никогда. Размышлять, сочиняя песни, эльфы могут столетиями, но когда надо делать, они или делают, или не двигаются с места.

Роман повернулся, чтобы уйти и обнаружил, что за его спиной, недопустимо близко по эльфийским меркам, стоит Анётель. В обычном своём плаще, с неизменным луком, и с небольшим заплечным мешком, который собирается только перед долгим походом.

Роман с трудом сдержал улыбку.

– Идём, – просто сказал он.

Граница священной рощи была близко. Деревья здесь росли необычайно густо, кустарник и молодой подрост переплетались и стояли стеной. Роман так и не понял, само так получалось, или эльфы специально выращивали на пути непрошенных гостей непроходимые заросли. Непроходимые для человека, когда у него нет ни пилы, ни бульдозера. А вот эльф шагал не торопясь и даже умудрялся беседовать.

– Идти с тобой хотели многие, но я сказал, что раз ты говорил со мной первым, то мне и следует идти.

– А я и не слышал, как ты подошёл ко мне.

Анётель усмехнулся, но смеяться не стал. В походе можно разговаривать, но нельзя хохотать.

– В ту минуту, когда ты сказал, что пойдёт только тот, кто хочет. Иначе, как бы ты остался жив после слов Гладриэля, что тебя следует убить.

– Я и сам удивился, что ещё жив.

Они остановились. Кустарник впереди кончался, ровное открытое пространство тянулось впереди и там, совсем неподалёку, приземисто лепились бревенчатые строения мотеля «Гарцующий пони». Конечно, оттуда не могли рассмотреть две фигуры в плащах невидимках, но Роман заранее представлял растерянную физиономию самозваного Лавра Наркисса, когда перед ним предстанут удивительные путники, разговорами о которых он кормится последние три года.

– Нам обязательно заходить в людские селения? – спросил Анётель. Голос его был ровен, но Роман отчётливо ощутил тревогу лесного жителя. – Может быть проще было бы пробраться к твоему кораблю неприметно, окольными тропами?

– На космодром не бывает окольных троп, – ответил Роман, – и мы пройдём туда открыто. Я был среди в Лориэне эльфом, ты будешь среди этого народа человеком. Никому в голову не придёт поднять на тебя руку, и даже если кто-то станет смеяться, то в смехе не будет злобы. Пока мы идём по земле людей, мы будем ходить как люди.

И хотя эльфы не любят прикосновений, Роман подошёл и взял друга за руку, чтобы ему было не так страшно.

Оглавление