«Осьмирук с планеты Безо»

Сергей Герасимов

Осьмирук с планеты Безо

Джонкина сошла к морю. От каждого удара волны земля вздрагивала, как от взрыва бомбы. Солнце садилось коричневое от каменной пыли. Стояло гремящее безветрие. Каменные волны горами наваливались на берег, вскипали галечной пеной и бросали на сандалии брызги мелких остроугольных кристаллических обломков. Они двигались независимо от ветра, как сандалии, так и волны. Сандалии сделали еще шаг и остановились. Носок почесал лодыжку и повернулся к морю. Осколки волн величиной с кулак скатывались с каменных склонов и поднимали ликующий хоровой шум. В детстве Джонкина любила ходить по волнам, прыгать с гребня на гребень.

Вечерами в штиль она спала на медленно вздыхающем камне и мечтала о том, чтобы кому-нибудь за что-то отомстить. Во снах она стреляла и убивала чудовищ, взрывала галактики и обижала подруг. Она росла злющей и заводилась по любому пустяку. А сейчас она подобрела. Сейчас она чувствовала себя почти старой. Ее жизнь ссохлась, сгорбилась и покрылась морщинами. Жизнь стала ходить медленно и забыла вкус полусырого мяса. Каждая болячка жизни стала известна и не поддавалась лечению. Уже можно и умирать.

Джонкина была закаленной авантюристкой лет тридцати. Ее лицо было неправильно и непривлекательно, но сразу запоминалось. Ее волосы были рыжи, коротко подстрижены. Характер тверд и непредсказуем – и на девять десятых состоял из чувства противоречия. Фигура почти мужская. Голос громкий с хрипотцой, как у птицы. Предельно загорелая кожа. Джонкина соединяла в себе два почти несовместимых качества: стремление лезть на рожон и удивительную изворотливость. За свою недолгую карьеру она успела нарушить все запреты, в том числе дважды запреты высшего уровня, что каралось смертью на месте. Однако громоздкая система галактического недопускания маразмировала уже лет двести и обмануть ее не составляла труда, особенно для мастера.

Ей всегда не хватало жизни; жизнь была тесна, как будто сшита на подростка. Она встречала слишком маленьких людей, загоралась слишком мелкими чувствами, она плакала и смеялась по пустякам. И даже попадалась по мелочам.

Дважды она видела настоящее море, водяное а не каменное, оба раза в запрещенных полетах. Она даже купалась в море и видела водяных рыб на расстоянии вытянутой руки. За то купание она поплатилась четырьмя годами пыточного режима на станции «Свиривыо-средний». Выйдя, она ограбила электронный банк, там же, на Свиривыо.

Банк стоял в глубоком песчаном карьере, окруженный соснами. При ограблении застрелили мальчика-проводника. Умирая, он бредил и просил заклеить дырку в груди сосновой смолой. Но дырка была слишком велика.

В этот раз она снова собиралась в запрещенный полет, со степенью запрета первого уровня, что тоже каралось смертью, но после судебного разбирательства.

Она собиралась на планету Безо, поохотиться на осьмирука, на ту зверюгу, которая, судя по скудным данным, еще никого не отпустила живым. Но последний полет к осьмируку случился сто сорок лет назад, а техника защиты тогда была просто никакая, по сравнению с нынешней. Поэтому Джонкина не очень боялась. Не слишком боялась она и службы глактического недопускания – те ребята обычно не очень крепко сторожат планеты, которые не имеют стратегического значения. Ничего интересного для стратегии на Безо не было, там вообще не было ничего достойного, кроме чудища осьмирука.

Осьмирук, как узнала Джонкина, расколов полусекретный файл, был назван так, потому что имел множество рук с клешнями, которые мог использовать как ноги, крылья, плавники или любые другие конечности. Мог использовать как зубы, крючья, впрыскиватели ядов или органы наружного пищеварения. Еще как жала или яйцеклады. Количество рук точно установить не удалось. Охотится он, вроде бы, исключительно на людей, которых пожирает с исключительным же зверством.

Особенно достается женщинам: их осьмирук вначале трижды насилует, потом бьет головой о камни, потом замораживает и размораживает, обливая кипящим маслом, так много раз и при этом не убивает. Потом медленно съедает, начиная с ног, причем верхнюю половину выбрасывает несъеденной. Имеет интеллект стандартного дауна.

Всегда нападает первым и не чувствует боли. Вблизи невероятно вонюч.

Вначале Джонкина не поверила такой информации, слишком уж все эти страсти были похожи на методы самой службы недопускания – она, видно, и выдумала все, чтоб поменьше было охотников летать на Безо. Но, заказав по сети образец тела одной из жертв, она провела полный анализ и убедилась, что имеет перед собой часть носа женщины-пилота, с которой произошло все вышеописанное и именно в таком порядке. Это заставило Джонкину задуматься.

Не то чтобы она собиралась отказаться от экспедиции – на земле тоже могут убить ни за что на каждом шагу, – просто неясно было, почему осьмирук предпочитает женщин. И почему именно женщины так лезут на Безо? За три века из тринадцати жертв – тринадцать оказались женщинами. И только легендарный первооткрыватель Безо был мужчиной.

Перед полетом она провела плановую тренировку по суперконтактному карате, отжалась четыреста раз, подстрелила на стенде шестьсот мишеней из шестисот возможных, со скоростью шесть мишеней в секунду, после чего задержала дыхание на четыре с половиной минуты. Обычно она выдерживала пять. Это ее расстроило – похоже, давала о себе знать спокойная жизнь на берегу моря, тренированный механизм ее тела начинал расслабляться. Как и любая женщина, Джонкина расстраивалась легко и по пустякам. Пришлось принять двойной сеанс лечебного секса, чтобы успокоиться.

Оружия Джонкина брала не много, но то что брала, было превосходно: молекулярный распылитель, распыляющий любое тело на молекулы; энтропийный выр, сам определяющий сложно организованные структуры, кибернетические и живые, и сам же уничтожающий их путем сведения к хаосу; абсурдизатор, сводящий интеллект любого врага к интеллекту, примерно, дождевого червя. И еще восемь средств защиты. С такой экипировкой она могла бы уничтожить даже корабль службы недопускания – и с удовольствием уничтожит при первой же возможности, уничтожит, не сомневайтесь.

Полет прошел без осложнений. Вначале Джонкина проскользнула в известную ей ячейку галактической паутины, чуть не ослепнув от черенковского излучения, потом оторвалась от патруля, взяла заложников на Миср-223, расстреляла станцию по производству борибазовия и, когда местная полиция решила потянуть время, ожидая подкреплений, – нырнула в пространственный тоннель. Заложников она сбросила на самом краю галактики, рассчитывая подхватить их на обратном пути – авось, пригодятся.

Планета Безо поразила Джонкину одной деталью: над нею висел астероид средней величины, имеющий форму указательной стрелки. Конец стрелки указывал на центр южного материка.

«Южный, так южный», – сказала Джонкина и стала снижаться.

Атмосфера на Безо позволяла оставаться без скафандра, но не вечно, а примерно недели две, после чего спасала лишь аргоновая ванна. Можно было бы надеть скафандр, но Джонкина любила охотиться без всего, что стесняло движения.

Поэтому она оставила на себе лишь набедренную повязку. Все оружие самостоятельно левитировало на расстоянии вытянутой руки от нее: достаточно лишь напрячь нужные мышцы, как стволы сами прилипнут к ладоням. Просто и абсолютно надежно, как и все современное. Питалась Джонкина только сухими энегтабами, а воду пила из ручьев – экология позволяла.

Безо была примитивной планетой, еще далекой от технической эволюции. Вода встречалась повсюду и вся поверхность была заражена жизнью. Столько бактерий, что хватит перезаразить уйму планет. До изобретения универсальной сыворотки у Безо наверняка дежурил карантинный крейсер. Возможно, что астероид в виде стрелки – это след тех диких времен. Здесь водяные океаны, в которых плавают спруты и женщины с рыбьими хвостами, облака из водяного пара, здесь зимой идет снег и разгуливают Санта-Клаусы в валенках, а на вершинах гор лежат леопарды, вмерзшие в лед – как когда-то было и на Земле, судя по историческим сведениям.

На южном материке стояла осень, и листья осыпались днем и ночью, днем и ночью, большие листья больших деревьев. Под утро палая листва покрывалась холодным белым налетом, состоявшим из кристаллической воды. Неуправляемый ветер дул без всякого расписания. Никто не зажигал ночами искусственные звезды и перед сном Джонкина надевала черные очки, чтобы не видеть провала космоса прямо над головой. Иногда ветер становился таким холодным, что Джонкина зарывалась в кучу листьев и спала несколько часов, согреваясь. Тогда ей снилась родина, пластилиновые облака и летающие клетки с птицами и стрекозами внутри. На Безо птицы и стрекозы летали без клеток. Иногда становилось тепло и воздух наполнялся благоухающими светлячками. Осьмирука Джонкина еще не нашла, но уже чуяла его близость и видела его следы: сломанные ветви, примятую траву, запах, царапины когтей. Проснувшись на третье утро, она увидела и его самого.

Зверь был похож на уродливую морду, перекатывающееся на множестве конечностей. Морда имела два глаза, короткий нос, шерсть на макушке. Две пары клыков просто ужасающей длины. За всем этим тянулся, вроде бы хвост. Время от времени осьмирук вскидывал лапы и разбрасывал нечто, напоминающее хлебные лепешки. Джонкина затаилась и приготовила, на всякий случай абсурдизатор.

Осьмирук прошел на расстоянии метров сто от нее. Похоже, чудовище не обладало хорошим чутьем.

Когда осьмирук удалился и переплыл реку, громко хлюпая, ныряя и плескаясь как утка, Джонкина решила поискать одну из выброшенных лепешек. Для этого она выстрелила зонд и зонд просканировал местность. Однако, ничего интересного зонд не обнаружил. Наверно, это его способ испражняться, решила Джонкина и пошла к реке, чтобы проследить след осьмирука до самого логова. Она собиралась выследить зверя, убить и привести на землю по частям, чтобы там сделать чучело.

Так всегда и поступают охотники. Некоторые едят свои трофеи, но только из любви к традиции – ни одна инопланетная тварь пока еще не была вкусной. Все с пластмассовым привкусом.

Она оглянулась, чтобы оценить расстояние до ближайшего прикрытия, и сразу поняла, что оказалась в ловушке. Высокая влажная трава, примятая ее ногами, распрямлялась и луг принимал нехоженный вид. Так не ведет себя настоящая трава и, значит, это все же техническая планета, маскирующаяся под примитивную биологию. А создать все эти точные подобия трав, вод, деревьев и облаков под силу лишь очень мощному противнику.

Ничего, и не такое видала, – подумала Джонкина и нагнулась, чтобы сорвать травинку для анализа. Травинка оказалась удивительно прочной. Джонкина намотала ее на палец и дернула. Никаких сомнений: сорвать травинку невозможно.

Скорее всего эти зеленые гибкие пластины размещены в грунте как идеальный капкан – стоит им опутать мои ноги, и я никуда не денусь. Ничего, ничего, – подбодрила она себя неуверенно. Она не знала что делать. Можно просто идти к краю луга, но ни одно чудовище, построившее такой совершенный капкан, не позволит жертве уйти. Можно выжигать траву на своем пути и так продержаться час или два – а что если вся трава на Безо такая? Хозяин не спешит, еще бы, паук поймал единственную букашку за сто сорок лет – самое время с нею поиграть. А это значит, сейчас начнется следующая серия.

Джонкина совсем не боялась смерти. Она не имела ничего такого, что жаль уносить с собой в могилу: ни воспоминаний, ни надежд, ни невысказанных слов, ни целей, оставшихся недостигнутыми. Было лишь одно дело и, если умереть сейчас, оно останется болтаться, как обрубленная по локоть рука. Джонкина хотела убить осьмирука или хотя бы сделать этой твари очень больно. Еще больнее чем очень.

А потом заморозить и сварить в масле – но это вряд ли получится.

Она как раз размышляла о вариантах боли, когда инстинкт заставил ее остановиться. Замереть на месте. По-кошачьи вжаться в себя. На ее лице двигались лишь губы – она покусывала верхнюю, как делала всегда, прислушиваясь или присматриваясь. Ветер едва звучал в высоких деревьях у реки. Ритмично вскрикивала невидимая птица. Рассветное светило уже поднялось над оседающим туманом. В воздухе звенело предчувствие катастрофы. Джонкина сделала еще шаг и поняла, что это было. Листья. Три больших палых листа лежали слишком правильно.

Молекулярный распылитель произнес тихий «пых» и листья исчезли. Под ними пряталась совершенно настоящая, до ужаса реальная кисть человеческой руки, с растопыренными пальцами, ладонью кверху. Джонкина видела немало кусков тел, но этот был особенным. Он гипнотизировал, к нему хотелось прикоснуться, хотелось, чтобы пальцы сжались, крепко схватили тебя и не отпускали. Хотелось приложить эту руку к себе, к своей шее… Джонкина едва сдерживалась.

Ладонь была мужской, мозолистой и очень большой. Возможно, слишком большой для человеческой ладони. Раза в два больше ее маленькой женской ручки. Ногти грязные и длинные. Джонкина уже нагнулась, собираясь поднять этот предмет, когда следующий порыв ветра поднял листья и обнажил еще одну ладонь, невдалеке.

Обе были одинаковыми, то ли левыми, то ли правыми, но больше пальцы торчали в одну сторону, как никогда не бывает с руками человека, одного человека.

Ближайшая к Джонкиной ладонь двинула пальцами, схватила пролетающий лист и натянула его на себя, спрятавшись. Почему бы и нет? – громко сказала Джонкина и выпустила в нее заряд, распыляющий на молекулы.

Но эта штука явно состояла не из молекул. Джонкина применила энтропийный выр, и тот не сработал – ладонь, видимо, не имела никакой внутренней структуры. А шкала абсурдизатора показывала абсолютную абсудрность и сделать ладонь еще абсурднее явно отказывалась. Джонкина начала пятиться.

Следующие два часа ничего не происходило. Джонкина ушла километров на шестнадцать по прямой и стала успокаиваться. Возможно, эти фокусы рассчитаны не на человека. Слишком большие затраты на таких вредных козявок, как мы. Но рука ведь человеческая? – тогда почему меня отпустили?

По пути к кораблю она размышляла и сроила планы. Нужно будет проверить эту гадость, думала она, проверить как она реагирует на неживые предметы и как на живые, проверить насколько она сильна и опасна ли вообще. Почему осьмирук разбрасывает свои руки и почему они так похожи на человеческие? Может быть у него отрастает слишком много и время от времени он проводит гигиеническую операцию, вроде бритья?

Прямо у ее ног лежала еще одна ладонь, слегка сгибая и разгибая пальцы.

Эта не притворялась мертвой.

Джонкина бросила ей сухую веточку; пальцы помяли и выбросили ненужный предмет. Джонкина вынула булавку из волос и уколола себя в плечо. Выдавила каплю крови и стряхнула ее на лежащую ладонь. Рука сжалась в кулак и сказала шепотом: «крооооовь…»; поднялась в воздух и медленно полетела в ту сторону, куда ушел осьмирук. Со всех сторон взлетели другие руки, примерно с десяток.

Взлетели и стали приближаться. «Крооовь, крооовь, крооовь…», – звучало здесь и там. Кажется, они хотели крови.

Джонкина включила защитное поле степени восемь и земля вокруг нее задымилась и начала кипеть. Ладони пролетели сквозь поле как сквозь пустоту.

Джонкина включила фантомайзер и стала невидимой – взамен этого другая, нестастоящая, голографическая Джонкина побежала по траве к холму, крича и привлекая к себе внимание. Ладони не отвлеклись на иллюзорный обьект и продолжали сближаться. Когда они подошли достаточно близко, Джонкина подпрыгнула и стала колотить их руками и ногами, применяя сильнейшие приемы из своего арсенала. Некоторое время ладони не отвечали, потом одна схватила Джонкину за ногу и так, в подвешенном виде, поволокла к логову осьмирука.

Осьмирук спал, подергивая длинным хвостом. Его пасть, величиной с пасть бегемота, была полуоткрыта. Вокруг лежали кости, целые и сломанные, и пара изгрызенных человеческих черепов. Пахло горелым мясом. Джонкина поймала себя на мысли, что не верит в собственную смерть. Весь мир построен вокруг меня, – подумала она, – он развалится, если я исчезну. Умирать могут только другие, они же не такие настоящие. Умирать может даже мама или сестра, это еще можно понять. Но ведь никто не знает, не разрушится ли Вселенная с моей смертью. Не рискуйте, не убивайте меня. Пусть лучше мне сделают больно, я согласна.

Пока она так думала, ее подвесили под деревом, как тушу в морозильнике.

Впрочем, оружие продолжало левитировать неподалеку.

Джонкина дала сильнейшую очередь из распылителя и осьмирук проснулся. Он зевнул так, что его голова-туловище преломилась почти надвое, и дернул языком.

Язык у него был как змеиный, похожий на плеть. Рука бросила Джонкину прямо под ноги чудовища и, упав, Джонкина увидела, что место ног у осьмирука руки. Вот почему ладони такие натруженные и вот почему под ногтями грязь.

Джонкина кувыркнулась и бросилась в сторону пещеры. Одна из рук сорвала с нее набедренную повязку. Другая схватила за волосы и отогнула голову назад.

Третья сжала горло. Четвертая прикрыла глаза пальцами. Еще несколько секунд Джонкина брыкалась, а потом сдалась. И тут случилось что-то быстрое, чего Джонкина понять не успела. Руки швырнули ее в траву.

Она вскочила и бросилась бежать. Никто не преследовал ее. Взобравшись на холм, Джонкина обернулась. Осьмирук снова дремал, как ни в чем не бывало.

Вдруг Джонкина поняла, что не может сделать ни шагу. Какой бы сильной ни была женская воля, всегда найдется сила, которая заставит ее подчиниться. Всегда найдется кто-то, к кому пойдешь, не думая ни о стыде, ни о чести или гордости, ни о последствиях, ни о возможной смерти. Джонкина растворялась в этом зове, как первый удар колокола растворяется во втором ударе. Как звук растворяется в тишине. Как яд растворяется в крови. Как взгляд во встречном взгляде, как поцелуй в ответном поцелуе, как мечта в исполнении мечты. Она больше не принадлежала себе. Ее упрямство перегорело как лампочка. Сейчас она хотела, мечтала, пылала, жаждала чтобы чудовище изнасиловало ее и убило.

Она подошла на расстояние примерно десяти метров. Сила психического оружия не зависела от расстояния – здесь зов оставался столь же сильным.

– Эй, ты, уродина! – крикнула она. – Отдай мою одежду!

Осьмирук молчал.

– Не притворяйся, я давно знаю, что ты умеешь говорить. Или ты не понимаешь приказов?

– Понимаю, – приятным мужским голосом ответил осьмирук, на чистейшем межгалактическом, без всякого акцента. Джонкина сразу ощутила толчок и сделала еще шаг вперед.

– Почему ты меня отпустил?

– Не мог, – ответил осьмирук.

– Биология не позволяет или слаб стал на старости лет?

– Не мог без твоего желания.

– Желания даже на земле не спрашивают.

– Я старомоден, – ответил осьмирук таким голосом, что Джонкина совсем потеряла голову.

– Я думала, что ты изнасилуешь меня трижды.

– Только если ты попросишь.

– А я и попрошу, – сказала Джонкина и попросила.

Следующую неделю она прожила с осьмируком, не выходя из пещеры. Осьмирук оказался таким любовником, какого Джонкина не видала даже во сне. А сны она обычно принимала лекарственные, с эротической подпиткой. В ее снах бывало все, что только изобрели на земле. Но эта неделя была неземной – Джонкиной даже некогда было поговорить. Осьмирук любил руками, и руки его могли принимать любую форму. Наконец, наступил момент, когда она устала. Зов все еще звучал, но не заглушал остальных звуков жизни. Она стала замечать, что спит голая в пыли и очень испачкалась, что в углах пещеры куски костей, а под потолком паутина. Она попробовала было наломать веток для веника и подмести, но не смогла оторвать ни одного прутика. Растительность на Безо была слишком прочной. Яд переставал действовать, взгляды разошлись, поцелуй окончился, оставив вкус чужих губ, последний удар колокола затихал. Она снова обрела дар речи.

– Слушай, – сказала она, – это было так хорошо, что если ты сейчас начнешь меня морозить и обливать кипящим маслом, я не обижусь.

– Здесь нет ни масла, ни холодильников.

– Ты врешь, толстунчик, я сама исследовала образец женщины, которую ты замучил сто сорок лет назад.

– Позволь, я объясню тебе кое-что, – сказал осьмирук. – Я никого не убиваю, потому что на этой планете вообще невозможно умереть.

Джонкина задумалась.

– Ты хочешь сказать, что Безо – планета бессмертия?

– Как и любые другие, заселенные жизнью.

Джонкина вспомнила несминающуюся и нервущуюся траву.

– Да, расскажи мне еще. А как же Земля?

– Кроме Земли. Развитие жизни на вашей планете сразу пошло в неправильную сторону – в сторону смерти. Случился сбой в законах природы и родился злобный урод – ваша жизнь не исчезла, но оказалась предельно изувеченной. Ваша планета творит миллиарды копий живых существ и сразу же их убивает. Она сжирает сама себя. Согласись, что это страшно. Любые другие планеты рождают, не убивая.

Тебе никогда не казалось, что смерть не нужна?

– Нет, – ответила Джонкина, – это очень спорно.

– Что твоя смерть не нужна.

– Пожалуй. Но если большой не пожирает малого, а малый еще меньшего, то как же эволюция? Или она тоже не нужна?

– Каждый организм может не умирая развиваться как ему угодно – так же как ты развилась из младенца. Если бы ты эволюционировала миллиард лет с той же скоростью, что первые три года жизни, кем бы ты стала?

– Волосатой горой.

– Я имею ввиду не габариты.

– Не знаю, – ответила Джонкина. – Я не знаю, кем бы я стала. Но я попробую узнать, потому что теперь собираюсь прожить долго. Мне есть что помнить и есть куда идти. Ты меня многому научил, но не руками и не словами. Только тем, что ты есть. Ты вечен, милый?

Она с трудом выдавила из себя это «милый», хотя обычно награждала этим словом кого попало, вплоть до электросексмасажера. Просто, когда что-то кончается, слова теряют вес или начинают весить как камни.

– Когда-то я зародился маленькой клеткой и стал тем, что ты видишь сейчас. Смерти не существует. Когда-нибудь я стану совсем другим.

– А я хочу чтобы ты был таким же. Не меняйся, пожалуйста.

– В ближайший миллион лет я не изменюсь.

– Мне мало миллиона, – воскликнула Джонкина и сама испугалась свой страстности. – Пообещай миллиард.

– За миллиард я тебя забуду.

– Да, – согласилась Джонкина. – Знаешь, я соскучилась по Земле. У нас все не так, у нас моря из камня, облака из пластилина, а птицы летают в клетках. По ночам зажигают искусственные звезды, чтобы люди не пугались натуральных.

– И за все наказывают.

– Откуда ты знаешь?

– Ваша Земля вошла во все учебники. Птицы, моря и облака – это свободные стихии.

– Свободные? – удивилась Джонкина. – Я никогда не слышала такого слова.

Может быть, ты хотел сказать «спокойные».

– Нет. Но тебе не понять значения этого слова.

– Сво-бод-ны-е, – произнесла Джонкина по слогам. – Объясни.

– Это как объяснять слепому солнце или дикарю, видевшему лишь переплетения лиан, объяснять свойства треугольника. У вас на Земле нет свободы ни в какой форме.

– Ну и черт с ней, – согласилась Джонкина. – Я вот что подумала: если никто не умирает, то никто и не рождается.

– Почему нет? – Природа бесконечна, места хватит на всех. Земля – большой зоопарк смерти, к счастью, единственный во всленной. Мы иногда делаем искусственных животных и пускаем их на ближние к вам планеты, чтобы дать вам возможность поохотиться – а так, – кроме вас и этих манекенов, никто в мире не умирает.

– Вот почему их мясо такое невкусное, – сказала Джонкина. – Но это же несправедливо! Тогда почему вы не убили нас до сих пор? Мы же можем разнести заразу!

– Ты еще не понимаешь. Смерти нет и мы не можем убить. Убиваете только вы. Для нас нет ни боли, ни насилия, ни власти, ни злости. Мы можем только любить – и тоже гораздо лучше вас.

– Я заметила, что лучше, – сказала Джонкина, – можно, когда я уйду, я возьму одну из твоих рук? Я буду вспоминать тебя и прикладывать ее к своему телу.

– Но она не станет любить без меня. Она сможет только хватать и держать.

– Хватать и держать… – задумалась Джонкина, – ага, я понимаю. А почему ты повесил ту стрелку с космосе и зачем ты ловишь людей?

– Я играю, – ответил осьмирук, – ведь это же весело, правда?

– Еще бы. А кости и черепа?

– Оптическая иллюзия.

– Здорово. Это как аттракцион. Было очень похоже.

Весь следующий день Джонкина занималась физическими упражнениями, восстанавливая форму. Когда к вечеру осьмирук крепко уснул, она надела набедренную повязку, взяла одну из ладоней и положила ее в опустевшую сумочку из-под энегтабов. Потом отправилась в путь. К рассвету она была на корабле.

Рука, которую она везла с собой, была незаменимым оружием, которое стоило бы применить в некоторых деликатных целях. Руку невозможно уничтожить. Она будет находить кого нужно, хватать кого нужно, держать кого нужно и тащить куда нужно. Такую руку можно применить даже для президентского переворота, чтобы захватить власть в какой-нибудь маленькой стране. А можно просто продать за кучу миллионов. Если все обойдется, – решила Джонкина, – это станет моим последним полетом. Обоснуюсь где-нибудь в диком месте и буду охотиться на носорогов или слонов. Отличная старость. Она крепко уснула, даже не приняв секс-таблетки – эротики ей уже было достаточно. Ей снились пластилиновые облака над каменными валами, снилось что-то из детства, брошенное на экран настоящего – какие-то драки и разборки из-за денег. Родина, детство и деньги – что может быть лучше? От всего этого было так тепло, что она стонала во сне.

Ровно в полночь по корабельному времени рука выползла из сумочки, заперла Джонкину в каюте и долго бегала по клавиатуре, программируя компьютер на безопасное возващение к Земле. Потом написала прощальную записку, открыла шлюз и выпорхнула в открытый космос. В записке была только одна фраза: «Милая, обещаю продержаться миллиард».

Джонкина спала как дитя и проснулась лишь тогда, когда первые предупредительные снаряды службы недопускания начали стучать в обшивку. Ей так и не удалось выйти из каюты. Солдаты-недопускальщики вскрыли стальную дверь, вытянули Джонкину, трижды изнасиловали, били головой о мебель, потом засунули в холодильник, вытащили, убедились что жива и облили кипящим маслом. Потом бросили в клетку к бортовому леопарду, которого специально держали для плановых экзекуций. Но леопард отгрыз только ноги.

И добрые, но далекие звезды сияли сквозь большие иллюминаторы корабля.

Оглавление