«Как повесить ведьму»

Как повесить ведьму (fb2) - Как повесить ведьму [litres][How to Hang a Witch] (пер. Валерия Савельева) (Как повесить ведьму - 1) 3204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Адриана Мэзер

Адриана Мэзер Как повесить ведьму

Оригинальное название: How to Hang a Witch

Text Copyright © 2016 by Adriana Mather

Jacket art copyright © 2016 by Sean Freeman

ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019

* * *

Сандре Мэзер, без сомнений, моей самой любимой.

Джеймсу Берду, окрашивающему любое мгновение моей жизни в яркие цвета.

Клэр Мэзер, верившей, что я стану писательницей.

Глава 1 Слишком самоуверен

Как и у большинства острых на язык, упрямых ньюйоркцев, у меня имеется непреодолимая тяга к сарказму. Впрочем, в пятнадцать лет сложно убедить окружающих, что сарказм – это искусство, а не дурной тон. Особенно когда твоя мачеха совершенно не умеет водить – она ведь тоже из Нью-Йорка – и так маниакально долбит ногой по тормозам, что твой кофе выплескивается из стаканчика. Я стираю с подбородка брызги орехового латте:

– Конечно. Не переживай. Я обожаю пятна кофе на одежде.

Вивиан держит руку над клаксоном, словно приготовившаяся к атаке кошка:

– Твоя одежда и так вся в дырах. Кофе для нее не проблема.

Если на свете есть люди, которые никогда не попадают в неловкие ситуации – ни в общении, ни в жизни, – то это моя мачеха. В детстве я восхищалась ее способностью очаровывать людей. Возможно, думала, что когда-нибудь это передастся и мне… но вскоре отбросила глупые мысли. Идеальность Вивиан читается в каждом жесте – мне такой никогда не стать, – и ее бесят веганская куртка из экокожи и черные драные джинсы. В итоге теперь я развлекаюсь, надевая их на званые обеды. Надо находить плюсы в любой ситуации, правда?

– Проблема в другом: когда мне удастся увидеть отца? – говорю я, глядя в окно на проплывающие мимо обветшалые дома Новой Англии с их темными ставнями и маленькими смотровыми площадками на крышах.

Вивиан поджимает губы:

– Мы уже сотню раз это обсуждали. На этой неделе его перевезут в Центральную больницу штата Массачусетс.

– До которой от Салема час пути. – Этот аргумент я неизменно повторяю уже три недели – с тех самых пор, как узнала, что нам придется продать квартиру в Нью-Йорке. Квартиру, в которой я прожила всю свою жизнь.

– По-твоему, лучше было остаться в Нью-Йорке и бросить отца без денег на лечение? Мы понятия не имеем, сколько еще он пробудет в коме.

Три месяца, двадцать один день и десять часов. Столько уже длится кома.

Мы проезжаем ряд «магических» магазинчиков с витринами, украшенными метлами и связками трав.

– Здесь определенно обожают колдовство, – говорю я, игнорируя последний вопрос Вивиан.

– Это один из знаменитейших старинных городов Америки. Твои предки сыграли важную роль в его истории.

– Мои предки в семнадцатом веке вешали ведьм. Не совсем то, чем стоит гордиться.

Но если честно, меня разрывает от любопытства при мысли об этом городке, о его булыжных мостовых и зловеще чернеющих домах. Мы проезжаем полицейскую машину с нарисованной на дверце ведьмой. В детстве я всеми силами уговаривала отца съездить сюда, но он оставался непреклонен. Каждый раз повторял, что от Салема одни только беды, и закрывал тему. На папу не действуют никакие убеждения.

Прямо перед нами медленно плетется автобус с рекламой экскурсий по местам обитания призраков. Вивиан рывком останавливается, но сразу же срывается с места, подбираясь вплотную к автобусу.

– Неплохая работенка, специально для тебя. – Она кивает в сторону рекламы.

Я выдавливаю улыбку:

– Я не верю в привидения.

Мы сворачиваем на Блэкберд-Лейн, улицу с обратного адреса бабушкиных открыток из моего детства.

– Что ж, в Салеме ты такая единственная.

Не сомневаюсь. Впервые за время диких американских горок, ошибочно названых поездкой на машине, мой желудок сжимается не от тошноты, а от приятного предвкушения. Дом номер 1131 по Блэкберд-Лейн, здесь отец провел все свое детство, здесь он познакомился с мамой. Это массивное белое двухэтажное здание с черными ставнями и колоннами на террасе. На крыше лежит деревянная черепица, облупившаяся от времени и соленого воздуха, а идеально подстриженную лужайку окружает кованая ограда с острыми пиками.

– То, что надо, – заявляет Вивиан, осматривая новый дом.

Красный кирпич подъездной дорожки от старости расшатался и вздыбился под давлением корней деревьев. Когда мы въезжаем в черные арочные ворота, серебристое спортивное авто Вивиан подскакивает на выбоине и резко останавливается.

– Здесь можно жить вдесятером и вовек друг с другом не столкнуться, – замечаю я.

– Я и говорю: то, что надо.

Собираю волосы в небрежный пучок на макушке и подхватываю тяжеленную сумку, стоящую в ногах. Вивиан уже выбралась из машины и звонко цокает каблучками по кирпичам, пробираясь к боковой двери, укрытой кованым козырьком. Я глубоко вздыхаю и распахиваю дверцу автомобиля. Но спокойно рассмотреть свое новое жилище не получается – из сине-голубого домика по соседству выскакивает женщина и с энтузиазмом принимается махать нам рукой.

– Приве-е-е-е-ет! О, рада вас видеть! – говорит она, сверкая улыбкой и шагая по газону в нашу сторону. Оскалом шире этого меня еще ни разу не награждали.

У соседки румяные щеки и белый фартук с рюшами, словно она сошла к нам прямиком со страниц журнала для домохозяек 1950-х годов.

– Саманта! – просияв, восклицает она и хватает меня за подбородок, чтобы внимательно изучить лицо. – Вся в Чарли.

Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь звал папу сокращенным именем.

– Ох… Сэм. Все зовут меня Сэм.

– Глупости какие. Это мальчишеское имя. А ты такая красотка! Худовата, конечно, но… – Соседка делает шаг назад, оглядывая меня с головы до ног. – Но это мы исправим в кратчайшие сроки. – И она разражается звонким смехом.

Я улыбаюсь, хоть и не уверена, следует ли принимать эти слова за комплимент, – просто есть что-то заразительное в ее счастье. Соседка продолжает свой осмотр, и я смущенно скрещиваю руки на груди. Сумка спадает с плеча, всем весом потянув вперед. Я спотыкаюсь.

– Джексон! – кричит соседка в сторону своего голубого домишки, ни слова не сказав о моей неуклюжести. Я хватаю сумку за ремень, и тут из дома появляется парень лет семнадцати на вид. – Возьми у Саманты вещи.

Парень подходит ближе, песочные волосы падают ему на глаза. Ярко-голубые глаза. Уголок его рта слегка поднимается в полуулыбке, и я не могу отвести взгляда. Я что, краснею? Боже, как стыдно! Он тянется к сумке, неуклюже повисшей у меня на локте. Я закидываю ремень на плечо.

– Не нужно, все нормально.

– Это мой сын Джексон. Разве не очаровашка? – Она легонько похлопывает его по щеке.

– Мам, ну хватит, – протестующе мычит Джексон.

У меня эта картина вызывает улыбку.

– Так вы знакомы с моим отцом?

– Разумеется. И с твоей бабушкой. Последние годы я заботилась о ней и об особняке. В этом доме я знаю каждый уголок, – говорит соседка, подбоченившись.

К нам подходит хмурая Вивиан.

– Миссис Мэривезер? Мы разговаривали с вами по телефону. – Она делает паузу. – Полагаю, ключи от дома у вас?

– Да, конечно. – Порывшись в кармане фартука, миссис Мэривезер извлекает на свет связку ключей, которые от долгих лет использования кое-где протерлись до блеска, и кидает взгляд на часы. – Мне вот-вот доставать из духовки шоколадные круассаны. Джексон покажет вам…

– Нет, ничего страшного. Мы сами можем тут осмотреться.

В ответе Вивиан слышна категоричность. Она не доверяет излишне дружелюбным людям. Как-то раз она уволила швейцара, который просто угощал меня конфетами.

– Миссис Мэривезер, – говорю я, – вы знаете, где была комната папы?

Соседка сияет от удовольствия.

– Ее уже подготовили для тебя. По лестнице наверх, затем налево и прямо до конца коридора. Джексон тебя проводит.

Вивиан отворачивается от миссис Мэривезер, даже не попрощавшись. Мы идем к двери следом за ней. Когда заходим в дом, Джексон окидывает меня внимательным взглядом.

– Никогда раньше тебя здесь не видел.

– Я никогда раньше сюда и не приезжала.

– Даже когда бабушка была жива? – Он с тихим щелчком закрывает за нами дверь.

– Мы ни разу не встречались. – Странно это признавать.

В передней навалены коробки – личные вещи, перевезенные из Нью-Йорка. Узнав, что в этом доме уже есть мебель, Вивиан продала все тяжелое и громоздкое.

Мы проходим на свободное от коробок место. В передней бабушкиного дома глянцевый деревянный пол, кованая люстра и огромная лестница на второй этаж. Тонкие каблучки Вивиан уже цокают где-то в левом коридоре – этот звук всегда следует за ней словно тень. В детстве, прислушавшись, я могла отыскать ее по стуку каблуков, даже если зал полон женщин на шпильках. Не удивлюсь, если Вивиан даже спит в туфлях.

Я наконец осматриваю новый дом. На стенах висят картины в позолоченных рамах, между ними бра с лампочками в форме свечей. Все вокруг старинное, мебель сделана из темного дерева – полная противоположность нашей современной нью-йоркской квартиры. «Словно прямиком из сказок», – думаю я, рассматривая изогнутую лестницу, ее полированные деревянные перила и персидский ковер, укрывающий ступени.

– Сюда. – Джексон кивает в сторону лестницы. Он забирает у меня сумку и первым идет наверх.

– Я и сама могла донести.

– Знаю. Но не хочется, чтобы ты упала. Лестницы опасней подъездных дорожек.

Значит, он все же видел, как я споткнулась.

Джексон улыбается, заметив мое выражение лица. Этот наглец слишком самоуверен. Иду за ним, крепко держась за перила на случай, если неуклюжесть решит выйти на бис. На втором этаже Джексон поворачивает налево. Мы минуем спальню, где стоит кровать с балдахином – безумная мечта любой малолетки – и покрывалом винного цвета. Следом идет уборная с огромной ванной на когтистых лапах и зеркалом в позолоченной раме.

Он останавливается только в конце коридора, перед маленькой дверью, которой не помешал бы слой свежей краски. Ручка ее сделана в форме цветка с блестящими латунными лепестками. Это маргаритка? Я поворачиваю ручку, рассохшееся дерево двери потрескивает, когда та распахивается.

Сдержать вздох не получается.

– Нравится? – спрашивает Джексон. – Мама всю неделю готовила комнату для тебя, перетаскивала мебель и приводила ее в порядок.

Справа от меня стоят кровать из темного дерева – четыре ее столбика изукрашены резными цветами – и туалетный столик с таким же цветочным узором и мраморной столешницей, а рядом – изысканная прикроватная тумбочка со старой лампой из желтого стекла. Прямо передо мной старинный платяной шкаф. Обожаю такие! У кровати лежит маленький светлый коврик, чтобы ноги не мерзли холодными утрами. А рядом с окном стоит диванчик с белыми кружевными подушками, с которого открывается прекрасный вид во двор.

– Это просто офигенно! – говорю я.

Джексон смеется, лицо его пересекает одобрительная ухмылка. Я провожу пальцами по изысканному покрывалу цвета слоновой кости, трогаю пуховое одеяло. По сравнению с этими шикарными старинными вещами, спокойно стоящими на искривленных временем половицах, моя черная сумка выглядит слишком просто, нелепо. Не представляя, что еще можно сказать, я вытаскиваю блеск для губ и откручиваю колпачок. Это самый долгий разговор со сверстником за последние годы.

– Куда поставить? – Джексон снимает сумку с плеча.

– Давай сюда.

Протягиваю руку, собираясь перехватить ремень, но неправильно оцениваю движение Джексона и вместо того, чтобы легко забрать сумку, размазываю по его ладони блеск из открытого тюбика.

Парень замирает и улыбается.

– Розовый – не совсем мой цвет.

– Прости! – торопливо выпаливаю я. – Обычно я не нападаю на людей с блеском для губ.

Будто бы его вообще можно использовать вместо оружия! Что же я несу? Ничего умнее, чем вытереть блеск собственной ладонью, придумать не удается, и я неловко привожу план в исполнение, на самом деле скорее размазывая блеск, чем стирая его. Ухмылка на лице Джексона становится шире. Он скидывает сумку на пол и берет с туалетного столика салфетку, потом перехватывает мою руку с жирным пятном клубничного блеска. Поворачивает ее к себе ладонью и легко вытирает салфеткой.

Сердце пускается вскачь. Но блондины не в моем вкусе!

– С ней ничего не будет, – говорю я. – В смысле, с рукой… от блеска с ней ничего не случится.

– Лучше не рисковать.

Его самоуверенность начинает меня напрягать. Нельзя забирать всю наглость себе, нужно делиться с остальным миром.

– Мало ли с чем ты решишь напасть на меня в следующий раз. – Он поднимает взгляд от ладони к моему лицу.

Я вырываю руку.

– Что? Да, конечно. То есть нет. То есть… не буду я тебя трогать.

Черт! Я правда это сказала?

– Увидимся завтра в школе. – Джексон кивает, едва сдерживаясь от смеха.

Не смей надо мной смеяться! Ты, весь такой загорелый и светловолосый, наверное, ни разу в жизни не чувствовал себя неловко. Так что замолкни! Джексон исчезает в длинном коридоре, освещенном маленькими фонариками, и впервые за время болезни отца я чувствую себя настоящей.

Глава 2 Приятная компания

За длинным обеденным столом мы с Вивиан в компании недавно доставленной еды смотримся комично. Здесь, свободно разложив под тарелками старомодные вязаные салфетки, поместилось бы человек восемь.

Я подхватываю равиоли из пластикового контейнера и предлагаю Вивиан. Она отрицательно качает головой. В нашей семье готовит отец, что неудивительно, ведь он импортирует специи. Вивиан хозяйничает на кухне редко, но если вдруг решается, то каждый раз делает мясную отбивную с картофелем. А я вегетарианка.

– Твой отец много рассказывал о детстве здесь, – говорит Вивиан.

– Не мне.

Он не хотел говорить о Салеме, особенно в последние годы, после смерти бабушки. Даже то, что этот дом до сих пор принадлежит нам, я узнала всего две недели назад.

– Полагаю, они с Мэривезер давние друзья, – с легким осуждением продолжает Вивиан.

– Мне кажется, она милая. – Я откусываю кусочек чесночного хлеба.

Мачеха морщится:

– Приторно милая. Могу поспорить, она везде сует свой нос.

– Не знаю.

Я не собираюсь соглашаться с плохим мнением Вивиан о миссис Мэривезер. Соседка кажется удивительно приятной женщиной.

– Вот увидишь, она будет отправлять своего сыночка собирать о нас информацию. – Вивиан качает головой, а потом, закатив глаза, продолжает: – Хотя… ты этого даже не заметишь.

Замираю, так и не сделав очередной укус.

– Мне действительно это не особо важно.

– А-га. Что ж, тебе не повредит попытаться найти здесь друзей. – Мачеха промокает уголки рта салфеткой, и на льняной ткани остаются крошечные пятнышки клюквенной помады.

– Ты сама знаешь, что все попытки в любом случае обернутся катастрофой. – Я крепче сжимаю в пальцах вилку.

Это лишь вопрос времени: вскоре кто-нибудь из новых друзей пострадает или родители запретят им со мной общаться.

– Люди – то еще разочарование. Но тебе все же стоит слегка сдерживать характер. Хотя бы улыбайся.

Резкая критика в словах Вивиан наводит на мысль, что в Салеме все сложится так же, как в Нью-Йорке.

– Тогда, пожалуй, зайду в гости к миссис Мэривезер, – говорю и жду реакции. – Поучусь на примере.

Вивиан изгибает идеальную бровь, пытаясь понять, серьезна ли я сейчас. Четыре месяца назад она бы рассмеялась в ответ, а я бы просто шутила.

Со вздохом закрываю контейнер с равиолями. В детстве я следовала за Вивиан по пятам. Отец даже называл меня главой ее личного фан-клуба. Вивиан это обожала – после очередной порции восхищения она всегда была в наилучшем расположении духа. Но с тех пор как папа попал в больницу, между нами с мачехой нарастало напряжение. В день, когда я узнала о переезде, оно превратилось в нечто новое, отношение, от которого уже не избавиться.

Резко отодвигаю стул, от скрежета ножек по полу Вивиан морщится. В абсолютной тишине я выхожу из столовой, которую словно вырвали из кадра старой британской киноленты. Не хватает только слуг в белых перчатках и приятной компании. До лестницы рукой подать. Я прохожу мимо ванной с темно-багровыми стенами и неизвестной комнаты с видом на розовый сад, которую лично я назвала бы чайной истинных леди.

Хватаюсь за перила и бегу наверх, перепрыгивая через ступеньку. На втором этаже свет горит только в моей комнате, его слабый желтый огонек мерцает в самом конце коридора. Комната Вивиан – последняя в противоположном крыле дома. Возможно, так она пытается оказаться от меня подальше? Конечно, мы никогда не любили бесконечные объятия и долгие разговоры по душам, но все же ее попытка отдалиться меня задевала.

Вот бы папа был здесь. Эти старые комнаты, должно быть, хранят множество его воспоминаний. Может быть, в конце концов, не так уж плохо, что мы сюда переехали. Это отвлечет от постоянных волнений об отце.

Я толкаю дверь комнаты.

– Серьезно? – Аккуратно сложенная в шкафу одежда теперь кучей валяется на полу.

Я проверяю, не сломана ли задвижка шкафа. Но она, кажется, в порядке. Может, я просто плохо ее закрыла?

– Интересный способ распаковать вещи, – замечает Вивиан, останавливаясь в дверях комнаты.

– Я все разложила еще час назад. Может быть, стопки были слишком высокие.

– А может быть, здесь водится призрак и ты ему не понравилась? – улыбается Вивиан.

Понимаю, она пытается как-то разрядить атмосферу, но я слишком раздражена из-за переезда в Салем.

– Как смешно, – ворчу я, а Вивиан в ответ разворачивается и скрывается в полутьме коридора.

Я переодеваюсь, сменяю джинсы на черные спортивные штаны, которые покоятся на самом верху кучи. Пока разбираюсь с беспорядком, осматриваю свою новую комнату. На старом сундуке у дальнего окна лежат фотографии отца, а на туалетном столике стоит мамина шкатулка с украшениями. Я пытаюсь представить, как в молодости родители вместе проводили время в этой комнате.

Я кладу последнюю майку на ее законное место и захлопываю шкаф, потом тяну за ручки, проверяя, хорошо ли он закрыт. Прежде чем плюхнуться на заправленную кровать, подхватываю с сундука золотистую рамку с фотографией. На ней мне четыре года, я сижу у отца на коленях на веранде парижского кафе. Он касается щекой моей макушки, а я двумя руками сжимаю большое заварное пирожное со взбитыми сливками. Я смеюсь, потому что папа только что намазал сливки мне на нос. В этой поездке мы познакомились с Вивиан. Потом я пошла в школу и перестала так часто с ним путешествовать.

– Как идти завтра в новую школу, если ты не можешь меня сейчас подбодрить? – спрашиваю у фотографии. Я действительно не хочу никуда идти. – Впрочем, в новой школе ребята будут лучше, чем в старой, я права? Спи спокойно, пап. Люблю тебя сильно-сильно. – Я целую фотографию, ставлю ее на прикроватную тумбочку рядом с узкой вазой с одиноким цветком, напоминающим маргаритку с черной серединкой – один в один моя дверная ручка, – и выключаю свет.

Глава 3 Проблема в фамилии

Я внимательно смотрю на листок в руках, где значится: «Классный час – кабинет № 11», и распахиваю дверь класса. Быть новенькой – словно прикрепить мишень себе на лоб. Все вокруг либо задирают тебя, либо спорят, кто первый сможет тебя закадрить. Прикусив губу, я осматриваю кабинет. Большинство мест уже занято, есть лишь пара свободных парт на первом ряду рядом с двумя девушками во всем черном. Не как я, в драных джинсах, а в черном с готическим шиком. Кружевные блузки, блейзеры и узкие брючки. Остальной класс предсказуемо песочно-пятнистый. Что еще можно ожидать от городка, граничащего с Бостоном – местом, которое папа зовет столицей хаки?

Я опускаюсь за парту рядом с блондинкой в черном.

– Здесь занято, – заявляет она.

– Да, мной. – Я непоколебима. Так привыкла защищаться, что сама неосознанно ввязываюсь в перепалку. Блондинка и кудрявая брюнетка с оливковой кожей, сидящая с другого бока от нее, дружно поворачиваются ко мне.

– Пересядь, – требует первая. Черная подводка делает ее ледяной взгляд еще выразительнее.

– Все в порядке, Элис, – говорит незаметно подошедшая к нам девушка. Ее темно-каштановые волосы собраны в идеальный высокий пучок, а юбка черного кружевного платья пышно расходится от талии. – Я сяду здесь.

Она грациозно опускается за парту справа от меня. Звенит звонок.

– Здравствуйте все. Как многие уже знают, я миссис Хоксли. И, как вам тоже известно, опозданий я не терплю. Добро пожаловать в десятый класс, – говорит полная женщина в очках и юбочном костюме прямиком из 80-х. М-да, просто очаровательна.

Пока миссис Хоксли проводит перекличку, я успеваю стянуть куртку. Она минует букву М, так и не назвав меня.

– Я кого-нибудь пропустила? – Миссис Хоксли оглядывает класс.

Я поднимаю руку.

– Да?

– Меня зовут Сэм. Я только переехала из Нью-Йорка. – Я с трудом сглотнула. Ненавижу выступать перед классом.

– Громче. Полное имя? – Кончик ее карандаша постукивает по планшету.

– Саманта Мэзер, – говорю чуть громче.

Взгляды обращаются ко мне, все перешептываются.

– Мэзер, значит? Да, мне о вас сообщали. Уже больше двадцати лет не видела в этой школе ни одного Мэзера.

Она помнит последнего Мэзера в школе… Кого? Папу? Элис и девушка рядом с ней – вроде бы Мэри – переглядываются.

– Когда умерла эта свихнутая старушенция, я решила, что их больше не осталось, – шепчет Элис Мэри, не отрывая от меня ледяного взгляда.

Я поворачиваюсь к ней. Не обращай внимания. Дыши.

– Но, кажется, нам не настолько везет, – продолжает Элис.

Вызов, читающийся на ее лице, рушит мой и так слабый самоконтроль.

– Вы говорите о моей умершей бабушке? Как тактично.

– Я не одобряю, когда ученики высказываются без разрешения, – возмущается миссис Хоксли.

Как так получилось, что в итоге виноватой осталась я? Элис смеется.

– Элис, вас это тоже касается, – говорит учительница. – Надеюсь, прошлое ваших семей останется вне класса.

– Конечно, – соглашается Элис.

Прошлое семей? Неужели вся проблема в моей фамилии?

Весь оставшийся урок Элис и Мэри обмениваются записками и бросают на меня косые взгляды. Ничего хорошего это не предвещает. Миссис Хоксли повторяет правила и раздает нам расписание. Мой листок принесли прямо из кабинета директора. Два первых урока будут по углубленному курсу: история и химия.

Стоит только прозвенеть звонку, как я подхватываю куртку, черную сумку через плечо и вылетаю в коридор. Там брожу, пытаясь определить, как пронумерованы кабинеты. Я прохожу мимо стеклянной витрины с наградами, на которой красуется надпись: ВПЕРЕД, КОЛДУНЫ! Конечно же, даже школьный талисман здесь ведьма.

Засмотревшись на витрину, я в кого-то врезаюсь. Сверху вниз смотрит зеленоглазый парень с темными волнистыми волосами и высокими скулами. Он замечает мое смущение. Парень так привлекателен, что я, потеряв дар речи, застываю с открытым ртом. Где здесь ближайшая парта, под которой можно спрятаться, пока не наделала еще больше глупостей? Я хочу извиниться, но не успеваю. Парень уходит.

– Сэм? – Джексон стоит в нескольких футах от меня. – Ты заблудилась?

Именно, и хотела бы нажать на ресет, перезапустив весь этот день.

– Просто ищу класс углубленной истории.

– Он здесь. – Джексон указывает на дверь слева от себя. – Ты последний год средней школы или первый старшей?

– Я последний. Зато ты первый.

– Ха, это так очевидно?

– У тебя словно суперчлен…

О черт! Я чуть не сказала, что у него суперчленство в команде нахалов. Ладони вспотели. Да, еще хуже, я сказала, что у него «суперчлен». Господи, дай мне умереть. Это конец. Джексон разражается смехом.

– Вау, спасибо. Не думал, что ты заметила.

– Нет же. Я не то хотела сказать. Я имела в виду, что ты словно суперчлен команды нахалов.

Замечательно, теперь я вывалила все, что не хотела. Единственное спасение в этой ситуации – кабинет истории. Я кидаюсь туда, но Джексон, не отставая, идет следом. Я сажусь на последнюю парту, мечтая провалиться сквозь землю. Джексон, все еще ухмыляясь, занимает место по соседству.

– Пожалуй, лучший комплимент, что мне когда-либо делали.

Я сижу, уставившись в парту. Было бы смешно, если б не так ужасно. К счастью, Джексон воспринимает мою оплошность спокойно.

– Жаль, не могу сказать, что это единственная моя глупость за сегодня.

– Первый день в салемской школе не удался?

Я киваю.

– Замечал в моей параллели группу девчонок во всем черном – таких богатеньких готов?

– Наследниц?

– Кого? – Я рискую взглянуть на Джексона.

– Таких, как они?

Он кивает в сторону вошедших в кабинет парня с девушкой. Первый одет в черную рубашку, застегнутую на все пуговицы, черные брюки и такие же лоферы. Все дорогое даже на вид. А на девушке черное платье до пола и удлиненный пиджачок. Волосы подстрижены под идеальный короткий боб.

– Да, один в один.

– В нашей школе их пятеро, из всех только один парень. Они потомки казненных ведьм. В городе к этим ребятам сложилась своеобразная любовь-ненависть. Люди думают, наследники могут их проклясть, если захотят. Я же считаю, что это полный бред.

– Ты прикалываешься, да?

Но выражение его лица говорит об обратном.

– Джексон! – Через весь кабинет ему машет девушка. У нее своеобразная, но симпатичная внешность и, кажется, напористый характер.

– Хай, – улыбается он.

– Сядешь с нами? – говорит она, указывая на свою столь же песочно-пятнистую подругу.

– Не-е, и так хорошо. Я жду Дилана.

Девушка награждает меня пронзительным взглядом. Великолепно. Еще один враг в копилку. Да, я сегодня в ударе.

Глава 4 Над печеньем не смеются

Стою на обочине рядом со школой, всматриваюсь в подъезжающие машины. По другой стороне улицы идут четверо Наследников. Должна признать, вместе они представляют интригующее зрелище. Сложно не обратить внимание. Люди расступаются с их пути, но провожают взглядами – все, даже я. И тут, как по команде, Наследники оборачиваются и смотрят прямо в мою сторону. Я прикусываю губу, отвожу взгляд и ощущаю резкий укол в области затылка. Обернувшись, вижу Элис, которая сжимает в руках тонкую прядку моих волос. Она изгибает золотистую бровь над подведенными глазами. Что за?.. Элис проходит мимо и шагает прямо на дорогу, даже не замечая проезжающих машин. Страшная девушка. Тоже кидаюсь вперед и в этот момент замечаю пристальный взгляд того темноволосого красавчика из коридора.

Когда я уже собираюсь накричать на Элис, рядом со скрипом тормозит машина Вивиан. Наследница успевает перебежать дорогу и спокойно уходит вместе с остальными.

– Заводишь друзей? – спрашивает мачеха, когда я залезаю внутрь. Полагаю, она не видела, как Элис вырывала волосы.

– Скорее врагов. – Как бы мне хотелось, чтобы той ссоры с Элис на классном часе просто не было.

Вивиан срывается с места так быстро, что в салоне появляется запах жженых покрышек.

– Сэм. – Судя по тону ее голоса, я уже в чем-то провинилась.

– Честно, виновата не только я. В этой школе какое-то ведьминское общество, моя фамилия только нагнетает ситуацию.

Так хотелось, чтобы меня крепко обняли, сказали, что я хорошая, что все скоро пройдет, но Вивиан не из таких. Как же я скучаю по папе!

– Салем гордится своими ведьмами. Для местных эта история более чем реальна.

– Это же безумие. – Чувствую, как все огорчения дня грозят настигнуть меня прямо здесь и сейчас.

– С таким отношением друзей ты не найдешь. – Она вздыхает и резко поворачивает, я цепляюсь за дверцу. – Попробуй посмотреть на все с их стороны.

– Я не буду извиняться за то, что три сотни лет назад натворил какой-то придурок в белом напудренном парике, и не обязана заведомо делать что-то плохое только потому, что у нас одинаковая фамилия.

– Все гораздо сложнее, упрямством ничего не решишь. Хватит! Я на пределе.

– Обойдусь без твоих советов.

– Значит, продолжишь в том же духе. – Вивиан крепче сжимает руль, давя на тормоза.

Я скрещиваю руки, отгораживаясь от слов мачехи и от нее самой, пока автомобиль трясется, заезжая на подъездную дорожку. Как только машина останавливается, я кидаюсь к дому. Оказавшись в фойе, краем глаза замечаю мягкие белые диванчики и огромный камин в комнате справа. Вчера, замучившись с распаковкой чемоданов, я даже не успела осмотреть дом. Я оставляю сумку у небольшого деревянного почтового столика и направляюсь в коридор справа от лестницы, с удовольствием отвлекаясь на что-то менее неприятное.

Коридор длинный, с множеством дверей. На стенах висят портреты давно почивших родственников. Могу представить, как они шли здесь в темноте с одной только свечой. Я заглядываю в зал с камином, который, наверное, когда-то служил гостиной. Там на полу лежит шикарный старый ковер, а вместо кофейного столика – древний кожаный сундук.

Следующая дверь в коридоре закрыта, я толкаю ее…

– Ух ты!

Зал просто огромен, у левой стены стоит рояль. Есть здесь несколько небольших зон отдыха с белыми старинными диванами, такими дорогими, что мне даже садиться страшно. В хрустальном графине, стоящем на серебряном подносе рядом с маленькими хрустальными бокалами, плещется какой-то напиток. Я приподнимаю крышку над клавишами рояля и нажимаю пару фальшивых нот.

В дальнем конце комнаты, между двумя высокими окнами, висит картина с девушкой примерно моего возраста. На ней бело-голубое шелковое платье, украшенное кружевами, девушка держит в руках букет желтых цветов. Она полностью расслаблена, словно хорошо знает художника. Как интересно!

Под картиной на небольшом столике лежит книга стихов с пожелтевшими от времени страницами.

– «Черноглазая Сьюзен», – повторяю я, прочитав заголовок стихотворения. Цветы! Это они в руках у девушки на картине. И кажется, точно такой цветок стоит у меня в комнате.

За спиной раздается грохот, и я, тихонько вскрикнув, оборачиваюсь. Клавиши рояля снова закрыты, крышка захлопнулась. Что-то здесь нечисто. Раздается призывный крик Вивиан, и я выскакиваю из подозрительной комнаты, плотно затворяя за собой дверь. Руки трясутся.

– Да? – спрашиваю я.

– У двери!

Когда я выхожу, посреди передней уже стоит Джексон с целой тарелкой печенья в руках.

– Только не смейся, это мама попросила принести.

Прежде чем уйти, Вивиан обращает ко мне красноречивый взгляд: «Я же говорила, что они везде суют свой нос». Возможно, она права, но после сегодняшнего мне приятно знать, что в этой школе есть хоть один человек, не считающий меня неудачницей.

– Над печеньем не смеются. – Я принимаю предложенную тарелку.

– Карамельное с шоколадной крошкой.

– Серьезно? Твоя мама просто чудо! – восклицаю я достаточно громко, чтобы услышала Вивиан.

– Ага, если проголодаешься, забегай. Мама с ума сходит по готовке. Это дело всей ее жизни. Выращивает разные травы и овощи даже зимой.

Прядь выгоревших на солнце волос падает ему на лоб, и я задерживаю на ней взгляд на пару секунд дольше, чем следует.

– Хочешь зайти ненадолго? Я как раз осматривала дом.

Не помню, когда в последний раз приглашала кого-нибудь провести со мной время. Если бы здесь был папа, он бы сейчас улыбался как дурак, а я бы дико стеснялась. Четыре месяца назад я бы неловко отводила глаза, чтобы не встречаться с папой взглядом. Сейчас я готова все отдать, только бы он был здесь.

– Конечно. – Джексон убирает волосы со лба.

Я снимаю пленку с тарелки и вновь возвращаюсь в коридор.

– Пока я остановилась на комнате с роялем, – говорю с полным ртом печенья, когда мы проходим мимо.

К ручке следующей двери мы с Джексоном тянемся одновременно, и я едва не ударяю его по руке надкусанным печеньем. Парень улыбается. В Нью-Йорке со мной мало кто общался, особенно такие симпатичные ребята, как Джексон. Но все равно за это искреннее наслаждение моей неуклюжестью хочется его хорошенько пнуть.

Он распахивает дверь в комнату, с пола до потолка уставленную книгами. Каждый шкаф из темного дерева доверху набит ими, они кучами громоздятся на полу и на маленьких кофейных столиках. Единственное лишенное книг место – старый кирпичный камин с деревянными панелями по бокам. Он не такой причудливый, как в гостиной, но это даже лучше. Мне нравится этот камин.

– Библиотека, – выдыхаю я, позабыв даже о желании стукнуть Джексона.

– Каждый раз, когда я видел твою бабушку, она была здесь.

– Так странно, что о моей бабушке ты знаешь больше, чем я. – Ставлю блюдо с печеньем на стол.

– Почему ты ни разу не навестила ее? – спрашивает Джексон.

Я отвечаю не сразу, сомневаюсь. Интересно, что ему известно о нашей семье?

Пальцы Джексона касаются крышки антикварного читального столика, окруженного несколькими роскошными креслами, вздымая крошечное облачко пыли.

– Ты можешь не отвечать, если не хочешь.

– Нет-нет, все нормально. Просто я редко говорю о семье. Кроме отца и мачехи, у меня никого больше нет. – По выражению лица Джексона я понимаю: он знает, что случилось с папой. – Отец не соглашался возвращаться в Салем. Вот мы и не приезжали. А с бабушкой они всегда не ладили, поэтому она тоже никогда не наведывалась в Нью-Йорк. – Рассказывая, я перебираю стопку книг на столе.

– Шарлотта часто говорила о тебе, – замечает Джексон.

Я слишком поспешно откладываю книгу, и та соскальзывает с вершины стопки, с грохотом падая на пол. Бабушка говорила обо мне? Понятия не имела, что она вообще что-нибудь обо мне знает.

Несколько секунд мы молчим. Джексон не наседает, хоть ему и хочется продолжить, как я подозреваю. Я поднимаю упавшую книгу и подхожу к камину. В нем имеются странные ниши, похожие на маленькие кирпичные духовки для пиццы. Зато нет решетки, отгораживающей камин от комнаты, – деревянный пол просто заканчивается, и начинается кирпич камина.

– Спорю, его использовали для готовки, – говорю я.

– Ага. – Джексон смеется.

– Это так весело?

– Нет, но это очевидно. Впрочем, ты же у нас городская девочка, – шутливо отвечает он.

Я смеюсь, с радостью переключаясь на тему, не связанную с семьей.

– Да неужели? А тебе что-нибудь известно о старинных каминах?

– Мы в Салеме очень увлечены нашей историей.

– И не говори. Вы на ней помешаны.

– А я еще делаю мебель, – продолжает он. – Поэтому обращаю внимание на антикварные вещи.

– Правда? – Мое удивление искреннее. Не ожидала, что у таких парней, как Джексон, есть какие-либо увлечения, кроме своей шикарной внешности.

– В некоторых каминах есть специальные крюки для котлов. – Он с головой ныряет в кирпичную арку, чтобы лучше все рассмотреть. – Нашел! Дай мне руку.

Я заглядываю в каминный проем, и Джексон тут же хватает мою правую руку. Его ладони теплые и слегка мозолистые. Он направляет мои пальцы в левую часть арки, стоит так близко, что я чувствую его запах, похожий на аромат рождественской елки.

– Ты прав, есть! – Я хватаюсь за маленький металлический крюк и слегка потягиваю. Он свободно сдвигается под моей рукой.

Раздается громкий скрип, и мы удивленно переглядываемся. Из камина вырывается поток ветра, несущий с собой запах старой кожи и сухих цветов. Я отступаю на шаг, сомневаясь, что кирпичи не обвалятся прямо у меня под рукой.

– Вот же… – ахаю я, бросая взгляд на стену слева от камина. Часть деревянной панели отъехала на несколько дюймов, открывая спрятанную за ней дверь. – Ты должен это увидеть.

Джексон встает рядом со мной, с любопытством разглядывая стену.

– Я слышал, что в некоторых старых домах такое бывает, но никогда раньше не видел.

– Как ты можешь быть таким спокойным? Мы же только что нашли чертову потайную дверь! – Удивительно, как громко я это говорю.

Я провожу пальцами по краям двери. Она идеально совпадает с камином и панелями на стене. Никто даже не догадается. Я толкаю дверь, она открывается, и мы видим узкий коридор, ведущий к не менее узкой винтовой лестнице. Стены за потайной дверью сделаны из такого же кирпича, что и камин, а пол выложен широкими досками, как в старых частях дома. Меня едва не трясет от волнения, когда делаю первый шаг внутрь. В детстве я всегда мечтала найти тайный ход.

– Сэм! – раздается голос Вивиан из коридора.

Я выскакиваю из крошечного загадочного коридорчика обратно в библиотеку, затворяя за собой дверь.

– Быстрее, помоги мне.

Джексон хватается за край двери и тянет ее на себя. Но последний дюйм никак не удается преодолеть.

– Сэм, ты здесь? – Голос Вивиан становится ближе. Не хочу, чтобы она видела этот ход. Я сама еще его не обследовала.

– Убери пальцы на минутку, – просит Джексон, потянувшись к камину. Когда я послушно убираю руку, он тянет за крюк, и дверь с щелчком запирается.

– Я давно тебя зову, – входит в комнату раздраженная Вивиан. – У нас еще много дел.

– Да, хорошо. – Стараюсь делать вид, что все нормально, но уверена, на лбу выступают капли пота.

Мачеха переводит взгляд с меня на Джексона, понимая, что что-то стряслось. По крайней мере, она не заподозрит, что причина в потайной двери.

Глава 5 Пусть я буду деревом

Я ударяюсь головой об окно машины, когда Вивиан резко останавливается напротив школы. Потираю ноющую шею. Ночью я спала всего пару часов. Не скажу, что это в новинку: с тех пор как отец впал в кому, я очень плохо сплю.

– Вот. – Вивиан перегибается на заднее сиденье. – Отнеси в класс. Поможет немного расположить к тебе народ и решить проблему с друзьями. – Она протягивает мне коробку с выпечкой.

Она серьезно, осознаю я. Как можно сказать «нет»? Со стороны мачехи это широкий жест. Должно быть, она действительно переживает за меня. Но… выпечка? Это не просто ланч. Если притащу в школу целую коробку, будет казаться, что я слишком сильно стараюсь подлизаться. Девчонок в черном это только раззадорит.

Звенит звонок.

– Спасибо. – Я пытаюсь выдавить улыбку, а потом хватаю вещи и бегу в школу.

Когда поворачиваю к нужному кабинету, в коридорах уже никого нет, лишь парочка выживших. Я распахиваю дверь в класс миссис Хоксли одновременно с вторым звонком.

Все уже сидят, единственное свободное место осталось только рядом с Сюзанной – Наследницей, чью парту я случайно заняла вчера.

– Как раз вовремя, мисс Мэзер. И, как вижу, с подарками. – Миссис Хоксли одаривает коробку с выпечкой жадным взглядом. Стоило по пути вышвырнуть ее в мусор.

– Просто… ну, я подумала… э-э… и принесла. – Великолепно, это были слова полной идиотки. Наследницы разражаются смехом, когда я отдаю коробку миссис Хоксли.

Достаю из сумки клубничный блеск для губ и блокнот-ежедневник и сажусь за свободную парту. Миссис Хоксли разносит по классу выпечку. Все, кроме Наследниц, берут по булочке. Я изучаю ежедневник, делая вид, что безумно занята. Рассматривая календарь, понимаю, что мой день рождения уже в следующем месяце.

Счастливое – чтоб его! – шестнадцатилетие. Терпеть не могу свой день рождения. Когда я была маленькой, каждое его празднование заканчивалось так ужасно, что пополз слух, будто я проклята. К одиннадцати годам я вообще перестала его справлять. Все и так паршиво, только очередной порции невезения мне не хватало!

Я обвожу 27 октября в кружок и вычеркиваю его из календаря. Откладываю ручку и смотрю на часы. Всего через минуту можно будет отсюда сбежать. Замечаю, как ручка катится к краю стола, пытаюсь ее поймать, но не успеваю. Зато успевает Сюзанна. Она ловит ручку в полете, не позволив коснуться пола.

Наши взгляды встречаются. Темно-каштановые волосы Сюзанны вновь убраны в аккуратнейший пучок, на ней черное платье с кружевами. Странно, но эта девушка чем-то напоминает мне балерину. И в ней нет той злости, что переполняет остальных. Сюзанна протягивает мне ручку, ногти ее выкрашены черным.

– Спасибо.

Звонок знаменует конец классного часа. Я заталкиваю ежедневник в сумку и встаю. Выходя из кабинета, Наследницы не произносят ни слова. В коридоре все на меня смотрят. Не как на новенькую, а подозрительно, словно им известно что-то такое, чего я не знаю. Значит, вот что случается, когда Наследники тебя недолюбливают? Честно, не понимаю я общественную структуру этой школы.

Я сворачиваю в сторону кабинета истории. Светлый хвостик Элис и ее черный блейзер виднеются из-за приоткрытой дверцы одного из шкафчиков. Говоря, Элис жестикулирует, и я замечаю за ней мелькнувшее лицо Сюзанны. Стараясь держаться ближе к стене, иду к ним. Мне просто нужно в ту сторону.

– Я же сказала, закрыли тему, – требует Элис из-за дверцы шкафчика.

– Но разве не странно, что прадедушка Джона умер прошлой ночью? – спрашивает Сюзанна, когда я подбираюсь ближе, стараясь расслышать их голоса сквозь гомон толпы учеников. Я достаю расписание из заднего кармана и прислоняюсь к шкафчикам, чтобы не выглядеть особо подозрительно.

– Ему было девяносто, – говорит Элис.

– Да, но как ты объяснишь…

– Хватит, – возмущается Элис.

– А я говорю, что нужно с ней пообщаться.

Элис качает головой, отчего кончик ее хвоста скользит по плечам.

– Ни за что. И не думай, что я не заметила, как сегодня утром ты поймала ее карандаш.

Мой? Они говорят обо мне? Я подхожу еще ближе. Зачем Сюзанна хочет поговорить со мной о смерти чьего-то там прадедушки?

– Итак, колись. Что там? – шепчет Джексон мне на ухо.

Подскакиваю от неожиданности, ударяясь локтем о металл шкафчиков. Элис поворачивается к источнику шума и всего в паре футов видит меня, виновато уставившуюся в ответ. Она прищуривает глаза, а я торопливо отлепляюсь от стены, обращая взгляд на Джексона. Не знаю, с чего вдруг я решила, что подслушать их – неплохая идея. Никогда не была сильна в шпионстве. И уверена, теперь Элис еще больше будет меня недолюбливать.

– Где «там»? – отвечаю я, быстрым шагом направляясь в кабинет истории, подальше от Элис.

Джексон придерживает передо мной дверь в класс.

– За потайной дверью. Что ты там нашла?

– Если честно, я там не была.

– Испугалась? – В голубых глазах пляшут искры.

Я улыбаюсь и опускаюсь за свою парту.

– Нет, мы поздно вернулись домой, потому что Вивиан со своими «делами» протащила меня по всему городу. Минут через десять после того, как мы приехали, вырубился свет. Включить его так и не удалось.

– Итак, по сути, ты просто ждала меня.

Я притворно хмурюсь в ответ на его довольную мину.

– По местам, – требует мистер Уордуэлл, снимая пиджак и вешая его на стул. – Как многие из вас, скорее всего, ожидали, класс углубленного изучения истории сыграет активную роль на ежегодной исторической ярмарке Салема. Мы будем заниматься исторической реконструкцией. Сегодня я каждому из вас назначу роли.

О нет! Я даже перед двадцатью ребятами на классном часе не могу выступить.

– Кроме того, – продолжает мистер Уордуэлл, – вам нужно будет написать эссе о каком-либо характерном аспекте салемских судов над ведьмами. Задание не индивидуальное, работать будете в парах. Сегодня вашим домашним заданием будет найти напарника и определиться с темой. – Он берет стопку бумаг, чтобы раздать их нам. – Это руководство по оформлению.

Сегодня определенно не мой день. Пожалуйста, пусть я буду деревом, хоть чем, только без реплик.

– В постановке мы будем сотрудничать с продвинутым классом мисс Эдельсон, задания будут равноценно разделены между всеми учениками. Не пытайтесь спорить со мной насчет поручений – это не обсуждается. Ваш класс особенный, – продолжает мистер Уордуэлл, – поскольку среди нас имеются настоящие потомки главных участников судов над ведьмами. Полагаю, это логично, что именно им предоставляется возможность сыграть своих предков.

Где-то на середине приговора мой желудок сжимается, подскакивая к горлу. Нет, нет, нет! Ужасная идея! Мои предки сыграли важную роль в этих судах. Я не справлюсь.

– Саманта, – учитель останавливает взгляд на мне, – я прав, предполагая, что вы потомок Коттона Мэзера?

Все взгляды обращаются ко мне.

– Да, – говорю я, съезжая со стула на пару дюймов. – Но вообще-то, может, кто-нибудь другой хочет его сыграть?

Две Наследницы поворачиваются ко мне, проявляя особый интерес. Мистер Уордуэлл хмурит лоб.

– Я же сказал, Саманта, это не обсуждается.

– Сэм, – поправляю я его. – Просто я… никак не актриса.

– Мы и не собираемся вручать приз за актерское мастерство, Сэм. Мы собираемся почтить прошлое. И вы будете участвовать, если надеетесь завершить этот курс.

Да уж, отстой.

– Джон и Лиззи, вы тоже будете играть роли своих предков, – говорит мистер Уордуэлл Наследникам.

– Отлично, – соглашается Джон, кидая в мою сторону злобный взгляд.

Секундочку. Джон… это его прадедушка недавно умер? Я неловко поерзала на стуле.

– Мистер Уордуэлл, – окликает его девушка с первой парты, которая была со мной на классном часе. Она говорит очень тонко и держится за живот. – Мне нужно выйти в уборную. Это срочно.

И прежде чем учитель успевает ответить, она пулей вылетает из класса, зажимая руками рот.

– Почитайте пока руководства, я скоро вернусь. – Мистер Уордуэлл выходит из класса следом за девушкой.

– Йо, Джекс, – подает голос сидящий передо мной парень в куртке команды по лакроссу. – Тебе нужен напарник для эссе или как?

– В смысле, хочу ли я вкалывать в одиночку, пока ты лопаешь мою еду и дрыхнешь на диване, усыпанный крошками? – спрашивает Джексон. Они явно хорошие друзья.

– В смысле, если предлагаешь, – отзывается парень.

– Не, мужик, я уже пообещал Сэм быть ее напарником.

– Брешешь, – усмехается парень. – Но я тебя не виню. Она гораздо симпотней меня. – Он протягивает руку, я пожимаю ее в ответ. – Я Диллон.

– Сэм, – говорю я, и он целует мне руку.

Я отдергиваю ладонь, парень ухмыляется. Джексон качает головой. Подстриженные под боб волосы Лиззи рассекают воздух, когда она поворачивает голову в мою сторону и что-то шепчет Джону. Сразу же жалею, что подслушала разговор Элис и Сюзанны. Лучше бы я вообще ничего не знала.

В класс возвращается мистер Уордуэлл.

– Все под контролем. – Учитель не успевает пройти даже пару футов, как парень, который тоже был на классном часе, проскакивает мимо него в коридор. – Или, по всей видимости, нет.

Ох, вот дерьмо! Может ли быть совпадением, что два человека с моего классного часа одновременно заболели? Пожалуйста, пусть это будет случайным совпадением. Что бы ни было, пусть оно случилось не из-за тех булочек.

Глава 6 Самая странная девчонка

Когда я выхожу в коридор после последнего на сегодня занятия, меня преследуют подозрительные взгляды. Пока иду, слышу обрывки разговоров: «Отравила… Она это специально… Не меньше пятнадцати человек, может, больше… Насколько чокнутой нужно быть, чтобы так поступить?»

Я поворачиваю налево, к шкафчику, и поправляю ремень сумки на плече. Остальные меня избегают. Неужели действительно пятнадцати ученикам из моего класса сегодня стало плохо? Чувствую себя ужасно. Рядом с моим шкафчиком собралась смеющаяся группа ребят. Заметив меня, все делают вид, будто им срочно понадобилось куда-то идти.

Да вы издеваетесь? Большими черными буквами на дверце моего шкафа написано: «ПСИХОПАТКА». Я осматриваю коридор. Везет как утопленнице – сюда как раз направляются Джон и Сюзанна. Последняя заправляет выбившуюся каштановую прядку в пучок и открывает шкафчик в паре футов от меня. Моего взгляда она избегает. Джон обходит Сюзанну и наклоняется ко мне так близко, что в нос ударяет запах его одеколона.

– Правда глаза колет?

Знаю, лучше просто уйти, но ведь так нечестно. Я ни слова ему не сказала, а тем более не сделала. Джон усмехается, и я не выдерживаю – слова вырываются, словно газировка из встряхнутой банки.

– Поверь, если бы я решила кого-нибудь отравить, то начала бы с тебя. – С грохотом захлопываю шкафчик и отворачиваюсь от Джона.

– Эй, Сэм, – громко говорит он, когда я отхожу футов на пятнадцать. – Ты и отца до больницы довела? Слышал, он при смерти.

Достал. Я швыряю сумку и бросаюсь на него, собираясь испортить идеально пропорциональную мордашку. Убью его! Вырву эту ухмылку! Джексон, которого до этого я даже не замечала, перехватывает меня за мгновение до удара.

– Не круто, мужик, – говорит он Джону.

Вокруг нас собралась толпа зевак. Я вырываюсь, но Джексон держит крепко, рука его плотно обхватывает меня за талию.

Джон нахально усмехается и показывает мне средний палец. Сюзанна одергивает его руку и пытается увести отсюда подальше.

– Это еще не конец, – заверяю Джона. Я даже не уверена, чем ему угрожаю, но почему-то мне важно сказать эти слова.

– В следующий раз я не буду ее держать, чувак. Я ей помогу, – добавляет Джексон.

Джон раскидывает руки в стороны, предлагая попробовать до него добраться, пока шагает следом за Сюзанной. Как, черт побери, они узнали об отце?

– Что здесь происходит? – спрашивает директор Бреннан, высокий мужчина с зачесом на лысину и в рубашке, которая мала ему на пару размеров.

Толпа вокруг нас рассеивается.

– Кто-то разукрасил шкафчик Сэм. – Джексон убирает руку с моей талии.

Директор Бреннан внимательно изучает надпись.

– Я прочитал бумаги из нью-йоркской школы. Это плохое начало года, Саманта.

– Считаете, что я виновата? – Я ощетиниваюсь, защищаясь. – Как я могу это контролировать?

– Начните с самоконтроля, умерьте нрав, – заявляет он тоном, не терпящим возражений.

Я стискиваю зубы. Бреннан выпячивает грудь, заставляя переживать за сохранность пуговиц на рубашке.

– А теперь идите. Я со всем разберусь. – Он машет рукой, отгоняя нас.

Открываю рот, чтобы возразить, и снова закрываю, замечая предупреждающий взгляд Джексона. Вместо этого подхватываю сумку с пола и смерчем проношусь по коридору в сторону выхода. Джексон не отстает.

– Ты в порядке? – спрашивает он, когда мы выходим из здания.

– Я нормально.

– Хочешь, я поколочу этого клоуна?

– Нет. Я и сама могу.

– Угу, заметил. Ну же, пойдем вместе его побьем. Тебе достанется тупая рожа, мне – все остальное. – Джексон снова поворачивается к школе.

Я ценю его желание помочь.

– Не надо! – криво улыбаюсь я. – Все нормально, честно.

– Может, я хотя бы провожу тебя до дома? – Джексон останавливается.

Я киваю.

– Сейчас, только напишу Вивиан. – Вытаскиваю мобильный и начинаю набирать сообщение. Ответ приходит через десять секунд.

Буду дома через пару часов. Вивиан явно невероятно спешит за мной заехать.

– Идем.

Когда мы заворачиваем за угол, отдаляясь от школы, дышать становится легче. Хочется побыть одной, но Джексон единственный человек во всей школе, который хорошо ко мне отнесся, будет неловко бросить его. Неужели все проблемы действительно из-за моей фамилии? Даже учителя относятся предвзято.

– Джексон, можно у тебя кое-что спросить?

– Вперед.

– Ты же не поспорил, что сможешь меня подцепить?

– А я бы выиграл? – В его глазах улыбка.

Мимо нас в потоке машин плетется катафалк. Мы провожаем его взглядами.

– Все в школе меня ненавидят, а ты все равно добр ко мне. Я не понимаю…

– Хорошо, шутки в сторону. Мама рассказала мне, что случилось с твоим отцом. Мой папа умер несколько лет назад. – Он опускает глаза.

– Мой папа не умирает, – рефлексивно огрызаюсь я, пытаясь выкинуть из головы вид катафалка.

– Да, я знаю, – дарит он мне слабую полуулыбку. – Просто имею в виду, что понимаю, как тебе сейчас сложно. Я почти год после этого был сам не свой.

Может быть, Джексон действительно хороший парень. – Прости. Я не знала.

– Если когда-нибудь захочешь поговорить об этом или вообще… то есть понимаю, у тебя есть мачеха… но говорят, я отменный слушатель.

Я смотрю на Джексона. У него есть невероятная способность смягчать любую тяжелую тему. Жаль, я так не умею.

– Это факт?

– Факт. И кстати, я в восторге, что ты пыталась надрать Джону задницу. Он полный кретин. – Джексон останавливается на булыжной мостовой рядом с черным кованым забором и свежеподстриженной лужайкой моего дома.

– Джон тоже был бы сам не свой после моих кулаков, если бы ты нас не остановил.

– Не сомневаюсь. – Он шагает на подъездную дорожку, направляясь к моему дому. – Пойдем осмотрим библиотеку.

Я раздумываю, собираясь сказать «нет», но, кроме плохого дня в школе, не могу найти иную причину для отказа. К тому же Джексон делает все возможное, чтобы мне было легче. Мы бросаем сумки в передней и устремляемся к библиотеке. Деревянные половицы легонько поскрипывают под нашими ногами.

– Давай запрем дверь, – говорю я, заходя в библиотеку и щелкая выключателем.

Джексон притворяет за нами дверь и задвигает латунный засов. Вивиан сказала, что не приедет домой еще несколько часов, но я лучше не буду испытывать судьбу. Если она узнает, этот ход больше не будет моим секретом.

Ощупываю камин в поисках крюка. Мной овладело любопытство, а все невзгоды этого дня отошли на второй план. Честно говоря, я рада, что Джексон остался. Если б я его выгнала, то сейчас валялась бы в комнате, уткнувшись лицом в подушку. Тяну за крюк, и петли щелкают, отодвигая панель из темного дерева и открывая секретную дверь. Джексон отталкивает панель до конца, и мы проходим в потайной проход.

В узком коридорчике висит лампа.

– Как думаешь, эта штуковина еще работает? – Снимаю лампу со стены, она оказывается тяжелее, чем я ожидала.

Джексон осматривает ее в полутьме.

– Конечно, лампа старинная, но ей скорее лет семьдесят, а не три сотни.

Я поворачиваю небольшую ручку на металлическом основании, и за стеклом вспыхивает маленький огонек, отбрасывая пляшущие тени на старый кирпич.

– Если она из тысяча девятисотых, значит, мы не первые нашли этот проход.

Джексон закрывает за нами дверь с помощью приделанной изнутри ручки.

– Ага, но сейчас это место принадлежит только нам.

От того, как он говорит это «нам», я внезапно слишком остро ощущаю, что у меня давно не было ни одного друга.

– Знаешь, на самом деле я почти не разговаривала с мачехой о папе. На улице ты сказал, что для этого у меня есть она. Неважно, не знаю, почему рассказываю тебе… – Я с осторожностью делаю первые шаги по винтовой лестнице в конце коридора. Ступеньки явно делались для людей с крошечным размером ног.

– Все из-за моих слушательских навыков, – сообщает Джексон у меня за спиной, его ухмылка ощущается почти физически. – Так в чем дело? Вы не ладите?

– Вообще, пока папе не стало плохо, мы отлично ладили. В чем-то мы с Вивиан странно похожи – независимые, со взрывным характером, возможно, слишком прямолинейные. Все пошло наперекосяк, когда папа попал в больницу. Какое-то время я ни с кем не разговаривала, а когда наконец пришла в себя, мачеха словно была зла на меня за что-то. Не знаю.

Преодолеваю последнюю ступень, Джексон не отстает от меня ни на шаг. Именно такой я всегда и представляла себе тайную комнату. Она небольшая и уютная, будто старый пыльный книжный магазинчик в Лондоне. Напротив крошечного квадратного окна стоит массивный старинный стол, покрытый бумагами и книгами.

– Да уж, потрясающе! – Джексон проводит рукой по скошенной стене. – Должно быть, это один из фронтонов, которые видно с улицы.

– Фронтонов? – Я беру книгу со старого кожаного сундука, и трепет от того, что я нашла это место, окончательно заглушает мысли о школе. Здесь, как в библиотеке, стопки книг высятся вдоль стен комнаты.

– Это место под крышей, на ее самой высокой точке. Поэтому и стены такие покатые.

– Откуда ты знаешь, что это фронтон?

– Одна из самых популярных достопримечательностей Салема – это Дом семи фронтонов. Я был там раз десять, спасибо школьным экскурсиям и приездам родственников.

– Ох, – бормочу я. – Кажется, большинство собранных здесь книг о судах над ведьмами.

– Ага. – Джексон сдувает пыль с ближайшей к нему стопки. – И о твоей родне.

На столе лежит выцветшая фотография красивой женщины с забранными в свободный пучок волосами. Женщина держит за руку маленького мальчика. У меня перехватывает дыхание, ведь улыбка отца до сих пор такая же, как на этой фотографии. Я провожу пальцем по золотой раме.

– Должно быть, это кабинет бабушки. Она великолепна. Я ни разу не видела ее фотографий.

Джексон подходит ко мне и рассматривает фотографию.

– Твой отец?

Киваю, не глядя на него, и беру в руки дневник в кожаной обложке. Открываю его на странице, заложенной атласной лентой. Бумагу покрывают красиво выведенные строчки. Я читаю вслух:

Этот день был хорош для исследований. Я восхищена письмом, найденным в одной из книг Перли. Достойный и внимательный к мелочам историк этот Перли. Письмо написано доктором Холиоком 25 ноября 1791 года, и в нем сообщается: «В последний месяц в этом городе умер человек по имени Джон Симондс, родившийся в знаменитом 92-м, ему было без шести месяцев сто лет. Он рассказал мне, что его нянечка часто говорила… будто видела из окон покоев тех несчастных, повешенных на холме Галлоуз, которых казнили за колдовство по вине заблуждений времени».

Дом Симондса в Салеме раз и навсегда осветит тайну места повешения. Утром я сразу же займусь его поисками. А сейчас нужно идти, чайник кипит.

Я морщусь.

– Как думаешь, что это значит? – Я обращаю взгляд к Джексону, чья щека практически прижимается к моей, вдыхаю его хвойный запах. – Она имеет в виду, что никто не знает, где проходили повешения ведьм?

– Похоже на то, – говорит Джексон. – Я всегда считал, что они были в парке Галлоуз-Хилл. Но возможно, это не так. Никогда не задумывался.

Следующая страница пуста.

– Это ее последняя запись.

Я открываю самое начало дневника и опять читаю вслух:

Сегодня я разговаривала с мэром. Приятный и видный мужчина, но полнейший идиот. Он понятия не имеет, действительно ли повешения проходили в указанном месте. Также он легко соглашается, что Апхем просто волей-неволей назвал этим местом парк Галлоуз-Хилл. И все слепо ему поверили. Даже сам Апхем признает, что у него нет ни единого тому доказательства. Смехотворно.

Я попросила у мэра разрешения разобраться с этим, а он вежливо попросил меня уйти. Это зазорно, если вам интересно мое мнение, что в Салеме не известно нахождение самого исторически важного места города. Мы с Мэйбл со всем разберемся. Искренне надеюсь, что это приблизит возвращение домой моих дорогих Чарльза и Саманты.

Я закрываю дневник, не представляя, как понимать последнюю строчку. Бабушка хотела наладить наши с ней отношения? Папа всегда повторял, что она эксцентричная затворница, что, по моему мнению, было эвфемизмом к «ворчливая и безумная». Знаю, они ругались, но если бы бабушка действительно хотела меня увидеть, она бы это сделала, разве не так?

– Мою маму зовут Мэйбл, – говорит Джексон.

– Правда? – Я делаю паузу, рассматривая фотографию бабушки на столе. – Что, по-твоему, она имеет в виду в последней строчке? Не понимаю, как место повешения может быть связано со мной.

Интересно, что об этом известно его матери?

– Да, это все довольно таинственно. Впрочем, думаю, мы нашли тему для эссе.

– Место повешений? Хорошая идея. Попытки его обнаружить будут похожи на поиск сокровищ.

Телефон Джексона раздражается трелью, парень опускает на него взгляд:

– Это мама. Я тут слегка призабыл о сегодняшнем приеме у дантиста.

– Призабыл?

– Или, возможно, больше хотел сходить сюда.

Джексон поворачивается ко мне лицом, и я внезапно остро ощущаю, что нас разделяет только бабушкин дневник.

– Спасибо, что был добр ко мне, когда остальные отвернулись. Хотя не могу пообещать, что не облажаюсь.

– Ты самая странная девчонка, которую я когда-либо знал. – Джексон улыбается.

И я понимаю, что улыбаюсь в ответ.

– Хм… и что же это говорит о тебе, если ты хочешь проводить со мной время?

– Это говорит…

Он подается чуть ближе. Но снова звонит телефон, и я отступаю на шаг. Он собирался меня поцеловать? Хочу ли я этого?

Джексон выглядит разочарованным.

– Надо идти, – сообщает он, посмотрев на телефон.

Глава 7 Наблюдающие и перешептывающиеся

Я направляюсь прямиком в городскую библиотеку, возбуждение от осмотра секретного кабинета ускоряет мои шаги. После бесполезных поисков дома, о котором писала бабушка, в Сети я прихожу к выводу, что наведаться в старые архивы библиотеки – единственный шанс найти этот дом, а вместе с ним и место повешения.

В прохладном воздухе ощущается аромат осени, первые листья уже начали менять цвет. На улицах царит дружески-семейная атмосфера. В витринах магазинов уже стоят тыквы и ведьминские шляпы. Я прохожу мимо кирпичного паба с громким названием «Злодеяния Мэзера» и запинаюсь о корень, пробивающийся из-под асфальта. Превосходно! Получается, все в этом городке знают моих предков.

Останавливаюсь напротив библиотеки, на которую указывает сделанный вручную деревянный знак на столбе. Библиотека представляет собой здание из кирпича и бурого песчаника с колоннами у входа. Предположительно раньше это был дом капитана Джона Бертрама, успешного купца и судовладельца. Ему не повезло, и бол́ьшая часть его семьи умерла в середине 1800-х, возможно даже в этом самом здании. Я прочитала о библиотеке все, пока искала адрес.

Я толкаю одну из тяжелых деревянных дверей и направляюсь к женщине в регистратуре. Это маленькое беловолосое создание с очками для чтения, балансирующими на самом кончике носа.

– Я ищу старые городские записи 1700-х годов, – тихо говорю ей.

Женщина так придирчиво изучает меня сквозь стекла очков, что в голову приходят мысли об осанке.

– Не видела вас здесь раньше.

Прекрасно. Во мне видно новенькую не только в школе, но и в целом городе.

– Я только переехала.

– Вам придется завести карточку. Ваше полное имя?

– Саманта Мэзер, – шепчу я.

– Громче, девочка, – требует она, ближе наклоняясь ко мне.

– Саманта Мэзер, – говорю я чуть громче, осознавая звучание своей фамилии яснее, чем когда-либо в жизни.

– Мэзер, значит? – во весь голос повторяет библиотекарь. Она неодобрительно поднимает бровь, глядя на меня. – С этим именем здесь многое связано. Не только хорошее.

Я киваю, ощущая прожигающие спину взгляды. Могу поспорить, среди собравшихся есть парочка человек, знающих о сегодняшнем происшествии с моим шкафчиком.

– Не подскажете, где можно найти информацию о местах, в которых жили люди в конце тысяча шестисотых – начале тысяча семисотых годов? И возможно, карту? – спрашиваю я, страстно желая скрыться с глаз публики.

– Вверх по лестнице налево, до конца коридора, маленькая комнатка справа. Там хранятся копии всех официальных городских документов времени судов над ведьмами. Возвращайтесь, когда закончите, и мы решим, что делать с карточкой.

– Спасибо.

Я бросаюсь к лестнице, ни с кем не встречаясь взглядом. Судачьте сколько душе угодно, но я не обязана в это время на вас смотреть.

Два часа с кучей старых пыльных книг за маленьким деревянным столом в тесной комнатушке – и я наконец-то добралась до полезной информации. Нашла адрес дома Симондсов, который Перли указал в своем очерке «Где были повешены салемские «ведьмы». Но неясно, существует ли еще этот адрес. Он не пересекается с современными улицами.

Я провожу ладонью по стопке книг о своих предках, Коттоне и Инкризе Мэзерах. Раз уж моя фамилия в этом городе приносит столько проблем, я хочу знать почему. В смысле, эти двое были высокоуважаемыми членами общества. Инкриз даже привез из Англии указ, провозглашающий Массачусетс провинцией.

К несчастью, Коттон был той еще проблемой. Безумно умный, он в возрасте шестнадцати лет окончил Гарвард, а к двадцати пяти годам мог писать на семи языках, включая ирокезские. Некоторые историки утверждают, что он был праведен и честен, но бо́льшая часть считает, что именно Коттон оказался главным зачинщиком судов над ведьмами. Он был так озабочен искоренением «зла», что ради этого соглашался вешать людей. Забавно, как теперь все иначе для Мэзеров в Салеме.

На страницу, которую я читаю, падает тень. Поднимаю взгляд и вижу стоящую в дверях справочного зала Лиззи. У нее разные глаза – один золотисто-коричневый, а другой зеленый, они выделяются еще ярче на фоне черных волос.

– Так, значит, это правда, – говорит она, изучая свои черные ногти с нарисованными на них блестящими черепами.

– Что, прости? – Я складываю листок с найденной информацией и прячу его в карман.

– Они сказали мне, что ты здесь.

Что она задумала?

– Они? Кто?

– Тебе не спрятаться в таком городке, как наш, Мэзер.

Я неосознанно задумываюсь об обвинениях в колдовстве. И тот факт, что она обращается ко мне по фамилии, тоже от меня не ускользнул.

– Говоришь, ты шла за мной?

– Нет, я говорю, что знаю, где ты. – Она отрывает взгляд от ногтей и оценивает меня своими разноцветными глазами.

По рукам пробегают мурашки. Не собираюсь даже притворяться, будто не напугана. Лиззи определенно имеет в виду не «только сейчас», а «всегда». Я пытаюсь отыграться:

– Итак, значит, свободное время ты тратишь, выслеживая меня? Какая дерьмовая жизнь.

На одно крошечное мгновение глаза ее сужаются.

– Скоро ты поймешь, что в Салеме только несколько вещей имеют значение, и ты к ним не принадлежишь. Всем плевать, что с тобой будет.

Это угроза? Если город хоть чему-то смог меня научить, это тому, что нельзя показывать, будто угроза тебя волнует.

– Сомневаюсь, что меня заботит, знаешь ли ты, где я нахожусь. Вау, ты узнала, что я читаю книгу. Поздравляю, какое открытие!

Она искренне улыбается:

– Подожди. Будет заботить.

Ну все. С меня хватит этих разговоров. Пинаю дверь носком черного ботинка, и она захлопывается прямо перед лицом Лиззи. По какому-то неудачному стечению обстоятельств, когда дверь с грохотом закрывается, в комнате выключается свет. Из крошечного окошка в двери, который теперь стал моим единственным источником света, видно, что Лиззи смеется.

Да вы шутите! Я встаю и ударяюсь коленом об один из деревянных стульев.

– Ай!

Отталкиваю стул и медленно пробираюсь к стене. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле. Я хлопаю по стене ладонями, нахожу маленький выключатель. Вверх, вниз, вверх, вниз. Ничего.

Хватаю за ручку дверь и тяну, но она не поддается. Я тяну сильнее. Ничего. Налегаю на нее всем весом, дергая изо всех сил. По-прежнему ничего. Лиззи уходит, оставляя меня в закрытой комнате совершенно одну.

Она как-то меня заперла? Насколько могу судить, задвижки на двери нет. Ей бы понадобился ключ. Как бы она его достала? Может, замок старый и просто заел, когда я захлопнула дверь? Но это не объясняет, почему выключился свет. Я достаю телефон, но сигнал здесь не ловится. Остается только биться и кричать.

– Помогите!

Что, если никто не слышит? Я в малопосещаемой части библиотеки. Не настолько, чтобы Лиззи с ее шпионами не смогли меня здесь отыскать, но все же. Что она задумала? Не верю, что это и шутка со шкафчиком никак не связаны.

Прежде чем меня находит неряшливый на вид уборщик, проходит двадцать минут.

– Пожалуйста, помогите выбраться отсюда! – кричу я. В комнате темно и начинает насыщенно пахнуть затхлостью. К тому же я не великий фанат пауков, которые, уверена, устроились на постоянное местожительство в этой редко используемой комнатушке. Практически слышу, как они копошатся, ползут ко мне по старым манускриптам.

Но больше всего я ненавижу оказываться в ловушке. Уборщик возится со связкой ключей, но, кажется, не находит нужного. Поднимает руку, словно говоря «жди здесь», и уходит. Проходит еще десять минут, и я становлюсь совсем дерганой и ужасно потею. Я прижимаюсь к окошку. Пожалуйста, вернитесь… хоть кто-нибудь.

Стекло уже затуманивается от близости моего лица, когда прямо перед дверью появляется библиотекарь из регистратуры. Сердце мое подпрыгивает к горлу. Божечки, она до смерти меня напугала! К тому же библиотекарь явилась не одна – за ее спиной собралась кучка зевак.

– Не паникуйте! От этого будет только хуже! – кричит она.

– Я не паникую! – лгу в ответ.

– Хорошо. Понимаете, они чувствуют страх, – предупреждает она.

– Кто чувствует? – спрашиваю я.

– Призраки, – заявляет женщина уже громче.

Я не задумываясь оглядываюсь. Никого. Конечно же, никого. Что не так с этим городом? Хочу закричать, что не верю в призраков, что дверь, скорее всего, заперла Лиззи, но понимаю, что уже достаточно выставила себя на посмешище. Раздается низкий жужжащий звук. Дрель?

– Отойдите! – кричит уборщик.

Дверь вибрирует, и через пару секунд к моим ногам падает маленький кусочек металла. Дверь распахивается, едва не попадая по мне. Отскакиваю с ее пути и врезаюсь в стол, ноги дюймов на шесть отрываются от земли. Я судорожно взмахиваю руками, чтобы удержать равновесие. Из толпы разносятся вздохи.

– Вы в порядке? – спрашивает библиотекарь с налетом драмы в голосе.

– Да. Спасибо, – уверяю ее и уборщика.

Должно быть, я похожа на безумную. Но под прицелом множества взглядов почти хочется подольше остаться в темной комнате, пока собравшиеся не потеряют интерес. Я только что как бешеная кидалась на стол, вся мокрая от пота, с прядями волос, прилипшими к лицу. К великому разочарованию, толпа наблюдающих и перешептывающихся посетителей увеличилась вдвое.

Я выхожу на свет и позади толпы в одном из рядов замечаю Джона, который стоит, прислонившись к книжному шкафу. Наши взгляды встречаются, и мои измученные нервы сходят с ума. Я не думаю. Я просто бегу.

Глава 8 Что-то здесь не так

– Мне сегодня звонил ваш директор, – сообщает Вивиан, замерев в дверях гостиной.

Я сижу, скрестив ноги, на большом белом диване. Вокруг в беспорядке разбросаны бумаги и книги.

– Он рассказал о шкафчике? – беспокоюсь я.

– Да. – В изгибе ее бровей читается осуждение. – Я только не понимаю, как тебе удалось заработать подобную репутацию за такое короткое время.

Я напрягаюсь.

– То есть все было бы гораздо понятней, если бы случилось позже? Когда меня узнали получше?

– Ты же знаешь, я не это имела в виду. Беспричинно бросаешься на людей. Что с тобой происходит последнее время? Ты мне больше ничего не рассказываешь.

Я стараюсь успокоиться. Вивиан права. До болезни папы я бы рассказала ей все, что произошло, а мачеха выдала бы пару едких комментариев о ребятах, которые это сделали. Мы бы, конечно же, над ними посмеялись, и все стало бы гораздо проще. Теперь же я словно постоянно обороняюсь.

– С той вчерашней выпечкой было что-то не так, – вздыхаю я. – Больше пятнадцати человек ушли домой из-за тошноты. Все обвиняют в этом меня. Поэтому и написали на шкафчике: «психопатка».

Губы мачехи поджимаются. Она опускает на диван рядом со мной маленькую коробку пиццы.

– Я с этим разберусь. – И вылетает из комнаты.

Вивиан звонит в пекарню. Ее голос постепенно становится громче, в нем слышна любимая интонация «я говорю с идиотом». Мы обе вспыльчивы, и не повезло тому, кто попался ей под горячую руку. Когда я была маленькой, мы срывались друг на друга лишь дважды. Но ругались так яростно, что соседи вызывали полицию. Один раз из-за того, что Вивиан швырнула вазу в примыкающую к соседям стену, а второй раз она кричала так долго и громко, что они испугались, вдруг у нас кого-то убивают.

Конечно, во время этих ссор папы дома не было, и я ему о них ничего не рассказывала. Мы ссорились из-за того, что я не хотела обсуждать с психологом свое полное отсутствие друзей, Вивиан считала, что я просто слишком привязана к отцу. Где-то в глубине души я всегда боялась: она права, проблема во мне.

Открываю коробку, откусываю кусочек сырной пиццы – совсем не такой, как в Нью-Йорке – и в сотый раз проверяю телефон на наличие сообщений от Джексона. Ни одного. Все, что он сегодня рассказал, кажется реальным. Хотя немного странно, что в отличие от всех в школе Джексон хорошо ко мне относится. Великолепно, подозрительность Вивиан к добрым людям передалась и мне.

Я замираю с поднесенной ко рту рукой и кладу недоеденный кусок пиццы обратно в коробку. Джексон сегодня признался, что знает об отце. Больше никому в школе не было известно об этом. Откуда бы? Джон мог узнать об этом единственным способом. Мне становится плохо.

Собираю книги и тетради и иду в свою комнату. Поверить не могу, что почти доверилась ему. Легко обмануть одинокого человека красивыми словами. Какая же я дура.

– Это ничего не изменит, я все равно собираюсь обсудить случившееся с Мэйбл. – В голосе Вивиан сталь. – Извинений недостаточно.

Миссис Мэривезер? Я медленно тащусь по ступеням. Какое отношение она имеет к пекарне? Внезапно слова Джексона о любви матери к готовке начинают обретать смысл. Неприятное чувство в душе становится насыщенней. Может, Вивиан была права насчет них.

– Готово! – кричит мачеха от подножия лестницы.

Она будет бороться за меня, но сейчас комфорт мне важнее всего остального.

– Отлично. – Голос выдает разочарование.

– Всегда пожалуйста, – говорит она в ответ.

Я иду по коридору к своей комнате и слышу слабый скрип, когда приближаюсь к комнате винного цвета. Заглядываю внутрь и включаю свет. Кресло-качалка нервно раскачивается вперед-назад. Я хватаю его за ручку, останавливая, и осматриваю комнату. Но больше в ней нет ничего странного.

Выходя обратно в коридор, я смотрю направо, потом налево, и только после этого продолжаю путь в комнату, мечтая, чтобы бра в коридоре были ярче и не отбрасывали столько теней. Прежде чем войти, просовываю в комнату руку и включаю свет. Я медленно открываю дверь… и вижу одежду, вновь кучей валяющуюся на полу.

– Что за черт? – спрашиваю пустую спальню.

Ладно, успокойся. Или кто-то пытается меня достать, или со шкафом что-то не так. Пару раз передвигаю старый засов, он скрипит. Вытаскиваю жалкие остатки сложенной одежды с верхней полки и перекладываю ее на пол рядом с кучей. В центре задней стенки вырезан изысканный цветок Черноглазой Сьюзен, такой же, как и на остальной мебели в комнате. Я просматриваю каждый уголок шкафа, проверяю петли в поисках какого-нибудь изъяна.

На всякий случай даже простукиваю само дерево – дверцы, боковые стенки и заднюю. Секундочку, а здесь звук другой. Я постукиваю рядом с цветком. Определенно, там пусто. Вытаскиваю голову из шкафа и хорошенько его толкаю, пытаясь отодвинуть от стены. Он не поддается. Эта штука словно весит пять сотен фунтов.

Снова обращаю внимание на цветок и прощупываю его края. Слышится слабый щелчок, и один из лепестков словно бы слегка отходит от стенки. Он действительно сдвинулся или мне кажется? Я подцепляю цветок кончиками пальцев и тяну, он легко отслаивается и падает на ладони.

Просовываю руку в образовавшуюся на месте цветка дыру и касаюсь кончиками пальцев чего-то шелковистого. Подаюсь вперед, пытаясь его подхватить, и осторожно вытаскиваю на свет стопку писем, перевязанную голубой лентой. Они пожелтели от старости, но еще хранят заплесневелый запах духов.

Я напрочь забываю о сваленной на пол одежде. Сажусь за туалетный столик и развязываю скрепляющую письма ленту. Медленно и осторожно я раскрываю первый конверт, доставая из него плотные листы. Почерк писавшего такой мелкий и с замысловатыми завитушками, что сложно разобрать слова.

Моя дражайшая Эбигейл!

Ничто не доставит мне большей радости, чем вновь увидеть твою улыбку. Я искренне верю, что болезнь матери вскоре завершится и я смогу вернуться к тебе. Наберись терпения, любовь моя, ибо я бессилен в эти прискорбные времена.

Навеки твой, Уильям.

Старые любовные письма. Как романтично. Могу поспорить, они принадлежат девушке с портрета в комнате с роялем. Это была ее комната? Почему-то у меня складывается стойкое ощущение, что да, ее. Ей нравились цветы Черноглазой Сьюзен. Потому вся мебель и украшена ими.

Внезапно выключается свет, и я подпрыгиваю от неожиданности. Да вы прикалываетесь! Только не сейчас! Я откладываю изысканные письма на столик и на ощупь отправляюсь на поиски лежащего на прикроватной тумбочке фонарика. Руки мои дрожат.

– Вивиан! – кричу, мчась по темному коридору, но мачеха не отвечает. Добравшись до лестницы, я вижу мерцающий в передней свет. – Вивиан!

– Что? – Ее голос доносится снизу, из глубины коридора.

Весь путь до кухни я преодолеваю бегом, зная, что найду мачеху именно там. Вечером она всегда заваривает листовой чай. Толкаю дверь в конце коридора и обнаруживаю Вивиан, которая сидит у плиты и разжигает газ под старинным чайником.

– У меня снова вырубился свет, – говорю ей.

– Но ремонтник все починил.

После всех странностей, случившихся сегодня, меня совсем не устраивает сидеть в темноте.

– Возможно, но у меня в комнате свет не горит.

Она со стуком отставляет пустую чашку на мраморную столешницу и через заднюю дверь выходит в патио. Я направляюсь следом, свечу фонариком, пока Вивиан открывает щиток с множеством переключателей.

– Ты права, один выключен. – Она щелкает им, возвращая в правильное положение. – Пойдем посмотрим. – Мачеха быстро заходит в дом.

Не хочу, чтобы она увидела письма.

– Все нормально. – Я иду с ней в ногу. – Я проверю и скажу, включился свет или нет.

– Сама посмотрю. Если проблема не решилась, я позвоню этому идиоту и заставлю все переделать. Я не собираюсь еще один вечер спотыкаться обо всю мебель, потому что из-за темноты не вижу дальше десяти футов.

Спорить с Вивиан бесполезно, особенно когда она раздражена. Мы идем в комнату. Разве я закрывала дверь? Не помню, как это делала. Затылок покалывает от неприятного предчувствия. Я хватаюсь за ручку раньше Вивиан в надежде, что успею спрятать от нее письма.

– Свет горит, – выпаливаю как можно скорей.

– Ты какая-то нервная. Все в порядке? – Она ловит мой взгляд и толкает дверь в комнату.

Я мгновенно кидаю взгляд на туалетный столик, но писем на нем нет. Исчезли! Что за?.. Подхожу ближе и отодвигаю стул, проверяя, не упали ли они.

– Эта комната – катастрофа. – Вивиан морщит носик. – Сэм, ты уверена, что все в порядке?

Сердце ухает в пятки. Не понимаю, куда они могли пропасть.

– Да. И это была не я.

– Со светом?

– С этим! – Указываю на одежду. – Когда я пришла, все так и было. И кое-что исчезло, пока не было света. Думаю, кто-то решил поиздеваться надо мной.

– Хочешь сказать, что кто-то проник в дом? Все двери закрыты.

– Из моей комнаты кое-что пропало, и моя одежда уже второй раз оказывается на полу. – Мне трудно сохранять спокойствие.

– Помедленней. Что пропало?

– Кое-что…

Взгляд ее останавливается на дыре в задней стенке моего шкафа.

– Если ты не хочешь рассказывать, как я могу помочь?

– Ладно. Это письма. Я нашла их в нише в шкафу.

– Итак, ты говоришь, что кто-то скинул на пол всю твою одежду. Каким-то образом ты отыскала в шкафу старые письма. А потом выключился свет и они исчезли?

– И кресло-качалка в бордовой комнате двигалось само по себе.

Вивиан хмурится.

– Ты хорошо спишь? Понимаешь, что я просто шутила, когда говорила, что ты не понравилась местному привидению, правда?

– Я не считаю, что это был призрак. Я считаю, что это человек.

На кухне свистит чайник.

– Пойду сниму. А потом можем нормально обо всем поговорить.

– Нет. – Я захлопываю за ней дверь.

Снова начнутся разговоры о визитах к психологу. Я не свихнулась. И плохой сон со всем этим никак не связан. Кто-то со мной намеренно играет. Могли ли эти сумасшедшие ведьмы из школы зайти так далеко и пробраться ко мне домой? Да, пожалуй, могли. Может, даже Джексон в этом замешан. Спорим, они сейчас умирают со смеху.

На тумбочке жужжит телефон. Сообщение. Джексон: «Нашла что-нибудь?» Почему-то от его вопроса закипает кровь. Он точно со мной играет! Я: «Лжец». Джексон: «???» Я швыряю телефон на кровать и хватаю металлический фонарик – источник света и потенциальное оружие. Удерживаюсь и не топаю по лестнице только потому, что не хочу, чтобы Вивиан знала, где я.

Захожу в комнату с роялем и останавливаюсь перед портретом Эбигейл, изучая каждую деталь. Она спокойная, с темно-коричневыми волосами и счастливыми серыми глазами. Задний фон скрыт плотными тенями, но я почти уверена, что девушка стоит у камина в библиотеке, прямо перед потайной дверью.

– Каким-то образом я попала в мир твоих секретов, – говорю я картине.

Я ищу подпись художника, но ее нигде нет. Осторожно освещаю фонариком задник портрета. Бинго! Сзади прикреплена карточка с надписью бабушкиным почерком. Спасибо тебе, Шарлотта. На ней значится: Эбигейл Роу, 1691.

За год до судов над ведьмами? Я снова присматриваюсь к шелку и кружевам. Кажется, это платье слишком причудливо для колониального периода. В учебнике по истории я видела портреты пуритан того времени, и все они носили максимально простую одежду и чепцы. Черных и землистых тонов, а не веселых голубых и белых. Насколько я читала, детям не разрешалось играть, у них не было игрушек, потому что это считалось проявлением легкомыслия и греховности. Эбигейл ни за что не могла разгуливать в таком виде по Салему семнадцатого века. Что-то здесь не так.

У меня за спиной падает на пол хрустальный бокал.

Глава 9 Проклятая

В школьном коридоре я замедляю шаг, чтобы Джексону не хватило времени поговорить со мной перед уроком. Это всего лишь третий день учебы, но никто хочет встречаться со мной взглядом. Там, где в обычной ситуации пришлось бы протискиваться между людьми, они просто расступаются передо мной. Не уважительно, как перед Наследниками, а будто боятся коснуться. До моего слуха доносятся обрывки разговоров о вчерашнем фиаско в библиотеке, о котором уже известно всем.

Когда подхожу к кабинету истории, звенит звонок, и я стараюсь не обращать внимания на сдавленность в груди. Надеваю непроницаемое выражение лица и открываю дверь. Уордуэлл одаряет меня неодобрительным взглядом, но не может и слова сказать против, так как фактически я не опоздала. Я занимаю законное место рядом с Джексоном, но смотрю только прямо перед собой.

– Начнем с вашего письменного задания. – На мистере Уордуэлле сегодня твидовый пиджак с замшевыми заплатками на локтях.

– Сэм? – шепчет Джексон.

Я игнорирую его, грудь сдавливает сильнее.

– Джексон, – говорит мистер Уордуэлл, – если вы настолько жаждете поговорить во время моего урока, может быть, расскажете нам тему вашего эссе.

– Конечно. – Джексон не теряется. – Я работаю с Сэм, мы будем писать о месте повешения ведьм. – Он упускает ту деталь, что мы считаем общеизвестное его нахождение ошибочным.

Все, кроме симпатичной девушки, которая вчера занимала Джексону место, оборачиваются, чтобы на нас посмотреть. «Не переживай, – мысленно говорю я ей, – можешь его забрать».

– Чудесный выбор, – кивает Уордуэлл. – В пятницу мы поедем в парк Галлоуз-Хилл. Вы как раз сможете его изучить.

Я поднимаю руку, мистер Уордуэлл кивает:

– Да?

– Могу я выполнить задание без напарника?

– Нет. Это парное задание. – Он переключается на другого ученика, а Джексон устремляет взгляд на меня. Не смею посмотреть на него в ответ, боясь расплакаться.

Лиззи, сидящая за несколько рядов передо мной, оборачивается, волосы прячут от мистера Уордуэлла ее ужасающую улыбку. Под партой она достает маленькую рукодельную куклу с вышитой фамилией Мэзер и петлей вокруг шеи. Джексон хватает меня за руку, словно предупреждая никак не реагировать на это. Я сбрасываю его ладонь.

Разместившийся за партой рядом с Лиззи Джон одними губами говорит: «Проклятая». Я замираю. В детстве это слово разрывало в клочки каждую мою дружбу. Все началось вскоре после того, как моя подруга Кара свалилась в вольер ко львам во время празднования моего седьмого дня рождения.

– Она еще недостаточно поправилась, чтобы встречаться с тобой, – заявила мама Кары, лишь наполовину приоткрыв дверь.

– Тогда мы вернемся через несколько дней, – сказал папа, положив руку мне на плечо.

– Сэм? – донесся голос Кары из глубины дома.

– Кара, мне так жаль! – крикнула я, пытаясь заглянуть за спину ее матери. Я не знала, за что извиняюсь, но знала, что мне жаль.

Когда подруга оказалась у двери, мать резко затолкала ее обратно.

– Кара, вы с Сэм больше не будете видеться. Они с папой уже уходят.

В глазах моих начали собираться слезы, а папа напрягся.

– Конечно, вы расстроены из-за того, что случилось. Но Сэм ни в чем не виновата. Не давать девочкам видеться – это пере…

Я бросилась к Каре, но ее мама встала на пути. Дверь захлопнулась прямо перед носом. Я тогда не понимала, что все это значит. Знала только, что Кары у меня больше нет, потому что со мной что-то неправильно, и была не уверена, что смогу это перенести.

Джон ухмыляется, замечая шок на моем лице. Могут ли они каким-то образом знать обо всех неудачах, преследовавших меня в детстве? Или это просто ужасное совпадение?

– Я не проклятая. И если посмеешь сказать это снова, я и тебе врежу так, что будет не до шуток! – кричу я.

В кабинете повисает тишина, все взгляды обращаются ко мне.

Мистер Уордуэлл сильней выпрямляется.

– Мисс Мэзер, я не потерплю подобных угроз в своем классе. Если вы не можете себя контролировать, то покиньте кабинет. Это ясно?

Лиззи затягивает петлю вокруг шеи куклы. Я сжимаю кулак.

– Значит, то, что у этой неадекватной с собой дурацкая кукла вуду с петлей на шее, абсолютно нормально? Да вы издеваетесь? Они у меня недавно волосы вырывали!

Мистер Уордуэлл смотрит на Лиззи, но куклы нигде не видно.

– Вон! – Он указывает на дверь.

Я рывком подхватываю сумку и вылетаю из класса.

– Мистер Уордуэлл, – начинает Джексон, – это не…

– Не хочу ничего слышать, Джексон. – Учитель следом за мной выходит в коридор.

– Пройдите вон в тот кабинет. – Мистер Уордуэлл трясет пальцем. – И успокойтесь. Когда закончу, я приду с вами поговорить.

Я пересекаю коридор, захожу в пустой кабинет и швыряю сумку на пол. Знаю, нельзя было позволять эмоциям одержать над собой верх, но эти Наследники совсем ненормальные. Кто так поступает? Да, я не верю в колдовство и в остальную магическую чепуху, но все же. А Джексон что, пытался меня защитить? Не нужна мне его помощь. Мне всегда было хорошо одной. Не представляю, с какого перепугу вбила себе в голову, что смогу здесь завести друзей.

Я меряю шагами комнату, пока не выдыхаюсь. Пинаю парту у окна и только потом сажусь за нее. Хочу, чтобы папа вернулся! Мне нужно с ним поговорить. Нужно услышать, что со временем все наладится. Сейчас все так неправильно. И кажется, с каждой минутой еще больше выходит из-под контроля. Я обхватываю голову руками, волосы падают на лицо.

Папа присел рядом со мной.

– Это не твоя вина. Ты ведь знаешь, да, Сэм? Эта женщина… она испугалась того, что произошло с Карой, и хочет кого-то обвинить. – Он смахнул волосы с моих мокрых щек. – Ты одна из самых добрых и прекрасных девочек на свете, я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы исправить случившееся.

– Хорошо, папочка, – кивнула я.

Но где-то глубоко внутри я знала, что по-прежнему уже никогда не будет.

Несколько минут с закрытыми глазами – и дыхание замедляется. Когда я снова сажусь ровно, в дверях кабинета стоит темноволосый парень, с которым мы столкнулись в коридоре. Несколько секунд мы оба молчим.

– Ты покинешь его. – Голос у парня безжизненный, но лицо источает напряжение.

– Кабинет? Но я не могу.

– Салем, – говорит он, и я впервые замечаю, что он тоже одет во все черное.

Глава 10 Под всей этой бравадой

Звенит звонок, означающий конец литературы – шестого урока на сегодня, и я первой вылетаю из кабинета. Не могу дождаться, когда смогу сбежать из этого места. Если услышу еще хоть один шепоток о том, что Наследники меня прокляли, я точно закричу. Тороплюсь к своему шкафчику. Замечательно, Сюзанны нет. Поворачиваю замок, набирая нужную комбинацию, и быстро его отпираю. Когда собираю тетради, замечаю идущего в мою сторону Джексона. Я захлопываю дверцу шкафчика и устремляюсь к выходу. Но когда оказываюсь почти у самой двери, Джексон меня догоняет.

– Сэм, что, черт возьми, происходит?

– Отвали.

– Не отвалю, пока не расскажешь, почему так злишься. – Он едва поспевает за мной. – Ты весь день меня избегаешь.

– Сам знаешь почему. – Я сворачиваю на тротуар, прочь от школы.

– Нет, честно, не знаю.

– Пожалуйста, я не хочу чувствовать себя еще большим посмешищем, чем уже есть. – Я смотрю на трещины в асфальте, пытаясь отвлечься от душевной боли.

– Я ничего не сделал и хорошо к тебе относился. Я что-то упускаю?

Впервые за время разговора я поднимаю на него взгляд.

– Как Наследники узнали о том, что мой папа в больнице?

– Я не… ох, вот дерьмо.

– Именно дерьмо. – Я снова опускаю глаза и иду еще быстрее, чем раньше. До сих пор какая-то частичка меня еще надеялась, что это был не Джексон. Не стоило ему доверять.

– Все не так, как ты думаешь.

– Я не хочу это обсуждать.

– Сэм, тебя там не было. Ты не знаешь, что я сказал.

– Мне плевать. – Мне лучше остаться одной.

– Но мне не плевать, – говорит он. – В первый твой день здесь, во время ланча, я услышал, что Наследники решили превратить твою жизнь в ад. О тебе ходили разные слухи. Я поговорил с Сюзанной, попросил ее осадить остальных, сказал, что у тебя сейчас сложные времена. Я понятия не имел, что они используют это против.

Все тягости дня оседают на глазах, и мне хочется избавиться от Джексона, пока не получилось опозориться еще больше. Устремляюсь к тротуару рядом с моим домом, но не успеваю свернуть на подъездную дорожку – Джексон преграждает путь.

– Отойди, – требую я.

– Нет. Пока не скажешь, что веришь мне.

– Да ладно тебе, Джексон. – Я нахожу его глаза. – Ты старшеклассник с целой тонной друзей. Людям ты нравишься. Ни на секунду не поверю, что тебе хочется столько времени проводить со мной. – Голос мой слегка дрожит. – Я лишь хочу, чтобы ты перестал прикалываться надо мной.

– Я не прикалываюсь. – Джексон говорит так искренне, и я не могу решить, что лучше: стукнуть его за такую хорошую ложь или поверить.

– Ты и так выиграл. Я полностью раздавлена. Миссия выполнена.

– Зайди и поговори с моей мамой.

Я замираю. Что он замышляет?

– Давай заключим сделку. Зайди и поговори с моей мамой. Если после этого ты не поверишь, что я говорю правду, я оставлю тебя в покое. – Он замечает, что я раздумываю. – И я сам напишу эссе по истории. Тебе даже не придется со мной разговаривать.

Я устремляю на него подозрительный взгляд:

– Ладно. Но лучше тебе не облажаться по истории.

Следую за Джексоном к их дому с этой синей черепицей и звездой, символом морских служб. Когда он открывает сетку на двери, в нос мне ударяют вкуснейшие ароматы свежей выпечки и яблок с корицей. Дом внутри удивителен. Его обстановка навевает мысли о корабле с высокими мачтами, готовом к приключениям. Белые потолки подпирают деревенские балки из неотесанного дерева. Все полки сделаны из пла́вника, как и перила лестниц.

– Мам! – кричит Джексон и устремляется налево по коридору. Он приводит меня к деревянному арочному проходу.

Все столы на кухне заставлены печеньем, пирогами и иными чудесами кулинарии. Стены украшают модели кораблей, а на подоконнике выстроились в ряд стеклянные баночки со специями.

– Саманта! – Миссис Мэривезер сияет, помешивая ингредиенты в миске. – Наконец-то ты к нам зашла.

– Здравствуйте, миссис Мэривезер. – Я подхожу к кухонному островку, полному разных сладостей.

– Мама владелица пекарни «Сахарные чары», – поясняет Джексон. – Но бо́льшую часть времени она проводит здесь, придумывает новые рецепты.

Итак, значит, она владелица пекарни. Я киваю, надеясь, что Вивиан не накричала на миссис Мэривезер из-за тех булочек.

– Угощайся всем, что нравится, – улыбается миссис Мэривезер.

Я выбираю пирог в форме сердечка со свежей малиной и делаю первый укус.

– Какая вкуснятина!

– Мам, повтори Сэм то, что я тебе сказал, когда пришел домой после первого дня учебы, – просит Джексон.

– Он сказал, что ученики ополчились против тебя. – Она слегка наклоняет голову.

– И?..

Миссис Мэривезер с любопытством смотрит на сына.

– И он знает, каково это, когда тебя травят в школе, а потому постарается предотвратить.

– Вот видишь.

Я перевожу взгляд с Джексона на его маму. Миссис Мэривезер отставляет миску.

– Джексон, оставь нас на минутку.

– Мам…

– Джексон!

Он фыркает, но выходит из комнаты.

– Присядь, – говорит она, и я послушно выдвигаю из-за барного стола стул с высокой спинкой. Миссис Мэривезер насыпает в миску коричневый сахар, а потом продолжает: – Знаешь ли ты, что я выросла в этом доме?

Я качаю головой.

– Мы с твоим отцом были почти неразлучны. Родились с разницей в один месяц. Все делали вместе. Он был лучшим из лучших в выдумывании розыгрышей, но тем еще жуликом в беге. – Она смеется. – Отвлекал мое внимание и вырывался вперед.

Я попыталась представить, как папа дурачится с молодой миссис Мэривезер. Когда моя общественная жизнь начала катиться под откос, отец растерял бо́льшую часть своей шутливости. Он с трудом воспринимал тот факт, что ничего не может изменить. Я вздыхаю.

– Я всегда хотела больше узнать об этом месте, но папа ничего не рассказывал. Я не знала о вас.

Боюсь, что сказала что-то не то, но миссис Мэривезер выглядит не злой, а задумчивой.

– Да. – Она подхватывает миску. – Чарли оборвал все связи с Салемом, когда твоя мама умерла. Он был опустошен. Как и все мы. Но не позволил этому чувству помешать ему стать хорошим отцом. Видела бы ты, как он не выпускал тебя маленькую из рук.

Я смотрю на свои руки.

– Я скучаю по нему.

Каждый день без него кажется пустым.

– Я знаю, милая. – В ее голосе доброта. – У меня сердце болит при мысли, как ты, должно быть, страдаешь. Но, отталкивая от себя людей, не сделаешь лучше. Я вижу в тебе упрямство Чарли. Знаешь, однажды зимой, когда мы катались на коньках по реке, он вывихнул лодыжку. Ковылял домой целых полторы мили. Не позволил мне даже нести коньки. Шарлотту едва удар не хватил.

– Я не отталкиваю от себя людей. Просто… я никому здесь не нравлюсь.

– Ты нравишься Джексону. И если подпустишь его ближе, то, возможно, найдешь что-то стоящее под всей этой бравадой.

– Нет никакой бравады, – заявляет Джексон из коридора. – Я от природы такой потрясающий.

– Джексон, подслушивать – мерзкая привычка, – отвечает его мать, – распространенная среди мошенников и старушек.

Он с уверенной усмешкой появляется в дверях:

– Не волнуйся, я просто возвращался, чтобы проверить, не закончили ли вы тут.

– Зависит от Саманты, – говорит миссис Мэривезер.

– Думаю, да, – соглашаюсь я. – Можно мне как-нибудь прийти еще? С удовольствием послушаю истории о папе.

– О большем я и желать не могу. – Она зачерпывает горсть теста, приятно пахнущего эгг-ногом[1] и топленым маслом.

Джексон жестом показывает мне следовать за ним.

Глава 11 Дружба

– Как ты еще не растолстел? – спрашиваю я, сжимая в руках теплый стаканчик горячего шоколада из пекарни миссис Мэривезер с легкой ноткой чили и корицы.

Хорошие гены. – Джексон хлопает себя по животу.

Мы переходим улицу, направляясь к порту, и только тогда я впервые вижу огромный корабль.

– Стой.

– Ты еще не видела «Дружбу»? – Он улыбается.

– Так вот как зовется ваш пиратский корабль!

Джексон смеется:

– На самом деле это реконструкция восточно-индийского торгового судна, построенного в 1797 году.

– Ты знаешь точную дату? – Я искоса смотрю на него.

– Когда я был маленьким, папа часто приводил меня сюда. Он строил корабли и особенно любил этот.

Внезапно становится понятна обстановка его дома. Я делаю глоток горячего шоколада.

– Это судно дюжину раз плавало через весь земной шар и каждый раз возвращалось в Салем, привозя товары со всего света. – Джексон смотрит на мачты с многоярусными деревянными перекладинами.

– Правда? – Я очарована любовью Джексона к этому старому кораблю.

– К сожалению, англичане захватили оригинал в войну 1812 года и продали его по частям.

– Печально. Он красивый.

– Да, ненавижу, когда люди уничтожают красивые вещи. – Джексон так искренен, когда говорит об этом корабле.

К моим щекам приливает жар.

– Значит, ты приходил сюда с папой?

– Ага, он рассказывал обо всех частях корабля и как они работают. Потому мне и нравится делать мебель. Мы с отцом много чего создали вместе.

Небо начинает из оранжевого становиться розовым.

– Каким он был?

Джексон улыбается:

– Отец всегда носил подтяжки, и у него был глубокий смех, который сотрясает все тело. А еще он всегда брал с собой старую курительную трубку, из-за которой мама дико злилась. Она уверяла, что весь дом уже провонял этим запахом. Но больше всего на свете папа любил маму. Он был величайшим сладкоежкой. Прокрадывался посреди ночи на кухню и съедал приготовленную на продажу выпечку. Мама каждый раз жаловалась, но в глубине души ей это нравилось.

Его любовь к отцу так понятна и близка, что у меня перехватывает дыхание.

– Судя по твоему рассказу, он был чудесным.

Джексон кладет руку мне на плечо и притягивает ближе к себе. Я напрягаюсь от его прикосновения. Может, миссис Мэривезер была права насчет Джексона. Я ведь не дала ему даже шанса. Просто не привыкла, что люди могут быть добры. Пару раз ребята из школы поступали со мной по-хорошему, чтобы потом подшутить, что не добавило очков доверию к людям. Я расслабляю мышцы и осторожно прислоняюсь к плечу Джексона, вдыхая запах хвои.

– В Нью-Йорке у меня не было друзей.

Мы смотрим, как разноцветное небо отражается в водной глади, и я размышляю о его руке, так и не отпустившей моих плеч.

– Ты всегда говоришь то, что думаешь, правда? – спрашивает он, словно это хорошее качество.

Я пожимаю плечами:

– Вивиан говорит, я не умею фильтровать слова. Забавно, но, думаю, у меня это от нее. На самом деле я просто не вижу смысла приукрашивать действительность.

– Получается, ты не скучаешь по городу?

– Не особо. Но я скучаю по возможности каждый день приходить в больницу к папе. Мы не расставались так надолго, как сейчас, с самого первого дня его комы. Квартира была продана быстрее, чем Вивиан предполагала, и нам пришлось переехать раньше, до того, как его перевезут в Бостон.

Объятия Джексона становятся крепче, а я не сопротивляюсь возможности прижаться к нему. Мое дыхание чуть ускоряется, грудь вздымается быстрей, чем раньше. Джексон опускает взгляд на меня.

– Если не возражаешь, я спрошу: что с ним случилось?

Я замираю. Джексон первый человек, который попросил рассказать эту историю.

– Четыре месяца назад папа готовил завтрак. Было субботнее утро, а до его болезни у меня был настоящий талант спать до обеда. Меня не будили ни сигнализация, ни вой пожарных сирен – ничего. Но в то утро какая-то частичка сонного мозга уловила панику в голосе Вивиан, и я пулей подорвалась с постели. Тогда я еще не знала, но причиной резкого пробуждения стал ее звонок в девять-один-один.

Помню только, как забежала на кухню и увидела отца, лежащего на черном кафеле. Самое странное, что именно в тот момент я сообразила, что папа как раз готовил мой любимый завтрак – банановые оладьи с шоколадной крошкой. Его глаза закрылись за секунду до того, как я оказалась рядом. Врачи сказали, что у него был небольшой разрыв в стенке сердца. Они провели операцию, но с тех пор папа в коме. Врачи не знают почему.

– Мне ужасно жаль. – Джексон качает головой.

– Теперь я часто просыпаюсь от панических атак. Я… думаю, что сама в этом виновата. В смысле, в болезни папы. – Никогда никому в этом не признавалась.

– Сэм, в этом определенно нет твоей вины.

Внезапно накатывает ощущение незащищенности, и отчаянно хочется спрятаться. Я отстраняюсь от Джексона.

– Ты мало об этом знаешь. Люди рядом со мной всегда страдают. Я как магнит для катастроф.

– Ты не можешь винить себя в том, что…

– Давай просто закроем тему. – Я прикусываю нижнюю губу. – Лучше пойдем домой. Я так и не сказала Вивиан, куда пропала.

– Конечно.

Мы покидаем порт, снова оказываясь на улицах. Без руки Джексона на плечах становится холоднее, но не уверена, что мне комфортно находиться так близко к кому-либо. Чаще всего люди предпочитают ко мне не прикасаться.

– Можно еще что-нибудь посмотреть по дороге домой? – спрашиваю я в надежде отогнать мрачные мысли. – Памятники истории, например?

– Угу, они повсюду, – сообщает Джексон, не останавливаясь. – В паре кварталов по той дороге будет Старое кладбище, древнейшее кладбище Салема. Там покоится один из Мэзеров. Когда будет светло, я свожу тебя туда.

– И кто сейчас боится? – спрашиваю я, и Джексон усмехается.

Мы идем по маленькой улочке с красивыми старыми домами.

– А на этой улице жил судья Корвин. Многие люди Салема приходили сюда по поводу обвинений в колдовстве.

Его рука задевает мою, и я отдергиваю пальцы, не успев даже задуматься, хочу ли этого.

– Ты правда многое знаешь об истории. Впечатлена.

– Это комплимент?

– Я хвалю людей только заслуженно.

– Можешь повторить? Хочу запомнить этот момент.

– Нет. – Пытаюсь не улыбаться, но терплю полный провал.

Джексон останавливается перед огромным особняком с большими стеклянными окнами и сводчатой крышей. Он похож на замок в новоанглийском стиле. Ухоженная зелень вокруг и внушительный забор, окружающий территорию.

– Что это за место? – интересуюсь я.

– Когда-то было тюрьмой.

– Необычная тюрьма.

– В ней содержали военнопленных 1812 года, – поясняет он. – Многие умерли здесь, большинство было повешено. Последнее пристанище Бостонского душителя. – Он указывает на кладбище за особняком. – Кладбище Говард-стрит.

– У вас тут повсюду кладбища.

– Подозреваю, у нас в Салеме просто много мертвецов.

– Ни капли не страшно, – заявляю я.

– Здесь, в этом самом переулке, Джайлза Кори раздавили насмерть. – В его голосе слышен театральный надрыв.

– Что? Зачем это делать?

– Ну, когда какой-то древний старикашка обвинил его в колдовской практике, Джайлз отказался признавать себя виновным или невиновным. Его раздели и кинули в яму, на грудь ему положили две массивные доски, на которые потом сбрасывали тяжелые булыжники.

– Какое варварство. Почему он просто не сказал, что невиновен?

Джексон пожимает плечами:

– Я лишь знаю, что за два дня Джайлзу трижды предлагали признаться. Он только повторял: «Больше веса!» Говорят, в какой-то момент у него язык выдавило изо рта, и шериф тростью затолкал его обратно. А за мгновение до смерти Джайлз проклял шерифа.

– Ничего отвратительней в жизни не слышала. – Надеюсь, я не стану это представлять.

– Считается, что с тех пор каждый шериф умирал от сердечного приступа или подхватывал болезнь крови.

– О боже. Так что в этом особняке теперь?

– В конце концов городские власти выкупили здание и сделали из него жилой дом с рестораном.

– Фу, люди живут в старой тюрьме. – Интересно, а я бы так смогла?

– Говорят, здесь бродит призрак Джайлза Кори и порой можно ощутить холодное прикосновение его руки к плечу. – Джексон поднимает брови.

– Я не верю в привидения.

– Да, я тоже. Но мы тут, наверное, такие одни.

Поднимается ветер, и я скрещиваю руки на груди. В этот момент что-то легко касается плеча. Я подскакиваю. Джексон ржет.

– Не смешно!

– Я думал, ты не веришь в привидения.

– Не верю! Но это не означает, что я не дергаюсь, когда кто-то неожиданно тыкает меня в плечо.

– Усек. Никаких неожиданных тыканий. – Он глупо ухмыляется. – Только ожидаемые.

– На долю мгновения я почти подумала: Джексон такой взрослый и образованный… а потом ты повел себя как полный болван.

– Что-что? Я расслышал только про взрослого и образованного.

– Невероятно. – Я качаю головой. Мы уходим, заворачиваем за угол, а солнце опускается ниже, скрываясь за старинными домами и верхушками деревьев.

Глава 12 Пришло время уходить

Половицы в длинном коридоре, ведущем в библиотеку, скрипят под ногами. Взгляд мой привлекает портрет чрезвычайно сердитого пожилого мужчины с большой собакой, и я резко останавливаюсь. Папа говорил об этой картине.

– Расскажи еще раз, как ты встретил маму, – попросила я, залезая под одеяло.

Папа присел на край кровати и подоткнул одеяло вокруг моих ног.

– Тогда мне было пятнадцать, на шесть лет больше, чем тебе сейчас. И я был самым привлекательным парнем на свете.

Я хихикнула, потому что видела фотографии пятнадцатилетнего папы. Он тогда был тощим, а волосы торчали клоками, как у лысеющего дикобраза.

– Мама в тот день принесла кое-какие книги твоей бабушке. Ее семья владела местным книжным. Я шел по коридору ей навстречу. Она шагнула вправо, пропуская меня, но я одновременно шагнул в ту же сторону. Мы перетаптывались так раз пять или шесть. Не буду спорить, что под конец делал это уже специально, лишь бы смотреть на нее дольше. – Он подмигнул мне. – В итоге твоя мама потребовала, чтобы я замер, а когда подчинился, она обеими руками толкнула меня в стену. В то мгновение я уже знал, что влюбился в нее и в ее необузданные кудряшки. А со стены неодобрительно хмурился портрет прадедушки. Я не смог удержаться и усмехнулся ворчливому старику и его бассет-хаунду.

Вздыхаю и иду в библиотеку, прямо к камину. Я столько всего не знаю о своей семье. Даже как умерла мама. Папа всегда говорил, что такой счастливой, как в последние мгновения жизни, он никогда ее не видел, потому что она держала на руках меня. Так что несколько коротких минут после моего рождения мы были идеальной семьей. Он говорил это, а потом запирался в кабинете на всю ночь.

Я тяну за крюк, включаю лампу и затворяю за спиной потайную дверь. Свет озаряет кирпичи и старые деревянные балки. Иду к винтовой лестнице и медленно поднимаюсь по ступеням, наслаждаясь трепетом, который вызывает это тайное место. Я задумываюсь: а знал ли папа об этом ходе или это место бабушка берегла для себя?

Улыбаюсь при виде крошечной комнатки, полной книг, и подхожу к бабушкиному столу, заваленному бумагами, к которым она, должно быть, собиралась вернуться. Я опускаю лампу, располагаюсь рядом со столом, открываю дневник и приступаю к чтению.

Сегодня я получила от Чарльза письмо с фотографиями моей дорогой Саманты. Невыносима стена, которую он воздвиг между нами. Он даже не позволяет мне приезжать в Нью-Йорк. Но я понимаю, почему Чарльз так боится нашей семьи. Он страшится проклятия, хоть и не признает это из-за своего упрямства.

Теперь я полна решимости раскрыть сию тайну, как никогда раньше. Мэйбл оказывает мне огромную помощь и дарит утешение. Хотя, боюсь, я набрала пару фунтов с ее стряпней.

На слове «проклятие» у меня перехватывает дыхание, а руки трясутся, переворачивая страницу.

Я поговорила с потомками обвиненных ведьм и попросила записи о смертях в их семьях. Уверена, они решили, что я сошла с ума. Но буду откровенна, мне некогда об этом переживать. Спустя несколько часов бессмысленных разговоров я направилась прямиком в ратушу и потребовала список всех потомков ведьм, казненных во время судов.

Завтра я нанесу их на карту, но могу сказать даже сейчас: у них есть закономерность. Раз в сотню лет или около того за короткий промежуток времени умирает большое количество родственников тех людей, которые участвовали в суде над ведьмами. Моя семья не исключение. Причина неизвестна, но я должна разорвать проклятие, пока оно не добралось до моих дорогих Чарльза и Саманты. Точка.

Если она хотела знать меня, почему папа разлучил нас? Это на него не похоже. Варианта всего два. Первый: бабушка была не в себе. И второй: бабушка права, и наша семья действительно проклята. Тогда кома папы не случайна. Может, он действительно болен из-за меня? В груди бьется тупая боль. Я прижимаю ладонь к сердцу, пытаясь удержать ее и не позволить разлиться дальше. Пожалуйста, нет.

Снизу раздается приглушенный шаркающий звук. Должно быть, Вивиан вернулась. Я захлопываю дневник и подхватываю лампу. Тихо-тихо спускаюсь по извилистой лестнице и прислушиваюсь к происходящему за дверью. Приоткрываю ее самую малость, только чтобы выглянуть одним глазком. Никого. Я распахиваю дверь, выскальзываю наружу и закрываю ее за спиной одним плавным движением. Сердце колотится, в ушах звенит.

На цыпочках крадусь через библиотеку, и тут мне под ногу попадает книга. Я кубарем лечу вперед, но успеваю все же выставить руки и не впечататься лицом в стену. Черт возьми, откуда она тут взялась? Прежде чем поставить книгу на полку, замечаю заголовок: «Пришло время уходить». Напрягаюсь, припоминая слова темноволосого парня о том, что я должна «покинуть Салем». Я сжимаю книгу и открываю дверь.

– Вивиан! – кричу я, но не получаю ответа.

Осматриваю коридор по обеим сторонам от библиотеки.

– Я знаю, что запирала двери, – говорю себе. Вредная привычка любого нью-йоркского невротика. Я прохожу в переднюю и внимательно ее оглядываю. – Вивиан!

По-прежнему сжимая книгу, взлетаю на второй этаж. За пару секунд оказываюсь у комнаты и запираю дверь за спиной. Кто и как мог узнать, что я в библиотеке? За мной следят?

Раздается звон, и я подскакиваю, с грохотом врезаясь в закрытую дверь. На полу комнаты валяются осколки оконного стекла. Несколько секунд я не двигаюсь, но потом обращаю внимание на черный камень размером с мизинец, почти незаметный на темных половицах.

Правая рука сжимается в кулак. Никто не запугает меня в моем собственном доме! Подаюсь вперед и хватаю камень. Он гладкий и холодный. Я верчу его в ладони – на одной из сторон выцарапано слово УМРИ.

Хлопает парадная дверь, я застываю на месте.

– Сэм! – Голос Вивиан эхом разлетается в передней. Я облегченно выдыхаю.

– Вивиан! – кричу в ответ и рывком открываю дверь. – Подойди сюда! Кто-то только что швырнул камень мне в окно!

Дорожка на лестнице съедает стук ее каблуков, но их быстрый цокот возобновляется, когда мачеха ступает на деревянный пол коридора. Она изучает разбитое окно и стекло на полу.

– Возмутительно! – зло бросает Вивиан.

– Вот, – протягиваю ей камень.

– К чему это, Сэм? – Она хмурится.

Я колеблюсь, не зная, как начать.

– Сегодня в школе один парень сказал: «Ты покинешь Салем». Почти как угрозу. А потом я нашла эту книгу у дверей библиотеки. – Я показываю книгу. – Я чертовски испугалась, поэтому поднялась сюда. Но не прошло и минуты, как в комнату, разбив окно, влетел камень.

– Уверена, что книги до этого там не было? В нашей библиотеке они повсюду.

– Абсолютно.

– Пойду проверю все окна и двери, – говорит она, уходя.

– Я в полном порядке. Спасибо, что спросила, – бурчу себе под нос и выглядываю через разбитое окно на темнеющий внизу сад.

Глава 13 Пожалеешь о каждом сказанном слове

Девятнадцать человек и две собаки были повешены, одного мужчину раздавили насмерть, и, наконец, четверо умерли в тюрьме. – Мистер Уордуэлл сидит на краю парты, изучая наши лица. – Все эти смерти напрямую связаны с судами над салемскими ведьмами. Но, как большинству из вас известно, последствия были намного ужасней. Многие семьи страдали поколениями, потеряли все имущество, оказались в долгах после пребывания в тюрьме и были эмоционально раздавлены.

Каждый год я задаю этот вопрос своим ученикам, спрошу и вас. Что стало причиной салемских судов над ведьмами? Была ли движущая сила сложной и запутанной? Или имелся один главный фактор, который послужил для них толчком? Была ли виной политика, религия, культура или просто чистая истерия? По мере написания заданных вам эссе и подготовки к реконструкции мы будем продолжать изучать эти вопросы. Буду рад любым предварительным ответам.

Лиззи поднимает наманикюренную ручку, поблескивая кольцом в виде черепа, украшенного камнями. Мистер Уордуэлл кивает:

– Лиззи.

– Коттон Мэзер, – отвечает она. – Главной причиной стал Коттон Мэзер.

Джексон закатывает глаза. Я ценю, что он понимает, как она нелепа.

– Он был экспертом по колдовским практикам, – говорит она. – Многие годы до салемских судов изучал их, ожидая возможности обвинить кого-нибудь. Он консультировался в Бостоне на тему колдовства и самонадеянно написал о нем книгу. Книга эта стала бестселлером, а также предлогом для того, что произошло в Салеме три года спустя. – Она ненадолго замолчала, а потом добавила: – Некоторые не понимают, когда стоит остановиться. И из-за них умирают люди.

Кстати, о самонадеянности. Я знаю, что она как-то связана с вчерашним камнем.

– Замечательно продуманный ответ, Лиззи, – говорит мистер Уордуэлл.

Наследница поворачивается ко мне, в ее взгляде угроза. Я прямо смотрю в ответ, не желая признавать свое беспокойство. Волосы на руках встают дыбом, а Лиззи изгибает бровь и отворачивается.

– Прекрасно. – Мистер Уордуэлл оглядывает кабинет. – Еще теории? – Класс молчит, никто не решается отвечать после Лиззи. – Если предложений не имеется, у вас есть пять минут, чтобы обсудить вопросы с напарниками.

Две секунды в кабинете царит тишина, а потом все разражаются болтовней.

– Сэм… – утешительным тоном начинает Джексон.

– Я в порядке, Джексон, правда. Давай не будем об этом.

– Да, я и забыл… Ты же суровая городская девчонка.

– Ждал чего-то другого? – улыбаюсь я.

– Конечно же, нет.

– А кстати, я нашла дом или, по крайней мере, примерное его местонахождение, – говорю ему.

– Какой дом?

– Тот самый, о котором говорила бабушка, из его окон видно место повешения. Я прочитала про него в городской библиотеке.

На лице Джексона мелькает узнавание при слове «библиотека». Об этом уже весь мир знает? Но, по крайней мере, ему хватает воспитания не поднимать тему.

– Не хочешь сегодня после школы посмотреть мою карту? – продолжаю я.

– Ты зовешь меня на свидание?

Я смеюсь.

– Буду воспринимать как «да», – заявляет он.

Раздается звонок. Мы берем сумки и направляемся к двери.

– Встретимся после занятий, – говорю я.

– Да, жди у моего шкафчика. Я предпочитаю красные розы и европейский шоколад. Никакой дешевки.

Я качаю головой, и мы расходимся. В коридоре ученики от меня шарахаются. Не первогодки – они ни черта не смыслят в социальной динамике, – меня избегают все старшеклассники. Практически слышу, как они шепчут «проклятая». Наследникам либо известно, как надо мной издевались с этой кличкой в старой школе, а это означает, что они на самом деле решили превратить мою жизнь в ад, либо это особенно зловещее совпадение. Честно, даже не знаю, какой сценарий хуже.

Направляясь к кабинету химии, я заворачиваю за угол и врезаюсь в спину разговаривающей с Сюзанной Лиззи. Она оборачивается и обращает на виновницу пристальный взгляд. Нас замечают. Сюзанна стоит, заламывая руки, и избегает смотреть на меня.

– А теперь ты извинишься, в надежде, что я тебя прощу, и свалишь отсюда. – Лиззи говорит медленно и отчетливо, словно обращается к идиотке.

Ногти врезаются в ладони.

– Или, может, ты извинишься, что швырнула долбаный камень в мое окно. А потом можешь валить на все четыре стороны и играться со своими куколками.

Лиззи прищуривает разноцветные глаза и делает шаг ко мне. От Наследницы пахнет костром и мятной жвачкой. Сюзанна хватает ее за руку, но Лиззи отбрасывает ее ладонь.

– Ты пожалеешь о каждом сказанном слове, – шипит Лиззи, и как раз в этот момент мимо нас проходит тот темноволосый парень.

– Эй, ты! – кричу я на него.

Лиззи, кажется, озадачена такой сменой темы. Но парень задерживается всего на мгновение, смерив меня неодобрительным взглядом, и гордо шагает дальше, словно я оскорбила его чувства.

Это только сильней раззадоривает, и я делаю быструю попытку схватить его за руку. Пальцы ловят черную рубашку, но он отстраняется, и я остаюсь ни с чем. Делаю шаг вперед, пытаясь найти равновесие, но становится только хуже, и я лечу к металлическим дверцам шкафчиков.

Выставляю руки перед собой, но уже слишком поздно: моя неуклюжесть проявляется во всей своей красе. Я с гулким грохотом ударяюсь лбом о металлический ящик. Коридор расплывается перед глазами, и я оседаю на пол. Все поворачиваются, смотрят. Пытаюсь подняться, но лоб пульсирует острой болью, а голова дико кружится.

Веселящаяся Лиззи стоит надо мной. Все вокруг шепчутся, что она наложила на меня заклятие, прокляла меня. Хочется накричать на них, но голова просто раскалывается.

– Так, разойдитесь. – Сквозь собравшуюся толпу проталкивается директор Бреннан. – Что здесь произошло?

– Она сама вдруг бросилась на шкафчики, – говорит Лиззи, по толпе вновь пробегают шепотки.

– Я запнулась, – морщусь я.

– А ну-ка разошлись. Быстро! – требует директор Бреннан. – Отведем вас к врачу. Встать сможете?

– Думаю, да, – говорю я, но, когда вижу на руке кровь, теряю сознание.

Я вытаскиваю одну ногу из-под одеяла и поправляю подушку под головой. Через заклеенное окно пробиваются лучи заходящего солнца. Беру с тумбочки стакан воды и выпиваю очередную таблетку адвила, просто на случай, если голова снова решит расколоться на кусочки. Впрочем, голова не главная моя проблема. Куда хуже подавляющее чувство смущения.

Вивиан просовывает голову в дверь моей комнаты:

– Заходили Джексон с матерью. Я сказала им, что ты отдыхаешь.

Я так и не спросила, накричала ли она на миссис Мэривезер за ту коробку выпечки. Не уверена, что хочу это знать.

– Ох, ладно, – пытаюсь выдавить улыбку. – Знаешь, миссис Мэривезер на самом деле хорошая. Она может тебе понравиться.

Вивиан морщит нос.

– Пойду куплю что-нибудь поесть. Что тебе взять?

– Жареный сыр и томатный суп.

– Скоро вернусь, – кивает она.

Прикрываю глаза, когда мачеха уходит. Сегодняшний случай и та странная запертая дверь в городской библиотеке… я словно изо всех сил пытаюсь доказать всем, что у Лиззи есть способность к колдовству. Уверена, слухи уже поползли.

Глава 14 Такова смерть

Мягкая прохладная ладонь ложится на губы и зажимает рот. Я распахиваю глаза. На моей кровати сидит темноволосый парень, черные волнистые пряди падают на щеки, когда он наклоняется ближе. Пальцы его надавливают на лицо сильнее, когда я пытаюсь вырваться и кричу, но ладонь заглушает звуки, оставляя лишь приглушенный стон.

– Хватит, – спокойно говорит парень, словно ничего необычного не происходит.

Я пытаюсь оттянуть чужую руку, но он слишком силен. И смотрит с таким напряжением, что у меня по телу пробегают мурашки.

– Я не причиню тебе вреда.

Слова любого психа за секунду до того, как он тобой отужинает! Я замахиваюсь на парня правой рукой, но ее перехватывают в полете. Выкидываю левый кулак к его лицу. Его парень блокирует локтем. Я в ловушке!

– Я же сказал, что не причиню тебе вреда. – У него легкий британский акцент, официальность которого кажется совершенно неуместной. – Я уберу руку с твоего рта, если пообещаешь не кричать. Но если станешь нападать, буду продолжать удерживать.

Я встречаюсь с ним взглядом и перестаю вырываться. Хоть что, лишь бы меня отпустили. Киваю. Пожалуйста, пусть Вивиан будет еще дома. Ради меня она точно выбьет из парня душу. Как-то раз мачеха поставила подножку переходящему улицу бизнесмену только за то, что он неподобающе на меня посмотрел. Брюнет пару секунд оценивающе изучает меня взглядом, а потом убирает руку со рта.

Я так быстро вскакиваю и подаюсь назад, что врезаюсь в изголовье кровати. Даже после этого нас разделяет всего один фут. Как же я жалею, что поругалась с Лиззи. Не представляла, что она зайдет так далеко и подошлет ко мне домой этого парня. Подумываю закричать, но на таком маленьком расстоянии он сумеет нанести мне реальный ущерб, прежде чем кто-нибудь услышит крики. Я смотрю на дверь.

– Закрыто, – сообщает он.

Поворачиваюсь к окну. Солнце висит над самым горизонтом, уже почти не светит. Парень замечает мой взгляд.

– Она ушла.

У меня упало сердце. Как Вивиан так неслышно завела мотор? Он осматривает повязку у меня на лбу.

– Ты поранилась.

– Да. – Слово застревает на языке.

Он хмурится.

– Чего ты хочешь? – Голос падает до шепота, отчего я только сильнее злюсь. Я должна накинуться на него с кулаками, бороться, а не шептать вопросы.

– Хочу, чтобы ты знала: я сожалею о случившемся сегодня.

Секундочку, что? Изучаю его лицо, пытаясь понять, в чем подвох, но ничего не замечаю.

– Но ты не имела права открывать те письма. – Есть в этом парне какое-то особое спокойствие, которое лишает меня мужества.

Я правильно его расслышала?

– Письма из шкафа?

– Невежливо читать чужую переписку.

– Невежливо? – Мозг прорывается сквозь туман страха. – Невежливо! – повторяю громче. – Ты вломился ко мне в комнату. Это ты не имеешь права говорить о вежливости. – Я резко захлопываю рот, остро осознавая близость парня и собственный взрывной характер. Но, судя по спокойному выражению темно-серых глаз, он не реагируют на мой выпад.

– Как вижу, манеры твои не кажутся лучше при более близком знакомстве.

– Это оскорбление?

– И ты не особо умна.

Мне приходится собрать все силы, чтобы не столкнуть его с кровати.

– Слушай, гаденыш, я не обязана перед тобой оправдываться. Это ты должен оправдываться передо мной! А теперь лучше объясни, зачем ты сюда вломился.

– Я уже объяснил.

– Если тебе нужны были те письма, почему нельзя было постучаться и попросить их?

– Потому что ты их уже читала.

– Вот же! Они были в моей комнате. – В отличие от него у меня не получается сохранять спокойствие. – И что? Ты стал преследовать меня, подглядывать в окна?

– Я слежу за тобой с первого твоего дня в Салеме.

Все хуже, чем я думала. Он же безумец. Снова смотрю на дверь и покусываю губу.

– Я уже говорил, там заперто.

– Просто выкладывай, что тебе нужно, и катись отсюда.

– Когда-то я жил в этом доме, – вздыхает парень. – И я тебе не доверяю.

От его объяснений лучше не становится.

– Получается, ты следишь за мной? Ты псих! – Так вот от кого Лиззи получает информацию!

Его серые глаза опасно сужаются.

– В таком случае тебе лучше покинуть Салем, пока я не совершил что-нибудь безумное.

На секунду я задумываюсь, не зашла ли слишком далеко.

– Убирайся из моей комнаты.

– Нет.

– Тогда надеюсь, что тебе нравятся тюрьмы, – давлю на него. Парень едва не смеется, а я почти готова его ударить. – Книга в библиотеке… это тоже был ты, да?

Он кивает.

– Почему? Потому что я Мэзер?

– С одной стороны, да.

– А что с другой?

– Кажется, ты любишь повторяться. Скажу еще раз: я не хотел, чтобы ты читала те письма.

Меня еще никто так не выводил из себя.

– Значит, они твои?

– Ну, точно не твои.

– Это очень старые письма. Они не могут быть твоими. – Я уверена, что они принадлежали той девушке с картины, Эбигейл.

Парень делает паузу.

– Это переписка моей сестры. – В его голосе слышна легкая нерешительность.

– Тогда твоей сестре не стоило оставлять их здесь!

– Она умерла.

В словах парня столько грусти. Мне не просто жаль, что накричала на него, мне хочется подойти ближе и успокоить его. Вытряхиваю из головы глупые мысли.

– Но письма были у меня в шкафу.

– Они тебе не принадлежат. Как и шкаф, стоить заметить, – категорично заявляет парень.

– Это дом моей бабушки. Все в нем – собственность нашей семьи.

– Не обязательно.

Неужели мебель его сестры могла каким-то образом оказаться у бабушки?

– С какой стати кому-либо оставлять свою мебель в чужом доме?

– Потому что иначе никак.

– И почему же иначе никак?

– Такова смерть.

Я всматриваюсь в его лицо, в его гордое выражение.

– Твоя сестра была знакома с моей бабушкой?

– Не думаю.

– Когда она была здесь?

– В последний раз в день своей смерти, в 1692 году. – В словах нет ни намека на сарказм.

Я меряю парня хмурым взглядом. Как и в прошлый раз, он одет во все черное: черные брюки, черные туфли и черный тонкий кашемировый свитер. Одежда идеально сочетается с британским акцентом. Волосы волнами обрамляют лицо, а пахнет от парня свежевыстиранным бельем. Я качаю головой, разозлившись, что даже посмела предположить, будто он говорит правду.

– Давай начистоту! Ты либо сошел с ума, либо прикалываешься надо мной. К тому же ты прикасался ко мне. Зажимал рот. Ты не можешь быть привидением. Должно быть, это Лиззи решила так дурацки пошутить.

– Теперь понимаю, приходить сюда было ошибкой. – Он поднимается и идет к двери.

Я спрыгиваю с кровати и приземляюсь на мягкий белый ковер.

– Не думай, что…

Перед глазами плывут черные точки. Не стоило подниматься так быстро. Меня шатает…

– Саманта?

Тянусь к прикроватному столбику, но парень подхватывает меня под руку и помогает устоять.

– Ложись в кровать. Ты больна.

– Не указывай, что мне делать, – огрызаюсь на него с этим его акцентом, позволяя опустить себя на постель. – Я звоню в полицию.

– Не советую.

Парень направляется к двери, но не пытается взяться за ручку или открыть замок. Он просто шагает дальше и исчезает, проходя прямо сквозь дерево.

Глава 15 Бешеная колибри

В школьном автобусе я сажусь на темно-синее сиденье из кожзаменителя, Джексон опускается рядом. Одноклассники возбужденно гудят, разбиваясь по парам. Пятничная школьная экскурсия – что может быть лучше! Мистеру Уордуэллу не сразу удается вставить слово.

Когда класс с горем пополам размещается, автобус, покачиваясь, пускается в путь. Я ощупываю маленький пластырь на правой стороне лба.

– Болит? – спрашивает Джексон.

– Не особо. – Я вытаскиваю клубничный блеск и мажу им губы. – Больше унизительно, чем болезненно.

– Все говорят, что Лиззи наложила заклятье и ты в прямом смысле этого слова пролетела через весь коридор, врезаясь в шкафчики. В общем, Салем сходит с ума, что нам и так известно. – Он протягивает карамельку, но я отказываюсь.

Согласна, звучит безумно, и неделю назад я бы сама посмеялась. Но нельзя отрицать, что каждый раз, когда я оказываюсь рядом с Лиззи, происходят странные вещи.

– На самом деле я просто эпично грохнулась.

– Да, не буду лгать, то еще невезение.

– Со мной всегда так.

– Слушай, серьезно, я и раньше видел, как Наследники ополчались против кого-нибудь. Не волнуйся, они скоро потеряют интерес. Наследники просто кайфуют, когда люди верят, будто они умеют колдовать. Ты стала идеальной целью для демонстрации.

– Возможно. Меня просто выбивает из колеи ерунда, творящаяся в доме, – говорю не подумав. Я только начинаю осваиваться в нашей дружбе и не готова рассказывать ему о камне или о том, что случилось сегодня ночью. Я сама еще ничего не понимаю. Это звучит безумно.

– Какая ерунда? – Улыбка Джексона исчезает.

– Послушайте все, – раздается голос мистера Уордуэлла из передней части автобуса. – Мы собираемся в Галлоуз-Хилл. Прежде чем мы выйдем, хочу, чтобы все поняли: вы должны оставаться в пределах обозначенной области. Иначе всю экскурсию вы проведете в этом автобусе.

Он выводит нас на парковку.

– Так что за ерунда творится у тебя в доме? – повторяет Джексон, когда мы идем по круглому, поросшему травой полю, окруженному небольшими холмами и кустарниками.

Я кидаю взгляд на Лиззи и Джона, идущих впереди группы.

– Потом расскажу.

– Как всем вам известно, – начинает мистер Уордуэлл, – когда в 1692 году жителей Салема обвинили в колдовстве, их приговорили к повешению. Колдовство было серьезным преступлением, караемым смертной казнью, и люди верили, что, убив человека, который умеет колдовать, они не позволят дьяволу обрести приют в их городах.

Суд назначил даты массовых повешений, а шерифу Корвину было поручено выбрать место для казни. Оно должно было располагаться за чертой города. Верите или нет, но в то время этот парк пролегал за территорией Салема. В назначенный день осужденным ведьмам связывали руки за спиной, сажали в повозки и везли на холм слева от меня. Поднимемся?

Мы идем следом за ним по пыльной тропинке на холм, заросший высокими деревьями. Подъем становится круче, дыхание мое учащается. Справа среди ветвей стоит темноволосый парень и наблюдает за нами. Я резко останавливаюсь, едва не теряя равновесие. С губ неосознанно слетает удивленный вскрик, я не успеваю сдержаться.

– Они просто пытаются тебя запугать. Не обращай внимания, – говорит Джексон, топча землю.

Я опускаю взгляд под ноги и успеваю заметить последний кусочек рисунка виселицы, нацарапанный на земле. «Мэзер» – виднеется над ним, пока Джексон не уничтожает ботинком и эту надпись. Очевидно, он думает, что это были Лиззи и Джон. Может быть, и так.

Я снова заглядываю в гущу деревьев, но темноволосого парня там уже нет. Он действительно был здесь или я настолько на взводе, что разум играет злые шутки?

– Не отставайте! – вопит мистер Уордуэлл.

Спустя еще минуту карабканья по практически вертикальному склону мы оказываемся на вершине холма. Как сюда могла заехать повозка, особенно с людьми?

– На этом самом месте и были повешены приговоренные ведьмы и колдуны, – говорит мистер Уордуэлл, окидывая взглядом группу. – Бриджит Бишоп, Сара Гуд, Сэмюэль Уордуэлл и многие, многие другие.

Я наклоняюсь ближе к Джексону и шепчу:

– Подожди-ка, мистер Уордуэлл тоже из ведьминского рода? – Неудивительно, что я ему не нравлюсь.

Джексон качает головой:

– Думаю, это просто совпадение. По поводу его фамилии год назад был какой-то скандал, но я уже ничего не помню.

Мистер Уордуэлл многозначительно смотрит на нас с Джексоном, мы делаем вид, что даже не пытались разговаривать.

– Не позвольте названию этого парка обмануть вас. В конце 1600-х годов еще не использовали виселицы[2]. Веревки просто закидывали на ветки высоких деревьев. Осужденные с петлей на шее стояли в повозке, которая уезжала из-под их ног.

Отвратительно.

– У вас есть время немного осмотреться. Никуда не уходите с холма. Встретимся здесь же через десять минут.

Джексон берет меня за руку. Его ладонь теплая и такая твердая по сравнению с моей. По всему телу разливается жар, а щеки пылают. Мы сворачиваем на узкую тропинку и отходим налево, в заросли деревьев.

– Немного жутковато думать обо всем этом, – говорю я, пытаясь не обращать внимания на большой палец, мягко поглаживающий мою руку.

Джексон пожимает плечами:

– Я уже и не замечаю. Всю свою жизнь слышу эту историю. – Он останавливается и прислоняется спиной к дереву. – Итак, а теперь расскажи, что случилось у тебя дома.

Опять я со своим болтливым языком!

– В окно моей спальни швырнули камень, на котором нацарапано слово «умри». – Это уже перебор: рисунок на земле и рука Джексона… я слишком измотана, чтобы спорить и пытаться скрыть правду.

Лицо Джексона ожесточается.

– Правда? Почему ты мне не рассказала?

– А что бы ты сделал?

– Помог бы найти тех, кто это натворил, и надрал бы им задницы, – говорит он таким тоном, словно ответ очевиден.

Даже если один из них может оказаться плодом моего воображения?

– Я не знаю.

– Это все? – настаивает он. – Больше ничего не случилось?

Я прикусываю губу и отвожу взгляд.

– Ты явно что-то недоговариваешь.

– Просто не особо умею доверять людям, рассказывать о своих проблемах и вообще говорить. Честно, список можно продолжать до бесконечности, – отзываюсь я. Не знает Джексон, что с ним сейчас я откровенней, чем была с кем-либо все предыдущие годы.

– Так попробуй.

– Я не шутила, когда говорила, что люди рядом со мной страдают.

– Готов воспользоваться шансом.

Неужели?

– Ты подумаешь, что я сумасшедшая.

– Уже думаю.

– Но это не твоя проблема, – улыбаюсь я.

– Разве ты еще не поняла?

– Не поняла что?

Выражение его лица смягчается.

– Что ты мне нравишься.

Джексон притягивает меня ближе и опускает руку на бедра, в животе трепещут бабочки. Я складываю ладони у него на груди, пытаясь сосредоточиться. Тело вибрирует, словно внутри меня оказалась безумная колибри.

– Это немного странно.

– Я все еще жду ответов.

Мысли мои слишком затуманены, чтобы сопротивляться.

– Ладно. Ты победил. Я все расскажу.

– Если бы победил, ты бы сейчас меня целовала, – улыбается Джексон.

Он склоняет голову, теплое дыхание касается моего лица. Я хочу уйти, но тело отказывается двигаться. По сути, оно нагло меня предает, подаваясь ближе к Джексону. Его губы мягко касаются моих.

– Ты на вкус как клубника, – говорит он.

Губы вновь прижимаются к моим, но на этот раз уже тверже, и в душе загораются миллионы огоньков. Его объятия становятся крепче, и я раскрываю губы.

– Лучше забудь о письмах, – раздается голос со стороны.

Я так резко и сильно отталкиваю Джексона, что практически вжимаю в дерево, к которому он прислоняется. Рядом с нами стоит тот самый брюнет. Я мотаю головой в надежде, что он исчезнет.

– Прости, я лишь подумал… – начинает Джексон.

– Он меня не видит, – как всегда спокойно сообщает темноволосый.

Во все глаза я смотрю на Джексона. Парень стоит в футе от нас, а он даже не глянул. Призрак. Вот дерьмо. Я настолько смущена, что начинаю злиться.

– Убирайся сейчас же, – выдавливаю я сквозь сжатые зубы.

– Черт. Прости, – оправдывается Джексон. – Но ты же ответила на поцелуй.

Темноволосый изгибает бровь и скрывается среди деревьев. Несколько секунд я стою неподвижно, пытаясь сообразить, что только что произошло. Он испортил мне первый поцелуй.

– Не ты. Тебе не надо никуда уходить.

– Но ведь ты сказала…

– Десять минут заканчиваются! – кричит мистер Уордуэлл.

Я так не могу. Это слишком. Перейти от дружбы к поцелуям всего за один день и получить в преследователи какого-то мертвого парня. Нет, я в одиночку разберусь с семейным проклятием. Не нужна мне ничья помощь.

– Правда, Джексон. Я недостаточно хороша для любого парня. Я даже не уверена, что не проклята. – Нижняя губа дрожит, я отворачиваюсь и устремляюсь к остальным одноклассникам.

– Я не верю в проклятия. – Джексон хватает меня за руку.

Я сбрасываю его ладонь и ускоряю шаг.

– Просто держись от меня подальше, пока я не причинила тебе боль. – Как же хочется забиться в норку и исчезнуть.

– Но я не хочу держаться подальше.

– Я хочу. – Перебарываю слезы и присоединяюсь к группе.

– Замечательно, все здесь! Тише, успокоились. Итак, знаете ли вы, что иногда смерть от повешения может занимать больше часа? – жизнерадостно интересуется мистер Уордуэлл.

Глава 16 Салем не такой, как другие города

Я поворачиваю налево, на Блэкберд-Лейн, сама идея вернуться домой меня пугает. На дворе вечер пятницы, дома ждет только призрак, который меня ненавидит. И Джексон… не могу даже думать о нем без смущения. Я должна не отвлекаться и ждать лишь одного: субботней встречи с папой, когда его перевезут в Бостон.

Смотрю на дверь, не решаясь ее открыть.

– Да пошло все!.. – заявляю я дому.

Сбрасываю сумку у боковой двери и поворачиваю в сторону города. Не знаю, куда я иду, просто устала от ощущения, что в любой момент кто-то может напасть. Мне нужно расслабиться. Я шагаю по тротуару, рассматривая красивые дома и затейливые магазинчики. Повсюду уже начали развешивать украшения на Хеллоуин, хоть пока и середина сентября. «Кофе – отличная идея», – думаю я, останавливаясь у маленькой кофейни с забавным названием «Варево».

Когда я открываю дверь, звенит колокольчик. Запах свежемолотого кофе и праздничных специй наполняет зал медового цвета. Очереди нет.

– Тыквенный латте, – говорю я девушке с высоким хвостиком, расположившейся за стойкой.

– Угу, – кивает она, подхватывая стаканчик. – Фамилия? – спрашивает, сжимая в руке маркер.

Шутите? Я случайно заскочила в ту единственную долбаную кофейню, где на стаканчике записывают фамилию, а не имя? Сегодня явно не мой день.

– Мэзер, – тихонько отвечаю я и протягиваю кредитку.

В ее глазах узнавание. Великолепно! Обычно, когда выдаются подобные паршивые дни, я натягиваю пижаму, забираюсь в кровать с ведерком мятного мороженого с шоколадной крошкой и смотрю комедии, пока не полегчает. Но сегодня комната – последнее место, где мне хочется оказаться.

– Тыквенный латте для Мэзер! – объявляет девушка.

Серьезно? Обязательно было кричать? Я хватаю латте и награждаю ее ядовитым взглядом. На подставке для стаканчика красуется пятно кофе, подозрительно напоминающее по форме петлю. Я напряженно оглядываю кофейню. Малочисленные посетители смотрят на меня с плохо завуалированным осуждением. Так будет каждый раз, когда я выйду из дому?

– О да, – восклицаю, обратившись сразу ко всем посетителям. – Я одна из тех Мэзеров. – Несколько человек, которые до этого были заняты своими делами, тоже поворачиваются ко мне. – Да, мы заживо едим младенцев, но только по пятницам. Ах, что же я? Пятница же сегодня.

Одна женщина хватает за руку своего спутника и выходит прочь.

– Страшитесь, что мое проклятие падет и на вас? О-о-о! – Я размахиваю руками с зажатым в одной из них стаканчиком. Потом показываю всем язык и выхожу на улицу. Знаю, совершенно детский поступок, но почему-то от него стало немного легче.

Я брожу по улицам до самого заката, подсчитывая, в названиях скольких домов и магазинов упоминаются ведьмы или колдовство. У одного из старинных кованых фонарных столбов на краю города покоятся букет роз и незажженная черная свеча. Должно быть, здесь кто-то умер. Автомобильная авария? На какое-то мгновение я верю, что розы тоже черные, но потом понимаю, что они всего лишь темно-бордовые.

Мимо проходит группка ребят из школы, направляясь к ярко освещенным витринам магазинов. Они показывают на меня и шепчутся. Натягиваю капюшон пониже, надеясь спрятаться в его тени, и иду дальше. Полный отстой. Я срезаю дорогу через переулок и оказываюсь у входа на Старое кладбище. Окруженное деревьями и стенами деревянных зданий, оно странным образом расположилось в самом центре города.

Теперь, без движения, становится холоднее. И заметно темнее. Куда делись все фонари? Дорога перед кладбищем выложена большими серыми камнями. Я шагаю по ним, вдруг замечаю, что под ногами у меня выгравированы слова. Я наклоняюсь и читаю вслух:

– Я совершенно невиновна в подобной нечестивости.

– Так сказала Мэри Брэдбери во время суда, – раздается девчачий голос.

Я оборачиваюсь и вижу за спиной Сюзанну, облаченную в черное балетное платье. Как она поняла, что под капюшоном прячусь я? Следила?

– Ох, – только и выдавливаю я, чувствуя, что из темноты в любое мгновение могут выскочить другие Наследницы.

– Это Мемориал погибшим ведьмам. – Сюзанна смотрит на меня, ожидая реакции. – Каждый камень назван в честь повешенной ведьмы или колдуна. Камень моего предка, Сюзанны Мартин, находится вон там, – указывает она в темноту.

– Тебя назвали в ее честь?

Чертовски жутко.

– Как и всех нас. Это традиция. Наши семьи придерживаются ее из поколения в поколение.

Эта непринужденная беседа выводит меня из себя. Что ей нужно?

– Я рада, что родители не назвали меня Коттон. Сомневаюсь, что мне подошло бы это имя.

Сюзанна смеется, порыв ветра вырывает из ее прически пару прядок.

– Да, наверное, не подошло бы.

– Почему ты со мной разговариваешь?

Она игнорирует этот вопрос.

– Здесь есть могила Мэзера. Хочешь посмотреть?

Теперь кажется, будто меня пытаются подставить. Я осматриваюсь, но никого не вижу.

– Пожалуй.

– Ты не обязана.

– Я знаю.

Услышав ответ, она направляется к маленькой стальной калитке. Я иду следом, но продолжаю постоянно оглядываться. По пути она указывает на темнеющие каменные плиты Мемориала погибшим ведьмам.

– Элис Паркер и Мэри Паркер. Никакого кровного родства. Просто в старом Салеме было много Паркеров.

Есть что-то мрачное и зловещее в том, как Сюзанна перечисляет повешенных колдуний с фамилиями ее лучших подруг. Я застегиваю последние дюймы толстовки.

– Но с тем же успехом они могли быть родственницами, ведь вы так сплочены, почти как семья.

– У нас всегда так было.

Она имеет в виду себя с друзьями или всех предков за последние три сотни лет? Мы проходим мимо первых могильных камней. Они выцвели, время частично стерло буквы. Интересно, почему она упомянула только Мэри и Элис?

– А что насчет Лиззи и Джона?

Сюзанна открывает было рот, но сразу же его закрывает. Несколько секунд спустя она спрашивает:

– Почему ты врезалась в шкафчики?

– Так получилось.

– Лиззи не виновата, – заявляет она, словно это общеизвестный факт.

– В этом мы единодушны. – Хотя по поводу случившегося в городской библиотеке я еще не уверена.

– Я была там. Ты крикнула кому-то: «Эй, ты!» – но в коридоре никого не было. – Она крутит на запястье черный плетеный браслет – девчонки в начальной школе делают такие в знак вечной дружбы.

Мы направляемся в дальний угол кладбища. Я пытаюсь обходить темнеющие могильные плиты, но даже в этом случае волнуюсь, что стою на лице какого-нибудь мертвеца. Сюзанна, в свою очередь, грациозно плывет рядом.

– Я не знаю, – говорю в ответ.

– Думаю, знаешь.

– Это сложно объяснить. – Да что с этой девчонкой? Мне не стоит ничего ей рассказывать. Ее друзья меня ненавидят, а всего десять минут назад я считала, что и она тоже. Может, так и есть.

– Вот. – Сюзанна указывает на маленький древний могильный камень.

Я свечу на него мобильным. Надпись гласит: М-Р НАТАНИЭЛЬ МЭЗЕР ДЕК-ОКТ 17 Г. 1688. ЧЕЛОВЕК, ВСТРЕТИВШИЙ В ЭТОМ МИРЕ ВСЕГО ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЗИМ.

– Ты кого-то увидела в коридоре? – спрашивает она.

Я колеблюсь с ответом.

– Значит, видела, да?

– Да.

Сюзанна хмурит брови.

– Я так и думала, – говорит она чуть погодя. – Мне надо идти.

Получила желаемое и сбегает. Не следовало мне ей это рассказывать. Сюзанна шагает к выходу гораздо быстрее, чем мы шли сюда.

– Подожди, и это все? – Я пытаюсь угнаться за ней.

– Да.

– Почему тебя так волнует, видела ли я кого-нибудь в коридоре? И ты тогда говорила, что у Джона умер прадедушка?

Она резко останавливается, замирая на кирпиче тротуара у самого входа на кладбище. Упс. Только что я честно призналась, что подслушивала. Может, действительно стоит постараться лучше фильтровать слова?

– Будь осторожна, Сэм.

Это предупреждение или угроза?

– Почему мне нужно быть осторожной?

Она оглядывается на меня:

– Салем не такой, как другие города.

– Ну, это я знаю.

И ненавижу. Не могу жить в постоянном страхе, что в любой момент из ниоткуда выскочит странный темноволосый псих, а в школе меня затерроризирует кучка чертовых готов.

– Нет, не знаешь, – отрезает Сюзанна и, не сказав больше ни слова, устремляется в город.

Глава 17 Заурядная и неотесанная

В припаркованную у ворот моего дома машину забирается мистер Уордуэлл. Он не видит меня в темноте и уже срывается с обочины, когда я подхожу к подъездной дорожке. Забегаю в дом, ярость толкает меня вперед.

– Вивиан! – кричу я, открывая дверь, но в криках нет необходимости – она стоит всего в пятнадцати футах, у маленького столика, заваленного почтой. – Что здесь делал мистер Уордуэлл?

– Помог починить окно.

– В моей комнате? – спрашиваю громче.

– Да.

– Как так получилось? Это не нормально. – Слова мои выходят из-под контроля.

Мачеха напрягается.

– Мы столкнулись в магазине бытовой техники, и он привел своего ремонтника. Честно, Сэм, не надо пилить меня из-за этого.

– Папа в больнице. – Я прищуриваю глаза.

– Я прекрасно знаю, где твой отец. – Она откладывает почту. – Никогда больше не смей даже намекать на подобное.

Чеканя шаг, я иду к себе и хлопаю дверью. Кидаю взгляд на новое стекло в окне, кругами брожу по комнате.

– Призрак? – громко зову я. – Э-э-эй? Где ты? Тишина.

– Давай. Молчи. А я спущусь вниз и уничтожу портрет Эбигейл.

Устремляюсь к двери, но не успеваю подойти – призрак преграждает мне путь. Едва не врезаюсь в него на всем ходу. Пальцы парня сжимают мои руки, сдавливают так сильно – до боли.

– Какая надменность. – Его серые глаза находят мои. – Подзывать меня, как собаку. – Акцент слышен ярче, когда он раздражен.

– Плевать, что я тебе не нравлюсь, – заявляю я. – Ты мне тоже не нравишься.

– Не смей произносить имени моей сестры.

Я вскидываю подбородок и использую тон, которым отец общался по работе с проблемными людьми.

– Я хочу заключить с тобой сделку. – Хватка парня становится чуть слабее, и я могу с уверенностью сказать, что смогла его удивить. – Помоги выяснить, есть ли на мне проклятие и как его разрушить, и я уеду из этого дома.

Он отпускает меня:

– У меня нет причин тебе доверять.

– В этом мы равны.

– Я могу заставить тебя уехать и без сделки.

– Угу, но я нанесу тебе много ущерба, прежде чем исчезну. В этом доме столько вещей, украшенных цветами Черноглазой Сьюзен.

Следует долгая пауза.

– Хорошо.

Я и не замечала, что задержала дыхание.

– Отлично. С чего начнем?

– Это мне неизвестно.

– Но ты три сотни лет наблюдаешь за людьми в городе и должен что-то знать.

– Я не был в Салеме с конца 1600-х годов.

– Вообще?

– Да.

– Где ты был?

– В других местах.

Бывают ли более расплывчатые ответы?

– Зачем?

– Это только мое дело.

– Ладно. Хорошо. Что ты знаешь о моей семье?

– Очень мало. Мне известно, что Инкриз Мэзер в семнадцатом веке был человеком глубокоуважаемым и весьма влиятельным в Бостоне, что его сын, Коттон Мэзер, последовал по стопам отца, а его правнучка в десятом или одиннадцатом поколении, Саманта Мэзер, абсолютно заурядная.

– Ты назвал меня заурядной?

– Полагаю, что именно так.

Я со скрипом сжимаю зубы.

– Вот же тупой осел.

– Заурядная и неотесанная.

– Я родилась не в тысяча шестисотых! Девушки иногда ругаются. Смирись.

– Предпочту этого не делать.

Раздраженно хватаюсь за голову:

– Прекрасно. Не делай. Пойдем в бабушкин кабинет, и я покажу, что смогла найти.

– Это мой кабинет. Я его спроектировал.

– Да мне плевать, чей он. Главное, будь там, когда я приду.

Он исчезает. Я скидываю с ног ботинки, чтобы избежать лишнего шума в коридорах, и мягко затворяю дверь за спиной. Надеюсь, этот призрак не плод моего воображения. Кто в здравом уме придумает привидение, которое тебя оскорбляет?

Вивиан нигде не видно, пока я крадусь по коридорам к библиотеке, но на всякий случай свет я не включаю. Вместо этого пробираюсь между столами и многочисленными книгами, освещая путь экраном телефона. Провожу пальцами под аркой кирпичного камина и тяну за крюк. Дверь с щелчком отворяется, и становится видно, что в конце коридора мерцает мягкий свет. Великолепно. Призрак забрал лампу? Должно быть, удобно исчезать в одном месте и появляться в другом.

Когда я преодолеваю последнюю ступень лестницы, парень стоит на выцветшем коврике по центру комнаты, и на секунду я осознаю, насколько сама здесь не к месту по сравнению с ним. Старина этой комнаты ему соответствует, делает более привлекательным и горделивым, чем он есть.

– Как тебя зовут? Не могу же я продолжать мысленно называть тебя темноволосым болваном.

Он хмурится.

– Тоже предпочту, чтобы ты меня так не называла. Мое имя Элайджа Роу.

Странное имя, но ему подходит. Я подхожу к бабушкиному столу и сажусь, принимаясь листать дневник.

– Вот, – открываю запись о проклятии, и парень придвигается ближе ко мне.

Пока он читает, я просматриваю бумаги в поисках списка смертей, который составила бабушка. Долго искать не приходится – папка лежит на самом верху соседней стопки. В ней около пятидесяти страниц статистики смертей. Я перелистываю страницы и обнаруживаю, что три года бабушка обвела красным. В эти годы все наследники колдуний, которых она отследила, умерли за очень короткий промежуток времени. У меня внутри все упало. Папе эта статистика не сулит ничего хорошего. Качаю головой и пытаюсь сконцентрироваться на числах. Я не понимаю, каков порядок смертей, но он точно есть.

Элайджа протягивает мне дневник:

– Дневник пожилой леди не является доказательством проклятия.

Если бы не было такой острой необходимости со всем разобраться, я бы сказала призраку, куда он может засунуть свой комментарий.

– Вот в этой папке она отметила смерти всех потомков. Здесь имеются записи обо всех главных семьях, вовлеченных в суды над ведьмами. – Я передаю ему папку. – Моя жизнь разваливается на части, и если бабушка права, если это из-за какого-то дурацкого проклятия, я должна знать.

Элайджа забирает записи.

– Знаю, как нелепо звучит история с проклятием, – говорю я. – Лучше меня этого никто не знает. Я даже в привидения не верю. Салем исковеркал мой разум.

– Ду́хи, – поправляет он.

– Что?

– Нас называют духами. «Призрак» – понятие плебеев.

– Неужели? Pardonnez-moi[3], – ничего не могу с собой поделать.

Элайджа поднимает бровь:

– Эти данные потребуют тщательного изучения. Записи последних лет неполные. Я внесу в них поправки.

– Отлично. – Но не успевает слово слететь с моего языка, Элайджа исчезает.

Откидываюсь на бабушкином стуле и убираю волосы с лица. Надеюсь, эта сделка была не полной глупостью.

Глава 18 Щекотливый вопрос

Смотрю на нашу с отцом парижскую фотографию.

У папы в руках большое пирожное с глазурью и кремом сверху.

– Сэм, сейчас тебе предстоит познакомиться с самой вкусной едой в твоей жизни. И мне повезло быть здесь, чтобы засвидетельствовать этот момент. Если от восторга ты лишишься чувств, не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Глупо улыбаюсь папе, пока он сажает меня к себе на колени и передает в маленькие ручки огромное заварное пирожное.

– Так, подожди. Прежде чем ты его попробуешь, мы должны запечатлеть этот момент. – Папа машет красивой женщине, уже готовой зайти в двери кафе, на веранде которого мы сидим. – Mademoiselle, pardon. Pouvez-vous prendre une photo de nous?[4]

Она улыбается, принимая из рук отца камеру. Волосы заплетены в косу, у нее длинные ноги и высокие каблуки.

– Конечно.

– О, подождите секундочку, здесь кое-чего не хватает, – говорит папа, притягивая меня к себе. – И я даже знаю чего. – Он подхватывает пальцем немного крема с пирожного и намазывает его мне на нос. – Вот так. Идеально.

Я смеюсь, а папа обвивает меня руками. Он был прав. В тот момент все было идеально.

Отставляю фотографию в сторону. Всего один день, и мы увидимся. Рядом с рамкой лежит мобильный, и я замечаю пропущенный прошлым вечером вызов от Джексона. Я морщусь, вспоминая наш неудавшийся поцелуй. Вылезаю из-под одеяла, засовываю ноги в шлепки. Взгляд мой привлекает Черноглазая Сьюзен, стоящая в узкой вазе на тумбочке, и я касаюсь ее шелковистых лепестков. Быть не может, что это тот же цветок, который стоял, когда мы только приехали. Скорее всего, Элайджа его сменил. Он, должно быть, очень любил сестру. Что же с ней случилось?

Выходя в коридор, я прислушиваюсь к стуку каблуков, но в доме стоит тишина.

– Элайджа? – шепчу я в передней.

Ответа нет.

Нужно было спросить о месте повешения. Но он сбежал слишком быстро. Неважно. Я сама найду дом, о котором говорила бабушка. Во-первых, мне самой интересно, во-вторых, это нужно для проекта по истории. Нельзя же написать в примечаниях: «Так сказал призрак, обитающий у меня в доме» – и надеяться, что это примут в качестве веских доказательств.

Я толкаю кухонную дверь. Смутный запах кофе щекочет ноздри – Вивиан оставила мне порцию в турке. Достаю из шкафа белую чашку и замечаю за ней кружку ПАПА № 1. В четвертом классе я подарила ее отцу на день рождения. С тех пор он пил из нее каждое утро. Он говорил, что гордится титулом «лучшего папы», и хочет, чтобы все это знали. Эта кружка – одна из немногих вещей, привезенных мной из нью-йоркской квартиры.

Щедро замешиваю в кофе сливки и сахар и направляюсь к задней двери. Выйдя в патио, я сажусь за белый чугунный столик. В воздухе пахнет началом осени.

– Саманта! – кричит миссис Мэривезер из своего огромного сада и машет рукой с зажатыми в ней травами.

Я оглядываюсь. Джексона нигде не видно.

– Доброе утро, миссис Мэривезер!

– Ты уже завтракала?

– Нет, – отвечаю я, а потом торопливо добавляю: – Но это не страшно.

– Чепуха. Иди к нам и позавтракай со мной. Джексон обычно спит гораздо дольше, а я как раз собиралась садиться.

– Не волнуйтесь. Я в порядке.

– Что-то не вижу во дворе машину Вивиан, и мне даже думать противно, что ты сидишь голодная, когда у нас столько еды.

– Но я в пижаме, – опускаю я взгляд на свои черные клетчатые штаны.

– Лучшая одежда, которая может быть в гардеробе, – отвечает она, и я сдаюсь. Перед этой жизнерадостной женщиной невозможно устоять.

Выхожу из патио на влажную траву. Я сильно пожалею, если Джексон проснется и найдет меня на своей кухне. Но миссис Мэривезер сказала, что он спит допоздна. А я, возможно, смогу выяснить что-нибудь о бабушке.

– Проходи. – Миссис Мэривезер открывает заднюю дверь.

Она отводит меня к обеденному столу, он сделан из старого, выветренного дерева, в таком же грубом деревенском стиле, как и все в доме. На столе красуется огромное количество яиц, клубничных вафель и картофельных оладий.

– Выглядит потрясающе. – Я присаживаюсь на стул.

– Тебе стоит чаще к нам заглядывать. Обычно мне некому готовить. Такой, как я, следовало рожать дюжину детей.

Я улыбаюсь и накладываю еду в тарелку.

– Миссис Мэривезер, вы были близки с моей бабушкой, правда?

– Шарлотта была для меня второй матерью. Я заботилась о ней до самого последнего дня.

– Какой она была? В смысле, была ли она… – хочу сказать «безумной», но язык не поворачивается, это слово звучит так грубо, – в ясном уме, когда состарилась?

– У Шарлотты на все было свое мнение. Люди не всегда ее понимали. – Миссис Мэривезер делает паузу. – С возрастом ее странности стали более резко выражены, особенно вера в вещи, невидимые обычным глазом. Но да, до самого последнего дня своей жизни она была в абсолютно здравом уме.

– А вы верите в то, чего не видите? – спрашиваю я, не зная, как можно назвать проклятие и ворчливого призрака.

– В нашем мире все, во что стоит верить, невидимо. Например, любовь.

– Никогда об этом не задумывалась.

– Сэм? – раздается голос Джексона за спиной.

Святые пирожки!

Миссис Мэривезер замечает мою реакцию.

– Джексон, на дворе еще утро, а ты не спишь. Какой приятный сюрприз.

– Я услышал голоса, – говорит он. – Добро пожаловать в клуб.

– Присаживайся. Я принесу тарелку.

Он садится на край стола, между мной и своей матерью. Миссис Мэривезер устремляется на кухню, а я опускаю взгляд в тарелку с едой.

– Я лучше пойду, – говорю я, когда она уходит из зоны слышимости.

– Почему?

– Ты знаешь почему, из-за… ну, вчерашнего.

– Значит, ты на меня злишься? – хмурится он.

– Что? Нет. Я просто… я не знаю, как себя чувствую.

Миссис Мэривезер возвращается с тарелкой и стаканом свежевыжатого апельсинового сока и смотрит на нас.

– Мне нужно проверить макаруны. Знаете, следить за ними – очень щекотливый вопрос.

Когда она убегает, я поднимаюсь из-за стола.

– Сэм, подожди. Я не буду больше тебя целовать. Просто не хочу ругаться.

– Поверь. Дело не в этом.

На его лице облегчение.

– То есть ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

– Иногда я хочу хорошенько тебя стукнуть. – Я краснею.

– Я не боюсь какого-то дурацкого проклятия или что ты там еще надумала.

Меня не приводит в восторг то, что миссис Мэривезер может услышать наш разговор. Так что я снова сажусь и понижаю голос:

– Знаю, ты не веришь. Но я не вру. Одна из моих лучших подруг свалилась с лестницы в нашем доме. Другую сбило машиной, когда мы переходили улицу. Я притягиваю несчастья.

Он не обращает внимания на это предостережение.

– Ты бы не пришла сюда, если б пыталась меня избегать. Ты сидишь в моем доме в пижаме.

– Меня позвала твоя мама.

Его взгляд уверяет, что я просто не могу говорить это серьезно.

– Ладно-ладно. – Снова подхватываю вилку. – И что с того?

– Получается, я тебе нравлюсь. – Он улыбается, перекладывая яйца в тарелку.

Просто не могу удержаться. Смеюсь. Да, ты мне нравишься больше, чем думаешь. А вдруг что-то случится с Джексоном и это будет моя вина? Я не смогу жить с этим.

– Ты еще приглашаешь меня сегодня на свидание в тот странный дом? – спрашивает Джексон.

Я улыбаюсь:

– Нет, если ты выставляешь все в таком свете.

Глава 19 Черный дом

Я изучаю карту с местоположением дома, которую сама и составила.

– Говорю тебе, он определенно должен быть в лесу, – уверяет Джексон.

Хмурюсь, устремив взгляд на деревья и не желая признавать такую правду. Я же вам не внедорожник!

– Я не взяла фонарик.

– Сейчас самый разгар дня, – смеется он.

Лес всегда заставляет меня нервничать. Я выросла в каменных джунглях.

– Если эта карта правильная, то я знаю, что дом, о котором ты говоришь… в общем, я его знаю. Это одно из тех мест, которые все пытаются найти на спор в ночь Хеллоуина. Есть о нем пара давних историй.

– О, мне сразу стало спокойней.

– Обычные россказни о призраках. Не о чем волноваться. Ни одна из них не правдива.

Джексон даже не представляет, но это – худшее, что он мог сказать.

– Что, если мы заблудимся?

– Не заблудимся. У меня на телефоне есть компас.

На телефоне. Точно. По крайней мере, у нас есть мобильные.

– Ладно. Но кто станет жить посреди леса? Это как-то неестественно.

Я иду неохотно. И вздрагиваю, когда на нас опускается тень деревьев.

– Кажется, мы у старой тропинки, которая как раз ведет в нужном направлении. Видишь, насколько моложе здесь растения? – Джексон указывает вперед и направо, в сторону какого-то низкого куста. – К тому же, уверен, когда дом был только построен, жить в лесу не было странно. В те времена дороги не асфальтировали.

От мысли об отсутствии асфальтированных дорог становится только хуже. Раздается карканье, и я хватаю Джексона за руку. Наши пальцы переплетаются, но я слишком нервничаю, чтобы осознавать свои чувства по этому поводу. Джексон останавливается, осматривая местность.

– Если карта верна, дом прямо на этом холме.

– Ты же запоминаешь, куда мы идем, правда?

– Знаешь, это так мило. Ты готова накинуться на Джона с кулаками посреди школьного коридора, но пугаешься зарослей деревьев.

– Я не испугалась. – Ни он, ни даже я сама в это не верим.

– Тогда, может, стоит рассказать историю об этом месте?

У меня скручивает желудок.

– Сколько душе угодно.

Он добавляет в голос трагичные нотки, как в тот раз, когда рассказывал о раздавленном Джайлзе Кори.

– По легенде, в этом доме несколько сотен лет жила старуха. Она не была уродлива, как в сказках, но глаза ее были злы. Старуха могла одним взглядом убить человека. Она ела птиц, и дом был полон их останков. Больше всего на свете она ненавидела влюбленных. Иногда юные пары забредали в лес слишком близко к этому дому, и их никогда больше не видели.

Странно, но после этой истории мне действительно стало лучше.

– Какая глупость.

– Угу. Я же говорил.

– И народ реально верит в эту чепуху?

– В Салеме народ верит в кучу странных вещей.

Впереди, в просвете между деревьями виднеется полуразвалившийся черный двухэтажный дом. Окна его сложены из крошечных стекол, часть которых разбита. Почти вплотную к дому прижимаются деревья, а часть стен поросла вьюнком. Все мои инстинкты вопят, требуя развернуться и бежать домой.

– Любите вы здесь черные дома.

– Ага. – Свободной рукой Джексон скребет шею. – Странно. Мы прошли не больше мили.

– Почему же это странно?

– Просто я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь действительно смог увидеть этот дом. В смысле, если он всего в миле от кромки леса, найти его должно быть легче легкого. Когда мы только подошли к лесу, я подумывал рассказать, что дом, скорее всего, выдумка. Но не захотел портить наше маленькое приключение.

Я заставляю себя двигаться вперед.

– Так что ты имеешь в виду?

– Тебе, должно быть, везет, – ухмыляется Джексон.

– Ага, первый раз в жизни.

– Хочешь войти?

– Не особо. Но нужно подняться на второй этаж, чтобы выглянуть в окно спальни и увидеть настоящее место повешения. – У меня потеют ладони.

– Если хочешь, я могу зайти и все посмотреть, а ты подожди здесь, – предлагает Джексон.

– Нет, этот вариант точно отпадает.

Мы подходим к парадной двери, Джексон берется за ручку. К несчастью, замок не заперт. Какого черта эта развалюха не заколочена? Дверь открывается, являя нам большой зал с камином, как у нас в библиотеке. Света почти нет, и я неуверенно ступаю на скрипучие половицы. В доме пахнет прелыми листьями, но что странно – здесь слишком чисто.

– Не понимаю. Это место давно заброшено, ведь так? Разве здесь не должно быть граффити или мусора?

– Может, мы первые смогли его найти?

Я на это не покупаюсь.

– Давай просто поднимемся наверх и покончим с этим.

Слева из зала тянется узкий коридор. Там, в полутьме, смутно вырисовываются лестничные ступени. Джексон направляется к ним, я не отстаю, крепко сжимая его руку и стараясь успокоиться. Лестница стонет у нас под ногами. Джексон замирает.

– Что? – рефлексивно спрашиваю я.

– Нет, ничего… просто сломанная ступенька. Будь осторожней.

У меня за спиной скрипит половица.

– Ты это слышал? – спрашиваю я, следом за Джексоном переступая сломанную ступень. – Что-то скрипело, хотя мы не двигались?

– Сэм, это старый дом. Они всегда полны разных звуков.

Меня его слова не убедили. Теперь я оглядываюсь каждую секунду. Не знаю, чего ожидаю, но что бы это ни было, видеть я его не хочу. Миновав лестницу, мы оказываемся на небольшой площадке. Из нее ведут две двери. Джексон отпускает мою ладонь, идет к той, что слева, и открывает ее.

– Слишком мала для комнаты хозяина, – говорю я с площадки, не желая заходить внутрь без крайней необходимости.

Джексон проходит мимо меня ко второй двери. Дерево стонет, открываясь, и я морщусь от пыльного спертого воздуха, пахнувшего на нас. Эта комната больше первой, в ней стоит сломанная кровать с веревочным каркасом и не много разваливающейся мебели.

Джексон оптимистично улыбается:

– По крайней мере, здесь лишь одно окно. С ним легко выяснить, куда нужно смотреть.

Я подхожу к потрескавшемуся стеклу, сложенному из ромбовидных кусочков.

– А еще с ним очень темно.

– Смотри. – Джексон указывает на стену за кроватью. – Твое имя.

Все мышцы напрягаются. Что он сказал? Я отстраняюсь от окна. Когда подхожу ближе, замечаю, что все стены от пола до потолка покрыты надписями, едва различимыми под вековым слоем пыли. Там, куда показывает палец Джексона, написано Чарльз и Саманта. Кровь отливает от моего лица.

– Это не смешно. Чарльзом зовут моего отца. – Так и знала, что нельзя сюда приходить.

Джексон обводит рукой комнату:

– Сэм, ты видишь стены? Они все исписаны именами и безумными заметками. Уверен, это просто совпадение.

– А как ты объяснишь, что наши имена стоят рядом?

– У вас очень распространенные имена. Я думал, тебе от их вида станет легче. Вот оно, граффити, которого не хватало внизу.

Я внимательней присматриваюсь к надписям.

– Нет, это больше похоже на дело рук сумасшедшего, просидевшего здесь взаперти многие годы. Давай посмотрим на место повешения и сваливаем отсюда.

Возвращаюсь к окну, всю мою кожу покрывают мурашки. Я хочу уйти отсюда. Подоконник украшен резьбой, напоминающей птичьи перья. Я, сама того не желая, вспоминаю нелепую историю, рассказанную Джексоном. Он присоединяется ко мне.

– Да уж, такого я не ожидал, – заявляет он, выглядывая в окно.

Над вершинами деревьев виднеется маленький холм, вдалеке, прямо за Уолгринс. Уолгринс?

– Нет. Быть не может. Это безумие.

Джексон кивает:

– Но это единственный видимый холм. Вся остальная местность плоская. Если письмо, которое ты прочитала, правдиво и из окна дома виднеется холм, где проходили повешения, то это он.

Я наклоняюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть лес, и кладу ладонь на рассохшуюся от времени раму. Раздается женский плач, глубокий, раздирающий грудь. Я резко оборачиваюсь. Сердце стучит.

– Что это было? Ты слышал?

– Что слышал?

– Женщина плачет.

Я подскакиваю, когда Джексон кладет руку мне на поясницу. Стены с надписями давят на меня, вызывают приступ клаустрофобии. Не могу больше здесь оставаться. Я устремляюсь к выходу, не дожидаясь Джексона. Когда ноги мои ступают на площадку, дверь в дальнем ее конце захлопывается. Я бросаюсь к лестнице.

– Сэм, это всего лишь ветер, – уверяет Джексон, пытаясь меня догнать. Прямо-таки слышу, как он ухмыляется.

– Так неправильно.

Я перепрыгиваю через сломанную ступеньку, двигаюсь так быстро, что почти уверена – обязательно запнусь. Пролетаю через зал с камином и распахиваю переднюю дверь. Веселящийся Джексон идет следом. Я трясу в воздухе руками, пытаясь избавиться от ощущения давящего дома.

– Скажи честно, – прошу я, быстрым шагом удаляясь от этого ужасного места, – ты правда ничего не слышал?

– Сэм, это была птица.

Я чуть сбавляю скорость и оглядываюсь на него.

– Возможно.

– Точно.

– Давай просто быстрее выберемся из этого леса. Худшее место на земле, – возмущаюсь я.

– Да, теперь ты официально отстраняешься от выбора мест свиданий.

Глава 20 Список смертей

Мы с Джексоном идем по красному кирпичу подъездной дорожки моего дома, когда последние лучи солнца скрываются за горизонтом. На крыльце под козырьком стоит Элайджа. Он что-нибудь нашел?

– Я собираюсь заскочить к Диллону ненадолго. Он собрал небольшую компанию. Тебе тоже стоит сходить, – говорит Джексон.

Я останавливаюсь в нескольких футах от крыльца.

– У нее будут другие заботы, – замечает Элайджа.

Я зыркаю в его сторону, но вовремя успеваю спохватиться:

– Мне завтра рано вставать. Мы едем в Бостон повидать отца.

– Тогда я напишу тебе завтра. – Джексон придвигается ближе.

– Прощайся с ним, или я сделаю это за тебя, – требует Элайджа.

Да, в любой другой ситуации я бы сообщила, куда он может запихнуть свои угрозы, но мы с Джексоном едва смогли наладить отношения, не хочу снова выставлять себя сумасшедшей.

– Звучит заманчиво, – говорю я и отворачиваюсь к двери как раз в тот момент, когда Джексон подается ближе.

Пару секунд он медлит, а потом направляется к своему дому. Я толкаю дверь и успеваю закрыть ее перед носом Элайджи. Впрочем, это ничего не меняет, потому как призрак спокойно проходит прямо сквозь стену.

– Какого черта, Элайджа? Ты пытаешься поставить меня в неловкое положение?

– Кто такой Элайджа? – интересуется Вивиан, заходя в переднюю. У нее сегодня чрезвычайно хорошее настроение.

Я опускаю взгляд на почтовый столик, стараясь вести себя как обычно.

– Ты и без моей помощи превосходно справляешься с этой задачей, – говорит Элайджа.

– Ничего важного, – отвечаю Вивиан. – Просто парень из школы.

Брови мачехи сходятся на переносице.

– Тогда почему ты разговариваешь с ним у нас в передней?

– Не с ним. Я разговаривала сама с собой.

– Ладно. – Ее обеспокоенное выражение лица сменяется улыбкой. – Ты голодна? Я подумала, что мы можем для разнообразия выбраться куда-нибудь. Отпраздновать перевоз твоего отца в Бостон.

– Нет, спасибо. Мы перекусили с Джексоном по пути домой.

– Как хочешь, – говорит она.

Я прохожу мимо мачехи к себе в комнату, Элайджа идет следом.

– Никогда так не делай! – шепчу я, закрывая за спиной дверь спальни.

– Я не люблю ждать, – категорично заявляет призрак, волнистые пряди волос легко касаются его щек.

– Тогда почему ты не пришел ко мне раньше?

– Не имею никакого желания искать тебя по всему Салему.

Я хмурюсь.

– Мы пытались найти место повешения, о котором я могла бы спросить у тебя и избежать многих проблем, если бы ты вчера так быстро не исчез.

– Оно сразу за Уолгринс.

– Знаю! – огрызаюсь я в ответ, хоть и не была в этом уверена, пока Элайджа не подтвердил.

– Я разобрался со списком смертей.

– Правда? – Любопытство побеждает раздражение.

Он поднимает несколько листов бумаги с подоконника и садится. Листы исписаны старомодным почерком. Я присаживаюсь рядом и, могу поклясться, на секунду ощущаю, что от Элайджи пахнет свежескошенной травой.

– На первый взгляд в этих смертях нет никакой закономерности.

Призрак говорит со старинным акцентом. Его ресницы такие длинные, длиннее, чем у меня, а брови идеальной формы. Нечестно, что такая красота досталась парню, особенно мертвому.

– Я искал среди медицинских записей, но за годы, которые успела изучить твоя бабушка, не произошло ничего необычного. Фактически остальное население Салема рождалось и умирало с постоянной скоростью.

– Может, было что-то особенное в семьях ведьм?

– Сердечно прошу меня не перебивать, – обрубает он совершенно не «сердечно».

– С удовольствием влеплю тебе «сердечную» пощечину.

– Спустя несколько неудачных попыток удалось выяснить примерную численность семей, участвовавших в судах над ведьмами. Мои усилия показали, что большое число смертей происходило в те годы, когда в городе увеличивалось количество потомков ведьм. Что более важно, в это время в Салеме присутствовали потомки каждой главной семьи ведьм. А в те годы, когда такого не было, сохранялось существующее положение вещей.

– То есть проклятие как-то связано с количеством наследников ведьм в Салеме? Я не понимаю…

– Выглядит так, будто смерти начинаются, когда достигается критическое число, – говорит он.

– Элайджа! Что это значит?

– Имей терпение, Саманта.

Самонадеянный ты сукин сын!

– По крайней мере, один потомок каждой главной семьи, принявшей участие в судах, должен присутствовать в Салеме. Когда это условие выполняется, начинаются смерти.

Мысли мои сразу же обращаются к отцу.

– А сейчас? В Салеме есть потомки каждой семьи?

– Да.

– Уверен? – У меня желудок скручивается в узел.

– Да, абсолютно.

Во рту пересыхает. Я знаю, каким будет ответ на очередной вопрос, но, как мотылек, летящий на пламя, вынуждена задать его:

– Уже были смерти?

– Семь. Все произошли с тех пор, как ты сюда переехала. Ты была единственным недостающим звеном.

И прадедушка Джона был одним из умерших.

– Семь? Может, это все?

– Маловероятно, если сравнивать с результатом предыдущих лет. Если бы пришлось гадать, я бы сказал, что худшее впереди.

Мне трудно дышать. Я смотрю на бумаги в руках Элайджи, пытаясь найти, сколько людей умерло в прошлые годы. Но когда вижу, что в предыдущем году насчитывалось двадцать пять смертей, жалею, что вообще посмотрела. Пожалуйста, пусть папа не будет в их числе. Пожалуйста!

– Итак, значит, это определенно проклятие. Ты же понимаешь, да? – Начинаю мерить шагами комнату.

Мы перевезли отца из Нью-Йорка поближе к Салему. От этого не станет хуже? Возможно ли отправить его обратно?

– Я не знаю.

– Но признаешь, что это больше, чем простое совпадение?

– Это необычно, соглашусь.

– Как ты можешь оставаться таким спокойным?

– Я уже мертв.

Глава 21 Ты никогда не останешься одна

Палата десять-двадцать-семь там, – говорит медсестра и указывает в сторону коридора.

Я срываюсь с места, не дожидаясь, пока она закончит предложение. Удивленный посетитель отскакивает с моего пути, ноги звучно топают по плитке коридора. Я распахиваю дверь палаты и наконец выдыхаю. Лицо папы оплетено трубками, но я к этому привыкла. Отец аккуратно укрыт одеялом. По сравнению с прошлой больницей постельное белье здесь другого оттенка – синего. Я касаюсь его руки, той, к которой не подключен аппарат искусственной вентиляции и кардиомонитор.

Вивиан, цокая каблуками, проходит в палату и закрывает за собой дверь.

– Ты едва не сбила бедного мужчину с ног.

– Ага, – невнятно отзываюсь я.

Я сижу на кровати папы и держу его за руку. Недолго думая, обвожу шрам от ожога на указательном пальце. Он такой же, как прежде. Разглядываю полосы седины на его висках. Может, немного похудел с прошлого раза, но в остальном почти не изменился.

– Мы переехали в Салем, – говорю я. – После всех лет, когда я надоедала тебе, умоляя свозить туда, мы живем в бабушкином доме. Он огромный. Поверить не могу, что ты вырос в подобном месте. Я потерялась, пытаясь отыскать ванную… Я заняла твою детскую комнату. Хотя мебель там теперь другая. Миссис Мэривезер навела там для меня порядок. Она рассказала, что в детстве вы были лучшими друзьями. – Я смеюсь. – Ты мне никогда о ней не рассказывал. Миссис Мэривезер классная. И божечки, ее стряпня – нечто невероятное!

Я рассматриваю его ладонь.

– Когда проснешься, может быть, ты расскажешь мне о бабушке… – Я резко замолкаю.

Раздается писк сигнала тревоги кардиомонитора.

– Почему он сработал? – спрашиваю я Вивиан.

Она подходит ближе, изучает жизненные показатели на экране и качает головой:

– Ты не сбила датчик с его пальца?

– Нет!

Я кидаюсь к выходу, но когда оказываюсь у двери, в палату входит медсестра. Она проверяет у отца пульс и нажимает кнопку интеркома.

– Два человека в десять-двадцать-семь, срочно.

– Что-то не так? Что случилось? – У меня трясутся руки.

Входят два мужчины в медицинской одежде.

– Мне придется попросить вас покинуть палату, – говорит один из них.

– Идем, Сэм. Пусть они выполняют свою работу, – просит Вивиан, направляясь к двери.

– Нет! – кричу я. Сердцебиение на экране тянется прямой линией. – Папочка! Пожалуйста. Ты не можешь. Я не понимаю… Пожалуйста, папа. Ты мне нужен!

Один из медбратьев перехватывает меня у самой кровати. Медсестра достает набор дефибрилляторов, расстегивает рубаху отца.

– Все в порядке, – уверяет меня медбрат. – Пойдемте, я выведу вас отсюда.

Я не могу дышать. Стараюсь, но из горла вырываются только хрипы. Палата кружится перед глазами. Медбрат отводит меня к стулу в коридоре.

– Дыши, Сэм, – говорит Вивиан.

Я едва ее слышу. Этого не может быть на самом деле. Папа не может умереть. Текут минуты. Не знаю, сколько уже прошло. Я закрываю глаза и пытаюсь дышать.

Я подтягиваю колени к груди, прижимаясь спиной к холодным ступенькам крыльца нашей многоэтажки, перед которым тормозит рабочий автомобиль отца.

– Сэм? – Папа даже не благодарит водителя и не прощается с ним, как делает всегда. Он знает, почему я сижу на улице в темноте у перил.

– Мне отрезали косичку. – Поднимаю несколько неровных прядей волос, висящих над плечом.

Папа садится рядом со мной и выдавливает улыбку.

– Просто они знают, как прекрасно ты выглядишь с короткими волосами.

Губы трясутся, когда я вытаскиваю из-за спины вторую, длинную косичку, чтобы показать весь ужас ситуации.

– Они смеялись. – Несколько слезинок стекает по щекам.

Отец берет меня за руку и легко поднимает с насиженного места.

– Идем.

Позволяю отвести себя в освещенный вестибюль с огромной люстрой. Папа сразу же устремляется к столу швейцара и хватает ножницы. Ни секунды не сомневаясь, он отрезает большой клок своих черных волос прямо на самом видном месте.

Я так шокирована, что даже перестаю плакать.

– Вот так. Теперь мы одинаковые. Ты никогда не останешься одна, Саманта. Пока я есть в этом мире, я буду с тобой. Как я всегда тебе говорю?

– Упади семь раз, поднимись в восьмой.

– И что ты сделаешь?

– Поднимусь.

– Моя девочка. А теперь пойдем и покажем Вивиан наши новые стрижки. Может, она тоже такую захочет.

Не могу не рассмеяться. Даже мысль о том, чтобы Вивиан обрезала себе волосы, смехотворна. Я прижимаюсь к боку отца, и он обнимает меня, пока мы ждем лифт.

Из палаты отца выходит медсестра и направляется к Вивиан.

– Его состояние стабилизировалось, – говорит она, и моя грудная клетка расслабляется, переставая сжимать легкие. – Возможно, это был сердечный приступ, но наверняка сказать невозможно, пока его не осмотрит врач.

– С ним все будет в порядке? – спрашивает Вивиан, и я встаю.

– Пока что да, – отвечает медсестра. – На вашем месте я бы подождала несколько дней, прежде чем снова его навещать. Его только что перевезли к нам, и порой у пациентов проявляется отрицательная реакция на транспортировку. Дайте врачам пару дней все проверить. Если будут какие-либо изменения, мы с вами свяжемся.

– Я могу увидеть отца? – спрашиваю ее.

– Пусть он отдыхает, Сэм, – говорит Вивиан. – Мы приедем снова, когда его состояние окончательно стабилизируется.

– Почему нельзя просто подождать здесь?

Медсестра прерывает наш разговор:

– Думаю, сейчас вам действительно лучше поехать домой.

– Спасибо. Так мы и поступим, – соглашается мачеха.

– Пожалуйста, можно хотя бы с ним попрощаться? – прошу я.

Медсестра выглядит неуверенной.

– Только быстро…

Кидаюсь в палату, пока никто не успел меня остановить. Все трубки снова на месте, и если бы не развороченное одеяло, казалось бы, что ничего не случилось. Я целую отца в лоб.

– Обещаю, я все исправлю, – шепчу ему. – Я не позволю, чтобы с тобой что-то произошло. Люблю тебя.

Медсестра открывает дверь, и я отступаю, сохраняя память об этом моменте.

Глава 22 Способ попрощаться

– Нужно перевезти папу обратно в Нью-Йорк, – заявляю я Вивиан, когда мы сворачиваем на нашу улицу. Самая длинная фраза, сказанная мной с того момента, как мы покинули больницу.

– Не глупи. Ты слышала, медсестра сказала, что пациенты сложно переносят такие поездки.

– Я им не доверяю. В Нью-Йорке ему будет лучше.

– В Нью-Йорке, где ты не сможешь его увидеть?

– Буду ездить на автобусе.

Вивиан качает головой:

– Мы это обсудим, когда ты успокоишься.

– Я спокойна, – говорю я, пока машина прыгает по кирпичам подъездной дорожки.

– Сэм, последние дни ты сама не своя. Какая-то дерганая. Понимаю, переезд был напряженным. Может, будет лучше, если ты обсудишь это с кем-нибудь? – Она паркуется и поворачивается ко мне, уронив унизанную украшениями руку с руля.

– С психотерапевтом, ты имеешь в виду?

– Ты плохо спишь, тебе мерещатся разные странности. Просто считаю, что стоит об этом задуматься. Мне сейчас нужно кое-что сделать, но, может быть, поговорим, когда вернусь домой?

Я выбираюсь из машины, трясясь от злости.

– Я не пойду к психотерапевту, и мне ничего не мерещится. Мой папа в коме. Лишь то, что ты сейчас спишь спокойно, не означает, что и я могу так же.

– Ты несправедлива.

Я с силой закрываю дверцу машины. Вивиан задом срывается с места, бампер машины скребет о яму в самом начале подъездной дорожки. Как мы дошли до этого? Почему постоянно ругаемся? Я отпираю боковую дверь, и тяжесть случившегося стальной рукой давит мне на плечи.

Не пройдя и половину передней, я оседаю на пол. Сгибаюсь и прижимаюсь лбом к дереву пола. Спина моя вздрагивает от рыданий, а по щекам текут слезы.

– Элайджа? – выдавливаю я сквозь всхлипы и отрываю голову от пола. – Знаю, ты не любишь, когда тебя призывают, но мне нужна помощь. Пожалуйста.

Он сразу же появляется.

– Позволь я помогу, Саманта.

– Мне плевать на себя, – вытираю рукавом слезы. – Мне важен лишь папа. Не хочу, чтобы он умер. Я сделаю все, что угодно. Помоги разорвать проклятие.

Призрак вздыхает:

– И так помогаю – заключил же с тобой эту проклятую сделку.

– Я прошу действительно помочь, на самом деле, как если бы тебе было не все равно, как ты помогал бы Эбигейл.

Взгляд его становится бесконечно далеким.

– Что, если я уеду из Салема и перевезу папу обратно в Нью-Йорк? Тогда в городе не будет потомков каждой семьи…

– Одна пожилая леди умерла сегодня во сне, пока вы были в Бостоне. Не уверен, что теперь что-то изменится, если ты уедешь.

У меня сердце сжимается.

– Прошу, ты должна подняться с пола.

Элайджа протягивает руку, и я покорно ее принимаю. Его ладонь холодна, как тогда, когда призрак прижимал ее к моим губам. Он поднимает меня в вертикальное положение и сам кладет мою руку на сгиб своего локтя. Мы проходим в гостиную, и Элайджа указывает на белые диваны:

– Садись.

– Ты самый великий любитель покомандовать, которого я когда-либо встречала, – сообщаю ему, но все равно падаю на диван и вытираю оставшиеся слезы.

Элайджа выбирает дрова, чтобы разжечь камин.

– Я намного старше тебя. Мне лучше известно.

– Ты не выглядишь намного старше.

– Это неважно.

– Сколько тебе было, когда ты умер?

Он поджигает хворост и закрывает заслонку.

– Восемнадцать.

– Ты очень сильно любил Эбигейл, да?

Я смотрю, как Элайджа стоит у камина и блики пламени играют на его лице, и не могу выкинуть из головы мысли, как же он красив.

– Да. Наши родители умерли, когда мне было пятнадцать, а Эбигейл тринадцать. Я взял на себя управление делами отца. Я посвятил себя заботам о сестре, чтобы ей не пришлось жить с родственниками. Мы были так близки, как только могут быть два человека.

– Что с ней случилось?

– Я не собираюсь обсуждать это, Саманта. И так рассказал тебе слишком многое.

– Ты ничего не рассказал. Я почти ничего о тебе не знаю, кроме желания заставить меня уехать отсюда.

– Этого достаточно.

– Хорошо. – Я вздыхаю. – Можешь не разговаривать. Но ты поможешь мне?

Элайджа присаживается в одно из кресел:

– Да, если смогу. Но тебе могут не понравиться некоторые мои предложения.

– Какие, например?

Призрак выпрямляет спину, каждое его движение полно элегантности.

– Я думаю, что ты не сможешь в одиночку разрушить устоявшееся положение вещей.

– У меня есть Джексон и миссис Мэривезер… и ты. Кто еще нужен?

– Полагаю, для этого потребуется помощь Наследниц.

– Этих психов? – мрачнею я. – Ты прав. Предложение мне не нравится.

– Принимая во внимание то, что смерти касаются не только твоей семьи, думаю, надо честно сообщить обо всем потенциальным пострадавшим сторонам. Они могут помочь с информацией.

– Из всего возможного тебе обязательно было говорить именно это? Теперь я буду чувствовать себя виноватой, если ничего им не расскажу. Не знаю. Может быть, они действительно могут помочь. Нам даже неизвестно, откуда пошло это проклятие.

– Если проклятие все же имеется, я предполагаю, его первопричиной стали суды над ведьмами.

– А что стало причиной салемских судов? – Стоит вопросу сорваться с губ, я вспоминаю ответ Лиззи в классе. – Коттон Мэзер, да?

Казалось, эти воспоминания были для Элайджи не самыми приятными.

– Он был главным действующим лицом, но не единственным. Дай мне время все обдумать.

– Можно мне одолжить записи о смертях наследников?

– Если они тебе нужны.

– Мне необходимо убедить компанию, которая меня ненавидит, помочь снять проклятие, что, возможно, уничтожает наши семьи… Я даже сейчас понимаю, что это звучит как стопроцентное безумие. В общем, без этих записей с Наследниками нам ничего не светит.

Элайджа кивает и исчезает.

– Тоже способ попрощаться.

Глава 23 Люди умирают

На классном часе я занимаю место рядом с Сюзанной еще до звонка. Сегодня понедельник второй моей недели в салемской школе, и обстановка только сильней накаляется.

– Элис, – зову я. С тем же успехом можно было сразу перейти к худшему.

Элис, Мэри и Сюзанна оборачиваются – черные одежды, мрачные лица. Не могу отрицать, что в них есть что-то прекрасное. Если б Наследницы не были такими мерзкими, я бы трепетала перед ними, как и все остальные.

– Слушайте, я знаю, что вы меня ненавидите. Но еще мне известно кое-что важное о ваших семьях, и вы точно захотите это услышать.

– Сомневаюсь, что могу захотеть услышать что-то от тебя, – говорит Элис. – Если только это не блаженная тишина, когда ты нафиг заткнешься.

– Разговаривать с тобой – последнее, что мне хочется делать. Но, как я уже сказала, это важно.

– Так в чем же дело? – спрашивает Мэри.

Элис бросает на нее предупреждающий взгляд:

– Мэри, хватит.

– А вдруг действительно что-то важное, Элис? Она сказала, это касается наших семей.

Элис закатывает глаза, но все же поворачивается ко мне:

– У тебя тридцать секунд.

Боже, как же мне не хочется быть с ней вежливой!

– Это невозможно объяснить за тридцать секунд.

– Минус десять. Остается двадцать.

Элис ждет, проверяя, осмелюсь ли я бросить ей вызов. Мне приходится собрать все силы, чтобы подавить недовольство.

– Самое простое объяснение – это… мы прокляты.

– Хочешь сказать, ты проклята? – смеется Мэри.

Не сдержавшись, я морщусь:

– Нет, хочу сказать, мы, то есть все мы. То есть люди умирают.

Мэри вновь смеется, но не Элис с Сюзанной. Звенит звонок.

– Сегодня утро понедельника, – говорит миссис Хоксли. – Свежее начало новой недели. Объявление у нас только одно. В эту среду занятий в школе не будет из-за Дня памяти – дня официального начала Месяца истории Салема. – Ученики одобрительно загудели. – Сейчас у вас есть время разобраться с расписанием и закончить домашнее задание. Но никаких разговоров.

Миссис Хоксли пристально осматривает кабинет, выискивая несогласных. И хотя я молчу, она устремляет взгляд в мою сторону. Учительница ненавидит меня после истории с выпечкой, когда ее вывернуло прямо посреди коридора.

Я достаю ежедневник. Честно, не знаю, как заставить этих девчонок поговорить со мной достаточно долго, чтобы убедить их помочь. На их месте я бы тоже решила, что я свихнулась. Что за кошмар.

Сюзанна подкладывает мне на парту записку. «Объясни» – значится на ней. Я пялюсь на маленький клочок бумаги, понятия не имея, что написать. После трех неудачных попыток, которые звучали примерно так: «Интуиция подсказала, что здесь что-то нечисто, и – бинго! – я выяснила, что люди умирают», когда до конца урока остается всего минута, я пишу: «Почитайте это» – и передаю ответ обратно Сюзанне вместе с листами, покрытыми почерком Элайджи. Миссис Хоксли собирается прокомментировать наше поведение, но ее прерывает звонок.

Наследницы исчезают, даже не взглянув на меня. Ладно, хоть Сюзанна забрала с собой бумаги. Запихиваю вещи в сумку и устремляюсь на историю. Я не ответила на вчерашнее сообщение Джексона и хочу успеть поговорить с ним до начала урока. Едва я успеваю одной ногой ступить через порог, как мистер Уордуэлл сообщает:

– Сэм, тебя вызвали к директору.

– Но…

– Никаких «но». Вперед.

Я окидываю взглядом пустое место Джексона и ухожу. С чего вдруг меня вызвали? Сюзанна ведь не отдала записи Элайджи директору, правда? Иначе я буду выглядеть как конченая психопатка. Секретарь в приемной сидит, приклеив взгляд к книге, когда я открываю тяжелую стеклянную дверь. Прохожу прямо мимо него и поворачиваю ручку двери, на которой крупными буквами написано: ДИРЕКТОР БРЕННАН. На стуле перед столом Бреннана сидит Вивиан. Я замираю.

– С папой все нормально? Что случилось?

– Твой отец в порядке. Джимми просто хотел с нами поговорить, – говорит Вивиан тоном милейшей леди на свете. Фу, она только что назвала его Джимми?

Я окидываю их взглядом и присаживаюсь рядом с Вивиан. Какие-то проблемы?

– Итак, Сэм, – начинает Бреннан, – я знаю, что ты изо всех сил старалась приспособиться в первую неделю к нашей школе. И это понятно, учитывая болезнь твоего отца и переезд. Но до моего сведения дошло, что проблема более серьезная, чем я представлял.

Ну хотя бы дело не касается тех бумаг, что теперь у Сюзанны.

– Да?

– Я считаю, что несколько следующих месяцев тебе стоит посещать нашего школьного психолога, чтобы лучше адаптироваться, – продолжает Бреннан.

– Лучше адаптироваться? То есть проходить терапию?

– Не терапию. Просто неофициальную проверку. Джимми – прости, директор Бреннан – считает, что так тебе легче будет освоиться в новой школе. Так можно будет обсудить все, что тебя беспокоит.

– Нет.

– Сэм. – Директор Бреннан проводит рукой по редеющим волосам. – Это не просьба. Я хочу, чтобы ты сходила в кабинет психолога и сверила расписание с миссис Липпи, прежде чем вернуться в класс.

– Вы действительно хотите, чтобы я обсуждала проблемы с женщиной с фамилией Липпи?[5] Если вы…

– Обсудим это дома, – обрывает меня Вивиан. – Не беспокойтесь, директор Бреннан. Я с этим разберусь.

Директор недовольно смотрит на меня, но тут Вивиан поднимается со стула, и ее длинные ноги отвлекают его от иных мыслей.

– Было приятно с вами познакомиться, Вивиан. Сэм, буду ждать отчетов о твоей адаптации.

Я поднимаюсь и устремляюсь через приемную в коридор.

– Сэм, – догоняет меня Вивиан. – Это лучшее, чего я могла добиться. По-видимому, на тебя жалуются многие ученики. Понимаю, как это звучит, но директор позвонил мне, очень обеспокоенный тем, что ты не вписываешься в жизнь школы. Такой вариант показался мне лучшим. По крайней мере, если ты хочешь и дальше ходить в эту школу.

– Плевать.

– Между прочим, я только что спасла твою шкуру.

– Не могу говорить. Миссис Липпи ждет.

Глава 24 Особняк Роупс

Разворачиваю маленький клочок бумаги, подсунутый под край дверцы шкафчика. На нем написано: «Жди нас в саду особняка Роупс на Эссекс-стрит в 3:15. Сюзанна». Я смотрю на экран телефона – уже 3:05 – и быстрым шагом устремляюсь сквозь толпу учеников к выходу из школы.

Пишу Джексону, чтобы он меня не ждал, и вбиваю в поиске особняк Роупс. Он недалеко, а Наследницы либо собираются напасть на меня в саду, либо посчитали, что записи Элайджи внушают доверие.

В нескольких кварталах от школы я прохожу мимо похоронного бюро. У входа в здание стоит молодая женщина, она старается сохранять самообладание, приветствуя приходящих. Кого она потеряла? Друга, мужа, отца? Я качаю головой, надеясь отогнать дурные мысли, и смотрю прямо на объявление с указанием имени покойного… Проктор. Еще один потомок ведьм. Я прикусываю губу и ускоряю шаг.

Дорога до Эссекс-стрит заняла всего несколько минут. Это старая улица с тротуаром из красного кирпича, поросшая по краям колючими кустами. Я подхожу к высокой башне готической церкви и проверяю мобильный. Судя по карте, названное Наследницами место прямо здесь, но что-то я не вижу ни сада, ни Сюзанны.

Я плетусь вдоль металлической ограды с пиками, окружающей церковь. «Первая церковь в Салеме, основана в 1629 году» – сообщает табличка. Ограда заканчивается, открывая вид на большую деревянную решетку, оплетенную лозой. Нужно идти туда? Я оглядываюсь и сворачиваю на тропинку, ведущую к входу в виде арки.

Проходя под густыми лозами, маленькая грязная тропинка расходится целым лабиринтом дорожек, окруженных цветущими бутонами. В центре пышного сада – солнечные часы, а вокруг них собрались Сюзанна, Мэри и Элис. Судя по приглушенным голосам и хмурым выражениям лиц, они ссорятся.

– Саманта, – восклицает Сюзанна, и все девушки поворачиваются ко мне. В черных одеждах на фоне готической башни они выглядят еще более эффектно, чем обычно.

– Ты опоздала, – возмущается Элис.

Я смотрю на телефон:

– На две минуты.

– Вот именно, – сообщает Элис Сюзанне, словно это что-то доказывает.

О чем они говорили перед тем, как я пришла?

– Вы прочитали записи, которые я передала?

– Да, – кивает Сюзанна, возвращая листы.

Элис пронзает меня взглядом:

– Кто их тебе дал?

– У тебя ни за что не может быть такого почерка, – добавляет Мэри, а Элис недовольно щиплет ее за руку.

– Ай! – Мэри отдергивает руку. – Больно, знаешь ли.

– Где я их взяла, неважно. Что вы думаете?

– Ты не можешь ответить на один простой вопрос? – Элис щурится на меня, как на умалишенную.

– Мы были удивлены, что ты столько знаешь о местных семьях, – говорит Сюзанна.

– Вам известно об этих смертях, не так ли? – спрашиваю я, поняв это по дипломатичности ответа Сюзанны. Поэтому она хотела поговорить со мной о прадедушке Джона? Поэтому тогда на кладбище велела быть осторожной? Что скрывают эти девчонки?

– Для меня это новость, – дуется Мэри.

Сюзанна кидает взгляд на Элис, а потом продолжает:

– На этих листах собрана информация о смертях людей за многие десятилетия. Как ты смогла все их отследить?

Полагаю, именно об этом они спорили, когда я пришла. Элис и Сюзанне что-то известно, но Мэри они этого не рассказали. Хм-м. Мэри тянет пружинистую коричневую кудряшку и хмурится. Она не такая закрытая, как Элис, и не такая уравновешенная, как Сюзанна. Среди них только Мэри, скорее всего, может ляпнуть то, что думает. Поэтому Элис вечно заставляет ее молчать.

– Мэри, а что ты думаешь?

– Я считаю, ты права. Думаю, мы прокляты. А еще лично я хочу со всем этим разобраться. Нет абсолютно никакого желания умереть самой или видеть смерть близких людей. Брат Лиззи…

– Мэри, – обрывает ее Элис, – достаточно.

Итак, они понимают, что я права: эти смерти не просто совпадения. Спасибо, Мэри.

– Ладно, Элис, если тебе не кажется, что во всем происходящем есть что-то странное, я пойду.

– Почерк на этих листах старинный и витиеватый, а чтобы собрать такое количество информации, тебе понадобилось бы несколько месяцев. Ты определенно что-то скрываешь. И я хочу выяснить, что именно.

– А вы трое сейчас в скрытом от посторонних глаз саду без Лиззи и Джона. Более того, Мэри до этого дня не знала о смертях. Вы сами что-то скрываете.

– Я не в игры с тобой играю.

– Можешь просто попросить меня по-доброму, и тогда я, возможно, соглашусь ответить, – говорю я.

Элис показывает средний палец. Я поворачиваюсь и иду прочь. Либо она примет меня как равную и мы вместе будем работать над этим делом, либо мы с Элайджей справимся со всем в одиночку. Не собираюсь каждый день мириться с ее выходками. С меня хватит!

– Саманта, не уходи, – просит Сюзанна. Почему-то ее я не могу заставить себя ненавидеть. – Пожалуйста, расскажи, что ты знаешь.

Я останавливаюсь.

– Пусть идет, – заявляет Элис.

– Ты не любишь своих родных, Элис, но я с семьей близка. Что, если указанные здесь числа правдивы? – настаивает Сюзанна.

– Да, правда, Элис, – добавляет Мэри. – Меня не тянет играть в подобные азартные игры.

– Ладно. Но только между нами. Лиззи и Джона в это не вмешиваем. – Элис смотрит на меня. – Ну?

Не то чтоб мне так хотелось вновь встречаться с Лиззи или Джоном, но не понимаю, почему Элис их исключает? Это заставляет задуматься, что еще она скрывает. Я опять присоединяюсь к ним у солнечных часов. Надпись на них гласит: «ЧАСЫ УЛЕТАЮТ. ЦВЕТЫ РАСПУСКАЮТСЯ И УМИРАЮТ. БЫЛЫЕ ВРЕМЕНА УХОДЯТ. ЛЮБОВЬ ОСТАЕТСЯ». Как и проклятие.

– Пойдем к тебе, Мэри. Твой дом всего в квартале отсюда, – предлагает Сюзанна.

– Ни за что, – отрезает Элис, не давая Мэри ответить.

А я не могу не заметить, что вместе мы выглядим как чертов ведьминский ковен. Я прочищаю горло.

– Хорошо, вот все, что я знаю. Эти смерти не случайны. Они происходят в какой-то определенной последовательности и начинаются тогда, когда в Салеме собираются хотя бы по одному потомку каждой семьи, сыгравшей важную роль в судах над ведьмами. К сожалению, сейчас как раз собрался полный список.

Потрясение на лице Элис невозможно скрыть. Она быстро озирается:

– Нужно обсудить это в более уединенном месте.

Глава 25 Она не одна из нас

– И ты думаешь, я в это поверю? – спрашивает Элис, хрустя суставами пальцев и откидываясь на темно-красные подушки дивана.

В доме Мэри царит более уютная обстановка, чем в моем. Нет ничего излишне причудливого или хрупкого, и каждая комната выглядит обжитой. На кофейном столике легкие царапины, у блюда, на котором лежат овощи в соусе – наш обед, – отбит маленький краешек.

– Смотри. – Сидя в кресле, я наклоняюсь вперед и передаю Элис свой телефон, на экране которого открыта старая карта Салема. – Мистер Уордуэлл сказал, что главное требование к месту повешения было одно: оно должно располагаться за чертой города. Единственный путь из города в те времена пролегал через главный мост. Прямо на противоположной стороне реки, в месте, где раньше был этот мост, находится Уолгринс. Это было самое близкое и легкодоступное место, которое можно было выбрать.

– Стоит сходить и проверить, – говорит Мэри, она сидит на полу, скрестив ноги и накручивая на палец кудряшку.

Элис внимательно изучает карту:

– То, что это место подходит под все требования и видно из какого-то там окна, о котором ты рассказываешь, еще не подтверждает твою правоту.

– Ладно, смотри дальше. На этой карте указана старая проселочная дорога – там, где сейчас находится Уолгринс. Но в том месте, где, по всеобщему мнению, проходили повешения, нет даже тропинки. Так вот, я сходила на холм, который вы здесь, ребята, зовете Галлоуз-Хилл. На этот крутой склон ни за что не смогли бы с легкостью завезти повозки, полные людей. Особенно если там не имелось полноценной дороги, – поясняю я.

Сюзанна и Элис обмениваются понимающими взглядами.

– Тогда решено, – кивает Сюзанна. – Мы идем.

Мне сразу вспоминается недавнее приключение в лесу.

– Сейчас? В такую темнотищу?

– Если боишься, оставайся здесь. Мы не станем по тебе скучать, – ухмыляется Элис.

– Прозрение, Саманта, – говорит Сюзанна и обращает ко мне взгляд. – Твоя бабушка верила, что настоящее место повешения важно, потому что оно хранит отпечаток этого события. Словно воспоминание.

Я не понимаю. Элис качает головой:

– Ни за что, Сюзанна. Мы не станем проводить его с ней.

– Я думаю, стоит попробовать, – замечает Мэри. О'кей, серьезно, что происходит?

– Как можно ожидать, что она расскажет нам все, что узнает, если мы не посвятим ее во все, что знаем сами? – спрашивает Сюзанна.

– Она не одна из нас, – спорит Элис, – не забывай об этом.

– Она одна из семей Наследников, – говорит Мэри.

– Но не на той чертовой стороне истории, Мэри.

– Ну, она тоже вся в черном, – заявляет Мэри так, словно это что-то значит.

Я улыбаюсь. Есть в этой девчонке нечто непреодолимо трогательное.

– Элис, это слишком важно. – Сюзанна поигрывает с бахромой подушки, лежащей у нее на коленях.

Элис тычет в мою сторону пальцем:

– Если хоть слово скажешь об этом Джексону или кому еще, я сожгу тебя заживо.

– Э-э, ладно, – соглашаюсь я. Угроза ее звучит бессмысленно, но зловеще.

Мэри поднимается с пола, едва не подпрыгивая.

– Я возьму свечи.

Свечи? Я не хочу переться в лес со свечами. Но если не пойду, то, скорее всего, испорчу то, что они затевают, и тогда Наследницы ни за что не позовут меня снова. Мэри открывает шкаф в прихожей рядом с входной дверью и что-то ищет на нижней полке. На свет она возвращается с большой вещевой сумкой и четырьмя черными накидками с капюшоном, которые вручает нам. Моя жизнь с каждой минутой становится все нелепей.

Распахивается входная дверь, и в дом с полной продуктов сумкой заходит женщина, в которой безошибочно узнается мама Мэри. Волосы ее закручиваются в еще более тугие кудряшки, чем у Мэри, они высоко собраны и закреплены шпильками, но глаза и рот почти такие же.

– Вижу, что пришла как раз к вашему уходу, – говорит мама Мэри, замечая черные плащи.

Мне инстинктивно хочется спрятать свой за спиной. Могу представить, как удивилась бы Вивиан, застань она дома подобную сцену. Мэри с воодушевлением кидается обнимать маму, едва не выбивая сумку из ее рук, и на секунду становится больше похожа на обычную девочку, чем на по-готичному мрачную замкнутую Наследницу. Мама целует Мэри в макушку:

– Возвращайтесь скорей – через несколько часов будет готов ужин. Девочки, вы тоже приглашены.

– Меня ждет мама, – говорит Сюзанна. – Но спасибо, миссис Пи.

– Я приду, – сообщает Элис.

– Я и не сомневалась, – усмехается миссис Пи, подмигивая ей.

Должно быть, девочки чертовски много времени проводят вместе. Даже представить не могу, каково это – вот так каждый день встречаться с друзьями. Я с неловкостью смотрю на маму Мэри, не зная, касается ли приглашение меня.

– Это Сэм. – Мэри указывает на меня. Искреннее ей спасибо за такое своевременное представление.

Глаза миссис Пи слегка расширяются, она явно знает, кто я такая.

– Не позволяй этим девчонкам заставлять тебя танцевать голышом под луной.

Я рада, что кто-то еще считает эти ведьминские штучки глупыми, но в то же время абсолютное отсутствие реакции на черные плащи и ее странное замечание заставляют меня серьезно задуматься: чем Наследницы обычно занимаются в свободное время?

– Но эта инициация такая забавная, – смеется Мэри.

– Ага, – соглашается Сюзанна. – И в тысячу раз лучше жертвоприношения, которое мы проводили раньше.

Элис закатывает глаза. Подозреваю, ей не нравится, что подружки шутят со мной, какими бы изощренными ни были эти шутки.

– Видела бы ты свое лицо. – Мэри широко улыбается мне и целует мать в щеку. – Скоро вернемся.

Я выхожу за Наследницами на ведущую к дому длинную дорожку. Мэри достает ключи.

– У тебя есть машина? – Мой внутренний ньюйоркец искренне удивлен.

Элис и Сюзанна улыбаются.

– Ага, – кивает Мэри. – Но у меня лишь ученические права, а Элис недавно получила подростковые.

Не хочу даже представлять, какой это означает уровень неопытности. Мэри перебрасывает ключи Элис, и все мы забираемся в джип. В тот же момент, когда дверь захлопывается, я хватаюсь за ремень безопасности.

– Вы всегда жили в Салеме? – спрашиваю я.

Сюзанна поворачивается ко мне на заднем сиденье.

– Всегда. Целыми поколениями. Насколько я знаю, большинство наследников ведьм никогда не уезжали из города.

– Я уеду, – заявляет Элис.

Она водит как заправский нью-йоркский таксист, быстро и агрессивно. По сравнению с ней манера езды Вивиан кажется спокойной и прилежной. Слава богу, Уолгринс всего в полумиле отсюда.

Мэри надувает губы:

– Ты не можешь. Если ты уедешь, круг будет разорван.

– На месте, – говорит Элис, когда джип со скрипом останавливается на парковке. Мы все вылетаем из машины.

Какой круг? Они ведут себя как члены тайного общества. И пожалуй, Наследницы даже более недоверчивы, чем я, если такое вообще возможно.

Парковка U-образная, в дальней ее части виднеется пятнадцатифутовый переход на крутой склон, покрытый камнями и грязью. Мы идем прямо к нему, Сюзанна и Мэри несут сумки с паучьими лапками… в общем, со всей возможной дрянью, которую они туда напихали.

– Похоже, вон там можно подняться на холм, – говорит Мэри, указывая в темный угол парковки, где склон выглядит менее обрывистым.

Элис первой ступает на скользкую землю, мы идем следом. Я хватаюсь за ветки, чтобы не съезжать. Такие приключения – совсем не мое.

– Давайте найдем более уединенное место, – предлагает Сюзанна.

А давайте нет. Свет фонарей тускнеет, когда мы проходим в тень деревьев, и вот я уже не вижу ничего дальше пары футов. Низко нависшие ветви грозят выколоть глаза или хотя бы уничтожить то крошечное чувство уверенности, которое у меня еще осталось. Я иду, выставив руки вперед.

– Подойдет, – уверяет Элис, когда мы выходим на маленький круглый участок без деревьев.

Я осматриваюсь, но не могу определить, где мы находимся. Стволы растут так плотно друг к другу, а на небе, насколько я могу судить, нет луны. Мэри достает темное одеяло, и мы помогаем его расстелить. Клочка земли едва для этого хватает. Я сажусь и надеваю накидку с капюшоном, чтобы ограничить боковое зрение. Если я вижу Элайджу, значит ли это, что я могу замечать и других духов? Быстрее подумай о чем-нибудь ином. Котятки, щенки, цветочки… Черноглазая Сьюзен, Эбигейл, призраки. Черт.

Сюзанна и Мэри зажигают свечи и расставляют их на одеяле. Блики света играют на деревьях, и кажется, что ветви движутся. У меня появляется непреодолимое желание оглянуться. Почему я не отказалась, пока была возможность? Теперь, если кто-нибудь вдруг скажет: «А давайте-ка свяжемся с мертвыми», плевать, насколько я глупо буду выглядеть, и рвану прочь со всех ног.

Элис делает связки каких-то неизвестных… трав? Этот безмолвный ритуал просто убивает. Ну скажите же хоть что-нибудь, чтобы я смогла вырваться из собственных долбаных мыслей!

– Так что… – начинаю было я.

– Я скажу, когда нужно будет говорить. А пока закрой рот, – выплевывает Элис, ее длинные светлые волосы поблескивают в пламени свечей.

– Не волнуйся, – говорит Сюзанна. – Ты поймешь, что делать.

Сюзанна зажигает четыре свечи в центре одеяла, и пламя озаряет наши лица. Так неуютно… Элис смотрит на Сюзанну, та кивает.

– Взываю к силе воды. Да вымоет она мои сомнения и успокоит дух. Только в спокойствии я обрету прозрение.

Сюзанна заканчивает свою речь, поливая водой из маленького стакана пальцы и разбрызгивая ее над свечами. Они зашипели, но не потухли. Сюзанна смотрит налево, на Мэри.

– Взываю к силе земли. Да проложит она мой путь и уравновесит дух. Только в равновесии я обрету прозрение. – Мэри подхватывает немного земли из-за края одеяла и рассыпает ее над свечами. Переводит взгляд на Элис.

– Взываю к силе воздуха. Да овеет он мои мысли и вознесет дух. Только в дыхании я обрету прозрение.

Элис машет руками над пламенем, и огонь трепещет на ветру. Все взгляды обращаются ко мне. Огонь? Я должна позвать огонь? Какие там были слова?

– Взываю… – неловко начинаю я. – Взываю к… эм-м, огню… к силе огня.

– Да осветит он мой путь и освободит дух. Только в очищении я обрету прозрение, – подхватывают они в унисон.

Элис передает всем приготовленные связки трав. Подражая Наследницам, я подношу свою связку к огню. Элис держит в руке чашу, и мы все обмакиваем в нее травы. Воздух наполняется плотным дымом и сильным мускусным ароматом.

Все вместе девушки провозглашают:

– Я думаю то, что говорю, и говорю то, что намереваюсь. Знай мое желание и даруй прозрение.

– Повтори, – шепчет Сюзанна.

– Я думаю то, что говорю… и говорю то, что намереваюсь. Знай мое желание и даруй прозрение?

Сюзанна и Элис протягивают мне руки. Я их принимаю. В завесе дыма их лица рябят, как изображение на плохо принимаемом канале. Секундочку, а это что? Мгновение спустя лица девушек начинают рябить сильнее, яростней. А потом окончательно сливаются с другими лицами. Я словно вижу сразу двух людей в одном месте, Наследниц и неизвестных пожилых женщин.

Я открываю было рот, но все погружается в черноту. Даже потрескивание свечей прекращается. На долю секунды во тьме вспыхивает картина – голова парня на земле, от затылка растекается лужа крови, а тело его раздавлено большим куском металла.

Крик Мэри прерывает мое видение, рассекает черноту, и передо мной снова девушки в их обычном виде, никаких размытых лиц. Мне требуется секунда, чтобы понять, что произошло. Все в панике задувают свечи и собирают вещи.

– Саманта, давай же, – зовет Сюзанна, и я поднимаюсь.

Элис хватает одеяло, и мы мчимся сквозь деревья. С каждым шагом я все больше осознаю увиденное в черноте, меня не покидает ноющее чувство, будто что-то было вместе с нами в лесу. Бегу так быстро, что поскальзываюсь на склоне и приземляюсь на парковке с ободранными ладонями. Мэри уже торопится к джипу.

– Что это было? – требовательно спрашивает она.

Я хватаюсь за голову, стараясь унять тошноту. Сердце бешено колотится. Может, в этих травах были галлюциногены? Неужели я все это время ошибалась? Они действительно умеют колдовать? Я же вижу призраков. В чем разница?

– Не знаю, – говорит Элис. – Эти лица…

Мэри стягивает накидку.

– Ты же видела их, да, Сюзанна?

– Да.

И кто тот раздавленный парень? Там было так много крови.

– А вы…

– Замолчите вы на минуту, – требует Элис.

– Я хочу домой, – просит Мэри.

Элис достает ключи и открывает джип. Никто не возражает, мы все забираемся внутрь. «Как жаль, что я докатилась до такого», – думаю я, залезая на заднее сиденье. В боковых зеркалах замечаю, что у остальных на лицах то же взволнованное выражение. Обратно мы едем в тишине.

Глава 26 Что-то общее

Я не успеваю сделать и трех шагов, как Вивиан кричит:

– Как ты смеешь являться домой так поздно, не позвонив мне!

У меня не было времени обдумать увиденное, и крики Вивиан только сильнее выбивают из колеи.

– Вся в грязи. Где ты была? – Мачеха отчитывает меня, не спрашивает.

– Гуляла с одноклассницами. – Я не буду извиняться, не после того, что она сегодня устроила.

– Почему не брала трубку? Я звонила тебе раз пять минимум.

Вивиан ненавидит, когда ее игнорируют, но и я не могу рассказать, чем занималась.

– Не желаю с тобой разговаривать.

Она застывает, и я понимаю, что зашла слишком далеко.

– Удивлена, что с таким поведением, как описал директор, у тебя вообще есть друзья. Но мы-то обе знаем: долго это не продлится.

– Серьезно? Обязательно было это говорить? Спорим, ты в восторге, что наконец-то заставила меня пойти к психологу? Может быть, во время разговоров с ней мне удастся рассказать, какая из тебя дерьмовая родительница.

– Ты только что заработала себе лишнюю неделю без поездок к отцу.

– Ты не имеешь права не позволять мне навещать папу!

– Имею и буду его использовать, чтобы научить тебя хорошим манерам.

Я устремляюсь к лестнице.

– Хочешь, чтобы мы были врагами, Саманта? Тебя саму это не порадует.

Я даже не оборачиваюсь. Когда открываю дверь в комнату, Элайджа сидит на подоконнике. Он поднимается, заметив мой внешний вид и выражение лица.

– Оставлю тебя одну.

– Зачем она так сказала? – возмущаюсь я.

– Не знаю. – Он качает головой.

– Почему люди вообще так поступают? Это жестоко.

– Да.

– Я действительно так ужасна? – Нижняя губа у меня трясется.

Элайджа хмурит брови.

– Без папы у меня никого не остается. Я совсем одна.

Призрак поворачивается к окну и не отвечает. А мне просто нужно, чтобы кто-нибудь сейчас пожалел меня, был добр. Я достигла своего предела.

– Забудь. Ты тоже меня терпеть не можешь, – говорю я, скидывая с ног грязные ботинки.

Он все так же смотрит в окно.

– Я просто вспомнил, что когда-то у нас с Эбигейл был очень похожий разговор.

– Правда? – Его слова меня удивили. – О чем?

– Долгая история.

Это означает, что он расскажет ее? Я бы не отказалась сейчас послушать историю не из своей жизни.

– Не страшно.

Несколько секунд Элайджа сомневается. Потом оборачивается ко мне – лицо его осунулось.

– Присядь.

– У меня джинсы грязные. – Опускаю взгляд на ноги. – Отвернись.

Мне плевать, что он мертв уже три сотни лет. Кроме Джексона, Элайджа – единственный «человек», который ведет себя почти как друг. Он тоже смотрит на мои ноги и, поняв, что я права, снова отворачивается к окну. Выскальзываю из одежды и натягиваю домашний костюм. Когда оглядываюсь на Элайджу, понимаю, что в стекле прекрасно видно мое отражение. Он смотрел? Я, скрестив ноги, сажусь на кровати.

– Можешь поворачиваться.

Он собирает руки за спиной.

– Ты уже знаешь, что Эбигейл любила цветы рудбекии, Черноглазой Сьюзен. Она считала их даром Новой Англии, говорила, нам повезло, что здесь есть эти цветы. Она обычно собирала их поздним летом, а потом весь год я находил их зажатыми в книгах, дневниках и даже среди страниц моих бухгалтерских бумаг.

– Как мило. – Я укрываю одеялом ноги.

Элайджа кивает.

– Кровать, на которой ты сидишь. Я сделал ее для Эбигейл, как и остальную мебель в комнате. Специально ездил в Ипсвич, чтобы спроектировать ее и порадовать сестру в шестнадцатый день рождения. Видела бы ты лицо Эбигейл, когда она только увидела мебель. Она гладила пальцами цветы и плакала.

– Значит, это ты сделал секретный отсек в задней стенке шкафа? И потайную дверь в библиотеке? А тебе нравится все спрятанное, да?

На самом деле хотелось спросить другое: «Что ты пытался спрятать?» Но я понимала, Элайджа всегда остается тайной, даже без лишнего укрытия. Кажется, его впечатлила моя наблюдательность.

– Письма, которые ты нашла, были любовными посланиями Эбигейл и молодого человека, с которым мы вместе росли. Он был на несколько лет ее старше – мой друг и соученик. Я всегда знал, что между ними что-то есть, но никогда этого не показывал. Не хотел ее смущать.

Элайджа так уважал сестру, что мне становится неудобно за то, что я пыталась прочитать эти письма.

– Однажды она призналась мне, что влюблена. Попросила тайно доставить ему письмо. Я согласился, он очень беспокоился за нее, так как знал, что родные заставляют его жениться на дочери губернатора. И если об этой любви узнают, им не дадут больше видеться. Или же благопристойность Эбигейл будет поставлена под сомнение. Вскоре я стал их прямой линией связи. – Он с ностальгией смотрит на шкаф. – Потайное отделение было сделано для того, чтобы сестра могла хранить там личные вещи.

– Они остались вместе? – Слова Уильяма, прочитанные мной, были больше похожи на извинение.

– Нет, – отвечает Элайджа.

Я жду, но продолжения нет.

– Спасибо, что рассказал. Когда я нашла письма, я понимала, что они особенные. Теперь знаю почему.

Лицо его смягчается.

– Я не говорил о ней сотни лет. Это совсем не легко.

– Понимаю. В моей жизни не прошли сотни лет, но я тоже не умею делиться личным. Друзья не задерживаются со мной надолго. А если задерживаются, то часто используют все сказанное против меня. Легче просто ничего не рассказывать.

– Мне претит мысль, что у нас может быть что-то общее. – Элайджа садится рядом со мной, и впервые за время нашего знакомства мне кажется, что он шутит.

– Да, это было бы ужасно.

Уголки его рта слегка изгибаются, поднимаясь наверх.

– Ты улыбаешься? – спрашиваю я.

– Совершенно точно нет. – Уголки поднимаются выше.

– Осторожней. Я так могу подумать, что нравлюсь тебе.

– Тогда я обязательно подкину тебе очередную книгу.

– Или очередной камень, – усмехаюсь я.

Улыбка Элайджи исчезает.

– Не я бросил в окно тот камень.

– Правда? – Я делаю паузу. – Ты знаешь, кто это был?

Он качает головой.

– Ты разговаривала сегодня с Наследницами?

И мысли мои снова захватывают события этого вечера.

– Да, они согласились помочь. Но… мы поехали на место повешения и… – Как бы это сказать? – И мы то ли провели ритуал, то ли сотворили заклинание…

– Ты практиковала колдовство? – Лицо его приобретает серьезное выражение.

Не могу сдержаться. Смеюсь. Это звучит совершенно безумно. И сейчас, когда я выбралась из ужасного леса, кажется, что это была просто игра воображения.

– Видимо, да.

– Что произошло?

Тон Элайджи меня беспокоит. Обвожу пальцами узор кружева на покрывале. Я думала, если кто и скажет, что колдовства не существует, так это он.

– Лица Наследниц размазались и стали чужими. Потом все вокруг потемнело, а я увидела парня, раздавленного чем-то большим и металлическим.

Элайджа поднимается.

– Чьи это были лица?

– Честно говоря, не знаю. Но они принадлежали людям в возрасте.

– Вы с Наследницами должны вернуться на место повешения. На этот раз я сам за вами понаблюдаю.

– Ни за что! Только не снова! Меня там едва не вывернуло от страха.

– Пока ты не придумаешь, как иначе снова увидеть эти лица, мы обязаны вернуться на холм. – Тон его голоса ясно дает понять: спором я ничего не добьюсь.

– Ты явно что-то недоговариваешь. Что?

– Я взял на себя смелость найти и прочитать дневники потомков ведьм тех лет, когда происходило множество смертей. Большинство из них оказались бесполезными, мирскими. Но было и кое-что особенное. Сто лет назад два потомка видели лица, похожие на те, что описываешь ты.

– И что тогда?

Он хмурится.

– Вскоре они умерли.

Глава 27 У всех на виду

Окидываю столовую внимательным взглядом. Элис, Мэри и Сюзанна заняли свои привычные места у окна. Как же я жалею, что не попросила их вернуться на место повешения еще во время классного часа! Если не сделаю этого сейчас, школьный день закончится, а завтра уже среда – День памяти. Нужно просто действовать, даже если Элис унизит меня перед всей школой.

Когда я приближаюсь к Наследницам, многие поворачиваются в мою сторону. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь обращался к девчонкам во время ланча. Это как подходить к королевскому трону без разрешения. Останавливаюсь у самого края занятого ими круглого столика. Сейчас мне гораздо хуже, чем в саду. Сейчас я у всех на виду.

– Присаживайся, Саманта, – говорит Сюзанна.

Перевожу взгляд на Элис.

– Хватит стоять столбом как идиотка, – ворчит она.

Обычно, когда меня называют идиоткой, это не вызывает чувства облегчения. Но не сейчас. Я придвигаю стул и сажусь.

– Я честно не знаю, как начать разговор, поэтому скажу прямо: нам нужно вернуться на место повешения.

– И это твоя большая новость? – Элис излучает уверенность. – Мы знаем. И поедем туда сегодня вечером, сразу после колдовской вечеринки.

– Меня на вечеринку не приглашали. – Зачем я это ляпнула?

Воцаряется неловкая пауза. Затем Сюзанна говорит:

– Приходи на вечеринку, и мы поедем все вместе.

– Ла-адно, но ответственность на тебе, – предупреждает Сюзанну Элис.

Не уверена, что лучше: поблагодарить за приглашение или спросить Элис, чем они рискуют. Это из-за того, что Лиззи меня ненавидит? Да и Элис не самая моя большая фанатка. К тому же почему они держат нашу вчерашнюю встречу в секрете от Лиззи и Джона? Плевать. Я иду на это ради папы, а не чтобы подружиться с ними.

Элис прерывает повисшую тишину:

– Ты все? Или есть еще какие выдающиеся идеи?

– Подозреваю, другие потомки тоже видели подобные размытые лица. Имею в виду, в те года, когда случались смерти.

Мэри всю передергивает:

– Да ты полна новых идей!

– Подозреваешь или знаешь? – уточняет Элис.

– Знаю.

– Как ты можешь знать, Саманта? – спрашивает Сюзанна.

– Не могу объяснить. Но должна вам кое-что рассказать. Те, кто видел такие размытые лица…

– Даже не знаю, мне сделать вид, что я тебя не заметила, или блевануть от твоего вида, – раздается за спиной голос Лиззи.

Черт! Что она делает здесь в обеденный перерыв первокурсников?

Элис обращает ко мне взгляд, говорящий: сама виновата, что подсела к нам. Я встаю и поворачиваюсь к Лиззи, но она смотрит на Наследниц. В столовой собралось двадцать старшеклассников, включая Джексона.

– Надеюсь, это шутка, – заявляет Лиззи девочкам.

– Ну, если так, то нам явно недостает юмора, – отзывается Элис.

Лиззи выглядит неуверенной. Я тоже в замешательстве. Эта реплика была обращена ко мне или к ней? Пытаюсь отойди от них, но Лиззи хватает меня за руку, и ногти ее впиваются глубоко в кожу.

– Я могу уничтожить тебя, если захочу, – заявляет Наследница, прежде чем ослабить хватку, оба ее глаза, зеленый и карий, источают угрозу.

Джексон следит за нами из-за столика в противоположном конце зала, и я решаю просто уйти. Не хочу устраивать ссору посреди столовой, когда на нас смотрит половина школы.

– Что это было? – спрашивает Джексон, когда я подхожу, и достает из сумки впечатляюще большой ланч.

Я присаживаюсь рядом с ним.

– Ничего такого, не волнуйся.

– Как-то не похоже.

– Я просто разговаривала с Наследницами, и тут Лиззи психанула. – Пытаюсь сделать вид, будто ничего не случилось.

– Никто не разговаривает с ними во время ланча. Поверь, многие пытались, я сам видел. Наследницы просто встречали их пустыми взглядами, людям от такого становилось неловко, и они сами уходили.

– Охотно верю.

– Ты мне расскажешь, что происходит?

Джексон предлагает мне арахисовое масло, банан и медовый сэндвич.

– Уверен?

– Да, у меня еще есть.

Я смеюсь и беру сэндвич.

– Что ты здесь делаешь? Обеденный перерыв только у нас.

– Учитель заболел, а заменяющий так и не явился. Ты же не раздавала снова булочки, правда? – Джексон ухмыляется.

Неужели он не знает, что они были из пекарни его матери? Может, Вивиан все же не поругалась из-за этого с миссис Мэривезер? Какое облегчение! Улыбаюсь и кусаю вкуснейший сэндвич.

– Ты что-нибудь знаешь о сегодняшней колдовской вечеринке?

– Ага.

– И больше ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Зависит от того, что ты хочешь рассказать о Наследницах.

Качаю головой, впечатленная его ответом. Но, честно, я не знаю, что сказать. Не хочу лгать, но и правду открыть ему не могу. Если рискну, то нарушу наше хрупкое перемирие с Наследницами, и они поедут на место повешения без меня.

– Сюзанна забыла тетрадь на уроке, я всего лишь ее вернула. – Слабенький вариант, но не худший.

– А со стороны казалось, что вы сидите за одним столиком. Как подружки.

– Да ну тебя. Ни за что! Да, я сидела с ними. Да, была дружелюбна. Но это не означает, что мы подруги. Ведь правда?

Джексона такой ответ не убедил, но он не стал настаивать.

– Костюмированная вечеринка. В доме Элис. Наследники каждый год устраивают ее перед Днем памяти. Это традиция.

Костюмированная вечеринка? Которую устраивают Наследники? Это явно не вечер моей мечты. Но если не пойду, они не станут меня ждать и поедут на место повешения одни.

– Ты идешь?

– Я великолепно смотрюсь в костюме колдуна. Нечестно лишать людей такого зрелища.

– Да, школа ни за что тебе не простит.

Джексон предлагает мне угощаться печеньем из маленькой коробочки, перевязанной шнурком. Интересно, а может, получится как-нибудь упросить миссис Мэривезер и мне собирать ланчи?

– Зайду за тобой в девять – девять тридцать? – спрашивает Джексон.

– А, да, конечно. Обязательно быть в костюме?

– Без него тебя не пустят.

Глава 28 Ты всех покусала

Синхронные кантри-танцы, костюмированные вечеринки и публичные речи находятся на вершине моего списка причин медленной смерти от смущения. Я вывалила всю одежду из гардероба. Как же не хочется идти на эту вечеринку!

– Сэм! Подойди к двери! – кричит Вивиан с первого этажа.

Я кидаю взгляд на экран мобильного. Сейчас 20:17. Неужели Джексон пришел так рано? Я подхватываю кучу одежды и как попало засовываю ее обратно в шкаф Эбигейл.

– Бегу!

Спустившись на пару ступенек, я останавливаюсь как вкопанная. Вивиан в передней разговаривает с Сюзанной.

– Эй! – окликаю я, и они поднимают головы.

– Не знала, что вы собираетесь на тематическую вечеринку, – дружелюбно говорит Вивиан, пока я преодолеваю оставшиеся ступени.

Все потому, что с прошлого вечера мы не обмолвились и словом. Я пожимаю плечами.

– Может, у меня найдется что-нибудь подходящее для твоего костюма, – сообщает Вивиан.

Идеальный образец наших нынешних отношений – переругаться, а потом делать вид, будто ссоры никогда и не было.

– Не нужно, все в порядке.

– Скажи, если передумаешь, – заявляет она, и цокот каблуков удаляется по коридору.

На Сюзанне черное викторианское платье с пышной юбкой и высоким воротом, которое идеально подчеркивает ее фигуру. Волосы умело собраны в улучшенную версию ее обычного пучка.

– Вау, потрясающе выглядишь.

– Я никогда не смогу даже сравниться с ней.

– Спасибо, – улыбается Сюзанна.

– Я как раз собиралась на вечеринку. Зайдешь?

– Она определенно пришла не без причины, и я не хочу, чтобы Вивиан нас подслушивала. Мачеха и так думает, что у меня не все хорошо с нервами; не хватало еще, чтобы она узнала, что я неумышленно, но занималась колдовством.

– Конечно. У вас такой прелестный старинный дом. Мне всегда было интересно, как он выглядит изнутри.

Мы поднимаемся по лестнице.

– Первые три дня я в нем терялась.

– Могу представить, – замечает она, когда мы идем в свете тусклых бра коридора.

– Пришли, – говорю я, открывая дверь своей комнаты.

– Словно в прошлое попали. – Сюзанна один в один повторяет мои мысли при первом взгляде на это место.

– Итак, в чем дело? Я знаю, что ты не просто заскочила, проходя мимо.

– Нет, не просто. – Она опускает голову и достает конверт из старинной шелковой сумочки, висящей на боку. – Это письмо, которое твоя бабушка прислала моей. Я нашла его этим летом, когда помогала маме разбирать старые коробки. В нем говорится о таинственных смертях.

– Значит, ты знала? – Тогда, в саду, я была права. Им точно что-то известно, но мне они этого не рассказали.

– В каком-то роде. Честно говоря, я решила, что твоя бабушка… слегка неуравновешенная. Но взволновал меня ответ моей бабушки. Лист был в том же конверте. Она так его и не отправила.

– Ладно, – неуверенно протянула я.

– Саманта, как ты узнала, что другие потомки ведьм тоже видели размытые лица?

– Об этом говорится в письме? Так написала твоя бабушка?

– Да. Я показала его Элис, и она согласилась, что это имеет значение. А потом ты приходишь в школу и заявляешь, что другие Наследники тоже видели эти лица.

Начинаю понимать, почему Элис так подозрительно ко мне относится. На ее месте то, что у кого-то есть подобная информация, мне бы тоже показалось странным.

– Бабушка не отправляла письмо. Так откуда ты узнала?

– Я не могу рассказать.

– Знаю, у тебя нет причин нам доверять, мы сами их уничтожили. Эта надпись на шкафчике, вырванные волосы и все слухи…

– И камень, – добавляю я.

– Камень?

– Камень со словом «умри», который вы кинули мне в окно.

Она хмурит прелестное личико:

– Я ничего об этом не знаю. Какой ужас!

Может, это устроили Лиззи и Джон, а им не сказали?

– Ага, как-то так. Теперь понимаешь, почему я не скачу от радости при мысли о том, чтобы доверять вам?

– Понимаю. Что мне сделать, чтобы помочь тебе переменить мнение?

– Не знаю. Думаю, для начала можешь рассказать, почему Лиззи меня преследует.

Она смотрит в окно, что ни капли не убавляет подозрений и не успокаивает меня.

– Все сложно.

– Это как-то связано с тем, что вы не позвали их с Джоном с собой, когда мы встречались в саду?

– Да. – Сюзанна касается пальцами кружев воротника.

Я жду, но она не собирается продолжать.

– Сюзанна, если вы не можете даже рассказать, почему Лиззи издевается надо мной или почему вы скрываете от нее тот факт, что мы вместе проводим время, как я смогу передумать и начать вам доверять?

Прозвучало более агрессивно, чем я намеревалась. Но правда, складывается такое ощущение, будто меня атакуют по всем фронтам. И если у Лиззи имеется генеральный план, я хочу его знать.

Сюзанна кивает.

– Я согласна. Скрывать нельзя. Это неправильно.

Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, но Наследница не пытается больше ничего объяснить.

– Хорошо, полагаю, мы можем просто съездить на место повешения сегодня вечером и разойтись каждый своей дорогой. – Озвучивать эту мысль болезненно. Я и не представляла, как сильно надеялась, что все сложится иначе.

Сюзанна сжимает тонкие пальцы.

– У моей младшей сестры рак, Саманта. Последний год она часто бывает в больницах. В какой-то момент казалось, ей становится лучше. Но недавно врачи нашли новые злокачественные образования. Теперь понимаешь, почему меня так волнует, есть ли у этих смертей система? Нам с тобой обеим есть что терять.

Искренность ее слов застает меня врасплох.

– Мне так жаль… – Вот почему Джексон рассказал ей о моем отце. Думал, что Сюзанна смягчится.

– Я не прошу, чтобы ты прямо сейчас начала мне доверять, особенно после всего, что случилось. Но, пожалуйста, просто подумай. Мы не можем разойтись своими дорогами, потому что тогда…

Нет необходимости заканчивать, чтобы я почувствовала страх, таящийся в конце этого предложения. Мне он слишком хорошо знаком.

– Хорошо. Я подумаю.

Она кивает:

– Ладно, готовься. А мне пора показаться людям. – Сюзанна выходит из комнаты, и какая-то частичка меня искренне желает пообещать ей, что все будет хорошо. Но правда в том, что я понятия не имею, так ли это.

Инстинктивно перевожу взгляд на фотографию отца, стоящую на тумбочке.

– Я все выясню, пап. Сделаю все возможное. Я упаду семь раз, но поднимусь в восьмой.

А это означает, что сейчас мне нужно отправиться на вечеринку и выяснить тайну размытых лиц. Даже если единственное, чего я хочу, – это обосновать лагерь у порога отцовской палаты. Проверяю телефон. На часах 20:39, а я все еще не выбрала наряд. Взгляд падает на верхнюю полку шкафа. Там лежит аккуратно сложенное черное кружевное платье. Что оно здесь делает? Осторожно вытаскиваю его, и юбка с шелестом разворачивается до самого пола. Это самое прелестное платье, которое я когда-либо видела!

– Элайджа?

Нет ответа.

– Спасибо. Огромное тебе спасибо.

Я жду, но ответа по-прежнему нет.

Стягиваю с себя драные джинсы и рубаху. Он сделал это, чтобы удостовериться, что я обязательно поеду на место повешения с Наследницами? Или просто решил побыть милым? Ощущая себя неуверенно, я рассматриваю свое отражение в зеркале. Надеваю тяжелые ботинки с высокой шнуровкой и запихиваю в один из них кошелек. Даже такая деталь, как обувь, сразу заставляет почувствовать себя почти собой.

– Красивое платье. Не помню у тебя такого, – раздается из дверей голос Вивиан.

Я поворачиваюсь, но не отвечаю.

– Выглядит как старинное, – продолжает она.

– Может быть.

Достаю куртку и кидаю на кровать, избегая встречаться с мачехой взглядом.

– Нельзя надевать кожаную куртку с таким платьем. Особенно куртку из искусственной кожи. Они не сочетаются.

Хочется накричать на нее, потребовать уйти из моей комнаты, но боюсь, тогда Вивиан никуда меня не отпустит.

– Сэм, возьми черную накидку с капюшоном. Она идеально подойдет. Считай это моим мирным предложением.

Это самое большое извинение, которого можно ожидать от Вивиан.

– Мы можем завтра съездить к папе?

Она вздыхает:

– Думаешь, я сама не хочу его увидеть? Вчера вечером я просто волновалась о тебе. Конечно же, мы можем завтра его навестить.

Часть напряжения отпускает мою грудную клетку.

– Хорошо, – говорю я. – Давай посмотрим на эту накидку.

Вивиан улыбается и цокает каблучками в сторону своей спальни в другом крыле дома. Я иду следом, а она говорит что-то об стилях одежды и о том, в какие времена носили плащи-накидки. Мачеха заходит в спальню и сразу направляется к гардеробу.

Я понятия не имею, что значат ее слова. Я просто рада, что увижу отца, и иногда вставляю восклицание «Круто!» в монолог Вивиан о моде. На комоде я замечаю уголок счета из больницы. Не забыть вернуться сюда, когда мачехи не будет дома.

– Держи! – восклицает она и протягивает мне тяжелый шелковистый плащ. Действительно довольно красивый.

В детстве она всегда меня наряжала, словно я была ее личной куклой. Забавно, но раньше мне это нравилось. От такого внимания я чувствовала себя особенной.

Вивиан опускается на кровать и водружает передо мной блестящую черную коробку.

– Что это? – спрашиваю я, усаживаясь на подушку.

– Единственный способ узнать – открыть.

Вивиан говорит со мной тем же тоном, что и со взрослыми. Отношение ее не меняется из-за возраста. И мне это нравится. Поднимаю крышку и разворачиваю оберточную бумагу. Внутри лежит кремовое платье со сложной вышивкой из бисера и бусин.

– Вау. Выглядит как твое.

– Оно в точности как мое. Заказала для тебя. Знаешь зачем?

Я поверить не могу, что держу в руках точную копию моего любимейшего платья в гардеробе Вивиан. А это о многом говорит, учитывая размеры ее шкафов.

– На выпускной пятого класса?

Она кивает:

– Платье в стиле двадцатых годов идеально будет сочетаться с твоими короткими волосами. А когда все восхитятся твоим смелым модным выбором, можно будет показать мерзким девчонкам, обрезавшим тебе волосы, средний палец.

Я смеюсь.

Надеваю плащ, и Вивиан придирчиво меня оглядывает.

– Хм-м, – мычит она себе под нос и зарывается в коробку с украшениями. Потом накидывает мне на шею подвеску. Она состоит из серебряных петель, переплетенных в узел. – Так гораздо лучше.

Вивиан расправляет накидку на плечах, и на меня внезапно наваливается тяжесть всех наших последних ужасных ссор. Может, я неправильно поступаю, скрывая от нее все, что происходит в Салеме? Если Элайджа прав и папа в серьезной опасности, разве она не заслуживает это знать? Хоть частичку правды?

– Ви, помнишь, ты заказала мне платье в стиле двадцатых?

Мачеха улыбается. Она любит, когда я зову ее Ви. Этого не было уже несколько месяцев.

– Да, давно, когда тебе еще хватало ума следовать моему вкусу.

Я смеюсь:

– Ага. В том году я так боялась идти на выпускной и увидеться со всеми. Платье мне очень помогло.

– Хотя тот факт, что одна из тех слабачек грохнулась по пути на сцену, тоже не помешал.

– Не-а, – ухмыляюсь я. – Ни капельки не помешал. И все же спасибо тебе за все.

Она слегка склоняет голову:

– Обращайся.

Напряжение в воздухе спало, по крайней мере пока. И я не могу этому не радоваться.

– Я тут подумала: может, нам провести вместе немного времени, как раньше? Знаю, в последние дни я немного странная… и сложная. Просто все так навалилось.

Напольные часы на первом этаже бьют девять раз. Джексон придет в любую минуту.

– Хочешь это обсудить? – Вивиан смягчается.

– Да, пожалуй. Сейчас мне уже надо уходить, но мы сможем поговорить завтра?

– Устроим ужин. Я сделаю его наилучшим, а с утра мы навестим твоего отца.

– По рукам, – соглашаюсь я.

Если б мы любили обниматься, то сейчас обязательно бы это сделали. Но нет, Вивиан кивает, а я просто улыбаюсь и быстро иду по коридору в свою комнату.

Вновь рассматриваю себя в зеркале туалетного столика. Какая-то я слишком разодетая для ведьмы. Зеленая краска для лица улучшила бы картину. Стоп, я нарисую бородавку! По крайней мере, она добавит хоть что-то ведьминское в мой образ. Рисую подводкой большую черную точку посередине щеки. Так лучше.

– Сэм, Джексон пришел! – кричит Вивиан.

Я выключаю свет и выхожу в коридор. Останавливаюсь наверху лестницы и смотрю на Джексона. Он улыбается. Я осторожно спускаюсь, стараясь не наступить на платье. Оказавшись внизу, поворачиваюсь к парню.

– Что? – спрашиваю после нескольких секунд тишины.

– Ты прекрасна.

– Спасибо. – Щеки мои краснеют.

– И мне нравится родинка в стиле Мэрилин Монро.

– Чего? Нет же, это бородавка! – возмущаюсь я. Джексон смеется.

Мы пересекаем переднюю, и Джексон придерживает передо мной дверь. На нем черный жилет с золотыми пуговицами, черные брюки и черный плащ до пола.

– Должна сказать, что я впечатлена.

– Тем, что я открыл перед тобой дверь? Или что я не врал и действительно шикарно выгляжу в костюме колдуна?

Джексон направляется прямиком к подъездной дорожке у своего дома и предлагает мне руку. Охотно ее принимаю и качаю головой:

– Твоим костюмом, глупый.

Он открывает передо мной дверь машины и помогает забраться на пассажирское сиденье.

– В Салеме часто проходят костюмированные вечеринки. На твоем месте я бы уже начал готовиться. – Он обходит машину.

– Уверена, мне нет смысла волноваться. Искренне сомневаюсь, что я – номер один в списке приглашенных. Ты уговорил маму одолжить нам пикап?

– Вообще-то он мой. – Джексон заводит двигатель и задним ходом выезжает на дорогу.

К слову об этом, я ведь задумывалась, с чего вдруг во дворе у миссис Мэривезер стоят два грузовичка.

– Почему тогда ты не ездишь на нем в школу?

– Потому что как-то ночью мы с друзьями решили подрифтовать, а мама нас заловила, – ухмыляется Джексон. – Я упросил ее дать нам пикап только потому, что ты будешь на каблуках.

– С чего ты решил, что я надену каблуки?

– Просто предположил.

– Но это не так.

– Упс! – Ухмылка его становится шире.

– Ты ужаснейший, – заявляю я, улыбаясь.

– Хотела сказать – потрясающейший, потому что теперь тебе не придется тащиться в платье пешком?

– Нет слова «потрясающейший».

– Теперь есть. – Джексон тянется к бардачку и достает из него маленькую коробочку. – О, и мама передала тебе вот это. – Он кладет ее мне на колени.

Это крошечная розовая коробочка из пекарни миссис Мэривезер, перевязанная черными и золотистыми лентами. Я тяну за концы банта и поднимаю крышку. Внутри лежит пучок черно-лиловых фиалок, поблескивающих сахарной глазурью.

– Это букетик на платье, – поясняет он, пока мы подъезжаем к дому с белыми колоннами, украшенными светящимися гирляндами. В каждом окне горит свеча. Должно быть, дом Элис. Улица заполнена машинами. Джексон паркует пикап на ближайшем свободном месте.

– Мне еще ни разу не дарили бутоньерку, – говорю я тише, чем обычно, доставая из коробки утонченную связку цветов.

Джексон поворачивается и забирает букетик из моих рук.

– Мама сказала, он съедобный. Так что, когда вечеринка закончится, можешь его съесть. – Он осторожно прицепляет цветы к моему платью. – Я сказал ей, что это не выпускной, но ты же знаешь мою маму. Она не принимает слово «нет».

– Цветы прекрасны. – Я улыбаюсь. Может, вечеринка все же не будет столь ужасна.

– Позвольте открыть вам дверь, леди, – предлагает Джексон.

Но не успевает он обойти пикап, я распахиваю дверцу сама и осторожно выхожу на неровный тротуар, пытаясь не зацепиться за что-нибудь платьем. Джексон смеется:

– Сэм, ты упрямейшая девушка в мире.

– Это я еще в хорошем расположении духа.

Джексон обхватывает меня рукой за талию и притягивает к себе. Исходящий от него древесный запах окутывает меня.

– Хорошая новость: я нахожу упрямство привлекательным. – Его лицо всего в паре дюймов от моего.

Подаюсь ближе, и подошва ботинка попадает на трещину в тротуаре. Я делаю шаг в сторону, чтобы не упасть.

– А может, тебе еще нравятся девушки, которые могут запнуться на ровном месте? – спрашиваю я. После случившегося в парке это первый раз, когда он почти был готов меня поцеловать, а я поскользнулась.

Джексон смеется и берет меня за руку. Мы идем по лужайке к передней двери.

– Добро пожаловать в резиденцию Паркеров, – возвещает дворецкий у входа. – Позволите забрать вашу верхнюю одежду?

Я отдаю ему накидку. Внутри все падает, когда я понимаю, что вечеринка больше похожа на званые обеды Вивиан, только напичканные стероидами и разросшиеся до адских размеров. Это же школьная вечеринка! Какого черта она такая пышная? Все смотрят на нас привычно неодобрительными взглядами.

– Возьмем что-нибудь выпить?

– Конечно, – соглашается Джексон.

– Хай! – раздается знакомый голос, когда мы идем к красиво сервированному столу, уставленному осенними угощениями. Это Диллон. Он стоит рядом с симпатичной девушкой из нашего класса, которая всегда флиртует с Джексоном.

– Хай! – отвечает Джексон.

Он кивает Диллону и обнимает девушку. На ней корсет на шнуровке и короткая черная юбка, обтягивающая, как вторая кожа. Не понимаю я таких нарядов в стиле «чем обнаженней, тем лучше». Зато Диллон над костюмом, кажется, не парился: натянул все черное, что имелось у него в гардеробе. Если б подбородок его не был гладко выбрит, а волосы уложены, парень походил бы на бродяжку.

– С Диллоном ты знакома, а это Ники. – Джексон указывает рукой в их сторону. – Ребята, это Сэм.

– Рада познакомиться, – говорю я Ники, но ее внимание всецело захвачено Джексоном. Что ж, будет забавно.

Я осматриваю зал. Шепотки и взгляды в мою сторону становятся очевидны.

Диллон протягивает нам стаканы горячего яблочного сидра со стола и достает фляжку. Подливает немного содержимого в сидр каждому из нас и вновь прячет флягу среди сотни слоев одежды.

– На вечеринке, полной ведьм и колдунов, сегодня присутствует настоящая Мэзер. Я выпью за это! – Он поднимает стакан.

Диллон ведет себя как обкуренный, но мне он чем-то нравится. Делаю глоток сидра – вкуснейший напиток.

– Ты за все готов выпить, – фыркает Джексон.

Ники впервые за эти минуты обращает ко мне взгляд:

– У тебя что-то на лице.

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем она.

– Это бородавка.

– А-а… – Звучит скептически.

Обвожу взглядом толпу, но не вижу среди собравшихся Наследниц. Как ни странно, в какой-то момент я понимаю, что выискиваю еще и Элайджу.

– Вот такой подход мне нравится, – звучит комментарий Диллона, когда я делаю большой глоток сидра и понимаю, что почти прикончила первый стакан. – Шоты будут позже, Сэм.

Но я уже ощущаю в голове легкую веселость опьянения.

– Или не будут, – заявляет Джексон. – Мы с Сэм пока прогуляемся. Найду вас позже.

– О'кей, чувак, – кивает Диллон.

Ники ничего не говорит, но ясно, что она разочарована.

– Саманта! – орет Диллон, когда мы уходим. – Он на тебя запал!

Щеки вспыхивают. Уверена, Ники сейчас жаждет меня прибить.

– Замолкни, мужик! – кричит в ответ Джексон.

– Не разбивай ему сердце! – не прекращает Диллон, но мы уже скрываемся в толпе.

– Не слушай этого клоуна, – усмехается Джексон. – Он уже явно пьян.

– Значит, ты говорил обо мне с друзьями?

– Ну, сказал, что ты мне нравишься. – Он краснеет. Мы заходим в гостиную, обильно украшенную черными свечами.

– Не верится, что ты вообще можешь кому-то нравиться, – заявляет сидящая на кушетке Лиззи, и я резко останавливаюсь. – Убирайся отсюда.

Прошу, только не надо очередной ссоры. Я не могу уйти, пока не обговорю с девочками планы на вечер.

– Заткнись, Лиззи. Это не твой дом, – огрызается Джексон.

Наследница встает. Юбка ее длинного облегающего платья волочится по полу. За ее головой возвышается большой кружевной накрахмаленный ворот, делающий девушку еще более зловещей.

– Это моя вечеринка, Джексон. Почему бы тебе просто не отойти в сторонку и не дать мне с Сэм разобраться? Если, конечно, не хочешь, чтобы я снова вспомнила о твоей свихнутой мамашке.

Миссис Мэривезер? Как подло. Впервые за время нашего знакомства Джексон действительно в ярости. Если бы Лиззи была парнем, уверена, он бы сейчас ей врезал. Но Джон не дает Джексону возможности ответить.

– Какого черта?

Он вытягивает руки, показывая их Лиззи. Кожу покрывают яркие красноватые бляхи. Мы все пялимся на эти пятна.

– Похоже на укусы, – неуверенно говорит он.

Где-то кричит девушка. Мы оборачиваемся на голос и видим у нее на лице такие же высыпания. Я ощущаю, как ужас разливается по моему телу. Лиззи тычет в меня пальцем:

– Это ты сделала? Никто не забыл выходку с булочками, которую ты устроила, – заявляет она достаточно громко, чтобы все люди в радиусе двадцати футов услышали и начали шептаться.

Оскорбленная, я кидаю взгляд на Джексона. Но он смотрит на собственные руки, тоже покрытые красными пятнами. О нет!

Лиззи прикусывает щеку. Я пытаюсь сосредоточиться на возможных путях отступления, но не могу. Как же я жалею, что пила алкоголь. Я делаю шаг назад, Наследница ухмыляется и бормочет что-то себе под нос. Сюзанна, которая тоже, оказывается, все это время была с нами в комнате, останавливает ее:

– Лиззи, нет.

Она что, вступается за меня?

– Отойди, Сюзанна. Теперь я буду разбираться с этой проблемой, потому что вы, очевидно, не можете.

– Нет, Лиззи, – Сюзанна хватает девушку за руку. – Я хочу, чтобы она осталась.

Вся веселость испаряется с лица Лиззи. Остается только злость.

– Ах ты неблагодарная маленькая тварь! В тебе нет ни капли преданности!

Не знаю, что она собиралась сделать, но Сюзанна явно только что спасла меня от этого.

– Сюзанна, ты не должна… – говорю. Так неприятно, что злость Лиззи теперь направлена на нее.

Лиззи оборачивается и выплескивает содержимое своего стакана мне в лицо. Пытаюсь отступить, но двигаюсь недостаточно быстро, и сидр обильно покрывает мои волосы и щеку. Я смотрю на Джексона. Он рассматривает беснующуюся в истерике толпу, не обращая внимания на Наследников. Высыпания на его коже стали еще хуже, а дом погрузился в хаос. Все кричат.

Лиззи подходит к Сюзанне, та упорно отступает. Потом Лиззи заносит руку, и глаза Сюзанны удивленно расширяются. Раздается звон бьющихся стаканов, народ бросается бежать.

– Сэм, нужно выбираться отсюда, – говорит Джексон.

– Я не могу бросить Сюзанну вот так. – Правда не могу. Я должна снова оказаться на месте повешения.

– Она и сама справится.

Я смотрю на бедную Сюзанну, которая, пятясь от Лиззи, уже уперлась спиной в стену. К ним сквозь толпу отчаянно проталкивается Элис. Я отступаю от Джексона и устремляюсь к девушкам, но он перехватывает меня за руку.

– Подожди… Мне нужно кое-что им сказать, – возмущаюсь я.

– Нет, тебе прямо сейчас нужно убираться отсюда.

Элис оттесняет Лиззи от Сюзанны.

– Элис! – кричу я, но она не слышит.

– Сэм, все думают, что виновата ты, – заявляет Джексон.

Я останавливаюсь, внезапно понимая, что я действительно единственная здесь без красных пятен на коже. И Джексон прав: повсюду звучит мое имя.

– Но мне обязательно нужно кое-что сказать им. – Пытаюсь протолкаться мимо каких-то истерящих девушек.

– Уходи, Саманта, – говорит Элайджа, появляясь рядом со мной. – Здесь небезопасно.

Элис и Лиззи кричат друг на друга. Джексон тянет меня за руку.

– Я прослежу за Наследницами, – обещает призрак.

Народу все больше, все толкаются. Я совсем потеряла Наследниц из виду.

– Это ты сделала! – орет девчонка, которую я никогда раньше не видела.

Она нацеливает покрытые пятнами руки прямо мне в лицо. Промахивается, но умудряется сорвать с платья бутоньерку. Я больше не сопротивляюсь. Я бегу. Столы перевернуты, на полу осколки стекла. Мы с Джексоном быстро минуем столовую для приемов, выбираемся в кухню и выскакиваем за дверь. Он обходит кричащую девушку, лежащую на земле.

– Джексон, они уже добрались до шеи, – говорю я, когда мы обходим дом, оказываясь на лужайке перед ним. Я сжимаю в руке подол платья, чтобы не запнуться. – Эти высыпания.

– Вон она! – орет парень из нашего класса, указывая в нашу сторону.

Все поворачиваются ко мне. Мы с Джексоном бегом кидаемся к пикапу. Я тяжело дышу. Кто-то выкрикивает мое имя, когда мы забираемся в машину. Джексон поворачивает ключ в замке зажигания, а кричащий парень оказывается рядом, долбит руками по стеклу с моей стороны. Хлопаю ладонью по кнопке запирания двери, пикап Джексона с визгом срывается с места.

– Что это было? – спрашиваю я, не в силах осознать произошедшую дикую сцену.

– В жизни ничего подобного не видел.

Пятна на его шее похожи на укусы.

– Они болят?

– Нет, не особо. Просто мерзко выглядят.

– Да ладно тебе, Джексон. Все орали и бросались на пол. Не верю, что это не больно.

– Хорошо, пожалуй, их слегка жжет.

– Или не слегка.

– Не представляю, почему тебя сыпь не затронула.

– Клянусь, это не я, – уверяю я, касаясь платья в том месте, где раньше был съедобный букетик.

– Странно, странно, а я-то думал, это ты покусала всех на вечеринке.

Несмотря на все напряжение, я улыбаюсь. Хоть и не уверена, что на самом деле ни в чем не виновата. А вдруг это часть проклятья? Несколько кварталов мы проезжаем в тишине. Джексон заезжает к себе во двор и паркуется. Мы мгновенно вылетаем из пикапа, будто как-то можем освободиться от недавно пережитого ужаса. Джексон переворачивает руки, и красные пятна на них выглядят менее зловеще.

– Так странно, что тебя это не коснулось. Не подумай, я рад за тебя.

– Я же говорила, что люди рядом со мной страдают. – Не могу стереть из души липкое чувство вины.

– Только не надо снова советовать мне держаться от тебя подальше.

Но здесь я оставаться тоже не могу. Нужно переодеться и ждать Элайджу, который расскажет, что узнал о Наследницах. Может, еще есть шанс, что мы поедем на место повешения.

– Мне нужно идти.

– Сэм…

– Нет, не из-за этого. Просто нужно идти.

Проходит несколько секунд.

– Как скажешь. – Он отворачивается и устремляется к дому.

Сердце сжимается. Я так хочу поблагодарить Джексона. Не представляю, что бы со мной сделали, если бы он не заставил уйти оттуда. Но вместо этого я просто стою и смотрю, как он уходит. Поворачиваюсь к своему дому, в дверях стоит Вивиан.

– Где моя накидка?

Я стягиваю с шеи подвеску и передаю ее мачехе.

– Я ее забыла. – И иду к лестнице.

– Замечательное отношение, Сэм.

Глава 29 Пуританский бунтарь

Я расчесываю пальцами влажные волосы, проверяя, смылся ли сидр. Запираю дверь комнаты и достаю телефон. Ничего. Быть не может, чтобы эта массовая сыпь оказалась обычным совпадением. Или меня кто-то пытается подставить, или я сама каким-то невероятным образом в этом виновата. В воздухе материализуется Элайджа.

– Отлично. Ты здесь. – Я хватаю ботинки. – Сейчас возьму куртку, и можем идти.

– Ты сегодня не поедешь в лес, Саманта. По крайней мере, не с Наследницами.

– Но мы должны! Неизвестно, сколько времени еще осталось! – почти кричу я.

– В доме Элис сейчас полиция и немало родителей. Многие винят во всем тебя. Люди и так нервничают из-за смертей, а это происшествие только сильнее всех взволновало. Они не могут рассуждать трезво.

Мысли мои заполняются воспоминаниями: катафалк, который мы с Джексоном видели, когда шли из школы, вишневые розы у фонарного столба, женщина на пороге ритуальной службы и дедушка Джона.

– Неразумно возвращаться туда сегодня. Лучше пойти завтра.

– Но папа… – Голос мой дрожит.

– Ты должна успокоиться. Чтобы со всем справиться, нужен ясный ум.

Делаю глубокий вдох, стараясь не расплакаться. Элайджа берет меня за руку:

– Я помогу тебе, Саманта. Всем, чем только смогу.

В его серых глазах доброта и тепло. Я освобождаю ладонь и обеими руками обнимаю Элайджу, пряча лицо у него на груди. Мгновение призрак стоит неподвижно, а потом обнимает меня в ответ. От него исходит тонкий аромат потрескивающих в камине поленьев.

– Побудешь со мной еще немного?

– Если хочешь.

– А расскажешь об Эбигейл? – Так хочется поговорить о чем-нибудь, кроме моего страха.

– Да, – выдыхает он во влажные волосы, прижимаясь щекой к моей макушке. – Что хочешь услышать?

Ужасно интересно узнать, что с ней случилось, но я понимаю, что об этом лучше не спрашивать.

– Кто написал портрет, который висит внизу?

– Я.

Я отстраняюсь, чтобы заглянуть Элайдже в лицо, и замечаю, что на нижней губе у него есть крошечная родинка.

– Так ты художник?

В его глазах улыбка.

– Среди пуритан не было художников. Праздные действа осуждались во всех их формах.

– Тогда как?

Он разжимает руки, выпуская меня из объятий.

– Все началось с рисунков для Эбигейл, когда она была еще малышкой. Потом, после смерти родителей, она долгое время молчала. Я всеми силами пытался сделать ее счастливой.

Я забираюсь на кровать и сажусь, подложив под спину подушки.

– Картина прекрасная. Начинающий художник не сможет такое нарисовать.

Элайджа выглядит смущенным.

– Много свободного времени по вечерам. Ничего особенного. Я практиковался. Не было ни спорта, ни танцев, ни музыки. Люди верили, что они приводят к лени и греху. Бедняжка Эбигейл. Она обожала сочинять и петь песни, но могла делать это только дома.

Жестом предлагаю призраку сесть рядом со мной. Пару мгновений он сомневается, но все же соглашается.

– Я видела картины ваших времен. На них все облачены в чепцы и уродливые черные одежды. Где Эбигейл достала голубое шелковое платье, в котором позировала для портрета?

– Торговец на пристани часто плавал в Европу. Тем же способом я доставал холсты, краски и лишние свечи, чтобы рисовать.

– Получается, ты был бунтарем среди пуритан?

– Чтобы получить это звание, не нужно было прилагать особых усилий. Пожалуй, хватило бы и слишком громкого смеха.

Я улыбаюсь.

– Кто-нибудь еще знал, чем ты занимаешься в свободное время?

– Да, один человек.

– Кто?

– Моя невеста.

– Ты был помолвлен? – Глаза мои расширяются.

На мгновение Элайджа отводит взгляд, и радость исчезает с его лица.

– Что случилось? – мягко спрашиваю призрака в надежде, что он решит хоть немного мне открыться.

– Я рассказывал, что сестра была влюблена в Уильяма. Она была счастлива, Саманта. Никогда прежде я не видел подобного счастья. А еще я сказал тебе, что семья Уильяма хотела, чтобы он женился на дочери губернатора. Глупые, стремящиеся к власти люди. Однако Уильям убедил Эбигейл, что ей не о чем беспокоиться.

Эти воспоминания наполняют его взгляд тяжестью, а голос напряжением.

– В это же время люди начали поддаваться истерии из страха перед колдовством. Как тебе известно, истерия обострилась, многих горожан взяли под стражу. К июлю Салем стал опасным местом, где никто никому не доверял. Люди с подозрением смотрели на своих соседей и близких друзей. Я все больше беспокоился о безопасности Эбигейл, а потому достал нам билеты на корабль до Европы. Но она отказалась оставлять Уильяма.

У меня внутри все сжимается.

– Прошу, только не говори, что ее обвинили в колдовстве.

– Несколько месяцев об Эбигейл ходили слухи – говорили, что она поет самому дьяволу. Разнервничавшись из-за слухов, Уильям пришел ко мне. Я умолял его сбежать с Эбигейл, увезти ее подальше отсюда, пока еще не было официальных обвинений. Но его мать заболела, и Уильям не захотел покидать семью. Шло время, слухи становились ужасней. К нам в дом явились с официальным визитом, невиновность Эбигейл была подвергнута сомнению.

– Должно быть, ты был в панике.

– Я сходил с ума. Но моя милая сестра была спокойна, уверена, что добро восторжествует. А потом вдруг расползся слух об их отношениях, и Уильям перестал с ней общаться. Он все отрицал.

– Он бросил ее? – Голос мой становится громче и тоньше.

– Я пытался его вразумить. Но Уильям заявил, что матери нельзя нервничать, что он не может связать свою жизнь с сиротой, подозреваемой в колдовстве. Что он должен защитить свое доброе имя. Я хотел убить его. Но знал, что Эбигейл от этого станет только хуже. Для нее и случившегося было слишком много: сначала против нее ополчился город, потом Уильям. Эбигейл не разговаривала и ничего не ела. Она просто лежала в комнате и рисовала цветы. К нам приходили доктора, но лечения для Эбигейл у них не было. День за днем я сидел у кровати и смотрел на нее. А потом вернулись представители властей. – Он делает паузу. – Они бы арестовали ее, Саманта. Они были настроены решительно, но я убедил подождать, ведь она была очень больна. Сказал, что, если ее заберут и от недостаточного ухода сестра умрет в тюрьме, они точно сгниют в аду. Ведь все знали: моя сестра за свою жизнь и мухи не обидела. Ей я о случившемся ничего не рассказал.

Он нес на плечах тяжелую ношу.

– Уильям хотя бы спрашивал о ней?

– Нет. – Кулаки его на секунду сжимаются. – Впрочем, Эбигейл не переставала надеяться, пока до нас не дошли новости… Он попросил руки другой.

– Дочери губернатора?

– Да. Когда сестра услышала об этом, она прервала молчание ради одного короткого крика. А через две недели она умерла от разрыва сердца.

– Я бы убила его, – выдавливаю в ответ.

– Поначалу я был в гневе. Но ответы были для меня важнее возмездия. Не понадобилось много времени, чтобы отследить, от кого пошли слухи. От моей невесты, худшей предательницы в моей жизни. Я сам рассказал ей все, что потом привело к смерти сестры. Я встретился с ней лицом к лицу, спросил – и она признала. Сказала, что ревновала, завидовала нашим отношениям с Эбигейл, но не хотела, чтобы все настолько обострилось. После этого я злился на всех. И особенно на себя самого.

Сердце мое болит за него. Сомневаюсь, что смогла бы вытерпеть подобное.

– Как ты вообще смог такое пережить? В глазах его туман, призраки прошлого.

– Я повесился, спрыгнув с балкона городского магазина посреди ночи. На моем теле нашли записку: «Величайшее из зол – разлучать любящих людей. Все вы в этом виновны».

Я в шоке прикрываю ладонями рот.

– Ни разу не слышала эту историю.

– Потому что о ней никто не желает вспоминать.

Неудивительно, что он был так взбешен и разбит горем. Я бы вела себя не лучше.

– Что я могу для тебя сделать?

– Спасти своего отца. Я не смог защитить Эбигейл и до сих пор себя за это не простил.

Как мне хочется забрать его грусть! Как же несправедливо, что ему пришлось пройти через такое! Я нежно касаюсь его руки, переплетаю наши пальцы. Элайджа переводит взгляд со сцепленных рук на меня.

– Саманта.

Наши взгляды встречаются. На долю секунды выражение его лица смягчается, и мне нестерпимо хочется обнять его. Но Элайджа отпускает мою руку и отходит к окну.

Его прикосновение рассеивается, и я внимательно рассматриваю свою ладонь. Почему я ощущаю такую сильную связь между нами? Почему так смущена?

– Зачем ты принес мне платье вчера вечером?

– Заметил, что тебе отчаянно нужна помощь.

– Ты наблюдал за мной?

Он не отвечает, просто стоит и смотрит в окно.

– Спасибо. Мне редко делали что-то настолько приятное. Элайджа почти улыбается:

– Да. И платье хорошо на тебе смотрелось.

Его комплимент согревает все тело. Вибрирует мобильный. Сообщение от Джексона: «С сыпью стало лучше. Спи крепко и не дай зомби себя покусать». Когда я поднимаю голову, Элайджи в комнате уже нет.

Глава 30 Я тебя вижу

Ветки хрустят под ногами, когда я бегу меж темных деревьев. Впереди в пятне света стоит мужчина. Ветка ударяет меня по щеке, хватаюсь за лицо, но не останавливаюсь. Мне нужно добраться до него.

Мужчина молод, ему еще нет тридцати, и облачен в старинные одежды. Руки его сцеплены за спиной, как часто делает Элайджа.

Когда я ступаю на поляну, он поднимает голову, и я следую за этим взглядом. На толстой ветке сидит ворона. А под ней висит петля. Я пытаюсь закричать, но звук получается глухим и тихим.

Резко сажусь на кровати, когда с губ слетают последние отзвуки крика. Телефон уверяет, что сейчас уже 7:27. Я выскальзываю из постели, пытаясь отвлечься от страшного сна, и выхожу в коридор. Сегодня среда, уроков нет. Я иду прямиком в комнату Вивиан в надежде, что она уже не спит и мы можем съездить в Бостон. Дверь приоткрыта, и я толкаю ее. Кровать мачехи заправлена, звуков из ванной я тоже не слышу. На комоде все так же лежит медицинский счет. Сначала я лишь кошусь на него.

Осторожно беру в руки лист. «Разъяснение выплат» – значится на нем. Это не счет! Похоже, это сумма папиных страховых выплат. На листе несколько колонок. Сумма медицинских счетов огромная – много тысяч долларов. Я просматриваю колонки франшизы и доплаты – везде по нулям. Переворачиваю страницу и наблюдаю ту же картину.

Просматриваю все вплоть до конца последней страницы, где указана общая сводка. Читаю: Ответственность пациента (сумма, выплаченная или задолженная вами поставщику услуг): $0. Я опускаю взгляд на дату. Бумаги пришли менее двух недель назад. Сердце пропускает удар, когда я кладу документы обратно на комод. Что они означают на самом деле? Что все это время Вивиан лгала мне, будто медицинские счета за лечение отца слишком высоки? Эта мысль приводит меня в ужас. Не из-за самой лжи, а от ее масштабов.

Я ковыляю по коридору к лестнице и хватаюсь за перила. Если я ничего не путаю, у нас не было необходимости продавать квартиру в Нью-Йорке. Зачем тогда? Ради денег? Но папа очень хорошо зарабатывал, были накопления. Вивиан захотела больше денег? Единственный ответ. И что теперь? Она ждет, когда папа умрет, чтобы получить огромное наследство? Мне становится плохо. Как Вивиан может так поступать?

– Выглядишь так, словно увидела призрака, – слышится голос Вивиан от подножия лестницы.

Я боюсь на нее смотреть. Не знаю, что говорить, и не могу поверить, что вчера вечером едва не открылась ей.

– Был плохой сон.

– Что ж, я только что разговаривала с больницей, на сегодня врачи запланировали твоему отцу комплексную проверку. Кажется, придется отложить посещение на этой неделе.

Вот теперь я поднимаю взгляд на Вивиан. Хочу сказать, что она не имеет права даже заикаться о моем отце.

– Понимаю, ты расстроена, но не надо злиться на меня. Не я запланировала эту проверку.

Обхожу ее на лестнице, не говоря ни слова. Просто направляюсь на кухню. В обычных условиях я бы на нее накричала, но сейчас не могу. Что, если Вивиан действительно ждет смерти отца, чтобы прибрать к рукам его деньги? А тут я устрою ругань и только подтолкну ее совершить какой-нибудь безумный поступок? Она заведует его страховкой. Нужно помнить об этом. Нельзя, чтобы Вивиан узнала, что я нашла документы из страховой компании.

Завариваю кофе, практически не глядя в чашку. Нужно как-то снять это проклятие. Это моя единственная возможность помочь отцу, шанс сделать так, чтобы он очнулся. Сомнительное предприятие, но должна же я во что-то верить.

– Все хорошо? – спрашивает Элайджа со своим английским акцентом.

– Что значит – быть духом? – задаю я вопрос, не ответив на его, и делаю глоток кофе.

– Не уверен, о чем именно ты спрашиваешь.

– Ты сказал, что много следил за мной с первого дня в городе. Что это означает?

– Если я знаю, где ты находишься, и мысленно сосредотачиваюсь на этом месте, то могу тебя видеть. Это подобно окну в ваш мир, очень похоже на телевизор. Если знаешь нужный канал и время, то спокойно можешь посмотреть желаемое шоу.

Ладно, это объясняет, как он узнал, что мне было опасно оставаться на вечеринке.

– А если не знаешь, где я?

– Тогда нужно тебя отыскать. На это может уйти немало времени.

– Что насчет материальных вещей? Если, к примеру, возьмешь мою чашку кофе, другие люди это заметят?

– С этим сложнее. Маленькие предметы я могу заставить исчезнуть. Большие – нет. Это похоже на физическую силу человека. Некоторые вещи можно поднять, а другие не получается даже сдвинуть. А мгновенное перемещение, когда ты исчезаешь в одном месте и появляешься в другом… перемещение материальных вещей – умение еще более сложное. Оно требует практики и концентрации.

– Что насчет меня? Что будет, если ты меня поднимешь?

Элайджа выглядит удивленным.

– Ты будешь парить в воздухе. Я не могу заставить исчезнуть человека, только неживые объекты.

– Кажется, я немного не понимаю ваших правил.

– Поймешь.

– Можешь сделать мне одолжение? – прошу я.

– Я уже гадал, сколько времени тебе потребуется, чтобы наконец попросить. Накидку я уже забрал.

– Ох, спасибо! – Становится неловко, что меня так легко прочитать. – Но на самом деле не мог бы ты проверить, как там папа? Вивиан сказала, они устроили ему сегодня какую-то проверку. Я не совсем ей верю. И твердо решила съездить к нему.

– Да, они действительно проводят тесты.

Я падаю на стул у маленького столика рядом с окном.

– Как ты узнал? Сосредоточился на нем или еще как? – Если Элайджа знает, где мой папа, означает ли это, что он наблюдал за мной, когда я приезжала в больницу?

– Нет. Я проверил его раньше.

Он наблюдает за отцом?

– Как он?

– В больнице о нем хорошо заботятся.

Я слегка расслабляюсь. Отчаянно хочется его увидеть, но радует уже то, что папа в порядке. Да и мысль о поездке в больницу вместе с Вивиан кажется ужасной. Не вытерплю ее притворного беспокойства о нем.

Если я не смогу ездить в больницу…

– Нужно узнать больше о проклятии и о том, что за хаос творился прошлым вечером.

– Чтобы выяснить, что произошло вчера, потребуется некоторое время. Все еще пытаются оправиться от случившегося.

– У всех Наследников была сыпь?

– Да, но хуже всего у Сюзанны.

– Получается, я действительно единственная, кого это не коснулось?

– Боюсь, что так.

А я до последнего цеплялась за надежду, что не единственная такая. Вздыхаю.

– Я всю ночь изучал записи твоей бабушки, но все равно еще не закончил.

– Я помогу. – Я поднимаюсь и выхожу из кухни. Рада, что Элайджа не спит и может работать ночами. И так уже чувствую огромное давление из-за того, что не смогла быстро со всем разобраться, и теперь мир мой в любое мгновение может развалиться на части.

Элайджа на этот раз не «перемещается», или как там он называет свои исчезновения, он проходит со мной весь дом до самой библиотеки.

– Почему я единственная тебя вижу? Ты не хочешь показывать остальным, что находишься рядом? – говорю приглушенным голосом. Мне нравится эта идея.

– От меня это не зависит. – Он закрывает дверь библиотеки за нашими спинами.

Слишком глупая теория.

– Тогда почему?

– Это мне неизвестно.

Я тяну за крюк в камине, и мы проходим в узкий коридор.

– Но ты мертв.

– Я в курсе.

– Разве ты не должен знать о таком?

Элайджа почти смеется:

– Я знаю немногим больше, чем при жизни. Просто теперь могу быстрее перемещаться.

Мысль о том, что после смерти даруется прозрение, потерпела крах.

– Ты встречал других людей, которые могли видеть тебя?

– Да, немного. Это редкое явление.

Поднявшись в кабинет, замечаю, что Элайджа рассортировал валяющиеся повсюду книги, разложив их аккуратными стопками. Пыли как не бывало. Духи занимаются уборкой? Сомневаюсь, что мне действительно хочется знать ответ на следующий вопрос, но любопытство пересиливает.

– Если я вижу тебя, значит, могу видеть и других духов?

– Да.

Походы на кладбище только что подскочили на верхнюю строчку списка дел, которые я больше никогда не выполню. Неужели все это время я ходила по улицам, видела духов и думала, что они живые люди?

– Ладно, так что у нас в этих книгах? – Лучше подумаем о чем-нибудь повеселее. О проклятиях, например.

– Большинство из них содержит информацию о судах над ведьмами и Мэзерах. Я покинул Салем до окончания судов, нужно восполнить пробелы.

– Зачем ты ушел?

– Никто не станет убивать себя, если счастлив там, где живет.

Что ж, логично. Могу представить удивление Элайджи, когда, умерев, он снова оказался в Салеме на неопределенный период времени. Я бы тоже ушла. И вот теперь он опять здесь, ищет информацию о судах над ведьмами. Видимо, невозможно избежать данной тебе жизни. Даже после смерти.

Глава 31 Любовь и стрелы

Я переворачиваю последнюю страницу тетради, в которой бабушка описывала свои исследования.

– В этой тоже нет ничего нового, – говорю Элайдже, перед которым высится стопка дневников из исторических коллекций и чужих чердаков.

– Исследование – процесс не мгновенный, он должен быть выстроен по кусочкам. Быстро не значит хорошо. Такой подход к делу ухудшит восприятие, и ты что-нибудь пропустишь.

Легче сказать, чем сделать, когда на кону жизнь моего отца.

– Как насчет миссис Мэривезер? Она очень хорошо знала бабушку. Лучше, чем кто-либо. Может, есть какие-то детали, которые бабушка не записала? То, что известно нашей соседке?

– Возможно. Однако разговор с ней принесет свои плоды, только если ты будешь откровенна.

– Ты слышал наш с ней последний разговор?

На лице его неодобрение. Великолепно. Значит, Элайджа слышал и ту беседу с Джексоном. Это смущает. Я и так чувствую себя неловко, узнав, что симпатичный мертвый парень подслушивает каждое мое слово, а теперь мне становится и вовсе не по себе. Наверное, никогда больше не поведусь с парнями. Я листаю дневник, который только что читала, чтобы проверить, ничего ли не упустила.

– Думаешь, рисунки бабушки могут что-нибудь означать? Это лишь наброски на полях, она не говорит о них ничего особенного.

– Возможно. Позволь посмотреть.

Я протягиваю тетрадь Элайдже. Он рассматривает рисунок и хмурит брови.

– Есть другие?

– Есть, но все они похожи на этот: женщина с длинными волнистыми волосами, изображенная со спины.

Он листает страницы тетради.

– Ни на одном нет ее лица?

– Нет, а что?

– Тебе стоит спросить миссис Мэривезер.

– А в этом есть что-то странное?

– Лучше задать слишком много вопросов, чем недостаточно.

С этим я согласна, но Элайджа явно скрывает кое-какие детали.

– Ладно. Тогда я пошла.

Он кивает и продолжает читать. Выходя через тайный ход, я собираю волосы в высокий хвост. Когда оказываюсь в библиотеке, понимаю, что на улице уже темнеет. Нужно успеть отыскать Наследниц до захода солнца.

– Вот ты где. Где была весь день? – спрашивает Вивиан, когда я подхожу к боковой двери.

– Здесь.

– Я искала тебя, но не смогла найти.

– Должно быть, выходила прогуляться. – Я слышала ее крики, но не испытывала никакого желания отвечать.

Вивиан выглядит неуверенно.

– Должно быть.

– Я к соседям.

– Хорошо. – Она смотрит на золотые наручные часы. – Только будь к семи на ужин. Я сделала скандально большой заказ французской еды.

– Ох… – Слово застревает в горле.

В голове проносится картина, как молодая Вивиан фотографирует в парижском кафе. С тех пор как мы с отцом с ней познакомились, французская кухня стала едой, связывающей нас троих чем-то важным и только нашим. Мы всегда заказывали ее особыми вечерами, например, когда папа возвращался из долгих поездок или в первый зимний снегопад.

– Знаю, ты расстроилась, что не смогла сегодня навестить отца. Я подумала, это тебя развеселит. И мы как раз сможем поболтать. Ты в обморок упадешь, когда увидишь, сколько десертов я заказала.

После найденных утром документов по страховке мне больно видеть, как она пытается быть милой.

– Надо идти, – говорю я, заглушив в душе печаль.

Я выхожу на улицу и направляюсь к крыльцу дома миссис Мэривезер, стараясь выкинуть из головы мысли о Вивиан. Заношу руку, чтобы постучать, но из дверей как раз выходит Джексон.

– Хай. Не думал, что ты дома. Я забегал чуть раньше, но никто не отвечал на стук.

– Правда? Наверное, я не услышала. Твоя мама дома?

– А я-то обрадовался, что ты ищешь меня.

Я улыбаюсь:

– Хотела спросить ее о кое-чем, найденном в бабушкиных вещах.

– Как раз к ней собираюсь. Она на ярмарке в честь Дня памяти в историческом районе Салема. У ее пекарни там палатка. Сходишь со мной?

– Даже не знаю. – Я смотрю на почти скрывшееся солнце. Нужно найти Наследниц.

– Сэм, это твоя первая осень в Салеме. Следующая такая ярмарка будет только через год.

– Ох… я думала как-нибудь поговорить с Сюзанной.

– Она сейчас там. Явилась в тот момент, когда я побежал домой за бечевкой для упаковки коробок с выпечкой. Идем. Там собрался весь город. Будет весело.

Я немного расслабляюсь. Это избавит меня от похода по домам Наследниц. Кто знает, что после прошлого вечера думают обо мне их родители.

– Ладно, идем.

Мы направляемся к дороге.

– Если будешь мила со мной, я, может быть, даже угощу тебя маминым знаменитым пенсильванским хворостом[6].

– А если ты будешь со мной мил, то я, может быть, задумаюсь и не стану снова насылать эту зомби-сыпь.

Мы обменялись веселыми взглядами.

– Рад, что твои мрачность и уныние разбавляет чувство юмора.

На самом деле в мыслях у меня все те же мрачность и уныние. Но просто нечестно вываливать их на Джексона.

– А ты симпатичная для ведьмы.

Конечно же он смеется, но эта шутка такая же странная, как и все, что со мной происходит в последнее время.

– Как думаешь, может ли эта эпидемия сыпи быть результатом колдовства?

– Определенно. Неоспоримая теория. – Джексон смеется. – Из одной серии с призраками и феями.

Худший ответ на свете.

– Надеюсь, не возражаешь, если я спрошу, почему Лиззи сказала, что твоя мама «свихнутая»?

Челюсть Джексона напряглась.

– У мамы был тяжелый период после смерти отца. Она была очень подавлена и какое-то время еще продолжала с ним разговаривать. Не беспокоилась, что кто-то может услышать. И не только это… Суть в том, что многие в городе решили, будто она потеряла рассудок. Даже перестали приходить в ее пекарню. Лишь через пару лет все стало по-прежнему. За это время мы едва не потеряли дом. А Лиззи… скажем, она была зачинщицей этих слухов. К слову, она не была ярой фанаткой твоей бабушки.

Подозреваю, что не только она.

– Ох, Джексон. Не знаю, что и сказать. – Неудивительно, что он так добр ко мне, даже когда вся школа ополчилась против. Он знает, каково это, когда о твоей семье распускают ужасные слухи. – Я готова убить Лиззи за то, что она так тебе сказала.

Ухмылка вновь возвращается на его губы.

– Не позволяй мне вставать у тебя на пути.

Мы подходим к историческому району Салем-Коммон – большому парку в центре города, сейчас полному людей и света. Играет музыка, в воздухе витают ароматы ярмарочной еды. Слуха касается отдаленный гул оживленных разговоров. Джексон проводит меня через толпу к палатке матери.

– Эй, мам. Смотри, кого я нашел на крыльце. Она пришла поговорить с тобой.

– Ох, Саманта! Какой чудесный сюрприз. Угощайся пенсильванским хворостом.

Я не отказываюсь, когда она протягивает мне тарелку вкуснейших полосок жареного теста, посыпанных сахарной пудрой.

– Мам, ты разрушила весь мой грандиозный план.

Она переводит взгляд с меня на сына:

– Саманта не дурочка, Джексон. Нужно было придумать что-нибудь получше, а не обещать мою выпечку.

Я смеюсь: как же хорошо она его знает!

– А теперь, моя дорогая, – говорит миссис Мэривезер, – рассказывай, зачем хотела меня видеть.

Она правильно понимает сомнение на моем лице.

– Джексон, будь хоть немножко полезен и помоги в палатке, пока мы с Самантой перекинемся парой слов.

Джексон заходит в палатку, а я стряхиваю с рубашки сахарную пудру, прежде чем начать.

– Знаю, вопрос странный. Но я разбирала вещи бабушки и заметила, что во всех ее тетрадях есть рисунки женщины с темными волнистыми волосами. Вы что-нибудь знаете об этом?

Улыбка миссис Мэривезер гаснет.

– Шарлотта часто видела кошмары, бедняжка. Особенно ближе к концу. В большинстве из них была эта женщина. Шарлотта не могла разглядеть лица, но звала свое видение «вороньей женщиной», потому что рядом с ней во сне обязательно были вороны.

Я замираю, так и не поднеся руку с хворостом ко рту. Сегодня мне тоже снилась ворона.

– Она полагала, что женщина как-то связана с проклятием Мэзеров, о котором, думаю, тебе уже все известно, раз ты читаешь дневники Шарлотты.

Она поднимает брови. И спасает меня от очередного неловкого вопроса.

– Вы верите, что проклятие существует?

– Не уверена. – Миссис Мэривезер поджимает губы. – Но Шарлотта верила, хоть так и не смогла выяснить, в чем его суть. А Шарлотта была для меня особенной, как я уже говорила. Иногда ты делаешь что-то, потому что веришь в человека, а не во все его убеждения.

Полагаю, сама идея существования проклятия немного сумасшедшая. Я рада, что у бабушки была миссис Мэривезер.

– В этом есть смысл. Спасибо.

– Всегда пожалуйста. Теперь же я сделаю вид, будто ты просто хотела насладиться этой прекрасной ярмаркой. Джексон!

Джексона не нужно звать дважды. Он сразу же спешит обратно.

– Выяснила все, что хотела?

Я киваю и позволяю Джексону утянуть себя в толпу. Может ли существовать какая-то связь между моим сном и вороньей женщиной? Вот бы спросить Элайджу. Я осматриваю толпу в поисках Наследниц, но безуспешно. Зато парочку злобных взглядов в свою сторону заметить удается.

– Баскетбол? – спрашивает Джексон, когда мы оказываемся у площадки одной из ярмарочных игр, в которой нужно забросить мяч в кольцо всего на дюйм шире самого мяча.

Мимо нас проходит пожилая женщина, держащаяся за руку мужа.

– У меня плохое предчувствие. Последнее время в городе было столько несчастных случаев и смертей. Это неестественно, – говорит она.

Пара проходит дальше, и голоса их растворяются в шуме ярмарки.

– Может, сначала найдем Сюзанну? – спрашиваю я, еще больше, чем раньше, ощущая необходимость поторопиться.

– Сэм, если у тебя нет какой-то совершенно неотложной проблемы, я настаиваю, чтобы ты немного повеселилась.

Нужно срочно что-то придумать, чтобы не пришлось объясняться.

– Постреляем из лука? – предлагаю я, когда мы подходим к мишеням, выстроенным вдоль тюков сена.

– Абсо-супер-лютно!

Мы встаем на отмеченную позицию и ждем парня с луками.

– Только одно условие, – говорю я, надеясь, что не пожалею. – Если я выиграю, ты поможешь найти Сюзанну. Если проиграю, следующую игру выбираешь ты.

– По рукам. – Улыбка его становится шире. Он продолжает улыбаться шире и шире, я начинаю беспокоиться.

– Что?

– У тебя сахарная пудра на лице.

– Что?! Почему ты не сказал раньше?

Джексон перехватывает мою руку, не позволяя ничего стереть.

– Оставь.

– Рехнулся? Я не буду ходить с сахарной пудрой на лице.

– А по-моему, это мило.

– Ни капли. – Я стараюсь добавить в голос раздражения, но не могу.

Он наклоняется и сцеловывает сахар. Кожа горит в тех местах, которых касались его губы.

– Пытаешься отвлечь меня, чтобы не продуть в стрельбе? – спрашиваю я.

Джексон запечатлевает поцелуй на моих губах, и в теле разом словно просыпаются все рецепторы.

– Ничего нет лучше любви и стрел, – заявляет крепкий мужчина с пышной бородой, протягивающий нам два лука.

Мы с Джексоном отстраняемся друг от друга, и уверена, сейчас я красная как свекла. Мужчина посмеивается.

– Сколько стрел? – с ирландским акцентом спрашивает он.

– По три каждому, – отвечаю я. Достаю кошелек и передаю мужчине деньги. Джексон открывает рот, собираясь что-то возразить, когда мы уже забираем луки. – Я выбирала – я плачу.

– Стреляли уже из лука? – интересуется бородач.

– Не-а, – говорит Джексон, и я качаю головой. Хорошо. По крайней мере, шансы на победу есть. Я ни за что не смогла бы обыграть его, забрасывая мяч в кольцо.

– Лук берем вот тут. Рука прямо, держим крепко. Кладем стрелу в гнездо. Потом оттягиваем тетиву до подбородка. Стрелу не сжимайте, никуда она не денется. Ясно?

Мы киваем. Мужчина отпускает стрелу, и она попадает точно в маленький крестик на стене позади мишени.

– Спасибо, – говорит Джексон, и мужчина отступает.

– Ты первый, – предлагаю я.

Джексон подходит ближе к баррикаде из сена и встает в позицию, показанную бородачом. Выпускает одну стрелу, она попадает в нижнее кольцо мишени. Вторая пронзает ту же область, но чуть левее. Третья попадает прямо в маленькое кольцо почти у самого центра мишени. Дерьмо.

– Кажется, я выбираю, что будет следующим, – довольно заявляет Джексон. – Как насчет конкурса по поеданию пирогов?

– Замолкни.

Я подхожу к мишеням. Первая попытка, я накладываю стрелу. К величайшему разочарованию, она втыкается в землю в двух футах от мишени. Джексон усмехается. Слава богу, вторая стрела вонзается прямо в центральное кольцо.

– Нервничаешь? – спрашиваю я.

– Ни капельки.

Я прицеливаюсь, руки дрожат. Когда делаю последний выстрел, в воздухе появляется Элайджа, и стрела проходит прямо сквозь него. Я кричу и отшатываюсь назад, врезаясь в Джексона. Он обвивает меня руками, а инструктор забирает лук.

– Должен признать, – Джексон крепче прижимает меня к себе, – это была одна из самых драматичных реакций, которые я когда-либо видел, но, учитывая то, что ты попала в яблочко… Полагаю, меня обдурили.

Сердце замедляет ритм, когда я понимаю, что победила и все в порядке. Что это было, дурацкая шутка? Элайджа выглядит слишком довольным, чтобы его шедевральное появление было случайным. Долбаный черный юмор. Конечно, он мертв, но… да ладно! Внезапно остро осознаю, что Джексон все еще меня обнимает, и вырываюсь из кольца его рук. Мне должно быть все равно, что Элайджа это видел, но… От этой мысли становится неуютно.

Не успеваю я порадоваться победе, как рядом с нами возникают Сюзанна, Мэри и Элис.

– Идем, – бросает Элис. Никогда еще я не была так рада ее видеть.

Улыбка Джексона сползает с лица.

– Как вежливо.

– У нас нет времени на светскую беседу.

Неприятно признавать, но Элис права, хотя ведет она себя действительно дерьмово. Я поворачиваюсь к Джексону, который уже готов ответить на замечание Элис, и кладу руку ему на грудь:

– Все в порядке. Я позже тебе позвоню.

– Не понимаю тебя, Сэм. Почему ты подчиняешься ее приказам?

– Потому что она не такая идиотка, как все остальные, – отвечает Элис.

– Веришь ты или нет, – говорю я Джексону, – а я воспринимаю это как комплимент.

Джексон качает головой.

– Что может быть настолько важным?

– Мне просто нужно идти.

Я отступаю к Наследницам. Джексон выглядит разочарованным.

– Ты часто так говоришь.

Не успеваю даже сказать «мне жаль», как Мэри хватает меня за руку и утягивает в толпу.

– Быстрее, нужно шевелиться. Родители согласились отпустить меня только на несколько часов.

– И мы потеряли чертовых полчаса, пока ходили к тебе домой. Никто не ожидал, что ты решишься показаться на публике, – продолжает Элис, когда мы уже приближаемся к парку.

– Все действительно винят во вчерашнем меня?

Сюзанна кивает:

– Я сказала полиции, что ты не виновата, но есть еще слухи.

Надеюсь, Лиззи не сильно вчера напала на Сюзанну из-за меня.

Элис достает ключи от машины Мэри и открывает джип.

– А самое ироничное в этой ситуации то, что люди называют ведьмой тебя. Зуб даю, Коттон переворачивается в гробу.

Я бы посмеялась, если бы ситуация не угнетала.

– Вы смогли найти какое-нибудь объяснение произошедшему?

– Дом Элис превратился в свалку. Но ничего необычного. Если вам интересно мое мнение, это было заклятие, – заявляет Мэри. – Скорость, с которой все произошло, кажется зловещей и сверхъестественной.

– Вздор. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кому под силу сотворить настолько сильное заклинание? – возмущается Элис.

– Ну, Лиззи…

– Нет. – Элис резко вихляет в сторону, обгоняя машину, и у меня желудок подпрыгивает к горлу.

Не нравится мне идея, что кто-то может просто взмахнуть волшебной палочкой, и всех охватит страшная эпидемия. Слишком непредсказуемо. Кстати, а где Элайджа?

– Подождите, так Лиззи может или не может колдовать?

– Ну, – тянет Сюзанна, – не то чтоб она не могла. У всех нас есть дар. Но лично я думаю, что виной всему было проклятие.

Мысль, что в городе есть человек с магическим даром, который желает тебя достать, совсем не успокаивает.

– Если это проклятие, то почему я не заболела?

– Это мы выяснить не смогли, – отвечает Мэри.

– Но выясним. – Сюзанна пощипывает пальцами нижнюю губу.

Знаю, мне повезло, что они со мной вообще разговаривают, но что-то в этой истории с Лиззи не дает покоя.

– Почему Лиззи и Джон не с вами?

– Потому что она… – начинает Мэри.

– …ненавидит тебя, – обрубает Элис.

Сюзанна поворачивается ко мне:

– Лиззи считает, что это ты виновата в кое-каких неприятных событиях, произошедших в Салеме. Она связывает их с твоим приездом.

– А еще она встречается с Джоном, так что вот, – вклинивается Мэри.

Что ж, Лиззи не ошибается. И я не удивлена, что они встречаются. Могла бы и сама понять, если б не была столь поглощена проклятием и спасением жизни отца.

– Поэтому она меня преследует?

– Достаточно, – отрезает Элис, а Сюзанна отводит глаза.

– Случилось что-то еще и я об этом не знаю?

Элис резко тормозит на парковке Уолгринс.

– Сыпи тебе было недостаточно?

От вида темных деревьев и воспоминаний о сне мне становится плохо.

– Ты сама понимаешь, я не то имею в виду.

Мэри передает накидку с капюшоном, и я ее надеваю.

Глава 32 Знаки колдовства

Элис первая шагает на склон, мы следуем за ней. Между нами повисла тишина. Я пытаюсь не думать о том, что́ вокруг, но когда свет парковки теряется среди густо растущих деревьев, сжимаюсь от страха. Край накидки цепляется за ветку, и я резко останавливаюсь. Наследницы продолжают идти вперед. Дергаю за плащ, но он прочно застрял. В темноте все кажется одинаковым – смутные корявые тени, черное на черном.

– Подождите! – кричу я надломленным голосом.

Ветер завывает в деревьях, он звучит зловеще, невероятно похоже на женский плач, который я слышала в том ужасном доме. Я с силой дергаю ветку, за которую зацепилась накидка, и обдираю кожу на ладонях об кору.

– Я здесь, Саманта, – говорит Элайджа.

Резко втягиваю воздух и кладу ладонь на лоб, чтобы успокоиться. Ноги начинают дрожать чуть меньше, когда Элайджа распутывает накидку, отцепляя ее от ветки. Я крепко хватаю его за руку, возможно даже слишком крепко. Дух ничего не говорит, просто сжимает в ответ мои холодные пальцы. Когда мы догоняем Наследниц, они снова ускоряют шаг.

Мы выходим на свободное от деревьев место, и Мэри достает одеяло. Удивительно, что Элис удалось найти это место во второй раз. Я бы не смогла. Девочки распаковывают травы.

– Здесь есть все необходимое для колдовства, – говорит Элайджа, отпуская мою руку.

В самый последний момент успеваю спохватиться и не ответить ему.

Сюзанна зажигает свечи, а я оглядываю деревья в поисках свисающей с ветвей петли. Жаль, нельзя просто стереть этот сон из памяти. В свете свечей Мэри выглядит такой же нервной, как и я, Сюзанна кажется лишь слегка взволнованной, а Элис абсолютно спокойна, словно ее это вообще не касается. Не понимаю я эту девчонку. Сюзанна начинает читать слова… ритуала? Ожидание нависает над нами, тяжелое, как грозовые тучи.

– Взываю к силе огня, – без запинок произношу я, когда доходит очередь.

Элайджа вздергивает бровь.

– Да осветит она мой путь и освободит дух. Только в очищении я обрету прозрение, – подхватывают Наследницы.

Мы поджигаем связки трав и окунаем их в деревянную чашу.

– Я думаю то, что говорю, и говорю то, что намереваюсь. Знай мое желание и даруй прозрение, – медленно произносят они, чтобы я успевала повторять. Насыщенный аромат горящих трав наполняет воздух.

Мы беремся за руки, и каждая мышца моего тела напрягается. Несколько мгновений ничего не происходит. Потом, как и в прошлый раз, лица девушек начинают рябить – сначала медленно и едва заметно, затем окончательно размываются. У каждой Наследницы появляется странный эфирный слой, словно одну точку в пространстве разделяют несколько человек. Мерцающие лица принадлежат тем же женщинам, что и в прошлый раз, и есть в них нечто безнадежно печальное.

Женщина, занимающая теперь место Мэри, осматривается и задерживает взгляд на мне. Она говорит:

– Когда-то эти деревья срубили под корень. На их месте выросли новые.

– Вода тогда сама поднималась на этот холм, – говорит пожилая женщина, разделяющая тело с Сюзанной, и тоже поворачиваясь ко мне. – Это место называли прудом Бикфорда. Так Бенджамин Нерс смог вернуть покойную матушку…

– …из расселины, в которую сбрасывали наши тела, – резко продолжает пожилая Элис, напоминая свою юную копию.

Мой взгляд следует за ее указательным пальцем к едва заметным среди деревьев круто обрывающимся скалам.

По коже пробегает холодок, ладони мои потеют. Что это?

– Девятнадцатое июля тысяча шестьсот девяносто второго года. Я была в первой группе на повешение, – продолжает пожилая Сюзанна.

Я же не вижу этого на самом деле, правда? Эти женщины… не знаю, как это понимать. Сердце гулко бьется в грудной клетке. Я пытаюсь подняться, прекратить видение – или что бы это ни было, – но тело не желает подчиняться. Я не могу даже пошевелить пальцем.

– Когда я впервые пришла на суд, – пожилая Сюзанна выплюнула слово «суд» с яростным отвращением, – у молодых девушек начались припадки. Одна даже швырнула в меня перчатку.

Это Наследницы наложили на меня заклинание?

– Я смеялась над ними. – Старуха хмурит морщинистое лицо. – К удивлению судьи, я тотчас же поняла, что глубоко недооценила ситуацию. «Вы смеетесь над этим?» – спросил он. «Можно и посмеяться над такой глупостью» – был мой ответ. Но судья оставался серьезен. «Разве это глупость? Причинять боль людям?» – потребовал он ответа. Я заявила, что ни разу не причинила боли ни мужчине, ни женщине, ни ребенку. Даже прочла на память отрывок из Библии, чтобы доказать чистоту своей веры. Но они лишь сказали, что слуги дьявола могут притворяться невинными. – Она вздыхает.

– Хуже всего была тюрьма, – говорит Мэри-старуха, вздрагивая от воспоминания.

– Нет, – спорит старая Элис. – Хуже всего то, что нас не стали судить честно и приговорили к смертной казни, потому что какие-то дети утверждали, будто у них были видения, как мы заставляем их страдать. Когда эта девчушка изобразила припадок в зале суда и обвинила в этом меня, я прямо сказала ей…

Лица старух мерцают. Мэри задыхается и хрипит, разрывая круг. Хватка, удерживающая мое тело, разбивается, словно лед о бетон, и руки взлетают к груди, оттягивая одежду, чтобы дать легким больше воздуха.

– Такое ощущение, словно из меня высасывали жизнь, – выдавливает Мэри, пытаясь отдышаться.

– Но мы уже были близки, – говорит Сюзанна, опершись обеими руками о землю перед собой.

– Нужно попытаться продолжить, – соглашается Элис.

Мэри качает головой:

– Нет, ни за что. Это было жутко! И ради чего? Ради историй, которые нам и так известны?

Им известны эти истории?

– Мы не знали о деревьях и о воде, – сообщает Сюзанна между тяжелыми вздохами.

Элайджа опускается на колени рядом со мной:

– Ты была Коттоном Мэзером.

– Коттоном! – Я вскидываю голову.

Элис отзывается мгновенно:

– Как ты узнала, что лицо было мужским?

– Никак. Это было предположение.

– Чушь. Ты была единственной, кто ничего не говорил.

– Давайте обсудим это в машине. – Мэри, совладав с дыханием, притягивает колени к груди.

– Я никуда не пойду, пока Сэм не скажет нам правду.

Я внезапно осознаю, что в прошлый раз они наверняка уже знали, что вместо моего лица появлялся Коттон. И ничего не сказали. Какую игру затеяли эти девчонки?

– Знаешь что? Я сыта по горло ответами на ваши вопросы. Вы знали, что в прошлый раз вместо меня был Коттон.

Элис восстанавливает контроль над дыханием.

– Ну теперь ты тоже это знаешь.

Меня искренне волнует, что они скрывали этот факт. Я смотрю на Сюзанну:

– И ты просила, чтобы я вам доверяла?

– Ты разговаривала с ней без нас? – спрашивает Элис, тоже переводя взгляд на Сюзанну. – Значит, Лиззи была права. Ты не предана нам.

О'кей, я совсем запуталась. Сюзанна складывает маленькие ладошки на коленях.

– Я говорила вам, я считаю плохой идеей не рассказывать Саманте всего, что нам известно. Вы считаете, что так мы проявляем осторожность, но на самом деле мы просто отгораживаемся от единственного человека, который может помочь.

– Или навредить, – спорит Элис.

– Уверена, это можно решить и в джипе, – говорит Мэри.

Элис и Сюзанна поворачиваются к ней.

– Нет! – рычат они в один голос.

Мне даже жаль Мэри. Если б рядом не было Элайджи, я бы тоже уже мчалась прочь из этого леса. Даже с ним я периодически с подозрением поглядываю в темноту.

– Я думаю, вы ошибаетесь насчет Саманты, а из-за этого могут умереть люди. Моя сестра может умереть из-за этого! – восклицает Сюзанна.

Элис делает глубокий вдох:

– А что, если ты ошибаешься?

– Тогда я понесу за это ответственность.

– Лиззи тебя не простит, – предупреждает Элис.

– Знаю, – кивает Сюзанна.

Элайджа рядом со мной мерит шагами землю.

– Отлично, – соглашается Элис и жестом указывает на подругу.

– Элис читает будущее на костях, как некоторые гадают на картах Таро, – говорит Сюзанна так, словно это абсолютно нормальное явление. – Примерно четыре месяца назад она получила предсказание, что грядет что-то ужасное.

– Четыре месяца назад мой отец впал в кому, – выпаливаю я, даже не подумав.

Элис и Сюзанна обмениваются взглядами.

– После этого каждое предсказание сулило лишь печаль и потери и несло то же предупреждение, что и в первый раз: грядет что-то ужасное.

– Предсказания Элис всегда правдивы. – Мэри крепче обнимает колени.

Элис кивает:

– А потом явилась ты. И во всех дальнейших предсказаниях была только ты.

– Секундочку, что значит «была только я»? – Моя практическая сторона боролась с этой мыслью. Кости, заклинания, призраки. Хочу назад, в свою обычную жизнь.

– Лишь твое имя, – поясняет Элис. – Снова и снова.

Теперь их неожиданная реакция на мое появление в первый школьный день не кажется больше странной.

– Мы с Лиззи думали, это означает, что ты – то ужасное, что должно было случиться, но Сюзанна не была так убеждена.

– Поэтому Лиззи меня преследует?

– На Лиззи сильно повлияла череда жутких событий, – рассказывает Сюзанна. – И в них она винит тебя. Если бы она узнала, что мы открыто с тобой разговариваем, то обязательно бы что-нибудь устроила.

Я бы спросила, что именно повлияло на Лиззи, но понимаю, что Элис тогда просто оборвет весь разговор.

– Что именно устроила?

– Заклинание, – говорит Мэри.

Элайджа за моей спиной застывает.

– Ты должна понять, в городе последнее время происходят странные вещи, – начинает Сюзанна, не давая Мэри продолжить. – Не только смерти наследников ведьм. Дядя Элис владеет кофейней. Вчера, когда они открылись, на каждом столе была петля. Ни единого признака проникновения, только петли.

– Кофейня называется «Варево»? – спрашиваю я.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась Элис. – Мы сказали лишь нескольким людям.

Все уставились на меня, даже Элайджа.

– Я заходила туда на днях, и на подставке под латте было кофейное пятно, точь-в-точь похожее на петлю. Еще решила: может, это девушка, работающая там, так надо мной поиздевалась. – Я начинаю сожалеть о своей маленькой выходке.

– Видишь, даже если есть информация, ты узнаешь ее сразу же после нас. Размытые лица, Коттон, систематичность смертей, – говорит Сюзанна.

Наследницы ждут. Я смотрю на Элайджу.

– Просто опусти все личные подробности, – разрешает дух. Он не выглядит раздраженным, скорее решительным.

– Я… я вижу духов. По крайней мере одного. – Ноль реакции, мне даже кажется, что они не услышали.

– Так и знала, – восклицает Сюзанна.

– Ты колдунья, – говорит Мэри.

– Нет, не колдунья.

– А призрак сейчас здесь? – скептически интересуется Элис.

– Да.

– Докажи.

– Нет.

Мне не нужно смотреть на Элайджу, чтобы знать: трюки он показывать не будет. Элис поднимает бровь. Мэри нервно оглядывает деревья, ища Элайджу.

– Пожалуйста, может, мы пойдем? Мне надо домой.

Элис в ответ поднимается с покрывала, Мэри подскакивает, словно не может дождаться, чтобы скорее выбраться отсюда. Нужно задать им еще так много вопросов. Какая-то частичка меня боится, что это я – причина всех творящихся ужасов. Может, проклятие – это часть меня?

Мы задуваем свечи и складываем все в сумки Мэри и Сюзанны. В лесу становится даже темнее, чем прежде. Элис оборачивается ко мне:

– Если ты лжешь о призраке, а на самом деле как-то замешана во всех смертях и я это узнаю, последствия тебе не понравятся.

– Я потеряю не меньше тебя, если мы не выясним, как снять проклятие.

Полагаю, такой ответ ее удовлетворил, потому как Наследница развернулась и, не сказав больше ни слова, зашагала прямо в темноту деревьев.

– Элис, – зову я, она останавливается, в черноте леса виднеется только блондинистая макушка. – Видение, которое у нас только что было. Что сказала Элис Паркер, когда та девочка обвинила ее в колдовстве?

Мэри сказала, что им известны эти истории, но мне нет. Как бы ни относились ко мне Наследницы, эти женщины пытались нам что-то сказать. Элис оборачивается:

– В ответ на обвинения она сказала: «Видит Бог, пусть в это же мгновение разверзнется земля и поглотит меня, если хоть одно слово ее правда».

Глава 33 Зла, не расстроена

– Иди сюда. – Слова Вивиан резкие и колючие.

Прежде чем войти в комнату, я смотрю на напольные часы в передней. Время 21:27. Знаю, что пропустила устроенный мачехой ужин, но сейчас я даже не могу взглянуть на нее спокойно, хочется одновременно расплакаться и наорать на нее.

– Извинись, и, возможно, я не посажу тебя под домашний арест.

Стоило бы просто подчиниться и уйти к себе.

– Нет!

Ты извиняйся. Тебе плевать на моего отца… на нашу семью.

Вивиан отставляет в сторону бокал вина и встает.

– Тебе совсем не жаль, да?

– Саманта, оставь ее, – говорит Элайджа, стоя рядом с грудой пустых винных бутылок.

– Может, тебе стоит побеспокоиться о том, как навестить отца, а не бегать все свободное время по магазинам или напиваться.

Взгляд ее ожесточается. О, я знаю его. Мы достигли точки невозврата.

– Как-то ты слишком общительна для девочки, которая уверяет, что всего лишь хочет быть рядом с папочкой.

– Ты понятия не имеешь, чем я занимаюсь.

– Я огорчила тебя, mon chou? – насмехается мачеха, используя ласковое прозвище, которым в детстве звал меня отец. Оно означает «мое маленькое пироженко».

– Иди ты! – Ногти впиваются в ладони.

Ладонь Вивиан хлещет меня по щеке так сильно и молниеносно, что на секунду перед глазами все чернеет. Я вздергиваю подбородок и пристально смотрю на нее. Не тру щеку, хотя она чертовски болит. Хочется заявить Вивиан, что я нашла страховой отчет, обозвать ее всеми лестными словами, какие только смогу придумать, но не успеваю я сказать и слова, как до этого спокойно стоящий на столике стакан с вином разбивается об пол.

Вивиан вздрагивает.

– Ты наказана.

Она переводит все внимание на разбитый бокал. Элайджа, который, я почти уверена, посодействовал этому маленькому происшествию, легко касается моей руки.

– Не доставляй ей удовольствия видеть твое расстройство.

Я киваю и кидаюсь в комнату, Элайджа идет следом. Все тело пробивает дрожь. Я захлопываю дверь за спиной и закрываю задвижку. Стою посреди комнаты, кипя от злости. Элайджа поднимает мой подбородок, стирает слезу со щеки холодным пальцем.

– Я зла, не расстроена, – говорю голосом, в котором расстройства явно больше, чем злости.

– Не нужно передо мной объясняться.

Я благодарна ему за это. Не хочу говорить сейчас о чувствах. Чего действительно хочется – это вернуть папу.

– Принесу тебе лед. – Элайджа исчезает из комнаты.

– Не плачь, – втолковываю я себе, промокая глаза рукавами черной толстовки, и делаю несколько глубоких вздохов. Элайджа вновь появляется с маленьким пакетиком льда и вручает его мне. – Спасибо.

Он кивает.

– Не желаешь ли, чтобы я принес чашечку чаю? Официальность его вопроса застает меня врасплох.

– Честно говоря, да. Мне бы очень хотелось выпить чаю. Присоединишься ко мне?

– Конечно.

Он исчезает, а я снимаю ботинки. Брожу по комнате с пакетиком льда у щеки, стараясь выкинуть Вивиан из головы и решить, что делать дальше. Почему мое лицо сливалось с лицом Коттона? Что это значит? Меня не радует идея, что мы связаны. А если это все же так, неужели он застрял здесь, как Элайджа… или хуже, он заточен внутри меня?

Элайджа перемещается в комнату с большим серебряным чайным подносом. На локте у него висит плетеная корзина, а через плечо перекинут пушистый коврик. Впервые за все время нашего знакомства он выглядит неуверенным.

– Не подержишь ли ты этот поднос пару секунд, Саманта?

Клянусь, сейчас дух точно бы покраснел, если бы у него была кровь.

Убираю пакетик со льдом от лица и принимаю поднос.

– Что это?

Элайджа разворачивает лохматый коврик и расстилает его на полу.

– Комнатный пикник.

Я едва не роняю поднос. Зачем он это делает? Элайджа забирает поднос из моих рук и ставит его по центру коврика. Предлагает мне руку… и, когда наши пальцы соприкасаются, я вспыхиваю. Температура тела неуклонно поднимается, и я прерываю зрительный контакт. Мы садимся. Дух открывает корзину и достает вкуснейшую на вид еду.

– Где ты это достал? – спрашиваю я, все еще краснея.

– Чай и лепешки из Лондона. Канапе и пирожные из Парижа. А девонширские сливки из Девоншира.

Он облетел всю Европу, чтобы найти еду для меня? Как такое может быть?

– Это лучший подарок для поднятия настроения, который мне когда-либо делали.

Элайджа улыбается, и вся его неуверенность моментально исчезает. Улыбка настоящая. Я впервые вижу ее на лице духа. Боже, у него ямочки! Все во мне желает их коснуться. Нужно сменить тему, пока снова не поставила себя в неловкое положение.

– Как думаешь, Коттон может быть заточен в моем теле?

– Эта идея приходила мне в голову. – Элайджа протягивает тарелку с канапе.

Я морщусь:

– От одной мысли хочется блевануть.

– Прошу, воздержись от таких слов в своем лексиконе, пока мы едим.

Я смеюсь. Его юмор всегда меня удивляет. Интересно, каким Элайджа был до смерти Эбигейл?

– После сегодняшнего вечера кажется, что я недостаточнознаю о Коттоне.

– Что ж, мне известно, что он родился в 1663 году в выдающейся семье священнослужителей и сам тоже пошел по их стопам. Он был очень плодовит в плане книг и написал почти четыре сотни манускриптов и памфлетов.

Я кидаю взгляд на стопку книг, принесенных из тайного кабинета бабушки. Одна из них посвящена Коттону. Ее я прочту первой.

– В записях бабушки говорится, что у него были сложные отношения с отцом. И что желание Коттона впечатлить отца могло послужить причиной некоторых его поступков.

– Инкриз Мэзер – влиятельная фигура в пуританском обществе. Коттон был полон решимости повторить его успех. Но Инкриз не одобрял того, что в судах над ведьмами использовались призрачные доказательства – свидетельские показания, в которых люди заявляли, будто дух или фантом колдуньи пытался нанести им вред.

Пока Элайджа говорит, я смотрю на его губы. Они такие же холодные, как его пальцы?

– На уроках истории нам говорили, что колдуний раздевали догола и искали на их телах колдовские метки – «ведьминские соски». Мерзкое понятие, я замечу. Нечто такое, что отличает «одержимых демонами» – кажется, учитель назвал их именно так – от других людей. А еще они тыкали в ведьм иглами, да? Чтобы проверить, чувствуют ли они боль? Это какие-то безумства.

– Именно. Часто в качестве доказательств выступали следы укусов животных и насекомых. Или свидетели падали в припадке в присутствии ведьмы.

Недавняя эпидемия сыпи внезапно не кажется мне такой уж неожиданной.

– Как подобным обвинениям вообще верили?

Элайджа задумчиво жует лепешку.

– Они были очень убедительны. Моя невеста была одной из главных обвинителей.

– Как ты к этому относился?

– Поначалу ее жалобы на нездоровье казались мне законными. Я очень беспокоился. Она внезапно застывала и обрывала фразу на полуслове или пугалась чего-то несуществующего. Я много бессонных часов провел в попытках найти медицинское решение этой проблемы.

– А она всего лишь ревновала тебя к Эбигейл? – Должно быть, он ощущал себя бесконечно преданным.

– Да. С этого все началось. Но потом в дело пошли старые обиды и семейная неприязнь. Подобная власть поглотила ее, обвинения забирали жизни невинных людей. Когда я покидал этот город, она стала тенью той девушки, которую я когда-то любил. Темной и искаженной.

Звучит как более жуткая версия разборок в старшей школе.

– Как могли люди вот так просто толкать друг друга на смерть? Это слишком жестоко.

– Она делала это, потому что чувствовала собственную важность. Людям сходило это с рук, потому что никто не решался вступиться за обвиняемых. Первые люди Салема, обвиненные в колдовстве, были инвалидами, бездомными женщинами и слугами. Кто бы защитил их?

Несчастные люди.

– Это почти не отличается от твоей собственной ситуации. Думаешь, Наследники смогли бы издеваться над тобой, если бы другие ученики и учителя не были с этим согласны?

– Нельзя сказать, что они согласны. Они просто молчат и не вмешиваются, – говорю я.

– Общественное безмолвие может стать смертным приговором. Так было в Салеме, – поясняет он.

– Но эти обвинения приводили к суду.

Элайджа кивает:

– Судебные процессы в то время были совсем иными. У обвиненных ведьм не было шансов себя оправдать.

Как ужасно!

– Получается, стоит попасть в суд, и ты уже признан виновным?

– Ты проходишь в двери зала суда и попадаешь прямо в петлю на ближайшем дереве, – говорит Элайджа.

– Какую именно роль сыграл в этом Коттон?

– Это сложно объяснить. Он написал книгу о случаях колдовских практик в Бостоне. Выбор книг в то время был скудным, а творение Коттона читалось подобно журналу сплетен. Как можешь представить, оно оказалось чрезвычайно популярным. Когда страх перед колдовством охватил Салем, пострадавшие проявляли те же симптомы, что были описаны в его книге. Конечно, копия этой работы стояла на их полках.

– О боже, значит, он, сам того не зная, написал инструкцию о том, как обвинить в колдовстве? – Может быть, ответ Лиззи на уроке истории не был особо далек от истины.

– К тому же не забывай, что пуританское общество было угнетающе строгим. Все только и делали, что работали и молились.

Я качаю головой:

– Получается, когда начались первые обвинения в колдовстве, жизнь стала подобна безумному реалити-шоу, которым все были поглощены?

– Абсолютно поглощены. Это произошло быстрее, чем можно представить. – Он быстро отводит взгляд и поднимает фарфоровый чайничек. – Какой чай ты предпочитаешь?

– С сахаром и сливками, пожалуйста. – Такой ответ кажется на удивление правильным. – Элайджа, почему ты вернулся в Салем?

– Скучал по Эбигейл. Я хотел увидеть вещи, которые напомнили бы мне о ней.

– Но ты решил остаться?

– Нет.

– Почему?

– Проблемные жильцы. – Он почти улыбается.

– Ты по-прежнему хочешь, чтобы я уехала? – спрашиваю, страшась его ответа.

На мгновение Элайджа задумывается, и его мальчишеская нервозность возвращается.

– Саманта, ты самая храбрая девушка, которую мне удалось встретить за три сотни лет.

Глаза мои наполняются слезами. Каждый день мне столько приходится терпеть, но никого это не заботит. Понимание, что есть человек, который это признает, – сокрушительное чувство.

– Я горжусь знакомством с тобой, – продолжает он. – Жаль, что Эбигейл не имела подобного удовольствия.

Я вытираю со щеки слезу. Элайджа улыбается:

– Стоит чаще делать тебе комплименты, чтобы ты смогла к ним привыкнуть.

Он прав. Кроме папы, никто и никогда не делал мне комплиментов. Я смотрю на Элайджу, и странный трепет вновь заполняет сердце. Почему я его ощущаю? И, что еще важней, почему не могу дышать?

Элайджа берет мою ладонь в свою и поднимает ее выше. Осторожно касается пальцев почти теплыми губами. Тело мое охватывают приятные мурашки. В кармане жужжит телефон. Я подскакиваю, вырывая ладонь из пальцев духа. Не зная, как реагировать, я достаю мобильный. Звонит Джексон.

Из дальнего конца коридора доносится приглушенный недовольный крик.

– Что это было? – изумляюсь я.

– Сложно сказать. Возможно, Вивиан увидела винное пятно на спине платья. Осмелюсь предположить, как она себя поведет, когда доберется до пары новых туфель.

– Сэм? – раздается тихий голос, и мы одновременно смотрим на телефон. Я прикусываю губу. Должно быть, я случайно нажала кнопку приема вызова. Я чувствую вину из-за того, что прервала наш комнатный пикник, а еще из-за того, что искренне думала не отвечать на звонок.

– Привет, Джексон, – говорю я в трубку и смотрю на Элайджу.

Он понимающе кивает и растворяется в воздухе.

Глава 34 Уже слишком поздно

Руки мои сложены на коленях. Рукава черного платья закрывают запястья, руки от них нестерпимо зудят. Ненавижу шерсть.

– Теперь же необходимо доказать, что колдовство существует! – громыхает голос с подмостков старинной церкви. Тот мужчина из леса. На вид он слишком молод для такого голоса. – Существование этого явления многими отрицается… Главный их довод в том, что они никогда не видели ведьм, а значит, их нет. Так же вы или я можем сказать, что никогда не встречали грабителей на дорогах, а значит, их там никогда и не было.

Я украдкой окидываю взглядом собравшихся, проверяя, считает ли кто-нибудь еще это заявление безумным. Оказывается, церковные скамьи просто ломятся от людей, одетых в такую же ужасную одежду, как и я. И с чепцами на голове, конечно.

– Какого черта? – говорю я.

Все взгляды обращаются ко мне.

– Не взывай к тому, чьего внимания не желаешь, – возвещает мужчина, глаза его буравят меня.

Мужчина делает несколько шагов в мою сторону. Я проталкиваюсь мимо сидящих на скамье людей и кидаюсь в проход. Веревка царапает плечо. Отшатываюсь от нее и поднимаю голову – с потолка свисает петля. Когда взгляд мой вновь падает на мужчину, он всего в нескольких дюймах от лица.

Я резко распахиваю глаза и хватаюсь за столешницу.

– Как приятно с вашей стороны к нам присоединиться, – говорит миссис Хоксли, губы ее сжимаются в тонкую линию, как у рыбы.

Слева от меня сидит встревоженная Сюзанна. Школа. Точно, сейчас утро четверга. Я протираю глаза.

– Извините, – прошу я и опускаю взгляд на книгу о Коттоне Мэзере, лежащую на парте. Не помню, как доставала ее из сумки. Я действительно плохо высыпаюсь.

– Как я говорила, те из вас, кто задействован в исторической реконструкции, на первый урок отправятся в актовый зал. Мистер Уордуэлл и мисс Эдельсон просили напомнить вам об этом. И так каждый четверг следующие две недели.

Не лучшие новости. В приоткрытое окно задувает ветер, принося с собой прохладный воздух с ароматом осени. Звенит звонок. Я снова протираю глаза и надеваю куртку. Наследницы убегают из кабинета, не сказав ни слова. Вот вам и вежливость.

Выхожу в коридор, медленно направляясь к актовому залу. При виде меня народ отшатывается, словно боится коснуться. Чтоб ее, эту сыпь.

– Сэм, – зовет миссис Липпи, которая стоит прямо у дверей актового зала и машет мне рукой. Волосы ее патлами свисают вокруг лица, а на зубах виднеются следы помады.

Только не это.

– Все в порядке?

– Да, прекрасненько. Но нужно, чтобы сегодня после уроков ты зашла ко мне.

– Я думала, до понедельника у нас не назначено встреч. – У меня нет на это времени.

– Как и я. Но получила несколько звонков, и не все они были приятными. – Она поправляет брошку-уточку. – Родители волнуются. Как и все мы. Но некоторые больше, чем другие.

Замечательно. Теперь все станет только хуже. Что будет, когда Вивиан снова вызовут к директору? Если она расскажет правду, меня могут исключить. А судя по тому, как развиваются наши отношения в последнее время, не удивлюсь, если так и будет.

По коридору разносится трель звонка.

– Хорошо, тогда я пойду на занятие.

Я открываю тяжелую дверь и шагаю по длинному центральному проходу к мистеру Уордуэллу.

– Вы опоздали, – возмущается он, протягивая бумаги – судя по виду, сценарий.

Все уже на сцене. А вместе с классом мисс Эдельсон в зале будет вдвое больше человек, наблюдающих, как я запинаюсь, читая реплики. Во рту пересыхает. Многие меряют меня неприязненными взглядами. Кроме Джексона, конечно. Я поднимаюсь на сцену и останавливаюсь рядом с ним. Джексон улыбается.

– В распечатках, которые я вам раздал, содержится весь сценарий и сценические указания. Сегодня мы все прочитаем вслух. Таким образом, если появятся какие-либо вопросы, их можно будет сразу же задать, – с энтузиазмом в голосе рассказывает мистер Уордуэлл, и я могу предположить, что это он написал пьесу.

Мисс Эдельсон подходит к нему. Недалеко от нас с Джексоном стоят Элис, Мэри и Сюзанна в компании Лиззи и Джона. Не знала, что они в классе мисс Эдельсон, но готова поспорить: им было прекрасно известно о том, что я учусь у Уордуэлла. Так вот почему они так невежливо убежали из класса! Потому что не хотели идти со мной! Я покусываю губу. Элис и Лиззи, кажется, о чем-то спорят, но их голоса слишком тихие, не могу разобрать ни слова.

– Все, кто не задействован в проигрываемой сцене напрямую, стоят за кулисами и ждут своей очереди, – скрипуче-писклявым голоском объявляет мисс Эдельсон. – Уборные есть за сценой. Если кому-то понадобится ими воспользоваться – пользуйтесь, только не пропустите свою сцену.

Руки трясутся, пока я листаю первые страницы, выискивая имя Коттона. Его там нет.

– Повтори еще раз, кого ты играешь? – шепчу я Джексону.

– Преподобный Пэррис. Я самый первый, – говорит он с напускным энтузиазмом.

Я сочувствую ему, хоть Джексон и абсолютно спокоен. Мы располагаемся за кулисами, Джексон и еще несколько человек выходят в центр сцены. Ко мне никто не стоит ближе чем на десять футов. Это нечестно. Все шарахаются в стороны, словно у меня проказа, а я всего лишь была единственным человеком без сыпи.

Краем глаза замечаю, что на меня пялится Лиззи. Не могу сдержаться, смотрю на нее. В руках она держит куклу-вуду с надписью «Мэзер», вокруг шеи которой обмотано нечто, отчетливо напоминающее волосы. Могу предположить, что мои волосы. Другие Наследницы этого не замечают, а может, им просто все равно. Возможно, все сказанные Сюзанной слова были лишь для того, чтобы вытянуть из меня информацию. Живот скручивает, и я поворачиваюсь в сторону уборной.

Проскальзываю в зал за сценой. Он тускло освещен и пахнет как старый чердак. Здесь находятся шкивы, контролирующие занавес, и большие металлические полки. Я устремляюсь в сторону коридора в дальнем правом конце зала. Вдруг рот накрывает теплая ладонь, рывком прижимая мою голову к мужской груди. Пытаюсь вырваться, но хватка парня слишком сильна.

– Как легко причинить тебе боль, – шепчет Джон, и шея моя напрягается. – Тебе не следовало приезжать в Салем, Мэзер. Мы все о тебе знаем. Ты задолжала мне за ту сыпь. А Лиззи…

Я со всей силы ударяю его локтем по ребрам. Джон хрипит и слегка отнимает руку, зажимающую мой рот, – достаточно, чтобы у меня появилась возможность ее укусить. Сильно укусить. Джон реагирует не сразу, и я уже пугаюсь, что не больно. Другая рука крепче стискивает мои ребра, не позволяя сделать вдох, но я продолжаю хвататься зубами за его ладонь.

Внезапно Джон меня отпускает. Бросаюсь вперед, прочь от него, и в полутьме зала падаю на регулирующие занавес веревки. Запутываюсь в них и всеми силами пытаюсь выбраться, высвободить ноги. Чтобы устоять, я хватаюсь за одну из веревок.

Когда уже собираюсь повернуться к Джону в страхе, что он снова броситься на меня, перед глазами все чернеет. Я в панике оглядываюсь, но не вижу ни единого уголка зала. Лишь веревку в своих руках – каждый ее перекрученный жгутик – и больше ничего. Паника иголочками пробегает по коже. На верхнем конце веревки висит тело. Девушка медленно покачивается, поворачиваясь ко мне, но лицо ее закрыто волосами.

Спустя пару секунд – или, может быть, целую вечность – я отпускаю веревку. В то же мгновение чернота рассеивается, и взгляду снова является зал за сценой. Но картина, развернувшаяся передо мной, столь же ужасна, сколь вид повешенной девушки. Одна из огромных металлических полок валяется на полу, все ее содержимое рассыпалось по залу. А под ней Джон – лежит лицом вниз, и кровь вытекает из раны на его голове.

Я застываю на месте. Это же то самое видение, которое было в лесу. Зал наводняют ученики. Раздаются крики. Мистер Уордуэлл проталкивается через толпу.

– Мисс Эдельсон, звоните девять-один-один! – кричит он. Потом обращается к паре испуганных учеников: – Помогите убрать полку!

Чтобы поднять ее, требуется пять человек. Джексон среди них. А между тем вокруг головы Джона постепенно образуется кровавая лужа. Лиззи кричит, кидается к нему. Сюзанна, Мэри и Элис ее успокаивают, но я не могу разобрать их слов.

– Разойдитесь все! – вопит мисс Эдельсон. Несколько учеников пятятся еще дальше, Наследницы оттаскивают Лиззи от Джона.

– Сэм, Саманта! – Ко мне подходит Джексон.

Мисс Эдельсон пытается вывести шокированных этим происшествием учеников из зала. Картинка перед моими глазами то расплывается, то снова становится четкой. Время все идет, но я не могу сказать, сколько уже миновало. Кто-то плачет. В зал приходят еще учителя, а вместе с ними и Бреннан. Затем являются работники «неотложки».

– Пульса нет, – говорит один из них.

Джексон встает между мной и телом Джона, закрывая от глаз вид кровавой лужи. Я моргаю. Джексон берет меня за руку и осторожно поднимает. Ноги двигаются, их не стягивают веревки. Он спрашивает, в порядке ли я, но рот отказывается отвечать. Из головы не уходит мысль о видении. Я ведь даже не пыталась выяснить, кого тогда увидела. А теперь уже слишком поздно.

Сколько секунд я упустила, когда мне померещилась повешенная девушка? Я не слышала, как упала полка. Не понимаю, как она вообще могла упасть сама по себе. Единственное, в чем я сейчас уверена: нужно узнать, кто была та повешенная, и рассказать о видении Наследницам.

Поднимаю голову и осматриваю зал в их поисках, впервые действительно замечая творящийся хаос. Я сижу в первом ряду актового зала. Когда только успела сесть?

– Думаю, она в шоке, – объясняет Джексон полицейскому с пышными серыми усами, расположившемуся на сиденье рядом со мной.

– Эй, ты меня слышишь, Сэм? – хриплым голосом спрашивает полицейский.

– Да. – Я встречаюсь с ним взглядом.

Джексон, кажется, вздыхает с облегчением.

– Сможешь ответить на несколько вопросов по поводу того, что случилось?

– Думаю, да, – отвечаю я.

– Я капитан Брэдбери. Мы будем продвигаться по вопросам медленно и аккуратно. Дай мне знать, если нужен будет перерыв, – сообщает он.

Джексон садится с другой стороны от меня.

– Хорошо. – В зале полно полиции, и других учеников тоже опрашивают.

– Как я понимаю, ты была единственным человеком за сценой, кроме Джона, когда упала полка. Расскажешь, что помнишь? – Он облизывает палец и перелистывает страницу блокнота.

– Я пошла за сцену в уборную. – Голос мой дрожит. – Одной рукой Джон зажал мне рот, другой перехватил поперек живота. – Джексон напрягается. – Он шепнул на ухо: «Как легко причинить тебе боль». Мне удалось ударить его локтем по ребрам и укусить за руку. Джон расслабил руки, и я полетела вперед, на веревки. Я запуталась в них.

Брэдбери хмурит брови:

– Хочешь сказать, что молодой человек на тебя напал?

– В каком-то смысле.

– До этого случая были ли у вас с ним ссоры?

– Нет. – Я не могу рассказать ему о шкафчике или о камне, потому что для этого нет никаких доказательств.

– И как же упала полка? – спрашивает Брэдбери.

– Я не уверена. В глазах все почернело, когда я ударилась о веревки. – Повешенная девушка. – А потом он уже лежал на полу.

– Сомневаюсь, что тебе хватило бы сил перевернуть полку… Чтобы сдвинуть такую, потребуются два моих самых крепких офицера. Полагаю, что-то еще должно было случиться. Ты что-нибудь слышала? Видела кого-нибудь?

Он уже успел посмотреть на полки? Должно быть, я долго здесь сижу.

– Нет. Я потеряла сознание.

– Скорее всего, от шока. Так бывает. – Он действительно пытается быть милым. – Если вспомнишь что-нибудь еще, даже через несколько дней, обязательно мне позвони. – Капитан протягивает мне визитку. – Мы могли бы пригласить тебя в участок, чтобы сделать официальные записи.

– Хорошо, – соглашаюсь я, рассматривая карточку с изображением ведьмы и запихивая ее в кошелек.

Брэдбери поднимается и похлопывает меня по плечу.

– Сэм, Джон напал на тебя? – сомневается Джексон.

– Он умер, да? – Но ответ уже известен, и он невыносимо тяжел.

Джексон кивает:

– Я позвоню маме и попрошу забрать нас.

– Где Наследницы? – Я снова осматриваю зал. – Я должна кое-что им сказать.

– Они ушли. Лиззи была в истерике.

Нельзя оставить это видение без ответа. О прошлом я не думала, и вот человек умер. Следующей будет девушка, возможно знакомая мне. Нужно найти Элайджу. Я встаю, Джексон поднимается следом. Ноги подкашиваются, а голова кружится. Я чувствую руку Джексона на своей, и комната расплывается перед глазами.

Глава 35 Я видела его смерть

– Очнулась, – говорит миссис Мэривезер, кладя мне полотенце на лоб.

Я щурюсь. Судя по сине-белому полосатому дивану и кораблям на стенах, мы у них в гостиной. Рядом с миссис Мэривезер топчется Джексон.

– Что случилось? – спрашиваю я, но вместе с вопросом память мгновенно наводняют события этого утра.

Резко сажусь, влажное полотенце плюхается на колени. Я помню, как приехала сюда после школы, но не помню, как заснула. Сколько времени прошло?

– Мне нужно идти.

– Успокойся. – Миссис Мэривезер забирает полотенце. – Вивиан знает, что ты здесь. Ты какое-то время пробыла без сознания и, должно быть, умираешь от голода. Я приготовила суп.

Хочется возразить, но я так плохо себя чувствую. Весь день ничего не ела. Миссис Мэривезер уходит на кухню, а рядом со мной садится Джексон. Щупает лоб.

– Как себя чувствуешь?

– Вроде бы нормально. Прости, я грохнулась в обморок. Это так глупо.

Он нежно смотрит на меня:

– Ни капли. Все было как в кино. Ты упала в мои объятия, и я отнес тебя в кабинет медсестры.

– Ага, именно так заканчиваются все романтические фильмы. Парень тащит девчонку в школьный медпункт.

Джексон смеется, в зал входит миссис Мэривезер с подносом великолепно пахнущей еды. Она опускает его мне на колени. Кукурузный суп, теплые кукурузные лепешки с маслом, свежевыжатый апельсиновый сок и эклер.

– Вивиан некоторое время не будет дома. – В ее словах читается неодобрение. – Поэтому прошу, оставайся у нас сколько захочешь.

Я улыбаюсь, когда миссис Мэривезер уходит.

– Есть новости о сегодняшнем? – спрашиваю между ложками кукурузного супа.

– Не так чтобы… – Джексону неловко, и я даже могу сказать почему.

– Все обвиняют меня, да?

Он не отвечает.

– Как же я от всего этого устала! Такое ощущение, что я должна была предотвратить его смерть.

Джексон качает головой:

– Ты никак не могла ее предотвратить. Он напал на тебя.

– Ты не знаешь всей истории.

– Что ты имеешь в виду? – Его глаза сужаются.

Я делаю паузу, размышляя, как вообще можно все это объяснить.

– Ты решишь, что я сошла с ума.

– Сэм, попробуй мне довериться. Хоть немножко. Я тебе не враг. – Джексону совершенно невозможно противостоять, когда он не ведет себя как напыщенный красавчик.

Я вздыхаю.

– Ну… – Как бы начать? – Я видела его смерть несколько дней назад. Просто не смогла увидеть лица.

– В каком смысле видела?

Я рассматриваю кукурузную лепешку, словно ищу в ней подсказку.

– Как в видении.

– Как во сне? – скептически интересуется он.

Не стоило мне открывать рот.

– В видении. Все почернело, и я увидела парня, раздавленного большим куском металла. Стоп. Какое сегодня число?

Джексон задумывается на секунду:

– Девятнадцатое сентября.

– Сегодня Джайлз Кори был раздавлен насмерть. – Ложка выпадает из пальцев.

Я читала о нем сразу после того, как Джексон показал ту тюрьму. Мысли мои скачут галопом. Нужно найти Элайджу.

– Сэм, может, тебе стоит прилечь?

– Я в порядке. – Убираю с колен поднос. – Просто пыталась сказать, что у меня было видение насчет смерти Джона. Можешь не верить. Но сейчас мне надо идти.

– Твои слова звучат, эм… очень нервно. Думаю, ты еще не отошла от шока. – Под «нервно» Джексон явно подразумевает «безумно».

Я поднимаю сумку и прохожу мимо. Он хватает меня за руку.

– Джексон, я не могу допустить еще одной смерти. – Я зла на себя за то, что осмелилась ослабить защиту. Он считает, что я свихнулась.

– Ты не допускала никакой смерти. Это был несчастный случай. Ты ни за что не смогла бы свалить полку.

– Я не это имею в виду. Не могу объяснить. Ты все равно не поверишь. – Я скидываю руку Джексона со своего плеча, пытаясь избежать вопросительного взгляда.

– То, что я не верю в видения, не означает, что я не верю тебе. – Джексон идет за мной к двери.

Солнце уже почти садится, когда я выхожу за порог. Слово «раздавленный» щекочет нервы. Джайлза Кори раздавили. Кто следующий?

– Передай маме мою благодарность.

Джексон по-прежнему идет следом за мной.

– Могу я помочь?

Я мечтаю о помощи. Но если Джексона смущает мысль о видении, как можно рассказать ему все остальное? Какая-то частичка меня все же надеялась, что он поверит.

– Почему бы тебе не вернуться и не прилечь, а все случившееся можно будет обсудить, когда ты окончательно отдохнешь.

– Нет! – отрезаю я. – Не нужно меня опекать. Люди умирают.

Кажется, Джексона задели мои слова.

– Сэм, ты несправедлива.

– Сейчас нет ничего справедливого. Все в полном хаосе.

Захожу в дом и закрываю дверь за спиной.

– Элайджа! – кричу я.

– Саманта, – раздается в передней его взволнованный голос. Должно быть, на вид я такая же потрепанная, как и в душе.

– Как папа?

– Хорошо.

Я киваю.

– Ты видел, что произошло? Утром, с Джоном?

– Нет, я в это время занимался исследованиями. Но слышал кое-какие рассказы, пока ты отдыхала.

Я мерю шагами переднюю.

– Джон – тот самый парень, который был в видении. А сегодня, когда его раздавило прямо у меня на глазах, пришло другое видение. Я схожу с ума?

– У тебя было видение не во время ритуала?

– Да, это… – Я вспоминаю сон. – Я вырубилась на классном часе и увидела во сне мужчину, который читал проповедь о колдовстве. Он проводил аналогию, говорил, что люди не признают существование ведьм, так как никогда ни одной не видели. Но разве можно считать, что на дорогах нет разбойников, просто потому, что у вас еще ничего не украли? Или что-то…

Элайджа прерывает меня:

– Где твоя копия «Удивительных знамений колдовства и одержимости» Коттона Мэзера?

– Здесь. – Я роюсь в сумке. – А что?

Элайджа листает страницы и указывает на один из абзацев. Я читаю строчки, и по спине пробегает холодок.

– Это слова из моего сна. Но я еще не читала эту часть текста. Никогда даже не видела этот абзац. – Во сне был молодой Коттон. Я просто его не узнала. – Получается, это был не совсем сон?

– Полагаю, что нет. Расскажи, что в нем случилось.

– Мы были в церкви, в простом зале с деревянными скамьями. Я испугалась и попыталась уйти. Плеча коснулась веревка. Я посмотрела наверх и увидела над головой петлю, а потом проснулась. – Понимание, что это не просто плод моего воображения, делает пересказ особо ужасным.

– И как это связано со смертью Джона?

– Джон схватил меня, мы были за сценой, и я упала на веревки. – Выражение лица Элайджи ожесточается. Очевидно, этой части истории он не знал. – В глазах потемнело, я не видела ничего, кроме веревки, за которую держалась. А потом я заметила над головой петлю, прямо как во сне, только теперь в ней висела девушка. Не знаю, кто именно, волосы закрывали ее лицо.

– Нужно выяснить это. – Тон Элайджи подтверждает мои страхи.

– Если нам удастся предотвратить новую смерть, возможно, это станет первым шагом, чтобы разрушить проклятие.

Элайджа кивает.

– Коттон пытался меня предупредить или запугать? – Мысль о том, чтобы поспать, становится совершенно ужасающей. – Если б только я могла поговорить с ним, как с тобой, без всяких ужасных кошмаров.

– Уверен, его дух присутствует в этом мире не так, как мой. Ни при каких обстоятельствах мое лицо не смогло бы слиться с вашими, как это было во время ритуала. Он – часть тебя или связан с тобой.

Меня мутит.

– И что теперь? Попытаться заснуть и надеяться, что он… Черт, я должна сама его позвать, да? – Это не вопрос. Как я до такого докатилась? Бодрствуя, вижу то, чего не существует в реальном мире, во сне вижу события, которые могут произойти.

– Не думаю, что на этот раз Наследницы тебе помогут. Весь город гудит из-за смерти Джона. Произошло слишком много фатальных несчастных случаев с тех пор, как ты приехала, люди ищут объяснений. Повсюду звучит слово «убийство», семьи Наследниц подозревают тебя. Они не выпустят детей из виду.

Понимание проникает в душу. Я бы тоже не спускала глаз со своих детей. Я необъяснимо и явно связана с появлением сыпи, со смертью Джона и, теперь я понимаю, с петлями на столах в кофейне.

– Ладно. Видимо, придется попытаться без них. Как считаешь, можно ли попробовать провести ритуал где-нибудь не в лесу?

Элайджа задумывается.

– Прав ли я, что каждый раз, когда он являлся, ты была напугана?

Меня не радует направление его мыслей.

– Да.

– Также ты была в лесу, в месте, где вешали ведьм, в месте, которое напрямую относится к нему, – продолжает Элайджа.

– То есть мне нужно отправиться в какое-то жуткое место, которое связано с Коттоном?

– Иногда экстремальные условия или эмоции могут разрушить барьер между живыми и мертвыми.

Я вспоминаю рассказ Джексона о том, как его мать разговаривала с мертвым отцом. В этом есть смысл. Все время, проведенное в Салеме, я так или иначе ощущала давление.

– На Старом кладбище есть могила его брата Натаниэля. – Стоит словам сорваться с губ, и я уже о них сожалею.

– Интересно. Натаниэль был его младшим братом. А ты знаешь, как для Коттона был важен авторитет. Натаниэль был лучше Коттона в учебе и в более раннем возрасте поступил в Гарвард. Осмелюсь предположить, что у Коттона к брату были смешанные чувства. Через год после его смерти Коттон написал «Удивительные знамения».

– И что? Я должна его разозлить, чтобы заставить появиться? – Идея нравится мне все меньше и меньше.

– Со мной это сработало, когда ты села читать письма Эбигейл.

– Чудненько. Нужно взять фонарик. – И вот снова я совершаю ту же ошибку.

Глава 36 Сарказм по умолчанию

– А мертвецы обычно зависают на кладбищах? – интересуюсь я у Элайджи, проходя за металлические ворота Старого кладбища.

– Ты спрашиваешь меня, тратят ли духи свое свободное время, бродя по кладбищам в надежде случайно кого-нибудь напугать?

– Ладно, намек понят. – Свечу фонариком под ноги, стараясь не наступать на памятные ведьминские плиты. – Где тебя похоронили?

Несколько секунд он молчит.

– Мое тело пропало.

– Как так пропало? – Я распахиваю глаза.

– Не стоило рассказывать. Сейчас тебе нужно думать не об этом. Но, полагаю, его выкопали. – Элайджа ведет себя гораздо спокойней, чем я, а ведь это его тело.

– Выкопали? Кто мог это сделать?

– Возможно, расхитители могил.

Я вздрагиваю, представив эту картину. Фонарик высвечивает могильную плиту Натаниэля Мэзера в дальнем углу кладбища, под большим деревом. Я уже готова предпочесть нашей беседе разговор с Коттоном.

– Итак, это тот самый необыкновенный брат Коттона.

Элайджа кивает. Я достаю из сумки маленькое одеяло и сажусь рядом с могильной плитой. Кожа покрывается мурашками. Я зажигаю свечу, и маленький огонек отбрасывает блики на могилу Натаниэля – на камне имеется изображение черепа. Если б меня сейчас похлопали по плечу, я бы взмыла в воздух, как персонажи мультфильмов.

– Если помнишь слова, стоило бы попробовать заклинание, которое вы читали с Наследницами.

На самом деле я больше боюсь положительного исхода заклинания, чем провала. Я закрываю глаза.

– Коттон… не знаю, слышишь ли ты меня. Или связан ли со мной. Но мне необходимо узнать некоторые ответы. Кто именно была та повешенная девушка? – медленно говорю я, не уверенная, какие слова лучше использовать. Приоткрываю глаза, отыскивая Элайджу.

Он кивает. Я делаю глубокий вдох. Я смогу. Я должна. Люди и дальше будут умирать. И папа может стать одним из них.

– Коттон, прошу тебя показать мне лицо повешенной девушки. Покажи то, что я смогу предотвратить. То, что я смогу понять. – Я жду ответа. – Покажи, что тебе известно об этом проклятии. Я думаю то, что говорю, и говорю то, что намереваюсь. Знай мое желание и даруй прозрение.

Несколько секунд ничего не происходит. Потом шум ветра в кронах деревьев замолкает, тело мое вибрирует. А затем… ничего. Черт!

– Слушай, святоша. Знаю, что ты пытался заслужить одобрение папочки. Должно быть, тебя просто вынесло, когда младший братик оказался умней. Сразу после его смерти ты написал книгу. А потом сидел на заднице, сложив ручки, пока народ Салема кидался ложными обвинениями, и радовался обретенной славе. Просто отвратительно.

По телу моему вновь разносится вибрация, а из легких вышибает весь воздух. Неведомая сила отбрасывает меня назад, глаза распахиваются сами собой. Кладбища больше нет, я в лесу. Он выглядит иначе, чем в те дни, когда мы были здесь с Наследницами. Деревья большие, дикие. На просеке стоит толпа народу. Я бегу к ним, спотыкаясь о ветки.

Мужской голос зачитывает молитву. Сейчас, почти достигнув края просеки, я вижу, что голос этот принадлежит человеку с накинутой на шею петлей. Перед толпой на лошади восседает молодой Коттон. Я расталкиваю людей, пробираясь вперед, но они ничего не замечают. Коттон кричит собравшимся зевакам:

– Даже злейшие из созданий могут изобразить подобие добра. Не позволяйте словам этого мужчины обмануть вас. Лишь по содеянному им мы должны судить. Я спрашиваю вас: виновен ли он?

Толпа согласно гудит, и повозка выезжает из-под ног мужчины. Он падает, трепыхаясь в петле. Я яростней начинаю проталкиваться между зрителей. В то мгновение, когда я достигаю края, толпа исчезает. Не остается никого, кроме Коттона и повешенного мужчины.

Не могу оторвать глаз от веревки. И пока я смотрю, мужчина в петле превращается в девушку, которая померещилась мне в школе. Девушка обращает ко мне выпученные глаза, и волосы спадают с ее лица. Это Сюзанна. Коттон спрыгивает с лошади и приземляется рядом со мной. Пытаюсь проскочить мимо него, к девушке, но он перекрывает путь.

– Сюзанна! – кричу я. Она задыхается.

Коттон хватает меня за шею, его сильные пальцы сжимают горло, не позволяя мне говорить.

– Ты не поспеваешь за лошадью. Сосредотачиваешься на неправильном, – выплевывает он. Хватка на шее становится крепче.

Я начинаю терять сознание, не могу удержать видение. Пытаюсь оттолкнуть руку Коттона, но все бесполезно. Распахиваю глаза и чувствую, что Элайджа трясет меня.

– Дыши, Саманта!

Я делаю первый тяжелый вдох.

– Сюзанна, – выдавливаю с трудом. – Повешенной была Сюзанна. – Я поднимаюсь, пытаясь отдышаться. – Нужно идти к ней домой. Знаешь, где это?

– Да. Что именно ты видела?

Хочется скорее уйти с кладбища. Я собираю вещи и шагаю так быстро, как только могу. Когда мы с Элайджей выходим на улицу, я рассказываю о мужчине, который читал молитву, и о толпе. Описываю каждую увиденную деталь и каждое услышанное слово, которые смогла запомнить. Особенно Элайджу интересует лицо мужчины в повозке.

– Джордж Берроуз, – заключает он, пока мы шагаем по улицам. – Он был единственным священником, осужденным за колдовство. Его обвинили, назвав предводителем всех ведьм в Салеме. Люди говорили, что перед повешением он читал молитвы. Считалось, что ведьмы на такое не способны.

Я запинаюсь на расшатанных кирпичах тротуара.

– Казалось, народ впечатлен его словами. Ну, пока Коттон не убедил их, что мужчина в любом случае виновен. Так, значит, то, что я увидела сейчас, действительно происходило на судах?

– Не знаю. Нужно отыскать первоисточник этой истории.

– Как думаешь, что он имел в виду, говоря, будто я сосредотачиваюсь на неправильном? – спрашиваю я.

– Возможно, то и имел. Но тогда возникает вопрос, а что именно есть правильное? – Элайджа останавливается. – Дом Сюзанны. – Он указывает на узкую каменную дорожку, ведущую к темно-зеленой двери.

Я подхожу к крыльцу. Почему Коттон был так зол? Из-за того, что я наговорила ему? Или он действительно в ярости, что я что-то упускаю? Поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь открывается раньше, еще до того, как кулак мой касается дерева. На пороге стоит взволнованная Сюзанна.

– Сюз…

– Тш. Говори тише, – предупреждает она. – Сейчас не лучшее время, Саманта. – Глаза ее опухли от слез.

– Знаю. Прости. Я бы не пришла, но это слишком важно. Помнишь, когда мы первый раз были в лесу?

Она кивает и оглядывается.

– Должно быть, парень из нашего видения, которого раздавило куском металла, был Джоном.

– У меня не было видения, что кого-то раздавило. – Сюзанна хмурится сильней.

Секундочку, у нее не было видения? Но мы же говорили об этом. Хотя нет… Элис приказала всем заткнуться, а потом мы обсуждали только размытые лица. Это я думала, что другие тоже его видели.

– О боже, оно было только у меня. Но я не знала, что означает видение, пока Джон не умер.

– Почему ты ничего не сказала? Мы могли бы не дать этому случиться. – Теперь она кричит во весь голос.

Стоит девушке окончить предложение, как у двери появляется ее мать.

– Сюзанна, никаких гостей. – Очевидно, она догадывается, кто я.

– Я не знала, что это произойдет. Клянусь. Не знала, что это Джон, – выпаливаю я, пока мать не успевает оттеснить Сюзанну от двери. – Но у меня было новое видение…

После упоминания имени Джона мать Сюзанны выходит из себя:

– Убирайся с нашего крыльца, или я вызову полицию!

Я должна сказать.

– Прошу, Сюзанна, ты должна выслушать. В видении была ты, повешенная. Думаю, ты следующая! – кричу ей, но дверь захлопывается прямо у меня перед лицом.

А вот это очень, очень плохо.

– Я полная идиотка.

Элайджа идет за мной к дому бабушки.

– Ты сказала правду. Ты бы никогда себе не простила, если бы не предупредила ее. – Он пытается меня поддержать, но мы оба прекрасно знаем, что я все испортила.

– Искренне сомневаюсь, что мать теперь позволит Сюзанне находиться рядом со мной.

– Это совершенно точно.

– Завтра в школе я постараюсь все объяснить. – Я вздыхаю. – Думаешь, она поверила насчет видения?

– Сложно сказать. Полагаю, ты сможешь лучше объяснить это, когда успокоишься.

Согласна.

– Элайджа, что я упускаю? О чем говорил Коттон? Что я не вижу? Нужно найти историю Джорджа Берроуза и проверить, есть ли в ней какие-либо подсказки.

– Да.

– Предок Сюзанны тоже зачитывал молитвы перед казнью, как Берроуз, ведь так? К тому же ты говорил, что Сюзанна сильнее всех пострадала от сыпи? А теперь я видела ее в петле. Все это должно быть как-то связано.

Элайджа некоторое время молчит.

– Я покопаюсь в записях.

– Отлично.

А теперь необходимо выяснить смысл слов, которые говорил Коттон в моем сне. Он сказал, что люди не верят в ведьм, потому что никогда их не видели. Может быть, он имел в виду, что я не должна верить всему, что вижу?

К дому мы подходим, глубоко задумавшись. Если Коттон действительно хотел сказать именно это, то мне стоит прекратить скептично ко всему относиться и принять происходящие странности. Отрицание никуда меня не привело. Папа всегда говорит: ты не можешь изменить происходящие в мире события, но можешь выбрать, как на них реагировать. Осталось не так много времени. Но если Коттон связан со мной, то ответ таится в этом. Нужно выяснить все, что ему известно. Я вхожу в дом и запираю за собой дверь.

– Я только что разговаривала с матерью Сюзанны, – заявляет Вивиан, помахивая телефоном в руке. – Она сказала, что ты угрожала ее дочери. О чем ты только думала, Сэм? И это после того, что случилось сегодня?

Я не реагирую, просто поднимаюсь наверх, а Вивиан даже не пытается меня остановить. Стараясь забыть замечание мачехи, закрываю дверь в комнату. В Нью-Йорке мне всегда было сложно общаться с людьми. Бывали времена, когда я умоляла отца сменить школу. Но в такую ужасную ситуацию, как сейчас, я ни разу еще не попадала.

Скидываю куртку и падаю на кровать.

– Я боюсь, Элайджа. Боюсь, что не успею вовремя все решить. Что я слишком слаба. Завтра пятница, прошло четыре дня с тех пор, как мы впервые увидели те лица, а я не чувствую, что хоть на дюйм приблизилась к разрешению проклятия.

– Я хочу кое-что тебе показать. Возможно, это поможет побороть страх.

– Что?

– До сегодняшнего дня я не был уверен…

– …уверен в чем? – Я сажусь.

Он подходит к шкафу и вытаскивает письма Эбигейл из ниши. Достает одно, а остальные складывает обратно. Я оживляюсь.

– Одно из писем Эбигейл? – Они все это время лежали у меня в комнате.

Элайджа присаживается на кровать.

– Это письмо было не для Уильяма. Его Эбигейл написала для меня. Я нашел письмо утром, когда она покинула этот мир.

Я принимаю конверт из его рук, легко касаясь кончиками пальцев. Он пожелтел от времени, на передней части прекрасным каллиграфическим почерком написано имя Элайджи. От конверта пахнет старыми книгами, пылью и спокойствием. С превеликой осторожностью я достаю из конверта плотный лист бумаги. Сгиб по центру доказывает, что письмо множество раз сворачивали и разворачивали. В уголке красуется рисунок Черноглазой Сьюзен.

Мой дорогой Элайджа!

Я понимаю твое несчастье и искренне сожалею. Я не хочу, чтобы ты волновался обо мне. Прошу, пойми, все минувшие дни не об Уильяме я горевала. Он создал трещину в моем сердце, но разбилось оно из-за всех несчастных семей. Мужчин и женщин, которых разлучили с теми, кого они любили и кто любил их в ответ. Величайшее из зол – разлучать любящих людей. Я оплакиваю всех нас. Животный страх сковал наших палачей, удерживая их от сострадания.

Самое главное, я прошу, не думай, будто мог меня спасти, потому что тебе это было не под силу. Мое время пришло. Ты ничего не мог сделать, чтобы изменить это. Измени мир, мой милый брат. Он нуждается в тебе, как я нуждалась все эти годы. Пройдет много времени, прежде чем ты поймешь это, но, прошу, сейчас отпусти меня с любовью.

Когда случится перемена, она принесет с собой спокойствие и мир. Она не склонится пред твоей волей; тебе придется подчиниться ей. Помоги ей.

С любовью и пожеланиями счастливейшего пути, Эбигейл.

Я читаю письмо медленно, разбирая замысловатый почерк.

– Она была чудесной, правда?

– Больше, чем ты думаешь.

Я смотрю на письмо, представляя чувства Элайджи, когда он читает эти строки. И сердце мое болит за него.

– Я долгое время пытался понять последний абзац, – говорит он. – Она имела в виду тебя.

Он смотрит на меня так сосредоточенно, что я едва не теряю дар речи.

– В смысле?

– Нам суждено было встретиться. Ты та самая перемена, Саманта.

Я не знаю, так ли это, но очень хочу верить.

– Она написала письмо три сотни лет назад.

– Как и ты, моя сестра была особенной. Эбигейл не видела духов, но у нее были предчувствия. Родители запрещали об этом говорить. Но уверяю тебя, Саманта, ее чувства всегда оказывались правдивы.

Неужели мне действительно суждено было встретить Элайджу?

– Но почему ты решил, что здесь говорится именно обо мне? Я не «перемена». Я даже собственную жизнь изменить не могу.

– Ты изменила меня.

– Каким образом? Ты такой упрямый.

– Ты первый человек за последние триста лет, с которым мне хочется говорить. – Он улыбается.

Как я хочу, чтобы это было правдой!

– И я верю, что ты сможешь избавиться от проклятия, сможешь изменить собственную судьбу и судьбы Наследниц. Ты – истинная причина того, почему я вернулся в Салем. Сам того не зная, я искал тебя.

Не знаю, действительно ли обо мне в прощальном письме говорила Эбигейл. Я не знаю, как быть «переменой», а порой даже не могу поддержать вежливый разговор. Но зато я жажду разрушить проклятие сильнее, чем что-либо в своей жизни. Ошеломленная, я по умолчанию возвращаюсь к сарказму.

– В одном Эбигейл была права. Я определенно несу всем «спокойствие».

Украдкой кидаю взгляд на фотографию папы. Обещаю тебе: если есть способ остановить проклятие, я это сделаю. Сделаю все, что потребуется, как бы безумно это ни было.

– У тебя больше сил, чем ты думаешь, Саманта. Просто нужно быть смелее, чтобы ими воспользоваться.

– Легко говорить. Тебе-то нужно всего лишь подчиниться моей воле.

Элайджа улыбается, на щеках его вновь появляются ямочки.

– Не забегай вперед.

Я тоже улыбаюсь:

– Но это моя любимая часть письма.

Глава 37 Как повесить ведьму

Выхожу на морозный утренний воздух и закрываю за собой дверь, радуясь, что удалось избежать неловкой беседы с Вивиан и предложения подвезти меня в школу. Это не первый раз, когда мы обходимся без разговоров, но впервые молчание такое ожесточенное. Это не просто ссора, а нечто большее. Словно мой мир рушится. Сколько себя помню, Вивиан и папа были моими единственными близкими людьми.

Глаза слипаются, пока я поворачиваю ключ в замке. Я спала всего три часа и теперь от недосыпа мерзко себя чувствую. Оборачиваюсь и едва не врезаюсь носом в мужскую грудь. Я вскрикиваю, вскидываю голову и вижу взволнованное лицо Джексона. После всех стараний сбежать из дома по-тихому я кричу: «Не делай так больше!» – и быстрым шагом устремляюсь в сторону школы.

– Прости, я не хотел тебя напугать. – Джексон стягивает сумку с моего плеча, и нет абсолютно никаких сил, чтобы сопротивляться. – Просто подумал, что стоит прогуляться с тобой.

Он часто провожал меня домой, но еще ни разу из дома. – Ты проверяешь, как я?

– Возможно. – Он не смотрит мне в глаза. Никогда не видела Джексона таким неуверенным, это неестественно.

Наверное, он думает, что я не оправилась после вчерашнего и до сих пор разбита. Собственно, так и есть. Но то, что он обращается со мной как с неуравновешенной, только лишний раз напоминает, как все запутано, и сильней нервирует.

– Мне не нужна опека.

Джексон подстраивается под мой шаг и откидывает с лица волосы.

– Сэм, я хотел поговорить…

– Проверять нужно больных. Я не больна. – О чем бы там он ни хотел поговорить, не уверена, что смогу сейчас это выдержать. Я не очень хорошо себя контролирую.

– У тебя на глазах умер человек. После такого ты не можешь быть в полном порядке, – серьезно говорит он, и я напрягаюсь.

Всю жизнь люди повторяли, что со мной не все в порядке, мне нужна помощь, а теперь Джексон влился в их число, и мне кажется, будто я тону.

– Джексон, я не хочу сейчас разговаривать.

– Почему? Потому что я сказал, что не верю в твое видение насчет Джона? Или не думаю, что будут новые смерти?

К щекам приливает кровь, я ускоряю шаг. Мы уже почти дошли до школы.

– Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Мне хватает и остальных. – Забираю у Джексона сумку, но он успевает перехватить лямку, не позволяя закинуть ее на плечо. Изучает взглядом мое лицо.

– С каких пор со мной тебе приходится оправдываться? Я всего лишь хочу поговорить. Хочу…

– Отпусти.

Я дергаю сумку, и Джексон сжимает губы. Потом кивает и разжимает пальцы. Я кидаюсь к дверям школы, но на этот раз Джексон не идет следом. Стоит оказаться внутри, и я сожалею о сказанных словах. Я хочу поговорить с Джексоном. Но как можно объяснить Элайджу и проклятие? Он ни за что не поверит. В коридоре несколько ранних учеников награждают меня неприятными взглядами. Оскорбления не шепчут, а произносят достаточно громко, чтобы я их слышала. Я сжимаю челюсти, стараясь удержаться от слез.

Когда заворачиваю за угол, неподалеку открывается дверь без каких-либо опознавательных знаков. В тени я замечаю угловатое лицо Элайджи. Проскальзываю в комнату, за спиной раздается звук закрывающегося дверного замка. Внутри кромешная темнота, я ударяюсь ногой обо что-то твердое и хватаюсь за Элайджу. Дух щелкает выключателем.

Комната оказывается маленькой кладовкой, в которой едва хватает места для нас двоих. Мы стоим всего в паре дюймов друг от друга, практически соприкасаясь грудью. На мгновение повисает тишина. На скулах Элайджи играют тени, а губы его слегка приоткрыты. Внезапно хочется оказаться к ним ближе, я даже подаюсь вперед… и только потом понимаю, что творю.

– Как там папа? – спрашиваю я, возвращая пятки на пол.

– О нем хорошо заботятся.

Замечательно.

– Ты что-нибудь нашел или просто любишь кладовки?

Губы его слегка изгибаются в улыбке.

– Нашел рассказ Коттона о повешении Джорджа Берроуза. Понимаешь ли, после судов Коттон написал еще одну книгу о колдовстве под названием «Чудеса незримого мира».

А я-то едва понимала смысл «Удивительных знамений».

– После этого некий Роберт Калеф представил книгу «Дальнейшие чудеса незримого мира». В ней-то и содержится история, которая была в твоем видении.

– И почему у книги Калефа было такое же название, как у Коттона? – спрашиваю я, только сейчас осознавая, что до сих пор цепляюсь за руку Элайджи. Но даже не пытаюсь ее отпустить. Он кажется таким настоящим и живым.

– Роберт Калеф прокомментировал суды над ведьмами. У него накопилось много неприятных замечаний о Коттоне.

– Подожди-ка, получается, Калеф был врагом Коттона? И заработал себе славу, разрушив его репутацию? – В коридоре гудит прибывающий народ, но мне все равно. – Тогда, возможно, рассказ о Берроузе неправда? Зачем бы Коттону показывать мне историю, которую написал какой-то странный тип, чтобы выставить его с худшей стороны?

– Сложно сказать. В своих дневниках Коттон писал, будто не верит, что книга Калефа когда-либо увидит свет. А раз так, значит, он не принял ее всерьез. Повтори еще раз, что Коттон сказал о Берроузе после той молитвы.

– Что-то о том, что злые люди могут притворяться хорошими. Нельзя позволять им себя обмануть.

Я пытаюсь удобнее устроиться в небольшом пространстве между ведрами и на секунду соприкасаюсь с Элайджей. Он кладет ладонь мне на талию, помогая устоять, и внутри меня все сжимается, словно только что я на всей скорости съехала с горы. Элайджа опускает руку.

– Вероятней всего, это метафора. Возможно, он имеет в виду человека, который кажется хорошим, но на самом деле это не так.

– Вообще, если брать во внимание всю историю с Калефом, это может быть человек, который распространяет обо мне слухи и кажется хорошим, но на самом деле полный подонок. Лиззи? Со мной она всегда вела себя ужасно, но все в школе считают ее чудесной девочкой.

– Или одна из Наследниц, – говорит Элайджа.

Сама мысль о том, что Мэри, Элис или Сюзанна могут оказаться моими тайными врагами, отзывается болью в груди. Нет, это не Сюзанна. Кто угодно, только не она.

– Тебе удалось найти причину той сыпи?

– Нет, но сейчас для этого время просто идеальное – дома пусты.

Звенит первый звонок, а я только крепче цепляюсь за рубашку духа. Не хочу никуда идти. Хочу остаться с Элайджей в этой маленькой кладовке, пропахшей лимонным средством. Он знает обо всех странностях, происходящих со мной, но не считает меня сумасшедшей; он думает, что я особенная. Тело пронзает жар, словно сухое дерево в языках пламени. Элайджа поднимает руку и касается моего лица, нежными пальцами отводит пряди волос.

– Я здесь, с тобой. И пока нужен тебе, я буду рядом. Ты не одна.

Его успокаивающие, обнадеживающие слова окутывают словно теплые объятия. Элайджа поднимает мое лицо и целует лоб. Не дав сказать ни слова, он исчезает, а я остаюсь в кладовке, цепляясь за воздух в том месте, где только что была ткань его рубашки, и ощущая, как мне без него тяжело. Я выключаю свет и вливаюсь в толпу людей, торопясь в кабинет миссис Хоксли.

Когда вхожу в класс, враждебность в воздухе почти осязаема. Парты Наследниц пусты. Я занимаю свое привычное место и слышу за спиной приглушенные голоса, обсуждающие смерть Джона. Раздается второй звонок. Миссис Хоксли не приходится успокаивать учеников. Кабинет сам погружается в тишину.

– Сегодня днем будет специальное собрание, возможность обсудить произошедшую вчера трагедию. Если кому-нибудь необходимо поговорить об этом в личном порядке, просто попросите пропуск и идите в кабинет психолога.

Я утыкаюсь лбом в ладони. Волосы падают на лицо, усталость и нервозность последних дней смешиваются в моей груди. Уверена, Элис и Мэри уже знают о том, как я облажалась у дома Сюзанны. Но я понятия не имела, что у них не было видения о смерти Джона. А теперь, после того, что с ним случилось, рассказ о видении кажется подозрительным. Элис и так подозревала во всем меня. Если б только можно было все им объяснить… Неизвестно, сколько еще времени осталось, прежде чем Сюзанна… Нет, даже думать об этом не могу. Я не позволю, чтобы с ней случилось то же, что и с Джоном.

Звонок. Я открываю глаза, голова тяжелая, словно чугунная. Когда выхожу из кабинета, на меня налетает парень. Я запинаюсь, теряя равновесие, но он даже не оборачивается. Чудненько, значит, сегодня день подобных приколов. Не удивлюсь, если на собрании меня решат линчевать. Секундочку, а вдруг так и будет? От нервов и недостатка еды скручивает живот.

Я прохожу в кабинет истории, ощущая взгляд Джексона, и хоть чувствую себя ужасно, я не знаю, что ему сказать. Лиззи тоже нет на месте. Возможно, Наследницы сейчас все вместе. Рассказала ли Сюзанна Лиззи о моем вчерашнем визите? Если да, дела плохи и скоро будут еще хуже. Раздается звонок на урок.

– Не уверен, что это утро хоть чем-то доброе, – говорит мистер Уордуэлл и просто продолжает урок.

Я смотрю в окно, не прислушиваясь к теме. Меня гложут слова Элайджи о тайном враге. Коттон явно хотел предупредить. Он был очень зол, уверяя, что я сосредотачиваюсь не на том.

Рядом внезапно появляется Элайджа. Я вздрагиваю, и Джексон это замечает.

– Ты захочешь увидеть то, что я нашел, – говорит дух.

Поднимаю руку, но мистер Уордуэлл молчит. Тогда я замечаю, что пропуск в уборную уже отсутствует. Он еще несколько секунд продолжает урок, но я не опускаю руку.

– Да, Сэм? – раздраженно спрашивает мистер Уордуэлл.

Мне кажется или он ведет себя как настоящий придурок? Неужели он тоже считает, что я замешана в смерти Джона? Может, Джексон ошибался: может, Уордуэлл потомок ведьм?

– Можно мне, пожалуйста, пропуск в кабинет психолога? – Мне ужасно не хочется видеть миссис Липпи, но зато в этом учитель не может мне отказать.

– Просто идите. – Он машет рукой, указывая на дверь.

Я хватаю сумку. Когда прохожу мимо девчонок на первых партах, одна из них шепчет: «И не возвращайся!» Выйдя в коридор, я протираю лицо.

– Что ты нашел?

Элайджа протягивает клочок бумаги, который я осторожно разворачиваю. Он покрыт черными чернильными символами, в некоторых местах размытыми какой-то жидкостью.

– Что это?

– Это пергаментная бумага, а символы – заклинание.

Я открываю было рот, собираясь возмутиться, что такое невозможно, а потом вспоминаю обещание, которое дала отцу прошлым вечером. Что больше не буду сопротивляться разным странностям.

– Оно было искусно спрятано в складках платья, в котором Сюзанна была на вечеринке.

– И это, вероятно, причина, по которой у нее сыпь проявилась сильнее всего, да? – Я до последнего момента верила, что сыпь появилась сама собой, как знак апокалипсиса, к примеру. – Но это не объясняет, почему в отличие от остальных я ей не заразилась.

– Ты видишь духов, получаешь видения. Ты какая угодно, но точно не обычная.

Может быть, именно это Коттон хотел сказать в своем предупреждении?

– Если меня пыталась подставить Лиззи, то отсутствие сыпи – идеальный способ. – Или Элис. О боже, как же я надеюсь, что это не она!

Одна из соседних дверей распахивается, и мы с Элайджей идем к кабинету миссис Липпи. Нужно показать заклинание Наследницам. Сюзанна поймет, что кто-то должен был его подложить, и отследит путь бумажки вплоть до Лиззи. Кто, кроме этих девчонок, здесь умеет колдовать?

– О нет! Перед вечеринкой Сюзанна заходила ко мне домой. А значит, главная подозреваемая снова я.

– Я подумывал об этом.

– Есть какой-либо иной способ доказать, кто это написал?

– Насколько мне известно, нет.

Я рассматриваю клочок бумаги, из-за которого, возможно, началась проблема с сыпью.

– Я могу его забрать?

– Конечно, – соглашается Элайджа, когда мы оказываемся у кабинета психолога. Мое невезение набирает обороты – из дверей выходит миссис Липпи.

– Мне показалось, что из коридора доносятся голоса. Тебе везет, Сэм, сейчас у меня никого нет.

Я кидаю последний взгляд на Элайджу, прежде чем он исчезает, и перешагиваю порог кабинета. Заталкиваю бумажку с заклинанием в кошелек и замечаю визитку, которую после допроса дал мне капитан Брэдбери.

– Рада, что ты пришла. Правильный выбор.

А я так надеялась, что к психологу будет целая очередь и остаток урока придется провести в комнате ожидания. Присаживаюсь перед ее столом.

– Полагаю, тебе уже известно о трагедии.

Киваю:

– Не знаю, что и думать.

– Вы с Джоном были близки?

– Он был моим одноклассником.

– Как ты себя чувствовала, когда увидела его вчера? Я не ошибаюсь, это ведь ты нашла его? – Если даже она уже это знает, то и всей школе известно, что я – единственный человек, который был рядом с ним в минуты смерти.

– Честно? – вздыхаю я. – Онемевшей. Я не могла двинуться.

– А когда оцепенение прошло?

Я делаю паузу.

– Виноватой.

Она выдыхает, словно в облегчении, что мы к чему-то пришли.

– Казалось, я должна была как-то помочь. – Я ненавидела Джона, но не желала его смерти.

– Задним числом всегда легко себя критиковать, Сэм. Возможно, тебе поможет, если мы обсудим события, которые привели к этому несчастному случаю. Посмотрим, удастся ли найти причину проблемы. – Она достает исписанный лист. – В последнее время устраивала ли ты ссоры с применением физического насилия?

– То есть драки? Нет.

– Замечала ли ты, что прикасалась к кому-либо, а этот человек в скором времени заболевал?

Вот и будь после этого честной.

– Нет.

– Целенаправленно саботировала чью-либо оценку во время контрольной?

– Не уверена, что я вас понимаю.

Итак, это список жалоб, который миссис Липпи пыталась обсудить вчера.

– Бывало ли, что ты осознанно наводила порчу на людей?

Ничего нелепей я в жизни не слышала.

– Значит, ученики приходят к вам с подобными безумными жалобами на меня? Или это их родители? – Элайджа был прав: вся школа жаждет меня очернить. Пусть они не атакуют открыто, результат получается тот же.

– Возможно, некоторые жалобы более сомнительны, чем другие, – уступает миссис Липпи. – Но не могут же ошибаться все. Уверена, если сломаем шаблон, сложившийся в твоих отношениях с другими учениками, то обязательно к чему-нибудь придем.

Сломаем шаблон? Но это не моя… Секундочку. А может быть, я действительно могу сломать этот шаблон. Проклятие имеет определенную структуру, узор. Может быть, если удастся разрушить одно звено цепочки, это потянет за собой остальные. Элайджа сравнивал мое положение в Салеме с тем, что происходило во время судов над ведьмами.

– Сэм?

– Извините, миссис Липпи. Кажется, вы на самом деле помогли мне кое-что понять.

– Это часть моей работы, – сияет она.

Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Есть ли где-нибудь место, где можно немного посидеть в тишине? Пустой кабинет или еще что?

– Это не в правилах школы.

– Вы подкинули мне много идей для раздумий. Я просто боюсь, что если вернусь сейчас на урок, то не смогу все обдумать как следует.

Миссис Липпи колеблется.

– Уверена, что мы не можем обсудить это?

– Поверьте, сначала мне нужно обдумать все самостоятельно. И только потом уже делиться мыслями.

Она кивает и начинает заполнять листок бумаги.

– Это для аудитории номер сто двадцать семь. В это время она обычно пустует. – Миссис Липпи протягивает мне пропуск. – У тебя есть полчаса.

– Спасибо вам большое! – улыбаюсь я, а психолог выглядит довольной. Я закидываю сумку на плечо и вылетаю из кабинета.

Едва оказавшись в коридоре, начинаю шепотом звать Элайджу, и когда открываю дверь аудитории, дух уже стоит передо мной.

– Шепотом?

– Прости, – отзываюсь я. – Не знала, как еще можно с тобой связаться.

Выражение его лица смягчается.

– Я не против, если ты зовешь меня.

– Элайджа, а как ты узнаешь, что я тебя зову, если не следишь за мной?

– Я и сам еще не разобрался. Полагаю, это соотносится с количеством времени, которое я на тебе фокусируюсь. Должно быть, я настроен на тебя. Могу слышать, когда ты зовешь меня по имени. В именах содержится сила.

Мне приятно, что мы с ним связаны на ментальном уровне.

– Кажется, я нашла какую-то зацепку, пока разговаривала с миссис Липпи. Ты знаешь, что народ жаловался, что я порчу им оценки, вызываю болезнь одним взглядом и на иную подобную чепуху?

– Не точно. Но у меня была подобная мысль.

– А помнишь, ты сказал, что моя ситуация похожа на обвинения ведьм в тысяча шестисотых? И что безмолвие может стать смертным приговором?

Он кивает.

– Думаю, мой случай имеет с ними гораздо больше общего, чем казалось изначально. Возможно, это все часть одной большой системы.

– Поясни.

– Итак, у смертей есть определенная закономерность. Это нам уже известно. Еще мы выяснили, что несчастные случаи начинаются, когда в городе одновременно присутствуют все потомки ведьминских семей. А что, если узор этот сложнее, чем мы думали? Что, если каждый раз проклятие повторяет события настоящих судов? То есть происходят какие-то главные события, но в иной форме. В нашем случае меня обвинили в колдовстве и теперь выстраиваются в очередь, чтобы меня уничтожить. В переносном смысле, конечно.

Элайджа слегка наклоняет голову:

– Это лучшее обоснование, которое за все время нам удалось придумать.

– Правда? – Я так взволнована, что всю сонливость как рукой сняло. – Давай вспомним главные аспекты судов. Возможно, если удастся предотвратить хоть один из них, то можно разрушить проклятие… или хотя бы его замедлить. – Я достаю из сумки блокнот и ручку, чтобы делать заметки. – Для начала была книга Коттона.

– Для начала нужно заглядывать гораздо дальше. Колдовство в те времена было обычным преступлением. Всего за несколько сотен лет в Европе провели более восьмидесяти тысяч казней по обвинению в колдовстве. А до начала салемских судов в Новой Англии уже предали смерти примерно пятнадцать человек.

Я моргаю.

– Получается, люди воспринимали колдовство как нечто реальное.

– Именно. И, как я тебе уже говорил, колония Массачусетского залива была пуританской общиной. Все ее политические лидеры были членами пуританской церкви и, принимая решения, непременно советовались со священнослужителями. Пуритане были кальвинистами – любые ритуалы, кроме общепринятых, ассоциировались у них с язычеством.

Я быстро записываю его слова в блокноте.

– То есть, по сути, все, что выходило за рамки нормы, объявлялось происками зла или чем-то подобным?

Элайджа кивает:

– Более того, жители Салема были довольно склочными. Поселенцы боролись за земли и церковные нужды. Почти каждый из них был готов подать на соседа длинный список жалоб.

Да это же краткое описание нашей школы!

– Могу поспорить: как только начались первые жалобы, они распространились как огонь.

– Безусловно. Только затем в игру вступает книга Коттона. Она снабдила народ информацией, необходимой, чтобы их жалобы выглядели правдоподобно. – В голосе Элайджи слышится сожаление.

– Получается, в то время сложилась идеальная ситуация, чтобы события вышли из-под контроля. – Я замолкаю на мгновение. – Так происходит сейчас и со мной. Школьники в любой момент готовы перегрызть друг другу глотку. И раз война началась, то будет полыхать, пока кто-нибудь не падет ее жертвой.

– Полагаю, обвинения в колдовстве не исчезли полностью. – Элайджа хмурится. – Они просто видоизменились.

Я надеялась, что задача будет проще.

– Как можно изменить целую систему? Нечто такое, что повторяется уже многие годы?

Элайджа улыбается, услышав слово «изменить».

– Хочу, чтобы ты поняла обстоятельства, в которых проходили салемские обвинения в колдовстве. Мы можем рассмотреть все более подробно, выделить необходимые моменты, для того чтобы обвинить колдунью.

– Ладно. – Эта идея мне нравится. – Ты рассказывай, что происходило в Салеме в те времена, а я буду подыскивать равнозначные события в нашей ситуации.

Я записываю:

КАК ПОВЕСИТЬ ВЕДЬМУ

САЛЕМСКИЕ СУДЫ СЕЙЧАС

– Для начала нам нужно испуганное общество, – говорит Элайджа. – Помимо прочего, войны с Францией и индийскими поселенцами сделали жителей Новой Англии крайне осторожными. Среди населения Салема были люди, принимавшие участие в сражениях, потерявшие близких и любимых и даже беженцы. Они боялись дикой природы и всегда были готовы к плохому. Им было необходимо то, что смогло бы объяснить все потери и страхи.

– Так же и с таинственными смертями и странными вещами, происходящими сейчас. Элис сказала, что люди пытаются найти этому объяснение.

Элайджа кивает:

– И бо́льшая часть обвинений была выдвинута избранной группой людей.

– Наследницы.

– Если эта группа выступала против ведьмы, никто в городе не решался встать у них на пути. Люди боялись, что, если посмеют сказать слово против, их тоже обвинят в колдовстве.

– Все в моей школе боялись пойти против Наследниц, особенно против Лиззи. Может быть, и весь город. – Связать эти пункты так легко. Мне это не нравится.

– Чаще всего после первых жалоб на ведьму все больше жителей присоединялось к обвиняющим и уверяло, будто с тем или иным человеком что-то не так.

– Жалобы, которые зачитывала мне миссис Липпи…

Элайджа вновь кивает:

– Затем предоставлялись доказательства, они выступали в виде физического вреда или видений, вплоть до того, что на ведьму навешивали старые убийства.

– Сыпь и смерть Джона. – Это довольно зловеще.

– В суде показания свидетелей оценивали священники и общественность. Когда все соглашались, что доказательства достаточны, ведьме выносили смертный приговор.

Сердце мое бешено колотится. Меня же не могут повесить, правда? Даже в переносном смысле эта идея вызывает тошноту и тревогу. Память услужливо подкидывает рисунок виселицы на земле в парке Галлоуз-Хилл и пятно в виде петли на подставке для кофе.

– Для этого аналогов еще нет.

– Не знаю, что может быть равносильно суду, – говорю я. – К тому же бо́льшая часть событий из списка уже произошла, я не смогу ее предотвратить. Было ли вообще реально избежать смертного приговора?

– Порой да. Но этому человеку необходима была немалая поддержка со стороны и возможность быть услышанным. Тебе нужны публика и вся сила убеждения.

У меня сердце падает в пятки.

– Придется произнести речь?

– Да. Пожалуй, да. – Элайджа делает паузу, но я уже знаю, что он собирается сказать. – К тому же наши суды были не официальными, как, наверное, ты их себе представляешь. Они больше напоминали общественное мероприятие. В школе собираются обсуждать смерть Джона?

Я разглядываю свои руки, переставая делать заметки.

– Да. Сегодня будет собрание.

– Вот оно, само Провидение.

– Имеешь в виду, худшая вещь на свете?

Глава 38 Причины меня не любить

Я сжимаю листок, исписанный собственным кривым почерком, и занимаю крайнее сиденье в последнем ряду актового зала. Собравшиеся говорят приглушенно, но исходящая от них энергия просто огромна. На сцену выходит директор Бреннан и прочищает горло.

– Как все вы знаете, с одним из наших учеников вчера произошла трагедия.

Отключаюсь от его слов и сосредотачиваю все внимание на подготовленной речи. Руки мои дрожат, бумага шелестит. Только бы не упасть в обморок, что было уже дважды со времени моего безумного переезда в Салем. И хоть бы в меня не начали бросать чем попало.

– Саманта, осторожней, ты ее порвешь, – предупреждает Элайджа.

Я слегка ослабляю хватку. Разглядываю затылки учеников и неосознанно начинаю их пересчитывать. Когда дохожу до сотни, скручиваюсь от рвотного позыва. Элайджа выглядит спокойным, но по едва заметной морщинке на лбу я понимаю, что он тоже волнуется.

– Если тебе так необходимо избавиться от лишней еды, советую сделать это до речи.

– Я сегодня ничего не ела.

– Видимо, тебе повезло. – Он изгибает бровь. Не могу не согласиться.

– А сейчас я бы хотел передать слово близким друзьям Джона, – говорит Бреннан, завершая короткую вступительную речь.

На сцену выходят Наследницы в длинных черных платьях до пола – кажется, словно девушки парят над землей. Лиззи держит в руках букет роз, насыщенно-бордовых, издалека практически черных. Она опускает их на сцену рядом с фотографией Джона.

Розы! Они такие же, как были у фонарного столба в городе. Мысли мечутся в голове. Могли ли те цветы тоже быть от нее? Сюзанна сказала, что на Лиззи проклятие оказало большее влияние, чем на всех остальных, и она винит в этом меня. Неужели с кем-то еще из ее близких случилось несчастье?

Лиззи поднимается к трибуне, за ней остальные Наследницы.

– Я не смогу сейчас произнести идеально написанную речь о том, каким Джон был особенным и какой прекрасной была его жизнь до вчерашнего дня. Все вы его знали. И знаете. – Она держится отстраненно и величественно. – Я не стану заставлять вас плакать или смеяться, даже не расскажу, как мне теперь без него плохо. Мои чувства очевидны. Их можно объединить в одно слово – злость.

Наследницы за спиной Лиззи переглядываются. Думаю, не такой речи они ожидали.

– Он не должен был умереть. Это не было несчастным случаем. И человек, ответственный за это, должен расплатиться. Мы все знаем, кто виноват. Саманта Мэзер.

На лбу выступает пот, и я как можно ниже сползаю с сиденья. Тошнота скручивает тело, а в глазах темнеет.

– Сюзанна видела, как Саманта пыталась напасть на него в коридоре. Я была в классе, когда Саманта ему угрожала. А Джексон был свидетелем ее укуса на безжизненной ладони Джона.

Сердце мое едва не останавливается, когда она упоминает Джексона. Он разговаривал обо мне с Наследницами? Только он слышал, как я сказала капитану Брэдбери, что укусила Джона за руку. Все это время Джексон лгал мне? Предательство колет сердце, и хочется только убежать. По толпе прокатывается волна удивленных вздохов и шепотков. Многие оборачиваются, ищут меня взглядом. Элайджа злится. Да, вот оно, мое обвинение. Бреннан поднимается со стула, словно собирается прервать речь.

– На этом все. – Лиззи отворачивается от микрофона.

Сюзанна замирает в сомнении, но Лиззи перехватывает ее руку. Следом за ней Наследницы спускаются со сцены. Она убедила их, что я как-то замешана в смерти Джона. И еще Джексон… Мне хочется плакать. Микрофон берет взволнованный Бреннан.

– Что ж… замечу, что в полицейском отчете указано, что смерть Джона, скорее всего, была несчастным случаем, как я и говорил ранее. Теперь я хочу пригласить на сцену доктора Майерса, психотерапевта, работающего с подобными ситуациями.

Доктор Майерс принимает у него микрофон.

– Может, эта идея не так уж и хороша? – спрашиваю я Элайджу.

– Саманта, отступать нельзя. Ты либо выступишь перед публикой, либо твой суд будет завершен. Лиззи победит.

– Как после такого мне удастся заставить их изменить мнение?

– Тебе нужно всего лишь посеять сомнения. Заставь усомниться в неприязни к тебе. Это даст нам необходимое время. У тебя есть шанс. Не упусти его.

Я вздыхаю. Нужно сосредоточиться на том, почему я так стараюсь избавиться от проклятия. Папа… а теперь еще и Сюзанна. Я видела ее сомнения на сцене. Она не согласна с Лиззи – по крайней мере, не совсем. А мне нужна каждая капля поддержки.

Все тело дрожит, когда я встаю. К счастью, внимание учеников приковано к доктору Майерсу. Держась ближе к стене, я пробираюсь в переднюю часть зала. Я ни на кого не смотрю – знаю, что не смогу перенести увиденное, – а просто поднимаюсь на сцену.

– Держись, Саманта, – ободряет Элайджа.

Доктор Майерс выглядит сбитым с толку, когда я подхожу к трибуне.

– Я должна кое-что сказать. – Голос мой тих.

Бреннан пытается тоже выскочить сцену, но Майерс останавливает его взмахом руки. К моему великому удивлению, доктор возвращает микрофон на трибуну и освобождает место. Даже не знаю, благодарна я ему или жалею, что меня не остановили.

Я кладу на трибуну измятый листок с речью. В зале царит неестественная тишина. Никто не двигается. Я не смотрю на собравшихся. Не могу. Просто концентрируюсь на речи и стараюсь, чтобы голос звучал уверенно.

– Я… я знаю, что… что на большинство из вас я не произвела хорошего впечатления. Некоторые… что ж, у вас есть законные причины меня недолюбливать.

Народ начинает шептаться, психолог шикает на зал.

– Убирайся со сцены! – вопит кто-то, а несколько человек поощряют его неодобрительными криками и свистом.

Я делаю только хуже:

– Есть много…

Крики и свист становятся громче. Лиззи визжит: «Убийца!» – и остальные эхом подхватывают ее обвинение. Поднимаю голову и в первый раз осматриваю зал. Злые лица собравшихся повернуты в мою сторону. Прочищаю горло, Бреннан и доктор Майерс пытаются успокоить разбушевавшихся учеников. Я разглаживаю листок с речью, надеясь, что крики прекратятся хоть ненадолго и у меня получится озвучить написанные слова.

Одним резким неловким движением я смахиваю лист с трибуны, и он улетает за край сцены. Элайджа подхватывает его в полете. Лишь секунду спустя я понимаю, что зал затих. Медленно-медленно Элайджа поднимает бумагу. Все смотрят на парящий в воздухе лист. Я забираю его, но теперь уже глупо возобновлять старую речь. Разве после такого можно продолжать уверять, будто в городе не происходит ничего странного?

Я оглядываю зал, словно смотрю на необработанный порез. Мне удалось привлечь внимание Наследниц. Хорошо. Краем глаза замечаю Джексона, но не смотрю прямо на него. Я сворачиваю листок с речью и убираю его в карман.

– Я не идеальна. Далеко не идеальна. Я странная. Вокруг меня всегда происходят странные вещи. Не знаю почему и, возможно, никогда не узнаю. Зато я могу объяснить, что случилось с листом. Это был дух. Завести друзей в школе у меня не получается, а вот видеть мертвых – спокойно. Ну хоть они у меня есть.

По залу проносится несколько нервных смешков, оборвавшихся так же внезапно, как и начавшихся.

– И я почти уверена, что знаю, отчего умер Джон, хоть и не представляю как. – Напряжение в зале ощутимо почти физически. – Но чтобы объяснить это, мне придется вернуться немного назад. Понимаете ли, со времен салемских судов в городе было три периода, когда умирало множество потомков ведьм. Мой друг из духов помог выяснить, что смерти эти происходили по определенной системе. Они начинались, когда в Салеме присутствовали потомки всех, кто был причастен к судам над ведьмами. Несколько недель назад Мэзеры оказались единственной недостающей семьей. И как вы, должно быть, заметили, стоило мне сюда переехать, начали внезапно умирать люди.

На удивление, народ реагирует не так, словно мои слова – самое нелепое, что они когда-либо слышали. Кинув беглый взгляд на Джексона, я замечаю, что он спрятал лицо в ладонях. Губы мои начинают дрожать.

– Вы говорили, я проклята. И я проклята. Как и все Наследницы, их семьи и, возможно, весь город. – Мне становится так легко, когда эти слова наконец-то обретают форму. Я так долго убегала от этой правды. – Я пытаюсь разобраться. Но не уверена, что смогу справиться в одиночку. Я не прошу вас любить меня. Я прошу хоть ненадолго перестать меня ненавидеть и позволить все решить. – По залу проносится шепот. – Пожалуй, это все. Спасибо за внимание.

Когда я спускаюсь со сцены, какая-то девчонка кричит: «Докажи, что видишь призраков!» Только не это. Снова. Весь зал ждет ответа.

– Нет.

Но в то же мгновение, когда слово срывается с губ, Элайджа легко подхватывает меня за талию и поднимает в воздух. Публика взрывается возгласами. Никто не пытается взять ситуацию под контроль. Когда Элайджа опускает меня на пол, я встречаюсь взглядом с Сюзанной. Она спокойно кивает, а с другой стороны от нее, рядом с болезненно-бледной Мэри, ругаются Элис и Лиззи.

Я не собираюсь вновь садиться. Кидаю взгляд в сторону Джексона, но его место пустует. Я выхожу через тяжелые двойные двери из зала и покидаю школу.

Глава 39 Ворона и петля

Весь стол, за которым сидим мы с Элайджей, завален книгами и старыми дубликатами записей времен судов над ведьмами. В маленьком читальном зале, как и в прошлый раз, очень душно, но здесь хотя бы нет чужих глаз.

– Здесь говорится, что у Коттона были предубеждения против Берроуза из-за его неортодоксальных взглядов. – Я указываю на книгу, которую читаю. – Насколько могу судить, повешение Берроуза – единственное, спровоцированное лично Коттоном. Хотя я еще не дошла до записей суда.

Элайджа кивает:

– Я помню Берроуза. У него была одна неприятная история с семьей моей невесты. Он задолжал им деньги. И хотя в конечном счете Берроуз вернул всю сумму, моя невеста была хорошо осведомлена, знала о нем все слухи. Вывернув эти слухи, она превратила их в обвинения в колдовстве. Берроуза назвали предводителем всех ведьм только потому, что он был священником.

Должно быть, Элайдже не по себе читать обо всех этих людях, которых обвинила его невеста.

– Не уверена, что это связано. Все так запутано. Но должна же быть какая-то общая нить, которую мы упускаем.

– Несомненно.

Я играю с колпачком ручки.

– Просто мысли вслух. Но что мы узнали из моих видений? В первом сне были ворона и петля. Во втором – проповедь Коттона о колдовстве и очередная петля. А еще были видения о том, как раздавило Джона, и о повешенной девушке. В тот раз, когда я сама попыталась вызвать Коттона, в видении была сцена повешения Берроуза. Который после превратился в Сюзанну.

Мы с Элайджей замолчали, в сотый раз размышляя, какая связь между всеми этими событиями.

– Загадки, метафоры, скрытые значения, – вздыхаю я. – Ты нашел что-нибудь о вороньей женщине, которая, если верить миссис Мэривезер, часто снилась бабушке?

– В период судов – ничего. Но в то время люди были более подозрительными и не предавали бумаге мысли и знамения, которые могли привлечь проклятие или черную магию. Но я не просматривал записи достаточно тщательно. Поищу в более ранних дневниках, из тысяча восьмисотых. Возможно, птица должна быть другая. Или я не могу найти правильную метафору к птице.

Метафора к птице… полет, летать, перья. Перья, вырезанные на подоконнике. Дом в лесу. История женщины с мертвыми птицами.

– Я действительно кое-что упускала, – говорю я, откладывая ручку. – Честно говоря, думаю, я неосознанно заблокировала эти воспоминания. Тогда я еще не верила, что бо́льшая часть всех творящихся странностей вообще возможна. Помнишь, когда я целый день провела с Джексоном, а ты ждал нас на пороге? Ты видел, куда мы тогда ходили? – Имя Джексона, сказанное вслух, больно колет грудь.

– Нет. Я занимался своим исследованием.

Именно когда это оказалось бы полезно, Элайджа за мной не следил.

– Мы были в лесу. Искали дом, который – не вру – оказался самым жутким местом в моей жизни. Там есть комната, стены которой сплошь покрыты бредовыми письменами какого-то психа. А на подоконнике вырезаны перья. Джексон в тот день рассказал мне историю о старухе, которая жила в этом доме и ела птиц. История казалась такой безумной, что я совершенно не обратила на нее внимания.

Элайджа сидит неестественно прямо.

– А еще среди надписей на стенах были наши с отцом имена. Без фамилий, конечно, но все же. Даже не задумывалась, что эти перья могут иметь отношение к вороньей женщине. – Я невероятно разочарована собой за такой промах.

Дух щелкает зажатым в пальцах механическим карандашом и кладет его на стол. Как можно быть такой идиоткой? Стоило еще тогда рассказать ему об именах.

– Где этот дом, Саманта?

– Могу нарисовать карту.

– Быстрее.

Я схематично зарисовываю улицы и часть леса, которую удается вспомнить.

– Джексон смог увидеть старую тропинку, которая ведет к дому, но я не знаю, куда именно она сворачивала. А еще уверена, в этом месте есть духи.

– Ты кого-нибудь видела? – спрашивает Элайджа. Он почти в бешенстве.

– Нет, но слышала женский плач.

Он исчезает. Я до сих пор считаю историю Джексона полной чушью, но в ней может быть зерно правды. Например, птицы. Птицы, перья, вороны. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Мысли о Джексоне ранят больнее, чем хотелось бы. Поверить не могу, что он разговаривал обо мне с Наследницами. Готова поспорить, они хорошо посмеялись над историей, как он прикидывался, будто я ему нравлюсь.

Листаю страницы книги, даже не читая их. На глазах выступают слезы, но я заталкиваю чувства подальше, пряча их под другими бушующими эмоциями, теми, с которыми сейчас еще могу справиться. Джексон не первый друг, предавший меня, и, наверное, не последний. Именно поэтому я не сближаюсь с людьми.

Тускло освещенная комнатка, такая по-старинному романтичная, когда в ней находится Элайджа, внезапно кажется изолированной от всего мира и слишком душной. Я открываю деревянную дверь, чтобы впустить немного воздуха. В проходе между книгами стоит мальчишка из нашей школы. Он с любопытством меня рассматривает. Возвращаюсь к круглому столу и собираю вещи.

– Мэзер? – спрашивает он.

– А? – Сердце начинает биться чуть быстрей.

– Я видел сегодня твое выступление. – Пацан опирается о дверь. Он невысок, но весьма коренаст и занимает бо́льшую часть прохода.

– Ясно.

Я оцениваю взглядом расстояние между ним и косяком, пытаясь определить, получится ли протиснуться мимо, если он окажется полным придурком.

– Я знаю о твоей семье все.

– Отлично. – Он прикалывается надо мной или просто пытается поговорить?

– Могу тебя сфоткать? – спрашивает пацан, вытаскивая мобильный.

– Ты что, серьезно? Иди и валяй дурака где-нибудь в другом месте.

Я хотела, чтобы меня перестали ненавидеть, а не начали глазеть, как в цирке.

– Сы-ы-ыр, – тянет он.

Не успеваю я возмутиться, как этот маленький засранец щелкает камерой, сверкая вспышкой прямо мне в лицо, и делает худшую фотографию на свете. Потом, смеясь, убегает по проходу.

– Я сломаю твой телефон! – кричу ему вслед, и в этот же момент из-за угла появляется седовласая библиотекарша. Я с этой библиотекой скоро фобию заработаю.

– Говорите тише, – требует она. – Пять минут до закрытия. – Затем одаривает пристальным взглядом «вы сами знаете, как провинились, леди» и уходит.

Я закидываю сумку на плечо и устремляюсь к лестнице. Зачем этому мальчишке моя фотография? Это знак, что люди больше не ненавидят меня или что они просто нашли новые способы надо мной издеваться?

Выходя из библиотеки, я складываю руки на груди, спасаясь от ночной прохлады.

– Снова заклятья, – сообщает Элайджа, появляясь рядом.

– Что?

– Дом… – Он еще более взволнован, чем когда уходил. – У окон и дверей лежат камни, перевязанные веревками и запечатанные черным воском. Я не ведаю значения этого колдовства, а потому не рискнул пересечь барьер.

Я пытаюсь припомнить, видела ли подобное, но, по всей вероятности, тогда просто этого не заметила.

– Но ты мертв. Что еще может случиться?

Его взгляд многозначительно заверяет, что я и половины всего не знаю.

– Нам нужно поговорить. Важные разговоры не ведутся на улице.

Я улыбаюсь его официальности.

– Здесь неподалеку есть сад. – И указываю в сторону особняка Роупс, где встречалась с Наследницами.

– Хорошо, это подойдет.

Элайджа идет так быстро, что мне приходится практически бежать, чтобы не отставать от него. Никогда еще не видела его таким.

Мы проходим под аркой в лабиринт цветов. Даже в темноте это место кажется живым. Над нами в лунном свете высится готическая башня. Элайджа петляет по тропинкам, он идет в сторону небольшой лавки под навесом. Не дожидаясь приглашения, я сажусь. Дух присаживается рядом и собирается с мыслями.

– Листая старые дневники, я нашел информацию о своей невесте, она вызвала беспокойство. Я ничего не рассказал тебе, потому что считал эти данные неуместными, моим личным делом. Понимаешь ли, моя смерть вызвала у невесты помешательство. Она похоронила мое тело на границе своих владений.

Точно. Совершивший самоубийство не может быть упокоен на святой земле. Как-то так. Меня разрывает между любопытством и страхом.

– Семья видела, как она день и ночь рыдала над моей могилой. Дома она спокойно разговаривала со мной, не желая принимать смерть. – Мне вспомнился рассказ Джексона о маме, как она вела себя, когда умер его отец. – Назло всему она еще ожесточеннее и требовательнее начала обвинять людей в колдовстве. Когда суды закончились, она сорвалась. Стала злой и рассеянной. Впрочем, удача была на ее стороне. Поскольку позор от завершившихся судов был слишком велик, а семья ее была влиятельной, ее не стали арестовывать.

– За безумие могли арестовать?

– Если оно причиняет другим физический вред, то да. А ее припадки, судя по записям, были… ужасающими. Хотя ареста удалось избежать, ее изгнали из города. Но невеста отказалась покидать родные земли, чтобы не расставаться со мной.

– Значит, ты думаешь, что это она жила в том доме? В лесу? – прерываю я, ощущая нарастающую тревогу.

– Не думаю. Знаю. Родители купили этот дом для моей невесты, потому что он был вблизи границ города. Дом даже тогда стоял отдельно от всего, густо окруженный деревьями. Какое-то время мать еще навещала ее. Но моя невеста сходила с ума, ее вспышки ярости усиливались. И вскоре мать перестала к ней приходить. Я нашел письмо, в котором говорится, что несколько лет спустя она издалека видела свою дочь, дикую и грязную.

– Ладно, – говорю я размеренно. – И как это связано с перьями на подоконнике и историей о птицах, которую рассказал Джексон?

Элайджа печален.

– Как все в те времена, я вел дневник. Он был в кожаном переплете, с пером на обложке. Он был частью набора, второй такой же достался моей невесте. На самом деле это она настояла на покупке. Она часто повторяла, что волосы мои черны, как воронье крыло, а я ласково звал ее Птичка. Она говорила: когда мы умрем, то вместе улетим далеко-далеко. – Он отводит взгляд.

Внезапно надписи на стенах кажутся еще более зловещими. И плач, который я услышала, когда коснулась вырезанного на подоконнике пера. Мозг мой перегружен. Почему на стене было написано мое имя и для чего это место используется теперь?

– Элайджа, может, истории о злой старухе с птицами, которая там жила, была о твоей невесте, а не о вороньей женщине… – Голос затихает, когда я пытаюсь мысленно разделить невесту Элайджи и воронью женщину. И не могу.

– Слово «ворона» никогда не ассоциировалось у меня с невестой. Я разочарован, что не смог раньше понять эту связь. Что-то в рисунке твоей бабушки показалось мне знакомым. Как лежали волосы женщины. Положение ее тела. Просто до сих пор я не мог этого осознать.

Сердце начинает биться быстрей.

– Почему моя бабушка рисовала твою невесту?

– И почему Коттон во сне показал тебе ворону? – В голосе его слышно такое же беспокойство, какое сейчас охватывает меня.

Невеста Элайджи – воронья женщина. Этому есть только одно объяснение.

– Она тоже часть проклятия. Должна быть.

– Я просто никогда не представлял… – Он не заканчивает предложение.

Элайджа несколько раз повторял мне, что его невеста была одной из главных обвинительниц ведьм. Логично, что она часть проклятия.

– Она помогла начать массовую истерию.

– Да. И если она стала одной из составляющих проклятия, то и я не могу больше считать себя не вовлеченным в данную ситуацию, – говорит Элайджа.

– Имеешь в виду, что ты тоже часть проклятия?

– Да. Это возможно. Именно я в те времена не одобрял ее поведения. А потом из-за судов совершил самоубийство и оставил ее одну. И вот я снова здесь, помогаю тебе снять проклятие. У нее есть все основания мстить.

– Если ты связан с проклятием и мы сможем от него избавиться, что станет с тобой? – Я всегда думала, что Элайджа застрял в нашем мире из-за самоубийства, а никак не из-за проклятия.

– Ты интересуешься, останусь ли я духом?

Я киваю.

– Не могу сказать.

Грудь сдавливает. Впервые с тех пор, как я узнала о проклятии, мысль о том, чтобы разрушить его, не приносит облегчения.

– Ты хочешь перестать быть духом?

Выражение лица Элайджи невозможно прочесть, но он продолжает смотреть мне в глаза.

– Я часто этого желал.

Стеснение в груди становится сильнее, распространяется дальше.

– Ну конечно.

– По правде, все эти годы не были для меня наслаждением. К большей их части я испытываю отвращение. А возвращение в Салем только усилило страдания. Но потом…

Он говорит, а мне с каждым словом становится все труднее дышать.

– Что потом? – шепчу я.

– Я вспомнил причину, из-за которой испытывал боль. Потеря прекрасного. Моментов, когда Эбигейл пела, пока я рисовал. Как мы смеялись, когда никто не видел. И как цветы Черноглазой Сьюзен, зажатые между страниц деловых контрактов, напоминали о том, ради чего вообще стоило заниматься делами. Искренняя забота о ком-то – вот смысл жизни. Когда мой мир лишили этого прекрасного чувства, в нем не хотелось больше оставаться.

Я отлично его понимаю. Не знаю, кем я буду без отца.

– Ты вновь напомнила мне об этом чувстве. Ни разу, ни единой минуты после смерти я не желал вернуться к жизни, пока не встретил тебя.

Здесь, сейчас, на этой маленькой скамейке под пологом листвы я смотрю в его серые глаза. Не успев подумать, что творю, я подвигаюсь ближе, пока не оказываюсь всего в паре дюймов от его лица. Элайджа нежно заправляет прядь волос мне за ухо, зарываясь в них пальцами.

– Саманта, я…

– Мне все равно, – шепчу я.

Элайджа не спорит. Вместо этого он подается вперед и прижимается к моим губам. Сперва мягко, потом все настойчивей. Его прохладные губы кажутся теплыми по сравнению с моими. И все в нем такое настоящее, жаждущее, живое. Рука Элайджи спускается с волос на шею и притягивает меня ближе.

Его язык проскальзывает в мой рот, и все мое тело от губ до бедер и кончиков пальцев покалывает от ощущений. Мне нужен этот поцелуй, он, все это. Плевать, что в этом желании нет никакого смысла. Я протягиваю руку, цепляясь за рубашку Элайджи и притягивая его к себе. Он держит меня крепко, и кончики его пальцев впиваются мне в спину. А потом словно щелкает выключатель, и Элайджа прерывает наш поцелуй. Я смотрю на него, не понимая, что происходит. Проходит несколько мгновений, прежде чем я убираю руки с его груди.

– Что?

Элайджа качает головой и встает:

– Так нельзя, Саманта. Ты живая.

Глава 40 Полуночная миссия

Часы на прикроватной тумбочке показывают 2:27 ночи. Я крепче укутываюсь в одеяло. Я так чертовски мало спала последнее время, что давно уже должна была отрубиться. Но из головы не выходят все детали проклятия, и тот факт, что мне никак не удается сложить их в единую картину, сводит с ума. Сколько у нас осталось времени?

Кто-то тихонько стучится в окно, и я подскакиваю в кровати в коконе из одеял. Щурюсь, всматриваясь в темную фигуру на крыше, но рассмотреть удается только женский силуэт с крупным пучком на голове.

– Сюзанна?

– Извини, – говорит она, но голос заглушает стекло. Я встаю на колени на подоконник и открываю окно.

– Как ты забралась на крышу? – Я выглядываю на улицу, убеждаясь, что она одна.

Сюзанна проскальзывает в комнату и закрывает за собой окно.

– Залезла по решетке и перепрыгнула.

Она вот так сюда вскарабкалась? Я включаю ночник. На ней зеленая клетчатая пижама и белое пушистое пальто. О'кей. Итак, Сюзанна не в черном и она мини-ниндзя, выбравшийся на полуночную миссию. Что еще я не знаю об этой девушке?

– Все пошло наперекосяк, Саманта, – говорит она, присаживаясь на подоконник.

– Да, знаю, – соглашаюсь я. И как воспринимать этот визит? Я одновременно испытываю облегчение и не могу избавиться от подозрения. Особенно после полной ненависти речи Лиззи.

– Нет, имею в виду, все стало еще хуже. Мне необходимо знать: у тебя были другие видения? – спрашивает Сюзанна, и я отчетливо слышу страх в ее голосе.

– Кроме того, что про тебя? – Эх, надо было лучше подбирать слова.

– Ага. Никого больше? Может быть, кто-нибудь незнакомый?

Я узнаю этот взгляд. У меня он точно такой же.

– Твоя сестра…

Глаза ее расширяются.

– Нет-нет, в смысле, твою сестру я не видела. Но неужели с ней что-то случилось?

Паника прекращается. Сюзанна кивает.

– Ее увезли в больницу сразу после того, как я вернулась из школы. Она упала в обморок. – Голос ее дрожит.

Я сажусь рядом.

– Мне так жаль. Не знаю, что и сказать.

– И она не единственная. Брат и кузина Лиззи попали в аварию. Кузина умерла, брат до сих пор в интенсивной терапии. А у дяди Элис, того самого, который владеет кофейней, был сердечный приступ.

Брат и кузина Лиззи? Так вот для кого были те бордовые розы в городе. Мне приходится собрать в кулак все самообладание, чтобы не вскочить с места и не начать мерить шагами комнату.

– Ситуация обостряется.

– Я думаю, ты ключ к решению этой проблемы.

Я так нервничаю, что практически смеюсь.

– Но вы держали меня в неведении все это время. Зачем это делать, если вы верили, будто я могу снять проклятие?

– Потому-то я и здесь. Я расскажу все, что мне известно. Все, что может помочь.

Такого ответа я точно не ожидала.

– Что изменилось?

Она делает глубокий вдох:

– Мы провели ритуал прозрения с Лиззи… и он не сработал.

– То есть вы не увидели размытых лиц?

– Позволь объясню. Элис, Лиззи, Мэри и я дружили с самого детства. Наши матери были подругами, а до этого и их мамы. Примерно с десяти лет мы начали колдовать. Нам пришлось долго тренироваться, прежде чем хоть что-то сработало, а в одиночку творить заклинания до недавних пор не мог никто, кроме Лиззи. Нам всегда нужен был круг. Для некоторых ритуалов он необходим до сих пор.

– Круг?

– Четыре колдуньи.

– А как же Джон?

Сюзанна сомневается при упоминании его имени, и я начинаю жалеть, что вообще вспомнила о нем.

– Он не был настолько заинтересован в магии. И если присутствовал во время колдовства, то только ради Лиззи.

– Значит, все знают, что вы умеете колдовать, а не просто распускают слухи?

– Не совсем. Народ строит догадки, но мы никогда не обсуждаем магию с людьми не из нашего круга. Поэтому я и не отвечала на твои вопросы тогда, перед вечеринкой.

Я была права. Они словно тайное общество.

– Но вы проводили со мной ритуал. Разве это не считается нарушением вашей секретности?

– И да и нет. Дело в том, что я могу чувствовать людей. Не всех, а лишь тех, о которых я что-то знаю. И как бы Лиззи и Элис ни твердили, что ты – та самая беда, нависшая над Салемом, я с самого первого мгновения нашей встречи знала: это не так. Элис спорила со мной, а Лиззи просто не слышала. В конце концов Элис согласилась с тем, что, если я смогу это доказать, она поможет убедить Лиззи. Поэтому мы и встретились с тобой в саду, а Элис была готова вместе провести ритуал.

Элис гадает на костях, а Сюзанна «читает» людей? Теперь я ничего не понимаю.

– Так вы меня проверяли?

– Да. Ритуал прозрения должен был поведать нам о тебе, пролить свет на правду. Но появление размытых лиц спутало все планы. Ничего подобного никогда еще не происходило. Увидев вместо тебя Коттона, мы с Элис вновь начали ругаться и решили вернуться еще раз, чтобы разобраться во всем, прежде чем рассказывать Лиззи.

– Но почему из-за меня ты ругалась с подругами? – Что она увидела, прочитав меня?

Она накрывает мою ладонь своей:

– Саманта, кости Элис продолжали указывать на тебя. Хорошо это или плохо, но ты явно связана с нами.

– А что насчет Лиззи?

– Мы пытались провести ритуал прозрения на том же месте в лесу и не смогли даже добиться нормального видения. Ничего. Заклинание вообще не подействовало.

– Может, это была случайность? – Не представляю, как все это работает, но почему-то кажется, что мне необходимо это знать. Я смотрю на фотографию отца.

Сюзанна качает головой:

– Подобное не происходит случайно. Это благодаря тебе заклинание сработало, я уверена.

Я открываю рот, собираясь возразить, но снова его закрываю.

– Вы говорили с Лиззи?

Сюзанна нервно дергает замок пальто.

– Элис рассказала ей о тебе в актовом зале, как раз перед тем, как… все случилось.

О нет! Худшее совпадение на свете.

– Лиззи сейчас не может мыслить трезво. Она придет за тобой. Она убеждена, что все смерти и несчастные случаи – твоя вина, и делает все возможное, чтобы убедить в этом весь город. На нас Лиззи злится, а потому не рассказывает, что планирует делать. Но она не просто распускает сплетни. У ее семьи здесь хорошие связи.

– Что мне делать?

– Завтра в полночь встретимся в лесу за Уолгринс. Мы приедем с Лиззи и все решим. Если не сможем работать сообща, то все останемся в проигрыше. Эта вражда забирает у нас драгоценное время.

По спине пробегает холодок.

– Ладно.

Сюзанна достает телефон.

– Мне нужно бежать. Родители ждут в больнице. – Она поднимает окно и легко выскальзывает на улицу.

– Сюзанна, будь осторожна. То видение…

– Просто встреться с нами завтра, – просит она и закрывает за собой окно.

Глава 41 Стать ведьмой

Найдя на кухню, я тру глаза, щурясь от яркого утреннего света. Кофе уже сварен, в доме стоит тишина. Машины Вивиан нет на подъездной дорожке. Словно теперь она меня избегает. Почему-то от этого становится еще больнее, чем от ее гнева. Это Вивиан продала квартиру и лгала мне; Вивиан дала мне пощечину. Разве справедливо, что вдобавок ко всему она теперь еще злится на меня?

Достаю чашку, наполняю ее кофе пополам со сливками и добавляю щепотку корицы. В мусорном ведре появились новые бутылки из-под вина. Может, Вивиан ждет смерти отца, чтобы просто избавиться от меня? У меня нет семьи, некуда пойти. Почему она перестала обо мне заботиться? Я качаю головой. Нужно прекратить об этом думать.

– Элайджа, – зову я, размещаясь за круглым деревянным столом на кухне.

Он тут же появляется, держа в руках старинную книгу в кожаном переплете. Присаживается за стол и улыбается:

– Отлично. Ты проснулась.

Я мгновенно краснею и утыкаюсь взглядом в чашку кофе. Вид ямочек на щеках напоминает мне о прикосновениях его губ. Перевожу разговор на привычную утреннюю тему:

– Как сегодня папа?

– Все так же.

Сегодня суббота, прошла неделя с тех пор, как мы в последний раз были в больнице, и разлука с отцом вызывает у меня панику.

– Мне так хочется его навестить.

– Ты помогаешь ему больше, оставаясь здесь.

На лице Элайджи читается сочувствие, и я благодарна за эту поддержку.

– Что за книга?

– Старая книга заклинаний. С ее помощью я смогу понять, что за заговор наложен вокруг дома в лесу. На поиски книги, не защищенной какими-либо чарами, у меня ушла вся ночь.

– Удивительно, что духу можно причинить боль. – Впрочем, в этом мире много странного.

– Понимаешь, мое существование как духа не имеет определенных временных рамок. Не хочется провести под заклятием несколько сотен лет по собственной неосторожности.

Мысль о том, что в предметах может содержаться подобная сила, вызывает тревогу.

– Такое действительно может случиться?

– Саманта, смерть доказывает, что этот мир гораздо более фантастическое место, чем ты думаешь. Завеса между возможным и невозможным часто оказывается приподнята.

– Думаю, мне тоже стоит присоединиться к поискам заклинаний. А то я ощущаю себя лишней.

– И как же?

– Ну, у меня еще сохранился тот пергамент с заклинанием. Возможно, удастся найти какие-нибудь раскрывающие личность чары, которые можно будет использовать, чтобы определить, кто сотворил то заклятие. – Если по счастливой случайности это сработает, то сэкономит мне кучу времени.

Элайджа улыбается:

– Хотим стать ведьмой, да?

– Не смешно, – притворно возмущаюсь я. – Так ты выяснил, что означают те камни в старом доме?

– Полагаю, это какие-то связующие чары, которые помогают удерживать что-то внутри или, наоборот, не впускать. Я не уверен. Они также могут использоваться, чтобы скрыть дом от чужих глаз. Я не особо далеко продвинулся в данном расследовании.

Интересно, почему Элайджа использует старую книгу заклинаний, чтобы разобраться с современностью? Я замираю, не донеся чашку до рта.

– Элайджа, как думаешь, есть ли вероятность, что твоя невеста до сих пор может находиться где-то поблизости?

Он сжимает губы:

– Да. Есть. Это самый большой мой страх. Одна из причин, почему я не возвращался в Салем.

– Но ты ее не видел? Так? Ты бы заметил, если бы она была здесь? – Только безумного духа, влюбленного в Элайджу, мне сейчас и не хватает.

– Первые несколько дней после возвращения в Салем я был начеку. Но она не появлялась, и я слегка расслабился. В итоге решил, что она просто отошла в мир иной. Но вчера мои опасения насчет нее вернулись.

Уверена, если бы она знала, где находится его дух, последние три сотни лет стали бы для Элайджи невыносимыми.

– Как ее зовут? Странно продолжать называть ее просто «невестой».

– Как я сказал тебе вчера, в именах содержится сила. Я был достаточно осторожен, чтобы не произносить ее имени вслух все эти годы, и о том же попрошу тебя. Но тебе известно ее имя. Это она обвинила Берроуза и Джайлза Кори… Она свидетельствовала против Сюзанны Мартин…

Солгу, если скажу, что не задумывалась об этом раньше. И его слова только утвердили мои подозрения. Могу поспорить, невесту его звали Анна. Она была главной среди девушек, уверяющих, будто они пострадали от колдовства обвиняемых. Я киваю.

– Я не назову ее по имени. Можно посмотреть книгу?

Элайджа передает ее мне, книга оказывается удивительно тяжелой. Кожаный переплет старый, потрескавшийся, на нем еще видны следы серебряного тиснения. Я осторожно открываю ее, страницы плотные и мягкие, будто ткань. Заклинания написаны каллиграфическим почерком, напоминающим записи Элайджи. Книга дарит какое-то особое уютное ощущение, как и многие другие предметы старины.

Я листаю страницы. Заклинания для любви, защиты, роста и гармонии. Должно быть, книга принадлежала доброй ведьме. Я едва не смеюсь от этой мысли. Наконец я наталкиваюсь на страницу с заголовком «Исток заклятия». Просматриваю текст.

– Здесь говорится, что данное заклинание раскрывает знак ведьмы, таким образом можно узнать, кто твой противник.

Брови Элайджи сходятся на переносице.

– Не знаю, Саманта. Если это сработает, есть риск привлечь внимание ведьмы. Она может почувствовать, что ты ищешь ее. Внимание настолько сильной ведьмы, что смогла сотворить целую эпидемию сыпи, – не то, что тебе сейчас нужно.

Возможно, он прав. Но это наш лучший вариант.

– Может быть. Но я считаю, рискнуть стоит. Кроме того, если это Лиззи, она и так меня ненавидит.

– А что, если не Лиззи? – спрашивает он.

Видение о повешении Берроуза, которое показал Коттон, намекало, что у меня есть тайный враг. Это нечто конкретное, то, что сможет выровнять чаши весов.

– Значит, будем разбираться с проблемами по мере их поступления. Я и так уже в самом эпицентре… Ты же не считаешь, что это могла быть твоя невеста?

– Нет. Мертвые не могут колдовать. – В его словах слышна категоричность, такая отчетливая, что я даже задумываюсь, а не пробовал ли Элайджа сам колдовать.

Хотя бы ее можно вычеркнуть. Я изучаю список необходимых компонентов, из которых знаю не все. Впрочем, я никогда не была сильна в ботанике. О черт! Сказано, что все волшебные травы должны быть срезаны перед началом колдовства самим творцом заклинания.

Элайджа встает у меня за спиной:

– Как планируешь раздобыть все это?

Без машины и помощи Вивиан выбор невелик. Я выглядываю в кухонное окно.

– Можно попросить миссис Мэривезер. Подозреваю, что в ее огромном саду есть часть – если не все – из этих растений.

Конечно, не хочется приближаться к Джексону, но дело сейчас совсем не во мне и моих желаниях. Плюс к тому миссис Мэривезер любит готовить. Уверена, она сможет рассказать, где достать некоторые травы, если в саду их не найдется. Я беру из ящика кухонного стола бумагу и ручку и составляю список ингредиентов. Элайджа хмурится:

– Мне это совсем не нравится.

– Мне тоже, но нужно постараться сделать все возможное. Ночью заглядывала Сюзанна, рассказала о новых несчастных случаях в Салеме. Наша проблема быстро разрастается.

Судя по взгляду, он со мной согласен. Я заканчиваю список, и Элайджа исчезает, забирая с собой книгу. Это нормально. Наверное, с миссис Мэривезер легче будет поговорить без него. Я делаю последний глоток кофе и ставлю чашку в раковину. Выхожу через кухню и прямо по траве шагаю к дому миссис Мэривезер. Всегда есть шанс, что Джексон еще спит. Я стучусь в заднюю дверь, и уже через секунду меня встречают ее розовые щеки и теплая улыбка.

– Доброго тебе утра, – говорит она с игривым ирландским акцентом.

Я улыбаюсь и переступаю через порог.

– И вам прекрасного дня.

Миссис Мэривезер сияет:

– Как ты узнала, что это правильный ответ?

– Ездила в Ирландию с папой, когда была маленькой. – Я прислушиваюсь, боясь столкнуться с Джексоном, пока иду следом за миссис Мэривезер по коридору, но в доме тихо.

– Входи, присаживайся. – Она проходит через арочную дверь на кухню.

Я занимаю место за кухонным столом, вновь покрытым великолепными десертами. Миссис Мэривезер предлагает угощаться, и я с удовольствием соглашаюсь.

– Я хотела спросить, можно ли взять кое-какие растения из вашего сада? – интересуюсь в перерывах между укусами.

– Конечно же можно! Что тебе нужно?

От ее энтузиазма становится чуточку легче. Я достаю список из кармана толстовки.

– Черемша. Ягоды гаультерии лежачей. Побеги папоротника, – читает она вслух и с любопытством смотрит на меня. – Зачем тебе все это?

– Э-э… для рецепта.

– А ты знаешь, что все перечисленное – исконные растения Новой Англии?

Что абсолютно логично, если книга заклинаний была составлена во времена Элайджи. Ведьма, которой она принадлежала, должна была использовать местные компоненты.

– Нет. Как забавно. – Голос мой звучит выше и писклявей, чем обычно.

– Гаультерия растет в лесу.

Это нехорошо.

– Значит, у вас ее нет?

– Честно говоря, есть, – улыбается она. – Я использую ее для традиционного американского медицинского сбора. Но дело в том, что кроме чая ее ягоды требуются только в единственном рецепте – для приготовления сезонных маффинов.

Миссис Мэривезер знает, что это странный ингредиент. Стоило потратить несколько минут и проверить список, прежде чем наведываться сюда.

– О-о-о…

Она подходит к кухонному уголку.

– Саманта, черемша и гаультерия не могут быть в одном блюде.

Я рассматриваю разнообразные десерты, надеясь найти в них какой-нибудь совет.

– Боюсь, вы посчитаете меня сумасшедшей.

– Ты будешь удивлена, насколько многое я могу принять, особенно если это правда.

Она так спокойна и беспристрастна, что я чувствую себя ужасно. О чем я только думала, когда решила, что такой глупой уловкой смогу обмануть женщину, зарабатывающую кулинарией?

– Это для заклинания.

К моему удивлению, она смеется.

– Ты говоришь прямо как твой отец. Мы частенько совершали набеги на родительские сады, пытаясь смешать какое-нибудь зелье. Подозреваю, именно поэтому он в итоге стал импортером специй, а я – пекарем.

Я едва не давлюсь булочкой. Папа? Смешивал зелья? Казалось, это последнее, чем он мог заняться. Мне он не позволял даже купить предсказание в автоматах на ярмарках. Внезапно папин бизнес открывается для меня в новом свете. Насколько сильно он изменился после смерти матери?

– Зелья хоть раз сработали?

– О нет. Но это не останавливало новых попыток. – Миссис Мэривезер снова смеется. – Не представляешь, как злилась Шарлотта, когда мы утащили из сада всю мяту, которую она любила класть в лимонад.

Теперь я тоже улыбаюсь.

– Значит, вы не думаете, что я сошла с ума?

– Я из Салема. В любом месте этого города в шаговой доступности есть десяток магазинчиков, предлагающих разнообразные тоники, зелья и снадобья для истинной любви и вообще для всего, что только пожелаешь. Все вокруг клянутся, что мои тортики приносят счастье. Ничто так не поднимает дух, как магия тройного шоколада. – Она подмигивает.

Я никогда не задумывалась, что здесь заклинания могут быть частью культуры.

– Извините, что сразу вам не сказала.

– Не беспокойся. Доверие вырастает со временем. Ты еще только сажаешь первые его семена. – Она вытирает руки о фартук. – Ну что, достанем все необходимое?

Я запихиваю в рот последний кусочек халвы с помадкой и корицей. Следом за миссис Мэривезер выхожу на улицу и по узкой каменной дорожке иду к ее огромному саду. Часть растений укрыта в теплице, остальные огорожены низеньким каменным забором. Миссис Мэривезер указывает на него.

– Моя мать всегда говорила, что такие камни – зимний урожай Новой Англии. Потому что каждый год, когда сходил снег, повсюду валялась куча булыжников. Вот из них и строили стены.

Сначала она отводит меня к гаультерии, протягивает деревянную миску, чтобы собрать ягоды, и настойчиво предлагает попробовать одну – она словно лесные ягоды. Мы продвигаемся по списку, и миссис Мэривезер рассказывает о вкусе каждого растения и объясняет, какие из них можно использовать для лечения нервозности, болезней и даже в качестве косметики.

Миска быстро наполняется. Я довольна новым опытом, а поэтому улыбаюсь, когда мы возвращаемся в дом. Теперь понимаю, почему миссис Мэривезер была лучшей подругой папы. Она одна из самых добродушных людей, которых я когда-либо встречала.

– А теперь, Саманта, – говорит она, когда мы заходим на кухню, – не хочешь ли принести сюда рецепт этого заклинания, чтобы я могла помочь тебе его приготовить?

Если варить зелье здесь, не будет риска, что Вивиан внезапно вернется домой и увидит, как я колдую. К тому же инструкции кажутся сложными, помощь будет нелишней. Но тогда придется объяснять, для чего это заклинание.

– Ох, да ладно. Будет весело. А когда Чарли очнется, мы расскажем ему обо всем и хорошенько посмеемся. – Миссис Мэривезер так рада идее.

Замечание о папе решает дело. Сомневаюсь, что история с заклинанием его позабавит, зато мне нравится другая идея: очнувшийся папа, который смеется вместе с нами.

– Хорошо. Сейчас вернусь.

Я отставляю миску и бегу по траве домой. Стоит мне только открыть дверь, за ней уже стоит Элайджа.

– Я слышал, – сообщает он.

Не уверена, хороший или плохой смысл он вкладывает в эти слова. Элайджа отдает книгу. Снова открываю дверь, но дух остается на месте. Я замираю.

– Ты идешь?

– Немного побуду один. Я кое-что ищу.

По смутному ответу понимаю, что это связано с его невестой.

– Ладно. Скоро увидимся. Удачи в поисках, – говорю я и вновь выбегаю на улицу.

Я возвращаюсь к миссис Мэривезер и кладу старинную книгу на кухонную стойку.

– Разве не прелесть? Ей, должно быть, две-три сотни лет. – Она изучает кожаный переплет. – В детстве я бы все отдала за такую книгу!

Она листает страницы, охая и ахая над названиями заклинаний и зелий.

– И какое собираешься делать ты?

– «Исток заклятия», – отвечаю я, но миссис Мэривезер ждет пояснений. Чувство такое, будто с головой прыгаешь в ледяную воду. – Не знаю, рассказывал ли Джексон, но меня обвинили в том, что на вечеринке у всех появилась сыпь. Я пытаюсь выяснить, кто это сделал, уверена – меня подставили.

Я достаю из кошелька небольшой кусочек пергамента и протягиваю его миссис Мэривезер.

– Это нашли на вечеринке.

Она разворачивает пергамент, пока я листаю страницы книги заклинаний.

– А я-то думала, что мы будем варить зелье для заклинания истинной любви, – говорит женщина, становясь намного серьезней, чем мгновение назад. Она изучает выбранное мной заклинание. – Что ж, попробовать определенно стоит.

– Мам… Сэм? – На кухню заходит Джексон, на нем пижама, светлые волосы в беспорядке падают на глаза.

Сердце пускается в галоп, и я инстинктивно закрываю книгу заклинаний от взгляда Джексона. С трудом сдерживаю волну эмоций, грозящих захлестнуть меня. Парень с подозрением переводит взгляд с меня на мать.

– Завтрак? Могу предложить прекрасный киш с брокколи и чеддером, он еще теплый, а твой стаканчик апельсинового сока стоит в холодильнике.

Джексон смотрит на меня:

– Чем вы тут занимаетесь?

– Заклинанием, – повседневным тоном отзывается миссис Мэривезер.

Видеть такой явный шок на лице Джексона немного неуютно.

– Никаких заклинаний на моей кухне, Сэм.

Я вздергиваю подбородок и твердо смотрю на него.

– Если хочешь, помоги нам, милый, – продолжает его мать. – Если же нет, пожалуйста, не сможешь ли ты поесть в другой комнате? Нам не стоит отвлекаться.

– Мам! Я не шучу!

Миссис Мэривезер делает небольшую паузу:

– Ладно, дорогой мой. Что тебя волнует?

– Ты сама знаешь. Столько лет все вокруг думали, что ты сумасшедшая, из-за ее… – Он выглядит недовольным.

– Моей бабушки, – предполагаю я, уже зная, что права. Джексон говорил, что жители города обходили его маму стороной, потому что считали ее безумной. Не только из-за депрессии, но и из-за «иных причин». До сих пор я просто не пыталась сопоставить все факторы.

– Наконец-то все пришло в норму, и что теперь? Заклинания? А ты… – Джексон поворачивается ко мне, но предложение не заканчивает. Во взгляде его осуждение.

Миссис Мэривезер наблюдает, как сын борется с эмоциями.

– Я сейчас на собственной кухне. А тебе не стоит так беспокоиться о том, что подумают окружающие. Кроме того, ты прекрасно знаешь, что Шарлотта была мне как вторая мать. Я не жалею ни об одном мгновении, проведенном с ней, что бы ни подумали о нас разные глупцы. Не так я тебя растила, будь выше этого.

Джексон снова устремляет взгляд на меня:

– Ты была права. Люди рядом с тобой страдают.

– А сам-то? – Я стараюсь, чтобы голос звучал уверенно, но он дрожит. – Помогаешь Наследницам от меня избавиться?

Он опускает глаза и качает головой:

– Так и думал, что ты решишь, будто это правда. Зачем я только волнуюсь? – Джексон так смотрит в ответ, что я жалею о каждом сказанном слове, а потом разворачивается и уходит.

– Джексон, – зову я, но он не сбавляет шаг.

Миссис Мэривезер успевает перехватить меня, не позволяя броситься за ним.

– Не трогай его пока. Джексон из тех людей, которым нужно все взвесить. Если на него надавить, станет только хуже.

– Простите, миссис Мэривезер.

– Не нужно извиняться. Ты не сделала ничего плохого.

Нет, сделала. Предполагала худшее о парне, который все это время был добр ко мне. Я отворачиваюсь, смотрю на травы, которые помогла собрать миссис Мэривезер, и ощущаю себя мерзким, прогнившим человечком.

– Я пойду.

Выражение ее лица смягчается.

– Никуда ты не пойдешь. Нам еще предстоит сварить зелье. Какой смысл, если все будут несчастны?

– Но как же Джексон?

Миссис Мэривезер разглаживает фартук.

– Знаю, ты беспокоишься о нем. Это так мило с твоей стороны. Мой Джексон, да благословит его Бог, очень практичный и реалистичный мальчик. Прямо как отец. Но иногда людям важнее не чтобы верили в них, а верить самим. Когда-нибудь он это поймет. Просто будь терпелива с ним, Сэм.

Что она имеет в виду? Что ему нужно верить в меня или мне в него?

– Спасибо, что вы так добры ко мне.

– Ладно, милая, теперь к делу. – Она заново завязывает фартук. – Что нужно сделать первым?

Я поворачиваюсь к книге, пытаясь не обращать внимания на грусть.

– Нужно прокипятить ягоды.

Миссис Мэривезер достает маленький, но тяжелый даже на вид котел.

– Это котелок, который использовали для похлебки. Поэтому супы иногда до сих пор так называют.

Она наполовину наполняет его водой и доводит до кипения. Когда мы кидаем ягоды гаультерии, кухню обволакивает аромат мятной жвачки. Вместе мы читаем дальнейшие указания. К счастью, миссис Мэривезер их даже понимает, потому что лично я не представляю, как можно «тщательно измельчить листовую зелень».

Миссис Мэривезер подает мне разделочную доску и нож:

– Сначала отдели корень от стебля. Вот так. Потом раздели по всей длине. А теперь держи пальцами и режь на маленькие аккуратные кусочки.

Скорость ее движений впечатляет. Я беру нож и пытаюсь их повторить, но, увы, я на восемьдесят процентов отстаю от нее по скорости и на все сто по аккуратности. Вместе нам удается привести всю зелень в нужный вид и кинуть листья в кипящий котелок.

– Ух… какой сильный запах! – восклицает миссис Мэривезер, наблюдая, как травы бурлят в воде, словно густой суп.

Я перепроверяю, соблюден ли рецепт, а миссис Мэривезер достает из шкафчика пипетку. Мы расчищаем поверхность стола рядом с котелком, и я осторожно разворачиваю крошечный кусочек пергамента. В том, что мы делаем это вместе, есть что-то захватывающее. Я всегда представляла, что примерно так девочки пекут печенье с мамами.

Делаю глубокий вздох и концентрируюсь на словах:

– Что сокрыто, нам явись, Метка ведьмы, покажись. Три капли ярче крови алой Раскроют все чужие чары.

Я набираю пипеткой немного горячего зелья из котла и выдавливаю на пергамент три капли. Мы смотрим на них, боясь даже моргнуть. Алая жидкость покрывает крошечный клочок бумаги, чернильные символы размазываются, истекают кровью. А потом красное зелье внезапно стекает к центру пергамента и собирается в одной точке. Получившаяся капля принимается кружить по бумаге, словно ведомая невидимой рукой. Спустя несколько мгновений на бумаге появляется изысканное красное перо.

Я пристально смотрю на него, желая увидеть другой знак. Все, что угодно, только не перо. От нервов скручиваются внутренности, и я едва не роняю пипетку на пол.

– Воронья женщина, – тихим голосом выдавливает миссис Мэривезер.

Беру кусочек пергамента за самый край, стараясь как можно меньше к нему прикасаться.

– Прошу прощения, но мне срочно нужно бежать. – Я забираю книгу. Нужно найти Элайджу. Сейчас же.

– Что именно означает этот знак? – Миссис Мэривезер серьезна, от ее прежней бурлящей радости не осталось и следа. – Твоя бабушка говорила…

Прерываю ее на полуслове. Если я сейчас же не уйду, то умру от панической атаки.

– Я не уверена. Если смогу найти объяснение, то обязательно расскажу все вам, обещаю. И еще раз прошу прощения, что вот так убегаю.

Я вылетаю из кухни прежде, чем миссис Мэривезер успевает что-либо ответить.

– Элайджа! – зову я, мчась по траве.

Когда распахиваю заднюю дверь дома, дух стоит в коридоре. Я протягиваю пергамент. На лице его не просто удивление. Там злость.

– Быть такого не может, – уверяет он сам себя. – Разворачивайся, Саманта. Мы уходим.

Раздается хлопок передней двери.

– Сэм? – кричит Вивиан.

Если убегу сейчас, она увидит. И я стою, не зная, как поступить.

– Да?

Элайджа забирает у меня книгу и пергамент в тот момент, когда Вивиан выходит в коридор.

– Где ты была? Я раза три обошла весь дом и звонила тебе на мобильный. Я думала, мы… – Она замечает выражение моего лица и останавливается. – Что-то произошло?

– Э-э… да. – Я прекрасно понимаю, что она ни за что не поверит, будто у меня все в порядке.

– Быстрее, Саманта, – торопит Элайджа. – Если ты не пойдешь сама, я просто унесу тебя отсюда.

Его настойчивость мешает думать.

– Я забыла, что не сделала задание на понедельник.

Беспокойство покидает лицо Вивиан.

– Я подумала, что мы можем навестить твоего отца. И заодно обсудить наши постоянные ссоры, последнее время их стало слишком много. Знаю, тебе было нелегко, да и я была на взводе.

Удивительно. Мачеха никогда раньше не пыталась так решать проблемы. Впрочем, раньше мы и не ругались так сильно. Часть меня искренне желает согласиться простить Вивиан и поверить, что есть какое-то объяснение, что она не просто так скрывала медицинскую страховку. Но сейчас необходимо пойти с Элайджей и выяснить, что означает это перо на пергаменте.

– Мне нужно встретиться с ребятами в библиотеке, – поворачиваюсь я к задней двери. Сама мысль о том, чтобы уйти, убивает меня, но здесь оставаться нельзя.

– Вот ответ на то, что я пытаюсь быть милой, хотя должна злиться из-за твоего поведения! – восклицает она, боль в голосе близка к ярости. – И я не разрешала тебе уходить из дома.

Я хватаюсь за дверную ручку. Бросаю последний взгляд на Вивиан – она кипит от злости – и бегу.

– Не смей убегать от меня! – вопит мачеха так громко, что ее слышно в конце подъездной дорожки.

Я не оборачиваюсь. Слишком поздно отступать. Но где-то в глубине души сидит тревога, что отказ от предложения Вивиан навсегда разрушит наши отношения. Папа всегда смягчал нас с Вивиан, предотвращал трение, как диск между позвонками. Теперь же мы сталкивались самым отчаянным и болезненным образом. Может быть, без него рушится весь механизм наших отношений?

– Сюда! – зовет Элайджа, догоняя меня.

Глава 42 Выхода нет

Оказавшись на маленькой, вымощенной камнем улице на самом краю города, я стираю пот со лба. Мы перешли на шаг пять кварталов назад, но я только сейчас это заметила.

– Меня ждут большие проблемы.

– Я не мог рисковать и позволить тебе остаться в доме, – говорит Элайджа.

– Хорошо. Но почему? – Я останавливаюсь, не желая покидать эту сонную улочку, где можно спокойно поговорить с ним.

– Этим заклинанием ты привлекла к себе внимание. Внимание моей невесты.

Я внезапно ощущаю всю свою уязвимость.

– Значит, теперь она знает, где я живу?

– Полагаю, это ей и так было известно. В конце концов, ты живешь в доме, который когда-то принадлежал мне. Но она не знала, что ты можешь колдовать.

– То есть этим заклинанием я доказала, что могу представлять для нее угрозу?

– Думаю, да.

Если до этого меня не считали угрозой и все равно творили такие мощные заклинания, теперь я с тем же успехом могу просто нарисовать точку мишени у себя на лбу.

– Но ты же говорил, что духи не могут колдовать.

– Они и не могут.

– Я что-то упускаю?

Элайджа кивает и неловко переминается:

– Сэм?

Резко оборачиваюсь и вижу выходящего из-за угла Джексона. Я одновременно рада и испугана, что он искал меня. Он видел, как я разговариваю с Элайджей?

– Ты следил за мной?

– Знаю, тебе нравится этот мальчишка, но сейчас на это нет времени. Я должен тебе кое-что сказать, – заявляет Элайджа.

Чувствую, что бы это ни было, мне оно не понравится.

Джексон подходит ко мне:

– Ага, ну… у тебя на глазах умер человек, потом ты летала на сцене. Утром я нахожу, что вы с моей мамой творите какое-то заклинание, а потом вижу, как ты на всех парах мчишься по улице. Я решил, что не помешает за тобой проследить.

– Ты не рассказывал Лиззи, что я укусила Джона за руку, да?

– А ты как думаешь?

– Джексон, мне… мне жаль. Не знаю, что и сказать.

– Почему бы не начать с объяснений?

– Саманта, – зовет Элайджа. Не нужно даже оборачиваться, чтобы понять: он против.

– На это нет времени. – Самый правдивый ответ, который я могу ему дать.

– Почему?

– Ты не поймешь. – Я переплетаю пальцы.

Джексон ждет продолжения, но я молчу, поэтому он спрашивает:

– Почему ты мне не доверяешь?

– Все не так!

Сердце болезненно колет. Элайджа размахивает руками, поторапливая меня.

– Тогда почему ты ничего мне не рассказываешь? – спрашивает Джексон. – О том, что с тобой происходит, я узнал вместе со всей школой. Даже Наследницам было известно больше.

Я раскрывала было рот, но Джексон прерывает возможный ответ:

– Даже не пытайся уверять в обратном. Я видел выражения их лиц в тот момент. Более того, ты поверила всему, что Лиззи наврала обо мне. Они ненавидят тебя. Я же делаю для тебя все возможное, а ты от меня отгораживаешься.

Прикусываю губу. Все это время я неправильно понимала причины, по которым Джексон на меня злился, но сейчас не могу не согласиться.

– Я никогда не хотела отгораживаться от тебя, – шепчу в ответ.

– Так перестань, – просит Джексон.

Элайджа принимается нервно бродить по улице.

– Чем дольше ты медлишь, тем большей опасности себя подвергаешь.

А это означает, что рядом со мной Джексон тоже может пострадать.

– Сейчас здесь небезопасно находиться, – говорю я.

Джексон окидывает взглядом старинные дома и причудливые скамьи.

– Мы на тихой улице, где живут весьма состоятельные люди. Более того, сейчас еще светло. По мне, безопасней просто не бывает.

Я краснею, смутившись: в моих словах звучит паранойя.

– Знаю. И не говорю, что деревья внезапно накинутся на нас и съедят. Я имею в виду, что тебе небезопасно находиться рядом со мной.

– Опять же я спрашиваю почему.

Никогда еще Джексон не вел себя так. Он убийственно серьезен. Как рассказать обо всем, чтобы он смог понять?

– Я хочу объяснить, но не знаю как.

– Сэм, есть ли у тебя ко мне хоть какие-то чувства? – Он делает шаг ближе, и сердце мое начинает биться сильней. – Я должен знать. Потому что, если это так, я останусь здесь, буду стоять на своем, пока ты не доверишься мне. Но если нет…

Я кидаю взгляд на Элайджу, он недовольно ворчит, отходя на пару футов и давая мне немного личного пространства. Все инстинкты советуют бежать. Я невероятно нервничаю и не хочу, чтобы подобный разговор проходил на глазах у Элайджи. Но вопрос Джексона больше нельзя игнорировать. Выхода нет.

– Сэм, на что ты смотришь?

Я испуганно встречаюсь с Джексоном взглядом.

– Постой… оно здесь? – догадывается Джексон.

– Он, – поправляю я.

– Отлично. Он здесь? – Джексон вновь осматривает улицу. Элайджа вновь подходит к нам.

– Да, я здесь. Пытаюсь спасти ее, а не наседаю со своими чувствами, когда дама явно расстроена, – бросает Элайджа.

– Это не его вина – он просто не понимает, – говорю я духу, не успевая вовремя опомниться.

– Что он мне сказал? – требует Джексон.

– Убирайся домой, Джексон, пока не причинил ей вреда, – продолжает Элайджа.

– Сэм! – Джексон приближается еще на шаг, не пытаясь уклониться от этой неловкой ситуации.

Мне хочется плакать. Солгать нельзя, ведь Элайджа стоит рядом со мной.

– Он сказал, чтобы ты шел домой, пока не причинил мне вреда. – Я морщусь от каждого слова, и помрачневшее лицо Джексона доказывает, что говорить их не стоило.

– Ты думаешь так же? – тихо спрашивает он.

Все намного сложнее. Но если я скажу так, он никуда не уйдет. Приходится собрать всю силу воли, чтобы ответить:

– Да.

Джексон кивает, глаза его блестят.

– Полагаю, таков ответ на мой прошлый вопрос. – Джексон ждет, что я скажу что-нибудь, еще хоть слово. Спустя несколько мгновений он разворачивается и идет прочь.

– Джексон! Прости.

Всего за один час мне пришлось оттолкнуть Вивиан и Джексона, это просто убивает. Может быть, проблема действительно во мне? Может, Лиззи права и все, что я делаю, причиняет окружающим боль? Джексон останавливается, кажется, что он вот-вот обернется. Затем качает головой и идет дальше. С каждым его шагом боль в груди становится сильней. Я смотрю на Элайджу.

– Знаю, – говорит он, обвивая меня руками. Я прячу лицо у него на груди и цепляюсь за рубаху. От Элайджи пахнет старыми книгами. – Но я не мог позволить тебе и дальше рисковать. Всем будет спокойней, если он пойдет домой. Даже ему самому.

Я киваю, утыкаясь лбом ему в грудь.

– Что ты хотел мне рассказать?

Элайджа еще секунду сжимает меня в объятиях и отпускает руки.

– Пока ты была с миссис Мэривезер, я просматривал старые дневниковые записи.

– Ты что-то отыскал, да?

Он кивает:

– В конце тысяча семисотых годов имеются упоминания о женщине с воронами, живущей в лесу. Автор уверяет, что люди не подходят к ее дому, потому что боятся быть проклятыми.

– Разве к концу тысяча семисотых она не должна была уже умереть?

– Именно это меня и взволновало. Так что я поискал записи тысяча восьмисотых годов. И нашел еще два упоминания о ней. А потом еще одно – в начале тысяча девятисотых.

Как на протяжении многих сотен лет люди могли писать об одном и том же человеке?

– Может, они просто повторяли истории, услышанные от других, а сами никогда ее не видели?

Элайджа откидывает назад темные волнистые волосы.

– Меня заставило задуматься то, что описания женщины были невероятно похожи.

– Что ты хочешь сказать? Думаешь, она прожила несколько сотен лет? Это невозможно.

Слова не столь убедительны, как хотелось бы. Я сама только что варила зелье у соседки на кухне, а мой лучший друг – дух, с которым мы целовались. Значение слова «невозможно» стало для меня не таким категоричным, как когда-то в Нью-Йорке.

– Невозможно ли? – спрашивает Элайджа. Могу только представить, насколько он был ошеломлен.

– Если она может колдовать, то так или иначе должна быть жива, правда? – Я нервничаю.

– Полагаю, теперь можно окончательно предположить, что она тот самый неизвестный враг, о котором предупреждал Коттон в видении.

Кровь отливает от моего лица.

– Коттон сказал, что я уделяю внимание не тому, чему нужно. Но почему он просто не сообщил, что тайный враг – это твоя невеста? Зачем все эти загадочные фразы?

– В именах содержится сила. Полагаю, он пытался защитить тебя или самого себя.

Если даже Коттон боится ее, то что делать мне? Осматриваю улицу, ощущая себя легкой мишенью.

– Думаешь, она пытается добраться до меня из-за Коттона?

– Возможно.

– Но имя отца было написано рядом с моим.

Если невеста Элайджи смогла устроить эпидемию сыпи, могу поспорить, она ответственна и за другие происшествия. Выпечка, от которой все отравились? Смерть Джона?

– Получается, теперь отцу могут навредить две вещи… проклятие и твоя невеста.

– Думаю, это одно и то же. Я лишь не знаю, что их связывает.

Хлопает дверца машины, заставляя меня подпрыгнуть. Я подхожу ближе к Элайдже, понижая голос до шепота:

– Как нам найти ее?

– Мы отправимся в кафе или другое людное место, где ты меньше будешь рисковать, и в это время я постараюсь все решить.

– Ни за что! Я не буду прятаться, попивая латте, пока ты будешь ее искать.

– Если я поговорю с ней, то, возможно, смогу убедить остановиться. – Он настроен не менее решительно, чем я.

– Нет. Коттон и твоя невеста были главными зачинщиками судов. – Я вспоминаю свою таблицу «Как повесить ведьму». – Коттон не смог бы начать истерию из-за страха колдовства без нее, а она – без него. О господи, так же как я, приехав в Салем, неумышленно положила начало цепочке смертей. Готова спорить на все свои деньги, она тоже замешана во всех этих смертях и несчастных случаях. И скорее всего, умышленно. Если из-за нас все началось, то только нам с ней и под силу все остановить.

В то мгновение, когда слова срываются с губ, я уже знаю, что права. Сюзанна сказала, что я – ключ к решению этой проблемы. Элис считает, что я и есть проблема. Возможно, они обе правы. От этой мысли мне становится не по себе.

– Я крайне не одобряю данную идею. – Расстройство Элайджи только подтверждает мои подозрения.

– Я тоже от нее не в восторге. – Это еще мягко сказано. – Но Коттон мог бы остановить обвинения, если бы попытался, и спас бы этим жизни невинных людей. Если мы правы и события действительно повторяются, именно я должна разобраться со всем этим.

Чем дольше я говорю, тем логичней кажется эта теория. Элайджа хмурится:

– Не забывай, что в нашей версии событий ведьма – ты.

– Твоя невеста потеряла все. Если она желает обвинить кого-то в судах, Коттон – самый вероятный выбор. Разве может быть лучший план мести, чем обвинить Мэзер, выставив ее ведьмой и свалив всю ответственность за смерти?

– Каким образом Коттон мог остановить мою невесту?

– Доказать всем, что она мошенница. Раскрыть ее ложь, – говорю я. А это означает, что сотворенное сегодня заклинание было первым шагом в правильном направлении. Я смотрю на книгу заклинаний, лежащую на скамейке всего в нескольких футах от нас. – Но чтобы сделать это, нужно узнать, где она.

Элайджа следует за моим взглядом.

– Колдовство – не лучшая идея, Саманта.

– Разве у нас есть выбор? Если я хочу ее остановить, то не могу просто сидеть на месте, ожидая, пока твоя невеста сама меня не найдет.

– Это опасно, – категорично заявляет Элайджа. – У нас недостаточно информации.

Больше всего на свете мне хочется согласиться. Но если мы не выследим ее, я так и буду «не поспевать за лошадью», как сказал Коттон.

– Элайджа, нам нужно разработать план. А потом мне стоит попробовать одно из заклинаний.

– Какой план? Мы даже не знаем, что планировать. – Голос его не источает привычного спокойствия. – Я не хочу, чтобы ты пострадала.

Сердце мое отчаянно стучит.

– Что ж, если я умру, мы сможем много времени проводить вместе.

Элайджа хватает меня за плечи и встряхивает, словно хочет выбить из головы эту мысль.

– Даже говорить так не смей, Саманта. У тебя впереди целая жизнь, полная и чудесная. Ты и не представляешь, сколько всего еще сможешь испытать. Я бы никогда не пожелал тебе расстаться с ней в столь юном возрасте.

– Но разве я смогу все это пережить, если не остановлю твою невесту? – Голос мой становится громче, я говорю так же страстно, как он. – А сколько еще людей умрет, не сможет наслаждаться жизнью, если я не разрушу проклятие?

– Ты разрушишь его. Я просто прошу быть осмотрительней.

Он притягивает меня ближе на пару дюймов. Наши лица теперь близко-близко.

– Джон мертв. Сюзанна следующая. Не говоря уже обо всех остальных. Я не смогу жить, зная, что могла предотвратить это. Я не собираюсь поступать как Коттон – сидеть сложа руки и просто наблюдать за происходящим.

С каждой минутой я чувствую себя все уверенней. У меня нет никакого желания встречаться с невестой Элайджи, но будь я снова проклята, если упущу возможность что-то исправить из-за излишней осторожности.

– Ты не знаешь, на что она способна.

Элайджа притягивает меня еще ближе, словно старается закрыть собой от всего мира. И внезапно я отчетливо понимаю его роль в этом проклятии.

– На этот раз ты знаешь врага в лицо, Элайджа.

Он вопросительно смотрит на меня. Продолжаю уже уверенней:

– Ты не смог спасти Эбигейл, потому что не знал, кто ваш враг. Теперь ты пытаешься защитить меня. Разница в том, что на этот раз мы знаем, с кем сражаемся.

Он широко распахивает глаза и отпускает меня. Присаживается на скамейку.

– В прошлый раз, не справившись, я убил себя.

Я опускаюсь рядом с ним.

– Но без тебя мне не справиться. – Голос мой нежен.

Элайджа поворачивается ко мне. Несколько секунд мы молчим. Его серые глаза полны глубокой печали.

– Я не смогу продержаться оставшуюся вечность, если подведу и тебя тоже.

У меня перехватывает дыхание.

– Ты никогда меня не подведешь…

– Хорошо, Саманта. Я склонюсь пред твоей волей, – вздыхает он.

Я облегченно выдыхаю. Но победа эта слишком скоротечна. Вдалеке гудят полицейские сирены. Элайджа исчезает. Я встаю, осматриваясь, и вижу мисс Эдельсон – она выглядывает из окна двухэтажного дома, прячась за занавеской. Когда мы встречаемся взглядами, она задергивает шторы. Как можно было так сглупить и долго оставаться на одном месте? Должно быть, со стороны казалось, что я спорю сама с собой.

– Бежим! – Элайджа вновь появляется рядом.

Я мчусь вперед по булыжной мостовой.

– Направо! – приказывает дух, и я ныряю в переулок. Полицейские сирены звучат все громче. – В парк.

Бегу по тротуару, едва не сбивая вставшего на пути пешехода. Быстро проверяю, едут ли машины, и перебегаю дорогу, прячась среди деревьев. Останавливаюсь я только у ствола огромного клена. Полицейские машины проезжают мимо, направляясь в сторону, откуда мы только что убежали.

– Нужно убираться с улицы, – говорит Элайджа. – У офицера целый лист с показаниями против тебя.

– Подожди, что это значит?

– Мне некогда было выяснять. Нужно безопасно доставить тебя до дома миссис Мэривезер.

– Что?! – Я в ужасе смотрю на него. – Нет!

– У тебя на примете есть лучшее место, чтобы приготовить зелье для нового заклинания?

Глава 43 Что за?..

– Сейчас отопру дверь, – говорит Элайджа, пока я, скорчившись, прячусь за кустами во дворе миссис Мэривезер.

Прижимаю к груди книгу заклинаний и осматриваю свой дом. Машина Вивиан стоит на подъездной дорожке, свет горит. Элайджа открывает парадную дверь дома миссис Мэривезер. В тусклом свете я мчусь по лужайке, сердце бешено колотится. Две ступеньки крыльца я преодолеваю одним прыжком, неуклюже заваливаясь через порог, и со стуком захлопываю дверь за спиной.

– Привет! – раздается голос Джексона из зала.

При мысли, что сейчас вновь увижу его полный боли взгляд, хочется бежать. Но всего через пару мгновений парень уже стоит передо мной.

– Привет, – отзываюсь я, разглядывая собственные ноги.

– Ты только что вломилась ко мне в дом?

– Я не хотела, чтобы меня видели. Но и вламываться не собиралась. – Истинная правда.

– Почему ты боишься, что кто-то увидит, как ты заходишь в мой дом?

Элайджа хмурится:

– Время быстро утекает.

Несколько секунд я молчу, не зная, что ответить им обоим.

– Ну, я… – Перебираю в голове возможные объяснения, но все они выходят чертовски дерьмовыми.

Сейчас я могу сказать лишь одно:

– Мне не стоило верить Лиззи. Понимаю, я поставила тебя в неловкое положение случившимся в актовом зале и этим утренним заклинанием. А потом еще там, на улице. Мне правда очень жаль. Я так хочу дать тебе логичное объяснение всего этого… убедить, что не хотела ранить тебя, что волнуюсь о тебе. Но я сама еще не смогла во всем разобраться.

– Ты волнуешься обо мне? – Никогда не видела Джексона таким ранимым. И от этого мне становится только хуже.

– Саманта, – предупреждающе окликает меня Элайджа.

Перевожу на него умоляющий взгляд: «Пожалуйста, еще минуточку». Знаю, он боится, что с этим разговором я потеряю счет времени, но я не хочу причинять Джексону еще больше боли, чем ему уже пришлось вытерпеть. Я киваю:

– Да.

Лицо Джексона слегка расслабляется.

– Пока я знаю это, с остальным возможно смириться. Даже с призраком, – печально добавляет он.

Элайджа хмурится. Я перевожу взгляд с одного на другого и ощущаю безграничную вину. Как я могла до такого докатиться?

– Саманта! – Из коридора выходит миссис Мэривезер. – Я так переживала.

– Извините, что убежала. – Я напрягаюсь.

– Увидев перо, я… Что ж, если совсем честно, мысль о том, что твоя бабушка была права насчет вороньей женщины, преследовала меня весь день.

Делаю глубокий вдох:

– Мне нужно выследить ее… воронью женщину. – Миссис Мэривезер кивает, словно ожидала этих слов. – И ваша помощь очень бы пригодилась.

Расстроенное выражение возвращается на лицо Джексона.

– Ха, значит, ты не извиниться пришла?

Я действительно все испортила и теперь могу только надеяться, что он меня не ненавидит.

– Джексон, я расскажу тебе всю правду. Ни капли лжи, никаких недомолвок. Но не сейчас. Времени слишком мало. Тебе придется просто поверить мне. Сможешь?

Он хмурит брови и, прежде чем ответить, смотрит на мать. Может быть, она что-то ему говорила?

– Только если пообещаешь снова не отталкивать меня, как в этот раз. Я чувствовал себя полным ничтожеством.

– Обещаю. – Я выдыхаю. Джексон гораздо более всепрощающий, чем я. – Итак… последнее время я вела себя как сумасшедшая, потому что уверена, что смерть Джона – лишь часть одной большой системы. Следующей будет Сюзанна. И готова поспорить, мы с папой не намного от них отстанем.

Миссис Мэривезер и Джексон переглядываются. О чем они сегодня разговаривали?

– Если ты действительно так считаешь, то нужно обратиться в полицию, – говорит Джексон.

При упоминании полиции я еще сильней напрягаюсь. Могла ли Лиззи как-то посодействовать тому, что меня теперь разыскивают? Сюзанна сказала, что у ее семьи хорошие связи.

– Это как раз один из тех моментов, в которые нужно просто поверить, – прошу я, Джексон собирается возразить…

– Дорогая, давай пойдем на кухню и обсудим все, что тебе нужно, – предлагает миссис Мэривезер.

– Мудрая женщина, – замечает Элайджа.

Я киваю, благодаря миссис Мэривезер за поддержку, и следом за ней иду на кухню. Удивительно, но Джексон присоединяется к нам.

– Клянусь, я ничего не принимала, – еле слышно говорю Джексону, пока мы идем по коридору.

На губах его появляется намек на улыбку.

– Спорный вопрос.

– Уверен, что хочешь это увидеть? Я буду казаться абсолютно чокнутой.

– Я видел, как ты парила в воздухе. Если уж это смог пережить, то от какого-то заклинания точно в обморок не свалюсь. – Его голос снова становится шутливым.

– Отлично, зато вот мне все это колдовство принять сложно. Если посмеешь засмеяться, я тебя вырублю.

– На это и рассчитываю. – Джексон улыбается[7].

Мы заходим на кухню, и миссис Мэривезер расчищает место на столе.

– Рассказывай свой план, Саманта.

Элайджа в задумчивости мерит шагами комнату. Я занимаю место за кухонным островком, Джексон садится рядом.

– Как я считаю, единственный способ остановить смерти – найти воронью женщину и раскрыть всему городу, что она – причина всех несчастных случаев. Почти уверена, это она подставила меня, свалив вину за странности последних недель, и если я не буду осторожна, то и за все смерти.

Я выкладываю на стол книгу заклинаний. Могу с уверенностью сказать, Джексон ею впечатлен. Нельзя поспорить, книга весьма красива. Я листаю страницы, отыскивая заклинание поиска. Когда открываю подходящее, Элайджа читает его у меня через плечо, потом хватает со стола корзину и исчезает.

– Какова же причина того, что воронья женщина пытается тебя достать? – По крайней мере, Джексон надо мной не смеется, хотя в голосе его слышно сомнение.

– Между ней и Мэзерами давняя вражда. Подозреваю, она наслаждается тем, что смогла заклеймить меня званием ведьмы, и постарается повесить за это. В переносном смысле или же в прямом.

– Сэм, ты сидишь у нас на кухне с книгой заклинаний и собираешься варить зелье вместе с моей мамой. Разве вдьмы не этим занимаются?

Я раскрываю было рот, но ничего не говорю. Миссис Мэривезер читает заклинание поиска. Лицо ее серьезно.

– Твоя бабушка перед смертью собирала информацию о проклятии. Она постоянно о нем говорила. Я даже содействовала исследованиям.

Я знаю, что миссис Мэривезер помогала бабушке. Полагаю, это одна из причин, почему она не требует от меня лишних деталей.

– Больше всего она интересовалась местом повешения ведьм, которое, как Джексон мне сказал, вы уже смогли отыскать, – продолжает миссис Мэривезер.

Значит, вот о чем они сегодня разговаривали. В последней записи в дневнике бабушки говорится, что она нашла адрес дома в лесу и собирается его посетить. Но так как больше записей не было, я решила, что бабушка не смогла туда попасть.

– Вообще идею мы взяли из ее дневника.

– Да, что ж… Однажды вечером Шарлотта с криками явилась ко мне в дом. У нее всегда бывали странные идеи, но такой взволнованной я никогда еще ее не видела. Она бесконечно звала твоего отца, уверяла, что встретила воронью женщину и что вся ваша семья в опасности. Шарлотта была в таком отчаянии, что я не могла ничего понять. Я решила, что она сошла с ума, и безнадежно пыталась ее успокоить.

– Она побывала в доме в лесу, да? – По телу бегут мурашки.

– Она умерла той же ночью, Саманта. – Миссис Мэривезер делает паузу. – Я испугалась, когда ты начала расспрашивать о проклятии. Ты говорила почти как Шарлотта. Я и не подозревала, что вы с Джексоном нашли записи ее исследований и отправились в тот дом. Даже я не смогла их найти. Я хотела… – Она не может продолжить, слишком охваченная эмоциями.

Неудивительно, что миссис Мэривезер не смогла найти дневники. Они были в тайном кабинете. Что случилось с бабушкой, когда она побывала в том доме?

– Я помню эту ночь. Папа оставил меня с Вивиан, а сам уехал решать дела здесь. Он не рассказывал, что произошло. – Я помню лицо отца, когда он вернулся, печальное и отчужденное.

– Я виню во всем себя, – говорит миссис Мэривезер, качая головой. – Я помогала Шарлотте, но не всегда ей верила. Тогда я подумала: раз твоей бабушке так часто снится воронья женщина, сон и реальность просто смешались в ее голове. А сегодня, увидев перо, я могла думать только о том, как ужасно ошибалась все эти годы. Если б можно было все вернуть, я бы…

– Ты не виновата, – прерывает Джексон. – Ты не могла знать, что случилось.

– Да, думаю, прошлое изменить нельзя. – Она вытирает глаза. – Но я могу помочь тебе, Саманта. И во второй раз я не усомнюсь в этой истории. Если есть способ найти эту женщину, мы должны его испробовать.

Теперь слова миссис Мэривезер о вере в людей становятся понятней.

– Джексон прав. Хорошо, что вы не пошли с ней в тот дом, – говорю я.

– Какие ингредиенты тебе понадобятся? – Она перестает вытирать глаза.

На кухне появляется Элайджа с полной корзиной трав и ставит ее на стол. Джексон подскакивает, заметив ее появление. Лицо миссис Мэривезер озаряется удивлением.

– Итак, вот заклинание поиска, для которого Элайджа уже собрал все ингредиенты. – Я краснею, не зная, как объяснить его помощь. – Но, думаю, нам необходимо еще одно заклинание.

Джексон не может скрыть раздражения.

– Привидение, о котором я рассказывал тебе, мам.

– Как любопытно! – восклицает миссис Мэривезер, хлопая в ладоши и рассматривая полную корзину. – Он сейчас здесь?

– Ага, – подтверждаю я, встречаясь с Элайджей взглядом. Он всегда рядом, когда нужен мне.

– О каком еще заклинании ты говоришь? – спрашивает миссис Мэривезер, осматривая кухню в поисках Элайджи. Меня радует ее интерес к духу.

– Что ж… – Если бы я была Коттоном, то разоблачила бы воронью женщину, доказав, что она лжет. – Я мало знаю о ее планах. Может быть, нужно заклинание, связанное с правдой или ясностью?

Элайджа кивает и подходит ко мне. Я листаю страницы, а дух, Джексон и миссис Мэривезер наклоняются ближе, чтобы видеть записи. Переворачиваю записи с заклинаниями удачи и красоты, даже не читая заголовки.

– Может, нужно заклинание, чтобы сражаться с ней? – спрашивает Джексон, пока я листаю раздел с целебными чарами.

Элайджа бросает на него ледяной взгляд:

– Я выбрал для Саманты именно эту книгу, потому что не хотел, чтобы она использовала заклинания, призванные причинять боль.

Он выбрал книгу для меня?

– Она на три сотни лет дольше занимается магией, чем я, – говорю Джексону. – Если я попробую с ней сражаться, то точно проиграю.

Джексон передергивается при словах «три сотни лет», но воздерживается от комментариев. Я продолжаю листать.

– Заклинание справедливости? – предлагает миссис Мэривезер.

– Хм-м-м… – Я с энтузиазмом переворачиваю еще несколько страниц. – «Истина наизнанку» – здесь сказано, что это заклинание помогает показать истинную сущность человека. Как сыворотка правды?

– Кажется, это хороший вариант, – говорит миссис Мэривезер.

– Ее главное оружие – манипуляция людьми, – соглашается Элайджа. – Раскроем эти замыслы и сможем ненадолго сбить ее с толку.

Джексон и миссис Мэривезер читают описание заклинания.

– Замечательно будет просто вытянуть из нее знания и планы, – поясняю я.

– Оставьте мне немного зелья, чтобы можно было использовать его на себе, когда все закончится, – шутит Джексон.

Элайджа хмурится.

– Саманта, как думаешь, может, тебе понадобится что-нибудь для защиты? – Миссис Мэривезер сама принимается листать страницы.

– Несомненно, – вклинивается Элайджа.

– Я думала об этом. Но не знаю, сколько у нас осталось времени. – Не говорю им, что в любой момент воронья женщина может явиться за мной сюда. Тьфу ты, стоило подумать об этом, и я ощущаю себя виноватой, что не предупредила Джексона и его мать. – Дело в том… буду честна. Я боюсь, что воронья женщина уже ищет меня. Теперь, после того как мы раскрыли ее заклинание.

Я кидаю взгляд на Элайджу. Кажется, он подозревает о моих намерениях. На удивление, вместо него отвечает Джексон:

– Разве ты не сама сказала, что она пытается тебя подставить?

– Да. И?..

– И зачем тогда ей врываться к нам в дом, чтобы достать тебя? Разве это не разрушит все ее планы?

Святые пирожки! А ведь Джексон мыслит логично. Миссис Мэривезер кивает:

– Ты нам как семья. Мы ни за что не позволим тебе разбираться с этим в одиночку.

– Но не прямо-таки семья, – замечает Джексон, чем зарабатывает очередной хмурый взгляд от Элайджи.

Миссис Мэривезер указывает на найденные защитные чары. Они называются «Защитить и сохранить». А рядом с названием смутно знакомый рисунок серебряного узла. Я уже видела его. Но где? Точно! Подвеска Вивиан, она была выполнена в форме такого же узла. Вивиан одолжила мне ее на вечеринку. Что за?..

Руки у меня внезапно холодеют, а во рту пересыхает. Это подвеска защитила меня от сыпи? Элайджа, словно собираясь оградить меня от всего, подходит ближе.

– Саманта? Ты в порядке? – спрашивает миссис Мэривезер.

– Вы знаете, что это такое? – говорю я, указывая на рисунок.

– Да, милая. Это «ведьмин кулак», колдовской узел. Он охраняет людей и вещи. Шарлотта всегда такой носила, – с легкостью отвечает миссис Мэривезер. – А что?

– Я просто… на мне был такой кулон, когда у всех, кроме меня, началась сыпь. Он выглядел старинным. Мог это быть бабушкин? – Я смотрю в книгу, пытаясь найти смысл.

– Твоя бабушка потеряла свой в ту ночь, когда умерла. Но она была тогда в таком взвинченном состоянии, что не удивлюсь, если «ведьмин кулак» просто был где-то дома. Ты нашла его в ее комнате? – спрашивает миссис Мэривезер.

– Мне дала его Вивиан. Она заняла старую комнату бабушки. Как вы думаете, это он защитил меня от сыпи?

Возможно, Вивиан даже говорила, что нашла его. Но я в то время была постоянно занята своими мыслями.

Элайджа напрягается:

– А также на вечеринке могла быть моя невеста, но я этого просто не знал.

Меня передергивает от самой мысли, что мы могли с ней встречаться.

– Сможешь достать кулон? Тогда мы используем его в заклинании, – спрашивает миссис Мэривезер.

Я медлю с ответом. Поход в спальню Вивиан – не самая потрясающая идея. Смотрю на Элайджу.

– Всегда рад помочь, – отвечает он на невысказанный вопрос.

– Элайджа его принесет, – говорю я миссис Мэривезер.

Она кивает и достает большую деревянную миску.

– Я сейчас схожу и соберу остальные ингредиенты. Джексон, предложи Саманте поесть. – Миссис Мэривезер отворачивается и направляется к задней двери. Элайджа исчезает.

– Я не голодна, – уверяю Джексона.

На мгновение парень опускает взгляд, а когда вновь его поднимает, выражение его лица лучится добротой.

– Сэм, я… честно, я понятия не имел, через что тебе приходится пройти. В смысле, отец, люди рядом с тобой умирали и – пусть мне до сих пор сложно в нее поверить – эта история с вороньей женщиной. Не стоило нападать на тебя за то, что игнорировала меня. Серьезно, я не представляю, как ты со всем справляешься.

– Спасибо, Джексон. Но ты был прав. Мне действительно нужно учиться больше доверять людям. Я так подозрительно к тебе относилась, когда мы только познакомились, а ты искренне пытался быть добр со мной.

Щеки Джексона слегка краснеют.

– Честно говоря… в самом начале мама, скажем, заставила меня пообещать, что пригляжу за тобой. И что буду болтать с тобой в школе. Шарлотта многое для нее значила. Я пытался убедить ее, что ты подумаешь, будто я какой-то сумасшедший сталкер, но мама даже слышать этого не хотела.

У меня упало сердце. Розоватые щеки Джексона становятся совсем пунцовыми.

– А потом, в день твоего приезда, мы поговорили. Ты наотрез отказалась от помощи с сумками и размазала об меня блеск для губ. Со временем я узнал тебя лучше и понял, что ты такая умная, упрямая и бесстрашная, что можешь противостоять любому. И вот тогда даже мама не смогла бы убедить меня держаться от тебя подальше.

Я опускаю глаза:

– Значит, тебя привлекают трудные девушки?

– Если ты это о себе, то да. – В его тоне нет привычной шутливости.

Меня охватывают противоречивые чувства, и, когда задняя дверь открывается, я благодарна за возможность отвлечься. Встаю и беру со стола котелок.

– Отлично, какое делаем первым? – Миссис Мэривезер ставит на стойку полную корзинку.

– Зелье для заклинания поиска стоит варить последним. На случай, если оно как-то может предупредить ее о моем приходе. Так что, полагаю, первыми пойдут зелье правды и защиты, – отвечаю я.

Пока я читаю инструкции, миссис Мэривезер достает зелень из корзины. Она складывает все необходимое в небольшую кучку у разделочных досок и тоже подходит к книге заклинаний.

– Сказано, что нужно налить в котел один дюйм воды.

Я подношу котелок под кран, а миссис Мэривезер продолжает читать.

– Джексон, для тебя есть дело: покроши шалфей как можно мельче. – Она вручает ему нож и пучок темно-зеленых листьев.

Он не так быстр, как мать, но определенно умеет обращаться с ножом. Я замираю, наблюдая за его движениями.

– Я возьму укроп и кориандр, а ты начинай с васильков, – говорит миссис Мэривезер.

– Без проблем. – Я беру яркие сине-голубые цветы и обрываю лепестки, бросая их в воду.

На кухне появляется Элайджа с кулоном. Я заталкиваю последний в карман и одними губами шепчу духу: «Спасибо». Возвращаюсь к книге заклинаний, пока Джексон и миссис Мэривезер сваливают все ингредиенты в котел.

– Осталось добавить только лепестки анютиных глазок, – сообщаю я, подхватывая с кухонной стойки насыщенно-фиолетовый цветок.

Теперь, чтобы зелье сработало, остается добавить пять его капель в еду выбранного человека или пролить на кожу. Уверена, с этим все пройдет гладко. Эй, невеста, знаю, ты меня ненавидишь, но, может, постоишь спокойно, пока я опрыскиваю тебя зельем? Ага, просто раз плюнуть.

Я опускаю взгляд на бурлящие в воде листья и осторожно обрываю лепестки. Бросая их в воду, очищаю сознание и три раза повторяю: «Истина будет раскрыта». Когда последний лепесток падает в котел, зелье приобретает радужный отлив. Я искренне надеюсь, что это знак «все сработало».

Вытаскиваю подвеску из кармана. Миссис Мэривезер подходит ко мне.

– Кулон Шарлотты… – Она осторожно принимает его из моих рук.

Я не успеваю ничего спросить, как за окном гудят полицейские сирены. На подъездную дорожку нашего дома заезжает машина. Элайджа исчезает, а Джексон и миссис Мэривезер подходят к задней двери. Я следом за ними. Хлопает дверца машины. Я слышу слабые голоса, но не могу различить слов. Джексон отступает обратно в дом.

– Два офицера направились к вашей двери. – Он изучает мое лицо в поисках ответа.

Желудок скручивает. Я сжимаю руками лоб. Это дело рук Лиззи или невесты Элайджи?

– Я проверю. – Лоб Джексона рассекают беспокойные морщинки.

– Идем, – говорит миссис Мэривезер, обнимая меня за плечи. – Давай перельем это зелье и примемся за следующее. Нет смысла просто сидеть и ждать, кусая локти.

Глава 44 С планом или без

Несколько минут, пока Джексона нет, кажутся десятилетиями. Я сцепляю руки и опускаю глаза на свои ботинки. Хлопает задняя дверь, и я устремляюсь навстречу звуку. Стук быстрых шагов Джексона разносится по коридору, пока он идет к кухне. По тому, насколько напряжена его челюсть, сразу становится ясно, что новости плохи.

– Наследницы. Они пропали.

– Что? – кричу в ответ. Я знала, что с Сюзанной должно что-то произойти, но такого не ожидала. Вдруг я уже опоздала? – Кто из Наследниц?

– Все четверо.

– Я должна поговорить с копами. – Я иду к двери.

– Сэм. – Джексон перехватывает меня за руку. – Нельзя. Они ищут тебя. Считают, ты замешана в их пропаже. Говорят что-то об угрозах, которые ты высказывала матери Сюзанны. И что люди видели, как ты кричала, разговаривая с воздухом. – Он мерит меня знающим взглядом.

Раскладывая травы для зелья, миссис Мэривезер спокойно добавляет:

– Дыши. Нужно сконцентрироваться. Мы должны сварить зелье для заклинания поиска.

Она права. Я обязана сконцентрироваться. Кидаюсь обратно к книге заклинаний.

– Джексон, полиции что-нибудь известно?

Он качает головой:

– Они мало что мне сказали. – В голосе слышна резкость. Он смотрит на меня серьезней, чем раньше.

Миссис Мэривезер протягивает Джексону часть растений для резки. Рядом с нами появляется Элайджа.

– В соответствии с записями полиции сегодня днем Сюзанна, Мэри, Элис и Лиззи пропали. Они сказали родителям, что отправляются в Уолгринс и вернутся через час.

– Секундочку, но я должна была встретиться с ними только в полночь. Зачем нужно было ехать туда сегодня днем? Они собирались меня подставить? Нет, Сюзанна бы этого не сделала, правда?

Элайджа понимающе вскидывает бровь:

– Этого я сказать не могу.

– Может, то, чем Наследницы занимались, так их поглотило, что они не вернулись домой? Или девочки зашли слишком далеко в лес и копы их просто не увидели? – Мне бы очень хотелось верить, что они не пропали.

Миссис Мэривезер и Джексон наблюдают за моей беседой с Элайджей.

– Я искал, – добавляет дух. – Ни единого признака их присутствия, кроме джипа Мэри на парковке.

– Значит, их нет уже несколько часов. Кого-нибудь могли уже… – Я не заканчиваю мысль, не хочу, чтобы это оказалось правдой.

– Новость об их исчезновении уже начала распространяться по городу. Известно, что ты – главная подозреваемая. Лишь дело времени, когда горожане соберут поисковый отряд и отправят его за тобой.

Я представила, как они выстраиваются перед нашим домом, крича и размахивая факелами. Элайджу новость, кажется, взволновала.

– Саманта, наверняка это ловушка.

Молчу. Его невеста все это время издевалась надо мной, а я не могла предугадать ни единого ее шага. Фактически все, что мы предприняли, пытаясь снять проклятие, только подарило ей лишнее оружие против меня.

– Думаешь, она знает, что я стану их искать?

– Думаю, она на это рассчитывает. В зале не было никого, кроме тебя, когда умер Джон. Затем на собрании Лиззи обвинила тебя в убийстве, а мать Сюзанны уверяет, что ты угрожала ее дочери. Если моя невеста сможет обставить все так, будто это ты ответственна за исчезновение Наследниц, последствия будут ужасны. Тебя официально обвинят.

– Если не отследить ее местоположение, велик риск, что кто-нибудь умрет.

Я не смогу даже вызвать полицию. А она, скорее всего, будет наказывать меня, медленно убивая девочек.

– Я пойду с тобой на ее поиски. – Джексон прекращает рубить зелень.

Качаю головой:

– Нет. Это небезопасно.

– Значит, там опасно, и ты считаешь, что я позволю тебе пойти туда в одиночку? Я иду.

Я сжимаю кулаки так сильно, что костяшки белеют. Ни в коем случае я не возьму с собой Джексона. А теперь еще, кажется, я ни в коем случае не смогу выбраться отсюда без боя. В разговор вмешивается миссис Мэривезер:

– Милая, мы не можем слышать Элайджу. У него есть информация?

– Он сказал, что Наследниц нет уже много часов. Недавно я заходила к Сюзанне и пыталась предупредить ее о проклятье и опасности, которая, возможно, ей угрожает. Ее мама это слышала. Поэтому копы ищут меня. Если воронья женщина планировала меня подставить, это был один из способов.

Я беру пучок лука-резанца и режу его так быстро, как только позволяют непривычные руки. Что, если Джексон пойдет за мной? Он просто станет для нее еще одной мишенью. Я швыряю порезанные перья лука в котел и возвращаюсь к книге, но больше не читаю рецепт. Вместо этого я возвращаюсь на несколько страниц назад, к сонным чарам. Это заклинание станет для Джексона пределом. Он, наверное, никогда меня не простит. Но подвергать его опасности – это гораздо хуже.

Просматриваю инструкции. Для долгосрочного действия необходимо зелье. Но чтобы временно кого-либо обезоружить, потребуется всего лишь написать несколько символов. Элайджа протягивает листок бумаги, и я переписываю символы. «Просто на всякий случай», – уверяю себя. Передаю листок обратно Элайдже. Мимо проходит миссис Мэривезер, и я как можно быстрей перелистываю страницы обратно на заклинание поиска.

– Остался только розмарин, его придется положить тебе, – говорит миссис Мэривезер.

Она берет из корзины пригоршню листьев. Я подхожу к котлу и прикрываю глаза. Пытаюсь в мыслях представить облик Сюзанны, но перед глазами так и встает картина ее повешения. Я качаю головой и пытаюсь снова.

Лишь ее лицо. Нужно просто сконцентрироваться на ее глазах и волосах. Когда убеждаюсь, что могу удержать образ Сюзанны в памяти, я бросаю в котел розмарин. Зеленая жидкость шипит, и я открываю глаза. Мы все ждем, затаив дыхание, пока над котлом начинает подниматься черный пар. Сначала пар поднимается медленно, затем образует большие клубы, словно дым паровоза. Он ведет себя не как нормальный пар. Не рассеивается, а тучей собирается над горшком. Мы все подаемся ближе.

Как и красные капли на пергаменте, пар кружится и меняется. Первая форма, которую он составляет, – деревья. Нет, нужно что-то более определенное. И кстати, почему все всегда происходит в этом гребаном лесу?

Деревья расступаются, открывают тропинку. В конце нее черный пар собирается в другую форму – дом со сломанными окнами. Жалкие надежды на то, что исчезновение Наследниц – ошибка, погасают, словно огонь, залитый водой. Джексон гораздо спокойней, чем я.

– По крайней мере, мы знаем, где находится это место.

Миссис Мэривезер сцепляет руки. Этот дом – худшее из возможных мест, он полностью изолирован от людей.

– В этом доме уже есть мои отпечатки пальцев. – Я хватаюсь за кухонную стойку, надеясь, что твердость камня поможет мне устоять.

– Нужно позвонить в полицию, – предлагает Джексон.

– Нет! Нельзя звать полицию. Наследницам это не нужно. – Не хочу, чтобы они страдали из-за моего страха.

Миссис Мэривезер принимается нервно бродить по кухне.

– Саманта, не лучшая идея идти сейчас в тот дом. Нужно все обдумать. Не думаю, что Джексон ошибается.

Они хотят меня защитить, но сомневаюсь, что это возможно. Когда невеста Элайджи заманит меня в ловушку – это лишь вопрос времени. Я не смогу вынести еще смертей. Кто-то звонит в дверь, и мы дружно подскакиваем.

– Оставайтесь здесь оба, – требует миссис Мэривезер.

Глаза Джексона с беспокойством следят за матерью. Жаль, я не могу так просто разрешить всю эту ситуацию. Элайджа материализуется в воздухе.

– Готово. Проверь ее.

Сердце мое бешено колотится. Я мчусь к передней двери, Джексон за мной по пятам. Когда мы оказываемся в коридоре, миссис Мэривезер уже сидит, опираясь о стену, в руках у нее листок с сонными чарами.

– Это оставили на крыльце. – Голос миссис Мэривезер затихает к концу предложения, словно ей очень трудно говорить.

– Мам! – Джексон сжимает одну ее руку, я – другую.

– Все хорошо. Просто… – Она зевает, с нашей помощью идя в гостиную. – Я просто так… устала.

Мы опускаем миссис Мэривезер на диван. Джексон трясет ее, но веки женщины отяжелели и закрываются. Он вырывает лист с заклинанием из ее рук и смотрит на него. Я не останавливаю. И Джексон тоже падает на диван.

– Сэм? – в замешательстве спрашивает он сонным голосом.

Элайджа стоит у камина. Я ощущаю себя ужасно, переводя взгляд с Джексона на миссис Мэривезер.

– Джексон, мне жаль. – Изо всех сил борюсь, чтобы голос звучал ровно. – Это все моя вина. Я не должна была ввязывать в это вас. Я не хотела…

И он, и его мать сначала моргают, ничего не отвечая. Но вот понимание того, что я совершила, отражается в глазах Джексона.

– Ты… – начинает он обвинение, но зевает, обрывая его.

Я глубоко дышу, стараясь перебороть чувство вины.

– Приляг, немного отдохни.

Блаженный сон ждет его впереди. Они закрывают глаза, а я не знаю, что чувствую: облегчение или ужас. Выхватываю заклинание из рук Джексона, разрываю его на кусочки и швыряю в камин. Языки пламени мгновенно его поглощают.

– Сколько они проспят? – спрашиваю я.

– От нескольких часов до нескольких дней.

Я плохой человек?

– Ладно. Идем. Не хочу, чтобы все это было зря.

Бросаю последний взгляд на спящего на диване Джексона и бегу на кухню. Хватаю маленький флакон заклинания «истины наизнанку» и снимаю бабушкину подвеску в виде «ведьминого кулака» с цепочки. Не стоит так открыто показывать возможную защиту. Я со звоном бросаю цепочку на кухонную стойку и засовываю серебряный узел в карман. Поворачиваюсь к Элайдже:

– Теперь нужно выработать стратегию. Что ты можешь рассказать мне о ней?

Лицо Элайджи полно беспокойства.

– За те годы, что я провел, обдумывая случившееся, я осознал, что самым важным для нее был контроль.

Концентрирую все внимание на его словах. Мне нужна эта информация.

– Единственное, что она не могла контролировать, была моя привязанность к сестре. Думаю, именно по этой причине невеста решила погубить ее. Но она не рассчитывала, что мое мнение ничто не изменит, даже если от Эбигейл отвернется весь мир. Даже если бы сестра была предводительницей всех ведьм, я бы продолжал любить ее так же сильно, как прежде. На самом деле тогда я стал бы оберегать ее еще больше. Этому я посвятил всю свою жизнь.

– Должно быть, она была в бешенстве, когда поняла, что не в силах встать между вами.

Он кивает:

– Когда я не отказался от Эбигейл, она удвоила усилия. А когда сестра покинула этот мир, невеста в одно мгновение получила все желаемое. Я пришел к ней за утешением. Она стала единственным важным человеком в моем мире.

Так вот чего добивалась его невеста. Она ни с кем не хотела делить Элайджу, даже с его собственной сестрой.

– Невеста практически убедила меня, что это был глупый несчастный случай, который вышел из-под контроля. Ложь ее была сладка и расчетлива. Но в ее глазах я увидел тайное наслаждение тем, что Эбигейл больше нет. И в тот же момент понял, что не смогу больше оставаться рядом с ней. – Глаза Элайджи полны боли.

Не могу представить боль от подобного предательства. А каково понимать, что это именно он рассказал о пении Эбигейл и о ее тайной любви? Как же огромна тяжесть его вины! И все эти столетия Элайджа не мог сбежать от нее.

– Пойми, Саманта, если ты сможешь поколебать ее ощущение контроля, то сможешь и остановить. Полагаю, это единственный способ.

Стратегия Элайджи действенная, но трудновыполнимая. Мне придется сделать что-то грандиозное, такое, чтобы выбить ее из колеи. Но важнее всего поступать умно.

– Достаточно ли будет просто обвинить ее в клевете и заставить признать всю ложь? Один человек, знающий, что обвинители ведьм лгут, ничего бы не изменил.

– Чтобы отношение изменилось, нужно рассказать обо всем общественности.

– Этот дом стоит в самой чаще леса. Там не может быть общественности. К тому же я только что вырубила тех людей, которые точно поверили бы мне.

– Именно.

Чудненько, получается, я должна публично осудить ее, но при этом идти совершенно одна.

– Надеюсь, найдется способ в одиночку убедить ее остановиться.

К моему удивлению, Элайджа обнимает меня, притягивая к себе.

– Я буду с тобой, – нежно говорит он, склоняя лицо к моему. Я прижимаюсь к Элайдже, желая навсегда раствориться в этом кратком моменте и в ощущении его объятий. – Я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя.

Он еле заметно мерцает.

– Что это?

– Саманта! – Голос Элайджи странно тих. Он снова мерцает. Сквозь тело становится виден кухонный столик у него за спиной.

Дух выскальзывает из моих рук. Я пытаюсь ухватиться за воздух, но ничего не меняется. Элайджа только быстрее начинает растворяться. Дух шевелит губами, но с них не срывается ни единого звука. Его уже практически не видно. А потом в одно короткое мгновение он исчезает.

– Нет! – кричу я.

Осматриваю комнату в поисках ответа, но вокруг никого нет, в доме стоит тишина. Это была она – я уверена.

Я бегу к парадной двери. С планом или без, но я верну Элайджу.

Глава 45 Великолепна и порочна

Я останавливаюсь, давая сердцу успокоиться, и внимательно осматриваю густые, внушительные деревья, прежде чем сделать первый шаг в непроглядную темноту леса. Никогда не думала, что приду сюда одна. Достаю телефон из кармана толстовки и пролистываю иконки в меню, пока не нахожу фонарик. Я подсвечиваю мобильным землю под ногами. С каждым шагом в глубь леса аромат палой листвы становится насыщенней. Я смотрю под ноги, не отрывая взгляда, чтобы не видеть всего окружения.

Ветка бьет меня по лицу. Прижимаю ладонь к горящей щеке: кожа вздулась, а под пальцами чувствуется пара капелек крови. Воспоминания о сне возвращаются, ударяя словно пощечина. В том сне, где я расцарапала щеку, были… петля и ворона. На ладонях выступает пот. Коттон знал, что это случится. Я снова направляю свет под ноги и продираюсь через деревья. Он знал. Что это означает? То, что происходит сейчас, определено судьбой? Если да, то как вообще это возможно предотвратить? Может быть, я просто отыгрываю свою роль в очередном витке системы смертей.

Впереди мерцает слабый свет. Дом! Я пригибаюсь, прикрываю фонарик ладонью и собираюсь уже его отключить, когда замечаю иконку камеры. Включаю режим видеосъемки, и на экране появляются мои ботинки, окруженные темными листьями. Я достаю из кошелька визитку Брэдбери и снимаю чехол с телефона. Прячу карточку на задней панели мобильного, прежде чем вновь надеть чехол. В голове крутится разговор с Элайджей о мнении общественности.

– Даже если я не выживу, надеюсь, кто-нибудь найдет это видео и узнает, что я пыталась ее остановить. И спасти девочек, – шепчу я в динамик.

Я крадусь по направлению к свету и останавливаюсь в двадцати футах от дома. В свете луны тени на черных обветшалых стенах словно оживают. Я заглядываю в выбитое окно в надежде найти подсказки, чего ждать внутри, но оно затянуто вьюнком.

Делаю шаг вперед и случайно наступаю на ветку. Меня охватывает паника, на долю секунды я задерживаю дыхание и прислушиваюсь к завываниям ветра. Если не зайду в дом прямо сейчас, я потеряю самообладание.

Я кидаюсь к двери и с грохотом ее распахиваю. Переступив порог, начинаю осматривать зал. На этот раз он не пуст. По центру стоит одинокий табурет, а с правой стороны большой деревянный стол, покрытый баночками, склянками, свечами и мисками. В камине горит огонь. У левой стены расположены в ряд еще четыре табурета – на них стоят Мэри, Элис, Сюзанна и Лиззи. Петли обвивают их шеи.

Глаза девочек закрыты, словно они спят. Это какой-то трюк? Невесты Элайджи нигде нет. Не смейте падать, пока я не смогу вас освободить. Из соседнего коридора доносится размеренный цокот каблуков. Я замираю так резко, словно врезаюсь в невидимую стену. На полу появляется знакомый силуэт с волнистыми волосами.

– Вивиан?

Мачеха грациозно входит в зал. На ней темно-синее платье и плащ-накидка, идеальные, словно ничего и не происходит. Я качаю головой, пытаясь избавиться от наваждения. Судя по движениям, Вивиан, как и всегда, прекрасно контролирует ситуацию. Контролирует… Меня едва не выворачивает. Нет, только не это. Не хочу этого знать. Я замираю на месте, кажется, словно меня изо всех сил ударили в живот. Я знала тебя, я жила с тобой. Здесь и сейчас должна была быть просто ужасная незнакомка.

– Мы никогда не потакали своим эмоциям. Зачем начинать сейчас? – Она направляется прямо к столу, заваленному волшебными травами, платье шелестит за ее спиной.

Я смотрю на Наследниц и упрямо кусаю губу в попытке остановить волну оглушающей грусти, грозящую захлестнуть меня. Нет никакого способа сразу вытащить из петель всех четверых. Вивиан поворачивается ко мне:

– Если попытаешься их спасти, пожалеешь.

Дверь со стуком захлопывается. Я не смотрю на Вивиан. Может, получится пододвинуть последний табурет и снять веревки с их шей? Я делаю шаг к Наследницам. Табуретки начинают подпрыгивать, ноги девушек шатаются вместе с ними.

– Нет! – кричу я, посмотрев прямо на нее.

Мачеха никогда не разбрасывалась пустыми угрозами. Я отступаю, табуреты перестают трястись. Вивиан – невеста Элайджи. Вивиан умеет колдовать. Вивиан – никакая не Вивиан. Эта мысль душит меня. Почему Элайджа ее не узнал? И где он? Она что-то сделала с ним?

Вивиан раскладывает ингредиенты для заклинаний с уверенностью, которая приходит только с годами практики. Я наблюдаю за ней здесь, в ее стихии, и судорожно пытаюсь понять. Что это значит? Все мое детство? Время, которое мы провели в Салеме?

– Это ты устроила ту эпидемию?

Она кивает.

– И ты убила Джона?

Вивиан перестает крошить сухие листья.

– Это очевидно.

– Что теперь? Убьешь девочек и тоже свалишь на меня? – Боль в голосе спрятать не получается.

– Здесь больше подойдет слово «повесить». И это решать тебе.

Впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не сломаться.

– Я думала, здесь будет Элайджа.

Вивиан останавливается. Мне хочется сделать ей больно. Хочется, чтобы она ощутила хотя бы толику тех эмоций, которые испытываю сейчас я.

– О нет, подожди. Он же убил себя только ради того, чтобы сбежать от тебя.

В глазах Вивиан вспыхивает ярость. Она откладывает травы и хватает меня за подбородок. Ногти глубоко впиваются в лицо, я почти уверена, что до крови.

– Я уже предупреждала – ты не захочешь иметь меня в качестве врага.

Я сжимаю челюсти и упрямо смотрю ей в лицо. Вивиан рывком отпускает подбородок, и от толчка я падаю на пол.

– Вот тебе деловое предложение, Сэм. Не плакать. Не умолять. Не провоцировать меня. Иначе, если понадобится, я смогу заставить тебя замолчать.

Поднимаюсь и потираю подбородок в том месте, где впивались ее пальцы. Вивиан изучает полусонных Наследниц.

– Предлагаю тебе выбор. – Вивиан шевелит пальцами, и табуретки по очереди начинают пританцовывать.

Девушки открывают глаза. Сначала недоумение, а затем и паника охватывают их, когда Наследницы понимают, что им на шеи накинуты петли. Они отчаянно пытаются устоять. Мэри кричит. Вивиан многозначительно смотрит на меня:

– Кого мы повесим первой?

От слова «мы» мне становится дурно. Я кидаю взгляд на Лиззи и тут же ощущаю за это вину. Элис встречается со мной взглядом, страх в ее глазах мгновенно сменяется осуждением. Когда мы проводили ритуал прозрения, их предки рассказывали мне о повешениях. Коттон за них не вступился. Если я все же надеюсь прервать эту череду обвинений и повешений, я должна что-то изменить.

– Меня, – шепчу я, и слова застревают в горле. – Я выбираю себя.

Сюзанна качает головой:

– Саманта, нет.

Лицо Вивиан мрачнеет.

– Ты готова отдать свою жизнь за тех, кто швырнул тебе в окно камень с надписью «умри»?

Эта новость застает меня врасплох. Значит, все же Лиззи кинула камень? И Вивиан знала?

– Конечно же, она будет наказана, – обещает Вивиан.

В то же мгновение, когда она гордо бросает эти слова, я понимаю, что не одна должна была их услышать.

– Наказана? – Лиззи широко распахивает глаза. – Камень не сравнится с тем, что она убила мою кузину и парализовала брата! – В голосе ее слышны истеричные нотки. Что Вивиан сказала или сделала Наследницам до того, как я пришла сюда?

Вивиан взмахивает рукой, и Лиззи сгибается от боли. Когда шея девушки упирается в веревку, ноги ее начинают соскальзывать. Через несколько секунд Лиззи упадет с табурета. У меня сжимается сердце.

– Хватит! Я выбираю себя! Пожалуйста, остановись!

Табуреты резко замирают.

– Хорошо, Сэм. Раз ты так хочешь повеситься, ты это получишь. – В словах ее звучит злость.

Ничего не понимаю. Чего она хочет?

Я смотрю на Вивиан:

– Этот камень даже не был предназначен тебе.

– Косвенно был.

Мэри всхлипывает, и Вивиан морщит нос.

– Продолжишь издавать эти звуки, и я вырву из глотки твои голосовые связки.

Мэри бледнеет и закрывает рот. Я встречаюсь взглядом с кипящей от злости Элис, а Вивиан возвращается к раскладыванию ингредиентов. На Сюзанну я посмотреть не осмеливаюсь – не перенесу этого вида. Вивиан знает, что я проводила с Наследницами время, и теперь манипулирует мной через них.

Она берет со стола завернутую в ткань книгу и разворачивает ее так осторожно, словно это величайшая ценность. Под тканью оказывается дневник в кожаном переплете. Она вновь кладет его на стол, и я различаю перо на обложке.

– Когда хочешь вернуть кого-либо к жизни, Сэм, тебе нужны его личные вещи.

Взгляд мой цепляется за дневник. Элайджа говорил, что у них были одинаковые тетради. Я думала, все это ради мести. А это ради того, чтобы вернуть его к жизни? Она заманила меня сюда, чтобы использовать как часть заклинания? Я думаю об этом, и сознание охватывает ужасающая истина. Вивиан не притащила меня сюда за волосы только потому, что ей необходим был добровольный участник. А единственным вариантом было предложить мне наживку – Наследниц.

– Значит, вот зачем мы переехали в Салем, – говорю я тихо. Весь мой мир, все, что я знала, сейчас распадается на кусочки.

Она открывает баночку с черным порошком и берет щепотку.

– Ничего личного. Не убеждай себя. Чтобы это заклинание сработало идеально, требуется план длиной в жизнь. Тебе просто не повезло оказаться его частью.

Никто не тратит годы фальшивых отношений просто так. Важна именно я. Но почему? Потому что я Мэзер? Если я ключ к тому, чтобы вернуть Элайджу к жизни, я также могу быть и ключом к разгадке ее плана.

– Как ты нашла заклинание?

На долю секунды Вивиан с любопытством смотрит на меня, словно я сказала что-то правильное. Она кладет несколько сухих трав в видавшую виды деревянную миску.

– Впервые я добилась с ним успеха в тысяча семисотых – смогла обратить вспять смерть вороны. Тогда я еще не знала, что преодоление барьера смерти дарует мне такую награду – вечную жизнь.

Она словно рассказывает о последних модных новинках. Тон голоса слишком будничный, и это окончательно лишает меня самообладания.

– Почему ты не вернула его к жизни еще тогда?

– Я пыталась. – Она прекращает смешивать травы.

Я подбираюсь ближе к столу, чтобы рассмотреть дневник. Вивиан вздыхает:

– Мне потребовалось несколько столетий, чтобы понять: я смогла вернуть к жизни ту ворону, потому что сама стала причиной ее смерти.

Но и Элайджу тоже убила она, хоть и косвенно. Я что-то упускаю. Вивиан смотрит, ждет, пока я сама все пойму. Наследницы тоже наблюдают за мной.

Она вынимает небольшой ножик.

– Дай мне правую руку.

Я засовываю руки в карманы толстовки и качаю головой. Вивиан изгибает бровь:

– Ты что, на мгновение размечталась, что я не смогу тебя заставить?

Неохотно вытаскиваю правую руку, сжимая в левой ладони кулон. Вивиан подносит мою руку к маленькой чаше.

– Повтори слова:

«Я принимаю нож, я отдаю кровь;

Душу, что забрала, я призываю вновь».

Знаю, мне не следует. Интуиция кричит, предостерегая. Но если откажусь, она убьет Наследниц. Без сомнения. Я повторяю заклинание. Вивиан легко проводит ножом по ладони. Лезвие рассекает кожу, и я давлюсь всхлипом. Кровь уверенным потоком стекает в чашу.

– Ты знаешь, какова была причина смерти Элайджи? – спрашивает она.

Вынуждаю себя думать сквозь боль. Если Вивиан лишь косвенная причина, то главная – это…

– Суды? – спрашиваю я сквозь сжатые зубы.

Она улыбается. Они с Коттоном не смогли бы начать суды друг без друга. Вот почему Вивиан нужен потомок Коттона Мэзера, чтобы вернуть Элайджу. И я только что произнесла нужные слова, подтверждая свою роль в заклинании. Комната начинает кружиться, и я отвожу взгляд от ладони.

Почему именно я, а не другой Мэзер? Кровь отливает от моего лица. Она пыталась и с другими, но это не сработало. Возможно, даже с бабушкой. Прошлое, как мозаика, с головокружительной скоростью встает на свои места. Вивиан встречалась с отцом, чтобы добиться нашего доверия. Поняв, что по собственному желанию папа не вернется в Салем, она ввела его в кому. И тогда сюда явилась я. В Салем, в этот дом в лесу. Предложила взять себя вместо Наследниц.

Вивиан отпускает руку, и я прижимаю ее к груди, стремясь остановить кровотечение и защититься от силы такого предательства. Нижняя губа дрожит, и я прикусываю ее, останавливая. Сейчас нельзя идти на поводу чувств, иначе я не смогу мыслить трезво. Нужно сделать что-то особое. Такое, чего она не ожидает. Я украдкой кидаю взгляд на дневник.

Вивиан берет со стола баночку с красным порошком и направляется в центр комнаты. Я достаю из кармана защитный кулон-амулет и прячу его в кулаке. Она раскрывает баночку и принимается медленно высыпать из нее порошок, рисуя на полу вокруг табурета большой круг. Над табуретом висит петля.

Я жду, пока Вивиан повернется спиной, и протягиваю руку назад, находя пальцами край лежащего на столе дневника Элайджи. Пытаюсь затолкать амулет под его кожаную обложку, хотя одной рукой справиться с этим оказывается сложно. В любую секунду можно вновь оказаться в пределах взгляда Вивиан.

– Это вы украсили петлями кафе моего дяди, ведь так? – спрашивает Элис.

Вивиан поворачивает голову в сторону девочек, и я успеваю тщательно затолкать амулет в дневник. Спасибо, Элис. Я отдергиваю руку. Мэри в ужасе бросает взгляд на Элис, безмолвно умоляя ее не провоцировать женщину.

Вивиан отставляет порошок и делает шаг к девочкам:

– Я думала, что ясно дала вам понять…

Я знаю этот тон. Нельзя позволить ей причинить им боль.

– Что, если я скажу, что передумала и не стану частью твоего заклинания? – Тянусь к чаше, в которую она собрала мою кровь.

Вивиан снова поворачивается ко мне, в глазах ее опасный огонек. Я не отвожу взгляда. Она приближается так быстро, словно летит над полом. Хватает мою рассеченную ладонь и стискивает ее.

– Тогда я отвечу, что буду пытать твоего отца, пока ты вновь не поменяешь решение.

Ее ногти глубоко впиваются в открытую рану, посылая волны острой боли по телу. У меня подкашиваются колени.

– Хорошо. Я согласна. – Она не отпускает. – Согласна!

Вивиан отпускает мою порезанную руку.

– Я подозревала, что ты примешь именно это решение.

Она слишком зла. Да что же я упускаю? Она на секунду останавливает на мне взгляд, прежде чем возвратиться к рисованию круга. Я баюкаю кровоточащую ладонь. И чертовски надеюсь, что защитный амулет сможет выиграть немного времени.

Вивиан бормочет что-то на неизвестном мне языке. Воздух вокруг нее меняется, одежда начинает трепетать, словно она попала в поток сильного ветра. Волосы темнеют и удлиняются. Лицо становится моложе, как у девушки лет восемнадцати. Голубые глаза превращаются в светло-коричневые, слегка поднимаются в уголках. Она уменьшается в росте, оказываясь ниже меня, а изгибы ее тела смягчаются, становясь более изящными. Она выглядит почти хрупкой.

Анна. Девушка пожимает плечами и смотрит на меня. Судя по самодовольному выражению лица, шок мой она воспринимает как одобрение. Она проводит руками по волнистым локонам длиной до самой талии. Великолепна и порочна. Неудивительно, что Элайджа влюбился в нее.

Глава 46 Салемская ведьма

Трансформировавшаяся Вивиан скидывает каблуки, плащ сползает на пол. Она потягивается, как кошка.

– Гораздо удобнее. – Даже голос у нее другой.

Наследницы потрясены не меньше моего. У Мэри даже челюсть отвисла от шока. Вивиан обходит вокруг табурета, дочерчивая круг и с новой уверенностью зачитывая слова заклинания. Воздух внутри круга мерцает. Элайджа! Он еще только материализуется, но я подхожу ближе. Дух переводит взгляд с меня на Вивиан. Глаза его полны ужаса.

– Саманта, у тебя кровь.

– Элайджа… – Я делаю еще шаг к нему. Она облегченно выдыхает, услышав его имя.

– Понимаешь, есть кое-что недоступное мне. Я не могу видеть духов… но ты можешь.

Элайджа пытается выйти из круга, но не может пересечь черту. Бьется, пытаясь ее преодолеть. Он в ловушке.

– А если не можешь видеть их, не можешь и творить на них заклинания. Ты должен знать, где находится дух, чтобы заставить чары работать. – Эти слова она говорит медленно и отчетливо.

Значит, из всех Мэзеров она выбрала меня, потому что я могу видеть духов? Крошечное счастье от мысли, что с Элайджей все в порядке, растворилось. Она слышала, как мы разговаривали в передней. Даже устроила для меня праздничный ужин. Я во всем виновата. Вивиан поворачивается лицом к кругу. Никогда не видела ее такой – дерганой и нервничающей, словно девчонка.

– Мне искренне жаль, что пришлось держать тебя в лимбе так долго, мой маленький птенчик. Надеюсь, ты простишь меня.

Лицо Элайджи каменеет. Девушка скользит обратно к столу, а я подхожу к духу.

– Прости, – шепчу я.

– Это мне стоит перед тобой извиниться, – отвечает дух, и в глазах его плещется глубокая печаль.

Я протягиваю руку, и она с легкостью проходит сквозь невидимый барьер круга. Должно быть, он удерживает только духов. Я касаюсь пальцев Элайджи.

– Дай руки, – командует Вивиан у меня из-за спины.

Кидаю взгляд через плечо; она сжимает тонкую веревку. Это нехорошо.

– Беги, Саманта. Выбирайся отсюда, – умоляет Элайджа.

Он не понимает. Одними губами произношу: «Я не могу». Вивиан опускает руку мне на спину, и боль от ее прикосновения скользит вниз, к ногам. Я кричу и отскакиваю от нее.

– Руки! – повторяет она.

На этот раз я подчиняюсь. Она дергает за веревку, обматывая ее вокруг моих запястий, связывая руки за спиной. От давления веревки ладонь начинает кровоточить слабее, и теплые ручейки крови больше не бегут по моим пальцам.

– Вставай на табурет. – Взгляд ее задерживается на круге, а потом Вивиан вновь отходит к столу.

Сердце стучит так сильно, словно сейчас проломит грудную клетку. Я захожу в круг и встаю на первую ступеньку табурета, пытаясь балансировать без помощи рук. Вивиан наклоняется над столом и хватает край старого серого шерстяного одеяла. Элайджа помогает мне удерживать равновесие.

– В левом кармане, – шепчу я, пока Вивиан тащит одеяло к кругу.

Он достает из толстовки маленький пузырек с зельем. Я переставляю правую ногу на сам табурет, и Элайджа вновь поддерживает меня, помогая сделать последний шаг. Вивиан поворачивается к нам. Она бормочет что-то себе под нос, и петля сама по себе перекидывается через мою голову. Веревка грубо царапает кожу шеи. Волосы прилипают к вспотевшему лицу, я отплевываюсь от них. Смотрю на свернутое одеяло, в котором явно что-то лежит, и у меня сводит желудок.

– Полностью повернись в ее сторону, – говорит Элайджа. – Не позволяй видеть свои руки.

Я перетаптываюсь так, чтобы скрыть руки. Теперь только Элайджа и Наследницы могут их видеть.

– Я поймаю тебя, – обещает он.

Сглатываю. Повешение – один из худших вариантов развития событий, которые я представляла.

Она помешивает ингредиенты в большой миске, пока Элайджа ослабляет веревки на моих руках. Не так сильно, чтобы они сразу спали, но достаточно, чтобы в любой момент можно было освободить руки. Зелье «истины наизнанку» он вкладывает в мою здоровую ладонь. Вивиан в последний раз смотрит на меня, проверяя, рискну ли я передумать. Теперь представляю, как чувствовали себя на судах все те люди три сотни лет назад, когда стояли и смотрели, как их обвиняют друзья. Люди, которых они знали всю жизнь.

– Как ты могла? – спрашиваю я, и голос мой дрожит.

Она щелкает пальцами, и табурет вылетает у меня из-под ног, вырываясь из круга. Тело мое с головокружительной скоростью падает вниз, веревка скребет шею, сдирает кожу. Но руки Элайджи обвиваются вокруг моих бедер до того, как петля примет весь вес. Я кашляю и задыхаюсь.

– Расслабься, Саманта, иначе не сможешь дышать! Если я подниму тебя выше, она поймет, что я тебя поддерживаю, и сделает тебе больно иначе. Прошу, перестань бороться. Прошу!

Я хватаю ртом воздух, но вздох больше напоминает хрип.

– Саманта! – раздается из-за спины крик Сюзанны.

Вивиан смотрит на одеяло и принимается монотонно начитывать заклинание:

– Жизнь и смерть смыкают круг. Пусть иссохнет плоть живая, смерти унося недуг.

Элайджа мерцает. Захват его рук слегка ослабевает, а петля затягивается на моей шее. Вивиан повторяет слова. Когда они звучат в третий раз, я начинаю понимать смысл. Обратить вспять жизнь и смерть? Секундочку. Значит ли это, что заклинание должно сработать и на ней? Если удастся, я смогу обратить его против нее.

Вивиан делает порез на пальце и смешивает свою кровь с моей. Затем выплескивает кровь в большую чашу с остальными ингредиентами ритуала. Элайджа начинает мерцать яростней.

– Боюсь, скоро я не смогу тебя удержать, – говорит он, напрягаясь.

Шерстяное одеяло, лежащее неподалеку, начинает дрожать, а затем уголки его распахиваются. Спрятанный внутри скелет садится. Мне хочется закрыть глаза, но они отказываются подчиняться, продолжая наблюдать за разворачивающейся перед нами жуткой картиной. К горлу подступает рвотный позыв, а веревка сильнее врезается в кожу. За спиной раздаются удивленные вздохи Наследниц.

– Как смела ты! – возмущается Элайджа.

Скелет движется к Элайдже, словно Вивиан управляет им невидимыми нитями. Он вливается в тело и обвивает костлявые руки вокруг моих бедер вместо хватки духа, не позволяющей мне упасть. Улыбка Вивиан исчезает, когда она осознает, где на самом деле находится Элайджа. Ногти ее впиваются в стол.

Времени больше не остается. Я снимаю веревку с запястий, жесткие волокна царапают по открытой ране, и открываю пузырек зелья истины. Вивиан возносит чашу с кровавым зельем над дневником Элайджи и позволяет трем каплям упасть на обложку. Ничего не происходит.

– Сейчас, – шепчу я, откидывая веревку.

Элайджа и его скелет поднимают меня, помогая вытащить голову из петли.

Вивиан отставляет чашу и смотрит на дневник так, словно он предал ее. Одним быстрым движением я оказываюсь на полу и мчусь к ней с открытым пузырьком зелья. Девушка открывает первую страницу, и защитный амулет выпадает из дневника. Рот ее распахивается.

– Ты! – визжит она, выбрасывая руку в воздух и сжимая пальцы в кулак.

Какое бы заклинание она ни использовала, от него сердце мое сжимается и наполняется болью, словно его вырывают прямо из груди. Я кричу и из последних сил заставляю себя двигаться дальше.

– Перед смертью ты будешь страдать! – кричит Вивиан.

Мне приходится собрать все оставшиеся крупицы силы, чтобы рвануть вперед и выплеснуть зелье. Движения мои резкие и рваные, и пузырек, вылетев из рук, вертится в воздухе, забрызгивая нас обеих. Вивиан ахает, когда зелье касается ее кожи, и опускает руки. Боль в сердце постепенно стихает. Я втягиваю воздух в горящие легкие.

Она принимается бормотать заклинания с безумной скоростью, волосы ее белеют, а кожа покрывается морщинами. Всего за несколько секунд зелье истины полностью лишает девушку молодости, обнажая бесконечность. Она становится семидесятилетней старухой. Я сосредотачиваю все внимание на чаше с кровавым зельем и в два шага оказываюсь у стола. Тянусь к чаше, но Вивиан оказывается быстрей и успевает ее отодвинуть.

– Нет! – кричу я, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие против нее.

Одной рукой я хватаю дневник Элайджи вместе с защитным амулетом, а другой – зажженную свечу. Подношу ее к дневнику так, что кончик пламени почти касается старых страниц. Все это происходит так быстро, что на пару секунд, пока мы оцениваем друг друга, в зале воцаряется абсолютная тишина.

Одной ладонью Вивиан закрывает лицо. У нее появляются каштановые пряди волос, а кожа местами молодеет. Но трансформация эта лишь частична, словно наши заклинания борются друг с другом.

– Не думала, что тебе подвластно творить подобные заклинания, – говорит она. – Полагаю, благодарить нужно этих ничтожных дур. – Она замирает в замешательстве. Морщинистая рука взлетает вверх, закрывая рот. – Почему я сказала это? Что случилось? Что ты сделала со мной? – Голос звучит глухо.

– Что я сделала с тобой? Это ты – гребаная мачеха, которая хотела меня повесить!

Произнесенные вслух, эти слова кажутся еще хуже, словно они внезапно становятся реальными. Пытаюсь сосредоточиться на мысли, что эта женщина не выглядит как моя Вивиан. И какая-то часть меня хочет верить, что это действительно не так. Мы смотрим друг на друга с противоположных концов стола. Она – с зельем, я – с дневником и свечой. У каждой есть то, чего жаждет другая. Глаза ее пронзительные и непокорные. Впервые с момента трансформации она напоминает мне родную Вивиан.

– И ты хочешь меня убить моим собственным заклинанием.

Правда ее слов достигает меня.

– Да, хочу. – О, черт возьми! Почему я сказала это вслух? Нет! Зелье истины действует и на меня.

– Так или иначе, но ты отдашь мне дневник.

Она указывает на меня пальцем, и рука с дневником начинает двигаться прочь от свечи. Я крепче сжимаю защитный амулет и концентрируюсь.

– Нет, пока я могу воспользоваться защитным амулетом. – Я отступаю и останавливаю руку. – Что за дерьмовое заклинание. Оно должно было заставить тебя рассказать мне о своих планах, а не наоборот.

В зале воцаряется тишина. Даже Наследницы молчат. Я кидаю на них взгляд.

– Вот так, рядком, вы напоминаете мне ведьм во время групповых повешений на салемских судах. Секундочку. – Я вновь обращаю взгляд на Вивиан. – Ты привела четверых. Почему не одну, не двух? – Прикусываю язык, чтобы воздержаться от болтовни, и понимаю, что проглядела. – Это ты несколько веков убивала потомков ведьм, да? Так же, как когда-то в тысяча шестисотых.

– Да.

– Зачем? – выпаливаю я. – Они ведь просто жертвы.

– Эти жертвы необходимы. Суды убили моего Элайджу. Я уничтожаю причастных к этому. – Она топает по полу босой ногой и бормочет что-то себе под нос.

Мысли мои мечутся в голове и вылетают изо рта:

– Система. Узор смертей. Ты пыталась уничтожить нас всех каждый раз, когда считала, что сможешь сотворить заклинание, которое вернет его к жизни, я права? Возможно, смерти даже часть заклинания. Неудивительно, что все мои родственники мертвы. Но как ты узнала, что Элайджа будет в Салеме? – спрашиваю я, частично злясь на нее, а частично на себя за то, что не могу вовремя заткнуться.

– Когда ты нашла письма Эбигейл, я уже знала: он придет, чтобы прогнать тебя.

Глаза мои расширяются.

– Ты использовала меня как приманку.

Она в отчаянии скрежещет зубами:

– Я знала, что, если вышвырнуть одежду из шкафа, ты в итоге отыщешь письма. Знала я и то, что он возненавидит тебя только за то, что ты Мэзер. Мрачная тень, нависшая над старой комнатой его сестры.

– Сработало. Он возненавидел меня. – Я презрительно сужаю глаза – выражение, которому научилась у нее. – Но тебя он тоже ненавидит.

Низкий крик вырывается из ее горла:

– Хватит! – Вивиан указывает пальцем в мою сторону. – Гори!

Пламя свечи изгибается, устремляясь ко мне. Оно облизывает порезанную руку, заставляя выронить свечу. Она падает на пол и гаснет. Я прижимаю дневник к груди.

– Нож! – орет Элис, и я осматриваю стол в его поисках.

Кидаю взгляд на Вивиан, но она даже не пытается приблизиться ко мне. Вместо этого она протягивает руку, и тело Элис начинает судорожно дергаться. Девушка кричит в агонии. Колени ее подгибаются.

– Она сейчас упадет! Хватит! – кричу я Вивиан.

Наплевав на идею с ножом, мчусь к Элис, замершей с неестественно выгнутой спиной, и засовываю ей в сапог защитный амулет. Медленно-медленно тело ее расслабляется, и Элис восстанавливает равновесие, но в глазах ее все равно остается ужас.

– Ты продолжаешь выбирать их, а не меня! – раздается голос Вивиан за спиной.

О чем она? Не успеваю я обернуться, как шею резко тянет назад. Меня кидает на пол так яростно, что из легких вышибает весь кислород. Хватаю ртом воздух, пытаясь дышать, пока тело скользит по деревянным половицам. Заклинание за волосы тянет меня к Вивиан. Я одной рукой перехватываю дневник, а другой тянусь к голове.

Заклинание рассеивается, и голова моя ударяется об пол. Моя талия пересекает линию круга, боль волнами расходится от шеи вниз по позвоночнику. Пытаюсь подняться, но не могу. Меня словно прибили к полу. Элайджа склоняется надо мной и убирает волосы с моего влажного, липкого лица. Взгляд его требователен.

– Нельзя оставаться в кругу, иначе она убьет тебя. Я уже говорил, что она могущественна. Соберись.

Слезы застилают глаза. Что, по его мнению, могу сделать я, которая всего несколько часов назад узнала, как сотворить заклинание? Пытаюсь поднять голову, но все бесполезно. Я не смогу сделать то, чего он ожидает от меня: не изменю ход вещей, не помогу воцариться миру. И я слабее ее.

– Я отдала Элис защитный амулет. – Голос еще хриплый от давления петли. Элайджа мерцает.

Вивиан держит в руках чашу с зельем. Ее нижняя губа дрожит, когда женщина видит духа, сидящего рядом со мной.

– Думаешь, она так невинна? О нет! Мы похожи, она и я. Мы обе готовы убить, чтобы заполучить желаемое! – В глазах ее полыхает ярость.

Слова ее звенят у меня в ушах. Мы похожи. Мы обе готовы убить, чтобы получить желаемое. Чем я лучше Коттона? Я пыталась убить ее.

– Я поклялся, что никогда больше не заговорю с тобой, – заявляет ей Элайджа, с трудом перебарывая заклинание. – Знаешь почему?

Она наклоняется ближе, словно едва может разобрать его слова.

– Все красивое, что было в тебе, умерло много веков назад, – продолжает он. – Теперь ты существуешь ради разрушений и страданий. Скольких ты уже убила? Все заклинания мира не смогут вернуть тебе красоту.

– Я делаю все это ради тебя. – Вивиан напрягается.

Элайджа качает головой:

– Нет, ты делаешь это, чтобы контролировать меня. Дам тебе шанс поступить правильно. Единственный, иного не было и не будет. Если перестанешь причинять боль этим девушкам, я останусь здесь, с тобой, и сделаю так, как ты захочешь. Но если не остановишься и сильнее ранишь Саманту, презрение – меньшее, что ты заслуживаешь. Я забуду тебя навеки.

Она молчит, а когда начинает говорить, голос ее дрожит:

– В том-то и дело, Элайджа. Ты не можешь сделать то, что я хочу. Ты смотришь на нее так, как когда-то смотрел на меня. Ты любишь эту девочку.

Жар приливает к моим расцарапанным щекам. Вивиан ждет, что Элайджа будет отрицать, и сжимает чашу с зельем побелевшими костяшками пальцев. По щеке сбегает слеза. Она подходит ко мне. Еще несколько прядей седых волос на ее голове приобретают каштановый цвет, а кожа молодеет. Мое заклинание тает. Она поднимает чашу над дневником в моих руках и капает на него несколько капель.

Из груди словно вырывают часть жизненных сил. Рот мой открывается, я хриплю. Элайджа начинает отчаянно мерцать. Кровь, пролитая на дневник, вздымается в воздух, вихрем кружит вокруг скелета и вливается в него. Элайджа падает на пол, его голова рядом с моей. Он хватается за запястье и сжимает зубы.

– Я заставлю вспомнить, как ты относился ко мне когда-то, – говорит Вивиан сквозь слезы. – Я сотру ее из твоей памяти.

– Ты не сможешь скрыть правду ложью, – отвечает Элайджа, в голосе его боль. Дух пытается подняться, но новое тело его не держит.

Она убеждается, что привлекла мое внимание, и указывает на Элис. Амулет, который я заложила в ботинок Наследницы, вылетает из него и падает на пол, совершенно бесполезный.

– Я сыта твоими защитными чарами. Как ты сможешь защитить своего папочку, когда сама будешь мертва?

Защитные чары на отце? Я никогда не накладывала заклинаний на папу. Ведь правда? Элайджа пытается что-то сказать, но голос его звучит слишком неестественно.

– Всегда думала: а может, это моя вина? Может быть, заклинание, которым я убила твою мать, как-то наделило тебя колдовскими силами?

Мою мать. Сердцебиение мое замедляется, на сопротивление почти не остается сил. Жизнь медленно утекает из меня.

– Но когда тебя не станет, я обещаю, Чарльз будет страдать.

– Нет! – кричу я.

На лице ее появляется пугающее выражение.

– Когда полиция приедет, все улики будут указывать на тебя. Я расскажу Чарльзу, как ты сошла с ума, как забрала жизнь этих девочек и свою собственную. Последние минуты перед смертью он будет считать тебя монстром.

Она хочет забрать у меня все. Вивиан скрючивает пальцы, и Наследницы начинают извиваться от боли.

– Пожалуйста, хватит, – умоляет Мэри.

Сюзанна всхлипывает.

У меня над головой раскачивается петля, так же, как было в видении. Все они исполняются. Я порезала щеку, Сюзанну повесят, а ворона – это Вивиан. Просто вступиться за Наследниц недостаточно. И если я сдамся сейчас, я ничем не лучше жителей Салема из тысяча шестисотых. Нет! Я отказываюсь умирать вот так. Во мне пылает решимость, и я сопротивляюсь заклинанию, стремясь подняться с пола. Вены вздуваются. Я сосредотачиваюсь на шее и голове, изо всех сил вытягивая их наверх. Голова поднимается на дюйм. Затем еще на один. Дневник Элайджи падает с моей груди на пол.

Искренне озадаченная, Вивиан смотрит на меня.

– Почему у тебя такое лицо? Кто тебе помогает? – Слова ее быстры, и язык заплетается.

Налегаю снова, на этот раз сильнее. И словно струны, образующие ее заклинание и притягивающие меня к полу, лопаются. Я сажусь. Вивиан роняет руку со скрюченными пальцами и поднимает чашу. Я вышвыриваю дневник прочь из круга, прежде чем очередная капля кровавого зелья успевает его коснуться. Он скользит по полу, останавливаясь у самого камина.

– Коттон! – Глаза Вивиан расширяются.

Она видит Коттона, когда смотрит на меня? Я выталкиваю себя из круга и сразу же чувствую подъем сил. Бросаюсь к дневнику. Она бормочет что-то, и ноги мои подгибаются, колени с грохотом встречаются с полом.

– Нет, – решительно говорю я и, отталкиваясь руками от пола, вновь заставляю тело принять вертикальное положение.

Дневник взмывает в воздух. Хватаю его, когда он пролетает мимо. Дневник вырывается, но я лишь сильнее сжимаю пальцы. За спиной визжит Вивиан, слышится топот ее босых ног. Я бегу к камину. Успеваю сделать всего два больших шага, когда ее ногти царапают мне шею и хватаются за ворот майки, который впивается в и так уже больное горло. Бросаю дневник в сторону камина, и он приземляется на тлеющие поленья. Мы падаем на пол – Вивиан поверх моей спины, придавливая к полу. Когда подбородок мой ударяется о половицы, края старых страниц охватывает пламя. Во рту появляется кровавый привкус.

Вивиан вскакивает, используя мое тело как рычаг для ускорения. Но я хватаю ее за платье, и она снова падает на пол. Пытается встать, но я прыгаю на нее сверху. Перекидываю ногу через ее талию, вставая на колени, и надавливаю на шею, ударяя ее головой о пол. Она выплевывает заклинание. Жгучая боль поднимается по рукам, словно их окунули в кипяток, и я ослабляю хватку. Вивиан толкает меня в грудь, и я больно падаю на пол. Она снова бросается к дневнику, снимая его с поленьев, и пытается руками затушить языки пламени. Но бумага яростно пылает, оставляя ожоги на ее ладонях.

Когда боль в руках слегка затихает, я вскакиваю на ноги. Вивиан, склонившись над дневником, неистово зачитывает заклинания. Я хватаю старую тяжелую вилкообразную кочергу из набора каминных инструментов и замахиваюсь ей. Удар приходится прямо по голове ведьмы, и она с грохотом заваливается на пол. По лбу ее стекает струйка крови. Я стою, возвышаясь над ней, наши взгляды встречаются. Вивиан проводит по голове ладонью и смотрит на размазавшуюся по пальцам кровь. Я поднимаю кочергу для нового удара.

– Коттон, – повторяет она вновь, на этот раз не так напряженно.

Я замираю. Кочерга нависает над Вивиан, готовая к удару. Как она сказала? Мы похожи, обе готовы убить, чтобы получить желаемое. Мой грандиозный план превратился в обычную охоту на ведьму. В избиение ее кочергой. Я думала, что собираюсь разорвать череду смертей, но вместо этого повторяю ее в очередной раз. И, как Коттон три сотни лет назад, верю, что уничтожаю зло.

Слабая улыбка рождается на губах Вивиан.

– Бей ее! – требует Лиззи.

Я не Лиззи. Я не могу ее убить. А если убью, то сама же продолжу проклятие. Кочерга поднимается выше, но не я управляю ей. Коттон, заключенный в моем теле. Может быть, заклинание истины принесло с собой больше последствий, чем я думала?

– Нет, – твердо говорю себе, когда Коттон заставляет мои руки прицелиться для удара.

Вивиан принимает такой вид, словно уже победила. Табурет вылетает из-под ног Сюзанны. Она падает. Затягиваясь, веревка издает мерзкий щелкающий звук, и балка скрипит под весом девушки.

– Убери кочергу! – кричу я на Коттона, глядя, как задыхается Сюзанна. – Нужно помочь ей! – Ноги мои не двигаются – мы с Коттоном сражаемся за контроль над ними.

– Эта женщина убивала наши семьи веками… необходимо положить этому конец, – отвечаю себе незнакомым голосом. Странной смесью голоса Коттона и моего, словно мы говорим одновременно.

– Сэм, пожалуйста, помоги ей. – Рыдания так сильно сдавливают горло Мэри, что слова ее почти неразличимы. Табурет вылетает у нее из-под ног. Щелчок, скрип.

Я смотрю на бьющихся в петле Сюзанну и Мэри, и страх с беспомощностью окутывают меня, подобно черному туману. Я пытаюсь перебороть собственное тело, но оно не движется.

– Но они умрут! – умоляю Коттона.

– Тогда останови эту женщину, – отвечает он моими губами.

Глаза Вивиан искрятся любопытством.

– Ты не позволяешь мне, – говорю с такой тяжестью, что почти уступаю своему горю. – Разве ты не понимаешь? Она хочет, чтобы я повторила случившееся на судах. Доказала, что мы с тобой одинаковые.

– Они не могут дышать, Сэм. – Голос Элис удивительно спокоен. Она медленно подвигает свой табурет к Сюзанне, чтобы та могла поставить на него ногу. Элис действительно делает что-то. По крайней мере, пока табурет не вылетает у нее из-под ног. Щелчок, крик.

Вивиан сглатывает и отрывает голову от пола. Кровь сочится на волны ее каштановых волос.

– Убей ее, Сэм! – визжит Лиззи. – Она причинила боль моему брату и твоему отцу. Брату, единственному человеку, на которого я могла положиться! – Голос ее дрожит, глубокая печаль вырывается наружу, как вода из разбитой вазы.

Вивиан пожимает плечами, и табурет Лиззи тоже отлетает в сторону. Щелчок. Четыре повешенные девушки, смерть бесчисленного множества других людей и безопасность отца давят на меня, зависнув над головой, словно далекая буря.

– Я спасу их, – уверяю Вивиан, собирая каждую крупицу храбрости, чтобы исполнить эти слова. Веревка Сюзанны закручивается, и девушка поворачивается ко мне, волосы падают ей на лицо. По ярко-красным щекам текут слезы. Ты верила в меня, Сюзанна. Элайджа верил в меня. Я зажмуриваюсь, на ресницах выступают капельки слез.

Когда вновь открываю глаза, я концентрируюсь на деревянной балке, к которой привязаны веревки. Нужно сломать ее. Это единственный способ освободить всех четверых сразу. Я встаю прямее, борясь с порывами поддаться слепящей панике и удушливым хрипам, заполняющим комнату. Представляю, как балка раскалывается по центру, как трескается дерево. Я собираю в душе весь ужас и разочарование, мысленно ударяя по балке. Собираю каждую крупицу оставшейся силы и направляю на этот старый кусок дерева. Слышится слабый треск. Сердце сжимается, делая оглушительный удар. Сработало?

Вивиан поворачивается к Наследницам, затем смотрит на меня, словно кошка на мышь. Я концентрируюсь. Сильнее, быстрее. Ударяю балку силой мысли. По залу разносится треск, словно балка не справляется с тяжестью давящего на нее веса. Она слегка прогибается. Невидимая сила отбрасывает меня на несколько футов назад. Вивиан поднимается с пола.

– Пожалуй, в чем-то ты все же моя дочь.

Слова ее впиваются мне в душу, разрывая изнутри. Я использую эти боль и горе, чтобы агрессивней бросить в балку всю имеющуюся энергию. Слышится громкий треск, и девочки кубарем падают на пол, кашляя и задыхаясь. Вивиан хмурится. Я с большей уверенностью смотрю на нее.

– Коттон виноват, три столетия назад он не остановил тебя. Я не повторю его ошибок. Но и не стану убивать тебя ради этого, – говорю я нашим с Коттоном смешанным голосом, чувствуя, что предок раздумывает над этими словами.

Вивиан сжимает пальцы, и все мое тело будто пронзает тысяча острых игл. От этой боли хочется заживо содрать с себя кожу.

– Убивать меня? Я была обычной девушкой. Он ушел и жил своей жизнью, писал о ней книги. У меня жизни не было. У меня отняли все. – Ее слова звучат так трогательно и ново, словно Вивиан никогда раньше не желала их признавать.

Я пытаюсь сохранять трезвость мыслей, несмотря на голос Коттона в голове.

– Власть и значимость, которые давали тебе повешения ведьм, были иллюзией. Ты не искореняла зло. Вы с Коттоном заблуждались, издеваясь над окружающими людьми, круша их жизни и мечты, – говорю я.

Коттон перестает бороться за власть надо мной. Он ослабляет напор, и онемение покидает мое тело.

– И это после всего, что я для тебя сделала… В тебе нет ни капли верности!

После всего, что она для меня сделала? Вот как ей это видится? К моему удивлению, отвечает ей Коттон:

– Я искренне прошу прощения за твою боль. Но не я больше ее причина, а ты сама.

Теперь я размышляю над его словами.

Из горла Вивиан вырывается тонкий визг, и над моей головой нависает кочерга. Я выбрасываю руку ей навстречу, и кочерга останавливается, не достигнув цели. Мы с Вивиан смотрим друг на друга, решительные, жаждущие завладеть смертоносным куском металла.

– Посмотри на нас. Мы в ловушке, вновь и вновь повторяем одни и те же ошибки. Ты была права – мы не особо отличаемся. Я не столь хорош, как думал когда-то. А ты – не чистое зло. – Впервые мы с Коттоном отвечаем в унисон.

Кочерга со звоном падает на пол. Вивиан выбрасывает руку в сторону Наследниц, все еще связанных и пытающихся восстановить дыхание.

– Они вырвали у тебя волосы, и я отправила предупреждение – ту коробку с выпечкой. Они написали «психопатка» на шкафчике, бросили камень в окно и настроили против тебя весь этот чертов город. Я в ответ наслала сыпь. Показала, что за каждый поступок придется платить.

Что? Она пытается сказать, что делала все эти ужасные вещи ради меня?

– Ты убивала людей.

– Я единственная тебя защищала! Дала тебе выбор не умирать, помочь мне. Убить вместо этого их. Но после всего, что я для тебя сделала, ты по-прежнему от меня отворачиваешься. Ты, Чарльз, Элайджа! Никто не выбирает меня!

Так дело в «избранности»? Сердце колотится в груди. Из-за этого она убила Эбигейл. Она не могла вынести, что занимает не главенствующее место в жизни Элайджи. Мир кружится перед глазами. Вивиан набрасывается на меня, сбивая с ног. Мы вместе падаем на пол, она – сверху. От сильного удара спину пронзает боль. Я успеваю перехватить запястья Вивиан до того, как ногти ее добираются до моего лица. Она дергается, пытаясь вырваться из захвата, но, кажется, слишком слаба для этого. Лицо осунулось, а тело скорчилось от утомления.

Она поворачивается к Элайдже:

– У меня больше ничего не осталось. Никого не осталось. – На лице ее слезы смешиваются с кровью.

Вивиан никогда не показывала ни толики слабости, ни единого признака ранимости. И сейчас я не знаю, как на это реагировать.

– Ты забрала последнего человека, которому я была важна, – утверждает она с болью желания, длившегося три сотни лет. Локти впиваются мне в ребра, но я все еще сжимаю ее запястья.

От удара у меня вырывается стон, а измученное тело умоляет, чтобы все это скорее закончилось.

– Анна… ничего не изменится, пока ты не начнешь поступать иначе, – говорит Элайджа, называя ее настоящим именем.

Вивиан всхлипывает и роняет голову мне на грудь. Она тяжело дышит, плечи слегка подрагивают. Я лежу неподвижно, не зная, как поступить. Отпускаю ее запястья. Пальцы Вивиан впиваются в мою толстовку по обе стороны от ее лица. Она даже не пытается поднять голову, так и рыдая в окровавленную кофту.

По коже пробегают мурашки, воздух вокруг меня приходит в движение. Руки Коттона отрываются от моих, и он отталкивается от земли, вырывается из моего тела, встает, обращая взгляд на нас. Коттон облачен в старинные одежды, как в моих видениях, а осанка его идеально пряма. На лице его видна гордость, напоминающая мне отца.

Вивиан этого, кажется, не замечает, она лишь откидывает каштановые локоны с заплаканных щек. А у меня что-то шевелится глубоко в груди, словно маленький огонек свечки загорается в конце длинного темного коридора, и я прикусываю губу. Осторожно обнимаю хрупкое тельце. Она такая маленькая. Все это время я думала, что Вивиан большая и сильная. Я никогда не задумывалась, что она может быть так ранима. Грудь моя слегка вздымается.

– Всю мою жизнь с окружающими людьми происходили страшные вещи. – Не знаю, как задать желаемый вопрос, но надеюсь, она и так понимает.

– Они этого заслуживали, – заявляет она. Прямо как моя Вивиан. Никаких извинений.

У меня дрожат губы. Она убила Джона, когда он напал на меня, и планировала уничтожить остальных. Кто знает, о чем она думала все мое детство, все те дни рождения, заканчивающиеся несчастными случаями. Теперь даже девочка, запнувшаяся по пути на сцену во время выпускного из пятого класса, предстает передо мной в ином свете. Так странно и неправильно. А ведь в какой-то степени Вивиан делала все это для меня. Или чтобы изолировать от всех остальных, чтобы я нуждалась в ней еще больше. Наши отношения никуда не годятся. Возможно, так было всегда. Но какая-то частичка моего сердца все еще разбита.

Прижимаюсь щекой к ее голове, и слезы мои теряются в ее окровавленных волосах. Вивиан удушливо вздыхает.

– Мой птенчик, – еле слышно шепчет она.

Ее пальцы отпускают ткань толстовки, а с губ срывается последний вздох. Тело в моих руках замирает мертвым весом. Медленно сажусь, придерживая Вивиан. Руки ее безвольно опадают, но я продолжаю держать безжизненную голову на согнутой руке.

– Все кончено, – мягко говорит Коттон. – Ты разрушила проклятие.

– Но как? Я не знаю. – Я качаю головой.

Он опускается рядом со мной, подсовывая руки под колени и спину Вивиан.

– Проклятье – всего лишь повторяющийся круг, который существует, пока люди сами того желают. Мы все сыграли в этом свою роль. Веками мы делали тот же выбор, что и во время судов, обвиняя друг друга и раня. Но в том, чтобы вредить другому, нет истинной силы.

Коттон забирает тело Вивиан, а мне… так странно ее отпускать. Я поднимаюсь и нетвердо стою на ногах. Над Наследницами возвышаются четыре женщины. Первые обвиненные салемские ведьмы. Они опускают взгляд на юных Наследниц и помогают им развязать стянутые за спиной руки. От пожилых женщин исходит слабое свечение. Коттон переводит взгляд с них на меня.

– Все эти годы я думал, что знаю ведьм лучше, чем кто-либо. Можешь представить мое удивление, когда ведьма обнаружилась среди потомков моей семьи? Не презренное создание, описанное в книгах, а прекрасная юная дама. Понимаешь, «ведьма» – всего лишь титул. Но не сам он несет в себе зло, а люди, которые решают, что этот титул означает.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Когда человек боится собак, он может избить животное палкой, если увидит его. И, как заложено в природе всех созданий, собака покусает его в ответ. Человек же потом может рассказать всем, что был прав насчет собак: они злые. Но спрошу тебя, кто виноват в случившемся: человек или собака?

– Человек, – отвечаю я.

– Теперь представь эту историю вновь, но с двумя людьми.

– Самое забавное, – говорю я, – что собаки гораздо дружелюбней и преданней, чем люди.

Коттон улыбается:

– Ты станешь могущественной женщиной, Саманта. Тебе еще многое предстоит преодолеть. И много будет случаев, когда взять власть в свои руки покажется легким и заманчивым путем. Не используй свои силы так, как пользовался ими я, клеймя и порицая других.

– Не буду, – соглашаюсь я, кивая ему. – Обещаю.

Тело на руках Коттона издает тихое жужжание. От него отделяется дух Вивиан – девушка, еще подросток. Она спрыгивает с рук Коттона и приземляется на пол с грациозностью и живостью танцовщицы. Едва кидает взгляд на безжизненное тело и идет прямо к Элайдже. Она поводит ногой, стирая линию из красного порошка и размыкая круг. Раздается громкий треск, кровь и кости отделяются от духа Элайджи, кучей падая на пол. Теперь Элайджа с легкостью поднимается и подходит к ней.

– Да, – говорит дух, кивая.

Он не выглядит злым. Должно быть, Вивиан что-то сказала, но я не слышала ее слов. Она возвращается ко мне и Коттону, целует бывшую себя в щеку и улыбается, отчего глаза ее кажутся еще более раскосыми. Ярость покинула ее, и юное лицо приобрело нежное сияние. Лица Коттона и обвиненных ведьм тоже светятся. Мы с Наследницами щуримся, спасая глаза от света, теперь заполняющего всю комнату. А потом в одно мгновение свет меркнет, и все они исчезают в небытие.

– Элайджа! – Голос застревает в саднящем горле.

Я поворачиваюсь, осматриваясь, но его нигде нет. Останавливаю взгляд на круге, в котором дух был заточен, слишком испуганная, чтобы двинуться или даже подумать, что он ушел вместе с ними. Я почти не дышу. Он появляется в воздухе прямо передо мной, и я втягиваю воздух сквозь зубы, дрожащий вздох близок к всхлипу. Элайджа раскрывает ладонь, показывая полосы ткани. В тусклом свете камина взгляд его блуждает по моим многочисленным ссадинам.

– Нужно остановить кровотечение, – говорит он, осторожно поднимая мою порезанную руку.

Он нежно надавливает на ткань, накладывая ее на рану на моей ладони. Несколько секунд мы оба молчим. Он туго накладывает повязку и завязывает аккуратный узелок.

– Она назвала твое прозвище. Прямо перед смертью. – Мой голос едва ли громче шепота.

Он кивает.

– Она сказала правду?

Элайджа нежно баюкает перевязанную руку в своей ладони, а мое сердце готово в любую секунд взорваться.

– Что я люблю тебя… Да. Несомненно. Ты сильная и упрямая. Ты рискуешь всем ради любимых людей. И что главнее, добра к тем, кого не любишь. – Он кивает в сторону Лиззи, которая как раз пытается восстановить дыхание.

Я не могу найти правильных слов, а потому просто поднимаю здоровую руку. Касаюсь пальцами губ Элайджи, и он целует самые их кончики. Перекладывает мою ладонь себе на грудь и подается вперед. Его лицо так близко, и он так нежно приподнимает мой подбородок.

Губы Элайджи приближаются к моим, и весь мой мир сужается до прикосновения к его твердой груди… Губы дразняще касаются друг друга и сливаются воедино. Он проводит ладонью по моей щеке, а потом ниже, по шее. Наши языки сплетаются, и я подаюсь вперед, растворяясь в глубоком поцелуе. Элайджа притягивает меня за поясницу, вжимая в свое тело, оплетает руками. Он отстраняется, но в глазах его я вижу тоску и желание.

– Если бы я только был жив!..

– Мне не важно, что ты дух.

– Ты должна жить своей жизнью, Саманта, – говорит он, но все равно не выпускает меня из объятий.

Страх разливается по телу. Запретные слова все же срываются с моих губ:

– Ты не можешь уйти.

– Думаю, тебе так будет лучше.

Сердце мечется в груди, как пойманная в клетку птица. Я качаю головой, не зная, как сдержаться, как не затопить нас обоих волной своих эмоций.

– Я не хочу справляться со всем этим без тебя.

– Ты уже это сделала.

– Но я люблю тебя. – Голос мой неуверенный, словно маленький слепой котенок.

Передняя дверь распахивается, и я испуганно отскакиваю, разрывая наши объятия. На пороге стоит Джексон, задыхаясь от долгого бега по лесу. Он пришел на помощь после всего, что я сделала? Взгляд его ударяется о меня, как топор о дерево.

– Сэм!

Джексон кидается ко мне, но останавливается как вкопанный, когда замечает кровь, покрывающую мою одежду и кожу. Он обхватывает меня руками. Сердце с силой стучит у моего плеча.

Элайджа с улыбкой смотрит на нас. «Нет!» – хочется закричать мне. Знаю, что он сейчас думает. Что я в безопасности, что теперь все именно так, как должно быть.

– Я в порядке. – Голос скрежещет.

Джексон отстраняется.

– Судя по виду, ты совсем не в порядке. – Он осматривает меня.

– Джексон, не дашь мне минутку? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от Элайджи. – И может, позовешь помощь?

Джексон кивает, но отступает неохотно. Он идет к Наследницам, растирающим запястья и проверяющим раны.

Я изо всех сил хватаюсь за Элайджу.

– Прошу, не уходи, – шепчу я. – Мы же так мало были вместе. У нас был лишь один маленький комнатный пикник.

Он касается ладонью моей щеки и щекочет дыханием ухо:

– И я бесконечно им наслаждался.

Я прижимаюсь к его щеке. Это не может быть прощанием. Как передать, как много он значит для меня? Я не знаю даже, с чего начать. Воздух рядом с нами мерцает. От призрачного ветра вздымается пепел, дрожат язычки пламени в камине, и в зале появляется прекрасная девушка с длинными темными волосами. У нее на лице та же довольная улыбка, что и на картине.

– Эбигейл… – шепчу я, и руки мои соскальзывают с тела Элайджи.

Он оборачивается к ней, и все напряжение исчезает с его лица. Я даже не замечала некоторых мест, в которых оно таилось. В одно мгновение Элайджа словно становится легче, свободней. Я не могу забрать у него это. Не могу умолять остаться. Тогда я буду самым эгоистичным человеком на свете. Я прижимаю обе ладони к груди, стараясь защитить себя от зарождающейся в ней боли.

– Мой милый братец, – говорит Эбигейл. У нее неземной и удивительно игривый голос.

– Как долго я ждал встречи с тобой. – Элайджа ловит ее маленькую ручку в свою ладонь.

– Да, триста лет и ни разу не стригся, – смеется она.

Он улыбается, искренне, с этими ямочками…

– Я не был рожден красавцем от природы, как ты. Буду больше стараться.

– Не был? Ты был прелестней половины девушек в городе, – отзывается она, и теперь я просто уверена, что эти двое повторяют какую-то привычную добрую шутку.

Их взгляд друг на друга одурманивает. Я и не ожидала, что их связь так прочна. Эбигейл смотрит на меня. У нее такие же насыщенно-серые глаза, как у Элайджи. Без предупреждения она протягивает ко мне свою изысканную ручку. Когда ее пальцы касаются плеча, меня наполняет тепло.

– Салемская ведьма. – На долгое мгновение повисает тишина. Она подается к моему уху и шепчет: – Твой отец проснулся, Саманта.

Расколотое сердце, кажется, пытается выскочить из груди, проламывая тонкую преграду моих рук. Сразу же принимаюсь всхлипывать. Напряжение и сердечная боль последних четырех месяцев потоком выливаются на меня. Больше всего на свете я хотела, чтобы отец очнулся. А теперь, когда это случилось, я не могу дышать.

Элайджа нежно касается моего лица, смазывая дорожки слез. Он шепчет: «Я всегда буду любить тебя» – и исчезает вместе с Эбигейл. А я начинаю рыдать еще яростней. Я не знаю, то ли убиваться от горя, то ли прыгать от радости, и тело, наверное, тоже этого не выдерживает.

– Сэм?! – взволнованно спрашивает Джексон, пряча телефон в карман.

– Мой папа очнулся, – выдавливаю я сквозь прерывистое дыхание.

Джексон подходит ко мне. Расстройство из-за Элайджи и счастье, что отец проснулся, смешиваются, сбивая с толку. Я вытираю слезы с лица.

– Я сожалею, что усыпила вас заклинанием. Честно.

Джексон качает головой:

– Ты всегда грозилась меня вырубить. Пожалуй, стоило этого ожидать.

– Как ты смог проснуться? – спрашиваю я, когда к нам подходит Сюзанна.

Он достает из кармана защитный кулон моей бабушки.

– Когда я проснулся, это лежало у меня на груди.

Элайджа! Он знал, что Джексон примчится сюда, чтобы помочь. Эта мысль почти невыносима.

– Радуйся, что все проспал, – заявляет Мэри, вставая. Элис кивает, не изображая привычную холодность.

– Твоя судьба, Джексон, – победно явиться в самом конце и просто выглядеть круто, так как именно ты нас нашел.

– Мне бы больше хотелось быть здесь и помогать вам, – говорит Джексон.

– Нет, лучше было дать девчонкам самим с этим справиться, – хриплым голосом уверяет Сюзанна, и все Наследницы смеются. Она сжимает мою ладонь своей изящной ручкой.

Джексон окидывает взглядом зал и замечает кости, расплескавшуюся по полу кровь и петлю, свисающую с балки.

– Кого-то повесили?

Ему отвечает Лиззи:

– Всех нас. Если бы не Сэм, мы бы были уже мертвы.

– Воронья женщина? – спрашивает меня Джексон. – Где она?

– Далеко. Очень далеко. – «Она умерла у меня на руках», – думаю я, но не говорю ни слова.

Глава 47 Черноглазая Сьюзен

Последние несколько ступеней я преодолеваю медленно, еле волоча ноги. Перевязанное тело противится каждому движению, но запах французского тоста и яиц подгоняет идти быстрей. На кухне гремят кастрюли.

Когда я прохожу через арочную дверь, Джексон с мамой оборачиваются с одинаковыми мэривезеровскими улыбками на лице. Джексон отодвигает тарелку бисквитов и подходит ко мне:

– Сэм, ты не должна вставать с кровати.

– А как мне тогда ходить в туалет? – спрашиваю я, вдыхая аромат вкуснейшего свежесваренного кофе.

Джексон ухмыляется:

– Я могу носить тебя.

– Ага, держи карман шире.

Миссис Мэривезер подходит, чтобы меня осмотреть.

– После завтрака я наберу тебе горячую ванну и снова сделаю припарки. Мы мгновенно поставим тебя на ноги.

– Спасибо, миссис Мэривезер. – Я улыбаюсь в ответ на ее озабоченное выражение лица.

– Почему бы нам всем не пойти в столовую? – предлагает миссис Мэривезер, зачерпывая в миску свежие взбитые сливки.

– Нужна помощь, Сэм? – усмехается Джексон.

– Если продолжишь обращаться со мной как с беспомощным инвалидом, я тебя стукну, – отвечаю я с улыбкой, от которой болит лицо.

– Полагаю, теперь, когда ты умеешь колдовать, мне следует быть осторожней с угрозами.

Миссис Мэривезер широко нам улыбается. Я иду следом за ними в столовую, но застываю на пороге. Никогда не видела столько великолепной еды.

– Накрыто на четверых, – замечаю я, когда миссис Мэривезер ставит на стол миски с клубникой и взбитыми сливками.

– Да, милая. К нам присоединится твой папа. – Она подмигивает.

– Он уже едет? – Чтобы не упасть, я хватаюсь за ближайший стул.

За последние пару дней мне так и не позволили поговорить с отцом. Врачи продолжали уверять, что не понимают, как он оправился так быстро, и хотят провести еще несколько тестов. Видимо, разрушенные проклятия ведут себя не как обычные болезни.

– Он ждет не дождется, чтобы увидеть тебя. – На губах миссис Мэривезер добрая улыбка. Джексон сияет.

Я прикрываю рот ладонью, а слезы каплями собираются на ресницах. Разворачиваюсь и иду к задней двери.

– Все в порядке, Сэм? – Джексон бежит следом.

– Да! Просто нужно кое-что взять.

Я бегу по траве, пока сухие листья хрустят под ногами. Я забываю обо всей боли, заходя в свой дом и кидаясь на кухню. Открываю шкафчик и раздвигаю стоящие впереди чашки, а потом достаю кружку с надписью ПАПА #1. Без нее он не станет пить кофе.

Я вновь распахиваю заднюю дверь, гонимая предвкушением, и останавливаюсь. На коврике перед дверью лежит одинокий свежесрезанный цветок Черноглазой Сьюзен. Осматриваю крыльцо, но на нем никого нет. Я улыбаюсь.

Элайджа.

От автора

Коттон Мэзер был представителем третьего поколения Мэзеров в Америке, я – двенадцатого. Я знала об этом с самого детства, но не потому, что о Коттоне рассказывается в книгах по истории и у нас одинаковая фамилия, а просто потому, что так сказала бабушка Клэр Мэзер. Бабушка показывала мне свой дом, рассказывая истории о президентах, запретной любви и новых открытиях. Я узнавала собственные глаза на портретах предков и могла оценить их юмор из старых писем. История в нашей семье не какое-то давнее напоминание – она живая, у нее есть пульс.

Мои предки побывали везде: участвовали в Войне за независимость и пережили крушение «Титаника». Они были яркими и выдающимися людьми, которые внесли свой вклад в историю Америки. Но Коттон всегда был в нашей семье предметом споров. Даже когда мой отец был подростком и в школе пришло время изучать салемские суды над ведьмами, другие ребята издевались над ним из-за его фамилии.

Меня всегда интересовал этот печально известный мужчина и реакция, которую он вызывает у людей даже три сотни лет спустя. Поэтому я начала собственное исследование. Найденная информация оказалась удивительной – Коттон был человеком гораздо более сложным, чем можно себе представить. Он боролся за внедрение прививок от оспы, написал первую в Америке книгу о настоящих преступлениях, почти детектив, он провел один из первых экспериментов по гибридизации растений и сыграл важную роль в создании Йеля. Многие писатели дальнейших лет рассматривают его творчество как образец ранней американской пуританской культуры.

Ничто, касающееся Коттона, нельзя назвать однозначным. Историки до сих пор спорят о его роли в судах над ведьмами. Не только из-за того, что Коттон был многосторонним и сложным человеком, просто суды над ведьмами сами по себе являлись катастрофическим событием. Чем глубже я погружалась в их таинственные обстоятельства, тем больше хотела знать. Так что я поехала в Салем и начала расследовать это дело изнутри.

Первое, что я сделала, оказавшись в городе, это посетила книжную лавку и заказала не издающуюся больше копию книги о моих предках. По указанному адресу оказался не обычный магазинчик, какой я ожидала увидеть, а настоящий старинный дом, полный книг. Я подписала форму заказа, и тогда женщина за прилавком вздернула бровь, замечая: «Мэзер… не самая распространенная здесь фамилия». Нет, я не оскорбилась, я была полностью заинтригована. Никто и никогда еще не реагировал на мою фамилию так. В Салеме я что, какая-то историческая злодейка?

Я знала, что одной поездки недостаточно, хотела провести в городе несколько ночей и проникнуться духом этого места. Я прогуливалась по каменным мостовым мимо черных домиков, брала экскурсии и покрывалась мурашками, слушая все (порой весьма зловещие) истории прошлого. Но кое к чему я все же не была готова – к номеру, в котором решила остановиться. Гостиница представляла собой переоборудованный старинный особняк с извилистыми коридорами и лестницами, которые обрывались так же резко, как начинались. Красивый, без сомнения. Но, отыскав свою комнату, я никак не могла отделаться от чувства, что здесь что-то не так.

Я то и дело оборачивалась (и заглядывала под кровать). Даже проделала весь путь обратно до стойки регистрации, чтобы спросить, могут ли в этом месте водиться призраки. Женщина за столом кивнула и ответила: «Определенно», а затем рассказала мне, как страшно в одиночку закрывать это место на ночь. Она посоветовала посмотреть в гостевых книгах, если мне хочется узнать побольше о привидениях. Все во мне кричало, требуя этого не делать. Но, конечно же, устоять было невозможно. Страницу за страницей покрывали записи о том, как людей по ночам будили крики, как кресла-качалки раскачивались сами по себе, а в ванных после душа появлялись надписи на запотевших зеркалах. Люди съезжались со всего света, чтобы остановиться в доме с привидениями, а я забронировала здесь номер совершенно случайно и непреднамеренно.

Я подпрыгивала от каждого шороха, так как сама по себе очень пугливая. Всю ночь я спала – если это вообще можно назвать сном – со включенным светом, приоткрыв один глаз. Но зато за время пребывания в Салеме я поняла, что там, куда ни пойди, найдется дом с привидениями, неведомое проклятие или кладбище. Люди здесь спрашивают не «веришь ли ты в привидений», а «когда ты в последний раз видел духа». Несколько дней спустя я была уже полностью очарована таинственной историей этого города и секретами, которые он скрывает. Так я и решила написать книгу.

Этой историей я хотела показать несколько замечательных исторических личностей, о которых узнала в Салеме, дать им шанс заявить о себе. Бо́льшая часть (но не вся) исторических событий в этой книге правдива. Если для указания места повешения ведьм есть объяснение лучше, чем эссе Сидни Перли «Где были повешены салемские ведьмы», я его не нашла. Тем не менее причины салемских судов над ведьмами были намного сложней, чем я смогла указать в этой вымышленной истории. Но это не страшно, потому что книга писалась не только для того, чтобы вспомнить историю. Она была написана, чтобы чему-то научить, и в особенности чтобы показать параллель между повешением ведьм в Салеме и буллингом в наши дни.

Чтобы лучше понять, что послужило причиной Салемских судов, важно учитывать, что́ мы знаем и как мы это знаем. После этого необходимо разобрать призму, через которую мы смотрим на события. В противном случае можно легко запутаться в истории и, потрясая пальцем, кричать: «Все вы безумцы, и одежда у вас неудобная!»

Указывая причины салемских судов в этой книге, я определенно позволила себе некоторые художественные вольности. Персонаж Анны, например, лишь косвенно основывается на личности Анны Путнам-младшей, которая на момент начала судов была двенадцатилетней девочкой, а не подростком, как в этой истории. Черный дом в лесу – плод моего воображения, но в Салеме имелся настоящий дом, принадлежавший родственникам Джона Симондса (о котором говорится в эссе Перли и в дневниковых записях бабушки Сэм), и из него действительно можно было увидеть место повешения. Но, к сожалению, дома этого больше не существует. Также труды Коттона и роль, которую он сыграл в судах, гораздо важнее, чем мне удалось здесь показать. Однако в этой книге отмечено множество мест из старинного и современного Салема, которые стоит посетить и узнать поближе.

Хотя не все памятники истории сохранились до наших дней, а часть информации со временем была потеряна, уроки, которые люди вынесли из салемских судов, до сих пор важны. На начальном уровне социальная неопределенность и страх создали нестабильную эмоциональную среду, которая в пуританском обществе позволила событиям выйти из-под контроля. Влиятельные группы людей, которых все уважали и боялись, выделяли некоторых горожан, называя их «ведьмами». И стоило только обществу поддержать их, обвиненному становилось почти невозможно избежать осуждения и наказания.

Если раньше нормальным считались обвинения в колдовстве, сейчас их место занял буллинг. Как и во время судов, издеваются не всегда над теми, кто заслуживает; под раздачу может попасть любой. Но происходит это только в том случае, если общественность поддержит издевательства. Общественное бездействие и безмолвие тоже могут быть смертельны. В то мгновение, когда кто-нибудь решает выступить против, становится возможным разорвать этот порочный круг. Это нелегко, но великие дела никогда не делаются без риска. А во всем нашем мире нет ничего более великого, чем доброта – доброта к тем, кого задирают, доброта к незнакомцам, доброта к больным и раненым животным. Каждый поступок имеет значение.

Благодарности

Иногда бывает, что вам просто везет. Это как в один и тот же день выиграть приз в лото и годовой запас пончиков. Для меня таким везучим днем стал Хеллоуин 2014 года, когда гений, управляющий вселенскими знакомствами, привел меня к Розмари Стимола и Нэнси Хинкель. К добрым и отчаянно умным женщинам с прекрасным чувством юмора, которых я имею честь называть друзьями. Ро – мой литературный агент, Нэн – редактор, и то, что мы работаем вместе, только добавляет «пончики» к моему «лото». Бесконечно люблю их и уважаю.

Более того, издательский дом «Knopf/Random House» – волшебное место, где обожают книги, а на стенах висят иллюстрации знакомых книжных друзей. Особую благодарность выражаю Джулии Магуайер за ее тяжелый труд и невероятную преданность делу; без нее это путешествие было бы совсем иным. А еще меня не перестает восхищать вся команда издательства. Барбара Маркус, Стивен Браун, Мелани Сека, Дон Райан, Арти Беннет, Джанет Уайгал, Лиза Левентер, Марианна Коэн, Триш Парселл, Элисон Импи, Ким Лаубер, Мэри МакКью, Джудит Хоут, Джон Адамо, Доминик Чимина, Адрианна Уайнтрауб – спасибо всем вам за поддержку этой книги, оставайтесь такими же восхитительно творческими людьми.

Также особая благодарность Мэрилин К. Роуч, проницательному историку. Ее чудесные книги внесли огромный вклад в мое понимание истории Салема.

До того как рукопись истории попала к Ро, а я еще задавалась вопросом: «Что, черт побери, такое сюжет?», рядом были друзья и семья, они читали эту книгу и дарили мне бесценную поддержку. Мой Верный Клуб – Кристен Барнс, Лея Бризи, Кристин Минтер и Радж Велу – был со мной с самого начала. Как и Фрэнк и Клэр Мэзер, Марсия Вуд, Питер Чикарелло, Рон Вуд, Линда Леви, Кэндис Вуд, Сол Леви, Молли Уоррен, Элли Мерриам, Меган Бест, Мэгги Конлон, Нэн Шипли, Патрик Мэлоуни, Мэтт Дадона, Майкл МакДонаг, Кара Барбиери, Джеффри Гордон, Саманта Джойс, Джефф Зентнер и Калли Уоллес. Огромное спасибо Дэни Бернфелд за ее щедрость и благородство с самого первого дня; я всегда буду это ценить. А также спасибо Ане Ремизовой за то, что всегда была готова поддержать; моим кошкам за превосходное умение мурчать и всем друзьям и членам семьи за любовь.

Но, честно, я бы ни за что не написала эту книгу, если бы не мама (Сандра Мэзер) и мой дорогой пират (Джеймс Берд). Просто поразительно, насколько они любят и подбадривают меня. Возможно, их поддержка не всегда разумна. Я верю, что на свете нет ничего невозможного, и уверена, это однажды доведет меня до беды. А эти двое активно подбадривают мой нездоровый мечтательный оптимизм. Так что заведомо хочу обвинить их во всех грядущих глупостях. И от всей души поблагодарить за то, что подарили мне кусочек этого мира, который можно наполнить мечтами. Говоря словами Э. Э. Каммингса: «Я несу твое сердце; несу твое сердце в своем».

Примечания

1

Эгг-ног – сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока (прим. ред.).

(обратно)

2

Gallows Hill (Галлоуз-Хилл) – Виселичный холм.

(обратно)

3

Прошу прощения (фр.).

(обратно)

4

Извините, мадемуазель. Можете нас сфотографировать? (фр.)

(обратно)

5

Lippy (англ.) – наглый, нахальный.

(обратно)

6

Пенсильванский хворост (пенсильванский торт) – торт и пирожные, в России известные как «Муравейник».

(обратно)

7

Игра слов. Сэм говорит «knock out», что на молодежном сленге также означает «сразит наповал, сведет с ума».

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Слишком самоуверен

Глава 2 Приятная компания

Глава 3 Проблема в фамилии

Глава 4 Над печеньем не смеются

Глава 5 Пусть я буду деревом

Глава 6 Самая странная девчонка

Глава 7 Наблюдающие и перешептывающиеся

Глава 8 Что-то здесь не так

Глава 9 Проклятая

Глава 10 Под всей этой бравадой

Глава 11 Дружба

Глава 12 Пришло время уходить

Глава 13 Пожалеешь о каждом сказанном слове

Глава 14 Такова смерть

Глава 15 Бешеная колибри

Глава 16 Салем не такой, как другие города

Глава 17 Заурядная и неотесанная

Глава 18 Щекотливый вопрос

Глава 19 Черный дом

Глава 20 Список смертей

Глава 21 Ты никогда не останешься одна

Глава 22 Способ попрощаться

Глава 23 Люди умирают

Глава 24 Особняк Роупс

Глава 25 Она не одна из нас

Глава 26 Что-то общее

Глава 27 У всех на виду

Глава 28 Ты всех покусала

Глава 29 Пуританский бунтарь

Глава 30 Я тебя вижу

Глава 31 Любовь и стрелы

Глава 32 Знаки колдовства

Глава 33 Зла, не расстроена

Глава 34 Уже слишком поздно

Глава 35 Я видела его смерть

Глава 36 Сарказм по умолчанию

Глава 37 Как повесить ведьму

Глава 38 Причины меня не любить

Глава 39 Ворона и петля

Глава 40 Полуночная миссия

Глава 41 Стать ведьмой

Глава 42 Выхода нет

Глава 43 Что за?..

Глава 44 С планом или без

Глава 45 Великолепна и порочна

Глава 46 Салемская ведьма

Глава 47 Черноглазая Сьюзен

От автора

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg