«Ангел Господень»

Ангел Господень (fb2) - Ангел Господень 730K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Чурин

Борис Чурин Ангел Господень

Часть 1. Без конца

г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

Даже сквозь сон Иосиф распознал голос своего петуха. Хриплый, с надрывом, его не спутаешь ни с одним петушиным криком в округе. Иосиф открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, устремив взгляд ввысь, наблюдая, как постепенно меркнет свет звезд на утреннем небосклоне. В последние дни в Назарете стояла изнуряющая жара и старый плотник (Иосиф уже седьмой десяток лет топтал грешную Землю) перебрался спать на плоскую крышу своего дома. Вместе с ним на крыше устроились двое его младших сына от первого брака. В доме остались две дочери, тоже от первого брака, и молодая (семнадцати лет от роду) жена, с которой Иосиф жил вот уже почти год. Были у Иосифа еще два старших сына, но они давно обзавелись собственными семьями и отделились от отца.

От созерцания звезд Иосифа отвлек голос младшего из сыновей. Мальчишка что-то бормотал во сне. Иосиф повернулся к сыну и прислушался. Мальчик, словно почувствовав внимание отца, тут же успокоился.

— Как он похож на свою мать, — подумал Иосиф, разглядывая лицо сына.

* * *

С первой женой Иосиф прожил более тридцати лет. Семь лет Бог не давал им детей. Бездетность угнетала плотника и омрачала его жизнь. Иосиф усердно молился, прося Бога подарить им детей, каждый месяц приносил в местный храм жертвенного петуха или курицу и, в конце концов, Всевышний внял его просьбам. Счастье пришло в дом Иосифа.

Родители не могли нарадоваться долгожданному потомству. Дети росли здоровыми и крепкими. Повзрослев, старшие сыновья стали помогать отцу в его ремесле. Иосиф с гордостью показывал соседям сделанную ими мебель. Благодаря сыновней помощи, Иосиф сумел расширить производство. К нему стали поступать крупные заказы. Жизнь теперь казалась чередой праздников и наслаждений. Думалось, что так будет всегда. Но праздники когда-то кончаются. Им на смену приходят будни, а вместе с ними горе и разочарование.

Четыре года тому назад заболела жена Иосифа. Болезнь подтачивала ее здоровье постепенно, в течение двух лет. В последние дни женщина тихо лежала в кровати, не открывая глаз. Также тихо она и скончалась.

Схоронив жену, Иосиф год проходил в бобылях. Искать для себя новую спутницу жизни старый плотник не хотел. Зачем? Приготовить еду, прибрать в доме — на то дочери есть. А побаловать плоть? Так какое баловство, когда тебе за шестьдесят? Нет, жениться во второй раз Иосиф не собирался. Но, как говорится, человек полагает, а Бог располагает. В один из дней к нему в дом пришел дальний родственник по материнской линии. Родственника звали Исаак и занимался он торговлей: скупал оптом товар у купцов и продавал в розницу на рынке. Доход от торговли был небольшой, но стабильный.

Иосиф встретил гостя объятиями и поцелуями. Сели во дворе под навесом. Завели неспешную беседу: о погоде, о грядущем урожае, о ценах на продукты. Потом Исаак замолчал и, глядя себе под ноги, долго и усердно теребил бороду.

— Иосиф, — начал он, наконец, вкрадчивым голосом, — ты слышал, какая со мной беда приключилась?

— Нет, — пожал плечами плотник.

— Змей-искуситель меня соблазнил, — сокрушенно покачал головой родственник, — решил я на старости лет разжиться по легкому. Предложил мне знакомый купец, за умеренную мзду, большую партию товара доставить из Финикии в течение месяца. Хорошие барыши сулил. Я на барыши эти и позарился. Занял у ростовщика денег и отдал купцу. Месяц проходит, второй — купца все нет. Еще месяц миновал. Наконец, вернулся купец. Без товара и без денег. Ограбили его лихие люди по дороге. Все отобрали, даже сандалий не оставили. А я то, по глупости своей, ни расписок, ни обязательств с купца не брал и денег теперь с него требовать не могу. А мне их отдавать надо. Ростовщик грозится: если через десять дней долг не верну, он на меня в суд подаст. А в суде, сам знаешь, долго разбираться не будут. Шесть лет рабства и разговор закончен.

Мужчина тяжело перевел дыхание.

— Иосиф, я пришел к тебе за помощью.

— Но чем я смогу помочь? — развел руки в стороны хозяин дома, — ты же знаешь, хоть я из царского рода, но лишних денег у меня отродясь не водилось.

— Знаю! — замахал руками гость, — знаю! Не денег я пришел просить. Я тебе обмен предлагаю.

Плотник от удивления открыл рот.

— Обмен!? Какой обмен!?

— У тебя есть скот, — перешел на шепот родственник, — две коровы, бычок, овцы. Ты отдашь мне бычка и пять овец, а я тебе взамен свою младшую дочь Марию. Я скот продам и с долгом рассчитаюсь, а у тебя молодая жена будет.

На некоторое время Иосиф потерял дар речи, таращась на гостя изумленными глазами.

Тот с жаром продолжал:

— Ты же знаешь мою Марию. Красавица, каких сыскать трудно! Щечки — персики зрелые! Губки — словно вишня в соку. Грудь — что дыни медовые, сами в рот просятся. А остальное…

— Спору нет, хороша девица, — перебил родственника Иосиф, к которому, наконец, вернулась речь, — но уж больно молода она для меня. Что я буду с ней делать?

— Да то же, что с первой женой делал! — вскинул руки Исаак.

Хозяин дома в ответ крякнул и смущенно потупил взор.

— Не сомневайся! — родственник похлопал его по колену, — ты как увидишь ее тело, так твой боец вскочит не хуже чем у жеребца годовалого! Кувшин с водой на нем сможешь носить!

Теперь настала очередь Иосифа теребить бороду.

— А что, если прав родственник? — думал старый плотник, — что, если женитьба на молодой девушке вернет мою мужскую силу?

Иосиф стал вспоминать, когда в последний раз видел дочь Исаака. Кажется, это было на пасху у храма. Мария шла тогда под руку с матерью и на лице ее блуждала задумчивая улыбка.

— Действительно, хороша девица, — продолжал размышлять плотник, — вот только цену за нее родственник заломил непомерную.

— Ладно! Беру твою дочь в жены! — вслух произнес он, — давай теперь цену обговорим.

О цене спорили долго, до хрипоты. В конце концов, ударили по рукам. Тут же составили ктубу, брачный договор. Выкуп за невесту, могар, в окончательном варианте включал в себя бычка, двух овец, мешок риса и отрез льняной ткани. По взаимной договоренности, свадьбу и обручение совершили в один день (вместо обычного промежутка в двенадцать месяцев). Свадьбу справили скромно. Во дворе дома Иосифа за столом, кроме жениха с невестой, сидели дети Иосифа, дети родственника и он сам с супругой. Разговаривали мало, больше ели и пили. Мать Марии то и дело украдкой вытирала слезы с глаз. Лишь солнце стало клониться к горизонту, начали расходиться. Дети Иосифа ушли вместе с гостями, оставив молодых в доме одних.

Проводив родню, Мария тут же принялась убирать грязную посуду со стола. Потом нагрела воду, стала эту посуду мыть. Иосиф молча сидел в стороне, сложив руки на коленях, и наблюдал за молодой женой. Когда с посудой было покончено, Мария взялась за веник.

— Завтра подметешь, — тихим, но властным голосом распорядился хозяин дома.

Мария распрямила спину и вопросительно посмотрела на мужа. Тот медленно поднялся, подошел к жене и взял ее за руку.

— Пойдем, я покажу твою комнату.

Пройдя через переднюю, мужскую часть дома, они зашли на женскую половину, состоящую из двух комнат. В одну из них Иосиф завел молодую женщину.

— Раздевайся и ложись, — указал он на широкую, низкую кровать, служившую ранее ночлегом для первой жены плотника.

Повернувшись к мужу спиной, Мария сняла с себя одежду и юркнула под одеяло. Иосиф шагнул к малюсенькому оконцу, единственному в комнате, и закрыл его куском материи. Теперь комната освещалась лишь одинокой свечой, стоявшей на невысоком столике в углу помещения. Иосиф скинул с себя одежду и, осторожно ступая, подошел к кровати. Опустившись на колени, он медленно стянул одеяло с тела молодой женщины. Мария закрыла глаза и отвернула лицо к стене. Ее грудь то судорожно вздымалась вверх, то резко оседала. Мышцы на животе нервно подрагивали. Иосиф наклонился и осторожно коснулся губами соска одной груди, потом другой. Затем пустил в ход язык. С надеждой и одновременно страхом прислушивался старый плотник к своим ощущениям. Горечь и разочарование постепенно закипали у него в груди. Нет! Обманул его родственник! Не под стать он годовалому жеребцу! Дряхлый мерин он, а не жеребец!

Заскрежетав зубами от досады, Иосиф вскочил на кровать и уселся верхом на жену. Зажав пенис между женской грудью, он принялся двигать тазом взад и вперед, но убедившись вскоре, что таким способом не добьется желаемого результата, сдвинулся вверх и, обхватив руками голову жены, придвинул к себе…

Через четверть часа тщетных усилий, потный и обессиленный, старый плотник сполз с кровати, сгреб с пола свою одежду и вышел из комнаты. На следующую ночь Иосиф вновь решил попытать счастья, и вновь его постигла неудача. Так продолжалось несколько ночей к ряду, пока, наконец, Иосиф не понял, что время его безвозвратно ушло и теперь ему остается на этом свете лишь состариться и достойно умереть.

* * *

Иосиф откинул одеяло, встал и, держась за перила, спустился с крыши во двор. Вчера он получил заказ. Его старинный приятель, живший в соседней деревни, купил вола и теперь ему требовались новые, большие ясли для корма. Работа несложная. Много времени не займет. Больше уйдет на дорогу до деревни и обратно. А потому Иосиф встал сегодня рано, рассчитывая по холодку добраться до места. Он сходил в уборную, умылся и быстро совершил шахарит, утреннюю молитву. Положив в кожаный мешок с инструментами пшеничную лепешку, старый плотник покинул дом.

* * *

Мария проснулась, когда сквозь оконце в ее комнату проникли первые лучи солнца. Она по-кошачьи потянулась всем телом и перевернулась на бок с намерением еще понежиться в кровати. Однако в следующее мгновение скинула с себя одеяло и резко встала на ноги. Движения молодой женщины были четкими, размеренными, словно просчитанными наперед. Она сходила во двор, умылась, затем вернулась в комнату и остановилась в самом ее центре. Повернувшись лицом в сторону Иерусалима и плотно сдвинув ступни ног, она приготовилась к шахариту. Брови женщины сошлись у переносицы, губы сжались в узкую полоску, напряженный взгляд сосредоточился на одной точке.

Мария понимала и каждой клеткой своего тела чувствовала, что сегодня решается ее судьба. Чувствовала и понимала, что за утренней молитвой непременно последует небесный суд, который определит, как ей жить дальше и жить ли вообще. Сегодня в шомеа тефила, в пятнадцатое благословление, Мария, наконец, решила включить просьбу к Богу, которую откладывала со дня на день в течение последней недели. Дальше откладывать не имело смысла. Вышли все сроки, а месячных по-прежнему нет и нет никаких признаков, что они появятся.

— Господи! Отверзи уста мои и уста мои возвестят хвалу Твою, — начала Мария молитву со стиха из псалма и почувствовала, как дрожит ее голос.

Глубоко вздохнув и переждав, когда успокоится дыхание, она продолжила:

— Благословен Ты, Господи…

По мере приближения к пятнадцатому благословлению, голос женщины становился все тише и тише, в коленях появилась дрожь, а на лбу выступил холодный пот. Вот и пятнадцатое благословление. Перед тем, как приступить к изложению своей просьбы, Мария сделала небольшую паузу.

— Господи, прошу тебя, сделай так… — начала молодая женщина, но тут ее голос треснул, надломился и затем пропал вовсе. Теперь лишь слабое движение губ свидетельствовало о том, что общение женщины с Богом продолжается.

Закончив молитву, Мария тяжело вздохнула и, на ослабевших ногах, с трудом добралась до кровати и опустилась на ее край. Несколько минут она сидела с закрытыми глазами, склонив голову на грудь. Неожиданно за куском плотной материи, прикрывающей вход в комнату, раздался голос младшей дочери Иосифа:

— Мария, ты сходишь за водой?

Молодая женщина вздрогнула и поднялась с кровати.

— Да, сейчас схожу.

Взяв два больших кувшина, Мария вышла со двора. Дорога к источнику петляла меж приземистых домов, повернутых к ней (дороге) глухими, без окон, стенами, сложенными из высушенного кирпича. Босые ноги молодой женщины оставляли в пыли ровную цепочку следов.

За очередным поворотом Мария едва не столкнулась с нищим, который сидел, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к стене дома. Ветхая одежда чуть прикрывала грязное тело мужчины неопределенного возраста. Мария ахнула от неожиданности и шагнула в сторону, стараясь обойти нищего.

— Мария, — вдруг заговорил мужчина хриплым, низким голосом, — подожди, Мария. Мне необходимо сказать тебе нечто, очень важное.

Молодая женщина испуганно попятилась от незнакомца.

— Кто ты? Откуда тебе известно мое имя?

— Не бойся меня, Мария, — лицо нищего осветилось доброй улыбкой, — я принес тебе благую весть: Бог услышал твою просьбу и внял ей.

Сердце Марии бешено заколотилось в груди. Спазм в горле перехватил дыхание. Некоторое время молодая женщина молча вглядывалась в лицо нищего.

— Кто ты? — наконец, смогла выдавить она из себя слова.

— Я — Ангел Господень Гавриил, — лицо мужчины сделалось серьезным, — я пришел на Землю, чтобы передать тебе слово Божие. Поставь свои кувшины и выслушай меня внимательно.

Не сводя глаз с Ангела, Мария выполнила его просьбу и опустила кувшины. Теперь она вся обратилась в слух.

— Ты совершила тяжкий грех, Мария, — начал Гавриил тихим голосом, медленно поглаживая при этом свою бороду, — ты вступила в порочную связь с горшочником Пандерой и зачла от него ребенка. Сие прелюбодеяние карается смертью в вашей стране. Но Бог милостив и он прощает тебе этот грех. Господу ведомо, что в связь с горшочником Пандерой ты вступила по великой любви и что муж твой Иосиф не в силах удовлетворить твоих естественных желаний. Бог все это видит и понимает. Тем не менее, ты никогда не была бы прощена, если на твоего будущего ребенка не пал Божий выбор. Твоему мальчику, Мария, а у тебя родится именно мальчик, предстоит стать машиахом, мессией.

Крик отчаяния чуть было не вырвался из груди женщины, но она успела вовремя зажать рот руками.

— Ты, кажется, не рада этой новости, Мария? — удивился Ангел.

— Нет… почему же… — забормотала растерянно молодая женщина, — просто… просто я бы предпочла, чтобы у меня был самый обыкновенный ребенок, который ничем не отличался от своих сверстников. Который рос возле меня, любил меня, нарожал мне внуков, а когда я состарюсь, ухаживал за мной. Если мой мальчик станет машиахом, он будет принадлежать людям, а не мне. Я потеряю его.

— Понимаю тебя, Мария, — закивал головой Гавриил, — как любой матери, тебе хочется, чтобы твой ребенок всегда оставался с тобой. Понимаю, но помочь тебе не смогу. Выбор сделан. Тебе придется смириться с тем, что твой сын станет машиахом, что ему уготовлена в этом мире великая миссия, что он поведет народ Израилев, а за ним и все человечество светлой дорогой к царству любви и справедливости.

Ангел Господень замолчал, внимательно вглядываясь в лицо молодой женщины и ожидая ее ответа.

— Почему я, блудница, — заговорила та нерешительно, — выбрана в матери будущего машиаха? Разве мало других, более достойных женщин?

— Твой муж Иосиф из рода царя Давида. А в Священном Писании сказано, что машиахом станет потомок Давида. Это одна из причин Господнего выбора. Другие же причины своего решения, — Ангел развел руки в стороны, — Всевышний мне не поведал.

— Скоро мой муж узнает о моей беременности и тогда…

— Об этом не беспокойся, Мария, — прервал женщину Гавриил, — я поговорю с Иосифом. Он будет убежден, что ты зачла ребенка от Святого Духа. И ты, Мария, не должна его в этом разубеждать.

— А как же Пандера…?

— С горшочником я тоже поговорю.

г. Свердловск, 1968 год

Мочевой пузырь раздулся до размеров волейбольного мяча.

Казалось, еще минута и он лопнет, не выдержав распирающего его внутреннего давления.

— Надо пойти, поссать, — эта мысль оказалась первой в пробуждающемся сознании Юрия Николаевича Колотова в ненастное августовское утро 1968 года.

— Как же мне хреново!

Сформировалась вторая по счету мысль, свидетельствовавшая о том, что ее хозяин смог произвести анализ своего самочувствия.

Действительно, состояние Юрия Николаевича на тот момент оставляло желать много лучшего. В голове гудело так, словно там разместился оркестр духовых инструментов, исполнители которого решили поиздеваться над публикой. В животе что-то клокотало, а во рту ощущался мерзкий, кислый запах.

— Надо встать и пойти в туалет, — решил Юрий Николаевич.

Он медленно, чтобы не растревожить, продолжавший клокотать живот, перевернулся на бок и открыл глаза. Взгляд уперся в расплывшееся на подушке светло-коричневое пятно, обильно сдобренное остатками исторгнутого желудком вчерашнего ужина. Несколько секунд Колотов внимательно рассматривал представшую его взору картину.

— Разве я вчера ел помидоры?

Попытался напрячь память Юрий Николаевич, заприметив красные кусочки в месиве не переваренной пищи.

Мочевой пузырь напомнил о себе резкими покалываниями в нижней части живота. Колотов осторожно перелез через блевотину, спустил ноги с кровати и, пошатываясь из стороны в сторону, пошлепал в туалет.

— Да, прилично я вчера нализался, — тяжело вздохнул Юрий Николаевич, — и все же далеко не так, как с Генрихом Валуа герцогом Анжуйским. Мы тогда отмечали его избрание на польский престол. Я после той попойки три дня с постели встать не мог. Самого Генриха на следующее утро нашли на конюшне, в куче навоза.

Новые колики в животе заставили Колотова ускорить шаг. Когда струйка желтой жидкости весело ударилась о дно унитаза, из груди Юрия Николаевича вырвалось долгое «Ууууу…». От удовольствия он зажмурил глаза и… в следующую секунду, теряя равновесие, стал заваливаться на бок. Озорная струя запрыгала по кромке ночного горшка, соскочила на пол и образовала там изрядной величины лужу. Юрий Николаевич открыл глаза и одновременно уперся рукой в стену. С трудом приведя тело в вертикальное положение, он вновь направил струю в нужном направлении.

Облегчившись, Колотов взял тряпку с намерением подтереть пол. Но, как только его голова оказалась на уровне живота, тошнота резко подступила к горлу, и Юрий Николаевич поспешил выпрямиться. Он бросил тряпку в центр лужи и ногой слегка повозюкал ею по полу. Часть жидкости впиталась в тряпку, однако, в углу, за унитазом, еще сохранялись ее значительные разливы.

Не в силах продолжать работу, Юрий Николаевич направился на кухню. Здесь он открыл кран холодной воды и подставил под струю стакан. Рука со стаканом дрожала так, словно ее дергал из стороны в сторону злой насмешник, поставивший перед собой цель не дать хозяину дома утолить жажду. С трудом наполнив стакан на две трети его объема, Юрий Николаевич поставил его на край стола и сел рядом на табурет. Обхватив стакан двумя руками и склонив к нему голову, Юрий Николаевич стал осторожно наклонять сосуд. Вода медленно потекла в раскаленное жаждой горло.

Опорожнив стакан, Колотов вновь наполнил его водой и повторил операцию. На этот раз тряска была не столь сильной и третий стакан Юрий Николаевич смог выпить, уже не садясь за стол.

Утолив жажду, Колотов подошел к окну и настежь распахнул его обе створки. В помещение ворвался прохладный, насыщенный влагой воздух. На улице моросил мелкий, противный дождь. Тяжелые, грязно-серые тучи закрывали все видимое между крышами соседних домов пространство. Тучи сползли с небосвода так низко, что Колотову показалось, будто он физически ощущает их давление на свою грудную клетку. Это ощущение вызвало ноющую тоску и острое желание опохмелиться.

Юрий Николаевич отступил от окна, опустился на табурет и, уткнув локоть в стол, подпер голову рукой.

— Какого черта я вчера так нажрался? — задался он риторическим вопросом, — ведь не хотел же с утра пить!

Колотов тяжело вздохнул.

— Генка-говнюк во всем виноват! Он меня расстроил! Начальник сраный!

Юрий Николаевич стал в подробностях вспоминать весь вчерашний день.

* * *

С утра его мучило похмелье, поскольку вечером предыдущего дня они с Трофимом выкушали по флакону портвейна. Рабочий день в НИИ Высоких Энергий, где Юрий Николаевич числился старшим научным сотрудником, начинался в 8:30, а пивной бар в двух кварталах от его дома открывался ровно в восемь.

— Успею пропустить кружечку.

Решил Юрий Николаевич, направляясь в противоположную от института сторону.

Однако успеть к началу рабочего дня Колотову не удалось. Во-первых, потому что бар открылся на девять минут позже положенного времени, а, во-вторых, очередь, состоящая из лиц, страждущих победить похмельный синдром, оказалась в тот день необычно большой. В результате, на работу Колотов заявился с опозданием в один час двенадцать минут. Зайдя в лабораторию, Юрий Николаевич чуть слышно поздоровался с коллегами и быстро прошел к своему столу. Серега и Люся, в ответ на его приветствие, кивнули головами. Зинаида же Матвеевна, старая калоша, демонстративно посмотрела на стенные часы и со вздохом покачала головой. После этого, она всем телом повернулась к Колотову и слащавым голоском пропела:

— Юрий Николаевич, вас Геннадий Васильевич просил зайти.

Прежде, чем отправиться в кабинет заведующего лабораторией, Колотов заскочил в туалет и принялся интенсивно поливать лицо холодной водой. Насухо обтеревшись далеко не первой свежести носовым платком, Юрий Николаевич критическим взглядом оглядел свое отражение в зеркале над умывальником. Результатом осмотра он остался недоволен. Несмотря на водные процедуры, лицо оставалось одутловатым, под глазами набрякли тяжеловесные мешки, а кожа своим цветом напоминала пережженный кирпич. Юрий Николаевич сокрушенно покачал головой и, покинув туалет, побрел к кабинету начальника.

— Войдите, — откликнулся на стук Генкин голос.

Колотов открыл дверь, огляделся и, убедившись, что в кабинете, кроме его хозяина, никого нет, с улыбкой произнес:

— Доброе утро.

Сидящий за столом лысоватый мужчина отдернул рукав пиджака и, взглянув на часы, ответил с ударением на последнем слове:

— Добрый день.

Он закрыл папку, содержимое которой внимательно изучал, и обратился к вошедшему:

— Проходи, садись.

Юрий Николаевич взял у стены стул и, чтобы не дышать на начальника смесью вчерашнего портвейна и сегодняшнего пива, поставил его у нижнего основания Т-образного стола. Усевшись, он изобразил на лице живейшее внимание.

— Как у тебя дела с экспертной оценкой «УТ-2»? — начал разговор завлаб.

— Заканчиваю, — коротко ответил Колотов.

— «Заканчиваю»! — эхом отозвался начальник, — а ты помнишь, что в понедельник ты уже должен представить пояснительную записку?

— Представлю, — Юрий Николаевич постарался придать голосу уверенность, — я же тебя никогда не подводил.

— «Не подводил»!? — глаза хозяина кабинета едва не вылезли из орбит, — ты меня не подводил!? А то, что ты сегодня пришел на час позже, и об этом уже доложили завсектором, это ты считаешь «не подводил»!? А то, что на прошлой неделе ты два дня прогулял, это тоже «не подводил»!? За прошлый месяц ты взял пять дней «за свой счет». В июне ты отсутствовал без уважительной причины шесть дней, в мае — четыре! Вот, — он схватил со стола папку и потряс ей в воздухе, — у меня здесь все записано!

От визгливого крика начальника Колотов почувствовал, как внутри у него начинает вскипать волна безрассудной ярости. Усилием воли он постарался подавить ее и, насколько это было возможно, миролюбиво обратился к завлабу:

— Чего ты расшумелся? Ну, прогуливаю иногда. Что из того? К качеству моей работы у тебя претензий же нет? А это главное.

— Может, для тебя это главное, — снова повысил голос хозяин кабинета, — а для меня главное — получать поменьше пинков от начальства. Вон, зам. по науке уже второй раз ко мне подкатывается: Не много ли ты Колотову позволяешь? Я уж не говорю про завсектором. Тот, вообще, на меня волком смотрит!

Долго сдерживаемая волна вышла из повиновения и ударила Юрию Николаевичу в голову. Он привстал со стула и упер в собеседника немигающий взгляд.

— Стало быть, ты начальства испугался? — прохрипел Колотов, — ну, конечно, ты, Геночка, всегда старался начальству угодить! Полгода назад, когда я сидел на этом месте, — он ткнул пальцем в кресло, которое занимал завлаб, — ты тут, передо мной ножкой шаркал, по-собачьи в глаза заглядывал. Забыл!? А я помню! Все помню! И кто тебе помог кандидатскую, а затем докторскую состряпать тоже помню! А вот ты, кажется, забыл, что своим нынешним положением, прежде всего, обязан мне!

Хозяин кабинета потупил взор.

— Да помню я это все, помню, — чуть слышно пробубнил он, — и буду помнить до гробовой доски. Но и ты пойми: не могу я тебя бесконечно прикрывать. Люди же все видят. И как ты прогуливаешь, и как опаздываешь. Видят, что ты почти каждый день с бодуна на работу приходишь. Ты посмотри на себя в зеркало. У тебя…

— Хватит!

Юрий Николаевич с силой хлопнул ладонью по столу. Его собеседник испуганно дернулся и замолчал. Колотов тяжело поднялся со стула и медленно двинулся к выходу. Взявшись за дверную ручку, он повернулся к начальнику вполоборота.

— Не переживай. Избавлю я тебя от лишних проблем. Сегодня же напишу заявление об уходе.

— Юра! — заведующий лабораторией вскочил с места, — ты меня не так понял! Я же совсем другое имел ввиду! Я хотел…

— Знаю, что ты хотел, — перебил начальника Колотов, — я тебя хорошо знаю, Гена. Прощай.

Юрий Николаевич махнул рукой и вышел из кабинета.

— Ну вот, опять уволили, — подумал он, направляясь в отдел кадров, — казалось, можно было бы уже привыкнуть к этому, а все равно на душе мерзко. Кстати, когда меня в последний раз увольняли? — Колотов на секунду задумался, — в 1918-ом. Точно, в восемнадцатом, в Сеуле, в ресторане у «Толстого Муна».

Юрий Николаевич ухмыльнулся, вспомнив шарообразную фигуру своего бывшего хозяина.

К удивлению Колотова, собрать необходимые подписи на заявлении оказалось совсем несложным делом. Через полтора часа, получив в бухгалтерии расчет, он зашел в лабораторию, забрать личные вещи. Сев за свой стол, Юрий Николаевич потянул на себя ручку ящика и в следующий момент вдруг каждой клеткой головного мозга осознал и каждым нервом своего тела ощутил, что совершает ставшее привычным действие в последний раз. Юрий Николаевич отпустил ручку и, положив ладонь на стол, осторожно погладил его облупившуюся во многих местах полировку.

— Сколько же этому трудяге лет? — возник в голове неожиданный вопрос.

Юрию Николаевичу вспомнился тот день, когда он впервые сел за этот стол. Колотов хорошо помнил эту дату: 30 апреля 1960 года. Канун майских праздников. В тот день провожали на пенсию его бывшего руководителя по аспирантуре, бывшего директора института, академика Михаила Федоровича Захарова. В конце торжеств Михаил Федорович взял Колотова под локоть, подвел к новому директору и, в присутствии многих людей, громко произнес:

— А мой стол прошу передать моему лучшему ученику, товарищу Колотову, — и, повернувшись к Юрию Николаевичу, поднял вверх указательный палец, — мне его сам Лаврентий Павлович Берия подарил. Как тогда говорили, в знак особого уважения. Этот стол из карельской березы сделан. Ему сноса нет. За этим столом думается легко. Вероятно, благодаря ему, я и стал академиком.

Все громко рассмеялись, а Захаров, взяв в свою худенькую ладошку руку Юрия Николаевича, крепко сжал ее.

— Надеюсь, и вам он поможет вырасти до академика.

Юрий Николаевич тяжело вздохнул, резким движением выдвинул ящик стола и принялся поспешно складывать свои вещи в портфель.

Через четверть часа, захлопнув за собой массивную институтскую дверь, он в нерешительности остановился на крыльце, вертя головой из стороны в сторону, словно витязь на распутье. Утром, выходя из пивного бара, Колотов дал себе слово до понедельника спиртного не принимать, поскольку ему, кровь из носа, необходимо было закончить экспертную оценку прибора «УТ-2», заказа министерства обороны. Теперь, однако, обстоятельства изменились. Необходимость в завершении экспертной оценки, в связи с увольнением, отпала, в то время как горькая обида на бывшего начальника жгла душу и это жжение требовалось по-быстрее залить.

Приняв решение, Колотов спустился с лестницы и направился в ближайший виноводочный магазин. Купив бутылку водки, он сел в троллейбус и поехал к Трофиму.

Панкратов Трофим Геннадьевич проживал в нескольких кварталах от дома Юрия Николаевича. Познакомились они около года назад в очереди в винный отдел местного гастронома. Скинувшись на бутылку, они пошли к Колотову домой. С тех пор, раз или два в неделю, друзья-собутыльники собирались то у Юрия Николаевича, то у Трофима чтобы, за неспешной беседой, влить в себя некоторое количество горячительной жидкости.

Дверной звонок в квартире Панкратовых не работал, и Юрию Николаевичу пришлось стучать в дверь кулаком. Однако на стук первой открылась дверь в соседнюю коммуналку, где жили две седенькие старушки. Соседки встали в дверном проеме и так усердно затрясли головами, что, казалось, вознамерились вытряхнуть из волос скопившуюся там за много лет перхоть.

— Э-э-эх, опять заявился! И, небось, опять с бутылкой! — начала та, что была повыше и похудее.

— А еще с портфелем! Интеллигент! — продолжила поменьше ростом и пышнее телом.

Юрий Николаевич повернулся к старушкам спиной и из всех сил принялся долбить дверь.

— Да хоть ногой пинай, все одно, не откроет, — ухмыльнулась тощая.

— Ты, как вчерась ушел, так к нему еще два алкаша с бутылками заявились. Так теперь он, наверняка, дрыхнет без задних ног, — пояснила ее подруга.

Неожиданно дверь в квартиру Трофима приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова владельца жилплощади. Дыбом стоящие волосы вздрагивали в такт трясущемуся в похмельной лихорадке телу. Взгляд мутных глаз уперся в Колотова.

— А-а-а, Николаич! — признал Трофим товарища, — заходи.

Хозяин квартиры шире открыл дверь, пропуская гостя внутрь помещения. В этот момент в поле его зрения попали вмиг притихшие старушки.

— А вам чего тут надо? — рявкнул на них Трофим, — ну-ка, кыш в гнездо, вороны старые!

Дверь в коммуналку захлопнулась с быстротой выпущенной из лука стрелы.

На кухонном столе, среди грязной посуды, высились три пустые водочные бутылки. Трофим указал на них рукой.

— Вчера, как ты ушел, ребята из соседнего подъезда подрулили. Как пришли, помню. Как сидели тут, тоже помню, а как они ушли, хоть убей, не помню.

Юрий Николаевич взял со стола две рюмки и протянул Трофиму.

— На-ка, помой.

— У тебя есть что-нибудь? — обрадовался хозяин дома.

— Есть, — грустно улыбнулся Колотов.

Он собрал грязную посуду со стола и составил ее в раковину умывальника. Затем достал из портфеля бутылку и, с помощью ножа сдернул пробку. Трофим торжественно водрузил на стол вымытую посуду. Юрий Николаевич тут же наполнил ее до краев.

— За что пьем? — Трофим трясущейся рукой поднял рюмку.

— За окончание моей работы, — с той же грустной улыбкой предложил Колотов.

— Ты уже закончил свою срочную работу?

Юрий Николаевич в ответ покачал головой.

— Срочную работу не закончил, а вот работать в институте закончил.

— Значит, уволили! — Трофим хлопнул ладонью по столу.

— Сам ушел, — поправил товарища Колотов, — по собственному желанию.

— Сам, ни сам, а я тебя предупреждал, что долго ты там не продержишься. Завязывать тебе надо было с пьянкой.

— А тебе не надо? — усмехнулся Юрий Николаевич.

— И мне надо, — вздохнул Панкратов, — вот, за это и выпьем.

Они чокнулись и одновременно опрокинули в рот содержимое рюмок.

В промежутке между первой и второй рюмками, Юрий Николаевич рассказал товарищу о своей последней беседе с заведующим лабораторией.

— Его понять можно, — примирительно произнес Трофим, наполняя водкой посуду, — с него начальство тоже стружку дерет.

Между второй и третьей рюмками, обсудили проблему взаимоотношения начальников и подчиненных в более широком плане, рассматривая вопрос с юридической, нравственной и даже с политической точек зрения.

— Дружба между начальником и подчиненным подобна дружбе между наездником и лошадью, — завершил тему Трофим и наполнил рюмки по третьему разу.

— А ты знаешь, что в Красной кавалерии использовались исключительно кобылы? — вспомнил Юрий Николаевич вычитанный когда-то из научно-популярной литературы факт.

Между третьей и четвертой рюмками поговорили о лошадях.

— Вот и все, — грустно выдохнул Трофим, разливая остатки водки.

— Нет, не все, — возразил Юрий Николаевич и, вынув из кармана деньги, протянул их другу, — сгоняй в гастроном, возьми еще одну.

Когда вторая бутылка была опорожнена наполовину, раздался стук в дверь. Пришли вчерашние собутыльники Трофима с двумя бутылками водки. Одного из пришедших звали, кажется, Вадимом. Имя второго, как не силился Юрий Николаевич, вспомнить он не мог.

* * *

— Так вот откуда у меня в желудке оказались помидоры! — осенило Юрия Николаевича, — Вадим пришел с полной сумкой помидор. Его жена на рынок за помидорами отправила.

Мысль о помидорах напомнила Юрию Николаевичу об испачканной подушке. Он поднялся с табурета и нехотя побрел в комнату. Аккуратно взяв подушку с кровати, Колотов медленно понес ее в ванную комнату. Заметив по пути свое отражение в зеркале, Юрий Николаевич невольно улыбнулся, подумав, что своим видом напоминает участника траурной процессии, несущего на подушке правительственные награды усопшего.

Когда до двери ванной комнаты оставалось не более трех шагов, неожиданно прозвенел дверной звонок. Юрий Николаевич вздрогнул и, в следующий момент, кусок не переваренной вермишели соскользнул с подушки и плюхнулся на пол. Колотов попытался отбросить ногой вермишель под тумбочку, но лишь размазал тесто по паркету.

Вновь прозвучала трель звонка.

— Иду, иду! — крикнул Юрий Николаевич в сторону коридора и проворчал себе под нос, — как пить дать, это Трофим трезвонит. Пришел с утра пораньше полечиться.

Бросив подушку на дно ванны, Юрий Николаевич поспешил в коридор. Уверенный, что за дверью стоит его товарищ, Колотов уже потянулся к замку, но в последний момент задержал руку и спросил:

— Кто там?

— Папа, это я, — донесся из-за двери голос дочери.

Юрий Николаевич сжался, словно его облили ледяной водой.

— Варя… Варюшенька… — залепетал он растерянно, — я сейчас… Одну минуту… Я только оденусь…

Колотов бросился в комнату, схватил со стула рубашку, брюки и спешно принялся натягивать их на себя. Носков на стуле не оказалось и Юрий Николаевич, опустившись на четвереньки, стал заглядывать попеременно под кровать, диван и даже под шкаф. Носков нигде не было. Оставив напрасные поиски, Колотов схватил покрывало и набросил его на кровать. Затем он сгреб со стола старые газеты и прочий мусор и засунул все в шкаф. Туда же были отправлены пуловер, трико и пиджак. Остановившись посреди комнаты, Юрий Николаевич огляделся по сторонам.

— Хорошо бы, конечно, вытереть с мебели пыль и вымыть пол, — подумал он, — но это потребует слишком много времени.

Решив для себя сегодня же заняться уборкой квартиры, Юрий Николаевич поспешил встречать дочь.

— Привет, папуля! — Варя обняла отца за шею и чмокнула в щеку, — ты что, не брился? — тут же с укором покачала она головой.

— Не успел. Только что проснулся. Вчера допоздна работал, — стал оправдываться Колотов, — ты проходи.

Варя зашла в комнату и села на диван.

— Я тебе все утро звоню, а телефон не отвечает.

— А… а у меня аппарат сломался, — соврал Юрий Николаевич, хотя прекрасно помнил, что телефон ему отключили на прошлой неделе за неуплату.

Некоторое время Варя сидела молча, низко склонив голову.

— Пап, я пришла поговорить с тобой, — начала она робко.

— Говори.

Юрий Николаевич медленно опустился на стул, чувствуя по тону дочери, что ничего хорошего этот разговор ему не сулит.

— Пап, мне вчера Геннадий Васильевич позвонил, — Варя сделала короткую паузу, украдкой взглянув на отца, — он просил тебя вернуться на работу.

Злорадная улыбка скривила рот Юрия Николаевича.

— Стало быть, самому слабо экспертную оценку закончить? — обращаясь не то к дочери, не то к самому себе, спросил он.

— Нет, пап. Он не по поводу оценки звонил, — девушка прижала руки к груди, — он сказал, что работа это — последняя нить, которая связывает тебя с жизнью. Без работы ты погибнешь. Поэтому тебе необходимо вернуться в институт.

Колотов почувствовал, как кулаки его сжимаются до боли в суставах, а горло перехватывает спазм. Он вскочил со стула и несколько раз прошелся по комнате из угла в угол.

— В добренького ему захотелось поиграть!.. Тоже мне, самаритянин выискался!.. — доносились до слуха Вари обрывки фраз, — холуй бесхребетный!.. Бездарь от науки!.. — внезапно Юрий Николаевич остановился перед дочерью, — вот что… Варюша… — прохрипел он, запинаясь, — если Геннадий Васильевич еще раз позвонит, то передай ему мою благодарность. И скажи, что в его заботе и участии я не нуждаюсь. И чтобы в дальнейшем он не смел вмешиваться в мою жизнь, тем более…

Колотов хотел сказать еще что-то, но передумал, махнул рукой и, тяжело опустившись на стул, отвернулся к окну.

С минуту оба молчали.

— Куда же ты теперь пойдешь работать? — первой заговорила Варя.

— Устроюсь куда-нибудь, — пожал плечами Юрий Николаевич и в следующий момент вскинул голову, — Варя, я вчера деньги получил! — радостно сообщил он и тут же потупил взгляд, — я ведь последние два месяца тебе ничего не давал. Ты извини меня. Сам не знаю, куда все деньги потратил. Растеклись по мелочам.

Колотов вскочил со стула и бросился к шкафу, куда несколько минут назад засунул пиджак.

— Пап, не надо, — остановила его Варя.

Юрий Николаевич замер посреди комнаты.

— Как «не надо»? Почему «не надо»? Ты что, отказываешься от моей помощи?

— Нет, пап, — Варя мотнула головой, — я не отказываюсь. Просто,… она мне уже не нужна.

— Почему?

— Потому что я уже вторую неделю сама работаю, — после недолгого колебания ответила Варя.

— Работаешь!? — Вскрикнул Юрий Николаевич, словно от укуса ядовитой змеи. Несколько секунд он молча разглядывал дочь, словно впервые увидел ее.

— А как же институт!? Ты что, бросила учебу!?

— Я перевожусь на заочное отделение, — тихо ответила Варя.

— Но почему!?

Юрий Николаевич протянул к дочери руки ладонями вверх, будто надеясь, что она вложит в них свой ответ.

Варя решительно вскинула голову, и ее прямой взгляд заставил Колотова опустить глаза.

— Потому что я — женщина! Молодая женщина, — голос Вари дрожал от возбуждения, — и мне, как любой женщине, хочется красиво одеваться. Хочется делать модные прически, маникюры, педикюры. Наконец, хочется развлечений. А чтобы все это иметь, нужны деньги. Да, да, — повысила она голос, — те самые деньги, которые в детстве ты учил меня презирать. Учил, что в жизни есть другие ценности: интересная работа, дружба, любовь. А на поверку оказалось, что деньги определяют все. Если бы у тебя были деньги, я могла сейчас учиться в самых престижных ВУЗах страны. И после их окончания, меня, наверняка, ожидала интересная работа и высокое положение в обществе. А любовь!? Да в тех нарядах, которые сейчас ношу, я могу рассчитывать на внимание лишь со стороны таких отморозков, как твой нынешний друг Трофим. Вот эти туфли, — Варя ткнула пальцем себе в ноги, — я ношу больше двух лет! Они уже давно вышли из моды! Вот это платье, — девушка дернула себя за подол, — я перешивала дважды! И после этого ты еще спрашиваешь, почему я бросила институт!? А ты вспомни, сколько ты обещал давать мне в месяц, когда я туда поступила. Сто рублей! Но такой суммы я так никогда от тебя и не получила. Три месяца назад ты последний раз принес мне деньги, несколько мятых трояков и пятерок.

На глазах девушки навернулись слезы. Она замолчала, прикрыв лицо руками. В течение ее монолога, вытянутые вперед руки Юрия Николаевича постепенно опускались, словно от непосильной тяжести и, наконец, вернулись в исходное положение, повиснув плетьми вдоль туловища. Теперь Колотов стоял перед дочерью, как нашкодивший ученик перед учителем, уперев взгляд в босые ступни своих ног. Немая сцена длилась пару минут. Юрий Николаевич первым нарушил молчание.

— А мама? — спросил он чуть слышно, — мама разве тебе не помогает?

— Мама! — фыркнула девушка, — нашей мамуле не до меня! Она сейчас вся в поисках.

— В поисках? — недоуменно сдвинул брови Юрий Николаевич, — в каких поисках?

— В поисках спутника жизни, — удивилась Варя непонятливости отца.

— Ааа, ну да, — кивнул головой Колотов, — все правильно.

— Правильно?! — глаза девушки блеснули гневом. Несколько секунд она не сводила с отца испытывающего взгляда.

— Папа, — голос Вари едва слушался свою хозяйку, — скажи мне честно. Ты когда-нибудь любил маму?

Под взглядом дочери Колотов потупил взор.

— От того я и жив до сих пор, что никогда не любил ее, — пробормотал он себе под нос.

— Что? — не поняла девушка, — что ты сказал?

— Так… — махнул рукой Колотов, — это я о своем.

Еще с полминуты Варя изучала лицо отца.

— Ну, мне пора, пап, — она поднялась с дивана и направилась в коридор, — я на работу опаздываю.

Колотов молча кивнул и последовал за дочерью. Перед тем, как открыть дверь, девушка повернулась к отцу.

— Пап, ты все же позвони Геннадию Васильевичу. Может быть, тебе лучше вернуться в институт. А?

Юрий Николаевич снова кивнул головой. Варя шагнула к нему и поцеловала в щеку.

Проводив дочь, Колотов вернулся в комнату и сел на диван.

— С одной стороны, иметь детей это хорошо, — размышлял про себя Юрий Николаевич, — это радостно. Это наполняет жизнь новым содержанием. Но с другой стороны, слишком это хлопотно и обременительно. Слава Богу, что у меня детей было не так много. Последним был… — Колотов на секунду задумался, — да, последним был Чэн. Я тогда жил в Шанхае и женился на хромой девушке. Ее звали Лин. У нее одна нога была сухая. Никогда не думал, что полюблю ее. А вот увидел, как она кормит грудью малыша и…

Воспоминания Колотова прервала трель звонка.

— Варя вернулась! — решил Юрий Николаевич, поднимаясь с дивана.

г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

Возвращаться домой пришлось в полуденное пекло. Солнце, не сдерживаемое ни единым облачком, обрушило на голову несчастного плотника весь свой могучий жар. Вода, захваченная в дорогу, уже была выпита и Иосиф, обливаясь потом, с трудом проталкивал слюну сквозь пересохшее горло. Поднявшись на очередной пригорок, плотник, к своей радости, увидел внизу одинокое дерево, непонятно как выросшее в этой безжизненной местности. Иосиф прибавил шагу и вскоре со вздохом облегчения распластал уставшее тело в благодатной тени. Он закрыл глаза и постарался расслабить все мышцы, рассчитывая дать им хоть и кратковременный, но полноценный отдых.

В брошенном рядом мешке завошкалась курица, плата за сооруженные для приятеля ясли.

— Как вернусь домой, попрошу старшую дочь сварить куриный суп, — решил Иосиф, — она замечательно готовит куриный суп с чесноком и укропом. А завтра заставлю Марию пожарить потроха на оливковом масле. И скажу, чтобы не жалела лука. Лук не позволит мясу зачерстветь и придаст ему…

— Иосиф! — раздался вдруг громоподобный голос.

В один миг Иосиф оказался на ногах и испуганно огляделся по сторонам. Ни одной живой души поблизости старый плотник не обнаружил.

— Иосиф, слышишь ли ты меня? — вновь прогремел голос.

К своему ужасу Иосиф понял, что источник загадочного голоса находится не вне, а внутри его самого (где точно, плотник определить затруднялся). Дикий, животный страх обуял Иосифа и заставил его тело сжаться в комок.

— Слышишь ли ты меня? — повторно прозвучал вопрос.

— Слышу, — прохрипел Иосиф осипшим голосом, — кто ты?

— Я — Ангел Господень Гавриил. Я послан Всевышним, чтобы известить тебя, Иосиф, о величайшем событии не только в твоей жизни, но и в жизни народа Израелева и всех других народов.

Ангел Господень сделал небольшую паузу, с тем, видимо, чтобы дать плотнику возможность осознать значимость происходящего.

— Иосиф, — продолжил он, — твоя жена Мария зачла ребенка от Святого Духа. Этому ребенку, со временем, суждено стать машиахом, который освободит народ Израилев от ига и укажет ему путь в царство, где люди будут жить по законам Торы.

Снова последовала пауза, в течение которой старый плотник продолжал дрожать всем телом и жалобно поскуливать как побитый щенок.

— Народившегося ребенка нареки Иисусом, — вновь зазвучал внутри Иосифа голос Ангела Господня, — береги его как родных детей. Корми, пои и обучай. Береги также мать его, Марию, ибо и ей суждено стать фигурой значимой для многих грядущих поколений. Ты все понял, Иосиф? — возвысил голос Ангел.

— Понял, — жалобно проблеял плотник.

— Тогда ступай с Богом.

Иосиф явственно почувствовал, как нечто покидает его тело.

г. Свердловск, 1968 год

Однако, то была не Варя. За дверью стояла незнакомая девушка лет двадцати трех в старомодном плаще и со школьным портфелем в руках. При первом взгляде на девушку Колотов невольно подался назад: столь неприятна оказалась внешность незнакомки. Глубокий шрам пробороздил правую сторону девичьего лица, начинаясь от переносицы и заканчиваясь где-то на шее, ниже уха. Стянутая шрамом кожа обнажила нижнюю часть глазного яблока и его роговицу, выставляя напоказ красные прожилки кровеносных сосудов. Правая часть верхней губы, наоборот, задралась вверх, демонстрируя зубной оскал как у рычащей собаки.

— Здравствуйте. Вы Колотов? Юрий Николаевич?

Грудной, красивый голос явно контрастировал с внешностью его хозяйки.

— Он самый, — кивнул головой бывший ученый.

— Как хорошо, что я застала вас дома, — обрадовалась девушка, — я вам много раз звонила, но никто трубку не брал.

— А в чем, собственно говоря, дело? — недовольно сдвинул брови Юрий Николаевич.

— Я из ЖЭКа. Вы за квартиру уже третий месяц не платите.

— За квартиру… — Колотов почесал затылок, — хорошо. Я заплачу.

Он попытался закрыть дверь, но девушка опередила его, шагнув на порог.

— Юрий Николаевич, пожалуйста, заплатите сегодня. Мне квартальный отчет необходимо закрыть.

Рука Колотова вновь потянулась к затылку.

— Сколько я вам должен?

— Тридцать шесть рублей, сорок две копейки, — тут же выпалила работница ЖЭКа.

— Сейчас принесу деньги.

Колотов повернулся, намереваясь идти в комнату, но девушка остановила его.

— Юрий Николаевич, вам нужно оплатить через сберкассу. Пожалуйста, пойдемте сейчас со мной. Сберкасса недалеко, возле кинотеатра. Пожалуйста, пойдемте.

Она молитвенно приложила свободную от портфеля руку к груди.

— Ладно, — вздохнул Юрий Николаевич, — в таком случае зайдите в квартиру, мне необходимо переодеться.

Оставив незваную гостью в коридоре, Колотов прошел в комнату и открыл шкаф. На глаза попался любимый костюм Юрия Николаевича, который он одевал лишь по торжественным случаям.

— А что? Почему нет? — пришла в голову озорная мысль, — пройдусь в сберкассу в костюме.

Быстро переодевшись, Юрий Николаевич вернулся в коридор.

— Ой! — девушка встретила хозяина дома восхищенным взглядом.

— Что? — недоуменно посмотрел на нее Юрий Николаевич.

— Вам очень к лицу этот костюм.

Колотов самодовольно хмыкнул и открыл дверь перед гостьей.

Они вышли из подъезда и направились в сторону кинотеатра. Однако у соседнего дома девушка замедлила шаг и бросила на Колотова робкий взгляд.

— Юрий Николаевич, в этом доме живет еще один мой должник. Давайте зайдем к нему. Может быть, мне повезет, и он тоже согласится оплатить долг.

— Давайте зайдем, — пожал плечами Колотов.

Они зашли в подъезд и поднялись на третий этаж. Нужная им дверь оказалась грязной, обшарпанной и с выломанным замком. Вместо кнопки звонка торчали два оголенных провода. Спутница Юрия Николаевича осторожно постучала в дверь. Ответом ей была тишина. Девушка вновь постучала. Результат оказался прежним. После третьей попытки Колотов аккуратно отодвинул девушку в сторону и с размаху треснул по двери кулаком.

— Чего расстучался!? — раздался из-за двери хриплый женский голос, — себе по лбу постучи.

Дверь распахнулась и перед Колотовым и его спутницей предстала женщина неопределенных лет с давно немытыми, нечесаными волосами и красными, мутными глазами. Наготу ее полного, рыхлого тела прикрывала мужская рубашка с засученными рукавами.

— Чего надо? — женщина смерила Колотова недобрым взглядом.

— Горбушин Аркадий Петрович здесь проживает? — выступила вперед спутница Юрия Николаевича.

— А ты кто такая? — на лице женщины изобразилась презрительная гримаса.

— Я из ЖЭКа, — чуть слышно выдохнула девушка.

— Аааа, — кивнула женщина и, развернувшись всем телом, громко прокричала вглубь квартиры, — Аркашка! Аркаш, тут к тебе пришли.

Послышались грохот упавшего на пол стула, грязная ругань и, наконец, шлепанье по полу босых ног. За спиной женщины нарисовалась фигура грузного мужика в рваной майке и длинных, до колен, мятых трусах.

— О чем базар? — просипел мужик, кладя руку на плечо женщины.

— Вот, она, — женщина кивнула на девушку, — из ЖЭКа к тебе пришла.

Мужик медленно перевел взгляд на спутницу Колотова.

— Аркадий Петрович, — залепетала та, нервно теребя ручку портфеля, — вы уже три месяца не платите за квартиру. Пожалуйста…

— Да, не плачу! — перебив девушку, прорычал мужик, — и не буду платить! Потому что я — инвалид труда. Мне скидка полагается. Я твоему начальству уже объяснял.

— Но ведь у вас нет документа, удостоверяющего вашу инвалидность.

— Документ ей нужен! — театрально раскинул руки в стороны мужик, — человек ей по фене! Без бумажки он не человек! Ты на ноги мои посмотри, — мужик хлопнул себя по коленям, — я на улицу выйти не могу! До туалета с трудом добираюсь!

— Я ввсе ппонимаю, Ааркадий Петрович, — стала вдруг заикаться девушка, — но без документа…

— Понимает она! — скривил физиономию мужик, — ни хрена ты не понимаешь, образина кривая!

Девушка вздрогнула и невольно отступила назад, спрятавшись за спину Колотова.

Юрий Николаевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. В глазах потемнело, а во рту сделалось так сухо, будто бывший ученый только что завершил многокилометровый кросс по пересеченной местности.

— Ну ты, мразь, — прохрипел Юрий Николаевич, шагнув вперед и пытаясь схватить мужика за майку, — извинись немедленно перед девушкой!

— Еще чего! — мужик ловко отбил руку Колотова, — не хватало мне у какой-то квазимоды прощения просить!

— Сволочь! — Юрий Николаевич занес руку для удара, но стоявшая перед ним женщина с неожиданной прытью для ее упитанного тела с визгом бросилась на Колотова и обхватила его за шею. В следующий момент хозяин квартиры, воспользовавшись беспомощностью Юрия Николаевича, ударил кулаком ему в лицо, отчего из носа доктора наук тут же обильно хлынула кровь.

— Аааа! — отчаянный крик сотрудницы ЖЭКа заглушил визг толстухи. Девушка размахнулась портфелем и обрушила его на голову Горбушина. Тот скривился от боли, но тут же развернулся и попытался ответить своей обидчице увесистой оплеухой. Однако ему помешал Юрий Николаевич. Через голову продолжавшей визжать женщины, он успел раньше дотянуться кулаком до уха мнимого инвалида труда.

— Прре — крра-тить! Прре-крра-тить безобразие! — прогремел на весь подъезд могучий бас.

Участники драки, словно по приказу гипнотизера, застыли на месте. На пороге соседней квартиры, закрывая своим телом дверной проем, выросла могучая фигура мужчины в пижаме и фуражке военного летчика на голове.

— Аркашка, ты опять бузишь?! — продолжил сотрясать воздух громоподобным голосом военный летчик, — ни ночью, ни днем от тебя покоя нет! Еще раз на пятнадцать суток хочешь загреметь? Я тебе это устрою!

— Они первые начали драться, — захныкал мужик.

— Марш в свою квартиру! — вскинул руку летчик и, дождавшись когда за Аркашкой и его подругой захлопнулась дверь, повернулся к Колотову и девушке, — и вы ступайте. Дайте людям отдохнуть.

Колотов и его спутница не заставили просить себя дважды и почти бегом устремились вниз по лестнице.

— Юрий Николаевич! — ахнула девушка, когда они оказались на улице, — у вас все лицо в крови! И пиджак! И даже на брюках кровь! Нужно срочно все пятна засыпать солью. У вас соль дома есть?

— Есть, — кивнул головой Колотов.

— Пойдемте скорее. Брюки я вам отчищу, а вот пиджак не обещаю. Вероятно, его придется в химчистку отдавать. Возьмите платок, — девушка достала из кармана носовой платок, — приложите к носу.

Когда они вернулись в квартиру Колотова, девушка заставила Юрия Николаевича снять костюм, прошла в ванную комнату и принялась колдовать там над кровяными пятнами.

— Извините, — Колотов встал у нее за спиной, — я в спешке забыл спросить, как вас зовут.

— Верой меня зовут, — девушка украдкой взглянула на Юрия Николаевича.

— Вера, — повторил тот, — красивое имя. Вселяет надежду в лучшее будущее.

— В меня оно ничего не вселяет, — вздохнула девушка.

— Отчего же так пессимистично?

Вера оторвалась от своего занятия и подняла глаза на хозяина дома.

— Юрий Николаевич, напрасно вы сегодня вступились за меня. К подобным оскорблениям я привыкла еще в детстве. Стараюсь не обращать на них внимания. Я вам даже больше скажу: мне легче пережить высказанную в лицо правду, чем молчаливую жалость в глазах собеседника. Терпеть не могу, когда меня жалеют!

Вера мотнула головой и вновь склонилась над костюмом. Некоторое время Колотов молча наблюдал за ее работой.

— Вы не обидитесь, если я спрошу вас кое о чем? — первым нарушил молчание Юрий Николаевич.

— О шраме? — догадалась Вера, — меня многие об этом спрашивают. Мне тогда семь лет было. Мы в деревне жили. Отец трактористом работал. На этом тракторе мы с родителями и разбились. Отец с мамой погибли, а я вот такая стала. Нас с младшей сестренкой, ей тогда лишь годик исполнился, в детский дом определили.

— А родственников у вас не было? Которые вас могли бы к себе взять?

— Тетка была. Мамина старшая сестра. Она бездетная. Но ей муж не позволил нас удочерить. Только спустя девять лет, когда он умер, тетя нас к себе забрала в Свердловск. Но через два года она сама умерла. Я тогда только в институт поступила. Пришлось учебу бросать, идти работать… Ну вот, кажется, все отстиралось, — Вера придирчиво оглядела костюм, — теперь его нужно высушить и прогладить.

Она взяла из шкафа вешалку, аккуратно развесила на ней костюм и вынесла на балкон. Вернувшись в комнату, она огляделась по сторонам.

— Юрий Николаевич, скажите честно, когда вы в последний раз убирали в квартире?

Колотов в ответ растерянно пожал плечами. Вера решительно прошагала на кухню, и вскоре оттуда донесся ее голос:

— Юрий Николаевич, а что вы сегодня будете есть? У вас же холодильник пустой!

Девушка встала на пороге комнаты и, уперев руки в бока, вопросительно уставилась на хозяина дома.

— Я как раз собирался сходить в магазин, — с жалкой улыбкой проблеял Юрий Николаевич.

— Вот и прекрасно! Отправляйтесь в магазин. Я сейчас составлю для вас список необходимых продуктов. Когда вернетесь, будем готовить борщ. Вы любите борщ?

— Люблю, — радостно закивал головой Колотов.

Мяса в магазине, естественно, не оказалось. Пришлось ехать на рынок. Поэтому поход за продуктами растянулся на два часа. Когда с полными сумками Колотов подходил к дому, с детской площадки до его слуха донесся слабый голос:

— Николаич.

Колотов обернулся и увидел Трофима. Тот сидел, скрючившись, на низкой скамейке у детской песочницы. Тело его мелко тряслось и, в такт ему, тряслась нижняя челюсть бывшего штурмана.

— Николаич, — еще тише повторил Трофим.

Колотов подошел к другу.

— Николаич, помираю я, — просипел Трофим, — так хреново мне еще никогда не было. Выручай. Давай опохмелимся. Тебе, наверное, тоже не сладко.

Юрий Николаевич задумался:

— Опохмелиться сейчас, действительно, не помешало бы. Но ведь его ждет с продуктами Вера…

— Не могу я, — покачал головой Колотов, — родственница ко мне приехала. Вот, — кивнул он на сумки, — в магазин за продуктами бегал.

— Николаич, займи трояк, — Трофим прижал руки к груди, — Богом клянусь, на следующей недели отдам.

Колотов поставил сумки на землю, засунул руку в карман и, вытащив оттуда деньги, протянул Трофиму. Видимо, бывший штурман не рассчитывал так легко заполучить нужную сумму. Он зажал купюру в кулаке, живо соскочил со скамьи и затрусил по направлению к магазину. Через несколько шагов он остановился, обернулся и махнул Колотову рукой.

— Спасибо, Николаич. Через неделю верну.

Родные пенаты встретили Колотова чистотой и порядком, которых не знали со времен поселения в них Юрия Николаевича. Хозяин дома, удивленно озираясь, обошел свои владения и остановился посреди комнаты.

— Это моя квартира? — повернулся он к Вере, которая пряталась за косяком двери.

— Конечно, ваша, — рассмеялась девушка, — Юрий Николаевич, позвольте я вам завтра шторы на окна принесу? Без штор комната какая-то голая, неуютная.

— Валяйте, — махнул рукой Колотов, — но с условием, что стоимость штор я вам возмещу.

Вера подхватила принесенные Колотовым сумки и потащила их на кухню.

— Юрий Николаевич, — донесся оттуда ее грудной голос, — вам поручается почистить и порезать картошку. Остальное сделаю сама.

Через полтора часа густой, наваристый борщ уже разливался по тарелкам.

— Много я ел различных овощных супов, но ни один из них не похож на русский борщ, — подумал Колотов, усердно работая ложкой, — болгарский таратор, итальянский минестроне, испанский гаспачо, словацкий демикат, американский вишисуаз… — стал вспоминать Юрий Николаевич названия блюд, которые ему доводилось в разное время пробовать, — все не то. Свекла! Вот что отличает борщ от других овощных супов. Свекла придает особый вкус и цвет блюду.

Покончив с борщом, принялись за чай с тортом, который отсутствовал в Верином списке продуктов и который Колотов купил по собственной инициативе. За чаем шел оживленный разговор. Вера рассказала о своем детстве, о жизни в детдоме. Юрий Николаевич сосредоточился в основном на своей научной карьере. За окном уже стемнело, когда Вера засобиралась домой. Колотов проводил девушку до автобусной остановки.

Проснувшись на следующее утро, Юрий Николаевич ощутил на душе одновременно, казалось бы, несовместимые чувства: радость и тоску. Радость навевали чистая комната, залитая солнечным светом, открытое окно, сквозь которое слышалось веселое щебетание воробьев, а главное, отсутствие похмелья, мучившего Юрия Николаевича почти каждое утро в последние два-три месяца. Не было головной боли, тошнотворного запаха во рту, не было изматывающей нервы и опустошающей сознание дрожи в теле.

Тоску же исподволь, но настойчиво порождали воспоминания о минутах удовольствия от общения с зеленым змием. Память услужливо рисовала моменты, когда этот змий добирается до желудка и нежно обжигает его стенки. Далее, теплой волной змий разносится по всему телу и достигает головы, вызывая в ней удивительные, волшебные действа. Житейские проблемы вдруг становятся мелочными и незначительными. Их решение кажется делом настолько пустяковым, что о нем даже не хочется думать. Думать вообще не хочется. Мысли, обгоняя друг друга, устраивают в голове веселый хоровод, от которого возникает желание петь, танцевать и веселиться.

— Надо сходить в магазин, купить четвертинку, — решил про себя Юрий Николаевич, — от четвертинки сильно не захмелею, а жизненный тонус подниму.

Колотов откинул одеяло и спустил ноги на пол. Взгляд нашел домашние тапочки, дружной парой стоящие возле кровати.

— А почему они чистые? — удивился Юрий Николаевич и тут же хлопнул себя по лбу, — Вера! Конечно, это она почистила мои тапочки, пока я ходил за продуктами.

Следующая мысль привела Колотова в замешательство:

— Вера обещала прийти вечером, повесить шторы, а я собираюсь напиться. Но ведь четвертинка это — так… пшик. К вечеру буду как огурчик, — попытался успокоить свою совесть Юрий Николаевич. Но внутренний голос безжалостно прервал эти попытки:

— Ты же не остановишься на четвертинке! Побежишь за второй, потом за третьей!

Колотов тяжело вздохнул, засунул ноги в тапочки и поплелся на кухню заваривать чай.

* * *

— Юрий Николаевич, я не удержалась и купила гардины. Ваши гардины совсем не подходят к тем шторам, которые я купила.

Вера боком протискивалась сквозь дверной проем, одной рукой прижимая к себе огромный сверток, а в другой держа массивные, инкрустированные гардины.

— Зря вы это сделали, — проворчал Колотов, тем не менее, бросаясь помогать девушке, — боюсь, получится как у Ильфа и Петрова. Правда, у тех все начиналось с матраса, а у меня с гардин. К таким красивым гардинам потребуется не менее красивый письменный стол. К столу — диван, к дивану — шкаф и пошло и поехало…

— А что в этом плохого? Вам разве не хочется жить в уютной, со вкусом обставленной квартире?

Юрий Николаевич в ответ пожал плечами.

— Снимайте старые гардины, — распорядилась Вера.

Операция по замене гардин и развешиванию штор, к удивлению Колотова, заняла совсем немного времени. Через полчаса Вера, стоя на стуле, завершала работу, любовно поправляя складки на ткани.

— А у нее стройные ноги, — отметил про себя Юрий Николаевич, — и бедра, и попка, а то, что лицо… так это даже к лучшему.

— Вот и все, — Вера опустила руки и повернулась к Колотову. Улыбка на ее лице сменилась удивлением и настороженностью.

— Почему вы на меня так смотрите? — чуть слышно прошептала она.

— Любуюсь.

— Любуетесь?! — Вера недоверчиво покачала головой, — мной?!

— Тобой, — Колотов шагнул к девушке и положил руки ей на бедра, — и перестань все время поворачиваться ко мне левой стороной. Я уже давно перестал замечать твой шрам.

— Я… я не поворачиваюсь, — щеки Веры запылали огнем.

— Вот и не поворачивайся.

Колотов наклонил голову и зарылся лицом в девичью грудь, с жадностью вдыхая запах разгоряченного женского тела. Одновременно руки Юрия Николаевича принялись лихорадочно метаться вверх-вниз, то сжимая Верины ягодицы, то пытаясь расстегнуть застежки на лифчике, а то залезая девушки под трусики.

— Юрий Николаевич, — простонала молодая женщина, — вы меня сейчас уроните со стула.

— Угу, — кивнул Колотов и, подхватив Веру на руки, понес на кровать…

— А я знала, что тебя встречу, — они, обнявшись, лежали на кровати, и Вера уткнулась лицом в плечо Колотова, — не тебя, конкретно, но похожего на тебя. Мне цыганка в прошлом месяце нагадала встречу с высоким брюнетом.

— Еще чего она тебе нагадала? — усмехнулся Колотов.

— Много чего, — в голосе Веры прозвучала обида.

— И ты всему этому веришь?

— Я вообще верю в судьбу, — Вера уперлась локтем в подушку, чтобы заглянуть Колотову в глаза, — к примеру, верю, что судьба меня к тебе привела.

— Это как?

— Вчера к должникам должна была идти не я, а моя напарница. Она уже в дверях стояла, когда ей из детского садика позвонили: ребенок ее заболел, температура высокая. Пришлось мне идти. Но это еще не все, — Вера прикрыла ладонью рот Колотова, который пытался что-то сказать, — я ведь тогда к Горбушину заходить не собиралась. Знала, что за квартиру он все равно платить не будет. А как мы вышли из твоего дома, меня будто кто в спину толкал: Иди! Иди! Я и пошла. Ты там за меня вступился. Тебе нос разбили. С этого все и началось.

— Так ты полагаешь, что судьба человека предопределена?

— Конечно!

— И от самого человека ничего не зависит?

— Не зависит. Хотя сам человек думает, что зависит. Но то, что он решает сделать, за него уже было решено свыше.

— Выходит, кто-то там, наверху пожелал, чтобы я спился?

— А ты что…? Действительно, спился?

— Ну… может быть, не совсем, — смутился Юрий Николаевич, — я уже два дня не пью. Благодаря тебе, — Колотов погладил Веру по плечу, — но я не уверен, смогу ли удержаться, когда тебя рядом не будет.

На переносице Веры пролегла задумчивая складка.

— Юра… — начала она нерешительно, — я уже три года отпуск не брала. Мне недавно начальник предложил… Короче, как ты посмотришь на то, если я на месяц перееду к тебе? Чтобы быть рядом… помочь. Мне кажется, вместе мы сумеем справиться с твоей проблемой. А?

— Завтра же переезжай, — обрадовался Колотов.

Три недели спустя

Не открывая глаз, Юрий Николаевич перевернулся на бок и протянул руку в надежде обнять Веру, однако рука шлепнулась на уже успевшее остыть пустое место. Юрий Николаевич напряг слух. Из ванной комнаты доносился чуть слышимый шум льющейся из крана воды. Колотов лениво потянулся, разминая затекшие мышцы, и открыл глаза. Сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату проникал мутный свет зарождающегося утра. Юрий Николаевич скосил глаза на будильник. Стрелки показывали половину седьмого. Шум воды прекратился, и Колотов приподнял голову, готовясь встретить Веру. Она появилась через минуту и, осторожно ступая, стала красться к шкафу.

— Я не сплю, — подал голос Юрий Николаевич.

Вера вздрогнула и остановилась.

— Ты почему так рано проснулся?

— Не знаю, — зевнул Колотов, — наверное, почувствовал, что тебя рядом нет. А ты почему в такую рань поднялась?

— Надо домой съездить, — Вера подошла к шкафу и стала доставать одежду, — Светку проведать. Посмотреть, как она одна с хозяйством управляется. Уже три недели без меня живет.

— Так ты же ей каждый день по несколько раз звонишь.

— Одно дело звонить, а другое самой убедиться, что все в порядке. Да и соскучилась я по ней. Младшая сестра как ни как. Ты же знаешь, я ей вместо матери.

Вера быстро оделась и прошла в коридор.

— Вераша, ты когда вернешься? — крикнул ей вслед Колотов.

Девушка осторожно выглянула из-за дверного косяка. Лицо ее светилось счастливой улыбкой, которая лучше всякой косметики скрывала безобразный шрам.

— Знаешь, ты первый, кто называет меня Верашей. Мама иногда Верушей звала. Светка — Веруней. А вот Верашей — никто и никогда.

— А тебе самой нравится это имя?

— Очень.

— Тогда я всегда буду звать тебя Верашей, — улыбнулся Колотов, — кстати, ты мне не сказала когда вернешься.

— К обеду вернусь. Пока. Не скучай.

Вера помахала рукой и скрылась в темноте коридора. Хлопнула входная дверь. Юрий Николаевич подложил руки под голову и уставил взгляд в потолок.

— Это хорошо, что Вера сегодня ушла, — подумал он, — не хочу при ней Генке звонить. Потому уже второй день звонок откладываю. Сегодня точно позвоню, но не с утра. Утром он обычно занят. Позвоню ближе к обеду.

Колотов откинул одеяло и встал с кровати. Быстро покончив с туалетом, он оделся и вышел из дома, чтобы купить свежие газеты. (Бросив пить, Юрий Николаевич вернулся к своей прежней привычки: читать за завтраком утреннюю прессу.) Ближайший газетный киоск располагался за углом дома, но Юрий Николаевич решил пройти к дальнему киоску, у кинотеатра, рассчитывая в течение неспешной прогулки еще раз продумать предстоящий телефонный разговор с бывшим начальником.

Вернувшись домой, Колотов заварил кофе и пожарил яичницу. Завтрак и чтение газет он умудрился растянуть почти на два часа. В течение этого времени Юрий Николаевич украдкой бросал взгляды на часы. Ровно в одиннадцать он подошел к телефонному аппарату и набрал номер завлаба.

— Алло, — раздался из трубки знакомый голос.

— Геннадий Васильевич? Приветствую. Колотов беспокоит.

Не успел Юрий Николаевич докончить заготовленную фразу, как его оглушил Генкин вопль.

— Юра!? Ты?! Вот здорово, что позвонил! А мы только сегодня утром тебя вспоминали. Представляешь, экспертную оценку мы без тебя так и не смогли закончить. Нашему директору каждый день из Москвы звонят. Во все дыры его бедного сношают. Они его, а он меня. Тьфу, что я все о себе? У тебя что нового? Здоровье как? Ну… и вообще?

От столь бурного начала беседы заготовленный план разговора вылетел у Колотова из головы.

— Гена… — Юрий Николаевич почувствовал, как предательски дрожит его голос, — ты прости меня… ну за последнюю нашу встречу… я тогда накричал на тебя…

— Юра! Это ты меня прости! Я же тогда повел себя как последняя скотина…

Генкин голос, видимо, тоже отказался слушаться своего хозяина. Завлаб замолчал, тяжело переводя дыхание.

— Гена, — первым возобновил разговор Колотов, — а ведь я пить бросил.

Трубка загромыхала Генкиным кашлем.

— Ты… ты это серьезно? — едва смог выговорить он.

— Абсолютно. Уже три недели во рту ни капли не было. Гена… — Колотов глубоко вздохнул, прежде чем перейти к главному вопросу, — я хотел бы вернуться в институт. Возьмешь меня к себе?

— Юра! Юра! — взревел завлаб, — какие могут быть вопросы?! Сегодня же приходи! Сейчас же! Немедленно!

Менее чем через час Юрий Николаевич входил в кабинет, который посещал последний раз три недели назад. Завлаб выскочил из-за стола и, подлетев к Колотову, обнял его и прижал к себе. Затем, отстранившись, внимательно посмотрел гостю в глаза.

— Юра, а что случилось?

— Ты о чем? — Колотов растерянно пожал плечами.

— Что с тобой произошло? Ты весь светишься изнутри. Словно тебе Нобелевскую премию присудили. Вон, в глазах огонь пионерский горит.

— Так я же тебе говорил: с выпивкой завязал.

— Неет, — покачал головой Генка, — тут что-то другое. Ты случаем не влюбился?

В следующую секунду Юрий Николаевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Дыхание перехватило, а меж лопаток выступил холодный пот.

— Нет! Нет! — яростно замотал он головой, — конечно, нет!

— Чего ты так испугался? — изумился завлаб, — нет, так и нет.

Он схватил Колотова за руку и потянул к столу.

— Садись, я тебе наши последние новости поведаю.

Из здания института Колотов вышел, когда уже стемнело. За это время он успел узнать последние институтские новости, написать заявление о приеме на работу, а главное, докончить пояснительную записку по экспертной оценки прибора УТ-2. Пока находился в институте, ни о чем, кроме работы, думать не мог. Сейчас же, шагая к остановке автобуса, Юрий Николаевич вспомнил Генкины слова, брошенные им в первую минуту их встречи.

— Нет! — как и тогда, в кабинете начальника, затряс головой Юрий Николаевич, — этого не может быть! Да, она хорошая, добрая, отзывчивая. Но ведь она некрасива! Она уродлива! Никакой любви быть не может! Не может!

Выйдя из автобуса и перейдя дорогу, Колотов через двор направился к своему дому. На детской площадке, как обычно в вечернее время, собралась пьяная компания. Слышались ругань и раскатистый смех. Один из голосов показался Юрию Николаевичу знакомым.

— Бля буду, это он! Он, я вам говорю! — вопил мужик, — это он меня тогда в ухо еб — л!

Колотов узнал этот голос. Принадлежал он Вериному должнику, Аркашке Горбушину. Юрий Николаевич невольно ускорил шаг.

— Стой! — зарычал Аркашка, — стой, падла!

За спиной Колотова послышался топот ног.

— Бежать? — промелькнул в голове ученого вполне уместный вопрос, — а если Вера, по обыкновению, дожидаясь меня, смотрит в окно? Я что же, у нее на глазах, как последний трус, стану удирать от кого-то подонка? Нет!

Колотов остановился и резко развернулся. К нему бежали двое: Горбушин и долговязый мужик в мятом пиджаке и кепке, сдвинутой на бикрень.

— Чо, со страха обосрался? — Аркашка остановился в двух шагах от Колотова, — бежал аж пятки сверкали.

Юрий Николаевич молча смотрел Горбушину в глаза.

— Поговорим? — тот придвинулся ближе к Колотову. На Юрия Николаевича пахнуло уже забытым запахом перегара.

— О чем? — сквозь зубы процедил Колотов.

— А вот о чем.

Аркашкин кулак взметнулся вверх, нацеливаясь Юрию Николаевичу в лицо. Колотов резко наклонился влево, одновременно выбрасывая правую руку вперед. Его кулак встретился с подбородком противника. Горбушин качнулся всем телом назад, но в следующую секунду, взревев как раненный буйвол, кинулся на Колотова, выставив вперед руки. Не растерявшись, Юрий Николаевич, как заправский тореадор, сделал шаг в сторону и уже занес руку для удара в многострадальное Аркашкино ухо, как вдруг почувствовал резкую, пронизывающую боль под левой лопаткой. Перед глазами поплыли яркие, неразборчивые картинки. В висках застучало так, словно по ним били тяжелым молотком. Потом все неожиданно стихло, и Юрий Николаевич ясно услышал Аркашкин голос:

— Ты чо, Штырь, ох-ел?! Ты чего натворил?! Ты же замочил его!

г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

Пандера достал из печи готовую посуду, три горшка и чашу, и поставил их на стол остывать. В корыте лежал замес для следующей партии посуды, но горшочник не спешил приступать к работе. Он прошел в дальний угол мастерской, опустился на табурет и, подперев голову руками, погрузился в размышления, которые не давали ему покоя вот уже третий день к ряду.

Три дня назад, при последнем свидании, Мария сообщила Пандере о своей беременности. Новость эта заставила горшочника застыть в оцепенении. Долгое время он молча таращил на молодую женщину полные ужаса глаза.

— Что теперь делать? — спросила Мария чуть слышно.

«Что делать?» Именно этот вопрос постоянно мучил горшочника на протяжении последних трех дней. «Что делать?» — спрашивал он себя и не находил ответа.

Около года назад Пандера случайно встретил Марию на рынке. Конечно, он и раньше видел девушку, но не обращал на нее особого внимания. В этот раз все было иначе. Взгляд бездонных карих глаз, разлет густых бровей, подобных крыльям птицы, милое очертание алых губ девушки поразили молодого (Пандере недавно исполнилось двадцать пять) человека, словно удар молнии. Подобно зомби, не отдавая отчета в своих действиях, он брел по рынку за Марией и не сводил с нее глаз. Вскоре девушка заметила внимание со стороны горшочника. Она улыбнулась ему краем губ и тут же низко склонила голову. Потом к Марии подошла ее мать, и они покинули рынок.

Остаток того дня Пандера провел как в бреду. Ни есть, ни пить он не мог. Работа валилась из рук. Ночь он провел без сна, мечась по постели, словно в предсмертной агонии. На следующее утро горшочник отправился к старому шадхану, свату. Старик жил в соседнем доме, через забор от Пандеры и знал молодого человека с раннего детства.

Лишь справившись о здоровье старца, горшочник тут же объяснил причину своего визита. Шадхан слушал молодого человека молча, слегка покачивая головой.

— Я прошу тебя сегодня же сходить к торговцу Исааку и сосватать за меня его дочь Марию, — закончил свою речь Пандера.

Шадхан продолжал молчать, внимательно рассматривая носки своих ног. Наконец, он поднял голову и неожиданно спросил:

— Известна ли тебе притча о римской матроне?

Пандера в растерянности замотал головой.

— Римская матрона, — начал старец тихим голосом, — пришла к рабби и спросила: за сколько дней Бог создал мир?

— За шесть, — ответил рабби.

— А чем Бог занимается с тех пор? — последовал новый вопрос.

— Он заключает браки, — не задумываясь, ответил рабби.

Старый шадхан улыбнулся.

— Если ты полюбил девушку и, даже если девушка ответила тебе взаимным чувством, это отнюдь не означает, что ваш брак будет счастливым и прочным. Счастливые браки вершатся Богом и мы, шадханы, призваны доносить до людей Господни решения. Всевышний указывает нам, которая из женщин должна стать женой данного мужчины и, наоборот, который из мужчин должен стать мужем данной женщины.

— Послушай, старик, — Пандера схватил шадхана за руку, — но ведь возможно, Мария — именно та женщина, которая предназначена мне Богом. Умоляю тебя, спроси его об этом.

Вновь улыбка осветила лицо старца.

— Хорошо, — кивнул он головой, — я выполню твою просьбу. Я знаю торговца Исаака и знаю его дочь. Я спрошу мнение Всевышнего о вашем браке, но предупреждаю: в Назарете и его окрестностях много невест, а потому шансов, что выбор Господа падет на Марию ничтожно мал. А сейчас выйди во двор, — шадхан указал молодому человеку на дверь, — и подожди меня там. Разговаривать с Богом я должен в одиночестве.

Время тянулось неимоверно медленно. Пандера сделал уже более трехсот шагов по периметру двора (точное число шагов он не знал, поскольку однажды, услышав громкое восклицание шадхана, сбился со счета), а хозяин дома по-прежнему оставался внутри помещения. Солнце стало припекать, и горшочник почувствовал, что исподняя одежда на спине уже пропиталась потом. Он зашел под навес и огляделся по сторонам, выискивая место, где ему можно было бы присесть.

— Пандера, — услышал он вдруг за спиной слабый голос.

Молодой человек вздрогнул и оглянулся. Хозяин дома медленной, шаркающей походкой приближался к нему.

— Возрадуйся, Пандера! — старик подошел к горшочнику и положил руку ему на плечо. Глаза его светились загадочным блеском, — свершилось чудо! Я перебрал более трех десятков известных мне девиц в Назарете и окрестных деревнях, и Господь указал мне на ту, которую ты любишь! Возрадуйся, Пандера! Мария станет твоей женой! Сегодня вечером я пойду к торговцу Исааку и посватаю тебя к его дочери. Завтра утром приходи ко мне. Будем готовиться к свадьбе, мой мальчик!

На следующее утро, лишь только зарозовело небо на востоке, Пандера уже стоял подле глинобидного забора, разделяющего его двор с двором шадхана, и внимательно прислушивался к тому, что происходит в доме соседа. Едва заслышав голос старца, горшочник со всех ног бросился со двора и через несколько мгновений предстал перед шадханом. Старец встретил его угрюмым взглядом.

— Этот Исаак — паршивая свинья, — прорычал он, — вонючий шакал, верблюд облезлый!

— Что случилось, старик?! — голос Пандеры задрожал в предчувствии беды.

— Он презрел наши обычаи! — продолжал рычать шадхан, — он презрел волю Господа! За это ему вечно гореть в Геенне огненной!

— Ради Бога, скажи мне, что случилось! — Пандера схватил старика за плечи и несколько раз с силой тряхнул его иссохшее тело.

— Исаак отказал тебе, — чуть слышно прошептал старец и низко склонил голову, — он сказал, что ему нужно отдать долг ростовщику. Поэтому он собирается выдать Марию за человека, который сможет заплатить за нее богатый могар. Исаак знает, что ты беден, поэтому он тебе отказал.

Едва различая дорогу, Пандера добрался до своей мастерской, сел в углу на табурет и уставил невидящий взгляд себе под ноги. Так он просидел до вечера. Мать несколько раз звала его к столу, но молодой человек в ответ лишь яростно тряс головой.

Утром следующего дня Пандера снова пошел к шадхану. На немой вопрос вскинутых вверх бровей старика горшочник с жаром выпалил:

— Подыщи мне невесту. Я хочу жениться.

Губы шадхана скривились в грустной улыбке. Он взял молодого человека за руку, провел под навес и усадил на скамью. Опустившись рядом, старик положил руку горшочнику на колено.

— Я тебя хорошо понимаю, — тихо заговорил он, — сам когда-то был в таком положении. Все мне тогда опостылело. Жить не хотелось. Думал оставить дом и уйти, куда глаза глядят. Спасибо отцу: образумил меня, на путь истинный наставил.

Тобой сейчас, как и мной в то время, руководят чувства, а не разум. Твое самолюбие уязвлено, любовь твоя отвергнута и в тебе кипит обида, которая толкает на необдуманные поступки. Поверь мне, старику, твое сердце еще долго будет принадлежать Марии. Ее образ будет еще долго стоять перед твоим мысленным взором. Если ты сейчас женишься, то пройдет совсем немного времени и твоя жена почувствует твое состояние. И тогда она возненавидит тебя. А ненависть женщины в тысячу раз страшнее ненависти мужской. Твоя жизнь превратится в кошмар. Поэтому, внемли моему совету, мальчик: не спеши и не горячись. Потерпи год-полтора и твоя душевная боль утихнет. Твой разум очистится от накипи чувственных переживаний, и ты снова сможешь осознанно выбирать свою жизненную дорогу.

Вернувшись домой, Пандера прошел в мастерскую и принялся готовить замес с таким усердием, словно готовился выполнить заказ царя Иудеи. Но, если руки горшочника машинально делали знакомую им работу, то голова его была занята мыслями о только что состоявшимся разговоре. Раз за разом молодой человек прокручивал в сознании слова старого шадхана, спорил с ним, приводил собственные доводы, но каждый раз вынужден был признаваться самому себе, что старик во всем прав.

Прошло два месяца или чуть более того. Однажды Пандера возвращался с рынка, где торговал своими изделиями. День выдался удачным и горшочник сумел продать почти всю посуду, которую захватил из дома. Решив сократить путь, Пандера свернул на узкую, пыльную улочку, петлявшую меж домов. Неожиданно впереди замелькала женская фигура с двумя кувшинами воды в руках. Женщина шла в том же направлении, что и горшочник. Расстояние между ними быстро сокращалось. На очередном повороте дороги Пандера сумел разглядеть профиль идущей впереди женщины, и в следующее мгновение сердце молодого человека учащенно забилось: это была Мария. Горшочник прибавил шаг и уже не шел, а почти бежал, взбивая босыми ступнями облака пыли. Услышав за собой топот ног, Мария обернулась. Пандера заметил, как она вздрогнула всем телом, а глаза ее испуганно расширились. В следующий миг молодая женщина бросилась прочь и через десяток шагов скрылась за дверью одного из домов. Пандера догадался, чей это был дом. Он знал, что не так давно Мария вышла замуж за плотника Иосифа.

На следующий день Пандера долго бродил по улице, на которой накануне встретил Марию. Однако увидеть ее ему в тот день не удалось. На второй день Пандера повторил свои попытки, но снова безрезультатно. Лишь на четвертый день ему повезло: в очередной раз, проходя мимо дома Марии, горшочник увидел, как она вышла из двери с кувшинами в руках. Заметив Пандеру, молодая женщина низко склонила голову и ускорила шаг.

— Мария! — бросился к ней горшочник, — подожди, Мария.

Женщина остановилась и, не поднимая головы, прошептала:

— Уходи! Люди увидят!

— Только два слова, Мария! — простонал Пандера, — когда последний раз я встретил тебя здесь, на улице, то понял, что не могу жить без тебя. Мы должны встретиться, Мария. Иначе, я умру с тоски!

Меж бровей молодой женщины пролегла глубокая складка. Взгляд ее, словно затравленный зверек, метался из стороны в сторону.

— Хорошо, — выдохнула она чуть слышно, — через два дня, после полудня, я приду к тебе в мастерскую. Нам нужно купить посуду.

Как и обещала, через два дня Мария пришла к горшочнику и после этого стала приходить к нему раз в две или три недели. А потом… потом она сообщила, что беременна.

— Что делать? — в сотый раз задался вопросом Пандера, обхватив руками голову.

От бесплодных размышлений молодого человека отвлек неожиданный стук в дверь. Горшочник поднялся со стула и направился встречать незваного гостя. На пороге стоял нищий в старых лохмотьях, одетых на грязное тело.

— Здравствуй, Пандера, — нищий склонился в почтительном поклоне, — да будет дом твой полон достатком и радостью.

— Пошел прочь, — проворчал горшочник, — мне нечего тебе подать.

— Не за податью я пришел сюда, — вновь склонил голову нищий, — а пришел я, чтобы дать ответ на вопрос, мучающий тебя последние дни.

— Какой вопрос? — опешил от неожиданности молодой человек.

— Позволь мне войти в мастерскую, — улыбнулся нищий.

Пандера отступил на шаг, давая возможность гостю пройти внутрь помещения. Тот, войдя, осмотрелся и не спеша занял место на скамье возле печи. Некоторое время он молчал, глядя себе под ноги и разглаживая бороду.

— У тебя, Пандера, — начал нищий тихим, но твердым голосом, — есть единственный выход из создавшегося положения: бежать из Назарета как можно дальше, где тебя никто не знает.

— Кто ты и кто тебя послал? — прохрипел горшочник, сверля гостя взглядом, в котором страх боролся с надеждой.

— Я — Ангел Господень Гавриил. А послан я Всевышним, чтобы помочь тебе.

— Ангел? — переспросил молодой человек, недоверчиво качая головой.

— Да, Ангел. Смотри, — приказал гость, указывая рукой на печь, в которой чуть тлели угли. В тот же момент угли вспыхнули мощным пламенем.

— Смотри, — вновь раздался приказ, и мастерская вдруг озарилась ярким, мерцающим светом, в котором с быстротой молнии красный цвет сменялся на оранжевый, оранжевый — на желтый, желтый — на зеленый, зеленый — опять на красный и так далее до ряби в глазах.

— Ну, теперь ты веришь, что я — Ангел Господень? — громовым раскатом прогремел в ушах горшочника голос нищего, хотя Пандера мог поклясться, что гость не открывал рта.

— Верю! Верю! — молодой человек рухнул на колени и склонил голову перед Ангелом. Тот хранил молчание и Пандера, выждав некоторое время, решился заговорить.

— Ты сказал, что Господь послал тебя помочь мне. Скажи, что мне делать.

— Прежде всего, тебе следует молчать, — Гавриил поднялся со скамьи и теперь стоял перед горшочником во весь рост, — никому, никогда, даже под мучительными пытками ты не должен сообщать, что Мария родила ребенка от тебя. В противном случае, тебя ждет страшное наказание, в сравнении с которым самая жуткая смерть покажется наслаждением.

Ангел Господень замолчал, испытывающим взглядом изучая лицо горшочника. Тот опустил глаза, и на лбу его пролегла задумчивая складка. Прошло довольно много времени, прежде чем Пандера вновь обратился к Гавриилу.

— Скажи, — смущенно произнес он, — почему Господь так усердно печется о судьбе обыкновенного ребенка и его матери?

— Ребенок, о котором идет речь, вовсе не обыкновенный! — Ангел вскинул руки вверх, — ему уготована Господом великая миссия. Придет время и он станет машиахом, царем иудейским. Он укажет людям дорогу в Царство Небесное, в царство добра и справедливости.

— Мой сын станет машиахом?! — удивленно воскликнул Пандера.

— Забудь о том, что он твой сын! — прогремел голос Гавриила, — иначе тебе не избежать наказания Господнего.

Горшочник покорно склонил голову.

— И вот еще что, — продолжил Ангел, смягчив голос, — ты должен завтра же покинуть Назарет. Будет лучше, если ты переберешься в Иерусалим. Город большой и тебя мало кто там знает.

— Но что я буду делать в Иерусалиме? Там и без меня полно горшочников!

— Об этом не волнуйся, — Ангел Господень небрежно махнул рукой, — я все устрою.

г. Екатеринбург (бывший Свердловск), 1993 год

— Саша, добавку положить? — Вера Александровна тронула племянника за плечо.

Мальчик двенадцати лет с мелкими веснушками на носу и живым взглядом серых глаз мотнул головой.

— Не-а, я наелся.

— Тогда чаю?

Вера Александровна сняла чашку с буфетной полки.

— А конфеты у тебя есть? — вскинул голову племянник.

— Есть.

— Шоколадные?

— Шоколадные, — улыбнулась Вера Александровна.

— Тетя Вера, — мальчик повернулся к тетке всем телом, — почему так получается: у тебя всегда есть шоколадные конфеты, а у мамы их никогда не бывает?

Вера Александровна нахмурила брови.

— Потому что мать вас с Женькой одна растит и денег у нее на конфеты не хватает. Отец ваш когда в последний раз алименты присылал?

Племянник в задумчивости почесал затылок.

— Кажется, в прошлом году.

— Вот именно, в прошлом. Светка как рыба об лед бьется, чтобы вас одеть, обуть, да накормить.

— Точно, как рыба, — фыркнул мальчик, — укатила с дядей Колей на Черное море и плавает там уже вторую неделю.

— Не болтай, чего не знаешь! — Вера Александровна легонько хлопнула племянника по макушке, — ваша мать за Николая замуж собирается. Поехала с его родственниками знакомиться.

— Ага! Прошлой зимой она за Степана замуж собиралась. А где теперь этот Степан? Тю-тю.

— Мал ты еще, мать судить! — рассердилась Вера Александровна, — за собой лучше следи. В табеле за прошлый год одни трояки!

— По физкультуре четыре, — буркнул Саша.

— И сестра твоя не лучше, — тетка не заметила замечания племянника, — как техникум весной бросила, так до сих пор нигде не работает. Третий месяц у матери на шее сидит!

— У Женьки свои деньги есть, — возразил мальчик.

— Откуда?! — не поверила Вера Александровна.

— Ее хахиль спонсирует. У него знаешь, какая тачка крутая?!

— Видела я его тачку. Он сюда за Женькой приезжал. Тогда я с ним и познакомилась. Романом его зовут. Не понравился он мне. Вроде улыбается, а взгляд холодный, оценивающий. Как у налогового инспектора.

Саша, тем временем, встал из-за стола и подошел к окну.

— Тетя Вера, — указал он пальцем сквозь стекло, — а вон тот иностранец вчера тоже здесь крутился.

Вера Александровна подошла к мальчику и посмотрела вниз. Недалеко от подъезда стоял молодой человек лет двадцати двух — двадцати трех в светлом и, по-видимому, дорогом костюме. В руках молодого человека алел, стянутый целлофаном, букет роз.

— Странно, — пожала плечами Вера Александровна, — я этого парня сегодня в нашем ЖЭКе видела. Постоял недолго и ушел. А почему ты решил, что он иностранец?

— Прикид у него ненашенский.

— «Прикид»! «Прикол»! — вздохнула Вера Александровна, — вконец русский язык испоганили.

— Тетя Вера, смотри, он к нашему подъезду идет, — кивнул на «иностранца» мальчик.

Действительно, в этот момент молодой человек широким шагом направлялся к подъезду, где жила Вера Александровна. Тетка с племянником обменялись удивленными взглядами и замерли в ожидании. Ждать пришлось около минуты (квартира Веры Александровны находилась на третьем этаже). Когда раздался звонок, хозяйка дома с племянником, опережая друг друга, ринулись к двери. От растерянности Вера Александровна даже забыла о безопасности и, не задав обычного в этом случае вопроса «кто там», открыла дверь.

— Вера Александровна Пичугина? — лицо молодого человека осветилось приветливой улыбкой.

— Да, — выдохнула женщина, отмечая про себя иностранный акцент незнакомца, — а вы кто будете?

— Это вам, — молодой человек протянул Вере Александровне розы, — мое имя Гюнтер Шварц. Я представляю адвокатскую контору «Шварц и сыновья». Наш офис расположен в Мюнхене, в Германии.

Выдав эту информацию, молодой человек замолчал, вопросительно глядя на хозяйку дома. Та от растерянности, казалось, потеряла дар речи. Пауза явно затягивалась.

— Позволите войти в дом? — первым нашелся адвокат.

— Да, да… — отступила от двери Вера Александровна, — конечно, входите.

Она провела гостя в комнату и усадила за стол.

— Может быть, чаю?

— С удовольствием, — вновь приветливая улыбка украсила лицо иностранца.

— Очень обаятельный молодой человек, — подумала о госте Вера Александровна, — однако, что же ему от меня нужно?

Ответ на этот вопрос хозяйка дома пыталась найти, в течение всего времени, пока готовила на кухне чай. Не найдя вразумительного ответа, она вернулась в комнату, наполнила чашку гостя и, сев напротив него, тихим, но твердым голосом, спросила:

— Скажите, Гюнтер, в чем причина вашего визита ко мне?

Молодой человек не спеша отпил чай из чашки и также не спеша вернул ее на блюдце. Некоторое время он молчал, стиснув пальцы рук в крепкий замок. Когда он заговорил, Вера Александровна, к своему удивлению, заметила как раз или два голос адвоката дрогнул от волнения.

— Вера Александровна, — начал гость, растягивая слова, — я думаю, речь пойдет об очень личных для вас вещах.

Молодой человек скосил взгляд в сторону племянника хозяйки дома, который уселся на диване, томясь в ожидании узнать причину визита немецкого адвоката.

— Саша, — Вера Александровна повернулась к племяннику, — посиди, пожалуйста, на кухне.

Поняв, что его выгоняют, мальчишка скривил недовольно физиономию, сполз с дивана и медленно поплелся из комнаты. Дождавшись, когда дверь за ним закроется, молодой человек поднял глаза на хозяйку дома.

— Вера Александровна, скажите, вы были знакомы с Юрием Николаевичем Колотовым?

У Веры Александровны перехватило дыхание, словно ее окатили ледяной водой. Мысли лихорадочно заметались в голове, пытаясь дать объяснение столь неожиданному вопросу.

— Вы были знакомы с Колотовым? — повторный вопрос адвоката прозвучал как утверждение.

— Да, — чуть заметно кивнула головой Вера Александровна.

Гость нервно перевел дыхание и через стол наклонился к женщине.

— Юрий Николаевич говорил вам когда-нибудь, что у него есть родственники за границей?

— Неет… — Вера Александровна растерянно пожала плечами, — вероятно, он не успел. Наше знакомство продолжалось лишь три недели.

Адвокат понимающе кивнул головой.

— Так вот, уважаемая Вера Александровна, дядя Юрия Николаевича, младший брат его отца, до недавнего времени являлся гражданином Федеративной Республики Германия. Примерно год назад он скончался. В Германию дядя Юрия Николаевича был вывезен юношей, во время последней войны, на принудительные работы. После окончания войны, он остался в Германии, женившись на местной женщине и сменив фамилию. Детей в браке у него не было. Поэтому, когда в 1966 году умерла его жена, дядя разыскал племянника и написал ему письмо. В этом письме он сообщал, что оформил завещание, в соответствие с которым всем его состоянием после смерти будет владеть Юрий Николаевич. На тот момент состояние дяди оценивалось приблизительно в тридцать миллионов дойч марок.

Судьба распорядилась так, что дядя пережил своего племянника. Как вам известно, Юрий Николаевич умер в 1968 году. Однако, за несколько дней до смерти, видимо, каким-то загадочным образом предчувствуя ее скорый приход, Колотов написал дяде письмо. В этом письме племянник просил дядю помочь некой Вере Александровне Пичугиной, проживающей в Свердловске. А именно, оплатить пластическую операцию на лицо этой женщины в лучшей клинике Федеративной Республики.

Молодой человек замолчал, внимательно наблюдая за реакцией собеседницы. Вера Александровна сидела как изваяние, положив руки на стол, и не сводила пристального взгляда с адвоката.

— В соответствии с просьбой племянника, — вновь заговорил заграничный гость, — дядя изменил завещание и вам, Вера Александровна, выделена сумма денег, более чем достаточная для поездки в Германию и проведения там пластической операции.

Лицо молодого человека расплылось в улыбке.

— Я приехал за вами, Вера Александровна, и буду сопровождать вас в течении всего вашего пребывания в Федеративной Республики.

Гость с шумом выдохнул воздух, как после выполнения тяжкого труда, и откинулся на спинку стула. Вера Александровна продолжала сверлить его испытывающим взглядом.

— Вы… — попыталась заговорить она и закашлялась, — вы все это серьезно?

— Вполне.

Молодой человек достал из внутреннего кармана пиджака документы и протянул их хозяйке дома.

— Вот мой паспорт. Вот доверенность от адвокатской конторы, а вот мой билет в Мюнхен. Как видите, дата в нем не проставлена, но, уважаемая Вера Александровна, мне бы очень не хотелось, чтобы эта дата откладывалась надолго, — адвокат виновато пожал плечами, — поверьте, у меня масса неотложных дел в Германии.

— Но… но… — взгляд женщины заметался по полу, словно пытаясь найти там решение возникшей проблемы, — я не могу сейчас ехать. На мне дети. Племянники. Моя сестра уехала с женихом в Краснодарский край. Вернется не раньше, чем через две недели.

Молодой человек на секунду задумался, но тут же в его глазах блеснул радостный огонек.

— Вы можете связаться с сестрой по телефону?

— Даа, — кивнула головой Вера Александровна, — сестра оставила мне номер телефона, по которому я смогу ее найти.

— В таком случае, звоните сестре и порадуйте ее новостью: ближайшим рейсом к ней прилетят ее дети. Их поездку я оплачу.

— Но… — хотела возразить Вера Александровна, однако в этот момент дверь на кухню с шумом распахнулась, и в комнату вприпрыжку влетел Саша.

— Ураа! Мы едем на Черное море! Ураа! — вопил он, размахивая руками, словно крыльями.

— Я еще ничего не решила, — прикрикнула на него тетка и тут почувствовала как рука адвоката, протянутая через стол, осторожно сжимает ее ладонь.

— Вера Александровна, — прохрипел он вдруг осипшим голосом, — вы еще молодая женщина. У вас замечательная фигура, стройные ноги. Неужели вам не хочется стать более привлекательной?! Ведь тогда вы смогли бы устроить свою личную жизнь. Выйти замуж, родить детей. Вам же еще не поздно заиметь собственных детей!

— Что вы?! Что вы такое говорите?! — Вера Александровна почувствовала, как кровь ударила ей в лицо. Она попыталась освободить руку, но молодой человек сильнее сжал ее ладонь.

— Вера Александровна, подумайте о себе. Скоро ваши племянники вырастут, и вы им станете не нужны. Возле вас не окажется близкого человека, готового в любую минуту прийти на помощь. Вас ждет одинокая старость.

Вере Александровне, наконец, удалось освободить свою руку.

— А почему вы так настойчиво пытаетесь уговорить меня на эту операцию? Я подозреваю, что от моего решения каким-то образом зависит ваш заработок?

В следующий момент Вера Александровна заметила, как лоб адвоката вдруг сделался влажным, а пальцы рук судорожно вцепились в край стола.

— Нет, нет, — отчаянно замотал он головой, — мой заработок не зависит от вашего решения. Дело не в этом.

— В чем же тогда дело? — продолжала наседать на молодого человека Вера Александровна, почувствовав его замешательство.

— Тетя Вера, — неожиданно вмешался в разговор Саша, — так мы едем на Черное море или нет?

Вера Александровна открыла рот, но в этот момент прозвучал резкий звонок телефона. Довольная тем, что получила время на обдумывание ответа, хозяйка дома не спеша встала из-за стола и подошла к аппарату.

— Алло.

— Тетя Вера! — голос племянницы поразил Веру Александровну как взрыв артиллерийского снаряда, — тетя Вера!

— Женя, что случилось?! — прокричала в трубку Вера Александровна.

— Тетя Вера, мне нужна ваша помощь! Срочно!

— Что случилось, Женя?!

— Потом все объясню, — из трубки послышались рыдания, — приезжайте, пожалуйста, к скверу возле набережной. Пожалуйста, скорее, тетя Вера!

— Женя, скажи, что… — Вера Александровна попыталась в очередной раз добиться от племянницы объяснений, но из трубки донеслись короткие гудки.

— Женька, кажется, в беду попала! — Вера Александровна переводила растерянный взгляд с застывших в ожидании объяснений племянника и адвоката.

— Женька… это ваша племянница? — решил уточнить иностранец.

— Да.

Вопрос гостя привел Веру Александровну в чувства. Она бросилась к шкафу, где, под нижним бельем, хранила деньги.

— Саша, оставайся здесь и никуда не уходи, пока я не вернусь, — на ходу распоряжалась она, — Гюнтер, наш разговор придется отложить. Позвоните мне завтра.

Против ожидания, немец поднялся из-за стола и решительно шагнул к хозяйке дома.

— Вера Александровна, я пойду с вами.

От неожиданности Вера Александровна повернулась к гостю с зажатыми в руке трикотажными трусиками.

— Нет! Нет! — трусы описали в воздухе замысловатую кривую линию, — это наши семейные дела. Они вас совершенно не касаются.

— Они меня касаются! И я иду с вами!

Глаза молодого человека блестели холодной решимостью. Вера Александровна поняла, что ей не удастся убедить гостя изменить его решение.

— Хорошо, — вздохнула она, — но, по крайней мере, держитесь, пожалуйста, в стороне.

Про себя женщина подумала, что нет в том большой беды, если в трудную минуту рядом будет находиться знакомый мужчина.

Выходя из дома, Вера Александровна проверила сумочку. Газовый баллончик, ее повседневный спутник на протяжении последних двух-трех лет, был на месте.

На улице Вере Александровне удалось остановить первую же проезжавшую мимо машину. Поездка к скверу заняла не более десяти минут. Выйдя из машины, женщина огляделась по сторонам.

— Где же она? — Вера Александровна вопросительно посмотрела на Гюнтера. Тот в ответ недоуменно пожал плечами. Еще несколько минут оба молча топтались на месте, усердно крутя головами в разные стороны. Неожиданно рядом скрипнули тормоза, и у обочины дороги остановилась роскошная иномарка. Из машины вышел широкоплечий молодой мужчина лет тридцати с коротко стриженным ежиком жестких волос на голове и массивной золотой цепью на шее.

— Роман?! — удивилась Вера Александровна.

— Здравствуйте, Вера Александровна, — кивнул головой молодой мужчина, — Женя попросила меня отвезти вас к ней. А это кто? — хозяин иномарки окинул Гюнтера недовольным взглядом.

— Это… это мой знакомый, — пробормотала Вера Александровна и добавила решительно, — он поедет с нами.

Роман распахнул дверь и жестом пригласил Веру Александровну и ее спутника в машину.

— Что случилось с Женей? — спросила Вера Александровна, лишь только Роман занял место за рулем автомобиля.

— Она вам сама все расскажет, — уклонился от ответа молодой мужчина. Он передернул рычаг коробки передач, и машина мягко тронулась с места. В течение поездки Вера Александровна еще несколько раз пыталась выяснить причину неожиданного звонка своей племянницы, но, как и в начале разговора, молодой мужчина упорно отказывался от объяснений.

Ехать пришлось в район ВИЗ. Остановились у ворот старого, неухоженного дома. Ветхий забор во многих местах был поломан. Двор зарос травой, а стены самого дома взывали к состраданию обсыпавшейся штукатуркой. Чуть в стороне покосилась на один бок сбитая из досок уборная.

Роман провел гостей через темные сени и грязную кухню в просторную комнату, обстановку которой составляли потертый диван, стол и три стула. На стульях развалились два парня. Одеты парни были одинаково: в джинсы и майки, натянутых на мускулистые тела. На диване, забившись в угол и поджав под себя ноги, сидела девушка лет шестнадцати. Веки девушки опухли от слез, а нижняя губа кровоточила.

— Женечка! — Вера Александровна бросилась к племяннице и прижала ее к себе, — что они с тобой сделали? Они над тобой измывались? Да?

Девушка уткнулась тетки в плечо, и из ее груди вырвался надрывный плач.

— Никто над твоей Женькой пока не измывался, — Роман занял свободный стул и с кривой усмешкой наблюдал за встречей родственников, — так, дали слегка по физиономии для острастки. А вот если она долг не отдаст, тогда пощады ей не будет. Тогда мы ее всей кодлой харить будем до тех пор, пока кишки из ж-пы не полезут.

— Долг?! — Вера Александровна повернулась к говорившему, — какой долг?!

— За товар, который она взялась доставить в Москву и который, как она уверяет, потеряла.

— Товар?! В Москву?! — Вера Александровна вытаращила на Романа удивленные глаза, — что за товар?!

— Героин, — глаза молодого мужчины превратились в узкие щелки, — а говорю я тебе это для того, чтобы ты не вздумала в милицию бежать. Твоя Женька уже не раз в Москву моталась с героином. Если нас сдашь, мы ее за собой потянем.

— Сколько же она тебе должна? — глаза Веры Александровны пылали ненавистью.

— Десять тысяч долларов. И если до завтрашнего дня твоя племянница деньги не вернет, живой ты ее больше не увидишь. Поняла?

Вера Александровна оторвала от своего плеча голову племянницы.

— Женя, это правда? Все, что он сказал, правда?

Продолжая подвывать, девушка кивнула головой. С полминуты Вера Александровна изучала лицо племянницы, словно увидела его впервые. Затем она вновь повернулась к Роману.

— У нас нет таких денег. Ни у меня, ни у Жениной матери.

— Я в этом не сомневался, — усмехнулся молодой мужчина, — но у тебя есть квартира. Если хочешь сохранить жизнь племяннице, да и себе тоже, поедешь сейчас со мной к нотариусу и оформишь на меня доверенность на продажу своей квартиры.

Голова Веры Александровны упала на грудь. Нижняя губа мелко затряслась. На некоторое время в комнате воцарилась тишина, которую нарушало лишь всхлипование Жени. Неожиданно, стоявший до этого молча у двери, иностранный адвокат решительно шагнул вперед.

— Не надо продавать квартиру, — голос Гюнтера звенел от возбуждения, — я оплачу долг.

Взоры всех присутствующих обратились к немцу.

— У тебя есть десять тысяч баксов наличными? — недоверчиво покачал головой Роман.

— Пока нет, — пожал плечами Гюнтер, — но я переведу деньги из Германии на ваш счет в местном банке.

— Из Германии?! — брови Романа удивленно взметнулись вверх, — значит, ты немец. А я поначалу решил, что ты прибалт. А как ты с ней, — молодой мужчина кивнул в сторону Веры Александровны, — познакомился?

— Это к данному делу отношения не имеет, — нахмурился Гюнтер, — я предложил вам оплатить долг Жени. Вы согласны с моим предложением?

Роман задумчиво потер подбородок.

— Сколько времени займет перевод денег?

— Не знаю, — вновь пожал плечами иностранец, — в Германии это делается в течение нескольких минут.

— Мужики, — Роман повернулся к своим товарищам, — а ну выйдем во двор. Обмозговать ситуацию требуется.

Парни вскочили с мест и вслед за Романом покинули дом. Когда за ними захлопнулась дверь, Вера Александровна встала с дивана и подошла к адвокату.

— Гюнтер, что это значит? Почему вы помогаете нам? Или это входит в круг ваших обязанностей?

Молодой человек смущенно потупил взор.

— Я… я не мог оставить вас в беде, — пролепетал он чуть слышно, — кроме того, я хорошо зарабатываю и десять тысяч для меня не столь значительная сумма.

— Так вы собираетесь потратить собственные деньги?! — всплеснула руками Вера Александровна, — честно сказать, я подумала, что вы возьмете их из моего наследства.

— Нет, — покачал головой адвокат, — в соответствии с завещанием, те деньги могут быть потрачены только на операцию и на расходы, непосредственно связанные с ней.

— В таком случае, я не могу принять от вас эту помощь! — покачала головой женщина.

— Вера Александровна, поверьте мне, — Гюнтер молитвенно сложил руки на груди, — я буду счастлив помочь вам и, не раздумывая, потратил бы для этого сумму гораздо больше этой.

— Но почему?! — Вера Александровна впилась в немца пытливым взглядом, — ведь вы меня совсем не знаете!

Голова Гюнтера медленно склонилась вниз. Неподвижный взгляд уперся в пол.

— Тетя Вера! — Женя проворно соскочила с дивана и, схватив тетку за руку, потащила в сторону, — ну какая разница, почему он тебе помогает? — зашипела она, брызгая слюной, — если ему хочется, пускай помогает! Соглашайся, пока он не передумал, иначе…

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошел Роман в сопровождении своих товарищей.

— Поедем сейчас с тобой в банк, — махнул он рукой Гюнтеру, — а вы, — повернулся Роман к Вере Александровне и Жене, — чтобы не вздумали бежать, посидите пока в погребе.

Товарищи Романа подхватили тетку с племянницей под руки и повели на кухню. Там один из парней поднял, сколоченную из досок, крышку, прикрывающую вход в погреб.

— Полезайте, — указал он женщинам рукой вниз.

— Там же темно! — Женя испуганно попятилась от черного зева погреба.

— А ты думала, там как в Сочи, светло и жарко? — расхохотался парень.

Он протянул руку к выключателю и щелкнул тумблером. Погреб осветился тусклым светом запыленной лампочки. Первой по шаткой лестнице спустилась Вера Александровна. За ней последовала Женя. Крышка захлопнулась. Наверху, по полу проволокли что-то тяжелое и остановили поверх крышки.

— Заперли как мышей в мышеловке, — вздохнула Вера Александровна.

Она огляделась по сторонам. Высота погреба была чуть более полутора метра. Поэтому приходилось стоять, пригнув голову. Погреб имел форму вытянутого прямоугольника с длиной около четырех метров и шириной менее двух. Вдоль одной из стен была сколочена из досок загородка, за которой, по-видимому, хранили зимой картошку. Большую часть оставшейся площади погреба занимали пустые деревянные бочки, которые использовались, вероятно, для солений.

Вера Александровна перевернула две небольшие бочки вверх дном. На одну села сама, на другую указала Жене.

— Ну, рассказывай, — окинула она племянницу недобрым взглядом.

— Чего рассказывать? — набычилась девушка.

— Как до такой жизни докатилась, рассказывай. Как с бандитами спуталась. Как наркотиками стала торговать. Все рассказывай.

С полминуту девушка сидела молча, низко склонив голову.

— Я когда с Романом познакомилась, не знала, что он наркотиками занимается, — заговорила она чуть слышно, — он сказал, что у него бизнес какой-то есть.

— А как же ты согласилась наркотики возить? — махнула рукой Вера Александровна, — ведь это же подсудное дело!

— Первый раз, когда поехала, я не знала, что героин везу. Узнала, когда Роман мне за это деньги дал. Ну, а потом… — на глазах Жени выступили слезы, — ты ведь знаешь, как мы живем. Отец нам не помогает. Мать свою зарплату на кавалеров спускает. Они ее, лохундру, доят как корову. Если бы не ты, так давно с голоду подохли. Вот я и согласилась смотаться в Москву несколько раз. Чтобы подзаработать немного, Сашку одеть и самой прибарохлиться. А то ходила как чмо. Девчонки в техникуме надо мной смеялись.

Четыре раза в Москву съездила. На пятый я Романа заранее предупредила: все, больше возить героин не буду. Он меня просил еще поездить. Долго уговаривал. Обещал плату повысить. Я стояла на своем: еду в последний раз.

— Как же пропал этот чертов героин?

— Обокрали меня, — тяжело вздохнула Женя, — ампулы с героином были в шоколадных конфетах спрятаны. Конфеты — в коробке, а коробка — в сумке, среди вещей. На вокзале, перед посадкой в поезд, я встретила школьную подругу, Дашку Лаврову. Она тоже в Москву ехала. Дашка с моим соседом договорилась и ко мне в купе перебралась. С нами в купе еще два парня ехали. В дороге разговорились. Парни предложили выпить. Я не хотела пить, но Дашка меня уговорила. Утром, когда проснулись, парней в купе уже не было. Я сумку открыла, а коробки с конфетами там нет.

— Ох, Женька, Женька! — покачала головой Вера Александровна, — вечно ты норовишь вляпаться в какое-нибудь дерьмо! Спасибо Гюнтеру, выручил в этот раз. Дай Бог ему здоровья!

— А кто он, этот Гюнтер?

— Адвокат из Германии. Представляешь, — оживилась Вера Александровна, — дядя моего бывшего знакомого, по его просьбе, оставил мне наследство. Чтобы я пластическую операцию на лицо сделала в Германии. Вот Гюнтер за мной и приехал.

— Ой, теть Вер! — всплеснула руками Женя, — так ты что, скоро красавицей станешь?!

— Ну, уж скажешь, красавицей, — зарделась Вера Александровна.

— И замуж выйдешь? — продолжала наседать племянница.

— Не знаю, — еще больше смутилась женщина, — я об этом не думала. Хотя… все может быть.

— Подожди, — насторожилась Женя, — ты выйдешь замуж. Родишь детей. А кто нам помогать будет?

Вера Александровна оторопело уставилась на племянницу. Та не выдержала и прыснула от смеха.

— Шучу я, теть Вер. Шучу.

— Ну, тебя, Женька, — махнула на девушку рукой Вера Александровна, — не до шуток мне сейчас. Я все об этой операции думаю. Сомнения меня одолевают. Ведь я к своему лицу привыкла. Сроднилась с ним. Пусть оно некрасиво, уродливо, но оно мое. И вдруг раз… у меня будет другое лицо. Что же получается? Вроде как я сама другой стану?

Тетка с племянницей еще долго обсуждали свалившуюся на Веру Александровну проблему, когда на лице девушки неожиданно изобразилась страдальческая гримаса.

— Ой, теть Вер, — простонала Женя, — я в туалет хочу. Сильно.

— Ты как, по-большому или по-маленькому? — поинтересовалась Вера Александровна.

— По-большому и срочно, — захныкала девушка, — живот пучит.

— Вот некстати! — запричитала женщина, — сейчас я этих бандюг кликну. Пусть тебя в уборную отпустят.

Вера Александровна подняла с пола кусок битого кирпича и с силой принялась колотить им по крышке погреба. Вскоре сверху послышались шаги, что-то задвигалось, и крышка открылась.

— Ну? Чего стучишь? — в погреб заглядывал один из парней.

— В туалет девчонки нужно. Срочно! — объяснила Вера Александровна.

Парень почесал затылок.

— Ладно, — махнул он рукой, — пусть выходит. А ты сиди здесь.

Вера Александровна помогла Жене вылезти из погреба. Крышка захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги и в доме все стихло. Женя отсутствовала около четверти часа.

— Тетя Вера! Тетя Вера! — возбужденно зашептала она, лишь только спустилась обратно в погреб, — я сейчас разговор наших охранников подслушала, когда они возле уборной стояли. Роман собирается Гюнтера здесь запереть и за него выкуп потребовать в пять миллионов долларов.

— Ах, паразит! — всплеснула руками Вера Александровна, — ах, сволочь! Парня жалко! Он же из-за нас пострадает! Что будем делать, Женя?

Тетка с надеждой взглянула на племянницу, но та в ответ лишь пожала плечами.

— И я не знаю, — сокрушенно покачала головой Вера Александровна, — давай дождемся Гюнтера, и вместе будем решать. Он хоть и молодой, а все же адвокат. В подобных делах должен лучше нас с тобой разбираться.

Пока ждали возвращения Гюнтера, успели поговорить о многом. Прежде всего, обсудили возможность выхода замуж Жениной матери за ее нового кавалера Николая. После этого поспорили о дальнейшей судьбе самой Жени (тетка настаивала, чтобы племянница продолжила учебу в техникуме, в то время как девушка собиралась идти работать) и, наконец, вновь вернулись к теме предстоящей пластической операции. Неожиданно сверху послышался топот ног. Крышка откинулась и в погреб стал спускаться Гюнтер. Ему вслед неслись, прерываемые смехом, слова Романа:

— Завидую я тебе. Сутки с двумя бабами провести! Красота! Малинник! Только смотри, не переусердствуй, а то завтра не вылезешь оттуда!

Как только крышка захлопнулась, Вера Александровна схватила немца за руку и усадила на бочку.

— Рассказывайте, Гюнтер. Чего это Роман на счет суток болтал?

— Деньги из Германии поступят не раньше полудня завтрашнего дня, — с грустной улыбкой сообщил адвокат, — поэтому нам придется провести здесь еще сутки.

— Гюнтер, — Вера Александровна перешла на шепот, — Жене удалось подслушать разговор парней, которые оставались в доме. Эти бандюги, после того как получат десять тысяч, собираются держать вас здесь и дальше. Они рассчитывают получить за вас выкуп в пять миллионов долларов.

На лбу молодого человека пролегла глубокая складка. Он склонил голову и тяжело вздохнул. В погребе воцарилась тишина. Обе женщины терпеливо ждали слов адвоката. Однако тот продолжал молча сидеть на бочке с опущенной головой. Первой не выдержала Вера Александровна.

— Гюнтер, надо что-то делать! Вы же не собираетесь отдавать им пять миллионов!

Молодой человек снова вздохнул.

— Если бы я был один, — заговорил он чуть слышно, — то попытался бы бежать. Но в данной ситуации я не могу этого сделать.

— Почему?! — от возбуждения Вера Александровна топнула ногой.

— Потому что я не хочу подвергать вас опасности.

Немец вскинул голову и бросил на женщину короткий взгляд. В следующий миг что-то вдруг екнуло в груди Веры Александровны. Ей показалось, что взгляд молодого человека был наполнен нежностью и…

— Нет! Не может быть! Глупость какая-то! — Вера Александровна постаралась прогнать от себя крамольную мысль и поспешила вернуться к разговору.

— Гюнтер, мы с Женей не хотим, чтобы из-за нас вы потеряли свое состояние. Ведь эти бандиты могут не ограничиться пятью миллионами. Поэтому, Гюнтер, мы с Женей готовы рисковать и побежим вместе с вами.

Лицо адвоката озарилось благодарной улыбкой.

— Хорошо! — соскочил он с бочки, — попробуем рискнуть. Как тебе удалось подслушать разговор охранников? — обратился молодой человек к Жене.

Заметив смущение племянницы, Вера Александровна поспешила ответить за нее.

— Она в уборную ходила, а парни ее сопровождали.

— Прекрасно! — хлопнул в ладоши немец, — я тоже попрошусь в уборную. А по дороге схвачу что-нибудь тяжелое и оглушу охранника, который будет меня сопровождать. Затем я освобожу вас.

— Гюнтер, — Вера Александровна дотронулась до плеча молодого человека, — не надо никого бить по голове. Есть более надежный способ. Вот…

Женщина раскрыла сумочку и достала оттуда газовый баллончик. Адвокат протянул руку, но Вера Александровна вернула баллончик на место.

— Нет, Гюнтер, — покачала она головой, — вам не следует идти. Вы мужчина и за вами бандиты будут следить особенно внимательно. Скорее всего, вас будут сопровождать двое. Поэтому с баллончиком пойду я. И пойду не сейчас, а когда стемнеет. В темноте нам легче будет скрыться.

Молодой человек попытался возражать, но Вере Александровне с помощью Жени удалось настоять на своем. После этого принялись разрабатывать дальнейший план побега. Решили, что, если Вере Александровне удастся избавиться от сопровождающего ее охранника, она, не мешкая, вернется в дом и освободит из плена Женю и Гюнтера. В том случае, если у нее не будет возможности проникнуть в дом незамеченной, то ей следует бежать одной и обратиться в ближайшее отделение милиции за помощью.

Если побег пройдет успешно, решено было немедля ехать в гостиницу, где остановился Гюнтер. Туда же вызвать по телефону Сашу. После этого детей на поезде отправить к матери (предварительно связавшись с ней по телефону), а Гюнтеру с Верой Александровной лететь в Москву и далее в Германию.

Когда обсуждение закончилось, Вера Александровна взглянула на часы.

— Через полчаса стемнеет, — сообщила она. Женя с шумом перевела дыхание. Гюнтер сжал пальцы в кулаки. В тесном пространстве погреба чувствовалось напряжение, которое невидимой пружиной давило на сознание каждого из присутствующих здесь людей.

— Гюнтер, а где вы так хорошо выучили русский язык? — решила нарушить тишину Вера Александровна.

Молодой человек слегка смутился.

— Русский я начал изучать в университете. А последний год занимался с платным репетитором. Вообще, я много языков знал, но большинство из них частично или полностью забыл.

— Почему? — удивилась Вера Александровна.

— Потому что не пользуюсь ими.

— Вам нравится изучать иностранные языки? — продолжала интересоваться Вера Александровна.

К ее удивлению вопрос вызвал у молодого человека явное замешательство.

— Нет… впрочем… да, нравится, — пролепетал он.

В разговор вступила Женя.

— Гюнтер, а у вас есть в Германии девушка?

Вера Александровна бросила на племянницу негодующий взгляд, но та сделала вид, что не заметила его и с хитрым прищуром продолжала наблюдать за реакцией адвоката. К удивлению обеих женщин этот вопрос смутил молодого человека в гораздо меньшей степени, чем предыдущий.

— Нет. У меня нет девушки, — равнодушно промычал он, как-будто речь шла об автомобилях или, в лучшем случае, о домашних животных.

Женю такой ответ задел за живое.

— Но если не сейчас, то раньше у вас были девушки?

Реакция молодого человека осталась прежней.

— Нет, — вяло покачал он головой.

Женя подскочила на бочке, на которой сидела.

— Вы что же, ни разу в своей жизни не влюблялись?!

Лицо адвоката неожиданно сделалось мертвенно бледным. Глаза его округлились и наполнились животным страхом, словно Гюнтер увидел перед собой готовую к прыжку огромную кобру.

— Ну чего ты пристала к человеку? — Вера Александровна дернула племянницу за руку, — не влюблялся, значит, некогда было. В университете учился, потом много работал, хотел продвинуться по службе. Между прочим, правильно поступал. Не то, что некоторые. Техникум бросают, с криминальной шпаной знакомятся, а потом чужие люди за них долги выплачивают.

Наверху хлопнула дверь, послышался топот ног и громкие голоса.

— Кажется, они там пьянствуют, — Женя ткнула пальцем в потолок.

— Нам это на руку. Напьются, бдительность потеряют, — заключила Вера Александровна.

Она взглянула на часы.

— Пятнадцать минут осталось.

Эти четверть часа тянулись неимоверно долго. Наверху, в комнате продолжали шуметь. Потом включили музыку.

— Пора! — чуть выдохнула Вера Александровна.

Она вынула из сумочки газовый баллончик и положила в карман пиджака. Подняв затем обломок кирпича, женщина шагнула к крышке погреба. Стучать пришлось довольно долго. Наконец, крышка откинулась и над проемом нависла фигура одного из парней.

— Чего надо? — промычал он пьяным голосом.

— В уборную мне нужно. Срочно! — захныкала Вера Александровна.

Из комнаты донесся голос Романа:

— Чего они стучат?

— Тетка в уборную просится, — прокричал в ответ парень.

— Выведи ее. Не то обосрется, вонять будет, — распорядился Роман и тут же добавил, — возьми ключи от машины. Захватишь бутылку из багажника.

Пока Вера Александровна вылезала из погреба, парень сходил за ключами и они вместе вышли из дома. Ночь была темной, безлунной. Двор освещался лишь тусклым светом одного из окон дома.

— Я ничего не вижу, — пожаловалась Вера Александровна парню, — возьмите меня, пожалуйста, за руку.

Она протянула левую руку молодому человеку, одновременно правую незаметно сунула в карман пиджака и нащупала там газовый баллончик. Так, держась за руки, они прошли по двору несколько шагов, и тут Вера Александровна резко подалась телом вперед, делая вид, что случайно споткнулась. Парень невольно наклонился, чтобы поддержать ее, и в этот момент струя газа с шипением ударила ему в лицо, стремительно проникая в ноздри, открытый рот, серой пеленой застилая глаза. Молодой человек резко выпрямился, вскинул руки вверх, сделал несколько судорожных зевков, потом дернулся всем телом, тяжело повалился на землю и затих. Несколько секунд Вера Александровна стояла над недвижимым телом. Убедившись, что охранник более не представляет для нее угрозы, женщина крадучись направилась к дому. Миновав сени, Вера Александровна осторожно открыла дверь на кухню и осмотрелась. Узкая полоса света через чуть приоткрытую дверь в комнату робко пыталась бороться с темнотой помещения. Вместе со светом из комнаты неслись звуки музыки и голоса бандитов.

Стараясь избежать освещенной полосы, Вера Александровна ужом проскользнула вдоль стены к погребу. Когда женщина подняла крышку, то первое, что она увидела, были две пары глаз, полных тревожного ожидания, страха и надежды.

Тем же маршрутом, вдоль стены, Вера Александровна провела племянницу и адвоката через кухню в сени и далее во двор.

— Бежим! — Вера Александровна схватила Женю за руку и потянула к воротам.

— Стойте! — остановил их приглушенным криком Гюнтер, — у него должны быть ключи от машины.

Немец указал на распростертого на земле охранника. Пошарив у парня в карманах, адвокат с торжествующим возгласом продемонстрировал свою находку. Женщины, не мешкая, юркнули на заднее сиденье автомобиля. Гюнтер занял место за рулем. Двигатель завелся с полоборота. Осторожно миновав створ ворот, Гюнтер прибавил газу, и за окнами автомобиля замелькали придорожные кусты и деревья.

Приобретенная по случаю машина скорректировала разработанные в погребе планы. Вместо того, чтобы сразу направиться в гостиницу, компания бывших пленников сначала заехала домой к Жене с тем, чтобы взять необходимые в дороге вещи и документы. Затем заехали к Вере Александровне, забрали Сашу и лишь затем двинулись к гостинице.

Из гостиничного номера Вера Александровна позвонила сестре. Обрисовав обстановку, предупредила, что ближайшим поездом отправляет детей к ней. После этого позвонили в справочное бюро железнодорожного вокзала. Оказалось, что поезд на Краснодар отправляется через два с половиной часа. Услугами автомобиля Романа решили больше не пользоваться и до вокзала добирались на такси. Билетов на поезд до Краснодара не оказалось и Вере Александровне с Гюнтером пришлось искать свидания с начальником смены. За взятку в пятьдесят марок приобрели два места в одном купе.

Время до отправления поезда провели в ресторане. Ужинали, разговаривали, вспоминали пережитые часы плена. Заспорили. Каждому та или иная ситуация запомнилась по-своему и каждый с жаром отстаивал правдивость своей версии происшедшего. За спорами чуть не прозевали отправление поезда.

Стоя на перроне и махая рукой вслед уходящему составу, Вера Александровна тяжело вздохнула.

— Как я устала за прошедший день!

— Да, день получился насыщенным событиями, — согласился Гюнтер.

Он повернулся к женщине.

— Вера Александровна, а не отметить ли нам удачное завершение дня бутылкой вина?

— А давайте отметим, — рассмеялась Вера Александровна.

В том же привокзальном ресторане Гюнтер купил вино, и они поехали в гостиницу. Оставив Веру Александровну в холле, молодой человек отправился к стойке администрации. Вернулся он через минуту, растерянно разводя руки в стороны.

— Свободных мест в гостинице нет.

Вера Александровна уставилась на немца с немым вопросом.

— Ничего страшного, — махнул тот рукой, — одну ночь посплю на диване. А вы будете спать на моей кровати. Надеюсь, завтра будем ночевать уже в Москве.

В гостиничном номере, когда Вера Александровна вышла в халате из ванной комнаты, на столе уже стояла откупоренная бутылка вина и два бокала. Гюнтер тут же наполнил бокалы вином.

— За нашу сегодняшнюю удачу, — предложил он тост.

Вино оказалось удивительно вкусным, и Вера Александровна без остатка выпила весь бокал. Адвокат вновь наполнил посуду вином.

— Теперь я хочу выпить за то, чтобы также удачно завершилась ваша поездка в Германию.

Вера Александровна почувствовала, как от выпитого вина мысли в ее голове начали устраивать озорные игры. Каждая из них, яростно отпихивая соседку, стремилась первой угодить на язык. На душе женщины сделалось легко, весело и беззаботно.

— Так оно непременно и будет, — поддержала она тост молодого человека и тут же вдруг прыснула от смеха.

— Представляете, Гюнтер, я стану красавицей?! На меня будут заглядываться мужчины! — Вера Александровна хлопнула адвоката по плечу, — нет, вы представьте: я возвращаюсь из Германии, прихожу на работу, в комнату, где сидят наши бабенки и молча сажусь за свой стол. Они же все со стульев попадают! А потом… потом в комнату заходит наш начальник, который ни одной юбки мимо не пропускает и который раньше даже не смотрел в мою сторону. И тут он видит мое новое лицо и бац!.. Падает на колени, ползет ко мне и выпрашивает у меня прощения! А я ему: фи… без тебя поклонников хватает!

Молодой человек осторожно взял руку Веры Александровны и поднес ее к губам.

— Я уверен, что все это случится в скором времени. Для этого я сюда и приехал. У вас в жизни все переменится к лучшему. Вы будете счастливы, Вераша.

Веру Александровну словно ударило электрическим током.

— «Вераша»?! Вы сказали «Вераша»? — едва смогла выговорить она, — так меня называл лишь один человек на свете! Как вы смогли узнать об этом?

— Я ничего об этом не знал, — молодой человек продолжал целовать руку Веры Александровны, — это произошло случайно.

— Случайно! — вздох сожаления вырвался из груди женщины.

— Ну… не совсем случайно, — Гюнтер наклонил голову так, что его губы коснулись уха Веры Александровны, — просто… просто я сейчас вспомнил…

Руки молодого человека оказались на плечах Веры Александровны, затем спустились к ней на талию, потом вновь потянулись вверх и принялись осторожно раздвигать махровую ткань халата на груди женщины.

— Гюнтер… — простонала Вера Александровна, — Гюнтер, что вы делаете? Зачем?

— Не знаю, — прошептал молодой человек, — не знаю и не хочу знать.

Резким движением сильных рук он оторвал Веру Александровну от пола и понес к кровати…

Утром Вера Александровна проснулась от нежного прикосновения чей-то руки. Женщина открыла глаза и увидела перед собой светящееся улыбкой лицо Гюнтера. В памяти всплыли эпизоды прошедшей ночи. Вера Александровна снова закрыла глаза и потянулась, ощутив при этом в теле ласкающую истому.

— Вставай, — услышала она шепот возле уха, — я заказал завтрак в номер.

— Так рано? — огорченно вздохнула Вера Александровна.

— Я забронировал билеты на Москву. Самолет вылетает через четыре часа. Я уже заказал такси.

Губы Гюнтера нежно коснулись шеи Веры Александровны чуть ниже уха. Тело женщины тут же откликнулось на ласку напряжением всех мышц.

— Ты ночью тоже целовал меня сюда, — тихо засмеялась Вера Александровна, — как ты догадался, что именно здесь у меня самое чувствительное место?

— Не знаю, — задыхаясь от возбуждения, прошептал молодой человек…

Очнулась Вера Александровна от резкого стука в дверь. Она открыла глаза и обнаружила, что голова ее покоится на плече Гюнтера.

— Вставай, — дернула она за руку немца.

Принесли завтрак. Молоденький официант украдкой бросал любопытные взгляды в сторону кровати, где Вера Александровна старательно пряталась под одеялом.

После туалета и завтрака, стали собираться в дорогу. Глядя, как Гюнтер пакует свой саквояж, Вера Александровна вдруг почувствовала, что на душе ее сделалось тоскливо и тревожно. Она подошла к молодому человеку и, взяв его за руку, внимательно посмотрела в глаза.

— Будь моя воля, я бы никуда не уезжала и навсегда осталась с тобой здесь, в этом номере.

— Я бы скоро тебе надоел, — усмехнулся Гюнтер и, нежно погладив Веру Александровну по голове, добавил, — не переживай. Все будет хорошо.

Вскоре раздался телефонный звонок, известивший Веру Александровну и Гюнтера, что у подъезда гостиницы их ожидает такси.

В ответ на вежливое приветствие Гюнтера водитель Волги ГАЗ-3105, молодой мужчина лет тридцати, что-то буркнул себе под нос и повернул ключ зажигания.

— Куда едем? — не поворачивая головы, процедил он сквозь зубы.

— В аэропорт, — коротко ответил Гюнтер.

Машина резко рванула с места. Несколько минут ехали молча, качаясь из стороны в сторону на частых поворотах, на которых водитель и не думал сбрасывать скорость.

— Куда прешь, е-твою мать?! — рявкнул он в сторону обогнавшей их иномарки.

— Молодой человек, — Вера Александровна осторожно тронула шофера за плечо, — вы не один в салоне. Пожалуйста, не ругайтесь.

Водитель молча втянул голову в плечи. Машину продолжало кидать в разные стороны, как утлое суденышко в девятибалльный шторм.

— Вот почему так!? — вдруг прорычал водитель и с силой ударил кулаком по рулевому колесу, — когда ты открываешь человеку душу, он непременно пытается туда насрать?

— Вы о ком? — насторожилась Вера Александровна.

— Живет в нашем городе одна змеюга! — махнул рукой мужчина и добавил, скрежеча зубами, — чтобы она поскорее здохла, зараза!

— Нельзя так говорить о человеке, — покачала головой Вера Александровна, — грех это.

— Грех?! — повернул назад голову водитель, — а блядовать на стороне за неделю до свадьбы, это не грех?!

Отчаянный визг тормозов заставил Веру Александровну вздрогнуть и повернуть голову вправо, в ту сторону, где сидел Гюнтер. Из-за плеча молодого человека Вера Александровна увидела, как на их Волгу стремительно надвигается тупорылая морда огромного КамАЗа…

Удар пришелся в заднюю дверцу автомобиля.

г. Назарет, 33-й год

— Мария, — услышала Мария слабый голос мужа, — Мария иди сюда.

Женщина отложила в сторону одеяло, на котором пыталась заштопать протертую дыру, и вышла во двор.

— Мария, ты не знаешь где Иисус? — Иосиф закашлялся и схватился за грудь, — я утром просил его починить табурет, но он к нему даже не притронулся.

Старик указал на сломанный табурет, лежащий под навесом вверх двумя ножками. Другие две ноги валялись рядом на земле.

— Не знаю, покачала головой Мария, — я его сегодня не видела.

— Сосед два дня назад принес этот табурет. Просил починить. Денег обещал дать, — тяжело вздохнул Иосиф, — сам я не могу это сделать. Глаза не видят, руки трясутся. Да что я тебе объясняю! Ты сама это прекрасно знаешь.

Он кряхтя наклонился, взял одну из сломанных ножек и поднес к глазам.

— Тут делов то, тьфу. За то время, что вода в твоем котле закипит, управиться можно. Но не могу же я каждый раз к старшим сыновьям за помощью обращаться. У них свои семьи, свои заботы. А у Иисуса какие заботы? Шляться без дела целыми днями неизвестно где, да еще старикам в храме головы морочить заумными речами. Вот его заботы! А все ты виновата! — Иосиф ткнул ножкой табурета в сторону жены, — ты ему с детства нашептывала, что он Божий избранник. Вот он нос то и задрал. Ничего в доме делать не хочет.

Старый плотник окинул жену подозрительным взглядом.

— Мария, а ты не говорила Иисусу от кого ты его зачала?

— Нет! Что ты?! — женщина отчаянно замотала головой, — ведь мы с тобой решили ничего не сообщать ему о Духе Святом.

— Ну, хоть на это у тебя ума хватило, — облегченно вздохнул Иосиф, — иначе наш сынуля вообще перестал бы с нами здороваться.

* * *

Высоко в небе кружили ласточки. Иисус задрал голову и внимательно наблюдал за птицами, удивляясь их способности резко менять направление полета. Он сидел на вершине высокого холма, поросшего низкорослым кустарником. За его спиной раскинулся кривыми улочками Назарет, а перед ним расстилалась, изрытая оврагами, бескрайняя равнина.

— Эх, научиться бы мне летать! — молодой человек продолжал пялиться на небо, — я бы полетел к облакам. Я разыскал бы там Господа и спросил: скоро ли? Скоро ли начнется моя миссия? И в чем, собственно говоря, она будет заключаться? Ведь мать говорила, что я избран Богом. Но для чего? Сколько раз я спрашивал ее об этом! Она отвечала что-то путанное. Похоже, бедная женщина сама толком ничего не знает. А время безвозвратно уходит, но ничего в моей жизни не меняется!

Иисус откинулся на траву и закрыл глаза. Где-то рядом застрекотал кузнечик. Прямо над головой прожужжал майский жук.

— Кх, кх, — услышал вдруг молодой человек легкое покашливание. В момент он оторвал тело от земли и огляделся по сторонам. В трех шагах от него стоял нищий. Старые лохмотья едва прикрывали его грязное тело.

— Мне нечего тебе дать, — проворчал Иисус, недовольный тем, что его покой был нарушен.

— Я пришел не брать, а давать, — склонил голову нищий.

— Что же ты мне можешь дать? — ухмыльнулся молодой человек.

— Власть, — последовал неожиданный ответ.

— Власть?! — рассмеялся Иисус, — над кем?

— Прежде всего, над самим собой.

— Что-то я тебя не понимаю, — нахмурился Иисус, заподозрив, что перед ним ненормальный.

— Позволь мне кое-что тебе показать? — улыбнулся незнакомец, — смотри.

Он протянул руку с растопыренными пальцами в ту сторону, откуда доносилось стрекотание кузнечика. В следующий миг стрекотание смолкло. Нищий опустил руку и стрекотание возобновилось. Несколько раз незнакомец то поднимал руку, то опускал ее и всякий раз стрекотание кузнечика то прекращалось, то возобновлялось вновь.

— А теперь посмотри туда, — нищий указал на подножье холма, — видишь то стадо коров?

Иисус молча кивнул головой.

— Сейчас эти коровы двинутся в нашу сторону.

Рука незнакомца с растопыренными пальцами вытянулась по направлению к стаду. Словно услышав раскат грома, коровы разом повернули головы к вершине холма. Еще миг и они так же дружно стали взбираться на холм. Перепуганный пастух, размахивая кнутом, попытался встать на их пути, но коровы, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжали восхождение.

— Пожалуй, достаточно, — нищий опустил руку, и коровы тут же остановились.

— Я вижу, ты удивлен, — усмехнулся незнакомец, глядя на вытаращенные глаза Иисуса, — но это еще не все. До сих пор я показывал тебе с какой легкостью мне удается управлять насекомыми и животными. Настала очередь человека. Смотри.

Он повернул голову и устремил пристальный взгляд широко открытых глаз на пастуха, который в то время, щелкая кнутом, гнал коров со склона. Неожиданно пастух остановился, бросил на землю кнут и обратил лицо к вершине холма. На недолгое время он застыл без движения, затем вздрогнул всем телом и повалился на колени, воздевая руки вверх.

— Как видишь, — незнакомец повернулся к Иисусу, — людьми повелевать также просто, как и животными.

— Кто ты? — дрожа всем телом, едва смог выговорить Иисус.

Нищий усмехнулся.

— Я — тот, кого ты ждешь уже много лет. Я — тот, кто пришел известить тебя о начале твоей великой миссии. Я — Божий посланник. Я — Ангел Господень Гавриил.

Иисус застыл в оцепенении от неожиданного известия. Взгляд его наполнялся, поочередно, то страхом, то восторгом, то сомнением.

— Мне многое тебе нужно сказать, — продолжал меж тем Ангел, — и многому научить. И первое, чему ты должен научиться, это управлять своей волей и волей других людей. Овладев этой наукой, ты сможешь властвовать над людьми.

Он положил одну руку на плечо Иисуса, другой указал на пастуха.

— Мысленно прикажи тому человеку подняться с колен. Не своди при этом с него глаз и представляй в уме те действия, которые пастух должен по твоему желанию совершить.

Иисус постарался в точности выполнить указания Ангела. Однако поза пастуха не изменилась, и он оставался стоять на коленях.

— Не получается, — виновато улыбнулся Иисус.

— Не огорчайся. Попробуй еще раз.

Ангел положил ладонь на затылок молодого человека и слегка сдавил его пальцами.

Вновь Иисус уставил пристальный взгляд на пастуха и вновь мысленно приказал подняться ему на ноги. Прошел миг, второй и… О чудо! Пастух опустил воздетые вверх руки, уперся ими в землю и встал на ноги.

— Получилось! Получилось! — от радости Иисус запрыгал на месте.

Гавриил снял руку с затылка молодого человека и похлопал его по плечу.

— Молодец! Теперь прикажи этому человеку подойти сюда и заставь его поверить, что ты есть Господь Бог.

Глаза Иисуса сверкнули озорным блеском. Он вновь уставился на пастуха и губы его беззвучно зашевелились. Человек на склоне неожиданно встрепенулся, огляделся по сторонам и в следующий момент уверенно зашагал вверх, словно шел на зов отца или матери. В нескольких шагах от Иисуса он остановился и вопросительно посмотрел молодому человеку в глаза.

— Знаешь ли ты, пастух, кто я есть? — обратился к нему Иисус.

— Даа… — растерянно пожал плечами пастух, — если мне не изменяет память, ты сын старого плотника Иосифа.

— Ты жестоко ошибаешься! — воскликнул Иисус, — пред тобой Творец земной тверди, воды и неба. Творец букашек, птиц, зверей и человеков. Пред тобой сам Господь Бог!

— Аааа! — отчаянно завопил пастух и, протянув руки к Иисусу, повалился на землю.

Молодой человек с любопытством взирал на распростертое пред ним тело пастуха. Загадочная улыбка блуждала на его лице. Неожиданно он почувствовал руку Ангела на своем плече.

— Отпусти его с миром, — шепнул Гавриил.

Иисус в ответ покорно склонил голову.

— Встань, — обратился он к пастуху, — ступай к своим коровам и забудь все, что ты здесь видел и слышал.

Пастух послушно поднялся с земли, повернулся и стал не спеша спускаться по склону холма. Когда он удалился на расстояние, достаточное чтобы не слышать разговор оставшихся на вершине, Иисус осторожно коснулся руки Ангела Господня.

— Скажи, дарованная мне способность управлять людьми, это колдовство?

— Нет, — усмехнулся Ангел, — это не колдовство. Видишь ли, — Гавриил потер лоб, собираясь с мыслями, — нашим миром управляет некая Разумная Энергия…

— Энергия? — переспросил Иисус, — что такое энергия?

— Прости, — смутился Ангел, — я хотел сказать Сила. Существует Разумная Сила, которая управляет нашим миром. Эта Сила и есть Бог. Она невидима, ее нельзя потрогать или почувствовать, но Сила эта есть везде и всюду.

Каждый человек, еще находясь в материнской утробе, получает от Бога часть его Разумной Силы. Эта Сила, которую люди называют душой, составляет сущность человека, его характер, наклонности, чувства, его умственные способности. Однако, обычно, люди используют лишь ничтожную долю дарованной им от Бога Разумной Силы. Я научил тебя использовать значительно большую ее часть. Теперь, с помощью своей Разумной Силы, ты сможешь управлять людской волей, заставлять их поверить в то, во что ты хочешь, чтобы они поверили. Но… — Гавриил вскинул руку вверх, — для того, чтобы тебе поверили не несколько человек, а тысячи и даже сотни тысяч человек, ты должен их поразить чем-то необыкновенным. Будет лучше, если ты начнешь творить чудеса. И в этом тебе тоже поможет твоя Разумная Сила.

— О каких чудесах ты говоришь? — голос Иисуса дрожал от волнения.

— Ты будешь исцелять людей. Да, да! — Ангел Господень схватил Иисуса за руку, заметив его недоверчивый взгляд, — с помощью Разумной Силы ты сможешь лечить людей! Хромых делать ходячими, слепых — зрячими, немых — говорящими. Тебе будет подвластно изгонять беса из человека. Более того, ты сможешь возвращать к жизни недавно умерших людей. Ты заставишь всех поверить, что можешь из воды сделать вино, насытить сотню людей одной лепешкой, ходить по воде как по тверди земной и многое другое.

Ангел замолчал, украдкой наблюдая за реакцией молодого человека. Тот в задумчивости поглаживал свою бороду.

— Теперь перейдем к главному, — прервал его размышления Гавриил, — я должен объяснить тебе, с какой целью ты призван служить Всевышнему и в чем конкретно будет состоять твоя служба.

Божий посланник сделал паузу, давая возможность Иисусу почувствовать значимость момента.

— Знаешь ли ты, — начал Гавриил, — в чем состоит основная цель деяний Господа? Чего он жаждет и к чему стремится?

В ответ Иисус молча втянул голову в плечи.

— Слушай меня внимательно, — голос Ангела звучал торжественно и, вместе с тем, проникновенно, — в мире идет постоянная борьба Добра со Злом.

— Ты имеешь в виду добрых и злых духов? — решил уточнить Иисус.

— Мдаа… что-то в этом роде, — скривил лицо Гавриил, недовольный тем, что его перебили, — в результате этой борьбы мир наш совершенствуется и улучшается.

— Извини, — Иисус приложил руки к груди, — но мне не понятно, как борьба Добра со Злом может улучшить мир.

— Как бы тебе это объяснить? — Ангел в задумчивости провел ладонью по лбу, — приведу пример, — обрадовался он пришедшей на ум мысли, — ты, конечно, согласишься, что засуха это Зло. Она заставляет людей голодать и даже умирать от недостатка пищи. Но, ты знаешь, что все в нашем мире исходит от Бога. Тогда ты можешь спросить: разве Бог творит Зло? И я отвечу: да, Бог творит Зло. Но лишь с целью, разбудить Добро, поднять его на борьбу со Злом. Чтобы победить засуху люди роют оросительные каналы, сооружают плотины, выискивают семена, устойчивые к недостатку влаги. Эта деятельность, в конечном итоге, улучшает жизнь людей и, тем самым, плодит Добро.

Но в целом, Зло сильнее Добра. Поэтому Добру постоянно требуется помощь. Опять приведу пример. Жизнь это — Добро. Смерть — Зло. Но смерть приходит сама собой (из-за старения и дряхления человеческого тела), в то время как жизнь требует поддержки. Человек должен постоянно есть и пить. Еда и питье есть помощь жизни, помощь Добру. Так везде и всюду. Чтобы Добро могло успешно противостоять Злу, ему необходима поддержка. Эта поддержка и есть основная забота Господа, которой он занимается ежедневно утром, днем и ночью. Но, — Гавриил развел руки в стороны, — Бог тоже не всесилен. Ему тоже нужна помощь. Нужны помощники среди людей, которые доносили бы до своих сородичей мысли и учения Всевышнего, направленные на борьбу со Злом. С момента создания Адама и Евы таких помощников набралось уже несколько десятков человек. Моисей, Исаия, Илия, Будда одни из них.

— Будда? — Иисус недоуменно сдвинул брови, — кто такой Будда?

— Этот парень жил давно и далеко отсюда, — махнул рукой Ангел, — не отвлекайся. Божьих помощников люди часто называют Пророками. Каждый Пророк получал от Бога определенное задание. Например, Моисей должен был утвердить среди людей идею единобожия, а также научить их жить по определенным правилам и законам.

Иисус, схватил Гавриила за руку. В глазах его метался бешенный огонь.

— Скажи, верно ли я догадался, что весь этот разговор ты затеял с целью предложить мне стать Пророком?

— Ты верно догадался, — улыбнулся Ангел.

— Здорово! — вырвался у Иисуса восторженный крик, — я знал, я чувствовал, что мне на этом свете уготовлено нечто большее, чем жизнь рядового горожанина, сына простого плотника и…

— Кстати об отцовстве, — перебил молодого человека Ангел Господень, — да будет тебе известно, что Иосиф — не твой отец. Мария, твоя мать зачла тебя от Духа Святого.

Некоторое время Иисус молча взирал на Ангела изумленным взором.

— Зззначит, зззначит, — стал он вдруг заикаться, — я сын Святого Духа?

Гавриил в ответ кивнул головой.

— Но ведь Дух Святой это — часть Бога?

— Можно сказать и так, — согласился Ангел.

— Значит, я — сын Бога?

На этот раз Ангел Господень лишь молча пожал плечами.

— Я — сын Бога! — прошептал Иисус.

Он повернулся лицом к Назарету, раскинувшемуся у подножья холма, и во весь голос прокричал:

— Я — сын Бога!

— Возможно, это к лучшему, — подумал Гавриил, глядя на молодого человека, — пусть считает себя сыном Божьим. Это придаст ему уверенности.

Он взял Иисуса за плечи и развернул к себе лицом.

— Настало время рассказать тебе о тех задачах, которые ставит перед тобой, как перед Пророком, твой Небесный Отец. Как я уже говорил, основные помыслы и деяния Бога направлены на помощь Добру, с тем, чтобы оно успешно могло противостоять Злу. Одним из главных источников Зла в человеческом обществе, по мнению Всевышнего, является людская зависть. И, прежде всего, зависть человека бедного к человеку богатому. Если сейчас на площади в Иерусалиме бросить клич: грабь богатых! то на него откликнется не одна тысяча завистников. Десятки тысяч пойдут грабить и убивать. Это приведет к войне внутри государства.

А теперь представь: правитель некой страны, обращаясь к своим подданным, говорит: поглядите, в соседнем государстве есть плодородные земли, богатые пастбища, реки и озера, полные рыбы. Нас же Бог всем этим обделил. Восстановим же справедливость! Поверь мне, большинство населения этой бедной страны схватит оружие и ринется на грабеж. Это уже приведет к войне между государствами. Но та и другая войны, внутренняя и внешняя, есть смерть, разрушение, есть бедствие. А это суть Зло великое!

— Но как я должен бороться с этим Злом? — чуть не плача, запричитал Иисус, — как сумею я сделать людей менее завистливыми?

— С помощью обещаний, — усмехнулся Ангел, — люди склонны верить обещаниям. Бедным говори, что награда их ждет после смерти, на Небесах. Обещай, что там, на Небесах, первые станут последними, а последние — первыми. Пусть заботятся они прежде о душе, а уж потом о пище. По истечении века, Ангелы соберут грешников и ввергнут их в печь огненную. Там будет плач и скрежет зубов. Праведники же воссияют как солнце.

Но и богатых людей ты не должен гнать от себя. Призывай их поделиться своим богатством с неимущими. Говори им: не собирайте сокровищ на Земле, но собирайте их на Небе. Говори: чтобы попасть в Царство Небесное, продай имение свое и раздай нищим; скорее верблюд пролезет сквозь игольное ушко, нежели богатый войдет в Царство Небесное.

Однако главной твоей задачей, — Ангел Господень положил руку на плечо Иисуса, — станет призывать тех и других, богатых и бедных, к миру и умиротворенности. Говори людям: не противься злому; кто ударит тебя в правую щеку, поверни ему левую; кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Говори: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, молитесь за обижающих вас.

Ангел замолчал, давая возможность Иисусу осмыслить услышанное. Тот склонил голову и внимательно рассматривал ступни своих босых ног. Так прошло довольно долгое время. Наконец, молодой человек вскинул голову и заговорил:

— Меня мучают сомнения. Поверят ли мне люди? Кто я? Сын обычного плотника, не блещущий ни умом, ни образованием.

— Во-первых, Иосиф не обычный плотник, — возразил Гавриил, — он из рода царя Давида. А в Священном Писании сказано, что явившийся, для освобождения евреев от ига, машиах, будет из рода Давидова. Люди будут считать тебя машиахом, Царем Иудейским. Не разубеждай их в этом.

Во-вторых. Хочу дать тебе совет. В разговоре с людьми выражайся иносказательно, выражайся притчами. Короче, говори так, чтобы люди тебя понимали с трудом. Тогда они будут думать, что ты умнее их.

И, наконец, ты забыл про чудеса, которыми ты поразишь воображение людей. Увидев, к примеру, как ты шагаешь по воде, они с легкостью поверят всему, что ты им скажешь.

Кстати, о чудесах, — Гавриил нахмурил брови, — обычно Всевышний позволяет своим помощникам-Пророкам, для облегчения выполнения их миссии, совершить не более двух-трех десятков чудес. Однако тебе, как любимому своему сыну, Господь разрешил выполнить более ста чудес. К сожалению, точного их числа я не знаю. Но ты сам почувствуешь, когда наступит предел. Не переступай его и не верши последнего чуда, ибо за ним последует смерть. Твоя смерть! — Ангел ткнул пальцем в грудь Иисуса.

Оба собеседника замолчали. Гавриил с любопытством осматривал открывающуюся с высоты холма панораму города и его окрестностей. Иисус же вновь упер взгляд в ступни своих ног.

— Может быть, — едва слышно заговорил молодой человек, не поднимая головы, — ты дашь совет: с чего начать мне свою миссию.

— Отчего же не дать? — Ангел похлопал Иисуса по плечу, — дам, конечно. Тебе следует, не мешкая, отправиться в Вифавар, на реку Иордан. Там один блаженный по имени Иоан призывает людей к покаянию и крестит их водой, якобы для прощения грехов. Он носит верблюжью шкуру, питается лишь медом да акридами… одним словом, — Гавриил повертел пальцем у своего виска, — блаженный. Так вот, попроси этого Иоана покрестить тебя. Когда же ты будешь выходить из воды, я направлю голубя на твое плечо. Иоан воспримет это как знамение, примет тебя за Агнца Божьего, который явился, чтобы взять на себя грех мирской, и известит об этом людей. После этого подыщи себе помощников. Без помощи людей тебе не обойтись. Через них ты будешь передавать в народ свое учение. Однако большого отряда не набирай: тебе ведь их кормить придется. Призови в помощь дюжину толковых ребят. Этого будет вполне достаточно.

Ангел тяжело вздохнул и внимательно посмотрел Иисусу в глаза.

— И последнее, что я хотел тебе сказать. Путь твой не будет легким. Тебя ждут тяжкие испытания. Будь мужественным, мой мальчик, и Бог не оставит тебя.

Ангел Господень взял голову Иисуса обеими руками и приложился устами к его лбу.

г. Екатеринбург, 2012 год

— Садись, — Евгения Андреевна кивнула брату на стул, — рассказывай.

— Чего рассказывать? — Александр Андреевич медленно опустился на предложенное место.

— Рассказывай, что делать собираешься. Где жить будешь? Угол снимать или к своей прошмандовке пойдешь?

— Жень, ты не кипятись. Сядь.

Александр Андреевич взял сестру за руку и усадил на соседний стул.

— Понимаешь, я ведь Аньку никогда по-настоящему не любил. Так, встречались раз в неделю. Ну а когда она забеременела, пришлось жениться. А без любви какая семья? Вот и стал я гулять налево. Родственную душу, наверное, искал.

— Кобель ты, — махнула рукой на брата Евгения Андреевна, — кобель и есть. Душу он, видите ли, родственную искал! Знаю я, чего ты искал. Все вы, мужики, только это ищите. А ты подумал, прежде чем по бабам шастать, как твой сын без отца теперь жить будет? Кто с ним теперь поговорит, кто защитит, кто не позволит ему на скользкую дорожку свернуть?

— Я же от сына не отказываюсь! — вскинул вверх руки Александр Андреевич, — я его навещать буду. Летом на рыбалку с собой буду брать. Зимой на лыжах вместе побежим.

— За мальчиком постоянный присмотр должен быть. А не так… на рыбалку, на лыжах.

Александр Андреевич открыл было рот, но в этот момент из коридора донеслась трель звонка.

— Кто бы это мог быть? — Евгения Андреевна озабоченно сдвинула брови и быстрым шагом направилась к двери.

— Кто там? — громко спросила она.

— Я ищу Пичугину Веру Александровну, — послышался из-за двери слабый девичий голос с заметным восточным акцентом.

Секунду подумав, Евгения Андреевна открыла дверь. На пороге стояла девушка лет восемнадцати, азиатской внешности, одетая небогато, но со вкусом. Пристальный взгляд девушки внимательно изучал лицо хозяйки дома.

— Здравствуйте, — улыбнулась незнакомка, — Вера Александровна здесь проживает?

— А зачем она вам? — решила поинтересоваться Евгения Андреевна.

— Видите ли, — смутилась девушка, — мои родители были когда-то близко знакомы с Верой Александровной. Когда они узнали, что я еду в Екатеринбург, то попросили зайти к ней. Передать привет, узнать как ее здоровье.

— Проходите, пожалуйста, — Евгения Андреевна жестом пригласила девушку войти в дом, — вас как зовут?

— Наргиза, — снова улыбнулась гостя, — я приехала из Самарканда. Это в Узбекистане.

— Наргиза, дело в том… — Евгения Андреевна запнулась, подбирая слова, — дело в том, что Вера Александровна умерла.

Тяжелый, надрывный вздох вырвался из груди девушки. Она опустила голову, скрывая глаза под густыми ресницами. Пальцы ее нервно теребили пуговицу плаща. Минута или более того прошла в полной тишине.

— Когда это случилось? — наконец, подняла голову Наргиза.

Хозяйке дома пришлось напрячь память.

— Кажется, в девяносто пятом. Да, точно, в девяносто пятом. За два года до смерти Вера Александровна попала в автомобильную аварию. В результате, внутренние органы ее были сильно повреждены. Она перенесла несколько операций. Долго болела и…

В помещении вновь повисла гнетущая тишина.

— Вы в нашем городе по делам или… как? — решила нарушить молчание Евгения Андреевна.

— По делам… по делам, — пробормотала девушка. Она, как и в первый момент встречи, внимательно оглядела хозяйку дома.

— А вы, вероятно, Женя, племянница Веры Александровны?

— Даа, — брови Евгении Андреевны удивленно поползли вверх, — откуда вам это известно?

В коридор из кухни вошел Александр Андреевич.

— А вы Саша! — глаза гости блеснули веселым огоньком.

— Фирсов Александр Андреевич, — нахмурился мужчина, — а в чем дело? — бросил он на сестру недоуменный взгляд.

— Это Наргиза, — Евгения Андреевна указала на девушку, — ее родители были знакомы с тетей Верой. Наргиза не знала о смерти Веры Александровны и пришла ее навестить. Она приехала из Самарканда.

— Из Самарканда?! — удивился Александр Андреевич, — у вас, наверное, уже тепло? — мужчина окинул взглядом легкий плащ на девушке, — а у нас в этом году весна запаздывает. Жень, — повернулся он к сестре, — а ты что же гостю в прихожей держишь? Приглашай к столу.

Евгения Андреевна открыла было рот, но Наргиза опередила ее.

— Нет, нет. Спасибо, — запротестовала она, — я только что пообедала. У меня к вам просьба, — девушка бросила на Евгению Андреевну робкий взгляд, — не могли бы вы проводить меня на кладбище и показать могилу Веры Александровны. Я возьму такси, и это не займет много времени.

Евгения Андреевна с сомнением пожала плечами, не зная что ответить.

— Пожалуйста, — Наргиза молитвенно прижала руки к груди, — я лишь положу цветы на могилу и мы сразу вернемся.

— Сын должен из школы скоро вернуться… — Евгения Андреевна нервно комкала случайно захваченное из кухни полотенце, — мне его накормить надо.

— Накормлю я твоего пацана, — вмешался в разговор Александр Андреевич, — помоги девчонки. Она ведь из Самарканда сюда ехала. Я бы сам вас проводил, — обратился он к девушке, — но на кладбище уже давно не был. Боюсь, не найду там тети Верину могилку.

— Ну, хорошо, — вздохнула Евгения Андреевна, — подождите недолго. Мне надо переодеться.

Спустя несколько минут женщины вышли из подъезда дома и направились к ближайшей оживленной улице. Не успела Евгения Андреевна выкинуть перед собой руку, как рядом с ними, скрипнув тормозами, остановился частник.

— До Восточного кладбища довезете? — спросила Евгения Андреевна.

Водитель в ответ кивнул головой.

Пока добирались до кладбища, почти не разговаривали. Каждая из женщин была занята своими мыслями.

— Странная девушка, — думала о госте Евгения Андреевна, — сама тетю Веру в глаза не видела, а расстроилась, узнав о ее смерти так, будто мать родную потеряла. Цветы на могилу вздумала положить! Зачем?

По пути на кладбище заехали в цветочный магазин. Наргиза долго и придирчиво выбирала нужные цветы. В конце концов, купила самый дорогой букет.

— Странно! — опять отметила про себя Евгения Андреевна.

По кладбищенским дорожкам тоже шли молча. Евгения Андреевна чуть впереди, за ней следом Наргиза.

— Вот могила тети Веры, — указала Евгения Андреевна на небольшой холмик, покрытый пожухлой, прошлогодней травой. У изголовья холма стоял деревянный православный крест. На кресте виднелись дырки от шурупов. Евгения Андреевна коснулась их пальцами.

— Здесь раньше латунная табличка висела с именем и датами. Но ее скрутили. По всему кладбищу цветной металл воруют. Я каждый год на Родительский день сюда прихожу. Прибираю здесь, цветы… — Евгения Андреевна перевела взгляд на девушку и поперхнулась. По лицу Наргизы текли слезы. Осторожно ступая, она обошла Евгению Андреевну и опустилась на корточки перед могилой. Сорвав обертку с букета, девушка рассыпала цветы по гребню могильного холма. После этого она положила руки на траву и застыла в этой позе. Евгения Андреевна с любопытством следила за действиями узбечки. Вдруг ей показалось, что она слышит приглушенную речь. Женщина наклонилась и напрягла слух. Теперь она не сомневалась: Наргиза что-то бормотала себе под нос. Любопытство заставило Евгению Андреевну ниже склониться к девушке. Однако тут ее ожидало разочарование: Наргиза говорила по-узбекски. Евгения Андреевна уже собиралась распрямиться, как вдруг отчетливо услышала слово, от которого в тот же миг ее прошиб озноб, а в горле пересохло так, будто она весь день брела по раскаленной пустыне. Евгения Андреевна услышала произнесенное с восточным акцентом русское имя Вераша.

— Наргиза, — прохрипела Евгения Андреевна, касаясь плеча девушки, — Наргиза, что ты сейчас сказала?

Девушка медленно повернула голову, и на Евгению Андреевну уставился невидящий, отрешенный взгляд наполненных слезами глаз.

— Что? — не то промычала, не то простонала девушка.

— Наргиза, ты только что сказала «Вераша». Ты действительно это сказала или мне показалось?

Взгляд девушки стал более осмысленным.

— Незадолго до смерти, — стала объяснять Евгения Андреевна, — тетя Вера рассказала мне странную историю. У нее в жизни были две большие любви. К сожалению, короткие и закончившиеся трагически. Оба мужчины, которых она любила, погибли. Но, что самое странное, оба они называли тетю Веру именем, которым никто ни до, ни после ее не называл. Это имя — Вераша. Наргиза, ради Бога, скажи, откуда тебе известно это имя.

Девушка медленно, словно нехотя, выпрямилась во весь рост, протянула руку и, найдя ладонь Евгении Андреевны, крепко стиснула ее. Пронзительный взгляд девушки проникал в сознание Евгении Андреевны, вызывая там тревогу и смятение.

— Женя, — заговорила Наргиза тихим, но твердым голосом, — тогда, в девяносто третьем, Роман получил в банке деньги Гюнтера?

Евгения Андреевна снова почувствовала, как спину ей обдало морозным дыханием. Она уставилась на девушку застывшим взглядом, не в силах произнести ни слова.

— Так, он получил деньги? — чуть повысила голос Наргиза.

— Да, — едва смогла приоткрыть рот женщина.

— Он к тебе еще приставал с предложениями возить наркотики? — продолжала допрос Наргиза.

Евгения Андреевна в ответ молча мотнула головой.

— А мама твоя вышла замуж за того мужчину… Николая, кажется?

На этот раз Евгения Андреевна кивнула головой утвердительно. Наргиза неожиданно громко рассмеялась.

— А помнишь, как мы в погребе на бочках сидели? Словно куры на насесте.

Теперь спина Евгении Андреевны сделалась влажной от выступившего пота. Глубоко вдохнув, она сумела прошептать чуть слышно:

— Ты кто?!

— Кто я? — кривая усмешка пробежала по лицу девушки. Она обхватила голову руками, и тяжелый стон вырвался у нее из груди, — вот уже две тысячи лет я никому не говорил кто я, как мое имя и откуда я родом. Много раз я порывался сделать это, но что-нибудь мне всегда мешало. В этот раз ничто и никто мне не мешает, и я расскажу тебе все.

Руки девушки медленно опустились вниз, спина сгорбилась, взгляд потух и даже кожа на лице, как показалось Евгении Андреевне, одрябла. На секунду Евгении Андреевне почудилось, что перед ней стоит древняя старуха.

— Слушай меня внимательно, — продолжала меж тем говорить девушка, — я — Агасфер.

— Кто? — не поняла Евгения Андреевна.

— Вечный жид. Слыхала о таком?

— Вечный жид… — на лбу женщины пролегла глубокая складка, — да, да. Я где-то слышала или читала легенду о Вечном жиде. Когда Христос, понукаемый стражниками, шел на Голгофу, он остановился передохнуть возле одного из домов. Со словами «иди, иди отсюда», хозяин дома прогнал Иисуса. За это Сын Божий проклял его и приказал ему скитаться по свету до второго своего пришествия. Я правильно вспомнила легенду?

— Нет! Нет! — яростно замотала головой девушка, — все было не так! Да, легенду ты вспомнила верно, но она лжива! В действительности все было не так.

г. Иерусалим, 33 год

Я сидел за гончарным кругом в своей мастерской, когда до моего слуха донесся шум слитых воедино множества людских голосов. Я остановил круг, снял фартук и вышел на улицу. Я увидел толпу людей, сопровождавших отряд римских воинов, выстроившихся в две шеренги человек по пятнадцать в каждой. Между шеренгами шли трое людей, один из которых тащил на спине огромный деревянный крест. Судя по всему, процессия двигалась в сторону Голгофы, лобного места. Люди в толпе вели себя по-разному. Одни рыдали в голос, рвали на себе одежду. Другие веселились как на празднике: смеялись, громко и возбужденно кричали. Третьи тихо молились. Однако большинство людей равнодушно наблюдали за происходящим.

Я остановил пробегавшего мимо мальчишку.

— Что там происходит? — спросил я.

— Самозванца на казнь ведут, — смеясь, ответил мальчишка.

— Какого самозванца? — насторожился я.

— Который называл себя Сыном Божьим и Царем иудейским.

Кровь ударила мне в лицо, сердце в груди бешено заколотилось. Я сразу догадался о ком идет речь. Еще когда первые слухи о неком Иисусе Назаретянине, творившим разные чудеса и называвшим себя Сыном Божьим, достигли Иерусалима, я заподозрил, что этим Иисусом мог быть сын Марии. То есть, мой сын. Я тогда решил убедиться в этом. Оставив мастерскую на попечении старшего сына (у меня к тому времени уже были трое детей), я, не мешкая, отправился в Назарет, где тогда, по слухам, проповедовал новоявленный машиах. Войдя в город, я спросил у первого встречного как мне разыскать Иисуса-целителя.

— Иди, не сворачивая этой дорогой, — указал незнакомец, — где увидишь толпу людей, там и найдешь того, кого ищешь.

Я пошел в указанном направлении и вскоре увидел несколько десятков человек, толпившихся возле одного из домов. Среди собравшихся было много калек: хромых, недвижимых, незрячих. Люди разбились на несколько групп и что-то очень оживленно обсуждали между собой. Я остановился в нерешительности, не зная, к какой из групп мне примкнуть.

Внезапно гул голосов смолк и все повернулись в мою сторону. Это привело меня в крайнее замешательство. Я сконфуженно завертел головой, но вскоре понял, что люди смотрят вовсе не на меня. Их взгляды были устремлены на дорогу, по которой я только что пришел сюда. Сейчас мой путь повторяли семеро человек: три женщины и четверо мужчин. Впереди этой группы шла невысокого роста, стройная женщина лет пятидесяти.

Остальные участники шествия держались в двух шагах позади нее. Я пригляделся к женщине, идущей первой.

— Не может быть! Неужели…?! — руки мои затряслись от охватившего меня волнения.

Тем временем, из толпы до моего слуха донеслись восклицания:

— Мария!.. Мария идет!.. Мария и дети Иосифа…

Теперь все сомнения отпали: передо мной была Мария. Конечно, она сильно изменилась (неудивительно, ведь прошло более тридцати лет со дня нашего последнего свидания), но по-прежнему оставалась хороша собой. Тот же изумительный разлет черных, густых бровей, те же алые, чувственные губы. Я, как зачарованный, следил за каждым ее движением.

Мария прошла сквозь толпу и направилась к дому. Человек, стоявший возле дверей, вышел ей навстречу и загородил собой дорогу.

— Здравствуй, Мария, — склонился он в почтительном поклоне, — вероятно, ты пришла навестить Иисуса?

— Да, — кивнула женщина, — передай ему, что матерь, братья и сестры его хотят увидеться с ним.

Человек снова склонился в поклоне и, пятясь назад, скрылся за дверью дома. Отсутствовал он недолго. Помню, я лишь раз успел сглотнуть слюну. Когда человек появился вновь, то заговорил нарочито громко, видимо, для того, чтобы его слышали как можно больше людей:

— Он сказал: лишь те для меня матерь, братья и сестры, кто верит в меня как в Сына Божьего и кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного.

На некоторое время перед домом воцарилось гробовое молчание.

— А я ему кто же тогда? — вдруг раздался пронзительный голос Марии, — я ему кто? — она повернулась к детям Иосифа, — кто я?!

Из груди женщины вырвался надрывный стон. Младшая из дочерей Иосифа бросилась к ней и, обняв за плечи, повела прочь от дома. Следом за ними потянулись остальные члены семьи плотника. Я остался стоять у дома, решив дождаться появления Иисуса.

Ждать пришлось довольно долго. Солнце успело пройти половину своего пути от полуденного стояния до заката. Я даже задремал, присев на землю возле росшего тут дерева. От сна меня отвлек шум голосов. Я открыл глаза и увидел Его. Иисус стоял в дверях дома, приложив руки к груди и чуть скривив губы в небрежной улыбке. Он был невысокого роста (видимо, в мать), с прямыми, как у меня, черными волосами до плеч. Борода редкая (тоже в мою породу), с рыжеватым оттенком. К сожалению, более подробно мне не удалось рассмотреть Иисуса. Меня тут же оттеснили от Него бросившиеся со всех сторон калеки. Кажется, Он принялся лечить кого-то. Кажется, кого-то даже вылечил (потому, как до меня донеслись радостные вопли). Этого я не видел.

Пребывание Его среди людей длилось совсем недолго. Вскоре Он вновь приложил руки к груди, слабо улыбнулся и скрылся за дверью дома.

Я еще некоторое время постоял среди людей, которые возбужденно делились впечатлениями о происшедшем событии, потом повернулся и не спеша пошел знакомой дорогой обратно в Иерусалим.

Так я впервые увидел своего сына. Сейчас, всматриваясь в лица приближавшихся к моему дому людей, я готовился встретиться с ним во второй и, по всей видимости, в последний раз.

До ближайшей ко мне шеренги римских воинов оставалось шагов двадцать или тридцать, и теперь я мог отчетливо разглядеть всех троих, осужденных на казнь людей. Иисус шел в центре и чуть впереди. Под тяжестью креста Он весь согнулся и, казалось, вот-вот рухнет на землю. Ноги и тело Его дрожали от неимоверного напряжения. Острые шипы терновника, из которого был сплетен венок, водруженный на голову Иисуса, вонзились в Его кожу, и кровь, смешиваясь с потом, превратила лицо несчастного в кровавую маску. Солдаты подгоняли осужденного на казнь ударами плетей и уколами острых копий, отчего одежда Иисуса превратилась в рваные лохмотья, сквозь которые из ран сочилась кровь. Я застыл в оцепенении у дверей собственного дома, с ужасом наблюдая за приближающейся процессией.

В шагах пяти и от моего дома Иисус вдруг споткнулся о камень и упал на четвереньки. Крест съехал с Его спины и уперся коротким своим концом в землю.

— Вставай! Вставай, грязная свинья! — прорычал ближайший к Иисусу солдат и ткнул беднягу копьем в бедро.

— Пить, — простонал Иисус, протягивая к воину руку.

Солдат раскрыл сумку, висевшую у него на боку, и достал оттуда кружку и глиняный сосуд, заткнутый пробкой. Наполнив кружку, солдат протянул ее Иисусу. Тот с жадной поспешностью припал губами к краю кружки, однако в следующий миг, фыркая и отплевываясь, бросил ее на землю.

Солдаты дружно рассмеялись.

— Что же ты, Сын Божий, — давясь от смеха, прокричал один из них, — не можешь утолить жажду уксусом?

Солдаты загоготали с новой силой. Иисус поднял голову и устремил взгляд ввысь.

— Отче! — голос Его дрожал и срывался, — Отче, прости им, ибо не ведают они что творят!

Новый взрыв хохота заглушил слова Иисуса. Я сорвался с места и кинулся в дом. Схватив кувшин с водой, я тут же вернулся на прежнее место. Иисус в это время, подгоняемый плетью солдата, пытался подняться на ноги. Я схватил воина за руку и с мольбой в голосе прошептал:

— Позволь, я напою его?

— Пошел вон! — солдат замахнулся на меня плетью.

— Пожалуйста, позволь, — повторил я просьбу, одновременно суя в руку солдата монету.

— Ну, хорошо, — солдат отступил в сторону, — только быстро.

Я шагнул к Иисусу и поднес горлышко кувшина к Его губам. Торопясь и захлебываясь, бедный мученик принялся пить воду короткими, судорожными глотками. Утолив жажду, Он посмотрел на меня с благодарностью.

— Кто ты, добрый человек? — прошептал Иисус слабым голосом.

В течение следующих нескольких мгновений в душе моей происходила жестокая и отчаянная борьба между желанием раскрыть родному сыну тайну его происхождения и страхом перед возможным возмездием за нарушение клятвы, данной Ангелу Господнему. В конце концов, отцовские чувства оказались сильнее.

— Я отец твой, — прохрипел я, — твой родной отец.

Тут же мне пришлось пожалеть о своих словах. Лицо Иисуса исказилось злобой. В глазах сверкнула бешенная ярость.

— Мой отец Господь Бог. Ты не мой отец, — прошипел Он, брызгая слюной, — ты порождение ехидны. Я вижу тебя насквозь. Ты подослан первосвященником, чтобы лишить меня душевных сил пред казнью. Ничего у вас не выйдет! Прочь от меня! Уходи!

Обливаясь потом и стеная, Иисус поднялся на ноги и, пошатываясь под тяжким грузом, продолжил свой путь на Голгофу. Я проводил Его взглядом до поворота дороги. Когда процессия скрылась из вида, я вернулся в мастерскую, сел на скамью и упер неподвижный взгляд себе под ноги. Затрудняюсь сказать, как долго просидел я в такой позе.

Очнулся от странного шороха у себя за спиной. Я обернулся и вскрикнул от неожиданности. Передо мной стоял тот самый нищий, который тридцать три года тому назад велел мне оставить Назарет и перебраться жить в Иерусалим. Внешне он ничуть не изменился с тех пор. Даже грязные лохмотья на его теле остались прежними.

Нищий стоял, скрестив руки на груди, и пристальным взглядом взирал на меня из-под опущенных бровей.

— Здравствуй, Ангел Господень, — с трудом смог произнести я. Гавриил продолжал молча сверлить меня злым взглядом. В мастерской повисла тягостная, томящая душу тишина. Я почувствовал, как кровь застучала у меня в висках, пот выступил в подмышках, а во рту сделалось сухо, словно в раскаленной печи. Я потерял счет времени. Тишина, как мне казалось, длилась вечность.

— Ты нарушил данное тобой слово! — вдруг громом прозвучали в моих ушах слова Ангела Господня, хотя губы его при этом оставались неподвижны.

— Прости! — я повалился на колени и ударился лбом об пол.

— Простить?! — вновь загрохотало у меня в ушах, — нет! Простить я не могу! В отличие от тебя, я всегда выполняю данные мной обещания. Я обещал тебе, что ты будешь наказан, если откроешь кому-нибудь тайну рождения Иисуса. Я пришел, чтобы исполнить свое обещание.

— Но я сообщил Иисусу о своем отцовстве перед самой Его смертью. Уходя в мир иной, Он должен был узнать правду, — попытался оправдаться я.

— Он ничего не должен, а вот ты должен был молчать. Впрочем… — Ангел скривил лицо как от зубной боли, — прекратим напрасные споры. У меня нет времени на разговоры с тобой. Я и так слишком много потратил его, придумывая тебе наказание. Но, — Гавриил хищно улыбнулся, — потратил, кажется, не зря. Сейчас ты сам оценишь мою работу.

Ангел Господень сделал небольшую паузу, решая, видимо, с чего ему начать.

— Известно ли тебе что происходит с душой человека после его смерти? — задал он неожиданный вопрос.

Я задумался, пытаясь вспомнить, что по этому поводу говорил наш рабби.

— Глупости все это, — Ангел небрежно махнул рукой, не дав мне высказаться, — откуда об этом может знать рабби, если сам он ни разу не умирал? Слушай меня внимательно. Я сообщу тебе истину, которую не постигал еще ни один смертный.

Ангел Господень вновь сделал паузу, а затем, понизив голос, продолжил.

— После смерти человека, душа его оставляет тело и в течение следующих сорока дней ожидает своей участи. В это время решается ее судьба. По истечении указанного срока, души великих грешников Бог забирает и растворяет в себе. Души остальных усопших, а их подавляющее большинство, Господь вселяет в человеческие зародыши, которые находятся в материнских утробах. Причем, распределение душ по зародышам происходит совершенно случайно и не поддается никаким правилам и законам. Так, душа человека, бывшего при жизни мужчиной, может поселиться в женском зародыше, душа белого человека — в зародыше черного, а узкоглазого — в зародыше человека с широкими глазами. Главное тут вот в чем. Душа это — сущность человека. Это его характер, способности и наклонности. Поэтому внутренний облик каждого человека является точной копией облика бывшего хозяина доставшейся ему души.

— Ты все понял? — Ангел испытывающе посмотрел мне в глаза.

— Все, — кивнул я головой.

— Тогда к делу! — возвысил голос Ангел Господень, — твое наказание будет заключаться в… — заметив как расширились от ужаса мои глаза и затрясся подбородок, Гавриил громко рассмеялся, — нет, нет, я не собираюсь тебя убивать и передавать твою душу Богу. Твоя душа будет жить вечно. Но, — Ангел вскинул вверх указательный палец, — в отличие от обычных людей, которые рождаясь вновь, ничего не помнят о своей предыдущей жизни, ты будешь помнить все. Помнить о каждой прожитой тобой жизни и в мельчайших подробностях.

Вдох облегчения, вырвавшийся из моей груди, вызвал на лице Гавриила ехидную усмешку.

— Сейчас тебе, конечно, трудно осознать всей суровости наказания. Но обещаю, что ты начнешь ощущать ее спустя уже два-три десятка прожитых тобой жизней. И с каждой новой жизнью эти ощущения будут становиться все острее, тягостнее и нетерпимее.

Такова кара за неисполнение тобой данного мне обещания. Но это еще не все. Ты должен также понести наказание за совершенное тобой прелюбодеяние. И это наказание будет не менее жестоким, чем предыдущее. Всякий раз, в каждой новой жизни, когда ты полюбишь человека, будь то мужчина или женщина, ты вскоре умрешь трагической смертью. Поэтому ты будешь страшиться любви, как стаи голодных волков, как огня, как разрушительного смерча. А человеку жить без любви, поверь мне, невыносимо тошно.

Ангел замолчал, внимательно вглядываясь в мое лицо. Мне показалось, что в глазах его вдруг промелькнуло что-то похожее на чувство вины и раскаяния. Подобные чувства, вероятно, испытывал бы отец, отправляющий любимого сына на битву, в которой тот неминуемо должен погибнуть. Но, возможно, мне это лишь показалось, потому что в следующий миг брови Ангела Господня грозно сдвинулись к переносице, а в ушах моих вновь зазвучал его громовой голос:

— За сим прощай. Больше мы с тобой никогда не увидимся.

Я склонил голову в прощальном поклоне. Когда я поднял ее вновь, в помещении, кроме меня, уже никого не было.

К тому времени, когда мне довелось во второй раз встретиться с Ангелом Господнем, я прожил со своей женой более четверти века. Однако, не смотря на столь солидный стаж совместной жизни, продолжал любить свою супругу также страстно и пылко, как в первый месяц нашего супружества. Видимо, эта любовь и явилась причиной случившегося со мной несчастья. Спустя три дня после визита ко мне Гавриила, я отправился на рынок купить кое-что из продуктов. Неспешно вышагивая вдоль торговых лотков, я неожиданно услышал громкий крик за спиной. Я обернулся и увидел мальчишку-оборванца, бегущего прямо на меня. В обеих руках мальчишка сжимал по большому персику. Оборванца преследовал здоровенный детина, вероятно, хозяин персиков.

Не знаю, для чего мне это было нужно, но я решил поймать воришку и расставил широко руки, преграждая ему дорогу. Юнец, однако, оказался прытким и с кошачьей ловкостью юркнул в сторону. Я шагнул ему наперерез и тут же почувствовал, как нога моя поехала по поверхности земли, наступив на что-то скользкое. Взмахнув руками, я рухнул спиной на землю и в следующий миг ощутил острую, колющую боль под левой лопаткой, которая проникала до самого сердца. В глазах моих потемнело, и я потерял сознание…

Очнулся я… годовалым ребенком, девочкой, в семье ирокезов, одного из североамериканских индейских племен. В течение последующий двух или трех лет ко мне полностью вернулась память о предыдущей моей жизни.

* * *

— Вот так все было в действительности, — закончила свой рассказ Наргиза.

Пока девушка говорила, Евгения Андреевна стояла, не шевелясь, боясь малейшим движением помешать рассказчице. Взгляд ее широко открытых глаз ни на секунду не отпускал лица девушки, фиксируя малейшее изменение мимики, а напряженный слух чутко улавливал каждую смену интонации. Когда Наргиза замолчала, Евгения Андреевна еще с минуту не сводила с нее глаз.

— Ты хочешь сказать, — начала она нерешительно, — что Колотов, Гюнтер и ты — одно и то же лицо? Одна сущность?

— На счет «лица» я сомневаюсь, — улыбнулась Наргиза, — а вот сущность, действительно, одна. Ведь с душой человеку передаются его характер, способности, его наклонности. Они и составляют сущность индивидуума. Чувства тоже часть души, но с ними дело обстоит сложнее и передаются ли они по наследству от человека умершего, к человеку зарождающемуся для меня остается загадкой. Когда я был Юрием Колотовым, я полюбил Веру. Став Гюнтером Шварцем, я решил встретиться с ней вновь. Ты, возможно, не поверишь, — Наргиза коснулась руки Евгении Андреевны, — но за две тысячи лет моего существования я никогда прежде не встречался с предметом моей любви из предыдущей жизни. На то были разные причины: транспортные, финансовые. Но главная причина в другом. У меня не возникало в этом душевной потребности. В каждой новой жизни я отлично помнил события из жизни предыдущей. Но только события, а не чувства, которые они во мне вызывали. Я помнил, что любил кого-то. Помнил когда и где это происходило. Но эти воспоминания не вызывали во мне никаких эмоций. Сердце мое оставалось холодным. Это все равно, что читать учебник истории: ты познаешь лишь факты, даты, имена людей.

Но что чувствовали эти люди, о чем думали и переживали, тебе узнать не дано. На повторную встречу с Верой, когда я стал Гюнтером, меня тоже подтолкнула не любовь. Ее не было. Я просто хотел отблагодарить эту женщину за то, что она помогла Колотову вновь стать человеком. Тем более, что для Гюнтера Шварца оплатить пластическую операцию не составляло особого труда. Он был состоятельным человеком, совладельцем крупной адвокатской конторы.

— Как?! — всплеснула руками Евгения Андреевна, — Гюнтер собирался оплатить операцию из своих средств?! Никакого наследства, выходит, не было?

— Не было, — кивнула головой Наргиза.

— А потом…? Гюнтер полюбил тетю Веру?

— Я уже говорил тебе, для меня самого это загадка, — развела руки в стороны Наргиза, — тут могут быть два варианта: либо он полюбил эту женщину, либо в нем проснулись чувства, унаследованные им из прошлой жизни. Честно признаюсь, я затем и приехал в Екатеринбург, чтобы разобраться в этом вопросе. Он как гвоздь застрял у меня в голове. Не дает покоя ни днем, ни ночью. Я рассчитывал, что новая встреча с Верой поможет мне решить эту проблему, поможет разобраться в своих чувствах.

— Значит, теперь эта проблема так и останется нерешенной?

— Трудно сказать, — покачала головой девушка, — знаешь, когда ты сообщила мне о смерти Вераши или здесь, когда я увидел ее могилу, что-то шевельнулось у меня в груди, что-то заставило сердце биться учащенно.

Некоторое время обе женщины молча разглядывали пожухлую траву на могильном холме.

— Наргиза, ответь, пожалуйста, на вопрос, — Евгения Андреевна сдвинула брови, собираясь с мыслями, — подавляющее большинство людей желают жить как можно дольше. Многие, ради продления жизни, жертвуют удовольствиями: ограничивают себя в еде, не пьют, не курят. Скажи, если Ангел Господень наказал тебя вечной жизнью, значит жить вечно это тяжело? Это, действительно, наказание?

Наргиза ответила не сразу. Еще с полминуты она продолжала молча разглядывать могильный холм. Затем из груди ее вырвался тяжелый стон.

— Боюсь, у меня не хватит слов описать мои чувства. Описать степень моих страданий и моей боли, — она вскинула голову, — тем не менее, я попытаюсь это сделать.

Ты, наверное, встречалась в своей жизни с явлением, которое называется дежавю. Это, когда ты наблюдаешь какое-то случайное событие, и тебе вдруг кажется, что подобное событие уже происходило в твоей жизни. Ты начинаешь копаться в своей памяти, пытаясь ответить на вопрос: где и когда ранее случилась с тобой подобная ситуация? Однако вспомнить ты не можешь. Это тебя злит. У тебя даже на какое-то время может испортиться настроение. Но часто ли, на протяжении твоей жизни, с тобой случается дежавю? Пару десятков раз, не более. Со мной же это происходит ежеминутно. Мне приходиться почти постоянно рыться в своей памяти, вспоминая ситуацию или ситуации, подобные той, что только что случилась со мной. То же происходит с лицами людей, их именами, с названиями населенных пунктов, видами местности и многими другими вещами. К примеру, я иду по улице, а навстречу мне шагает человек, черты лица которого мне очень знакомы. Я тут же начинаю листать книгу своей памяти, в которой более двух тысяч глав (по числу прожитых мной лет), а в каждой главе по двенадцать (количество месяцев в году) страниц, а каждая страница содержит тридцать (число дней в месяце) абзацев, а в каждом абзаце двадцать четыре строки и так далее…

От этих постоянных копаний в памяти у меня раскалывается голова. Нервы напряжены как якорная цепь корабля во время шторма. Во мне пробуждается дьявольская злость ко всему, что меня окружает: людям, предметам, ко всему свету. Злость кипит во мне как вода в паровом котле. Колоссальными усилиями воли я сдерживаю эту злость, не позволяя ей вырваться наружу. Я постоянно нахожусь в яростной, изматывающей борьбе с самим собой. Такого наказания не пожелаешь даже злейшему своему врагу. Ты поняла меня? — Наргиза наклонилась, чтобы заглянуть в глаза Евгении Андреевне.

— Да, — тяжело перевела дыхание женщина, — вероятно, более жестокое наказание придумать невозможно.

— И тем не менее, — неожиданно улыбнулась девушка, — я, как каждый человек, боюсь смерти. Бесчисленное количество раз, в минуты, когда злоба на себя и на окружающий меня мир побеждала мою волю, я решал покончить жизнь самоубийством. Но страх перед смертью останавливал меня. Более того, страх этот заставлял искать способы продления моих жизней. Зная, что мое существование прервется с приходом в мое сердце любви, я делал все, чтобы не встретиться с ней. Рекорд моего долголетия составляет пятьдесят один год. Этот рекорд я установил в начале девятнадцатого века. Я тогда жил в Индонезии, в небольшой деревушке на берегу моря. В возрасте четырнадцати лет, чтобы избежать амурных привязанностей, я покинул деревню, ушел в джунгли и стал жить отшельником. Так я прожил тридцать семь лет, пока однажды случайно не столкнулся с группой голландских ученых из исследовательской экспедиции. Среди них была молодая женщина. Лишь только я ее увидел, как почувствовал, что сердце мое пронзила стрела Купидона. Через два дня на меня напал огромный орангутанг и разорвал мое тело на части.

Вообще, от идеи отшельничества, не смотря на кажущуюся простоту решения проблемы, мне пришлось, в конце концов, отказаться. Во-первых, потому что жить одному тяжело и физически, и духовно. А во-вторых, потому что при первой же случайной встрече с представителем противоположного пола я без памяти влюблялся.

Другой метод продления жизни я придумал относительно недавно. Лет двести тому назад. Я стал выбирать себе в спутники жизни человека, который мне абсолютно не нравится. Как правило, человека с непривлекательной внешностью и со скверным характером. Этот метод продления жизни оказался более эффективным, в сравнении с отшельничеством, но и он имел существенный недостаток. Согласись, — улыбнулась девушка, — жить с человеком, который вызывает у тебя отвращение не очень-то приятно. Кстати, этот метод я использовал, когда был Юрием Колотовым. Я женился на женщине, которая мне совершенно не нравилась. Женщине занудной и сварливой. Ничего хорошего из нашей совместной жизни не получилось. Вскоре после регистрации брака, женщина почувствовала мое к ней отношение, стала меня этим попрекать, устраивать сцены, закатывать скандалы. Жизнь моя стала кошмаром. Я крепко запил и постепенно превратился в алкоголика.

— Вероятно, тетю Веру ты тоже выбрала по ее внешним данным? — в вопросе Евгении Андреевны слышался упрек.

— Да, — виновато кивнула головой Наргиза и тут же поспешила оправдаться, — но ведь если бы не я, то твоя тетя могла прожить жизнь, не испытав любви. Ты же сама говорила, что Вера в своей жизни любила лишь двух мужчин. В обоих случаях это был я.

Заметив нахмуренные брови женщины, Наргиза решила сменить тему разговора.

— Кстати, жизнь Колотова была восьмой моей жизнью в России.

— Тебе нравилось жить здесь? — поддержала новую тему Евгения Андреевна.

— Не всегда, — поморщилась Наргиза, — чаще мне доставались жизни крепостных крестьян или рядовых служащих. Но вот однажды я был царицей. Правда, в течение всего лишь одного дня.

— Как это, одного дня?! — открыла от удивления рот Евгения Андреевна.

Наргиза весело рассмеялась, довольная произведенным ею эффектом.

— Я тогда был Марией Долгорукой, дочерью князя Ивана Долгорукого. Мне только что исполнилось семнадцать лет, когда однажды в наш дом ворвалась свора пьяных опричников во главе с самим царем Иваном по прозвищу Грозный. Трое опричников схватили моего отца и принялись избивать его, пытаясь добиться каких-то признаний. Остальные налетчики разбежались по дому и стали стаскивать в горницу, где пытали отца, всех домочадцев. Вот тут-то царь Иван и увидел меня. Он сразу приказал прекратить пытки, медленно подошел ко мне, оглядел со всех сторон и, повернувшись к отцу, спросил:

— Твоя дочь?

Отец в ответ кивнул головой.

— Отдашь ее мне в жены? — последовал неожиданный вопрос.

Отец смиренно склонил голову. Конечно, отцу не хотелось отдавать меня за царя. Ведь у Ивана к тому времени уже четыре жены побывало.

Последнюю, Анну Колтовскую, за год до этого, царь в монастырь упек. И в народе ходили разговоры, что весь этот год Иван предавался необузданному разврату со своими многочисленными наложницами. Но идти против воли Грозного, было равносильно самому себе петлю на шею одевать. Поэтому отец дал согласие на брак.

Меня в тот же день отвезли во дворцовый терем и начали готовиться к свадьбе. Однако тут вышла заминка. По канонам православной церкви того времени не разрешалось вступать в брак более трех раз. В случае с Анной Колтовской Собор уступил настойчивым просьбам царя, но на брак со мной дал решительный отказ. Пришлось Ивану пойти на хитрость. Нас тайно венчал протопоп Никита, настоятель Спасо-Преображенского монастыря, служивший ранее у царя в опричниках.

Ну а пока шли споры с Собором, ко мне в услужение приставили няньку и молодого опричника по имени Василий. Как увидела я Василия, так сердце мое застучало в груди, словно молот по наковальни. Брови у Васеньки были черные, густые, будто два крыла у ворона. Глаза голубые, бездонные как небо в летний полдень. Плечи широкие, стан стройный… Короче, влюбилась я в него без памяти. И он меня крепко полюбил. Как отлучится нянька из комнаты, так он тут же ко мне. Возьмет за руку и нашептывает слова ласковые.

На четвертую ночь моего пребывания во дворцовом тереме, когда я лежала в постели, дверь вдруг скрипнула и в комнату крадучись, заходит Вася. Я на него руками замахала и тычу на сундук в углу комнаты, на котором нянька спала. А он в ответ рассмеялся и… в ладоши хлоп. У меня дыхание от страха перехватило. Василий же ко мне наклонился и шепчет на ухо. Ты мол не бойся. Я няньке сонного зелья в чашку подсыпал.

В ту ночь я с Васей свою невинность и потеряла. А после, еще три ночи мы с ним любовным утехам предавались.

Настал день свадьбы. Царь устроил грандиозный пир. Столы ломились от яств. Несколько бочек с вином и медовухой выкатили на улицу народ угощать. Иван за столом сидел строгий, молчаливый. К вину даже не притронулся. В положенный час нас отвели в опочевальню. Тут супруг мой и узнал, что в жены ему не девственница досталась. Ничего он мне тогда не сказал. Отвернулся и вскоре захрапел.

Утром проснулась я от толчка в плечо. Смотрю, царь надо мной стоит.

— Собирайся, — говорит.

Запрягли санный поезд и поехали в Александровскую слободу. Там у Ивана усадьба была. Вместе с нами отправился отряд опричников. Человек пятьдесят, не менее. Среди них разглядела я Васеньку моего.

Как приехали в усадьбу, схватили меня опричники и в подвал поволокли. Следом за ними туда царь спустился. Подошел он ко мне, намотал мои волосы себе на кулак, придвинул свое лицо к моему вплотную и прошипел словно змея:

— Признавайся: когда и с кем согрешила.

Я гляжу, Вася мой стоит возле стены бледный как полотно, пот со лба шапкой стирает. Отвечаю я царю:

— Силком меня взяли. А кто, мне не ведомо. Ночь была, а лица насильники масками прикрывали.

— Врешь, собака! — зарычал царь. Повалил он меня на пол и принялся ногами пинать. Все в причинное место старался угодить. Когда устал, ткнул на меня пальцем опричникам и говорит: — Пытайте ее, пока не скажет, с кем блудила. Тех два раза просить было не надо. Били, пока я сознание не потеряла. Очнулась на следующее утро от того, что холодно мне стало. Огляделась, вижу: лежу я в одной рубашке привязанная к саням, недалеко от царской усадьбы. В сани конь вороной впряжен, вокруг опричники стоят, а поодаль народ толпится. Через некоторое время из ворот усадьбы выходит царь. Перекрестился он и зычным голосом обращается к народу:

— Православные! Ныне узрите вы, как карает царь Всея Руси измену ему. Девка сия до венца слюбилась с неким злодеем и пришла к царю в скверне блудодеяния. А за ту измену повелел царь девку казнить!

После его слов, взяли опричники под уздцы коня и повели к пруду, что рядом с усадьбой находился. Когда ближе подъехали, вижу я, в центре пруда во льду широкая полынья вырублена. У края этой полыньи остановили опричники коня, сами в стороны отошли. А потом один из них с размаху ткнул коня в бок пикой. Конь прыгнул вперед и рухнул в воду. За ним туда же сползли сани вместе со мной… На том и кончилась моя царская жизнь.

Евгения Андреевна заметила, как Наргиза зябко передернула плечами. Тут только женщина обратила внимание, что над кладбищем начинают сгущаться сумерки.

— Ты, я вижу, замерзла, — Евгения Андреевна обняла девушку за плечи, — так и простыть недолго. Поехали домой. Я тебя горячим чаем со смородиной напою.

На пороге квартиры их встретил Александр Андреевич.

— Я, как знал, что вы вместе вернетесь. Сбегал в магазин, торт купил и бутылочку прихватил. Не каждый же день к нам гости из Самарканда приезжают, — ответил он на укоризненный взгляд сестры.

Мужчина помог Наргизе снять плащ и проводил в комнату. Евгения Андреевна направилась на кухню готовить ужин. Через несколько минут, проходя мимо открытой двери комнаты, она увидела, что Наргиза сидит на диване, а Александр вышагивает перед ней взад и вперед, отчаянно жестикулируя руками.

— Заполучил слушателя своих стихов, — улыбнулась Евгения Андреевна.

Ей самой стихи брата, откровенно говоря, не нравились. Рифма натянута, слова перековерканы. Но, Александр утверждал, что получил хвалебные отзывы от ряда известных литераторов и те обещали включить его стихи в готовящийся к печати сборник стихов молодых поэтов Урала.

Евгения Андреевна вернулась на кухню и принялась чистить картофель. В морозильной камере ее холодильника лежал пакет сосисек, и картофельное пюре, решила хозяйка, будет подходящим гарниром к ним. Через полчаса непритязательный ужин был готов, и Евгения Андреевна пошла звать гостей к столу. Однако на пороге комнаты она резко затормозила, будто наткнулась на невидимую преграду. В комнате все оставалось по-прежнему: Александр вышагивал взад и вперед, размахивая руками, а Наргиза сидела на диване, сложив руки на коленях и внимательно слушая чтеца. Но не поза девушки привлекла внимание Евгении Андреевны. Ее поразил взгляд Наргизы. Безусловно, в нем присутствовали обычные восторг и восхищение слушателя, получавшего истинное удовольствие от услышанного произведения. Но эти восторг и восхищение не в силах были скрыть другого, многократно более сильного и страстного чувства. Чувства, которое заставляет замирать сердце, а глаза сверкать восторженным светом. Чувства, которое способно побороть инстинкт самосохранения и заставить человека совершать безрассудные поступки. Чувства, которое называется коротким и, в то же время, емким словом…

— Нет! Не может быть! — заставила сама себя усомниться Евгения Андреевна, — не может быть! Ведь если это случится, то тогда Наргиза…

без конца…

Часть 2. Печать пророчества

г. Мекка, 596 год

— Майсара! — услышал Майсара голос хозяйки, — Майсара, иди сюда!

Старый слуга протер глаза и, путаясь в длиннополой одежде, вскочил с циновки. Отодвинув занавес, он шагнул в соседнюю комнату и застыл в низком поклоне.

— Майсара, — по голосу хозяйки слуга догадался, что та была не в духе, — проводи нашего уважаемого гостя до двери.

Грузный мужчина, кряхтя, поднялся с подушек и, повернувшись к хозяйке дома, склонил голову.

— До свидания, достопочтимая Хадиджа хатун. Пусть святые Лат и Узза (имена божеств, которым поклонялись арабы до принятия ислама) всегда благоволят вам и вашим близким.

Женщина в ответ молча кивнула головой. Гость медленно повернулся и, сопровождаемый слугой, направился из дома.

Проводив посетителя, Майсара вернулся в комнату и встал возле двери, с интересом наблюдая как хозяйка, едва заметно шевеля губами, пересчитывает оставленные гостем деньги. Майсара невольно залюбовался женщиной. Не смотря на свои сорок лет, на белой, нежной коже Хадиджи бинт Хувайлид не видно было ни единой морщинки, а ее тонкому стану могли позавидовать даже многие незамужние девушки.

Пока Майсара любовался своей хозяйкой, та закончила счет и со злостью швырнула на одеяло монеты.

— Твой Ас бин Ваиль вор и обманщик! Ведь это ты, — она ткнула пальцем в Майсара, — порекомендовал его мне! Говорил: он честный купец. А этот «честный купец» надул меня почти на тридцать динаров! Я дала ему на продажу свой лучший товар, а он заявляет, что товар оказался неходким. Такого товара, якобы, сейчас в Сирии избыток и ему пришлось скидывать на него цену. Плут и мошенник! Чтоб у него на голове уши ослиные выросли!

Некоторое время женщина нервно теребила в руках платок. Затем снова обратилась к слуге:

— Ну, чего молчишь?! Как будешь оправдываться?!

Майсара опустил голову и сложил руки на груди.

— Позвольте напомнить вам, уважаемая Хадиджа хатун, — начал он вкрадчивым голосом, — Ас бин Ваиль был вторым, из тех, кого я рекомендовал вам для продажи товара в Сирии. Первым же я назвал имя Мухаммеда бин Абдуллаха. К сожалению, вы не приняли моего предложения, поэтому…

— Да, не приняла! — перебила слугу Хадиджа, — и правильно сделала, что не приняла. Сколько ему лет? Двадцать пять, кажется? Он еще мальчишка! Чуть старше моего первого сына! К тому же, ты сам говорил, что в торговых делах он неопытен. Самостоятельно почти не торговал. Ездил со своим дядей. В Сирии вообще бывал лишь раз. Как я могу доверить свой товар такому продавцу?!

— Да, Мухаммед малоопытен, — согласился Майсара, — но опыт дело наживное. А вот нажить честность и правдивость не возможно. С ними рождаются. И Господь наградил Мухаммеда этими качествами сполна. Недаром соплеменники прозвали его аль-Амин (надежный. араб.).

— Ах, — вздохнула Хадиджа, — как трудно жить одинокой женщине! Все приходится решать самой. Вот, когда был жив мой первый муж, я не знала забот.

— Зато Абу Халя, ваш второй муж, доставил вам хлопот больше, чем все торговые операции, которые вы провели за последние годы!

— Не напоминай мне об этом пьянице и развратнике, — махнула рукой Хадиджа, — лучше посоветуй, кому мне поручить продать свой товар. Ведь караван в Сирию отправляется через несколько дней.

— Я уже высказывал вам свое мнение и могу повторить его снова. Лучшей кандидатуры, чем Мухаммед бин Абдуллах, вам не сыскать.

Хадиджа откинулась на подушки и устремила в потолок немигающий взгляд. Некоторое время тишину в комнате нарушало лишь жужжание мухи, сумевшей пробраться в помещение через узкую щель между занавесом и косяком двери.

— Хорошо, — наконец, заговорила хозяйка дома, — будь по-твоему. Пожалуй, я доверю торговлю Мухаммеду. Но ты отправишься в Сирию вместе с ним и будешь помогать ему. Приведи Мухаммеда ко мне завтра утром. Я хочу поближе с ним познакомиться.

Областной центр России, 1 июня 1973 года

— Через пять минут шашлык будет готов, Анатолий Дмитриевич.

Начальник охраны объекта «Дача», капитан милиции Лоськов, перевернул на мангале последнюю палочку с мясом и преданным, собачьим взглядом посмотрел на первого секретаря обкома партии Анатолия Дмитриевича Карасева. Тот лениво оторвал голову от спинки шезлонга и одним глазом взглянул на капитана.

— Через пять минут, говоришь? Ну, тогда наливай. Дрябнем под горяченькое.

Лоськов в два прыжка оказался у ведра со льдом и ловким движением фокусника извлек оттуда початую бутылку «Столичной». Наполнив две рюмки водкой, он поставил их на столик рядом с шезлонгом, где уже была расставлена легкая закуска: нарезанные тонкими ломтиками лимон и сервелат.

«Первый» дотянулся до своей рюмки, поднес ко рту и громко выдохнул:

— Вздрогнули!

Вернув пустую посуду на стол, Анатолий Дмитриевич сунул в рот ломтик колбасы и, жмурясь от солнца, оглядел расстилающуюся перед ним панораму лесного озера.

— Хорошо здесь, — промурлыкал он и повернулся к Лоськову, — скажи, а прежний хозяин на даче часто отдыхал?

— А как же? — удивился вопросу милиционер, — летом так почти каждые выходные. Осенью охотиться приезжал, а зимой рыбачил на льду.

— Он тут один отдыхал или как?

Под пристальным взглядом первого секретаря начальник охраны смущенно опустил голову.

— По-разному бывало, — уклончиво ответил он.

— Девок сюда привозил? — решил конкретизировать вопрос Карасев.

— Бывало, что и привозил, — пожал плечами капитан.

— «Бывало», — передразнил милиционера Анатолий Дмитриевич, — мне в ЦК говорили, что он тут притон устроил. Проститутки на даче, как у себя дома жили. Правда это?

— Бывало, что и жили, — вздохнул Лоськов.

— Мне в Москве рассказывали, что его не раз предупреждали. Но ему, старому кобелю, девки, видать, были дороже должности. Теперь вот где-то на Алтае исполкомом руководит. Мать его… — в сердцах выматерился первый секретарь.

Воспользовавшись паузой в разговоре, начальник охраны вернулся к шашлыку.

— А кто это на нашу территорию забрался?! — вдруг раздался его сердитый крик.

Анатолий Дмитриевич повернул голову в сторону, куда указывал капитан. Метрах в ста от берега он увидел одинокую лодку. Ее хозяин, бросив якорь, не спеша возился с удочкой.

— Эй, мужик, — замахал рыбаку Лоськов, — проваливай отсюда! Здесь запретная зона.

Рыбак в ответ недоуменно пожал плечами и вновь склонился над рыболовными снастями.

— Петренко! Ковшов! — гаркнул начальник охраны двум молодым ребятам, накрывавшим в это время на стол, — возьмите катер и шугните того нахала.

— Ну чем тебе помешал рыбак? — вяло запротестовал Карасев, — не хай рыбачит.

— Извините, Анатолий Дмитриевич, но рыбачить здесь запрещено, — вежливая улыбка капитана не могла скрыть его решимости довести начатое дело до конца, — ну чего вы копаетесь?! — повернулся он к подчиненным, — заводите катер!

Через минуту, взревев двигателем, катер сорвался с места и, разрезая воду, понесся к одинокой лодке. Лоськов и Анатолий Дмитриевич молча наблюдали за действиями охранников. У самой лодки они сделали крутой вираж, сбросили скорость и удачно пришвартовались к ее борту. Парни принялись отчаянно жестикулировать, видимо, пытаясь объяснить незнакомцу неправомерность его поступка. Тот сидел в лодке и, судя по склоненной голове, хранил молчание. Так продолжалось минуты полторы или даже две. Вдруг ситуация резко изменилась. Рыбак вскочил на ноги, выдернул из уключины весло и замахнулся им на молодых людей. Те, в первый момент, испуганно отпрянули назад, но потом, посовещавшись, изменили тактику. Развернув катер, они уперли его нос в борт лодки и стали медленно таранить ее, пытаясь переместить к дальнему берегу озера. Маневр оказался удачным и лодка медленно, но верно начала удаляться от дачи. Рыбак, в растерянности крутя головой, стоял в своей посудине и по-прежнему сжимал в руках ставшим бесполезным весло.

Охранники праздновали победу и один из них, в знак этого, повернулся к берегу и помахал своему начальнику рукой. Но в этот момент случилось неожиданное: рыбак бросил весло на дно лодки и решительно шагнул к катеру. Однако его намерения так и остались загадкой, потому как в следующую секунду борт лодки, на который ступил рыбак, накренился, и нос катера подмял его под себя. Еще миг и вся лодка оказалась под катером, а ее хозяин, сбитый с ног, барахтался в воде.

— Они же утопят мужика! — Карасев вскочил с шезлонга, — тащите его из воды! — заорал он во все горло, — живо тащите!

Вряд ли крик партийного руководителя, заглушенный шумом работающего двигателя катера, достиг ушей охранников. Тем не менее, один из парней бросился к борту судна, изогнулся и ловким движением ухватил рыбака за ворот куртки. Его напарник поспешил на помощь и вместе они, с трудом, но вытащили бедолагу из воды. Катер взревел мотором и на полной скорости устремился к берегу. Анатолий Дмитриевич и капитан поспешили к причалу встречать незваного гостя.

Лоськов первым оказался у катера и протянул руку доставленному на берег нарушителю порядка.

— Без твоей помощи обойдусь, — мужик отпихнул протянутую руку и полез через борт, — ишь! Благородные выискались! Сначала топят, потом спасают! Это озеро — не ваша личная собственность. Оно государственное, народное. А я это — тоже народ, и мне непонятно: почему кому-то можно здесь рыбачить, а кому-то нельзя.

— Сергей?!

Все, включая рыбака, повернули головы в сторону первого секретаря обкома. Карасев стоял, широко расставив ноги, и пристально вглядывался в сошедшего на берег мужчину.

— Ты Сергей? — повторил вопрос Анатолий Дмитриевич.

— Да, Сергей, — растерянно пробормотал рыбак, — откуда вы… — начал было он, но запнулся, — подожди… подожди… — мужик сделал несколько торопливых шагов по направлению к областному руководителю и остановился в метре от него, — Карась?! Ты?!

— Я! — раскинул руки в стороны Анатолий Дмитриевич.

— Карась! — завопил рыбак, бросаясь в объятия первого секретаря, — Карась! Живой!

— Живой, как видишь! — Карасев прижал к груди мужика, но тут же отстранился от него, — э! Да ты весь мокрый! Лоськов! — кивнул он начальнику охраны, — пошли кого-нибудь в мою спальню. Пусть принесут из шкафа халат. А ты, — Анатолий Дмитриевич вновь повернулся к гостю, — снимай мокрую одежду и отдай ребятам. Они ее на солнце развесят.

Это бывший однополчанин мой, Серега Лунев, — обратился первый секретарь к Лоськову, который принялся помогать рыбаку стягивать с тела мокрую куртку, — мы в разведке вместе служили. Под Курском он меня раненного через линию фронта на себе несколько километров тащил. Жизнь мне спас!

— Я, признаться, не ожидал тебя живым увидеть, — бормотал меж тем Лунев, — врач в медсанбате на тебя рукой махнул. «Не жилец», — сказал.

— Повезло мне, — улыбнулся Анатолий Дмитриевич, — в тот вечер самолет в часть прилетел. Он меня и забрал в тыловой госпиталь. Там меня скоренько подлатали и через три месяца я уже опять на передовой был. На молодом теле любая рана быстро заживает. Нам ведь тогда, в сорок третьем лет по двадцать было?

— Около того, — кивнул головой Сергей Лунев.

Охранник принес махровый халат.

— А теперь к столу, — хозяин взял гостя под локоть, — такую встречу грех не отметить.

После выпитой рюмки, Карасев кивнул на шашлык в центре стола.

— Отведай мяса. Мой Лоськов отменный кулинар.

— Я смотрю, ты в начальники выбился? — Сергей взял с тарелки шашлычную палочку.

— Выбился, но не так давно. Второй лишь месяц вашей областью руковожу.

Шашлычная палочка остановилась на полдороги ко рту.

— Так ты и есть новый секретарь?!

— Ага, он и есть.

С полминуты Лунев с открытым ртом взирал на бывшего однополчанина.

— Ты, наверное, решил меня до конца добить, — неожиданно рассмеялся он, — сначала живым с того света явился. А теперь оказалось, что ты первый секретарь, к которому я на днях собирался на прием записаться.

— Значит, и записываться не надо. Давай еще по одной пропустим, а потом ты мне про свою жизнь расскажешь. Ну и о проблеме, с которой ко мне идти собирался, за одно, поведаешь.

Пока пил водку и закусывал ее лимоном, Лунев успел прикинуть в уме план своего рассказа.

— После Курской дуги, где мы с тобой расстались, — начал он, — я прошел с нашей частью всю Украину, Словакию и войну закончил под Прагой. После демобилизации вернулся домой. Я ведь родом из этих мест. Работал на стройках. Одновременно учился в техникуме. Ну а как техникум закончил, стали меня на руководящие должности выдвигать. Сначала бригадиром работал, потом прорабом, а в последние два года начальником участка. Здесь и начались мои проблемы, которые кончились тем, что я прилюдно обматерил начальника нашего треста. Пришлось писать «по собственному желанию».

— Погоди, — остановил Карасев друга, — об этом еще успеем поговорить. О семье расскажи. Жена… дети…

— Дочка у меня. В Ленинграде с мужем живет. А вот жены нет, — Лунев коротко вздохнул, — умерла она. Полтора года назад.

— Извини. Сочувствую, — Анатолий Дмитриевич тронул товарища за плечо, — ну давай тогда о своих проблемах рассказывай. Что там у тебя стряслось?

Лунев ненадолго задумался.

— Все, наверное, сразу не расскажешь… короче, воруют у нас на стройках! Воруют в наглую! Приписки! Липовые накладные! Подмена материала! Всего и не перечесть! Пытался бороться. На собраниях выступал. Бесполезно! Все равно, что головой в стену биться. Не выдержал я. Сорвался. На последнем совещании в тресте, начальника на х… послал. Остальное ты уже знаешь.

— А в органы пробовал обращаться? В прокуратуру?

— Был я в прокуратуре, — махнул рукой Лунев, — сначала обещали разобраться. А потом вызывают и криком на меня: ты мол склочник и карьерист. Честных людей пытаешься оговорить.

— Мдаа… — ухмыльнулся Анатолий Дмитриевич, — а ведь ты ничуть не изменился с тех, военных лет. Все такой же борец за справедливость. Помню, как ты нашему комбату в морду заехал, когда тот по пьянке необстрелянных новобранцев, в атаку послал без артподготовки. Спасибо политруку: заступился. Иначе не миновать тебе тогда трибунала.

С минуту первый секретарь, подобно хирургу перед пластической операцией, внимательно вглядывался в лицо своего собеседника.

— Ты, кажется, член партии? — задал он неожиданный вопрос.

— Забыл что ли? — обиделся Лунев, — вместе заявления в блиндаже писали!

— Вот и хорошо, — Анатолий Дмитриевич хлопнул товарища по плечу, — с твоим начальником треста мы еще успеем разобраться. А сейчас я хочу попросить тебя помочь мне в одном деле.

— Меня?! — удивился Лунев, — в каком деле?

— Ты гостиницу «Центральная» знаешь?

— А как же! В самом центре города стоит, возле обкома.

— Так вот, на руководство этой гостиницы уже давно сигналы поступают. И в плане финансовых нарушений, и… — Карасев покрутил пальцами над головой, — других темных дел. Однако хода этим сигналам до сих пор не давали. Видимо, кто-то из городских руководителей не заинтересован в проведении расследования. Сейчас ситуация может измениться. Прежний директор гостиницы уходит на пенсию. Горисполком сватает на это место своего выдвиженца. Я же хочу, чтобы директором гостиницы стал человек, независимый от городского руководства. Человек честный и принципиальный. Лучшей кандидатуры, чем ты, я не вижу. Поработаешь там годик-полтора. Наведешь порядок. А я за это время подыщу для тебя должность в обкоме. Будешь помогать мне в вашей области Авгиевы конюшни расчищать. Как? Согласен?

— Согласен, — кивнул головой Лунев.

г. Мекка, 596 год

Молодой человек оказался среднего роста, широкоплечий, с мягкими чертами миловидного лица, нижнюю часть которого закрывала густая, черная борода. Одет он был в длинную, белую рубашку аль-камис. Светло-зеленого цвета изар, обернутый вокруг бедер, достигал середины голени юноши.

— Какие у него длиннющие ресницы! — восхитилась Хадиджа, с интересом рассматривая гостя, который со смущенной улыбкой мялся на пороге комнаты.

— Чего же ты остановился там? — Хадиджа решила ободрить молодого человека, — проходи, садись здесь.

Женщина указала на груду подушек возле себя.

— Расскажи мне о себе. Кто ты? Откуда родом? Кто твои родители? Чем ты занимаешься?

— Меня зовут Мухаммед бин Абдуллах, — голос молодого человека оказался с легкой хрипотцой, — я из племени курейш, рода Хашим. Мой отец занимался торговлей. Он умер незадолго до моего появления на свет. Когда я родился, моя мать Амина бинт Вахб, по традиции, отдала меня кормилице в семью бедуинов. Там я прожил до четырех лет…

— Кормилица кормила тебя грудью до четырех лет? — удивилась Хадиджа.

— Нет. Она кормила меня грудью до двух лет, а потом попросила мать оставить меня у себя.

— И твоя мать согласилась?

— Согласилась.

— Странно, — пожала плечами женщина, — а почему в четыре года кормилица вернула тебя матери?

— Она испугалась, — смутился молодой человек.

— Испугалась?! Чего испугалась?! — хозяйка дома приподнялась с подушек.

— Это довольно странная и необычная история… — краснея до корней волос, прохрипел гость.

— Расскажи, — женщина от нетерпения заерзала на одеяле, — я люблю слушать необычные истории.

Молодой человек прокашлялся и начал тихим голосом.

— Однажды я с мальчишками, сыновьями моей кормилицы, играл вдали от дома. Вдруг, неизвестно откуда, появился высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде. Походка его была столь легка, что казалось, будто он не ступал, а парил над землей.

Старик подошел ко мне, взял меня за руку и повел на вершину ближайшего холма. Что произошло дальше, я не помню. Но мои молочные братья рассказывали, будто незнакомец уложил меня на спину и прочел надо мной какие-то заклинания. После этого, он руками раздвинул мою грудную клетку, достал мое сердце и промыл его принесенной с собой в кувшине жидкостью, похожей на воду, но голубого цвета. Затем он вернул сердце на место и вновь прочел заклинание.

Мои молочные братья с воплями бросились домой. Я же, когда очнулся, увидел над собой заплаканное лицо своей кормилицы. На моей груди я рассмотрел чуть заметный шрам, который к вечеру того же дня исчез окончательно. Спустя несколько дней, кормилица отвезла меня к матери.

Молодой человек замолчал, украдкой глядя на собеседницу.

— Действительно, необычная история, — задумчиво покачала та головой, — как же сложилась твоя судьба в дальнейшем?

— С матерью я прожил два года, пока она не умерла.

— Выходит, ты сирота! — всплеснула руками Хадиджа.

— Да, сирота, — кивнул головой молодой человек, — после смерти матери, меня взял к себе дед Абд аль-Мутталиб.

— Я знала твоего деда. Это был уважаемый среди курейшитов человек.

— У него я прожил два года, вплоть до его кончины. Незадолго до смерти дед поручил мое воспитание своему сыну Абу Талибу. С тех пор я живу в семье моего дяди. В детстве я пас овец, а сейчас помогаю дяде в его торговых делах.

Гость замолчал, вопросительно глядя на хозяйку дома. Та не торопилась возобновлять беседу, задумчиво разглядывая узор на одеяле.

— Мухаммед, — заговорила она, наконец, — я позвала тебя, чтобы предложить работу. Через несколько дней в Сирию отправляется торговый караван. Я хочу, чтобы ты отправился с ним торговать моим товаром на сирийских рынках. Плата за твой труд будет составлять пятую часть от прибыли за проданный товар. Если ты согласен с этим условием, то мы сейчас же обсудим детали нашего договора.

Глаза молодого человека заблестели радостным светом.

— Конечно! — вскочил он на колени, — конечно, я согласен, достопочтимая Хадиджа хатун.

Областной центр России, 9 июня 1973 года

В дверь кабинета постучали.

— Входите, — крикнул Лунев.

— Вызывали, Сергей Михайлович? — в кабинет бочком протиснулся старший администратор гостиницы, высокий, стройный мужчина лет сорока-сорока трех.

— Вызывал, — кивнул Лунев, — проходите, садитесь.

Дождавшись, когда старший администратор усядется на стуле, Сергей Михайлович начал разговор.

— Владимир Афанасьевич, я, как вы знаете, человек в гостиничном хозяйстве новый. Наверняка, чего-то не знаю и не понимаю. Поэтому обращаюсь к вам за помощью. Объясните мне, пожалуйста, такое явление: у стойки дежурного администратора постоянно красуется табличка «мест нет». Вчера утром я проверил журнал регистрации и, оказалось, что в гостинице пустуют одиннадцать номеров. Сегодня я снова полистал журнал и обнаружил тринадцать незанятых комнат. Вы в курсе этой ситуации? Чем она объясняется?

Старший администратор со снисходительной улыбкой пожал плечами.

— Объясняется это очень просто. Существует обкомовская бронь, бронь милиции, КГБ, нашего министерства. Ну и на непредвиденный случай тоже приходиться держать пару готовых комнат: вдруг какой-нибудь высокий гость к нам в город пожалует. Вот и получается, что несколько номеров в гостинице всегда остаются пустыми.

Лунев с сомнением покачал головой.

— Мне кажется, слишком расточительно, держать незаселенными такое количество комнат.

Он в задумчивости потер подбородок и вновь обратился к собеседнику.

— Владимир Афанасьевич, передайте, пожалуйста, всем дежурным администраторам мое распоряжение: чтобы впредь в гостинице в течение суток больше трех номеров не пустовало.

Заметив протестующий жест рукой старшего администратора, Сергей Михайлович повысил голос:

— Или для этого требуется издание специального приказа?

Старший администратор вздохнул и покачал головой.

— Нет, не требуется.

— Вот и хорошо. Будем считать этот вопрос закрытым. Перейдем к следующему, — Лунев откинулся на спинку стула, — Владимир Афанасьевич, скажите, вы едите в буфетах нашей гостиницы?

Столь неожиданный вопрос заставил удивленно изогнуться брови старшего администратора.

— Нет, — замотал он головой, — я обедаю в кафе, в квартале от гостиницы.

— Правильно делаете. Потому что питаться в наших буфетах, как мне показалось, небезопасно. Я сегодня утром купил там беляш и не смог его съесть. Во-первых, он не менее суток пролежал в холодильнике, а, во-вторых, мясом в нем даже не пахнет.

— Полностью с вами согласен, Сергей Михайлович, но, — старший администратор развел руки в стороны, — исправить положение мы не в силах. Буфеты принадлежат ресторану, а ресторан — общепиту. Они лишь арендуют у нас площадь.

— Понятно, — Лунев вновь почесал подбородок, — а бар для иностранных гостей на седьмом этаже тоже принадлежит ресторану?

— Тоже, — кивнул старший администратор.

— А швейцар на входе в бар наш сотрудник?

— Наш.

— Я вчера вечером хотел зайти в этот бар, но швейцар меня не пропустил. Сказал: только для иностранцев.

— Он, вероятно, вас еще в лицо не знает, — улыбнулся Владимир Афанасьевич.

— Вероятно, — согласился Лунев, — но вот что меня удивило. Сквозь стеклянную дверь бара я увидел за столиками несколько девушек, которые совсем на иностранок не были похожи. Что вам известно по этому поводу, Владимир Афанасьевич?

Старший администратор низко склонил голову.

— Мне ничего об этом не известно. Бар, буфеты и ресторан не моя компетенция.

Распрощавшись со старшим администратором, Лунев вызвал к себе главного бухгалтера и до обеда разбирался с финансовой отчетностью. В обеденный перерыв он спустился в ресторан и прямиком направился в кабинет его директора. Разговор с представителем общепита, не смотря на все усилия Сергея Михайловича придерживаться дипломатического этикета, получился жестким. В конце беседы пришлось даже прибегнуть к угрозам.

— Если вы не исправите положение, — уже держась за дверную ручку, прорычал Лунев, — я расторгну договор об аренде и найду другой ресторан, который обеспечит гостиничные буфеты вкусной и здоровой пищей.

Пообедав в кафе, Сергей Михайлович вновь принялся разбираться с финансовыми документами. Ближе к концу рабочего дня от этого занятия его отвлек осторожный стук в дверь. В кабинет просунулась голова старшего администратора.

— Разрешите войти? — соловьем пропел посетитель.

— Входите, входите, Владимир Афанасьевич, — не отрывая взгляда от бумаг, пригласил Лунев, — что у вас?

— Да, вот… — старший администратор крадущимся шагом приблизился к столу и положил на его край незапечатанный почтовый конверт.

— Что это? — Сергей Михайлович открыл конверт и заглянул внутрь. Там он увидел несколько денежных купюр достоинством в десять рублей каждая.

— Что это? — повторил Сергей Михайлович свой вопрос.

— Что-то вроде премиальных, — со смущенной улыбкой пробормотал старший администратор, — излишки, которые образовались за прошедшую неделю.

— За счет чего образовались эти излишки? — Лунев продолжал крутить конверт в руках.

— Видите ли… Сергей Михайлович, — сбивчиво начал объяснять старший администратор, — у нашей гостиницы есть постоянные клиенты… очень состоятельные люди. Они привыкли к тому, чтобы для них всегда были готовы лучшие номера. В качестве благодарности эти люди дарят дежурным администраторам некоторую сумму денег. Кроме того, какие-то деньги получают дежурные по этажу, которые позволяют гостям наших клиентов задерживаться в номерах на ночь. Ну и, наконец, девочки, которые проходят в бар для иностранцев, делятся своим заработком с нашим швейцаром. Все эти деньги стекаются ко мне, а уж я делю их между сотрудниками нашей гостиницы. Делю по справедливости. Никто, включая бывшего директора, на меня в обиде никогда не был.

Старший администратор замолчал, выжидательно глядя на своего начальника. Тот продолжал вертеть в руках конверт и тоже молчал. В помещении повисла напряженная, неловкая тишина. Первым ее нарушил хозяин кабинета.

— Хмм, — криво усмехнулся он, — ну и задачку вы передо мной поставили, Владимир Афанасьевич. Деньги вы, конечно, заберите, — Лунев протянул старшему администратору конверт, — а вот то, что все сотрудники гостиницы вовлечены в ваши финансовые аферы, это для меня неприятная новость. Ладно, — вздохнул он, — вы можете быть свободны. А я подумаю, что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию.

До позднего вечера Сергей Михайлович просидел в своем кабинете, изучая бухгалтерские документы. Без четверти десять он запер дверь, прошел по коридору к лифту и поднялся на седьмой этаж. Как и прошлым вечером, дорогу в бар ему преградил швейцар (грузный мужчина лет пятидесяти пяти, облаченный в темно-синию униформу с генеральскими лампасами на широких брюках).

— Вход только для иностранцев, — голосом, не терпящим возражений, предупредил он.

— А те, две блондинки, — Лунев сквозь дверное стекло указал на двух девиц, сидевших у стойки бара, высоко задрав ноги, — они тоже иностранки?

— Кх, кх, — закашлялся швейцар, но тут же надул щеки и, выставив вперед живот, двинулся на Лунева.

— Вам, гражданин, ясно было сказано: вход только для иностранцев. Вопросы еще есть?

— Есть, — кивнул головой Сергей Михайлович, — вас как зовут?

— Василий, — недовольно буркнул швейцар.

— А отчество у вас есть, Василий?

— Степанович, — пожилой мужчина подозрительно покосился на настырного посетителя.

— Так вот, Василий Степанович, разрешите представиться. Меня зовут Сергей Михайлович. Я — новый директор гостиницы.

Дав швейцару некоторое время, чтобы прийти в себя, Лунев вновь указал на девиц.

— Василий Степанович, предупреждаю: если я еще раз увижу в баре для иностранных гостей посторонних лиц, вы в нашей гостинице больше работать не будете. И передайте это своему напарнику. Всего хорошего.

Лунев круто развернулся и широким шагом направился к лифту.

г. Мекка, 596 год (три месяца спустя)

Заслышав шум голосов, Хадиджа поспешила из дома во двор. Она увидела, как Майсара, приветствуемый домочадцами, медленно сползает с верблюжей спины и поправляет на себе одежду.

— Майсара!

По тому, как резко повернули в ее сторону головы все, кто находился во дворе, Хадиджа догадалась, что голос ее прозвучал излишне громко.

— Майсара, — тише повторила она, — зайди ко мне.

Старый слуга поклонился и последовал за хозяйкой в дом. Как только он вошел в комнату, Хадиджа набросилась на него с вопросами.

— Ну, рассказывай. Благополучно ли вы добрались до Сирии? Как шла торговля? Как себя проявил Мухаммед? Кстати, где он? С ним все в порядке?

— Мухаммед жив и здоров, — успокоил хозяйку Майсара, — он поехал домой умыться и переодеться. Скоро он будет здесь.

Старый слуга с лукавым прищуром покосился на женщину.

— Хорошего помощника вы нашли себе, уважаемая Хадиджа хатун. Мухаммед — прирожденный купец. Как он умеет расположить к себе людей! Как исподволь, незаметно ему удается убедить их купить его товар! Мы первые из мекканских купцов распродали свои специи и потом еще две недели ждали остальных. Но эти две недели Мухаммед не сидел, сложа руки. Он завел много полезных знакомств и в следующий раз мы сможем привезти в Сирию значительно больше товара.

— А чем Мухаммед занимался в свободное от торговли время? Я хочу знать, как он относится к азартным играм, вину, непристойным женщинам.

— Что вы! Что вы! — замахал руками Майсара, — никаких игр и никаких женщин! Мухаммед скромен и добропорядочен. А свободное время он проводил в беседах с христианскими и иудейскими богословами. Я заметил, что его очень серьезно интересуют вопросы религии. Скажу вам по секрету, уважаемая Хадиджа хатун, — старый слуга перешел на шепот, — мне кажется, Мухаммед не совсем обычный юноша.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась женщина.

— Видите ли… — замялся Майсара, — в течение всего пути в Сирию стояла страшная жара. Солнце палило так, что перед глазами начинали мелькать разноцветные блики. Многие не выдерживали и теряли сознание. Еще в начале пути я обратил внимание на одинокое, небольшое облачко на небосклоне. Оно появлялось с восходом солнца и исчезало с его закатом. Однако самое удивительное заключалось в том, что облачко это перемещалось по небосводу так, что тень от него всегда падала на то место, где находился Мухаммед. Куда бы Мухаммед ни пошел, куда бы ни поехал, он всегда находился в тени.

— Не может этого быть! — мотнула головой Хадиджа, — тебе показалось!

— Это заметил не только я, — возразил Майсара, — об этом стали шептаться все участники перехода.

Заметив недоверчивый взгляд хозяйки, слуга поспешил продолжить рассказ.

— Но это еще не все, — затряс он головой, — в пути, один за другим, захромали два верблюда. Погонщики решили зарезать животных. Но Мухаммед остановил их. Он лишь дотронулся рукой до ног верблюдов, как хромота тут же прошла.

— Действительно, Мухаммед необычный юноша, — Хадиджа задумчиво покачала головой, — облако, верблюды, рассечение груди…

— Какое рассечение? — подался вперед всем телом Майсара.

— Так… — махнула рукой женщина, — это я сама с собой.

Областной центр России, 10 июня 1973 года

С утра следующего дня Сергей Михайлович, в сопровождении своего заместителя, ходил по зданию гостиницы, придирчиво составляя список неотложных ремонтных работ. На четвертом этаже его нашла секретарша.

— Сергей Михайлович, вас в приемной посетитель дожидается, — едва переводя дыхание, выпалила она.

— Я занят, — недовольно буркнул Лунев, — попросите его подождать полчаса.

— Сергей Михайлович, — секретарша придвинулась к самому уху своего начальника, — он из Комитета Госбезопасности.

— Мда? — смутился Лунев, — ну, хорошо. Скажите ему, что я буду через пять минут.

Сотрудником Госбезопасности оказался стройный, поджарый молодой мужчина лет тридцати.

— Старший лейтенант Кудряшов Валентин Иванович, — протянул он руку для приветствия.

Рука старшего лейтенанта оказалась вялой и холодной.

— Присаживайтесь, — указал Лунев на стул, — с чем к нам пожаловали?

Кудряшов начал разговор не сразу. Несколько секунд он внимательно рассматривал свои руки, словно пытаясь найти в них какой-то изъян.

— Сергей Михайлович, — заговорил комитетчик тихим, ровным голосом, — вам, бывшему фронтовому разведчику, конечно, известно как важно вовремя и, по возможности полно, получить информацию о противнике. Важно, прежде всего, с целью предупреждения его враждебных действий, которые могут нанести вред обороноспособности нашей страны.

Кудряшов оторвал взгляд от своих рук и внимательно посмотрел Луневу в глаза. Сергей Михайлович в ответ кивнул головой, как бы говоря, что полностью разделяет мнение старшего лейтенанта.

— Но, — Кудряшов задрал вверх указательный палец, — на фронте, не смотря на смертельный риск, информацию о противнике получить все же проще. Существуют авиаразведка, разведка боем, наконец, можно выловить «языка». В мирное время получение информации о потенциальном противнике не всегда связано с риском для жизни, зато осложнено рядом обстоятельств. И, прежде всего, законодательством страны, где эта информация добывается, включая нашу собственную страну, Союз Советских Социалистических Республик. Что же получается?

Кудряшов вопросительно склонил голову на бок. Сергей Михайлович в ответ растерянно пожал плечами.

— А получается нонсенс, — сам ответил на свой вопрос сотрудник Госбезопасности, — с одной стороны, нам, для того чтобы обеспечить обороноспособность страны на должном уровне, необходимо получить информацию, а с другой стороны, бывают случаи, когда получить эту информацию не возможно, не нарушив законодательства СССР. В этом случае, встает вопрос о выборе приоритета. Что важнее для страны: поддержание ее обороноспособности или цепляние за букву закона?

С этим вопросом я обращаюсь к вам, Сергей Михайлович. Обращаюсь как к коммунисту, как ветерану войны, награжденному многими правительственными наградами. Так, что важнее?

Под пристальным взглядом старшего лейтенанта Лунев смущенно опустил глаза.

— Вопрос не простой, — покачал он головой, — с ходу на него, пожалуй, не ответишь. Подумать надо.

— А думать здесь нечего! — вскинул вверх руки Кудряшов, — ответ на поверхности. Ни одна страна, не умеющая себя защищать, не продержится долго на политической карте планеты. Это исторический факт, аксиома, не требующая доказательств. Обороноспособность — превыше всего и в этом вопросе не может быть другого мнения.

— Хорошо, — вздохнул Лунев, — возможно, вы и правы. Но, уважаемый Валентин Иванович, я догадываюсь, что вы пришли сюда не с целью подискуссировать на отвлеченные темы. Вероятно, у вас ко мне есть конкретные вопросы. Не пора ли нам перейти к делу?

— Пора, — охотно согласился старший лейтенант, — тем более, что мы с вами уже пришли к общему мнению относительно приоритетности обороны страны. Однако, — сотрудник Госбезопасности наклонился к Луневу, — прежде чем перейти к основной теме нашего разговора, я должен предупредить вас, Сергей Михайлович: все, о чем мы с вами будем говорить, должно остаться между нами.

— В этом можете не сомневаться, — тряхнул головой Лунев.

Старший лейтенант вновь принялся рассматривать свои руки.

— Сергей Михайлович, — начал он все тем же тихим, ровным голосом, — я уже упоминал, что в мирное время, в отличие от военного, сбор информации затруднен целым рядом обстоятельств. Поэтому современным разведчикам, чтобы добыть необходимую информацию, приходится иногда прибегать к нестандартным методам, которые, на первый взгляд, могут показаться не чистоплотными и даже аморальными. Речь идет о наших девушках, которые проводят вечера в обществе иностранцев в баре на седьмом этаже вашей гостиницы. Я полностью согласен с мнением, что проституция аморальна и должна быть уничтожена как пережиток капиталистического общества. Но, в данном конкретном случае, речь идет не только о проституции. Речь идет о безопасности нашей страны. Девушки, которые общаются с иностранцами, одновременно выполняют наше задание по сбору информации, которая интересует Комитет Госбезопасности. Я не стану раскрывать секреты и рассказывать, какого характера информацию добывают для нас девушки. Но поверьте мне на слово: информация эта весьма ценная. Поэтому, от лица нашего руководства, я прошу вас, уважаемый Сергей Михайлович, отменить ваш запрет на посещение девушками бара на седьмом этаже.

Еще задолго до окончания монолога старшего лейтенанта, поняв, куда клонит комитетчик, Сергей Михайлович вдруг ощутил дрожь во всем теле. Особенно сильно тряслись кисти рук и, чтобы скрыть от посетителя свое состояние, Лунев сцепил пальцы обеих рук в крепкий замок, а сами руки зажал между коленями. Так он сидел, раскачиваясь взад и вперед и боясь раскрыть рот, чтобы не выдать чувств, бушевавших у него в груди.

Закончив речь, старший лейтенант с полминуты выжидательно глядел на собеседника. Не дождавшись ответа, он издал кашляющий звук и нетерпеливо передернул плечами.

— Я жду вашего решения, Сергей Михайлович, — наконец, не выдержал Кудряшов.

— Вввалентин Иииванович, — к своему ужасу Лунев обнаружил, что начал вдруг сильно заикаться. Он вдохнул воздух полной грудью и с шумом его выпустил. Эти дыхательные упражнения дали результат, и следующую фразу Сергей Михайлович смог произнести без заикания:

— Валентин Иванович, разрешите задать вопрос?

— Да, конечно, — закивал головой старший лейтенант.

— У вас есть дети?

На лбу сотрудника Госбезопасности пролегла недовольная складка.

— Это никакого отношения к делу не имеет, — буркнул он.

— И все же, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

— Да, есть, — досадливо крякнул Кудряшов, — девочка и мальчик.

— Судя по вашему возрасту, девочке не более пяти-семи лет?

— Ей шесть.

— Шесть лет, — задумчиво повторил Лунев, — на следующий год она пойдет в школу. Вы, конечно, мечтаете, что ваша дочь будет хорошо учиться и после окончания школы, поступит в ВУЗ. Мечтаете, чтобы она стала врачом, экономистом или инженером. А, может быть, вы хотите, чтобы она пошла по вашим стопам и стала офицером Госбезопасности?

— Нет. Этого я не хочу, — промычал Кудряшов.

— Отчего же?! — театрально вскинул руки Лунев, — ведь в этом случае ей выпадет честь оказаться на переднем крае борьбы за повышение обороноспособности нашей страны! Пусть, по долгу службы, ей придется подкладывать себя под иностранных агентов, дипломатов или бизнесменов, угождать им, удовлетворять их сексуальные причуды. Но это же ерунда, поскольку оборона страны превыше всего!

— Послушайте, вы… — прохрипел старший лейтенант, приподнимаясь со стула и яростно сверкая глазами.

— Нет, это вы послушайте меня! — с силой хлопнул ладонью по столу Сергей Михайлович, — вашей дочери занятие проституцией не грозит. Потому что у нее есть отец, мать, которые любят, холят ее, занимаются ее воспитанием. А вот те девчонки, с седьмого этажа, — Лунев ткнул пальцем в потолок, — в детстве были лишены этого. Были лишены и родительской любви, и ласки, и воспитания. Если они даже и помнят своих родителей, так только то, как их отец пьяным валялся в луже блевотины, а их мать за бутылку вина отдавалась первому встречному. А еще они помнят, как их любимый папаша, чтобы добыть себе деньги на выпивку, подкладывал их в постель к незнакомым дядям.

Да, теперь эти девочки выросли, стали взрослыми, но психика их, изуродованная в детстве, осталась прежней. Нужны титанические усилия психологов, воспитателей, всего государства чтобы помочь этим девочкам встать на ноги, найти верный путь в жизни. Но вместо психологов, появляется новый дядя, радеющий об обороне страны, который пытается представить торговлю телом, как чуть ли не патриотический поступок. Извините за неуместную шутку, но у меня так и просится на плакат: Закроем передком вражескую амбразуру!

Лунев наклонился к старшему лейтенанту.

— Запомните, дорогой дядя, пока я буду директором этой гостиницы, вам с вашими гнусными предложениями сюда лучше не соваться.

Сергей Михайлович откинулся на спинку стула и отвернул лицо к окну. Кудряшов глубоко вздохнул и тяжело, словно ему на плечи взвалили мешок картошки, поднялся с места.

— Я запомню ваш совет, Сергей Михайлович, — голос старшего лейтенанта оставался тихим и ровным, — но и вы постарайтесь не забыть мои слова: долго в директорском кресле вам сидеть не придется.

Сотрудник Госбезопасности кивнул головой и быстрым шагом покинул кабинет. А вечером того же дня Сергею Михайловичу позвонил Карасев.

— Ну как новое место работы? — после приветствия спросил он, — справляешься?

— Пока рано говорить об этом, — уклончиво ответил Лунев, — через пару месяцев будет видно. Но скажу тебе откровенно, грязи здесь накопилось сверх головы. Долго разгребать придется.

— С финансами разобрался?

— Пытаюсь. Каждый день по несколько часов над бумагами корплю.

— Будь внимательней. Похоже, там не все чисто.

— Постараюсь, — пообещал Сергей Михайлович.

— А что у тебя за трения с комитетчиками вышли? — после недолгой паузы спросил первый секретарь, — мне только что их начальник звонил. Жаловался: мешаешь работать.

— Ну, если организацию притона называть работой, то да, мешаю.

— Сергей, позволь мне, как человеку более опытному в этих делах, дать тебе совет. Не наступай тигру на хвост. Не связывайся с КГБ. Пусть они спокойно занимаются своим делом. У тебя что, кроме этих проституток, больше проблем в гостинице нет? Сам же сказал: с финансами еще не разобрался. Вот и разбирайся. А шлюхи пусть е…ся с теми, на кого им укажут. На то они и шлюхи.

— Карась, пойми, они, прежде всего, наши советские девушки, а уж потом шлюхи. Хочешь верь, хочешь не верь, но жалко мне их. Губят девчонки свою молодость. Если я этот притон закрою, им волей-неволей придется искать нормальную работу. А там, глядишь, замуж выйдут, детишек нарожают…

— Сережа, не будь Дон Кихотом. Всем, нуждающимся в помощи, помочь не возможно. А вот меня, своего друга, ты своим поведением ставишь в неловкое положение. Мне начинать работу в области со ссоры с руководителем областного управления КГБ никак не годится.

Сергей Михайлович почувствовал, как вспотела его ладонь, сжимающая телефонную трубку.

— Хорошо, Анатолий Дмитриевич, — чуть слышно прохрипел он, — я не буду ставить вас в неловкое положение. Не буду мешать вашей карьере. Завтра напишу заявление «по собственному желанию».

— Сергей! — вырвался крик из трубки, — ну что ты сразу щеки надул, словно капризная барышня! Я тебе откровенно, как другу, обрисовал ситуацию, а ты мне: «Анатолий Дмитриевич»!

— Прости, Карась. Не хотел я тебя обижать. Но поверь, это не позерство и не выпендреш. Я действительно хочу помочь этим девчонкам. И я скорее уйду из гостиницы, чем разрешу заниматься там проституцией.

В течение нескольких секунд из трубки доносилось лишь тяжелое сопение.

— Черт с тобой, — неожиданно прорычал областной руководитель, — поступай, как знаешь. Но помни, что я тебе сказал: свяжешься с КГБ, всю оставшуюся жизнь об этом будешь жалеть.

г. Мекка, 596 год

Из-за занавеса раздался голос служанки:

— Госпожа, Мухаммед бин Абдуллах пришел.

— Зови его сюда, — встрепенулась Хадиджа.

— Ты можешь идти, Майсара, — женщина принялась поправлять волосы на голове, — благодарю тебя за службу и за интересный рассказ.

Лишь только слуга удалился, как в комнату, осторожно ступая, вошел Мухаммед. Он остановился у двери и склонил голову.

— Здравствуйте, достопочтимая Хадиджа хатун. Рад видеть вас в полном здравии.

— И я рада видеть тебя вновь, Мухаммед — пролепетала Хадиджа слабым голосом, искренне удивляясь волнению, охватившему ее при виде молодого человека, — проходи, садись рядом со мной.

В то время, когда Мухаммед усаживался на подушки, Хадиджа уловила нежный аромат, исходящий от его тела. Женщина невольно придвинулась ближе к молодому человеку.

— Расскажи мне о вашей поездке, — дотронулась она до его руки, — все ли прошло гладко в торговых делах?

Мухаммед молча развязал тесемку на кожаном мешочке, который держал в руках, и высыпал на одеяло кучу монет. Хозяйка дома принялась пересчитывать деньги, шевеля при этом губами. Закончив счет, Хадиджа подняла на юношу восторженный взгляд.

— Мухаммед! Я не верю своим глазам! Как тебе удалось заработать такую огромную сумму денег?!

Молодой человек смущенно потупил взор.

— Мне повезло. На ваш товар был высокий спрос.

— А Майсара утверждает, что бойкая торговля у вас шла, благодаря твоим умению и усердию.

— Он преувеличивает, — юноша еще ниже опустил ресницы.

Хадиджа отделила из кучи часть монет и подвинула ее гостю.

— Это твоя доля, Мухаммед.

Брови молодого человека удивленно изогнулись.

— Вы ошиблись, уважаемая Хадиджа хатун. Мы договаривались о пятой части прибыли, а вы даете мне значительно больше.

— Я не ошиблась, Мухаммед. Ты хорошо поработал и заслужил дополнительное вознаграждение.

Хадиджа положила руку юноше на плечо.

— Считай эти деньги авансом за будущую работу. Я хочу, чтобы через два месяца ты вновь отправился в Сирию. Ты согласен?

— Как вы можете в этом сомневаться?! — склонил голову Мухаммед, — для меня большая честь служить вам.

Голова молодого человека оказалась совсем рядом с лицом Хадиджы. Густые, черные волосы источали пьянящий аромат. Рука женщины, до этого покоящаяся на плече юноши, скользнула вверх, на его затылок. С тихим стоном Хадиджа притянула к себе голову молодого человека и стала покрывать поцелуями его губы, щеки и глаза. Повалив Мухаммеда на спину, женщина в спешке принялась стягивать с него одежду…

— Я у тебя была первой женщиной?

Голова Хадиджы покоилась на груди Мухаммеда. Ее рука нежно гладила его тело, медленно перебираясь от лобка, поросшего жесткими волосами, до сосков на груди и обратно.

— Первой, — едва слышно выдохнул Мухаммед.

— Я бы очень хотела стать и последней твоей женщиной, — Хадиджа приподнялась на локте и заглянула молодому человеку в глаза, — ты бы занимался торговлей, а я рожала и воспитывала наших детей.

— Вы имеете ввиду… — Мухаммед резко вскинул голову.

— Да. Я предлагаю тебе жениться на мне.

Некоторое время молодой человек молчал, судорожно переводя дыхание.

— Вы… вы… — наконец, с трудом заговорил он, — вы угадали мое самое сокровенное желание. Лишь изредка, украдкой, лежа ночью на циновке в сирийском караван-сарае, я позволял себе в мечтах быть вашим мужем. Неужели мечта моя сбудется?! О, Хадиджа!

Мухаммед нежно обнял женщину и припал губами к ее груди.

— Завтра я попрошу свою подругу Нафису бинт Мунийе пойти к твоему дяде и договориться о свадьбе, — промурлыкала Хадиджа.

Заметив тревожную складку меж бровей юноши, она со смехом потрепала его волосы.

— Не переживай, большого махра (выкуп за невесту. араб.) я с твоего дяди не потребую. Скажи, — лицо женщины сделалось серьезным, — что это за метка у тебя под левой лопаткой в виде треугольника? Она словно выжжена каленным железом. Кто ее поставил тебе?

— Мне никто ее не ставил, — смущенно улыбнулся Мухаммед, — она у меня с рождения. Знаешь, — оживился он, — с этой меткой связан интересный случай. Когда мне было двенадцать лет, мы отправились с дядей в Сирию с караваном курейшитов. После длительного перехода, мы остановились на отдых в Бусре, возле христианского монастыря. Неожиданно к нам подошел человек и от имени монаха Бахиры пригласил нас к обеду. Все пошли в монастырь, а меня, как самого младшего, оставили присматривать за верблюдами. Когда гости уселись за стол, монах Бахира подошел к моему дяде и спросил, не остался ли кто-нибудь за стенами монастыря.

— Мой сын, — ответил Абу Талиб.

— Нет! — воскликнул Бахира, — этого не может быть! Мои книги утверждают, что будущий Пророк сирота. У него нет отца!

Дядя вынужден был объяснить монаху, что в действительности я являюсь его племянником.

— Позови сюда мальчика, — потребовал Бахира.

Когда я пришел, монах долго и внимательно меня оглядывал, а затем попросил меня оголить спину. Я нехотя задрал рубашку.

— Вот она! — вскричал в следующий миг Бахира, — вот она, как и описывалось в книге, под левой лопаткой! Печать пророчества!

Он обнял меня и нежно поцеловал в лоб.

— Я рад, что дожил до этого дня, — со слезами на глазах прошептал монах, — я рад, что мне довелось лицезреть Посланника Создателя всех миров.

Молодой человек замолчал, а Хадиджа, прижавшись к нему всем телом, тихо прошептала на ухо:

— Твой рассказ — лишнее доказательство тому, что я сделала правильный выбор.

Областной центр России, 14 июня 1973 года

Начал накрапывать небольшой дождь и Сергей Михайлович ускорил шаг.

— Не послушал синоптиков, доверился утром безоблачному небу, теперь мокни без зонта, — ругал себя Лунев.

Став директором гостиницы, Сергей Михайлович обзавелся полезной для здоровья привычкой: возвращаться с работы домой пешком. Из гостиницы он выходил поздно. В девять, а иногда в половине десятого. Брел не спеша по безлюдным улочкам, мысленно давал оценку делам, выполненным за прошедший день, строил планы на день будущий. Самым интересным событием минувшего дня, безусловно, стал неожиданный визит директора ресторана.

— Сергей Михайлович, здравствуйте, — источая лучезарную улыбку, сотрудник общепита лебедем проплыл от двери кабинета до директорского стола и протянул пухлую ручку, — а у меня для вас сюрприз.

— Что за сюрприз? — удивился Лунев, пожимая протянутую руку.

— Сейчас увидите, — улыбка продолжала сиять на лице визитера, — оставьте свои дела и пойдемте со мной. Не беспокойтесь. Наша прогулка займет не больше пяти минут.

Они поднялись на лифте на четвертый этаж и зашли в буфет.

— Взгляните сюда, — директор ресторана указал на витрину, где под стеклом красовались свежеиспеченные кулинарные изделия, — а каков аромат? — он шумно втянул носом воздух, — бразильский кофе. Свежепомолотый. Зиночка, — обратился директор ресторана к буфетчице, — сделай нам по чашечки кофе…

— Да, — вздохнул Лунев, задирая воротник пиджака, чтобы дождь не попадал за шиворот, — если бы все проблемы в гостинице решались так легко и быстро, тогда…

— Помогите!

Отчаянный женский крик донесся из арки дома на противоположной стороне улицы. Сергей Михайлович резко затормозил и, напрягая зрение, стал вглядываться в темноту.

— Помогите! — вновь раздался крик.

Лунев сорвался с места, в несколько прыжков пересек улицу и оказался возле арки. В дальнем ее конце метались чьи-то тени. До слуха Сергея Михайловича доносились женский плач и грубый мужской рык.

— Всем стоять на месте! Это милиция! — гаркнул Лунев во весь голос.

— Атас! — взвизгнул кто-то испуганно.

Из темноты арки во двор дома метнулись две фигуры. Сергей Михайлович осторожно зашел в арку и остановился, растерянно крутя головой в разные стороны. Никого здесь он не обнаружил. Выждав несколько секунд, Лунев развернулся, чтобы идти назад, как вдруг услышал слабый звук, похожий на поскуливание голодного щенка. Сергей Михайлович шагнул на этот голос и наклонился. В темном углу, за выступом, упершись спиной в стену, сидела на корточках молодая девушка. Обхватив тело руками и вжавшись грудью в острые коленки, незнакомка тряслась так, словно коснулась электрических проводов высокого напряжения.

— Эй, ты кто? — Лунев ниже наклонился к девушке.

— Я Оооля, — с трудом смогла выговорить та.

— Что с тобой случилось, Оля? — Сергей Михайлович пытался в темноте рассмотреть девичье лицо.

Назвать девушку красивой было бы явным преувеличением (нос слишком курнос, рот великоват, губы через чур полны), однако огромные и чуть раскосые, карие глаза придавали облику Ольги загадочно-интригующий шарм, который наверняка притягивал взгляды молодых людей.

— Меня ограбили, — сквозь слезы промычала девушка, — сумочку отобрали и сережки золотые сняли. Пытались кольцо стянуть с пальца, но я не дала. Это кольцо — бабушкин подарок. Оно у нас в семье по наследству передается.

— А в сумочке денег много было? — полюбопытствовал Лунев.

— Не-а. Меньше двух рублей. Ой! — вскрикнула вдруг Оля, — там же студенческий билет был и зачетная книжка!

— Это не страшно. Восстановишь, — успокоил девушку Лунев, — вставай. Я тебя до дома провожу.

Сергей Михайлович протянул Ольге руку, но та лишь ниже склонила голову.

— В чем дело? — удивился Сергей Михайлович, — ты меня боишься?

— Нет.

— Тогда, вставай и пойдем.

Оля бросила на Лунева нерешительный взгляд.

— Они мне блузку порвали и лифчик.

Ставшие было подсыхать глаза девушки, вновь наполнились слезами. Сергей Михайлович торопливо стянул с себя пиджак и, протянув его Ольге, отвернулся. Через несколько секунд девушка тронула Лунева за плечо.

— Я готова.

Полы пиджака достигали девичьих колен, а рукава скрывали кисти рук. Сергей Михайлович усмехнулся и помог девушки закатать рукава.

— Ты где живешь?

— В общежитии пединститута. Отсюда не далеко.

— Знаю, — кивнул Сергей Михайлович, — это рядом с моим домом.

Он взял девушку под руку.

— Ну! Шире шаг!

С минуту шли молча.

— Я гляжу, ты отчаянная девчонка, — первым заговорил Сергей Михайлович, — одна вечером разгуливаешь по городу.

— Я у подруги к экзамену готовилась. Она много лекций пропустила, и я ей свои конспекты принесла.

— А почему твоя подруга сама к тебе не пришла?

— Она не может, — вздохнула Оля, — зимой попала в аварию и ей ампутировали ногу. Протез уже изготовили, но к нему еще привыкнуть надо.

Лунев с интересом посмотрел на девушку.

— Ты, наверное, не здешняя, раз в общежитии живешь?

— Я из Савеловского района. В восьмидесяти километрах от города.

— Деревенская, значит?

— Ага, — кивнула девушка.

— Семья большая?

— Большая. Кроме меня, у родителей еще трое детей. Я старшая.

— Родители тебе деньгами помогают?

— А как же?! Каждый месяц по двадцать пять рублей высылают.

— Хватает на жизнь?

— Хватает, — махнула рукой Оля, — я ведь еще стипендию получаю. А по вечерам полы мою в учреждении.

— Молодец! — похвалил девушку Сергей Михайлович.

Так, за разговором они дошли до дома Лунева.

— Слушай, — спохватился Сергей Михайлович, — меня ведь в общежитие не пропустят, чтобы пиджак свой забрать. Давай подымемся ко мне, я тебе кофточку дам. Заодно зонт возьмем, а то я уже совсем промок.

Через минуту Сергей Михайлович открывал ключом дверь своей квартиры. Кофточка пришлась впору.

— Это кофта вашей жены? — Оля бросила на Лунева смущенный взгляд.

— Да, — коротко ответил Сергей Михайлович.

— А где сейчас ваша жена?

— Она умерла.

Лунев взял в руки зонт и кивнул на дверь.

— Пошли.

Пещера на горе Хира, близ Мекки, 611 год

Что-то в его жизни происходит не так. Но что? Как ни старается Мухаммед, но ответить на этот вопрос он не может вот уже на протяжении последних трех лет. Казалось бы, все у него есть, чтобы жить спокойно и счастливо: деньги, дом, любящая жена, дети. Правда, двое его первенца, мальчики, умерли в младенческом возрасте. Но потому родители и рожают много детей, что они, дети, умирают часто. Во всех семьях так. Ничего в этом необычного нет. Конечно, дело не в смерти детей. Что-то другое гложет душу Мухаммеда, не дает ему спокойно спать и получать удовлетворение от беззаботной, сытой жизни. Более того, Мухаммед чувствует, что его угнетает и раздражает такая жизнь. Вот почему он пытается бежать от нее. Бежать далеко и без оглядки.

Уже третий год в месяц рамадан уходит Мухаммед из дома, беря с собой минимум вещей. Уходит в пещеру на горе Хира, что в полудневном переходе от Мекки. Три раза в течение месяца Хадиджа отправляет к нему слугу с водой и провиантом. Слуга, не входя внутрь пещеры, окликает Мухаммеда и, дождавшись ответа, оставляет пищу у входа и уходит.

Чем занимается Мухаммед в течение целого месяца? Ничем. Лежит на циновке и думает. Думать Мухаммед любит и думает обо всем. Но больше всего его занимают вопросы религии. В своих поездках в Сирию, Йемен и другие страны Мухаммед искал встреч с христианскими и иудейскими богословами. Расспрашивал об их религиозных учениях. Внимательно слушал, запоминал, а потом, лежа на циновке в пещере, размышлял над услышанным.

Вот и сегодня, в семнадцатую ночь рамадана, съев кусок лепешки с сушенным мясом и подбросив хворосту в костер, Мухаммед лег на циновку и закрыл глаза. Сегодня он решил сделать для себя окончательный вывод: какая из двух религиозных идеологий, христианская или иудейская, больше подходит для него самого и всего арабского народа в целом.

Где-то рядом заверещал сверчок. Порыв ветра ворвался в пещеру и сдул прядь волос на лоб. Мухаммед поправил волосы и прислушался. Ему показалось, что он услышал слабый шорох.

— Ящерица, — решил Мухаммед.

Он открыл глаза и повернул голову в сторону, откуда доносился шорох. В следующий миг Мухаммед вскочил на ноги с такой резвостью, словно лежал он не на холодной циновке, а на раскаленной сковороде. В трех шагах от него стоял высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде. На некоторое время в пещере воцарилась мертвая тишина. Оба, старик и Мухаммед, внимательно рассматривали друг друга. Первый с интересом, а второй с боязливой подозрительностью.

— Ты не узнаешь меня, Мухаммед? — заговорил старик. Голос его, усиленный сводами пещеры, прозвучал гулко и мощно, как рык льва в ночи. По спине Мухаммеда побежали мурашки. Он хотел ответить, но, не сумев выдавить из себя ни слова, лишь замотал головой.

— Неужели?! — удивился незнакомец, — а ты вспомни детство, когда ты жил у кормилицы.

Память Мухаммеда перенесла его в бедуинскую семью, где он прожил первые четыре года своей жизни.

— Вспомнил! — воскликнул он, — ты тот старик, который вскрыл мою грудь и вынул оттуда сердце.

— Молодец! У тебя хорошая память, — похвалил Мухаммеда незнакомец, — да, я тогда вынужден был сделать тебе операцию. У тебя с рождения было больное сердце и, если бы не мое вмешательство, ты не дожил и до семи лет.

Слова старика поразили Мухаммеда. Им вновь овладел страх.

— Кто ты? И что тебе надо от меня? — прошептал он чуть слышно.

Незнакомец ответил не сразу. Он подошел к большому камню у стены пещеры и медленно опустился на него.

— Сядь, Мухаммед, — старик указал на соседний камень в двух шагах от себя, — нам о многом нужно поговорить с тобой.

Дождавшись, когда Мухаммед устроится на камне, он продолжил:

— Для начала представлюсь. Зовут меня Джабраил. Я — Ангел Господень, — (После этих слов Мухаммед почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове, а во рту сделалось сухо, как в пустыне во время полуденного зноя), — я пришел к тебе по поручению Аллаха нашего Всемогущего.

Ангел Господень выдержал небольшую паузу с тем, чтобы дать возможность Мухаммеду осознать значимость момента.

— Известно мне, — теперь старик говорил тише и проникновеннее, — что тебе, Мухаммед, не по душе религия твоих соплеменников. Не по душе многобожие и идолопоклонничество. Я разделяю твои чувства. Действительно, глупо поклоняться каменным или деревянным истуканам, выполненных руками самих же людей.

Глупо также думать, что существует множество божеств, каждый из которых ответственен за узкую область жизни людей или явлений природы. Нет! Господь Всевышний и Всемогущий един! Им созданы солнце и звезды. Им созданы вода и твердь земная, а также все, что живет и движется на земле, в воде и в воздухе. Им созданы прародители людей: Адам и Ева. Он — повелитель всего живого и неживого на Земле. Он — властитель судеб человеческих и имя Ему — Аллах Милостивый и Милосердный.

Люди — дети Аллаха, его порождение. Как любящий отец заботится о своем потомстве, так и Аллах постоянно печется о нуждах людских. Но это вовсе не значит, что Всевышний помогает каждому человеку куском хлеба и глотком воды. Нет. Люди должны сами заботиться о себе. Должны работать в поте лица, чтобы сделать свою жизнь лучше. Аллах же создает условия, при которых эта работа приносила бы больше плодов. С этой целью Он наставляет людей на путь истинный, указывает в каком направлении им двигаться и что делать, чтобы не сбиться с пути. Для этого у Аллаха есть много способов. Один из них это — передача людям знаний, которые помогли бы им в выборе верной дороги. Передачу знаний Аллах поручает своим Посланникам. В народе их еще называют Пророками. За всю историю человечества Пророков было не мало. Ибрахим, Исмаил, Муса, Иса (Авраам, Измаил, Моисей, Иисус) — одни из них.

Сейчас, по мнению Всевышнего, появилась необходимость в явлении нового Пророка и явление это должно произойти здесь, в Арабии.

— О Джабраил, — Мухаммед протянул к Ангелу руку, — позволь спросить?

— Спрашивай, — кивнул головой Ангел Господень.

— Почему именно в Арабии должен появиться новый Пророк?

— Да будет тебе известно, Мухаммед, что Аллах наш всеведущ. Ему известно не только то, что происходило на Земле в прошлом и происходит в настоящем. Ему также ведомо, что будет происходить в будущем. Аллах знает, что вскоре все арабские племена объединятся в единый народ и этот народ будет владычествовать над огромной территорией от Индии до Испании.

Но с чем придут арабы в завоеванные ими страны? Какую культуру, какие традиции, законы и правила принесут они с собой? Вот какие вопросы волнуют Аллаха и волнуют не напрасно. Тебе хорошо известно, что быт арабов полон жестокости и бесстыдства. Люди враждуют между собой из-за куска хлеба. Сильные угнетают слабых. Кругом процветают воровство, грабежи, ложь и несправедливость. Гнойными язвами на теле общества распространяются алкоголизм, проституция, азартные игры. Женщины находятся на положении рабынь, которых можно дарить или проиграть в карты. От новорожденных девочек, как от лишних ртов в семье, избавляются диким способом, зарывая их заживо в песок.

Вот какую культуру и вот какие традиции могут принести арабы в завоеванные ими страны. Естественно, что Аллах не может допустить этого, ибо высшая цель Господа нашего это — справедливость и добропорядочность в отношении между людьми и народами. Поэтому Аллах решил направить к арабам своего Посланника. Ему будет поручена важная и ответственная миссия: направить народ Арабии на путь истинный, привить людям стремление к справедливости и нравственности.

— Когда же придет к арабам Божий Посланник? — от волнения Мухаммед даже забыл испросить позволения задать вопрос.

— Он уже пришел, — улыбнулся Джабраил.

— Где же он? — едва не закричал Мухаммед.

— Он предо мной, — рука Ангела медленно поднялась и вытянулась в направлении груди Мухаммеда. По мере ее движения, глаза молодого мужчины постепенно расширялись и расширились на столько, что, казалось, заняли собой половину лица. Рот приоткрылся в немом восторге, и теперь лишь мерное потрескивание горящего в костре хвороста нарушало тишину пещеры.

— Да, Мухаммед, — прервал молчание Джабраил, — Аллах Милостивый и Милосердный призвал тебя в свои помощники! Ты удостоен чести стать Его Посланником!

На глазах Мухаммеда выступили слезы.

— Я знал!.. Я чувствовал!.. — словно в бреду бормотал он, — часто, во сне и наяву, я слышал голос, который говорил мне, что я рожден для великих дел, что жизнь обычного смертного не для меня. Голос подсказывал мне, что в жизни моей грядут большие перемены. Я ждал этих перемен, ждал своего часа. И вот он настал!

Теперь слезы катились по щекам Мухаммеда двумя плотными цепочками и терялись в густой бороде. Руки его нервно бегали по складкам одежды, а сам он сжался в комок, словно оказался нагим под порывом студеного ветра. С улыбкой лекаря, сообщившего больному благоприятный диагноз, Джабраил наблюдал за реакцией новоиспеченного Пророка. Дождавшись, когда тот стал успокаиваться, Ангел заговорил наставительно:

— Да, быть Господним Посланником это большая честь, но, одновременно, это еще и большая ответственность. Перед тобой, Мухаммед стоит труднейшая задача: изменить нравственный облик целого народа! Но я подскажу тебе как это сделать, — поспешил добавить Джабраил, заметив озабоченную складку меж бровей Мухаммеда, — прежде всего, тебе необходимо привить арабам новую религию. Старая идолопоклонническая религия многобожия лишь развращает людей.

— Я тоже думал об этом, — обрадовался Мухаммед, — но подскажи мне, о Джабраил, какая из религий лучше подходит для арабов: христианская или иудейская?

— Ни та, ни другая, — решительно взмахнул рукой Ангел Господень, — христианские богословы заблудились в трех соснах. Вместо Бога единого и неделимого, они напридумавали целую божественную семейственность. Есть у них, видите ли, и Бог-отец, и Бог-сын, и еще какой-то родственник, не то брат, не то сват, по имени Дух Святой. Люди сбиты с толку. Не знают, кому поклоняться. Нет, такая религия для арабов не годится.

Более приемлем иудаизм. Но ее носители, евреи, вообразив себя богом избранной нацией, слишком чванливы и высокомерны. Воротят нос от миссионерской работы, как от тухлого мяса. Это, конечно, оттолкнет арабов от еврейской религии и затруднит твою миссию.

Поэтому, Мухаммед, тебе предстоит создать новую, собственную религию.

При последних словах Ангела плечи Мухаммеда обреченно опустились вниз.

— Не беспокойся, — ободрил его Джабраил, — тебе не надо придумывать религию заново. Не стоит изобретать колесо, когда его уже изобрели до тебя. Ты прекрасно знаешь содержание Ветхого и Нового Заветов. Положи их в основу своей религии. Естественно, не называй Ису (Иисуса) сыном Божьим. Пусть он остается тем, кем был в действительности, очередным Пророком. А вот историю создания мира и человека оставь прежней. Можешь упомянуть Нуха (Ноя) и его счастливое спасение. При этом ты постоянно должен помнить о главной своей задаче: привить своему народу любовь к добродетели; заставить арабов не убивать ближнего, а протягивать ему руку помощи; не грабить, а делиться своим имуществом; не унижать, а уважать.

Ангел Господень замолчал, внимательно вглядываясь в лицо своего собеседника. Тот медленно встал с камня и, поглаживая бороду, не спеша прошелся до конца пещеры и вернулся назад.

— О Джабраил, — приложил он руки к груди, — позволь задать тебе еще один вопрос?

Ангел в ответ кивнул головой.

— Меня гложут сомнения: сумею ли я отвернуть арабов от многобожия, религии их предков, ставшей привычной для них, как верблюд для бедуина. Подскажи мне: как сделать мою религию более привлекательной для народа Арабии.

— Ты опередил меня, Мухаммед, — улыбнулся Джабраил, — я как раз собирался поговорить с тобой об этом.

Лицо Ангела сделалось серьезным.

— Для того, чтобы привлечь людей на свою сторону, им надо, во-первых, что-то пообещать и, во-вторых, чем-то напугать. Обещай, тем, кто примет новую религию, что они попадут после смерти в рай, где их ожидают сады вечности. Тем же, кто противится или сомневается, грози попаданием в ад, где их ждет вечный огонь.

— О Джабраил, — Мухаммед с мольбой протянул руки к Ангелу, — я боюсь, что мне не хватит воображения, чтобы живоописать прелести рая и ужасы ада. Нельзя ли мне хоть на миг побывать и в том, и в другом месте?

— Еще ни один смертный, побывав в раю или аду, не возвращался живым на Землю!

Голос Ангела, подобно грому, потряс своды пещеры.

— Но ведь я — не простой смертный. Я — Посланник Аллаха, — робко возразил Мухаммед, — или это не так?

— Так, так, — снисходительно усмехнулся Джабраил. Он тяжело вздохнул, — ну, хорошо. Будь по-твоему. Ты посетишь и рай, и ад.

Ангел поднялся с камня, обошел Мухаммеда и, встав у того за спиной, положил ему руку на затылок.

— Закрой глаза, — распорядился он.

Мухаммед, не мешкая, выполнил приказание.

— Теперь открой, — последовало новое распоряжение, — ты видишь Бурака?

— Да, — кивнул Мухаммед, с удивлением оглядывая стоящее перед ним животное, чуть выше осла, но ниже мула.

— Садись на него, — приказал Джабраил.

Не успел Мухаммед взгромоздиться на Бурака, как тот стремительно взметнулся вверх и в следующий миг Пророк оказался в Иерусалиме. Поклонившись храму аль-Акса, Мухаммед тут же вознесся к нижнему небу. Тут он встретил прародителя людей Адама. Помахав рукой своему пра-пра-пра-… отцу, Посланник Аллаха продолжил вознесение и достиг второго неба, где повстречал Яхью бин Закарию (Иона сына Захарийи) и Ису (Иисуса). На третьем небе Мухаммед увидел Юсуфа (Иосифа), а на четвертом Идриса (Еноха). На пятом небе он поприветствовал Харуна бин Имрана (Аарона), на шестом поздоровался с Мусой (Моисеем), а на седьмом — с Ибрахимом (Авраамом). Наконец, вознесение завершилось и Мухаммед, неожиданно для себя, предстал перед Аллахом.

Господь восседал на золотом троне, украшенном изумрудами. Мухаммед отстоял от трона на расстоянии двух полетов стрелы, тем не менее, для того, чтобы разглядеть лико Всевышнего, ему пришлось задирать голову.

Аллах наклонился и пристально посмотрел на своего нового Посланника.

— Как часто ты молишься? — словно раскат грома, потряс небосвод его голос.

От страха у Мухаммеда едва не подкосились ноги.

— Я не молюсь вовсе, — жалобно проблеял он.

— Ты и твои приверженцы должны молиться пятьдесят раз в день, — погрозил пальцем Господь.

— О Аллах Милостивый и Милосердный, смилуйся, — Мухаммед повалился на колени, — если я буду требовать от людей молиться пятьдесят раз в день, никто не захочет принимать мою религию.

Аллах задумчиво почесал бороду.

— Пожалуй, ты прав. Погорячился я, — вздохнул Он, — ладно, молитесь пять раз в день. Но не реже, — грозно добавил Всевышний, — а теперь говори, зачем пришел.

Не вставая с колен, Мухаммед протянул к Господу руки.

— О Аллах Милостивый и Милосердный, я хотел бы посетить рай и ад с тем, чтобы доходчивее и красноречивее объяснять людям, что их ждет после смерти, в Судный день.

— Ты, Мухаммед, мой любимейший сын, — нежная улыбка осветила лицо Аллаха, — поэтому я исполню твою просьбу. Эй, Исрафил, — окликнул Он архангела, дремавшего подле трона, — отнеси моего Посланника сначала в рай, а затем в ад.

Не успел Мухаммед моргнуть, как архангел Исрафил подхватил его и в следующий миг опустил, но уже перед воротами в рай. Здесь их встретил ангел Рыдван. В почтительном поклоне он распахнул ворота и жестом пригласил Пророка пройти внутрь.

Первое, что увидел Мухаммед, переступив порог рая, была странная река. В ней текли, не смешиваясь друг с другом, четыре потока. Первый состоял из чистейшей воды, второй из молока, третий из ароматного напитка и последний представлял из себя поток меда. Берега реки были сложены из хризолита, а дно устлано драгоценными камнями. На берегах реки стояли шатры, выполненные из жемчуга и рубинов. Из шатров доносились божественные звуки песен.

— Это поют райские женщины, — объяснил Рыдван, — ты хотел бы на них взглянуть?

— Да, — чуть слышно выдохнул Мухаммед.

Они подошли к ближайшему шатру, и ангел отдернул занавес. В помещении сидели несколько обнаженных женщин необычайной красоты. Их кожа была белее молока, а рубиновые щеки сияли как солнце.

— Эти женщины созданы для услады правоверных, которые попадут в рай, — объяснил Рыдван.

Они пошли дальше. Взору Мухаммеда предстали сады, полные плодов. Ветви деревьев наклонялись, лишь только Пророк протягивал к ним руку.

— Это лишь первый уровень рая, — указал на сады ангел, — существуют еще семь уровней и каждый последующий прекрасней предыдущего. К сожалению, твое время истекло, — виновато улыбнулся он, — я должен отвести тебя к выходу.

У ворот рая Мухаммеда поджидал Исрафил. Он подхватил Пророка и в следующий миг они очутились у входа в ад. Здесь их встретил ангел по имени Малик, который тут же приступил к объяснениям:

— В аду существуют семь уровней. Первый уровень, самый слабый, создан для изменников, которые отвернутся от ислама. Второй уровень предназначен для иудеев, а третий — для христиан. Четвертый уровень создан для поклоняющихся солнцу и звездам, пятый ожидает буддистов, а шестой — многобожников и атеистов. Наконец, в седьмом уровне будут мучатся мусульмане-лицемеры.

Малик приоткрыл одну из дверей и кивнул Мухаммеду.

— Можешь поглядеть, как выглядит первый уровень.

Пророк боязливо просунул голову в образовавшуюся щель. То, что он увидел, повергло его в ужас. Перед ним расстилался огненный океан. Волны, разбивавшиеся о берег, издавали такой страшный шум, что, если бы тысячная доля его достигла Земли, все живые существа упали замертво. Над океаном парили ангелы Зэбани с огромными, клыкастыми пастями.

— После того, как тела грешников изжарятся в огне, Зэбани восстановят их и вновь бросят в океан, — пояснил Малик.

Он закрыл дверь и с почтением поклонился Пророку. Исрафил тут же подхватил Мухаммеда и в следующий миг Посланник Аллаха стоял возле Бурака.

— Желаю удачи, Мухаммед. И да поможет тебе Аллах, — на ухо Мухаммеду прошептал архангел, помогая Пророку залезть на животное. Бурак ударил о земь копытами и… Мухаммед оказался в пещере на горе Хира. Он почувствовал, как стоящий у него за спиной Джабраил осторожно снял руку с его затылка.

— Продолжим наш разговор, — Ангел не спеша направился к своему камню и указал Мухаммеду на его прежнее место, — надеюсь, теперь, после того, как ты увидел рай и ад своими глазами, тебе будет легче убедить людей принять новую религию.

— Я тоже на это надеюсь, — согласился Мухаммед.

Некоторое время Джабраил молчал, глядя себе под ноги.

— Вот что еще я хотел тебе сказать, — заговорил он, старательно подбирая слова, — чтобы религиозное учение быстрее, а главное без искажений, передавалось из одного края в другой, из одной страны в другую, а также от одного поколения людей другому, оно должно быть изложено на бумаге. Это означает, что тебе, Мухаммед, следует изложить свое учение на бумаге и назвать его Кораном[1].

— Но я неграмотен! — в отчаянии вскинул руки Мухаммед, — я не умею ни читать, ни писать!

— Это легко исправить, — лицо Джабраила скривилось в усмешке.

В руках Ангела, не известно откуда, появился бумажный свиток. Он развернул его и поднес к лицу Мухаммеда.

— Читай!

— Я не умею! — простонал Пророк.

— Читай! — вновь потребовал Ангел.

— Я не умею, — всхлипнул Мухаммед.

— Читай! — вскричал Джабраил и положил правую руку на затылок Посланника Аллаха.

Мухаммед перевел взгляд на свиток и неожиданно для себя стал читать:

— Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил Человека из сгустка.

Читай! И Господь твой щедрейший,

Который научил каламом[2],

Научил человека тому, чего он не знал.[3]

— Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Джабраил, — теперь ты освоил грамоту и сможешь сам записывать свои мысли. Однако будет лучше, если ты станешь их кому-либо диктовать. Во-первых, чтобы не наделать грамматических ошибок, а, во-вторых, и это главное, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что это твои, собственные мысли.

Заметив, как удивленно расширились глаза Пророка, Джабраил воздел вверх указательный палец.

— Да, да. Все, включая твоих родных и близких, должны быть уверенны, что, излагаемые тобой в Коране мысли, диктуются тебе Аллахом.

Мухаммед в задумчивости покачал головой.

— Ты в чем-то сомневаешься? — заметил его движение Ангел.

— О Джабраил, я сомневаюсь, будут ли мои мысли достаточно глубоки и содержательны, чтобы выдавать их за мысли Аллаха Наимудрейшего.

— Об этом не волнуйся, — махнул небрежно рукой Джабраил, — твоя паства это — в основном малограмотные и необразованные люди. Не стоит загружать их головы философскими измышлениями. Это лишь отпугнет их от твоего произведения. Говори о простых и понятных им вещах. Призывай к справедливости, нравственности, щедрости и доброте. Но при этом, не забывай стращать и обещать. Неверных запугивай Господней карой и адом после смерти. Своим последователям обещай счастливую, беззаботную жизнь в райских кущах. Ничего плохого не случится, если эти угрозы и обещания будут встречаться в каждом втором или третьем аяте Корана. Ведь философские рассуждения недолго хранятся в человеческой памяти, в то время как угрозы и обещания врезаются в нее навсегда.

Джабраил поднялся с камня и раскинул руки в стороны.

— Подойди ко мне, Мухаммед. Я хочу на прощание обнять тебя.

Пророк вскочил на ноги и шагнул к Ангелу. Тот обхватил его обеими руками, крепко прижал к себе и поцеловал в щеку.

— Тебе придется нелегко на пути к Аллаху. Но, заклинаю тебя, не сворачивай с этого пути. И помни, Господь всегда с тобой.

Ангел опустил руки и отступил назад.

— Думаю, что мы еще не раз встретимся с тобой.

Джабраил взмахнул рукой и… в тот же миг исчез.

Областной центр России, 15 июня 1973 года

Из коридора донеслась трель звонка. Сергей Михайлович вздрогнул и открыл глаза. Кажется, он задремал перед телевизором. Немудрено — день сегодня выдался суматошный. С утра бегал по гостиничным этажам вместе с ремонтниками, потом нагрянула санинспекция, затем…

Вновь прозвучал звонок. Сергей Михайлович бросил взгляд на часы. Стрелки показывали четверть одиннадцатого. Лунев лениво сполз с дивана и, зевая на ходу, пошел открывать дверь.

— Кому-то из соседней, видать, не спится, — решил про себя Сергей Михайлович, — либо Витька из квартиры напротив пришел бутылку распить, либо Павел Николаевич со второго этажа с шахматами пожаловал.

Однако то был не Витька и даже не Павел Николаевич. На пороге стояла Ольга. На несколько секунд Лунев оцепенел от неожиданности.

— Здравствуйте, — едва слышно пролепетала девушка, — я вот, кофточку принесла.

Она протянула сверток из газетной бумаги.

— Ты опять одна по вечерам бродишь! — придя в себя, грозно прорычал Сергей Михайлович, — мало тебе вчерашних приключений?!

— От общежития до вашего дома всего два квартала. Я подумала…

— Она подумала! — вскинул руки Лунев, — ты, видимо, не тем местом думаешь! Проходи в дом, — он отступил от двери, пропуская девушку внутрь квартиры, — попьем чай, а потом я провожу тебя до общежития, — и, захлопнув дверь, добавил, указывая на сверток, — кофту себе возьми. Вещи покойного положено родственникам и друзьям раздавать. Я всю одежду жены дочери отдал, а эта кофточка случайно в моих вещах оказалась.

Они прошли на кухню и хозяин дома, усадив гостью за стол, принялся готовить чай.

— Я сегодня целый день в библиотеке просидела. К экзамену готовилась. Голова от зубрешки гудит. Вот и решила вечером немного прогуляться. Заодно кофточку вернуть и вас еще раз поблагодарить за спасение.

Ольга говорила сбивчиво, взахлеб, торопясь, объяснить причину своего позднего визита.

— А что, много зубрить приходится? — поинтересовался Лунев.

— Не очень… термины в основном. Предмет очень трудный. Называется «Психология детей младшего школьного возраста».

— Психология?! — Сергей Михайлович оторвал взгляд от чайника, — наверное, это очень интересно?

— Конечно, интересно! — оживилась девушка, — вот, к примеру, вы заметили, что у одного из ваших учеников младшего класса изменилось поведение. Вам нужно выяснить причину этого изменения. Что вы будете делать?

— Ну… не знаю… поговорю с ним, расспрошу.

— Он же еще маленький! — рассмеялась Оля, — он вам ничего объяснить не сумеет. Можно поступить проще. Дайте ребенку лист бумаги, набор цветных карандашей или красок и попросите его что-нибудь нарисовать. К примеру, лес, озеро, либо его двор. Если ребенок в своем рисунке использует преимущественно темные цвета, то это означает, что он чем-то подавлен, что его что-то угнетает. Вот тогда с ним уже можно вести целенаправленную беседу и выяснить причину его состояния.

— Действительно, интересно, — покачал головой Сергей Михайлович, — а почему ты все время говоришь о младшем школьном возрасте?

— Так ведь я учусь на факультете «Начальная школа». На втором курсе.

Лунев расставил на столе чашки и достал из шкафа коробку шоколадных конфет.

— Почему ты выбрала именно этот факультет?

— Мне с детства приходилось с маленькими возиться. Я же вам рассказывала: в нашей семье я из детей старшая. Папа с мамой на работе, а мне малышню поручают. Они у меня по струнке ходили. Во всем слушались.

— Значит, ты в педагогический пошла по призванию, а не то, что многие, лишь бы диплом получить?

— Ясное дело, по призванию. А вы? — после небольшой паузы спросила девушка, — вы где работаете?…

Так, за разговорами, да за чаем с конфетами, они не заметили, как пролетело время. Спохватились, когда часовая стрелка уже отклонилась от своего вертикального положения. Выскочили из дома и бегом понеслись к общежитию пединститута.

— А у вас в общежитии разве на ночь дверь не запирают? — на бегу спросил Лунев.

— Я на первом этаже живу. Девчонок попросила окно не закрывать.

Окно оказалось довольно высоко над землей. Пришлось Сергею Михайловичу помогать девушке вскарабкаться на подоконник. Перед глазами мелькнули белые трусики, прикрывающие аккуратную девичью попку. Из темноты комнаты Ольга на прощание послала Луневу воздушный поцелуй.

Возвращаясь домой пустынной улицей, Сергей Михайлович вдруг поймал себя на том, что по-мальчишески пинает перед собой скомканную газетную бумагу, насвистывая при этом легкомысленный мотивчик «легко на сердце от песни веселой».

— Ты чо, с ума спятил, старый хрыч? — ругнул себя Лунев, — девчонке, если она на втором курсе учится, лет девятнадцать, не больше! Она же младше твоей дочери! Нет! Глупости все это! — Сергей Михайлович замотал головой, словно отгоняя назойливого комара, — нет никаких чувств и быть не может! Так, небольшая дурь! Кратковременное затмение!

Подходя к своему дому, Лунев увидел на скамейке возле детской площадки высокого, худощавого старика странной внешности. На старике была надета белая, длинная рубашка, подпоясанная тонким, кожаным ремешком. Седая борода старца достигала его живота.

— Где-то я его уже видел? — напряг память Сергей Михайлович, — вспомнил! На озере, где я встретил Тольку Карася. Когда я отчаливал на лодке от берега, этот старик шел к воде и не сводил с меня глаз. Я его еще назвал про себя Лев Толстой.

Чувствуя на себе пристальный взгляд старца, Лунев прошел мимо детской площадки и завернул в свой подъезд.

Областной центр России, 16 июня 1973 года

Стульев в кабинете Сергея Михайловича для всех не хватило, поэтому некоторым сотрудникам гостиницы пришлось оставаться на ногах. Лунев сочувственно кивнул им головой.

— Товарищи, надеюсь, что наше сегодняшнее собрание не займет много времени. Тем более, что уже конец рабочего дня.

После этого, Сергей Михайлович надел очки и взял в руки листок, где набросал план своего выступления.

— Товарищи, вскоре после вступления в должность директора гостиницы, я обнаружил здесь вопиющие нарушения социалистической законности. Эти нарушения выражались, в частности, в создании искусственного дефицита свободных мест, неправомочном разрешении нашим клиентам приводить гостей в номера в ночное время, а также в попустительстве присутствия советских граждан в баре для иностранных гостей.

Все эти нарушения преследовали одну цель: получения незаконных денежных доходов, которые затем распределялись между сотрудниками гостиницы. Сегодня утром на доске объявлений был вывешен мой приказ. Кто не успел с ним ознакомиться, может сделать это после собрания. В этом приказе сказано, что, за перечисленные мной сейчас нарушения, виновный, в первый раз, будет наказан строгим выговором, а во второй раз, либо понижен в должности и окладе, либо вовсе уволен по соответствующей статье.

Молодая женщина, принятая недавно в гостиницу горничной, робко потянула вверх руку.

— Спрашивайте, — кивнул ей Сергей Михайлович.

Отчаянно теребя в руках край косынки, женщина медленно поднялась со стула.

— Я… вот… насчет денег… Мне иногда клиенты, уезжая, деньги оставляют. Вроде как чаевые. Их как? Брать или не брать?

Из разных концов комнаты послышались сдержанные смешки.

— Простите, вас как зовут? — обратился к женщине Лунев.

— Маша, — вконец растерялась горничная.

— Спасибо, Маша, за то, что своим вопросом вы помогли мне перейти ко второму пункту повестки нашего собрания.

Сергей Михайлович широко улыбнулся и обвел взглядом аудиторию.

— Товарищи, мне, конечно, понятно желание каждого человека получать больше денег. Я бы и сам не отказался от большего заработка. Но зарабатывать деньги можно по разному: законно и незаконно. Я предлагаю получать дополнительный приработок законным путем.

— Это как же? — раздался чей-то удивленный возглас.

— Первый способ получения дополнительного приработка нам подсказала Маша, — Лунев указал на выступавшую ранее женщину, — Маша спрашивает: брать чаевые или не брать. Отвечаю: брать и постараться брать больше. Как? Прежде всего, путем повышения качества обслуживания. Почему бы, скажем, не поставить в номерах цветы в горшках? Придется потратиться, зато цветы создадут уют в комнатах и хорошее настроение проживающих в них людей.

Но основной способ получения дополнительного дохода я вижу в расширении перечня услуг для наших гостей. У нас в области есть много красивых мест, исторических и культурных памятников. Давайте в выходные дни организуем экскурсии по этим местам. Арендуем в автобусном парке автобус, все равно по выходным дням большинство из них простаивают, и будем возить наших клиентов, зарабатывая на этом деньги. Для иностранных гостей, а их у нас не мало, можно организовать рыбалку, охоту. Это тоже принесет солидный доход. Давайте сбросимся и на свои деньги построим при гостинице сауну, парилку.

— С бассейном, — выкрикнул кто-то.

— Можно с бассейном, — согласился Сергей Михайлович, — как видите, источников для дополнительных доходов не так уж мало. Я назвал те, которые пришли мне в голову. Наверняка, кто-то из вас придумает другие. Не стесняйтесь. В любое время приходите ко мне с вашими предложениями. Будем обсуждать.

После собрания Сергей Михайлович не стал, как обычно, допоздна задерживаться на работе. И домой он добирался не пешком, а на автобусе. Приняв душ и перекусив, Лунев сел в кресло перед телевизором. На экране медленно и нудно разворачивались события, высосанные из пальца сценариста, о трудовом конфликте на каком-то предприятии. Сергей Михайлович с досадой поморщился и уменьшил громкость передачи. Каждый раз, когда до его слуха с лестничной площадки доносился звук раздвигающихся створок лифта, Сергей Михайлович вздрагивал и весь напрягался в ожидании звонка в дверь.

Лунев ждал. Ждал, пытаясь не признаваться в этом самому себе. И все же предательские мысли, время от времени, сверлили его сознание:

— Она не придет, потому что не обещала прийти, — пыталась утешить Лунева одна из них.

— Она не придет, потому что ты, старый пердун, ей не нужен, — издевалась над Сергеем Михайловичем другая.

Лунев гнал от себя эти мысли, с ослиным упорством продолжая пучить на экран телевизора бессмысленный взгляд.

Звонок прозвенел неожиданно. (Видимо звонивший поднимался на третий этаж без помощи лифта.) Сергей Михайлович сорвался с места и в несколько прыжков оказался возле двери. Здесь он перевел дыхание и, щелкнув замком, осторожно потянул на себя дверную ручку. За дверью стояла Она. Сердце Лунева застучало с частотой автоматной очереди Калашникова. Под мышками выступил пот, словно хозяин дома бежал от кресла до двери с пудовыми гирями в обеих руках.

— Здравствуйте, — смущенно улыбнулась Оля, — я вам, наверное, уже надоела?

Сергей Михайлович в ответ промычал что-то нечленораздельное и замотал головой.

— Я сегодня сдала экзамен на отлично, — продолжила девушка, — у меня прекрасное настроение, но оно совершенно не совпадает с настроением моих соседок по комнате. У них экзамен завтра. Вот я и подумала: может быть, вы захотите разделить со мной мою радость.

Она открыла сумочку и продемонстрировала бутылочное горло «Советского шампанского».

Некоторое время Лунев молча рассматривал девушку. Затем, также молча, взял ее за руку и осторожно, будто имел дело с незрячим человеком, потянул внутрь квартиры.

— Скажи, — Сергей Михайлович положил руки на плечи Ольги и склонился к самому ее уху, — ты пришла только для того, чтобы отметить сдачу экзамена?

Теперь настала очередь гости касаться губами уха хозяина дома.

— Нет, — чуть слышно выдохнула она.

Руки Лунева сползли с плеч девушки на ее талию, ухватились за край кофточки и потянули вверх, стягивая с тела. Расправившись с кофточкой, руки тут же оказались на спине девушки и принялись за новую операцию.

Сергей Михайлович никогда в своей жизни не играл на музыкальных инструментах, но сейчас он вдруг подумал, что ему следовало бы попробовать себя в качестве пианиста — настолько виртуозно работали его пальцы. В одну секунду они расстегнули крючки лифчика, затем также быстро справились с крючком на юбке и незаметным движением распустили на ней замок.

С жадностью заплутавшего в знойной пустыне путника, который случайно вышел к роднику студеной воды, Лунев припал губами к девичьим соскам. Их нежная шероховатость вызвала дрожь в теле Сергея Михайловича и он с глухим рычанием стал спускаться вниз, покрывая поцелуями упругий живот, впалый пупок, лобок, поросший жесткими волосками, и…

Почувствовав, что не в силах далее сдерживать себя, Лунев обхватил ноги девушки и, прижав Ольгу спиной к стене, приподнял ее над полом. Когда они соединились, из груди девушки вырвался тихий стон…

Через полчаса Лунев и Оля лежали в кровати, лениво гладя и лаская друг друга. Рядом, на тумбочке стояла опорожненная бутылка шампанского и пустые бокалы.

— Я в вас сразу по уши влюбилась. Еще в тот вечер, когда вы меня спасли, — шептала девушка в ухо Сергея Михайловича, — вы такой смелый, решительный. Настоящий мужчина.

— Я тебя тоже сразу полюбил. Только сначала не поверил этому. Мне уже пятьдесят, а тебе… Кстати, сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— … а тебе девятнадцать. Мне казалось, между нами ничего не может быть.

— Разница в возрасте ничего не значит, если люди любят друг друга.

— Это для тебя ничего не значит. Потому что молодым не свойственно задумываться о будущем. А мне приходиться об этом думать. Ведь лет через пятнадцать-двадцать я буду уже стариком, а ты цветущей молодой женщиной, полной энергии и желаний.

— Во-первых, как мне кажется, мужчина всегда может оставаться мужчиной и доставлять удовольствие женщине. Даже в сто лет. А, во-вторых, зачем думать о том, что будет через двадцать лет? Надо жить сегодняшним днем. Надо стараться быть счастливым и получать удовольствие сегодня.

Ольга всем телом прижалась к Луневу и поцеловала его в щеку.

— Странно! — усмехнулся Сергей Михайлович.

— Что странно?

— Меня в любви бросает из одной крайности в другую.

— Что вы имеете в виду?

— Моя жена была старше меня на шестнадцать лет, а теперь вот ты…

— На шестнадцать лет?! — Ольга приподнялась на локте и заглянула Луневу в глаза.

— Понимаешь, — Сергей Михайлович наморщил лоб, — меня в юности всегда тянуло к зрелым женщинам. А тут вернулся с фронта, гляжу, совсем один остался. Родители под бомбежкой погибли. Сестра в эвакуации сгинула. Дом разрушен. Жить негде. Вот меня соседка у себя и приютила. Она тоже одна осталась: мужа и сына на войне потеряла. Поселился я у нее. Ну, а потом, когда дочка родилась, мы расписались.

С минуту лежали молча.

— Сергей Михайлович, можно я вас по имени буду звать и на «ты»?

— Зови, если нравится, — пожал плечами Лунев.

— Сережа, — тут же воспользовалась разрешением Ольга, — а давай вместе жить?

Некоторое время Сергей Михайлович молча рассматривал потолок.

— Ты хорошо все обдумала? — наконец, спросил он, — ведь это серьезный шаг.

— Очень хорошо, — тряхнула головой девушка.

— В таком случае, забирай ключ от квартиры. Он лежит вон в той шкатулке, на полке, — Сергей Михайлович кивнул на шкаф, — и жду тебя завтра с вещами.

г. Медина, 627 год

— Ты сегодня весь вечер задумчивый и печальный, — Айша[4] под одеялом прижалась к Мухаммеду, — тебе нездоровится? Или что-то тебя заботит?

— Сам не пойму что происходит со мной сегодня, — Пророк одной рукой обнял жену, — тревожно у меня на душе. Чувствую: какое-то событие должно свершиться вскоре и событие это не сулит мне ничего хорошего.

— Что же может случиться плохого? — удивилась молодая женщина, — курейшитов-многобожников, своих главных врагов, ты побил. Сейчас они, как крысы в норе, укрылись в своей Мекке и дрожат от страха. В других племенах уже достаточно много мусульман и они не допустят вражды с тобой. У тебя нет причин для тревоги.

— Не военные угрозы меня беспокоят, — вздохнул Пророк.

— Что же, в таком случае? — Айша приподняла голову, чтобы заглянуть мужу в глаза.

— Не знаю, — сердито буркнул Мухаммед.

Он откинул одеяло и встал с постели.

— Уже уходишь? Ты даже не поцеловал меня сегодня! — Айша обиженно оттопырила губы.

— Она еще совсем ребенок, — подумал Пророк, глядя на жену, — все же не стоило жениться на семилетней девочке.

Он наклонился к Айше и погладил ее по голове.

— Извини, мне сегодня не до поцелуев. Пойду к себе, отдохну.

— Знаю я, куда ты пойдешь! — Айша оттолкнула протянутую к ней руку, — к своей разлюбезной Зейнаб[5] ты пойдешь. Мед пить.

— Айша, дорогая, — Мухаммед вновь попытался погладить жену, — пожалуйста, не ревнуй. Ты же знаешь, после смерти Хадиджи, ты у меня самая любимая жена. И на ночь я прихожу к тебе чаще, чем к другим супругам.

— А последние две ночи ты с Зейнаб провел! — на глазах Айши выступили слезы.

Пророк огорченно вздохнул, резко повернулся и быстрым шагом направился из комнаты. За его спиной послышались громкие рыдания.

— С одной стороны, иметь много жен это хорошо, — рассуждал Мухаммед, шагая на свою половину дома, — но с другой, уж больно хлопотно.

Придя к себе, Пророк, первым делом, зажег свечи и поставил их на низкий столик. Затем он открыл сундук и, бережно достав оттуда кипу исписанных аккуратным почерком бумаг, перенес их на стол. Подложив под бок подушки, Мухаммед расположился возле стола и аккуратно, словно это был сосуд, доверху наполненный водой, взял верхний лист бумаги.

— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!

Хвала Аллаху, Господину миров!

Прочел он первые строки Корана. Мухаммед вернул на стол бумагу и откинулся на подушки.

— Молодец Джабраил, — мысленно похвалил он Ангела, — здорово придумал: изложить Коран на бумаге. Пройдут сотни или даже тысячи лет, а люди будут читать Священную книгу и вспоминать меня, Мухаммеда бин Абдуллаха. Меня, бедного сироту, ставшего Посланником Аллаха, который видел самого Господа и разговаривал с ним, который…

Чуть слышное покашливание донеслось из темного угла комнаты. Мухаммед вздрогнул и повернулся на звук. В углу комнаты стоял высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде.

— Джабраил! — радостно воскликнул Пророк, вскакивая на ноги.

Ангел Господень шагнул навстречу Мухаммеду и обнял его так, как отец обнимает сына после долгой разлуки.

— Рад тебя встретить вновь, Мухаммед, — голос Джабраила, также по-отечески, был мягок и проникновенен, — не буду скрывать, я постоянно следил за тобой и в курсе всех твоих достижений и всех проблем.

Они прошли к столу, опустились на одеяло и обложились подушками.

— Час поздний, поэтому я не буду задерживать тебя долгой беседой, — начал разговор Ангел, — я пришел, чтобы высказать ряд замечаний и пожеланий по поводу твоих трудов во славу Аллаха нашего Наидобрейшего. Но начать я хочу с похвал. Я восхищен настойчивостью и упорством, с какими ты борешься за идеалы ислама. Я рад, что тебя не пугают на этом пути ни трудности, ни опасности. Я одобряю твое мудрое решение покинуть Мекку и перебраться в Медину. Конечно, твоим соплеменникам-курейшитам, которые составляют большинство населения Мекки и, знающих тебя с детства, трудно поверить, что ты вдруг стал Посланником Господа. Из Медины, где никто не препятствует твоей деятельности, тебе легче будет распространять ислам по всей Арабии.

Ангел замолчал и некоторое время задумчиво смотрел в одну точку.

— Теперь поговорим о твоих ошибках и просчетах, — вздохнул он, — начнем с мелких. Они касаются написания Корана. Мы договорились, что все написанное в нем, ты представишь как послание Аллаха, переданное через тебя людям.

— Но я так и поступаю! — вскинул вверх руки Мухаммед, — я даже женам своим не говорю правды.

— Знаю, — кивнул головой Джабраил, — но правда, как черви из земли во время дождя, вылезает чуть ли не из каждой страницы твоего произведения.

Мухаммед удивленно уставился на Ангела Господня.

— Давай, для примера, возьмем любую из этих страниц, — Джабраил потянулся к столу и вытащил из кипы бумаг первый, попавшийся ему лист, — сура шестьдесят шесть, — прочел он вслух, — вот яркий пример правдивости моих слов. Две твои молодые женушки Айша и Хафса[6] ополчились против новой твоей избранницы Зейнаб. Сплетничают, наговаривают на нее, поливают грязью. Я понимаю, тебе это до тошноты неприятно. Но зачем свои чувства вкладывать в уста Создателя миров. Или ты полагаешь, что Господу больше нечем заниматься, как разбираться в дрязгах твоих сварливых жен?

Джабраил положил лист на стол и вынул из кипы следующий.

— Сура двадцать четыре. Опять! — хлопнул он себя по колену, — опять женщина! Ну, если кто-то оговорил твою Айшу, обвинив в измене, если в тебе взыграла ревность, причем здесь Аллах? Неужели ты думаешь, что люди поверят, будто Всевышнего настолько интересуют твои семейные проблемы, что Он решил их обсудить в Священной книге?

На этот раз Ангел со злостью швырнул листок на стол и взял следующий.

— Сура сто одиннадцать. «Пусть пропадут обе руки Абу Лахаба и сам он пропал!», — прочитал Джабраил начало суры и лицо его исказила презрительная усмешка, — значит, ты полагаешь, что Господу, который управляет мирозданием, интересны отношения между тобой и твоим дядей Абу Лахабом? У тебя не Коран получился, а автобиография.

Но и это еще не все, — огорченно вздохнул Ангел Господень, — твои руководства по организации жизни арабов, разрешению их бытовых и финансовых споров настолько мелки и примитивны, что выдавать их за рекомендации Аллаха нашего Наимудрейшего, равносильно попытки выдать крик осла в брачный период за пение соловья. Чего только стоят твои призывы не есть мертвечины и не иметь близость с женщинами во время менструации. Неужели ты всерьез думаешь, что люди примут все это, — он кивнул на бумаги, лежащие на столе, — за послание Всевышнего?

— Но ведь они принимают! — Мухаммед из-под лобья бросил на Ангела робкий взгляд.

Некоторое время Джабраил тупо взирал на своего собеседника. Затем раскатистый смех неожиданно вырвался из его груди.

— И правда, принимают, — сквозь смех с трудом выдавил он, — ну и Аллах с ними, пускай принимают.

Отсмеявшись, Ангел Господень свел брови к переносице и с минуту молча барабанил пальцами по подушке.

— Настало время поговорить о делах более серьезных, — заговорил он голосом, в котором послышался металл, — помнишь ли ты, при нашей первой встречи, я говорил тебе о тех задачах, которые ставит перед тобой Всевышний?

— Конечно, помню, — склонил голову Мухаммед.

— А помнишь ли ты, что первой задачей я назвал необходимость привить арабам любовь к добродетели?

— И это я прекрасно помню, — вновь кивнул головой Пророк, — помню и неизменно следую твоему указанию. Почитай Коран. Чуть ли не на каждой странице я призываю к добродетели, а в четвертой суре прямо сказано: «делайте добро родителям и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу, и путнику, и тому, кого увидели ваши глаза». А в суре…

— Я знаю эти строки, — поднял вверх ладонь Ангел, останавливая Мухаммеда, — знаю и хвалю за них. Но, видимо, у тебя и Господа нашего Наидобрейшего разные представления о добре. Добро, доброта, по мнению Аллаха, это, прежде всего, всепрощение. Ты же призываешь к войне с неверными. «О вы, которые уверовали», — говоришь ты в девятой суре, — «не берите своих отцов и братьев друзьями, если они полюбили неверие больше веры.» И там же: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха.»

Джабраил тяжело перевел дыхание и сокрушенно покачал головой.

— Беря тебя в свои помощники, Господь рассчитывал, что новая религия, которую ты понесешь людям, будет объединять их на основе добра и добродетели. Объединять! — Ангел соединил между собой пальцы обеих рук, — потому что именно в объединении всех племен и народов видит Аллах путь к более счастливой жизни людей на Земле. Ты же в Коране призываешь: «О вы, которые уверовали, не берите неверных друзьями.»

— По-твоему выходит, что я должен обниматься и брататься с гнусными многобожниками?! — голос Пророка дрожал от возбуждения, — с теми многобожниками, которые вылили мне на спину верблюжьи потроха, когда я молился?! С теми многобожниками, которые плевали мне в лицо?! С теми многобожниками, которые несколько раз покушались на мою жизнь, и только чудо спасло меня?!

— Этим чудом был я, — усмехнулся Джабраил, — что же касается твоего вопроса, отвечу: да, с многобожниками, как и с христианами, и иудеями, ты должен не сражаться, а искать мира. Не убивать и грабить их караваны, а совместно торговать, возделывать землю и строить города. Пока же ты призываешь к противному. В своих хутбах[7] ты заявляешь, что погибшие на войне против неверных станут шехидами и попадут в рай.

Знаешь ли ты, к чему это приведет? Молодые, лишенные жизненного опыта, люди, для того, чтобы оказаться в раю, где, как они полагают, их ждут полногрудые красотки, станут убивать ни в чем не повинных людей. И детей, и стариков, и женщин. Все это противно желанию Аллаха и он требует от тебя изменить свои взгляды и поведение.

При последних словах Ангела, Мухаммед вскочил на ноги. Глаза его сверкали бешенным огнем.

— Я не верю тебе! Не верю! — закричал он, брызгая слюной, — Аллах не мог отдать мне такого распоряжения! Это ты, — он ткнул пальцем в сторону Джабраила, — ты, а не Аллах не хочешь моей победы над неверными! Тебе не нравится моя религия, и ты не желаешь, чтобы она распространилась по всему Свету! Уходи! Я не буду слушать тебя!

Джабраил покачал головой и медленно поднялся на ноги. Взгляд его скрывался под опущенными веками.

— Жаль! — вздохнул он, — жаль, что ты оказался не тем, кого Аллах хотел бы видеть на твоем месте.

Ангел Господень поднял веки и посмотрел на Мухаммеда взглядом, в котором одновременно читались печаль, разочарование и жалость.

— Ты будешь жестоко наказан за свое ослушание, Мухаммед, — тихо проговорил Джабраил.

Он взмахнул рукой, и его фигура стала тускнеть, растворяться в воздухе и через несколько мгновений исчезла вовсе как облако пара над кипящей водой.

Областной центр России, 17 июня 1973 года

В течение всего следующего дня Лунев, что называется, не мог найти себе места. Он носился по этажам гостиницы, поспорил с ремонтниками, помог электрику заменить лампочки на люстре в вестибюле, в бухгалтерии угостился чаем с тортом домашней выпечки, дежурному администратору рассказал пару свежих анекдотов, заскочил к директору ресторана и тот усадил его обедать. В своем кабинете Сергей Михайлович появлялся наскоками и задерживался там не более пяти минут. Поэтому неудивительно, что, когда секретарша нашла его в подвальном помещении гостиницы в обществе сантехника, пот струился с ее лица.

— Сергей Михайлович! Сергей Михайлович! — задыхаясь, выпалила она, — срочно бегите в кабинет. Вам первый секретарь обкома звонит.

Прыгая через три ступеньки, Лунев взбежал на второй этаж, залетел в кабинет и схватил телефонную трубку.

— Алло!

— Сергей Михайлович? — голос обкомовской секретарши был поставлен не хуже, чем у ведущей новостей Центрального телевидения.

— Да.

— Анатолий Дмитриевич сейчас занят. Подождите у телефона несколько минут.

Ждать пришлось около получаса.

— Сергей, привет! — услышал, наконец, Лунев голос бывшего однополчанина, — что новенького?

— Ничего, — растерянно пробормотал Сергей Михайлович.

— Как здоровье?

— Скрипим потихоньку, — попытался шутить Лунев.

— На работе все в порядке?

— Все нормально. У меня кое-какие идеи появились по поводу гостиничного хозяйства, — вспомнил Сергей Михайлович, — хотелось бы с тобой посоветоваться.

— Посоветуйся. Непременно посоветуйся. Но позже. Я завтра на неделю в Москву уезжаю. На пленум ЦК. Решил перед отъездом узнать, как у тебя дела идут, не мешает ли кто работать.

— А кто мне может мешать? — насторожился Лунев.

— Ну, мало ли кто… — буркнул первый секретарь, — значит, говоришь, у тебя все нормально. Тогда, бывай. Как вернусь, позвоню.

С работы Сергей Михайлович вновь возвращался на автобусе. Лишь только открыл дверь квартиры, как в нос ему ударил аромат жареного мяса. Лунев скинул туфли и прошел на кухню. Оля стояла у плиты в домашнем ситцевом халатике и, с вилкой в руках, колдовала над сковородой.

— Ах! — испугалась она, увидев Лунева.

— Что у тебя здесь? — Сергей Михайлович взглядом указал на сковороду.

— Котлеты, — улыбнулась девушка.

Она повернулась к Луневу боком и между полами короткого халата показалась белая, точеная ножка.

— А здесь у тебя что? — Сергей Михайлович шагнул к девушке и запустил руку ей под халат.

— То же, что было вчера, — игриво повела плечами Оля.

— Вчера я не до конца распробовал твое блюдо, — тяжело дыша, Лунев принялся расстегивать пуговицы на халате.

Через полчаса Лунев и Оля сидели за кухонным столом, в голодной спешке уминая котлеты.

— Вкусно? — поинтересовалась девушка.

— Очень, — промычал Лунев, продолжая пережевывать пищу.

— Завтра я борщ сварю. Ты любишь борщ?

— Люблю, — Сергей Михайлович дожевал котлету и со вздохом удовлетворения откинулся на спинку стула.

С минуту он наблюдал, как Оля подчищает свою тарелку.

— Я не вижу твоих вещей. Ты без вещей пришла?

— А сумка в спальне? Ты разве ее не видел?

— Все твои вещи поместились в одной сумке?! — удивился Сергей Михайлович.

Ольга кивнула головой.

— Завтра же пойдем в универмаг и купим тебе одежду, — хлопнул ладонью по столу Лунев.

— И как, по-твоему, я буду выглядеть в той одежде?

Сергей Михайлович вытаращил на девушку удивленные глаза.

— В нашем универмаге ни одной модной вещи невозможно найти. В такой одежде в огороде копаться и то стыдно.

— Но я же покупаю себе там одежду! — продолжал таращиться Лунев.

— И зря! — фыркнула Ольга.

— Как, «зря»?! Где же тогда ее покупать?

— На барахолке, конечно!

— На барахолке? — переспросил на всякий случай Сергей Михайлович, — но там же все дорого!

В ответ девушка лишь пожала плечами.

— Ну, хорошо, — подумав с полминуты, согласился Лунев, — купим тебе одежду на барахолке. Кстати, — вскинул он голову, — что ты сказала соседкам по комнате, когда собирала вещи?

— Сказала все как есть: ухожу жить к любимому мужчине.

— А они?

— Они, естественно, стали о тебе расспрашивать. А мне и рассказать нечего. Я ведь о тебе почти ничего не знаю, — Оля дотронулась до руки Лунева, — расскажи мне о себе.

— Чего же рассказывать? — смутился Сергей Михайлович.

— Что-нибудь. Ты же столько пережил! Через всю войну прошел! Рану я у тебя на груди видела. Вот и расскажи, как тебя ранило.

Лунев посмотрел на Олю усталым, старческим взглядом.

— Не люблю я фронтовые годы вспоминать. Тяжело это. Больно, — он вздохнул и махнул рукой, — ну уж коли ты просишь, ладно, расскажу.

Это в сентябре сорок третьего случилось, на Украине. Я тогда в разведке служил. Как-то вечером вызывает к себе ротный меня, Сашку Рыженко и Семена… — Лунев почесал затылок, — надо же! Фамилию забыл. Ну, неважно. Вызывает, стало быть, нас троих и дает задание. Нужно ночью по болоту перейти линию фронта и лесом дойти до деревни Галушки. Там, по данным авиационной разведки, немцы аэродром разместили. Однако у командования есть сомнения: действительно ли это аэродром или обман, фикция, для прикрытия настоящего объекта. Чтобы ответить на этот вопрос, нас троих и посылали за линию фронта. Меня старшим назначили.

Вышли мы из расположения части темной ночью. Дождь накрапывал. С одной стороны, хорошо: от немцев легче скрыться. А с другой, плохо: проход через болото отыскать сложно. Я это болото хорошо знал. Не раз через него проходил. Но днем, а вот ночью впервые довелось. Иду первым. Можно сказать, на ощупь. Легой дно проверяю. За мной Сашка Рыженко следует, а последним Семен шел. Идем мы, идем… Вдруг слышу: вскрикнул у меня кто-то за спиной. Коротко так, будто охнул. Обернулся, вглядываюсь в темноту — вроде кто-то маячит. Окликнул тихонько (шуметь-то нельзя) — Сашка отозвался. Я к нему подошел, спрашиваю: в чем дело? А он отвечает: Семен пропал. Пошли мы назад, Семена искать. Ходили, бродили, но так и не нашли. Видимо, оступился в темноте Семен. Утонул в болоте.

Двинулись мы дальше вдвоем. Миновали болото, пошли лесом. Всю ночь шли. К утру вышли к Галушкам. Тут отдохнули часок и стали подбираться к аэродрому. Добрались до места, откуда аэродром был виден как на ладони. Начали наблюдать, и вскоре ясно нам стало, что никакой это не аэродром. Вместо самолетов, муляжи фанерные под сеткой стоят. Настоящие самолеты садились там пару раз. Но, скорее, для отвода глаз. Постоят с четверть часа и улетают.

Мы с Сашкой уже думали возвращаться, как вдруг из-за тучки солнце выглянуло. Тут немец, что на сторожевой вышке стоял, видимо, и поймал «солнечного зайчика» от наших биноклей. Дал он по нам очередь из автомата и тревогу поднял. Мы, где ползком, где бегом, стали уносить ноги. Но немцы, тоже не дураки, пустили по нашему следу собак. Мы тогда к ручью повернули. Думали, по воде бежать, чтобы следов не оставлять. Однако чтобы до ручья добраться, пришлось несколько десятков метров по открытой местности бежать. Тут немцы нас огнем и накрыли.

Сашка впереди меня на пару шагов бежал. Когда первые выстрелы грохнули, он, вроде как, споткнулся, упал. Я к нему подскочил, хотел помочь подняться. Гляжу, а у него в затылке дырка. Только я распрямился, чтобы дальше бежать, тут меня что-то в грудь, под сердце как шарахнет. В глазах потемнело. В голове гудит так, будто в колокол рядом со мной ударили. Упал я на спину и все, словно в колодец бездонный провалился…

Очнулся от того, что дышать мне стало трудно. На грудь словно камень пудовый положили. Открыл глаза, ничего не вижу. Темень сплошная. Попробовал левой рукой шевельнуть. Не могу — придавлена она чем-то. Попробовал правой. Она, вроде, посвободней оказалась. Стал я правой рукой вокруг себя щупать и обнаружил, что сбоку от меня земля, подо мной земля, а сверху на мне тело чье-то лежит. Оно, тело это, спасло меня. Закрыло лицо и не дало земле нос забить.

Принялся я из всех сил раскачиваться, пытаться руки освободить. Бесполезно. Только уши землей забил и дышать стало труднее. Видимо, воздуху мне уже не хватало. И тут меня такой ужас обуял, что я разум потерял. Стал орать, биться в истерике, тело того, кто на мне лежал, зубами рвать. Все это меня последних сил лишило. Чувствую: сознание теряю. Всякая всячина мерещиться стала: будто земля вокруг меня зашевелилась, а мертвое тело, что на мне лежало, поднялось и ушло куда-то. Открыл я глаза, вижу: луна на черном небе, звезды, а рядом со мной старик с длинной бородой на коленях стоит. Ладонями до моей раны слегка дотрагивается и шепчет что-то. А я при этом чувствую, как жизнь ко мне возвращается. Дышать легче становится и боль уходит. Огляделся я. Смотрю: рядом могила разрытая, а на ее краю Сашка Рыженко с прострелянной головой лежит.

Минуты три старик надо мной колдовал. Потом поднялся с колен, указал мне рукой в темноту и говорит:

— Тебе туда.

Сам повернулся и в другую сторону пошел. Рубаха на нем белая, длинная, кожаным пояском подвязана, как у Льва Толстого…

Сергей Михайлович вздрогнул и застыл с открытым ртом. Его широко открытые глаза уставились в одну точку.

— Что? — Оля коснулась руки Лунева, — что случилось?

— Лев Толстой… — словно в бреду прохрипел тот.

— Что, Лев Толстой?

Сергей Михайлович перевел взгляд на девушку.

— Я этого старика видел совсем недавно. Когда тебя провожал до общежития, а еще раньше на озере.

— Ты обознался, — махнула рукой Ольга, — с тех пор тридцать лет прошло. Старик, который тебя спас, умер давно.

— Да, пожалуй, ты права, — вздохнул Сергей Михайлович, — однако, странно: та же фигура, то же лицо, а главное, те же глаза. Голубые, бездонные. И смотрят так, словно насквозь тебя просвечивают.

— Конечно, обознался, — Оля встала из-за стола и принялась доставать из шкафа посуду для чая.

Областной центр России, 19 июня 1973 года

— Сергей Михайлович, — в кабинет заглянула секретарша, — к вам посетитель.

— Пусть проходит, — не отрывая взгляда от бумаг, кивнул Лунев.

Дверь распахнулась, и Сергей Михайлович невольно стиснул зубы. Широким шагом, по-хозяйски, в кабинет вошел старший лейтенант Госбезопасности Кудряшов.

— Здравствуйте, здравствуйте, Сергей Михайлович, — приветливо улыбнулся старший лейтенант, — давненько не виделись.

— Не так уж давно, — вздохнул Лунев и откинулся на спинку стула, стараясь оказаться как можно дальше от сотрудника КГБ, чтобы не подавать ему руки. Тот правильно понял движение хозяина кабинета и, не подходя к его столу, уселся на ближний к двери стул.

— Как ваше здоровье? Как работа? Освоились уже на новом месте? — продолжал улыбаться Кудряшов.

— Валентин Иванович, — Лунев наморщил лоб, — мне кажется, мое здоровье вас не очень волнует. Давайте сразу перейдем к делу.

— Зря вы так думаете, — покачал головой старший лейтенант, — ваше здоровье мне отнюдь не безразлично. Не дай бог, с вами беда случится, так ваш бывший однополчанин, а ныне областной руководитель, на нас, невинных, грешить станет. Скажет: Ааа, мракобесы, убрали неугодного вам человека!

Кудряшов громко рассмеялся.

— Так что, уважаемый Сергей Михайлович, не из праздного любопытства интересуюсь я вашим здоровьем.

— Можете не беспокоиться, Валентин Иванович, с моим здоровьем все в порядке. Какие еще вопросы у вас имеются ко мне?

Несколько секунд сотрудник Госбезопасности задумчиво тер подбородок.

— Сергей Михайлович, боюсь показаться назойливым, — заговорил он тихим, вкрадчивым голосом, — но я пришел, чтобы еще раз попытаться убедить вас, не мешать нам работать в гостинице.

— В таком случае, должен вас разочаровать: вы зря потратили свое служебное время, — развел руки в стороны Лунев.

В глазах старшего лейтенанта блеснул злой огонек, однако, когда он заговорил, голос его по-прежнему оставался тихим и вкрадчивым.

— Сергей Михайлович, давайте попробуем пофантазировать и представим себе ситуацию: вы нарушили закон и, согласно уголовному кодексу Российской Федерации, вам грозит провести несколько лет в «местах не столь отдаленных». Но мы, сотрудники КГБ, можем сделать так, что никто о вашей провинности не узнает. В ответ за эту помощь мы попросим вас… впрочем, вы догадываетесь, о чем мы вас можем попросить.

Комитетчик внимательно посмотрел Луневу в глаза.

— Так как, Сергей Михайлович, может между нами состояться такая сделка?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Лунев грозно подался телом на старшего лейтенанта, — никаких законов я никогда не нарушал!

— Ой ли? — усмехнулся Кудряшов, — а интимная связь с лицом, не достигшим совершеннолетнего возраста? Разве это не преступление?

— Что?! — растерялся Сергей Михайлович, — о какой интимной связи вы говорите?

— О связи с несовершеннолетней Ольгой Петровной Дроздовой, — старший лейтенант бросил на Лунева победный взгляд.

— Как с несовершеннолетней?! — оторопел Сергей Михайлович, — ей же девятнадцать! Она учится на втором курсе института!

— Нигде она не учится, — скривил лицо как от зубной боли Кудряшов, — а чтобы вы мне окончательно поверили, вот ее паспорт.

Сотрудник Госбезопасности раскрыл принесенную с собой папку и протянул Сергею Михайловичу документ.

— Можете убедиться сами: восемнадцать лет Дроздовой исполнится лишь в сентябре. То есть, через три месяца, а пока ей семнадцать.

С полминуты Лунев тупо разглядывал разворот паспорта, с первой страницы которого на него взирала фотография Ольги. Старший лейтенант меж тем продолжал говорить:

— Буду с вами до конца откровенным, Сергей Михайлович. Ольга Дроздова — моя работа. Эта девушка приехала в наш город около года назад. Три месяца работала на мебельной фабрике. Потом уборщицей в поликлинике. Потом… еще где-то, но последние два месяца не трудоустраивалась. Занималась проституцией. Пару раз пыталась поработать в баре для иностранцев в вашей гостинице. Но там конкуренция жесткая. Ее быстро отшили. Вот тогда мы с ней и познакомились. Я пообещал пристроить ее в бар на седьмом этаже. Тамошний ээ… — старший лейтенант повертел в воздухе пальцами, — смотрящий или разводящий, короче, сутенер, мой большой должник. В благодарность за помощь Ольга согласилась провести с вами некоторое время. Два-три ознакомительных занятий и вот бывшая поломойка превращается в студентку педагогического ВУЗа. Ну а дальше все просто: сцена с ограблением, ваше знакомство, встречи у вас дома, интимная связь.

Когда Ольга переехала в вашу квартиру, наш сотрудник установил в спальне камеру. Получился увлекательный фильм. Вот, — Кудряшов снова раскрыл свою папку и вынул оттуда несколько фотографий, — взгляните. Это эпизоды из того фильма.

Старший лейтенант шагнул к столу и веером разложил фотографии перед Луневым.

— Скажите: подло! Мерзко! — комитетчик внимательно следил, как покрывается красными пятнами лицо Сергея Михайловича, — что же, соглашусь: и подло и мерзко. Но такова специфика нашей работы. Цель оправдывает средства. А о высшей цели Комитета Государственной Безопасности мы с вами уже говорили, вы ее знаете. Поэтому я, без ненужных дискуссий, возвращусь к вопросу, который задал вам в начале нашей беседы: согласны ли вы на сделку? Мы не даем ходу уголовному делу против вас, а вы не мешаете нам работать в гостинице? Впрочем, если вы не хотите поступаться своими моральными принципами, у вас есть простое решение — уволиться из гостиницы.

Мысли в голове Сергея Михайловича, путаясь и перескакивая друг через друга, затеяли сложные игры. Ни на одной из них Лунев не мог сосредоточить свое внимание дольше одной секунды. «Оля — проститутка?! Но ведь она такая нежная, невинная! Игра! Все это было игрой! Но неужели можно играть в любовь?! Нет! Не верю! …»

Сергей Михайлович поднял голову и обратил на сотрудника Госбезопасности мутный, невидящий взгляд.

— Мне нужно подумать, — прохрипел он, — дайте один день.

— Хорошо, — охотно согласился Кудряшов.

Он встал и направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, он повернулся к Сергею Михайловичу.

— Завтра, в это же время, я позвоню вам.

г. Медина, 8 июня 632 года

На протяжении вот уже тринадцати дней Пророка мучил необычный жар. Температура тела была столь высока, что родные, окружавшие в эти дни Посланника Аллаха, остерегались до него дотрагиваться. Айша, Умм Салама[8] и Фатима[9], сменяя друг друга, постоянно обтирали тело Мухаммеда мокрыми тряпками. Эти водные процедуры несколько облегчали страдания Пророка, но не в силах были заглушить жара внутри его организма. Мухаммеду казалось, что в теле его пылает пожар, в котором сгорают все внутренности. Время от времени у него возникало желание разорвать свое тело и выпустить огонь наружу. Уже несколько раз, в забвении, он впивался ногтями в свою грудь в попытке разорвать ее. Женщинам и, приходившим им на помощь Али[10], с трудом удавалось успокоить его.

В ночь с седьмого на восьмое июня жар стал уже невыносим. Пророк в стонах и криках метался по кровати, в кровь раздирая ногтями свою кожу. Его крики слышали сотни асхаб[11], собравшиеся у дома Айши, где умирал Посланник Аллаха. Люди вполголоса разговаривали между собой, создавая тем самым странный, колеблющийся звук, который смолкал, когда усиливались крики, доносящиеся из дома, и, наоборот, усиливался, когда крики стихали.

Айша, Умм Салама, Фатима и Али уже несколько часов кряду стояли возле больного на коленях, обливаясь слезами, в отчаянии от своего бессилия помочь ему. Неожиданно стоны прекратились. Пророк замер в одном положении, словно к чему-то прислушиваясь. Взгляд его был направлен в дальний угол комнаты. Все присутствующие невольно повернули головы в ту сторону, но ничего, кроме старого сундука, там не обнаружили.

— Да, я сделаю это, — вдруг четко и ясно произнес Мухаммед.

Он повернул голову и нашел взглядом Айшу.

— Проводи всех из комнаты и сама выйди, — приказал Пророк.

Не говоря ни слова, родственники поднялись с колен и вышли во двор. Дождавшись, когда стихнут звуки их шагов, Мухаммед вновь повернул лицо к дальнему углу комнаты.

— Здравствуй, Джабраил, — криво усмехнулся Пророк, — признаюсь, я надеялся, что уже не увижу тебя на этом Свете. Догадываюсь, ты пришел выполнить свое обещание наказать меня. Ну что же, я готов. Можешь приступать.

— А наказание уже началось, — Ангел Господень медленными шагами приблизился к кровати Пророка, — этот необычный жар, сжигающий твое тело, часть его. И часть весьма незначительная, поскольку боль физическая не может идти ни в какое сравнение с болью душевной. Я же пришел, чтобы доставить тебе душевные муки. Они и будут твоим главным наказанием.

Джабраил замолчал, ожидая ответа Мухаммеда, но, не дождавшись, продолжил:

— В своем Коране ты часто призываешь людей обращать внимание на знамения, в то время как сам ты этого, к сожалению, не делаешь. То ли по незнанию, то ли по нежеланию.

— О каких знамениях ты говоришь? — насторожился Мухаммед.

— О знамениях, которые предупреждали тебя не идти против воли Аллаха, не вести воин против людей, иной с тобой веры, не убивать и не грабить их. Знаешь, почему ни один твой ребенок, за исключением Фатимы, не пережил тебя?

Мухаммед оторвал голову от подушки.

— Потому что их смерть была наказанием за твое ослушание, за развязывание войны против неверных. Вспомни, сразу после твоей победы над курейшитами при Бадре скончалась твоя любимая дочь Рукайе, а после битвы при Затуррика умер твой ненаглядный внук, шестилетний Абдуллах. Это были знамения Аллаха, которые ты не разглядел или не желал разглядеть.

Ангел вновь прервал свою речь, внимательно вглядываясь в лицо Пророка.

— Вижу, вижу, — усмехнулся он, — по твоим глазам, наполненным ужасом, вижу, что сказанное мной острым мечом ранит твое сердце. Но это только начало. Главные душевные муки ждут тебя впереди.

Джабраил опустился на колени перед кроватью Пророка и склонился над умирающим.

— Ты, вероятно, с легкой душой готовишься к смерти, поскольку уверен, что тебя на том Свете ждут райские кущи? Так вот, спешу тебя разочаровать. Никакого рая нет. Как нет и ада.

— Ты лжешь! — Пророк приподнялся на локтях, — я своими глазами видел и ужасы ада, и прелести рая. Ты же сам помог мне побывать в тех местах!

— Я помог тебе все это вообразить. Оставаясь в пещере, ты видел картины, которые я, подобно художнику на полотне, рисовал в твоем сознании. И рай, и ад, и ангелы, и даже Аллах, все это лишь плод твоего воображения.

— Ты хочешь сказать, что и Аллах не существует?!

— Нет. Аллах, конечно, существует, но не в том виде, в котором я тебе его нарисовал.

Мухаммед откинулся на подушки.

— Я не верю тебе, — с трудом ворочая распухшим языком, прохрипел он, — рай есть и я, после смерти, окажусь на его самом высоком уровне.

— Хорошо, — скривил лицо в злобной усмешке Джабраил, — если ты не веришь мне на слово, я попытаюсь доказать свою правоту с помощью умозаключений на простом примере.

Мы с тобой знаем, что твоя жена Айша безмерно любит золотые украшения (как, впрочем, большинство других женщин). Наличие этих украшений для нее Добро, а их отсутствие — Зло. Теперь представь, что где-то, скажем, недалеко от Медины, нашли залежи золота, размеры которых превышают запасы всех железных руд на Земле вместе взятых. Как ты думаешь, что сделает после этого Айша со своими золотыми украшениями?

Вновь не дождавшись ответа от Пророка, Джабраил продолжил:

— Она выкинет их на помойку. И правильно сделает. Потому что эти украшения станет неприлично носить. Ведь из золота начнут изготавливать все, что только возможно: посуду, пуговицы, крючки, другую бытовую утварь. Получается, что Добро, наличие золотых украшений, обесценилось. Перестало быть Добром. А почему? Да потому, что не стало Зла, недостатка золота. Добра стало так много, что его перестали ценить.

Вспомни свое сиротское детство. Вспомни, как ты мечтал досыта наесться своим любимым кушаньем мухаллабией[12]. Но представь, что тебя каждый день стали бы кормить одной мухаллабией. Уверен, что спустя несколько дней ты без отвращения не мог бы смотреть на это блюдо.

Добро может быть оценено лишь в сравнении со Злом. Если не будет Зла, то не будет и Добра. Ты сейчас мечтаешь попасть в рай. Но что такое рай в твоем представлении? Не трудись отвечать, — махнул рукой Джабраил, заметив напряженную складку на лбу Пророка, — я это сделаю за тебя. Коротко, рай это место, где нет Зла. Одно лишь Добро. А этого, как мы сейчас с тобой доказали, быть не может. А значит, не может быть и рая. Ты согласен со мной, Мухаммед?

И на этот раз Пророк промолчал. Он лишь отвернул лицо от собеседника. Джабраил поднялся на ноги.

— Вот теперь, Мухаммед, мы с тобой в расчете. Я отобрал у тебя перед смертью мечту о рае, и это было последнее и самое суровое для тебя наказание. За сим прощай.

Фатима осторожно отодвинула край занавеси, прикрывающей дверь, и заглянула в комнату. За ее спиной Айша, Умм Салама и Али застыли в напряженном ожидании.

— Кажется, отец плачет, — Фатима повернула к родственникам испуганное лицо.

Не поверив падчерице, Айша шагнула вперед и шире отдернула занавес.

— Он плачет! — вскрикнула женщина. Ее крик достиг ушей асхаб.

— Пророк плачет… посланник Аллаха плачет… — словно шорох опавших листьев, пронесся по толпе удивленный шепот.

Когда первые лучи солнца осветили вершины холмов близ Медины, душа Пророка покинула его бренное тело.

Областной центр России, 22 июня 1973 года

Выйдя из автобуса, Лунев раскрыл зонт. Из черного, вечернего неба моросил мелкий, противный дождь. Сергей Михайлович пересек улицу и не спеша поднялся по ступенькам парадного входа гостиницы «Центральная». Оказавшись в вестибюле, Сергей Михайлович встретился взглядом с дежурным администратором, миловидной женщиной лет сорока пяти. Увидев Лунева, женщина испуганно вздрогнула и быстрым движением убрала со стойки табличку «мест нет». Секунду помедлив, Сергей Михайлович направился к стойке дежурного администратора.

— Здравствуйте, Тамара Борисовна. Как вы тут, без меня поживаете?

Женщина со смущенной улыбкой пожала плечами.

— Да так… по-прежнему…

— «По-прежнему» это как? Как до моего прихода в гостиницу или в то время, когда я был ее директором?

Окончательно смутившись, женщина молча опустила глаза. Лунев усмехнулся.

— Вы не переживайте, Тамара Борисовна. Я в директорское кресло возвращаться не собираюсь. А спросил так, из любопытства.

Он резко повернулся и быстрым шагом направился к лифту. На седьмом этаже, у дверей бара Лунев увидел знакомую фигуру швейцара. Тот, заметив Сергея Михайловича, повел себя так же, как минутой раньше дежурный администратор: вздрогнул, засуетился и потупил взор.

— Здравствуйте, Василий Степанович, — приветливо улыбнулся Лунев, — как ваше здоровье?

— Спасибо, не жалуемся, — кивнул головой швейцар и, бросив подозрительный взгляд на Лунева, спросил, — никак вы на старую должность вернулись, Сергей Михайлович?

— Неет, — рассмеялся Лунев, — не вернулся. Да и не солидно это было бы. Написал заявление «по собственному желанию», а через два дня: извините, передумал. У меня такой принцип: раз решил, обратной дороги уже нет.

— Оно правильно, — одобрительно закивал швейцар.

— Василий Степанович, — Лунев тронул пожилого человека за плечо, — вы, по старой памяти, не пропустите меня в бар? Я ненадолго. Стопарик приму на грудь и назад. А?

— Отчего же не пропустить, — развел руки в стороны швейцар, — вы человек здесь не чужой. Проходите.

В помещении бара царил полумрак. Лунев прошел к стойке и сел на высокий стул.

— Пятьдесят грамм водки, — попросил он у подошедшего к нему бармена. Пока выполнялся заказ, Сергей Михайлович краем глаза осмотрел зал. За тремя столиками тихо беседовали парочки. В углу помещения гуляла небольшая компания из нескольких человек. Однако Ольги в зале не было.

Лунев выпил водку, слез со стула и вышел из бара. Спустившись на лифте вниз, Сергей Михайлович прошел через парадную дверь и остановился на крыльце. По-прежнему моросил дождь. Решив не маячить на светлом фоне гостиничных дверей, Лунев раскрыл зонт, спустился по лестнице вниз и стал не спеша прохаживаться по тротуару от одного угла гостиницы до другого.

Прошло около получаса, когда Сергей Михайлович заметил Москвич, парковавшийся на противоположной стороне улицы. Задняя дверца распахнулась и из автомобиля вышла девушка. Сердце Сергея Михайловича учащенно забилось: кажется, Она! Не обращая внимания на лужи, Лунев побежал через дорогу.

Она! Сергей Михайлович остановился в нескольких метрах от Москвича и молча наблюдал, как Ольга поправляет на себе одежду.

— Оля, — окликнул ее Лунев и почувствовал, как дрожит его голос.

Девушка вскинула голову. Несколько секунд оба и Сергей Михайлович, и Ольга не сводили друг с друга пристальных взглядов.

— В чем дело, мужик? — вдруг раздался хриплый, низкий голос.

С водительского сиденья Москвича вылезал молодой человек лет двадцати пяти атлетического телосложения.

— Я спрашиваю, в чем дело? — двинулся он на Лунева.

— Мне необходимо поговорить с этой девушкой, — Сергей Михайлович попытался обойти атлета, но тот преградил ему дорогу.

— Это моя девушка, — прорычал он, — и я решаю: с кем ей говорить, а с кем нет.

— Пожалуйста… мне необходимо… — Сергей Михайлович вновь попытался обойти молодого человека.

— Ты чо, мужик, не понял, что я тебе сказал?! — взревел тот.

— Мне необходимо…

Страшный удар в подбородок заставил откинуться назад голову Сергея Михайловича. Сам он, пытаясь сохранить равновесие, сделал назад шаг, оступился на крае бордюра и…

Лунев почувствовал острую боль в затылке. Перед глазами сверкнула яркая вспышка. Потом она погасла. Потом стало совершенно темно, а потом Сергей Михайлович увидел атлета, который склонился над ним и внимательно вглядывался ему в лицо.

— Кажись, он того… — молодой человек резко выпрямился и бросился к машине.

— Сматываемся отсюда! — крикнул он девушке, застывшей у задней дверцы автомобиля, — живо!

— Неет! — дикий вопль разорвал тишину пустынной улицы, — Сережа! Сереженька!

Вытянув вперед руки, Оля кинулась к лежащему у обочины дороги Сергею Михайловичу, но в следующую секунду наткнулась на грудь атлета. Тот шагнул девушке навстречу и схватил за руку.

— Я сказал: сматываемся. Пока никто не видел.

— Нет! Нет! — продолжала биться в истерике Ольга.

Удар кулаком под дых был резким и неожиданным. Девушка охнула и, как сломанная кукла, рухнула на мокрый асфальт тротуара. Молодой человек сгреб ее в охапку, поднес к машине и бросил на заднее сиденье. Взревел мотор и Москвич, разрезая колесами лужи, умчался в темноту.

— Странно, — подумал Сергей Михайлович, — я совсем не ощущаю боли. И не только боли. Кажется, я вообще не чувствую своего тела.

— Кх, кх, — послышалось рядом слабое покашливание.

Лунев повернулся на звук и увидел высокого, худощавого старика в белой, длинной рубашке, подпоясанной кожаным ремешком. Удивительно, но, не смотря на дождь, рубашка на старике была абсолютно сухой.

— Это тот самый старик, которого я видел во дворе моего дома и на озере, — догадался Сергей Михайлович, но на всякий случай спросил:

— Это вы?

— Я, — кивнул незнакомец, — я тот самый старик, которого вы встречали во дворе и на озере. И я тот самый старик, который вытащил вас, Сергей Михайлович, из-под земли в сорок третьем году.

Некоторое время Лунев с интересом разглядывал пожилого человека.

— Кто вы? — спросил он.

— Конечно же, я представлюсь, — улыбнулся старец, — но, может быть, вы сначала подымитесь с земли, Сергей Михайлович?

— Боюсь, я не смогу этого сделать, — в ответ улыбнулся Лунев, — при падении я сильно расшиб затылок и теперь, кажется, потерял способность управлять своим телом.

— А вы попробуйте, — старик наклонился и протянул Сергею Михайловичу руку.

Ладонь пожилого человека оказалась сухой и теплой. Лунев ухватился за нее, напрягся и в следующий миг оказался на ногах. Не веря себе, Сергей Михайлович оглянулся назад, чтобы оценить расстояние, которое он проделал за столь короткий промежуток времени, и… онемел от ужаса. Он, Сергей Михайлович Лунев, оказывается, оставался лежать на спине у края дороги, устремив в черное небо неподвижный взгляд. По его лицу скатывались капли дождя, а около него образовалась лужа воды, которой тело Лунева преградило путь к стоку.

Подчиняясь первому порыву, Сергей Михайлович бросился назад, к самому себе, но рука старика, продолжавшая сжимать его ладонь, удержала Лунева.

— Не трогайте это тело, — мягко, по-отечески, проговорил старец, — оно вам больше не принадлежит.

— Как!? — вскрикнул Сергей Михайлович, — я что, умер!?

— Умерли, — кивнул головой пожилой человек, — и в течение следующих сорока дней вы, то есть ваша душа, будете предоставлены самому себе. Можете сейчас последовать за своей девушкой, за Ольгой. Можете навестить своего друга Карася. А можете слетать на Северный или на Южный полюс, на Луну или на Марс. Можете также совершить экскурсию во времени: побывать, к примеру, среди сражающихся солдат на Бородинском поле или вместе с армией Ганнибала ворваться на Апеннины. В ваших силах также побывать в будущем. Только пожелайте, и вы вмиг переместитесь на любое расстояние и на любой промежуток времени.

— Вы не шутите? — едва смог произнести Сергей Михайлович.

— Нет, — с улыбкой покачал головой старик, — душа это — особый вид энергии, которую я называю Разумной. Этой энергии подвластны время и расстояние. Бог это — тоже Разумная энергия. Именно Бог, отрывая от себя частички своей энергии, одушевляет ими человеческие эмбрионы, которые находятся в материнской утробе, награждая их способностью мыслить и чувствовать. Иными словами, делая из живого существа Человека.

— В начале нашего разговора вы обещали представиться, — смущенно улыбнулся Лунев, — скажите, кто вы?

— Я — Ангел Господень Гавриил или Джабраил, как вам будет угодно, — церемонно склонил голову пожилой человек.

Странно, но тот факт, что он находится в обществе Ангела и даже разговаривает с ним, ничуть не удивил Сергея Михайловича и он поспешил удовлетворить свое любопытство.

— Вы говорили, что моя душа будет предоставлена самой себе в течение сорока дней. А что будет с ней потом?

В этот момент из подъезда ближайшего дома вышел мужчина с небольшой, пушистой собачонкой на поводке. Оказавшись на улице, собачонка повела носом и тут же с лаем бросилась к лежащему у обочины дороги телу Сергея Михайловича. Мужчина, укоротив поводок, последовал за своей питомицей. Приблизившись к телу, оба остановились в нерешительности. Собака, вытянув шею, усиленно втягивала в себя воздух, а ее хозяин вглядывался в лицо лежащего в луже воды человека. Видимо, придя к какому-то заключению, мужчина выпрямился, повернулся лицом к дому и, сложив руки рупором, крикнул: Лида! Через несколько секунд на балконе третьего этажа появилась женская фигура.

— Лида, — вновь закричал хозяин собаки, — позвони в милицию. Здесь труп.

— Пойдемте отсюда, — старик взял Сергея Михайловича под руку и увлек его прочь от кричащего мужчины, — тут нам не дадут поговорить.

Они пошли по мокрому тротуару, не обращая внимания на лужи и удаляясь все дальше и дальше от места, где осталось лежать на земле тело Сергея Михайловича.

— Вы спрашиваете, что станет с вашей душой, то есть с вами, спустя сорок дней? — продолжил разговор Гавриил, — отвечу. Она будет перемещена в один из человеческих эмбрионов. В какой именно, не знает никто. Даже сам Господь Бог. Народившийся человек ничего не будет помнить о прошлой жизни своей души. Лишь изредка, случайно, когда какой-то эпизод из нынешней жизни, по своему сценарию и обстоятельствам, совпадет с эпизодом из жизни прошлой, человек может вспомнить, что происходящее событие он где-то уже видел.

— Это то, что мы называем дежавю? — решил уточнить Сергей Михайлович.

— Да, вы угадали, — улыбнулся Ангел.

Лунева раздирали два взаимоисключающих желания. С одной стороны, ему хотелось удовлетворить свое любопытство и задать Ангелу огромное число вопросов. С другой стороны, ему не терпелось поскорее последовать за Москвичом, в котором неизвестный атлет увез его Олю. В конце концов, Сергей Михайлович нашел компромисс, решив сократить число вопросов до минимума.

— Скажите, — вновь обратился он к Гавриилу, — вы беседуете с душой каждого умершего человека?

Несколько шагов Ангел проделал молча, обдумывая свой ответ.

— Своим вопросом, — заговорил он, тщательно подбирая слова, — вы невольно подвели меня к главной теме нашего разговора. Конечно, я встречаюсь и разговариваю далеко не с каждой душой умерших людей. Вы — случай исключительный.

— В чем же состоит моя исключительность?

— Позвольте мне не сразу ответить на ваш вопрос, а, для начала, объяснить кое-какие вещи.

Лунев согласно кивнул головой.

— В нашем мире идет постоянная борьба Добра со Злом. Эта борьба является диалектической основой мироздания и стимулом его прогресса. Но объективно Зло сильнее Добра. Поэтому, дабы сохранить баланс между Злом и Добром, Бог вынужден постоянно помогать последнему. Применительно к человеческому обществу, эта помощь осуществляется в разных направлениях и одним из этих направлений является посылка к людям, своего рода, пропагандистов-агитаторов, которых в народе часто зовут Пророками. Моисей, Будда, Иисус, Мухаммед — одни их них. Пророки являются связующим звеном между человеческим обществом и Господом. Через Пророков Всевышний доводит до людей свои идеи и рекомендации, дабы облегчить им их извечную борьбу со Злом.

На протяжении всей истории человечества основным проявлением Зла являлась межнациональная, межэтническая вражда между людьми. Позже к ней добавилась вражда межрелигиозная. Большинство других проявлений Зла в человеческом обществе приходили и уходили. Однако межнациональная и межрелигиозная вражда, в лучшем случае, могла на время затихнуть, но никогда не исчезнуть вовсе.

Уже не раз Бог ставил перед своими Посланниками-Пророками задачу борьбы с этим Злом. Одним Пророкам удавалось лучше справиться с заданием, другим хуже. Некоторые, такие как Мухаммед, не только не справились с поставленной задачей, а наоборот, своей деятельностью усугубили ситуацию. Но, как бы то ни было, проблема остается и с ней необходимо бороться. Вот почему Всевышний решил послать на Землю нового Пророка и этим Пророком станете вы, Сергей Михайлович.

— Я?! — вскрикнул Лунев и, поперхнувшись, закашлялся.

— Но почему я?! — чуть отдышавшись, прохрипел он.

— Наш Господь Бог по своей натуре экспериментатор, — усмехнулся Гавриил, — на этот раз он затеял интересный эксперимент. Никогда прежде одной человеческой душе не доводилось становиться Пророком более одного раза. Вы будите первым.

— Вы хотите сказать, что я когда-то уже был Пророком?!

— Да. Вы были Мухаммедом.

Сергей Михайлович остановился и с минуту смотрел на Ангела Господня вытаращенными от удивления глазами.

— Да, да, — рассмеялся Гавриил, — вы были Мухаммедом и, как я уже сказал, не выполнили поставленного перед вами Всевышним задания. Вы не смогли простить обиды, которую нанесли вам ваши религиозные противники, озлобились и стали мстить всем, кто не разделял ваши убеждения.

Некоторое время Лунев сосредоточено тер подбородок, размышляя над словами Ангела.

— Но почему именно душа Мухаммеда, а, соответственно, моя душа, выбрана для этого эксперимента? — спросил он вкрадчиво, — ведь если человек с этой душой один раз уже не справился с заданием, то существует большая вероятность, что и в другой раз он также провалит его выполнение.

— Видите ли, душа это — сущность человека. Его характер, образ мышления, наклонности, привычки. Поэтому появившийся на свет ребенок, унаследовавший душу умершего человека, наследует также его моральные и умственные качества. Однако в течение длительного времени, я имею в виду несколько столетий, под воздействием внешних факторов, эти качества могут каким-то образом измениться. Вот почему на протяжение всей вашей жизни я наблюдал за вами, отслеживал и анализировал ваши поступки. В результате этой работы, я пришел к заключению, что в вашем характере сохранился ряд качеств, которые были присущи Мухаммеду. А именно, порядочность, честность, обостренное чувство справедливости. В то же время, вам не достались в наследство от Пророка негативные черты его характера. Это, прежде всего, мстительность и жестокость. Видимо, за четырнадцать веков эти качества постепенно стерлись или трансформировались в нечто иное. Короче говоря, я пришел к выводу, что за всю историю института Пророков, выбранный кандидат идеально подходит для выполнения возложенной на него миссии.

— Насколько я понимаю, — Сергей Михайлович продолжал тереть подбородок, — появившись на свет в своей новой жизни, я не сразу узнаю о своем предназначении в качестве Пророка?

— Нет, не сразу. К выполнению своей миссии вы приступите, когда вам исполнится шестьдесят лет.

— Почему так поздно?

— Это еще одно условие Господнего эксперимента, — пожал плечами Гавриил, — вы будете одним из самых возрастных Пророков. Всевышний желает, чтобы у вас за плечами был богатый жизненный опыт.

Некоторое время шли молча.

— Я вижу, вам не терпится поскорее покинуть меня, — Ангел Господень коснулся руки Сергея Михайловича, — вам хочется сейчас быть рядом с вашей девушкой? Не так ли?

Лунев в ответ смущенно улыбнулся.

— Что же, не буду вас задерживать. Тем более, что в новой вашей жизни об этом разговоре вы вспомните лишь в шестьдесят лет, когда мы вновь встретимся с вами.

Итак, дорогой Сергей Михайлович, — Гавриил обнял Лунева за плечи, — желаю вам всего доброго в вашей новой жизни. До встречи через шестьдесят лет.

* * *

Через восемь месяцев в одной из стран Латинской Америки в семье муниципального служащего среднего достатка родилась дочь. Под левой лопаткой у нее оказалась странная, словно выжженная каленым железом, метка в виде треугольника.

Примечания

1

назидание (араб.)

(обратно)

2

слово, исходящее от Аллаха (араб.)

(обратно)

3

Коран, сура 96

(обратно)

4

Айша бинт Абу Бакр — третья жена Мухаммеда

(обратно)

5

Зейнаб бинт Захш — седьмая жена Мухаммеда

(обратно)

6

Хафса бинт Умар — четвертая жена Мухаммеда

(обратно)

7

проповедях (араб.)

(обратно)

8

Умм Салама бинт Абу Умая — шестая жена Мухаммеда

(обратно)

9

дочь Мухаммеда

(обратно)

10

Али бин Абу Талиб — двоюродный брат Мухаммеда, муж Фатимы

(обратно)

11

сподвижники (араб.)

(обратно)

12

арабская сладость, приготовленная из риса

(обратно)

Оглавление

Часть 1. Без конца

  г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

  г. Свердловск, 1968 год

  г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

  г. Свердловск, 1968 год

  Три недели спустя

  г. Назарет, 8 месяцев до Рождества Христова

  г. Екатеринбург (бывший Свердловск), 1993 год

  г. Назарет, 33-й год

  г. Екатеринбург, 2012 год

  г. Иерусалим, 33 год Часть 2. Печать пророчества

  г. Мекка, 596 год

  Областной центр России, 1 июня 1973 года

  г. Мекка, 596 год

  Областной центр России, 9 июня 1973 года

  г. Мекка, 596 год (три месяца спустя)

  Областной центр России, 10 июня 1973 года

  г. Мекка, 596 год

  Областной центр России, 14 июня 1973 года

  Пещера на горе Хира, близ Мекки, 611 год

  Областной центр России, 15 июня 1973 года

  Областной центр России, 16 июня 1973 года

  г. Медина, 627 год

  Областной центр России, 17 июня 1973 года

  Областной центр России, 19 июня 1973 года

  г. Медина, 8 июня 632 года

  Областной центр России, 22 июня 1973 года Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg