Забвение (epub) - Забвение 1117K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Эллен Фоллен

Ellen Fallen Психея. Забвение

Пролог

18 лет назад

Я любила находиться рядом с папой, слушать рассказы о путешествиях и местах, которые он мечтал бы посетить. Очень часто были правдоподобные истории, совсем такие, какие показывали по телевизору. Отец был моим Сантой и волшебником из страны Оз, тем, кто увлекает, помогает познавать. Каждый вечер я усаживалась возле камина и ждала, когда папа решит все домашние вопросы, примет душ и приедет сюда на инвалидной коляске, чтобы рассказать очередную захватывающую историю. И для меня это не были сказки, я искренне верила в то, что происходящее было на самом деле. Он бы никогда не позволил себе обмануть своего ребенка.

В камине потрескивали сухие поленья, комната купалась в теплом дыхании поздней осени, и яркие всплески огненных языков разбрасывали свои блики на стены кабинета. Привычно я иду к огромному старинному комоду и достаю оттуда наш любимый плед, аккуратно сложенный на полке. Раскладываю его вблизи камина и сажусь на него по-турецки, глядя в дверной проем. Соприкосновение резины с паркетом – это любимый звук из детства, когда ты точно знаешь, кто к тебе приближается. Появляется тень отца в длинном коридоре, затем и он с улыбкой на лице.

– Прекрасная пижама, радость моя. – Он подъезжает ближе, останавливает инвалидную коляску и с сожалением смотрит на то, что я, в очередной раз, приподнимаюсь на коленях, убираю подножку и зажимаю ее крючком. Сейчас мы должны очень аккуратно переместиться вместе на плед и сделать все очень тихо. Папа прикладывает палец к губам, указывает мне на дверной проем, я быстро встаю и на цыпочках передвигаюсь по кабинету, закрываю двери и так же тихо возвращаюсь к нему.

– Мама еще не спит? – удивленно спрашиваю его.

– Она решила ознакомиться с новым рецептом на ночь глядя, – усмехается он. – Завтра нас будет ждать кесадилья. Она давно влюблена в Мексику. – Отец переносит вес тела на руки и очень аккуратно сползает с инвалидной коляски, оказавшись на полу рядом со мной. Я помогаю ему расположить не чувствительные ноги, подтягиваю подушку под его голову и ложусь рядом, устраиваясь удобнее.

– Папочка, а когда у тебя закончатся истории, мы не будем больше разговаривать и видеться? – Почему-то меня так напугала эта мысль, на глаза навернулись слезы. Я знала, что ему очень тяжело поворачиваться на бок, потому прячу лицо в его плече до того момента, пока он не прекращает гладить меня по голове.

– Когда у меня закончатся истории… Этого не случится, ведь самая главная причина всегда рядом со мной. – Он касается моего носа. – Это ты, милая. Запомни, когда я далеко, вспоминай о том, что я полюбил тебя первым… И что в моем сердце ты занимаешь главное место с первого твоего вдоха, с первой улыбки… Вспомни, что отцовская любовь самая сильная, и я молюсь о тебе, где бы ты сейчас не находилась. Зная это, ты обязательно придешь ко мне и расскажешь свои истории, не позволяя нам закончить обмен нашими приключениями. А еще, – он говорит приглушённым голосом, я поднимаю голову и кладу свой подбородок на его грудь, глубоко вдыхая, чтобы не расплакаться, – я хочу, чтобы ты поступала, как велит твое сердце, прислушивалась. Иногда то, что находится внутри нас, подсказывает намного лучше любого компаса.

– У меня внутри встроен компас? – хмурюсь я на слова отца.

– Не настоящий, но работает отлично, лучше обычного. И он всегда нацелен на твой дом, семью, что так любит тебя. – Его голос становится серьезным. – Когда на твоем лице не останется этих задорный веснушек, ты будешь реже нуждаться в моих рассказах. – Что-то тревожное проскальзывает в его взгляде, и я тянусь к нему, сильно прижимаюсь, крепко обняв его шею руками.

– Я люблю тебя, папочка. Буду прислушиваться и всегда нуждаться в тебе и твоих рассказах. Обещаю. – Целую его в щеку и получаю ответный поцелуй в лоб. – О чем ты сегодня мне расскажешь?

Он делает вид, что задумался, я устраиваюсь удобнее, подкладываю ладони под подбородок и наблюдаю за ним.

– Я расскажу о медном городе под землей, наполненный рептилиями-повелителями. – Он доволен эффектом, мое тело напрягается, и пальчики на ногах подгибаются в ожидании одной из самых захватывающих историй.

Глава 1

Наше время

Тихий шелест опадающих листьев с деревьев, высаженных на местном кладбище, словно переговаривались между собой. Они были свидетелями моего тихого горя и молчаливого присутствия на общей могиле моих родителей. У меня не было интересной истории для отца, я внутренне опустошена, даже не смотря на двухлетний перерыв между лечебницами. Я уходила оттуда, но возвращалась, когда чувствовала тихие шаги подкрадывающейся удушающей меня тоски и одиночества. Там мне было спокойней, чем в мире без моих родных.

Почему-то при их жизни я никогда не думала, что однажды буду сидеть здесь одна и рвать траву, покрывающую плотной скатертью их тела под землей. Я понимала каждое слово и остро чувствовала, что у нас остались еще миллион не рассказанных историй. Но сейчас… ни одна не приходила на ум. У меня их попросту не было, все, что произошло, они знали, ничего грандиозного в связи с моим новым образом жизни не случилось. Я абстрагировалась от внешнего мира, во благо своей психике.

Подставляю лицо восходящим лучам солнца, они греют мои прохладные щеки, покрытые слезами прощания. Я больше не могла находиться в клинике, принимать лекарства и каждый раз возвращаться. Мне необходимо было оттолкнуться с мертвого места и продолжать жить. Пусть будущего я не видела, но и умирать не собиралась. Физически. Имена, выгравированные на гранитном камне, осветились лучами солнца, поблескивая и переливаясь. Я снова вчитывалась в них, как в первый раз, принимая случившееся, и свыкаясь с настоящим. С трудом выдохнув, я срываю еще несколько травинок, сжимаю в руках, пока они не окрашивают мою ладонь в зеленый цвет.

– Мам, – сдавленно шепчу я, – я попробовала приготовить кесадилью, и она получилась ужасной на вкус. Мои попытки готовить, как ты, не увенчались успехом. И я скучаю по вкусным завтракам. – Мой голос меняется. – Скучаю по утренним неожиданным встречам, именно поэтому не закрываю двери на ключ, забывая о том, что вы не приедете. – Прикладываю пальцы к губам, сосредотачиваясь. – Но я помню, как ты хотела поехать в Мексику, и теперь, видимо, у меня тоже будет история для тебя и папы. – Едва сдерживаю себя, чтобы снова не расплакаться. – Прости меня, папочка, я снова копалась в твоих вещах. Мне надо было перебрать то, что я возьму с собой. Все вещи находились в контейнере, и твой дневник – единственное, что я позволила присвоить себе. Мне не хватает путешествий, ощущения того, что, когда я вернусь, вы будете меня ждать. Кажется, если я уеду в Мексику, мне будет куда возвращаться. Я надеюсь на это. Если вам не сложно, приглядывайте за мной.

Я чувствую их рядом с собой, наверное, как и любой другой человек, находящийся на кладбище. Может от того, что в это хочется верить…

– Обещаю, когда я вернусь, обязательно расскажу вам о том, что происходило. И наши рассказы никогда не прекратятся. – Встаю и обтряхиваю мелкие травинки, накрошенные мной на свободные штаны. – Скоро мы встретимся. – Прикладываю пальцы к губам, затем к надгробию. – Люблю вас, мне пора уходить.

Иду задом наперед, боясь отвернуться от них, забыть, как ухожу, оставляя их в сырой земле, которая совсем скоро промерзнет насквозь, скованная холодами. Оставить их в одиночестве, ждать меня, когда я вернусь. Мне говорили в клинике, что жизнь продолжается, но иногда слова ничего не значат. Время, проведенное вместе, пролетело незаметно, и никто не готовится к тому, когда твой внутренний компас постоянно зовет тебя домой, которого у меня не стало. Единственное место, где я могла их встретить, это кладбище, общий дом всех мертвых жителей нашего городка. Отпускать всегда нелегко…

Прикладываю руку к сердцу, даю им знать, что они всегда со мной, и оборачиваюсь быстрым шагом, пересекая оставшееся расстояние. Захлопнув за собой пассажирское сидение, я смотрю в окно, игнорируя человека, сидящего в салоне. Девушка наблюдает за мной, затем берет меня за руку и сжимает ее.

– Они были бы рады за тебя. Ты справилась и теперь можешь продолжить. – Кэрри заводит машину и указывает пальцем на коробки за нашими спинами. – Я собрала то немногое, что нам понадобится из наших вещей. Надо проследить, чтобы все сложили в контейнер и не растеряли. – Она замолкает, пока я хмуро смотрю в одну точку. – Ты не жалеешь о том, что я сопровождаю тебя?

Я несколько раз моргаю, когда она прикасается к моему лицу своей теплой рукой, сосредотачиваюсь на ней.

– Я что? Прости. – Она понимающе кивает, не только я потеряла родных. – Жалею? Нет, что ты. Это тебе, должно быть, страшно покидать страну ради нескольких месяцев моей адаптации в Мексике.

– Адаптация звучит так, будто я сдаю тебя в изолятор или приют для брошенных животных. – Кэрри издает смешок. – Хотя я не далека от истины.

– Не начинай. – Я вытаскиваю свои солнцезащитные очки из бардачка и захлопываю чехол.

– Мексиканцы ленивые. – Она сворачивает на центральную дорогу и притормаживает на пешеходном переходе.

– Кто-то сегодня не хотел подниматься с кровати, убирать за собой номер и вообще считает готовку нудным занятием, – отвечаю я и вытаскиваю сумку с заднего сидения, проверяю документы.

Машина трогается с места, я, наконец, справляюсь с наружным замком и вытаскиваю бумаги. Проверяю разрешение и вид на временное жительство. Решение поехать в Мексику не было спонтанным, когда мне стало невыносимо находиться среди родных мест. Отговаривать было некому, а единственный человек, ставший мне другом, была Кэрри. И это стало удачей…

– Я могу остаться с тобой столько, сколько нужно, ты же знаешь. – Она протягивает руку, как только я открываю упаковку с сырными шариками. – Тем более тебе будет жутко скучно без меня.

– Зато меня никто не будет объедать, – отвечаю ей и ставлю пакет на консоль между нами. – Ты сама решишь, как тебе будет удобнее. Кто знает, что нас там будет ожидать. Может, найду себе горячего мексиканца и сбегу от тебя.

Она смеется, закидывает в рот соленые шарики и вытирает тыльной стороной руки свои губы. Кэрри была тем человеком, который мог броситься в омут с головой, перешагнуть через свое прошлое, сделав вид, что она никогда не переживает о случившемся с ней. Но я знала, что она все еще обвиняет себя за свои промахи, совершенные в прошлом. Избавиться от алкогольной зависимости и поверить в себя очень сложно. Особенно если ты в пьяном угаре не заметила, как твоя половинка умирает. Трагедия толкнула нас с Кэрри в бутылку. Мы нашли нечто общее и справлялись с этим так, как умели. Каждый день в течение полугода нас садили вместе за обеденный стол, но ни одна из нас не замечала человека, сидящего напротив. Мы были настолько погружены в случившееся, что не пытались наладить контакт. В один из дней Кэрри, присаживаясь рядом со мной, вдруг поздоровалась, привлекла мое внимание рассказом о вязании, которое должно успокаивать нервную систему. Когда я сказала, что не умею вязать, она ушла, оставив меня сидеть в одиночестве, глядя на ее пустую тарелку. Вернувшись, она вручила мне клубок пряжи жуткого оранжевого цвета, набрала пару петель, нависнув надо мной. Я делала так, как она говорила, петля за петлей затягивались на моих глазах, превращаясь в странный орнамент, напоминающий снежинку. Меня в тот момент бросило в жар; я будто вернулась в снежный Уистлер и так явно увидела лица своих сопровождающих. Мне стало плохо, трясущиеся пальцы не отпускали спицы, даже когда она пыталась выдрать их из моих рук. Я видела перед собой Джареда, его искаженное гневом лицо и лживые глаза. Как я могла исправить ситуацию? Улететь вместе с ним на самолете, но Грант не позволил мне сделать этого. Он был для меня виноватым, и я уже сомневалась в том, кто есть кто. Эти два мужчины слились для меня воедино. Отгородившись от Меллона, из меня словно вырвали кусок души; притяжение и внутренняя борьба с желанием увидеть его снова, стали для меня очередным нервным срывом. Я еще больше душила саму себя, обрастая запретами.

Отвлекаюсь, когда автомобиль резко тормозит, и из машины выскакивает Кэрри с громким ругательством. Не сразу понимаю, что происходит передо мной, пока разъяренная девушка не хватает за грязную футболку мужчину, превосходящего ее в росте. Вспышки агрессии, от которых Кэрри пыталась избавиться, нахлынули с новой силой. Отстегиваю ремень безопасности и выхожу следом за ней, не останавливаюсь перед толпой мужчин в рабочей одежде, сразу направляюсь к скандалящей парочке.

– Думал, я не увижу этого дерьма? – орет во все горло Кэрри, краснея от злости. – Ты кинул коробку внутрь!

– Уверен, там не было стекла или хрупких предметов, которые можно повредить. – Смуглый мужчина не ведет бровью, и я понимаю почему. – Синьора Андреа, рад тебя видеть.

– Ты сейчас со мной разговариваешь, паразит, смотри мне в глаза. – Кэрри удивленно смотрит на мужчину, который очень медленно отдирает ее пальцы от себя и подходит ближе ко мне, оставляя ее с открытым ртом.

– Я нашел вам хороший дом, думаю, вы обе будете в восторге. Моя тетя уже готовит его к вашему приезду. – Он указывает на нашу машину. – Я могу достать ваши оставшиеся вещи? Свои я только что закинул.

– Спасибо, Эрнесто. Но я сама могу их перенести, – говорю ему и поворачиваюсь лицом к ошарашенной подруге. – Это мой хороший знакомый, вещи принадлежали ему. Он не так плох, как кажется.

Кэрри раздраженно поправляет растрепанный пучок каштановых волос на затылке и недовольно поджимает свои красивые губы. Я подхожу к ней ближе и обнимаю ее за плечи, успокаивая.

– Ты решила собрать по дороге всех уличных алкашей и грузчиков под одной крышей? – Я прикусываю край губы; она ошибается.

– Скорей принимаю помощь хороших друзей. Эрнесто был одним из тех, кто занимался съемкой в экспедициях, работая в фирме моего отца и со мной, – отвечаю девушке, она смотрит, как мимо нас проходит мексиканец и бережно вытаскивает наши коробки.

– Грязный мексиканец? – Кэрри говорит это так громко, что все рабочие начинают смеяться, Эрнесто поправляет лямку рабочего комбинезона, свисающую на бедрах, и натягивает на свое рельефное плечо.

– Он мой парень на одну ночь, и поверь мне на слово, грязный с ним только секс. Он же на высшем уровне во всех смыслах. – Эрнесто подмигивает мне, оценивая плотоядным взглядом мою фигуру, и я отворачиваюсь.

– Этого не может быть! – Она запускает руки в волосы и распускает неказистый пучок, поправляя удлиненное каре. – Это будет ужасное путешествие, но если он тебя не интересует, я опробую свои романтические флюиды.

Я обхожу ее и вытаскиваю из машины коробку, ставлю на пол, затем следующую, пока салон не становится пустым.

– Ты была такая порочная, Андреа, но мексиканец! – шипит Кэрри, обхватив коробку и громко пыхтя, поправляет.

– Я же сказала, это было мимолетно. Выброси из головы. И он мог вполне обидеться на тебя, сделай попытку позже. – Мы обе замолкаем, когда Эрнесто забирает из моих рук коробку, ставит ее на пол и составляет пирамиду. Затем с легкостью поднимает, я перехватываю долгий, голодный взгляд Кэрри, задержавшийся на мощном бицепсе. Даже перемазанный пылью он сексуален, не спорю, перед ним очень сложно устоять. Невольно я вспоминаю, как утащила его в подсобное помещение, в котором ужасно воняло хлоркой, но теснота и неудобства стоили того.

– А мне помочь не хочешь? – Еле оторвавшись от красавца, Кэрри протягивает ему коробку и делает шаг навстречу Эрнесто.

Мужчина оценивает ее, я занимаюсь рассматриванием бумаг, чтобы не быть камнем преткновения. У меня нет никакого желания сейчас думать о романтике. Уединение, именно за ним я и еду. Наклоняюсь и достаю бутылку прохладной воды, валяющуюся в машине на коврике. Эрнесто игнорирует ее слова и направляется к контейнеру, оставив нас смотреть ему в спину. Кэрри обхватывает коробку и идет следом за ним, укладывает ее на место и раздает указания рабочим. Происходит неприятная ситуация, когда два человека не с того начали знакомство. Я могла бы вмешаться и встать на одну из сторон, но не лезу в эти разборки, так как она была не права – судить человека по одежде или внешности нельзя. Тем более, если нам протянули руку помощи. А Эрнесто сам по себе хамоват, но только на первый взгляд. Сажусь в салон на переднее сидение и подстраиваю спинку, готовясь к долгой изнуряющей поездке. Кэрри проходит мимо Эрнесто, садится на водительское место и заводит машину.

– Я надеюсь, у него есть отдельный транспорт, иначе замочу его при первой возможности, – злобно проговаривает она и с остервенением дергает ремень безопасности. – Он меня оттолкнул, подумать только!

– Боюсь, что он едет с нами и останется на некоторое время в Мексике. – Делаю вид, что высчитываю время, которое мы затратим на путь.

– В том же доме, где и мы? – чуть ли не орет она.

– Остынь, у тебя будет возможность попытать удачу чуть позже. – Я заставляю ее замолчать, когда мужчина подходит к машине и открывает заднюю дверь. Понимаю, что моей подруге неприятно подобное одёргивание, но всему свое время. В конце концов, это я снимаю дом и плачу за него. А романтические отношения почти всегда начинаются вот с таких горячих перепалок. – Эрнесто, вбей, пожалуйста, координаты и будь милым с моей подругой. – Передаю ему навигатор с благодарной улыбкой. – Спасибо, что помог. Очень ценю.

– Для тебя все что угодно, ми сиело. Когда тебе что-то понадобится, я всегда рядом. – Он смакует каждое слово, приводя в бешенство девушку рядом со мной. – Кстати, я Эрнесто Эрнандес, хотел бы узнать имя столь темпераментной девушки. – Он протягивает руку зардевшейся Кэрри.

– Для тебя Кэролайн. – Она показывает ему неприличный жест и давит по газам.

Едва качаю головой, уголков губ касается улыбка впервые за это время. Их борьба будет весьма увлекательной.

Глава 2

Мы приехали в местечко Куэрнавака после полудня, как раз, когда город, как мне показалось, должен уже отдыхать от суеты. Я с удовольствием высунула голову из окна, чтобы запомнить первые впечатления. Штанга, вытянутая на расстоянии, и прикрепленный к ней телефон снимал все, что нас окружало. Машина взбиралась на холм и внезапно остановилась, заставив меня задохнуться от восторга.

– Выйди, посмотри вокруг, – довольный впечатлением, говорит Эрнесто. – Все как на ладони, правда ведь?

Я открываю дверь и ступаю на медную землю, всматриваясь вдаль, там, где зеленые холмы сливаются с дикими лесами и солнце прячется за горами. Город похож на огромный муравейник с кишащими людьми. Издали были видны разукрашенные в яркие пятна невообразимых цветов, как в городе вечного веселья выглядывали то тут, то там, напоминая радугу. Сразу стало понятно, почему Куэрнавака называют «мексиканский Беверли Хиллс». С любой возвышенности в глаза бросались шикарные бассейны богатых коттеджей и скопление народа в той или иной части. Я сразу подумала о широких площадях, статуях мексиканских героев и музыке. Отголоски звуков и мелодий тянут меня как можно скорее увидеть и услышать все вблизи. Но у меня не получится преодолеть этот барьер из страха оказаться в людном месте. Не так быстро…

– Это потрясающее место, – выдыхаю я с непонятной дрожью в голосе, – почему я не поехала раньше?

– Потому что приходила в себя. Садись давай, чика, – слышу сонный голос Кэрри с заднего сидения, – у меня все тело будто кирпичами напичкано, если бы твой друг бесценный вел аккуратней, я могла бы не переживать за ушибы на моих ребрах.

– Все для тебя, Каролина, – отзывается Эрнесто, искажая в который раз имя Кэрри.

– Кэролайн я, а ты бестолковая обезьяна, – бесится моя подруга и усаживается через силу на сидении, как только я захлопываю двери. – Уступи мне водительское место.

– А ты со своим территориальным кретинизмом найдешь дорогу? – ёрничает мужчина, что является последней каплей. Достаю наушники и вставляю их в уши, постепенно распутывая ненавистный провод. Вот надо же до такой степени закрутился, конца и края нет. Пока в салоне перекидываются грубыми шутками, я захожу в ай-тюнс и включаю первую попавшуюся песню. Renegade Five. Эта группа как нельзя кстати отображает мое нынешнее состояние. Я словно падаю, мне кажется, что солнце спряталось за тучи, и кроме теней, окружающих меня, ничего и никого нет. Все поглотила тьма, которая медленно, но верно подступает ко мне. Все, что я могу делать, приспосабливаться, заново выстраивать стену для обороны и учиться существовать. Сейчас для меня было проще сбежать от прошлого, памятных вещей, домов, фамилии и всего того, что было таким родным. Пытаясь найти дорогу в сумерках, страшно ощущать, что «оно» придет за мной. Рано или поздно меня настигнет учесть моих родных. Я была готова приставить к виску оружие лишь бы не стать тем, кем являюсь сейчас. Все это было до того момента, пока не поняла, что мне необходим человек, который выведет меня из теней, как только сумрак рассеется. Меллон… Как прекратить думать о нем?!

Мне некого винить в случившемся, кроме себя. В поисках утраченного, я потеряла самых дорогих для меня людей. Исправить все уже не возможно. Самое страшное, что может случиться, – это мой смертельный прыжок в погоне за правдой. Смерть… которую, к счастью, я уже не боюсь.

Я снимаю солнцезащитные очки, вытираю лицо влажной салфеткой и бросаю ее в ноги на резиновый коврик, нахмурившись, обращаю внимание на грязные ботинки с налипшей землей.

– Эрнесто, покажешь мне, где здесь есть мойка машин. – Обтираю ботинки друг об друга.

– Я сам об этом позабочусь, так всегда после дождя. Чуть ли не кроваво-красный оттенок. – Он указывает на мою обувь и застывшие куски грязи. – Такая почва в нескольких городах. Она не плодородная, поэтому многие выращивают овощи вблизи леса.

– И каким образом вы здесь живете? – заинтересованно спрашивает Кэрри, усевшись между сидениями и облокотившись на разделяющую консоль, на удивление, ее тон уже не агрессивный.

– Точно так же, как и все остальные. У нас есть все для жизни, просто запросы маленькие, – он усмехается, когда я кривлю губы. – Тебе просто надо окунуться в наш быт. Человеку, на самом деле, много не надо. Мексиканцы веселый народ, они покажут, как жить по-настоящему. Все, что есть у нас, дано нам землей и уходит в нее же.

– Может, у них нет другого выбора, – доносится голос Кэрри с заднего сидения. – Людей образно заперли в этом городке, и они обязаны работать, лишь бы прокормить детей.

– А разве не по такому принципу живут все на этой планете? Ты из обеспеченных или тратила деньги дружка и прожигала жизнь? – Эрнесто не знает, что наступает на больную мозоль, подруга отталкивается от сидений и усаживается, обхватив себя руками.

– Эрнесто, не стоит. – Я прикасаюсь к его локтю, намекая остановиться на этом.

Мужчина тут же оценивает обстановку, на его лице появляется виноватое выражение.

– Я не хотел, Кэролайн. Мы все, наверное, по сути, прожигаем свою жизнь. Не важно. Давай попробуем объявить перемирие, тем более что мы уже приехали. – Он петляет между узких и широких улочек с толпами мелких детей, хаотично бегающими по улице. И, наконец, останавливается около двухэтажного здания.

Первое, что приводит меня в оцепенение, это количество детей на улице. Ими кишит, они как маленькое полчище тараканов, расползающихся хаотично в разные стороны. И если прибавить гвалт и визг, здесь довольно шумно для хорошего места, способствующего выздоровлению для человека, только вышедшего из клиники. И если мне показалось, что первое это ужасно, надо было развеять эту мысль, повернувшись перед зданием, в котором нам предстояло жить.

– Это точно дом? – Кэрри присвистывает, выходит из машины и задирает голову к верху, рассматривая, как и я, разноцветное нечто. – Больше напоминает сладкую вату, посыпанную шоколадной стружкой и конфетти. Что же так жизнерадостно-то?

– Компенсируем плохие дороги, шум, ужасную воду и жару, – с добротой в голосе отзывается Эрнесто и лезет в багажник, чтобы помочь достать наши сумки. – Я предупреждал, что люди у нас веселые?

Как будто специально мимо нас за угол заворачивает компания, горланящая на мексиканском довольно неприличные песни. Мужчины разодеты в яркие одежды, на головах соломенные шляпы, а в руках… тут никто уже не удивился при виде гитары. Мелодичные мотивы будто отталкиваются от стен, распространяясь от начала до конца улицы. Дети начинают подпевать, видимо, очень известной песне, у меня мгновенно простреливает головная боль в районе виска. Я надеялась на спокойную жизнь с незнакомыми мне людьми, возможно даже не говорящими на моем языке. Полностью исключить из жизни людей, абстрагироваться и запереться в доме, как в яме… Мне необходим этот период, чтобы смириться, но в подобных условиях это невозможно. Я будто попала на карнавал с очумевшими людьми, их образ жизни не такой, каким я его себе представляла. Даже если стану посмешищем и обо мне будут ходить среди жителей ужасные истории, меня все устраивает. Верней, устраивало до этого момента.

– Тебе не нравится, ми сиело? – Я еще не в состоянии пересказать то, что сейчас у меня на уме, поэтому стараюсь не обидеть человека, согласившегося помочь мне, и в то же самое время мои нервы начинают сдавать. Я вытираю мгновенно вспотевшие ладони об потную серую майку и стою истуканом. – Это Мексика, серые дома принадлежат обществу, администрации. А мы предпочитаем разбавлять серые будни.

– Эй, все не так плохо. – Меня обнимает за плечи Кэрри, подталкивая к витиеватым кованым воротам. – Зато территория огорожена. Веселье – это здорово, мексиканец, ты прав. – Она становится впритык со мной, маяча перед глазами. – Ты всегда можешь уйти в комнату. Да твою же мать! – Она хватает за футболку одного из мальчишек, толкнувших ее в бедро, и, как вшивую собачонку, уводит в сторону, пока он пялится на меня, как на богиню, чуть ли не молясь. – Чувствую, дети будут проблемой не только для тебя.

Я снова оглядываюсь по сторонам, к подобному надо привыкнуть. Это как выбить тебя из привычного образа жизни. Когда ты столько времени провела в уединении в четырех стенах и подпустила лишь одного человека. Общество очень давит. Слегка кивнув головой, я толкаю ворота и прохожу по аккуратно уложенной каменной плитке, окруженной разнообразными цветами. Хлипкие двери, будто из доски, тихо открываются, и передо мной появляется женщина средних лет с приятными чертами лица. Ее черные, как смоль, волосы уложены в красивую прическу, не в сравнении с моим конским хвостом. По привычке я стягиваю резинку на затылке, подумывая о том, чтобы отрезать их к чертовой матери, и чем короче, тем лучше. Если бы отец узнал, насколько часто я хочу это сделать, и, главное, был бы жив, удушил бы эту идею, даже не дав ей появиться.

– Добро пожаловать, Андреа. Меня зовут Химена. – Женщина выходит за порог и широко раскрывает руки, приводя меня в ужас, как только зажимает в крепких объятиях. – Эрнесто, до чего красивая американка. Что же ты молчал. Будет тебе невеста.

– Она не согласится, я себя плохо вел. – Он проходит мимо меня, добродушно улыбаясь.

– Как ты мог, бесстыдник? – возмущается она. – Но ничего, сеньора, он исправится. А кто ваша красивая подруга?

– Познакомьтесь, это Кэролайн. – Женщина обнимает мою подругу, пока я осматриваю дом изнутри.

Мимо меня проходит Эрнесто и заносит наши сумки, я делаю вид, что пропустила мимо ушей его объяснение для родственницы, он все еще улыбается, будто ему нравится мой шок.

– Вообще это дом Эрнесто, он обещал жениться несколько лет назад. Привезти ее сюда. Мы сделали ремонт, привели все в порядок, а он передумал. И вот так он и стоит здесь одинокий, – объясняет для чего-то женщина.

– Одинокий Эрнесто? – уточняет Кэрри, не скрывая злорадства, она явно хотела оскорбить его.

– Дом, сеньора. Это самый одинокий дом на всей улице. И мы с его родителями очень надеемся, что в ближайшее время он все же порадует нас. – Эрнесто останавливается позади меня, и я чувствую его дыхание мне в затылок.

– Я даже не знаю, мне гордиться этой особенностью мексиканцев или рыдать навзрыд. Опрометчивое решение привезти гостей в этот дом, у вас есть возможность узнать все наши семейные тайны, – он шутит, помогая мне расслабиться в присутствии стольких людей. – Это лучшая терапия, ми аморе. И запомни, у жителей этой страны нет секретов ни от семьи, ни от друзей, ни от чужих людей. Каждый охотно поделится новостями и событиями своей личной жизни.

И моей, по всей видимости.

– Жутковато, не находишь? Будь у тебя в подвале труп той невесты, это было бы рассказано всем? – я говорю это, не обдумав, не узнавая себя.

– У меня нет трупа невесты. Кто-то любит исчезать до того, как я мог бы успеть сделать приятное предложение, – серьезно говорит он.

– Значит, это был не твой человек, не переживай. – Хлопаю его по плечу и прохожу в кухню, стены которой оклеены оранжевыми обоями в ослепляющих подсолнухах. Мозаика на стенах синего цвета не гармонирует ни с чем, она будто прилеплена сюда нечаянно. Как клякса посреди этой белиберды на стенах и потолке. Не знаю, каким словом назвать весь этот дизайнерский шик, не обидев присутствующих. Но это безвкусица. Как и шумный район. Я пытаюсь собраться с силами и сказать то, о чем думаю. Надо покинуть это место и найти нечто более подходящее. И будто чувствуя мою неуверенность, передо мной возникает Эрнесто со стаканом в руке.

– Андреа, люди, живущие здесь, не способны на осуждение, не умеют завидовать и не станут злорадствовать, они всегда рады помочь, поддержать, посмеяться и поплакать вместе с тобой или над тобой, если ты позволишь. Поверь мне, ты научишься быть вновь жизнерадостной. Пару недель и все будет замечательно. – Он предлагает мне свой локоть, выставляя его вперед, чтобы я смогла зацепиться за него. – Я положил твою сумку в хорошей комнате. Тебе она понравится.

Мы поднимаемся по винтовой лестнице, и он ведет меня по коридору мимо двух других дверей, в самый конец. Деревянная дверь открывается, как только он надавливает на металлическую ручку. Наполненная искусственным светом, комната чем-то напоминает мою в доме родителей. Отдаленно. Нежно-сиреневые стены, несколько нейтральных картин, широкая кровать, укрытая пледом ручной работы, и подушки, которых не счесть. Можно устроить себе укрытие из них при желании. Плетеная мебель, стоящая у дальней стены, с пузатой синей вазой, наполненной цветами, которые я видела растущими вдоль дорожки. Эрнесто раскрывает воздушные, белоснежные тюли и двери, ведущие на широкий балкон. В комнату мгновенно врывается удушающая духота и шум с улицы.

– Это задний двор, ночью здесь очень тихо, и всегда дует прохладный ветер. Возьмешь с собой мятный чай и будешь наблюдать за огнями центральных улиц. – Доброта, звучащая в его голосе, заполняет постепенно мое сердце, заставляя его медленно таять.

– В стране вечного солнца, музыкальных людей, шумных детей, ароматного кофе и свежих сочных фруктов, – спокойно говорю я, наблюдая, как в доме напротив, на балконе сидит пожилая женщина, а рядом с ней ребенок, энергично размахивающий руками. – Я так хотела посмотреть эту страну, ощутить, насколько здесь все замечательно, когда были живы родители. После всех рассказов мне не терпелось погрузиться как можно скорее в эту атмосферу. А теперь, оставшись без них, я не знаю, как сбежать от всего и в тоже самое время оставить в памяти о них хоть что-то. Почему так?

– Надо спокойно отпускать своих родственников к Богу. Нам с детства объясняют, что именно надо ценить при жизни. Ты придешь к этому, корасон. Дай немного времени. – Он протягивает мне конфетку, вытащив ее из круглой стеклянной вазочки, стоящей на столике.

Я раскрываю шелестящую обертку и отправляю конфету в рот, у меня неожиданно появляются слезы из глаз от остроты, попытавшись выплюнуть ее раньше, чем она обожжет мой рот, я нечаянно раскусываю середину. С удовольствием пробую странный и очень непривычный вкус, от которого невозможно остановиться смаковать. Вытираю выступившие из глаз слезы и широко улыбаюсь от новых ощущений.

– Конфетки чили. С ума сойти! – восклицаю я. – Чувствую, Мексика меня еще удивит.

– Не сомневайся. – Мужчина выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве стоять на балконе.

Может, стоит попробовать окунуться в жизнь местных жителей. Провести время с пользой, начать жить.

Глава 3

Каждое пробуждение по-своему прекрасно, будь оно высоко в горах, когда громкий крик птицы будит тебя, или в палаточном лагере, разбитый в джунглях, – звуки природы ласкают ухо, и есть в этом определенная сладость. Но сейчас я уже битый час зажимала свою голову маленькими подушками, хаотично раскиданными по кровати. Эти звуки невозможно было заглушить ничем. Откидываю подушки в стороны, устремив свой взгляд в белоснежный потолок, убираю длинные пряди от лица и смотрю в пустоту. Я сейчас чувствую себя на пытках инквизиции – духота, детские визги, будто раздающиеся откуда-то снизу, и монотонный стук то и дело захлопывающейся и открывающейся двери. Два часа, что можно делать два долбаных часа с этой чертовой дверью?

Отбрасываю в сторону тонкую ткань простыни и соскакиваю с кровати, ногами моментально нахожу мягкие тапочки, подтягиваю пижамные штаны, даже не думая надевать белье под тонкий топ. Гневно размахивая руками, я спускаюсь, громко топая по лестнице. Древесина жалобно стонет от моей поступи, разъяренная и раздраженная пролетаю мимо огромного зеркала, висящего в широком квадратном холле, усыпанном барахлом в виде ненужных никому ваз, картин, шкафчиков и статуэток. Меня дико раздражают растрепавшиеся волосы, и я дергаю головой, как одержимая дьяволом, пытаясь убрать их с лица.

Моя агрессивно настроенная личность требует объяснений и желательно смерти того, кто устроил это безобразие. Причем я вполне готова оказаться тем, кто приступит к расчленению.

– Добрый день, сеньора. – Химена сидит в кухне, склонившись над цветастой кастрюлей, и чистит авокадо. – Я сейчас приготовлю ваш завтрак.

– Я, конечно, извиняюсь, но хочу понять, какого черта здесь происходит? – резко отвечаю, и меня подталкивают сзади в плечо, отступаю в сторону, пропуская Эрнесто, проходящего с множеством пакетов в руках. – По моей голове словно слоны топтались все утро. Где обещанная тишина?

– Рад, что ты оценила по достоинству то, что тебя никто не разбудил раньше. – Он поднимает на меня глаза, которые тут же округляются от удивления. – Такой я тебя еще не видел.

– Ты это специально делал? – Он отворачивается от меня и начинает раскладывать на столе купленные продукты. – Прости, Химена, это, правда, все слишком. – Женщина уже суетится около кухонной плиты, я подсаживаюсь за стол, убирая волосы за спину, чтобы не мешали.

– Специально сделал что? Я только приехал, а детишки просыпаются рано. Неужели ты в своих поездках была в идеальной тишине? – предполагает он скептически, отбирает у меня мандарин, указывая себе за спину. – Завтрак, потом у нас с тобой есть дела. Мне нужна твоя помощь.

Я выглядываю из-за него, качнувшись в сторону, и смотрю на ингредиенты, отправляющиеся в сковороду. Чили, он везде, мой желудок не скажет мне спасибо, а кишки будут гореть, как в аду. Дверь со всей дури ударяется так, что у меня спадают тапочки от неожиданности. Я оглядываюсь по сторонам в поисках Кэрри, которая еще не спустилась, но вижу в проходе кое-кого другого. Разворачиваюсь всем телом к маленькому оборванцу, зацепившись вновь надетыми тапочками за перекладину на стуле. Немного сгорбившись, опираюсь руками на свои колени и приподнимаю брови в вопросе. Смуглый мальчонка, лет шесть на вид, черные волосы, как и у всех жителей этого городка, и проницательный взгляд глаз цвета угля. Он не ожидал увидеть меня здесь – его расслабленная поза тут же принимает оборонную стойку. Он складывает руки на груди и опирается о косяк, мне в наглую подмигивая и вытягивая губы трубочкой.

– Ну, наконец-то, чика. Сколько уже можно ждать, когда ты проснешься? – писклявым детским голосом он обращается ко мне, вытаскивая из грязного кармана футболки что-то похожее на ромашку.

Мое раздражение улетучивается, я нервно хватаюсь сначала за край стула, затем, смутившись своего внешнего вида, привычно трогаю волосы, забыв о тонком топе, надетом на голую грудь. Хаотично хватаюсь за какие-то тряпки, продукты и все, что лежало на столе, наконец, скрещиваю руки на груди и вытягиваюсь в струнку.

– Не нервничай, детка. Я подожду, пока ты покушаешь, буду рад, если и меня угостишь. – Он идет ко мне, вытянув перед собой помятый цветок.

Где-то внутри себя я визжу девчачьим голосом, все мои прежние представления о детях улетучились, сменившись паникой. Тысячи маленьких меня бегают в черепной коробке, сталкиваясь в полуобморочном состоянии от незнания, что сейчас делать. Я приподнимаю подбородок, со стороны все наверняка комично, киваю мелкому оборванцу, и в одном тапочке убегаю с кухни, проносясь мимо ребенка. Лестниц будто стало намного больше, чем в момент, когда я спускалась, добравшись до своей комнаты, я запираю ее на замок и оглядываю комнату с огромными глазами. Что это такое было?!

Стук в дверь отвлекает меня от мыслей, и я прикладываю ухо, вжавшись в хлипкое деревянное полотно. Звук повторяется снова, я затаилась, не зная, что и думать.

– Андреа, это я, – с весельем в голосе произносит Кэрри, приоткрываю дверь, затащив ее внутрь комнаты за руку. – Ты прячешься от малыша? Ты будто бежала от чудовища.

– Ничего удивительного. Я пришла вниз растерзать того, кто не давал мне спать, а оказалось, что там маленький наглец пришел флиртовать со мной. – Снимаю с себя топ, вытаскиваю первый попавшийся бюстгальтер и надеваю его. – На мне даже не было нижнего белья!

– То есть то, что там был Эрнесто и его тетя, тебя не смутило, а чумазый детёныш заставил тебя сверкать пятками, как полоумную? – Она подает мне легкие штаны-бананы и начинает крутиться перед зеркалом.

– Считаешь, что мне стоит извиниться? – Я с трудом сама понимаю свою реакцию. – Он застал меня врасплох, ничего не смогла с собой поделать.

– Прекрати дурить. Одиночество никому не к лицу. Надо будет показать тебе местный базар, там много интересного. Я влюблена в их колорит. – Кэрри машет, будто не имеет никакого значения мое поведение и все то, что произошло. На ее шее появились веревки, усыпанные маленькими медальонами с разными символиками. Я настолько вымоталась с дороги, что, видимо, пропустила все, что произошло сегодня и вчера вечером.

Беру за края простынь и аккуратно заправляю кровать, распределяю подушки и выравниваю покрывала. Прохожу мимо резного комода, скорей всего очередная реликвия семьи, беру расческу и собираю волосы в аккуратный хвост. Наконец сосредотачиваюсь на двери, мне отчего-то страшно двигаться с места. Что, если этот ребенок все еще там, и что у него сейчас в голове после моего идиотского поведения? Кэрри открывает двери и ожидает моих последующих действий, приглашая на выход. Мы медленно спускаемся с лестницы, и я останавливаюсь в дверном проеме, снова столкнувшись с пытливым взглядом детских глаз. Убрав за ухо выбившуюся прядь, подхожу к своему месту, которое теперь рядом с мальчишкой, и сажусь неестественно прямо. Кэрри, Эрнесто и Химена переглядываются, пока я кошусь на ребенка.

– Я Матео. И уже поговорил с Эрнесто, он сказал, что ты с ним не спишь, поэтому я продолжу с тобой встречаться, – серьезно говорит мальчик, Кэрри прыскает от смеха, я расслабляюсь, понимая, что это обычная детская игра.

Все настороженно смотрят на меня, по сути, это моя новая ступень в жизни, психологический тренинг, препятствие, и то, как я его преодолею, покажет, смогу ли двигаться дальше. Я поднимаю взгляд от полностью опустошенной тарелки, видимо, это мой бывший завтрак, и то, как он сглатывает при виде моей очередной порции, напрягает. Я видела эти глаза и раньше, когда ноздри, едва уловив запах пищи, начинали трепетать, рот наполнялся слюной, и ты готов был душу продать за кусочек пищи, стоящей на столе.

Беру вилку, все еще опасливо наблюдая за мальчиком. Его одежда в нескольких местах порванная, покрытая грязными застарелыми пятнами, засаленные волосы торчат в разные стороны тонкими пружинками. Матео пытается сосредоточиться только на мне, делая вид, что не хочет есть.

– Меня зовут Андреа, и я хочу поделиться с тобой своим завтраком, – говорю я и двигаю тарелку так, чтобы она стояла между нами. – Ты разделишь со мной пищу и пообещаешь больше никогда не шуметь с утра?

Он будто просит разрешение у остальных людей, находящихся в комнате, пока я накалываю на вилку кусочек копченой колбаски и яйцо.

– Обещаю, грасияс, – благодарит он меня. – Честное слово! – Его плечи расслабляются, как только из его уст произносятся слова, он тут же бодро наполняет рот, активно закидывая острую пищу. Я даже ловлю себя на том, что переживаю от того, что он глотает ее, не пережевывая. Химена подает мне стакан молока, который я тут же передаю ребенку. Вилка, все еще зажатая в моих пальцах, бестолково свисает на фалангах, убираю ее в сторону и беру из чашки яблоко.

– Откуда ты? – как только он заканчивает, я задаю вопрос, показывая, чтобы на стол поставили выпечку.

– На следующей улице живу. Наши окна напротив. – Ребенок откусывает пышную булочку, щедро политую карамелью. – Играл вчера перед вашим домом и встретил тебя.

Ему кажется это прекрасным объяснением того, почему он находится рядом со мной. Эрнесто подает мне свежий кофе, приготовленный в турке, бросаю кусочек тростникового сахара. Ложка замирает в пальцах, когда я ощущаю, что мне очень комфортно с Матео. Совсем как с Грантом… К черту.

– Твои родители на работе? – Он отрицательно качает головой, я слегка наклоняюсь.

– У меня только мама и бабушка. Отца давно уже нет. Но мы скоро с ним увидимся, – радость, с которой он это говорит, поражает. Ребенок вроде как рад походу на кладбище и смерти? – Ты же будешь здесь еще долго? Подождешь, пока мы с Хуаном разыграем мяч? – Я киваю ему с улыбкой. – Спасибо за еду. – Матео встает из-за стола и убегает прочь, будто его здесь и не было.

– Сделаем вид, что ничего не было. – Я впиваюсь в кружку с горячим кофе и, чуть не обжигаясь, отпиваю. Кэрри вздыхает, и я строго смотрю на нее. – Никаких высказываний. Он просто хотел поесть и все. И это не начало моей дружбы с оболтусом. И я все еще зла! Да!

Дверь снова хлопает со всей дури, я подпрыгиваю на стуле, пролив кофе себе на грудь. Зашипев от боли, с перекошенным от ярости лицом, я поворачиваюсь, чтобы увидеть милого мальчишку, сжимающего в трясущихся пальцах цветы, с корней которых падает на напольную плитку земля. Он подходит ко мне, убирает из моих рук кружку и вручает цветы со счастливой улыбкой на лице.

– Моя сеньора, – благоговейно произносит он, посылает мне воздушный поцелуй и убегает на улицу, привычно хлопнув дверью.

Кладу на стол цветы, осыпая все вокруг землей, и тереблю лепестки роз, пахнущих спелой малиной.

– У твоего Меллона никогда не было шанса, – как только Кэрри говорит это, то тут же прикрывает рот, поймав мой уничтожающий взгляд.

– Грант Меллон? Это тот, на которого ты меня променяла? – доносится голос Эрнесто, заставляя его тетю нарочито громко вздохнуть.

– Так это она твоя невеста, которую ты хотел привезти домой познакомиться? – спрашивает Эрнесто его тетка, у меня уже от этого хода их мыслей кружится голова. Мы будто в мексиканском сериале; каждый уже сказал свою сакральную фразу, и мне необходимо сделать ход конем. Закончить на самой трагичной ноте, так, чтобы все ахнули от шока. Я подхожу к Эрнесто, беру его под руку и тащу к выходу, оставляя мою подружку и Химену смотреть нам вслед. Крепко вцепившись в него, разворачиваю мужчину к себе лицом.

– Ты говорил, что у тебя есть дела. Я поеду с тобой, только прекращай все это дерьмо, хорошо? Я никого не меняла, между нами ничего не было. – Он делает вид, что не удивлен моим словам, затем на его лице появляется довольная улыбка.

– Мы вернемся к этому разговору. Я приготовлю оборудование, буду ждать в машине, пока ты переоденешься. – Мы вместе поднимаемся наверх, практически соприкасаясь телами.

– Мне кажется, что все это искусно продуманный план, чтобы выпроводить меня из дома, – говорю я, остановившись около своей двери.

– Даже если и так, ты от этого ничего не теряешь. – Он открывает свою дверь. – Ты сделала хорошее дело, накормив Матео. Только не разбивай ему сердце, как поступила со мной.

Да что за ерунда! О чем он, черт возьми, говорит?! Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но дверь закрывается за ним, не оставляя мне возможности. У нас не было особой романтики. Одна ночь, после этого я с раннего утра спокойно вернулась в свою квартиру, собрала вещи и уехала в то злосчастное путешествие в поиске души и ключа. Я ни разу не вспоминала Эрнесто, он был одним из многих, мужчиной, желающим помочь мне расслабиться. То, что он работал видео оператором и делал свою работу на «отлично», не помешало нам переспать и забыть об этом. Ну, как мне казалось. Сейчас, все еще стоя в коридоре и смотря на его закрытую дверь, кажется, мне есть, за что извиниться. В который раз.

Я не успеваю зайти в комнату, как двери открываются. Эрнесто со своей дежурной дружелюбной улыбкой останавливается напротив меня, показывая на сумку с видеокамерой и объективами.

– Если ты не поторопишься пропустишь вкуснейший фахитас у местного лавочника, я тебя приглашаю.

Последние слова выходят как-то интимно что ли, я киваю ему и перед тем, как зайти в свою комнату, решаю сказать:

– Это не свидание.

И закрываю за собой двери.

Я приехала сюда начать новую жизнь, а не новые отношения. Не хочу вспоминать, чем закончились старые. Застываю на месте, проведя параллель – я, Джаред и то, как настойчиво он хотел отношений. Длинный коридор в Вегасе и его улыбка… Теперь все мужчины для меня входят в круг подозреваемых, в том числе и Меллон. Именно поэтому я все еще не позвонила ему.

Глава 4

Эрнесто очень уверенно передвигается по улицам родного города. Не могу скрыть своего удовольствия от увиденного – старинные здания, красивая природа, привлекательная архитектура. Даже будучи маленьким и тихим городком, Куэрнавака привлекает своей неповторимостью, где еще можно увидеть разрушенную летнюю резиденцию ацтекских императоров, стоящую рядом с усадьбами богатых жителей. Я бы сказала, что здесь смешались несколько эпох, сосуществующих независимо друг от друга, и на удивление нет признака вандализма. Народ очень почтительно относится к старине, пожилым жителям и прошлому. Они как хранители традиций, передающихся из века в век.

Пока мы ехали в машине, мужчина рассказал мне, что Куэрнаваку основали индейцы тлауика. Эрнан Кортес и его конкистадоры сожгли город, а на разрушенных останках пирамид знаменитый покоритель Мексики построил два монументальных сооружения: дворец своего имени и церковь. Теперь эти местные достопримечательности, к которым относятся очень трепетно, являются местной гордостью. Огромный собор, служивший Кортесу как крепость, находится в окружении современных ресторанов, бутиков и популярного рынка, на котором мы остановились по случаю моего голодного желудка, решившего испортить все впечатление, вынудив меня вытащить свою задницу из машины. Я шла на заманчивый запах буритто, обливаясь потом и слюнями.

– У нас есть два варианта дальнейшего пути. – Эрнесто закидывает удочку, пока я заинтересованно оглядываюсь по сторонам, отвлекаясь на звуки, окружающих меня.

– Пока будешь озвучивать, я куплю нам еду. – Подхожу к уличному торговцу, почему-то мне кажется, что ресторан напомнит мне о другом мужчине из прошлого. – Можно мне буритто?

Такой типаж мужчины я называю истинным мексиканцем. Он худой, со смуглой кожей и жидкими смешными усиками. То, как он улыбается, меня не должно смущать, но это все же происходит. Есть какая-то определенная харизма у мужской половины Мексики. Они наглецы по своей натуре, будто заглядывают под твою одежду, даже не раздевая.

– Красавица, ты уверенна, что не хочешь попробовать чимичанга или энчилада? – спрашивает мужчина, надевая перчатки на руки, и тянется к еде в закрытой термос сумке.

– Что я должна выбрать? – Оглядываюсь на Эрнесто, взмахивающего рукой в сторону машины. – Что это значит?

– Бери все, если ты не съешь, я тебе помогу. Кажется что-то с машиной. – Он протягивает продавцу деньги, бегло говоря по-мексикански, и уходит.

Мужчина еще более заинтересованно рассматривает меня, упаковывая еду. Я притопываю ногой в такт тихой мелодии, раздающейся где-то поблизости.

– Эрнандес решил жениться? – Он передает мне бумажный пакет, засовывая сверху множество салфеток, я чуть не роняю все на пол. Если бы не он, сейчас пришлось бы выкинуть все. – Он всегда страдал малинчизмом.

– Чем? – растеряно произношу я.

– Мы любим иностранок, вы новая кровь. Красивые, интересные, как деликатес. Жениться на иностранке очень престижно. «Малинчизм», что значит «любовь ко всему иностранному». Эрнесто много путешествовал и не удивительно, что привез тебя, – объясняется мужчина, вводя меня в еще больший ступор.

– Вы ошибаетесь. – Я вспоминаю слова отца, он говорил, что бесполезно доказывать кому-то свое мнение, если уже сделаны выводы. Смолчать – значит не согласиться, но и не слыть лгуном. Пусть человек сам решает, как ему удобнее. – Грасияс, – благодарю продавца и направляюсь к Эрнесто, копающемуся под капотом машины.

Когда я подхожу ближе и вижу темную рубашку, с закатанными до локтя рукавами, мир будто застывает. Профиль, который будет появляться перед моими глазами вечность: серые глаза и туманный мир, скрытый за ними… Все напоминает о нем, и я не знаю, это мое проклятие или счастье встретить его однажды.

– Ты сейчас уронишь наш обед, – до меня доносится чужой голос, и я выныриваю из своих грез, крепче вцепившись в пакет. – Теперь еще и чили выдавишь, я не люблю облизывать пакеты, а ты?

Эрнесто громко захлопывает капот, вытирает руки об маслинную тряпку, обходит машину и засовывает ее в дверной карман. Тянется к ключу зажигания и прокручивает, некоторое время слышится характерный треск, будто внутри стучат трещотки, ударяясь друг о друга. И ничего. Я осматриваю людей, с интересом наблюдающих за нами, моя скованность и некоторое время, проведенное с ограниченным количеством людей, заставляют мои ладони жутко потеть. Мужчина возвращается ко мне и вытаскивает с силой сжатый пакет из моих крепких объятий.

– Нам придется прогуляться. – Он становится так, чтобы я смотрела только на него, перекрывая для меня местных жителей. – У тебя не получится здесь закрыться и исчезнуть. И не стоит этого делать. Ты рядом со мной, и я тебе обещаю, что ничего не случится. Доверься мне.

Я неуверенно тянусь к солнечным очкам, любезно протянутым мне, надеваю их на себя. Выдохнув, позволяю себе расслабиться. Отрешение иногда играет злую шутку, будто внутри меня шумиха, зажатая в грудной клетке. Считанные секунды, и это волнение разорвет меня, оставив мелкие куски. Не представляю, как с этим справляются публичные персоны, пусть сейчас я не под прицелами камер, но абсолютно каждый, находящийся в пределах мили, успел осмотреть меня с ног до головы и сделать свои предположения. Каждая улыбка кажется лживой, благодаря Джареду и тому, что он совершил. Любой прохожий думает только о том, как причинить мне еще больше боли. Единственный заслуживающий доверие пошатнул его, появившись в тот день в клинике, и этот кристалл… Эрнесто с его «доверься мне». Я запуталась!

– Думаю, тебе понравится жареный во фритюре чимичанга. Энчилада утопает в чили, учитывая, что ты не хорошо переносишь острое, посмею забрать его для себя. – Он протягивает мне еду, завернутую в тонкую бумагу, кладет мою руку себе на локоть и делает шаг вперед. – Я покажу тебе несколько мест, они тебя должны заинтересовать.

Он сворачивает на улочку, сторона которой является теневой. В то время как по солнечной идет толпа туристов, тщательно смазанные солнечным кремом. И теперь я замечаю, что только люди, живущие в таком райском уголке с вечной теплой весной, не воспринимают солнце как чудо, не греются в его лучах. Многие из местных прикрываются солнечными зонтиками с весьма странными и безвкусными рисунками, но все они яркие и бросаются в глаза. Я белая ворона с бледной кожей, как узница или пленница, не видящая солнца годами. В этом есть своя правда, но не оправдание моему поведению.

Откусываю бесконечно вкусную еду, мой желудок радостно извещает меня громким одобрением. Хрустящая корочка, овощи, в равной доле разбавленные с соусом, и вкусная говядина. Это напоминает барбекю на заднем дворе, когда на решетке прожариваешь стейк и добавляешь соус дьяволо. Я мычу, пока пережевываю, кусаю, как голодное животное. Эрнесто, видя мою реакцию, наклоняется и делает вид, что сейчас откусит. Я толкаю его в плечо, чуть не уронив начинку, словно дикая, вгрызаюсь, вымазав уголки рта. Прожевав остатки еды, я быстро хватаю его руку и откусываю кусочек от энчелада. Не успев среагировать, Эрнесто начинает смеяться, останавливая меня за руку так, чтобы я стояла прямо перед ним.

Очень медленно, будто боясь меня спугнуть, подушечками больших пальцев он проводит по уголкам моего рта, аккуратно приближаясь к моему лицу. Наши губы почти соприкасаются, когда я отворачиваюсь, позволив ему прикоснуться к моей щеке.

– Почему? – сдавленно спрашивает он.

– Не надо все портить. Ты просил доверять тебе, а подобное не способствует.

Забираю у него из пакета салфетки, вытираю рот и выкидываю их в ближайшую урну, продолжая идти как ни в чем не бывало. Как объяснить ему, что наш этап уже пройден? И если я начну с ним отношения, случится все тоже самое, что и с Джаредом. Я не могу плясать на граблях, не хочу больше обжигаться, падая телом в костер. Это все осталось в далекой Канаде. Я не чувствую ровным счетом ничего, сравнивая с другим мужчиной. И все больше начинаю не доверять.

– Откуда этот звук? – спрашиваю мужчину, который с трудом скрывает свое разочарование.

Мне тоже не очень приятно от сложившихся обстоятельств, я все больше считаю катастрофичной свою идею приехать, и, попросив помощи старого знакомого, ситуация становится неудобной для нас двоих. Ощущение повторения ошибки не оставляет меня.

– Там рынок, и местные музыканты готовятся к вечернему концерту. – Он выкидывает остатки еды, подходит ко мне ближе, все так же выставляет локоть, я раздумываю, поддаваться ли на его уговоры. – Я тебя понял, больше попыток не будет. Не хочу потерять твое доверие.

Хватаюсь за него, как за якорь, и продолжаю медленную пешую прогулку, когда перед нами, наконец, появляется дворец. Крепкое строение со старинными камнями выглядит величественным и грозным. Ровные стены с одинакового размера огромными кирпичами вырастают по мере того, как мы приближаемся к нему. Я с интересом рассматриваю и прикасаюсь к гладкой поверхности, – на вид она очень прочная – нет сколов и разрушений.

– Ты сказал, что здесь был пожар? – Отхожу от него и веду обеими руками по камням. Обычно, когда ты ощупываешь строение, оно сыпется, в отличие от этой крепости. – Какого она года?

– Строительство именно этой двухэтажной каменной крепости, которое стоит на основании разрушенной конкистадорами пирамиды, длилось с тысяча пятьсот двадцать пятого по тысяча пятьсот тридцать второй годы. – Я в уме прикидываю, сколько примерно прошло времени, без конца прикасаясь к холодным камням.

– То есть на этом месте была изначально пирамида? – заинтересованно спрашиваю его.

– Пирамида – змея, как и множество подобных. По легендам, Кортез уничтожал их и строил свои резиденции. – Он отходит от меня к стене, видимо увидев что-то интересное.

Я исследую каждый камень, мне не удается избавиться от своих навязчивых мыслей, как любому исследователю, раньше приходилось сталкиваться со старинными зданиями. И наметанный глаз сразу замечает расхождения. У меня возникают вопросы, на которые мужчина явно не сможет мне ответить. Но то, что я вижу перед собой, не выглядит строением, съеденным огнем, камни оплавились, как будто это сделала атомная бомба, которую на тот момент еще не изобрели. Да и камни, как те, что я видела в Египте и на Крите, слишком гладкие и ровные. Вопросы роятся в голове, как безумные пчелы, которых потревожили и пытаются обмануть. Змеи… Медная земля… Что, если отец подсказывал мне, и то, что казалось сказкой, не являлось ей? Вернувшись к Эрнесто, я замираю на месте при виде объявлений о пропаже детей. Они развешаны так, что для того, чтобы увидеть прошлые, надо поднять несколько слоев свежих. Их слишком много.

– Хоть один из этих детей вернулся домой? – с горечью спрашиваю его.

Передо мной множество лиц, их не сосчитать, стена крепости выглядит стеной горя, плача, когда родители и родственники ищут своих потерянных малышей. Возраст, судя по фотографиям, самый разный, но не старше семи лет.

– Еще ни один не вернулся. Даже спустя годы родители меняют бумагу, проверяют, есть ли их ребенок, вдруг кто-то из туристов видел, – отвечает он и показывает мне на внутренний двор крепости. – Мы можем зайти внутрь, здесь расположен краеведческий музей истории штата Морелос. Там находятся работы мексиканских художников, потрясающие фрески, показывающие всю жестокость и вероломство завоевания Мексики.

Не раздумывая, я прохожу мимо огромных деревянных врат внутрь двора, пол которого усыпан символами, которые, переливаясь на солнце, отдают золотом. У меня не остается сомнений, что здесь спрятана какая-то загадка, разгадать которую невозможно из-за давности лет. Во дворе по обеим сторонам от широкой дорожки растут агавы, и трава кажется еще более зеленой и ухоженной, чем в центре города. Люди с интересом фотографируют местную достопримечательность, будто не видят очевидных вещей. На арке перед входом в основное здание висит перевернутый символ, который я где-то видела. Задрав голову, я снимаю очки и пытаюсь разглядеть, что именно изображено. Эрнесто кладет руку на мою талию и одновременно заходит внутрь со мной.

Фрески, расположенные в самом начале, изображают кровавую бойню с испанцами, которые напали на мирных жителей. Есть одна маленькая странность: длинные одеяния нападающих и расположение ног. Неестественная поза, будто они опираются не на ноги, колени которых спрятаны под тканью. Может показаться, что под балахонами спрятаны орудия. Или хвосты… Расстояние, на котором можно рассматривать, ограничено, и мне вполне может все это показаться. Я вытаскиваю телефон и навожу на картину, пытаясь увеличить изображение. Как только я это делаю, к нам подходит мужчина со строгим выражением лица, показывает на часы, висящие на стене. Бегло говоря по-мексикански, он остается непреклонен, буквально выставляя нас за порог. Последнее, что делаю, это нажимаю на кнопку, делающую фото, и выхожу следом за Эрнесто.

– Ты ничего странного не замечал на этих картинах? – спрашиваю Эрнесто, когда мы бредем через двор по символам на выход.

– Это древнее строение, я не архитектор. По подобным вещам ты у нас специалист. – Я останавливаюсь около очередного символа и фотографирую его на телефон, затем делаю еще несколько снимков. – Знаешь, что я заметил?

Я поднимаю голову, прекращая смотреть себе под ноги, все больше погружаясь в свои мысли, когда он возвращает все мое внимание к себе.

– Просветишь? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Мне стоило вытащить все провода из бензонасоса, чтобы вернуть тебя настоящую. И для этого необходимо показать тебе неисследованное тобой место и заинтересовать. – Его красивое лицо светится от счастья, я предупреждающе выставляю указательный палец перед собой, когда он раскрывает свои руки, предлагая жаркие объятия. – Это радость, мы любим обниматься и показывать свои чувства. Так что привыкай.

Его руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая в объятиях, он поворачивает меня так, что мое лицо сталкивается с сотней других, изображенных на объявлениях. Все эти дети смотрят на меня, наводя дикий страх на мою душу. Я хлопаю по спине Эрнесто и освобождаюсь от него. Взглянув последний раз на щемящие душу бумаги, я поворачиваюсь в направлении музыки. Есть один маленький плюс в отказе от алкоголя, ты начинаешь больше чувствовать, видеть и слышать. А те волнующие звуки гитары, доносящиеся неподалёку, зачаровывают.

– Хочешь потанцевать? – все еще сыплет вопросами мужчина.

– Я хочу посмотреть, как это быть счастливым человеком. Пока я снова не вернулась в свой кокон, – улыбаюсь ему и тяну на рынок, где началась подготовка к концерту.

Глава 5

Прошла неделя с момента нашей первой прогулки, и я начала привыкать к обычной жизни в этом маленьком городке. Постепенно приходила в себя, уже не переживая о том, что все на меня пялятся, и мне даже показалось, что я стала своей среди чужих. Мне продавали продукты, осыпали комплиментами, приглашали на вечерние концерты с танцами. Соседи приходили к нашему дому все чаще, уже не рассмотреть обезьянку, привезенную из Америки, это я о себе так ласково. Они хотели стать мне другом, показать, как у них здесь здорово, ну и, естественно, предложить что-то для покупки. Люди все делали своими руками и делились на сословия, любой заработок был для них весомым. Поэтому мне приходилось постоянно контактировать с этими бесконечно болтливыми людьми, замечу, не без удовольствия. Я поражалась их отношению к жизни, радости от всего происходящего и огромное поклонение еде. Это какой-то культ, особое отношение к острым перчикам и соленым огурчикам. Жизнь кипела, как вода в котелке, и я была в центре этого бурлящего содержимого, как особый ингредиент. Хочу заметить, что ко всему привыкаешь – у тебя просто нет другого выхода. И зачастую твои проблемы и привычки обязательно кто-то разрушит, разобьет привычный уклад жизни, внося свои коррективы.

К чему я так издалека? Время девять часов и пятнадцать минут, утро не задалось с самого начала, и виной тому кто? Конечно, Матео. Этот ребенок вообще спит когда-нибудь? Ну, хорошо, можно допустить тот самый монотонный стук или даже визг. Я бы закрыла двери на балконе, готовая сжариться от утреннего палящего солнца и духоты… Готова даже приобрести беруши в ближайшей аптеке, до нее, кстати, далеко идти, но и это не является проблемой.

Сегодня он решил, что этого мало, и запустил мне в окно футбольный мяч. Круглый предмет влетел в балконную дверь, разбив стекло в дребезги. Еще до конца не проснувшись, я подскочила, как ненормальная, с кровати и упала на пол, закатившись под нее, ожидая нападающих, грабителей, да кого угодно, но никак не маленького влюбленного поганца, подобным образом вызывающего меня на свидание.

И вот теперь мы с ним сидим за столом и смотрим друг другу в глаза. Наши взгляды схлестнулись минут десять назад, и никто не хочет проигрывать. Перед нами стоят тарелки с завтраком и остывают, но сейчас гораздо важней понять, каким образом объяснить ему, что так поступать нельзя. Я могла бы взять его за ухо и отвести бабушке или маме на работу, но тирания не является оружием. Точно так же, как и физические увечья, ремень, веник или такой популярный здесь обычный домашний тапок на резиновой подошве.

Если вспомнить короткое знакомство, практически с каждым проживающим в моем районе, пролетающий перед твоим лицом тапок говорит о том, что кого-то в доме воспитывают, и когда следом выбегает нашкодивший ребенок, все вопросы отпадают.

Благодаря Матео я познакомилась чуть ли не со всем городом за довольно короткий срок, в том числе и со всей его семьей, не без курьеза, конечно.

Парнишка реально решил, что у него есть будущее со мной, сделав вид, что он сломал себе ногу, и не мог идти. Я несла его на руках, пока он обнимал меня за плечи и упирался своим маленьким подбородком мне в сиськи. Не думаю, что это законно, но мне хотелось скинуть его на землю и уйти прочь. Естественно, как нормальный адекватный человек, я помогла ему, передала матери, но вот убежать не успела. Он нес какую-то чушь о любви, о бабушке, которая старше дедушки. В итоге сошлись на дружбе и мире только благодаря природной болтливости его мамы. После тех событий я уже даже подумываю о том, чтобы симулировать отношения с первым встречным. Даже если это будет коротышка Хуан, живущий через дом. Но не буду кривить душой, этот ребенок будоражит все мои нервные клетки, и я бегу из дома на улицу, лишь бы хорошенько ему не всыпать.

– Сеньора Андреа, – в кухню заходит Химена, – стекольщик сказал, что придет завтра.

– Маньяна, – поясняет мне Матео, теперь он считает, что просто обязан меня обучить своему языку, – и он не придет ни завтра, ни послезавтра. Маньяна, это когда обещаешь, но не выполняешь.

– Не перебивай взрослых, – отвечаю ему, у меня огромное желание отвести глаза, но тогда можно ждать его очередной выходки. – Ты еще маленький, чтобы встревать во взрослые разговоры.

– Я уже мужик! – его писклявый голос режет мои перепонки. – Хочешь, съем острый перец и даже не стану запивать его молоком?

– Цыц, – шикаю на него и обращаюсь к домработнице. – Если стекольщик сказал, что придет завтра, как я буду спать сегодня? Эрнесто уехал в Мехико, у него есть москитная сетка, инструменты?

– У меня есть, я помогу тебе, чика, только ты будешь обнимать меня, чтобы я не упал, – пацан снова нагло перебивает меня, и я вздыхаю от отчаяния. – О, кажется, моя мама идет в гости.

Я машинально оглядываюсь и слышу задорный смех сорванца при виде моего испуга. Готова обходить эту женщину огородами, если она появляется перед тобой, того и гляди зацепится языками так, что не отдерешь. Он меня надул и рад этому, клянусь, однажды я подсыплю ему больше перца или надеру задницу… словесно.

– Молодец, но справлюсь без тебя, а теперь быстро ешь и иди гулять, – я говорю максимально строго, указываю на двери дома, в котором сейчас живу. – Ты не можешь разбивать мои окна, ломать двери, понимаешь? А сейчас, будь добр, помолчи, я хочу спокойно позавтракать, выпить этот чертов остывший кофе, пока на нас не упало небо. – Ребенок смотрит на потолок, и я громко стону, как же с ним тяжело.

Мальчик уплетает за обе щеки еду, а я лениво разрезаю ножом яйца и наблюдаю, как растекается желток по тарелке. Мне необходимо вернуться в город и утолить свой исследовательский голод, покопаться в загадках, которые у всех на виду, но никому нет до них дела. Чувствую себя заржавелой, отставшей от жизни. И эту жажду нужно утолить, а интерес разжечь.

Убрав за собой посуду, я встаю рядом с Хименой, ожидая, когда ребенок закончит. Время тянется бесконечно долго, даже тихо тикающие стрелки на часах начинают раздражать, я ведь все еще стою в пижаме и халате, надетом поверх нее. Моя прическа выглядит самым ужасным образом, а зубы требуют хорошей чистки. Этот маленький монстрик выбивает меня из нормального ритма жизни – он был дьяволенком в теле человека, намеренно портящим мое существование. Когда Матео, наконец, встает, Химена забирает у него тарелку, с грозным видом указывает на дверь, и эти очаровательные глазки-блюдца держат меня на мушке. Я скрещиваю руки на груди, нервно поправляя халат. Господи, хорошо, что ты не дал мне детей, я была бы самой бесхребетной и все дозволяющей матерью.

– Матео, не смотри на меня так. Я не хочу, чтобы ты навредил себе. Все, что ты делаешь, может привести к ужасным последствиям. Пойми, – его глаза наполняются слезами, и я присаживаюсь перед ним на корточки, – я взрослая для тебя. Когда ты вырастишь, я покроюсь морщинами, как твоя бабулита. И ты будешь разочарован в своем выборе. Могу предложить тебе дружбу и совместный обед каждый день. Тебе должно быть стыдно за свое поведение.

– Ты меня не любишь? – его голос дрожит.

Я поднимаю голову и встречаю огромные печальные глаза Химены, она осуждает мое поведение, так как делаю больно ребенку. Одними губами она произносит «валорес», то есть ценности. Всех детей в основном обучают по Библии. Мексиканцы рассказывают про чувство справедливости, про ответственность за свои поступки, уважение к другим людям. Мне казалось, что это и так нечто само собой разумеющееся, а вот в Мексике на эти темы воспитания делается особый упор. Дети должны чувствовать любовь к себе, и видя, как его мать с утра до ночи работает, видимо, ему просто не хватает этого внимания. Я не могла ему соврать и сказать, что люблю его. У меня еще не было времени задавать этот вопрос себе, а обманывать не умею. Переступив через себя, я отодвигаю мальчика подальше от себя и заставляю посмотреть мне в глаза. Какая-то боль появилась в груди, жалость к нему и себе. Мы идем к входной двери, как всегда открытой настежь.

– Если ты не будешь меня слушать, я уеду, – совершенно серьезно произношу, он должен отчетливо понимать, кто я для него. – Я твоя соседка, у меня есть личная жизнь. Сон, который ты постоянно прерываешь, и окно, которое теперь некому сделать. Ты мне нравишься, но любит тебя твоя мама. Не я.

Чистая слеза скатывается по его смуглой щеке, агатовые глаза блестят, наполняясь влагой. Его детское лицо искажается от обиды и разочарования, рукавом он стирает слезы, размазывая темные пыльные следы на щеках, и отходит от меня, не прерывая зрительного контакта.

– Ты предатель! – громко кричит он. – Плохая!

Эти слова больно вонзаются в мое сердце, я никогда не слышала их по отношению к себе. Старания и тот трепет, с которым я к нему относилась, и чем он отплатил. Ненавистью! Иду ему навстречу, желая утешить, но мальчик выскакивает за ворота, сбив ничего не понимающую Кэрри с ног. Ее пакеты падают на пол, она резко окликает ребенка, который уже повернул за угол.

– И что это с ним? Какая муха его укусила? – Я помогаю ей собрать продукты в сумку.

– Не спрашивай, и так тошно, – отвечаю я и становлюсь объектом внимания всех детей в округе, они смотрят на меня, как на монстра. – Пойду в дом.

Химена отступает в сторону, дав понять этим, что она тоже в каком-то смысле не согласна с моим поведением. Но мне никогда не принять эту свободу, которой наделяют своих детей мексиканцы. Они с большим уважением относятся к своим родителям и старшему поколению, но так безалаберно к младшему поколению. С рождения ими занимаются няни, с младенческого возраста они не видят своих матерей. И это не потому, что они плохие, нет. Для поддержки более низких сословий им нужна работа, матери нужны финансы для содержания малыша. Все вроде просто, но в итоге получаются совсем неприятные вещи.

Я за это время еще ни разу не видела, чтобы мать, та, которая играет важную роль в семейном укладе, к слову, которой прислушиваются, воспитывала своих отпрысков. Причем дети слушают свою маму до старости, что привносит некоторые проблемы в их собственные семьи. По мне, это образец того, как нельзя относиться к потомству, их не заботит, что он сегодня ел, пил ли колу, ползал ли он по грязному полу и не вымыл руки.

И мне очень жаль, что никто не объяснил Матео, что человеческая доброта и его детская влюбленность никак между собой не связаны. Я не приглашала его в свой дом, а уступила в его желании находиться здесь, играть с другими детьми в нашем дворе. Да и кто меня спрашивал? Тут нет понятия собственности, мы живем с раскрытыми дверями, и каждый желающий переступает черту. Расстроившись из-за случившегося с ребенком и одновременно разозлившись на себя, я иду в свою комнату и усаживаюсь на кровать.

Мелкие осколки разбитого стекла все еще поблескивают, играя с солнечными лучами, Химене не удалось собрать их все. Вот еще одна особенность местных жителей – они убирают дома щетками, хотя можно спокойно приобрести пылесос. Пусть социальные слои разные, но и цены, соответственно, тоже. Хватает того, что они не снимают обувь в доме. Раздражение накапливается, превращая меня в мигающую лампочку, готовую взорваться от перенапряжения.

Снимаю с себя вещи и переодеваюсь в свободные штаны и растянутую футболку; мне необходимо привести свои мысли в порядок. Справившись с волосами, поправляю на себе одежду и обуваю кроссовки. Пусть это будет пешая прогулка, и плевать, сколько времени это займет, сидеть здесь, ожидая, когда все мамаши соберутся меня линчевать.

Спускаюсь быстро по лестнице, в дверях замечаю Кэрри, беседующую с Хименой, по их поведению сразу понятно, о чем шла речь, обе чувствуют себя неловко.

– Не знаю, что сделала не так, но чтобы вы понимали, я не обязана внушать ему и потакать его капризам. Это не мой ребенок, – резко говорю им. – Я знаю, что их семья еле сводит концы с концами, и именно поэтому сносила все его дрянные поступки, разрешала находиться здесь, сколько ему угодно, и кормить. Это не благородство! Не желание стать значимой! Мне тоже было тяжело войти в этот круг общения, и он помог мне справиться с желанием уединиться. Но доброта сработала не верно. – Сжимаю губы, они все равно не поймут меня.

– Не стоит расстраиваться, он походит и вернется. – Кэрри встает рядом со мной. – Дети быстро привыкают к хорошему. И он тебя не ненавидит.

– Ему шесть лет, и он один шатается по городу, – бубню я и в смятении оглядываю улицу. – Может надо его догнать?

– Наши дети всегда находят дорогу. Не переживайте, сеньора, вы его обидели, но он простит, – отвечает Химена, отгоняя детей, стоящих перед нашим домом с открытыми ртами. – Идите отсюда, все нормально. Давайте, идите.

Еще раз оглядев всех вокруг, я прохожу сквозь плотное кольцо детей, кажется, что они не правильно оценили ситуацию, и что сейчас они придумают в своих маленьких головах, неизвестно. Я настолько устала от этой эмоциональной качели, что с радостью шла вдоль по улице все дальше от дома, в котором бесконечно случалось что-то выводившее меня из себя. Хотелось свободы, спокойствия и уравновешенности, а не вечных переживаний о ребенке, который не является мне родным.

Успокоиться мне помогает исследование местности, и я знаю, какое направление мне выбрать.

Глава 6

Я брела по улицам в одиночестве, чтобы, наконец, увидеть что-то интересующее меня. Хотелось выкинуть из головы маленькую ссору с ребенком. Вроде ничего такого не произошло, но осадок после небольшой стычки плотно засел во мне, нервируя. Может это скопилась усталость от нового образа жизни, или попросту я не могла смириться с тем, что обидела человека. Будь это взрослый, наверняка прошла бы мимо и не обратила внимание на произошедшее. Но сейчас я переживала и была намеренна с утра поговорить с Матео, может даже попросить прощение за резкие слова, объяснить.

Моя мама считала, что ребенок настолько беззащитен, каждая фраза пропитывает его полностью, он растет на словах и действиях других. И если не правильно распределить свое внимание и обязанности перед ним, произойдет перевес. В данном конкретном случае именно это и происходит.

Прогулка затянулась на долгие часы, я даже не заметила, как солнце уже перестало так обжигать мою кожу. Прогулявшись вдоль собора и крепости, естественно не заходя внутрь, продолжила свой путь по каменной дороге, ведущей на холм. Куэрнавака выглядел, как огромная деревня с множеством тропинок, ведущих от центра к окраине и обратно. Рассматривая новые здания, стоящие вдоль улиц, меня заинтересовали их основания. Фундамент отличался по цвету и структуре, так, словно изначально снесли здание и построили новое. Но если думать логически, тогда каждый из этих домов стоит на руинах пирамид?

Мне приходится остановиться, стоит запнуться об развязавшийся шнурок. Пропускаю проходящих мимо людей, становлюсь ближе к коттеджу и ставлю ногу на его выступ. Согнувшись пополам, я стягиваю длинные шнурки в красивые узлы, обращаю внимание на мелкий рисунок, расположенный на камне. Пальцами провожу по символу, стирая мелкие крошки цементной смеси. Ящерица или рептилия, перевернутая вверх ногами. Наклоняю голову немного в сторону, приближаю лицо, убеждаясь – символ рептилии. Именно такой я видела в крепости и на дорожке перед ее входом. Выпрямляюсь и начинаю оглядываться по сторонам в поисках того, что я упускаю.

Мой отец рассказывал о медном городе рептилий. Конечно, когда он доносил эту историю до меня, смягчил такие вещи, как поедание человеческой крови и плоти этими хладнокровными, и рептилии изначально представлялись драконами. Но это было скорей для впечатления и сказочности. Что, если Куэрнавака именно этот самый город? Может отец хотел однажды исследовать его или отправить меня? Надо свести нити. Руины, пирамиды, символы и Джаред каким-то образом связаны с Психеей. Но было что-то еще.

Я мгновенно переключаюсь на поиск интересующих подсказок, пока в голове еще не сложилась картинка, что именно я ищу, но это был вопрос времени, которого у меня полно. Иду вдоль улицы, замечая очередной символ на доме, они словно помечены. Присаживаюсь и фотографирую на телефон, дома надо будет разобраться, что именно это все обозначает. Перед глазами мелькает множество подсказок, доступных для человека, но проходящие люди не обращают внимания. Вспоминая рассказ Эрнесто о крепости, которые уничтожал конкистадор, борясь со змеями. Эта не состыковка меня сбивала, именно поэтому я не обратила внимания на все то, что окружало меня. Все было связано между собой: город, картины, рассказ моего отца и душа Психеи… или кристалл?

Ускоряю шаг, взгляд цепляет перевернутые символы то здесь, то там, пока их не становится больше, и все дороги ведут меня…

– Теопансолько, – выдыхаю я тихо, – храм, посвященный Тлалоку, богу дождя.

Это то самое место, появившееся в последствие землетрясения два года назад. Тогда по какой-то причине природа будто поднимала на поверхность сокровищницы, спрятанные глубоко под землей. Таким образом, примерно в это же время обнаружили храм в пирамиде Теопансолько. Об этом я узнала у Эрнесто, так как время подобного открытия выпало как раз на момент моего уединения в больнице.

Аккуратно спускаюсь вниз по дощатым лесенкам, оставленным отнюдь не для туристов. Скорей всего, при проведении экспедиционной работы все так и осталось на своих местах. Первое, что бросается в глаза, это невероятной красоты зеленая трава, покрывающая всю территорию прямо вокруг храма. Странность в том, что термометр в этих местах зашкаливает, и ни один солнцезащитный крем не способен спасти кожу от бронзового загара. Никто из местных не устанавливал поливочную систему или правильный уход. Плотный слой травы, без единой вмятины или пустыря. Я наступаю на хрустящий плотный покров, надвигаюсь все ближе к древним руинам. Камни все помнят, так говорил отец, именно поэтому я останавливаюсь и рассматриваю стены и, видимо, не зря.

– Папа, так значит, это была настоящая история. И что же я должна сделать? – Я изучаю камни, прикасаясь к каждому, которому могу дотянуться. Разрушения колоссальные, то, что называется руины, и нет никаких сомнений, что здесь была нога человека, как только я поворачиваю влево и нахожу вход в пирамиду.

Во рту пересыхает от ощущений, прохлада мягко обволакивает мои обгоревшие плечи. Археологи оставили деревянные доски, ведущие вниз. Хватаюсь руками за выступающий камень, обломанный на основании, и медленно опускаюсь в темноту. Выудив из кармана телефон, включаю фонарик и осторожно иду по узкому коридору. Стены очень близко между собой расположены, мне приходится двигаться медленно. Задрав голову кверху, у меня только один вопрос: под какой рост строили этот проход? Метра три, не меньше. Спотыкаясь на обломках, сканирую помещение, больше напоминающее длинный узкий вход. Я потрясено приостанавливаюсь перед вырастающими стенами из другого материала, они более аккуратные, и состав отличается от прежней, как и уровень повреждения. Кроваво-красные кирпичи один за другим выстроены в идеальный ряд на всю глубину вниз. Это отдельный храм, построенный намного раньше.

Держусь одной рукой за камень и свечу фонариком на разряженном телефоне, ничего не видно, тогда я пинаю маленький камушек и прислушиваюсь, когда тот ударится об дальнюю стену. Ничего, будто нет у тоннеля не начала, не конца. Строения, скорее всего, принадлежат ацтекам, как и многие расположенные на территории Мексики. Телефон отключается, мой интерес не удовлетворен, но ничего не поделаешь. Убираю его в задний карман и двигаюсь на ощупь.

Возвращаюсь спиной вперед, размышляю над тем, что здесь наверняка жили очень худые люди. Они должны были каким-то образом проскальзывать внутрь отдельного храма, так как проход слишком узкий для обычного человека. Одна моя нога застревает между камнями, выпавшими из стены. Наклониться нет возможности, кроссовки конкретно увязли в трещине. Без возможных вариантов для выбора, освобождаю ногу из обуви и замечаю рисунок, появившийся перед моим лицом, благодаря удачно упавшему лучу естественного света. Вся стена испещрена множеством символов, изображения летучей мыши, паука и тот самый, который встречается мне слишком часто. Понимая, что у меня нет возможности сфотографировать, я выхожу из пещеры, оставшись практически босой. Солнце медленно опустилось за верхушку пирамиды, темная тень падает на яркую траву и исчезает, погружая весь город в сумерки. Яркая луна, как патрульный, возвышается над этим местом, устрашая и предупреждая.

Отхожу на небольшое расстояние и снимаю единственный кроссовок, оставшийся на ноге. Деревянные ступеньки усыпаны мелкими насекомыми, больше напоминающими термитов. Наступать босой ногой на них опасно, поэтому я решаю забраться по склону, но стоит мне зацепиться за траву руками, как я слышу это снова. Голоса в моей голове, они перешептываются и переходят на крики, голова начинает жутко кружиться, я оседаю на траву, обессиленная. Фоном идет шипящий звук, он настолько громкий, что мне приходится закрыть уши и сжать с силой голову. Он похож на оружие массового действия, когда твое тело не слушается тебя, в душе поселяется паника и страх быть обездвиженной.

Я чувствую свое глубокое дыхание, слабость заставляет меня лечь на прохладную траву и закрыть глаза. Будто примагниченная к этому месту, не могу заставить себя двигаться и перестать слышать шипение. Мое сердце пропускает удары, острая боль под лопаткой и онемение рук – это все приводит меня в дикий ужас. Из последних сил я привстаю и ползком забираюсь на деревянные лестницы с насекомыми, они ползут по моей одежде, проникают в волосы и кусают. Каждое движение причиняет мне нестерпимую боль, локтями отталкиваюсь от последней лестницы и падаю навзничь, поднявшись наверх.

– Что это, черт возьми, такое?! – Поднимаюсь через силу и принимаю вертикальное положение, на подогнутых ногах делаю шаги, постепенно удаляясь от этого места. Я не чувствую боли от врезающихся в стопы камней, со стороны может показаться, что я изрядно напилась. Меня качает из стороны в сторону, пока я, обнимая себя за плечи, бреду между улицами в поиске правильной дороги. Город-лабиринт путает меня все сильней. Все кружится вокруг, не могу разобрать, где именно сейчас нахожусь. Люди, проходящие мимо, горланят свои песни, музыка превращается в демонические звуки, лица замедленно искажаются, превращаясь в гримасы. Будто под сильнодействующим препаратом голова становится еще более тяжелой. Окончательно лишившись сил, я сажусь на тропинку, опираясь спиной на дом. Я расслабляюсь и позволяю ощущениям обрушиться на меня, захлестнуть по полной. Потеряв счет времени, я не могла больше контролировать себя и держать тяжелое тело, провалившись в бездну, я искала путь назад, но все тщетно.

Толчок, затем еще один, резкий запах, и я с трудом раскрываю глаза, чтобы увидеть столпившихся прохожих, обступивших меня со всех сторон. Мужчины и женщины роптали на мексиканском, пока я не остановилась на Эрнесто. Его темные глаза отражали печаль и переживание, я будто чувствовала его эмоции.

– Андреа, ты можешь встать? – Эрнесто берет меня за руку, но опускает, видя, что я не двигаюсь. – Я отнесу тебя домой, подожди немного, доктор уже в пути. – Я слушала его голос и хотела что-то сказать, но из меня вырвался нечленораздельный звук, который был не понятен для моих ушей. Нечто больше похожее на неизвестный диалект, лепет.

Он подхватил меня на руки, помогая мне удерживаться горизонтально. У меня не получалось обхватить его шею, так как в теле было странное онемение, обмочись я в эту самую минуту, точно не смогла бы почувствовать. Я снова открыла рот, и из меня полились бестолковые звуки, мои глаза расширились. Что, если у меня сейчас случился инсульт, я мозгами понимаю, но сказать не могу. А если я останусь недвижимой на всю жизнь? Господи! Смыкаю веки, внутри меня все сжимается от страха.

– Не надо плакать, ми аморе. Все хорошо, у тебя рана на ноге, надо ее срочно обработать и остановить кровь. Где же ты была все это время?! Я с ног сбился искать тебя, – говорит мужчина, – еще немного осталось, два дома и мы на месте.

Все, что мне остается делать, это моргать. Он почти бежит со мной на руках, пока я вишу на нем, сокрушаясь над тем, что мне страшно. Мой отец всю жизнь был инвалидом, и в данный момент я чувствую то же самое, что и он. Немощной, беспомощной и потерянной. Я с трудом понимаю, где мы, весь мир переворачивается передо мной, небо утопает в толстом слое тумана и туч.

– Мы дома, – дрожащим от усталости голосом говорит Эрнесто, и я уже слышу, как открываются железные ворота и деревянные двери.

– Что произошло? – паникует Кэрри, обхватывая мою голову, как только меня укладывают на диван. – Почему она молчит? – она обращается к мужчине, бегающему по комнате, судя по топоту.

– Она говорит, но я не знаю этот язык. Меня больше беспокоит то, что она не может двигаться. – Он подбегает ко мне, поправляет подушку под моей головой, Кэрри укладывает еще несколько, помогая мне принять положение полулежа, и они оба крутятся около меня. – Врач должен приехать с минуты на минуту, не закрывай двери.

– У нее кровь бежит из ноги, и она опухла! – чуть ли не визжит.

– Ты меня оглушила, открой дверь и прекращай паниковать, – говорит Эрнесто, осматривая мою ногу. – Кэрри, я прошу тебя, не ори ты мне в ухо.

Кэрри смотрит сначала на меня, расплывшуюся и напоминающую больше вздувшуюся пиньяту, потом на Эрнесто, резво обрабатывающего мою ногу перекисью.

– Я не хочу ее потерять, не могу, – уже тише произносит девушка.

Быстрые шаги входящего человека отражаются от стен. Маленький пузатый дядька, со стандартными усиками и густой темной шевелюрой отодвигает Эрнесто от моей ноги. Серьезный мужчина внимательно рассматривает мою рану, затем, не говоря не слова, поднимает мою кофту и слушает. Фонарик просвечивает мои глаза, ослепляя, доктор, не внушающий доверия, заглядывает в рот и, наконец, я вижу, как из саквояжа появляется шприц и ампула.

– Я поставлю капельницу, очень похоже на алкогольное опьянение и как следствие отравление. Очень надеюсь, что мы успели. – Узкая игла впивается мне в вену, оставляя растекаться невыносимую боль. – Эрнесто, держи ее.

Меня в буквальном смысле выворачивает наизнанку, я выкручиваюсь всем телом, как демон во время сеанса экзорцизма. Боль, прожигающая насквозь, тупая и острая, сильная и слабая, не имеющая определённого места. Это невыносимо, я слышу свой дикий крик, чувствую участившееся биение сердца, тяжелое дыхание. Как неприятное предвкушение, ожидание, когда ловкий убийца безмолвно вонзит в тебя острый кинжал и нанесет подлый удар в спину. Боль становится настолько невыносимой, я прекращаю сопротивляться и позволяю уничтожить меня. Они ошибаются…

– Ногу, доктор, она ее поранила, – отдаленно слышу голос моей подруги, – рана очень глубокая.

– Вот к чему приводит решение выпить лишнего, Эрнесто сказал, что у нее раньше были проблемы с алкоголем. Сколько она провела времени в клинике? Это не сработало. – Последнее, что я слышу перед тем, как отключиться.

Глава 7

Мне трудно дышать, на груди словно лежит огромный цементный блок и душит меня. Чувствую биение своего сердца, оно отбивает ритм, подобно молотку по наковальне. Голова жутко болит, сдавливает мои виски невидимой силой. Я чувствую себя растерзанной, размолотой на маленькие кусочки, собрать которые воедино будет практически невозможно.

– Она приходит в себя, – произносит незнакомый голос с выраженным акцентом, – в ее же интересах сделать это как можно скорее. – Кто-то бьет по моим щекам, вызывая неприятные ощущения.

– Не смейте трогать ее. Я буду свидетельствовать, что вы применяете грубую силу, – доносится голос Кэрри. – Вы не имеете никакого права вести себя подобным образом!

Пытаюсь открыть глаза, налившиеся свинцом, ледяное прикосновение, я хватаю воздух, нахлебавшись воды, и громко вздыхаю. Закашлявшись, я снова ощущаю на своих щеках грубые ладони, бьющие меня сильнее прошлого раза.

– Я звоню в полицию! – вопит Кэрри, и я изо всех сил стараюсь скинуть с себя это наваждение.

– Кем я и являюсь. Как бы вам не пришлось ответить за то, что мешаете полицейскому в задержании подозреваемого. Поэтому осторожнее, сеньорита, – грубо говорит мужчина и сжимает мое плечо. – Хватит придуриваться, вставай. – Меня резко приподнимают за плечи и встряхивают, как куклу.

Дышу глубже, очень медленно я раскрываю глаза, собрав все свои силы. Расплывчатое изображение незнакомого лица, приближающегося все ближе.

– Ты думаешь, я буду церемониться с тобой!? – Он резко дергает меня на себя, ставя в вертикальное положение.

Мои ноги подкашиваются, и я медленно оседаю на пол, не в силах устоять. Раскрываю сухие губы в попытке сказать хоть что-то. Мне тяжело сосредоточиться на ком бы то ни было. Я четко слышу тех, кто стоит сейчас в этой комнате.

– Вы же видите, ей плохо. Химена, позвони скорей своему племяннику, – впервые слышу, как плачет Кэрри, она отталкивает мужчину, когда он снова хватает меня больно за плечо, приподнимая. – Не трогайте ее, я сама помогу ей. – Она появляется передо мной слишком близко, расплываясь передо мной пятном. – Скажи мне, кому позвонить. Кто поможет?

Я вспоминаю нашу последнюю встречу с мужчиной, который каждую ночь приходит ко мне во снах. С человеком, который говорил, что я сама его избрала, и который попал под подозрение, хотя ничего не сделал мне плохого.

– На кого ты можешь положиться, Андреа!? – Меня снова грубо хватают за талию, прижимая к себе, плотное тело и стальной захват, неужели он не чувствует, что я не дам ему сдачи, мое тело сейчас больше напоминает сладкую вату, стоит надавить, и я растекаюсь. У меня нет никаких сил говорить, речь все никак не хочет воспроизводиться, я шевелю непослушным языком и сосредотачиваюсь только на одном слове. Несколько раз произношу его про себя и пробую сказать вслух.

– Меллон, – силы будто заканчиваются, как только я, наконец, произношу его имя.

– Не позволяй ему тебя избивать! – кричит за моей спиной подруга, пока меня волокут к машине. – Меллона я достану из-под земли!

– Брысь отсюда, – рявкает мужчина на галдящих детей, привычно собравшихся перед моим домом.

Я с трудом понимаю, что происходит, меня заталкивают в какое-то место, заполненное запахом табака, острых специй и чего-то затхлого. Желудок сжимается, едва я чувствую что-то мягкое под собой. Раскрываю глаза, когда полицейский убирает мои ноги в салон своей машины, громко ругаясь, и закрывает двери. Вонь становится просто невыносимой, сгибаюсь пополам, и меня рвет на черный резиновый коврик в моих ногах.

– Да чтоб тебя. – Слышу, как он шевелится на сидении, чувствую головой его рваные движения, обшивка грубо соприкасается с моим лицом. Раскрыв широко рот, с трудом дышу, тело снова наливается тяжестью, ноги немеют. Машина трогается с места, судя по покачивающим движениям, затем, когда резко останавливается, заваливаюсь на бок прямо на пропитанное вонью сидение.

– Возьмите лекарства, – с мольбой в голосе говорит Кэрри, – надо сделать систему. У нее отравление.

– Да мне насрать, что у нее, пока мы не разберемся с ней, пусть хоть сдохнет. – На меня сверху летят мягкие пакеты с содержимым, ударяясь об мое лицо. Я зажмуриваюсь, медленно шевелю рукой, не в силах отодвинуться от двери, бьющей меня по голове. Мужчина будто специально едет по самой ужасной дороге в маниакальной надежде вытрясти из меня все внутренности. Не понимаю, что происходит, все кажется каким-то дурным сном. Еще немного, я проснусь, и не будет этого ужасного ощущения внутри меня, незнакомых людей и боли.

Под рев двигателя и ужасную езду, я замираю на месте, сжимаясь в клубок от резей внутри меня. Так странно ощущать себя затворницей, я вроде как стала привыкать к своей роли в обществе. Вливаться в обыденность, как река, нашедшая новое устье, соединяться с океаном жизни, играя по его правилам.

Я назвала его имя, мне больше некого звать на помощь. Не знаю, имею ли я хоть какое-то право просить Гранта. После всех его звонков и попыток со мной связаться, сама ясно дала понять, что мы больше не увидимся. Именно я поставила точку на нашем недолгом знакомстве. Верила ли я, что он может быть тем, кто так жестоко расправился с моими родителями? Или они действовали вместе, организовали, один отвлекал, второй поехал уничтожать мой смысл жизни? Как бы я не раскладывала эту теорию, не делила ее на мелкие части, чтобы собрать воедино, ничего не сходилось. Он не мог быть тем, кто превратил мою жизнь в ад. Меллон был загадкой, представляющейся моей второй половинкой, чудовищем, скрытым в теле прекрасного человека. Но не убийцей… Точно не таким, как Джаред.

Мой мозг отказывается понимать, для чего я связалась с одним из них, и почему меня так тянет к Гранту, зачем я назвала его. Может он не станет читать, отвечать, или Кэрри не найдет его контакта в моем телефоне.

Машина дергается и останавливается, я переваливаюсь, практически слетаю с кресел.

– И что я должен с тобой делать? – возмущается полицейский.

– Я, – глубокий вдох, – не могу, – хрип из разодранного сухого горла, словно внутри миллион разбитых осколков, – двигаться.

Не вижу его, но открытая дверь и легкий ветерок подсказывают, что человек стоит у меня в голове. Резким движением он разворачивает меня лицом к потолку, хватает за растрепанные волосы и тащит из машины, волоча по полу. Мои ноздри раздуваются от сдерживаемых рыданий, непослушные ноги, и вялое тело чувствует только боль, стертые в кровь руки и ободранные пятки об каменистую дорогу. Спиной ударяюсь обо что-то твердое и громко стону. Мужчина останавливается, видимо осознав, что делает что-то неправильно, опускает мои волосы, и я, не в состоянии удержать голову, ударяюсь об камни.

– Решила из себя разыграть жертву, сволочь? – Он снова хватает меня, но теперь за руку, выворачивая ключицы, дотаскивает до входа в полицейский участок и оставляет валяться на улице.

Это точно не сон, я не проснусь, и происходит нечто такое, за что меня готовы покалечить. Мне очень сложно сосредоточиться на мимо проходящих людях, они все делают вид, будто меня вообще здесь нет. Хотя еще вчера каждый из них готов был целовать мои следы. Какого хрена? Это все, о чем я думаю? Какого хрена произошло?!

– Лежит, красавица, решила притвориться умирающей. Осмотри ее, ты же раньше лечил лошадей. Буду я еще врача для нее вызывать, будто нет других дел. – Меня толкают в спину, затем подтягивают за подмышки, опирая на стену. – И смотри, чтобы не удрала. – Полицейский идет к машине и возвращается с системой, которую передала Кэрри. – На, держи, надеюсь, ты пустишь в ее вены воздух. Медленно сдохнет всем на радость. Лучше так, чем народ ее линчует, понимаешь, о чем я? Нам не нужны скандалы. – Пакеты летят мне в лицо, а я даже не могу отвернуться. – Потом заставь ее своими двумя оказаться там на скамье. – На моем запястье застёгивается браслет, и, судя по звону, на меня только что надели наручники.

Полицейский уходит, оставив меня с человеком, больше похожим на молодого студента, одетого, как сантехник. Его футболка перемазана грязью, лицо вытянуто, а в глазах плещется шок.

– Я думал, ты выглядишь иначе. – Даже не вымыв руки, он снимает колпачок с иглы, вешает на скамью мешок с инъекцией, перегибая ее в нескольких местах до образования воздушных пузырьков, и разглядывает мои вены. – Значит все-таки алкоголичка, вены хорошие.

Он протыкает мою вену, перетягивает на себя пакет, и, не отрываясь от моего лица, разглядывает меня так, словно я жуткое чудовище, исчадье ада, которое необходимо истребить. Как только по крови идет раствор, меня клонит в сон, не контролируя себя, отключаюсь, слегка свесив голову на бок.

Тень, в которой я была совсем недавно, исчезает и на смену ей приходит палящее солнце. Оно иссушает меня, наказывает за все те ошибки, что я раньше совершала. Кожа горит в тех местах, где солнечные лучи сжигают меня заживо, оно издевается надо мной точно так же, как этот детородный студент, выдергивающий иглу из-под моей кожи. Сколько раз он уже убирал систему и возвращал ее на место, теряя вену, будто это было сделано намеренно, поиздеваться надо мной лишний раз. Горячая грубая рука хлопает меня по щекам, я смотрю в глаза человеку, мучившему меня все это время. Он встает на ноги и заходит в помещение. Мне становится немного легче, но слабость и немощность уничтожают мои попытки вывернуть руку из наручников. Металл скрипит, соприкасаясь с поручнем, я осматриваю свои исколотые вены, на которых уже образовывается обширный синяк.

Я чувствую, как мое сердце начинает биться быстрее под действием лекарства, мозги закипают, учащенное дыхание сменяется приливом жара к коже. Дыхание превращается в прерывистое, хватаю себя за грудную клетку, в панике осматривая трясущиеся ноги. Тело вытягивается в струну, голова опрокидывается назад, и меня начинает бить в судорогах. Провал в моей голове, сдавливание висков и нехватка воздуха.

– У нее эпилептический припадок, – слышу голоса, как из трубы, мое сознание отключается, превращая меня в растекшуюся массу, нет никаких мыслей или чувств. Тело будто отделяется от души, оставляя только фон. – Что ты ей ввел?

– Лошадиный препарат кетамин. Она должна была стать более разговорчивой, – говорит тот, что сидел рядом со мной все это время.

– Ты идиот! И что мне теперь с ней делать? – Долгое молчание. – Хватай за ноги, закинем ее в камеру, если сдохнет, все равно никто не будет переживать. У нее никого не осталось. Уже справки навел.

– А те, что были в доме? – дрожь в голосе молодого парня. – Как с ними быть?

Я больше ничего не чувствую, мощный прилив, и мое сердце останавливается, воздуха больше нет, людей, звуков.

Я будто со стороны наблюдаю, как некогда красивый город Куэрнавака пылает огнем, все его улицы превращаются в подобие вен, ведущих к самому сердцу. Извилистые лабиринты, охваченные пламенем, другие узкие улицы похожи на артерии, заполненные красными реками крови. Все это стекается в единственное место, огромная пирамида Теопансолько.

Хаос, заставляющий бежать людей все быстрее, но я вижу, что никого из них не останется. Они все умрут, как бы ни старались избежать своей участи. Я чувствую, как им больно, и жалость просыпается во мне.

– Ты не должна вмешиваться, – я слышу его голос, он глубокий и сильный.

– Мы должны им помочь. – Он молчит, все еще стоя рядом со мной и наблюдая за этим бесчинством. – Я не прошу тебя пойти со мной, можешь оставаться. Но не брошу их.

– Ты не сделаешь этого. Мы договаривались! Не будь такой идеалисткой. У них нет шансов. Ты все разрушишь! – Я молчу, решение уже принято, и он знает об этом не хуже меня. – Ты погубишь всех нас! – он кричит на меня, но это только подстёгивает. – Психея… – Я чувствую его разочарование и гнев, ничего не могу поделать с собой.

Глава 8

– Что с ней произошло? – громкий голос мужчины сотрясает маленькое здание. – Почему она в таком виде?

Сердце от волнения подскакивает, ощущение счастья, радостный шок. Звук его голоса отзывается глубоко внутри меня, это невыносимая потребность, увеличивающаяся с каждым вдохом – слышать его снова и снова. Я даже не подозревала, насколько сильно нуждаюсь в нем до этой минуты.

– Синьор, – со звоном в голосе произносит другой человек, – она поймана с поличным. И ее одежда уже выглядела таким образом.

– Умение лгать не ваш конек, – мужчина говорит это с ленцой, будто ему уже надоел этот спектакль. – Решетку откройте, – тон, не терпящий ожидания.

– Но постановление… – Я вздрагиваю от громкого удара кулаком по дереву.

– Я в последний раз говорю вам сделать так, как велено. В данный момент активно работает защита, у нас есть подписка о невыезде.

Шорох, звон металлических прутьев и скрип открывающейся двери. Приглушенные шаги, я открываю глаза, чтобы увидеть его. Грант стоит спиной ко мне и подписывает бумаги, выглядя так, будто сошел прямиком с небес. Безупречно отглаженные серые брюки и белоснежная рубашка с закатанными до локтя рукавами. В такой дыре… Он кажется мне нереальным, может, я все еще нахожусь под лекарством и у меня галлюцинации?

– Саванна, пожалуйста, зафиксируй на фото побои, следы уколов, надорванную одежду на теле, – он едва сдерживает себя, судя по тону. – И выясни, куда мы должны поехать для судебно-медицинской экспертизы.

– Я все организую, Грант. Ты подписал все бумаги? – спрашивает девушка. Подходит ко мне и начинает фотографировать, ослепляя вспышками. Я рассматриваю ее, короткие светлые волосы золотого блонда, сверкающие голубые глаза, родинка над верхней тонкой губой и идеальный макияж. Она похожа на Мадонну в молодости, стоит ее губам слегка растянуться в улыбке. Лисьи глаза цепляются за каждую деталь в моем внешнем виде, я чувствую себя раздетой и растерянной.

– Не задавай вопросы, работай. Мне не нужен коновал, или кто тут еще есть. Хороший доктор, качественные услуги, – он все это время говорит, будто обращаясь к столу.

Девушка помогает мне подняться, с омерзением рассматривает мои намокшие штаны, будто я сама не чувствую вонь, исходящую от меня. Я обмочилась во время приступа эпилепсии, или эти сволочи меня поливали невесть чем, не понятно. Но ясно одно, меня выпускают. И я благодарна небесам за то, что они послали мне Ангела-хранителя. Стоит мне приподняться, голова становится тяжелой, а тело будто состоит из мягкого пластилина.

– Давай переоденемся. – Девушка поднимает мои руки над головой и стягивает перед всеми собравшимися футболку. У меня нет сил на стеснительность или лишние движения, чтобы прикрыть оголенные участки тела. Да и незачем, самое удивительное, ни один из присутствующих не обращает на меня никакого внимания. – Сделаем это как можно скорее, ты и так натерпелась, бедняжка, – столько сочувствия в ее голосе я не слышала ни разу за последние несколько лет, блондинка помогает мне переодеться, стягивает мои мокрые штаны и надевает новые, просовывая еле двигающиеся ноги в штанины, так, что мне остается только немного привстать. – Попей, только пару глотков. – Передает мне бутылку с водой и ждет, пока я закончу. – Сразу много нельзя, иначе тебя вырвет. – Бутылка исчезает их моих рук, и я жалобно мычу. Сражаюсь с собой, чтобы не прилечь на грязные доски, когда снова начинает все плыть.

– Саванна, вы закончили? – нетерпеливым тоном спрашивает Грант, остаюсь неподвижно сидящей.

– Все в полном порядке, – отвечает девушка и когда брюнет оглядывается, все в моей душе переворачивается.

На мои глаза наворачиваются непрошеные слезы отчаяния и радости, я думала, что оставила его в прошлом. И всеми силами внушала себе, что наша встреча ничего не значит. Никаких эмоций, твердила я себе. Нельзя раскисать, не сейчас. Но он приехал, чтобы вытащить меня отсюда. Это ли не показатель того, что все слова, брошенные в лицо друг другу, бессмысленны? Как и психопатия с этими кристаллами. Меллону можно было доверять в любом обличии.

Высокий брюнет становится в пол оборота, его слегка вьющиеся волосы гладко уложены, волевой подбородок, отмеченный глубокой ямочкой, приподнят, челюсти сжаты. Ледяными глазами он оценивает мое пристанище, вещи, валяющиеся на полу, и мои босые ноги. Я сжимаюсь под его взглядом, желая испариться или оказаться в другом месте. Лишь бы не испытывать это унижение, которое последует за всем этим. Не на такую встречу я рассчитывала.

– Это все так… – Он трет свою мощную шею ладонью и замолкает.

– Да, черт возьми, – хрипло отвечаю я на его оборванную речь, – мы же не могли встретиться при других обстоятельствах.

Конечно, в моем воображении наша встреча спустя годы могла запросто стать драмой, без которой не может жить ни одна нормальная женщина. Или супер блокбастером, где я мщу за своих родных, выбрав жертвой единственного оставшегося в живых. Но чаще всего представляла, что однажды нас сведет судьба, и обязательно я должна была устроиться в жизни, сидеть на сидении мазератти одной из последних моделей, а Меллон голосовать вдоль дороги с видом несчастного потеряшки. И вот я подъезжаю и с самым пафосным выражением на лице, приглашаю запрыгнуть в салон. То есть, спасаю его, но никак не он меня.

Эти мысли меня посещали в моменты, когда становилось невыносимо одиноко, и меня тянуло к нему. Вспоминая его слова, что не такую он меня ожидал увидеть, мгновенно стирали весь романтический подтекст, оставляя лишь негатив. Борьба с погаными привычками, становилась упорней, лишь бы доказать ему, что я лучшее что случалось в его жизни.

Он все еще не отводит взгляд от моего плачевного состояния, все, что мне остается, это «повесить» нос, низко опустить голову и не обращать на себя внимание, выдержав затянувшееся молчание. Но я сейчас то самое бельмо, которым интересуются все находящиеся в здании.

– Обувь ее где? Только не говори, что ты забыла, – грубо спрашивает он, и то, как шагает по направлению ко мне, пугает. – Я же попросил, быть готовой ко всему.

– Грант, я сделала все от меня зависящее. Их магазины открываются через час, то, что сейчас на ней надето, это мои личные вещи. И прошу заметить не барахло с уцененки! А ты знаешь, как я ценю бренды. – Она замолкает, – Хорошо, прости. Ситуация не для слабонервных. – Будто смирившись, я вижу, как она снимает с себя туфли и ставит их передо мной. – Ты можешь обуть их? Прости, что так получилось, не каждый день мной таким образом руководят. – Она наклоняется ниже, в упор смотрю в ее красивые глаза. – Он умеет быть нежным, ты же знаешь.

Бросаю хмурый взгляд на Гранта, они вместе. А как же вся эта чушь про души? Чертов Меллон и его фокусы в пещере. Мерзавец. Не подхожу я ему. Злость толкает меня собраться с духом. Встрепенувшись, хватаюсь за твердую поверхность лежанки, через силу приподнимаюсь, меня покачивает, и, не устояв, плюхаюсь на задницу, громко застонав. Нога болит так, будто ее разъедает что-то изнутри.

– Каблуки, Сав, – чуть ли не рычит Грант, – как она в них пойдет?

– Я тебе уже сказала, что у меня не было выбора. Эти ублю… хочу сказать, что полицейские могли бы дать возможность одеться человеку, прежде чем волочь ее, как мусор из дома, – резко отвечает она.

Сосредоточившись на своем теле, движениях, дающихся мне с огромным трудом, снова приподнимаюсь, обливаясь потом от слабости. Сжав зубами нижнюю губу до крови, трясущимися ногами молодого олененка, едва ли удерживаю себя вертикально. Сильная рука охватывает меня за талию, не позволяя снова упасть навзничь. Этот запах невозможно перепутать ни с кем другим, Меллон как грех, сладостный и опасный, идеальный яд для таких дур, как я и Саванна.

– Я справлюсь, – тихо говорю, сжимая его руку своими пальцами, упиваясь ощущениями тока бегущего по нервным окончаниям.

– Именно поэтому не подходил к тебе все это время. Ты не умеешь быть благодарной. – Он сильнее прижимает меня к себе, протягивает кейс и бумаги девушке, стоящей рядом, пинает мои грязные вещи и берет на руки. – Не больше ребенка стала весить, о чем ты думаешь, Андреа?

– О том, что знала, что ты начнешь меня учить и рассказывать, насколько я не идеальная. Меллон, я благодарна тебе адски, но прошу, не трать время, ускользающее сквозь пальцы на третирование и унижение моих достоинств. – Чувствую, как от меня воняет, пусть даже переодетую, смердит этим местом и собственной мочой. – Жаль твою рубашку.

– Лучше бы пожалела себя, Уиллис. Смотреть страшно. Все, что ты делаешь, это отталкиваешь. Нагружаешь и без того тяжелую жизнь своим мировоззрением. Понятиями, не вписывающимися в рамки нормального человека. Ты видишь то, что хочешь. – Его брови хмурятся, глаза бегают по моему лицу, словно он считывает все то, что произошло со мной в его отсутствие. – Я не пытаюсь тебя унизить. Но ты должна была взять чертов телефон и ответить каждый долбаный раз, когда я звонил и писал!

– Ну, кто же знал, что ты уже вполне себе здоровый, даже не смотря на металлическую штуку, торчащую из твоей головы. Не пикаешь на контроле в аэропорту? – Указываю на крохотную деталь за его ухом и маленький шрам у виска. С каждым словом силы будто покидают меня, но выброс адреналина, когда я прижата к его телу, толкает меня на немыслимые поступки. Он проводит языком по своим губам, заставляя мое тело покрыться мурашками, и набирает в легкие воздух.

– По крайней мере, у меня нет желания искать себе приключения, благодаря идеализации людей, то, чем ты страдаешь постоянно. Побереги силы, не открывай свой рот до нашего приезда. Я не хочу сидеть над твоим хладным трупом, – отрезает он, заканчивая этим наш разговор. Нас отвлекают приближающиеся шаги, громкое переругивание на мексиканском, и появляется Эрнесто с видом разъяренного мужчины, совершенно неожиданно выхватывает меня из рук Гранта, бесконечно матерясь. Прижимает меня к себе и выносит на улицу под навес, затем к своей машине. Все его манипуляции четкие и слаженные, как хорошо продуманный план. Запихнув меня в салон, он блокирует двери и вот-вот встретится нос к носу с Грантом. Я удивлённо моргаю, как он вплотную подходит к вышедшим ему навстречу людям, особенное внимание привлекает враждебно настроенный человек в белой рубашке, выглядевший на грани.

– Ты что задумал, идиот? – Грант широким шагом пересекает разделяющее их расстояние и хватает Эрнесто за грудки, так, что его худощавая фигура повисает в воздухе, отчаянно размахивая ногами, жилистая рука поверх мощного кулака стягивающего рубашку.

– Она приехала ко мне, чтобы ее судить, пусть сначала докажут! Тебя вообще никто уже не ждал. Два дня не много для раздумий? Можешь возвращаться в свою Америку, я уже знаю, что делать, – не боясь, он высказывает все в перекошенное от ярости лицо Меллона.

– Если я и вернусь в свою, как ты выразился, Америку, Андреа поедет со мной. И ваш гнусный суд, и обезьяны, вешающие на нее убийство, могут рвать свои волосы на жопе. Как и ты. Все понял? – Я слушаю их душещипательную речь, наполненную мужским гонором и перетягиванием каната в половину уха, в голове снова становится, как в тумане, единственное, чего хочу, это умчаться отсюда куда подальше.

– Мальчики, вы вообще видите, что происходит? Она сейчас отбросит копытца, пока вы устроили собачьи бои. К тому же шикарное зрелище и то впечатление, которое мы произвели изначально, превращается в липкую массу, растекающуюся по доводам. Я в машину, – говорит Саванна, касается своими холёными пальцами напряженного плеча Гранта и с походкой от бедра движется к его машине.

Замечательно, он нашел себе пару, и, надеюсь, она соответствует. Все к лучшему, так даже будет проще забыть его и не верить в эту чушь о судьбе, сотне лет и душе. Нажимаю кнопку закрытия окна и дотягиваюсь до кондиционера, работающего не на полную мощь. Тело снова начинает гореть, я чувствую, как кровь бурлит в моих венах, она как специально распространяет боль и ломку, достигая головы. У меня нет сил даже устроиться удобнее, все кажется таким наболевшем. Туман, рассеивающийся перед глазами, я снова превращаюсь в желе. Когда, черт возьми, это закончится?!

Громко хлопает дверь, но я не шевелюсь, боясь еще больше усилить пульсирующую повсюду боль. Мне кажется, что вся моя кожа пузырится, как раскаленное золото, медленно и вяло достигает самых чувствительных мест.

– Андреа, – Эрнесто поворачивает мое лицо к себе, я приоткрываю глаза, еле сосредотачиваясь на нем, – эй, прекращай меня так пугать, ты белее той стены в участке. Лихорадит. – Его рука касается моего лба, и я чуть не закатываю глаза от удовольствия, прохлады, которую он принес с собой. – Матерь божья, ты собираешься умереть здесь.

Звуки, рев двигателя, бесконечное роптание человека, находящегося рядом, и мои ощущения, те, что живут внутри меня. После подобного ты можешь понять, почему человек – это живое существо, каждый орган имеет свой звук. Сердце – оно как гром, стучит громко и жестко. Местный авторитет, заводила всей этой иерархии. Пульсирующие и ноющие почки и печень – они, как маленькие обиженные дети, вынужденные находиться рядом с органом, желающим найти себе приключения. Ну и конечно мозги – они скрипят, как не смазанные колеса у велосипеда, и когда им становится совсем невыносимо, дают сбой и ломаются. Как, впрочем, они сейчас со мной и поступили. Главное, чтобы все это не было галлюцинацией.

Сквозь плотную дымовую завесу я вижу отца, идущего с мамой ко мне навстречу, они счастливые, протягивают ко мне руки и обнимают меня с двух сторон так крепко. Мы не виделись слишком много времени, и я бесконечно по ним скучаю. Когда они размыкают свой круг объятий, отец берет меня за плечи и разворачивает так, чтобы я стояла прямо напротив него. Медленная улыбка появляется на его лице, ему отчего-то грустно, и он не может скрыть от меня своих чувств.

– Слишком рано, мое солнышко. Я бы хотел, чтобы ты еще немного поборолась за свою жизнь. Это того стоит. – Черный дым сгущается за спиной, превращаясь в огненную воронку, затягивающую его во внутрь. Отец не свободен, в его глазах этот отчаянный страх. Длинные и изогнутые когти впиваются в лицо и живот, цепко хватая и забирая к себе моих родителей. Я мчусь им навстречу, ищу, но все тщетно. Их удерживают насильно.

Глава 9

Даже сквозь сон чувствую себя лучше в миллион раз, чем вчера. Мои мышцы перестали ныть, больше нет судорог и слабости. Свободно переворачиваюсь на бок, лежа на чем-то мягком. Это мне напоминает времена, когда я с удовольствием обнимала мягкую подушку и проваливалась в здоровый сон. Чувство дискомфорта только в моей ноге, это ощущение жара, будто кто-то разжигает на оголенном участке тела огонь.

– Ну, вот ты и вернулась к нам, – немного дрожащий голос Химены приводит меня в чувство, – напугала так сильно. Даже этого сердитого сеньора. Он себе третьи сутки не находит места.

– Надо гнать сеньора в шею, чтобы не пугал всех домочадцев, – пытаюсь пошутить и даже улыбнуться, когда женщина начинает произносить имена святых.

– Нет, он очень хороший. Конечно, только не для Эрнесто, он потерял покой, но это к лучшему, – шепчет она рядом с моим лицом, – живая конкуренция ему не помешает.

Я давно уже не чувствовала такой подъем настроения, из меня вырывается смешок.

– Боюсь, что Грант не потерпит соперников, – отвечаю так же тихо, как она.

– У него их нет, – заключает Химена. – Ты выглядишь намного лучше.

– И чувствую себя отлично. – Подкладываю под щеку ладонь и вытягиваю здоровую ногу вдоль тела.

Задернутые плотные шторы наполняют приятным светом комнату. Придавая ей вид уютного гнездышка. Белое постельное белье и взбитая перина, наполненная перьями, как облако, в которое я провалилась и парю. Принюхиваюсь к себе, мгновенно нахмурившись, не могли же они положить меня на это прекрасное постельное белье грязной. Приподнимаюсь на кровати и замечаю новую пижаму и носки, надетые поверх бинта.

– Сеньор Меллон позаботился, он переживал, чтобы тебе было удобно. – Химена помогает мне сесть, вытаскивает трость, спрятанную у изголовья кровати.

– Я надеюсь, не настолько переживал, чтобы самостоятельно меня мыть, – бурчу себе под нос, шипя от боли, когда наступаю на ногу.

– Что ты. Это сделали мы с Кэрри, он только принес тебя и отнес. – Я резко поднимаю голову. – Мы позаботились, чтобы твое тело было скрыто от его глаз.

– Слава богу. – Закусываю губу, когда нога простреливает от адского жжения. – Это очень неудобно, надо привыкнуть скакать на одной ноге.

Опираюсь на трость и фиксирую на нее весь свой вес, без определенной тренировки, если честно сказать, это очень сложно. Надо поймать баланс и равновесие, сосредоточиться на этой точке опоры и оттолкнуться. Химена подходит ко мне и позволяет опереться на нее, поддерживает мою поясницу. И это не помогает, я тут же спотыкаюсь об порожек и отшвыриваю от себя никчемную палку.

– Да что же ты? Как же ты спустишься? – встрепенулась женщина, не ожидая такого поворота событий.

Пока я хватаюсь за дверной косяк, заворачиваю за поворот, все идет нормально, если бы не чертова лестница. Прыгая на здоровой ноге, слишком быстро выматываюсь, дыхание становится излишне прерывистым, подмышки потеют, и тело покрывается ледяными капельками. Слабость дает о себе знать, по моим подсчетам, я не ела пять дней, даже если они что-то вливали мне инъекционно и в глотку, состояние вполне себе оправданное. Осторожно обхватив перила, приваливаюсь на них животом, затем медленно на вытянутой ноге сажусь на лестницу. Снизу доносится голос этой девушки, приехавшей с Меллоном, и меня передергивает. Она так смотрит на него, трогает, подобное не станет приятным никому. И это отнюдь не зависть. Может, конечно, мне все показалось в бреду, но смотреть на то, как они будут на моей территории притираться, не особо входит в мои планы.

– Он уже внизу? – спрашиваю женщину, нервно сжимающую свой передник.

– Они кушают, – отвечает она, и я цепляюсь за слово «они», как маразматичка. Значит, блондинка тоже осела в этом доме. Надо сказать Эрнесто, чтобы выгнал их, даже если попросила помощи Гранта, тащить девку не стоило. Я вполне могу оплатить себе адвоката и разобраться со всеми проблемами. Только бы не видеть его с другой.

– А Кэрри внизу? – Очень аккуратно приподнимаюсь с лесенки, скорчившись от неприятных ощущений, стараюсь сохранить баланс.

– Она уехала с Эрнесто за продуктами. Я могу принести тебе покушать на балкон. Если пожелаешь. – Женщина подает мне руку, я хватаюсь за нее и вприпрыжку возвращаюсь в комнату. – Помочь переодеться?

– Нет, я намеренна отлежаться. Поэтому халата будет достаточно. – Накидываю ткань себе на плечи и хватаюсь за спинку кровати. – Принеси мне, пожалуйста, если тебе не сложно, сюда легкую пищу. Без специй и острого. Лимонад, если можно.

Химена тут же разворачивается и покидает комнату. Балансируя на одной ноге, затягиваю пояс на легком халате, медленно добираюсь к балконной двери.

Выхожу из просторного дома на свежий воздух и подставляю лицо приятному ветру. Прохлада в Мексике – это роскошь, появляющаяся вечером или поздней ночью, но сегодня исключение – солнце прячется за фиолетовое грозовое облако и в воздухе летают частицы влаги. Сидеть в душном доме, когда на мозги давят не только мысли, но и иссушающая жара невыносимо.

Сажусь на плетеное кресло, откинувшись на его спинку, снимаю с одного плеча рукав и жду, когда выступивший пот, стекающий влажной дорожкой по телу, высохнет. Организм начинает остывать, путь от кровати до лестницы, затем назад до балкона, как хороший кросс. С удовольствием откидываю голову назад, как только ветер подхватывает мои волосы и раздувает их.

Мне неудобно, что посторонний человек ухаживает за мной, готовит, будто я безрукая. Это меня смущает. Никогда бы не подумала, что меня занесет в Мексику, и за мной станет следить домработница. Это не моя прихоть. Здесь положено, чтобы в каждом доме был человек, ухаживающий за жилищем, вроде как помогает социально не защищенным слоям заработать свою копейку на жизнь. Не скажу, что особо нуждалась в Химене, но женщина была родственницей друга, и к тому же одинокой. Когда я пришла в этот дом, она уже здесь была, а выгонять человека, пытающегося помочь, даже не пыталась. Возможно, она, как и я, ищет себя в этом мире. Она очень добрая, напоминает мне мою заботливую маму…

– Добавила еще листочки мяты, как ты любишь. Аккуратней. – Я сажусь удобнее и забираю из ее рук чашку. – Когда грусть уйдет из твоих глаз, ми сиело?

– Когда все закончится, – отвечаю ей и улыбаюсь. – Спасибо за то, что ты делаешь. Не знаю, как справилась бы без тебя.

Женщина прикасается к моим ладоням и кладет свои поверх. Нескольких секунд молчания достаточно, чтобы боль, возвращающаяся в мое сердце, начала утихать.

– Ты ведь еще не понимаешь, что происходит, ми аморе. – Она несколько раз хлопает по моей коже.

Я хмурюсь и закидываю перебинтованную ногу на плетенный стул, стоящий напротив. Заглядываю в окна соседнего дома, закрытые на ставни. Может, родители Матео уехали отдыхать. Да, мальчишке это пойдет на пользу.

– Если ты о том, что произошло, все как в тумане. Если бы не вот это, – показываю на ногу, – и человек, находящийся внизу, подумала бы, что это сон. Дурной и страшный. Я с трудом вспоминаю день моего освобождения, отрывки фраз не более. – Снова мое внимание привлекает окно напротив. – Скажи, а Матео не приходил? У меня не хорошее предчувствие о нем. – Ее глаза странно округляются, она прикрывает рот рукой. – Химена? Ты пугаешь меня. Что происходит?

Она наклоняется и обнимает меня за плечи, отвечаю взаимностью, не понимая, что все это значит. Женщина поправляет длинную зеленую юбку и уходит в глубину дома, оставляя меня наедине с собой, не пытаясь объяснить свое поведение.

Остаюсь сидеть на месте, еда, так привлекательно пахнущая, уже не интересует, медленно разрезаю ножом курятину и без аппетита жую. Перед глазами всплывает картинка, затем еще и еще. Меня выдергивают с постели, ненависть полицейского, то, как он тащил меня за волосы, хватал за руки, дергал и швырял, пока они тащили меня практически безжизненную за решетку. Он громко кричал, обвинял, но что-то происходило в моем организме, отчего я плохо соображала, и сейчас не вспомню и слова из того, что было.

Задираю халат выше, осматривая синяки на бедрах, затем проверяю руки: все покрыто фиолетово-желтыми следами. Вцепившись в столик, я чуть было его не опрокидываю, пытаясь подняться и дотянуться до зеркала, лежащего прямо на подоконнике. Стул накреняется, едва не опрокинувшись вместе со мной в тот момент, когда гром обрушивается на городок с оглушительной силой. Вскрикнув, я заваливаюсь на бок, почти коснувшись лицом холодной плитки, если бы не сильная рука, подхватившая мое тело. Я поднимаю голову, чтобы встретиться с ним глазами, будто повторяется момент нашей встречи. Ощущение дежавю, так было и уже не раз. На его лбу появляются две глубокие морщинки, он восстанавливает мое равновесие, вернув в нормальное положение.

– Тебе не надо сейчас брать зеркало. – Покровительственно мужчина бросает стеклянную штуку в мусорную корзину, когда я упрямо тянусь за ним, без слов достает зеркало и со всей дури бьет его об каменные перилла. Стекла тысячами осколков осыпаются вниз. – Ты никогда не будешь слушать то, что я тебе говорю?

Не глядя на Гранта, пальцами трогаю свое лицо и жмурюсь от боли около виска и на скулах.

– За что они так со мной? Я плохо помню все случившееся. Вчера и тот день, как урывками. – Не рассказывать же ему, что отчетливее всего я помню его подружку. А вот зачем конкретно она приехала, не известно.

– Сядь удобнее, тебе все еще нужен покой. – Он садится на плетенный стул, задирает мою ногу и ставит между своими бедрами. – Знаешь, я бы с особым удовольствием, убил тебя сам. Вот собственными руками придушил, но не знаю, как потом справлюсь с этим чувством пустоты. Задаюсь вопросом, отчего мне с каждым разом все тяжелее с тобой? Ощущения, которые сидят во мне и терзают, не доставляют удовлетворения. А вечное непослушание скоро доведет меня до точки кипения. – Задумчиво гладит мои стопы. – Когда ты совершаешь эти глупые поступки, повторяя раз за разом свои ошибки с этим повышенным человеколюбием, делая из людей идолов, делишься с ними, принимаешь – это бесит меня. Скажи, сколько тебе надо получить переломов и трагедий, чтобы ты поняла, что так не надо поступать?

– Мне было действительно плохо, и я думала, эти нравоучения мне показались. Оказывается, ты все еще не сменил тактику, может, моей ошибкой было позвать именно тебя? – Хватаю графин с лимонадом, но он тут же выдергивает его из моих рук и наливает жидкость в стакан.

– Ты будто слепая, готова питаться иллюзиями до скончания века. Речь о том, что ты не благодарная по отношению ко мне, но щедрая по отношению к другим. Ты можешь объяснить мне, сколько это продлится? – Отличные выводы делает мужчина, выгибая свою темную бровь.

– Я должна вспомнить что-то хорошее произошедшее между нами? Чтобы подпитывать твое безмерно раздутое эго. Поверить в бред, которым ты бесконечно меня кормишь, и благодарить? Может ты и не заслужил благодарности? И в данный момент отрабатываешь совершенное потакание преступлению, именно поэтому появился при первой моей просьбе о помощи, – высказываю свою мысль, глядя, как у него меняется выражение лица.

– Ты о чем? – Он внимательно следит за тем, как я хватаю его кулон, спрятанный под черной рубашкой, и выставляю перед его носом, вынуждая скосить глаза. – Не вижу связь с твоими обвинениями.

– Что, если ты прикрывал Джареда, именно поэтому отвез меня на машине? Именно ты стал тем, кто не дал мне возможности быть дома раньше! – громко говорю я. – И потом вы что? Близнецы, носите одинаковые кристаллы? Вы в одной шайке? – Моя кожа начинает гореть, кровь стучать в районе виска. – Хватит причин моей не благодарности? Тех, кто был мне дорог, больше нет. И никто не сможет вернуть. Если только ты не умеешь возвращать время вспять.

Грант убирает мою ногу, встает со стула и поворачивается спиной, с силой сжимая балконные перилла. Его мощная фигура заслоняет мне весь вид на город, ветер, дующий с особым усилием. Он гребаная стена, не пробивная, скрывающая меня от внешнего мира. Человек, поставивший под сомнение все, во что я верила. Тот, кто вполне мог стать кем-то важным.

– Мне очень жаль, что все это время ты делала из меня монстра. Придумала обо мне небылицы и отталкивала. Это все стоит между нами веками. – Он устало вздыхает. – Ты права в одном, их не вернуть. И причина в тебе. Та, кому принадлежит кристалл, моя половинка, а не близнец. Без своего кристалла ты будешь постоянно верить другим, но не мне, отбиваться от вездесущих рептилий в образе человека. Они будут пытаться уничтожить тебя при любой возможности, стоит тебе только сунуть свой нос в их дела. И все, кто, как ты говоришь, дорог тебе, исчезнут. Утонут в реках крови, станут кормом. – Его широкие плечи приподнимаются и затем опускаются, как если бы он сделал успокаивающий вдох. – Я неосознанно пытаюсь тебя защитить на уровне инстинкта. Не знаю, каким образом доказать тебе, что я не он. И мы не с ним. Говорил же уже все в рамках тела, которое в данный момент принадлежит мне. Заметь, я пытался жить без тебя.

Это чертов предел, он пытался с другой. Пока я пыталась ему соответствовать. Отлично! Он поворачивается ко мне лицом, небо затягивает темными тучами и отбрасывает тени. Грант, как отвергнутый ангел, только без крыльев с этим безупречным лицом и телом. Нет никаких возможностей оторваться от созерцания его, словно его кристалл работает как неодимовый супер магнит. Я с трудом отвожу взгляд от серых глаз, завораживающих меня, и хватаюсь за наполненный стакан. Если таким образом будет происходить постоянно, и его слова станут проникать в мою душу, никакая броня не поможет. Я превращусь в расползшуюся на асфальте улитку, потерявшую все. А он запросто раздавит меня при первой же возможности.

– Значит, надо заканчивать все это. Я благодарю тебя за помощь и предлагаю оплатить твой обратный перелет, а также беспокойство в денежном эквиваленте. – Привстаю с кресла, поднимаю руку, останавливая его от помощи, которую он пытается мне тут же оказать. Прыгаю мимо брюнета в комнату и роюсь в шкафчиках в поиске чековой книжки.

Позади раздается его громогласный смех, тот самый, от которого я пытаюсь избавиться в воспоминаниях, желанный, вызывающий нежную истому в душе. Не прилично мужчина обхватывает меня за талию и оттаскивает от шкафчика, усаживая на кровать. Сам садится напротив меня на корточки, удерживая мои руки на вытянутом расстоянии.

– Ты все еще не поняла, да? Я и ты неразделимы. У нас не выйдет в одиночку. И как бы ты не хотела, вместе придётся распутать все то, что натворила. И возможно потом у нас будет возможность отпустить друг друга. Но учитывая, сколько я пережил вдали от тебя, как старался забыть, и ничего не вышло… Маленькая надежда, связанная с расставанием не осуществима. Так что привыкай к новому статусу. А теперь по существу. Без особого романтизма представь себе, как сработала твоя идеология «помощь всем страдальцам». – Я фыркаю на его слова. – Картинки в твоей голове, это то, что ждет тебя, если я уеду. Тебя посадят за убийство Матео Родригеса. Ты готова провести остаток жизни в этом ужасном месте рядом с наркодиллерами, проститутками и насильниками? – Он видит мое замешательство на лице.

– Убийство? Маленький Матео? – Выдергиваю свою руку из его ладони, хватаюсь за горло, когда дыхание сбивается. – Он же еще не жил совсем. Чистая душа… Это так не справедливо, но я не видела его с момента как он убежал.

Как ни в чем не бывало, он разматывает мою ногу, освобождая от бинта, дав мне время взять себя в руки. Ужас, перемешанный с отчаянием – чувства, не поддающиеся объяснению. Здравый смысл, оценивающий время, которое играет против меня.

– Я должна чувствовать себя виновной в их смерти? – срывающимся голосом спрашиваю мужчину.

– Нет. Именно поэтому я тебе нужен, кто-то же должен быть твоим громоотводом? Всегда к твоим услугам, – отвечает он, оставляя меня в комнате одну со своими мучительными и пугающими мыслями. Бедный Матео.

Глава 10

Дом, в котором мы все расположились, превратился в пристанище. Все слонялись, не в силах говорить о чем-то, кроме смерти ребенка и моей изуродованной внешности. Синяки с каждым днем становились все страшней, поменяв все цвета радуги, я покрылась желтыми пятнами. Но меня не интересовало то, как я выгляжу, не интересовал уродливый шрам после укуса паука отшельника Теночтитлана, видовое название которого было дано этой гадине, в честь столицы империи ацтеков. Он спокойно себе отдыхал в той пещере, намеренно выбрав сырое и тихое место, пока я не потревожила его. Предполагаю, все случилось, когда мой кроссовок застрял в этой расщелине. Получив разрыв мягких тканей, паук без особого труда пустил в меня яд и был таков. Именно поэтому я чувствовала себя, как в бреду, помогали капельницы, облегчая мое состояние, превращая жизнь в отрезки ясных мыслей, но они не лечили, поддерживали организм.

Когда я была на волоске от смерти, попав за решетку, у меня были все шансы покинуть этот мир, даже не узнав, за что так поступили со мной. Я настолько смутно помню все случившееся, будто меня окунули в бочку с мутной водой и удерживали голову, заставляя захлебываться нечистотами. Что говорила, кто и как обращался со мной, кого звала… да можно было сделать со мной все, что угодно в этот период.

После медицинской экспертизы, о которой я так же не помню, выяснилось, что меня неоднократно избивали, повреждения и следы оставались по всему телу, отекшее лицо и разбитый нос, выдранные пряди волос. Моя награда за доброе отношение к ребенку.

Полицейские издевались надо мной, выбивая признание, пока я сменяла полную отключку – бредом. Ко всему прочему в организме нашли кетамин. Даже страшно представить, кому пришло в голову ввести мне его внутривенно. Лекарство, обычно применяемое в ветеринарии для инъекционного наркоза. Отличный вызов мозгу и сердечной мышце, которые тут же отреагировали эпилептическим припадком и достаточно серьезной аритмией, и уже потом полным расслаблением мышц. Превращая меня в желе, те люди, таким образом, мстили мне за то, чего я не делала, будто яда во мне было недостаточно для смерти.

Я начинала медленно ненавидеть Мексику и людей за это дикарское поведение. Повесив на меня смерть ребенка, устроили самосуд с применением нелегальных препаратов, но как сказала моя подруга, я должна быть благодарной за то, что не изнасилована. О, еще как благодарна! Только вот падать ниц не собираюсь.

Грант выдохнул как никто другой, когда пришли все анализы и скрининг. Будто для него это имело огромное значение, дни до этого он вел себя как агрессор, то и дело налетая на всех находящихся в доме. Я избежала этой участи только потому, что находилась в комнате под постоянным наблюдением медицинского работника.

Урон моему организму нанесен колоссальный, но есть положительная динамика, что дает надежду. Примерно таким размытым вердиктом ограничился мой лечащий врач.

– Облокотитесь на спинку дивана, сейчас будет немного больно. – Доктор сидит передо мной в огромной гостиной и каждый раз по приезду произносит эту фразу. – Мне надо снова снять слой нагноения на ране и обработать.

Хочется сказать ему банальную фразу «Что вы знаете о боли», но вцепившись в деревянный поручень со всей силы, я шиплю от боли, распространяющейся до колена. Мужчина сосредоточенно ковыряется в растущей некротический язве, поливает местным антисептиком, от которого мои мышцы снова деревенеют.

– Я могу чуть позже сделать вам еще укол обезболивающего. – Руками в перчатках поправляет свои очки.

– Чтобы превратить меня в овощ, нет уж. Вы считаете, что рана в двадцать сантиметров не требует сыворотки? – с осторожностью спрашиваю мужчину, и пусть Грант сказал, что это доверенный человек, и он обязательно поможет, у меня после всех нехороших случайностей нет никакого желания полагаться на случай.

– Именно так. Увеличение некротической язвы обычное дело при укусе ядовитого паука. Вы сейчас чувствуете повышенное потоотделение, боли в мышцах, учащенное сердцебиение? В данный момент имею в виду, – невозмутимо проговаривает мужчина.

– Вот прям сейчас, когда вы сдираете слой гноя с открытой раны и мажете этими мазями, я едва ли сдерживаю себя, чтобы не взвыть. Поэтому давайте о сердцебиении и прочем дерьме поговорим позже, – скулю, стоит ему содрать гнойную пленку и прижечь очередной лекарством.

– Это ингибитор активности лейкоцитов и агрегации тромбоцитов. Рана зарастет в течение месяца, если вас что-то не устраивает, я могу оставить все, как есть, но тогда вам потребуется обширная трансплантация кожи. – Стоит мне издать дикий вскрик боли, он сильнее сжимает мою ногу и удерживает, позволяя лекарству запениться.

– Я сейчас мечтаю стать Альфредо Балли Тревиньо и раскромсать вас! – цежу сквозь зубы, приподнявшись на руках, ожидая, когда боль утихнет. Мужчина оказался очень удивлен и даже оскорблен моими словами, но не напуган. Я хотела сделать ему неприятно, не намеренно, испытания, выпавшие мне, уже стали невыносимыми.

– Вы себе напоминаете доктора Лектора? Подобные реплики, сказанные в плохое время и не с тем человеком, могли бы сыграть против вас. Но заметьте, я все еще здесь. – В его руках блестит скальпель. – К моему счастью, у вас нет подобной прекрасной практики нарезания человеческих тканей на мелкие куски.

Я сосредоточиваюсь, глядя в одну точку поверх его макушки, чувствуя охлаждающую мазь, и буквально растекаюсь по дивану. Звук разорванного бинта похож на пение ангелов, ты его ждешь, слышишь, и становишься счастливее, чем секунду назад.

– Мне нравится ваша проницательность. Иногда это невыносимо вытерпеть, простите, – произношу извиняющимся тоном.

– И я вас не осуждаю. Мне бы хотелось задать вам вопрос, почему вы сравнили себя с Альфредо? – Он завязывает бантиком усики бинта и начинает собирать свой чемоданчик.

– Вы помогаете предполагаемому убийце ребенка. Психопатке, коей меня выставляют. Это первая ассоциация, пришедшая в мою голову. – Отвожу взгляд, как только он поднимается и начинает возвышаться надо мной.

– В таком случае, почему вы не спрятали труп ребенка в маленькую коробочку, как это сделал Тревиньо? А вместо этого выкинули его тело посреди ночи на видное место? Убийца прячет труп, а тот, кто хочет подставить… – Будто не желая продолжать свои размышления, он указывает на мою ногу. – Несколько недель и все будет прекрасно, больше ходите, не давайте крови застояться. Дальше вы сами справитесь, опасность миновала относительно яда. Но не его последствий, поэтому следите за своими ощущениями. Если станет плохо, обязательно обращайтесь. Всего доброго, сеньора.

Сгибаюсь пополам, проверяя отличную работу врача. Неожиданно я понимаю, что даже не знаю, как его зовут.

– Я забыла ваше имя, – громко говорю я, провожая его до самой двери.

– Вы и не спрашивали, – усмехается он. – Мое имя Хесус. – Наступает мой черед усмехнуться. – Какая ирония, правда? Единственная жертва Лектора с таким неказистым именем. И как вы своевременно вспомнили «Молчание ягнят».

Его удаляющиеся шаги отражаются в пустых стенах дома, сменяясь на шлепающие от домашних тапок. И почему мексиканцы не разуваются в доме? Следы от обуви на полу как признак неуважения к хозяевам. Мне искренне жаль Химену, ей приходится постоянно мыть полы. «Молчание ягнят», поедание плоти, вездесущие слова отпечатались в моей памяти. Грант не единственный верит в это.

Кэрри обходит диван и садится рядом со мной, уставившись на меня во все глаза, как только я возвращаюсь на свое место. Я приподнимаю брови, интересуясь, что за мысль ее одолела.

– Ты находишься под подозрением, твое лицо напоминает окрас леопарда, и шутишь, намекая о способности убить? – Она удивлена, не спорю: язык – мой враг. – Ты сошла с ума?

– Даже если я начну бегать по всему городу и кричать о своей невиновности, раздавать сладости и печь пироги, ты считаешь, они мне поверят? – Вытягиваю забинтованную ногу на диване, укладывая на колени подруги. – Нет, что бы ни делала, сейчас для них я дьявол воплоти, монстр, и мой образ жизни обрастает все новыми жуткими подробностями. Стоит мне показаться на улице, они раздерут меня на части, каждый из тех, кто еще вчера улыбался, будет готов содрать с меня заживо кожу. Так стоит ли молчать, когда больно, бояться выражаться, острить? Я не могу стать другой для них, но и контролировать себя, улыбаясь, когда хочется кричать, невыносимо.

Я чувствую пустоту, лед, обрастающий вокруг моего сердца, тронулся. Отец говорил, что душа человека видна невооруженным глазом. Для этого не обязательно прибегать к хирургическим вмешательствам и вскрывать грудную клетку, чтобы увидеть действительно добрую душу и сердце. Ты светишься изнутри, совершая хорошие дела.

То, с чем я столкнулась, сейчас никак не влияет на мое прошлое или будущее, человек не помнит добро, не видит твои страдания. Все, что его заботит, это собственное существование. Кривить душой не умею и искренне переживаю за ребенка, который погиб. Но есть огромная разница, когда скорбишь по человеку, и переживаешь за свою дальнейшую жизнь, ведь меня в данный момент обвиняют. В какой-то степени все происходящее мешает мне искренне переживать. Мне жаль. Я успела проникнуться к мальчонке, но не могу сказать, что могу испытать те же переживания, как его родственники. И конечно, это несравнимо с тем, когда я потеряла своих родителей.

Время в лечебнице научило меня принимать ситуацию такой, какая она есть. Без того, чтобы переживания углублялись внутри. «Смерть – это только начало», говорил один из героев моего любимого фильма «Мумия». И все ее перевоплощения, каждый из нас испытает на себе, когда придет его время.

Единственное, на что надеюсь, это встретить своих родных, сказать им то, что не успела.

– У тебя связь с космосом, или ты все еще под обезболивающим? Мне стоит позвонить врачу и вернуть его? – Кэрри тормошит меня.

– Я чувствую себя бездушной сволочью. Матео погиб, а у меня нет никаких чувств. – Мне приходится убрать ногу с колен подруги и сесть удобнее.

– Ты ему не мать, это нормально. Да и после того, как тебя чуть не убили, по мне, правильное отношение ко всему. Ты свое хлебнула во время лечения, наверное, я тоже бездушная, так как за этот период у меня голова болела только о тебе. – Она отмахивается от назойливого луча, ослепляющего ее, приподнимается и идет к дальнему окну, закрывает штору. – Был бы у меня такой защитник, боюсь, стала озабоченной только им.

– Защитник, – хмыкаю я и показываю протащить ткань еще немного, так как солнце теперь направлено на меня. – Он как бельмо в глазу. Где не появись, он со своим назидательным тоном. Делай так… или вот так…

Кэрри усмехается, берет несколько конфеток чили из цветастой вазы и закидывает в рот. Мы еще не научились не кривить лицо каждый раз, когда острые специи смешиваются со сладостью. Но стоит достигнуть вкусной серединки, вспыхнувшие от перца щеки, мгновенно сменяются довольным выражением лица.

– Вот что самое обидное, ты не говорила, насколько он… – Она шевелит языком во рту, распространяя сладость, – вкусный. Меллон – как конфетка чили, вечно сосредоточенный и серьезный. Но как выстрелит, не знаешь, куда себя деть.

– Отвратное сравнение. Не о чем было говорить. – Она вскидывает руку, словно не может слышать моего вранья.

– Вот только не надо! Ты без ума от него. А он так орал здесь, когда тебе было плохо! Сидел около твоей кровати! А ты про назидания?! Такой мужик появляется раз в сто лет, охренеть можно! Но я верю в это. – Показывает свою кожу, покрывшуюся мурашками. – Стоит подумать о его потрясающих глазах, голосе и произнести имя, сразу происходит реакция. – Она замолкает, затем с загадочным лицом произносит: – Грант Меллон. – Снова указывая на кожу.

Отмахиваюсь от нее, привстаю, опираясь на ручки дивана, трость, лежащая около столика, громко ударяется об пол. Кэрри знает, что иногда перегибает палку. Это приятно, что она одобряет моего избранного, но выглядит слишком интимно. Или у меня такое восприятие. Еще не хватало, чтобы моя подруга влюбилась в него, будто мало размалеванной блондинки с вечно идеальными волосами. Я слышу, как следом за мной идет Кэрри, она сейчас похожа на ребенка, совершающего эксперименты со своим телом. Имя – мурашки и так по кругу. Ни разу не задумывалась, есть ли у меня подобная реакция.

– …Ты должна ставить им наши условия. Андреа не будет находиться в камере ни дня, – громко говорит только что вошедший в дом Грант и тут же сталкивается со мной, хватает меня за талию, молниеносно спасая от падения из-за нашего столкновения. – Надо смотреть, куда идешь, – грубо отрезает он, выпрямившись, и поставив меня в вертикальное положение.

– Это ты мне говоришь или себе? – упрямо нарываюсь на очередной скандал, он слишком много о себе думает.

– Думаешь, я буду нянчиться с тобой бесконечно? Или ты намеренно калечишь себя? – Его лицо находится опасно близко, но в этом нет интимного подтекста, только неприязнь.

– Чтобы отмести все улики? Ты об этом? Если ты мне не веришь, можешь топать отсюда. Дверь за твоей спиной. – Он цокает языком, растягивая свой красный галстук. – Можешь не придумывать речь. Ты либо веришь мне, либо отчаливаешь.

– И кто же придет к тебе на помощь? Не твой ли мексиканский мачо, заглядывающий каждый вечер в твою комнату! А я! Грант. Запомни это имя и быстро в кровать! – орет он, и я украдкой смотрю на свои руки, покрывшиеся мурашками, мне нравится, когда он настолько зол. – Еще раз он закроет за собой двери, и я сниму их все с петель. Клянусь!

Получаю свою трость от блондинки, с удовольствием изучающей наше поведение. Пусть знает, что между нами есть химия, уже надоела расхаживать здесь в своем коротком халатике каждый вечер. Смотрю на Гранта, он на пределе, кажется, не одну меня мучает ревность.

– Я приехал помогать, а не наблюдать за устроением твоей личной жизни. – Он проходит мимо меня, следом за ним к комнате бежит Саванна. – Камеры, пусть просмотрят все в округе. Мое решение не изменится. Они получат Андреа только через мой труп. – Дверь за ним закрывается, едва не ударив по размалеванному лицу его юриста. Про себя я злорадно улыбаюсь, но по-настоящему не подаю вида, продолжаю свое пешее до кухни под аккомпанемент подленького смеха Кэрри.

– Да уж, он не потерпит соперников. – Открывает передо мной раздвижные двери. – Как и ты. – Ловит мой строгий взгляд на себе. – Да знаю, он тебя не интересует, но твоя кожа не врет. Осторожней с ним, подруга!

Глава 11

Когда ты сидишь в четырех стенах в одиночестве, понятно, что заняться особо нечем. Ты пленник этого дома, помещения, как угодно. И, естественно, невольно лезешь туда, куда не нужно. Такой детский инстинкт – сунуть свой нос, главное, чтобы его не оторвала стоящая где-то поблизости мышеловка. Время на часах тикало слишком медленно, и я могла только догадываться, куда запропастились все люди, окружающие меня. Хотя они уже сделали это традицией, раз я не могла покидать дом, делали это за меня. Продукты, прогулки, дела. Черт, да это было невыносимо. Особенно тяжело в вечернее время, когда на всех каналах идут мексиканские мыльные оперы, не интересующие меня ни капельки. Смотреть на городок через окна, или сидя на балконе, в некотором роде обидно.

Я жаждала информации, огромной порции чего-то грандиозного. Но пока все крутилось вокруг расследования и моей заживающей ноги. Кэрри, Эрнесто, Саванна и Грант общались между собой, а со мной нянчились. Хотя каждый из них в курсе, что язва полностью затянется не скоро, есть неприятные моменты, но это скорей похоже на раздражающую болячку, чем на серьезную травму. Утрировать сейчас, когда все осталось позади, удобно, и я сама себе обещала больше не попадать в подобное.

Спустившись вниз, пройдя вдоль ярких стен с подсолнухами, затем плитку с морской тематикой, возвращаюсь назад и останавливаюсь около комнаты Гранта, уперев руки в бедра. Как он расценит мое любопытство, если застукает? С другой стороны, если человеку нечего прятать, то и причин психовать нет. Он поселился здесь, не я. Еще несколько веских причин, таких, как возможное «недоверие», детали расследования и женский интерес поставили точку в решении. Потоптавшись на месте, оглядываюсь по сторонам и прислушиваюсь к звукам. Все такая же мертвенная тишина, поэтому осторожно нажимаю на дверную ручку и под хруст открывающегося замка заглядываю в комнату.

Хмыкнув, раскрываю шире двери и начинаю расхаживать по его владениям, ну не самая лучшая из комнат. Эрнесто заслужил крепких объятий за свой выбор. Желтые обои, шкаф со странными изогнутыми ручками и парочка плетенных корзин, на которых лежат мелкие штуки. Подхожу ближе и беру в руки что-то из набора для слухового прибора, вставленного в черепную коробку Гранта. Все в стерильной упаковке, поэтому открывать даже не пытаюсь. Рядом лежит ручка, карандаш и блокнот. Не размышляя ни секунды, листаю страницы, заполненные непонятными закорючками. Да уж, художник из него никакой, ему бы лабиринты рисовать. Перелистываю оставшиеся белые страницы и закрываю его рисунки.

Мне становится не интересно, поэтому кладу на место блокнот, иду к его гардеробу и раскрываю шкаф, на удивление здесь не только костюмы, как в Вегасе, разнообразие и изменения на лицо. Пижамные клетчатые штаны – первое, на что я обращаю внимание. Мне кажется очень сексуальным, когда мужчина носит подобное. Ты понимаешь, что стоит оттянуть резинку, и там будет не белье, а его величество собственной персоны. Экспонат там что надо, и судя по стонам рыжей в отеле, он волшебный. Не туда меня понесло, остановившись на трусах известной фирмы, растягиваю их, засунув руки внутрь, и убираю на место. Женского белья здесь нет, значит, Саванна не встречается с ним. Закрываю зеркальный шкаф, содрогнувшись от отражения мужчины за моей спиной.

Едва приподнятая бровь, саркастическое выражение лица, и мои нервные топтания на месте. Я заламываю руки назад, дергаю резинку от своих штанов, пытаясь выкрутиться из ситуации.

– Удалось придумать стоящую причину? – Он бросает кожаный кейс на кровать, садится на нее и развязывает шнурки, стягивает большим пальцем ноги обувь. Как он может все делать с таким сексуальным подтекстом? Вот он тянет на своей шее излюбленный галстук завязанный узором Винзор, пока я, как дура, пялюсь на него. Он откашливается, я прихожу в себя и начинаю хлопать в ладоши, раскачивая по идиотски руки.

– У меня закончилось белье, – несу откровенный бред, сама не знаю зачем. Слежу за тем, как он, глядя мне в глаза, расстёгивает пуговицы рубашки одну за другой. Хлопаю ресницами, да что же, черт возьми, это за наваждение. Размазня!

– И ты решила, что у меня оказался женский комплект как раз твоего размера? – он усмехается. – Я могу тебе подыграть? Или если еще одна пуговица расстегнется, ты потеряешь сознание? Еще пара секунд, и я вытащу из своих штанов… меч… – Его голос делает невообразимые вещи с моим телом. Я масло, теплое и влажное… Погоди-ка, чего он сейчас сказал?

– Меч? – голос охрип до неприличия, отворачиваюсь спиной, стоит мужчине снять с себя брюки, и тут же натыкаюсь на зеркало и отражения Гранта в нем.

– У тебя был такой мечтательный вид, только слюни не потекли, – отвечает он, скидывая вещи на кровать, берет спортивные штаны и футболку синего цвета со стула и натягивает. Он не видит, что сейчас меня не привлекают слова, только его накаченная фигура, скрытая под слоем ткани, и рельефные мышцы спины и рук. Грант Меллон – машина, сексуальная и мощная. Все это время мужчина стоит спиной ко мне, не успеваю отвести взгляд, меня снова ловят за преступлением. Обернувшись, мужчина искренне улыбается, это кривая усмешка, светящиеся глаза, и я впадаю в транс, нет, скорей, нирвану. Черные волосы рассыпались на его макушке непокорными волнами, а густой смех сводит с ума.

– У тебя особое отношение с подглядыванием? – аккуратно складывает носки в корзину для белья, уверенным шагом идет ко мне.

– А куда я, по-твоему, должна смотреть? Не каждый день передо мной раздеваются! – Остаюсь на месте, даже когда его рука повисает над моим лицом и открывает чертов шкаф.

– Это приятно, знаешь ли. Чувствую себя воодушевленным, что, наконец, смог привлечь твое внимание, пусть и не самым интересным способом, – он говорит это рядом с моим лицом, вынуждая задержать дыхание. – Могу приходить к тебе в комнату и делать это каждый день. – Когда я уже приоткрываю губы, думая, что он собирается поцеловать меня, перед нами появляется вешалка, на которую он вешает свой костюм. Ткань буквально касается моего лица, поэтому делаю шаг в сторону. – Так ты пришла за трусами или переспать? Я готов на оба варианта.

– Дурак. – Обхожу его стороной, направляюсь прямиком к двери. – Будто больше мужчин нет в этом доме. Ты не единственный, – колко отвечаю ему.

– Если ты про соседнюю комнату, боюсь, понадобится потом приложить больше усилий, чтобы доказать мою невиновность. Там уже будет другая статья, а мне сначала необходимо вытащить тебя. – Я оборачиваюсь, чтобы ему ответить, когда мне в лицо летит кусок тряпки. Хватаю ее, растягивая боксеры Гранта с инициалами. – Именные, носи с удовольствием.

– Чертов псих. – Это было ошибкой – идти именно к нему, голоса на первом этаже дома заполняют гостиную, я некоторое время держу в руках его нижнее белье, но поймав этот насмешливый взгляд, швыряю трусы на кровать.

– Андреа, – он меня намеренно удерживает пусть не физически, – следующий раз можешь не делать вид, что не хочешь, чтобы я поцеловал тебя. И не придумывай предлог для поиска доказательств твоих фантазий обо мне и Саванне. Их не будет! Моя спальня всегда открыта только для одной единственной, как и мое…

– Грант, – Саванна возникает на пороге, обняв дверной косяк с радостным выражением на лице, – прости, что перебила. У меня хорошие новости! – Она смотрит на меня, затем на трусы, лежащие на кровати. – Я помешала?

– Нет, – отвечаем мы с Грантом в один момент.

– Отлично, тогда идем вниз. – Она берет меня под руку, второй локоть выставляет для брюнета, и мы все вместе спускаемся вниз по скрипучей лестнице.

Я чувствую себя третьей лишней в домашней одежде. Эрнесто, стоя прямо перед лестницей, разговаривает со счастливой Кэрри, пока та, сияя от удовольствия, хлопает ему по груди. Стоит нам спуститься, как Грант, резко сменив положение, оказывается рядом со мной. Его тело прижимается все плотней, а наглая рука обвивается вокруг моей талии.

– Чтобы ты потом не сказала, что я тебя намеренно унижаю и ставлю в неловкое положение. – Бегло чмокает меня в щеку и отстраняется, одарив Эрнесто диким взглядом. – Он меня раздражает, сделай что-то с этим.

Перемещаюсь ближе к Кэрри и обнимаю ее за плечи, пока мы все стоим в огромной просторной прихожей. Эрнесто сжимает мое плечо и целует в щеку, это похоже на поддержку или намеренное разжигание конфликта. Мужчины переглядываются, но оба сосредотачиваются на Саванне.

– Обвинения сняты! – Широко раскинув руки в стороны, она ждет оваций.

Все замирают, затем раздаются громкие хлопки и возгласы. Меня обнимают со всех сторон, кто-то даже сильнее, чем нужно, но я благодарна за то, что они разделили со мной эту радостную новость.

– Как тебе это удалось? – Эрнесто хлопает в ладоши, выглядя искренне восхищенным.

– Грант был прав, посоветовав поспрашивать съемку с камер наблюдений в коттеджах, стоящих выше по улице. В домах рядом с этим тоже нашлись те, кто верит тебе. Мы отдали все видеозаписи, на которых четко видно, кто из вас, где находился. Чтобы не придавать дело огласке, они попросили забрать свой встречный иск, таким образом, ты окажешься свободна уже через, – она деловито задирает свой белый пиджак, – тридцать шесть часов. И мы можем возвращаться домой.

Ощущения такие, будто с моих плеч упала гора, больше никто не станет обвинять меня. Я смогу свободно передвигаться по местности и наслаждаться жизнью.

– Я не собираюсь уезжать, – спокойно говорю им. – Очень благодарна вам за помощь. И ценю это. К тому же, еще не все исследовано. – Все замолкают, дико пялясь на меня, я же иду на кухню и щелкаю кнопку включения на чайнике. Развернувшись к ним лицом, опираюсь на столешницу руками.

– Что значит, еще не все исследовано? – с ужасом в голосе произносит Кэрри. – Ты же больше не занимаешься этими призраками прошлого?

Пожимаю плечами, беру со стола спелую грушу и откусываю так, что сок течет по подбородку. Эрнесто доволен моим решением, становится рядом со мной, как бы одобряя. Грант озадачен, а лицо блондинки вообще не читаемо.

– Тебе нужен видеооператор? – Эрнесто хлопает меня по ладони. – Так и знал, что впереди много интересного.

– Ты же опять втянешь себя в историю, – бесцветным голосом говорит Саванна, лишившись счастливой улыбки. – И всех, кто поедет с тобой.

– Надеюсь, все обойдется. Не зря же я испытала все эти ужасы, чтобы бросить на половине пути? – Поворачиваюсь к Гранту. – Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Внутренняя тяга, я будто знаю что-то такое, что поможет разобраться в себе и происходящем.

– Он видел твое синее лицо и почти бездыханное тело, – вклинивается Кэрри. – Завязывай уже игры разума. Кому это надо, ты приехала и уехала.

– Никто не предлагает тебе сдать билеты и заниматься экспедицией, – говорю подруге, но смотрю на Гранта, он хмурится, усаживаясь за стол и пододвигая на край столешницы свою пустую кружку.

Чайник щелкает, я заливаю заварник цветочным чаем, купленным Хименой на местном рынке, разливаю его по чашкам и сажусь за стол. Рядом со мной, как сторонник, образуется Эрнесто, мы с ним в одной команде.

– Доктор Хесус намекнул мне о том, что ребенка намеренно подкинули на видное место, чтобы подставить меня. Надо додуматься, с чем это связано и что делать дальше. У Гранта были мысли, но он не согласен с моей идеологией. – Обжигающая керамика раззадоривает мои рецепторы, выпиваю маленький глоток чая.

– Уезжать и как можно быстрее. Тебя линчуют. Народ будет считать тебя безнаказанной, – возмущается Кэрри, размахивая руками. – Это самое глупое решение, которое ты принимаешь. Что тебе мало гробниц и пирамид?

Грант переглядывается со мной, слегка прищурив один глаз, он трет гладко выбритое лицо.

– Ты перешла дорогу и теперь на их территории. Ты готова дать отпор? – спрашивает Грант. – Сав, нам не нужны их тридцать шесть часов. Встречный иск никто не отменяет. Принеси, пожалуйста, папку с делом.

– Вы несете откровенную чушь. Предпочитаете гоняться за человеком, который перебил всю семью, смог перевоплотиться? Думаете, он все подставил? Я чокнусь с вами. – Саванна бросает на стол полотенце, которым вытирала свои руки, и выходит из кухни.

– Я не могу переживать за тебя каждый день, ждать, что ты погибнешь. Не посчитай это предательство, но я уезжаю. – Кэрри направляется вслед за Саванной, оставив меня в компании двух мужчин.

Я ежусь от перспективы снова отправиться в экспедицию с двумя людьми мужского пола. Эрнесто улыбается, совсем, как раньше делал Джаред, открыто и непринужденно. Мне приходит дикая мысль, но иначе я не смогу продолжить наш разговор.

– Эрнесто, я хочу, чтобы ты разделся. – Оба мужчины поворачивают свои головы. Реакция разная: Грант готов взорваться, Эрнесто провалиться сквозь землю. – До трусов, – уточняю я. – Грант, ты тоже.

Уголки губ Меллона поднимаются вверх, не знаю, что именно его развеселило, для меня это безопасность и собственное успокоение.

– Ты говорил, что рептилия носит мою душу, мой кристалл. Так? – Он согласно кивает головой. – То есть, если он его снимет…

– Его силы начнут угасать. – Он смотрит, как Эрнесто снимает с себя клетчатую рубашку, и хватается за края серой футболки. – Ты переживаешь, чтобы один из нас не оказался Джаредом? Хорошо. А где гарантии, что ты не можешь быть им? Я бы предложил тебе раздеться, но мы не одни.

Он встает и начинает раздеваться. Я в некотором роде возмущена, но его правда. Если мы доверяем друг другу, то полностью.

– Ты видел меня в ванной комнате, – медленно пью остывающий чай, – но ладно, сначала вы.

– Дважды за этот вечер я перед тобой в трусах, не многовато? Или ты намекаешь на предстоящий интим, таким образом, с одним из нас. Если это так, то боевого коня надо раззадорить. – Я кидаю в Гранта полотенце, которое он ловит и кидает мне в ответ.

– Я должен сейчас чувствовать себя настолько неуютно? Андреа, не имею ничего против, но мы вроде решили вопрос о нас. – Эрнесто прекращает возиться с пуговицами на джинсах и стягивает с бедер ткань, отталкивая их по полу.

– Хочу тебя огорчить, мучачо, но у нас вроде как это на века. И прошу прекращать раздражать меня намеками, я не желаю знать о вашей договоренности. Все и без тебя решено, – отвечает за меня Грант и завершает свое оголение. – А теперь пошли к тебе в комнату, я помогу раздеться, – обращается ко мне, его зрачки расширяются, стоит мне задрать футболку, оголив маленький кусочек кожи живота.

– Держи своего боевого коня при себе, Меллон. – Вот же свинтус, решил он все.

– Я за себя не отвечаю. Очередная провокация. – Брюнет готов накинуться на меня и прикрыть собой.

– А где гарантия, что мы с тобой не в сговоре? Я ничем не отличаюсь от вас и вполне могу быть тем, кого ищем. – Встаю со стула и снимаю с себя все до нижнего белья. На моем теле нет ничего, никаких цепочек, фенечек, бус. Ничего. Точно так же, как на Эрнесто. Кристалл Гранта, точно такого же цвета, как и в день, когда я проснулась после нашей потери памяти в пещере. Это, наверное, самая глупая ситуация, в которой я когда-либо была. Два голых мужика, за исключением жиденькой тряпки на гениталиях, и я, одетая в обыкновенный спортивный лифчик и трусы. Комфорт на пять с плюсом. Я жду, когда они удостоверятся, что никто никому не станет врагом. Мужчины уставились на меня, разглядывая с ног до головы. Огонек, зажегшийся в глазах Эрнесто, был мгновенно пресечен Грантом. И если бы не Саванна, вошедшая в комнату, мы бы так и стояли.

– Более странных людей я не встречала. Поразительный резонанс, – бубнит она себе под нос и хлопает папкой по столу. – Это все, что мне известно по делу.

Не обращая никакого внимания на наготу, мужчины одеваются и усаживаются за стол. Я же собираю вещи с пола, замечая недобрый взгляд взбешенного Меллона, он не ожидал, что я разденусь при Эрнесто. Теперь все честно. Выхожу в прихожую, натягивая поочередно, сначала штаны, затем футболку.

– Когда я вела твое дело, мне пришлось поднять другие факты из твоей биографии. Которые, безусловно, могли сыграть на руку обвинителям. Например, то, что несколько раз в твоих экспедициях люди подвергались опасностям. То, как убили твоих родителей… Ты приведешь их всех к гибели. Подумай об этом. Они ведь тебе оба дороги, не так ли? – голос Саванны, оказавшейся за моей спиной, заставляет меня замереть на месте.

Оглянувшись на женщину, не придаю значения ее словам. Она не понимает, что мой кристалл, каким-то образом связан с забвением. Возвращаюсь назад в гостиную и открываю макбук. Вбиваю слово, которое я слышала миллион раз, но никогда бы не подумала, что столкнусь с подобным при жизни.

Рептилии…

Глава 12

Химена расставляла на столе столовые приборы, пока я, Грант и Эрнесто обсуждали постановку экспедиции. Бурные переговоры то и дело переходили на повышенные тона, так как в нашей компании был скептик-видеооператор, отказывающийся наотрез от теории Дэвида Айка. Я уже в который раз была на грани попросить Эрнесто покинуть комнату, забывая о том, что именно он являлся хозяином этого места. Исключить его из экспедиции было возможным, но без съемки – бессмысленным. Порой профессионал видит эти мелочи в изображениях, которые при распечатывании показывают свою истинную ценность. И сейчас речь не шла о приведениях или потусторонних силах с липовыми фотошопными фейками. Он был необходим в команде, но стоило ему услышать о рептилоидной расе, их делении, мексиканец начинал нервничать и ругаться.

Сколько бы я не открывала ссылок, мужчина находил множество доказательств того, что все это раздутая тема очередного шута, закид в массы. Но я все еще живо помнила слова Гранта, сказанные в машине перед тем, как я увидела всю мою семью растерзанной точно зверем. Я была той самой маткой…

Рептилии смогли выжить на нашей планете, благодаря скрещиванию с человеческой расой. Перевоплощения в тела живых людей, управление ими, как марионетками. Ужасные убийства, поедание человеческого мяса и крови и особая жестокость… Они питаются негативными эмоциями, паразитируют на людской расе. Наша планета не создана для них, поэтому, в основном, они живут в подземных городах, глубоко под землей, а на поверхности земли управляют через своих марионеток или биороботов «серых». Именно поэтому они в поисках тех, кто может дать им потомство, приходя им в сновидениях, ночных кошмарах, проверяя их способности. Если же матка не способна выносить полукровку, ее убивают.

Я убеждена, что от меня пытались избавиться любым способом. В данный момент, это была некая иллюзия ядовитого паука, но вспоминая о том, что рептилии действуют в рамках тела, все, что им осталось – воспользоваться случаем и подставить. На меня была объявлена охота, по какой причине, я еще не особо понимала, но все временно. Они рассчитывали на мою скорую кончину от рук человека, совместно с ядом паука. Я больше не интересовала их, но и не должна была совать свой нос в их дела.

Грант не мог стать для них ценным по той причине, что не мог вынашивать плод. Значит, предполагаю, я была близко к чему-то важному. Тому, что они трепетно охраняли, и поэтому меня отгоняли прочь смертельными способами. Вновь и вновь пытаясь уничтожить.

Особую жестокость полицейских можно оценить одним из доводов Айка – умение управлять настроением людей. О подобном упоминалось даже в фильме «Доктор Кто», и работах уфолога Антона Паркса, он говорил, что именно с помощью рептилоидов возникла шумерская цивилизация. Теория заговора работала в полную силу, миром управляли через политических лидеров, люди лишь исполняли волю. И из этого вытекает следующее, кто-то умело манипулирует, отправляет на ментальном уровне информацию, и с тобой делают то, что велят. Но только ли скрещивание делает их устойчивыми к вибрациям нашей планеты?! Вопросов было все больше, ответы только теоретические.

Полицейские в участке сами были в шоке от себя, многие начали отказываться от показаний, ссылаясь на то, что не помнят четко происходящего. То есть день моего прибытия и нахождение там. Они ни разу не пропустили посетителей и, более того, отрицали происходящее на видео. Саванна вплотную занялась обвинением, и я ей безгранично благодарна за это. Что бы ни происходило, они не имели право подобным образом обращаться со мной, как и с любым другим человеком.

Отодвинув в сторону легкий макбук, я позволяю домработнице поставить передо мной тарелку с горячим супом и печатаю очередной запрос. Рассматриваю фотографии и символы, указывающие на некие подтверждения. Но все на уровне исследования простых людей: это башни, часовни, отмеченные символами по всей планете.

– То есть ты хочешь сказать, что веришь словам этого шута Айка? – до меня снова доносится горячий спор Эрнесто с Грантом. – В таком случае, причем здесь Мексика? Почему именно здесь?

– Я не обязан тебе рассказывать все свои мысли, то, что Андреа поделилась с тобой, это ее личное дело. Хотя я говорил о том, чтобы она не распространялась. – Он посылает мне выразительный взгляд, я закрываю макбук и беру в руку ложку.

– Эрнесто едет с нами и обязан примерно представлять, чем будет заниматься. Это же не фотография для публицистического или фэшн-журнала. Исследование, в которое надо погрузиться. – Надрезаю в тарелке кесадилью и откусываю кусочек, вытерев пальцем уголок губы.

– Я устал повторять каждый раз одно и то же. Чувствую себя диктофоном или попугаем. – Грант стучит пальцем по столу, затем легонько по моему лбу. – Я, наконец, понял понятие «твердолобая».

Я корчусь в гримасе, ему кажется, что он знает меня достаточно.

– С этим сложно смириться и поверить. Поймите, получается, кто-то может вселиться в меня, в дорогих мне людей, а я буду думать, что один из моих родственников сошел с ума, замочив другого. Вы твердите о способности принимать внешний вид любого человека, что обеспечивает их инфильтрацию в человеческое общество. Превращение якобы достигается за счёт умения изменять форму тела и цвет кожи, или с применением неких высоких технологий для полного покрытия своего тела человеческой кожей. Каких технологий? И почему в таком случае люди не стали гениями, и мы живем в мире, наполненном пластиком, наши родные умирают, так и не дождавшись эликсира вечной жизни? Почему все еще не изобрели лекарство от смертельных болезней? Дети умирают на наших руках, а вы говорите о рептилиях, перевоплощениях и технологиях. И как с этим жить?!

– У меня нет на это ответов. Но может все это сокрыто от наших глаз, и должны быть доказательства. Я все это время жила с мыслью, что у меня есть лучший друг, который перерезал горло моим родителям и убил себя. До этого несколько раз пытался убить меня. А сейчас я сижу и пытаюсь тебе втолковать о том, что ты думаешь об этом чисто гипотетически, а я столкнулась вживую. Раз есть они, значит – есть ответы. – Ложка начинает дрожать в моих пальцах, крепче обхватываю металл. – Джаред был мне другом, таким же, как и ты, Кэрри, Химена…

– Ты хочешь сказать, что любой из нас мог стать тем, кто убил мальчишку и подставил тебя? – Эрнесто привстает и опирается на край стола. – Ты сейчас обвиняешь нас в измене?!

– Успокойся, она уже говорила тебе, что у той рептилии есть отличительная черта. Именно поэтому мы раздевались для доказательства. И перевоплощения действительно возможны. Только, к сожалению, пока не понятно, как определить рептилий среди нас. Андреа тебе доверяет, по мне, конечно, опрометчиво, но ты обладаешь определенным талантом, чувствуешь камеру и можешь быть полезен, – Грант раздражающе спокойно говорит свою речь, заставляя зажечься огнем скулы мексиканца. – В легендах, как правило, указывается, что наука рептилоидов находится на гораздо более высоком уровне, нежели человеческая. А значит, вполне объяснимы их способности. Но больше всего меня волнует их контроль над чужим разумом. – Грант убирает свою тарелку в раковину и кивком благодарит женщину за наш обед. – Должны быть еще отличия. Не думаю, что для «Джареда» ты имеешь ценность. Он избавился от тела за ненадобностью, но сохранил при себе нечто ценное для всех. Надо подумать о кристалле и о том, где они его прячут! И раз мы говорим о расе, они должны применить его. Вопрос, в каких целях? И я повторюсь, что-то должно быть у других. Они должны каким-то образом проявляться в массе.

– Ты предлагаешь раздевать людей? У нас большинство мужчин носят на кисти напульсник, плетеные ремешки и разнообразные бусы. А подозревать всех… проще запереться в бункере, как вы, американцы, это любите, и сидеть в ожидании апокалипсиса. – Эрнесто все еще с вызовом смотрит на меня, пока я пытаюсь запихнуть в себя еду. Знаю, что звучит обидно. Даже если не брать в расчет все те добрые дела, что он сделал для меня, как минимум, повела себя не прилично. Но факт остается фактом, от меня пытались избавиться. Его не было дома, из присутствующих только Кэрри и Химена. Отодвигаю от себя тарелку и решаюсь поставить точку в этом споре.

– Я не хотела тебя обвинить. Однажды потеряв доверие, сложно его вернуть. И это не касается конкретно тебя. К сожалению, я с глубокой радостью выдохнула, когда Кэрри приняла решение уехать назад в Америку. Она не станет одной их них. – Подаю тарелку Химене и благодарю. Мне нужна моя душа, мой кристалл. Смирись с этим.

Мужчина смотрит на меня так, будто глубоко разочарован. Встает со своего стула и удаляется из кухни. Я остаюсь на своем месте только для того, чтобы снова почувствовать себя монстром. Да, я постоянно подозревала, что Кэрри – это очередное перевоплощение, окружающих нас. Она появилась внезапно, всеми силами вклинивалась в доверительные разговоры со мной, и было подозрительно, что у нее никого нет. Совсем, как и у моего бывшего друга. И что бы она ни делала, я любила ее, но старалась держать на расстоянии. Кристалл? Да он мог висеть, где угодно, это не обязательно должна быть шея. И уверена, мы недооцениваем его ценность, слишком все просто, болтаться на шее без дела, или же…

Грант мечется в гостиной, подзывает меня, поманив пальцем за собой, я плетусь следом и останавливаюсь на заднем дворе. Высоко задрав подбородок, смотрит, не пойми куда, я привлекаю его внимание, махнув рукой перед его лицом, как раньше.

– Ты думала о жизни после смерти? – спрашивает он меня, вынуждая, отупевши, уставиться в гребаные цветы.

Я поворачиваюсь к нему лицом, разведя обе руки, и показывая, что у меня нет никаких мыслей на этот счет, и вообще, к чему он. Голова забита стольким, похожа на коробку с разнообразными винтиками и гайками, все разных размеров, и для каждой надо подобрать пару, в зависимости от размера, резьбы и прочих классификаций. И тогда, наверное, смогу понять хоть что-то, происходящее в моей запутанной жизни.

– Кажется, я знаю, почему он убил твоих родителей. – Я сутулюсь, обнимаю себя руками за плечи. – Их души нужны были как силы для нового перевоплощения. Твои отрицательные эмоции, страдания, как подпитка. Ты их пища. Как питается ребенок в чреве матери от пуповины, то есть, связан с ее плотью, чувствует то же, что и она. И так на протяжении всей жизни, и даже после смерти родителей ты ощущаешь боль. Ты как источник немыслимо сильной энергии. И скорей всего, они не успокоятся, пока не уничтожат тебя, если ты будешь искать их логово.

– В последнее время я чувствую себя обессиленной и уставшей. Странно, но я буду скучать по жизни. Ты говорил, что после того, как сгорит артефакт, я больше не вернусь. И мне жаль, что ничего не получилось, – смущенно отвечаю я.

Брюнет усмехается и обнимает меня своей рукой, прижимая к себе.

– Я хотел, чтобы ты изменилась, избавилась от пагубных пристрастий. Хотел посмотреть, как на тебя подействуют эти слова. Ошибался, предполагая, что кинешься мне на шею и будешь умолять тебя любить. – Его голос зарождает во мне странные чувства, это тоска, смешенная с трепетом. – Я обманул тебя, но моим планам не суждено было сбыться. Ты оттолкнула меня и предпочла одиночество.

– А ты не устал возвращаться сюда из-за меня? – Приближаюсь вплотную, во мне просыпается небывалая нежность, осознавая, на что он пошел, чтобы не кинуться следом за мной, прибегнув к обману.

– Я не знаю, что произойдет, когда ты однажды выберешь меня. Может это будет ядерный взрыв, всемирный потоп. Может, все закончится, не начавшись. – Его губ касается нежная улыбка. – Ненависть и злость быстро исчезли. И теперь появляются другие чувства, и они всепоглощающие. И очень сложно сдерживать себя.

– И что мешает тебе проявить себя и сделать первый шаг к отношениям? – Он прижимает палец к моим губам.

– У тебя нет души. Значит, нет будущего ни у одного из нас. Ты не можешь в полную силу насладиться этим чувством, отдать всю себя без остатка, – угрюмо произносит он, одарив меня нежным поцелуем в висок. – Твоя душа – клад для всех. Но для меня ты особенное сокровище.

На улицу выходит Эрнесто вместе с фотоаппаратом, ставит его на штатив на некотором расстоянии от нас.

Я заглядываю в глаза, отражающиеся серебром, сейчас я хочу поцеловать его, как никогда в жизни. Будто чувствуя это, он смотрит на мои приоткрывшиеся губы.

– Вы красивая пара. Я бы хотел попытать счастье, но, видимо, ограничусь дружбой, – доносится голос Эрнесто, Грант нежно целует меня в щеку, оставляя обжигающий след на ней, и выпрямляется.

Фотокамера направлена в нашу сторону, я делаю шаг назад и прячусь за Гранта, он выводит меня на передний план и прижимает за плечи. Эрнесто улыбается и спешит к нам – так же обнимает меня за плечо, стоя с другой стороны. Мы все смотрим в камеру и, надеюсь, улыбаемся, когда фотоаппарат щелкает затвором.

– Ой, – слышу за своей спиной женский голос, – я не хотела портить ваш снимок.

Саванна спешит уйти подальше в сторону, но Эрнесто притягивает ее со своей стороны и подзывает свою тетю для фотографии на память. Химена отмахивается и быстро уходит вовнутрь дома, исчезая в одной из комнат. Мы все застываем в позе, улыбаясь во весь рот, еще один щелчок, и все расходятся в разные стороны.

– Я с вами. Верю я или нет, это все равно никогда не влияло на мою работу. – Он указывает на Саванну. – Она тоже не верит каждому своему клиенту. Но, как адвокат, обязана защищать права даже уголовника. Так что… – Он поднимает одну руку вверх ладонью. – Я готов.

– Отлично. – Грант поворачивается к Сав. – Нам необходимо разрешение для экспедиции, и человек, всегда находящийся на поверхности, для связи. Что скажешь?

Саванна прикасается к рукаву Гранта, сжимает ткань и несколько раз хлопает, внутри меня взрывается какая-то капсула ревности. Прежнее спокойствие испаряется, и идея взять ее с собой мне не нравится.

– Естественно, я с вами – восклицает она. – Документы сделаю, но вам придется задержаться до дня мертвых. Мексиканцы так привыкли к временам, когда в этой стране были проблемы с общественным транспортом, поэтому постоянные опоздания вошли у них в привычку. Если я сегодня еще раз услышу слово «Маньяна», защищать в суде придется вам меня.

Эрнесто разражается довольным хохотом, да уж, с пунктуальностью у них явно проблемы. Он начинает что-то рассказывать девушке на ухо, его фирменные знаки внимания, манера обольщения всегда одинакова. Мне становится легче, сама того не замечая, я все еще цепляюсь за руку Гранта, расслабляю хватку, как только прекращаю чувствовать эту жгучую ревность.

– Ревность, как одна из составляющих любви? – басит он мне в спину.

– Ты сам сказал, у меня нет души, Меллон, не обольщайся, – отвечаю ему и иду за парочкой, бурно обсуждающей предстоящий праздник. – Займись лучше экспедиционной экипировкой.

Глава 13

Я возвращалась к жизни с особым энтузиазмом. Каждый новый день был интересным и многообещающим. Как только у меня появились силы и уверенность в себе, которую дают мне путешествия, я готова была сворачивать горы. Идти только вперед, не оглядываясь! Мне не терпелось вновь погрузиться в свое любимое дело. Для меня исследования – как книги. Ты читаешь их и погружаешься в историю, представляя себя героем. Когда я в экспедиции, там я главная героиня, и это моя история записывается на пленку памяти, чтобы однажды, когда буду ветхой старушкой, вспомнить, как покоряла вершины и находила отгадки на немыслимые загадки природы.

Мексиканцы в большинстве своем очень громкий народ, одно дело, когда ты слышишь парочку тех, кто не работает, другое – весь город. В этот особенный день люди кишели на улице, из каждого дома доносилась музыка и бесконечный поток речи. Маленькие дети носились от соседа к соседу, а люди каждый раз приветственно кричали, сопровождая все хлопками или свистом.

Было очень тяжело сосредоточиться на информации и поиске, когда уже в который раз где-то недалеко один из этих ненормальных проверял трубу. Музыкальный инструмент надрывно кричал, издавая при этом жуткие скрипучие звуки. В который раз я оторвала свой взгляд от макбука и строго смотрела на всех собравшихся людей.

Разве это не день траура? Почему все они не собрались на кладбище, чтобы почтить память усопших и спокойно переговорить с ними? Есть такое выражение «мертвого разбудишь», сегодня такое вполне возможно, и если улицы заполнятся зомби, это не станет для меня новостью.

Мимо огромного витражного окна проходит Химена, ее сосредоточенное лицо и напряженная фигура проплывает мимо, прижимая к груди картонную коробку. Я делаю вид, что занята делами, когда она появляется на кухне, ставит все передо мной и начинает возиться со шкафами.

– Куда запропастилась скатерть? Битый час ищу и не могу найти. – Она выпрямляется и ставит обе руки на бедра, кстати, это нормальная поза для мексиканских женщин, олицетворяющая особую власть над семейством. – Эрнесто снова не убрал ее на обычное место, и один черт знает, где ее найти.

Я закрываю макбук, отодвигаюсь от стола и наблюдаю за метаниями женщины. Вообще, Химена интересная, есть в ней что-то от знаменитой художницы Фриды Кало. Крупный и не очень женский нос, большие карие глаза и густые разлапистые брови. Прическа всегда заплетена в аккуратную косу, собранную в «корзинку», а длинная юбка, с которой она не расстается, непременно должна шуршать, напоминая мне другую героиню романа Маргарет Митчелл – мамушку. Светлый топ с широкими лямками выглядит застиранным, но чистым, и я поражаюсь, когда это женщина умудряется все успевать. Вести хозяйство на два дома, работать домработницей, ко всему прочему, еще и участвовать в общественной жизни города.

– Прости, я тебе мешаю? – Она оборачивается так неожиданно, что я подаюсь вперед, будто не расслышала. – Ты работала, а тут я со своими проблемами.

– Нет, что ты. – Взмахиваю руками и убираю в сумку макбук. – Уже глаза болят от букв. Ты можешь забрать эту скатерть, если тебе так будет удобнее.

Я застигнута врасплох, меня поймали на пристальном рассматривании, будь я сейчас в Америке, мне могли бы предъявить обвинение.

– Это же день мертвых, – вздыхает она. – Это была скатерть моей прабабушки. – Поджимаю нижнюю губу, в этом я ей точно не помощник. – Но пока ты можешь рассыпать лепестки оранжевых бархатцев перед дверью.

Она указывает на коробку, мне приходится привстать и открыть ее. Коробка доверху заполнена несчетным количеством оранжевых лепестков, обладающих резковатым запахом. Сейчас я замечаю множество портретов незнакомых мне людей, они составлены на широкой скамье, в хаотичном порядке. Химена продолжает копаться в ящиках, то и дело возмущаясь халатности. Обхватываю коробку, прижав ее к правому боку одной рукой, и выхожу за двери. Набираю полную ладонь лепестков и сыплю, то тут, то там, как придётся. Мне не известно, для чего мусорить на дорожках, поэтому стараюсь попасть на траву, таким образом, дом останется чистым. Деревья шумят над моей головой, листья по-своему переговариваются друг с другом, пока я бесцельно раскидываю цветы.

– Не так, ми сиело. – Химена обладает ужасной способностью передвигаться почти бесшумно. – Набираешь их и сыпешь на дорожку, густым слоем и так до самого поворота, пока не увидишь другие тропинки, ведущие из домов.

Слежу за ее пальцем, куда указывает Химена, действительно, впереди виднеется крупное оранжевое пятно.

– Вы же не разуваетесь в домах, потом все будет измазано соком лепестков. – Мне явно не понять местный менталитет и традиции.

– Бархатцы показывают дорогу мертвым к дому, она должна быть легкой, и поэтому, чем гуще, тем лучше. А за пятна не беспокойся, мы делаем так каждый год. – Она всплескивает руками, будто снова что-то забыла, и уходит в дом.

Странная традиция, для человека из другого государства немного дикая. Мертвые приходят в их дома, пока они горланят песни и танцуют. Я рассыпаю так, как она сказала, выхожу за ограду и продолжаю работу, несмотря на то, что те самые соседские дети все еще играют перед моим домом. Делаю вид, что сосредоточена на своем деле, но ощущаю их страх, самые маленькие тут же убегают в свои дворы, а постарше начинают шептаться. Ненависть осязаема, когда это делают взрослые, у тебя есть определенный щит, защита, но дети… Они искренние в своем страхе и ненависти, кинжалы врезаются в твою спину независимо, хочешь ты этого или нет. Все еще сосредоточенная, я дохожу до конца дорожки и вытряхиваю остатки лепестков из коробки, оставляя ее около ближайшего мусорного бака, наполненного такими же по размеру и цвету.

Возвращаюсь к дому, пока передо мной не вырастает чья-то тень в замусоленном и покрытом пятнами фартуке, вынуждая остановиться. Высокая мексиканка, с глазами своего умершего сына стоит передо мной, заламывая руки, нервничая.

– Я знаю, что ты не виновата, – говорит она, едва не плача, – и хочу тебя попросить от его лица.

– Внимательно слушаю, – отвечаю ей, замечая, как она лезет в глубокий карман своего фартука и достает фотографию в круглой рамке. – Что мне с этим сделать?

– Поставь на стол вместе со всеми фотографиями, он хорошо к тебе относился и хотел бы, чтобы ты его помнила. – Она протягивает мне рамку. – Всегда ставь ее. Не забывай моего ангела.

У меня нет слов, беру круглый предмет и рассматриваю улыбающееся лицо симпатичного Матео, размахивающего широким сомбреро. Киваю ей, не очень понимая, куда именно поставить и что делать. Но и отказывать не хочу, раз она считает, что так нужно. Она ждет, не собираясь уступать мне дорогу, я, в свою очередь, не хочу наступать на лепестки для мертвых.

– Обязательно поставлю, – отвечаю матери ребенка, успокаивая.

– Всегда ставь и своих родителей. Это важно, – убеждает она меня, внутри разливается пустота, черная и липкая, от воспоминаний о моих маме и папе.

– Хорошо, – бесцветным голосом говорю, женщина немного сдвигается.

Как только обхожу ее, она касается моей руки, затем отдергивает ее. Глаза матери Матео, наполненные болью, краснеют, она сутулится и обнимает себя руками.

– Он хотел стать таким же, как ты. Исследовать для того, чтобы найти всех пропавших детей. Чтобы каждая мать смогла придать тело земле, – голос ломается, звучит сдавленным, женщина пытается взять себя в руки.

– Мне очень жаль. Я знаю, что такое боль утраты. – Кладу свою ладонь на ее плечо и сжимаю его. – Я буду помнить.

У меня нет сил стоять рядом со всхлипывающей матерью, снова ныряя в глубины своей трагедии, не могу позволить мраку заполнить меня всю и утащить в ад одиночества и неведения. Возвращаюсь домой, крепко сжимая в руках рамку с фотографией. Химена стоит спиной ко мне прямо на входе в дом, перед ней широкая лавка, та, что стояла на кухне. Она застелена красивой скатертью с национальными узорами. Поверх нее расположены разного размера рамки с фотографиями ее предков. Рядом с ними рассыпаны бархатцы, придавая фотографиям торжественный вид. Тарелки, которые она расставляет напротив каждой фотографии, заполнены сахарным печеньем и конфетами. Придвигаюсь ближе к ней и ставлю в середину фотографию погибшего мальчика, она удивленно разворачивается и смотрит мне в глаза.

– Пусть он не ваш родственник, но был моим маленьким другом, – сдавленно говорю я.

Женщина не спорит со мной, идет в дом за еще одной тарелкой и ставит напротив фотографии Матео, я сыплю лепестки и поднимаю одну из свечей.

– Что будет, если фотографию мертвого не поставить? – спрашиваю Химену и зажигаю свечу.

– Он умрет. Смерть после смерти. Это гораздо страшней. – Понимающе киваю. – Ты не привыкла к подобному?

С улицы доносится громкое пение и мелодия, исполняемая на гитаре. Грустная улыбка касается моих губ.

– Мы придаем тело кремации, распыляем прах там, где желал усопший, и на кладбище остается только надгробие, без человека, лежащего под землей. Мы приходим к мертвым спокойно поговорить, чем-то поделиться… У вас все иначе. – Ставлю свечу на тарелку между сладостями и отхожу в сторону.

– Мы рады, что наши родственники спускаются к нам с небес. Это единственный день в году, когда мы можем поделиться с ними нашей любовью, и они ее почувствуют. – Женщина внимательно следит за моими эмоциями, сменяющимися одна за другой. – Ты могла бы поставить фотографию своих родителей рядом с нашими предками, у них будет возможность вернуться на один день и увидеть тебя.

Я осматриваю все рамки и людей, когда-то радовавшихся жизни, дышащих этим воздухом и наслаждавшихся каждым днем. Наверняка однажды они тоже стояли напротив подобной этой скамьи и расставляли фотографии, с любовью рассматривали своих родных – теперь уже умерших родственников. Внутри меня разрастается темная дыра.

Ничего не ответив женщине, я захожу в дом, поднимаюсь по лестнице и закрываю двери в свою комнату. Это слишком тяжело – объяснить те чувства, живущие внутри меня. Единственное хранилище для воспоминаний – это моя голова и альбом со старыми фотографиями, несколько пленок и личных вещей. Все остальное превращается в тлен, не нужное барахло, тянущее меня на дно, в тот самый день, когда я увидела их мертвыми. Что-то колет в грудной клетке, сердце гулко ударяется, затем еще раз и замирает в ожидании, стоит только подумать о том, что мне пора их отпустить. Оставить все происходящее и продолжать жить. Я не одна испытываю это чувство потери.

Двери с тихим скрипом приоткрываются, высокая фигура мужчины застывает в проеме. Грант оценивает в целом ситуацию, его обычно тщательно уложенные волосы немного взлохмачены, а непривычная одежда делает из него слишком обычного человека.

– Грустишь? – Уголок его губ дергается, но застывает, стоит нашим глазам встретиться. – Могу я побыть рядом с тобой?

Киваю ему в ответ, ведь нет никакого шанса выгнать этого мужчину. Он все равно поступит по-своему. Удобнее устроившись на кровати, снимаю с себя домашнюю обувь, осознав, что превращаюсь в неряху. На пол осыпаются несколько лепестков желтого и оранжевого цвета, в горле застывает ком отчаяния. Грант садится рядом, наклоняется и подбирает один лепесток, крутит в пальцах, затем подносит к носу, вбирая в себя запах бархатцев.

– Я видел фотографию ребенка. – Он хмурится. – Она отличается от всех стоящих на столе своей новизной. И я никак не могу взять в толк…Тебя чуть не убили из-за этого мертвого мальчика. Унижали. Обвиняли. А ты снова помогаешь его душе вернуться на землю? Обещаешь помнить?

– Это все так запутано… – Я не могу договорить, когда перед моими глазами появляются старые круглые часы моего отца, сжав до скрипа зубы, пытаюсь схватить рукой цепочку, но Меллон прячет их в своем огромном кулаке. – Как ты смеешь!? Не трогай моих родителей, Меллон. Или я не ручаюсь за себя! – Соскочив на ноги, я толкаю его, что есть сил, в грудь, но мужчина не двигается с места.

– Ты не понимаешь, да? – Он встает, уворачиваясь от очередного выпада с моей стороны. – Андреа, ты обходишь стороной тех, кого любишь. Не бережешь их при жизни. Бросаешь на произвол судьбы. Но если дело касается кого-то чужого, ты готова всем глотку порвать, даже тем, кто тебе действительно дорог. Именно ты никого не слушала. Тогда, как и сейчас. Поставить фотографию чужого ребенка, обещать вспоминать его, в этом нет ничего плохого. Но в это самое время прятать тех, кто души в тебе не чаял… – Он снова вытягивает цепочку ключей перед моим лицом. – Это мерзко и низко с твоей стороны. Ты не знаешь разницы, кто тебе дорог и кому ты дорога. Выбор каждый раз падает на тех, кто не стоит внимания, как и жертвы, на которые ты идешь ради чужих. – Он обхватывает свободной рукой мою, вкладывает в них бережно часы моего отца и сжимает замком своими пальцами. – Научись беречь тех, кто тебя действительно любит. Делая больно себе, ты делаешь больно им. Перестань быть сгустком горя.

Грант уходит, не оглядываясь, взрывая мой мир на миллионы осколков. Все плывет перед глазами, стоит мне открыть часы и взглянуть на счастливую пару, изображенную на фотографии. Это все, что у меня осталось из прошлой жизни. Минуты счастья, которые кто-то решил отобрать. Жизнь, испещренную множеством мгновений, отрывков фраз и ленты с эпизодами прошлого. Четкая грань между прошлым и будущим…

Ветер заглянул в распахнутые двери балкона и закружил оранжевые лепестки под моими ногами, они, как тайные свидетели моих невзгод и горя, понеслись прямиком к коридору и замерли на мягком ковровом покрытии, ожидая моих действий. Их одинокий золотистый блик мерцает в лучах заходящего солнца.

Все еще сжимая в пальцах часы, я не услышала шагов и приближения другого человека, замершего на пороге и жестоко раздавившего оранжевые слезы бархатцев. Смуглая кожа, покрытая капельками влаги, и принесшая вместе с собой запах лимонграсса, остановилась в дверях в немом вопросе.

Захлопнув крышку часов, я встаю с кровати, мои шаги тонут в голосах, заполняющих мое тело, я дышу ими. Проходя мимо Эрнесто, я снова спускаюсь по деревянной лестнице, шаги мексиканца за моей спиной отдаются эхом. Он что-то говорит, но сейчас очень важно сделать последний шаг и поступить правильным образом. Грант останавливается рядом со мной, он смотрит на множество фотографий, выстроенных в несколько рядов. Незнакомые лица рядом с маленьким ребенком и крохотной карточкой моих родителей, осыпанных вихрем из ярких желтых цветов. Я буду помнить их и не позволю себе забыть никогда.

– Сейчас начнется праздничное шествие и выступление музыкантов. – Эрнесто копошится в кладовой, грохоча металлическими подножками для техники. – Решили натянуть тент из-за непогоды. Надо быть готовым ко всему, если уж будет лить как из ведра, аппаратура не испортится.

Грант обнимает меня за талию и ведет к выходу, не позволяя забрать то, что я только что оставила позади себя.

– Значит, мы будем там, – отвечает Меллон, наклоняясь к моему лицу. – Ты все еще хочешь быть частью этого знаменательного дня? – Его губы мягко целуют меня в лоб.

– Всенепременно. – Нисколько не сомневаясь в своем ответе, я позволяю этому человеку заглянуть мне в душу и наполнить ее новыми чувствами, отчего-то знакомыми и такими необходимыми.

Глава 14

Мир сошел с ума. Все перевернулось с ног на голову. Самое тихое место стало мега популярным, живые люди превращались в мертвых, а души умерших – становились живыми. Смерть – как продолжение жизни, популярный праздник, как если бы это была свадьба. Танцующие жители всего города собрались на главной площади, перевоплотившись в симпатичных скелетов.

Музыка гремела и сотрясала все вокруг, я выглядела ошалевшей от подобного. В целом поражал масштаб празднования в вечернее время. Огни софитов и фонарей освещали разноцветный народ, делая их устрашающими. Но все были действительно счастливы, расставляя свечи и делясь приготовленной днем едой. Эрнесто отвел нас к странно разрисованной девушке с кистью в руках. Меня усадили на удобный стул и начали разукрашивать. Она окунала кисть в черные и белые краски, наносила на мои руки, лицо решили не разрисовывать из соображений того, чтобы я не затерялась в толпе.

– Я оставлю тебя ненадолго, – Гранд кладет обе ладони мне на плечи и говорит у самого уха. – Хочу переставить машину, сигнализация не ловит на таком расстоянии.

– Конечно, – отвечаю ему и сосредотачиваюсь на белых мазках с изображением костей на моих руках. – Это обязательно? – спрашиваю девушку с лицом скелета и множеством цветов, заколотых в волосах.

– О, ми корасон, ты даже не представляешь, насколько. Мы так рады встретиться с нашими любимыми, стать такими, как они. Именно поэтому сейчас мы все равны, – объясняется она и окунает новую кисть в черную краску. – Для этого я сижу здесь и помогаю вам, как проводник в мир мертвых.

– Будто я среди тысячи оживших мертвецов. – Оглядываюсь на парочку, одетых в старые лохмотья с белыми глазами. Одуреть можно, люди обнимаются, а мне, кажется, это все похоже на апокалипсис, обещанный любителями ужастиков.

Не каждый день встретишь подобное, местные жители еще умудряются посмеяться над происходящим. А туристы активно толпятся в очереди к художникам и костюмерам. Для них это экзотическое шоу со спецэффектами. Вдали я вижу Эрнесто, расхаживающего по небольшой сцене и помогающего расставить софиты для выступающих. Он машет мне рукой, уже превращенный в зомби-скелета, вытаскивает язык, изображая висельника, повешенного на собственном галстуке, одетом на голое тело, прикрытое тонким жилетом.

– Вы та девушка, которую обвиняли в убийстве, – художница откашливается, привлекая мое внимание.

– Ошибочно обвиненная, – коротко отвечаю ей, потупив взгляд.

– Многие не поверили, это происходит постоянно, поэтому можете не переживать. Как падет жребий. – Она берет мою вторую руку. – Это, по-своему, естественный отбор, кому-то везет меньше, кому-то больше.

– Жестоко. – Рассматриваю рисунок.

– Не соглашусь с вами. Мы думаем, что это должно быть как-то связано с Миктлансиуатль и Миктлантекутли, – она называет имена, от которых язык можно сломать.

– Боюсь, мне не выговорить. – Смущенно улыбаюсь. – Это ваши святые?

– Ацтекский боги. Муж и жена. Если попытаться объяснить, то они вместе правили подземным миром. Ее можно было узнать по юбке из гремучих змей, а его череп изображен с торчащими зубами. Их постоянные спутники – летучая мышь, змеи, паук и сова. – Она показывает мне свою работу, так обыденно рассказывая о тех, кого я ищу, и кто испытывает меня на прочность. – Раньше на протяжении одного месяца, устраивался разгул в виде череды кровавых жертвоприношений, тем самым отдавая дань уважения мертвым, загробному миру и его покровительнице – богине. И мы верим, что она забирает к себе тех, кто ей нужен.

Кто-то прикасается к моим напряженным плечам, и я вздрагиваю, соскочив с места, разрушая весь рисунок на моей второй руке.

– Черт тебя подери, – вскидываю обе руки перед Меллоном, – ты меня напугал!

– Извини, не хотел. – Он усаживает меня обратно, подтягивает деревянный табурет и садится ближе к нам. – Вы сейчас ссылаетесь к ацтекам и майя? Я правильно понимаю? К их системе верований, связанной с ритуалами смерти и воскрешения? – уточняет он.

– Это всего лишь предположения, и нам греет душу, что, если дети пропадают, их забирает наше божество. – Девушка переделывает рисунок, одобрительно вытягивает губы трубочкой, довольная произведением.

– Но ведь объявления висят. Значит, не все мирятся с этим? – Переглядываюсь с Грантом.

– Каждый по-своему переживает смерть, но мы все встречаемся здесь и верим в то, что они рядом. И как избавить человека от надежды однажды найти своего ребёнка, – рядом с нами раздается голос, подходят люди, чья очередь подошла. – Приятного вам праздника, и пусть ваши предки встретятся с вами.

Мы с Грантом встаем, я, как пришибленная, не могу взять в толк, что сейчас произошло. Нам раскрыли все секреты о подземном мире, жертвах, причем жестоких убийствах, пока люди, зомбированные дикими теориями, радуются? Они верят в чушь, но не во все связанное с их мифами, я так понимаю.

– Что это сейчас было? – спрашиваю у Гранта. – Я одна услышала все это?

– Жители предпочитают закрывать глаза, да и, по правде говоря, у них не хватит сил пойти против. Они мало себе представляют, с кем имеют дело, к тому же путают рептилий и змей, иногда даже проскальзывают драконы. Но вывод один – они среди нас. И им нужна твоя душа. Для чего? Вот в чем вопрос, – тихо говорит он, высоко задрав подбородок, высматривает Эрнесто. – Сейчас начнется праздник, потом они все пойдут на кладбище. Предлагаю разместиться в машине. Как ты на это смотришь?

Он не дожидается моего ответа, берет меня за ладонь и отводит в сторону, пропуская ростовую куклу-скелета, подтанцовывающую под музыку мариачи. Перебирая ногами быстрее прежнего, мы идем к машине, вдоль огромной колонны припаркованных автомобилей. Многие наряжаются прямо возле них, надевают маски и костюмы. Это настоящий костюмированный парад, и наверняка в крупных городах все грандиозней. Но суть не меняется, они все пришли сюда порадоваться за своих родственников.

Новый заряд музыки подталкивает меня бежать следом за Грантом к машине, не оглядываясь, начнется давка, и потом уже точно мы не выберемся из этого места. Наконец, мы находим машину Гранта, запрыгиваем в салон, мужчина захлопывает за мной двери и садится со стороны водителя. Немного отдышавшись, мы оба рассматриваем через стекло толпы народа с огнями в руках, яркие дорожки бархатцев блестят золотом, выглядя при этом загадочно.

Я откидываюсь на сидение и с улыбкой наблюдаю за веселящимися людьми. Девушки надели свои лучшие наряды, под бодрую живую музыку они танцуют и громко поют слова неизвестных мне песен. Нам видна сцена, на которую поднимается разрисованная женщина и трясет телом, приглашая выступающих. Толпа радостно кричит при виде маленького мальчишки с гитарой, наперевес висящей на его плече. Эта разница в размерах, когда маленькие пальчики перебирает струны, лихо разыгрывая партию. Следом за ним на сцену выходят другие гитаристы, они начинают петь под общее веселое настроение, и у них отлично получается завести публику. Знакомая парочка соединяется в танце, я начинаю думать, что возможно у них может что-то получиться. Хотя разрисованный Эрнесто и деловая Саванна странно смотрятся. Чем черт не шутит?!

Мексиканцы бесконечно интересный народ, со странными традициями и чувством юмора, но все же, это так прекрасно. Все эти горящие свечи, карнавал и веселье им к лицу. Они не пытаются оплакать усопших, и если мертвые действительно приходят из Миктлане, так называемый загробный мир, думаю, они очень рады и наслаждаются подобной встречей. Мимо нас проезжает грузовик, двери его раскрываются, и люди разгружают огромные охапки свежесрезанных цветов. Дети бегают и раздают всем присутствующим букеты. В окно с моей стороны стучат, у меня подскакивает пульс при виде девчонки, едва ли дотягивающейся до стекла. Приоткрываю дверь, и у меня в руках тут же оказывается букетик бархатцев насыщенного оранжевого цвета. Она бормочет на своем родном языке, я прикладываю руку к груди в знак благодарности. Передаю еще один Гранту, он хмурится, но берет его, слегка кивнув ребенку.

– Ты не любишь цветы? – спрашиваю мужчину, как только дверь закрывается.

– Дело не в этом, я хотел бы быстрей закончить. – Он забирает из моих рук букетик и кладет рядом со своим на консоль. – У меня другие планы на эту ночь.

И вот снова внутри все сжимается, Грант с загадочной улыбкой наблюдает за моим выражением лица и нажимает на блокировку дверей. Я чувствую этот огонь, как его глаза прожигают меня насквозь. Сейчас или никогда. Медленно придвинувшись к нему, я делаю первый шаг, уничтожая расстояние, между нами, как привороженная. Губы Гранта дергаются в еще большей улыбке, покусывает нижнюю губу и начинает смеяться, стоит мне приблизиться на минимальное расстояние. Я тут же отодвигаюсь от него и отворачиваюсь.

– Мерзавец, думала, ты намекаешь на нас, – бубню себе под нос. – Обвел меня вокруг пальца.

– Уверен, ты меня простишь, как только посмотришь на заднее сидение. – Он поворачивает мое лицо за подбородок и показывает назад. – Давай же, посмотри.

Хмыкаю, я ведь думала, что у нас что-то романтичное происходит, и он намекает на интим. Во мне просыпается возмущенная женщина, отвергнутая этим… этим… Вся злость исчезает, как только я вижу мой именной экспедиционный рюкзак, дергаюсь на сидении и рывком раскрываю его с громким визгом.

– Ты волшебник, Меллон! – кидаюсь ему в объятия и сжимаю со всей силы.

– Даже так? – Мужчина отодвигается. – Само очарование, Андреа.

Я прищуриваю глаза, подозрительно следя за пальцами, скользящими по моей щеке, затем медленно передвигающиеся к шее.

– Решил разыграть карту? – Боже, я официально обожаю его кривую ухмылку. Безумно сексуальный мужчина, Ретт Батлер нашего времени.

– Я не игрок, Уиллис, лишь верный спутник, пользующийся моментом. – Секунда и я перебираюсь к нему на колени, не давая ему никакой возможности отступить.

– Без вариантов, Меллон. – Игра превращается в откровенную охоту, обжигающая страсть и стрелы вожделения впиваются в нас. Серые омуты блестят своим чудесным блеском. Мужчина хватает меня за шею и впивается губами, как изголодавшийся, умирающий в ожидании глотка воздуха. Я задыхаюсь от ощущений его рядом. Мы сливаемся воедино, прижимаемся так плотно, что чувствуем биение сердец друг друга. Его пальцы на моих щеках, язык, погружающийся в рот, и нежные губы, требующие отдать ему всю себя. Он моя боль и радость, страсть и похоть, он – мое всё! Стоит, ему прижать меня сильней к себе и ощутить маленький укус, я едва ли не умираю на его руках. Настойчивые губы с яростью впиваются в меня, язык сплетается с моим, превращая обычный поцелуй в настоящий секс. Приводя меня в исступление. Приподнимаю бедра, нависнув над ним, подставляю свою шею, легкий поцелуй-укус, выгибаюсь в спине, поймав глоток воздуха, и едва ли не отключаюсь в его руках от неземного ощущения. В салоне начинает трещать освещение, лампочка над нашими головами лопается, издав громкий хруст. Грант сжимает мои бедра своими ручищами и приподнимается. Я издаю громкий стон, трусь своей промежностью об его твердый член, и замираю, почувствовав первую волну нарастающего оргазма. Вокруг раздаются крики, заставляя меня оторваться от сладостных моментов, и повернуться в сторону окна. Люди в кромешной тьме бегут мимо нашей машины в сторону парковки. Мужчина прикусывает мою шею, когда я отодвигаюсь, хмуро уставившись в никуда.

– Подожди, там что-то происходит. – Отстраняюсь от него, но он притягивает меня, снова повернув мою голову к своему лицу, покрывая короткими поцелуями подбородок и губы.

– Нам надо обесточить дом, а лучше весь город, когда мы займемся любовью. – Так звучит страсть, охрипший голос, наполненный вожделением и ожиданием. – Но ты права, здесь не место.

Он помогает мне пересесть на свое место и поправить футболку, задравшуюся на талии. Все еще с блуждающей мечтательной улыбкой он откидывается на спинку сидения и громко выдыхает.

– Чуть не спалила весь город. – Его смешок действует на меня неправильно, все еще испытываю желание сойти с ним с ума, тело, взволнованное его сексуальностью, не поддается никакому успокоению.

– Просто свет выключили, – откашливаюсь, чтобы голос пришел в норму.

– Просто? Ты так считаешь? Сколько ампер в этот раз дала? Как молния? Я начинаю думать, что остались в тебе силы, и дело совсем не в кристалле, а в тебе самой. – Он приоткрывает окно и всматривается на неорганизованную толпу, хватающую свечки и возвращающуюся к празднеству. – С этим тянуть нельзя, надо проверять как можно быстрее.

– Я тебе что? Испытательный полигон? – перебиваю я его.

– Прекращай злиться, мастера и так сейчас не могут понять, что произошло с напряжением. Ну и да, конечно, ведь именно я перелез к тебе на колени. Так? Решила врубить заднюю? – Он откровенно наслаждается моим дискомфортом, но что может быть ужасней неудовлетворенной женщины.

– Для тысячелетнего ты больно напорист и язвителен. – Я хочу его поставить на место и унять это дурацкое ощущение, сидящее занозой.

– Ты проверишь меня на напористость, как только мы вернемся, и поверь, я тебе покажу тысячелетнее воздержание и желание. Главное, чтобы ты выдержала, – сексуальный тон искусителя.

Я начинаю задыхаться только от его голоса, рисуя в своем воображении нашу первую ночь вместе. Кожа покрывается мурашками, грудь ноет, а влажность между ног становится все сильнее. Он сжимает мое колено, потом медленно поднимается выше. Я буду самой развратной и ужасно бесстыжей, но бедра разъезжаются в стороны, приглашая его в самое пекло и сосредоточение желания.

Но не стоило надеяться, что у нас что-то произойдет. Свет включается с удвоенным напряжением на всех улицах, отлично освещая нас двоих. Прожекторы на сцене, и громкая запись снова раздирает колонки, звук просачивается через открытое окно машины. Грант убирает руки, открывает двери и выходит из машины, встав спиной ко мне. Я и Меллон, поверить не могу, что так долго избегала этой искры, хотя какой там? Разряд молнии будет точней, прямо в самое яблочко. Так, надо подумать, о чем угодно и выкинуть из головы, горящие до сих пор губы, шею и отпечатки его ладоней на моих бедрах. Интересно, он мог бы порвать ткань и освободить от ненужных тряпок, чтобы …

– Вы это видели? О, да ладно! – В окно заглядывает Эрнесто в его нормальном состоянии повышенной активности. – Вы это сделали в машине? Да, брат, что у тебя там, отчего она так пылает?

Поверить не могу, неужели все настолько очевидно? Мужчины садятся в салон, Эрнесто тут же оказывается, между нами, просунув свою голову, как тот осел. Жадно втягивает ноздрями воздух и громко хлопает в ладони, растирая их между собой.

– Как только мы закончим с вашими приключениями, буду искать себе подружку, чтобы аж искры из глаз сыпались, – говорит Эрнесто, Грант в это время начинает ржать.

– Или напряжение зашкаливало. – Я отворачиваюсь от них, пылая от унижения, Грант тут же берет меня за руку, притягивает ее к губам и целует. – Мне могло показаться, но вы с Сав тоже отлично зажгли.

Эрнесто придвигается ближе ко мне, игнорируя мои слова, и я жду, когда он, наконец, ответит что-то об отношениях между ним и блондинкой. Но он только вбирает воздух, издает легкий смешок и снова хлопает в свои ладони, заставляя меня подпрыгнуть на месте.

– Ладно, поехали в вашу пирамиду. – Эрнесто хлопает по плечу Гранта. – Напомни мне изолировать один стык в доме и купить парочку огнетушителей. – Я оглядываюсь на него. – Я считаю вас своими друзьями, вдруг придется тушить пожар? – Бью мексиканца по груди и отворачиваюсь, скрестив руки. Отлично, теперь это будет самой избитой шуткой за всю мою жизнь.

Глава 15

Мы отъехали на порядочное расстояние от все еще празднующих жителей Куэрнавака для того, чтобы переодеться. На заднем сидении я чувствовала себя селедкой в жестяной банке, пытающейся снять узкие джинсы, в которые я втиснула себя, и перекинуться в комбинезон. Переваливаясь из стороны в сторону, закрываю ширинку и достаю странного вида носки. Нажимаю на кнопку открытия окна и размахиваю ими, как флагом.

– Эй, – громким шепотом говорю я, – размерчик не великоват?

Мужчины мгновенно оказываются около окна, пытаясь впихнуть свои наглые морды в салон.

– Тут ни черта не видно, – возмущается Эрнесто.

– А тебе и нечего смотреть, – тут же подхватывает Грант, отодвигая его в сторону. – Одевай поверх штанины.

Я сворачиваю их бубликом для удобств, замечая шероховатый подклад. Он слишком плотный и жесткий, будет раздражать, разрастающуюся болячку, все еще не заживающую на моей ноге.

– Мне потребуется больше времени, – шепчу я, – надо обмотать бинтом рану. На всякий случай.

– Говорят, женщина на корабле к беде. У нас конечно не корабль, но я удивляюсь, как ты справлялась раньше? – басит Эрнесто, вытаскивает маленькую сигарету, отходит подальше от автомобиля и подкуривает. Я продолжаю бороться с ногой, достаю бинт и раздираю бумажную обертку, прячась от лишних глаз. Не хочу, чтобы Грант знал, что я не выздоравливаю. Рыхлая структура не помогает мне нормально обмотать рану. Нити рвутся, превращаясь в лохмотья. Снова разматываю бинт и тщательно обматываю ногу. Грант в ожидании, когда я, наконец, закончу возню и уступлю ему место. Развязав шнурки и расстегнув все пуговицы на своей рубашке, он стоит над моей душой, как архангел над своим подопечным.

– И все-таки здорово было раньше, а? – слышу какой-то странный тон в голосе Эрнесто, он захлёбывается дымом. – Каждая экспедиция просто бомбезная, взрыв мозга. – Втягивает еще одну затяжку. – Боже, и где они это берут? – Мексиканец закашливается, и дым уже проникает в салон, я раскрываю двери.

– Ты куришь травку?! – Прыгая на одной ноге, я достаю рукой до мужчины и выбиваю из его рук дурь. – Мы не знаем, что там с воздухом, и остаться без оператора все равно, что без собаки поводыря. Двигаться вслепую. Ты же должен быть с нами.

– Да перестань, это просто сигарета. Мне дал ее парнишка, я нервничал и решил сбросить пар, Энд… – Он замечает, как меня ведет в сторону, стоит ему произнести мое имя иначе, чем как раньше. – Прости, ладно? Я привык, что ты для всех Энди в поездках, и только для него, – тычет в брюнета, – ты Андреа, и мне тяжело перестроиться. Пойми, я ничего дурного не сказал. Это привычка.

Я пячусь назад, усаживаюсь в салон и начинаю прокручивать в голове все события снова. И снова. Как сломанная шарманка, играющая одну и ту же мелодию, долбаное радио. Бинт выпадает из моих пальцев и катится под машину, плюнув на все, я дергаю раздражающий носок, который никак не удается натянуть на больную ногу. Рев в голове, как уничтожающий торнадо, сносит мне крышу. Я слышу «его» голос, все «его» обращения ко мне. Энди! Энди! Энди!

– Андреа, посмотри на меня. – Грант хватает меня за подбородок, кладет обе ладони на мои щеки. – Выкинь все из головы. Ты со мной. Хорошо?

– Прекращай паниковать. – Эрнесто подходит ближе, но Грант тут же поднимается и становится между нами, толкая его в грудь. – Эй, да что с вами? Мне что, блин, опять раздеться? Я не хотел, ясно?! Мне все это напомнило последнюю поездку, когда мы с тобой… Блиин, ну прости меня. Эта сигарета, она ударила в голову и… черт. Мать вашу, я стараюсь. – Он резко дергает головой из стороны в сторону. – Да что же это, вашу мать. – Эти пьяные нотки и заплетающийся язык, Меллон окатывает его водой из бутылки, вылив ее на лицо мексиканца. – Отлиичччно! – мужчина все еще качает головой, как мерин, и отступает назад заплетающимися ногами, неловко усаживается на бордюр и сидит в таком положении, свесив голову.

Ко мне поворачивается Грант, разводит в сторону руку и, размахнувшись, закидывает пустую бутылку в салон. Он поворачивается в одну сторону, затем в другую, словно не находя себе места. Размашисто подходит ко мне, наклоняется и с раздраженным выражением лица выставляет назидательно палец.

– Я знаю, что ты сейчас скажешь! «Андреа», ты не должна была рассказывать, не должна доверять и прочее дерьмо. Что тебе будет проще удушить меня, чем постоянно разгребать за мной неприятности, – грозным шепотом произношу я. – Хватит. К чертовой матери этих выродков и твои нотации. Осточертели!

Эрнесто что-то мычит, сгорбившись и содрогнувшись в рвотных позывах. С омерзением я уставилась на картину, когда он снова весь сжался и выплеснул все съеденное на асфальт.

– Твою мать, меня, нахрен, отравили. Андреа, давай поговорим. – Его снова выворачивает, я достаю бутылку с водой и кидаю Гранту.

– Помочь ему? – Он удивленно смотрит на меня, затем на бедного измученного рвотными позывами мексиканца. – Я похож на того, кто жалеет? Это ты у нас добрая, мне плевать. Если желаешь, иди и помоги.

– Какой же ты сноб. – Натягиваю кроссовки, выхватываю из его рук бутылку. – Тебе на всех плевать.

Он хмыкает и позволяет мне подойти к Эрнесто, я морщусь от вони и омерзения, сама испытываю дискомфорт. Но мне очень жалко его, поэтому, обернувшись, я сталкиваюсь с самодовольной миной «мистера пофигиста», снимающего с себя одну из своих фирменных рубашек и остающегося в нижнем белье. Его наглая улыбка, и то, что он издевается над тем, насколько мне дискомфортно, раздражает.

– Я не хотел, – Эрнесто хватает меня за ногу, заваливаясь на бок.

Приподнимаю его за шею, удерживая в вертикальном положении, приставляю бутылку ко рту, вглядываясь в темноте в его лицо. Глаза мужчины закрыты, веки плотно сомкнуты, мокрые волосы сосульками свисают, рот, покрытый слюней и остатками пищи, широко раскрыт. Наклоняюсь и отпускаю его на землю, приставляю палец к активно пульсирующей сонной артерии. Позади раздается звук открытия молнии и захлопывающейся двери.

– Оставь его. Он нам не понадобится, – гнев в голосе Гранта, как раскаты надвигающейся грозы. – Хватит с ним нянчиться. До рассвета не так много времени.

Он подходит ближе ко мне, ставит на траву свой рюкзак с фотоаппаратом в боковом кармане, передает мне фонарик, который я прикрепляю к шлейке комбинезона. В темноте мои разрисованные руки светятся, с еще большим раздражением Грант проходит мимо меня, хватает за безвольно свисающие кисти Эрнесто и оттаскивает его в ближайший куст. Пнув его ноги, он оборачивается, стоит мне сделать шаг ему навстречу.

– Куда собралась! – рявкает он. – Проспится, и ничего с ним не произойдет.

– Можно же не так грубо! – Хватаю рюкзак и вешаю его себе на плечи.

– Может мне его еще по голове погладить? – Серые глаза смотрят в упор, прожигая ненавистью. – Не раздражай меня своими выходками, я и так уже все свои запасы терпения исчерпал. Развернулась и пошла. – Хватает свой рюкзак, засовывает мне тритиевую газовую трубку за пояс и ждет. – Вперед, я сказал.

Мои внутренние метания прерывает глухое рычание, в последний раз я смотрю на мексиканца, лежащего в кустах, и с раздражением выхожу на тропинку. Пирамида находится рядом, стоит только перейти зеленую полянку. Аллея, на которой мы остановились, выглядит глухой, так как мы подъехали с другой стороны. Размашисто шагаю впереди Меллона, внутри клокочет такая злость, что стоит ему открыть рот, я разорву его на части. Этот повелительный тон и отношение, с которым обязана мириться, бесит. Еще никто не раздражал меня подобным образом. Ни один человек. Но особенность этого «хамоватого грубияна» в том, что он умеет вывести меня из себя моментально. В темноте слышны отголоски мелодичной музыки и шуршание нашей одежды. Влажная трава под ногами становится скользкой, приходится перейти на аккуратный шаг. Замираю перед тем самым входом, в котором меня словил как нежданную гостью и потенциальную жертву – паук. Грант хватает меня за плечо и разворачивает к себе лицом. Молча протягивает мне какие-то перчатки и натягивает шапочку на голову. Обрызгивает сверху чем-то мерзко сладковатым и кивает на пирамиду.

– Я пойду первая. – Отплевываюсь от очередной порции распылителя. – Ты убить меня решил? – Отмахиваюсь от него руками.

– Отпугиваю пауков и прочую нечисть. В отличие от тебя, я думаю о твоей безопасности. – Я хочу возмутиться, но он разворачивает меня и заставляет идти после него. – Молчи уже, Уиллис. Это предел, я серьёзно. Ты будешь идти за мной, разговор окончен.

Грант проходит внутрь, стоит нам скрыться за разрушенными стенами, достает один из флуоресцентных фонариков и освещает путь перед нами. Я следую за ним, поражаясь точности его пути. Перед узким проходом он оборачивается и кивает мне головой. Я вытягиваю руку вперед, указываю ему повернуться боком и двигаться внутрь. В полной тишине, с гулко колотящимся сердцем, чуть дыша, делаем шаг за шагом. Стараюсь не соприкасаться со стенами, не споткнуться об очередной обломок и, самое главное, не вляпаться в очередного паука. Мужчина замедляется, как только узкий коридор заканчивается, останавливает меня, дернув головой в мою сторону. Чувствую себя агентом спецназа в этой идиотской шапке и нелепыми скелетными руками.

Вдали слышится странный звук, мы переглядываемся и замираем. Осталось буквально сделать пару шагов, и мы уже на месте. Я узнаю этот писк, эти рукокрылые чудовища давно стали символами ночи и неотъемлемым атрибутом всякой нечистой силы. Они пугают до одури звуками, тело немеет в ожидании нападения. Этот хор, дополненный эхом нескольких сотен, а то и тысяч писклявых голосов. Сугубо ночные существа с отвратными, мерзкими крысиными лапками.

Звук приближается, Грант убирает фонарь в другую руку, кидает его на каменный пол и хватает меня за рукав длинной кофты, дергая за собой. Едва выдохнув, с учащенным сердцебиением и пульсирующими от нервозности висками, я толкаюсь за ним, запнувшись об очередной камень, отдираю его от себя, и удар камня об стену отражается совсем другим звуком. Позади в меня впечатывается мерзкая когтистая лапка, теряю Гранта в пространстве, еще раз запнувшись, опора уходит из-под ног, и у меня спирает дыхание от ощущения падения.

– Андреа! – голос Гранта раскатом проносится в пирамиде.

Горло сжимается в диком визге, оглушая меня, я кричу, что есть сил, размахиваю руками и ногами в пространстве, падая в кромешной темноте. В голове проносится дурная мысль, что это мой конец, сейчас разобьюсь. Я еще не готова закончить с этим миром. Не все сказала, он ведь даже не узнает о главном! Господи…

– Обхвати колени! – орет Грант, я тут же открываю глаза при виде зеленого огонька, летящего вниз, затем еще одного и еще. Маленькие палочки одна за другой летят надо мной, освещая стены пирамиды зеленым светом. Обхватываю колени руками и погружаюсь в черную воду, задержав мгновенно дыхание. Гул в ушах сменяется всплеском адреналина. Делаю огромный рывок руками, опасаясь удариться об дно. Уши тут же закладывает, молекулы воды приходят в движение, помогая мне выплыть на поверхность и зависнуть посреди прозрачной воды, наполненной зеленым светом спасательных палочек.

– Живая? – снова раздается голос сверху. – Андреа! Я спускаюсь к тебе.

– Все нормально. – Отплевываюсь от воды, протираю рукой лицо.

– Там есть выступ, плыви к нему и не смотри под воду. Греби. – Звон врезающегося ледоруба в каменные стены ни с чем не перепутаешь. Сильные удары металла об породу и всплески воды, мое громкое дыхание смешиваются в пространстве. Передо мной возникает нечто похожее на лоскут, отталкиваю от себя и встречаю еще один. Нахмурившись, хватаюсь за выступ и подтягиваюсь на руках. Закинув одну ногу, затем вторую, заваливаюсь на бок и лежу на спине, пытаясь отдышаться. В уши натекло воды, она медленно вытекает, я поворачиваюсь на бок и вглядываюсь в прозрачную воду, подсвеченную снизу. Рывком приподнимаюсь, широко распахнув глаза. Все исчезает, остается только мое тяжелое дыхание и страшный вид, представленный передо мной. Дно пирамиды устлано человеческими костями, их настолько много, что можно свихнуться. Куски полуразложившейся ткани, черепа…

– Господи, боже, – выдыхаю, делая неловкий шаг назад, ударяюсь об стену и прислоняюсь к ней, еле удержав себя на ногах. – Там же… Там…

Передо мной все начинает кружиться, хлопаю себя по лицу, не могу поверить в это. Где-то рядом со мной слышен удар ледоруба, пока я в немом вскрике шокировано разглядываю дно, едва сдерживая себя от приступа панической атаки. Пирамида заполнена сотнями маленьких костей и человеческими останками, это все те пропавшие дети, которых до сих пор надеются найти. Но никто, ни одна мать не услышит их голоса, надеждам и вере не суждено исполниться.

Трясущимися пальцами стираю непрошеные слёзы и втягиваю носом воздух, передо мной появляется Грант и прижимает меня к себе, сдавив в своих сильных мужских объятиях до хруста.

– Ты сказала, что мне на всех наплевать. Я очень разозлился на тебя и повел себя как остолоп. Надо было быть осмотрительней. – Он тяжело дышит, его плечи поднимаются и опускаются, а сердце будто пытается пробить дыру в моей грудной клетке, настолько мощные удары. – И ты права. Мне плевать на всех, кроме тебя. Все, что я пытаюсь сделать, это оберегать тебя. Но еще ни разу у меня не получилось сделать это, как положено. Как ты этого заслуживаешь. – Он целует мое влажное от слез лицо, покрывая его мелкими истеричными поцелуями, пока я сотрясаюсь в шоке от всего произошедшего. – Не буду скрывать, я все еще желаю тебя удушить, но теперь немного иначе, чем прежде.

Я утыкаюсь ему в футболку и делаю глубокие успокаивающие меня вдохи через нос. Хватаюсь руками за него, сжимаю кофту в кулаках.

– Мне тоже не наплевать на тебя. – Все, что я могу сказать на данный момент, он садится вместе со мной, устраивая у себя на коленях. Растирает руками мои плечи и холодные ладони. Я не чувствую тяжести своей экипировки, прижавшись к нему, меня передергивает. – Куда делись летучие мыши и мой рюкзак?

– Тебе, правда, это интересно? – Он целует меня в лоб, еще крепче прижав к своей теплой груди. – Черное полчище пронеслось над нами, сделав крюк, вылетели наружу. А снаряжение на дне этого подводного кладбища.

Меня уже не трясет, разве что от сырой одежды зябко. Тепла, которым делится со мной Грант, достаточно, чтобы привести меня в чувство. Я отодвигаюсь от него, с помощью протянутой руки встаю и иду к краю выступа. Вглядываюсь в прозрачные воды, надо достать рюкзак и вернуть.

– Что ты делаешь? – спрашивает Грант, стоит мне начать развязывать шнурки на кроссовках.

Не думая не секунды, стягиваю с себя обувь и подхожу к нему, привстав на носки, обвиваю руками его мощные плечи, льну всем телом. Касаюсь его горячих губ своими, закрываю глаза и вдыхаю его храбрость в себя. Он дает мне силы, заботится и спасает раз за разом.

– Я люблю тебя, – заглядываю в серые омуты глаз, – ты должен знать это. И я выбираю тебя. – Мои губы дергаются в нежной улыбке. – И тоже не прочь иногда задушить тебя.

– И я тебя люблю, не стоит говорить насколько? – Он приподнимает меня и чмокает в губы. – Странное место ты выбрала для признаний.

Я пожимаю плечами, может во мне говорит истерика и страх того, что со мной могло случиться непоправимое. Ведь дно могло быть усыпано острыми камнями, и тогда мы бы потеряли друг друга снова. И это страшней всего. Человек жив только тогда, когда рядом с ним любимые люди. Никакие богатства не сделают нас по-настоящему счастливыми.

– Все так мимолетно, лучше поторопиться, чем жалеть потом или оставаться в неведении. – Отхожу от него к краю выступа. Встаю на носочки и прыгаю в воду. Ищу взглядом темный рюкзак. Найдя его у дальней стены, выныриваю и гребу к тому месту. Позади раздается громкий всплеск, и я оглядываюсь, стараясь не думать, поверх чего плыву. Грант, как опытный пловец, рассекает воду и в считанные секунды оказывается рядом со мной, проплывает мимо и ныряет на самое дно пирамиды. Я вижу, что он удерживает себя под водой, приближается к стене и что-то рассматривает. Не взяв рюкзак, он поднимается на поверхность с озадаченный видом.

– Надо, чтобы ты это увидела. – Он указывает на воду и ныряет.

Задерживаю дыхание, заполнив легкие воздухом, и следую за ним. Он показывает на такие знакомые мне символы и изображения, ответы на многие вопросы, заданные себе и ему еще с прошлой нашей поездки в Канаду. Касаюсь пальцами округлого углубления с затертыми на ней высеченными символами. Мне нужен мой ключ…

Глава 16

На небе светила луна, но солнце уже вступало в свои права. Они находились по разные стороны друг от друга, и, казалось, мирно сосуществовали рядом. Каждый уступал место другому, когда приходило его время. Грант и я только что вышли из пирамиды абсолютно промокшие, с еще большим количеством вопросов и фотографий. Во время подъема было не до разговоров, а вымотанные и уставшие мы предпочитали хранить эти хрупкие минуты молчания. Я думала о словах, сказанных после моего падения, костях убитых детей и ключе. Все было слишком просто на первый взгляд. С одной стороны, открыть сейчас все тайны, что они за собой несут? И то, что я увидела, никак не укрепляет мою веру дойти до конца, до определенной точки, где все решится.

Аллея только начала освещаться естественным утренним светом, хмурое небо показывало характер, громко возмущаясь и угрожая раскатами грома где-то вдали. Оно нас осуждало, мы влипли в очередную историю, из которой была только одна дорога – в никуда.

Мокрая одежда висела на наших телах, а утренний ветерок раздражал кожу. Рюкзак болтался на спине, и ноша стала в разы тяжелее. Грант, как ни в чем ни, бывало, шел рядом, держа меня за руку ровно до того момента, пока мы не оказались на знакомой аллее. Машина, все еще припаркованная к обочине, не сдвинулась с места, как, я надеюсь, и спящий мексиканец. Я о нем не вспоминала ровно до того момента, пока мы не вышли из пирамиды. Подорвав доверие, он все еще оставался знакомым мне человеком и в некотором смысле родным. Привычка искать лучшее в людях никуда не испаряется, не исчезает мгновенно, как и умение помнить добро. Мужчина, идущий рядом со мной, останавливается около машины и нажимает кнопку открытия багажника. Металлическая дверь медленно приоткрывается, пока я шарю взглядом по местности. Сняв с себя рюкзак, я протягиваю его мужчине.

– Его там нет, – коротко заключает Грант и нажимает кнопку багажника.

– Где же ему еще быть. Он бы не смог уйти в таком состоянии. – Прилипшая одежда заставляет меня содрогнуться и обнять себя за плечи. – Я посмотрю его и вернусь.

– Естественно. Плюнь на себя, пойди, помоги. – Он не смотрит на меня, морща лоб, и дергает нервно губами. – Заведу машину.

– Замечательно. – Сделав над собой усилие, отправляюсь на поиски Эрнесто.

Как сказал мой спутник, его действительно не было в тех кустах. Трава не примята, нет никаких следов его долгого присутствия. Может он ушел после того, как мы приехали. Оборачиваюсь, разглядывая дорогу, ведущую в город, это достаточно далеко, и если ему было плохо, то как он это сделал? Слышу, как колеса медленно скользят по асфальту, Грант подъезжает ближе ко мне и открывает дверь пассажирского сидения. Одна его рука зависает в вопросе, наморщенный лоб и настойчиво блестящие глаза.

– Простудиться хочешь? – чеканит слова.

– Не настолько холодно, – отвечаю ему и запрыгиваю в машину, под грудью невыносимо колет, я морщусь от боли, ловя на себе беспокойный взгляд. – Нормально все.

Мне не хотелось бы начинать цепляться, но Грант переживающий разительно отличается от Гранта оберегающего. Стоит мне снять с себя носок, он тут же отвлекается от вождения и поворачивает голову в мою сторону, цокнув, он прибавляет газа. Подтягиваю ногу, побледневшую от холода. Рана приняла весьма неприятный вид, корочка, которая практически зажила, снова намокла.

– Приедем к нам домой, я обработаю, – строго говорит брюнет. – Перестань так смотреть на меня. И вообще, почему молчишь?

Я хмыкаю, он тут же недобро косится в мою сторону. Отдергиваю штанину и сажусь в нормальное положение.

– Тебе не кажется странным произносить «к нам домой» и тут же возмущаться? И то, что ты постоянно орешь на меня, потом заставляешь замолчать. И как итог – спрашиваешь, почему я не разговариваю? И правда странно. – Дергаю ремень безопасности, проверяя его на прочность.

– Будто тебе хоть раз требовалось разрешение, – констатирует он и резко выворачивает руль. – В нашем случае я всегда иду следом. Хоть раз будь гибкой. – Его подбородок напряжен, мышцы на руках перекатывают от раздражения. – Я может…

– Может, что? – Делаю невинное лицо и широко раскрываю глаза. – Хорошо, я гибкая, давай устроим перемирие.

– Это не будет слишком для нас? – ухмыляется он и тормозит около дома. – Я не хочу видеть тебя, бегающей около него. Заступающейся, выворачивающейся наизнанку. Тут надо выбрать определенную позицию либо – либо.

Дома и жители все еще спят крепким сном после шумного и муторного праздника. Тишина и предвкушение хорошей грозы, ощущение чего-то грандиозного, но предстоящее не обещает быть чем-то приятным. У меня появилось стойкое ощущение, что я не хочу заходить в дом и мне значительно комфортнее здесь. Нечто тягучее вновь разливалось внутри меня черной кляксой. Я боялась этого предвкушения. Что-то было не так, именно поэтому ожидание и оттягивание времени стало выходом из ситуации.

– Я хочу, чтобы ты собрала свои необходимые вещи, и мы вместе временно переедем в хорошую гостиницу, – говорит он, как только я отстегиваю ремень безопасности. – Надо ограничить круг тех, кто знает, чем мы будем заниматься. Особенно когда Саванна получит разрешение. Мы сможем дать неопровержимые доказательства того, что здесь происходит. Но безопасность превыше всего. Твоя.

– Потому что ты боишься, что это случится вновь? У них ничего не выйдет. – В горле пересыхает. – Как мне еще можно сделать больно?

– Неужели теперь это так сложно сделать? – Он разворачивается ко мне лицом, мои зрачки расширяются от понимания. – Ограничь свой круг общения, сосредоточься на главном.

– А что для меня сейчас главное? Отнюдь не исследования. В них нет никакого смысла, если рядом нет… – Его? Я сказала, что люблю, значит, снова у них есть возможность лишить меня дорогого мне человека? Сделать больно. И окончательно сломить. Так? Нахмурившись, я смотрю сначала в глаза Гранта, затем в спящие окна дома. Решение приходит моментально, я открываю двери и выпрыгиваю из машины, опережаю мужчину, дергаю замок на низких воротах. Шаги за моей спиной ускоряются, он хватает меня за локоть и тянет к себе, полностью разворачивая.

– Что ты, по-твоему, творишь? – шипит он сквозь зубы.

– Они захотят забрать тебя, они будут тянуть из меня веревки до последнего, а с моим везением умру, видимо, не скоро. У тебя больше шансов оставить этот мир. Поэтому я возьму свои документы и вернусь в машину. – Пытаюсь отодрать от себя его пальцы. – Спокойней, Меллон, я знаю, что делаю. – Он отворачивается, издав хриплый смешок.

– Если там логово, ты идешь в самое пекло. Я просто предложил жить в другом месте, не было никаких предположений, что я не смогу защитить тебя от него. Меня напрягает сама мысль делить тебя, с кем бы то ни было. Хочу остановить этот момент, понимаешь? – Я моргаю несколько раз не в силах понять, почему, чем больше он говорит, тем сильнее у меня тянет под ложечкой. Что это? Подсказка или ожидание чего-то плохого? Толчок со стороны высших сил согласиться, не теряя время, или пересмотреть весь свой жизненный путь и довериться плохому предчувствию? Что если… Он специально успокаивает меня, чтобы усыпить мою бдительность.

– Если ты еще раз подумаешь о том, что я как-то замешан или являюсь не тем, кого ты знаешь, я увезу тебя отсюда, спрячу от всех и всего. И больше никогда не пойду на поводу у твоих желаний. И это не обсуждение цены вопроса свободы, а предупреждение. Так что не смотри на меня так. – Как только я уступаю, он проходит вперед меня. – Так-то лучше. Иди в машину, я все соберу. И сообщу Саванне о том, что она может уезжать, как только отдаст мне разрешение на исследование.

– Чтобы ты знал, я не думала о том, что ты замешан. Я пойду следом за тобой. Мы говорили о перемирии. – Наклоняю голову в сторону.

– И что, по-твоему, перемирие – это неповиновение? – Стоит появиться намеку на улыбку, чувствую укол в сердце.

– Уступки и поддержка. Мы теперь оба гибкие, – улыбаюсь ему, надеюсь, он не станет сейчас возмущаться, мне в целом нравится эта политика перемирий, надеюсь, мы и дальше будем ее придерживаться.

Грант слегка ведет плечом, берется за ручку двери и толкает ее в сторону. У меня снова горит нога, надо срочно что-то делать с раной. Она не заживает. Вообще. Такое впечатление, что я разлагаюсь изнутри, все мои органы пострадали, и теперь каждый дает о себе знать. Особенно сердце. С левой стороны снова колет, я морщусь и глубоко дышу, остановившись, чтобы переждать этот момент. Мужчина идет к лестнице останавливается в ожидании, рисую на лице улыбку и иду следом.

– Ты плохо выглядишь. Прими душ, я помогу тебе с вещами, как только закончу со своими. – Я обожаю его поцелуи в висок, они такие интимные и бодрящие.

– Я свалилась в пустоту и плавала среди, сам знаешь, чего, откуда я могу приобрести цветущий вид? – Мы поднимаемся тихо по лестнице, он обнимает меня за плечи и помогает делать шаги, которые действительно становятся все тяжелей. – Спускайся вниз, я выйду. – Он отрицательно качает головой. – Хорошо, стой в дверях. Но на улице. Не хочу будить всех.

– Тогда быстро, – шепчет он. – Я выгляжу гибким?

Его эти шуточки, никогда не понятно, насколько он серьёзен. Пройдя по длинному коридору, не встретив в нем ни души, мы с Грантом разошлись каждый в свою комнату, обговорив дальнейший план действий. Все, что сейчас я хотела, это убраться отсюда как можно скорее и защитить свое тихое счастье от чужих глаз. Испытаний и так хватало, остановившись на вещах, из общей кучи я вытащила футболку и просторные штаны. Боль в ноге усиливалась, хотелось избавиться от мокрой ткани и заменить старые бинты. Закрывшись в ванной комнате, села на край ванны и начала разматывать бинт. Ярко-красное пятно около краев воспалённой кожи выглядело неважно. Видимо, удар об воду спровоцировал небольшое кровотечение. Вытаскиваю с полочки перекись водорода и антисептик. Мне кажется странным такое медленное течение заживления, хотя врач и предупреждал об этом. Уйдут месяцы на восстановление, но что делать с этой тянущей болью? Маленькая баночка с обезболивающим заманчиво выглядывала из ряда других лекарств, вытащив одну таблетку закидываю ее в рот и запиваю водой из-под крана. Обработав рану, стягиваю грязные вещи, кидаю в черный мусорный пакет, постираю потом.

Обмотав по-быстрому ногу, натягиваю плотные носки и скидываю в черный пакет, спрятав баночку обезболивающего. Думаю, Гранту не понравится то, что он увидит, надо держать его подальше от своих болячек. Переодевшись, пару раз провожу щеткой по грязным волосам, затягиваю в хвост и выхожу из ванной комнаты, столкнувшись нос к носу с растрепанной и неестественно бледной Хименой.

– Господи, как ты меня напугала. – Хватаю деревянное полотно двери, сердце едва не останавливается от неожиданности. – Что ты здесь делаешь в такую рань? Тебе явно надо отдохнуть.

Взгляд мечется по комнате в поисках циферблата. Пять тридцать, обычно ее вообще нет в доме в такое время. Она же не остается здесь ночевать, что изменилось сейчас? Женщина с каким-то заторможенным видом передвигается по направлению к одному из кресел и обессилено падает на него. Меня настораживает ее непонятное поведение, первое, что хочу сделать, слинять из комнаты, но человек был настолько гостеприимен, поступить с ней таким образом будет верхом безразличия. Мешок с грязными вещами бесцельно свисает в моих пальцах, касаясь деревянного пола. Потянувшись к шкафу, я замираю на месте после секунды сомнений. Пару минут с меня не убудет. Разворачиваюсь и возвращаюсь к странно выглядящей женщине, присаживаюсь перед ней на корточки и беру за обе руки. Они ледяные и синюшные.

– Что-то произошло? – Некогда убранные в аккуратный пучок волосы свисают по обе стороны лица, седая прядь придает еще большего драматизма.

– Это была ужасная ночь, – не узнаю ее голос, прищурившись, придвигаюсь ближе. – Когда вы ушли с праздника, она хотела вам что-то сообщить. Так нервничала.

Хмурюсь, ничего не понимая, нога еще больше начинает ныть, поэтому меняю положение, усевшись перед женщиной на пол, так, чтобы видеть и слышать ее. Из-за низко опущенной головы слова практически неразличимы, ее губы, не желающие нормально размыкаться, и состояние настораживает меня.

– Она? Химена, о ком ты? – Оглядываюсь на дверь в надежде, что зайдет Грант или Эрнесто, кто угодно, только бы не оставаться здесь с человеком в таком состоянии. Зря я сказала ждать меня внизу. – Ты явно не в себе. Может водички? – Приподнимаюсь, полная решимости помочь, но она удерживает меня мертвой хваткой.

Темные стеклянные глаза впиваются в меня, злобный взгляд пронзает насквозь, пригвождая к месту. Пячусь назад, хватая ручку с края комода. Это моя защита, если она решит на меня напасть. Ее вид не обещает ничего хорошего.

– Ты принесла столько боли. Столько зла, – она говорит злобным голосом. – Он же пошел за тобой. И чем ты оплатила. Ты превратила нашу жизнь в ад.

Мне становится понятно, что у нее явно что-то случилось, загадки и ребусы в исполнении взволнованной женщины не помогают. Подталкиваю ногой сумку и шарю рукой по столу.

– Я уезжаю отсюда, – стараюсь говорить бесцветным тоном, не показывая паники. – Позже поговорю с Сав и Эрнесто…

– Не поговоришь, – обрывает она меня, шлепая сухими губами и привставая. – Ни с одним из них. И не увидишься.

Открываю внутренний шкаф и нащупываю свои документы и права, где же этот долбаный телефон?!

– Давай, когда ты выспишься, мы с тобой созвонимся. И ты спокойно мне все расскажешь. – Я практически вытягиваю белый флаг перемирия, надеясь привести ее в чувства.

– Ты же ненавидела Саванну. Испортила жизнь Эрнесто. Да и Матео тебе не нравился. Все, кого ты ненавидишь, умирают, да? – Черные глаза наливаются слезами, белки краснеют, и ее лицо морщится. Она движется на меня, как в хорошем хорроре, перекосившись, как горбун, на один бок.

– Я ко всем относилась и отношусь нормально. И никому плохого не желаю, как и тебе, – пытаюсь успокоить ее. – Саванна поедет с нами. А ты отдохни.

Плюнув на одежду и прочее барахло, я открываю двери, в спешке зацепившись за дверную ручку футболкой.

– Ты убийца. Убила мальчишку, затем раздавила Саванну, и от Эрнесто избавилась. – Я поворачиваюсь к женщине лицом, нечаянно зацепив рукой стеклянный пузырек с маслом для волос. Он разбивается на мелкие осколки, разливает вязкую жидкость, разделяя расстояние между мной и Хименой. Липкая дорожка, совсем как та, что еще недавно разливалась во мне предчувствием. Тело будто приросло к полу, все замерло на мгновение, пока внутри меня не начало зарождаться мерзкое чувство вины. Оно похоже на руки, изуродованные временем, старые и сухие, как ветки. Сжав мое сердце, удерживают его, запрещая сделать такой необходимый удар. Тупая боль, словно кто-то только что воткнул нож и совершает надрез без наркоза. Затаив дыхание, я боюсь сделать движение, не рассыпавшись.

– Что с Эрнесто? – спрашиваю ее. – Куда он делся?

– Реанимация, – выплевывает Химена. – Саванна в морге. И ты будешь в нем очень скоро. – Ее длинные ногти едва оцарапывают мою кожу, когда она с диким криком кидается на меня с разделяющего нас расстояния. Вывернувшись, я бегу по лестницам. – Катись отсюда к чертям! Забирай все свое и убирайся как можно дальше! – ее крик переходит в истерический визг. – Убирайся к чертовой матери, проклятая тварь! И остерегайся, все вернется к тебе!

Входная дверь открывается, Грант с нахмуренным лицом ловит меня у основания лестницы. Толкаю его в живот к выходу, опасаюсь за то, на что способна женщина в таком состоянии. Лавочка с расставленными фотографиями умерших все еще стоит в маленьком закутке, хватаю фотографию моих родителей и тащу за руку Гранта к машине.

– И где твои вещи? – Я буквально запихиваю его в машину, захлопнув перед его носом дверью, оббегаю ее и запрыгиваю внутрь. – Что ты творишь? Там пожар?

– Поехали быстрей, – дрожащий голос, полный страха, наполняет пространство. Пристегнувшись, я всматриваюсь в окна, на которых дергается занавеска. Жуткое выражение лица, как злобная маска неживого человека, навсегда останется в моей памяти.

– Дави на газ, – громко произношу я, испуганно озираясь по сторонам, когда эта больная выходит из дома, быстро двигаясь к нам. Ее движения неестественные, рваные, перегибаюсь через Гранта и нажимаю блокировку всех дверей. – Она убьет нас, нажми ты долбаный газ! – Как только женщина оказывается у водительской двери, машина срывается с места. Меня колотит от страха, пережитого только что и то, как она выглядела, держит в напряжении.

– Я надеюсь, ты расскажешь, что там произошло. Забудь на будущее про гибкость, в твоем случае это опасно. – Он тянется к панели и подает мне свой смартфон. – У меня моргает видео-сообщение на телефоне. Можешь нажать? – Он кивает подбородком на панель, делаю, как он сказал, и увеличиваю громкость, пока мужчина притормаживает.

Сначала мы оба слышим шум, музыку и громкие разговоры, затем появляется ослепительная улыбка на миллион долларов Саванны. Светлые волосы уложены в безупречные кудри, счастливое лицо с безупречным макияжем заполняет кадр. Она выходит в более тихое место, слышны только удары ее высоких каблуков об асфальт.

«Голубки, в первую очередь, я знаю, куда вы смотались, и желаю вам удачи. Но у меня для вас не очень хорошая новость. Я проставила все подписи, и когда осталась одна единственная, этот петух решил, что его рабочий день закончен. Но я обещаю добыть ее для вас после этого дурацкого праздника смерти. Только остановлю машину. А вот и она». Девушка не отключает вызов, поворачивается к кому-то с радостной улыбкой. «У тебя усталый вид. Поедем вместе». Звук приближающейся машины, она куда-то бежит, перед нами мелькает серая дорога и ее красные каблуки. А дальше хаос с визгом усиливающегося рева мотора. «Эй, ты чего?» является последним, что мы слышим перед ударом тела об машину, видео фиксирует расплывающуюся лужу крови с застывшими навек глазами, тусклыми и безжизненными. Безумное зрелище, от которого у меня из рук выпадает телефон. Сколько еще нужно смертей, чтобы добить меня?!

Глава 17

Что такое потеря? Это огромная яма в душе. Ее толстые стены покрыты острыми камнями, похожими на твои страхи и страдания. Совершенно пустая до самого дна, стоит выкрикнуть, и эхо еще долго будет вторить твоим словам.

Я все думала о том, что чувствует человек перед тем, как с ним случится необратимое? Наверное, ничего, иначе можно было предотвратить многое.

Почему не срабатывает предчувствие? Ответ напрашивался сам по себе, мы не обращаем внимания на маленькие подсказки, которые преследуют нас. Когда мы решимся на какой-то серьезный шаг, вмешательство, то обязательно видим на каждом шагу эти знаки… Другой вопрос, обращаем ли внимание… Готовясь к очередному походу к массажисту, мы всю неделю просматриваем новости, фильмы, и нам тычет подсказка, бельмом перед глазами маячит, что кому-то сломали шею во время массажного сеанса, другой умер, не приходя в чувство, а третий остался инвалидом на всю жизнь. Но это же где-то там, совсем не рядом с нами. Правда? Все, что кажется таким далеким, не примеривается, не осознается.

Так почему мы не останавливаемся? Что с людьми не так? Не задаемся вопросами, отчего так происходит. Кто сказал, что это естественный отбор из-за перенаселения планеты? Может кто-то сверху играет в шахматы нами и выбирает, где именно он хочет перебить больше людей, играет живыми, как пешками и решает за нас?

Некоторые называют это предчувствием, но мое мнение сводится к тому, что мы марионетки в этом мире. У меня было множество таких подсказок в течение моей жизни. Даже элементарно, то, что нахожу, выглядит, как подачка кого-то, наблюдающего за мной. Я кролик, на котором делают успешные исследования, пушистый, терпеливый и живучий. Чем дальше мы двигались, тем сильней были мои убеждения.

Интересно, Сав видела эти знаки? Может ее сломанный каблук перед выходом из дома на праздник значил намного больше простой случайности?

Я не хотела думать о произошедшем с Саванной, но не могла себе позволить вычеркнуть из памяти. Вина от того, сколько людей погибло, помогая мне, – пугала. Но еще страшней становилось от того, что я знала, ничем хорошим это не закончится. Ни для кого.

Когда тебя испытывают на прочность, хочется сдаться. Но рядом с Грантом это кажется невозможным. Потому что он, не задумываясь, отдаст свою жизнь за меня? Или мне придется лишиться жизни ради него? Типичная история «Ромео и Джульетты», печальная и трагичная. Отмахиваюсь от дурных мыслей, потому что я не готова терять его или отдавать свою жизнь за других. Пусть все останется таким образом, каким задумано. Может этот кто-то свыше наиграется и оставит для нас хэппи энд.

Из душевой слышится звук непрерывно льющейся воды, пока я, скорчившись на кровати, пытаюсь принять удобную для моей ноги позу. Сон был ужасен, как и все происходящее за этот затянувшийся период времени. Спокойствие, которым были наполнены мои скучные дни, подобно дождевым тучам, сменились, на циклонные фронты, повлекшие за собой пекло и огонь, в котором я вот-вот сгорю.

Бинт на лодыжке неприятно сдавливает, пульсация и желание содрать его скорей одолевает меня. Но если я это сделаю, Грант полезет со своими переживаниями и уходом, а мне, ой, как не хотелось бы, чтобы он видел это. На левой стороне мне не удобно лежать, в груди сразу начинает колоть, я чувствую, как сердце бьется, будто отбойный молоток. Это не тихое размеренное биение, скорей пробежка, сердечный марафон. Поэтому переворачиваюсь на правый бок и делаю глубокие вздохи, обманываю свой организм, успокаиваю его. Может это побочное действие от болеутоляющих? Но пара раз не могут так влиять.

Понимаю, что дальше уже не усну, поэтому беру в руки пульт и начинаю переключать каналы, висящего на стене телевизора. Канал Дискавери меня всегда успокаивал, поэтому выбор пал именно на него. Подтолкнув под спину две подушки, я закидываю руки за голову и пялюсь в зомбоящик.

Остановиться в отеле было идеей Гранта, тут имелась охрана, хорошие номера и обслуживание. Это как нельзя кстати, потому что делать что-то не было желания. Я вообще желала закрыться в раковине и не высовывать нос, подобно крабу, ну, может, если только для перекуса. Морщусь, перемещая удобнее ногу, подкладываю еще одну круглую подушку под нее. Мое ленивое отслеживание бабуинов прыгающих по веткам деревьев перебивает глухой стук удара кольца для полотенца об дверь.

Мужчина выходит из ванной комнаты решительным шагом, но замирает при виде проснувшейся меня. Пульт падает мне на живот и скатывается на край кровати от неловкого движения, стоит мне засмотреться на его согнутую руку, зажимающую белоснежное полотенце, и бугрящиеся мышцы. Я не уверенна, что живые люди могут выглядеть так божественно! Очень медленно скольжу взглядом по влажной коже груди, покрытой густой порослью кучерявых волос, шесть кубиков, как стиральная доска. Всепоглощающая картинка становится разрушительной. Сексуально привлекательное представление, завершает тонкая ниточка волос, спускающаяся от пупка к еще одному разочарованию в моей жизни. Это чертово полотенце! Оно низко закреплено на бедрах, свисая, доходит чуть ли не до колена, закрывая загорелое красиво тело. Самым сложным для меня оказывалось сделать вид, что Грант не интересен. Не имеет значения мое практически приподнятое на кровати туловище, зависшее на локтях. Все еще убеждаю себя, что не заинтересована в этой демонстрации голого мужского тела, даже если она и не была намеренной.

Боковым взглядом ловлю движение, Грант продолжает натирать свою голову, ероша черные локоны и приводя их в ужасный беспорядок. Затем этим же полотенцем он проводит по груди, и какие там бабуины? Или что показывают? Если все внутренности бьют тревогу! Освобождаю одну правую руку, снова беру пульт и делаю чуть громче. Ложусь удобнее, устраивая целое шоу, Грант будоражит мое воображение. Стоит ему сделать шаг по направлению к шкафу, я тут же поворачиваю голову и пялюсь на красивые мышцы спины, и идеальный, круглый…

– Ты звонила Кэрри? – его голос, как раскат грома, от неожиданности снова роняю пульт теперь уже на пол, тот с грохотом падает, и из него вылетают пальчиковые батарейки.

Я отмалчиваюсь, еще до конца не осознав, что именно он спросил. Слишком сильно увлеклась разглядыванием, в свое оправдание могу сказать, что это нормально взять мою жизнь до его появления, там негде было печать поставить. А теперь я только и делаю, что пялюсь… на него.

– Все нормально? – Он накидывает на себя гостиничный халат, затем идет мимо меня, сжимая в кулаке боксеры.

– Неловко повернулась, – фоном транслирую свою тупость, он выглядывает из-за угла ванной комнаты, сморщив лоб.

– У тебя что-то болит? – Выходит, затягивая пояс на талии. – Твои щеки покраснели.

– Ты прикалываешься? – Раздраженно сползаю с кровати, собираю батарейки и раздраженно вставляю их в пульт. – Вокруг люди умирают, а ты ходишь, в чем мать родила, и задаешь вопросы о моем состоянии? Есть вещи поважней твоих голых ягодиц!

Знаю, что это выглядит как издевка, но мне необходима передышка.

– Подожди минуту. – Он кладет свои пальцы поверх моих, не отбирая пульт, засовывает заново батарейки, теперь уже правильной стороной, и наши головы соприкасаются. – То есть, ты сейчас хотела напомнить мне про проявленную мной циничность и сделать вид, что чем-то отличаешься от меня?

Отдаю ему пульт и усаживаюсь на край кровати. Бесполезно, он все и так знает. Да, мне проще отвлечь его внимание от моей озабоченности, прикрываясь произошедшим. Он берет телефонную трубку и на красивом, мелодичном испанском разговаривает с обслуживанием номера. Все это время мне остается только наблюдать, как на экране отматывается репортаж об млекопитающих и их жизни, в какой-то момент он нажимает на паузу и кладет трубку.

– Сейчас привезут наш завтрак, и я хочу кое-что обсудить с тобой. Только будет лучше, если ты наденешь что-то более, – он тянет свои пальцы к моей груди, поймав мой тяжелый взгляд, машет в воздухе, – просто переоденься.

Мужчина теряется на балконе, пока я привожу себя в порядок. Быстро чищу зубы, расчесываю волосы и надеваю его чистую одежду. И замечаю странность, после него в душе вытерты зеркала! Он только что получил от меня еще пару звезд на своем нимбе, не сотвори себе идола. Спать в его футболке это одно, но вот надеть свежую и гигантскую, подвязать тренировочные штаны, а затем подкатать, вообще интересно. Я сейчас похожа на индейского торговца в шароварах и безразмерной кофте, все лучше звучит чем «пугало». Мои вещи сдали в прачечную по прибытию, так как, вылезая из машины, я умудрилась залезть в грязь. После дождя так часто бывает, но обтереть все колеса, решила, видимо, вспомнить детство. Да и зачем нужна такая высокая машина?

Я слышу, как кто-то стучит, зачесываю волосы назад, поиграв с резинкой, решаю оставить их, как есть, распущенными. Это хоть как-то скрасит мой внешний вид. Выхожу из ванной комнаты, направляюсь на широкий балкон, усеянный зелеными листьями и цветущими растениями. Грант сидит на одном из белых стульев, размешивая тростниковый сахар в чашке.

– Они на тебе смотрятся лучше, чем на мне, – он улыбается и указывает на стул. – Я могу принести тебе кресло.

– Конечно, это лучший комплимент, которым меня награждали. У нас с тобой одна ширина бедер. Отлично. Не стоит утруждать себя, справлюсь со стулом. – Я не знаю, откуда у меня этот тон, и, судя по его нахмурившимся бровям, мне это не сойдет с рук. – Ты не сильно переживаешь о смерти Саванны. Признайся, что там, в комнате, тебя интересовала моя грудь больше, чем смерть одной из твоей команды.

Наклонив голову к плечу, губы мужчины вытягиваются в тонкую нить. Он берет телефон, не заинтересованно смотрит видео, дважды прокручивает его туда и назад, и всей его реакцией на происходящее является тихое хмыканье.

– Признаюсь в том, что меня всегда интересовала только ты одна. И никогда не скрывал этого. Задавая подобные вопросы, будь готова ответить на них сама. Все чаще сталкиваюсь с твоими нападениями. Что это? Ревность? Собственничество? Или желание сделать меня хуже чем, я того заслуживаю? – Деловито развалившись на стуле он отпивает свой напиток. – Теперь ответь, ты переживаешь о ней?

– Нельзя сказать, что я не переживаю. – Усаживаюсь напротив него. – Она была частью твоей команды. Переживать должен ты. – Он ждет, что я скажу дальше. – Я тебе о том, что так нельзя относиться. Да, признаю, она мне не особо нравилась, и считала ее соперницей, но разве ты не обязан сделать печальную физиономию?!

Мужчина надевает солнцезащитные очки, выглядя при этом сногсшибательно. Черные стекла скрывают от меня его глаза, но две глубокие морщины между бровями так и не проходят. Он психует, но старается держать себя в руках.

– Ее час все равно пришел бы. Сегодня или завтра. Люди смертны, и в этом их огромный минус. Они забывают, что, по сути, они бомбы замедленного действия. Будильник, встроенный в механизм, однажды разрушит их, сработает, и все, что от них останется, это оболочка. Я нигде не видел настолько сильной зависимости от времени и таким глупым его распоряжением. – Как ни в чем не, бывало, он размазывает масло по тосту. – Человек рождается, сначала его родители подгоняют время, быстрей бы начал ходить, говорить, пошел в школу. Потом ребенок включается в эту политику, и ему не терпится скорей вырасти, жениться и так далее. Когда смеются над временем, ускоряют его, оно становится неумолимо. Его уже не остановить, оно движется с такой скоростью, что им и не снилось. И в один момент раз – и не стало человека. Так стоило ли подгонять его? И потом сокрушаться, отчего ты был с нами так мало?

– Ты хочешь сказать, что она сама виновата в своей смерти? – Протягиваю ему тарелку, когда он открывает металлическую крышку над нашим завтраком и накладывает мне еду.

– Я хочу сказать, что надо ловить момент. Не загадывать так далеко и наслаждаться тем, что дано. Не надо заглядывать в будущее, строить долгосрочные планы, если, конечно, ты не олигарх желающий прокрутить кругленькую сумму. Не стоит ждать от детей чего-то в неподходящий момент. Всему свое время. Время Саванны пришло, с этим надо жить дальше. Учиться на своих ошибках. – Наливает мне в чашку фруктовый сок. – Перестань смотреть на меня, как на монстра. Тебе и самой это известно.

– Мог бы поинтересоваться, что с Эрнесто… – Откусываю кусочек хрустящего тоста, вытирая уголки губ от крошек.

– Даже не буду дальше развивать эту тему. Я ответил на твой вопрос. Меня больше интересует, кто находился с ней рядом, она ведь отвечала вполне дружелюбно. И тут ты отлично вспомнила нашего дорогого мексиканского любителя танцев. – Я пытаюсь быстрей пережевать, чтобы предложить свою версию, когда он указывает вилкой на завтрак. – Займись едой, у тебя не проходящая синева под глазами и бледная кожа. Я сам расскажу о своих наблюдениях, это мой конёк, ты здесь профан.

Моя обиженная гримаса, не заставляет его биться в истерике. Запихиваю в рот еду и откровенно наслаждаюсь видом, компанией и отсутствием остроты в пище. Грант конечно язва, но есть рациональное зерно в его словах.

– Она могла отвечать дружелюбно, как ты выразился, кому угодно, – говорю перед тем, как отпить сок. – Эрнесто не сделал бы этого. Ты к нему предвзят.

– Ватсон из тебя никакой, смирись. – Его губы кривятся в ехидной улыбке. – Саванна прожженная сука, и это не стиль. А ее натура. Поэтому отвечать дружелюбно она могла только мне, так как хотела получить премию за то, что была хорошей девочкой. Помнится, я говорил тебе, не верить всему, что видишь. Толчок в спину, это видно по записи, она не оступилась, ее не качало. Обычная ситуация, когда человек стоит на обочине и вдруг попадает под машину с ничего не ожидающим водителем. Но интересней другое, как думаешь, сколько таких «угодных» станут отправлять видео с телефона потерпевшей адресату? – Он приподнимает солнцезащитные очки на макушку, прищуривает один глаз и щелкает пальцами перед моим лицом. – Раз!

– Ты серьезно думаешь, что он ее толкнул и потом отправил тебе видео? – поперхнувшись кусочком авокадо, спрашиваю его.

– Видео уже снято, так? – спрашивает он меня, я киваю головой, как болванчик, стоящий на панели машины. – Она упала замертво, логичный вопрос, каким образом отправила сообщение?

Была в этом правда, может даже слишком много. Дедукция – это не мой талант, не стоило даже пытаться раскопать все то, что видит Грант. Но если он настолько проницателен…

– Ты ведь пытаешься запугать меня? Специально вешаешь всех собак на Эрнесто из ревности? – выставляю вилку перед его лицом, – сознавайся!

Лукавые искорки вспыхивают в его взгляде.

– Я не попугай говорить одно и то же. Мое мнение о доверии ты знаешь. В данный момент мы разбираемся с тем, чего ждать. Не смей искать его, здесь со мной ты в безопасности. По поводу Эрнесто надо поработать с данными, «твой друг» может быть опасен. – Он встает со стула, наклоняется и нежно целует меня в висок. – Позвони Кэрри, ты обещала. И помни о времени, правильно распредели его, чтобы потом не жалеть. Я приготовил кое-что интересное для тебя. Послушай, хоть раз в жизни.

Грант хочет моих дедуктивных способностей, стервозного отношения и эти долбаные девственные поцелуи. Отличная тактика, мистер.

Глава 18

– Думаю, я влюблена в него, – тихо произношу в телефонную трубку, прижав пластик к губам.

– Если ты станешь говорить громче, я смогу четче слышать твои слова, – на той стороне связи певучим голосом мне отвечает Кэрри.

– Я люблю Гранта, – рявкаю и перегибаюсь через балконные перила, слежу за тем, как воплощение моих грез и сексуальных желаний расхаживает на площадке и указывает официантам.

– Отлично, – идиотские визгливые нотки заставляют меня прикрыть ладонью трубку. – Ты ему сказала?

Нечленораздельное мычание является моим ответом, когда Грант поворачивается в мою сторону, его темные авиаторы закрывают прекрасные льдинки, отражающиеся в его глазах. Плотно сжатый рот, черные волосы и Господи Боже, подбородок с ямочкой. Я так отчетливо представляю, как прикасаюсь к этой чертовой ямочке, к линиям его лица, и подставляю всю себя для поцелуев.

– Ты все еще здесь? – кричит Кэрри. – Я спросила тебя, ты ему говорила?

– Да. – Поворачиваюсь спиной к площадке и мужчине, излишне тревожащим меня. – Предупреждая твой вопрос, он ответил взаимностью.

– Ахах, ладно, уже горячее, – тон подруги, как у малолетки, с бушующими гормонами, – дай отгадаю. Он воспользовался возможностью и разложил тебя на столе.

Хмыкаю от отчаяния, она даже не представляет, насколько далека от истины.

– Поцелуй в висок, – теперь настает ее очередь хмыкать, – ему недостаточно моего тела. Именно поэтому мы продолжаем воевать впустую.

– Так продай свою душу, – страстно ревет она. – Я бы подарила на вечное пользование.

Мое лицо омрачает отчаяние, я не могу поделиться с ней некоторыми секретами. Разговор заходит в тупик, сейчас все выглядит так, будто он не хочет меня, или я не толкаю его к краю. Наивно представлять себе, что такой, как он, будет хвататься за то, что лежит перед ним, когда маячит перспектива. Кэрри все еще говорит в трубку, хотя я потеряла нить ее слов минуту назад.

– …он настоящий самец, и все, что ему необходимо, это распластать тебя и показать тебе большие возможности. Оправдав тем самым твои надежды. – Она мне напоминает меня до всего этого дерьма, свалившегося кучей мне на голову. – Он завоевывает тебя шаг за шагом, и когда ты будешь готова, Меллон отдаст тебе всего себя, но ты должна отдать всю себя взамен.

– Боюсь, что у меня нет того, что ему нужно. – Отрешенно шагаю в комнату, сажусь на диван и начинаю вертеть в пальцах паркеровскую ручку, лежащую поверх каких-то документов. – Я постоянно накручиваю себя, думая, что мое время может закончиться. И эта сила засосет меня во тьму.

– Вот, блин, не надо об этом. Не хочу, чтобы ты даже предполагала что-то подобное, – она вздыхает. – Мне жаль, что не могу сейчас быть с тобой.

Ручка замирает в моей руке, жалею ли я, что она уехала? Считаю ли это предательством? Не думаю. Все вышло так, как необходимо. Не хочу даже представлять, что могло произойти с ней, будь она рядом.

– Я хочу слышать твой голос, он стал для меня родным, и если бы на месте Саванны оказалась ты, у меня не получилось бы делать вид, что мне не больно. – Она не понимает, что моя боль питает этих уродов, они получают новый виток силы, тянут из меня веревки, впутывая в свою жалкую игру.

– И что теперь с экспедицией? Вы отложите ее до лучших времен? – Она энергично стучит ножом по деревянной разделочной доске.

Звоночек недоверия срабатывает, надо выкрутиться, уйти от вопросов. Разговор резко перетек в другое русло. Не должна она знать подробности, пока мы все не выясним.

– У меня нет никаких планов на этот счет, – я лгу своей самой близкой подруге со времен смерти мамы. – Оставим этот разговор, лучше расскажи о себе, как устроилась, что приобрела.

Ее голос идет фоном, беру внутри столика бутылочку с увлажняющим молочком и спускаю широкий ворот футболки, увлажняя кожу массирующими движениями. Слушаю ее рассказ о метаниях между тем, насколько выгодно работать обеспеченному, и для чего это делать, если у тебя и так есть деньги. Она не думает об обогащении или приумножении, как многие, все в ее словах указывает на то, что все мы смертны. Но даже если это так, надо развиваться, без этого человек снова превратится в обезьяну.

– …и я спросила этого мужика, с чего он решил, что я больше ничего не умею делать!? Это оскорбительно, стоило расквасить его рожу об столешницу, – она практически орет мне в ухо, настолько разозлилась. – Чувство обиды, того, что я ничего не умею делать, и мне не дают шансов, заставили меня выть в подушку несколько ночей. И мне дико хотелось, чтобы со мной рядом оказался самый дорогой мне человек. Плюнул хаму в лицо и сказал нечто умное, поставил на путь истинный.

– Пастор что ли? – усмехаюсь. – Где же ты найдешь такого недоумка? – шучу над ней, задирая при этом штанину.

– Это ты! Дурочка! Я думала о тебе, пока ты там проводила свои исследования и танцевала с мертвыми. – Она словно переключила тумблер в моей голове, нажала на отмотку в день, когда Саванна крутилась около сцены рядом с Эрнесто. Пока он танцевал с высокой девушкой ведущей, она пялилась на него, стоя тремя лестницами ниже. Танцевала с мертвыми… Затем он проигнорировал мой вопрос об их отношениях.

По словам Химены мексиканец в реанимации. Единственная больница в этом Богом забытом месте, увиливает от разговора. Оправдывая тем, что не разглашает информацию о своих пациентах. Грант не станет узнавать о своем сопернике, получается чтобы смыть с него пятно, я должна выяснить жив ли Эрнандес.

– Кэрри, прости, мне надо срочно прервать наш разговор. – Кладу трубку на стационарный аппарат и едва не сбиваю девушку, принесшую мои вещи из прачечной. Выхватив из ее рук чистое белье, бегу в ванную комнату, скидываю футболку и штаны Гранта, захватив ключ от сигнализации его машины, тороплюсь, спускаясь по лестнице отеля. Парковка находится позади отеля, мне не составляет труда оказаться незамеченной, не хотелось бы стать помехой, когда Грант настолько занят. Пока он наблюдает за работой людей, скрестив руки на груди, я успеваю прошмыгнуть. Ламборджини Урус, тот, самый который доставлял нас из Канады домой, припаркован на платной стоянке, стоит мне нажать на сигнализацию, он тут же приветливо моргает начищенными фарами.

– Так, ладно, что тут у нас. Надеюсь, мы с тобой подружимся. – Сажусь в салон и жму на кнопку зажигания мгновенно оживающего мотора. Передо мной появляется луч, проходящий красной сеткой снизу вверх по моему лицу, застыв на месте, жду, что же произойдет дальше. Короткий писк, решаю, что пора переходить к активным действиям. Давлю на газ и выкручиваю руль, но машина не двигается с места. Уверена, что убрала ее с режима парковки. И что теперь делать? Двери блокируются, заставляя меня подпрыгнуть на сидении и уставиться на все эти сенсорные кнопки. Раньше, когда мы ездили на ней с Грантом, не замечала их, становится не по себе. Под сенсорным экраном расположена панель с непонятными клавишами, утопленными внутрь, одна из них выглядит как ярко-красная кнопка аварийной стоянки, но не факт.

Эти машины должны быть со встроенной системой для обучения таких тупиц, как я. Смотрю, от панели управления дальше неприятные эмоции только прибавляются. Тоннель оснащен сенсорным дисплеем четырехзонной климатической системы с полноценным автоматическим режимом, которая начинает дуть ледяным воздухом мне в лицо, от такого не укроешься, а узнать, куда именно нажать, это метод тыка. Что, если красная кнопка, возможно, она для эвакуации, или, наоборот, для самоподрыва. Ожидаешь чего угодно. Пока ледяной ветер хлещет по моим щекам, я верчусь на кресле, как будто моя задница полна соли, наклоняюсь и нахожу рычаг, вдруг эта машинка из тех спортивных. Внешние зеркала приходят в движение, скатываюсь на сидении ниже и сдуваю с лица волосы.

– Адская машинка, – бубню себе под нос.

Вот чего я точно не ожидала, так это громкого визга сигнализации, она орет так, что мне приходится зажать уши ладонями. Вместительный салон не может утаить меня, когда вокруг автомобиля сбегается вся охрана гостиницы, они стоят, разинув рот, стоит мне высунуть свою голову в окошко. Вид у меня, наверняка, еще тот: взлетающие волосы в разные стороны, красные щеки и нос. А еще я задаю глупые вопросы, почему Меллон еще не соблазнил меня. Даже его машина не хочет поддаваться мне, не то, что ее хозяин.

Из-за толпы показывается нисколько не встревоженное лицо владельца этого чуда техники и прогресса. Белоснежная рубашка расстегнута до третьей пуговицы, обнажая курчавые завитки на мощной груди, одна рука в черных брюках, вторая на ободке очков, которые он медленно поправляет. Озорная ухмылка быстро сменяется на злобную, подталкивая меня к догадке, он знал, что я могу попытаться уехать без него. Грант что-то объясняет охране, те с усмешкой оглядывают дуру, сидящую в салоне, кто-то даже умудряется сделать при этом весьма похабное лицо. Ну что же, пусть будет как будет. Оглядываю клавиши на панели, все кнопки мигают, как сумасшедшие, выбираю самую жирную и тянусь к ней, чтобы нажать. Надеюсь, это не катапультирование, хотя это был бы самый легкий способ избежать гнева великого и ужасного сердцееда.

Двери открываются так же неожиданно, как и прекращает орать сигнализация. Грант Меллон весь из себя шикарный самец, по совместительству эдакий скотина-пират, стоит передо мной с раздражающим молчанием.

– Присядешь? – Нащупываю рукой баночку из-под колы, которую он когда-то пил. На вкус как бензин с сахаром, прячу лицо за ней, глотая гадость. Смекнув, что он все еще молчит, убираю пустую банку на место в подстаканник и хлопаю себя по коленкам. – Машинка напомнила мне об иерихонской трубе, весь отель привела в беспокойство. – Поджимаю глупо губы, потом выпячиваю их, как мартышка. – Ладно, я не гибкая. Ты не гибкий. Не получается у нас не ругаться. Ну, села я в твою машину, что теперь? И не надо вот так на меня пялиться, ты убиваешь меня взглядом.

Мужчина, все еще хмурясь, тянется пальцами к своим очкам, все еще надетым на глаза, тычет в них. Затем на свои плотно сжатые губы. Хорошо, я идиотка, и не могу сейчас адекватно оценить то, куда он смотрит, и жесты мне не о чем не говорят, надо оттянуть время.

– Ты разозлился и не хочешь со мной разговаривать, – тараторю я. – Все логично и да, мне следовало сначала спросить твоего разрешения, рассказать о своей идее прокатиться на этом монстре. Но я думала, ты не будешь против… – Как только он шире распахивает двери, я выскакиваю из машины, как резвая газель, и несусь мимо него по дорожке. Сама не знаю, почему я это делаю, но вот так, видимо, проявляется мой инстинкт выживания – мужчина был слишком зол, и то, что молчал, представляло для меня огромную опасность.

Пробежав в том же направлении, в котором я двигалась на парковку, мимо диких взглядов присутствующих, распахнув очередную дверь, я услышала его бег. Это раздраженное рычание дикого зверя, предположительно очень агрессивного льва.

Не оборачиваюсь, влетаю в пустой коридор и больно ударяюсь об двери нашего номера, припечатанная тяжелым телом сзади. Резким рывком Грант хватает меня за руку, я не успеваю полностью развернуться, когда он впивается в меня. Его губы совершенные на вкус, такие же, как и на вид, они мягкие и твердые, сладкие и вкусные. Игривые движения языка, погружающегося в меня все глубже, сводят с ума. То, как он управляет моим телом, целует, та податливость и полное подчинение ему, таких ощущений у меня не было ни с кем. До него! Сочетание сладкой патоки и чего-то перечного, мы как два не сочетаемых ингредиента, слившихся воедино.

Опора за моей спиной исчезает, мужчина подхватывает меня, я тут же обвиваю его бедра ногами, зависая в воздухе. Все будто наэлектризовалось, мягкое потрескивание внутри меня переходит в полноценный электрический шок, стоит ему засосать мою нижнюю губу в себя и навалиться всем телом, опрокидывая на кровать. Мужская ладонь скользит под мою футболку, резко стягивает тонкую лямку бюстгальтера и освобождает возбужденную грудь на свободу. Он безошибочно находит чувствительную точку немного ниже соска и проводит по ней подушечками пальцев, затем грубо сжимает грудь. Не мешкая, Грант усаживает рывком меня на кровать, дергает нижний край футболки и снимает ее с меня. Его голова наклоняется, и он жадно хватает зубами один из моих сосков, прикусывает и облизывает так, что у меня искры летят из глаз. Я хватаю его за густую копну темных волос и погружаю в нее свои пальцы. Прогнувшись в спине, завожу руки назад и избавляюсь от ненужного белья. Мои трусики промокли насквозь, и ожидание того, что сейчас в очередной раз нас отвлекут или он меня продинамит, выводило из себя. Приподнявшись под тихое ругательство опьяненного божества, расстёгиваю пуговицу на своих джинсах, он тут же с грозным рычанием тянет ткань вниз. Я чувствую себя влажной и ранимой, стоит ему остановиться для того, чтобы освободить меня от вещей. Его жадный взгляд путешествует, по-моему, почти голому телу, и стоит ему остановиться на трусиках, он громко стонет. Не позволяя мне сжать ноги, он рассматривает темное пятнышко, расползающееся по ткани.

– Я понятия не имел, насколько сильно ты меня хочешь. – Пальцы пробегаются по моему бедру, он поддевает ткань трусиков и тянет ее вниз. – Все это время ты искусно маскировала свое желание, – хриплый голос сахарным сиропом разливается во мне.

– Кто-то ясно дал понять, что ему нужна моя душа и только потом тело! Хватит болтать, Меллон, я отдаю тебе и то, и другое! – Оставшись без трусиков, во мне проснулась та, которой я была всегда. Раскованная и сексуальная, все во мне ожило, и останавливаться я точно не собиралась.

Оттолкнувшись от подушек, лежащих за моей спиной, я становлюсь перед ним на колени, чувствуя такое же возбуждение, как и он. Мои пальцы скользят по белоснежной ткани его рубашки, преодолевая препятствия в виде пуговиц. Нетерпеливо выдергиваю ткань из его брюк и откидываю в сторону. Прижимаюсь губами к его теплой груди, нежные волоски щекочут мой нос, покрываю его кожу мелкими поцелуями. Стоит мне наклониться к его члену, спрятанному за брюками, как жесткая хватка на волосах останавливает меня, прежде чем я касаюсь ширинки. Поднимаю на него полный страсти взгляд.

– Не сегодня. – Он едва сдерживает себя, на его щеках горят красные пятна желания.

Дергаю ремень, затем ширинку и спускаю брюки вместе с боксерами, все еще глядя ему в глаза, обхватываю горячий член, пружиня выскочивший наружу. Мягкое поглаживание сменяется сильным сжатием головки, отчего он издает глубокий стон.

– Убить меня решила? – навалившись на меня сверху, мы кидаемся друг на друга, как изголодавшиеся любовники. Больше нет ничего вокруг, только мы! Раздвигаю широко бедра и чувствую, как его член замирает напротив входа. Не отрываясь от его губ, я сама толкаюсь к нему навстречу, пропускаю толстую головку внутрь меня на миллиметр. Мой всхлип похищен его губами, а стон съеден зубами, впившимися в мою нижнюю губу. Нетерпеливо вскрикиваю от того, что я не могу сделать все за него, толкаю его в плечо и дергаю за волосы. Меня как будто охватывает дикое отчаяние, изворачиваюсь и приподнимаюсь, просовываю руку, между нами, хватаю его член пальцами и пытаюсь протолкнуть в себя глубже.

– Может, ты все за меня сделаешь, женщина? – грозное рычание в мое ухо, и зубы, впившиеся в мою шею.

– Сделаю, раз ты не в силах закончить то, что начал. – Мы схлестываемся в не равном бою, взгляд у обоих напряженный и полный похоти.

– Не в силах? – скрипя зубами, выдает он, отодвигается от меня, широко раздвигает мои ноги, закидывает их себе на плечи и мгновенно толкается внутрь меня, полностью заполнив. – Крепче держись за кровать, я покажу тебе «не в силах».

Он полностью выходит из меня, чтобы вновь погрузиться. Внутри все переворачивается, каждый толчок разжигает внутри костер, это пламя невозможно погасить. Как и этого мужчину невозможно забыть.

Глава 19

Когда я впервые увидела его, оказалась контуженной – похоже на временную амнезию и потерю ориентации. Ничто не было настолько привлекательным, не имело значения, только Грант. Можно было сколько угодно противиться, придумывать причины, отталкивать, но ничего не изменится. Этот мужчина стал самым ценным сокровищем, найденным мной совершенно случайно. В груди каждый раз все сжималось, воздух становился более густым и приобретал совершенно другое значение, так как он становился моим смыслом еще тогда. Моя проблема была в том, что я никак не могла отделить того Гранта Меллона, с которым встретилась и работала, от другого, появившегося после моего пробуждения на скале. Это две разные персоны; тот, который только что встал с кровати и голый направляется в душ – неземной, настоящий. Все в нем идеально, даже когда он раздражает гиперопекой.

– Можешь принять со мной душ, я не стесняюсь, – он усмехается, стоит мне потянуться за простыней.

Я поворачиваю часы циферблатом к себе, мои глаза расширяются от шока.

– Одуреть можно! – восклицаю я, оборачиваю вокруг своего тела ткань, и соскакиваю с кровати. – Шесть часов, Меллон! Ты не выпускал меня из кровати все это время. У меня же есть еще дела. – Проталкиваюсь в дверной проем мимо него и останавливаюсь, удерживаемая неведомой силой.

– И уложу снова, будем добиваться твоего полного удовлетворения. – Он держит простыню и медленно тянет меня на себя.

– Полное удовлетворение, – фыркаю я. – Куда уж полней, я ходить завтра не смогу. Отпусти. Везде опоздала, подумать только!

Упираюсь рукой в двери, пока не оказываюсь прижатой к его груди.

– Слишком ворчлива для удовлетворенной. – Порочные губы тут же находят мои, поцелуй, который обязан быть нежным, плавно перетекает в неудержимый. Превращаюсь в разнеженную киску, царапаю его голую спину ногтями и выгибаюсь навстречу ему.

– Хотя ты права, у нас еще есть дела. Это подождет. – Он отпускает меня, подталкивает в ванную комнату, наклоняется и поднимает простыню, расползшуюся по полубелым пятном. – Разрешаю первой принять душ.

– Разрешаешь? Так значит? – все еще бубню, пока он прислонился к двери плечом, скрестив руки на груди. – Думаешь, я буду по первому щелчку пальцев делать то, что ты хочешь?

– Точней выразиться – знаю, что будешь. – Слегка качает головой, все еще надменно улыбаясь. – Расставляй акценты, Андреа.

– Выйдешь отсюда? – Можно было и не задавать этот глупый вопрос, он заходит следом, смотрит на себя в зеркало, рассматривая щетину. – Мне не комфортно. – Указываю на его восставший пенис.

– Я все еще хочу тебя, но стоит подождать, и не надо обижаться. Мне рядом с тобой комфортно. Не вижу проблем. – Он указывает на пространство. – Переживать будешь, когда я устану выслушивать твое недовольство и залезу к тебе в душ.

Закрываю рот, не лучшее время для ссоры портить момент и настроение. Я прислушиваюсь к звуку электрической бритвы, как маньяк, борясь с собой и споря, только бы не позвать его к себе. Но стоит мне коснуться намыленной мочалкой к моей промежности, тихое шипение разносится по наполненной паром душевой. Там натерто и опухло, притронуться невозможно, все начинает болеть. Идея об очередном страстном сексе тут же исчезает. Еще никогда мои водные процедуры не были такими скорыми, но обольщаться не пришлось. Не успеваю скрутить мокрые волосы на макушке, как двери расходятся в стороны, и обнаженный бог проскальзывает в кабинку.

– Слышал твое шипение, пришел на помощь. – Его серые глаза оценивают мое распаренное тело, в них тут же начинает плавиться серебро.

– Не смей так улыбаться! – Перехватываю его руку, тянущуюся к моему животу. – Знала бы, насколько ты ненасытный…

– Ого, да ты злишься. Иди ко мне. – На него мало что влияет, обнимает меня так сильно, что кости трещат. – Хочу тебя прижать к себе и никуда не отпускать, – его голос звучит иначе. – Ты знаешь, что такое тоска? Тоска, оседающая камнем внутри, когда ты уже практически достиг желаемого, но что-то пошло не так, и земля под ногами уходит. Дальше ожидание, наблюдение и самоистязания.

Что-то в его голосе меняется, он будто становится другим, более глубоким. Приподнимаю голову и смотрю на его лицо, он касается моего лба своим, стоит мне закрыть глаза, как он, я чувствую пустоту, разочарование, боль, проникающую в меня с каждым его вдохом.

– Так боялся тебя потерять, не успеть сказать главные слова, убедить остаться, – шепчет он. – И каждый раз терял. Не могу больше.

– Сейчас все иначе, мы все изменим. Все плохое позади, – отвечаю ему. – Мне казалось, Грант Меллон бесстрашный. – Немного отодвигаюсь, целую его в побритую гладкую щеку.

– Сейчас и правда все иначе. Но одно остается неизменным. – Отпуская меня, он берет мочалку и намыливает ее. – Все решаешь ты. И все зависит от тебя.

Он поворачивает меня, мягко водит мочалкой по спине круговыми движениями. Пальцы задерживаются на выступающих ключицах, он издает звук, похожий на неприятие факта того, как сильно я похудела. Меня поражает, насколько я важна для него, но и он тоже значит для меня многое. Мои скандалы не стоят выеденного яйца, в основном это привлечение внимания.

– Я люблю тебя. – Поворачиваюсь, забирая у него мочалку, и касаюсь его живота. – Этого должно быть достаточно для нас.

Влажные капли стекают по его черным волосам, глаза опущены вниз, он будто увлечен рассматриванием, как мыльная вода сливается в сточную трубу. Лицо превратилось в маску печали, что никак не вяжется с произошедшим минуту назад. Бросаю на пол губку, хватаю Гранта за подбородок и заставляю смотреть на меня.

– Я обещаю держаться до последнего, тебе больше не придется ждать. Хорошо? Забудем о пирамиде, знаках и прочем. – Он недоверчиво хмурится. – Никаких больше жертв.

Глаза скользят по моему лицу, затем он тянется к крану и выключает воду. Выходит, первым из душевой кабины, протягивает мне сначала руку, затем полотенце, надежно запутывая в нем. На себя накидывает халат, и мы вместе выходим в комнату, оставляя влажные следы от воды. Молчаливый Грант еще хуже взрывного, ожидать от этого человека надо чего угодно. Остановившись посередине комнаты, наблюдаю, как он проходит, вытирается и начинает надевать вещи. Привычная белая рубашка, черные брюки и пиджак завершают его идеальный внешний вид. Расческой он проводит по влажным волосам, убирая отросшие локоны назад. Делаю успокоительный вдох, медленно подхожу к нему и обнимаю со спины, прижавшись щекой к его лопатке.

– Нельзя быть таким красивым и совершенным, это противозаконно, – тихо говорю я. – Знаю, что ты не веришь мне, но постараюсь ради тебя.

Грант остаётся верным себе, усмехнувшись, поворачивается, запечатлев ласковый и такой уже привычный поцелуй на моем виске.

– В шкафу висит твое платье, надень, пожалуйста, и спустись вниз. – Слежу за тем, как он затягивает шнурки на своей обуви и выходит за двери.

С трудом понимаю, что делать дальше, куда двигаться в наших отношениях. Ком встает в горле, опускаясь разочарованием все ниже. Грант слишком дорог мне, испытывать судьбу и повторить ошибку… Я сойду с ума, если с ним что-то случится. Стараюсь не вспоминать о родителях, Матео и Саванне. Этого больше не повторится, не с нами! Становлюсь напротив зеркала, привожу себя в порядок. Высушив волосы, расчёсываю их, аккуратно укладываю при помощи липкого моделирующего воска. Локоны цвета воронова крыла спадают до самой талии, тушь делает мои глаза еще выразительней и больше. Губы выделяю нежно-розовой помадой и стираю немного салфеткой, убирая лишний блеск. Подхожу к шкафу. Дверь едет в сторону, представляя передо мной новое платье, которого не было в моем гардеробе. Мягкая атласная ткань глубокого сиреневого цвета скользит между пальцами. Снимаю его с плечиков и надеваю на себя, скрещивая лямки на спине.

Снизу доносится нежная мелодия такой знакомой певицы, замираю на секунду, наслаждаясь мотивом. ShaniaTwain – Whenyoukissme, эту песню я затирала до дыр лет в тринадцать. Каждый раз я пряталась в своей комнате, доставала дневник и вносила коррективы, втайне мечтая, что однажды в одном из своих будущих путешествий встречу того, кто будет моей судьбой.

Выхожу на балкон, опираюсь на перила, чтобы увидеть сотни сиреневых и серебряных шаров, заполняющих все пространство. Даже бассейн полон ими. Человек, стоящий напротив балкона с руками в карманах, не сводит с меня глаз. Он серьезен и сосредоточен. Зажигаются огни, освещая дорожку, ведущую от отеля к нему, не в силах больше оставаться в стороне, бегу босиком из номера. Постояльцы шарахаются в сторону, когда я пролетаю мимо них, едва не сшибая. Перед открытыми дверьми из отеля кладу руку на живот и вбираю воздух, успокаивая бешено бьющееся сердце, отдающее моментальным острым уколом. Поправляю волосы и теперь уже медленно иду под музыку к мужчине, стоящему на том же месте. На моем лице сияет восхищенная и счастливая улыбка.

Грант протягивает руку, моя кисть теряется в его широкой ладони, тела соприкасаются. Мужчина прижимает меня к себе и начинает медленно покачиваться в такт мелодии.

– Все слова теряют смысл, – говорит мне на ухо Грант. – Обещания, ожидания, все это пустое. Сейчас у нас есть это мгновение. У мгновения есть вечность, к которой нам надо стремиться.

Я слушаю его, сглатывая подступающие слезы к глазам.

– Жизнь слишком коротка, что для нас этот отрезок времени? Как и для других любящих и влюбленных. Сколько раз я встречал тебя, мне не хватало времени, проведенного с тобой. Ты была такой разной, но в тоже время знакомой и родной. Я дышал тобой, проникал в твою жизнь, готовый сражаться за тебя. Потом ждал и злился. – Его рука ласково гладит мою поясницу, губы напротив моего уха. – Обещал, что все измениться, мы поменяемся местами, и тогда тебе придется переживать все то, что чувствовал я. Но я ошибался.

Грант вытягивает руку, позволив мне сделать круг и снова прижаться к нему.

– В чем именно? – голос ломается, стоит ему убрать мои волосы на бок и поцеловать в шею.

– Я очень люблю тебя, и не хочу видеть, как ты страдаешь, не могу позволить тебе испытывать эту боль. – Заглядывает мне в глаза. – Нет ничего страшней смерти второй половинки. С этим невозможно смириться. Поэтому я буду возвращаться столько, сколько ты захочешь. Пока ты не поймешь для себя, что именно я являюсь твоим смыслом.

Слеза стекает по моей щеке, мужчина наклоняется и стирает мою печаль поцелуем истинной любви.

Глава 20

Что надо девушке для счастья? Неожиданные подарки, бесконечное количество внимания, горячий секс, самый мощный источник вдохновения, модернизирующийся в прекрасного мужчину рядом с ней. Тот, с кем можно обсудить, поругаться, скинуть пар самым развратным способом и, естественно, закинуть ноги и руки во сне. Комфорт и удовлетворение, мы, пожалуй, ничем не отличаемся от мужчин, за исключением половых признаков. Сексисты принижают значение женщин в этом мире, пока мы старательно пытаемся забраться на верхушку и, пользуясь случаем, выйти из тени.

Откуда у меня такие мысли? Привычка быть подвижной, мозговой штурм и наблюдение за деятельностью Гранта. Он постоянно рядом, но успевает заниматься бизнесом, отвечать на звонки, уделять мне внимание, в то время как я исполняю свое обещание выкинуть все из головы. И не найти приключений.

Может ли такая, как я, наслаждаться тишиной? Скорей нет, чем да. Пока он устраивает мне увлекательные свидания, я счастлива, но стоит ему заняться рабочими моментами, меня накрывает скука. Мужчина, с видом важного занятого человека, мельтешит перед тобой и колотит по клавишам макбука, а ты лениво тянешься к телефону и под мягкие поглаживание твоего бедра чешешь язык с подружкой. Я не одна такая? Чего не хватает? Стоит ли отвечать на этот дурацкий вопрос?

Я вижу, насколько он устает, ценю каждое свидание и удовлетворена нашими ночными играми, но, черт, я не привыкла сидеть, сложа руки. Не могу не задаваться вопросами, скорее всего запрограммированная на поиск приключений, с трудом удерживаю себя рядом с ним. Стоит включить телевизор, тут же замечаю странные вещи, о которых не стоит говорить с Грантом. Долбаные обещания. Или не правильная я.

Сегодня мой возлюбленный сам не свой, все его действия резкие и несдержанные. Он не находит себе место, то и дело рявкая на кого-то по ту сторону телефонной связи. В очередной раз Меллон проносится мимо меня, хватает макбук и идет на балкон, пока я доедаю ведерко с миндальным мороженным. Делаю звук тише и прислушиваюсь к его разговору. Он издевается надо мной, видимо. Насколько странно будет выглядеть следующее мое действие?

Встаю с дивана, наливаю из графина в цветастый бокал махито и иду к нему на балкон. Отодвигаю рядом с ним кресло, но он прикрывает микрофон на смартфоне и приподнимает вопросительно бровь.

– Андреа, прости, но мне необходимо несколько минут наедине. – Грант упрямо смотрит на меня, и как только я пытаюсь усесться в соседнее кресло, вытягивает руку, перекрывая мне все возможности. – Махито поставь, пожалуйста, как только закончу, поедем на прогулку.

Не знаю, как выгляжу со стороны, но внутри лопается очередная капсула терпения. Сжав зубы до скрежета, с раздувающимися ноздрями и раскрасневшимся лицом, набираю в легкие воздух, готовая высказать ему все, что накипело. Стакан в моей руке трясется, ставлю его на стол, намеренно громко стукнув о поверхность, да так, что содержимое выплескивается на отглаженные брюки мужчины. Тяжелый взгляд, которым он меня одаривает, искры, возникающие, между нами, грозят устроить мощный взрыв. Сдвинув свои красивые брови в грозной мине, он стряхивает свободной рукой сладкие брызги с ткани, убирает телефон от уха.

– У тебя есть, что мне сказать? – Ледяные стрелы летят в меня, отмахиваюсь от них, плавлю своей огненной неприступностью и гневом. – По-моему, у тебя не должно возникать никаких вопросов после моего извинения и просьбы. Не так ли? – Разворачиваюсь в своих смешных и неудобных отельных тапочках, он хватает меня за кисть, не позволяя двинуться с места. – К чему капризы?

– Если я не могу ничем заниматься, зачем тогда мы остаемся здесь? У тебя есть дела, а я в виде наложницы? – Отцепляю его пальцы от себя.

Решительным шагом направляюсь к двери, разделяющей балкон и номер, но смешок вынуждает меня остановиться.

– Так тяготят обещания? Я знал, что все это слова. – Глубоко вздыхая, он снова берет телефон, рассматривает имя, которое, к сожалению, я не могу увидеть с этого расстояния. – Мы не уезжаем, так как страна уже неделю отдыхает, и ты оставила кое-что в ячейке банка. Как только заберем, можно вернуться. Дай мне несколько часов, мы потом все спокойно обсудим. Помнится, я не раз тебе говорил, что ты не взаперти. – Он прикладывает телефон к уху, потом издает звук, привлекая мое внимание. – И дверь закрой за собой.

Вот же! Хлопаю дверью так, что штукатурка осыпается с дверного косяка. Хватаю вещи из шкафа и сердито снимаю с тебя то, в чем валяюсь уже весь день. Неделя бездействия, его бесконечные дела и мои поедание мороженого. Да такими темпами он запрет меня в доме и будет наслаждаться своим господством. Двери еще закрыть! Отлично придумал, Меллон. Я закрою, можешь не переживать.

Словно прочитав мои мысли, Грант стучит в окно, отдёргиваю тюль, он одними губами проговаривает что-то похожее на «Не смей!». Развожу руки в стороны, делая вид, что такая же, как он в прошлом, – глухая. Что ты сделаешь теперь? Побежишь за мной? Закрываю тюль и направляюсь к выходу из номера.

Пересекая расстояние до бара, я вдруг понимаю, что не пила уже слишком давно и начинать не было никакого желания. Желудок противно ворчит, пытаясь переварить мороженое, решаюсь на прогулку по территории, прилежащей к отелю. Это как никогда лучше сыграет мне на руку, пусть понервничает и подумает над своим поведением, а я проанализирую свое, оправдывая себя по всем пунктам!

Вежливо отвечая улыбкой на любопытные взгляды отдыхающих, задираю голову вверх, прикидывая, где именно находится наш номер. Знаю, что выгляжу капризным ребенком, да и поведение отнюдь не взрослой женщины. Но неужели ни одна из моих сестер по половому признаку не хлопала дверью и не уходила в неизвестном направлении, тщательно избегая встречи с объектом своего раздражения? Да сплошь и рядом. Я не исключение.

Шагая все дальше от отеля, я прислушиваюсь к журчащим звукам, будто где-то поблизости есть водоем с бурно текущей водой, сталкивающийся с преградой. Изнуряющая жара сменилась повышенной влажностью, в воздухе веет прохладой. Тропинка теряется в зарослях более высокой травы, деревья дико разрослись и мешают друг другу расти. Голые стволы, покрытые густой кроной на верхушке, перешептываются между собой, покачиваясь от ветра.

Наклонившись, я поднимаю с земли обломанную совсем недавно ветку, размахиваю ей перед собой, боясь поймать лицом паука, висящего между деревьями. Хруст под ногами становится все сильней, свежий воздух, наполненный влажными крупицами, бьют в лицо. Прохожу еще дальше на звук воды и останавливаюсь возле невероятной красоты водопада. Место дикое, тропинка есть с той стороны и даже небольшой пятачок для кемпинга. С удовольствием наблюдаю за мощной силой стихии, как у подножья она сталкивается с камнями, огибает их, делает так, как ей хочется. Сажусь на крупный валун, предварительно осматривая его на предмет лесных жителей; насекомые и ящерицы любят греться на камнях.

Я всегда считала, что являюсь огнем, легковоспламеняющимся и непредсказуемым. Встретив Гранта, он стал моей упрямой водой, изменяющей мои порывы и действия. Он управляет, выбирая русло самостоятельно, меняет мою жизнь, ограничивает свободу. Спокойная жизнь, похожая на существование, становится не полноценной… У меня нет возможности двигаться, пока он омывает все вокруг меня, берега осыпаются, и весь мой гнев, злость и что там еще я периодически испытываю к нему остывает. Раньше мне не приходилось взвешивать свои поступки, обдумывать ради того, кто находится рядом. С Грантом я застряла посередине, чаша весов постоянно в движении и нет никакого равновесия.

Была ли такой в прошлой жизни? По его словам, ему постоянно приходилось прогибаться под меня. И к чему это все привело? Не могу оправдать свое поведение, и стоит извиниться за резкие слова, согласиться с тем, что он сказал. Усмехаюсь, значит, нет у меня оправдания для себя. Именно поэтому, зная, что так и будет, все внутри взбунтовалось. Стоит признать, что быть гибкой интересней, нежели показывать характер. За спиной слышу хруст веток, будто кто-то направляется сюда. Хмурюсь, уверенная, что Грант нашел меня быстрее, чем ожидала. Отбрасываю ветку в сторону, встаю с валуна и поворачиваюсь, замирая с яростно ускоряющимся сердцем. Такого я точно не могла ожидать!

Нервно сжимая в руках палку, напротив меня останавливается худощавый брюнет. Его привычная майка выглядит не свежей, потные круги в подмышечной впадине, грязные разводы на шее и взгляд, мечущийся по окружающей нас территории. Он похож на сумасшедшего, сбежавшего из психиатрической клиники. Засаленные волосы слипшейся массой свисают с его лба, жирный отблеск кожи, смешанный с испариной, выступивший на лице. С трудом узнаю человека со взглядом маньяка. Он обходит меня стороной, осматривается вокруг, нервно озирается по сторонам. Делаю несколько шагов от края берега, свалиться с такой высоты на груду камней – верная смерть. В очередной раз, совершив глупый поступок, жалею обо всем.

– Думал, ты уже никогда не выберешься в одиночку из отеля. – Эрнесто хватается пальцами за свой крестик, подносит его к губам и целует. – Мои молитвы услышаны.

– Ты же должен лежать в реанимации? – Аккуратно отодвигаюсь от него на достаточное расстояние, у меня должна быть одна попытка на миллион сбежать в случае критической ситуации.

– И пропустить самое интересное? Так нужно было. – Мужчина, наконец, прекращает нервно озираться и обращает все свое внимание на меня. – Хотя было обидно, что после всех моих добрых дел, то, как защищал тебя, вознес, как богиню, на пьедестал… Ты даже не пришла в больницу узнать, не сдох ли я.

– После смерти Саванны Грант боялся подвергать меня опасности. – Удивляюсь, услышав громкий смешок мексиканца.

– Именно. А обо мне вы не подумали? То, во что ты меня втянула, не имеет значения? Моя долбаная безопасность теперь не имеет значения? – выкрикивает он. – Это эгоистично, Андреа.

– Я хотела… – Тяжело сглатываю, делая шаг назад, когда он засовывает руку в карман грязных джинс.

– Все это время я следил за вами, как вы наслаждались своими свиданиями, миловались на виду у всего отеля. – Он видит, как я съеживаюсь, следя за каждый его движением. – Прекращай строить из себя кроткую овцу, я не убивать тебя пришел, а поговорить. Ты втянула меня в это, помоги выпутаться. Я не могу жить в постоянном страхе за свою жизнь. Ты-то хорошо устроилась, и если бы не устраивала сцены, то была бы в полной безопасности. Кажется, Грант даже не спит, нервничая за тебя.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Нервно провожу ладонью по горлу. – Давай встретимся позже, когда ты отдохнешь. – Кажется, темные круги под его глазами углубляются. – Если хочешь, я поговорю с Грантом, и он сделает все от него зависящее.

Воздух разрезает резкий звук его раздражающего смеха. Он приседает и бьется в какой-то истерике, но у меня нет желания подходить к нему ближе. Что-то явно с ним не так.

– Вы толковали о всякой ерунде, и я не верил ни одному вашему слову, пока не пошел за вами в эту пирамиду. Вы, ребята, умеете напугать до одури. – Эрнесто садится на валун, тот, на котором еще некоторое время назад находилась я. – Что за фокусы вы там показывали? Да ладно бы это, но тот, кто шел следом за вами, напугал меня до чертиков, я чуть не наложил в штаны. Бежал оттуда, сверкая пятками, попросил устроить мне видимость критического состояния, лишь бы «те» подумали, что я умер в больнице. – Он хватается за голову, проводит по жирным волосам. – Твой Грант думает, что я убил Саванну, устроил слежку, проверил больницу и не сообщил тебе. – Я поражено покачиваюсь на месте. – А ты думала, он все тебе рассказывает? Он не так прост, как тебе кажется. Связываться с ним нельзя, с его властью убить меня будет проще простого. Не мне об этом говорить. Отмазать тебя было легче легкого, а что стоит избавиться от простого смертного? – Хочу уже возразить, но он продолжает: – У меня нет ничего с собой, документы, деньги. Ничего, нахрен, нет, и мне необходимо свалить отсюда как можно дальше.

Сейчас замечаю, что дышу учащенно и глубоко, то, с каким видом он говорит, подвергает меня в смятение. Я ведь обещала больше никуда не ввязываться, никому не помогать. Грант сразу поймет, в чем дело. Помогая Эрнесто, я подвергну опасности нашу пару. И может случиться непоправимое?

– Андреа, – голос Эрнесто уставший, – когда тебе нужна была помощь, ты просила об услуге. Я протянул тебе руку, все устроил и даже сопровождал. Меня не нужно было уговаривать, и никто не предупредил меня, что приюти я тебя у себя, стану жертвой охоты. – Его трясущиеся руки то и дело ныряют в карман. – У меня нет опыта ошиваться на улице в постоянном страхе за свою жизнь. Аппаратура у вас, да и кому нужен оператор в этой дыре? Мамаши будут просить устроить фотосессию своим сопливым детям? – Он пожимает плечами. – Я не хочу умирать.

Потирая шею, оглядываюсь назад, когда Эрнесто дергается в сторону наблюдая что-то за моей спиной. Испуганно отступаю назад, шаг за шагом удаляясь от мексиканца. Он прав, я не могу бросить его. С этим чертовым чувством вины мои руки и так по локоть в крови, и если вдруг Эрнесто будет следующим, моя психика окончательно сломается.

– Чем тебе помочь? – Я смогу держать в стороне Гранта, у меня получится избежать страшного, от одного раза ничего не случится.

Мужчина встает, вытаскивает из кармана складной нож, со свисающей флешкой, вертит в пальцах, засовывает обратно.

– Я не могу вернуться домой, Химена уже похоронила меня. Мне нужны поддельные документы, я уеду в Америку, как только у меня появятся деньги, которые ты мне дашь. – Неприятная улыбка расползается по его лицу. – У меня есть интересная информация собранная вами. Она ведь нужна? Так откупись от меня, Андреа. И не коснись перстом судьбы, как всех остальных. – Он снова сжимает крестик, висящий на шее. – Сегодня ночью я буду не далеко от беседки, принеси мне наличные. Много наличных, я не хочу поступать, как другие, вымогать у твоего Гранта, удерживая тебя насильно. – Он собирается уходить. – Хотя меня посещала мысль о том, что убив тебя, возможно, это смертельное проклятье, тянущееся за тобой шлейфом, как черная фата убийцы – исчезнет… Но я не опасен, и этим ножом максимум что делал, это убирал грязь под ногтями. Мне нужна твоя помощь, прошу!

Глава 21

Рассказать Гранту, он взбесится, но возьмет все под контроль, и ситуация решится? Рассчитывать на себя – единственную – воспользоваться враньем и изворотливостью? Или принять позицию нейтралитета. То есть попросту сделать вид, что ничего не было. Эрнесто ведь не угрожал напрямую. И все, что от него исходило, это беспомощность… Да, затруднительное положение, когда нет никого рядом и просить приходится у той, которая всему виной. Я чувствую себя между двух огней. Не доверять Меллону нет никаких оснований, впрочем, как и Эрнесто. Меня учили всегда оказывать посильную помощь нуждающимся. А в данный момент все в душе холодеет от воображения, рисующего несчастного человека, скитающегося по родному городу.

Я не появилась вчера вечером там, где договорилась с мексиканцем, сегодня нашла миллион причин запереться в номере и щелкать каналы. Как бы странно не звучало, у меня огромное желание сдержать слово перед Грантом. Доказать что это не были слова, подобные пыли в глаза, главное не сворачивать с выбранного маршрута. Ко всему прочему банк закрыт, такое маленькое оправдание для себя. Усыпляю бдительность, оставляя все на потом.

– Ты заметно нервничаешь. Что-то случилось? – Грант смотрит на меня поверх папки с меню. – Не нравится еда? – И будто хочет меня добить, никак не уймется. – Я испытываю огромное желание все обсудить, быть активным участником.

Вытаращив глаза, как заяц, попавшийся волку, готовая спрятаться в кусты, не сразу отвечаю на поставленный вопрос.

– Тебе надо показаться врачу с таким тремором. – Указывает на мои непослушные пальцы, никак не желающие перелистнуть страницу.

– Когда я желала с тобой поговорить, ты был очень занят. А теперь мы сидим здесь, прямо посередине зала. Мне кажется, место не совсем уединенное, – нервно улыбаюсь, – как на эшафоте.

– Ненавижу, твою отличительную черту уходить от разговора, переворачивая все с ног на голову. Мгновенно находишь то, что сыграет против меня. Сегодня это «эшафот»? Так в этом и был план. Я ни от кого и ничего не скрываю. А ты? – Он снова берет меню, держит одной рукой, делает вид, что внимательно читает. Пальцами второй руки медленно проводит по нижней губе, затем на его лице появляется странное выражение, которое было не знакомо мне до этого дня. Сердце содрогается, стоит ему немного прикусить губы и свести брови на переносице.

– Ты намеренно меня соблазняешь и раздражаешь. Демон. – Моргаю, сбрасывая с себя пелену его сексуальных намеков, и сосредотачиваюсь на напитках. Идиотка, сколько можно попадать под это очарование?

– Тогда ты демонесса, каждый в этом зале успел возбудиться, мысленно задрать твое платье и сделать своей. – Убирает из моих рук меню, передает официанту, заказывает безалкогольные напитки и пытливо сканирует мое лицо. – Что происходит? Все еще злишься?

– Это моя константа после того, как ты катастрофой ворвался в мою жизнь. Мне не комфортно, и этим все сказано. Ты вечно занят, я не знаю, куда себя деть. Постоянное напряжение, между нами, которое только усиливается. Ты не уступаешь ни в чем. – Поправляю сползающую с плеча тонкую лямку платья.

– Зато я не испытываю наши отношения на прочность, в отличие от тебя. – Он становится серьезным, то, что он маскировал, превращает лицо в маску непринятия. – Я хочу честности, между нами, попытки реализовать то, о чем мы говорили. Не прятаться и не делить тебя с окружающими.

Я издаю приглушенное «ха» и отворачиваюсь от него, тут же наткнувшись на плотоядный взгляд, скользящий по моему плечу. То ли со мной что-то не так, то ли с людьми. Чувствую себя сердцеедкой, все так и норовят отправить мне полунамеки, усложняя мою и без того ужасную жизнь.

– Кто из нас еще прячется, – приглушенно говорю ему, намекая на постоянные уединенные переговоры.

– Спрашивай, расскажу тебе, как есть. Практически правда вместо действия. Но только один вопрос. – Он пододвигается на стуле, кладет на стол обе ладони, растопырив широко пальцы. Как виртуозный пианист он поднимает каждый палец, отбивая ритм, знакомый только ему.

– Это по работе? – Снова эта кривая усмешка. – Это женщина?

– Как мне показалось, два вопроса – нарушение правил. И поэтому отвечаю на один из них твердым «да». У меня есть встречный вопрос.

– Ты сжульничал. – Снова дергаю лямку уже более раздраженно, кто-то сверлит мой затылок, я это чувствую.

– Я настолько важен для тебя, и поэтому ты ревнуешь? – Грант ставит пальцы в замок, как мультяшный злодей или герой «Крестного отца», приподнимает подбородок, глядя поверх моего плеча.

Оглядываюсь, ищу того, кто мог заинтересовать его, и тут только один вариант. В зал входит красивая, высокая и бесспорно эффектная особа, ее длинные ноги предоставлены на всеобщее обозрение, а мягкие локоны собраны в прическу стиля Бриджит Бардо. Я и сама не могу оторвать от нее завистливых глаз, особенно когда ее бюст подпрыгивает при каждом шаге. Она замедляется около нашего стола, земля буквально уходит из-под моих ног, окатывая меня бешеной ревностью. В глазах темнеет, соскакиваю, едва не опрокинув на себя тарелку с недоеденным ужином. Столкнувшись с размалеванной красоткой, просачиваюсь мимо нее и быстрым шагом направляюсь в дамскую комнату.

Коридор постепенно сужается, мягкий свет затемняется, видимо для особо стеснительных, эдакий полуинтим. Очередь в обычный туалет, будто в ресторане он единственный. Либо именно в эту минуту всем приспичило. Обхожу всех ожидающих, глядя на зеленую табличку «выход». Нажимаю на металлическую ручку, и дверь легко поддается.

Этот район достаточно привилегированный, нет ветхих домов, толп людей и детей. В основном по улицам прогуливаются мужчины со своими дамами под ручку. Отличное место для выгула любовницы, дешево и сердито для иностранных гостей. Чуть ниже лестницы стоит парень с зажатой между зубами сигаретой, несколько раз чиркает спичками, когда ничего не выходит, он заходит в ресторан с аварийного входа, откуда появилась я.

Грант подтвердил, что разговаривал с женщиной, пялился на ту, которая пришла, кажется, именно к нему, и, черт, я бешенстве. Есть огромное желание вернуться и устроить форменный скандал с распусканием рук и определением своей территории. По-звериному вцепиться в тщательно уложенные волосы Меллона и расцарапать лицо. Оставить ему кругленький счет за разбитую посуду. Но вот только сбежать не получится. Он является тем, кто может забрать ключ, ведь именно он положил его туда, пусть и на мое имя. Теперь только с его подтверждения. Под чем я была, что доверила ему все, что у меня было? Двери за моей спиной открываются, выглядывает обеспокоенный официант.

– Вы сеньорита Уиллис? – Молодой мальчишка будто потерялся на местности, до такой степени растерян.

– Да, это я. – Удивляюсь, стоит парню коснуться моей руки и что-то вложить в ладонь.

– Приятного вечера. Извините. – Он прячется в темном коридоре ресторана, оставляя меня на улице со скомканной запиской.

Становлюсь под фонарь и не успеваю прочесть, как двери снова открываются, и передо мной появляется взбешенный Меллон. Он хватает меня за руку, ставит за своей спиной и выглядывает кого-то. Стоит ему обернуться, он тут же придавливает меня своим телом к холодной стене.

– Ты думаешь, я идиот? – цедит он сквозь зубы. – И не знаю, что ты здесь встречаешься с ним? Тебе мало меня одного? Или я излишне нежный? – Грубо рукой сжимает мой подбородок. – Я не дам тебе сделать не правильный выбор в очередной раз. Тебе ясно?

– Я не… – Бросаю на пол записку, опуская глаза в пол, пытаюсь скинуть ее на землю носком туфель.

– Не ври мне, Андреа. Лучше закрой рот. – Очень грубо он приподнимает мое платье, отодвигается лишь на секунду для того, чтобы резкими движениями расстегнуть ремень на брюках, спускает штаны. – Я устал от провокаций! Ты должна понять, что я лучше.

Грубо просунув свое колено между моих ног, надавливает на промежность, заставляя меня раскрыться перед ним.

– Грант! – вздыхаю я перед тем, как мои губы сминают в диком поцелуе, язык проникает глубоко, он насилует мой рот. Громкий стон тонет в суматохе улиц, обхватив мою талию, мужчина прижимает к твердой, шероховатой стене и насаживает на свой эрегированный член. Мышцы сжимаются, принимая всю его длину, с жалобным всхлипом отвечаю на его поцелуи. Каждый его толчок сопровождается грубой хваткой на моих ягодицах, боль, смешенная с желанием, – невообразимое сочетание. Хочется больше и сильнее, теряя в памяти все предшествующие слова, отдаваясь ему полностью. Шероховатые камни впиваются мне в спину, у меня уже не хватает дыхания, еле отрываюсь от его губ, отвернув голову в сторону, хватаю воздух. Острые зубы впиваются в мою шею, пружина внутри меня расправляется, растягиваясь для того, чтобы резко лопнуть, вынуждая меня выкрикнуть громкое ругательство и бурно кончить в его руках. Тело все еще бьется в конвульсии, когда Грант изливается в меня еще сильней, вжимает в стену. Его грубые руки сминают платье, резко отдёргивая его, как только он покидает мое тело. Наше громкое дыхание, дико блестящие глаза и покрытое испариной тело. Мы обмениваемся воинственными взглядами, пока приводим себя в нормальный вид. Одна из лямок на моем платье порвалась, не выдержав испытания жесткого секса. Грант заправляет свою рубашку в штаны, выступая вперед меня.

– Если ты хотел поставить меня в неловкую ситуацию, то у тебя получилось. Тебе повезло, что не было зрителей. – Грубо отталкиваю его от себя и спускаюсь по лестницам. – Хотел доказать что-то блондинке, которую ты выглядывал в зале?

Он откровенно смеется надо мной, издевается, играя желваками, отходит от меня.

– Наивная. – Затем его голос звучит громче за моей спиной: – Эрнандес, я надеюсь, ты насладился зрелищем. Теперь тебе понятно, кому она принадлежит и выбирает? Завтра в полночь на том же месте в лесу. Отработаешь свою свободу, и тогда я решу вопрос с твоими документами. Флешку не забудь, дружок.

Я останавливаюсь, как вкопанная, чтобы увидеть появившуюся макушку худощавого мужчины, прячущегося в кустах. Оргазм, а за ним шок, распространяющийся по моим нервным клеткам, мгновенно превращаются в жгучий гнев. Ладони сжимаю в кулаки, забываю про порванное платье. Меллон не дает мне опомниться – хватает меня поперек живота и волочет через всю парковку, пока я размахиваю руками в разные стороны, прижимает к машине. Кто-то открывает двери, и в салоне становится тесно для нас двоих. Мужчина подталкивает меня на сидение и усаживается рядом. Водительская дверь открывается, на место водителя садится некто, кого я ни разу не видела.

– Одно слово, и я разорву тебя на клочья, – сквозь бульканье в ушах слышу голос Гранта.

Унижение, которому он меня подверг, еще хуже ревности, испытанной при виде этой размалеванной девки. Он хотел, наглядно показать, что владеет мной, поставить на место, по-своему укротить. Обида тяжёлым осадком опускается все ниже.

– Ты только что потерял мое доверие, – тихо произношу я.

– Я это переживу. А ты научишься быть честной. Можешь меня ненавидеть, игнорировать, но в этой жизни я тебя не отдам. Смирись. – Слышу звук шуршания бумаги. Он замолкает на некоторое время, чтобы сказать уже другим тоном. – Забудь все, что я говорил о времени. У нас его уже нет. Избежать своей участи не получится, не в этой жизни. Разгадай свою загадку и закончи начатое. – Меллон швыряет на мои плотно сжатые колени записку, переданную парнишкой. – Это тебе к вопросу о доверии. Устал твердить тебе быть осторожнее.

Мои глаза бегают по короткой строке, дыхание ускоряется, в голове появляется шум, как от сломанного радиоприемника.

«Очень скоро я расскажу тебе, какое удовольствие я получил, когда их кровь вытекала из разрезанного горла.

P.s: Я чувствую запах твоего страха».

Глава 22

Когда женщина злится на мужчину, она дает ему это понять всеми возможными способами. Молчанием, позой, раздражающим звуком, отвернутым лицом, вздернутым подбородком, полной потерей слуха относительно его речи. И желательно для большего эффекта делать все одновременно, тогда и дурой не сойдешь и сохранишь лицо. Кто это сказал? «Только не я!», – кричит мое эго. Та Андреа сказала бы, что так поступают идиотки. Не интересует мужчина, пусть отдыхает. Собирай вещи, и за порог. Но сейчас я веду себя, как все влюбленные девушки, пытающиеся всеми силами устроить небольшой скандал с душевными извинениями. А нужны ли мне его извинения, другой вопрос.

Не знаю, каким образом пережила ночь, я строила кровопролитный план с выворотом кишок, но это было до того, как я почувствовала его руку на своей талии. Услышала ли я ожидаемую мольбу с утра? В обед? Или перед выселением из отеля? Смешно даже о подобном мечтать.

Теперь, сидя в машине, в ожидании Эрнесто, я настраивала себя на разговор, но не думала, что Мадонна будет орать уже битый час шальные песенки буйной молодости. Я прям представляла ее вприпрыжку, с кольцами розового цвета в ушах, скачущей по улице и обсасывающей леденец. Нет, она очень даже неплохо поет, и вообще талантливая особа, но, когда красавец-брюнет постукивает в ритм по рулю, тут кого угодно выведет из себя шум. Как только заканчивается «Likeavirgin», он переключает на «Intothegroove», я морщусь в отвращении. Меллон поворачивает свое лицо в мою сторону, делаю вид, что не заинтересована в разговоре, и воспроизвожу эти самые поведенческие штуки с подбородком, цоканьем и добавляю кривляние.

– У тебя такой вид, будто ты готова была покувыркаться перед выселением. А я тебя отвергнул. – Его рука ползет по моему колену и нагло ныряет между ног.

– Мне кажется, мы с тобой не разговариваем, – проглотив наживку, оплеванная, но гордая, все же отвечаю ему, однако руки не тороплюсь отталкивать. – Не такой уж ты и лакомый кусочек, чтобы мечтать о кувыркании с тобой.

Его руки чуть сильнее сжимают мою ногу, мои губы дергаются в тщательно скрываемой улыбке. Еле сдерживаемая ярость, натянутая джинсовая ткань, и он хватает меня за подбородок, поворачивает так, что мы упираемся носами.

– Не провоцируй меня, Андреа. Я ненавижу это в тебе. Вытягивая негативную энергию из меня, ты не становишься сильней. – Большим пальцем он касается моих губ. – И мы с тобой разговариваем, но у нас лучше всего получается контактировать физически. – Мужчина отодвигается, поворачивает часы циферблатом вверх. – Ненавижу человеческую зависимость от времени.

Скидываю его руку с ноги, усаживаюсь полу боком уже лицом к нему, скрестив руки на груди. Он косится в мою сторону, слишком занятый часами на своих соблазнительных запястьях. Зависимость от его тела, всего тела! Надо записаться в клуб анонимных сексуально озабоченных бывших подружек Меллона. Какова вероятность, что меня излечат?

– Мог бы и извиниться. – Вот теперь я жалею о сказанном, он поворачивается с таким удивленным лицом, затем эта издевательская ухмылка, переходящая в истерический смех с закинутой головой. – Тебе смешно? – Толкаю его в плечо. – Повел себя как урод. Где ты набрался этого? В какой из своих жизней? – Он все еще ржет, чем выводит еще сильней.

– Скажи, что ты не кончила, и я извинюсь. – Одна красивая бровь выгибается, губы подрагивают.

Мой рот превращаются в идеальную «о» от возмущения. Он оперирует какими-то немыслимыми оправданиями.

– Мы сейчас обсуждаем не это! Ты обязан извиниться. Иначе… – Вот теперь попробуй придумай, что-то более-менее вменяемое.

– Ну-ну, давай, пока твой обожаемый мексиканец не пришел, придумай, чем меня взбесить. – Я уже практически придумала, чем его зацепить, но его палец, двигающийся, как чертов маятник перед моими глазами, вынуждает остановиться. – Приплетешь его к своему «наказанию» в отношении меня, сразу вспомнишь о моей самой поганой черте характера. – Тень пробегает по его лицу и дополняется дьявольской ухмылкой, он берет телефон и что-то печатает в нем, затем убирает, заблокировав экран.

– Это угроза жизни? – догадываюсь я.

– Ты же помнишь о том, что я не особо ценю людей. Для меня их жизнь или смерть ничего не значат. – Он поворачивает голову в сторону стекла, коленка подскакивает, я тут же вижу тень позади задних огней машины. – Будем рассматривать сказанное «иначе», я теоретически поддамся на твою очередную провокацию, или мне сейчас сдать назад и закончить его муки?

– Оставь его в покое, Эрнесто и так досталось. – Тянусь через него, чтобы разблокировать дверь, стоит ручке с той стороны дёрнуться. Мужские руки оборачиваются вокруг моей талии, своим дыханием в районе нежной кожи на шее он заводит меня.

– Эрнесто, как и все люди – потребленец. Раньше его интересовала в тебе сексуальность, потребность сношаться, – шепот и легкие касания мочки уха, сжимаю между собой колени, сука, что он делает со мной. – А теперь ты его путь к свободе… Но он окунулся уже своей мордой в молоко, врагов трудно сбить со следа. Я бы даже сказал – невозможно. – Горячие губы напротив моих, он в миллиметре от меня, но намеренно не позволяет себя поцеловать. – Извиняются, когда действительно виноваты. В моем случае это еще один способ доказать тебе, что ты принадлежишь мне. – Он отодвигается, убирает руки от меня, но я все еще нависаю над ним. – У тебя всегда есть выбор стать потребленкой, как они. Или использовать все возможности, как я. Бессердечность всегда лучше трусости и меркантильности.

В окно со стороны водительского сидения стучат кулаком, Эрнесто подставляет обе ладони к стеклу и заглядывает в салон.

– Ты мерзавец, бессердечный и эгоистичный. Видимо именно поэтому мы с тобой расходились, ты не можешь быть моей второй половинкой. Скорее, демон, наставляющий быть по его подобию. – Нажимаю на разблокировку и усаживаюсь на свое место.

– Я бы на твоем месте не произносил этого слова. – Он снова нажимает на блокировку. – Не замерзнет, на улице плюсовая. Мы еще не выяснили отношения.

– Это лес! Опасно стоять снаружи! – возмущаюсь я. – Откуда тебе знать, что именно я думала? Никаких выяснений отношений, у тебя была целая ночь для этого.

– Я ночью сплю, отдыхаю, набираюсь сил. А говорить о том, что может лучше тебя убить, и не было бы проблем, не подло? Стоять, напротив того, кто это говорит и наверняка вооружен, не опасно? Кто передал записку? – орет он мне в лицо. – Мне известно, что ты каждый раз хочешь сказать о том, что жалеешь о нас. Жалеешь, что связалась со мной. Но не хрена тебе это не даст. Твое понимание исковеркано, твои доводы бестолковые и сердобольность засунь куда подальше. Я подожду, как ты будешь требовать от малахольного Эрнесто извинений.

– Он не мог передать записку, ее принесли из зала… – Грант отталкивает мою руку, тянущуюся к кнопке.

– Закрой рот, Андреа. Я клянусь тебе, если ты не прекратишь сходить с ума по нему, выйду сейчас из машины и задушу его собственными руками. Тогда у нас не будет причины ссориться. Ты к этому меня толкаешь? – Кулаком бьет по музыкальной панели так, что я вздрагиваю, слышу только наше глубокое дыхание. Его яростное и мое сбивчивое, напряженное. Сексуальное возбуждение прокатывается волной по всему телу, от макушки до ноготков. Он превратил меня в извращенную девицу со стокгольмским синдромом!

Не знаю, кто из нас первым накинулся друг на друга, несмотря на стук с той стороны, надуманные переживания, я стала такой, как он. Мне откровенно плевать на окружающих. Будь то Саванна или Эрнесто, требующий денег, все для того, чтобы лишний раз позлить Гранта. Выбить из него искру ревности и почувствовать этот разряд. Все как в диком развратном сне, засунув язык ему в рот, мы задыхались от желания. Твердый, выдающийся бугор под моими ягодицами лишний раз подтвердил мои догадки. А зритель с той стороны только подстегивал перейти к «голодным играм» на глазах у свидетеля. Поцелуй превратился в нечто невообразимое, прикусив в очередной раз его нижнюю губу, я хватаю край его футболки и дергаю вверх.

– Андреа, не хочешь сейчас передо мной извиниться? – хриплым шепотом спрашивает Грант. – Ты пытаешься заняться со мной сексом на глазах у задохлика. Я чувствую себя осрамленным. – Он прикусывает мою шею, затем проводит самым развратным образом по ней языком. – Оставим это как предвкушение, хорошо? Вернемся и сразу продолжим с этого места. Хочу уже убраться с этой земли, и запомни главное перед тем, как отреагировать.

– Главное? – еще не совсем придя в себя, задаю вопрос, двери щелкают, избавляясь от блокировки.

– Самое важное, что я очень люблю тебя, Андреа. И мне надо извиниться перед тобой. Прости. – Мы оба оглядываемся на звук удара об машину, затем еще один, я в шоке спрыгиваю с его колен и хватаюсь за ремень безопасности, вглядываюсь в кромешную тьму. Дверь распахивается и появляется тело Эрнесто в бессознательном состоянии, падающее на сидение. А следом женская фигура, подталкивающая еле передвигающиеся ноги мексиканца и устраивая его удобнее.

– Прошу прощение за задержку. Пришлось работать в экстремальных условиях, – раздается знакомый голос.

С ужасом наблюдаю, как Грант поворачивается на сидении, вытащив из ниоткуда шприц, и протыкает кожу беззащитного Эрнесто.

– Что все это значит? – кричу я, и сердце пропускает удар.

– Меры предосторожности, – скупо говорит Грант, забирая нож с сидения, прилетевший следом за телом мужчины, и прячет в бардачке. – Снотворное ему не помешает.

Лучше бы мне не видеть ту, которая только что провернула всю грязную работу. Меня обманули, использовали как приманку? Колющая боль внутри, снова приглушенный стук заходящегося в бешеном ритме сердца. Ад решил разверзнуться перед моими ногами. Грант и есть тот, кто меня преследует? Записку передали из ресторана, разве не он сидел в зале?

– Она отключается. Дай нашатырь, – слышу голос Гранта.

– Я говорила тебе, что ее организм отравлен, и может не выдержать сердце, – как в тумане произносит девушка. – Ты должен был предупредить ее… У вас мало времени!

Глава 23

Я чувствую себя опустошенной, медленно приходя в сознание. Под головой что-то твердое, отдаленно напоминающее ортопедическую подушку, только немного костлявую. Вновь эта барабанная дробь в грудной клетке, как скачок напряжения или электрический ток, проходящий по сердечной мышце. В легких спирает, и я начинаю закашливаться от резкого неприятного запаха, бьющего в нос. Медленно размыкаю тяжелые веки, и тут же морщусь от яркого света, проникающего в глаза. Прохладная ладонь гладит по моей голове, я не знаю, кому принадлежат эти пальцы, зарывшиеся в мои волосы. Отбросить страх и пропустить укол в самое сердце от предательства получается слишком легко. Кашель, будто внутри поселилась жаба, усевшаяся на мою грудную клетку и сдавливающая меня.

– Андреа, открывай глаза, – повелительный тон, совсем не похожий на обычный, тот, которым этот человек пользовался в течение долгого времени. – Я знаю, что ты пришла в себя.

Притворяться нет смысла, аккуратно приподнимаю голову, прикрываясь рукой от света, режущего сетчатку. Роговица смачивается, и яркое свечение уже не так действует на зрение. Размытая картинка постепенно становится реальной, нависающее надо мной лицо Кэрри не было сном.

– Хочу рассказать тебе, как обстоят наши дела на данный момент и двигаться дальше. – Она встает, обтряхивает темно-синие джинсы, помогая мне сесть.

– У нас нет общих дел. – Хватаю край сидения, оглядываясь по сторонам. – Что это? Контейнер? Не удивлюсь, если рядом находится морозильная камера или завод по переработке отходов.

Кэрри закатывает глаза, садится напротив меня, и я стараюсь смотреть на ситуацию трезво. Она вроде такая же, как и раньше, но есть нечто неуловимое, заставляющее держать себя в руках.

– Задаешься вопросом, почему ты все еще с криком не убегаешь? – Полные губы дергаются. – Я вообще удивлена, как ты не догадалась, что твое хладнокровие по отношению к жертвам, особенно с твоей повышенной чувствительностью, – ее бровь дёргается, – то и дело умирающим где-то рядом с тобой – было искусственным.

– У тебя монолог с собой. Может Эрнесто был прав в том, что вам проще меня убить? – Она заходится смехом, будто я сказала что-то смешное. Поражаюсь своему контролю, никаких чувств и эмоций, готовность принятия смерти на высшем уровне.

– Ой, да перестань. Эрнандес несет чушь, спасая свою шкуру. Ему до тебя или кого-то еще нет дела. Расчет на то, что ты поверишь. А про убить, хочу тебя огорчить. – Она оглядывается на две массивные двери. – Твои часики тикают в обратном отсчете, проще говоря, ты уже не жилец, к сожалению. Я предупреждала Гранта, но сказать влюбленному о том, что он вот-вот лишится кого-то важного – невозможно. И тоже, к слову, очень очарована вашей парой, что может быть идеальней вас. Многие ошибаются, говоря о гармонии и тишине в отношениях, все обязано кипеть, как в котле с кипятящейся водой. Вы славные ребята. – Видя, что это ничего мне не объясняет, девушка начинает расхаживать по контейнеру. – У людей есть понятие падшего ангела, предателя.

– Хочешь сказать, что ты демон? – Мне кажется, что это сон, все происходящее на грани безумия. – Изгнанный из рая в ад и устроивший чистилище.

– Такая умная, но говоришь ерунду. – Она подходит ближе ко мне, наклоняется, остановившись в странной позе. – Смотри внимательно в мои глаза.

Застыв передо мной истуканом, очень осторожно приподнимает свой подбородок, вытягивает шею, и мои глаза расширяются. Раз за разом вертикальный зрачок смыкается и размыкается. Взгляд на миг приобретает зловещий вид, не свойственный обычным людям. Она моргает, как…

– Рептилия, все верно. Ко всем моим талантам можно еще добавить чтение мыслей, а также влияние на настроение и чувства. – Мимика на ее лице восстанавливается. – Даже сейчас у тебя удивление и осмысление, но не паника. Думаешь, обычный человек в такой не стандартной ситуации выдержал бы подобное зрелище? – Кожа на ее щеке темнеет до темно-серого оттенка и покрывается чешуйками, будто прорастающими наружу поверх кожного покрова. – Я буду тебя успокаивать и рассказывать, ты пока привыкни к мысли, кто я есть.

Онемение всего тела, заторможенность и не понятные для меня ощущения, переходящие в безразличие. Будто внутри нет ничего, я лишена всех чувств и эмоций. Пошевелив пальцами для собственного интереса, понимаю, что не парализована и вполне себе живая.

– Почему я должна тебе доверять? – с вызовом спрашиваю ее.

– Сейчас пороемся в твоей памяти, и ты убедишься, что я не враг. Пусть не такая как вы, и не вашей расы. – Девушка садится напротив меня, сомкнув ладони перед собой. – Очень долгое время у меня не было никаких талантов, я, в общем понимании, брак. Такое бывает даже среди рептилий. Все сторонились меня, делая изгоем. Мне не нужен баланс, чтобы находиться на этой планете, в отличие от сородичей. И тогда меня решили изгнать. Метаться было особо некуда, я попыталась помочь человеку, когда он погрузился в себя и мучился от невыносимой тоски. Оказалось, во мне не достаточно эмоций для питания; кровь, страх не мой профиль. Это еще больше разозлило моих сородичей, и тогда мне на помощь пришла ты. Защищая от всех, предложила закрыть глаза на бесчинства, которые они творили. Ты не взяла меня под свое крыло, но и не дала в обиду. Придумав мне оболочку, спрятала ото всех, и я жила среди людей все это время. – Ее лицо становится непроницаемым. – Но я предала тебя, струсив. Ведь не знала, что защитное поле, подаренное тобой, так и осталось со мной. Рептилии не чувствуют меня, не знают, кто я есть, и не видят. Знать бы об этом раньше… И теперь пытаюсь сделать все для того, чтобы ты простила меня.

– Отличный способ выбрала, я в буквальном смысле проникаюсь идеей простить и отпустить. – Оглядываю контейнер, в который раз прикидывая, куда сбежать.

– Перестань думать о побеге, – говорит она, подталкивая мне сумку. – Скоро он придет за тобой и разъяснит, что мы делаем дальше. Для меня очень важно показать тебе, насколько раскаиваюсь.

– Вот такая я добрая душа, спасаю людей и рептилий. – Кривлю губы в насмешке, раскрываю замок на сумке, чтобы занять руки, проверяю ключ, который все еще лежит на месте. – Допустим, все это правда, тогда хорошо, для убедительности скажи то, что ты не могла знать.

– Экспедиция в Канаде, когда один из рептилий ударил тебя по спине в надежде оглушить и забрать ключ, я помешала ему, затем принесла тебе твое сокровище и помогла открыть. – Пока я задерживаю дыхание, половина лица девушки покрывается столетними морщинами, один темный глаз полузакрыт, седые локоны и старческие пятна. Она меняется, как двусторонняя пайетка, когда по ней водишь вверх и вниз, для смены цвета, издавая такой же шум переворачивающихся маленьких чешуек. – Я чужая среди своих, но готова служить и почитать тебя в знак благодарности.

Ее взгляд меняется, стоит мне почувствовать боль в сердце, снова этот удушающий кашель, сгибаюсь пополам, чтобы ослабить давление в грудной клетке. Чем больше вдыхаю, тем сильнее душит жаба.

– Расслабься, я помогу. – Она кладет свою руку мне на ребра, и постепенно удушье отпускает.

– Как ты появилась в больнице? Это все подстава? – Со свистом вбираю воздух, ощущая некоторое головокружение из-за нехватки кислорода.

– Ты была близка к краю, я постоянно была за стенкой. Грант привез меня в тот день, когда ты его вызвала и сказала о своем месте нахождения. Регулируя твое настроение, мне приходилось постоянно контролировать сны, чувства, эмоции. Очень сложно это делать на расстоянии, поэтому я пришла к тебе и заставила довериться мне, – говорит она, уже моргая как обычно, не стесняясь того, кто есть.

– Вся моя жизнь полный фарс. Игра нескольких актеров, – произношу с горечью в голосе, – почему тогда, приехав сюда, со мной происходят все эти вещи?

– Здесь у меня нет таких сил, земля сосет всю энергию. Она пропитана кровью, и это мне не нравится. Я не питаюсь этим, и поэтому теряю большую половину способностей и возможностей. Все, что могу, это манипулировать и закрывать временно тебя от других, скрывать твое местонахождение. Паук – это их рук дело, ты подобралась слишком близко к генератору. Тебе сложно понять, но Грант лучше расскажет. – Она встает, достает еще одну сумку, из которой выглядывает баллон с воздухом и подводное снаряжение. – Оставлю вас наедине, надо работать над мексиканцем, он излишне трусливый. – Понурив голову, она проходит мимо меня, и, к своему удивлению, я удерживаю ее рядом с собой.

– Ты истинная причина моих чувств к Гранту? Учитывая, как искусно ты задушила во мне сердобольность и печаль об убитых, – спрашиваю ее.

– О, нет. Вы – как отдельный вид искусства, все искренне, без вмешательств. Да ты и сама об этом знаешь. Мой совет – не говори своей второй половинке о том, что ты скоро умрешь. Он обязательно кинется амбразурой и совершит непроходимую глупость, таким образом, проиграв очередную битву. – Девушка оставляет меня одну, поднимаю с пола сумку, достаю ключ, верчу его в руках. Генератор, манипулирование, энергия, прощение. Неужели такое возможно, тогда почему я здесь? Почему нельзя было рассказать все раньше? Даже если бы я не поверила, то, по крайней мере, поискала информацию, вооружилось знаниями. Не знаю, что дает мне силы не сойти с ума от всех этих знаний, управление моими эмоциями или отрешение?

Двери за моей спиной издают дрожь, затем раздается скрип металла. Мы с Грантом стоим напротив друг друга на небольшом расстоянии. Всем своим видом он показывает раскаяние, бунт, еще некоторое время вызванный его поведением, приходит в ненадобность. Облизываю пересохшие губы, достаю бутылку с водой из сумки и выпиваю практически залпом всю живительную жидкость.

– Ты извинился заранее, заставил меня снова не доверять тебе и держал в неведении все это время. – Закручиваю пустую бутылку крышкой и бросаю назад в сумку. – Теперь начни с самого интересного. И не забудь ответить мне без приступов ревности, зачем вам понадобился Эрнесто?

Обычно уверенный в себе Грант прячет руки в карманы джинс, проходит ближе ко мне, предлагая сесть. Видя мое безразличие, садится сам и опускает голову.

– Кэрри раздобыла очень много информации для нас. Ее помощь колоссальна. Пока она следила за тобой, мне оставалось ждать, когда позовешь. Но не ожидал, что все выйдет из-под контроля, и ты окажешься настолько упрямой. Матео, паук, Саванна – все это для того, чтобы ты страдала, а твоя душа, которая сейчас в кристалле, является ключом к генератору, запущенному в обратном режиме. Земное ядро пульсирует на другой частоте, помогая бесчинствовать и зомбировать людей. Все, что ты видишь каждый день по телевизору: пожары, нападения, насилие, издевательства и убийства – плоды трудов рептилий. Они держат в своих когтистых лапах твою душу, наделенную безмерной силой и энергией, используя ее по своему хитроумному усмотрению. Прячут ее от нас, то и дело сбивая с курса. Все это время Кэрри была проводником и источником ценной информации, мы лишь двигались относительно ее указаний. Хотел избежать этого, каждый день мы искали лазейки, возможности запустить ядро другим способом, и вернуть кристалл. Думал увезти тебя подальше от всего и оберегать… – Он поднимает на меня затравленный взгляд таких любимых глаз. – Мы должны довести все до конца, запутав их. Эрнесто в данный момент проходит процесс внушения, он наша приманка. Я ошибочно думал, что мексиканец замешан во всех ужасах, связанных с убийствами и издевательством над тобой, один из них. Он обладает всеми качествами для их раба.

Задумавшись, пальцами погружаюсь в его шевелюру и массажирую кожу головы. Если у души есть такая огромная сила, и они пользуются неправильно, то это объясняет многое происходящее в мире. Риск потерять одного человека или миллионы? Порой одна душа может стать причиной поражения или победы. В вечной борьбе любой минимальный перевес имеет значение.

– Эрнесто приманка, но и я лакомый кусочек для них. Интересно… Мы должны разделиться, правильно тебя понимаю? Что тебя беспокоит в этом? – На удивление мой тон бесконечно ласковый, я подхожу ближе к нему, становясь между его разведенными коленями. Руками он тут же обхватывает мою талию, упираясь головой в живот.

– Рептилии не чувствуют меня и Кэрри, при помощи этого мы устроим им ловушку, разделившись. Беспокойство – не то чувство, которое испытываю на данный момент. Боюсь не успеть оказаться рядом в нужный момент. Снова испытать опустошение, потеряв тебя. – Дрожащими пальцами он проводит по моей пояснице, обнимая за талию. – Все ближе развязка. Я больше не могу оставаться без тебя.

Задумавшись над его словами, мне все сложней разобраться в чувствах истинных и спроецированных Кэрри. Она все еще успокаивает меня, хотелось бы надеяться, что спокойствие меня не покинет в самый ответственный момент.

– Надо забрать мою душу, сделать все, как надо. – Отодвигаю его голову от себя, присаживаясь напротив него. – К тому же, ты обещал бесконечность. Так как на счет нее? Справишься?

Глава 24

Дорога до пирамиды была слишком напряженной. Мое колено то и дело подпрыгивало от нервозности, приходилось по несколько раз спрашивать, какой у нас план и какова вероятность того, что он сработает. Грант пытался успокоить меня, сжимая мои вспотевшие ладони и удерживая внимание на себе. Я ошибалась, когда думала, что умерла, ошибалась, говоря страшные вещи о том, что не хочу жить, ошибалась, когда травила свое тело спиртным. Все, о чем думала сейчас, это долгая спокойная жизнь с ним. Каждое мгновение, потерянное нами, время, утекающее мимо нас, пугало до чёртиков. И исправить, кажется, уже ничего нельзя.

Наша вселенная терялась в значимости поступка, на который мы шли. И теперь мне все чаще приходилось думать о том, для чего все это? Ради кого? Кто оценит этот шаг и что изменится? Все эти годы я гонялась за мифическими находками, тайнами нашей планеты, и что получила взамен?

Жуткое отравление организма, и, как показывает практика, мои дни сочтены. Но если бы не было Канады, не было бы Гранта. Но и смерти родителей не было бы тоже. Я не совсем осознавала, о чем сейчас следует жалеть, и есть ли в этом хоть какое-то правдивое зерно, однажды проросшее в нас. Меня удручала моя хладнокровность, не способность ощущать все эмоции, градом валившиеся на меня. И уверена, как только все завершится, в том числе и манипулирование, все встанет на свои места.

В который раз в зеркале заднего вида я наблюдаю задумчивое лицо Эрнесто, он, как смертник, смотрит в одну точку. В этих глазах нет жизни и радости, ему все равно, на что его ведут и зачем. Четкие указания, к которым он готов, не пугают, зомбирование ради сомнительной помощи и выявления доказательств. Мексиканец строчит по клавишам макбука, принадлежащий мне, передавая всю собранную информацию. Монитор отсвечивает в его лицо, флешка моргает ярким светом, посылая сведения по всему свету в виде информационных вбросов, заполняющих интернет пространство. Грант не нашел ничего лучше, как оповестить всех жителей планеты о том, что рептилии живут среди нас. И какую угрозу несут своим сосуществованием.

В подтверждение слов Девида Айка и зулусских шаманов прибавилось очень много информации, полученной из пирамиды, наполненной костями пропавших детей. Метки на зданиях, каменные дороги и ужасающие кадры с концерта в день мертвых. Оказалось, что когда Эрнесто решил проверить то, что он снимал, занялся обработкой видео, был поражен не меньше нашего. Не было сомнений, что рептилию можно увидеть среди нас простым способом. И странно, что никто раньше об этом не догадывался.

Как только отключился свет на том празднике, камера все еще снимала, и именно в тот момент она зафиксировала людей с горящими глазами. Словно зал наполнился животными, их глаза светились, как неоновые лампочки, все это время. Они внимательно следили за хаотично передвигающимися людьми, кто-то кричал, осознав, что рядом не совсем человек. Другие бросились механически следом, делая то, что у них лучше всего получается. Убегали подальше от этого места.

Пока мы ехали, я думала о Матео, мальчишка был такой же наживкой, как и Эрнесто. Ребенка использовали для моего устрашения, отвлечь внимание от главного. Ведь я, оказывается, была слишком близка к разгадке ребуса, устроенного для меня. Догадаться, что мной манипулирует подруга, управляет чувствами, успокаивает, я никак не могла. Память, как кораблик, уплывала по стремительному ручейку, вместе с ней пропали желание чувствовать и страдать по тем, кого теперь со мной нет. Я стала шариком, наполненным воздухом, меня распирало во все стороны, но никак не удавалось лопнуть от собственных эмоций.

Осознать, что я не знаю, кто все эти люди рядом со мной, на что они способны, и что будет со мной, когда я всех их потеряю? Кэрри, которая оказалась не той, кем себя показывала… Грант, способный подставить любого ради меня…, да я и себя не знала!

– Мы приехали, выходите, – позади меня раздается голос Кэрри. – Мы приедем следом, только другим путем. Быстрей, пожалуйста, у меня нет столько сил удерживать их внимание на другом.

Макбук захлопывается, Эрнесто перекидывает через плечо тяжелую сумку, едва выбравшись из машины. Я еле дышу, трепыхание сердца вместе с печальным взглядом Гранта, взрывоопасная смесь. Знаю, о чем он думает, наклоняюсь и задерживаю свои губы на его губах намного дольше, чем надо. Улыбнувшись уголками губ, выпрыгиваю из машины, получаю свою сумку, переданную Кэрри и захлопываю двери. «Вернись ко мне» – произносит он губами беззвучно. Тяжело что-либо сказать в ответ – слова застряли во мне, и нет сил заставить себя попрощаться.

Машина Гранта двигается с места, оставляя нас прямо напротив ступеней, ведущих к пирамиде. Подкидываю на плече сумку и спускаюсь следом за Эрнесто, бодро шагающим впереди. Его волосы подскакивают с каждым шагом, увесистый груз, кажется, легче пёрышка. Сейчас работает только его тело, силы извне искусственные, и очень скоро все рассеется.

Мы останавливается напротив узкого прохода, полу боком пересекаем расстояние, остановившись перед расщелиной, ведущей внутрь. Эрнесто недоверчиво вглядывается в темноту, ошарашено выдыхая.

– Как ты это сделала? – голос отражается в узком пространстве, застревая между камней.

– Ты о чем? – Я все еще помню, как улетела в воду, и теперь иду осторожней, боясь оступиться и вывалиться с выступа.

– Когда вы ушли сюда с Грантом в день мертвых, мне стало легче. Я пошел следом за вами, и здесь не было входа. Мне еще пришла в голову мысль, куда вы испарились, и как раньше никто не заметил того, о чем вы говорили. Мне это казалось выдумкой, пока внутрь не проникли летучие мыши. Все выглядело так, словно они прошли сквозь камни, сделали крюк и вернулись. Но сейчас этот проход выглядит как вязкая субстанция. – Он замедленно вытягивает руку, делая небольшой круг кистью. – Ты это видишь?

Задрав глаза, затем тщательно изучив пространство вокруг себя, отрицательно качаю головой, так что фонарь на моем лбу сотрясается. Кэрри видимо перестаралась убеждениями и зомбированием, раз у мексиканца так снесло крышу. Делаю еще один шаг в сторону, хватаюсь за рваные края камня и торможу.

– Здесь делай шаг в сторону, выступ находится слева от тебя, – как можно тише говорю я, но пирамида уже размножает мои слова на миллион эхо, сообщая всему живому, населяющему это место, о нашем визите. – Осторожно, Эрнесто.

– Мы будто идем сквозь желе, ноги вязнут, хотя и не видно, что это такое. И почему мы так замедленны. – Хватаю его за футболку и дергаю в свою сторону, когда он замедленно делает шаг больше положенного, и ему грозит полет в воду, наполненную скелетами. – Вот черт. – Теперь, будто поняв что-то неладное, он возвращается в нормальную среду, и шаги становятся быстрее. – Ты, правда, этого не видела?

– Эрнесто, послушай, у нас будет еще возможность обсудить это. Расскажешь мне обо всех своих эмоциях, как только мы спустимся, – приходится объяснять ему, как ребенку.

Звук упавшего камня за нашими спинами заставляет закрыть свои рты и сосредоточиться. Выступ становится шире, я кладу сумку на пол и достаю оттуда крюки и кошки. Эрнесто делает то же самое, но долго возится с веревками для амуниции. Без страховки спускаться очень тяжело, но вбивать клин нет времени. Ломаю люминесцентные палочки и швыряю их в воду, нам необходимо освещение. Примерно представлять, как спуститься и не пораниться. Выглядываю вниз, как только вода окрашивается в зеленый цвет. Кажется, ее уровень поднялся намного больше прежнего.

– Нам не придется спускаться, – говорю ему, указываю на альпинистское снаряжение. – Доставай баллон и маску, будем нырять отсюда. Снимаю с себя вещи и бросаю их рядом с сумкой. На талии закрепляю ремешок с ключом, надёжно спрятанным за крепким замочком.

– А вдруг там будет это чудовище? – Он возится с сумкой, дергая непонятно зачем замок. – Я видел того, кто шел за вами.

Где-то снова раздается шуршание камней, выключаю фонарик на своей голове и бросаю его в сумку. Натягиваю маску на лоб и поправляю трубку.

– Если ты уже понял, у нас нет выбора. – Закидываю баллон на плечи. – Да и чего тебе переживать, идут ведь не за тобой.

– Ты меня не утешила. – Помогаю ему засунуть трубку в баллон и натягиваю свою маску на глаза. – Странно, что ты еще не бьешься в истерике.

Я качаю головой, показываю ему палец вверх, проверю ключ, закрепленный на поясе, и прыгаю в воду. Последнее, что я вижу, как он скидывает футболку, но оставляет спортивные штаны поверх водолазного костюма. Идиот.

Следом за мной раздается глухой шлепок, затем рядом подплывает мексиканец, с огромными глазами он тычет мне на дно. Приходится работать жестами, меньше всего его должно сейчас заботить содержимое на дне этой пирамиды. Рассекая руками воду, погружаюсь все глубже, упираясь в стену с надписями. Здесь прохладней, чем наверху, и теперь ничуть не жалею, что Грант настоял на водолазном костюме под моей одеждой. Достаю ключ с пояса, верчу его в руках, прищурившись, изучаю, какой стороной ставить его в углубленное отверстие, высеченное на стене. Сопротивление воды и моих замедленных движений достигает желаемого, я вставлю его, ожидая, что произойдет дальше. Эрнесто раздражающе барахтается рядом, показывая на что-то вверху. Звуки, поглощенные водой, приглушенные, наполненные бульканьем и пузырьками. Проворачиваю ключ под громкое дребезжание, стены расступаются, затягивая нас в воронку. Одна моя нога проваливается в расщелину, образовывающуюся под давлением. Боль становится непереносимой, и я выпускаю воздух изо рта и издаю рычащий звук, стараясь удержаться как можно дольше снаружи узкого прохода. Эрнесто хватает мою ногу, помогает мне отодвинуться на другую сторону.

Водный карман заполняется, вытесняя накопленный там воздух. Мычание сбоку от меня, я смотрю на Эрнесто, указывающего на кровавое пятно, растворяющееся вокруг нас. Моя оцарапанная рука в бардовом пятне, медленно растекающемся вокруг нас. Выдергиваю ключ из углубления, ныряю в открывшийся коридор и движусь по прямой. Мужчина позади меня то и дело касается моих ног. Но у меня нет возможности смотреть на него, так как здесь мало места. Мы стремительно погружаемся, меняя направления, дорога ведет сначала вправо, затем вверх, но здесь настолько темно, хоть глаз выколи. Постоянно ощупывая пространство перед собой, не особо понимаешь, куда движешься.

Судя по глухому стуку, проход закрылся, и можно спокойно двигаться дальше. Я все думаю о том, что говорил Эрнесто про вязкую структуру входа в пирамиду. Верится с трудом, но если задуматься, как другие люди не проникли сюда. Почему эта часть осталась не исследованной? Ведь тогда археологи нашли бы очень интересное содержимое. И предположительно возникли вопросы, кто так поступил со всеми трупами. Тщательно скрывая свои мерзкие поступки, массовые убийства рептилии оставались безнаказанными. Вибрации генератора помогали им существовать и дольше находиться на земле. А люди стали их деликатесом.

Где-то вверху брезжит тусклый свет, задираю голову, присматриваясь. Но это слишком далеко. Баллон скребет по камням, делаю взмахи, пальцами ощупываю стены, и натыкаюсь коленями на выступы. Руками становится все сложней работать, и я зависаю, ухватившись, за стены. Вверх поднимаются огромные пузырьки, выпускаемые из моих легких от глубокого дыхания. Прикидываю, насколько смогу задержать воздух, и какие у нас шансы добраться до поверхности. Может это визуальный обман, спровоцированный давлением.

В мои ноги упирается Эрнесто, он трогает меня за ступни, дергает за штанину, но развернуться негде. Согнутой рукой указываю ему отодвинуться в сторону, выгибаюсь, аккуратно снимаю баллон. За счет тусклого свечения, мне немного видно лицо мужчины. Он потрясено качает головой, отказываясь двигаться дальше, снова дергая меня за лодыжку. Мексиканец не понимает, что там может путь еще больше сужаться, и я даже не представляю, как мы выберемся, если выход окажется западней, состоящей из узкого горлышка. Баллон зависает над его головой, он прижимается максимально к соседней стене, и я всасываю в себя последний раз столько воздуха, сколько выдерживают мои легкие, и отпускаю его. Вытягиваю перед собой ключ, повисший в сумочке, боясь его потерять, резко двигаюсь вверх.

Как только мои руки оказываются свободными, цепляюсь за камни и отталкиваюсь от них, стремительно поднимаясь к свету. Каждое движение, рывок, достаются с огромным трудом. Я карабкаюсь по еще более узкому тоннелю, впереди показывается еще большее сужение, голова наполняется туманом, разрывая на части мои легкие. Втягиваю живот и проталкиваюсь через преграду. Я забываю об Эрнесто, о воздухе, обо всем, лишь бы выбраться наружу. Стены становятся шире, свет еще ярче, а разум окончательно расплывается перед глазами, поэтому выпускаю все содержимое легких в водное пространство. Делаю последний рывок и высовываю голову из воды, с громким воплем делаю драгоценный вдох.

Внутри все сжимается, грудь с огромным трудом поднимается и отпускается, жадно вбирая в себя воздух. Упираюсь руками в твердую поверхность, усыпанную мелкими камнями, и вытягиваю ноги наружу. Всматриваюсь в темную воду, ожидая, когда поднимется Эрнесто. Он уже должен появиться; другого пути там точно нет. Повязываю на пояс ключ и наклоняюсь, уперев руки в колени. Тревога усиливается, начинаю обратный отсчет от десяти. Девять… Девять… Восемь… Семь…

На поверхности появляются пузыри, я падаю на живот и засовываю руку вовнутрь, шаря на ощупь. Еще пара пузырей, и холодные пальцы вскользь касаются моих. Хватаю воздух и опускаю половину туловища под воду, нащупав вытянутую руку, тяну тело вверх вместе с собой. Оказавшись на поверхности, хриплю, вытаскиваю Эрнесто на пол, усыпанные мелким песком, встречая победный вскрик освобожденных и наполненных легких.

– Я думала, ты мертв. – Сажусь, обессиленная.

– Уже собирался сдаться. – Он стоит передо мной на коленях, опираясь руками в пол, и громко дышит, сплевывая воду. – Но, черт возьми, кого-то мы оглушили, и надеюсь, он не поднимется наружу. Когда ты скинула баллон, меня уже тянули за ногу. Я показывал тебе сделать это и быстрее, пока со мной не расправились. Свой я приземлил прямиком на его голову.

Он поднимается и задирает штанину водолазного костюма и спортивных штанов, надетых поверх. Три глубокие отметины, похожие на когти, кровоточат на его ноге. Я с трудом сглатываю, отталкиваюсь от пола и поднимаюсь.

– По крайней мере, если не убили, то выкроили время. Пойдем. – Поправляю ключ, висящий на талии. – Половину пути мы сделали. Осталось дело за малым.

Глава 25

Пирамида представляла собой огромное углубление с окошками, находящимися над нашими головами, расположенными по сторонам света, метров двадцати высотой. Именно оттуда струился свет, солнце только поднималось, и стены окрашивались в оранжевые отблески.

Главный вход, которого, к слову, не было, судя по надписям, находился на северной стороне, между двух колонн в виде извивающихся змей, ползущих по ним. Зато у меня появилась подсказка для определения сторон света.

Двигаясь вдоль стен, мне было проще догадаться о том, о чем говорила Кэрри. Очередное углубление, способное поднять столб посередине пирамиды, который таит в себе могущественный генератор. Но рассказать и применить на деле, тем более на такой территории, все равно, что иголку искать.

Прищуриваясь, смахиваю мелкий песок со стен, задираю голову к потолку. Вот как это понимать? Внутри были лестницы, но они находились высоко над нашими головами и вели вверх, а не в низ. Судя по символам, там находился храм жертвоприношений. Тогда, где спуск вниз? Они же не летали?

Еще одна зацепка, это изображение чего-то смутно знакомого, кажется, у моего отца в дневнике была запись об этом. Порывшись в бесконечном количестве знаний, спрятанных в извилинах, я все-таки не нахожу похожее.

– Устье колодцев ицев, – читаю на стене знаки, – рот колодца колдунов воды…

Касаюсь камней, двигаюсь дальше. Все еще копаясь в памяти, что это за место. Символы повторяются, путаясь, мне приходится возвращаться снова и снова на одно и то же место. Двигаясь от стены к стене, ничего не происходит. Эрнесто что-то бубнит, удаляясь дальше от меня. Это отвлекает, да и я все еще думаю о том, кто тащился за нами следом. Время неумолимо работает против нас, пока мы тут расхаживаем. Грант с Кэрри будто сквозь землю провалились, оставив нас здесь заниматься поисками того, чего, возможно, и нет. Заканчиваю просматривать очередные символы и иду на середину пирамиды, останавливаюсь, споткнувшись об камень.

– Кетцалькоатль, – громко говорит Эрнесто, его слова рикошетят об стены, стреляя как из пулемета. – Я понял, где мы. Но как!? Это же немыслимо!

Эрнесто машет мне рукой, показывая на изображение древнего Бога.

– Под нами карстовое подземное озеро, глубиной двадцать метров. ПО нему мы пробрались сюда. Но ты представляешь, какое расстояние мы пересекли от Теопасалько до Кукулькана? – Он хватается за свою голову, словно не верит своим глазам.

– Кукулькана? Пирамида «Пернатого змея», как я не догадалась! Отец столько раз о ней рассказывал, как в дни осеннего и весеннего равноденствия тень ступенчатых ребер пирамиды падает на балюстрады, создавая впечатления, что пернатый змей ползет в марте вверх, а в сентябре вниз. Они пытались найти здесь выход в другую пирамиду, которая обещала короткий путь. – Я поражено оглядываю древние стены. – Подумать только. Мы же сделали открытие.

– Да, только кто-то хочет сделать нам вскрытие. И не факт, что нам удастся выйти отсюда живыми, если не пошевелимся. – Мексиканец движется к колонне, затем к камню.

– Пятьдесят два каменных рельефа на каждой стороне святилища символизирует календарный цикл, включающий пятьдесят два дня, – по памяти произношу я, стремительно направляясь к дальней стене и делая первый шаг.

– Каждая из четырех наружных лестниц храма имеет девяносто одну ступень, что суммарно выходит… – Эрнесто замирает у стены с левой восточной стороны, – триста шестьдесят пять, то есть количество дней в солнечном году. – Мужчина делает широкий шаг. – Встретимся на середине в точке, что соединит нас, ми сиело.

Отсчитывая каждый свой шаг, мы движемся в направлении друг друга, песок скрипит под нашими ногами, а в душе замирает чувство несравнимого ни с чем восторга от нового открытия. С замиранием в сердце и прерывистым дыханием, я останавливаюсь.

– Пятьдесят два, – выдыхаю я, ожидая Эрнесто.

Он замеряет свои шаги, не сбиваясь, мои нервы начинают шалить. Вдруг мы ошибаемся. И все это здесь не причем. Расстояние постепенно сокращается, и, кажется, он закончит считать, так и не коснувшись меня. Закрываю глаза и позволяю себе чувствовать. Проходят секунды, голос постепенно становится громче, и я замираю, когда теплая рука касается моей ладони.

– Триста шестьдесят пять, – тихо говорит он, я раскрываю глаза, повиснув на его шее от радости. – Он меня убьет, если узнает, что я трогаю тебя.

Все еще улыбаясь, отодвигаюсь и присаживаюсь на корточки, расчищая песок под нашими ногами.

– Разница в том, что это я обнимаю тебя. – Мои пальцы все глубже погружаются в песок, я все еще смотрю на Эрнесто огромными глазами. – Кажется, это здесь. Он присаживается рядом и помогает мне активней копать, пока мы не сдуваем остатки песочной пыли, чтобы замереть на месте не веря своим глазам. – Все, как она сказала.

Вытаскиваю сумочку, раскрываю замочек на талии и достаю ключ, повернув его нужной стороной, вставляю в углубление. Эрнесто и я, склонившись, ожидаем, когда что-то вырастет под нами, произойдет какое-то чудо.

– Что-то не так, – бубнит мужчина. – Мы что-то упускаем.

Соскочив на ноги, он идет к дальней стене, пока я прислушиваюсь к резонирующим стенам. Звук отдаленный, но не похож ни на что. Будто что-то надвигается, и по ощущениям не хорошее. Оглядываюсь по сторонам, в поисках чего-то тяжелого.

– Эрнесто, нам надо закрыть вход, через который мы пришли. Камни, кидай туда, пока они не станут появляться на поверхности, – в моем голосе сквозит нервозность, мы расслабились, забыли о том, что кристалл нужен не только мне.

– Ты же не думаешь, что оттуда вылезет монстр? – Он срывается со своего места, берет камни лежащие у дальней стены и еле тащит к другой стороне. Его надрывное дыхание и стоны сбивают меня с мысли. – Сколько кинуть? Десять? Я больше не смогу. Они на вид легкие, но на самом деле надрываю спину, – кряхтит он, проходя мимо слишком медленно. Я, хмурюсь, уставившись на ключ, затем на стены, откуда мы отсчитывали шаги.

– Десять уступов храма соответствуют «десяти небесам», – шепчу я. – Десять поворотам вокруг своей оси.

– Что ты сказала? Блин, я устал, – его слова разлетаются на части, когда я, наконец, сосредотачиваюсь на разгадке.

Вдавливаю ключ в углубление, и по часовой стрелке проворачиваю. Он с легкостью поддается, издавая громкий звук, похожий на стон древних стен. Каждое мое движение только усиливает звуки, заставляя даже Эрнесто работать куда быстрее, чем прежде. Когда становится совершенно невозможно это выносить, я закрываю одно свое ухо рукой и делаю последний поворот. Успеваю откатиться на спину, из-под земли раздается жуткий треск, будто пучины ада решили разверзнуться. Эрнесто меня подхватывает под руки и волочет к дальней стене. Мексиканец прижимает меня к себе, пока на наших изумленных глазах вырастает гигантских размеров столб.

Все пространство заполняется голосами, разговаривающими на древнем незнакомом языке. Я сжимаю свои уши ладонями, что есть силы, чувствую, как густая жидкость стекает из моих ушных раковин по запястьям. Повсюду распространяется запах, напоминающий железо. Песок с шумом перекатывается, из золотистого превращается в кроваво-красный, поднимаясь вверх мелкими частицами и оседая. Постепенно звук становится тише, голова наполняется шумом, и я сажусь на кровавую землю с ускоренным сердцебиением.

– Посмотри, это то, что ты искала? – Эрнесто выходит из-за моей спины, опускается рядом со мной на колени и убирает мои окровавленные руки от ушей.

Я приглядываюсь к серебристому блеску, такому же, как цвет глаз Гранта. Поднимаюсь на ноги и медленно направляюсь к кристаллу, освещающему пирамиду. Он поблескивает, словно призывая скорее к нему прикоснуться. Моя душа похожа на сосредоточенный внутри энергетический сгусток. Внутри кристалла наблюдаются разряды. Они похожи на крошечные проводники с током, древняя катушка Тесла. Стоит мне протянуть руку, электрические молнии внутри кристалла собираются в один поток и начинают бить в то место, до которого дотронулись мои пальцы. Решительно двигаюсь к моей душе, стены пирамиды издают громкий звук, разрывающий барабанные перепонки. Он не похож на прежние, будто кто-то невероятного размера пытается протаранить стены или взбежать лестнице. Пирамида превращается в огромный резонатор, трансформируется в точную копию имитации голоса кетцаля – священной птицы майя.

Уши еще сильней кровоточат, вытираю кровь на своих руках об себя и хватаю кристалл, пронизанная молниеносным ударом разряда, автоматически отпрыгиваю назад. Меня прошибает насквозь новыми ощущениями, учащенное дыхание, рев в ушах. Сжимая и разжимая пальцы в кулаки, готовлюсь к еще одной попытке, повернуть кристалл наполненный душой. Моей душой… Решительно делаю шаг вперед, но рядом со мной возникает до боли знакомый человек.

– Ты же не думала, что все закончится настолько легко? – Чешуйки движутся, превращая лицо человека, с которым я жила, в неузнаваемую рептилию, возвышающуюся надо мной. В ее руке свисает оторванная голова Эрнесто с застывшим навсегда выражением испуга и узнавания на лице. – Глупая, сентиментальная и слишком добрая Психея. Слишком упрямая, чтобы смириться, но слабая, лишенная души.

Живые черные глаза без белков скользят по моему маленькому телу, по сравнению с его. Чешуйки двигаются с пугающей скоростью. Как будто рептилия демонстрирует мне классическую цепочку элемента домино. Первое звено мерзкой темной чешуи воздействует на соседнее, меняя личину. Кажется, мир рухнул, погряз во тьме, и больше никогда не забрезжит свет где-то рядом. Хвостом сбивает меня с ног, повалив на землю, тело отказывается реагировать от парализующего страха. Подгибаю локти и колени, упираюсь ими о твердые песчинки, раздирая кожу. Колкая боль распространяется с правой стороны грудной клетки. В глазах мутнеет, горло пересыхает, а воздуха катастрофически не хватает. Першение и гулкий кашель словно издалека доносится до меня. Согнувшись пополам, я снова испытываю грозное давление удушающей жабы внутри моего тела. Спотыкаюсь и отползаю дальше, соприкасаясь с чем-то липким. Оборачиваюсь, чтобы встретиться с обезглавленным телом, лежащего неподалеку, мексиканца. Громкий крик вырывается из меня, дикий вопль отчаяния и страха. Я ведь не хотела, чтобы он умер, не могла подвергнуть его опасности.

Рептилия снова меняет свой облик, устрашая своим видом. Медленно подходит ко мне, когтистая лапа, будто играя со мной, сжимает мое горло, приподнимая перед собой и заглядывая в глаза.

– Трудно тебе без души? Без дорогих тебе людей? Тяжело от предательств? Как я тебя понимаю, – произносит елейным голосом. – Думала, ты раскусишь меня сразу. Ведь я так часто была с тобой рядом. Но у меня есть еще один сюрприз для тебя. – Чешуйки снова перекатываются вверх, сменив не только внешность, но голос и пол. – Надеюсь, ты скучала по мне, моя Энди.

Глава 26

В подвешенном состоянии дёргаюсь изо всех сил под странное шипение уродливой рожи хладнокровного. Когти сдавливают мою шею, больно царапая и сжимая все сильнее. Рептилия играет со мной, как с едой, ей ничего не стоит сжать сильней или оторвать голову от тела, как она поступила с Эрнесто. Я чувствую новый виток спокойствия, оно словно волны – одна за другой, прибывающие к берегу. Сжав челюсть, подтягиваюсь на руках, обхватывая своими ладонями холодную лапу. Позвоночник от напряжения трещит, и я отчаянно извиваюсь, морщась от лезвий, приставленных к моей шее. Пирамида приглушено тонет в звуках, раздающихся со всех сторон, резкий треск, и рептилия отпускает меня, разжав когти, ее внимание привлечено к колонне, выросшей из песка.

Подняв голову к потолку, пресмыкающееся высовывает длинный раздвоенный язык и издает хрипящий звук. Я поднимаюсь с пола и бегу в другую сторону пирамиды, прячась за колонну с извивающейся змей. Черные пластинки на ее голове полностью сменяются на волосяной покров, и теперь я вижу лицо Джареда со злым выражением. Как страшная неестественная маска, застывшая навсегда. Тело формируется в человеческое, прихрамывающая походка и недвижимая правая рука. Рептилия, превращенная в человека на моих глазах, движется по направлению ко мне полу боком. Что-то не так, будто ему тяжело передвигаться, мне может показаться, но в человеческом обличии ему намного легче.

– Ненавижу, когда ты прячешься от меня. – Бледная кожа Джареда покрыта мокрой испариной. – Ты же любила меня, Энди. И как мне нравились твои мысли и сомнения. Столько планов, и так испортить.

Мои липкие ладони оставляют кровавый отпечаток на белоснежной колонне, отталкиваюсь от нее и бегу к северной стороне, ощупывая стены. Может, есть тайный переход, дверь, хоть что-то. Иначе все это выглядит как идеальное место расправы, западня для маленькой мышки с огромным куском сыра, который, к сожалению, не по зубам.

– Я никогда от тебя не пряталась. Для чего тебе моя душа? Ты же из-за нее защищаешь это место? – Шарю руками за спиной, не отрывая от него взгляда.

– Твоя душа, – голос с каким-то животным причмокиванием проскальзывает, между нами, – ценная штука, как жаль, что ты ей не успела воспользоваться. – Он снова поднимает голову к потолку, шум, как и крики, прекратились. Природа словно замерла в ожидании, испугавшись всего произошедшего. Мертвенная тишина, ярко освещенные стены и пустота, из которой никуда не деться. – Мы испытываем огромную потребность в этом маленьком кристалле, наполненным вселенской мощностью. Я знаю, что ты ждешь… А помощи не будет, Энди. Твой любимый Меллон оказался в трудной ситуации, явившись сюда. – Его зрачки сужаются. – Можешь расслабиться, я соскучился по нашим милым разговорам. Может, расскажешь, как у тебя это получается? Считываю твое поле, и оно закрытое, аура холодная и отстраненная. Пытаешься стать невидимкой для меня.

Резкий выпад в мою сторону, со всех ног бегу к месту, где еще недавно Эрнесто кидал камни в туннель, из которого мы вылезли. Судя по тому, что ни одного нет на поверхности, он не успел забить эту тварь. Обхожу стороной воду, останавливаюсь за грудой собранных камней.

– А что ты хочешь увидеть после того, что сделал с жизнью всех этих людей. С моей жизнью. – Он внимательно следит за моим передвижением, устало облокачивается об стену.

– Ты не оставила мне выбора, – лениво тянет он. – Прошлые разы ты прекрасно выбирала меня, облегчая мне жизнь. И знаешь, как бывает в этом мире? Глупая смерть. Внезапная и трагически завершенная, например, тебя сбила машина. Или ты утонула в луже. – Насмешливо трет предплечье, и я вижу эту странность – пальцы не шевелятся. Эрнесто что-то повредил в его теле, пока закидывал камнями. Движения замедленные и не точные, он постоянно старается находиться рядом с колонной и кристаллом. Он резко взмахивает здоровой рукой, и я дергаюсь к стене. – У нас вибрации значительно ниже, чем у простого смертного. Приходится выживать. А тут ты со своими закидонами и капризами.

Капли пота стекают по его виску, затем щеке и впитываются в белоснежную футболку, ярким бардовым пятном. Моргаю несколько раз, мне не могло почудиться, он ранен, это его кровь. Поэтому не нападает на меня, ему нужны мои эмоции для подпитки, которые он никак не может выбить из меня. Трансформация в тело, очередная маскировка, ящерица под «камуфляжем» страдает от боли. В душе вспыхивает надежда, что еще не все потеряно.

– Какая жалость. – Не мигающие черные глаза становятся еще злее, вертикальное веко закрывается, – Тебе, кажется, не очень хорошо. Слабая рептилия – мертвая рептилия, если ты внимательно смотрел NationalGeographicChannel. – Прищурившись, останавливаюсь около мертвого тела Эрнесто, рядом с ним валяется, сливаясь с красным песком, тот самый перочинный нож, которым он угрожал мне в лесу.

– Как и тебе, солнце мое. Как и тебе. – Он двигается на меня. – Думаешь, иначе дал бы я тебе возможность прожить хоть секунду? У меня потребность поиграть с падалью перед тем, как окончательно прикончить. Ты пахнешь трупным ядом, разложением. А я люблю наполовину разложившуюся пищу. – Пальцами левой руки он бьет себя по лицу, чешуйки перемещаются, сменяя его обличие.

– Ты ждешь подкрепление, поэтому тянешь время. Знаешь, что не справишься со мной в одиночку, – догадываюсь я, перемещаясь в обратную сторону, к трупу, вызывая мерзкую улыбку измененной внешности. Меня не удивляет, в кого он теперь превратился. – Химена, стоило догадаться. Ты же постоянно находился рядом, заглядывал в комнаты и все планы разрабатывались рядом с тобой. Оттуда и осведомленность, куда мы двинемся дальше. И фотография, вас же можно разглядеть при вспышке и отключенном свете. – Искаженное от злости и ненависти лицо клацает зубами, широко разевая пасть. – У тебя часом не обескровливание, десна бледные, друг мой? Вещички то вымазал, а силенок не хватает.

– Думаешь, умнее меня? Сколько раз ты бегала к этой несчастной мексиканке плакаться, прижималась, как к родной. Ты можешь появиться здесь в любом обличии, но как была наивной дурой, так и осталась. – Делает резкое движение головой, всматривается в широкие верхние окна. Я присаживаюсь и хватаю нож, прячу руки за спину. Кристалл передо мной издает треск, привлекая наше обоюдное внимание. Мои ладони потеют, тело в ожидании, когда я смогу напасть на него. Но рептилия, будто чувствуя неладное, дергается, мгновенно оказавшись рядом со мной, сбивает меня с ног и со всей силы бьет по лицу лапой, затем хватает за волосы и тянет по песку. – Твое подкрепление сейчас очень занято. Не забывай, на чьей ты земле. Совсем скоро здесь окажутся остальные, мы будем рвать твое еще живое тело на части, ломать каждую косточку и наслаждаться криками.

Нажимаю на рукоять ножа и вонзаю лезвие в его лицо, попадаю в скулу. Но стоит щетинкам измениться, острие выпадает на пол рядом со мной, оставив рептилию невредимой.

– Почему ты не страдаешь, когда я перечисляю всех тех, кто умер за тебя? Мальчишка, какой он был сладкий. Вкус его мяса до сих пор заставляет выделяться слюнным железам. Молодые кости такие сочные… – Уродливая рожа рептилии приближается к моей шее, он втягивает воздух. – Ты меня не боишься, – недовольно хмыкнув, он отстраняется от меня. – Потому что уже умираешь? – Меня испытывают, нажимают на все кнопки, проверяя активные. Сжав губы, едва сдерживаю крик, рептилия хватает меня за шею и резко швыряет через колодец. Жуткая тупая ноющая боль от удара об камни, кожа соприкасается с песком, раздирая ее в мелкие ссадины. Громко стону, хватаясь за бедро.

– Кто тебе помогает? – орет рептилия надрывным голосом и бьет хвостом поперек моих ребер, внутри что-то лопается, выбивая из меня дух, мой громкий крик и всхлипы только раздражают. – Когда ты стала любить людей? Когда перестанешь верить в них? Защищать? Сколько еще боли тебе причинить? – В мое горло впиваются когти, один из них разрывает нежную кожу, пуская кровь. – Зачем ты лезешь постоянно в наше существование и портишь все? Люди – меркантильные твари. Они животные, истребляющие все. Мы же, как санитары, восстанавливаем баланс перенаселения, регулируем численность и не даем им возможности взять над нами верх. Ты же не раз сталкивалась с их предательством. – Рептилия поднимает меня выше нас собой, сжимая сонную артерию, так, что начинает кружиться голова. – Ты проиграла эту битву, смирись. Психея в забвении, как романтично…

Я чувствую струйку крови, вяло текущую по моему плечу с шеи, удары сердца, пульс под когтями, туман, расстилающийся передо мной, сгущается.

– Еще нет. Уже все знают о вас, скажи спасибо инновациям. Вам не удастся остановить электронные сети, – хриплю я.

Хватка усиливается, он опускает меня ниже, затем плотные пластины на голове пресмыкающегося растворяются, светлые волосы, огромные глаза моей матери смотрят на меня. Приоткрываю рот, громко выдыхая, стена защиты, тщательно выстроенная Кэрри, ломается. Все чувства лавиной обрушиваются на меня, в горле становится тесно, язык еле шевелится, тело становится до ужаса тяжёлым.

– Мамочка, – дрогнувшим голосом говорю я, прекращая бороться.

– Да мое солнышко, – ее голос, такой родной и проникновенный.

Мой организм сопротивляется, но разум и память пытается сохранить это видение. Остановить время, чтобы еще хоть раз увидеть их. Будто услышав мои мысли, щетинки плавно перетекают, и сердечная боль усиливается в разы. Мои ноги касаются пола, все мышцы превращаются в мягкое мороженное, воздушное и невесомое. Тело моего отца напротив настоящее. Я бросаюсь ему на шею, с сумасшедшей силой сжимая, позабыв о своей роли, крови, пропитавшей костюм, погружаюсь в галлюцинацию полностью. Готова обманываться сколько угодно, только остаться рядом хоть на мгновение. Мой разум настолько затуманен, что не понимает, когда руки на моей спине сжимают крепче, когти впиваются в позвоночник, чуть не разрывая теплую кожу. Губы рядом с моим ухом замирают, чувствую влажный язык касающейся мочки.

– Я убил твою мать на глазах у отца, – шипящий грозный шепот оживляет каждый нерв, мои легкие сжаты до предела, внутри рождается всепоглощающая злость. Здесь нет моих родителей.

Медленно открываю глаза, маленькие сгустки энергии от светящегося кристалла тянутся тонкими нитями к моим пальцам. В напряжении потрескивает воздух вокруг, становясь разряженным. Совсем как в камере, когда нас держали на досмотре. Моя влажная одежда будет отличным проводником и усилит эффект. Крепче обнимаю тело рептилии.

– Он рыдал, как тот мальчишка Матео, умолял не делать ей больно. Но я люблю смотреть в эти застывшие от ужаса глаза, в них столько искренности, которой никогда не было у тебя.

Он хочет получить мою энергию, ему нужны силы, я поделюсь. Вокруг начинает трещать напряжение, сильней вжимаюсь в тело уродливой твари, хватаю его голову руками, впившись ногтями, бешенный разряд тока проходит сквозь мое тело, заставляя трястись рептилию вместе со мной в агонии. Животное рычание и дьявольский визг смешивается с истошным криком получеловека, получающего разряд тока, сравнимый с несколькими ударами молнии в голову. Я проводник, смертельный убийца, отдающий все свои силы за смерть моих родителей, невинного ребенка, мексиканца, желающего помочь, Саванну, попавшую под руку этой нечисти. Я удерживаю его все это время, пока мозги этой мерзости начинают вонять жаренным, а от тела идет густой черный дым. Заглядываю в застывший взгляд мутных белых глаз, зажаренных заживо и недвижимых. Отталкиваю кусок паленого мяса от себя, теряя последние силы, ползу к колонне, ощущая вибрацию под своими коленями. Что-то стремительно приближается, забирая у меня маленький шанс, ради которого был проделан этот огромный путь к спасению. Опираюсь на колонну и обхватываю пальцами кристалл, маленькие разряды щипают мою кожу, обволакивая энергетическими нитями. Проворачиваю его по часовой стрелке, до того момента, пока вибрация подо мной усиливается, генератор издает скрежет и останавливается. Пульсация вместе со свечением в кристалле прекращается, и он падает на пол рядом с моими ногами. Окончательно лишившись сил, оседаю на красный песок, накрывая ладонью мою душу, спрятанную в серебристом осколке.

Меллон будет гордиться мной. Я надеюсь. С шумом падаю на спину, глаза сами собой закрываются, погружая меня в беспамятство.

Глава 27

Все, к чему я прикасалась, распадалось на частицы, будто создано из сахарной пудры или легких облаков. Белый туман, стоящий стеной передо мной, расходился в стороны и снова простирался передо мной, призывая двигаться дальше. Я почему-то думала о мире Станислава Лема в «Солярисе», бескрайние просторы материи и бесконечная невесомость. Передвигаться было легко, никакой паники, страха или неизвестности.

Кто-то говорил за моей спиной, но я настолько поглощена этими ощущениями, решение лечь на пушистое облако было единственным желанием. Расположившись прямо на мягкой субстанции, сложив руки поперек тела, я почувствовала толчок и полет в невесомость. Тело становилось все ближе к голубому небесному полотну, первая появившаяся звезда не стала ждать ночи. Я улыбалась упрямству юной бунтарки, она изо всех сил хотела выглядеть ярче и заметнее других, подмигивая мне с небосвода.

Очередной толчок, легкое дуновение ветра, нежные пряди моих волос щекочут нос и щеки. Я дышу воздухом, пропитанным медицинскими препаратами, резкими и не приятными. Разряд приподнимает мое туловище, облако под моей спиной становится неудобным и твердым. Слышу голоса людей, с неохотой поворачиваю голову, наблюдая, как молодая девушка в халате растирает между собой утюги дефибриллятора, успевая командным голосом дать указание другому доктору. Заинтересованно слежу, как ток касается моего бесчувственного тела, металлические пластины сжимают мою грудную клетку, подкинув тело на несколько сантиметров вверх, на мониторе ровная полоса сменяется парочкой высоких ритмов и снова затихает.

Пока медики борются за мою жизнь, замечаю удивительную картину. Если я лежу на этом поле, похожем на один из огромных стадионов, где, в таком случае, Грант и Кэрри? Нахмурившись, приподнимаюсь на руках, но тяжёлая гиря нажимает на грудную клетку, будто прижав кирпичной стеной меня сверху. Дышать становится все сложнее, уходит легкость и безболезненность. Каждая косточка начинает ныть, кто-то невидимый удерживает меня на месте, отчаяние в молчаливой борьбе с преступной халатностью тех, кто не отпускает меня, еще больше усиливает болезненные ощущения.

– У пациента появился нитевидный пульс. Готовь адреналин. – Люди, стоящие еще секунду назад надо мной, испарились, остались только их голоса; с неописуемой тоской в последний раз останавливаю взгляд на яркой звездочке и проваливаюсь в длинный тоннель, образовавшийся подо мной. – Кислородную маску. – Все тот же голос, затем появляется раздражающий звук «тик-так-тик», похожий на метроном или маятник, раскачивающийся из стороны в сторону. Меня мутит от ощущения бесконечного полета, пока я, наконец, не падаю на землю, резко дернувшись.

– Все, она с нами, быстрей погружаем ее в машину. – Подо мной шевелится что-то ужасно неудобное, руками бьюсь об холодные металлические поручни и открываю глаза, тут же нахожу на небе ту самую маленькую звезду, моя голова, как и тело, зафиксировано, хмурюсь, ищу глазами тех, кто рядом.

– Куда делся стадион? – спрашиваю девушку в медицинской маске. – Мне надо остаться, сюда должны прийти еще люди, мой… мужчина. – Я моргаю, пытаясь подобрать правильное слово.

– Вы здесь и так слишком долго пробыли, у нас нет возможности ждать дальше. После еще одной клинической смерти вы не выживите. – Остановившись рядом с машиной, девушка берет в руки шприц и, пережав верхнюю часть руки жгутом, вкалывает жидкость. – Расслабьтесь, все будет хорошо.

Знала бы она, сколько раз я слышала это обещание, перевязанная держателями у меня нет никакой возможности подняться и посмотреть самой для собственного убеждения. Пока они погружают меня на каталке в машину скорой помощи, я сканирую местность той минимальной возможностью с ограниченным обзором. Поле с зеленой низкой травой, несколько строений разнообразных пирамид. Целый древний город, которого я не могла видеть изнутри. Я совсем рядом с лестницами, ведущими ввысь, там, где находится храм и Эрнесто.

– Там остался мой друг, – теперь я начинаю по-настоящему нервничать. – Почему рядом со мной нет Гранта? Где Кэрри? Почему они не пришли на помощь? – Хватаюсь мертвой хваткой за руку девушки, уставившейся на меня в непонимании. – Полиция? Там ведь труп! Вы же не оставите Эрнесто. Да что с вами?! – кричу я, взбесившись от переглядываний двух врачей.

– Мы не понимаем, о чем вы. – Один другому кивает. – На вас так действует адреналин и реанимация. Вас надо срочно доставить в больницу. – Она выставляет предо мной прозрачную маску. – Давайте вы подышите, как только доберемся, там с лечащим врачом поговорите.

Они с ума сошли? Или у меня окончательно снесло крышу? Как можно оставить все без полиции?

– Это сговор, вы тоже с ними. Они везде! Сначала убивают моих родителей, затем объявляют охоту на меня! Пустите меня. – Мою голову обхватывают, а в руке снова появляется колющая боль.

– Вы ошибаетесь, – говорит девушка, и все перед глазами плывет, покачиваясь в такт мягкого движения автомобиля по дороге.

Урчание мотора, громкие завывания сирены усыпляют мое уставшее и многострадальное сознание. Постепенно на смену смятению приходит успокоение. Я сделала все от меня зависящее, убила поганую рептилию и забрала кристалл. Скорей всего, потеряла много крови или очередной сбой моего сердца дал вот такие неприятные результаты. Грант где-то поблизости, иначе и быть не может. Он же не оставит меня? Как делал это до сих пор! Сколько он преследовал меня, даже приставил Кэрри.

В душе разливается тепло и горечь одновременно. Мне так жаль, что все случившееся повлекло за собой такой виток ужасных событий. Смерти людей, которые не были даже причастными ко всему происходящему. Сожаление буквально топит меня, погружая в печаль и уныние. Скрип тормозов, снова каталка дергается, надо мной несколько человек подставляют к моему лбу термометр, светят в глаза фонариком и заглядывают в рот. Остаюсь лежать безропотной куклой, обездвиженной и бесчувственной. Мимо пролетают флуоресцентные лампы, нет никакого желания пересчитывать их. Звук приближающегося лифта, бесконечное тиканье маятника и разговоры людей, набившиеся в узкое пространство. Они обсуждают мое состояние, называя его не стабильным.

Внутри меня живет надежда, именно она заставляет биться мое сердце. Я так хочу увидеть его, сказать, что мы победили, обнять и попросить прощение за все свои поступки. Грант столько говорил о чувствах напрямую, не только призрачным «я люблю тебя». Поступками и действиями. Он моя опора и защита, наглый и грубый, раздражительный и орущий, но самый любимый. Самое ужасное для меня – потерять этого мужчину, от этого становится невыносимо больно. Наши отношения не были безупречны, но они того стоят. Слишком много ссор и криков, которые мы сможем преодолеть. Особенно теперь.

Чувства, что были притупленные раньше, теперь же вспыхивают во мне с новой силой, в сердце появляется ощущение пустоты, заполнить которую может только Меллон. Погружаюсь в режим ожидания, внезапности, ведь именно таким образом он появляется.

Снова над головой пролетают ряд флуоресцентных ламп, ремни на руках ослабевают, как только мы оказываемся в комнате, наполненной спокойным голубым светом. Четыре человека становятся рядом со мной и перегружают на койку, она не сказать, что мягкая, но получше каталки. Шевелю похолодевшими пальцами, маска исчезает с лица, больничный запах бьет в нос. Что-то подвозят громоздкое на колесиках, скользящих по линолеуму. Присоски по всей грудной клетке и жалкое пиканье около уха.

Врачи сравнивают показания, пока я трогаю ткань на своих ногах. Джинсы… быстро моргаю, пытаюсь подняться и посмотреть, может это тактильный обман.

– Лежите, пожалуйста. – Та, что привезла меня в больницу, передает бумаги молодому доктору и расписывается на планшетке.

– Я хочу встать, – слабым голосом говорю ему.

– Мы боимся переломов, внутренних кровотечений, поэтому вам придется оставаться в зафиксированном положении. – Он указывает на меня шариковой ручкой. – На шейных позвонках можете почувствовать шину. Хотя мне сказали, что вы пытались встать, но я не рекомендую до рентгена.

Девушка и два парня выходят из больничной палаты, прикрывая за собой двери. Я наблюдаю за доктором, пишущем в планшетке то, как он измеряет давление, следит за показателями.

– Когда придет полиция? – То, что вкололи в меня, постепенно растворяется, и мне проще разговаривать и формировать мысли, собирая в предложения.

– Это был несчастный случай, подтвержденный. – Сосредоточен на своей работе. – Вы помните, как вас зовут?

– Я не потеряла память, не сошла с ума. – Под его сомневающимся взглядом и скептическим выражением лица со злостью сжимаю джинсовую ткань на бедрах. – Уиллис Андреа.

– Хорошо, но спокойнее. Вы помните, что было до того, как вы отправились в Мексику? – Фонарик в его руках щелкает, он наклоняется надо мной, расширяет мои веки при помощи пальцев в медицинских перчатках.

– Моих родителей убили, я почти два года находилась в специализированной клинике. Потом отправилась в Куэрнавака с моей подругой и местным жителем Эрнесто Эрнандесом. – У меня не получится говорить менее темпераментно, доктор выглядит сбитым с толку. – Мы поселились в его доме, за которым следила Химена, родственница мужчины. – Мужчина странно косится на приборы, затем присаживается напротив меня, положив руки поверх планшетки. – Со мной подружился местный мальчишка, которого позже убили и… – Замолкаю, решая, что реакция на мой рассказ более чем странная.

– Вы писатель? – его лицо спрятано за медицинской маской, глаза с расширенными удивлённо зрачками. – Пишите о своих путешествиях?

– Нет, – хмурюсь я, попона, как позорный хомут на моей шее, мешает. – Я слышала о клинической смерти, это следствие лекарственных препаратов, которыми мне кололи в полицейском участке при подозрении в убийстве и реакция на яд паука.

– Я назначу вам томографию. – Он нажимает на красную кнопку поверх моей головы. – Надо исключить еще и отек головного мозга.

– Вы не верите мне! – возмущаюсь, хватаю шину и тяну ее в стороны. – Все эти смерти, мальчишка, Саванна, Химена, преследующая на каждом шагу, и ощущение, что мое сердце сошло с ума этими перебоями. – Прекращаю сражаться с не поддающейся штукой на шее. – Все так и было, оставьте этот взгляд другим, я хочу к Гранту и черт с этим сердцем, рептилиями и людьми. – Он хлопает ручкой по больничному халату, поправляет маску. – Я хочу уехать отсюда, забрать важных для меня людей и забыть пирамиды, Куэрнавака и все, что с ней связано. Без обид, но у меня есть дела поважней.

Мужчина встает, задумчиво кладет документы, становится около аппарата, следящего за сердцебиением. Вытаскивает сенсорный телефон из кармана, что-то пишет. Затем поправляет манжетку на моей руке и садится на край кровати.

– Андреа, из всего, что вы сказали о себе, правда только то, что вы потеряли родителей, ваше имя и клиника. Дальше рассказ искажается, как вариант от травмы, полученной при падении и остановке сердца на долгие десять минут. – Приходит моя очередь растеряно опустить глаза и шарить ими по стенам. – Мне сказали о вашем предположении про заговор, поверьте, у меня тоже есть дела поважнее, чем вранье своим пациентам. Вы не первая, теряющая нить между реальным и выдуманным. Гипоксия мозга чревата куда большими последствиями, чем выдуманный мир. Понимаете?

Что-то сдавливает мое горло, приподнимаю брови и быстро моргаю, смахивая слезы. Облизываю сухие губы, громко вздыхая.

– Вы не сошли с ума, – убеждает он меня.

Отчаянно вспоминаю что-то, что должно стать доказательством, что-то личное и в пределах досягаемости.

– У меня был с собой кристалл. Маленькая штука как кулон, помогите. – Тянусь к карману, хлопаю по нему, хотя и так понятно, что я ведь не надевала эти джинсы, и, естественно, внутри пусто. Рука врача сжимает обе мои ладони и мягко хлопает по ним.

– Послушайте, я расскажу вам, на каком этапе вы запутались. Вы приехали в Канкун – мексиканский курорт. – Я собираюсь протестовать, но мужчины сжимает ладонь. – Как любые туристы, приезжающие в наш город, вы поселились в Hotel Zone. Ваша экскурсия началась рано утром. Возможно, вы не выспались и сильно устали после перелета. Первым маршрутом была поездка в археологическую зону Чичен-Ица. Минуя свою туристическую группу, вы отклоняетесь от маршрута и самостоятельно идете в пирамиду Кукулькана. И это естественное желание увидеть ее первой. Пока ваша группа смотрит на храм Воинов, и купается в сенот-жертвеннике «Ик Киль», вы забираетесь по лестницам и, оступившись, падаете вниз, зацепившись за выступающие камни. – Он указывает на засохшие пятна крови на незнакомой мне футболке, надетой сверху. – Чудом падаете на выступ бывшего одра жертвоприношения, минуя смертельное падение в двадцать метров, теряете сознание вследствие сердечного приступа. – Он снова нажимает на красную кнопку по мере того, как звук на мониторе учащается. – Вот такая правда, сеньорита Уиллис. Вас нашли только благодаря гиду, потерявшему при подсчете всех туристов этой экспедиции.

Отказываюсь верить во все это манипулирование. Подставная информация, может я не убила Джареда, или все эти твари выбрались из своих укрытий и решили свести меня с ума. Зомбировать, доказывая, что я мгновенно перенеслась на полуостров? Что за дикость! Все бурлит во мне, желая выплеснуться наружу. Будто чувствуя неминуемый взрыв, врач встает и отодвигается дальше.

Двери тихонько открываются, заходит медицинская сестра, тихо говорит с моим чокнутым лечащим врачом. Затем они оба поворачивается ко мне, будто решаются сообщить нечто еще более страшное или неожиданное.

– В данный момент кабинет рентгена и томографии занят, но вам будет чем заняться, и, надеюсь, ваше сердце перестанет так реагировать на все сказанное. Ваш единственный родственник ждет за этой дверью. – Доктор раскрывает шире двери, я издаю звук, похожий на фырканье. – Хочу убедиться, что с вами будет все хорошо, если вдруг почувствуете, что трудно дышать, появится отдышка, боль, тяжесть, кашель, нажимайте на эту кнопку. – Он надевает на мой палец красный прибор. – Можем мы ее впустить?

– На ваше усмотрение. – Это смешно, на меня не действует зомбирование, он зря старается изобразить из себя не причастность к этим хладнокровным. Может я не сделала еще что-то? Или сделала, но неправильно? Раз все выходит из-под контроля, мне надо, во что бы то ни стало, выйти отсюда, и для этого притвориться вменяемой. Не обсуждать ни с кем рептилий, пирамиды и то, что было. Свалить на гипоксию и еще черт знает что. А там я найду Меллона и устрою ему знатную взбучку за то, что слинял. Его счастье, если придумает отличную причину, заболел или при смерти, считается высшим баллом.

Врач с медсестрой выходят в коридор, тихо переговаривается с «моим единственным родственником», видимо. Большей тупости я не слышала, когда умерли мои родители, я являлась единственной в своем роде, поколение Уиллис исчезнет вместе со мной. Настраиваю себя внутренне на все, что угодно. Скрип двери, моя кислая мина мгновенно искажается в приступе яростно прорывающихся эмоций. Я не спятила! Спасибо высшим силам!

Глава 28

Девушка останавливается в пол оборота, заканчивая разговор с лечащим врачом, поворачивает голову в моем направлении, и все трепетные чувства, испытанные до этого времени, как по волшебству, превращаются вместо графических всплесков в одну прямую линию. Мимолетная улыбка, она плотно закрывает за собой двери, опираясь на нее спиной. Медленной походкой движется по направлению ко мне, сжимая в руке сумку от известной фирмы. Низкий каблук приглушенно отбивает ритм по чистому полу, деловой костюм и непривычная прическа скрученных на затылке темных волос резко отличается от ее обычного внешнего вида. Карие глаза пробегается по проводам, прикрепленным к моей коже, путешествуют, оценивая общее состояние.

Монитор прекращает усиленно пикать, превращая ускоренное сердцебиение в спокойный тон. Она наклоняется надо мной, снимает шину на моей шее, кладет рядом на столик и усаживается на край кровати, расправив прямую юбку. Учащенно дышу в ожидании, по ее лицу невозможно прочитать, с какой новостью она пришла. Прямой взгляд, жесткий и не терпящий компромиссов. Брюнетка манипулирует моими чувствами, держит под контролем, не пропуская ни одного нервного импульса. Откладывает в сторону сумку, и ставит минимальный звук прибора для измерения сердечного ритма.

– Плохо выглядишь, – констатирует Кэрри, ее брови приподнимаются, нижняя губа поджимается. – Мне очень жаль, что тебе пришлось встретиться с ним лицом к лицу. Но мы с Грантом были там лишними, и справиться с ним – это твоя миссия. Уничтожить тварь и восстановить равновесие.

Я громко выдыхаю, сжав с силой веки. Это самое важное, что мне было необходимо услышать.

– Где Грант? – Двигаюсь в сторону, в тайне надеясь, что сейчас откроется дверь, и с громким криком он ворвется в палату, покрывая не культурными словами весь медицинский персонал больницы. – Заполняет бумажки?

Она хмурится, внимательно следит за монитором. Закусив верхнюю губу, встает, оставляя меня лежать на кровати. Подходит к раковине и набирает в пластиковую посуду воду, окунает мягкую губку и отжимает. Вернувшись, нависает надо мной и начинает протирать вымазанное в крови лицо.

– Ненавижу, когда привозят человека в таком состоянии, и не одна зараза не оботрет эти ужасающие следы. Может мне следовало стать врачом? – игнорируя мой вопрос, она размышляет над своими словами и водит мягкой губкой по моему лицу, раз за разом смывая запекшуюся кровь. – Если бы не мои убеждения, сейчас рядом с тобой был бы врач, томограф и, возможно, священник.

– Перестань уходить от ответа. Значит, Грант не может пройти, потому что убеждает их? Так? – Перехватываю ее руку, остановившуюся под моим ухом рядом с яремной веной. – Кэрри, это убивает меня. Ты заблокировала все мои эмоции, отключила яркие краски жизни и молчишь!

– Ты же помнишь о том, что я и так виновата перед тобой? – Отходит от меня, меняет воду и возвращается.

– Начни издалека и убери от меня свои руки. Перестань защищать, я справлюсь! – Ее взгляд меняется на жесткий и отрешенный.

– Хорошо, – спокойным тоном говорит она.

Волна боли мгновенно сковывает тело, меня выкручивает на кровати, как червяка под увеличительным стеклом, с направленным на него солнечным светом. Места соприкосновения когтей рептилии нестерпимо прожигают рваную рану, падения, кровоподтеки и переломы после ударов лап пресмыкающегося, обезоруживают. Отдышка, нехватка воздуха, и отбойный молоток вместо сердца. Меня начинает трясти от невыносимой боли, обессилено хватаю за руку Кэрри.

– Эти ощущения ты хотела? – Она будто поворачивает мою кнопку уменьшения болезненных ощущений, мышцы расслабляются, безвольно падаю на подушку, пытаюсь отдышаться и прийти в себя. – Отдохни, наберись сил для последнего рывка. Включить твое тело еще успею. Страданий хватит на эту жизнь.

– Я хочу к нему, помоги мне уйти к Меллону! – умоляю Кэрри, удивляя ее не меньше, чем себя. Мне очень тяжело говорить, в горле застревают слова, пусть это не передаст того, что испытываю даже самую маленькую часть, но я умираю без этого мужчины.

Заканчивая мое омовение, девушка делает это очень тщательно. Обходит кровать становится позади, приподнимает меня так, чтобы сидела спиной к ней. Аккуратными движениями снимает резинку с волос, прочесывает пальцами, начиная заплетать длинные локоны в косы.

– За этим и пришла, – доносится до меня. – Проясню тебе сначала кое-что. Как ты заметила, вы с Эрнесто попали во временной карман, расположенный в водном туннеле. Огромное расстояние от Куэрнавака до Канкуна пересечено в короткий промежуток времени, но был и еще один карман, о котором мы не знали. Я и Грант заметили, как рептилии ринулись в пирамиду, но что-то пошло не так, и им пришлось вернуться. Только твоего давнего друга не было среди них. Мы смекнули, что к чему, и проследили за передвижением его сородичей. Открыв для себя очередной временной карман в храме, который изначально привлек твое внимание. Тот самый, рядом со стеной с объявлениями.

Я слегка киваю, внимательно слушая все, что говорит девушка. Ласковые пальцы стягивают мои волосы. Мне невообразимо приятно, подобные вещи делала моя мама. Садилась вот так позади меня, массировала кожу головы, собирала волосы в замысловатые прически. Закрыв глаза, расслабляюсь в ее руках, мысленно представляя, что рядом со мной самый родной мой человек. В воображении мелькает счастливое детство, множество рассказанных историй моего отца и фантазии на тему путешествий. Будто это очередная не завершенная история, которую он передает для меня через Кэрри, напоминая о своем существовании где-то совсем близко.

– Меня удивило то, что врач убежден, что никого из вас не существует. Канкун. Это же невообразимо, – выдыхаю я. – Что произошло дальше?

– Рептилии намеревались помочь твоему главному источнику «страха». Уничтожить все связанное с тобой и оставить за собой преимущество. – Заканчивая с моей прической, она возвращается к раковине и моет руки. – Недооценив тебя, они попали в ловушку, устроенную нами. И мы дали хороший отпор. Они очень удивились и поплатились, – с насмешкой говорит Кэрри.

Словно вспомнив о самом главном, начинаю шарить в джинсовых карманах. Но там пусто, проверяю шею, и нет никакого шанса найти кристалл.

– Я оставила его в пирамиде? Когда отключилась? – спрашиваю девушку, зубами разрывающую лейкопластырь.

– Ни в ком случае никто бы этого не позволил. Ты зажарила Джареда заживо, он хрустел, как мертвая тушка саранчи, и я еле удержалась, чтобы не наломать его на кусочки. Никто не знал о твоих способностях, особенно рептилии. Это что-то новенькое. – Отрывает кусок бинта и складывает его в квадрат.

– Эти электрические лучики тянулись ко мне, все вырвалось наружу. Гнев, страх, боль и дали мне сил для противостояния. – Я снова бросаю взгляд, полный надежды на дверь. – Грант точно пришел с тобой? Не сильно задерживается?

– Что ты. Он весь в ожидании. – Приподнимает мой подбородок и заклеивает раны от когтей. – Уж кто умеет ждать, так это он.

– Это точно, – усмехаюсь я и подставляю лицо, наклоняя голову в бок. – Кто переодел меня? Кто нашел? Там такая высота, страшно представить. И почему никого из убитых не обнаружили?

– Мне показалась идея с туристами более человечной что ли. Кто поверит в здравом уме в рептилий и временные карманы? Зачистка внушением в короткие сроки, переодевать тебя было намного сложней, чем спрятать весь этот ужас от глаз медицинских работников. – Она, довольная проделанной работой, складывает руки перед собой и опускает голову, задумавшись. – Эрнесто заслужил уважение, несмотря на свое глупое поведение и угрозы. Жаль, конечно, что все так вышло.

Поднимаю футболку, рассматривая расползшиеся бардовые пятна на своей коже, нажимаю пальцем на один из них и ничего не чувствую. Удивительная способность Кэрри спасает мне жизнь, ни одно лекарство не сумеет заглушить боль от таких травм. Чувствую что-то теплое стекающее по моему подбородку.

– У тебя внутреннее кровотечение. – Передо мной появляется ее протянутая рука с зажатой в ней салфеткой. Девушка удерживает ее напротив моего рта, затем сменяет другой, которая тут же пропитывается кровью. – Рептилии знают смертельные приемы. Надо отдать им должное за умение убирать преграды со своего пути.

Сплевываю темный сгусток в чашку с водой, превращая прозрачную жидкость в красную. Беспокойно смотрю на Кэрри, она помогает мне снова лечь и тянется к аппарату вентиляции легких. Натягивает на мое лицо маску, нажав кнопку подачи кислорода. Время между нами останавливается, медленно появляется ощущение, похожее на разрастающуюся раковую опухоль, тайно забравшуюся в мой организм и распускающую свои мерзкие щупальца.

– Мы договорились с Меллоном, что я сделаю все от меня зависящее, избавив тебя от боли и ощущения дискомфорта перед тем, как ты отправишься к нему. – Она тянется за своей сумкой и достает из нее ключ, найденный в Канадской пещере, затем передо мной зависают два кристалла. Мой и…

– Они его убили, Грант ни за что не снял бы его с себя, – догадываюсь я, кислород не помогает, как и то, что Кэрри держит мои эмоции под контролем. – Грант видел меня без сознания? Ему было больно? Ты специально испытываешь меня?

Разочарованно Кэрри морщится, все еще удерживая в руках принадлежащее мне и моей второй половинке. Мотнув головой в сторону, будто решаясь на отчаянный шаг, девушка кладет на мой живот артефакты и начинает выдергивать из розетки шнуры. В легких моментально пропадает искусственная подача кислорода, с огромным трудом хватаю воздух, зрачки расширяются, перехватываю ее пальцы, выдирающие присоски с моей груди.

– Не стану выпрашивать твое прощение. И ждать его. У меня нет сил терпеть твои терзания и внутреннюю боль. Я обещала Меллону, что ты уйдешь тихо и мирно. – Кладет в мои дрожащие руки ключ. – Соедини ваши души и отправляйся за ним.

Круглый артефакт светится, призывая завершить все свои дела в этом мире. Два углубления мгновенно поглощают наши кристаллы, стоит вставить их на свои места. Комната наполняется звенящей тишиной, давящей на барабанные перепонки, ключ загорается серебристым светом, исчезая из моих рук. Кэрри встает с кровати, наклоняется ко мне и прижимается своей щекой к моей.

– Никогда не оставляй его, наслаждайтесь вашей вселенной, Психея. – Дыхание замедляется, до последнего смотрю на нее, цепляюсь слабыми пальцами за ее одежду, удерживая рядом.

– Прощаю тебя, – выдыхаю я. Исчерпав все свои жизненные ресурсы, снова падаю в звездный туннель.

Эпилог

Я полюбила планету Земля с первого взгляда. И с того момента она представляла для меня истинную ценность. Ступить на нее было самым прекрасным и одновременно отвратительным. Планета столько могла дать, ее значимость в полезных ископаемых и неисчерпаемых ресурсах бесценна.

Мы создали людей, помогая им развиваться и добывать для нас ресурсы. Для меня это был огромный опыт – учиться вместе с ними и развиваться, делиться тем, чем жители моей планеты владели уже много тысячелетий. Я вдохнула чистую душу в каждого землянина. Показала, какими они должны быть, и люди следовали моему примеру. Пока не пришли рептилии.

Они не желали работать, для этой расы захваты и насилие были чем-то нормальным и постепенно те, кому я бесконечно доверяла, менялись. Я не понимала, почему происходят подобные изменения и всеми силами защищала своих воспитанников. Отталкивая и не признавая мою правоту, меня предали. Подвергли сомнению методику обучения и правильность в подходе к их судьбам. Я хотела дать им все, но им было проще не делать ничего.

Мой муж держался в стороне, в ожидании, когда же я, наконец, приму как должное все эти низменные качества, которые люди впитывали в себя от рептилий. Он стойко выдерживал мои всплески человеколюбия и отчаянные попытки вмешаться, позволяя мне все сильней ошибаться и разочаровываться. Население разрасталось, а вместе с этим начали происходить ужасные случаи насильственных смертей, исчезновений детей и моры, войны, напущенные на население.

Рептилии превратили и без того короткую жизнь людей в бесконечный хаос ради полного подчинения и зависимости. Я отошла в сторону, раз меня упразднили и перестали слушать, значит, им так удобнее. Развязалась катастрофа с большим количеством жертв. Города превращались в кипящий котел, угли которого полыхали от бесчисленных жертв. Улицы заполнялись кровью и вели в самое сердце обитель бесчестных, злобных существ, которые питались плотью и страхом беззащитных. Население гибло, не в силах противостоять хладнокровным, страх толкнул людей ко мне за помощью, и тогда я сломалась.

Моя любовь и вера по отношению к ним пересилила все то, что до этого было ценным. Даже мои крепкие узы с возлюбленным. Меллон, так звали того, кто отчаянно сражался за наши отношения, спокойствие и хранил любовь в нас. Мы никогда не подвергали опасности наши чувства… Впервые серьезно спорили и ругались, когда рептилии почти одержали верх над людьми. Я встала на их защиту и пошла помогать тем, кто однажды меня предал ради мира и счастья других. Забыв о себе, своих любимых, предала свои принципы.

Нам не суждено было победить, мой любимый пошел за мной следом, но даже это не спасло положение. Рептилии разделили наши души от тела, спрятали подальше от глаз и каждый раз препятствовали воссоединению. Моя вторая половинка, моя любимая душа сражался за нас со всеми, в том числе и со мной, погрязшей в рутине и беспамятстве.

Впервые я вернулась в свой дом, к моим жителям, и поняла, насколько скучала по моей бесконечности. Уже нет зависимости от времени, нет бесчестных, подлых и алчных людей, готовых поглотить все на свете. Жители моей планеты другие – для нас чистая душа превыше всего, а любовь и верность как смысл существования.

Изредка я все же наблюдаю за людьми, мне все еще жалко то, как они глупо расходуют свои жизненные силы, подвергаются насилию и уничтожают прекрасную планету Земля, не понимая, что ей нет подобных, и однажды произойдет нечто страшное, то, что невозможно остановить. Но я сделала все от меня зависящее. Генератор, стоящий в одном из городов, больше не будет задерживать прогресс, и если человечество воспользуется приоритетом, данным мной, и позаботится о своем доме, у них обязательно все будет хорошо.

Сегодня у меня особенный случай надеть пурпурное роскошное платье. Легкая струящаяся ткань выглядят женственно и сказочно. Свободный крой с завышенной линией талии, драпировка и неброский декор в золотом цвете. Я выгляжу воздушной и нежной, как он любит. V-образный вырез делает акцент на груди, открывая вид на прекрасный камень – земной подарок Меллона. Объемный пучок черных волос на затылке, разделенный на традиционный прямой пробор. Пожалуй, моя самая любимая прическа, дополненная диадемой из платины, украшенной драгоценными камнями Сириуса. Хочу, чтобы он видел, как я стараюсь для него.

Иду по широкому залу, оформленному в античном стиле, это самый мой излюбленный, который когда-либо существовал. Изящество и утонченная красота, может, поэтому этот период воспевали люди и изображали меня и моих жителей – богами. Двери в торжественный зал открываются, все сидящие за длинными бесконечными столами оглядываются и тут же встают, приветствуя этим меня. Величественной походкой я прохожу мимо них, останавливаясь рядом с тем, кто ждал моего появления.

– Психея решила осчастливить меня своим присутствием. – Меллон берет меня за руку и нежно целует тыльную сторону.

– Решила немного понервировать тебя. – Слегка склоняю голову и приседаю, признавая его величие.

– Это у тебя получается лучше всего. – Он ворчливый и невероятно прекрасный, в этом весь Меллон. – Чему ты так удивлена?

Мы присаживаемся за стол, я киваю каждому, кто приветствует меня, перекидываюсь парой слов. Счастливые лица собравшихся еще раз доказывают, что нет ничего лучше и важней твоей семьи и дома. Испытывать терпение моего избранного весело, но надо знать меру.

– Поражена, ты хотел сказать? Внешне ты выглядишь так же, как и на земле. Возможно более грозный и сильный. Мне казалось, ты занял чье-то тело. – Ожидаю его ответ.

– Твое забвение слишком затянулось, думал, узнаешь меня. – Я повисаю на его плечах, небрежно скрестив на его шее кисти рук. – Видел, как ты опять наблюдала за ними, – ревнивые нотки в его голосе заставляют меня улыбнуться. – Я запрещаю тебе снова испытывать нас. Больше никогда ты не покинешь меня и Сириус. – Узнаю орущего без причины Меллона.

Я не хочу больше ссориться, спорить и терять его. Обнимаю еще крепче, поворачиваю его лицо напротив своего, Меллон не теряет времени зря, перетаскивая меня к себе на колени. Долгий, полный отчаяния, страсти поцелуй на моих губах пьянит и дурманит. Приложив усилие, мы отрываемся друг от друга, наши лица светятся от счастья.

– Что для нас двоих жизнь… Когда нам вечности мало, – шепчу ему, обещая тем самым больше никогда не идти против его воли.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg