«Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть»

Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть (fb2) - Нежеланная. Книга вторая. Панна и Смерть (Речи о Северном кряже - 2) 825K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Маша Моран

Глава I. Неисполненные обещания

Говорят, что за тремя самыми высокими северокряжскими горами, что Венцом королевы зовутся, раскинулось Мёртвое царство. То – земли Смерти. Коль умер человек или убит, быть ему там гостем. Сам я в царстве том не бывал, однако ж люди знающие рассказывали, что места это лихие. Каждый день набрасывают слуги Смерти тёмный саван на Солнышко Ясное и утаскивают в свои края, прячут в сундуке резном. Темно в царстве Смерти, сумрачно. Бесконечный Вечер господствует.

Бился однажды Смерть с Чёртом. Не удалось ему одолеть лиходея, однако ж ранил он супостата. И там, где упали капли крови чёртовой, возникли на Земле язвы кровавые. Долго Земля залечить их пыталась, кожу новую нарастить. Так из недр её возникли рубцы-вулканы. В этих вулканах Смерть мастеров-кузнецов поселил. И день, и ночь трудятся они, куют оружие да украшения, коих Свет Белый не видывал – а всё потому, что в крови самой Земли они закалены. Стучит молот кузнечный, и разносится над всем Мёртвым царством звоном венчальным. Под эту песнь мёртвые свадьбы играются. Выдают призраки дев прекрасных замуж. Женихи знатные. Сам Месяц Бледный, Дождь Седой да Буйный Ветер. Ох, и каковы эти свадебки! Невеста украшения надевает серебряные, кузнецами выкованные. Платье у неё из паутины сверкающей сшито, звёздной пылью осыпано. Фата из тумана белого соткана, а туфельки светятся в сумраке – изо льда они сотворены. Идёт невеста по Мёртвому царству, и сам Смерть её приветствует. На флейте своей чудесной играет. И все умертвия в пляс пускаются, пока ноги в кровь не сотрут. Пьют они вино кровавое из кубков хрустальных и серебряных, едят грибы ядовитые, которые для человека – смерть лютая.

Веселиться бы им так вечно, да вырвется Солнышко Ясное из сундука. Вновь на небо поспешит. И наступит новый рассвет. Развеет Ветер Буйный истлевшие тела, обратит в прах. Чтобы к вечеру собрались бледные призраки на новую свадьбу.

А может, всё и не так происходит – мне это не ведомо. То люди знающие так говорят…

Речи о Северном кряже

* * *

В голове царил такой сумбур, что Мельца начала опасаться за собственный рассудок. Подобрав грязный подол, на цыпочках, она проскользнула в свою спальню, сжимая в кулаке атаманов перстень. Всё произошедшее казалось чудесным небывалым сном. Но кольцо так жгло ладонь, что помимо воли она начинала верить в реальность. Неужто атаман и вправду увезёт её отсюда? Пожалуй, это было единственным, чего она сейчас желала: оказаться как можно дальше от хутора и всего, что здесь произошло. Ворожейник забрать её пообещал. Может, обман какой задумал? Натешится с ней в лесу и бросит умирать… Но зачем кольцо тогда оставил? Нет, не мог он такого злодейства над ней замыслить.

Мельца потрясла головой. Не мог. Главное, чтобы увёз. Может, в Каменн даже. А там она служанкой в дом какой-нибудь пойдёт или в корчму помощницей. И жизнь наладится. Потихоньку, не сразу, но наладится.

Мельца открыла простую шкатулку, когда-то давно выброшенную Багрянкой. Сестре отец тогда подарил новую и красивую, большую – с искусной резьбой. А Мельца подобрала эту – где-то же нужно было украшения свои хранить. Их, правда, было немного. Несколько выцветших лент, старые исцарапанные бусы, матушкино колечко, тоненькое и потускневшее. Где-то здесь ещё был… Вот же! На самом дне лежал длинный кожаный шнурок. Мельца вытащила его и поднесла к лицу. Он уже утратил тот терпкий запах кожи, которым отличаются все новые изделия. Которым пах атаман… Но не беда, она легко представит, что он где-то по близости, рядом.

Шнурок оказался таким длинным, что пришлось два раза продеть его через кольцо. Она крепко-накрепко завязала узелок и повесила перстень на шею. Он свешивался аж до живота. И хорошо! Так будет легче его спрятать – под широкими свободными платьями. Мельца положила перстень на ладонь и только сейчас осмелилась внимательно рассмотреть. В центре блестел крупный чёрный камень. Формой он напоминал человеческое сердце. Вокруг камня свивал кольца змей. Мельца не могла понять, почему аспид кажется ей странным. Было в нём что-то неправильное. До боли в глазах всматриваясь в изящные серебряные вязи, она вдруг поняла: это не змей, это его скелет! Острые позвонки соединялись в длинный серебряный позвоночник, от которого лучами отделялись рёбра разной длины. Скелет был выполнен так искусно, что казалось, ещё секунда – и начнёт раскручивать кольца. Вдруг змей подмигнул ей. Мельца испуганно вскрикнула, но тут же поняла, в чём дело. Глазницы черепа не были пусты – в них сияли ещё два маленьких чёрных камешка. В неверном утреннем свете казалось, что змей улыбается и щурит глаза. Из его раскрытой пасти торчали два загнутых клыка и длинный раздвоенный язык. Поднеся кольцо так близко к лицу, что едва ли не касалась его носом, Мельца смогла разглядеть едва заметное чернение и на клыках, и на языке. Древние руны вились искусным узором, завораживая и пугая.

– Какой ты красивый… – Она не смогла сдержать восторга и улыбнулась серебряному змею.

Наверное, показалось, но змей сверкнул глазами и понимающе улыбнулся в ответ. За дверью послышался топот ног, и Мельца быстро спрятала перстень под платье. Он немного оттягивал шею и иногда касался живота. Это будоражило и волновало. Подтверждение того, что у неё появился призрачный шанс на спасение, на побег из Пеплиц. Новая жизнь была совсем близко, и Мельца сделает всё, чтобы дотянуться до неё рукой.

Она вышла из спальни и спустилась на кухню. Кмети сидели за столом, о чём-то тихо переговаривались и брезгливо поглядывали на всё ещё спящих мужиков. Мельца осторожно взяла ещё вчера приготовленный ставчик и обернулась к дружинным:

– Это… Для тех, кто ведьму… Стережёт… Они, наверное, голодны…

К концу она совсем уж тихо говорила, едва ли не шептала. Кмети смотрели на неё с удивлением – не ожидали, видать, что она осмелится при них рот открыть.

– Не надо, – это кормчий решил ей ответить, – вернутся сюда и поедят. Нечего им отвлекаться.

Мельца кивнула суровому воину и отвернулась. С этого момента она, похоже, превратилась для кметей в невидимку. Чтобы не смотреть каждый раз на развалившуюся по лавкам пьянь, Мельца начала вслушиваться в тихий разговор дружинных. Для них она была лишь прислугой, как и для всех, кто бывал в доме отца. Потому сильно дружинные не таились.

– А ипат-то наш и пан атаман спят до сих пор. – Чей-то насмешливый голос.

– А чего им не спать – всю ночь развлекались. – А в этом зависть слышится.

– С кем?!

– Ну так знамо, с кем! С красоткой-вдовой.

– Уж не знаю, кого она там заграбастать из них сумела, но пошумели они знатно.

– Так, мож, обоих?

Весёлый мужской хохот напугал Мельцу ещё больше, чем этот разговор. Нет… Не мог атаман так поступить… Он ведь… Мельца постаралась незаметно утереть слезу, скатившуюся по щеке, а потом прижала руку к животу, где под платьем прятался атаманов перстень. Неужто обманул?

Но суровый и чуточку сердитый голос вернул ей надежду:

– Атаман на рассвете уехал. – Мельца бросила взгляд через плечо и тут же испуганно отвернулась.

Это здоровяк Гирдир со своим огромным топором. И смотрел он прямо на неё. Будто знал обо всём. Руки задрожали, но она продолжила разбирать посуду. А ведь и вправду. Уехал он на рассвете, да и всю ночь рядом с ней провёл, у кашеварни. Сердце спокойнее забилось, и на губах сама собой улыбка расцвела. Не обманывал её атаман, не предавал. Вдруг тепло стало. Будто он совсем рядом где-то, тянется к ней нестерпимо горячими руками. Мельца вспомнила, как он прижимал её к своей твёрдой груди, как держал уверенно и крепко. И почему-то захотелось ей вновь это ощутить. Только чтобы обнял её не потому, что упасть готова, а потому, что сам пожелал. Ощутить каменную твёрдость его груди стало необходимостью. Глупая сумасшедшая потребность.

– Куда это он собрался? Ведьму поймали, завтра сожжём, и в Каменн!

– С ведьмой там не всё ясно.

– Да что с ней не ясно-то?! Жечь надо.

– Может, он уже уехать решил? Дело своё сделал и домой!

Мельца вновь вздрогнула. А что, если и впрямь сбежать надумал? Наобещал ей, что увезёт, а сам в душе веселился…

– Ну ты и дурак! А ежель она с углём дружбу водит, как её без атамана жечь?! Может, ей и огонь не страшен…

– Я сумку её видал. Море там вышито и ракушки.

– Ой, а то ты не знаешь, что они это специально могут? Море вышила, а сама как шандарахнет!

Все согласно замычали, а Мельца вновь над собой посмеялась. Нет, не бросил. Не такой он, как все. Значит, можно ему верить. Хоть и боязно.

Неожиданно все замолчали. Мельца обернулась, чтобы понять, что стало причиной такой внезапной оглушительной тишины. На пороге показался красавец-ипат. А за его спиной тенью маячила Злотична. На губах – довольная улыбка, глаза горят. Едва вошла, на Мельцу презрительный взгляд бросила.

А Мельца лишь плечами пожала. Ей-то что? Ей уже даже насильник не страшен. Атаман с ним в два счёта расправится. Эта убеждённость странную радость в ней породила. Легко на душе стало, спокойно. Тут и пьяницы горемычные начали в себя приходить. Мельца быстро на стол накрыла. Злотична рядом лениво из стороны в сторону переплывала, только под ногами мешалась.

Кмети набросились на еду, подшучивая друг над дружкой, а Мельца забилась в уголок.

– Эй, заполошный?! А ты чего такой смурной? Неужто перебрал вчера?

Вои расхохотались, глядя на Антипа, который трясся мелкой дрожью. Он и впрямь выглядел жалко. Глаза впали, а под ними чёрные тени залегли. Волосы всклокочены, будто кто вырвать пытался. Губы пересохли. Мельца ему квасу холодного налила, но торговый испуганно от неё отскочил и бросил брезгливый взгляд.

Она отступила, не понимая, что происходит. А в душе вновь гадко стало. За окошком громыхнул гром, восстановив, похоже, растраченные силы. Дурное предчувствие одолело. Ох и недобрый нынче день будет…

* * *

Великан с топором следовал за ней по пятам весь день. Он не оставлял её одну ни на минуту, но вид имел такой хмурый и мрачный, что Мельца под конец не выдержала. Нагрузив здоровяка вёдрами с водой, она отправилась в кашеварню и заставила его помогать отмывать кухоньку. Вдвоём они наводили порядок, а снаружи шумел Седой Дождь. Как там атаман? Один совсем, промок весь, наверное… Неожиданно для самой себя Мельца перестала драить стол и посмотрела на Гирдира, который мастерил новую полку:

– Расскажи про атамана?

Его хмурое лицо сделалось удивлённым. Он помолчал, но в конце концов недовольно буркнул:

– Зачем тебе?

– Антипу же рассказывал. Вот и я хочу знать… Что они за народ такой?

Она и сама не понимала, как осмелилась про такое спросить. Но ей ужасно хотелось узнать о нём всё-всё. Как он живёт? Что ему нравится? Чем занимается в далёком и незнакомом Каменне?

Одним ударом Гирдир вогнал гвоздь в дерево, а потом пристально так на Мельцу посмотрел, изучающе:

– И что он в тебе нашёл?

Мельца лишь удивлённо хлопнула глазами. Она и не знала, что на такой вопрос ответить.

– Ты о чём?

– А ты, что же, и не знаешь? – Кметь как будто с издёвкой на неё посмотрел и взял второй гвоздь.

Мельца отложила тряпку и нахмурилась. Гигант вздохнул, примостил полку на пол и, упершись локтями в колени, покачал головой:

– Он меня из знатной передряги однажды вытащил. Знает, что я за него теперь жизнь положу… Так вот вчера он сказал, что моим же топором меня порубит, ежель не сберегу тебя до его приезда.

Мельца не знала, что и думать. Растерянно мяла в руках мокрую тряпку и испуганно глядела на Гирдира. А он продолжал:

– Он жениться на тебе надумал. Вот уж никогда бы не сказал… Только не обижайся, ты и впрямь дева красивая, но атаманы… У них семьи редко бывают. У нынешних – вообще ни у кого. Да и сам Лютовид… У него с родителями ужасно всё было. Другие атаманы – либо сироты, либо отцы их приводят обучаться, а у него… Прям на глазах… Не думал я, что он когда-то решится. Да и мог бы нашу, каменнецкую, в жёны выбрать! У нас, знаешь, какие красавицы? Лютовид хоть и жестокий, но на него многие панны из замка засматриваются.

Гирдир, похоже, не осознавал, как ранят Мельцу эти слова. Она и сама знала, что недостаточно хороша… Для кого бы то ни было. Но слышать это от незнакомого человека оказалось больнее, чем говорить самой себе.

– Я читать и писать умею… – Её голос жалко звучал. Будто она выпрашивает у него одобрения.

Гирдир прочистил горло:

– Это… Замечательно!.. Пригодится тебе… Только… Лютовид – он… Понимаешь, многие говорят, что у него сердце давно сгорело, а зола в адамант маленький превратилась. И что он сердце своё где-то прячет… Не будет вам с ним житья хорошего. А с каменнецкой девой они бы славно жили. Ей-то что? Муж пригожий, знатный, при короле нарочитый человек. А ему – ласки женской не хватает, видать. Ну вот как ты его ублажить сможешь? Ты ж ничего не знаешь. Скучно ему с тобой станет. Натешится пару месяцев и опять начнёт за ведьмами гоняться. А ты страдать будешь. Неужто мало натерпелась?

Мельца без сил опустилась на стул. Ей плакать хотелось, рыдать в голос. Она-то и не думала, что атаман её в жёны взаправду взять собирается. Но слышать об этом… Знать, что она не то, что не ровня ему, а жизнь ворожейнику испортить может – было пыткой. Словно вновь кто-то забрался ей в нутро и сейчас безжалостно сжимает рукой несчастное сердце, пока оно не лопнет. Боль была острой и мучительной. Даже тогда, в лесу, она не испытывала подобных страданий. Урод-насильник мучил её тело, сейчас же могучий кметь разрывал на части её душу. Словно почувствовав её жуткую печаль, в окошко робко постучал дождь.

– Я и не думала, что… Замуж за себя возьмёт… Просто…

Гирдир тяжело вздохнул. Видать, глупости её дивился да наивности.

– Слушай, ну не пара ты ему. Он у нас из знатных, умный, на особом почёте у короля, говорю же. Да за него любая девка удавиться готова. Ты ж ему ни в постели, ни на людях ровней не будешь…

– Я уже поняла! – Мельца не выдержала и зло перебила дружинного.

Дождь рассердился вместе с ней и ещё отчаяннее забарабанил в окно. Сразу темно сделалось, уныло. Со всех сторон набежали тучи. Гирдир чинил старые полки, а Мельца грязь со стола соскабливала. Сколько времени так прошло, она и не знала. Совсем сумрачно стало. Кметь зажёг свечу, неясные испуганные тени заметались по кашеварне в поисках уголка, где можно было укрыться. Время текло ужасающе медленно. Усталость завладевала телом. И ещё отчаянье. Она не хотела, но мысли всё равно возвращались к атаману. К Лютовиду… Как-то так получилось, что он вытеснил собой все её страхи. Заменил ужас на ожидание чего-то пока ещё смутного, но желанного. Он был совершенно другим. Не таким, как пеплицкие, но и не таким, как дружинные. Он отличался ото всех, и Мельце ужасно хотелось понять, в чём его загадка.

О, она знала, что не пара ему, как сказал Гирдир. Единственное место подле него, на которое она могла рассчитывать, – место служанки. И вряд ли бы он взял её замуж, как обещал. И вряд ли бы поцеловал… Но он оставил ей своё кольцо. До его возвращения она будет бережно хранить перстень, гадая, так ли горячи атамановы губы, как и его руки, али нет.

Распахнулась дверь, и в кашеварню влетел запах сырой земли и пыли. На пороге стоял вымокший и перепуганный лучник Ягин. Его круглые от ужаса глаза метались по кухоньке, то и дело натыкаясь на Мельцу.

– Где Гирдир?

Что ж это такое приключилось, что глазастый лучник не приметил своего товарища? Гирдир выступил из тени и хмуро посмотрел сначала на Мельцу, потом на Ягина:

– Чего орёшь? Случилось что?

– Случилось! Ведьма сбежала!

Мельца вздрогнула, и оба кметя вдруг повернулись к ней.

– Выйдем! – Ягин махнул в сторону улицы, но Гирдир покачал головой.

– Мне Лютовид её стеречь приказал, – быстрый кивок в сторону Мельцы, – тут говори.

– А что говорить-то?! Помог ей, видать, кто-то. Все три косточки вырыты из земли, окно нараспашку, а её и след простыл. Эти два олуха даже не слыхали, как она там хозяйничала! – Ягин злобно сплюнул на пол.

– И что, сама?

– Да почём мне знать?!

– А метла?

– Метла на месте. Сумку ведьмину атаман с собой забрал.

– Искать её надо.

– Надо, конечно! Да как мы её без Лютовида поймаем?

– Да она ж едва живая! Ты ж видал, что с ней атаман сделал!

Гирдир снова взглянул на Мельцу. Она же стояла и боялась шелохнуться. Сбежавшая ведьма – это очень плохо.

– Что мы теперь людям скажем?.. – Гирдир, наконец, отвернулся и по-мальчишески взъерошил волосы.

– Да плевать на людей! Что мы атаману говорить будем?! Он же с нами такое сотворит…

– Так, далеко она уйти не сможет. Надобно в разные стороны людей пустить. А Сальбьёрг что говорит? Ты почему с ним не посоветовался?..

Ягин вдруг замялся, бросил на Мельцу странный взгляд и, кажется, немного покраснел.

– Тут такое дело… Они там с вдовой где-то уединились… Короче, найти его не можем. Теперь уж либо его разыскивать, либо ведьму.

– Проклятье! – Гирдир саданул кулаком по стене и тоже посмотрел на Мельцу.

Снова она была чьей-то обузой. Снова мешала. Решение пришло само собой. Быстро и легко:

– Ты за меня не бойся. Ступай ведьму искать. – Мельца уверенно кивнула своему охранителю. – А я отправлюсь к Злотичне. Может, там ипат ваш.

Гирдир неуверенно мялся у порога.

– Ты бы одна не ходила. Темно уже… Да и атаман с меня кожу живьём сдерёт, когда узнает, что одну оставил.

– Я ему не скажу. Вы, главное, ведьму найдите. Со мной уж ничего не случится. Сам посуди, кто в такую погоду из дома выглянет? Не мешкайте, идите.

Видать, её уверенность и кметям передалась. Они благодарно кивнули и так быстро убежали, словно и не было их тут.

Мельца же отбросила грязную тряпку, вытерла руки и задула одинокую свечку. Тут же сумрак окутал всё серой вуалью. Страшно стало. Что-то в этом неверном свете было жутким, угрожающим. Будто враг невидимый где-то притаился и выжидает, посмеиваясь над глупой добычей. Мельца сглотнула и расправила плечи. Не добыча она больше. Рука коснулась кинжала, спрятанного под платьем. Его нежная сталь уже привычно ласкала кожу. Вот её защитник. С ним ничего не страшно.

* * *

С этими мыслями она ступила за порог и тут же оказалась облита холодной сверкающей водой. Зубы застучали, а кожа покрылась мурашками. Наверное, Лето позабыло, что сейчас его пора. Перепрыгивая через лужи, Мельца добралась до калитки и со всех ног припустила к дому Злотичны. Прохудившиеся туфли тут же промокли, и теперь в них неприятно хлюпало. Весь хутор вдруг начал казаться Мельце пугающим существом. Свет в окошках нигде не горит. Голосов людских не слышно.

– А-а-а, атаманова зазноба… На свидание к нему бежишь?

Мельца испуганно обернулась. Возле покосившегося забора, что отделял хутор от леса, стоял Антип. Даже в сером сумраке видно было, как безумно его взгляд бегает по сторонам. Глаза дико вращались в глазницах и никак не могли остановиться на чём-то одном.

– Антип? – Мельца осторожно сделала шаг к торговцу. – Что случилось? Что ты здесь делаешь?

– Мне-то можно… А вот ты почему ночью по улице одна разгуливаешь?.. Атамана порадовать решила?

Мельца остановилась, не решаясь подойти ближе. Торговец выглядел как-то странно. Вроде и он, и не он. Лицо Антипа, а в глазах – злоба. И язык заплетается. Пьяный…

– Не знаю, о чём ты, но…

Антип резко её перебил:

– Не будь дурой, Мельца! Все заметили, как он на тебя смотрит!

– Антип, ты о чём? – Мельца повторила ещё раз и сощурилась от холодных дождевых капель, которые так и норовили попасть в глаза.

А Антипка её и не слыхал будто. Словно Чёрт его телом овладел. Продолжал покачиваться пьяно и размахивать бутылью.

– Злотична вон всё гадала, чем ты его так приворожила. Неужто щель у тебя какая-то особенная? Чего это атаман тебя ей предпочёл?! Видать, хорошо ты его обслужила!

– Антип! Ты сам не ведаешь, что говоришь!

Мельца бросилась к торговцу, тряхнула его за плечо и попыталась вырвать бутыль из рук. Обидные слова метко попадали в душу, но она пыталась не замечать боли, которую они причиняли.

– Чего ж это не ведаю?! Всё ведаю! Я видал, как он на тебя пялился, когда впервые увидел и лечить собрался. Да не будь меня рядом, он тебя прям еле живую и поимел бы! А в Дауфурнотт?! Это ты, слепая, ничо видеть не хотела! Да он же пока на тебя глядел, видать, в голове пару раз оприходовал прям на столе!

Боль от хлёсткого удара укусила ладонь, голова Антипа резко откинулась назад. И Мельца с удивлением поняла, что снова замахивается. Антип нелепо всхрапнул, как лошадь, и уставился на неё:

– Это я, понятно?!

Мельца замерла с занесённой для нового удара рукой. Отчаянье и боль во взгляде торговца были так хорошо ей знакомы, что она бессильно опустила руку. И в самом деле, чего это она?! Как её только ни называли. Подумаешь, теперь вот и Антипка. Старый добрый проходимец…

– Что – ты?

– Это я Черупку отпустил!

Какая ещё Черупка? Не живёт такой в Пеплицах. Мельца замерла. Великий Созидатель… Он же о ведьме говорит! Она схватила торгового за грудки и встряхнула:

– Что ты наделал?!

– Это не она хутор изводила, ясно?! И атаман твой ей поверил!

– Нельзя было её отпускать! Что же ты, глупенький, наделал? – Мельца убрала руки от Антипа и покачала головой: – Это же ведьма… Нельзя…

Она не знала, что теперь делать. Кмети ведьму уже вряд ли изловят. А вдруг мстить начнёт? Она же никого не пощадит.

– Нельзя?! – Антип чуть ли не завизжал. – Ему, значит, мучить её можно?! А мне – отпустить нельзя?!

Он подскочил к Мельце и схватил её за волосы. От боли из глаз выступили слёзы. Она не ожидала от Антипа ничего подобного. Колени подогнулись, когда он грубо дёрнул её вниз:

– Ему, значит, с самим Смертью за тебя торговаться можно, а мне нельзя?!

Он снова потянул за волосы. Мельца едва не упала. Но смогла прохрипеть:

– О чём ты?

– Ах, о чём я? Да о том, что атаман жизнь твою у Смерти выменял. Свои годы за тебя отдал. А ему Смерть годик оставил. Вот так вот, Мельца!

Антип выпустил её волосы и оттолкнул. Поскользнувшись в вязкой жиже, Мельца грохнулась в грязь. Что-то холодное и липкое упало на щёки, заляпало руки. Даже в душу угодило.

– Ты врёшь.

– Не-а, не вру. Я своими глазами всё видел. Можешь сама у него спросить.

Под холодным дождём щёки горячими стали.

– Чем же ты его так проняла, а? Я тебя голой видал – ничего особенного. Черупка краше! А он над ней измывался. Пытал! Ради тебя, слышишь?! Ради тебя! Как теперь будешь отрабатывать свою жизнь, а, Мельца? Ему год жить осталось. Побарахтаешься годик под ним, ноги пораздвигаешь. Тебе ведь не привыкать! Только ты смотри, вдруг ему широкие дырки не нравятся?!

Сначала Мельца подумала, что это волк рычит. Выбрался из лесу да на хутор набрёл. А потом поняла, что это она. Рычит и пальцами в глаза торгового впивается. С яростью попавшего в капкан животного она вскочила на ноги и набросилась на Антипа, повалила в грязь и… Пальцы сами в кулаки сжались, сами в лицо его врезались. Она упёрлась коленом в его живот и изо всех сил молотила по удивлённому мужскому лицу. Совсем скоро с него исчезли злость, отвращение, презрение. Осталась только нелепая кровавая маска. Даже за шумом дождя было слышно, как хлюпает кровь, что текла из его разбитого носа.

– Не смей… Так говорить о нём… И… Обо мне…

Там, где прежде рот Антипа был, теперь зияла чёрная пропасть, у краёв которой пузырилась кровь. Великий Созидатель… Что же она творит?

Мельца отползла от торговца и удивлённо взглянула на свои руки: кровь смешалась с грязью. А дождь, словно ничего и не произошло, принялся омывать кожу. Пальцы вновь белыми сделались. Только на костяшках – красные ссадины. Вдруг на плечо опустилась холодная ладонь. Ужас прошиб всё тело. Она поняла, кто это. Узнала сразу же. А когда голову подняла, чтобы взглянуть в мерзкое жабье лицо, почувствовала, что из глаз потекли слёзы.

– Что это ты, Антип, Мельцу нашу обижаешь? – Его голос капал слизью. Мельца задёргалась и попыталась отползти. Но толстые пальцы с невиданной силой впились в плечо и надавили, прижимая к земле. Она чуть не уткнулась в грязь лицом. Но рука держала крепко.

– Да взбесилась она! Дура набитая. – Антип возился в грязи, пытаясь встать, и с ненавистью глядел на Мельцу. Дождь и с его лица смывал кровь, но оно стремительно опухало и наливалось жуткими синяками. – Ты б ей настойку какую дал, успокоительную, и к отцу отвёл. А то решила ночью по мужикам шляться!

– Конечно… Я обо всём позабочусь. Никто больше нашу Мельцу не обидит.

Он улыбнулся и рывком дёрнул её вверх, ставя на ноги. Мельца попыталась вырваться, но мерзкая сволочь обхватила её обеими руками за талию. Она оказалась прижата к грузному телу.

– Нет, Антип! Нет… – Мельца потянулась к торговцу, ринулась вперёд изо всех сил. – Это… – Во рту вновь всё сковала паутина, её липкие комья застряли в горле.

Она закашлялась, задохнулась, но ещё отчаяннее задёргалась. – Отпусти же…

– Не забудь ей капель налить. А то совсем ополоумела. – Антип с опаской взглянул на Мельцу последний раз, подхватил бутылку и зашагал прочь.

Мельца изо всех сил ударила ногой по колену насильника. Тот хрюкнул и, совсем как Антип, схватил её за волосы, дёрнул голову назад, едва не ломая шею.

– Что-то ты больно прыткая стала, девочка моя. – Его вонючее дыхание едва не лишило сознания. – Свидание с атаманом отменяется. Сегодня у тебя встреча со мной… – Он засмеялся и больно сжал ей грудь. – Я тебе покажу, что со мной лучше…

Мельца открыла рот, чтобы закричать, но это отродье словно знало наперёд каждое её действие. Мясистая ладонь грубо зажала рот, и Мельца забилась ещё отчаяннее. Она попыталась укусить его. Под дождём рука соскользнула с губ, и она тут же впилась зубами в палец ублюдка.

– Ах ты шлюха! – Он размахнулся и ударил Мельцу по щеке.

Рот наполнился кровью. От силы удара она не устояла на ногах и вновь полетела в грязь. От ужаса Мельца даже не почувствовала боли. Бежать… Нужно бежать… Она приземлилась в лужу и уже открыла было рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но грузное тело аптекаря склонилось над ней. Его ладони сжались на шее. Мельца вцепилась в его руки, глотая ртом воздух и холодную дождевую воду. Лёгкие рвало на части. Далёкие дома вдруг начали расплываться, превращаясь в мутные мазки краски. Немой Убийца! Ей нужен Немой… Темнота укрыла холодным покрывалом, и Мельца вдруг поняла, что этот бой она уже проиграла.

* * *

Кто-то плакал. Холодные крупные слёзы капали на лицо и стекали по щекам, по шее. Было ужасно неприятно. Озноб пробегал по телу, заставляя дрожать. Несколько слезинок упало на лоб, и пришлось открыть глаза.

Глотнув холодного воздуха, Мельца закашлялась от саднящей боли в горле. В голове гудело – казалось, что это часовенный колокол звонит, не переставая. Она захотела свернуться калачиком, но спину и руки свело от боли. Перед глазами всё плыло, как будто она пыталась смотреть через мутное грязное стекло. Холодная капля упала на нос. Мельца поёжилась, чувствуя, как затекли плечи, руки почему-то онемели и не ощущались. Наконец взгляд немного прояснился. Она сидела на влажной мягкой земле, упираясь спиной в шершавый ствол. Руки были так крепко связаны с другой стороны, что верёвка впивалась в кожу при малейшем движении. Небо светлело, озаряя спокойную гладь озера. Мельца огляделась. Влажные заросли осоки подрагивали на ветру. Дальний берег озера, совсем рядом – болота. Здесь её точно не найдут, даже не подумают искать. Говорили, что этот берег Катлы облюбовали русалки, и доброму человеку сюда лучше не соваться. Мельца дёрнулась вперёд, но верёвки больно врезались в запястья, что-то липкое потекло по коже. Великий и милостивый Созидатель! Неужели ей суждено погибнуть здесь?! Она повернула ногу и почувствовала гладкое прикосновение стали. Кажется, Немой Убийца всё ещё с ней. Вспомнился атаман с его опасными серыми глазами. Зачем он уехал? Зачем оставил её одну?! Никто её не мог защитить. Никто искать не будет. Здесь Грас с ней всё что угодно сотворить сможет. Будет держать её тут, пока не натешится. По лицу потекли слёзы, Мельца жалобно всхлипнула. Повторения той ночи она не выдержит. Не сможет… Она ещё раз дёрнулась, но снова напрасно. Проклятый атаман! Стоило ему уехать, и вот что приключилось. Мельца начала озираться по сторонам, глотая слёзы и сдерживая рыдания. Ну уж нет, хватит с неё! Она не сдастся просто так. Всадит Немого Убийцу в тело жирного борова и разделает его на кусочки.

– Проснулась, моя ненаглядная? – Жалобно хрустнула ветка, и из зарослей вышел аптекарь.

Лицо у него было красным, потным. Жабьи глаза сально блестели, рот скалился в гадкой улыбке, обнажая неровные зубы. Мельца вскинула голову, чтобы видеть своего врага. От резкого движения её накрыло тошнотой.

– Ну-ну, что ты волком на меня смотришь? – Он потянулся к Мельце и начал перебирать её мокрые спутавшиеся волосы. – На атамана, небось, не так глядела, да?

Глаза Граса злобно сощурились, превратившись в две мелких бусины. Он размахнулся и влепил Мельце пощёчину.

– А ну отвечай, тварь! Ложилась под него?

Он замахнулся ещё раз, и от нового удара Мельца клацнула зубами, больно прикусила щёку, затылком стукнулась о ствол. Её вновь замутило. Тошнота смешалась с болью. Грас схватил её за плечи и дёрнул вверх, едва не отрывая связанные руки.

– Говори!

Что-то тёмное нашло на Мельцу. Как будто кто-то ею управлял. С трудом разлепив кровоточащие губы, она чётко произнесла:

– Да. Ложилась.

Очередная пощёчина едва не лишила её сознания. Она старалась представить, что рядом атаман, вселяющий в неё силу и смелость. Он бы разделался с Грасом в два счёта. Но она опять осталась одна. Только кольцо на шнурке скользило по животу. Оно накалилось и было странно горячим.

– Говори, тварь, говори! Чем вы с ним занимались?

Он вцепился в волосы, больно потянул. Жабье лицо оказалось слишком близко. Вонь из его рта вызвала новый рвотный позыв. Она должна выстоять! Должна! Чтобы потом всадить Немого Убийцу в его мерзкую рожу. Он хочет услышать, чем она занималась с атаманом? О, Мельца ему расскажет… У неё богатая фантазия. И она с удовольствием поделится ею с Грасом. Сведёт эту скотина с ума.

– А чем занимаются мужчина и женщина, а, Грас? Не знаешь? Откуда ж тебе знать… Ты только и способен, что силой принудить… – Она уже с трудом говорила. Язык еле ворочался во рту, губы распухли, щёки болели. – А атаман настоящий мужчина. Как он ласкает… Я криков сдержать не могла – так хорошо с ним было.

– Ах ты, дрянь!

Грас снова рванул её вверх, обдирая кожу рук о шершавый ствол. Тонкая ткань не защитила спину. Но эта боль была ничем по сравнению с тем, что ей ещё предстояло испытать – Мельца это знала. Главное – заставить его развязать руки.

– Я лучше! Ясно тебе?! Лучше! Со мной тебе хорошо будет! Закричишь ещё не так! На весь лес вопить будешь! Что-то я не слышал твоих криков, когда ты под ним барахталась!

Как рыба на берегу, Мельца открывала и закрывала рот, пытаясь сделать вдох. Внезапно Грас отпустил её и до боли сжал обеими ладонями грудь. Мельца сдержала крик. Превозмогая отвращение, она громко рассмеялась. Грас начал шарить руками по её животу, каким-то чудом не натыкаясь на кольцо.

– Давай, тварь! Рассказывай, что он делал?

Мельца замерла, боясь даже дышать. Она должна была заставить Граса развязать ей руки. Должна была…

– Тебе далеко до него… Ты… Всё равно так не сможешь…

– Говори!

Она пыталась придумать хоть какую-то вразумительную ложь, но на ум ничего не шло. Что заставит Граса отвязать её? Лишь желание повторить то, что сделал атаман… И тут ей вспомнился подслушанный давным-давно разговор. Перед свадьбой к Багрянке пришли подруги и рассказывали, как ублажить мужа. Многое она тогда узнала от благочестивых с виду пане. Всю ночь слушала. Грас сжал её подбородок:

– Говори же!

Мельца посмотрела прямо в его водянистые глаза. Они горели безумием. Она постаралась вспомнить атамана. Как смотрел на неё, как прижимал к себе, бережно и крепко. Какой горячей была его кожа… И губы его так близко… Тогда ей ни тошно, ни противно не было… О, нет. Ей хотелось, чтобы он поцеловал её. Прикрыв глаза, Мельца принялась фантазировать. Губы растянулись в мечтательной улыбке. Было больно, но, чтобы вывести этого ублюдка из себя, она готова терпеть сколько угодно.

– Хорошо… Я расскажу… Это было в кашеварне. После того, как ведьму поймали. Он ко мне пришёл… Приказал платье задрать и спиной повернуться. От него пахло дорогой кожей и кедровой смолой… – Мельца вспомнила аромат атамана, свободу, которую он с собой нёс. Она справится. Обязательно справится… И никто больше не посмеет сказать, что ворожейнику она не пара.

– Дальше! Что было дальше?! – Грас брызгал на неё слюной и дышал смрадным духом. Но эта вонь не могла перебить дух кедра, кожи и шалфея.

– А потом он ласкал меня, запрещая поворачиваться и смотреть… – Мельца в упор взглянула на ублюдка. – А ты так сможешь, Грас?

– Ах ты, шлюха! – Он снова ударил её.

Мельца уже почти не ощущала боли. Лицо опухло. Во рту – привкус крови.

Но вдруг она почувствовала свободу. Лезвие скользнуло по рукам, раня кожу. Грас перерезал верёвки и швырнул Мельцу на землю. Она не удержалась, упала. Казалось, что руки горят, их будто тупым топором отрубить пытались. Даже пальцами пошевелить не получалось.

На помощь пришёл дождь. Неожиданно с неба хлынул холодный поток, встав отвесной стеной. Ветер начал швырять во все стороны острые озёрные волны, будто мешал воду в котле. Ледяные струи немного уняли пожар в руках.

– Вставай! Вставай, сука! Спрашиваешь, смогу ли? Задирай платье!

Мельца кое-как поднялась на ноги. Она ловила губами прозрачные капли, представляя, что это тот самый дождь, который шёл вчера. Это он намочил атамановы волосы, превратил его ресницы в стрелы. Она почувствовала, как наполняется силой.

Мельца нагнулась, ухватила подол и очень медленно начала его поднимать, обнажая ноги. Ещё чуть-чуть – и покажется Немой Убийца. А уж он-то свою цель найдёт. Грас улыбался, следя за её движениями. Улыбка придала ему ещё большее сходство с жабой. Мельца прижала руку к бедру и обхватила гладкую рукоять кинжала. Подол упал вниз, а лезвие Немого Убийцы блеснуло, будто не могло дождаться, когда вражеской крови испробует. На лице Граса сначала удивление мелькнуло. Потом непонимание. А затем такая жуткая злоба, что Мельца задрожала.

– Хитрая дрянь… – Грас выставил перед собой руку с ножом, которым перерезал верёвки. – Играть со мной вздумала?

Он рванул вперёд, взмахнув своим ножом. Мельца попыталась отвернуться. Лезвие вонзилось в руку, но кинжал она не выпустила. Грас повалил её на землю. В отчаянной борьбе они скатились к самой воде, туда, где отчаянно плескались волны. Аптекарь кряхтел и пытался добраться до её горла. Мельце удалось выпростать руку из-под его тела. Со всей силы она всадила кинжал куда-то в живот насильника. Но он, похоже, даже не заметил этого. Она же попала… Попала! Почему он продолжает шарить руками по её телу? Почему задирает подол и отвратительно дышит в шею?

Мельца отчаянно сопротивлялась. Что есть мочи она колотила кулаком по отвратительной роже, но он только смеялся в ответ. Грас прижимал её лицом к земле, разрывал платье. Спины коснулись ледяные потоки дождя. В рот забились грязь и трава, мешая дышать. По лицу снова потекли слёзы, горячие, жгучие.

– Лютовид… Лютовид…

Она шептала его имя, как молитву Созидателю, звала на помощь. Но он не приходил. И уже не придёт… Она это поняла, когда Грас сорвал остатки платья и перевернул её на спину.

– Это что ещё такое?

Он схватил атаманово кольцо и попытался сорвать со шнурка. Мельца не понимала, откуда взялись силы. Она нащупала обронённый кинжал и крепко сжала, подавшись Грасу навстречу. Кольцо она ему не отдаст. Ни за что!

Но, похоже, атаман оставил ей защитника вместо себя. Мельца не поняла, что произошло, когда аптекарь внезапно громко закричал и прижал к груди руку, которой сжимал кольцо. Она пыталась подняться на ноги, не выпуская Граса из виду. Кольцо раскачивалось на шнурке, и Мельца сжала его, питаясь силой и уверенностью. Вот только там был лишь камень-сердце в серебряной оправе. Змея не было.

– Сними его, сука! Сними!

Грас метнулся к ней, взмахнув рукой. Мельца вскрикнула от ужаса. Его ладонь обвивала небольшая серебряная змейка, которая светилась, словно раскалённая. Она с дикой скоростью опутывала кольцами толстую руку, её тело стремительно удлинялось. Там, где змеиный скелет касался мужской кожи, оставались алые волдыри. Мельца удобнее сжала Немого Убийцу. Она не промахнётся. Нет! Перережет этому ублюдку глотку. Она замахнулась, но Грас её опередил. Сбил с ног, и Мельца полетела прямо в холодную озёрную воду. Прозрачная гладь жадно сомкнулась над ней, лишая возможности дышать.

Мельца раскрыла рот, рванулась вверх, но обожжённой рукой Грас вдавил её в илистое дно.

Она забилась, стараясь скинуть с себя тяжёлое тело, вдохнуть хоть немного воздуха. Грас пытался втиснуться между её ног, сжимая ладони на её шее. Взметнув руку, в которой всё ещё был зажат Немой Убийца, Мельца вслепую взмахнула кинжалом. Он ведь должен достигнуть цели. Должен! Внезапно аптекарь её отпустил, и Мельца с громким хрипом вырвалась из-под воды. Перед глазами плыло, но ей удалось рассмотреть удивлённое лицо Граса – его мерзкую рожу пересекала длинная кровавая дорожка. Она располосовала его губы, и казалось, что их не две, а четыре. Правый глаз затёк кровью – его даже не было видно. Наверное, боль пришла не сразу, потому что сначала он просто стоял, смотрел на неё и молчал. И лишь спустя несколько секунд противно заверещал и бросился к ней. Мельца успела отпрыгнуть. Но этого оказалось недостаточно. Живот кольнуло болью, которая вспыхнула огнём и разлилась по всему телу. Она опустила глаза и увидела обожжённую, покрытую волдырями руку, которая крепко сжимала грязную рукоять. Грас выдернул нож из её живота и с диким оскалом всадил тупое лезвие ещё раз. Мельца с трудом втянула в себя влажный воздух, надеясь, что он будет пахнуть ворожейником. Но он пах лишь сыростью и землёй. Она упала в холодную воду бурлящего озера. Перед глазами прозрачными адамантами мелькали дождевые капли, и только серое, как атамановы глаза, небо, оставалось неподвижным. Она вспомнила его пылающий огнём взгляд и горячее обжигающее дыхание. Даже воспоминание о Лютовиде согревало. Он просил дождаться, а она не смогла…

Маленький серебряный змей соскользнул с руки убийцы и упал в холодную траву. Его тонкое тело немыслимо извивалось в стремлении быть со своей новой хозяйкой. Скользнув в воду, змей добрался до той, кому теперь навечно принадлежало атаманово сердце, взобрался на покрытый ранами живот и свернулся клубочком вокруг чёрного адаманта. Камень загорелся и начал пульсировать, как настоящее человеческое сердце. Он бился, разгораясь всё жарче, в отчаянной попытке прогнать холод и согреть свою владелицу.

* * *

Смерть собирал подати. Он парил над спящими домами, бродил по притаившимся лесам и придирчиво осматривал шепчущие воды. Его унылая свита безропотно таскалась следом, раздражая своим бесцветьем. Да и сам он всё больше походил на умертвие. Ссыхалась и истлевала кожа, редели волосы, безжалостно скрипели кости, и даже один глаз покинул глазницу. Ну, ничего. Уже совсем скоро явится в этот мир Осень-Туманница – его пора. Начало увядания. Тогда он скинет старый прохудившийся плащ и ляжет во влажную, пропитанную дождями землю. А с приходом нового рассвета восстанет из своей могилы. Кожа его будет соткана из лунного света, глазами станут осенние звёзды, багряной листвой окрасятся губы. Пауки сплетут сияющую паутину для волос, и туман поделится белоснежным саваном. Неслышно он будет ступать по умирающей земле, и там, где пройдёт, раскинется мох. Мёртвая челядь напоит его росой, собранной с последних зелёных трав.

Он будет прекрасен и совершенен. И никто не сможет противиться этой красоте. Мужчины будут завидовать его стати и мощи, а женщины вожделеть его хладное тело. Они пойдут с ним в Мёртвое царство, чтобы пить из хрусталя сдобренную специями кровь и угощаться покрытыми гнилью и плесенью яствами. Он сам будет играть на своей чудесной флейте, а подданные пустятся в пляс и сложат песни о его милости.

Ну а пока он с каждым днём становится всё безобразнее и уродливее. Глупые люди боятся идти с ним, страшась неприглядного облика. И ему приходится с остервенением оголодавшего зверя бросаться на добычу, не уговорами, так угрозами заставляя идти следом.

Вот и сейчас он рыскал по спящим землям, собирая причитающееся ему по праву. Заслышав стон, который звучал даже слаще его чарующей флейты, Смерть устремился к источнику. От реки пахло болью и кровью – пьянящая смесь. Озаряя хмурую ночь сиянием, Смерть нашёл свою прекрасную добычу. О, как же хороша она была! Как желанна. Волосы – точно червлёное серебро. Кожа – тончайший фарфор. Губы – Смерть уже видел, сколько поцелуев они ему подарят. Знатная невеста попадёт в Мёртвое царство. Но что-то знакомое было в пышных соблазнительных изгибах. Чёрной тучей он навис над утопленницей и всмотрелся. Ба! Да это же зазноба его верного атамана. Прям и тянет её в Мёртвое царство – неохота, видать, на Белом Свете жить-поживать.

– Что ж ты, Лютовид, плохо стараешься? Атаман из тебя хороший, а любовник, видать – никакой, раз девица твоя второй раз ко мне сбегает…

Задумчивый шёпот Смерти не нарушил ни быстрое течение холодных вод, ни сплетни листвы над головой. Даже Ветер не остановился посмеяться над его шуткой, а деловито полетел дальше – разносить семена да подгонять облака.

– Забрал бы я тебя с собой, да атаману пообещал век тебя не трогать, панна. Жить тебе придётся. На Белом Свете время коротать, а в не в моих хоромах.

Полюбовавшись напоследок серебристыми прядями, Смерть взмыл над лесом. Свита послушно последовала за ним. Остаток ночи ему предстояло голодным волком рыскать по своей вотчине, искать слуг верных. Столько забот, что о панне он сразу же и позабыл.

Глава II. Волшебный лёд и синее пламя

Там, где гора Сосновая пронзает макушкой небо, раскинулись владения Ледяного Князя. Пушистые облака скрывают от людских глаз высокие сосны, на стволах внеже1 видны очертания лиц человеческих. Когда-то отчаянные путники пытались взобраться сюда, но были жестоко наказаны Ледяным Князем за дерзость. Бессмертный повелитель льдов пронзил наглецов ледяным копьём. Кровь, коей сочились их раны, впиталась в мёрзлую землю, согрела её и наделила живительной силой. Корни засохших сосен вытянули из земли чудесную влагу и вновь начали расти. Но расплатой за жизнь стали застывшие в агонии лики тех, кто даровал им свою кровь. На высоких стволах навсегда замерли в отчаянном крике гримасы павших воев. Морщинами стала треснувшая кора. Глаза выточили насекомые. В распахнутые рты обратились дупла.

Лес этот окружает подступы к замку, где правит Ледяной Князь. Вход в него охраняют двенадцать могучих каменных исполинов. Ростом они самым высоким соснам равны и так же неподвижны. Но в час, когда вторгнется враг во владения Князя, сойдут они со своих мест и дадут отпор.

Вот где живёт Ледяной Князь. В жёнах же у него сама Зима Лютыня ходит. Прекрасна она. От красоты ее глаза слепнут. Кожа белее снега. Волосы – чёрное зимнее небо. Губы – алые, точно ягоды калины. Глаза – осколки льдинок острых. В волосах – иней серебрится, адамантами белыми переливается. Платье её из снежинок пушистых соткано. Но вот беда – холодна она. Не согреет Князя теплом, не подарит поцелуй горячий. Прикосновение её губ – точно поцелуй покойника, ледяной и сухой. И тогда покидает Ледяной Князь свои чертоги и отправляется к людям.

Многих девиц он обесчестил, многим судьбинушку сгубил. Развлёкся ночью вьюжной, да отправился восвояси, жену дожидаться. А девица понесла. Ребёночка выносила, родила. Чудесный у неё сынок. Глаза – синие-синие, как кусочки льда. Высок, статен, силён. Да к тому же ворожбой необычайной наделён – всё, что ему вздумается, в лёд обратить может. Вот каковы сыновья Ледяного Князя.

А Зима Лютыня о мужниной измене обязательно проведает, мать молодую изведёт. Однако ж дитя почему-то не тронет. Может, из жалости. А может, и ещё почему. Да только призывает Ветры Буйные и даёт им наказ – качать детскую колыбельку, убаюкивать малыша.

Вьюги ему песни поют, а снежинки сказки сказывают… Много сыновей Ледяного Князя по Свету Белому ходят. А узнать их можно по глазам – осколкам синего льда.

Речи о Северном кряже

* * *

Нежные прохладные ладони касались его груди, скользили ниже, к животу. Розовые, как вишнёвые лепестки, губы ласково целовали, а зубы прихватывали кожу, заставляя его вздрагивать и приподнимать бёдра вверх. Он жаждал ощутить её губы на каждом участке своего тела. Хотел узнать, каково это – быть любимым ею, получать её горячие искушающие ласки и знать, что дальше будет ещё горячее. Она была совершенно дикой и необузданной, заставляя его лежать неподвижно, пока сама истязала влажными касаниями губ прямо над поясом. Он всё же не удержался. С тихим стоном обхватил ладонью её затылок, другой рукой принялся судорожно развязывать шнурок штанов. Его сжигало в огне. Желание заставляло чаще дышать, но и рождало странный страх, что он может не успеть… Что всё может закончиться прямо сейчас, и продолжения не будет. Пальцы запутались в её длинных серебряных прядях, как в ловушке. Да… Он давно понял, что она поймала его в капкан, из которого не выбраться. Оставалось лишь мучиться и наслаждаться этим пленом. Горячим влажным пленом её губ и рта. Справившись с брюками, он надавил на её затылок, заставляя наклониться ниже и подарить ему эту запретную ласку.

– Умоляю…

Холодный ветер подхватил его мольбу и швырнул в сторону, разметав длинные локоны Мельцы по груди. И вдруг всё изменилось. Она подняла голову, и лукавый доселе взгляд изменился. Голубые, как море, глаза, сделались равнодушными и тусклыми. Вплетённые в венок розы покрылись гнилью. Кожа её – нежная и будто светящаяся – посерела. Чудесное серебро волос превратилось в седину. На него смотрела прекрасная, но холодная Мельца, в одно мгновение обернувшаяся ведьмой.

Она оскалила зубы и запустила длинные когти в его грудь. Он дёрнулся, чувствуя, как из ран выступает горячая липкая кровь. Мельца кромсала его кожу, а он и сам понять не мог, как в руках оказалась сабля. Привычным движением он вогнал изогнутый клинок в женское тело. Взгляд голубых глаз удивлённым сделался. Из приоткрытого рта толчками потекла тёмно-вишнёвая кровь. Она пузырилась в уголке губ и по подбородку стекала на грудь.

Он понял, что наделал… А Мельца рассмеялась. Её смех звучал отовсюду, но лицо холодным осталось, будто фарфоровая маска надета. Он набросился на неё, как дикий зверь, тряся за плечи и пытаясь зажать ладонями рану.

– Я… Я… Я вылечу тебя… Слышишь?..

Ветер трепал её поседевшие волосы и бутоны роз в венке. Кровь на губах казалась вязкой жижей.

– Это ты убил меня. Ты… Когда уехал.

Налетевший ураган разорвал в клочья истлевшие цветы, бросил покрытые гнилью лепестки ему в лицо. А в следующее мгновение Мельца превратилась в золу.

* * *

Холодная капля упала на щёку. Лютовид резко сел, чувствуя, как больно колотится в груди сердце. Ощущение было такое, словно его и впрямь раскромсали на куски. Пот пропитал одежду, смешался с дождевой водой, и теперь эта влага ледяной коркой покрывала кожу. Неохотно приближался рассвет.

До Фьянилля было дней пять пути. Лютовид надеялся поспеть за три. Он гнал бы Ветра без остановок, но коню, в отличие от него, нужен был отдых. Два рассвета атаман мог не спать, а ежель понадобилось бы, то и больше. Но если он Ветра до смерти загонит, то раньше срока ему точно на хутор не прибыть. Лютовид вытер ладонью взмокшее лицо. На лоб тут же упала ещё одна холодная капля. Переплетение узловатых веток над головой было таким плотным, что дождь пробирался сюда с большим трудом.

Следовало ещё немного отдохнуть, и Лютовид даже улёгся обратно, но как теперь уснуть? Возбуждение до сих пор не покинуло тело, сковывая напряжением и болью. Перед глазами стояла Мельца. Казалось, что ступает она неслышно босыми ногами по земле влажной. Приподнимает подол платья, чтобы не испачкался. Бледная кожа её во тьме светится. Длинные косы двумя змеями по плечам вьются. Широкой белой лентой лоб украшен, а с неё жемчужные рясны2 на грудь спускаются.

Лютовид закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул прохладный воздух. Она преследовала его повсюду. Стоя под крышей кашеварни и умоляя дождаться, он понял, что не будет теперь места, где он сможет спрятаться от неё. Им завладевали странные неведомые чувства. Он никогда ни в ком не нуждался. Ни один человек не был ему необходим. Так почему же сейчас с ним происходит всё это?! Почему снятся такие сны? Почему он просит едва знакомую панну дождаться его и, как юнец, мечтает об их будущем? Почему он представляет, как заживут они вдвоём, как будут каждый рассвет проводить вместе? Почему оставил ей кольцо, с которым никогда не расставался?

Что же в ней такого было? Какой властью над ним она обладала? Лютовид перевернулся набок и со злости ударил кулаком по земле. Он никогда ещё не испытывал возбуждения, подобного тому, что нахлынуло на него, когда Мельца рассматривала кинжал. Вид её ног, прикрытых тёмными чулками, теперь будет в его памяти вечно. В первый раз он возьмёт её именно так – на ней не будет ничего, кроме этих чулок и Немого Убийцы. Осознание того, что лезвие, которое касалось его кожи, теперь прижимается к её, зажигало кровь диким пламенем.

А то, как она предложила себя ему, думая, что он лишь за этим пришёл?! В тот момент Лютовид проклял себя. На секунду, на короткий миг, он едва не поддался искушению. Однако ж секунды этой хватило, чтобы представить, как он толкает её к каменной стене кашеварни, как она обвивает ногами его бёдра, насаживаясь на жаждущую оказаться в ней плоть.

Это сумасшествие… Да что же с ним такое?! Резкая боль в ладони немного отрезвила. Ещё одно проклятье, про которое он и позабыть успел. Лютовид сел и принялся разматывать грязную тряпицу. Рассвет потихоньку выползал из своего укрытия, нехотя и немного трусливо прогоняя ночь. Но бледного света вполне хватило на то, чтобы разглядеть ладонь. Два прокола затянулись багровой коркой. Вены почернели. А на коже проступил узор…

Лютовид расстегнул пуговицу на манжете и закатил рукав. От увиденного его вновь бросило в жар. Словно насмехаясь, ухнул филин. От ладони, минуя запястье и стремясь к сгибу локтя, вился чёрный, будто нарисованный углём, грубоватый рисунок. Торчащие во все стороны чешуйки брали своё начало у двух круглых ранок, изгибались волной и превращались в чётко различимую змеиную морду. Глаз и ноздрей не было, но в выделяющейся под кожей почерневшей вене легко угадывался змеиный язык. Всемилостивый Созидатель! Ведьмино проклятье укоренялось в его теле и, похоже, стремилось сократить и без того малый срок, отмеренный Смертью.

Лютовид снова замотал ладонь, чтобы скрыть проступившее на руке изображение чёрного змея. Небо немного порозовело. Кошмары убирались восвояси, напуганные грядущим рассветом. Пытаться уснуть более не имело смысла. Собравшись, он оседлал Ветра и отправился в путь. Вновь зарядил дождик, на этот раз мелкий, почти морось. Он напоминал о Мельце. О том, как она стояла под крышей, как платье липло к её фигуре, как в сумерках белело испуганное лицо. Лютовид старался гнать эти воспоминания, но они, похоже, были намного сильнее, чем его желание от них избавиться. Его тянуло к Мельце с чудовищной невероятной силой, будто они были привязаны друг к другу. И сейчас, удаляясь от хутора, он безжалостно натягивал верёвку. Вот только она не рвалась, а тугой петлёй сжималась вокруг его шеи. Ещё чуть-чуть – и послышится знакомый хруст позвонков, и от него останется лишь мёртвое тело у ног пеплицкой панны.

Во Фьянилль Лютовид прибыл на закате, едва не загнав Ветра. Дом кузнеца нашёлся почти сразу. Из кривой трубы валил густой дым, и по всей округе разносился стук молота. По двору туда-сюда сновала чумазая девчонка с тонкой косицей.

Лютовид подошёл к забору. Девчушка его сразу же заметила и, ничуть не страшась, подбежала, глядя огромными детскими глазищами.

– А вам кого? Батьку позвать? Конь охромал? – Она с любопытством рассматривала уставшего Ветра и богатую конскую упряжь.

Лютовид кивнул:

– Позови.

Девчонка скрылась в кузнице. Минуту ничего не происходило, а после показался сам кузнец. Был он огромным детиной, взмокшим от жара печи и покрытым копотью. Сначала взгляд его светился любопытством. Которое сменилось хмурой настороженностью, едва он заметил одежду Лютовида и искусную упряжь. Вместо приветствия кузнец неохотно буркнул:

– Чего надобно, путник?

– Тебя Триггви кличут?

– Ну, меня.

– Разговор к тебе есть.

Триггви с опаской глядел на нежданного гостя. Сразу было видно, что человек этот нездешний. Добротный кафтан, на все пуговицы застёгнутый, знатное оружие, а уж камни, что конское снаряжение украшали… Их продай, так весь хутор век вольготно жить будет. И смотрит гость свысока, надменно, хоть и меньше самого Триггви ростом. Что-то недоброе, опасное в пришлом кузнецу видится. И понимает Триггви, что не справиться ему со странным гостем, коли тот драку затеет. Хоть силён кузнец, а всё ж видно, что смуглый кметь сильнее. Отослав дочку от греха подальше, Триггви с опаской на мужика посмотрел, с недоверием.

– Что за разговор? Коня подковать надобно? Али оружие какое?

Он и сам знает, как глуп вопрос. Скакун хоть и устал, да видно, что не хром. А у воя две сабли по бокам – уж явно оружия ему хватает.

– Да нет, не поэтому я здесь. – Тянется пришлый к сумке седельной, открывает, богатый плащ из неё достаёт. – Вот приехал вещь твою вернуть.

Плащ этот красив. Из серебристой парчи сшит, вышивкой украшен. Триггви плащ сразу узнал. И видел он, что кметь это понял. Но решил кузнец до конца идти:

– Не моё это. Мне чужого не надо.

Ох и злющими глаза у путника сделались. Острыми, холодными. Совсем как клинки, которые Триггви куёт в своей кузнице. Алые царапины лицо мужское в жуткую маску превращают. А голос – точно змеиное шипение.

– Я всё знаю, Триггви. И о дочери твоей, и о ведьме. Черупка тебя до сих пор добрым словом поминает. – Тонкие губы его растягиваются в улыбке, и кажется, будто волк скалится.

Триггви пот холодный со лба вытирает. Помнит он отродье чёртово – вовек не забудет.

– Что ж ты, кузнец, о ведьме в столицу не доложил? Позволил ей и дальше зло творить. Это преступление… Выходит, ты – пособник ведьмин.

Только сейчас Триггви понял, кто перед ним. Проклятый атаман… Из самого Каменна.

– Не по своей я воле, пан… – Тяжело Триггви дышит, запинается. – Дочка у меня одна… Умирала она… Не очухалась бы до твоего прибытия.

Атаман странно на Триггви смотрит, задумчиво.

– Ты мне лучше скажи, кто дочь твою на ноги поставил. А я, так и быть, забуду о твоём проступке.

– Лекарь! Лекарь пришлый вылечил! – Триггви всё готов рассказать – лишь бы ни дочь, ни его не тронули. А то ж совсем сиротинкой останется. Кому она нужна будет? Загубят девчонку.

– Что за лекарь? Откуда взялся? Звать как? – Голос у атамана суровый, слова выплёвывает – что ядом жалит.

– Не знаю я… Имя спрашивал, да он не сказал. Денег ему предлагал, серебра. Но он только плащ взял. Сказал – зазнобе его понравится…

Атаман аж зубами скрипнул. Триггви и сам не понял, как так получилось, да только атаман в его волосы рукой вцепился, дёрнул вниз – кузнец чуть не свалился. Ну и силища в нём!

– Всё рассказывай!

Триггви задрожал как ребёнок, даром что здоровенный детина. Против атамана ему не выстоять. А этот дак вообще – лютый, жуткий. За дочку страшась, за себя, Триггви быстро затараторил:

– Его Багрянка привела – жинка Вальбьёрга-златаря. Сказала, что знакомец её давний, лекарь знатный, помочь сможет. Ну я и согласился. Он травки какие-то намешал, зелье сварил, доня моя и оклемалась вмиг. Я ему всё что угодно предлагал. Деньги, серебро, оружие, мож, какое. А он только плащ мой попросил. А мне жалко, что ль, доброму человеку? Вот и отдал!

Атаман выпустил Триггви. Глаза его жутко сверкнули, душу на части разрезая.

– Как он выглядел?

Триггви вспомнил спасителя. Уж больно неказист он был. Но даже перед атаманом не хотелось очернять лекаря.

– Человек как человек.

С тихим шелестом, будто змеиное тело скользило по листве, атаман вытащил длинную изогнутую саблю. Триггви успел подивиться красоте клинка и ловкости, с которой атаман достал его из ножен. Но сверкающее лезвие коснулось его шеи, и мысли вмиг трусливо разбежались.

– Говори, как он выглядел. А иначе дочь твоя сиротой останется.

Капли пота потекли по лицу. Или то слёзы были?.. Триггви сглотнул. Ради дочери он и доброго лекаря предать сможет.

– Грузный он… Одутлый. Глаза маленькие… Чем-то на… На жабу похож…

Лезвие исчезло ещё быстрее, чем появилось. Триггви моргнул – а сабля уж в ножнах. Чудно и страшно.

– Дом златаря где?

Тут уж кузнец не выдержал. Головой замотал. Лицо совсем мокрое – понял, что плачет.

– Не тронь его… Прошу… Багрянка на сносях… Ей нельзя…

Лютый атаман его уже не слушал. Развернулся, взял коня за уздечку и быстро зашагал по дороге.

* * *

Дом златаря нашёлся без особого труда. Как и в любом городе или хуторе, он расположился неподалёку от кузницы, чтобы мастера могли в случае чего обратиться друг к другу за помощью или нужным инструментом. Сразу было видно, что люди тут живут не бедные.

Лютовид привязал поводья к калитке, а сам уверенно шагнул дальше и громко постучал в дверь. Открыли почти сразу же. На пороге стояла высокая черноволосая пани. Это её красавицей в Пеплицах считают?! Тонкие черты лица были странно заострены, от чего старшая старостина дочка напоминала лисицу. Вся она была угловатой. И даже выпирающий живот не делал её нежнее и мягче.

– Здравствуй, хозяйка. – Лютовид вежливо поклонился и нацепил на лицо маску уставшего путника.

С жадностью глупой рыбёшки Багрянка тут же проглотила наживку.

– И тебе не хворать, странник.

Её маленькие тёмные глазки быстро осмотрели всю его фигуру. Лютовид не сомневался: и дорогой кафтан оценила, и оружие заприметила, и даже на Ветра взглянуть успела.

– Муж занят, но ежель я помочь могу чем-то… – Она игриво опустила ресницы и закусила губу.

– А я к тебе, хозяйка, пришёл, а не к мужу твоему.

Багрянка удивлённо вскинула брови.

– Ты кто таков? И что надобно? – Она сразу же посуровела, взгляд настороженным стал.

– Лютовид я, жених Мельцин. А надобно мне дело одно с тобой обсудить.

Багрянка нахмурилась и взглянула на него так, словно он посмел господарем северокряжским назваться.

– Брехня всё это! Мельцу судья пеплицкий в жёны взять хочет. А тебя в Пеплицах отродясь не было.

Лютовид видел – от одного упоминания о сестре на Багрянку злоба нахлынула.

– А я не из Пеплиц. Ты пусти меня всё же. Надо обсудить, что за знакомства опасные ты водишь.

Лютовид оттеснил её в сторону и прошёл в дом. Пока удивлённая и настороженная Багрянка пыталась понять, что ему известно, Лютовид ступил в просторную кухню. Он выдвинул стул и уселся, вытянув ноги вперёд. Держась рукой за живот, Багрянка последовала за ним и села напротив. Вид у неё был сердитый и недовольный.

– Кто ты такой и что тебе нужно? – Она откинула за спину длинные волосы, не забыв при этом выпятить вперёд грудь.

Лютовид оперся локтями о стол:

– Я же уже сказал: Лютовидом меня звать. Жениться на твоей сестре хочу.

Багрянка криво ухмыльнулась:

– Что ты мне тут рассказываешь? Мельца за Бергруна просватана. Да и он на неё позарился лишь потому, что подходящих по возрасту девиц нет. Ты сестрицу мою хоть видал? Да на неё ни один мужик не взглянет. Тем более такой, как ты… – Её голос стал тише.

Наверное, Багрянка считала, что с помощью лести и томного голоса сможет ему понравиться. Лютовид тяжело вздохнул. Он уже подозревал, кто сотворил насилие, но ему нужно было подтверждение от Багрянки. И чем скорее он его получит, тем быстрее сможет вернуться к Мельце.

– Такой, как я, пани Багрянка, может тебя на виселицу привести за помощь колдуну.

Багрянка испуганно вдохнула и прижала ладонь к животу.

– Что ты такое говоришь?

– Кто дочку Триггви вылечил?

– Я… Я… Не знаю ни о чём.

Лютовид прищурился. Багрянка, как и Черупка – до последнего будет молчать о своих делишках. Если её не разговорить… Помощь пришла неожиданно. Дверь скрипнула, раздались шаркающие шаги, и на пороге появился лысый толстячок. Его щекастое лицо было румяным, как у младенца.

– Багрянка, а что ты меня не встречаешь? – Тут его взгляд наткнулся на Лютовида, и удивление вмиг сменилось страхом. Толстячок сглотнул слюну и легонько вздрогнул.

– Пан атаман? Ч-чем об-бязаны?

Видимо, златарь встречал атаманов, потому так быстро признал в Лютовиде одного из них. Багрянка при этом побледнела и тихонько вскрикнула.

Лютовид встал, поклонился:

– Здравия тебя, Вальбьёрг. Меня Лютовидом звать. Колдуна одного ищу. Он ведьмам пособничает. – Лютовид на несколько мгновений замолчал, чтобы слова его больший эффект произвели. – Жена твоя с ним, оказывается, знакома хорошо.

Златарь тут же бросился к ней. Та застыла на своём месте и не шевелилась.

– Багрянка, ты что? Какой колдун?

Лютовид едва удержал усмешку. Что за люди?! Пришлому незнакомцу поверил, беременную жену уже подозревает. Впрочем, для ворожейника всё складывается как нельзя лучше.

– Да, вот такие дела. – Лютовид покачал головой, наблюдая за суетливым мужичком и его окаменевшей женой. – Придётся вас в Каменн забрать, чтобы всё выяснить.

Багрянка наконец отмерла и замотала головой:

– Зачем в Каменн? Нам не нужно в Каменн! Нельзя…

– Ну а как же? Там выяснять всё будем. – Лютовид прикинулся добрым простачком. – Мне бы этого никак не хотелось. Вы ж знаете… Ни хозяйку молодую, ни дитя вашего не пожалеют… – Он притворно тяжело вздохнул и опустил глаза.

Златарь прыгал вокруг жены, тряся её за плечи и дёргая одежду.

– Как же так, Багрянка?!

Он что-то бормотал, суетился. Пани не выдержала и хлопнула ладонью по столу:

– Замолкни!

Толстячок удивлённо подпрыгнул и захлопнул рот. Багрянка повернулась к Лютовиду:

– Что знать хочешь?

– Я уже сказал что: кого к кузнецу водила?

Багрянка сощурилась, брови насупила. От этого лицо у неё злым и уродливым стало.

– Аптекаря пеплицкого – Граса.

Лютовид сжал челюсти. И эта сволочь возле Мельцы находилась всё время, почти каждый день.

– Откуда знала, что он помочь сможет?

– Он напился как-то… Во время праздника… Рассказал мне, что у него мать ведьмой была, обучила его премудростям разным… А потом её убили, а его атаманы на обучение взяли… – Багрянка бросила на Лютовида взгляд, полный ненависти. – Взяли, а потом выгнали. Испытания он там какие-то не прошёл.

Лютовид сжал эфес сабли.

– Дальше что?

– Я… Я понести никак не могла. Упросила его зелье приготовить. Пригрозила, что, если не поможет, я всем расскажу, что он с ведьмой в родстве. Он помог… А потом у Триггви с дочерью беда приключилась. Я помочь хотела… – Багрянка оскалила зубы, по щекам потекли слёзы. – Помочь!

Лютовида эти слёзы не могли сбить с толку. Он знал: было что-то ещё.

– Что ещё он тебе тогда сказал?

Багрянка вскинула голову.

– Что невеста ему твоя люба, да не хочет себя женитьбой на дурной крови марать! – Багрянка выплюнула это признание и захохотала: – Слышишь, атаман? А ты замараться не боишься?

Лютовид уже не слушал. Пусть златарь разбирается со своей женой. А ему нужно в Пеплицы. К Мельце.

Он выбежал из дома, отвязал Ветра и вскочил в седло. Злость завладела разумом и телом. И теперь его терзала жажда разрезать эту мразь на куски. Выжечь каждый орган в теле аптекаря, излечить, а потом повторить пытку снова. И так до тех пор, пока ублюдок не сойдёт с ума от боли, покрывшись кровавым потом. Безжалостно подгоняемый Ветер нёсся вперёд, преодолевая милю за милей, обгоняя своего воздушного собрата. Но Лютовиду всё равно казалось, что это недостаточно быстро. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Беда… Она разлилась в воздухе. От её запаха, горького и едкого, слезилось в глазах, а в животе свивался склизкий клубок змей. Словно смеясь над ним, зарядил дождь. Началась настоящая буря. Холодные вихри рвали одежду, бросая в лицо пригоршни воды. Дороги размыло. Они превратились в вязкое скользкое болото. День и ночь смешались, накрыв всё вокруг бесконечным сумраком. Лютовид едва понимал, когда наступало новое утро.

Он почти не спал, перестал есть и лишь сильнее погонял Ветра.

* * *

Разразившаяся буря словно пыталась помешать ему добраться до Пеплиц. Вместо земли противно чавкала под ногами вязкая жижа. Пришлось спешиться и идти, по щиколотку проваливаясь в грязь. Ледяной сивер3 сносил всё на своём пути. Поваленные деревья и разлившиеся ручьи затрудняли и без того нелёгкую дорогу. Забываясь тревожным сном, Лютовид видел перед собой Мельцу. Она то плакала, то смеялась, а иногда манила его за собой. Сияющие дождевые капли казались её слезами, порывы ветра – её прикосновениями к разгоряченной коже.

Околдовала его дочь старосты, заворожила. Неспокойная одинокая душа его теперь навсегда ей принадлежит. Без Мельцы ему жизни не будет. Лютовид не знал, что с ним происходит. Да и не стремился понять. Ни одной из женщин не удавалось сотворить с его чувствами подобного. Ни одной из каменнецких красавиц он не желал обладать так же сильно, как Мельцей. После одной ночи они становились ненужными. О Мельце же он грезил днями и ночами. Тяга к ней сводила с ума. Лютовиду хотелось узнать всё о ней. Что заставляет Мельцу смеяться, а что грустить. Какие украшения ей нравятся. Какие танцы она любит. О чём мечтает и где хотела бы побывать. Он готов был отказаться от всего, лишь бы подарить ей то, о чём она мечтала. А Мельца бы его отблагодарила… Нежной улыбкой, ласковым прикосновением, объятием. Лютовид всё глубже погружался в пучину одержимости ею. Его неотвратимо затягивало в трясину. И выбраться из неё казалось столь безнадежным, что он начинал опасаться за свой рассудок. Стоило на мгновение закрыть глаза, усталость брала своё, и он оказывался в удивительном мире. В этом мире Мельца каждый день ждала его возвращения домой. Она встречала его, снимая поцелуями усталость. Залечивая влажными касаниями губ его душевные раны. Лютовид представлял, как скользят его ладони по гладкой фарфоровой коже, как оставляет он на ней свои отметины, как громко стонет от его ласк Мельца и умоляет прикоснуться к ней ещё. Как он мучает её ожиданием, пока она не выдерживает и не срывается на крик…

Его грёзы разрушило ехидное уханье филина. Птица словно смеялась над этими фантазиями, наперёд зная, что не дано будет ему дотронуться до Мельцы своими грязными руками.

Болезненно бледный рассвет осветил спящий хутор. Даже издалека были видны жёлтые огоньки в домах у околицы. С огромным трудом Лютовиду удалось выбраться из болота, в которое превратился лес. С неприятным хлюпаньем Ветер переставлял копыта, пытаясь преодолеть грязь, которая когда-то была землёй и пылью. Ругаясь под нос, Лютовид всё сильнее и сильнее ударял коня по бокам, понукая двигаться резвее. Наконец они добрались до окраины.

В доме старосты зловеще горели мутным светом несколько окон. Почему-то всё строение казалось неприветливым и жутким. В воздухе вновь разлился едкий запах беды. Лютовид спешился и бросился в дом – увидеть Мельцу. Сначала он обнимет её и поцелует. Даже если она испугается, если оттолкнёт! Разбудит её и скажет, что вернулся, что узнал, кто это сделал и больше ей нечего бояться.

Дверь отлетела в сторону под его нетерпеливой рукой. Шум голосов на кухне сразу смолк. Потом он узнает, что там обсуждают кмети и почему не спят. Сперва – встреча с Мельцей. Коснуться её… Вдохнуть аромат спелых вишен.

Едва Лютовид дошёл до лестницы, как на пороге кухни появились дружинные. Все. Усталость и спешка не могли ему помешать это заметить. Рой вопросов пронёсся в голове. Почему они здесь все? Почему Гирдир не охраняет Мельцу? Почему остальные не стерегут ведьму? Сурово сведённые брови и мрачные взгляды заставили атамана остановиться. У воев был виноватый и испуганный вид. Внутри всё сковало льдом от дурного предчувствия. Тут же вспомнился сон, когда он сам погубил Мельцу. Лютовид перевёл взгляд на Гирдира. Тот опустил голову и смотрел в пол. Сразу всё стало ясно. Повинно опущенные плечи, как будто уменьшившаяся в размерах могучая фигура. Ярость… Жгучая, горькая. Алым туманом она задурманила разум. Рука потянулась к эфесу. Он сам не заметил, как вытащил саблю, как ринулся на Гирдира и вжал его в стену. С глухим звуком стукнулась голова кметя о твёрдый камень. Длинное изогнутое лезвие коснулось шеи. Потекла кровь.

– Где она? Где?! – Его голос – не голос, рычание. Внутри же всё пылает диким пламенем.

– Прости, атаман… – Тихий шёпот Гирдира хуже всех пыток, которые Лютовиду приходилось когда-либо терпеть.

– Жалкая мразь… Я ведь попросил! Всего лишь раз попросил!

Чьи-то руки впились в плечи, в запястье. Его почти оторвали от кметя и швырнули в сторону. Сальбьёрг и Лейвюр, тяжело дыша, загородили Гирдира и достали оружие.

Первым заговорил ипат:

– Он ни в чём не виноват. Это заполошный… Выпустил ведьму. А наши два дурака не уследили…

Лютовид поднялся на ноги, крепче сжимая саблю. Какая к Чёрту ведьма?! Ему не было дела до этой жалкой неудачницы.

– Где Мельца?!

И снова виноватые взгляды и нахмуренные брови. Он боялся думать. Не позволял себе.

– Где? – От его рёва все вздрогнули и взглянули на ипата.

– Ведьма… Она напала на Мельцу. Аптекарь её защитить пытался, да силы неравны. Ведьма и его… Едва живой остался. Ты бы пошёл – помог ему.

– Что? Что ты сказал?

Лютовид набросился на Сальбьёрга. Он не разбирал, куда наносит удары. Лишь одно желание билось внутри: уничтожить. Как угодно. Вырвать кишки у тех, на чью помощь он так опрометчиво понадеялся. Вырвать и растоптать. Смотреть, как медленно и мучительно они умирают.

– Это он сделал с ней! Он! – Лютовид с Сальбьёргом покатились по полу.

Он подвёл Мельцу. Предал. Оставил одну. Когда ей нужна была его защита, он бросил её здесь… Откинув от себя ипата, Лютовид привалился к стене. Лицо было влажным. От крови ли? Или это слёзы потекли по ещё незажившим ранам?.. Ни воевода, ни Гирдир – никто не виноват. Только он один…

– Где аптекарь? – Он взглянул на перепуганных дружинников, которые молча стояли в стороне. – Где?

Ответил Сальбьёрг. Его лицо было покрыто кровью, и от этого Лютовида вновь заполнил алый туман ярости.

– У себя дома. Он над аптекой живёт. Я провожу.

– Не надо. Я знаю, где это.

Атаман поднялся на ноги, взглянул на кметей. На их лицах читались облегчение и надежда. Глупцы.

Лютовид подобрал саблю и вложил в ножны. Он всё сделает голыми руками.

Снаружи было прохладно. Пахло чем-то гнилым. А перед глазами стояла Мельца. Вот она прячется под крышей кашеварни. А вот рассматривает пищаль. Её голос, её аромат, её сияние… Укус на руке жжёт нестерпимой болью. Такая же боль пульсирует там, где должно биться сердце. Нет. Нет-нет-нет. Этого всё неправда. Как могла она уйти и оставить его одного?! Конечно же она жива! Жива. Она обещала его дождаться. Или нет? Мельца стояла под дождём и смотрела ему вслед. Она думала, что он такой же, как аптекарь, надругавшийся над ней. Совсем рассвело. На улице показались люди. Жалобно скрипнула вывеска аптеки на ветру. Нет, он не такой, как этот выродок. Он хуже.

Боль и ярость отравили его тело, сожгли душу. Хотелось кричать. Плакать как ребёнку. Рыдать. Уничтожать. Убивать. Мучить. Пытать. Жалкая дверь не стала преградой.

Лютовид вытащил аптекаря из кровати. Его лицо пересекал длинный глубокий порез. Повязка закрывала глаз. След от Немого Убийцы атаман узнал сразу. Значит, Мельца воспользовалась кинжалом. Схватив аптекаря за шиворот, Лютовид проволок его по ступеням, упиваясь громкими криками. Вышвырнув выродка на улицу, он вышел следом. Дышать было тяжело. Сердце нехотя стучало в груди. Он всё ещё верил.

– Где она?

Аптекарь встал на четвереньки и попытался отползти.

Лютовид шагнул за ним.

– Где она?

– О чём вы… Пан атаман? Кто?

Испуганное блеяние едва не лишило Лютовида последних крупиц разума. Змей, что поселился внутри вместе с проклятием, исступлённо шептал внутри: "Убей… Убей… Заставь мучиться… Разорви на куски…"

– Где она?

Боль внутри становилась нестерпимой. Не могла Мельца оставить его. Не могла. Так она на него смотрела, так лицо к нему подняла – верил он, что дождётся. Знал. Жива она. Этот выродок её спрятал где-то. Но Лютовид её найдёт. Весь Свет Белый перевернёт, но найдёт. Он шагнул ещё ближе к корчившемуся на земле аптекарю. Огонь, что с рождения жил в нём, пробудился. Последний раз рыкнул:

– Где?

Тайная сила, коей все атаманы наделены, доселе спала. Но мысль, что у него забрали Мельцу, раздула пламя. И теперь оно сжигало его. На кончиках пальцев загорелись оранжевые язычки. Они кололи кожу, как острые иглы. Так было, когда Лютовид прикасался к Мельце. Болезненно и сладко. Он отыщет её. Выпотрошит эту жалкую тварь, что валяется сейчас в грязи, и бросит к ногам Мельцы.

Высыпавший на улицу народ окружил их, боясь подойти ближе. Бряцнул металл. Лютовид отвёл взгляд от аптекаря – собственная дружина взяла его в кольцо, кмети доставали оружие и смотрели на него с ужасом. Лютовид усмехнулся. Идиоты! Они не остановят его. Он найдёт Мельцу. Она не умерла. Враньё всё это. Жива его прекрасная панна. Жива и ждёт его. Подчиняясь атамановой воле, вокруг него и хныкающего выродка непроходимой стеной вспыхнул огонь. Синими и зелёными языками ворожейное пламя взвилось вверх так высоко, что скрыло их от всех взглядов. Жар и холод шёл от пылающей стены. То же происходило и внутри Лютовида. Ледяной панцирь сковывал его горящую огнём душу.

Аптекарь понял, что ему не убежать, и расхохотался. Его громкий издевательский смех ножом резал жилы. Лютовид не выдержал. Он представил, как сгорают все до единого органы этой твари, и в следующую секунду выродок пронзительно заверещал. Повязка, скрывающая глаз, окрасилась алым пятном. Из ушей потекли тонкие тёмные струйки. Только осознание того, что жирной мрази известно, что с Мельцей, помогло Лютовиду остановиться.

Он молча смотрел на распростёртое в грязи тело, ощущая себя тем, кем и был – убийцей. Монстром, получающим удовольствие от мук, которым подвергал аптекаря. Но сдержаться было невозможно. Насильник должен сполна расплатиться за то, что чувствовала Мельца. Ощутить её боль, увеличенную стократ.

Наконец аптекарь открыл рот. Слюна смешалась с кровью и текла по его трясущемуся подбородку.

– Она сама… Нагнулась… Передо мной… И умоляла…

Лютовид представил весь тот ужас, который Мельце пришлось пережить опять. Он сорвался и снова утопил нутро выродка в расплавленном огне. Громкий визг лишь усиливал ту агонию, которая жгла самого атамана. Он остановил пытку, с яростью глядя на то, как кожа аптекаря, покрытая кровавым потом, дымится. В воздухе запахло палёной костью.

– Я… Убил её… – Едва слышный шёпот заставил Лютовида вздрогнуть. – Вскрыл её поганое брюхо… Чтобы… От тебя не понесла… А потом… Утопил… Она звала… Тебя… Атаман…

"Убей… Сожги… Вырви глотку… Он должен мучиться… Должен харкать кровью… Убивай медленно…" Сине-зелёное пламя вспыхнуло на визжащем скоте, объяло его обрюзглую тушу. Ледяное и горячее одновременно, оно доставляло боль, способную свести с ума. Лютовид знал, каково это – гореть в этом же самом пламени. Оно могло убивать часами, неделями. Но не оно уничтожит мразь, что посмела коснуться Мельцы…

Сжав в руке кинжал, Лютовид опустился на колено и прямо через ткань вспорол брюхо ублюдку.

– Узнай, каково было ей…

Аптекарь последний раз вскрикнул. Его тело задёргалось, как отрезанный ящерицын хвост. Но этого было мало… Лютовид желал убить его ещё раз. Ещё… Разорвать на куски… Не хотел он верить словам выродка. Но знал, что это правда. Из брюха выбралась серая жирная лягушка. Она шлёпнулась в грязь и забарахтала лапками. Вот, где колдун прятал её – в своём собственном теле, чтобы Мельца никогда не смогла произнести его имени. Лютовид наступил на лягушку. Раздался хлюпающий звук, захрустели кости. И всё равно слишком поздно… На этот раз он точно знал – это слёзы текут по лицу.

Всё остальное он помнил смутно. Столбы смаги4вокруг него вдруг начали замерзать. Сжав челюсти, Сальбьёрг, этот ублюдок, заколдовывал пламя, обращая его в лёд, а Гирдир разрубал холодную стену. Лютовид взглянул на свои ладони – их охватили мерцающие синим языки пламени. Кожа раскалилась. Он вырвет сердце у жалкого предателя. Прожжёт дыру в груди и вырвет. Кто-то сшиб его с ног. Хотовит прижал к земле, а Ягин взял на прицел. Лютовид дёрнулся, потянулся к оружию, но Вигарт с Лейвюром его опередили. И всё же ему удалось извернуться и вытащить кинжал. Лезвие коснулось горла Хотовита. Медленно оно начало раскаляться от жара его руки. Металл прилип к коже, появились красные волдыри. Хотовит зашипел от боли и отскочил.

– Довольно! – Сальбьёрг вынул меч и прижал к атамановой груди.

– Не тебе, королевский ублюдок, мне приказывать.

Лютовид обхватил ладонью лезвие и сжал. С каким удовольствием он сейчас впился бы в холодные равнодушные глаза ипата. От жара рук остриё начало плавиться. Уничтожить их всех… Жажда убивать и мучить начала сводить с ума. Прожигая кафтан, закапал расплавленный металл. И вновь, с болью, пришло осознание – лишь он во всём виноват. Не нужно было оставлять Мельцу одну. Он должен был взять её с собой. Он вообще должен был увезти её отсюда! Заставить забыть об этом месте. Лютовид убрал руки от остатков меча и встал. Дружинные глядели на него с опаской, ожидая нового нападения. Местные – с ужасом. Многие упали на колени и молились Созидателю. О ком они молятся? Об аптекаре? О Мельце? Или о самих себе, чтобы не стать следующими? Внутри вновь заворочалось пламя. Лютовид хотел сжечь этот хутор, уничтожить. Чтобы даже кучка пепла не напоминала о нём. Стереть из памяти всё, что здесь произошло.

– Что… Что это?

Запыхавшийся староста стоял подле кметей и трясущимися пальцами указывал на останки того, кто когда-то звался Грасом. На почерневшем, будто от сажи, лице застыла гримаса агонии. Грузное тело скрючилось и покрылось коркой вулканического пепла. Лишь нутро зияло чем-то красным и белым.

– Он надругался над твоей дочерью.

Лютовид переступил через труп насильника. Единственное, о чём он жалел – что убил эту мразь так быстро. Ничего… Он найдёт его душу, и тогда аптекаря будут ждать не пляски в Мёртвом царстве, а вечные муки.

* * *

Тишина в доме старосты разрывала уши. Ещё чуть-чуть, и перепонки лопнут, потечёт кровь. Тихий шёпот выводил из себя.

– Хотовит с Вигартом будут наказаны… За то, что упустили ведьму…

– Антипа заберём в Каменн… Судить за пособничество ворожейке…

Какое ему дело до Хотовита, Вигарта и Антипа? Какое ему дело до всех них? Лютовид оставил дружинных и поднялся в спальню к Мельце. В крошечной комнатке было холодно, словно в могильнике. На столе стояла простая маленькая шкатулка. Постель убрана. Пусто и одиноко. Лютовид подошёл к шкафу и распахнул дверцы. На полке аккуратно сложенными лежали три старых платья. Он взял одно. Грубая ткань упала блеклым полотном. Он поднёс материю к лицу и вдохнул нежный вишнёвый аромат. Нутро тут же заполнил пьяный дурман. Лютовид покачнулся, добрёл до узкой кровати и лёг, прижимая к себе платье. Пряный туман клубился в голове, погружая в грёзы, которым не суждено никогда сбыться. Он представлял, как Мельца улыбается ему, смеётся. Как ласково проводит прохладными ладонями по его щекам и нежно целует. Как она подставляет лицо дождю и, закрыв глаза, думает о чём-то ему неведомом. И как он пытается узнать, о ком же её грёзы…

Лютовид распахнул глаза и резко сел. Он не отпустит её просто так. Даже если Мельца ушла в Мёртвое царство, он заберёт её оттуда. Вернёт себе. Спрячет ото всех. Есть ведь способы. Ему ли, осеннему атаману, не знать?! Грубое полотно ласкало ладони. А в душе теплилась надежда. Да нет же – уверенность! Он вернёт Мельцу.

Глава III. Три осенних призрака

Еще до моего и твоего рождения наш мудрый король Володарь разделил Северный Кряж на девять прекрасных княжеств. Во главе каждого он поставил старосту – мудрого и верного своего помощника. Старосты – добрые слуги народа. Следят они за порядком и мирным житьем.

А чтобы люд имел защиту от Черта, ведьм поганых и их козней, отправил Володарь в каждое княжество по Проклятому атаману. Должно им смотреть, кабы колдовство какое не творилось, да помогать старостам, ежель что такое приключится, с чем без помощи ворожейной не справиться.

В хуторах, что обильно раскинулись по всему Кряжу, никаких ворожейников, конечно, отродясь не бывало. Коли беда приходила, за помощью в Каменн посылали. Ибо в столице сразу три Проклятых атамана служат – оберегают само сердце королевства, главный его оплот. Потому один всегда может отправиться на помощь люду доброму, не страшась, что без него город в опасности останется. Двое других жизни свои положат, но защитят столицу от ворога.

С тех пор немногое изменилось. И поныне так: девять атаманов княжества стерегут. Трое – Каменн охраняют. Один из них всегда при короле служит, второй – людские споры решает, а последний – за границами да подступами к городу следит.

Речи о Северном Кряже

* * *

Тишина в комнате была мрачной, тяжелой, будто Лютовид в глубоком могильнике оказался. Да он и чувствовал себя так: закопанным под землей, задыхающимся. Мельца завладела его дыханием, его жизнью, его жалким сердцем. Как ей это удалось? Как он оказался так глуп и неосторожен, что попал под ее безжалостные чары? И теперь не будет ему без нее жизни. Все, что суждено, – мучиться от того, что не уберег. На Свете ли Белом, в Мертвом ли царстве, но он отыщет свою панну. Там, в груди, где положено быть сердцу, теперь лишь тлели угли. В пустом нутре остался только змей. Он разворачивал свои кольца и то ли смеялся, то ли шипел: «Долго тебе искать ее придется… Года не хватит… Столетий мало будет…» Лютовид прикрыл глаза, и тотчас же голоса, что иногда едва слышно перешептывались в его голове, стали явственнее. Все атаманы, служащие Туманнице, живут с этими голосами. Иногда они шумят, иногда совсем замолкают. То один слышится, то множество. Это мертвые души, что на Свете Белом пожелали остаться, свои дела обсуждают. Среди шепота призраков Лютовид пытался лишь одно различить: голос Мельцы. Только б знать, в каком мире ее искать. Среди живых ее душа задержалась или к умертвиям подалась. Но не слышно было панны. Лишь тихие беседы почивших незнакомцев разрывали голову. Словно сговорившись, призраки галдели и галдели. Их лепет – что удары тупого топора. Боль, с которой ничего нельзя сделать.

Не видит покойников человек, но они-то видят всех. Все им ведомо. А вдруг кто заметил, что с Мельцей стряслось? Вдруг призрачный свидетель был? Будто столетний старик, Лютовид встал с кровати и опустился на колени перед каменной стеной. Закрыв глаза и прислушиваясь к шелестящим шепоткам, он начал произносить слова древнего заговора:

– Призываю тебя, Всесильная Туманница. Твоя власть неоспорима и вечна. Раб твой молит о помощи. Яви то, что скрыто, коснись своей дланью, благословляя. Осени милостью. Все, что погибло, пусть возродится под твоей властью. Разбуди тех, кто уснул, останови увядание. Пусть те, кто из туманов твоих соткан, явят свои лики и покорятся моей воле. Тебя молю, тебя заклинаю, пред тобой на коленях стою и предлагаю дар крови в обмен на милость.

Лютовид достал кинжал и полоснул по ладони. Весенним ручейком по коже побежала темная кровь. Атаман стряхнул черные капли на пол. Они тут же впитались в грубые доски. Не осталось и следа. Неровное дерево, словно голодный зверь, с жадностью поглотило жертвенную влагу. Гомон голосов стал чуточку тише. А спустя мгновение сквозь каменную стену, шкаф и дверь в комнату просочились три бледные фигуры. Дымом от костра они расползлись по спаленке и остановились подле Лютовида. От них шел холод и тянулись белесые клочья тумана. На первом трупе, худосочном и долговязом, красовался кафтан с капюшоном, который, однако, не скрывал жуткого лика своего хозяина. Все тело призрака было оплетено плющом. Яркие зеленые листики торчали даже изо рта. Это был Хмурень5, старший из сыновей Осени-Туманницы. Второй сын – Свадебник6, явился на зов в нарядном сером облачении. Вот только все оно было пылью покрыто. Длинные волосы среднего брата спутались, и слышно было, как в них копошатся насекомые. Себя он увешал каменьями драгоценными. Кровавые яхонты7 блестели даже в потемках мрачной комнаты, и не сразу можно было разглядеть, что под ними зияют глубокие раны. Третьим же, и последним, явился меньшой осенний сын. Звался он Бездорожником8, и тело его было не плотью вовсе, а десятком черных воронов. Их тулова сталкивались друг с другом, а крылья нещадно бились в попытке вырваться на волю. Там, где положено быть рту, клубились облачка пара, а вместо глаз две капельки воды висели в воздухе.

– Зачем позвал нас, атаман? – Это старший брат молвил, Хмурень. Едва произнес, как в воздухе прелой листвой запахло. А изо рта еще обильнее плющ полез.

– Помощи вашей просить хочу. – Лютовид так и остался стоять на коленях. Снизу вверх он смотрел на трех братьев, ожидая, что в любой момент они могут уйти, даже не выслушав.

– чем же надобна тебе от нас помощь?

– Я женщину ищу. Мельцей зовется. Укажите, где она. – Будто погруженный под воду, он захлебывался собственным бессилием. Голос хрипел и срывался.

– Нынче Лето Звонкое властвует. А наша пора еще не пришла. Неведомо нам, что с твоей любимой приключилось. – Средний брат, Свадебник, печально вздохнул. От этого движения раны на груди его разошлись, пуще кровь потекла по бусому камзолу. Каждая капелька в яхонт красный превращалась.

– Но мы знаем того, кому может быть известно… – Это самый младший, Бездорожник, речь повел. И слышалось воронье карканье, когда он говорил.

– Нынче озера и реки обильно разлились. Смерть подати свои законные собирает. Ежели вод много, ему всегда Безликая Прачка помогает.

Лютовид не дышал. Он запоминал каждое слово и пытался не дать отчаянью вновь завладеть разумом. Он так наделся, что братья знают, где Мельца…

– Отправляйся на запад. Найди лядину9 ольховую. Там есть изгородь живая из серого боярышника. Подле нее и Безликую Прачку сыщешь.

– А как с ней говорить, ты и сам знаешь…

Братья замолчали. Лютовид понял: больше они ничего ему не скажут. Низко поклонившись, он нашел в себе силы поблагодарить сыновей Туманницы:

– Спасибо вам, Осенние братья. За ответ, за помощь, за то, что на зов явились.

– Не грусти, атаман. – Изо рта Хмуреня выбрались новые побеги плюща. Они обвили его шею, принялись за плечи. – Найдешь ее, коли любишь.

– А оже10 нет, так и искать нечего. – Вместе с дыханием Свадебник выпустил очередной клуб пара, и всю спальню заволокло туманом.

– Некоторым дорого приходится платить, чтобы любовь познать, – вороньим карканьем раздался голос Бездорожника. – Не златом-серебром – жизнью, свободой, разумом. А с кого-то Судьба и тройную цену стребует. – Глаза-капли вдруг сверкнули, будто свет лунный отразили.

– Ты подумай, атаман… – Плющ уже из пустых глазниц Хмуреня полез, на стены спаленки карабкаться начал, за ноги Лютовида цепляться. – Может, оно и к лучшему, что желанная твоя исчезла.

Лютовид вскочил на ноги и вплотную приблизился к старшому. Змей внутри взвился, пасть ощерил, клыки выпустил. Злобным шипением голос Лютовида раздался:

– Она моя. Я найду ее. Любую цену заплачу.

– Ну что ж… Тогда в добрый путь, атаман. – Свадебник печально улыбнулся. Несколько капель крови упали на пол, застыв сверкающими камушками. – Может, доведется на свадебке вашей погулять…

Хмурень обратился плющом, обвил стены, распахнул крепкими побегами створку окна и выбрался наружу, оставив после себя остроконечные листочки. Свадебник обернулся туманом, развеялся по комнате и вместе с порывом ветра устремился наружу. А Бездорожник стаей воронья порхнул в очаг и через трубу вылетел в сереющее небо, усыпав пол черными перьями. Долго еще в воздухе слышались грозные птичьи крики.

Дверь в спаленку неожиданно отлетела в сторону, стукнулась о стену. На пороге стоял Багумил. На лице ужас застыл, глаза стеклянные. Тщетно пытался он воздуха глотнуть, грудь ходуном ходила.

– С собой меня возьмешь!

Староста походил на разбуженного по зиме медведя. Едва ли не рычал, ошарашенно оглядываясь по сторонам и брызжа слюной. Лютовид оторвал пару листочков плюща, собрал с пола вороньи перья и крошечные алые камушки. Они ему еще в ворожбе пригодятся. Мало ли, какое зелье али заклятье для Мельцы сотворить надобно будет. А с такими подарками, что Осенние Братья оставили, колдовство великой силы получиться может. Мрачно атаман взглянул на старосту. После убийства аптекаря он ощущал странную жажду: уничтожать дальше. Мстить… Кто, как не отец, предавший свое дитя, достоин ужасной кары? Из последних сил Лютовид сдерживался, чтобы не спалить старосту и этот чертов дом. Он лишь коротко бросил «Нет!» и направился к выходу. Но Багумил преградил дорогу, заслонив проем могучей фигурой.

– Она дочь моя! Ты должен взять меня с собой!

У Лютовида перед глазами от гнева потемнело. Внутри полыхнул огонь, грозящий вырваться наружу и сжечь все кругом дотла.

– Дочь?! Поздно ты об этом вспомнил, староста! Лишился служанки?

– Я не был обязан кормить чужую девку! – Багумил ударил кулаком по стене, оплетенной плющом.

– А если чужая, зачем она тебе? – Лютовид оскалился, ощущая себя загнанным в ловушку зверем.

Ему хотелось растерзать выродка и бросить куски его подле тела аптекаря. Похоже, у старосты не было ответа на этот вопрос. Он молча сопел, обдирая цепкий плющ от стены.

– А вдруг моя?

Лютовид едва не расхохотался двуличию и лицемерию старосты.

– Если твоя, будешь плакать, а если чужая, можно и забыть?

Он обошел старосту, и тому не оставалось иного выхода, как отступить в сторону.

Тихий гул голосов на кухне был слышен даже наверху. Лютовид спустился вниз и заглянул в проем. Хотовит и Вигарт, лишенные оружия, стояли в стороне, покорно опустив головы. Антип, вмиг осунувшийся и словно бы уменьшившийся в размере, сидел прямо на полу, в углу. Руки его были связаны, а лицо опухло так, словно над торговым хорошенько поработали чьи-то кулаки. Он поднял взгляд и уставился на атамана. Глаза его блестели, точно у дикого зверя.

– Что смотришь, ворожейник? Любуешься, как меня твоя благоверная отходила? – Из его рта брызгала слюна, а из лопнувших губ сочилась сукровица. – А я-то всего лишь назвал ее истинным именем – шлюхой твоей.

Лютовид и сам не понял, как так получилось. Вот стоит спокойно, на торгового смотрит. А в следующее мгновение уже бросается на него, и пламя внутри бушует, по ладоням жидкой лавой растекается. Гирдир и Сальбьерг его схватили, от Антипа оттащили. Но ненависть и злость Лютовида были столь велики, что огонь вырвался наружу. Волосы торговца запылали. Он заверещал от боли и упал. Связанными руками пытался он сбить огонь, катался по полу и вопил. Пламя объяло голову, и казалось, что языки огня – это его волосы.

– Да что с тобой такое?! – Сальбьерг всадил кулак в челюсть Лютовида, и атаман покачнулся.

Острая боль на мгновение отрезвила, заставила очнуться.

– Заморозь его. Как поступил с моим огнем у аптеки. – Лютовид усмехнулся, понимая, что обращать чело Антипа в лед ипат не будет.

Он еще раз взглянул на предателя, чьи крики превратились в слабые стоны, и пламя, послушное воле хозяина, улеглось. Гирдир подскочил к торговцу – его волосы уже успели сгореть, а кожа покрылась жуткими волдырями и прямо на глазах облезала. Лютовид отвернулся и направился к выходу.

– Ты куда? На закате мы уезжаем. – Воевода хмурился, в синих глазах стыл лед. Кажется, еще секунда, и из них вырвется метель. Но Лютовида не страшила холодная ворожба детей Ледяного Князя.

– Уезжайте. А у меня дело есть.

Он покинул кухню, где все насквозь провоняло паленой кожей и предательством.

* * *

Там, где прежде разливалось озеро, нынче вольготно раскинулось море. Из воды торчали зеленые кроны дубов и острые макушки елей. Деревья казались срезанными, неправильными, словно увечными. По зеркальной глади плыли листья и стебли береговых трав. Солнце медленно садилось, окрашивая безрадостную картину в золотисто-алые тона. Казалось, будто это кровь течет по златым одеяниям.

Лютовид сидел в лодке, которой правил Бутьян, старожил погоста. Шустрый старик быстро согласился одолжить ее, но лишь с условием, что поедет вместе с атаманом. Отбирать силой хлипкое суденышко Лютовид не хотел. Он чувствовал, что еще немного, и не сможет контролировать себя и ту боль, что растекалась отравой по нутру. А старику просто было любопытно. Так что ему стоит потешить чужое любопытство? Все равно к концу путешествия могильщик уже не будет испытывать иных чувств, только страх…

Легенда местных о том, что озеро прежде было ведовским котлом, где варились зелья, обретала смысл. Казалось, что колдовской отвар со множеством ингредиентов выплеснулся наружу. Травы, листья, цветы, грибы, ветки…

– А я для Мельцы могилку-то давно вырыл. Чуяло сердце. – Бутьян махнул веслом и довольно улыбнулся, будто выиграл в давнем споре.

Лютовид сжал морщинистое горло Бутьяна.

– Ты сам ляжешь в ту могилу, если не замолкнешь.

Пылающий внутри огонь грозил вырваться наружу. Еще никогда не было так трудно сдерживать тайную силу. Старик бросил весла и вцепился в руку Лютовида, дергаясь, как рыбешка, во все стороны. От его судорог и тщетных попыток сделать глоток воздуха ладья раскачивалась на воде. Когда лицо Бутьяна посинело, Лютовид разжал ладонь. Кашляя и отплевываясь, старик перегнулся через борт. Лютовид же взялся за весла. Стремительно и легко лодочка полетела прямо на запад. Ясное Солнце опускалось все ниже, небо серело, и вода больше не казалась голубым зеркалом. Медленно она превращалась в черный опасный омут, готовый затянуть каждого глупца, осмелившегося пуститься в путешествие.

И вдруг в воздухе со всех сторон полился горестный плач. Протяжной мелодией волынки он плыл среди деревьев, по затопленным землям. От диких завываний стыла кровь, а тело начинало дрожать в ознобе. Старый Бутьян затрясся, сцепил ладони в замок и зашептал молитву Созидателю. Кое-где показались редкие клочки суши с грязной травой и обломками веток. Молодой лес стойко сопротивлялся стихии. Ольховые заросли выдержали атаку дождя и ветра. Не сломились под натиском бури. А среди них серели сплетенные насмерть стволы боярышника. Они образовывали стену, почти такую же плотную и непреодолимую, как крепостные стены Каменна. Протяжные завывания стали еще громче. И непонятно было: то человек рыдает, али волынка плачет. За одним из деревьев мелькнула чья-то фигура. Раздался плеск воды, и по изгороди пробежала жуткая сгорбившаяся тень. Молитва Бутьяна зазвучала быстрее. Наконец появилась и хозяйка темного силуэта. В тумане контуры казались неясными, размытыми. Скрюченная бабка вышла из-за дерева, прохромала к кромке берега, склонилась над водой и начала что-то усердно полоскать. Бутьян тоже заметил женщину. Испуганно старик схватился за весло. Оно шлепнуло по воде, и Прачка резко повернулась к ним. Лицо ее было скрыто дешевой голубой маской, какую можно купить на любой ярмарке. Даже отсюда виднелись грубые неровные мазки, покрывавшие шершавую поверхность. Прорези глаз и рта – три перевернутых дуги, разнящиеся лишь размером. Там, где положено быть носу – два прокола. Черным угольком нарисованы грозно нахмуренные брови. Но как ни старался мастер передать злобные черты, все же маска казалась равнодушной, холодной. Будто там, за ее покровом, не лицо – пустота. Безликая Прачка вытащила из воды какую-то тряпку, отжала и швырнула на ветку, что нависла над самой землей. На воде, в том месте, где она полоскала чью-то одежду, разлилось кровавое пятно.

Лютовид выпрыгнул из лодки, оказавшись по пояс в холодном озере и, тяжело переставляя ноги по илистому дну, зашагал к старухе. Он сейчас тоже молился. Но намного отчаяннее Бутьяна. Молил атаман Созидателя о Мельце, чтобы живой оказалась, чтобы не ее эта одежда была.

Когда Лютовид дошел до Безликой Прачки, та уже взялась за мужской кафтан. Добротное черное полотно загадочно поблескивало даже в неверном свете засыпающего солнца. Черные же шелковые нити будто сверкали, сложенные в причудливый узор. Лютовид сглотнул, глядя на знакомое одеяние, а Прачка окунула его в воду и принялась яростно полоскать. Вода еще пуще прежнего окрасилась кровью. Алые ручейки побежали к ногам атамана, пропитывая темно-зеленую ткань штанов. Тело будто окаменело, и пришлось сделать усилие, чтобы продолжить свой путь.

Но Лютовид упрямо дошел до старухи. Полностью выйдя из озера, он остановился на берегу, между Прачкой и водой. Лицо в маске поднялось к нему, и скрипучий, как ржавые дверные петли, голос прокаркал:

– Знаю, зачем пришел… Задавай свои вопросы да проваливай. Дел у меня полно. Нынче умертвий развелось, что знай только – прибирать за всеми.

Лютовиду было известно, что любому, кто осмелится встать между Безликой и водой, положены честные ответы на три вопроса. Да только он не верил, что отыщет старуху. Как найти правильные слова, чтобы про Мельцу разузнать? Он поклонился помощнице Смерти, чувствуя, как, наверное, впервые в жизни дрожат руки, а страх ошибиться наполняет горло желчью.

– Приветствую тебя, Безликая…

– Кончай уже тянуть. Спрашивай.

– Где Мельца? – Лютовид даже подумать не успел, а губы уже произнесли вопрос.

– В пути она.

Не на такой ответ он рассчитывал. В пути куда? В Мертвое царство?

– Жива ли?

Прачка поднялась и хромая приблизилась к Лютовиду. В нос ударил острый запах сырой кладбищенской земли и трав.

Снизу вверх смотрела на него Безликая. В прорезях маски лишь тьма клубилась. Лютовиду же казалось, что Прачка на него сверху взирает, прямо с далеких небес. Все секреты видит, все тайны и пороки черной души его.

– Тело живо, – задребезжал голос. – И и душа не мертва… Да только иная теперь женщина перстень твой носит. Другая воспоминания о тебе бережет. Другой сны о тебе снятся… – Захохотала Безликая, точно дерево заскрипело. – Задавай третий вопрос! – злобно гаркнула.

Сердце грохотало в груди. Еще немного, и пробьет ребра, вырвется наружу. Тогда сквозь дыру в груди выберется змей, обовьет кольца вокруг его шеи и сломает позвонки. Не жить Лютовиду без Мельцы. Все без нее иным казалось, бесцветным, уродливым. Он и раньше красоты в мире не замечал, а сейчас и подавно. Жизнь, что состояла из пыток, боли и охоты, вдруг превратилась в жажду. Неутолимую жажду обладать лишь одной женщиной. Лютовид знал: таких, как Мельца, больше не существует. Лишь в ней одной его сила, его слабость, его жизнь и его погибель. Он найдет ее. И ежели для этого нужно нырнуть во тьму, которая клубится за маской Прачки, он это сделает.

Но затрещали вдруг ветки ольховые, будто бы медведь сквозь лядину ломился, и на берегу показался староста. Глаза дико горят, рот перекошен.

– Я третий вопрос задам!

Прямо сейчас подлая мразь воровала у Лютовида возможность найти Мельцу. Руки сами потянулись к саблям. Он так быстро вытащил их из ножен и скрестил у мясистой шеи старосты, что сам удивился.

– Только посмей…

Лезвия сильнее надавили на кожу. Выступила первая кровь.

– Отчего так горячишься, атаман? – Прачка подтянула ближе к берегу корзину с ворохом окровавленной одежды. – Пущай отец задаст свой вопрос, а жених – свой. Уж больно вы забавные – отвечу обоим.

Еще давно, на острове Бруюнхейне, где обучаются все атаманы, его научили не доверять призракам. Особливо тем, что Смерти служат. Любят они над живыми смеяться, с чувствами и горестями их развлекаться. И то, что Прачка готова ответить и ему, и старосте – дурной знак. Видать, задумала что-то. Но староста, ослепленный собственной гордостью, выпалил:

– Чья Мельца дочь?

От удивления Лютовид опустил сабли и лишь зло плюнул Багумилу на сапоги. У него был шанс узнать, где Мельца, что с ней. Он же вместо этого выбрал… Безликая расхохоталась. Эхом ее смех понесся над озером, пугая птиц и посылая волны по воде. И не было в этом звуке ни веселья, ни радости.

– А это не у меня спрашивать надо… – Старуха наклонилась и начала рыться в своей корзине. Сперва она выудила ступку, затем веточку вереска, а после потянула длинный отрез ткани… Лютовид не мог глаз отвести. Вот показался подол, за который он совсем недавно пытался удержать Мельцу. Затем – рукава. А после – лиф. Выцветшее голубое платье было порвано, покрыто грязью и кровью. Захотелось кричать. От боли. От отчаяния. Внутри все коркой ледяной покрылось. Не должно так быть. Нет…

– Чой эт ты смурным таким стал, пан атаман? Платье, что ль, признал? Так не боись, не с умертвия снято… Панне твоей уже ни к чему – у нее одежа побогаче теперича будет. А для нашего дела – в самый раз. Поможи отцу неутешному правду узнать… А я тебе за то подсоблю.

Хоть и говорила Прачка участливо, а все же слышалась в ее голосе издевка. Лютовид смотрел на одеяние в ее руке и чувствовал, как ком в горле растет, мешает дышать. Полотно жгло глаза не хуже каленого железа. Сотни ножей впивались в грудь. Невидимая рука медленно поворачивала их из стороны в стороны, чтобы Лютовид познал всю душевную боль, которая только может существовать на Белом Свете. В венах вместо крови студеные воды побежали, и, будто замороженный, с огромным трудом он протянул руки к платью. Но вместо него Прачка сунула ему ступку, а затем поманила пальцем кровавое пятно. Послушно алые капельки отделились от поблекших нитей, зависли в воздухе и опустились на дно ступки. Что эта мразь сделала с Мельцей, ежель осталось столько крови? Руки дрожали, и бурая жидкость плескалась на дне.

– Давай, атаман… Что же ты медлишь? На этот вопрос ты старосте ответить можешь. Ко мне вовсе и не нужно обращаться…

Лютовид взглянул на маску Прачки. Помощь в обмен на ритуал. Возможность заставить Багумила страдать.

Атаман опустился на колени, поставил перед собой ступку и вытащил кинжал. Потянувшись вперед, он резанул руку старосты, злорадно усмехнувшись, когда раздался вскрик боли. Поднеся ступку к порезанной ладони, Лютовид наблюдал за тем, как медленно стекает старостина кровь, смешиваясь с кровью Мельцы. Бросив вересковый стебелек туда же, он обхватил гладкие края чаши и начал нагревать, представляя, как синие язычки пламени облизывают дно. Кровь перемешалась, закипела, забурлила. Розоватые цветочки отделились от стебля и сами собой сложились в круг. А в центре, будто маленький ураган, закрутилась черная воронка. Лютовид перевел взгляд с затаившего дыхание Багумила на Прачку. Из-за маски нельзя было понять, куда устремлен ее взор, но отчего-то чувствовалось, что он суров и холоден. Она и без атамановой ворожбы наверняка знала, каков будет ответ, но отчего-то заставила и его, и старосту проходить это испытание. Переведя взгляд на плошку, Лютовид прошептал:

– Кровь младшая, кровь старшая, соединись, коли один источник у тебя, разойдись по сторонам, ежели разный. Прими цвет этого вереска, коли одного рода, останься неизменной, ежели разных. Покажи правду мне и всем, кто ее жаждет. Открой истину, не скрывай ничего.

Цветки вереска ушли на дно, скрывшись под пузырящейся поверхностью. Кровь закрутилась в воронку и стремительно начала окрашиваться розовато-лиловым. Мгновение, и в ступке переливается единая кровь отца и дочери.

– Какие еще тебе нужны доказательства, староста? – Лютовид поднялся с колен и со злостью протянул Багумилу плошку.

Тот непонимающе уставился на Лютовида, а потом перевел взгляд на Прачку. Старуха низко нагнулась над ступкой и поцокала языком.

– Д-а-а, – протянул страшный голос, – ошибки нет… Была у старосты голубоглазая дочка, а он ее сам и погубил… – Безликая хохотнула, будто веселую историю рассказывала, и покачала головой. – Родную кровь прислугой держал, а теперича могилу ей копай да новую челядь ищи.

– Нет! Быть такого не может! – Багумил выхватил ступку и вылил кровь на влажную землю. – Ложь все это.

Лютовид не выдержал и расхохотался. Злой горький смех рвал его на части. Отчаяние сводило с ума, но остановиться не было сил.

– Кровь не врет, Багумил. Твоя она дочь.

– Была его. – Безликая Прачка сунула платье обратно в корзину и вновь взялась за черный нарядный кафтан – А теперь другая семья у нее будет. Те, кто заслужил, дочерью назовут… Чужие люди твою родную кровь примут, как свою…

– Так жива? – Багумил кинулся к Безликой Прачке, едва не столкнув ее в озеро.

– Для тебя – все равно что мертва. А тебе, атаман, я вот что скажу. – Она вновь опустила кафтан в воду, пытаясь отстирать кровь. – Я твой последний вопрос знаю. И отвечу тебе честно. Перестань искать – проку с того не будет. Судьба про твою сделку со Смертью прознала, и нити ваши на гобелене в стороны развести решила. Не быть вам вместе.

– Даже после смерти я с ней останусь. – Лютовид посмотрел в прорези глаз на маске и сжал зубы.

Безликая тяжело вздохнула, будто и впрямь не все равно ей было.

– Аще11 не думаешь отступаться, то вот тебе мой совет. Ты не Мельцу ищи, а способ от проклятья избавиться. Найдешь способ, путь к панне сам отыщется. Да только все уж предрешено.

Безликая указала на кафтан в воде, от которого до сих пор разбегались алые ручейки. А староста вдруг вновь кинулся к Прачке, схватил ее за плечи и встряхнул, будто куклу тряпичную.

– Врешь, поганая старуха! Все врешь!

Лютовид бросился их разнять, да Безликая гневно выкрикнула: «Я никогда не лгу!» и исчезла, оставив после себя только маску.

– Как же так?.. – Багумил обернулся к Лютовиду, разводя руками.

А Лютовид вложил сабли в ножны и молча вытащил из озера нарядный кафтан. Оставив старосту на берегу, он отправился обратно к Бутьяну, затаившемуся в лодке. Мысли непрошенными гостями лезли в голову, запутывая и вселяя страх. А что, если не успеет он разыскать Мельцу? И что за люди ее теперь своей будут считать?

Он пытался унять дрожь в руках, но не удавалось. Договор со Смертью, проклятье – видать, времени у него много меньше, чем год. Каждый день последним стать может… Но и тогда он свои поиски не оставит. И после кончины будет рыскать зверем по Свету Белому.

Лютовид забрался в лодку и швырнул кафтан на дно. Чью одежду Прачка стирает, тому и умирать вскоре. Мельцы платье она в воду так и не окунала, значит, и впрямь жива его голубоокая панна. А вот у него дни уже сочтены.

Бутьян схватился за весла и начал грести, стремясь убраться отсюда как можно дальше. А Лютовид гадал, сколько времени ему на поиски отмеряно. Ведь такой кафтан он на службе в Каменне носил. И точно был уверен, что, вернувшись в столицу, своего одеяния там не обнаружит.

* * *

Сборы в Каменн много времени не заняли. Лютовид оставался в стороне от всего, лишь молча наблюдая, как носятся туда-сюда взволнованные кмети. Хутор же, наоборот, будто оцепенел. Спустя час вернулся староста, схватил бутылку и ушел в комнату. Другие жители попрятались за стенами домов, не забыв, однако ж, поглядывать в окна на дружинных. Все, что осталось от Граса, убрали. А перепуганный после встречи с Прачкой Бутьян принялся копать новую могилу. Лютовид же представлял, как вырвет душу аптекаря из Мертвого царства и заставит вновь испытать боль. Но даже это не сможет унять ту агонию, что теперь рвала его изнутри на части. В душе кто-то будто все выжег, оставив горку золы. Он грезил о Мельце, вспоминал ее испуганный взгляд, резкие движения. Первый раз, как ее увидел, едва живую, лежащую в постели. И как вырывалась она из рук, когда в себя пришла. Как гневно бросалась на вдову и как зачарованно рассматривала пищаль. А он в этот момент мечтал, чтобы вот точно так же смотрела на него.

Из дома вывалился пьяный староста и развеял призрачный дурман, который опутал Лютовида. Багумил размахивал полупустой бутылкой, наверняка не первой, и злобно осматривал кметей. А заметив Лютовида, шатаясь и спотыкаясь, направился прямо к нему.

Огромный кулак взметнулся вверх и полетел атаману в лицо. Но тот плавно шагнул вбок, и староста, не удержавшись на ногах, врезался в землю. За грохотом и звоном стекла раздались рыдания.

– Почему… почему ты не узнал раньше… что она моя?.. – Нелепо взмахнув руками, староста встал на колени.

Он поранился осколками бутыли, и капельки крови теперь разлетались во все стороны. Лютовид пристально следил за их полетом, за тем, как падают они на землю, впитываются в дорожную пыль. Он не испытывал ни жалости к старосте, ни сочувствия. Лишь странную дикую боль. Боль от того, что все его мечты, все глупые фантазии оказались вдребезги разбиты. Точно так же, как хрупкое стекло бутылки. За пару дней он позволил себе нарисовать невероятную картину будущей жизни. Мельцу, себя, их ребенка. Впервые он осмелился мечтать… Глупо поддался сладкому дурману и погряз в нем навечно. Он закрывал глаза и видел Мельцу. Как она улыбается, хмурится или серьезно отчитывает их сына за проделку. А может, это была бы дочь? Маленькая голубоглазая панна, королевна в их собственном, скрытом ото всех царстве. Тысячи дней, наполненных любовью, страстью и улыбками – все это у него отняли. Староста и аптекарь. А он, как последний глупец, понадеялся на других. Не будет больше такого. Прачка сказала, что Мельца жива. Он отыщет ее, спрячет и никому больше не позволит к ней приблизиться. Как самое драгоценное свое сокровище, он будет беречь панну, пока не придет за ним Смерть. Но даже после этого он останется подле. Покинет Мертвое царство, чтобы охранять самое важное, что было когда-то в его жизни.

Лютовид опустился на корточки перед старостой и медленно вкрадчиво проговорил:

– Я все силы положу на то, чтобы отыскать ее. Все… А когда найду, то позабочусь о том, чтобы вы никогда больше не встретились. Чтобы она даже имя твое забыла.

Он не слушал ни криков, ни проклятий старосты. А пьяные неловкие попытки остановить Лютовида, когда тот садился на коня, казались жалкими и смехотворными.

Атаман пришпорил Ветра, слыша за спиной, как затихает голос Багумила. Что ему чужие нелепые проклятия, когда он и так давно уже проклят? С самого рождения.

* * *

Путь в Каменн проходил в молчании. Мрачное и гнетущее, оно было жуткой пыткой. Особенно для тех, кому эта поездка сулила смерть. Антип что-то бормотал себе под нос, превратившись из бодрого ушлого торговца в сумасшедшего старика. Хотовит и Вигарт с посеревшими осунувшимися лицами держались в стороне, покорно ожидая своей участи. Но не на них и не на Антипа смотрели остальные кмети с опаской и подозрением, будто ожидали чего страшного. Каждый взгляд, который Лютовид ловил на себе, был полон страха и ужаса. Его даже в дозор побоялись ставить – наверное, думали, что испепелит весь отряд ночью. Атаман ухмыльнулся. Не зря они его опасаются. Уничтожать – вот желание, которое сжигало его своим ярким пламенем. Каждого. За то, что однажды повстречались и стали единой дружиной. За то, что служил подле них королю. За то, что оказался здесь с ними и увидал голубые очи старостиной дочери. Век бы ему ее не видать. Век бы спокойно доживать свою глупую никчемную жизнь. Она же его сердце жалкое зажгла, а потушить забыла. Сгорело оно. И вот такого – никому не нужного, ущербного, бросила его прекрасная пеплицкая панна, отправилась в дальнее странствие. Но у него есть цель… Он всегда добивался того, чего хотел. Более же всего он желал Мельцу.

– А что пеплицким с ведьмой делать? Ведь вернется же… – Вопрос Ягина зазвенел в воздухе, будто тетива, что он так ловко натягивал.

Все дружно взглянули на Лютовида и тут же отвели глаза. Он лишь пожал плечами и посмотрел на ясное звездное небо.

– Не вернется. У нее теперь другие заботы.

– Какие же?

– Силы свои восполнить да обидчикам отомстить.

– Так пеплицкие ж ее обидчики!

Лютовид недобро усмехнулся:

– Нет, пеплицкий ее спас. – Он кивнул в сторону смурного торговца.

– Так что же получается… Обидчики – это…

– Это те, Ягин, кто ее поймал. – Лютовид едва не рассмеялся. Злость и горечь в его глазах полыхнули ярким пламенем, осветив вечерние сумерки. – Уже придумали с Гирдиром, как защищаться от нее будем?

Речные и озерные воды мягко плескались в темноте. Казалось, что он снова плывет по морю, на скрипучей длинной ладье. Но нет больше покоя в шепоте волн. Покоя больше нет нигде.

Впереди задрожал огонек. Слабое пламя отчаянно сопротивлялось вечернему ветерку. Маленькое, но мужественное, оно вело путников вперед, указывая верный путь в опасной темноте. Огонек оказался толстой свечой в грязном фонаре, дребезжащем от малейшего дуновения воздуха. Он раскачивался на длинном шесте, воткнутом в землю подле грубо сколоченного моста. Неотесанные бревна были покрыты ветками и сучками, но столь ладно сбиты меж собой, что казались единственным надежным сооружением во всем королевстве.

На Лютовида навалилась такая тоска, что стало трудно дышать. Каждый вздох отзывался в груди болью. Пламя свечи откликнулось на эту мучительную агонию и вспыхнуло синим светом. Стекло фонаря не выдержало напора ворожейного огня и треснуло. Во все стороны брызнули сверкающие осколки. Вои дружно повернули к Лютовиду головы. Гирдир схватился за рукоять топора, а Ягин вцепился в лук. Его рука замерла на полпути к колчану со стрелами. Атаман ухмыльнулся. Как легко они готовы предать его снова. Во мраке послышались чьи-то торопливые неловкие шаги. От темноты отделилась невысокая фигура. По мосточку к кметям спешил крепкий мужичонка в простой одежде. В руках он сжимал топор, какой найдется у каждого дровосека. Его маленькие блестящие глаза быстро оглядели всех воев. Кивнув самому себе, как будто что-то решил, мужик поклонился и звучным голосом поприветствовал дружину:

– Добре вам, молодцы.

Сальбьерг отвел настороженный взгляд от Лютовида и ответил:

– И тебе добре. Вижу, переправу соорудили?

Мужик пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу, и как-то неловко поглядел на путников.

– Да. Тут нынче не проехать стало. Нам-то оно и не шибко надо. Да господ много через места эти в Каменн ездит, пришлось вот потрудиться.

– Знатная переправа вышла. Крепкая ли? Выдержит нашу дружину?

– Крепкая, господин. Созидатель свидетель – карета господ богатых по ней проехала – и бревнышко не шелохнулось!

– Тогда и вправду крепкая. – Сальбьерг снова взглянул на Лютовида.

Атаман ответил прямым взглядом, подняв брови. Вся дружина будто ожидала, что он устроит бой на этом самом мосту. Может, им стоит и его связать, как торгового? Для спокойствия душевного. Да только его никакие веревки не удержат.

– Крепкая-крепкая. – Дровосек, не подозревавший, что происходит, гордо кивал. – Мы бы и побольше соорудили, да вчера такие нетерпеливые господа проезжали. Все им скорее надо было, то ли болезную везли, то ли немощную. Так нам их возница и помог. Дюжий детина, скажу я вам…

Мужик продолжил еще что-то говорить о столичных путниках, а Лютовида вновь обуяла злость. Столько бесценного времени они тратят здесь. Столько попыток найти Мельцу. Ударив бока Ветра, он погнал коня вперед. Перепуганный лесоруб едва успел отскочить в сторону. Готовым же схватиться за оружие кметям пришлось споро последовать за ним.

* * *

Днем ранее

Седой Дождь обрушил на Северный кряж всю свою гневную мощь. Но вдоволь нарезвившись, решил все же передохнуть. Почти неделю он бушевал над землями кряжа, летая с Буйным Ветром по всему королевству. Но очень быстро двум молодцам стало скучно, и они придумали новую забаву. Выманили Бурные Реки из их уютных берегов и принялись водить с ними хороводы. Реки разлились обильными потоками, превратив богатые земли в унылое болото. Но, как часто и бывает с мужчинами, Дождю и Ветру надоело это развлечение. Они устремились в другие королевства, оставив реки в слезах и горе.

Демьян рассматривал унылый пейзаж за окошком удобной кареты. Вышедшие из берегов речки покрывали собой большую часть Северного кряжа. Кое-где виднелись лишь крыши домов. Особенно мрачно выглядели затопленные погосты – торчащие из воды серые могильные камни, покрытые мхом, тиной и илом. На душе от такого зрелища становилось тяжко и печально. Отвернувшись, Демьян взглянул на свою госпожу. Пани Угла задумчиво глядела в окошко, перебирая на шее жемчужное ожерелье. Несмотря на солидный возраст, его хозяйка оставалась величавой и деятельной. Сейчас же она была непривычно тиха. Демьян, разменявший шестой десяток весенок, втайне восхищался той, которой служил вот уже тридцать Холодниц. Возможно, он был даже немножко влюблен в свою госпожу. Ну а как иначе?! Такая женщина! С твердым и непоколебимым характером, острым проницательным умом – любой мужик позавидует. Наверное, именно поэтому госпожа Марницкая не нашла друга по сердцу. Не каждый сможет мириться с такой супругой – во всем затмевающей тебя самого. Демьян, увы, тоже уступал хозяйке, но от этого преданность его не становилась меньше. Он готов был безропотно следовать за ней всегда и везде, покорно признавая превосходство госпожи.

Сегодняшнее ее молчание было столь непривычно, что Демьян занервничал. Может, это от вынужденного заточения в карете? Унылая погода делает свое дело – даже самый радостный человек поддастся грусти.

А они уже три недели пребывали в пути и, кроме кареты и постоялых дворов, ничего не видели. А тут еще проливные дожди…

Неожиданно карета покачнулась и остановилась. Госпожа Угла бросила на Демьяна удивленный взгляд, и он тут же поторопился выяснить, что приключилось. Не успел и дверцу отворить, как та распахнулась сама под сильной рукой конюха Смела. Массивная фигура загородила собой проход, и в без того сумрачном пространстве кареты совсем темно сделалось.

– Дальше ехать не могём, госпожа! – Его зычный голос спугнул стайку птиц, нашедших укрытие на торчащей из воды осине.

Демьян тоскливым взглядом проводил птичек и выбрался наружу, оттеснив Смела.

– Эт еще почему?

– Да озеро тут местное из берегов вышло, речка разлилась. Мужики переправу смастерить пытаются. Подсобить им надо бы, а то больно хилые.

Демьян осмотрелся. Карета примостилась на круглом пятачке земли, который каким-то чудом вырвался из водяного плена. Куда ни посмотри, везде одна картина – вода.

– Долго еще до дома? – Демьян поглядел на Смела сурово и осуждающе, как будто бы во всем этом безобразии была лишь его вина.

– Ну… Мы нынче мимо Венца Королевы проезжаем. При хорошем исходе – седмицы четыре. А так…

– Демьян, отойди-ка!

Госпожа Угла совсем не женственно высунулась из кареты и оглядывала землю в поисках места, куда можно поставить ногу в красивой туфле. Демьян и Смел, как по команде, стали по обе стороны от хозяйки и подали ей руки. При этом Демьян хмуро запричитал:

– Не стоит вам выходить, госпожа. Мало ли чего от этих… – быстрый кивок в сторону плотников, – можно ожидать. Да и вдруг простудитесь. Ветрище вон какой!

– Демьян, что ты как дед старый?

Госпожа выбралась из кареты и подобрала подол богатого дорожного платья. Расшитая золотой нитью ткань замерцала даже без помощи солнышка. Демьян на минутку залюбовался хозяйкой. Ну да, ворчит. Ну так он и есть уже дед. И главная его забота – безопасность пани.

Она же с удовольствием вдохнула стылый воздух, хранящий запах влажной травы и земли.

– Хочу прогуляться. Совсем кости затекли в этой телеге. А ты, Смел, поди помоги. Это ты правильно придумал.

Смел закивал и, как огромный медведь, потопал к плотникам. Демьян засуетился вокруг госпожи:

– Не надо бы, пани. Простудитесь. Сыро тут. Ноги промочите. А вдруг болото под водой какое?!

– А ну, цыц! Пошли. И чтоб ни звука от тебя не слышала.

Пани твердой походкой зашагала по тонкой скользкой тропинке, а Демьян поспешил за ней. Дорожка извивалась змейкой, разделяя воду на рваные лоскутки. Впереди виднелся лес. Выглядел он жалко и уныло: как будто кто-то беспорядочно натыкал в землю деревья. Вот три ольшняка12 сбились в кучку, а вот одиноко из воды торчит осинка. Еще дальше – старая разросшаяся ива пригорюнилась, тяжелые ветви к самой воде опустила. Тропка чуть расширилась, словно зазывая странников на прогулку. Демьян покорно плелся за госпожой, придумывая, как бы заманить ее обратно в карету и отсидеться там. Он так увлекся поиском достойного предлога, что упустил пани Углу из виду. А когда очнулся, она шагала уже далеко, легко переступая валуны, принесенные сюда водой. Демьян поторопился к ней, как вдруг хозяйка резко согнулась пополам. Так же внезапно выпрямилась, потом нагнулась еще раз и стала оглядываться по сторонам. Увидев Демьяна, она замахала ему руками, видимо, призывая к себе. Демьян засеменил по ослизлой земле, а хозяйка все махала руками – наверное, хотела, чтобы поспешил. Как мог быстро, Демьян добрался до госпожи. Запыхавшись, он пытался утереть пот со лба и одновременно узнать, что же случилось. Но пани его опередила:

– Ты посмотри сюда, Демьян! Посмотри!

Она с силой потянула его за рукав дорожного сюртука, и Демьян едва не грохнулся прямо в грязь. Оказалось, что они стоят у самого края оврага. Землю безжалостно размыло, дождь оголил корни дерев – длинными пальцами они вырывались из земли. Демьян осторожно приблизился к краю и заглянул вниз, куда указывала госпожа. Испуганный возглас сорвался с губ, и старик быстро зашептал молитву Созидателю.

– Что ты там бормочешь, дурачина эдакий?! Спускайся вниз. Вытащить ее оттуда надо!

Демьян диким взглядом посмотрел на хозяйку, а затем перевел взгляд на дно оврага. У высокого ольшняка лежала полностью обнаженная женщина. Ее длинные волосы спутались с древесными корнями, а посиневшая кожа была покрыта таким количеством ран, что Демьяна замутило. Утопленница… Наверное, дождь швырял ее об острые камни, потому она вся была изрезана.

– Чего стоишь, дубина?! Спускайся!

– Госпожа… – Демьян сглотнул и обратил взор на хозяйку, – Утопленница же! Как есть – утопленница! И вид срамной! Недоброе тут приключилось. Зачем тело мертвое тревожить?

Пани смерила его таким взглядом, что Демьяну еще больше поплохело.

– Ты что, дурак старый, не видишь? Дышит она еще! Полезай быстро! А иначе я тебя самого утоплю. Будет тебе и утопленник, и вид срамной.

Демьян вздрогнул. Ну вот, прогневил госпожу. Не надо было отпускать ее на прогулку. Теперь еще с покойницей хлопот не оберешься. Тихонько бормоча молитву, Демьян принялся осторожно спускаться вниз. На обнаженное истерзанное тело он старался не глядеть.

Глава IV. Испитая до дна чаша

Взявший в руки сей Лечебник, знай, на темную тропу ступаешь. Ибо все, о чем прочитаешь здесь, у Черта подслушано и с его слов писано. Какое бы доброе дело не задумал, заклятья, кои обнаружишь на страницах, к силе Тьмы взывают. Душу свою Чертовой власти открываешь, пред ним беззащитен остаешься. А уж он-то найдет способ тебя во Тьме лютой утопить. Для заговоров, здесь сохраненных, душа и кровь надобны. Для зелий – травы, коих ни у живых, ни у почивших не сыщешь. Аже готов дела скверные творить, то увраж13 овый14 – первый тебе в том помощник. Но помни, как из Мертвого Царства не возвратиться, так и с тропы темной уже не сойти. Лишь вперед по ней идти можно, ибо за спиной твоей полчища призраков ныне собираются. Погубить тебя они задумали в тот день, когда книгу сию в руки взял, и обратно уже не отпустят. Мое же дело – предупредить. Твое – выбор сделать. Книгу спрячь, где взял. От Черта, от греха подальше.

Оче15 словам моим не внял, ступай же на тропу темную и лихую. Мы ждем…

Чертов лечебник

* * *

Три месяца спустя

Напрягая все мышцы, Лютовид подтянулся вверх и ухватился за выступ в скале. Упираясь ногами в отвесную каменную стену, с огромным трудом он взобрался на ровную площадку. Наконец-то… Рваное дыхание с хрипами вырывалось из легких, в горле саднило от стылого воздуха. Все тело ныло. Натруженные от долгого подъема мышцы гудели. Руки и ноги дрожали, отказываясь подчиняться воле хозяина. Несколько часов подряд он карабкался вверх, едва ли не срываясь. Когда обмотанная вокруг ладоней ткань истончилась, и выступила кровь, Лютовид даже обрадовался. Мокрые пальцы соскальзывали, и каждая минута грозила стать последней. Одно неловкое движение, и он рухнул бы вниз. Тогда дух его облетел бы весь Белый Свет и отыскал Мельцу. Но, наверное, он был эгоистом и глупым мечтателем. Даже сейчас, спустя три месяца, верил словам Прачки, что Мельца жива. В душе теплилась надежда, что успеет он еще ее найти, успеет обнять крепко-крепко, прижать к груди и вымолить прощение за то, что не уберег. Драгоценностями, одеяниями, поцелуями. За столько лет он много богатств скопил – все их бросит к ногам пеплицкой панны, только бы не прогоняла его. Пусть соврет, что любит. Пусть обманет, что прощает, что ждала – ему все равно. Он в любую ложь ее поверит. Любой каприз исполнит, любой приказ… Только бы подле нее быть. Потому и хватался отчаянно за каждый выступ каменный, за каждую ветку. Чтобы еще чуток на Свете Белом задержаться. А когда найдет Мельцу, тогда и в могильник лечь можно.

Наверху было в разы холоднее, чем у подножия горной гряды. Пока в Северном кряже устанавливала свои порядки Осень-Туманница, здесь уже вовсю властвовала Зима-Лютыня. В лунном свете белыми адамантами искрился иней, покрывший обнаженные деревья.

Это место было пропитано обреченностью и болью. Протяжно завывал ветер, а в нем слышались стенания неведомых призраков – душ тех, кто когда-то здесь погиб. Подчиняясь силе рассвета, небо неохотно светлело, из черного превращаясь в бледно-розовое. Луна же, однако, не спешила уходить. Будто серебряное зеркало, она приклеилась к небосклону, неаккуратно стертая с одной стороны. Лютовид слышал, что над Ледяным уделом круглоликая висит целые сутки и никуда не исчезает. Острой верхушкой гора пронзала небо, и казалось, что часть ее стоит на земле, а часть парит в облаках. И на той, что вспарывала тучи, царили вечные сумерки.

Повисла в воздухе ледяная морось – то ли туман оседал, то ли дождь начался. Собрав все силы, Лютовид поднялся и осмотрелся. Здесь нужно быть настороже. Постоянно. Он вытащил обе сабли, озираясь по сторонам. Отовсюду доносились шорохи, мелькали неясные тени. В любой момент могла появиться смертоносная тварь да укоротить и без того малый срок его жизни. Говорят, именно тут обитают бельвуны – напоенные Чертовой кровью змеи. Ледяной удел – их скрытое ото всех пристанище. Когда ведьма призывает проклятье, ее зов взмывает ввысь и достигает слуха одного из аспидов. Бурлит Чертова кровь, что в их телах течет, переносит силой ворожейной прямо к ведьме…

А еще говорят, что живут на сей горе черные единороги. Давным-давно покинули Северный кряж и скрылись в сумеречных лесах Ледяного удела. Страшны и опасны они. Тому, кто попадется им на пути, несдобровать. Проткнут длинным острым рогом, растерзают плоть, а кровь выпьют. И как только коснется она языка, сможет единорог облик человечий принять. Да ненадолго это. Однако ж так им нравится людьми быть, что совсем разум утратили от кровавой жажды. Атаманы охоту на них открыли, вот и укрылись Чертовы твари высоко в горах, под опекой Дочерей Тьмы. Те же их хладнокровно использовали для своих лихих деяний.

А сколько растений и трав здесь диковинных – в Северном кряже таких и не сыщешь. Зелья, что с их помощью сварить можно, лютой силой обладают. Капли достаточно, чтобы зло сотворить.

Лютовид осторожно ступал по влажной земле. По лезвиям сабель скользили мутные блики, словно в зеркалах отражались невидимые человеку отсветы. Там, где черный змей заворачивал кольца, руку жгло. Треугольная морда Драггура уже достигла плеча. Появились глаза и ноздри, раздвоенный язык стал четче и длиннее. Острые торчащие чешуйки превратились в черные рубцы на коже. Будто кто ножом их вырезал, а раны пеплом засыпал. Но страшнее всего было чувствовать, как змей овладевает его телом и разумом, как он скользит под кожей, стремясь к сердцу. Впервые Лютовид ощутил это два месяца назад, когда дружина вернулась в Каменн. Тогда он заперся в своей комнате и провел древний ритуал, вытащив душу аптекаря из Мертвого царства. Он пытал дух насильника, пользуясь властью, данной только осенним атаманам. Заставлял мразь вновь и вновь испытывать боль. Его огонь мог сжигать души, мог мучить их, и Лютовид делал это, хоть когда-то и дал клятву применять сию силу лишь во благо. И когда душа выродка, обретя на несколько мгновений плоть, сгорала в огне, Лютовид почувствовал, как довольно зашипел змей. Черная тварь на руке, похоже, обладала собственным разумом и получала удовольствие от чужой боли. Потом это повторилось снова. Много раз.

Безликая Прачка сказала тогда: «Ты не Мельцу ищи, а способ от проклятья избавиться. Найдешь способ, путь к панне сам отыщется». С упорством приговоренного к смертной казни он уцепился за эти слова и принялся искать любые упоминания о Змиевых проклятьях. Десятки ведьм сгинули в пыточном порубе16, пока Лютовид пытался вырвать из них признания о том, где искать Бельвунов и сведения о них. И в те моменты, когда резал и жег тела ворожеек, он вдруг осознавал, что искренне наслаждается происходящим. Видеть чужую боль и понимать, что не только ты полыхаешь в агонии, становилось необходимым. Змей довольно шипел и туже сплетал кольца.

В какую-то минуту Лютовид понял, что если не найдет сил обуздать эти чувства, то Драггур быстро доберется до его сердца, и все шансы отыскать Мельцу будут навсегда утрачены. Даже находясь далеко от него, она была маяком в вечном тумане, оберегала от столкновения со скалами, от неминуемой погибели. Лютовид крепче сжал рукояти. При мыслях о Мельце змей на руке плотоядно оскалился, будто тоже желал завладеть панной. Странная необъяснимая ревность к тому, кого даже не существует во плоти, затмевала разум атамана.

Резкое скрипучее карканье вырвало Лютовида из омута опасных мыслей. Он прошел уже далеко вперед, погрузившись в голубоватый сумрак. На небе по-прежнему, намертво приклеенная, висела болезненно-бледная луна, хотя там, внизу, должен был наступить солнечный полдень. Черный ворон с блестящим оперением вспорхнул с ветки и плавно взмыл в серое небо, разрезав крылом воздух возле атаманова лица.

Лютовид присмотрелся к дереву, на котором сидела птица. Узловатые, скрюченные ветви, будто стариковские пальцы. Морщинистый, изъеденный насекомыми ствол. Следы чьих-то когтей… Но не это заставило атамана замереть на месте в предвкушении. На коре аккуратными шрамами белело вырезанное изображение кубка. Посередине его чашу пересекала длинная волнистая линия. Вот оно! Символ опасности, оставленный самыми первыми атаманами, вознамерившимися раз и навсегда покончить с Дочерьми Тьмы. До сих пор ходит легенда о том, что, странствуя по Ледяному Уделу, Проклятые везде оставили знаки-подсказки. Там, где было спокойно, на деревьях и камнях они изобразили пустые чаши. Чем большую опасность они встречали, тем выше поднималась линия. Ну а ежели довелось увидеть до краев наполненный кубок, с линией над чашей, знай – дошел до страшного ущелья, где ведьмы и сотворили свой дикий обряд. Лютовид знал об этом символе лишь по древним книгам. Звался он «Чаша опасностей» и был скорее красивой сказкой о храбрых деяниях первых атаманов. Для Лютовида же чаша стала надеждой: он на верном пути. Много недель он потратил на изнуряющую охоту за ведьмами, на пытки, на изучение старых летописей. Все лишь с одной целью – узнать о проклятии, которое должно было привести его к Мельце. Да вот беда: мало кто из ныне живущих мог сказать, чем опасны Бельвуны. Ни атаманы, ни сами ведьмы не знали, как их призвать, в чем их сила. Книги же вызывали ярость единодушием авторов. Почти дословно там упоминалось лишь то, что Бельвуны – великое зло, неискоренимое и поражающее все на своем пути, и писать о нем что-либо еще – накликивать беду.

Продвигаясь по склону, поросшему боярышником, Лютовид наконец позволил сонму мыслей атаковать себя. Пойманная в Пеплицах Черупка была не простой ведьмой. Ни одна из тех, что он за эти два месяца изловил, не знала, ни как вызвать Бельвунов, ни, тем более, где об этом прочитать. Черупка же ведала о тайне призыва. Более того, ведьмы признавались, что такая ворожба сил недюжинных требует да навыков. А он, наивный дурак, повелся на сказку о лечебнике наставницы. Ох, непроста ворожейка та была. Лютовид корил себя за глупую ошибку, что не убил ее сразу. Нынче же по всему Северному кряжу слухи ползли, будто затевают прислужницы Чертовы что-то. Участились их бесчинства, полеты. Однажды Лютовид с собратьями даже шабаш выследил. Давно ведьмы не объединялись в ковены и не собирались вместе. По одиночке всегда легче выжить и спрятаться. Но эти не побоялись, слетелись в одно место… Дурное предчувствие все сильнее овладевало Лютовидом. Но ничто не сможет помешать ему найти Мельцу. Ни одна власть не удержит его.

Он изловил десятки ведьм. Несколько недель мучил и пытал их, задавая лишь один вопрос: кто такие бельвуны? Из их путаных ответов и горячечного бреда выуживал крупицы знаний, слухов, старых сказок. Так он оказался на Ледяном уделе. В поисках того единственного, что могло дать необходимую подсказку. По всему выходило, что все самые важные знания ворожеек спрятаны именно здесь.

Острыми иголочками упали на кожу холодные дождевые капли. Потемнело еще пуще. Со всех сторон, словно сопротивляясь человеческому вторжению, слетелись мохнатые тучи. Низко и грозно они нависли над ущельем, скрыв и луну, и жидкий бледный свет. Сверкнула слепящая молния. Со всей силы ударил по горе гром. Да так, что земля под ногами задрожала. По ущелью прокатился гневный рокот.

С недавних пор Лютовид ненавидел грозу. Она превращала землю в болото, озера – в моря, дни – в седмицы. А еще гроза напоминала о том, что он не смог уберечь.

И, словно насмехаясь над его мыслями, раздался визгливый женский смех. Лютовид вздрогнул.

– Идем, мальчик мой, я покажу тебе что-то интересное…

Насмешливый голос парил над головой.

– Ну же… Смелее…

Теперь он слышался впереди, как будто обладательница притаилась за деревом.

– Чего же ты стоишь?.. Ступай за мной… Там впереди столько всего необычного…

И тут Лютовид увидел: земля проседала под влажными отпечатками человеческих ступней. Он слышал о таком: лишь призрак невероятной силы мог оставлять следы в этом мире. А значит, его проводником хотела стать ведьма. Но зачем ей это надобно? Погубить глупца, осмелившегося нарушить ее покой? Использовать для обряда? Превратить в слугу?

Следы удалялись. Не давая себе времени для раздумий и сомнений, Лютовид вложил обе сабли в ножны и пошел за невидимым призраком. Ведьма все так же тихонько посмеивалась, а потом принялась напевать колыбельные. Эхо ее голоса разносилось по ущелью, и казалось, что это ветер поет песни. Следы вывели Лютовида на еще одну плоскую площадку. Пара шагов, и можно сорваться вниз. Он оказался в самом центре древнего ущелья. Клубы белого тумана неторопливо плыли на полунощь17, прямиком в Мертвое царство. В воздухе искрилась водяная пыль. А кое-где, над деревьями, кружили вороньи стаи.

Завороженный открывшимся зрелищем, атаман не сразу заметил, что за его спиной устремляется ввысь огромная каменная арка. Причуда ли природы, деяние древних мастеров или ворожейные проказы? Гигантские врата упирались в небо, будто пытались поддержать его и не дать упасть на Северный кряж. Темный камень был покрыт плесенью и мягким бархатистым мхом. На каждом же вершке18 кто-то выбил искусные барельефы. Атаман подошел к каменным вратам и коснулся влажной шершавой поверхности. Тут же перед его глазами возникли картины, пугающие своей яркостью и жестокостью. Вот огромный черный единорог пронзает тело одинокого воина. А вот ведьмы волокут его останки к алтарю, и босорканья19 собирает кровь в серебряный кубок. Лютовид видел дикие ритуалы, жертвоприношения, пляски под дождем и совокупления. Даже ему, повидавшему много грязного и дикого, стало жутко от того, что творилось на этом капище. Вдруг видения сменились. На требище20 за каменными вратами лежала черноволосая пани. Ее пряди блестящими змеями спускались до земли, концы терялись в непривычно яркой траве. Алая юбка кровавым знаменем трепетала на ветру. Что-то кольнуло в груди. Что-то знакомое, родное. Давно забытое. Из детства. Мать любила холмы. Она будила Лютовида по утрам, и вдвоем они отправлялись гулять. Лежа в шелковистой мягкой траве, они следили за тем, как меняет одеяния небо. Снимает темный плащ и облачается в серый, голубой, нежно-розовый. Лютовиду было пять, и он не понимал, зачем смотреть на небо. Гораздо интереснее было создавать прямо в воздухе синие, оранжевые и зеленые искры. Или наблюдать, как черными змейками разбегаются в стороны гладкие мамины пряди.

Змейки погибли. В видении они спутались и поблекли, утратив чудесное сияние. С криком воронья появилась ведьма. Длинные седые космы на ветру трепещут. Лицо белое, как будто кто меловой крошкой присыпал. И даже губы – белой глиной смазаны, черными трещинами покрыты. По векам, щекам, переносице и вискам гнилостные пятна идут, углем оставленные. Глаза каменьями самоцветными переливаются.

До чего знакомые черты. Ведь где-то же видел ее! Узнавание заставило тело окаменеть. Черупка… Под мелом, углем и глиной скрывалось именно ее лицо.

– Ну здравствуй, атаман… Вот и свиделись…

Лютовид отшатнулся и отдернул руку от арки. Видения кончились. Пустой жертвенник все так же одиноко стоял меж вратами и скалой. Ни ведьмы, ни плененной пани. Лишь голос невидимки продолжал тихо напевать колыбельную. Призраки ведьм, их злобные мятежные души царили над этим местом. Но он слишком многое прошел, чтобы повернуть назад. А странные видения… Он потом их разгадает.

От волнения вцепившись в рукоять сабли, Лютовид сделал шаг вперед, переступая невидимую черту и оставляя каменные врата за собой. Едва нога коснулась земли, все изменилось. Он будто в иное царство попал. Здесь было темнее, чем с другой стороны, словно вечер наступал. А сверху не спеша падали крошечные колючие снежинки и ледяные капли дождя. Синее небо украшала огромная круглая луна. А звезды… Они расположились совершенно иначе. Не было привычных созвездий, запомнившихся с детства, узоров и фигур.

Страх, что он ошибся и сделал все неправильно, накрыл штормовой волной. Лютовид до боли сжал эфес, готовый в любой момент вытащить из ножен саблю. Он ожидал ловушек, атаки, чего угодно – лишь бы ни эта бесконечная пустота. Во все стороны расползлось огромное темное ущелье, над которым белыми самоцветами кружились в танце ледяные кристаллы. Под ногами хрустела покрытая инеем трава, над головой же плыли облака. Они нависли так низко, что, подними Лютовид руку, смог бы прикоснуться. Но он лишь ближе шагнул к алтарю. Толстый, словно основание колонны, камень доходил ему до пояса. Сверху лежала широкая круглая плита, покрытая вязью рун. Лютовид опустился на колени, ладони вспыхнули сине-зеленым пламенем, осветив наползающую черноту. Начертанные на камне руны пришли из древних языков, когда Черт еще ходил по Свету Белому, и не нужны были ему помощницы, чтобы творить злодеяния. Атаманы язык этот знали – многие заклинания были на нем записаны. Вот только что хорошего могло быть выбито на жертвеннике, где кровь людская лилась? Но коль такова цена обладания Мельцей, Лютовид готов и на черные заклятия, лишь бы найти ту, что завладела его душой.

Вдохнув стылый воздух, он начал читать руны, взывая к тому, с кем поклялся бороться.

– Силой, тобой дарованной, кровью, тобой закаленной, к тебе, пособник Тьмы и Зла, взываю. Отвори сие требище, по воле твоей созданное.

Руны вспыхнули ярким алым светом. Каждая буква горела и пульсировала. А затем сквозь них полилось что-то темное и густое. Кровь… Лютовид вскочил на ноги и сделал шаг назад. Кровь сочилась из букв-отверстий, капала на землю и тут же впитывалась в нее.

Какое лихо он пробудил этими словами? Почва жадно поглощала драгоценную влагу, вбирая все до капли. Чьи кости были похоронены под ссохшимися пластами? Земля задрожала и начала проседать. Она противно чавкала и опускалась все ниже, осыпаясь в скрытый могильник. Грязные руки пробили влажный покров. Лютовид отступил еще на шаг назад и вытащил саблю. Бледные ладони судорожно рыли изнутри землю, отшвыривая грязь и траву. Согнувшись в три погибели, из могильника выбралась женщина. Спутанные волосы скрывали ее лицо, изорванная, покрытая кровью, исподница облепила тело.

Лютовид замер. Он помнил и эту фигуру, и сорочку с бурыми пятнами.

Откинув с лица влажные пряди, перед ним явилась Мельца.

– Что же ты, Лютовид, не обнимешь меня?

Склонив голову набок, она протянула к нему руки и поежилась от холода. Лютовид помотал головой, не веря глазам. Не она перед ним, не может быть она! Неужели все это время Мельца в могильнике древнем покоилась и его ждала?

– Мне холодно, Лютовид. Обними же.

Жалостливый печальный голос разлетелся над ущельем, и даже воронье замолкло. Вокруг вообще все стихло. Мельца сделала шаг к нему, приподняв сорочку, обнажая стройные ноги.

– Неужели не нужна я тебе больше? Нежеланной для тебя стала?

– Нет! Что же ты такое говоришь?!

Лютовид бросился к Мельце и крепко обнял. Она была такой холодной, замерзшей. Он же мог в одно мгновение согреть ее. Неужто нашел?! Выходит, права была Прачка, когда посылала о проклятье разузнать. А он вот и Мельцу отыскал.

Лютовид сжал ее, притягивая к себе, делясь теплом, огнем. Ее волосы пахли сырой землей и боярышником.

Атаман нахмурился. Он помнил аромат Мельцы – вишня… Цветущая вишня, опьяняющая дурманом и обещанием. Он отстранился и заглянул в глаза своей панны. Даже света луны хватало, чтобы увидеть их цвет. Карие. Где же серо-голубые морские шторма, которые сводили его с ума?

Лютовид отстранился, мотая головой:

– Ты не Мельца.

Острые когти впились в его грудь.

– Не так скоро, атаман.

Она захохотала и ощерила зубы в безобразной улыбке. Лютовид взмахнул саблей, но когти успели исполосовать его одежды, прорвали кожу. Это не Мельца, нельзя ее щадить! Умертвие с лицом панны взмыло в воздух, но Лютовид ловко ухватил ее за ногу и приложил о скалу. Дикий визг разорвал тишину. Существо, кем бы оно ни было, вцепилось руками и ногами в гору, и начало карабкаться вверх, по-звериному рыча и злобно оглядываясь на Лютовида. Он швырнул саблю, и лезвие, сделав оборот в воздухе, вонзилось в изогнутую спину. Заверещав, отродье сорвалось и полетело вниз, с глухим стуком ударившись о землю. Кожа начала истлевать, обращаясь в пыль, волосы утекали ручьями в землю, обноски сморщивались и ссыхались. Через несколько мгновений все, что осталось от видения Мельцы, – серебряный кубок с россыпью рубинов.

Лютовид нагнулся и дрожащей рукой поднял его из горстки тлена. Неужто кубок обладал собственной волей и ведал о страхах и мечтах? Луна выхватила из темноты выемку в круглой плите на алтаре, свет скользнул по гладкому боку чаши.

Он взывал к Черту силой и кровью. Силу свою Лютовид явил, значит, теперь черед крови?

Он поднес кубок к груди, чувствуя, как холод серебра успокаивает боль. Тягучая кровь медленно потекла в сосуд. Раны оказались так глубоки, что он наполнился до краев. Подойдя к жертвеннику, Лютовид вылил кровь в углубление. До последней капли камень впитал приношение. Руны, что горели алым, вмиг сменили цвет, засияв переливами синего и зеленого. Жертвенный круг треснул пополам, и две части разошлись в разные стороны. Под ними оказался тайник, в котором лежала одна-единственная вещь, – украшенный самоцветными каменьями увраж. Лютовид так быстро схватил книгу, словно боялся, что неведомая сила отнимет ее. Небольшая, но тяжелая – она была защищена окладом, обтянутым темно-зеленым бархатом, с серебряными угольниками, в центре которых мерцали алые яхонты. К переднему и заднему середникам21 крепились кожаные ленты, связанные в узел. Окоченевшими пальцами Лютовид развязал их. Нехотя поддаваясь, застонал переплет. Давно уже никто не открывал древний фолиант. Витиеватая надпись гласила: «Чертов лечебник». Некоторые страницы были вырваны и торчали так, будто желали выбраться из плена книги. Золото же буквиц и цветные чернила выглядели столь ярко, словно писаны были лишь вчера и едва-едва успели высохнуть. Образцы растений, приклеенные к пергаменту, казались только что сорванными. От них до сих пор шел насыщенный запах! Увраж как будто дышал… Впитывал холодный влажный воздух ущелья и насыщался его мощью. Лютовид осторожно перелистывал страницу за страницей, и чем дальше, тем детальнее становились иллюстрации, словно наполнялись жизненной силой. И в благодарность за возможность дышать готовы были открыть атаману свои секреты. О многих существах, здесь описанных, он даже не слыхал. Сердце бешено забилось в грудной клетке, когда Лютовид увидел ярко-зеленое тело извивающейся змеи. Из пасти торчали два длинных острых клыка, с которых стекала кровь. Змея растянулась на весь разворот, и казалось, что она парит над текстом, внизу записанным, – так правдоподобно изображались ее крылья. Острые же чешуи выглядели объемными и будто едва заметно дрожали. Черный змий на руке Лютовида заворочался, зашипел в голове хозяина – то ли сородича признал, то ли соперника. Под волнистым телом аспида все пространство было усеяно мелким текстом. Между строчками почти не было пробелов. Повернувшись к лунному свету, Лютовид нагнулся над книгой и с жадностью впился взглядом в черные буквы.

«Черт породил существ темных и опасных и даровал власть над ними ведьмам лихим. Самыми страшными и жестокими из его детей слывут три змеиных брата: Драггур, Сниггур и Вельмар. Вместо молока материнского пили они кровь Чертову. Вместо ласки и заботы знали жестокость и боль. Вместо свободы попали в вечное рабство – ползать им по земле под властью ведьм. Да как бы крылья не несли их подальше, а все равно являются на зов ворожеек…»

В нетерпении Лютовид пропустил несколько строк, пробегая глазами по крошечным буковкам и ища знакомое имя. Кровь застучала в висках, и сердце сорвалось на бег, когда он увидел слово «Драггур».

«Безжалостный Драггур испил крови Чертовой прямо из сердца и обрел власть неоспоримую да великую. Сие порождение Тьмы самое устрашающее и дивье22 из всех, коих встретить не посчастливится. Призван он отравлять мужей человеческих своим губительным ядом. Аже проникнет яд в кровь, беды не миновать. Распространится по плоти проклятие окаянное. И какая вена кровь к сердцу несет, та черной станет от силы его…»

Каждое новое слово отдавалось болью внутри. Даже без договора со Смертью он был обречен на гибель, мучительную и долгую. Все, что ждало его, – чертоги Мертвого царства после агонии, которая покажется вечностью. Старые иллюстрации изображали смертных мужчин, которые корчились в судорогах и невероятных муках. Их кожа была покрыта черными рисунками, в которых без труда угадывались крылатые змеиные тела. Рядом стояли женщины. Одни с равнодушием взирали на страдальцев, иные же совокуплялись с другими мужами, забыв о проклятых возлюбленных. Лютовид сглотнул и перевернул страницу. Там тоже был запечатлен проклятый мужчина. Навечно застыл он в прыжке с высокого обрыва. Лютовид прижался спиной к холодному основанию жертвенника и поднял лицо к небу. С бездонной высоты срывались колючие снежинки, и он мог разглядеть каждую из них, пока отрава стремилась к его сердцу. Ветер хлестал по лицу, оставляя жгучие пощечины.

Сможет ли он выдержать все это? Хватит ли сил сопротивляться власти проклятья? Драггур, что поселился на руке и торопился попасть в сердце, довольно зашипел: «Не хватит… Нет власти, подобной моей…»

Неожиданно для самого себя Лютовид усмехнулся. Он с детства готов был к тому, что долго ему не жить. Так есть ли повод горевать? Душа-то и не его больше. Синеокой панне она принадлежит. И сердца своего осколок он ей оставил. Не будет у Драггура над ним власти. Вся власть у Мельцы. Где бы она ни была. Бездумно он перевернул несколько страниц, как вдруг остановился. С одной из иллюстраций на него пристально смотрел черный филин. Вокруг бушевали ветра, внизу простирались лес и море. Какой-то чудесной краской художник украсил крылья птицы. Черные, но в лунном свете они переливались алым. Острые угловатые руны гласили: «Стригжа. Дух, который ищет».

Лютовид сжал книгу так сильно, что затрещал переплет. Он поднялся на ноги, бросил увраж на алтарь и принялся жадно заглатывать слова.

«Обрести то, что потеряно.

Коли утратил что, так в том происки Чертовы. Ежель вернуть потерянное жаждешь, то к Черту и обращайся. Слова для этого особенные есть, но и ритуал должно провести по всем правилам. Помни же, взываешь к Черту, а он за все цену тебе назначит, да опосля стребует.

Оче тверд ты в намерениях, тогда слушай, что для этого надобно…»

По телу прошла дрожь, в ладонях закололо. Внутри разгоралось пламя, бушевал огненный вихрь. Вот он – способ. Черный обряд. Лютовид и о проклятье забыл, и о том, что к самому Черту обращаться надо. Разве важно все это, коли теперь он Мельцу найти может?!

Спрятав книгу за бортом кафтана, он поднялся на ноги и шагнул на обратную сторону каменных врат. Здесь по-прежнему царил серый рассвет. И хоть был он хмур, а все ж пришлось глаза зажмурить – столь темным было ущелье за аркой. Прижимая руку к груди, в том месте, где лежал лечебник, Лютовид поспешил обратно, впервые за долгое время веря, что и на его долю выпадет крупица счастья.

* * *

Лопата вгрызлась в мерзлую землю. Иней сиял подобно адамантам, а изо рта с каждым выдохом вырывались клубы пара. Ночами уже было холодно, но с Лютовида ручьями стекал пот. Он почти пробивал ледяные пласты, пытаясь добраться до могильника. Твердая земля не желала поддаваться и отпускать добычу. Но Лютовид, оставаясь на грани между разумом и сумасшествием, упорно продолжал копать. Когда в темноте мелькнул клочок светлой ткани, он едва не упал на колени. Налегая с утроенной силой, он в считанные минуты освободил от земли завернутое в белый саван тело. Материя немного потемнела и начала истлевать. От скрытой же в ней плоти остались лишь кости да волосы на оскалившемся черепе. Но Лютовиду нужен был не он. Аккуратно развернув истончившуюся ткань, он нашел необходимое – две плечевых кости для черного обряда. Забрав их, бережно завернув в тряпицу и спрятав в седельную сумку, он забросал тело покойника землей и разровнял ее. От вторжения в могильник не осталось и следа. Скрыв лицо капюшоном, он сел в седло и направился обратно в замок, где все уже было готово к ритуалу.

Хмурая ночь замерла в предчувствии недобрых дел, но Лютовиду было все равно. Пусть он прибегнет к Чертовой помощи, пусть сотворит лихую ворожбу – лишь бы найти Мельцу. В последние дни мысли о ней превратились в сущее наваждение. Если он не отыщет свою панну, то окончательно сойдет с ума.

Самое страшное в том, что он не понимал себя. Откуда взялась зависимость от едва знакомой женщины? Почему все мысли лишь о ней? Раньше ведь жил он как-то. Привычно, бесцельно, жалко, но жил. Сейчас же осознал, сколь пусто без Мельцы было, одиноко и безнадежно. Как мог он обходиться без ее запаха? Нынче же вся комната его пропитана была ароматом вишен – как напоминание. Хоть на пару минут, ночью, он позволял себе представить, что рядом она, отошла на минутку, но вернется и согреет холодную постель. Он, который тайной силой пламени владеет, не чувствовал более тепла.

Каменнецкий замок встретил Лютовида темными окнами и гнетущей тишиной. Дозорные молча пропустили внутрь, привычные к частым поздним отлучкам атаманов, и Лютовид поспешил в отведенную ему башню. Преодолев коридоры, освещаемые светильниками в виде морд зверей и птиц, он добрался до своих покоев. Отворив крепкую дубовую дверь, атаман тут же утонул в запахе вишни. Вдохнув полной грудью насыщенный аромат, он на секунду замер. На кровати лежало аккуратно сложенное платье – то самое, которое он забрал из спальни Мельцы, а на столе стояла ее шкатулка с нехитрыми украшениями. Он украл ее вещи, и теперь они служили утешением, иллюзией, что Мельца где-то близко.

Но скоро они встретятся. Лютовид подошел к столу, где все уже было готово для обряда, и достал кости. Потом вытащил из защищенного заклятием тайника увраж и открыл на нужной странице. «Стригжа». Да поможет ему Созидатель… Впрочем, помощи он должен просить у Черта.

«Стригжа. Обрести то, что потеряно.

Коли утратил что, так в том происки Чертовы. Ежель вернуть потерянное жаждешь, то к Черту и обратиться надобно. Слова для этого особенные есть, но и ритуал должно провести по всем правилам. Помни же, взываешь к Черту, а он за все цену тебе назначит, да опосля стребует.

Оче тверд ты в намерениях, тогда слушай, что для этого делать.

В особые дни надобно заготовить для ритуала вот какие вещи: перо птицы-призрака, черных пауков, в новолуние пойманных, сушеными гусеницами накормленных, кровь мужа, босорканьей проклятого, да плечевые кости повешенного на иве убийцы.

Из ствола осины вырежи лагвицу23, руны на ее дне пред рассветом выжги. Руну Черт, руну Путь и руну Память. Опосля наполни лагвицу сию кровью проклятого босорканьей. Требуется для дела твоего двести капель. Опусти в сосуд перо птицы-призрака. Дай сутки настояться. Затем двух пауков возьми, умертви иглой серебряной и в чашу брось. А дальше отправляйся туда, где покоится тело убивца, с ивы снятого. Выкопай, что осталось, забери плечевые кости да обратно возвращайся. Сложи их углом, да так, чтобы лагвица внутри оказалась, а вершина на полунощь указывала, и молви слова:

«Темной властью, чертовой властью, призываю тебя, дух Стригжа. Заклинаю плоть обресть с крови, с кости, с духа. Силой Семиветрий наделяю, чтоб летал по Белу Свету, искал да видел все, что мне надобно, чтоб до Черта просьбу мою донес. А просьба – не просьба, мольба. Услышь, Черт! Коль поиграл, так отдай».

Он исполнил все с точностью. Добыл ингредиенты, нужные слова молвил. Перо у Бездорожника взял – нет сильнее птицы-призрака, чем младший сын Туманницы. Кровь свою в лагвицу влил – вряд ли найдется проклятье, по мощи с Бельвунами сравнимое. Да и по всему выходит, что Черупка – главная в ковене Дочерей Тьмы, а значит, с этим условием он справился: использовал кровь босорканьей проклятого человека. Ну а пауки и убивец – их атаману найти проще простого.

Он сделал все, что в лечебнике написано было, но ничего не произошло. Минута, две, три… Зелье оставалось недвижимым. Дух, которого он призывал для поиска, не явился.

Почему же не выходит?! От злости Лютовид отшвырнул в сторону стол, вытащил саблю и принялся крушить все вокруг. Он рубил комнату, превращая в щепки и обломки. Лишь увидев выцветшее пятно простого полотна, остановился. Где она сейчас? С кем? Вспоминает ли о нем или уже позабыла? Лютовид обессиленно упал на пол и прижал платье к лицу. Запах вишни исчез. И только осознание того, что когда-то эта ткань касалась кожи Мельцы, удерживало от очередных безумств.

Он уже собирался провести ритуал заново, когда услышал среди обломков тихое копошение. Острые коготки царапали деревянную поверхность. Лютовид подошел к разгромленному столу и опустился на колени. Из-под перевернутой лагвицы показались блестящие черные перья. Они выглядели влажными и переливались алым и синим. За крылом вылезла когтистая лапка. Тощая, сморщенная, она выглядела покалеченной, неправильной. Подавшись вперед, Лютовид откинул чашу в сторону. Убогое болезное существо с огромными зелеными глазами и взъерошенными мокрыми перьями уставилось на него то ли злобно, то ли жалобно. На ушах торчали нелепые кисточки, но клюв… Лютовид наклонился ниже: клюв у птицы был серебряный, с мелкой вязью рун и символов, которым даже он не знал названия. Лапы и когти тоже сверкали серебром, Существо выпрямилось и взмахнуло крыльями. Филин… Вот кто это был. Крупный, но будто истерзанный бурей и хищниками.

Лютовид протянул руку, и филин запрыгнул на запястье, вцепившись когтями в кафтан, прорезая плотное сукно, раня кожу до крови. Алые капли пропитали ткань. Филин дернул головой, мазнул клювом по рукаву. Серебро окрасилось алым. И вдруг на широком клюве раскалились и засияли тонкие руны – имя духа. Стригжа. Его новый помощник. Лютовид погладил неказистую птицу по широкой голове, расправил встопорщенные перья. Он ощущал родство с филином – наверное, его кровь связала их. Будто так же жалко душа его выглядела.

Он подошел к узкому высокому окну и отворил его. В башню ворвался свежий воздух.

– Лети, Стригжа. Отыщи ее…

* * *

Осень-Туманница преображала всё, к чему прикасалась. Вот и местечко под названием Черен Пяск она тоже изменила до неузнаваемости. Богатое княжество вольготно раскинулось у берегов холодного Буйного моря. Мрачные темные пещеры, черный песок и туман – с одной стороны. Поросший густым лесом склон невысокой горы – с другой. Продуваемые всеми ветрами холмы – с третьей. Ну а с четвертой – редкие кустарники и дорога на столицу.

С приходом же Туманницы черных красок стало не так много. Повсюду алели крупные гроздья рябин, огнем полыхали оранжевые кроны осин и дубов. Голубые ели несмело прорывались сквозь пожар. Даже море радовало глаз яркой синевой.

Жили в Черен Пяске уединенно и тихо. Спокойно здесь было, привольно. Людей вроде и немного, да вечера в одиночестве коротать не приходится. Все друг друга знают. Те дома, что побогаче, отдельно от других расположились, вокруг них земли обширные, раздолье. Ну а кто победнее, те рядышком живут. Домики вплотную друг к другу стоят, каменными боками прижимаются, согреться пытаются.

А больше о жилищах простого люда и рассказать нечего. Как и везде они. Не богатые и не бедные. Не то чтобы большие, но и не маленькие. Дома как дома.

Самых больших домов в Черен Пяске четыре. Дом старосты, конечно. Мощный, надежный, в центре княжества поставлен, чтобы любой, кому помощь нужна, мог прийти да попросить. Рядом с холмами еще одни знатные палаты устроились. Там чета Сигг проживает. Владеет это семейство многими торговыми лавками в Черен Пяске, а дочь у них – первая красавица княжества.

Третий дом – госпожи Марницкой, вдовы. Возвышается он на холмах, над самым морем, будто над всеми. Красивый, уютный. И хоть сотнями ветров продувается, а все равно тепло в нем и покойно. Неподалеку от него последний дом примостился. Около пещер стоит, почти у самого берега. Мрачен и темен он. Дурная слава про него ходит. Поговаривают, до сих пор призраки неупокоенных хозяев там бродят, души невинные загубить пытаются. Давным-давно домом тем Проклятый атаман владел. Тот, который еще до нынешнего в Черен Пяске служил. В жены же он ведьму жуткую взял, из тех, что Дочерьми Тьмы зовутся. Страшные деяния в том особняке творились. Даже глупые мальчишки подальше от лихого жилища держатся.

Как и в каждом из девяти княжеств Северного кряжа, имеется тут свой атаман. Последнего Цельгом кликали. Был он таким древним, что при каждом движении слышался скрип стариковских костей.

Однако ж слыл Цельг мудрым и добрым паном. Его любили, уважали, иногда даже беззлобно подшучивали. Как и подобает летнему ворожейнику, отличался он веселым нравом и никогда не терял хорошего расположения духа. Вот, пожалуй, и всё, чем удалось запомниться Цельгу за свою долгую жизнь. В Черен Пяске всегда было спокойно. Потому работа атамана заключалась в нравоучительных беседах с чересчур буйными юношами да в помощи местному аптекарю, ежель тот вдруг не мог справиться с какой-нибудь язвой.

Некоторые поговаривали, что Цельгу не удалось в жизни ни одну ведьму повстречать. Хотя нет, тут же добавляли острословы, был один случай как-то. Попалась на глаза Цельгу Чертова прислужница, и бравый атаман тут же в преследование пустился. Но была та ведьма чуть ли не старше самого ворожейника. Убегая, зацепилась за корягу да шмякнулась в грязь. Она бы, может, и успела сбежать, да Цельг к старости подслеповат стал, не заметил пенек низкий, споткнулся, кубарем на ведьму и покатился. Чуть не осрамил старую!

Вот такие истории рассказывали о старом Цельге. Он, впрочем, не обижался. Посмеивался тихонько да трубку курить начинал, загадочно глазами сверкая. Знатный атаман был… Но не бессмертный. Когда он умер, печаль пришла в Черен Пяск. Хоронили всем княжеством. Великий могильный камень Цельгу поставили – большой, красивый. Надпись на нем рунами выбили… Долго еще бегала молодежь к Цельгу – рассказать о своих бедах да горестях. А Цельг и после смерти своих отроков не оставлял. То листвой пошелестит – утешит, то птичкой прочирикает – развеселит.

Да только делать нечего, и в каждом княжестве атаман должен быть, за порядком следить, от ведьм, Черта и всякой разной скверны народ оберегать. Погрустили-погоревали жители да стали думать, где нового ворожейника взять.

* * *

Холодная морось, неизменная примета Туманницы, оседала на одежде, волосах и оружии. Едва клинки ударялись друг о друга, во все стороны летели ледяные брызги. Они попадали в глаза и рот, мешая разглядеть противника и сделать такой необходимый вдох. Ветер трепал разноцветные стяги, установленные на заграждении вокруг ристалища. И казалось, что это не мокрая ткань развевается, а птичьи крылья со свистом разрезают влажный воздух. Лютовид не мог не отвлекаться, слыша эти звуки. Ему все казалось, что это Стригжа летит обратно с новостями о Мельце.

– Хватит мечтать! Сражайся! – Взбешенный Сальбьерг рубанул саблей, и острое лезвие прошлось по скуле, обожгло болью.

Лютовид дернул головой, капли крови взмыли в воздух и смешались с дождем. Наверное, ипат думает, что он считает его слишком слабым противником, а потому так равнодушно относится к бою. Но Лютовиду было наплевать и на мнение воеводы, и на следивших за поединком кметей. Он понимал, что тратит драгоценное время на обязательной утренней тренировке. Сальбьерг вновь сделал какой-то невероятный бросок, его сабля поймала серебристые капли воды. Лютовид же устал от нелепого сражения. Он поднырнул под руку ипата и, почти упав на землю, по-змеиному вырос прямо перед воеводой. Острое лезвие сабли уперлось в шею противника. Медленно по коже потекли алые струйки крови. По рядам кметей прошел испуганной шепоток. Лишь двое каменнецких атаманов, что тоже наблюдали за тренировкой, остались невозмутимыми. Сальбьерг с такой силой сжал челюсти, что был слышен скрип его зубов. Лютовид убрал саблю, вытер о штанину и вложил в ножны.

– Полагаю, мы закончили?

Он сделал шаг назад, поклонился и направился обратно в башню. Атаманы последовали за ним, отделившись от дружинников. Между ворожейниками и воями давно царило напряжение. Они соперничали во всем и всегда. И сейчас, покидая ристалище, Лютовид спиной ощущал ненависть воинов и гордость своих сотоварищей. Вдруг послышался резкий свист, как от пущенной стрелы. Кто-то закричал: «Смотрите!», и все дружно подняли головы вверх. По серому небу стремительно неслась черная тень. Во все стороны от нее отскакивали яркие брызги, словно самоцветные камни рассыпались по небу. Лютовид узнал Стригжу. Даже в небе птица выглядела намного крупнее, чем ночью. Устрашающе. Сердце быстрее забилось в предвкушении. Он ждал и надеялся, но запрещал себе думать, что дух сможет вернуться так быстро. Только бы получилось! Да поможет ему Созидатель. Стригжа описал круг над ристалищем и исчез за высокими башнями. Стараясь ничем не выдать волнения, Лютовид отвернулся.

– Неужто ведьмин шпион? – Торн, атаман, который за порядок на границах города отвечал, продолжал вглядываться в небо. – Узнать бы, куда он делся?

Лютовид смерил его насмешливым взглядом. Нужно тянуть время, чтобы Стригжа успел скрыться.

– Вряд ли ведьмы стали бы действовать так откровенно.

– Да, но… – Торн задумчиво смотрел на башни и покачивал головой.

– А если это их шпион, то я бы на твоем месте проверил границы города. – Лютовид поднял бровь и скривил губы в усмешке. – Ведь как-то же он преодолел твои заклинания, раз смог сюда проникнуть.

С лица Торна схлынули все краски.

– Как же я сразу не подумал?! Ты прав! – Он сорвался с места и побежал в сторону конюшен.

Рлет, второй атаман, который за порядком в городе следил, остался. Он был уже немолод и повидал многое на своем веку. Его проницательные карие глаза не мигая глядели прямо в душу. Лютовид знал – это тайная сила Рлета. Он мог вторгаться в самые скрытые уголки человеческих сердец, узнавать их секреты, страхи, пороки. Но с ним эта ворожба не пройдет. Он окружил себя вереницей мыслей и образов. Непроходимые чащобы, дремучие леса, прохудившаяся крыша пеплицкой колокольни, вопящая от боли Черупка, пританцовывающий от нетерпения Антипка, Венец Королевы. А после представил яркое слепящее пламя. Рлет вздрогнул и сделал шаг назад, едва устояв на ногах.

– Ты играешь с огнем, Лютовид. – Старый атаман поджал губы и покачал головой.

Лютовид же спокойно встретил суровый взгляд:

– Я и есть огонь.

Он развернулся и поспешил в свою башню, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.

За дверью в покои были слышны звуки возни. Что-то тихо грохотало. Падали и разбивались какие-то предметы. Как вор, Лютовид быстро скользнул внутрь и заперся на ключ. В спальне творился еще больший хаос, чем он оставил. Стригжа влетел в настежь распахнутое с ночи окно и кружил под потолком. Иногда дух врезался в стену и начинал клювом долбить по белой штукатурке, скрывавшей каменную кладку. Острыми когтями он пытался за что-нибудь зацепиться, но не находил опоры. Лютовид подошел ближе, чтобы успокоить взбесившуюся птицу, но потрясенно замер. Клювом и когтями Стригжа выцарапывал неровные кривоватые руны. Белая пыль осыпалась на пол. Острый серебряный клюв и когти без устали трудились, и Лютовид уже мог прочитать два коротких, но таких важных слова. Черен Пяск. Место его рождения. Место, где погибла мать. Куда он так долго боялся возвращаться. Неужели Мельца там? Как она могла оказаться в столь далеком княжестве? От Пеплиц до Черен Пяска много верст пути, почти месяц в дороге. Неужто все это время она была там, где стоял его дом, где он мечтал провести с ней последние дни жизни?

Он не узнает об этом, пока сам все не проверит. Стригжа подлетел к нему и попытался клюнуть в щеку. Вблизи птица выглядела страшно, но вместе с тем жалко. Лютовид оглядел комнату в поисках какой-нибудь пищи для духа, но ничего не нашел. Стригжа снова предпринял попытку добраться до его раненой щеки. Кровь… Филину нужна кровь. Вытащив кинжал, Лютовид полоснул лезвием по тыльной стороне ладони и подождал, пока кровь стечет в лагвицу. Стригжа проворно кинулся к чаше и, благодарно ухнув, принялся за питье. Лютовид же почти бегом покинул башню. Ему нужно найти короля и любым способом получить разрешение вернуться в Черен Пяск.

* * *

Его величество северокряжский господарь Колод Суровый наблюдал за тем, как его старший сын и лучший атаман калечат друг друга. От их разгоряченных тел шел пар, и во все стороны летели брызги воды и крови. С этой жаркой и жестокой схватки не спускали глаз королевские гридни24, напрочь позабыв о собственной тренировке. Колод и сам, как глупый мальчишка, с азартом и увлеченностью следил за боем. Даже отсюда, из высокой Подлунной башни, можно было увидеть напряжение, которое сгущалось между атаманом и воеводой. И напряжение это было не от боя, нет… Здесь крылось что-то еще. Ненависть? Злоба? Соперничество?

Атаман лениво, даже как-то нехотя дрался, его мысли явно витали где-то далеко. Сальбьерг же, распаленный сражением, бросался в атаки очертя голову и плохо понимал, чем грозят его опрометчивые действия. Он не видел бой наперед, радуясь мелким победам, и наивно полагал, что они помогут ему выиграть схватку. Атаман, напротив, оставаясь отрешенным и равнодушным, строго контролировал каждый свой выпад, каждый удар. И конечно же, одолел соперника. На мгновение Колод испуганно замер, глядя на то, как лезвие коснулось шеи старшего сына. Атаман покинул ристалище, а Сальбьерг так и остался стоять под дождем.

Даже на расстоянии король мог почувствовать его злость и негодование.

Колод вздохнул. Созидатель наградил его двумя сыновьями. Старший – статный красавец, воевода. Умелый воин, смелый и отчаянный. Вот только слишком уж горяч да на девок чужих постоянно заглядывается. А они, шельмы, и отказать ему не могут. И все бы хорошо, да нельзя на него королевство оставить. Незаконный он.

А младший… Колод сурово нахмурил брови, оправдывая свое прозвище. Болезный, хилый, угрюмый. Но ум у него – острый и проницательный. Хитер, сообразителен. А постоять за себя не может. Вот и сейчас, пока старший, Сальбьерг, бился с атаманом, младший, Велин, сидел на длинной скамье – книгу читал. Зоркий Колод мог разглядеть, как неодобрительно сдвинуты брови и поджаты губы младшего сына. Он бы им двоим Северный кряж оставил – все ж одна голова лучше двух, но единства между сыновьями нет. Не любят они друг друга, врагами с самого детства сделались. Вместе и часа провести не могут, по разным углам расходятся. Видать, именно поэтому Велин в замке безвылазно сидит, а Сальбьерг по всему кряжу мечется, будто ищет чего.

Вот и этим летом Сальбьерг сам вызвался отправиться в затерянный в дебрях хутор. И чувствовал же Колод, что доброго из этой поездки не выйдет, а все равно и сына своего отпустил, и атамана. Вся дружина, вернувшись, до сих пор молчит о том, что произошло в далеких Пеплицах. Но Колод и сам понял – все изменилось. Нет больше веселых отчаянных кметей. Сальбьерг сутками не покидает ристалище. Хотовит с Вигартом простыми стражниками заделались. Ягин сам стрелы мастерит. Будто один на войну с целой армией собирается. Гирдир, как привязанный, хвостом за атаманом везде следует. Сам же ворожейник превратился в одного из тех призраков, с которыми так часто общался. Колод задумался. Лютовид другим стал. Он и раньше не очень общительным был, а теперь и вовсе нелюдимым затворником сделался. О его жестокости шептались по углам замка, а в самом Каменне еще никогда не было так спокойно. Горожане боялись вызвать гнев мрачного атамана. Ежели разбирательство какое случалось, и становилось известно, что он сим делом заниматься будет, так виновные сами во всем сознавались. Никому не хотелось терпеть страшные пытки, а после смерти отправляться в услужение к ворожейнику.

Колод гадал о странной поездке и даже не заметил, как опустело ристалище. Ни сыновей, ни атамана, ни гридней. Видать, из-за дождя все поспешили укрыться в замке. Осторожный стук в дверь прервал нерадостные думы. На пороге стоял вой, охранявший его покои.

– Лютовид просит разрешения говорить с вами, господарь.

Колод удивился, но кивнул:

– Зови.

В просторные покои ворвался черный вихрь. Лютовид и прежде не отличался цветущим видом, но теперь и вовсе напоминал одно из умертвий, которые столь преданно ему служат. Похудел так, что кожа кости обтянула, щеки впали, под глазами темные тени залегли. Густая черная щетина атамана на разбойника похожим сделала. Однако ж Колод знал, что болезненность Лютовидова тела слишком обманчива. Там, на ристалище, он двигался легко и стремительно. Скрытые одеждой мускулы не были видны, но крепкие и тренированные, они служили атаману верой и правдой. От такого бы сына он не отказался. Верный, преданный, он бы за Северный кряж костьми лег. Вот только король видел, что нынче от дел государственных Лютовид далек стал. Он, как и прежде, защищал Колода и его сыновей, но неведомая хворь терзала сердце ворожейника.

Опустившись в массивное кресло, Колод задумчиво взглянул на своего хороброго гридня.

– А ты все так же хорош в ратном деле. Одолел Сальбьерга играючи. А с ним мало кто справится.

Ни один мускул не дрогнул на суровом лице. Ворожейник лишь молча поклонился, сложив руки на сверкающем эфесе сабли.

– Я пришел милости вашей просить, господарь.

Колод не смог сдержать удивления. Еще ни разу атаман ни просил его о чем-то.

– Какая же милость тебе надобна?

– Прошу позволения вернуться в Черен Пяск.

Колод аж соскочил с кресла.

– Ты в своем уме? Что ты там забыл?

Лицо атамана оставалось безучастным, лишь глаза огнем полыхнули.

– Отчий дом восстановить хочу.

– Чем тебе здесь плохо живется? Да и где я возьму Проклятого тебе на замену?

Колод заметил, как на лице Лютовида заходили желваки. Тихим хриплым шепотом он выдавил:

– Хотя бы на время.

Колод совсем не по-королевски плюхнулся обратно в кресло.

– Ступай. Мне нужно подумать.

Атаман еще раз поклонился и покинул покои. А Колод задумался. Ежель Лютовид что решил, так непременно того добьется. Какая муха его укусила? Ни разу Колод не слышал о желании ворожейника домой вернуться. Что ж его вдруг в родимые места потянуло?

* * *

Юный Браггарт прибыл в столицу в ладной карете, запряженной четверкой могучих гнедых. Он держал себя, как и подобает богатому юноше, сыну княжеского старосты – гордо и чуточку надменно. И хоть внутри он дивился устройству Каменна, внешне этого не показывал. Как и положено в таких случаях, он сразу же направился к господарю Кряжа, где был встречен суровыми дружинниками – личной королевской гвардией. Статные высокие кмети обыскали Браггарта и проводили к советнику господаря, который молча выслушал рассказ о прекрасном княжестве Черен Пяск и о кончине летнего атамана Цельга. Советник кивал, хмурился, задумчиво чесал подбородок, а под конец почему-то зевнул. Он заверил Браггарта, что обязательно разберется с этой «досадной проблемой» и выпроводил его из пышных покоев. Браггарт вновь очутился в просторном зале со множеством дверей и ярких гобеленов. Он страшился смотреть на дюжих молодцов. Чудилось, будто они бросали на него насмешливые пренебрежительные взгляды. Словно из покоев советника его выставили с несмываемым позором.

Об этом неприятном происшествии он уж точно промолчит, когда будет рассказывать дома, что видал в Каменне. Он изложит свою версию. В этой истории советник будет сочувственно кивать головой, не забывая потчевать уставшего храбреца обильными яствами. А то, что Браггарт храбрец – так это и доказывать не надо. Ведьмы в последние месяцы совсем распоясались, без страху дела черные по всему королевству творят, шабаши жуткие собирают. Не иначе как затевают что! И нужно быть совсем отчаянным смельчаком, чтобы пуститься в такое далекое путешествие без охраны. А Браггарт осмелился, сам вызвался. С ним лишь кучер да слуга отправились. Он, можно сказать, на волосок от гибели столько времени находился. Вот что сын старосты расскажет по возвращении домой. Он уже видел, как испуганно охают и ахают его покорные слушатели, как вздыхает его невеста – хрупкая Ёфунд. Но не на ее внимание втайне надеялся Браггарт. Совсем другая панна с недавнего времени занимала все его думы, грезы и сны. Мечтал Браггарт, что сможет заполучить любовь неприступной Ольшаны Марницкой. Ох, что это за дева… Прибыла она издалека. Сиротой осталась, вот госпожа Угла по доброте душевной и забрала к себе племянницу. Ни одна девица из Черен Пяска не могла сравниться с Ольшаной. Глаза ее – омуты, сизым туманом скрытые. Волосы – серебряные нити вышивальщицы. А кожа… Гладкая, белая – точно фарфор. Так и тянет к ней прикоснуться. Проверить – холодна ли аль тепла. Сколько раз Браггарт представлял, как целует нежные губы Ольшаны, как она, обнаженная, ласкает его, пытаясь услужить. Какова она без одежды, сын старосты мог лишь гадать, но это было и неважно. Подобраться бы к ней, а там он вмиг ее разденет! Вот только старуха Угла племянницу, как сокровище, бережет. Ни на секунду одну не оставляет.

Браггарт как раз придумывал способ подступиться к панне, как вдруг одна из дверей, что он прежде и не приметил, отлетела в сторону и громко ударилась о стену. Удар был такой силы, что порыв воздуха пробежал по тяжелым гобеленам. Словно морские волны, ткань затрепетала, пошла рябью. Но не это зрелище привлекло Браггарта. Из скрытого прежде чертога вырвался сгусток темноты. Не сразу Браггарт понял, что это человек. Затянутый в черную кожу и бархат мужчина, словно неотвратимая бездна, надвигался на путешественника. Его лицо было скрыто капюшоном, низко надвинутым на глаза. В темном помещении это выглядело мрачно и устрашающе. Но хуже всего было то, что даже тень материи, скрывавшей лицо незнакомца, не смогла погасить жуткого огня в его очах. На какой-то миг лютый незнакомец взглянул Браггарту прямо в глаза. Никогда такого прежде не видывал старостин сын. Будто не глаза это, а прозрачное стекло, за которым полыхает смертоносное пламя. Как огненный вихрь, лютый человек промчался мимо, едва не спалив Браггарта взглядом. И вдруг кожу закололо, будто маленькие огненные язычки пробежали по телу. Одежда задымилась. Браггарт принялся сбивать невидимое пламя, нелепо переступая с одной ноги на другую, но остановился, почувствовав взгляд незнакомца. Тот смотрел на него пренебрежительно, будто на грязь под ногами, по губам змеилась обидная насмешка. Все так же злобно ухмыляясь, злодей полымем пролетел мимо и скрылся за очередной дверью. Ни покалывания, ни дыма больше не было. Остались только страх и стыд.

* * *

– Ведьмы что-то распоясались шибко. Не нравится мне все это. – Его величество северокряжский господарь Колод Суровый задумчиво потер подбородок.

Его ледяные синие глаза, доставшиеся от отца, впились сначала в Лютовида, затем в Сальбьерга. Будто в бесчинствах ворожеек была именно их вина.

– Нынче еще и беда приключилась в Черен Пяске. – Колод бросил суровый взгляд в сторону Лютовида. Но тот лишь удивленно поднял брови, ничем не выдавая своей осведомленности. – Атаман тамошний, старик Цельг, в Мертвое царство решил путь держать.

Король опять на ворожейника уставился, словно он руку к смерти Цельга приложил. Лютовид же лишь выше брови поднял и непонимающе голову нагнул. Наверное, и впрямь совпадение.

– Посему завтрашним утром ты, Лютовид, отправляешься в Черен Пяск. Давно в княжестве порядок нужно навести. А после посвящения нового летнего атамана, ты, Сальбьерг, поможешь мне другого охранителя для города выбрать. На этом все. Ступайте.

Колод откинулся на спинку своего излюбленного кресла, давая понять, что разговор окончен.

– Благодарю, господарь.

Лютовид быстро поклонился и с такой стремительностью покинул покои, словно боялся, что король передумает. Сальбьерг же не сдвинулся с места.

– Ты что-то хочешь мне сказать?

Колод внимательно посмотрел на сына.

– Вы уверены в разумности этого решения? – В отличие от атамана, Сальбьерг кипел от негодования.

– Да. А что тебе не нравится?

– Он же совсем свихнулся! Тут хотя бы под присмотром, а что в Черен Пяске творить будет?

– Под чьим же он присмотром? – Колод усмехнулся.

– Господарь мой… – Глаза Сальбьерга суровыми сделались, совсем как у Колода.

Король тяжело вздохнул – как же похож сын на него, даже чудесную силу унаследовал. Но сходство было лишь внешним.

– Над его башней постоянно призраки воют, колдовство непонятное творится. В городе все от страха трясутся – не дай Созидатель прогневить Лютовида. Во время его допросов даже кмети дрожат. Если бы ты видел, что он сотворил с последним… – Сальбьерг передернулся. В глазах ужас застыл.

– В чем же преступление?

Воевода удивленно моргнул, выныривая из воспоминаний.

– Какое преступление?

– Которое атаман наш судил.

Сальбьерг недовольно нахмурился:

– Отчим над падчерицей снасильничал.

Колод потер подбородок:

– Как бы Лютовид ни наказал виновного, он полностью того заслужил.

– Ты не понимаешь! – Сальбьерг стукнул кулаком по столу и вскочил со своего места. Стул отлетел в сторону, но он этого даже не заметил. – Все дело в той шлюхе! Он из-за нее окончательно разум потерял. Гридни у его покоев говорят, что он ночами во сне ее имя до хрипоты орет.

Вот, значит, в чем дело… Влюбился его верный атаман. Колод покачал головой. Он и представить такого не мог. Последний, кого сразили бы женские прелести, был Лютовид. А оно вон как получилось.

– И что же за дева покорила его сердце?

Сальбьерг понял, что сболтнул лишнего. Лицо хмурым сделалось, недовольным – нет, все-таки даже внешне старший сын мало на него походил.

– Обычная потаскуха. Раздвинула ноги перед всеми, кроме Лютовида. Вот он и взбесился. А у самой-то жених был!

Колод устало вздохнул.

– Помнится, и твоя мать не была мне женой. Однако ж достойнее женщины я не встречал.

Сальбьерг метнулся из одного угла в другой.

– Не нужно его отпускать!

– Король пока что я. И я уже принял решение. Чего ты так боишься?

– Не просто так он решил туда ехать.

Колод подошел к яркому гобелену. Искусными мастерицами на нем были вышиты десятки лет истории Северного кряжа.

– Конечно, не просто. Хочет, наверное, зазнобу свою туда отвезти да жить спокойно.

Сальбьерг запустил пятерню в золотистые волосы и взъерошил так, что дыбом встали.

– Да умерла она!

Колод недоверчиво взглянул на сына:

– Как умерла?!

Сальбьерг тяжело вздохнул:

– По моей вине. И не спрашивай. Больше ни о чем не скажу. И так на душе тошно. А Лютовид себе еще и в голову вбил, что жива, что отыщет.

Колод нахмурился – сурово сдвинул брови, поджал губы.

– Вот и не мешай ему.

– Он окончательно там свихнется.

– Будущее дано знать лишь Судьбе, сын.

От этого слова Сальбьерг дернулся, как от удара, и стремительно покинул покои.

* * *

– Э-э-й, ты! Да-да, ты! Чой-то ты тут прохлаждаешься? Нянек тебе здесь нет – коня с конюшни сам забирай.

Браггарт, дрожа от холода и еще не вполне проснувшись, уставился на долговязого веснушчатого кметя.

– Ну чо ты вылупился? Обратно пешком пойдешь, что ль?!

Браггарт и дар речи потерял от такого наглого обращения. От возмущения он пару раз хватанул ртом воздуха, как выброшенная на берег рыба. Но стылый влажный аер25 оказался столь колким, что Браггарт закашлялся. Тут послышалось грохотанье тяжелых колес, и показалась его карета.

– О! А это чой такое?

Наглый кметь перевел взгляд с Браггарта на карету и обратно. На его лице застыли высокомерие и презрение.

– Твоя телега, что ль?

Он захохотал. Эхо разлетелось во все стороны, ударилось о каменные стены, приумножилось и заполнило собой все свободное пространство. Браггарту показалось, что над ним весь замок насмехается.

– Посмотрим, что на это наш атаман скажет. – Заливистый смех все не утихал, потому Браггарт не сразу расслышал за ним цокот лошадиных копыт. Огромный серый жеребец, сотворенный, кажется, из камня и тумана, злобно скалился и тряс длинной гривой. Над ним парила мрачная устрашающая тьма. Не сразу в этом силуэте Браггарт разглядел человека. А когда тот подъехал ближе, и удалось рассмотреть его лицо, Браггарт вздрогнул и не смог сдержать тихого возгласа. Это же тот самый злодей-колдун, что одним взглядом подпалил его одежду. Неужто он атаман новый?! Это исчадие Чертово будет у них вместо добряка Цельга служить?

Противный вой подтвердил его догадку.

– Гляньте-ка, пан атаман, на чем наш господинчик ехать собрался!

Атаман медленно повернул голову в сторону кареты. Его смоляные брови надменно поднялись, губы искривились в издевательской усмешке. Каждое движение было пропитано обманчивой ленью и смертоносной грацией. Змий поганый! Чертов аспид! Ну точь-в-точь – мерзкий гад.

– Пусть кмети и челядь сопроводят этого господина, а я отправлюсь вперед. Мало ли что в княжестве без атамана приключиться может.

Низкий рокочущий голос окутал, задурманил голову. Будто мед разлился. Браггарт грешным делом подумал, а не ворожит ли атаман прямо сейчас. Но шумная процессия из слуг и нескольких кметей разрушила морок. Показался груженый доверху обоз. Браггарт закусил губу. У Цельга было двое слуг из местных. Этот же колдун целую рать с собой вез. Четверо суровых воев в опрятных серых кафтанах, четверо слуг, устроившихся в обозе, да наглец веснушчатый.

– Слыхали атамана? – мерзавец кивнул безгласным воинам. – Вот этого охранять будете.

Его насмешливого тона и снисходительного взгляда Браггарт вынести не мог.

– Я тоже верхом поеду!

Веснушчатый снова расхохотался:

– На ком? Звать-то тебя как, ездок?

– Браггартом я зовусь. И что с того?

– Да ничего. Просто знать хочу, как такую важную персону величать. В карете вон разъезжаешь. Небось, год сюда тащился.

Так Браггарта еще никогда не унижали. Он стиснул зубы от злости. Какой-то тощий выскочка его как только ни оскорбил! Ежель панна Ольшана узнает об этом, не то что в одну постель с ним не ляжет – даже в сторону его не посмотрит!

– А может, ты вообще верхом ездить не умеешь?

На этот раз засмеялись даже ратные. Только атаман продолжал смотреть пренебрежительно. И взгляд его был самым обидным из всего, что сейчас произошло. Словно хотел окончательно уничтожить Браггарта, атаман молвил:

– Как кончите развлекаться, отправляйтесь в дорогу. А я поехал – путь неблизкий.

Он пришпорил скакуна, и тот легко потрусил прочь со двора. Лошадиные копыта топтали гордость Браггарта. И когда конь перешел на галоп, Браггарт ощутил, как в сердце расцветает жгучая ненависть. Пристыженные вои умолкли.

– Влас, уступи господинчику свою лошадь. – Веснушчатый кивнул одному из дружинных.

Тот недовольно нахмурился, но молча спрыгнул на землю, отдал Браггарту поводья и пересел на обоз.

– Вот и порешали. А теперь мигом за атаманом! А то уже, небось, до княжества доскакал.

Кряхтя от усилий, Браггарт влез на огромного жеребца, или это была кобыла?.. Молчаливые вои двинулись вперед, перестав обращать на Браггарта всякое внимание. А он сосредоточился на том, как бы отплатить атаману той же монетой. Как замечательно получится, если он выставит атамана на посмешище. Да еще и на глазах у неприступной Ольшаны.

Глава V. Хладная панна

Черт – известный пакостник, а и он не смог чувствам человеческим сопротивляться. Влюбился лиходей в Зиму-Лютыню. Да только в сердечке ее замёрзшем навсегда поселился Ледяной Князь. Посмеялась Зима над признанием Черта, а он обиду в душе затаил и стал случая удобного для мести поджидать. А случай-то скоро предоставился.

Ледяному Князю быстро наскучила холодная жена. С другими девами начал он забавляться, о Зиме и позабыл. Ох, как страдала она от неверности мужней, как мучилась! И хоть любила его пуще всего на Свете Белом, а мечтала наказать за измены – той же монетой отплатить. Повстречался ей молодец добрый. Подарков красивых подарил, слов ласковых наговорил да и совратил несчастную. А Зима-то и не сопротивлялась сильно – чем не соперник Князю нашелся?!

Проснулась на утро Лютыня в своих ледяных покоях, а вместо красавца статного подле нее чудище мохнатое лежит, ухмыляется. Пальцы – сучки колючие, вместо ногтей – когтищи. Всё тело жесткой шерстью покрыто. Глаза алым горят, между зубов раздвоенный язык скользит. Закричала Лютыня от испуга. Чувствует: на шею что-то давит. А то – ожерелье, лиходеем подаренное, в угли превратилось. Вскочила с ложа, из глаз ледяные слезы текут, белая кожа золой измазана, украшения пеплом рассыпаются. А чудище громким смехом заливается, очередному злодеянию радуется.

Всем рассказал Черт, как Лютыню проучил. А люди, прослышав сию историю, придумали, как бороться с Зимой.

Она в Северном кряже суровая и долгая. Приходит раньше своего срока и стремится прогнать Осень-Туманницу. День подрезает, а к ночному покрывалу лоскутки пришивает. А уж ночью-то много дел лихих творится. Чтобы поскорее прогнать Зиму, люди напоминают ей о проделке Чертовой. Мастерят жутких Чудищ. Собираются все вместе да давай веселиться – кто маску страшную принесет, кто – одежку пошьет, кто – когти сладит. Вот и готово Чудище. А чтобы еще больнее Лютыне сделать, огромный уд26 между лап кукле крепят. Потом выставляют страшилище сие на главной площади да обряд проводят. Чем страшнее Чудище, чем уд торчащий длиннее, тем скорее Зима из этих краев уберется. Обряд же этот надобно с первым снегом провесть. Ибо первый снег – верный признак того, что Лютыня рядом.

Речи о Северном Кряже

* * *

По прозрачным стенам оранжереи стекали широкие дождевые дорожки. От вялого стука капель по крыше клонило в сон. Мерные щелчки ножниц усыпляли еще больше.

– Хорошо бы он кого пригожего привез! Был бы тебе жених подходящий. А то и выбрать для такой красавицы не из кого!

– Тетя… – Ольшана тяжело вздохнула и покачала головой.

– А что?! До моих лет решила девкой дожить?

Тетушка совсем не по-женски фыркнула и принялась с ожесточением терзать базилик. Ножницы отсекали один лист за другим.

– Главное, чтоб этот дурак Чудище какое не привез. А то ведь с него станется! Надо было нам с тобой в Каменн отправляться – выбрали бы симпатичного атамана…

Пани Угла обкромсала несчастный кустик и взялась за его собрата.

– Вот увидишь, краса моя, мы тебе такого жениха найдем, что все местные губы от зависти искусают! Хоть бы новый атаман оказался славным молодцом!

– Тетушка!

Каменный пестик полоснул по ступке с неприятным, режущим ухо скрежетом. Ольшана до боли сжала толкушку27, аж костяшки побелели.

– Да что?! Что – тетушка?! Я сегодня по зеленым картам глядела. И знаешь, что выпало? Кислица! Кислица, слышишь? А она предрекает появление в доме мужчины, защитника.

Ольшана хмыкнула:

– Скоро Демьян вернется от старосты.

– Ха! Смеется она! – Пани взялась за розмарин. – Мужчина и защитник спешит в наши края. Кто это может быть, если не атаман?

Тетушка продолжает разглагольствовать об атаманах и свадьбах, а у Ольшаны от одного слова «атаман» сердце жгутом сворачивается.

Чтобы отвлечься от боли и воспоминаний, что пауками лезут в голову, она посмотрела в прозрачную стену оранжереи. Пакостник-дождь уже закончился, небо прояснилось.

Влага стекла, оставив после себя лишь круглые капельки. Но они не мешали всматриваться в туманный пейзаж. Ольшана взглянула на пустынный морской берег. А потом на каменный дом, о котором местные успели сложить с десяток сказок и небылиц. Дом манил и завораживал. Он будто обладал собственной магией, очаровывал. Ольшана с трудом сопротивлялась его колдовской притягательности. Но завтра она удовлетворит любопытство, которое гложет ее вот уже несколько месяцев.

Ольшана все продумала: еще до рассвета, до того, как проснется прислуга, она выскользнет из дома и отправится на холм, где стоит особняк. Если же кто-то из ранних пташек заметит ее, то Ольшана соврет, что просто гуляла. Никому и в голову не придет, что она могла пойти в заброшенный дом. Сердце забилось быстрее – скоро она узнает, что скрыто внутри. Предвкушение того, что она нарушит запреты, огнем разлилось по венам, согревая. Как же ей не хватало этого пламени, тепла. Ольшана чувствовала себя замороженной бездушной ледышкой, у которой вместо сердца камешек с морского берега, а по венам течет студеная вода. Когда Ольшана мерзла, тетушка приказывала подать ей подогретое вино с пряностями. И сейчас, чтобы напомнить себе, что все еще живая, Ольшана собиралась пригубить вина. Только вместо пряностей был риск. Он будоражил кровь, заставлял забыть о страхах и приличиях.

– Масло и ванна готовы, госпожа Угла.

Тихий ласковый голосок служанки заставил Ольшану очнуться от грез. Смуглокожая Вила с любопытством поглядывала то на тетушку, то на нее.

– Вот и чудесно! – Пани бросила ножницы на стол и хлопнула в ладоши. – Ванна и теплые растирания – лучший рецепт от всех хворей. Особенно в такую погоду. – Она потыкала пальцем в дождливый пейзаж за спиной. – И ты должна попробовать! Тело ныть перестанет, кожа – как шелк будет. Чтобы атаман ни на кого, кроме тебя, даже взглянуть не мог!

Ольшана раздраженно бросила пест на стол.

– Я обязательно попробую и ванну, и растирания, если вы прекратите говорить об атамане.

Тетушка довольно улыбнулась, в глазах сверкнула хитринка. Придерживая подол и что-то тихонько напевая себе под нос, пани покинула оранжерею.

День тянулся бесконечно. Все словно мешало исполнению ее замысла. Сначала тетушка вознамерилась выбрать им одежды для предстоящего праздника и заставила Ольшану перемерить половину гардероба. В конце концов она решила, что подходящего платья нет, и послала за портнихой. Еще несколько часов было потрачено на обсуждение фасона, ткани и украшений. Ольшане волком хотелось взвыть – казалось, это никогда не прекратится. Да еще и разговор опять про нового атамана зашел. Тетушка и портниха, пани Василка, наперебой спорили, каким он окажется. Каждое слово острым ножом резало сердце Ольшаны на части. Она желала, чтобы к ним вообще никакой атаман не приезжал, ведь знала, что не удержится – а постарается вызнать все о Нем. Гнев, злость, обида маленьким ураганом кружили внутри. Ей хотелось расшвырять в стороны образцы тканей, ленты, пуговицы, выкройки, а потом сесть и заплакать посреди всего этого хаоса. Каждый день она запрещала себе думать о нем. Но, по привычке просыпаясь вместе с брезгом28, вспоминала Его. Первой мыслью было: как Он? Жив ли? Здоров? Думает ли о ней? Вспоминает хоть иногда? Или же нашел себе другую? Кто греет его постель? Кто упивается теплом его рук? Кто плавится под жаром его кожи?

Ольшана никогда не чувствовала столь лютой ненависти. Но когда думала о женщине, с которой он сейчас мог быть, так сердце на части рвалось. Она и его начинала ненавидеть – за то, что не пришел, когда звала, за то, что не забрал с собой. И соперницу – за то, что заняла место, которое должно было принадлежать Ольшане! А может, и не одна панна ласкает его по ночам? Может, каждый день новая? А то и вовсе несколько…

Эти мысли лишали разума. Ольшана изводила себя страхами и догадками, не в силах избавиться от привязанности к нему. Единственным утешением, единственным ее сокровищем и напоминанием был перстень с черным камнем. Иногда тонкий змей отпускал адамант, раскручивал свои кольца и вольготно скользил то по рукам Ольшаны, то по кровати. Она освобождала серебристого охранителя, который спас ее однажды, и любовалась на то, как таинственно блестят его позвонки и острые ребра. Змей любил сворачиваться колечком у нее на груди, прямо напротив сердца, и неподвижно лежать. Ольшане же казалось, что это пальцы атамана невесомо прикасаются к ее коже. Но вскоре серебряный аспид занимал свое место вокруг адаманта, и опять приходило одиночество.

Потому сейчас, слушая болтовню двух пане о долгожданном ворожейнике, Ольшана едва не срывалась на крик.

Наконец ее отпустили. Еще час пришлось лежать в теплой ванне и принимать такую непривычную заботу трех служанок, а потом сильные руки Вилы долго покрывали ее кожу ароматными теплыми маслами и растирали спину, руки и ноги, много лет не знавшие покоя и отдыха. Прислужница уверенно, но осторожно массировала спину, тихонько трещали свечи, запахи вишни и шалфея развивались по спальне. Она любила, как пахнет вишня. Но с недавних пор аромат шалфея кружил ей голову. Так пах Он… А еще кедром и новой кожей… Но и аромата шалфея ей было достаточно. Она представляла, что он где-то рядом. Пусть смотрит, пусть видит, что она больше не жалкая служанка, не позор отца, не та, кого каждый безнаказанно мог шлюхой называть. Она теперь госпожа. Пусть не по праву рождения, но благодаря доброте людской. И защитники у нее теперь есть. И к слугам она относится уважительно – не так, как относились к ней, хоть и вовсе не была она служанкой. Вот смотри, атаман, какой она стала!..

– Госпожа, я сделала вам больно? – Тихий встревоженный голосок Вилы прошелестел прямо над ухом.

Лежа на животе, Ольшана неловко подняла руку и утерла нечаянную слезинку.

– Нет, просто на пламя засмотрелась…

Вила вернулась к своему занятию. Теплые ладони вновь заскользили по спине, рукам, разминая уставшие мышцы. А Ольшана незаметно для себя провалилась в сон.

* * *

Она проснулась еще до рассвета. С неясным ощущением тревоги и чувством, что забыла о чем-то важном. За окном спальни темно-серое небо грозно нависало над холмами, а стекла то и дело дребезжали от ветра. И даже здесь, в уютном тепле комнаты, был слышен шум морского прибоя. Прибой… берег… таинственные холмы, над которыми в грозу беснуются в пляске молнии, а в хорошую погоду летают маленькие огоньки… Ольшана подскочила в постели и коснулась босыми ногами холодных деревяшек пола. Она ведь задумывала совершить свое рисковое путешествие в мрачный особняк. Сон сбежал тут же, оставив Ольшану наедине со своей опасной затеей. На цыпочках подбежав к окну, она прижалась лбом к ледяному стеклу. Волны ударялись о берег, об острые камни, врезающиеся в морскую зыбь. Водяная пыль висела в воздухе, серебрилась, будто иней, и оседала на брошенный дом. Камень темнел, и казалось, что он стоит под вечным дождем.

Если не пойдет сейчас, то больше уже не осмелится. Так и будет медленно чахнуть, мечтая о несбыточном. Ольшана метнулась к фарфоровому тазу, плеснула в него воды из гладкого белого кувшина и умыла лицо. Кожа покрылась мурашками. Быстро сбросив с себя ночную рубашку, Ольшана натянула скромную сорочку, шерстяные чулки и широкую черную юбку, расшитую по подолу яркими цветами и ягодами. Юбка была так велика, что волочилась по земле и путалась в ногах, но уж очень нравилась Ольшане. Накинув на плечи плотный жакет с мягкой меховой оторочкой, она просунула ноги в башмаки на высокой грубой подошве – самая подходящая обувь, чтобы бродить по влажной траве холмов.

Стараясь не шуметь, Ольшана заперла комнату на замок. Она заранее продела тонкую ленту через ключ, и теперь оставалось лишь крепко обернуть ее вокруг запястья и завязать, чтобы не потерялся. Так сотникова жена в детстве научила, когда присматривала за ней. «Если повесить на шею, то можно потерять и не заметить, – говорила она. – А если на ленточку ключик да на запястье, то он всегда перед глазами будет. И украшение красивое». Теперь у нее много разных украшений, богатых, с камнями самоцветными, а ключик все равно милее их будет.

Тихонько Ольшана пробралась на кухню, а оттуда выскользнула наружу, прямиком в поникший сад, окутанный влагой и инеем. Земля под ногами противно чавкала, но звучало это знакомо и привычно. Все вокруг было пронизано тайной. И заиндевевшие травы, и соленый воздух, и легкая туманная дымка. Холод, как искусный тать, пробирался под одежду, чтобы гладить кожу озябшими ладонями. Ольшана споро двигалась в сторону Старых пещер, где, по сплетням местных, обитали души утопленников и неприкаянные призраки. Она ни разу не встречала ни одного. Может, сейчас повезет? Такой брязг, как этот, лучше всего подходит для их дикой пляски на берегу.

Туда Ольшана и пошла. Подобраться к дому по холму было невозможно – слишком крутой склон. Да к тому же по мокрой траве сильно не находишься. А значит, нужно подойти со стороны моря. Там, возле пещер, прямо в горной породе были выбиты крупные ступени, которые Ольшана заприметила, гуляя с тетушкой. Проваливаясь башмаками в черный влажный песок, она шла мимо пещер, из которых доносились странные пугающие звуки. Может, это ветер залетал под мрачные своды… Или же утопленники взывали о помощи… А вдруг призраки мертвых ведьм, коих здесь водилось прежде немало, завлекали неосторожных путников? Ольшана не знала. Она шла все быстрее, не понимая – то страх подгоняет ее вперед аль лихорадочная жажда узнать тайны черного берега?

Когда она добралась до холма, небо оставалось хмурым. Никто не увидит ее маленькое преступление. Больших крошащихся ступеней было всего три, но они резко уходили вверх. Под каждым шагом они осыпались, откалывались целые куски. Осторожно Ольшана преодолела подъем и вышла на холм. Отсюда до дома было рукой подать. Смотреть на него вблизи… Неведомое чувство затопило душу, обволокло. Ольшана ощутила, как у живота заворочался серебряный змей. Шнурок на шее закачался из стороны в сторону.

Не в силах больше сдерживаться, она почти бегом устремилась к дому. Вокруг него висела странная голубовато-белая дымка, которая как будто сверкала. Стены оплел вьюн, а кое-где территорию у него упорно отвоевывал бархатистый мох. В окнах ничего не было видно, как ни старалась Ольшана разглядеть. Осторожно подошла она к крылечку, поднялась по ступеням. На массивных синих дверях темнели вырезанные руны, которые складывались в причудливые, но отчего-то пугающие узоры. Ольшана взялась за массивное бронзовое кольцо и пару раз постучала. Дом ответил тихим гулом, заскрипел, застонал. Испуганно она отдернула руку и замерла на месте. Естественно, ничего не произошло. Никто не ответил, никто не вышел. Осмелев, она толкнула дверь вперед. Ржавые петли устало вздохнули. Из темного нутра вырвался поток теплого пыльного воздуха, будто шумный выдох. Задержав дыхание, Ольшана ступила внутрь и… попала в совершенно иной мир.

Снаружи не было видно, но окна оказались украшены витражными стеклами, и сейчас в дом лился приглушенный свет. Голубые, розовые и золотистые пятна скользили по крепкому дубовому полу и стенам, покрытым голубой же известью. Зрелище было невероятным. Ольшана как будто очутилась в подводном гроте, заполненном самоцветными камнями. Приглядевшись, она поняла, что витраж составляет целые картины. Огромный изумрудно-зеленый змей с венцом на голове, чудесный лес с невиданными желдами29, на одном из окон бушевал огненный вихрь, в котором угадывались человеческие черты.

Ольшана едва дышала, рассматривая всю эту красоту. Огромным усилием воли она заставила себя отвернуться и пройти дальше – время шло, а она еще почти ничего не увидела. На пыльном полу оставались следы ее башмаков и слишком длинного подола. Но вряд ли кто-то осмелится сюда прийти, а значит, улики ее маленького преступления никогда не будут найдены. Успокоив себя, Ольшана прошла в следующий зал. Здесь ее ждало еще одно потрясение. В огромной светлице не было ничего, кроме длинного стола, заваленного старыми склянками, колбами и пробирками. Засохшие травы, сморщившиеся грибы, ветки… Но не это удивляло, а три стены. Их покрывали огромные фрески. Странно, но ни одна из них не выцвела, не поблекла и не осыпалась. Даже трещин Ольшана не смогла разглядеть. Впрочем, если они и были, то терялись в великолепии цветов и фигур. Насыщенные краски затягивали. Темные и нежные одновременно, они завораживали сильнее любого колдовства. Над всем царила огромная фигура, закутанная в темный плащ. Из-под капюшона выглядывала прядь белоснежных волос. Тонкие пальцы десницы30 прижимали к губам флейту, костлявая шуйца31 сжимала ладонь богатой красавицы. Она же вела за руку молодого принца, на лице которого застыли скорбь и испуг. Под этим странным хороводом вилась тонкая надпись: «Перед Смертью все равны».

На другой фреске царил дремучий лес, в центре которого высилась круглая массивная башня. Ее охраняли два каменных воя. Вдали замер настороженный олень. Но они служили лишь фоном для бледной фигурки, закутанной в невзрачный наряд. Скупость наряда восполняли волосы панны. Золотые волны спускались до земли. Юная дева сидела на резном троне и вышивала гобелен. Вокруг нее были разбросаны десятки цветных ниток и разномастные иголки. Глаза же вышивальщицы закрывала грязная повязка, из-под которой текли две тонкие кровавые струйки. Эта фреска тоже была подписана: «Никому не дано знать о выборе Слепой Судьбы. Даже ей самой».

Ольшана отвернулась и взглянула на последнюю фреску. Она была, пожалуй, самой мрачной и страшной. Огромный черный единорог, с бородой и косматой гривой, угрожающе взвился на дыбы. Его рог сверкал, словно отлитый из стали. Целясь из лука, в луже крови, перед ним стоял воин. Вокруг них разросся колючий терн с шипами длиной в древко стрелы. Но более всего бросались в глаза синие ягоды. В них было что-то зловещее. Как будто… Они обладали собственной волей, силой. Заставляли смотреть только на них, отвлекая от чего-то важного. Ольшана пыталась отвести взгляд, отвернуться, но ядовитая синева приковала ее. Она должна… Должна хотя бы узнать название фрески… Будто кто другой управлял ее телом. Еле-еле ей удалось оторваться от ягод и прочитать название. «Смерть ведьмы». Ольшана непонимающе нахмурилась. Не было никакой ведьмы. Она еще раз внимательно оглядела изображение, стараясь не смотреть на ягоды. Ничего… Солнечный луч, расколовшийся на алые и желтые блики от витражей, скользнул по фреске. И только благодаря ему за толстыми стеблями терна Ольшана разглядела крошечную, не больше пальца, женскую фигурку. Она лежала на низком круглом алтаре, алая юбка свешивалась до земли. Странно. Как она сразу не заметила яркое пятно одеяния?

Солнечный зайчик перепрыгнул с одной фрески на другую, и Ольшана спохватилась. Рассвело. А она ведь рассчитывала вернуться задолго до этого. Подхватив подол, она быстро последовала обратно по цепочке из собственных следов. Последний раз взглянув на фрески, она пообещала себе обязательно сюда вернуться и изучить каждый уголок этого чудесного дома. Возможно, в нем действительно жили призраки. Но пока они приняли ее благосклонно, позволив хоть ненадолго, но прикоснуться к колдовству. Лишь это могло сделать ее ближе к ворожейнику, которого она знала в другой, прошлой, жизни.

* * *

С моря надвигался туман. Он окутывал берег, пещеры, холмы и даже редкий лесок.

Опьяненный предвкушением, Лютовид мчался вперед. Он уже пересек границу Черен Пяска. Еще совсем немного, и Мельца будет принадлежать ему. Он сможет сжать ее в объятиях, намертво приклеить к своему телу и никогда больше не отпускать. Сможет каждый день вдыхать аромат вишни, путаться пальцами в серебре волос и целовать нежные губы. Каждое утро, просыпаясь, он будет видеть ее лицо… Утренний лес молчал, позволяя ему утопать в грезах. Разве что тяжелые еловые лапы да острые ветки пытались вырвать его из мечтаний – ранили лицо, оставляя болезненные царапины. Земля из-под лошадиных копыт взлетала вверх, грязь и пыль покрывали кожу, но Лютовид мчался вперед, ударяя Ветра по взмыленным бокам. Быстрее, быстрее, быстрее…

Наконец, единственным, что он слышал, стал шум ветра в ушах. В звуке этом чудился голос Мельцы. Она звала его, умоляла. Скорее!

Воздух переменился, став соленым, словно слезы, влажным. Лютовид будто захлебывался им. Земля под копытами Ветра превратилась в камень, камень же стал черным песком. Осколки ракушек и песчинки, взмывающие в воздух, светились на солнце. Но плотный густой туман поспешил скрыть небо. Он быстро наползал на берег, словно стремясь скрыть сгорбившиеся фигуры. Наверное, чьи-то слуги. Они бродили у самой кромки моря, что-то собирая. Рядом стояли небольшие туеса32.

Лютовид спешил, обгоняя ветер, но все же заметил удивленные взгляды. Море возбужденно шепталось с туманом о своих тайнах, люди остались позади, а воздух еще пуще наполнился влагой и солью. Скалистые холмы почти не изменили своего обличия. Лютовид обогнул знакомые с детства пещеры и оказался на узкой дорожке. Тайная тропа, незаметная тому, кто не знал о ней, убегала вверх, маня за собой. Лютовид послал Ветра легким галопом, а потом и вовсе заставил перейти на шаг. Путь наверх был долгим и опасным. В конце концов атаман спрыгнул на землю и, сжав в руке поводья, двинулся вперед. Ноги скользили на влажной траве, под подошвой хрустел песок, но дышалось легко. Вновь показалось солнце, высветив брошенный особняк на вершине. Дом, как одинокий кметь, выживший в кровавой сече, гордо и непоколебимо взирал на все княжество. Вокруг него клубилась искрящаяся голубая дымка. Защитная ворожба отца… Надо же! До сих пор сохранилась… Заклятие не пускало чужаков. Приблизиться к дому и тем более войти внутрь могли лишь те, кто связан с хозяевами кровными али сердечными узами. Наверное, именно поэтому особняк до сих пор был цел. Лютовид провел ладонью по шершавой влажной стене. Бархатистый мох щекотал кожу. Витраж окон покрылся пылью и паутиной, крыльцо покосилось, ступени прогнили. Осторожно он поднялся и коснулся двери. Голубая краска была цела, не облупилась, не поблекла.

Лютовид отворил дверь и окунулся в прохладное нутро. Он не был здесь с пяти лет. Тогда отец посадил его на коня позади себя и отвез на Бруюнхейн. С тех пор мысль о возвращении домой несла лишь боль. Стоило признаться себе: он боялся вновь оказаться здесь. Страшился тех воспоминаний, что обязательно нахлынут, лишь только переступит порог. С опаской Лютовид поднимался на крыльцо, с опаской входил в сени. Он уже приготовился к ужасу, что обязательно нахлынет удушающей волной, но… Но ничего не произошло. Едва слышно поскрипывали половицы под ногами, за окнами шумело море. Ни страха, ни ужаса, ни боли. Лишь только грусть… У него ведь могла быть совершенно другая жизнь. Такая, как у обычных детей. С матерью и отцом. Но тогда он не отправился бы в Пеплицы, не встретил бы там Мельцу…

Лютовид прошел в Балью33 комнату. Как и много лет назад, здесь стоял стол, а стены были покрыты фресками. Одну из них мать заколдовала. Фреска могла показать все, что происходит с ней, отцом или самим Лютовидом. Когда был здесь последний раз, еще мальчишкой, то видел мать в плену у ведьм преданного ею ковена. Теперь же там буйствовал черный единорог. С ним сражался атаман, в чертах которого Лютовид легко узнал отца. За колючими зарослями терна белел алтарь. На нем лежала мать… Он помнил это место. Совсем недавно видел каменный жертвенник, скалы и страшную арку. Всю свою жизнь он бился с ведьмами. Охотился на них, пытал, убивал. И всю жизнь он сомневался в правильности того, что делал. Но сейчас, будучи свидетелем смерти обоих родителей, он наконец отбросил сомнения. Ни одна ведьма, которую он повстречает, не уйдет живой. Начнет же он с Черупки, которая погубила его мать, из-за которой потерял Мельцу.

При мысли о ней почудился аромат вишен. Лютовид не сразу понял, что это не его фантазии. В Бальей комнате действительно пахло вишнями, а на пыльном полу темнели недавние следы. Его дом не был таким уж необитаемым. По пути сюда Браггарт, жалкий сплетник, сам того не ведая, поведал Лютовиду о судьбе отчего дома. Из слов старостиного сына выходило, что местные боятся даже смотреть в сторону особняка. Окромя призраков и насекомых, никого здесь и не бывало. Но кто тогда оказался столь смел или глуп, что вторгся в ворожейные владения? Кому удалось преодолеть мощное заклинание отца? Лютовид отвернулся от фресок. Он выяснит.

* * *

Ольшана вошла в просторную горницу, где слышались шумные препирания тетушки с невидимой гостьей. Несколько минут назад запыхавшаяся служанка доложила, что пани желает видеть племянницу, и Ольшана уже с ужасом ожидала расправы за свой проступок. Однако же в покои она ступила, сохраняя спокойствие и отстраненность. Она знала, что в Черен Пяске ее прозвали Хладной панной. И именно такой сейчас собиралась оставаться.

Но страхи оказались напрасны. Тетушка хоть и бушевала, но не по ее душу.

В залитой холодным осенним светом комнате, царил жуткий беспорядок. Отрезы материй, ленты, нижние сорочки и юбки, ножницы, нитки и иголки занимали каждый аршин34. В центре всего этого хаоса царила тетушка. С недовольным видом она брала в руки один образец ткани, щупала его и, раздраженно отбросив, тянулась за другим. Местная портниха, почтенная пани Василка, подхватывала полотно и бережно откладывала в сторону. Но Ольшана знала – тетя уже вовсю разошлась и так просто ее не унять. Заметив племянницу, она резко обернулась, да так, что порыв воздуха достиг даже Ольшаны. Подхватив длинный шлейф не по домашнему нарядного платья, пани Угла переступила через разбросанные свертки и возмущенно всплеснула руками.

– Ты только посмотри! Только посмотри, дорогая! Ни одного подходящего образца. Какая-то ветошь допотопная. Как из этого пошить приличные платья? Вот скажи мне, как?!

– И ничего не ветошь! – Оскорбленная Василка указала на бледно-желтый сверток с аляповатым цветочным узором. – Вот красота какая!

– Да где? Где красота?! Это же безобразие какое-то. Для хутора разве что пойдет! Нищей девке нарядиться да идти свиней кормить! А у меня сокровище такое! – Она схватила Ольшану за руку и потащила за собой. – Думаешь, я прелесть свою в подобные тряпки закутаю? Или что же, решила мою царевну замарашкой выставить?! А для Ёфунд, небось, ткани получше приберегла? А ну признавайся!

– Да что же вы..? Да как же можно..? – Василка пошла красными пятнами, запыхтела. Причем непонятно, то ли от возмущения, то ли слова пани в цель попали.

– А то, хитрая ты бестия, что ведомо мне и о тканях новых, и о том, что Ёфунд тебе монет серебряных приплатила за одну услугу… Так вот знай, – цепкие пальцы Углы впились в пухлую ручку портнихи, – вздумаешь и дальше козни такие творить, я тебя отсюда мигом изживу! Понятно?

Василка сделалась бледной, как мел, упитанное тельце затряслось, подбородок задрожал.

– Черт! Черт попутал, пани! Исправлюсь, Созидатель – словам моим свидетель. Исправлюсь.

Госпожа Марницкая отпустила портниху и махнула рукой на дверь.

– Ступай. И платья наши вчерашние не доделывай. Мы отказываемся. Впрочем… можешь их для Ёфунд перешить – это будет самым изысканным, что она когда-либо надевала.

Тихонько всхлипнув, Василка засеменила к выходу.

– Слуги соберут твои ткани и пришлют позже.

Тетушка плюхнулась в кресло и довольно вздохнула.

Ольшана же опустилась на пол, прямо среди груды разномастного сукна.

– К чему так издеваться над беднягой?

Пани перегнулась через подлокотник и подняла с пола увесистый сверток, перевязанный бечевкой. Подхватив с подноса ножницы, она принялась увлеченно кромсать веревку.

– К тому, моя дорогая, что я не позволю жалкой выскочке, бездарной швее, палки мне в колеса вставлять! За моей же спиной! Ишь ты, дрянь какая! Думала, я ничего не узнаю. Ёфунд ей деньжищ приплатила, чтобы новые ткани нам не показывала. А сама платье, расшитое золотом заказала. Ха! Огородное пугало.

Ольшана устало склонила голову тетушке на колени и прикрыла глаза. Тут же ласковые руки опустились на голову, нежно погладили. Как будто мама успокаивает.

– А ты, краса моя, будешь сверкать ярче всех звездочек на небе.

Ольшана хмыкнула и отстранилась.

– Не мне соперничать со звездами.

Пани Угла проворно развернула несколько слоев пергамента.

– Зря ты так о себе думаешь. Равных по красоте тебе здесь нет. И ни одна завистливая девица с тобой не сравнится. А с таким приданым… – Тетушка поддела пальцем широкую черную ленту, – и тем более.

На солнце блеснул голубой газ. Прозрачная ткань искрилась и переливалась. Две шелковых ленты служили лямками странного одеяния.

Ольшана иронично изогнула брови:

– Занавески?

Тетушка недовольно хмыкнула:

– Шути-шути, шутница. А оденешь такую сорочку перед атаманом, и все – он твой на веки вечные!

– О, Созидатель! Тетя! Какой атаман? Какое приданое? Откуда здесь вообще эти вещи?

Пани бережно отложила сорочку и потянула следующую обновку.

– Доставили утром от лучшей швеи королевства. И не только это. – Госпожа лукаво прищурилась. – С обновками и новости прибыли… Нынче утром наш край вновь атаманом обзавелся. Да еще каким.

Она поднялась с кресла и, сложив за спиной руки, начала расхаживать взад и вперед, наступая прямо на разложенные ткани.

Ольшана устало облокотилась о кресло и подперла щеку рукой.

– Откуда же вы знаете?

Глаза тетушки победно сверкнули. Выглядела она, как самый настоящий военачальник.

– Вила, Смел и Агафья его нынче утром видали. Я получила три совершенно разных описания. Конечно, пока мы его не увидим, говорить что-либо рано. Но!..

Ольшана поняла, что сейчас тетушка примется строить планы по завоеванию новых территорий.

– Мы должны быть во всеоружии. Агафья знаешь что про него сказала? «Огонь, а не мужик! Лютый как Черт, но хорош, зараза!» А суждениям старой лисы я склонна доверять. Она редко ошибается в людях.

Ольшана тяжело вздохнула. Тетушка хотела ей добра, заботилась, переживала. Но даже понятия не имела, какую боль причиняет своими словами. Лишь один атаман существовал для Ольшаны, лишь его одного она желала бы видеть своим мужем… Но он где-то далеко. В неведомом ли Каменне, али еще где. Сражается с ведьмами, готовит страшные отвары и забавляется с наивными женскими сердцами. Она не могла винить ворожейника за те чувства, которые он вольно или невольно в ней пробудил. Ненавидя и страшась остальных мужчин, она не смогла оберечь свою душу перед самым пугающим из них. Где же он сейчас? Вспоминает ли хоть изредка о ней? Ольшана поняла: ей все равно. Пусть даже с насмешкой – очередную глупышку влюбил в себя, – но лишь бы думал про нее.

Коли б знала она, какова настоящая боль… Когда аптекарь терзал ее тело, разрывал плоть, бил – она думала, что мучительнее быть не может. Но лучше б она тогда умерла. Ничто не могло сравниться с тоской, которая сейчас рвала на части душу. Зачем она продолжает думать о нем? Зачем отравляет сердце воспоминаниями и мечтами?

– Что же ты приуныла, вишенка моя? С атаманом или без, а ты у меня красавица! И наряды под стать твоей красоте должны быть.

В покои вошла еще одна прислужница: Нора. Она сжимала в руках пухлый конверт, глаза светились от любопытства, на круглых щечках горел румянец. Ольшана невольно позавидовала ее юности, красоте, неиспорченности. Она вдруг ощутила собственную ущербность. Пользованная девка, которая нигде не может найти покоя. Даже новая жизнь не излечила ее душу.

Тетушка сломала печать и развернула письмо. Глаза быстро пробежали по строчкам.

– Вот же хитрый… – Пани прикусила губу. – Староста наш уже и визит атаману нанес, оказывается. Когда только успел?! Небось и отдышаться с дороги бедняге не дал. Приглашает всех завтра на брячину35 с танцами – знакомиться с паном. А сам, видать, сыночка своего восхвалять будет. Вон, даже пишет, какой он у него храбрец – половину Северного кряжа сам проехал.

Тетушка промаршировала к давешнему свертку и выудила оттуда нечто, завернутое в холстину.

– Ты чего расселась? – Проворные руки принялись разворачивать ткань. – Вставай! Платье примерять будем!

* * *

Атаман не спешил. Пане возмущенно переговаривались, панове сурово хмурились. Впрочем, Ольшана была уверена, что насупленные брови мужчин скрывали их радость и облегчение от того, что новый атаман не почтил сие сборище своим присутствием. Браггарт, сын старосты Ашоля, успел растрезвонить всему княжеству, что господарь выделил им самого бездарного ворожейника из всех. Стоя в кругу восторженных девиц, возглавляемых его невестой Ёфунд, он красочно описывал, как атаман не мог сотворить простейшего колдовства.

– Он едва-едва говорит! Созидатель – свидетель, я сперва решил, что ворожейник слабоумный. Даже не знаю, как такой с ведьмой справиться сможет… Он их как огня боится. Целой ратью себя окружил.

Ольшана удивленно обернулась. Все это так не похоже на проклятых атаманов, что невольно она начала вслушиваться в болтовню Браггарта. Она хоть и знакома была лишь с одним ворожейником, но не верила, что среди них мог оказаться кто-то, страшащийся ведьм. Браггарта же она считала трусом и хвастуном. Потому мало веры было его словам. Однако ж отворачиваться она не стала. Браггарт, заметив ее взгляд, воодушевился и еще громче принялся хаять неведомого атамана:

– А еще мне показалось, что он оружия в руках ни разу не держал. А на лицо… Создатель к нему суров оказался. Неуклюжий, тощий, страх, да и только. Паннам о таком знать не положено, но… – Тут Браггарт понизил голос, будто тайну какую собирался раскрыть. – Слуги его болтали, будто каженик36 он!

Глаза Браггарта довольно блеснули, когда его слушательницы выдохнули дружное «О-о-о!». Проклиная себя за несдержанность, Ольшана громко, чтобы слышно было всем, задала свой вопрос:

– Что ж ты нам такого непутевого атамана привез?

В зале повисла тишина. Лицо Браггарта пошло красными пятнами. В Ольшану полетели злобные взгляды Браггартовых почитательниц.

– Какого дали, такого и привез! Может, господарь избавиться от такого ничтожества желал?! Почем мне знать?!

Все взоры обратились к Ольшане – гости ожидали ее ответа. Она уже открыла было рот, как в зал ворвался запыхавшийся Нёккви – мастер-лодочник. Вид такой, словно сейчас замертво свалится. Волосы растрепаны, глаза навыкате, безумием сверкают. Кафтан нараспашку, под ним – грязная рубаха в бурых пятнах.

– Атамана не ждите! Не придет он.

Сказал и плюхнулся в подставленное слугой кресло.

– Что я сейчас видел… У Альдиса жинка решила нынче бременем разрешиться… – Нёккви всплеснул руками, едва не щелкнув по носу сердобольного прислужника, схватил стакан воды и одним глотком осушил.

– Там тако-о-о-е творится…

Гости старосты умолкли.

– Что? Что там? Не томи! – Это сам староста Ашоль не выдержал.

– Значит, сидим мы с Альдисом, обсуждаем, что на носу новой лодки вырезать, а Роуса прихорашивается, сюда собирается. И тут приспичило ей родить. Ну мы, стало быть, и позвали Трёйсти нашего, он-то завсегда помогал роженицам. Двоих у сестрицы моей до того принял. Ну и третьему поможет появиться.

Нёккви перевел дух, а заодно проверил, все ли внимательно его слушают. Убедившись, что завладел интересом даже забежавших погреться пауков, он продолжил:

– Послали мы старшого пацана за Трёйсти, тот почти сразу и явился – по пути сюда малец его перехватил. Роуса уже кричит на весь дом. А Трёйсти подступиться к ней не может, говорит, ребеночек-то неправильно улегся. Что делать?! Раньше-то, ежель чего, нам Цельг помогал. А теперича как быть? Вот я и ломанулся к новому атаману. Да только где ж его искать? Дом-то Цельга пустым оказался. И знаете, где я ворожейника нашел? – Нёккви таким взглядом собравшихся окинул, словно каждый был виновен в укрывательстве атамана. – В старом доме на холме он обосновался, вот где!

По зале пробежал испуганный шепоток. Ольшана от удивления приоткрыла рот. Кто мог осмелиться занять особняк с дурной славой? Впрочем, откуда ворожейнику знать местные сплетни?

Нёккви тем временем продолжил свой рассказ:

– Привел я пана к нам. А Трёйсти уже сестренке моей живот порезал, ребетеночка чтоб достать, значит. А она и не дышит уж… И пацан молчит. Синий весь, крохотный… И тут атаман какие-то палки достал, ножи… Что-то забубнил по-непонятному, и задышал племянник мой! – Нёккви вытер огромной ручищей слезу. – А я, балбес, и имени у ворожейника не спросил. Так эт еще не всё! Вы ж слыхали, как мамка Альдиса житья ни сестрице, ни соседям нашинским не дает! Вот сидим мы, значит, у Роусы. Трёйсти ее зашивает, атаман с младенчиком возится, и тут скрип такой жуткий, как ногтями по стеклу. Створки в стороны отлетели, ветрище поднялся! Дым комнату заволок, а в оконце мертвячка лезет! Кожа да кости, в струпьях вся, вместо волос – паутина. Я так и обмер. А она скрежещет: «Отдайте внучка моего»… И тут атаман как встанет между мной и мертвячкой. «Убирайся, – говорит ей, – нет твоей тут власти!» И так на нее взглянет, что заверещала покойная да как вылетела из окна, аж дом затрясся! Вот какие дела у нас творятся… Так что пан атаман у Альдиса остался, а я мигом сюда. Дай, думаю, предупрежу народ, чтоб зазря не ждали.

Нёккви откинулся в кресле, а в зале воцарилась звенящая тишина. Ее разрушил дрожащий обиженный голос Браггарта:

– Брешешь, гад! – Подбородок дрожит, изо рта слюна брызжет. – Врет он всё!

Возмущенный Нёккви подскочил, навис над Браггартом огромной скалой.

– Созидатель мне свидетель! Коль вру, не уйти мне отседова живым! Полон дом свидаков. У Трёйсти спросишь. – Обиженный и возмущенный, резчик укоризненно взглянул на старосту и вновь повторил: – Атамана не ждите. Он пацаненка от призраков стережет.

Как сердитый медведь, Нёккви неуклюже потопал прочь из дома, оставив потрясенных гостей.

Первым нарушил молчание Ашоль:

– Ну что ж… Видать, придется в другой день с атаманом нашим знакомиться.

Пани Угла свысока взглянула на старосту, будто тот провинившимся мальчишкой был.

– Пойдем, дорогая. – Она схватила Ольшану за руку и потащила вслед за мастером. – Дадим время Браггарту придумать новую небылицу. Он – мастак их рассказывать.

* * *

Лютовид баюкал крошечного младенца, прислушиваясь к тихому дыханию разрешившийся бременем женщины. Ее старший сын Эрвар сидел рядом, обеспокоенно поглядывая то на мать, то на брата. Было слышно, как внизу на кухне суетятся счастливый папаша и аптекарь. Бухала по столу посуда, падали на пол ложки. Мастер-лодочник Альдис решил во что бы то ни стало отпраздновать рождение сына прямо сейчас, а заодно и накормить атамана, которого, по собственному выражению, «лишил знатной брячины». Лютовиду было наплевать на все пиры, которые давали в его честь, но не пойти он не мог – вдруг именно там оказалась бы Мельца.

Крошечный малыш заворочался в его руках и громко засопел. Лютовида обуяли странные чувства. Он никогда не думал о детях, но после встречи с Мельцей начал мечтать о ребенке. Сейчас же, держа в руках чужого сына, он вдруг осознал, чего лишен. А что, если он не найдет свою панну? Не увидит больше голубых глаз, не вдохнет аромат вишни… И маленькие синеглазые малыши останутся жить лишь в его воображении.

– Бабушка сюда больше не придет? – Эрвар с любопытством поглядывал на младшего брата.

– Нет.

Мальчишка, наверное, не такого ответа ожидал.

– Откуда вы знаете? Цельг ее много раз прогонял, а она все равно возвращалась.

– Я не Цельг.

Эрвар шмыгнул носом и стал удивительно похож на брата.

– Она ко всем здесь уже приходила. И другие призраки тоже.

Ребенок беспокойно завозился и тихонько захныкал. Лютовид чуть крепче прижал его к себе, осторожно укачивая на руках.

– Вы, наверное, хотите к старосте? Там сейчас праздник в вашу честь. Все княжество собралось. – Эрвар мечтательно вздохнул.

Лютовид сжал зубы. Да, он хотел быть на празднике, где должно было собраться все княжество и где он собирался отыскать Мельцу. Он почти поверил в то, что увидит ее на этом сборище любопытных сплетников. Даже готовился к этому: достал чистый кафтан, побрился, заставил говорливого Неговита постричь его. Он был так уверен, что встретит Мельцу, что едва дышал от волнения. Глупец. Иногда казалось, что он придумал и Пеплицы, и Мельцу, что они существуют лишь в его воображении. Может, синеокая панна была лишь желанным сном? Она ускользала от него, как бы сильно ни пытался он дотянуться.

– Ты ведь всех здесь знаешь?

Эрвар серьезно кивнул:

– Ага.

– Среди вас панна должна быть, Мельцей звать. Встречал ее?

– Неа. Нет у нас таких.

Лютовид почти не удивился. Он готов был услышать эти слова. Но как бы ни готовил себя к этому, отчаяние и гнев все равно затопили его пустое нутро. Опять все напрасно. Он гонялся за мороком, за той, кого не существует. Упрямо цеплялся за отчаянную надежду. Не желал верить, что Мельца лишь сон. Не желал смиряться.

– Она недавно должна была приехать.

Эрвар пожал плечами.

– Из недавних только Остромир, он кормщиком служил. Да панна Ольшана к нам из Каменна перебралась. Ну и вы теперь. А больше никого и нет.

Лютовид прикрыл глаза. Мог ли ошибиться Стригжа? Или это Чертова шутка? Решил проучить атамана, который клялся с ним сражаться, а сам запретной ворожбой воспользовался.

– Я ее в жены возьму. Когда старше стану. – Детский голос вырвал из забытья.

– Кого?!

– Панну Ольшану, конечно. Не Остромира же! – Мальчишка хихикнул. – Она добрая, слова никому плохого не скажет. А еще красивая… Волосы – точно серебро!

Лютовид сурово взглянул на Эрвара. Он знал лишь одну деву, волосы которой были подобны серебру.

– Не бывает таких волос.

– А вот и бывают! Увидите ее – сами убедитесь. Только не влюбляйтесь. В нее и так уже полкняжества влюблены.

Новорожденный вновь тихонько засопел, и Лютовиду пришлось осторожно покачать дитя.

– Не влюблюсь.

– Поскорей бы повзрослеть…

Эрвар погрузился в грезы о чем-то, лишь ему ведомом. О взрослой жизни, о панне ли – Лютовиду было все равно. Он должен был узнать, где Мельца.

– А среди… слуг богатых господ всех знаешь? Может, кто новый добавился?

Эрвар тяжело вздохнул.

– Говорю же: пришлых трое. Остромир-кормщик, панна. – Мальчишка мечтательно закатил глаза. – Ну и вы. Здесь все друг друга знают. Мало нас. Как кто новый появляется, про него сразу известно становится. Вот когда панна Ольшана приехала, о ней на следующий же день все прознали. Пани Угла в секрете держала племянницу, никому не показывала. Оно и понятно. Красавица такая… – Эрвар уставился в потолок. – Она со мной даже танцевала! С Браггартом не пошла, а со мной плясала. А ведь кто я, и кто он?! Да еще и младше я ее намного…

Любовные переживания юного Эрвара мало беспокоили Лютовида. Но что-то в его речах настораживало, вызывало смутную тревогу. Как будто нечто важное ускользало прямо из пальцев.

С кровати раздался тихий стон, и Лютовид бросился к жене резчика. Она вытянула худую руку, и он осторожно уложил ребенка ей на грудь.

– Она приходила?

Слабым голосок едва звучал, но в нем было столько страха и ужаса, что в Лютовиде невольно шевельнулась жалость.

– Она больше не придет.

Роуса крепче прижала младенца, из глаз потекли слезы.

– Спасибо вам.

Лютовид молча кивнул. Он не привык, когда его благодарят за то, что он поклялся делать до последнего своего вдоха.

* * *

Сегодня впервые пошел снег. Маленькие снежинки медленно кружились в воздухе. Их относило то в одну сторону, то в другую, пока порывы ветра, сжалившись, не опускали ледышки на землю. Ольшана стояла в саду, зябко кутаясь в плащ. Она пыталась поймать хоть один кристаллик, но те упорно не желали касаться ее ладони. Забытые тетушкой цветы увяли и понуро опустили головки. Бутоны шиповника почернели и покрылись гнилью. От одних листьев к другим потянулась паутина. В отличие от летней, как будто хрустальной и прозрачной, эта была похожа на клок свалявшейся шерсти. Посеревшая от грязи и пыли, она трепетала на ветру, а в липких нитях запутались сухие листья и мертвые насекомые.

Ольшана любила сад. Хоть он и был запущен, но все ж не утратил красоты, дикой, настоящей, ничем не украшенной. Тетушка обожала растения, целые дни проводила в оранжерее, холила молодые побеги и зеленые росточки, как детей. Почему же не смотрела в сторону сада? Еще одна загадка, бросавшая вызов Ольшане. Но сейчас она не хотела об этом думать. Сегодня она вышла в сад по иной причине.

Отсюда был хорошо виден особняк, который со вчерашнего дня уже не пустовал.

Величественный и пугающий дом гордо возвышался над пещерами. Можно было разглядеть, что окна в нем теперь светятся. Витражи стекол манили разноцветьем красок.

В доме нового атамана уже вовсю кипела работа. Ольшана даже слышала стук топоров. Снаружи суетились какие-то люди, но она стояла слишком далеко, чтобы их разглядеть. Был ли среди них ворожейник, приехавший на замену Цельгу? Сердце замирало в предвкушении и тут же начинало биться о ребра, причиняя дикую боль. Кто он? Знаком ли с Ним? Конечно! Они не могут быть не знакомы. Она придумала тысячу способов заговорить с атаманом, спросить о Нем, но понимала, что не осмелится. Более всего Ольшана страшилась узнать, что он нашел другую и забывается ночами в чужих объятиях, обещает то, что обещал ей. Ну и пусть! Пусть наобещает, а потом бросит наивную дурочку, как бросил ее. Глупышка… Наверное, те женщины ничего от него не ждут, радостные лишь от того, что Он обратил на них внимание.

Ольшана тяжело вздохнула. Холодный воздух тут же пробрался в легкие, заморозил изнутри. Вчера, когда ворожейник не пришел, она испытала досаду и облегчение.

Весь день Ольшана сходила с ума от волнения, да еще и тетушка подливала масла в огонь. То платье плохо сидело, то украшения к нему не подходили, то прическа оказалась слишком простой. Ольшана едва сдерживалась, чтобы не сорвать с себя ожерелье, растрепать волосы и надеть платье служанки. Но все эти приготовления и волнения оказались напрасными. Таинственный атаман не посетил дом старосты. Впервые за весь день Ольшана свободно вздохнула. Но когда влетел Нёккви со своим рассказом, сердце едва не лопнуло, а змей на кольце заметался вокруг черного адаманта – она ощущала каждое его движение возле живота. Еще один шанс утрачен. Еще один день в неизвестности и болезненном ожидании. Выдержит ли она? Его лицо постепенно стиралось из памяти. Она и радовалась этому, и боялась. Зачем помнить его, зачем думать о нем? Ведь он позабыл о ней, оставил в одиночестве. Но странное чувство рвало сердце изнутри. Не могла она не грезить о нем, как ни старалась. Все попытки были тщетны.

К дому ворожейника потянулись люди. Вереница крошечных фигурок поднималась на холм. Похоже, все спешили выразить атаману свое почтение. Или просто сгорали от любопытства. Ольшана горько усмехнулась и отвернулась. Любопытные сплетники. Видать, побежали проверять, что из сказанного вчера Браггартом – правда. В раздражении отворив дверь, она вошла в кухню и тут же столкнулась с пани Углой. В очаге уже вовсю горел огонь, подле него суетились две служанки. Должно было случиться что-то совершенно невероятное, чтобы пани пришла сюда.

– Ты еще не готова? – Тетушка окинула Ольшану беглым взглядом и продолжила свои метания по кашеварне.

– К чему я должна быть готова?

Пани Угла ответила ей взглядом, которым обычно награждают несмышленых детей.

– К прогулке, конечно же. И к тому, чтобы провести день на берегу моря.

Тетушка заглянула в корзину, куда одна из служанок, Марла, положила увесистый сверток.

– Ты слишком мало бываешь на свежем воздухе, оттого и бледная, и вид болезненный.

Под ее пристальным взглядом Марла опустила в корзину бутыль темного стекла.

Ольшана нахмурилась. Желание тетушки отправиться на прогулку в такой день было более чем странным. Нехорошее предчувствие закралось в душу.

– Нам обязательно идти сегодня?

– Да. – Тон пани был непререкаемым и серьезным.

– Это как-то связано с атаманом?

– Конечно. Долго же ты соображала. Неужто думаешь, что я потащила бы тебя в эту холодрыгу, чтобы вина на бережку попить?! У нас для этого кресла и камин есть.

Ольшана вздохнула. Все это очень плохо закончится.

– И на что же вы рассчитываете?

– На то, что ему надоест сидеть в своем могильнике и захочется узнать, что же такое интересное происходит у моря.

– К нему с утра все княжество стеклось. – Ольшана равнодушно следила за Марлой, которая собирала уже вторую корзину.

– А ты думаешь, я просто так все это затеяла? У него после вчерашнего-то гостей хоть отбавляй, небось. А мы по-умному поступим. Соваться к нему домой и надоедать не будем. Авось в окошко выглянет, да сам к нам придет.

Ольшана ухмыльнулась. Ежель уродилась бы тетушка мужчиной да кметем каким, не поздоровилось бы тому королевству, на которое она войной пошла.

– А с чего вы взяли, что он к нам придет?

– Да с того, что мужики ещё любопытнее баб. Думаешь, ему не захочется узнать, кто на бережку веселится вместо того, чтобы его порог обивать?

Ольшана опустилась на стул.

– Зачем вам всё это, тетушка?

– Что – всё? – Пани Угла тотчас приняла невинный вид.

– Атаман, охота на него… Для чего?

– Замуж тебя, дуру, за достойного мужика отдать хочу!

Пани плюхнула на стол третью корзину. Чудесным образом из госпожи она превратилась в служанку, исчезли изысканные манеры, гордая осанка. Движения утратили плавность. В корзину полетели яства – тетушка не заботилась о том, что и как туда бросает. Похоже, Судьба ей непростой гобелен вышивала. Величественной пани было что скрывать.

– Я не хочу замуж.

– Все девки замуж хотят! Или боишься, что он стариком аль уродом каким окажется? Так я Смела расспросила на этот счет. Мужик как мужик. Не стар, хоть и не молод. Демьян вон рассказал, что у него все бабы с утра перебывали. Даже Ёфунд с матерью – и те притащились! Пора и нам свой ход сделать.

Тетушка желала ей добра. Но душу каленым железом жгло, когда Ольшана думала об атамане, о том, какие вести может принести долгожданная встреча. Пани же продолжала ее напутствовать:

– Оденься тепло, но красиво. Не вычурно. Вила уже приготовила тебе платье, чулки и плащ. Украшениями тоже пренебрегать не будем – я всё выбрала. Скромно и изящно. Он будет сражен.

Ольшана тяжело вздохнула и побрела в комнату – переодеваться.

– Откуда вы знаете?

Тетушка лишь хмыкнула и кивком головы указала на дверь.

Служанки уже разложили одеяния для прогулки. Плотные черные чулки с белыми подвязками. Черное платье из переливчатой парчи, вышитое шелковыми нитями все того же черного цвета.

Бусый плащ, теплый и уютный, с искусной вышивкой, отороченный мехом черно-бурой лисицы. Ольшана коснулась тяжелой серой материи. Ей вспомнился невероятный цвет Его глаз, точно грозовые тучи или острая сталь… Сморгнув непрошеные слезы, Ольшана начала одеваться.

Демьян показал себя истинным умельцем. Каким-то чудом на влажном песке ему удалось развести костер, который теперь громко и весело трещал. Иногда в него попадали капельки морской воды или песчинки. Тогда огонь вспыхивал ярче и шипел, но уже сердито. Небо затянули тучи, и казалось, что сейчас не середина дня, а самые настоящие сумерки. Смел расстелил на черном песке плотное покрывало, Демьян следил за огнем, Вила раскладывала угощения, а тетушка бросала на атаманов особняк суровые взгляды. Наверное, пыталась взглядом заставить его хозяина прийти к ним. Эта мысль отчего-то рассмешила Ольшану. Раз уж они вышли гулять, то глупо сидеть без дела. Она быстро встала и крикнула:

– Вила, побежали к пещерам!

Ошарашенная служанка помчалась за госпожой. Ветер швырял в лицо пригоршни снежинок и морских брызг. Ноги утопали в песке, хрустели ракушки. А в стороне загадочно мерцал огнями атаманов дом.

Ольшана первой добежала до пещеры. Задыхаясь, подоспела и Вила. Они тяжело дышали, но весело смеялись. Укрывшись под темными сводами, Ольшана привалилась спиной к холодному камню. На стенах сохранились бледные рисунки и незнакомые буквы. Она провела пальцем по вырезанным угловатым рунам и повернулась к Виле:

– Как думаешь, кто их оставил?

Служанка подошла ближе. На ее покрытом румянцем лице застыло выражение страха.

– Местные говорят, что очень давно эти пещеры облюбовала ведьма из Дочерей Тьмы. Цельг однажды осмелился вглубь пройти. Кто-то жаловался, что отсюда крики и завывания разные доносятся. Вдруг кто живой потерялся. Вот наш атаман и пошел. Потом рассказывал, что там, в глубине, летучих мышей много… и что книги разные нашел, ведьмовские… и колбы с отварами и травами. Попытался сжечь, а ничегошеньки не вышло. А потом, говорит, явилась ему тень черная, как будто на козлиных копытах и с козлиными рогами, и жутким голосом проскрипела: «Убирайся!» Вот… Больше сюда с тех пор никто и не приходил. Но мне думается, это Цельг всё нарочно придумал. Чтобы молодежь напугать. Потому что в пещеры ведь раньше часто на свидания бегали. Помню, однажды иду мимо и слышу крики жуткие. Меня аж мороз пробрал. Не знаю даже, как осмелилась, но зашла я в пещеру, не эту, а дальше, что за изгибом берега. Думаю, значит, а вдруг и мне помощь однажды треба будет, а кто-то струсит? Ну и пошла я… А там Браггарт-то со служанкой ихней непотребством заняты! Он ее и так, и эдак, а она еще пуще вопит. Дескать, сильнее требует, чтобы он ее… – Тут Вила хлопнула ладошкой по губам и бухнулась на колени. – Простите, госпожа, нельзя о таком болтать, а я…

Ольшана громко расхохоталась и подняла Вилу.

– Уж и не знаю, что лучше – это или встреча с ведьмой.

Вила смущенно улыбнулась.

– В тот момент я бы ведьму выбрала.

Они снова расхохотались.

Вила принялась собирать маленькие ракушки, а Ольшана выглянула наружу.

– Ох, не к добру мы его помянули.

По берегу шел Браггарт.

Вила пристроилась сзади и заглянула через плечо госпожи.

– До чего ж мерзкий тип!

– Пошли спасать тетушку.

– Идемте, госпожа.

Посмеиваясь и брызгая друг в друга ледяной водой, они направились обратно. По пути Ольшана помогала Виле собирать ракушки и поглядывала на особняк. В серости и синеве сегодняшнего дня он манил таинственным разноцветьем.

Они смогли опередить Браггарта на пару минут. Ольшана опустилась на яркое лоскутное покрывало и потянулась за все еще горячим душистым хлебом. Положив на него ломтик сыра, она вдохнула невероятный аромат. От тепла сдобы сыр начал плавиться, и Ольшана поспешила отправить яство в рот.

Тетушка окинула ее рассерженным взглядом:

– Поесть и потом могла бы.

Ольшана зажмурилась от удовольствия. Прогулка оказалась не такой уж и плохой затеей. В лицо брызгали холодные морские капельки, задорно шипел костер. В воздухе разлились невероятные запахи: соли, сырых веток и горячих кушаний.

– Мы с утра ничего не ели, а Марла постаралась на славу. Садитесь, тетушка. – Ольшана улыбнулась. – Он все равно не придет.

– Придет еще как!

Пани Угла отказывалась признавать свое поражение, даже когда ее войска была разгромлены, стяг растоптан, а сама она взята в плен. Ольшана изо всех сил старалась быть похожей на нее. Но как же она устала бороться!.. Все ее сражения неизменно оказывались проиграны. Она оставалась одна, без союзников. И сопровождалиа ее лишь боль, душевная да телесная. Ольшана специально села спиной к холмам и атаманову особняку. Чтобы даже не видеть его.

– Нет! Ну вы посмотрите! Зато этот прется!

Ольшана вынырнула из раздумий и повернула голову. Браггарт приближался, неуклюже оскальзываясь на влажном песке. Он пожертвовал теплом и удобством ради щегольского наряда. Яркий аляповатый кафтан смотрелся глупо, неуместно, и явно не защищал от порывов студеного ветра. Тетушка заскрежетала зубами, Ольшана поудобнее улеглась на покрывале. Едва она оказалась в Черен Пяске, как старостин сын начал проявлять странный интерес. Ольшана не могла не понять, что привлекает его как женщина. И это пугало ее. У Браггарта была невеста. Он же с навязчивым упорством преследовал ее, забыв о своих обязательствах. Интересно, узнай он, как к ней относились прежде, как называли, продолжил бы свои приставания? Или, презрительно скривившись, побежал бы под крылышко заботливой Ёфунд?

Браггарт подошел. Вблизи он выглядел еще смешнее. Кончик носа покраснел от холода, штаны промокли, а кафтан едва сходился на груди – так плотно он обтягивал тело. То ли мускулами своими хотел похвастаться, то ли большего размера не нашлось. Ольшана подозревала, что первое. Вспомнить хотя бы его вчерашние речи о новом атамане. Разве имел он право так говорить, пусть даже ворожейник действительно мог трусом оказаться.

– П-пани Угла, пан-на Ольш-шана. – Браггарт поклонился, неистово стуча зубами.

– А-а-а, Браггарт… – Тетушка скривилась, словно увидела что-то мерзкое.

Ольшана же молча кивнула и откинула голову назад. Вновь пошел снег. Значит, Лютыня уже близко.

– А я вот прогуляться реш-шил.

– Замечательно, голубчик, вот и гуляй себе дальше. – Пани угла поджала губы, от чего они слились в тонкую ниточку.

Но Браггарт так просто сдаваться не собирался.

– Берег большой. Нам что же, всем места не хватит?

– Мы вышли отдохнуть по-семейному. – Тетушка начинала закипать от гнева.

– А эти, – он презрительно кивнул на Смела, Демьяна и Вилу, – что же, тоже ваша семья? Опускаетесь до якшания с жалкими прислужниками?

Ольшана взглянула на тетушку. Вид у пани был такой, что стало понятно: живым наглецу отсюда не уйти.

Как же он ее раздражал! Нужно было срочно что-то делать… Ольшана отряхнула с платья прилипшие песчинки.

– Если старостин сын не брезгует с прислужницами по пещерам гулять, то нам со слугами и на берегу не грешно отдохнуть.

Браггарт побагровел, гневно сверкнул глазами. Ольшана вздохнула – врага нажила. Ох, ну и пусть! Теперь она никого бояться не будет! Тем более такого слизняка.

Она отвернулась от рассерженного хвастуна и высыпала собранные на берегу раковинки.

Краем глаза она заметила, что неожиданно лицо Браггарта переменилось: побледнело, уголок рта задергался. Он уставился Ольшане за спину туда, где возвышался дом. Тетушка тоже обернулась. Ее лицо вытянулось, брови взлетели вверх, а рот слегка приоткрылся. Вила замерла на месте, выпучив глаза и отчаянно покраснев. Смел смотрел ошарашенно. На лице Демьяна одновременно застыли зависть и восхищение. Что могло столь сильно поразить всю компанию? Вдруг на Ольшану упала тень. Она подняла голову: над берегом носилась огромная черная птица. Она походила на филина, но была намного крупнее.

И тут сверху раздался знакомый голос. Словно рокот грома, словно таинственный змеиный шепот…

– Приветствую, паньство37.

* * *

Бесконечный поток посетителей его доконал. Бессонные ночи, долгий путь из Каменна в княжество, вчерашние роды – у Лютовида уже не было сил стоять на ногах. Толпа, которая околачивалась подле его порога, вызывала лишь ненависть. Но он не мог грубить этим людям. Возможно, кто-то из них знает, что с Мельцей, где она. Как только удалось выпроводить последнего гостя, Лютовид поспешил в свои покои. Стригжа облюбовал старый сундук. Птичий дух сидел на резной крышке и пил из осиновой лагвицы атаманову кровь. Вид у него был все такой же взъерошенный. Накануне он умудрился подраться с местным вороньем и получить от них пару ран. Как мог, Лютовид старался залечить язвы, но Стригжа так просто не давался. Стоило же предложить птице кровь, как дух тотчас стал смирным и покладистым, а все увечья после глоточка вмиг затянулись. Лютовид погладил Стригжу по широкому лбу и подставил руку, дух тихонько ухнул, вцепившись серебряными когтями в кафтанное сукно. Отворив окно, атаман шепнул Стригже на ухо:

– Ищи Мельцу. Отведи меня к ней.

Птица взмыла в серое небо, рассекая воздух и разбрасывая в стороны пушистые снежинки. Лютовид наблюдал за полетом, пока дух не превратился в крошечную точку и совсем не исчез из вида. Ему хватило времени лишь на то, чтобы облачиться в теплый кафтан и повязать пояс с ножнами. Он взялся за саблю, когда в блестящем лезвии отразились черные перья, серебряный клюв и налитые кровью глаза. Стригжа вернулся. Он царапнул лапками подоконник и громко, возбужденно ухнул, пытаясь привлечь внимание хозяина. Как только Лютовид обернулся, Стригжа сорвался в полет. Он нашел ее! Неужели спустя столько времени Лютовид вновь увидит Мельцу?! Бегом он покинул комнату и выскочил на улицу. Крошечные снежинки драгоценными кристаллами опускались на черный бархат кафтана, застывали на мгновение и таяли. Стригжа ухнул над головой и, широко раскинув крылья, спланировал вниз. Птичий призрак устремился к морскому берегу. Лютовид побежал следом. Сапоги скользили на влажной траве. Стригжа то совсем скрывался из вида, то появлялся возле старых пещер. Лютовид достиг вершины холма и замер. На черном берегу расположилась группка людей. Он был слишком высоко, чтобы разглядеть их, но сердце тревожно забилось в груди. Вокруг ладоней зажглись синие огненные искры. Он постарался унять волнение, но ничего не получилось. Инистые желды вспыхнули зеленым пламенем. Сердце билось все отчаяннее. Стригжа кружил над замершими фигурками. Все тело покрылось испариной, и дышать стало тяжело. Некоторые снежинки загорались искрами в небе, но Лютовид не мог обуздать рвущуюся из-под контроля силу. Он так долго ждал этого, так отчаянно желал. И что с того, ежель спалит княжество дотла?!

Лютовид начал осторожно спускаться с холма. Каменные ступени осыпались под ногами, в ушах шумели кровь да прибой. Он почти спрыгнул на берег и оказался лицом к лицу с Браггартом – жалким хвастуном, отправленным в Каменн. Старостин сынок стоял в окружении пестрой компании. Лютовид быстро осмотрел каждого. Браггарт метал гневные взгляды в его сторону. Почтенная пани смотрела так, словно он был глупой рыбешкой, заплывшей в ее сети. Два немолодых мужика, судя по всему, слуги, уставились, разинув рты. Черноволосая девица так широко распахнула глаза, что Лютовид испугался – не выпали бы из глазниц. Панна, с ног до головы закутанная в красивый дорогой плащ, даже не повернулась в его сторону.

Лютовид подавил желание выругаться. Драггур, спешащий к сердцу, гневно зашипел. Он так же, как и Лютовид, жаждал увидеть Мельцу, жаждал ощутить вкус ее кожи, аромат ее тела.

Атаман молча поклонился.

– Приветствую, паньство. Прошу прощения, коль нарушил вашу… прогулку.

– Пан атаман! – Пани всплеснула руками, глаза хищно сверкнули.

Лютовид сдержал вздох. Еще одну восторженную почитательницу сегодня он не выдержит.

– А мы вас вчера ждали…

Лютовид сжал зубы.

– У меня не получилось прийти.

Почему-то он вновь взглянул на неподвижно сидящую панну. Серебряная вышивка ее плаща напоминала ему волосы Мельцы.

– О, мы наслышаны! Никто не мог со старой Ньяль совладать, а вы справились. Да еще ребеночка уберегли. Ах да, я пани Угла Марницкая. – Женщина изящно поклонилась и протянула ладонь.

Лютовид поклонился и поцеловал ее руку.

– Лютовид Огиянов, новый атаман Черен Пяска.

Госпожа Марницкая лукаво улыбнулась и махнула рукой в сторону окаменевших мужиков.

– Это Демьян и Смел, мои работники. А это Браггарт. Вы с ним должны быть знакомы…

От Лютовида не укрылось, что старостин сынок был представлен опосля слуг – проявление неуважения. Браггарт тоже это понял – скрипнул зубами и отчаянно покраснел. Но шустрая пани не дала ему и слова вставить.

– Тут еще моя племянница. Вы обязаны с ней познакомиться.

Он должен был понять, что этим закончится. Все сегодняшние гости обязательно приводили с собой незамужних родственниц. Он действительно оказался глупой рыбешкой, попавшей в западню. Лютовид уже собирался извиниться и уйти, но вдруг над головами черной тенью пронесся Стригжа.

– Вишенка моя, ну что ты как окаменела? Заледенела на этом холоде?

Панна поднялась и медленно обернулась.

Она… Лютовид оцепенел. То, что осталось от его сердца, вспыхнуло в груди диким пламенем. Костер, разведенный на берегу, огненным столбом устремился в небо. Раздались испуганные возгласы, а ему все равно было. Перед ним стояла Мельца. Она была еще прекраснее, чем он помнил. Каждое ее движение острым лезвием резало вены. Он забыл, как дышать. Просто стоял и смотрел, до конца не веря. Неужели, спустя эти безумные месяцы, нашлась? Серебристыми нитями струились ее локоны из-под капюшона, и Лютовиду показалось, что они продеты сквозь стальные иглы, которые намертво пришивают его душу к Мельце. Великий Создатель, как же она была красива, как он по ней скучал. Сам не ведая того, он сделал шаг вперед, навстречу. Еще, и еще один, все ближе…

В ее голубых глазах, морских глубинах, сначала отразилось удивление, потом неверие и, наконец, ужас… Лютовид и слова сказать не мог. Просто стоял и смотрел. Из ладоней рвался жар. Ему необходимо прикоснуться к ней! Дотронуться! Почувствовать каждую частичку тела. Услышать голос. Вдохнуть запах. Убедиться, что это действительно Мельца, а не морок.

– А это моя племянница – панна Ольшана.

Лютовид пытался соображать, но не мог. Если бы не люди, которые, он точно помнил, рядом находились, он бы набросился на Мельцу прямо здесь.

– Ну что же ты, вишенка, не приветствуешь нашего дорогого атамана?

Лютовиду было глубоко наплевать на приветствия племянниц и их тетушек. С трудом разлепив пересохшие губы, он протянул руку вперед.

– Мельца… – Собственный голос казался жутким скрипом.

Ее брови взлетели вверх, и Лютовид услышал судорожный выдох.

– Похоже, вы обознались…

Рядом с ней возникла еще одна панна, черноволосая. Должно быть, и есть Ольшана. Она с любопытством глазела на него, и Лютовида этот взгляд раздражал. Мельца присела в глубоком поклоне.

– Я – панна Ольшана. Позвольте поприветствовать вас в Черен Пяске. Надеюсь, служба здесь будет легкой.

Голос Мельцы, губы Мельцы… Но произносила она странные, непонятные слова.

Стоящая рядом с Мельцей девица улыбнулась и отчаянно покраснела. Костер снова вспыхнул, и Лютовид понял, что может не сдержаться. Его разыгрывают? Или это глупая шутка? Он не мог обознаться! Не мог ошибиться! И то, как Мельца смотрела на него, – лучшее тому доказательство. Дикое животное возбуждение, что разбудил ее взгляд, накрыло с головой. Он разберется во всем, что здесь происходит.

Протянув руку, Лютовид низко поклонился и заглянул «панне Ольшане» в глаза.

– Прошу меня простить, я действительно ошибся. Вы очень похожи на мою невесту.

Все краски схлынули с лица Мельцы, и Лютовид ощутил мелочное удовлетворение. Пусть не думает, что страдал без нее, что с ума сходил.

– Дорогая, кажется, атаман ждет твоей руки…

Мельца вздрогнула. Да, он действительно ждал ее руки. Еще с Пеплиц. Она вложила ледяные пальцы в его ладонь, и Лютовид почувствовал, как они дрожат. Медленно наклонившись, он коснулся губами нежной кожи. Крепко сжал холодную ладошку, стремясь согреть ее, поделиться тем пламенем, что испепеляло его, показать, как ждал свою желанную, как отчаянно надеялся отыскать. Наконец он обрел контроль над тайной силой и без зазрения совести направил огонь в руки. Ощутив жар, Мельца вздрогнула.

– Вы дрожите… панна Ольшана. Должно быть, замерзли?

Мельца молча кивнула, широко распахнув глаза и глядя на него с таким ужасом, словно он был самим Чертом. Его прекрасная панна решила устроить маленький маскарад?

– Ох да, погода нынче студеная. Вот и снег пошел, – это шустрая пани Угла поспешила вступить в разговор.

– Тогда прошу ко мне в гости. – Лютовид ухмыльнулся, по-прежнему сжимая ладошку Мельцы, которую она пыталась выдернуть. – Погреться.

– Нет!

Лютовид даже прикрыл глаза. Ее голос нес наслаждение. Вот только говорила она совсем не то, что он желал услышать.

– Вишенка имеет в виду, что мы вам очень благодарны за приглашение…

– Но вы наверняка устали после бессонной ночи, – перебила Мельца тетушку.

Лютовид ухмыльнулся. Так просто она от него теперь не сбежит.

– Я уже успел отдохнуть. Пойдемте же, поможете мне освоиться на новом месте, расскажете, что здесь да как.

Он должен завладеть ею, увлечь с собой, в свой дом. Заманить. А там уже придумает, как не выпускать никогда.

Кажется, госпожа Угла уже готова была согласиться, но тут Мельца увидала кого-то:

– Глядите-ка, тетушка, кажется, Агафья бежит. Уж не случилось ли чего?

Пани Марницкая повернулась в указанном направлении и прищурилась:

– А ведь и правда: она.

Лютовид едва ли не зарычал от злости. Он готов был забрать Мельцу силой. Она ведь узнала его. Не могла не узнать! Потому и дрожит так. Он боялся отвести взгляд от нее. Казалось, отвернется – и панна вновь исчезнет. Она же смотрела вдаль, будто его тут и не было. Но Лютовид не верил, что она его позабыла. А если и впрямь забыла, то он напомнит. От него не укрылось облегчение, мелькнувшее на ее бледном, фарфоровом, лице. Его прекрасная панна стремилась любым способом сбежать от него.

Подоспевшая прислужница остановилась подле них и, задыхаясь, прокряхтела:

– Госпожа… Там староста прибыл… Говорит, праздник ему с вами обсудить надобно. Снег-то пошел!

– И то верно! – Пани Угла окинула Лютовида хищным взглядом. – Надеюсь, и вы, пан, поможете нам с праздником? Цельг всегда помогал. Даже проводил ритуал.

Все еще глядя на Мельцу, Лютовид улыбнулся:

– Можете на меня рассчитывать.

По нежной коже растекся розовый румянец, влекущий и соблазнительный. Лютовиду хотелось провести губами по шее, щекам, оставить на ее теле свои метки.

– Вот и чудесно! – Пани Угла снова напоминала о себе, схватив Мельцу под руку. – Тогда мы отправляемся домой, обсудим с паном Ашолем гуляния.

– Я с вами! Повидаюсь с отцом. – Голос Браггарта заставил Лютовида напрячься.

Он почувствовал себя животным, у которого пытаются отобрать его законную добычу. Но пани Угла не дала ему и слова вставить. Похоже, она решила взять в свои руки не только предстоящий праздник.

– Ты с ним живешь! – Рявкнула так, что старостин сынок подскочил от страха. – Вот дома и повидаешься. – Она обернулась к молчаливым слугам. – Демьян, Смел, Вила, приберите тут все, а потом следуйте за нами.

Лютовид не отводил глаз от Мельцы. Она же упорно не желала на него смотреть.

– Ну что ж, мы пойдем… Рады были встретить вас, пан атаман. Надеюсь, служба в Черен Пяске будет легкой. Ежель что спросить понадобится, так двери нашего дома всегда для вас открыты. Мы, кстати, ваши ближайшие соседи.

Лютовиду вновь пришлось посмотреть на госпожу Углу. Она указывала на красивый дом в низине. Великий Созидатель! Отсюда до Мельцы было не больше десяти минут пути. Она была так близко…

– С большой радостью воспользуюсь вашим приглашением. Благодарю. – Он поклонился и с силой сжал эфес сабли, лишь бы не вцепиться в Мельцу.

Неожиданно она обернулась и взглянула ему прямо в глаза. Лютовид почувствовал, что тайная сила вновь рвется наружу, угрожая спалить и разрушить все, что встанет на его пути к Мельце. Она присела в низком поклоне, опустила голову. Тихо звякнули длинные серьги, упали на грудь серебристые локоны.

– Пусть это место станет для вас домом.

Ее голос едва заметно дрожал. Неужто успела повстречать кого-то, кто мил ее сердцу? Нет! Он никому не позволит стать у него на пути. Мельца будет принадлежать лишь ему. Ему одному.

– Так и будет.

Мельца отвернулась, подставила руку госпоже Марницкой и едва ли не потащила ту домой. Лютовид ухмыльнулся. Беги, беги, прекрасная панна. Теперь тебе не спрятаться.

* * *

Ольшана тонула… Вцепившись в руку тетушки, словно в спасительную ветку, она волокла пани Углу за собой, стремясь поскорее сбежать отсюда. Ей не хватало воздуха, все тело парализовало. Сердце кололо, а в висках болезненно стучало. Ее бросало то в жар, то в холод.

Он изменился. Похудел еще больше, но как будто стал крепче. Лицо посуровело. Вокруг рта залегла глубокая складка. Но эти изменения сделали его еще красивее. Темная щетина превращала ворожейника в опасного лиходея. Вьющиеся смоляные волосы оказались коротко стрижены, челка открывала лоб, в ухе сверкала необычная серьга. Глядя на него, Ольшана боялась, что может упасть замертво. Или еще хуже: броситься к нему, обнять крепко. Поцеловать. Это не мог быть он… Наверное, она с ума сошла. Судьба решила в очередной раз посмеяться? Али Чертовы проделки? В его глазах полыхало колдовское пламя, ладонь сжимала эфес неизменной сабли. Как же любила она его движения! Как скучала по его привычкам. Все в нем казалось родным, знакомым.

И он узнал ее… Узнал! Назвал именем, которое она отчаянно пыталась забыть, назвал невестой… Посмеяться решил или же и впрямь поверил неумелой лжи? Нет, не поверил. Ольшана чувствовала это по его взгляду, по жару в руках, что едва не спалил ее бедное глупое сердце.

– Ну каков… – Голос тетушки прорвался сквозь паутину мыслей. – А как смотрел на тебя, видала? Глаз не отводил! Хотя куда уж тебе видеть – отвернулась и даже не улыбнулась пану. Да что ж ты меня так тащишь? Чай не девчонка я уже!

Тетушка остановилась и укоризненно посмотрела на Ольшану, покачала головой и взяла поудобнее под руку.

– И вот что мне с тобой делать? Он на тебя так глазел, словно прям на берегу готов был уложить!

– Тетушка! – Ольшана пыталась удержать чувства в узде, но предательский жар уже хлынул к щекам.

– Ну что, что «тетушка»?! А то ты не знаешь, чем мужчины с женщинами наедине занимаются. – Пани хихикнула, но тут же посуровела. – Правда, непонятно, что там с его невестой…

– Да нет у него никакой невесты! – Ольшана с облегчением вздохнула, когда они вышли на тропинку, ведущую к дому.

– А ты откуда знаешь?

Ей бы язык прикусить! Ругая себя, Ольшана опустила глаза, чтобы не видно было ее волнения и боли.

– Неужели отпустила бы его невеста одного на службу в княжество? Придумал, наверное, отговорку, чтобы от местных панн отбиваться.

– Всякое может быть… Но на тебя он так смотрел, словно и не желал отбиваться. Как бы то ни было, это ты правильно поступила, что отказалась от его приглашения. Пусть побегает за тобой чуток. Ничто так не возбуждает мужчин, как холодность женщины… – Задумавшись, тетушка умолкла.

Ольшана не знала, что возбуждает мужчин, но вот сама она испытывала странные ощущения. В голове царил сумбур. Десятки разных чувств рвали когтями ее душу. Над головой снова мелькнула огромная тень. Давешняя птица кружила над домом, высматривая что-то ей одной ведомое. Ольшана зябко поежилась. Лишенная тепла ворожейника, она вдруг начала замерзать. Ни плотный плащ, ни мех более не спасали от стужи.

– Не дрожи, вишенка моя. Сейчас прикажу ванну горячую приготовить, потом Вила разотрет тебя маслами – вмиг согреешься.

Ольшана тяжело вздохнула. Ей хотелось побыть одной. И подумать.

– А я с Ашолем поболтаю. Снег нынче рано выпал, атаман новый… Событий столько. Гуляния в этом году такие должны быть, чтобы потом десять лет вспоминали! Может, у тебя какие мысли есть?

– Я подумаю…

– Вот и славно! А теперь быстро в ванную, отогреваться!

Быстро не получилось. Проскользнуть незаметно мимо старосты не удалось. Он изъявил желание поприветствовать Ольшану, и ей пришлось терпеть нелепые комплименты. Пан Ашоль был едва ли не настойчивее своего сына. Не сводил с нее липкого взгляда, все время пытался дотронуться и намекал, что хватит ей сидеть под крылом у тетушки. Ольшана, как могла, отбивалась от странных речей. Неужто еще и староста решил одарить ее своим вниманием?

Тетушка изо всех сил старалась вернуть разговор в нужное русло – обсуждение празднеств, но пан Ашоль упорно возвращался к единственному, что его, похоже, интересовало: сможет ли Ольшана сопровождать его на гулянии. Ответить ему отказом и грубостью тетушка не могла – как-никак, уважаемый в княжестве человек. Одно дело, сына его на место поставить, совсем другое – со старостой в споры вступать. Но и соглашаться не спешила. Ольшана пыталась всевозможными знаками дать ей понять, что идти со старостой не желает, но он никого не слушал.

– Вы, панна, уже не так юны, как остальные девицы. Это я вам ни в укор, ни чтоб оскорбить, вы не подумайте чего!

Ольшана начала терять терпение:

– Я уже подумала.

На лице старосты мелькнуло странное выражение, и на секунду он стал до ужаса похож на пеплицкого аптекаря. Ольшану бросило в дрожь.

– Что такое, Вишенка? Ты так побледнела. – Тетушка закудахтала вокруг нее, как заботливая наседка.

– Промерзла на холоде. Прошу меня простить.

– Иди-иди, душа моя! Слуги должны были вернуться. Я прикажу Виле приготовить ванну.

– Не беспокойтесь, я сама распоряжусь.

Ольшана сорвалась с места, радуясь возможности сбежать от старосты и его пугающих намеков. Не сказав более ни слова, она вылетела из горницы и едва не столкнулась с Вилой.

– Госпожа, с вами все хорошо? – Обеспокоенный взгляд прислужницы подсказал, что выглядит Ольшана и впрямь неважно.

– Замерзла сильно. Приготовь мне ванну.

– Слушаюсь. Через несколько минут будет.

Вила и вправду справилась быстро. Едва одна из служанок доложила, что можно идти, Ольшана поспешила укрыться в просторной купальне. Золотистое сияние свечей, пар и аромат масел успокаивали. Хрупкая юная Нора помогла Ольшане разоблачиться и опуститься в горячую воду. Ее любопытный взгляд прошелся по перстню.

Ольшана поспешила прикрыть кольцо рукой. Странная ревность обуяла душу. Нора красива, молода, невинна. А Ольшана? Тридцать весен прожила, в родном доме хуже служанки была. Опозорена… Невинность силой забрали. Да еще и шлюхой прозвали. Может, и впрямь она такая, раз жаждет атамана? Может, справедливо прозвище, коль едва он появился, она его себе пожелала, а каждую деву теперь соперницей мнит?

– А что, атаман-то новый хорош? – Нора смочила в воде мочалку и принялась тереть Ольшане спину и плечи.

– Хорош… Глаз не отвести. – Вила мечтательно вздохнула и хихикнула. – Настоящий мужик. Правда же, госпожа?

Ольшана постаралась не выдать жуткой ревности:

– Не знаю. Мужик или нет – то Браггарту ведомо.

Обе прислужницы громко рассмеялись.

– Ну какой? Какой он? Расскажите же! – Нора не желала униматься.

Ольшана пожала плечами. Интерес девицы начинал ее раздражать и злить. Вила, должно быть, принявшая ее молчание за поощрение, мечтательно вздохнула:

– От него как будто опасностью веет… Глаза – серые-серые, словно сталь. Но иногда взглянет на тебя, и внутри все полыхать начинает! Как два угля горят. Волосы у него чернее ночи, волнами вьются, так и хочется их потрогать. На боку сабля, а ножны каменьями самоцветными украшены. Кафтан бархатный, с серебряным шитьем. А голос… М-м-м… Точно рокот громовой…

Ольшана сжала зубы. Вила все точно подметила, описала ворожейника, ничего не упустив.

– Он с нашей госпожи глаз не спускал.

– Правда?

Ей показалось, или Нора заметно огорчилась, узнав об этом?

– Да. – Вила принялась расплетать косы Ольшаны. – Смотрел, словно глазами съесть хотел.

Нора приуныла еще больше. Ольшану покоробило пристальное отношение служанки к атаману.

– Он же сам сказал: я похожа на его невесту.

– У него еще и невеста есть? – Нора не смогла сдержать удивления.

– Да… – Вила взяла гребень и начала аккуратно расчесывать влажные пряди. – Правда, непонятно, где она. Приехала ли с ним? И имя у нее такое необычное… Мельца, кажется…

Ольшана вздрогнула.

– Ох, простите, госпожа.

Ольшана сжала зубы и сурово оглядела служанок:

– Много лишнего болтаете. Пусть атаман сам со своей невестой разбирается.

Обе девицы прикусили языки и с удвоенной силой взялись за дело. Ольшана прикрыла глаза, опустила руку под воду и скользнула пальцем по серебряному перстню. Значил ли он для атамана хоть что-то? Или был лишь красивым украшением, которым он хотел задурить ей голову?

Снаружи скрипнула половица, выдергивая Ольшану из дурмана, в который она начала погружаться. Интересно, где он сейчас? Думает ли о ней?

Ольшана чувствовала себя безвольной куклой в руках двух маленьких девочек, которым довелось заполучить игрушку. В душе же свирепствовал ураган. Лютое пламя, которым горели атамановы глаза, огненным вихрем касалось ее души. Как он мог оказаться здесь?! Ворожейник, что служил подле самого короля, который из костлявых ладоней Смерти ее вырвал, приехал в самое далекое княжество? А как же развлечения и объятия красавиц, о коих ей поведал Гирдир? Как же их ласки? Или он и здесь без женского внимания не останется?

Ольшана горько усмехнулась, но вспомнив, что не одна, тут же взяла себя в руки. Конечно, не останется. Вила и Нора вон уже почти влюблены в него. Сколько времени пройдет, прежде чем все местные панны перебывают в его постели? Ольшана зло сжала кулаки. А она, дура, его перстень хранит!

Сурово взглянув на Вилу, она приказала:

– Приготовь растирания!

– Слушаюсь, госпожа.

Нора что-то тихонько напевала себе под нос, не иначе об атамане грезила. Вот и первая желающая согреть постель ворожейника в грядущие холода. Не сказав ни слова, Ольшана накинула на влажное тело халат и затянула пояс. Да что ж с ней такое творится?!

– Госпожа, вы ведь не обсохли еще! Простудиться можете! – Нора суетливо закружила вокруг Ольшаны, подобрав с пола мокрую простыню, которой та обтиралась. – Вы что же, хотите весь праздник в постели с горячкой проваляться? Снадобья-то у Трёйсти не шибко надежные.

Ольшана готова была вцепиться говорливой девице в волосы. Уж она-то наверняка своего шанса не упустит и на гуляния явится во всей красе. Откуда только в ней взялась эта ревность, жестокость?

– Попросите атамана меня вылечить. Думаю, он не откажет вам в просьбе спасти глупую панну.

Оставив служанок в недоумении гадать, чем прогневили госпожу, Ольшана поспешила в свою комнату.

* * *

Огоньки в особняке госпожи Марницкой постепенно гасли. Лютовид притаился в саду, ожидая удобного момента, – когда можно будет проникнуть внутрь. Он видел и пани Углу, и старосту, скользкого типа, который приходил к нему нынче днем. Они что-то бурно обсуждали, забыв про время. Слуги тушили свечи и разжигали камины.

Лютовид присмотрел одно окно. За ним чернела темнота, а створки были прикрыты неплотно. Осторожно прокравшись, он толкнул раму, ухватился руками за подоконник, подтянулся и заскочил в горницу. Подошел к дверям и прислушался. Не было слышно ни звука. Отворив дверь, Лютовид выглянул наружу. В пустом коридоре горела пара свечей, которые больше создавали неясные тени, чем освещали. То, что ему нужно. Стараясь не шуметь, он выскользнул из комнаты. Предстояло найти спальню Мельцы. За все то время, что он шпионил у дома, она не показалась ни в одном окне. Словно испарилась. Но она была реальной! Он видел! Или собственные мечты задурманили голову?

За одной из дверей послышался плеск воды. Лютовид шагнул ближе и заглянул в узкую щель. Было видно совсем немного: влажные волосы, собранные на затылке, да руку, лежащую на бортике ванны. Зашелестела ткань. Служанка поднесла белую простынь, чтобы укрыть госпожу.

Лютовид замер. Даже отсюда он видел, как стекают прозрачные капельки по коже Мельцы. Словно жемчужины, они скатывались с длинных пальцев, оставляя влажные дорожки. Он представлял, будто это пот стекает с ее кожи. Он бы не выпускал ее из постели несколько дней, пока влага их тел не пропитала бы простыни.

Мельца подняла руку к волосам. В дрожащем пламени свечей ее кожа засияла. Казалось, что она покрыта мельчайшей золотой пылью, и от этого сейчас светилась. Лютовид почувствовал, как восстает плоть. Кровь так громко зашумела в голове, что он не расслышал слов Мельцы. Лишь звук ее голоса. Пальцы сжались от желания схватить ее. Ему необходимо было впиться в ее шею зубами, оставить десятки алых укусов по всему телу, а потом вбиться в горячее лоно. Он едва не ворвался внутрь. Половица скрипнула под ногой, выдавая его присутствие, и Лютовид поспешил убраться в тень, но тут же вновь заглянул в купальню.

Мельца встала. От того, что увидел, Лютовиду стало трудно дышать.

Она стояла спиной, но от одного этого вида бедра его непроизвольно рванулись вперед. Он видел каждый выступающий позвонок, и желание поцеловать их сметало все границы. Крошечные ямочки на пояснице манили прикоснуться. Со спины, прямо на округлую попку, стекали ручейки воды. Лютовид завидовал каждому из них. Это он должен был прикасаться к ее коже. Пальцы впились в стену.

Мельца подняла сначала одну ногу и переставила через борт, потом другую, выбираясь из ванны. Вода потекла по бедрам, по расщелине между ягодиц, скапливаясь у лона и капая вниз. Боль в члене стала мучительной. Нескромные фантазии заполонили мозг. Служанка накинула на ее плечи простынь, скрывая свою госпожу от глаз Лютовида. Но ткань тут же облепила влажное тело. Мельца развернулась боком, словно специально искушая своим видом. Лютовид лишь успел разглядеть, как мелькнула грудь. Набухшие соски выделялись, натягивая тонкую материю. Бедра вновь дернулись вперед, словно он мог прямо сейчас ворваться в ее тело, помечая собой. Так легко было вообразить, какая она тесная и влажная. Мельца скинула простынь и натянула на мокрое тело халат. Лютовид едва успел сжать член рукой, чтобы тут же не кончить. Он застонал, представляя вместо своей ладони ее рот.

– Госпожа, вы ведь не обсохли еще! Простудиться можете! Вы что же, хотите весь праздник в постели с горячкой проваляться? Снадобья-то у Трёйсти не шибко надежные.

– Попросите атамана меня вылечить. Думаю, он не откажет вам в просьбе спасти глупую панну.

Лютовид замер. О да… Он позаботится об их госпоже. Мельца направилась прямо к нему, и он едва успел скользнуть в темную нишу. Выглянув из укрытия, Лютовид, как голодный зверь, впился взглядом в свою добычу.

Белый полотняный халат лип к влажному телу, очерчивая каждый изгиб совершенной фигуры. Ему вдруг стало нестерпимо жарко, в горле пересохло. Тонкая материя касалась кожи Мельцы так, как хотел касаться он – прижимаясь вплотную, чтобы пот их тел смешивался, чтобы их запахи сливались в один.

В сопровождении прислужницы Мельца скрылась в комнате. Лютовид шагнул за ними. Остановившись у скромной зеленой двери, он прислушался. Будоражащие душу и разум шорохи раздавались внутри, и ему оставалось лишь гадать, что там происходит. Зазвучали приглушенные голоса:

– Ох, госпожа… Я забыла вишневое масло. Марла должна была его подогреть, а я ей даже не сказала об этом…

– Ничего, я подожду. Ступай.

– Я мигом обернусь, вот увидите! Сама подогрею.

– Хорошо. Только…

– Да, госпожа?

– Добавь сушеного шалфея.

– Зачем?! – В голосе служанки слышалось недоумение. – Листья ведь прилипнут к коже. Потом придется долго их счищать.

– Ничего. – Голос Мельцы звучал отстраненно. Словно… Словно она мечтала о чем-то. – Мне нравится запах.

– Слушаюсь, госпожа. Я сделаю все, как вы велели.

Лютовид отступил в сторону – дверь распахнулась, и из спальни выбежала провинившаяся служанка. Бурча под нос что-то про собственную забывчивость, она пронеслась по коридору и скрылась за поворотом, а притаившийся у стены Лютовид скользнул внутрь.

– Вила?

– Я услужу вместо нее.

Мельца испуганно обернулась. Полы ее халата разошлись в стороны, обнажая грудь и знакомое кольцо, висящее на шнурке. Сохранила… Лютовид задержал дыхание.

– Лютовид? То есть… Пан… Пан Лютовид.

Он ухмыльнулся.

– Можешь не притворяться. Я никому не скажу, что мы знакомы.

Мельца судорожно вздохнула. Грудь приподнялась, соски натянули тонкую, почти прозрачную ткань. Он даже мог разглядеть их цвет – нежно-розовые.

– Когда вернется служанка, заберешь масло и отправишь ее назад. Поняла? – Голос скрипел, как ржавые петли.

Мельца проследила за его взглядом. У нее от смущения покраснели щеки, а руки метнулись к груди. Лютовид дышать перестал: он никогда не забудет этот момент. День ото дня его панна становилась все прекраснее, чтобы мучить его.

– Оставь как есть…

Мельца покорно опустила руки. Половинки халата разошлись еще сильнее. Глядя ей в глаза, Лютовид отстегнул пояс с ножнами и саблей, снял кафтан и закатал рукава рубашки. Мельца закусила губу, и это движение еще сильнее его возбудило. Кровь закипела в венах, помчалась лавой к сердцу. Свечи вспыхнули и потухли, оставив спальню в сумраке.

В дверь постучали, и Мельца метнулась мимо Лютовида, обдав его волной прохладного воздуха. Оставив крошечную щелочку, она выглянула наружу.

– Мне что-то нехорошо стало. Я лягу, пожалуй.

– А как же растирания?

Лютовид подавил желание поджечь девице пятки, чтобы скорее убиралась отсюда.

– Дай мне масло, я… Сама…

– Но вам будет неудобно! Я чем-то провинилась, госпожа? Своей глупой болтовней об атамане? Простите! Я всего лишь…

– Вила, у меня голова болит. На сегодня ты свободна. Ступай!

Мельца захлопнула дверь, повернула ключ в замке и обернулась.

Лютовид вдохнул насыщенный вишневый аромат. Созидатель… Как же он этого ждал!

– Говорили обо мне?

Мельца вскинула голову и с вызовом сверкнула глазами. Но судорожно стиснутые пальцы, которыми она сжимала плошку с маслом, выдавали ее волнение.

– Да.

– И что же?

– Гадали, что приключилось с атамановой невестой.

Лютовид усмехнулся и сделал шаг к Мельце. Она же отступила назад.

– Сбежала от меня моя невеста. Оставила одного страдать.

– Недолго вы, наверное, горевали, пан. Нашли ту, которая утешит?

О чем она толкует? Лютовид нахмурился. Чтобы лучше видеть Мельцу, он призвал на помощь пламя. Сине-зеленые язычки вспыхнули на свечах, озарив спальню нереальным светом.

– Нашел.

Ее лицо изменилось. В нем проступили отчаяние и боль. Совсем как той ночью, когда они виделись в последний раз.

– Так что же вы тут стоите? Идите к ней. А наш дом оставьте.

Лютовид сделал еще один шаг. Что же она удумала? Какую игру затеяла? Посмеяться над ним решила? Злость и желание полыхнули в груди, затмевая разум, сводя с ума. Он старался хоть немного держать себя в руках, но получалось плохо. Кто знал, что окажется бессилен перед чарами панны, которая смотрела на него с таким гневом?

– Ложись!

Во взгляде Мельцы мелькнуло удивление, непонимание.

– Убирайся прочь отсюда. – Ее голос едва слышался, заставлял плоть болезненно пульсировать.

Лютовид подошел вплотную к Мельце, одним движением развязал пояс и стянул с ее плеч халат. Кольцо ударилось о живот.

– Придумывай себе новые имена. Я буду звать тебя любым, каким захочешь. Но не делай вид, что забыла меня.

Его губы почти касались ее губ. Еще чуть-чуть, и он узнает их вкус, получит поцелуй, который ждал еще с Пеплиц, которого сам себя лишил.

– Я пыталась все забыть. – Злость в ее голосе причиняла боль.

– И даже меня?

– Тебя – особенно. – Мельца подалась вперед, глаза наполнились горечью.

Лютовид нагнулся, приблизился к ее рту:

– Я сделаю все, чтобы ты помнила обо мне всегда.

При каждом слове его губы задевали ее. От каждого мимолетного касания он сходил с ума. Не был он больше проклятым атаманом, могучим ворожейником. Все исчезло. Остался лишь мужчина у ног своей панны. Одержимый ею, теряющий разум. Тяжело дыша, он еще раз приказал:

– Ложись.

Отставив плошку с маслом, Мельца медленно опустилась на кровать. Не отрываясь, она смотрела ему в глаза, вновь натянув на плечи халат. Видеть ее, послушно исполняющей его приказы, – лишаться последних крупиц самообладания. Сглотнув, Лютовид прохрипел:

– Сними халат.

Не отводя глаз, Мельца развязала пояс и сбросила тонкую материю с плеч. Лютовид тяжело сглотнул. Ее грудь поднималась и опускалась при каждом вздохе. Женщины красивее он не встречал. Розовые соски набухли и манили поцеловать. Лютовид хотел взять их в рот, попробовать на вкус. Ткань собралась у живота, скрывая тело Мельцы, давая ему возможность ухватиться за ускользающее сознание. Он желал видеть ее обнаженной, в полной своей власти. Но страшился, что может сорваться, быть грубым, причинить ей боль.

– Ложись. На живот.

Мельца послушно выполнила очередной приказ. Лишь ее спина осталась обнаженной, но и этого оказалось достаточно, чтобы кровь в венах закипела. Ему нужно быть в ней. Глубоко. Долго. Сделать это грубо и больно. Но ради нее он постарается совладать с собой. Даже если сгорит в собственном пламени.

Лютовид опустился на кровать и окунул пальцы в теплое масло. Прозрачные капельки упали на шелковистую кожу Мельцы, и она едва заметно вздрогнула. Ладони коснулись нежной шеи. Лютовид едва сдержал стон. Он наклонился и прикусил мочку ее уха, тут же отпустил и легонько лизнул. Он чувствовал, как дрожит Мельца, ощущал ее тепло. Возможно, она воплощенная в плоть и кровь фантазия. Созидатель решил сжалиться над ним и послал женщину, о которой он не осмеливался даже мечтать. Или же она послана в наказание за все то, что он когда-то совершил. И за то, что желал бы совершить. С ней. В голове не осталось никаких мыслей, кроме порочных картин их удовольствия. Шершавые ладони, привыкшие к оружию, скользили по гладкой коже, покрытой едва заметными шрамами. Что она пережила, пока его не было рядом? Сколько боли испытала? Больше он не оставит ее, не отпустит. Будет подле всегда. Даже когда истечет год, отмеренный Смертью. Призраком станет следовать за Мельцей. Оберегать ото всех.

Лютовид снова смочил пальцы в масле. Мельца тихо застонала, когда его ладони опустились на поясницу, вычерчивая узоры, надавливая. Голову окутал дурман возбуждения. В нем не было места ни чистоте, ни скромности. Только страсть и одержимость. Ею…

Он хотел быть привязанным к Мельце, пришитым грубой прочной нитью. Руки задрожали, когда он потянул ткань вниз, оголяя округлые ягодицы. От масла ее кожа заблестела. Сжав скользкой ладонью попку, он навис над Мельцей, легко поцеловал уголок губ.

– Больше никто не посмеет к тебе прикоснуться, кроме меня.

Он сдвинулся вниз, развел в стороны упругие полушария и скользнул языком по расщелине. Мельца громко застонала и приподнялась. Волна волос накрыла спину, пряди прилипли к маслу. Лютовид едва не кончил. Одно это зрелище довело его до агонии.

Мельца вдруг резко отстранилась от него и перевернулась на спину.

– А кто касался тебя все это время?

Неужто она думала о нем именно так?! Лютовид резко развел ноги Мельцы в стороны, нависнув над ней. В ее глазах сплелись возбуждение и обида. Он прогонит из ее головы глупые мысли. Если раньше не сгорит.

Покрытыми ароматным маслом пальцами Лютовид накрыл грудь Мельцы, зажав между пальцев набухший сосок. Наклонившись, он взял в рот другой, тихо зарычав от невероятного вкуса. Ее аромат дурманил голову. А вкус… Подчинял. Легко прикусив основание соска, Лютовид надавил языком на вершинку, а затем с силой всосал. Она была восхитительна… Бедра Мельцы прижались к его бедрам, пальцы запутались в волосах. Сжав пальцами второй сосок, Лютовид потянул его вверх. Мельца едва слышно вскрикнула, откинув голову назад. Ее стоны были иглами, вонзавшимися в его тело. Еще чуть-чуть, и он кончит прямо в штаны, как мальчишка. Наплевать! С ней невозможно контролировать себя.

Лютовид отстранился и взглянул на Мельцу. Она ответила затуманенным взглядом. Он снова коснулся пальцами соска, обхватил твердую вершинку и нежно покрутил из стороны в сторону. Мельца закусила губу.

– Меня никто не касался. – Его голос – хриплый невнятный скрежет – заставил пламя свечей полыхнуть вновь. Ярким синим огнем.

Мельца несмело коснулась его руки, обхватила запястье и потянула к своей груди:

– Сделай так еще раз.

Ее соски покраснели и набухли. От их вида член начал болезненно пульсировать.

Лютовид снова сжал сосок и нежно оттянул. Мельца согнула ноги в коленях. Ведала ли она о том, что приглашала его опуститься ниже? Дотронуться там, где он мечтал? Лютовид спустился к ее бедрам и медленно нагнулся. Он накрыл ладонью бархатистый живот Мельцы. От душистого масла кожа заблестела, засияла золотом. Темный треугольник волос манил. Лютовид представил, как кончает и капли спермы оказываются на ее волосках. Мельца же опускает руку и собирает их, чтобы попробовать на вкус. Совсем обезумев, он коснулся пальцем набухших складок. Чем шире он раздвигал ее ноги, тем больше раскрывались малые губы. Он хотел… Мучился желанием довести ее до предела. Заставить ее течь, сделать настолько мокрой, чтобы влага пропитала простыни. Это будет безумием.

Лютовид взглянул на розовую плоть, наклонился и лизнул. Ее вкус подчинил его волю, сломил… Не в силах больше сопротивляться жажде, он прижался губами к влажной плоти, вдохнул ее запах, языком прошел снизу вверх, остановившись на клиторе. Он хотел знать, что ей нравится и как… Мельца снова застонала, приподняла бедра. Дыша ее ароматом, Лютовид перестал сдерживаться. Прижав бедра к постели, чтобы не сорваться, он углубился языком в узкое лоно, собирая шелковистую влагу. Губами сжимал нежные складки, посасывал, насыщался ее вкусом, без которого теперь не сможет жить.

Кожа Мельцы покрылась испариной, капельки пота стекали по ней, оставляя тонкие дорожки. Лютовид протянул руку и снова сжал твердый сосок, желая вырвать из ее груди громкие стоны. Мельца ответила едва слышным хриплым вскриком, от которого давление в члене едва не лишило его дыхания. Медленно он вошел двумя пальцами в тесное лоно, раздвинул их в стороны, вводя глубже. Языком коснулся клитора. Мельца впилась пальцами в его волосы, прижалась лоном к губам, пытаясь свести ноги. Но Лютовид не дал этого сделать, лишь резче задвигал пальцами. По ее телу прошла судорога, бедра приподнялись над кроватью. Дрожь ее тела перекинулась и на Лютовида. Он не мог отвести глаз от Мельцы, от того, как она хватала ртом воздух и сжимала в кулаках простыни. Он облизывал губы, боясь потерять даже капельку ее вкуса, вдыхал сумасшедший аромат.

– Я с ума сходил без твоего запаха. Собирал повсюду вишню, давил и вдыхал… Будто ты рядом…

Возбуждение рвалось наружу, резало кожу. Пальцы Мельцы вновь путались в его волосах, затуманенный взгляд таинственно мерцал. Как завороженный, Лютовид следил за каждым ее движением. Она приоткрыла губы, облизала их и попросила:

– Войди в меня.

Лютовид снова вжал бедра в кровать, лишь бы не кончить от этих слов. Он потянулся к шнуркам штанов, и тут дверь задрожала от громкого стука. Приглушенный голос ударил по ушам, словно молот:

– Вишенка моя! У тебя все хорошо? Открой! Я слышала, как ты кричала. Опять кошмар?

Мельца резко села и оттолкнула Лютовида. Едва сдерживаемое возбуждение доставляло неимоверную боль. Неловко натягивая халат на влажное тело, она пыталась встать и тихо шептала:

– Уходи, скорее.

Лютовид не мог даже пошевелиться. Ему нужно было оказаться в ней! Глубоко и резко. Чтобы обоим было мучительно больно и сладко.

– Уходи же!..

– Вишенка, ты слышишь? Открой мне!

Стук стал громче.

Пошатнувшись, Мельца бросилась к окну и распахнула створки. Она тоже едва стояла на ногах, и Лютовид ощутил удовлетворение, что смог довести ее до такого. Да пусть его уже обнаружит сердобольная тетушка! Пусть всем станет известно, куда он пробрался ночью. Тогда Мельца точно будет его. Она схватила его за плечо и безуспешно потянула. Даже от мимолетного касания, через ткань, бросило в жар.

– Иди, прошу…

Лютовид взглянул в ее лицо. Прекрасная панна. Его панна. Он впился в нее грубым, болезненным поцелуем, кусая нежные губы, втягивая в свой рот.

– Ты все равно будешь моей.

Мельца еще больше покраснела.

– Свечи…

Лютовид непонимающе взглянул на нее, коснулся запутанных волос, не в силах удержаться.

– Сделай свечи прежними.

Только сейчас он понял, что сила вырвалась из-под его власти. Сине-зеленое пламя ласкало десяток свечей. Забрав свою ворожбу, он уступил место обычному огню.

– Уходи, пожалуйста…

Лютовид провел пальцем по припухшим губам, произносившим слова, которые он не желал слышать. Вдруг Мельца несмело коснулась языком его пальца и обхватила губами. Лютовид застонал.

– Вишенка! Отвори! – Дверь затряслась под новыми ударами.

Мельца отступила и подтолкнула его к окну.

Молча он взобрался на подоконник и выпрыгнул в морозную тьму ночи.

* * *

Едва держась на ногах, Ольшана отворила дверь. На пороге маячила взволнованная тетушка.

– Почему так долго не открывала? Зачем заперлась? – Взгляд пани буквально ощупал Ольшану с ног до головы. – Великий Созидатель! Да ты вся горишь! Тебя лихорадит?

Ольшана поежилась. Ей едва хватало сил на то, чтобы стоять прямо и не упасть на пол. Тело до сих пор пронизывала дрожь невероятных ощущений. Прикосновение тонкой ткани к коже было невыносимо. Трение раздражало возбужденные соски, а между ног мучительно ныло. Казалось, что она все еще ощущает губы ворожейника на своей плоти.

– А окно зачем распахнула? Простудишься ведь с таким-то жаром!

Пани Угла посмотрела Ольшане за спину. Сначала ее брови нахмурились, потом удивленно поползли вверх. Но что бы ни удивило тетушку, она быстро взяла себя в руки. Ольшана заставила себя не двигаться. Она лишь молилась Созидателю, чтобы атаман ушел.

– Со мной все хорошо, тетушка. Просто… задремала… Плохой сон приснился.

Пани Угла задумчиво покивала головой:

– Приказать заварить чаю ромашкового?

Ольшана подавила стон отчаяния:

– Не стоит. Благодарю за вашу заботу.

– Ну ладно-ладно. Ложись спать, Вишенка. Утро вечера мудренее.

– Пусть Ночь пошлет вам ясные сны, тетушка.

Пани Угла досадливо махнула рукой:

– Все, что посылает мне Ночь, – ноющие кости да храп!

Грациозно развернувшись, она отправилась в свои покои, а Ольшана быстро закрыла дверь и огляделась. В комнате было пусто. Холодный ветер трепал занавески и полог кровати, заставлял пламя свечей боязливо колыхаться. Вот-вот погаснет. Не то что ворожейный огонь! Ольшана привалилась спиной к двери. Ноги не держали, и она сползла прямо на пол. Через все тело прошла дрожь. Великий Созидатель… Что она творит?.. Ольшана прикрыла глаза, вспоминая поцелуи Лютовида, его прикосновения, слова. Еще бы чуть-чуть, и он вошел бы в нее, наполнил собой, испепелив жуткую пустоту, что терзает ее душу, стерев гадкие воспоминания об аптекаре, о мучениях в Пеплицах. Она распахнула глаза, вновь ощутив себя Мельцей, жалкой и беспомощной. Панна Ольшана была другой – красивой, смелой, ко всему равнодушной, холодной. В ее жизни все было идеально: прически, украшения, наряды. В ней не было места лихому ворожейнику, Проклятому атаману, с колдовским взглядом и горячими руками. А вот панна Мельца сходила по нему с ума. Сгорала в его объятиях и готова была простить все, за возможность лишь быть подле него.

Так кто же она? Холодная Ольшана или до безумия влюбленная Мельца? От ветра оконная створка ударилась о стену, испуганно заметалось пламя, и глаза сами собой распахнулись. Оранжевый блик пробежал по самоцветам в рукояти сабли. Лютовид забыл свое оружие! Пояс с ножнами и расшитый серебром кафтан лежали в кресле так, словно тут им самое место. А вдруг тетушка увидела? Да и все равно. Пусть гонит пропащую девку из дому, пусть смеются над ней все. А она без него теперь не может… Все же она – Мельца, слабая, ради атамана на все готовая…

Встав с пола, Мельца взяла в руки черный кафтан, прижала к груди, вдохнула знакомый аромат. Шалфей, кожа и кедровая смола. Запах свободы, смелости. Кажется, одеяние до сих пор хранило тепло Лютовида. Закутавшись в материю, Мельца легла в кровать, на смятые их телами простыни. Долго ли он пробудет здесь? Быстро ли натешится влюбленной панной? Кабы знала она ответы, поступила бы иначе? Мельца вдохнула аромат шалфея и живицы, потерлась щекой о мягкий бархат. Нет.

Глава VI. Ведьмин обряд

Аже душу и сердце свои защитить хочешь от скверны и ворогов лютых, есть один ритуал. Обряд сей зовется «Призыв охранителя». Выполнить его надобно ночью над огнем, землей, водой али воздухом. Возьми кольцо, к коему духа-охранителя призвать хочешь. Кольцо сие всегда подле себя держи – оно оберег твой, к нему дух-защитник навечно привязан будет.

Чтобы призвать его, на третьи весенние сутки проведи ритуал. Коль к огненному духу взываешь, возьми уголек горящий. Ежель воздушного видеть хочешь – дыхание твое надобно. Для водного охранителя воды колодезной набери. Ну а земляному – горсть землицы.

Сложи приношение в лагвицу деревянную, высыпь туда порошок ворожейный. На новую луну отправься в лес. Найди дуб, плющом обвитый, опустись к корням его и положи среди них колечко заготовленное. Засыпь кольцо всем, что в лагвице перемешалось, и молви: «Зову тебя, дух всесильный, дух могутный. Явись ко мне, послужи, помоги. Стань другом, стань помощником, стань охранителем. Душу и сердце мои береги. Душу и сердце мои сохрани. Быть моим словам исполненными». Дух, который явится служить, сольется с кольцом плотью, станет с ним одним целым. И покуда кольцо овое38 носишь, будешь под защитой духа ворожейного, который за тебя жизнь свою не пожалеет. Защитит, как самого себя, да верой и правдою послужит.

Порошок сей вот как кашеварить.

На рассвете, пока на небе еще растущая луна висеть будет, ступай в пещеру древнюю. В пещере той собери в хрустальный кубок мел. Это первый ингредиент.

Опосля к реке, что в горах начало берет, отправляйся и найди там глину голубую. Собери ее в сосновую лагвицу. Это второй ингредиент.

Когда же старший сын Осени-Туманницы нагрянет в гости, ступай в сад своего знакомца. Там срежь и укради три стебля шалфея цветущих. Засуши их на чердаке, чтобы никто не видел.

Возьми ступку осиновую. В ней растолки мел в порошок, глину в пыль смешай. Цветки шалфея сушеного покроши, брось в глину и мел. Ссыпь все в шкатулку деревянную и храни в той пещере, где мел взят был. Держи шкатулку там две седмицы, начиная от новой луны. Помни: все это время ларчик должен быть засыпан измельченными ракушками да черной золой, оставшейся после сожжения веток рябины и сосны.

Чертов лечебник

* * *

Княжество потонуло в тумане. Несмотря на ранний час, повсюду на высоких шестах были зажжены факелы, чтобы хоть немного рассеять белый морок. Вместе с другими паннами Мельца расставляла по берегу десятки фонарей с горящими свечами. С Праздником Первого снега решили не тянуть. Он нынче рано пошел, а значит, и Лютыня наверняка суровой будет. Потому быстрее ее прогнать надобно, пока не заморозила всех вокруг. Резчик Нёккви со свояком Альдисом вовсю готовили жуткие маски Чудищ. Из дерева они вырезали отвратительные морды, которые тут же раскупали местные паны. Панны и пани тоже запасались масками да нарядами. Вот только они готовились к ролям прекрасных снежных дев, за которыми будут охотиться коварные чудища, в надежде вырвать нежный поцелуй. Гуляния начнутся на главной площади Черен Пяска. Места, конечно, маловато, зато теплее будет. Возле большого колодца как раз устанавливали шест, на который посадят Чудище. Потом торжественное шествие спустится сюда, на пляж, где Чудище, а заодно и его невеста – уродливая Зима – будут водружены в лодку, пущены на воду и сожжены. Мельца предвкушала шумное веселье. Она представляла, как вернется домой и сделает маску, за которой ее никто не узнает. Никто, кроме Лютовида…

Словно чувствуя ее безмолвный зов, атаман появился на берегу. Он спускался с холмов, облаченный в темно-серый плащ. Его сложно было назвать красавцем. Однако все в нем было пропитано мощью, мужественностью, притягательностью. Резкие суровые черты лица, отточенные выверенные движения. Властный взгляд, которым он окинул весь берег и сразу же нашел ее. Мельца вздрогнула и отвернулась. Взбудораженные панны тут же зашептались и все, как одна, начали поправлять волосы и призывно улыбаться. Мельце хотелось расшвырять в стороны фонари и на все княжество прокричать, что он принадлежит ей! У нее не получалось совладать с собой. Старалась не глядеть на Лютовида, но вопреки воле вспоминала его прикосновения, его запретные ласки. Никогда и помыслить она не могла, что будет столь сильно жаждать порока. Ведь то, что он вчера творил с ней, было грехом?

После Граса мужчины казались ей отвратительными. Мысль о чужом прикосновении вызывала тошноту. Но атаман что-то с ней сделал. Еще там, в Пеплицах.

Оказавшись в Черен Пяске, Мельца пыталась забыть прежнюю жизнь, притвориться другой женщиной. Каждый день она с удовольствием примеряла маску вымышленной Ольшаны Марницкой, племянницы-сироты богатой госпожи. И Мельце нравилось. Ей было стыдно от того, что она обманывает людей, которые так прекрасно ее приняли, что занимает не предназначенное ей место. Но глубоко в душе она наслаждалась своей новой жизнью. Каким облегчением, каким счастьем было забыть про весь тот ужас, что творился в Пеплицах, сделать вид, что ничего и не было, что все происходило с другой панной, не с ней. С какой легкостью она начала забывать о людях, которые ее обижали. Как быстро она начала стирать из памяти всех, кого знала. Кроме Него…

Проклятый атаман преследовал ее повсюду. Каждая мысль была о нем. Каждое воспоминание принадлежало ему. Каждая мечта дышала им. Она хранила в памяти лицо ворожейника и его голос, втайне упиваясь своим секретом.

Но мысли о нем причиняли и боль. Он покинул ее, бросил, заставив в очередной раз почувствовать себя никому не нужной и нежеланной, порченой. Она же глупо понадеялась на призрачное счастье. Его кольцо оттягивало тяжестью шею, но сколько бы ни пыталась, Мельца не находила в себе сил расстаться с ним. Каждый день, когда становилось невозможным терпеть беседы пожилых панн или скучные соседские вечера, она представляла атамана. Каждую ночь, опускаясь в постель, она думала о нем. И эти мысли ужасали.

Она мечтала о Лютовиде. Просто быть рядом с ним. Ни женой, ни невестой, а женщиной, которой дозволено к нему прикоснуться. Она желала испить обжигающий жар его губ, ощутить твердость рук. Дотронуться до каждого шрама на смуглой коже. Ей было надобно всего лишь существовать в его жизни. Чтобы к ней он приходил уставшим или раненым. Чтобы к ее губам тянулся за поцелуем. Чтобы с нежностью и страстью смотрел только на нее одну. Бережно охраняя ото всех тайну, Мельца тонула в безжалостных грезах о своем атамане. В мечтах он принадлежал только ей. Любил ее. Желал. Стремился. Подслушанной перед свадьбой сестры болтовни с лихвой хватило, чтобы погрузиться в вихрь развратных фантазий о ворожейнике. Больше Мельца не боялась – она жаждала. Вспоминая, как горел взгляд атамана при их прощании, Мельца корила себя в трусости. Почему сама не поцеловала его? Почему не осмелилась узнать, каково это – испытать прикосновение губ человека, в котором нуждаешься? Не против воли.

Когда же Лютовид появился в Черен Пяске, она подумала, что сошла с ума. Так погрузилась в свои мечты, что видит ворожейника в каждом встречном. Но это действительно был он. Правда, немного другой, изменившийся. Мечты оказались сильнее воли, сильнее рассудка и здравого смысла, потому и не смогла она прогнать его нынче ночью.

От воспоминаний о том, что он с ней творил, сразу же стало слишком жарко. В животе разлилась странная тяжесть, а там, внизу, – тянущая боль. Грезы не желали уходить, и Мельца сдалась на их милость, признавая поражение. Она обернулась и поискала взглядом Лютовида. В окружении панов и самых смелых панн, он стоял у водной кромки и пристально смотрел на нее. Между ног стало влажно. Кровь прилила к щекам. Мельца не смогла сдержаться, не смогла отвести взгляд. Она закусила губу, судорожно сжала в кулаке холодную полу плаща. В атамановых глазах полыхнул огонь. Он знал, о чем она думает… И да простит Созидатель ее грехи, но Мельца хотела, чтобы он понял: она жаждет еще. Чтобы он забрал ее с берега, спрятал ото всех и повторил то, что делал ночью. Все свечи в фонарях и факелы вспыхнули ярким синим пламенем. Украшающие берег панове испуганно ахнули, загомонили, а Мельца замерла. На впавших щеках Лютовида горел лихорадочный румянец, и даже отсюда ей было видно, как по его виску стекает капля пота. Между ног она почувствовала новый прилив влаги. Как же мокро… Несмотря на студеный ветер, тело покрылось испариной. И, словно в довершение ее мук, шелковистая влага потекла по внутренней стороне бедра. Мельца резко отвернулась – аж голова закружилась. Извинившись перед другими паннами, она устремилась в сторону пещер. Ничего, потом соврет, что голова болит. Но сейчас ей необходимо побыть одной: без маячащих перед глазами слуг, без расспросов тетушки, без людского гомона. Пробегая по берегу, она слышала лишь скрип песка под ногами да стук собственного сердца. Возле пещер не было ни фонарей, ни шестов с факелами. Здесь клубился густой серый туман. Он должен был надежно скрыть Мельцу от чужих глаз и даровать необходимое уединение. Справа слышался шум невидимого моря, слева – завывание ветра средь камней. И вправду: не то ведьмин смех, не то рыдания призрака. Почти на ощупь Мельца пробиралась к последней, самой дальней пещере. В висках застучало, из узкого хода вырвался порыв воздуха, и, будто чей-то шепот, под подошвой сапог захрустели ракушки. Страх и предвкушение заставляли кровь стучать в висках. Она коснулась ладонью влажного шершавого камня и едва не вскрикнула, почувствовав спиной твердую грудь. Горячее дыхание опалило огнем ухо и шею, щетина кольнула кожу. Сильные руки мягко втолкнули ее в пещеру, и Мельца покорно вошла, утонув в таинственном мраке. Не успела она обернуться, как Лютовид обхватил ее плечи и прижал к отвесной стене.

– Я у тебя нынче ночью кое-что позабыл. Вернешь мне?

Его взгляд был совершенно сумасшедшим, не человеческим. Только огонь и безумие. Вдруг повсюду вспыхнуло пламя, и Мельца на секунду зажмурилась. Неизвестно откуда взявшиеся в пещере свечи горели нереальным бирюзовым полымем.

Лютовид упал на колени, словно молясь ей, и грубо задрал вверх платье и плащ. Мельца же, потеряв всякий стыд, покорно расставила ноги шире, не зная, как умолять его о большем. Но слова и не надобны оказались. Обжигающие ладони впились в ее бедра. Пальцем Лютовид собрал скользящую вниз капельку и слизнул, хрипло застонав.

– Думал, умру, если не попробую тебя снова.

Мельца вцепилась в его волосы, притягивая к лону, едва сдерживаясь, чтобы не приказать ему.

– Я тоже думала… Что умру… Если не попробуешь…

В его глазах заплясали яркие оранжевые искры. Завороженная Мельца не могла отвести взгляд. Как же он красив, ее атаман. От того, что стоял перед ней на коленях, Мельца возбудилась еще больше. Она не могла уже терпеть, чувствуя, как медленно из ее лона стекает влага.

– Сделай, как вчера…

Он подхватил ее под попу и усадил на высокий каменный выступ, заставив согнуть ноги в коленях и упереть в самый край. Мельца запылала от стыда, попыталась опустить их вниз, свести, но Лютовид не дал. Он ввел в ее лоно два пальца и начал быстро двигать рукой. Мельца громко застонала, почувствовав грубоватое вторжение, странную наполненность внутри, растяжение. И жажду большего… Не контролируя себя, она подалась вперед, насаживаясь на его пальцы.

Лютовид вдруг оставил ее и посмотрел прямо в глаза. Так тяжело, будто видел насквозь, будто желал сжечь. Но она и так уже горела. И сгорит совсем, если он не продолжит.

Хриплый голос – раскат грома и одновременно змеиное шипение – послал по телу дрожь:

– Я никуда тебя не отпущу. И никому не отдам.

Мельца не понимала, как можно о чем-то думать, когда тело пылает в огне, а разум наполнен ворожейным дымом. Но тихий мрачный шепот, сорвавшийся с его губ, достиг сознания. Какой же он глупец, коль думает, что нужен ей кто-то другой.

– Ты мой единственный господарь. Только тебе принадлежу.

Ее губы произнесли это раньше, чем сердце успело предостеречь: «Погоди! Не дари ему себя! А вдруг уйдет? Вдруг оставит? Попользуется и выбросит…». Но беда в том, что она и на это была согласна, лишь бы хоть на жалкие мгновения заполучить атамана себе. Познать его тайны и страхи. Выведать секреты его души и тела. Быть его опорой, поддержкой. Той, кто выслушает, как тяжело у него на душе, и утешит.

Страшный шепот Лютовида пронесся эхом по пещере:

– Я не смогу без тебя. Больше не выдержу. – Сказал и вырвал ее наивное сердце с корнем.

– Тогда делай со мной все, что пожелаешь.

Она обхватила его ладонь и поцеловала прямо в то место, где зияли две алых раны. На его коже, рядом с кровавыми проколами, чернел странный узор, словно рисунок змеиной чешуи. После ее поцелуя он вдруг стал ярче, насыщеннее.

Молча она сползла вниз, едва удержавшись на ватных ногах. В лоне болезненно ныло. Ей хотелось быть наполненной им, принадлежать ворожейнику без остатка. Мельца щелкнула застежкой плаща, и тяжелая ткань упала к ее ногам. Прищурившись, Лютовид внимательно следил за каждым ее движением. Словно загнанный в ловушку дикий зверь. Опасный хищник, которого она осмелилась потревожить. Его грудь тяжело вздымалась, лоб был покрыт испариной, а на скулах горел лихорадочный румянец. По растрепанным ее пальцами волосам лениво скользили огненные блики.

– Ты такой красивый. – Мельца коснулась ладонью чуточку шершавой щеки.

Лютовид прикрыл глаза и потерся об ее руку:

– Не убегай от меня никуда…

Мельца грустно улыбнулась. Неужто и вправду нужна ему?! Как побороть сомнения, переступить через страхи?

– Я и не убегала. – Пальцы жили своей жизнью: пробежали по плотному сукну кафтана, легко расстегнули серебряные клеванты, распахнули полы, вытащили черную рубашку из-за пояса брюк.

– Вечером жди меня в гости. – Стоило Мельце прикоснуться к горячей коже Лютовида, как его голос прервался, будто он испытывал боль. – Приду руки твоей у пани Углы просить.

Словно не слыша его, Мельца провела ладонью от живота к груди, где тоже чернел необычный узор, потом коснулась шеи и сжала пальцы.

– Ты одну меня бросил, а сам в Каменн сбежал… К девкам своим! Зачем тебе такая, как я?

Лютовид удивленно уставился на нее. В его стальных глазах заметались огненные всполохи. И Мельца гадала: то отражение свечей, или внутри него и впрямь пламя пылает?

– Я во Фьянилль ездил, узнать, кто с тобой сотворил все это…

Мельца тяжело сглотнула:

– И что же, узнал?

– Узнал. – Он сжал губы, из стороны в сторону заходили желваки.

Она горько улыбнулась:

– Даже если бы и узнал, никто бы тебе не поверил. Все меня виноватой считали.

Лютовид прожег Мельцу таким яростным взглядом, что ее сердце биться перестало.

– Аптекарь.

В ужасе она отступила на шаг назад. Значит, не обманывал ее ворожейник. Действительно все разузнал. Да что ей с того теперь? Слезы потекли по щекам. А с ними, казалось, и вся горечь выходила.

– Отец тебе, наверное, не поверил… До сих пор привечает его в доме…

Она все еще боялась произнести имя насильника вслух. Боялась, что вновь будет задыхаться от ощущения липкой паутины в горле. И даже то, что он где-то очень далеко, не уменьшало жуткий страх.

В глазах Лютовида снова полыхнуло пламя, или то было лишь его отражение. Но не это заставило сердце Мельцы биться с утроенной силой, а его слова:

– Я его убил.

Ногти впились в грудь ворожейника, губы пересохли, а в ушах странно зашумело.

– Он… он мертв?

– Да.

– Ты врешь! – Мельца отшатнулась от Лютовида, но его горячие сильные пальцы впились в ее запястье. И от этого движения по телу вдруг разлилось спокойствие. Страх будто сгорал в огне.

– Я тебе его дух могу вызвать. Сама убедишься.

Мельца едва смогла сдержать новый поток слез.

– Он больше никого не тронет?

– Никого.

Она все-таки всхлипнула, как маленькая обиженная девчонка.

– Гирдир сказал, я тебе не пара. Что тебе со мной скучно станет, что ублажить тебя не смогу…

Горячие ладони коснулись ее щек, обхватили. Лютовид прижал ее к своей пылающей, как костер, груди и крепко обнял. Настолько, что Мельце дышать трудно стало. Но это было самое дорогое ей объятие.

– Гирдир свое уже получил. А я без тебя жить не могу. Думал, свихнусь…

Мельца отстранилась и заглянула в серые глаза:

– И замуж меня возьмешь? Порченую?

– Не смей говорить о себе так. – Его взгляд стал суровым. – Мне, кроме тебя, никто не нужен. Я ради тебя все сделаю. Любой твой приказ исполню.

Все страхи неожиданно отступили, а переживания стали неважными. Людские сплетни ничего теперь не значили. Впервые за всю жизнь Мельца чувствовала свободу. И свобода эта пахла шалфеем и дорогой кожей.

– Любой приказ, говоришь?

Ее руки устремились к поясу брюк, где раньше всегда висел ремень с ножнами. Пальцы проворно распутали шнуровку брюк, в то время как Лютовид молча кивнул на ее вопрос.

– Тогда расскажи мне… – Мельца на мгновение смутилась, но собралась с силами и вымолвила: – Как ты любишь, чтобы тебя ласкали?

Боясь раздумать, она опустилась перед ворожейником на колени и приспустила темные брюки. Показалась возбужденная плоть. Его длинный член был покрыт набухшими венами, а на головке блестела светлая влага. Мельца страшилась того, о чем думала, и одновременно жаждала. Несмело она коснулась основания и прижалась губами к широкой головке. Стон Лютовида, более напоминающий рычание, заставил живот Мельцы сжаться в предвкушении.

Она слизнула густую влагу. Необычный вкус был словно дурманящим зельем.

– Как тебя ласкали другие?

– Никак… Только ты меня… Так ласкаешь…

Мельца задержала дыхание. Значит, никто к нему не прикасался таким образом? Ни одна из панн, которых расхваливал Гирдир, не ублажала атамана губами? Она пыталась вспомнить все, что рассказывали подруги сестры перед свадьбой, как ласкать мужчину, как сделать ему приятно. Но на ум ничего не шло. Ей просто хотелось довести его до такого же сумасшествия, в каком была она сама. Заставить пылать от ее огня. Мельца нежно сжала основание горячего ствола и вновь сомкнула губы на головке. Ласково прошлась языком по маленькой расщелине, легко надавила. Стоны Лютовида подсказали, что она делает все правильно, и Мельца расслабилась. Она старалась глубже захватить в рот его плоть, обводила языком каждую вену, наслаждаясь бархатистостью кожи, ее жаром. Неожиданно Лютовид подался бедрами вперед, и Мельца почувствовала, как горячая головка касается горла. Пальцы атамана запутались в ее волосах, заставляя сильнее насадиться на крупный член. Мельца с упоением облизывала твердую плоть, следуя зову инстинкта, то глубоко заглатывая, то почти выпуская изо рта. Ее ладони скользили вверх и вниз, иногда сжимая, а иногда лишь едва касаясь, размазывая влагу по всей длине. Его вкус пьянил. Пряный, терпкий, он заставлял кровь кипеть и разносил по венам сумасшедшее возбуждение. Не прерывая ласк, Мельца посмотрела Лютовиду в глаза. Он глядел на нее, и Мельца вдруг поняла, что его глаза изменились. Из серых они превратились в сине-зеленые, горящие невероятным светом. Будто озаряли вместо свечей все пространство пещеры. Колдовской взгляд Змеиного Господаря, который часто тревожил Мельцу в детстве. Тихим хриплым шепотом он признался:

– Я сейчас…

Сильные пальцы попытались отстранить Мельцу, но она все поняла и лишь быстрее задвигала ладонями на пульсирующем члене:

– Да…

Она втянула головку в рот, заглатывая так глубоко, как только могла. Всосала пылающую плоть в попытке заставить Лютовида забыть про контроль, про других, тех, кто был до нее. Она жаждала ощутить его вкус, узнать, запомнить, впитать в себя. Будто таким образом могла привязать его к себе. Но чем быстрее скользили ее пальцы, чем глубже она погружала его член в свой рот, тем четче ощущала: это он привязывает ее. Своим вкусом, своим потрясающим запахом, голосом, почти звериными стонами.

Его ладони окончательно запутались в волосах Мельцы, пальцы натягивали пряди, заставляя ее стать еще ближе, почти насадиться на его плоть. Головка скользнула в самое горло, и Лютовид громко зарычал. Мельца ощутила дрожь его тела, резкие судороги. В рот выстрелила горячая густая влага, и она начала отчаянно заглатывать, боясь потерять даже капельку. Голова шла кругом от невероятного терпкого вкуса, от хриплого дыхания ее атамана, от болезненного натяжения волос. Она с жадностью облизывала пылающую плоть, наслаждалась дрожью его тела и своей призрачной властью над ним.

Лютовид потянул ее вверх, заставив подняться с колен. Его губы скользили по ее губам, щекам, шее, оставляя обжигающие влажные поцелуи. Его кожа была покрыта испариной и блестела, грудь тяжело поднималась и опускалась. Мельца немного отстранилась и посмотрела на загадочный узор. Полы рубашки и густые черные волоски скрывали его, но ей все же удалось разглядеть черную вязь. Бережно она отвела в сторону ткань, обнажая узор. Змей… Черный змей вился от его плеча по груди, прямо к сердцу. Лютовид ласково убрал ее руку и прикрыл рисунок.

– Не надо. – В его голосе слышались отчаяние и мольба.

Мельца нахмурилась. Она знала, каково быть одиноким, не иметь возможности никому рассказать о своей беде, о том, что гложет сердце. Она не позволит ему страдать в одиночку.

– В Пеплицах его не было. Что это?

Лютовид вмиг утратил расслабленность и снова стал жестким и суровым атаманом.

– Проклятье.

Мельца постаралась ничем не выдать ужас, ее охвативший. Проклятье… Они были смертельны. И избавиться от них почти невозможно. Но ведь Лютовид – атаман. Он сильный. Должен справиться.

– Как его снять?

Лютовид тяжело вздохнул. Нежно он провел ладонью по ее щеке, а потом внезапно крепко прижал к груди.

– Никак.

– Это Смерть сотворил?

Ворожейник застыл и окаменел. Он напряженно вгляделся в глаза Мельцы. Складка вокруг рта стала глубже, суровее.

– Смерть проклятий не насылает. С чего ты взяла, что это он?

Мельца сглотнула, до сих пор ощущая на языке его вкус. Тяжело вздохнув, она призналась:

– Мне Антип сказал… Что ты мою жизнь у Смерти выторговал. В обмен на свою.

Лютовид с такой силой ударил кулаком по стене пещеры, что на коже кровь выступила. В глазах пламя полыхнуло. Вот только на этот раз злое, яростное.

– Я ж его просил!..

– Сказанного не воротишь уже. – Мельца обвила ладонями талию ворожейника, потерлась щекой о грудь, там, где узор проклятья чернел. – Ответь лучше, сколько тебе осталось?

Лютовид молчал. Он гладил ее волосы, шею, путался пальцами в длинных прядях, но все время прикасался к ней. Мельца решилась снова повторить свой вопрос:

– Так сколько?

Тихо, едва слышно, он вымолвил:

– До Лета Звонкого протяну.

Мельца резко дернулась, будто слова его ударили ее. Сколько еще бед выдержит ее сердце?!

– Тогда и меня Смерть пусть с тобой забирает.

Лютовид с такой силой встряхнул ее за плечи, что у Мельцы голова закружилась.

– Я не для того с ним торговался, чтобы тебя за собой тащить. Ребенка лучше мне роди. Чтобы похож на нас был.

Мельца все же не смогла слез сдержать. Вот он, ее атаман, рядом. Сильный, красивый, смелый. О нем она мечтала, его ждала. Не предавал он ее, не оставлял. Насильника убил, замуж зовет. Но не быть им вместе…

– Не плачь, пеплицкая панна… – Он стер с ее щек слезы и вновь прижал к себе. – Не надо… Я и после смерти подле тебя останусь.

Мельца тихонько всхлипнула, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Она его себе хотела, живым и здоровым. А не в Мертвое царство отдавать, Смерти на службу.

А Лютовид, казалось, уже смирился с тем, что не жить ему.

– Хочу, чтоб ты в моем доме жила. Сына или дочку воспитывала… У них были бы моя сила и твоя красота.

Мельца стерла слезы и в упор посмотрела на своего атамана.

– Тогда подари мне дитя…

Пламя в глазах Лютовида едва не вырвалось наружу, ему вторили свечи. Подняв с усеянной ракушками и песком земли их одежды, атаман сжал ладонь Мельцы и потянул за собой:

– Пошли!

Мельца с удивлением озиралась по сторонам. Они проходили в глубь пещеры, и здесь открывались настоящие чудеса. Крошечное озеро с прозрачной, искрящейся водой. Каменный жертвенник, на котором были разложены книги и пузырьки невероятных форм и цветов. Своды пещеры были испещрены неизвестными Мельце рунами и символами. На миг забыв про все несчастья, она с любопытством разглядывала пещеру. Будто это был совершенно другой мир. А может, Лютовид и впрямь забрал ее в свои владения, и здесь им не страшны никакие проклятия и сделки со Смертью? Боясь даже голос повысить, она спросила восторженным шепотом:

– Где мы?

Лютовид, уверенно ведший ее по переплетениям коридоров и ходов, обернулся:

– Я здесь колдую.

Мельца затаила дыхание. Она хотела задать тысячу вопросов, но не успела: поднявшись по каменным ступеням, они оказались на крошечной площадке. Здесь было почти так же светло, как снаружи. В невидимых ли факелах дело, в сиянии воды или в ворожбе, Мельца не знала. Но гадать об этом не было времени. Впереди виднелась массивная дверь. На ней был вырезан огромный аспид. Дыхание замерло в груди. Змиев Господарь… Его чешуйчатое тело, будто покрытое броней, вздымалось на массивном хвосте вверх. Среди зубов-кинжалов в скалящейся пасти вился раздвоенный язык. Из очей вырывалось огненное пламя.

Мельца крепче сжала ладонь Лютовида:

– Я всегда знала, что это ты!

Атаман загадочно улыбнулся и погладил ее по щеке:

– Я всего лишь человек.

Подойдя ближе, он коснулся ладонью двери, и в воздухе тут же зажглись алые огненные искры. Как светлячки, они парили сверху и снизу, жаля болезненными укусами. Едва искорка касалась кожи, раздавалось тихое змеиное шипение. С удивлением Мельца поняла, что с болью по телу разливается и странное тепло. Каждый раз, когда огоньки врезались в ее лицо, шею и руки, она вздрагивала, но Лютовид успокаивающе сжал ее ладонь:

– Не бойся, они защищают наш дом.

Мельца дернулась, как от удара. «Наш». Светлячки стали слетаться к ладони Лютовида и к глазам Змиева Господаря. И вот уже кажется, что настоящее пламя рвется из них. В алых всполохах тело аспида дрожало и извивалось, жуткий язык метался в пасти. А ворожейник стоял, не отрывая ладони от страшной двери, и что-то тихо шептал. Его голос, едва слышный, чуть хриплый, завораживал. Тени скользили по его смуглой коже, и Мельца понимала, что безумно ревнует даже к ним. Будто они отбирали у нее драгоценный шанс трогать его, быть рядом. В сумасшедшем отчаянном порыве она потянулась рукой к шее атамана, волосам. Пальцы коснулись горячей, пылающей в лихорадке кожи. Лютовид прервался и удивленно взглянул на нее. В его глазах вновь начало разгораться невиданное пламя.

Мельца попыталась оправдать свой странный поступок. Но все слова казались нелепыми и глупыми. Она сама казалась себе нелепой и глупой:

– Хочу прикоснуться к тебе повсюду…

Он резко толкнул дверь вперед, та протяжно скрипнула и отворилась. Как недавно в пещеру, Лютовид втащил Мельцу в комнату, прижал к стене и с такой силой впился в губы, что у нее дыхание перехватило. Его ладони обжигали сквозь слои одежды. Ткань трещала под нетерпеливыми пальцами атамана, а Мельца сходила с ума от его жажды, от его страсти. Во взгляде ворожейника читалось безумие, сумасшедшее желание, и она упивалась тем, что он хочет именно ее. Никакая другая не будет на ее месте. Только на нее он так смотрит, только ее ласкает. Он сорвал с нее платье, стащил и откинул в сторону сорочку и сделал шаг назад. Она стояла перед ним обнаженная, лишь черные чулки да кольцо его на шее. От взгляда Лютовида, блуждающего по ее телу, Мельца задрожала.

Он легко коснулся ее соска, потер и, когда тот набух, с силой сжал и потянул. Мельца не смогла сдержать стона. Боясь упасть, она прижалась к стене, лишь усилив болезненное, но сладкое натяжение. Его голос раскаленными иглами вонзился в тело:

– Я представлял наш первый раз…

Мельца убрала назад волосы, задев длинные серьги. Они тихонько звякнули, заставляя ее нервничать еще сильнее. Нравится ли она своему атаману? Считает ли он ее красивой? Видит ли ее недостатки? Ответом на все вопросы стало глухое рычание, с которым Лютовид впился в грудь, сжимая губами то один сосок, то другой. Мельца громко застонала и откинула голову назад. Он ласкал ее грудь, мучил соски, задевая языком, оттягивая, нежно облизывая. Она пыталась стянуть с него кафтан, рубаху. Пуговицы отлетали в стороны, гулко стуча по полу. Руки по своей воле потянулись к поясу штанов, и Мельца снова начала распутывать завязки. Пальцы нечаянно коснулись возбужденной плоти, и Лютовид по-змеиному зашипел, укусил ее за шею и тут же лизнул место укуса. Осмелев, Мельца повторила движение. На этот раз она расшнуровала штаны и обхватила ладонью горячий твердый член, как делала это в пещере. Наверное, Лютовиду было очень приятно. Он откинул голову назад и толкнулся в ее руку.

Она пыталась вспомнить страх, отвращение при любой мысли о мужчине и его теле, но в голове было пусто. Царили лишь страсть и желание доставить атаману наслаждение. Такое, чтоб задыхался, чтоб имя ее кричал и молил быть рядом с ним вечно. Он в Мертвое царство собрался… Не отпустит она его туда. Нет! Не позволит уйти и вновь оставить ее одну.

– Разве сможешь ты испытать в Мертвом царстве подобное?

Мельца несильно сжимала ладонь вокруг его члена и медленно гладила сверху вниз. От основания до набухшей головки.

– Ну, ответь мне!

Суровые черты его лица словно окаменели. На миг Мельца испугалась ворожейного взгляда. Белки глаз, зрачки – все исчезло. Только языки пламени пылали внутри сине-зелеными переливами. Она сильнее сжала ладонь и провела пальцем по маленькой расщелинке, откуда вновь выступили горячие густые капли.

– Отвечай же!

Хриплое шипение прошло по его горлу. Мельца завороженно следила за тем, как размыкаются тонкие губы и выпускают лишь одно слово:

– Нет.

Она прижалась губами к его щеке, подбородку, пробуя на вкус колючую от щетины кожу, а Лютовид едва слышно прошептал:

– Только с тобой.

Тогда какое право он имеет уходить от нее? Оставлять одну? Пусть даже и заключил сделку со Смертью. Мельца стащила с атамана рубашку, обнажая крепкое, покрытое волосками и шрамами тело. Как же много их было… Она и не помнила. Наверное, с того дня, когда он подарил ей Немого Убийцу, прибавилось новых рубцов. И странный змей, что вился от ладони по плечу, опускался на грудь. Жуткое проклятье, которому, казалось, было тут самое место. Мельца приподнялась на цыпочках и, как недавно Лютовид, укусила его за плечо, а потом нежно лизнула оставленный след.

Он подхватил ее на руки и уложил на кровать. Перед глазами все закружилось. Легкий золотистый полог трепетал от порывов воздуха, через узкое оконце в комнату проникал сквозняк. Но не мог остудить разгоряченное тело. Мельца лежала среди разбросанных подушек и мягких покрывал. Каждое соприкосновение с нежной тканью раздражало кожу. Лютовид навис над ней. Капельки пота скатывались с его лба и падали ей на грудь. Она не могла сдержать сладкой дрожи. Лютовид раздвинул в стороны ее ноги, поцеловал колено, скрытое чулком, и заставил высоко поднять. Мельца смутилась. Теперь она была открыта еще более, чем вчера. Не осталось ничего, что она могла сохранить в секрете. Она уперлась ногой в его плечо, коснувшись змеиных чешуек. Черная ткань чулка слилась с чернильным узором, словно Мельца тоже была частью Лютовида. Его пальцы дотронулись до сокровенных складочек плоти, задели чувствительный бугорок. Мельца не смогла сдержать стона. Выгнувшись, она попыталась прижаться к его руке, чтобы быть ближе, чтобы усилить давление. Внизу стало невероятно горячо. Одно его прикосновение, и ее лоно постыдно истекает влагой. Лютовид неожиданно улыбнулся и вошел в нее одним пальцем. Мельца заметалась на кровати. Ее окутали безумные ощущения наполненности и неудовлетворенности. Она хотела еще. Этого было мало. Тело ей более не подчинялось. Бедра подались навстречу его руке, пытаясь получить еще… Ей нужно быть заполненной им до отказа, а иначе умрет. Сильное растяжение послало огонь по венам. Мельца опустила глаза – в нее опять погружались три пальца, сводя с ума. В беспамятстве она закрыла глаза, тяжело и шумно дыша. Но безжалостный ворожейник не дал ей забыться. Он начал резко двигать рукой, то грубо мучая ее пальцами, то покидая тело и нежно поглаживая набухшие чувствительные складки.

– Смотри на меня!

Мельца послушно распахнула глаза и встретилась с его взглядом. Теперь там полыхал самый настоящий пожар. Огненные языки вырывались наружу, всполохами и яркими искрами повисали в воздухе. А потом опускались на ее кожу, посылая по телу волны наслаждения. Горячие ладони накрыли грудь. Пальцы Лютовида вновь начали нестерпимую пытку: он сжимал ее соски, слегка оттягивал вверх, а потом наклонялся и начинал с силой сосать. Мельца притягивала его голову ближе, путаясь пальцами во влажных волосах. Великий Созидатель… Могла ли она подумать, что когда-то испытает нечто столь прекрасное. Но этого было недостаточно. Ей нужно было что-то большее. Что-то совершенно сумасшедшее. Призывно раздвигая ноги, она бесстыдно прижималась к бедрам Лютовида, безмолвно умоляя… Но он словно решил мучить ее бесконечно. Лоно вновь заполнил его палец, медленно гладя влажные стенки. Она больше не могла терпеть. Оттолкнув от себя Лютовида, она перевернулась на живот и шире развела ноги. Взглянув на него через плечо, срывающимся голосом приказала:

– Войди в меня. Немедленно.

* * *

Она приказала и тем самым погрузила его в омут сумасшествия. Его сила, его душа, его разум были изорваны в клочья. Лютовид наблюдал за тем, как по гладкой спине Мельцы стекают капельки испарины, и чувствовал, что проваливается в безумие. Каждый ее стон убивал и дарил жизнь. Он убрал руку от горячего лона и наклонился, чтобы исполнить приказ. Развел округлые ягодицы в стороны и провел языком по расщелине, увлажняя, готовя для своего вторжения. Больше он не сможет быть нежным, не сможет сдерживаться. В ней было так горячо, что даже его пламя казалось ледяным. Лютовид упивался вкусом ее кожи, запахом ее влаги. Громкие протяжные стоны Мельцы плетью хлестали по нервам, но он желал услышать ее крики. Он лизнул покрасневшее тугое колечко и не смог сдержать довольную улыбку, услышав, как Мельца громко застонала. Она была идеальной. Он и представить не мог, что все так будет. Ни одна его мечта, ни одна грешная фантазия о ней не были близки к тому, что его ожидает.

Лютовид отстранился, сильнее развел ноги Мельцы в стороны и, обхватив ладонью член, направил его в мокрое узкое лоно. Он так резко ворвался в нее, что Мельца не удержалась и отстранилась, тихо вскрикнув. Ему же было мало. До алых отметин сжав пальцами ее бедра, Лютовид начал с дикой силой вколачиваться в тесное горячее отверстие, едва ли не рыча от наслаждения. Пот ручьями стекал по плечам и лбу, падал на спину Мельцы, кровать жалобно скрипела. Приставив два пальца к плотному колечку между ее ягодиц, Лютовид надавил и начал резко входить, неумолимо растягивая. Мельца вновь начала стонать, откинув голову назад. Ее тело дрожало, и эта дрожь передавалась Лютовиду. Потеряв всякий контроль над собой, он грубо вогнал пальцы и, как сорвавшийся с цепи дикий зверь, начал движение. Из-за его пальцев Мельца стала еще туже, он даже двигался с трудом. Но с бешенством продолжал вбиваться в нее, словно боялся, что в любой момент кто-то придет и отнимет его законную добычу. Не бывать этому! Она принадлежит лишь ему! Каждый ее стон, каждый вздох, каждая капелька на влажной спине.

– Ты только моя. Слышишь?! – Хриплый рык не походил на человеческий голос.

Но Мельца все расслышала. Она вдруг подалась назад, насаживаясь на его член и пальцы, и так же хрипло выдохнула:

– Да…

Одно это слово стало последним, что он слышал перед тем, как утратить разум. Вспыхнул пламенем деревянный комод, занялся огнем полог. Яркие синие и зеленые языки отсветами легли на их тела.

Движения стали судорожными, рваными. Лютовид выходил из Мельцы, оставляя внутри лишь до боли распухшую головку. Он уже из последних сил сдерживался, но не собирался быть первым. Растягивая пальцами узкое покрасневшее колечко, он гладил тонкую перегородку внутри, чувствуя собственные резкие толчки. Еще совсем чуть-чуть…

Он обвил рукой ее талию, точно змей, и нащупал меж набухших складок бугорок плоти. Одного касания хватило, чтобы Мельца вздрогнула. Ее дыхание стало прерывистым, а по телу пробежали судороги. С силой она сжала внутри его член, и Лютовид не выдержал. Как таран, он ворвался в ее лоно и кончил, ощущая горячую, почти болезненную пульсацию. Мельца дрожала и извивалась под ним, продолжая сжимать его, вытягивая все до капли, иссушая и делая бессильным. Лютовид упал на нее. Перед глазами потемнело. Он не слышал ни единого звука – только шум моря и прерывистое дыхание Мельцы. Аромат ее кожи и влаги отравой проникал в легкие, превращая его в вечного раба прекрасной панны. Последней же каплей стали отчаянные движения Мельцы. Она выбралась из-под Лютовида, оттолкнув от себя отяжелевшее и более неподвластное ему тело, сползла к его животу и начала медленно слизывать с члена их смешавшуюся влагу. Его стоны превратились в хрипы агонии, острой боли, сплетенной с наслаждением. Пальцы запутались во влажных прядях ее волос. А руки сами собой прижимали голову Мельцы к бедрам, мешая ей отстраниться. Утратив последние крупицы разума, он, не отрываясь, будто хищник в засаде, следил за каждым ее движением. Пепел от занавесей и полога медленно оседал на их телах, прилипал к влажной коже. А Лютовид мог думать лишь о том, что попал в полную зависимость от этой женщины. В ней его жизнь. В ней его погибель.

* * *

Холодный ветер не сумел остудить разгоряченные тела. Они прижимались друг к другу, переплетаясь руками и ногами. Лютовид не мог удержаться от прикосновений – гладил влажную шелковистую спину, путался пальцами в длинных волосах, терся носом об изгиб плеча. Слизывая капельки испарины с выступающих ключиц, он упивался вкусом Мельцы, ее ароматом. Наконец-то… Наконец его панна была рядом. Прижималась к нему и тихо дышала в плечо. Лютовид никогда не чувствовал подобного. Наслаждение, какого он прежде не знал, ураганом прошлось по телу. Не оставив никаких шансов на сохранение рассудка, оно пропитало каждую частицу его плоти. Лютовид даже не подозревал, что такое возможно. Он словно был мальчишкой, впервые познавшим женщину. Наверное, лишь с той самой, предназначенной Созидателем, все чувствуется так остро, ярко, незабываемо. Едва покинув горячее влажное тело Мельцы, он жаждал очутиться в ней еще, снова. На этот раз мучительно медленно и нежно, испытывая друг друга. Сколько они оба смогут выдержать, прежде чем сорвутся в пропасть?

Мельца зашевелилась и приподнялась на локтях. Длинные серебристые пряди скрыли ее плечи, грудь. Лютовид откинул волосы ей за спину, чтобы видеть все, чтобы ничего она не могла от него скрыть.

– Я идти должна… – Ее охрипший от криков голос был полон соблазна и обещания. – Тетушка будет волноваться.

Лютовид улыбнулся и провел пальцем по округлому плечу, размазывая черную сажу от сгоревшей ткани:

– Скажешь, что новый атаман тебя соблазнил.

Потемневшие голубые глаза Мельцы проказливо сверкнули:

– А может, это я его соблазнила?

Лютовид опрокинул Мельцу на спину и навис сверху:

– Может, и так.

Он не смог удержаться и снова поцеловал нежную шею, впадинку между ключицами. Мельца тут же зарылась пальцами в его волосы. Как же хорошо… Как сладко было ощущать ее руки на себе, касающиеся повсюду, ласкающие. Он устроился между ее ног, чувствуя, как перстень, зажатый меж их телами, врезается в кожу.

– А почему «Ольшана»?

Мельца грустно улыбнулась:

– Пани Угла меня в зарослях ольхи нашла.

Лютовид нахмурился. А где был в это время он? По его вине Мельца едва не умерла во второй раз. Она коснулась пальцем его бровей:

– Не хмурься, атаман. Ты такой красивый…

Не было в нем никакой красоты, ни телесной, ни душевной. Он покачал головой, но Мельца, кажется, и без слов его понимала.

– Самый красивый. Я всех панн, которые о тебе говорили, ненавидеть начинала.

Лютовид даже поверить не мог: неужто и вправду любит? Он и не думал, что это столь важно для него будет. Просто желал забрать Мельцу себе, не спрашивая, а хочет ли и она того же. И даже самому себе он не признавался, что страшится: приятен ли он Мельце? Что уж о любви говорить…

– Ты теперь моя, пеплицкая панна. Только моя. Никто тебя больше не заберет.

Мельца вздохнула. Перстень еще сильнее впился в кожу, будто жаля.

– Скучно тебе со мной станет. Надоем.

Лютовид аж зубы сжал. Кто ее надоумил на эти глупости?!

– Повстречаешь молодую, красивую, невинную. Обо мне и забудешь. Ей сердце свое отдашь.

Лютовид подтянулся на руках, нависнув над Мельцей. Тихо и вкрадчиво, чтобы навсегда запомнила, он проговорил:

– Не отдам. Мое сердце давно у тебя уже хранится.

Она лишь покачала головой:

– А Гирдир сказал, оно в пепел обратилось.

– В моей постели ни о ком, кроме меня, не говори! – Его обуяла такая черная лютая ненависть, что дышать стало трудно.

От гнева вспыхнул сундук в углу. Мельца резко повернула голову, но Лютовид обхватил дрожащими пальцами ее подбородок и заставил смотреть в глаза. Подцепив шнурок с перстнем, он подтянул его вверх. Серебряный змей, обвивающий черный адамант, колыхался на весу.

– Вот, что от сердца моего осталось. Давно оно мне не принадлежит. С той ночи, как тебя увидал…

Резкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

– Пан! Пан атаман, вы тут? – Приглушенный взволнованный голос Неговита разрушил уединение.

Лютовид яростно скрипнул зубами:

– Все вон!

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Мельца улыбнулась и поцеловала его в плечо, туда, где вился узор проклятия. Внутри снова все зажглось от возбуждения. Один простой поцелуй, а он уже голову теряет. Неговит снова решил о себе напомнить:

– Там беда в княжестве, пан атаман… Срочно вы нужны…

– Проклятье! – Выругавшись сквозь зубы, Лютовид заставил себя оторваться от Мельцы и побрел к двери.

– Постой!

Лютовид обернулся к Мельце. Она свесилась с кровати и что-то искала на полу. Прикрываясь простыней, она подобрала его штаны и бросила. Лютовид поймал одежду, а Мельца ухмыльнулась:

– Оденься, пан атаман.

Лютовид натянул штаны. Несмотря на Неговита и неведомые беды, он чувствовал себя счастливым. Мельца с головой закуталась в простыни так, что стала совсем невидима посреди разгромленной кровати. Приоткрыв дверь, чтобы была лишь тонкая щелочка, Лютовид выглянул наружу. На пороге маялся взволнованный кметь. Вид у него был перепуганный и потерянный.

– Пан атаман! Слава Созидателю! А то я уж подумал, ведьма вас того…

Лютовид нахмурился:

– Какая ведьма?! Что случилось?

– Ведьмы напали! Много их! – Неговит махал руками, напоминая большую неуклюжую птицу. – Приказали на площади собираться, а иначе все княжество в крови утопят.

– Подожди. Я сейчас.

Лютовид захлопнул дверь перед носом испуганного воя и обернулся к Мельце. Она уже успела одеться и заплетала волосы в косу. Подняв с пола рубаху, Лютовил сурово посмотрел на свою панну:

– Ты остаешься здесь.

Мельца гневно сверкнула глазами:

– Больше я не буду молча ждать неизвестно чего.

Лютовид бросился к ней и встряхнул за плечи:

– Дом под защитой, моей и моего рода. Я столько раз не смог тебя уберечь…

Мельца неожиданно крепко обняла его, прижавшись всем телом, согревая. А ведь он даже не понимал, как холодно без нее. Как пусто и одиноко.

– Ты меня столько раз от смерти спасал, пан атаман… – Она поцеловала его в подбородок и ласково потерлась щекой. – Я просто буду рядом. Идем, узнаем, что приключилось.

Лютовид чувствовал: еще тысячу раз пожалеет, что не запер ее в комнате, но почему-то все равно повел за собой. Неговит при виде Мельцы оторопел. Лютовид едва не рассмеялся. Что юного воя удивило больше: нападение ведьм али панна в атамановой комнате?

Втроем они прошли в просторные палаты, где испуганно озирался по сторонам Эрвар, сын резчика. Завидев Ольшану, малец побледнел, потом покраснел и снова белым как полотно сделался. А Лютовид напрягся: даже юный соперник, лишенный шансов, был для него, что кость в горле.

– П-панна Ольш-шана… – Эрвар уставился на Мельцу, едва ли не пожирая ее глазами.

Лютовид стал между ними, не понимая, что с ним творится. Ладно, к Браггарту да прочим ревновать, но к мальчишке… И все же змий, что вился по его плечу, гневно шипел: «Она наша… Наша… Не его…».

– Что случилось, Эрвар?

Мальчишка наконец вспомнил, зачем пришел. Несколько раз он непонимающе моргнул и взглянул на Лютовида.

– Пан атаман! Ведьмы! Из туману вышли, всех в стороны расшвыряли и на площадь главную пошли. Сказали, чтобы к закату все там собрались. Я, как увидал, сразу к вам!

Ведьмы? Осмелились выйти к людям и ставить условия? Лютовид посмотрел на Эрвара: уж не выдумывает ли мальчишка?

– Сколько их? Где видел? С какой стороны пошли и куда направились? Как выглядели?

Взгляд Эрвара метался из стороны в сторону, все время на Мельце замирая. Лютовид не выдержал:

– На меня смотри! И отвечай!

– Т-трое их, пан атаман. Седые все, кожа белая, как у мертвячек, а губы алые. Я аж подумал, не напились ли крови людской?.. – Эрвар умолк.

– Дальше!

– Они со с-стороны леса пришли. Там в тумане было все. Ветерок чуть подул, а они уже и на бережку стоят, скалятся на всех. Одна и говорит, мол, собирайтесь все на площади! А кто сбежать надумает, так не получится, дескать, зверье они разное заколдовали – на куски беглецов раздерут.

– И что потом сделали?

Эрвар пожал плечами:

– На метлы вскочили и обратно полетели. Что делать-то, пан атаман?

Лютовид хмуро оглядел мальчишку:

– Тебе – замолчать!

Эрвар послушно закрыл рот и вновь принялся глазеть на Мельцу. Она же сжала ладонь Лютовида, успокаивая, вселяя уверенность. Что ему ведьмы? Да хоть сам Черт! Покуда его панна жива, он со всеми сразиться готов.

Лютовид пытался думать. Зачем? Зачем они явились? Не побоялись… Что им надо? Княжество ведь небольшое, от столицы далекое. Далекое…

– А кто тут раньше атаманом служил?

Эрвар, не ожидавший вопроса, замер с открытым ртом. Ответила Мельца:

– Пан Цельг.

Цельг, конечно… Летний добряк-атаман. Лютовид его помнил. Он видел его много весен назад. Кажется, Цельг уже тогда был стариком. Беззаботный и добродушный. Он не любил насилие и битвы. Многие еще удивлялись, как подобному ворожейнику удалось пройти все испытания и стать Проклятым атаманом. Он же саблю в руки боялся взять! Уж не поэтому ли ведьмы Черен Пяск выбрали? Могло так статься, что не успели они прознать о новом ворожейнике? Но почему сейчас?! Неужто умудрились сил набраться, а атаманы это проморгали?

– Снег-то какой пошел! Пурга прям… Вот и погуляли на праздничке… – Эрвар примостился у окна и бросал в сторону Мельцы любопытные взгляды. Наверное, пытался беседу завязать.

Мельца же задумчиво глядела на белые пушистые хлопья.

– Снег нынче рано. Не к добру это…

Снег… Лютовид удивленно на нее взглянул. Конечно! Он приказал молчащему Неговиту и Эрвару: «Ждите здесь!», а сам рванул из палат, потащив за собой Мельцу.

– Куда мы?

– Проверить кое-что надо…

Он ворвался в Балью комнату и направился к стене с фреской, посвященной Смерти. У ног длинной, закутанной в плащ фигуры был завороженный тайник. Начертав пальцем невидимую руну, Лютовид прошептал заклинание. Фрагмент фрески под стопами Смерти начал осыпаться, пока не открылось крохотное углубление. Лютовид протянул руку и достал завернутый в чистую тряпицу Чертов лечебник. Когда читал его, ища заклятие, которое могло помочь Мельцу отыскать, заприметил один ведьмовской ритуал. Быстро перелистывая страницы, он искал описание. Вот оно! «Едва Лютыня ступит на землю, коль хочешь Черту врата в мир людей открыть, сей обряд провесть надобно…» Вот что они задумали.

– Не может быть… – Мельца с ужасом глядела на исписанные яркими чернилами страницы. – Они хотят…?

– Да.

Лютовид пробежал глазами по строкам. Чтобы исполнить кровавый ритуал, ведьмы идеальное место выбрали. Здесь им ни кмети, ни атаманы помешать не могли. Вот только зря они сюда явились. Мельца испуганно вскрикнула и сжала его плечо:

– Смотри! – Она указывала на третью фреску, заколдованную матерью.

На фреске был изображен он сам, стоящий на заполненной людьми площади. На сооруженном для празднеств помосте, над всеми, возвышались три ведьмы. В чертах той, что стояла во главе, он узнал Черупку.

– Дрянь…

Мельца перевела взгляд с фрески на него:

– Кто она?

– Та, которую я в Пеплицах изловил.

Мельца коснулась его щеки и заставила посмотреть ей в глаза. Лютовид окунулся в голубые сияющие омуты.

– Дело ведь не только в этом, да? Что она еще совершила?

– Убила мою мать.

Мельца снова обняла его. Крепко и нежно.

– Мы справимся с ней. Обязательно. – Она отступила, и Лютовид почувствовал дикую стужу.

– Конечно. – Чтобы чем-то себя занять, он вновь взял лечебник и спрятал в тайник. – Ты останешься здесь.

– Нет! Ты меня один раз уже оставил одну. Несколько месяцев тебя дожидалась.

– Я ту ошибку не повторю. Тогда тебя живые охраняли. А теперь мертвые будут.

Мельца вцепилась в рукав его рубашки.

– Я с тобой пойду!

Тяжело вздохнув, он прижал руку к ее груди.

– Сердце мое сбереги. И прости…

– За что?

Никогда еще ее глаза не сияли так ярко.

– За это. – Все также держа руку у ее груди, Лютовид приблизил губы к ее уху и быстро зашептал: – Сном крепким засыпай. Сном беспробудным. Сном спокойным. Да будет слово моим крепким.

Мельца удивленно распахнула глаза и пошатнулась. На ее лице застыло выражение обиды и печали, словно он в очередной раз предал ее. Обвиняюще звякнули серьги, когда он подхватил ее на руки. Прижимая уснувшую панну к себе, Лютовид поднялся в спальню, осторожно уложил ее на кровать и укрыл. Она простит его, обязательно простит. Это все ради нее. Чтобы уберечь. От боли, от крови. Она достаточно повидала.

Он быстро переоделся в простую поношенную одежду, собрал необходимые вещи, оружие и еще раз взглянул на Мельцу. А что, если видит ее последний раз? Что, если это все? Может, он уже вкусил отмеренного на его долю счастья? Может, объятия и ласки, которые она дарила ему в этой самой кровати, были первыми и последними? Лютовид наклонился над Мельцей, убрал с щеки прядь серебряных волос.

– Прости меня…

Лишь бы она жила. Ей еще плясать и смеяться на Свете Белом, а его часы и так уже сочтены. Он опустился еще ниже и поцеловал плотно сомкнутые теплые губы своей панны.

– Я люблю тебя.

Запрещая себе оборачиваться, Лютовид вышел из комнаты.

* * *

На заполненную людьми площадь быстро опускались мокрые хлопья снега. Они оседали на непокрытых головах, одежде, руках. Холодные. Липкие. Лютовид стоял в гуще толпы, скрыв лицо капюшоном потрепанного кафтана. Вокруг царила гнетущая тишина. Ни словечка, ни шепотка. Лишь едва слышные шорохи одежды, когда люди поворачивали головы, пытаясь разглядеть ворожеек. И только он смотрел на небо. Хитрые твари были слишком осторожны, чтобы идти по земле, рискуя нарваться на засаду.

Так и случилось. За темной полоской облаков мелькнули три голубых искры. Кто-то, как и Лютовид, тоже взглянул вверх. Взволнованный голос крикнул: «Смотрите!», и все, как один, подняли головы. Прорвавшись сквозь туманную пелену, три ведьмы пулей метнулись к жителям. Громко хохоча, они пролетели над людскими головами, хватая перепуганный народ за шапки, плечи и все, до чего могли дотянуться. На лицах некоторых остались кровавые царапины от острых когтей. Три ворожейки опустились на крышу корчмы и оглядели собравшуюся толпу. Руны, вырезанные на их метлах, ярко сияли в подступающей тьме. Даже ветер успокоился, не осмелившись трепать седые космы да рваные платья. Черупка и две других довольно ухмыльнулись и спрыгнули с крыши на деревянный помост. Толпа испуганно ахнула. Еще бы! Сигануть с такой высоты и неслышно приземлиться, даже не запыхавшись. Чертовы отродья!

Обведя собравшихся торжествующим взглядом, Черупка громко объявила:

– Мы оставим вас в живых… Если приведете ко мне пять невинных дев и мужчину. Да покрасивее. А заодно… Скажите вашему старикашке-атаману, чтобы не лез… Иначе мы все княжество в могильник превратим.

Ее голос, похожий на воронье карканье, завис над площадью. Другая ведьма, ниже ростом, но такая же седая и бледная ощерила рот в дикой усмешке.

– Превратим-превратим. – Она закивала, точно умалишенная. – Отрежем головы, на копья насадим да вместо забора поставим.

Третья, чьи волосы были заплетены в две косы, а голову венчал венок из гниющих роз, визгливо захохотала:

– Вот веселье-то будет…

Ее голова жутко дергалась из стороны в стороны. От этого движения трепыхались нити паутины, свисающие с цветов, а среди лепестков кто-то копошился.

Лютовид огляделся. Похоже, стоящие здесь уже считали себя мертвецами. Кто-то молился Созидателю, а кто-то безмолвно рыдал. Ведьмам не надо было колдовать: от их угроз все готовы были сдаться прямо сейчас.

Черупка окинула топу холодным удовлетворенным взглядом:

– На рассвете все шестеро должны стоять у старой хижины. Не подведите нас с сестрами, а иначе мы очень огорчимся…

Ее губы растянулись в кровожадной улыбке, а взгляд скользнул по толпе. Лютовид ниже опустил голову, чтобы не смогла узнать его. Видимо, босорканья сочла, что достаточно запугала людей. В следующий миг они запрыгнули на метлы и так быстро взмыли в небо, что превратились в белые блики. Серая пелена тут же скрыла и их фигуры, и сияние рун на метлах. И только после этого толпа отмерла. Народ испуганно загомонил. Женщины начали рыдать, а мужчины посылать на головы ворожеек проклятия. Зычный голос старосты разлетелся во все стороны:

– Давайте успокоимся! – Он взмахнул руками, будто это движение могло отрезвить перепуганный люд. Но шум толпы стал лишь громче. – Идемте все в корчму! Там и обсудим, как быть.

На удивление, его послушались.

Все ломанулись в таверну, то ли от желания поскорее убраться с площади, то ли попросту напиться. Лютовид зашел одним из последних. Оставшись стоять в тени, он оглядел собравшихся. На лицах застыл сумасшедший ужас. Страх, что уже все предрешено. Если староста сейчас не удержит их, то никакие ворожейки не понадобятся: они своими руками перебьют друг друга. Наконец самый смелый, а может, и самый трусливый выкрикнул:

– Так что нам делать? А, староста?

Староста потер подбородок и задумчиво нахмурился.

– Самый простой способ: выполнить их требования. Только так мы княжество сбережем.

– Так давай твоего сына им и отдадим! Они ж мужчину красивого просили! – Все одобрительно загомонили, а староста побледнел.

Лютовид потер глаза. Вот и началось. Сейчас вцепятся друг другу в глотки. Но вступать в разговор он не спешил.

Браггарт, до смерти напуганный грозящей участью, выглянул из-за отцовского плеча:

– А пусть атаман нас защитит! Вот где он, когда помощь его требуется! Говорил же! Говорил вам: трус он.

Лютовид ухмыльнулся. Да, с такой поддержкой ему вовек не одолеть ведьм.

– Ты ж сам слыхал: атаман даже вмешиваться не должен. – Резчик Неккви сурово грохнул кулаком по столу.

Ему, как и Лютовиду, места не нашлось. Он расположился у стены. В распахнутом полушубке, с дико горящим взглядом, плотник и впрямь на медведя походил.

– А ежель трусишь благому делу послужить, то не боись. Я к ведьмам пойду. Мужик? Мужик. Они кого пригожего просили? Ну, чай не урод.

Люди одобрительно загомонили, а Лютовид невольно проникся уважением к плотнику.

– Ну вот и решили! – Староста, довольный, что сын останется с ним, спешил поскорее покончить с этим. – А вот с девами что будем делать? У нас незамужних наперечет… Тяжело это… но мы должны выбрать…

– А кто выбирать-то будет? У тебя, Ашоль, сын. А нам предлагаешь дочерей отдать?!

– Да! Если княжество сохранить хотим! Мы все понимаем, что иначе никак. Женщин мало… – Он на секунду задумался. – Я четырех насчитал. Они согласятся жизнь свою за остальных отдать. Мы бы все согласились. Но одной не хватает. Придется совсем юную выбрать.

В корчме повисла гнетущая тишина. Конечно. Никто не торопился отдавать свою дочь на растерзание ведьмам. И Лютовид их понимал. Чего он не понимал: готовности старосты так легко и быстро сдаться на милость ворожеек. В голове трепыхалась беспокойная мысль, но он никак не мог ее уловить. Что-то было не так, неправильно. Сам обряд… И вдруг он вспомнил. Для ритуала четыре панны нужны. Не пять. Так зачем же они потребовали еще одну?! И почему староста так торопится решить эту проблему, даже не попытавшись спасти своих людей.

– Тяжело это. Но вы должны решить. – Его лицо сделалось печальным и сочувствующим, но Лютовид видел лишь лицемерную маску.

Чей-то дрожащий голос нарушил размышления атамана:

– А ежель панны не согласятся? Ежель родители дочку не захотят отдать?

Староста вздохнул. И столько притворной горечи Лютовид расслышал в этом вздохе, что ясно стало: замышляет он что-то. Лютовид долго в Каменне служил, при самом короле, выносил приговоры, был палачом и судьей – он научился разбираться в человеческих лицах и мог понять, когда люди лгут ему. Лишь один раз он допустил ошибку, не поверив чутью и решив убедиться в собственных подозрениях. Аптекарь до сих пор являлся к нему в кошмарах и громко хохотал.

– Ежель не согласятся, силой придется забрать. Я слуг своих дам. Это дело важное. Наши панны должны понять, что от них жизнь всего княжества зависит. Ну что ж… Придется ведьмам отдать Ёфунд… – Староста сделал трагичную паузу. Еще бы – невестой сына жертвует. – Панну Ольшану.

На этом имени его глаза хищно блеснули, но Ашоль постарался скорее опустить взгляд.

Лютовид едва не зарычал. Он порежет мразь на куски без суда и следствия. Откинув с лица капюшон, он выступил из тени и громко обратился к старосте:

– Быстро же ты, пан староста, все решил! Лучше бы так же споро за мной послал…

Ашоль переменился в лице. Побледнел, ноздри вздулись, пот на лбу заблестел.

– Пан атаман? Они… Они пообещали…

Лютовид сжал рукоять пищали, едва сдерживаясь, чтобы не пустить хитрой сволочи пулю в лоб.

– Верить их обещаниям – последнее дело, староста. Они свое получат, а потом перебьют всех.

Веко у Ашоля нервно задергалось.

– Нужно им просто пятерых дев отдать, и все в живых останемся.

Лютовид старался не думать, кто эта лишняя панна и кому она на самом деле понадобилась. Он развернулся к застывшим в испуге людям:

– Сейчас вы все разойдетесь по своим домам, запрете окна и двери и не высунетесь, пока я не позволю.

Староста не желал униматься. Он выскочил вперед, размахивая руками во все стороны, будто пытался взлететь:

– Не слушайте его! Вам что же, помереть охота раньше срока? Отдадим ведьмам то, что требуют, и оставят нас в покое окаянные.

Лютовид схватил старосту за шиворот и приложил к стене. Удар вышел такой силы, что затылок Ашоля неприятно хрустнул. Зажав увертливой скотине горло, Лютовид едва ли не оторвал того от пола:

– Что они тебе пообещали? Говори!

Староста едва дышал. Его губы посинели, а на лбу вздулись вены.

– Люди добрые… Помогите… Видите же, что душегубец творит…

Лютовид сильнее сдавил ему горло. Еще немного, и пальцы прорвут рыхлую кожу.

– Говори…

Он приказал тайной силе метнуться в ладони и едва ли не с упоением вдохнул запах паленой кожи. Староста засучил ногами по полу и закряхтел:

– Жжется! Жжется!

Совсем тихо Лютовид повторил:

– Говори!

Староста наконец понял, что помощи ему ждать неоткуда. Его выпученные глаза, налившиеся кровью, начали потухать.

– Сказали, что оставят меня и сына в живых… Что дадут уйти…

– Что еще? – Лютовид сильнее сдавил старостино горло. – Почему пять девушек попросили? Говори, тварь…

– Одну мне обещали отдать… с собой забрать…

– Кого?! – Дурное предчувствие закралось в душу.

– Панну… Панну Ольшану… Люба она мне…

Лютовид зарычал и одним взмахом вытащил кинжал. Сильная ладонь сжала его плечо.

– Стой! – Это Неккви пытался перехватить его руку и удержать от удара. – Смерть Ашоля нам не поможет.

Лютовид отшвырнул едва живого старосту к другой стене и обернулся к плотнику. На него с ужасом смотрели десятки глаз. Он и позабыл, что здесь полно людей. Неккви бросал опасливые взгляды и неловко переминался с ноги на ногу:

– Ну вот… Предателя нашли – оно все ж полегче будет…

Сидящие рядом с упавшим старостой соскочили со своих мест и брезгливо отодвинулись в сторону. Гул возмущенных голосов заполнил корчму. Кто-то даже плюнул на бесчувственного Ашоля.

Лютовид сделал несколько глубоких вдохов. Наконец в голове немного прояснилось. Он попытался взять себя в руки. Но удержаться от того, чтобы сейчас же не побежать домой и проверить Мельцу, было невероятно сложно. Неккви снова нарушил тишину:

– Они не пощадят никого. Мы все – уже мертвецы. Вы сами слышали.

– И что же теперь делать?.. Отдать им наших девочек? – Побледневшая пани пыталась сдержать слезы.

Вложив кинжал в ножны, атаман обвел толпу тяжелым взглядом:

– Я уже сказал, что делать. Вы все сейчас отправитесь домой и будете сидеть там, что бы ни происходило снаружи.

– А ведьмы? Как быть, когда они за данью придут? Получается, они нас перебьют?

Лютовид изо всех сил боролся с гневом. Он ведь все спланировал: забрать Мельцу с собой, в Каменн, оставить это забытое Созидателем княжество. Но теперь он ответственен за этих бедолаг, лишь в его силах уберечь их от верной смерти. Будь неладна его клятва сражаться с ведьмами! А может, так решено слепой Судьбой? Он пытался задушить страшное предчувствие: нигде им с Мельцей покоя не будет. Лучше думать о том, что у него появилась возможность поквитаться с Черупкой.

– Атаманы для того и существуют, чтобы этого не допустить. – Лютовид указал на дверь: – По домам! Живо!

Тут же послышался скрежет стульев, испуганное перешептывание. Люди спешили скорее убраться подальше. Спустя пару минут в корчме остались хозяин, Неккви, Лютовид да бездвижный староста, по-прежнему лежащий на полу. Браггарт сбежал, оставив отца. Видать, поспешил спрятаться от греха подальше.

Плотник привычно топтался на месте.

– Мож, помочь чем?..

Лютовид окинул здоровенного пана задумчивым взглядом:

– Да, помощь не помешала бы.

* * *

Аккуратно ступая в темноте, Лютовид и Неккви пробирались к могильникам. Они рисковали переломать и ноги, и шеи, спотыкаясь о невидимые коряги да корни, но Лютовид не позволил зажигать факелы: ведьмы могли оставить соглядатая. Мрачная ночь нависла над княжеством, тяжелая. Не слышалось ни шороха – будто даже природа замерла в ожидании страшных, черных дел. Луна едва-едва просвечивала сквозь рваные пушистые тучи. Приходилось довольствоваться ее сиянием – хоть какая, но помощь в кромешной тьме.

Впереди показались смутные очертания надгробных камней. Дошли… Еще пара шагов, и они очутились у первой могилы. Лютовид остановился:

– Здесь останемся.

Плотник нервно кивнул. Он испуганно озирался по сторонам и тихонько шептал молитву Созидателю. Лютовид опустился на колени перед могилой и раскрыл дорожный мешок.

– Нас сейчас не Созидатель, а кое-кто другой услышать должен. – Он начал доставать все необходимое для ворожбы и складывать перед собой.

В гнетущей тишине было слышно, как Неккви сглотнул:

– Я других молитв не знаю.

Лютовид указал плотнику на место под скрюченной осиной, которая в темноте выглядела как горбатая старуха:

– Сядь там. И что бы здесь ни увидел, молчи и не двигайся.

Неккви снова кивнул и укутался в свой полушубок. Лютовид же, напротив, сбросил кафтан и закатал рукава рубахи. Взяв мягкий кусочек угля, он измазал кожу от запястья до локтя, пока она не слилась с темнотой. Вытащив кинжал, он полоснул лезвием по руке, поднялся на ноги и брызнул кровью на могильный камень:

– Кровью из моего тела, своей же рукой пущенной, призываю… – Еще один надрез, и кровавые брызги летят на следующее надгробие. – Углем, сотворенным в ваших могилах, призываю… – Следующий надрез, и очередной окровавленный камень. – Душой, что однажды к вам присоединится, призываю…

Он шел от могилы к могиле, разрезая кожу и окропляя камни кровью. Налетевший откуда ни возьмись ветер подхватывал слова и расшвыривал в разные стороны.

– Будьте воле моей послушны. Будьте власти моей покорны. Зову вас для благого дела. Тревожу, ибо час настал. Осенью-Туманницей вас заклинаю, от имени Смерти говорю. Вы всесильны и неуязвимы. Вы справедливы и беспощадны. Явитесь ко мне. Служите мне. Подчинитесь мне!

Ветер обернулся ураганом. Он пытался заглушить Лютовида, и последние слова приходилось кричать, чтобы их услышали сквозь земляные толщи. Его воля сражалась с волей природы, доказывая, что он достоин вести за собой мертвых. От беспощадного порыва надсадно скрипели деревья – того и гляди, будут вырваны с корнем. Все сложнее было стоять на ногах, но из последних сил Лютовид держался.

– Придите! Ступайте по земле, а не под ней! Восстаньте!

Буйный ветер швырял Лютовиду в глаза могильную пыль и в конце концов бросил его самого на колени.

– Откликнитесь на мой зов! – Он сделал еще один порез, поливая кровью саму землю.

Белесые клочья тумана, словно порванные тряпки, поплыли над головами. Они цеплялись за ветки, за надгробия и даже одежду. Липкие ледяные прикосновения оставались на коже. Кровь, сочащаяся из порезов на руке, начала застывать и покрываться коркой. Мертвые здесь… Мертвые услышали и пришли. Они мелькнули в тумане – сначала лишь неясные смутные тени. Потом очертания стали четче. Из сизых клубов выглядывали тонкие руки, пытались уцепиться за живых. Слышались болезненные стоны и отдающийся эхом шепот. Из тумана выходили умертвия. И не духи, и не живые. Бледные фигуры, едва тронутые гниением. Их тлеющие подолы волочились по земле, расшитые кафтаны рассыпались в прах. И на каждом мертвеце алело пятно свежей крови. У кого-то на лбу. У кого-то на щеках. Некоторые не могли сдержаться и слизывали темный пьянящий напиток с пальцев. Лютовид вдохнул мерзлый воздух. Он сможет защитить Мельцу. Сможет отвести беду от княжества и поквитаться с Черупкой. Обязательно сможет.

Умертвия остановились перед ним, глядя вдаль пустыми глазницами. Они молчали, но над погостом все равно слышались звуки былых бесед. К стонам и шепоткам добавились чьи-то смешки, плач, заунывное пение и пугающий, издевательский смех. Лютовид обвел взглядом почившее воинство. Мертвые – грозная сила. Но смогут ли они выстоять против ведьм?

За спиной кто-то закопошился, и на секунду атаман отвлекся от своих мыслей. Обернувшись, он обнаружил плотника, вжавшегося в ствол с такой силой, будто пытался слиться с деревом. Несчастная осина гнулась в сторону и жалобно скрипела. Надо же! Он совсем забыл про Неккви. Оставалось лишь надеяться, что не придется его откачивать – вид у мужика был откровенно перепуганный. Того и гляди пополнит ряды молчаливых призраков.

Лютовид подошел к плотнику, почти не удивившись, когда тот испуганно отшатнулся. Зубы Неккви громко стучали, а зычный голос дрожал:

– Цельг такого не делал.

Лютовид тяжело вздохнул. Похоже, его вечно будут сравнивать с добродушным стариком. Он подал Неккви руку, помогая встать на ноги, и который уже раз повторил:

– Я не Цельг.

– Он тоже… так умел? – Неккви с опаской косился то на него, то на умертвий.

– Нет.

– А ты почему так умеешь?

Лютовид устало вздохнул, чувствуя себя едва ли не старше почившего атамана.

– Потому что я осенний атаман. В этом, – он кивнул за спину, – наша сила.

– А чего они так уставились? – Насупившись, Неккви указал на умертвий и спрятался Лютовиду за спину, хотя был едва ли не на голову выше.

– Приказаний ждут.

– Чьих?

– Моих.

Кажется, на лице Неккви застыл еще больший ужас, чем прежде.

– И что нам теперь делать-то? Как… как… они нам помогут?

Лютовид всмотрелся в молчаливую толпу.

– Мы их к ведьмам отправим.

– Зачем? – Вид у Неккви был ошарашенный. Он силился понять, но как ни пытался, не мог уразуметь Лютовидова плана.

Если бы ведьмы так же туго соображали… Лютовид опустил рукава рубашки, скрывая порезы.

– Вместо пяти панн и одного пана.

– То есть… То есть, мне к ведьмам идти не надо? Я в живых останусь?

Лютовид невесело усмехнулся:

– Это если повезет.

Неккви о чем-то задумался, а атаман начал быстро собирать свои вещи. Затянув шнурок походного мешка, он смерил плотника суровым взглядом.

– А теперь слушай внимательно. Сейчас ты, с одним из них, – Лютовид кивнул в сторону бездвижных мертвецов, – отправишься к моему дому и спросишь Неговита. Скажешь ему, чтобы Бран, Вит и Хельн к охоте подготовились и ждали меня у владений пани Углы. Остальные пусть остаются дом защищать. Это понятно?

Неккви серьезно кивнул, но тут же спросил:

– А с этим, – он боязливо косился на призрака, – обязательно идти?

Лютовид ухмыльнулся:

– Да. Он тебя защитить, ежель чего, сможет.

Неккви угрюмо буркнул:

– Кабы от него защита не понадобилась.

– Они сберечь нас пришли. Их благодарить нужно, а не бояться.

Пристыженный Неккви опустил глаза, а Лютовид продолжил:

– Мне еще твоя помощь понадобится.

Плотник тут же кивнул.

– Найди шесть плащей одинаковых и тоже к дому госпожи Марницкой подходи. И смотри: никому ни слова о том, что здесь было и что я тебе поручил. Понял?

Неккви быстро закивал:

– Сделаю, пан атаман! Все сделаю!

Отворачиваясь от плотника, Лютовид надеялся, что так и будет. Ступая среди могил, он пошел к кромке тумана, где все так же молча и неподвижно стояли умертвия, и приблизился к бледной хрупкой панне с черными провалами пустых глазниц. Ее белоснежное платье, некогда богатое и красивое, было покрыто пятнами крови. Лютовид нагнулся и шепнул ей на ухо:

– Услышь мою волю: защищай этого мужчину, пока до дома моего не дойдете. Неговиту передашь, чтобы от панны Ольшаны не отходил. Ты тоже подле нее останься, из дома не выпускай, пока я не позволю.

Он выпрямился, а мертвая панна покорно кивнула и направилась к Неккви. Лютовид специально выбрал ему в проводники деву, чтобы не страшно было. Но тот так шарахнулся, что стало ясно: все зря. Ну что ж, потерпит…

– Все лучше, чем к ведьмам в руки попасть.

Но, судя по виду, Неккви был с ним не согласен. Он с ужасом косился на призрачную панну и что-то шептал. Но более медлить нельзя было:

– Ступай. Да поторопись.

Неккви кивнул и бросился к холмам. Призрачная панна последовала за ним. А Лютовид снова вернулся к умертвиям. Он выбрал семерых и приказал им следовать за собой, остальным же повелел:

– Схоронитесь в тумане и ждите, пока не позову.

Молча они слились с белой пеленой. И вот уже неясно: то клочья марева цепляются за ветви или погребальные саваны.

Глава VII. Кому принадлежит атаманово сердце

Самое уязвимое место ведьмы и любого другого ворожейника – сердце. Чтобы защитить его от колдовства вражьего, существует среди ведьм лютый черный ритуал. Надобно извлечь человечье сердце из тела и провесть над ним обряд.

Сперва обмотать его тряпицей, в дождевой воде смоченной, после в дупле старого клена спрятать. Две ночи не трогать, а на третью прийти к дереву и молвить таковые слова: «Быть моему сердцу тверже камня, темнее ночи. Быть моим намерениям надежнее гор, сильнее ветра. Быть моей душе, что крепость – неприступной».

Как только слова сии произнесешь, шуйцей высыпь на тряпицу порошок ворожейный и подожги. Порошок тот готовить трудно, потому и мало кто сердце свое оберечь может.

Когда догорит серденько, ты его не тронь. Дождись рассвета и первого птичьего крика. Только после этого золу разгреби да достань оттуда черный адамант. Это и будет сердце твое. А чтоб его снова на положенное место вернуть, рассеки грудь свою да вложи самоцвет.

Чертов лечебник

* * *

Покинув могильники, Лютовид устремился обратно на главную площадь. Жители его послушались и скрылись в домах. Нигде даже свет не горел. Лишь болезненно-желтая луна иногда выглядывала сквозь занавеси туч.

Лютовид поднялся на помост перед корчмой, где ведьмы выдвигали свои условия, и опустился на колени. Вынув из мешка мягкий угольный стержень, он начал быстро чертить угловатые руны. Сампскити – нерушимая связь с мертвыми. Пасс – проход в царство увядания и холода. Слёфф – имя Осени-Туманницы на древнем языке.

Вскоре круглый узор из букв и символов покрывал всю площадку, а Лютовид вновь начал шептать заговор. Ветер подхватывал его слова и разносил по округе.

– Взываю к тебе, Осень Всесильная. Услышь глас мой. Явись на мою мольбу. Защиты для людей невинных у тебя прошу. Укрой их туманами, абы лихо никакое разглядеть не могло. Напусти ветер, абы голоса их не слышны были. Нашли воронья стаи, абы ворожеек запутали, глаза им выклевали, со следа сбили. Пусть птичьи перья ножами им в тела впиваются. Пусть гниение плоть их разрушает. Молю, откликнись на зов слуги своего!

Лютовид еще раз полоснул ножом по руке, окропляя исчерченные рунами доски.

Буквы начали гореть багряным, в воздухе зажигались огненные искорки. Со всех сторон наползла темнота. Она сгущалась вокруг красных огоньков, и вот уже не искры, а глаза сияют в ночи. Сгустки тьмы обратились в вороньи тела. Птиц было так много, что черным полотном они закрыли небо. Лишь алые глаза хищно сверкали. Покружив над головой Лютовида, воронье устремилось к деревьям, сливаясь с шершавыми стволами. Осень откликнулась на мольбы своего слуги.

Сизый туман окутал дома, меняя их очертания до неузнаваемости, пока совсем не скрыл в серо-синей мгле. Руны на помосте вспыхнули и погасли. А в следующую секунду их сверкающие контуры отделились от досок и взмыли вверх, расползаясь, будто чернила от воды. Бледное сияние превратилось в сеть, накрывшую княжество. Невидимый щит против ведьм. Низко поклонившись Осени, Лютовид встал на ноги. Здесь он сделал все, что мог. Если он не выстоит против ведьм, то лишь ворожба сможет уберечь княжество.

Направляясь к дому пани Углы, Лютовид мог думать лишь о Мельце. Наверное, и вправду не суждено им быть вместе. Три ведьмы – если их действительно три, а не больше – грозная сила. А Дочери Тьмы во главе с босорканьей – и подавно. К исходу ночи он уже будет мертв. У него нет даже жалких нескольких месяцев до окончания сделки со Смертью. Обрести Мельцу и тут же потерять. Хотелось волком выть от боли. Уничтожить всех. Разгромить все, что попадется на пути. Почему?! Почему Созидатель так не справедлив к нему?! Чем он его прогневил? Разве не служил верой и правдой людям, разве не защищал Свет Белый от Черта и его приспешниц? Что еще нужно было сделать, чтобы получить пару спокойных месяцев с Мельцей?

Душу рвало на части. Внутри билось что-то неведомое, злое.

Когда он дошел до дома госпожи Марницкой, уже весь клокотал от ярости. Он доберется до проклятых ведьм, даже из Мертвого царства. За то, что украли у него последние мгновения счастья. Сначала лишили семьи, а теперь лишали желанной панны.

От тумана отделились семь белых фигур. Умертвия, незаметно следовавшие за ним, заставили взять себя в руки. Ярость ослепляет, крадет силы. Как просто было, когда он не испытывал никаких чувств, когда сердце было лишь черным камнем. И как все изменилось после встречи с Мельцей. Но он ни о чем не жалел. С ней он чувствовал себя живым, настоящим. Не ржавым механизмом, а человеком. И даже те месяцы, пока искал ее, наполненные болью и отчаяньем, все же были дороже всей его жизни без Мельцы.

Сбоку мелькнула тень, и Лютовид резко выхватил из ножен саблю. Лезвие коснулось плоти. Испуганный шепот прорвал тишину:

– Це ж, я, Неккви, пан атаман!

Луна снова показалась на небе и осветила перепуганное лицо плотника. Он был таким же бледным, как и призраки, шествующие за Лютовидом.

– Все сделал, как я велел?

– А то как же! Кмети ваши у калитки ждут, а я вот плащи несу. – Он потряс темным комком перед самым носом Лютовида. – Еле у Василки раздобыл. До чего ж жадная бабища! На рассвете, небось, все помрем, а она боится с тряпками расстаться. В Мертвое царство, что ль, с ними собралась?!

Лютовид ничего не ответил разговорившемуся мастеру. Похоже, мало кто верил, что им удастся отстоять княжество у ведьм. Он и сам уже начинал сомневаться, но в душе упорно теплилась глупая надежда. Ему нужен был день, еще хотя бы один день с Мельцей. Ради этого он будет зубами грызть чертовых отродьев. Растерзает их, но получит шанс еще на один поцелуй, на прикосновение, на объятие.

С Неккви они дошли до калитки, где ждали Бран, Вит и Хельн. У Лютовида, как у каменнецкого атамана, была своя дружина. Несколько воев, чьей силы оказалось недостаточно, чтобы пройти испытания и стать атаманами. Зато кметями они были не хуже господаревых и ведьм изловили немало. Бран – искусный лучник, не уступающий Ягину, но не в пример молчаливый. Вит – следопыт, каких во всем Северном Кряже не сыскать. Хельн – никогда не расстающийся с метательными ножами, попадающий в цели, которых обычный человек и не заметил бы. Все вместе они справятся. Не может быть иначе.

Лютовид открыл было рот, чтобы приветствовать кметей, но за их спинами распахнулась неприметная дверь. Из дома вылетела пани Марницкая. Бледная, растрепанная, с горящим взглядом, она походила на умалишенную. Заметив Лютовида, госпожа кинулась к нему, и только сейчас атаман увидел: она была босиком.

– Девочки моей нигде нет! Домой не явилась!

Она бросилась к нему, сжатыми кулаками начала молотить по груди:

– Нигде нет! Весь берег обыскали!

Лютовид осторожно сжал ее запястья и отстранил от себя.

– Она в доме моем. Под защитой.

Пани не сразу расслышала его слова. А когда поняла, на лице отразилась надежда.

– С ней… С ней все в порядке? Демьян… Он сказал, что Ашоль…

Лютовид скрипнул зубами:

– Он ее не тронет.

– А ведьмы? Они ведь панн требовали! С ними не совладать…

Лютовид нахмурился:

– Мы все же попытаемся.

– В прошлый раз нас никто не защитил…

Лютовид замер на месте. В прошлый раз?

– О чем вы?

Пани Угла опустила голову и тяжело вздохнула:

– Они уже приходили однажды. Забрали девиц незамужних да мужчину. Черта хотели призвать. Нас и отдали… Помню их предводительницу. В ней столько жестокости было, злобы. Мне казалось, что даже ведьмы не должны быть такими, как она…

Пани замолчала, задумчиво глядя вдаль. Вдруг она подняла руку и указала на что-то пальцем. Лютовид повернулся в ту же сторону. Его дом… Он единственный горел в сумраке. Яркое, буйное разноцветье витражей не поддавалось ужасу, окутавшему окрестности.

– Там атаман жил. Который еще до Цельга служил… И жена была у него… Красавица… Все мужики на нее заглядывались. Девки красоте завидовали. Сына она родила. Смешной такой мальчишка был. Чернявенький… Они вместе часто гуляли по холмам.

Пани Угла замолчала, а Лютовид затаил дыхание. Ему хотелось крикнуть, заставить ее говорить дальше, продолжить. Но он не мог выдавить из себя ни слова.

– Атамана тогда в соседнее княжество позвали – беда какая-то у них приключилась, тамошний ворожейник никак сам справиться не мог. Он уехал. И тем же вечером ведьмы явились. Точно так же откуп запросили. Четыре панны невинных да молодец. А не было у нас тогда четырех панн – одни старики. Троих нашли дев, а четвертую где взять? И тогда вызвалась Фаллегат, жена атамана. Сказала, знает, что с ведьмами делать. Она с нами пошла. Холодно было, темно. А она нас утешала, успокаивала. Говорила, чтобы ничего не боялись, что не даст нас в обиду.

По щеке пани Углы скатилась слеза.

– Она тоже ведьмой оказалась. Но не такой, как они… Это я уже потом поняла, когда вспоминала. Их главная… Имя у нее такое еще было… Совсем не ведьминское, простое – Черупка… Так вот она говорила, что Фаллегат своих сестер предала, ради мужика и ублюдка, сынка их, значит… А Фаллегат ей в лицо смеялась. Змей на других ведьм напустила. Не знаю уж, как у нее получилось, но она прогнала мерзавок. Вот только… – Пани Угла вдруг взглянула на него, глазами прямо в душу впиваясь. – Они ее с собой забрали. Странно, что нынче никто и не упомянул о том случае…

Госпожа замолчала и снова на дом его посмотрела.

А Лютовид позволил себе вспомнить мать. Она была великой ворожейкой. Ворожейкой, которая ради любви поступилась собственной сутью. Никто не мог превзойти ее в змеином колдовстве. Она смогла призвать самого Змиева Господаря в духи-охранители. Вот только не себе оставила зачарованное кольцо, а ему отдала. Лютовид же спустя много лет вставил в кольцо черный адамант – все, что от его сердца заговоренного осталось.

– Я к племяннице пойду. Рядом нужно быть.

Кивком головы Лютовид подозвал Хельна:

– Он вас проводит.

– Не надо… Он тебе здесь нужен. Я уж как-нибудь сама. Оденусь только. – Пани направилась в дом, но внезапно остановилась. – Значит, это по тебе она столько ночей рыдала и во сне звала.

Лютовид уже и не знал, как справиться с той болью, что с каждым словом становилась лишь сильнее. Он промолчал, до скрипа стиснув зубы. Пани покачала головой:

– Зря ты тот дом занял. Недобрая слава у него. Нет там счастья и покоя.

– Это дом моих родителей.

Пани замерла. На ее лице одновременно отразились и удивление, и ужас, и понимание. Она собиралась сказать что-то еще, но Лютовид опередил ее:

– Он вас сопроводит. – Лютовид подозвал к себе одного из умертвий.

Пани Угла вздрогнула, увидев покрытое гниением лицо и пустые глазницы, но согласно кивнула. Когда она скрылась в доме, Лютовид повернулся к своим кметям:

– Ведьмы ждут дань у старой избы в лесу. Четырех панн и одного пана.

Бран, перечитавший все книги, доступные на Бруюнхейне, удивленно поднял брови:

– Они, что же, Черта хотят призвать?!

Вит, Хельн и притихший Неккви, разинув рты, уставились на них с кметем. Лютовид молча кивнул.

Неккви первым нарушил тягостное молчание:

– Зачем им люди?

Бран потупил взгляд, не осмеливаясь озвучить страшную правду. Лютовид же решил ничего не скрывать. Пусть знают, какой ужас их ждет, если не получится княжество отстоять.

– Две панны для жертвоприношения. Две других – чтоб Черта ублажали. А в плоть мужчины они дух Чертов поместить хотят. Он ведь в человека обращаться не может – только тело чье-то занять.

Неккви сравнялся цветом лица с призраками.

– Так я… я на это соглашался?.. Шоб Черт во мне хозяйничать мог? И Ашоль… Вот же гад поганый! Наверняка знал!

Услышав имя старосты, Лютовид пожалел, что не спалил его в корчме, на глазах у всех, как когда-то поступил с Грасом.

– Мы не знаем, какая у него договоренность с ведьмами была. И допросить уже не успеем – рассвет через пару часов, а еще добраться до хижины надо.

Кмети согласно кивнули. На их лицах читалась решимость. Вит-следопыт задумчиво рассматривал лес:

– Что делать-то будем?

Лютовид собрал вокруг себя воев:

– Ведьм трое, но может быть и больше. Среди них босорканья, могущественная, из Дочерей Тьмы. Но ее возможно победить. Мы с вами устроим им засаду. Почившие, – он указал на призраков за спиной, – сыграют роль нашей дани. А нам придется затаиться и ждать. Они могли облюбовать хижину и следить за подступами к ней. Тут, Вит, ты должен нам помочь. Самое главное – отрезать их друг от дружки, чтобы не дать вместе ворожбу сотворить. По одиночке они не так сильны.

– А если их больше трех окажется? – Хельн, всегда ожидающий худшего, равнодушно глядел вдаль.

– У нас есть мертвые. Они помогут.

Неккви почесал макушку:

– А ежель не сдюжим с ведьмами?

Лютовид пронзил плотника злым взглядом:

– Значит, сдохнем все. – Он еще раз посмотрел на кметей. – Все ясно? – Те лишь молча кивнули. – Вот еще что: сколь бы их ни оказалось, ни одна не должна выжить.

Кмети снова кивнули. Дверь в дом распахнулась, и на пороге появилась закутанная в плащ фигура. Госпожа Марницкая в сопровождении двух слуг пересекла заброшенный сад и решительно приблизилась к Лютовиду. В руках она сжимала изогнутые ножны с украшенной самоцветами саблей.

– Твое, небось?

Она пихнула саблю Лютовиду в грудь, грозно сведя седеющие брови. Лютовид забрал саблю, с которой расставался лишь единожды в жизни, – вчера.

– Мое.

– И что теперь? – Суровый взгляд пани способен был пригвоздить к месту.

Лютовид внезапно улыбнулся:

– Выживу – ждите в гости, свататься приду.

– А не выживешь?

– Все равно приду.

Пани нахмурилась, но ничего не сказала. Махнув рукой слугам, она чинно двинулась вперед, но неожиданно остановилась и обернулась:

– Ты уж постарайся выжить, пан атаман.

– Постараюсь.

Лютовид проследил, как молчаливый призрак пристраивается позади госпожи и ее прислужников. Когда их силуэты потонули в тумане, он повернулся к воям. Те глядели на него удивленно. У Неккви так и вовсе глаза на лоб полезли:

– Стало быть, панна Ольшана ни на чьи ухаживания не отвечала, потому что…

Лютовид пресек болтовню плотника:

– Нам пора.

Они двинулись к лесу, который раскинулся жутким черным монстром. Едва слышное воронье карканье разносилось над княжеством унылым эхом. Птицы-защитники не покидали свои посты. Сойдя с холма, на котором стоял дом, Лютовид остановил свою маленькую дружину:

– Они могут следить за нами.

Неккви судорожно одернул полушубок:

– Как же быть?

Лютовид достал кинжал и уголь.

– Пройдем по невидимой тропе. Держитесь друг за друга и за меня.

Бран, Вит и Хельн привычно встали друг за другом и положили руки на плечи. Неккви не знал, куда деться. Стоявший последним Хельн схватил плотника за руку, как малое дитя.

Лютовид начертил углем на ладони руну и перечеркнул ее ножом:

– Тебя призываю. Тебе молюсь. Тебе приклоняюсь. Отвори дверь и позволь войти не ради зла и выгоды. Ради знания и просвещения. Тебе молюсь. Тебя просить буду о зрении и слухе всех ночных тварей. Тебе поклоняюсь. Яви пред очами то, что сокрыто. Тебя призываю. Тебе молюсь. Ты Осень Всесильная. Своим уделом избрал служить Тебе. Не оставь мольбу без ответа. Прими дар крови. Хейриг миг шадду. М хальо.

Мир вокруг начал меняться. Белый туман почернел и повис клубами над лесом, деревья обрели человеческие лики. Под ногами туда-сюда сновали пауки, извиваясь ползали гусеницы. Луна на небе сияла синим.

Совсем близко послышался тихий шорох, будто возня, и из-за дерева вышла ряженая. Панна в длинном белом саване, сотканном из паутины. Ее лицо скрывала огромная маска лошади, видны были только кроваво-алые губы да неестественный румянец. Из-под маски выглядывали две золотистых косицы. Она замерла перед маленьким отрядом и так резко нагнула голову к плечу, что послышался хруст костей.

– Звал меня, ворожейник?

Лютовид низко поклонился, чувствуя, как все сильнее впиваются в плечо пальцы Брана.

– Звал, госпожа. Помощи твоей просить хочу.

– Что надобно? – Ее голова была все так же склонена к плечу, а холодный резкий голос доносился будто со всех сторон.

– К ведьмам пройти. Да так, чтоб не видали нас. По тропе тайной.

– Это дорого стоить будет. У тебя есть, чем мне заплатить?

– Что ты хочешь?

Девица исчезла и тут же возникла прямо перед Лютовидом. Он даже чувствовал запах, исходящий от нее: могильной земли и мокрых листьев. Знакомый, почти родной дух гниения. Он давно избрал своим уделом служить увяданию, окончанию жизни. Сколько дней провел он на погостах, у старых могильников, учась призывать мертвых! Сколько обрядов с тленом совершил! Темнота, туман, смерть… Все это было близко и понятно. Он чувствовал себя всесильным, вдыхая запахи засыпающего леса. И как никогда слабым… Лютовид вдруг понял, чего ему не хватает… Сочного вишневого аромата. Без него он чувствовал себя беззащитным мальчишкой.

– Поцелуй. Живого пана.

Мысль о том, что придется коснуться ее губ, неожиданно вызвала страх. Раньше он уже пользовался Невидимой тропой, но дева просила у него крови. Теперь же поцелуй… В животе что-то неприятно заворочалось. Даже проклятый змей на руке недовольно зашипел: «Не позволяй ей нас касаться…» Аспид корчился и извивался, пытаясь заставить Лютовида уйти. Никогда еще долг не давался так тяжело. Недаром у атаманов нет семей – как служить прежней госпоже, если в мыслях другая женщина?! Завладевшая его разумом, его плотью. Заворожившая столь сильно, что другие теперь кажутся ему уродливыми и жуткими. Но он обязан это сделать. Проклятье! Она ведь оказывает им всем честь, явившись сюда. Но перед глазами стояла лишь Мельца. Ее губы он видел, ее запах воскрешал в памяти. Ее он будет представлять.

– Я готов заплатить.

Панна вновь исчезла и появилась, едва ли не касаясь его. Она приблизила лицо, скрытое маской, к его шее и шумно втянула в себя воздух.

– Не твой поцелуй… – Она снова вдохнула. – Отмеченный проклятьем, вырвавший собственное сердце и отдавший его… Его поцелуй хочу!

Скрюченным, похожим на сучок пальцем она указала Лютовиду за спину. Он обернулся, чтобы узнать, на кого пал выбор. Побледневшее лицо Вита стало ответом.

– Он поцелует! – Лютовид с такой яростью взглянул на кметя, чтобы тот сразу понял: ежели откажется, его ждет смерть.

– Не торопись, атаман. Мне не твое согласие нужно, а его.

В тишине было слышно, как Вит сглотнул, но мужественно ответил:

– Поцелую.

Панна вновь исчезла и появилась. На этот раз перед Витом. На лице воя отразились ужас и благоговение. Как по команде, Лютовид и остальные быстро отвернулись. Стараясь не вслушиваться во влажные звуки и протяжные женские стоны, Лютовид вглядывался в мрачное небо – не мелькнет ли на нем метла, сверкающая рунами.

– Что ж, поцелуй, достойный того, чтобы такой пан остался в живых. – Довольная дева оторвалась от Вита и прошла вперед. – Следуйте за мной, что бы ни увидели…

Следопыт выглядел потерянным и захмелевшим – наверное, понравилось целоваться. Лютовид лишь надеялся, что кметь успеет прийти в себя до встречи с ворожейками.

В тишине, нарушаемой лишь копошением насекомых, они двинулись за ряженой девицей. Ноги цеплялись за коряги, ветки оставляли на лице царапины, а черный туман имел соленый привкус слез. Они все шли и шли. Изо рта вырывались облачка пара, темного, как и клубы вокруг. Каждый шаг сопровождался тихим хрустом – пожухлую листву прокрывал пушистый иней. Чей-то шепот, а затем и смех заставил всех вздрогнуть. Кто-то споткнулся, и Лютовид едва устоял от сильного толчка. Он задел ногой узловатый, извивающийся подобно змее корень и на мгновение остановился. Испуганный вскрик и последовавшая за ним молитва Созидателю заставили вспорхнуть с ветки черного, как сажа, филина. Лютовид понял, что так напугало плотника: среди корней, оплетенная вьюном, застыла посиневшая человеческая рука. Она торчала прямо из земли, и света луны вполне хватало на то, чтобы разглядеть кровь и грязь под сломанными ногтями. Лютовид обернулся и сурово скомандовал:

– Мы идем вперед!

Мир Туманницы жесток и страшен. Но в нем одном сейчас было их спасение. Петляя средь деревьев, она вела их по невидимым тропам, даруя столь необходимый шанс для победы. Ее платье-паутина мелькнуло впереди и вдруг исчезло. Лютовид остановился, стараясь разглядеть панну. Неожиданно она вновь появилась рядом. Теперь на ее голове была не маска лошади, а белый череп животного.

– Вон хижина. – Она указала за спину, где скукожилась, прижимаясь к земле, старая лачуга. – А вон оттуда придут ведьмы. – Взмах руки в сторону непроходимых зарослей.

Пока она не ушла, Лютовид поспешил задать вопрос:

– Сколько их?

– Шестеро.

Значит, он был прав.

– Лихие ворожейки… Зло задумали… Погубить всех хотят… Черта призвать, плоть ему новую даровать… Ты уж постарайся, атаман… Я тебе при рождении много силы отмерила, сама колыбель твою качала, пока мать в беспамятстве билась. Не подведи меня… – Она неожиданно улыбнулась пугающей, но чарующей улыбкой. – И хоробра этого сбереги. Уж больно сладко он целуется. А теперь прячьтесь. Недолго мне властвовать осталось.

Панна ухмыльнулась и обратилась в туман да птичьи перья.

– Кто она? – Едва дышащий от страха Неккви следил за опускающимися на землю перьями.

Лютовид быстро подобрал несколько и спрятал за пазуху.

– Осень-Туманница. А теперь по местам!

Бран быстро вскарабкался на ель, слившись с зеленью игл. Вит схоронился в зарослях боярышника, а Хельн притаился за широким стволом. Лютовид призвал мертвых. Выйдя из тумана, они покорно остановились перед ним. Забрав у Неккви плащи, он отдал их четырем призракам и безмолвно приказал: «Не щадить никого». Облаченные в темные накидки, умертвия застыли перед хижиной. Лютовид толкнул Неккви к маленькому овражку:

– Сиди там и не высовывайся.

Небо начало светлеть, а черный туман рассеиваться. Еще было время для одного заговора, для ворожбы. Закрыв глаза, Лютовид быстро зашептал:

– Тень моя, отпускаю тебя на волю. Теперь ты хозяйка. Ступай вперед, ищи, смотри. Поведай мне о ворогах, о том, где схоронились, когда придут. Стань мне щитом, стань мне завесой. Мьин, хьядпа скугга.

Он облачился в последний плащ, надвинул капюшон на лицо и принялся ждать.

Они пришли оттуда, откуда указала Туманница. Две седых тощих ведьмы. Их ноги были босы и покрыты грязью, а кости так сильно выпирали, что, казалось, того и гляди прорвут кожу. Одна из них прилетала на площадь. Черупка не явилась. Искушение напасть сразу же было слишком велико. Стоя перед избой, он представлял, как прилаживает стрелу к тетиве Бран, как сжимает рукояти ножей Хельн. Но слишком рано… Нужно было выманить остальных.

– А вот и будущие покойнички… – Одна из ведьм – та, что обещала отрезать всем головы, – мерзко заржала, обнажив гнилые зубы. Синяки под глазами заняли пол-лица, и от того оно казалось не бледным, как у остальных, а серым.

Вторая ведьма вдруг начала озираться по сторонам:

– А где Ашоль? Он сам обещал их привести.

– Обделался со страху, видать, твой Ашоль. – Она снова захохотала и, гримасничая, подкралась к умертвиям. – Ну признавайтесь, кто из вас под Черта ляжет, красавицы, а? – От ее смеха неприятно шумело в ушах. – Или все хотите поплясать на нашем господине, развратницы? Перед ним ноги раздвинуть – это еще заслужить надо! Что молчите?! Думаете, такие невинные? Потаскухи!

Лютовид заставлял себя стоять неподвижно, хотя руки так и тянулись к оружию.

– Успокойся, Бритта. Нам их еще до поляны тащить.

Названная Бриттой не то зарычала, не то закаркала – от ее голоса кровь стыла.

– Мы для вас чудесный котел приготовили! Кипит, бурлит… Идемте-идемте, потаскушки. Вам выпала честь служить нашему господину.

Другая ворожейка нахмурилась – ее лицо тут же стало похоже на прелое сморщенное яблоко.

– Уговаривались же с Ашолем. Он нам девок с паном, мы ему – зелье любовное. Не нравится мне это, Бритта. Слышишь, как тихо?

– Это ты всех тварей нытьем распугала.

– Заткнись! Лучше проверь, кого нам подсунули!

Сумасшедшая Бритта птицей закружила вокруг дани. Ее рука потянулась к одному из призраков. Еще чуть-чуть, и она обнаружит обман. Лютовид прикрыл глаза, вдохнул холодный воздух и послал умертвиям безмолвный приказ: «Плачьте!» Под капюшонами послышалось тихое хныканье. Сам же Лютовид упал на колени и схватил Бритту за оборванный подол:

– Умоляю! Пощадите!.. – Более походило на суровый приказ. Лютовид постарался добавить в голос отчаяние, страх. На одном дыхании он жалостливо запричитал: – Смилостивитесь, прошу…

Цепкие пальцы с длинными когтями впились в его голову, разрезая ткань плаща. Бритта схватила его за волосы и с такой силой дернула назад, поднимая к себе лицо, что едва шея не хрустнула. Лютовид быстро опустил взгляд, часто задышал, изо всех сил изображая охваченного страхом простака.

– Кто это у нас такой трусливый? – Бритта едва ли не оторвала капюшон, стаскивая с его головы. Ее смрадное дыхание вызывало тошноту. – Какой красивый пан… – Она обернулась ко второй ворожейке, которая с подозрительным видом осматривала избу и покосившийся забор. – Не жертва бы нашему господарю, я бы сама на таком поскакала. – И она снова расхохоталась.

Вдруг затрещали ветки, и к избушке из густых зарослей вышла еще одна ведьма.

Лютовид едва подавил стон. Она была самой уродливой из всех встреченных им ворожеек. Обрюзгшее, как будто раздутое тело колыхалось из стороны в сторону. Серая кожа была покрыта струпьями и язвами, лицо испещрено сетью черных вен. Сальные пряди свешивались с почти лысой головы. То, что ведьма столь уродлива, значило лишь одно – она творила страшные вещи. Голос у нее был под стать: словно ногтями царапала по стеклу.

– Бритта, Шигда! Сколько можно ковыряться, подстилки грязные?! Где дань от княжества?

Бритта отскочила от Лютовида и, заикаясь и тыча пальцами, заголосила:

– Так вот же они, вот. Все здесь.

– И чего вы ждете? Рассвет скоро!

– А мы уже… уже… – Бритта испуганно дернулась, и на какой-то миг Лютовиду даже жалко ее стало.

– Кончай трепаться! Рот свой для Черта прибереги. А ты чего вылупилась, курва? Шо в этих кустах разыскиваешь?

Шигда окинула ее взглядом, полным ненависти:

– Подвох здесь чую. Староста на встречу не пришел.

– У старосты дерьма полные штаны от страху перед нами! Кончай ковыряться. Забираем этих и ведем. Черупка заждалась уже. Вас, шмар грязных, только за Смертью посылать.

Притихшая было Бритта аж подпрыгнула на месте:

– Не кличь его, Пунья, вдруг услышит да придет?!

Покрытая струпьями Пунья смачно харкнула Бритте на ноги:

– Скоро над нами ни Смерть, ни Созидатель, ни Судьба не властны будут. А ты чего расселся? Тоже обделался? – Пунья загоготала. – Подымай зад. Пошли!

Пунья возглавила процессию. За ней следовали умертвия, все так же скрытые капюшонами и тихонько рыдающие. Лютовид шел следом, вслушиваясь в каждый шорох. Вот протяжно застонала и скрипнула ветка – наверняка это Бран с дерева слезал. А вот листва зашелестела – не иначе Хельн за ними крадется. Вит в лесу как свой был – его и не услыхать. Лютовид лишь молился, чтобы Неккви оставался в овраге и не вздумал ходить за ними. Он же, как раненый медведь, ломиться сквозь заросли будет. Точно ведьм спугнет. Не следовало его брать, зря только жизнью плотника рискуют. Но кругом было тихо. Злая, застывшая в ожидании тишина предвещала недоброе. Лютовид незаметно запахнул полы плаща и накрыл ладонью рукоять пищали. Другая рука легла на эфес сабли. Волнение, страх, неуверенность одолевали душу. Выстоят ли они против шести могущественных ведьм? Пальцы стиснули оружие. Выстоят. Ведь другого выхода нет. Не отстоят Черен Пяск, считай, всему Северному Кряжу конец. И некому будет Мельцу защитить от бед, от напастей. А этого он не допустит. Однажды он уже оставил ее одну, беззащитную, понадеялся на помощь. Отсрочил ведьмину казнь. Хватит с него ошибок. Сегодня ни одна из них живой не уйдет.

Небо над княжеством светлело. Туман холодной моросью оседал на одежде. Лютовид вспомнил Хмурую чащу. Тогда он еще не подозревал, как изменится его судьба. Даже помыслить не мог, что будет покорен сереброволосой панной. Наверное, и нынче все переменится. В чаще показался огонь, раздались голоса. Вот и все… Лютовид отогнал все мысли и глубоко вздохнул. Прости, пеплицкая панна, что не сберег однажды. Прости, что мало любил. Прости, что оставил, когда нуждалась. Прости, что слишком стар, жесток и ревнив. Прости, что не такой. Что хуже, чем достойна. Прости и помни своего атамана. Ты была бы красивейшей из невест. Но не мне ждать тебя у венца. Участь моя – в Мертвом царстве тебя дожидаться. Ты же живи и смейся. Радуйся каждому дню. А я буду подле. Невидимым. Следовать за тобой, охранять. И вечно желать.

– Сколько можно тащиться?! – Знакомый голос взлетел над деревьями.

Пунья остановилась, пришлось и ему с умертвиями застыть на месте. Вот и настал черед битвы. Крошечная поляна с еще одной хижиной – совсем жалкой и убогой. От нее лишь стены остались, крыша давно провалилась. Зато подле возвышался огромный котел, в котором что-то гадко булькало. Зло трещал костер под днищем. От варева шел жуткий смрад. Изба и поляна были окружены частоколом из сосен. Это хорошо – кмети смогут засаду устроить. Да и ворожейкам сложнее будет скрыться. Лютовид быстро обшаривал глазами окрестность. Метлы небрежно свалены у бревенчатой стены. Их первыми надо уничтожить – чтобы ведьмы улететь не могли. Из лачуги выбралась еще одна ведьма – из тех, что на площади была, с венком на голове и двумя жидкими косицами. Лютовид сразу вспомнил длинные тугие косы Мельцы. Где же еще?! Не могут они себя выдать, пока все ведьмы не появятся. Лютовид обшаривал глазами кусты, избу, заросли – ни следа.

– Ну и кого вы мне тут привели? – Черупка мешала зелье огромной ложкой и надсадно пыхтела. – Смени меня, Пунья!

Она бросила ложку и двинулась к умертвиям. Лютовид крепче сжал пищаль, готовый в любой момент выстрелить. Мимо прошаркала Пунья.

– Какие тихие… – Черупка не спеша скользила к жертвам. Ее яркие губы растянулись в злобной ухмылке. – Испугались, глупенькие?

По земле расстелилась едва заметная тень. Лютовид узнал в ней контуры своего тела. Не произнося ни звука, он приказывал ей искать кметей, скрыть их от глаз ворожеек, собрать своих сестер и защитить дружину. Тень скользнула в чащу. Где бы она ни проходила, за ней цеплялись темные силуэты деревьев, камней и даже огромного котла.

Подозрительная Шигда поравнялась с Лютовидом.

– Ашоль на встречу не пришел. А мы ведь с ним уверялись.

– Да? Странно… – Черупка остановилась напротив, задумчиво разглядывая пленников.

– Получил свою панну и небось уже развлекается с ней. – Кровожадная тварь с венком вытащила из-за пазухи длинный нож с изогнутым концом. – Пусть натешится. Недолго княжеству осталось веселиться… Вот уж искупаемся в кровавых купальнях.

– Умолкни, Гнилка! Сначала обряд провести надо. – Черупка резко обернулась к лесу. – Где Рилка шляется?

Лютовид затаил дыхание. Последняя. Скорей же!

– Светает! – Черупка гневно скрипнула зубами. – Начинаем.

Покрытая язвами Пунья принялась быстрее мешать зелье:

– Пора-пора…

Черупка вдруг замерла на месте и потянула носом воздух, совсем как животное. Она оскалила серые зубы:

– Что-то не так…

Неожиданно затрещали ветки, будто зверь через них ломился. Лютовид напрягся, мышцы окаменели. Пальцы задрожали. Сначала из чащи появилась растрепанная голова, потом расхристанный полушубок и, наконец, весь Неккви. Вокруг его шеи была обмотана черная веревка, по коже стекала кровь. Лютовид тяжело вздохнул. Проклятье! Зачем он потащил за собой бедолагу?! Из-за его спины вышла незаметная прежде девица. Последняя ведьма. Ее веки были покрыты черным, под глазами начертаны размазанные руны.

– Вы только поглядите, какого пана я вам привела! – Прибывшая Рилка дернула Неккви за веревку. Струйки крови быстрее побежали по его коже.

Черупка подскочила к ним и схватила Рилку за седые патлы:

– Тебе велено было следить за поляной, а не таскать сюда всех подряд.

Рилка закричала и упала на колени:

– Он рядом ошивался… Пощади…

– Ошивался, говоришь? – Черупка оставила ворожейку и бросилась к перепуганному Неккви и дернула за веревку. – Что ты тут делал?

Неккви мужественно молчал. Вот только взгляд его выдал – он метнулся к умертвиям. Черупка это увидела. Она отшвырнула Неккви, словно тот был тонкой веткой, подскочила к первому призраку и сдернула с головы капюшон. На мгновение на поляне воцарилась тишина и все замерло – будто все они были лишь персонажами фрески на стене. Вот он – момент! Лютовид направил всю свою волю в пламя. Метлы вспыхнули синим огнем. С пронзительным свистом мимо него пролетела длинная стрела. Чокнутая Бритта громко заголосила. Лютовид выхватил пищаль и нацелился в Черупку.

– Мрази! – Огромная Пунья отбросила ложку и кинулась к мертвецам.

На поляну выскочили Бран, Вит и Хельн. Неккви поднялся с колен и кинулся наперерез Пунье. Громадная ведьма отшвырнула его в сторону, как котенка. Лютовид прицелился еще раз и выстрелил. Пунья с невероятной для ее туши скоростью увернулась и подпрыгнула, будто была диким животным. Лютовид сдернул плащ и швырнул в лицо ведьме. Сбоку в него врезался Хельн, лицо которого было залито кровью.

– Я в порядке!

Гнилка, стащившая с головы венок, отрывала лепестки, подбрасывала их в воздух и шептала заклятья. Хельн достал ножи и бросился на нее. Сам справится. Лютовид отвернулся, ища взглядом Черупку. Дико рыча, она отбивалась от всех умертвий, разом накинувшихся на нее. Лютовид снова прицелился, но крик отвлек. Огромная Пунья навалилась на Неккви и затягивала веревку на его шее.

Атаман побежал к плотнику, но прямо перед ним выросла сумасшедшая Бритта. Новый выстрел, и босоногая ведьма отлетела в сторону – вместо ее груди зияла дыра. Лютовид прицелился еще раз, но громкий крик «Сзади!» заставил обернуться. За его спиной стояла Шигда и уже плела свое заклинание: вокруг Лютовида начал разрастаться терновник. Острые, как ножи, шипы впивались в ноги. Он взмахнул саблей, пытаясь перерубить побеги, но она лишь застряла в цепких зарослях. Направив огненную силу в оружие, Лютовид рубанул раскаленным лезвием. Шипы вонзились в живот и руки. За Шигдой возник раненый Хельн – в одну секунду его меч пронзил ворожейку. Лютовид благодарно кивнул кметю и одним движением снес колючие побеги. Хельн бросился к клубку тел, в котором сплелись умертвия, ведьмы и кмети. Лютовид нашел Неккви. Пунья взобралась на него, громко хохоча. Он уже поставил палец на курок, когда Пунья вдруг оторвалась от плотника. Она метнулась в сторону, и пуля не нашла свою цель. Ведьма прыгнула на него, пригвоздив к земле своим весом. Язвы на ее лице начали лопаться, и на Лютовида хлынул обжигающий зеленый гной. К коже словно прижали раскаленное клеймо. Ведьма загоготала, глядя, как его кожа покрывается ожогами.

Пальцы шарили по земле, в поисках оброненной пищали или сабли, но когтистые ладони Пуньи сомкнулись на его шее. Ворожейка раззявила пасть и принялась читать заклинание. Лютовид закрыл глаза и постарался расслабиться. Изо всех сил он взывал к своей тени. Та наконец откликнулась и метнулась к огромной твари, плащом накрыла ее голову, опутала, лишая зрения. Пунья отняла руки от его шеи, пытаясь отогнать пелену. Этого хватило, чтобы Лютовид извернулся и вытащил из-за голенища кинжал. Со всей силы он всадил лезвие Пунье в шею, по самую рукоять, перерезая ведьме горло, почти отсекая голову. Булькнула кровь, ведьма начала падать. Откинув от себя грузную тушу, Лютовид с трудом сел и вогнал кинжал Пунье в сердце. Пошатываясь, он поднялся. Хельн до сих пор пытался одолеть Гнилку, Вит бился с Рилкой. Лютовид огляделся. Где Бран и Черупка?

Из-за хижины раздался полный муки вопль. Лютовид метнулся туда. Но не успел: Гнилка умудрилась впиться зубами в Хельна и с невообразимой скоростью шептала заклятье. Топот копыт сотряс землю. Из сумрака леса неслась громадная тень. Сначала показался длинный витой рог, потом налитые кровью сверкающие глаза и, наконец, на поляну вырвался черный единорог. В невероятном прыжке ведьма запрыгнула ему на спину и направила громко ржущую тварь на Хельна. Тот едва успел отскочить, на ходу доставая нож. Ведьма захохотала. Единорог топтал поверженных умертвий, пытающихся подняться, и продвигался в сторону Вита. Лютовид искал упавшую пищаль. Отвлекая Гнилку, Хельн метнул нож, но ведьма его ловко поймала. Под телом мертвой Пуньи сверкнула украшенная самоцветами сабля. Лютовид бросился к ведьме и вытащил клинок. Гнилка направила единорога к нему. Время будто остановилось. Хельн пытался отыскать хоть какое-то оружие, а Лютовид подумал, что точно так же погибал отец… Ну уж нет! Его крови эти твари не отведают. Черный единорог мчался прямо на него. Он даже видел, как юркий блик пробежал по острию его рога. Удар копыт, один, второй, третий… Лютовид резко упал на колени, прижимаясь спиной к земле, и проткнул саблей брюхо единорога. Лезвие вспороло нутро, хлынула густая кровь. Кубарем тварь полетела вперед, а Лютовид поспешил встать на ноги. Поднятая пыль улеглась. На лоснящейся черной туше, уткнувшись лицом в гриву, лежала Гнилка. Из ее спины торчали два ножа. Лютовид обернулся к Хельну и благодарно кивнул. Тот же побежал к Виту, крича на ходу:

– Она утащила Брана в лес!

Лютовид оглядел побоище. Всюду тела, растерзанные, окровавленные. От умертвий остались одни ошметья. Неккви так и лежал неподвижно. Возле него Лютовид нашел пищаль и нож Хельна.

– Прости, плотник!

Он забрал пищаль и бросился в лес. Сюда рассвет еще не добрался. Словно чаща не хотела раскрывать своих секретов. Тяжело дыша, Лютовид осторожно продвигался все дальше и дальше. Тело болело и ныло, ожоги зудели и саднили. Ноги с трудом слушались. Но разве не учили его справляться с болью?! Забывать про нее и идти вперед, покуда дыхание из груди вырывается. Они почти выстояли. С Рилкой кмети как-нибудь да справятся. А ему Брана найти нужно. И с Черупкой поквитаться. Тропинка совсем исчезла. Но появилось кое-что другое. Капли крови на листве и стволах. Бран… Примятые кусты, ободранные ветки… Она его тащила волоком, прямо по земле. Лютовид ускорил шаг, с трудом продираясь сквозь заросли. Впереди мелькнули седые космы и грязное платье. Лютовид удобнее перехватил пищаль, оценивая расстояние. Но своим звериным чутьем Черупка почувствовала его присутствие. Она остановилась и огляделась по сторонам.

– Ну же, выходи, молодец… Чего испугался? Не трону я тебя… – Она тихонько рассмеялась, почти став похожей на обычную женщину.

Лютовид прицелился – ведьма как раз замерла на месте и была идеальной мишенью.

– Выходи-выходи… Что ж ты так?.. Смущаешься красоты женской? – И снова смех. На этот раз жуткий и злой. – Придется мне, наверное, глотку товарищу твоему резать. У меня и ножичек подходящий есть…

Лютовид прищурился и выглянул из своего укрытия, разглядев наконец Черупку, занесшую нож над безвольно лежащим у ее ног Браном. Нож Хельна. Быть убитым оружием друга – тварь знала, что делала. Спрятав пищаль и вложив саблю в ножны, Лютовид вышел к Черупке. Она стояла у высокой осины. Справа раскинулись темные заросли. Слева – овраг. Землю укрывал ковер из золотых и алых листьев. Здесь все еще властвовала Туманница. Черупка по-мужски присела на корточки и, держа голову Брана за волосы, прижимала к его горлу нож. Лютовид медленно шел к ним. От него не скрылось, как начало меняться лицо Черупки – похоже, в битве у избушки она его не признала. Что ж, тем лучше… Но ведьма быстро совладала с собой. Небрежно бросив Брана, она встала:

– Ну, здравствуй, атаман. Вот и свиделись. Я ж обещала, что рыдать будешь о пощаде. – Она оскалилась и резко дернула головой. – Мое проклятье тебя еще не прикончило?

На этот раз усмехнулся уже Лютовид:

– Ты в них не большая мастерица.

И без того бледное лицо Черупки побелело еще больше.

– Ты бы знал, сколько таких передо мной храбрилось… Когда ты еще не родился, я с Чертом уже в крови человеческой купалась.

Лютовид промолчал. Он постарался стереть с лица любые эмоции, отбросить мысли. Есть только предстоящий бой, который он обязан выиграть, пусть даже ценой собственной жизни. Ни он, ни Черупка не спешили нападать. Стоя друг против друга, они оценивали силы неприятеля – как далеко способен зайти каждый из них, лишь бы ворог не выжил. У ног ворожейки раздался тихий стон – Бран безуспешно пытался приподняться. Черупка уперлась ногой в его спину, прижимая к земле, и погрозила Лютовиду пальцем:

– Я все еще могу провести обряд… Какая разница, чье тело получит Господин, твое или его…

Едва живой Бран слабо дернулся под ногой Черупки.

– Черт возродится в теле атамана – вот шутка будет… – Она тихо хихикнула. – Господин обрадуется такому подношению. А то этот, – она пнула носком Брана, – совсем дохлый.

Лютовид понимал, что Черупка выжидает. Их битва – лишь дело времени. Кто не выдержит и нападет первым? Но промедление было опасно для жизни Брана. Краем глаза Лютовид взглянул на овраг. Глубокий, длинный, с торчащими из склонов корнями. И шанс, и ловушка.

Неожиданно взгляд Черупки странно изменился. Остекленел. Читает заклинание! Лютовид бросился к ней, на ходу вытаскивая саблю. Но листья, устилавшие ковром сырую землю, начали взвиваться в воздух и загораться ярким оранжево-желтым огнем. Он едва успел остановиться. Непроходимой стеной горящая листва и хвоя встали между ним и ведьмой. Вновь и вновь они отрывались от земли и поднимались в воздух, полыхая и треща, как сухие поленья. Вздумала остановить его огнем? Лютовид набрал в грудь воздуха и закрыл глаза, призывая тайную силу. По телу пробежала слабая дрожь, в руках и груди кольнуло. Этого мало… Очень мало… Ему нужно пылать! Сгорать, как это было днем – в объятиях Мельцы. На мысль о ней тайная сила отозвалась громким звоном в голове. Словно лопнула струна лютни – пронзительно и больно. Он вспомнил печальный взгляд своей панны, ужас на ее лице и недавнюю улыбку. Вспомнил, с каким отчаяньем она бросалась на вдову из Пеплиц и как прислуживала в Дауфурнотт, падая от усталости. Вспомнил, как стояла под дождем у старой кашеварни и как пыталась сбежать с берега, когда вновь его увидала. Вспомнил, с какой горечью она спрашивала о его невесте и как сияла ее кожа от капель воды. Вспомнил ласки, которые ему дарила, которые сводили с ума. Тело объял колдовской огонь. Лютовид распахнул глаза. Он весь горел – от макушки до пят. Никогда такого прежде не было. Ни разу ему не удавалось вызвать подобный пожар во всем теле. Выхватив пищаль и сжав саблю, Лютовид шагнул сквозь стену пылающих листьев. Лишь теплое дуновение, будто чье-то дыхание, коснулось щек. Он пересек завесу, оказавшись по ту сторону. На земле все так же лежал Баран. Черупки и след простыл. Спасти кметя или искать ведьму? Лютовид попытался усмирить полымя и опустился на колени рядом с Браном, отложил саблю, осторожно перевернул воя на спину. И слишком поздно заметил ловушку… В овраге, покрытый землей и листвой, лежал еще один Бран. Тот, что остался на поляне, вдруг распахнул глаза и бросился на Лютовида, опрокидывая на землю. С лица кметя начала осыпаться пыль, обнажая бледное женское лицо. Пищаль отлетела в сторону. Он попытался скинуть с себя Черупку, но ее когти впились в плечи, прорывая плоть до кости. По силе она была равна нескольким мужчинам, придавливая его словно могильный камень. В ее руках блеснула сабля. Лютовид вновь попытался призвать тайную силу, но живот пронзила острая боль – ведьма пригвоздила его к земле его же оружием.

– Я тебя от кишок до горла вскрою! – Ее голос превратился в звериный рык.

Лютовид с трудом уже соображал, чувствуя, как боль разливается по всему телу. Ну же, пламя! Ему ведь и надобно совсем немного. Вместо заклинаний и молитв он едва слышно шепнул: «Мельца». И огонь его услыхал. Черупка зарычала и, оставив саблю, впилась когтями в его грудь. Ее кожа покрывалась волдырями, но она разрезала его плоть. Сходя с ума от боли, Лютовид шарил руками по земле. Конечности его почти не слушались. Но неожиданно пальцы сомкнулись на холодной рукояти. Пищаль!

– Я вырву твое сердце и сожру его! – Руки Черупки и впрямь, кажется, распороли ему грудную клетку.

Кровь хлынула в горло, укорачивая и без того малый срок жизни. Едва держа пищаль, Лютовид собрал последние силы и прохрипел:

– У меня нет сердца.

Черупка удивленно замерла, а Лютовид вскинул руку и приставил ствол к ее лбу. Что есть мочи надавил на курок. Выстрел отозвался болью в руке и ушах. Брызги крови и осколки костей разлетелись во все стороны. Зрение затуманилось, и Лютовид выронил пищаль. Он снова попытался открыть глаза, чтобы убедиться, что все конечно… От лица Черупки остался лишь удивленно открытый рот. Ведьма начала заваливаться на бок и с глухим стуком упала на землю. Кровь наполнила рот, мешая сделать вдох, стремясь наружу. И снова вернулась дикая боль. Сил не осталось… Ничего. Скоро он вновь увидит Мельцу. Услышит ее голос. Но не вдохнет запах. Не ощутит нежность кожи… Прости, пеплицкая панна, что опять ухожу. Старался, как мог…

* * *

Мельца проснулась, будто ее толкнул кто. В голове все еще властвовал сон. Ей снился Лютовид. Красивый одинокий пан с сурово сжатыми губами и горящим взглядом. Они вместе танцевали на празднике, и не было никого счастливее их. Все женщины завидовали ей, тому, что смогла заполучить такого мужчину.

Их танец был колдовским, словно ворожейный обряд. Они кружились, кружились, и все вокруг менялось. Как солнце, ярко светила луна, в воздухе парили огненные искры, тихо о чем-то шипел змей, притаившийся за мшистыми валунами. Мельца смотрела в глаза атамана, но слышала лишь неразборчивый шепот. Она и не поняла, как так получилось: внезапно его пальцы стали будто каменными и впились в ее талию, не желая отпускать. А глаза… Их не было вовсе! Пустые глазницы, за которыми клубилась темнота. Мельца испуганно охнула, дернулась в цепких объятиях, но атаман лишь крепче сжал руки:

– Не нравлюсь тебе таким, прекрасная панна? Мертвеца любить не будешь?

Вдруг во тьме глазных провалов начали зарождаться огненные искры. Они вылетали и повисали в воздухе. Почему же она сразу не заметила, откуда взялись эти огоньки? Мельца коснулась холодной щеки Лютовида:

– Я тебя любым буду любить.

Невидимый змей опять зашипел, и в этом звуке слышался… смех? Он высунул огромную морду из-за валуна и вперил свой пристальный взгляд в Мельцу. Алый раздвоенный язык пробирался сквозь частокол длинных, с ладонь, зубов. В глазах змея плясали синие и красные огненные блики. Он зашипел, и оказалось, что Мельца может понимать его:

– Это лишь мертвое тело, панна… Дух его теперь во мне… Сможешь полюбить монстра?

Мельца распахнула глаза, тяжело дыша. Кто-то словно толкал ее в спину, по которой стекали ручейки пота.

– А ну поди прочь, мерзкая тварь!

Тяжелая голова не желала слушать. С трудом Мельца повернулась на звук: обрывком сожженного полога тетушка пыталась прогнать тощую черную птицу. Подскочив так резко, что спальня закружилась перед глазами, Мельца закричала:

– Не трогайте его! Это птица Лютовида!

Тетушка удивленно обернулась и на миг забыла о битве с филином:

– Вишенка моя! Проснулась?!

Птица воспользовалась заминкой противника и клюнула тетушку в руку.

– Ах ты, гадкая дрянь! – Тетушка опять начала размахивать тряпкой.

Странное создание было таким хилым и жалким, что уже и не сопротивлялось. Во все стороны летели черные перья. Мельца с трудом сползла с кровати и кинулась к тетушке, встав между ней и птицей:

– Оставьте его!

Пани удивленно моргнула, а Мельца отвернулась и протянула руки птице:

– Иди сюда, мой хороший.

Филин опасливо покосился на нее потускневшим глазом и вспорхнул на руки. Когти больно чиркнули по коже, но Мельца сдержала стон. Эта боль была такой незначительной по сравнению с тем, что ей пришлось вытерпеть… Она осторожно погладила птицу по широкому лбу, провела пальцем по серебряному клюву. Филин тихонько ухнул.

– Тсс, мой хороший…

Мельца прижала его к груди, ощущая странно знакомое тепло. Тетушка недовольно поджала губы:

– Значит, «птица Лютовида»? – Она передразнила тон племянницы.

И только сейчас Мельца все вспомнила. Она замерла на месте:

– Где он?!

– С ведьмами сражаться пошел. Оказалось, что некому наше княжество защитить, кроме пришлого.

Мельца бросилась к дверям.

– Постой! Ты куда?

Мельца не слушала ее. Она распахнула двери и едва не врезалась в хмурого воя. Он окинул ее тяжелым взглядом и прогремел:

– Никого не велено выпускать.

Ольшану затрясло от злости и бессилия.

– Кем не велено?

Стражник снова мрачно на нее зыркнул:

– Паном атаманом.

Мельца больше не могла терпеть.

– Поди прочь!

Она скользнула мимо оторопевшего воя и бросилась вниз.

– Вишенка моя, постой! Там опасно!

Мельца спустилась в просторную горницу, где Эрвар совсем недавно рассказал о пришествии ведьм. Или это было давно? Сколько времени прошло? Лютовид усыпил ее, чтобы не вздумала ходить за ним… Как он мог?! Пока сам в который раз жизнью своей рисковал, она спала. Спала! Мельца влетела в палаты.

– Где он?!

Ответом ей послужила лишь тишина. Не сразу она заметила бледную фигуру в углу. Красивая панна в окровавленном платье с пустыми глазницами стояла глядела в неизвестность. Совсем как Лютовид в ее сне… Эрвар, скукожившийся в глубоком кресле, подскочил и заплетающимся языком начал тараторить:

– Панна Ольшана! Атаман-то наш ушел давеча с ведьмами сражаться! Мы его и не видали с тех пор! Он вот только… – Мальчишка взмахнул в сторону белой девы. – Прислал ее нас охранять… А еще я видал в оконце, как из леса всякие твари хлынули, а на них воронье кинулось! Вот жуть-то…

– Ольшана, дорогая, пойдем… Незачем тебе это слушать.

Мельца обернулась к тетушке. Только сейчас она заметила, что волосы пани не убраны, а одежда помята. Под глазами залегли тени. Глубокие морщины иссекли лицо. Все еще одной рукой держа птицу, другой она сжала ладонь тетушки.

В палаты вошел еще один парнишка. Вид у него был взъерошенный, на лице рассыпались веснушки.

– Панна! – Он замялся у порога, виновато глядя на Мельцу, будто она была госпожой, а он – провинившимся слугой.

Сердце едва не выскакивало из груди от страха.

– Что с ним? Рассказывай!

Змей на перстне недовольно заворочался у живота.

Паренек тяжело вздохнул:

– Нынче ночью битва была… Атаман с остальными дружинниками ушел. До сих пор вот… не вернулись…

Мельца пошатнулась, но удержалась на ногах.

– Почему вы их не ищите?! – Это ее голос так угрожающе хрипит?

– Пан атаман… Не велел…

– Что? Что не велел? Он может там сейчас умирать! Почему вы не с ним?

– Он приказал дом и вас охранять… – Он совсем сник и повесил голову.

Мельца не верила своим ушам. Они так преданно выполняли совершенно глупое повеление. Да кому она нужна?! В то время пока она тут, окруженная защитой, он – неизвестно где… Мельца еще раз взглянула на веснушчатого кметя и на подоспевшего громилу и поняла: что бы она ни говорила, вои ее не отпустят.

Резко повернувшись, она пошагала прочь из палат. Хмурый гигант поспешил было следом, мелкими шажками засеменила тетушка, не забыв ласково спросить:

– Дорогая, ты куда?

Сдерживая слезы страха и бессилия, Мельца резко бросила: «Оставьте меня!» и отвернулась. Куда идти, если она пленница этого дома? Филин печально ухнул и завозился на ее руке. И вдруг Мельца вспомнила: комната с фресками! Лютовид сам ей подсказал, где искать. Тогда на последней фреске отразилось его будущее. Может и сейчас поможет? Подскажет настоящее. Где он теперь.

Мельца пробралась в просторную комнату. На длинном столе все так же были раскиданы травы, склянки, разномастные пузырьки. Филин ухнул, на этот раз как будто радостно, вспорхнул с ее руки и приземлился на толстую палку, испещренную непонятными символами. Переступив с лапки на лапку, он склонился над деревянной лагвицей и начал из нее пить. Мельца подошла ближе: на дне маслянисто блестела темная жидкость. Кровь? Страшась увидеть ужасное, Мельца все же заставила себя взглянуть на последнюю фреску. Битва… Она сразу же узнала Лютовида. Ее храбрый атаман стоял на коленях, разрезая брюхо громадного черного единорога, застывшего над ним в невероятном прыжке. Еще один пан, которого она прежде не видала, замер с вытянутой рукой. Возле его пальцев блестел длинный нож. Неужто живой?.. В ответ на молчаливый вопрос фреска начала осыпаться. Мельца испуганно отшатнулась. Она испортила что-то? Повредила ворожбу? Но осыпающаяся краска обнажала еще одно изображение, скрытое под первым. Разглядев его, Мельца не смогла сдержать крика. Ей показалось, будто ей разорвали грудь и вынули душу. Нет… Нет! Не может такого быть!

Кто-то начал ее трясти, чужие руки тянули в сторону, но Мельца могла смотреть лишь на окровавленного атамана. Его пронзенное саблей тело покоилось на земле, словно он просто прилег отдохнуть…

– Вставайте же панна, вставайте!

Мельца поняла, что сидит на полу. Она вцепилась в пальцы тощего кметя:

– Он умирает! Нужно найти его!..

– Дорогая моя… – Тетушка опустилась рядом. В ее глазах блестели прозрачные слезы.

Значит, не умирает… Уже мертв – вот, что говорил этот взгляд. Мельца упорно покачала головой:

– Нет… Нет! Вы его не знаете… Он не… может умереть…

Она верила в это. Как верила в Созидателя, в Смерть и в то, что нет никого храбрее и красивее ее атамана.

– Скорее! Они вернулись! – На пороге возник мрачный вой. На его лице читались страх и волнение.

Он тут же скрылся с глаз, а через минуту весь дом затрясся от гомона и топота ног. На пороге ворожейной комнаты показался Неккви. Мельца вскочила на ноги, путаясь в подоле платья. Покрытый грязью и синяками, плотник держал в руках тело…

– Лютовид! – Мельца вмиг очутилась рядом и едва успела зажать рот ладонью.

Это ведь не мог быть он… Кто-то другой, просто очень похожий. С такими же серыми глазами. Но почему-то широко открытыми и немигающими.

– Зовите… аптекаря! – Она бежала за Неккви, пока тот шагал к столу и укладывал на него атамана.

Плотник обернулся к ней и печально вздохнул:

– Позвали. Да только поздно уж… Не помочь ему, панна…

Ольшана оттолкнула Неккви и склонилась над Лютовидом, попыталась стереть запекшуюся кровь с лица.

– Девочка моя, оставь… – Тетушка попыталась увести Мельцу.

– Вы позвали аптекаря? Где он? – Мельца гневно переводила взгляд с пани Углы на плотника. – Почему так долго?

Тетушка как-то странно взглянула на нее:

– Прибудет скоро.

Вот и хорошо. Мельца отвернулась.

– Принесите мне воды! Раны промыть надо… Как только аптекарь приедет, ведите его сюда немедленно! А сейчас все прочь!

Кто-то поставил рядом чашу с водой, и Мельца взялась за дело. Она обмакнула белую тряпицу, выжала и принялась стирать кровь и грязь с сурового лица.

– Ничего, милый мой… Скоро лекарь приедет, вмиг тебя на ноги поставит…

Под слоем засохшей земли его лицо оказалось покрыто глубокими порезами и царапинами. Не страшно. Шрамы не испортят красоты ее атамана. Вот только рана в животе долго заживать будет… Но и это не беда. Она стирала грязь и нечаянно задела изрезанные борта кафтана. Они разошлись в стороны, обнажая месиво, в которое превратилась его грудь. Мельца беззвучно зарыдала. Великий Созидатель… Что же с ним сделали? В алом нутре белели изогнутые ребра, исполосованные бороздами.

– Ничего-ничего… – Мельца глотнула воздуха, с трудом держась на ногах. – Это тоже можно вылечить. – Она убрала с его лица прядь волос, коснувшись пальцами ледяной кожи.

Какой же он холодный. Но это неправильно! Ее ворожейник всегда пылал, как костер. Мельца наклонилась и прижалась к твердым губам атамана. Они тоже остыли. И никак не ответили на ее поцелуй. И в глазах не мелькнуло пламя. И свечи кругом не зажглись. Нет, он просто спит…

– Дорогая…

Мельца испуганно обернулась. На пороге стояла тетушка. Рядом мялись аптекарь и незнакомый кметь.

– Панна Ольшана… – Аптекарь поклонился и прошел к столу.

При виде Лютовида его лицо побледнело, глаза расширились от испуга, когда он отвел в сторону истерзанное полотно.

– Я скажу Бальду, чтобы камень покрасивее бедолаге отыскал да могилу принимался рыть. А второму я еще могу помочь.

Он пошел обратно. Мельца схватила его за руку:

– Постойте! Вы должны его вылечить! Он же… Он умрет…

Аптекарь посмотрел на нее с жалостью. Другой кметь опустил голову.

– Он давно уже в Мертвом царстве, панна.

– Нет! Нет! – Мельца едва не бросилась на него с кулаками. – Сварите зелье! Он меня однажды таким вылечил.

Кметь развел руками:

– У нас не получится. Лишь очень могущественные атаманы подобные зелья кашеварить способны. Да и поздно уже… Он давно в гостях у Смерти.

– Замолчи!

Мельца схватила со стола какую-то склянку и швырнула в кметя.

– Замолчи же…

– Девочка моя… – Тетушка бросилась к ней, но Мельца отшатнулась.

– Он вас спас, а вы ему помочь не хотите…

– Ольшана, милая моя… Он уже умер…

– Нет! Он живой. Он не может умереть!

Мельца сжала ладонями холодное лицо.

– Оставьте нас!

На этот раз спорить никто не стал. Мельца наклонилась над Лютовидом. Отчего-то его лицо оказалось покрыто капельками. Это же ее глупые слезы! Мельца стерла с лица соленую влагу. Что толку плакать? Она сама сварит зелье! Должен же быть где-то рецепт?! Должен! Но кругом лежали лишь душистые травы и пустые колбы.

– Ты не можешь умереть! Не можешь!

Мельца все же зарыдала. Она стучала кулаком по столу, трясла Лютовида за плечи, кричала. Но он все так же равнодушно глядел в потолок.

– И впрямь не может. – Тихий шелестящий голос наполнил комнату.

Мельца вздрогнула и завертела головой. Никто не нарушил ее уединение. Только черный филин, притаившийся в углу, вдруг вспорхнул к фреске со Смертью и начал клювом царапать изображение. Может, она с ума сходит? И пусть! Зачем ей разум без Лютовида? Она коснулась дрожащими пальцами холодных губ:

– Зачем опять оставил меня?

– Не оставил. Подле тебя он. Идти в мои чертоги не желает, упрямец!

Мельца выпрямилась. Вновь этот голос!

– Кто здесь?

Может, птица вдруг научилась говорить? Филин продолжил долбить клювом фреску. И та неожиданно начала осыпаться. То же самое было недавно с последней картиной. Она сжала окоченевшую ладонь Лютовида и вгляделась в изображение. Прямо на нее смотрел бледный пан, укутанный в плащ. Он медленно поднял руки и откинул с головы капюшон. Прядь белоснежных волос упала на лоб. Фреска посыпалась еще сильнее. Мужчина поднял ногу и словно вышел из нее, ступая на пол колдовской комнаты. Отделившись от стены, перед ней стоял высокий худой пан, глаза которого сияли ярче звезд. Смерть…

– Я его зову-зову, а он к тебе, как репей, прилип. Ни пляски ему не нужны, ни вино хмельное, ни красавицы моего царства. Тебя подавай!

Мельца согнулась в поклоне:

– Господин Смерть…

От него исходило бледное сияние и холод. Изо рта вырывался пар. Смерть ухмыльнулся и кивнул:

– Господин-господин. Значит, Лихое зелье вознамерилась сварить? – Он тяжело вздохнул, обдав Мельцу ледяным дуновением. – Оно раны залечить может. Но не жизнь вернуть.

Мельца сжала ладонь атамана. От холода Смерти его тело начало покрываться изморозью. Иней обволок ресницы, опутал темную бороду, украсил волосы. Дрожа от холода, Мельца осмелилась взглянуть Смерти в глаза:

– А кто может?

Господиг снова ухмыльнулся:

– Сестрица моя может. – Он небрежно махнул рукой в сторону второй фрески, где была изображена Судьба. – Но ей подарок нужен… – Очи Смерти лукаво блеснули.

– Какой подарок? – Мельца боялась надеяться.

– Она у меня вышивальщица знатная, знаешь ли… – Смерть принялся расхаживать по комнате. Там, где он ступал, оставались влажные следы. – Я задумал ей нити подарить, каких ни у одной мастерицы нет. Ни у одной пряхи таких не сыскать… Чтобы крепкие были, сияющие, серебряные. Да где ж их только взять?

Мельца непонимающе взглянула на господаря Мертвого царства. Он же приблизился к ней и невероятно тонкими пальцами подхватил прядь волос. От могильной холодности и запаха сырой земли Мельце стало дурно.

– Локоны твои вполне бы подошли.

Волосы? Ему всего лишь нужны ее волосы?!

– Берите все, что есть. Только верните его!

Смерть снова ухмыльнулся.

– Ну что ж… Ты мне нити в подарок, а я тебе зелье сварю. Сестрица же моя душу в излеченное тело вернет. Согласна?

Мельца кивнула. Конечно, она согласна! Вот только не отберет ли он у нее атамана снова? Летом…

– А как с вашей сделкой быть? Придет Лето Звонкое, и…

Смерть громко расхохотался. В его смехе послышалось завывание ветра в горах.

– Подшутил я тогда над ним! Хотел знать, на что ради тебя пойдет. Согласится ли жизнь свою отдать ради незнакомой панны? Думал, атаман наш тут же на попятный пойдет, а он возьми, да и согласись на сделку! Ты ведь тогда еще жива была. А тут уже другое…

– Значит, Летом он не умрет?

– Мне не дано знать, кто когда умрет, прекрасная панна. Я всего лишь провожатый. Как только сестрица закончит полотно атамана вышивать, тогда и умрет сразу же. Но там много еще пустого места осталось.

Неужто есть шанс?

– Ну что? – Смерть погладил филина по большой голове.

Мельца сглотнула:

– Забирайте.

Смерть довольно улыбнулся и взмахнул рукой. Налетевший ветер начал трепать волосы. Кончики прядей засияли, от них потянулись серебристые сверкающие нити. Внезапно ветер улегся, а в руках Смерти появилась простая деревянная катушка. Она была обмотана сияющей серебряной нитью. Мельца посмотрела на свое плечо. Ее волосы побелели, приобрели странный цвет и блеск. Они были седыми… Как у ведьм.

– Да… – Смерть спрятал нитки в складках балахона. – Таковы последствия. Да ты не бойся. Еще краше стала. – Что ж… Разговоры разговорами, да ночь на исходе. Пора и за дело приниматься.

Он начал собирать травы и швырять их в маленький котелок. Плеснул туда алой воды, в которой Мельца тряпицу смачивала, выдрал у возмутившегося филина перо, зажег огонь в очаге, вделанном в стену. И все время что-то весело напевал. Мельца пригладила заиндевевшие волосы Лютовида, его бороду. Он же оставался безучастным к ее прикосновениям.

– Потерпи, мой атаман.

Она стерла с впалых щек ледяные кристаллики.

– Готово!

Смерть снял котелок с огня и зачерпнул ложкой душистое варево.

– Пей да здравствуй, атаман!

Он осторожно влил сиреневую жидкость в приоткрытые губы. Потом еще раз и еще. Мельца боялась дышать. Она замерла на месте, парализованная страхом и надеждой, болезненным ожиданием. Смерть нахмурился и постучал костлявым пальцем по своему острому подбородку:

– Что-то не то…

– Что? – Мельца нависла над Лютовидом, пытаясь разглядеть хоть какие-то изменения.

– Раны не затягиваются. Так не должно быть.

Мельце хотелось расшвырять все кругом. Чтобы остались щепки да обломки – как у ее души. Если даже Смерть не поможет… Огонек в очаге по-змеиному зашипел и потух. И тут она вспомнила:

– Он был проклят ведьмой! Может, это мешает? – Она отодвинула искромсанный кафтан, клочья рубашки и обнажила покрытую черной вязью руку. – Вот!

Нарисованный аспид вился по плечу и груди, пропадая в кровавом омуте.

Смерть наклонился и принюхался.

– Не-е-ет, – напевно протянул он. – Дело не в проклятье. Оно давно не имеет над ним силы.

Мельца удивленно вздохнула:

– Как так?

– А вот так. – Смерть почесал изогнутую крылом бровь. – Змиевы проклятья завязаны на самых дорогих людях. Для атамана самая дорогая – ты. Проклятье Драггура в том состоит, что покуда ты ему в разлуке верность хранишь, змей – лишь безобидный собеседник. А ты испытание разлукой прошла. Не только плотью, но и душой осталась верна Лютовиду. – Смерть пожевал губы. –Дело тут в другом. Чего-то в нем не хватает… Как будто не целый атаман наш.

Смерть вновь наклонился над ворожейником и принюхался. Потом убрал оборванные одежды и открыл запекшуюся рану в груди. Его палец погрузился в нутро, меж ребер.

– Пусто… Почему здесь пусто? – Он требовательно уставился на Мельцу? – Где его сердце? Если ведьма забрала, то я не смогу помочь. Исцелить можно то, что ранено, а не то, чего нет.

Мельца прижала руку к животу. Не может быть… Она думала, что кольцо лишь символ. Красивый подарок и красивые обещания. Подтянув цепочку, она вытащила кольцо и сжала в кулак. А потом протянула ладонь Смерти:

– Вот его сердце.

Смерть задумчиво поглядел на украшение, а затем хмыкнул:

– Вот хитрец! Сердце свое сберечь надумал, а сам девице отдал! Иди-ка сюда, дружочек.

Он легко снял бешено извивающегося серебряного змея, который пытался защитить черный адамант. Вытащив из углубления камень, он вернул змея на место. Мельца тут же забрала кольцо и спрятала под платьем. Она чувствовала странную ответственность за маленького аспида. Будто он был частичкой Лютовида.

Смерть крепко держал черный самоцвет и примеривался. Мельцу охватила дрожь: атаманово сердце сиротливо чернело в чужих руках. Смерть нахмурился и вдавил камень меж ребер. Снова взяв котелок с зельем, он влил несколько ложек Лютовиду в рот.

Спустя несколько мгновений раны на лице начали затягиваться.

– Вот и все.

Мельца коснулась бледного шрама на губе, где прежде была царапина.

– Когда он очнется?

– А это уж не от меня зависит. – Смерть ухмыльнулся. – Сначала я сестрицу навестить должен. Она гобелены ваши сошьет. А это дело не быстрое. Да и путь далекий. – Смерть подошел к своей фреске. Прощай, панна. Не скоро мы теперь свидимся.

– Прощайте, господарь. Спасибо вам…

Смерть вздохнул. Он вдруг стал похож на древнего старика. Горечь и усталость отражались в глазах-звездах.

– Кабы меня кто так же любил…

Он шагнул во фреску и замер.

Мельца опять склонилась над Лютовидом. Раны исчезали прямо на глазах, затягивались. Широкие рубцы покрывали грудь. Живот тоже пересекал тонкий шрам. Вот только он по-прежнему оставался неподвижным и холодным. Может, Смерть обманул ее? Подарил тщетную надежду, посмеялся да ушел. Но Мельца все равно верила. Отчаянно, наивно.

– Ну же… Не оставляй меня вновь… – Она вглядывалась в серые глаза, ища хоть малейший отблеск ворожейного пламени. – Можешь не любить, забыть, найти другую, но живи. Молю…

Мельца прижалась лбом к холодной груди. Глухой стук громом громыхнул в тишине. Теплая ладонь запуталась в волосах.

– Я не могу тебя не любить… Ты моя жизнь… – Знакомый голос пробежал дикой дрожью по телу.

Мельца встретилась взглядом с серой сталью. В глубине атамановых глаз трепыхалось слабое пламя. Грудь подымалась и опадала. Медленно, тяжело, но уверенно. Слезы сдержать не получилось, и из горла вырвалось рыдание.

– Ты еще никогда не была красивее.

Мельца всхлипнула:

– Я теперь на ворожейку похожа.

– Да… Ты и есть ворожейка. Приворожила меня.

Его кожа становилась все теплее, а пламя в глазах разгоралось ярче. Мельца улыбнулась, все еще не веря, что Лютовид и вправду возвратился к ней из Мертвого царства. Она прикасалась ладонями к его груди, чувствуя, как под кожей бьется сердце, трогала волосы, заново знакомясь с их шелковистостью.

– И в самом деле живой…

Лютовид улыбнулся и притянул ее голову к себе:

– Поцелуй меня, пеплицкая панна.

Мельца прижалась к губам Лютовида, согревая их своим дыханием. Его кожа становилась все горячее, раскаляясь под ее руками, уже почти обжигала своим жаром. Мельца распахнула глаза, встречаясь со взглядом Лютовида. В его глазах полыхал огонь, какого прежде она и не видела. Вот теперь он и вправду живой.

Лютовид намотал прядь ее волос на пальцы и тихо прошептал:

– Я буду желать тебя вечно.

Эпилог

Семь месяцев спустя

Отгремел шумный праздник. Скрылась восвояси ночь. И долго бы еще веселился люд, кабы ни холодный хрустальный дождь. Сначала он прошелся по земле легкой моросью. Потом крупные капли резво запрыгали по листве. С гневным шипением костры потухали, но счастливые панны не прекращали танцевать. Они бросались под дождь, невесомо кружась, подставляя лица прохладной влаге. Легко скользили по размягченной земле тонкие туфельки, во все стороны разлетался счастливый девичий смех. Нынче не было бедных и богатых, господ и слуг, стариков и молодых. Все, как дети, радовались внезапному дождю. Но усилился ветер, усилился и ливень. Загасил яркие огни, не оставив даже углей. Ноги по щиколотку вязли в грязи. Стремясь поскорее скрыться от яростной стихии, народ разбежался по домам – согреваться. Кто-то горячим вином да медовухой, кто-то – объятиями любимых.

Бледный сонный рассвет застал их в пути домой. Сырые ветви и мокрые листья хлестали по лицу, дождь заливал глаза и рот, но Мельца не могла подавить улыбку. Ей было смешно и радостно. Как же она любила дождь! Его шум не мог сравниться ни с одной мелодией. Под звуки эти атаман просил дождаться его и обещал взять замуж. Под них она узнала, что он отдал за нее свою жизнь. Теперь же Лютовид недовольно хмурился и постоянно останавливался, проверяя, плотно ли она укутана в его кафтан. Сам ворожейник остался лишь в темно-зеленой рубахе, которая сливалась с кронами деревьев. Атаман словно был частью леса, его хозяином, продолжением стихии. Мельца исподтишка любовалась сильным телом, уверенными, но плавными движениями. Каждый его шаг будто змеиный бросок. Взгляд – огненный кнут. Мокрая ткань облепила грудь, спину, и Мельца с трудом подавила внезапное желание коснуться сильных мускулов, горячей кожи. Неожиданно Лютовид остановился, и Мельца, поддавшись искушению, протянула руку вперед. Она лишь легонечко проведет пальцем по широкой напряженной спине, очертит глубокую борозду позвоночника. Атаман резко обернулся и удивленно взглянул на ее руку. Мельца пожала плечами:

– Хотела тебя коснуться… Ты такой серьезный…

Лютовид вновь нахмурился. Мельца не смогла сдержать улыбки:

– Почему мы остановились?

В его глазах мелькнуло что-то неведомое.

– Тропу размыло.

Не говоря больше ни слова, он подхватил ее на руки и перенес через широкую лужу, из которой торчали одинокие травинки и потрепанные ветром кусты. Мельца очертила пальцем ухо Лютовида, задев холодную серьгу. Он вздрогнул.

– Я и сама могу идти. Дорога уже видна…

Он выпустил ее из рук, вновь окинув незнакомым взглядом.

Дождь успокоился. Только с листьев за шиворот продолжали падать ледяные капли. Но кафтан грел, не позволяя холоду и влаге пробраться под одежду.

Наконец они вышли из леса к холмам. Еще немного – и дом. Дом… Думать о мрачном загадочном особняке как о своем доме было легко и привычно. Она сразу почувствовала необъяснимую связь с каменным монстром и до сих пор с удивлением узнавала его секреты. Секреты, кои открывал атаман. Который нынче был мрачнее тучи. Давно она уже не видела его таким смурным и… злым. Обхватив горячей ладонью ее пальцы, он осторожно вел Мельцу по тропе среди холмов. Что же его так разозлило и опечалило? Праздник был прекрасен. Два княжества собрались вместе – танцевать и веселиться. Напитки лились рекой, повсюду звучали смех и шутки. Мельца впервые в жизни чувствовала себя на своем месте. Не лишней нежеланной дочерью, а красивой, все еще молодой пани, к которой Судьба оказалась невероятно благосклонна. Юные девы с завистью глядели на ее мужа, о котором уже сейчас жители складывали легенды и хвалебные песни. А каким алчным блеском загорались их глаза при виде чудесного венца, что Лютовид подарил ей утром! Обруч был увит серебряными листочками, на которых виднелись тонкие прожилки. Кажется, подуй ветер, и они зашевелятся. Среди листвы рассыпались цветки шиповника. Лепестки роз были украшены алыми и розовыми самоцветами. От подобной красоты захватывало дух. Мельца понимала и их завистливые взгляды, и недовольные вздохи, когда атаман приглашал на танцы только ее.

Сердце забилось быстрее. Она бы не позволила никому с ним танцевать, хотя девицы так и вились вокруг него стайками. Но чем необузданнее становилось веселье, тем больше мрачнел ее ворожейник. Даже недавно ставший старостой Неккви подшутил, что Лютовид будто на похоронах. Он же одарил плотника таким взглядом, что тот больше и не подходил.

Наконец они приблизились к особняку. Зачем-то Лютовид обошел его кругом, направляясь к скрытому от людских глаз гульбищу39. Мельце нравилось стоять на резной галерее и любоваться морем. Но почему Лютовид решил зайти с другой стороны? С гульбища можно было попасть в Балью комнату. Теперь Мельца знала, что эта горница нужна для ворожбы и никому, кроме атамана, там не позволено бывать. Но ей Лютовид разрешил заходить во все палаты. Что же ему понадобилось там именно сейчас? Лютовид уж совсем потащил ее за собой, взбегая по деревянным ступеням на крыльцо. Едва поспевая за ним, Мельца все же спросила:

– За нами кто-то гонится? – Она не сумела сдержать смех в голосе.

Лютовид обернулся. Его прежде серые глаза сейчас казались синими-синими, будто морская толща – столь дикое пламя в них билось.

Ворожейник толкнул дверь, которую Мельца прежде и не замечала, и втащил ее в прохладный сумрак Бальей комнаты. Чарующий аромат летних трав вскружил голову. Но среди них не хватало одного запаха – самого невероятного и дорогого. Лютовид резко обернулся, подхватил Мельцу на руки и усадил на стол. Его губы впились в шею, пальцы судорожно расстегивали кафтан. В конце концов он просто оторвал неподдающиеся пуговицы, распахивая мокрые борта. Мельца потянула Лютовида за волосы, заставляя отстраниться от нее:

– Что случилось?

Она вглядывалась в суровые черты, пытаясь разгадать причины такой яростной вспышки страсти. Лютовид же помотал головой, отказываясь отвечать, и принялся неуклюже стаскивать с нее платье. От его горячих ладоней и грубых обжигающих поцелуев, сродни укусам, она совсем утратила разум. На коже оставались алые отметины от его прикосновений. Лютовид раздвинул ее ноги в стороны и встал между ними. Он то отстранялся, то толкался, прижимаясь плотью к ее скрытому одеждой лону. От лихорадочных движений ткань терлась о влажные складочки, раздражая и даря невыносимое наслаждение. Все же собрав свои силы, Мельца отодвинулась. Лютовид недовольно рыкнул и потянулся к ней. Но она уперлась ладонью в пылающую жаром грудь:

– Что стряслось, мой атаман? Отвечай…

Он тяжело вздохнул и до синяков сжал ладонями ее бедра.

– Ты такая красивая… А все эти… мальчишки… – Лютовид презрительно выплюнул слово, будто оскорбление. – Глазели на тебя! Я слышал, понимаешь, слышал, как один гадал, сможет ли соблазнить тебя!

Лютовид выглядел таким злым. Мельца пыталась, но не смогла скрыть веселье:

– Это не тот ли, который испуганно убежал посреди праздника?

Лютовид ответил ей недовольным взглядом. Мельца снова улыбнулась:

– Даже спрашивать не буду, что ты ему наворожил.

– Теперь уж точно не сунется к тебе.

Мельца ласково пригладила влажные угольно-черные волосы:

– Что ж ты мучился весь вечер, глупый? Мне только ты нужен…

Лютовид нежно поцеловал основание ее шеи. От томной ласки по телу пробежали мурашки. Его шепот вызвал дикую дрожь:

– Не оставляй меня. Даже если любить перестанешь. Я без тебя не выживу.

Мельца укусила его губу и легонько потянула:

– Я твоя, мой господарь. Твоя ворожейка. – Она коснулась собственных седых волос. – Твоя жена…

– Да, ты только моя! – Он провел ладонью по ее округлившемуся животу. – И он мой…

Мельца накрыла испещренную шрамами руку своей. Наверное, малыш что-то почувствовал и легонько толкнулся. На лице Лютовида застыло странное выражение: счастья и недоверия. Он погладил ее живот. Травы, разложенные на столе, вспыхнули, разнося дурманящий аромат шалфея.

– Вы мои.

КОНЕЦ

Примечания

1

Внеже – который.

(обратно)

2

Рясны – украшения-подвески. Крепятся с двух сторон к женскому головному убору или ленте-очелью.

(обратно)

3

Сивер – холодный северный ветер.

(обратно)

4

смага – огонь, полымя.

(обратно)

5

Хмурень – сентябрь.

(обратно)

6

Свадебник – октябрь.

(обратно)

7

Яхонт – рубин или сапфир. Зд.: рубин.

(обратно)

8

Бездорожник – ноябрь.

(обратно)

9

Лядина – молодой лес.

(обратно)

10

Оже – если.

(обратно)

11

Аще – если.

(обратно)

12

Ольшняк – народное название ольхи.

(обратно)

13

Увраж – старинная книга форматом в половину бумажного листа; фолиант.

(обратно)

14

Овый – этот.

(обратно)

15

Оче – если.

(обратно)

16

Поруб – темница.

(обратно)

17

Полунощь – север.

(обратно)

18

Вершок – старинная мера длины, примерно 4,45см.

(обратно)

19

Босорканья – зд.: верховная ведьма ковена.

(обратно)

20

Требище – алтарь, жертвенник.

(обратно)

21

Середник – металлическая пластина в центре оклада, крепится по краю.

(обратно)

22

дивий – жестокий.

(обратно)

23

Лагвица – чаша.

(обратно)

24

Гридь, гридень – княжеский дружинник.

(обратно)

25

Аер – воздух.

(обратно)

26

Уд – член.

(обратно)

27

Толкушка – пестик.

(обратно)

28

Брезг – рассвет.

(обратно)

29

Желды – травы.

(обратно)

30

Десница – правая рука.

(обратно)

31

Шуйца – левая рука.

(обратно)

32

Туес, туесок – берестяной короб с крышкой.

(обратно)

33

Балий – колдун, врач. Здесь: комната для ворожбы и врачеваний.

(обратно)

34

Аршин – старинная мера длины, примерно 71 см.

(обратно)

35

Брячина – пир.

(обратно)

36

Каженик – скопец, кастрат.

(обратно)

37

Паньство – при обращении к мужчинам и женщинам одновременно.

(обратно)

38

Овое – этот, это.

(обратно)

39

Гульбище – терраса или галерея, окружающая здание по периметру.

(обратно)

Оглавление

Глава I. Неисполненные обещания

Глава II. Волшебный лёд и синее пламя

Глава III. Три осенних призрака

Глава IV. Испитая до дна чаша

Глава V. Хладная панна

Глава VI. Ведьмин обряд

Глава VII. Кому принадлежит атаманово сердце

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg