«Зимняя жена»

Зимняя жена (fb2) - Зимняя жена 869K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерия Яблонцева - Анастасия Волжская

Яблонцева Валерия Зимняя жена

ЧАСТЬ 1. ЗИМА

Я родилась на исходе первого дня Долгой Зимы, пришедшей на смену холодной и дождливой Осени. Старая Хранительница рода Нерки рассказывала: в тот вечер закат полыхал на все небо кровавым заревом, предвещая приход снежных туч. Ветер, холодный, пробирающий до костей, выл в ущелье раненным волком, а черные воды моря с грохотом разбивались о берег, терзая привязанные к причалу лодки. В этом отчаянном буйстве стихии, загнавшей в дома всех от мала до велика, невозможно было расслышать ни стонов роженицы, ни первого крика младенца.

Хранительница знала множество разных историй. О том, как покрываются цветами скалы, становясь на несколько дней похожими на пестрые юрты, словно бы великаны-пастухи разбили свое кочевье рядом с нашим селеньем, отпустив на небесные пастбища белых барашков-облаков. О животных, меняющих шубки, о щебете невиданных птиц. О неслыханных лесных богатствах и чудесных морских обитателях, приплывающих к самому берегу. О рыбах, поднимающихся вверх по рекам, да так, что они сами прыгают к ловцу в руки. Но мы, дети Зимы, с трудом могли в это поверить. Нашими бескрайними полями были снежные долины, окруженные белыми конусами гор, нашими зверями — шаловливые лайки, шустрые песцы и благородные олени, а нашими богатствами — жирное сало тюленя, пойманного у льдин охотниками.

Как приятно было полежать в стогу душистого колючего сена, как грела сшитая матерью новая шубка, как хотелось найти под снегом кустик зеленого мха и тайком угостить любимого оленя, когда пастухи возвращались домой с южных пастбищ. Наш детский мир был полон наивных радостей и сказаний старой Хранительницы, и взрослые печали мало что значили для нас.

Но одна луна сменяла другую, мы, дети Зимы, подрастали и начинали замечать, как с каждым разом дольше и дольше длится отсутствие пастухов, как скудеют кладовые и охотники раз за разом возвращаются с пустыми руками, приплывают ни с чем. Жизнь уходила от берегов, захватываемая неумолимой Зимой. Лица взрослых суровели, вытягивались. Дети Осени и дети Лета не могли найти выхода. Призрак голода или кочевья витал над родом.

Старейшина отправлял и принимал гонцов ото всех родов нашего края. Хранительница неизменно присутствовала при встречах, и после отъезда чужаков я все чаще и чаще ловила на себе ее внимательный и цепкий взгляд. Я чувствовала: надвигаются перемены. И тихие голоса родителей, спорящих о чем-то с Хранительницей, едва слышные за закрытой дверью, лишь убеждали меня в моих подозрениях.

Через две сотни лун после моего рождения дверь между моей детской жизнью и их взрослым миром распахнулась. На пороге стояла старая Хранительница, отец, еще более серьезный, чем всегда, мать пряталась за его спиной, отводила глаза.

— Сирим, тебе известно сказание о Зимней жене? — спросила Хранительница.

Я кивнула, не понимая сути вопроса. В сказках духи часто брали в жены женщин из серединного мира, даруя за это процветание и богатство ледяному краю. Но это казалось не более чем преданиями, далекими и несбыточными как зеленеющие горы или деревья, усыпанные сладкими плодами.

— Сирим, — голос Хранительницы звучал торжественно и твердо, — боги верхнего мира послали нам знамение. По их воле ты будешь отдана в жены Зимнему духу. С этого дня нарекаю тебя невестой Курха-Ворона.

*

Несколько лун мы провели, готовясь к обряду. Род словно вышел из зимней спячки, занимаясь предсвадебными хлопотами. Люди из других родов привозили меха, лен, цветные бусины, дубленую кожу. Мать и я без устали ткали, пряли и расшивали узорами лен. Я должна была получить самое богатое приданое, чтобы дух Зимы за каждый дар вознаградил наш край сторицей.

Но ни наполняющиеся сундуки, ни наставления женщин, звучащие на ежевечерних посиделках, не вызывали у меня трепета и томления, положенного девушке перед свадебным обрядом. Я ничуть не походила на просватанных старших подруг. Вчерашний ребёнок, сегодняшняя невеста. Да и невеста ли — ритуальная жертва, часть подношения духам.

Под сочувственными и скорбящими взглядами, бросаемыми на меня украдкой, я чувствовала себя словно похороненной заживо.

Неудивительно, что я боялась.

Вдень обряда присутствовали все люди рода Нерки. Даже пастухи с дальних угодий пригнали стада, чтобы своими глазами увидеть сватовство и поклониться Зимнему духу. Они выстроились вдоль тропы, ведущей к тотемному столбу, и я шла между ними, знакомыми и незнакомыми, и все лица сливались в одно. В ушах гулко отдавался стук сердца в такт медленным шагам.

Мать, отец и Хранительница стояли у тотемного столба. Ворон, воплощение Курха и мой жених, безучастно смотрел на нас сверху агатовыми глазами. Я подошла к столбу и остановилась, лицом белее песцовой шубы. То ли невеста, то ли зверёк на заклание.

— Зимний дух, вдохнувший жизнь в людей, согревший огнём, приручивший оленей, прими наш дар! — Хранительница воздела руки к ворону. — Вот невеста, что обещана тебе богами верхнего мира. Спустись к детям своим и дозволь совершить свадебный обряд.

Следуя наставлениям Хранительницы, заученным перед ритуалом, я прикоснулась ладонью к столбу. Не удержавшись, чуть провела пальцами по оперению ворона, поглаживая резное крыло.

Мгновение ничего не происходило. И вдруг ладонь словно провалилась в древесину, ставшую мягкой и податливой. Я попыталась было отстраниться, но из оперения точно из рукава высунулась человеческая рука, стиснув в жёсткой хватке мои пальцы.

Преодолевая испуг, я посмотрела в лицо духу, явившемуся на зов Хранительницы. К моему облегчению, он выглядел почти человеком: ни рогов, ни клюва, а птичьи перья оказались всего лишь украшением тяжелого мехового плаща. Высокий, темноволосый и светлокожий, он казался не старше детей Осени. На его узком скуластом лице не было ни морщинки, разве что меж бровей залегла глубокая складка, делая взгляд не то сердитым, не то печальным. Полуприкрытые глаза, агатовые, без приметной радужки глаза Ворона, смотрели на меня изучающе, но без интереса.

— Делай, что должно, Айрын, — обратился он к Хранительнице по имени.

— Да, — Хранительница словно бы хотела добавить ещё что-то, но осеклась под взглядом духа.

Подойдя к нам, она накрыла ладонями наши сомкнутые руки.

Выжидающе посмотрела на Курха.

— Перед лицом богов и людей я, Курх-Ворон, Зимний дух, беру в супруги эту девушку из рода Нерки. Кто я такой, — он горестно усмехнулся, полуобернувшись в сторону Хранительницы, — чтобы оспаривать волю богов.

Последняя фраза была отступлением от ритуала и, к тому же, прозвучала довольно обидно. Будто бы меня навязали ему насильно, будто бы из нас двоих лишь его лишили свободы выбора. Будь моя воля, я тоже не пожелала бы себе такой судьбы.

Неожиданная злость придала мне сил, и голос прозвучал уверенно:

— Перед лицом богов и людей я, Сирим из рода Нерки, перехожу в род мужа, Курха-Ворона, Зимнего духа.

Хранительница перевязала наши руки крест-накрест ритуальной красной лентой.

— Перед лицом богов верхнего мира и людей рода Нерки навеки соединяю вас брачными узами, — Хранительница заглянула мне в глаза и добавила, тихо, так, что услышала только я, — будь счастлива, девочка. Ты обязана стать счастливой.

А в следующее мгновение мой муж притянул меня к себе, и очертанья людей на холме, домов, спрятанных в горном ущелье, далекого залива и серых, тяжелых облаков, сменились непроглядной чернотой.

*

Еще миг — и мы оказались посреди большого полутемного дома. Курх тут же отпустил меня, отстраняясь. Лента соскользнула с наших рук, свернувшись на дощатом полу красной змейкой.

Я огляделась. С первого взгляда жилище могло показаться заброшенным. Резная мебель покрыта пылью, на столе сиротливо ютится пара закопченных горшков, окна закрыты ставнями и едва пропускают свет. Единственным местом, где было заметно присутствие человека, оказалась заваленная примятыми шкурами массивная кровать. Я поежилась, чувствуя себя неуютно в этом негостеприимном доме.

Справа возле плеча неслышно возник Курх. В руках он держал огарок свечи на подставке. Небрежным взмахом руки дух разжег огонь.

— Требуется завершить ритуал, — негромко произнес он, проследив направление моего взгляда.

Несмотря на натопленную печь, меня зазнобило еще сильнее.

Нет, мне было известно, что необходимо сделать для закрепления свадебного обряда. Женщины объяснили, не вдаваясь в подробности, как следует вести себя во время соития. И я была готова. Но не так. Не с мужчиной, который замер рядом со мной ледяным изваянием, не делая ни одной попытки хотя бы прикоснуться, обнять, ободрить.

Я подошла к кровати и под невидящим взглядом духа начала распутывать крючки шубы. Было неловко и стыдно за свою возню, но Курх все так же стоял без единого движения, глядя немного в сторону. Казалось, что узоры на меховых шкурах интересуют его куда больше возящейся у изголовья девчонки.

Наконец, я осталась перед ним в одной нижней рубахе. Мать и другие женщины ничего не говорили о том, что надо снимать и ее, и я не решилась обнажиться полностью. Так и стояла, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу.

— Ложись на кровать, — велел Курх. Я прыгнула в теплые меховые объятия, натянув ближайшую шкуру до самого носа.

Зашуршала сбрасываемая одежда. С шипением погасла свеча, поставленная на пол. В неровном сумеречном свете я видела только силуэт мужчины, нависшего сверху. Сильная рука отбросила в сторону мое одеяло и задрала рубаху до пояса.

— Потерпи. Я постараюсь быстро. Согни ноги в коленях и разведи в стороны.

Я послушалась. Курх все так же держался надо мной, глядя куда-то за мое ухо. Его рука прошлась вниз по животу, скользнула между ног. Ладонь оказалась прохладной и шершавой, и я инстинктивно попыталась сомкнуть ноги, но мужчина не дал мне этого сделать. Затем я почувствовала давление, и Курх, раздвинув пальцами складки, вошел в меня.

Это не было больно, скорее, немного неприятно. Как протыкать иглой неподатливую шкуру или водить пальцем по краям пореза. Но не было и жаркого упоения, о котором с хитринкой в глазах рассказывали женщины. Зимний дух был холоден внутренне и внешне. И эта холодность ранила больше любых неудобств.

Он знал, как сделать все быстро и эффективно. Несколько резких толчков, и с хриплым выдохом он излился в меня. И тут же перекатился на бок, поднимаясь с кровати.

— Вот и все, — сказал он. — А теперь отдыхай.

И прежде чем я успела ответить хоть слово, я услышала хлопок двери.

*

Когда я проснулась, было уже позднее утро. Ставни были заботливо распахнуты, пропуская внутрь дома яркий солнечный свет, и. несмотря на кружащиеся в лучах пылинки, так было намного уютнее. Я оглядела комнату. Теперь это мой дом, и я должна быть достойна роли хозяйки и жены Зимнего духа.

Шкуру, запачканную кровью, я отложила в сторону от кровати, чтобы позже отчистить пятна. Согласно традициям рода, родня мужа могла затребовать доказательства невинности невесты, но что-то подсказывало мне, что в верхнем мире это пустые формальности. Боги и духи и без того знают все о своих детях.

Одевшись и наскоро смахнув пыль со стола и скамьи, я замерла в нерешительности у печи. Готовить ли завтрак? Заняться ли хозяйством? Как велики владенья Зимнего духа, моего мужа, и что требуется от меня как от послушной жены?

Курха нигде не было видно, но звуки топора, раздававшиеся снаружи, давали понять, что он поблизости. Я выскользнула во двор. Заметив меня, дух, занимавшийся колкой дров, остановился, переводя дыхание. У его ног скопилась приличная куча поленьев. Вытирая лоб тыльной стороной ладони, он с прищуром посмотрел на меня, застывшую у дверей.

Эта картина на мгновение захватила и взволновала. Мужчина, стоявший сейчас посреди двора, в одной рубахе, разгоряченный физической работой, был просто до невозможности человечный, понятный. Словно бы мы обычные муж и жена, и моя жизнь изменилась не более, чем при переходе в род соседнего с нами селения. Но вот он выпрямился, отложив топор, и мимолетное сходство исчезло. Взгляд его вновь приобрёл привычную уже отстраненную жесткость, а сам он стал словно чужой простым человеческим занятиям, величественный и могущественный.

Иллюзия рассеялась. Духи не потеют. Их не занимают заботы людей серединного мира.

Им незачем любить своих Зимних жен.

Под его пронизывающим взглядом, куда холоднее северных ветров, я задрожала. Было больно и горько, словно от несбывшихся обещаний, хотя я сама позволила своим глазам обмануть меня. По-своему истолковав мое молчание, Курх подошел ко мне. Сел на ступени крыльца, жестом указал мне устроиться рядом. От его тела веяло морозом, дыхание было ровным, рубашка сухой. Я обхватила плечи руками, жалея, что не накинула вчерашнюю шубу.

— Ты должна понять, — он смотрел вдаль, и голос его казался бесконечно усталым. — Я Зимний дух, создатель людей, хранитель серединного мира. Мое семя, пролитое в лоно жены, дарует жизнь морям и суше. Так распорядились боги, и даже бессмертные духи должны подчиняться их воле. Я люблю свой народ, как, надеюсь, любишь его и ты. Поэтому мои желания здесь не важны. Равно как и твои. Мы будем жить как муж и жена, нравится тебе это или нет.

— Я понимаю, — мягко произнесла я. Горестная складка, залегшая меж его бровей, печалила меня. Словно бы Курх извинялся за вчерашнюю ночь, словно бы последние слова дались ему с немалым трудом. Мне захотелось накрыть ладонью его сцепленные в замок руки, показать, что он не сделал ничего дурного и мне вовсе не претит исполнение супружеского долга, но стоило лишь отнять руку от плеча, как он тут же поднялся на ноги, отстраняясь.

— Я растоплю печь. Скажи, если будет нужно что-нибудь еще.

*

Дни сменялись днями, тонкий рог луны утолщался, превращаясь в бледно-желтый диск, и вновь худел, покуда совсем не пропадал с тёмного ночного неба. Я развела в доме кипучую деятельность, крутясь по моему новому жилищу маленькой юркой куницей. Взмах хвостом — пыль долой, паутину вон! Прошмыгнуть под кровать, залезть за печку. Сундуки с приданым распахивались один за другим, и резной стол накрыла расшитая скатерть, занавески украсили окна, дощатый пол устлал мягкий ковёр, в котором по щиколотку утопали ноги, обутые в домашние сапожки из оленьей кожи.

Дом стал для меня почти родным, так похожим на жилища в моем селенье.

Мать говорила: хорошей хозяйке некогда бездельничать. И я всецело следовала её завету. Курх, возвращаясь домой, находил меня за вышивкой, штопкой или скручиванием пряжи для вязания. Я откладывала своё занятие, доставала томившиеся в печи горшки и приглашала мужа разделить со мной стол.

Курх сдержанно хвалил угощение, благодарил за возню с его старыми рубахами. Он был неизменно вежлив и почтителен, как и следовало привечать добрую хозяйку — но и только. Он не говорил ни слова о том, что духи, быть может, вовсе не нуждаются в горячих кушаньях или добротной рубахе для защиты от холода и ветров. Он вообще не говорил ни одного лишнего слова, но в его отстраненном взгляде без труда читалась вся тщета моих усилий. Я запрещала себе думать об этом — лишь улыбалась, глядя, как он ложку за ложкой ест рыбную похлебку.

Курх часто и подолгу отсутствовал. Возвращаясь, он привозил то подстреленных животных, то горсть диких ягод, еще подернутых инеем.

Я могла лишь гадать, где он находил свою добычу — нигде в окрестностях дома, на небольшом поле и опушке леса я не встречала никого, кроме мелких грызунов и пары птиц. Может, в другой части верхнего мира были свои животные, а может дух-Ворон спускался в серединный мир к побережью и охотился в предгорьях. Мне хотелось бы верить в последнее. Это означало бы, что наши старания не напрасны.

И лишь однажды за мой до предела насыщенный хлопотами день я чувствовала, как подбираются к горлу слёзы, и сердце стискивает ледяная хватка. Как тоска, от которой я так старательно убегала, кружась по двору и дому, настигает меня, сжимая в своих объятиях. Только здесь, лёжа на кровати в ожидании мужа, я ощущала себя беспомощным бельком, оторванным от семьи и рода, привычной жизни, и брошенным на заснеженную льдину безо всякой возможности вновь оказаться в морской глубине. Я дрожала, мне остро не хватало тепла. А Зимний дух не хотел или не мог меня согреть.

Он приходил почти каждую ночь. Я уже привычно ждала его, закатав до пояса рубашку. Безо всяких усилий удерживая надо мной свой вес, Курх рукой готовил себя к соитию и мягко входил в меня. Я чувствовала движения его плоти внутри, и кожа покрывалась мурашками от контраста между его холодом и моим теплом.

Он старался как можно меньше касаться меня, а на любые попытки дотронуться до него отвечал коротким покачиванием головы, и я одергивала руку. В полумраке комнаты невозможно было разобрать, куда направлен его взгляд, но сама я всегда смотрела только на него. И точно знала: он видит, что я смотрю.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь за маской отстраненного безразличия разглядеть причину такого отношения ко мне. Иначе, иначе я воображала себе будущую замужнюю жизнь! Я держалась скромно и почтительно, не перечила, не просила сверх необходимого. Неужели я не заслужила хоть толику любви, хоть каплю ласки? Что во мне не так?

И снова, каждый раз, по кругу пойманными птицами метались мои мысли, пока муж вбивал свою плоть в мое лоно и изливался живительным семенем. И я не выдержала. Он уже почти встал с кровати, когда я отчаянным рывком метнулась к нему, вцепившись замерзшими пальцами в запястье. Я почувствовала, как он вздрогнул всем телом.

— Пожалуйста, останься, не уходи, — жарко и сбивчиво зашептала я, с мольбой глядя на мужа. — Не оставляй меня, мне так одиноко в этом огромном доме, здесь никого, кроме тебя, но и ты никогда не со мной, даже когда рядом, пожалуйста, не бросай меня, я так больше не могу!

Мой голос сорвался, горло сжало болезненным спазмом подбирающихся слез. Мать запрещала показывать мужчине женскую слабость, но сейчас мне было все равно. Я готова была сделать что угодно, лишь бы он снова не скрылся сейчас за дверью.

Несколько долгих мгновений он смотрел на меня. И затем медленно, по одному разжал мои пальцы, заставляя отпустить его запястье.

— Не надо, — голос его был хриплым и тихим.

Отчаяние накрыло меня штормовой волной, и не было возможности выплыть, выбраться и сделать хоть один глоток воздуха. Я захлебывалась слезами, свернувшись в клубок на постели, а за окном, вторя мне, выл ветер и колотил по крыше ледяной дождь. Я не помню, как уснула, не помню ничего из той горькой ночи. Когда я вновь пришла в себя, было уже раннее утро.

Я сонно огляделась и замерла от испуга и удивления, вцепившись в рубашку напротив бешено колотящегося сердца.

У изножья кровати беспокойно дремал Курх.

*

После той памятной ночи что-то будто изменилось между нами. Он все так же не желал спать со мной в одной постели, но больше не старался выскользнуть из дома сразу после соития. Я чувствовала, что любой разговор на тему нашей близости может разрушить тот хрупкий ледяной мостик, что я попыталась перекинуть между нами. Поэтому, недолго думая, я застелила шкурами длинную широкую лавку у окна, где иногда сидела с вышиванием. Не предлагала и не упрашивала, но Курх заметил перемены в обстановке комнаты и по моему взгляду понял все без слов. И уже следующим утром я обнаружила его не на крыльце или у кровати, а мирно спящим на новом ложе.

Я бы с радостью уступила ему кровать как хозяину дома. И с куда большей радостью предпочла бы делить ее с ним. Но пока было довольно и этого. Присутствие Курха в доме, пусть и незримое, успокаивало меня, и я не чувствовала себя настолько одинокой, как раньше.

Наверное, все это придало мне решимости зайти еще дальше.

Моя дневная жизнь ограничивалась домом и двором. Владения Курха были велики, но, куда ни пойди, заснеженные поля и рощи быстро начинали погружаться в густой серый туман. Близкие звезды ясно давали понять, что я пребываю в верхнем мире, и я, стыдно признаться, опасалась углубляться в туман, полагая, что упаду на землю как с края облака. Думаю, Курх посмеялся бы надо мной, расскажи я ему об этих своих страхах.

Но все равно, мне безумно хотелось побывать там, за границей тумана. Вновь увидеть мой, серединный мир, родные заснеженные просторы, острые пики гор и темную гладь беспокойного моря.

— Я умею управлять упряжкой. Под парусом ходить обучена. А стрельбе из лука меня отец учил, — говорила я, пытаясь убедить Курха, что могу быть ему полезной. Он лишь качал головой, не говоря ни слова. И я улыбалась, словно бы соглашаясь с его невысказанным ответом: действительно, глупенькая девчонка, которой не место рядом с бессмертным духом во время его дел в серединном и верхнем мире. А самой выть хотелось от разочарования и обиды. Но я не сдавалась.

И вот, одним солнечным утром он разбудил меня раньше обычного и сказал, глядя в сторону, чтобы не смущать меня, лежащую в одной нижней рубашке:

— Собирайся. Сегодня поедем вместе.

Я ликовала! Быстро, пока муж не передумал, оделась и заплела косу, выскочила во двор. Оленья упряжка уже ждала нас.

Какое же упоение — мчаться среди густой туманной мглы и затем вдруг в одно мгновение вылететь посереди заснеженной равнины. Полозья заскрипели по снегу, ветер засвистел, бросая в лицо мелкие снежинки. Я не знала, где мы оказались, но нутром чувствовала: я дома. Снова в мире людей.

Счастливая, раскрасневшаяся от мороза, я посмотрела, чуть обернувшись, на мужа и поймала его ускользающий взгляд. Что-то было в нем — удивление ли, интерес. Словно бы он впервые увидел меня по-настоящему.

Впереди, из-под копыт оленей метнулись вспугнутые зайцы. Курх вскинул лук и, почти не целясь, выпустил пару стрел. Сани тут же послушно замедлили ход, и дух Зимы уверенно повел упряжку в сторону подстреленных тушек. Зайцы были крупные, жирные, не чета отощавшим животным, которых приносили в последние луны наши охотники. Сбывалась воля богов, в серединный мир приходило изобилие.

Курх искал дичь, я связывала и укладывала на сани собранные тушки, прикидывая, как можно будет приготовить их и что сшить из белых шубок. Мы объездили всю равнину и остановились в подлеске. Олени лениво обрывали мох, Курх очищал от крови стрелы, вынутые мной из зайцев. Внезапно внимание наше привлек низкий, почти на грани слышимости, рык, доносившийся из леса. Я обеспокоенно посмотрела на мужа.

— Думаю, это медведь-шатун. Мы верно разбудили его, — Курх отложил стрелы и поднялся. — Я успокою зверя. Жди меня здесь.

Страшно было оставаться и страшно отпускать его — пусть я и напоминала себе, что он бессмертный дух. Если проходил слух о поднявшемся в лесу медведе, все свободные мужчины отправлялись искать опасного хищника. А женщинам оставалось только гадать, кто же на этот раз может не вернуться, растерзанный зверем.

Сквозь гулкие барабанные удары сердца до моего слуха донесся тоненький писк. Он был в стороне от той тропы, по которой ушел Курх, и я, ведомая любопытством и жалостью к плачущему созданию, выскользнула из саней.

Под корнями одного из деревьев обнаружилась разворошенная нора. Вокруг нее было множество следов, крупных и маленьких. Кровавая дорожка уходила в заросли кустарника, где грязным бело-красным комком свернулась самка песца. Рядом с ней сидел и выл от голода и ужаса детеныш. У меня сердце разрывалось от его плача.

Я ни секунды не сомневалась в том, что собиралась сделать. Опустилась на колени, подхватила дрожащего щенка. Малыш попытался было тяпнуть меня за варежку, но потом завозился и затих, пригревшись.

Когда Курх вернулся, я уже сидела в санях, прижимая к себе маленькое спящее тельце. Муж посмотрел на меня, холодно, неодобрительно поджимая губы, но ничего не сказал.

Так в моей жизни появился Кут.

*

Щенок быстро отъелся и освоился на новом месте, скрашивая мое одиночество, особенно остро чувствовавшееся во время отсутствия Курха. Игривый и дурашливый, он рвался разделить со мной любое дело, с энтузиазмом раздирая пряжу, забираясь в печь перед растопкой, а потом носясь по коврам, оставляя дорожки из сажи, а также расколотив пару горшков, прежде чем был окончательно отучен совать свой нос на хозяйский стол. И, несмотря на весь хаос и дополнительные хлопоты, что ежедневно создавал мне Кут, я все чаще ловила себя на том, что улыбаюсь этому прохвосту, искренне и открыто. Мне казалось, под тяжелыми взглядами Курха я начала было забывать, каково это.

Курх сердился и не считал нужным это скрывать. Неодобрительно поджимал губы, наблюдая за нашими догонялками по двору или моими бесплодными попытками поймать Кута, утащившего очередной клубок. Мое веселье скорее раздражало его.

— Мне все равно придется вернуть его в лес, когда подрастет, — ворчал он.

Но, хотя муж и не признавался в этом, я чувствовала: он рад нашему новому

компаньону. Когда Курх думал, что я не вижу, он чесал песца за ухом, гладил пушистую шерстку. При мне же дух-Ворон всячески демонстрировал, насколько неудачным он считает мое решение.

Кут же казался вполне довольным своей судьбой и умело сочетал черты домашнего пса и дикого хищника. Охотился на грызунов в амбаре, вырыл нору под крыльцом и стаскивал туда добычу. Ласкался ко мне и к Курху, выпрашивая еду, но царапался и кусался всерьёз, если решал, что кто-то хочет его обидеть.

Не прошло и пяти лун, как муж принял окончательное решение.

— Нужно отвести его обратно, — сказал Курх, и по его серьезному нахмуренному лицу я поняла, что в этот раз это не пустые разговоры. — Он дикое животное, и место ему в лесу. Так будет лучше.

Я стояла, не в силах ответить. Кут, почувствовав моё волнение, подбежал, ласково потерся об ноги. Я подняла щенка на руки, прижимая к себе.

— Курх, пожалуйста…

— Не надо было к нему привязываться, — жёстко оборвал он, отвернувшись, словно бы не желая смотреть в мои умоляющие глаза.

Муж забрался в сани. Я подошла, молча подала ему щенка. Не понимая происходящего, тот завозится в санях, радуясь предстоящему приключению. Глупенький.

На глаза навернулись слёзы, и я поспешно убежала в дом, не желая плакать при Курхе.

Опять одна. Без Кута и его умильной возни дом казался ещё более пустым. Я хваталась за то и это, пытаясь занять ум работой, но все валилось из рук. В конце концов, я наткнулась на спрятанный Кутом клубок ниток, стиснула его в кулаке и разревелась.

Сама не заметила, как задремала. Проснулась от грохота резко распахнутой двери, а в следующее мгновение вокруг меня белым пушистым угрем заплясал Кут. Прыгал, просился на руки. Я подхватила щенка, сама не своя от счастья.

Курх, сердитый и грозный, стоял в дверном проёме.

— Вернулся! — зло воскликнул он. — Гнался за санями через весь лес, стоило мне тронуться с места. Не смог не взять.

— Спасибо.

Муж хмурился, глядя на меня, но моя радость была столь заразительна, что и по его лицу промелькнула тень улыбки. Он спрятал её в воротнике плаща.

Кут носился между нами, переполненный энергией от недавней увлекательной прогулки, и ему были совершенно не интересны противоречивые мысли и чувства хозяев.

*

Смешно, но я была благодарна Куту, что он решил остаться. И пусть за несколько лун после памятной поездки с Курхом щенок окончательно вырос и принимал мои игры и ласки не с увлеченностью малыша, а с лёгким снисхождением взрослого — ничего. Тем приятнее было, когда он сам приходил ко мне и растягивался рядом на лавке, позволяя почесать за ухом или погладить пушистый животик.

Курх же был неизменно неласков и молчалив. Не давал к себе прикоснуться, пресекал лишние вопросы. Лишь изредка брал на прогулки — да и то быстро отказал мне в этой маленькой радости, сославшись на то, что в серединном мире стало неспокойно.

Мой глоток свободы, кусочек родного края, был безжалостно отнят, и я вновь оказалась заперта, отрезана от всего серым плотным туманом.

Несвободная, нелюбимая и одинокая, если не считать Кута.

Честно признаться, я в чем-то завидовала своему пушистому любимцу. Вот уж кому невозможно было что-то запретить. Он полюбил ездить с мужем на охоту и, когда песцу хотелось сопровождать Зимнего духа, никакая сила не могла заставить его покинуть сани.

— Если убежит, искать не буду, — отрезал Курх, когда Кут в первый раз решил поехать с ним, невзирая на все протесты.

— Не убежит, — уверенно ответила я.

И, конечно же, оказалась права.

*

Увидев полевку, прошмыгнувшую между амбаром и стойлом, Кут метнулся в погоню. Проскочив между бревенчатыми стенам, они выскочили за пределы двора и понеслись по полю. Мышь искала спасения в туманной дымке на границе владений Курха, и Кут бездумно, распаленный погоней, единым прыжком влетел вслед за ней в серебристую мглу. Миг — и белый хвост исчез из виду.

Я вскочила с крыльца, откуда наблюдала за игрой песца.

— Кут! — закричала я что есть силы, но ответом мне была лишь тишина.

Не помня себя от ужаса, я побежала туда, где последний раз видела Кута и мышь. Две цепочки следов терялись среди серебристых вихрей, растворяясь в тумане.

Осторожно, преодолевая страх перед неизвестностью и загоняя на край сознания глупые мысли о том, что можно свалиться с края облака, я сделала шаг. И ещё один.

— Кут! — вновь позвала я, стоя по колено в тумане.

Он так и не появился. Я вглядывалась в серебристую мглу, силясь различить маленький силуэт, но тщетно. Туман колыхался, притягивал, завораживал кружением искрящихся кристаллов льда.

Внезапно мне показалось, что я увидела очертания зверя, тонким контуром проступающие сквозь туман. Массивная фигура, казавшаяся куда больше Кута, медленно обретала четкость, приближаясь ко мне. Я вытянула руку ей навстречу, проверяя, как далеко можно зайти в сгущающийся туман, не потеряв знакомого двора и дома.

Неожиданный рывок чуть не сбил с ног. Сильные руки обхватили меня поперёк талии и резко дернули назад, прочь от тумана. Я испуганно охнула, прижатая к телу Курха ледяной хваткой.

Он развернул меня и отстранил на расстояние вытянутых рук, держа за плечи. Брови его были нахмурены, а в глазах плескалась не то злость, не то ужас.

— Глупая девчонка! — закричал он. — Что тебе было нужно в тумане между мирами? Неужели не понимаешь, что если б он затянул тебя, то ты бы уже не вернулась обратно?

Пальцы Курха впивались в плечи, и это было почти больно, но я не замечала, оглушенная его яростным напором.

— Но Кут… — начала я беспомощно.

— Кут — зверь, — зло оборвал меня Курх. — Он чует опасность и осознает границы того, с чем может справиться. В отличие от людей.

Я опустила голову.

Запоздалый страх охватил меня, и я задрожала, чувствуя, как по лицу неостановимо текут слёзы. Невесть откуда выпрыгнувший Кут, целый и невредимый, заскакал между нашими ногами, совершенно не осознавая, чему он стал невольной причиной.

Хватка Курха ослабла, и он вновь прижал меня к себе, гораздо бережнее, чем в первый раз. Я прислонилась мокрой щекой к его рубашке, вдыхая морозный запах.

— Прости меня, Курх, — пробормотала я.

— Даже и не думай больше приближаться к границе моих владений. Увижу тебя у тумана еще раз, и мне придется вовсе запереть тебя в доме и запретить выходить, — пригрозил он, но голос звучал устало. — Пойми, туман опасен. Это не обычная мгла, а завеса, разделяющая наши миры, и лишь богам и духам по силам преодолевать ее. Тебя, смертную, он поглотит, и, если меня не окажется рядом, никто не сумеет помочь.

Дух отпустил меня и отвернулся, собираясь вернуться во двор. Только сейчас я заметила тяжело дышащих оленей, взволнованно топчущихся около перевернутых саней, прочертивших на снегу грязную серую полосу. Неужели Курх выпрыгнул из них на полном ходу, увидев меня у кромки тумана?

Я еще раз посмотрела на серо-серебристые вихри и вдруг вспомнила о таинственной тени, которую, как мне показалось, я видела.

— Курх, — окликнула я мужа, — я хотела…

Он резко обернулся и, увидев, что я все еще стою недалеко от границы, махнул рукой, знаком веля следовать за ним. В его движениях чувствовалось вновь нарастающее раздражение, и я сочла за лучшее не продолжать и молча поплелась за ним.

*

Что-то происходило в серединном мире. Курх возвращался все более и более хмурым, уклонялся от расспросов, и мысли его витали где-то далеко от меня, как всегда недостижимые. А однажды он и вовсе не пришёл ночевать, и я так и уснула, сидя на лавке и беспокойно вглядываясь в мрак двора через заледенелое окошко.

Проснулась, лишь услышав скрип полозьев. Всполошилась, выскочила во двор. Курх, осунувшийся, угрюмый, доставал из саней изрядно опустевший колчан со стрелами. Кут, поехавший в этот раз вместе с мужем, скакал рядом с духом-Вороном. Я охнула: песец припадал на одну лапу, белая шкура была обагрена буро-красными пятнами.

— Что случилось? — я, как есть — в домашних сапожках и платье — подбежала к Курху.

Остановилась в паре шагов, застыла под тяжёлым взглядом. Мужчина хмуро смотрел на меня, словно бы решая, стоит ли отвечать.

— Кажется, Зима в этот раз будет особенно тяжёлой, — наконец, сказал он.

Ушёл, оставив меня гадать над значением его слов. Кут похромал ко мне,

прося помощи. Я взяла его на руки, погладила. Шершавый язык лизнул ладонь.

— Кто тебя так, малыш?

Очередной медведь-шатун? Стая голодных хищников? Какая сила могла пойти против духа-Ворона, защитника и покровителя всего земного?

Кут ещё раз лизнул руку, напоминая о себе и своей ране. Он, в отличие от Курха, верно, хотел бы поделиться со мной всем, что знал. Но не мог.

— Что там, внизу? — мой голос был настолько тихим, что я сама едва слышала себя. Курх даже не повернул головы, и только мерный стук ложки по тарелке был мне ответом. — Мы… Мы что-то делаем не так? Я недостаточно стараюсь?

Мне было стыдно задавать такие вопросы. Но иного выбора не было. Муж не пускал меня в свой мир, не позволял разделить с ним гнетущее его бремя, и все, чем я могла помочь роду и своему краю, сводилось к мгновением нашего соития.

Ложка замерла. Курх, наконец, посмотрел на меня, маленькую, растерянную, отчаянно сминающую на коленях платье.

— Нет. Все хорошо.

Все было ни капельки не хорошо. С каждой ночью, с каждым разом тело мужа становилось все холоднее. От одного лишь соприкосновения с ним я покрывалась гусиной кожей и начинала дрожать. И Курх, чувствуя это, старался как можно быстрее закончить дело и оставить меня. А то и вовсе, как раньше, выйти вон или перекинуться птицей и исчезнуть в тумане.

Мне оставалось лишь гадать, где я совершила ошибку. Он все еще злится на то, что я чуть было не исчезла в тумане? Зря спасла Кута? Нет, уж точно не зря, да и за время совместных выездов они вполне свыклись друг с другом. В последнее хмурое время казалось даже, что Курх рад компании песца. Но что тогда?

Я была сама не своя, и ходила по дому серой тенью себя прежней. Злая Зимняя метель, бушующая снаружи уже не первый день, загнала меня в дом. И я сидела, отрезанная белой стеной от внешнего мира, и не было тепла ни внутри, ни снаружи.

Наверное, только в таком состоянии я и могла решиться открыть дверь, нутром понимая, что на пороге стоит не Курх.

Высокий, поджарый незнакомец в подбитой мехом серой шубе. Не дожидаясь приглашения, он шагнул через порог, втянул воздух совсем по-волчьи. Прищурив нечеловечески желтые глаза, огляделся пристально, изучающе.

— Ну здравствуй, жена Курха-Ворона, — произнес незнакомец. — Холодно у вас. Стыло.

— Кто вы? — только и смогла выдавить я, кляня себя последними словами за беспечность. И почему я решила, что в верхнем мире, во владениях Курха, попросту не может быть чужаков?

— Г ость, стало быть, раз уж ты за порог пустила, хозяюшка, — осклабился незнакомец. — Так что, будь добра, накорми, напои, — он словно бы нарочно замолчал, увидев, как я стремительно бледнею. Довольно ухмыльнулся и закончил. — Укладывать спать не обязательно. Сам уйду.

Я бросилась к печке, молясь про себя всем богам, чтобы муж скорее вернулся. Оставаться наедине с нежданным гостем было страшно, но ещё страшнее, что некуда бежать, не преодолеть туманную завесу.

— Я смотрю, с каждым разом наш Ледышка притаскивает себе все более и более молоденьких, — сказал незнакомец, окидывая меня с головы до ног внимательным взглядом.

Я смутилась. Кем же приходился Курху этот странный гость, раз он позволял себе говорить о духе столь просто и даже несколько пренебрежительно?

Я выставила перед незнакомцем немудрящую снедь, и тот с довольным урчанием набросился на еду. Давно не видела, чтобы кто-то ел с таким аппетитом. Покончив с моими припасами, он довольно развалился на скамье.

— Ну спасибо тебе за угощение, маленькая жена. Как звать тебя, хозяюшка?

— Сирим, — ответила я.

— Сирим, значит, — протянул незнакомец. Я вздрогнула, неожиданно осознав, что моё имя впервые прозвучало в этих стенах.

— Я Аки. Аки-Волк. Тоже из духов, как можешь догадаться.

Я слышала легенды. Волки, хитрецы и лжецы, считались хозяевами нижнего мира. Души людей, живших по законам рода, Аки, Волчий Пастырь, провожал к границам верхнего мира. Бунтари, изгнанники и своевольцы отправлялись в нижний мир, где безраздельно хозяйничал Аки-Волк, составляя его Стаю, его народ. Не признававшие границ при жизни, волки Аки оставались такими же и после перерождения. И вел их Волчий Пастырь, дух-обманщик, сидевший сейчас передо мной.

Мне было, отчего испугаться.

Я сглотнула.

— У вас есть дело к моему мужу?

— Есть, — Аки лениво, по-хозяйски, развалился на лавке. — Он меня бесит.

— Что это значит?

— А то и значит! — неожиданно зло огрызнулся волк. — Ледышка со своим безумным упрямством ставит мой народ на край гибели! И с каждым разом дела все хуже!

Я опешила. Курх не отличался особым трепетным отношением к населяющим серединный мир существам, но, все же, он был и оставался покровителем всего живого. Представить, что дух-ворон намеренно обрекает кого-то на вымирание, было… немыслимо.

— Я просто хочу, чтобы моя Стая не голодала. Согласись, это естественное желание. Тебя, кстати, это тоже касается, маленькая жена. Думаешь, людям сейчас приходится слаще, чем волкам?

Откуда я, запертая в верхнем мире, могла это знать.

— Но я… Но мы с Курхом…

— Вы что? Что делаешь для своей Стаи ты, маленькая жена? — опасно сощурил глаза Аки.

Я покраснела. Уверена, дух-Волк был более чем в курсе о долге Зимней жены и его содержании, но неужели он ждал, что я буду обсуждать подробности с почти что незнакомцем?

— Ясно, — он оборвал мои мысли. — Так я и думал. Можешь не отвечать. Я уже понял, что ничего.

Меня будто ударили пыльным мешком по голове. Вся моя короткая жизнь пронеслась перед глазами: Зимнее детство, скупая похвала отца и объятия матери, суровые и торжественные лица соплеменников по дороге к тотемному столбу. Замужество. Попытки вжиться в роль Зимней жены. Неужели все это стоит не более одного короткого слова «ничего»?

Он шумно втянул носом воздух, словно принюхиваясь.

— Я чувствую твоё волнение. Похоже, тебе, как и мне, небезразлична судьба твоего народа, — удовлетворено заключил он. — Что ж, это уже неплохо для начала.

Он пристально посмотрел на меня, не мигая, и его жёлтые глаза притягивали, манили.

— Узнай у своего Ворона, что происходит сейчас в серединном мире. Когда выяснишь правду, я вернусь. И, может быть, вместе нам удастся помочь нашим Стаям.

Хлопнула дверь, и я вновь осталась одна. В голове роились тысячи вопросов.

Волкам нельзя верить. Но почему-то в словах Аки мне слышалось больше правды, чем в угрюмом молчании мужа.

*

Весь день после ухода Аки я проходила сама не своя. Горшки валились из рук, стежки ложились вкривь и вкось, а начатое вязание Кут утащил куда-то в свой угол за сундуки. Я решилась было поискать, но тут силы окончательно оставили меня, и я беспомощно опустилась на скамью, сгорбившись, словно придавленная грузом собственных мыслей.

"Я уже понял, что ничего", — стучало в голове.

До Аки, до таинственных бед серединного мира, что занимали все внимание Курха, мне начало было казаться, что моя жизнь и быт постепенно налаживаются, входят в размеренную колею замужней жизни. Даже Курх, в первые дни бывший таким неласковым, постепенно становился ближе. Нужно было лишь дать ему время. Но, оказалось, я ошибалась, и новые луны лишь укрепляли ледяную стену между нами.

Я не понимала, что происходит с Курхом там, по другую сторону стены. Так, быть может, Волчий Пастырь прав и мой муж сбился с пути?

Но в одном я действительно была согласна с Аки: я ничего не делаю, чтобы это изменить.

Когда Курх вернулся, я все так же сидела за столом, не зажигая свечей. Муж молча подошёл ко мне, сел рядом. Взял чуть теплую лепешку, начал жевать, словно не чувствуя вкуса. Вид у него был усталый. На меня он как всегда не смотрел.

Сегодня днём на этом месте сидел другой мужчина, а я даже не знаю, как об этом рассказать. Вот до чего мы докатились.

Я вздохнула.

— Курх, что происходит в серединном мире? Что творится на моей родине?

Молчание.

Кут, не менее вымотавшийся, доковылял до скамьи и свернулся клубком у меня в ногах. Его присутствие поддерживало мою решимость.

— Что происходит между нами, Курх?

Молчание. Тяжёлое, холодное. Вот уж верно сказал Аки-Волк, Ледышка.

— Между нами как будто ледяная стена выросла, — сказала я горько. — И я не могу все время стучать в неё, не получая ответа. Мы с тобой муж и жена, соединённые самими богами. Но я вижу лишь стену там, где должен быть этот союз.

Он повернулся ко мне.

— Чего ты хочешь?

— Я уже сказала тебе.

Курх вздохнул.

— В серединном мире появилась Стая. Не просто группа волков, нет. И она устраивает в лесу облавы, нападая на всех без разбора. Я чувствую, что предводитель Стаи не обычный волк. Боюсь, Волчий Пастырь покинул угодья нижнего мира, чтобы возглавить волчье племя в серединном.

Аки! Он говорит про Аки-Волка!

— Люди, звери, птицы и рыбы — все создания серединного мира должны сохранять равновесие. Моя роль — наблюдать и не позволять одному виду истребить другой. Волки тоже обыкновенно покорны моей воле, но не тогда, когда появляется Волчий Пастырь. Сейчас я вынужден вмешиваться, иначе хрупкий баланс будет нарушен.

— Но… — я вспомнила Аки, его слова, его преданность своей Стае. — Что если у такого есть свои причины? Вдруг голод толкает волков на отчаянные меры?

— Закон един для всех существ, — отрезал Курх. — Ни для кого нет другого способа существовать во время Долгой Зимы. Ты Зимний ребёнок. Думал, ты понимаешь.

Я понимала. Зимний ребёнок, Зимняя жена. Мой брак должен был принести изобилие в серединный мир, но, кажется, все становилось только хуже и хуже.

Я тронула его за предплечье, жестом показала на кровать. Единственный способ, доступная мне возможность исполнить предначертанное сказаниями.

— Пойдём.

— Не надо, — Курх отвернулся. — Это не имеет значения.

— Но как же мой народ? Как же предания? Ведь твоё семя…

— Все гораздо сложнее, — резко оборвал он мои возмущения. — Я не могу объяснить.

— Так хотя бы попробуй!

Молчание было мне ответом. Но я не собиралась сдаваться. Я и так слишком долго уступала и отходила в сторону.

— Хорошо, — Курх поднялся со скамьи и с высоты своего немалого роста хмуро уставился на меня. — Хочешь узнать, что происходит в серединном мире? Увидеть, — он усмехнулся, — плоды наших трудов? Пожалуйста! Отправимся следующим утром.

Мне бы обрадоваться, но я нутром чувствовала, что предстоит далеко не увеселительная прогулка.

*

Мы мчались через лес, преследуя хищников. Курх не держал поводья, но олени уверенно шли вдоль цепочки следов, мелькавших, то тут, то там меж заметенных снегом кустарников. Вскоре следы разошлись, словно хищники готовили засаду.

— Ещё недавно здесь было лежбище оленей, — Курх указал на едва различимую впереди поляну, окруженную ободранными деревьями.

Я не была мастером по части чтения следов, но картину произошедшего на поляне несложно было представить. Волки налетели одновременно, отрезав стаду пути отступления. Обезумевшие животные метались, становясь лёгкой добычей хищников. Я видела следы крови и несколько глубоких борозд в снегу — волки волокли добычу в кусты. Я различила за ветвями несколько палево-серых боков. Туши были ещё на месте, видимо, стая рассчитывала вернуться. Основная же масса следов вела к предгорьям, куда хищники гнали обреченное стадо.

Курх прошёл краем поляны, изучая следы. Вернулся в сани.

— Вот, — он швырнул мне на колени небольшой предмет, найденный им в снегу. — Чтобы ты не сомневалась в необходимости того, что я делаю.

Я подняла находку.

Нож. Выточенный из кости небольшой метательный нож с орнаментом из юрт и оленей. Лёгкий, с немного вытертой от постоянного использования рукояткой.

Я с трудом подавила рвущийся наружу крик.

Человек! Вместе со стадом был человек!

Скорее, скорее! Я готова была прямо сейчас хлестнуть оленей и сорваться в погоню. Оставить на растерзание волкам пастуха, быть может, моего соплеменника или юношу соседнего рода — немыслимо!

— След совсем свежий, — Курх верно истолковал моё волнение и взялся за упряжь. — Мы скоро догоним стаю.

Олени вновь понесли нас сквозь чащу, забираясь все круче. Я уже могла различить за деревьями силуэты отставших волков. При нашем приближении они резко уходили в сторону и пропадали из виду. Но охота за одиночками — дело пустое. Нам нужен был вожак.

Курх первым разглядел стадо, зажатое в ущелье. Волки окружили их, скалились с горных уступов, предвкушая расправу над лёгкой добычей.

Похолодев от ужаса, я различила на широких оленьих спинах несколько пастухов.

Олени Зимнего духа без труда затащили сани на склон одной из скал, и Курх одним движением отправил их в прыжок, оказавшись между волками и всадниками. Я побелевшими пальцами вцепилась в резные борта, но все же сумела удержаться. В одной руке я сжимала найденный нож. Кут в ногах ощерился, готовый защищать хозяйку.

Курх натянул тетиву, целясь в волка, возглавлявшего стаю. За его спиной пастухи, обрадованные неожиданной помощью духов, тоже заряжали самострелы.

— Уходите! — грозно приказал он. — Вы нарушаете закон, в открытую нападая на людей.

— Моя стая гибнет от голода, — прорычал волк.

— Уходите, — повторил Курх. — Закон…

— Плевать на закон!

Вожак прыгнул, и одновременно в воздух взвилась стрела Курха. Немыслимо извернувшись, волк избежал удара и мягко приземлился сбоку от саней. Это послужило сигналом к атаке. Волки серой лавиной налетели на нас.

Тетива Курха звенела, посылая беспрерывно стрелу за стрелой в волчью стаю. Хищники уворачивались, стараясь прорваться к зажатому в расщелине стаду, но мало кто оказывался столь же везучими, как их вожак. Но их было слишком много, куда больше, чем под силу удержать одному духу и нескольким пастухам.

— Нужно вывести стадо! — не оборачиваясь, крикнул Курх. Я сжалась в санях, стараясь не мешаться и одновременно жалея, что у меня нет своего лука, что даже не сразу поняла, что муж обращается ко мне. Его голос помог мне стряхнуть оцепенение.

— Что нужно делать?

— Я стреляю. Ты правишь. Олени следом, — отрывисто приказал муж.

Я перебралась к поводьям. Вгляделась в движение серой стаи и, улучив момент, когда от стрелы Курха образовалась брешь, уверенно хлестнула ездовых оленей.

Мой мир сузился до размеров ущелья и нависающих по обе стороны скальных уступов. В этот момент существовала лишь заснеженная дорога и мечущиеся серые тени — волки. Я вглядывалась вперёд, выискивая, где серая пелена истончается, открывает просвет для саней, и уверенно направляла туда упряжку. Рядом звенела тетива, позади, едва слышно, раздавались крики пастухов и топот множества копыт — но я почти не замечала этого, вся став продолжением запряжённых ездовых оленей Курха, прокладывающих путь в серо-белом лабиринте.

Мы шли на прорыв.

Белых проплешин становилось все больше, серых теней- все меньше. Я гнала и гнала вперёд, и оставалось только надеяться, что стаду и пастухам удаётся следовать за санями. Ещё немного, ещё рывок-другой…

Я не заметила выпрыгнувшую почти из-под полозьев волчицу, не почувствовала мощного толчка, которым меня выбросило из саней. Мир перед глазами завертелся вихрем, и в следующее мгновение я уже влетела спиной в жёсткий снежный холм. От удара потемнело в глазах. Хотелось вдохнуть, но я будто разучилась дышать.

В панике, оглушенная, я беспомощно наблюдала, как приземлившийся рядом хищник обходит меня кругом, готовясь к атаке. Позади неслись в едином потоке олени и волки.

Белым пушистым вихрем между мной и волчицей вырос Кут, мой маленький защитник. Уж не знаю, как ему удалось на ходу спрыгнуть с саней и найти меня. Он бесстрашно метнулся наперерез, норовя вцепиться хищнику в загривок.

Но что мог отважный малыш противопоставить матерому зверю. Волчица перехватила его в полёте, отшвырнул в сторону.

Я охнула, задохнувшись от ужаса. На белой шубке Кута проступали красные пятна. Но он все равно смог подняться и снова броситься в атаку. И снова. И снова.

Боль от удара немного отступила, и я изо всех сил попятилась от волчицы, судорожно шаря руками вокруг себя в поисках чего-то, чем я могла оборонить себя и Кута. Внезапно пальцы сжали твердую резную рукоять. Нож, нож одного из охотников, отданный мне Курхом, видно, выпал из моих рук в момент удара о снег.

Я приподнялась, стискивая костяную рукоять. Кут дал мне достаточно времени прийти в себя, теперь моя очередь действовать.

Я прищурилась, готовясь к броску.

Волчица ощутила перемены. Оттолкнула Кута, подняла голову на меня, но вместо неподвижной жертвы наткнулась на маленькую охотницу с занесенной для броска рукой. Торжество в волчьем взгляде сменилось растерянностью.

Второй волк появился из ниоткуда, закрывая собой товарища. Знакомые жёлтые глаза посмотрели на меня с прищуром. Рука дрогнула. Я узнала его — и не смогла метнуть нож.

Миг — и оба волка скрылись из виду, затерявшись в последних отступающих через скалы членах стаи. А в следующее мгновение меня окатило белой волной снега, и Курх единым движением выпрыгнул из саней, сжал в объятиях.

— Сирим! Цела! — выдохнул он мне в затылок.

Я замерла, потрясенная внезапным порывом обычно холодного мужа. И тут, прижатая к его груди, в кольце сильных рук, я наконец осознала, что опасность отступила. Неведомая сила, гнавшая меня вперёд, не позволявшая чувствовать боли и страха, схлынула без следа. Меня затрясло, и я уткнулась лицом в мех его плаща, чтобы не разрыдаться.

— Шшш, все хорошо, все позади, — Курх легко подхватил меня, усадил в сани, укутал своим плащом. Кут запрыгнул следом, устроился в ногах, зализывая раны.

— Спасибо, — сказала я тихо.

Курх посмотрел на меня, хмурясь и поджимая губы.

— Прости, я не хотел подвергать тебя опасности, я не мог остановить сани, когда волк скинул тебя, я вернулся сразу, как только смог, и я…

Я улыбнулась, прижимая палец к губам. Меня все ещё немного трясло, но я старалась не подавать виду.

— Я понимаю, — ответила я.

В одиночестве мы выехали из ущелья. Поймав мой вопросительный взгляд, Курх ответил:

— Люди уже ушли и увели стадо. Мы спасли всех, кого было можно.

Я кивнула невесело. В ущелье осталось не меньше нескольких десятков убитых оленей. Волки вернутся, и им будет, чем утолить голод.

В отличие от моих соплеменников.

Курх был прав. Что бы Аки ни говорил о голоде и гибели, волки не должны были ставить себя выше закона и обрекать на голод других. Не стоило слушать его, не стоило сомневаться в Курхе и его словах. Волки обманщики, а Волчий Пастырь предводитель этого лживого племени.

Значит и его словам про Курха не стоит верить.

Я вздохнула и поплотнее закуталась в плащ. Курх хлестнул поводьями.

*

*

— Ой-ой! — я скривилась, снимая платье. Ткань неприятно царапнула по поврежденной спине.

— Дай, посмотрю.

Я хотела было возразить, но Курх аккуратно, но твёрдо развернул меня, задирая нижнюю рубаху. Холодные пальцы скользнули вдоль позвоночника.

— Ничего страшного, просто ушиб. Постой так, я принесу мазь.

Я замерла, не оборачиваясь. Обнаженной спиной я почувствовала холодок из приоткрывшейся двери в кладовую, а затем вновь ощутила на коже ледяное прикосновение.

Курх умело втирал травяную пасту, а холод его ладоней успокаивал боль. Я зажмурилась от удовольствия.

— Все в порядке? — раздался над ухом голос мужа. Я кивнула.

— У тебя руки холодные.

Ладонь тут же отдернулась.

— Нет-нет, верни, пожалуйста! — всполошилась я, обеспокоенная, что своим замечанием обидела Зимнего духа. И смущенно добавила, — Это приятно.

Курх хмыкнул, и вновь накрыл ладонью ушиб.

Некоторое время мы стояли так — я и он. Сердце гулко стучало в ушах, и кожа под блаженно холодными пальцами Курха, едва заметно поглаживающими обнаженную спину, была, верно, горячая-горячая как мои алеющие щеки.

Так не хотелось разрушать этот хрупкий момент близости, но после всего случившегося в ущелье я просто не могла умалчивать далее.

— Курх, — подбирать слова было непросто. — Сегодня, когда меня выбросило из саней… мне кажется, я видела его. Волчьего Пастыря.

Я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая на моей спине.

— Это он напал на тебя? — глухо спросил муж.

— Нет. Там была другая, волчица. Но когда я хотела метнуть нож, появился второй волк и увел её.

Его жёлтые глаза и сейчас стояли перед моим мысленным взором.

— Так вот, — я продолжила, внутренне готовясь к буре. — Вчера… он приходил сюда. Аки-Волк.

Рука Курха исчезла с моей спины, и рубашка скользнула вниз по коже. Я охватила себя руками. Странно, но без ледяного прикосновения мне стало лишь холоднее.

— Я впустила его. Я не думала, что здесь можно оказаться без твоей на то воли. Да и что я могла сделать… Ничего не было, честно. Он только посидел и ушёл.

Курх за моей спиной молчал. Когда тишина стала совсем уж невыносимой, я повернулась к нему, придавленная грузом стыда за своё безрассудство.

— Прости меня, — прошептала я.

— Почему ты не сказала мне?

Я десятки раз за прошедшие два дня задавала себе этот вопрос.

— Он… Он говорил странные вещи. Про то, что волки и люди погибают от голода, и ты всему виной. Что ты знаешь способ это предотвратить, но сознательно не исполняешь свой долг.

Курх поджал губы, но не сказал ни слова.

— Я не знала, чему верить. Ты был холоден и держал меня в неведении. И наше с тобой, — я замялась, подбирая слова, — супружество не давало желанного изобилия серединному миру. Я… Я действительно начала думать, что мы делаем что-то не так.

— Да что он вообще понимает, эта блохастая псина! — взорвался Курх. — Что может знать о долге тот, кто даже в свою Стаю приходит и уходит, когда вздумается? Что может он понимать в чувствах, когда каждую луну гуляет с новой волчицей? Кто дал ему право судить меня и тебя?

Я потрясенно умолкла под этим внезапным порывом.

— Прости меня. И спасибо, что взял сегодня с собой. Я увидела все своими глазами.

— Волки лживы, — холодно сказал Курх. Я покаянно опустила голову.

— Я больше не верю ни одному его слову.

Волки лживы. Но Аки был честен, говоря, что заботится о своей Стае. Он шел впереди всех, он бросился на защиту волчицы. Стоит ли спешить осудить его за то, что ему важно лишь собственное волчье племя?

А что же Курх? Что скрывает его отстраненный взгляд и холодность, сменяющая интерес и заботу? Я не знала ответа.

— Сирим, — Курх посмотрел мне в глаза, — я хочу, чтобы Аки никогда здесь больше не появлялся. Увы, ни люди ни духи не в силах помешать Волчьему Пастырю ходить между мирами. Но я обеспечу охрану. И Кут с этого дня останется при тебе. Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы поддержать жизнь в серединном мире. И, Сирим, если он ещё раз объявится, я хочу узнать об этом от тебя.

— Обещаю. Прости меня, Курх.

Извиняясь и благодаря, я на мгновение прикоснулась к холодной коже руки, которой он растирал мне спину. Курх горько улыбнулся каким-то своим мыслям.

— Отдыхай. Мазь скоро подействует. Но постарайся спать на боку. И еще: вряд ли тебе стоит сегодня лежать на спине.

Я поняла намёк.

*

Мы примерили на себя новые роли. Курх — сурового воина, я — боевой подруги и жены, ожидающей супруга из похода. Курх научил меня готовить заживляющую мазь из мха и засушенных листьев и покорно позволял смазывать укусы, хотя вряд ли дух сильно нуждался в лечении. Но для меня это значило многое: я чувствовала себя нужной.

Куту тоже была отведена важная роль моего личного охранника, и малыш, пока все еще восстанавливавшийся после травм, полученных в ущелье, тенью следовал за мной везде, куда бы я ни пошла. Мне была приятна его компания, и вдвойне отрадно было видеть, как Курх хвалит песца и в шутку расспрашивает его, что происходило днем в его отсутствие. Курх, как и обещал, отрядил охранников, зверей и духов, и их силуэты я временами различала в тумане — но не более. Ни один из них мне не показывался.

По вечерам, пока я обрабатывала его раны, Курх рассказывал о волках. Где были новые нападения, есть ли пострадавшие среди людей. Я с замиранием сердца ловила каждое упоминание о соплеменниках или соседях. Но к счастью мой род пока мало интересовал волков, поскольку поселение располагалось у побережья в окружении равнин и пустынных предгорий, а волки предпочитали не покидать леса.

Курх был со мной почти каждую ночь, но по его напряжённому телу и суровому отстраненному лицу казалось, что и в постели он дает бой невидимым врагам. Скупо, без лишних движений, он входил в меня, словно нанося удар за ударом. А после, оставаясь сверху, смотрел на меня с лёгкой улыбкой. Его настрой невольно предался и мне, и хотя иногда мне хотелось прикоснуться к мужу, я тоже лишь сдержанно улыбалась в ответ.

Про Аки мы практически не говорили. С тех пор, как я встретилась с ним в ущелье, он больше не объявлялся ни среди волков, ни на пороге дома. Сказать по правде, я была этому рада. Видеть его мне совершенно не хотелось.

Пусть даже я чувствовала, что это неизбежно произойдет.

Так и случилось. Я была во дворе, собирая поленья для растопки печи, когда над ухом раздался тихий вкрадчивый полушепот:

— Здравствуй, маленькая жена.

Я взвизгнула, поленья вылетели из рук. Аки с истинно звериной грацией нагнулся, чтобы собрать рассыпавшиеся чурбаны.

Кут метнулся к духу, обвил руку, впился зубами и когтями. Я опрометью бросилась к дому. Но Аки оказался быстрее. Небрежно отшвырнув песца в сторону, он в три прыжка догнал меня и захлопнул дверь перед самым носом.

— Не приближайся! — я замахнулась единственным поленом, оставшимся в руках. — Зачем ты пришёл? Я была с Курхом в ущелье, я все видела своими глазами!

— Г розная маленькая жена, — насмешливо протянул Аки. Неуловимое движение — и моё оружие перекочевало в его руки. Краем глаза через плечо Аки я увидела белый хвост Кута, бегущего прочь со двора. Я не сомневалась в его храбром сердечке. Малыш, верно, хотел привлечь внимание стражей, скрытых в тумане. И как это дух умудрился проскользнуть мимо них?

— И что же ты собиралась сделать, — спросил Аки, лениво подбрасывая полено в руке. — Огреть меня этой дубинкой и предложить мужу сделать ещё один коврик для дома?

— Что вам нужно? Там, в ущелье, ты напал на людей! Твоя волчица чуть не загрызла меня и Кута!

— Да, и что с того? Для нас вы пища, только и всего. Каждый выживает, как может.

— А как же закон? Ты нарушаешь равновесие! В тяжелые времена нужно идти на уступки и делать все, что возможно, чтобы выжили все, не только волки. И не только люди тоже.

— Равновесие, закон… Знакомые слова, — он нарочито громко втянул носом воздух. — Чувствую, как от них пахнет Ледышкой.

— Мне все равно, — я тянула время. Ну где же Курх, где же обещанные охранники?

Аки наклонился к самому моему уху, вжимая меня в дверь.

— А что если я скажу, что твой Курх знает, что нужно делать, чтобы Долгая Зима кончилась? — его дыхание обожгло шею. — Что если я скажу, что твой Курх способен дать начало… Весне?

Я вздрогнула. Сказанное Аки казалось чем-то нереальным, мифическим.

— Я не верю, — только и смогла вымолвить я.

— Я думал, ты умнее.

— Я думала, ты хочешь помочь, — перед моим внутренним взором стояли испуганные лица пастухов, окруженных волками, и злость на Аки, на то, что слушаю его лживые слова, помимо воли прорвалась наружу.

Волк среагировал мгновенно. Навис надо мной, сжавшейся почти в комок, оскалился — ну точно хищник перед ударом. Я взмолилась всем богам, чтобы рядом объявился хоть кто-нибудь, кто мог мне помочь. Но Аки не бросился. Лишь смотрел на меня тяжелым немигающим взглядом, и лицо его кривилось в гримасе отвращения.

— Ты и твой Ворон, вы стоите друг друга, — сквозь зубы прорычал Аки. — Бесчувственные ледяные изваяния! Что ж, если ты на его стороне, нам не о чем говорить.

И за мгновение до того, как серые тени в далеком тумане сформировались в силуэты бурых медведей и оленей из упряжки Курха, Аки обернулся волком и исчез.

*

Курху хватило одного взгляда на рассыпанные по двору чурбаны и сжавшуюся возле дверей меня, чтобы понять, что здесь произошло. На ходу соскакивая с саней, он подбежал ко мне и обнял, поднимая с дощатого крыльца. Я всхлипнула, прижимаясь к мужу.

Аки с его непредсказуемым темпераментом и вспышками злобы напугал меня до ужаса, а тот факт, что даже охрана Курха оказалась бесполезна перед ним, лишь подогревал мою панику.

— Он был здесь, да? — дух встревоженно вглядывался в моё лицо.

Я кивнула.

— Я велела ему убираться отсюда. Сказала, что не хочу слушать его. А он словно взбесился.

— Он что-то сделал тебе? Ты в порядке?

Я только сильнее прижалась к мужу.

Курх на руках внёс меня в дом, опустил на кровать. Лицо его было хмурым, губы сжаты.

— Оставайся здесь. Я найду эту шавку и раз и навсегда выбью из него желание заявляться сюда, — сказал он разъяренно. — Дела его Стаи должны решаться между ним и мной, но тебя он и пальцем трогать не имеет права!

Курх встал, разжимая объятия, и паника вновь ледяной рукой стиснула мне сердце. Лишь в присутствии мужа я чувствовала себя в безопасности, а сейчас он вновь собирался оставить меня одну.

— Разреши мне поехать с тобой! Я не могу сидеть здесь, пока ты…

Курх покачал головой с видимым сожалением.

— Хотел бы, да не могу. Я пойду один путями, не доступными смертным.

Только так я смогу настигнуть его. Жди меня здесь, никуда не выходи. Веры, духи-медведи, встанут вокруг дома. Я вернусь быстро.

Я кивнула — а что мне оставалось делать. Кут прыгнул ко мне, потерся о щеку.

— Ну вот, мне есть, кому тебя доверить, — скупо улыбнулся Курх. Было видно, что он хотел успокоить меня, но мы оба понимали, что ситуация с Аки зашла слишком далеко.

Бросив на меня прощальный взгляд, Курх обернулся вороном и вылетел во двор. Дверь за ним захлопнулась, оставляя меня одну, в темноте и неизвестности.

*

Я, верно, ненадолго заснула, хотя не знаю, как мне это удалось. Проснулась лишь в сумерках от жуткого холода. Нетопленный дом выстудился, а выйти во двор за поленьями было боязно. За щелями ставен я видела силуэты духов- охранников, едва различимые в тусклом свете.

Курха все ещё не было. Я поплотнее закуталась в шкуры и притянула поближе Кута за тёплый бок, уговаривая себя уснуть в надежде, что после пробуждения увижу вернувшегося мужа.

Я не верила, что с ним может случиться что-то непоправимое. Не позволяла себе думать, что он может и вовсе не вернуться.

Шорохи и метания теней снаружи дома ворвались в моё сознание, разом заставляя вскинуться в постели, прижимая к груди дубленую шкуру. Кут, спрыгнув на пол, зашипел, ощерился, замер, не сводя взгляда с двери, готовый к атаке.

Я затаила дыхание, прислушиваясь.

Глухие удары, рычание, сопение. Там, снаружи, охранники с боем встретили незваных гостей. Или гостя. Я не знала, сколько волков сцепились сейчас с охранниками-берами, но одного из них уж точно смогла бы узнать. Аки, которого сейчас тщетно ищет Курх. Аки, которому я отказала в помощи. Аки, считающий, что ни я, ни муж ничего не можем дать серединному миру.

Значило ли это, что в нас самих и вовсе нет нужды?

Внезапно дом показался мне тесной маленькой клеткой. Темнота давила, не хватало воздуха. Как есть, в лёгком платье и нижней рубахе, я выскользнула из кровати и бросилась к двери. Кут побежал за мной.

Перед самым крыльцом катались по двору, то и дело сплетаясь в клубок серо-бурых шкур, четыре бера и крупный волк, не уступавший в силе своим могучим противникам. Беры взяли его в кольцо, не давая прорваться на порог дома, но удары мощных лап не достигали цели, и волк уворачивался, делал обманные движения, кидался на духов-охранников, норовя вырваться и вцепиться в косматый загривок. Видимо, несколько раз ему это все-таки удавалось.

Крыльцо выглядело изрядно побитым, доски шатались, а резные перила валялись на земле грудой щепок.

Я в ужасе зажала себе рот руками, чтобы не закричать. Умом я понимала: мне бы уйти, закрыть засов, спрятаться в доме. Как знать, может и не выйдет у Аки справиться с берами, наделенными силой матерых медведей. А там и Курх подоспеет на помощь. Но от страха я словно приросла к крыльцу.

Конечно же, Аки почуял меня. Рванулся вперёд, поднырнул под тяжелую лапу моего охранника, вскочил на крыльцо. Я неловко отшатнулась и полетела вниз через пролом в перилах.

Волк прыгнул следом.

Он навис надо мной, так близко, что я чувствовала морозное дыхание, вырывавшееся из его пасти. А потом он наклонился ещё ниже и сказал всего лишь одно слово:

— Беги.

И я побежала.

Я не могла думать. Не чувствовала ни боли ни холода. Не вспомнила ни о Куте, ни о берах-охранниках, ни о муже и его предупреждениях. В тот момент, когда волчья морда, ощерившись в хищном оскале, нависла надо мной, рассудок отключился, и древние как сама жизнь инстинкты, заставляющие спасаться, бежать как можно дальше от опасности, вздернули меня на ноги, и я бросилась прочь. От волка, от дома, от яростной схватки.

В туман.

Серо-серебристая мгла окутала меня, ослепляя и вмиг лишая всякого чувства направления. Я словно попала в снежную бурю, с той лишь разницей, что не было сбивающего с ног ветра. И никакой надежды переждать буйство стихии. Попав в туман, теряешься в нем навсегда.

Я задрожала. Стоило мне лишь немного прийти в себя, как ощущения вернулись, накрыли разом. Закололо в боку после быстрого бега, одежда отяжелела, пропиталась влагой.

Я вдруг поняла, что стою по щиколотку в ледяном тумане, и я в тонких сапожках, в одном лишь лёгком домашнем платье. И Зимой, ночью, в лютый мороз, мои шансы выбраться живой истаивают с каждым мгновением.

Щеки обожгло слезами, соленые дорожки застыли колючими льдинками. Глупая, глупая девчонка! Что заставило меня покинуть крепкие стены и сунуться на злополучное крыльцо, в гущу схватки? Почему я побежала в туман, позабыв о том, как пугал он меня своей неизвестностью, как резко, зло оттолкнул меня Зимний дух, почувствовав, что я оказалась слишком близко к опасной границе? Как забыла я слова Курха о том, что человек не может свободно ходить между мирами, и только он да вездесущий Волчий Пастырь способны преодолеть завесу? И отчего я вообще решила, что Аки, каким бы лживым и недобрым он ни был, действительно причинил бы мне вред? Он преломлял со мной хлеб и ел за одним столом. В мире духов это не пустой звук.

Словно отвечая на мои мысли, из тумана донесся отчетливый волчий вой. Я вскинулась, оборачиваясь.

— Аки? — мои губы дрожали от холода и страха.

Рычание, уже с другой стороны. Я различила едва заметную тень, мелькнувшую в густом тумане. То там, то тут появлялась она и исчезала. Волк то ли играл со мной, то ли загонял добычу.

— Беги, бегиии, — неслось на меня со всех сторон из серебристой мглы.

Я подобрала отяжелевший и заиндевевший подол платья и вновь побежала. Волчья тень следовала за мной по пятам.

— Беги, маленькая жена, — казалось, голос Аки, глумливый и насмешливый, был везде: впереди, позади, вокруг…

Вот темный силуэт мелькнул в густой молочной мгле справа, вот слева. А вот смех погнал меня вперед нематериальным толчком.

— Вперед, вперед…

Я бежала, бежала и бежала. Падала, поднималась. Стоило мне остановиться, как скрьпый туманом волк подбирался ближе, выл, рычал, клацал зубами. И я подчинялась, продолжала свой бесконечный бег.

В горле, обожженном морозным воздухом, горел пожар, каждый вдох давался с надсадным хрипом. Все тело трясло от холода и усталости, а ног я вовсе не чувствовала. Я надеялась, что не отморозила себе пальцы, хотя глупо было думать об этом. Я все равно была обречена.

Зачем ты мучаешь меня, Аки, если мне все равно не выбраться, не уйти от тебя?

— Быстрррее! Не останавливайся! — рычал волк, словно слыша мои мысли.

И я бежала. Г олова тяжёлая, перед глазами туман, повсюду туман, холодный, колючий, и я уже не различала уколы ледяных игл и ломоту в теле, топот ног и стук собственного сердца, белое марево горячечного жара и белизну шкуры, я бежала, бежала, пока темнота не накрыла меня чёрным меховым плащом.

*

Холодно. Как же холодно. Я плыла в забьпъи, покачиваясь на волнах лихорадки, то приливавших, то отливавших от измученного тела. Меня окутывало что-то мягкое, пахнущее знакомо и приятно, а лба то и дело касалась прохладная ладонь, но ничего, казалось, не могло вернуть мне тепла, забранного туманом.

Меня внесли в дом, натопленный и светлый. Сквозь сомкнутые веки я различала тёплый, неяркий свет. Как долго я проблуждала в серебряной мгле? Что произошло за это время? Где Курх и Аки? И…

Я пыталась сосредоточиться, но мысли с трудом задерживались в голове.

Кровать приняла меня в объятия тёплых шкур. Сильные руки выпутали меня из промокшего платья, растерли, укутали, плотно подоткнув края. Тщетно. Мне не становилось легче. Кажется, меня бил озноб.

Дохнуло теплым воздухом комнаты, и я почувствовала, как кто-то ещё ложится рядом, прижимается ко мне обнаженным телом, окутывая кольцом рук. Кожа его казалась обжигающе холодной. Я попыталась вырваться, но с трудом смогла пошевелиться.

Прохладные пальцы пробежались по моему лицу, убирая несколько мокрых прядок. А затем сухие губы коснулись лба. Раз. Другой.

И с каждым прикосновением они словно становились теплее. Будто бы выпивали мой лихорадочный жар, и он согревал их, покидая моё измученное тело. Озноб отступал.

Объятия стали крепче, жарче, но это был здоровый, правильный жар, человеческое тепло. Так издревле грелись люди, противостоя стуже, тело к телу, кожа к коже. Я завозилась под шкурами, сама прижимаясь ближе к широкой груди. И, наконец, заснула по-настоящему.

*

Проснулась я в своём доме, в своей кровати, укутанная шкурами до самого подбородка.

На месте воспоминаний о том, как я блуждала по завесе между мирами, как оказалась здесь, и кто согревал меня, заставив отступить лихорадку, был густой туман, такой же, как тот, в который я ринулась, спасаясь от Аки. Я завертела головой, оглядываясь в поисках Курха. Тот возился у печки, извлекая дымящийся горшок. Поймав мой взгляд, муж с облегчением улыбнулся.

— Наконец-то ты пришла в себя, — он подошёл к постели с чашкой жидкой похлебки в руках. — Вот, пей.

Я попыталась привстать, но тело слушалось плохо. Курх приобнял меня за плечи, помогая, поднес к губам чашку.

Я глотала пахнущую травами жидкость, и по телу разливалось приятное тепло. Меня вновь начало клонить в сон.

— Худшее позади. Отдыхай, — Курх нежно, почти невесомо провел рукой по моим спутанным волосам, задержался ладонью на лбу. Я благодарно улыбнулась.

— Не уходи, — сонно пробормотала я. Курх покорно лег рядом, устраиваясь поверх шкур и притягивая меня к себе.

За последние дни в нем словно что-то изменилось. Я посмотрела на него украдкой из-под ресниц, подмечая знакомую мне серьёзную и горестную вертикальную складочку меж бровей, осунувшееся, заострившееся лицо, объятия, чуть более крепкие, чем он позволял себе обычно.

— Спи, — по лицу Курха пробежала тень улыбки, когда он заметил мой изучающий взгляд. — Я никуда не уйду, пока ты не поправишься.

Курх сдержал обещание. Когда я просыпалась, он неизменно оказывался дома, а засыпала я в кольце рук, окутанная прохладой его тела.

Запретив мне вставать без нужды, Курх сам готовил целебные отвары, менял компрессы и растирал жиром ноги. Я стеснялась своей временной немощи, и забота со стороны мужчины была чем-то непривычным и неестественным. Тем более от Курха, который прежде, казалось, едва замечал меня. Но стоило мне лишь заикнуться о том, чтобы самой заняться приготовлениями и хозяйством, как я была награждена таким жёстким и сердитым взглядом из-под нахмуренных бровей, что стало понятно без слов: мое предложение серьёзно задело мужа. И я не стала настаивать, вверив себя в его умелые руки.

Курх всегда был рядом. Я спрашивала его о волках и серединном мире, гадая про себя, не тяготит ли его вынужденное затворничество, но Курх неизменно отвечал, что Стая в последнее время немного присмирела, а с Аки он разберется позже. Он улыбался, но улыбка выходила кривая. Мне хотелось сказать, чтобы муж не винил себя за то, что случилось со мной, но вряд ли слова могли убедить.

Я и сама не могла понять, что же случилось со мной тогда, в тумане. Как смог Курх отыскать меня и куда гнал меня Аки, прятавшийся в серебристой мгле? Или же это была просто игра перед тем, как вонзить зубы в добычу? У меня было много возможностей размышлять об этом, но я не находила ответа.

Курх лежал возле меня, ладонь его покоилась на моём лбу. Мне нравилось чувствовать её привычную прохладу, а Курх шутил, что он хоть на что-то да годится. И в эти моменты я чувствовала между нами настоящую близость.

*

— Садись, — Курх жестом указал на край кровати. В руке дух держал горшочек с согревающей мазью, только что собственноручно им приготовленной. Я послушно села, где было сказано. Курх устроился рядом. Свободная рука скользнула по моему бедру и замерла на колене.

— Нет, так не пойдёт, — задумчиво сказал он и, чуть помедлив, убрал ладонь. — Будет, пожалуй, неудобно.

Излишне резко, скрывая смущение, я потянулась расправить складки на домашнем платье. Курх усмехнулся.

— Подожди, я сейчас.

— Я и сама могу, тебе вовсе не обязательно… — начала я, но муж оставил мой порыв без ответа.

Вернулся он с низенькой скамейкой, которую сколотил для меня, чтобы удобнее было доставать до верхних полок. Поставив её передо мной, он сел.

Лицо Курха, высокого, как ни один из мужчин моего рода, оказалось при этом вровень с моим. Его колени по обеим сторонам от моих скрещенных ног, были выше бортов кровати, и это отчего-то вызвало нервный смешок.

От Курха не укрылось моё волнение.

— Вот так гораздо лучше, — сказал он, с хитрой улыбкой глядя мне прямо в глаза.

Не прерывая зрительного контакта, он потянулся к моим ногам и медленно снял сначала один сапожок, а затем другой. Взгляд тёмных глаз притягивал, и я, словно зачарованная, была не в силах отвернуться.

Курх принялся втирать мазь в мою ступню, массируя, разминая, поглаживая, надавливая. Его сильные прохладные пальцы рождали в теле необъяснимую, но приятную дрожь. По щекам разливался румянец, губы невольно приоткрылись, и в его глазах я читала, что он видит все это, не отводит от меня взгляда.

Ладонь Курха легко скользнула вверх от лодыжки до самого колена, покрывая ногу согревающей мазью. А затем еще раз, чуть дальше по внутренней стороне бедра, скатывая платье, словно бы муж не хотел запачкать его. Я не смогла удержать стона — настолько это было приятно.

Медленно, с тем же вниманием и бережностью, Курх растер вторую ступню и теперь обеими руками поглаживал мои ноги. Я чуть откинулась на кровати, дрожащая, околдованная плавными движениями. Я понимала, что стоит мне отвернуться, закрыть глаза, и мистическая таинственность этого момента пропадет, смущение и стыд возьмут верх. И поэтому я смотрела, почти не моргая, позволяя себе утонуть во взгляде мужа.

Зачерпнув пальцами еще немного мази, Курх потянулся к вороту моей рубахи. Аккуратно распустил шнуровку на горловине и скользнул ладонью по шее и ключицам, полностью открытым для его ловких прикосновений. Я охнула, когда его пальцы, словно бы невзначай, коснулись груди. Довольный моей реакцией, муж позволил себе еще одно случайное прикосновение. И еще. И еще.

— Курх, — взмолилась я, не до конца понимая, о чем прошу: чтобы он прекратил эту сладкую пытку или чтоб не останавливался.

Курх взял меня за плечи и опрокинул на кровать.

Не отнимая рук, он завис надо мной, разглядывая меня, покрасневшую, полураздетую, кусающую губы, чтобы сдержать полустон-полувздох. На мгновение в потемневших глазах Курха промелькнуло что-то такое, что мне показалось: сейчас он наклонится ко мне и поцелует, непривычно жарко, требовательно, стянет и без того бесстыдно задранное платье и войдёт в меня единым движением, заставляя выгнуться ему навстречу. И я подчинюсь этому, потому что тело словно в огне, и не согревающая мазь, а руки и взгляды Курха тому причиной.

Курх сглотнул.

А затем укрыл меня тёплой шкурой, подоткнув края.

— Засыпай, — чуть хрипло сказал он.

Как будто после всего, что только что промелькнуло между нами, это было возможно.

*

Стараниями Курха здоровье возвращалось ко мне быстро. Уже через несколько дней удалось уговорить мужа поставить на крыльцо широкую лавку, и я сидела за рукоделием, с ногами завернувшись в тёплые шкуры, пока Курх работал во дворе или вытачивал балясины взамен сломанных Аки. Давнее, полузабытое воспоминание о том, как я в первый раз видела духа за работой, вновь всколыхнулось во мне. Его забота, его шутки, прохладная ладонь на лбу, перенимающая тепло моего тела — все это было так искренне и человечно, словно не было холодности и отчуждения прошлых лун. Сейчас решительно невозможно было представить, что этого человека Аки называл Ледышкой. Я терпела вспышки головной боли, жара и слабости, пила целебные настойки и кислый ягодный отвар, безропотно слушалась всех указаний мужа — и была счастлива.

Не только дух Зимы, но и сама Зима, казалось, смягчила свой ледяной нрав. Снег приятно похрустывал под ногами, влажный и липкий, а щеки на воздухе чаще обжигало солнце, а не студёный ветер. Разгоряченный физической работой, Курх иногда и вовсе скидывал рубаху, и на его широкой спине поблескивали в ярком свете капельки солнца.

И, стыдно признаться, я ждала и желала нашей близости. В те мгновения, когда он лежал рядом, унимая мой жар, а прохладные пальцы бездумно поглаживали кожу, заводили за ухо выбившиеся из кос пряди, я чувствовала необъяснимое волнение.

— Курх, — я смущенно повернула к нему голову. — Как думаешь, может быть,

мы…

Он приподнялся на локте, заглядывая мне в глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

Я заверила его, что полностью здорова и очень даже готова вернуться к своим… обязанностям.

Курх едва заметно улыбнулся, провел пальцами по моей щеке.

— Странно, а на ощупь горячая, — произнёс он задумчиво, но по хитринке в глазах было ясно, что он понимает причину этого жара. Я несмело улыбнулась в ответ, сердце билось как сумасшедшее.

Нырнув под теплую шкуру, Курх потянул вверх подол моей рубашки. Я не дала ему привычно остановиться у пояса, извернулась и высвободилась из одежды. Мы уже лежали в этой постели, полностью обнаженные, так чего же стесняться.

Курх усмехнулся, отбросил в сторону мою рубаху и разделся сам. Замер надо мной, и взгляд его был насмешливо приглашающий, словно он ждал, что же дальше будет делать его неожиданно смелая Зимняя жена. И тогда я медленно, глядя ему в глаза, потянулась рукой к его щеке. И он не отдернулся, не перехватил моё запястье.

— Ты тёплый, — пораженно выдохнула я, гладя колючую щетину. Он едва заметно улыбнулся.

— Должно быть, да.

Моя рука скользнула к его волосам. И, повинуясь зову гулко стучащего в ушах сердца, я притянула его за затылок к себе — и поцеловала.

Губы Курха были мягкими, дыхание обжигало. Я подалась вперёд, не отрываясь от него. Не знала, что нужно делать, но не хотелось останавливаться.

Курх перехватил инициативу, прижал к кровати, навалился сверху. Приятная тяжесть.

Я чувствовала твердость его естества, как легко проскользнул он в моё тело, как обнял, прижимая к себе. Он двигался, и я, верно, тоже. И он был тёплый, жаркий, горячий, внутри и снаружи. Я и не знала, каким прекрасным может быть живое тепло.

Он излился в меня с полувздохом-полувсхлипом, и я сама тяжело дышала от необъяснимого жара внизу живота. Я была переполнена до краев и счастлива — да, наверное, полностью и абсолютно счастлива.

Курх приподнялся было, собираясь встать, но увидел белый силуэт Кута, свернувшегося на скамье. Вопросительно глянул на меня, но вряд ли нам в этот момент нужны были слова.

И он остался.

*

Меня разбудил перезвон, доносящийся с улицы. Я выскользнула из постели, метнувшись к двери, и обомлела: с крыш нашего дома и двора свисали прозрачные ледяные наросты, а с острого кончика капала, капала, капала вода. Дзынь-дзынь по скатам, ведрам, лужицам.

— Что это? — пораженно воскликнула я. И не увидела — почувствовала приближение мужа, его тёплое тело за спиной.

— Весна, — коротко ответил он, и, приобняв, поцеловал меня в макушку.

ЧАСТЬ 2. ВЕСНА

Весна!

Сказочное, невероятное слово, переполненное звонкой, кипящей энергией, билось у меня в крови. И я таяла от этого жара, плавилась изнутри и снаружи, и словно снег под солнцем стекала с меня Зима, оставляя Сирим, Жену безо всякой ледяной оболочки.

Я словно бы рождалась заново. Училась видеть, слышать, дышать. С каждым новым днём в проталинах во дворе все больше чернела земля, и её сырой, пряный запах кружил голову. Понемногу проклевывались первые робкие ростки травы, на ветвях деревьев набухали тугие почки. И слова из рассказов Хранительницы — почки, трава, листья, капель — наполнялись смыслом и живительной силой.

Все, что раньше составляло мое существование, казалось сейчас блеклым, тусклым. Снег, прежде сверкающий и слепящий, утратил свой блеск, и словно выпустил из плена настоящие богатства красок.

Ярко-зеленые травинки, голубое небо, тепло-желтое солнце. Да и сам наш двор и дом преобразились, раскрылись до мельчайших оттенков древесины. Я заметила, что перья на плаще Курха отливают синим, с редкими прожилками насыщенной зелени. А шубка Кута, вечно пропадавшего во дворе, выгорела местами до настоящей рыжины. Хотелось сохранить эти краски, перенести их на ткань, дерево, глину, и я забросила в дальний угол сундука все свои серые и черные нити, достав настоящие, яркие сокровища из дальних уголков нашего края. Солнце преломлялось на радужных бусинах, и словно сами лучи вплетались в вышивку рубахи.

Каждое свободное мгновение я стремилась проводить вне дома, жадно впитывая происходящие вокруг перемены. Курх пытался меня вразумить, напоминая о недавно перенесённой болезни — но куда там! Неодолимо тянуло наружу. На свежий благоухающий воздух, под небо, пронзительно синее, навстречу Куту, ошалевшему от весны и до изнеможения прыгающему по лужам, поднимая тучи брызг. Но главное к нему, к Курху.

Последняя ночь Зимы изменила меня безвозвратно. И новыми, Весенними глазами я смотрела на мужа с восхищением и восторгом. Я с трудом могла вспомнить, каким он казался мне раньше, Зимой. Это было словно бы в другой жизни. Как могли эти сильные руки казаться холодными, когда сейчас от его объятий по коже бегут волны жара? Как мог он походить на ледяное изваяние, когда его прикосновения так мягки и приятны? Откуда столько тепла в его взгляде, столь отстраненном в далёком прошлом, когда сейчас, распростершись под ним, разгоряченная, с разметавшимися косами, я ловлю в них своё отражение?

Только сейчас, казалось, я по-настоящему поняла, что же такое близость с мужчиной. Я ощущала его жар, его тяжесть, твердость его плоти. Теперь, когда Курх входил в меня, я почти не чувствовала сопротивления, словно бы мое тело ждало и хотело принять его. И каждый его толчок отдавался внизу живота приятной истомой, и волны тепла разбегались вверх от нашего единения.

Я целовала его, запускала пальцы темные волосы, привлекая к себе, гладила широкие плечи и напряженные мышцы рук. Курх наклонялся ко мне, и я чувствовала на своей шее его горячее, сбивчивое дыхание.

Это было упоительно и сладко. И, наполненная до краев его семенем, я чувствовала себя как никогда живой. И понимала, верила всем сердцем в мудрость богов, создавших так, что дух Зимы и его жена порождают актом своей любви изобилие во всем серединном мире.

Я глядела на мужа за работой, рубящего дрова, чинящего оружие или же просто играющего с Кутом, и в голове невольно всплывало его лицо с бисеринками пота, ощущение его кожи под пальцами, сладость его дыхания. Было бы глупо обманывать себя, говоря про долг и процветание рода. Нет, было и это, но более того был жар, обжигающий щеки и эхом отдающийся во всем теле, желание чувствовать его в себе. И совершенно не важно…

Прохладная ладонь коснулась моего лба, и я открыла глаза.

— Все хорошо? — Курх склонился надо мной, с едва уловимой усмешкой заглядывая в лицо. В свободной руке он сжимал полузаштопанную рубаху, которая соскользнула с моих колен, когда я задремала, заплутав в своих мыслях.

— Да, — рассеянно ответила я, и Курх выпрямился, собираясь вернуться к прерванному занятию, но я, плохо понимая, что делаю, и хмелея от собственной храбрости, схватила его за руку и потянула на себя, одновременно подаваясь ему навстречу.

Рубаха выскользнула из его пальцев, бесформенной тряпкой упав у моих ног. А я, обхватив руками его шею, уже целовала его со всем жаром моих недавних грез.

Курх усмехнулся в мои раскрытые губы и понес меня в дом.

*

Курх выкатил во двор колесную повозку, покрытую пылью и растрескавшуюся от времени, и принялся за починку. Я украдкой наблюдала за ним, прислонившись к стволу дерева и поглаживая пальцем пушистую почку, мягкую как шубка Кута. В ветвях над моей головой вили гнездо птицы, и Кут, по обыкновению носившийся вокруг нас с мужем, хищно косился на новых соседей, привлеченный их трелями. Весна бушевала всюду.

Мне очень хотелось вновь спуститься в серединный мир, увидеть, как расцвёл мой край. И Курх, верно, догадался о моих потаенных чувствах, потому как сам предложил поехать с ним.

— Последний раз запрягаю сани, — сказал он, демонстрируя мне повозку.

Для упряжки самого духа Зимы не было непроходимых мест, но я

чувствовала чуть более тяжёлый ход саней, когда приходилось ехать по земле. Проталины были повсюду, и вниз по холмам и предгорьям струились тонкие прозрачные ручейки. Земля была покрыта сочной зеленью и — о чудо! — то тут то там мелькали склоненные белые шапочки…

— Что это? — я восторженно перегнулась через борт саней, прикасаясь к нежному растению.

— Подснежники, — отозвался Курх, занятый поиском подстреленного зайца.

У цветков оказался удивительный чуть сладковатый запах. В Зимнем мире, единственном, который я знала до этих дней, никогда не встречалось ничего подобного.

Ветви деревьев были покрыты набухшими почками, а иные кустарники, щедро одаренные солнечным теплом, уже подернулись лёгкой зелёной дымкой. Птицы, разноцветные, совершенно неизвестных мне видов, вовсю щебетали в ветвях. Мыши и зайцы суетились повсюду, а за деревьями то и дело можно было разглядеть оленьи бока.

Я не узнавала лес, равнину, предгорья. Как ни красива была Зима, Весна вдохнула жизнь во все уголки серединного мира. И мы с Курхом тоже были частью этой живительной силы.

Я не сразу заметила, что Кута нет с нами, и в первый момент ужасно испугалась, решив, что моя рассеянность стала тому причиной. Но Курх с усмешкой успокоил меня.

— Я видел, куда он убежал, — пояснил муж. — Мы вернемся за ним по дороге обратно.

Причину отсутствия своего маленького друга я увидела сразу же, как Курх остановил сани. Два песца, самец и самка, резвились на поляне, увлеченные брачной игрой. Мы долго стояли бок о бок, глядя на них, прежде чем Кут обратил на нас внимание и, оставив подругу, потрусил в сторону саней.

Кут заскакал вокруг меня, терся об ноги, ласкаясь, но стоило протянуть руку, отпрыгивал, вопросительно заглядывая в глаза. Его подружка, почти неразличимая за ветвями кустарника, замерла без движения, выжидая.

— Что, хочешь остаться с ней, да, малыш? — догадалась я. Кут согласно тявкнул и снова прижался ко мне. Я почесала его за ушком, и в этот раз он позволил мне прикоснуться.

— Отпускаешь? — тихий и мягкий голос Курха раздался за спиной. Я улыбнулась, кивнув. Кут обежал нас на прощание, лизнул мою руку и скрылся в зарослях. Я поднялась на ноги, прижалась к мужу. Курх рассеянно приобнял меня одной рукой.

— Он вернётся, — сказал он, глядя вдаль.

— Если захочет. В любом случае, здесь его место.

А моё с тобой, — подумала я, утыкаясь носом в плащ Курха, вдыхая родной, знакомый запах. Кут был моим другом почти с самых первых дней замужней жизни, но сейчас, обнимая мужа, я не чувствовала себя столь же одинокой без верного маленького песца, как это бывало когда-то. Мне было радостно от того, что и он нашёл себе подругу по сердцу.

— Поехали домой, — попросила я.

И почему-то все время, пока мы не въехали в туман, мне казалось, что я ловлю на себе чей-то внимательный взгляд.

Я расшивала подол рубахи ярким орнаментом, с запоздалой горечью понимая: ниток не хватит. Яркие цветные нити, особым образом выкрашенные и привезенные издалека торговцами, были в наших краях достаточно редки, и уж точно не предназначались для смелой весенней задумки, возникавшей у меня в голове всякий раз, когда я размышляла, чем бы удивить мужа. Хитрый узор, переплетение листьев, ветвей, летящих чёрных птиц с оперением, отливающим синевой и зеленью, мне хотелось выполнить в точности таким, каким я его себе представляла, и поэтому я шла на любые ухищрения, сберегая драгоценные нити.

Но все равно — этого было недостаточно.

Курх, закончивший работу, застал меня сидящей на моей новой излюбленной лавке на крыльце, озадаченно крутящей вышивку так и этак, выискивая способ закончить рисунок. При виде мужа я торопливо спрятала рубаху за спину и виновато улыбнулась.

— Покажу, когда закончу, — пообещала я и, не удержавшись, вздохнула. — Только вот…

Курх взял у меня из рук несколько последних тонких нитей. Внимательно рассмотрел и скрылся в доме. А когда вернулся, в руках его было настоящее сокровище. Десятки мотков, невероятно ярких, прекрасных и, что самое главное, подходящих по цветам, лежали передо мной в простой резной шкатулке. Я просто не могла поверить своим глазам.

С благоговением я взяла драгоценный подарок. И не смогла не удивиться мастерству неведомой мне рукодельницы. Ей не просто удалось подобрать отличный материал для работы — нет, нити были еще и со вкусом уложены и аккуратно перевязаны особым узлом, чтобы не путаться и одновременно легко доставаться.

Я ахнула от изумления и узнавания.

Это был особый, морской узел, мало знакомый обычным девушкам. Отец научил меня ему и был удивлен и горд, видя, как легко мне дается его хитрая наука. «Хороший узел, — говаривал он, — позволит и сохранить веревки и распустить их по первой же нужде. Вот». Он дергал за две хитрые петли, и узел распадался, словно его и не было. Я переняла его науку и использовала всюду, где только могла. И вот — неизвестная мне женщина тоже оказалась столь же знакома с уловками бывалых моряков.

Я подняла на Курха сияющие глаза.

— Спасибо, — муж только отмахнулся. — Ты даже не представляешь, как сильно помог мне. Где ты нашел их?

Курх неопределенно махнул рукой в сторону дома.

И я поняла.

Старые сундуки. Покрытые пылью, стоявшие в дальнем углу, куда редко кто заглядывал. Я никогда не открывала их, не задавала вопросы, смутно догадываясь, кому они могли принадлежать. Но теперь, когда Курх принес нити из женского рукоделия, сомнений не оставалось.

Мне внезапно захотелось поговорить об этом. Узнать от мужа о тех, кто жил в этом доме до меня. О других Зимних женах.

Я тронула Курха за руку. Дух вздрогнул.

— Пожалуйста, расскажи мне о ней, — попросила я.

Сказала — и сразу поняла, что ошиблась. Леденеть он начал с пальцев. Ладонь, которую я сжимала, вмиг похолодела, одеревенели мышцы, взгляд стал знакомым, отстраненным и колючим. Курх поджал губы и отвернулся.

— Здесь не о чем говорить, — резко сказал он и выдернул свою руку из моих пальцев. Развернулся, скрылся в доме, хлопнув дверью. А меня словно окатило порывом холодного, злого Зимнего ветра. Я осталась сидеть, дрожа и прижимая к себе злополучную шкатулку.

*

Я поняла, как сильно я ошиблась. Вновь увидев Курха на пороге дома, я тотчас же бросилась к нему, прижалась всем телом, прося прощения и словом и объятиями. На долгое мгновение рука мужа задержалась над моим плечом, избегая прикосновения, но потом он все же привлек меня к себе, поцеловал в макушку.

— Прости меня, — ещё раз попросила я

— Все в порядке, — ответил Курх, поглаживая мою спину. Но мысли его, казалось, были где-то далеко, не со мной, и я поняла, что задела его куда глубже, чем я думала.

Тогда я решила все же доделать и подарить ему злополучную рубаху. Показать, как я благодарна за шкатулку неизвестной мастерицы и как счастлива, что могу закончить работу. И больше никогда не задам ни единого вопроса, если это может расстроить его. Ибо одна только мысль о возвращении Курха в его привычное состояние холодного и отстраненного зимнего духа пугала меня до безумия.

Работа спорилась, новые нити подходили идеально, и не прошло и половины луны, как я закончила узор. Все это время Курх старался казаться довольным и спокойным, но по скупости его ласк в постели, по тому, как иногда старался он проскользнуть в дом молча, избегая прикосновений и объятий, я понимала: что-то не в порядке.

Я наскоро затянула последний узелок и вспорхнула со своей скамьи.

Курх был в доме, и мне не терпелось вручить ему свой подарок.

Почувствовать тепло улыбки, когда он будет разглядывать узор, поймать его благодарный взгляд. Самой надеть на него обновку и самой же снять ее, толкая мужа на застеленную кровать.

Я уже взялась за дверную ручку, когда услышала позади себя знакомый насмешливый голос.

— Ну здравствуй, маленькая жена.

— Аки, — я застыла на пороге, прижимая к груди рубаху, не в силах шевельнуться, скованная ужасом. Ещё свежи были воспоминания об оскаленной пасти и ледяном тумане, по которому меня гнал волк.

— Что же ты так неласково? — Аки нарочито укоризненно покачал головой. — По-моему, я заслужил хотя бы благодарность.

Я резко развернулась, вновь дрожа, но теперь уже от всколыхнувшейся изнутри ярости.

— Благодарность? За что я должна бьяь тебе благодарна? За то, что твоя волчица не съела меня в ущелье? За прекрасную прогулку, после которой я чуть не умерла? Что же, по-твоему, заслуживает благодарности?

— Ну хотя бы это, — Аки невозмутимо обвел рукой двор.

Я нахмурилась, не понимая. Мужчина разочарованно вздохнул.

— Люди… Вы живете дольше волков, но у вас почему-то на удивление короткая память. Неужели старейшины не говорили, зачем боги создали Зимних жен? Не заметила, что Весна пришла, когда растаял твой Ледышка?

— Что? — я не верила своим ушам. То, что говорил Аки, выходило за рамки всего, что я знала, всего, что рассказал мне сам Курх. Так выходит, все дело… в любви?

Аки расхохотался.

— Так что, маленькая жена, как ваши дела… впрочем, не отвечай, вижу, что хорошо. Ну скажи, разве наше маленькое представление не стоило того?

А всего-то и нужно было, что немного побегать от злого волка. И вот результат. Ловко мы, а?

Я не заметила, как открылась дверь. Не знала, сколько он простоял на пороге, слушая тот бред, который нес Аки. И когда на моём плече сомкнулись ледяной хваткой сильные пальцы, я поняла: теперь все. Не откупиться, не оправдаться своим бессилием, не объяснить того, чего я, как ни старалась, не могла понять.

Курх заговорил, тихо, сквозь сжатые зубы, и было ясно, что слова его предназначаются мне.

— Представление?

Я попыталась повернуться, чтобы хоть что-то ответить, но Аки опередил меня.

— Следует сначала приветствовать гостей, Ледышка. Хорошие манеры — слышал о таком?

— Ты здесь не гость, — бросил Курх, ещё сильнее стискивая моё плечо.

— И вообще, оставь девочку в покое. Ты её напугал до полусмерти. Из-за того, что ты ведешь себя со своими женами как бесчувственный чурбан, Зимы с каждым разом все дольше и злее. Знаешь ведь, Ледышка, это твоя роль и твоё проклятие — раз за разом таять, принося миру Весну.

— Это не твое дело, — сквозь зубы процедил Курх. — Твоего мнения здесь не спрашивали и не спрашивают.

— Ты не спрашивал, — осклабился Аки, делая шаг ко мне. — А вот твоя маленькая жена…

— Какие у тебя дела с моей женой? — Курх почти рычал. Вены вздулись на его шее, придавая мужу особенно жуткий и непривычный вид.

— С твоей? — Волк засмеялся. — А что ты сделал, чтобы она стала твоей? Просто взял, что предложили?

— Навязали!

Кулак Курха врезался в перила с такой силой, что дом содрогнулся. Дзынь-дзынь! — со звоном падающих сосулек, намерзших за ночь, разбивалась моя счастливая беззаботная жизнь последних дней. Я смотрела расширенными от ужаса глазами, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и не узнавала их, не понимала, как они могли произносить столь жестокие слова, глядеть с такой ненавистью. И ветер, холодный, зимний морозил мокрые щеки, и все тепло весны, её солнечных дней и жарких ночей, словно бы враз покинуло тело.

Казалось, между нами что-то сломалось, треснуло, как хрупкий лёд скованного Зимой озёра под ногами, и в ответном взгляде мужа я увидела отголосок собственной боли. И отчаяние.

А потом дух-ворон обратился. Захлопали чёрные крылья, и невесть откуда налетевшая вьюга скрыла моего мужа.

Мы остались вдвоём — Аки и я — посреди внезапно опустевшего крыльца. Мне бы испугаться, но страха не было. Миг, когда Курх исчез, выжег все мои чувства, оставив одну лишь бессильную ярость. И единственный, на кого я могла излить её, стоял сейчас передо мной.

— Ты!!! — закричала я изо всех сил. — Зачем ты пришёл? Зачем ты вообще появился здесь? Ты все испортил!

— Тише, тише, — Аки примирительно вскинул руки. Попытался сделать шаг ко мне, но я попятилась, вжимаясь в дверь.

— Не приближайся! Уходи, и больше никогда не возвращайся! Не хочу тебя видеть!

Аки покорно отступил. Чуть покачал головой, всем своим видом показывая: не говори сгоряча, чтобы не жалеть потом. Но разве после всего, что случилось сейчас, я могла рассуждать здраво?

— Вон!

— Хорошо, ма… Сирим. Я уйду.

Я смотрела, не отрывая взгляда, как он сделал несколько шагов назад, посмотрел мне в глаза несколько долгих мгновений. Мне казалось, я уловила смутное сожаление о случившимся. А затем Аки обернулся волком и растворился в сером тумане.

И тогда я, наконец, позволила себе сползти по стене прямо на холодные доски крыльца и горько, отчаянно и безнадёжно разрыдаться.

В холодном полутемном и пустом доме я бродила серой тенью прежней Сирим.

Из мира словно бы снова пропали все яркие краски. В потоке однообразных бессмысленных дней я не заметила, как и сама Весна растворилась, исчезла, скрылась под слоем грязного мокрого снега, вновь устлавшего двор. Со дня исчезновения Курха зарядил холодный, бесконечный дождь, сменившийся градом и мокрым снегом. И когда в один день я вышла на крыльцо, кутаясь в теплую шаль, и увидела, что все: листья, трава, земля — покрыты тонкой пеленой белого снега, я не удивилась. Какая разница, что творится вокруг, если в душе Зима, если само сердце промерзло так, что его не отогреть весенними лучами.

Диск луны вырос и вновь уменьшился, а Курх так ни разу и не появился. Сначала я ждала. Приводила в порядок дом, готовила и сидела неподвижно, пока не прогорала до конца свеча, погружая комнату во мрак.

Но никто не появлялся, не раздавалось хлопанья крыльев, не слышно было шагов. И я, оставив ужин нетронутым, бесшумно выскальзывала из-за стола и забиралась в кровать, все ещё хранящую запах Курха. Я мечтала скорее заснуть, чтобы с утра найти мужа за привычной работой во дворе, но сон подолгу не приходил. А потом наступал новый день, и все повторялось заново. Я убирала со стола нетронутый ужин и вновь садилась за пустой стол, прижимая к себе так и не отданную Курху рубашку и неотрывно глядя на дверь.

И вот, бесконечные дни спустя, я вдруг осознала: все. Я больше ничего не жду. Не верю, что дверь откроется и на пороге возникнет Курх, разгоряченный от езды или полёта, предвкушающий нашу встречу. И мысль о том, что я навсегда могу остаться здесь, запертая в верхнем мире, без возможности выбраться, вернуться к родным, не напугала меня. Я удивилась тому равнодушию, с которым я восприняла это. Мне казалось, что без Курха все теряет смысл. И если он не вернётся, то разве имеет значение, что я…

Я не успела додумать. Меня скрутило от приступа дурноты столь внезапного, что горшок с тушеным мясом, который я вынула из печи, выпал из враз ослабевших рук. Я едва успела выбежать на крыльцо, как меня вывернуло теми крохами, что я заставила себя съесть за день.

*

Собирая с пола разбитые черепки вперемешку с едой и с трудом сдерживая новые рвотные позывы, я предавалась невеселым размышлениям о своей дальнейшей судьбе. Сомнений быть не могло: я носила ребенка. Я припомнила тошноту, налившиеся тяжестью груди, отсутствие крови в последнюю луну — знаки, которые подавало женщине тело, давая понять, что она в тягости.

И не было рядом того, с кем можно разделить эту радость. Кто подхватил бы на руки, привлек к себе и оберегал зарождающуюся жизнь ото всех бед. Или…

Я вздохнула. Навязанная, ненужная жена.

Лучше бы не было этой Весны, недолгого счастья. Тогда от злых ледяных слов не ударило бы такой обидой.

Это было нечестно. Несправедливо, неправильно, совсем не так, как должно было быть.

К следующей полной луне боль, тяжесть и тошнота стали моими неизменными спутниками. В моей семье большинству женщин тяжело давались вынашивание и роды, и каждая хоть раз да теряла ребёнка. Зима, скудное питание и лихорадки не щадили никого.

Я мечтала о крепком Весеннем малыше, но после ухода Курха боги словно ополчились против Зимней жены. Холодный, пронизывающий ветер сдирал с веток молодую листву, а дождь пополам со снегом превращал деревья за ночь в ледяные изваяния. И ни редкое солнце, ни моё разбитое сердце не могли согреть и вновь оживить землю.

Что там Волк говорил о любви? Как же не хватало её сейчас. Мне, снедаемой постоянной тревогой, ребёнку, беспокойно растущему внутри. Всему живому вокруг нас, что едва успело расцвести и снова погрузилось в бесконечную Зиму.

Курх, как же тебя не хватает! Как же ты нужен мне сейчас!

Я сидела за пустым столом, через силу глотая укрепляющий травяной отвар, рецепт которого запомнила ещё в детстве от матери. Я сама варила ей его, когда она носила моих братьев, и вот теперь настал мой черед.

Внезапный приступ боли скрутил меня. Я ожидала привычной уже тошноты, но вместо этого почувствовала, как тянет, все сильнее и сильнее, живот. Между ног стало мокро. Я провела пальцами по бедрам и увидела розоватую влагу.

Кровь разом ударила мне в голову, застучала барабанами в висках. Первым желанием было упасть на пол, сжаться в комок и завыть от ужаса и боли. Но вцепившись в стол, я заставила себя дышать — вдох, вьдох, вдох — сквозь стиснутые зубы. Паника немного отступила, и я смогла подняться и, держась за стенку, поковылять к двери.

Мне не на кого было надеяться — лишь на богов. И я ухватилась за отчаянную мысль, что может быть меня услышат

— Курх, — голос звучал глухо, надтрестнуто; имя мужа было первым, что я произнесла за долгое время. Я набрала в грудь побольше воздуха и закричала, уже увереннее. — Куууурх! Вернись, прошу тебя! Ты мне нужен!

Туман, серебрящийся в сумерках, поглощал все звуки, безучастный к моим мольбам.

Новый приступ, сильнее предьдущего. По ногам что-то текло, и я молилась, чтобы еще не было поздно. Я опустилась на колени, обхватив руками живот. Я не хотела терять ребёнка, не хотела умирать от потери крови на пороге дома, который уже начала считать своим.

— Курх!

Где же ты?

— Ууу, — мне вторил лишь ветер.

И тогда я решилась на последний отчаянный шаг.

— Аки! Пожалуйста, помоги мне!

Боль накрыла с головой. И сквозь стук крови в ушах, сквозь стиснутые веки, я услышала, почувствовала как кто-то вышел из тумана, бросился ко мне.

— Быстрее! Бери её на руки, только осторожнее. В шубу заверни! — командовал незнакомый мне женский голос. Меня бережно подняли и укутали от носа до пят. Я попыталась поднять голову, но мужчина, держащий меня, лишь фыркнул.

— Тише, тише, маленькая жена. Все будет хорошо.

Я открыла глаза и увидела над собой низкий свод пещеры. Пятна теплого света дрожали на переплетении корней и глинозема, словно бы я была окружена несколькими десятками свечей.

Я попыталась привстать, чтобы оглядеться, но тяжёлая мохнатая голова легла мне на грудь, придавливая к лежанке.

— Не двигайся, — сказал знакомый уже женский голос. — Тебе сейчас вредно вставать.

— Что с ребёнком? — спросила я главное, что меня интересовало.

— Твоя жизнь и жизнь малыша вне опасности. Пока, — голова повернулась ко мне, и прямо в упор на меня уставились умные волчьи глаза.

Если б я могла сейчас вскочить с лежанки и отползти как можно дальше, я бы сделала это. Около меня сидела волчица, напавшая на нас с Кутом в тот памятный день в ущелье. Тогда Аки выпрыгнул между нами, спасая её от моего ножа. Так неужели…

Волчица оскалилась в подобии улыбки.

— Узнала, значит, малышка, — слышать человеческую речь от волка было непривычно и странно. — Не волнуйся, здесь никто не причинит тебе вреда.

Верилось с трудом. Я судорожно ощупывала себя и лежанку в поисках чего-нибудь, что смогло бы защитить меня от зубов хищника. Волчица расхохоталась лающим смехом.

— А ты мне нравишься, храбрая малышка. Я Айни, женщина Аки. А ты, стало быть, Сирим.

— Очень приятно, — пролепетала я. Волчица снова рассмеялась.

— Подожди, мы тебя быстро поставим на ноги.

"Мы" в понимании Айни оказался Аки, появившийся у входа в пещеру в своём человеческом обличье с дымящейся плошкой в руках.

— Отдай девочке травы и завари ещё, — распорядилась волчица. Аки вручил мне плошку, заговорщики подмигнул и вновь пропал где-то снаружи.

— Учись, девочка, — довольно потянулась Айни, пока я маленькими глотками пила травяной настой. С каждым глотком мне и вправду становилось лучше. — Вот как с ними надо обращаться.

Волчица мотнула головой в сторону прохода, за которым скрылся Аки, отосланный варить ей ещё одно зелье. Я и сама заметила, насколько спокоен и расслаблен Волчий Пастырь, как легко и непринужденно выполняет он просьбы своей волчицы, словно послушная пара рук. Зависть кольнула меня острой иглой в сердце, но Айни, увидев моё замешательство, лизнула в нос, отвлекая от мрачных мыслей.

— Пей, пока горячее.

Волки приняли меня в Стаю со всем радушием, на которое были способны. Как только я снова смогла вставать, Айни всюду следовала за мной, сопровождаемая своими щенками, смешными и большелапыми, по окрасу похожими на отца. Аки заведовал моим бытом в волчьем поселении: готовил мясо и овощи, заваривал травы под руководством жены. Кроме него, никто из Стаи не оборачивался человеком, а когда я спросила Айни об их с Аки детях, волчица неопределённо мотнула головой: дескать, ещё не время, такое проявляется позже.

— Мало кто наследует у духа хоть что-то, кроме долгой жизни, — пояснила она. — И с твоей дочерью, скорее всего, будет так же.

Чутье Айни говорило, что я ношу дочь. Мне же казалось, что будет мальчик. Хотелось сына, высокого, черноглазого и черноволосого.

О Курхе ничего не было слышно. Аки избегал в разговорах этой темы, и я не знала, как спросить его, встречал ли он духа-Ворона в своих бесконечных странствиях. Может ли Курх найти меня здесь? И хочет ли…

Я жаждала и боялась ответа.

При первых же признаках того, что мною овладевала печаль, Айни хватала меня за подол, утыкалась в ладонь мокрым носом.

— Думай о ребенке, — приказывала она, и я послушно старалась сосредоточиться на новых ощущениях и изменениях, что происходили со мной.

Аки тоже постоянно находился поблизости. Учил различать немногочисленные травы, что прорастали в лесу, невзирая на холодную и дождливую погоду, оставлял на столе горсть сушеных ягод или чашку бодрящего настоя, не входящего в перечень того, что заставляла меня пить волчица. Эти маленькие знаки внимания смущали меня. Курх никогда не делал ничего подобного, да и сам Аки казался вполне удовлетворенным своей подругой-волчицей. Я старалась не искать в его невинных, в сущности, действиях тайного смысла.

И по возможности не оставаться с ним наедине.

Из этого и так уже вышло немало бед.

На мои плечи лег тёплый шерстяной платок. Я обернулась и увидела Аки. Он приглашающе махнул рукой в сторону леса.

— Тут кое-кто хотел бы с тобой увидеться, малышка.

Курх? Но вряд ли Аки стал бы загадывать загадки, если бы муж действительно вернулся. И вряд ли Курх стал бы ждать меня в лесной чаще, вместо того, чтобы самому прийти в стаю волков. И уж точно не стоило позволять Аки называть меня «малышкой» вместо привычной уже «маленькой жены», переняв обращение Айни.

И, тем не менее, несмотря на все свои зароки, я отправилась вслед за Волчьим Пастырем.

Аки держал меня за руку и уверенно вел между деревьями, помогая перелезать через коряги и перепрыгивать заболоченные овражки. Я следовала за ним, размышляя, стоило ли так легко соглашаться на эту прогулку. Не то, чтобы я не доверяла Аки — он спас меня, пришел на помощь, да и вообще не делал ничего мне во вред. Скорее, я боялась саму себя.

Мы вышли к небольшой поляне, освещенной тусклым солнечным светом, пробивающимся из-за серых облаков. В этом месте Весна еще держала оборону против вернувшейся промозглой Зимы. То тут, то там пробивалась молодая зелень, а замшелые корневища огромного пня были и вовсе покрыты мелкими цветами крокуса. Я невольно залюбовалась.

Внезапно под корнями я разглядела мелькание белой шубки. Одной, другой, третьей. И вот на поверхности показалась знакомая голова. Кут!

Песец белой молнией подскочил ко мне, запрыгнул на руки. Остальное пушистое семейство глядело на нас издали, высунув носы из-за корней. Кут, не слезая с рук, обменивался с ними долгими взглядами, всем своим видом показывая, что мне можно доверять. Вряд ли он так же относился к Аки, в ком чуял знакомый волчий дух, но Аки предусмотрительно отошел подальше, скрывшись в тени деревьев.

В конце концов, самка и детеныши все же решились выбраться и тоже подошли ближе. Я отпустила Кута, и он занял место во главе своей маленькой стаи.

Мой маленький друг и защитник оказался столь же надежным и верным в дикой жизни. Я тихо вздохнула. Хотелось бы мне видеть таким и Курха… но время шло, а от ворона не было никаких вестей, словно бы брошенные в запале слова про навязанную жену и являлись его истинным ко мне отношением.

Аки подошел беззвучно, замер за моей спиной.

— И как тебе мой сюрприз?

— Спасибо, — ответила я тихо, чтобы не спугнуть песцов, греющихся на солнце.

— Ну вот, наконец-то я удостоился хотя бы одного слова благодарности, — фыркнул Аки.

Воспоминания нахлынули разом. Я вздрогнула, и Аки, по-своему расценив это, плотнее закутал меня в платок. Не оборачиваясь, я спросила:

— Что значили твои слова… тогда? Про то, что Курх должен растаять, чтобы пришла Весна. И про других Зимних жен.

Рука, расправлявшая складки плаща на моем плече, замерла.

— Видишь ли, малышка, Весна приходит лишь тогда, когда в сердце зарождается любовь. Таково предназначение и проклятие Зимнего духа, такова роль Зимних жен.

Я огляделась вокруг, окинула взглядом голые деревья, холодную бурую землю, местами присыпанную снегом, серое небо, затягивающееся тучами, обещавшими скорый дождь, и сердце сжалось от горького чувства.

Я не хотела произносить вслух то, о чем думала уже многие дни.

— Наши старейшины говорили, настоящей Весны не было уже очень давно, — только и смогла выдавить я.

— Это так, — подтвердил Аки.

— Значит ли это, — я замолчала, подбирая слова, — что Курх не любил ни одну из… нас?

Аки приобнял меня за плечи.

— Я не знаю.

Мы вновь замерли в молчании.

— Видишь ли, — осторожно начал Аки, — духи бессмертны, а век людей короток. Мне сложно представить, каково это, быть обязанным любить кого-то, заранее зная, что обречен потерять. Но такова воля богов, малышка. Иначе невозможно.

— Но как же вы с Айни? — мне вспомнилось спокойное равнодушие волчицы к тому, что её партнёр — бессмертный дух. Да и Аки не казался несчастным.

— Мы другое, — мужчина покачал головой. — Не от нас зависят Весна и Лето.

Многое теперь увиделось мне совершенно в ином свете. Отстраненность Курха, настойчивые попытки Аки вьевать у духа-Ворона то ли ревность, то ли страх потерять меня. И я, невольная участница хитрой пьесы Волчьего пастыря, почти что сумела исполнить то, что было мне предназначено.

Жаль лишь, что в играх бессмертных духов не нашлось места чувствам маленькой Зимней жены.

— Я ведь люблю его, Аки, — мой голос дрогнул, горло сдавили подступившие слёзы.

— Я знаю, малышка, я знаю.

Я опустилась на колени, подозвала Кута, погладила мягкую шерстку. Песец лизнул мои пальцы, прощаясь, и вновь вернулся к своему новому дому.

— Пойдём, — сказала я Аки.

В те дни, когда мое состояние было более-менее сносным, я много времени проводила с малышами Айни. Щенки безо всяких вопросов приняли меня как часть Стаи, охотно оставаясь со мной, когда их мать убегала с Аки «порезвиться», и вовлекая меня во все свои нехитрые игры. Я искала их, затаившихся под кустами и за широкими стволами деревьев, а потом ловила за серые хвостики. Набегавшись, волчата окружали меня и засыпали, растянувшись у ног.

Тар, заводила пушистой компании, особенно привязался ко мне. Он любил прислоняться ухом к растущему животу, различая пока не слышимое мною биение сердца ребенка.

— Это мой младший братик растет, — заявил он мне. — Я буду его защищать. Правда, мама?

Подошедшая Айни рассмеялась весело и открыто.

— Конечно, милый, если тетушка Сирим будет не против.

Тар запрыгал вокруг меня, умильно заглядывая в глаза. Ну как тут откажешь. Волчонок довольно взвизгнул и убежал к своим братьям и сестрам.

Айни присела рядом со мной.

— Хорошие вышли малыши, — произнесла она с улыбкой. Я неосознанно положила руку на живот, и волчица, увидев это, добавила. — Твоя птаха будет не хуже.

Я вздохнула. После разговора с Аки на поляне одна мысль все никак не шла у меня из головы.

— Айни… как тебе удается так легко мириться с мыслью, что твой мужчина бессмертен? Что он останется, когда ты уйдешь. Что он, — следующие слова дались мне особенно тяжело, — рано или поздно полюбит другую. И, может быть, даже человека. Ведь у Аки, у него две сущности, две стороны.

Волчица лишь улыбнулась.

— Он может полюбить человеческую женщину.

Говорят, однажды так и было, когда Зимы были мягкие, а Лето долгое и теплое. Но не каждая согласится уйти в Нижний мир, и не каждая из вас осмелится полюбить духа-обманщика. Вы, люди, вы совершенно другие. Слишком много думаете.

Скажи-ка, малышка, — волчица хитро прищурилась, — уж не ты ли хочешь остаться с Аки?

— Айни, я…

Я хотела сказать, что не поступлю так с ней, которая приютила и пригрела меня, спасла моего малыша, вороненка, от гибели. Но произнесла совершенно другое.

— Я люблю Курха.

Волчица потерлась мордой о мои ноги.

— Я знаю, малышка, я знаю, — в ее голосе промелькнула легкая грусть. — Но подумай, стоит ли отдавать свою любовь тому, кто не может ответить взаимностью? Неужели забота, тепло и сильное тело рядом — это недостаточно? Так ли нужно тебе любить?

Я прислушалась к себе, уже предчувствуя ответ.

— Да, Айни, мне нужно любить.

Волчица усмехнулась.

— Тогда неудивительно, почему боги выбрали именно человеческих женщин для роли Зимних жен. Я же… Мне хватает того, что Аки заботлив, хороший любовник и прекрасный отец. Я рада, что он выбрал меня, и не прошу о большем. Довольствуюсь мыслью, что когда он на четырех лапах, он принадлежит мне. Но, думаю, моя любовь… вряд ли она смогла бы растопить Долгую Зиму.

Я вновь перевела взгляд на щенков, возившихся среди деревьев. Красивые, сильные звери, будущие вожаки собственных стай. Они проживут долгую жизнь, и отец, все такой же молодой и сильный, будет с ними во время последней охоты, провожая души в Нижний мир. Значит ли для них что-нибудь судьба и воля богов?

Наверное, мы, люди, действительно думаем слишком много.

Словно услышав мои мысли, Айни лизнула меня в щеку.

— Не мучайся такими вопросами. Жизнь, малышка, она здесь и сейчас. В тебе и твоем ребенке.

*

Лёгкий толчок изнутри живота застал меня врасплох. Я замерла, положив руку на живот. Несколько мгновений спустя я почувствовала ответное касание.

— Он пинается! — воскликнула я изумленно. — Айни, я чувствую, он пинается!

Волчица села рядом и коснулась мохнатой щекой живота.

— Действительно, пинается, — подтвердила она, довольно улыбаясь. — Как раз пора.

— Посторонитесь, дамы, пропустите дядюшку Аки! — Волчий Пастырь вынырнул из глубины пещеры, посмотрел на меня вопросительно. Я кивнула, разрешая.

Аки присел передо мной, и его тёплая широкая ладонь легла мне на живот, накрывая его почти полностью. Малыш потянулся и пнул её. Аки фыркнул.

Меня накрыло тоской, такой острой, что враз выбила всю радость от случившегося. Другой мужчина должен был быть здесь, и его прохладное прикосновение я хотела ощущать на своей коже. Это он сейчас должен был наблюдать, как растёт во мне его ребёнок.

Я почувствовала как сильная рука легла мне на плечо, привлекая ближе. Аки обнимал меня, а Айни прижималась к ногам. Лёгкое дыхание мужчины шевелило волоски на моей голове.

— Знаешь, что, — Аки говорил тихо и словно бы в сторону. — Зачем тебе Ледышка? Он даже не знает, сколько он теряет.

Я внутренне напряглась, понимая, что за этим последует. Аки, спокойный, заботливый, не позволяющий мне утонуть в собственном одиночестве, не мог не привлекать меня. Я узнала его совершенно с другой стороны за те дни, что провела у волков. И иногда, в такие минуты как эта, мне действительно хотелось… остаться? Принимать его ненавязчивое внимание, помогать Айни, познакомить сына с бойкими волчатами. В нашем тройственном общении было что-то неправильное, но вспоминать об этом с каждым разом становилось труднее.

— Оставайся с нами, — припечатала волчица в своей обычной манере говорить все прямо, как есть. — Вороненка вырастим. Тебя не дадим в обиду.

Аки рассмеялся мне в макушку.

— Заметь, малышка, это предлагаю не я.

*

А потом все стало хуже.

Словно бы боги разгневались на меня за промелькнувшую в голове шальную мысль — а не остаться ли с волками. Не стать ли частью их Стаи, обеспечив себе и ребенку Семью. Ту, которой, как мне подспудно казалось, не может быть у нас с Курхом. Семью, в которой разговаривают и смеются, доверяют и слушают. Слишком много лун прошло с той счастливой весенней поры. Слишком сложно было, выходя из теплой пещеры на продуваемую всеми ветрами поляну, вспоминать жаркое солнце, жаркие объятия.

Мне теперь почти всегда было холодно. Айни морщила нос и гоняла Аки по всему лесу за травами и кореньями.

— Это дурной знак, — говорила она, когда думала, что я не слышу.

И, в конце концов, волчица сдалась.

— Сирим, — сказала она, глядя на меня, закутанную в несколько шалей и сжимающую в дрожащих руках чашку с отваром, непривычно серьезно, — мы должны отвести тебя к людям. Срок приближается, и я не смогу тебе помочь, если что-то пойдет не так.

— Я справлюсь, — подал голос со своего угла Аки. Волчица лишь клацнула зубами.

— Будь ты хоть трижды бессмертный дух, ты все-таки мужчина! А в таких делах лишь женщина знает, что делать.

Я стиснула чашку.

— В нашей семье все роды принимала Хранительница.

Аки задумчиво нахмурился.

— Ты ведь из Нерок, верно? Стало быть, Айрын. Чудесно, чудесно, — морщины на его лбу разгладились. Он встал, хлопнув себя по коленям. — Этой старушке я готов доверить нашу малышку. Айни, что нужно собрать?

Они засуетились, складывая в заплечный мешок нехитрые пожитки, что я скопила за время пребывания в Стае. Я смотрела на это со все нарастающей тревогой.

— Постойте, — голос звучал хрипло. — Я… я не могу вернуться.

Айни остановилась.

— То есть как это не можешь?

Мне было сложно это объяснить. Выходя замуж, девушка покидала свой род безо всякой возможности вернуться обратно. Это был бы позор для семьи. Тем более… Здесь, у волков, я на время забыла об этом, но Весна, яркая недолгая Весна ушла безвозвратно, когда Курх покинул меня. И что должно означать мое возвращение для рода, который видел во мне надежду на счастье и изобилие?

Уж лучше бы Курх вернулся и забрал меня домой. Или Айни согласилась, чтобы я осталась. Но вернуться…

— Что бы ты сейчас ни думала, забудь об этом, — зло сказала Айни. — Если выбор стоит между твоим позором и жизнью твоей и вороненка, для меня он очевиден. Не для того мы с Аки тебя выхаживали. И я разочарована, что ты считаешь иначе.

Ребенок пихнул меня в живот, словно напоминая, что тоже имеет право выбора.

— Хорошо, — вздохнула я.

Мы подошли к селенью со стороны тотемного столба. Я крепко держалась за загривок Айни, чтобы не упасть. После перехода мутило.

Группа охотников грелась у подножия холма. Нас с Айни они заметили не сразу, но стоило охотникам сообразить, кто перед ними, как, побледнев, мужчины бросились с сообщениями в разные края селенья. Одну тропинку я узнала бы из десятков других — охотник бежал оповестить моих родителей. Кто-то спешил к Старейшине. Другие — к дому Хранительницы рода.

Хранительница успела раньше всех. Опираясь на руку охотника, она ковыляла ко мне. С другой стороны в наскоро наброшенной шали бежала мать.

— Сирим, что с тобой?

— Что случилось, девочка?

И от вида родного селенья, от беспокойства и сочувствия на дорогих лицах, сердце моё дрогнуло, и я горько разрыдалась.

Женщины, зрелая и старая, обступили меня. Хранительница гладила по голове, шептала что-то. Мать, опасливо косясь на волчицу, набросила мне на плечи свою шаль, ещё хранящую тепло её тела, и привлекла к себе, обнимая. Айни лизала ладонь, мысленно призывая успокоиться и поберечь себя.

Говорить при людях она не стала

Из-за плеча Хранительницы я оглядывала людей, дома, подмечая новые срубы и заплатки на старых крышах, дымок, тянущийся из коптилен, стадо оленей в загоне, далекие силуэты рыбацких лодок. Несколько женщин прижимали к груди круглолицых щекастых младенцев, первых детей Весны.

Я подумала, что это хороший знак.

Мать разглядывала мой живот, который давно уже не могли скрыть ни шали, ни просторное платье.

— Сирим, — мать замялась, отводя глаза. — Надеюсь, ты понимаешь, что мы с отцом всегда рады тебе, но по закону…

— По закону после замужества девушка покидает свой род и более не принадлежит ему, — ровно закончила я за неё то, что мать страшилась произнести. Я знала и чтила традиции, но на душе все равно было горько. Быть может, моё место в доме уже занято Зимней или Весенней сестричкой или братом. А мой удел — быть гостьей в собственном роду.

— Ты можешь занять угол в доме старосты. Да и недавно у нас сладили новый сруб…

— Будешь жить со мной, девочка, — отрезала Хранительница.

— Но…

— Никаких возражений, Теа. С тех пор, как Сирим вышла замуж за духа Зимы, она принадлежит к моему роду.

Мы с матерью уставились на неё в одинаковом изумлении.

— Я дочь Курха, — просто пояснила Хранительница.

*

— Ты знала? — набросилась я на волчицу, стоило нам остаться одним. Айни только зевнула, вьпянув язык.

— Конечно, — лениво ответила она. Всем волкам это известно. Просто удивительно, насколько у вас, людей, короткая память. Как давно Айрын в вашем селенье?

Я задумалась. И действительно, ещё моя бабушка слушала её сказания о Лете, когда была девчонкой. И уже тогда Хранительница считалась самой старой в нашем роду. Долгая жизнь обещана потомкам духов. Так говорила Айни, и теперь ее словам сложно было не верить.

Двери дома распахнулись, впуская холодный воздух и Хранительницу в сопровождении двух девочек, тащивших в руках охапку шкур и тканей и опасливо косящихся на волчицу, лежащую у моих ног. Помощницы резво застелили одну из лавок, разложили несколько тёплых платьев и рубах, расшитых специальными узорами, призывающими добрые силы в помощь роженице. Хранительница накрывала на стол, резала тонкими ломтями вяленое мясо. Я дернулась было помочь, но старая женщина властно махнула рукой — сиди, мол.

Девочки закончили и поспешили покинуть дом. Хранительница повернулась ко мне, смешливые морщинки лучиками расходились от глаз.

— Ну давай, спрашивай, — добродушно сказала она. — А то скоро дырку во мне просмотришь. И садись за стол.

Я смущенно отвела глаза. Столько всего роилось в голове, что и правда, пока девочки суетились вокруг моей новой постели, я неотрывно глядела на Хранительницу, пытаясь осознать то, что недавно услышала от Айни.

— Вы и правда… — начала я и замялась. Было как-то неловко задавать этот вопрос, словно бы я ставила под сомнения слова старой женщины.

— Да, я дочь Курха и Уны из Нерок, Зимней жены. Моя мать жила так много лун назад, что вряд ли хоть кто-то из твоего рода, девочка, может помнить о ней. Только я. Я была их третьим ребенком, старшей дочерью.

Один из моих братьев погиб, а второй сейчас Хранитель рода Лис.

— Вы хотите сказать…

— Да, Сирим, — женщина улыбнулась. — Все мы, Хранители рода, сводные братья и сестры. Мы оберегаем память рода, обучаем и наставляем вас с каждой новой Весной. Какие собирать травы, как отличать съедобные ягоды и грибы, как засевать и вспахивать землю. Без Хранителей все эти знания были бы утеряны с каждой Долгой Зимой. Со временем, твои дети также займут место среди нас. И, сказать по правде, я рада этому. Слишком долго Зимние жены оставались бесплодны. Даже самые молодые из Хранителей уже пережили не один десяток Зим.

Я прижала руки к животу. В свете того, сколь тяжело я вынашивала ребенка, слышать такое было безумно страшно.

Хранительница обошла стол и обняла меня за плечи.

— Не волнуйся, девочка. Я не позволю богам забрать ни тебя, ни ребенка. Не в этот раз, — ее руки были не по возрасту сильные, и в теплых объятиях дочери Курха мне стало немного спокойнее.

— Мы не позволим, — Айни тоже подошла ко мне, привычно положив голову на колени.

Хранительница поглядела на волчицу с неодобрением, но без страха.

— Что-то не припомню, чтобы Курх-ворон водил дружбу с волками.

Сирим, девочка, что привело тебя сюда в такой странной компании?

Я вздохнула и начала рассказ.

— Да, натворили вы дел, — покачала головой Хранительница, когда я, закончив, уставилась в пол, опустошенная болезненными откровениями. Я рассказала все: про вмешательство Аки, про прогулку по туману между мирами, чуть было не стоившую мне жизни, про недолгую весну, ссору, ребенка, жизнь у волков. Старая женщина слушала, не перебивая, и лишь иногда хмурилась и поджимала губы. — Отец никогда не был рад роли, возложенной на него богами, но я не могла и помыслить, что дойдет до такого. Вам нужно это исправить.

— Сирим тут ни при чем, — встряла Айни. Голос ее звучал раздраженно. — Хорош ваш Ворон, нечего сказать. Бросить свою женщину, да еще в таком положении, и которую луну не подавать о себе вестей.

— Если бы все было так просто, волчица, я первая предложила бы Сирим остаться здесь, помогла бы воспитать ребенка. Один новый Хранитель лучше, чем ничего, да и род, пожалуй, сумеет пережить еще одну Долгую Зиму. Но это лишь усилит отчуждение духа-Ворона. И с каждой следующей Зимней женой дела будут все хуже. Когда-нибудь Курх просто не откликнется на наш зов. Когда-нибудь уже некому будет позвать его.

Я поежилась, словно все ледяные ветра Зимы закружились сейчас по комнате.

— Но что я могу сделать, если настоящей Весны нет, и не было уже очень давно? — я с трудом сглотнула горький ком в горле. — Что я могу сделать, если Курх не любит меня?

Хранительница строго посмотрела на меня, но — миг, другой — и ее морщинистое лицо осветила легкая улыбка.

— Ты пока немногое знаешь о любви, Зимняя девочка, — сказала она и, поднимаясь, поманила меня за собой на улицу.

Дом Хранительницы стоял на холме, чуть в стороне от селенья, и с ее двора открывался прекрасный вид на вереницу невысоких домов, змеившихся к морю, величественные скалы, склонившиеся над нашей бухтой, широкие просторы холмов, чуть припорошенных снегом. Ветер трепал мои косы и играл с кистями шали. Сердце сжималось от вида родных мест.

Хранительница подвела меня к одному из деревьев, росших в ее саду, и провела рукой по ветке, стряхивая липкий снег. Крохотные зеленые листочки распрямились, освобожденные от тяжелой ноши.

— Смотри, девочка, — сказала она. И я действительно залюбовалась этими яркими воспоминаниями о недавней Весне.

Женщина наклонилась, набирая полную горсть земли. Посмотрела на меня требовательно и пересыпала все в мои спешно подставленные ладони.

Ее ловкие пальцы перебирали черные комки, и, наконец, она отыскала что-то, ведомое лишь ей.

Я ахнула. В моей ладони лежало треснувшее семечко, сквозь кожицу которого проклевывался росток. Хранительница вновь улыбнулась.

— Весна все еще жива в этой земле. Даже укрытая слоем снега, она ждет. А значит, есть и любовь. И лишь в твоих силах дать ей прорасти.

*

Любовь была жива. Она росла внутри меня, она тянулась к солнцу у окна рядом с моей лавкой. Я выпросила у Хранительницы горшок и посадила туда найденное семечко. Будущее деревце прижилось и быстро пошло в рост.

Я готовилась к родам. Хоть ни у меня, ни у ребенка не было дома и сколь либо определенного будущего, мной овладело истинно женское желание обустроить все вокруг к появлению младенца. Ограниченная в своих перемещениях, но нисколько не скучавшая, я получила достаточно ткани, шерсти и ниток, чтобы с головой погрузиться в изготовление приданного для малыша. С молчаливого одобрения Хранительницы в доме появилась сделанная одним из охотников новая люлька, еще пахнущая свежевыструганными досками, и целый сундук всевозможных пеленок и рубашечек. И я постоянно заполняла его все новыми и новыми вещицами.

Мое возвращение было воспринято соплеменниками спокойно, но без особой радости. Хранительница объявила, что я жду ребенка от духа-Ворона, и для успешного разрешения от бремени спустилась в серединный мир под опеку мудрых женщин и своего бывшего рода. Но по глазам людей я видела, что мало кто поверил ей. В холодной дождливой погоде всем виделось предвестье новой Долгой Зимы, и мое появление в родном селенье лишь укрепляло их в этой мысли.

И болезненнее всего ощущалось отчуждение родной семьи. После самой первой встречи я почти не видела мать. Несколько раз она появлялась в доме Хранительницы и ненадолго составляла мне компанию за рукоделием. Но обе мы чувствовали неловкость. Мать, выдавшая замуж уже не одну дочь, совершенно не представляла, как вести себя с повзрослевшими детьми. А я и раньше не чувствовала с ней особой близости. Семьи старших братьев всегда были рядом с нами, я часто сидела с их детьми, помогала молодым женам по хозяйству. Но обе моих сестры покинули нас, а вести, которые мы получали от них, были редкими и скупыми на подробности.

Живы. Здоровы. Ждут первенца. Роды прошли тяжело. Мальчик.

Девочка.

Все, что матери было бы интересно знать обо мне, она видела сейчас своими глазами. А другие, более важные и глубокие вопросы она не решалась задать. И я не удерживала ее, когда она торопливо начинала собираться домой, окончив работу. Все, что я хотела знать о ее жизни, я тоже читала в ее усталых, с сетью новых морщинок глазах, скупых улыбках, чуть сгорбленной спине.

Отец, вернувшись с моря, тоже долго не решался зайти ко мне, но когда, наконец, собрался с духом, принес новую, свежевыделанную заячью шубку и целую горсть вырезанных из дерева зверушек.

— Это для малыша, — сказал он, отчего-то немного смущаясь.

Он несмело прикоснулся к моему животу широкой, теплой шершавой ладонью. Ребенок, откликаясь, толкнул его руку. На лице отца расцвела довольная, гордая улыбка.

— Как ты думаешь, кто родится? — он чуть погладил выпирающую пяточку.

— Мальчик, — привычно ответила я.

— Девочка, — тут же поправила Хранительница, хлопотавшая у стола в глубине дома.

Отец только усмехнулся в усы.

— Дедушка, ну надо же, — пробормотал он и неловко обнял меня.

*

Ходить с каждым днем становилось все тяжелее, а живот, казавшийся мне огромным, мешал выполнять большинство привычных дел. Боль пульсировала в нижней части спины, стоило мне сделать по дому хотя бы пару шагов. Сидеть и лежать было не легче. Малыш отчаянно пинался, словно хотел поскорее выбраться наружу, и я постоянно чувствовала то коленку, то локоть, то пяточку, нетерпеливо толкающие изнутри. А еще было страшно, очень страшно. Я изо всех сил гнала от себя мрачные мысли, представляя и представляя своего ребенка уже здесь, в моих объятиях. Накрывала ладонью чуть выступающий бугорок на животе и думала, что скоро смогу пощекотать эти маленькие ножки, пригладить черные волосики, поцеловать вздернутый нос. Эти мечтания, мысли о Курхе и размеренная работа — единственное, что отвлекало меня от ноющей поясницы, тошноты, несварения, отекших ног и прочих постоянных мучений и страхов. Поэтому большую часть дня я сидела, вязала или шила, послушно пила приготовленные отвары. И старалась, как могла, смотреть в грядущее с надеждой.

Аки, Айни, Хранительница — те, благодаря заботе которых я до сих пор была жива — каждый на свой лад предлагал мне свои варианты разрешения моих забот. Стоило ли выходить на связь с Курхом и возможно ли вообще это сделать. С кем мне оставаться после рождения ребенка, и где и как этого ребенка воспитывать. Чем обернется для серединного мира отсутствие подле духа-Ворона Зимней жены. Но с каждым днем, с каждым новым спором, привычно начинающимся между Айни и Хранительницей, стоило только завести речь о дальнейшей моей судьбе, я все отчетливее понимала, что настала пора самой принимать решения. В конце концов, это был мой муж.

Мой ребенок. Моя жизнь и мои чувства.

— Если до рождения ребенка Курх не вернется, я останусь здесь, — сказала я тихо. Волчица и старая женщина, ворчавшие друг на друга, разом замолкли и повернулись ко мне. — До тех пор, пока малыш не окрепнет, мне будет лучше среди людей. Потом… если будет нужно, я решу, куда нам идти дальше.

Они набросились на меня, в два голоса уверяя, что никуда не прогонят и не отпустят и всегда будут рады, если я…

— Если же я умру, — решилась я высказать все до конца, — пусть Аки и Айни станут малышу новыми родителями. А Хранительница примет его в обучение, когда подойдет срок. И я не хочу, чтобы кто-либо из вас препятствовал Курху, если он захочет увидеть ребенка.

Я тяжело дышала, словно бы со своим огромным животом в один прием взлетела на холм, где стоял дом Хранительницы. Последние фразы дались мне с особым трудом. Обе женщины переглянулись, на лицах их читалась отчаянная решимость.

— Мы не позволим тебе умереть, — наконец выговорила Айни.

*

Боль, резкая, словно скручивающая внутренности в тугой узел, застала врасплох, заставляя вцепиться в край стола, выронив только что собранные грязные тарелки. Я подняла на Хранительницу испуганный взгляд.

— Кажется, началось, — простонала я сквозь сжатые зубы.

Старая женщина, бросив все, засеменила ко мне. Быстро ощупала живот и успокоенно вьдохнула.

— Ещё не время, девочка, — она погладила меня по голове, пока я пыталась привести встревоженные мысли в порядок.

Последние несколько дней такое случалось все чаще и чаще, совершенно выматывая меня. Я мечтала лишь о том, чтобы все уже поскорее закончилось.

Хранительница молча собирала разбитые черепки. Малыш беспокойно ворочался внутри. Я гладила живот, стараясь успокоиться, и убеждала себя, что все будет хорошо.

"Никто не умрет. Не в этот раз", — кажется, так говорила Хранительница.

— Айрын, — я, наконец, решилась задать вопрос. — Вам что-то известно про других Зимних жен, помимо Уны? Что значило "не в этот раз"? Кто-то уже умирал…

"При родах", — хотела добавить я, но не решилась. Хранительница поняла меня и без этого. Вздохнув, старая женщина присела рядом.

— Это случилось несколько Зим назад, — сказала она неохотно. — Одна из моих сестёр рассказала, что принимала роды у Руты, из Волков. Несмотря на все старания её и Курха, ни ребёнок, ни мать не выжили. За этим последовала особенно долгая и страшная Зима. С тех пор у духа-Ворона больше не было детей.

Хранительница замолчала, увидев моё бледное лицо.

— Не бери в голову, девочка. Волкам тогда жилось нелегко, и Рута выросла слабой и болезненной. Она, глупая, тянула до последнего, не хотела мужа тревожить. Курх слишком поздно узнал, а когда привёл помощь, ничего уже нельзя было сделать. Ребенок родился до срока. Но тебе, девочка, бояться нечего. Выходили тебя твои волки, когда могла случиться беда. А сейчас с тобой я и Айни-Волчица, уж мы сумеем все сделать правильно.

Мне очень хотелось в это верить.

Мне снился страшный сон. Дом, пустой и холодный, с распахнутой настежь дверью. Косые струи дождя хлестали через порог, разбухшие половицы потемнели от влаги. В сумрачном свете одиноко белела остывшая печь, а рядом, на скамье у стола, лежала брошенная бесформенной тряпкой рубаха, которую я расшивала для Курха драгоценными цветными нитями. И кровь тянулась по полу, к выходу, дорожкой крупных алых капель.

Мой дом, каким я оставила его, когда Аки забрал меня к себе.

Сердце сжалось от глухой тоски при виде заброшенного жилища, где я когда-то провела столько беззаботных счастливых дней.

И тут внимание мое привлекла наша постель. На ней, полностью одетый, спиной ко мне лежал мужчина. Черный плащ с вороньими перьями укрывал его с головой.

Курх?

Он лежал, сжавшись, словно от холода, и плечи его вздрагивали. Зимний дух, съежившийся как мальчишка-оленевод, замерзающий в лесу.

Муж часто грезился мне, Весенний, полураздетый, улыбающийся, и утром моя подушка оказывалась мокрой от слез. Но никогда он не снился мне таким — сломленным, разбитым, настолько реальным, словно бы я видела его наяву.

Словно бы могла прикоснуться.

— Курх, — позвала я, отчаянно желая, чтобы он повернулся.

Стало страшно. Говорят, от страха душа уходит в пятки, но мне

казалось, что мой страх стекался в низ живота, скапливаясь там, и тянул, тянул, тянул. Я хотела подбежать к мужу, укрыться в его объятиях, но меня будто пригвоздило к месту.

Боль все усиливалась и усиливалась.

— Курх! — я закричала, что есть силы. — Курх, помоги мне! Курх!

Дождь хлестнул холодом по плечам.

— Курх, ты мне нужен! Курх!

Я понимала, что он меня не услышит, не поможет. Понимала всей своей душой — замерзшей, оцепеневшей от страха, боли и одиночества.

Но он был мне так нужен. Так нужен.

Медленно, медленно, вороний плащ на постели шевельнулся. Курх приподнялся на локте, начал поворачиваться в мою сторону.

Боль становилась все сильнее, все нестерпимее, и что-то тянуло меня отсюда, вновь отдаляло от мужа.

— Курх!

— Сирим?

И тут я проснулась.

Хранительница склонилась надо мной, придерживая за плечи, чтобы я не упала с лавки. Другой рукой она ощупывала мой живот, твердый, как барабан.

— Пора, — сказала она.

*

В один момент дом наполнился суетой и движением. Вскочила Айни, дремавшая у печи. Хранительница торопливо замешивала в кувшине очередное снадобье.

— Сирим, подготовься и приведи себя в порядок, — скомандовала старая женщина. — Айни, беги в дом к старейшине, разбуди его жену. Она знает, что я пошлю тебя за ней, когда начнутся роды. Пусть начинают топить баню, мы подойдем, когда будем готовы.

— Поняла, — коротко ответила волчица и в один прыжок скрылась за порогом.

Я провела заученные обряды, надела припасенную рубаху. Схватки, короткие, но сильные, то и дело усаживали меня обратно на лавку, но после передышки я по мере сил помогала Хранительнице.

Айни вновь показалась на пороге. Выглядела она при этом необычно довольной.

— Все готово.

— Сирим, сможешь идти? — спросила Хранительница.

— Не волнуйтесь, — ответила за меня Айни.

Мы вышли на улицу. Рассвет едва занимался на горизонте. Селение было погружено во тьму, лишь в паре домов мелькали огоньки — женщины готовились принимать роды.

Айни потерлась о мой бок и растворилась во тьме прежде, чем я успела попросить ее остаться и помочь мне идти.

— Ну здравствуй, малышка, — Аки стоял у крыльца, широко улыбаясь. Я сбежала вниз и обняла духа, но с моим выступающим животом мне едва удалось дотянуться до его плеч. Мужчина добродушно усмехнулся.

— Я смотрю, с нашей последней встречи ты стала вдвое больше. Что, пора выпускать вороненка на волю?

Я кивнула.

— Отведи ее в баню, Волк, — распорядилась Хранительница. Если она и не была рада видеть здесь Волчьего Пастыря, то не подала виду, собранная и полностью сосредоточенная на предстоящей работе. — Устрой на нижней лавке да подбрось дров в печь. Я соберу все необходимое и догоню вас.

— Тебя понести или хочешь дойти сама, — спросил Аки, приобнимая меня за плечи.

Я собиралась было ответить, когда внезапно небо потемнело и резкий, холодный, злой ветер бросил в лицо пригоршню ледяных капель. Дождь забарабанил по крыше, укрыл блестящей коркой траву и землю, расцарапал щеки. А за моей спиной раздался родной, до боли знакомый голос, который я уже и не чаяла услышать.

— Отойди от нее.

— Смотрите-ка, кто явился, — фыркнул Волчий Пастырь, даже не трудясь поворачиваться.

Аки и не потребовалось исполнять сказанное. Я сама вывернулась из-под его руки, чтобы тут же оказаться заключенной в крепкие, но нежные объятия мужа.

— Курх, — вьдохнула я. Неверяще, изумленно. Сердце стучало как сумасшедшее. Мне хотелось одновременно прижаться к нему и врезать со всей силой, но подступившие схватки сделали выбор за меня, и я буквально повисла на руках Курха, впившись пальцами в его предплечья.

Дух гладил меня по спине, давая переждать болезненный спазм, а потом легко подхватил на руки, прижал к себе.

— Тише, девочка моя, я здесь. Все будет хорошо.

Я не видела его восемь лун. Восемь долгих, мучительных лун. Скулы проступили на болезненно худом лице, а отросшая черная щетина только добавляла ему бледности. Под глазами круги, меж бровями залегли скорбные вертикальные морщинки. Искусанные губы покрыты корочкой. В изможденном, словно бы высохшем мужчине сложно было признать того пышущего здоровьем, силой и любовью духа, каким я помнила его восемь лун назад.

— Где же ты был? — прошептала я с укором. Курх посмотрел на меня с отчаянием и мольбой. Лицо его скривилось, словно бы он сдерживал — слова, слезы? Низ живота снова скрутило болью, и это стало для меня последней каплей. Я уткнулась в грудь мужа и разревелась, чувствуя, как вздрагивают его плечи.

— Вы что, еще здесь? — Хранительница показалась в дверях со стопкой полотенец и сумкой через плечо. Увидев нас, она изумленно застыла на пороге, но тут же взяла себя в руки, лишь глянула на Курха из-под насупленных бровей, взглядом обещая долгий и серьезный разговор. — Девочку в баню, и быстро.

Курх перехватил меня поудобнее и вопросительно посмотрел на Аки. Волчий Пастырь был непривычно серьезен, словно бы тоже решил оставить обычные колкости на потом.

— Вниз по холму, немного в стороне от дороги. Я принесу воды.

Схватки становились все более частыми и нестерпимыми. Я стонала, вцепившись в руку Курха, а он поглаживал мои пальцы и протирал лоб смоченной в холодной воде тряпицей, шепча что-то успокаивающее. Я практически не слышала его, но руки его были горячие, а это говорило мне больше любых слов.

Хранительница и жена старейшины суетились, готовясь к родам. В натопленной бане было тепло, но меня все равно трясло, наверное, от страха. Аки принес воды, а затем ненадолго ушел, вернувшись с мешочком трав.

— Брось часть на угли, а часть завари. Настой уменьшит боль, — сказал он, протягивая мешочек Курху.

Курх посмотрел на Волчьего Пастыря с откровенным недоверием. Я погладила его руку.

— Это от Айни, все в порядке.

— Не вижу причин доверять волкам, — буркнул муж.

— Благодаря волкам твоя маленькая жена все еще жива, — ответил Аки с кривой ухмылкой. Чувствуя зарождающуюся перепалку, я вновь посмотрела на Курха.

— Сделай, как он говорит.

Курх нехотя выпустил мою руку и пошел к печке. Аки подхватил пустые ведра и вновь скрылся за порогом.

Низкую баню наполнил пар с приятным цветочным запахом. Курх приподнял меня за плечи и поднес к губам чашку. Я глотала, стуча зубами о глиняный край.

Следующие схватки оказались особенно долгими, но после настоя Айни терпеть их оказалось значительно легче. Курх скептически хмыкнул, но на его лице отразилось настоящее облегчение при виде того, что травы подействовали.

Внезапно я ощутила, как подложенные на лавку полотенца пропитываются влагой. Я хотела было позвать Хранительницу, но та уже сама заметила это. Рука ее, скользнувшая мне под рубаху, была мокрой.

— Воды отошли. Все, вон отсюда, дальнейшее касается только женщин, — скомандовала она мужу. Курх молча кивнул и вышел из бани. Но до тех пор, пока за ним не закрылась тяжелая дверь, он ни на мгновение не сводил с меня взгляда.

*

Все, что было дальше, я помнила смутно. Словно бы вновь оказалась в тумане между мирами, лишь на краткие мгновенья выплывая из него в полумрак бани.

— Семь пальцев, — сказал кто-то, но я понятия не имела, что это должно значить.

— Дыши, милая, дыши, — Хранительница склонилась надо мной.

Незнакомая женщина, сидевшая на той же лавке, где прежде находился Курх, положила мне на лоб мокрую холодную тряпку. — Давай, еще немного и…

Дальнейшие слова я слышала как сквозь вату. От боли хотелось выть. Возможно, я и выла.

От настоя Айни, казалось, не было никакого толку. А если был, страшно представить, как бы я смогла обойтись без него, если сейчас мне было так плохо.

Рука Хранительницы во мне.

— Держу головку. Тужься, девочка.

Я старательно выполняла ее указания.

Больно!

— Давай, девочка, ты молодец. Уже почти.

Перед глазами все плыло. Свечи двоились. Вода, которой мне вытирали лоб, казалась горячей.

— Нож, — распорядилась Хранительница.

А потом я увидела ее. И маленького ребенка, пищащего у нее на руках.

— Это девочка, — сказала старая женщина.

Айни оказалась права.

Хранительница малышку мне на грудь, и дрожащими руками я прижала ее к себе. Женщины помогли распустить шнуровку, чтобы я могла в первый раз покормить дочь.

Я держала на груди новорожденную девочку, млея от невероятного, невыразимого счастья. Боль и усталость казались сейчас чем-то неважным. Моя дочка. Моя маленькая Весенняя девочка.

— Все хорошо, ты молодец, — успокаивающе сказала Хранительница. — Осталось совсем немного.

Я словно бы плыла, качаясь на волнах тумана. Пламя свечей плясало перед глазами. У сердца, совсем рядом, сопела моя малышка.

— Айрын, у нее кровь не останавливается! — донесся до меня встревоженный вскрик.

Тени, уже едва различимые, заметались по бане. Кто-то отнял от груди ребенка.

— Нет! — я протестующе потянулась вслед за дочерью, но руки не слушались, а язык распух, ворочался с трудом.

— Волчицу сюда, быстро, — распорядилась Хранительница. Но Айни и сама, видимо, почуяв кровь, одним прыжком влетела в баню.

— Айрын, осмотри Сирим, найди причину кровотечения, — бросила она с порога и тут же набросилась на женщин, жмущихся друг к дружке в изумлении и ужасе при виде говорящей волчицы. — Что стоите, глупые курицы! Нужен сбор, чтобы остановить кровь! Ну же!

Я едва удерживала себя от того, чтобы окончательно провалиться в беспамятство. Боль, чуть отступившая, когда мне показали мою малышку, вгрызлась в тело с новой силой. Сквозь слезы и туман я различила морду Айни, склонившуюся надо мной. В обеспокоенных глазах волчицы плясало пламя свечей.

— Держись, малышка, все будет хорошо. Мы тебе поможем.

— Д-д-д, — я не могла произнести ни слова.

— Твоя дочка в полном порядке, — заверила меня Айни. — Ты родила прекрасную здоровую девочку. Скоро мы вернем ее тебе. Ты только потерпи.

Волчица потерлась о мою щеку и тут же, отвернувшись, рыкнула на замешкавшихся женщин.

— Да где вы там возитесь? Отвара ей, и живо! Помогите, нужно, чтоб выпила все до капли.

Женщины, понукаемые Айни, поили меня, жгли пахучие травы, делали примочки. Волчица и Хранительница пытались остановить кровотечение. Но с каждым ударом сердца меня словно бы покидала жизнь.

— Я больше ничего не могу сделать, — Хранительница в отчаянии схватилась за голову перепачканными в моей крови руками. Мне показалось, что старая женщина плачет. Моя девочка на руках у жены Старейшины заходилась в крике.

Дверь распахнулась с таким грохотом, будто ее вовсе одним махом сорвали с петель. Я повернула голову. Темная тень замерла на пороге.

— Курх, — из последних сил прошептала я.

В один миг он оказался возле меня. Обхватил руками, прижал к груди.

— Плесните отвар на камни! — выкрикнула Айни.

Баню заволокло густым белым паром. И я тонула в нем, растворялась, и все ощущения и звуки покидали меня.

— Только не уходи, — сказала я Курху. Я чувствовала, как растворяюсь в белесом тумане, и мне хотелось, чтобы последнее, что я запомню, были его теплые, жаркие руки.

А потом меня поглотил туман.

Я вновь стояла посреди серебристого ничто, и ветер, шквальный, яростный, трепал мои косы и подол испачканной родовой рубахи. Но я не ощущала ни рева бушующей стихии, ни боли, ни холода. Мне было удивительно спокойно и хорошо.

Сквозь пелену тумана передо мной проступил человеческий силуэт. Медленно он обретал плоть, становился четким. Я с удивлением узнала в стоящем мужчине Аки.

В сером, тяжелом плаще, с узловатым посохом, он выглядел непривычно серьёзно и внушительно. Вокруг него туман словно расступался. Ветер не колыхал полы его плаща, и все рядом с ним так и дышало безмятежностью, умиротворением.

Только вот сам дух кривился, словно от боли. Глаза его были печальны.

— Аки! — я сделала несколько шагов ему навстречу, но осеклась, увидев его предостерегающе выставленную вперёд руку. Дух покачал головой.

— Нет, малышка. Ещё не время.

— Что это значит? — непонимающе спросила я.

— Ты умираешь. Поэтому я здесь, — ответил Волчий Пастырь, и голос его дрогнул.

Я огляделась, испуганная и взволнованная, но ничего не было вокруг, только туман и ветер, безмолвные, неощутимые. И Аки. Такой знакомый, привычный, почти родной. Аки, гладивший меня по голове и варивший целебные отвары, спасший меня, давший приют и покой. Сейчас он был единственным, что стояло между мной и всепоглощающей пустотой вокруг.

Против воли я сделала шаг.

— Подумай о дочери, малышка. Подумай о Весне, о людях. Подумай о Курхе. Кто знает, что ещё учудит этот болван, если тебя не будет рядом?

По моему лицу текли слёзы, но я не в силах была противиться тому зову, что тянул меня вперёд.

— Прошу тебя, малышка, остановись!

Внезапно Аки перевёл взгляд на что-то за моей спиной. Я обернулась и различила среди клубов тумана тёмное пятно и едва слышное хлопание крыльев.

Чёрная птица упрямо летела ко мне. Ветер рвал её перья, бросал пригоршни снега, но птица не оставляла попыток приблизиться хоть на шаг.

— Курх?

С трудом преодолевая сопротивление ветра, птица опустилась ниже и обернулась. Зимний дух, мой муж стоял в нескольких шагах от меня. Ветер бил и терзал его тело, плащ за спиной духа развевался как чёрные крылья, но Курх держался ровно, словно не замечая буйства стихии. Глаза его неотрывно смотрели на меня. Он что-то кричал, но ветер, злой и беспощадный, уносил его слова прочь.

Почему он не подходит ко мне? Почему я не слышу ни звука?

Я вновь обернулась к Аки. Волчий Пастырь был спокоен и печален.

— Ты сама не пускаешь его, малышка.

На Курха было жалко смотреть. Казалось, он держался из последних сил, его била крупная дрожь, глаза и лицо раскраснелись от ветра и слез. Снег резал его кожу, оставляя кровоточащие борозды. Но он все кричал и кричал, словно не понимая, что я не могу его услышать. Отказываясь понимать.

"Почему, Курх, — хотелось спросить мне. — Зачем ты здесь, почему вернулся после стольких лун, для чего пытаешься спасти? Для чего нужна тебе я, постылая, нелюбимая жена, нежеланный ребенок?"

— Он чувствует свою вину. И не перенесет, если потеряет ещё и тебя, — услышала я голос Аки. — и тогда Зима станет не долгой, а бесконечной.

Я смахнула со щек соленые капли.

Курх смотрел на меня с отчаянием и мольбой.

Внезапно стало тихо. Ветер, снег — все исчезло в одно мгновение. Аки, я и Курх замерли посреди серебристого тумана.

— Курх, — тихо сказала я, но в этой оглушительной пустоте слова прозвучали как удары гонга. — Назови хоть одну причину, почему я должна вернуться.

— Я люблю тебя, — так же тихо ответил он.

Ветер молчал, всего на одно мгновение умерив свой пыл после этих слов. Но Курху хватило этого мига, чтобы преодолеть разделявшее нас расстояние и сжать меня в объятиях.

— Никуда больше не отпущу, Сирим, девочка моя, вернись со мной, я люблю тебя, ты так нужна мне, — торопливо шептал он, покрывая моё лицо поцелуями. Я чувствовала жар его тела и, согретая этим теплом, вновь начала проваливаться в пустоту.

— Вот и хорошо, вот и славно, — в голосе Аки слышалось облегчение. Мы ждем тебя на той стороне, малышка.

Приоткрыв глаза, я увидела над собой знакомый низкий свод бани. Запах ароматного пара окутывал, щекотал ноздри. Курх, баюкавший на коленях мою голову, с облегчением вьдохнул, поняв, что я, наконец, очнулась.

— Ну вот и все, девочка моя, вот и все. Самое худшее позади.

Моих безвольных пальцев коснулась мягкая шерсть Айни. Волчица

ласково потерлась о ладонь. Хранительница, державшая мою дочку, завернутую в расшитые одеяльца, тоже подошла ближе, показывая мне ребенка. Я так хотела протянуть к ней руки, но сил едва хватало на слабую улыбку.

— Когда ты снова проснешься, вы уже будете вместе, — пообещала Хранительница.

— Отдыхай, малышка. Дальше мы справимся сами.

— Я никуда не уйду, — ровно сказал Курх, но в его голосе звенела сталь. Курх взял у одной из женщин чашку и, аккуратно приподняв меня, помог

мне выпить горячий отвар. Внутри тотчас же разлилось блаженное тепло.

— Не уйдешь, не уйдешь, — фыркнула Хранительница. — Дождись, пока сонные травы подействуют, а потом закутаем ее и перенесем в дом.

*

Я медленно выплывала из забытья. Вокруг было тихо, сквозь сомкнутые веки я не различала ни единого огонька. Голова и тело казались неподъемными, неповоротливыми, словно неведомая тяжесть придавливала меня к скамье. Я поняла, что лежу, укрытая почти до самого носа оленьими шкурами, в доме Хранительницы. А значит, где-то рядом в колыбельке спит моя малышка, а Курх, Аки, Айни и сама Айрын тоже должны быть неподалеку.

Успокоенная, я хотела было снова уснуть, но сон все не приходил.

Открылась и закрылась дверь, впустив в дом предрассветную прохладу. Скрипнула половица. Чья-то темная тень приблизилась ко мне и присела на краешек лавки. Я ощутила знакомое тепло скользнувшей под шкуры ладони, сжавшей мои пальцы.

Курх.

Его вздох, горький и усталый, чуть шевельнул волоски на лбу. Мне не нужно было открывать глаз, чтобы почувствовать, что он вглядывается в мое лицо.

— Девочка моя…

Я замерла, боясь даже шевельнуться. Казалась, эта хрупкая близость, столь нужная мне сейчас, после долгих одиноких лун, может разрушиться от малейшего движения.

— Как же ты напугала меня, девочка моя. Я думал, что, едва отыскав, снова потеряю тебя. На этот раз уже навсегда.

Курх замолчал, словно бы подбирая слова.

— Когда я вернулся семь лун назад, когда вошел в наш дом, когда нашел его пустым и брошенным, со следами крови на половицах… Я подумал, что тебя больше нет среди живых. Решил, что боги забрали тебя у меня. Украли. Похитили. Снова наказали меня, снова ранили. Иногда мне кажется, что боги только этого от меня и хотят — страданий, снова и снова. Я не чувствовал тебя, не видел среди живых… пока ты сама не явилась ко мне в видении. И страшно представить, что случилось бы, если бы я не успел. Если бы я не нашел тебя здесь. Если бы я позволил тебе уйти…

Я помнила все. Ветер, туман, Волчьего Пастыря, говорящего, что мое время еще не пришло. И, конечно, его, Курха, сумевшего позвать меня обратно.

Дух Зимы невесело усмехнулся.

— Люди. Какие же вы хрупкие. Как коротка ваша жизнь, как быстро вы сгораете, оставляя в сердце вечную незаживающую рану. И мне не хватает, всякий раз не хватает льда, чтобы починить прореху. Потому что как я ни стараюсь, все равно приходит Весна, и лед тает, сердце тает, и все повторяется заново.

Курх вынул из-под шкур мою руку и прикоснулся губами к пальцам. Раз, другой, третий.

— Почему это снова случилось со мной, Сирим? — горько сказал Курх. Его дыхание обжигало кожу. — Любовь моя, моя славная Зимняя девочка. Как мне жить, зная, что придет день, когда ты оставишь меня? И я вновь положу на погребальный костер сердце, и оно сгорит дотла вместе с тобой. А потом боги, безжалостные, жестокие боги вновь соберут меня по частям и бросят к моим ногам новую Зимнюю Невесту. Снова. Снова, снова, снова…

Мое тело было слишком измучено, слишком устало, слишком одурманено целебными отварами, чтобы плакать. Но как же хотелось разреветься за нас обоих, сжавшись в комочек, скрывшись от несправедливости мира, где боги избрали смертных женщин в жены бессмертному духу. Мне было жаль Курха, но еще жальче себя, потому что он был нужен мне — живой, горячий, близкий — здесь и сейчас, но на дне его глаз всегда таилась неизменная скорбь, вечное ожидание, сполохи множества погребальных костров.

Лишь сейчас я со всей ясностью осознала это.

Курх вздохнул.

— Ох, Сирим, девочка моя, я так хотел не влюбляться в тебя. Скрыть сердце за ледяной броней, думая лишь о том, что твой срок пройдет, и я снова останусь один, проклятый богами. Может, так было бы легче. Не так больно терять. Но… но разве можно было тебя не полюбить? Твою улыбку, такую яркую, такую нежную, когда ты наблюдаешь за мной во дворе, восторженный блеск в твоих глазах при виде каждой Весенней приметы, твои ловкие и нежные пальцы, твой храбрый нрав и любящее сердце, где хватает места и сироте-щенку, и большому угрюмому ворону. И тот взгляд, каким ты смотришь на меня, когда лежишь подо мной, обнаженная, раскрасневшаяся, дышащая часто и сладко. Будто в целом мире нет никого, кроме нас. Будто это навсегда. Будто это возможно — быть счастливыми…

Я не знала, что и думать. В голове была непривычная, звенящая пустота. Каждое слово Курха отдавалось в сердце щемящей болью. Что я могла сделать для него, бессмертного духа, если моя вечность — не более чем миг?

«Ох, Айни, как же тебе удается довольствоваться теми недолгими лунами, что разделит с тобой Аки? И как же ты, насмешливый Волчий Пастырь, раз за разом провожаешь своих волчиц в их последнюю охоту?»

— Прости меня, девочка моя. Прости за мою холодность, прости за это… И просто знай, душой знай, что я люблю тебя, — в голосе Курха слышалась такая тоска, будто перед его глазами я все еще стояла посреди тумана между мирами. — Я сделаю все, что в моих силах. Дойду до богов и обратно, если это поможет мне никогда не разлучаться с тобой. Только прошу, если я сумею… пока я не найду решения… не оставляй меня одного. Живи.

Он погладил мою ладонь и вновь опустил руку на шкуры. Завозилась малышка, и Курх бесшумно встал, чтобы поправить ей одеяльце. Дочка притихла, засопела размеренно. Я вслушивалась в тишину, гадая, вернется ли Курх, но духа в доме уже не было.

Все вокруг вновь погрузилось в сон.

*

Первым, что ворвалось в мое сознание, опустошенное ночными откровениями Курха, был громкий требовательный крик. Я распахнула глаза. Тело все еще было вялым и слушалось с трудом, но чувствовала себя я уже гораздо лучше.

— Тихо, тихо, милая, — послышалось воркование старой Хранительницы. — Мамочка очнулась, поэтому сейчас мы с тобой пойдем к ней.

Хранительница помогла мне приложить девочку к груди и села рядом. Аккуратно придерживая малышку, я с лёгким беспокойством оглядывала дом.

Курха нигде не было.

— Не волнуйся, — добродушно усмехнулась Хранительница, поймав мой взгляд. — Он здесь и скоро вернётся.

Я одновременно ждала и страшилась встречи с мужем. Ни разу с нашего расставания и встречи перед самыми родами мы не оставались одни, не имели возможности поговорить. И все то, что мне удалось нечаянно подслушать прошлой ночью, никак не добавляло мне уверенности.

Многое прояснилось. После слов Курха обида за то, что он не искал меня, прошла, оставив лишь горечь и сожаление.

И хотя одна половина меня отчаянно жаждала извинений и объяснений, другая понимала, что вряд ли Курх решится на большее, чем излить свою душу, будучи уверенным, что я не услышу.

Дверь открылась, и на пороге возникла высокая фигура духа-Ворона. Я вглядывалась в его лицо, пытаясь заметить хоть что-нибудь: радость вновь видеть меня среди живых, гордость отцовства, смятение, раскаяние, отголоски боли его живого горячего сердца, что так явственно слышались в его словах. Но ничего не было. Передо мной стоял бесстрастный бессмертный дух, и его будто бы и не трогали ни я, ни его дочери, крохотная малышка у моей груди и старая женщина, поддерживающая меня за плечи.

Где тот мужчина, кто с такой нежностью целовал мои пальцы и называл своей девочкой?

Как бы мне ни хотелось отнестись к мужу с новообретенным пониманием, обида больно кольнула в груди.

Айрын нехорошо сощурилась.

— Я смотрю, Зима за Зимой проходит, а ты все тот же, дух-Ворон.

Курх не ответил на ее слова, лишь раздраженно поджал губы.

— Сирим, — сказал он. — Я хочу забрать тебя домой. Когда мы сможем отправиться?

Я открыла было рот, но Хранительница опередила меня.

— Уж точно не сейчас, — резко ответила она.

— Это не тебе решать, Айрын.

— И не тебе. Не суди о том, в чем ничего не смыслишь, Ворон, — одернула его Хранительница. — Сирим останется здесь, пока не встанет на ноги и не будет в состоянии сама управляться с ребенком. А до тех пор ей будет лучше среди тех, кто может оказать ей помощь, когда она в ней нуждается.

Курх вздрогнул. В ставни ударил резкий порыв ветра.

Я почувствовала, что сейчас будет буря.

— Айрын, — сказала я спокойно, но настойчиво, — вы не могли бы найти волков и попросить их сделать немного отвара против болей?

Хранительница посмотрела на меня внимательно и строго.

— Только не делай поспешных решений, девочка, — сказала она, поднимаясь.

Когда за Хранительницей захлопнулась дверь, Курх сел рядом со мной, вопросительно заглянул в глаза.

— Как ты? — спросил он.

Мне хотелось кричать, сказать ему, что я все знаю, все слышала, что понимаю и разделяю его чувства, его стремления, что нет нужды в холодности и притворстве. Но я чувствовала, осознавала с кристальной ясностью, что мой порыв только оттолкнет его, не позволит вновь протянуть хрупкий мостик доверия между нами.

Я отвела глаза и чуть улыбнулась, разглядывая черные завитки волос на лбу дочери.

— Мне уже лучше. Но, — я постаралась, чтобы мои слова звучали как можно более мягко, — Курх, Хранительница права. Я еще не готова вернуться.

Сказала — и тут же поняла, как ошиблась. Курх дернулся как от удара, отстранился от меня и весь словно заледенел.

— Вот как, значит.

Сердце сжалось от того, сколько разочарования и грусти было в его словах. Неужели он действительно думал, что я могу не захотеть вернуться?

Я прислонилась щекой к плечу мужа — единственный способ прикоснуться, не выпуская из рук мирно сопящую девочку. Несколько мгновений Курх медлил, но потом все же осторожно обнял меня, привлекая ближе.

— Больше всего на свете я бы хотела сейчас снова оказаться в нашем доме. С тобой и малышкой, — сказала я тихо. И почувствовала, как расслабляются его напряженные плечи. — Но сперва мне действительно надо немного окрепнуть. Айрын и Айни хотят понаблюдать, как проходит восстановление. И к тому же, осталось всего несколько дней до полной луны, и мы сможем провести здесь обряд имянаречения. Хорошо?

— Хорошо, — в голосе Курха слышалось едва заметное облегчение. — Я все подготовлю. А потом мы отправимся домой.

— Домой, — эхом откликнулась я, и это слово звучало в сердце радостной музыкой.

Пребывание в серединном мире, казалось, тяготило Курха. Дух-ворон никогда не был особенно открытым и общительным, но в доме Хранительницы, где вокруг меня с самого рождения ребенка постоянно суетились то Айрын, то Айни, то мать с сестрами, он словно бы совершенно отстранился и замкнулся в себе. С волками, иногда навещавшими меня, он почти не сталкивался, надолго пропадая в верхнем мире, и я искренне полагала, что сейчас это к лучшему. Но вот его молчаливое противостояние с Айрын было бесконечным, непонятным и, честно сказать, утомительным.

Когда дух отсутствовал, старая женщина только фыркала, если замечала, как я поглядываю на дверь, гадая, когда Курх вернётся. Стоило же ему оказаться в доме, как Айрын принималась с усиленной заботой хлопотать вокруг меня и малышки. "Смотри, — словно бы говорил ее взгляд, — вот как должно обращаться с женой и дочерью". Само собой, Курха это бесило. Он хмурился, стискивал зубы и старался как можно быстрее покинуть негостеприимный дом старшей дочери. Но даже в те редкие моменты, когда мы оставались одни, он все больше молчал и избегал всякого общения с новорожденной малышкой.

Все будто бы ждали от него чего-то. Публичного раскаяния, сильных чувств. Возможно, этого хотела бы и я, не будь той ночи, когда я невольно услышала настоящего Курха, слова, идущие от сердца. И, помня о них, я не желала большего. Не сейчас. У нас еще будет время для разговоров.

В конце концов, после очередного многозначительного хмыканья Айрын, когда за Курхом захлопнулась дверь, я приняла решение. Этим же вечером я объявила, что буду очень благодарна, если Курх займется подготовкой дома к нашему с малышкой приезду и употребит на это все имеющиеся, — я подчеркнула это особо, — у него силы. Незаметно для Айни с Айрын я чуть сжала под столом руку мужа и поймала его ответную благодарную улыбку.

По крайней мере, лучше так, чем ощущать постоянное напряжение между обитателями дома.

*

— Только не тешь себя иллюзиями, что Курх любит детей. Это не так, — шепотом сказала Хранительница. Малышка на моих руках засыпала, и я очень надеялась получить немного отдыха до следующего кормления. Слова старой женщины, резкие и злые, застали меня врасплох. — Я говорю тебе это сейчас, чтобы ты избежала разочарования, когда все поймешь сама. Мне достаточно и тех слез, что выплакала моя мама.

— Айрын, — начала я успокаивающе, глядя в сердитые глаза, обрамленные сеткой морщин, — почему вы считаете…

— А разве это не очевидно? — женщина горько поджала губы, совсем так же, как это обычно делал Курх.

Мне сложно было что-либо возразить.

— А вашу маму? — тихо спросила я. — Ее он любил?

— Да. Ее да, — Айрын вздохнула и на несколько мгновений, казалось, погрузилась в воспоминания. — Говорят, тогда была хорошая Весна. Не такая переменчивая, как твоя, но и не такая яркая. Хорошая Весна, теплое Лето. Когда… когда пришла новая Долгая Зима, мне было немногим меньше, чем тебе. Я и сестра тогда еще жили в Верхнем доме. В первый же день Ворон передал нас прошлой Хранительнице рода Нерок. И больше мы его не видели. Я знала некоторых сестер и братьев, но не слышала от них других историй.

Она замолчала, и я не нашла, что сказать ей в ответ. Тягостная тишина окружала нас, давила. Хранительница привлекла меня к себе, погладила по голове.

— Ох, Сирим, девочка, мне жаль, но таковы законы этого мира. Такова участь Зимних жен.

Я подумала о пламени погребальных костров, о боли в голосе Курха той памятной ночью.

— Почему духу назначена Жена среди людей? — осторожно спросила я. — Неужели нет возможности… ну, вы знаете…

— Ты думаешь, Курх никогда не пытался найти способ даровать своей жене бессмертие? — спросила Хранительница. — Думаешь, не желал этого для моей матери, для десятков других Жен до нее и после? Любой готов дойти до богов и вернуться обратно, если только это поможет не разлучаться с тем, кого любишь. Но боги глухи к нашим мольбам, девочка.

— Он сумел сделать хоть что-то? — глупый, бессмысленный вопрос помимо воли сорвался с языка, заставляя мучительно покраснеть. Вот она я, смертная жена, живое доказательство того, что ни одна предьдущая попытка не была удачной.

Хранительница вздохнула.

— Мне жаль, милая, но таковы законы богов, — вновь повторила она. — Курх бессмертен. Мы, его дети, старимся медленно, успевая увидеть не одну Долгую Зиму. Но Зимние жены и все те, кто был нашими избранниками на земном пути, не проживали дольше отведенного им срока. Как бы нам этого ни хотелось.

Я знала. Но, глядя на засыпающую дочку, понимала, что не готова с этим смириться.

*

— Плевать на закон, — сказал когда-то Аки.

Сейчас я как никогда готова была с этим согласиться.

Я чувствовала внутри смесь решимости и отчаяния. Я то переполнялась странной решимости, глядя на безмятежное личико спящей дочери и обещая ей, что мамочка не буцдет плакать, она будет сильной и сумеет, найдет способ никогда не покидать свою малышку и ее отца, то впадала в глубокое отчаяние, вспоминая слова Хранительницы, одинокие луны, холодность Курха. Не знаю, что изматывало меня больше: бесконечные кормления, упражнения, купания, укачивания и короткая беспокойная дремота, перемежающаяся с приемом целебных и укрепляющих отваров, которые готовили Айни и Хранительница, или мысли, беспрерывно крутившиеся в голове.

В один из таких невеселых моментов и застал меня Аки.

Я мерила шагами крыльцо, безуспешно пыталась укачать малышку. Девочка раскраснелась, заливаясь плачем, а я, совершенно растерянная и измученная, могла лишь беспомощно прижимать ее к себе и шептать что-то успокаивающее. Айрын, как назло, не было рядом. Мне казалось, еще немного, и я попросту позорно разревусь вместе с дочерью.

— Тише, тише, маленькая жена. Все хорошо, — Аки, появившийся как всегда неожиданно, осторожно взял у меня заходящуюся в крике девочку. — Сейчас дядя Аки вам поможет.

Волчий Пастырь опустился на скамью и несколько мгновений пристально вглядывался в личико малышки. Кивнув своим мыслям, он погладил животик девочки, и — чудо! — плач постепенно начал затихать.

Я села рядом, во все глаза наблюдая и запоминая нехитрые движения.

— Что, малышка, тяжело привыкнуть к этому миру? — с усмешкой спросил Аки у девочки, когда она немного успокоилась. — Ничего, скоро твой животик научится все делать сам.

— Как тебе это удалось? — восхищенно спросила я.

Аки фыркнул.

— Можешь считать это волчьим чутьем. Мой нюх, слух и зрение куда лучше человеческих.

Я с трудом подавила завистливый вздох.

— В такие моменты мне кажется, что я никогда этому не научусь, — пожаловалась я духу.

— Научишься. Если хочешь, попроси Айни навещать тебя в верхнем мире. Она разбирается в малышах куда лучше меня.

Предложение было более чем заманчиво. Осталось только выяснить, что по этому поводу думает Курх. И еще…

— Айни способна сама переходить в верхний мир? — признаться, я и предположить не могла, что такое возможно.

— Только с моей помощью, — тут же ответил Аки. — Она все-таки обыкновенная волчица.

«А я обыкновенный человек».

От Аки не укрылась мгновенная перемена моего настроения.

— Тебя что-то тревожит, маленькая жена?

Я не видела смысла скрывать. К тому же Аки, знакомый, близкий, также был бессмертным духом. Он мог понять.

— Аки… ты знаешь хоть что-нибудь о том, может ли человек…

— Не продолжай, — оборвал меня дух. — Я знаю, о чем ты хочешь спросить, и не стану давать поспешных ответов. Одно могу сказать, малышка, ни один человек не выживал в тумане между мирами.

Я вспомнила, как чуть было не ушла за Волчьим Пастырем в небытие, влекомая обещанием покоя. И тот, другой раз, когда волк гнал меня сквозь серебристый туман.

— Но оба раза… ты же был со мной!

— Не все время, Сирим, не все время.

Аки задумчиво посмотрел вдаль на плещущееся море и темные после недавнего дождя зеленые предгорья.

— Ты убежала слишком далеко, и ненадолго я потерял тебя из виду.

— Тогда меня нашел Курх, — я смутно помнила, что тогда случилось.

Но Волчий Пастырь только покачал головой.

— Я провожал много человеческих душ в нижний мир. Достаточно лишь нескольких мгновений в тумане между мирами, чтобы душа человека навсегда потеряла путь в свое тело. А ты возвращалась дважды. Так что, малышка, я мало чего знаю о бессмертии, но такой цепкой души, как твоя, я не встречал уже очень давно. Подумай об этом.

*

Что-то неуловимо менялось вокруг. Северный ветер, сильный, злой и холодный, приносящий с собой тяжелые снежные облака, сменился легким бризом, и рыбачьи лодки заполнили бухту, расцветив море яркими пятнами парусов. День выдался прохладным, и по земле, прогретой редкими солнечными лучами, стелился тонким покрывалом туман.

Все близкие мне люди собрались у тотемного столба рода Нерок. Мать, отец, Аки, Айни и Хранительница полукругом стояли на вершине холма, навевая воспоминания о давней церемонии моего замужества. Только теперь не я, а моя маленькая дочка должна будет предстать перед богами.

Получить имя и благословение, войти в род.

Я прижималась к мужу, кутаясь в теплую шаль. Курх, как глава рода, держал на руках дочку, наверное, впервые со дня ее рождения. По сравнению с высоким широкоплечим Вороном она казалась совсем крошкой, наша славная малышка. Девочка, словно осознавая важность момента, притихла.

Хранительница выступила вперед.

— Перед лицом богов и людей…

Я не вслушивалась в слова, и без того зная их наизусть. Украдкой я смотрела на Курха, на его серьезное и торжественное лицо, на то, как он бережно и немного боязливо прижимает к себе сверток с новорожденной девочкой. Сердце сжималось болезненно и сладко при виде двух самых дорогих для меня в этом мире людей.

Здесь и сейчас, у тотемного столба, где граница между мирами тоньше всего, я давала себе обещание, что во что бы то ни стало отыщу способ не покидать тех, кого люблю. Чувства переполняли все мое существо, и мне казалось, что это знак, знак того, что боги слышат меня, что искания мои будут не напрасны.

Налетевший порыв ветра заставил меня вздрогнуть, и Курх, перехватив девочку одной рукой, второй привлек меня ближе к себе, укрывая черным плащом.

Хранительница завершила свою часть ритуала и замолчала, подавая знак Курху.

Казалось, будто все вокруг замерло, застыло в ожидании.

Я знала, что я первая из Зимних Жен, кто попросил Курха провести обряд имянаречения для ребенка. И я была благодарна, что он согласился. Это давало мне надежду, что слова Хранительницы не оправдают себя, и, приняв девочку в свой род, Курх однажды впустит ее и в свое сердце.

— Перед лицом богов и людей я, Курх-Ворон, дух Зимы, принимаю в свой род эту девочку и нарекаю ее, — он остановился на мгновение, посмотрел мне в глаза. И в его взгляде я видела отражение своих чувств. — Я нарекаю ее Лита.

ЧАСТЬ 3. ЛЕТО

Прощались тепло. Родители приласкали внучку, задремавшую к концу церемонии, Хранительница обняла меня, строго наказав сразу же послать Курха за ней, если вдруг я почувствую любое недомогание. Я обещала, что мы навестим ее, как только сможем. Волки держались чуть в стороне.

— Сирим, — негромко сказал Аки. Взгляд его был непривычно серьезным. — Если вдруг ты захочешь, если почувствуешь себя плохо, помни, наше с Айни предложение остается в силе.

Краем глаза я заметила, как напрягся Курх, прислушиваясь к разговору.

— Спасибо, — я улыбнулась в ответ, стараясь смотреть прямо и уверенно.

— Но не думаю, что в этом будет необходимость.

Аки кивнул.

— Ты храбрая девочка, маленькая жена. Я говорил с Айни, и она не против помочь тебе, пока не освоишься. Мы придем. Для нас ты и твоя пташка

— часть Стаи, к какому бы роду вы ни принадлежали.

Курх с дочкой на руках подошел к нам, собственнически положил руку мне на плечо. Аки осклабился, но, поймав мой предостерегающий взгляд, оставил жест духа-Ворона без внимания.

Мгновение — и я вновь оказалась в верхнем мире.

Дом встретил нас теплом натопленной печи, свежестью и чистотой.

Ничего здесь не напоминало о том запустении, что привиделось мне перед родами, когда я каким-то чудесным образом сумела позвать Курха, дать знак, что жива, что нуждаюсь в нем. Дощатый пол был чист, стол накрыт льняной скатертью, найденной мужем в одном из моих сундуков, шкуры на постели лоснились, добавилось несколько новых. Рядом с постелью Курх устроил место для малышки, перенеся вещи Литы из дома Хранительницы. Я увидела вырезанные отцом фигурки, выстроенные в изголовье кроватки, и не смогла сдержать улыбки.

Уложив задремавшую девочку — ее знакомство с новым домом откладывалось до пробуждения — я обняла Курха.

— Спасибо, — сказала я растроганно.

— Рад, что ты вернулась, — ответил муж.

Я села на скамью, и Курх опустился рядом. Впервые за долгое время мы действительно были одни, в нашем собственном доме, и многое стоило обсудить, о многом рассказать, но я не находила слов. Курх, верно, тоже не знал, с чего начать разговор, и лишь задумчиво снимал с рукава невидимые пылинки.

Я заметила выглядывающий из-под плаща знакомый узор цветной вышивки. Увидев мой интерес, Курх скинул плащ. На нем действительно была та самая рубаха, что я закончила незадолго до нашей размолвки, но так и не успела подарить. Сейчас она казалась чем-то из совершенно иной жизни.

— Я нашел ее здесь, — пояснил Курх. — Подумал, тебе будет приятно, если я ее надену.

— Тебе нравится?

Курх почему-то отвел глаза.

— Да, очень, — ответил он словно бы неохотно. — Необычный узор.

Я немного смутилась, вспоминая, как придумывала его.

— Твои крылья и волосы… мне всегда казалось, что они немного отливают синевой и зеленью.

Курх промолчал. Я почти физически почувствовала, как он словно бы отдаляется, отгораживается от меня. Но я больше не хотела позволять ему это. Я поймала его руку, согревая в своих ладонях.

— Ты не первая, кто мне это говорит.

— Да? — Я посмотрела на него, мягко, просительно. Прошлое мужа, его потаенные мысли и чувства вот-вот могли раскрыться передо мной. — А кто?..

Тишину разрезал громкий плач Литы, требующей внимания. Я вскочила со скамьи, позволяя Курху оставить мой вопрос без ответа.

*

Покидая дом Хранительницы, полный женщин, всегда готовых прийти мне на помощь, я наивно полагала, что готова сама справиться с хозяйством и ребёнком. Считала, что уже достаточно окрепла, что Лита тихая и беспроблемная девочка, что домашние дела всегда спорятся легко и не отнимают много сил.

Моей наивности хватило ровно на три дня.

Лита, казалось, капризничала без остановки. Отказывалась засыпать иначе, чем у меня на руках, не выпускала грудь и разражалась плачем, стоило мне выйти из поля её зрения. От постоянной, пусть и приятной, ноши вернулась боль во всем теле, вынуждая, как в последнюю луну перед родами, передвигаться медленно, а отдыхать часто. Некогда было готовить, смахивать пыль, стирать пеленки. От слабости и усталости шатало, и я начала всерьёз бояться однажды выронить Литу или случайно навалиться на неё во сне, когда удавалось ненадолго забыться.

На третий день моих мужественных попыток справляться со своими делами в одиночку Курх, до этого подолгу пропадавший в серединном мире, не вьдержал. Когда я, в очередной раз задремав, очнулась с отпечатком бортика кроватки на щеке и мышцами, затекшими от бесконечного раскачивания взад-вперед, я обнаружила, что заботливо укрыта шкурой, а из печи тянется дразнящий аромат жаркого. Увидев, что я пришла в себя, Курх подошёл, легко поцеловал в макушку.

— Спи. Я разбужу, как закончу.

— Спасибо, — пробормотала я и снова провалилась в забытье.

Мы разделили обязанности. На мне была Лита, на Курхе — хозяйство.

Брать ребёнка на руки муж все ещё отказывался, и когда у него не оставалось иного выбора, выглядел смущенным и неуверенным, словно раньше ему, отцу стольких детей, нечасто доводилось это делать. Зато необходимость ежедневно возиться с перепачканными пеленками дух воспринял с обреченным спокойствием, за что я была ему бесконечно благодарна.

Теперь на исходе дня мы оба валились без сил, и Курх баюкал меня в своих объятиях, пока требовательная Лита не заявляла громким криком свои права на мать.

Вдвоём мы продержались ещё половину луны.

Когда Айни впервые посетила наш дом, даже Курх обрадовался ей как родной.

С помощью волчицы и её бесподобного чутья причины недовольства Литы стали более понятны и легко устраняемы. Малышка повеселела, и вместе с ней ожила и я.

Стоило Айни засобираться обратно в стаю, я бросилась к ней и чуть ли не умоляла её задержаться. Курх скрипнул зубами, но возражать не стал.

Боли и слабость все ещё регулярно укладывали меня в постель. И когда первоначальный запас укрепляющих трав иссяк, заниматься отварами пришлось мужу. В своей привычной манере Айни раздавала ему указания и гоняла по всему дому.

— Привыкай, — фыркнула она, заметив его недовольно поджатые губы. — Когда Сирим не может, все это придётся делать тебе. Поэтому шевелись, пока не закипело, если не хочешь, чтобы твоя маленькая жена мучилась от боли.

Курх, видя мое несчастное лицо, молчал. За все понукания волчицы я пылко благодарила его, когда он подносил к моим губам свежий отвар.

— Скоро станет легче, малышка, — ободряла меня Айни.

Еще через две луны, благодаря совместным усилиям Курха и волчицы, я, наконец, готова была с ней согласиться.

*

С тех самых пор, как Лита научилась держать головку, взгляд ее при всяком возможном случае был прикован к Курху. Она наблюдала за ним из кроватки или вертелась у меня в руках, стараясь не упустить отца из виду. Если Курх уходил работать во двор, Лита тут же начинала проситься на прогулку. Подолгу носить потяжелевшую дочку на руках я не могла, поэтому нашим излюбленным местом стало крыльцо и удобная широкая лавка, с которой открывался вид на двор, хозяйственные пристройки и стойло оленей.

Последние несколько дней стояла довольно приятная, пусть и холодная погода. Закутавшись в шаль, я расположилась на лавке, Лита, которая лишь недавно начала самостоятельно сидеть, устроилась на моих коленях, а Айни лежала в ногах, лениво поглядывая на нас и улыбаясь широкой волчьей улыбкой. Курх во дворе колол дрова.

Лита глядела на отца во все глаза, словно никогда не видела ничего интереснее мерных взмахов топора и разлетающихся поленьев. Сказать по правде, я разделяла ее чувства. Невозможно было не любоваться скупыми, отточенными движениями мужчины, мускулами на сильных руках, черными волосами, отросшими почти до плеч. Я раздумывала, стоит ли предложить Курху помощь и постричь их, но всякий раз откладывала это, вспоминая, как приятно пропускать меж пальцев темные пряди, вдыхать их тонкий травяной запах, когда он нависает надо мной, разгоряченный, утыкается в плечо, целует нежную шею…

Из забытья меня вывел смешок Айни. Я часто заморгала, возвращаясь мыслями во двор к волчице и Лите.

— Ох, малышка, — морда у Айни была донельзя хитрая. — Если уложишь свою птичку в корзину, могу сбегать с ней прогуляться. Не обещаю, что надолго, но…

— Что ты! — я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Я поспешно отвернулась от столь увлекшего меня зрелища и с преувеличенным вниманием начала устраивать Литу поудобнее. Девочка недовольно завозилась, запыхтела: мать, силящаяся скрыть свое смущение, мешала ей наблюдать за двором.

Волчица только фыркнула.

— Перестань, — веско сказала она, и я замерла, прижимая к себе дочь. — То, что ты испытываешь, совершенно нормально для молодой женщины. Тебе нечего стесняться.

Я вздохнула. Как объяснить, что мои робкие попытки сблизиться в те дни, когда я чувствовала себя чуть менее усталой, а Лита сладко посапывала в колыбельке, не находили отклика у мужа. Нет, Курх был неизменно заботлив и нежен, а руки, обнимающие меня, теплыми. Но не более. А большего иногда хотелось.

— Думаю, мне все же стоит оставить вас наедине, — решила за меня Айни. — Я найду возможность.

*

Айни выполнила свое обещание несколько дней спустя. Подхватила корзину со спящей Литой и скрылась из виду, направившись, верно, в сторону полей. Я впервые за несколько лун осталась одна.

Сердце гулко стучало, жар обжигал щеки.

Хлопнула дверь. Курх замер на пороге, увидев меня, растерянно стоящую посреди дома. Я не успела подготовиться, не знала, что сказать.

— Где Лита? — спросил он, оглядывая комнату.

— С Айни. Она унесла ее погулять. Знаешь, нас в детстве пугали, что непослушных детей серенький волчок заберет и утащит в лес. Думаю, нашей Лите это будет только в радость, — я нервно хихикнула, сама не понимая, зачем это сказала.

Курх улыбнулся.

— Это хорошо. Сможешь отдохнуть.

Он повернулся, собираясь вернуться к своим делам, словно не имел никакого желания оставаться со мной наедине. Я не дала ему открыть дверь. Прижалась к спине, обхватила руками.

— Пожалуйста, останься, — попросила я.

Курх послушно остановился.

Сердце отсчитывало удары: бум, бум, бум. Как же все это было непривычно, полузабыто. Я медленно развернула его к себе лицом, скользнула ладонями под рубашку. Пальцы изучали его тело, едва касаясь кожи. Я чувствовала, как изнутри меня охватывает жар, растекается жидким огнем.

Руки Курха сомкнулись у меня за спиной, притягивая к себе. Широкая ладонь провела по спине, ниже, ниже.

И остановилась, не дойдя до поясницы.

Курх взял меня за плечи и мягко отстранил от себя.

В первое мгновение я даже не поняла, что произошло. Подняла на мужа непонимающий, затуманенный взгляд. Лицо Курха казалось спокойным и до обидного бесстрастным. Он покачал головой.

— Не надо.

— Почему? — вырвалось у меня. Голос предательски дрогнул.

Курх усадил меня на скамью, опустился рядом. Желание, неутоленное, волнами расходилось по телу, затухало, оставляя после себя холод, пустоту и глухое раздражение.

— Сирим, девочка моя, — Курх говорил медленно, словно подбирая слова.

— После родов прошло не так уж много лун. Ты еще не до конца оправилась. Не стоит сейчас… быть столь беспечными. Еще слишком рано.

Я поджала губы. Откуда ему знать, что для меня рано, а что нет? Разве не я, не мое тело способно решить лучше?

— Но я…

Курх оборвал меня, мягко накрыв мою руку своей большой горячей ладонью.

— Поверь мне, девочка моя, так будет лучше. По крайней мере, пока.

Я отвернулась.

Курх поцеловал, легко, почти невесомо, и тут же вышел, оставляя меня медленно остывать и восстанавливать душевное равновесие. Умом я понимала, что он, скорее всего, прав, что действительно стоит отложить близость. Но как же сложно это принять, оставленного уходом Курха.

Не знаю, как долго я просидела так. Айни, с корзинкой в зубах, прошмыгнула в полуоткрытую дверь, подошла ко мне. Она, верно, все поняла еще по моей сгорбленной спине, поэтому не сказала ни слова.

*

У Литы резались зубки. Она капризничала, почти не слезала с рук и засыпала с трудом. При виде несчастного личика дочки, мои собственные переживания отходили на второй план. Курх без единого возражения перебрался спать на скамью, освободив нам кровать. Я подозревала, что в глубине души он радовался, что наш разговор откладывается.

Но согласиться с решением Курха все равно было выше моих сил.

Лита заснула поперек кровати, умильно раскинув руки. Спала она крепко, чуть улыбаясь во сне — видимо, зубки не беспокоили. Я поцеловала ее и тихо выскользнула из постели.

Курх стоял на крыльце, вглядываясь в моросящий дождь, ливший уже который день. Я подошла к нему, облокотилась на перила. Увидев, что я одета в одну лишь нижнюю рубашку, Курх тут же стянул с себя плащ, закутывая меня.

— Тебе не следовало выходить наружу, ночи сейчас холодные, — мягко укорил меня он.

Под плащом действительно было тепло и уютно, но я возразила из чистого упрямства:

— Я хорошо себя чувствую.

Курх только вздохнул.

— Сирим, еще недавно ты с трудом могла встать с постели. Я не хочу, чтобы ты снова заболела из-за того, что ведешь себя слишком беспечно.

Я замолчала, укоряя себя за глупость. Хотела поговорить, а выставила себя неразумным ребенком. Курх хмуро смотрел на меня, словно ожидая, что я продолжу упорствовать и возражать.

— Ты прав, — улыбнувшись ему смущенно и виновато, признала я. — Спасибо за плащ.

Курх привлек меня к себе. Его руки грели даже через толстую дубленую шкуру. Я прижалась к теплому плечу, наслаждаясь моментом близости.

— Сирим, я много думал о том, что произошло между нами, — голос Курха звучал спокойно и словно немного отстраненно. — Скажи, что подтолкнуло тебя к этому? Почему ты так торопишься вновь разделить со мной постель?

Ты действительно этого хочешь?

Я замерла. К такому повороту в нашей беседе я точно не была готова. Я ждала всего, чего угодно, даже упреков и осуждения, но вопрос Курха поставил меня в тупик.

— Я…

А что я, действительно? Слишком близко к сердцу приняла намеки хитрой волчицы? Ощутила полузабытое уже желание плоти? Или было что-то еще, что-то, в чем я не до конца признавалась и самой себе?

Почувствовав мое замешательство, Курх продолжил, так же мягко и успокаивающе:

— Есть кое-что, что я хотел бы сказать тебе, девочка моя. Если ты думаешь, что ублажать мужа — долг хорошей жены, то знай, я вовсе не хочу, чтобы ты принуждала себя к этому. Если тебе кажется, что соитие необходимо для процветания серединного мира, то, — Курх усмехнулся, — поверь, наш мир переживет без этого еще не одну луну. Пока что внизу все спокойно — не изобильно, но достаточно хорошо, чтобы мы могли позволить себе отдых. Я не хочу, чтобы ты шла ко мне по чьей-то указке, Сирим.

Я хотела возразить, что тогда мое собственное желание толкнуло меня в его объятия, но слишком явственно помнила чувство неловкости и неуверенности. Сейчас я уже не смогла бы твердо сказать, что в тот момент действительно хотела близости.

Курх смотрел на меня с легкой улыбкой.

Я помолчала, подбирая слова.

— Мне кажется… я хочу нашей близости. Действительно хочу. Но, возможно ты прав, и не стоит спешить. В тот раз точно не стоило, — я вновь вспомнила ехидную морду Айни, но не решилась признаться в ее невольном участии. Вряд ли Курху понравится, что мы с волчицей обсуждали столь личные темы, да и свободные нравы волчьей Стаи не были ему по душе.

— Я рад, что ты понимаешь меня. Просто я слишком хорошо знаю, насколько вы, люди, хрупкие создания. И я не хочу рисковать тобой. Но, — глаза Курха лукаво блеснули, — можешь не сомневаться, я разделяю твое желание.

Внезапно он наклонился, заключил мое лицо в ладони и поцеловал — крепко, долго. Это был настоящий поцелуй, вовсе не похожий на те легкие касания, которые чувствовала в полусне, засыпая, усталая, в его объятиях. Меня бросило в жар. Колени подкосились, и я вцепилась в рубаху Курха, чтобы удержаться.

Из приоткрытой двери я услышала плач проснувшейся Литы. Так невовремя!

Курх с видимым сожалением отстранился.

— Иди, — шепнул он мне на ухо. А потом добавил, и по голосу я готова была поклясться, что муж улыбается, хитро и заговорщически,

— Когда представится шанс, я сделаю для тебя кое-что, что тебе точно должно понравиться.

*

Окутанный ароматами душистых трав, Курх влетел в дом могучим черным вихрем. Присел рядом со мной, обнимая, и аккуратно забрал из рук незаконченную рубашку, которую я шила для Литы. Девочка спала, а рядом с колыбелькой свернулась клубочком Айни.

— Пойдем, — тихо сказал Курх, наклонившись к самому уху. Его теплое дыхание шевельнуло волоски на моей шее, и по телу пробежала приятная дрожь. — Помнится, я обещал тебя удивить.

Я невольно обернулась на Литу. Сейчас она лежала спокойно и тихо, но кто знает… Словно почувствовав мой взгляд, волчица, не открывая глаз, потерлась спиной о колыбель, чуть покачивая ее. Иди, мол, с маленькой птичкой ничего не случится.

Курх привлек меня к себе, закутывая в плащ, и мы вышли из дома в ночную прохладу.

Баня, чьи окна в темноте призывно светились теплым живым светом, оказалась натоплена — в меру, не едва-едва, только чтобы согреть достаточно воды для домашних нужд, но и без ломящего кости жара. Посередине, окруженная десятком свечей, стояла большая бадья, и от нее поднимался, обволакивая все вокруг, ароматный пар.

Немного растерянная, я замерла у порога. Курх, стоявший за спиной, обхватил меня за плечи.

— Ты хорошо заботишься обо мне и нашей дочери. Позволь сделать что-нибудь и для тебя тоже.

Я не сопротивлялась, когда он освободил меня от рубашек и, полностью обнаженную, подвел к краю бадьи. Курх, верно, был готов подхватить меня на руки и опустить в воду, но я вцепилась в деревянные борта, крепко, до побелевших костяшек. Все происходящее казалось чем-то совершенно нереальным, выбивающим из привычной колеи, привычных устоев мира. Суровые северные воины, охотники, рыбаки любили и ценили своих жен. Но никогда она не слышала ни о чем подобном, не могла даже помыслить.

— Что-то не так? — немного напряженно спросил Курх. — Ты… не хочешь?

Я повернулась к нему, лицо горело от смущения.

— Хочу, — запинаясь, проговорила я. — Но только если ты тоже… если мы вместе…

Окончательно сбившись, я вновь перевела взгляд на бадью. Курх за спиной коротко усмехнулся.

— Ох, девочка моя.

Я различила шорох поспешно снимаемой одежды. Мгновение спустя я оказалась прижата к горячему и сильному телу Курха. Он без особых усилий поднял меня и усадил в бадью, а затем сам сел сзади.

От тёплой воды и ароматических трав я быстро расслабилась, отдаваясь умелым рукам мужа. Курх ловко массировал шею и спину, то поглаживая, то разминая затекшие от постоянного таскания Литы мышцы. Его пальцы скользили по коже, очерчивая контуры моего тела, и я млела от этих прикосновений.

Вряд ли Курху нужно было спрашивать, нравится ли мне то, что он делает. Мои невольные полувздохи-полустоны были красноречивее любых слов.

Я плыла, качаясь, как в забытьи, а вокруг меня колыхались лёгкие теплые волны, и руки Курха, горячее воды, казалось, были везде. Я и представить не могла, кчто столь обыденная вещь как купание может превратиться почти что в таинство, особую близость.

Я чуть повернулась в объятиях Курха и поцеловала его.

— Спасибо, — прошептала я. Казалось, что любой громкий звук может нарушить хрупкую гармонию этого мига.

Курх тепло улыбнулся.

— Я люблю тебя, девочка моя, — одними губами сказал он.

— Я люблю тебя, — откликнулась я эхом.

Я села так, чтобы видеть его лицо. В глазах Курха плясали жёлтые блики пламени свечей. Он весь был тёплым и невообразимо прекрасным. Родным.

Повинуясь порыву, я провела рукой по груди Курха, разглядывая оставленную моим пальцем мокрую дорожку. Только сейчас, будучи к нему так близко, но не охваченная страстью, я смотрела на мужа словно впервые, подмечая маленькие детали, прежде укрытые от меня. Небольшую родинку у ключицы. Следы чьих-то укусов. Сеть шрамов, едва заметных и более свежих, расчерчивающих кожу. Тонкие, уже едва заметные порезы на лице — память о ночи, когда родилась Лита, а я чуть было не растворилась в тумане между мирами.

Я осторожно дотронулась до одного из них, погладив пальцами щеку Курха.

— Почему они не исчезли сразу же, как мы вернулись? Разве духу можно навредить?

Курх усмехнулся.

— Мы, духи, почти бессмертны. Но это не значит, что нас нельзя ранить.

Что нам нельзя причинить боль.

Я замолчала, не зная, что ответить. Но Курх продолжил сам.

— Вот этот, — он провёл рукой по длинной полосе, наискось проходящей по рёбрам, — я получил в схватке с медведем-шатуном. Проснувшийся задолго до конца Зимы, он грозил всем большой бедой, и мне пришлось убить его. Я забрал с собой его душу, и теперь он среди других беров служит мне. Это от стрелы охотника, который посчитал чёрную птицу достойной добычей в голодное время. Что ж, не могу его винить. А это, — Курх коснулся укуса, — следы зубов твоего знакомца. Когда-то я был настолько глуп что думал, что сумею вырвать свою жену из лап смерти. Но есть вещи, над которыми не властны ни люди, ни духи.

Он улыбнулся, невесело и чуть виновато, словно бы не хотел говорить о таком сейчас.

— Все это не имеет значения, — сказал Курх тихо. Он перехватил мою руку, легко поцеловал ладонь и положил себе на грудь, ровно напротив сердца. — Самые страшные шрамы остаются здесь.

Я задрожала, словно от его слов вода в бадье вмиг стала ледяной.

— Курх…

Он привлек меня к себе, согревая своим теплом. Я чувствовала, как под моей ладонью бьётся его сердце.

— Ты так нужна мне, Сирим, моя любимая Зимняя девочка. Я просто не могу позволить себе тебя потерять.

Как я хотела сейчас, вот так прижимаясь к нему, дать обещание, что смогу, сумею найти способ остаться. С ним, с Литой, со всеми, кто стал мне дорог, но кто будет жить после того, как истечёт мой земной срок.

— Курх, я…

Но я не могла обещать этого.

Не сейчас. Ещё не сейчас.

— Расскажи мне все, — попросила я. — О Зимних жёнах и духах, обо всем, что тебе известно. Пожалуйста. Это для меня важно.

Курх кивнул.

— Обязательно. Но сейчас я бы хотел ещё немного просто побыть вместе. Хотя бы пока вода ещё тёплая.

Он приник к моим губам, а руки вновь нырнули в глубину.

Я и не собиралась возражать.

Ж

Курх позвал меня во двор, и я, подхватив Литу и отдав мужу корзину, собранную для прогулки, вышла следом за ним. Погода стояла достаточно теплая и солнечная, поэтому я старалась как можно чаще бывать с дочкой на свежем воздухе. Мы расстилали толстую шкуру прямо поверх травы, и пока малышка играла со своими деревянными зверушками, я могла заниматься шитьем, а Курх — наблюдать за нами из рабочей части двора.

Но в этот раз дух явно задумал что-то еще. Оставив Литу играть в одиночестве, он поманил меня в сторону сада.

Увидев выкопанную рядом с деревьями небольшую лунку, я недоуменно посмотрела на Курха.

— Твое деревце, — пояснил он. — То, которое ты привезла из серединного мира. Пожалуй, пришла пора его пересадить.

Курх был прав. Маленькое семечко, найденное в горсти промерзлой земли, обещало вырасти красивую тонкую березку. Но за всеми хлопотами, свалившимися на меня после рождения Литы, я совершенно забыла, что деревцу не место в тесном горшке.

Я собралась было метнуться к дому, но Курх остановил меня. Горшок уже стоял здесь, уютно устроившись между корнями одного из больших деревьев.

— Я подумал, что тебе захочется сделать это самой, — сказал Курх.

Мне стало немного неловко.

— Никогда раньше не сажала деревьев.

— Я знаю, моя Зимняя девочка, — добродушно усмехнулся Курх. — Я помогу.

Мы извлекли росток из горшка и, обхватив ладонями, осторожно опустили

в уже подготовленную лунку. Наши пальцы соприкасались, и от ощущения влажной прохладной земли и горячих рук мужа по телу пробегали теплые волны. Лита, отложив свои игрушки, подползла к краю шкуры и с интересом наблюдала за родителями.

— Вот так, отлично. А теперь добавим еще немного земли.

Маленькое деревце прекрасно устроилось рядом со своими собратьями. Я разровняла руками землю вокруг ростка, погладила тонкий ствол и крошечные зеленые листочки. Семечко, проросшее сквозь снег. Стойкий маленький росточек, переживший пору холодов, который станет однажды прекрасным могучим деревом. Я смотрела на него и думала о той любви, что мне удалось сохранить.

— Курх, я не ведь рассказывала тебе, как нашла его…

Курх накрыл мои перепачканные руки своими широкими ладонями.

— Вот увидишь, скоро твое маленькое деревце станет самым высоким в саду. Я поставлю тебе здесь лавку, если захочешь, чтобы ты могла отдыхать в тени, — в его словах звучало скрытое обещание.

Мы посидели рядом еще несколько мгновений, а потом Курх помог мне подняться.

— Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать, — сказал он.

Кладовая, большая и полутемная, была одной из тех частей дома, которые были вотчиной Курха. Я лишь изредка заглядывала сюда, когда надо было пополнить запас пряных трав для кухни или принести что-то по просьбе мужа. Еда хранилась в погребе, для домашней и кухонной утвари были выделены полки в доме, а ткани и своё рукоделие я хранила в сундуках с приданным. Кладовая казалась мне местом загадочным, неизвестным, но я нутром чувствовала, что Курх не одобрил бы любопытства. И я старалась не появляться здесь без нужды.

Сейчас же у меня появилась возможность как следует осмотреться. У стен ровными рядами стояли тяжелые сундуки и короба, лежали инструменты Курха. По стенам были развешаны пучки сушеных трав, распространявших лёгкий приятный запах. Пол был сравнительно чистым, пыли практически не было — значит, сам муж, хотя бы изредка, наводил здесь порядок.

Из угла между двух мешков сиротливо выглядывала деревянная голова оленя. Детская игрушка-качалка, для ребёнка чуть старше Литы. Я чуть было не попросила Курха вынести её в дом для дочки, но тут же прикусила язык. Запоздалое осознание, что это были за сундуки и короба, накрыло меня с головой.

Теперь я видела. Различала орнамент на сундуках, клановые символы. Это было приданное других Зимних жен, вещи, с которыми они жили, игрушки их детей, будущих Хранителей и Хранительниц.

Курх подошёл к одному из сундуков, распахнул крышку. Льняная рубашка, лежавшая на самом верху, была чуть примята, и по очертаниям складок я догадалась, что именно отсюда муж принёс мне шкатулку с драгоценными цветными нитями.

— Ты хотела узнать о Зимних женах, — голос Курха был тихий и немного печальный. — Вряд ли я могу подобрать лучшее место для своего рассказа. Здесь все, что я сохранил после их ухода. Можешь приходить сюда в любое время, брать любую вещь. Родовые знаки, предметы обихода. Есть несколько рукописей, насколько я помню, я помогу тебе их найти, если захочешь. И задавай любые вопросы, какие сочтешь нужным.

Я вытащила из сундука рубашку, расправила, чтобы разглядеть узор мастерицы. Прекрасная нагрудная вышивка — ворон, раскинувший крылья, словно обнимая ворот — была сделана куда искуснее моей, но очень, очень напоминала ту, что я придумала для Курха, казалось, вечность назад. Я чуть улыбнулась, проводя пальцам по черным крыльям птицы, в которых поблескивали синие и зеленые нити-перья. Неудивительно, что моя вышивка невольно вызвала воспоминания о другой рубахе, другой Зимней жене.

Курх взял рубаху из моих рук.

— Ее делала Уна, мать Айрын, — сказал он. Взгляд его блуждал по полкам кладовой, он, казалось, был погружен в воспоминания. — Когда я взял ее в жены, ее мастерство уже было известно далеко за пределами рода. Она шутила, что, если б я не был духом-Вороном, никто и никогда не отдал бы мне такое сокровище. Ее вышивки ценились больше песцовых шкурок. Я, — он начал говорить, но осекся, смущенно отводя взгляд, словно бы не решаясь продолжить.

— Ты любил ее, — ровно произнесла я.

— Да.

Мне думалось, я должна ощутить укол ревности, но ничего такого не было. Я попыталась представить, какой она была, Уна из Нерок, прекрасная рукодельница и Зимняя жена. Вообразить ее, похожую на молодую Айрын, сидящую на крыльце и вглядывающуюся в яркие отблески в черных, цвета крыла ворона, волосах Курха. Мне было на удивление легко это сделать, словно картина далекого прошлого сама собой возникала в голове.

Я переходила от сундука к сундуку, извлекая все новые и новые вещи, а Курх рассказывал. Про молодую Куницу, которую он учил стрелять из лука.

Про маленькую хрупкую Медведицу, внешне совершенно не соответствующую тотему своего рода, зато приручившую его беров так, что они бегали за ней как верные псы. Про девушку из рода Форели, смеявшуюся так, словно ручеек журчал. Про множество других Зимних жен, которые прошли рука об руку с Зимним духом свой земной путь.

Курх говорил и говорил, и его негромкие слова будто бы вызывали к жизни образы женщин, молодых и старых, веселых, задумчивых, серьезных, храбрых и осторожных, хороших матерей, искусных мастериц. Тех, чья любовь на срок земной жизни согревала сердце духа-Ворона, даруя людям серединного мира Долгую Весну и Изобильное Лето. И, стоя посреди полутемной кладовой, околдованная голосом Курха, я чувствовала странную общность со всеми Зимними женами, что когда-либо жили здесь и, быть может, появятся после меня. Словно бы нас объединяло нечто большее, чем любовь к одному мужчине.

Я спросила об этом Курха.

— Не знаю, — чуть подумав, ответил муж. — Каждая была особенна по-своему. Но все они были обыкновенными людьми. После Весны, после жаркого Лета и недолгой Осени всегда приходила Зима.

Мы помолчали. Курх, казалось, вновь погрузился в воспоминания, окрашенный отсветом погребальных костров, а я думала о своем обещании, которое мысленно дала мужу и дочери.

— Скажи, кто-нибудь из них искал способ… остаться?

Курх задумчиво нахмурился.

— Нет. И да. Во всяком случае, это было довольно давно. Последний раз, когда я пытался вытащить свою жену из тумана между мирами, оставил мне эти шрамы, — Курх досадливо потер укушенный бок. — Думаю, не надо говорить, насколько успешной оказалась эта попытка.

— Аки, — Курх дернулся. Я говорила осторожно, зная отношение Зимнего духа к Волчьему Пастырю. Если Айни, помогающую нам, да и в целом в присутствии Курха сдерживающую свой острый язык, муж ещё как-то терпел, то на Аки его гостеприимство вряд ли распространялось. — Он сказал, что у меня цепкая душа. Необычная для человека.

— Аки, конечно, — буркнул Курх, но без особого раздражения. Видно было, что мои слова заставили его задуматься. — Ну если он так считает, то к этому стоит прислушаться. Он сказал это о той ночи, когда ты… когда родилась Лита? В тот раз я сумел тебя вытащить. Заставить услышать меня. Раньше… раньше мне даже этого не удавалось.

— Не только, — призналась я. — Он говорил и о том разе, когда я сбежала от него в туман. Аки сказал, что перед тем, как ты нашёл меня, он ненадолго потерял меня из виду. Он думал, что я пропаду, не смогу вернуться. Но я выжила.

— Чудо, что я успел отыскать тебя! — Курх стиснул кулаки. — И если эта паршивая псина ещё раз к тебе приблизится…

Тут смысл сказанного, кажется, начал доходить до Курха, потому что он осекся на полуслове и посмотрел на меня каким-то странным, немного безумным взглядом.

— Пожалуйста, повтори.

— Аки сказал, что не знает никого из смертных душ, кто сумел бы в одиночку продержаться в тумане между мирами дольше нескольких мгновений. Но каким-то чудесным образом мне это удалось.

К моему великому изумлению, Курх расхохотался.

Его порыв был настолько внезапным, громким и неестественным, что я даже испугалась. Я ощутила стойкое желание выскользнуть из кладовой прямо сейчас и сбегать в дом за кружкой воды. Желательно, с чем-нибудь успокоительным. Но муж не дал мне сделать и шага: сгреб в объятия и поцеловал с таким напором и жаром, что у меня подкосились колени.

— Боги, ну конечно! Я все понял! Сирим, это ты настоящее чудо! Девочка моя, теперь все будет хорошо! — восклицал он, прижимая меня к себе.

Я решительно ничего не понимала.

— Я все объясню, но чуть позже, — увидев мое недоуменное лицо, чуть виновато произнес Курх. Сам же он мало что не светился от радости. — Но сначала мне нужно встретиться с Аки. Будь моя воля, я предпочел бы вообще никогда больше не видеть этого прохвоста, но сейчас мне необходимо услышать все лично от него. А потом я расскажу тебе обо всем. Обещаю, это должно тебе понравиться. Первая по-настоящему хорошая новость за столько Зим!

— Конечно, хорошо, — я осторожно высвободилась из его объятий. — Но как ты хочешь связаться с Волчьим Пастырем?

— Попроси свою волчицу, они это умеют.

Курх вылетел из полутемной кладовой словно на крыльях. Подхватил смеющуюся Литу, чрезвычайно довольную столь редким проявлением отцовского внимания, закружил по двору. Я смотрела на них в немом изумлении, и сердце сжималось от непонятного, но радостного предчувствия.

*

— А кто у меня любимая птичка? Хочешь полетать, как папа? А кататься на волчке будешь?

Аки подбрасывал Литу в воздух и тут же ловил под восторженный визг малышки. Я наблюдала за их игрой с некоторой опаской, но полагала, что вряд ли мне стоит беспокоиться о том, не уронит ли Волк девочку. Курх стоял рядом с каменным лицом. Сам факт того, что муж сдерживает негодование, не поддаваясь на очевидную подначку, уже говорил мне о том, что причина вызвать к нам Волчьего Пастыря у Курха более чем серьёзная.

Курх молчал. Аки играл с ребёнком с подчёркнутым, преувеличенным интересом.

Мы с Айни сочли за лучшее не вмешиваться.

Конечно же, первым сдался Курх.

— У меня к тебе дело, Волк. Нужно поговорить. Срочно.

— Папа у нас тот ещё бука, да? — Аки широко победно улыбался. — И в кого это ты пошла такая хохотушка?

— В маму, — любезно подсказал Курх, забирая дочь из рук Аки и передавая мне. Лита тут же надулась, но, к счастью, возмущаться в голос не стала. — Сирим, мне нужно кое-что обсудить с Аки наедине. Подождите нас в доме, хорошо?

Я кивнула.

— Что случилось? — набросилась на меня с вопросами Айни, как только мы остались одни. Уже почти половину луны нам с Курхом удавалось справляться своими силами, и волчица с радостью отбыла в Стаю. — С тобой все в порядке, малышка? А с Литой?

Я заверила её, что у нас все хорошо. Причины же поведения Курха были для меня такой же загадкой, как и для волчицы. Она внимательно выслушала мой рассказ о разговоре в кладовой, но не нашла решительно никаких поводов для столь внезапной смены настроения духа-Ворона.

— Что ж, рано или поздно они вернутся, — я пожала плечами. — Вряд ли есть смысл волноваться заранее.

И тем не менее, я волновалась. Чтобы отвлечься, попыталась закончить старое шитье или поставить тушиться мясо, но все валилось из рук. В конце концов, я села на пол к Лите — вот уж кто был совершенно спокоен по поводу странностей отца — помогать той составлять башню из зверей и деревянных чурочек. Айни свернулась клубком вокруг нас, притворяясь спящей, но я видела, как чутко подрагивают её уши в ожидании шагов Аки и Курха.

Я успела поиграть с дочкой, покормить ее и сделать не один десяток кругов по дому, мурлыча колыбельную. Когда со двора послышались шаги, мы с Айни мигом подскочили, уложили Литу в кроватку, благо, малышка сама уже клевала носом, и дружно уселись ждать. Я запустила пальцы в теплую шерсть волчицы и нервно гладила её загривок.

Вошёл Курх, вслед за ним — Аки. Мужчины встали напротив меня с каким-то непривычно торжественным выражением на лицах. Я сглотнула. Аки открыл рот, собираясь начать разговор.

— Сирим, мне кажется, что я… что мы нашли способ, как сделать тебя бессмертной! — на одном дыхании выпалил Курх.

В одно мгновение в доме стало совершенно тихо. Мне показалось, что я забыла, как дышать.

— Что?

— Не совсем бессмертной, — уточнил Аки более спокойным тоном. — Но есть шанс, что ты сможешь воспрепятствовать зову тумана между мирами, даже когда придёт твой срок. Видишь ли, ходить сквозь туман самостоятельно способны лишь боги и духи. Смертное существо, будь то человек, волк или кто-либо еще, попадая туда, теряется, растворяется, перестаёт осознавать себя. Если ты в одиночку захочешь войти в туман до срока, то он, скорее всего, вытолкнет тебя. Но никто из живых не может сопротивляться зову тумана.

— Но ты, Сирим, другое дело, — подхватил Курх. — Туман не имеет над тобой столь сильной власти.

— Но почему? — я совершенно ничего не понимала. — Ведь оба раза я действительно чуть не умерла. И вы почти всегда были рядом.

— В ночь, когда родилась Лита — да, это так, — ответил Курх. — Но даже то, что ты могла говорить там со мной, услышать мой ответ — само по себе необычно. Рута-Волчица, моя жена, которая умерла при родах, не сумела даже этого. Инари, Лисица, с которой мы ближе всего подошли к разгадке этой тайны, тоже оказалась бессильна перед зовом. Как я ни старался, я не сумел её удержать.

Курх вздохнул.

— Природа твоей силы непонятна ни мне, ни Аки. Но одно ясно точно, если бы это случилось лишь однажды, я бы не позволил себе надеяться и давать ложную надежду тебе. Но ты дважды входила в туман и осталась жива. Это не может быть простой случайностью.

Я молчала, не в силах осознать то, что только что услышала. Это было… невероятно. Немыслимо!

Курх смотрел на меня, и во взгляде его читалась смесь радости, решимости и надежды.

— Это правда? Это действительно правда? — пролепетала я. От нахлынувших эмоций меня трясло так, что стучали зубы. Курх опустился возле меня на колени, стиснул мои дрожащие руки.

— Девочка моя, только представь себе, что это значит! Ты понимаешь, Сирим?

Из-за плеча Курха я бросила краткий взгляд на Аки.

— Если бы я хоть на мгновение усомнился в его словах, я бы не позволил ему рассказать тебе, — одними губами сказал Волчий Пастырь. И продолжил, уже громче. — Это потребует работы. Тебе придётся научиться самой ходить сквозь туман. Только тогда мы сможем быть уверены, что тебе удастся ускользнуть от зова. Но я в тебя верю. Как и твой муж.

— То есть, все, что мне нужно, это в нужный момент сказать "нет"? — спросила я Аки.

— Это не так просто, как кажется, — Волчий Пастырь чуть покачал головой. — Вспомни, ты чуть не ушла со мной в ночь, когда родилась птичка.

— Но главное, что это возможно, — тут же возразил Курх. — Получилось тогда, получится и сейчас. Я научу… мы научим. И когда придёт срок, я, как и в тот раз, буду рядом с тобой. Мы справимся. И ты сможешь вернуться.

Аки согласно кивнул. Как он ни старался выглядеть сдержанным на фоне бьющих ключом эмоций Курха, радость все равно проскальзывала в хитрых морщинках и широкой волчьей ухмылке.

Не в силах больше сдерживаться, я бросилась Курху на шею. Муж подхватил меня, сжимая в объятиях и покрывая лицо поцелуями.

— Девочка моя, навсегда моя, славная Зимняя девочка!

Миг, когда Курх прижал меня к себе, казалось, растянулся на целую вечность. Мир дрогнул, сузился до черных бездонных глаз, которые манили, затягивали. Под натиском духа в это бесконечно долгое мгновение не существовало стыда за то, что мы не одни, и даже беспокойство за Литу, завозившуюся в колыбельке, пропало, отступило на край сознания. Я никогда и ничего не хотела так сильно, как раствориться в этом чувстве без остатка.

Как сквозь туман, я услышала насмешливое фырканье Айни.

— Та-ак, — протянул Аки, — думаю, нам здесь больше делать нечего. Лита, радость моя, пойдешь с дядей и тетей кататься на волчках? Вернёмся к закату, приготовьте ужин… если успеете.

— Спасибо, — буркнул Курх, на мгновение отрываясь от меня.

Мне показалось, что я услышала, как Аки смеётся.

— Спасибо? О, кажется, этот день я не забуду никогда, Ворон!

Впрочем, честно сказать, в тот момент ни в чем, кроме крепких рук и

жарких губ Курха, я не была уверена.

*

С тех самых пор, как Лита научилась держать головку, взгляд ее при всяком возможном случае был прикован к Курху. Она наблюдала за ним из кроватки или вертелась у меня в руках, стараясь не упустить отца из виду.

Если Курх уходил работать во двор, Лита тут же начинала проситься на прогулку. Подолгу носить потяжелевшую дочку на руках я не могла, поэтому нашим излюбленным местом стало крыльцо и удобная широкая лавка, с которой открывался вид на двор, хозяйственные пристройки и стойло оленей.

Последние несколько дней стояла довольно приятная, пусть и холодная погода. Закутавшись в шаль, я расположилась на лавке, Лита, которая лишь недавно начала самостоятельно сидеть, устроилась на моих коленях, а Айни лежала в ногах, лениво поглядывая на нас и улыбаясь широкой волчьей улыбкой. Курх во дворе колол дрова.

Лита глядела на отца во все глаза, словно никогда не видела ничего интереснее мерных взмахов топора и разлетающихся поленьев. Сказать по правде, я разделяла ее чувства. Невозможно было не любоваться скупыми, отточенными движениями мужчины, мускулами на сильных руках, черными волосами, отросшими почти до плеч. Я раздумывала, стоит ли предложить Курху помощь и постричь их, но всякий раз откладывала это, вспоминая, как приятно пропускать меж пальцев темные пряди, вдыхать их тонкий травяной запах, когда он нависает надо мной, разгоряченный, утыкается в плечо, целует нежную шею…

Из забьпъя меня вывел смешок Айни. Я часто заморгала, возвращаясь мыслями во двор к волчице и Лите.

— Ох, малышка, — морда у Айни была донельзя хитрая. — Если уложишь свою птичку в корзину, могу сбегать с ней прогуляться. Не обещаю, что надолго, но…

— Что ты! — я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Я поспешно отвернулась от столь увлекшего меня зрелища и с преувеличенным вниманием начала устраивать Литу поудобнее. Девочка недовольно завозилась, запыхтела: мать, силящаяся скрыть свое смущение, мешала ей наблюдать за двором.

Волчица только фыркнула.

— Перестань, — веско сказала она, и я замерла, прижимая к себе дочь. — То, что ты испытываешь, совершенно нормально для молодой женщины. Тебе нечего стесняться.

Я вздохнула. Как объяснить, что мои робкие попытки сблизиться в те дни, когда я чувствовала себя чуть менее усталой, а Лита сладко посапывала в колыбельке, не находили отклика у мужа. Нет, Курх был неизменно заботлив и нежен, а руки, обнимающие меня, теплыми. Но не более. А большего иногда хотелось.

— Думаю, мне все же стоит оставить вас наедине, — решила за меня Айни. — Я найду возможность.

*

Айни выполнила свое обещание несколько дней спустя. Подхватила корзину со спящей Литой и скрылась из виду, направившись, верно, в сторону полей. Я впервые за несколько лун осталась одна.

Сердце гулко стучало, жар обжигал щеки.

Хлопнула дверь. Курх замер на пороге, увидев меня, растерянно стоящую посреди дома. Я не успела подготовиться, не знала, что сказать.

— Где Лита? — спросил он, оглядывая комнату.

— С Айни. Она унесла ее погулять. Знаешь, нас в детстве пугали, что непослушных детей серенький волчок заберет и утащит в лес. Думаю, нашей Лите это будет только в радость, — я нервно хихикнула, сама не понимая, зачем это сказала.

Курх улыбнулся.

— Это хорошо. Сможешь отдохнуть.

Он повернулся, собираясь вернуться к своим делам, словно не имел никакого желания оставаться со мной наедине. Я не дала ему открыть дверь. Прижалась к спине, обхватила руками.

— Пожалуйста, останься, — попросила я.

Курх послушно остановился.

Сердце отсчитывало удары: бум, бум, бум. Как же все это было непривычно, полузабыто. Я медленно развернула его к себе лицом, скользнула ладонями под рубашку. Пальцы изучали его тело, едва касаясь кожи. Я чувствовала, как изнутри меня охватывает жар, растекается жидким огнем.

Руки Курха сомкнулись у меня за спиной, притягивая к себе. Широкая ладонь провела по спине, ниже, ниже.

И остановилась, не дойдя до поясницы.

Курх взял меня за плечи и мягко отстранил от себя.

В первое мгновение я даже не поняла, что произошло. Подняла на мужа непонимающий, затуманенный взгляд. Лицо Курха казалось спокойным и до обидного бесстрастным. Он покачал головой.

— Не надо.

— Почему? — вырвалось у меня. Голос предательски дрогнул.

Курх усадил меня на скамью, опустился рядом. Желание, неутоленное, волнами расходилось по телу, затухало, оставляя после себя холод, пустоту и глухое раздражение.

— Сирим, девочка моя, — Курх говорил медленно, словно подбирая слова. — После родов прошло не так уж много лун. Ты еще не до конца оправилась. Не стоит сейчас… быть столь беспечными. Еще слишком рано.

Я поджала губы. Откуда ему знать, что для меня рано, а что нет? Разве не я, не мое тело способно решить лучше?

— Но я…

Курх оборвал меня, мягко накрыв мою руку своей большой горячей ладонью.

— Поверь мне, девочка моя, так будет лучше. По крайней мере, пока.

Я отвернулась.

Курх поцеловал, легко, почти невесомо, и тут же вышел, оставляя меня медленно остывать и восстанавливать душевное равновесие. Умом я понимала, что он, скорее всего, прав, что действительно стоит отложить близость. Но как же сложно это принять, оставленного уходом Курха.

Не знаю, как долго я просидела так. Айни, с корзинкой в зубах, прошмыгнула в полуоткрытую дверь, подошла ко мне. Она, верно, все поняла еще по моей сгорбленной спине, поэтому не сказала ни слова.

*

У Литы резались зубки. Она капризничала, почти не слезала с рук и засыпала с трудом. При виде несчастного личика дочки, мои собственные переживания отходили на второй план. Курх без единого возражения перебрался спать на скамью, освободив нам кровать. Я подозревала, что в глубине души он радовался, что наш разговор откладывается.

Но согласиться с решением Курха все равно было выше моих сил.

Лита заснула поперек кровати, умильно раскинув руки. Спала она крепко, чуть улыбаясь во сне — видимо, зубки не беспокоили. Я поцеловала ее и тихо выскользнула из постели.

Курх стоял на крыльце, вглядываясь в моросящий дождь, ливший уже который день. Я подошла к нему, облокотилась на перила. Увидев, что я одета в одну лишь нижнюю рубашку, Курх тут же стянул с себя плащ, закутывая меня.

— Тебе не следовало выходить наружу, ночи сейчас холодные, — мягко укорил меня он.

Под плащом действительно было тепло и уютно, но я возразила из чистого упрямства:

— Я хорошо себя чувствую.

Курх только вздохнул.

— Сирим, еще недавно ты с трудом могла встать с постели. Я не хочу, чтобы ты снова заболела из-за того, что ведешь себя слишком беспечно.

Я замолчала, укоряя себя за глупость. Хотела поговорить, а выставила себя неразумным ребенком. Курх хмуро смотрел на меня, словно ожидая, что я продолжу упорствовать и возражать.

— Ты прав, — улыбнувшись ему смущенно и виновато, признала я. — Спасибо за плащ.

Курх привлек меня к себе. Его руки грели даже через толстую дубленую шкуру. Я прижалась к теплому плечу, наслаждаясь моментом близости.

— Сирим, я много думал о том, что произошло между нами, — голос Курха звучал спокойно и словно немного отстраненно. — Скажи, что подтолкнуло тебя к этому? Почему ты так торопишься вновь разделить со мной постель? Ты действительно этого хочешь?

Я замерла. К такому повороту в нашей беседе я точно не была готова. Я ждала всего, чего угодно, даже упреков и осуждения, но вопрос Курха поставил меня в тупик.

— Я…

А что я, действительно? Слишком близко к сердцу приняла намеки хитрой волчицы? Ощутила полузабытое уже желание плоти? Или было что-то еще, что-то, в чем я не до конца признавалась и самой себе?

Почувствовав мое замешательство, Курх продолжил, так же мягко и успокаивающе:

— Есть кое-что, что я хотел бы сказать тебе, девочка моя. Если ты думаешь, что ублажать мужа — долг хорошей жены, то знай, я вовсе не хочу, чтобы ты принуждала себя к этому. Если тебе кажется, что соитие необходимо для процветания серединного мира, то, — Курх усмехнулся, — поверь, наш мир переживет без этого еще не одну луну. Пока что внизу все спокойно — не изобильно, но достаточно хорошо, чтобы мы могли позволить себе отдых. Я не хочу, чтобы ты шла ко мне по чьей-то указке, Сирим.

Я хотела возразить, что тогда мое собственное желание толкнуло меня в его объятия, но слишком явственно помнила чувство неловкости и неуверенности. Сейчас я уже не смогла бы твердо сказать, что в тот момент действительно хотела близости.

Курх смотрел на меня с легкой улыбкой.

Я помолчала, подбирая слова.

— Мне кажется… я хочу нашей близости. Действительно хочу. Но, возможно ты прав, и не стоит спешить. В тот раз точно не стоило, — я вновь вспомнила ехидную морду Айни, но не решилась признаться в ее невольном участии. Вряд ли Курху понравится, что мы с волчицей обсуждали столь личные темы, да и свободные нравы волчьей Стаи не были ему по душе.

— Я рад, что ты понимаешь меня. Просто я слишком хорошо знаю, насколько вы, люди, хрупкие создания. И я не хочу рисковать тобой. Но, — глаза Курха лукаво блеснули, — можешь не сомневаться, я разделяю твое желание.

Внезапно он наклонился, заключил мое лицо в ладони и поцеловал — крепко, долго. Это был настоящий поцелуй, вовсе не похожий на те легкие касания, которые чувствовала в полусне, засыпая, усталая, в его объятиях.

Меня бросило в жар. Колени подкосились, и я вцепилась в рубаху Курха, чтобы удержаться.

Из приоткрытой двери я услышала плач проснувшейся Литы. Так невовремя!

Курх с видимым сожалением отстранился.

— Иди, — шепнул он мне на ухо. А потом добавил, и по голосу я готова была поклясться, что муж улыбается, хитро и заговорщически, — Когда представится шанс, я сделаю для тебя кое-что, что тебе точно должно понравиться.

*

Окутанный ароматами душистых трав, Курх влетел в дом могучим черным вихрем. Присел рядом со мной, обнимая, и аккуратно забрал из рук незаконченную рубашку, которую я шила для Литы. Девочка спала, а рядом с колыбелькой свернулась клубочком Айни.

— Пойдем, — тихо сказал Курх, наклонившись к самому уху. Его теплое дыхание шевельнуло волоски на моей шее, и по телу пробежала приятная дрожь. — Помнится, я обещал тебя удивить.

Я невольно обернулась на Литу. Сейчас она лежала спокойно и тихо, но кто знает… Словно почувствовав мой взгляд, волчица, не открывая глаз, потерлась спиной о колыбель, чуть покачивая ее. Иди, мол, с маленькой птичкой ничего не случится.

Курх привлек меня к себе, закутывая в плащ, и мы вышли из дома в ночную прохладу.

Баня, чьи окна в темноте призывно светились теплым живым светом, оказалась натоплена — в меру, не едва-едва, только чтобы согреть достаточно воды для домашних нужд, но и без ломящего кости жара. Посередине, окруженная десятком свечей, стояла большая бадья, и от нее поднимался, обволакивая все вокруг, ароматный пар.

Немного растерянная, я замерла у порога. Курх, стоявший за спиной, обхватил меня за плечи.

— Ты хорошо заботишься обо мне и нашей дочери. Позволь сделать что- нибудь и для тебя тоже.

Я не сопротивлялась, когда он освободил меня от рубашек и, полностью обнаженную, подвел к краю бадьи. Курх, верно, был готов подхватить меня на руки и опустить в воду, но я вцепилась в деревянные борта, крепко, до побелевших костяшек. Все происходящее казалось чем-то совершенно нереальным, выбивающим из привычной колеи, привычных устоев мира.

Суровые северные воины, охотники, рыбаки любили и ценили своих жен. Но никогда я не слышала ни о чем подобном, не могла даже помыслить.

— Что-то не так? — немного напряженно спросил Курх. — Ты… не хочешь?

Я повернулась к нему, лицо горело от смущения.

— Хочу, — запинаясь, проговорила я. — Но только если ты тоже… если мы вместе…

Окончательно сбившись, я вновь перевела взгляд на бадью. Курх за спиной коротко усмехнулся.

— Ох, девочка моя.

Я различила шорох поспешно снимаемой одежды. Мгновение спустя я оказалась прижата к горячему и сильному телу Курха. Он без особых усилий поднял меня и усадил в бадью, а затем сам сел сзади.

От тёплой воды и ароматических трав я быстро расслабилась, отдаваясь умелым рукам мужа. Курх ловко массировал шею и спину, то поглаживая, то разминая затекшие от постоянного таскания Литы мышцы. Его пальцы скользили по коже, очерчивая контуры моего тела, и я млела от этих прикосновений.

Вряд ли Курху нужно было спрашивать, нравится ли мне то, что он делает. Мои невольные полувздохи-полустоны были красноречивее любых слов.

Я плыла, качаясь, как в забытьи, а вокруг меня колыхались лёгкие теплые волны, и руки Курха, горячее воды, казалось, были везде. Я и представить не могла, кчто столь обыденная вещь как купание может превратиться почти что в таинство, особую близость.

Я чуть повернулась в объятиях Курха и поцеловала его.

— Спасибо, — прошептала я. Казалось, что любой громкий звук может нарушить хрупкую гармонию этого мига.

Курх тепло улыбнулся.

— Я люблю тебя, девочка моя, — одними губами сказал он.

— Я люблю тебя, — откликнулась я эхом.

Я села так, чтобы видеть его лицо. В глазах Курха плясали жёлтые блики пламени свечей. Он весь был тёплым и невообразимо прекрасным. Родным.

Повинуясь порыву, я провела рукой по груди Курха, разглядывая оставленную моим пальцем мокрую дорожку. Только сейчас, будучи к нему так близко, но не охваченная страстью, я смотрела на мужа словно впервые, подмечая маленькие детали, прежде укрытые от меня. Небольшую родинку у ключицы. Следы чьих-то укусов. Сеть шрамов, едва заметных и более свежих, расчерчивающих кожу. Тонкие, уже едва заметные порезы на лице — память о ночи, когда родилась Лита, а я чуть было не растворилась в тумане между мирами.

Я осторожно дотронулась до одного из них, погладив пальцами щеку Курха.

— Почему они не исчезли сразу же, как мы вернулись? Разве духу можно навредить?

Курх усмехнулся.

— Мы, духи, почти бессмертны. Но это не значит, что нас нельзя ранить.

Что нам нельзя причинить боль.

Я замолчала, не зная, что ответить. Но Курх продолжил сам.

— Вот этот, — он провёл рукой по длинной полосе, наискось проходящей по рёбрам, — я получил в схватке с медведем-шатуном. Проснувшийся задолго до конца Зимы, он грозил всем большой бедой, и мне пришлось убить его. Я забрал с собой его душу, и теперь он среди других беров служит мне. Это от стрелы охотника, который посчитал чёрную птицу достойной добычей в голодное время. Что ж, не могу его винить. А это, — Курх коснулся укуса, — следы зубов твоего знакомца. Когда-то я был настолько глуп что думал, что сумею вырвать свою жену из лап смерти. Но есть вещи, над которыми не властны ни люди, ни духи.

Он улыбнулся, невесело и чуть виновато, словно бы не хотел говорить о таком сейчас.

— Все это не имеет значения, — сказал Курх тихо. Он перехватил мою руку, легко поцеловал ладонь и положил себе на грудь, ровно напротив сердца. — Самые страшные шрамы остаются здесь.

Я задрожала, словно от его слов вода в бадье вмиг стала ледяной.

— Курх…

Он привлек меня к себе, согревая своим теплом. Я чувствовала, как под моей ладонью бьётся его сердце.

— Ты так нужна мне, Сирим, моя любимая Зимняя девочка. Я просто не могу позволить себе тебя потерять.

Как я хотела сейчас, вот так прижимаясь к нему, дать обещание, что смогу, сумею найти способ остаться. С ним, с Литой, со всеми, кто стал мне дорог, но кто будет жить после того, как истечёт мой земной срок.

— Курх, я…

Но я не могла обещать этого.

Не сейчас. Ещё не сейчас.

— Расскажи мне все, — попросила я. — О Зимних жёнах и духах, обо всем, что тебе известно. Пожалуйста. Это для меня важно.

Курх кивнул.

— Обязательно. Но сейчас я бы хотел ещё немного просто побыть вместе. Хотя бы пока вода ещё тёплая.

Он приник к моим губам, а руки вновь нырнули в глубину.

Я и не собиралась возражать.

*

Курх позвал меня во двор, и я, подхватив Литу и отдав мужу корзину, собранную для прогулки, вышла следом за ним. Погода стояла достаточно теплая и солнечная, поэтому я старалась как можно чаще бывать с дочкой на свежем воздухе. Мы расстилали толстую шкуру прямо поверх травы, и пока малышка играла со своими деревянными зверушками, я могла заниматься шитьем, а Курх — наблюдать за нами из рабочей части двора.

Но в этот раз дух явно задумал что-то еще. Оставив Литу играть в одиночестве, он поманил меня в сторону сада.

Увидев выкопанную рядом с деревьями небольшую лунку, я недоуменно посмотрела на Курха.

— Твое деревце, — пояснил он. — То, которое ты привезла из серединного мира. Пожалуй, пришла пора его пересадить.

Курх был прав. Маленькое семечко, найденное в горсти промерзлой земли, обещало вырасти красивую тонкую березку. Но за всеми хлопотами, свалившимися на меня после рождения Литы, я совершенно забыла, что деревцу не место в тесном горшке.

Я собралась было метнуться к дому, но Курх остановил меня. Горшок уже стоял здесь, уютно устроившись между корнями одного из больших деревьев.

— Я подумал, что тебе захочется сделать это самой, — сказал Курх.

Мне стало немного неловко.

— Никогда раньше не сажала деревьев.

— Я знаю, моя Зимняя девочка, — добродушно усмехнулся Курх. — Я помогу.

Мы извлекли росток из горшка и, обхватив ладонями, осторожно опустили

в уже подготовленную лунку. Наши пальцы соприкасались, и от ощущения влажной прохладной земли и горячих рук мужа по телу пробегали теплые волны. Лита, отложив свои игрушки, подползла к краю шкуры и с интересом наблюдала за родителями.

— Вот так, отлично. А теперь добавим еще немного земли.

Маленькое деревце прекрасно устроилось рядом со своими собратьями. Я разровняла руками землю вокруг ростка, погладила тонкий ствол и крошечные зеленые листочки. Семечко, проросшее сквозь снег. Стойкий маленький росточек, переживший пору холодов, который станет однажды прекрасным могучим деревом. Я смотрела на него и думала о той любви, что мне удалось сохранить.

— Курх, я не ведь рассказывала тебе, как нашла его…

Курх накрыл мои перепачканные руки своими широкими ладонями.

— Вот увидишь, скоро твое маленькое деревце станет самым высоким в саду. Я поставлю тебе здесь лавку, если захочешь, чтобы ты могла отдыхать в тени, — в его словах звучало скрытое обещание.

Мы посидели рядом еще несколько мгновений, а потом Курх помог мне подняться.

— Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать, — сказал он.

Кладовая, большая и полутемная, была одной из тех частей дома, которые

были вотчиной Курха. Я лишь изредка заглядывала сюда, когда надо было пополнить запас пряных трав для кухни или принести что-то по просьбе мужа. Еда хранилась в погребе, для домашней и кухонной утвари были выделены полки в доме, а ткани и своё рукоделие я хранила в сундуках с приданным. Кладовая казалась мне местом загадочным, неизвестным, но я нутром чувствовала, что Курх не одобрил бы любопытства. И я старалась не появляться здесь без нужды.

Сейчас же у меня появилась возможность как следует осмотреться. У стен ровными рядами стояли тяжелые сундуки и короба, лежали инструменты Курха. По стенам были развешаны пучки сушеных трав, распространявших лёгкий приятный запах. Пол был сравнительно чистым, пыли практически не было — значит, сам муж, хотя бы изредка, наводил здесь порядок.

Из угла между двух мешков сиротливо выглядывала деревянная голова оленя. Детская игрушка-качалка, для ребёнка чуть старше Литы. Я чуть было не попросила Курха вынести её в дом для дочки, но тут же прикусила язык. Запоздалое осознание, что это были за сундуки и короба, накрыло меня с головой.

Теперь я видела. Различала орнамент на сундуках, клановые символы. Это было приданное других Зимних жен, вещи, с которыми они жили, игрушки их детей, будущих Хранителей и Хранительниц.

Курх подошёл к одному из сундуков, распахнул крышку. Льняная рубашка, лежавшая на самом верху, была чуть примята, и по очертаниям складок я догадалась, что именно отсюда муж принёс мне шкатулку с драгоценными цветными нитями.

— Ты хотела узнать о Зимних женах, — голос Курха был тихий и немного печальный. — Вряд ли я могу подобрать лучшее место для своего рассказа.

Здесь все, что я сохранил после их ухода. Можешь приходить сюда в любое время, брать любую вещь. Родовые знаки, предметы обихода. Есть несколько рукописей, насколько я помню, я помогу тебе их найти, если захочешь. И задавай любые вопросы, какие сочтешь нужным.

Я вытащила из сундука рубашку, расправила, чтобы разглядеть узор мастерицы. Прекрасная нагрудная вышивка — ворон, раскинувший крылья, словно обнимая ворот — была сделана куда искуснее моей, но очень, очень напоминала ту, что я придумала для Курха, казалось, вечность назад. Я чуть улыбнулась, проводя пальцам по черным крыльям птицы, в которых поблескивали синие и зеленые нити-перья. Неудивительно, что моя вышивка невольно вызвала воспоминания о другой рубахе, другой Зимней жене.

Курх взял рубаху из моих рук.

— Ее делала Уна, мать Айрын, — сказал он. Взгляд его блуждал по полкам кладовой, он, казалось, был погружен в воспоминания. — Когда я взял ее в жены, ее мастерство уже было известно далеко за пределами рода. Она шутила, что, если б я не был духом-Вороном, никто и никогда не отдал бы мне такое сокровище. Ее вышивки ценились больше песцовых шкурок. Я, — он начал говорить, но осекся, смущенно отводя взгляд, словно бы не решаясь продолжить.

— Ты любил ее, — ровно произнесла я.

— Да.

Мне думалось, я должна ощутить укол ревности, но ничего такого не было. Я попыталась представить, какой она была, Уна из Нерок, прекрасная рукодельница и Зимняя жена. Вообразить ее, похожую на молодую Айрын, сидящую на крыльце и вглядывающуюся в яркие отблески в черных, цвета крыла ворона, волосах Курха. Мне было на удивление легко это сделать, словно картина далекого прошлого сама собой возникала в голове.

Я переходила от сундука к сундуку, извлекая все новые и новые вещи, а Курх рассказывал. Про молодую Куницу, которую он учил стрелять из лука.

Про маленькую хрупкую Медведицу, внешне совершенно не соответствующую тотему своего рода, зато приручившую его беров так, что они бегали за ней как верные псы. Про девушку из рода Форели, смеявшуюся так, словно ручеек журчал. Про множество других Зимних жен, которые прошли рука об руку с Зимним духом свой земной путь.

Курх говорил и говорил, и его негромкие слова будто бы вызывали к жизни образы женщин, молодых и старых, веселых, задумчивых, серьезных, храбрых и осторожных, хороших матерей, искусных мастериц. Тех, чья любовь на срок земной жизни согревала сердце духа-Ворона, даруя людям серединного мира Долгую Весну и Изобильное Лето. И, стоя посреди полутемной кладовой, околдованная голосом Курха, я чувствовала странную общность со всеми Зимними женами, что когда-либо жили здесь и, быть может, появятся после меня. Словно бы нас объединяло нечто большее, чем любовь к одному мужчине.

Я спросила об этом Курха.

— Не знаю, — чуть подумав, ответил муж. — Каждая была особенна по-своему. Но все они были обыкновенными людьми. После Весны, после жаркого Лета и недолгой Осени всегда приходила Зима.

Мы помолчали. Курх, казалось, вновь погрузился в воспоминания, окрашенный отсветом погребальных костров, а я думала о своем обещании, которое мысленно дала мужу и дочери.

— Скажи, кто-нибудь из них искал способ… остаться?

Курх задумчиво нахмурился.

— Нет. И да. Во всяком случае, это было довольно давно. Последний раз, когда я пытался вытащить свою жену из тумана между мирами, оставил мне эти шрамы, — Курх досадливо потер укушенный бок. — Думаю, не надо говорить, насколько успешной оказалась эта попытка.

— Аки, — Курх дернулся. Я говорила осторожно, зная отношение Зимнего духа к Волчьему Пастырю. Если Айни, помогающую нам, да и в целом в присутствии Курха сдерживающую свой острый язык, муж ещё как-то терпел, то на Аки его гостеприимство вряд ли распространялось. — Он сказал, что у меня цепкая душа. Необычная для человека.

— Аки, конечно, — буркнул Курх, но без особого раздражения. Видно было, что мои слова заставили его задуматься. — Ну если он так считает, то к этому стоит прислушаться. Он сказал это о той ночи, когда ты… когда родилась Лита? В тот раз я сумел тебя вытащить. Заставить услышать меня. Раньше… раньше мне даже этого не удавалось.

— Не только, — призналась я. — Он говорил и о том разе, когда я сбежала от него в туман. Аки сказал, что перед тем, как ты нашёл меня, он ненадолго потерял меня из виду. Он думал, что я пропаду, не смогу вернуться. Но я выжила.

— Чудо, что я успел отыскать тебя! — Курх стиснул кулаки. — И если эта паршивая псина ещё раз к тебе приблизится…

Тут смысл сказанного, кажется, начал доходить до Курха, потому что он осекся на полуслове и посмотрел на меня каким-то странным, немного безумным взглядом.

— Пожалуйста, повтори.

— Аки сказал, что не знает никого из смертных душ, кто сумел бы в одиночку продержаться в тумане между мирами дольше нескольких мгновений. Но каким-то чудесным образом мне это удалось.

К моему великому изумлению, Курх расхохотался.

Его порыв был настолько внезапным, громким и неестественным, что я даже испугалась. Я ощутила стойкое желание выскользнуть из кладовой прямо сейчас и сбегать в дом за кружкой воды. Желательно, с чем-нибудь успокоительным. Но муж не дал мне сделать и шага: сгреб в объятия и поцеловал с таким напором и жаром, что у меня подкосились колени.

— Боги, ну конечно! Я все понял! Сирим, это ты настоящее чудо! Девочка моя, теперь все будет хорошо! — восклицал он, прижимая меня к себе.

Я решительно ничего не понимала.

— Я все объясню, но чуть позже, — увидев мое недоуменное лицо, чуть виновато произнес Курх. Сам же он мало что не светился от радости. — Но сначала мне нужно встретиться с Аки. Будь моя воля, я предпочел бы вообще никогда больше не видеть этого прохвоста, но сейчас мне необходимо услышать все лично от него. А потом я расскажу тебе обо всем. Обещаю, это должно тебе понравиться. Первая по-настоящему хорошая новость за столько Зим!

— Конечно, хорошо, — я осторожно высвободилась из его объятий. — Но как ты хочешь связаться с Волчьим Пастырем?

— Попроси свою волчицу, они это умеют.

Курх вылетел из полутемной кладовой словно на крыльях. Подхватил смеющуюся Литу, чрезвычайно довольную столь редким проявлением отцовского внимания, закружил по двору. Я смотрела на них в немом изумлении, и сердце сжималось от непонятного, но радостного предчувствия.

*

— А кто у меня любимая птичка? Хочешь полетать, как папа? А кататься на волчке будешь?

Аки подбрасывал Литу в воздух и тут же ловил под восторженный визг малышки. Я наблюдала за их игрой с некоторой опаской, но полагала, что вряд ли мне стоит беспокоиться о том, не уронит ли Волк девочку. Курх стоял рядом с каменным лицом. Сам факт того, что муж сдерживает негодование, не поддаваясь на очевидную подначку, уже говорил мне о том, что причина вызвать к нам Волчьего Пастыря у Курха более чем серьёзная.

Курх молчал. Аки играл с ребёнком с подчёркнутым, преувеличенным интересом.

Мы с Айни сочли за лучшее не вмешиваться.

Конечно же, первым сдался Курх.

— У меня к тебе дело, Волк. Нужно поговорить. Срочно.

— Папа у нас тот ещё бука, да? — Аки широко победно улыбался. — И в кого это ты пошла такая хохотушка?

— В маму, — любезно подсказал Курх, забирая дочь из рук Аки и передавая мне. Лита тут же надулась, но, к счастью, возмущаться в голос не стала. — Сирим, мне нужно кое-что обсудить с Аки наедине. Подождите нас в доме, хорошо?

Я кивнула.

— Что случилось? — набросилась на меня с вопросами Айни, как только мы остались одни. Уже почти половину луны нам с Курхом удавалось справляться своими силами, и волчица с радостью отбыла в Стаю. — С тобой все в порядке, малышка? А с Литой?

Я заверила её, что у нас все хорошо. Причины же поведения Курха были для меня такой же загадкой, как и для волчицы. Она внимательно выслушала мой рассказ о разговоре в кладовой, но не нашла решительно никаких поводов для столь внезапной смены настроения духа-Ворона.

— Что ж, рано или поздно они вернутся, — я пожала плечами. — Вряд ли есть смысл волноваться заранее.

И тем не менее, я волновалась. Чтобы отвлечься, попыталась закончить старое шитье или поставить тушиться мясо, но все валилось из рук. В конце концов, я села на пол к Лите — вот уж кто был совершенно спокоен по поводу странностей отца — помогать той составлять башню из зверей и деревянных чурочек. Айни свернулась клубком вокруг нас, притворяясь спящей, но я видела, как чутко подрагивают её уши в ожидании шагов Аки и Курха.

Я успела поиграть с дочкой, покормить ее и сделать не один десяток кругов по дому, мурлыча колыбельную. Когда со двора послышались шаги, мы с Айни мигом подскочили, уложили Литу в кроватку, благо, малышка сама уже клевала носом, и дружно уселись ждать. Я запустила пальцы в теплую шерсть волчицы и нервно гладила её загривок.

Вошёл Курх, вслед за ним — Аки. Мужчины встали напротив меня с каким- то непривычно торжественным выражением на лицах. Я сглотнула. Аки открыл рот, собираясь начать разговор.

— Сирим, мне кажется, что я… что мы нашли способ, как сделать тебя бессмертной! — на одном дыхании выпалил Курх.

В одно мгновение в доме стало совершенно тихо. Мне показалось, что я забыла, как дышать.

— Что?

— Не совсем бессмертной, — уточнил Аки более спокойным тоном. — Но есть шанс, что ты сможешь воспрепятствовать зову тумана между мирами, даже когда придёт твой срок. Видишь ли, ходить сквозь туман самостоятельно способны лишь боги и духи. Смертное существо, будь то человек, волк или кто-либо еще, попадая туда, теряется, растворяется, перестаёт осознавать себя. Если ты в одиночку захочешь войти в туман до срока, то он, скорее всего, вьп-олкнет тебя. Но никто из живых не может сопротивляться зову тумана.

— Но ты, Сирим, другое дело, — подхватил Курх. — Туман не имеет над тобой столь сильной власти.

— Но почему? — я совершенно ничего не понимала. — Ведь оба раза я действительно чуть не умерла. И вы почти всегда были рядом.

— В ночь, когда родилась Лита — да, это так, — ответил Курх. — Но даже то, что ты могла говорить там со мной, услышать мой ответ — само по себе необычно. Рута-Волчица, моя жена, которая умерла при родах, не сумела даже этого. Инари, Лисица, с которой мы ближе всего подошли к разгадке этой тайны, тоже оказалась бессильна перед зовом. Как я ни старался, я не сумел её удержать.

Курх вздохнул.

— Природа твоей силы непонятна ни мне, ни Аки. Но одно ясно точно, если бы это случилось лишь однажды, я бы не позволил себе надеяться и давать ложную надежду тебе. Но ты дважды входила в туман и осталась жива. Это не может быть простой случайностью.

Я молчала, не в силах осознать то, что только что услышала. Это было… невероятно. Немыслимо!

Курх смотрел на меня, и во взгляде его читалась смесь радости, решимости и надежды.

— Это правда? Это действительно правда? — пролепетала я. От нахлынувших эмоций меня трясло так, что стучали зубы. Курх опустился возле меня на колени, стиснул мои дрожащие руки.

— Девочка моя, только представь себе, что это значит! Ты понимаешь, Сирим?

Из-за плеча Курха я бросила краткий взгляд на Аки.

— Если бы я хоть на мгновение усомнился в его словах, я бы не позволил ему рассказать тебе, — одними губами сказал Волчий Пастырь. И продолжил, уже громче. — Это потребует работы. Тебе придётся научиться самой ходить сквозь туман. Только тогда мы сможем быть уверены, что тебе удастся ускользнуть от зова. Но я в тебя верю. Как и твой муж.

— То есть, все, что мне нужно, это в нужный момент сказать "нет"? — спросила я Аки.

— Это не так просто, как кажется, — Волчий Пастырь чуть покачал головой.

— Вспомни, ты чуть не ушла со мной в ночь, когда родилась птичка.

— Но главное, что это возможно, — тут же возразил Курх. — Получилось тогда, получится и сейчас. Я научу… мы научим. И когда придёт срок, я, как и в тот раз, буду рядом с тобой. Мы справимся. И ты сможешь вернуться.

Аки согласно кивнул. Как он ни старался выглядеть сдержанным на фоне бьющих ключом эмоций Курха, радость все равно проскальзывала в хитрых морщинках и широкой волчьей ухмылке.

Не в силах больше сдерживаться, я бросилась Курху на шею. Муж подхватил меня, сжимая в объятиях и покрывая лицо поцелуями.

— Девочка моя, навсегда моя, славная Зимняя девочка!

Миг, когда Курх прижал меня к себе, казалось, растянулся на целую вечность. Мир дрогнул, сузился до черных бездонных глаз, которые манили, затягивали. Под натиском духа в это бесконечно долгое мгновение не существовало стыда за то, что мы не одни, и даже беспокойство за Литу, завозившуюся в колыбельке, пропало, отступило на край сознания. Я никогда и ничего не хотела так сильно, как раствориться в этом чувстве без остатка.

Как сквозь туман, я услышала насмешливое фырканье Айни.

— Та-ак, — протянул Аки, — думаю, нам здесь больше делать нечего. Лита, радость моя, пойдешь с дядей и тетей кататься на волчках? Вернёмся к закату, приготовьте ужин… если успеете.

— Спасибо, — буркнул Курх, на мгновение отрываясь от меня.

Мне показалось, что я услышала, как Аки смеётся.

— Спасибо? О, кажется, этот день я не забуду никогда, Ворон!

Впрочем, честно сказать, в тот момент ни в чем, кроме крепких рук и

жарких губ Курха, я не была уверена.

*

Я оказалась прижата к постели горячим телом Курха раньше, чем за волками успела закрыться дверь. Мы срывали друг с друга одежду, не слыша треска ткани, не заботясь о приличиях. Быстрее, быстрее, только бы почувствовать его надо мной, во мне, разделить общую радость, переполниться ей до краев. Я чувствовала, как его кожа от прикосновений покрывается мурашками, как набухает, твердеет его плоть, прижатая к моему животу.

Свободной рукой я дернула завязку его штанов.

— Сирим, — Курх на мгновение завис надо мной, напряженный. Его глаза с расширенными темными зрачками внимательно смотрели на меня. — Ты уверена, что хочешь этого? Скажи сейчас, пока я ещё могу держать себя в руках.

Боги, ну он ещё спрашивает!

— Да, да, да, — я обхватила ладонями его лицо, привлекая к себе, последнее "да" выдыхая уже в полураскрытые губы.

И на этот раз Курх не стал меня останавливать.

Я почувствовала, как откинута была последняя разделявшая нас преграда. Наши тела изголодались друг по другу, по близости, жарким поцелуям, торопливым и жадным касаниям. Одно плавное текучее движение, и он вошел в меня, и я задохнулась от этого ощущения, полузабытого, но столь желанного. Я почувствовала его каждой клеточкой тела, твердого, горячего.

Мне думалось, я знаю своего мужа, помню, каково это — быть с ним. Но сейчас я сознавала, что до этого момента ничего не знала о близости мужчины и женщины, ничего не знала о Курхе. Тот мужчина, что двигался сейчас со мной в едином ритме, был, казалось, кем-то совершенно другим. Горячим, пылким, настойчивым, сдержанным ровно настолько, насколько нужно после многих лун ожидания. Курх словно бы сбросил со своих плеч тяжелое бремя Долгих Зим, раскрылся, доверился, и я раскрывалась ему навстречу, прижималась всем телом, обвивала ногами, обнимала руками, целовала плечо и шею.

Все мое существо сжалось до единственной точки, полыхавшей жарче солнца.

Со стоном Курх излился в меня и замер, тяжело дыша. А потом рассмеялся, и словно бы последние крохи напряжения выходили из него с этим смехом.

— Сирим, девочка моя, я так счастлив. Я, наверное, никогда не был так счастлив, как сейчас.

Курх попытался встать, но я не позволила ему отстраниться. Ласкала, гладила, покрывала лицо и шею легкими дразнящими поцелуями до тех пор, пока не почувствовала, что он снова готов. И тогда я сама подалась ему навстречу.

*

Я с трудом заставила себя разомкнуть объятия и без сил откинулась на подушки. Рядом лежал Курх, и я слышала, как громко и гулко стучит его сердце. Несмотря на усталость, меня переполняло чувство необыкновенной легкости. Хотелось одновременно смеяться и плакать от невыразимого счастья, пузырьками растекающегося по телу.

Я прикрыла глаза, запоминая этот миг в мельчайших подробностях — пусть даже у нас впереди вечность.

Отыскав руку мужа, я переплела наши пальцы — вряд ли сейчас меня хватило бы на большее. Курх повернулся ко мне, его дыхание щекотало волоски на висках.

— Я люблю тебя, Курх-Ворон.

— Я люблю тебя, моя Зимняя девочка, — прошептал он, целуя.

*

Нам удалось хоть немного прийти в себя, лишь когда солнце уже клонилось за горизонт. Скрывать все произошедшее, тем более от волков, не было никакого смысла, поэтому мы наскоро прибрали дом и приготовили ужин. Я как раз доставала из печи последний горячий горшок, когда в дверь деликатно постучали.

Аки со спящей Литой на руках прошел к ее кроватке, укладывая девочку, пока Айни изучающе разглядывала нас с Курхом, улыбаясь во всю пасть. Под ехидным взглядом волчицы я смутилась и покраснела, хотя на щеках и без того был румянец — следы не остывшего еще жара.

— Или завтра такое Лето начнется, что реки вскипят, или я ничего не понимаю в людях и духах, — ухмыльнулся Аки, садясь за стол.

Курх привлек меня к себе, и я положила голову ему на плечо. После волнений и счастья, свалившегося на меня за этот день, сейчас я с трудом сдерживалась, чтобы не заснуть самым неподобающим для хорошей хозяйки образом. Я пыталась взбодриться, вслушиваться в беседу, но бок Курха был теплым, удобным, печка приятно грела, и сквозь сладкую дрему я едва различала негромкий смех Аки и голос мужа, который что-то отвечал Волку непривычно спокойно и доброжелательно.

Настоящая сказка.

— Все хорошо, — шепнул мне Курх. — Ни о чем не переживай.

И я позволила себе провалиться в тихий, умиротворенный сон.

*

— Успокойся, я рядом. Самое главное — не бояться.

Сказать было легче, чем сделать. Я дрожала, кутаясь в легкую шубку, которую мы взяли с собой, и до рези в глазах вглядывалась в непроницаемый туман. Здесь, среди серо-серебристой мглы, всегда было холодно, хоть Курх и пытался объяснить мне, что холод это не настоящий, и когда страх отпустит меня, я перестану мерзнуть.

— Я здесь, — раздался голос, казалось бы, совсем рядом со мной. — Давай, Сирим, всего несколько шагов.

Я неуверенно пошла туда, где, как мне думалось, ждал меня Курх. Шаг, другой, третий…

— Еще немного, Сирим, — судя по звуку, расстояние, разделявшее нас с Зимним духом, оставалось прежним.

Я сорвалась на бег.

Ничего. Ни темной тени мужа впереди, ни знакомых очертаний двора и дома, от которого мы едва ли успели отойти далеко. Только серая мгла да колючие льдинки, кружащиеся в воздухе. Туман словно подкрадывался все ближе и ближе, заманивал глупую самоуверенную девчонку, решившую, что она может стать ровней бессмертным духам.

Паника сдавила горло ледяными тисками. На мгновение мелькнула мысль, что Курх нарочно уходит все дальше, не давая мне настигнуть его. Злые слезы ожгли глаза и тут же застыли на щеках.

— Сирим…

Я не почувствовала его, не заметила движения. Миг — и Курх уже оказался рядом, сжал в крепких объятиях. Горячие ладони гладили меня по спине и волосам, согревая.

— Тише, тише, девочка моя.

Не отрывая лица от его рубашки, я пробормотала:

— Курх, я не могу. Ничего не получается.

— Не страшно, — ответил он. — Нам некуда спешить. Пойдем, достаточно на сегодня.

Хватило всего лишь пары шагов — неужели мы действительно все это время были так близко к дому? — чтобы выйти из тумана на залитый солнцем двор. Вероятно, мы с Курхом не обманули ожиданий Аки. Реки, конечно, не кипели, но солнце жарило вовсю. Буквально каждый клочок земли покрылся густой, по щиколотку, травой. В саду появились крупные, тугие завязи будущих плодов. Всюду, куда только ни падал взгляд, бурлила, кипела жизнь.

Я скинула шубу, подставляя лицо и плечи солнечным лучам. С крыльца с радостным визгом слетела Лита, бросилась ко мне, что-то довольно лепеча. Я подхватила дочку на руки, вдохнула ее тёплый, чуть сладковатый запах. После тумана мне всегда хотелось согреться, и никто лучше Курха и Литы не мог справиться с этим.

Айни, разомлевшая на солнце, лениво подняла голову. Волчица или Аки теперь приходили к нам попеременно только тогда, когда я совершала новую вылазку.

— Ну как? — спросила она. Я лишь покачала головой. — Ничего, малышка, по крайней мере, с каждым разом ты держишься все дольше и дольше.

*

Тихая и полутемная кладовая встретила меня привычной уже прохладой, настоящим спасением от палящего летнего зноя. Одной рукой держа подсвечник, а второй — руку Литы, я осторожно спустилась вниз. С тех пор, как Курх разрешил мне изучить содержимое сундуков, я полюбила это место и частенько приходила сюда в отсутствие мужа, чтобы немного посидеть, перебирая вещи Зимних жен, когда-то живших здесь, пока Лита играла с немногочисленными игрушками своих старших братьев и сестер или раскачивалась на олене, которого она вытаскивала из-за сундуков, воображая себя, верно, лихой наездницей.

Меня волновал один вопрос, на который Курх никак не мог дать ответа.

Что делало меня особенной? Чем я отличалась от десятков других женщин? Как я могу быть уверенной, что не разделю их судьбы? Курх лишь отмахивался, пожимая плечами. Какая разница, если здесь и сейчас у меня есть реальный шанс совершить то, чего не сумели они. Остаться с ним. Неужели я этого не хочу?

Конечно, я хотела — а разве могло быть иначе? Но я видела, как напрягается муж, если я медлю с ответом, и как улыбается успокоено, когда я прижимаюсь к нему, убеждая и словом и телом, что хочу разделить с ним вечность. Видела — и быстро перестала спрашивать.

Но сомнения никуда не делись.

За спиной тихо поскрипывали деревянные полозья — Лита достала из угла своего любимого оленя. Я задумчиво водила пальцем по резной лисице с сундука Инари. Может, моя беда именно в том, что я позволяю себе сомневаться? Терзали ли Лисицу подобные чувства, когда Курх пытался научить ее не слышать губительного зова?

— Мне кажется, тебе не хватает мотивации, — задумчиво сказал Курх, когда я, в очередной раз выбившись из сил, пыталась перевести дух после бега по туману. — Скажи, чего бы ты хотела получить в качестве подарка, когда тебе удастся выйти ко мне?

Я была слишком измотана, чтобы думать, поэтому единственная мысль, вспыхнувшая в голове, оказалась настолько неожиданной и постыдной, что меня бросило в краску.

— А это интересно, — усмехнулся Курх, увидев мою реакцию. — Я слушаю.

Потянув его за воротник рубахи, я наклонилась к самому уху мужа и

прошептала несколько слов. Брови Курха удивленно взлетели вверх.

— Ох, Сирим, девочка моя, достаточно было сразу сказать, что тебе понравилось. И я бы…

Он не стал продолжать, видя моё и без того сильное смущение.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Отыщи меня, и я выполню твою просьбу.

Даже сейчас, вспоминая о нашем недавнем разговоре, я почувствовала, как

вспыхнули щеки. Пожалуй, если эта мысль сможет отвлечь меня от сомнений и страха перед туманом между мирами, то Курх выбрал действенный способ.

Из старого сундука, практически не покрытого резьбой, я достала премилое детское платьице и постаралась запомнить крой, чтобы потом сделать подобное Лите. Я находила множество полезных вещей, которые незримой нитью связывали меня с другими Зимними женами. Учили, давали советы, попутно рассказывая истории своих хозяек. Но нигде не было ничего, что могло бы подсказать мне, размышляли ли жены до меня о бессмертии, что делали они, чтобы сохранить жизнь, думали ли, как можно передать дар своим детям…

Скрип игрушки-качалки, все более громкий, отвлек меня от раздумий.

— Лита, радость моя, — сказала я, не оборачиваясь, — не раскачивайся так сильно, у олешки треснуло копытце, оно может сломаться.

— Да, мамочка, — тут же откликнулась малышка.

*

Нечеткий силуэт Курха дразнил меня, то вырисовываясь в тумане, то снова пропадая. Хотелось закричать, что так нельзя, что это нечестно, поддаться панике, но я, стиснув зубы, сдержалась.

— Курх, — сказала я ровным голосом, словно мы сидели сейчас за одним столом, а не играли в прятки посреди тумана между мирами. Что угодно, лишь бы не думать о серо-серебристой мгле вокруг, только и ждущей удобного момента, чтобы поглотить меня. — Я хочу спуститься в серединный мир. Мне нужно встретиться с Айрын и узнать, сможет ли она рассказать что-нибудь про свою мать и то, пробовала ли она ходить сквозь туман.

Силуэт мужа на мгновение застыл, но затем клубы тумана вновь скрыли его от меня.

— Зачем тебе это, Сирим? — раздался голос Курха, чуть приглушенный расстоянием. — Разве я сказал недостаточно? И я точно знаю, что Уна никогда не была в тумане. Он пугал ее, и она не решалась даже приблизиться к краю наших владений, когда меня не было рядом.

Я попыталась двинуться на голос, но быстро потеряла направление. Сосредоточившись, я нарисовала перед мысленным взором образ Курха, с дразнящей улыбкой предлагающего мне отыскать его, чтобы заслужить награду.

— Ну а Инари? У Инари были дети?

— Уго и Дара. Но я не знаю, где они сейчас, — чуть помедлив, ответил муж.

Сердце неприятно кольнуло, но не от ледяной хватки тумана. Я вспомнила,

как Хранительница предостерегала меня, что Зимний дух не любит своих детей. И пусть я не замечала с его стороны особого пренебрежения Литой, он никогда не заговаривал ни об одном из Хранителей, если на то не было необходимости. Словно серединным мир был для него той же кладовой, только несоизмеримо большей, где он оставил память о давно ушедших возлюбленных, стараясь не тревожить ее попусту.

«Только вот, — подумала я, вспомнив упрямо поджатые губы Айрын, — это были не старые вещи, а люди, живые люди, потерявшие отца в тот же миг, когда их мать покидала мир живых».

Мысленно я пообещала себе поговорить с Курхом, когда выдастся удобный момент.

— Мы могли бы… посетить их? Хотя бы попробовать?

Мне показалось, что Курх задумался. Я вгляделась в туман, и сквозь серебристые льдинки различила стоящего совсем близко ко мне духа.

— Да, если ты… — начал Курх, но не успел закончить фразу, потому что я вылетела прямо на него, вцепившись в плащ, чтобы уж наверняка вновь не упустить Зимнего духа.

На губах Курха расцвела яркая довольная улыбка.

— Сирим, ты просто умница! Скажи, можешь ли ты почувствовать, в какой стороне наш дом?

Я огляделась, не отцепляя пальцев от черного плаща, и с удивлением поняла, что туман не кажется мне сплошной серой массой, как это было, казалось бы, несколько мгновений назад. Довольно уверенно я указала в ту сторону, где сквозь серую пелену проступала яркая голубизна неба. Едва заметно — но все же различимо.

— Нам туда.

— Веди, — предложил Курх.

*

На радостях Курх готов был согласиться на все, что угодно, даже на посещение серединного мира. Мне думалось, в его мечтах я уже была всего в одном шаге от того, чтобы ходить сквозь туман самостоятельно. Я поначалу смотрела на свои успехи более сдержанно, но под вечер настроение мужа передалось и мне, и я сама погрузилась в мечтания о том, как буду нянчить внуков и правнуков Литы, как обучу всему, что узнаю сейчас, свою подросшую девочку, как мы будем счастливо жить вместе и через тысячу лун…

Тут мои светлые мысли дали сбой.

— Курх, — робко сказала я, когда мы, уставшие после дневных хлопот, лежали в постели, наслаждаясь тишиной и вечерней прохладой. Подросшей Лите недавно была торжественно выделена собственная, почти неотличимая от взрослой, кроватка возле печки, где она уютно устроилась в окружении тряпичных кукол и деревянных зверей. — Но ведь даже если я смогу избежать смерти, я все равно останусь человеком. Состарюсь, стану седой и сморщенной как сушеная ягода…

— Ох, женщины! — рассмеялся Курх. — Вечно вы думаете о каких-то глупостях! Мне все равно, слышишь? — он с жаром поцеловал меня. — Я люблю тебя. Сгорбленной, старой, морщинистой, белой как снег — для меня ты всегда будешь все той же Сирим.

Я расслабилась, поудобнее устраиваясь в его объятиях.

— Ну разве что, — вдруг добавил Курх, и по тону голоса я поняла, что он улыбается, — тогда я, пожалуй, перестану называть тебя своей девочкой. "Моя старушка" тебя устроит?

— Только попробуй, — я фыркнула в притворной обиде, и Курх уткнулся мне в макушку, пытаясь подавить новый приступ смеха.

— Моя любимая будущая старушка, — начал Курх торжественно. — Сегодня ты сделала то, что не удавалось ещё ни одному смертному. И, — Курх посмотрел на меня с хитрой улыбкой, — я не забыл своего обещания.

Курх легко, едва касаясь пальцами тонкой рубахи, скользнул рукой по моему бедру. Я вздрогнула, но это была приятная дрожь, разбежавшаяся по телу теплыми волнами.

— Курх, — зашептала я протестующе. — Лита же спит!

С совершенно серьёзным видом муж приложил палец к моим губам.

— Я знаю, — сказал он. — Постарайся ее не будить.

Не отрывая от меня озорного взгляда, он медленно скользнул вниз.

*

Едва различимая серая тень мелькала то тут, то там в густом тумане. Появлялась и исчезала, заманивая взмахом хвоста. Волк играл со мной, запутывая следы, словно уходя от погони. Я уже оставила попытки поймать ловкого хищника и, когда мне удавалось просчитать его бросок, просто выпрыгивала перед ним, задыхаясь от бега и едва сдерживаемого смеха, а Аки с довольной ухмылкой на волчьей морде уворачивался от моих раскинутых рук и снова растворялся в серебре тумана.

Воспоминания о том, как когда-то я вовсе не я из нас двоих была в роли охотника, сейчас казались мне сном. После того, как я впервые сумела почувствовать Курха сквозь пелену тумана, он больше не казался мне пугающим, чуждым местом. Аки и я словно бы играли в догонялки, как в детстве, прячась друг от друга за серо-серебристыми сугробами и ветвями кустарников, покрытыми блестящим инеем. Только туман больше не казался мне холодным, и я почти безошибочно понимала, в каком направлении мелькнула и скрылась из виду спина Волчьего Пастыря.

Аки замер, и я, не ожидавшая этого, всем телом влетела в него, роняя в клубы серо-серебристой мглы. Аки перекатился, тут же вскакивая на ноги, и, стоя в паре шагов от меня, ждал, пока я, отдышавшись, поднимусь.

— Закончим на сегодня? — немного устало спросила я.

Аки обернулся. Миг — и он уже в человеческом обличье, и взгляд его серьезен и строг.

— Мне кажется, ты слишком беспечна. Туман между мирами — не место для увеселительной прогулки, — сказал он тихо. Я недоуменно посмотрела на него, сбитая с толку внезапным упреком.

— Но ведь я делаю успехи. Чувствую тебя, Курха. Могу входить и выходить из тумана по собственному желанию. Курх говорит…

— Курх ослеплен своей надеждой, — Аки жёстко оборвал меня на полуслове. — И я могу понять причину его слепоты. Но я полагал, ты будешь умнее.

Холодок цепкими коготками царапнул сердце.

— Что ты имеешь в виду?

Волчий Пастырь вздохнул.

— Научиться ходить в тумане, видеть сквозь него уже само по себе существенно. Но ты недооцениваешь силу этого места, маленькая жена. Ты перестала бояться, а страх — разумный страх — нужен, чтобы удержать тебя от глупостей.

Зов. Аки говорил о Зове.

Против воли я вздрогнула, вновь ощутив знакомую ледяную хватку неведомой силы. Словно туман до этого сдерживался, скрывал свою мощь, чтобы захватить жертву в тот миг, когда она меньше всего ожидает.

Бросив на меня короткий взгляд, Аки невесело усмехнулся.

— Вижу, ты поняла меня, малышка. Да, Зов страшнее и неотвратимей тумана и холода. Я могу показать тебе его силу — её слабый отголосок, доступный мне, Волчьему Пастырю. Попробуй хотя бы услышать его. И, поверь, это намного сложнее, чем все, что удавалось тебе ранее.

Я испуганно кивнула. Аки отошёл на несколько шагов, так, чтобы туман скрыл очертания его фигуры. И… ничего не произошло. Я даже не поняла, начал он свой призыв или нет.

Я прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться, вся превратилась в слух, но не могла различить ни звука. Лишь едва ощутимое чувство, тревожное, пугающее, не давало расслабиться, вернуться к привычному состоянию покоя.

И как я ни старалась отбросить его, с каждой моей попыткой оно лишь нарастало, усиливалось, окутывало меня жутким, цепким холодом.

Когда страх стал нетерпимым, я распахнула глаза.

Рубашка Аки была на расстоянии ладони от моего лица.

Я отпрыгнула, вскрикнув от ужаса и удивления. Аки смотрел на меня печально и тихо, и я узнавала этот взгляд. Точно такой же я видела в ночь рождения Литы, когда чуть было не переступила черту между мирами.

— Аки! — меня трясло. — К-как это вышло, Аки?

Он не ответил.

— Не понимаю! — воскликнула я, отчаянно стараясь не разреветься. — Мне казалось, я не двинулась с места, как же ты оказался так близко? Ведь я ничего не почувствовала! Ровным счетом ничего, кроме страха, все возрастающего страха, и стоило мне открыть глаза, как…

Я беспомощно обхватила себя руками. Аки подошел ближе, ободряюще сжал мои плечи.

— То, что ты почувствовала, и был Зов. Он отличался от того, когда ты чуть было не ушла со мной, ибо тогда ты действительно могла покинуть мир живых. Сейчас твое существо сопротивлялось, отсюда и страх.

Он не сказал, что всякое сопротивление оказалось бесполезным, но я понимала это и так. От былого чувства легкости и спокойствия не осталось и следа. Я чувствовала себя раздавленной и сбитой с толку.

— Только… пожалуйста, не говори Курху, — мой голос сорвался, и прозвучало это как-то совсем уж жалобно.

Аки чуть помедлил с ответом.

— Хорошо, — наконец, сказал он. — Но будь уверена, рано или поздно он сам вспомнит об этом. И ты должна научиться сопротивляться Зову. Без этого все, чего ты достигла сейчас, не имеет смысла.

— Понимаю.

— Это хорошо. — Аки задумался еще ненадолго, но затем продолжил. — Есть еще одна вещь, которую ты должна знать. Я хочу рассказать тебе историю Лисицы, которая тоже училась ходить сквозь туман.

— Ты об Инари? — спросила я, вспоминая следы от зубов, оставленные на теле мужа. — Курх говорил, что она пыталась сопротивляться Зову, но не сумела, и ему не удалось задержать ее.

Губы Аки искривила усмешка, больше похожая на оскал.

— О, именно так он рассказал об этом тебе, маленькая жена? Любопытная… версия. Да, Инари услышала Зов в свой положенный срок и не сумела устоять перед ним. Пришла ко мне, примерно как ты сейчас. Не почувствовала Курха, не услышала его. И, если Зов настоящий, это приговор. Мне было ясно, что ее не удастся вернуть. Но этот глупец не желал признавать очевидного. Вцепился в нее — а она даже не ощутила его хватки. Если бы я не напал, сила тумана утянула бы их обоих. Не думаю, что твой Ворон действительно погиб бы при этом, но риск был слишком велик. Самая лютая Долгая Зима — меньшее, что могло ожидать серединный мир без Зимнего духа. А более худших вариантов я и представить не мог. Так что думай сама, был ли у меня выбор. И, Сирим, — Аки посмотрел на меня тяжелым взглядом. — Если мы не справимся, ради твоего рода и моей Стаи, сделай все, чтобы не допустить гибели Курха-Ворона. Как бы ни было тяжело. Как бы ты его ни любила, и как бы он ни любил в ответ. Отпусти его — или сделай все, чтобы научиться. И никогда больше не считай все это простой игрой.

Мы шли плечом к плечу по направлению дому. Долго-долго, так долго, как только были способны, и каждый думал о своем. И лишь у самой кромки тумана я обернулась к Волчьему Пастырю и тихо поблагодарила его за сегодняшний урок, самый важный за все те луны, что я училась ходить в тумане между мирами.

А потом нацепила самую яркую из своих улыбок и вышла под палящее солнце, раскрыв объятия навстречу бегущей Лите.

*

Курх готовился к своему первому с момента рождения Литы долгому отъезду в серединный мир.

Из-за нас он и так слишком долго пренебрегал своим долгом Зимнего духа, хранящего покой на вверенной ему богами земле. Момент действительно был подходящий: хотя Лита, маленькая непоседа, с рассвета до заката неутомимо изучала наш маленький уголок верхнего мира, у меня уже вполне получалось справляться с ней в одиночку, иногда направляя энергию малышки в более мирное и более подобающее девочке русло. Муж настаивал, что стоит позвать Айни, но волчица уже давно посылала вместо себя Аки, когда надо было присмотреть за Литой, и мне почему-то не хотелось тревожить ее попусту. Что же до самого Волчьего Пастыря, от компании и советов которого я бы точно не отказалась… что ж, я понимала, что доброжелательность Зимнего духа к волкам имеет свои границы.

Я, быть может, смогла бы смириться с мыслью, что проведу несколько лун без Курха, но другая, намного более важная тревога настойчиво царапала краешек сознания.

— Зачем тебе это? — спросил Курх сразу же, как только я озвучила ему свое предложение. — Я предпочел бы, чтобы ты оставалась здесь, в безопасности и покое. Тем более, что, научившись входить в туман ты всегда сможешь позвать меня, если вдруг что случится. Но стоит тебе спуститься, и я перестану слышать твой зов.

Я догадывалась, какой будет реакция мужа, поэтому тут же выдала заготовленный ответ.

— Лита растет, Курх. Придёт день, и ей предстоит стать Хранительницей, занять место одного из твоих старших детей. Выбрать род, который примет ее, учителя, который передаст ей знания. Она еще не готова к тому, чтобы остаться подмастерьем, да и я не смогу с ней расстаться, но почему бы не начать прямо сейчас?

— И именно поэтому ты хочешь отправиться в свой род, а потом еще одни боги знают, куда?

Я кивнула, не чувствуя подвоха.

— С нами все будет в порядке, — мягко сказала я. — К тому же, это все ради Литы.

Курх посмотрел на меня с прищуром.

— Не думаю, что ты до конца честна со мной, Сирим, — сказал он. В голосе мужа слышался лёгкий упрек. — Все ещё считаешь, что ты не отличаешься от других людей, других Зимних жен? Даже сейчас, когда тебе, единственной из смертных, удаётся по своему желанию входить в туман между мирами и покидать его? Я не понимаю, зачем тебе это, и считаю твою затею бессмысленной.

Я упрямо тряхнула головой, внутренне вздрогнув, вспоминая свой первый урок с Аки. От взгляда Курха не укрылась перемена в моем настроении, и он непонимающе нахмурился.

— Ты прав, — покаянно сказала я, радуясь, что догадка Курха хоть и близка к истине, но все же не совсем верна. — Эти мысли не дают мне покоя. Я была бы рада поговорить с Айрын и другими Хранителями, хотя бы для того, чтобы развеять свои сомнения. К тому же, Лите действительно нужна наставница. И товарищи по играм её возраста, а не двое взрослых, которые не могут уделить ей столько внимания, сколько ей нужно. Уж этого-то ты отрицать не станешь.

— Не стану, — нехотя признал Курх, сдаваясь. — Хорошо, будь по-твоему. Если пообещаешь не покидать границ земель своего рода, чтобы я всегда знал, где ты, можете пожить у Айрын. А потом я заберу вас домой.

Я обняла Курха, и он привычно поцеловал меня в макушку, а затем наклонился, чтобы легко коснуться губ. По телу пробежала сладкая дрожь, прогоняющая холод тумана. Я почти с ужасом подумала о предстоящей долгой разлуке. Курха, видно, посетили те же мысли. Поцелуй чуть углубился — уже не мимолетная ласка, но обещание.

Я оторвалась от него почти со стоном.

— Спасибо, что согласился.

*

— А ты изменился, Ворон, — тихо проговорила Хранительница, задумчиво разглядывая отца. Курх, с Литой, сидевшей на его плечах, одной рукой придерживавший дочку, а другой — обнимающий меня, казался ей, верно, совершенно другим человеком. Не тем холодным и отстраненным Зимним духом, который забрал свою невесту от тотемного столба, и не тем измученным и терзаемым виной Вороном, чья жена чуть не умерла на его руках. Я чуть улыбнулась ему и увидела отблеск ответной улыбки.

Сколь же долгим был путь от ледяного взгляда до этой теплоты!

Не дождавшись ответа и решив, видно, не развивать тему, Айрын молча развернулась и пошла вниз по холму, знаком предлагая нам следовать за ней.

Лита не усидела — запросилась вниз и с восторженным визгом побежала вперед, обгоняя Хранительницу. В серединном мире мало что отличалось от нашего дома — та же высокая трава, яркие соцветия, мелькающие то там, то тут, деревья, шелестящие насыщенно зеленой листвой — но все это неизмеримо больше, шире, необъятнее. Да что там, я и сама не могла оторвать взгляда от сверкающей вдали глубокой синевы моря, знакомого и незнакомого одновременно. И горы, окаймляющие ущелье, были похожи на пестрые зеленые юрты, все как говорила Хранительница маленьким Зимним детям луны и луны назад.

Заснеженные холмы казались сейчас почти сном.

Мы действительно прошли очень, очень долгий путь.

Не успели мы добраться до дома Хранительницы, а слух, что Зимняя жена вновь вернулась в родное селение, распространился по всему роду. Мои отец и мать вместе с остальным семейством уже спешили к нам, поднимаясь по извилистой тропинке. Я тепло поприветствовала родных, а те, в свою очередь, окружили Литу, совершенно напугав малышку столь пристальным вниманием. Девочка пискнула и вцепилась в ногу Курха. Дух подхватил ее на руки, зашептал что-то успокаивающее в маленькое ушко.

Мать и сестры недоуменно посмотрели на меня.

— Нужно подождать. Она еще освоится, привыкнет к людям, — я погладила Литу по темным волосам, заплетенным в две тонкие косички. В мире моей малышки до этого дня были лишь волки и мы с Курхом. Мне было нечему удивляться.

Лита немного успокоилась, лишь когда мы остались одни. Курх попытался передать мне дочку, чтобы попрощаться и уйти, но малышка держалась крепко и настроена была решительно.

— Пойдем, радость моя, отпусти папу, — увещевала я, но все старания уходили впустую. Стоило духу лишь попытаться отцепить от плаща маленькие пальчики, как Лита разражалась громким плачем и вцеплялась еще крепче.

— Папа, папа, папочка!

Я беспомощно гладила вздрагивающую спинку и была всего в одном шаге от того, чтобы бросить всю эту затею с посещением Хранителей и знакомством Литы с серединным миром. Зачем все это, если моя малышка еще не готова, еще не достаточно взрослая для большого мира. А потом случилось то, чего я ожидала меньше всего.

Меня спас Курх.

— Лита, — строго сказал он. Услышав голос отца, девочка затихла и оторвала заплаканное личико от его плеча. — Слушай меня. У мамы есть важные дела с бабушкой Неркой. Как думаешь, мы с тобой можем оставить маму одну?

Лита с важным видом замотала головой.

— Тогда ты не могла бы мне помочь, как большая девочка, и позаботиться о маме, пока меня не будет?

Вместо того, чтобы вновь заплакать, девочка застыла в раздумьях. Выбор между тем, чтобы отпустить отца, и выполнением его просьбы к «большой девочке» был, видимо, серьезным.

— Я большая, — наконец, сообщила она. Я облегченно выдохнула. Кажется, сопротивление дало трещину. Курх осторожно поставил дочку на землю и присел рядом с ней на корточки. — Но я не хочу, чтобы ты уходил.

— Я тебе принесу кое-что, чтобы ты не скучала, пока меня нет, — убедившись, что Лита заинтересовалась, дух продолжил. — Закрой глазки и мысленно посчитай пальцы на руках.

Девочка послушно начала считать. Я почувствовала, как Курх исчезает в тумане между мирами, чтобы буквально через пару мгновений вновь возникнуть рядом. В руках дух держал деревянного оленя, что стоял между сундуками в кладовой. Открыв глаза, Лита обрадовано захлопала в ладоши.

— Я слышал, что он тебе понравился. Можешь играть с ним здесь, а потом заберем обратно домой.

— Мама говорит, у него копытце треснуло, — поведала дочка. Курх озадаченно нахмурился, разглядывая игрушку. Я была удивлена не меньше, поскольку не помнила, чтобы говорила Лите что-то о копытце, тем более что я никогда особенно и не приглядывалась к оленю. Но небольшая трещина действительно была. Курх придирчиво осмотрел ее, проверил полозья и вновь развернул оленя деревянной мордой к девочке.

— Мы с тобой все починим, когда я вернусь. А пока будь хорошей девочкой и заботься о маме, договорились?

— Ага.

Курх потрепал Литу по головке и поднялся, чтобы попрощаться со мной. Я прижалась к мужу и поцеловала его со всей любовью, на которую была способна.

— Возвращайся скорее, — шепнула я.

— Ты и соскучиться не успеешь, — ответил Курх и растворился в тумане.

Я замерла, глядя вдаль, словно бы могла видеть, куда он ушел. Лита

требовательно подергала меня за руку.

— Пойдем, мама.

*

*

— Умоляю, скажи, что ты уже носишь ребёнка, — Хранительница бросилась ко мне прямо от порога. Я растерянно покачала головой.

— Насколько мне известно, нет.

— Так долго! — всплеснула руками старая женщина, даже не пытаясь скрыть упрека в голосе. — В чем причина?

— Курх ия… мы решили не торопиться, чтобы быть уверенными…

— Ох, Сирим! Если бы не обстоятельства, я бы не была столь настойчива. Но сейчас у нас просто нет выбора. Люди серединного мира больше не могут ждать, а мы слишком стары. К следующей Долгой Зиме могут умереть трое Хранителей из оставшихся шести. Гор из Медведей, самый старший среди нас, пока еще держится. Да и я стараюсь, как могу. Но Имре-Лис и Окко-Куница уже очень плохи. А Уго…

— У го жив? — я подскочила на месте от удивления и радости. — Пожалуйста, Айрын, мне очень нужно его увидеть, его или его сестру! Это очень важно!

— Уметь свой пыл, Сирим, — жёстко осадила меня Хранительница. — Никто из нас давно уже не молод, а Уго — один из самых старых Хранителей. Он уже давно не покидает земли Волков, а последние Зимы, насколько мне известно, вообще не выходит из дома. Что же до Дары, она уже покинула нас, — старая женщина посмотрела на меня без улыбки. — Видишь, насколько все стало плохо в серединном мире? Вот поэтому мы отчаянно нуждаемся в твоей помощи и готовы идти на любые риски.

Я крепче обняла Литу, а та прижалась ко мне, словно бы чувствуя исходящую от просьбы Айрын угрозу.

— Я понимаю, Айрын, — сказала я покаянно. — Я понимаю и сделаю все, что в моих силах. Просто сейчас…

И я рассказала старой женщине о тумане между мирами, идее Зимнего духа и Волчьего Пастыря и своих успехах и неудачах. Хранительница слушала, качая головой и поджимая губы совсем как Курх, когда его одолевали сомнения.

— Сложное дело вы задумали, сложное и опасное. Моя мать боялась тумана и, думается мне, было это совсем не без причины. Не следует людям и духам идти против воли богов. Но я помогу тебе, девочка. Всем, чем сумею. Если тебе нужен совет других Хранителей, я соберу здесь тех, кто сможет приехать. Позову Гора, Медведи наши соседи, ему не составит труда прибыть через несколько дней. Думаю, тебе будет полезно поговорить с ним, он лучше всех умеет находить Зимних жен. Кину клич Лелеке, но род Рысей живет далеко на юге, так что не обещаю, что она успеет добраться. Мудрейший же из нас — Уго, но к нему попасть сможешь только со своим Вороном.

Нерки, Медведи, Лисы, Куницы, Рыси и Волки. Я внутренне поежилась. Всего шесть Хранителей, шесть детей Зимнего духа, что пережили Долгие Зимы до рождения Литы, первой из нового поколения потомков Курха.

— А остальные роды? Как же они…

Хранительница не ответила.

*

Ездовой олень мерно вышагивал по густой низкорослой траве, ковром выстлавшей подлесок. Я и мой старший брат, вызвавшийся проводить нас с Литой до отдаленного селенья, были в дороге с самого рассвета, тогда как весь путь занимал три дня неспешной езды. Один брат добрался бы куда быстрее, но Лита, которая наотрез отказалась отпускать вверенную ее заботам маму, вряд ли была готова к долгим переездам. Да и я не сидела в седле с самого замужества. И Летом и Зимой Курх всегда отдавал предпочтение упряжке.

Конечно, я немного покривила душой, когда согласилась поехать. Место, куда мы направлялись, раньше принадлежало роду Форелей, но Форели, давно оставшиеся без своего Хранителя, попросили помощи у Айрын, и с тех пор их прибрежные земли и реки тоже считались принадлежащими Неркам. Так что обещание Курху я держала, пусть и с некоторой хитростью.

На поездке настояла Айрын. Ощутимо разочарованная тем, что Лита до сих пор оставалась единственным ребёнком Зимнего духа, она очень просила, чтобы я вместо нее навестила оставшихся людей рода Форели, не пожелавших покидать исконные земли. Передала два тюка съедобных трав и кореньев, несколько отрезов льна и взяла обещание, что я расскажу им о Лете и его дарах.

— Род, лишенный мудрости Хранителя, способного сохранять знания и передавать другим, обречен, — сказала она печально и тихо. — Моего редкого внимания им вряд ли достаточно, но никто не может дать большего.

Айрын замолчала, но я отлично знала слова, которые не были произнесены. И потому поехала.

До селения меня и Литу должен был сопровождать брат. Оттуда он собирался отправиться на охоту, а мы — остаться, чтобы дождаться приезда Гора и вместе с ним вернуться обратно. К моему приезду Айрын уже должна будет получить весть от Лелеке, чтобы узнать, решится ли Хранительница на долгую дорогу.

Лита беспечно дремала в седле, брат думал о чем-то своём. Моя младшая сестра по секрету призналась, что старший приглядел среди Форелей невесту, так что я с нетерпением ждала встречи.

Последний день пути проходил вдоль быстрой горной реки. Вода, чистая и прозрачная, журчала между камнями, и Лита, прежде видевшая только небольшие ручьи и наш родник, чуть из седла не вываливалась, так ей хотелось разглядеть все поближе. Брат отыскал неглубокую заводь, где мы в последний раз спешились, чтобы попить и дать Лите поплескаться вволю.

Малышка насобирала полные горсти гладких камешков. Каким-то чудом отыскала круглую гальку с аккуратной маленькой дырочкой посередине — Благословение Духов, как называла это Айрын, когда мы еще детьми приносили подобные находки с побережья. Я продела в камень толстую нить, и счастливая Лита нацепила свой первый амулет на шею.

За следующим же поворотом реки нас уже ждали. Невысокая тепло одетая охотница помахала из-за деревьев и знаком показала следовать за ней. Брат обогнал нас с Литой, и, поравнявшись с Форелью, весь путь до селения проехал с ней бок о бок. Видимо, эта девушка и была той самой невестой.

Селение рода Форелей представляло собой печальное зрелище. Из двух десятков домов жилыми оказались едва ли три-четыре. Остальные стояли заколоченные, чернея провалами окон и обрастая мхом и плесенью. Загон пустовал, а у речного причала одиноко покачивалась пустая лодка.

Горький комок в горле не давал вдохнуть. Ни одному роду во всем серединном мире я не пожелала бы такой судьбы. Даже Лита перестала вертеться и лишь крепче стиснула оленью шею.

Навстречу нам из ближайшего жилого двора вышел седой хмурый мужчина, вряд ли старше моего отца. Он помог нам спешиться и снял поклажу, собранную Айрын. Развязав тесемки и мельком оглядев привезенные припасы, мужчина невесело усмехнулся.

— Что ж, и на том спасибо.

Лита, почувствовавшая характерный запах сладкого съедобного корня, несмело подергала меня за рукав.

— Мама, — шепнула она, пряча лицо от старейшины в складках моей юбки. — Я проголодалась, можно я возьму один?

Я замешкалась с ответом. Сколько семей осталось в селенье — три? четыре? Всего, что привезли мы с братом, едва хватит им на одну луну. Но мужчина, услышав Литу, сам сунул руку в мешок и извлек оттуда среднего размера корешок и, ополоснув водой из фляги, протянул девочке.

— Бери, маленькая, не робей, — сказал он. И жестом оборвал все мои зарождающиеся протесты. — Не стоит. Это не имеет значения.

Я глянула через плечо старейшины и увидела на ближайшем дворе выглядывающие через забор детские головки, наблюдающие, как Лита жует корень, а отец вновь затягивает мешок.

— Стойте! — внезапное решение посетило меня, вызвав приступ ужасающего стыда за то, что не подумала об этом раньше. Мужчина удивленно поднял взгляд. — Я… Я Зимняя жена. Я знаю лесные травы и коренья, могу показать съедобные ягоды и научить готовить мази и настойки из тех, что считаются ядовитыми. Курх-Ворон научил меня. Соберите всех, кто захочет, и я поделюсь всем, что мне известно.

Впервые с нашей встречи старейшина посмотрел на меня с неподдельным интересом.

— Чудный дар послала нам в этот раз старая Айрын, — задумчиво проговорил он.

*

— Я нашла, нашла, мамочка! — Лита, запыхавшись, подбежала ко мне и потащила через всю поляну к старому разлапистому дереву. Среди его корней под перегноем из листьев, травы и тонких веток действительно обнаружилось целое семейство некрупных грибов, влажно поблескивающих серыми шляпками.

Я аккуратно срезала один из них и, убедившись, что все в порядке, передала находку дочке, нетерпеливо крутящейся возле меня. Женщины, ходившие за нами почти след в след и словно бы снова узнававшие знакомый с детства лес, почтительно присели рядом. Лита бросила на меня просящий взгляд и, получив одобрение, обернулась к окружившим нас Форелям.

— Это хорошие грибы, — сказала она. — Вкусные.

— А где они обычно растут, радость моя? — постаралась я навести ее на верную мысль. Женщины, затаив дыхание, ждали.

— Под пенечками. И в корнях. Сначала дождь нужен, а потом солнышко. И можно за грибами идти. — гордо ответила девочка.

— А как отличить, какой белый гриб можно есть, а какой нет?

Лита задумалась, вспоминая все то, что я рассказывала ей, когда мы ходили в наш собственный маленький лес, входящий во владения Курха.

— Круги на шляпке серенькие.

— А что еще?

— Что еще, мама?

— Плёночка, — подсказала я. И Лита, вспомнив о тонкой пленке, опоясывающей ножку, подошла к каждой из женщин и продемонстрировала со всех сторон свою находку. После этого малышка помогла Форелям разворошить перегной и собрать оставшиеся грибы.

Из леса мы вернулись с полными корзинами грибов и ягод. Впереди гордо вышагивала Лита, неся в обеих руках корзину с выкопанной мной грибницей. Мы решили попробовать дать ей прижиться на заднем дворе одного из заброшенных домов, где как раз было достаточно тени.

В ожидании Гора мы не теряли времени даром. Перебрали привезенные корни и клубни, и я, под изумленные взгляды старейшины и его семейства, приютившего нас, вырезала из них плотные кусочки, из которых можно было вырастить новые коренья. Травы из моего селенья годились не только в пищу, и я показала несколько полезных снадобий, которым научил меня Курх. Втирая жирную мазь, приятно холодившую пальцы, в перетружденную спину жены старейшины, я невольно вспоминала свою Зиму и руки мужа, и в который раз подумала, как же скучаю без него.

Зимнюю жену Форели приняли со всей возможной почтительностью. Я не привыкла к особому обращению, в родном селенье меня чаще избегали, и уж точно не считали бывшую соседскую девчонку существом, равным богам и духам. Для этих людей я была ожившим сказанием, чем-то неведомым, почти мистическим. И не знаю, кто робел больше: они или я сама.

Но куда больше удивляла меня моя Лита. В окружении взрослых, которые относились к ней всерьез, не как к маленькой — кивали в ответ на ее слова, слушали, спрашивали — она словно бы стала старше. Лита прекрасно чувствовала себя в роли маленького учителя, не дурачилась, не капризничала, не жаловалась на усталость. И только под вечер или иногда днем забиралась ко мне на колени, выпрашивая ласки. Я расчесывала темные волосы, целовала дочку в макушку и щекотала пяточки, а Лита смеялась, становясь со мной на короткие мгновения привычной маленькой шалуньей.

*

Стоя в тени сосны, я наблюдала, как Лита перебирает травинки, выискивая на поляне невысокие соцветия, которыми Курх любил угощать оленей. Двое детей старейшины сидели рядом, наблюдая за ее работой. Сегодня должны были пригнать стадо с выгула, и новые приятели Литы обещали показать ей самых красивых животных. Окраска горных оленей действительно немного отличалась от наших, и я подумала, что Лите будет интересно на это посмотреть.

— Из нее выйдет прекрасная Хранительница, верно? — раздался у меня над ухом низкий рокочущий голос. Я испуганно обернулась.

Мужчина, стоявший рядом со мной, был мне незнаком. Старый, но не сгорбленный, величественный немолодой мужчина, в юности, верно, слыл настоящим красавцем. Он точно не был одним из Форелей и мало походил на пастухов, которых ждали сегодня. Высокий, широкоплечий, по телосложению он куда больше напоминал медведя, чем людей Нерки или Форели, по большей части низкорослых. У него было приятное добродушное лицо, а мелкие морщинки в уголках глаз говорили, что улыбался он часто и охотно.

Но главное, было в нем что-то неуловимо знакомое, родное. В статной фигуре, чертах лица и этой улыбке. Быть может, именно так выглядел бы его отец, если бы духи могли состариться.

— Гор, — озвучила я свою догадку. Мужчина обрадовано улыбнулся.

— Верно. А ты Сирим, наша Зимняя Жена. Я тебя сразу узнал. Не знаю, помнишь ли ты меня, но мы уже встречались перед тем, как тебя выдали замуж.

Это я подтвердил, что ты новая Зимняя невеста.

Я чуть нахмурилась, пытаясь припомнить этого великана, но в ту пору было слишком много гостей и меня не знакомили ни с одним из них. Гор усмехнулся, увидев моё замешательство, но только рукой махнул. Не важно, мол, это пустяк. Да мне и сложно было представить, чтобы такой открытый на вид человек мог держать на кого-то обиду.

Заметив рядом со мной незнакомца, Лита бросила своё занятие и поспешила к нам. Гор присел на корточки и приветливо помахал девочке. Я ждала, что Литу смутит столь явное проявление внимания, но нет. Гор неуловимо располагал к себе.

— Привет, сестричка-Ворона, — сказал он с улыбкой. — Я Гор.

— Я Лита, — малышка заулыбалась в ответ и обняла старого Хранителя так, словно они давным-давно были знакомы. — Пойдешь с нами искать сладкую траву для оленей?

— Конечно, — тут же согласился Гор. — Только сперва немного поговорю с твоей мамочкой.

— Хорошо, — довольно сказала Лита и убежала обратно к своей компании.

— Чудесная малышка, — Гор улыбался, наблюдая, как Лита с ребятами ищут ростки травы. — Она твой первенец?

— Да, — ответила я, внутренне готовясь к продолжению тяжёлого разговора, что был у меня с Айрын. Но Хранитель лишь кивнул, не говоря ни слова.

Гор пробыл в селенье три дня. Он не хотел надолго покидать Медведей и торопился встретиться с Айрын, чтобы вернуться как можно раньше. Тем не менее, Хранитель нашёл возможность показать рыбакам несколько новых узлов для сетей и строго запретил ловить рыбу во время нереста.

— Ваша река должна быть полна рыбы. Но вы, не зная об этом, невольно чуть было не вывели всю живность подчистую, — качая головой, сокрушался гигант. Старейшина, казавшийся крохотным рядом с сыном Курха, только мелко кивал. — В этом нет вашей вины, — смягчившись, добавил Гор. — Но впредь помните, когда рыба идёт вверх по рекам, не чините ей препятствий. И не пройдёт и пяти лун, как вы получите вдвое больший улов. Понимаешь, сестричка-Ворона?

Лита, тоже слушавшая все советы старого Хранителя, кивнула.

— Когда подрастешь, скажи папе взять тебя посмотреть на нерест. Тебе понравится, вот увидишь.

Провожали нас всем селеньем, не было только брата, ушедшего на охоту сразу после нашего приезда вместе со своей невестой. Женщины тепло улыбались мне, мужчины сдержанно прощались с Гором, обещавшим вернуться на обратном пути. Я чувствовала в людях едва ощутимую перемену. Словно бы за те несколько дней, что мы провели среди Форелей, нам удалось что-то изменить к лучшему.

Гор усадил нас с Литой в повозку. Ездового оленя я оставила тут, брат сам приведёт его домой. Хранитель уже собрался тронуть поводья, когда старейшина каким-то отчаянным рывком бросился вперёд. Остановившись рядом с Литой, он взял в ладони её маленькую ручку и посмотрел поверх плеча девочки на меня.

Г лаза его были безумные.

— Мамочка, — сдавленно пискнула Лита и, вырвав руку, прижалась ко мне. Я крепко обняла перепуганную девочку.

— Сирим, прошу вас, — сбивчиво заговорил старейшина. — Когда Лита подрастет, умоляю, отправьте её к нам. Мы для вас все сделаем. Дом ей справим, двор, лучших оленей. Что захочет — все её будет, хоть с края земли достану.

Лишь бы осталась!

— Я… я…

— Сирим не может дать вам такого обещания, — твёрдо сказал Гор. — Мы понимаем вашу нужду, но Хранитель сам выбирает род, когда приходит срок покидать верхний мир. И Сирим будет уважать решение дочери. Так же, как надлежит принимать его и вам.

— Да, конечно. Я понимаю, — старейшина покаянно опустил голову. — Простите меня, Сирим. Я не хотел напугать девочку.

— Я понимаю, — тихо ответила я. — Но Гор прав. Это решать не мне и не вам.

— Пусть приезжает, когда захочет. И вы тоже, Сирим. Вот, — мужчина раскрыл ладонь и я увидела красиво сплетенный шнурок, причудливая вязь из выдубленной кожи. — Это для Литы, у неё есть Благословение духов, я видел. Пусть возьмёт на добрую память.

Оторвавшись от моего подола, девочка несмело перегнулась через край повозки, принимая подарок. Старейшина не двигался, лишь смотрел на неё с грустью.

— Спасибо, — шепнула Лита.

— На здоровье, юная Хранительница. Надеюсь, ещё свидимся.

Повозка тронулась.

*

Гор умело правил своей упряжкой, и я полагала, что обратный путь будет для нас чуть ли не вдвое короче. И куда как увлекательнее. В отличие от моего немногословного брата, Гор всю дорогу рассказывал байки о жизни среди Медведей и своих путешествиях по серединному миру, а мы с Литой слушали, и то хихикали, то удивлялись. Под вечер девочка, утомленная дорогой, задремала, свернувшись на выстилавших скамью мягких шкурах, и я перебралась на козлы, поближе к старому Хранителю. От него веяло спокойствием и уверенной силой, и мне, особенно после утренней сцены со старейшиной, было это так нужно.

— Легко ли было выбрать род, которому решил стать Хранителем? — спросила я, украдкой поглядывая на Литу, трогательно дремавшую в глубине повозки, сжав в кулачке свое Благословение на кожаной нитке.

— Вовсе нет, — откликнулся Гор. — Раньше, конечно, было проще. В каждом роду уже жил свой Хранитель, и молодые дети Ворона могли провести несколько Зим, обучаясь у стариков. Но ты не волнуйся за Литу, она справится, когда настанет пора решать. Я это уже сейчас с уверенностью могу сказать.

— А из какого рода была твоя мать?

— Медведица. Но я к ним пошёл не поэтому. Приглянулись они мне, приняли как родного. Да и девчонка там одна была — ох! — Гор усмехнулся в седые усы. — Вот я и остался. Прожили мы с ней душа в душу до следующей Весны. Осенью, бывало, ещё матушка с отцом заглядывали, внуков побаловать. Славная была пора.

Я смотрела на его лёгкую, с едва ощутимой тенью грусти, улыбку, и гадала, какими были те, далёкие Зимы, разделявшие меня и Гора. Каким был тот далекий Курх, который навещал своих внуков, похожий на отца Литы и непохожий на мрачного Ворона, каким его помнила Айрын. Что изменило его?

— Что было потом? — спросила я, запоздало сообразив, что сижу, погруженная в свои мысли, а Гор смотрит на меня с добродушной хитринкой. — Извини.

— Ничего. Ты, когда улыбаешься, на матушку мою похожа. Я Зимних жен сердцем чую, вот и тебя сразу признал, как увидел. А что до жизни моей, так и рассказывать особо нечего. Погоревал, а к следующей Зиме уже новую жену в дом привёл. Сердце, оно ж не каменное. Потом, правда, все больше свататься в другие земли ездил. За столько Зим мне все Медведи уж, почитай, родней приходятся.

Я чуть заметно улыбнулась, представляя себе огромную семью этого великана. Я знала немногих Медведей и только теперь задумалась, отчего они всегда казались несколько выше ростом, нежели другие охотники.

— Ты скучаешь по старой жизни? — спросила я.

— Зачем? — искренне удивился Хранитель. — Теперь мой дом здесь, в серединном мире, среди моих Медведей. Большего счастья мне и не надо. Хотя, конечно, взглянул бы одним глазком на наш старый дом, но, думается, наверху давно все переменилось.

Лита, оживившись, перебралась ко мне из повозки и возбужденно зашептала на ухо:

— Мамочка, а давай деду Гора позовем в гости, — так и знала, что малышка только притворялась, что спит, чтобы лежать на шкурах позади нас, навострив ушки.

— Предложи ему сама, милая.

— Деда, а приходи к нам.

Гор усмехнулся.

— Приду, раз зовешь, сестричка-Ворона. Вот как научит тебя мама пироги с ягодами печь, так сразу и приду.

— Научишь? — тут же спросила Лита и, дождавшись утвердительного кивка, повернулась обратно к Гору. — А почему я тебе сестричка, деда?

— Потому что ты маленькая Ворона, а я старый Ворон.

— Курх принимал вас в род? — изумилась я.

— Конечно, — в свою очередь удивленно ответил Гор. Раньше всегда было принято именно так. Айрын осталась Неркой, как и некоторые из поздних детей, но я не знаю, почему так решила Уна и другие жены. Что до того, что меня Медведем кличут, так я с ними так давно, что они уж, верно, забыли, что я к их роду не принадлежу. Ну да я и не поправляю. Пусть так.

*

— Я понимаю, что это прозвучит жёстко, девочка, но серединному миру просто необходимы новые, молодые Хранители, — Лелеке-Рысь, миниатюрная старая женщина с абсолютно белой косой и тонкой, почти до костей иссушенной фигурой хмуро смотрела на меня из-под насупленных бровей. — И как можно скорее, пока те из нас, кто ещё живы, в состоянии их обучить.

Я только вздохнула. Им легко говорить.

— Сирим с трудом выносила и родила своего первого ребёнка, — возразила Айрын. Лита, сидевшая на коленях Гора, завозилась, понимая, что речь идёт о ней. — Как убедиться, что вторые роды пройдут удачно? Мы не можем рисковать и потерять ещё одну Зимнюю жену.

— Значит, будем наблюдать за ней день и ночь, если потребуется, от первой луны до самых родов.

— Как ты себе это представляешь, Рысь? Оставим её здесь, в серединном мире? — скептически выгнула бровь Айрын.

— Да, если потребуется, — отрезала Лелеке. — Я тоже могу остаться, чтобы помочь тебе. А род присмотрит за девочкой.

— А что же Курх? — задал вопрос Гор. — Вы забываете, что Зимний дух тоже имеет право голоса, сестры.

— Положение отчаянное, и не Ворону сейчас оспаривать наши решения.

Я слушала Хранительниц, и в душе против воли поднималась волна упрямого гнева. Какое право имели эти женщины распоряжаться мной, Литой и Курхом? Я чувствовала себя как тогда, перед родами Литы, когда Айни и Айрын тоже пытались решить мою дальнейшую судьбу так, словно моё участие в этом было вовсе не обязательно. Но я уже давно не была той маленькой, растерянной, брошенной девчонкой.

— Айрын, Лелеке, — мой голос был тихим, но обе Хранительницы тут же оборвали разговор, синхронно повернув головы в мою сторону. — Я понимаю, вы думаете о благе всех людей, населяющих наш край. Я видела, как тяжело живется тем, кто остается без помощи и защиты. Лита — будущая Хранительница, и я осознаю, что одной ей не справиться, и что мой долг Зимней жены — дать серединному миру как можно больше молодой крови Ворона, детей, способных прожить долгие Зимы и поделиться своей мудростью с теми, кто никогда не видел Весны или Лета.

Я ненадолго замолчала.

— Но превращать нас с Курхом в племенных животных я не позволю. Я хочу большую семью, хочу, чтобы у Литы появились братья и сестры, если боги подарят мне такой шанс. Но не заставляйте меня отказывать вам только потому, что вы ставите мне условия, которые я не могу принять.

— Может, тогда мне стоит обсудить этот вопрос с Вороном? — сощурила глаза Лелеке.

Я подумала о муже, о затаенном страхе, который видела в его глазах, когда нам выпадала редкая возможность разделить момент близости. Даже туман, коварный туман, способный поглотить любого смертного, казалось, пугал его меньше. Это печалило меня, но я не торопила ни себя, ни его. Представить себе, что будет, если Курху начнут выставлять условия, если предложат оставить нас с Литой в серединном мире, разрушая хрупкое счастье, что мне с таким трудом удалось выстроить… немыслимо.

И вовсе не так я представляла свой разговор с Хранителями, не об этом хотела узнать от мудрейших из людей, проживших не одну Зиму.

— Нет, — твердо ответила я. — Ни вам, ни кому-либо еще я не даю разрешения говорить об этом с Курхом. Я должна сделать это сама.

Гор хохотнул, и Лита удивленно взглянула на него, не понимая причины веселья.

— Верно говоришь, Сирим. Всему свой срок. А вы, старые, лучше б поддерживали девочку, чем Ворону вставлять палки в колеса.

Я благодарно улыбнулась Гору. Лелеке скривила губы.

— Никто не будет неволить тебя, девочка. Но помни, каким бы долгим тебе ни казалось Лето, оно проходит. И наступает Осень, а за ней и Зима. Сколько лун пройдет, прежде чем мы отыщем новую Зимнюю жену, которая продолжит то, что не успеешь сделать ты?

Вот теперь я, наконец, могла сказать то, что волновало меня более всего. То, ради чего я собрала здесь Хранителей, еще помнящих луны, проведенные в верхнем мире, помнящих своих матерей и иного, более молодого Курха, если так вообще можно было сказать о бессмертном духе-Вороне. Я глубоко вдохнула и сказала как можно четче, чтобы ни одно слово не было пропущено:

— Курх и я ищем способ, что позволит мне остаться в верхнем мире дольше срока, отпущенного смертной жене. И, кажется, у нас может получиться.

— Что? — изумленно выдохнула Лелеке. Она перевела взгляд на Айрын, словно искала у неё подтверждения моим словам, но Хранительница молчала, лицо её было непроницаемо.

Гор рассмеялся, широко и открыто.

— Умеешь ты удивить, девочка. А я-то, старый, думал, что долго живу на свете и повидал всякое. Но такое!

— Не вижу причин для веселья, — сухо ответила Лелеке. — Ты идёшь против воли богов, Зимняя жена. Это может стоить тебе жизни, которую ты, верно, не ценишь. Равно как и жизни всех нас, ибо вместо того, чтобы выполнять свой долг, тратишь себя на бесполезные мечтанья.

Слова Лелеке вызвали новую волну негодования. Я посмотрела на нее, с трудом скрывая неприязнь, и старая женщина не отвела взгляда, уверенная в своей правоте. В отличие от Гора и Айрын, Лелеке не вызывала у меня расположения и доверия. Но как бы ни была неприятна мне старая Хранительница, я не хотела открытого конфликта. Мне нужны были сведения о Зимних жёнах, и это стоило капельки терпения.

— Курх считает, что это возможно, — как можно более мягко сказала я в ответ.

— О, так это его идея? Тогда мне все ясно, не трать слов на бесполезные объяснения, девочка. В последние Зимы Ворон достаточно успешно сводит своих жен в могилу. Этот способ не лучше и не хуже прочих.

— Ворон изменился, Лелеке, — неожиданно возразила Айрын. — Даже я не могу этого не признавать. Ты сама видела нынешнюю Весну, а Лето сейчас одно из самых теплых и изобильных на моей памяти. Такого не было уже очень-очень давно. И я мечтаю, чтобы так оно и оставалось. Если для этого Сирим нужна наша помощь, я готова сделать все, что она попросит. Я не стану торопить их с детьми, если так нужно. И расскажу все, что слышала от матери про туман между мирами, если именно ради этого Зимняя жена собрала нас здесь.

Я благодарно улыбнулась Айрын. Хранительница повернулась ко мне и сказала вполголоса:

— Я видела вас у моего дома тогда, когда он привез ко мне тебя и Литу. Мне кажется, ты что-то переменила в нем, Сирим, и эти перемены к лучшему. Хотелось бы мне, чтобы он так же относился ко мне и братьям… ну да дело прошлое. Я действительно рада за вас и готова помочь тебе.

Хранительница Рысей неодобрительно сжала губы.

— Вряд ли ты найдешь в тумане то, что ищешь, девочка, — она покачала головой. — Но если я должна рассказать то, что знаю, то слушай. Моя мать погибла в тумане. Просто однажды ушла и не вернулась. Я тогда была ещё совсем девчонкой.

Я не нашлась, что ответить. Зов ли оборвал жизнь молодой жены? Или причина в другом?

— Простите меня, — сказала я тихо.

— Сирим говорит, что уже не раз заходила в туман. И смогла вернуться, — сказала Айрын, но Лелеке даже не повернула головы в ее сторону, продолжая неотрывно смотреть на меня.

— Ты так уверена в своих силах, девочка? Думаешь ускользнуть от смерти? Чего ты пытаешься добиться?

— Я просто хочу быть с теми, кого я люблю, так долго, как это возможно.

— Я не могу указывать тебе, как поступать. Но не повторяй ошибок, что уже были совершены до тебя. Не позволяй Зимнему духу смутить твой разум пустыми обещаниями. Проживи отпущенный тебе срок, роди новых Хранителей. И не стремись к большему.

Что-то в словах Лелеке смущало меня, не давало покоя. Почему она всякий раз упоминает отца, когда речь заходит о тумане и Зимних женах?

Я все же решилась задать вопрос, кровью стучавший в висках. Какая-то часть меня не желала знать об этом, не хотела слышать обвинений от этой маленькой ссохшейся старой женщины, пусть даже у каждого своя правда. Я глубоко вздохнула, уговаривая себя не поддаваться страхам.

— Вы вините в этом Курха?

На этот раз старая Хранительница не торопилась с ответом.

— Да, — наконец, сказала она после долгого молчания. — Да, я виню его.

Он был сам не свой после смерти предыдущей Зимней жены.

— Она говорит про Инари, — пояснил Гор, увидев моё замешательство.

Делеке кивнула и продолжила:

— Да, Инари-Лисица. Слухи ходили, она тоже пыталась обмануть Зов. И что в итоге? Смерть забрала её так же, как и прочих. А туман, — добавила она зло и горько, — туман взамен нашел себе другую жертву.

На несколько мгновений дом Айрын погрузился в тяжелую, скорбную тишину. Хранительница Рысей вздохнула и продолжила:

— Моя мать любила Зимнего духа, и, думаю, она тоже была ему небезразлична. Но тогда искать его любви было все равно, что сражаться с призраком. Тенью женщины, которую моя мать никогда не знала, никогда не видела, живущую лишь в воспоминаниях Курха-Ворона. Наверное, он так и не смог отпустить свою Лисицу.

— Весна после гибели Инари была скупа на тепло, — подтвердил Гор. — И Лето, короткое, дождливое, оборвалось новой Долгой Зимой. Твое Лето, теплое, плодородное, напоминает мне о моей молодости, первых Зимах и Веснах среди Медведей. И оно совершенно не похоже ни на тот иссушающий зной, что терзал наш край, когда Инари была Зимней женой, ни на все последующие, — Гор вздохнул, погладив Литу по волосам. — Иногда я думаю, что Инари многое изменила в размеренном течении жизни серединного мира. Но разобраться в этом не сможет никто, кроме самого Курха. И тебя, Сирим.

*

— Тебе нужно навестить Уго, — сказала Айрын после того, как Гор и Лелеке ушли в дом старейшины, где они оба жили, пока гостили у Нерок.

Лита играла с оленем, которого Гор признал своей детской игрушкой, сделанной когда-то для него отцом. Старый Хранитель помнил даже тот самый скол, полученный тогда, мальчику вздумалось прокатиться на нем со скользкого после дождя глинистого пригорка, наслушавшись рассказов матери о Зиме и санках. Маленький Гор отделался синяками и ссадинами, а я, придав своему лицу самое строгое и серьезное выражение, на которое была способна, запретила пересказывать эту историю Лите. Во избежание. Гор, с трудом сдерживая приступы смеха — я, невысокая и худая, верно, потешно смотрелась, грозно глядя снизу вверх на крепко сбитого великана, — пообещал, что если Лита и узнает эту историю, то точно не от него.

Разговор с Хранителями дал пищу для размышлений. И не только мне. Дети Курха редко общались между собой, встречаясь только Долгими Зимами, когда надо было искать новую Зимнюю жену, да изредка обмениваясь знаниями, если кто-то из них к новой Весне забывал нужное соцветие для отвара против лихорадки или правильные узлы для силков на зайца. А в последние Зимы, изрядно постаревшие, они и вовсе перестали покидать границ родовых земель без крайней на то необходимости.

Теперь же, сидя друг напротив друга и воскрешая в памяти детали их детства и многие Зимы, что они прожили в серединном мире, Айрын, Лелеке и Гор видели то, что раньше скрывалось от глаз. То, как за теплым Летом Уны, которую с нежностью вспоминала и Айрын и сам Курх, последовала холодная и снежная Зима, которая долго не хотела уступать Весне, даже спустя многие луны после совершения брачного обряда. Какими тяжелыми были две Зимы, последовавшие за внезапной смертью Руты, после которой Зимние жены больше не приносили духу-Ворону новых детей.

Связь между серединным миром и чувствами Курха раскрывалась перед нами с каждым произнесенным словом, и я чувствовала укол стыда, словно бы проникала слишком глубоко в то, что муж предпочел бы спрятать куда дальше, чем сундуки с приданным. В сухом перечислении женских имен и воспоминаниях о затяжных дождях и скупом солнце читалось нечто куда большее — боль ледяного сердца, обреченного таять и вновь покрываться твердой морозной коркой, запечатывая новые раны. Чем изобильнее Лето, тем злее потом Зима.

И во всей картине, разворачивающейся перед нашими мысленными взорами, во всем узоре, что боги плели из жизней людей и духов, лишь одна нить выделялась ярче других.

— Я согласна, — ответила я Айрын. — Если кто-то и может рассказать мне об Инари, то это Уго. Я должна понять, почему все пошло не так.

Хранительница вздохнула.

— Ох, Сирим, девочка, тяжелое бремя боги возложили на твои плечи. Но твое Лето действительно не такое, как многие и многие до него. Курх изменился. Я готова поверить, что сейчас он действительно любит. И, сдается мне, если ты уйдешь так же, как Инари до тебя, наш край ждет незавидная участь.

— Я понимаю.

Хранительница коротко кивнула мне и вышла. Лита, поняв, что очередной скучный взрослый разговор закончен, перебралась ко мне на кровать.

— Мама, а что хочет бабушка Нерка? — спросила она, прижимаясь ко мне.

— Она говорит, что нам надо поехать в другое место и навестить еще одного Хранителя. Но для этого надо дождаться твоего папу.

Услышав заветное слово, Лита встрепенулась.

— А когда папа вернется?

— Скоро, милая.

*

Сквозь сон я услышала восторженный писк Литы и ее торопливые шаги, хлопание двери. Я дала себе еще несколько мгновений, прежде чем встать, когда почувствовала, что кровать скрипнула под весом севшего рядом со мной человека, и теплые пальцы очертили контур моего лица.

— Курх! — я распахнула глаза.

Он сидел рядом и смотрел на меня с довольной улыбкой, одной рукой убирая с моего лба выбившиеся из косы прядки, а другой удерживая Литу, висевшую у него на шее. Я заключила их обоих в объятия, вдыхая родной запах, чувствуя щекой мягкость плаща и чуть колкие вороньи перья оторочки.

— Я скучал, — шепнул он мне, щекоча дыханием ухо.

— Я тоже, — тут же заявила Лита, требуя отцовского внимания. — Я маму берегла, а еще мы познакомились с дедой Гором и я учила рыб искать грибы. А ты теперь починишь моего олешка?

Курх вопросительно покосился на меня.

— Гор здесь? — удивленно спросил он. Я заметила, что о сыне он говорит чуть охотнее, чем раньше об Айрын.

Я вкратце пересказала Курху события последней луны, не вдаваясь в подробности наших разговоров с Хранителями. Говорить с Курхом об Инари и тех выводах, к которым мы пришли, казалось неправильным. Как знать, может, рана, оставленная Лисицей, все еще зажила не до конца и мне, честно признаться, не хотелось портить момент встречи воспоминаниями о прошлом.

— Так вот, каким рыбам ты рассказывала про грибы, моя хорошая, — хохотнул Курх, когда Лита, перебив меня, поведала ему про Форелей и пленочку, а также предъявила свой камень и подаренный шнурок. Искоса взглянув в мою сторону, Курх покачал головой, неодобрительно, но без раздражения. Я виновато улыбнулась, показывая, что раскаиваюсь в почти нарушенном обещании. — Ты молодец, Лита. Я тобой горжусь. Проси, что хочешь.

— Олешку! — повторила девочка. — Сейчас!

— Ничего не поделаешь, придется идти, — Курх отпустил меня с видимым сожалением и поднялся на ноги. Лита вертелась волчком, таща отца за руку в сторону двора. — У нас еще будет время поговорить.

Я наскоро оделась и вышла во двор. Курх замешивал клейкую пасту, а Лите было поручено отполировать трещину, когда он закончит, и сейчас девочка с интересом вертела в руках шершавую шкурку. Я смотрела за их совместной работой с легкой улыбкой, и на душе, после всех мыслей и волнений последних дней, было, наконец, спокойно.

Гор подошел со стороны селенья и остановился рядом.

— Прекрасная картина, — сказал он вполголоса. — Навевает воспоминания.

— Когда-то он был таким же? — спросила я.

— Да, наверное. По крайней мере, таким я его помню.

— Не хочешь подойти поздороваться? Я говорила ему о тебе и, мне кажется, Курх будет рад тебя видеть.

Великан чуть покачал головой.

— Пусть побудут вместе. Я не спешу.

Курх, заметив нас, приглашающе помахал рукой. Чуть помедлив, Гор направился к Зимнему духу и девочке, я же осталась стоять.

— Здравствуй, отец, — Гор наклонил голову, приветствуя Курха.

Странно было представлять, что седой старик, стоявший только что рядом со мной, приходится сыном молодому мужчине с гладким, без единой морщинки лицом и чёрными густыми волосами. Но меж тем в присутствии Курха чувствовалось в Горе что-то мальчишеское, тогда как агатовые глаза Ворона выдавали в нем бессмертного духа, более древнего, чем наш серединный мир.

Курх сдержанно и немного неловко улыбнулся, словно не мог враз подыскать тему для разговора. Но, тем не менее, я оказалась права: он действительно был рад видеть сына.

— Хочешь помочь? — предложил он, наконец. И, хоть и было совершенно понятно, что никакой помощи Курху и Лите не требовалось, Гор кивнул и устроился рядом с ними.

— Хорошая вышла игрушка, правда, отец? Столько Зим прошло, а она почти как новая.

— Сказать по правде, я удивлён, — хмыкнул Курх. — Ты был тем ещё сорванцом.

— Правда, папа? — спросила Лита, её распахнутые глаза сияли от любопытства.

— Уж точно побольше тебя, сестренка-Ворона.

Я вполуха слушала их беспечную болтовню.

Во дворе показалась Айрын, возвращавшаяся из селенья с кувшином молока, подошла ко мне и, проследив направление моего взгляда, потрясенно замерла, увидев мужчин и девочку.

— Я уже не уверена, что это мой отец, — пробормотала она себе под нос.

И мне показалось, что вот он — момент, который я не должна упускать.

— Лита, наверное, не отказалась бы сейчас от глотка молока, — мягко сказала я Хранительнице. Та вздрогнула от неожиданности.

— Я… я не знаю, — на лице Айрын, обычно собранной и решительной, читалась растерянность.

— Пожалуйста, — попросила я.

И она пошла.

Увидев приближающуюся старую женщину, Курх отвлекся от работы. На мгновение брови его нахмурились, но затем лицо снова приобрело расслабленное выражение. Он что-то сказал вполголоса, и Хранительница протянула ему кувшин.

— Мамочка, иди к нам! — закричала Лита, выглядывая из-за широкой спины Гора. — Бабушка Нерка принесла молока.

Мы передавали кувшин из рук в руки, и, пока сохла паста, Гор рассказывал одну за одной забавные истории. Краем глаза я заметила, что с крыльца дома Айрын за нами наблюдает Лелеке. Старая Хранительница не решилась подойти, отрицательно покачав головой в ответ на мой просительный взгляд. Но она была здесь — и пока что довольно и этого.

— Лита, — заговорщически произнес Курх, знаком показывая ей сесть ближе. — А хочешь, я расскажу тебе, откуда у твоего оленя в копытце трещина?

Он зашептал что-то девочке на ухо. Лита хихикала в кулачок. Чувствуя, что эти двое сейчас прибавят мне головной боли, я предостерегающе окликнула мужа.

— Курх, ты не мог бы…

Айрын непонимающе взглянула на меня. Гор громко захохотал, стуча ладонью по своему колену.

— Мама, а что такое санки?

*

Когда Гор сквозь смех поведал присутствующим детали нашего разговора, смеялись уже все, кроме меня. Я переводила возмущённый взгляд с одного Хранителя на другого, а затем на мужа, но мой сердитый вид, казалось, только подстегивал веселье.

— Курх, — сказала я строго, — давай отойдем ненадолго. Надо поговорить.

Без лишних вопросов он отложил в сторону подсыхающего оленя и вручил шкурку в руки Литы, попросив Гора показать девочке, как шлифовать деревяшку. Поднявшись с земли, он проследовал за мной за угол дома.

— Курх, пожалуйста, не рассказывай Лите всякие опасные проделки, потому что я…

Он не дал мне договорить самым действенным из возможных способов — прижав к бревенчатой стене и поцеловав, стоило нам только скрыться за поворотом от глаз Хранителей и Литы. Меня бросило в жар, мысли, глупые и ненужные, враз выветрились. Миг — и я уже сама обняла его, руки нырнули под рубашку, чтобы прикоснуться к сильному горячему телу.

— Это ты здорово придумала, — тяжело, прерывисто дыша пробормотал Курх, и я, застигнутая врасплох этим порывом, не сразу поняла, что он говорит о том, что мы, наконец-то, остались одни.

А ведь, действительно, хорошо вышло.

— Я скучал, — вновь шепнул мне Курх, и на этот раз слова его звучали так, что низ живота свело, словно судорогой. Курх чуть прикусил мочку уха, и я с трудом сдержала стон. Руки его ласкали мою спину и плечи, поглаживали грудь. Прижимаясь к мужу, я чувствовала твердость и силу его желания. Жар в теле был почти нестерпим.

— С другой стороны дома амбар. Айрын не запирает, — сказала я. Голову туманила сладкая истома. Не разнимая объятий, мы метнулись туда и прошмыгнули в приоткрытую дверь.

Сквозь неширокие щели в амбар проникали косые лучи света, рассекавшие приятный полумрак. Пахло сочной свежескошенной травой и Летом. Курх бросил плащ поверх одного из стогов, и я легла на него, торопливо освобождаясь от платья и рубахи, чувствуя под собой мягкий мех и хрустящие стебли, а рядом с собой — своего мужа, без которого — страшно, невозможно представить — провела почти целую луну.

Он содрал с себя рубашку, и я залюбовалась его телом, расчерченным солнечными полосами, почти задыхаясь от восхищения и предвкушения.

— Я скучала, — шепнула я, притягивая его ближе.

Все кончилось быстро — мы оба слишком хотели этой близости, чтобы хоть как-то растянуть удовольствие. Курх уткнулся носом в мои растрепанные волосы, а я отдыхала в кольце его рук.

— Как думаешь, — спросил Курх, чуть приподнимаясь, — они нас долго не хватятся?

— Думаю, мы можем позволить себе ещё… Ох!

Мы привели себя в порядок и вышли из-за дома, старательно делая вид, что только что закончили беседу. Лита, поглощённая шлифовкой, заметила нас чуть позже Хранителей. Гор посмотрел на меня с хитрым прищуром.

— Как прошёл разговор? — спросил он как можно более невинным тоном.

— Сирим меня убедила, — Курх поднял руки, словно сдаваясь на милость победителя. — Так что больше никаких рискованных затей. Если Лита захочет кататься, я лучше подарю ей олененка.

— Или братика, — вдруг вставила Лита. — Бабушка Нерка говорила, что мне нужен братик. Можно старшего?

Глядя на наши враз покрасневшие лица, Айрын поперхнулась молоком.

*

Мое желание встретиться с Уго не вызвало у Курха особого воодушевления, но возражать он не стал. То, что разговор должен был пойти про Инари, дух знал, и я втайне надеялась, что Курх предпочтет сам рассказать мне что-нибудь. Это было бы не менее — если не более — значимо, чем поездка к Волкам. Но Курх не сказал ни слова.

Мы отправились на рассвете. Айрын, Гор и даже Лелеке вышли проводить нас. Лита взяла с отца обещание навестить старого Хранителя, когда он вернется к своим медведям. Лелеке тоже собиралась обратно. Она предложила свою помощь, когда я вновь окажусь в тягости, и я отказалась, нутром чувствуя, что это простая дань вежливости. Старая женщина сухо кивнула. Айрын дала слово, что проследит за всем сама и пошлет за Рысью в случае нужды. Все мы втроем надеялись, что такое вмешательство не понадобится.

— Я буду ждать тебя, девочка, — вполголоса сказала Айрын. — Не обязательно прямо сейчас, но я буду здесь, когда тебе понадоблюсь. Только постарайся… — она не закончила, увидев, что Курх внимательно смотрит на нас. Я кивнула, показывая, что ей не обязательно продолжать.

Всего шаг — и мы уже стояли на незнакомой земле, каменистой, поросшей слоем тонкого мха. Я обернулась на тотемный столб рода за моей спиной. Волки.

Двое мужчин, гревшихся у костра неподалеку, увидев нас, тут же вскочили на ноги. Они почтительно поклонились сначала Курху с Литой на руках, а затем мне.

— Хранитель Уго чувствовал, что вы появитесь, — сказал один. — Велел кому-то всегда быть наготове. Для нас большая честь приветствовать Зимнего духа и его жену.

Нас провели в низкую, крепко сбитую избу с покрытой мхом крышей. Мужчины встали по обеим сторонам от двери, пропуская нас внутрь. Даже мне, невысокой, пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой, а Курх вообще согнулся почти по пояс. Одна Лита без особых проблем прошмыгнула в дверь и замерла, не решаясь пройти дальше.

Мы замерли в пятачке света, бившего из открытой двери, пока глаза привыкали к полумраку дома Хранителя. По углам его стояли резные сундуки, на столе сиротливо жались друг к другу несколько горшков. Всюду, где только можно было разглядеть, под низкими сводами, свисая почти до самого пола, были привязаны всевозможные пучки сушащихся трав. У дальней стены белела закопченная печь.

В глубине дома на неширокой резной кровати лежал мужчина, по пояс укрытый медвежьей шкурой. Так же, как и Гор, он чем-то неуловимо напоминал Курха, но черты его были мельче, острее, и сам он казался тонким, хрупким. Если в немолодом Хранителе Медведей чувствовалась жизнь и сила, то Уго казался бледной тенью Зимнего духа. Его длинные седые волосы были убраны в замысловатую косу, а руки сложены на животе. Он почти не шевелился, лишь размеренно поднималась и опускалась грудь, давая понять, что старик еще жив.

Курх и Лита так и остались стоять у двери, я же несмело двинулась к Хранителю. Услышав мои шаги, старик повернулся в кровати, приподнимаясь на локте. Он поднял голову, и я увидела его глаза — белые, пустые, с мутно-серым контуром зрачков. Уго был слеп.

Мужчина похлопал по краешку кровати, знаком показывая мне сесть. Я опустилась рядом с ним и, повинуясь порыву, прикоснулась к его морщинистой руке, лежащей поверх медвежьей шкуры, заключая ее в свои ладони. Кожа Уго была теплая, гладкая. Он потянулся вперед, и я позволила ему коснуться своего лица. Тонкие пальцы обвели контур скул, пригладили волосы. А затем Уго повернул ко мне свое лицо и тихим, прерывистым шепотом выдохнул одно слово:

— Мама?

*

За моей спиной полувсхлипнул-полувздохнул Курх.

— Хранитель Уго, я Сирии, Зимняя жена из рода Нерок, — торопливо сказала я. Рука на моей щеке замерла на мгновение и снова едва ощутимыми касаниями пробежалась по лицу. Старик чуть разочарованно вздохнул, вновь возвращая руку на шкуру.

— Да, пожалуй. Да. Сирим. Я слышал о тебе, Зимняя жена. И ждал твоего появления. Кого ты привела с собой?

— Это Лита, моя дочь, и Курх-Ворон.

— Отец? — Хранитель невидяще обернулся в сторону порога.

— Я здесь, Уго, — Курх подал голос от дверей, не решаясь, однако, приблизиться. Старик, криво улыбнувшись, откинулся на подушки.

— Я удивлен, что ты пришел ко мне. Думаю, мне недолго осталось. И, значит, довелось таки, — он осекся, словно собиравшись сказать «увидеть», но в последний момент вспомнив о своем недуге, — встретиться с тобой перед смертью.

— Прости, — сдавленно сказал Курх. — Я…

— Пустое, отец, — отмахнулся Уго. — Я не нуждаюсь в оправданиях. Да и, думается мне, вы здесь не за этим. Говорите, что привело вас ко мне.

— Мне бы хотелось услышать о вашей матери, Инари.

— Не при нем, — резко ответил старик, указав на Курха. — Я готов разговаривать только с тобой, Зимняя жена. Потом — если захочу — попрошу тебя позвать отца или сестру. Но сейчас они должны уйти.

Я хотела было возразить, выспросить причины, но муж едва заметно покачал головой и направился к выходу, забирая Литу. Когда за ними закрылась дверь, я вновь повернулась к Хранителю.

— Они ушли, — сказала я чуть резче, чем хотела. Уго усмехнулся.

— Давно я не чувствовал такую привязанность к Ворону и его потомству. Неужели и вправду в этот раз Весна была настоящей? Наша-то Рута так и не смогла достучаться до ледяного сердца. Все больше боялась да злилась на свою судьбу Зимней невесты. На нее тут парнишка заглядывался… но что поделаешь. Разве спорят с богами и духами?

Выплюнув последнюю фразу, старик закашлялся, а мне подумалось, что у бедняжки Руты не было ни единого шанса. Как бы я относилась к мужу-Ворону, реши Айрын рассказать мне, несмышленой девчонке, о холодности и равнодушии Зимнего духа, о погибших женах, детях, не знавших отцовской любви. Смогла бы я, с детства впитав страхи и боль Хранительницы, поверить, что ледяная стена может дать трещину? Вот и Рута, напуганная, несчастная, скрыла от мужа свой недуг, обрекая себя на смерть.

В доме было темно и тихо. Сумеречный свет, падавший из единственного занавешенного окошка, едва очерчивал фигуру старика, приподнявшегося в кровати. В темноте, отрезанная от звуков и красок внешнего мира, я ощущала, как чувства мои обострились, и негромкая речь Хранителя врезалась в память, словно перенося меня в то далекое знойное Лето, когда Зимний дух впервые страстно и безоглядно влюбился в девушку из серединного мира, нареченную его невестой.

— Моя мать стала Зимней женой очень рано, и двухсот лун не прошло с ее рождения. Хранитель Лис признал ее сразу же, как только она вошла в пору взросления, и почти сразу же провел обряд, не дожидаясь подтверждения от других детей Ворона. Инари была прелестна и знала об этом. Я помню ее настоящей красавицей: длинные косы, глаза, чуть раскосые, почти той же густой черноты, что и у Зимнего духа, гладкая кожа, точеная талия, сохранившаяся даже после родов, тонкие руки. Во всем серединном мире я не встречал никого, похожего на нее, кроме, разве что, Дары, но и та не во всем унаследовала совершенную красоту матери. Нечего и говорить, что в ту пору, когда Инари была юна и свежа, Курх-Ворон потерял голову, только увидев невесту, ждущую у тотемного столба.

Меня кольнула легкая зависть, но я спрятала ее как можно глубже и продолжила слушать рассказ Уго.

— Нежное сердце Инари откликнулось на любовь Зимнего духа со всей пылкостью юности. Наступила быстротечная Весна, а за ней и Лето. Курх каждое мгновение старался проводить с ней, да Инари и сама не отпускала его далеко от себя. По словам старого Хранителя Волков, моего наставника, в серединных землях в ту пору было неспокойно. Но молитвы не достигали ушей духа-Ворона. Инари была его единственной заботой, его счастьем, его миром. А ее никогда не волновало ничего, кроме себя. Быть может, они так бы и продолжили жить в своем маленьком уголке лишь для них двоих, упиваясь взаимной страстью, не случись неизбежного. Появился я.

Уго вздохнул.

— Инари тяжело вынашивала ребенка. Она не рассказывала мне об этом, но, думается, все происходило так же, как с моей сестрой. Курх день и ночь сидел у ее кровати, исполнял любые желания, а, когда наступил срок, отнес к лучшей в серединном мире повитухе. И все равно она выжила лишь чудом.

И тогда пришел он. Страх. Инари боялась умереть. А Курх, как мне кажется, впервые по-настоящему понял, что такое потерять того, кому отдал свое сердце без остатка.

Я вздрогнула, вспоминая Курха в полутемной бане, Курха в тумане, Курха, сидящего подле меня в доме Хранительницы и говорящего о страхе и бремени бессмертной души. Я не хотела терять его, не хотела уходить. Но я прекрасно помнила как, поддавшись панике, оказалась бессильна перед Зовом. Не в этом ли заключалась причина, по которой Инари не смогла противостоять ему?

— Курх оберегал ее от всего. Окружил ее заботой, словно защитным коконом. Мне, а после и сестре, в нем, конечно, не было места. Отец едва замечал нас. Конечно, ведь нам предстоит прожить долгие Зимы, тогда как жизнь человека коротка и хрупка. Инари с трудом пережила роды — Курх стал делать все, чтобы предотвратить появление новых детей. Инари захотела девочку, малышку, похожую на нее — Курх согласился и на это. Во время родов сестры Инари слышала Зов. Негромкий, далекий. Предназначавшийся не ей. Она рассказала обо всем мужу. А после они решили изучить туман, отыскать лазейку, которая даст ей возможность избежать губительного притяжения. Я думаю, дальнейшее тебе известно, Зимняя жена. Моя мать погибла в самом расцвете своих сил и красоты, а отец, кажется, так и не оправился от этой потери. Засушливое Лето сменилось Зимой, которой не было равных по свирепости. Мы нашли невесту в роде Рысей, но Курх-Ворон не явился на зов, ни в первый раз, ни в десятый. Лишь когда мы почти потеряли надежду, он спустился в серединный мир и согласился провести обряд.

Меня охватил ужас. Никогда, ни при каких условиях не хотела я походить на Лисицу, чья жизнь и смерть отразились на всем серединном мире, изменив его на многие-многие Зимы. Предостережения Аки и Айрын стучали в висках гулкими барабанами.

— Хочешь ли ты услышать еще что-то, Зимняя жена?

Я с трудом вынырнула из омута липких, удушающих мыслей.

— Да. Мне нужно знать больше о тумане между мирами. Чему Курх учил свою жену? Чего ей удалось достичь?

Уго задумался, невидяще глядя в пустоту.

— Инари умела входить в туман по собственному желанию и пребывать в нем сколь угодно долго. Мне кажется, Курх-Ворон пытался научить ее спускаться в серединный мир, но вряд ли они преуспели в этом. Жизнь матери оборвалась внезапно, и уход вряд ли был легким. На отца потом было страшно смотреть. Я сам попросил его оставить нас с сестрой у старого Волка, и после этого не видел Зимнего духа до брачного обряда Руты.

Недостающие кусочки головоломки вставали на свои места. Инари действительно изменила серединный мир, изменила Курха. Забытый долг, редко рождающиеся дети, Зимы, все более долгие и жестокие.

Нужно было прекратить все это, во что бы то ни стало.

Хранитель Уго коротко вздохнул.

— Я устал и хочу остаться один. Все это… не доставляет мне радости. У тебя остались еще вопросы, Зимняя жена?

— Да, — я ненадолго замолчала, но после все же решилась спросить. — Чей Зов услышала Инари во время родов?

— Ни отец, ни мать никогда не говорили об этом. Но я, кажется, догадываюсь, — тихо проговорил Уго. И не добавил больше ни слова.

Я вышла наружу, и это было словно возвращение в настоящий мир из сумрака прошлого. Щурясь от яркого солнечного света, я разглядела стоящих неподалеку от дома Хранителя Литу и Курха. Они разговаривали с высоким мужчиной, в котором я с удивлением узнала Аки. А потом увидела, что оба духа непривычно серьезны, и даже Лита не лезет с объятиями к самонареченному дядюшке.

— Здравствуй, маленькая жена, — сказал Волчий Пастырь без тени улыбки. — Не ожидал увидеть вас здесь. Пришлось изрядно побегать, прежде чем я отыскал ваше маленькое семейство.

— Аки, что-то случилось? — спросила я взволнованно.

— Да, — не стал скрывать он. — Айни умирает.

*

Я с трудом узнала место, где когда-то жила среди Стаи. Залитые солнцем поляны были усеяны яркими цветами и высокой травой, под ветвями кустов возились волчата, а взрослые волки, парами и группами, возились с добычей, устраивали логова в неглубоких пещерах или просто отдыхали, разлегшись на прогретых камнях.

Айни в компании волчонка-подростка лежала около входа в их с Аки пещеру. Я поразилась, насколько сильно седина выбелила ее серую шубу, и с запоздалым раскаянием поняла, как же долго не видела ее, поглощенная своими заботами.

Лита вырвалась из рук Курха и побежала к волчице, зарываясь лицом в теплую шерсть.

— Осторожнее! — испуганно воскликнул волчонок, вскакивая на лапы.

Айни повалилась на бок и со смехом лизнула в нос сначала волчонка, а

затем девочку.

— Как же ты выросла, птичка! — сказала она и, бросив взгляд поверх головы Литы, лукаво посмотрела на нас. — Идите сюда.

Курх остался стоять рядом с Аки, а я присела рядом с Айни и детьми.

— Айни… — начала я виновато, но волчица перебила меня, не дав закончить.

— Глупости, малышка, — сказала она, улыбаясь знакомой широкой улыбкой. — Я довольна, что Аки успел найти вас, и мне радостно видеть тебя такой счастливой. Ведь правда, когда ты была в Стае в последний раз, сложно было и представить, как все повернется. А теперь — только погляди…

Она куснула волчонка за ухо, и он смущенно отвернулся.

— Мама…

Я вдруг поняла, что знаю его.

— Тар, это ты? — воскликнула я удивленно.

Волчонок кивнул. Айни, прищурившись, посмотрела на сына.

— А знаешь, кто эта девочка, милый? — спросила она с улыбкой. — Помнишь, ты обещал Сирим, что будешь беречь ее малыша? Так вот, познакомься с Литой.

— Девчонка? — Тар от неожиданности сел на задние лапы.

— Я никогда и не говорила, что родится мальчик. Впрочем, — Айни хитро взглянула на меня, но тут же продолжила, обращаясь к Лите. — Птичка, это Тар, твой новый старший братик.

Лита взвизгнула — я мысленно поблагодарила Айрын за ее навязчивые идеи — и повисла на шее волчонка, опрокидывая того навзничь. Мы посмеивались, наблюдая за их возней.

В конце концов, Тар увел девочку смотреть волчье лежбище, а мы с Айни остались вдвоем. Волчица устало положила голову мне на колени. Я поглядела на нее сверху вниз, и слезы подступили к глазам.

— Ох, Айни, что я могу для тебя сделать?

— Сделать? — рассмеялась она. — Ты сделала более чем достаточно, малышка. Благодаря тебе мне довелось увидеть настоящее Лето, разве можно желать большего. Я вырастила здоровых и крепких щенков, охотилась бок о бок с братьями и любила лучшего из Волков. Ни о едином дне я не жалею. И раз пришел мой срок отправляться в Последнюю охоту — пусть она будет удачной.

Она лизнула мою руку и устроилась поудобнее, погружаясь в дремоту. Я гладила ее по спине, стараясь как можно меньше шевелиться, чтобы не нарушить ее хрупкий сон.

*

— Не позволяй страху завладеть тобой, оставайся собранной, не теряй концентрации. Прислушивайся к каждому звуку. Зов не будет сильно воздействовать на тебя, поскольку он предназначен другой, — Аки едва слышно вздохнул, — но ты сможешь почувствовать его, распознать. Это должно помочь.

Я кивнула, кусая губы, чтобы не разреветься. Голос Аки был ровным и тихим, и сам он, несмотря ни на что, казалось, сохранял полное, чуть отрешенное спокойствие. Только глаза выдавали, что чувствовал он куда больше, чем показывал. Мне же хотелось кричать, захлебываясь слезами, или сжаться в комок в надежных объятиях Курха, или вцепиться в Айни и отогнать от неё любого — хоть бога, хоть духа — кто только посмеет приблизиться, чтобы отнять её у нас, потому что это было… Ожидаемо. Закономерно. Частью течения жизни. Я глубоко вдохнула, а затем медленномедленно выдохнула, стараясь унять нервную дрожь в руках. Если Аки может, у меня тоже получится.

— Умница, — чуть улыбнулся Волчий Пастырь. — Ворон проведёт тебя так, что ты сможешь нас видеть. И, Сирим, хоть сейчас ты неплохо владеешь собой в тумане, на этот раз не отходи от Курха, хорошо? — я кивнула. — А теперь иди. Мне надо… попрощаться.

Курх ждал меня у края поляны. Литы рядом не было, но я знала, что среди волков, принявших нас когда-то в свою Стаю, с ней ничего не случится. К тому же, скорее всего, девочка была с Таром.

— Пора, — негромко проговорил он. — Я чувствую, что срок её жизни подходит к концу. Ты готова, Сирим? Помни, ты не обязана…

Я взяла его под руку.

— Я знаю. Пойдём.

Миг — и мы пересекли незримую завесу, оказавшись посреди серо-серебристой пустоты. Я постаралась взять себя в руки, задвинуть страх и лишние мысли на краешек сознания. Я думала лишь об Айни. Мне нужно было узнать, каким будет Зов тумана, ощутить приближение волчицы.

И тут я услышала ее. Музыку, тихую, как перезвон колокольцев оленьей упряжки, который раздается где-то вдалеке. Словно серебристые льдинки, сталкиваясь друг с другом, звенели на разные лады. Динь-дон, иди к нам, и мы даруем усталой душе отдохновение, а изношенному сердцу — покой.

Мне было больно терять Айни. Мне было страшно думать о том, что когда-то и я могу вот так же покинуть Литу и Курха, и страшно было осознавать, как легко поддаться Зову, даже если твой срок неблизок. Слишком заманчивы были обещания, слишком просто было раствориться в этих звенящих переливах.

Вдох, выдох.

Я почувствовала, как медленно ко мне возвращаются ощущения собственного тела. Холод тумана, тепло напряженных рук Курха, как будто дух боялся, что я могу исчезнуть вслед за волчицей. Цепкая хватка Зова отступила, давая возможность дышать свободно. Я закрыла и открыла глаза, и увидела Аки, в волчьей форме, стоящего в нескольких шагах от нас.

Поймав мой взгляд, он коротко кивнул.

Я заметила, как туман словно бы обретал форму, уплотнялся, пока перед Волчьим Пастырем не возникла Айни. Волчица выглядела так же, как всегда — и все же неуловимо иначе. Красивая, грациозная, с лоснящейся шерстью, темной, без проблесков седины.

Аки подошел к ней и потерся лбом о ее шею, даря последнюю ласку. Айни благодарно лизнула его в нос.

— Они здесь? — спросила она негромко.

— Да.

— Где?

Аки мотнул головой. Айни повернулась в нужном направлении. Ее невидящий взгляд блуждал по туману.

— Прощай, малышка, — она тепло улыбнулась в пустоту. — Береги ее, Ворон.

Я тоже улыбнулась ей в ответ, пусть она и не могла увидеть этого. Курх крепче прижал меня к себе, укрывая плащом.

— Прощай, волчица, — прошептала я. — Хорошей охоты.

Айни отвернулась от нас, и они с Аки одним прыжком скрылись из виду, растворились в густом тумане. Не задерживаясь ни одного лишнего мгновения, Курх вернул нас обратно.

— Я слышала его, — прошептала я. — Зов. Я слышала. Мне хотелось уйти вместе с ней, но я смогла сдержаться.

— Ты молодец, девочка моя. Ты справилась. Теперь можешь… выпустить все наружу.

Курх гладил меня по волосам, прижимая к себе, и от этой нехитрой ласки запруда, что я возвела между собой и своими чувствами, треснула и рухнула, увлекая меня за собой. Я забилась в рыданиях, но Курх держал крепко, не разжимая объятий, и шептал что-то, я не разбирала слов. Я плакала, пока не выбилась из сил, и только руки мужа поддерживали меня, не давая упасть.

Сквозь слёзы я увидела, как появился Аки. Мне хотелось ему что-то сказать, но связных слов не выходило.

— Пожалуйста, приведи Литу, — попросил Курх.

Аки кивнул и скрылся из виду.

Лита тоже плакала, возможно, не до конца понимая причину своих слез, но чувствуя, что любимая волчица, бывшая рядом с самых первых дней её жизни, больше никогда не вернётся. При виде заплаканного лица дочери я кое-как взяла себя в руки и забрала малышку у Аки, пробормотав слова благодарности.

— Мамочка, — Лита обвила руками мою шею, прижалась всем телом, и Курх мгновенно переместил нас обеих домой.

Не зажигая свечей, мы забрались в кровать, я и Лита, и Курх, устроившись сзади, укрыл нас троих стеганой шкурой. Мы давно не спали все вместе, но сейчас расстаться с Литой или Курхом было выше моих сил. И мы лежали рядом, греясь живым теплом друг друга. Бессмертный дух. Дочь Ворона, которую ждут впереди долгие-долгие Зимы и Весны в серединном мире. И я.

— Не хочу покидать вас, — едва шевеля губами, шептала я, поглаживая щечку дочери, еще влажную от слез. — Не хочу это все терять, не хочу, не хочу…

Внезапно я почувствовала, как лоб Курха уткнулся мне в затылок, и ощутила легкие, почти невесомые поцелуи, которыми он беспорядочно покрывал мою шею и плечи. Рука, накрывшая мое плечо, дрожала.

— Курх?

Муж придвинулся ближе.

— Девочка моя, пожалуйста, не бросай меня, — различила я его сбивчивый шепот. — Я не знаю, хватит ли мне мужества пройти через все это еще раз. Старость, смерть, одиночество. В каждый погребальный костёр я будто кладу часть себя. И сейчас мне кажется, что уже ничего не осталось.

Я повернулась к нему. Нужно ли было говорить, что меня одолевали те же мысли.

— Я сделаю все, что смогу, Курх.

Он коснулся моих губ и чуть отстранился с грустной полуулыбкой.

— Я знаю. У нас получится. Просто в такие моменты я особенно остро ощущаю, насколько ты хрупкая. Моя хрупкая любимая девочка…

— Я люблю тебя, мой Ворон, — шепнула я тихо.

Дух улыбнулся, обнимая меня еще крепче, и сон, наконец, укрыл меня своими черными крыльями.

*

Я ощутила легкие, едва заметные перемены раньше, чем появились первые признаки. Было и радостно и страшно одновременно. Как это воспримет Курх?

Для верности я выждала еще целую луну.

Сомнений не осталось.

Лита, стоя с ногами на скамейке, замешивала тесто для ягодного пирога — уговор есть уговор, хоть и решено было навестить Хранителя Гора в его селенье. С головы до ног перепачканная в муке, девочка упрямо отказывалась принимать мою помощь — «я сама!» — и самозабвенно возилась с самой огромной деревянной миской — «большой как деда Гор» — которую сама же и выбрала для работы. Я наблюдала за ее стараниями с легкой улыбкой, предвкушая грядущую уборку.

Мне показалось, что встреча с Гором — хороший повод поделиться радостной новостью. Чтобы в этот раз все, наконец-то, было так, как положено. По-настоящему.

Внезапный приступ дурноты нарушил мои раздумья, заставив выскочить из-за стола, отложив работу.

— Лита, остановись ненадолго, я сейчас вернусь, — стиснув зубы, я усадила непонимающую девочку на скамейку и наскоро вытерла ей руки полотенцем.

— Мамочка, ты в порядке?

— Да, милая. Посиди здесь немного.

Я выбежала на крыльцо. На свежем воздухе мне стало легче. Полуприкрыв глаза я медленно вдыхала и выдыхала, успокаивая разбушевавшийся желудок.

Теплая ладонь легла мне на спину, успокаивающе поглаживая. Курх, отосланный Литой за ягодами, вернулся с корзинкой. Так некстати!

— Что случилось?

Дурнота отступила, и мне удалось ответить совершенно непринужденным голосом:

— Все хорошо, Курх.

Он осторожно развернул меня к себе и внимательно посмотрел в глаза.

— Не нужно притворства. Я вижу, что это не так.

— У нас будет ребёнок.

Курх замер. Кровь стремительно схлынула с его лица, он побледнел так, будто дурнота только что мучила его, а не меня. Вцепившись в мои плечи чуть сильнее, чем стоило бы, муж с тревогой вглядывался в моё лицо.

— Как давно ты узнала? Как ты себя чувствуешь?

Я высвободилась из его хватки и ответила, спокойно и ровно:

— Все хорошо, Курх. Не происходит ничего, выходящего из ряда вон. Обычная дурнота, в первые луны всегда так.

Он обнял меня, стараясь слишком уж не прижимать к себе мой живот, хотя в такой осторожности пока не было совершенно никакой нужды. Прислонившись к груди Курха, я слушала, как медленно, но постепенно успокаивается его сердце. Я не разжимала объятий, пока не почувствовала, что паника мужа отступила.

Курх заключил моё лицо в ладони, целуя.

— Девочка моя, как ты меня испугала.

Я виновато улыбнулась.

— Извини. Ждала подходящего момента. Мне хотелось, чтоб в этот раз, ты знаешь…

Он понял.

— Обещаю, все будет по-другому. Я больше никуда не уйду.

Курх вновь привлек меня к себе, нежно, бережно. Ровно так, как мне и хотелось когда-то давно.

*

С самого первого дня, когда я рассказала, что жду ребенка, Курх и Лита окружили меня такой заботой, что любое дело приходилось выбивать чуть ли не с боем. Я уговаривала, просила, объясняла, что столь повышенное внимание мне вовсе не ни к чему — но куда там! Курх оказался тем ещё упрямцем, а Лита характером пошла в отца. В итоге, мне было разрешено заниматься только рукоделием и только при свете солнца, а все остальные домашние хлопоты муж и дочь поровну поделили между собой.

Курх, как и обещал, сделал мне скамейку под тем самым деревом, которое мы по странному стечению обстоятельств посадили в тот самый день, когда дух осознал, что у меня есть шанс превозмочь Зов. Я называла это дерево символом нового этапа в нашей жизни, Курх — знаком вечной любви, а Лита, которая знала, что я посадила семечко, пока носила ее, просто считала его своим. Мы сходились лишь в том, что каждый любил иногда посидеть под его раскидистыми ветвями, так что скамейка пришлась как нельзя кстати и полюбилась всем троим.

Четверым… Было еще немного непривычно думать об этом, но так оно вскоре и должно случиться. Теперь я точно была уверена, что будет мальчик. Интересно, чем наше дерево станет памятно новому члену семьи?

Я почувствовала чье-то приближение сквозь туман и, поднявшись со скамейки, сделала несколько шагов навстречу гостю. Очертания крупного волка подернулись дымкой, и из тумана Аки шагнул ко мне в человеческом обличье.

— Здравствуй, маленькая жена. Вижу, ты делаешь успехи, раз тебе удалось узнать меня раньше, чем я появился.

— Как ты, Аки? — спросила я тихо. Он привычно ухмыльнулся, но глаза его не улыбались.

— Со мной все в порядке, малышка.

Я услышала в его голосе какую-то недосказанность.

— Точно?

Аки вздохнул.

— Не совсем. Вообще-то я пришёл к тебе с небольшой просьбой. Дело в Таре. После ухода Айни он сам не свой. Почти не ест, не выходит на охоту, да и вообще все больше лежит, забившись в нашу старую пещеру. Я понимаю, что он горюет, но… я совершенно не знаю, что с ним делать. Айни… Айни бы справилась. Она всегда хорошо ладила со щенками и подростками.

— Это верно, — сказала я грустно. Мне тоже ее не хватало.

— Я и подумал, не отправить ли мальца к тебе. Он, вроде, понравился твоей птичке. Вот и помогал бы тебе с ней, тем более, второй на подходе. Может, так ему станет легче — если будет, о ком заботиться. Ради кого лапы передвигать.

Я кивнула. Да, это могло помочь.

— Аки, я не имею ничего против. Если Курх согласится, приводи его в любой момент.

Курх пожал плечами. Волчонок так волчонок, против нового приятеля дочери он ничего не имеет. Больше всех радовалась Лита, получавшая разом двух братьев, старшего и младшего.

*

Тар появился у нас уже на следующий день. Пробурчал какое-то приветствие и молча прошел в дальний угол дома, где свернулся клубком, ни на что не откликаясь. Он не отдернулся, когда я подошла, желая немного подбодрить его, но я быстро поняла, что волчонок не рад моей компании. Даже неунывающая Лита оказалась не в силах его расшевелить и вскоре оставила попытки.

До позднего вечера.

Меня разбудил шорох покрывала и торопливые детские шаги. Я ждала появления Литы около нашей с Курхом кровати — когда дочку мучили кошмары, она иногда приходила к нам, чтобы поспать рядом остаток ночи. Но, к моему удивлению, шепот девочки разделся из совершенно другого угла дома.

— Пойдем, братец.

Я услышала возню Тара, разбуженного Литой.

— Чего тебе, мелкая? — голос его звучал сонно и раздраженно.

— Пойдем! — настойчиво повторила девочка. — И тише, мама и папа спят.

Медленно, словно нехотя, щенок поднялся на лапы и поплелся к выходу из

дома. Когда за детьми закрылась дверь, я, движимая любопытством и необходимостью проследить, чтобы они не натворили чего-нибудь, прокралась за ними и замерла у окна.

Лита уселась на крыльцо, свесив ноги, и похлопала рукой рядом с собой. Тар опустился возле неё. Я приникла к окну, стараясь ничем не выдать себя.

— Ну и что теперь? — недовольно спросил волчонок.

Лита не отвечала, молча глядя на ясное звездное небо. Огромная и низкая полная луна освещала лицо девочки бледно- желтым светом.

— Знаешь, я подумала, что, раз ты такой грустный, тебе, наверное, захочется немного повыть на луну, — сказала она задумчиво.

— Это почему ещё? — насупился Тар.

— Я так слышала, — откликнулась девочка. — Волки воют, потому что не могут плакать.

— А с чего ты решила, что я хочу… — начал Тар, но Лита, не дослушав, задрала голову к луне и протяжно завыла.

— Уууу!

— Что ты делаешь, мелкая? — зашипел волчонок. — Ты сейчас весь дом перебудишь, дуреха!

— Уууу!

— Зачем я с тобой связался? Сейчас уйду обратно, пока тетушка не встала, — он действительно попытался подняться, но Лита обхватила его за шею и вновь усадила рядом.

— Давай! — шепнула она. — Смотри, какая луна.

И тогда Тар повернул морду и завыл.

Я никогда не слышала в волчьей песне такой тоски. Тар выл, словно захлебываясь своим криком, и Лита вторила ему, не убирая маленькой ладошки с его загривка. Я слушала, и сердце моё сжималось от тоски по ушедшей волчице. Глаза защипало. Я тронула лицо и с удивлением обнаружила две мокрые дорожки.

— Что происходит? — раздался позади голос Курха. Рука мужа легла на плечо. Курх выглянул в окно поверх моей головы, разглядывая необычную картину.

Я обернулась, смахивая слёзы.

— Вернёмся в постель. Думаю, не стоит им мешать.

Курх кивнул. Со двора продолжала раздаваться грустная волчья песня.

Когда я вновь проснулась, было уже утро. Бросив взгляд на кровать Литы, я в первое мгновение испугалась, не найдя дочери на месте. Мне подумалось, что они могли так и остаться во дворе, а там — кто знает. Ночи недостаточно тёплые, чтобы спать снаружи. А потом я услышала слаженное сопение, раздававшееся из того угла, где обосновался Тар.

Лита спала, прижавшись щекой к пушистому боку волчонка. И Тар, свернувшийся клубком вокруг девочки, впервые с тех пор, как появился у нас, выглядел умиротворенным. На его шее болтался витой шнурок с Благословением богов.

*

Все повторялось.

Я осознавала это со все нарастающим ужасом.

Сначала пришло легкое недомогание и постоянная усталость. Затем начались боли. А потом все стало так же, как в пошлый раз. Или еще хуже.

Айрын беспомощно развела руками. Аки вспомнил все настойки, которые он готовил для меня, когда я жила в Стае, и Курх воспроизвел их с точностью до последнего листочка. Но Волчий Пастырь мало смыслил в том, чем и как они должны помочь. Да и я не могла вспомнить, что говорила об этом мудрая волчица.

Курх, сам не свой, мерил шагами дом. Лита и Тар жались по углам.

На серединный мир свалилась иссушающая жара, вскоре перекинувшаяся и на наш уголок верхнего мира. Дышать было тяжело. Курх и Лита без конца меняли холодные компрессы, чтобы хоть как-то облегчить мое положение.

— И где сейчас мои холодные ладони, которые пришлись бы так кстати? — неловко шутил Курх, а я лишь обессилено клала голову на его плечо.

Все повторялось. Но больше всего меня пугало не то, насколько тяжело я опять вынашивала ребенка. Гораздо страшнее было отчаянное, загнанное выражение на лице Курха, его нежелание ни на миг покидать меня, и неестественная, жуткая засуха, выжигающая посевы и иссушающая источники.

Слишком уж это было похоже на то, что рассказывали мне Хранители про Лето Инари.

«Не хочу, не хочу, не хочу», — билось в голове.

Лишь одно примиряло меня с происходящим: ребенок, как мне казалось, развивался нормально. Я уже могла различать двойное биение сердца, его и моего, и чувствовать едва ощутимое шевеление. Курх клал мне ладонь на живот, и на краткое мгновение вертикальная морщинка на его лбу разглаживалась, и я видела потаенную радостную улыбку.

— Я слышу его, — говорил он почти восхищенно. — Сердце стучит.

— Значит, все будет хорошо, — отвечала я, не зная, кого из нас двоих мне больше хочется убедить в этом.

*

Курх, ненадолго отлучившийся в серединный мир, принес с собой ужасные вести. Смывая с лица и рук копоть, он рассказал, что сухая гроза, разразившаяся в предгорьях, привела к пожару, охватившему лес почти на день пути, и лавина огня катилась все дальше и дальше, пожирая все, до чего успевала дотянуться.

Это была настоящая катастрофа. Я в ужасе вскрикнула и тут же зажала руками рот, чтобы не пугать Литу. Словно откликаясь на мое беспокойство, живот болезненно потянуло.

— Сирим, — Курх отнял мою руку от лица, поцеловал побелевшие костяшки. Лицо его искривилось. — Я должен быть там, если я хочу помочь. Но одно твое слово, и я останусь. Я обещал, что не брошу тебя.

Я вздрогнула. Перед моим мысленным взором возникла полутемная изба в селенье Волков, и слова У го зазвучали в голове предупреждением.

«Я не Инари, — сказала я себе. — Не Инари».

— Лети, — ответила я мягко, но настойчиво. — Ты нужен своим людям, Курх.

— А как же ты? Тебе я нужен не меньше.

Я не могла возразить. Все мое существо не желало, чтобы он уходил. Мне было страшно оставаться одной, страшно за себя и нерожденного ребенка. Но удерживать Зимнего духа возле себя, когда там, внизу, погибают звери и люди…

— Курх, — я постаралась, чтобы голос мой звучал ровно, — я понимаю, что это непростой выбор. Мы с Литой и Таром справимся здесь без тебя столько, сколько будет нужно. Все будет в порядке.

— Нет, не понимаешь, — горько сказал он. — Мои дети… никто из них не приходит в этот мир легко. Именно поэтому я должен быть рядом с тобой сейчас, когда ты особенно уязвима.

— Я не Рута, Курх. Я не одна из тех жен…

Он не дал мне договорить.

— Одна из, Сирим? Моя последняя жена чуть не умерла родами! Ты чуть не умерла, Сирим! Думаешь, я хочу этого? Что если в этот раз все повторится? Что если меня не окажется рядом? Что если я не сумею вернуть тебя обратно?

Замолчав, он устало уткнулся лбом в мое плечо.

— Все будет в порядке, Курх, — шептала я. — Все будет хорошо.

Я вовсе не чувствовала, что убедила себя, но у меня хватило сил не показывать это.

Курх поднялся с кровати.

— Я вернусь сразу же, как смогу. Ты или Лита всегда сможете позвать меня, если что-нибудь случится.

— Конечно.

Перемолвившись парой слов с Литой, остававшейся за хозяйку, он обернулся вороном и растворился в воздухе. Девочка подошла ко мне сменить холодный компресс, а потом села рядом, комкая в руках теплую подсохшую тряпицу, которую сняла с моего лба.

— Я боюсь, мама, — прошептала она.

*

Я проснулась среди ночи. Сердце сжимало все нарастающее чувство тревоги. Я вглядывалась в тишину, прислушивалась к малейшему шороху, но не находила причины своего волнения. У печки беспокойно ворочалась Лита, Тар лежал в изножье её кровати. Курха не было.

И тут я различила его. Перезвон ледяных колокольцев.

Зов.

Тихий, едва слышный.

Предназначенный не мне.

Я забыла, как дышать, захлебнувшись рвущимся изнутри криком.

Резкий порыв ветра с улицы распахнул дверь, и на пороге возник Аки. Тар единым прыжком вскочил на лапы, ощерившись на нежданного гостя, вскрикнула Лита, прижимая к груди тонкое покрывало. А у меня слова застряли в горле, и расширившимися от ужаса глазами я смотрела, как Аки подходит ближе. На его лице я читала отражение своих страхов.

— Аки, Аки, Аки, скажи мне, что это неправда! Скажи, что я ошибаюсь! — скрюченными, побелевшими пальцами я вцепилась в край его рубахи.

Он покачал головой.

— Туман зовёт твоего сына, Сирии.

«Нет, нет, нет!»

— Мамочка! — Лита бросилась ко мне, сжалась в комочек, поскуливая от охватившего её страха. Аки поднял её с кровати и резко встряхнул. Голова девочки дернулась так, что я услышала, как клацнули её зубы.

— Соберись, малышка, — сказал он, ловя её испуганный взгляд. — Мне нужна твоя помощь. Если поторопимся, сможем спасти хотя бы твою маму. Слышишь меня?

Она кивнула, дрожа.

— Найди что-нибудь, во что я смогу закутать ее, — распорядился Аки.

Лита бросилась было к сундукам, но Тар уже нес в зубах широкое

покрывало.

— Еще нужны травы, но пока не знаю, какие точно. Знаешь, где мама с папой хранят припасы? Отличать умеешь?

Девочка кивнула.

— Я помогу, Аки, — я приподнялась на кровати, подзывая Литу. — Говори, что тебе нужно.

Аки называл, а я давала указания дочери. Лита носилась туда-сюда по дому, собирая травы вдвоем с Таром, который по запаху находил то, что забывала девочка. Аки завернул меня в покрывало и поднял на руки, стараясь держать как можно осторожнее.

— Я отнесу её к Айрын, чтобы… извлечь ребёнка, — Лита зажала рот руками, словно бы силилась сдержать крик, но продолжала смотреть на Волчьего Пастыря, кивая его словам. — Сообщи отцу, если умеешь. Если нет, жди его здесь и передай все, что я сказал. Не ходи за нами и не приближайся к туману. Тар, как старший, отвечаешь за неё головой. Случится что — шкуру спущу! Ты меня понял?

— Да, отец. С тетушкой все будет в порядке?

— Я позабочусь об этом.

Дух повернулся к дверям, оставляя за спиной двух дрожащих детей, жмущихся друг к другу.

— Аки, — простонала я, — пожалуйста, не делай этого.

Он остановился за порогом дома.

— О чем ты?

— Аки, я слышу Зов, но он слабый, едва ощутимый. Ещё не все потеряно, Аки, мы можем его спасти.

Он перехватил меня поудобнее, прижимая чуть ближе к себе.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, малышка. Но ты сама знаешь, насколько трудно сопротивляться Зову.

— Знаю, потому что смогла это сделать, — отчаянно воскликнула я. — Дай моему сыну шанс!

— Пойми, глупая, если он умрёт внутри тебя, твоя собственная жизнь будет под угрозой! — зло откликнулся Волчий Пастырь. — На это я пойти не могу.

— Но ведь сейчас он ещё жив, — Аки отвел взгляд, и я поняла, что права. — Он ещё жив, Аки.

— Хорошо, — сказал он, сдаваясь. — Твоя старая Хранительница может помочь?

Я покачала головой.

— Не уверена. Она не знает, что со мной происходит. Да и в моей семье слишком многие женщины рожали раньше срока, и дети не выживали.

— Айни бы сказала, что нам делать, — вздохнул Аки. — Но сейчас её стая в нижнем мире.

Внезапно мне вспомнились давние слова Курха о Волчьем Пастыре. Я ухватилась за эту мысль как за спасительную соломинку.

— Ты же можешь туда попасть! Должен, ибо там твои мятежные души и твой привычный дом. Ведь так?

Пальцы Аки впились в моё предплечье.

— Что ты задумала, Сирим? — спросил он грозно. — Живым в нижний мир путь заказан.

— Да, если бы я была одна. Но ты же сможешь провести меня туда и вернуть обратно, верно?

— Ты хоть подумала, как это может сказаться на тебе? А на ребенке?

— Я и так уже почти потеряла его, — слова, страшные и горькие, жгли язык. — Так или иначе — имеет ли теперь значение? И ты не отрицаешь мои слова. Значит, действительно можешь это сделать.

— Ох, и где носит этого Ворона! — зло бросил дух. — Он бы тебя быстро отговорил от дурных идей.

— Я знаю, как бы он поступил, — сказала я тихо. — Такое уже однажды произошло.

Аки замолчал, глядя на меня.

— Если с тобой что-нибудь случится, Курх меня пустит на прикроватный коврик, — медленно проговорил он. Я ждала, решится ли он совершить задуманное. Сейчас жизнь моего сына зависела только от его слов. — Хорошо, я сделаю это. Но если я пойму, что ребенка не спасти, мы тут же вернемся к Айрын. Мы оба слышим Зов, так что ошибиться будет невозможно.

— Идем, — коротко сказала я.

*

В первое мгновение мне показалось, что я не могу сделать вдох. Что в этом странном, пугающем месте, среди высоких чёрных стволов и красно-бурой земли просто нет воздуха, необходимого для живых. Сердце забилось отчаянно и гулко, и я впилась пальцами в рубаху Аки, умоляя о помощи.

— Дыши, — коротко сказал он, глядя мне в глаза. — Успокойся. Дыши, Сирим.

Я с трудом втянула в себя сухой воздух нижнего мира. Голова кружилась, но с каждым новым вдохом я постепенно привыкала к этому странному месту. Страх отступал.

— Здесь не будет ничего, привычного тебе, Сирим. Нижний мир таков, каким ты готова принять его. Решишь, что не можешь дышать — задохнешься.

Поддашься панике — она захлестнет тебя с головой. Оставайся спокойной и собранной, словно стоишь в тумане между мирами. Тогда тебе ничего не будет грозить. И ни на мгновение не разрывай со мной контакта. Нижний мир жаден до живых душ, и между тобой и его хваткой стою только я.

Легче было сказать, чем сделать. Вокруг нас плясали, клубясь, неясные тени, и глаз выхватывал в их танце человеческие и звериные фигуры. Казалось, весь этот мир пребывает в постоянном движении. И тонко, на грани слышимости, я различала Зов. Моему сыну все ещё угрожала опасность — но это же и означало, что он все ещё жив.

Я справлюсь, ради сына я справлюсь. Я коротко кивнула, стараясь отрешиться от сжимающего внутренности страха. Не думать о Зове, не думать о давящей тишине нижнего мира, не думать о суеверном ужасе, что вызывают метущиеся тени мертвецов. Вдох, выдох.

— Хорошо, — сказал Аки. — Теперь пойдём искать нашу волчицу.

Не выпуская меня из рук, не позволяя коснуться ни ветви, ни камня в этом странном месте, Волчий Пастырь уверенно шёл вдоль кромки чёрного леса. Здесь он как будто стал выше, шире в плечах. Черты лица заострились, а красный отсвет придавал духу особенно грозный вид. Нижний мир признавал Аки своим хозяином, но даже несмотря на защиту духа-Волка, мне казалось, что я чувствую на себе раскаленное хищное дыхание.

Неожиданно Волчий Пастырь остановился. Одна из теней, внешне неотличимая от других, приблизилась к нам. Стоило мне осознать, что это, должно быть, Айни, как я смогла увидеть её. Волчица, худая, изможденная, с вылинявшей шкурой, выглядела столь же жутко, как и все в этом месте. Захотелось отвернуться, спрятать лицо в рубашке Аки, который казался мне единственным привычным, реальным существом здесь. Усилием воли я заставила себя не отводить взгляда.

Айни застыла, не доходя пары шагов, встревожено глядя на нас.

— Сирии? Что ты здесь делаешь? Уходи, тебе здесь не место! Аки, зачем ты принес ее сюда? Нижний мир — не для живых.

— Я здесь из-за сына, — сказала я с отчаянием. — Я слышу, как туман зовет его, Айни. Скажи, мы еще можем его спасти?

— Ох, малышка, если дело дошло до Зова, боюсь, как бы не было поздно, — она покачала головой. — Аки, мне надо послушать сердце малыша.

Волчий Пастырь, со мной на руках, осторожно опустился ниже, следя, чтобы я все так же оставалась как можно дальше от плоти нижнего мира. Айни наклонилась к моему животу.

Я затаила дыхание, но в ушах звенели лишь тихие, но настойчивы переливы Зова. Я не могла разобрать ничего, не слышала ни звука.

Мгновения тянулись, каждое как целая вечность.

«Почему Айни молчит? Почему Аки не говорит ни слова? Откуда эта гнетущая тишина, что она означает? Что с ребенком, отчего мне все труднее почувствовать его?»

Я ощутила, как страх снова запускает в тело свои острые когти. Мне показалось, что Зов усиливается, и я отчаянно забилась в руках Аки.

«Нет, нет, нет!»

— Прекрати! — рявкнула волчица. — Ты делаешь только хуже!

Динь-динь-динь. Прочь из этого мира, где так отчаянно, рвано стучит сердце,

где судорогой сводит тело. Туда, где покой и тишина.

«Нет, нет, нет!»

Мир вокруг словно растворился, исчез, сузился до меня одной, плывущей посреди пустоты. Звуки — крик Айни, резкие, отрывистые слова Аки, шелест сухой листвы черных ветвей — слышались как сквозь толщу воды. Ничего не осталось. Только перезвон колокольчиков и едва различимое двойное биение сердца.

«Глупая, глупая девчонка. На что ты надеялась, когда отправилась туда, где нет места живым? Посчитала себя выше богов, решила перехитрить судьбу? Еще немного — и ты встретишь здесь свой конец. Трагический, бесславный. И, знаешь, что потом будет? Вечная Зима. Бесконечная лютая Зима, которую не переживет никто».

Я вздрогнула. Слова, ясные, отчетливые, гулко отдавались в голове. Голос казался чужим, но мысли, мысли были мои собственные. С запоздалым раскаянием я осознала, что спуститься в нижний мир было глупостью, что Курх был бы прав, не позволив мне рискнуть своей жизнью и благополучием серединного мира ради призрачного шанса спасти нерожденного ребенка.

«О, так теперь ты понимаешь, да? Ты так старалась не быть похожей на Инари, что поступила много, много хуже. Каково тебе слышать такое, Лисица?»

— Я не Лисица! — мой отчаянный крик разрезал тишину.

Где-то на самом краю сознания, в реальном мире, который я едва могла воспринимать, я ощутила отголоски чьего-то волнения. Меня рывком вздернули наверх, прочь от земли, жадной, словно бы вытягивающей все соки, хоть я и не касалась ее.

— Айни, что с ней?

— Откуда мне знать?

«Лисица, Лисица, Лисица», — глумливые голоса заглушали слова волков.

Кто говорил со мной? Туман, готовый утянуть меня вслед за сыном? Или сам нижний мир, почуявший легкую добычу?

«Знаешь, как по-другому зовут огонь? Лисьи хвосты. Чувствуешь, как твой огонь пожирает все, что тебе дорого? Видишь, как полыхает пламя?»

— Я не могу удержать ее, Айни. Нужно возвращаться, пока для нее еще не все кончено.

Перед глазами плясали алые всполохи.

Где-то там Курх сражался с огнем.

Где-то там Лита, испуганная, совсем одна.

Что я наделала?

— Аки, уноси ее отсюда, живо!

«Нет!!!»

— Стойте, — охваченная смертельным ужасом, я не сразу поняла, что новый голос, голос, звучащий вне моего сознания, мне незнаком.

Чья-то призрачная ладонь легла мне на лоб.

— Слушай меня, Зимняя жена, — голос, высокий и тихий, точно принадлежал женщине. — Чем больше ты поддаешься страху, тем хуже делаешь себе и ребенку.

Сквозь языки пламени, действительно похожие на лисьи хвосты, я едва различала невысокую фигуру. Я пробормотала, с трудом разлепив пересохшие губы:

— Я не хотела… я не Лисица!

— Конечно, ты не она, — согласилась женщина. — Вы совершенно разные. Инари никогда не пошла бы на риск ради кого-либо, кроме себя. Тебе не хватило мудрости, Зимняя жена, но это был верный поступок.

— Но я подвела всех, — сердце болезненно плавилось в охватившем меня пожаре. — Курха, Литу, свой род. Я не могу принести желанное долгое изобилие, не могу выносить ребенка. И Долгая Зима…

— Чего ты боишься, Зимняя жена? — задала вопрос незнакомка. Ее спокойный, негромкий голос чудом прорывался через треск пламени.

— Я… я не знаю…

— Думай, Зимняя жена. Думай, Сирим.

Перед мысленным взором я увидела тех, кого оставила в мире живых. Курха, Литу и Тара, Хранителей, Нерок и Форелей — всех, кого так боялась потерять. Кого боялась… подвести.

Не справиться.

С самого первого дня жизни с Курхом я боялась лишь того, что всех моих стараний окажется недостаточно. Наша близость не наполняла жизнью серединный мир. Зима, тяжелая и голодная, длилась и длилась, а яркие мгновения Весны быстро сменились холодом, дождями, мучительным одиночеством, и страхами. Страхами, жившими в сердце до сих пор.

Потерять любовь Курха или слишком привязать его к себе. Истаять от постоянных родов или вовсе не суметь больше завести детей. Вечный холод или иссушающий зной. Безвременная гибель или вечное бегство от смерти.

Собрав последние силы, я сказала:

— Я боюсь того, что не сумею оправдать ожиданий своего мира. Слишком многое возложено на мои плечи, и мне страшно, что я не сумею этого вынести.

Аки прижал меня к себе и потерся щекой о мои волосы.

— Ох, малышка…

И, неожиданно ясно и четко, я поняла, что кое-что мне удалось. Я примирила Ворона и Волка. Подарила серединному миру прекрасную молодую Хранительницу. Многому научилась и многому научила других. И я, единственная за долгие-долгие Зимы после Лисицы, сумела по-настоящему растопить ледяное сердце Зимнего духа. Растопила, но не сожгла, как Инари.

Именно сейчас, в нижнем мире, я очень остро осознала — я не хочу, чтобы наша любовь выжгла Курха дотла. Не хочу, чтобы она, как лесной пожар, превращала в пепел все на своем пути — все преграды, да, но и все хорошее, тихое, уютное. Маленькое, но такое важное. Робкое тепло первых весенних лучей. Осторожное прикосновение. То, как тихое счастье зарождается в душе, когда смотришь, как муж чинит игрушку дочери…

Я не хотела обжигающей страсти, в которой сгорела Инари-Лисица. Я всем своим существом жаждала гармонии, равновесия, счастья не только для себя и мужа, но и для моего народа. Для волков и людей, для всего серединного мира, которому покровительствует Курх-Ворон, Зимний дух, чей долг — вместе со своей Зимней женой даровать изобилие земле и суше, как то заповедали боги.

В этом и заключалась моя роль.

Я ощутила, как огненная рука, сдавливающая сердце, чуть ослабила свою хватку.

Мне удалось слегка приоткрыть глаза. Я увидела лицо Аки, склонившегося надо мной. Почувствовала Айни, уткнувшуюся носом в мою безвольно висящую ладонь. И разглядела нечеткую тень незнакомой женщины, одна рука которой покоилась на моем лбу. Второй она держала тень новорожденного младенца.

Зов, до этого момента звеневший в ушах, притих, стал едва различимым.

На лице женщины мелькнула улыбка.

— Я же сказала, что ты совершенно не похожа на мою мать, Зимняя жена.

— Ты Дара, дочь Инари, — сказала я. Она кивнула, несколько удивленно.

— Так и есть. А это, — она чуть приподняла ребенка, лежавшего у нее на руках, — Дар. По крайней мере, я зову его так. Он, вроде, не против.

Имена, произнесенные вслух, позволили мне увидеть их. Младенец с черными курчавыми волосами и черными же глазами, уютно устроившийся на руках женщины, моментально приковал к себе мой взгляд. Сердце кольнуло осознание того, кем является этот ребенок. Почти бессознательно я прислушалась к Зову, пытавшемуся забрать моего собственного сына, и с облегчением убедилась, что, хоть я все еще слышу перезвон невидимых колокольчиков, он постепенно затихает.

— Дара, — я сочувственно посмотрела на бывшую Хранительницу, — мне очень жаль.

— Мне тоже, — кивнула она. — Я не знала о брате до того, как умерла — хотя, наверное, всегда подозревала, что я только половинка от целого. Зато теперь мы можем быть вместе.

Дара, верно, унаследовала часть красоты матери. Правильные черты лица, густые черные ресницы, длинные, причудливо заплетенные косы, точеная, несмотря на возраст, фигурка. Я слышала, как У го описывал свою мать, но увидеть это почти что вживую… Я почувствовала себя совсем уж дурнушкой, и эта невольная зависть, совершенно неуместная здесь, после того, что я только что пережила, смутила меня.

Поймав мой взгляд, Дара чуть улыбнулась.

— Не забывай, Зимняя жена, все здесь таково, каким ты хочешь его увидеть. Могу представить, чего ты себе вообразила, но, поверь, это отличается от реальной картинки.

Да, кажется, так говорил Волчий Пастырь. Слова Хранительницы не сделали ее менее красивой, но я и не хотела этого.

Зато, вновь посмотрев на Айни, я обнаружила, что теперь она выглядит так же, как в последнюю нашу встречу посреди тумана между мирами — статная, молодая. Да и окружающие нас деревья, казалось, обрели краски, воздух стал прозрачнее и чище, жар унимался.

Как же, оказывается, сильно влияли на меня мои представления о таинственном и пугающем нижнем мире из мрачных сказок старой Айрын, искажая это место и его обитателей.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросила волчица.

— Зов стал намного слабее, Айни. Может, мы все-таки сможем сделать хоть что-то?

Волчица дернула ухом.

Я почувствовала подкатывающий к горлу ком. Мгновенно уловив перемену в моем состоянии, Айни обернулась к Даре.

— Продолжай говорить с ней, Хранительница. Отвлеки, сделай все, что угодно, но не позволяй ей снова потерять контроль. А я попробую понять, знаю ли я, чем помочь Сирим и ее ребенку.

Женщина кивнула.

— Хотела спросить, Зимняя жена, откуда ты знаешь меня? Я покинула мир живых довольно давно и, насколько мне известно, после меня для рода не нашлось нового Хранителя. И как тебе удалось понять, кем является Дар?

— Я видела твоего брата. Он рассказал мне о вас. Он уже очень плох, но люди окружили его вниманием и заботой. Волки любят и чтят своего Хранителя.

— У го никогда не отличался особым умением располагать к себе людей, — усмехнулась Дара. — Рада, что хотя бы сейчас все по-другому.

Она немного помолчала, словно раздумывая, стоит ли задавать вопрос.

— А как отец… впрочем, ладно, не отвечай. Не уверена, что хочу знать. Тот факт, что ты здесь, да еще и в сопровождении Волчьего пастыря, говорит равно о многом и ни о чем.

— Долгая история, — чуть улыбнулась я. Аки, отлично слышащий наш разговор, хмыкнул.

Дара покосилась на нас с некоторым недоумением, но воздержалась от дальнейших расспросов.

— Нам здесь редко удается узнать о делах верхнего мира. Духи нечасто забредают сюда, а о живых нечего и говорить, такое я вижу впервые. Но здесь не так плохо, как тебе могло показаться.

Младенец угукнул, словно соглашаясь с сестрой. Дара потрепала его за пухлую щечку.

— Пусть это мало напоминает привычный тебе мир, души живут тут вольно и свободно. Мы чувствуем, когда живые вспоминают нас. И ждем перерождения, каждый в свой срок. Хотелось бы мне, чтобы людям было больше известно о нижнем мире. Возможно, тогда смерть не казалась бы им столь пугающей.

Я вглядывалась в спокойные лица Дары и Дара и чувствовала, как слова Хранительницы успокаивают бешеный стук сердца. Знать, что души близких мне людей — а, быть может, и моя собственная — не страдают, ожидая возвращения в мир живых, было целительно.

Я вдруг осознала, что вот он, мой шанс узнать нечто действительно бесценное.

— Дара, а Зимние жены…

— Кажется, я поняла, что может помочь! — перебила нас Айни. Я вся обратилась в слух. — Запомните, что я скажу, и прочь отсюда, живо. И, — голос волчицы чуть потеплел, — я люблю вас всех, и поэтому надеюсь, что мы не встретимся еще очень и очень долго.

— Прощай, Зимняя жена, — сказала Дара. — Живи, и всегда помни, кто ты. Ты вряд ли когда-либо еще окажешься в нижнем мире, так или иначе, ни одна из вас не попадает сюда. Но знай, я была рада познакомиться с тобой.

Я удивилась настолько, что даже забыла о своих страхах.

— Что ты имеешь в виду? Зимние жены уходили, каждая в свой срок, и Хранители за Долгую Зиму всегда отыскивали новую девочку, отмеченную богами.

— Ни одна из вас не попадает сюда, — повторила Дара. — Я не знаю, в чем причина, но это так.

Я подняла взгляд на Аки. Тот тоже выглядел удивленным, словно бы никогда не задумывался об этом.

— Хранительница говорит правду, — ответил он, чуть помедлив. — В нижнем мире нет духов Зимних жен. И мне неизвестно, что происходит после того, как туман призывает одну из вас.

Дара пожала плечами. Рот ее открылся, словно она хотела добавить еще что-то, но в этот момент Аки перенес нас обратно.

*

В серединном мире шел дождь. Я с упоением вдохнула прохладный, пропитанный влагой воздух, и вдруг осознала, что больше не чувствую ни слабости, ни боли. В первое мгновение это испугало меня, и я вслушивалась в мерный стук капель, пытаясь различить перезвон Зова. Но Зов ушел, и, приложив руки к животу, я почувствовала, как ребенок изнутри прикасается к моей раскрытой ладони — впервые с того момента, как я поняла, что в тягости.

Он был жив. Мой сын был жив.

Звуки приближающихся шагов и чьи-то отчаянные крики разорвали мою радостную погруженность в себя, вернув к реальности, дождю и Курху, стремительно бегущему к нам.

— Что ты с ней сделал? — не помня себя от ярости, заорал Курх. — Дети напуганы, у Айрын вы не появлялись, и я не мог почувствовать вас в серединном мире! Где вы, беры вас раздери, были, и что случилось с моей женой и сыном?!

— Оба в порядке, как видишь, — криво усмехнулся Аки. К Волчьему Пастырю вернулся его обыкновенный насмешливый тон, и я поняла, что он тоже уже осознал: худшее позади.

Тяжело дыша, белый от злости, Курх смотрел в глаза Аки, и мне казалось, что он с трудом сдерживает свою ярость, не до конца осознавая смысл сказанного духом-Волком.

— Поставь меня, Аки, — попросила я, и он аккуратно опустил меня на землю — привычную землю серединного мира, покрытую мокрой травой с прозрачными прожилками бойких ручейков. Кутаясь в покрывало, я подошла к Курху и положила обе руки ему на грудь, вгляделась в любимое лицо. Капли дождя смывали следы копоти, стекая черными дорожками за ворот рубахи. Курх, казалось, не видел меня.

— Все хорошо, — как же правильно, наконец, звучали сейчас эти слова. — Все хорошо, Курх.

Я прижалась к нему, повторяя это раз за разом. Все действительно наконец-то было хорошо. Я никогда не чувствовала себя лучше, и где-то в глубине души зрела уверенность, что я сумею использовать знания, полученные от Айни. Что роды будут легкими, а малыш — здоровым, и что больше я могу не бояться.

Медленно, словно бы нехотя, Курх опустил взгляд на меня. И весь словно обмяк, утягивая меня вниз, на колени, прямо посреди холма с тотемным Вороном.

— Я думал, что потерял тебя. Думал, что потерял тебя, — бессильно повторял он, сжимая меня в объятиях.

— Я здесь. Наш сын здесь. Теперь все будет хорошо, Курх.

Он немного отстранился и, кажется, только сейчас осознал, что мы стоим под проливным дождем, и земля, темная и размокшая, испачкала его штаны и подол моего платья. Отбросив мое покрывало, Курх тут же укрыл меня плащом.

— Сирим, девочка моя, что произошло?

Я вздохнула, собираясь с мыслями. Столько всего, как рассказать такое?

— Я услышала Зов, — Курх вздрогнул, и я поспешила продолжить. — Туман звал нашего сына, Курх. И, чтобы спасти его, нам с Аки пришлось спуститься в нижний мир.

— Что? — Курх вскочил на ноги, рывком поднимая меня с земли. Я испуганно ойкнула. — В нижний мир? Как такое вообще могло случиться?

— Остынь, Ворон, — Аки предупредительно вскинул руку, но Курх лишь огрызнулся.

— Не лезь не в своем дело, Волк. Ты и так уже сделал достаточно. С тобой я разберусь позже, а сейчас, — он бросил на меня разъяренный взгляд, — мы возвращаемся.

Я не успела ничего возразить. В следующее мгновение я уже стояла посреди нашего сада в верхнем мире.

*

— О чем ты думала, Сирим? — Курх схватил меня за плечи. Я не узнавала его, настолько диким, безумным был его взгляд. — Нижний мир — не место для живых! Как ты вообще могла на такое согласиться?

Собрав остатки спокойствия и умиротворения, что наполнили меня после возвращения в серединный мир, я глубоко вдохнула и повторила:

— Я слышала Зов, предназначенный для нашего сына, Курх. Аки пришел, чтобы забрать его, как велит ему долг Волчьего Пастыря. Найти Айни в нижнем мире было единственным нашим спасением. Пойми, у меня не было выбора.

— Был! — зло выкрикнул он. — Был у тебя выбор, Сирим! Ты могла сделать то, что передала мне Лита. Избавиться от ребенка, а не рисковать своей жизнью, послушавшись лживого Волка.

В любой другой момент я бы задохнулась от боли и обиды, услышав, как запросто Курх предлагал мне обменять свою безопасность на жизнь сына. Но сейчас я чувствовала, что его злые слова не проникают в сердце. Если бы мне пришлось выбирать еще раз, я поступила бы точно так же.

— Аки тут ни при чем. Он как раз и настаивал, что надо отправляться к Айрын. Спуститься в нижний мир было мое решение. Я вспомнила, как ты говорил, что Пастырь может беспрепятственно ходить между всеми мирами. И уговорила его рискнуть. Он тут ни при чем, Курх.

— Тогда надо было сделать, как он сказал! — дух яростно сжимал и разжимал кулаки.

Я услышала вдалеке тоненький вскрик. Украдкой бросив взгляд в сторону дома, я увидела, что с порога за нами наблюдают Лита и Тар. Это вызвало смешанные чувства. С одной стороны, я не хотела, чтобы дочь слышала все это, видела нашу ссору. С другой… она имела право знать, что происходит.

— Я не могла, Курх. Как бы я жила дальше, если бы не попробовала? Если бы знала, что не сделала все, что возможно?

— Ты бы жила, — тут же ответил он. — А не совершала самоубийственные поступки, каждое мгновение рискуя остаться в нижнем мире навсегда.

Он нервно провел рукой по мокрым волосам, глядя на меня раздраженно и сердито.

— Ох, Сирим, — сказал Курх. В голосе его слышались отчаянные нотки. — Как ты не понимаешь? Мы столького добились. Туман, тренировки. Твое бессмертие. Разве не это самое главное? Ты должна избегать Зова, а не идти ему навстречу.

Не рисковать всем. Не рисковать нами. Разве ты не хочешь остаться со мной? Не это ли наша главная цель?

Я покачала головой.

— У всего есть цена. И если ради того, чтобы остаться, я должна буду жертвовать своими детьми, если я должна буду сжечь дотла серединный мир и все, что мне дорого, то мне не нужно такое бессмертие. Я не Инари, Курх.

Дух дернулся как от удара.

— Почему ты вспомнила Лисицу? — глухо спросил он.

— Слишком уж часто я слышала о ней в последние луны. И слишком много размышляла о переменах, что принесли в мир ваши чувства. О том, как они изменили тебя.

Курх взглянул на меня пораженно, неверяще, словно не мог понять, как разговор вдруг зашел так далеко. Не ожидал, что я так легко и беспощадно коснусь этих его самых глубинных, самых потаенных воспоминаний.

— О чем ты говоришь, Сирим? Инари… она была прекрасной женщиной. Страстной, открытой, любящей. Она действительно хотела разделить со мной вечность. И сделала все, что было в ее силах — жаль только, что этого оказалось недостаточно.

Он осекся, кажется, только сейчас осознав, что говорить такое мне было ошибкой.

— Сирим, я… ты… — он отчаянно взмахнул руками, так и не найдя верных слов. Я грустно улыбнулась.

— Я знаю, что ты любил ее. И, быть может, любишь до сих пор. И я видела, Курх, куда привела вас эта любовь. Видела более чем достаточно. Старых Хранителей, опустевшие поселения, лишенные мудрой руки, Долгие Зимы, которым нет конца. Я видела Дару и ее брата, — Курх ощутимо вздрогнул, понимая, что я говорю не об У го. — Я не виню тебя, Курх, я не знаю всего, что тогда случилось. Но у меня был шанс спасти сына, и я не могла просто так оставить это. Не могла и не смогу. Такова моя природа, мой долг Зимней жены — сберечь ребенка, дать жизнь новому Хранителю.

— Долг, — Зимний дух произнес это презрительно, как Аки когда-то. — А как же я, Сирим? Ты подумала, что случилось бы со мной, если бы у тебя не получилось? Подумала хотя бы о Лите?

— Она бы меня поняла. Став Хранительницей, поняла бы. А ты, дух-Ворон? Помнишь ли, ради чего помогал своим детям в серединном мире, пытаясь остановить пожар?

— Упрямица! — зло бросил Курх. — Ты нужна мне, я хочу, чтобы мы были вместе. А ты отвергаешь все это — и ради чего? Долг жены быть подле своего мужа. Инари это понимала.

— Если такой ты желаешь видеть свою жену, Курх, то, возможно, боги ошиблись, когда свели нас, — сказала я тихо и твердо.

Дух не ответил. Я отвернулась и двинулась прочь. По какой-то неведомой мне причине я понимала, что именно сейчас — быть может, всего один раз — туман между мирами будет на моей стороне и позволит совершить переход. И я была готова. Готова уйти, оставив Курха, если таково его желание.

Лита и Тар догнали меня у самой кромки тумана, и я мысленно выдохнула с облегчением. Мне хотелось, чтобы дочь осталась рядом, но только по ее собственной воле.

— Мы с тобой, мамочка, — Лита взяла меня за руку. Тар встал с другой стороны, и я положила ладонь на его загривок.

Курх смотрел нам вслед, не делая никаких попыток остановить.

Мысленно я вообразила себе тотемный столб моего рода во всех мельчайших деталях и шагнула в туман.

*

— Даже спрашивать не буду, — только и сказала Айрын, увидев у тотемного столба меня и жмущихся к моим ногам детей.

— Спасибо, Айрын.

Коротко вздохнув, Хранительница повела нас к своему дому. Ветер шевелил траву на холме, еще влажную от дождя. Казалось, еще не так давно мы сидели здесь все вместе и были счастливы — да, были счастливы. Сейчас же… я не знала ответа. Поступила ли я верно, оставив Курха?

Ребенок в животе толкнулся, словно высказывая свое мнение на этот счет, и я охнула от неожиданности. Лита тут же подлетела ко мне, испуганно заглядывая в глаза.

— Ты в порядке, мамочка?

Я потрепала ее по голове.

— Да, милая. Твой братик решил заявить о себе. Хочешь потрогать его?

Лита положила маленькую ладошку на мой живот. Миг — и лицо девочки

расцветила широкая улыбка.

— Я что-то чувствую, мамочка, чувствую, — восхищенно воскликнула она. — Как хорошо, что он остался с нами. То, что говорил дядюшка, когда тебе стало плохо… я очень испугалась.

— Все уже позади, милая, — я обняла малышку. Лита благодарно прижалась к моему боку, продолжая чуть поглаживать живот. Я не мешала ей. Знала, что вопросы не закончились

— Мам, — наконец, решилась она. — А папа вернется?

— Папе нужно немного побыть одному, — сказала я, опасаясь пока строить предположения. Мне хотелось верить, что да. Очень хотелось.

— Я буду его ждать. А пока папы нет, мы с Таром будем заботиться о тебе и братике, мама.

— Спасибо, радость моя.

Лита вывернулась из-под моей руки, и мы побрели к дому Хранительницы, где уже призывно горел свет, а тонкий дым, тянущийся вверх из печной трубы, обещал тепло и сытный ужин. Старая женщина ждала нас около гостеприимно открытой двери, и девочка с волком наперегонки побежали к ней. У подножья холма раскинулось мирно спящее селенье Нерок, а далекое море сверкало белыми бликами восходящей луны.

Прекрасная ночь.

— Пусть и тебе достанет мудрости сделать верный выбор, Курх, — тихо прошептала я, глядя в бескрайнее звездное небо.

*

На этот раз мне не пришлось ждать родов для того, чтобы дух-Ворон набрался мужества встретиться со мной. Лита прошмыгнула в дом, поднырнула под мою руку с вышивкой, оказываясь в кольце рук.

— Папа пришел, — тихо проговорила она. — Мы поговорили.

— Правда? — я удивленно посмотрела на дочь. Сказать по правде, я не ожидала, что Курх появится так скоро и, главное, что решит сначала пообщаться с Литой. Но, вероятно, это был хороший знак. — И что он сказал?

— Сказал, что он ощипанный баклан, — хихикнула девочка. — Сказал, что он любит меня, и ему очень жаль. Попросил позвать тебя в амбар.

Амбар. Ну конечно. Я усмехнулась.

— И что ты думаешь, радость моя?

Лита скорчила серьезную гримасу.

— Зря папа сказал, что братик нам не нужен, — она погладила меня по животу, словно извиняясь перед нерожденным малышом за злые слова, в запале брошенные Курхом. — Но он сказал, что сожалеет. Сказал, что был неправ, когда кричал на тебя.

Я погладила девочку по растрепанным темным — с едва заметным отблеском синевы и зелени — волосам.

— Думаешь, надо его простить? — спросила я с наигранным сомнением.

Лита хитро выглянула из-под моей руки.

— Ну что ж, в амбар так в амбар, — согласилась я.

Курх сгорбился на одном из стогов, закутавшись в свой вороний плащ — пятно черноты, непроницаемой для солнечных лучей, сливающееся с косыми тенями балок. Дверь амбара скрипнула, пропуская меня внутрь. Курх даже не повернул головы. Но, думаю, он сразу узнал, что пришла именно я — по ритму шагов, дыханию и всем тем мельчайшим черточкам, что отпечатались у него в памяти за наши долгие луны вместе.

Я молча села рядом.

— Ты, наверное, ненавидишь меня, да? — глухо проговорил Курх, не поднимая головы.

— Это не так.

— Я глупец. Все, что я наговорил тогда, в саду… я не должен был так поступать с тобой. Ты совершила невозможное. Одержала победу там, где я никогда бы не смог справиться. Ты спасла нашего сына. А я повел себя как последний дурак.

Медленно, осторожно я дотронулась до его предплечья, и он тут же сжал мою ладонь, прижал к груди. А затем и вовсе, не выпуская моей руки, одним движением опустился передо мной на колени, глядя снизу вверх.

— Я много размышлял о том, что ты сказала мне, Сирим. И… — он замялся, почти бессознательно поглаживая мои пальцы, — ты во всем права. В последние Зимы я, кажется, стал забывать, кем являюсь. Думал, что мой долг — поддерживать равновесие Долгими Зимами, скорбя по ушедшей жене и ожидая новую избранную невесту, да исполнять волю богов, проливая семя в лоно той, что назначена мне в супруги. Впускать ее в свое сердце, а потом горевать, вновь и вновь теряя ту, которая за короткий срок успевала стать для меня дороже бессмертия. Но всякий раз я забывал, что не я один отдаю часть себя другому существу. Что рядом со мной женщина, которая разделяет мои чувства и точно так же дарит себя мне, согревая, оберегая, давая смысл моему существованию. Ведь жизнью серединный мир наполняет вовсе не акт соития, наделенный особенной силой по причудливой прихоти богов, а счастье и любовь, большие, чем способны вместить два сердца. Я слишком долго позволял себе не замечать этого. Слишком долго был для серединного мира кем угодно, только не Зимним духом.

Я смотрела на него во все глаза, одновременно пораженная и взволнованная его словами.

— Инари, — начал он и осекся, отводя взгляд. Я ждала, что он не решится рассказать о Лисице, но Курх, видно, собравшись с мыслями, продолжил. — Инари была другой. Она отличалась от Зимних жен до нее, равно как и от всех, кто был после. Хотя, — он горько усмехнулся, — я не давал себе особого труда хорошо узнать их. Инари вела себя так, будто я был всем ее миром. Она отдавалась мне без остатка, не замечая, казалось, ничего и никого вокруг нас. И я купился. Поверил, что таковой и должна быть настоящая любовь. И сгорел, охваченный этим пламенем, а после остался лишь пепел. Но ты вернула меня к жизни, Сирим. Мне кажется, что лишь с тобой я вновь обретаю себя настоящего. Чувствую радость отцовства. Узнаю и словно заново влюбляюсь в мир, который должен защищать и оберегать. В тебе я вижу то, чего не видел уже очень, очень давно. Мудрость. Силу. И любовь, огромную любовь ко всему живому. К Весне и Лету, к нашим детям и их старшим братьям и сестрам. Даже к волкам и этому серому прохвосту, который опять сумел оградить тебя от опасности, когда ты рискнула собой ради сына.

Курх вздохнул и посмотрел мне в глаза. Несмело, просительно.

— Прости меня, Сирим, девочка моя, моя любимая Зимняя девочка. Я знаю, что не заслуживаю прощения. Я бы не смог простить себя за то, что сказал и сделал. Но, может быть, в твоем сердце все еще есть место для одного глупого Ворона, который любит тебя всей своей вечной душой?

Он коснулся губами моих пальцев, и было в этом жесте столько тихой, щемящей нежности, что я, не удержавшись, наклонилась и заключила его лицо в ладони, притягивая к себе. Он был близко, невообразимо близко. Не отрываясь, глядел на меня, все так же немного снизу, и в глазах его, темных, притягивающих, я читала все то, что осталось невысказанным, но не требовало слов.

— Я люблю тебя, Курх-Ворон, — сказала я тихо. — И никогда не переставала любить.

Он удивленно поднял брови, словно не до конца веря услышанному. Чуть улыбнулся — и поцеловал меня.

В этом поцелуе не было страсти, не было желания, но крылось нечто несоизмеримо большее. Радость прощения, счастье, что мы все еще вместе, обещание перемен. И я целовала его в ответ, снова и снова повторяя про себя «все будет хорошо, теперь — по-настоящему, окончательно».

— Ох, Сирим, — он с неохотой оторвался от моих губ. — Девочка моя.

— Пока еще не бабушка, — подтвердила я, улыбнувшись. — И, думается мне, это произойдет нескоро.

Курх фыркнул, вспоминая нашу давнюю шутку.

— Ты разрешишь? — спросил он, глядя на мой живот.

Я кивнула.

— Конечно.

Дух осторожно прикоснулся ко мне и замер, прислушиваясь. Малыш, верно почувствовав его теплую руку, ощутимо пихнулся. Курх радостно посмотрел на меня.

— Он пинается, Сирим! — воскликнул он. — В первый раз…

Курх не договорил. Ладонь на моем животе ощутимо вздрогнула, а сам он будто сжался, болезненно сморщился.

— Боги, какой я глупец, — простонал он. — Я ведь чуть было не потерял все это. Тебя, сына. Ох, Сирим…

Я обняла его, привлекая к себе.

— Все позади, Курх. Больше мы не допустим такого, ни ты, ни я.

— Обещаю.

*

Увидев нас, рука об руку возвращавшихся в дом к Айрын, Лита радостно взвизгнула и, пробежав через весь двор, взлетела на руки к отцу.

— Папочка, — радостно лепетала она, обхватив за шею сначала его, а потом притянув и меня.

— Я больше никуда не уйду, радость моя, — сказал Курх, обнимая дочь.

— Отрадно слышать, — знакомый голос Аки раздался с крыльца. Дух-Волк стоял рядом с сыном. В одной руке он держал увесистую корзину, заставленную горшками, чашками и мешочками. Наследие Айни. То, что поможет мне выносить этого ребенка и всех, кто будет после.

Курх отцепил Литу, поставил девочку на землю и подошел к Волчьему Пастырю.

— Спасибо, что помог Сирим, — просто сказал он.

Аки, чуть удивленный, немного замешкался, но, все же, кивнул в ответ

— Рад, что между нами наконец-то есть согласие, — произнес Курх.

Волчий Пастырь улыбнулся без обычного для него ехидства. Но затем

озорная искорка все-таки промелькнула в его глазах.

— Не совсем, Ворон.

— В чем дело?

— Знаешь, я так часто спасаю твою жену, что за тобой накопился внушительный долг, — задумчиво сказал Аки, глядя на нас. — Есть идеи, чем ты сможешь со мной расплатиться?

— Проси, что хочешь, — великодушно разрешил Курх.

Дух-Волк хитро прищурился.

— Как насчет того, чтобы для начала назвать сына в мою честь?

Курх изумленно вытаращился на Волчьего Пастыря. Такого он, верно, не ожидал.

— А что, Аки-Ворон. По-моему, звучит неплохо, — робко вставила я.

Аки захохотал.

*

Яркий полуденный свет ворвался в кладовую через настежь распахнутые двери. Редкие пылинки кружились в воздухе, а медные узоры и кованые ручки развешанных по стенам инструментов поблескивали на солнце. Пахло травами, сушащимися для лечебных мазей. На узкой скамейке лежал завядший цветок, который я когда-то принесла сюда с собой. Курх замер на пороге, и его длинная худая тень растянулась по лестнице до самых резных сундуков. Стоя чуть поодаль, я гадала, в чем причина того, что муж снова позвал меня сюда.

Курх повернулся ко мне.

— Я бы хотел сделать что-нибудь с этим местом, — сказал он тихо. — Иногда мне кажется, будто я застрял в прошлом, увяз настолько крепко, что забываю о том, что происходит здесь и сейчас. Иногда я чувствую себя не Зимним духом, покровителем всего живого, а обычным человеком, проклятым вечностью и вороньими крыльями. Человеком, окруженным безмолвными тенями ушедших, поджегшим десятки погребальных костров. Здесь, в этой комнате, нет ничего живого. Даже воздух пахнет так, будто ему уже тысячи и тысячи лун, — оторвавшись от созерцания ровных рядов сундуков, Курх поднял взгляд на меня. — Сирим, я бы хотел сжечь все, что осталось от прежних Зимних жен. Самые ценные воспоминания и без того будут храниться в моей памяти, а вещи — всего лишь вещи. Думаю, моему прошлому нужен последний костер.

Я подошла к мужу, коснулась головой его плеча — маленькая и округлая тень, едва достававшая до нижних ступенек, рядом с его, высокой и тонкой.

— Не думаю, что нам стоит так поступать, Курх, — ответила я.

Он выглядел удивленным.

— Почему?

Я задумалась, подбирая верные слова.

— Вещи — всего лишь вещи, так ты сказал. Знаешь, я и сама нередко спускалась сюда. Я не нашла в этой кладовой ответов на вопросы о бессмертии и тумане, но многому научилась у тех, кто жил здесь до меня. Эти сундуки хранят мудрость десятков женщин. Настойки, снадобья, выкройки — простые мелочи, незначительные, но столь важные. И сколько всего еще спрятано внутри, скольким еще Зимние жены могут поделиться. Мне жаль было бы потерять все это. Не думаю, что и они хотели бы, чтобы их знания были забыты.

— Ты можешь просто взять все, что сочтешь нужным, — Курх несколько раздраженно дернул плечом. — Но остальное…

Я отыскала и сжала его руку.

— Нет смысла в еще одном костре, Курх. Если ты хочешь превратить память о прошлых Зимних женах во что-то живое, есть другой способ это сделать.

— Слушаю.

Зайдя в дом, я вернулась с миской, полной спелых и сладких плодов, которые шустрая Лита успела выпросить у Айрын перед тем, как мы покинули ее. Курх вопросительно взглянул на меня, когда я кинула ему один, знаком предлагая попробовать.

Мы расположились на любимой скамейке вместе с Литой и Таром, которые, почуяв угощение, быстро присоединились к нашей компании. Девочка болтала ногами, рассказывая, как помогала старой Хранительнице в саду, Курх задумчиво вгрызался в сочную мякоть, все еще не до конца понимая, что я задумала.

Когда миска опустела, у меня осталось приличное количество огрызков, из которых я ловко извлекла нужные мне семечки.

— Принеси лопату, — попросила я Курха, с улыбкой вспоминая, как когда-то давно он учил меня пересаживать деревья. И — только посмотрите — маленькое семечко, принесенное мной из серединного мира, выросло, разрослось тонкими ветвями, покрытыми ажурной листвой.

Я верила, и сейчас все получится. Должно получиться.

— Что дальше? — спросил Курх, возвращаясь. Я показала ему семечки.

— Разобьем сад справа от поля. По одному дереву для каждой Зимней жены. Сотня-другая лун — и должны появиться плоды. Мне кажется, стоит вдохнуть в воспоминания немного жизни.

Дух замолчал, погруженный в раздумья. Я ждала, согласится ли он сделать то, что я предложила. Дерево — не кладовая, которую можно запечатать, скрыть от глаз, сделать вид, что ее не существует. Но в этом была жизнь. Не пепел.

— Хорошо, — наконец, кивнул Курх. Морщинка между его бровей разгладилась, и я поняла: он действительно согласен. Действительно готов сделать это.

Курх взялся за работу. Лита собралась было помочь, но я остановила. Воспоминания о прошлых Зимних женах принадлежали только Зимнему духу, и не нам было вмешиваться.

— Ада из Куниц, — тихо прошептал Курх, принимая у меня из рук первое семечко и бережно погружая его в рыхлую землю. — Тарна из Форелей. Инира из Оленей. Нита из Медведей. Тьяра из Рысей. Уна из Нерок.

Мы закончили, лишь когда солнце почти скрылось за туманным горизонтом. Курх называл одно имя за другим, иногда быстро переходя к новой лунке, а иногда застывая с семечком в руке, то улыбаясь, то грустно поджимая губы, думая о чем-то, ведомом только ему. Я была терпелива, не торопила и не вмешивалась. Пока неназванным не осталось одно единственное имя.

Я ожидала, что последней станет именно она.

Курх посмотрел на меня. В закатных лучах его волосы отливали рыжиной, почти огнем. Поймав мой вопросительный взгляд, он кивнул, и я вложила в его перепачканную ладонь крохотное чуть треснувшее семечко, из которого уже пробивался зеленый росточек.

— Инари из Лисиц, — сказал он чуть хрипло. А потом попросил. — Поможешь

мне?

И мы вместе, как когда-то, ладонь к ладони закрыли последний росток землей.

*

Яркий полуденный свет ворвался в кладовую через настежь распахнутые двери. Редкие пылинки кружились в воздухе, а медные узоры и кованые ручки развешанных по стенам инструментов поблескивали на солнце. Пахло травами, сушащимися для лечебных мазей. На узкой скамейке лежал завядший цветок, который я когда-то принесла сюда с собой. Курх замер на пороге, и его длинная худая тень растянулась по лестнице до самых резных сундуков. Стоя чуть поодаль, я гадала, в чем причина того, что муж снова позвал меня сюда.

Курх повернулся ко мне.

— Я бы хотел сделать что-нибудь с этим местом, — сказал он тихо. — Иногда мне кажется, будто я застрял в прошлом, увяз настолько крепко, что забываю о том, что происходит здесь и сейчас. Иногда я чувствую себя не Зимним духом, покровителем всего живого, а обычным человеком, проклятым вечностью и вороньими крыльями. Человеком, окруженным безмолвными тенями ушедших, поджегшим десятки погребальных костров. Здесь, в этой комнате, нет ничего живого. Даже воздух пахнет так, будто ему уже тысячи и тысячи лун, — оторвавшись от созерцания ровных рядов сундуков, Курх поднял взгляд на меня. — Сирим, я бы хотел сжечь все, что осталось от прежних Зимних жен. Самые ценные воспоминания и без того будут храниться в моей памяти, а вещи — всего лишь вещи. Думаю, моему прошлому нужен последний костер.

Я подошла к мужу, коснулась головой его плеча — маленькая и округлая тень, едва достававшая до нижних ступенек, рядом с его, высокой и тонкой.

— Не думаю, что нам стоит так поступать, Курх, — ответила я.

Он выглядел удивленным.

— Почему?

Я задумалась, подбирая верные слова.

— Вещи — всего лишь вещи, так ты сказал. Знаешь, я и сама нередко спускалась сюда. Я не нашла в этой кладовой ответов на вопросы о бессмертии и тумане, но многому научилась у тех, кто жил здесь до меня.

Эти сундуки хранят мудрость десятков женщин. Настойки, снадобья, выкройки — простые мелочи, незначительные, но столь важные. И сколько всего еще спрятано внутри, скольким еще Зимние жены могут поделиться. Мне жаль было бы потерять все это. Не думаю, что и они хотели бы, чтобы их знания были забыты.

— Ты можешь просто взять все, что сочтешь нужным, — Курх несколько раздраженно дернул плечом. — Но остальное…

Я отыскала и сжала его руку.

— Нет смысла в еще одном костре, Курх. Если ты хочешь превратить память о прошлых Зимних женах во что-то живое, есть другой способ это сделать.

— Слушаю.

Зайдя в дом, я вернулась с миской, полной спелых и сладких плодов, которые шустрая Лита успела выпросить у Айрын перед тем, как мы покинули ее. Курх вопросительно взглянул на меня, когда я кинула ему один, знаком предлагая попробовать.

Мы расположились на любимой скамейке вместе с Литой и Таром, которые, почуяв угощение, быстро присоединились к нашей компании. Девочка болтала ногами, рассказывая, как помогала старой Хранительнице в саду, Курх задумчиво вгрызался в сочную мякоть, все еще не до конца понимая, что я задумала.

Когда миска опустела, у меня осталось приличное количество огрызков, из которых я ловко извлекла нужные мне семечки.

— Принеси лопату, — попросила я Курха, с улыбкой вспоминая, как когда-то давно он учил меня пересаживать деревья. И — только посмотрите — маленькое семечко, принесенное мной из серединного мира, выросло, разрослось тонкими ветвями, покрытыми ажурной листвой.

Я верила, и сейчас все получится. Должно получиться.

— Что дальше? — спросил Курх, возвращаясь. Я показала ему семечки.

— Разобьем сад справа от поля. По одному дереву для каждой Зимней жены. Сотня-другая лун — и должны появиться плоды. Мне кажется, стоит вдохнуть в воспоминания немного жизни.

Дух замолчал, погруженный в раздумья. Я ждала, согласится ли он сделать то, что я предложила. Дерево — не кладовая, которую можно запечатать, скрыть от глаз, сделать вид, что ее не существует. Но в этом была жизнь. Не пепел.

— Хорошо, — наконец, кивнул Курх. Морщинка между его бровей разгладилась, и я поняла: он действительно согласен. Действительно готов сделать это.

Курх взялся за работу. Лита собралась было помочь, но я остановила. Воспоминания о прошлых Зимних женах принадлежали только Зимнему духу, и не нам было вмешиваться.

— Ада из Куниц, — тихо прошептал Курх, принимая у меня из рук первое семечко и бережно погружая его в рыхлую землю. — Тарна из Форелей.

Инира из Оленей. Нита из Медведей. Тьяра из Рысей. Уна из Нерок.

Мы закончили, лишь когда солнце почти скрылось за туманным горизонтом. Курх называл одно имя за другим, иногда быстро переходя к новой лунке, а иногда застывая с семечком в руке, то улыбаясь, то грустно поджимая губы, думая о чем-то, ведомом только ему. Я была терпелива, не торопила и не вмешивалась. Пока неназванным не осталось одно единственное имя.

Я ожидала, что последней станет именно она.

Курх посмотрел на меня. В закатных лучах его волосы отливали рыжиной, почти огнем. Поймав мой вопросительный взгляд, он кивнул, и я вложила в его перепачканную ладонь крохотное чуть треснувшее семечко, из которого уже пробивался зеленый росточек.

— Инари из Лисиц, — сказал он чуть хрипло. А потом попросил. — Поможешь мне?

И мы вместе, как когда-то, ладонь к ладони закрыли последний росток землей.

*

Аки-Ворон родился в свой срок, через четыре полные луны после того, как случилось мое путешествие в нижний мир. Здоровый и крепкий, он с первых же мгновений покорил сердце и мое, и Литы. И даже Курх, относившийся к младенцам с некоторой настороженностью, со вздохом признал, что его Аки — чудесный малыш.

Я начинала понимать, что желание Волчьего Пастыря было куда изощреннее, чем мне показалось на первый взгляд.

Лита охотно помогала мне с ребенком, и Тар, ее постоянный спутник, нянька и товарищ по играм в одном лице, тоже по мере возможностей принимал участие в нашей повседневной жизни, как-то незаметно став настоящим членом семьи. Поэтому, когда через двадцать лун дом снова огласили требовательные детские крики, это воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся.

— Нанук-Ворон, — сказал Курх у тотемного столба Нерок, и агатовые глаза резного ворона благосклонно сверкнули на солнце.

Нанук и Аки прекрасно поладили. И, что было для меня не менее важно, Курх с радостью взялся учить мальчишек всему, что знал сам. Я сидела на скамейке под своим любимым деревом, наблюдая, как они в шесть рук вытачивают и полируют стенки небольшой повозки, которую, вместе с упряжкой, собирались подарить Лите для ее грядущих путешествий по серединному миру, и сердце мое переполнялось любовью и гордостью.

Лита — теперь уже девушка, не ребенок, вытянувшаяся выше меня — часто и подолгу оставалась в серединном мире у Г opa или Айрын. Но каждый раз, когда Курх прилетал забрать ее домой в верхний мир, они с Таром неизменно оказывались у Форелей. Я понимала, что если Хранители действительно выбирают свой род сердцем, дочь решила все уже давным- давно.

Аки, как и следовало ожидать, выбрал Волков и взял на себя уход за старым У го. Каким-то необычайным образом мальчику удалось расположить к себе нелюдимого Хранителя, и, слушая рассказы сына о том, чему учил его старик, я понимала, почему Айрын назвала его мудрейшим из всех детей Курха.

Нанук, спустившийся в серединным мир вслед за братом, поселился у Оленей по совету Гора, а младшим, Алае, Таю и Кири, еще предстояло сделать свой выбор.

Я учила, лечила синяки и разбитые коленки, рассказывала сказки на ночь, шила и вязала. Навещала вместе с Курхом в серединном мире старших детей, старых Хранителей, селенья и роды, большие и малые, разбросанные по разным отдаленным и прекрасным уголкам нашего края. И там — снова учила, лечила, взбиралась верхом на крутые горные склоны и ходила под парусом с рыбаками, помогая Зимнему духу передавать людям знания и мудрость. «Наша Зимняя жена», — говорили они уважительно. Я чуть улыбалась в ответ, прижимаясь к мужу и предвкушая возвращение в верхний мир, где, распростертая на мягких пушистых шкурах, принадлежала лишь одному ему, Курху.

Я давно перестала считать, сколько лун я прожила вместе с духом-Вороном. Я чувствовала себя как никогда полной сил и, хоть возраст и давал о себе знать округлившейся фигурой, лучистыми морщинками вокруг глаз и белыми волосками в косе — первыми весточками будущей Зимы — я всерьез подумывала о том, чтобы выносить и родить еще одного-двух детей, если на то будет воля богов. Курх благодушно усмехался в ответ.

— Моя ненасытная Зимняя девочка, — шептал он, пряча в темной бороде довольную улыбку.

Не желая выглядеть слишком молодо для отца двух взрослых сыновей, Курх отрастил короткую густую бороду и усы. Так он действительно стал казаться старше. Но мне это нравилось. Словно бы он тоже менялся вместе со мной, не только внутренне, но и внешне.

И главное, я была счастлива. Тем прекрасным, наполненным счастьем, которое чувствуешь, когда все вокруг именно такое, каким ему должно быть. Крепкие объятия Курха, прижимающего меня к себе. Заливистый смех младшей дочери, сын и отец, работающие вместе во дворе. Симпатичная девчушка, робко прячущаяся за широкую спину Аки-Ворона. Сдержанная улыбка брата, нового старейшины рода Форелей, куда он перешел после свадебного обряда. Айрын и Лелеке. Гор. Аки-Волк, иногда приходящий проведать меня в верхнем мире. И Лето, изобильное, Долгое Лето, какого не было уже очень, очень давно.

*

Я проснулась среди ночи от странного, необъяснимого чувства, что что-то должно произойти. Обувшись и накинув легкую шаль, я выскользнула из кровати и тихо, чтобы не разбудить мужа и детей, вышла на крыльцо. Может быть, мне просто нужно было немного подышать свежим воздухом, и волнение рассеялось бы, унесенное ночным ветром.

Во дворе было тихо. Звезды, яркие и низкие, мерцали в ясном небе. Наш новый сад, посаженный в память о Зимних женах, плодоносил, и до меня доносились одуряюще сладкие ароматы чуть переспелых плодов, которые мы с Курхом и детьми уже просто не успевали собирать. Шуршали на ветру тугие, полные зерен колосья.

Мне было хорошо и спокойно.

Что же тогда привело меня сюда?

Легкий порыв ветра растрепал волосы, донося до меня отголоски тихого далекого перезвона. Дзынь-дзынь, словно качаются на ветру маленькие колокольчики.

Зов.

В первое мгновение сердце испуганно замерло, чтобы тут же снова забиться, громко, гулко, быстро. «Рано, слишком рано! Я столько всего могу еще сделать! Я не хочу уходить сейчас, не хочу покидать тех, кого люблю, нет, я не готова!» Руки вцепились в перила, и я почувствовала, как поцарапала палец об острый край необработанного скола — Курх и Тай только-только выточили новые балясины и не успели еще отполировать их.

Боль отрезвила меня. Я поняла, что все еще стою на крыльце, и Зов не лишает меня контроля над телом, не заставляет следовать за его мелодией бездумно и неотвратимо. Я сталкивалась с Зовом и даже шагала за грань. Он уже не имеет надо мной власти.

Я прислушалась, не двигаясь с места.

Нет, вовсе не звон колокольчиков слышала я сейчас. Этот Зов был иным, не таким, каким я помнила его в день Последней охоты Айни или в ночь, когда отправилась в нижний мир за сыном. Мне казалось, будто я слышу голоса. Звонкую песню, мелодия которой предназначалась только для меня.

— Сирим, Зимняя жена, ты готова, — звучало в ней. — Услышь нас, приди к нам, и тогда ты сумеешь обрести истинную мудрость. Мы ждем тебя, Зимняя жена. Ты готова.

Туман сверкал серебристыми искрами, освещаемый полной луной. В его серой мгле мне чудилось неясное волнение, он весь был движение, словно море в шторм, и неплотные клубы лизали траву у самой кромки владений Курха, то жадно набрасываясь на нее, то вновь отступая. Мелкие кристаллы тумана, похожие на соленые брызги, кружились в воздухе, исполняя замысловатый танец. Я сделала шаг, другой, застыла на последней ступеньке крыльца.

— Кто это? Кто говорит со мной? — тихо спросила я.

Ответа не было. Но я все еще ощущала чье-то незримое присутствие. Никто, кроме Курха и Аки, не мог попасть сюда. Но Курх спал в доме, а Волчьему Пастырю давно нет нужды приходить, крадучись, среди ночи.

— Узнаешь, — зашелестело в ветвях сада, зашуршало в траве, запело в дуновении ветра. Казалось, само это место говорит со мной. — Узнаешь, если верно задашь вопрос. Последняя загадка, оставшаяся неразрешенной. Спроси, пройди до конца — и получишь ответ.

Шепотки еще не смолкли, а я уже знала, что должна сказать. Ни Аки-Волк, хозяин странного места, куда попадают, ожидая перерождения, души смертных, ни Курх-Ворон, летающий в небесах верхнего и серединного мира, мира живых, не могли дать мне ответа на один единственный вопрос. И лишь туману, туману между мирами, в котором пропадали Зимние жены, уходя безвозвратно, могло быть что-то известно о тайне, что не давала мне покоя.

И я произнесла, с внутренним трепетом:

— Кто такие Зимние жены?

— Тебе остался лишь шаг, чтобы это выяснить.

И, закрыв глаза, я шагнула.

ЧАСТЬ 4. ОСЕНЬ

ЧАСТЬ 4. ОСЕНЬ.

Моя нога коснулась травы, мокрой от росы, и я против воли вздрогнула, ожидая, что что-то произойдет. Но через тонкую подошву домашних сапог я почувствовала лишь холод, идущий от земли. Ничего не изменилось.

Двор и сад были пусты и безмолвны. Я огляделась в поисках того или тех, кто мог говорить со мной, но безрезультатно. Около скамейки под моим деревом я заметила деревянную спину оленя, перешедшего от Литы к Кири. Рядом с ним валялась дудочка Алаи, которую я достала ей из сундука одной из прежних Зимних жен, и серебряные рыбки, всеченные в искусный орнамент, тускло поблескивали в лунном свете. Надо будет сказать девочкам, чтобы не оставляли игрушки в саду на ночь. От холода и сырости они легко могли испортиться.

Качая головой, я собрала раскиданные вещицы, собираясь отнести их на крыльцо. Все это — ночь, луна, тихий сад — показалось вдруг таким обыденным, что я с трудом могла поверить, что еще несколько мгновений назад слышала здесь голоса и необъяснимый, таинственный зов. Даже туман словно бы притаился, спрятал свои цепкие когти.

Я провела рукой по загривку оленя, смахивая капли росы. Тонкая светлая полоска клейкой пасты белела на деревянной ноге. Я улыбнулась, вспоминая тот день, когда Курх и Лита вместе исправили поломку. Мой прекрасный муж и моя чудесная Весенняя девочка, уже совсем взрослая.

Интересно, как же я тогда узнала об этой трещинке, если Лита всегда сама доставала оленя из-за сундуков и сама же возвращала его обратно?

Что-то мелькнуло в траве, метнулось от одного дерева к другому. Я вскинула голову. Ничего. Может быть, ветер шевельнул травинки или прошмыгнула в нору юркая мышь.

И снова — быстрое, едва уловимое взглядом движение, уже дальше от меня.

Оставив игрушки на скамейке, чтобы забрать их на обратном пути, я углубилась в сад.

Деревья, что Курх посадил в память о Зимних женах, разрослись, и ажурное переплетение ветвей, усеянных спелыми плодами, закрывало собой небо, бросая на землю кружевную тень. Я шла вперед, проводя руками по шершавым стволам, чуть поглаживая кору. Я никого не видела и не слышала ничего, кроме шуршания травы под ногами. Но — да — именно здесь ко мне вновь вернулось ощущение незримого присутствия. Будто кто-то, знакомый и незнакомый одновременно, глядит мне в спину внимательным взглядом.

— Сирим…

Я резко обернулась. Никого.

— Кто ты? Что ты такое? — спросила я, силясь унять отчаянно стучащее сердце. Что бы это ни было, нельзя показывать страха. Переплетение теней под моими ногами пришло в движение, и мне показалось, будто все вокруг движется, мечутся от дерева к дереву неясные тени, справа, слева, спереди и позади, окружая меня, смыкая кольцо.

«Это всего лишь ветер, — успокаивала я себя. — Ветер, который колышет листву в саду».

Я различила отголоски призрачного смеха.

— Ты готова, Сирим?

Нет.

— К чему я должна быть готова?

А в следующее мгновение туман, вырвавшийся из привычных, очерченных границ, словно жадная, беспощадная волна прилива, накрыл меня с головой.

*

Я все еще стояла в нашем саду. Я чувствовала это, видела темные силуэты деревьев, ощущала холодную землю и мокрую траву под ногами. И, тем не менее, это был туман. Туман поглотил меня, как, наверное, когда-то случилось с Тьярой из Рысей, однажды просто пропавшей и так и не сумевшей вернуться.

Я сделала шаг туда, где, как полагала, находится дом. Другой, третий. Я уже готова была броситься бежать, как тень, отделившаяся, казалось, от самого дерева, преградила мне путь.

От неожиданности я отпрянула, едва не потеряв равновесие. Тень не делала попыток приблизиться, но и не двигалась с места. Я бросилась в сторону, но другая тень выросла рядом со мной, заставляя попятиться.

Они выходили из-за стволов и занимали свое место в кольце, смыкающемся вокруг меня. Безмолвные тени не походили на существ из плоти и крови, и я, быть может, смогла бы пройти сквозь них, но что-то останавливало, мешало. Ноги словно приросли к земле. Я лишь затравленно озиралась по сторонам и гадала, что же должно произойти дальше.

Я насчитала несколько десятков теней, перемежающихся со стволами деревьев и составляющих замкнутый круг со мной посередине. Туман схлынул, позволяя увидеть чуть больше, и мне показалось, что призрачные фигуры стали четче. Это были люди. Женщины. Я не могла разглядеть их лиц.

— Кто вы? — снова задала я мучивший меня вопрос.

Тишина. Ни дуновения ветра, ни единого звука. Туман, густой и плотный за пределами круга, замер без движения, словно выжидая.

Я подошла к одной из фигур, отчего-то привлекшей мое внимание чуть больше остальных, и несмело прикоснулась к ее плечу. Женщина словно бы обернулась, почувствовав мою руку, и я поймала взгляд ее темно-карих глаз.

Моих собственных глаз.

Я с криком отскочила в центр круга. На мгновение перед тем, как я зажмурилась от изумления и ужаса, отпрянув от женщины, мне показалось, что у нее было мое лицо. Что это я, моя собственная копия, сотканная из тумана, стояла передо мной, безмолвная и величественная. Но когда я, ошарашенная и сбитая с толку, вновь посмотрела на незнакомку, она выглядела уже совсем иначе. Более худая, меньше ростом, и лицо, круглое, улыбающееся, вызывающее в памяти образ великана- Хранителя.

«Нита», — всплыло в памяти имя, которое я всего несколько раз слышала от Курха. Зимняя жена из рода Медведей, мать Гора.

К следующей женщине я подходила, уже более спокойная, готовая ко всему. И вновь — касание, поворот, бросающее в дрожь мгновение, когда кажется, будто видишь свое собственное отражение, но стоит лишь моргнуть, и морок рассеивается. Передо мной стояла еще одна незнакомая женщина с причудливыми косами, напомнившими мне плетение серебряной филиграни на дудочке. Тарна из рода Форелей, Зимняя жена, чей смех напоминал Курху звонкое журчание ручейка.

Некоторых из них я узнавала сразу. Другие имена всплывали в памяти через несколько мгновений после того, как неясная фигура обретала человеческие черты. Где-то за спинами женщин, среди едва заметных деревьев, я различала и другие темные фигуры, но они так и оставаясь в отдалении.

Пройдя весь круг, я вновь остановилась перед Нитой.

— Спрашивай, — сказала она, и голос, уже ничем не напоминающий призрачный шепот, прозвучал тихо и торжественно.

— Кто такие Зимние жены?

— Мы — это ты, — прозвучал ответ.

Я смотрела на них, столь непохожих и, тем не менее, в чем-то неуловимо одинаковых, и внутри рождалось понимание, что, так или иначе, я знала это всегда. Знала, когда неосознанно повторила узор мастерицы Уны, знала, когда спускалась вслед за Курхом в полутемную кладовую и чувствовала необъяснимое родство с неведомыми хозяйками спрятанных от глаз сундуков. Гор разглядел во мне улыбку своей матери, а У го по легкому прикосновению руки решил, что перед ним Инари-Лисица. Даже та самая маленькая трещинка в копытце самодельного оленя была одной из деталей картины, которая сложилась теперь в единое целое.

Я кивнула.

— Мне кажется, где-то глубоко внутри я всегда догадывалась об этом.

— Как и любая из нас, — ответила Нита.

Круг распался. Женщины подходили ко мне, приветствовали, сдержанно улыбались. Я смотрела на них словно бы другими глазами, все сильнее и сильнее убеждаясь в правоте сказанного Нитой. Нас, Зимних жен, действительно объединяло нечто большее, чем любовь к бессмертному Зимнему духу.

Но было и другое. Нечто, что я, как ни старалась, не могла понять.

— Нита, — я обернулась к женщине, так и оставшейся стоять возле меня. — Но как это возможно? Я чувствую, что все мы связаны, чувствую нашу общность. Но разве так бывает, чтобы одна и та же душа постоянно перерождалась в теле девочки, новой Зимней невесты? Разве, — я вдруг вспомнила слова Дары и Аки, — нет, не так. Если души Зимних жен никогда не попадают в нижний мир после смерти, что же тогда мы такое? Кто такие Зимние жены на самом деле?

— Что ты знаешь о Зимних женах и их предназначении? — вопросом на вопрос откликнулась женщина.

Под насмешливым взглядом бывшей Медведицы я вдруг поняла, что мне известно не так уж и многое. Я знала куда больше, чем когда впервые протянула руку духу-Ворону у тотемного столба, но все еще оставалось достаточно загадок.

— Зимняя жена — избранная богами человеческая девушка, назначенная в жены Курху-Ворону, Зимнему духу, — начала я привычную, с детства заученную историю. — Ее замужество, если оно оказывается счастливым, приносит процветание и изобилие серединному миру.

— Дальше.

Вздохнув, я принялась рассказывать.

— Так я думала, когда впервые попала в верхний мир. Но все оказалось куда сложнее. Ибо одного лишь соития, «семени Зимнего духа, пролитого в лоно жены», как говорил мне Курх, было недостаточно. Довольно для того, чтобы поддерживать жизнь в ледяном крае, но слишком мало, чтобы растопить его. Нужна была любовь. И лишь тогда, когда между мной и Курхом появились первые робкие чувства, все постепенно начало меняться. Наступила Весна.

— Продолжай.

— Зимний дух знал об этом, но не хотел впускать новую жену слишком глубоко в сердце и вновь проходить через боль потери, а я выяснила правду слишком дорогой ценой. Мы расстались на долгих восемь лун, и Весна ушла вслед за духом-Вороном. Я чуть не умерла, чуть не потеряла все. Но я продолжала оставаться Зимней женой. Продолжала любить Курха. И вместе с моими чувствами, под слоем снега, Весна пережила эти дни, чтобы вновь расцвести с рождением Литы.

— Ты считаешь, что между силой твоих чувств и Весной есть связь?

Чуть помедлив, я кивнула.

— Да. Я не сразу поняла это, но потом, вспоминая все, что предшествовало родам, и несколько первых лун после, я убедилась, что связь действительно есть. Страхи, сомнения, недомолвки влияли на окружающее так же, как и влюбленность, влечение, страсть.

— Что послужило началом Лету?

— Курх и его идея о моем возможном бессмертии. Он, наконец, позволил себе любить, и… это было действительно прекрасно, — я улыбнулась, когда перед моим внутренним взором всплыло лицо Курха, его смех, счастливый, свободный. Но Нита лишь покачала головой.

— Лето началось гораздо раньше, Зимняя жена. Курх лишь не давал ему развернуться в полную силу, не позволяя себе чувствовать слишком много.

— Что же тогда могло… — начала я и оборвала сама себя. — Лита.

— Верное предположение, Зимняя жена, — одобрительно кивнула Медведица.

— Материнство меняет женщину. Равно как и любовь. Это естественно. Мне кажется, ты знаешь достаточно, чтобы ответить на свой вопрос, — заключила тень. Увидев мое недоумевающее выражение лица, женщина снисходительно фыркнула. — Любовь, которая дает начало Весне. Материнство, приносящее Лето. Что может объединять все это?

Я покачала головой, все еще не уверенная, что понимаю, что Нита имеет в виду.

— Зимние жены несут в себе дух самой Матери-Земли. Ты не совсем человек. Как не является в полной мере человеком ни одна из Зимних жен. Все мы — часть одной сущности, бессмертного духа, воплощения Матери-Земли. Вот отчего семя духа-Ворона, властителя Неба, способно наполнить серединный мир жизнью. Вот для чего действительно нужны Зимние жены.

— Но ведь я, Сирии, дочь Теи и Альма из Нерок. Как я могу быть кем-то иным, Нита? Я обычная смертная женщина, пусть и наделенная бессмертной душой. Так же, как и все люди, я старею, — я перекинула через плечо косу, в которой блестели серебряные нити, — и однажды мой земной срок закончится, и я уйду, как уходили другие жены до меня, а Курх, дух-Ворон, останется, как оставался всегда. Почему он и я столь различны, если обе наши души живут вечно?

Нита покровительственно похлопала меня по плечу, словно несмышленого ребенка.

— Зима, Весна, Лето, Осень, — произнесла она нараспев. — Девочка, девушка, женщина, старуха. Одна жизнь — один цикл. И в первый день Зимы душа Зимней жены вновь перерождается в теле новорожденной девочки, чтобы вырасти, расцвести и занять место подле Зимнего духа. Потому что лишь человеческое сердце способно полюбить так сильно, что его чувств достаточно, чтоб обогреть и напитать все живое.

Мне нечего было возразить в ответ на ее слова. Не нужно было вспоминать древние сказания, достаточно лишь посмотреть вокруг. Отец-Небо всегда неизменен, тогда как Мать-Земля и все живое на ней вечно в движении, вечно рождается, старится и умирает. Я подняла с земли спелый плод и надкусила, с хрустом, почти до самой сердцевины, обнажив маленькие семечки, в глубине которых ждали своего срока новые ростки, новая жизнь.

Да, где-то в глубине души я чувствовала, что так оно все и произойдет. Что все уроки Курха окажутся тщетны, что предостережения Аки о том, что я не должна позволить Зимнему духу исчезнуть вместе со мной, окажутся не пустым звуком. Умирать больно, печально, но необходимо, если такова часть жизни, часть перерождения.

Курх, как же тяжело мне будет говорить с тобой об этом.

По-своему истолковав мои невеселые раздумья, Нита усмехнулась.

— Немногим легко дается эта последняя истина, девочка, — она задумчиво глядела вдаль, и я гадала, видит ли она за туманом очертания кусочка верхнего мира, что принадлежит Курху. Дом, который она, будучи самой собой,

Медведицей, способной приручить даже опаснейшего бера, никогда больше не сможет посетить. — Кто-то так и не может с этим смириться, а некоторые живут недостаточно долго, чтобы понять. А уж в последние Зимы, — она не закончила, махнув рукой. — Поэтому, Сирим, так важно, чтобы ты прошла весь путь до конца.

Несложно было догадаться, кого из Зимних жен имела в виду Нита. Кто нарушил непрерывную цепочку, что она уже не смогла собраться обратно.

— Не понимаю, — сказала она, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь.

— Как получилось так, что среди нас появилась такая, как Инари? Откуда было родиться взбалмошной себялюбивой девчонке, когда почти каждая Зимняя жена до нее жила в соответствии со своим предназначением и в нужный срок обретала мудрость? А что случилось после? Ох, Сирим, — Нита отчаянно всплеснула руками, — если бы ты знала, какие поистине черные дни настали для всего серединного мира после перерождения Инари-Лисицы! Да и до него, если уж говорить честно. Сколько бед выпало на долю Тьяры из Рысей, пришедшей ей на смену. Всем существом Тьяра жаждала вернуть всему живому спокойствие и благоденствие. Но, не познав любви, не испытав жизнь во всей полноте, невозможно постичь мудрость Осени. Тьяру манил туман, сам дух Матери-Земли пытался позвать ее, помочь ей. Мы пытались. Но она не понимала причин этой тяги, своего волнения. И когда она все же решилась последовать неясному зову тумана, мы не смогли ее удержать. Это повлекло за собой последствия почти необратимые. Большинство жен после Тьяры подсознательно боялись тумана, что отталкивало их еще дальше от истинной сущности.

Я повернулась к Ните, не решаясь задать вопрос. Женщина стояла, спрятав лицо в ладонях. Я осторожно дотронулась до ее спины, пытаясь вернуть ее обратно из глубин наших общих печальных воспоминаний о Зимней жене из рода Рысей, погибшей столь трагически и нелепо. Наконец, Нита подняла голову.

— Страх, недоверие, слабость. Долгие Зимы, женщины, с трудом способные выносить и родить ребенка. Быть может, сами боги способствовали твоему рождению, иначе неизвестно, как долго еще Зимние жены так и растворялись бы в тумане, исчезали в глубинах памяти бессмертной души, не познав мудрости, не вернув в мир гармонию и порядок.

— А что Инари? — спросила я Ниту. — Она тоже здесь, среди Зимних жен?

— Да, конечно, — откликнулась женщина. — Но ты вряд ли сможешь ее увидеть. Она тоже часть твоих воспоминаний, но она не осознает себя таковой, поэтому ты и не в состоянии ее почувствовать.

Мне в чем-то стало жаль своенравную Лисицу, всю свою жизнь стремившуюся к бессмертию, а получившую почти что забвение, оставаясь живой лишь в памяти Курха. Как жаль было и те безмолвные тени, что стояли за спинами старейших жен, окруживших меня посреди сада. Они тоже были частью меня, и я остро ощущала пустоту в том месте, где должны были быть их воспоминания, знания, чувства.

Я обессилено привалилась к стволу ближайшего дерева. Столько всего навалилось за одну ночь!

С ветки над моей головой сорвался ярко-желтый листок и, кружась, опустился на мою раскрытую ладонь. Осень.

— Осень приходит, когда Зимняя жена, что прожила достаточно долгую и счастливую жизнь, осознает неизбежность наступления Зимы, — тихо проговорила Нита. — И я говорю не о том знании, что любое смертное тело рано или поздно должно умереть, нет. Самое важное в Зиме то, что после нее обязательно должна прийти Весна. Это и есть та мудрость, которая доступна лишь немногим из нас. Нужно уйти, чтобы переродиться и запустить новый цикл.

— А как же Курх? — мой голос сорвался. — Как я скажу ему, что отказываюсь оставаться с ним так долго, как только могу? Ему известно о том, что душа Зимней жены бессмертна?

— А разве ему нужно об этом знать? — тут же ответила Нита, и несколько других жен согласно кивнули. — Даже будучи бессмертным духом, Курх-Ворон был и остается обычным мужчиной. Лишь женщины способны постичь мудрость Матери-Земли. Она должна передаваться от одной Зимней жене к другой, и, благодаря тебе, мы вновь сможем восстановить порядок, заповеданный богами.

Зимние жены смотрели на меня чуть снисходительно, словно ожидая, что я устыжусь своих наивных слов. Склоню голову перед теми, кто на много жизней старше и мудрее меня. Но я не могла. Просто не могла, не в этот раз. Они были лишь тенями тех, кто умер многие Зимы назад. Помнили ли они еще, как Курх сжимал их в объятиях, словно хотел навсегда удержать рядом с собой, слышали ли отголоски потаенной боли, когда он рассказывал о своем долге Зимнего духа и погребальных кострах? И говорили ли они вообще с ним когда-нибудь? Понимали ли они, что значило бы для него это знание?

Мне был известен ответ.

Те, кто стояли передо мной, были уверены в своей правоте. В их мире не было долгой череды потерь, женщин, ушедших до срока, сердца, покрытого льдом. Инари-Лисица и жены после нее были просто досадными ошибками, изъянами в устоявшемся миропорядке. Можно отбросить их, забыть — и попробовать еще раз, пока не родится кто-нибудь, способный прожить достаточно долго, чтобы обрести положенную мудрость.

А те, кто действительно мог понять чувства Зимнего духа такими, какими они были сейчас, замерли немыми тенями за спинами окружавших меня женщин, и в темных провалах глаз мне чудилась мольба. Не отступать. Стоять до конца.

— Курх — дух-Ворон, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мои слова были услышаны, поняты. — Он столь же важен для того, чтобы Весна сменилась Летом, а Лето — Осенью, как и Зимние жены. Для чего скрывать от него, что душа его любимой бессмертна, если он мог бы помочь будущим женам легче принять свою сущность? Окружить заботой, позволить любви прорасти и расцвести. Быть может, если каждой из тех, кто пришел вслед за Лисицей, не пришлось бы разбивать ледяную стену, чтоб растопить сердце Зимнего духа, мы бы больше думали о счастье, и никто не уходил бы до срока.

— Если бы среди нас не родилась такая, как Инари, не было бы ни ледяных стен, ни трагических смертей. Ничего не пришлось бы менять, — отрезала Нита. — Ты можешь исправить это, Сирим. Проживи свою жизнь достойно, как и полагается настоящей Зимней жене, а потом помоги следующей девочке, когда придет ее срок.

— А что, если он не придет? — тихо, но твердо спросила я. — Что если Курх просто откажется явиться на зов Хранителей, потому что решит, что с него довольно смертей?

— Уж не возомнила ли ты себя второй Инари, девочка, — зло сощурившись, Нита глядела на меня со смесью презрения и недоверия. — Не вмешивайся в заведенный порядок вещей, Зимняя жена.

Я покачала головой.

— Я расскажу все Курху, хотите вы этого или нет, Нита. Вы знаете Зимнего духа таким, каким он был раньше, но не таким, каков он сейчас. Вы и без того сделали достаточно. Это вы невольно заставили Зимнего духа поверить, что он раз за разом теряет любимую женщину, отправляя ее на погребальный костер. Каждая из вас. Из-за вашей глупости, когда в жизни Курха появилась та, которая оказалась готова поставить его любовь выше всего на свете, он поддался этому безумию. И посмотрите, где мы все оказались. Тьяра погибла напрасно, обманутая вашим зовом. Уна погибла напрасно. И если я могу это прекратить, я сделаю это.

Женщины недовольно зашептались.

— Кажется, мы поспешили назвать тебя мудрой, девочка, — сказала Тарна- Форель. — Что ж, мы ждали достаточно долго, но у нас впереди вечность. Подождем еще. Прощай, Зимняя жена. Ты разочаровала нас, и нам более не о чем говорить.

Туман схлынул так же внезапно, как появился. Я стояла посреди тихого ночного сада, встревоженная, растерянная, одна.

*

Я опустилась на скамейку, устало потирая виски. Голова гудела.

Разговор со старшими Зимними женами вытянул из меня почти все силы, оставив после себя чувство опустошения. Там, где еще недавно я ощущала отголоски чужого присутствия, была пустота. Меня словно отбросили, признав негодной. Очередной неудачей, которая не стоит возни.

Я вздохнула. Что ж, пусть так. Это ничего не меняет.

Мысленно я перебирала в голове все, что могла бы сказать им, но не находила ничего, что они могли бы счесть убедительным. Курх, не зная правды, вынужден вечно скорбеть по умершим? Чушь, это его собственный выбор. К тому же, для того и дана Зимней жене Осень, чтобы она успела, мягко и ненавязчиво, подготовить близких к тому, что придется проститься. Инари, Тьяра, Уна, Рута и другие оказались лишены этого шанса? Что ж, это их собственная проблема, их вина. Еще один повод скорее вернуться к старым, привычным и проверенным традициям.

Только вот это никогда не работало, как того желали мудрые воплощения бессмертного духа Матери-Земли. Не могло случиться так, чтобы безоглядная любовь единственной своенравной девчонки в один миг столь сильно изменила духа-Ворона. Нет, боль копилась, иссушала сердце, и однажды единственной искры хватило, чтобы разжечь пламя, оставившее после себя лишь пепел.

Однажды неизбежно нашлась бы Инари-Лисица, полюбившая слишком сильно и ранившая слишком больно, чтобы это можно было вынести.

Но я не Инари. В моих силах изменить это. Сделать что-то ради себя, ради Курха и детей, ради счастья будущих Зимних жен.

Когда-нибудь Нита должна понять меня. Когда-нибудь они все поймут.

Резкий порыв ветра пронесся среди деревьев, срывая редкие желтые листья и бросая их мне под ноги, словно говоря: я не вечна. Медлить нельзя.

"Не вздумай!"

Сердце пропустило удар. Низкий глухой шепот исходил, казалось, из самого тумана. Я повернула голову в сторону серой мглы, вновь беспокойно колыхавшейся у границ сада, и сказала, раздельно и четко.

— Вам меня не запугать. Мой срок еще не настал, и я не Тьяра, чтобы поддаться лживому зову. Я знаю туман и сумею найти дорогу домой, если потребуется.

"А разве лишь туман таит в себе опасность?" — вновь зазвучал насмешливый голос, на этот раз в моей голове.

Я вздрогнула, пораженная внезапной догадкой.

— Не посмеете, — прошептала я. — Вы не посмеете. К добру или к худу, я одна из вас…

Я не договорила, сердцем понимая: посмеют. Я просто одна из. Незаменимая для Курха, для Литы, для мальчиков, для младших детей. Для Тара и Аки-Волка. Но не для них.

Только бы успеть.

— Курх! — я отчаянно позвала на помощь, но звуки слились в один неразборчивый крик.

Голова готова была лопнуть от боли. А потом все поглотила чернота.

*

Глаза никак не открывались. Мне с трудом удалось приподнять веки, припухшие, налитые тяжестью. Тень перед моим лицом вздрогнула и отпрянула.

— Отец! — услышала я голос Тая. — Мама очнулась!

Послышались торопливые шаги, и лицо Курха, склонившегося надо мной, заслонило нечеткую фигуру сына.

— Как ты? — спросил он, приподнимая меня и поднося к губам чашку с отваром. Я хотела было помочь ему, но руки не слушались, тело не слушалось, будто чужое, и эта вынужденная беспомощность ударила меня тяжелым молотом. Спазм сдавил горло, слезы душили, и я отвернулась от чашки, не в силах больше сделать ни глотка.

— Курх, я… — он передал чашку сыну, знаком отсылая мальчика из дома, и обнял меня. Я всхлипывала, уткнувшись в его рубашку.

— Это пройдет, девочка моя, пройдет, — утешал он, поглаживая меня по волосам и вытирая слезы. — Скоро тебе станет лучше. Счастье, что успел найти тебя раньше, чем случилось непоправимое. А теперь отдыхай.

Он отыскал мою руку, безвольно лежащую поверх меховой шкуры, и переплел наши пальцы. С невероятным облегчением я осознала, что ощущения действительно понемногу возвращаются, и я — пусть и едва-едва — чувствую его тепло и силу, с которой он сжимал мою ладонь. Увидев, что я улыбаюсь, Курх поднес мою руку к губам и поцеловал, раз, другой, третий. Борода чуть колола кожу.

— Не прекращу, пока ты не скажешь, что чувствуешь это, — сказал он с кривой улыбкой.

— Не прекращай, — шепнула я, чуть сжав в ответ его пальцы. Он поцеловал меня еще раз и опустил мою руку обратно на кровать.

— Засыпай. Я скоро вернусь.

— Курх, — мне стоило невероятных усилий заставить тело сдвинуться с места, но я все же поймала его ускользающие пальцы. Дух обеспокоенно посмотрел на меня. — Приведи Литу. И Аки-Волка. Мне нужно с вами поговорить.

— Сирим, сначала тебе надо поправиться…

Я не могла ждать так долго. Не могла бесконечно противостоять желанию части души раствориться в тумане, переродиться, убивая тело, в котором она находилась. Глядя в глаза мужа, я покачала головой.

— Нет, Курх. Сейчас. Лети без промедлений.

Пока вовсе не стало поздно.

Он понял. Я неотрывно смотрела на него, вкладывая в этот взгляд всю свою мольбу, всю свою уверенность, что продержусь до его возвращения. Вечность спустя, он кивнул.

*

Я ненадолго задремала, а, проснувшись, почувствовала себя немного лучше. В доме было тихо, видимо, Курх еще не вернулся. Я попробовала пошевелиться и в первое мгновение испугалась, когда мне это не удалось. Но, стоило открыть глаза, как все встало на свои места. По обеим сторонам от меня поверх шкур свернулись калачиком мои девочки, а Тай спал, сидя на полу и привалившись к борту кровати.

Прежде чем Лита и Аки появятся, мне следовало обдумать, как я буду рассказывать им о том, что узнала в тумане. Удастся ли мне убедить их? Послушают ли они меня, согласятся ли? Если бы возможно было дотянуться до тех уголков памяти, где скрывались знания прежних Зимних жен, я, быть может, смогла бы показать что-то, что было ведомо лишь им и Курху. Но я все еще ощущала давящую боль в висках и пустоту там, где еще недавно были воспоминания, которыми поделились со мной Нита, Тарна и другие жены, которых я прикосновением возвращала к жизни. И ничего более. Не рассказывать же о цветном узоре, Вороне, который пригрезился мне далекой Весной. Я помнила, как разглядывала в кладовой вышивки Уны, но только наметанный глаз мастерицы мог увидеть в них сходство с моей работой. Лита не особенно интересовалась рукоделием, а Курх и Аки…

Я вздохнула.

Да, мужчины.

Что ж, надо было придумать что-то более подходящее.

Услышав мой вздох, девочки завозились, просыпаясь.

— Ты очнулась, мамочка?

— Тебе что-нибудь нужно?

Внезапная мысль, яркий образ из прошлого, заставила мое сердце забиться радостно и торжествующе. Я ведь уже вспоминала Уну, воображала ее себе до мельчайших деталей, даже когда не знала, что мы связаны. И мне не мешало то, что старшие Зимние жены не считали тех из нас, кто не достиг мудрости, равными себе, достойными хранить и разделять общую память. Нужно только…

— Алая, солнышко, я хочу, чтобы ты кое-что нашла для меня.

Девочка кивнула и вернулась со старой шкатулкой Уны, в которой я

сейчас хранила свои нитки. Нахмурившись, она застыла передо мной, прижимая к себе искусную вещицу, и строго произнесла:

— Папа сказал, что тебе нельзя ничего делать, пока он не вернется.

— Папа правильно сказал, милая, — ответила я. — Мне просто нужно немного на нее посмотреть. Поможете мне сесть?

Поддерживаемая Таем и Алаей, я с трудом приподнялась в кровати, опершись о спинку. Дети устроились рядом, а младшая, Кири, положила голову мне на колени. Я провела пальцем по резному узору шкатулки и попыталась представить себе женщину, вот так же сидевшую со своим рукоделием, а рядом троих ее детей, мальчика и двух девочек, одна из которых, маленькая Айрын, доверчиво прижималась к ее боку, как это делала сейчас моя Алая.

«Ну же, Нерка. Ты так нужна мне».

На мгновение мне показалось, что я почувствовала, будто мою ладонь, покоящуюся на крышке, накрывают чьи-то бесплотные пальцы. Я представляла Уну так четко, словно бы она сейчас была рядом со мной.

Словно я действительно могла видеть ее спокойное лицо, и то, как приоткрываются ее губы, произнося слова.

— Спасибо, Сирим, — различила я ее голос. Я была уверена, что мое воображение не обманывало меня, что я действительно слышу. — Спасибо, что не отвергаешь нас, спасибо, что была добра к моей дочери. Мы, Зимние жены, ушедшие слишком рано, слышали все, что произошло в тумане, и мы хотим поддержать тебя. Мы не позволим твоей душе раствориться в небытии, как того хотят старшие жены. Мы удержим тебя здесь столько, сколько нужно, чтобы ты исполнила задуманное. Курх должен узнать правду.

«Помоги мне, — сказала я про себя, чтобы не пугать детей. — Как я могу убедить Курха, что ты часть меня, что все мы — единая бессмертная любящая его душа?»

Уна улыбнулась и доверительно зашептала что-то, склонившись к самому моему уху. Я изумленно охнула. Такого я никогда не смогла бы придумать сама, и уж точно не услышала бы от Курха. Но я была убеждена, что это правда.

— Алая, — девочка встрепенулась. — Мне нужно, чтобы ты принесла еще одну вещь. Найди в кладовой в сундуке с вырезанной неркой рубаху отца, на которой вышита большая черная птица, хорошо?

— Мам, — недоверчиво протянула девочка, — зачем тебе все это? С тобой точно все хорошо?

Да уж, в глазах дочери я, верно, выгляжу ужасно глупо.

— Да, милая. Я расскажу все, когда вернутся папа, Лита и дядя Аки.

Дочь выскользнула из-под моей руки и, взяв свечку, отправилась в подвал. Я перевела взгляд на Уну, еле сдерживающую смех и старающуюся при этом выглядеть невозмутимо.

«Ты хочешь сказать, что действительно убедила Курха закончить за тебя вышивку, когда случайно ошпарила руку кипятком?»

— Узнаешь, когда увидишь изнанку у самой горловины.

Рядом с Уной перед моим мысленным взором возник еще один призрачный силуэт. Должно быть, это была Тьяра-Рысь.

— У меня тоже есть, что рассказать тебе, Нерка. Слушай.

Прежние Зимние жены сменяли одна другую, давая советы, делясь

воспоминаниями. Я больше не просила детей искать для меня по дому странные вещи — если возникнет нужда, это можно будет сделать и после. Сейчас достаточно было просто слушать. И все они говорили о любви, любовь сквозила в их робких улыбках и взглядах. И я чувствовала ее, переполнялась ею, ибо они были чуточку мной, а я — ими. Боль в висках отступала.

Краем глаза я различила чуть в стороне от кровати фигуру молодой женщины, стройной и невероятно красивой. Не нужно было и гадать, чтобы понять, кто это. Не подходя ближе и не произнося ни слова, Инари смотрела на меня, и в глазах ее читалась тоска. Мне показалось, будто за Зимы, проведенные в одиночестве, отрезанная от других жен, потерянная в тумане, Инари растеряла большую часть своей пылкости.

Меня одолевали смешанные чувства. С одной стороны, ее упрямство, ее страсть, ее страхи послужили причиной стольких бед, безвозвратно изменивших серединный мир и духа-Ворона. И — стыдно признаться — я ревновала, ревновала к тому, что после стольких Зим муж так и не смог забыть Лисицу. Будет ли он столь же часто вспоминать обо мне? Но все равно, даже Инари была моей частью. Незаменимым кусочком души, забытым и отвергнутым. И я не могла просто отвернуться.

Собрав все свои внутренние силы, я чуть повернула голову в ее сторону и произнесла про себя, зная, что она услышит:

«Есть ли у тебя история, которую мне стоит передать Курху, Лисица?»

Она застыла, словно бы не ожидала, что я решусь заговорить с ней.

— Да, Нерка, — чуть помедлив, ответила она. — Слушай.

Поглощенная рассказом Инари, я не заметила, как встрепенулись дети,

услышав звуки торопливых шагов во дворе.

— Папа вернулся! — подняла голову Кири, спеша присоединиться к старшим, уже ожидавшим у дверей. Призраки Зимних жен, окружавшие меня, взволнованно обернулись.

— Пора, Сирим, — тихо сказала Уна. Она тепло улыбнулась и пропала, а вслед за ней растворились и прочие полупрозрачные силуэты, вызванные мною к жизни из глубин нашей общей памяти. Лишь Инари задержалась на мгновение дольше остальных.

— Я счастлива, Нерка, — проговорила она. — Наконец-то в серединном мире родилась женщина, достойная… нашего мужчины.

Я сглотнула горький ком. Если верить всему, что я слышала об Инари- Лисице и ее любви, я и представить не могла, с каким трудом ей далась последняя фраза.

Рыжий отблеск косы исчез за мгновение до того, как Курх, ворвавшийся в дом, сжал меня в объятиях, а после уступил место старшей дочери. Аки, сочувственно смотревший на меня, замер на пороге, и я чуть улыбнулась ему через плечо Литы, показывая, что рада его видеть, несмотря на печальные обстоятельства нашей встречи. Я позволила себе несколько лишних мгновений просто посидеть, чувствуя тепло двух самых дорогих мне людей, а потом, отстранив их, произнесла.

— Курх, Лита, Аки, есть одна очень важная вещь, о которой вы должны услышать…

*

Я рассказала все, что узнала от старших Зимних жен, просто и без прикрас. Не упомянула лишь, что это решение, скорее всего, будет стоить мне жизни. Я чувствовала отголоски боли, внутреннее сопротивление, но мне хватало сил не замечать этого, и просто говорить, говорить, говорить.

Само собой, Курх отказался и слышать о новой Зиме. Я должна сопротивляться, говорил он, должна справиться с Зовом, остаться с ним. Я кивала, соглашаясь. Ему нужно было дать пожить с мыслью, что душа его жены бессмертна, осознать и принять это. Я и не ожидала, что будет легко.

Лита восприняла новость более спокойно, и это тоже было предсказуемо. Наша непростая жизнь сделала из нее хорошую травницу, и она куда лучше Курха видела признаки того, что мой земной путь близок к завершению.

— Я буду первой, кто вновь отыщет тебя, мама, — говорила она, пряча слезы за ободряющей улыбкой. — Я тебя сберегу и прослежу, чтобы папа снова не наделал глупостей.

Аки только пожал плечами так, как будто давно все знал. Но я видела промелькнувшую на его лице тень удивления, спрятавшуюся за обычной ухмылкой.

Я взяла с Литы и Аки слово, что они вместе с Зимним духом будут хранить и передавать это знание. Расскажут оставшимся Хранителям, когда сочтут, что они готовы принять это. Расскажут моим младшим детям. И, главное, в положенный срок помогут новой девочке, воплотившей в себе дух Матери-Земли, расцвести, окрепнуть и обрести мудрость. Ни одна Зимняя жена не должна более будет проходить через это в одиночку.

Рубашка Уны пригодилась. Курх, поначалу рьяно отрицавший всякую причастность к женскому рукоделию, в конце концов, сдался и признался, что сделал несколько кривых стежков, чтобы порадовать жену. А потом еще и поспорил, утверждая, что хрупкая девушка уж точно не сумеет сладить с копьем так же ловко, как с иглой. Тут уже я присоединилась к Аки и Лите, которые обменивались ехидными улыбками, разглядывая мешанину узлов с изнанки ворота. Урожденная Нерка, которая не смогла бы с полсотни шагов завалить морского зверя? Наивный!

Курх повернулся ко мне и посмотрел словно бы другими глазами. Удивление в его взгляде постепенно сменялось пониманием. Вряд ли Курх или Уна рассказывали кому-то об этом дне, незначительном и одновременно столь памятном. И я никогда не смогла бы узнать о вышивке… если бы Уна действительно не была частью меня, не разделяла со мной общую память. Я слушала, как Курх, запинаясь, оправдывается за проигранный спор, и чувствовала, что первый шаг сделан. А там, постепенно… он сможет принять это. Ведь главным, что я чувствовала в словах всех Зимних жен, была любовь.

Любовь, переживавшая любую, даже самую Долгую Зиму. И я знала, что и моя любовь будет жить. Что бы ни случилось.

Я рассказала все, как и собиралась, и старшие Зимние жены также держали свое слово. Я чувствовала, как жизнь медленно угасает во мне. Но вместе с этим мне странным образом становилось лучше. Осень вступала в свои права, расцветив сад и далекий лес всеми оттенками желтого и красного. Я выходила в сад, собирая последние крохи тепла, а если день выдавался дождливым, проводила его дома с детьми. И вечером, неизменно, засыпала в крепких и нежных объятиях Курха.

*

Курх и я удобно устроились на скамейке. Ветер, пока еще теплый, приятный, шуршал сухими листьями в венке на моей голове. Кири полдня плела его для меня, добавив туда несколько длинных колосьев для красоты и гроздь ягод — по одной лишь ей ведомой причине. Курх отщипывал их одну за одной и скармливал мне со знакомой хитрой улыбкой.

Мы оба знали, что это последний хороший день Осени.

Дети во дворе гонялись за щенком, которого подарила Алае Айрын. После долгих уговоров Курх, скрепя сердце, все же обсудил со старой Хранительницей, сможет ли она принять всех троих младших детей, и уже получил ее согласие. Я могла быть спокойна на этот счет.

В эти прекрасные теплые дни я чувствовала себя удивительно спокойной. Даже Курх, упрямо возившийся со мной, словно старость можно было излечить, немного поумерил свой пыл. Мне думалось, он начинал понимать.

Я смотрела на него из-под полуприкрытых век, чуть заметно улыбаясь. Лучи солнца, клонящегося к закату, бросали на его скулы, бороду и темные волосы красноватый отсвет, делая духа-Ворона каким-то особенно прекрасным.

— О чем задумалась? — спросил он, пощекотав мой нос кончиком моей же косы.

— Мне кажется, я люблю тебя.

— Кажется? — притворно удивился он. — После стольких лун и шестерых детей ты все еще не уверена?

Я фыркнула, прижимаясь к его боку. Курх сорвал с моего венка еще одну ягоду и отправил к себе в рот.

— Мать-Земля и Отец-Небо, надо же, — проговорил он задумчиво. — Удивительный мир создали боги, и поровну в нем горести и сладости.

Я притянула его к себе и поцеловала, чувствуя чуть горьковатый сок ягоды на языке.

— По-моему, сладости все же немного больше.

Он усмехнулся, возвращая поцелуй.

— Я люблю тебя, моя прекрасная Зимняя бабушка.

— Еще не бабушка, — привычно откликнулась я.

— А вот и бабушка. Я уже говорил с нашим Аки.

Я радостно охнула. И он так долго молчал?

— Курх!

— Сдаюсь, сдаюсь, — он примирительно поднял руки. — Аки сам хотел рассказать, но… раз уж к слову пришлось.

Он замолчал, не выпуская меня из объятий.

"Если все случится сейчас, — подумала я, — пусть так".

Я услышала легкий звон, знакомый, но все же иной, чем Зов тумана, который я ожидала. Призрачная фигура Ниты, видимая лишь мной, соткалась из воздуха перед нами. Я не предполагала когда-либо еще увидеть ее, тем более такой: с опущенной головой, смиренной, виноватой.

— Мы признаем свою ошибку, Зимняя жена. Мы чувствуем мир в душе Зимнего духа, и этот мир станет будущим Зимним женам поддержкой и опорой. Ты была права, мы заблуждались. Ты оказалась мудрее нас.

Я не ответила. Сейчас это казалось неважным.

— Отныне старшие жены не будут чинить тебе препятствий, — продолжила она. — Ты уйдешь в положенный срок, не позже, но и не раньше. Живи и будь счастлива, Зимняя жена.

Нита исчезла. Пропала, как и сдавливающая боль, давно ставшая моей постоянной спутницей. От неожиданной легкости я подскочила со скамейки куда резвее, чем ожидала сама от себя. Я вновь чувствовала себя целой. Живой.

— Что случилось? — с Курха мгновенно слетела ленивая расслабленность, и он тут же оказался на ногах. Я лишь рассмеялась и заключила его в объятия.

— Ничего. Все хорошо, Курх.

Он чуть отстранился, заглядывая мне в глаза.

— Что хорошо, Сирим?

Я улыбнулась, озорно и хитро, как в самые первые дни Весны.

— Просто я поняла, что у нас с тобой впереди еще целая Осень. Целая Осень настоящего, полного и неподдельного счастья.

Эпилог

Я родилась в ночь первого дня Зимы, пришедшей на смену теплой и сухой Осени. Мама рассказывала, что перед тем, как я появилась на свет, она видела самое прекрасное Северное сияние за всю свою жизнь. Небо расцветилось сотней оттенков огня и зелени. Все жители селенья вышли во дворы, чтобы насладиться столь необычным зрелищем. Не шумел ветер в ветвях деревьев, рыбья спина не разрезала безмятежную озерную гладь. Казалось, весь мир затих в ожидании.

Лита, наша молодая Хранительница, принимавшая роды, сказала, что это к счастью.

Лита топила печь, расставляла по всему дому свечи, и яркий, приветливый свет в окнах ее дома говорил нам о том, что настал вечер сказок и преданий.

Тар, огромный серый волчище, сворачивался клубком у печи, а Хранительница усаживала нас вокруг себя и рассказывала удивительные истории. О Весне, скрытой под слоем снега, о Лете, что робко вступает в свои права, но разгорается пожаром цветов и торжествующими криками птиц, об изобильной и благодатной Осени. Но мы, дети Зимы, с трудом могли в это поверить. Нас манил прозрачный лед озера, по которому так весело было скользить в новых сапожках, мягкий пушистый снег, тающий на разгоряченных щеках, ягоды, покрытые морозным узором, которые мы срывали и ели прямо с кустов. Лита улыбалась, глядя на наши игры, и ее хитрые, чуть раскосые глаза сияли ярче снежинок на солнце.

А потом, вечерами, когда мама и Лита в четыре руки заплетали мне замысловатые косички, я слушала другие истории, и все они были о любви. И в черных глазах Хранительницы чудилось мне что-то знакомое и родное. Что-то, от чего хотелось верить в скорый приход Весны. Моей чудесной, пока незнакомой Весны, с волосами чернее крыла ворона, отливающими блеском синего неба и самой насыщенной зеленью.

И я точно знала, что буду счастлива.

Оглавление

ЧАСТЬ 1. ЗИМА

ЧАСТЬ 2. ВЕСНА

ЧАСТЬ 3. ЛЕТО

ЧАСТЬ 4. ОСЕНЬ

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg