«Сердце волка»

Сердце волка (fb2) - Сердце волка 987K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Диана Хант

Диана Хант Лирей. Сердце волка

ЧАСТЬ I ЛЕДИ НЬЮЭЙГРИН ГЛАВА 1

Я оперлась локтями о каменный подоконник, свесила голову, вглядываясь во двор замка. Пусто и тихо. Долгожданная весна ударила в лицо запахами свежих почек и прелой травы, а порыв теплого ветра растрепал волосы, огненные пряди закрыли глаза, заструились по серому камню рыжим водопадом.

В моей «темнице» три окна величиной в два моих роста и все распахнуты настежь. Я так сильно ждала весну, чтобы распахнуть их, но вот она пришла, и оказалась пыткой. Лучше вовсе не видеть этой молодой поросли за воротами замка, шахматной доски полей, над ними поднимается пар, изумрудных макушек деревьев.

Где-то за углом по-весеннему заржала лошадь, и узнав Леди, я перевесилась через подоконник, пытаясь увидеть покатую крышу конюшни. Вдохнула упругий воздух с нотками гари и в сердцах обрушила ладонь на серый графит.

Стена поглотила удар, руку скрутило от боли, до самого плеча, а в воздухе почему-то запахло грозой. Сзади что-то стукнуло, и я, распрямив спину, и осторожно придерживая ушибленную руку, обернулась.

Статная женщина с затянутыми в узел волосами, одетая в темное платье попыталась мне улыбнуться. Ее плотно сжатые, не привыкшие улыбаться губы воспротивились этой попытке, и выражение лица у женщины стало точно жабу проглотила. Видимо, посчитав дань этикету выполненной, она поставила серебряный поднос на стол. Полусфера крышки над блюдом тревожно звякнула.

Горничная вошла неслышно, явно надеясь застать меня за чем-нибудь эдаким, хотя что эдакого можно сделать в этом каменном мешке.

Я сдула прядь со лба, скрестила на груди руки и поинтересовалась:

— А где Мила?

Мне не ответили, с невозмутимым видом расстелили салфетку и водрузили на нее блюдо под круглой серебряной крышкой, кофейник и чашку.

— Где Мила? — повторила я.

Тишина.

Я сделала шаг навстречу, и горничная споро отступила от стола, даже поднос не взяла.

— Я к тебе обращаюсь, — процедила я, подходя по полукруглой стене к двери с другой стороны.

Горничная поняла, что разговора не избежать, и, скрипнув зубами, ответила:

— Теперь мне поручено прислуживать вашей милости.

— Ты оглохла? — спросила я.

К проему в полу, под люком которого виднеются ступеньки лестницы, мы подошли почти одновременно, но я оказалась проворней, преградив горничной путь к отступлению.

Щеки женщины вспыхнули, она скривилась, словно укусила лимон.

— Мила больше не придет, — все же ответила она. Пожевала губами и добавила: — Ее перевели на кухню.

— На кухню? Мою горничную?

Та вздохнула и отвела взгляд.

— Она наказана.

— Наказана? За что, интересно, наказана моя горничная?

— Мисс Лирей, мне ее светлость не докладывают. Разрешите пройти, умоляю вас!

Я отступила, пропуская женщину. Подошла к столу, сняла крышку с блюда. По широкому дну размазана клейкая масса с сиротливо плавающим в ней кусочком масла. Сглотнув слюну, водрузила крышку на место. В кофейник даже заглядывать нет смысла. Безвкусное пойло, гордо именуемое какао, надоело хуже той овсянки.

Значит, Мила наказана. И к гадалке не ходи — наказана из-за меня. За разговоры со мной. За то, что говорила со мной по паре минут, когда приносила еду. Больше со мной никто не говорил. Всю зиму.

Костяшки пальцев, которыми я упиралась в стол, побелели. Я до боли прикусила губу, зажмурилась, наклонив голову, а когда раскрыла глаза, взгляд упал на оставленный горничной поднос, начищенный до блеска, вытянутый, овальный, с ручками по бокам, посредине гордо сияет фамильный герб. Четырехлистник с каплей росы посередине, опоясанный лентой.

А они говорили, что ни следа, напоминающего об отце, не осталось.

Я схватила ни в чем не повинный поднос и с размаху запустила им в стену.

Раздался жалобный звон, и серебряный овал заскакал по полу, бренча, пока не затих. Я подошла следом и опустилась рядом, облокотилась о стену, уронила лицо в ладони и сидела так какое-то время.

Ну, дорогая сестрица, мало я отхлестала тебя по щекам!

Но ничего, не век будешь держать меня здесь.

Подумала так и закусила губу. Виталина преспокойно держала меня в башне всю зиму, и никто не посмел ей возразить.

С исчезновением леди-матери старшая дочь по праву считается леди замка Ньюэйгрин, пока законная наследница не вступит в свои права. До совершеннолетия мне ещё два года, но я умру раньше. От голода.

Глаза защипало, я потерла их и подняла поднос с пола. Приблизила прямо к лицу, вглядываясь в герб. До блеска начищенный поднос отразил мое лицо.

Бледная, нос заострился, и глаза под покрасневшими веками кажутся просто огромными. Непослушные огненные змейки обрамляют чуть впалые щеки. Осунулась за зиму на овсянке.

Опираясь о стену, встала, одернула платье, и принялась ходить по привычному маршруту — вокруг узкой высокой кровати под балдахином. Пятьдесят кругов в одну сторону, пятьдесят в другую. Ну, Виталина, дай только доберусь до тебя! Каждый раз, проходя мимо окна, с усилием отводила взгляд. Смотреть на чистое голубое небо, ощущать, как по коже ползут теплые солнечные лучи, видеть щедрую весеннюю зелень, слышать запахи — невыносимо.

Но не выдержала, выглянула, и замерла, как громом пораженная. Ворота замка как раз покидает процессия.

Впереди едут сестры, в нарядных охотничьих костюмах, перья на шляпах вздрагивают в такт шагам лошадей. Кто с ними, кроме слуг, не разглядеть. Слуги держат флаги, но ветра нет, не разобрать, что за гербы, но этого мне и не надо. Зеленый и голубой — цвета Альбето, серый с голубым — Эберлей. Пока наследница замка заперта в башне, ее сестричек ожидаемо обхаживают соседи.

Порыв ветра донес звуки разговора и смех. Никто не обернулся, не поднял голову, чтобы посмотреть на меня, словно Лирей Альбето, наследницы герцогства Ньюэйгрин, нет и не было никогда.

Я с силой обрушила ладонь на каменный подоконник, ойкнув от боли. Так я все руки отобью. В воздухе опять запахло грозой, а в глазах защипало, перед лицом словно возникла пелена, и когда она прошла, охотничья процессия уменьшилась до размеров темной мохнатой гусеницы, утыканной разноцветными флажками. Протрубил охотничий рог и все стихло.

Я вернулась к столу. Со странным сочетанием голода и отвращения поглотила клейкую остывшую массу, поморщившись, запила безвкусной бурдой, вытерла салфеткой губы.

Ну, нет, Виталина. Думаешь, заперла меня в башне и забыла? Как бы не так!

Быстро подошла к комоду и распахнула дверцы настежь. Бегло осмотрела содержимое, перевела взгляд в зеркало в кованной раме на стене, нахмурилась.

Нет, это платье для выдуманного покаяния не годится. Слишком обычное. Каяться — так с помпезностью, которую обожает Виталина. На всякий случай отделила себя ширмой от люка, Мила бы постучалась, а эта вряд ли, и быстро сдернула светло-зеленое домашнее платье с круглым вырезом и рукавами до локтя.

Пальцы заскользили по нарядам, благо их немного. Ни одного любимого, из тех, что вместе с мамой выбирали. Но мне и не нужно. Вот! То, что лекарь прописал!

Унылое серое платье с белоснежным воротником-стойкой, белыми же манжетами, скрывающими кисти рук до пальцев, черным атласным поясом и черно-белой каймой по подолу. Ужас. Прямо «Серость из Ньюэйгрин», но Виталине понравится. На мне.

Теперь как-то скоротать время, пока сестры заняты охотой: из разнообразия церковной литературы, благополучно покрытой слоем пыли, я выбрала самое скучное и занудное: жизнеописание святой Иулии Страстотерпицы, прародительницы Церкви.

Сдула с корешка пыль, водрузила книгу на подоконник, подвинула к нему же стул, и осторожно, опасаясь помять платье, присела на краешек.

Та же горничная, кажется, ее зовут Нэн, принесла обед, и не удержалась, окинула изучающую святые писания меня недоверчивым взглядом. Даже как будто замешкалась, словно ожидая, что я заговорю с ней или спрошу о чем-то. Но я даже головы в ее сторону не повернула, чинно перевернула страницу, и бросила равнодушное:

— Благодарю, милочка.

Нэн как ветром сдуло.

Стоило люку захлопнуться, как я ошалело помотала головой — неужели эту церковную… хм, литературу кто-то читает? То-то церковники все такие высушенные воблы с выпученными глазами. Одного повествования, как святая Иулия преодолевала грех уныния путем истязания плоти, хватит, чтобы поседеть.

Единственное отдохновение — где святая Иулия ведет святых праведниц на дьявольское войско. Хотя над такими вещами не смеются, все-таки угроза нашествия оборотней в наших местах кажется не более, чем сказкой, но ходят слухи, что границы удерживать все сложнее. Тут же и картинки. На первой святая Иулия бросает вызов самому дьяволу. Здесь святая чудо как хороша, гордый профиль, развевающиеся на ветру косы. Дьявол хищно щерит зубы в ответ на вызов. Он изображается огромным черным волком.

На второй — дьявольское войско уничтожается святыми праведницами. На головах праведниц — шлемы из голов животных. Впереди войска — святая Иулия с головой рыси. Она разит врага направо и налево, ловко орудуя длинным мечом.

На третьей — Иулия разит черного зверя, то есть дьявола, замершего у ее ног, копьем, в самое сердце. Язык зверя высунут, глаза горят адским пламенем. Даже на картинку смотреть страшно, даже не представляю, как святой Иулии пришлось.

* * *

После обеда небо потемнело, и я злорадно потерла ладоши. Даже святая Иулия показалась чуть ли не подругой. Сейчас как ливанет, и долго сестрицы на охоте не продержатся, а значит и мне недолго сидеть взаперти.

Небо сегодня явно на моей стороне. Задорно подмигнув парочкой молний, оно ударило громовыми раскатами, обрушивая на землю упругие ледяные потоки. Капли бойко застучало сразу по трем подоконникам. Я вскочила, побежала захлопывать ставни, а когда вернулась на место, увидела, как к воротам замка приближаются «охотники».

Перья на шляпах сестер обвисли, вместо флагов на шестах болтаются унылые тряпки. Хоть с такой высоты лиц не видно, отлично представляю сморщенный покрасневший нос и вытянутые в линию губы на лице Виталины.

Подождав полчаса, я дернула шнурок у двери, и, когда колокольчик отзвонил, крикнула:

— Эй, как тебя, Нэн!

Горничная появилась практически мгновенно, точно караулила под дверью.

Присев в книксене, спросила:

— Что угодно мисс?

— Передай Виталине, что хочу видеть ее. Нет, не так. Передай, что нам нужно поговорить.

— Но…

— Быстро.

Нэн исчезла в люке, недоуменно вращая глазами, а я стряхнула дождевые капли со страниц книги, как раз с фрагмента, где святая Иулия наставляет сестер Кикилии Непорочной, и принялась ждать. Горничная вскоре вернулась, и попросила следовать за ней. И я последовала, хоть ноги то становились ватными, то грозили перейти вприпрыжку. Я не видела своего замка слишком долго.

Покои Виталины оказались заново отделанными голубыми незабудками, под потолком порхали новые осветительные мотыльки. В воздухе витают ароматы фиалок и ванили.

Сестра, раскрасневшаяся после купальни, восседает перед зеркалом, за ее спиной две девушки, расчесывают тяжелые косы. С моим появлением Виталина не обернулась, хотя в зеркале отлично видно, как я вошла.

Микаэла, которая, конечно, тут же, обернулась в мою сторону, ее лицо тронула робкая улыбка.

Мои сестры совсем не похожи на меня, точнее я на них не похожа. Обе высокие, темноволосые, с прямыми, точно жердь проглотили, спинами и нежно-оливковой кожей.

Моя кожа не выносит солнца, а волосы огненные, кажется, поднеси свечку — вспыхнет.

У сестер — красиво вылепленные, объемные скулы и квадратные подбородки с ямочками, длинные носы с горбинками, мои же скулы острые, подбородок узкий, а нос маленький, задорно торчит вверх.

Сестры очень похожи на маминого первого мужа, графа Эрсийского, от мамы в них мало, разве что светло-голубые глаза, что в сочетании с темными волосами и смуглой кожей смотрится восхитительно. Я же унаследовала мамины рыжие волосы и белую кожу, чего Виталина не может мне простить уже шестнадцать лет.

Вот и сейчас, длинный, с горбинкой нос Виталины сморщился, точно она увидела гусеницу, а Микаэла, одарив меня улыбкой, тут же обернулась к старшей сестре — не заметила ли Виталина, что мне оказано больше чести, чем я заслуживаю?

— Входи, Эя, — надменно сказала Виталина, хотя я итак уже вошла.

Нэн присела в глубоком книксене и, следуя взмаху руки Виталины, покинула покои.

— Подойди, сестра, — позвала Виталина, и я приблизилась к огромному круглому зеркалу в кованой раме. Теперь оно отражает не только Виталину и испуганные лица горничных, но и меня.

Виталина скривилась, и я поняла почему: непослушный рыжий локон выбился из строгой, зализанной назад прически и упал на мышастого цвета плечо.

— Рада видеть тебя, сестра, — сказала Виталина, попытавшись улыбнуться.

— Это взаимно, Виталина, — ответила я, не утруждая себя улыбкой. — Привет, Микаэла.

— Привет!

Микаэла сверкнула полоской зубов, из-за чего старшая окатила ее ледяным взглядом, и глаза Микаэлы тотчас потухли, словно в осветительных мотыльках иссякла магия.

— Нэн сказала, ты хочешь поговорить со мной? — спросила Виталина и взвизгнула: — Ай! Косорукая!

Горничная, что осторожно наматывала темный локон на нагретые нефритовые щипцы, ойкнула, побледнела, забормотала извинения.

Я подождала, пока сестра прекратит распекать девушку, и снова воцарится тишина.

— Я хотела сказать, — сказала я и запнулась, но лишь на миг, тут же продолжила: — Я хотела сказать, что сожалею о наших разногласиях, и хотела бы, чтобы все недопонимания остались в прошлом.

— Вот как?

Брови Виталины поползли вверх, а красиво очерченный рот изогнулся в победной усмешке.

— Я думала ты пришла поговорить о Миле.

— А что с Милой? — спросила я невозмутимо.

— О том, что она наказана.

Я дернула уголком рта и пожала плечами.

— Тебе виднее, как распоряжаться прислугой, — ответила я.

— Что ж, — сказала Виталина и окинула меня пристальным взглядом. — Если ты действительно все осознала, сидеть и думать над своим поведением больше не имеет смысла. Можешь занять место моей фрейлины. Будешь помогать укладывать мне волосы и следить за платьем. Эти дурехи ни на что не способны, — посетовала Виталина и виновато улыбнулась, как бы приглашая меня присоединиться к ее горю по поводу нерадивости горничных.

Я же открыла и закрыла рот, хлопая глазами.

Это что, предложение сделать меня старшей прислугой? Кажется, моя дорогая сестра перечитала сказок. Я несколько раз вдохнула и выдохнула.

— Фрейлиной, Виталина? — переспросила я. — Не знала, что графиням полагаются фрейлины. Еще и с титулом герцогини.

— Лирей, — прощебетала Виталина, оборачиваясь, и мягко, но ощутимо взяла меня за руку. — Герцогиней ты станешь не раньше достижения совершеннолетия, когда выйдешь замуж. Таковы обычаи рода герцогов Альбето, и я здесь ни при чем. А ко мне сватается его светлость герцог Эберлей. Ты же знаешь, он претендент в очереди на корону, а значит, я смогу стать королевой, и тогда моей фрейлиной может быть даже герцогиня.

— Виталина, — хмуро перебила я сестру. — Герцог Эберлей никогда не станет королем, и ты прекрасно это знаешь. Претендент в очереди на корону он, кажется, девятнадцатый.

— Восемнадцатый, — холодно заметила Виталина. — И я не понимаю, почему ты споришь, Эя? Может, я ошиблась в тебе, и ты не до конца осознала?

Я покосилась на Микаэлу, та опустила глаза. Бросила взгляд на горничных — их лица само бесстрастие.

Захотелось влепить Виталине смачную затрещину, но, кажется, ещё и весны в башне я не выдержу.

— Так что ты молчишь, Эя?

Изящные, словно вырезанные из двух длинных листочков, брови Виталины поползли вверх.

Я вспомнила как одиноко было там, наверху, в компании изредка прилетающей пары голубей и церковных книг и опустила голову. Кулаки сжала так сильно, что показалось, сейчас все услышат хруст моих пальцев.

— Ну-ка, Сейла, — сказала Виталина горничной. — Передай щипцы для завивки моей сестре.

Горничная присела, склонив голову, протягивая мне щипцы, и я сделала усилие, чтобы не оттолкнуть ее руку. Выдохнула, принимая щипцы из рук, подцепила темную прядь волос Виталины и принялась накручивать ее на нагретый зеленый стержень.

Виталина победно усмехнулась, послала Микаэле взгляд, мол, я же тебе говорила.

— Эя, — позвала Микаэла. — Ты слышала новости?

Мне на голову обрушился поток сплетен, о том, как графиня Ассамлер родила темного, с раскосыми глазками младенца, точь-в-точь королевский конюх, а желтое платье леди Оуберн, племянницы королевы, просто жуть как ее портило, о том, что того и гляди, вспыхнет новой волной мода на эти ужасные парики, придется таскать дом на голове, а все потому, что тетя короля перебрала наливки и заснула возле камина, из-за чего лишилась львиной части своей шевелюры, и прочее, и прочее.

— Ах, Лирей, нам так тебя не хватало, — прощебетала Виталина, всовывая руки в рукава платья бордового бархата, подаваемого мной. — Правда, Микаэла?

Микаэла с готовностью закивала, помогая затянуть черную шнуровку. Круглый глубокий вырез спереди и треугольный сзади, из него торчат крылышки лопаток. Платье, бесспорно, очень идет Виталине, но зачем так наряжаться для семейного ужина?

— Но тебе непременно надо переодеться, — тоном, не терпящим возражений, сказала Виталина. — Это платье никуда не годится. К ужину приглашены герцог Эберлей с племянником, со своими сквайрами, и, конечно, будет тетя Сецилия с компаньонкой.

— Боюсь, мои платья не подойдут для столь высоких особ, — холодно сказала я.

Между прочим, года не прошло, как пропала мама, а сестры, оказывается, вовсю разъезжают по балам и принимают гостей!

— Брось, Эя!

Виталина как раз выбирала веер и шутливо хлопнула меня по руке распахнутым веером с павлиньим пером посередине.

— Теперь нет никакой необходимости возвращаться в башню. Твои покои ждут тебя. Надень то голубое, нет, пожалуй, синее бархатное платье. И эти волосы… надо что-то сделать с твоими волосами.

— А что с моими волосами?

— Цвет, Эя, цвет. У мамы они были теплые, светлые, а у тебя прямо пожар на голове! Пойми, это неприлично. Может, стоит окрасить их соком мускатного ореха, приглушить яркость? Или наоборот, осветлить? Тебе пошло бы быть блондинкой, Эя.

— Тогда и кожу покрасить какой-то гадостью, — буркнула я. — В сочетании с моими зелеными глазами точно буду жаба-жабой.

— Лирей!

Виталина даже ножкой топнула.

— Я, между прочим, о тебе забочусь. Но если нравится ходить чучелом, кто бы спорил, только не я.

В другой день Виталина ответила бы мне за чучело. Сегодня же я лишь присела в книксене, и, скрипя зубами, покинула покои сестры.

Оказывается, мои покои не очень-то меня ждали.

Сразу три горничных пытались спешно устранить следы запустения и пыли.

В гардеробной лишь часть одежды осталась нетронутой, большая половина казалась наспех рассованной по полкам и вешалкам. Вон, у любимой зеленой охотничьей куртки оторван рукав, а на белом плаще, отороченном соболем, пятно.

Я обернулась к горничным.

Те испуганно присели ниже, чем следует, склонив головы.

— Мила назначена моей личной горничной, — чеканя каждое слово, сказала я. — Позовите ее. А вы — вон отсюда. Закончите уборку во время ужина. И приведите к утру в порядок мою одежду.

— Мисс, — осторожно начала одна девушка.

— Вон, — твердо повторила я.

Виталина не будет нарушать наш хрупкий мир из-за горничной. Тем более сейчас, когда я так послушна, что самой противно. Значит, к ужину мне полагается быть в темно-синем платье? Правильно, оно невероятно не идет мне. Волосы красить, это конечно, совсем уже блажь, но лучше убрать их, чтобы лишний раз не злить Виталину.

Когда пришла Мила, я уже закончила с умыванием и стояла в одной камизе перед зеркалом.

— Рада видеть вас, мисс Лирей! — поприветствовала меня горничная, присев в книксене.

Я улыбнулась девушке.

— И я тебе рада, Мила.

Мила маленькая, ещё меньше меня ростом, с копной белокурых кудряшек и пухлыми румяными щеками. Хоть и молодая, в уголках глаз пролегли складочки — Мила постоянно хохочет.

— Какое платье подать?

— Вон то, — хмуро буркнула я.

— Синее? Но оно совсем вам не идет!

— Вот и Виталина того же мнения.

Мила хмыкнула, но промолчала.

Когда я уселась перед наспех протертым зеркалом, Мила бухнула на туалетный столик шкатулку с щетками и заколками.

— Платье вас, конечно, бледнит, мисс, но не беда. Я сейчас такую прическу сооружу, королева обзавидуется! И серьги с изумрудами наденьте! Они так к вашим глазам подходят, что сдохнуть можно, все ахнут!

Я расхохоталась.

— Спасибо, Мила. Просто раздели волосы на пробор и собери в низкий узел. А серьги дай вон те, серебряные с лазуритом, и брошь в комплекте, да, эта.

Мила вздохнула.

— Вы как смерть бледная, ей-богу!

— Пусть Виталина порадуется.

Мила фыркнула. Сделалась серьезная, а потом проговорила:

— А знаете, кто только что приехал? Может, когда узнаете, хоть серьги человеческие наденете и дадите причесать вас, как будущую герцогиню?

Зеркало отразило стремительную бледность моих щек, которые через секунду налились румянцем. Я закусила губу и захлопала ресницами, точно совершенно не понимаю, о ком говорит Мила.

Горничная прыснула и часто закивала.

— Да-да, мисс Лирей, он здесь, — сказала она заговорщицким тоном и покосилась на портрет на стене.

— Да кто он-то? — спросила я неправдоподобно дрогнувшим голосом.

— Ой, да ладно вам! Все вы поняли! Герцог де Шеврез. Ваша детская любовь.

ГЛАВА 2

Герцог де Шеврез. Андре де Шеврез. Наш кузен — и двоюродный брат королевы по материнской линии.

Он… Он папин воспитанник. Когда папа женился на маме, для них обоих это был второй брак. Отец сестер, граф Эрсийский скончался, когда Микаэле был всего год, а Виталине три. Мама вышла замуж за вдовца, у которого остался пасынок от первого брака. До двенадцати лет Андре жил с нами, я этого почти не помню, я была совсем маленькая. Затем он учился в духовной семинарии, нас навещал на каникулах. Сколько его помню — все время в фиолетовой рясе. Он хотел стать священником, об этом знали все. О набожности и нелюдимости юного герцога де Шеврез ходили легенды. После того, как его величество не разрешил ему принять сан и посвятить жизнь Церкви, Андре удалился в свое герцогство на юге империи — небольшое, но прибыльное. Нас он навещать почти перестал, говорили, что юный герцог изводит себя и своих поселян строгими постами и превратил свое герцогство в монастырь.

Никогда не верила в эти слухи. Да, с остальными, даже с Виталиной и Микаэлой он держался отстраненно, а я… у меня никогда не было друга ближе, чем Андре.

Мама рассказывала, он с удовольствием заменял мне няньку, когда я была крохой. Возился со мной, гремел погремушками, водил за ручку по замку, стоило мне сделать свои первые шаги.

— Принеси мне стакан воды, Мила, — дрогнувшим голосом попросила я.

Когда шаги Милы стихли, я осторожно покосилась на противоположную стену.

У нас с Андре есть совместный портрет: стройный тонкокостный юноша с бледным лицом, завитыми белокурыми локонами в фиолетовом камзоле и кюлотах держит на коленях рыжего кудрявого младенца в белом — чепце и кружевном детском платьице, отделанном розовыми лентами. У младенца пухлые розовые щеки, круглые изумленные глаза, на губах довольная улыбка.

Вообще изначально планировалось писать меня на коленях у мамы, но я капризничала, вырывалась, успокаивалась только, когда Андре был рядом. Так и получилось — у всех детей первый потрет с родителями, а у меня с Андре.

Из троих сестер Андре выделял меня, и теплоты между сестрами это не добавляло… Но кого это волновало? Уж точно не нас с Андре.

Мы рыбачили, охотились, пели, плясали, играли в догони-поймай, найди эльфа, дурачка-Петруччо, лазали по деревьям, скакали наперегонки, кстати, именно Андре научил меня уверенно держаться в седле.

Я прикрыла глаза, и по щекам заплясали солнечные зайчики, в воздухе запахло цветущим миндалем.

* * *

По залитой солнцем аллее сада бежит вприпрыжку девочка лет восьми в нарядном голубом платье. Над цветущим розовым кустом склонилась стройная рыжеволосая женщина, увидев ее, девочка издала ликующий вопль, ни дать, ни взять, туземец, вышедший на тропу войны.

— Мама, мама! — кричу я.

Мама разогнулась и тыльной стороной ладони убрала рыжий локон со лба.

— Эя, — ласково говорит мама. — Ну на кого ты опять похожа.

Девочка с разбегу обнимает женщину в нежно-розовом платье, затем хватает за руки и кружит.

— Мамочка! Ты не представляешь! Андре лучше всех! Он самый лучший на свете!

Вокруг несутся голубые, зеленые, розовые сполохи, мама очень любит цветы, а я ее, и сейчас, когда нашла ее в оранжерее, мне не терпится поделиться своим счастьем.

— Тише, Эя, тише! Ты совсем меня закружишь.

На щеках мамы играют озорные ямочки. Она такая красивая в лучах солнца, словно загадочная эльфийка из рассказов старой Пепы. Самая красивая из всех, кого я видела.

— Когда я вырасту, мы обязательно поженимся! Я хочу его, мама! Его и больше никого!

— Лирей!

Мама остановилась, застыла, как статуя, покраснела так, что кажется поднеси к ней сейчас свечку — загорится. Она смотрит не на меня, а на кого-то за моей спиной.

Судя по вытаращенным глазам, часто хлопающим ресницам, там…

Я медленно, как в кошмарном сне оборачиваюсь…

Андре красив, как статуя в королевском саду. Белокурые локоны ниспадают на фиолетовую сутану, голубые глаза — само отражение неба, на устах мечтательная, как всегда, чуть снисходительная улыбка.

— Мамочки, — прошептали мои губы, и я поспешно закрыла рот рукой. — Нет! Нет, только не это…

Я развернулась и понеслась прочь.

— Лирей! — раздался вслед мамин голос.

— Оставьте ее, леди Ньюэйгрин, Эя чиста и невинна, как и любое дитя в ее годы…

Я спряталась тогда в лабиринте живой изгороди. Упав на колени, уронила в ладони лицо, и рыдала, рыдала, пока не уснула. Слуги нашли меня спящей и отнесли в мои покои.

Андре уехал в тот же день. Его каникулы закончились, и он уехал к своей мечте. Все детство он намеревался посвятить себя служению Богине.

Вернулся он через полгода, когда с папой случилось то. Я тогда старалась не отходить от мамы, которая внезапно высохла, словно утратила жизненный сок, а взгляд ее остановился. Я боялась оставаться с ней наедине и одновременно боялась уйти.

Андре приехал, и я так много раз представляла эту встречу, как я буду сгорать от стыда, а он как всегда немного покровительственно улыбаться и рассказывать о Богине и святых девах. Но когда встреча случилась, все было иначе.

Едва заметив, как к замку приближается одинокий всадник в черном плаще, из-под которого виднеется фиолетовая сутана, я, роняя башмаки, побежала вниз, и бежала навстречу, задыхаясь, когда он на ходу спрыгнул с коня, и тоже устремился ко мне.

С размаха обняла его, уткнувшись в сутану, вдохнула знакомый запах ладана, свечей, благовоний и громко, впервые с момента гибели отца, надрывно заплакала.

Андре гладил меня по спутанным волосам, прижимая к себе и бормотал.

— Эя… Моя маленькая Эя, любимая моя крошка, теперь все будет хорошо, теперь я с тобой. С тобой, Эя…

Он прожил в замке месяц, и я отчетливо понимала, что мы просто не справились бы без него.

Даже сестры это понимали. Но вели себя по-дурацки. Если раньше они фыркали, и делали вид, что не очень-то и добивались внимания Андре, то теперь без конца шушукались, переглядывались, даже просили их исповедовать. В исповеди им с недоумением было отказано, ведь Андре не имел сана, но к долгим душеспасительным беседам сестры готовились, как на бал. Как-то я услышала, что Виталина сетовала на траур, что не может надеть красное платье, которое просто «чудо как идет ей». Я тогда дернула ее за волосы и пообещала, что расскажу маме, а Виталина назвала меня чудовищем и туземкой. Маме я, конечно, ничего не рассказала, но в тот же вечер мама сама не допустила Виталину к ужину, развернув и отправив умываться прямо в дверях. Сестра подвела алой краской губы и нарумянила щеки.

* * *

Его не было четыре года…

— Ваша вода, мисс Лирей. Вы побледнели. Вам плохо?

— Нет, Мила. Мне просто не хватает свежего воздуха. Открой пошире окно, сейчас пройдет.

Мила скрипнула зубами, и открывая окно, помянула Виталину нехорошим словом, но я сделала вид, что не услышала.

И вот он приехал. Он прямо сейчас здесь.

Богиня!

— Мила, — позвала я горничную. — Скажи, Андре… То есть герцог де Шеврез… Он что же, вот так, без предупреждения приехал?

Мила замерла посреди комнаты, гневно уперев руки в бока.

— Это как же без предупреждения, мисс Эя? Да ваша сестра вчера от него голубя получила и сразу в печку, но бумага-то церковная, магическая, он и не горит! Потому что подписан голубь для вас! Виталина его спрятала куда-то, а нам всем велела молчать. Думаете, меня так просто на кухню перевели?

Вот как!

Ну, Виталина! Ну, лисица! А ведь я почти поверила тому, что сестра выпустила меня из башни потому что простила. Как бы не так! Даже если бы я не пришла к ней, меня бы все равно выпустили, иначе как бы она объяснила Андре мое отсутствие?

А тут так кстати пришлось мое раскаяние — Виталина просто играла свою роль, делала вид, что забыла все, что было между нами.

Стоп! Значит, не факт, что когда Андре покинет замок, я снова не окажусь в башне! Проклятье!

В дверь постучали.

Дождавшись приглашения войти, Нэн сообщила, что меня ожидают к столу. Только меня, это она особо подчеркнула, и бросив недовольный взгляд на Милу, вышла.

Я окинула взглядом свое отражение в зеркале, и поморщилась. Действительно бледная, как смерть, из-за этого гадкого оттенка синего такое ощущение, что под глазами круги. Гладко причесанные волосы делают меня похожей на святую Иулию или любую другую праведницу. Виталине должно понравится.

Идя по широким коридорам замка, я чувствовала, как дрожат колени, и когда оставался последний поворот, остановилась и перевела дыхание.

Пожилой лакей Савьер поклонился мне, и, прежде чем распахнуть передо мной дверь, шепнул:

— С возвращением, мисс Лирей! Мы все очень вас ждали и молились за ваше здоровье Богине и святым девам.

Я кивнула Савьеру, поблагодарив его и вошла в распахнутую дверь с гордо поднятым подбородком и прямой, как спица, спиной.

* * *

За период моего заточения обеденный зал не изменился, разве что гобелены вычистили к весне, и огромную люстру в несколько этажей венчают новые осветительные мотыльки — с желто-розовыми крыльями. Свет, который они отбрасывают, чудесно оттеняет нежную оливковую кожу сестер.

За узким длинным столом расположились сестры и гости.

Виталина расселась во главе стола, на месте мамы, и это сразу заставило меня нахмурится. По правую руку от нее герцог Эберлей. Высокий брюнет с длинными, убранными в хвост волосами, темными, почти черными глазами и крючковатым носом.

Граф Рьвьер — его племянник, невысокий блондин, с чуть одутловатым лицом, хоть и молодой, но пухлый и уже с одышкой. Он сидит рядом с Микаэлой. На сестру он смотрит, словно на саму святую Иулию. Когда я зашла, он как раз подливал Мике что-то в кубок.

На Виталине бордовое платье с широким золотым поясом под грудью, на Микаэле лиловое, с квадратным вырезом, отделано золотой каймой. Прически у сестер высокие, завитые локоны обрамляют лица, визуально удлиняют шеи.

Жених Виталины, хотя какой он может быть жених, для этого нужно согласие опекуна, а наш опекун — муж тети Сецилии — нипочем его не даст, у него свой резон, герцог Эберлей скривился, когда я вошла, словно у него заболел зуб, и обменялся понимающим взглядом с племянником.

Тетя Сецилия — дальняя родственница отца Виталины и Микаэлы, практически с самого исчезновения мамы живет у нас. И, зная характер тетушки, наш опекун, дядя Джордан, сделает все, чтобы гостила она, приглядывая за тремя незамужними племянницами, как можно дольше.

Сквайры герцога и племянника сидят поодаль, по бокам от хорошенькой компаньонки леди Сецилии, и такое ощущение, что пока я не вошла, наперебой подкладывали в ее тарелку. С такими темпами хохотушка Ингрид скоро станет похожа на святую Агафию Многочинную с полотна Ратанэля Руткинса.

Стоило мне войти в обеденную, как мужчины встали, приветствуя меня.

Я опустила глаза, и кивнула, отвечая на приветствие.

Лишь миг был на то, чтобы разглядеть их лица, и сейчас перед глазами запрыгали узоры мраморной мозаики. На одного из гостей я так и не смогла взглянуть, и, кажется, не смогу.

— Эя, сестренка! — раздался голос, который я отличу из тысячи. Что там тысячи, из миллиона!

Раздался звук отодвигаемого стула, потом шаги.

Только когда в поле зрения попали черные, начищенные до зеркального блеска, сапоги, я заставила себя поднять голову.

— Мисс Лирей, — Андре поприветствовал меня, и осторожно поднес руку к губам, не спуская глаз с моего лица.

Как назло, он нисколько не изменился. Может, скулы стали более очерчены, и линия рта тверже, но голубые глаза по-прежнему яснее неба, и улыбка такая теплая, что я сейчас разревусь, как тогда, когда папы не стало!

Андре не изменил любимому цвету — сутану он не носит, но камзол и кюлоты фиолетовые, кюлоты чуть темнее оттенком. На груди закрытый медальон с фамильным вензелем, изображающим цветок эдельвейса в каплях росы. Светлые локоны спускаются на плечи, кожа тронута загаром и от этого голубые глаза сверкают ещё ярче. Может ли мужчина быть красивее?

Я почувствовала, что сейчас задохнусь и поняла, что разглядываю Андре, не озаботившись даже поприветствовать его.

От осознания собственной неуклюжести я снова потупила глаза, но теплые пальцы легко поддели мой подбородок, поднимая лицо вверх. Сделав над собой усилие, я посмотрела на Андре, чье лицо оказалось пугающе близко, и почувствовала, как в голове зашумело.

— Ты бледна, Эя, — сказал Андре и нахмурился. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Я отступила ещё на шаг, зачем-то присела в реверансе и пробормотала вовсе не то, что собиралась:

— Это ничего, просто я долго была взаперти. Голова закружилась.

— Взаперти? — переспросил Андре тоном, не предвещающим ничего хорошего, и обернулся к столу.

Виталина попыталась выдавить из себя улыбку, но сестру опередил герцог Эберлей.

— Мисс Лирей не здоровилось, — быстро проговорил он, и Виталина благодарно кивнула ему и посмотрела на меня с нежностью.

— Я разве с вами говорю, герцог? — ледяным тоном поинтересовался Андре.

Я даже не знала, что у него может быть такой голос.

Но Эберлей не смутился.

— Я, как жених леди Виталины, и будущий опекун мисс Лирей, считаю своим долгом внести ясность.

— Вот как, Виталина?

Андре обернулся к сестре и щеки ее запылали.

— Жених? Почему же его величеству ничего не известно о вашей помолвке? И разве уже прошел год траура по леди Иоланте?

— Но маму… тело мамы не нашли, — забормотала Виталина.

— Тем более, — отчеканил Андре. — И разрешение на брак любой из вас должно быть одобрено королем. Как вообще ваш опекун допустил такое? И почему я не вижу его здесь?

Тетя Сецилия, видимо, собиралась с духом, слушая гневную речь Андре. Поверить в то, что тетушка перед кем-то оробела, просто выше моих сил.

Тетушка отложила салфетку, которую комкала в руках, с вызовом подняла голову с высокой прической и тихо, так, что все взгляды оказались прикованы к ней, с достоинством произнесла:

— Андре, мальчик… То есть герцог де Шеврез, уверяю вас, для беспокойства нет никакой причины.

— Никто не беспокоится, леди Сецилия. Я просто задал вопрос и хочу получить на него ответ.

— Андре, тетушка! — воскликнула Микаэла. — Эя! Ну почему бы нам не обсудить все это за столом? Все это и многое другое, все, что ты захочешь узнать, дорогой кузен. И не смотри так на тетушку, разве она виновата, что дядя Джордан неважно себя чувствует? Как видишь, наши интересы блюдет тетя Сецилия. Мы ни на минуту не оставались одни, Андре! А все тетушка.

Андре нахмурился, но ничего не ответил. Лишь предложил мне локоть, и опираясь на него, я подошла к столу, совершенно не чувствуя ног.

Едва ли я ощутила вкус хотя бы одного блюда. Нам повезло, что за столом сидели сквайры. Их рассказы, прибаутки, шутки по поводу незадавшейся охоты немного разрядили обстановку. Правда, складка между бровями Андре не разглаживалась весь вечер.

— Значит, охота не удалась?

— Какая там охота! Поехали поохотиться, а вместо этого приняли контрастный душ и чуть не угодили в плавательный бассейн. Ручей растекся, ага, бобрам работы прибавилось. Ох и верещали по этому поводу! А дождь до костей пробрал. Совершенно ледяной!

— Что-то случилось с погодой, неожиданно и непонятно. Небо до последнего было словно слеза младенца, — одолев замешательство, присоединилась к беседе Виталина.

— Ага! А потом мы думали, нас смоет, — прощебетала Микаэла. — Но завтра такого точно не повторится.

— Может, ты простыла под дождем, Эя? — спросил Андре и взял меня за руку. Нахмурился ещё больше. — Совсем ледяная.

Я вымученно улыбнулась.

— Вовсе нет, мне не здоровилось, и я осталась в замке.

Виталина бросила на меня уничтожающий взгляд, который тут же сменился радушием:

— Но завтра Эя покажет, на что способна, правда, Эя?

Я кивнула ей.

— Ведь и ты присоединишься к нам, кузен? — не унималась сестрица.

Андре взглянул на меня, и я на него посмотрела и захлопала ресницами.

— С удовольствием, кузина, — ответил Андре Виталине, по-прежнему глядя на меня.

Виталина и герцог Эберлей обменялись тревожными взглядами.

Я взглянула в глаза Андре и почувствовала, как щеки вспыхнули.

— Ты прав. Я пойду отдыхать. Я правда, что-то неважно себя чувствую.

— Я провожу!

Андре вскочил, отодвигая мне стул.

— Герцог де Шеврез, — возмущенно сказала тетя Сецилия, видимо, вспомнив о своих обязанностях.

— До лестницы, — невозмутимо добавил Андре, словно продолжил начатую фразу.

По знаку тетушки за нами отправилась служанка.

У подножия лестницы я, наконец, обернулась к Андре, и, не поднимая глаз, присела в реверансе.

— Что с тобой, Эя?

Андре поднес мою руку к губам для поцелуя, и я снова ощутила, какие горячие и твердые у него пальцы.

— Ты холодна, как ледышка.

— Я просто устала.

— Ты никогда не была неженкой, Эя. Ты чего-то не договариваешь, но я обязательно докопаюсь до сути, и, клянусь, если кто-то посмел обидеть мою маленькую Эю, он поплатится за это головой.

— Я лягу пораньше, и завтра на охоте буду в порядке.

— Как твоя Леди? — спросил Андре.

— Спасибо, она в порядке. Только очень скучает.

Андре нахмурился.

— Зима была очень снежная, — поспешно сказала я, и, присев, устремилась вверх по лестнице, пока не ляпнула ещё чего-то.

— Ах, как он провожал вас взглядом, мисс, как провожал! — затараторила Мила, стоило мне переступить порог покоев. — У этой грымзы Нэн даже глаз задергался!

Пока я была на этой пародии на семейный ужин, здесь навели идеальный порядок, даже окна вымыли, и они переливаются в свете магических светлячков. Мотыльков заменили на новых, и эти, с нежно-розовыми крыльями расселись на двух небольших люстрах. Заглянула в гардеробную — часть одежды отсутствует. Уволокли, чтобы привести в порядок.

— Приготовь, пожалуйста, охотничий костюм, Мила, — попросила я. — И разбуди меня пораньше. Нет-нет, я сама. Ну ладно, просто распусти шнуровку. Благодарю.

Отправив Милу, я быстро избавилась от платья, бросила серьги на туалетный столик, и прошла в ванную комнату.

В башне в моем распоряжении был только небольшой водопадик, с магически самоочищающейся водой, такими пользуются на кораблях. А здесь в моем распоряжении снова отдельная купальня.

Я не знаю, по чему скучала больше — по свежему воздуху, вкусной еде или мраморному бассейну в своих покоях.

Мила, конечно же, наполнила ее горячей водой и добавила смесь из розового и лавандового масла. Мыло дало обильную пену, и она защекотала кожу. Я с блаженством растянулась в купальне в полный рост.

Насладиться водными процедурами не дали тревожные мысли.

Если мой выход из «заточения» состоялся только благодаря приезду Андре, что же будет, когда он уедет? Неужели, как заявил герцог Эберлей, скоро он и вправду женится на Виталине и станет моим опекуном? Жить мне тогда в башне до конца жизни, вряд ли Эберлей потерпит, чтобы я вышла замуж, и замком и землями Ньюэйгрин завладел кто-то другой…

Вспомнилось, как мама читала нам троим сказки на ночь, и Виталина не была такой злой, как сейчас. Капризной, противной, но не злой. А Микаэла и вовсе разрывалась между нами, даже плакала, признавалась, что не понимает, кого больше любит. Правда, симпатия ко мне Андре сыграла в пользу Виталины. Мика окончательно и бесповоротно заняла ее сторону, и как часто водится у женщин, если верить душещипательным романам, без ревности тут не обошлось.

За ужином Виталина чуть ли не в рот смотрела «жениху», ясно, что она поддержит любое его решение.

Микаэла! Вот, кто мне нужен.

Мика прольет свет на мою судьбу. Только как с ней поговорить по-человечески, когда она хвостом следует за Виталиной?

Я перевернулась на другой бок, на спину, и рывком села на кровати.

Ночь после дождя выдалась на удивление теплая, из окна тянет запахом влажной земли, слышно, как поют птицы.

Решено. Побеседую с Микаэлой прямо сейчас. Может, она что-то знает о планах Виталины.

Выбралась из-под тяжелого одеяла, накинула поверх сорочки платье для покоев, по сути — легкую накидку с рукавами, она скрепляется под грудью розовыми лентами. Волосы просто пригладила щеткой — в такое время никого в коридоре не встречу, тем более покои Микаэлы рядом, только за угол повернуть.

Протянула вверх руку, поймала на тыльную сторону ладони магического мотылька. Он плавно поднял и опустил крылья, успокаиваясь.

Высунула голову из двери, огляделась, никого нет, и припустила по коридору.

Никто из слуг мне не встретился. Под дверью покоев Микаэлы горит светлая полоска — очень хорошо, сестра ещё не спит.

Даже, как будто раздаются голоса. Я прислушалась — нет, голоса не из Микиных покоев. Кто-то идет по коридору. И кто бы это ни был, будет лучше, если я останусь незамеченной.

Я оглянулась — прямо за спиной глухая ниша. Сделала шаг в темноту, прикрыла ладонью мотылька, и вовремя.

Мимо, не замечая меня, прошли Виталина и герцог Эберлей.

— Ты с ума сошел!

Голос Виталины дрожит, как осенний лист.

— Мало того, что у тети бессонница, так ведь и Андре в замке!

— Тихо. Надо поговорить! Срочно, — ответили ей.

— Тогда почему ты молчишь?

— Не здесь, Виталина. Не хватало встретить твою тетю или сестру.

Почему-то я поняла, что речь не о Микаэле, обо мне. Осторожно, стараясь ступать неслышно, прикрывая мотылька, последовала за сестрой и герцогом. Если они в библиотеку, дело плохо, я ничего не услышу из-за двери.

К моей радости, герцог с Виталиной проследовали на террасу, в зимний сад. По случаю прихода весны слуги распахнули огромные, чуть не в стену, окна, и мне видно, как Виталина поежилась, кутаясь в плечи из-за ночной свежести.

Моя кожа тоже покрылась мурашками, но сердце колотилось, как бешенное, и стало одновременно и жарко, и холодно. Я затаилась за кадкой с толстым, ветвистым фикусом, и прислушалась.

— Что случилось? Ты ещё спрашиваешь? Теперь, когда твой кузен в замке, наш план может провалиться ко всем чертям. Что ему нужно?

— Известно, что. Знать, что с его маленькой Эей все в порядке. А что ты удивляешься? Мама, между прочим, собиралась назначить его нашим опекуном. Не успела.

— Твое счастье, что не успела, Виталина. Или хочешь поехать в свое разворованное поместье? Предупреждаю, тебе очень понравится там. Вдобавок долги перейдут на прямую наследницу.

— Что же делать?

— Только одно. Ты должна стать герцогиней Альбето Эрсийской, владелицей Ньюэйгрин.

— Ты же знаешь, это невозможно. Завещание отца…

— Он тебе не отец, а отчим.

— Конечно, отец тот, кто не оставил мне ничего, кроме захолустного поместья и долгов!

А вот это интересно!

Виталина всегда говорила, что живем мы за их с Микаэлой счет. Что поместье ее отца приносит большой доход от продажи пшеницы и хлопка.

Я отступила, и под моей ногой хрустнула сухая ветка.

Виталина вскрикнула.

Я отступила ещё на шаг, и в наступившей тишине гулко прозвучал звук от столкновения башмачка с чем-то жестяным.

— Ты слышал, Милфорд? — спросила Виталина. — Нас подслушивают! Кто здесь? — прокричала она.

— Тише, Виталина, — сказал герцог. — Сейчас выясним…

Он решительно шагнул в мою сторону, и я, понимая, что скрываться бесполезно, побежала прочь.

Я натыкалась на цветочные кадки, как мышонок на тумбы, неловко взмахнула руками, чтобы не упасть, выпустила осветительного мотылька, и он, умница, взмыл под самый купол террасы.

— Кто-то из горничных, — раздалось сзади, и герцог чертыхнулся сквозь зубы.

Я выбежала из зимнего сада в коридор. Сейчас! Сейчас он догонит меня!

Отчего-то от этой мысли ноги налились свинцом, тело стало, как ватное.

Из глухой ниши в коридоре высунулась рука, и затащила меня в темноту. Опережая мой крик, мне закрыли рот ладонью. Раздался скрежет камня, меня подтолкнули куда-то, и я замычала, больше от изумления, чем от страха, когда моя нога, вместо того, чтобы уткнуться в стену, ступила в темноту.

Неизвестный продолжал крепко держать меня, закрывая рот. Снова раздался скрежет камня, и я поняла, что стена расступилась, чтобы впустить нас, а потом снова закрылась.

Мимо, по ту сторону, глухо прозвучали шаги герцога.

— Где же она? — раздалось из-за стены, и шаги стихли.

Я забилась в руках неизвестного, внезапно поняв, что оказалась в прямом смысле замурованной в стену неизвестно с кем. Уж лучше было бы попасться в руки Эберлею, и объяснить свое присутствие неуместным любопытством. В конце концов, Виталина не дала бы меня в обиду!

Я задергалась, забилась пойманной птицей, холодея от ужаса.

— Тише, Эя, — сказала мне темнота голосом Андре, и я тут же успокоилась.

Ладонь покинула губы, Андре отстранился, раздался щелчок, и над нашими головами закружился желтый мотылек.

Колени ослабли, я чуть не осела на пол, Андре поддержал меня под локоть, и, обняв за плечи, притянул к себе. Сразу стало тепло и спокойно.

— Забыла, что здесь потайной ход, да?

Я кивнула, пробормотала:

— Я от страха забыла, как звать меня.

А ведь здесь и вправду потайной ход. Когда мы были детьми, мы облазили с Андре все полые стены замка, и все равно кажется, что этому месту всегда есть, чем удивить.

— Что ж тебе не сидится в покоях, как благовоспитанной леди? — спросил Андре, поддразнивая меня, как маленькую.

— Решила сестру проведать, — хмуро ответила я. — Микаэлу.

— Микаэлу? — деланно изумился Андре. — Эя, это тревожный симптом, ты заблукала в собственном замке. Микаэла живет в другой его половине.

— Я сообщу об этом опасном симптоме лекарю, — пообещала я. — Просто я сначала решила навестить Мику, а потом расхотелось. Да и незачем стало.

Я помолчала, и поскольку Андре не прервал моего молчания, тоже спросила:

— А ты что тут делал?

— Похоже, то же, что и ты Эя. Тоже считаешь, что здесь что-то нечисто? Жаль, до конца дослушать не удалось. Ничего, мы будем действовать быстро. Теперь, когда я с тобой, ничего не случится.

— Конечно, не случится. Вот именно, пока ты со мной. А стоит тебе уехать, как меня опять запрут в башне.

— Ты сидела в башне? Долго? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил Андре.

— Представь себе. Зиму, — буркнула я, ощутив острый приступ жалости к себе.

— Поэтому не отвечала на мои письма?

— А ты писал?

Андре не ответил.

— Ничего, — сказал он после паузы. — На этот раз все будет иначе. Я не буду скрывать, что от вас отправлюсь прямо ко двору, где буду ходатайствовать об опекунстве. Мне следовало бы сделать это раньше, дела в Делла Ров не позволяли.

— А что за дела?

— Мои земли близко к границе, — уклончиво ответил Андре.

Мне, не смотря на его близость, опять стало холодно.

Я подняла голову, пытаясь заглянуть в его глаза.

— Андре, — позвала я. — Это правда, что говорят о нашествии?

Андре поджал губы, на щеках заходили желваки. Наконец, он посмотрел на меня, как-то пристально и настойчиво.

— Боюсь, что да, Эя.

Я вздрогнула.

— Оборотни? Они идут на наши земли?

— Тебе нечего бояться, Эя. Сюда им не дойти.

— Мила говорила о волке, который задрал молодого бычка…

— Мила?

— Моя горничная.

— Эя, — мягко сказал Андре и обнял меня за плечи. Я ощутила, как дрожат его пальцы. — Это все досужие разговоры, сплетни. Оборотням не добраться сюда. Вашего бычка задрал обычный волк.

— Правда?

— Правда, крошка.

Пальцы Андре скользнули по моему затылку, поглаживая, потом он слегка отстранился и поправил мой локон, заправляя его за ухо.

Я вспыхнула. Мамочки! Получается, я стою перед мужчиной простоволосая, практически в одной ночной рубашке, в темноте. Стыд какой!

Кажется, о чем-то похожем подумал и Андре. Отнял руку, словно обжегся, но разглядывать не перестал.

Ласково, тепло улыбнулся, сказал:

— Вот такой я узнаю мою маленькую Эю. Фея Эя, помнишь, я так дразнил тебя в детстве?

Я надула губы.

— Помню.

— Злишься? — спросил Андре и снова так улыбнулся, что у меня колени задрожали.

Взгляд Андре стал совсем другой.

— С тобой все в порядке?

— Я думаю, можно вернуться в покои, — промямлила я.

— Ты права.

Он нажал на камень на стене, и та легко отошла в сторону, пропуская нас.

— Я провожу тебя, Эя.

— Ты с ума сошел! Что, если нас кто-то увидит?

— Ты права…

Андре почему-то мечтательно улыбнулся.

— Я и вправду сошел с ума.

Освещая себе дорогу мотыльком, которого позаимствовала у Андре, я прошла к себе. Слава Богине и всем святым девам, мне никто не встретился.

Видно, я все же поспешила с благодарственной молитвой, потому что прямо у двери в свои покои я нос к носу столкнулась с Нэн. Та держала перед собой темный плащ и перчатки.

Увидев меня, она попыталась спрятать вещи за спину, но было поздно, и она просто скомкала в руках.

Я выдохнула и, поскольку отступать было поздно, перешла в наступление.

— Что ты здесь делаешь, Нэн? — спросила я. — Еще и в такой час?

Судя по выражению лица горничной, она хотела бы спросить меня о том же, но не решилась.

Окончательно ставя ее в тупик, я гаркнула чуть не в лицо ей:

— Мила! Где тебя носит! Ты мне нужна!

В приоткрывшейся двери, ведущей в комнату Милы показалось заспанное лицо горничной.

— Вы звали меня, мисс Лирей? Простите, я не слышала, — пробормотала Мила, отчаянно зевая.

Нэн попыталась обойти меня боком.

— Ты так и не ответила, Нэн, — отчеканила я.

— Леди… То есть мисс Виталина, ей потребовалось…

Я покосилась на комок в ее руках. Кажется, и вправду плащ. Но зачем Виталине плащ служанки?

— Утром поговорим о твоем поведении, — пообещала я ей, и скомандовала Миле: — За мной!

Мила вошла за мной в мои покои, и только когда дверь закрылась, я шумно выдохнула. Прислушалась — шаги Нэн стихли, и взяла Милу за руку.

— Прости, Мила, у меня не было выхода. Нэн застала меня у двери, и пришлось сделать вид, что я ищу тебя.

Мила сонно поморгала, а потом почему-то понимающе улыбнулась.

— Так я вам не нужна?

— Конечно, нет, прости, что потревожила!

Мила удалилась, напоследок наградив меня еще одной понимающей улыбкой.

Я улеглась в остывшую постель, свернулась калачиком. Осторожно дотронулась до плеча, которого еще недавно касались пальцы Андре. То, что произошло, показалось сном, грезой. Он так странно смотрел на меня… Он обещал, что будет ходатайствовать о нашем опекунстве. Если так, то мне вообще ничего не страшно. Ни угроза оказаться запертой на всю жизнь в башне, ни угроза нашествия не казались мне теперь существенными.

Я закрыла глаза, и вопреки ожиданиям, провалилась не в темноту, а в свет. Мощный, струящийся поток окутал меня, стоящую на зеленой, залитой солнцем, лужайке. По еле ощутимому колыханию воздуха я поняла, что не одна здесь. Совсем рядом стоит кто-то, но из-за света, бьющего в глаза, очень трудно его разглядеть.

Я шагнула навстречу, и высокая широкоплечая фигура подалась мне навстречу.

Когда я увидела, наконец, лицо незнакомца, я завизжала, как поросенок, от восторга и радости.

— Папа!!

Я протянула руки к отцу. Он совсем такой, как я его запомнила, ничуть не изменился!

— Эя… — раздался тихий голос.

А потом что-то случилось с его лицом.

Черты лица исказились, вытягиваясь вперед, кожа покрылась шерстью, глаза засветились дьявольским оранжевым огнем.

Мой рот открылся, чтобы закричать, но крика не получилось.

Чудовище, ещё секунду назад бывшее моим отцом, ухмыльнулось, раздалось леденящее душу рычание.

— Я иду за тобой, Эя, — глухо прорычало оно.

Я, наконец, смогла закричать, и заорав, разбудила себя.

ГЛАВА 3

Казалось, я закрыла глаза всего на миг, но стоило провалиться в темноту, как раздался голос Милы:

— Мисс Лирей… Мисс Лирей! Просыпайтесь, пожалуйста, вы проспите охоту.

— Ну какая охота, Мила, — сонно пробурчала я. — Виталина сгноит меня в этой башне… Если раньше не прилетит добрая фея, и не подарит мне крыль…

Я сонно заморгала, увидев бело-розовые облака балдахина, и поняла, что нахожусь в собственных покоях.

— Охоту? Какую ещё охоту, — пробормотала я. — Богиня! Андре! Это же мне не приснилось? Андре здесь!

Опомнившись, я уставилась на довольно улыбающуюся Милу.

— Точно, охота, — смущенно добавила я.

— Ваш костюм готов, — все ещё улыбаясь, сказала Мила. — И Леди, должно быть, очень соскучилась.

— Леди!!

Мысль о лошади так и подкинула меня на кровати. Как я еще ночью не отправилась на конюшню? Мама рассказывала, как меня маленькую несколько раз находили в деннике утром, после того, как в замке не оставалось угла, в который не заглянули. Мама тогда запретила няне Пепе пугать нас сказками про оборотней, мол, каждый раз после этих россказней я сбегаю ночью на конюшню… Чудно, но я почему-то считала, что там-то волки точно меня не достанут…

Сбитые в комок воспоминания, планы, надежды пронеслись в голове вихрем, пока я бежала, поджимая босые ноги в ванную комнату.

Наскоро ополоснувшись, я закуталась в теплый халат, что подала мне Мила, и почистила зубы.

Натянула удобное облегающее белье — никогда не понимала сестер, предпочитающих даже на охоту носить платья и сидеть в дамском седле — под облегающие бриджи пышные крахмальные панталоны не годятся. Мила протянула расшитую серебряной нитью рубашку, следом бриджи. Расправив складки, я застегнула камзол. На ногах застегнула сапоги из твердой кожи, отделанные с внутренней стороны замшей, чтобы удобней держаться в седле.

Волосы Мила споро собрала в низкий пучок. Черная шляпа с изумрудного цвета пером довершила образ.

Не обращая внимания на возражения, Мила накинула мне на плечи плащ.

— Вот солнце выглянет — снимите, — упрямо сказала она. — А пока будьте добры, потерпите!

* * *

Когда я спустилась во двор, герцог с племянником со своими сквайрами уже ожидали нас. Был там и Андре, с сосредоточенным видом проверявший подпругу Леди.

Вороная узкокостная кобыла с вытянутой мордой запрядала острыми ушами, завидев меня, протяжно заржала и ударила копытом.

У меня возникло ощущение, что только что между Эберлей и Андре что-то произошло. Лица у обоих были покрасневшие, недовольные, и когда я подошла, возникло неловкое молчание. Только на лице Эберлея было написано почему-то тайное превосходство, Андре же хмурил брови.

В ожидании сестер обменялись привычными любезностями, душными, не смотря на свежесть утра.

— Сегодня мы точно его уделаем, — сообщил Эберлей, скалясь. — В чем в чем, а в этом я не сомневаюсь. Будет знать, как драть коров, дьявольское племя!

Виталина и Микаэла спустились спустя четверть часа. Обе в платьях для верховой езды, Виталина в голубом, Микаэла в зеленом, и в шляпках в тон. Вид у обоих, особенно у Виталины такой, точно ее всю ночь ногами били. Сестра не прекращая зевала, а под глазами залегли тщательно замаскированные тени.

Оказавшись в седле, я зажмурилась от удовольствия, впитывая до кончиков пальцев волшебное ощущение покачивающейся под тобой земли, ощущая теплые бока лошади. Леди время от времени коротко, радостно ржала, ее поступь напоминала готовую разжаться пружину.

Господа — то есть мы — ехали впереди, за нами тянулась процессия из ловчих, егерей, конюхов и лакеев, тех из них, что принимали участие в каждой охоте. Впереди бежали собаки, уши торчком, вид настороженный, готовы в любой момент сорваться на быстрый бег, повинуясь звуку рога или команде.

Выехав на дорогу, ведущую к лесу, я цокнула языком, переводя лошадь в рысь.

— Мисс Лирей, — крикнул мне вслед Эберлей. — Будьте осторожны. Если встретите волка…

Чего это он раскомандовался?

Не став слушать, что еще он скажет, я пришпорила лошадь, пуская Леди в галоп.

Андре на вороном красавце-мерине поравнялся со мной. Наверно, улыбка у меня — глупее некуда, потому что Андре расхохотался, озорно, по-мальчишечьи, как когда-то в детстве.

Стоило лесу сомкнуться за нашими спинами, я снова перевела Леди в шаг, та недовольно фыркнула, но подчинилась. Постепенно нас обогнала вся охотничья процессия, а мне хотелось просто побыть наедине с лесом. И с Андре.

* * *

Лес здесь смешанный, пахнет хвоей от огромных атесинских сосен, их стволы уходят в самое небо, запрокинешь голову посмотреть — и главное, не упасть с лошади от головокружения. Могучие дубы рядом с ними выглядят чуть ли не пнями, а белые стволы берез кажутся и вовсе молодой порослью. Озябшие за зиму кроны тронула молодая листва, над головами бойко, по-весеннему, поют птицы, снуют рыжие и голубые белки. На глаза даже слезы навернулись.

— Эя, — позвал Андре, как всегда, уловивший мое настроение. — Плачешь? — спросил он с улыбкой.

— Просто так красиво, — ответила я, чувствуя себя, пожалуй, глупее, чем леди в душещипательных романах.

— У тебя глаза сейчас точь-в-точь эта первая зелень.

Мои щеки вспыхнули, возникла неловкая пауза, и я даже обрадовалась звукам охотничьего рога.

Судя по разразившемуся вслед за протяжным гудом истошному лаю собак, мы вышли на след волка.

Я взглянула на Андре и опустила глаза, вновь покраснев под его взглядом.

— Мне показалось, или вы поругались с Эберлеем? — спросила я, чтобы сгладить неловкость.

— Не показалось, — хмуро ответил Андре. — Жених Виталины что-то слишком много себя позволяет. Я сегодня же напишу его величеству, дай только вернемся с охоты.

Он приблизился почти вплотную, и, как когда-то в детстве, взял меня за руку, слегка сжав внезапно задеревеневшие пальцы. Даже сквозь кожу перчатки я ощутила тепло его руки. Сколько мы ехали так, шагом, не знаю, я думала, что стоит высвободить руку, как волшебство момента закончится, придется возвращаться в шаткий, ненадежный мир, где все решают за меня. Судя по морщине между бровей Андре, он думал, если не о том же, то о чем-то похожем.

Руки сами разжались, когда мы услышали впереди крики, лай, ржание и страшный, короткий вой.

— Волк! — воскликнула я, и, пришпорив Леди, устремилась вперед.

Андре поскакал за мной.

Когда мы догнали остальных, я увидела только, как спешившийся Эберлей с зажатым в руке копьем пытается подступиться к огромному, истыканному стрелами, волку.

Истекающее кровью животное крутится на месте, огрызаясь на атакующих его собак.

Виталина и Микаэла, сидящие бок о бок в своих дамских седлах, закрыли глаза надушенными платочками, а я не смогла отвести взгляд.

Вот Эберлей наносит удар, и волк падает, продолжая дергаться, хрипеть, разевая красную пасть. Наконец, вывалив язык, животное затихло.

Но стоило герцогу наклониться над ним и выдернуть копье, упираясь сапогом в шкуру, как тело волка поползло в разные стороны, стремительно светлея, на моих глазах превратившись в тело человека. Черноволосый юноша, истыканный стрелами, весь в колотых ранах и кровоподтеках, вытаращил неподвижные глаза в небо.

Перед глазами возник образ монстра из сна.

— Я иду за тобой, Эя, — прозвучало где-то совсем близко.

Я выпустила поводья и пронзительно завизжала.

Потом, должно быть, я потеряла сознание, потому что стало темно, а когда открыла глаза, оказалось, что лежу на чем-то мягком. Надо мной склонились лица Андре, Виталины, Микаэлы. Лица хмурые, бледные, подбородок Микаэлы — я поняла, что голова моя покоится на ее коленях — дергается, по щекам пролегли влажные дорожки. Даже у Виталины глаза на мокром месте.

— Эя! Эя! — пробормотала Микаэла. — Хвала Богине! Как ты нас напугала!

— Оборотень, — прошептала я. — Это был оборотень.

Сестры закивали, и Виталина взяла меня за руку.

Я перевела взгляд на Андре.

Тот нахмурил брови, между ними вновь пролегла глубокая складка.

— Ты говорил, они не дойдут сюда?

Андре нахмурился ещё больше. Обернулся, крикнул:

— Да уберите же, наконец, тело! С нами леди!

Сестры благодарно закивали, всхлипывая.

— Женщины, — раздался снисходительный голос Эберлея. — Зачем быть такими впечатлительными. Зверь повержен, это главное! Мисс Лирей, вам лучше?

— Да, благодарю, — ответила я, поднимаясь, таким тоном, словно он за завтраком спросил, хорошо ли мне спалось.

Виталина, серьезная, нахмуренная, отчего стала немного похожа на маму, отряхнула мой плащ.

— Как ты меня напугала, сестренка, — пробормотала она.

— Больше, чем оборотень? — слабым голосом спросила я, и мы обе робко улыбнулись, а затем несмело рассмеялись. Смех постепенно перерос в немного истеричный хохот.

Внезапно Виталина шагнула навстречу и порывисто прижала меня к себе. Спустя секунду к нам присоединилась и Микаэла, обняв нас обеих за шеи.

В груди защемило, а в горле стал ком. Я почти забыла, как это — не знать, а чувствовать, что у меня есть дом, есть семья.

— Виталина, прости меня, — прошептала я еле слышно, обнимая сестру. На это раз совершенно искренне.

— Эя, малышка, — также тихо ответили губы Виталины.

Сентиментальная Микаэла только шмыгнула носом.

— Дамские нежности, — проворчал Эберлей. — Будет вам, леди. Я думаю, лучшего момента, чем миг моего триумфа, для сообщения этой важной новости, и не придумать!

Я ощутила, как Виталина вздрогнула и отчего-то прижала меня сильнее, а из груди Микаэлы вырвался тихий, еле слышный стон.

— Ну-ка, Виталина, иди сюда, — позвал Эберлей.

Я даже не успела удивиться его командному тону, просто вдруг захотелось, чтобы сестра никуда не уходила. Да, мы никогда не ладили, но я все же скучала по ней. Именно сейчас я поняла, как скучала. И объятия сестер такие теплые, такие искренние…

Виталина медленно, но решительно отстранилась.

Сестра пристально посмотрела мне в глаза, и в ее взгляде я прочла какую-то беспокойную, невысказанную мысль. Подбородок Виталины дрогнул, а я ощутила, как колени наливаются тяжестью. Я беспомощно оглянулась на Андре — тот смотрел на Эберлей нахмурившись, скрестив на груди руки.

Эберлей по-прежнему стоял возле тела, хвала Богине, накрытого рогожей. На камзоле герцога появились бурые пятна.

Он как раз закончил вытирать лезвие меча, когда Виталина приблизилась к нему медленным шагом, словно нарочно тянула время.

— Итак, дамы и господа, лучшего момента, чтобы сообщить вам это известие, и не придумать. Позвольте представить: герцогиня Виталина Эберлей Эрсийская, моя супруга.

Я, ахнув, уставилась на Виталину, стоявшую рядом с герцогом, но сестра избегала встретиться со мной глазами. Тогда я обернулась к Андре, но он пристально разглядывал Эберлея, словно надеялся прожечь в нем дыру.

Эберлей продолжал:

— Венчание состоялось в присутствии свидетелей, этим утром.

— Этим утром вы, кажется, находились во дворе замка, — сказал Андре. — У северных ворот. Значит, вы венчались ночью?

— Венчание состоялось в предрассветный час, — самодовольно сообщил Эберлей.

— Тайное венчание? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, уточнил Андре.

— Венчание действительно прошло в кругу самых близких, но не было тайным. Было закрытым, а это большая разница. Свидетелем выступила Сецилия Франте, с письменного, нотариально заверенного, разрешения опекуна Виталины, Джордана Франте.

— Похоже, для мисс Лирей это новость, — сказал Андре. — Как и для меня. С каких это пор сестра и кузен не входят в близкий круг?

— За мисс Лирей была послана служанка, — охотно, даже более, чем следовало, пояснил Эберлей. — Служанка не нашла мисс в ее покоях. Как и вас не было в покоях, дорогой кузен. Но теперь, когда я не просто жених, а законный супруг леди Виталины и опекун мисс Лирей, я точно обещаю, что подобных оказий больше не повторится. Как-никак, репутация мисс теперь на моей совести.

Я опустила глаза, и увидела, как кулаки Андре сжались.

— Опекуна мисс Лирей может назначить только его величество!

— Именно об этом и будет моя следующая новость, — торжественно произнес Эберлей, и у меня почему-то вновь потемнело в глазах.

Я протянула руку, опираясь на сосну, опасаясь вновь упасть в обморок. Герцог Эберлей, тем временем, продолжал:

— По случаю нашего венчания, конечно, закрытого, поскольку не выдержан срок траура по леди Иоланте, мы чтим традиции, сегодня вечером в замке Ньюэйгрин будет не бал, но небольшой прием в нашу честь. Приглашены все соседи. Да, дорогой кузен, мы, как законопослушные граждане, написали ко двору, где я лично ходатайствую, чтобы меня, как супруга леди Виталины, назначили опекуном ее сестер.

ГЛАВА 4

От обилия людей в общем зале у меня закружилась голова. Громкие возгласы, перешептывание, смех, поздравления новобрачных, запахи духов, приторные, сладкие, горькие, свежие, шуршание кринолина, скрип фижм и взгляды, взгляды, взгляды… Все смешалось в единую завесу, оглушающую, выбивающую мраморный пол из-под ног, сдавливающую грудь. Я с изумлением поняла, что даже соскучилась по башне. Я слишком отвыкла от людей.

Подхватила с подноса слуги высокий бокал и принялась жадно глотать. Лишь когда бокал оказался пуст, поняла, что залпом выпила шампанское. А ведь думала, что пью нарзан!

Пузырьки ударили в нос, а в голове зашумело. Такое ощущение, что воздух раскалился докрасна.

Улыбаясь направо и налево, проскользнула среди танцующих пар, вежливо кивая на комплименты и очередные поздравления со свадьбой сестры, прошла по широкому коридору, оказавшись на террасе. С этой стороны замка терраса огромна, чуть не целый сад с благоухающими кадушками.

Мимолетом заглянула в овальное зеркало в треть стены, и застыла, как вкопанная. Днем оно расширяет пространство, образуя бесконечный цветущий коридор, залитый светом. Сейчас же зеркало отразило хрупкую фигурку в изумрудном платье, верх отделан узорчатой парчой, нежное кружево рукавов струится до самых пальцев, сжимающих рукоять вера. Юбка светло-зеленая, поверх потянута нежным воздушным шелком. А за моей спиной — зияющая черная пасть туннеля и коридор круглых, как огненные шарики, лун. Черная пасть коридора тревожит и манит одновременно, и я не сразу смогла оторвать от зеркала взгляд.

Я затрясла головой, отгоняя наваждение, развернулась и прошла вперед, на балкон, где хвала Богине, в небе сияет одна-единственная луна. Как завороженная, я смотрела на круглый диск, пока его не скрыли облака. Я облокотилась локтями о мраморные перила, и опустила голову.

Чья-то рука легла мне на талию, и я взвизгнула, отскочила в сторону. Ну, сестрица, кто бы из вас это ни был, зачем так пугать-то?

Оглянувшись, я часто заморгала.

Передо мной стоял Оуэн Рьвьер, собственной персоной. Одет в нежно-голубой камзол, белое трико, на ногах голубые туфли с бантами. Волосы зачесаны назад и собраны в низкий хвост. Судя по приподнятым бровям не похоже, чтобы он сильно сожалел о том, что напугал меня.

Наоборот, Оуэн Рьвьер широко улыбнулся и выдохнул:

— Приветствую, мисс Лирей! Что же вы лишаете нас своего милого общества?

Я вспомнила как властно, даже нагло рука легла на мою талию, и мне стало не по себе. Кажется, он забывается!

— Мне стало душно, — сухо ответила я. — Я вышла подышать свежим воздухом и отдохнуть от общества.

А сама вспомнила, сколько Микаэла слез пролила, требуя, чтобы служанки подогнали не готовое голубое платье ей по фигуре за полчаса. Бедная Мика пошла на бал вся в булавках, лишь бы их с графом наряды сочетались!

Наверно, неприязнь отразилась на моем лице, потому что Рьвьер шутливо махнул рукой.

— Бросьте, мисс, вы так прекрасны! И так долго не показывались в свете! Это, право, грешно! Вы очаровательны, и мир должен слепнуть от вашей красоты! Ваши волосы, ваша кожа…

Взгляд жениха сестры устремился мне в декольте, а лицо обдало волной дыхания, щедро сдобренного алкоголем.

— Вы пьяны, — сухо сказала я.

— Я пьян от вас, — ответил нахал.

— И тем не менее, уйдите, вы мешаете мне думать.

— Так давайте подумаем вместе?

Он сделал шаг в мою сторону, и я вынуждена была отступить.

— Стойте, где стоите, или я закричу. Меня услышат.

— Какая вы бука, юная леди. Совершенно не умеете развлекаться. Это из-за завещания вашего батюшки, да?

— Какого завещания, я понятия не имею, о чем вы!

— Как это какого? В котором черным по белому написано, что от вашего имени заключен родовой брак. Что же, вы спешите его осуществить? Напрасно. В ваших же интересах и в интересах королевства мой дядя, который теперь вам зять позаботился о том, чтобы этого никогда не произошло.

— Что вы несете? Какой ещё родовой брак? Чтобы что не произошло? Вы, должно быть, настолько пьяны, что путаете меня с кем-то!

— Ну как я могу спутать леди Ньюэйгрин! Неужели и вправду не знали, ха-ха-ха, что ваш покойный батюшка еще в младенчестве отдал вас зверю? Ха-ха-ха, от вашего имени заключен брак с этим монстром!

— Вы в своем уме?!

Он продолжал смеяться. Потом схватил меня за запястья неожиданно сильными пальцами. Никогда бы не подумала, что человек, который с трудом на ногах стоит, способен на такую силу. Рьвьер рванул на себя, и я оказалась прижата к его груди.

Я чуть не упала, но он удержал меня.

От резкого одеколона, смешанного с запахами спиртного, чеснока, жареного мяса, к горлу подкатил ком.

— А что же, мисс Лирей, как думаете, если зверь придет за вами и обнаружит брюхатой? Возьмет ли волк самку, которую оприходовал другой самец? А мы узнаем!

Его слюнявые губы накрыли мои. К горлу подступило выпитое шампанское, тело скрючило спазмом. Я дернулась, вырываясь, но Оуэн держал крепко.

— Оуэн? Лирей? — раздался испуганный голос.

Воспользовавшись тем, что его хватка ослабла, я отскочила назад и обернулась. Под аркой, ведущей на балкон, вытаращив глаза, стояла Микаэла.

Губа закушена, руки прижаты к груди, в глазах отчаяние. Сестра замотала головой, словно не веря своим глазам.

Меня снова схватили за руку, на этот раз не сильно, просто, чтобы не упасть. На лице Оуэна расплылась пьяная улыбка.

— Мика, детка, — промычал он.

Микаэла развернулась, и, подобрав платье, бросилась прочь.

Хватка Оуэна ослабла, и я сумела вырвать руку. В тот же миг впилась ногтями в его пухлые щеки и прошипела:

— За Микаэлу ты мне еще ответишь!

Оуэн схватился за лицо, и ойкая, отступил, промычал что-то типа «было бы сказано».

А я подобрала платье, и бросилась вслед за Микаэлой.

Вон! Ее голубое платье мелькнуло среди разноцветной толпы.

Прямо бегом, я бросилась за ней, расталкивая танцующих.

— Ох уж эта молодежь! Вечно они что-нибудь затевают! — неслось мне вслед.

Микаэла взбежала по лестнице, я взлетела следом.

Голубое платье мелькнуло за поворотом, хлопнула дверь — сестра скрылась в своих покоях. Когда я подбежала к двери, услышала лишь лязганье засова.

— Мика, — позвала я и хлопнула ладонью по двери. Тяжелый дуб поглотил удар. — Мика, да открой же, я все объясню!

— Убирайся!

Из-за двери раздались сдавленные рыдания.

— Микаэла, пожалуйста, открой! Я ни в чем не виновата!

— Чудовище! — раздался вопль из-за двери. — Правильно про тебя говорят — ты чудовище! Когда он уже заберет тебя!

— Мика, о ком, о чем ты говоришь?

В ответ раздался только надрывный плач.

— Микаэла, поверь, я не виновата! А граф… Просто сильно пьян! Он сам не понимал, что говорит! Говорил, что папа отдал меня какому-то зверю, и что он заберет меня, а потом набросился и поцеловал! Он просто напился, Мика! Микаэла!

Мика не отвечала, я слышала только, как она всхлипывает, все реже и реже.

Постучав еще раз, я развернулась спиной, и, опершись, сползла, усевшись прямо на пол.

— Мика, ты тоже сказала, что кто-то должен забрать меня? Значит, Оуэн был прав? Это правда, про завещание отца? Я не верю, что меня отдали. Микаэла, скажи, что это неправда, что ты не ненавидишь меня?

Тишина.

Если бы только Оуэн сказал это, я бы списала все на пьяный бред, мало ли, что привиделось этому подлецу…

Впрочем, опьянел он не в одну секунду, вполне возможно, что до этого задурил голову моей сестре.

Я нахмурилась, вспоминая тяжелое время, обрушившееся на Ньюэйгрин, когда папы не стало. Кажется, мама ничего не говорила о том, что отец оставил завещание… И тем более не говорила о том, что меня отдали замуж. Родовой брак… На родовой брак не требуется даже согласие его величества, зато никто и ничто не сможет его разрушить. Отец никогда не поступил бы так со мной. Нет! Не верю! Да и Виталина ничего такого не говорила. А она разбирала старые бумаги…

Неплохо бы и мне убедиться, что все это — плод больной фантазии Рьвьера!

Я встала и решительно направилась в кабинет отца, за библиотекой.

Просто здорово, что все заняты внизу. Если правда, что отец оставил завещание, где ему быть, как не в тайном кабинете? Если я переворошу старые бумаги, может, найду что-то… об отце?

Если попытаться достать с верхней полки тяжелый том в кожаном переплете, с надписью Мосхе Минтень «Опыты», нижний ярус отъедет в сторону, и окажешься в папином кабинете. Там, отгороженному от всех и вся не только толстыми стенами библиотеки, но и стеллажами с книгами, ему спокойно работалось…

Я продвинула стремянку, взобралась на самый верх, и решительно потянула на себя кожаный корешок.

Заскрипело, заскрежетало, и внизу образовался проход.

Прежде чем зайти в кабинет, я сложила стремянку и оттащила ее туда, где она стояла. Изнутри кабинет закрывается и открывается легче.

Отгородившись стеллажом с книгами, я подула на спящего мотылька, и тот дал ровный желтоватый свет, освещая небольшой кабинет с высоким потолком. Когда я была тут в последний раз, книги, бумаги, рукописи, свитки, были в идеальном порядке.

Сейчас же вид, словно тут домовые воевали.

Стоило мне подойти к черному, покрытому неровным слоем пыли и усыпанному бумагами столу, как из-за стеллажа раздался звук открываемой двери. Я взволновано махнула на мотылька, приглушая свет.

Перегородка тонкая, слышно каждый звук. В библиотеку вошли двое. Раздалось сопение шмыганье носом, как мне показалось, обиженное.

Стоило двери закрыться, как вошедшие продолжили начатый разговор.

— Ты с ума сошел! Она никогда не станет твоей женой, племянник, — недовольно, чеканя каждое слово, произнес голос моего зятя, герцога Эберлея.

В ответ раздалось сопение. Спустя секунд десять Рьвьер заговорил. Голос его уже не казался пьяным, но дрожал и говорил немного визгливо, видимо, Рьвьер выпил настой горькой йыни, я видела, Пепа им однажды спасла пьяного конюха от хозяйского гнева. Тот тоже мигом протрезвел, но голос очень похоже дрожал.

— Потому, что обещана зверю, дядя? Вы ведь уничтожили документ.

Тяжелый вздох.

— Она не достанется ни тебе, ни кому-то другому.

— Чтобы денежки оставались в твоих руках, да?

— Да пойми же, болван! — рассердился Эберлей. — Я как никто хочу видеть тебя своим зятем!

— И в чем же дело?

— С самого начала ты должен был обхаживать Микаэлу? Что сейчас-то не так? — спросил Эберлей устало.

Раздался стук, словно затопали, застучали каблуками о паркет.

— Ага, хочешь сбагрить меня в захолустье, а сам жить припеваючи на денежки Лирей? Думаешь, я не понял твоего замысла?

— Ты болван, племянник. Я бы на твоем месте не злил Микаэлу. Почему ее не видно внизу? Что у вас произошло?

— Да пустяки, дядя, — промямлил Рьвьер. — Она просто увидела, как мы с Лирей целовались.

При этих словах меня замутило, я приложила ладонь ко рту.

— Что?! Болван! Ты всем нам желаешь смерти!

— Ты так боишься зверя, дядя? — спросил Рьвьер и издевательски захихикал. — Но вы ведь уничтожили документ?

— Ты придурок! И причем тут зверь! К тому же… Это была только копия.

— А второй… У него?

— Ты действительно целовался с Лирей?!

— Ну, скорее, я попытался ее поцеловать…

— А она?

— Убежала. Дикая кошка, всю щеку расцарапала! Побежала за своей сестрой.

— За Микаэлой?

— А то за кем же?

— Сейчас же иди и мирись с Микой! Скажи, я не знаю, наври что-нибудь! Что это Лирей тебя соблазнила. Мол, не хочет больше сидеть в башне, или просто решила отомстить, мне плевать! Плевать, что ты наврешь Микаэле, главное, чтобы она поверила! Или о нашем плане и деньгах Альбето можешь забыть, ясно?

— Ясно…

Дверь в библиотеку распахнулась, ойкнув голосом Рьвьера.

— Прошу прошения, граф, — раздался голос Андре. — Герцог, вот вы где!

Видимо, Рьвьер, не прощаясь, вышел. Его шаги стихли.

Затем мой зять заговорил.

— Вы снова искали разговора со мной, де Шеврез? — прозвучал голос герцога.

— И вы прекрасно знаете, зачем, — ответил ему голос Андре.

— Знаю, — скучающим голосом ответил мой зять. — Как и вы знаете позицию насчет вашего предложения.

— Послушайте, мне известно, что вам нужны лишь ее деньги. Я готов оставить их вам.

— А что нужно вам? Должно быть, тоже, что и Церкви? Не только деньги, но и земли. Полно, о вашей набожности легенды ходят. Точнее о вашей преданности Церкви. Тем более ваша просьба кажется непонятной.

— Это не просьба. И если угодно так называть мое предложение, то просьба будет озвучена его величеству.

— Что-то я сомневаюсь. Ни мне, как законному опекуну, ни святой Церкви не выгодно ее замужество. Поэтому мисс не покинет Ньюэйгрин. А вас, как никакого, даже родственного отношения не имеющего, я прошу завтра покинуть замок.

Я закусила палец, чтобы не закричать. Если уедет Андре, что будет со мной?

— Всего хорошего, герцог, — ледяным тоном отчеканил Андре, и добавил. — Мы еще не закончили.

— Угу, — прозвучало в ответ, а потом раздался звук зевка.

Подождав, пока Андре уйдет подальше, и герцог Эберлей покинул библиотеку.

Я торопливо хлопнула ладонями, вновь зажигая мотылька, и принялась ворошить деревянный резной ящик. Все важные бумаги папа хранил здесь.

Наконец, выудила из вороха бумаг конверт с надписью:

«Последняя воля герцога Анжу Альбето Ньюэйгрин».

Значит, про завещание правда! А если про завещание правда, то и про все остальное…

Конверт выпал из моих рук.

Охнув, подхватила его, и трясущимися руками открыла.

Недоуменно заглянула внутрь, перевернула, потрясла над столом.

Конверт был пуст.

* * *

Протанцевав квикстеп с неповоротливым маркизом де Су, отдавившим мне все ноги, я стояла с бокалом прохладительного у стола, уставленного бокалами и закусками. Где же Андре? Надо срочно найти его!

На беду, стоило мне спуститься в зал, как налетел неуемный де Су, проорал что-то, что больше он ждать не намерен, сгреб меня в охапку и увлек за собой. Пришлось исполнять дань вежливости.

С другого конца зала раздалось:

— Здоровье молодым!

Кричал барон Логратэй.

Я кисло улыбнулась и подняла бокал, салютуя, как и все гости. К тем, у которых бокалов не оказалось, устремились слуги с подносами, самые нетерпеливые из гостей сами кинулись за вожделенными прохладительными. Пришлось уворачиваться от излишне рьяных, успевших переборщить с напитками.

Кто-то дернул меня за локоть, я отступила на шаг, обернулась, и увидела Андре. Наконец-то!

Не говоря ни слова, мы вышли на веранду, и по ступеням спустились в сад.

Вдоль дорожек на невысоких, мне по колено, круглых столбиках, вздрагивают резными, в крапинку, крыльями, голубые мотыльки, парочка расшалилась и кружится над кустами жасмина и черемухи. Завидев нас, мотыльки чинно вернулись на свои места, осыпав искрами светящейся пыльцы травинки.

Андре молчал, лишь уверенно вел меня за руку куда-то в дальнюю часть сада. Я поняла, что мы направляемся к нашей любимой беседке. Она не такая большая и совсем не новая, как другие, из которых раздается хихиканье и звуки возни, но там нам не помешают.

Я оказалась права, мы приблизились к пустующей беседке, состоящей только из частых тонких колонн и купола крыши.

Андре щелкнул пальцами, подзывая парочку мотыльков, и они расположились под куполом, даря неяркий, приятный свет.

— Нам нужно поговорить, Эя, — сказал, наконец, Андре.

Я грустно посмотрела на складку между его бровями, вздохнула.

— Я знаю, Андре.

— Знаешь?

— Я слышала… Я подслушала ваш разговор с моим новоиспеченным зятем.

— Ты слышала?

— Увы. Я знаю, что тебе нужно уехать завтра. Не волнуйся за меня. Виталина не посмеет что-то мне сделать. Я справлюсь.

Я улыбнулась ему, силясь не разрыдаться.

Андре нахмурился.

— Ты слышала наш разговор в библиотеке, Эя?

Я пожала плечами.

— Да, а что?

Я начала было говорить, когда палец герцога лег мне на губы, призывая к молчанию. Этот такой знакомый с детства жест отчего-то вызвал дрожь в коленях, а голова пошла кругом.

— У меня нет и не может быть от тебя тайн, Эя, — тихо сказал он. — Да, мы говорили еще. Но прежде чем рассказать тебе, я хочу спросить, что ты знаешь о герцогстве Делла Ров?

Я вздрогнула.

— О твоих землях?

Он кивнул.

— Только то, что ты сам рассказывал. Помнишь, когда мы были… То есть когда я была ребенком. Оно… оно небольшое. Твой замок стоит на скалах и волны бьются о его подножие круглый год. Раньше ты привозил мне хурму и мандарины. И ещё цукаты! Там много фруктов… Ты говорил, южные леса зеленее, цветы более яркие и пышные, у вас раньше наступает весна. Запах соли от моря, и крики чаек… Они кружат над твоим замком и сами собой придумываются истории, что это неупокоенные души русалок, которые влюбились в погибших моряков. Ты так рассказывал, что я сама словно много раз бывала там. В моих мечтах это самое чудесное место на свете!

Когда я начала говорить, по губам Андре поползла легкая усмешка, а когда закончила, его лицо преобразилось, и выглядело абсолютно счастливым.

— И ничего, что оно маленькое? Меньше Ньюэйгрин? И мой род, хоть и древний, но далекий от короны? Намного дальше, чем фамилия Альбето?

— Ты шутишь? Мне уже почти ненавистна моя фамилия! Из-за нее одни беды. Родная сестра готова держать меня в башне всю жизнь, другая ненавидит из-за жениха, зять не отправляет в монастырь только из страха, что Церкви достанутся мои деньги.

— Ты сейчас серьезно, Эя?

— Да, а что?

— Эя, ты знаешь, я хотел принять сан.

— Я помню, — пробормотала я. — Тебе не позволил твой зять, его величество.

Андре коротко рассмеялся, и мне показалось, смех вышел каким-то невеселым.

— Эя, малышка…

Андре отступил на шаг, опустился на одно колено, и взял меня за руку.

В груди затрепетало, я еле выдавила из себя:

— Что ты делаешь?

Андре что-то протягивал мне, прямо в раскрытой ладони, но мне не было видно… В глазах отчего-то защипало, пришлось часто моргать.

Андре тихо сказал?

— Это кольцо моей мамы, Эя. До нее оно принадлежало бабушке.

Я покачнулась, чудом устояв на месте.

— Андре? — донесся откуда-то мой тихий, слабый голос.

— Ты выйдешь за меня?

— Что?

— Ты согласна стать моей женой, Эя?

— Мне, наверно, это снится…

— Я люблю тебя, Эя. Наверно, с тех самых пор, как увидел тебя впервые — золотоволосым ангелом в белой рубашечке. Я никого так не любил, как этого нежного розового малыша с круглыми любопытными глазенками и пухлыми щечками, часто перемазанными землей или вареньем.

Я часто моргала, чувствуя, что щеки все больше пунцовеют, а колени все больше подкашиваются.

— Я любил тебя как сестру, крошка, пока ты не превратилась в юную девушку. Уже ребенком было понятно, что ты вырастешь ослепительной красавицей. Я никогда не был так счастлив, как в тот день, помнишь, когда ты сказала леди Иоланте, что любишь меня… Я понимал, что это всего лишь детская привязанность, но все равно не мог ничего с собой поделать. Я никогда не был счастлив вдали от тебя. И я не смог принять сан, Эя. Не смог.

— Но ты… Ты хотел посвятить жизнь Богине? Ты же мечтал стать священником! Эти твои рассказы о святых девах, только в твоих рассказах в них был смысл, было что-то большее, чем в книгах…

Наверно, не самая удачная реакция на предложение руки и сердца… Вспыхнув еще больше, я запнулась.

— И почему ты никогда не говорил мне раньше?

— Раньше, Эя? Когда? Если бы не боялся потерять тебя навсегда, не сказал бы и сейчас. Я молчал. Потому что… что я мог дать тебе, Эя? Свое крошечное герцогство на юге, на самой границе? Или титул? Тебе, леди Ньюэйгрин? К тому же Альбето всегда были рядом с троном, и никто не удивится, если однажды они снова займут его. Я сообщил мужу Виталины, что намерен жениться на тебе. Мне было отказано. Но я уверен, что его величество разрешит. Но ты… так и не сказала мне, ты согласна?

Согласна ли я?! Он еще спрашивает!

Сглотнув, я робко кивнула.

— Эя! Моя малышка Эя!

Андре поднялся с колена, рывком притянул меня к себе, пристально посмотрел в глаза. Его лицо впервые оказалось так близко. Не смотря на свежесть вечера, я ощутила жар его груди, а ещё услышала, как оглушительно колотится его сердце. Или это мое?

— Андре, — только и смогла прошептать я, когда колени подкосились.

Упасть мне не дали. Андре поддержал меня одной рукой за талию, другой пригладил волосы. Ладонь скользнула по затылку.

— Моя маленькая Эя, — прошептали его губы совсем близко от моего лица. — Моя, только моя. Я не выдержу…

Его уста накрыли мои, нежно, как касание крыльев бабочки, и я ощутила, что падаю куда-то, лечу в черную зияющую пропасть с невероятной скоростью. Но там, внизу, точно знаю, меня ждет счастье.

Поцелуй, исполненный невероятной нежности, заставил задохнуться, стал более требовательным.

Он держал меня почти навесу, отчего я поняла, что настойчивые губы заставили меня откинуться назад, кажется я слабо застонала, но поцелуй Андре поглотил мой стон. Голова продолжала кружиться, у сердца, казалось, выросли крылья, как у мотылька.

В следующий миг меня подхватили на руки, раздался протяжный стон, и меня поставили на ноги, оперев стеной о колонны.

Тут отклониться стало невозможно, а руки Андре заскользили по моему телу. Одну я с изумлением обнаружила в лифе, вторая каким-то чудом миновала несколько юбок и оказалась на бедре. Горячая, дрожащая…

— Нет, Андре! — я вскрикнула, пытаясь отстраниться. — Нет.

Андре посмотрел на меня, точно видел впервые, застонал, помотал головой. Даже в неярком свете мотылька под куполом беседки, видно стало, как он покраснел.

— Эя, что я наделал! — простонал он.

Я закусила губу, быстро оправила юбку, натянула повыше лиф платья.

— Дурак! — выговорил он, отвернувшись.

— Андре, — мягко позвала я.

К моему изумлению, он отстранился.

— Какой же я дурак, — сокрушенно сказал он. — Просто, Эя, ты рядом… такая сладкая, такая послушная, и ты ведь действительно согласилась стать моей? Моей женой, Эя?

Я улыбнулась опухшими губами и счастливо кивнула. На этот раз куда более решительно.

Андре вновь отвернулся.

— Я потерял голову. А с тобой следует обращаться, как с леди. У нас мало времени. Свадьба должна состояться немедленно.

Я почувствовала, как щеки вспыхнули, точно к ним приложили угли.

— Мы обвенчаемся тайно? В часовне? Как Виталина и Эберлей?

Андре погладил меня по щеке.

— Эя. Моя маленькая Эя. Сейчас здесь столько народу, что тайное венчание невозможно. К тому же его всегда может оспорить граф Эберлей.

— Значит, мы поедем в аббатство? В Доринже?

Андре покачал головой.

— Там тоже небезопасно. Настоятель Доринже — побочный сын покойного отца Эберлея. Даже если настоятель согласится обвенчать нас, он сообщит герцогу. И тот опять-таки оспорит.

— Но если… Если… Мы….

Я положила ладонь на грудь Андре, ощущая, как громко стучит его сердце, какая горячая у него кожа.

Андре накрыл мою руку своей и простонал.

Отнял руку, поднес к губам, нежно поцеловал мою ладонь.

— Даже если брак будет консумирован, Эя. Даже если… Эберлею не нужна твоя честь. Ему нужны твои деньги. А родственницу со спорной репутацией, сама понимаешь, удержать дома легче.

— Что же нам делать, Андре? Ведь завтра ты должен покинуть замок?

— Я уеду раньше, Эя.

В груди у меня похолодело, но лишь на миг. Потому что Андре быстро добавил:

— И ты поедешь со мной.

— С тобой? Ко двору?

— Все думают, что я поеду ко двору, и Эберлей так думает, тем более, если мы исчезнем вместе, погоня пойдет по королевскому тракту.

— А мы?

— Мы поедем в мое герцогство, в Делла Ров. Там нам нечего опасаться.

— Ты пошлешь весть королю?

— Лучше. Их величества будут нашими гостями через месяц. Я представлю тебя, как свою жену. Им ничего не останется, как благословить нас. Мы вернем твои земли, и твое имущество, Эя. Надо только потерпеть.

— Земли? Имущество?

— Ох, Эя. Да гори оно все священным пламенем! Мне не нужно ни твоего титула, ни денег. Я способен дать нашим детям неплохое содержание.

Я заморгала. Какая я эгоистка! Даже не подумала о том, что от замужества бывают дети.

— Но твой отец… Он и мне был отцом, Эя. Настоящим, а не тем выродком, который пил, бил мою мать и обрюхатил всех служанок в поместье. Он умер пьяным, захлебнувшись собственной рвотой. Моя мать плакала на его похоронах. Все думали, от горя. А я шел за гробом и думал, собаке — собачья смерть.

Тогда я впервые увидел в женщине это… божественное начало. И решил, что хочу служить Богине.

Когда появился герцог Альбето, я сначала воспринял его в штыки. Я думал, все мужчины такие, как мой отец. На приемах — сама любезность, а в кругу близких — мерзкие животные. Но твой отец был другим. Он искренне любил и уважал мою мать. Ни разу я не слышал, что бы он повысил на нее голос. Она была счастлива с ним.

— Отчего она умерла? — спросила я.

— От болезни, — сухо ответил Андре. — Все, Эя, крошка, некогда предаваться воспоминаниям.

Он притянул меня к себе и нежно поцеловал в лоб. Вздрогнул, зарылся носом мне в волосы, с сожалением отстранил от себя, пробормотал что-то нежное.

— Иди. Как только замок уснет, выезжаем. Слушай внимательно, что тебе нужно сделать. Не доверяй никому. Никому, слышишь? Даже своей служанке.

— И Миле?!

— Эя. На кону твоя свобода и безопасность.

— Я поняла.

— Я единственный, кому ты можешь верить. Больше друзей у тебя нет. Ты поняла?

Я кивнула.

— Ну, вот и умница. Слушай внимательно, Эя…

ГЛАВА 5

Виталина замерла посреди опустевшего зала, комкает кружевную салфетку в руках. Мимо скользят дворецкие в расшитых золотом ливреях, горничные в синих платьях, накрахмаленных передниках и чепцах, сестра выделяется на общем фоне, как лебедь в стае канареек. Спина прямая, как жердь, лицо растерянное, взгляд уставшей. Еще бы! Вторые сутки на ногах. Эберлей вышел, провожая последних гостей

Внезапно я поняла, что могу никогда больше не увидеть ее. Ни ее, ни Микаэлу. А может, не увижу их очень-очень долго. Конечно, она будет злиться, когда узнает о моем побеге, о замужестве, которое между прочим, как и у нее, будет тайным.

Наверно, мы все же больше сестры, чем кажемся!

Я подошла к Виталине и взяла ее за руку, чуть сжав прохладные пальцы.

Сестра вздрогнула, словно приходя в себя, и посмотрела на меня удивленно:

— Эя? Я думала ты у себя.

— Шла к себе, — ответила я. — И вот, увидела тебя и вспомнила о своих обязанностях фрейлины.

Мы обе прыснули.

— Не злись, — попросила она. — Ты же понимаешь, это был просто урок.

Я кивнула.

— Эя?

— Да я понимаю, — сказала я и махнула рукой. — И кстати, неизвестно, как бы я повела себя на твоем месте.

— Ты искренна сейчас, Эя?

Я обняла Виталину за талию, и она положила руку мне на плечо.

— Будешь ждать мужа? Или проводить тебя в покои?

— Знаешь, проводи, — сказала Виталина и зевнула ладонью. — А то засну прямо здесь.

Мы поднялись по лестнице, и когда зашли в покои Виталины, она скомандовала всем служанкам выйти.

Я помогла ей расшнуровать платье.

— О чем ты задумалась, Эя?

— Я думала, что будет со мной… Завтра Андре уезжает. По приказу Эберлея. Я хотела сказать, герцога Милфорда Эберлея. И теперь, когда в нашем замке хозяйничает твой муж… Я никогда не покину башню, да?

Виталина нахмурилась.

— Глупости, Эя. Милфорд любит тебя, как сестру, и заботится о тебе. Все будет хорошо, даже не сомневайся.

Она запнулась, и заговорила медленнее, чуть растягивая гласные.

— Стой. А откуда ты знаешь, что Андре уезжает? И откуда мысли о башне? Мы ведь, кажется, обо всем договорились.

— Я сама слышала их разговор, Виталина.

— Ты слышала? Хочешь сказать, подслушивала?

— Какая теперь разница? Герцог Эберлей сказал, что я никогда не покину замок. Наверно, он имел ввиду башню. Ты думаешь, я не понимаю? Как только Андре уедет, меня отправят в монастырь, откуда мне никогда не выйти.

— Лирей… ты слишком строга к Милфорду. И потом, у тебя есть мы с Микаэлой. Мы никогда не дадим тебя в обиду.

— Виталина, ты сама веришь, в то, что говоришь? Или память у тебя коротка, как у канарейки? Забыла уже, что только вчера выпустила меня из башни? И то, только потому, что Андре приехал. Иначе сидеть бы мне там и сейчас.

— Мила…

— Причем здесь Мила! Любая служанка могла рассказать мне!

— Но рассказала-то Мила!

— Не переводи тему, Виталина!

— Это тебе не удастся сбить меня с толку, Эя! Ты сидела в башне заслужено, и сама это знаешь!

— Заслужено? Значит из-за одной ссоры можно запереть сестру в башне на целую зиму?

— Ссоры, Эя? Я считаю иначе.

— Виталина, — сказала я тихо, и вовсе замолчала, закрыла лицо руками. — Я извинилась. Искренне. Ну почему мы не можем общаться, как нормальные сестры…

Раздался тяжелый вздох. Когда Виталина заговорила, видно было, что держать гнев при себе дается ей не легко, но она старается, очень старается…

— Эя, ты права. Я действительно хотела о другом поговорить с тобой.

— О чем?

— Об Андре. О герцоге де Шеврез.

Я удивленно заморгала.

— И что же ты хочешь мне сказать о герцоге?

— Не верь ему.

Виталина запнулась, сглотнула, и мне показалось, что она хочет еще что-то сказать, но раздумывает, говорить, или нет. Наконец, ее веки сузились, а губы упрямо сжались. В глазах сверкнула решительность.

Виталина вздохнула и произнесла:

— На твоем месте я бы не доверяла ему, Эя.

— А кому мне верить, Виталина?

— Мне, твоей сестре. Микаэле. Тете Сецилии, наконец.

— Погоди, погоди. Остановимся на тебе. Если это правда, и я могу тебе верить, расскажи мне кое-что.

— Конечно. Разве могут быть секреты между сестрами?

Я собралась с духом и выпалила:

— Расскажи мне о последней воле отца. Я знаю, было завещание. Где оно? Там был мой брачный контракт.

— Откуда ты знаешь о контракте?

— Значит, завещание было?

— Было, — согласилась Виталина. — Что ты знаешь? В завещании отец сказал, что титул и замок переходят к тебе по достижении совершеннолетия и по заключению брачного договора.

— С кем?

— Это отец оставил на усмотрение твоего опекуна.

— Отец не мог так поступить.

Виталина нервно засмеялась, глаза ее забегали.

— Еще и не так мог, Эя, — сказала она.

— Скажи мне правду, Виталина, — с нажимом сказала я.

Виталина сглотнула.

— Ты можешь верить мне, Эя. А теперь оставь меня, пожалуйста. Я еле сижу. И позови Нэн, мне надо подготовиться ко сну. Давай завтра поговорим обо всем… Хорошо?

Какое-то время я смотрела на сестру, словно хотела запомнить — такую красивую и честную, что не портят ни тени под глазами, ни нахмуренный лоб.

— Хорошо, Виталина.

Я нагнулась и поцеловала сестру в щеку.

Виталина удивленно, и немного, как мне показалось, испуганно, посмотрела на меня, робко улыбнулась.

— Добро ночи, Виталина.

— Доброй ночи, Эя.

Я захлопнула за собой дверь, и, отправив к Виталине горничную, направилась к своим покоям.

Что ж. Значит, Андре прав. Никому, никому, кроме него, я не могу верить.

* * *

— Просто помоги мне расшнуровать платье, Мила, — попросила я. — И приготовь дорожный костюм.

— Леди Лирей, — пробормотала Мила и запнулась.

Ловкие пальцы скользнули вдоль моего позвоночника, дернули за шнурок, и сразу стало легче дышать. Мила молчит, но напряжение повисло в воздухе. Я обернулась к горничной, дотронулась до ее руки.

— Мисс, — поправила я.

— Вы — леди этого замка, мисс, — твердо сказала Мила. — Вы не можете… Не можете.

Я закусила губу, собралась с мыслями, кивнула. Миле можно довериться.

— Видимо, Виталина считает по-другому, сама знаешь. А теперь, когда в замке заправляет герцог Эберлей, который вознамерен добиться опекунства… Оставаться здесь для меня слишком рискованно.

Мила испуганно захлопала ресницами.

— Вы не боитесь?

— Боюсь, — ответила я, подумав.

— Но вы ведь вернетесь?

Я перевела взгляд на портрет на стене. В свете магических мотыльков лицо подростка непривычно взрослое, хмурое.

— Герцог де Шеврез напишет королю. А еще его величество планирует визит в Делла Ров. Там…

Я замялась, но ненадолго. В конце концов, я полностью доверяю Миле. Она доказала свою преданность.

— Там, в Делла Ров, герцог де Шеврез представит меня его величеству. Как герцогиню де Шеврез.

Мой голос дрогнул, а потом и вовсе потонул в вопле Милы.

Девушка с схватила меня в охапку, и, хохоча, звонко расцеловала в щеки. Какое-то время мы стояли, обнявшись, и смеялись.

— Значит, вы все-таки выйдете за него замуж, все-таки выйдете! — щебетала Мила, помогая мне избавиться от платья, камизы, белья.

Мила продолжала щебетать и по дороге в купальню.

— Права, права была матушка, ох, как она была права!

Мама Милы была личной горничной моей. Была — потому что пропали они вместе, той страшной ночью в лесу.

— В чем именно права? — спросила я, чтобы отвлечься от нелегких мыслей.

— Так ведь она всегда говорила, что юный герцог от вас без ума!

Я удивленно заморгала, а Мила хмыкнула.

— Да это ни для кого не секрет, мисс Лирей!

— Ну, мы дружили, и он выделял меня, да… Но мне казалось, как младшую сестру…

— Мисс Лирей, его чувств не замечали только вы… Как и ваших собственных.

Щеки вспыхнули, едва я вспомнила о поцелуях в беседке, и мысли подернулись легкой дымкой. Я помотала головой, отгоняя наваждение, а Мила довольно захихикала.

Я потянула носом нежную смесь розы и лаванды и шагнула в купальню.

— Только ты знаешь, какие духи я люблю, — пробормотала я. — И воду какой температуры. И никто лучше тебя не уложит мне волосы…

Мила всхлипнула.

— Вы не возьмете меня с собой, мисс Лирей?

Всхлипывая, горничная присела на бортик купальни.

Я накрыла ее руку своей и сжала.

— Мила, Мила. У меня сердце разрывается с тобой прощаться, но Андре сказал, нам нужно добираться до Ская на лошадях… По самой темноте… Я не могу так рисковать. Ни тобой, ни своей свободой.

Мила достала салфетку и шумно высморкалась.

— Да, мисс, вы правы. Наездник с меня — что с любой овцы отары. Я не претендую.

— Мила, я обязательно заберу тебя с собой, обещаю!

— Спасибо, мисс. Вам что-нибудь нужно? Пока вы моетесь, я приготовлю дорожное платье и костюм.

Я благодарно кивнула.

— Тот, — начала было говорить я.

— Зеленый, с коричневой каймой, — закончила за меня Мила, и мы снова всхлипнули.

— Я соберу вещи в дорогу. То, что уместится в переметные сумки. Белье, мелочи. А наверх накинете сразу два плаща, в дороге все пригодится.

— Спасибо, Мила.

Горничная покинула купальню, а мне стало немного стыдно. Наверно, стоило бы больше горевать от расставания с родным замком, с сестрами, с той же Милой, которая меня обожает, со старой Пепой, нянчившей меня совсем крошкой… Но стоило вспомнить нежную, теплую улыбку Андре, его губы на моих губах, крепкие, горячие объятия, как меня бросило в жар и губы расплылись в дурацкой улыбке.

В конце концов, я выхожу замуж! Замуж! Даже в мыслях неправдоподобно звучит!

Да, все не так, как я хотела, и мамы нет… И отца, что бы благословить нас… Но черт побери! Еще два дня назад я смотрела из окна башни во двор замка и не видела ничего, кроме далекого, недосягаемого мира, которого меня лишили. А теперь, теперь этот самый мир ласково раскрывает мне свои объятия!

И я выхожу замуж… за любимого! За самого родного, самого близкого мне человека! Можно ли быть счастливее?!

Когда Мила вернулась, я уже вылезла из купальни, облачилась в белое шелковое белье. Лиф на тонких бретелях, с регулируемыми завязками под грудью до середины бедра, из-под тонкой атласной каймы выглядывает полоска кружева коротких панталон.

Мила запричитала что-то типа того, что я тут совсем замерзла, помогая надевать тонкие шерстяные чулки на подвязках, узкие длинные бриджи на широком поясе. Дорожное платье с длинным узким рукавом с глухим воротом темно-зеленого цвета. Лишь по вороту и манжетам узкая коричневая лента. Лента же перечеркивает крест-накрест грудь, и переходит в широкий коричневый пояс, отделанный атласом. Надевать под дорожное платье бриджи обязательно. Мало того, что длина его для удобства лишь едва прикрывает середину голени, так еще от пояса длинный разрез, маскированный под запах. Идеально, если устала трястись в карете и хочешь немного размяться верхом.

На ноги — длинные узкие сапоги из плотной кожи, отделанных замшей изнутри, для верховой езды. Полоски замши также на внутренней стороне бридж, и, простите, на заду, иначе будешь ерзать по гладкой коже седла.

— Что там? Тихо? — спросила я Милу.

Та улыбнулась.

— Замок словно умер, госпожа. А из спальни Нэн на весь этаж слышен раскатистый храп. Они же провели на ногах почти двое суток, еще и бал… Можете не волноваться, что мы кого-то встретим. Вдобавок, — робко пробормотала она, — я взяла на себя смелость добавить настойки сон-травы в столовое вино и угостить им всем слуг от вашего имени. Дескать, вы хотите, что бы все порадовались за вашу сестру и герцога.

— Мила, ты даже не представляешь, какой ты клад!

Я обняла Милу и поцеловала в щеку.

— Я обязательно найду способ забрать тебя с собой!

— Ага, конечно, — прогундосила Мила из-за заложенного носа. — Ваш супруг поручит вас какой-нибудь крикливою усатой южанке в Делла Ров, а о вашей бедной Миле вы и думать забудете!

Она снова достала платок и высморкалась, а потом мы обе расхохотались.

— Я положила парочку мотыльков в эту коробку. В сумках смена белья, перчатки, запасные бриджи, пара сорочек для сна, две рубахи, две пары шерстяных чулок… щетки для волос, шпильки и заколки… Что же еще? Я же ещё что-то положила…

Я благодарно сжала ладонь Милы. На тыльной стороне другой она держит мотылька.

Девушка легонько подбросила его вверх, и он полетел над нами, давая ровный зеленоватый свет.

— А, мисс Лирей! — продолжала Мила, — В корзинке отвар в небьющейся колбе, и мешочек со сбором трав для заваривания. И кофе. И леденцы. И…

Я улыбнулась, и Мила затараторила быстрее.

— Совсем немного. С мятой и анисом, как вы любите.

Девушка запнулась.

Молчание вышло неловким, каким-то куцым, мне показалось, что Мила чего-то не договаривает.

— Мила, — позвала я девушку, немного придерживая ее за руку. Мы покинули замок через боковой вход и приближаемся к калитке.

Я оглянулась назад — в узких высоких окнах с закругленными макушками ни одного мотылька. Мила права — замок спит, как убитый.

— Мне кажется, или ты ещё что-то хотела сказать?

— Вы только не смейтесь, мисс Лирей, — пробормотала Мила и неловко закопошилась в кармане. Когда она достала руку, под пальцами что-то запрыгало на тонкой цепочке.

Я осторожно подхватила его пальцами, поманила мотылька поближе, и вещица оказалась серебряным медальоном с выгравированным на нем профилем святой Иулии.

— Иулия? Зачем?

Мила замялась, закусила губу.

— Я знаю, что вы не очень-то верите во все это, — сказала она. — Но святая Иулия — защитница от оборотней, а вы… сегодня… на охоте… я слышала… Я боюсь за вас, мисс Лирей!

Еще утром я рассмеялась бы Миле в лицо и посоветовала меньше слушать сказки старой Пепы… Но вспомнила черные безжизненные глаза того… человека? Его истыканное стрелами тело… Свой позорный обморок… Ночь, как назло, угольно-черная, луна скрыта толщей сизых хмурых облаков.

Но все же быстро я не сдалась.

— Мила, оборотня убил герцог Эберлей. Мы с Андре подоспели, когда все заканчивалось.

— Нет уж, мисс. Вы все участвовали в охоте, — горячо возразила Мила.

И на это мне нечего было сказать.

— Наденьте, пожалуйста, медальон, мисс Лирей. Так мне будет спокойнее. За вас…

Я протянула руку за медальоном, и мои пальцы дрогнули. Словно искра пробежала по ним и скрылась в середине ладони. Мила помогла застегнуть застежку.

Мы миновали калитку, прошли вдоль крепостной стены. Из-за угла раздалось ржание. Я узнала Леди, но не поверила ушам. Прибавила шаг — точно! Моя красавица рядом с мерином Андре.

Леди шумно потянула носом воздух и приветливо фыркнула мне, переступила с ноги на ногу. Луна все же вынырнула из-за облаков, осветив моего будущего мужа.

На Андре черный длинный плащ, волосы он убрал в низкий хвост. Один локон выбился и, падая на лоб, придает ему немного мальчишеский вид. Андре осмотрел меня и одобрительно кивнул Миле. Та в ответ присела в книксене.

— Как тебе удалось? — воскликнула я вместо приветствия.

Андре засмеялся в ответ.

— В этом вся моя Эя! Я не сомневался, что первой, кого ты заметишь, будет Леди.

— А я не сомневалась в тебе, — пробормотала я, потупившись.

Если ещё пару секунд назад я сомневалась в том, что это не сон, то сейчас, увидев теплую улыбку Андре, его внимательный, заботливый взгляд, я прямо задохнулась от счастья — скоро мы будем мужем и женой! И я мечтать не могла… Хотя кого я обманываю? Я мечтала об этом всю свою жизнь!

После того, как Андре принял из рук Милы переметные сумки и распределил их у седла, он взглянул на меня. И меня словно прошибло ударом от неисправного мотылька. Андре поднес мою руку в перчатке к губам, и я ощутила прикосновение сквозь ткань, и голова отчего-то стала легкой и пустой, как воздушный шарик, а ноги ватными.

Андре улыбнулся и протянул мне поводья обеих лошадей.

— Подожди, — шепнула я, и, развернувшись, бросилась к Миле, обняла ее, прижала изо всех сил. Мила обняла меня в ответ и всхлипнула.

— Быстрой дороги, леди Лирей, — шепнула она. — Да пребудет с вами благословение святой Иулии! Будьте счастливы.

Она отпрянула от меня, пристально вглядываясь в лицо, а потом посмотрела на Андре.

— Будьте счастливы, милорд. Берегите миледи, пожалуйста.

— Не сомневайся, Мила, — пообещал Андре.

Я наконец, приняла у него поводья лошадей.

— Погоди секунду, — попросил Андре. — Осталось одно небольшое дело.

Андре направился к Миле, на ходу запуская руку в складки плаща. Мои губы растянулись в улыбке — хочет отблагодарить ее за заботу обо мне.

Мила присела и опустила глаза, скромно улыбнувшись.

— Посмотри сюда, милая, — мягко, вкрадчиво прозвучал голос Андре.

Мила подняла глаза и застыла соляным столбом. В черной перчатке Андре мелькнуло что-то узкое, темное. Он поднял руку вверх, и взгляд Милы оказался прикован к маленькой склянке темного стекла. Склянка блеснула голубоватым светом в свете луны, замерев в воздухе над распахнутой ладонью Андре, и глаза Милы внезапно опустели, лицо утратило выражение.

— Андре! — хотела было крикнуть я, но рот не открылся.

Я попыталась сойти с места, ничего не получилось. Жизнь осталась только в глазах. Отчего-то я не смогла даже зажмуриться.

К моему ужасу, из глаз Милы поползли два голубоватых луча, словно струйкой стекая в склянку, что повисла в воздухе над ладонью Андре, затянутой в черную перчатку.

— Ты слышишь меня, Мила? — спросил Андре, и рот горничной беспомощно приоткрылся, и тихим, бесцветным голосом она ответила:

— Слышу.

— Умница. Что ты знаешь о том, куда собралась поехать твоя хозяйка?

Мила снова разомкнула губы, чтобы ответить, но Андре сделал едва уловимое движение в воздухе, и изо рта Милы потек голубоватый светящийся поток.

Андре махнул рукой, словно подманивая его поближе, и приблизил ладонь. Поток сузился и исчез в склянке.

— Запоминай, Мила, — тихо, но властно сказал Андре. — Лирей ничего не сказала тебе о своих планах. Вроде бы ты слышала разговоры о тракте, но ты не уверена.

— Разговоры о тракте, — бесцветным голосом повторила Мила.

— Но об этом ты никому, никому не должна говорить. Поняла, Мила.

— Никому, — повторила она. — Не должна.

В пальцах свободной руки Андре оказалась пробка, которой он заткнул сосуд, и Мила неловко осела, и упала бы на землю, не подхвати ее Андре.

Он аккуратно подхватил девушку на руки и поднес к стене замка, и бережно усадил у подножия, закутав поплотнее в плащ.

Я была так поражена случившимся, что сначала даже не поняла, что вновь могу двигаться и говорить. Андре обернулся ко мне и брови его поползли вверх. Вид у него стал удивленный, как будто то, что произошло для меня норма. Или как будто он не ожидал застать меня в сознании?!

— Андре! — воскликнула я. — Что это, черт меня дери, было?! Мила! Что с ней?!

Я рванулась было к молчащей служанке, когда Андре обнял меня и привлек к себе.

— Отпусти сейчас же!

Мои кулачки замолотили по груди Андре, но тот только с силой прижал к себе, ограничивая попытки сопротивления. В нос привычно ударил запах трав и ладана.

— Пусти меня! Пусти!

Я билась, как пойманная птица в силке, Андре держал крепко, свободной рукой гладил по плечам, по растрепавшимся волосам.

— Эя, тише. Моя маленькая Эя, успокойся. Да, да, я виноват, я должен был предупредить тебя, но у нас мало времени! Пойми же!

Я уперлась двумя руками в твердую грудь Андре, пытаясь отодвинуться. Не удалось.

— Что с Милой?!

Андре проговорил мягко и быстро:

— С ней все в порядке. Просто я стер ей тот кусок памяти, где ты поделилась своими планами.

Я задохнулась от гнева.

— Зачем?! Я доверяю ей! Она бы никому ничего не рассказала! Она предана мне! Предана!

— Уверен в этом. Иначе и не задумался бы…

— Тогда зачем?

— Магия, Эя. Ментальная магия. Если ты думаешь, что твою служанку не подвергнут допросу, ты ошибаешься. А когда будут допрашивать, обязательно прочитают память.

Я снова попыталась отстраниться. На этот раз Андре не удерживал меня, но продолжал держать руки на плечах.

Я подняла глаза на него. Взгляд у Андре виноватый, словно у побитого щенка.

— Прости, Эя.

— Ты мог сказать мне!

— Да, да я должен был предупредить тебя, моя маленькая Эя. Пообещай, что больше не злишься.

Андре осторожно подхватил пальцами мой подбородок, поднимая лицо. Приблизил лицо ко мне, и его губы легко, словно крылья мотыльков, коснулись моих.

— Прости меня, Эя, — снова прошептал он. — Прости…

Я сначала упрямо держала губы сжатыми, но потом они, почти против моей воли стали мягкими и подались вперед. Близость Андре снова опьянила, я ощутила, как внутри испуганно взметнулась стайка мотыльков.

Когда Андре отстранился, он какое-то время придерживал меня за плечи, заглядывая в глаза.

— Время, Эя, — тихо сказал он. — Оно сейчас совсем не на нас…

Я вздохнула.

— С Милой все будет в порядке?

Андре кивнул.

— Обещаю тебе. Она просто спит. Но через несколько минут проснется, даже замерзнуть не успеет. В кармане плаща найдет от тебя письмо со словами благодарности, свернутое в трубочку, в моем фамильный перстне. И пойдет в замок, досматривать сны.

Я погладила морду Леди, достала из кармана кусок сахара и морда кобылы потянулась мне навстречу. Леди аппетитно зачмокала.

— Что это было, Андре?

Он сразу понял, о чем я.

— Священный сосуд, — ответил он.

Я ахнула.

— Священный сосуд? Но ведь только священники… Я хотела сказать, что только священникам доступна магия, а ты сам говорил, что не получил сан.

— Я украл его, Эя.

— Украл?! Ты?!

Я так и застыла с открытым ртом.

— Я знал, что что-то неладное происходит в вашем замке. И хотел помочь своей маленькой Эе. Я готовился бороться за тебя, за твою свободу в буквальном смысле…

Андре перекинул повод через седло, проверил подпругу Леди, и снова обернулся ко мне.

— Я мог использовать священный сосуд для влияния на Эберлея, но не забывай, его сводный брат — настоятель аббатства Доринже. Он бы вмиг заподозрил неладное и увидел следы ментального воздействия. По этой же причине я не мог воздействовать на Виталину, как собирался изначально. Единственный выход сейчас — забрать тебя отсюда. А это невозможно без венчания.

— То есть ты предложил обвенчаться только, чтобы сохранить мою репутацию? Какие жертвы!

Андре засмеялся и притянул меня к себе.

— Даже когда ты злишься, я чувствую себя самым счастливым человеком, Эя. Ну же!

Он подставил руки, помогая мне сесть в седло, потом вскочил на своего коня.

— Вперед, Эя! К свободе!

Мы пришпорили коней, сразу переводя их в рысь. Дорогу освещали два белых мотылька, несущихся впереди. Мы взяли направление на Узкую дорогу, в противоположной стороне от Королевского тракта.

Прыгающая черная земля под ногами, теплые бока лошади, белый диск луны над дорогой. Я оглянулась назад и собственный замок показался мне черным и невероятно далеким. Откуда-то пришло ощущение, что я никогда больше не увижу дом, и захотелось натянуть поводья и повернуть лошадь обратно.

Я затравленно взглянула на Андре и он ответил нежной улыбкой. Я отвела взгляд. Мамочка, что я делаю?! Несусь куда-то сломя голову с человеком, которого едва знаю. Подумала и поморщилась.

Это я-то не знаю Андре?!

Смешнее ничего не придумать. Моя первая и единственная любовь, мой товарищ по играм, заботливый старший брат и любимый кузен…

Но что, если все это — лишь то, что Андре сам хотел мне показать?

Этот случай со священным сосудом… И мой внезапный паралич. Что это было? Действие сосуда? Или Андре и ко мне применил ментальную магию? Вот так, не задумываясь, потому что необходимо?

Того Андре, из детства, я знаю. А этого? За кого из них я выхожу замуж?

Андре обернулся и пристально посмотрел на меня.

В животе потеплело.

Что бы там ни было, поняла я… Я хочу быть с ним. С любым. Всегда хотела.

ГЛАВА 6

Сухо поприветствовав кучера и лакея, я скользнула в карету и завозилась, устраиваясь на сиденье поудобнее.

До Скай добрались без происшествий, только пальцы онемели сжимать повод, о ногах и спине я вообще молчу. И еще… несмотря на то, что я поняла Андре и даже согласилась с его доводами, все равно была на него зла. Ну почему не предупредить меня заранее? И подвергать параличу уж точно было лишним! Да и не стала бы я рисковать Милой, ни за что. Если бы он все честно объяснил мне в беседке…

Ментальное воздействие, оно как следует не изучено, и хоть Церковь говорит, что нет в нем ничего вредного… Позволю не согласиться. Видела я когда-то, давно, совсем крошкой, девушку из нашей деревни, после того, как ее допрашивала Церковь. Бедняжка так и не пришла в себя. А сколько я ни спрашивала маму, когда подросла, о том случае, она только хмурилась. Андре я доверяю, и когда он сказал, что с Милой все будет в порядке, поверила сразу и безоговорочно, но все же, если бы он сказал заранее… Я бы не стала откровенничать с Милой, и уж конечно, не позволила бы бедной девушке сопровождать меня до ожидающего Андре…

Поэтому я всю дорогу молчала, морщила лоб, делала вид, что сосредоточилась на дороге и не отвлекаюсь. Вообще ни на что. Особенно на некоторых, в черном плаще и фиолетовом камзоле, с растрепавшимися от быстрой скачки, волосами.

Андре хмурился, но потом понял, видимо, что мне надо остыть.

Карета с запряженными шайрами, темно-гнедыми, но с белыми полосками на вытянутых мордах и белоснежными манжетами копыт, ожидала нас на обочине лесной дороги.

Скай — наши земли, из четырех объединенных селений, кстати, помимо собственных земель Виталины, папа определил Скай ей в приданное. Папа обожал падчериц, как родных, и никогда не был строг ни с одной из нас…

Теперь земли Скай принадлежат Эберлею, и это еще один повод, что бы миновать их поскорее. Даже если погоня пойдет по королевскому тракту, как того и хотел Андре, не исключено, что хитрый Эберлей отправит кого-нибудь по этой дороге…

Экипаж представлял собой закрытый дормез, с высокими козлами, на широкой скамье которых с лихвой хватило бы места для четверых.

Стены серые, украшены лаконичной черной отделкой, изнутри зашторены, никаких вензелей или фамильных знаков, самое то для путешествий.

Поводья лошадей подхватили двое кучеров, или лакеев, в черных неприметных сюртуках и коротких плащах, в шляпах с узкими полями, лиц в темноте не разглядишь.

Я высунула носки из стремян, перекинула ногу через седло, но вместо того, чтобы в следующую секунду оказаться на земле, оказалась в объятиях Андре. Непонятно, как он успел так быстро покинуть свое седло и подойти к Леди. Правда, раньше, чем я успела закипеть, меня бережно поставили на землю, и представили прислуге, как «миледи».

Те в ответ расшаркались, а я, не глядя на Андре, скользнула в карету.

Серый и неприметный снаружи дормез изнутри оказался отделан серо-белым бархатом и атласом. С пола подмигнула оранжевым огоньком в голубой шапочке печка, и после сырого, промозглого ночного воздуха мне показалось, что я попала в рай.

Под потолком дормеза сидят два осветительных мотылька, белый и розовый, отчего даже унылые серые занавески кажутся теплыми, сотканными из лепестков чайной розы.

Цвета чайной розы пушистое покрывало, в которое сразу захотелось завернуться, пышные подушки на мягких сиденьях, и, самое главное — легкие мягкие туфли на плоской подошве. После жестких сапог для верховой езды — это лучшее, что можно вообразить. Я уселась на заднем сиденье и чуть не застонала от блаженства.

— Как ты, Эя?

Андре поднялся в карету, захлопнув за собой дверцу, и карета двинулась с места.

Я не ответила.

Андре уселся напротив, снял шляпу, повесил ее на крюк.

— Я расседлал Леди и Мейко, накинул на обоих попоны, их привязали сзади.

Меня кольнула совесть, но я все же промолчала.

— Бедняжка, ты должно быть, совсем устала. Ну-ка, вытяни ноги, я помогу тебе избавиться от сапог.

Я фыркнула, но Андре не обратил на это внимания. Положил одну из подушек на круглый купол печки, в ответ на мой возмущенный взгляд махнул рукой.

— Не переживай, не загорится. Огонек магический.

Затем, делая вид, что все в порядке, поднял мои ноги и устроил их на подушке.

— Ну же, Эя, милая, не сопротивляйся. Ты ведь и сама мечтаешь остаться без этих пыточных приспособлений.

— Они удобные! — буркнула я, и Андре коротко расхохотался.

— Ну вот, ты уже почти не дуешься, — сказал он, а я возмущенно фыркнула и отвернулась.

— Моя маленькая Эя, — нежно прошептал он, и я волшебным образом осталась без одного сапога. Разлившееся по телу блаженство многократно усилилось, когда Андре снял и второй. Сапоги отправились под скамью, а мои измученные ножки нежно обняли мягкие туфельки. Сверху Андре укрыл мои ноги покрывалом.

— Сиди, Эя, — сказал он, поднимаясь. — Я только помогу тебе снять шляпу и плащ. Оба плаща. Повешу их вот сюда.

Мою шляпу он повесил рядом со своей, затем устроил на отдельном двойном крюке наши плащи. Покрывало подтянул мне прямо под подбородок. Мягкое, нежное, оно обняло меня, как облако.

— Может, расслабить шнуровку на платье? — заботливо спросил Андре, и к моим щекам словно приложили угли.

— Ну, нет так нет, — пробормотал Андре, выставив перед собой ладонь. — Поспи, Эя. Силы нам еще понадобятся. А остановимся мы не раньше, чем к следующему вечеру.

Какое блаженство! — подумала я, а вслух пробурчала:

— Спасибо, Андре…

Будущий муж тепло улыбнулся.

— Должен же я ухаживать за своей невестой, — сказал он, и мои губы непроизвольно растянулись в улыбке.

Андре расстегнул камзол, снял его и повесил рядом с остальной одеждой.

— Жаль конечно, что в статусе невесты ты пробудешь так недолго, — сказал он, усаживаясь напротив. — Будь моя воля, ты наслаждалась бы этим периодом сколько и положено леди… Но я обещаю тебе, что за супругой буду ухаживать с удвоенной силой.

Он снова тепло улыбнулся мне, и положил руку на покрывало, как раз на мои стопы.

Словно искры побежали по ногам, и ударили почему-то в голову. Я ощутила себя абсолютно счастливой и защищенной от всего мира.

— Андре, — прошептала я и улыбнулась.

— Можно мне сесть рядом с тобой, Эя? — спросил Андре и вид у него при этом был такой взволнованный, что я ощутила, как меня накрывает очередной волной счастья и благодарности. Как я могла подумать даже о том, что его не волнуют мои чувства?

Я не смогла ответить, только кивнула, и в тот же момент Андре оказался рядом.

Протянул руку мне под плечи, обнимая, слегка прижал к себе.

Я положила голову ему на плечо, ощущая, как проваливаюсь куда-то в томную, счастливую негу, и мешает мне окончательно забыться только биение собственного сердца.

Я сонно открыла глаза и уставилась на платиновый закрытый медальон на груди жениха.

Медальон блеснул искрой бриллианта на макушке и я зажмурилась и сонно помотала головой. Сколько помню Андре — он презирает роскошь и даже атрибуты статуса носит с неохотой. Одевается всегда сдержано, если не сказать скромно. Я думала, медальон из серебра, но ошибалась. Это платина с бриллиантами.

— Не спится, маленькая Эя? — ласково спросил Андре, чуть привлекая меня к себе.

— Что ты носишь в медальоне? — спросила я, и Андре счастливо расхохотался.

— Ясно. Ты не можешь уснуть от любопытства!

— Он… Он такой дорогой….

— Это от того, что в нем самое дорогое, что было в моей жизни до вчерашнего вечера. Хочешь увидеть, что там?

Я подняла голову, заглядывая ему в глаза и часто закивала. Андре широко улыбнулся.

— Точно хочешь?

— Ну Андре!

— Ну Эя! Медальон-то секретный!

— Андре! Ты специально дразнишь меня!

— Конечно, моя маленькая фея Эя! Ты такая очаровательная, когда любопытство так и распирает тебя изнутри. Видела бы ты свои глазки! А губки!

Он осторожно дотронулся подушечкой большого пальца до уголка моих губ. Жест получился очень нежным и в то же время у меня отчего-то закружилась голова и потеплело в животе.

Я все же нашла в себе силы помотать головой.

— Ну Андре! Ну пожалуйста!

— Ну, я вообще-то не против… Но что ты покажешь мне взамен, будущая леди Делла Ров?

— Андре!

Мои щеки вспыхнули, я отшатнулась, а Андре снова рассмеялся.

— Понял, понял, ты ничего не покажешь мне… Сейчас, — сказал он, сделав упор на это сейчас.

— Андре! — возопила я, задыхаясь от гнева.

Попыталась отстраниться, но когда за твоей спиной стенка кареты не так-то прости это сделать.

Этот наглец улыбнулся мне той улыбкой, от которой всегда дрожали колени, и так пристально посмотрел в глаза, что я ощутила, как теряю волю.

— Эя, — раздался его нежный, с хрипотцой, голос. — Ты просто поцелуй меня…

Стоило ему прошептать это, как мои губы сами собой распахнулись ему навстречу. Одной рукой он притянул меня к себе за талию, другую положил на затылок.

Мои руки сомкнулись, обнимая его за шею, и ощутив тепло его губ на своих, я пискнула от счастья.

В ответ Андре коротко застонал, прижимая меня крепче. Я вздрогнула, ощущая, как его язык скользнул по моим губам, принуждая их раскрыться, всхлипнула, когда поцелуй перестал быть нежным и легким. Губы Андре завладели моими, а его язык нагло, по-хозяйски, вторгся в мой рот… Я не предполагала, что поцелуи бывают такими!

Я задохнулась и обмякла в его руках, когда он хрипло застонал, отпуская меня.

— Моя маленькая Эя, — прошептал он.

Я ощутила, как руки его дрожат, и спрятала лицо на его груди, потому что мне так стыдно стало!

Андре же шумно выдохнул и прошептал:

— Смотри…

— А?

Я подняла голову.

— Что?

— Медальон, — рассмеялся он. — Ты же хотела посмотреть.

Я робко улыбнулась. Точно! Я и забыла. С таким забудешь, как звать тебя, не то что, медальон.

— Я говорил, что у меня нет от тебя секретов… и не будет. Ну же…

Он мягко отпустил меня, и расстегнул застежку цепи.

— Держи, — протянул он мне овал на цепочке.

Медальон сверкнул в лучах света мотыльков и оказался теплым на ощупь.

— Сейчас я узнаю все твои тайны, — пообещала я Андре. — Сам говорил, что там самое ценное для тебя…

— Было ценным, — запротестовал мой будущий муж, — было до вчерашнего вечера.

— То есть там твоя бывшая возлюбленная?

Мой голос дрогнул, а сердце забилось с удвоенной силой.

— Можно, пожалуй, можно сказать и так, — ответил Андре. И снова улыбнулся.

Я отстранила от себя руку с медальоном.

— Тогда оставь. Не хочу влезать в твою личную жизнь. И знать о ней не хочу.

Андре хмыкнул, как мне показалось, довольно.

— Но вам придется, будущая госпожа де Шеврез, леди Делла Ров.

— И не подумаю! — заявила я.

— Эя, — сказал Андре, нежно взял мою руку в свои, поднес к губам, и поочередно поцеловал каждый палец.

— Эя, — прошептал он, целуя ладонь.

Я с негодованием вырвала руку, и отвернулась, ощущая, как теплая волна вновь завладевает всем существом.

— Эя, слышишь меня, маленькая? Я никогда, слышишь, никогда не причинил бы и не причиню тебе боли, не обману тебя, — проговорил он, разворачивая меня к себе.

А как же случай за стеной замка? — чуть было не спросила я, вспомнив о Миле. Но промолчала.

— Ты веришь мне, Эя?

Андре взял меня за подбородок, поднимая лицо к себе, и заглянул в глаза. Я потупилась.

— Верю, — пробормотала я. — Забери медальон. Смотреть не буду.

— Посмотри, — сказал он настойчиво.

— Не буду.

— Ты очаровательна, когда злишься! Я, кажется, говорил тебе это. Но ещё краше ты, когда ревнуешь. Я и не думал, что в моей маленькой Эе кипят такие страсти! Я счастлив, Эя!

— Я ревную?! — возмутилась я, ощущая, как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — И не думала!

— Ревнуешь-ревнуешь, моя маленькая страстная львица…

— И не думала! — воскликнула я. — Хочешь, что бы я посмотрела? Вот, пожалуйста, пф-ф…

Я поддела замок ногтем, стараясь, чтобы руки не дрожали и не выдали меня. Ну, вот за что он так со мной? Но я покажу, что леди умеет держать лицо… Я докажу…

В следующий миг леди взвизгнула и подпрыгнула на сиденье.

Медальон Андре раскрылся, распавшись на две овальные половинки.

С одной на меня смотрит детская мордашка с пухло-малиновыми щеками. Огненные локоны выбиваются из-под чепца.

Со второй — моя миниатюра на фоне золотистого поля. На мне светло-коричневое платье с голубыми вставками спереди. Рукава длинные, но плечи открыты. Я стою боком, повернула голову на длинной тонкой шее. Волосы распущены, локоны огненным каскадом струятся по спине. Этот портрет писали прошлым летом, мама заказала для семейной галереи. Но как его миниатюра оказалась у Андре?

— Я с тетей Иолантой в переписке, — пояснил Андре, стоило мне поднять на него глаза. — Попросил ее заказать для меня миниатюру…

— Мама ничего мне не говорила, — пробормотала я.

Положила голову на плечо Андре, подняла медальон к глазам — на семейных портретах я намного лучше, чем в жизни.

Андре снова словно прочитал мои мысли.

— Ни одно перо не способно передать твоей красоты, моя маленькая Эя. Но эти портреты — все, что у меня было. До вчерашнего вечера.

Он сжал меня за плечи, прижимая к себе. И мне так хорошо-хорошо стало. Надо же, какая я глупая. Он ведь говорил, что всегда любил только меня. Что заставило меня снова усомниться в нем?

Сквозь сладкую дрему я услышала:

— На тебе кулон со святой Иулией? Никогда бы не заподозрил тебя в набожности.

— Андре… — сказала я виновато, и хотела было поднять голову, но ее бережно придержали, не давая мне это сделать.

— Отдыхай Эя. Все в порядке, не думай, что меня это расстраивает. К Богине приходят по велению сердца, а не по принуждению. Разве был у тебя шанс по-настоящему полюбить Ее и всех святых праведниц, если детей с детства истязают изнуряющими службами и не всегда увлекательной церковной литературой, а как подрастут — ещё правилами приличия и постами, — озвучил Андре мои мысли. — Так что все в порядке, я просто удивлен, увидев у тебя на груди святую Иулию.

— Это Мила заставила надеть, — пробормотала я. — она боится за меня, ну, из-за угрозы нашествия оборотней.

— Понятно.

— И я боюсь, Андре, — прошептала я, поднимая голову, заглядывая будущему мужу в лицо. — Тогда, на охоте… Я никогда не видела оборотня так близко. И я боюсь, что за него оборотни будут мстить.

Андре коснулся губами моего лба.

— Волки не будут мстить за него, — сказал он твердо.

— Почему ты так уверен?

— Просто верь мне, Эя. И ничего не бойся. Тебе ничто не угрожает, пока ты со мной.

Я прижалась к нему покрепче, вдохнула знакомый аромат ладана и трав, и наконец заснула.

* * *

Я проснулась оттого, что карета не двигалась. Раньше она мягко покачивалась на поскрипывающих колесах, а сейчас встала.

Проснувшись, я поняла, что стоим мы уже какое-то время, а еще ощутила зов натуры. Боги, как сказать об этом? И тем более, как сделать?

Я приподнялась на сиденье — оказывается, я лежала, вытянувшись по всей длине сиденья, заботливо укутанная шерстяным покрывалом. Под головой — подушка.

Рядом, на полу, раскрытая сумка с моими вещами, собранная Милой.

Раздался стук, словно по дереву топором ударили.

— Тише, миледи разбудишь, — раздалось снаружи.

— Миледи сейчас проголодается и встанет, — прозвучал голос Андре.

Только сейчас я поняла, что в карете одна. Мотыльки заботливо притушены, занавески задернуты, создают приятный полумрак.

Я отодвинула щелку — на улице один из кучеров рубит дрова, другой стоит на коленях, склонившись над костром. Андре, без камзола, в одной лавандового цвета рубахе навыпуск и фиолетовых штанах волоком тащит вязанку хвороста.

Он бросил ее возле костра и отошел куда-то.

Я открыла сумку и вытащила оттуда длинную, до середины голени, тунику, с разрезами от бедра. Горловина, рукава и подол, включая разрезы, оторочены светло-зеленой каймой, сама же туника светло-коричневая.

Черт с ним, с платьем, сейчас не до этикета. Встала, потянула шнурок сзади, и выскользнула из платья, аккуратно сложила его и положила на спинку сиденья. Быстро накинула тунику. К стоянке готова, и судя по ощущениям, очень-очень готова!

Стоило мне открыть дверь, как мне протянули руку и помогли выйти по узеньким, только боком встанешь, ступенькам. Специально он, что ли, меня караулил?

— Доброе утро, мисс Лирей, — сказал Андре, нагибая голову.

Кучера тоже поприветствовали меня, один даже приподнял шляпу.

Я присела в книксене, чувствуя себя глупее некуда. Андре, между тем, продолжал, улыбаясь:

— Точнее, уже добрый день. У нас короткая стоянка, только чтобы позавтракать, и снова в путь. Вон с той стороны — ручей, можно умыться и привести себя в порядок. Долго не задерживайся, а то трое голодных мужчин умнут твою порцию.

Кто-то из возниц одобряюще хмыкнул.

Я снова присела, ощущая себя глупо, и направилась по направлению, указанном Андре.

Умывшись, пожевав горьковатую палочку, пропитанную эфирными маслами мяты и эвкалипта, и прополоскав рот, я вернулась к месту стоянки. Мы сделали небольшой крюк по лесу, и сейчас от дороги карету надежно укрывает молодая рощица. Лошади жадно хрупают овсом прямо из мешков, подвешенных к мордам.

Когда я вернулась, Андре и оба кучера, кажется их зовут Джен и Стал, приподнялись. Возницы явно решили отойти, но я робко попросила их вернуться.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. В дороге рамки этикета, несколько, эм, шире.

— Да мы ничего, миледи, мы тут, рядышком…

— Останьтесь, пожалуйста, — сказала я и зябко поежилась. Вода в ручье ледяная, а весна еще не вполне вступила в свои права, и, несмотря на яркое полуденное солнце, кое-где в лесу лежат талые полянки снега.

— Миледи — своя, ребята, — довольно сказал Андре, помогая мне устроиться на полене, покрытом покрывалом. — Видели бы вы, как ловко она стреляет из лука! Между прочим, прямо из седла! В детстве селянские ребятишки звали ее маленькой амазонкой.

Я вздохнула. Ну, хорошо хоть про фею Эю не вспомнил.

— Андре, — мягко сказала я. — То есть, герцог де Шеврез…

— Понял, понял, молчу, — сказал Андре, и протянул мне высокий походный кубок, над которым витает невероятный аромат.

Когда я изумленно вытаращила на него глаза, довольно пояснил:

— Да, да, кофе. Собственноручно сварил в котелке. Для тебя.

У меня все слова закончились. Какой же он!

— Хоть и гадость редкостная получилась, леди, — буркнул Джен, и Стал закивал, подтверждая слова друга.

Андре поморщился.

Я отхлебнула из кубка. Горький, ароматный, чуть с кислинкой, м-м, прямо как я люблю!

— Невероятно вкусно, — сказала я Андре. — Спасибо.

— Понял?

Андре обернулся к кучеру, подбоченившись.

— Ну, это миледи из вежливости. По мне так — пойло-пойлом, — пробурчал Джен.

— Что ж пил тогда? — спросил Андре.

— Так ведь интересно, что вы там, господа, пьете да нахваливаете, — пояснил за товарища Стал, и поморщился. — Правда, гадость невероятная. Горькая, аж челюсть сводит… По мне, так лучше горячего эля ничего нет.

Я не выдержала, прыснула, Андре тоже хмыкнул.

— Приедем в трактир на ночь — получите.

Джен довольно крякнул, и затолкал в рот оставшуюся половину бутерброда.

Андре заботливо протянул мне ломоть черного хлеба и куском ветчины, сыром и огурцом.

Глядя, как ловко управляются с этим нехитрым угощением мужчины, я поняла, что дико проголодалась.

Закрутила крышку на походном кубке, что бы любимый напиток не утратил драгоценного тепла, и ухватившись двумя руками за бутерброд для какого-то великана, вгрызлась в нежное, как крем, мясо, сыр, пышный хлеб. Огурец хрустнул на зубах, конечно, мне одного такого бутерброда за глаза, но боги, до чего же вкусно!

— Это правильно, — одобрительно крякнул Стал, — не то, что эти барышни: настругают себе тоненькими полосками, и выуживают одну траву, что те козы, прости, господи! Дескать, от мяса толстеют. А ведь баба, то есть леди, я имею ввиду, она непременно в теле должна быть, да что там в теле, чем толще, тем сподручней, а эти современные барышни, тьфу ведь, соплей перешибешь, ансамбль «погремим костями»!

— Стал!!

Андре вытаращил глаза на возницу, а мои плечи затряслись, бутерброд упал на колени, я зажала рот обеими руками.

Андре принялся стучать меня по спине, думая, что я подавилась.

— Ты видишь, что натворил, дурень! — гаркнул Джен на Стала, и, недолго думая, отвесил тому подзатыльник.

Стал звучно икнул, чуть не свалился в костер и ответил Джену, ударив того в ухо.

Я, задыхаясь, замахала на Андре руками, мол, хватит, хватит! Тот и сам уже понял, что я захожусь от смеха, сдвинул брови, плотно сжал губы, но увидев, что я вот-вот покачусь по земле, и сам запрокинул голову и расхохотался.

Из моих глаз брызнули слезы, я замахала в лицо руками, но это не помогло. Из рта раздался только тонкий стон, и следующая волна хохота заставила согнуться пополам.

— Придурок, — буркнул Джен на товарища, тоже складываясь от смеха.

А громче всех гоготал сам Стал, приговаривая:

— Вот это дело! Вот это по-нашему! Если баба не смеется, она ведь невесть что там себе надумать может!

— Хватит, — попросил его Андре, отсмеявшись, и погрозил обоим кулаком.

— Нет, Андре, пожалуйста, — попросила я, собирая с колен остатки бутерброда. — Я давно так не смеялась!

Долго не рассиживались. Тем более, что бутерброды разлетелись все до единого. Оба кучера поглядывали на меня одобрительно, а когда я помогла убрать импровизированный стол, собрав объедки в один мешок, и отнесла их к подножию развесистого дерева для бойких белок, и вовсе приняли меня за свою.

Я видела, как Джен одобрительно подмигнул Андре, когда думал, что я не вижу, тот в ответ нахмурил брови, но все равно не смог сдержать улыбки. А мне стало так радостно на душе, от того, что Андре так запросто держится со своими людьми.

Мама никогда не ставила себя выше прислуги. Да и отец, насколько я помню, тоже. В кого эта спесь у Виталины — непонятно, но здесь они с герцогом Эберлеем нашли друг друга. Что ж. Пусть будут счастливы, подумала я.

Потому что несмотря на то, что дом отдалялся от меня все дальше и дальше, я, как никогда-никогда, была счастлива, прямо до кончиков пальцев счастлива, прямо невероятно счастлива! Дай Богиня и Виталине того же!

Вспомнив Микаэлу и слюнявые губы Оуэна Рьвьера, я брезгливо поморщилась. Надо будет обязательно написать Микаэле, чтобы остерегалась его, чтобы сто и один раз подумала, прежде, чем принимать его предложение! Что-то подсказывает мне, что он не сделает сестру счастливой…

Как он сказал тогда? Меня ищет зверь? Стал сказал бы, пьяный придурок, и был бы прав, между прочим!

Налетевший порыв ледяного воздуха заставил поторопиться.

Когда я подошла, оба возницы уже сидели на козлах, Андре ждал у открытой кареты. Подал мне руку и подхватил за талию, помогая подняться внутрь, и я ощутила, как сердце забилось чаще, а дыхание перехватило.

Похоже, что-то подобное произошло и с Андре, потому что, когда он уселся напротив меня, я увидела, что он часто дышит, и смотрит на меня так, что щеки сами собой вспыхнули.

Андре протянул мне закрытый дорожный кубок.

— Ты не допила кофе, — сказал он, и голос его прозвучал хрипло.

Я взяла кубок из его руки, наши пальцы на миг соприкоснулись, и меня словно пронзило током.

Смущенно потупившись, я открыла крышку и пригубила кофе.

Андре перевел взгляд в окно, отдернул занавеску, и я заметила, что и его щеки тоже алеют.

— Долго нам ехать? — спросила я.

Андре достал карту, расправил ее на коленях.

— Трое суток до границы с Беспьером, по нему два дня, и вот, пересечем границу Делла Ров. И через два дня будем в замке.

— Так долго…

— Да, Эя, верхом было бы быстрее, как минимум, в два раза, но боюсь, это не для тебя.

— Что значит, не для меня? — возмутилась я. — Сам говорил, я прекрасно сижу в седле!

— Ты — настоящая амазонка, — подтвердил Андре. — Я от своих слов не отказываюсь, но ведь сама говорила, что всю зиму провела в башне…

Я прислушалась к ощущениям — бедра до сих пор болят, и поясница ноет. Прав Андре, не выдержать мне такого темпа.

— Другое дело, когда захочешь размяться — милости просим, можно проехаться верхом. Сейчас дорога не очень, да и размыло ее вчера дождем, но после Ресталы, небольшой, к слову и занятный городок, дорога будет лучше, и тогда…

— Я была в Рестале совсем маленькой, — сказала я. — До сих пор помню вкус кривых засахаренных орешков и пирожков с малиной… И ярмарка! До чего же чудесная была ярмарка! Бродячие менестрели давали представление о его величестве, было остроумно и весело, и еще у них танцевал медведь, и столько людей, и все такие нарядные и веселые…

— Эя, я понимаю, куда ты клонишь. Мы обязательно съездим в Ресталу, после, вместе, и вообще, если тебе так нравится путешествовать, по все окрестным и не только, землям. Но сейчас мы не сможем там остановиться. Прости, моя маленькая Эя, никак.

Я вздохнула.

— А где мы остановимся, что бы переночевать? Или будем ехать всю ночь?

— Нет, эту ночь проведем по-человечески, — сказал Андре. — Ребятам, да и лошадям, надо дать отдых. Будем останавливаться на ночлег через ночь. В этот раз заночуем в Граге. Тебе там понравится, жаль, что мы особо его не посмотрим.

— Ну ладно, — сказала я. — Разве я не понимаю? А расскажи, где еще остановимся? Хоть послушаю.

Рассказчик из Андре всегда был замечательный. Я даже его пересказ святых писаний слушала всегда с раскрытым ртом. Слушая его рассказы о местных городах, селениях, графствах, которые проплывут мимо нас, точно ледяные глыбы северного моря, я подумала, как мне все-таки повезло с ним!

В Рестале он выскочил на минуту из кареты, и когда запрыгнул обратно, протянул мне два кулька — один с засахаренными орехами, а другой с пирожками.

— Куда мне столько? — посетовала я после того, как робко клюнула его в щеку. — Разве что к концу путешествия я не смогу вылезти из этой дверцы.

Андре рассмеялся, а я, на следующей стоянке щедро разделила сладости на всех, поделившись ими со слугами.

— Черте-что эти барышни напридумывают, — пробурчал Стал, — разве ж это еда?

И высыпал все содержимое кулька в рот. Но вид у него при этом был довольный.

Я не заметила, как прошел день, и усталости к вечеру тоже почти не ощутила. Как и обещал Андре, после Ресталы мы славно проехались верхом, и обогнав карету, успели поцеловаться под цветущей яблоней, на узких деревянных мостках над рекой. Очень романтично.

В Граг въехали, когда уже стемнело.

Пара трактирщиков — муж и жена, оба статные, и какие-то даже похожие между собой, так бывает, когда люди долго и счастливо живут вместе, оказывается, ждали нас.

— Какая радость, милорд! Мы, как только получили голубя от вас, сразу приготовили вам с леди лучшие апартаменты. Миледи, вы без горничной? Ах, понимаю, молодожены! Куда вам ещё кто-то? Так вот, мы сразу же подготовили для вас наши лучшие покои! Миледи, раз вы без горничной, позвольте предложить вам в помощь нашу дочку, эй, Марена, поди сюда! Проводи леди в ее покои, я уже приказала натаскать наверх горячей воды, помоги леди помыться с дороги!

Все это жена трактирщика протараторила на одном дыхании, у меня даже голова закружилась.

Я неловко закуталась в плащ и переступила с ноги на ногу.

Андре благодарно улыбнулся хозяйке и сказал мне:

— Отдыхайте, миледи. Наши комнаты разделяются дверью. Как закончите, дайте мне знать.

Я кивнула.

— Где желаете ужинать? У себя или в общем зале? Я могу распорядиться отгородить вам место.

— Спасибо, Катрина, мы с супругой поужинаем у себя.

Марена, русоголовая, с быстрыми серыми глазами, присела в книксене, приняла из рук Андре сумки, и уверенно пошла к лестнице. Я, поблагодарив хозяйку, последовала за ней.

Комната оказалась небольшой, но уютной. По нарядным занавескам, розовому покрывалу на кровати, букету незабудок на столе и розовым фиалкам на подоконнике, видно, что меня тут ждали. Отгороженная ширмой, расположилась длинная узкая деревянная лохань, над которой поднимается пар.

— Какой миледи предпочитает аромат? — спросила Марена.

— Есть роза и лаванда? — спросила я, и девушка наморщила лоб.

— Роза — только чайная, — виновато сказала она.

Я нетерпеливо махнула рукой.

— Подходит.

Я одобряюще улыбнулась ей.

Пока она колдовала над водой, я достала из сумки свежее белье, сорочку, пару чулок, и платье для покоев.

В карете я наспех накинула поверх туники дорожное платье.

— Пока вы будете мыться и ужинать, миледи, я приведу в порядок вашу одежду. К утру она высохнет и будет готова.

Я поблагодарила девушку, и, наконец, избавившись от одежды, залезла в лохань. Снова поблагодарив Марену за заботу, и заверив ту, что я в состоянии сама вымыть волосы, вылезти из лохани и одеться, блаженно зажмурилась и растянулась почти во весь рост. Подхватив ворох одежды, Марена покинула комнату.

Вымыв голову, и поскребя жесткой щеткой тело, от чего оно словно ожило, раскраснелось, я снова улеглась, и, наверно, задремала, потому что меня разбудил стук в дверь и настойчивый голос Андре:

— Лирей! Эя, ты в порядке?

Распахнулась дверь, и голос Андре зазвучал громче.

— Эя?

— Андре! — гневно воскликнула я, опускаясь в воду, так, что над лоханью выпятились мои голые коленки. — Выйди сейчас же!

В ответ раздалось только частое дыхание, а потом хлопнула дверь.

Обнаружив, что вода успела остыть, я быстро накрутила одно полотенце на голову, в другое завернулась сама, и, встав на третье, выбралась из лохани.

Быстро натянула панталоны, свободный лиф, накинула сверху платье. Нежно голубое, отороченное нежно-салатовым кружевом, оно запахивается под грудью, и ленты завязываются бантом на спине. От груди по пола застегивается на небольшие пуговицы, отделанные жемчугом. Рукава чуть ниже локтя.

Оглядела себя в зеркало, вытерла волосы, и принялась думать, что же с ними делать. Из-под двери потянуло сквозняком, и я чихнула.

Вернулась Марена, увидев, что я закончила с туалетом, позвала других девушек вынести лохань и полотенце, а сама, усадив меня у зеркала, споро высушила мне волосы теплым полотенцем, посыпанным специальной пыльцой, для быстрой сушки, и уложила их в низкую толстую косу.

— Стол накрыт в комнате милорда, — сказала Марена, когда с прической было окончено.

ГЛАВА 7

Я никогда не ужинала с мужчиной наедине. Нет, с Андре мы много раз разбивали пикник где-нибудь в поле, любуясь оврагами и кромкой леса вдалеке. Или на берегу озера, у нас было свое место, где, кстати, Андре учил меня плавать.

— Доверься мне, малышка Эя. Я не отпущу тебя, — говорил он. — Набери побольше воздуха и тони. Попробуй.

Я послушно зажмуривалась, набирала воздуха так, что он распирал меня изнутри и пробовала пойти на дно, не удавалось.

— Вот, — говорил Андре. — Запомни, кроха, утонуть невозможно. Это против законов природы. Даже если ты выпустишь воздух, в клетках твоего тела его остается довольно, что бы держаться на плаву. Заметь, даже утопленники плавают поверху. Люди захлебываются водой от паники, их так пугает собственный страх, что они не смогут выплыть. Но ты, моя маленькая фея Эя, когда знаешь теперь, что утонуть невозможно, ты не испугаешься, правда? Никогда не испугаешься!

Мокрые волосы обрамляли самое красивое лицо, которое можно представить, даже статуи в саду не такие красивые. И я тонула — только не в воде, а в этих голубых глазах, и следуя урокам Андре, плыла. Сразу, без подготовки, потому что Андре объяснил мне — утонуть невозможно.

Пышный каравай на берегу таял во рту, холодное мясо было нежное, словно крем. Андре никогда не забывал взять с собой сладости для меня.

А еще мы уписывали кашу с молоком и печеньем прямо на кухне, если опаздывали к ужину, и такой ужин нравился нам обоим гораздо больше.

Когда я болела, Андре сам приносил мне еду и ел вместе со мной, что бы мне было веселее… Мы часто ели наедине.

Но сейчас, переступив порог комнаты Андре и увидев посреди сервированный на двоих овальный стол на одной ножке, незабудки в вазе, горящие свечи… Я отчего-то ощутила, как становится жарко и почему-то стыдно.

— Мисс Лирей.

Андре склонился в полушутливом поклоне, и подвинул мне стул.

— Герцог де Шеврез, — в тон ему ответила я, присев в реверансе.

Андре озорно улыбнулся, и усаживая меня за стол, склонился в поцелуе над пальцами. Поцелуй вышел легким, едва уловимым, но колени мои отчего-то задрожали, и щеки снова вспыхнули.

— Вина? — спросил Андре, и в ответ на мой изумленный взгляд, пояснил. — Тебе нужно расслабиться, Эя. Ты слишком напряжена.

Мои пальцы принялись нервно теребить салфетку. Когда Андре на треть наполнил мой бокал золотисто-янтарной жидкостью, заигравшей при свете магических мотыльков всеми оттенками золотого, я впервые подняла на него глаза.

Андре переоделся в традиционный фиолетовый камзол, из рукавов которого выглядывает белоснежная рубаха. Фиолетовые кюлоты, черные начищенные туфли. Несмотря на приватную обстановку камзол застегнут на все пуговицы, и я отчего-то вздохнула с облегчением и сразу покраснела от собственных мыслей.

— Эя, — нежно сказал Андре, усаживаясь напротив, и наливая себе бокал вина. — Если бы я знал, что ужин наедине со мной так напугает тебя, я нипочем бы не попросил накрыть здесь стол. Поужинали бы в общем зале, и я наслаждался бы твоей улыбкой, а не этим затравленным взглядом. Что с тобой, Эя? Ты сомневаешься, правильно ли мы поступили?

Я заморгала.

— Прости, Андре, — сказала я, наконец. — Я… Я не знаю, что со мной, просто голова кругом, и я отчего-то так устала за день, и ты, такой…

Андре замер, слушая каждое слово.

— Такой… заботливый, такой обходительный, — пробормотала я. Зажмурилась и добавила: — И такой близкий… Прости. Я наверно, сейчас приду в себя.

Андре широко улыбнулся и салютовал мне бокалом.

— Выпей вина, Эя.

Я послушно пригубила вино, сделала еще один маленький глоток, и еще. Когда поставила бокал на стол, в голове приятно потяжелело.

— Ну вот, впервые за вечер улыбнулась, — сказал Андре. — Давай не будем затягивать с ужином, Эя. Завтра рано вставать. Налетай! — сказал он, как когда-то в детстве.

— Как в детстве?

Я улыбнулась.

— Без приборов?

Андре подмигнул мне и подцепил двумя пальцами розовую жирную колбаску, уложил ее на продолговатый кусок хлеба, и бутерброд исчез в мгновение ока. Герцог де Шеврез снова подмигнул мне и облизал пальцы.

Я коротко рассмеялась и тоже занялась ужином. Запеченные овощи, сыр, густой сметанный соус, колбасы, копчена индейка с золотистой корочкой, пышные ломти хлеба, салат — очень просто, сытно и вкусно.

С ужином было покончено в несколько минут, видно, сказалась усталость, голод, и ещё действие вина. Налить мне второй бокал попросила я сама.

После того, как унесли остатки ужина, мы с Андре вышли пройтись и посмотреть на звезды. Хоть никого не было рядом, он не пытался меня поцеловать, просто обнял за плечи и прижал к себе, и мне было так тепло и хорошо, рядом с ним, что я всерьез стала опасаться, что вот-вот проснусь. Уж слишком все хорошо!

Марена помогла сонной мне избавиться от платья, и переодеться в удобную ночную сорочку.

— Новая, миледи, — сказала она. — Герцог попросил маму голубем купить кое-какие мелочи в дорогу.

Постель оказалась заботливо прогретой.

Проваливаясь в сон, я подумала, что нет, нельзя быть такой счастливой. Невозможно. Улыбнулась и заснула.

Круглый белый диск луны тревожно серебрит черные, как ночь стволы деревьев. Я отчаянно пытаюсь продраться через непроходимые заросли, словно за мной гонится войско самого дьявола. Темно, сыро, тонкие ветки хлестко бьют по лицу, открытым рукам и ногам. Из одежды на мне только батистовая сорочка, тонкая ткань прилипла к телу. Ноги — то ватные, то свинцовые — я проваливаюсь в моховые подушки, падаю, поднимаюсь, вытирая перепачканные в земле руки о мокрую ткань и бегу, бегу. Словно со стороны раздается мое хриплое дыхание. Я молчу, только время от времени истерически всхлипываю и закрываю грязной ладонью рот. Я знаю, что сзади подступает… Что-то настолько страшное… Самое страшное, что только есть в подлунном мире. Вперед! Только не оглядываться!

Где-то вдалеке раздается волчий вой.

Лес медленно, как в кошмарном сне расступается, я взбираюсь на крутой пригорок. Нога подворачивается, я кубарем качусь вниз. Опираясь руками о землю, я пытаюсь подняться, но что-то словно не позволяет мне разогнуть спину, клонит к земле, словно сверху положили камень или целую скалу.

Медленно, как во сне, я поднимаю голову и слышу, как из темных кустов впереди раздается рычание.

Я замерла, кусая губы. Спереди, в кустах загораются, одни за другими, желтые глаза. Развернуться и бежать назад? Нет. И дело не в том, что догонят, просто там… сзади, еще страшнее.

По одному, волки выходят из кустов. В свете луны видно, каким дьявольским желтым огнем горят их глаза, загривки вздыблены, из раскрытых пастей капает слюна. Их много, они обступают меня плотным кольцом.

Сверху раздается оглушительный рев.

Я оглядываюсь, и волки поднимают свои морды.

На холме, освещаемый холодным светом луны, стоит он.

С первого взгляда на него я поняла, что это и есть — то самое, хуже чего быть не может, от чего я убежала в лес, полный волков. Потому что смерть от клыков зверей лучше. Все, что угодно, лучше.

Он стоит на мощных полусогнутых лапах, расставленных в стороны. У него тело волка и человека одновременно. Широкие плечи, мощные, в буграх мышц, передние лапы с похожими на человеческие пальцы, на концах скрючились черные когти. Тело его покрыто серой шерстью.

В зверском оскале, открывающим острые и огромные, точно сабли, клыки, нет ничего человеческого. Но это не морда волка, это лик зверя, перекошенный яростью. Взгляд красных глаз направлен на меня.

Я беспомощно отползаю к волкам, которые гнут морды к земле и скулят по-щенячьи, а зверь становится на четыре лапы, пружинит и прыгает…

Меня разбудил мой собственный крик. Я заметалась на подушках, пытаясь высвободиться из смертельной хватки, молила о пощаде, не понимая, что запуталась в одеяле.

Сквозь сон донеслось:

— Эя, Эя! Милая маленькая Эя! Тише, тише. Это всего лишь сон. Это я, Андре, я с тобой, Эя! С тобой!

Я попыталась высвободиться, не получилось. Чья-то ладонь легла на мои губы.

— Тише, родная, ты так всех постояльцев разбудишь, а еще люди подумают, что заезжий хлыщ бьет свою жену по ночам смертным боем.

— Андре?

Я замотала головой, стряхивая остатки сна.

В неверном свете розового мотылька мне показалось, что глаза Андре сверкнули красным. Я снова вскрикнула, пытаясь отползти назад, но меня держали крепко.

Тело содрогалось, зубы дрожали.

— Андре, это и вправду ты? — прошептала я, и когда меня снова заверили в этом, я разрыдалась. Уткнулась в грудь обнимающему меня жениху, и рыдала. Андре терпеливо ждал, пока всхлипывания утихнут, прижимая к себе, гладил по голове, называл феей Эей, заверял, что не оставит одну и на миг, никогда-никогда.

Когда рыдания утихли, Андре спросил, что произошло, и я снова задрожала.

— Мне снились волки, Андре, — слабым голосом ответила я.

— Бедная маленькая Эя, — нежно проговорил Андре и снова погладил меня по голове. — Тебе нечего бояться, пока ты со мной. Я же обещал тебе, помнишь?

Я подняла на него заплаканное лицо и только сейчас поняла, что лежу в одной постели с мужчиной. Попыталась отодвинуться, но мне не дали.

— Лежи, — сказал Андре, — и попробуй уснуть. Я буду рядом, охранять сон своей маленькой Эи. Я лежу поверх одеяла. Этикет это позволяет.

— Да что ты? — фыркнула я, и мы оба засмеялись.

— Андре, — позвала я его.

Приподнялась на локте, натягивая одеяло прямо под шею, и быстро заговорила:

— Я видела часовню по дороге сюда. Давай обвенчаемся здесь, пожалуйста! Мне страшно, Андре! Мне никогда еще не было так страшно.

В ответ меня прижали покрепче и поцеловали в лоб.

Губы у Андре мягкие и теплые, мне показалось немного дрожат, и он как-то странно тяжело дышит, но голос его, когда он заговорил, был твердым:

— Послушай меня, Эя, малышка. Выслушай внимательно, что я тебе скажу, хорошо? Я лишил тебя права быть невестой. Я увез из принадлежащего тебе замка тайно. Я виноват, что в жизни моей маленькой Эи не будет благословения старших и всего-всего, что нужно для венчания. Но я обещаю тебе самую пышную свадьбу, которую ты только можешь себе представить! Все, чего ты достойна! Лучшие портнихи Делла Ров сошьют для тебя наряды. Я преподнесу шкатулку фамильных украшений нашего рода, и мы закажем все, что тебе захочется, лучшим ювелирам королевства. Наше венчание не будет тайным, в какой-то придорожной часовне. Мы обвенчаемся на берегу моря, под аркой, увитой белыми розами. На украшенном цветами корабле поплывем на остров, и вокруг будут прыгать, взлетая над волнами, дельфины, они будут радоваться за нас, прославлять наш священный союз. Мы будем только вдвоем на волшебном острове, где растет инжир с кулак, и гранаты размером с голову. Только ты и я, как первозданные люди! И я буду любить свою леди де Шеврез… Я не раз утомлю тебя своей любовью… Но не по дороге, не впопыхах, Лирей. Ты не заслуживаешь такого…

— Андре, — прошептала я. — Лучше тебя никто не скажет. Только не уходи, пожалуйста, пока я не засну. И потом не уходи.

Меня нежно поцеловали в висок, укутали одеялом, и улеглись за спиной, обнимая.

— Не уйду, любимая.

Я люблю тебя, Андре, — хотела сказать я, но не успела, провалилась в сон.

ГЛАВА 8

Весь следующий день и ночь мы провели в пути. Мелькающие за окном деревья, речки, озера, селения, люди — все слилось для меня в единое мутное пятно.

Стоило мне задремать и провалиться в сон, как я снова видела тот самый ночной лес, и меня начинало трясти. Слава Богине, рядом находился Андре, и будил меня раньше, чем я встречу волков и… то чудовище. Я была благодарна ему, но усталость и невозможность нормально выспаться стали сказываться — я стала нервная, раздраженная, отказывалась от еды, и даже незатейливые шутки возничих меня больше не развлекали.

Андре хмурился, пытался расспросить, что именно мне снится, но я словно цепенела, вспоминая зловещий свет белого диска в черном, бездонном небе. Андре качал головой, поджимал губы, обнимал меня сильнее.

Я не могла понять, что со мной — ощущение счастья почему-то сменило ощущение приближающейся угрозы, и когда Андре после очередной остановки застал меня в карете в слезах, терпение его иссякло.

— Хватит, любовь моя, — сказал он. — Твоя реакция объясняется восприимчивостью, мы приближаемся к Беспьеру, а это приграничное графство. Смена обстановки так на тебя влияет.

— Я чувствую оборотней, да? Так будет теперь всегда? — прохныкала я. — Ты говорил, Делла Ров тоже граничит с землями оборотней!

— Делла Ров граничит, а замок находится далеко, — сказал Андре. — И у нас самый надежный патруль, можешь мне поверить.

В ответ я промолчала, только затряслась, кутаясь в покрывало еще больше.

Андре положил руку мне на лоб.

— У тебя жар, Эя, — сказал он.

Покопавшись в лекарской сумке с двумя вышитыми змеями, Андре достал небольшую узкую бутыль.

Открыл походный кубок, в который с утра налили травяной отвар, капнул что-то из темной бутыли.

— Что это? — спросила я.

— Лекарство, — ответил будущий муж. — От простуды. И немного успокоительного. Все твои кошмары объясняются усталостью от долгой дороги, Эя, и небольшой лихорадкой. Отлежишься пару дней в постели, подышишь теплым морским воздухом — и все как рукой снимет.

Он протянул мне кубок, и я послушно отхлебнула.

С тех пор, как я стала принимать лекарство, кошмары действительно прошли, но навалилась какая-то тяжелая вялость и безразличие. Когда страх снова принимался царапать острыми коготками грудь изнутри, я делала глоток из кубка, вдыхала запах лемонграсса, аниса, мяты, и успокаивалась.

Видя мое настроение, Джен и Стал перестали шутить и рассказывать байки у костра. Оба выглядели все более хмурыми и сосредоточенными.

Ночи потеплели, лес стал более зеленым и пышным. По словам Андре, мы специально объехали несколько селений, чтобы не оставлять след. Я поняла с его слов, что трактир в Скае и два постоялых двора содержались его людьми, за других же он поручиться не мог.

Наверное, поэтому каждый раз он последним прощался с хозяевами, я ждала его в карете.

— Потерпи, маленькая Эя, — говорил он. — Скоро мы будем в Делла Ров.

Я кивала, и заверяла, что рада, что прекрасно себя чувствую, и Андре делал вид, что верит.

Когда мы покидали очередной постоялый двор, которые слились для меня один, с натянутыми улыбками и хрустящими простынями, с нами выехало четверо людей на крупных ширококостных лошадях.

Скал на привале рассказал мне, что это боевая порода, одна из тех, которая во время боя пойдет на человека.

— Выводилась специально, что бы на тварей этих идти, — сказал он и сплюнул. — Потому как, когда они волки, лошади их чуют, боятся. А когда эти твари в людей перекидываются, лошадь, даже самая смелая, отступит, замешкается. Тут-то они и прыгают. Вы не бойтесь, миледи, хозяин в военном деле толк знает, настоящих вояк выбрал в сопровождение.

Я оглянулась: хмурые лица, низкие лбы, волосы собраны в низкие хвосты. Серые рубахи навыпуск поверх черных портков, черные куртки.

В одном из селений Беспьера мы все же остановились на ночь в небольшом постоялом дворе.

Хмурый хозяин, едва завидев нас, вышел вперед, словно загораживая собой семью — жену и двоих сыновей-подростков.

На вопрос, есть ли свободные комнаты долго думал, нахмурив брови и поджав губы, наконец, ни слова ни говоря, повел нас за собой.

Я плохо помню, как добралась до кровати, как разделась, легла. Вроде бы мы ужинали, я не уверена.

В эту ночь кошмар вернулся. Но я не закричала, не стала звать Андре. Просто открыла глаза и до утра смотрела в потолок, на смутные очертания двух приглушенных мотыльков.

Потому что во сне увидела Андре. Он был мертв, это совершенно точно. Остановившийся взгляд смотрел мимо меня, вверх, вместо зрачков — два бледных диска луны. Темная неровная масса на том месте, где должна быть шея, и звук капающей на землю крови отчетливо слышен в ночной тишине.

Потом где-то недалеко завыл волк, и перед моим мысленным взором снова встала перекошенная яростью и животной жаждой смерти, пасть.

В звериных чертах появилось что-то человеческое, что сделало его ещё страшнее, и два сверкающих красным глаза уставились на меня.

— Я иду за тобой, Эя, — глухо прорычало чудовище.

Когда Андре проснулся, я, умытая и одетая сидела на краешке его кровати и усиленно внушала себе, что хуже моей репутации уже не будет, и вообще, ниже пасть некуда.

Андре сонно открыл глаза, но увидев меня, в дорожном платье и шляпке, даже подскочил. Распахнутый ворот рубашки обнажил шрам на груди, Андре поспешил закрыть его.

— Эя! Ты выпила лекарство? — невпопад пробормотал он.

Я рассмеялась, но смех вышел не очень веселым, и заверила его, что оно мне больше не нужно.

— Твои кошмары, Эя, — начал он.

Но я приложила палец к его губам, как он мне, тогда, в беседке, и попросила выслушать меня.

— Мне не нужно больше лекарство, и кошмары больше не повторятся, — твердо сказала я.

— Почему ты так уверена?

— Потому что я возвращаюсь в Ньюэйгрин, — ответила я. — Не спорь, Андре, я так решила. Наше поспешное решение оказалось ошибкой. И не волнуйся обо мне, и о моей репутации. Как-нибудь все образуется.

Андре привстал, опираясь руками, и сел на кровати.

Я отвела взгляд от ворота его рубашки.

— Что такое ты говоришь, Эя? — спросил он. — Ты же… Согласилась… Я думал, я и вправду думал, ты любишь меня?!

В глазах защипало, горло сжало спазмом, и я выдавила из себя не то, что собиралась:

— Да просто если я останусь с тобой, тебя убьют! И я не переживу этого, как ты не понимаешь?! Сначала отец, потом мама, ты, ты, Андре, ты единственное, что у меня осталось! Мы просто не можем быть вместе, это опасно!

— Та-ак, — протянул Андре, и в следующий миг я каким-то чудом оказалась в его объятиях.

С меня аккуратно сняли шляпку, обнимая другой рукой, принялись гладить по волосам, шептать нежности, а я только всхлипывала и повторяла, что нам никак нельзя быть вместе, просто никак.

— Снова кошмар? — спросил Андре, стоило мне затихнуть.

Я закивала.

— Рассказывай, Эя, — твердо сказал Андре.

Я помотала головой.

— Рассказывай, — повторил Андре. — Не бойся, маленькая. Главное — мы вместе, а вместе мы как-нибудь справимся с любой бедой.

— Не с любо-ой, — завыла я в голос, и Андре снова прижал меня к себе.

— Попробую угадать, основываясь на твоих сумасшедших сборах и заявлении, что тебе надо вернуться в Ньюэйгрин, тебе приснилось, что что-то произошло со мной?

Я закивала, не поднимая головы и всхлипывая.

— Какая же ты глупышка, Эя, — ласково проговорил он, целуя меня в щеки. — Будь ты уже моей женой, я бы успокоил тебя по-другому…

Я ощутила жар, и попыталась отодвинуться, но мне не дали.

— Это всего лишь сон… Просто сон, моя маленькая Эя.

Я уперлась ладонями в горячую твердую грудь, стараясь не думать о том, что прикасаюсь практически к обнаженному мужчине, и протестующе замотала головой.

— Это не простоя сон, Андре. Я была там! На самом деле. И ты тоже был! Тебя убили из-за меня! Если не я сама сделала это! Не зря Микаэла назвала меня чудовищем, а Рьвьер говорил что-то обо мне и звере! Мне страшно, Андре. Все что-то не договаривают, все что-то скрывают от меня, иногда мне кажется, что даже ты… Ты словно защищаешь меня от меня же самой! Я боюсь, это я убила тебя — там, во сне…

— Эя, Эя! Эя, ну, перестань! Посмотри на меня! В каждом из нас живет зверь, учит святое писание, как темная сторона души. И подобные сны для девушки, которая путешествует на границе с землями оборотней, да ещё и не вполне здорова, наслушавшись сказок Пепы, после той злополучной охоты, Эя, нормально! Дура Микаэла приревновала тебя к своему жениху, я слышал их разговор с Эберлеем. Как и ты…

Я потупилась.

— Что стоило мне не убить мерзавца прямо на месте, знает только Богиня. Но приложил дверью я его знатно!

Ах, вот оно что… Это было нарочно! Ну, конечно!

— Все эти события в твоей жизни, этот круговорот, он скоро закончится, будущая леди де Шеврез! Ничего не случится, ни с тобой, ни со мной, поверь мне! Мы хорошо защищены, Скал И Джен бывшие наемники, нас сопровождает почти целый отряд! Только не плачь больше и не бойся, пожалуйста, помни, пока я рядом, я смогу защитить тебя и себя!

* * *

Поднимаясь над верхушками деревьев, солнце зевнуло и прикрыло рот ладонью грозовой тучи. Проследив мой взгляд, Андре сказал:

— Нас не заденет, пройдет над долиной.

Я улыбнулась ему.

— Неохота прятаться от дождя в карете, — сказала я. — Итак не была в седле вечность. Здесь всегда такая отвратительная погода, или только весной?

— Бывает, — ответил Андре. — Завтра, в это же время, будем ехать по Делла Ров, — добавил он. — И там — обещаю и погоду, и настроение.

Я коснулась пятками боков замешкавшейся Леди и лошадь пошла быстрее, приятно покачивая меня. Мы с Андре выехали вперед, и теперь перешли на шаг, поджидая остальных.

Чем ближе мы к морю, тем больше меняется лес. На соснах здесь иголки с мою ладонь, пушистые лапы. Под деревьями веерами растопырились папоротники, а птицы поют так звонко, словно нарочно сопровождают нашу процессию. Несколько раз попадались мандариновые деревья с зелеными плодами и кусты кумквата, щедро усыпанные оранжевыми шариками. У одного всем пришлось остановиться и ждать, пока «миледи» нарвет полный кулек. Теперь свежим горьковатым ароматом благоухает вся карета.

Андре улыбается моему восторгу и уверяет, что дальше они мне ещё надоедят, я не верю.

— Кстати, чтобы совсем избавить мою малышку от беспокойства, я отправил голубя на границу, и навстречу нам выехал еще один отряд моих людей.

Мне стало стыдно за утреннюю истерику, и я пробормотала:

— Прости. Каждый день я понимаю, что это всего лишь сны, и стыдно их бояться, особенно, когда ты рядом. Но приходит ночь, и…

— Тебе не за что извиняться, моя маленькая Эя. Ты вымотана дорогой, да и зима взаперти не пошла тебе на пользу. Ничего, скоро щедрое солнце Делла Ров и морской воздух сделают свое дело. Через месяц сама не узнаешь себя.

— Когда ты так говоришь, я почему-то представляю себя, загорелую, как служанку, с заткнутыми за пояс краями юбки, волосы убраны в узел, и на лоб свисает прядь, и вокруг столько винограда, что рябит в глазах.

Андре расхохотался.

— Затыкай края юбки за пояс и будь какой хочешь, лишь бы ты была счастлива.

— А это правда, что южанки давят виноград прямо босыми ногами, делая вино?

Андре не успел ответить.

Где-то впереди ухнула птица, и Леди нервно запрядала ушами.

Что-то изменилось в самом воздухе, и я не сразу поняла, что именно. А потом стало ясно. Лес, только что взрывающийся разноголосым хором птиц, треньканьем, свистом, писком, помертвел, затих, что не слышно даже шелеста крон.

Видимо, эта внезапная тишина напугала лошадь, потому что по телу Леди прошла крупная дрожь.

Я похлопала лошадь по шее, подбадривая, но Леди коротко заржала и встала, не шевелясь, я чуть было не тюкнулась носом о холку.

— Леди, детка, — позвала я.

В ответ мне подбили задом и хотели отпрыгнуть в сторону, так, что я с трудом удержала поводья.

— Андре! — позвала я.

Но Андре уже и сам понял, что что-то не так. Его мерин казался не таким напуганным, как Леди, но и он принялся вращать ушами и грызть мундштук, фыркая.

— Стой, Эя, назад, — тихо сказал Андре.

Я натянула левый повод, но Леди как будто окаменела, с ужасом я поняла, что не выправлю.

Сзади раздался грохот копыт и поскрипывание колес. Наши!

— Стой, где стоишь, Эя, — сказал Андре, который прекрасно понял мою ситуацию. — Сможешь?

— Смогу, — постаравшись придать голосу уверенности, ответила я.

— Отлично, малышка, все под контролем.

Андре обернулся и скомандовал:

— В кольцо. Кажется, впереди засада. Джен, Стал, бросайте карету.

Я рискнула обернуться, и ахнула, обнаружив выучку наших возничих. Каким-то чудом лошади вышли из-под арки повозки и замерли, как вкопанные. Прыжок — которому позавидовали бы рыси — и наши возничие сидят на лошадях, без седел, обнимая ногами бока. Третья секунда — вожжи падают на землю, Джен и Стал вцепились в пышные гривы.

— Ни шагу от леди, — скомандовал Андре, и возничие подъехали с двух боков.

Леди испуганно заржала, замотала мордой. Я натянула повод изо всех сил, костяшки пальцев побелели.

Когда впереди раздалось рычание, я подумала, что сплю и вижу сон.

Но во сне этот звук заставлял цепенеть, лишал воли и разума, а сейчас я с изумлением поняла, что испытываю какое-то странное облегчение.

Слава Богине, началось.

Сколько можно ждать и трястись от страха!

Я почти не удивилась, когда дорогу преградили шестеро волков. Звери выстроились парами, точно показывают боевую выправку. Оскаленные морды, вздыбленные холки, вытянутые струнами лапы.

Из кустов выходят все новые и новые волки, и дорога из песочной становится серой. Кусты по бокам обочины шевелятся. Я поняла, что стая берет нас в кольцо.

— Держите круг вокруг леди, — процедил Андре.

— Есть, — тихо прозвучало сзади.

Андре достал ту самую бутыль, которую я видела, когда мы покидали Ньюэйгрин. Блеснув синими искрами, бутыль медленно поднялась над его ладонью, и откуда-то из серого скопища раздался жалобный скулеж и короткий рык. Скулеж утих.

Один из наемников приблизился к Андре практически вплотную.

Когда я увидела взметнувшуюся руку с мечом, я истошно закричала.

— Андре!!

Андре успел отклониться, и удар пришелся плашмя. Он скатился наземь, застряв одной ногой в стремени, и в ту же секунду прыгнули волки. Все разом.

Прозвучал свист, и кожа ощутила колебание воздуха. В следующую секунду по бокам от меня осели два обезглавленных тела. Круглые предметы запрыгали по копошащейся, издающей хищное рычание, серой массе.

Ржание лошадей, рычание, свист, крики на странном наречии — все это слилось в единую шумовую завесу. На спинах лошадей, там, где только что были люди, замелькали серые тени.

Все это словно неслось мимо меня. Я не могла оторвать взгляд от того места, куда только что упал Андре, но видела лишь серые тела волков.

Один из волков прыгнул на Леди, и она встала на дыбы, молотя копытами в воздухе.

Меня дернули сзади за плечо, стаскивая на землю, и я закричала, и кричала, пока в голове не зазвенело и мир не исчез куда-то.

* * *

Мне снилось, что я лечу, и с каждым взмахом крыльев проваливаюсь в воздушные ямы, и что-то с силой впивается мне в ребра, и жутко болит шея. Кажется, я стонала во сне, и в ответ слышала приглушенное рычание, как будто откуда-то снизу, так близко, словно рычала я сама.

Тогда мне начинало сниться, что я бегу куда-то, и под стопами и ладонями мягко пружинит песок и сосновые иголки.

В воздухе запахло грозой, по телу застучали капли, и я как будто перенеслась на берег реки, которая поднялась, вышла из берегов, приподнялась водяным капюшоном и поглотила меня.

Запахло псиной и мокрой шерстью, снова вернулось ощущение, что я куда-то бегу, снова что-то впилось в ребра. Я словно приподнималась в воздух и падала.

Над самым ухом прозвучало рычание, за которым угадывались слова:

— Она слышит.

— Не может быть. Она опоена.

— Слышит.

Рычание усилилось, и слова пропали. Где-то, совсем рядом завыл волк, а я опять провалилась в темноту.

ЧАСТЬ II ЗАПОВЕДНЫЕ ЗЕМЛИ ГЛАВА 1

— Не бояться смерти! Не бояться боли! Не бояться жизни!

Стройный гул голосов, соперемежаемый звериным рыком, раздается откуда-то снизу, словно я снова в башне, а во дворе замка орут сотни людей. Но какая-то эта башня слишком высокая, судя по крикам…

— Не бояться смерти! Не бояться боли! Не бояться жизни!

В такт каждому призыву раздается глухой удар, и башня покачивается.

— Смерти!

— Боли!

— Жизни!

Удар. Удар. Удар.

В ответ каждому удару и покачиванию башни пульсирует в ребрах, в пояснице, бегут полчища мурашек по ногам, пальцам рук, словно каждая мурашка вооружена острой иглой, что вспарывают кожу.

Ощущение, что я отсидела, отлежала все тело, и чувствительность возвращается с водопадом боли.

Кровь шумно пульсирует в висках, заглушая даже рев толпы внизу.

Я поняла, что руки и ноги подрагивают, но мысли слишком вязкие, и не могут удержаться на одном месте, как мартышки, скачут с ветки на ветку, и поэтому я не могу испугаться.

Чувствительность возвращается медленно, вместе с ломотой костей и шумом в голове.

В горле пересохло, язык распух и занимает весь рот. Я открыла глаза, и свет неприятно резанул их, под веками защипало. Смутные пятна, прыгающие перед глазами, постепенно слились в очертания и я увидела над собой странный потолок, словно переплетенный из множества ветвей. Потолок в форме купола, высокий, я лежу под самой серединой, то есть под самой высокой его точкой. Свет сочится из боковых просветов.

Наверно, я еще сплю, и мне это снится, подумала я. Этот потолок из ветвей, крики, покачивание кровати. А если не сплю, дело совсем плохо. Должно быть, галлюцинации от боли.

Что-то пощекотало щеку, и я медленно, превозмогая боль в шее, повернула голову. Сквозь щели, заменяющие здесь окна дует легкий ветерок, и сейчас он качнул тонкую ветку, всю в мелких листочках, что спускается с потолка.

Я захлопала глазами, картинка стала четче, и свисающие с потолка лианы прорисовываются все более отчетливее.

Раздался стон, и я поморщилась от того, как больно он впился в голову, с запозданием осознав, что это мой.

Осторожно, опираясь ладонями о что-то мягкое, я села, и зажмурилась, от того, что голова закружилась. Открыла глаза, отвела в стороны рыжие спутанные пряди, и осмотрелась.

Я сижу на овальном холме с ровными краями, на грубой зеленой подстилке. Запах сена и листвы подсказывает, что мое ложе сделано из веток и травы. С груди соскочило мягкое покрывало, то самое, из кареты, к нему прилипли сухие травинки, и я обнаружила, что на мне лишь нательная рубаха, правый рукав разорван, на локте дыра.

Я оглянулась — комната небольшая, меньше моих покоев, не больше комнатушки в башне. Круглая. Пол коричневый, шероховатый, точно покрытый корой дерева, и даже, кое-где, густым зеленым мхом.

Я откинула покрывало и свесила ноги вниз. Сквозь тонкие шерстяные чулки ощутила неровности пола. А он здесь странно теплый. Я медленно приподнялась, но ноги почему-то подкосились, и я упала обратно на ложе. Стрельнуло в пояснице, больно заломил копчик, жидким огнем отозвались ребра.

Я сжала и разжала кулаки. Крепко зажмурилась, смахнула выступившие слезы, и медленно встала. Расставив руки для равновесия, пошла к продолговатой горизонтальной проемке между ветвями, видимо, заменяющей окно. Дойти почти удалось — лишь у самой стены ноги подкосились, и пришлось вцепиться в ветку на уровне груди.

Я выглянула наружу и увидела только обилие ярко-зеленой листвы, переплетенье веток, огромные горизонтальные и вертикальные стволы деревьев. Наверно, все-таки сплю, подумала я и зажмурилась. Открыв глаза и приглядевшись, я поняла, что напротив две странные постройки, похожие на перевернутые птичьи гнезда.

Я ущипнула себя за руку, постаравшись вложить в щепок всю силу ослабевших пальцев, и ойкнула, так больно вышло. Значит, не сплю…

Богиня, где я?!

Я снова выглянула наружу и прислушалась. Крики внизу зазвучали более отчетливо. Они больше не кричат о смерти, боли, жизни, но три этих слова успели впиться в уши, проникли в голову, фоном пульсируют в висках.

На этом страшном фоне раздаются крики, звучат коротко, отрывисто, похоже одновременно на лай и приказы.

Я свесила голову вниз и ахнула.

Далеко внизу ровная, почти круглая площадка, и по ней прыгают, катаются, кувыркаясь полуголые люди. Даже с такой высоты видно, что у них загорелые, покрытые буграми мышц, спины. Некоторые словно перечеркнуты черными и голубыми полосами. Практически голые, не считать же темные короткие обрывки на бедрах одеждой. Вот несколько из них сошлись в круг, ударили о землю длинными палками, и набросились друг на друга. В голове снова зашумело, а я поняла, отчего моя комната на этой странной древесной башне качалась. Как ещё сама башня не рухнула?

— Боже, где я? — подумала я и вопрос прозвучал вслух.

— Как я здесь оказалась? И прочему я ничего не помню?

Стоило мне попытаться вспомнить последнее, что было со мной до пробуждения в этом странном месте, как перед глазами замелькали картинки. Лошади, они встают на дыбы, оглушительно ревут, раздается лязганье волчьих зубов, острых, как ножи. Свист стали, удары, Андре падает на землю, и в следующую секунду исчезает под серой копошащейся массой.

— Андре! Нет!!

В глазах потемнело и мир сузился до пульсации в висках, сознание накренилось и поползло куда-то в сторону, шершавая кора царапнула колени, ладони, лицо.

Я даже успела подумать, как хорошо, что я теряю сознание, сейчас, вот сейчас будет не так больно… Но как назло, сразу за этой мыслью пришло осознание, что спасительной темноте не бывать!

— Не-ет! — заорала я и заколотила кулаками по шершавому полу, сдирая кожу с костяшек. — Нет! Нет! Не-ет!

Я поднялась, облокачиваясь на руки, вцепилась в часто переплетенные ветви перед лицом, и принялась трясти их.

Комната зашаталась, сердце перехватило, но меня уже было не остановить.

— Что это за место?! Где я? Где! Я!

Сзади раздалось:

— Это Заповедные земли.

Я вздрогнула и оглянулась на низкий, с хрипотцой женский голос, и увидела, что в проеме ветвей, окруженная листвой, стоит незнакомка.

Видимо, оттого, что я сижу на полу и смотрю на женщину снизу-вверх, она показалась мне прямо-таки исполинской — литые мускулы рук и ног, горделиво задранный подбородок, макушка уходит ввысь, в шелестящую листву.

На женщине короткая кожаная юбка, не доходящая до середины бедра и кожаный лиф-нагрудник, с трудом удерживает содержимое богатого декольте. Женщина шагнула вперед, и стало понятно, что волосы у нее черные, собранные в хвост на затылке, спускающийся за спину.

Черты лица хищные: выпуклые объемные скулы, тонкий нос, плотно сжатые губы. Лицо узкое и словно немного вытянутое вперед. Красивое, даже безупречное, если бы не тяжелый подбородок и хмурый вид.

Глубоко посаженные глаза под густыми сросшимися бровями карие, радужка словно закрывает всю полость глаза, и от этого глаза кажутся совсем черными.

Маленькие уши с заостренным верхом, мочки ушей практически отсутствуют.

Взгляд женщины тяжелый и какой-то презрительный, ее нос дернулся и немного сморщился. Мне показалось, что это из-за моих слез. Руки сами взметнулись к щекам, вытирая мокрые разводы.

Женщина презрительно скривилась, и моя догадка подтвердилась, ей действительно неприятны мои слезы.

— Тебе рано вставать, — сказала она. Манера говорить у нее отрывистая. — Хоть и все кости целы.

— Судя по ощущениям, не все.

Женщина снова скривилась и пожала широкими мускулистыми плечами.

— Тебя берегли по дороге, как не берегут щенков.

Пока я обдумывала ее слова, амазонка приблизилась к мне, наклонилась, и мне показалось, что в тени ее зрачки сверкнули ярко-красным.

Я отпрянула, но наткнулась на ветки сзади, комната качнулась, и это вызвало улыбку превосходства на лице женщины.

— Рано встала, — повторила она. — Возвращайся обратно. Ну же! Вставай!

Цепкие пальцы обхватили мое запястье и я успела заметить, что указательный и средний палец женщины одной длины.

В карих глазах отразилась досада, она пробормотала что-то про мешок с удобрениями, и дернула.

От резкой, неожиданной боли из глаз снова брызнули слезы, я не сдержала короткое «ой!», когда оказалась на ногах. Женщина, оказавшаяся выше меня на голову, подхватила меня за талию, и увлекла к кровати. Судя по тому, что подошвы не ощутили прикосновение коры, которой тут покрыт пол, едва ли мои ноги вообще коснулись пола.

Меня швырнули на кровать, и я скривилась от боли, екнувшей в пояснице, в ребрах, но чудом сдержала стон, твердо решив не доставлять своей мучительнице удовольствия.

Но она все прекрасно поняла и без слов.

Сросшиеся на переносице брови чуть сползли вниз, вверх взметнулась мускулистая рука, и молниеносно сорвала гибкую ветку, свисающую с потолка.

Сорванную ветку женщина швырнула рядом со мной.

— Жуй, — приказала она. — Это снимет боль. И даст сил. На какое-то время. Насколько это вообще возможно в твоем случае.

Она демонстративно оглядела меня и я непроизвольно обтянула белую нательную рубашку, открывшую при падении ноги.

Пристальный взгляд женщины такой холодный и тяжелый, что захотелось опустить глаза, забиться в самый дальний угол, сжаться в комочек, и трястись, трястись, пока она не уйдет, или хотя бы не перестанет смотреть.

Но что-то внутри меня словно приказывало не сметь отводить взгляд, и не сводя глаз с женщины, я взяла ветку и рванула зубами листья.

Брови женщины поползли вверх.

Как назло, я откусила сразу целую макушку, и когда горечь наполнила рот так, что свело челюсти, было поздно. Желудок поднялся в горло спазмом, я принялась отплевываться, вытирать вновь брызнувшие слезы, а по надменному лицу женщины пробежала победная усмешка.

Я отбросила ветку в сторону, посчитав, что это была шутка, причем шутка плохого тона, и не сразу поняла, что боли в отбитых ребрах и костях почти не чувствую.

— Где моя одежда, — процедила я сквозь зубы, почему-то очень не хотелось, что бы эта женщина в кожаных доспехах, со стальной мускулатурой и выражением пренебрежения на лице думала, что я ее боюсь.

Она пожала мускулистыми плечами, немного наклонила голову набок, словно раздумывая, отвечать, или нет. Наконец, сказала:

— Платье не выдержало пути.

Я нахмурилась. Кажется, мне снилось, что меня куда-то везут, и что-то твердое впивается в ребра, беспомощно болтается голова на мягкой шее, подпрыгивая на ухабах…

— Его надо привести в порядок, — сказала я. — Где бы я ни находилась, я не буду ходить в одной сорочке.

Видимо, это насмешило женщину. Она коротко фыркнула и снова нахмурила брови.

— Приводи, — сказала она. — Здесь тебе нет слуг. Но в нем будет неудобно. Если даже удастся восстановить из обрывков.

— Удастся, — заверила я ее, вспомнив долгую зиму в башне. Хорошо, хоть рукоделие было под рукой.

— Где оно?

Женщина с видимым удовольствием развела руками.

— Понятия не имею.

— Значит, я сама найду, — сказала я, и буркнула себе под нос: — Не ехать же в этом.

Брови женщины поползли вверх, в глазах сверкнули огоньки.

— Ехать? Интересно, и куда ты собираешься ехать.

Я заморгала, ощущая полный абсурд ситуации. Полуголая женщина разговаривает так спокойно и сдержанно, словно мы общаемся на светском рауте. Я вздохнула, и со сдержанным достоинством ответила:

— У меня не так много вариантов. В герцогство Ньюэйгрин, домой.

— Вот как? А ты хорошо помнишь, как сюда попала?

Мое лицо исказило болью, в глазах защипало, ногти впились в ладони.

Перед лицом возник Андре, прозрачный, словно сотканный из воздуха, и я зажмурилась, замотала головой.

Я уже готова была позорно разреветься, но осознание того, что за этим последует полная презрения улыбка на лице моей странной хозяйки, отрезвило. Не будет леди Ньюэйгрин раскисать перед какой-то туземкой.

Туземкой… конечно! О них рассказывала старая Пепа, их я видела на картинках в книжках, которые привозил отец. Правда, у тех были перья в волосах…

Мой взгляд скользнул по стенам из переплетенных ветвей, по открытым рукам и ногам женщины. Я смущенно отвела взгляд, ощущая стыд за свое поведение. Ладно эта женщина груба, но чего ждать от туземки?

Но ведь хороша наследная герцогиня, право слово!

— Простите, я наверно, не с того начала… — проговорила я. — Мое имя Лирей Анжу Альбето, я наследница герцогства Ньюэйгрин… Как я попала сюда, я не вполне хорошо помню. Дело в том, что мы ехали в герцогство Делла Ров, с моим женихом. На нашу свадьбу.

Почему-то я посчитала нужным это пояснить.

— По дорогое на нас напали. Волки. Оборотни. Завязалась драка и моего жениха убили.

Я перевела дыхание, не веря в то, что произнесла это вслух и сама поразившись тому, как буднично это прозвучало.

— Потом я ничего не помню. Мне кажется, волки похитили меня, был дождь, да, я почти в этом уверена, я слышала запах псины, и я ничего, ничего не помню… Должно быть, меня нашли ваши люди. Или даже вы. Или, может… отбили у оборотней? Вы отбили меня у оборотней, да? А я даже не поблагодарила вас… Надо же… Но стоит мне добраться до своих, я щедро отблагодарю… Простите мою грубость, я ведь даже не сказала вам спасибо, за то, что спасли меня…

Я запнулась, наткнувшись на молчание хозяйки. Она слушала мою речь чуть склонив голову вбок, ноздри ее расширились, задирая губу, брови слегка приподнялись. Услышав последнюю фразу, женщина моргнула и переспросила:

— За что ты благодаришь?

— За то, что спасли меня от оборотней, — повторила я, подумав, может, она плохо понимает меня — вон, и говорит коротко и отрывисто, должно быть, чтобы мне было понятно. Наверно мы говорим на разных языках… Но потом вспомнила, что разбудили меня крики, и слова я вполне отчетливо понимала, если это не привиделось мне от боли… Я прислушалась — кажется, внизу тихо.

— А что там, внизу?

— Внизу?

— Ну да. Я слышала крики, и удары. Такие глухие, о землю. Даже показалось, это комната качается. Так я проснулась.

— А, — коротко ответила женщина и посмотрела на меня пристально, точно не может во что-то поверить. Потом все же сказала: — Учения.

— Учения?

Женщина кивнула.

— Боевые.

А я утвердилась в мысли, что я у туземцев. Конечно, они все еретики, и Церковь, должно быть, наложит на меня епитимью, если вообще не отправит в монастырь, прикарманив деньги отца, но все же лучше так, чем попасть к оборотням. Да и все равно, раз нет Андре… нет Андре… Ну уж нет, только не сейчас. Подумаю об этом по дороге домой. А лучше дома. Я буду плакать о нем дома!

Я снова помотала головой, отгоняя ненужные мысли. Сейчас главное привести в порядок одежду и отправиться домой.

Словно прочитав мои мысли, женщина спросила:

— И на чем ты поедешь?

Я захлопала ресницами. Как это на чем?

— Найму экипаж, — ответила я ей.

Женщина снова фыркнула. Я достаточно пообщалась с ней, чтобы понять, что сейчас она рассмеялась.

— Даже любопытно будет на это посмотреть, — сказала она. Лицо ее посветлело, точно ей на ум пришла какая-то крайне удачная мысль, и она добавила, — хорошо, что я не убила тебя.

Я часто заморгала, усиленно внушая себе, что ослышалась.

Ни единый мускул не дрогнул на лице моей хозяйки, и я подумала, что да, показалось. Но она сделала шаг к кровати, и я, взвизгнув, подпрыгнула, зачем-то натянув покрывало к самым глазам.

— Не бойся, — сказала она. — Я хотела убить тебя, но другие оказались против. Ты слишком слаба и все равно не проживешь долго, поэтому нет смысла тебя убивать сейчас. И я не пойду против голосов с...своих.

Я испуганно заморгала. Впервые кто-то рассуждает о моей смерти. И это звучит так… обыденно. Богиня, куда я попала?!

Дома никого не беспокоила моя жизнь, здесь же, похоже, никого не волнует моя смерть.

Заикаясь, я спросила:

— Чт-то в-вы за народ?

— Мы зовем себя Свободными, — ответила женщина.

Неправильно истолковав недоумение на моем лице, она сочла нужным пояснить:

— Можешь звать нас Свободный народ.

Я заморгала и поспешила кивнуть.

— А как тебя зовут? — спросила и ощутила себя полной дурой. Только что эта женщина сообщила, что собиралась убить меня, а я тут расшаркиваюсь, как на балу… Но надо же как-то обращаться к ней!

Женщина недоверчиво прищурилась, и мне снова показалось, что ее глаза сверкнули красным. Наконец, она сказала:

— Вилла.

Я кивнула и пробурчала что-то вроде того, что мне очень приятно, мысленно ругая себя последними словами.

— Вил… ла, — сказала я. — Мне нужно умыться… и…

Наткнувшись на ничего не понимающий взгляд, я запнулась. Женщина тоже не спешила говорить, и я продолжила:

— Да, умыться… И поискать свою одежду, и пора, наверно, домой, ты просто покажи мне дорогу на какой-то из трактов, где можно поймать экипаж… Впрочем, если ваши люди, люди Свободного народа могут проводить меня, я буду очень благодарна, да что там благодарна, я отблагодарю их, как следует! Я хотела сказать…

Вилла хмыкнула, и перебила меня:

— Умыться? Это к ручью. Здесь нет никого, кто будет носить тебе воду и выносить за тобой горшок.

Я кивнула и зачем-то пробормотала:

— Спасибо.

Женщина цокнула языком.

— Уверена, что можешь ходить?

Я снова закивала, и ощутив, как в голове звенит, прекратила и испуганно заморгала. Вила снова презрительно фыркнула, и я поспешила встать. На ногах устоять удалось, пришлось только подождать, пока снова посветлеет в глазах.

Когда посветлело, оказалось, что Вилла уже у того проема, через который попала сюда, стоит, оглядываясь через плечо.

— И долго тебя ждать? Пошли, если надо… к ручью.

* * *

Выходя в проем, я пригнулась, ощутив, как по макушке и лицу прошелестели листья. Стоило перешагнуть сплетенные ветви, как я принялась балансировать, размахивая руками: выйдя из комнаты, я оказалась на узкой открытой площадке, сплетенной из ветвей. Не очень часто сплетенных, но ногу поставить можно. Другое дело, что перил здесь нет!

Я взвизгнула, хватаясь за лиану, и по пальцам потекло что-то липкое.

Вилла, которая успела преодолеть расстояние в двадцать шагов и сейчас уверенно ступила на толстую деревянную приступку, обернулась.

— Ну?! — недовольно прокричала она. — Долго ждать тебя, принцесса?

— Я герцогиня, — пискнула я, и добавила тихо: — почти.

Вила пожала плечами и демонстративно скрестила на груди руки.

Я продолжила раскачиваться, уцепившись за покрытую чем-то липким лиану второй рукой. Стоило попытаться сделать шаг, как узкая дорожка принималась раскачиваться и грозила опрокинуться, причем вместе со мной. Я не успела оглядеться и как следует разглядеть местные опасные постройки, но сколько отсюда до земли, хорошо помню.

— Вилла, — прошептала я жалобно. Слова прозвучали едва слышно, но женщина в ту же секунду прищурилась. — Пожалуйста, помоги.

Я могла бы поклясться, что из уст Виллы вырвался рык, и в следующую секунду она оказалась рядом со мной. Она преодолела расстояние всего в пару прыжков, и предательская тропинка даже не шелохнулась под ее ногой.

Ее карие глаза, казалось, заняли все веко. Она странно улыбнулась, приближая ко мне безупречное лицо. Ноздри расширились, нос дернулся, и она проговорила:

— Если я не помогу тебе сейчас, ты упадешь вниз и разобьешься.

Я вздрогнула, попыталась отступить назад, но тропинка подо мной качнулась, и пришлось снова, взвизгнув, хвататься руками за липкие лианы. Колени подогнулись, и с трудом выпрямив ноги, я затравленно уставилась на Виллу. Она, между тем, продолжала:

— А если ты умрешь, я окажусь права. Я всегда права. Ты умрешь быстро, и, если будет на то воля луны, без мучений. И нам не придется возиться с тобой. Получается, от твоей смерти хорошо будет всем.

Я замерла от ужаса, понимая, что вот сейчас она протянет руку, покрытую стальными мышцами… ей не придется даже толкать меня, достаточно просто пихнуть пальцем, и я полечу вниз.

Захотелось взмолиться — пожалуйста, не делай этого!! — но рот попросту не открылся. Я просто смотрела в холодные карие глаза и молчала. Ну что ж, сказал голос в моей голове. По крайней мере, мне не придется жить без Андре.

В глазах туземки сверкнули искры интереса. Должно быть, она ждала, что я буду рыдать, молить о пощаде, но на моих губах, к собственному изумлению и гордости, растянулась легкая усмешка.

Вилла кивнула своим мыслям.

— Но голоса большинства прозвучали за то, чтобы оставить тебе жизнь, — сказала она, и у меня возникло ощущение, что говорит она сама с собой. — И Верес не видел тебя. Я не верю, что ты получишь посвящение, но пути мудрости неисповедимы.

Я заморгала, не понимая, о чем она говорит.

— Поэтому я помогу тебе, — наконец, сказала она все тем же тоном, что и говорила о моей смерти. Ни единый мускул не дрогнул на лице.

— Держись за меня, — сказала, протягивая мне руку.

Я вцепилась в твердую кисть, ощущая какая горячая и твердая у нее ладонь.

— Ступай за мной, — сказала она. — И, если держишься за лианы, сделай милость, как у вас говорят, не хватайся за сетвок. Он здесь, чтобы отпугивать насекомых, — добавила она и клацнула зубами.

Я моргнула, и не успела пролепетать слова благодарности, как Вилла двинулась вперед, и мне пришлось устремиться за ней. Она шла по свитой из веток тропинке легкой, пружинистой походкой, и не держалась ни за что, не смотря на то, что я оттягивала ей руку. У самого края древесной площадки, на которую она ступила прошлый раз, моя нога соскочила с опоры, и я соскользнула вниз.

Грудь ударило, под подошвами заплясала бездна.

— А-а-а-а! Мама! — заорала я, забившись в воздухе.

В тот же момент что-то дернуло меня вверх, и поставило на ноги. Вилла с усилием высвободила свою руку из моих, встряхнула меня за плечи, так, что голова замоталась, а потом легонько приложила спиной обо что-то твердое и шершавое.

— Обопрись, — сказала она. — Ты зря испугалась. Я же сказала, что помогу, — проговорила она все тем же будничным тоном.

— Отдохни, и будем спускаться.

Я ошалело кивнула и осмотрелась по сторонам.

— Мама дорогая, — пискнула я. — Мы что, на дереве?!

Только сейчас я поняла, что нахожусь на каком-то невероятном дереве, с необъятным, толщиной в несколько башен, стволом, к которому меня сейчас прислонили. Ветви дерева мало, что разной величины, разной формы! Самые большие почему-то обвивают ствол по спирали, располагаясь в несколько рядов, и находясь при этом на некотором расстоянии. К вертикально расположенным ветвям прилеплены эти самые перевернутые птичьи гнезда, свитые из веток потоньше.

Тонкие же ветки приспособлены в качестве веревочных лестниц, тропинок, по которой мы сюда дошли, и мостков между ветвями и соседними деревьями-великанами.

Над нашими головами зашуршало, я подняла голову и заметила две тени, что прыжками пересекли подвесной мост. По стволу дерева напротив мелькнула тень.

Вилла меланхолично оглядела меня.

— Ну да. А где нам ещё быть? Ты что, деревьев никогда не видела?

— Деревьев?!

У меня даже голос сорвался.

— Да я выросла на окраине леса! Но те деревья, которые я видела, как один сучок этих… И не самый большой!

Вилла пожала рельефными плечами.

— Я никогда не была в проклятых землях.

Я захлопала ресницами, когда она скомандовала:

— Ну что, осмотрелась? Тогда вперед. То есть — вниз.

Мы преодолели еще с десяток подобных подвесных мостов, затем Вилла спустила меня на лиане, обвязанной вокруг пояса, не смотря на мои возражения, впрочем, от пережитого ужаса довольно слабые, на древесную площадку, там мы спускались по подобию винтовой лестницы, покачивающейся от ветра, затем снова несколько подвесных мостов, и обвязывание лианой… когда я оказалась на твердой земле, я готова была целовать ее, как Ирида Многострадальная после своих далеких странствий.

ГЛАВА 2

Но целовать землю не пришлось, потому что стоило оказаться на ней, как нас с Виллой тут же обступили… эти… кто скакал здесь так, что земля тряслась, и кричал что-то о жизни и смерти… туземцы.

Мамочка, совершенно дикие — одного взгляда достаточно, чтобы определить это! Полуголые, с плотно сжатыми челюстями и непроницаемыми лицами, они принялись разглядывать меня с гораздо большим любопытством, чем давеча Вилла.

Я же, стараясь не думать, что стою в окружении толпы диких мужчин лишь в одной сорочке на голое тело — от шерстяных чулок после спуска остались одни лохмотья — вцепилась в руку Виллы так, как не хваталась на протяжении всего спуска. К моему изумлению, Вилла слабо пожала мою руку.

Рост у них исполинский — показавшаяся мне высокой Вилла ниже самых субтильных из них на полголовы, иным же она и вовсе по плечо. Что уж говорить обо мне — я почувствовала себя котенком, случайно забредшим в львиный прайд.

Все, как один, смуглые и темноволосые. Волосы коротко стрижены, топорщатся. Тела сплошь покрыты буграми мускулов, вблизи это очевиднее. Загорелые и… и голые… Не считать же одеждой кожаные полоски вокруг узких загорелых бедер! Шеи у мужчин короткие, жилистые, руки кажутся непропорционально длинными. На телах и груди некоторых голубые и черные полосы. Многие покрыты шрамами.

Лица некоторых, как и тела, раскрашены голубой и черной краской.

Страшнее всего, хотя куда уж страшнее, их глаза. У некоторых они карие, как у Вилы, но у большинства — желтые, словно у хищных зверей! И смотрят на меня с одинаково странным выражением, раздувая ноздри…

— Очнулась, — раздался низкий, грубый голос одного из мужчин.

Выступил вперед высокий, с коротким строптивым ежиком волос, с желтыми хищными глазами. Лоб, левую щеку и грудь мужчины рассекают черные отрывистые линии.

Тяжелый взгляд скользнул по моему лицу и сполз ниже. Я непроизвольно подняла свободную руку к груди. По лицу мужчины скользнула ухмылка, а взгляд соскользнул еще ниже, задержавшись внизу живота.

Мужчина с шумом втянул в себя воздух, и я дернулась, как от удара.

— Очнулась, — раздался спокойный голос Виллы.

В толпе мужчин раздались короткие, скорее порыкивания, чем смешки.

— Дорогу, Дреко, — чуть ли не прорычала Вилла, и стоило ей сделать шаг, как стоявшие поблизости мужчины расступились.

Но тот, кого Вилла назвала Дреко, не сдвинулся с места.

Расставив ноги, он сложил на могучей груди ручищи и ухмыльнулся, показывая ровные зубы.

— Командовать, Вилла, будешь в своей ст…

Короткий грозный рык заставил его отпрянуть и удивленно моргнуть, но он все же завершил начатое:

— Семье.

Ну и нравы у них! — подумала я, ощутив, как глаз дернулся.

— Я сказала, с дороги, Дреко, — низким, с хрипотцой, голосом процедила Вилла.

— А то что?

— Сам знаешь, что.

Вилла выпустила, не без усилий мою руку.

— Стой здесь, — прорычала она, и я шумно сглотнула.

А куда я отсюда денусь?!

Сама же Вилла шагнула вперед, слегка подогнула колени и нагнула голову.

Дреко снова ухмыльнулся, сверкнув полоской зубов, и встал боком, подняв руки к груди. Я же только хлопала ресницами, жмурилась, мотала головой, пытаясь проснуться. Вилла что, серьезно, будет драться с этим исполином? Да этот монстр раздавит ее одним пальцем! Она ведь только рядом со мной мощная, а по сравнению с этим — тростинка!

Я ошалело оглянулась на остальных: что же они? Все наблюдают за мужчиной и женщиной принявших боевые стойки, с видимым удовольствием.

Он же убьет ее. А потом… Потом… Мамочки, что же будет со мной потом?! Я снова затравленно обернулась, вглядываясь в свирепые раскрашенные лица, и с трудом устояла на ногах.

Не дал потерять сознания чуть не сбивший с ног рев множества глоток.

Дреко выбросил вперед мощную руку для удара, но опоздал. Черная молния нырнула под самым кулаком и прыгнула. Она распрямилась в воздухе и подошвы тяжело обрушились на грудь Дреко, он покачнулся, а Вилла уже приземлилась на землю рядом с ним. Она снова прыгнула, и с рычанием клубок переплетенных тел покатился по земле. Каждое движение дерущихся сопровождалось яростными криками толпы исполинов.

Я зажмурилась, прижала пальцы к вискам, а когда открыла глаза, Вилла уже сидела на груди этого монстра, сдавливая шею бедрами.

Я заморгала, проверяя не сон ли это? Вот смуглое лицо Виллы склонилось к поверженному, и она что-то прошипела. Дреко что-то прорычал ей в ответ, и Вилла быстро, словно взлетев, оказалась на ногах.

— Пошли, — кивнула она мне, и пока шла первой сквозь толпу полуголых мужчин никто не просмотрел ей в глаза.

Чего нельзя сказать обо мне. На меня смотрели, пялились, таращились, и стоило мне миновать их, как я ощутила, что сорочка на хм… спине вот-вот задымится под их взглядами.

Мы обошли один исполинский ствол, второй, и я перестала вжимать голову в плечи и принялась глазеть по сторонам. Мимо нас деловито снуют люди — высокие, смуглые, в набедренных повязках. Нам больше не преграждают дорогу, но никто не отказывает себе в удовольствии посмотреть на меня.

И — мамочки! — здесь все голые. То есть мужчины в повязках, женщины — или в кожаных доспехах, как Вилла, или в коротких туниках, босые, с голыми ногами.

Несмотря на то, что самый целомудренный наряд на мне, пялятся все на меня.

Из-за огромного ствола очередного дерева вышла стройная девушка с короткими, выше плеч, всклокоченными волосами. Совсем молоденькая, наверно даже младше Микаэлы. Мамочки мои, она прямо совсем голая. Спокойной, пружинящей походкой, плавно покачивая округлыми бедрами, прошла мимо нас.

Я замела с открытым ртом, уставившись на нее. Принялась крутить головой по сторонам. Все ходят мимо с абсолютно отстраненными лицами, словно не замечая ее.

Очуметь! Или это тут у них в порядке вещей?

Девушка обернулась, и я отпрянула — подбородок ее вымазан красным.

Я ошалела захлопала глазами, не в силах отвести взгляда. Девушка слегка приподняла верхнюю губу, влажная полоска зубов тоже подернута алым.

— Это со мной, Лил, — сказала Вилла. — Новенькая пришла в себя.

Оскал на лице девушки сменился презрительной усмешкой.

— Ты объясни ей, Вилла, чтоб не пучила глаза, как лягушка.

Она клацнула зубами, я испуганно моргнула, а она коротко хохотнула, развернулась и пошла прочь.

— Лил права, — отрезала Вилла, дергая меня за руку.

Я споткнулась, но все же устояла на ногах.

— У нас не принято пялиться.

— У вас принято ходить голыми, но пялиться не принято?

— Да.

— А почему на меня тогда все смотрят?

— На тебя можно.

Мы миновали еще несколько деревьев. Люди, встречающиеся нам, приветствовали Виллу, меня же провожали взглядами, кто настороженными, кто любопытными.

Повернув за очередное дерево, Вилла выпустила мою руку.

— Ну, вот и ручей, — сказала она. — Пей.

У глубокого прозрачного ручья, прямо на пышной сочной траве, расселись несколько женщин.

Двое, с младенцами у груди, с черными, до середины спины волосами. У одной заплетены в косы, у другой распущены.

На коленях одной женщины сидит пухлый смуглый малыш с черными кудрями до плеч и пытливыми круглыми глазенками. Волосы у нее светлее — темно-каштанового цвета, с седыми прядями на висках, закручены в узел на затылке.

Такие же пряди в волосах двух других женщин, без детей — у одной волосы едва достают до плеч, у другой заплетены в толстую длинную косу.

Лица у всех женщин похожие, словно чуть вытянутые вперед, скулы острые и высокие. Брови почти у всех срослись на переносице. У тех троих, у кого в волосах полосы, на носах горбинки. Лица у них более вытянутые, а подбородки — изящнее.

Я обернулась на писк и пыхтенье, и увидела, что поодаль возятся несколько карапузов, постарше.

Колени ослабли и подкосились. Среди женщин и детей, такой мирной картины после этих страшных мужчин и женщин с окровавленными подбородками, я почувствовала себя почти в безопасности. Женщины подняли на меня глаза, оценивающе осмотрели грязную белую сорочку. Задержались взглядом на обрывках шерстяных чулок, хмыкнули.

— Привет, Вилла, — сказала еще одна женщина, выходя из кустов.

Она сильно отличается от остальных. Волосы пшеничного цвета, глаза голубые. Плечи хрупкие, руки тонкие. У полной приоткрытой груди женщины почмокивает темноволосый младенец. Над розовыми ушками крохи белые волосенки.

— Привела новенькую? — спросила подошедшая женщина и улыбнулась мне.

Вилла скупо кивнула ей.

— Ну же, — подтолкнула она меня в спину, — ты хотела пить и…

Еще вчера от подобной прямолинейности я бы залилась краской стыда, а тут просто испуганно моргнула и пробормотала что-то о том, что хотела поздороваться.

— Наздороваешься еще, — буркнула Вилла. — Когда с тобой сочтут нужным поздороваться.

— Зря ты, Вилла.

Одна из женщин зевнула ладонью.

— Она привыкнет, — лениво протянула другая, перекладывая запротестовавшего ребенка ко второй груди.

— Сомневаюсь, — сказала Вилла, и сложила руки на груди. — Ну? Чего ждешь?

— Я хотела спросить, — пролепетала я. — Не встречу ли я тут кого-то… Ну, не женщин, и не детей.

— Вот мученье! — рявкнула Вилла.

— Иди, — сказала мне женщина с младенцем у груди. — Здесь только женщины и дети.

— Помойся, — поддержала ее ещё одна. — Постирай одежду. От тебя за версту воняет потом, сциллой и сетвоком.

Вилла не стала ждать, пока я еще что-то скажу, а просто толкнула меня по направлению к кустам, и я чуть не споткнулась.

Оказавшись за пышной зеленью кустов, покрытой мелкими розовыми и белыми цветочками, я услышала смех женщин. Надо же. Здесь умеют смеяться.

Спустившись к журчащей воде, я обнаружила, что здесь ручей образует небольшую купальню. Можно даже сделать пару гребков.

Как она сказала — сциллой и сетвоком? Я принюхалась, отдернула ворот сорочки и ахнула: все тело в каких-то зеленых подтеках. Оглянулась по сторонам — из-за кустов прозвучал недовольный детский вопль и вновь женский смех.

Видно, делать нечего. Я быстро стащила сорочку, оставшись в одних коротких, до середины бедра, панталонах и рваных шерстяных чулках. Тело почти сплошь покрыто кровоподтеками, ссадинами, синяками. Причем большая часть синяков подернуты желтым, так бывает, когда ушибы давние. А еще кожа липкая, в какой-то буро-зеленой гадости. Наверно, эту гадость и имела ввиду женщина.

Стараясь не думать, ни откуда эти синяки, ни, тем более, липкость по всему телу, я стянула панталоны и чулки.

— Спокойно, Эя, — подбодрила я себя вслух. — Не надо тебе думать, что будет, если сюда зайдет один из этих дикарей, хватит с тебя потрясений, которые вряд ли на этом закончатся…

В горле стал ком, я запнулась. Потрясла головой, присела возле ручья и принялась полоскать одежду. Вода оказалась ледяной, пальцы вмиг покраснели, я прикусила губу.

Острая вода отвлекла от невеселых мыслей. Наконец, я встала, развесила одежду на кустах и порадовалась, что солнце стоит высоко в небе и светит вовсю.

Тронула воду кончиком пальца ноги и поморщилась, как же холодно. Поняв, что не в силах войти в нее, села на край земли, свесила ноги, стараясь не стучать зубами, оттолкнулась и оказалась в воде. Взвизгнула, задохнулась, и принялась отчаянно бултыхать руками и ногами, привыкая. Вода озера Ньюэйгрин по весне тоже холодная, но это никогда не останавливало нас с Андре…

Мысль об Андре прозвучала буднично, и пока не пришло осознание, что его больше нет, я нырнула с головой.

Стоило оказаться под водой, я поняла, что меня настораживало — вода почему-то оказалась с пузырьками. Мои губы приоткрылись и я сделала глоток — вода оказалась приятной на вкус, одновременно сладкой и соленой, совсем чуть-чуть, но все же вкусной.

С удивлением я обнаружила, что мое тело больше не колют тысячи игл, да, вода кажется прохладной, но это уже приятная свежесть, а не лед!

Наплескавшись вдоволь, я вылезла не берег, стараясь не елозить коленями по земле, распрямила спину, выкрутила волосы. Взгляд случайно скользнул по розовому после купания телу и я ахнула — ни одного синяка, ни одной царапины!

Как зачарованная, я повела ладонью по груди, животу, бедру.

Кусты пошевелились, и я сжалась, инстинктивно прикрывая грудь и низ живота, но вновь воцарилась тишина. Наверно, какая-то птица или мелкий зверек, подумала я и принялась одеваться.

Пока я купалась, моя одежда почти высохла, и я быстро облачилась в панталоны и сорочку. Вздохнув, упрямо натянула рваные, все в дырах, чулки.

— Долго она, — прозвучал женский голос, стоило мне приблизиться к месту, где расположились женщины.

Я вышла из кустов, и Вилла, которая сидит спиной, сказала, не оборачиваясь:

— Позвольте представить, леди, Лирей Анжу Альбето.

Я рефлекторно присела в книксене, а женщины прыснули от смеха. Плечи Виллы тоже дрогнули.

Одна черноволосая женщина уложила голого младенца на пышную зеленую подушку травы, другая устроила ребенка на своих коленях.

Разглядывая меня, женщины немного склонили головы набок, и выражение лиц такое, словно у детей, когда им диковинку показывают.

Вилла, между тем, продолжила:

— Герцогиня выразила нам самую теплую благодарность за то, что спасли ее от оборотней.

Поляна взорвалась оглушительным хохотом, я же захлопала глазами.

Почему такое веселье?

— Она правда, не понимает?

— Вот это да!

— Или прикидывается?

— Похоже, и вправду, не понимает!

— Здорово!

— Да не стой там, иди сюда!

— Мы не кусаемся!

И снова смех.

Я подошла ближе.

— Садись.

Я осмотрелась, и, не обнаружив ничего, на что можно было бы сесть, быстро уселась прямо на траву, рядом с женщиной, что без детей. Волосы у нее каштановые, до плеч, то, что мне сначала показалось сединой, пряди белого цвета.

Она сузила глаза, потянула носом, протянула руку к моим волосам, потрогала прядь, обернулась к другим женщинам.

— Такая же, — сказала она.

Они закивали.

Вилла хмыкнула.

От толпы ребятишек отделились двое карапузов, удивительно похожие между собой мальчишка и девчонка, оба кудрявые, каштановые волосы с белыми полосами шариками окружают круглые мордашки. Малыши приблизились к нам, встали по бокам моей соседки, и, выглядывая из-за ее мощных плеч, принялись разглядывать меня.

— Увидели, что я уселась рядом с их мамочкой, — сказала я, улыбаясь.

Дети обняли маму с двух сторон, не сводя с меня пристально-настороженных желтых глаз.

Я обвела женщин взглядом.

— А как вас зовут?

Они переглянулись.

— Она совсем не знает наших обычаев, — сказала черноволосая женщина Вилле.

Та махнула рукой, и другие женщины закивали.

— Они ей не пригодятся, — сухо ответила Вилла.

Близнецы успели перелезть к матери на колени, и даже наградить друг друга парой толчков и затрещин. Мать отвесила им пару шлепков и наказала идти играть, но ее не очень-то послушались, видимо, с нами интереснее.

Я решила поддержать разговор.

— Да, едва ли пригодятся. Я не думаю, что задержусь у вас надолго.

Все уставились на меня, словно я сказала что-то из ряда вон выходящее.

— То есть не то, чтобы у меня были какие-то претензии к вашему гостеприимству, вовсе нет…

Они опять захохотали, даже Вилла фыркнула.

Чтобы скрыть неловкость, я протянула руку к кудрявой макушке девочки, что оказалась смелее своего брата, и подошла поближе, принюхиваясь.

— Привет, сахарочек, — пролепетала я заискивающе, как принято у взрослых в разговорах с маленькими.

Желтые глаза «сахарочка» сверкнули алым, нос сморщился, дитя тявкнуло и лязгнуло зубами прямо перед моим носом и отскочило в сторону.

— А-а-а! Мама!! — заорала я, вскакивая и отпрыгивая в другом направлении. Как назло, под пятку попал сучок, я поджала ногу, подворачивая вторую и обрушилась на землю.

Женщины так и покатывались со смеху.

Мамаша с белыми прядями в волосах, принялась теребить и целовать ребенка.

— Не бойся, малышка, она совсем не страшная.

Я ошарашенно хлопала глазами.

Женщины перестали смеяться и продолжили разговор, как будто ничего и не произошло.

— А все-таки, Вилла, ты была неправа. Источник принял ее. Если и Велес даст ей посвящение, она войдет в стаю, как и было сказано в пророчестве.

— Вы говорите обо мне?

Вилла обернулась ко мне и нахмурила брови.

— Источник… — протянула она, глядя на меня в упор, — Да, пожалуй, но этого мало. Пусть Велес посмотрит. Что такое? Почему ты там сидишь?

Она поморщилась, щелкнула пальцами.

— Лежишь?

— Она испугалась, — мягко сказала светловолосая женщина. Ребенок на ее руках завозился и она принялась его укачивать.

— Да возвращайся уже сюда, не бойся!

— Не бойся.

Поманили меня и другие женщины.

Я насторожено уставилась на малышку, которая чуть не укусила меня.

— У нее молочные зубы, — давясь от смеха, сообщила ее мамаша.

И снова смех.

Мне это веселье начало надоедать.

Я насупилась, но все же поднялась с земли. А куда мне идти? Нужно как-то общаться с этими дикарями. И лучше с этими мамашами, чем с их мужчинами. Иначе, если разругаюсь сейчас, кто поможет мне выбраться отсюда? Но какие все-таки невоспитанные у них дети!

Я осторожно уселась на прежнее место, стараясь держаться подальше от детей. Девочка, которая чуть не укусила меня, неожиданно растянула губы в улыбке и выпучила глаза.

Я в ответ показала ей язык.

— Значит, к Велесу? — спросила светловолосая.

Вилла пожала плечами.

— Попробуем. Если дойдет.

— Почему ты сомневаешься? — спросили ее.

Вилла меланхолично буркнула:

— Подохнет с голоду.

— Накормим, — заверила мамаша, снова поочередно шлепая малышей. Тем, должно быть, стало скучно и они вернулись к играющим детям.

— С какой стати? — недовольно буркнула Вилла. — Она что, щенок? Не понимаю, с какой стати за нее охотиться?

— Щенок не щенок, — протянула одна из женщин, и остальные зафыркали.

— Ты, может, и не понимаешь, а самцы не дадут ей проголодаться, — сказала одна из черноволосых.

Вилла нахмурилась.

— К Велесу пойдут только самки.

— Извините, что вмешиваюсь в вашу беседу, — сказала я.

Все обернулись ко мне. Вилла снова сдвинула брови и презрительно скривилась.

— Я не очень понимаю, то есть, я хотела сказать, я совсем не понимаю, о чем вы говорите, но вы говорили о еде, и я…

— О чем я и говорю, — сказала Вила. — она семь суток нормально не ела. Долго не проживет.

— Сколько?!

Вилла принялась загибать пальцы

— Пять дней добирались сюда. Потом валялась в отключке. И я против, чтобы охотиться для нее, — сказала она женщинам.

— Я поняла, — сказала я, вставая и отряхиваясь. — Вы итак сделали для меня слишком много. Благодарю за гостеприимство. Мне пора.

Вилла недоверчиво посмотрела на меня, слегка скривив губы. Остальные с видимым любопытством принялись переводить взгляды с меня на нее.

Наконец, Вилла хмыкнула и даже немного приподняла брови. Наверно, это следует толковать, как удивление.

Я снова отряхнула речной песок с сорочки, и пошла прочь. Как назло, от того, что резко встала, потемнело в глазах. Два неуверенных шага — и я оперлась о ствол дерева, почти физически ощущая, как в спину буквально впиваются чужие взгляды. Останавливать меня никто не стал.

Едва обогнула гигантский ствол, облокотилась о него спиной. Живот свело, рот наполнился слюной. Солнечные лучи сюда не проникают, меня начал бить озноб.

За что они так со мной?

Как теперь выбраться отсюда?

Почему все такие злые?

— Надо же, — раздался низкий голос. — Какая встреча.

ГЛАВА 3

Я обернулась. Передо мной появился, словно из воздуха возник, огромный темноволосый мужчина.

— Значит, это правда. Ты очнулась, — сказал он, сверкнув желтыми глазами.

Я уставилась на него снизу-вверх, успев отметить, что загорелое тело выпуклое, словно раздутое от мускулов, а на чуть втянутых щеках играют желваки.

— Очнулась, — пролепетала я, отступая на шаг. От испуга даже в глазах перестало темнеть.

Мужчина шагнул ближе, я снова отступила на шаг. Еще секунда — и мы повторили движения.

Едва уловимый рывок — и я зажата между широкой мускулистой грудью и стволом, не отступишь.

— Ты совсем молоденькая, — протянул он хрипло. — и очень напугана.

Глубоко посаженные глаза желтого цвета впились мне в лицо, ноздри хищно расширились.

Я вжалась в шершавую кору и пискнула.

— Отодвиньтесь, пожалуйста. Еще чуть-чуть, и вы перекроете мне воздух. Дайте же пройти, я ухожу.

На лице мужчины проступило недоумение.

— Ты не реагируешь, — пробормотал он.

— Простите, как это не реагирую?

Он потянул носом воздух.

— Ты совсем не реагируешь!

— Да как это не реагирую, я умру от страха, если вы не прекратите так страшно дышать! И смотреть на меня. И быть здесь!

Я уперлась ладошками в твердую, как камень, грудь, и попыталась отстранить его. С таким же успехом я могла двигать с места чугунную тумбу.

— Оставь ее, Грэст, — раздалось откуда-то сбоку.

Мужчина коротко рыкнул и обернулся, я тоже повернула голову.

— Она потеряла жениха. Дай ей освоиться.

К нам приблизился мужчина с короткими каштановыми волосами, с серыми прядями в них. На бедрах — такая же короткая полоска темной кожи, как и у того, что прижал меня к дереву. На груди и животе шрамы.

Я хотела выскользнуть, но тот, кого назвали Грэст, прижал ладонь к стволу, преграждая мне путь.

Он снова шумно вдохнул и обернулся к подошедшему.

— О каком женихе ты говоришь? Она никому не принадлежала.

— Вот именно, — раздался новый голос.

С той стороны, которую отрезал мне к отступлению Грэст, к нам приблизился ещё один. Из-за близости туземца, что хоть и отступил на полшага, но остается рядом и продолжает шумно дышать, не получилось как следует рассмотреть нового. Я увидела лишь, что волосы у него темные, короткие. Он чуть ниже ростом обоих, но шире в плечах.

— Вирд прав. Оставь ее, Грэст. Ей предстоит путь к Велесу, — сказал он, подходя ближе.

Мужчины заговорили одновременно.

— Не твое дело, Рив, — прорычал Грэст.

— Еще как мое, — ничуть не стушевался подошедший. Краем глаза я заметила, как он сложил на груди мощные руки.

Тот, кто первым сказал этому Грэсту оставить меня, переспросил вновь подошедшего:

— Посвящение?

— Ага. Лил говорила с Виллой. Новенькая не простая человеческая самка.

Вирд улыбнулся мне, и улыбка его напомнила оскал.

— Только после посвящения станет чьей-то. Поэтому отойди от нее.

Грэст снова повернулся ко мне, склонив голову. Я постаралась вжаться в дерево, хотя куда уж больше.

— Ну же, — прозвучал чей-то недовольный голос.

Грэст снова втянул воздух расширенными ноздрями и коротко рыкнул.

— Велес?! — рявкнул он, отступая на шаг. Я, наконец, смогла нормально вдохнуть.

Грэст тем временем продолжил возмущаться:

— Посвящать человеческую самку? Смешнее Вилла ничего не могла придумать. Что вы уставились? Ей и так не жить. Так почему бы не провести время с пользой?

— Это решать Велесу.

— И победе!

— Она не реагирует, — пожаловался первый, кажется, Грэст.

Тот, что с короткими каштановыми волосами с полосами прошелся по мне взглядом, задержавшись на груди и на бедрах, потом, не без усилий, вернулся к лицу и неожиданно подмигнул.

— Она просто голодная.

— Хочешь есть? — прорычал Грэст.

Я покачала головой, чувствуя, что еще минута — и свалюсь в обморок.

— Так она тебе и сказала, Грэст, — сказал Рив, тоже с удовольствием меня разглядывая. — Ты напугал ее до обморока, вместо того, чтобы накормить.

— Да, ему учиться и учиться. Ухаживать за женщиной — целое искусство! — сказал Вирд, поучительно поднимая палец вверх.

— Вот и покормил бы, раз такой умный, — пробурчал Грэст. — Че сразу собачиться-то?

— Что ты сказал?! — прорычал только что самый галантный из дикарей.

Он подогнул колени, руки повисли плетями. Тело его напружинилось, готовясь к прыжку. Верхняя губа приподнялась, обнажая ровные белые зубы. Грэст ответил похожим оскалом, тоже принимая эту странную боевую стойку.

— Дайте мне пройти, пожалуйста, — пискнула я — Мне пора. Я ухожу.

Три пары глаз уставились на меня недоуменно, словно только увидели.

— Так Вилла и отпустила тебя, — сказал Грэст, складывая на груди руки.

— Она отпустила, — заверила я его, кивая.

— Не похоже на то, — сказал Вирд. Он смотрел куда-то в сторону и сделал недоуменное лицо.

Я проследила его взгляд и вздрогнула. Поодаль, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, стоит Вилла. Губы плотно поджаты, взгляд исподлобья.

Грэст как-то незаметно еще дальше отступил от меня. Вирд наоборот, подошел ближе, протянул широкую ладонь. Видя, что я испуганно вжалась в ствол, и не реагирую, осторожно взял за руку, отрывал от дерева, и, легонько сжав плечо, направил к Вилле.

— Возвращайся к самкам, новенькая. Не дразни самцов.

Я потопталась на месте. Возвращаться к Вилле не хочется, оставаться наедине с этими туземцами хочется еще меньше. И какое странное у них обращение к женщинам. Да и к мужчинам не лучше. Наверно, все же присутствие Виллы придало мне смелости, иначе как объяснить то, что я спросила у Вирда:

— Почему вы так странно называете друг друга?

Вирд не успел ответить, я оглушительно завизжала.

Прямо передо мной выскочило что-то.

Огромный, с теленка, волк!

Шерсть на затылке вздыблена, по телу белые полосы. Стоило мощным лапам приземлиться, подняв облако пыли, как на земле, прямо у моих ног, оказалось тело оленя с перегрызенным горлом.

— Ааааааа!! Мама!

Никто из присутствующих не шевельнулся. Только Вилла не спеша двинулась к нам. На лице женщины по-прежнему не дрогнул ни единый мускул, правда, она подняла одну бровь.

— Помогите. Кто-нибудь! — продолжала голосить я. — Пожалуйста! Прогоните его! Убейте! А-а-а!

В следующий миг я замолчала и даже, кажется, перестала дышать, потому что волк посмотрел на меня как-то обиженно, припал к земле, и тело его странно вытянулось, голова покрылась темными волосами, послышался тошнотворный хруст. То, что еще секунду назад было волком, встряхнулось, и с земли поднялся абсолютно голый, не считая слоя пыли на нем, Дреко. Тот самый, который бился с Виллой.

Он улыбнулся мне окровавленным ртом, пара красных капель стекла по подбородку.

Выпучив глаза, я закрыла рот руками и заорала, срывая голос.

В желтых глазах Дреко мелькнуло недоумение, поморщившись, он приложил руки к ушам.

— Неблагодарная, — сказал он, когда я перевела дыхание. — То она хочет есть, то она не хочет есть, поди вас, самок, пойми… Я, между прочим, этого оленя час загонял для нее, на сытый желудок, между прочим. Как будто мне заняться нечем, а она сразу — прогоните его, убейте. Знал бы…

— Вот ты какой! — обиженно сказал ему Грэст. — Первым подсуетился.

— Опередил нас, — сказал Вирд. — Самый умный и самых хитрый, да?

— Между прочим, мог бы и позвать на охоту для новенькой? — пробурчал Рив. — Хотя бы из вежливости.

Вилла пересекла расстояние в пару прыжков.

— Загнал и молодец, — рыкнула она. — Теперь все свободы. Вы знаете закон. До посвящения самка неприкосновенна.

Она нагнулась, легко подхватила тело лани с болтающейся головой и закинула на плечо.

— Ну же, — позвала она меня. — Хотела есть — будешь есть. Пошли обратно, на материнскую территорию.

Я проследила взглядом струйку крови из разорванного горла животного, что стекает в пышное декольте Виллы, слабо застонала и сползла по дереву.

Последнее, что я услышала, было сдавленное ругательство Виллы.

Я бегу по ночному лесу, и на пятки мне наступает тьма. Я падаю, поднимаюсь, снова бегу и снова падаю, обдирая колени, сдирая кожу с ладоней. Я не разбираю дороги, натыкаюсь на стволы деревьев, бегу через кусты и поросль длинной травы, она больно хлещет по голым ногам.

Вот из-под ног вылетела напуганная ночная птица и шумно ухая, полетела впереди.

Сияние бледного диска луны окрашивает стволы в бледно-серый, серебрит длинные иголки на разлапистых ветках.

Где-то поодаль звучит вой, мои колени снова подкашиваются, и я опять падаю, но на этот раз подпрыгивая на кочках и камнях, скатываюсь в овраг.

Снова раздается волчья песня, на этот раз она совсем рядом.

Я поднимаю лицо к полной луне и она приобретает очертания вытянутой пасти.

— Я иду за тобой, Эя, — говорит луна, и ночной лес вторит ей тысячей голосов.

— Зверь идет за тобой, — шепчут деревья, колыхаясь от дыхания ветра.

— Зверь идет, — вторят ночные птицы.

— Зверь близко, — стрекочут сверчки.

— Зверь. Зверь. Зверь, — поют летучие мыши.

— А-а-а! — заорала я и очнулась от собственного крика.

— Ну что опять? — устало процедила Вилла, поджимая губы.

Я поняла, что лежу у ручья, я слышу его журчание. Поодаль возится ребятня, рядом раздаются приглушенные голоса женщин.

Я вскочила, не до конца придя в себя, вцепилась в руку Виллы и принялась трясти ее, причитая.

— Зверь. Зверь! Зверь, понимаете? Он здесь. Он идет за мной. Он… Он только что был здесь. Я умру! Нет, мы все умрем!

— Зверь? — нахмурив брови, пробормотала Вила. — Он давно мертв.

Я помотала головой, прогоняя остатки сна.

Ноздрей коснулся запах жареного мяса.

Я обернулась — несколько женщин суетятся у костра: кто-то переворачивают куски на деревянной решетке, кто-то машет еловой лапой над костром, та, что со светлыми волосами сидит рядом и раскладывает на толстых зеленых листах какие-то оранжевые коренья.

Тут же перед глазами возникла убитая лань, которую волк кидает к моим ногам… Вилла, с легкостью зашвыривающая лань на плечо… Кровь животного стекает ей на грудь.

Я отпрыгнула назад, и завизжала так, как не кричала, наверно, никогда.

В следующий миг оказалась на лопатках, прижатая к земле. Надо мной нависла Вилла, твердая ладонь закрыла мой рот.

— Тише, — сказала она. — Щенков напугаешь.

Я продолжила орать, но беззвучно, вращая глазами, и когда Вилла слегка ослабила хватку, вгрызлась зубами ей в палец.

— Ай! — воскликнула она, и раздраженно затрясла рукой. — Совсем дикая, да?

Вилла положила укушенный палец в полуоткрытые губы.

Одна из женщин, что возились у костра, обернулась.

— Не верю своим глазам, Вила. Тебя покусала новенькая!

— А говоришь, она не сможет охотиться!

— Она начала сразу с самой крупной дичи!

Женщины засмеялись, и даже Вилла почему-то фыркнула.

— Ну, покусала, это сильно сказано, — проворчала она, продолжая удерживать меня у земли одной рукой.

— Успокоилась? — спросила она, наклоняя ко мне лицо.

Я отчаянно замотала головой.

Вилла вздохнула.

— Пошли есть?

Я снова помотала головой, а Вилла снова вздохнула.

— Ты мне надоела, — искренне сказала она. — Что не так?

— Вы… — выдохнула я и задохнулась.

Брови Вилы поползли вверх.

— Вы… — снова сказала я и подавилась, закашлялась.

Вилла рывком подняла меня, и хлопнула по спине.

— Вы…

Вилла решила помочь мне.

— Выдра?

Я помотала головой.

Вилла пожевала губами.

— Выхухоль?

— Вы! — вскрикнула я. — Вы — оборотни!!

Вилла пожала могучими плечами.

— Ну а кто мы…

— Вы есть идете? — крикнула блондинка.

— Да, идем! — ответила Вилла и опять обернулась ко мне. — Ты уж определись, кого ты больше боишься, зверя или оборотней.

Вопрос поставил меня в тупик. Я даже колотиться на секунду перестала.

— А разве это не одно и то же?

Вилла встала, протянула руку, рывком поставила меня на ноги и подтолкнула к костру.

— Вообще-то одно, — сказала она. — Только того, кого и люди, и свободные звали зверем, давно нет в живых. Сначала погиб его волк, а потом он ушел из Стаи. Его уже много лет никто не видел.

Я помотала головой. Ни слова не поняла из того, что сказала Вилла, но все же спросила:

— Как это?

Вилла пожала плечами.

— Там темная история. Предшествовавшая смутному времени Заповедных земель. То, что ты видишь сейчас, и ещё увидишь, если не умрешь, останки некогда единой Стаи Семи Лесов. После смерти Зверя, Альфы Стаи, Стая распалась на семь стай, ранее бывших кланами.

— Кланами?

— Семьями. Но это у нас так называется, люди говорят — род. Как в поселениях, мне рассказывали — людей много, все меж собой родственники, часто дальние, часто намешенные с приезжими, но родственники.

Мы подошли к женщинам, что расселись вокруг костра. Трое баюкают младенцев, двое — возятся с жареным мясом.

Я ощутила, как живот подвело от голода, а рот наполнился слюной.

— Идите сюда, — поманила нас мать близняшек.

— Спасибо, Дэз, — сказала Вилла, кивая.

Мы уселись у костра. Меня продолжает бить крупная дрожь.

Нам подвинули плотные листки с жареным мясом, нарезанным толстыми полосками. Над кусками поднимается пар, сок стекает по бороздкам листьев прямо на землю. Рядом возятся с одним куском на двоих те самые близнецы.

— Тише, вы. Всю еду в пыли извозили, — пожурила их мать.

— Возьми, — сказала мне светловолосая женщина и подвинула на отдельном листе горку каких-то вытянутых плодов белого цвета. — Мясо пока горячее, обожжешься.

Я взяла странной формы плод в руку, и мне подвинули ещё один лист, на нем разложены мытые коренья.

— Вы едите мясо жаренным?

— А каким нам его есть? — удивилась Дэз.

— Ну, вы же, — несмело выговорила я и запнулась. — Оборотни, — все же добавила страшное слово.

Дэз фыркнула и отвернулась.

За нее ответила Вилла.

— Сырое подходит только волкам. Тогда у него и вкус другой. Ешь давай, меньше слов.

Она подула на свой кусок и вгрызлась в него.

Я откусила кусок длинного оранжевого корня, оказавшегося на вкус чем-то средним между редисом и морковкой, отложила, попробовала белый плод. На вкус кисло-сладкий, очень сочный, вон, и детишки, что сидят поодаль, его уминают с не меньшим удовольствием, чем мясо, и густой белый сок стекает по губам и подбородкам.

Подняла свой кусок мяса, прямо с листом, подула и откусила.

Мясо оказалось хорошо прожаренным и даже соленым. Нежное и сочное, пропахшее дымом, и посыпанное мелкими зелеными листочками, дающими остроту, мне показалось, я в жизни не ела ничего вкуснее.

Женщины вгрызались в сочные куски и видимым удовольствием, блаженно щурясь и облизывая пальцы.

— Спасибо Дреко, — промычала одна из женщин.

— Ага, — вторила ей другая. — Расстарался.

— Для новенькой, — сыто сказала Вилла и облизала пальцы.

— Ой ли? — воскликнула Дэз и прыснула.

— Так уж и для новенькой, — проговорила блондинка и подмигнула мне.

Наткнувшись на недоумение, написанное на моем лице, она понимающе улыбнулась и пояснила.

— Дреко, тот, что загнал эту лань, помнишь? Он бился за Виллу на брачном поединке, и проиграл.

— Вилле? — спросила я, недоумевая.

Все засмеялись, и даже Вилла фыркнула.

— Не-а, — протянула блондинка и снова озорно улыбнулась. — Он бился с Тураном, правой лапой.

— Я говорила, что Стая Семи Лесов разбилась на бывшие кланы. — сказала Вила.

А блондинка продолжила:

— Дреко, сын Майгона, вожака Тилатинов, бился за право назвать Виллу своей самкой. Он одержал победу над Элсмирцами, Полярными, Серыми, и Красными, но Туран одолел его.

Я ошалело помотала головой.

— Значит, он назвал Виллу своей самкой?

В следующий миг я оказалась на земле. Из глаз посыпались звезды. В голове зазвенело от смачной оплеухи.

— Я не самка, — процедила Вилла. — Я — левая лапа. И была единственной правящей лапой, пока у моей стаи не было вожака.

Она рывком поднялась.

— Не спускать с нее глаз, — сказала она. — Ты — Изабелла, и ты — Дэз.

И исчезла под сенью деревьев.

Я поднялась, одной рукой опираясь о землю, а другой держась за ухо. В глазах противно защипало. От обиды.

— Изабелла — это я, — сочувственно улыбаясь, сказала блондинка. — У нас принято, чтобы старшие называли свои имена сами. Если захотят. Я рада твоему появлению, Лирей.

— Не злись на Виллу, — сказала темноволосая Дэз.

— Она вожак Лирых. Нашей стаи.

В глазах защипало сильнее, и я заморгала.

— Она ненавидит меня. За что?

Дэз отвлеклась на близняшек, уговаривая их взять разные куски мяса, но дети упорно желали грызть один. Мне ответила Изабелла:

— По-твоему, так выглядит ненависть? А кто сидел у твоей постели и смазывал раны сетвоком, поил соком дикой сельвы? С момента, как ты прибыла с Вересковой пустоши, Вилла не отходила от тебя ни на шаг.

Вилла? От меня? Не на шаг? Звучит, вообще-то не слишком воодушевляюще.

— Она сказала, что хотела меня убить, — буркнула я.

Дэз, наконец, удалось сунуть каждому из детей по отдельному куску. Она обернулась к нам и пожала плечами.

— Я тоже голосовала за твою смерть. Ты слаба. Но Совет решил иначе. Ты пойдешь к Велесу.

Я захлопала ресницами, и возмущенно заявила:

— Я не хочу ни к какому Велесу. Я хочу домой!

Дэз с Изабеллой переглянулись. У Дэз вид сердитый, у Изабеллы скорее сочувственный.

— Да что ты заладила, домой, домой. Куда тебе домой? Подумай-ка хорошо! — сказала Изабелла.

— Дело твое, — сказала Дэз. — Но Изабелла права. Там тебе точно не жить.

Я опешила.

— Почему?

— Тебя убьет ваша же Церковь. Или думаешь, после того, как ты пробыла столько с теми, кого они называют оборотнями, тебя помилуют?

Я заморгала и кивнула.

Изабелла сочувственно улыбнулась, а Дэз продолжила:

— Ты знаешь, скольких ваших женщин сожгли на кострах, только по подозрению, что они были с оборотнями?

Я вспомнила, как священные писания предостерегают женщин от контакта с оборотнями, и как святая Иулия освободила пятьдесят блудных сестер, и как все они проходили ритуал очищения огнем, чтобы выжечь само присутствия духа дьявола…

Старая Пепа рассказывала, что раньше женщины, подвергшиеся насилию оборотнями, сжигались.

— Подозрению? — переспросила я. — То есть, эти женщины… они… Они не были? Ну, с вашими мужчинами?

— В отличие от вас, мы никогда не бросаем своих щенков, — гордо сказала Дэз. — Если человеческая женщина понесет от свободного, закон никогда не отпустит ее на верную погибель.

— Человек может… забеременеть от зверя?

Дэз и Изабелла переглянулись и фыркнули.

Изабелла подмигнула мне.

— Ну я-то смогла. Делов-то!

Обе женщины рассмеялись, а я заморгала.

— Ты человек?!

— Тише!

Блондинка замахала не меня руками.

— Ребенка разбудишь.

Только сейчас я увидела, что в неком подобии свитого из пышной шапки травы гнезда рядом с Изабеллой спит тот самый младенец, что я видела днем. Кроха закряхтел, принялся махать ручками и ножками над макушками травы. Несмотря на то, что на землю опустилась ночь, остался абсолютно голым, даже не накрыли его ничем. Изабелла склонилась к ребенку, что-то ласково зашептала, успокаивая. Через минуту снова воцарилась тишина, лишь стрекочут сверчки, изредка ухнет ночная птица, да вполголоса переговариваются женщины, что укладывают малышей спать.

Изабелла обернулась ко мне.

— Конечно, человек. А кто же еще? Сначала было трудно, а потом привыкла.

— Ты замужем за одним из них?

— Муж погиб, но я осталась в Стае.

Я осмотрелась, словно видела это место впервые. Опустившаяся на землю ночь посеребрила необъятные стволы гигантских деревьев, выглядят они совсем не тревожно, как в моем сне, скорее сказочно. Это, наверно, от того, что тут и там вспыхивают и гаснут искры светлячков — белые, голубые, золотые. То и дело над нашими головами пролетают, едва не задевая крыльями, ночные мотыльки — не такие яркие, как я привыкла. Наши не настоящие, накачанные магическим зарядом, света от них намного больше. Но эти хоть и не такие светящиеся, зато их здесь так много!

В кустах изредка прошелестит мелкий зверек, или ночная птица, сытые, перепачканные соком плодов и мяса дети засыпают прямо на земле, подперев кулачком пухлые щеки. Кроме нашего костра, горит ещё три или четыре, и у каждого сидят женщины, доносятся разговоры вполголоса, слышится тихий, приглушенный смех.

Такого места не было ни в одной сказке старой Пепы.

— Вы живете здесь? — спросила я Изабеллу.

— Это материнская территория. Сюда нельзя посторонним. Она охраняется всеми — и самцами, и самками.

Я покосилась на Дэз.

— Можно мне остаться здесь на ночь?

Изабелла покачала головой, и хотела было ответить, как ее опередила Дэз:

— Ночевать ты будешь у Виллы. Так безопаснее. Вряд ли самки рады интересу к тебе самцов. Как бы не загрызли до Велеса.

Не успела я осмыслить услышанное, как вернулась Вилла. Она словно возникла из сумрака, так неслышно подошла.

— Пойдем, — сказала она мне. — Станет совсем темно и ты не заберешься на дерево.

— Я итак не заберусь.

Она хмыкнула.

— Пошли.

Что мне оставалось делать? Я поднялась и поспешила следом за ней.

Долгий путь в «перевернутое гнездо» помог преодолеть ожидающий у дерева Дреко. Меня просто зашвырнули на плечо, и Дреко поскакал вслед за Вилой.

Когда я оказалась в знакомой «комнате», Дреко исчез, словно растаял в звенящем тысячей звуков ночном воздухе, а Вилла швырнула на кровать сверток.

— Твои вещи.

Развернулась, и вышла, не оглядываясь.

Я дрожащими пальцами потянула за обрывки ткани, связанные в узел. На глаза навернулись слезы. Мила, Мила…

Из плоской коробочки выскочили два магических мотылька и уселись на ветки потолка среди сородичей. Те возмущенно затрепетали крыльями, теряясь на фоне более ярких собратьев.

* * *

Сумка с двумя сорочками и бельем… белый накрахмаленный хлопок захрустел под пальцами, а струящийся шелк словно стек сквозь пальцы, оседая на моих коленях, соскользнул с них и белым облачком устроился на ложе из сухой травы и веток.

Я приблизила к лицу одну из длинных, выше локтя, перчаток — по темно-зеленому атласу, что нашит на плотную кожу, движется к заветному райскому яблоку синяя птица с раскрытым клювом. Коричневые бриджи, отделанные замшей сзади и по внутренней стороне ноги словно только что извлечены из моей гардеробной, две рубахи с длинными рукавами, нежно-голубая и светло-зеленая, две пары шерстяных чулок на завязках…

Из алого бархатного мешочка посыпались на кровать щетки для волос, шпильки с цветочными головками и заколки.

А вот и мешочек с духами. Несмотря на плотно закрытые колбы аромат розы и лаванды ударил в ном, стоило лишь потянуть завязки шнурка. Я улыбнулась. Открыла колбу с розоватым содержимым, вдохнула сладкий, пьянящий аромат, капнула на палец и нанесла масло за ушами, во впадинку шеи, на запястья. Губы растянула улыбка.

Мила, моя дорогая Мила, ты и здесь продолжаешь заботиться обо мне, и лучше тебя это никто не сделает!

Из следующего свертка запахло мятой и анисом. Ноздри щекотнул манящий горьковатый аромат — здесь даже мешочек с кофе, невероятно! И за леденцы спасибо. Кажется, Мила говорила про мешочек со сбором трав для заваривания… Наверно, это он.

В следующую секунду по пальцам прошла лихорадочная дрожь, содержимое батистового мешочка выскользнуло из рук.

На кровать упало два медальона. Платиновый, с узором в виде цветка эдельвейса, выложенного бриллиантами, и скромный, серебряный, с гордым чеканным профилем святой Иулии.

Должно быть, они… Они увидели, открыли медальон и увидели меня, и вот…

Я неловко отклонилась назад, попыталась отползти от сверкающего бриллиантами узора фамильного герба де Шеврез. Что-то защекотало шею, и я вскинула вверх руку, провела пальцами по шее, щеке…

Оказывается, слезы. До этого они текли беззвучно, а тут я завыла в голос, зажимая рот ладонью.

Выбросила свободную руку вперед, схватила спутанные цепочки, прижала медальоны к груди, и принялась раскачиваться.

Сколько я так сидела, раскачивалась и глушила ладонью рыдания, неизвестно.

Когда подняла голову, увидела, что не одна. В проеме замерла Вилла, скрестив на груди руки.

— Что тебе нужно? — пробормотала я, вытирая слезы.

Щеку царапнуло серебро. Или платина.

— Ничего, — ответила она. — Просто я смотрю на тебя и не могу понять. Из-за чего ты плачешь? Ты ведь не плакала, когда думала, что я столкну тебя с дерева. Не плакала, когда тебя окружили мужчины. Не плакала, когда поняла, что одна среди оборотней. Наоборот, даже кусалась, — добавила она, как мне показалось, одобрительно.

Я промолчала, не сводя с нее глаз.

Вилла усмехнулась.

— Не хочешь — не отвечай, — сказала она. — Но все же советую тебе отложить слезы на потом. Источник помог, но ты слаба. Нужно выспаться. Завтра отправляемся к Велесу.

— Что это?

— Не что, а кто. Он даст Посвящение, если посчитает тебя достойной.

— Зачем мне его посвящение?

Литые плечи Виллы поднялись и опустились.

— Если не получишь посвящение — умрешь, — ответила она.

— А если получу?

Вилла посмотрела на меня каким-то новым взглядом, точно впервые видит.

— Тогда останешься жить, — ответила она. — Есть раньше тебя не растерзают наши женщины.

ГЛАВА 4

Когда Вилла появилась утром, я стояла, скрестив на груди руки, и смотрела прямо в проем, из которого должна выйти моя… я даже не знаю, как назвать-то ее… тюремщица?

Вилла явно ожидая увидеть меня спящей, и застав полностью одетой, с заплетенными волосами, хмыкнула.

Вчера я не спала, ворочалась, думала, как быть дальше, и пришла к выводу, что мне в любом случае не жить, так зачем оттягивать то, что неминуемо?

Андре нет…

Виталина? Микаэла? Для них я умерла, когда покинула замок Ньюэйгрин. Они, конечно, всплакнут, и закажут поминальную службу, и сами будут ходить в часовню положенные сорок дней. И, насчет Виталины не уверена, а вот Микаэла точно будет молиться за мою душу, стоя перед каменным алтарем со всеми двенадцатью святыми девами, на коленях. Вот старая Пепа и Савьер точно будут рыдать…

Здешние… женщины… если их можно так назвать, даже не заметят моего отсутствия. Им всем будет все равно. Они дикие, еще более дикие, чем туземцы, и равнодушные. Даже своим детям они позволяют спать на сырой земле. Кажется, Изабелла другая, но видимо, жизнь среди волков и ее сделала черствой и равнодушной. Вилла вовсе не скрывала, что хочет моей смерти.

Итак, полночи я думала, еще полночи проплакала, а оставшееся время посвятила рукоделию.

И вот, Вилла появилась, а я стою полностью одетая — в кожаных бриджах для верховой езды, в зеленой рубашке. Я подпоясала ее широким кожаным поясом — перчатками пришлось пожертвовать, дай бог Миле здоровья за то, что не забыла про дорожный набор с нитками и маленькими ножницами. Все пальцы себе исколола, пока шила, но кожаный пояс шириной в локоть, расшитый райскими птицами, вышел на загляденье.

Волосы я заплела в косу и уложила в низкий узел на шее.

Вот что жалко — так это чулки, они вмиг превратятся в лохмотья, их я надела исключительно из упрямства.

Хмыкнув, Вилла бросила к моим ногам высокие кожаные ботинки.

— Обувайся. По дороге источника нет. Сотрешь ноги.

Заметив, что я долго вожусь со странной, в четыре ряда шнуровкой на ботинках, Вилла опустилась на корточки и принялась помогать мне. Глядя, как ее ловкие пальцы скользят по тонким кожаным ремешкам, я разглядела ее наряд. Те же кожаные доспехи, только у пояса два ножа в кожаных ножнах, из-за плеча выглядывает деревянная рукоять, на поясе висит скрученный в кольцо кнут с короткой рукояткой, с выемками для пальцев, и длинным плетеным кнутовищем.

Темные волосы разбиты на проборы и заплетены в тугие косы по поверхности головы, сзади собраны в узел.

Сегодня миновать подвесной мост я смогла самостоятельно. По крайней мере, первый. К следующему я спустилась по веревочной лестнице, Вилла скользнула раньше по лиане и оказалась на нижней площадке раньше меня.

Когда я оказалась рядом, она буркнула себе под нос:

— Кто знает… Может, и не ошибся.

В тот же миг ветки под моими подошвами расступились, и я провалилась по грудь, ухватившись мертвой хваткой в предательскую дорожку.

Вилла меланхолично продолжила:

— А может и ошибся…

Она развернулась и ловко пошла вниз, к очередной площадке у гигантского ствола.

Я беспомощно барахталась ещё с полминуты, потом каким-то чудом выползла и доползла до площадки, на которой меня поджидала Вилла, на животе.

Она недовольно заметила:

— Мороки с тобой в пути будет…

Я уняла дрожь в коленях, и заявила ей:

— Так чего ждешь?! Убей меня сейчас, и возиться не придется!

Вилла посмотрела на меня, подняв брови, точно с ней внезапно заговорил ночной мотылек, и пожала плечами:

— Это не мне решать.

В следующий миг меня схватили за руку, рванули на себя, и я почему-то оказалась на плечах Виллы, как лань вчера. Вниз мы спустились по лиане, Вилла придерживала одной рукой меня, второй же управлялась очень ловко.

Меня сбросили с плеч, и похоже, даже удивились, когда я устояла на ногах.

— Жди, — сказала мне Вилла, и скрылась за стволом.

Я огляделась по сторонам, переводя дыхание. Предрассветно сумрачно, зябко, мимо бодро проскакала стайка подростков, по мне едва ли пробежали взглядом. Лица парнишек сосредоточенные, губы плотно сжаты, брови чуть нахмурены. По-подростковому нескладные, но видно, как под кожей перекатываются литые мускулы.

Вон, мимо прошла женщина, сзади в тунику ей вцепился кудрявый черноволосый малыш, за ним, держа его прямо за прядь волос, поспевает ещё один, такой же, и за этим еще один. Третий вертит головой по сторонам и сосет палец. Засмотрелся на меня, споткнулся, остановился и принялся разглядывать снизу-вверх. Кажется, я видела их вчера, у ручья.

Мамаша вернулась, и легким шлепком направила зеваку вперед, на меня даже не взглянула.

Я засмотрелась вслед процессии, когда меня что-то сбило с ног и придавило к земле. Острая боль в затылке, тяжесть на груди, рука на горле — к моему лицу приблизилось лицо девушки, даже подростка.

— Никогда тебе не видать посвящения, поняла, и Рива не видать, пришлая. Ясно тебе?

Я попыталась спихнуть с себя девчонку, но та только сильней сжала пальцы, и я захрипела.

Чудом высвободив руку, ударила ее кулаком прямо в глаз. Голова чуть отшатнулась, она задрала подбородок, но руку с горла не убрала.

В глазах моих потемнело, я услышала яростный рык.

Хватка на горле ослабла, перекошенное яростью лицо повернулось боком.

— Оставь ее, Найда, — прозвучал низкий женский голос.

Девчонка обнажила верхние зубы и зарычала по-звериному.

— Я сказала, — раздалось снова.

Девчонка взглянула на меня с ненавистью. Левый глаз ее покраснел, вокруг начал наливаться синяк. Она вскочила с меня, клацнув напоследок зубами, и устремилась по дороге, что ведет к ручью.

Я повернула голову и увидела женщину, стоящую поодаль. Не смотря на потертые кожаные доспехи и приглаженные волосы, я узнала ее: это она вчера расхаживала голой, и никто не смел поднять на нее взгляда. У пояса два ножа по бокам, как у Виллы, спереди прикреплен кнут. Короткие светлые волосы зачесаны назад.

— Спасибо, Лил, — сказала ей, вспомнив, как назвала ее Вилла.

— Вставай, — ответила она. — Вилла права. Тебя нельзя оставлять одну ни на секунду.

— Вилла всегда права, — сварливо заметила я, поднимаясь.

Это рассмешило Лил.

— Готовы?

К нам приблизилась Вилла с еще одной женщиной.

Черноволосая, с желтыми, как и у Лил, глазами. Высокая и широкоплечая, как Вилла, кожа чуть светлее. Лил на их фоне выглядит даже хрупкой. Удивительно, как эта сумасшедшая Найдя ее послушалась, да еще беспрекословно.

— Фосса, — сказала мне женщина, разглядывая мой костюм. Сама она одета в серую короткую тунику, поверх — кожаная жилетка на шнуровке, еле сдерживает пышную грудь. У пояса кнут, два ножа, за плечами две рукоятки. Вокруг глаз женщины еле заметная сеточка морщинок — но я и без них поняла, что Фосса старше обеих. Просто взгляд у нее более взрослый и тяжелый, что ли. Выражение узкого безупречного лица бесстрастно.

— Лирей, — ответила я, и она кивнула.

— Почему ты вся в пыли? — спросила Вилла.

— Она упала, — ответила за меня Лил.

— Кто бы удивился, — передернула плечами Вилла. — Пошли. Позавтракаем у озера.

Они двинулись вперед, и я поспешила следом.

Не смотря на ранний час, земли оборотней, или, как я уже узнала, Заповедные земли живут своей обычной жизнью. Кто-то спешит по своим делам, кто-то складывает из круглых серых булыжников каменные очаги, сверху, по ветвям, лианам, подвесным мостам туда-сюда снуют оборотни. Я обратила внимание, что в основном вижу женщин, когда мимо пронесся отряд из мужчин. По три человека в шеренге, гусеница длинная, сколько всего — сосчитать не удалось — так быстро и практически беззвучно проскользили они мимо нас.

Покрытые буграми мышц, загорелые тела, бесстрастные лица, массивные подбородки, глубоко посаженные глаза. Никто не посмотрел в нашу сторону. Может, это не принято на боевых учениях, как вчера пояснила Вилла, а может еще почему. Огромные, вид дикий и какой-то свирепый. Я нервно сглотнула, и почти порадовалась тому, что мы идем к какому-то там Велесу. Он по крайней мере, один.

Вот вереница мужчин растворилась в чаще, и мы снова оказались в царстве женщин.

Они для меня разделились на две категории — те, кто едва мазнув по мне взглядом, больше не смотрит, и те, кто провожает с откровенной ненавистью в глазах. Спросить бы у кого, за что они меня так ненавидят, но у кого? У Виллы, которая в лучшем случае презрительно фыркнет и сообщит, что сама готова убить меня? Или у попутчиц? Лица у обеих холодные, бесстрастные, шагают быстро, я еле поспеваю, но усиленно делаю вид, что привыкла каждый день прогуливаться почти бегом.

Лил, хоть и только что спасла меня, вовсе не смотрит в мою сторону, идет, чуть не бежит, не оглядываясь. Фосса же время от времени скользит очень тяжелым взглядом, даже дрожь пробирает.

Мы миновали несколько похожих одна на другую полян с каменными очагами, напоминающими колодцы.

А потом я увидела самую настоящую школу. Школу для оборотней.

На широкой поляне собрались дети разных возрастов, по группам человек в десять — двадцать. Они прыгают, бегают, кувыркаются, борются, катаясь по земле и рыча, бьются на длинных деревянных палках, висят на лианах, раскачиваясь, перепрыгивают с одной на другую.

Мы прошли по правому краю поляны, сверху, с широкой плетеной площадки, раздался монотонный голос:

— И запомните: символ победы, символ бесстрашия, символ чистоты, символ самостоятельности…

— Символ победы, символ бесстрашия, символ чистоты, символ самостоятельности… — повторил хор детских голосов.

Несколько молоденьких девчонок в коротких туниках пронеслись мимо, у каждой в руке зеленая ветка. Рядом с девчонками бежит невысокая женщина, и отдает странные команды.

— Нэйд. Носки!

— Куна! Шея!

— Дола! Ты-то чего?

Вскоре Вилле пришлось спросить, взять ли меня за руку, как щенка, или может, мне удобнее будет держать ее за край юбки, чтобы идти быстрее.

Я хотела пробурчать в ответ извинение, но вместо этого почему-то само собой сказалось:

— Я не виновата, что вижу земли оборотней впервые.

— И скорее всего, в последний раз, — фыркнула Вилла.

— Вот и хочу насмотреться, — огрызнулась я, и Лил обернулась, окинув меня оценивающим взглядом.

По лесу гигантских деревьев мы шли примерно с час, прежде чем пересекли пузырящийся ручей. Здесь Вилла разрешила умыться и напиться, но отдохнуть не дала.

— Скоро стоянка, там отдохнет, — сказала она.

Видимо, это значит, что отдых здесь нужен только мне, подумала я, но взглянув на перекатывающиеся мышцы на плечах идущих впереди быстрым шагом женщин, на их сильные ноги, решила промолчать. Мои-то ноги начали гудеть, а в боку предательски закололо. Чтобы показать этим высокомерным самкам, как они сами себя называют, что я нисколько не устала, я принялась насвистывать под нос, но Вилла обернулась и окинула меня таким взглядом, что я замолчала, демонстративно пожав плечами. Вилла едва уловимо вздохнула.

Гигантские деревья, больше похожие на странные башни, стали встречаться реже, и даже мне было видно, что новые все чаще нежилые — ни подвесных мостов, ни лестниц из лиан, ни перевернутых «гнезд».

Зато растительности стало больше — огромные, с дом, папоротники, пышные, в мелких листочках и иголках, кусты, пышные цветы, сочная зеленая трава, особенно на прогалинах, куда достает солнце.

— А сколько вас? — спросила я женщин. — В этой вашей стае? Ну, большое поселение?

Вилла раздраженно махнула на меня рукой.

— Помолчи.

Я сделала ещё два шага и натолкнулась на Фоссу, которая резко замерла, прислушиваясь.

— Что… — начала было я, но мне на рот легла ладонь.

— Тишшше!

— Фосса, ни на шаг от нее, — успела скомандовать Вилла, в то время, как с разных сторон раздался свист, словно стая мальчишек болеет на турнире, но оказалось, это свист проносящихся мимо нас на лианах людей. Пока я мотала головой туда-сюда, пытаясь понять, что происходит, нас окружило несколько мужчин.

Смуглые с красноватым оттенком тела, каштановые волосы до плеч, широкие скулы, миндалевидные, глубоко посаженные глаза. Напали они сразу, просто прыгнули со всех сторон. Я, оказавшись зажатой между скопищем глухих ударов, рассекающих воздух кулаков, свистом кнутов, сначала только жмурилась от страха и вздрагивала. Мне казалось — вот-вот, и чьи-то руки доберутся до меня.

Все произошло за несколько секунд — я не успела оглянуться, как трое мужчин осели на землю, Вилла дернула на себя, и упал еще один, я заметила, как его тело обвивает черный кнут.

Фосса сидит на груди еще одного мужчины, сдавливая его шею бедрами, как вчера Вилла. Только у горла мужчины она держит нож.

— Не тронь его, Фосса, — сказала Вилла, и рванула на себя кнут, от чего спеленатый секунду назад, как младенец, мужчина перевернулся в воздухе.

Он приземлился на ноги и скрылся в зарослях, вслед за товарищами, что опередили его.

Фосса недовольно рыкнула, и приблизила лицо к поверженному.

— Позор-р, — прорычала она, и мужчина отшатнулся, как от удара.

Не успела Фосса подняться, как он тоже отскочил в сторону и скрылся в зарослях с другой стороны.

— Пошли, — дергая меня за руку, сказала Вилла, и женщины двинулись вперед, точно и не сбавляли шага.

Вилла и Лил на ходу смотали кнуты, а Фосса убрала нож за пояс.

— Кто это? — пролепетала я.

Мне не ответили.

Прошло, наверно, минут десять, прежде, чем Фосса недовольно сказала, глядя по-прежнему перед собой:

— Ничего, что они рыскают совсем рядом?

— Красные не черные. Они просто услышали о боях, — процедила Вилла.

Помолчала, и добавила:

— Еще не известно. А они уже полезли, как бурундуки на орехи.

— Весть о посвящении достигла самых дальних земель. Жди, что и остальные подтянутся, — невозмутимо сказала Лил.

Деревья закончились, их полностью сменили кустарники, которые, впрочем, ничем не уступают ни в росте, ни в толщине веток стволам деревьев там, где я выросла.

— Ты хромаешь? — спросила Вилла, оборачиваясь ко мне.

— Ноги не держат, — ответила я, и добавила, — испугалась.

Вопреки ожиданиям, в ответ не прозвучало ни одной насмешки или упрека, Вилла сухо кивнула.

— Мы уже у цели.

Мы вышли на прогалину, покрытую высокой сочной травой. Тут и там растут колокольчики, только бутон с кулак, и похожие на ромашки цветы с бахромистыми лепестками.

Взобрались на холм, и моему взору открылось прозрачное, каждый камушек на дне виден, озеро. У берега растет камыш, качает темными головками рогоз, нежно-розовые лилии кувшинок — я почувствовала себя дома, ощущая, как защипало глаза.

— Отдыхай, — сказала мне Вилла.

Ноги подкосились, и я села прямо на землю, рядом опустилась Лил. Вилла, не сбавляя шага, прошла по берегу озера и скрылась в зарослях кустов.

Фосса прошла за ней, и вскоре вернулась с охапкой хвороста. Она принялась разжигать огонь, используя для этого два зеленоватых камня. Я подумала, что такой способ будет долгим и хотела уже предложить ей свою помощь, когда языки пламени заплясали под руками Фоссы, и ей пришлось отпрянуть, чтобы не обжечься.

Я обернулась к Лил, но не увидела ее. Она появилась с другого конца поляны, в руках у нее что-то мягкое, рыжее, вблизи оказавшееся комом глины.

Не успела я спросить, зачем ей, из зарослей вышла Вилла. В ее руках болтается что-то яркое. Когда подошла, оказалось, что она держит за длинные красные лапы крупного фазана с желтым хохолком.

— Ощипывать и потрошить птицу умеешь? — спросила меня Фосса, и я, сглотнув, отодвинулась.

Лил фыркнула, забирая у Виллы убитую птицу, рассекла той брюхо, вывалив внутренности в только что выкопанную яму. Промыв тушку в ручье, она обмазала ее глиной, и устроила в своеобразном «гнезде» из углей.

ГЛАВА 5

— Кто это был? — спросила я, обернувшись к Вилле.

— Фазан, — невозмутимо ответила она.

— Я не про птицу.

Брови Виллы поползли вверх.

— А про кого?

Я вдохнула, выдохнула, снова вдохнула и вложила в свой ответ, сколько могла, благожелательности.

— Про того, кто напал на нас!

Вилла недоуменно переглянулась с остальными.

— На нас никто не нападал.

Это был край. Я вскочила, так и замерла с открытым ртом. Закрыв рот, села, подперла рукой голову.

— Ты специально, да? Издеваешься?

— Нет, — ответила Вилла. — Просто они не нападали. В полном смысле. Если бы они напали на нас, никому бы не поздоровилось. Ты, должно быть, не обратила внимания, что они были без оружия.

— Что же помешало им воспользоваться оружием?

— Закон, — невозмутимо ответила Вилла.

Я замолчала, наблюдая, как ловко Лил орудует у костра, переворачивая подсохший глиняный ком двумя палками.

— Тебе помочь? — спросила я ее.

Лил раздраженно дернула плечом и не ответила. Должно быть, это означает — не мешай.

— Может, я тогда сделаю отвар? Чай? — спросила я.

— Сделай, — ответили мне.

— Только помогите разжечь ещё один костер.

— Может, ты еще и травы знаешь?

— Они у меня с собой.

Я достала мешочек с травами, который положила в дорогу Мила.

Фосса помогла разжечь огонь, достала из заплечного мешка небольшой котелок, показала, как крепить его к трем длинным палкам, что ловко связала лианой макушками, образуя конус. Водрузив котелок с водой греться, я не выдержала и опять подсела к Вилле. Она скривилась, словно я отвлекла ее прямо-таки от государственных дум.

— Это были тоже оборотни? — робея, спросила я.

— Свободные, — процедила Вилла. — Красная стая.

— Почему они напали, то есть не напали, неважно, ну, не в обличье зверей?

На помощь Вилле пришла Лил.

— Зверь никогда не атакует самку, — пояснила она, оборачиваясь и дуя на пальцы.

— А в человеческом воплощении, получается, атакуют? — не поняла я.

Лил и Вилла вздохнули.

— И в человеческом, — сказали они одновременно.

— Но как же тогда…

Вилла топнула.

— Да не хотели они нападать! Неужели не поняла до сих пор? Они хотели отбить тебя.

— Меня?!

— Да.

Я заморгала. Вода в котелке вскипела, и я пошевелила горящие ветви, слега приглушая пламя, видела, как это делали Джен и Стал… Высыпала полгорсти сушеных трав в котелок.

— Как это? З-зачем я им? — спросила я, заикаясь.

— Каждая стая хочет стать главной, — задумчиво проговорила Лил, обращаясь к Вилле.

Я захлопала ресницами, переводя взгляд с одной женщины на другую. Как же раздражает эта их бесстрастность, словами не передать! Ведут себя, как будто я пустое место.

— А при чем тут я? — спросила я и дернула Лил за край кожаной юбки.

— А?

Она взглянула на меня удивленно, точно и думать обо мне забыла. Мне отвечать не стала, снова обернулась к Вилле.

— Вести разлетаются быстро, еще попытаются. Эти не преступили закон, но ведь будут и другие?

— Именно, — невозмутимо подтвердила Вилла, и Лил столь же невозмутимо вернулась к кому глины на углях.

— Знаете, что! — воскликнула я. — Я понимаю, что вам до ужаса неприятно со мной общаться, возиться, вести к какому-то Велесу для какого-то посвящения, по дороге отбивать от каких-то красных, я все понимаю! Но вот это очень взаимно, верите? Я сюда, к вам, не напрашивалась! Я жила… там… своей жизнью, и понятия не имела о вас и ваших тут разборках! И знаете, что? Я была счастлива дома! Очень счастлива, понимаете вы, или нет?! А ваши… люди… Или кто они, никак не привыкну, как вас называть-то… Они похитили меня! Лишили меня всего! Да лучше бы они убили меня там, тоже, с…

Я уронила лицо в руки, но тут же распрямила спину.

— Да, лучше бы убили! У меня все отняли, и вы тут! Корчите свои невозмутимые рожи, мол, как я достала вас своей глупостью, своими неуместными расспросами! Так я не напрашивалась к вам сюда, почему вы это постоянно забываете? Думаете, я не понимаю, почему вы не рассказываете мне ничего? Да вам тут всем слова жалко тратить на ту, что итак не жилец, да? Но знаете, что? Если уж сразу не убили, то могли бы проявить хоть каплю уважения!

Произнеся эту тираду, я обессиленно опустила голову на сложенные колени, которые обхватила руками. Ощущение — словно проскакала сто миль. Мышцы расслабились и как будто одеревенели. Усталость жуткая.

Никто не проронил ни слова. Ну и пусть.

Когда я подняла голову, увидела, как Лил расколола ком глины, и выуживает куски мяса, без перьев и без шкуры, ну, почти, и раскладывает на зеленые листы. Фосса успела перелить содержимое котелка в три узких высоких рога, похоже, серебряных.

— Ешь, — сказала мне Фосса.

Какое-то время мы ели молча.

Затем Лил сказала:

— Глупая. Лирые тебя не похитили, а спасли. Если бы осталась в проклятых землях, не прожила бы и дня.

— Я вам не верю, — глухо сказала я.

Лил пожала плечами и облизала жирные пальцы.

— Твое дело.

— Мы охраняем тебя, Лирей, — сказала Вилла. — Ты идешь к Велесу с самыми сильными самками Лирой стаи. Нас мало, мы не отряд. Нас нельзя атаковать даже на тропе войны. Закон защищает тебя.

— Но вы же сказали, что те, ну, красные, они и не нападали всерьез! Значит, кто-то может напасть!

— Может.

— Более сильный, чем вы…

— Да.

— Мужчины?

— Мужчины.

Односложные ответы Виллы снова потихоньку меня завели, и я взорвалась.

— Так почему же, черт меня подери, почему же тогда я иду к этому Велесу с вами, а не с мужчинами?! Если ваша Лирая стая и вправду желает защитить меня?!

Даже невозмутимая Фосса, которая спускалась к озеру, ополоснуть котелок и стаканы-рожки, чтобы снова уложить их, один в один, в сумку, с видом, словно ее это все не касается, обернулась ко мне.

— Как ты себе это представляешь?

— В смысле? Что именно? — переспросила я.

— Никак она себе это не представляет, иначе не ляпнула бы такую глупость, — сказала Вилла.

— Почему глупость?

Вилла посмотрела на меня долгим взглядом, словно думая, отвечать или нет, но все же вздохнула и ответила.

— Тебе много радости принесло общение с Грэстом вчера? Или с Дреко? Ой нет, я забыла, кажется, к вам с Грэстом присоединились сначала Вирд и Рив? Ты наслаждалась их обществом? Хотела бы остаться с ними наедине? Надо было сразу сказать, мы же совсем не против.

Я закусила губу и захлопала ресницами.

— И, кстати, это на самок не нападают, — сказала Лил. — Путешествуй ты с самцами, битвы не избежать.

— Да, до священных земель бы дело не дошло, — подтвердила Фосса. — Сейчас не в моде обычаи. С трудом сдерживает закон. Все еще. Но если не определится правящая стая, это все очень ненадолго.

Я плохо поняла последние слова Фоссы, но кое-что начало прорисовываться.

— Я поняла, — сказала я тихо. — Я прошу только не молчите, расскажите мне…

Вилла встала и протянула мне руку, помогая встать.

— Мы не болтаем, чтобы экономить твои силы. Путь неблизкий.

— Если бы мы отказывались говорить, общались бы иначе, — подтвердила Лил.

— Пошли, — сказала Вилла. — И помолчи. — Красные поблизости.

— И такое ощущение, что не только красные, — сообщила Фосса, потянув носом воздух.

Озеро мы обогнули по левому берегу. Я не удержалась и сорвала кувшинку, которая росла совсем близко у берега. Покрутив цветок в руках, и не найдя ему никакого применения, я заправила розовый бутон за ухо, и бегом догнала женщин.

Стоило нам протиснуться сквозь какие-то колючие кусты с ароматными ягодами, которые Вилла строго настрого запретила мне срывать, как Лил встала, как вкопанная и тихонько свистнула.

— Ты тоже чуешь? — спросила ее Фосса.

— Да, — ответила за нее Вилла. — Полярные.

— Кто?

— Тише. Не сбавляй шаг и не болтай. Иди за Лил, след-в-след.

Фосса встала позади меня, и пошла по моим следам.

Видимо, почувствовала мое настроение, потому что тихонько вздохнула и тронула меня за плечо.

— Все потом, — раздался сзади ее шепот. — Нам только добраться до города

— До города?!

Впереди рыкнула Вилла и нам пришлось замолчать.

* * *

Я думала, они говорят в каком-то аллегорическом смысле, или же мы увидим еще одно поселение, расположенное на гигантских деревьях, или… словом, я ожидала чего угодно… но не такого.

Руины из странного желтоватого камня предстали моему взору, едва мы взобрались на очередной холм. Я даже про ломоту в коленях забыла.

Полукруглые арки, прямо на них топорщатся пальмы, корни деревьев пронзают странный желтый камень, словно рыхлую землю. Витые колонны, разрушенные купола, точь-в-точь, перевернутые крышки с блюд, только желтого цвета и огромные.

Джунгли проросли внутрь заброшенного города, но ощущение не опустошенности, как бывает в покинутых человеческих селениях, а как будто каждый куст, каждая пальма, каждая лиана нежно и бережно обнимает это странное место, баюкая его, как мать дитя.

— Ну же, Лирей, — позвала Вилла, дергая за руку.

Мы спустились с холма и вошли в высокую желтую арку.

Я положила ладонь на нагретый желтый камень, и мне показалось, что под рукой что-то слабо шевельнулось. Я отпрянула, снова дотронулась, нет, под ладонью лишь нагретый солнцем, камень. Я постучала костяшками пальцев по стене — твердая, пожалуй, тверже мрамора, удивительно, как прямо на этом камне могут расти деревья.

— Не задерживаемся, — поторопила Вилла и мы прошли дальше, в узкую улочку.

Я взглянула под ноги — дороги здесь вымощены этими же желтыми плитами. Склонилась над расколотой стеной, и Лил пришлось дернуть меня за руку, отрывая от сверкающих на солнце крупинок. Словно золото вживлено в камень, мелкие такие, матово-блестящие крупицы.

Мы миновали круглую, наполовину разрушенную башню, прошли в несколько арок с витыми колоннами по бокам, образующие длинный коридор, обогнули гигантский полуразрушенный скос, выложенный золотыми кирпичами. Я вертела головой по сторонам, как зачарованная.

Ближе всех ко мне Лил, и поэтому именно ее я робко постучала по плечу. Женщина наполовину обернулась и дернула подбородком, мол, чего тебе.

— Здесь жили люди? — спросила я.

Лил посмотрела на Фоссу, вид у нее стал какой-то виноватый. Она взлохматила волосы и отвернулась, словно собираясь с мыслями. За нее ответила Фосса.

— Здесь были люди, когда разрушали наши города, — глухим голосом проговорила она.

— Вы живете в городах?

Надо сказать, в моем голосе прозвучало недоверие. Фосса хмыкнула и ответила вопросом на вопрос.

— А где же нам жить?

Она запнулась, вздохнула, и добавила:

— Жили… Пока не пришли вы, — голос ее прозвучал совсем глухо.

— Мы? — опешила я. — Но мы никогда… Мы жили в замке… Я не покидала герцогства всю жизнь, только дважды, на дебют Виталины и Микаэлы, ко двору…

Фосса криво усмехнулась, пожимая плечами.

— Значит, похожие на вас, — сказала она. — Пятеро моих сыновей… Погибли.

Она ушла вперед.

— Фосса из тех, кто помнит этот город. И битву. Битву свободного народа с человеческими захватчиками. Тогда свободным удалось вытеснить людей на их земли. Стая Семи Лесов, кланы, стоящие плечо к плечу. Когда-то мы были силой. Я не помню этого. Я родилась уже в смутное время. Мать рассказывала, пока я была щенком. Я плохо помню, была совсем маленькой.

— Почему не расспросила мать потом?

— Потом и матери вышли на тропу войны. И вернулись с нее немногие. Наши могут жить до трехсот лет. Но ты вряд ли встретишь кого-то старше сорока. Выжили единицы. Фосса одна из них.

— Сколько ей лет? — спросила я.

— Полтораста, или около того. Она одна из сильнейших. Она пережила нападение людей. Как поле черной прожорливой саранчи они ничего не оставляли на своем пути. Видишь эти развалины? Когда-то этот город был одним из красивейших мест Заповедных земель. Говорят, его строили по эльфийским проектам. В каждый кирпич вдыхалась любовь, в каждое здание. Да что там здание… Люди не щадили даже детей, ведь из них вырастают звери, воины, которые будут воевать за свой народ и свои земли до последней капли крови. Фосса помнит, как красных, орущих младенцев подбрасывали в воздух и нанизали на копья и пики, как фазанят, как нашим женщинам, после того, как натешились, выкалывали глаза и отрезали груди, потрошили утробы, как скоту на бойне.

Я икнула, утратив на какое-то время дар речи. Потом все же решилась спросить:

— А вы… Вы никогда не нападали на людей?

Лил фыркнула.

— А зачем нам это? Наши земли богаты и плодородны, мы не используем проклятую магию, которая уничтожает все живое, вытягивает соки с земли, опустошая ее богатства. Мы едины с землей, а значит, и с самой жизнью, что течет по жилам каждого дерева, каждой, даже самой крохотной, мошки. Мы сильнее, быстрее, смелее, мы более неуязвимы. Были. Пока не пришли вы, плодящиеся, как крысы, как насекомые и не принялись вытеснять нас с плодородных земель. Мы заключили с вами мир, уступив вам обжитые места… И что вы сделали с ними за какие-то сотни лет? Думаешь, я не вижу, как тебе все здесь внове? Деревья, целебная сила источника… Вы исчерпали богатства земли, и когда опомнились, принялись заново насаждать леса, возделывать почву… Но было поздно. Земля утратила свое богатство, и тогда вы вместо того, чтобы отказаться от проклятой магии, решили истребить нас и снова занять наши земли!

Никогда никто из оборотней не говорил со мной так много и эмоционально. Мне показалось даже, что в уголках ее глаз заблестело, словно капли росы на желтых листьях, но Лил быстро заморгала, поднимая лицо к небу, и я смущенно отвернулась.

Я вспомнила святые писания, картинки, на которых страшные оборотни пьют кровь младенцев, и обмазываются ей для своих страшных ритуалов… Как звери скачут в диких танцах вокруг костров, размахивая отрубленными человеческими головами. Церковь и все святые писания учат, что оборотни — дети дьявола, само его воплощение на бедной грешной Земле. Страшные, дикие каннибалы, поедающие людей и друг друга, опасные животные, подлежащие истреблению, пока они не пришли и не истребили нас… Но здесь я пока ни разу не видела ничего подобного. Оборотни — конечно, дикие, непонятные, страшные. Но они не едят друг друга и людей, это, пожалуй, точно. А еще они любят своих детей, и вряд ли причинили бы вред чужим. И я… Чужачка, но вопреки всем учениям церкви, все ещё жива.

— Но нам всегда говорили, что к войне призываете вы, — пробормотала я.

Лил обернулась и невесело усмехнулась, она уже успела взять себя в руки.

— А как Церкви ещё призывать вас воевать с нами?

— Но как же это… — начала было я, когда раздался недовольный голос Виллы.

— Если исторический экскурс окончен, извольте идти быстрее!

Мы обогнули лестницу в тысячи ступеней, стремящуюся в самое небо, нырнули в узкий проход между развалинами.

Вилла дернула меня за рукав, приложила палец к губам и перешла на бег.

Лил осторожно подтолкнула меня в спину, и мы побежали. Стоило мне начать отставать, как Вилла с Фоссой взяли меня за руки и скорее понесли, чем потащили вперед. Изредка мои стопы касались земли, по бокам мелькали желтые и зеленые полосы, в которые превратилось пространство. Это продолжалось недолго. Держа меня за руки, Вилла и Фосса прыгнули в колодец. Не знаю, как я умудрилась не издать ни звука, даже когда подошвы больно ударились о землю. В следующую секунду за нами спрыгнула Лил. Женщины подняли лица вверх, принюхиваясь.

Я тоже потянула носом воздух, но ничего не почуяла. Зато услышала тихие голоса:

— Они где-то рядом, я уверен!

— Но их здесь нет…

— Значит, плохо ищем.

— Ты точно их видел?

— Я слышал запах…

— Запах! Забыл, где мы?

— Где?

— Это зачарованное место, здесь остановилось время. Проклятая магия. Ты мог чуять запахи самок времен Великой Охоты…

— Но я уверен… кажется, — возразил голос, отдаляясь.

Голоса стихли, но женщины прислушивались ещё какое-то время, прежде чем Вилла скомандовала:

— Пора.

ГЛАВА 6

— Мы уходим из города? — огорченно спросила я, когда мы вышли на окраину. Джунгли здесь пышные, в воздухе щедро разлит дурманящий аромат цветов, с бутонами с голову, над ними носятся стаи мотыльков и мелких, чуть не с горошину, птиц с длинными иглистыми клювами. Когда фиолетовая стайка со свистом пронеслась над моей головой, я испуганно присела, чем вызвала фырканье этих чванливых свободных женщин.

— И лучше, если сделаем это до темноты, — ответила мне Вилла. — Вряд ли ты обрадуешься встрече с пиренейцами.

— Пиренейцами? Это еще одна из ваших стай?

— Нет, это такие кошки, пятнистые и величиной с лошадь. И они не прочь закусить не только тремя свободными женщинами, но и одной человеческой самкой, — ответила за нее Лил.

— Дикие кошки! Этого только не хватало, — пробормотала я, чувствуя, что кровь отливает от щек. — У нас таких нет!

— Они водятся здесь, — сказала Фосса. — Всегда водились, а когда свободные покинули город, стали здесь полноправными хозяевами. Я чую их едкий запах повсюду!

Она наморщила нос и брезгливо скривилась.

— Зачем тогда мы пошли сюда? — спросила я, принюхиваясь. Вообще никакого запаха, кроме цветочного аромата, вот совсем.

— Чтобы сбить со следа остальных. Если кто-то, кроме красных и полярных, идет за нами, — пояснила Вилла.

— Ты в этом сомневаешься? — почти пропела Лил, почему-то оглядывая меня с головы до ног, и фыркнула.

— Меньше разговоров, — сердито цыкнула Вилла и первой устремилась в непроходимые заросли, ее мощные плечи тут же скрылись за буйной листвой.

* * *

Кочка, через нее надо перешагнуть. Яма, через нее — перепрыгнуть. Ствол. Обойти. Коряга — перелезть. Большая яма — перелететь на лиане. Над землей приподнимается гигантский корень — скрючиться в три погибели и подлезть под ним. Не смочь встать, подождать, пока меня возьмут сзади за плечи чьи-то руки, неважно, чьи, и поставят на ноги. Сделать шаг, когда легонько, касанием пальцев, подтолкнут в спину. Иначе сил делать этот шаг просто нет.

Мир сузился до размеров каждого следующего действия. Исчезли мысли, чувства, даже ломота в коленях, бедрах, пояснице, стопах… долго все перечислять, да и трудно, даже боль притупилась и словно снится. А во сне никогда по-настоящему не бывает больно. Кажется, когда-то давно, когда мысли и оценочное суждение еще было, кто-то заботливо снял с моих плеч заплечный мешок с нехитрым скарбом. И мне все равно, кто это был, и куда его дели, хоть бросили на землю. Впереди то и дело мелькает мускулистая спина Виллы, она идет, не оглядываясь, видно на меня ей смотреть противно, особенно сейчас, когда я не я, а какое-то жалкое существо на трясущихся ногах, с диким, затравленным взглядом. Еще недавно по щекам текли слезы от боли и усталости, но они кончились, оказывается, и на слезы нужны силы.

Видно, мысли заняли все внимание, потому что я сходу впечаталась в мшистый ствол, и осталась стоять, блаженно упираясь лбом в мягкую теплую поросль.

Славный ствол, славный мох, славная смерть, подумалось мне, а Вилла произнесла заветное:

— Здесь заночуем.

Я обернулась, нет, лучше сказать, перекатилась в вертикальном положении на спину и сползла по стволу вниз, вытянув перед собой гудящие ноги.

Остальные побросали рядом вещи, я вижу их мускулистые ноги, сил поднять взгляд на то, что выше ног, нет.

— Нормально так размялись, — раздался сверху голос Фоссы. — Даже у меня ноги гудят. Она крепче, чем кажется. Намного крепче.

В голосе Фоссы прозвучало одобрение.

— Вот именно, я вам только кажусь, — слабо выговорила я, с усилием поднимая взгляд на женщин. — На самом деле я давно умерла. Не вынесла тягот пути.

Фосса скупо хохотнула и посмотрела сочувствующе.

— Тут есть источник, Лирей, — сказала мне Лил. — Пошли, ополоснемся. Сразу оживешь. Или, как говорят ваши церковники, воскреснешь. Пошли, пошли, вашим давно не хватает второго пришествия. Будешь святой Лиреей, ещё святее святой Иулии, хотя куда там святее.

— Не сейчас, — простонала я. — Посижу совсем немного. Маленькую капельку. Пусть вся святость достанется вам, мне не жалко.

— Пусть сидит, — сказала Вилла таким тоном, мол, хватит болтать глупости. Но не осадила Лил за излишнюю разговорчивость, и Фосса тоже, хоть видно, что ей неприятно слушать о людях, тоже смолчала, и лицо непроницаемое. Виталина бы не смолчала, если бы ее что-то задело, тем более, если бы это сделал кто-то из младших — я или Мика… А у них здесь какие-то свои порядки, другие.

— Фосса, ужин на тебе, — сказала Вилла все тем же тоном. — Потом можешь помыться.

Фосса кивнула и скрылась в зарослях.

Вилла, не взглянув на меня, пошла в другом направлении.

— Мы скоро, — сказала Лил, отправляясь вслед за Виллой.

— Вы оставите меня одну?! — удивилась я.

— Здесь никого нет, — ответила Лил. — Никого опасного. Мы не стали бы рисковать.

Они обе скрылись в противоположных кустах, кажется, оттуда раздается серебристая песня воды. Я представила, как гудящее, разгоряченное тело погружается в ледяную прохладу, а слой пыли на лице сменяется восхитительной чистотой, и попробовала подняться вслед за ними, но ноги попросту не послушались. Голову словно набили ватой, как чучелу, веки налились свинцовой тяжестью.

— Лирей, ты есть-то будешь?

Я вздрогнула и потрясла головой.

Я ведь только на миг смежила веки, но почему-то уже стемнело, в лицо холодит вечерней прохладой, над раскидистыми листьями папоротников и шляпками грибов снуют светящиеся мотыльки и огоньки светлячков.

— Ты должна поесть, — сказала Вилла. — Не хватало, чтобы ты околела, не дойдя до Велеса.

— Спасибо за заботу, — съязвила я и Вилла фыркнула.

Нечеловеческим усилием я заставила себя подняться и направилась туда, куда ходили Вилла и Лил, стоически игнорируя предложения помощи. Со всех сторон слетелись светлячки, словно освещать мне дорогу, а на деле поглазеть на чужачку в этом девственно-первобытном месте. Кажется, Вилла говорила, они так реагируют на движение.

— Может, пойти с ней? — раздался сзади голос Лил.

— Не утонет, — ответила ей Вилла.

Стоило мне миновать пышные ветки кустов с чуть светящимися розовыми бутонами, журчание воды стало более отчетливым. Тропинка оборвалась неожиданно, хорошо, что догадалась посмотреть под ноги, не то пришлось бы искупаться прямо в одежде.

Почти под ногами глубокая лужа, прямо купальня — я нагнулась, вода прозрачная, дно кем-то заботливо выложено булыжниками. У противоположного бережка почти фонтан, ключ бьет прямо снизу, словно решил выпрыгнуть из купальни на волю, к самым звездам.

Я присела на корточки, зачерпнула ладонью бурлящую воду и ахнула — вода оказалась почти горячей!

Купальня неглубокая, едва ли по колено, но стоило мне сбросить с себя одежду и растянуться на гладких булыжниках в полный рост, положив голову на траву, и ощутить, как тело теряет вес в горячих пузырьках, я призналась себе, что в жизни не чувствовала себя лучше. Подумала так и ощутила жгучий стыд. Как я могу думать так, когда я лишилась… всего, что у меня было, и вот-вот лишусь жизни?

Но мотылькам и светлячкам и дела нет до моего горя, они порхают, чертят в свежем ночном воздухе пылающие линии, блики, трепет крыльев окрашивает чернильную ночь разноцветными сполохами, светящиеся розовые бутоны на кустах издают тонкое, нежное благоухание. В этом сказочном мире, где вот-вот с крыльев мотыльков посыплется волшебная пыльца, как в рассказах старой Пепы, и сделает мое тело звонким и невесомым, как облако, и я превращусь в языческое божество с крыльями мотылька за спиной, что играют на флейтах и танцуют голышом среди цветов… в этом волшебном мире нет места воспоминаниям, я… я не могу вспомнить даже лиц сестер… А лицо Андре… оно кажется таким же нереальным, как и этот мир… Чудовище ли я, как сказала Микаэла, оттого, что не рву на себе волосы от горя и не бросилась с дерева в первый же день, как очнулась в Заповедных землях, вспомнив, что жених погиб? Или я просто дико, просто невероятно устала и не могу даже горевать и страдать, как следует?

Я согнула ноги, и над бурлящими водами лесного источника показались блестящие верхушки колен. Кожу защекотало — лопаются пузырьки, словно в лимонаде в далеком королевском дворце, чудесный пузырящийся лимонад там подавали в высоких бокалах с соломинками. Сверху медленно опустился ночной мотылек с нежно-лиловыми крыльями в фиолетовых прожилках, и, устроившись на влажной голой коленке, принялся щекотно водить по коже хоботком.

— Если бы мы были в человеческих землях, я украл бы твою одежду, и тебе пришлось бы стать моей женой, — раздалось над ухом.

Прежде, чем я успела заорать, на рот легла ладонь. Вторая рука бережно придерживала меня за затылок, пока я болтала ногами и руками так, словно решила оставить источник без воды.

— Тише, — прошептал тот же голос, склоняясь к самому моему уху, — я не собираюсь причинять тебе вред! Я даже касаться тебя не собирался! Мне это, знаешь ли, нелегко…

Я прекратила бултыхаться, и послушно закивала. Сейчас он отпустит меня, и уж я заору, так заору! Мигом прибегут! Но тот, кто так напугал меня, словно разгадал мой план и не спешит отпускать.

— Пожалуйста, Лирей, тише! Они порвут меня на части.

Голос показался мне знакомым, а когда из-за тучи на помощь мотылькам и светлячкам выглянула луна, оказалось, что не только голос.

— Вирд? — спросила я, изумленно вглядываясь в его лицо.

Каждая черта словно выточена из мрамора, высокие скулы, глубоко посаженые, пронзительные желтые глаза под кустистыми бровями, длинный прямой нос, крупный рот, что сейчас растянулся в улыбке. Упрямый, торчащий вперед, чуть раздвоенный подбородок. Короткие волосы приглажены назад, в свете луны они совсем черные, но я помню, что они каштановые, с белыми прядями на лбу и на висках. На мощной груди и животе шрамы. Вирд сейчас так близко, что биение его сердца звучит громче журчания источника.

— Да, это я, — ответил Вирд, ещё шире улыбнулся и кивнул.

— Только не кричи, — еще раз шепнул он.

Мои глаза расширились, я наконец-то поняла, что я наедине с мужчиной. Совсем голая! От этой мысли почему-то мышцы разжались, ослабли, руки сами собой опустились. Я беспомощно обернулась к аккуратно сложенной стопке одежды и выдохнула, обнаружив ее. Хорошо, что темно, но боже мой, как низко, и главное, как быстро я пала!

— Ты ведь пошутил насчет одежды?

— Конечно, — оборотень улыбнулся, сверкнув полоской зубов. Сразу стайка мотыльков закружилась над нами, и я, воспользовавшись тем, что Вирд немного отстранился, смогла рассмотреть его получше.

Мощную грудь, покрытую шрамами, наперекрест перечеркивают ремни, ниже я смотреть не решилась, порадовавшись, что ночью румянец не должен быть заметен.

— Мы ведь не в человеческих землях, — сказал он одновременно глухим и бархатным, проникающим, казалось, прямо под воду, голосом. Я ощутила, как несмотря на горячую воду, меня начинает бить дрожь.

— Ваши женщины называют их проклятыми, — пискнула я, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

Вирд махнул рукой и продолжил:

— Вряд ли тебе это по вкусу, если ты оттуда, Эя.

Услышав уменьшительную форму своего имени, я вздрогнула, а Вирд продолжил:

— А наши женщины более смелые и более открытые в своих желаниях, и чтобы добиться их, недостаточно стянуть одежду. А раз ты на наших землях, обращаться с тобой следует, как со свободной.

— Мне повезло, — заметила я, зябко поводя голыми плечами.

— Ты реагируешь, — сказал Вирд довольно.

— На что? На что реагирую? — пискнула я.

Желтые глаза Вирда сверкнули в темноте не хуже светлячка, но это почему-то не испугало меня, а скорее, повергло в ступор. Вирд прищурился, и впиваясь в меня взглядом, медленно, хрипло проговорил:

— На меня. Ты реагируешь, на меня, Эя. Я слышу твой запах.

От низкого, хриплого тона мне стало не по себе, голова закружилась, а зубы выдали нервную дробь. Только не показывать ему, как я боюсь!

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, стараясь сделать свой голос нейтральным.

— Защищаю вас, — ответил он, и добавил, выделив: — Тебя.

Я снова повела плечами и подумала, что хорошо, что ночь. Темно, меня надежно скрывает вода. Темнота и вода… Но почему же ни Вилла, ни Лил, ни Фосса не идут сюда?! А вдруг я утонула?!

— Ты идешь за нами? С самого начала, да? — дрогнувшим голосом спросила я.

Пристальный взгляд Вирда с нескрываемым удовольствием прошелся по бурлящей поверхности воды. Мне захотелось, чтобы земля подо мной разверзлась и этим проклятым источником меня смыло в преисподнюю.

— Иду, — ответил Вирд чуть погодя. — Не надо думать, что я первобытный самец, который преследует самку, Эя. Меня выбрал Туран, чтобы оберегать вас.

— Кто это — Туран?

— Говоря человеческим языком, муж Виллы.

— Муж Виллы?! — переспросила я таким тоном, словно сомневаюсь, как у Виллы вообще может быть муж. Судя по лукаво сверкнувшим глазам Вирда, он отлично понял мое недоумение.

— Ага, — сказал он, по-мальчишечьи тряхнув короткими волосами. — Права лапа стаи Лирых.

— Но почему Вилла не знает об этом? О том, что ты идешь за нами? Она ведь тоже, кажется ваш вожак? Левая лапа? — хмурясь, пробубнила я, вспоминая смачную оплеуху за то, что назвала Виллу самкой.

— Да, она левая лапа, и у нее такие же права на власть над Лирыми, как и у Турана. Но это не мешает ее спутнику волноваться за нее, — назидательно проговорил Вирд.

На это мне нечего было возразить.

Вирд посмотрел на меня так хищно-выразительно, его ноздри расширились, а глаза снова сверкнули, что я вынуждена была опуститься ниже, по самый подбородок. Стоило плечам скрыться под бурлящей водой, полные губы Вирда растянулись в довольной улыбке.

— Какая ты… красивая, Лирей, — сказал он, и прозвучало это мечтательно. — И хоть ты совсем не похожа на самок моей стаи, мое тело реагирует на тебя. Ты такая мягкая и белая, кожа у тебя почти прозрачная, как у эльфиек из древних песен, и хочется защищать тебя от всего мира.

Я ошарашено захлопала ресницами, задохнувшись от такой вольности, от такой вопиющей наглости, но постаралась сохранить невозмутимый вид. Словно мне отвесили дежурный комплимент за обедом или на приеме.

— Мне повезло, что сейчас ночь, — процедила я.

Вирд широко усмехнулся.

— Волки видят в темноте, — сообщил он, и, прежде, чем жар моей кожи заставил воду в источнике вскипеть, потянул носом воздух и одним прыжком скрылся в кустах.

— Ты не заснула, Эя? — спросила Лил, раздвигая светящиеся розовые бутоны.

Я облегченно выдохнула и помотала головой.

Она пожала плечами.

— В теплых источниках это бывает. Тебе помочь?

Я снова помотала головой, и увидев, как Лил намерилась снова скрыться, крикнула, как на пожаре:

— Лил!!

Лил вздрогнула и уставилась на меня удивленно.

— Что?

— Побудь со мной, пока я оденусь? — жалобно простонала я. — Пожалуйста!

Лил снова пожала широкими плечами, видно, решила ничему не удивляться, и подошла ближе.

Я стрелой выскочила из купальни, и, не смотря на стекающие по телу потоки воды, принялась одеваться, стараясь не думать над заявлением Вирда, что волки видят в темноте.

Одевшись, я чуть ли не оттолкнув Лил, устремилась по тропинке на стоянку, сопровождаемая недоуменным взглядом молодой женщины.

Усевшись, точнее, рухнув у костра, подхватила самый большой кусок жареного мяса и блаженно заурчала, вонзая в него зубы, ощущая, как рот наполняется восхитительным соком.

Фосса лежит, повернувшись спиной к костру, и судя по мерному вздыманию плеч, спит.

Вилла повернула ко мне голову, сначала мне казалось, она удивлена моими вдруг исчезнувшими манерами, точнее, их полным отсутствием, но потом я поняла, что дело в другом.

— Красивый цветок, — пробормотала Вилла, глядя куда-то словно мимо меня.

Я откусила еще мяса, и закивала с набитым ртом, прожевав, сообщила:

— Это с озера. С того, что было до города…

Женщины переглянулись.

— А я тебе говорила, — многозначительно сказала Лил.

— Не факт, — возразила Вилла. — Это может быть близостью Велеса.

— Велеса, — фыркнула Лил. — Ага!

Я проглотила мясо, и прежде чем доесть остатки, решила поинтересоваться:

— Вы о чем?

— Спи, — ответила Вилла. — Доедай и спи.

Она отвернулась, легла, вытягиваясь во весь рост, и закрыла глаза.

— Лил, — сказала уже с закрытыми глазами. — Первый дозор на тебе.

— Что?.. — начала было я.

— Тише, — шепнула Лил. — Спать!

Кто бы спорил! Сытость обрушилась лавиной, сминая остатки бодрости, я поняла, что не сдвинусь с места больше никогда. Я растянулась рядом с Виллой, прямо на земле, не подумав даже о том, чтобы укрыться. С одной стороны греет догорающий костер, с другой — Вилла, которая голосовала за то, чтобы убить меня, а сейчас ведет к какому-то Велесу.

Мысли принялись путаться, цепляясь одна за одну. Я повозилась, подвигаясь к Вилле поближе, устраиваясь поудобнее. Прежде, чем закрыть глаза, я почему-то достала цветок из-за уха и неслышно ахнула. Я помню — эта розовая кувшинка была маленькая, хорошо, если пятилепестковая. А сейчас на моей ладони вольготно раскинулся пышный бутон, лепестков в пятьдесят, если не в сотню. Они красиво расположились слоями.

Ничего не понимая, я положила цветок рядом, подперла щеку кулаком и провалилась в сон.

ГЛАВА 7

Я узнала его сразу, стоило ему выйти из-за дерева. В человеческом облике он показался еще страшнее. И дело не в огромном росте, не в пугающей широте плечей, не в стальных буграх мускулов, из которых состоит все его тело, и даже не в горящих красным глазах… Просто я знаю… Знаю, как эти черты лица вытягиваются вперед, вылазят острые, как бритвы, клыки, которые не помещаются больше во рту, нет, в волчьей пасти. Черная грива волос становится дыбом и превращается в густую, черную шерсть.

Зверь в облике человека тоже увидел меня и разглядывал плотоядно и одновременно как-то дико, зло, смотрит так, словно я совершила что-то ужасное, какое-то страшное преступление… так смотрят на преступников, осужденных преступников…

Сейчас он скажет свое:

— Я пришел за тобой, Эя, -

И я умру от страха.

Он скупо, одной стороной рта, ухмыльнулся, и ухмылка так напомнила волчий оскал, что я заорала. Сначала вышло беззвучно, слишком сильно сдавило ужасом горло, потом раздался тихий сип, похожий на предсмертный хрип загнанного зверя, и этот хрип перешел в оглушительный визг.

Должно быть, началось землетрясение, снизу, с боков закачало, стали раздаваться толчки, меня затрясло, и трясло так сильно, что я не могла и на миг принять неподвижное положение. Я пыталась ухватиться за высокие стебли травы, за тонкие ветки кустов, ощущая под пальцами мех, плотную, выделанную кожу, волосы, теплую человеческую плоть, но только не то, что вижу, и это пугало еще больше. Я визжала громче, срывая голос, а зверь смотрел на мои мучения, широко расставив ноги, скрестив руки на покрытой черным волосом груди.

Толчки землетрясения оказались почему-то не страшны ему, я же каталась по земле и орала, пока что-то не закрыло мне рот, потом все та же неведомая сила принялась трясти меня за плечи.

Откуда-то издалека раздалось:

— Эя! Эя! Лирей! Да проснись же, наконец! Кто-нибудь, облейте ее водой, быстро! Эя! Ты всех пиренейцев решила собрать в одном месте?!

Пиренейцы — это такие кошки размером с лошадь, вспомнилось мне, я зажмурилась, а когда открыла глаза, Зверь и местность исчезли, как исчез и белый день, вокруг темно, рядом тлеют угли костра, Вилла с Фоссой трясут меня за плечи, лица у обеих встревоженные. Чья-то ладонь закрывает мне рот.

Стоило Фоссе убрать ладонь, как я проорала прямо в лицо Вилле:

— Зверь! Зверь! Зверь!

Тут уже Вилла заткнула мне рот, придерживая второй рукой затылок.

— Не проснулась, — буркнула она.

— Не похоже, — согласилась с ней Фосса.

Я заколотила кулачками, обнаружив, что попадаю по Вилле, которая стойко сносит удары, лишь чуть морщится, как при атаке назойливой мухи. Так это я по ней, по ним обеим и молотила руками, когда они будили меня? Будили! Не было Зверя, это сон, просто сон!

Я с размаху обняла Виллу за шею, буквально повисла на ней, ещё и в щеку клюнула поцелуем.

— Милая, милая Вилла! — радостно проорала я ей в ухо.

— Точно не проснулась, — задумчиво сказала Фосса.

— Она двинулась, — авторитетно констатировала Вилла, и я радостно расхохоталась, подтвердив ее догадку.

Вилла осторожно отстранила меня, вглядываясь в лицо, я продолжала хохотать, повторяя невпопад:

— Как вы не понимаете, как не понимаете…

Я начала икать.

— Ик! Нет, его здесь нет! Это сон! Это просто сон! Ик!

— Что не понимаем? Кого нет? Кто тебе приснился? — спросили почти одновременно Вилла с Фоссой.

Я снова расхохоталась, и на этот раз мой смех перешел в рыдания.

— Зверя! Ик! Зверя здесь нет!

И я надрывно зарыдала, икая время от времени.

Невесть откуда взявшаяся Лил махнула руками, и нас окатило как будто целым ушатом воды. В руках у Лил, конечно, не ушат, а две походные фляги.

Пузырящиеся потоки заструились по волосам, телу, охлаждаясь на ходу. Досталось не только мне, но и Вилле с Фоссой.

Те по-звериному встряхнулись, зафыркали, Фосса даже зарычала.

— Сдурела? Ты что делаешь? — рявкнула Вилла, клацнув в сторону Лил зубами.

К чести Лил, она даже не шелохнулась, только ресницами захлопала. На ее лице отразилось, что она поняла, что сделала глупость. Вместо того чтобы это признать, она возмущенно пожала широкими плечами и пробормотала:

— То им надо воды, то им не надо! То принеси, то не принеси! То облей ее, то не облей! Что сразу сдурела-то!

— Потому что смотреть надо, — буркнула Фосса, и хотела еще что-то сказать, но Вилла остановила ее, замахав руками, мол, погоди, не до этого сейчас.

Вилла обернулась ко мне, снова пристально всмотрелась в лицо.

— Что тебе снилось, Эя?

— Зверь, — тихо ответила я, дергаясь, как от удара.

— Зверь? — недоуменно переспросила Лил, тряхнув короткими, почему-то влажными волосами, мне в лицо попали брызги. Досталось также и Вилле с Фоссой.

Они недоуменно уставились на подругу.

Та пыталась сделать невозмутимый вид, но стекающая по ногам с кожаной юбки вода заставила одну бровь Виллы поползти вверх. Лил снова пожала плечами, и пробормотала:

— А вы думаете, почему я так долго?

— Мы не думали об этом, — нахмурившись, сказала Вилла.

— До этого момента, — согласилась с ней Фосса и тоже подняла сросшиеся на переносице брови.

— Я так спешила, что свалилась в этот чертов источник, — нехотя пояснила Лил, и Фосса и Виллой захохотали, правда, спустя пару секунд опять повернулись ко мне, лица их снова серьезны, как никогда.

— Так что тебе снилось, Эя? — снова спросила Вилла.

— Я же говорю, Зверь! — рассердилась я.

— Это мы поняли, — пробормотала Фосса, но Вилла цыкнула на нее, и она умолкла.

— И часто тебя снятся такие сны? — спросила Вилла у меня.

Я помолчала, обижаясь, раздумывала, отвечать или нет. То им весело, то им опять интересно, что мне снилось. Наконец, я сказала:

— Почти каждую ночь. Это началось еще в про… на наших землях. Сначала редко, но чем ближе приближалась к границе с вами, тем чаще.

— А прошлую? Что-то я не слышала твоих диких криков? — спросила Вилла.

— Прошлую я не спала, — ответила я, подумав, что она нахалка. Кто это ещё дикий, между прочим! Я вспомнила, как вчера перебирала свои, словно из другой жизни, вещи… плакала… собирала заплечный мешок в дорогу… снова плакала… распарывала и сшивала в пояс перчатки, снова плакала… смотрела на наши с Андре медальоны, они сейчас оба покоятся на моей груди, у сердца… и опять плакала… И опять, и опять…

— Я… — начала было говорить я, и поняла, что не смогу этого им рассказать. — В прошлую ночь я… мне было чем заняться. Я собиралась в дорогу, я была занята.

— Видела я, чем ты была занята, — заявила Вилла, раздраженно махнув. — Не о том говоришь.

— А о чем надо? — с вызовом спросила я.

Вилла вздохнула.

— Ты говоришь, Зверь. Ты видела его? Во сне?

— Я видела оборотня, я уверена.

— Но почему ты называешь его зверем? Откуда знаешь, что это именно Зверь?

Я пожала плечами, хлопая ресницами.

— Просто знаю, и все.

— Как он выглядел? — спросила Лил.

Пока мы говорили, она успела полностью раздеться, и развесила одежду у догорающего костра, водрузив ее на хитрую конструкцию длинных древков, которые сама же и соорудила в два счета.

Мне неловко было смотреть на абсолютно обнаженную Лил, но она ничуть не смущалась своей наготы.

— Опиши его, — попросила она, и положила мне руку на плечо.

Я вздрогнула.

— Попробуй, — снова мягко повторила Лил. — Это важно.

Я послушалась ее. Сначала мне было неловко с в ее обществе, казалось, что она настроена ко мне враждебно, еще и задается, а сейчас я только в ее интонациях расслышала человеческое участие.

Лил, словно слыша мои мысли, мягко сжала плечо пальцами, подбадривая, и я кивнула, заговорив.

— Сегодня я впервые увидела его человеком, — сказала я и мой голос дрогнул. — До этого он был чудовищем.

Вилла хмыкнула:

— Полуформа.

— Что? — не поняла я.

Вилла пояснила:

— У свободных три ипостаси: человек, волк, и третья форма — серединка-наполовинку. Мы чаще называем это боевая форма. Потому что полуформа — это лучшее и от человека, и от зверя, что очень полезно в бою.

— Зверем удобнее, — проворчала Лил, и Фосса усмехнулась, а Вилла сказала:

— Каждая форма имеет свои преимущества. Например, люди поднаторели в охоте, им проще убить зверя, при виде боевой формы они впадают в страх.

— Гм, — хмыкнула Фосса.

— Не все и не всегда, — согласилась Вилла.

— Бывает, что от этого они еще больше звереют. Хотя, куда уж больше, — пробормотала Фосса.

— Ты вряд ли опишешь полуформу так, чтобы мы поняли, кто он, или хотя бы к какой стае он принадлежит, но опиши человека, которого видела во сне, — попросила Вилла.

Я помолчала, обдумывая сказанное, и более уверенно заговорила:

— Он огромный. Ваши мужчины все очень большие, но мне кажется, он и среди вас высокий. Не знаю, почему я так подумала, рядом не было других, чтобы сравнить… он вышел из-за дерева, и первое, что бросилось в глаза — его взгляд. Он смотрел так, что казалось еще секунда, и он убьет меня.

— Ты не отвела взгляд? Не опустила глаза? — удивилась Лил, и Вилла шикнула, мол, не перебивай. Но я ответила Лил:

— Нет, я словно оцепенела от ужаса, не могла оторваться от его желтых глаз. Кажется, у него белая кожа, не бледная, но светлее вашей и черные волосы, они спускаются за спину.

Я помолчала.

— Какие-то особые приметы? — подсказала Лил.

Я пожала плечами.

— Я не помню, — сказала я. — Для меня все ваши мужчины похожи. Они ходят голые, и это так непривычно, что все они почти сразу превращаются для меня в расплывчатые пятна, не могу же я смотреть на голых мужчин, — краснея, соврала я.

На лицах женщин явственно проступило разочарование.

Я, словно извиняясь, добавила:

— Кажется, был еще шрам, но у многих ваших мужчин шрамы…

— Какой шрам? — тут же насторожилась Вилла.

— Большой, — пробормотала я. — берет начало от подбородка, пересекает шею, грудь, спускается ниже…

На этот раз женщины промолчали. Лица их застыли, словно мраморные.

Наконец, Лил осторожно сказала:

— Похож на альфу.

Вилла нахмурилась, а Фосса добавила:

— Внешность похожа… Но не факт. Но черная стая…

— Да, — кивнула Лил. — Черная стая.

Вилла нахмурилась ещё больше, а я пробормотала:

— Когда там, в лесу, на нас напали эти… чтобы меня отбить… Вы сказали ещё «красные не черные».

— Черная стая, — задумчиво проговорила Вилла. — Она проклята. Как и их альфа. Вожак. Тот самый зверь. Когда-то он был вожаком Стаи Семи Лесов. Черные сейчас разобщены, часто можно встретить их поодиночке. Реже — семьями. Но свободным надо держаться вместе, в этом наша сила! Кто-то из Черных примкнул к Лирым, кто-то к Серым…

— А попроще можно? — попросила я. — Ты имеешь ввиду к разобщенным стаям? Сколько вас всего?

— Лирые, Тилатины, Элсмирцы, Серые, Красные, Полярные, Черные — всего семь стай, но черных почти не осталось, — пояснила Вилла.

— Так что случилось с вожаком Черных? — спросила я.

— Его зверь погиб, — ответила Вилла.

— Волк?

Она кивнула.

— И он умер? — с надеждой спросила я.

Вилла повела широкими плечами.

— Нет, конечно, но понятно, утратил самое главное для свободного — способность перекидываться, свою силу. Поскольку он был самым сильным среди нас, Стая Семи Лесов распалась. Каждый клан захотел стать верховным, силы многих оказались равными, кланы стали враждовать друг против друга, мы раскололись на семь стай. Из Черных кто-то встал в поддержку альфы, кто-то против, сам стремясь к абсолютной власти над Заповедными землями, и ни к чему хорошему это не привело… Черные распались.

— Черные — только первые, — сокрушенно проговорила Фосса. — Все знают, что вслед за ними пойдем все мы, если не объединимся. А учитывая, как рвется к власти каждый клан, этого не случится никогда.

— Погодите, — перебила я, потому что мне сейчас не так важна политика оборотней, как кое-что другое. — Вы сказали, что альфа жив? То есть, когда волка убивают, человек остается жить?

— Человеческая форма — основная, как ты видишь, — ответила Вилла. — Альфа, или как его называли, Зверь, не умер, конечно, но утратил свою силу, а для свободного это хуже, чем смерть. Он ушел из стаи, и больше его никто не видел.

— Выжить в наших лесах одиночке, человеку, — пробормотала Лил.

— Даже сильнейшему из людей, — добавила Фосса.

— Даже сильнейшему, — согласилась с ней Лил. — Нереально.

— Тем более непонятен твой сон, — подытожила Вилла.

— Но может, мне снился кто-то другой? — с надежной в голосе спросила я.

— Ты описала альфу, вожака из стаи Черных, — безапелляционно заявила Вилла. — И к тому же, назвала его имя: Зверь. Дело в том, что вступать в контакт со свободными, тем более, через сон, можно только при наличии сильной связи. Рассказывай, чего ты не рассказала о себе.

А вы спрашивали?! — хотела съязвить я, но сдержалась.

— Да нечего рассказывать, — пробормотала я вслух. — Я — наследница герцогства Ньюэйгрин, что раньше принадлежало моему отцу, Анжу Альбето. Жила в замке, практически не покидая его. Пару раз выезжала, в основном ещё ребенком, в соседние земли, недалеко. Сестры — они да, они были представлены ко двору, после своих балов дебютанток ездили на балы неоднократно… А я… не знаю. Я вообще последнюю зиму провела взаперти, в башне. Сестры считают… Считали меня чудовищем, — невесело добавила я.

— Тебя?

Одна бровь Лил чуть приподнялась.

Я кивнула.

— Почему же сидела взаперти? — спросила Фосса.

— Мы повздорили со старшей сестрой, с Виталиной, — ответила я. — Сильно повздорили. Можно даже сказать, разругались вдрызг. Я не сдержалась… И.

— И? — спросили все трое.

— И отлупила ее, — пробормотала я. — Отхлестала по щекам так, что мало не показалось!

Тут же я стушевалась, и добавила.

— Неприлично так вести себя леди…

— Брось!

Лил одобрительно хлопнула меня по плечу.

— Правильно сделала! А из-за чего поругались-то?

— Из-за отца, — тихо ответила я. — Точнее, его памяти… Мой отец умер.

— От чего? — спросила Фосса.

— Его… Его убил какой-то зверь. Многие считают, что это был оборотень.

Я замолчала, жалея о том, что разоткровенничалась с ними. Они — враги. И я для них — враг. И мы не просто враги. Кровные враги. Мы ненавидим друг друга, и я ненавижу их не меньше, чем они меня, может даже больше. Кто-то из них забрал моего отца, возможно даже, маму, хоть тело ее и не нашли, и Андре… И вот, я с ними, в лесу, в полной их власти. Зачем я им? Почему не убили до сих пор? Куда они меня ведут? Не ждет ли там меня конец еще более худший, чем моих родителей и Андре?

Все три женщины молчали. Им явно нечего мне сказать.

Резко взмахнув руками, Вилла оказалась на ногах. За ней, также бесшумно, вскочили Лил и Фосса.

Все трое прислушивались и принюхивались.

— Что происходит? — спросила я.

— Молчи, — шикнула Вилла. — Дооралась!

— Что еще… — хотела было я возмутиться, но Лил легонько лягнула меня.

— Пиренейцы, — шепнула она.

— Не дать подобраться к ней! — скомандовала Вилла. — Она не отобьется!

В воздухе повисла тишина. Из тех, что оглушает своей неуместностью — стихли ночные шорохи, уханье совы, даже листва на деревьях и кустарниках испуганно затихла.

Вилла рванула шнуровку на кожаном лифе, обнажаясь по пояс. Выхватила из-за пояса кнут и длинный нож, потянула шнурки по бокам юбки — и осталась полностью обнаженной. Развернулась к лесу, чуть расставила ноги, подогнула колени, держа наготове нож и кнут. Лил последовала ее примеру, но почему-то не вооружилась, просто избавилась от одежды. Фосса выхватила из-за пояса два ножа. Лезвия сверкнули в холодном свете луны.

Черные тени напали бесшумно, прыгнули из кустов, окружающих поляну. Сколько их — я не увидела. Потому что онемела от страха, наблюдая за трансформацией женщин. Вилла стала выше ростом, ноги ее вытянулись, подогнулись назад, спина сгорбилась и покрылась шерстью. Мне не видно было ее лица, лишь звериные уши. Лил ударилась о землю, и с земли встала уже бурая волчица, которая поднырнула под нападающего зверя, перевернулась на спину и принялась рвать зубами и когтями гигантскую кошку снизу.

То, что еще несколько секунд назад было Виллой, заарканило ещё одного зверя и принялось наносить меткие удары ножом. Животное взвыло и забилось в агонии.

Зверь, что атаковал со стороны Фоссы, отступил, спружинив на мощных лапах, и мне удалось мельком разглядеть тварь, что напала на нас. Если бы не размеры, его вполне можно было бы принять за кошку, с густой короткой шерстью и закругленными ушами. Только морда более узкая, словно сплющенная с боков, вытянутая вперед, нос выделяется горбинкой, если можно так вообще сказать о кошке.

Животное припало на задние лапы и нервно забило хвостом. Каждый удар отзывался у меня в горле. Я замерла, поджав колени, ни жива, ни мертва.

Клубок из волчицы и дикой кошки с рычанием коснулся меня, я заорала, где-то у виска клацнули чьи-то клыки, я отпрянула в ужасе. Отползла, и чуть не наткнулась на Виллу. Огромная оборотница почти одолела зверя, тот уже затих, но все ещё пытается сопротивляться, отпустить его она не может, Тот, что со стороны Фоссы, он самый огромный, прыгнул, распрямился в воздухе, подмяв под себя женское тело. Только что Фосса была здесь — и вот ее уже нет.

Не понимая, что делаю, я подползла к брошенному на землю Лил поясу, трясущимися пальцами вытащила из кожаных ножен кинжал, увернулась от обрушившейся туши, спеленатой кнутом Виллы, та тут же оседлала животное и снова принялась наносить удары, а я прыгнула на кошку, под которой оказалась Фосса.

Вцепившись в густые волокна шерсти, я попыталась было вонзить нож, но куда там, я и шкуру пробить не смогла. Животное дернуло спиной, я сползла набок, удержалась, снова поползла вверх. Ко мне развернулась голова кошки, клацнула зубами. Она сейчас перекатится на спину и раздавит меня, поняла я.

Но вместо этого животное зацарапало землю, сотрясаясь от крупной дрожи и замерло. Все ещё не понимая, что произошло, я съехала на землю. Из-под туши кошки выползла Фосса, встрепанная, перемазанная кровью так густо, что от нее поднимается пар.

— Чего полезла?! — рявкнула она. — А если бы он тебя достал?!

— Но ведь не достал, — возразила я, обидевшись. Я-то думала, ее раздавили, а она еще ругается! — Я тебя спасала!

— Меня?!

Фосса даже поперхнулась.

— Она помогла, Фосса, — прогудело подошедшее чудовище голосом Виллы. — Вытянутым ртом говорить труднее, получается невнятно, но понять можно. Морда скривилась, сморщилась, по телу оборотницы прошла волна крупной дрожи, и обессиленная Вилла присела рядом со мной.

— Цела? — спросила она, шаря рукой по плечам, рукам, голове.

Удовлетворенно кивнув, Вилла обернулась к Фоссе.

— Она отвлекла его, — сказала она. — И ты смогла, наконец, перерезать артерию.

Фосса упрямо поджала губы и не ответила.

— Вот так бросаться на пиренейца — безрассудство, — сказала мне Вилла. — И по-хорошему, я должна бы наказать тебя. Ведь приказано было — не высовываться!

Она помолчала.

— У них такие толстые шкуры, что пробить их можно только в нескольких точках, и, если не знаешь эти точки, нечего и пытаться.

К нам подошла обнаженная Лил. Даже не заметила, когда она успела перекинуться. Ноги у нее дрожат, Лил присела на корточки и принялась шарить руками по земле, будто что-то ищет.

— Лил, твой нож.

Я протянула ей кинжал, которым так бесславно пыталась продырявить пиренейца.

Та кивнула, взяла.

— Всю одежду изгадила, — процедила Фосса, с отвращением избавляясь от пропитанной кровью туники. — Пойду помоюсь и застираю.

— Надо было раздеться, — крикнула ей в спину Лил.

Фосса, ответила не оборачиваясь:

— Я же не перекидывалась.

— А почему она не перекинулась? — спросила я у Лил, когда Фосса скрылась в кустах, что растут у источника.

— Она сильная, — с завистью ответила Лил. — Итак справилась. Вдобавок с пиренейцами и другими зверями так проще — они видят перед собой слабого противника и теряют бдительность.

— Труднее всего держать боевую форму, — нехотя сказала Вилла. — Проще уже или туда — или сюда.

— Я молодая, — вздохнула Лил. — Долго в боевой форме не могу. И как Фосса не могу, сноровки не хватает, опыта пока мало.

— Ты отважно билась, — сказала я ей, вспомнив, как бурая волчица отчаянно рвала кошку зубами и когтями.

Лил польщено улыбнулась и поморщилась. Осторожно дотронулась до плеча.

— Цапнул? — спросила Вилла.

— Ерунда, — процедила Лил, — но пойду, промою.

— Приводи себя в порядок, и надо оттащить их подальше. А то не хватало ждать, пока сюда сбегутся все шакалы и прочая дрянь.

Лил кивнула, и прыжками скрылась в кустах.

Когда с тушами пиренейцев было покончено — мы просто оттащили их к обрыву и столкнули вниз, впрочем, мы — это громко сказано, я больше мешала, чем помогала, мы, наконец, улеглись спать.

Обессилевшая Вилла хмуро сказала мне, прежде, чем заснуть:

— Если ночью тебе снова явится Зверь — я тебя придушу.

Я возмущенно отвернулась.

Как будто я в этом виновата!

— Да, Эя, — попросила Лил, — ты, если что, потише. Все-таки нам спать всего ничего осталось…

Я решила совсем не спать, если они тут такие нервные, но стоило мне смежить веки, как провалилась в глубокий, без сновидений, сон.

ГЛАВА 8

— Вставай, — потрясла меня за плечо Вилла.

Я открыла глаза и принялась яростно тереть их кулачками.

— Кошмары не мучили? — спросила Вилла. Мне почему-то показалось, что она с трудом сдерживает усмешку.

— Какое там, — ответила за меня Лил. — Так дрыхла, хоть с десятью пиренейцами бейся, не проснулась бы.

Я привстала, опираясь на руки, заозиралась по сторонам. Фосса сидит на корточках возле огня, спиной к нам, видимо, греет остатки вчерашнего ужина, или новой добычи. Туника на ней чистая и сухая. Лил возится с кожаными ножнами, Вилла, убедившись, что я встала, скрылась в кустах по направлению к горячему источнику.

— Я не слышала, как вы встали? — пробормотала я вслух.

Лил хмыкнула.

— Мы и встали, и помыться успели, и поохотиться. Давай руки в ноги, или как там у вас говорят, и бегом завтракать!

У горячего источника Вилла деловито полоскала что-то.

Не поворачиваясь, она проговорила:

— Мойся, это придаст сил. Следующий привал нескоро. Только быстро. Туда и обратно, ясно?

— Ясно.

Вилла рывком встала и скрылась в кустах.

Когда взбодрившаяся и посвежевшая я вернулась на стоянку, увидела, что остальные, уже в полной экипировке расселись у костра и увлеченно поглощают мясо.

— Что это? Точнее, кто? — спросила я с набитым ртом.

Как быстро теряются эти манеры!

— Еще недавно это было молодым кроликом, — ответила Фосса.

Мясо нежное, сочное, идеально прожаренное, стоит откусить, как теплый сок наполняет рот, смешивается со слюной, я проглотила первый кусок, практически не разжевывая и потянулась за вторым.

— Что это у тебя? — спросила Лив, заглядывая через мое плечо.

— Вот, угощайтесь, — протянула я женщинам прозрачные шарики желтого и зеленого цвета. — Это леденцы. Мятные и анисовые.

Лил первая подцепила желтый кружок, отправила его в рот, аппетитно причмокнула. Вилла взяла мятный леденец, и стоило ей распробовать его освежающий вкус, глаза ее приоткрылись. Последней решилась Фосса. Сначала принюхалась, лизнула, потом подхватила с моей ладони еще один, и оба отправила в рот молниеносным движением.

Какое-то время раздавалось только причмокивание, наконец Лил сказала:

— Оказывается, и у вас что-то бывает хорошее.

Вилла кивнула.

— Пробовала я их кофе. Вот это гадость!

— Кофе, — пробормотала я. — Мы не успеем заварить, да? У меня с собой есть немного в мешочке.

— И не мечтай, — отрезала Вилла, — мы спешим.

— Но он бодрит! И придает сил!

— Значит, взбодришься на привале, — осталась неумолимой Вилла. — Тебе не помешает. А сейчас — подъем. И меньше слов, пожалуйста, всех касается! Здесь водятся не только пиренейцы, хотя этих злобных тварей хватило бы с лихвой.

Мы выстроились гуськом, первой пошла Фосса, за ней Лил, затем я, и замыкала — Вилла.

Лес здесь очень зеленый и совершенно непроходимый, приходится то и дело перелезать через корни, которые побольше, под них подныривать, перелетать через ямы и овраги на лианах. Это у меня получается уже вполне сносно, всего пару раз оступилась, Лил почти не пришлось вытягивать сползающую меня.

Несмотря на то, что под густую сень листвы не проникает солнечный свет, растительность здесь богатая — папоротники, высокая, сочная трава, растет прямо охапками и благоухает так, что голова кружится. Много белых и желтых цветков. Я нагнулась к одному из них — под белым зонтиком сложил полупрозрачные крылышки и дрыхнет ночной мотылек.

Меня легонько подтолкнули в спину.

Вздохнув, я распрямилась и пошла вперед.

— Ступай осторожно, здесь водятся змеи, не наступи.

Икнув, я стала вглядываться в травяные заросли перед каждым шагом, но сочная и густая поросль делает все старания бесполезными. Я принялась было ворошить носком, прежде, чем наступить, но вскоре усталость взяла свое, да и Вилла недовольно подталкивала меня в спину, так, что я пошла, как раньше.

— А почему здесь нет гигантских деревьев? — спросила я. — Тех, на которых вы живете?

— Они растут не везде, — раздался сзади голос Виллы. — Сказано же, молчи!

Как будто это я начала! Кто первым заговорил о змеях?

Что-то ударило меня в плечо, повело в сторону, я оказалась на земле. Над тем местом, где только что была моя голова, мелькнуло что-то серое.

Удар ножом рассек воздух, и к моим ногам обрушилось настоящее чудовище с отрубленной головой.

Треугольная серая, в коричневых пятнах, голова, еще не поняла, что ее отрубили, и бешено вращала глазами, высовывала страшный раздвоенный язык, словно пыталась им дотянуться до моей ноги. Массивное тело, обхватом в бицепс оборотня в полуформе долго извивалось, пытаясь скрутиться в кольца.

Онемев от ужаса, я отползла назад, пока не уперлась спиной во что-то, взвизгнула, но это были всего лишь ноги Виллы.

Та помогла мне встать, и, словно ничего не произошло, подтолкнула вперед. Все произошло за каких-то пару секунд. Лил окинула картинку взглядом, кивнула своим мыслям, и не остановилась. Фосса даже не обернулась.

Я подумала, что оттого, что ноги подкашиваются, не смогу сделать и шагу, упаду, но на удивление тоже пошла вперед, практически не сбавляя темпа.

— Это на такого монстра ты посоветовала не наступать? — сварливо пискнула я, оборачиваясь к Вилле. — Да уж, вполне можно не заметить. Совсем червяк.

Лицо Виллы, как всегда, осталось невозмутимым. Она не удосужила меня ответом, и я вынуждена была замолчать.

Нас пытались атаковать еще трижды, змеи, поменьше, нападали сверху, с дерева, одну на ходу опять перерубила Вилла, другой оторвала голову голыми руками Фосса, отскочив в сторону, дождавшись, пока зверюга прилетит прямо в руки. Через несколько метров Фосса быстро и легко нагнулась, практически сразу выпрямилась и пошла дальше, не сбавляя темпа. А когда я увидела под ногами извивающейся серый канат, застыла, как вкопанная. Пришлось Вилле снова подтолкнуть меня.

Я икнула, но пошла, видимо, от пережитого ужаса забыла даже, что устала, и давно хочу пить и есть.

Еще нам встретился пиренеец. Животное выпрыгнуло перед нами, припало к самой земле, нервно забило хвостом. В свете дня я смогла рассмотреть пиренейца лучше. Вытянутая вперед морда, изгиб переносицы придает ему сходство с клювом хищной птицы, нос розовый, глаза круглые, желтые, словно очерченные углем. Уши небольшие, круглые. Тело длинное, гибкое и даже изящные, если бы не размеры. Пожалуй, он моей Леди по холку. Лапы мощные, из обманчиво мягких подушек видны черные когти. Шерсть черная, в желтых пятнах. Какое-то время зверь поглядывал на нас снизу, прижав голову к земле, то ли готовился к прыжку, то ли прикидывал, кого бы первым сожрать.

Женщины встали в ряд, выставив вперед руки с оружием.

Видимо, пиренеец не решился нападать на четверых, хорошо, на троих вооруженных нас, в очередной раз ударив по земле мощным хвостом, он неслышно скрылся в кустах.

Мы пошли вперед. Фосса сухо обронила:

— Один, поэтому и не решился.

— Нам повезло, — согласилась с ней Лил.

Дважды мы останавливались, перекусить и сделать пару глотков воды из походных фляжек, что несли женщины.

Я упрямо тащила свой заплечный мешок сама, хоть Лил и предложила помощь.

— Держись, — сказала она мне на краткой стоянке. — Скоро озеро, там и отдохнем.

К озеру я выдохлась настолько, что способна оказалась только упасть на землю, едва Вилла, идущая впереди, остановилась.

От полуденного зноя нас надежно укрыло дерево с красно-зелеными листьями, напоминают листья клена, но более вытянутые, от земли пахнет мокрым песком и чем-то дурманяще-сладким. Не в силах даже поднять голову, я повернулась, потратив сил на это, словно перекатила чугунный шар, и увидела, что трава здесь в основном красная и кудрявая, усеянная россыпью розовых цветочков, мелкие, но их много, и они покрывают красные волны шапкой розовой пены. Тем ярче выделяется бирюзовая гладь воды.

— Купаться! Купаться, пожалуйста, Вилла, — простонала Лил, явно надеясь разжалобить Виллу, по мне, так с ледяной глыбой у нее было бы больше шансов. — Потом займемся костром и стоянкой! Пожалуйста-а!

Вилла нахмурила черные, сросшиеся на переносице, но все равно изящные, брови, перевела взгляд на Фоссу.

Та промолчала, но картинно перевела взгляд на голубое, без единого облачка, небо.

— Вот и Лирей устала так, что с ног валится… Свалилась! — продолжала Лил.

Вилла недовольно поджала губы.

— Лирей как будто ничего не говорила?

— Ну не вредничай, что же, сама не видишь?

— Я не вредничаю! — возмутилась Вилла. — Просто порядок и дисциплина превыше всего! Особенно в походе, тебе ли этого не знать?

— Ну вот! — не сдалась Лил. — тогда скомандуй всем в воду, и дисциплина не пострадает. — А мы после прохладной водички будем такие свежие-свежие, бодрые-бодрые, мы прям все тут сделаем, прям все-все-все.

Я представила, как прозрачная, прохладная вода принимает в свои объятия мое разгоряченное тело, и чуть не застонала в голос. Застонала бы, если бы силы были.

Похоже, последний аргумент Виллу-таки убедил.

— Ну ладно, если ты серьезно намерена взбодриться, и взбодрить Лирей, так и быть, — сказала она, зажигая огоньки ликования в желтых глазах Лил. — Командую — все в воду, плавать, отмокать, пока не придете в себя.

Лил взвизгнула и тут же принялась освобождаться от одежды. На этот раз она все делала без спешки, аккуратно сняла и сложила лиф, свернула ремни, положила поверх кожаный пояс с кинжалами, кнут, рядом аккуратно разложила кожаную юбку.

Вилла между тем добавила коварно:

— Но раз уж ты собралась бодриться, Лил, на тебе тогда и охота, и готовка.

Лил, успевшая подойти к воде, с негодованием обернулась.

— Почему на одной мне? А вы что будете делать?

— Мы бодриться не собирались, — ответила Вилла, и Лил нахмурилась, но тут же ее лоб разгладился, и она, взвизгнув, рухнула в озеро, к моему изумлению, скрывшись прямо возле берега с головой.

Ее примеру последовала Фосса. Тело у нее более вытянутое и худощавое, чем у Лил, покрытое густым бронзовым загаром. Но никогда не скажешь, что она намного старше Лил, и той же Виллы, если не заглянуть ей в глаза.

— Эй, Эя, — позвала меня Вилла. — Хватит валяться мокрой тряпкой, поднимайся — и в озеро, вместе с нами.

Я нашла в себе силы помотать головой и произнести:

— Я потом.

Вилла пожала мощными плечами.

— Потом, так потом, — милостиво разрешила она. — Кто бы спорил. Искупаешься, как отдохнешь, как следует, спокойно, одна, никто тебе мешать не будет.

Мне показалось, или в голосе Виллы прозвучала издевка? Впрочем, она всегда издевается. Но мне было не до размышлений о ее вежливости — стоило услышать, что я буду плавать одна, когда тут в окрестностях, скорее всего, рыщет приставленный к нам для охраны Вирд, как неведомая сила подбросила меня вверх и я принялась яростно освобождаться от одежды под насмешливым взглядом Виллы.

Торопливо сбросила ботинки, скатав с себя штаны, рубаху, жилет, пояс, исподнее, — все единым кублом отбросила к кустам и ринулась к темно-синей глади воды.

— Осторожно, — донеслось в спину, — у берега сразу глубоко. У этого озера нет дна.

— То есть как это, нет? — спросила я, оборачиваясь.

— Так, — ответила Вилла и пожала плечами. — Сколько ни ныряли, не нашли.

— Ну это не показатель, — авторитетно заявила я, потому что проснулся во мне дух противоречия. Не всегда же ей быть правой!

— Как посмотреть, — не стала спорить Вилла, — только не мы ныряли.

— А кто?

— Ундины.

— Ундины — миф, — заявил все тот же дух противоречия.

— Да как скажешь, — не стала спорить Вилла.

Я замерла с открытым ртом.

Вилла, пока говорила со мной, спокойно раздевалась и складывала одежду и оружие, как Лил и Фосса, горкой. Подошла к берегу, согнула колени, вытянула крепкие, мускулистые руки и рыбкой скользнула в воду. Тут же ее макушка показалась над поверхностью, и мощными, уверенными гребками она принялась догонять Лил и Фоссу, подплывающих к середине озера.

Я пискнула, вообразив, что отстану от них и стану легкой добычей для разных любопытных, подглядывающих из кустов, шагнула за край земли, и оказалась под водой. Я даже не успела сделать пару гребков, когда вода, словно резиновая, спружинила подо мной и вытолкнула меня на поверхность.

Едва голова оказалась над водной гладью, кстати, вода оказалась без пузырьков, как вся здесь, в Заповедных землях, но теплой, как парное молоко, как я поняла, что вода держит меня, несмотря на то, что я не делаю ни единого движения. Как же так? Впрочем, стоило мне сделать гребок руками и оттолкнуться ногами, как вода словно расступилась, пропуская меня вперед, но все равно, держа, как навесу, и я поплыла за удаляющимися женщинами.

Вилла, Лил и Фосса замерли на самой середине озера, и тихо о чем-то говорят, не разобрать ни слова, над водой разносится только эхо их голосов.

Плавно и в то же время довольно быстро двигаясь по этому волшебному озеру, я настигла женщин.

— Эта вода, — сказала я Вилле. — Отчего она такая? Это какая-то магия? Или ундины?

— Что? — спросила, приподнимая брови и выпучивая глаза, Фосса. — Какие ещё ундины? — второй вопрос она задала не мне, а Вилле.

Вилла хмыкнула.

— Эя опасается, что ундина ее за попу укусит, — пояснила она Фоссе и Лил, и те прыснули.

Я обиженно засопела.

— Скорее всего, в священных землях, — сказала Вилла женщинам, продолжая начатый до моего появления разговор.

Желтые, чуть навыкате, глаза Лил сверкнули любопытством.

— А здесь правда водятся ундины? — спросила она Виллу.

— Еще одна, — проворчала та, закатывая глаза к небу.

— И ты за свой зад боишься? — серьезно спросила ее Фосса, но Лил не обиделась.

— Ну интересно же!

— Ну а кто, кроме них, мог бы здесь нырять, — проворчала Вилла, — сама-то как думаешь?

Лил призадумалась, а я чуть не выскочила из воды.

— Это значит, это значит, — забормотала я, — что они вот там, внизу, может быть смотрят на нас, снизу! Богиня, как стыдно!

— Не строй из себя тупоголовую монашку Эя, сделай одолжение, — проворчала Вилла. — Нужны мы им! К тому же не факт, что они сейчас здесь.

— А как же? — пролепетала я.

— А вот так, — отрезала Вилла. — Скорее всего, это озеро где-то там, очень-очень глубоко, соединяется с коралловым морем. Ундины приплывают сюда по расщелине, ну, по глубокому подземному коридору. Ты же чувствуешь, вода здесь плотная, точно морская.

С этим я поспорить не могла. Но все же лизнула спокойную синюю гладь и пробормотала.

— Не соленая.

— Ну, я не все могу объяснить, — пробормотала Вилла.

— Но такое объяснение кажется самым правдоподобным, — поддержала ее Фосса.

— Значит, ундины могут все-таки быть здесь, внизу, — пробормотала я, пытаясь что-то разглядеть под водой. Как назло, только сине-зеленый, какой-то плотный, цвет.

— Не мучайся, — сказала Вилла. — Если и здесь, вряд ли приплывут с тобой поздороваться.

Фосса нахмурилась, уголок ее рта еле заметно дернулся.

— Это точно, — сказала она. — У кого — у кого, а у ундин поводов обожать людей еще меньше, чем у свободных, — она помолчала, и как-то устало добавила, — ладно, вы как хотите, а я поплыла назад.

И мощными гребками рассекая бирюзовые плотные потоки, она поплыла к берегу. Вскоре ее смуглые плечи стали похожи на птицу или хищного зверя, плывущего по волнам.

— Я тоже все, — сообщила Лил.

— Взбодрилась? Тогда вперед, — ехидно протянула Вилла, и Лил вздохнула и послушно поплыла к берегу.

Ожидаемо, я снова отстала от свободных, и еще более ожидаемо, что меня не стал никто дожидаться.

Я увидела, как стройная загорелая Фосса рывком покинула воду, ухватившись за корень, торчащий из берега. Следом подплыли Вилла с Лил.

Я почти догнала их, когда увидела всего в двадцати шагах от нашей стоянки, почти у самого берега, огромную, как мяч, белую кувшинку. Она выделяется на общем красно-розово-зеленом фоне и оттого выглядит гостьей из сказки. Я направилась к ней. Срывать цветок не хотелось, да и куда ее деть, такую махину, но посмотреть на чудо вблизи захотелось так, что сил нет.

Окинула взглядом берег — озеро окружают пышные, как и все здесь, красноватые кусты и сравнительно невысокие, для Заповедных земель, конечно, деревья.

Женщины рядом, я слышу, как переговариваются Вилла и Фосса, Лил, должно быть, не одеваясь, перекинулась и унеслась на охоту. Подумав так, я сама подивилась собственному спокойствию. Но что мне ещё остается — пока не убили, а даже защищают от тех же мужчин, особенно других кланов и хищных зверей, и ладно. Наверно, пережитое за последние дни, которые по сравнению с безжизненной, неподвижной зимой в башне, кажутся каким-то магическим водоворотом, водопадом, лавиной событий, сказалось на моей восприимчивости… Это… и смерть Андре. Я больше ничего не чувствую. Мне все равно. Мне просто все равно.

Кувшинка приблизилась ко мне, действительно напоминающая шар, наполовину утопленный в воде, сотканный из сотни, топорщащихся на кончиках, лепестков. Ослепительно-белая, одинокая и прекрасная, она словно манила подплыть поближе. Я сделала еще пару гребков, и вместо того, чтобы подтянуть ее к себе за стебель под водой, осторожно приблизилась сама, опасливо заглядывая в самую сердцевину, словно вот-вот мне навстречу вылетит сказочный фэйри с разноцветными, как у мотылька, крыльями, из россказней старой Пепы.

Серединка кувшинки оказалась желтая, как солнце, и фэйри навстречу мне не вылетел, но чьи-то мощные, покрытые стальными буграми мышц, руки, быстро погрузились в воду, и, подхватив меня подмышки, вытащили из воды и усадили на нависающий над водой широкий сухой корень.

Я понять ничего не успела, не то, что пискнуть, когда увидела довольное смуглое лицо Грэста. Раз увидев его, боюсь, не развижу. Пристальные желтые, глубоко посаженные, но немного навыкате, глаза смотрят из-под нахмуренных кустистых черных бровей, словно прожигают насквозь, вытянутое, даже узкое лицо, мощный, торчащий вперед, подбородок, острые высокие скулы. Черные волосы зачесаны назад над загорелым, почти коричневым лбом. Шея мощная, бычья, переходящая в широкие плечи. Он расселся на корточках, подол кожаной повязки задрался и… ниже смотреть я не решилась. Все же в прошлой жизни была герцогиней, — сумбурно пронеслось в голове.

Грэст с довольным, каким-то хозяйским видом осматривал меня, смотря чуть снизу. Стоило потокам воды стечь по моему обнаженному телу, как до меня, наконец, дошло, что происходит.

Протестующе пискнув, уперевшись руками в корень, на котором сижу, я чуть было не соскользнула вниз, но на мое обнаженное бедро легла широкая, как лопата, мужская ладонь, придерживая. Такая твердая, горячая, огромная, что я, захлопав ресницами, замерла, даже дышать перестала. Тело только заколотило крупной дрожью, я и ее попыталась унять.

— Вирд сказал, что ты на него реагируешь, так нечестно. Чем я хуже? — прорычал Грэст, вопросительно пялясь мне… пусть будет на грудную клетку.

— Пусти, — наконец, сумела, выдохнуть я. — Закричу!

Грэст перевел взгляд на собственную кисть на моем бедре. Она ходит ходуном, от того, что меня уже не колотит, а просто трясет.

Его тонкие губы раздвинулись в довольной ухмылке.

— Ты, — рыкнул он отрывисто, — реагируешь!

В тот же миг его рука покинула мою ногу, а сам он бесшумно скрылся в кустах.

Я ошалело заморгала ему вслед — он точно был здесь и рычал что-то о моей реакции, или мне причудилось? Может, от пережитого горя я тронулась рассудком, что неудивительно, и у меня начались галлюцинации?

Пытаясь унять нервную дрожь, я ощупала корень, на котором сижу и поняла, что какие бы галлюцинации не были, сюда самой мне точно не забраться. А значит… Богиня! Я и в самом деле только что была обнаженной в обществе мужчины… тоже, между прочим, голого! И он трогал меня!

Это даже хорошо, что Андре погиб, — мелькнула шальная мысль, заставившая меня от ужаса выпучить глаза и отчего-то прижать обе ладони ко рту. — Он бы… Я бы… будь он жив, я не перенесла бы такого позора! Я ведь хуже гулящей девки! Хотя бы потому, что была рождена герцогиней! Мама!

Промычав что-то невразумительное, я обрушилась спиной назад, с корня, в воду, утопив на пару мгновений злополучной мячик кувшинки.

Если бы эта проклятая вода дала мне утонуть! Но мои чаяния были тщетны — озеро неумолимо вытолкнуло меня на поверхность. Я заколотила по бюрюзовой глади ладонями, принялась яростно месить эту резиновую воду ногами, но как была, так и осталась в неподвижности, словно подвешенная на нитку злым кукловодом.

Обессиленная, со следами то ли воды, то ли слез на щеках, я подплыла к берегу нашей стоянки.

Завидев меня, Фосса рывком поднялась и подошла к берегу, протянула руку, помогая выбраться на берег. Также не спешившая одеваться Вилла нежилась на солнышке. Увидев меня, она приподнялась на локте, и приложив ладонь ко лбу, пряча глаза от солнца, проводила меня, как мне показалось, любопытным взглядом.

Сидевшая на корточках у костра, тоже обнаженная Лил, разогнула спину и обернулась ко мне. Я увидела, что перед ней лежит наполовину ощипанная тушка птицы. Кучка серых и оранжевых перьев пестрым облачком летает над берегом, прилипает к моим мокрым ногам.

— А на этот раз кто, Вирд или Грэст? — спросила меня Лил, озорно, без ехидства, улыбаясь.

— Вы знали и ничего не сказали мне?! — возмутилась я, вытаращив глаза.

— По-твоему, мы не чуем их? — фыркнув, спросила Фосса.

Она не спеша вернулась к загорающей Вилле и растянулась на животе рядом с ней, подперла длинной изящной кистью щеку и закрыла глаза.

Лихорадочно одеваясь, я попала рукой не в рукав, а в горловину рубахи, запуталась, запрыгала зачем-то и зло прокричала:

— Ну, знаете! Хоть вы и волки, то есть, волчицы, но это свинство!

В ответ раздался заливистый смех Лил и хмыканье Виллы с Фоссой.

Не обращая внимания на мое праведное негодование, Вилла принялась рассуждать вслух:

— Вирда, конечно, послал Туран… Чего и ожидать. Ладно, сейчас не об этом. Вирд честный, прямой. Грэст же слишком своеволен. Хорошо для хищника, но плохо для свободного члена стаи… Нам сейчас как никогда, важно уважать закон и чтить волю старейших…

— Я не удивлюсь, если и Рив где-то здесь, — крикнула от костра Лил.

От такой новости я, натянув, наконец, бриджи на мокрое… мокрую… хм, неважно, застыла сталактитом.

— Почему же вы молчали? — упавшим голосом спросила я их.

— А смысл говорить что-то? — вопросом на вопрос ответила Фосса. — Ты же не думаешь, что мужчины свободного народа так просто откажутся от самки, которую возжелали?

Она даже фыркнула.

Самки?! Возжелали?! Это я-то, я, наследница герцогства Ньюэйгрин, самка?!

— Глупо винить самцов за их природу, — продолжила Лил, не заметив буйства эмоций, проступивших не моем лице.

— Но они, конечно, держатся на отдалении и поодиночке, — сообщила Вилла.

— Чтобы в случае опасности придти на помощь, — добавила Лил. — Скоро еда будет готова!

— На помощь?! — снова возмутилась я. — Пока они только приходят, когда я, когда я, ну…

— Голая, — серьезно подсказала Вилла.

— Моюсь! — запальчиво возразила я.

— Серьезная разница, — согласилась Вилла.

— А когда на нас нападали ваши красные, и преследовали эти… как их… полярные… и нападали пиренейцы, они стыдливо отсиживались в кустах! — гневно выпалила я.

— Ты несправедлива, Эя, — пожурила меня Лил. — Я же сказала, в случае опасности. А нам ничего не угрожало.

— Как же, — начала было я, — как же не угрожало…

— Да уймись ты уже, — попросила Вилла.

— Поживешь еще в Заповедных землях, поймешь, что все произошедшее за эти пару дней было детскими игрушками, — пробормотала Фосса.

— Ну уж нет! — гневно возопила я. — И не собираюсь, понятно? Слышите, вы? И все трусливые шакалы, что расселись по кустам и дрожат, как заячьи хвосты?! Я, Лирей Анжу Альбето, герцогиня Альбето, леди Ньюэйгрин, и близко не собираюсь здесь жить, ясно?! И на день не задержусь здесь! Как только вы оставите меня, наконец, в покое! Вернусь туда, где мое место! В человеческие земли! И жить буду, как человек, потому что я — и есть человек, понятно вам?!

— Понятно, понятно, — процедила Фосса, поворачиваясь ко мне спиной.

— Иди, — жмурясь на солнце, лениво пробормотала Вилла, тоже не обратившая на мою грозную тираду никакого внимания. — Хоть сейчас. Там тебя ждут.

Я гневно развернулась к кустарнику в розовых цветочках, вознамерившись уж было уйти, хоть куда, а там будь, что будет! Но вспомнив, что там меня поджидает плотоядно ухмыляющийся, рычащий Грэст, и облизывающийся Вирд, который с упоением разглядывал меня в ночной купальне и тяжело дышал, и может, даже, тот широкоплечий Рив, который пока, слава Богине, никак себя не обозначил, застыла, как громом пораженная.

— Чего ты копошишься, — миролюбиво сказала Лил. — Сейчас поедим! Скоро встретишь Велеса, и может, хоть что-то прояснится.

Не спрашивая, что именно прояснится, я все же буркнула:

— А когда мы будем у этого Велеса?

— Вообще-то мы уже у него, — нехотя ответила Вилла, нежась под солнцем. — Точнее, совсем рядом. — Но он пока не готов говорить.

— А когда будет готов? — запальчиво спросила я, озираясь по сторонам — ундины, оборотни, еще и какой-то Велес здесь ошивается, оказывается!

— Он подаст знак, — сказала Вилла.

ГЛАВА 9

К моей вящей радости, Вилла сообщила, что идти больше никуда не надо, потому как мы уже пришли, а на мой резонный вопрос, зачем же было так спешить, если Велес этот все равно пока не готов нас принять, она, пожав плечами, ответила:

— Здесь небезопасно, сама видела. Чем опаснее местность, тем быстрее стоит ее миновать.

— Это еще поспали по дороге, — поддакнула Лил. — В прошлый раз, помнишь, проклятые пиренейцы словно взбесились. Ни минуты отдыха не дали, так и шли, точнее, бежали непрерывно двое суток… Я даже ноги стерла, пока сюда добежала, — сказала она уже мне.

— Ага. Охраняли новое потомство, злые, как сволочи, — меланхолично протянула Вилла.

Я захлопала ресницами. Бегом? Двое суток?! Это вообще, возможно? Нет, ну они дикие люди, то есть, не совсем, конечно, люди, но все же… Что-то мне подсказывает, что даже для их звериных сущностей бежать двое суток — это слишком.

Вилла словно прочитала мои мысли:

— В зверей не перекидывались, — сказала она. — Таково условие Велеса.

— Почему?

— Ему виднее, — серьезно ответила Вилла. — Велес мудр, как Вселенная, и могуч, как жизнь и смерть, вместе взятые. Издревле он покровительствует свободному народу.

— Если он так всемогущ, почему же не помог вам навсегда извести людей? Уничтожить нас? — возразила я.

Вилла посмотрела на меня с сожалением. Я хорошо знаю этот взгляд. Так смотрит на самую глупую собаку нашей псарни Леди, когда та промахивается носом, не попадая в плошку с водой.

— Ты глупа, — сказала Фосса.

Лил только головой покачала, поджимая губы. Она была солидарна с подругами.

— Для нас никогда не было целью уничтожить людей, — сухо сказала Вилла. — Мы не начинали с вами ни одного сражения. И не мы пришли на ваши земли, вытесняя вас с плодородной почвы.

— Вот я и говорю, — согласилась я. — Если мы такие плохие, почему было не истребить нас? Окончательно и бесповоротно?

— Ты рассуждаешь, как человек, — с отвращением сказала Фосса. — А я-то уже начала думать, что ты другая.

Мне стало совестно, хотя и говорила я разумные и логичные вещи, непонятно, чего они так оскорбились. Ну не верю я, что оборотни эти сплошь все белые и пушистые, какими они себя пытаются представить! И, между прочим, имею на это право! Даже если все святые писания, вместе взятые, все предания о святых праведницах, врут, ладно, с этим, как-никак, но я ещё как-то могла бы… не то, что согласиться, но, по крайней мере, не спорить… Но.

Но кто, как не оборотни, убили моего отца? Маму? Пусть тело не нашли, но ведь, если бы была жива, вернулась бы домой! И Андре… Его-то они убили на моих глазах!

С этим ведь не поспоришь!

Так что пусть не прикидываются хорошенькими, и считают меня глупой, и человеком, все равно. Я им не верю, и точка.

Лил, стараясь избегать контакта глазами со мной, притихшая и какая-то поникшая, хоть и лицо осталось неподвижным, как мрамор, но я уже научилась определять их настроение и без явного проявления эмоций на лице, быстро собрала кости и остатки ужина, завернула их в уложенные в ряд, один край на один, листья, и скрылась за деревьями.

Вилла с Фоссой, даже не переглянувшись, одновременно встали, развернулись спинами к костру и принялись спускаться к озеру. На берегу они по-прежнему не смотрели друг на друга, даже словом не перекинулись, но синхронно повернули влево и пошли вдоль берега, вскоре, скрывшись в кустах.

Я проводила взглядом их статные фигуры, делающие только экономные, выверенные движения, полные внутренней силы и достоинства, и подумала, что хорошо, наверно, когда рядом те, кто думает и чувствует, как ты… У меня такого не было никогда. Виталина с Микаэлой? У них есть что-то похожее, но строится оно на почитании и заискивании перед Виталиной. У свободных, даже учитывая, что Вилла вожак, все не так. Вилла, Фосса, Лил… и те женщины у источника, и их мужчины… и даже Изабелла, пришедшая в стаю с человеческих земель… они выглядят семьей. Даже ближе. Им не надо даже смотреть друг на друга, чтобы знать, что чувствуют, и даже как будто, что думают остальные.

А я… Так сложилось, что ближе Андре у меня никого не было. Мама? Да, мы были очень близки, но и как-то далеки, что ли. Мама, стремительно угасшая после смерти отца, превратившаяся из полной сил, энергии и красоты женщины в свою бледную тень, всегда была мыслями где-то далеко от меня. И кажется, чувствами часто тоже… Отец… Я плохо помню его, если бы не портреты в галерее и маминой спальне, я не вспомнила бы даже его лица.

И Андре… Я думала, ближе у меня никого нет и быть не может, и никогда не будет… Но о чем он думает я не знала никогда. Я очень хотела понять его, чем руководствуется, чем живет, и такое впечатление, что одновременно понимала, что бесполезно. Я знала о его чувствах, но ровно столько, сколько он сам показывал мне. Ведь пока он не заговорил о них, я о них и не догадывалась, и что-то мне подсказывает, что виной этому не только недостаток опыта…

Я обвела взглядом осиротевшую поляну. Тлеющие угли костра, мой заплечный мешок опирается на плоские походные сумки женщин, они крепят их за спиной. На нижней ветке дерева висит короткая туника Лил, колышется на ветру.

Я почувствовала себя такой одинокой и покинутой, что в глазах защипало, и я запрокинула голову к небу, и принялась яростно и часто моргать. Пусть я и одна, но эти надменные женщины могут появиться в любой момент, они же не ходят, а бесслышно скользят над землей! Пусть не думают, что мне стыдно за свои слова… Я ничуточки, ни капельки не жалею! Я сказала, что думала, и если надо будет, повторю ещё много раз!

Быстрым, словно вороватым движением я смахнула предательскую влагу с ресниц, и спустилась к бюрюзовой кромке воды. Опустилась на корточки, протянула руку, обмакнула пальцы, и по телу пробежала приятная дрожь, стоило вспомнить, какая теплая и ласковая вода в этом озере. Тут же захотелось усесться на самый край, прямо на эту красноватую и густую траву и свесить в озеро ноги, и сидеть, не думая ни о чем, и просто болтать ими в этой волшебной воде.

Я с сомнением уставилась на узкие бриджи — настолько узкие, что не закатаешь. Надо бы снять. Но что, если, воспользовавшись моим одиночеством, сюда нагрянет, не дай Богиня, Грэст, или Вирд, или Рив…

И вот ведь, Вилла! Она знала, что они где-то здесь, и все равно оставила меня одну, — подумалось мне. И Лил, и Фосса! Они меня ненавидят.

А может, — пронеслась следующая мысль, — они поэтому так легко и оставили меня? Потому что знали, что как бы то ни было, я под присмотром, в безопасности? Решив не рассуждать о том, безопасно или не безопасно оставаться без штанов в одиночестве, я все-таки избавилась от узких бриджей, плюхнулась на пышную сухую траву и свесила ноги в воду.

— Все-таки, — сказала я вслух, назидательно поднимая палец. — Если они и захотят что-то мне сделать, то вряд ли штаны их остановят. Хоть и кожаные.

С этой мудрой мыслью я принялась с наслаждением болтать ногами, ощущая, как снизу поднимаются волны тепла и беззаботности, растекаясь по телу.

Над поверхностью водной глади носятся крупные стрекозы с прозрачными, сверкающими в солнечных лучах, крыльями, перебирают длинными тонкими ножками водомерки, прямо над головой разливается на все лады птичий хор из множества голосов. Легкий порыв теплого ветра донес до моих ноздрей сладкий, чуть дурманящий аромат, и я внезапно поняла, как здесь спокойно, как ласково.

Никуда не надо идти, бежать, нестись, ни о чем не надо думать… Потому что каждое движение противно этой царящей вокруг гармонии. Человек — это даже не жухлый прошлогодний лист, это пылинка на ветру, и природная мощь сама знает, как распорядиться этой пылинкой. Она может думать, мечтать, планировать, но крепкий упругий ветер уже подхватил ее и несет в стремительном потоке таких же, якобы отдельных и выбирающих пылинок по задумке природы, куда-то, где она станет недостающей деталью в узоре… И даже сам ветер, эта движущая сила, который способен изменить течение жизни миллиона таких пылинок — сам — суть такой же узор на поверхности вечности, и никогда не проникнет в самую суть ее глубины.

Все, что было со мной — просто танец пылинки под дуновением ветра, поняла я, и все, что будет, тоже. Ничто не имеет значения, решительно, ничто. Перед моим внутренним взором проносились картинки из прошлого, с самого детства, и они, на фоне этой прозрачно-бирюзовой воды, были тем, чем являются, картинками, химерами, приходящими ниоткуда и стремящимися в никуда. А потом и то, что я видела реальным зрением, как будто приподнялось, невысоко, и по изображению прошла легкая рябь, словно рыбка вынырнула слопать мошку или комара, и от прикосновения ее губ к поверхности начали растекаться один за другим, круги.

Я даже сама подивилась собственной смелости, осознав, что мне не страшно, и ничто не кажется пугающим или хотя бы удивительным.

Я помотала головой, думая, что сейчас наваждение исчезнет, но ничего не исчезло. Мир оставался таким же: химероподобным, прозрачным, волшебным и ненастоящим, управляемым какой-то мощной неведомой силой, которая тоже не имеет значения, потому что нет вообще ничего, что имело бы значения.

Поверхность воды рядом с моими ногами дрогнула, натянулась, подалась вверх, обрисовывая то ли выпирающий из воды шар, то ли мяч, и, не успела я додумать, чтобы это могло быть, прямо передо мной вынырнула чья-то голова на длинной тонкой шее… следом над водой показались плечи… существо, похоже, женского пола, потому что ещё немного — и над водой оказались круглые холмики грудей и тонкие, изящные, уходящие под воду, предплечья.

От того места, где она вынырнула, пошли медленные и плавные круги.

Стоило потокам воды соскользнуть, подобно тонкому покрывалу, с кожи существа, как цвета зеленого золота волосы слегка подпрыгнули и легли пышными красивыми волнами, расползаясь по поверхности воды, точно их высушили и красиво уложили нефритовыми щипцами.

На меня смотрит девушка с бледной, даже чуть в голубизну, кожей, и огромными, вдвое, а то и втрое больше человеческих, глазами-блюдцами, в бархатной россыпи черных ресниц. Глаза ярко-зеленые, выразительные и смотрят одновременно удивленно и проникновенно. Маленький курносый нос, торчащие трамплином нежно-розовые губы.

Я уставилась на ундину во все глаза. До последнего думала, что Вилла меня разыгрывает, а остальные ей потворствуют. Поэтому с жадным вниманием изучала ундину, а та, в свою очередь, не менее пристально разглядывала меня, точно ей кто-то сказал, что люди — выдумка, и вот она впервые увидела человека, и не знает, как на него реагировать.

У подножия длинной изящной шеи ундины спускается на упругую грудь ожерелье из розовых раковин и кораллов, мне даже вспоминать не нужно энциклопедию дальних земель, итак ясно, что раковины морские, в озере таким взяться неоткуда. В центре розового ожерелья белеет крупная, с перепелиное яйцо, идеальной формы, жемчужина.

Я снова поднялась взглядом вверх, вновь отметив, что черты лица ее хоть мелкие, но изящные. Лицо гладкое, без единого намека на мимическую складку у губ, скулы широкие, и кожа словно натянута.

Легкий кивок головы — то ли ундина поприветствовала меня, то ли кивнула каким-то своим мыслям. Кажется, Пепа рассказывала, что они поют, а вот о том, что говорят — не говорила ни слова.

Вода перед ундиной чуть забурлила и натянулась, и с легким всплеском, обрушивающим потоки воды, над поверхностью вытянулись длинные, тонкие руки с изящными кистями. Я даже отпрянуть не успела, так внезапно это произошло, когда увидела, что на пальцах ундины болтается тонкая цепочка из белого металла, заканчивающаяся вытянутым зеленым камнем. Быстро и в то же время изящно ундина протянула ожерелье мне, камень блеснул изнутри зелеными сполохами.

Несмотря на то, что руки ундины оказались на поверхности, она осталась «стоять» в воде также ровно, не пошелохнувшись.

Я осторожно нагнулась и протянула вперед руки, принимая из ладоней ундины камень на белой круглой цепочке. Пальцы у нее оказались прохладными, но прохлада эта такая приятная, как вода в озере под дождем, про такую воду еще говорят, «как парное молоко». Кожа не настолько горячая, чтобы обжигать, но и не холодная, а с приятной прохладцей.

Я положила камень на колени, решив не думать, зачем ундине вздумалось отдать его мне, и продолжила разглядывать ундину. Та не изменила ни выражения лица, ни положения тела в воде, только руки оставила над поверхностью, положив кисти на воду ладонями вверх, перед собой.

Взгляд ее остался прежним — открытый, удивленный, проницательный.

— Ты ждешь, чтобы я тоже что-то подарила тебе? — спросила я, и голос мой зазвенел над водной гладью. — Справедливо.

Кажется, я думала меньше одного мгновения, потом пальцы уверенно взметнулись вверх, к шее, расщелкнули застежку, и перед моим лицом закачался платиновый медальон на широкой цепи. Благородного белого цвета овал с фамильным вензелем, изображающий цветок эдельвейса. Тонкий стебель и обрамляющие его листики искусно выгравированы алмазной отделкой, и нежно сияют на солнце, россыпь бриллиантов, выложенная в узор в виде покорно склоненной головки, при ярком солнечном свете выглядит каплями росы, а не драгоценными камнями, и, что удивительно, тем ценнее смотрится.

Платиновый овал пару раз качнулся перед моим лицом вправо-влево, затем я мягким, но решительным жестом протянула его ундине.

Та ловко перехватила пальцами серебристую змейку цепи, и в следующую секунду последняя память об Андре исчезла в бирюзовой поверхности озера, словно и не было никогда этого медальона.

Ундина, впервые за все это время, хлопнула ресницами.

— Там, внутри, две миниатюры, — запоздало пробормотала я. — Они, конечно, размокнут под водой, но это ничего. Ты спрячешь в этом медальоне что-то действительно ценное, или просто памятное для тебя.

По-прежнему не говоря ни слова, ундина нырнула, и над поверхностью мелькнул крупный, похожий на рыбий, только более подвижный, хвост, покрытый нежно-голубой чешуе. Хвост венчал раздвоенный плавник.

Прежде чем скрыться в глубине, хвост шлепнул по воде, окатив меня каскадом брызг, и мир вновь обрел твердость, привычные очертания, звуки и запахи стали более явными, насыщенными, настоящими.

Из-за ближайших деревьев прозвучали голоса, и стоило им приблизиться, как я явственно различила низкий, с бархатными нотками, тембр Виллы:

— Я чую магию ундин.

Из-за толстых серо-красных стволов вышли все трое — Вилла первой, за ней Фосса с Лил. Все трое оторопело уставились на меня, все еще сидящую на берегу, мокрую, со спущенными в воду ногами. В руках моих болтается крупный вытянутый камень зеленого цвета на круглой цепочке из металла, похожего на серебро.

В тот момент, когда они меня увидели, мне было не до их удивленных физиономий — я как раз догадалась поднять камень к глазам, и, тот, пропустив через себя солнечный свет, обозначил на поверхности четырехлистник, с ровными, очерченными краями. Да, именно четырехлистник. Тот самый, что украшает фамильный герб герцогов Альбето.

Кажется, мне что-то сказали, Вилла, или Лил, или, может быть, Фосса, но я не расслышала, что именно. Просто звуки не соединились в слова, а слова — в предложение.

Я смотрела на четырехлистник и часто моргала.

Лишь когда чья-то теплая ладонь легла мне на плечо, я, вздрогнув, обернулась. Оказывается, рядом со мной присела на корточки Вилла и почти так же внимательно, как я, вглядывается в зеленоватый камень, что словно живой, трепещет в моих пальцах.

Судя по сопению над другим ухом, Фосса с Лил тоже уставились на него.

Я посмотрела в карие, глубоко посаженные, но все же очень красивые глаза Виллы. Она сомкнула веки на миг, чуть кивнула головой, и твердо сказала:

— Это знак.

— Что? — не понимая, о чем она, спросила я.

— Это знак, Эя. Велес хочет видеть тебя.

ГЛАВА 10

Лил перевернула на углях обмазанные глиной тушки рыбы, которые, взбудораженная новостью о знаке, сама же выловила в озере, распотрошила и принялась готовить.

Я уселась рядом, пожирая потрескавшуюся на костре глину голодными глазами. Вилла с Фоссой тоже расположились неподалеку и поглядывают в нашу сторону.

На еду я отвлеклась, чтобы не думать о том, что этот Велес послал, оказывается, свой знак, в виде ундины с зеленым камнем. Но стоило начать думать о еде, как живот прилип к спине, противно урча, и рот наполнился слюной.

— И когда этот Велес придет, чтобы дать мне посвящение? — спросила я и услышала хмыканье Фоссы.

— Или не дать? — добавила я язвительно и Фосса снова хмыкнула.

— Велес не придет, — ответила Вилла. — Пойдешь к нему сама. Посвящение получается в одиночестве. Как и не получается, — добавила она с издевкой.

— Ага, — подытожила я, — вы хотите сказать, что отправите меня неизвестно куда на ночь глядя, одну, также как оставили одну здесь. Поня-ятно!

— Никто тебя здесь одну не оставлял, — не согласилась со мной Вилла, — ты осталась под покровительством Велеса. И пойдешь не неизвестно куда, а к нему же. Нам за тобой, пока ты получишь или не получишь посвящение, хода нет.

Я фыркнула, постаравшись передразнить ее манеру, и Лил сверкнула в стремительно наступающем полумраке белой полоской зубов.

— Кстати, ты так и не сказала, как Велес даровал тебе этот драгоценный риолин, на котором герб твоего рода? — спросила Лил.

Я пожала плечами как можно более естественно, делая вид, что мне не впервой такие штуки.

— Передал через ундину.

— Через ундину?

Фосса чуть не подскочила на месте, выпучив глаза.

— Ага, — будничным тоном ответила я. — Брехня, что ты сказала, что они не любят людей. Эта зеленоволосая была очень мила.

На лице Фоссы проступила досада, и, что более удивительно, на лице Виллы тоже. Брови ее нахмурились, и упавшим голосом она сказала:

— Дело плохо, Эя.

Я взглянула на нее с немым вопросом.

Вилла пожевала губами, двигая их из стороны в сторону, и, словно нехотя, ответила:

— Ундины берут за свои услуги, и берут дорого. Я бы не хотела остаться в долгу перед одной из них.

Я вспомнила, как напоследок блеснул каплями росы медальон Андре и канул в бирюзовой глубине, даже не оставив на ней кругов на память, и вздохнула.

— Не волнуйся, — серьезно ответила я ей. — Я уже заплатила за ее услуги. И дала самую высокую цену.

Вилла пристально всматривалась мне в лицо несколько секунд, потом коротко кивнула.

Какое-то время мы молчали, потом Лил спросила:

— О чем ты думаешь, Эя? У тебя загадочный вид.

Я торжествующе улыбнулась и ответила:

— Об ундинах.

— Об ундинах?

— Ага. Теперь я знаю, как они ныряют в это озеро.

— В смысле как? На то они и ундины, чтобы нырять! — не поняла Лил.

— Я не о том, — сказала я. — Я о самом принципе. Мне понятна их магия.

Вилла с Фоссой переглянулись, а глаза Лил на миг сверкнули красными огоньками. Но никто ничего не сказал.

Вскоре Лил позвала всех ужинать.

Мясо рыбы оказалось нежным, белым и сочным, чешуя отставала вместе с глиной, кости Лил ловко выудила из всех четырех рыбин, разломив каждую надвое. Кости она сказала собрать в одну кучу, с ее слов я поняла, что здесь водятся какие-то розовые звери с вытянутыми, как у зайцев, ушами, но острыми зубами. То ли урунки, то ли огрунки, я не запомнила, потому что плохо слушала. Живут они на деревьях, и на крупную дичь вроде нас не нападают, наоборот, окружают заботой, признавая превосходство, отгоняют вредителей и предупреждают об опасности в виде крупных хищников и того же одиночного пиренейца, которому может взбрести в голову сдуру забрести сюда. Так вот, эти зверьки, по словам Лил, не прочь полакомится костями и объедками с нашего стола.

Стоило сумеркам окончательно захватить власть над дневным светом, как над нами закружили мотыльки со светлячками, а вода в озере заискрилась.

Я, предупрежденная Виллой, что поспать мне придется нескоро, с помощью Лил сварила кофе в походном котелке, и с наслаждением выпила две чашки. Остальные от кофе отказались, заварили себе ароматный чай из дикорастущей мяты с огромными, как у лопуха, листьями, а вот остатками леденцов закусили с удовольствием.

— Когда мне идти к этому Велесу? — тихо спросила я Виллу.

— В полночь, — ответила она.

— Расскажи о нем, — попросила я. — А то вдруг я увижу его, и не узнаю. Мимо пройду.

Лил засмеялась, Фосса хмыкнула, а Вилла уверенно сказала:

— Велеса — узнаешь. И мимо не пройдешь, даю гарантию.

— Да на кого или что он похож-то?

— Велес — один из самых древних богов, издревле чтимый Свободным народом, — сказала Вилла почти нараспев. — Бог удачи и путешественников, если капнуть глубже — бог движения, изменения мира.

На разных наречиях Заповедных земель его имя звучит как Господин Дорог или Водчий всех Путей.

— Бог? Как бог? — воскликнула я, пугая стайку мотыльков с острыми голубыми крыльями.

Вилла пожала плечами, не понимая моего недоумения, чуть склонила шею, наклоняя голову вбок.

— Ты хочешь сказать, что он — бог, и что я скоро его увижу? — решила нужным уточнить я.

— Нет, — проговорила Вилла, поджимая губы. — Я не хочу этого сказать. Я это уже сказала.

— То есть ваши боги — живые?!

— А какими им быть?

Я потерла переносицу.

— Ну, наши… наш… наша Богиня — она скорее, понятие, абстрактное, ее описания нет ни в одной из церковных книг. Считается, что она сотворила мир в родах, и милостиво правит им, награждая праведников и наказуя грешников.

Вилла с Фоссой поморщились, а Лил пробормотала:

— Что за муть?

— Как можно верить в то, чего не видишь? — спросила Фосса.

— Ну, — протянула я, почему-то считая нужным отстоять в принципе далекую мне церковную доктрину, — думаю, не все из вас видели этого Велеса и остальных ваших богов.

— Но те, кто видел, могут рассказать, — возразила Фосса. — Сама говоришь, что описания вашей богини нигде нет, значит, ее точно никто не видел.

— Зато жизнеописания святых праведниц есть, — обиделась я. — Всех двенадцати. С такими подробностями, что вам и не снилось!

Вилла положила Фоссе ладонь на колено, и сказала, обращаясь ко мне:

— Мы чтим многих богов, живых богов, Эя, но именно Велес — наш покровитель. Кто ещё может быть покровителем свободного народа, как не бог-оборотень, хозяин магии и сокровенного, властитель перекрестков, бог нави? Главное его деяние — то, что он привел сотворенный Родом и Сварогом мир в движение. Благодаря мощи Велеса день когда-то сменила ночь, за холодной, безжизненной зимой пришли на землю весна, лето и осень. Велес подарил нам выдох и вдох, печали и радость.

Магия Велеса — не однообразное повторение одного и того же, а сами основы жизни, движущая сила, приводящая в движение все на свете. И хоть оно выглядит циклично, ничто не повторяется дважды — ни река, ни воздух, ни вкус, ни чувство.

Благодаря величию Велеса народы Макоши-земли научились преодолевать трудности и ценить счастье.

Вилла замолчала, на губах ее застыла легкая, почти невесомая улыбка.

— Я заслушалась твоим рассказом, — призналась я. — Никогда бы не подумала, что рассказы о божестве могут быть так интересны, — в последний момент я искусно заменила слово «близки». — Значит, я встречусь с Велесом, но в каком облике он появится, если он, как ты говоришь, бог-оборотень?

— Он появится в том облике, какой посчитает нужным явить именно тебе. Поэтому нас не позовет… Какое-то время. Потом мы придем за тобой.

— Велес расскажет тебе о пророчестве, — начала было говорить Лил, но Вилла сердито шикнула на нее, и она замолчала.

— О каком пророчестве? — спросила я.

— Мы не можем тебе рассказать, — ответила Вилла, сверкнув красными огоньками глаз на вмиг притихшую Лил. — Только он может.

Какое-то время мы сидели молча, я обдумывала рассказанное Виллой, остальные — думали о чем-то своем.

Когда диск луны посеребрил половину неба, Вилла принюхалась к ночному воздуху и торжественно прошептала:

— Пора.

* * *

Я ощущала под стопами влажный песок, который немного расступается с каждым моим шагом. Рядом летят два играющих мотылька, крылья у обоих голубые и широкие, если присмотреться, видно, как время от времени с их крыльев осыпается светящаяся пыльца. Ствол дерева слева напомнил мне человека, и я отпрянула к самой кромке озера, чуть не провалилась в воду. По телу прошла волна теплоты, возвращая мне уверенность в себе, а ещё показалось, что я слышу чей-то тихий смех, точно сотни серебряных колокольчиков звенят в ночном, благоухающем ночными запахами, воздухе.

Я осторожно сделала еще шаг, еще, убеждаясь, что испугалась в самом деле не человека и не оборотня, затаившегося под темной кроной дерева, а само дерево, и облегченно выдохнула. При следующем шаге под ногу попал сучок, и я подпрыгнула от боли и неожиданности.

Взбудораженная, нервная этой предстоящей встречей с настоящим лесным божеством, я и думать забыла об обуви. А теперь, когда вспомнила, возвращаться обратно показалось почему-то неправильным.

— Иди по берегу, — сказала Вилла. — держись кромки воды, не заходи в чащу. Велес сам найдет тебя.

Я вздрогнула и поблагодарила ее за такой ценный совет по поводу чащи. Вот уж хотелось так хотелось, прям мочи нет, но раз нельзя, то конечно, сделаю над собой усилие, сдержусь…

И ушла, с гордо поднятой головой, на ходу стягивая длинные непослушные пряди в высокий пучок на затылке. Вслед мне донеслось что-то о том, что больно быстро я осваиваюсь, даже для…

Для кого я не расслышала, а застыть на месте, или, паче вернуться обратно и переспросить, сочла ниже своего достоинства.

Наша стоянка осталась далеко позади, форма озера слегка напоминает кленовый лист, и с тех пор, как я вышла в ночь на поиски Велеса, миновала два или три плавных поворота.

Над головой ухнуло, где-то совсем рядом раздалось угрожающее рычание, и я отскочила к воде, и только память, что озеро не имеет дна, остановила меня в последний момент.

Если оно вылезет из кустов, точно прыгну, решила я храбро. Главное — успеть, чтобы оно меня раньше не поймало и не сожрало. А то будет мне и Велес, и посвящение.

Рычание раздалось так пугающе близко, что я споро зажала обеими ладонями рот, чтобы не заорать от ужаса. Ближайшие кусты, черно-серебряные в свете луны, качнулись, и я замерла, боясь даже вздохнуть.

Из кустов донесся то ли протяжный стон, толи затрудненное дыхание, а может и то и другое вместе, а потом темнота жадно зачавкала, противный звук разнесся над поверхностью воды, в точности обрисовывающий, как чьи-то кости и хрящи хрустят на чьих-то зубах, тянутся, рвутся жилы, лопается кожа…

Над головой радостно заухало, а светлячки пронеслись мимо кажущейся бесконечной лентой, мигающей, как магическое украшение на елке в ночь святых дев.

Я осторожно сделала шаг, понимая, что ноги совсем не гнутся, еще один, из-за хруста, чавканья, довольного икания и урчания моих шагов совсем неслышно, и я припустила вдоль берега, что есть мочи. Пространство слилось в светящиеся линии и единую завесу звуков, даже мотыльки с голубыми крыльями отстали.

Я бежала, не чуя под собой ног, задыхаясь, обеими руками придерживая сердце, которое вот-вот выскочит из груди, или, того и гляди, проломит ребра. Раскаты пульса в ушах заглушили остальные звуки, остро кольнуло в боку, но остановиться я не смогла. Летела вдоль берега, думая о том, что сейчас, сейчас, обогну озеро по кругу и вернусь к Вилле, Лил, Фоссе. Тролль с ним, с посвящением, проживу как-нибудь, а оборотни, они больше пугают, чем угрожают, да по сравнению с этой темнотой, где бродят голодные и опасные чудовища, эти оборотни вообще милашки! Что-то придумаю, что-то, потом. Как вернусь обратно, буду нянчиться с их зубастыми детьми на материнской территории, или еще что-то, а может, и уговорю их проводить меня до человеческих земель, такую никчемную. Даже не сумевшую встретить Велеса и получить посвящение… Только не останавливаться, только ни в коем случае, не останавливаться!! Нет, нет, и еще раз — нет!

Окружающая темнота внезапно, как-то в одночасье сгустилась, даже искры светлячков и мотыльков, проплывающие мимо, притухли, теряя яркость и задор, даже бледный диск луны принялся растворяться в чернильной глади неба, потухли звезды… Я не сразу поняла, что потемнело у меня в глазах, только когда влажный песок подпрыгнул и ударил в выставленные вперед ладони, что-то холодное уперлось в щеку, поняла, что упала, но ни двинуться, ни подняться не в силах.

Где-то вдалеке раздался протяжный волчий вой. В груди расправил леденящие щупальца ужас. Лес, серебряный диск луны, звуки, запахи, шорохи… Я бегу по нему, и потом воет волк… Богиня! Кажется, мои кошмары сбываются, только на этот раз не во сне, я наяву. Я снова попыталась пошевелиться, не вышло.

Сначала завыл один волк, потом к нему присоединились и другие голоса. Выли звучно, протяжно, без надрыва, словно пели. Последняя песнь над телом загнанной жертвы, — подумалось мне, и все умолкло, последние ощущения и осознание себя окончательно размазалось в пространстве.

ГЛАВА 11

— Вставай, Эя! — позвали меня, и зов такой тихий, спокойный, словно листва прошелестела на ветру.

Мое лицо тронуло теплое дыхание ветра, словно кто-то ласково погладил по щеке.

— Вставай, Эя! — раздалось снова. — Земля холодная, простудишься.

— Разве меня не исцелит первый же ваш целебный источник, которые у вас здесь на каждом шагу, — сонно пробормотала я, не желая открывать глаза.

Мне спалось так сладко, так нежно, я вытянулась в полный рост, сложила под щекой руки, и трава подо мной такая мягкая и душистая, а земля, вот не надо говорить, чего не знаете, теплая и какая-то живая… Словом, я хочу поспать ещё немного, а вы все там себе, как хотите…

— Эя, — мне показалось, что за этим «Эя» я слышу тихий смех. — Вставай же! Не притворяйся. Ты выспалась.

— Ничего и не выспалась, — ответил мой дух противоречия, а я открыла глаза.

Даже не успев, как следует, ничего разглядеть, я поняла, что что-то не так. Что-то изменилось, а что — не поймешь, пока не встанешь и самостоятельно все не осмотришь. Я вспомнила, как кралась мимо ночного леса, и все эти запахи и звуки, и рычание, и волчий вой, и как я драпанула, опасаясь погони, и как хотела обежать побыстрее озеро, и вернуться к женщинам свободного народа…

Кажется, я упала, без сил, и уже не смогла встать, и выли волки… И я потеряла сознание…

Я встала, опираясь руками о землю.

Ночь, и луна по-прежнему высоко в небе, но светло почти как днем. И хоть свет этот совсем не такой, как солнечный, но и он отчетливо обрисовывает каждую пружинку травинки, и как будто красит мир нежным, полупрозрачным серебром. А само пространство почти белое, как будто кто-то разлил в воздухе молоко.

Видимо, пока я спала, сюда слетелись мотыльки и светлячки со всего леса. Они играют в свои странные игры и летают как-то задорно и радостно, словно танцуют, переворачиваются в воздухе.

Я заозиралась — тут и там, на ветках, кустах, сидят мелкие лесные птахи и совы, без страха снуют туда-сюда суслики, бурундуки и мыши-полевки. Луна и свет ночных осветителей серебрит перья, шерсть, бусины глаз и клювы, выражение морд у всех, вплоть до самого маленького светляка какое-то торжественное.

С запозданием я поняла, что говорила с кем-то, но кажется все-таки, это было во сне.

Поэтому, когда тот же самый голос спросил:

— Проснулась?

Я, ойкнув, подпрыгнула на добрых полметра, и снова обрушиваясь на землю.

Медленно, словно шея не гнется, я повернулась на звук голоса, готовая тут же заорать, сорваться с места и бежать, вопя от ужаса, и… захлопала ресницами.

Передо мной толстое, даже, пожалуй, круглое, ни в жизнь не обхватишь, дерево с могучими ветвями, что спускаются по бокам чуть не до самой земли и густой кроной.

На круглом стволе, где ветви еще не растут, примерно, в полтора роста мужчины из свободного народа, моргают под веками из коры два глаза, над правым глазом сучок, над левым — птичье гнездо, с высунутыми наружу жадными желтыми клювами, чуть шевелится круглый, немного бугристый, нос, шлепают, покрытые корой, губы.

Вокруг дерева, в кроне носится наперегонки ночная крылатая мелочь, такое ощущение, что дерево беспрерывно меняет то ли прическу, то ли ленты в ней.

Я икнула и осталась на месте. От такого доброго и какого-то благодушного дерева, вон, даже лесная мелочь не улепетывает, мне-то чего…

Хоть я и поняла, что передо мной тот самый пресловутый Велес, ради встречи с которым и затевался этот поход, все же я решила спросить:

— Ты… Вы… дерево?

Непонятно, как обращаться к богам, на ты или на вы, пожалуй, все же, вы, это не дикие туземцы свободного народа, которые стоит сказать им вы, оборачиваются.

Велес изогнул губы в насмешливой улыбке:

— Кем же еще мне быть с тобой, когда ты шарахаешься каждого шороха. Уж не говорящим пиренейцем, точно.

Я поежилась, кивнула, признавая мудрость лесного божества.

— Пиренейцем точно не надо. А они что же, говорят?

Дерево снова усмехнулось, на этот раз шире.

— Если мне надо, бывает, и говорят.

Я продолжила таращить на него глаза, разглядывая в деталях и птичье гнездо над глазом, и каждый сучок, и даже мощные корни, чуть вздымающиеся над землей прямо под шарообразным стволом, Велес терпеливо ждет, пока насмотрюсь.

Поняв, что мое любопытство утолено, хотя бы первое, он снова заговорил:

— Зачем ты пришла ко мне, Эя?

— Вы разве не знаете? — удивилась я. — Меня прислали ваши подданные. Свободный народ, за каким-то посвящением. Если вы мне его дадите, у меня будет шанс выжить среди них, а если нет, — убьют, — наябедничала я.

Мне показалось, при жалобе на то, что свободные грозятся убить меня, если не получу его посвящение, по покрытому корой лицу Велеса прошла тень, брови нахмурились, даже гнездо с птенцами чуть опустилось и снова потом заняло прежнее положение. Велес ответил не сразу, и ответил вопросом на вопрос:

— А самой не хотелось встретить живого бога?

— Меня учили верить в Богиню и святых праведниц, — уклончиво ответила я, стараясь подпустить в голос благочестивые нотки. Говоря это, я мысленно ругала себя последними словами. Ну, почему мне не помолчать, когда надо? Или это близость божества так действует, что хочешь — не хочешь, а говоришь только правду?

Стоило мне подумать так, как темные глаза Велеса лукаво блеснули.

— Я вижу, — подтвердило дерево. — Медальон с гордым профилем святой Иулии висит у тебя на груди, рядом с магическим риолином. Это драгоценный камень, хотя бы в силу своей редкости. Но для твоего рода, Эя, он бесценен.

Мои пальцы непроизвольно коснулись камня, сжали его в ладони, а Велес, тем временем, продолжил:

— Этот риолин твой отец когда-то вручил своему лучшему другу.

Я открыла от удивления рот, сжала гладкий, твердый, как алмаз, камень в ладони, перевела взгляд вниз, разжала пальцы. В серебряном свете луны камень стал синим, сквозь него видны бороздки на моей ладони, и он теплый, словно живой.

— Это… Это камень моего отца? — пролепетала я, все ещё не в силах поверить в услышанное.

— Теперь это твой камень, Эя. Магическая сила риолина, и конкретно этого риолина настолько велика, что тебе еще предстоит познать и обуздать его мощь. Распорядись им правильно, не дай врагам выманить его у тебя, заполучить обманом, как это было раньше.

— С другом моего отца? Или с… отцом?

Дерево нахмурилось и ответило:

— С ними обоими.

Я помолчала, думая о его словах, а потом сказала таким тоном, словно сообщаю новость:

— Моего отца убил оборотень.

— Да, — ответил Велес, и дерево едва уловимо кивнуло. — Но не тот оборотень, что видимый, из свободного народа, а тот, что оборачивается другом, самым близким другом, проникая змеей в сердце. Так близко, что уже не опознать, где он, и где ты, и затем наносит удар. Тебе повезло, что ты встретила свободных, Эя.

Я ошарашено открывала и закрывала рот какое-то время, а потом заговорила. И говорила горько и зло.

— Мне повезло?! А, так вы же, кажется, на их стороне. Конечно! Вы их всемогущий покровитель! Так нечестно!! Да вы знаете, эти ваши свободные оборотни убили моего жениха! И других людей, я видела, я сама видела, я там была! А мы просто ехали, и никому, никому ничего не сделали плохого!

Я замолчала, смахнула злые слезы, и принялась ожесточенно тереть глаза кулачками.

Велес ничего не сказал. Мне показалось, что по земле прошла дрожь, даже воды озера заволновались.

— Я ничего не скажу на твои обвинения, Эя, — наконец, сказал он. — Потому что они беспочвенны. Беспочвенны оттого, что ты многого не знаешь и не понимаешь, хоть все происходит на твоих глазах. И что хуже всего — не хочешь ни узнать, ни понять. Но тебе дан шанс составить обо всем свое собственное мнение, и поверь, этот шанс драгоценен. Не знаю, переменишь ли ты вскоре свое мнение, и, хоть мне и все равно, мне бы этого хотелось. Хоть ты пока и не поймешь этого. Главное, что тебе нужно понять сейчас — мир не таков, каким кажется.

Я нагнула голову, разглядывая замершую у моих ног мышку-полевку.

Вспомнила, как разительно изменился мир от магии ундин, и промолчала.

— Как риолин твоего отца оказался у тебя, Эя?

Я пробормотала неуверенно:

— Вилла считает, что это вы прислали ундину с ним…

— А ты как думаешь? Я или нет? На чьей я стороне, Эя?

Я подняла голову, заглядывая в глубокие, черные, как ночное небо глаза Велеса, и поняла, что из них на меня смотрит глубь веков, мудрость самой вселенной.

— Я… Я не знаю… — пробормотала я.

— Когда ундина приходила к тебе, с тобой что-то произошло. Что-то новое, чего никогда раньше не случалось в твоей жизни. Так, Эя? Ты что-то поняла тогда, сидя на берегу моего озера? Что ты поняла с помощью магии ундин?

Я захлопала ресницами, понимая, что не смогу ни смолчать, ни слукавить. Этот хитрый Велес вытянул на поверхность то, что было скрыто в глубинах моего сознания. Я сама не поняла, какое сильное значение для меня сыграла встреча с магией ундин, думала, это как действие вина, было и прошло, а оказывается, это странное ощущение стало моей жизненной позицией… пусть пока и неосознаваемой.

Мои губы раскрылись, и прежде, чем я успела подумать о чем-то другом, я произнесла то, что думаю и чувствую:

— Я поняла, — сказала я, — что ничто не имеет значения. Ничто на свете. Вообще.

Велес немного помолчал, продолжая смотреть на меня своими бездонными глазами, от которых я не могла отвести взгляда, уставилась, как восторженный кролик в самую пасть удава.

— Это хорошее понимание, — сказал, изгибая губы, Велес. — Особенно, учитывая пережитое тобой. Все, что ты пока не можешь ни понять, ни объяснить себе, а потому терзающее твои мысли и чувства. После утраты близких… Это лучшее понимание, что могло случиться с тобой, Эя.

Велес немного помолчал, и снова чуть уловимо кивнул, качнул ветками, с движущимися разноцветными лентами в них.

— Ты уверенно взошла на первую ступень мудрости, что хранит много веков твой доблестный род. Следующая ступень этой мудрости, на которую тебе предстоит взойти очень скоро — значение имеет все.

Я заморгала, осмысливая услышанное. Как это — значение имеет все? Если мир, как показала мне ундина, всего лишь сон? Так не больно жить… Так не больно помнить… Просто сменяющие друг друга картинки. Калейдоскоп цветных песчинок, что складываются в самые неожиданные узоры, распадаются, чтобы больше никогда не встретиться, но образующие узоры совсем новые, может, и грустные, но не менее прекрасные… и если смотреть на все это так, сверху — то не бывает грустных и веселых узоров. Все есть сон. Мир есть, не имеющий значения, сон…

Велес взглянул на меня вопросительно, и я не смогла ослушаться этого взгляда, проговорила:

— Я не понимаю…

— Коловращение мира происходит не хаотично, как ты решила, наблюдая сверху за калейдоскопом, а по высшему закону Прави, подобно движению Солнца по небу — Посолони. Направляющей силой, что движет миром, и всеми нами, является Великая Любовь, помогающая в испытаниях.

— Но как же, — пробормотала я. — Как это про закону… Это же противоречит… Я видела, это как узоры на песке, цветном песке, ничто не имеет значения… Ничто не имеет значения!

— Не спорь… — мягко остановил меня Велес, и я замолчала, хлопая ресницами.

— Свободный народ не похищал тебя, а защитил. Тебе грозила смертельная опасность, Лирей Анжу. Но твоя миссия в нашем мире слишком значима, чтобы свободные могли позволить случиться непоправимому и потом снова тысячелетиями ждать, когда оживет пророчество.

— Пророчество… Какое еще пророчество? — заикаясь, пробормотала я. — При чем здесь я?

Дерево проговорило, почти нараспев:

— Придет кровь от крови чародея с кровью свободной.

И вступит в союз с самым сильным из благородных волков.

Свободный народ одержит победу над темными силами зла.

— Что? — пропищала я. — Какого еще чародея? Я не знаю никакого чародея. И никогда не знала. Я жила в замке! Чародейство запрещено. Магия запрещена! Церковью!

Я оглушено замолчала, продолжая часто моргать, глядя в бездонные глаза Велеса.

— Твой отец, Эя, был магом. Сильнейшим магом стихий. И одним из лучших моих учеников.

— Что? Папа? Магом? Но…

— Не слушай воспоминания, не слушай голос в своей голове, который говорит сейчас о той чуши, что написана в ваших святых писаниях, и забудь обо всем, что говорит ваша церковь. Когда-то, до раскола рас, союз магов, властных над стихиями и благородных волков, так в древности называли свободный народ, был самым мощным, самым нерушимым.

— Вам хорошо говорить, — немного обиделась я, — Не слушай… а кого же мне слушать, когда все здесь чужое…

— Все всегда чужое, — сказало дерево. — Каждый новый миг уже чужой, потому и новый. Слушай свое сердце, что оно говорит тебе, слушай внимательно. Это ведь твое сердце, Лирей, оно не обманет. Прислушайся, его голос всегда с тобой, ближе, чем твое дыхание. Слушай.

Голос Велеса становился все более шепчущим, похожим на шелест листвы, а черные и глубокие, как вечность, глаза принялись расширяться, утягивая меня в плен. Но спокойствие, где-то в районе груди, сказало, не страшно, и я расслабилась, не противясь этому, новому.

ГЛАВА 12

На залитом солнцем лужайке стоят двое мужчин. Один — просто огромный, широкоплечий, с белой кожей, черты его словно вырезали из мраморной скалы, и они застыли, острые, твердые, хищные. Черные волосы убраны в хвост сзади. Одет он в черные брюки, торс голый. Кажется, я где-то видела его, но вспоминать некогда, потому что во втором… во втором мужчине я узнала своего отца!

Он уже в плечах и ниже ростом, но так прямо держит спину, и взгляд его круглых глаз такой прямой и выразительный, что он смотрится чуть не наравне с этим гигантом. Он… какой-то не такой, как я его помню, подумалось мне. Что-то в нем не так! Я вглядывалась, вглядывалась в родные, забытые черты, в голубые, чуть навыкате глаза под черными бровями, длинный, с горбинкой нос, чуть раздвоенный подбородок, когда вдруг догадалась: да он же совсем молодой! Почти мальчишка! Он ненамного старше меня, нынешнюю… Таким я его и не помню, и не могу помнить!

Он одет в коричнево-зеленый камзол, узкие черные штаны, невысокие сапоги из плотной кожи, а на груди, под распахнутым воротом рубахи, неистовым зеленым светом горит риолин на этой же круглой цепочке!

Отец по-мальчишески тряхнул челкой, отбросил непокорную каштановую прядь назад. Широко улыбнулся — и улыбку эту я узнала, и узнала бы из миллиона! Прямая, какая-то чистая и открытая.

Они стоят на вершине холма на окраине леса, взгляды их устремлены вниз, в низину. Местность кажется мне смутно знакомой, но отец занимает все мое внимание, и я не смотрю по сторонам.

Отец обернулся, чуть снизу посмотрел на другого мужчину и дружески хлопнул его по широкой рельефной спине.

Словно высеченное из камня лицо, казалось, не предусмотрено для улыбок, но вот черты его дрогнули, обнажая влажные белые зубы. Видно, как ему непривычно улыбаться, но он смотрит на моего отца, и взгляд теплый, живой и очень искренний, и улыбка тоже такая искренняя, хотя до папочки ему еще улыбаться и улыбаться…

Покрытая мускулами лапа взметнулась, обнимая моего отца за плечи, и я даже испугалась, больно уж хлипким рядом с ним выглядит папочка. Но во взгляде папы такая скрытая мощь, что я поняла, эта хлипкость — всего лишь видимость.

Губы черноволосого дрогнули, и он произнес.

— Ты стал мне лучшим другом, Анжу, — в голосе его смешались звериный рык и громовые раскаты. — И больше. Ты брат мне, и ближе тебя у меня никого нет.

Отец снова похлопал его по спине.

— И ты брат мне, Зверь.

Сказал просто и открыто, и я поняла, что папочка, вот этот мой незнакомый, совсем молодой папочка очень любит этого черноволосого гиганта. Прямо не передать словами, как любит!

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — глухо прорычал мужчина.

— Я иду к своим, — ответил отец. — Я должен.

— Они тебе не свои! — так грозно рыкнул мужчина, что мне показалось, на миг в его рту сверкнули острые, как ножи, клыки.

— Ты прав, — согласился отец. — Своих там мало. Но они есть. И если я не буду там, среди них, никогда не узнаю, что замышляют вставшие на сторону зла…

— Позорные оборотни, без чести и совести! — прорычал зверь.

— Ты прав, как всегда, мой друг. Но нам надо узнать, кто, или что ими руководит. Ну не может Церковь, эта кучка жадных, похотливых, выживших из ума стариков, действовать так слаженно, жестоко, продуманно… Не может!

— Не может?! — горестно проревел Зверь. — Ты вспомни меня, истекающего кровью, там, на вересковой пустоши, где ты увидел меня впервые. Ты хочешь знать, что ими руководит, Анжу? Я скажу тебе это! Ими руководит злоба, жестокость, жажда крови и власти! Жажда господства над Заповедными землями!

Папочка слушал внимательно, кивая, соглашаясь с каждым словом.

Затем задумчиво произнес:

— Мне кажется, и у меня есть все основания полагать, что Заповедные земли — не единственная, и не главная их цель, Зверь.

— Ты хочешь сказать, что темные силы замахнулись…

— На наш мир, — закончил за него папочка.

Он покачал головой, вид у него сосредоточенно-печальный.

— Но для того, чтобы знать это наверняка, и суметь предотвратить угрозу, я должен быть там.

— Что сможешь ты, в одиночку, там, среди этих бесчестных выродков? Как предотвратишь угрозу?

— Не в одиночку, — возразил папочка. — И я вовсе не один. Мы вместе, забыл? Как говорится в вашем пророчестве, помнишь — кровь от крови чародея с кровью свободной. Наш союз остановит силы зла, Зверь.

— Вот именно, если союз, то я против, чтобы ты уходил… в это логово оборотней, Анжу.

Отец заглянул в глаза Зверя. На лицах обеих мужчин проступила воля и решительность, тщательно скрывающая боль от расставания.

— Я знаю, Зверь, — тихо сказал папочка. — Мне будет очень недоставать тебя. Брат.

Они обнялись, крепко прижавшись друг к другу, хрустнули кости, оба замерли, и мне показалось, плечи обоих — и папочки, и черноволосого гиганта, дрогнули.

Отец на прощание похлопал его по мощной спине, быстрым движением отстранился, и принялся спускаться в низину.

— Ты один из нас, — крикнул тот ему вдогонку. — Отныне ты — благородный волк, Анжу Альбето! Для свободных ты всегда будешь своим!

По миру пошла легкая рябь, он словно отъехал назад, превратившись в картинку. Она окончательно смазалась и сменилась другой, даже издалека какой-то тревожной.

Ночь. Серые стволы деревьев кутаются в рубище лишайников, словно все нищие королевства собрались на одной площади. Из-за черной, как небо, тучи, выглянула робкая, словно заплаканная луна и осветила каждую выщерблину на стволах, каждую жухлую травинку.

И снова лес какой-то знакомый, но мне некогда рассматривать его, я ищу, ищу глазами, и вот, вижу!

Отец! Богиня, как он постарел! Где тот отчаянный парнишка, что стоял на залитом солнцем холме и рассказывал брату о великой миссии по спасению мира?! И дело не в сетке морщин у усталых век, не в складках у рта, но его глаза… Вот в них на миг окунулся холодный серп луны… Уставшие, настороженные, словно за каждым стволом его подстерегает опасность. И больнее всего видеть, что в них нет страха, есть молчаливое согласие с неизбежным. Но не сейчас… Сейчас он кого-то ждет.

Вот его взгляд перестал быть настороженным, в нем появились знакомые теплые нотки, папа переступил с ноги на ногу, потер замерзшие ладони и улыбнулся, глядя на неподвижную россыпь кустарника. Лишь на миг улыбка озарила его уставшее лицо, и этого мига хватило, чтобы узнать того самого мальчишку, юного, бесшабашного, самоотверженного, которым когда-то был папочка.

Кусты, на которые довольно уставился папочка, без единого шороха расступились, и на прогалине показалась высокая фигура, закутанная в черный походный плащ. Взмах могучей руки — и черный капюшон оказался откинутым за спину, открывая бледное, холодное и бесстрастное лицо.

В отличие от папочки, годы мало изменили Зверя. Внешне он не изменился вовсе, разве что взгляд стал более холодным и каким-то въедливо-отстраненным, словно смотрит насквозь. Жесткая складка у губ, такое ощущение, что он не улыбался с того времени, как расстался с папой, там, на холме…

— Ты звал меня, брат, и я пришел, — низким, глухим голосом проговорил он после того, как мужчины разомкнули объятия, куда более длительные, крепкие и хрустящие, чем там, на холме.

— Да, Зверь. Я счастлив видеть тебя, брат… если бы не причина нашей встречи.

Идеально ровный, белый лоб зверя нахмурился.

— Твои подозрения подтвердились? — озабоченно спросил он.

— Все оказалось хуже, чем я предполагал.

Глаза Зверя сузились, губы чуть раздвинулись в неком пугающем подобии улыбки.

— Ты звал, чтобы мы бились?

Папочка покачал головой, вздыхая.

— Пока рано, мне нужно подготовиться… как следует. Сейчас главное позаботиться о семье. Их не должно и косвенно затронуть мое участие во всем этом.

Зверь кивнул, кажется, больше своим мыслям, чем словами папочки.

— Понимаю, — проговорил он. — Ты хочешь скрыть жену и дочерей в Заповедных землях?

Папочка снова покачал головой и потер подбородок, а у меня защемило сердце. Я вспомнила, что папочка всегда касался подбородка, когда переживал из-за чего-то, и думал, что мы этого не замечаем…

— Иоланте и Вите с Микой ничего не угрожает, — сказал он задумчиво. — Они…

Он оборвал сам себя на полуслове, за него закончил хриплый голос Зверя:

— Они одни из них.

— Да…

— Чем могу помочь я?

Папочка всмотрелся в хмурый лик Зверя и улыбка озарила его озадаченное лицо.

— Все дело в моей младшей дочери. Моей наследнице.

Слово «наследница» он особо выделил интонацией.

— Лирей, — с нежностью проговорил он, а у меня глаза чесаться перестали, а щекам стало влажно, очень влажно, прямо невыносимо мокро. — Ей здесь опасно, — сказал папа, — И никому, кроме тебя, я не могу доверить…

Налетевший порыв ветра оказался таким сильным, что последние слова отца я не расслышала.

Устремившись вперед, поняла, что почему-то не могу приблизиться. Слова долетают до меня обрывочно. Кажется, папочка что-то говорит о пророчестве. Так и есть.

— Сдается, мой друг, мы… в пророчестве… она…

Мне не слышно, что говорит отец, но каждая его фраза делает лицо Зверя ещё более хмурым. Но это не сильно печалит отца, наоборот, в его глазах я вижу теплые, лукавые искорки. Порыв ветра, с пылью, сосновыми иголками оказался таким мощным, что мне пришлось зажмуриться, даже присесть, закрывая лицо руками, и какое-то время я ничего не видела и не слышала, кроме приближающегося рева урагана, предвещающего беду.

Когда мне удалось открыть глаза, закрываясь от ветра, я увидела, как отец снял с шеи этот самый зеленый камень, и, привстав на цыпочки, надел его на бычью шею Зверя. Следом что-то передал ему, вложил прямо в лопатообразную ладонь.

Я по-прежнему не слышу слов, но ощущаю, как из тьмы что-то несется на них, какая-то злая, сокрушительная сила, страшнее которой ничего нет и быть не может, само зло…

Вот они оба обернулись, вглядываясь во тьму, приложили ладони к глазам, чтобы не засыпало.

Меня как будто что-то дернуло вверх, и я поняла, что стою прямо на пути этой силы, но я сопротивляюсь каким-то чудом и кричу, ору, срывая голос:

— Папа! Папочка!! Спасайся!!!

Увы, мой голос звучит беззвучно, я сама не слышу его, только знаю, он звучит в моих мыслях, но что-то заставляет отца смотреть прямо сквозь меня, и я отчетливо вижу его лицо, каждую черту. Выражение лица честное, открытое, и бесконечно печальное, в глазах то самое согласие с неизбежным, у губ пролегли две глубокие складки, брови нахмурены.

Повернулся ко мне Зверь — и я отшатнулась, только сейчас узнав того, кого я вижу в кошмарах… мне показалось, что в отличие от отца он видит меня, его желтые глаза сверкнули, словно он запоминает мое лицо… Каждую черту.

Я словно отступила назад, отпрянула, и это позволило неведомой силе, пытающейся сорвать меня с места, дернуть назад, подхватить и увлечь вверх.

В следующий миг на моих глазах папу и Зверя накрыла черной пеленой.

* * *

Я пришла в себя, захлебываясь от крика.

— Зачем?! — горестно вопила я. — Зачем ты выдернул меня оттуда? Я могла помочь отцу, предупредить! Я могла спасти его! Спасти! Ведь это день, точнее, ночь его смерти! Жестокий, бессердечный! Ты такой же, как и все! Ненавижу! Ненавижу вас всех! Будьте вы все прокляты!

Я заколотила по земле руками и ногами, испуганные мотыльки, светляки, мыши и прочие мелкие козявки бросились врассыпную.

Велес терпеливо ждал, пока замолчу, обессилев, потом произнес:

— Увы, Эя. Никто не может изменить прошлое. И то, что ты смогла увидеть отца, ничего не меняет. Ты была там, это правда. Но могла быть только сторонним наблюдателем.

— Тогда зачем ты показал мне все это?! — горестно воскликнула я, забыв, что решила обращаться к божеству на «вы».

Дерево поджало користые губы, словно поражаясь моей непонятливости.

— Чтобы ты убедилась, что свободные не убивали твоего отца, — терпеливо, словно говорит с маленьким ребенком, проговорил он. — Тебе это важно знать. Как видишь, твой отец дал ему камень сам. И тот, кого ты называешь оборотнем, не убивал твоего отца. Он не смог отдать тебе то, что причитается тебе по праву, но мы нашли способ передать тебе камень. Тебе пора становиться сильнее, Лирей. И камень, несущий всю мощь твоего рода, поможет.

— Отец говорил о пророчестве. О союзе. Себя и зверя.

Велес помолчал, выражение лица на круглом стволе стало задумчиво-мечтательным.

— Это мог бы быть очень славный союз, — сказал он, едва заметно кивнув.

— Но что мне… Сейчас делать? Я не хочу оставаться здесь, среди этих… этих зверей. Я боюсь их! Они… они совсем другие. И я, я здесь, среди них другая. Я чужачка! Я совсем не знаю здешних законов, мне не понятны их мотивы, слова, поступки. Вы же бог, вы же всемогущий Велес, так почему бы вам не помочь мне совсем немного, умоляю! Помогите мне вернуться домой! Я хочу забыть обо всем, что видела и слышала здесь, обо всем, что произошло! Я хочу домой, — жалостно, словно от этого зависит моя жизнь, а так оно и было, проныла я.

Велес терпеливо ждал, пока поток моего нытья иссякнет.

— Ты готова вернуться к людям и жить среди них после всего, что видела и пережила в заповедных землях? — скептическим тоном спросил он.

Я с жаром закивала, стремясь кивать быстрее, прежде чем ненужные мысли и всякие сомнения примутся одолевать меня.

— Даже зная, что возможно, и, скорее всего, так и будет, тебе придется всю оставшуюся жизнь провести в башне твоего родного замка или холодной келье монастыря дальних земель? — коварно спросил Велес.

Я невольно обвела взглядом поляну на берегу озера — волшебные кроны деревьев, мерцающую гладь озера, оно заманчиво светится изнутри, совсем чуть-чуть, и как будто оттуда, с самой глубины, доносится едва различимое пение… Носятся разноцветные гирлянды мотыльков и светляков, не магически созданные, как принято у людей, а живые, веселые. Кричат ночные птицы, где-то вдалеке кто-то заунывно воет на луну, но этот вой почему-то не кажется больше ни пугающим, ни чужим.

В воздухе словно разлиты душистые запахи трав, и что-то теплое, обволакивающее, что накрывает плечи, руки, ноги, не давая прикоснуться ночной зябкости.

Перед глазами встала комната моего заточения — на самом верху башни. По сравнению с этим пышущим великолепием земель оборотней даже яркие осветительные мотыльки, хлопающие крыльями на потолке, поблекли. А уж пространство… Вспомнилась Виталина — статная, холодная, рот кривится от переполняющего ее чувства собственного достоинства. Рядом с Виталиной неизбежно оказалась Мика, она улыбается чуть испуганно, заглядывая Виталине в изящно очерченный рот. Тетя Сицилия, что вечно кутается в шерстяную шаль, видно слишком холодно ей там, на вершине своих моральных устоев…

Я ошарашено заморгала. Ну вот ни капли общего у меня со этими людьми. Я только сейчас поняла, что мы и не враждовали никогда, и даже взаимной неприязни, как таковой, не было… Как не было ни одной общей темы для разговора, ни одного интереса, что объединял бы нас, не было схожего взгляда на мир.

Я замотала головой, стараясь отогнать от себя образы свободного народа — гордую и справедливую Виллу, своенравную хохотушку Лил, мудрую, скептичную Фоссу.

Мне показалось, покрытые корой губы Велеса вот-вот растянутся в ухмылке, и, прежде, чем я успела что-то произнести, мой дух противоречия выпалил:

— Да. Я согласна сидеть в башне до конца жизни, но быть рядом со своей семьей! Может, все не так плохо, даже с Виталиной, просто я раньше не понимала ее, а сейчас поняла… Что никогда не пойму, поэтому, чем тролль не шутит, я все же хочу вернуться домой и жить спокойной, человеческой жизнью!

— И трястись по ночам под одеялом, окружая себя россыпью магических мотыльков, опасаясь нашествия оборотней? — лукаво спросил Велес, прищуриваясь.

Я невозмутимо пожала плечами.

— Но ведь это неправда. Про нашествие. Оборотни… свободные никогда не нападут на нас, им это не нужно.

Глаза Велеса чуть расширились.

— Почему ты так думаешь?

Я беспечно махнула рукой.

— Ну как почему! Они, конечно, дикие, как туземцы, и даже, наверно, хуже, но они ведь и мухи не обидят. Зазря, — добавила я. — А все это вот…

Моя рука описала дугу в пространстве.

— Кто захочет променять это на человеческие земли?

— Ты думаешь?

— Я знаю, — уверенно сказала я, — что им и здесь неплохо. И что они никогда не нападают первыми. И не нападут. Людям нечего опасаться, и я им это скажу.

— И сгоришь на костре, как подозреваемая в контакте с силами дьявола, — пробормотал Велес. — А может и не сгоришь… Не может же тебе везти вечно. Ты наследница большого состояния, так что скорее всего, тебя подвергнут ментальному воздействию, стирая память, и будешь потом пускать слюни до конца жизни.

Я захлопала ресницами и икнула.

— Тогда не расскажу! Буду молчать.

— А спросят, где была?

— Скажу, скиталась по лесам, пока не вышла к людям. Вид у меня, как у бродяжки, поверят.

— Хорошо, значит, веришь, что угрозы нашествия оборотней нет, что это глупые и вредные выдумки церкви. Но есть и обратная сторона медали, — сказал Велес.

— Какая?

— Угроза для оборотней. От людей. Что скажешь, если придут снова истреблять свободный народ?

Я часто заморгала. Вспомнились малыши с острыми зубками, что возятся в песке у целебного источника, и женщины там такие спокойно-умиротворенные, поют, и жгут костры… И Вилла, Лил, Фосса, закрывающие меня своими телами. И Дреко в форме волка бросает к моим ногам убитую лань, и все эти пугающие мужчины, огромные, состоящие сплошь из литых мышц, острых зубов, силы и ловкости… Страшные, но совершенные… нет, никакая угроза не должна коснуться их!

Так думала я.

Но мой дух противоречия, который решил почему-то окончательно выйти из-под контроля, пробормотал:

— Я думаю… думаю, эти рассказы о нападениях людей здесь сильно преувеличены. Как и у нас, там, о них. И вообще, это их дело, я не хочу знать ничего об этом. Я хочу домой!

Велес нахмурился и глухо спросил:

— Это твое последнее слово?

Не-ет! — мысленно проорала я, но мой окончательно вышедший из-под контроля дух противоречия опередил:

— Да!

— Что ж, — проговорил Велес и почему-то улыбнулся. — Ты просишь разрушить то, что твой отец создал для тебя, Эя. Создал ценой своей жизни. Не смотря на все доводы разума и сердца, ты просишь нарушить его последнюю волю.

Велес помолчал.

— Ты упряма, как и Анжу, но если бы он не был таким, он не стал бы одним из лучших… И не погиб бы так глупо. Поэтому я не повторю свою ошибку. Я дал уйти ему. Но не дам уйти тебе. В память о нем, о твоем отце. Об Анжу.

Я вздохнула с нескрываемым облегчением и это рассмешило Велеса.

— Ты что-то хочешь спросить у меня, Эя?

— В моих кошмарах… Я помню, я увидела отца, побежала к нему, а он превратился в чудовище. В Зверя. В этой его полуформе…

— Кровь от крови чародея с кровью свободной, — пробормотал Велес, и затем произнес: — Ты пока не готова услышать ответ, Эя. Но я все же скажу тебе кое-что. Только сделай милость, не кричи, не пугай малявок, что снуют вокруг.

Я клятвенно заверила его, что обязуюсь молчать, чтобы, когда он произнес:

— Потому что в твоем отце текла кровь свободного народа…

Взвизгнуть, да что там взвизгнуть, заорать, и тут же закрыть обеими ладонями рот.

Велес осуждающе нахмурился, чуть поджимая покрытые корой, губы, и я отняла ладони от лица, поднимая руки вверх, и кивая, мол, молчу, как и обещала, молчу.

— Но это значит, — пролепетала я, — что мой папочка оборотень?

Пролепетала и тут же нахмурилась.

— Но ведь он совсем не похож, — произнесла я уверенно. — Вот совсем не похож, ни чуточки!

Не успело божество ответить, как я ойкнула, подпрыгнув, и ошалело вращая глазами.

— Ну что еще? — устало спросил Велес.

— Так ведь получается тогда, что и я — оборотень! Мамочки мои! Богиня! Вот почему Микаэла назвала меня чудовищем! И Виталина, конечно же, она не так просто заперла меня в башне! Они все знали, что я представляю опасность, для всех, мамочки! Они все всё знали и не говорили мне! Только Андре! Он не боялся, он смелый, он самый лучший… был!

Речь моя стала все более сбившаяся, и я зарыдала.

— Прекрати истерику, Эя, — устало попросило божество. — Тем более что ты сильнее, чем кажешься, и не надо так вздрагивать и умоляюще смотреть на меня своими красивыми заплаканными глазами, сильнее — не потому, что ты оборотень, потому что, тьфу, ты даже меня умудрилась запутать, ты — совсем не оборотень. И отец твой не был оборотнем, и забыли об этом, ладно?!

В голосе дерева прозвучала угроза, но я все же пискнула:

— Но как же…

— Забыли! — угрожающе проворчал он, и я умолкла.

Божество вздохнуло с видимым облегчением.

— Ты не покинешь Заповедных земель, Эя. По крайней мере, пока это не входит в наши планы…

Я насупилась. Не слишком приятно, между прочим, когда участвуешь, оказывается, в чьих-то планах, а тебя в них ещё и не удосуживаются посвящать…

— Когда женщины свободного народа присоединятся к тебе, скажи им, что получила посвящение. И разрешение на жизнь в любой из стай.

— Что это значит? — отважилась пискнуть я.

— Значит, что за тебя будут биться самые сильные волки. За право назвать тебя своей… с… спутницей, — в последний момент нашелся Велес. — Пришла пора оживать пророчеству. Недолго осталось темным силам думать, что они могут властвовать в мире Макоши.

— Но я не хочу спутницей, — все же возразила я, но меня не очень-то послушали, Велес даже раздраженно махнул на меня веткой. А я думала, боги стоят выше эмоций…

— Передай Вилле, что бой назначен на отсутствие луны. Это время, когда звери максимально ослаблены, — зачем-то пояснил он мне.

— Почему? — снова пискнула я, и Велес вздохнул.

— Потому что должен победить сильнейший.

ГЛАВА 13

Они нашли меня на рассвете, когда мир окутало зябкое, робкое спокойствие, по зеркальной глади воды скользили, озорные клочки тумана, малявки попрятались по своим норам, ночные птицы успели вернуться в дупла и гнезда, а дневным ещё рано было вставать. Исчез и Велес, могучий, таинственный Велес, обернувшийся деревом, чтобы не пугать меня, но не внявший моим мольбам и обрекший меня на жизнь среди оборотней… Точнее, дерево, которым он оборачивался, никуда не делось — оно осталось стоять там же, и оставалось таким же круглым и разлапистым, все с тем же дуплом и прилепленным к стволу гнездом сойки.

Притулившись спиной к дереву, почему-то это место мне показалось наиболее безопасным, я ощутила, что ствол, переходящий в могучие корни теплый и мягкий, словно обитый бархатом. Я сидела и думала о своей нелегкой доле, и как выбраться из Заповедных земель и вернуться к Андре… То есть к его светлой памяти, когда Вилла потрясла меня за плечо.

— Сколько можно спать, Эя? — недовольно пробурчала она. — Вставай уже и расскажи нам, что поведал тебе Велес.

— Вот именно, Эя! — раздался звонкий голос Лил. — Между прочим, это нечестно! Нам же интересно!

— А дрыхнуть до обеда еще и вредно, — добавила Фосса.

Мои ноздри заманчиво защекотал запах жареного мяса, потянуло ароматным дымом.

Лил возразила:

— Вредно дрыхнуть вместо обеда. Эй! Нам, между прочим, еще домой чапать. Набирайся сил!

Я с неохотой открыла глаза, приподнялась, опираясь на руки, и заняла прежнее положение, упершись спиной о теплый ствол дерева.

Вилла сидит рядом, скрестив на груди руки, брови нахмурены, взгляд исподлобья. Видно, что очень ждет, что я расскажу о разговоре с Велесом, но допытываться или хотя бы повторить просьбу, попахивающую приказом, ниже ее достоинства.

Лил разложила на земле круглые зеленые листья-тарелки, рядом в землю воткнуты походные фляги-рожки. Из одного — я принюхалась, чтобы убедиться, что не показалось — доносится волшебнейший из ароматов — запах свежесваренного кофе. Как же им не терпится! Даже кофе сварили!

Над догорающим костром на импровизированном вертеле нечто румяное, с золотистой поджаренной корочкой, судя по виду и аромату, страсть какое сочное и свежее…

Фосса рядом, с подветренной стороны, чистит кинжал, видимо, она и добыла наш завтрак, или судя по солнцу — как быстро я научилась ориентироваться по нему за неимением под рукой песочных часов! — обед.

Стоило мне подняться, как взгляды всех троих оказались прикованы ко мне.

Я поджала губы, обводя их взглядом, и выпалила на одном дыхании:

— Велес сказал, что я могу возвращаться домой, и ваш долг — проводить меня и помочь мне добраться до своих!

Вилла и Фосса поморщились, а Лил хихикнула.

— Не прокатит, Эя, — сказала она и подмигнула, — мы знаем, что ты получила посвящение, и теперь ты — одна из нас. Так что колись давай, что ещё сказал тебе Велес!

— Ну вот, — пробормотала я. — А могло бы прокатить!

— Не могло бы, — отрезала Вилла. — Просто потому, что Велес не мог отправить тебя к людям после того, как сам повелел доставить тебя сюда.

— Ах вот как! Вот кому я обязана! Что же вы сразу не сказали, у нас с ним вышел бы совсем иной разговор! Проклятая деревяшка, трухлявый пень!

Моей горечи и негодованию не было предела.

— Велес предстал перед тобой пнем? — с любопытством спросила Лил, и Фосса сверкнула ей в спину желтыми глазами.

— Скажите «Б», раз уже сказали «А», — попросила я, — Андре… тоже он… приказал… убить?

Голос дрогнул, я обхватила себя за локти, зябко кутаясь в плечи.

— Нет, — сказала Вилла. — Он приказал доставить тебя. Точнее, он просто сообщил нашим, что пришло время оживить пророчество, но сама возможность этого под угрозой. Промедление в день-два — и возможность эта может погибнуть.

— Это обо мне? — хмуро спросила я.

Вилла кивнула.

— Наши приняли решение спасти тебя. Согласно пророчеству, ты поможешь вернуть былую силу и величие стаям, — добавила Вилла. — Хотя… — она запнулась.

— Хотя, понятно, ты особо сильной не выглядишь, — закончила за нее Фосса.

— Даже если это так, хотя это бред! Бред! Бред! — воскликнула я, приложив пальцы к вискам, мотая головой. — Даже если это так, — повторила я, успокаиваясь. — Даже если мне грозила опасность, а я могу допустить, что да, такое было возможно… Не смерть, конечно, герцог Эберлей не зашел бы так далеко, но все же. Да, меня продержали всю зиму в башне, да, плели интриги, чтобы не дать мне завладеть причитающимся по праву наследством, даже сделали все возможное, чтобы не допустить наследование мной титула герцогини, но… Ваших опередили! Меня спас… спас жених. Мы как раз приближались к его землям, где мне точно ничто бы не грозило. А ваши напали на наш кортеж, и убили людей! И моего жениха тоже убили.

По мере повествования мой голос терял экспрессию, и закончила я бесцветным, ничего не выражающим тоном.

— Лирей, — сказала Вилла, и в ее голосе я впервые услышала что-то, отдаленно похожее на мягкость. — Никто не отдавал приказ убивать кого бы то ни было. Во избежание… многих проблем, наши обратились к человеческим наемникам. Задание было — доставить тебя до границы. Видимо, ошибка наших людей была только в том, что они не запрещали убивать сопровождающих тебя спутников. А наемники действовали так, как им проще.

— Вот как, — горько сказала я, помолчав. — Значит, жизнь и вправду ничего не стоит здесь. Вы даже не удосужились сформулировать приказ, чтобы от него не пострадали другие… Вы просто не запретили… А мой жених мертв.

— Лирей, — мягко сказала Лил. — Но ты все равно потеряла бы его. Ты бы осталась здесь, а он бы — с людьми. Вы никогда не встретились больше.

Я смахнула злые и очень щипучие слезы.

— Но он был бы жив, — отрезала я.

И он бы пришел за мной, и спас бы меня отсюда. Вот чего вы все испугались, — горько добавила я про себя.

— Эя, — сказала Фосса, и голос ее прозвучал так властно, что я испуганно заморгала, уставившись на нее. — Что сделано, то сделано, — жестко отрезала она. — Хочешь страдать — обсасывай свое горе день и ночь, каждую минуту, каждую секунду вспоминай тот день, смакуй его во всех подробностях. На моих глазах часто сходили с ума таким образом.

— Но, Фосса, — начала было Лил, но Фосса рыкнула, и Лил замолчала.

— Хочешь быть несчастной, будь. Никто не помешает тебе в этом, если ты твердо решила. Запомни, девочка: никто не способен помешать тебе сделать из себя мученицу. С каждой из нас случалось такое, о чем в наших интересах забыть, — отчеканила она, а я вспомнила слова Лил, о том, что Фосса потеряла пятерых сыновей и мужа. — Но как бы всем нам ни хотелось, никто не способен изменить прошлое. В том, что произошло, никто не виноват, кроме судьбы. А она всего лишь выполняет свою работу. И чем раньше ты примешь свою новую жизнь, тем лучше. В первую очередь для тебя.

Я замолчала, ничего не отвечая ей, и молчала, когда Лил ухватила меня за руку, увещевая, что нам всем надо подкрепить силы и утащила меня к костру. Волчицы ели жадно, но быстро и молча, словно экономили каждое движение, я заметила круги вокруг глаз Виллы, словно она не ложилась всю ночь. Я едва ли ощутила вкус мяса, думая над словами Фоссы.

Но бодрящий, горьковато-кислый вкус кофе, его будоражащий сознание аромат ворвался внутрь, закрутил, зацарапал, сметая все на своем пути, и внезапно пришло осознание, что Фосса права. Вот так зло, цинично права. Никто не помешает мне сделать из себя мученицу. Как и никто не помешает мне вообще ни в чем. Но для того, чтобы осуществить задуманное, мне, тролль побери, нужны силы. И несгибаемое намерение.

Завтрак протекал в полном молчании. Я буквально кожей чувствовала, что им не терпится узнать, о чем мы говорили с Велесом, но вся эта информация, обрушившаяся на меня лавиной, эти обрывки прошлого из жизни моего отца… Оказывается, его связывает крепкая дружба, даже роднит нечто с тем, кто преследует меня в моих кошмарах. Кровь оборотня, текущая по моим жилам, в то время как оборотнем я не являюсь. И оказывается, папочка был магом. А значит порицаемым церковью и Богиней…

После завтрака Лил собрала кости и пошла кормить своих розовых друзей, Вилла с Фоссой молча сбросили одежду и поплыли к противоположному берегу. Они не говорили между собой, даже не смотрели друг на друга, и в то же время я явственно ощущала боль, исходящую от Фоссы, так, как слышит ее Вилла.

Недолго думая, я тоже сбросила с себя одежду и прыгнула в озеро. Воды лишь на миг сомкнулись над головой, и следующую секунду прохладным покрывалом соскользнули с моего лица.

Развернувшись, я увидела вдалеке темные макушки голов Виллы и Фоссы, и уверенно поплыла в другом направлении.

Главное, не подплывать к берегу, подумала я, чтобы не нарваться на очередного любителя подглядывать, то есть охранять, неизвестно, сколько их тут ходит. Я поплыла вдоль берега, оставаясь на безопасном расстоянии. Чуть не запуталась в длинных стеблях нежно-розовых кувшинок, похожих почему-то на пионы, от паники меня спасло только воспоминание, что вода здесь резиновая. Я успела поиграть с золотыми и розовыми рыбками, а обернувшись на плеск за спиной, захватила краем глаза плоский плавник на длинном хвосте, покрытом голубой чешуей. Обдав меня брызгами, он скрылся под водой. Как я ни вглядывалась в темно-бирюзовую толщь озера, не смогла разглядеть играющую со мной в прятки ундину, только чувствовала на себе чей-то взгляд, прямо из-под воды. Я плыла и плыла, отталкиваясь от упругой, теплой воды, перевернулась на спину, окуная голову, ощутила, как шевелятся под водой волосы.

Уперевшись макушкой во что-то твердое, я перевернулась, ударив по воде руками, скрывшись под водой, сделала пару хаотичных гребков и, оказавшись на поверхности, столкнулась взглядом с хмуро наблюдающей за мной исподлобья Виллой. Над ухом раздалось хмыканье Фоссы, а я почему-то ощутила жуткое облегчение и что-то похожее на радость.

— Решила утопиться с моей помощью? — хмуро спросила Вилла. — Ты выбрала не тот источник, — сообщила она. — Подожди, успеешь еще.

— Она решила мавой стать, — сообщила Фосса с серьезным видом. — Чтобы тебя потом утащить под воду. Да что там тебя, — добавила она, подумав, — всех нас.

— На всех свободных в этом озере места не хватит, — серьезно заметила Вилла.

— Даже не знаю, как быть, — посетовала Фосса.

— Не сомневаюсь, что Эя что-нибудь придумает, она способная.

Я слушала их, хмурясь. И ведь понятно, что издеваются, а суть издевок от меня ускользает.

— Кто такая мава? — хмуро спросила я, могучи посоревноваться с Виллой в вопросах хмурости.

— Ундина поневоле, — довольно ответила Фосса. — Ими становятся утопленницы.

— Отличаются гадким нравом, — ехидно сказала Вилла, и за ее словами читалось, «прямо, как ты». — Обожают топить людей.

— Спасибо на добром слове, — съязвила я. — Вместо того, чтобы глупостями заниматься и маленьких обижать, меня то есть, лучше бы поинтересовались, что ваш величайший Велес поведал.

Мощные, загорелые плечи Виллы на миг показались над водой.

— Так мы, вроде, интересовались уже. А, Фосса, или меня подводит память?

— Подводит, — ответила Фосса, кивая, и дергая уголком рта. — Ни о чем таком мы Эю не спрашивали, это нам приснилось. Да и ей тоже.

— А повторить — языки отсохнут? — ангельским голосом спросила я.

— Много в чем можно упрекнуть волка, — серьезно сказала Фосса. — Но в навязчивости — никогда.

— Кто говорит о навязчивости!

Я поморщилась. Какие они все-таки…

— К тому же, вы сейчас, вроде как не волки, а люди.

— Надо же! — издевательски воскликнула Фосса.

— Она заметила, — кивая, с издевательским уважением протянула Вилла.

Мне это порядком надоело, поэтому я пробубнила, надув щеки, как бурундук:

— В общем, хотите слушайте, хотите нет. Вы как всегда во всем правы, леди-всезнайки. Никто меня домой не отпускал, но это не значит, что я не сбегу при первой удобной возможности.

Рука Виллы показалась над водой, делая щедрый приглашающий жест к берегу.

— Я сказала — при удобной, — повторила я, задирая подбородок, показывая таким образом, что я выше всех их шуточек и шпилек в свой адрес. — Велес сказал, что пришла пора оживить ваше пророчество, или что-то в этом роде.

— А он правда предстал пере тобой трухлявым пнем? — звонко прокричала с ближайшего берега обнаженная Лил, и обрушилась в воду, подняв столп брызг.

Дождавшись, пока несколькими уверенными гребками Лил приблизится к нам, я проговорила:

— Не пнем, нет. Он предстал в виде дерева.

Я махнула рукой на далекий противоположный берег, на котором мы встали на стоянку.

— То, круглое такое.

— Ух ты! — взвизгнула от восторга Лил, вращая глазами. — Ко мне от прилетал в виде гигантского коршуна. Ну-ну-ну, и что же он сказал тебе? — спросила она, делая вид, что заминка произошла вовсе не по ее вине.

— Он сказал, что какой-то там бой назначен на отсутствие луны. И что я получила посвящение, так что мое перекидывание в маву пока подождет.

— А ты хотела стать мавой? Ну ты даешь! — восхитилась Лил.

— Бой, — задумчиво проговорила Вилла, глядя в небо.

— Значит, мы прямо отсюда в священные земли? — больше утвердила, чем уточнила Фосса.

— Да, — сказала Вилла. — Надо предупредить обоих вожаков.

— А как вы собираетесь это сделать? — спросила я. — Ну, предупреждать? Как вы сообщаете друг другу новости?

— О! Проще простого! — воскликнула Лил, и Вилла дернула ее под водой за руку.

— Это серьезный и ответственный процесс.

— Даже ритуал, — добавила Фосса.

Лил высвободила руку, и, не замечая подмигиваний Виллы и Фоссы, которые уже даже я заметила, хлопая мокрыми ресницами, спросила меня:

— А вы как?

Я недовольно передернула плечами. Что за манеры! Переводить каждое сказанное мною слово в издевательскую шутку против меня же. Но мне-то скрывать нечего. Да и не пристало, герцогине Ньюэйгрин… даже если она барахтается голой в лесном озере в компании трех волчиц и неизвестно скольких волков, наблюдающих за ними с берегов…

— Мы шлем почтовых голубей, — обронила я. — Складываем их из магической бумаги, и они летят к адресанту.

— А если дождик? — поинтересовалась Лил, и я призадумалась.

А и правда, если дождик?

— Должно быть, магическая бумага не мокнет, — наконец, промямлила я. — Наверно… Я так думаю.

— А если ветер? Ураган? Шторм? Цунами? Нашествие саранчи? — не унималась Лил.

— Небесная кара, — язвительно подсказала ей Вилла, и Лил прыснула.

— Да не знаю я! — вспылила я. Знают же, как вывести человека из себя! — Наверно, магическая бумага на то и магическая, чтобы все это превозмогать. Перебарывать. Одолевать. Я не уверена, как правильно…

— А мы, — начала было Лил, и на этот раз Фосса перебила ее.

— Мы раскладываем ритуальный костер, — сообщила она таким загадочно заговорщицким тоном, что бесхитростная Лил уставилась на нее во все глаза.

— Взываем к духам местности, — подхватила Вилла. — Орем священные вопли и устраиваем вокруг костров ритуальные пляски.

— Совершенно голые, с ног до головы перемазанные кровью! — подхватила, ухмыляясь Фосса.

— Ну, перемазанные это слабо сказано, — проворчала Вилла. — Это версия для детей, а герцогиня наша совсем взрослая, раз прошла посвящение. Ей можно теперь вообще все на свете наши тайны знать.

— Ну ладно, ладно, не перемазанные. Облитые кровью так, что только белки глаз сверкают да зубы. Из кадушек обливаемся. А зубы не так просто закрасить, да.

— Ты хотела сказать — клыки? — ехидно протянула Вилла, хищно прищуриваясь. — Это действо обязательно проходит в полуформе.

— Точно! — восхитилась Фосса. — Мы участвуем в этом непотребстве настоящими чудовищами!

— А почему меня в такое не позвали ни разу? — недоуменно, с обидой в голосе, протянула Лил.

— Молодая еще, — снисходительно сказала ей Фосса.

— То ли дело Эя, — сказала Вилла. — Раз она получила посвящение, то и сама сможет попробовать. Дай только выйти на берег.

— Да ну вас! — сообщила Лил, надувая губы. — Я, между прочим, получила посвящение год назад, я уже год, как замужем! Я… я… а вы! Не ожидала такого от вас!

— Погоди, дай же дорассказать, — попросила ее Вилла, уже не тратя усилий на подмигивания, видно поняла, что бесполезно.

— Потом, всласть натанцевавшись и искупавшись в крови…

— Невинных жертв, — вставила Фосса.

— Ага, непременно! Жертвы непременно должны, даже обязаны быть невинными, — злорадно проговорила Вилла, — а иначе это тьфу, а не жертвы.

— Мы без жертв не можем, — серьезно согласилась Фосса.

— Никак, — подтвердила Вилла.

— Когда костры пылают ярче тысячи звезд, мы начинаем бросать в них еловые ветки.

— Зачем?! — возопили мы с Лил в унисон, и одновременно захлопали мокрыми ресницами.

— Для дыма, — важно пояснила Вилла. — Дым здесь самое главное.

— Без дыма ничего путного не выйдет, — подтвердила ее слова Фосса, серьезно кивая. — Можно я, Вилла? Можно я дальше расскажу? Пожалуйста!

Вилла кивнула, и Фосса выпалила на одном дыхании:

— Затем мы погружаем головы в дым и передаем мысли! На расстоянии! Чем чернее и вонючее дым, тем вернее работает.

— Но ведь он глаза ест, — ошарашено протянула я.

Вилла важно кивнула.

— Это вообще необходимо для передачи мыслей.

— Я, пожалуй, и дальше не буду в этом участвовать, — неуверенно пробормотала Лил. — Как-то нет особого желания…

— И там… Ну, кому вы передаете мысли… слышат?

— Еще как, но, конечно, от качества дыма зависит.

— И они слышат без костра? — уточнила я.

— Как это без костра? — даже обиделась Фосса. — Костер, песни, пляски — это обязательный ритуал, без него ничего не сработает.

Я заморгала с утроенной скоростью. Лил тоже.

— А если они не разложили костер? Они-то ведь не знают, когда раскладывать, плясать, головы в дым совать и на ваши мысли настраиваться?

— Конечно, не знают, — сообщила Вилла. — Ведь для этого надо сперва наши мысли услышать.

— То есть способ может не сработать?

— Обычно так и бывает. Всегда.

— А если… Если не срабатывает, значит, все это впустую?

— Это как это впустую? — возмутилась Фосса. — А танцы вокруг костра с обливанием кровью невинных жертв уже ничего не стоят?

— Да ради одного этого стоит попробовать! — поддержала ее Вилла.

— Что-то здесь не так, — пробормотала Лил, оглядываясь на меня. — Что-то не то.

— Мне кажется, они над нами издеваются, — согласилась я с ней, и Вилла с Фоссой издевательски заржали. Вот именно это слово, Леди бы обзавидовалась!

Лил обиженно пробурчала:

— Могли бы и меня в игру взять! Вы же знаете, как я люблю разыгрывать.

Вилла страдальчески закатила глаза к небу, а Фосса, гадко хихикая, окатила Лил столпом брызг.

Мы принялись плескаться, и хоть нам с Лил досталось больше всех, но и мы пару раз душу отвели. Ладно, это Лил исхитрилась нырнуть и на пару секунд утащить Виллу под воду, а когда ее голова показалась над поверхностью, я обдала ее целым водопадом из-под ладоней, пока рука Фоссы не легла на мою макушку и не погрузила меня под воду.

Фыркая и хихикая, переругиваясь, но больше по привычке, мы поплыли к берегу.

По дороге раскрасневшаяся Лил рассказала мне, что способы передачи информации у нас похожие. Только свободные не используют магии, просто приманивают специальных горлинок. Они почти никогда не отказываются доставить послание.

— Так что тебя вдруг раскупорило? — спросила, оборачиваясь ко мне Вилла. Солнце играло на ее мокрой макушке, отчего казалось, что на волчице какая-то светящаяся корона. — Ты ведь не хотела нам ничего рассказывать? И не горишь желанием вступить в союз ни с кем из мужчин нашего народа?

— Не горю, — согласилась я. — И не вступлю. Пока не знаю, что придумаю, но обещаю хорошенько поработать над этим. Но ведь не оставаться здесь жить навсегда. Хотя мне нравится. Если бы не ощущение, что за тобой постоянно подглядывают.

— Ундины? — невинно поинтересовалась Лил самым сладким из доступных волчицам голосов.

Я хмуро покосилась в ее сторону, поджимая губы.

— Ваши самцы, — язвительно буркнула я, и женщины захихикали, а Лил обиделась.

— Наши не стали бы подглядывать! — горячо заверила она. — Волки вступают в союз один раз и на всю жизнь. За редким исключением, — пробормотала она, покосившись на Фоссу.

Та плывет рядом с отстраненным видом, словно не слыша наш разговор.

— Значит, снимаемся, — сказала Вилла, первой подплывая к берегу. Первой и вылезла на него, мощным, неуловимым движением, подтянулась на руках и запрыгнула на берег, упругие струи воды покрывалом соскользнули с ее сильных, загорелых плеч, мускулистого, но в то же время грациозного тела.

Лил с Фоссой оказались на берегу вслед за ней, и, протянув мне руки, помогли вылезти.

Стоило моим стопам встретиться с влажным песком с редкой порослью красноватых травинок-пружинок, как со всех сторон раздался шум, иглами впиваясь в перепонки.

Я охнула, присела, закрыв ладонями уши. Такое ощущение, что сверху, снизу, со всех сторон на нас обрушилось нечто темное, подвижное, оглушительно свистящее, сметающие все на своем пути.

Ошалело мотая головой, среди сотен мускулистых лопатообразных рук, покрытых буграми мускулов ног и прочих обнаженных частей тела, я различила полчища голых, в одних лишь набедренных повязках мужчин, раскрашенных, свирепо сверкающих глазами.

ЧАСТЬ III БРАЧНЫЕ ИГРЫ ГЛАВА 1

Мужчины, в которых я без труда распознала волков, наступают со всех сторон.

Мускулистые, подтянутые тела, хищные, пристальные взгляды исподлобья, непроницаемые лица. Они передвигаются по берегу прыжками, окружая нас и оттесняя к воде. Руки, чуть длиннее, чем у людей, бьют наотмашь, предупреждая нападение, не давая трем рассвирепевшим самкам, принявшим полуформу, вырвать себе сердца, вспороть животы, распотрошить внутренности.

Над тихим безмятежным озером, где секунды назад раздавался лишь стрекот насекомых и птичий щебет, раздается тяжелое дыхание и яростное рычание трех озверевших женщин. Не смотря на то, что уже не раз видела новых подруг в бою, я понимаю, что с таким количеством мужчин даже им не справиться.

— Лил, зр-ря пер-рекинулась! — прорычала Вилла.

В ту же секунду колени Лил подогнулись и она неловко осела под телами прыгнувших на нее с разных сторон мужчин. Бесстрастное выражение их лиц изменилось, когда с земли вскочила бурая волчица с вздыбленной холкой, сверкающими, горящими глазами. Волчица ощерилась, вцепилась в ногу самому нерасторопному, лязгнула зубами перед лицом другого. Они вынуждены были отступить, но держались на расстоянии, и с каждой секундой их прибывает все больше.

Вилла с Фоссой в полуформе воспользовались тем, что большинство отвлеклось на волчицу, и попытались пробраться к оружию. Когда рука Виллы почти коснулась кнутовища, с разных сторон прыгнули трое, оттесняя ее, и с самым плечистым Вилла покатилась по земле, рыча.

Фоссу атаковало сразу несколько, ещё больше держась на почтительном расстоянии. Даже я поняла, что их задача — держать ее на месте, не дать поднять оружие.

Взлетают и бьют по мускулистым спинам темные тяжелые косы, белые, как зимнее покрывало, локоны, рыжие сполохи, разносятся звуки ударов, хруст костей, короткий скупой вой. Темноволосые, рыжие, блондины, с раскрашенными лицами и телами — их слишком много для троих самок и одной, повизгивающей от страха за спинами подруг, герцогини.

Я быстро поняла, что мужчины не бьются, они лишь защищаются, отражая яростные удары, ловко уворачиваются от зубов и когтей. Что, а точнее, кто им нужен, я без труда поняла, по стоящим буквально плечо к плечу женщинам, что не дают атакующим приблизиться ко мне.

Нас оттеснили к самой кромке озера. В ту же секунду, когда из пасти Виллы раздался рык:

— В воду!

Путь к отступлению был нам отрезан сразу пятерыми оборотнями.

Вилла и Фосса затравленно переглянулись, Лил яростно зарычала, шерсть на холке вздыбилась, красный язык, капая слюной, вывалился из пасти чуть не до земли.

— Позор-р! — рычала Вилла, раздавая удары направо и налево, кусая подошедших слишком близко, кожу, разрывая стальные бугры мускулов.

— Позор-р! — вторила ей Фосса, вспарывая чью-то кожу в лохмотья, и отталкивая мощным ударом ноги (или, все же, задней лапы?) осевшее тело.

Лил в облике волчицы лишь яростно щерилась и разила беспощадно, кидаясь на подступающих.

— Они не посмеют, — прорычала Вилла. — Нам лишь бы продержаться…

Продержаться до чего, она не сказала, да и незачем: итак ясно, что неоткуда ждать подмоги…

Но подмога пришла.

Явилась смертоносным вихрем из трех чудовищ, стоящих на задних лапах.

Они прыгнули с разных сторон, рванули к нам по плечам, головам нападающих, оставляя за собой бездыханные тела. По сравнению с женщинами в полуформе, эти монстры само исчадие ада: огромные, свирепые, безжалостные.

Кольцо вокруг меня уплотнилось, и я поняла, что нам на подмогу пришли Вирд, Рив и Грэст.

— Зр-ря, — прорычала Вилла, обрушивая удар тяжелой лапы на лишь на миг открывшуюся шею красноволосого гиганта, вынуждая его пасть на землю и ползти назад, уступая место другим.

— Они убьют вас! — глухо подтвердила Фосса, выбрасывая обе руки и разя сразу двоих нападающих. Раздался неприятный хруст.

— Ничего, — ответило одно из чудовищ голосом, отдаленно похожим на голос Рива. Ему повезло больше, он полоснул огромной лапой, и с плеч нападающего, по-прежнему не менявшего форму, соскочило вниз и запрыгало что-то круглое, вращающее глазами. В следующий миг оно исчезло под грудой тел, но осталось у меня перед глазами.

Я зажала ладонями рот и заорала, но мой крик потонул в рычании, звуках ударов, хруста костей и рвущихся жил.

Сквозь пелену тошнотворных, холодящих кровь, звуков, раздалось отчетливое рычание:

— Девочка того стоит!

И в этом рычании я узнала голос Вирда.

Стоило Вирду, Риву и Грэсту присоединиться к нам, как кольцо вокруг меня расширилось, перестали то и дело задевать прикосновения чьих-то лап и падающих рядом тел. Только натиск атаки усилился в разы — на самцов в полуформе нападали яростно, свирепо, безжалостно.

Вилла, Фосса и бурая волчица лишь помогали им отражать натиск, не давая просочиться внутрь кольца.

И хоть никто из атакующих и отбивающихся не был вооружен, схватка была по-звериному жестокой и кровопролитной, с хрустом костей, рычанием, стонами раненых, сладковатым запахом крови, витающим в воздухе.

Я съежилась, обхватив колени руками.

— Что делать, что делать, — клацали мои зубы, а в голове творился сумбур, словно играл оркестр.

Если бы мне удалось проскользнуть между огромных, уходящих в самое небо ножищ, и нырнуть в озеро, — подумала я. — Может, отвлеченные сражением, они не заметят… Глупая, — тут же сказала я себе. — Они найдут меня по запаху, все будут биться, а один или несколько найдут в ближайших кустах…

Грудь словно обожгло что-то, как будто что-то дернулось, теплое и живое. Сначала я не придала значения, подумав, что меня просто задело схваткой, но спустя пару секунд пульсация на груди повторилась, и я, подскочив, положила ладонь на оказавшийся теплым риолин. Камень дернулся под моей ладонью, словно попавшая в силок птица. Я поднесла его к глазам на ладони, риолин посветлел, стал ярко-зеленым, как первая листва.

Нырнуть, нырнуть в озеро, дуреха, там безопасно, — подумалось мне снова, и я внезапно поняла, что этот голос в моей голове не был моим собственным. И не потому, что у меня нет обыкновения называть себя дурехой, разве что в очень крайних случаях, но он прозвучал звонко, мелодично, подобно журчанию ручья, а еще я словно кто-то что-то пытается сказать мне, и пытается уже давно.

Я обернулась и немного отпрянула, столкнувшись взглядом с ундиной.

Это была та самая ундина, от которой я получила камень.

Она выглядывала из озера, сложив локти на берегу и пристально смотрела на меня. Стоило нам встретиться глазами, как она с видимым облегчением вздохнула и принялась увлеченно наблюдать за схваткой.

Ресницы ее восторженно хлопали, губы приоткрылись, цвета зеленого золота волна волос растрепалась, пару раз ундина даже прищелкнула белыми пальцами с аккуратными и длинными голубоватыми ногтями, никто кроме меня, не услышал щелчков, точно рядом кто-то колет орехи.

С видимым сожалением ундина отвела взгляд от сражения, взглянула на меня удивленно, захлопала ресницами, капельки брызг создали на мгновение крошечные радуги перед ее лицом. Взгляд ундины выражал недоумение, мол что я до сих пор делаю на берегу.

— Здесь безопасно, — снова прозвучал журчащий голос в голове, и второй, похожий на первый, точно две капли воды, прожурчал: — Мы поможем.

— Мы спрячем тебя, — прожурчал третий голос, и все три голоса радостно, предвкушающе захихикали.

Ундина изящно и нетерпеливо поманила рукой, и три журчащих голоса в моей голове усомнились в полноценности моих мозгов, на что я мысленно сообщила им, что это не очень-то вежливо, а голоса возразили, что это естественно так реагировать на дуреху, которая нуждается в помощи и медлит, когда ей ее предлагают.

На это даже моему духу противоречия нечего было возразить. Я бросила взгляд вправо — с громоподобным рычанием, кажется, Вирд, обрушил пудовый кулак на спину некстати повернувшегося врага, отчего та с оглушительным хрустом неестественно подломилась, а стоящая рядом на пружинящих лапах Фосса отшвырнула тело, предварительно подняв его над головой, в новых нападающих, сбивая их с ног. Шершавый язык чудовища прошелся по окровавленной кисти.

Слева огромный широкоплечий оборотень крушит врагов, разбрасывает их в стороны, ему помогает ощерившаяся волчица с красным горящим взором. Вилла и Грэст тоже бьются в паре, Вилла держится чуть позади, ограждая Грэста от попыток зайти сбоку и сзади.

Я так и не поняла под чьими уходящими ввысь, ножищами, я проскользнула и ужом поползла к бирюзовой кромке озера.

Ундина быстро и часто закивала, отталкиваясь от берега.

Я глянула в воду и увидела, как мне навстречу из воды тянется несколько белых, в голубизну рук, за ними мелькают, то и дело оттеняемые голубыми бликами, лица с огромными глазами.

В голове раздалось:

— Ныряй, мы поможем.

— Ты не утонешь, не будь глупой!

— Пока ты с нами, ты сможешь дышать под водой!

— Ты хотела сказать, пока на ней риолин?

— Ну и это тоже.

Речи ундин то и дело перемежал заразительно журчащий смех. Я заметила, что в волосы некоторых, змеящиеся подобно золотым змеям, вплетены светящиеся цветы, бусины, куски кораллов.

— Прыгай!

— Ну, прыгай же!

— Почему она медлит?

— Она боится.

— Чепуха! Она уже плавала здесь!

— Она напугана!

— Ныряй!

— Ныряй!

— Протяни руки, мы поможем!

Я словно вышла из оцепенения, часто моргая, вглядываясь в то и дело скрывающиеся за бликами мелких волн лица ундин.

Нетерпеливые, насмешливые, зовущие.

Ну же, — сказала я себе. — Или ты им веришь, или нет! Дай Богиня, не утопят…

Камень на груди нетерпеливо дернулся и начал греть сильнее.

Сейчас проверишь, — невозмутимо ответил другой голос, тоже принадлежащий мне, но шедший словно из камня. — А если не хочешь, оставайся на берегу, можешь даже поучаствовать в схватке. Впрочем, лучше побереги силы, потому что, когда это все закончится, а оно закончится скорее, чем ты думаешь, тебе придется участвовать кое в чем другом. И уговаривать, как ундины, тебя никто не будет!

Наконец, я встряхнулась, почти по-волчьи, и протянула руки, перевешиваясь через берег, и протянула руки навстречу ундинам.

В тот момент, когда мои пальцы встретились с прохладными пальцами ундины, какая-то сила подхватила меня за талию и рванула вверх.

На мгновение я перевесилась, дергая из воды ундину, та взмыла над поверхностью полностью, вплоть до кончиков плавников на длинном голубом хвосте. Взгляд ее устремился куда-то мне за спину, глаза потемнели, полыхнули зеленым светом, заполняя белки, на безупречном лице отразилась досада и злость. Нос сморщился, губы зло сжались, зеленоватые брови сошлись чуть не в одну грозную линию.

В тот же момент ундина отпустила мои руки и с негодующим всплескам скрылась в водах озера.

Я же, направляемая все той же неведомой силой, перевернулась в воздухе, взмывая над самой гущей сражения, приземлилась на что-то мягкое и пружинящее, которое совершило подо мной огромный длинный скачок, я уж подумала, оно вместе со мной взлетело в воздух, но тут же приземлилось, правда ненадолго.

Земля заходила подо мной ходуном, перед взором замелькало вытягивающееся в пятна и линии пространство.

Я болталась в воздухе, билась ребрами обо что-то твердое, теплое, что в пару прыжков оказалось на ветке дерева, перескочило еще на одну, затем на следующую, соскочило вниз, побежало по земле, перелетело через небольшой овраг на лиане…

Я не сразу поняла, что оказалось заброшенной на чье-то необъятное плечо, вишу практически вниз головой, окончательно соскользнуть вниз мне не дает чья-то горячая ладонь, лежащая прямо на… мамочки, прямо на обнаженной коже… И судя по размерам плеча и ладони, по тяжелому дыханию, это вовсе не Вилла или Фосса, и уж точно не Лил…

Наверно, Богиня на какое-то время смилостивилась ко мне, потому что я впала в странное забытье на грани обморока — окончательно погрузиться в казавшуюся блаженством темноту мне не давала непрекращаемая череда прыжков, при каждом я взлетала в воздух, и возвращала на чье-то скользкое от пота плечо меня чья-то уверенная рука. В коротких передышках меня похлопывали по заду, словно успокаивая, а один или два раза даже погладили… Богиня! Не может быть, чтобы это все было правдой!

На какое-то время я выпадала из реальности, словно смотрела на происходящее со стороны. Один раз даже как будто удалось взмыть ввысь и посмотреть на сверху: под зеленой листвой, двигаясь то по деревьям, то по земле, огромными скачками несется куда-то смуглый, сверкающий от пота гигант, с плеча которого свисает обнаженное, не тронутое солнцем женское тело. Тело совсем юной девушки, вон, отчетливо виден незащищенный позвоночник, выпирает каждое ребрышко. Широкая кисть практически полностью закрывает то, что находится пониже спины.

Между свисающих на спину гиганта огненно-рыжих прядей девушки сверкает зелеными искрами на солнце камень, похожий отсюда, с высоты, на изумрудное око.

Я поднялась еще выше — за гигантом несутся поодиночке другие, и хоть у них более выгодное положение, ведь им не приходится нести ношу, но он, опьяненный победой, бежит быстрее ветра, бьющего в лицо.

Я сделала движение вверх, взлетая как можно выше, только бы не возвращаться туда, это ведь во стократ хуже, чем смерть, хуже, чем позор, хуже, чем все, что можно было бы себе придумать… но похлопывание по тому месту, о котором леди никогда не будет говорить вслух, вернуло меня на огромное, пахнущее потом и мускусом.

Я жалобно вскрикнула от удара ребрами, и снова принялась наблюдать сверху, но больше, как ни старалась, высоко не поднялась. Может, потому что похититель стал сильнее придерживать мое тело ладонью, не давая высоко взмывать в воздух.

Я не знаю, как долго это длилось, кажется, солнце село, но мы неслись в темноте, ничуть не сбавляя скорости. С наступлением сумерек мир превратился в разлитые в воздухе чернила, но вскоре мои глаза привыкли и стали видеть словно сквозь сумрак, я стала различать покачивающиеся ветки под нами, рытвины, овраги, ямы, через которые мы перепрыгивали или перелетали на лиане, мелькающие по сторонам и попадающие в ракурс моего зрения, стволы деревьев, посеребренные луной.

Время от времени позади раздавался волчий вой, но, когда пространство тронуло серебро рассвета, вой отстал.

Тот, кто меня похитил, не сбавил скорости и при восходе солнца. Кажется, мы останавливались несколько раз у бурлящих источников, и я явственно ощущала, как кожу покалывают мягкие сосновые иголки, впрочем, я не уверена, что это мне не приснилось…

В один момент кто-то разжал мои челюсти, вливая в рот теплую, с запахом чего-то постороннего, воду. Она попала в горло, перелилась через губы, я захлебнулась и закашлялась. В тот же миг меня рванули вверх за кисти рук, снова забрасывая на плечо, и бег наперегонки с ветром продолжился. Продолжилась пытка болью, стыдом, онемением м болезненным покалыванием всего тела… и прикосновениями чужой ладони.

В какой-то момент видимо ресурсы ужаса и стыда закончились, и вперемешку со взлетами и ударами о чье-то плечо пришло безразличие.

Перед глазами заскакали картинки из далекого детства в замке Ньюэйгрин, лица мамы, отца, сестер, старой Пепы, Милы, которая была ненамного старше меня и мы играли во дворе замка. На фоне неба, которое потом превратилось в голубой гобелен, вывешенный по случаю праздника Рождения чуда во внутреннем дворе замка, возникло лицо Андре, его небесно-голубой взгляд, не меняющийся со временем. Взгляд пристальный, наполненный какой-то особой нежностью и теплотой.

Вот, словно со стороны, словно из какого-то черного туннеля я вижу, как мы с Андре плаваем в озере, и он дразнит меня из-за водорослей, застрявших в волосах, называя ундиной… А я возмущенно окатываю его столпом брызг, а внутри блаженно млею, потому что папа как-то сказал, что ундины — само совершенство, и что если бы мамочка была ундиной, она непременно стала бы их королевой…

Вот мы скачем, несемся через бескрайние луга, и стреляем из лука по взмывающим в воздух куропаткам… Вот охотимся на уток…

Я чувствую на себе злобные взгляды Виталины и завистливые — Микаэлы.

А вот Виталина сообщает, что грядут перемены, и не моего ума дела, какие. И что она — удочеренная дочь герцога Альбето скоро станет полноправной леди Ньюэйгрин, а такому чудовищу, как я, не на что рассчитывать.

Я смотрю на нее немного снизу-вверх, оставаясь спокойной, хотя помню, внутри тогда бушевало цунами… Но когда она заявляет, что папочка был преступником, просто это не произносится вслух, а на самом деле ни для кого ни новость, поэтому все, любая память о нем будет уничтожена, навстречу ей метнулась рыжая молния.

Прыгнув, я оседлала Виталину, повалила ее на каменный, покрытый соломенными циновками пол, и сидя на ее груди, принялась отвешивать ей, одна за другой, пощечины, отчего ее голова замоталась из стороны в сторону.

Рядом мечется испуганная Микаэла, не решается подступиться ко мне, поджавшей губы от ярости. Наконец, Мика убегает, зовет на помощь.

Меня оттащили от Виталины, и конечно, по ее истеричному приказу в псарню не понесли, но в башне заперли…

На секунду мое сознание вынырнуло из воспоминаний, я подумала, что, если верить рассказам старой Пепы, перед смертью человек вспоминает свою жизнь и облегченно вздохнула, — скоро, скоро, я увижу Андре: сначала на картинках воспоминаний, а потом наяву… наши души, наконец, возьмутся за руки, чтобы больше никогде-никогда не разлучаться.

В себя меня привело похлопывание по щекам.

— Эй, — услышала я. — Лирей! Очнись! Очнись же! Ты в безопасности!

Веки мои дрогнули, и когда я открыла глаза, сперва ошарашено хлопала ресницами, не понимая, почему небесные кущи так подозрительно напоминают лес Заповедных земель, и почему я сижу… лежу… полулежу в какой-то булькающей коричневой жиже, здорово воняющей дегтем и каким-то травяным дурманом, а солнце испуганно подмигивает из-за макушек деревьев, словно намекая на что-то.

Кажется, я поняла, на что оно намекало.

Стоило мне увидеть того, кто звал меня, похлопывая по щекам, я заорала.

ГЛАВА 2

Довольная ухмылка на смуглом лице Грэста сменилась сначала недоумением, а потом досадой, и чем дальше, тем досадней она становилась, но я продолжала визжать. Я орала, вытаращив глаза, вопила, тряся в воздухе кистями рук, разбрызгивая коричневатую жижу, основательно заляпав ей покрытую голубыми узорами и шрамами грудь Грэста.

В какой-то момент мне даже показалось, что у меня давно должен был пропасть голос, перехватить дыхание, но звук лился просто чудо как хорошо, истошный и пронзительный, слушая которой обзавидовались бы, да что там, просто сдохли от зависти сирена и банши из сказок старой Пепы. Я вопила, орала, кричала, визжала, и любого эпитета будет мало, чтобы достойно описать мой вопль.

Выражение досады на суровом лице Грэста щедро разбавилось нотками сожаления — он брезгливо поджал губы, сморщил нос и часто заморгал, словно жалел о чем-то. Сожаление все же сменилось любопытством, очевидно, не только мне стало интересно, сколько я смогу вот так визжать.

Но только я почувствовала, что силы на исходе, тут же перешла на более осмысленное сотрясание пространства:

— Помогите! — орала я.

— Спасите!

— Люди добрые!

— Сюда!

— Насилуют!!

Этот вопль как-то крайне огорчил Грэста, он вытаращил глаза и, как мне показалось, обиженно потянул носом воздух и даже как будто оглянулся, словно ему тоже было интересно, кого же здесь насилуют.

— Пожар!!! — проорала я, отчего Грэст и вовсе часто заморгал, а я, наконец, я иссякла.

Какое-то время над небольшой прогалиной, где мы находились, и которую я не успела толком рассмотреть, разве что взгляд невольно зацепился за какую-то блестяще-коричневую, как будто с золотыми искорками, кору деревьев с идеально ровными стволами, уходящими куда-то ввысь, и странную булькающую купальню, где я сижу, воцарилась мертвая тишина. Даже птицы не перекрикивались и насекомые не жужжали, последние, видимо и вовсе пали смертью застатых врасплох от моего вопля.

Грэст смотрел на меня, подняв одну бровь вверх, скептически поджав губы.

Один или два раза глаз его дернулся, удовлетворенно и одновременно с досадой отметила я.

Это же надо, у меня может, никогда в жизни такой славный вопль не получится, а он, вместо того, чтобы пускать кровь из ушей и кататься в судорогах всего лишь пару раз незапланированно моргнул!

Глаза у него, как и у всех оборотней, глубоко посажены, при этом создается ощущение, что они все же чуть навыкате, желтые, время от времени сверкают пламенем преисподней. Губы тонкие, плотно сжатые в линию, я с удовольствием отметила, что уголок чуть дергается, едва уловимо, но все же приятно. Массивный подбородок, занимающий чуть не треть лица, торчит вперед, отчего кажется, что Грэст всегда невероятно доволен собой. Лоб нельзя назвать узким, но и широким не назовешь, густая темная шевелюра откинута назад, влажные пряди приглажены. Нос длинный, прямой, какой-то острый, тень от него падает на тонкий змеиный рот.

На балу в королевском дворце, в расшитом золотом и драгоценными камнями камзоле, в напудренном парике поверх умасленных темных волос, он имел бы ошеломительный успех, а злые языки сказали бы, что не только у ее, но и у его величества.

Боюсь, если бы Грэста увидела Виталина, она пропала бы, и добровольно переселилась бы на веки вечные в Заповедные земли… есть в Грэсте что-то от герцога Эберлея, тот же сметающий своей уверенностью и самодовольством все вокруг, типаж. Только рядом с Грэстом Милфорду могла быть уготована участь, разве что, жалкой полуденной тени…

Невероятная ширина обнаженных плеч, рельефные бугры мускулов, широкая объемная грудь, по голубым полосам и шрамам стекают потоки коричневой жижи. Боюсь, он даже и без камзола произвел бы во дворце фурор. Вернее даже, без камзола…

Чем больше я разглядывала своего похитителя с какой-то странной настойчивостью, словно хотела запечатлеть этот образ, который повергал в ужас, в своем сознании, тем спокойнее отчего-то мне становилось.

Это было не то спокойствие, которое возникало, когда отец клал широкую ладонь на мою огненную макушку, приглаживая выбившиеся из прически огненные языки вихров, не то спокойствие, что обволакивает, стоит отцу подхватить тебя подмышки и усадить к себе на колени спросить, как прошел твой день… Это больше напоминало спокойствие кролика, медленно и спокойно приближающегося к пасти удава, или спокойствие висельника, который знает, что не изменит свою участь даже если будет кататься в пыли и грызть связывающие его запястья веревки — его все равно повесят в полдень, и ни секундой позже, потому что такова его судьба…

Так и я смотрела на Грэста, и может, и от моего взгляда он слегка нахмурился и даже осмотрел свою грудную клетку, и, Богиня, небрежно лежащую на загорелых бедрах, но тем не менее надежно скрывающую все, что под ней, кожаную повязку тоже.

Нахмурившись еще больше и даже чуть наклонив бычью шею, Грэст снова взглянул на меня.

А мне стало совсем все равно, и вообще наплевать на то, что будет. Все равно, сказала я себе, даже если я выживу после… после прикосновений этого чудовища с плотоядным взглядом и издевательской ухмылкой, я утоплюсь в первом же целебном источнике, надеюсь, им не окажется волшебное озеро…

Наконец, Грэст едва уловимо помотал головой из стороны в сторону, словно отгоняя наваждение, и прорычал, старясь, чтобы голос его звучал мягко, что крайне трудно сделать, когда тебя вместо голоса наделили чем-то средним между раскатами грома, завыванием ветра и скрежетом камня о камень:

— Ты в безопасности, Лирей. И скоро тебе станет намного лучше.

Это намного он протянул так многозначительно, что я дернулась, как от удара, и это не ускользнуло от его внимания.

Грэст ухмыльнулся, обнажая влажные, идеально-белые зубы с чуть выдающимися вперед, острыми резцами.

— Я всего лишь имел ввиду торфяной источник, Эя, — пророкотал он, делая акцент на «я». — Знаю, в дороге тебе пришлось нелегко, но не волнуйся, ни от усталости, ни от боли вскоре не останется и следа. Возьми.

На широкой, лопатообразной ладони гордо разлегся какой-то желтый фрукт, отдаленно напоминающий спелую грушу, только вытянутый сразу в две стороны и весящий, наверно, как три крупных груши.

Я покачала головой, отказываясь, и, прежде, чем успела сказать, что не голодна, моя рука предательски вытянулась вперед и быстро схватила предложенное угощение.

Только когда по языку и по подбородку потекли кисло-сладкие освежающие и одновременно тягучие потоки, я поняла, что все же умудрилась принять угощение, не удосужившись даже поблагодарить за него, хотя бы кивком головы. Впрочем, рассудила я, судорожно глотая живительную влагу и умопомрачительно нежную мякоть, мы не на приеме, чтобы соблюдать все эти условности.

— Вкусно? — отчего-то ещё более хрипло, чем обычно, прорычал Рив.

Я кивнула и что-то промычала, не поднимая глаз, продолжая поглощать предложенное.

Только когда на моей ладони осталась плоская, с ошметками мякоти, со всех сторон обсосанная белая косточка, я подняла на оборотня глаза, и, не имея понятия, что делать с косточкой, протянула ее ему обратно.

Брови его нахмурились еще больше, а опущенные уголки рта сделали губы похожими на натянутое к небу древко лука, но косточку принял, и даже покрутил какое-то время перед глазами, рассматривая, а потом зашвырнул за спину.

— Тебе уже лучше? — спросил он с какой-то плотоядной надеждой, заставившей меня вздрогнуть.

— А что? — пискнула я.

Писк вышел жалким.

— Ну так, — ухмыльнулся Грэст, и, не сойти мне с этого места, покраснел — где-то там, под дубленным слоем бронзового загара.

Он снова чуть качнул головой, и очевидно, сказал не то, что собирался, или, по крайней мере, явно не то, что подумал:

— Все-таки тебе грозила опасность и пришлось столько перенести…

Закончил он совсем лицемерно.

— Как же, — промямлила я. — Как же ты мог столько бежать… еще и с… ношей?

Рив самодовольно сверкнул глазами и выпятил вперед мощный подбородок, отчего снова напомнил мне Эберлея.

— Я! — рыкнул он. — Я сильный! Сильнейший! — добавил он многозначительно, свирепо вращая глазами, а мне захотелось робко поинтересоваться, не видят ли оборотни сквозь торфяные грязи…

— Сильнейший, — согласилась я, почитая за лучшее не спорить, — но ведь пробежать такой путь… мне показалось, что миновало несколько суток.

Грэст снова широко ухмыльнулся, обнажая крепкие зубы, и по залегшим вокруг его желтых глаз темным кругам, я поняла, что мне не показалось.

— Вирд прав, — хрипло сказал он. — Ты того стоишь.

Я вспомнила жестокую кровавую схватку на берегу озера, из которой у меня был бы шанс уйти, если бы не мешкала и вовремя приняла помощь ундин… а ещё вспомнила, что Грэст бился в паре с Виллой.

— Как же мы мог оставить своих?! — вырвалось у меня.

На мгновение черты Грэста исказила ярость, словно рябь прошла по выточенному из камня лицу, заставив меня испуганно заморгать, но в ту же секунду он снова ухмыльнулся, как бы отдавая должное женской глупости.

— Им ничего не грозит, — отрывисто сказал он. — Без тебя эта схватка не имеет смысла. Так что забрав тебя, я спас их всех. Я сильный! — повторил он.

Я испуганно кивнула, морща лоб.

— Как же так получилось, что на нас напали? — спросила я вслух.

Могучие плечи Грэста вздыбились, точно девятый вал из рассказов Эстьера, который до службы в замке ходил по морям, и он спокойно объяснил:

— Как только стало известно, что ты получила посвящение Велеса, те, кто выслеживали вас, но держались на отдалении, перешли в наступление. Каждый клан желает получить тебя, каждая стая жаждет стать правящей. Не все решили ждать боев. Вдобавок, — он сверкнул желтыми глазами, — за самку, уже ставшую чьей-то, никто не будет биться.

Я ошарашено захлопала ресницами, стараясь не вникать глубоко в то, что он сказал, опасаясь за свой рассудок, к которому откуда-то из грудной клетки потянулись настойчивые щупальца ужаса.

— Но как об этом стало известно? — пролепетала я. — О моем посвящении?

Грэст посмотрел на меня так, словно я только что упала, скажем, с луны.

— Чутье, — небрежно обронил он. Подумал несколько секунд, кивнул своим мыслям, и добавил: — По-хорошему, как стало известно о посвящении, вам непременно нужно было уйти с озера, и двигаться к священным землям, через заброшенный город, в котором остановилось время. Там можно было бы запутать следы. После выхода из проклятого места какое-то время не оставляешь ни следов, ни запаха, поэтому чем быстрей вы попали бы туда, тем лучше.

Его монолог я сопровождала горестными охами и вздохами, которые под непонимающим и досадливым взглядом пришлось прервать, зажал ладонью рот.

Грэст продолжал:

— Я так рассудил, да и думаю, Вирд с Ривом тоже, так-то мы, сама понимаешь, не общались, вроде как каждый поодиночке… что вы на рассвете еще выдвинулись к городу, и сам туда отправился, чтобы хоть посмотреть, с какой стороны зайдете, а если повезет, проследить, откуда выйдете… Собственно, поэтому я и запоздал к схватке. Да и парни тоже. Я уже на подступах был, когда учуял, что вы и думать не думали с озера сойти, если честно, обалдел, непонятно, чем вообще руководствовались…

— Зато мне понятно, — еле слышно пролепетала я.

— Что? — не понял Грэст, и уставился на меня, прервавшую его мысли вслух. Такое впечатление, что построение логических цепочек потребовало значительных умственных затрат, и ему пришлось упустить меня из внимания.

— Я виновата, — сообщила я Грэсту убитым голосом. — это я… заистерила, — это слово далось мне с трудом, но оно и частично не отражает моей глупости. — Да что там, — воскликнула я и махнула рукой, снова покрывая Грэста темными масляными брызгами, — здесь только моя вина. Нервы, видите ли, у меня не выдержали! Надо было наподдать мне, и силой увести, а сопли размазывать попросить потом, как Вилла это умеет делать.

Грэст, уставившись на меня во все глаза, моргнул.

— Просить насчет размазывания соплей, я имею ввиду, — пояснила я, и Грэст как будто выдохнул. — Приказывать даже.

Грэст задумчиво потер лоб.

— Но почему Вилла не сделала это? — горестно воскликнула я. — Ведь она знала, вот, как и ты, что за нами… за мной придут?

Грэст снова потер лоб, затем его могучая ручища переползла на макушку, которую он поскреб.

— У нас принято уважать членов стаи, — наконец, спокойно сказал он. — Видимо, Вилла решила, что ты имеешь право на те эмоции, что испытывала, а может, что имеешь право отдохнуть. Думаю, она решила дать тебе эту возможность, а сама просто готовилась принять бой.

Я вспомнила непроницаемые лица Виллы и Фоссы, сочувствие, сочащееся сквозь такую же маску на лице Лил, и почувствовала, как от стыда мои щеки вспыхнули ярче углей.

— Но кто это был? — через какое-то время спросила я. — Я видела самых разных, — на миг я запнулась, но быстро продолжила: — свободных.

Грэст кивнул.

— Среди нарушивших закон, помимо наших, тилатинов и лирых еще, но там буквально пара отчаянных, были полярные, элсмирцы, красные. Красные, ты наверно, поняла, с рыжими, красными волосами и белой кожей. Элсмирцы и полярные блондины. Только у элсмирцев длинные косы и желтые глаза, а у полярных глаза горят красным, и от волос они избавляются. На голове, — зачем-то добавил он, словно это имело для опознавательности какое-то значение, отчего я часто заморгала.

Поняв по моим с новой силой вспыхнувшим щекам и хлопающим, как крылья напуганного мотылька, ресницам, что сказал что-то не то, Грэст запнулся, соображал несколько секунд, а потом облегченно выдохнул:

— Мне же лучше. Самые сильные самцы не будут допущены к боям на священных землях. Они опозорили себя и свои стаи, напав на самок.

— Но ведь они не были вооружены? — робко возразила я, вспомнив что говорили по этому поводу женщины.

Могучие плечи Грэста поднялись и опустились

— Свободные законы — жесткие законы, — отрезал он.

Подумал еще немного, и довольно добавил:

— Но ведь и боев не будет, как я уже тебе сказал, Эя, — его глаза снова сверкнули адским пламенем, а голос прозвучал так тревожно-хрипло, что я, никогда не бывшая религиозной, сотворила в воздухе знамение, причем трижды, по всем правилам, снова обдав Грэста каскадом масляных струй.

К моему сожалению, ни знамение, ни целебные торфяные грязи его не смутили.

— Верно, — пискнула я. — Ты что-то такое говорил…

Грэст довольно кивнул.

— За самку, которая уже принадлежит, не будут биться.

Я присела под его пристальным взглядом, окуная в теплую булькающую жижу верхушки плеч.

— Ты о чем? — пискнула я.

— Я доказал, что я сильнейший, Эя, — хрипло проговорил Грэст.

— Ничего и не доказал, — снова пискнула я. — И вообще, так нечестно!

— … и спас не только тебя, но и всех, кто остался на берегу озера, — продолжил Грэст, не обращая на мой писк особого внимания. — Уцелевших, — добавил он хрипло.

— Но нечестно! — снова попыталась возразить я.

— Честно, — рыкнул Грэст, с видимым удовольствием вглядываясь в мое лицо.

— Ты что задумал? — пролепетала я, пытаясь отодвинуться в этой, оказавшейся на диво скользкой масляной купальне, качнулась, чуть не погрузившись с головой, видя, как мощная загорелая грудь Рива подалась вперед. — Не смей, слышишь?

Масляное что-то подо мной хлюпнуло и булькнуло, а вот Рив склонился так низко, что его лицо оказалось у моего и прошептал, глядя прямо в глаза:

— Не сметь чего, Эя?

— Даже не думай! Не думай меня касаться, ни в коем разе! Ты ведь не собираешься консумировать наш брак раньше, чем он будет заключен, правда? — залепетала я, лихорадочно соображая, чем бы его отвлечь. — Так неправильно… так нельзя! К тому же я не соглашалась выйти за тебя замуж, и никогда не соглашусь. Мама! — последнее слово я пискнула, крепко зажмурившись, вжавшись в жижу по уши, забулькав носом.

Молнией мелькнула мысль, что если и топиться, дабы избежав позора, то пожалуй не в зловонном торфяном чем-то, а в следующую секунду широкие горячие ладони обхватили меня за талию и выдернули из этой купальни-болотца.

Грэст приподнял меня, с интересом разглядывая тело, по которому масляными потоками стекала пахнущая дегтем, жижа, даже покрутил немного туда-сюда, и, Богиня, за что же мне все это, за спину заглянул!

— Любое нет от самки, Эя, — прорычал он. — Вызов волку!

— Я больше не буду! — пропищала я, лихорадочно стараясь прикрыться, но не так это просто, когда мест для прикрывания на абсолютно голом теле уйма, а рук у меня всего лишь две.

Вот бы мне такие лопаты, как у Грэста, — подумалось мне, и я решила, что такие идиотские мысли лезут в голову от ужаса и абсурда происходящего.

— Пусти! — взмолилась я.

Грэст, держа меня навесу над торфяной лужей, так, что мои ноги до колена по-прежнему скрывались в грязи, удовлетворенно наблюдал, как масляное покрывало дюйм за дюймом покидает мое тело. Затем он легко, продолжая держать меня на вытянутых руках, встал, даже вскочил на ноги, и мои ступни со всплеском покинули коричневую жижу.

Грэст легонько встряхнул меня и последние масляные струйки с бульканьем обрушились вниз, а затем приподнял, так, что на уровне его лица оказался мой живот, самый его низ… В мокрую, еще влажную кожу на животе впился его твердый нос и Грэст шумно втянул ноздрями воздух. Этот хищный, дикий жест поверг меня в оцепенение, подумалось, что я сплю, что такое не может происходить наяву.

Грэст же прорычал что-то о том, что мне уже явно намного, намного лучше, покрутил еще пару секунд мое тело, превратившееся в безвольную куклу, обшаривая взглядом каждый кусочек кожи, а потом, подбросив в воздух и перехватив за плечи и под коленями, развернувшись, понес куда-то.

На этот раз я перемещалась не на его плече, а прижатая к твердой, гладкой груди, сопровождаемая пристальным внимательным взглядом и хищным подергиванием носом.

Он прижимал меня бережно, как мать держит дитя, но я бы предпочла и дальше путешествовать безвольно болтающейся на его плече тряпкой.

На этот раз шел он недолго. Выйдя на залитую солнцем поляну, Грэст, нагнувшись, уложил меня на теплую сухую траву.

Я вдруг поняла, что нет, мне не все равно, что со мной будет, что за свою честь я буду биться до последнего, и я лучше умру… пусть ему достанется мое бездыханное тело, но не я сама!

Стоило Грэсту отвернуться и склониться к земле, как я, подскочив на месте, оказалась на ногах, но, прежде чем я сделала первый шаг на пути к призрачному спасению, мощная рука, обхватив меня за талию, дернула назад, разворачивая.

Стоя я оказалась прижатой к его сильному обнаженному телу, и прежде даже, чем я сумела это осознать, Грэст зарычал, и, схватив меня за плечи, крутанул и опрокинул на спину, сам же навис надо мной так тесно, что я ощутила, какая горячая у него кожа.

— Грэст, — вырвался из моей груди стон, — я прошу тебя, пожалуйста, не надо.

Горячая ладонь, по-хозяйски гуляющая по моей ноге, бедру, талии, груди, замерла, и с рыком Грэст отпрянул.

— Не делай этого, — прошептала я, чувствуя, что по щекам бегут слезы.

— Глупая самка, — прорычал Грэст. — не разворачивайся ко мне спиной, если не хочешь, чтобы все случилось быстро.

Я часто заморгала.

Грэст, шумно вздохнув, и положив ладонь мне на шею, не дал мне подняться с земли, а сам принялся растирать зажатыми в другой руке мягкими, словно бархат, листьями. Остатки масляных потоков словно впитывались в тело, запах дегтя сменился дурманящим ароматом леса, а кожа начала гореть под его прикосновениями.

Я яростно пыталась противиться его касаниям, но мои попытки сопротивления были такими же успешными, как недовольство котенка, которого умывает мама-кошка. Разница между мной и котенком была в том, что после умывания котенка всегда отпускают.

— Неужели, — пробормотала я, мотая головой, ощущая, что слезы струятся по лицу, шее, затекают в уши, — неужели воины свободного народа берут женщин силой?

Голос мой прозвучал так горько и жалобно, что Грэст, не прекращая своих действий, что-то рыкнул в ответ, но увидев, что его не поняли, пояснил.

— Твое счастье, женщина, что я устал.

— Никогда бы не подумала, — пискнула я, и Грэст довольно осклабился, а я принялась лихорадочно соображать, чтобы ещё пискнуть, чтобы его отвлечь. Непонятно, на что я надеялась, но почему-то каждая отвоеванная секунда казалась дороже золота.

Грэст пристально посмотрел мне в глаза, словно вчитываясь в мои мысли.

— Пойми, когда нас найдут, на уже тебе будет мой запах. Ты будешь моей. И больше того — на нас обоих будет запах твоего желания. Еще ни один волк не знал неудачи с самкой. С человеческой самкой. Ты ещё будешь молить меня о продолжении, изнывая от удовольствия.

— Не уверена, — пролепетала я, ощущая, как внутреннюю сторону бедер словно опалило огнем.

Грэст только ухмыльнулся в ответ, и довольно оглядев творение своих рук, отшвырнул листья в сторону.

ГЛАВА 3

Твердые, шершавые пальцы заскользили по моему телу. Подушечками больших пальцев он надавил над ключицами, где-то в районе груди, сделал несколько надавливаний по бокам. Перешел на плечи и хорошенько сжал их с двух сторон, так, что я подумала, он решил сломать мне кости. Но когда руки его, двигающиеся с молниеносной быстротой, оказались на талии, я ощутила сладкую истому в плечах и буквально оцепенела от такого открытия.

Что он делает с моим телом, если каждое его прикосновение словно отрезает меня от внешнего мира, погружая в мир собственного тела?

Теплые волны принялись омывать меня под самой поверхностью кожи, и все верхнее, то есть внешнее, показалось наносным и неважным, а измученное последними событиями тело, всеми этими походами-переходами-путешествиями на чьем-то плече, принялось оживать под умелыми касаниями оборотня.

Грэст погладил мои бедра по бокам, провел пальцами с внутренних сторон снизу-вверх, что заставило меня вскрикнуть, и схватить его за руки, но он, казалось, даже не ощутил касания моих пальцев. Грэст с сосредоточенным видом осмотрел живот, довольно ухмыльнулся собственным мыслям, и его пальцы оказались чуть ниже пупка. Он осторожно погладил мягкую податливую кожу, нахмурился, словно примеривался, и надавил.

Я охнула — теплая, даже горячая волна хлынула по ногам, бедрам, до самых стоп. Я даже голову подняла, хлопая ресницами. Грэст встретился со мной взглядом и весело сообщил:

— Неудивительно, что вы, люди, такие слабые. Вы даже не знаете, куда нажать, чтобы кровь разогнать.

Я часто заморгала, а потом ухитрилась, уперевшись сзади на руки, выскользнуть из-под его ладоней. Усевшись, я быстро прикрыла грудь руками, поджала колени. Впившись в самодовольный подбородок Грэста яростным взглядом, я прошипела:

— А может, застой крови у нас, у людей, потому что наши тела не предназначены, чтобы на чьем-то плече сутками висеть, подпрыгивая и отбивая ребра.

Грэст смутился.

— Я был осторожен.

Я фыркнула.

Еще несколько секунд передышки.

— Не помогло!

И жалобно продолжила:

— У меня все болит.

Грэст выглядел озадаченным, даже затылок поскреб.

Но в следующий миг в его, чуть навыкате, желтых глазах, мелькнула какая-то мысль, длинный нос дернулся, а тонкие губы зазмеились в усмешке. Я постаралась поджать ноги ещё ближе, лихорадочно пытаясь сообразить хоть что-то, это уже не имело значения, когда железные пальцы легли на мои лодыжки, меня дернули назад.

Я проехала по земле и оказалась подмятой под сильное твердое тело. Он склонился к самому моему лицу, несколько секунд смотрел на мои губы. Железные пальцы легли на подбородок и нижний край губы, оттягивая ее, Грэст склонился еще ниже, и чуть ли не выдохнул прямо мне в рот:

— Я тебя вылечу, Эя.

В тот же миг он буквально взвился ввысь, и я поняла, что ноги мои оказались разведены по сторонам его тела. Попытка свести их вместе наткнулась на твердые горячие колени, Грэст дернул уголком тонкого рта, и, снова ухватив мои ноги за лодыжки, развел их шире.

Он снова приблизился, вглядываясь в меня, но на этот раз он смотрел не на мое лицо.

Его лицо потемнело, глаза расширились и сверкнули дьявольским огнем, губы приоткрылись, а пальцы, охватывающие мои лодыжки, еще сильнее сжались, так сильно, что я заорала. Едва ли он услышал мой крик — с ним что-то происходило. Темные пряди волос, приглаженные назад, растрепались, падая на лоб. Рот дернулся, ноздри тонкого длинного носа хищно расширились, словно он надел вдруг маску безумца, опасного безумца. Мне отчего-то показалось, что верхушки его ушей заострились.

Он сейчас примет полуформу, поняла я, цепенея от страха, практически теряя сознание.

Плавая на поверхности мышления, все ещё не погружаясь в темный омут ужаса, я видела, как лицо его склонилось ещё ниже над… моим телом. Он застыл на несколько секунд, потом раздался звук врывающегося в ноздри воздуха. В следующий миг меня снова дернуло вниз, и я оказалась плотно прижатой к земле его телом.

Грэст опирался на одну руку, другая же скользнула назад, куда-то вниз. Он быстро, словно рассеянно погладил меня по бедру, затем легонько шлепнул, и его рука переместилась на кожаную повязку, что прикрывала его бедра.

Я пыталась отодвинуться, сжать ноги, но оказалась надежно прижатой его рукой. А любая попытка сжать ноги находила его твердое горячее тело, каждый раз заставляя его дышать еще страшнее.

Я приподняла голову и заорала прямо в синюю гладь неба, словно надеясь, что этот голубой купол треснет от силы моего крика и обрушится на землю, погребая нас под осколками, но на мой рот плотно легла твердая ладонь. Я ощутила, что все его тело дрожит. В бедра мои уперлось что-то твердое, я забила по земле ногами, продолжая колотить каменное тело Грэста. Я молотила, царапалась, даже пыталась укусить, но укусить волка за ладонь не получилось.

Не обращая внимания на мои кулачки, сомневаюсь, чтобы Грэст ощущал удары, он подтянул меня вниз, и удерживая за ногу рукой замер, словно примериваясь.

В тот же миг налетевшее откуда-то темное облако сорвало с меня Грэста, перевернув несколько раз и меня.

Я не поняла, что это, слышала лишь клацанье зубов и утробное рычание.

Воздух со свистом рвался под мощными ударами, в ушах у меня в унисон с тяжелым, плотным пульсом раздавалось чье-то тяжелое, хриплое дыхание.

Кто-то катался по поляне рядом со мной.

Я поняла, что лежу на животе, когда спины моей коснулось что-то легкое и шершавое. Должно быть, сухой лист. Я, облокотившись на трясущиеся руки, приподняла голову и увидела, как по поляне, яростно рыча, катаются два волка в полуформе.

Надо бежать, — прозвучало в голове. — Надо спасаться. Едва ли победа этого, нового, сделает твою участь лучше. Беги же!

Водоворот мыслей несся и несся, затягивая меня куда-то, а я продолжала лежать, не в силах пошевелиться. Дрожь в теле сменилась странным онемением, я смутно чувствовала тело, как тогда, когда, лежа на плече Рива, наблюдала за происходящим свысока.

Темный клубок из двух чудовищ распадался несколько раз, и в воздух взметались страшные вихри с горящими глазами и бьющими наотмашь, мускулистыми лапами.

Время от времени, то один, то другой, оказывался сверху, на телах обоих появлялись бурые пятна, появление которых сопровождало яростное рычание, переходящее в вой, но клубок собирался снова.

Лязганье зубов, глухие звуки ударов, рычание, — сквозь все это мой внутренний голос настойчиво требовал, чтобы я бежала, а я не могла пошевелить пальцем, не то, что поднять голову.

Наконец над поляной повисла тишина, и тишина эта ударила по ушам больнее предшествовавших ей звуков схватки.

Богиня! — мысленно взмолилась я. — Сделай так, пожалуйста, чтобы они поубивали друг друга!

Мне по-прежнему было тяжело двигаться, словно придавили куском скалы. Но я все же повернула голову, и увидела двух мужчин, сидящих напротив друга на корточках, упирающихся в землю, как сваями, мощными длинными руками. Всклокоченные волосы, тела в свежих ранах и царапинах, щедро присыпанных пылью.

Мужчины смотрели друг на друга и казалось, что они прожгут друг друга горящими взглядами.

Вздох облегчения вырвался из моей груди — по коротким, вздыбленным прядям, тронутым белизной на лбу и висках, и чему-то еще, неуловимо-знакомому, я узнала Вирда.

— Ты опозорил свою стаю, Грэст, — раздался голос Вирда. — Опозорил всех тилатинов. Теперь вам, должно быть, вовсе запретят участвовать в боях.

Вирд тяжело перевел дух, а Грэст вызывающе ощерился.

— Это ты нанес смертельное оскорбление всем тилатинам, вмешавшись…

— Вмешавшись во что? — прорычал Вирд. — В то, что ты хотел взять самку силой? Самку, которая получила посвящение Велеса, за которую должны драться сильнейшие самцы свободных кланов?

— Ни одна человеческая самка не отказала волку, — буркнул Грэст.

— Но она тебе отказала, — жестко заявил Вирд. — Я успел заметить слезы на ее щеках, и слышал жалобные крики, находясь далеко отсюда.

Грэст сделал едва уловимое взгляду движение в сторону, но Вирд повторил его маневр одновременно с ним. Какое-то время волки ходили по кругу, затем снова замерли. Я подумала, что оба они адски уставшие — Вирд гнался за нами, а Грэст еще нес меня на плече. Правда, он немного, совсем немного отдохнул… так что силы приблизительно равны.

— Если бы ты опоздал хотя бы на минуту, было бы поздно! — прорычал Грэст.

— Не имеет значения, — спокойно ответил Вирд. — Я уверен, за нее все равно бы бились.

— За ту, которая принадлежит? — рявкнул Рив.

— За ту, которая принадлежит, нет, — подумав, ответил Вирд. — Но в том-то и дело. На ней нет и тени запаха желания. Ты просто хотел изнасиловать ее.

Грэст взревел и прыгнул. Вирд проворно прижался к земле, перевернулся, ударил ногами, и Грэст перелетел через него, приземлившись на место в районе копчика. Он тут же развернулся, подобравшись, но Вирд успел занять оборонительную позицию.

Волки снова уставились друг на друга.

Грэст, похоже, понял, что не одолеет не собирающегося уступать Вирда. Брови его нахмурились, тонкий рот досадливо изогнулся.

Вирд продолжал смотреть исподлобья, но даже мне было понятно, что он не будет атаковать против правил.

Они снова заскользили по кругу, и когда Грэст оказался ко мне другим боком, я увидела глубокую рану у него боку. Кровь из нее стекала по кожаной повязке и капала на землю, оставляя бурые среды. Я поняла, что непроницаемое выражение на лице Грэста — не более, чем маска, на самом деле ему очень больно. Подумала так и сама удивилась — как же, разве я не боюсь его? И сама же себе ответила — нет. Пока они вместе, Вирд не допустит ничего… такого. А Грэсту, как бы он ни пыжился, стыдно. Я заметила, как больно ранили его слова Вирда.

— Мир? — с некоторым превосходством в голосе спросил Вирд.

— Мир, — хмуро рыкнул Грэст. — Пока.

Они, наконец, перестали буравить друг друга взглядами, и, как по команде, развернулись ко мне.

— Как ты, Эя? — участливо спросил Вирд, стараясь смотреть мимо меня.

Грэст что-то прорычал, глядя сквозь, должно быть, это означало, что его тоже заботит мое самочувствие.

Тело начало понемногу выходить из оцепенения, но на смену ему пришла слабость, я поняла, что могу двигаться, но каждое движение дается мне каторжным трудом.

Вирд понял. Легким рывком он оказался на ногах, отошел на пару шагов, сопровождаемый ревнивым взглядом Грэста.

Быстро нагнулся, подхватил что-то легкое, и приблизившись, положил рядом со мной какую-то тряпку, по-прежнему избегая смотреть на меня.

— Вот, Эя, — сказал он мягко, настолько, насколько гортань волка вообще на это способна. — Человеческие женщины стесняются своего тела и прячут его под одеждой. Так они чувствуют себя более защищенными.

Я удивленно взглянула на него снизу-вверх.

— Я принес тунику, — добавил он, и чуть уловимо потянул носом. — Фоссы, — сказал он, — я успел схватить то, что было, когда отправился за вами.

Я села, обхватив рукой колени, а второй попыталась воздвигнуть между нами преграду в виде пыльного серого куска ткани.

— Ты специально притащил ей одежду. Специально, чтобы она выбрала тебя! — взревел Грэст, и Вирд победно улыбнулся, сверкнув полоской зубов на загорелом лице.

— Но ее отнимут для боев, — мрачно пророкотал Грэст.

Я наконец, попала руками в дырки, обозначающие рукава и натянула тунику, изо всех сил пытаясь натянуть ее на колени, до самой земли. Выходило не очень.

— Если так уверен в себе, участвуй в боях на равных, — рыкнул в ответ Вирд. — Если тебя допустят, — добавил он. — После того, что ты с ней чуть не сделал.

Я вспыхнула, если честно, покоробленная словом «чуть».

Это у них тут так называется?!

Да я чуть Богине душу не отдала от страха, стыда и осознания собственной беспомощности!

Статную фигуру Фоссы туника облегала, на мне же висит мешком, но все же не настолько, чтобы обтянуть подтянутые колени, сидя на земле, самое главное остается на всеобщем обозрении…

— Мне плевать, допустят, или нет. Она моя! Она будет моей! — поправился Грэст, встретившись с широкой улыбкой, более подобной оскалу, на лице Вирда.

— Я буду биться за нее. И одержу победу, — добавил он твердо.

— Посмотрим, — не стал спорить Вирд. — Я тоже уверен в своей победе.

Я наконец справилась с проклятой туникой, привстав на колени и обтянув то, о чем леди даже не будут говорить вслух, а я вот… да и какая после всего этого из меня леди? Я уселась на пятки, положив кисти на голые колени, как статуэтка, изображающая языческое божество с головой кошки, я видела на картинках.

На этот раз Грэст не стал спорить. Он хмуро кивнул своим мыслям, а затем сообщил Вирду голосом заботливой тетки-дуэньи, в том случае, если тетка-дуэнья всю жизнь курит моряцкую трубку, чего, конечно, с дуэньями в жизни нечасто случается:

— Девочка проголодалась.

— Да что ты? — восхитился его заботой Вирд.

Я тоже восхитилась, но свои восторги оставила при себе. Сердце все еще колотилось, как бешенное, но услышав о еде, желудок жалобно сжался и робко поскреб изнутри.

— Проголодалась, — упрямо сообщил Грэст, по-прежнему не глядя на меня. — Иди на охоту.

Глаза мои расширились, и я икнула, тут же зажав ладонью рот.

Вирд, очевидно, поняв мои мысли, для этого быть оракулом не надо, скрестил на широкой, покрытой шрамами груди руки, и поинтересовался:

— И оставить тебя с ней наедине?

Грэст только ручищей махнул.

— Какое там, — посетовал он. — Мы же договорились.

Вирд кивнул, соглашаясь.

— К тому же мне нужно к источнику, — сообщил Грэст, дернув ртом.

Вирд кивнул более охотно, поскольку это прозвучало более правдоподобно.

Грэст обвел взглядом поляну и посмотрел на меня, словно не ожидал тут встретить. Мне показалось, или его щеки тронул румянец? Наверно, все же показалось, Скорее всего, он разгорячился от драки. После того, что он со мной делал, я вряд ли поверю, что конкретно этот оборотень способен испытывать что-то хоть отдаленно похожее на стыд.

— Но все же не стоит оставлять ее здесь одну, — с сомнением произнес он, и что-то в груди предательски сжалось.

Вирд нахмурился.

— Ты чуешь кого-то?

Грэст покачал головой.

— И я нет, — сказал Вирд. — Значит, ненадолго можно.

— А если убежит? — не унимался Грэст. — Она знаешь какая… упрямая, — добавил он и, тут уж сомнения нет, густо покраснел.

— Не убегу! — пискнула я.

— Не убежит, — уверенно заявил Вирд.

— Почему ты так думаешь? — спросил Грэст.

— Убежать от двух волков?

Вирд пожал широкими плечами.

— Это даже не смешно. Она же понимает, мы найдем ее по запаху.

Я, которая с затаенной надежной слушала их разговор и думала только о том, что стоит им скрыться, как я дам деру, ощутила, как мои щеки робко трогает румянец. Хоть Вирд и не смотрел на меня, я поняла, что это каким-то образом не ускользнуло от него.

— Но не убежит девочка не поэтому, — продолжил Вирд, и в голосе оборотня мне послышались лукавые нотки.

— А почему? — рыкнул Грэст, опережая меня.

Мы оба, Грэст и я, уставились на Вирда в ожидании ответа.

— Да потому что она умная девочка, вот почему, — довольно сказал Вирд. — Она же понимает, что пока она с нами — она в безопасности. Мы оба претендуем на то, чтобы стать ее спутниками. Поэтому каждый из нас сделает все, чтобы не допустить к победе своего соперника. А свободный закон гласит, что биться за самок положено в поединках. А до священных земель здесь очень далеко. Но Эя понимает, что окружающие леса могут кишеть и другими, взявшими ее след. Одиночками, потому что только в честной битве — один за всех. В нечестной — каждый сам за себя. А что ей грозит, если вдруг она попадется кому-то из другой стаи, а она обязательно попадется, стоит ей только остаться одной, ты, Грэст, уже показал. И судя по тому, что я видел, когда очень кстати появился, она вряд ли захочет повторения.

Меня начала колотить крупная дрожь.

— Может, вы подсадите меня на дерево, пока будете ходить где-то там? — пролепетала я с надеждой, проникнувшись речью Вирда.

Он опустился рядом со мной на корточки и осторожно погладил по щеке, чем вызвал ревнивое рычание Грэста. Поморщившись, и сверкнув глазами в его сторону, Вирд все же отвел руку.

— Здесь никого нет, Эя, — сказал он. — Это точно. Мы бы учуяли. Мы скоро вернемся, и, после того, как подкрепим силы, двинемся в сторону священных земель. Уверен, что по пути встретим твоих подруг, которые, должно быть, тоже тебя ищут. Законы стаи придуманы не просто так. С самками ты будешь в безопасности, а мы и дальше будем держаться на отдалении, охраняя вас. Следя, чтобы с тобой ничего не случилось. Правда, Грэст?

— Правда, — рыкнул в ответ Грэст после небольшой паузы и без особого энтузиазма.

Я затравленно кивнула.

— Как там наши? — спросила я.

Вирд меня понял.

— В чем — в чем, а в этом Грэст оказался полезен, — сообщил он. — Стоило тебе исчезнуть, как схватка тут же утратила смысл. Какое-то время мы бились, сдерживая погоню, давая возможность Грэсту уйти подальше, а потом рассредоточились, беря след.

Я ошарашено заморгала.

— Да, в этом было спасение для всех, — правильно понял выражение моего лица Вирд. — Кто знал, что Грэст способен на бесчестье…

Грэст шумно засопел. Судя по нахмуренным бровям и поджатым губам, он не считал, что способен на бесчестье.

Я кивнула, соглашаясь с доводами Вирда.

— Вилла, Лил и Фосса в порядке, — заверил он. — На них ни царапины.

— Возвращайтесь быстрее! — попросила я, и Вирд кивнул, а Грэст довольно осклабился.

Вирд вернулся первым. Он сбросил с плеча тело крупного, с собаку, бурого зайца, и принялся за приготовление обеда. Выудив откуда-то такие же приспособления для разжигания огня, что я видела у женщин, он довольно хмыкнул, увидев, что я собрала веток для костра.

— Грэст не появлялся? — спросил он с улыбкой, и я покачала головой.

Я поняла, что он по запаху итак слышит, что не появлялся, спрашивает больше для поддержания разговора, и подвинулась поближе.

Казалось, мой взгляд не успевает следить за его движениями. Вирд освежевал несчастного с той скоростью, что позавидовал бы любой повар королевской кухни. С сожалением покрутив шкурку перед глазами, подумал, и вместе с потрохами зашвырнул ее в ближайшие кусты. Из кустов раздалось утробно-благодарное чавканье.

Я вздрогнула, а Вирд беспечно махнул рукой.

— Славно я его помял, — самодовольно проговорил он, и я не сразу поняла, что речь о Грэсте. Поняв, я поспешно закивала, и Вирд заулыбался еще шире, а я подумала, что в сущности, все они одинаковые, и непонятно еще, как бы повел себя Вирд, оказавшись со мной наедине.

— Я слышал, у тебя был жених? — спросил Вирд будничным голосом, продолжая возиться с уже расчлененной тушкой зайца.

Он заворачивал куски сочащегося кровью мяса в плотные листы, и раскладывал на тут же начинающих шипеть углях. Угли выказывали недовольство таким соседством, плюясь жиром, причем норовя попасть в Вирда.

Я вздрогнула, но промолчала, и когда Вирд вопросительно повернулся ко мне, кивнула.

— Тебе придется забыть его, — жестко сказал Вирд.

— Я не могу, — обреченно произнесла я.

— Можешь.

В голосе Вирда забряцала сталь.

Я ощутила, как уголки глаз защипало, и покачала головой.

Вирд несколько раз недовольно вздохнул, потом заговорил. Фразы его были отрывистыми и простыми, точно он пытался что-то втолковать неразумному ребенку. Впрочем, с его точки зрения, наверно что-то наподобие и происходило.

— Ты не принадлежала ему. Он не был тебе мужем. Сейчас у тебя другая жизнь. Тебя принял Велес. Ты будешь подругой сильнейшему волку семи стай. Среди людей нет обладающих такой силой. С тобой он станет ещё сильнее. У нас самка не ниже по положению, как у людей. Вы будете стоять плечом к плечу. Я вижу тебя, Эя. Ты тоже заглянешь в себя и удивишься. Ты такая же, как мы. Сила без страха, любовь без сомнений.

Он замолчал, вглядываясь в мое лицо.

Я ошарашено хлопала ресницами, по мере его речи. Сейчас же покачала головой.

— Я не принадлежу этому месту. Этим землям! Здесь все чужое, понимаешь? Вы… вы не такие, как вас считают люди. Совсем не такие. Я была бы рада, что узнала вас, если бы…

Мой голос сорвался, я замолчала.

— Мне легче знать, что свободный народ не убивал моего жениха, — глухо сказала я. — Хотя ему, оставляющему меня одну в этом мире, должно быть безразлично, кто это сделал.

Вирд молчал. У губ его пролегла жесткая складка.

— Я хочу домой, — устало сказала я. — Вы другие, вы лучше, чем я думала. Чем все люди думают. Но я хочу домой, я устала.

Кустарник расступился, пропуская Грэста. Тело его было чистым, от царапин остались только алые, едва заметные полосы, бок, где зияла рваная кровоточащая рана, покрыт крупными зелеными листьями.

Грэст потянул носом и довольно осклабился, затем, словно вспомнив нечто важное, бегло оглядел нас прищуренным взглядом, и кивнул.

— Есть! — кратко сказал он, вращая выпученными глазами и широко улыбаясь.

А я представила себе такого дикого мужа, который говорит одними простыми глаголами и междометиями… Конечно, сказалось все пережитое, этот смех был больше нервным, истеричным, чем веселым, но я принялась хохотать, держась за бока, чуть не катаясь по земле.

Вирд секунду-другую смотрел на меня недоуменно, потом, видимо, поняв причину, тоже расхохотался. Грэст же недоуменно переводил взгляд с меня на Вирда, переминался с ноги на ногу и робко улыбался. Сколько длился приступ этого дикого хохота я не знаю, но даже когда кусты расступились в очередной раз, и на поляну вышел высокий, и, по сравнению с Вирдом и Грэстом, тонкокостный блондин, я не смогла перестать хихикать, разглядывая пришедшего с безразличным видом.

Высокий, выше Грэста, лицо словно сплющено с боков и вытянуто вперед, точно в детстве он пытался пролезть в узкую расщелину.

Белые, как алебастр волосы, создают контраст с загорелым лицом, собраны назад и заплетены в длинную косу — я увидела кончик косы, болтающийся у его… места, которое прикрывала такая же, как и у остальных мужчин, набедренная повязка. Хоть грудная клетка пришедшего была уже, а мышцы рук и ног не такими бугристыми, вся фигура легкая, поджарая, что-то мне подсказывало, что недостатка в силе там нет.

Это можно было определить и по вскочившему на ноги Вирду и принявшим боевую стойку Грэсту. Оба волка настороженно разглядывали пришедшего, готовые прыгнуть в любой момент.

Пришедший же, напротив, был настолько уверен в своих силах, что на лице его не дрогнул ни единый мускул. Вирда и Рива он не удостоил и мимолетным взглядом.

После того, как желтые глаза блондина не оставили на мне ни одного места, не подвергшегося пристальному осмотру, он, наконец, произнес, и голос его прозвучал низко и отстраненно:

— Даже если она принадлежала кому-то из вас, я буду биться за нее. Решайте, кто первый. Или хотите одновременно?

ГЛАВА 4

Я вжалась спиной в ствол дерева, у которого сидела. В унисон с перестуком зубов в мыслях меланхолично пронеслось: опять поединок, опять эта роль переходящего приза… Кто-то из них победит, даже неважно кто…

Грэст оскалился, приближаясь к Вирду боком. Оба они загородили меня от вновь пришедшего. Колени у них чуть подогнулись, а руки стали длиннее. Всего на дюйм, но все же. Мне не было видно лица Вирда, но зато я явственно расслышала его рычание, глухое, рокочущее, как первые раскаты грома.

Этот рокот заставил блондина отвести от меня взгляд, после которого мне захотелось закутаться сразу в сотню шкур, и взглянуть на своих противников. Выражение лица его осталось прежним — холодным и как будто даже насмешливым.

— Ну же, — наконец, он нарушил сгустившуюся, какую-то затхлую тишину, — кто первый? Или оба? Мне-то все равно.

Он тоже слегка присел, но обнаженным ногам забугрились мускулы. Талия его осталась такой же тонкой, но грудная клетка расширилась, по разведенным в стороны ручищам словно прошла волна. Взгляд оставался холодным, сосредоточенным, и до леденящего ужаса спокойным.

По сжимающимся кулакам Вирда и Грэста, по непрерывным сокращением мышц на плечах, спине, по пружинящим коленям и глухому рычанию я понимала, что они в ярости, а затмевающая глаза ярость — плохой помощник в бою. Особенно в противовес ледяному самообладанию блондина. Кто он? Кажется, Грэст говори об Элсмирской и Полярной стае. Полярные коренасты, и они избавляются от волос, значит, элсмирец. Впрочем, это знание мало что мне дало.

Глаза блондина сверкнули светло-желтым, почти серебряным светом.

— И-и-и? — издевательски процедил он. — Уж не боитесь ли вы меня?

На фоне протяжного рычания Вирда прозвучал рев Грэста, а я начала нервно икать. Как они не понимают, он специально злит их!

Я хотела крикнуть им это, но замешкалась, думая, не окажу ли плохую услугу, отвлекая от предстоящей схватки.

Я не успела.

— Никто здесь тебя не боится, Лант, — сказала Вилла, прыжком преодолев расстояние в несколько саженей, и вставая между самцами и незваным гостем, скрещивая на груди руки.

Это произошло так быстро, я даже удивиться не успела. А еще картинку перед глазами тронула пелена, а щеки стали влажными.

— Привет, Вилла! — с наигранным весельем, за которым клокотала ледяная ярость, сказал блондин. — Как это похоже на лирых и тилатинов! Спрятаться за спиной самки!

Грэст рванулся вперед, но Вирд успел удержать его.

С двух боков к Вилле приблизились Лил и Фосса.

— Никто не прячется ни за чьими спинами, Ла-ант, — медленно, презрительно растягивая гласные, сообщила Фосса. — Законом наших стай и союзом матерей мы сопровождаем Лирей в священные земли.

— До исхода поединков она неприкосновенна, — подтвердила Лил. Она оглянулась и подмигнула мне. — А после можешь вступать в схватку с ее мужем. В очень, — протянула Лил, — очень, очень и очень короткую схватку.

Даже не видя ее лица, я чувствовала, как говоря это, она улыбается.

— Ее мужем стану я, — коротко бросил Лант, и Грэст с Вирдом зарычали.

— У тебя есть шанс, — серьезно сказала Вилла. — Если хватит благородства и смелости биться за женщину в честном бою.

— А что тогда они тут делают? — подняв одну бровь, поинтересовался Лант. — Если совет и союз матерей выбрал вас?

Он скрестил на груди руки, чуть расставил ноги. Вся его поза говорила о том, что никуда отсюда уходить он не собирается.

— Также, как и ты, они уже уходят, — сообщила Вилла.

— Эй, полегче. Мы даже поесть не успели! — возмутился Грэст.

— Спасибо, — сказала ему Фосса. — Мы очень голодны.

— Прямо жуть как! — подхватила Лил, и Грэст, злобно сверкнув желтыми глазами, пробурчал что-то типа того, что не стоит благодарности.

Лант сделал шаг в сторону, и, выглянув из-за плеча Виллы, встретился со мной взглядом.

— До встречи в священных землях, — сказал он с немного отстраненной улыбкой. — Или даже раньше.

Не говоря ни слова, он развернулся спиной и скрылся в кустах, которые бесшумно сомкнулись за ним.

— Ну, теперь-то, когда элсмирец свалил, можно нам, прежде чем уйти, поесть? — хмуро пробурчал Грэст таким тоном, словно заранее знал ответ.

— Ты шутишь? — возмутилась Лил. Она присела на корточки и аккуратно переворачивала коричнево-черными листья с завернутыми в них кусками мяса. — Здесь на всех мало. Здесь и на нас мало. Трудно было зайца покрупнее найти? Этот какой-то доходяга…

Грэст сердито рыкнул, но Лил на выручку пришла Фосса.

— Напомнить, из-за кого мы такие голодные, и из-за кого лично я сбила в кровь ноги? — грозно спросила она. Подумала и махнула рукой в сторону Вирда. — насчет туники претензий нет. Эе она нужнее.

По лицу Вирда я поняла, что он не сразу понял, о чем Фосса, был занят тем, что бросал умильные взгляды на собственноручно приготовленный обед. А я только сейчас поняла, что бедра Фоссы прикрывает кожаная повязка с запахом, на поясе скрученный кнут и ножи, а крест-накрест широкие ремни с трудом сдерживают рвущееся наружу содержимое богатого декольте… Точнее, я даже не знаю, как назвать это явление, потому что всегда искренне считала, что декольте, это такой вид сверху… а когда он не менее богатый снизу, да еще и с боков… В общем, я стыдливо отвела взгляд, а Грэст пробурчал что-то о том, что он старался для общей пользы, и что победителей не судят, и что, если бы он всех не спас и все такое прочее… Встретившись взглядом со мной, запнулся, махнул рукой, и заявил, что пока Вирд здесь, он тоже никуда не уйдет.

Вирд тяжело вздохнул, бросил почти нежный взгляд на меня и совсем умилительный — на мясо, передернул бугристыми плечами, и, не говоря ни слова, скрылся в противоположном направлении, чем Лант, миновав поляну в три прыжка.

Грэст развернулся ко мне, и я обхватила плечи руками, ощущая его взгляд на своей коже. Несколько секунд он рассматривал меня так пристально, словно ставил печать. Меня бросило в жар и одновременно заколотило.

— Мы продолжим, — прорычал он. — Обещаю.

Несмотря на то, что меня от его слов передернуло, его тонкие губы растянулись в многообещающей ухмылке и он добавил:

— И на этот раз закончим!

Сопровождаемый любопытным взглядом Лил, задумчивым — Фоссы, и хмурым — Виллы, Грэст тоже скрылся в зарослях, выбрав золотую середину между путями Вирда и Ланта.

— А что закончим? — тут же прощебетала Лил, направляя весь заряд любопытства мне в лоб.

Вилла тоже смерила меня задумчивым взглядом и буркнула:

— Займись обедом, Лил. И отстань от Эи.

Лил не обиделась, только фыркнула и сообщила, что все готово, надо только снять мясо с углей.

— Вот и займись, — сказала Вилла.

Я, наконец, поднялась, с изумлением подметив, что ноги не трясутся, не подкашиваются, и вообще я как-то подозрительно спокойна после всего произошедшего.

— Тут неподалеку торфяной источник, Фосса, — сказала я, подходя к ней. — Тут вот твоя туника…

Я оттянула двумя пальцами серую ткань, стараясь не смотреть в декольте Фоссы. Выходило плохо, поскольку декольте было везде, куда бросишь взгляд.

Фосса махнула рукой.

— Носи, — коротко сказала она. — Торфяной источник, говоришь?

Она потянула носом и довольно осклабилась.

— Нам всем не помешает, — согласилась Вилла. — Но Фосса первая. Если не хочешь сначала перекусить.

Фосса помотала головой.

— Потерплю, — сказала она и направилась в заросли. Судя по ходившим желвакам на ее щеках, я поняла, что она с трудом сдерживается, чтобы не морщиться при каждом шаге.

— Эя, не знаю, как ты, а мы страсть какие голодные, — сообщила Лил, оглядываясь. За считанные секунды она успела снять несколько кусков мяса с углей, развернуть их и красиво разложить на новых плотных листьях. — Налетай!

Вилла жадно схватила самый большой кусок и вгрызлась в него, щурясь от удовольствия. Утробно рыча, она расправилась с мясом в считанные секунды, и ещё жадней схватила второй. Мы виделись совсем недавно, а в глаза бросается, как она похудела. Все они выглядят очень изможденными, словно высохли. Лил не отставала от Виллы и тоже успела подхватить второй кусок зайчатины. По ее аккуратному подбородку потек сок, и она небрежно вытерла его рукой.

Я посмотрела на сочащийся соком кусок мяса, что лежал передо мной, вздрогнула, сглотнула слюну, а потом тихо сказала:

— Спасибо.

— Не за что! — чавкая, ответила Лил. — Парни же приготовили. Молодцы какие, м-м-м!

Она достала изо рта тщательно обсосанную косточку и забросила ее в кусты.

Я улыбнулась, но тут же снова стала серьезной.

— Вилла, — тихо позвала я. — Спасибо.

Вилла хмуро посмотрела на меня, не переставая жевать.

— Извини, что так получилось, — сказала я, чувствуя, как в глазах снова начинает щипать. Бездонные там у меня колодцы, что ли! Я тихо добавила: — Я была такой дурой.

Вилла посмотрела на меня еще несколько секунд, прежде чем кивнуть.

Наверно, это у них означает, что я прощена.

— Все в порядке? — спросила Вилла, и я поняла, о чем она.

Я кивнула.

— Он не успел… не совсем. Подоспел Вирд.

Я запнулась, уставившись на лежащий передо мной кусок мяса сквозь мутную пелену.

Твердые пальцы Виллы сжали мое плечо.

— Ничего, — сказала она. — Все позади.

И так хлопнула по спине, что я чуть не клюнула костер, и довольно рассмеялась.

* * *

— А ты что решила насчет Майгона, Фосса? Долго ему ждать твоего ответа? Может, проведем бои и для тебя?

Вилла спрашивала будничным тоном, только глаза пару раз сверкнули, и, незаметно от Фоссы, она подмигнула Лил.

Лил, которая бегала разведывать, что впереди, и вернулась, румяная, чуть запыхавшаяся, пригладила короткие волосы и понимающе улыбнулась.

Фосса, к моему вящему недоумению, зарделась.

Буркнула что-то вроде «ну вас!» и пошла вперед быстрым шагом, перепрыгнула на ходу через ручей, и скрылась за деревьями.

— Эй! Ты куда. Я ведь не успела сказать, а вдруг там засада? — прокричала ей в спину Лил, складывая ладоши у рта.

— Если бы там была засада, ты бы успела сказать, — резонно заметила Вилла.

К священным землям мы шли четыре дня. Ну как шли… Я привыкла называть такое бегом. Или какой-то бегущей ходьбой. Но точно не прогулкой. Вилла ругалась, что из-за придурка Грэста, который сильно отклонился от курса на земли поединков и завел нас почти впритык к Зеленым топям, мы потеряли несколько дней пути. Все мы были солидарны с ней насчет «придурка», а я особенно.

За четверо суток мы прошли по краю болот, где меня трижды пришлось вытягивать из трясины.

Первый раз я чуть Богине душу не отдала, думала сердце проломит ребра изнутри, а я сорву голос.

Второй — тоже кричала и звала на помощь, но не очень надрывалась, помня, как посадила горло и хрипела, пока меня не пропоили какими-то отварами, потому что после чмокающей подо мной жижей без дна, лезть в какой бы то ни было источник я отказывалась.

Когда провалилась в третий раз, меланхолично окликнула Виллу, идущую впереди и велевшую мне ступать туда же, куда она, и пока они втроем подползали ко мне на животах и протягивали молодые деревца, пригнутые к земле, я любовалась огромным мотыльком с бархатно-синими крыльями, который присел мне на плечо, и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть редкое насекомое. Подоспевшую помощь я попросила немного подождать и посмотреть на это чудо вместе со мной. Когда меня все-таки вытащили, первое, что сделала Вилла, это с озабоченным видом пощупала мой лоб.

Миновав эти самые топи, мы шли по равниной местности, Лил развлекалась тем, что высматривала мужчин с раскрашенными лицами, наблюдающих за нами и кричала им, что они раскрыты. Мужчины делали вид, что просто прогуливаются, или загорают, с раскрашенными лицами и телами. Или сидят на деревьях. Или заняты еще чем-то, настолько же будничным.

Мы перешли несколько оврагов, переплыли реку и перешли вброд несколько ледяных ручейков. Мы шли по странному лесу из странных зеленых трубок, подпирающих небеса, и Лил сказала, что эти трубки называются бамбук, а Вилла попросила не отставать.

Наконец, мы подошли к этим самым священным землям свободного народа, месту, где, как объяснила Вилла, собираются все семь стай, и любые бои, кроме поединков, запрещены.

Видимо, пожалев меня, не пискнувшую за весь переход, Вилла решила обойти лес по опушке.

— Мы шли хорошим темпом, я даже не ожидала, — сказала она.

Я пожала плечами. Отвечать не хотелось, да и некогда было. Как раз в тот момент я разглядывала птичье гнездо: птенцы с желтыми клювами, больше, чем они сами, что-то пищали, а мамаша в серо-желтую крапинку раздраженно махала на меня крыльями.

Время от времени кто-то ходил на разведку, никто не хотел повторения того, что произошло на лесном озере.

Правда, по мере того, как священные земли приближались, это стало больше формальностью: свободный народ стекался сюда со всех сторон, я видела и уже хорошо различала красных, тилатинов, лирых, элсмирцев и полярных. Даже видела двух из Черной стаи: огромные, угрюмые, с длинными волосами они сопровождали нас недобрыми взглядами огненно-желтых глаз.

— Куда она? — недоуменно спросила Лил, имея ввиду ушедшую вперед Фоссу.

Вилла пожала плечами.

— Ты же знаешь, что Фосса не будет говорить о Майгоне. По-крайней мере, пока.

Майгон — отец Дреко, правая лапа Тилатинов, подсказала мне услужливая память. Кажется, я слышала что-то… Они разговаривали по дороге, но я плохо слушала.

Чем ближе мы подходили, тем отчетливей я осознавала необратимость своей судьбы.

Я шла, ела, мылась, опять ела, спала и опять шла, и так все время, я просто делала то, что мне говорили. Я не чувствовала себя хозяйкой своей судьбы, и старалась не думать о прошлой жизни и об Андре. Выходило плохо.

— Бои — это так романтично, — проговорила Лил. — Мне очень понравилось.

— Может, и повторила бы? — хмыкнув, спросила Вилла.

Лил зарделась и махнула рукой.

— Нет уж.

— Что так? — спросила Вилла. — Или сомневаешься в том, что Азат победит во второй раз?

— Я никогда не сомневаюсь в Азате! — мечтательно проворковала Лил и пригладила волосы. — И не хотела бы другого исхода поединков и другого мужа. Но бои — это так волнующе, так здорово. Это будоражит кровь, лучше, чем бег по ночному лесу, лучше, чем теплая кровь дичи, чем хруст костей на зубах, чем вой на луну. Когда самцы бьются за право обладать тобой, ты смотришь внимательно, ты ни за кого не болеешь… Ну разве что, чуть-чуть… ты ждешь самого сильного. Эя! За тебя сойдутся в священном бою самые сильные из наших мужчин. Свободные главы кланов, их сыновья и ближайшие соратники. Таких поединков эти земли еще не видели! Разве это не здорово, Эя?

Пока Лил говорила, ее волосы вновь растрепались, глаза загорелись и уже не гасли, щеки окрасил нежный румянец.

— Эя! — позвала она меня, не дождавшись ответа.

— Что? — спросила я, словно вынырнув из забыться.

— А ты что думаешь, Эя? О боях? О поединках? О самых сильных из наших мужчин, что будут драться за тебя?

— Я как в кошмарном сне, — призналась я.

Лил нахмурилась. Я сочла за нужное пояснить.

— Дело в том, вы же знаете… Недавно на моих глазах погиб мой жених… и вот, оказывается, кто-то будет биться за меня. Мне все равно. Я выпью яд, отравлюсь, убегу, уползу, улечу… Но не буду. Мне уже все равно… лучше смерть, чем быть с кем-то из этих…

— Чудовищ, — закончила за меня Вилла и кивнула.

— Вилла! — воскликнула Лил. — Эя вовсе не это хотела сказать!

— Именно это Эя и хотела сказать, — возразила Вилла.

Я промолчала, Вилла продолжила:

— Как ей еще воспринимать нас?

Я не ответила, Лил обиженно замолчала. Но надолго ее обиды не хватило. Она взяла меня за руку, и заглядывая в глаза, твердо произнесла:

— Тебе лучше забыть о той жизни, в проклятых землях.

Я высвободила руку, и, не отвечая, пошла за Виллой.

Священные земли встретили нас затянувшими грозовыми тучами и запахом близкой грозы. Фиолетовые переливы ставшего внезапно слишком низким неба, казалось, протяни вверх руку, и дотронешься до него, плавно переходили в черные тени, отбрасываемые обломками скал, торчащими из желтовато-бурой, жухлой травы.

Черные, покатые глыбы скал в некоем порядке, несколькими рядами, окружали центральную, самую высокую, идеально белого цвета.

Мы обошли странный амфитеатр по кругу. Вилла дернула меня за руку, вынуждая ускорить шаг.

— Шею свернешь, — со свойственной ей миролюбивостью сказала она, заметив, что я глаз не свожу с белой скалы.

Я пошла, ведомая за руку, как овца на поводу, продолжая оглядываться на белую скалу.

— Здесь раньше было море, — пояснила Лил, проследив мой взгляд. — Понятно, очень и очень давно. Оттого скалы такие покатые. Они остались в том же виде. Чародеи сказали, что это единая скала, скрытая землей. Нам видно только ее макушку.

Я не ответила. Просто стоило мне увидеть белую глыбу мрамора, камень у груди как будто подпрыгнул и странно запульсировал. Меня почему-то потянуло к этому белому магниту. Захотелось подойти, положить ладони, прижаться лбом, всем телом, стоять так… Воспользовавшись замешательством Виллы, которая пристально уставилась на меня, мои ноги сделали шаг, но Вилла все же дернула за руку, возвращая на утоптанную тропинку.

— Нам дальше, — тихо сказала она.

Лил тихонько подтолкнула меня в спину.

— Туда нельзя заходить. Можно будет, только когда Стая Семи Лесов снова станет единой.

— Раньше здесь шли священные бои за право быть на скале, — хмуро пояснила Вилла. — Теперь бьются за самок, — презрительно выплюнула она.

— Я думала, ты чтишь обычаи своего народа, — сказала я удивленно.

Вилла неопределенного покачала головой.

— Каждый наш закон наполнен глубоким смыслом, — сказала она почтительно. — Но превращать священные земли в брачные игрища — это слишком. Когда вернется сильнейший, мы сможем вернуть былые обычаи.

ГЛАВА 5

— Даже думать не смей, чтобы сидеть в шатре! — возмущенно воскликнула Лил.

Мне показалось, ее больше злит не то, что я не увижу поединков, а то, что она, выбранная законом и союзом матерей, останется со мной в душном шатре, крытым легким непромокаемым полотном и воловьими шкурами.

Она подошла к проему, обозначающим дверь, откинула полог, потянула носом воздух.

— Уже почти начинается! — взбудоражено прошептала, оглядываясь.

Лил находилась со мной последние три дня, пока ожидалось отсутствие луны. Даже не стала воссоединяться с мужем, который прибыл, как прибыли многие из свободного народа.

Все эти дни я практически не покидала пыльного, пахнущего шкурами и дымом шатра, разве что по первой необходимости. Пару раз Лил за руку вытаскивала меня гулять. Но оказавшись под перекрестными взглядами сотен свободных — в основном самцов, но и самок тоже, я ретировалась обратно. Темноволосые, с серебром на висках, красные, блондины, коротко стриженные, с косами ниже пояса, с раскрашенными лицами и нет, они слились для меня в одно, бесформенное и враждебное. Сердце леденело, когда я думала, что мне предстоит связать жизнь с кем-то из них. Даже оказавшаяся доброй и отзывчивой Лил не могла меня растормошить: мысль о том, что я должна делать что-то против своей воли, заставляла цепенеть.

Нет, нет, никогда и ни за что. Лучше смерть, чем быть с кем-то из них, — говорила я себе, устроившись на низком широком ложе, которое занимали мы с Лил. Я поджимала к груди колени, опускала голову, так, что волосы падали на лицо и скрывали меня от внешнего мира, и сидела, чуть раскачиваясь, ведя внутри себя долгие, но однообразные и болезненные беседы.

Никогда, — говорила я. — Ни за что. Я не буду куклой, которую дергают за ниточки. Не буду игрушкой, исполняющей чью-то волю.

А разве не то же происходило в отцовском замке? — спрашивала я себя, вспоминая зиму в башне, торжествующую улыбку Виталины…

Но там… Там я хотя бы знала, для чего я терплю, — отвечала я себе. — Достичь совершеннолетия — и стать полноправной владелицей Ньюэйгрин, герцогиней Альбето.

Кого ты обманываешь! — с жаром возражала я себе. — Тебе никогда не позволили бы стать герцогиней!

Этого я никогда не узнаю, — возражала я себе. — Теперь не узнаю.

Был ещё третий голос. Он говорил ехидно, и с клокочущей злобой:

К тому же я и не собиралась быть герцогиней Альбето. Я хотела стать герцогиней де Шеврез!

— Эя, — осторожно трогала меня за плечо Лил. — Поешь, пожалуйста.

Я дергала плечом, и отвечала:

— Не хочу.

— Как может не хотеться есть? — недоумевала Лил.

Я желчно рявкала:

— Да мне жить не хочется, как ты не понимаешь. Не то, что есть. Или видеть их всех и участвовать в этом бродячем цирке!

Лил вздыхала и звала на помощь Виллу. Под ее хмурым, пристальным взглядом я робела и съедала немного из тех фруктов, овощей и нежного мяса перепелок, что Лил приносила каждый день. Они даже нашли для меня где-то леденцы. Правда, не мятные, а малиновые.

Фосса тоже иногда приходила из открытого лагеря.

Многие живут здесь прямо под открытым небом, волки не очень-то любят стены, особенно те, кто предпочитает звериную форму человечьей. Обособленно, в таких же шатрах, как наш, живут немногие.

Я вздрогнула, увидев однажды заходящую в шатер бурую, со светлыми полосами, волчицу, здоровую, с высунутым красным языком и сверкающими в свете мотыльков, острыми, как ножи, клыками.

Прежде, чем Лил успела что-то сказать, я буркнула:

— Привет, Фосса.

В тот же миг волчица припала к земле, задрожала. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, с земляного пола, устеленного шкурами, встала обнаженная Фосса. Недовольно потянула носом и спросила, как мы здесь живем, на что Лил развела руками, а я заявила, что никого не держу. Все равно, мол, деваться мне некуда.

— Чем ближе к боям, тем труднее, — пожаловалась Лил, сетуя на мой характер.

Фосса сидела с нами какое-то время, но по большей части молчала. Мне казалось, что она пришла поддержать не меня, а Лил. И пусть.

* * *

— Как ты можешь быть такой спокойной, Эя! Ведь начинаются бои!

Лил запахнула полог, одним прыжком пересекла шатер, оказываясь со мной на одном ложе.

— Правила простые! — затараторила она. — Никакого оружия. Биться можно в любой форме.

— А как же то, что сказал Велес, — вяло поинтересовалась я. — Что в отсутствие луны волки уязвимы?

— То-то и оно! — подтвердила Лил. — Сил на перекидывание тратится больше, чем обычно, и сам процесс обращения дольше. Помяни мое слово, победит тот, кто останется в основной форме. Ну, может, усилится полуформой, но немного.

Я пожала плечами.

Мне все равно, кто победит.

Призывно загудели трубы, словно слоны вышли на брачный поединок, раздался оглушающий звук гонгов, ещё долгое время оставшийся звоном в сгустившимся воздухе.

Все возвещало о начале боев.

Лил сидела как на иголках, ерзала, то и дело вскакивала, бежала к пологу, нюхала воздух, возвращалась. Внутри меня же что-то оборвалось. Я не могла не думать о том, что произошло в лесу, тогда, с Грэстом, и если раньше моя судьба была скрыта пологом некоей тайны, то сейчас проступала отчетливее, и от этого кровь стыла в жилах.

Я сжала отцовский камень в кулаке, словно хотела раздавить. Камень был холодный, не пульсировал, не грел, как тогда, когда хотел, как будто что-то мне подсказать.

Из-под сжатого кулака выскользнул серебряный овал, качнулся на длинной цепочке.

Свободной рукой я приблизила медальон с профилем святой Иулии к глазам. Святая воительница, защитница от оборотней и темных сил смотрела перед собой гордо и бесстрастно. Профиль ее — сама вера в свою победу.

— Святая Иулия, защити, — прошептала никогда не бывшая религиозной я.

Напряжение спало где-то через час-полтора.

— Почему они так долго? — вяло, безэмоционально пробормотала я.

Лил оглянулась с порога.

— Это только первый этап боев. За право назвать тебя своей вызвались биться сто шестьдесят воинов свободного народа.

Я онемела. Сто шестьдесят?!

— В принципе, — продолжала рассуждать Лил, говоря больше для себя, чем для меня, — ничего интересного в начальных поединках нет. Хочешь, расскажу, как там все происходит?

— Нет.

— Правильно! — воскликнула совершенно не слушающая меня Лил. — Интересно же!

— Первые бои идут между десятками. Из каждой побеждает один, — заговорщицким тоном сообщила она, накручивая прядь волос на палец.

— Остается в живых? — спросила я дрогнувшим голосом.

Лил беспечно махнула рукой, ойкнула, уставилась на несколько вырванных волос.

— Всякое бывает, — наконец, сказала она. — Не думай, что законы свободного народа жестоки. Волк может признать свое поражение, и никто ничего ему не сделает. Вот только признавать поражение наши мужчины не умеют.

На миг ее голос стал серьезным, затем снова повеселел.

— Из ста шестидесяти остается, стало быть, шестнадцать, — прощебетала она. — Они бьются парами, затем победители в этих парах снова выходят на площадь, и бьются уже между собой.

— Они к тому времени должны быть сильно уставшими, — с сомнением в голосе пробормотала я.

Лил закивала.

— А как же. Нам-то нужен сильнейший!

Ее щеки заалели, губы приоткрылись, и Лил нежно проворковала, я даже заморгала, не думала, что хрипловатый голос волчицы способен на такие нежные нотки:

— Самый выносливый. Неутомимый…

Я продолжала хлопать ресницами, лихорадочно думая о последнем, ей сказанным, а также о том, чем это бесценное в ее глазах качество чревато лично для меня, словом о том, о чем порядочная леди, да и просто леди думать никак не может.

Первый этап боев длился до полудня, стоило солнцу начать клониться к закату и понемногу набухать краснотой, Лил торжественно возвестила, что начинается второй этап.

Нам принесли жареное мясо, несколько плоских лепешек, нарезанные желтые и оранжевые овощи. Совсем молоденькие волчицы, прямо девочки-подростки, рыженькая и светленькая, с короткой мальчишеской стрижкой прямо ели меня глазами с некоторой долей зависти и восторга.

Мне кусок в горло не полез, но Лил это не огорчило. Заявив, что, когда она нервничает, у нее просыпается зверский аппетит, молодая волчица умяла и мою порцию. В последний момент спохватилась и протянула мне разрезанный вдоль желтый овощ.

Я задумчиво откусила, не почувствовав вкуса и не успела прожевать, как в шатер вошла Вилла, а с ней ещё четыре женщины, разных по масти и единых в стати, в прямых спинах, в гордом повороте головы.

— Лирей! — торжественно возвестила Вилла, словно глашатай на площади. — Твое право не присутствовать на ранних этапах боев, но на завершающем быть ты обязана.

Я настойчиво, прямо с жаром, возразила, бурча, что я никому ничем не обязана и тем более не обязана участвовать во всем этом.

Женщины морщили лбы, хмурили брови, пытались что-то патетически восклицать, чтобы вразумить меня, точь-в-точь гранд-дамы на приеме в замке Ньюэйгрин, или на балу в королевском дворце, только практически голые, в коротких кожаных юбках и звериных шкурах, наброшенных на плечи. Оружия в священных землях никто не носит.

Но Вилла и Лил, знавшие меня лучше, не стали тратить время на патетику, а просто подхватили под руки, слегка пригладили волосы, и буквально вынесли из шатра.

Стоило нам покинуть шатер, как пространство взорвалось приветственными криками, воем, улюлюканьем, визгом и просто воплями.

Оказавшись под сотнями пристальных глаз, я задергалась и в полный голос потребовала, чтобы меня поставили на ноги и дали идти самой. Все равно в этом гаме можно было хоть орать, никто ничего не разберет.

Идя сквозь расступающуюся толпу к площади, на которой шли бои, я подумала, что это, по сути, и есть мой дебют, что-то вроде первого бала во дворце. То, что он также и последний, лишь усугубляло его значимость. Вспомнила Виталину и Микаэлу в качестве дебютанток — кринолиновые платья, отделка жемчугом и золотой парчой, черепаховые гребни в высоких прическах, несколько локонов спускается вдоль длинных изящных шей. Видели бы сестры меня — серая бесформенная туника до середины бедра, голые, успевшие загореть, ноги, огненно-рыжие волосы распущены по плечам, опоясывают мою щуплую фигурку до едва угадываемого под туникой изгиба бедер.

Виталина наверняка бы наморщила нос и скривилась, а Микаэла сочувствующе покачала головой.

Впрочем, даже сейчас есть у меня кое-что, чего никогда не было и никогда не будет у сестер.

По крайней мере, в таких количествах.

Внимание.

Сотни карих, желтых, красных, как сверкающие угли глаз.

Мужчины, женщины — все пялились на меня, бесцеремонно ощупывали глазами, так, что я лишний раз ощутила беспомощность своей наготы. Впрочем, тут пройдешься в шляпе с перьями, плаще и карнавальной маске, и то ощутишь себя голой. Но я-то Виталину знаю: она и здесь нашла бы, чему позавидовать.

К площади, на которой велись бои, мы шли, минуя ряд похожих на наш, шалашей, мимо каких-то каменных глыб, врытых в землю, спускались по пологой дороге и снова поднимались, пока не оказались на чем-то среднем между ареной, амфитеатром и городской площадью. Толпа, окружающая круг с небольшими бортиками, восторженно заорала, стоило нам показаться. Невероятного усилия мне стоило не прижать ладони к ушам. Для меня самой было загадкой, как я смогла пройти с ровной спиной, с гордо задранным подбородком.

Разглядывая огромные, мускулистые, потные тела, жилистые руки, мускулистые ноги, вдыхая запах пота, мускуса и леса, я подумала, что вряд ли переживу сегодняшнюю ночь.

Меня усадили на высокий, укрытый шкурами каменный выступ, остальные остались стоять.

С одной стороны от меня встала Вилла, с другой — одна из прибывших с ней женщин. Я уже поняла, что это были левые лапы, иначе говоря, главные гранд-дамы стай. Почему тогда их всего лишь четверо, подумала я, но додумать не успела.

Раздалось знакомое сопение, фырканье, кряхтенье, и стоявшую по правую сторону от меня гранд-волчицу оттеснила взлохмаченная Лил.

— Я по закону, советом матерей, — клацнула она белоснежными зубами в ответ на приглушенное, угрожающее рычание. — Я должна быть при ней!

Отчего-то это подействовало, а может, с Лил просто не захотели связываться.

Впрочем, неизвестно сколько бы они препирались и чем бы все это закончилось, если бы на площадь ни вышла восьмерка победителей, и рев толпы, звонко отразившись от небес, покатился тяжелой волной над землей.

Гудение труб, удары гонгов, оглушающий рев толпы в один момент стал для меня единой завесой, в которой послышалась абсолютная, звенящая тишина.

Я осматривала восьмерку победителей, от ужаса не в силах сконцентрироваться ни на одном из них, когда вдруг поняла, что в упор смотрю на Грэста. Он блеснул полоской клыков на покрытом пылью и свежими ссадинами, загорелом лице, и небрежно помахал мне рукой. Толпа ответила восторженным ревом, я вздрогнула, взгляд соскользнул на противоположный край шеренги, и я почему-то выдохнула с облегчением: оттуда мне дружески помахал Вирд, и я, прежде, чем понять, зачем это делаю, подняла руку и помахала ему в ответ, вызвав рычание Грэста, хмурые, недобрые взгляды остальных.

Толпа восторженно взревела, многие принялись внимательнее разглядывать Вирда.

Лил слегка нагнулась ко мне и тихо сказала:

— Ага, видишь, и Лант здесь!

Я захлопала ресницами, увидев посередине блондина с надменным, отстраненным взглядом. Он стоял, широко расставив жилистые ноги, скрестив руки на широкой груди, и не смотрел на меня. Я ощутила, как спазмом холода сдавливает сердце. В тот же миг его тонкие губы зазмеились в улыбке, и я поспешно перевела взгляд.

Двое волков с красными волосами, мощными, квадратными подбородками, еще один блондин — волосы, как у Ланта, туго заплетены и уложены в косу в несколько слоев за мощной жилистой шеей. Не схватить рукой, но и не достать шеи сзади, поняла я.

Разглядев еще двоих воинов, я икнула.

В одной шеренге с мужчинами стояли две женщины, практически не уступающие им ни в росте, ни в ширине плеч. Волосы обеих коротко стрижены, на лицах бесстрастное выражение.

— Это как? — пролепетала я.

— За тебя бьется правая лапа полярных, Найда, — подсказала Лил.

— И? Ик?

— Да-да, самки чаще левые лапы. Но Найда заявила, что пока она жива, другой правой лапы, кроме нее, в Полярной стае не будет.

— Ик?

— Ну конечно, кто из самцов захочет быть левой лапой? — не правильно поняла меня Лил.

— Но почему она здесь?! — наконец, вырвалось у меня.

— А, ты об этом! Она желает себе преемницу, и заявила, что союз, о котором говорит пророчество, не обязательно понимать, так узко, как брачную пару. Это может быть союз единомышленниц.

Мои брови поползли вверх, и я даже привстала на своем импровизированном троне.

— А ты веришь в пророчество, Лил?

— Я верю Велесу, — серьезно ответила Лил.

— Значит, если она победит, мне не надо будет ни с кем… ни за кого выходить замуж! — возбужденно прошептала я. — Мы заключим союз, быстренько победим, всех, кого надо, и я, наконец, вернусь, домой!

Лил хмуро шмыгнула носом.

— Постой! — попросила я молчавшую Лил. — А вторая женщина тогда кто?

В шеренге, приветствуя толпу, стояла ещё одна женщина, почти один в один похожая на Найду, разве что в плечах уже, а светлые волосы с головы полностью сбриты.

— Это Ита, бывшая преемница Найды, — ответила Лил. — После того, как Найда объявила, что хочет в преемницы тебя, она пообещала сама вступить с тобой в союз и свергнуть старую самодуру в лице Найды…

— Тоже неплохой вариант, — весело сказала я, потирая ладоши. — Мне подходит союз с любой из женщин, будь то хоть Вилла, но она, к сожалению, замужем. Эй, девочки! Я за вас болею!

Под неодобрительным взглядом Лил я подняла обе руки вверх и помахала женщинам.

Выражение их лиц не изменилось, но Найда в ответ скупо помахала мне, вызвав очередную волну восторга зрителей.

— Неблагодарная, — раздалось недовольное бурчание со стороны Виллы.

— Вовсе нет, — парировала я. — Я же предупреждала, что не хочу замуж. Но вы же все здесь такие умные, все лучше знаете, что мне надо!

Я нарочито горько вздохнула.

— Глядите на нее, — прошипел Вилла. — Как только на горизонте замаячила возможность не ходить замуж, она веселеет на глазах!

— Глупенькая, — сочувствующе прошептала Лил, и я обиженно засопела.

Прозвучал последний звон гонга, и шеренга рассыпалась в стороны, образуя круг.

Какое-то время волки неспешно передвигались по кругу, пригнув головы, пружиня коленями, а потом вдруг пространство на площади превратилось в череду прыжков, кувырков по земле и в воздухе, могучие звуки ударов, временами раздраженный, короткий рев. Волки сплетались в клубки, что также быстро рассыпались, переворачиваясь в воздухе, наносили удары руками и ногами, рычали, но звериную форму, как и полуформу никто не пока никто принял.

— Берегут силы, — пояснила мне Лил.

Кто-то падал, катился по земле, но быстро, одним рывком вскакивал, прыгал.

Волки разбились по парам.

От меня не укрылось, что Найда показала глазами своей бывшей преемнице на одного красноволосого, сама же набросилась на брюнета с короткой стрижкой.

Вирд бился с незнакомым мне оборотнем, Грэст атаковал Ланта.

Волки щерились, земля гудела от ударов, в воздухе повис запах крови и битвы.

Вот упал и больше не поднялся противник Вирда, неловко взвыв, осела преемница Найды. Другие волки выбежали на площадь и куда-то отволокли их тела. Найда нанесла решающий удар, и ее противник обрушился на землю, вспахав носом пыль, проехался на животе несколько шагов.

Грэст с Лантом попеременно падали, но быстро поднимались.

На площади осталось пятеро волков, когда пространство пронзил громоподобный рев.

На середину площади скачками выпрыгнул огромный черный волк.

Толпа недоуменно заворчала, не зная, как реагировать на наглеца.

— Кто это? — раздавалось с разных сторон.

— Один из проигравших?

— Нет, — отвечали другие, — черных не было. Ни одного из черной стаи.

— Тогда что он здесь делает? — спрашивали первые и оставались без ответа, потому как вторые тоже хотели бы это знать.

— Наверно, опоздал, — неуверенно говорили одни и рычали другие.

Только я сидела, крепко зажав рот ладонью.

Я знала этого черного волка.

Ринувшись в самую гущу схватки, черный волк бросился на землю, и в тот же миг с нее поднялся огромный черноволосый мужчина.

— Не может быть! — ахнула Вилла.

— Нет! — раздался откуда-то голос Фоссы.

— Кто это? — спросила Лил.

— Его волк погиб! Он не мог… Не может быть здесь, — восклицали в толпе.

— Его много лет никто не видел!

— Да кто же это?! — сердито вопрошала Лил. — Объяснит мне кто-нибудь, или нет?

Я знала ответ, но сидела, вытаращив глаза на того, кто нарушил ход священного поединка.

Наконец, над толпой прозвучало:

— Зверь!

Оклик сначала был одиноким, неуверенным, но подключились и другие голоса, и вот они уже повторяли, рыча, на все лады:

— Зверь! Зверь! Зверь!

— Альфа Стаи Семи лесов!

— Зверь!

— Альфа!

— Зверь? — удивленно переспросила Лил мне над ухом.

Он точь-в-точь такой же, как я запомнила.

Огромный рост, пугающая ширина плеч, тело, состоящее из стальных мускулов, горящие, как оранжевые угли, глаза.

На Зверя бросились одновременно.

Он даже не покачнулся, просто на какой-то миг присел, и закрутился в смертельном вихре ударов, осыпая ими своих соперников.

Огромные мускулистые фигуры разлетелись в стороны, как пыльные тряпки.

Лант поднялся, как и Грэст, они, сообща, что заставило меня поморщиться, зашли сзади, новоприбывший поднял их неуловимым движением над головой и швырнул, как кутят, в пыль.

Он поднял высеченное из скалы лицо, каскад черных волос обрушился на спину, потянул носом воздух.

В следующий миг оглянулся, и в несколько прыжков одолел расстояние до скалы, где, на шкуре, сжавшись в комок, трясусь я.

Я на миг встретилась взглядом с оранжевыми углями, и осела, сползая по шкуре к самой морде черного медведя.

Толпа расступалась перед ним, давая дорогу.

По-прежнему молча, он протянул руку, выжидающе всматриваясь в мое лицо.

Я сжала пальцами шкуру, на которой сижу, и не отрывая от него взгляда, помотала головой.

Он усмехнулся, рванул на себя.

Я отшатнулась в последний миг. Резко полоснуло шею. Я схватилась за горло, словно что-то мешало дышать, услышала, как звякнуло о камень.

Проследив взглядом, я увидела облачко пыли, поднятое серебряным овалом с гордым профилем святой воительницы.

В следующий миг я оказалась на широком плече, снова перевернутой вниз головой, и перед глазами засверкали клубы пыли

Под дикий рев беснующейся толпы, могучими прыжками альфа Стаи Семи Лесов направился к границе священных земель свободного народа.

Оглавление

ЧАСТЬ I ЛЕДИ НЬЮЭЙГРИН ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ЧАСТЬ II ЗАПОВЕДНЫЕ ЗЕМЛИ ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ЧАСТЬ III БРАЧНЫЕ ИГРЫ ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg