«Волшебное зеркало Тимеи»

Волшебное зеркало Тимеи (fb2) - Волшебное зеркало Тимеи 800K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Изабелла Кроткова

Изабелла Кроткова Волшебное зеркало Тимеи

ПРОЛОГ

«Марина Обручева приглашает…»

Вот уже много дней, сковывающих мое тело тугим кольцом, я всерьез полагала, что это имя больше не способно нанести мне боли… Но, оказывается, эта боль живее меня, и она просто змеей дремала на дне моего сердца.

В темно-синем длинном плаще я быстро шла, держа в руках пакет с вещами. Едва я увидела этот красивый цветной лист на столбе, тут же поняла, что мне не следовало идти именно здесь, мимо проклятого театра с проклятой афишей… но я думала, что…

Против воли я остановилась перед афишей, где Марина Обручева стояла, подбоченясь и задорно глядя вперед. Где развевались по ветру ее шикарные, черные как смоль волосы. И невольно потрогала русые пряди на собственном парике.

Внезапно во мне начали пробуждаться давно забытые горькие чувства, и я ощутила в горле стойкий тяжелый ком.

Быстро отвернувшись и надвинув парик плотнее на голову, я еще крепче сжала в замерзающей руке ручки пакета и стремглав юркнула в узкую щель между театром и высоким забором, отделяющим его от территории шоколадной фабрики.

Мне показалось, что тесный проход сдавил меня невидимыми мрачными клещами.

Спеша и путаясь в полах плаща, я побежала по хлюпающей грязью тропинке вперед по улице Матросова, а в голове завертелись, словно поднятые ураганной волной со дна памяти, мысли.

«Марина Обручева приглашает… Интересно, кто она — та, которая приглашает? Кого они нашли и втиснули в это имя? И знают ли они, как и где обитает сейчас настоящая Марина Обручева?..»

Ведь настоящая Марина Обручева — это я…

ГЛАВА 1

Несколько месяцев назад

Говорят, что судьба придет — по рукам свяжет. Вот и я не знала, что моя жизнь, которая с самого детства катилась легко и беззаботно, как детский паровозик, вдруг сойдет с рельсов и рухнет под откос… И что черный день, когда она изменится и станет не моей жизнью, уже совсем близок.

В свои двадцать три года я была примой областной филармонии, обращалась на «ты» к ее директору, другу нашей семьи, имела большой дом с садом, маму — актрису на пенсии и богатого жениха, владельца дорогого ресторана «Рио-Рита». Через месяц мне предстояла свадьба, через два — зарубежные гастроли, меня окружали сотни поклонников, я была молода, красива, и казалось, что ничто не сможет разрушить стройного жизненного порядка. Черная тоска прожигает сердце, когда я понимаю, что ничего этого уже не вернуть.

И все чаще и чаще я мысленно возвращаюсь в тот переломный день, обернувший светила темной стороной. Сначала словно дотрагиваюсь до него… потом прорастаю внутрь и вновь переживаю последние минуты той, прежней, рухнувшей жизни. А началось все с обычного, рядового звонка директора филармонии Виктора Никитича и его дружеской просьбы. Таких звонков были десятки, и этот не предвещал ничего из ряда вон выходящего.

Звонок раздался, когда я расчесывала перед зеркалом блестящие черные волосы, невольно любуясь своей красотой.

— Мариша, привет! Как мама? Говоришь, оладьи печет? Так это замечательно! А у меня к вам важный разговор!

В нашей филармонии часто выступали известные певцы, певицы, актеры и актрисы, поэтому я уже предполагала, в чем будет заключаться просьба Виктора Никитича.

— Послезавтра приезжает месье Рене Валли́н, знаменитый французский дирижер. Сама понимаешь… — директор чуть замялся.

Я все понимала. Парижскому дирижеру, так же, как до этого итальянскому певцу, а до него балерине Большого театра не хочется жить в гостинице, даже в номере «люкс». Его тоже тянет поближе к природе. А потому решено поселить его в нашем двухэтажном доме, стоящем на берегу реки.

— Понимаю, Виктор Никитич, — приветливо отозвалась я. Мы с мамой никогда не были против гостей. Мама обожала общество, новых людей и светские беседы за столом, любила хлопотать по хозяйству; к тому же, мы имели помощницу Клавдию Петровну.

— Примете его на недельное проживание, не откажете? — голос директора потеплел.

— Не откажем! — весело прощебетала я, не подозревая, что мрачные тучи уже сгущаются над нашим домом. — Сейчас скажу тете Клаше, чтобы приготовила гостевую комнату.

— Месье Валлин необычайно интересный человек! Ему около семидесяти лет, он объездил весь мир, так что вам предстоят вечера занимательных рассказов! — понесся вскачь монолог директора, услышавшего мое одобрение. — Он приезжает не один, а с двумя помощниками — месье Ксавье, это его секретарь, и месье… м-м… забыл, у него такое сложное имя…, это импресарио. Они остановятся в гостинице. Все трое прекрасно говорят по-русски.

Надо сказать, что я была весьма заинтригована личностью месье Рене Валлина.

— С нетерпением ждем нового гостя, дядь Вить! — перешла я с официального тона на дружеский. — Нам тоже есть что ему рассказать!

— Желаю тебе удачно выступить на концерте, Мариш! Честно сказать, меня очень радуют твои успехи… Жаль, Валера не дожил… — дядя Витя вздохнул и сменил тему. — Как Вадим?

— Спасибо, у нас все хорошо! Готовимся к свадьбе.

— Приятно смотреть на вашу пару! Такие молодые, красивые, влюбленные… Что еще нужно для счастья?..

Закончив разговор, я положила трубку на рычаг, подошла к окну и откинула занавеску. Взглянула на сад, которому не было видно конца. Почувствовала, как мою душу переполняет самое настоящее счастье. А месье Рене Валлину семьдесят лет… В семьдесят уже никак невозможно быть счастливым… Ведь все самое лучшее — далеко позади…

Вздохнув, я задернула занавеску и начала спускаться вниз, в кухню, чтобы сообщить Клавдии Петровне о приезде именитого постояльца.

ГЛАВА 2

Месье Валлин прибыл через два дня. Он оказался высоким худощавым стариком с глубокими морщинами на щеках. У него были выразительные карие глаза и длинные гибкие пальцы дирижера.

— Бонжур, мадемуазель! — поздоровался он скрипучим голосом.

— Рада приветствовать вас, — ответила я, продолжая разглядывать его.

Месье можно было бы назвать красивым, если бы не цепкий взгляд, которым он просверлил меня насквозь.

— Проходите, пожалуйста! — тем не менее, гостеприимно предложила я, слегка запнувшись.

Из-за спины дирижера выглядывал маленький толстяк скользкого вида с чемоданом в руке.

— Это А́урунтам, — произнес месье Рене на чистейшем русском языке, — мой помощник.

Я вспомнила слова Виктора Никитича об импресарио со сложным именем и неожиданно почувствовала сухость в горле.

«Не надо было приглашать его к нам…» — почему-то мелькнула нелепая мысль, хотя тогда я еще, конечно, не знала, что колесики моей судьбы уже покатились в другую сторону.

Месье Рене вновь пронзил меня взглядом глубоких карих глаз.

— Как вы красивы, мадемуазель…

Я сглотнула слюну, проклиная себя за это странное состояние, похожее на ступор.

— Чемодан можно отнести наверх, в комнату, — выручила меня подошедшая мама, направив Аурунтама жестом руки.

Я приняла у месье Рене легкое серое пальто и повесила на вешалку.

В этот момент его узкая ладонь случайно коснулась моей, и я ощутила неприятный холодок.

— Мама, я к Вадиму! — поспешно крикнула я, оживая и убегая от буквально потрошащего мои внутренности взгляда.

— Марина… Как же… А ужин? У нас же гости… — растерялась мама, но я уже просовывала руки в рукава своей желтой куртки с норковым мехом на вороте.

— Не могу… Он ждет… — прошептала я, чувствуя, что задыхаюсь.

— Как вы красивы, мадемуазель… — опять долетел до меня прилипчивый шепот.

Я, как ужаленная, выскочила в сад и захлопнула дверь.

— Что с вами, Марина Валерьевна? — поразился подошедший Антон, мамин шофер.

Я, наконец-то, смогла перевести дыхание.

— Отвези меня… — начала я и судорожно закашлялась.

— Одну минуту, хозяйка, — подозрительно глядя на меня, произнес шофер. — Идите к машине.

Неверными шагами я почему-то пошла не к своему «Ниссану Ноуту», а к маминому микроавтобусу «Фольксваген», открыла его и упала на заднее сиденье. Сердце бешено колотилось.

На водительское место забрался Антон.

— Куда везти, хозяйка?

— В «Рио-Риту», — пролепетала я.

«Как вы красивы, мадемуазель…» — этот бархатный шепот до сих пор обволакивал, окутывал, вился змеей вокруг меня.

«Я ведь не собиралась к Вадиму, — подумала я, — зачем я еду к нему? Почему я сбежала из дома? Ведь ОН… не сказал ничего плохого… Он просто сделал мне комплимент! Может, вернуться?..»

Я выглянула в окно машины и увидела, как влажные осенние сумерки ложатся на улицы города, делая их длиннее. Вернуться… Нет. Что-то во взгляде прибывшего гостя, что-то такое… СТРАШНОЕ гнало меня прочь, как можно дальше…

— Приехали, хозяйка! — перебил мои сумбурные мысли будничный голос Антона.

Путаясь в длинной юбке, я вылезла на тротуар, и передо мной выросло красивое, похожее на терем, деревянное здание ресторана «Рио-Рита».

Ощущая непонятную слабость в ногах, я медленно двинулась к нему.

ГЛАВА 3

— Марина Валерьевна?.. — у входа меня встретил официант Юра Каверин, симпатичный белокурый парень. — Вы дрожите?..

Глаза его были встревожены.

— Вадим Романович у себя. Пойдемте, я провожу вас… — Юра подхватил мою фигуру, которая шаталась, как былинка на ветру, и повлек наверх, в кабинет Вадима. Опираясь на его уверенную руку, я почувствовала, как ко мне возвращаются силы.

«Да что это я, в самом деле? — и я даже сумела внутренне улыбнуться. — Испугалась какого-то французского старикашки?.. Он никакой не маньяк, не убийца… Просто дирижер! И причем знаменитый…»

В кабинет жениха я вошла, уже успокоившись. Вадим сидел за своим столом и разговаривал с кем-то по телефону. Увидев меня, он улыбнулся и указал на один из стульев, стоящих в ряд у стены.

Я скромно села на место для посетителей.

— Нам понадобится сто бутылок «Мадам Клико», — втолковывал тем временем мой жених невидимому собеседнику. — Чувак, это моя свадьба! Ну ладно, я тебе перезвоню.

При слове «мадам» я отчего-то вздрогнула. И это не укрылось от Вадима. Выйдя из-за стола, он подошел ко мне и ласково обнял за плечи.

— Что с моей кисонькой? Сфальшивила на самой высокой нотке? — игриво спросил он.

— У нас новый постоялец… — тихо проговорила я.

Вадим нахмурился.

— Это из-за него ты такая растрепанная? Кто? Тенорок итальянский или балерун американский? Он что, к тебе приставал? — я почувствовала, как под пиджаком моего любимого наливаются мускулы.

— Что ты… что ты! — сдавленно произнесла я и попыталась изобразить улыбку. — Он только что приехал, дирижер из Франции… Ему лет семьдесят. Он сказал… — я посмотрела на Вадима. — «Как вы красивы, мадемуазель!»

Тот облегченно вздохнул.

— Попробовал бы он сказать что-нибудь еще… Старый ловелас! — и жених притворно грозно сдвинул брови.

Я вновь почувствовала себя в безопасности.

— Он точно больше ничего не говорил? — внимательно посмотрел на меня Вадим. — Он тебя не обидел? Руки не распускал? Знаю я этих богатых и знаменитых стариков…

— Нет… только то, что я красива, — уверила я, — но знаешь… У него был такой взгляд… У него такая холодная рука…

— Это потому что он уже одной ногой в могиле! И рукой тоже! — рассмеялся Вадим.

Я тоже рассмеялась, но это вышло неискренне.

— Хочешь, съездим в выходные в клуб? — предложил жених, приблизив свое лицо к моему, и я вдруг увидела, какие у него прозрачные и холодные глаза — как два голубых осколка льда. Почему я не замечала этого раньше?..

— Пожалуй, — кивнула я.

— Выпьешь? — предложил Вадим, подходя к бару.

— Выпью, — опять кивнула я.

Вадим налил пятьдесят граммов коньяку и протянул мне.

— Вот… И забудь о нем. Вся эта ваша плешивая богема… Тьфу!

Его крепкое тело оказалось рядом, и я прильнула к нему, как замерзший птенец. Мне захотелось открыться ему, словно признаться в чем-то очень сокровенном, как священнику.

В кабинете стояла тишина.

— Вадим… Ты знаешь, такое со мной впервые. Он как будто ощупал меня взглядом. А его шепот… как змеиный шорох…

Мне казалось, что Вадим сейчас так близок со мною, и он спасет меня от этого жуткого ощущения…

Но в этот момент вновь зазвонил телефон, жених метнулся к столу, и любимое тепло ушло вместе с ним.

— Да! Да, и сорок голов сыра «Пармезан», — распорядился он в трубку.

Когда он вновь взглянул на меня, глаза его были озабочены. Я с надеждой поймала этот взгляд… но, как выяснилось, озабоченность Вадима принадлежала не мне.

— Мариш… — произнес он извиняющимся тоном. — Ко мне сейчас придет Николаев… Ну, по курам. Ты извини. Давай завтра созвонимся? Хочешь, я скажу Сереге, он тебя отвезет?

— Нет, не нужно, — ответила я, приподнимаясь. — Спасибо за коньяк, милый.

Надев куртку, я вышла из кабинета.

Рядом снова оказался Юра.

— Все в порядке?.. — заботливо спросил он.

Мне не хотелось выглядеть перед ним слабой, ведь он знал меня как будущую жену босса.

— Да-да, спасибо! — ответила я, пряча взгляд, и быстро вышла на улицу.

ГЛАВА 4

На улице было уже совсем темно. Не дожидаясь меня, Антон давно уехал, а на такси или даже на автобус у меня не оказалось денег, так как в спешке я выбежала из дома без сумки. Возвращаться обратно к Вадиму не хотелось, и я бесцельно побрела мимо скамеек и фонтанов. Вскоре я вышла к дороге и поняла, что опять замерзаю.

От холода или от странной тревоги меня слегка трясло, я снова вспомнила прозрачные глаза Вадима и его теплую руку, так некстати ускользнувшую от меня…

От этих размышлений меня пробудил резкий визг машины. Оказывается, я незаметно вышла на дорогу! Но авария случилась не из-за меня, она произошла неподалеку. Прямо на моих глазах завертелась вьюном синяя «семерка», а из другой, красной машины, вылетело и со стуком упало посреди дороги тело мужчины в темном пальто.

В ужасе я подбежала к этому телу.

— Помогите! Помогите! — закричала я не своим голосом.

Откуда-то набежала толпа, все загудели, заметались вокруг.

— Девушка… девушка… — вдруг прошептал человек, лежащий на дороге.

Я наклонилась к нему, прислушиваясь к неровному слабому голосу, и увидела, что рукав моей дорогой желтой куртки окунулся в кровавую лужу.

— Я умираю… — сказал человек, — поцелуй меня.

Внезапно почудилось, что все это происходит во сне. Слишком долгим и слишком невероятным был этот день.

Поцеловать его?! Незнакомого небритого мужчину, лежащего в крови, с растрескавшимися губами и помутневшими глазами? Мыслимо ли это?!

Но сегодня все было не так, как всегда.

Я наклонилась над ним и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, доченька… — прошептал он тихим-тихим голосом, и шершавая рука сунула мне что-то в карман. — Возьми мою визитку… Может быть, наступит день, когда она тебе пригодится… Запомни — агентство «Справедливость»…

— Захватывай с той стороны! — заглушил последние слова мужчины крепкий санитар.

Зажав визитку в кармане, я отошла в сторону.

— Смотри, это Марина Обручева! — присвистнул кто-то в толпе. Меня дернули за окровавленный рукав.

— Вы свидетель? — надо мной завис полицейский.

— Нет… — покачала я головой.

Разум начал проясняться. Это не сон?! И я что, действительно поцеловала того человека?!

— Что он вам дал? — грозно вопросил страж порядка.

— Визитку, — ответила я окрепшим голосом.

— Покажите! — потребовал он.

Я сунула руку в карман, но никакой визитки там не оказалось.

— А в другом кармане?

Из другого кармана вылетела монета и звякнула об асфальт.

Хотя несколько минут назад там тоже было пусто! В поисках денег я обшарила свои карманы еще возле ресторана «Рио-Рита» и точно это помнила.

Полицейский посмотрел на меня. Я заметила, как какой-то подросток глупо хихикнул и покрутил пальцем у виска.

— Я ничего не знаю… Правда, — взмолилась я.

Потом подняла монету. Это оказались десять рублей. Они как-то непривычно ярко блестели.

— Имя, фамилия, — вновь потребовал полицейский. Он был высокий и рыжий.

— Обручева Марина Валерьевна… — начала я и почувствовала, что почва под ногами куда-то поплыла.

— Обручева? Марина? ТА САМАЯ? — брови рыжего взлетели вверх.

— Отпустите меня, пожалуйста, — попросила я парня.

— Может, вас домой доставить, Марина Валерьевна? — осведомился он, сменив тон с грозного на заискивающий. — У меня и мама, и бабушка — ваши поклонницы… И друзья в вас влюблены…

Я так часто слышала эти слова, что отмахнулась от них, как от назойливых мух.

— Нет-нет… Я сама, если можно.

— Можно! — растянул он рот в улыбке и зачем-то сдвинул фуражку набок.

«Люди погибли, а он лыбится….» — с неприязнью подумала я и отвернулась.

К остановке подошел автобус.

Надеюсь, десяти рублей хватит, чтобы доехать домой.

ГЛАВА 5

Усталая кондукторша дремала у окна, и никто не спросил у меня денег. По стеклу барабанил дождь, в душе моей бродила горечь, и хотелось только одного — скорее оказаться дома.

Увидев мой рукав, Клавдия Петровна всплеснула руками.

— Мариночка! Что это?!

Я покосилась на приоткрытую дверь гостиной.

— А где месье?

— Какой месье?! — вытаращила глаза домработница. И я подумала, что схожу с ума.

— А-а! — тут же сообразила старушка. — Этот… как его… Рено?

Я кивнула. В груди затеплилась робкая надежда, что ему здесь не понравилось, и он переехал от нас.

Но тетя Клаша меня сразу в этом разубедила.

— Спит… Наверху, в гостевой. Умаялся! Три стопки выпил. Мамаше твоей все уши прожужжал про эти, как их… пар… партитуры, вот. Про Новую Зеландию да про Голландию все рассказывал… Я ему белье васильковое постелила, воды в графин налила, ботинки почистила…

Слушая вполуха, я бросила куртку на пол.

— Теть Клаш, в прачечную не носи. Выброси на помойку.

Тетя Клаша подозрительно посмотрела на меня.

— Вадим?..

Я промолчала.

Она осмотрела меня с головы до ног и неопределенно кивнула.

— Ладно.

Я обула мягкие тапочки и прошла в душ на первом этаже. Нужно смыть этот тяжелый день, выкинуть его из своей жизни, плотно укутать сном, и тогда завтра от него не останется и следа…

Когда, замотанная полотенцем, я проходила мимо гостевой комнаты, дверь была приоткрыта, и оттуда потянуло каким-то другим воздухом — воздухом дальних странствий. Всего мгновение я была рядом с этой дверью, но в этот миг перед глазами вдруг промелькнули далекие города, незнакомые улицы, гомон непонятных голосов… Словно в нашем доме появился маленький чужестранный остров…

Спать, немедленно спать! Только сон и полный покой.

Войдя в спальню, я сбросила полотенце и с наслаждением растянулась на кровати.

Мне приснился Вадим, который, улыбнувшись, как рыжий полицейский, произнес «Бонжур, мадемуазель!» и поцеловал меня в щеку.

Утром от вчерашнего дня, действительно, не осталось и следа.

Я вышла к завтраку в светлом платье и еще издали услышала скрипучий голос месье Валлина и заразительный мамин смех.

— Заходи скорее, Марина! — нетерпеливо махнула мне мама. — Рене рассказывает о гастролях в Венеции.

От меня не ускользнуло, что церемонное «месье Рене» превратилось в домашнее «Рене».

— Вы тоже можете называть меня просто Рене, дорогая! — предложил мне именитый дирижер. Он, похоже, был в прекрасном расположении духа. Перед ним стояла чашка кофе и пепельница, хотя мама не любила, когда курят в гостиной. Это означало, что седовласый собеседник завоевал ее сердце.

И мне это почему-то опять не понравилось.

— Доброе утро, — сказала я, обратившись к его фигуре в сером костюме. Потом улыбнулась маме.

— Доброе, мадемуазель, садитесь! — Рене уверенно выдвинул стул из-за стола, словно был здесь хозяином.

— Благодарю, — отозвалась я, но села на свое привычное место.

Мне показалось, что колючие огоньки на миг мелькнули в его карих глазах.

— Может быть, сядешь рядом с Рене? — слегка виновато спросила мама. — Он очень интересуется тобой! Я уже рассказала, что ты у меня певица, работаешь в филармонии и скоро собираешься замуж. Он очень хочет послушать твое пение.

Тетя Клаша внесла блюдо с оладьями.

— Спой, Мариша, не откажи гостю!

Я заспанными глазами уставилась на кабинетный белый рояль, стоящий в углу.

— Пусть поест дите, — вступилась за меня домработница, и я прыснула.

Веселенькое начало…

Рене вдруг озорно мне подмигнул и улыбнулся, отчего морщины на щеках разошлись в разные стороны.

— Спою, пожалуй! — решила я и подошла к роялю.

— На своем веку я знавал таких певиц, — стряхивая пепел, проскрипел француз, — когда они пели, стекла в окнах дрожали… У вас, Марина, сильный голос?

— Нет, нет, голос у Мариночки не сильный, — поспешно оповестила мама, — стекла не лопнут!

— Не сильный? — сигарета зависла в воздухе. Месье насмешливо взглянул на меня. — А за что же вас любит публика? Или вы обманываете ее?

От таких вопросов у меня внутри все вскипело.

«Сейчас ты узнаешь, за что… — подумала я с вызовом, — сейчас ты сам лопнешь…»

Рене отпил глоток кофе и прищелкнул языком.

— Что будете исполнять? — спросил он, и я почувствовала себя Фросей Бурлаковой.

— Я спою вам песню из мультфильма «Стальное колечко», — ответила я скромно.

Старик удивленно поднял брови:

— Из мультфильма?!

И засмеялся, глядя на маму.

— Никогда не слышал, чтобы филармонические певицы пели песни из мультфильмов…

Морщины вновь разошлись в стороны.

Месье поудобнее устроился на стуле, сложил руки на груди и уставился на меня как на редкое животное, привезенное в зоопарк.

— Пожалуйста, — благосклонно разрешил он.

Тетя Клаша, поставив блюдо на стол, отошла и замерла в углу.

Я откинула подол платья и села к роялю.

Из-под пальцев полилось тихое вступление, и над гостиной взвился мой голос — прозрачный и чистый, как хрусталь, по словам критиков. Один столичный журналист писал, что голос Марины Обручевой похож на полет одинокой птицы. При первых же звуках пожилой мужчина нахмурился, потом подался вперед и замер, словно боясь пропустить летящую ввысь песню. Голос не пробивал окна, но он делал что-то совершенно другое. Для него просто не существовало ни окон, ни дверей, ни потолка. В нем была лишь бесконечная, охватывающая все, свобода.

В полной тишине я закончила.

По тому, каким прерывистым стало дыхание господина дирижера, я поняла, что он потрясен.

— Садись, Марина! — с оттенком гордости произнесла мама, жестом отпуская замершую, как статуя, Клавдию Петровну.

Я подошла к столу и почему-то, сама не желая того, села на стул, выдвинутый маэстро.

Он очень внимательно посмотрел на меня, и в глубине его глаз я уловила затаенную страсть.

Не отрывая от него взгляда, я спокойно придвинула к себе чашку кофе и блюдце с оладьями.

Он все не мог успокоиться. Снова закурил, отвернувшись в сторону. Красивая худая рука слегка дрожала.

— А вы женаты, Рене? — с любопытством спросила мама.

Рене кашлянул, затягиваясь, и, обратившись почему-то ко мне, хрипло сказал:

— Я был женат семь раз. Но все мои жены, к сожалению, трагически погибли…

От этого откровения легкая дрожь прошибла меня под домашним платьем. Я чувствовала его близость, и словно огонь полыхал вокруг меня. Но мама этого не замечала.

— Какой ужас! — ахнула она.

— …Но я не теряю надежды еще раз встретить свою судьбу, — оптимистично заявил маэстро.

— Еще раз?! По-моему, пора остановиться! — вырвалось у меня, и я бестактно засмеялась. Мама резко толкнула мою ногу под столом, призывая прикусить язык.

Заезжий гость внимательно посмотрел на меня, и я почувствовала, что щеки мои заалели.

Мама метнула в меня испепеляющую молнию.

— Позвольте вашу ручку, мадам, — наконец, пришел в себя дирижер и обратился к маме, очевидно, пытаясь сгладить неприятный инцидент. — Я, знаете ли, обладаю некоторым даром предвидения и у себя в замке частенько развлекаю гостей подобным образом.

Сразу забыв о моей некорректности, мама протянула гостю душистую ухоженную руку.

— Обожаю предсказания! — и она даже мурлыкнула от удовольствия.

— Вы дважды были замужем, — начал маэстро, вглядываясь в линии маминой руки, — первый раз был неудачным.

— О, да, да! — воскликнула мама. — Первый раз был ошибкой, безусловно, ошибкой!

— Вы любите роскошь, любите общество, развлечения…

Я хмыкнула. Для таких предсказаний не нужно быть прорицателем…

На миг он поднял на меня глаза и вдруг произнес то, чего ни я, ни мама совсем не ожидали услышать.

— Вскоре, мадам, вы познаете одиночество. Вашу привычную жизнь разрушит боль утраты…

Мама мягко высвободила руку.

— Что вы такое говорите?! — на ее лице застыла смесь обиды и испуга.

Маэстро протянул ко мне свои длинные пальцы и обхватил ими мою ладонь. Я почувствовала, как у меня сильнее забилось сердце.

— А вот почему, — произнес он, глядя не на руку, а мне в глаза. — Ваша дочь скоро уедет из этого дома. Уедет неожиданно и надолго.

Мама сдавленно засмеялась.

— Ну конечно, уедет! Марина через месяц выходит замуж!

Взгляд карих глаз резко полоснул меня по сердцу, и я вдруг поняла, что между мной и месье Рене уже существует какая-то невидимая, но очень явственная связь. И мы, глядя друг другу в глаза, ощущаем некие сигналы, которых не замечают и не принимают окружающие. Словно безмолвный разговор начался между нами, хотя внешне мы выглядели как спокойная молодая девушка и старик, держащий ее за руку.

Внезапно перед глазами возник слабый туман, потом он начал рассеиваться, и сквозь его сероватую завесу проступил высокий замок с двумя башнями по краям. Над одной из башен висела луна, а к замку шаркающей походкой подходила сгорбленная пожилая женщина в серо-зеленой шали…

Женщина подошла к двери замка. Она взялась за круглое кольцо на двери и начала медленно поворачивать ко мне голову. Сейчас я увижу ее лицо…

Неожиданно предсказатель выпустил мою руку, и это разрушило неясные образы в моей голове.

— Видели что-то? — его лицо осветила мрачноватая улыбка, и мне показалось, что он играет со мной в какую-то опасную игру.

— Видела, но ничего не поняла… — ответила я, пожимая плечами.

Моя левая ладонь горела огнем.

Мама, тоже ничего не понимая, растерянно хлопала глазами, переводя взгляд с меня на месье Рене.

— Тебя что-то испугало, Марина? — с тревогой спросила она.

— Ваша дочь немного заглянула в будущее и увидела свою судьбу, — серьезно ответил маэстро-предсказатель.

— Что там было, Марина?! — еще тревожнее повторила мама, и на шее у нее забилась тоненькая голубая жилка.

Аромат страха разлился по уютной гостиной.

— Не знаю… Какой-то дом с башнями и женщина в шали…

— Может быть, это дом Вадима? У него тоже есть башенка… — предположила мама.

Но я не могла вымолвить ни слова. Я вдруг подошла к окну и закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти образ этого дома.

Нет, тот дом не был домом Вадима. Он был выше и тоньше, и намного изысканнее, чем аляповатый современный коттедж моего жениха. Замок, который я увидела, был словно не выстроен грубыми руками строителей, а вышит нежными пальцами кружевниц… Но, несмотря на свою неповторимую красоту, он был страшен и жуток…

— Марина, тебе уже пора на репетицию! — будильником прозвенел мамин голос. — Я все же полагаю, что ты видела дом Вадима. У моего будущего зятя, — обратилась она к месье Рене, — прекрасный дом с башенкой и пруд, правда, очень маленький. Жаль, что лебедям там не разместиться… Я обожаю лебедей!

— Сегодня вечером ко мне, возможно, приедет сестра, — вдруг заявил месье Рене, и я с удивлением обернулась к нему.

Возникла минутная пауза.

— А… а ваша сестра тоже обладает даром предсказания? — наконец, отмерла мама.

— Скорее, даром ясновидения, — произнеся эти слова, месье Валлин почему-то неприятно усмехнулся. — Она слегка не в себе, но не опасна. Время от времени я лечу ее в санатории в одном уютном местечке Германии, но, к сожалению, осенью бывают обострения…

Мы с мамой с ужасом переглянулись.

— Она не слишком навредит вашей хрупкой психике. И еще. Завтра мы уезжаем. У меня появились неотложные дела…

Неожиданно он взглянул на часы и, что-то бормоча себе под нос, вышел из комнаты.

Завтра они уедут. Уедет этот странный человек в сером костюме и его еще не приехавшая сестра, у которой бывают обострения. Они уедут, и я забуду его холодные прикосновения, его взгляд, видения замка, и моя жизнь вновь вернется в свое привычное русло.

ГЛАВА 6

Я перебираю в памяти каждую минуту этого последнего дня. Интересно, в какое мгновение можно было повернуть неудержимый ход событий вспять? И было ли оно, это мгновение? Позже я часто вспоминала юного Якова из сказки «Карлик Нос», который посмеялся над старухой, и за это она превратила его в карлика и заставила прослужить семь лет в своем заколдованном доме. Семь долгих лет!.. В детстве это была моя любимая сказка…

И снова я возвращаюсь в этот день, словно пытаясь запоздало изменить в нем что-то — роковую сцену у рояля, неосторожно оброненную фразу или что-то еще… Может быть, я могла убежать, скрыться, обратиться за помощью к Вадиму… Но мой черный день — как старый фильм, который ты смотришь в десятый раз, каждый раз надеясь, что он кончится по-другому, но он всегда кончается одинаково…

Репетиция к вечернему сольному концерту немного отвлекла меня, будто я вырвалась из душной клетки, в которую неожиданно превратился мой горячо любимый дом. Шутки коллег, восхищение молодого дирижера оркестра филармонии, мое счастливое отражение в большом зеркале фойе — все это вытеснило из сердца неприятные утренние события.

Завтра он уедет.

Завтра для тебя не будет…

Что это за мысль прилепилась?..

Я замерла, прислушиваясь к происходящему в собственной голове…

— Мариночка! — окликнул меня концертмейстер оркестра. — Подойдите на минуточку, нужно уточнить фермату в четвертой цифре!

Наконец, репетиция была окончена, и я спустилась вниз.

— Аншлаг, Марина Валерьевна! — громко сообщила мне кассирша из своего окошка. — Все билеты проданы!

В приподнятом настроении я села в «Ниссан» и поехала домой, чтобы перекусить и вернуться назад к началу концерта.

В гостиной был накрыт праздничный стол.

— Что отмечаем?.. — весело спросила я, заглянув в комнату, и осеклась, увидев месье дирижера. Он успел сменить серый костюм на траурный черный, и от его торжественного облика повеяло похоронами. Атмосфера гостиной вызывала те же ассоциации. Шторы на окнах почему-то показались слишком мрачными, воздух — тяжелым и душным, как перед грозой…

Сердце мое неожиданно екнуло.

— Есть повод, дорогая хозяюшка! — оповестил месье скрипучим голосом.

— А где мама? — насторожилась я, тревожно озираясь.

В доме стояла непривычная тишина. Она была какая-то… стеклянная. Казалось, тронь ее и… заденешь. Она зазвенит. Как люстра с десятками сосулек…

О Господи!..

Я приложила ладонь ко лбу. Неужели температура?..

— Она уехала к подруге.

Я остановилась в дверях зала, ничего не понимая. Мама не собиралась никуда ехать, это было не в ее правилах — уезжать, оставляя гостей дома одних.

— Но обещала скоро вернуться, — пояснил черный гость и невозмутимо добавил:

— Не составите нам компанию?

— Нам?.. — я оглянулась по сторонам и увидела, что со второго этажа спускаются помощники маэстро — долговязый Ксавье и маленький тучный импресарио с труднопроизносимым именем.

— С удовольствием… — ответила я медленно. Интересно, где тетя Клаша?.. Что, кроме Рене Валлина и его друзей дома больше никого нет?..

Где-то в глубине первого этажа звякнула посуда. Наверно, это она…

Без всякого удовольствия я прошла в гостиную и в изумлении уставилась на стол. Откуда все эти яства? Какие-то диковинные соусы, огромная рыбина на блюде… У нас точно ничего такого нет…

— Разрешите угостить вас? — прищурил месье левый глаз. — Я бы пригласил вас в ресторан, но у нас совсем мало времени! Тем более что я хочу сделать вам одно интересное предложение.

Я села за стол, по-прежнему ощущая смутную тревогу, и Ксавье тут же услужливо поставил передо мной блюдо с каким-то варевом.

— Что это? — отпрянула я, начиная жалеть, что не поехала перекусить в ресторан Вадима.

— Суп из лошадиных глаз! — любезно сообщил Ксавье, и я в ужасе оттолкнула кушанье.

— Напрасно… — заметил импресарио, запуская ложку в свою тарелку и отвратительно чавкая.

— Что все это значит?! — резко спросила я, чувствуя, что тревога в груди отчаянно нарастает.

Наверху хлопнула дверь. Кто там?.. Тетя Клаша?..

Месье Рене Валлин придвинул свой стул чуть ближе, так, что я услышала его дыхание.

— Марина! — начал он свою речь, и я содрогнулась. — Почти пять лет назад скончалась моя седьмая, горячо любимая жена. С тех пор я безуспешно искал ту, что заставит мое сердце вновь забиться. Искал, но не находил. Пока не встретил вас…

Я молчала, уже понимая, что он скажет дальше, и не представляя, что я могу ему ответить.

— Вы… нет, ты! — глаза его сверкнули. — Ты! Та самая, кого я ищу. Ты вызываешь во мне восторг, трепет и страсть! Да! Страсть, которую, казалось, уже невозможно возродить в моем сердце. И вот она снова жива, я снова влюблен, страстно, горячо влюблен!

— У меня есть жених… — шепнула я растерянно.

Неожиданно фотография Вадима в веселой рамочке, стоявшая на комоде в углу, сорвалась и упала на пол. Я бросила на нее взгляд… но она лежала в таком ракурсе, что казалось, будто рот у Вадима перекосился, а один глаз уменьшился.

— Мама!!! — закричала я, вскакивая.

Рене схватил меня за руку своей костлявой рукой и силой удержал на стуле.

— Мама!!! — завопила я еще истошнее, изо всех сил стремясь вырваться. Импресарио тем временем невозмутимо поедал омерзительный суп, а Ксавье копался вилкой в спагетти с какими-то существами, похожими на фиолетовых червей.

— Мариночка, своими криками ты разрываешь мне душу… Неужели я настолько неприятен тебе? — он качнулся ко мне, пожирая глазами, и я засеменила ногами под стулом, безуспешно пытаясь выскочить из-за стола.

— Я предлагаю тебе стать моей женой! — пророкотал он неожиданно громко и сильно, и от этого рева погасла стоящая перед ним свеча. Только сейчас я обратила внимание, что по углам стола стоят зажженные свечи.

— Готичненько! — заговорщицки подмигнул мне Ксавье.

— Но я не люблю вас! — закричала я, дергая рукой. — У меня есть жених… Оставьте меня, прошу вас!

Я кинула взгляд в угол… И мне показалось, что Вадим на фотографии, по-прежнему лежащей на полу, вновь скривил рот в противной ухмылке.

— Я дам тебе все… — зашипел старик, и дыхание вдруг стало жарким, как огонь, и опалило мои губы. — Ты будешь хозяйкой моей парижской квартиры и огромного замка с прудом, где плавают восхитительные лебеди! У тебя будут бриллианты величиной с перепелиное яйцо, я обещаю тебе гастроли по всему миру и деньги… много, много денег…

— Но я не люблю вас! — вскричала я, чувствуя, как из глаз брызнули слезы. — Вы такой… вы такой СТАРЫЙ!!!

Это слово выскочило из моего рта и словно запрыгало по полу. Мне послышалось, как изо всех углов вдруг раздались его отзвуки — «старый… старый… старый…»

Внезапно он выпустил мою руку. И я тут же отпрянула, потирая ладонь.

— Так значит, моя сестра все-таки приедет… — прошептал он, — как я не хотел этого…

Я вновь попыталась отодвинуть свой стул, но он неожиданно стал очень тяжелым.

Маэстро повысил голос:

— Ксавье!

— Да, месье Рене? — поднял брови долговязый секретарь.

Хозяин произнес несколько слов, кажется, по-испански, но я не была уверена в этом. Ксавье кивнул и на том же языке обратился к импресарио. Тот мгновенно перестал жевать и резво выбежал из-за стола.

— Старый… — горестно произнес в сторону маэстро, и внезапно мне стало жаль его.

Вдруг он резко повернул голову и обратился ко мне почти отчаянно:

— Согласись, Марина! Я прошу тебя в последний раз!

В последний?.. Значит, если я сейчас откажусь, он больше не будет просить меня?..

В дверях возник импресарио и двинулся в нашу сторону. Разложив на стуле небольшой желтый чемоданчик, он открыл его и начал азартно рыться. Наконец, он нашел какой-то предмет и показал маэстро.

— Погоди, — жестом остановил его тот и вновь обратился ко мне.

— Итак, я жду ответа.

Я сглотнула. Как они смеют? В моем доме… У меня сегодня концерт…

— Нет! — закричала я громко и пронзительно. — Нет, нет и нет! Гнусный, отвратительный старик! Не смей прикасаться ко мне! Ты мне противен! И никакие богатства на земле не заставят меня выйти за тебя замуж!

Месье едва заметно кивнул импресарио, и тот передал Ксавье извлеченный из чемодана предмет.

В то же мгновение мои плечи оказались в цепких руках секретаря.

— Пустите меня! Что это значит? Тетя Клаша! Помогите!!! — заверещала я.

Маэстро поудобнее откинулся на стуле.

— Спокойно, спокойно… — увещевал над ухом мелкий импресарио.

Ксавье тем временем трижды быстро махнул чем-то перед моими глазами, и я ощутила три легких укола — в запястье, в бровь и в губы.

К горлу подступила дурнота, которая неожиданно быстро прошла.

— Ну, вот и все! — захлопал в ладоши импресарио и засмеялся.

Маэстро строго взглянул на него, и тот сразу замолчал.

Острые пальцы отпустили меня.

Я дернула плечом и гневно посмотрела на маэстро и его помощников. У меня открытое концертное платье, а тело слишком нежное для таких грубых ручищ, как у мерзкого Ксавье… Наверняка останутся синяки, которые гримерше придется замазывать огромным слоем тонального крема…

— Ну нет — так нет! — развел костлявыми руками месье Рене, неожиданно повеселев. — Воля ваша.

Он перевел взгляд на часы.

— А время-то…

Я тоже посмотрела на часы. Без пятнадцати шесть!

— Надеюсь, когда я вернусь после концерта, вы уже уберетесь отсюда! — с ненавистью бросила я.

В ответ раздался отвратительный старческий смех.

Стул непостижимым образом вновь стал легким, я без труда отодвинула его и бросилась к выходу.

— До скорого свидания… — долетел до меня скрипучий голос дирижера, но я захлопнула его вместе с входной дверью.

ГЛАВА 7

У врат филармонии, как обычно, дежурили два охранника — Эдик и Доберман. Толстый Эдик стоял у служебного входа, а Доберман, прозванный так за определенное сходство с данной породой собак, — у центрального.

Подходя к служебному входу, я заметила, что Эдик озабоченно разговаривает с кем-то по телефону.

— Нет, не подошла еще, Виктор Никитич! — донеслось до моего слуха, и Эдик взглянул на безвкусные часы на своей волосатой лапе. — Шесть двадцать. До концерта десять минут. А вы ей звонили?..

В этот момент я легкой походкой подлетела ко входу, кивнула охраннику и взялась за ручку двери.

— Эй, вы куда?! — рот Эдика раскрылся, как бездонная пещера, полная желтоватых прокуренных зубов.

— Добрый вечер! — ответила я, ослепительно улыбнувшись, и потянула дверь на себя. Она приоткрылась, я юркнула туда, но тут же силой Эдика выкатилась обратно.

— Вы куда, вам говорю?! — надо мной, как два белесых шара, зависли два злых глаза навыкате.

Я, начиная выходить из себя, вырвала из рук охранника рукав шерстяного пальто.

— Эдик, ты что себе позволяешь?! Ты что, не видишь, я спешу!

Эдик, который, по моим понятиям, должен был, узнав приму, смутиться и извиниться, неожиданно громко заржал.

— Ты глянь, Николаич, спешит она! — вместо извинений он показал меня подошедшему начальнику охраны Александру Николаевичу.

Я почувствовала, как щеки мои запылали.

Ну, сейчас «Николаич» ему задаст!..

Тот озабоченно наклонился надо мной.

— Вы что хотели, женщина?

Чувствуя, что мой рукав в безопасности, я поправила пальто и отошла на шаг назад.

— Александр Николаевич, Эдуард не пропускает меня на концерт!

Вопреки моим ожиданиям, Эдик ничуть не смутился, а Александр Николаевич по-прежнему смотрел на меня в непонимании.

— На концерт?.. Так вам нужен центральный вход, а это служебный! — разъяснил он.

Теперь уже я ничего не могла понять.

— Мне и нужен служебный, вы что, с ума все посходили?!

В этот момент у Эдика опять зазвонил телефон. Он достал аппарат и приложил его к уху. Я снова метнулась к служебному входу, но начальник охраны мягко развернул меня назад.

— У вас есть билет? — спросил он спокойно.

— Да какой еще, к черту, билет?! Что здесь происходит?! — взорвалась я, не на шутку свирепея.

— На концерт Марины Обручевой. Вы же на концерт Обручевой пришли?

Я остолбенело воззрилась на него, потом на Эдика, невозмутимо вещавшего в трубку:

— Нет… Не подошла. Не знаю, что и думать.

Они что, разыгрывают меня?!

— Не смешно! Пропустите, Александр Николаевич! Я и так уже опаздываю.

Я снова дернулась к двери.

— Я не понял, милицию, что ли, вызывать?! — рявкнул, подходя, Эдик, и я невольно отпрянула. — Вам же сказано — с центрального входа!

Откуда-то из глубины пока еще далекой волной начала подниматься уже знакомая смутная тревога. Чувствуя, что происходит что-то не то, я не стала больше спорить и рваться, а отошла и остановилась в стороне. Может, они пьяны?.. А может, служебный вход по какой-то причине не работает, и нужно действительно зайти с центрального?.. Я попыталась вспомнить, не говорил ли на репетиции директор о перекрытии служебного входа, но ничего подобного на память не приходило.

Еще раз окинув взглядом уже позабывших обо мне Эдика и его начальника, я, наконец, развернулась и медленно пошла навстречу Доберману.

Тот, не увидев в моей руке билета, без разговоров отшвырнул меня от входа чуть ли не за грудки.

Едва сдерживая закипающие от несправедливости слезы, я, наконец, сообразила, что можно позвонить Виктору Никитичу и потребовать разобраться в вопиющей ситуации.

Тут же я вытащила мобильник и набрала его номер.

— Кто это? — резко спросил директор, услышав мой голос.

— Марина… — шепнула я.

— Марина? — с явным облегчением отозвался директор. — Ну, наконец-то! Ты где? Народ уже зал заполняет, я тебе обзвонился, дома никого, на сотовом — никого… Что случилось?! Хочешь до инфаркта довести старика? — он рассмеялся.

— Меня не пускает охрана! — пожаловалась я.

— Не пускает? Как это, не понял? А что у тебя с голосом? Ты сможешь петь? — посыпались тревожные вопросы.

— А что у меня с голосом?.. — переспросила я, замечая вдруг, что голос, мой волшебный хрустальный голос, меня не слушается и начинает помимо воли дребезжать, как будто железом скребут стекло.

Волна смятения в душе приподнялась чуть выше.

— Спуститесь, пожалуйста, Виктор Никитич! — взмолилась я, чувствуя, что голос дребезжит еще сильнее и мельче, и голова моя тоже вдруг затряслась вместе с голосом.

«Батюшки мои…», — испугалась я. Что это со мной?..

— Ты где? — спросил Виктор Никитич каким-то напряженным тоном. Вопрос донесся немного издалека, и я поняла, что он смотрит на экран своего телефона, на котором написано «Марина», и проверяет, я ли это.

— У центрального входа, — стараясь выровнять интонацию, произнесла я. И кажется, мне это удалось. Хрустальный голос вновь звякнул заливисто и легко. Я приободрилась, но Виктор Никитич не разделил моего оптимизма.

— Черт знает что такое… Не голос, а скрежет какой-то… Хорошо. Я сейчас спущусь, — строго сказал начальник, и связь прервалась.

Через две минуты, двигаясь наперерез толпе, из здания вышел Виктор Никитич в костюме и парадных туфлях. Я сделала неловкую попытку подойти к нему, но будто споткнулась о его взгляд. Он направил его прямо поверх моей головы, куда-то вдаль. Потом осмотрелся поблизости, словно перелистывая идущих и стоящих людей. Все это время я была в непосредственном поле его видимости, но ни разу не попала в него.

Волна тревоги хлынула из меня мощной и неудержимой силой. Я стрелой подлетела к директору.

— Виктор Никитич!.. Здравствуйте.

Он перевел на меня отсутствующий взгляд.

— Потом… потом… позже… — и он отскочил от меня куда-то в сторону, по-прежнему озираясь вокруг. Потом полез в карман за телефоном.

Сейчас он позвонит мне и увидит, как я возьму трубку!..

Но взять трубку мне не дал Доберман.

— Простите, но вы мешаете! — вежливо молвил он, беря меня под белы ручки и уводя подальше от директора. — Если вы на концерт, то проходите в зал, концерт скоро начнется!

Похоже, он был не в курсе. Высокое начальство в образе Эдика не просветило его.

— Ты… ты что, не узнаешь меня? — робко спросила я Добермана.

Он пристально всмотрелся в мое лицо.

— Простите, нет. Так вы идете в зал?

— Нет… у меня здесь свидание… — почему-то отказалась я и брякнула первое, что пришло в голову.

— Свидание?..

Доберман окинул меня высокомерным взглядом с головы до ног, ухмыльнулся и отпустил мой локоть.

Я повернула голову. Директора у входа уже не было.

Сотового в кармане тоже не оказалось.

Я начала шарить в пальто и нащупала в глубине кармана ощутимую дыру. Когда она успела появиться?.. Еще пару минут назад никакой дыры там не было…

Ощущая внезапную сухость в горле, я растерянно стояла у входа, а мимо меня быстро шли на мой концерт опаздывающие зрители. Один из пробегающих мужчин случайно зацепил меня плечом.

— Извините… — он взглянул мне прямо в глаза, я откинула капюшон и умоляюще подалась к нему.

— Я не хотел, — мужчина равнодушно прошел мимо.

«Они не узнаю́т меня… — поняла я. — Но почему?.. Что со мной?»

Посмотрела вниз, на подол своего пальто, на свои стильные сапожки… Это была моя одежда, мое пальто, мои сапоги… Это была я! Но никто почему-то не узнавал меня во мне.

Народ все прибывал и гудел возле моей афиши, как потревоженный улей.

Не замечая меня, одиноко стоящую прямо перед ними.

Никем не узнанная, я медленно развернулась и пошла к своей машине, оставленной недалеко от служебного входа.

В голове стоял полный туман.

Возле моего «Ниссана» уже собралась толпа, и Виктор Никитич, оказывается, тоже был там. Вокруг него возбужденно бегал Эдик с выпученными глазами, а рядом, тихо переговариваясь меж собою, стояли мой администратор, растерянная гримерша и несколько музыкантов оркестра.

Ну и черт с ними!.. Толкают, хамят, не замечают… Не нужна я им? Хорошо! Пусть тогда сами поют, а я поеду домой!

Я уверенно двинулась было вперед… но, подходя ближе, невольно замедлила шаг. И в голове возникла странная, дикая мысль — а пустят ли они меня в МОЮ МАШИНУ?..

Заметив меня издалека, Эдик бешено сверкнул глазами, и я остановилась.

Сейчас достану ключи, невозмутимо подойду, сяду и уеду…

Происходящее казалось сценой из фантасмагории.

Я сунула руку в карман и снова нащупала там ту же дыру.

Потом судорожно заметалась рукой внутри сумки…

Они лежали там, сбоку, в кармашке.

Уже менее уверенно я вновь начала приближаться к толпе, обступившей «Ниссан».

— Пропустите! — дрогнувшим голосом попросила я, и на мою просьбу обернулся Виктор Никитич.

— Вы кто? — резко спросил он.

— Никто! — ответила я в тон ему и открыла дверь своего автомобиля.

— Э, э, откуда у вас ключи? — изумленно крикнул Эдик. — Это же не ваша машина!

— Моя! А с тобой я не разговариваю, упырь! — разгневанно закричала я, но охранник отработанным жестом больно заломил мне руку, и ключи выпали и шлепнулись куда-то в лужу.

— Пусти! — заверещала я, вырываясь. — Да как ты смеешь!

— Что это за тетка? — раздался недоуменный вопрос гримерши, и я подумала, что если это страшный сон, то мне пора уже проснуться, иначе можно остаться в нем навсегда.

— Вызывай милицию! — приказал кому-то директор. И в этот момент я вырвалась из лап Эдика и побежала прочь.

— Да ну ее… Больная… — отряхиваясь, отмахнулся Эдик, подобрал ключи из лужи и погрозил мне кулаком.

Я постояла еще немного под осуждающими и насмешливыми взглядами коллег, и что-то сломалось во мне.

Крепко прижимая к груди сумку, я медленно пошла в сторону станции метро.

Я поеду к Вадиму. Может быть, он узнает меня?..

ГЛАВА 8

«Прошу тебя в последний раз…» — вспомнила я слова месье Рене, прислонившись щекой к боковине сиденья и слушая грохот колес. В последний раз?.. Что он хотел этим сказать?.. В памяти всплыли три укола — в надбровную дугу, в запястье и губы… Что он сделал со мной? Неужели этот дед заколдовал меня? В кого он меня превратил? Почему меня никто не узнает?..

Эта мысль казалась абсурдной, невероятной, невозможной… Но… почему тогда?..

Наконец, я вышла из душного метро на улицу и, ускоряя шаг, поспешила в ресторан «Рио-Рита». Путь мой лежал через главную площадь города, мимо аллеи высоких фонарей и фонтана со скульптурой прекрасной девушки с корзиной цветов. Сегодня этот вид меня не обрадовал, он, напротив, вселил необъяснимую грусть в мое сердце.

У входа курил официант Юра. Увидев его, я снова замедлила шаг и даже попыталась отвести взгляд и сделать вид, будто собираюсь пройти мимо, но он вдруг приветливо улыбнулся мне, и я передумала делать этот вид.

— Здравствуйте! Решили посетить нас в этот чудный вечер? — спросил он гостеприимно.

— А Вадим Романович у себя? — поинтересовалась я чуть окрепшим голосом.

— Да, он в кабинете. Вас проводить?

Юра не назвал меня по имени, и я не поняла, узнал ли он меня или спросил по долгу службы.

Ласковым взглядом он смотрел мне прямо в глаза, и я смутилась.

— Я сама, — тихо сказала я и услышала в своем голосе несвойственную ему робость.

— Хорошо, — улыбнулся Юра и открыл передо мной стеклянную дверь.

Я вошла в ресторан. Повеяло знакомыми запахами, которые я знала наизусть. Осторожно, будто крадучись, я подошла к лестнице… Сердце колотилось быстро и горячо. А если Вадим не узнает меня? Что делать тогда? И как вообще жить дальше?

— …Кур семьдесят штук. И двадцать ящиков пива светлого «Ночной Марсель», — донесся до меня энергичный голос жениха, и сам он, прижимая сотовый к уху, стремглав сбежал с лестницы и оказался возле моей застывшей фигуры.

— Вадим! — окликнула я его, и он, приостановившись, обернулся.

Лицо его сделалось недоуменным и недовольным. Он почему-то окинул взглядом мое пальто и сапоги.

— Это я, Марина, твоя невеста! — произнесла я еле слышно.

— Моя невеста? Ты себя в зеркале видела? — спросил он, грубо рассмеявшись.

— Видела… днем… — пробормотала я, чувствуя, что перила ускользают из-под пальцев.

— Да ты, видать, пьяная! Хорошую водку, значит, Авдеев привез… — Вадим тряхнул красивой челкой. — А я еще не хотел брать.

— Вадим, ты не узнаешь меня? — я осмелела и подошла чуть ближе. Попыталась тронуть его за руку.

— Охрана! Кто это? Выставить ее! — распорядился он куда-то в сторону, брезгливо отталкивая мою руку.

Я вздрогнула, как от удара.

— Кого, Вадим Романович? — услужливо спросил возникший рядом охранник Илья.

Вадим небрежно ткнул в меня пальцем и завернул к стойке бара.

— Не трогайте меня! — резко вырвавшись, я бросилась к выходу, распахнула дверь и выбежала на крыльцо ресторана.

Брызнувшие вдруг слезы застлали глаза. Прислонившись к деревянному крыльцу, я размазала их по лицу, узнавая светлую фигуру, которая приблизилась ко мне.

Юра Каверин потрясенно смотрел на меня.

— Что случилось?! — спросил он.

— Тебе что, делать нечего? — раздался резкий окрик, и я увидела на крыльце Вадима. — Иди работай!

Но Юра словно застыл, продолжая смотреть, как завороженный, с изумлением и болью.

— Ты что, не боишься работу потерять? — свирепо крикнул Вадим, и официант, немного потоптавшись, зашел внутрь ресторана.

Любимый жених грубо толкнул меня со ступенек.

— Убирайся вон… Невеста!

От сильного толчка я перелетела через порог и упала на грязный асфальт.

Вадим, сплюнув, исчез за дверью.

Медленно, потирая ушибленный бок, я поднялась на ноги и побрела прочь. Через несколько минут я заметила, что сумерки уже сгустились и моросит мелкий противный дождь. Его капли текли по моим щекам, смешиваясь с солеными слезами. Перебирая непослушными ногами, я тащилась к метро, и горькие, такие непривычные мысли просачивались в мою голову.

…Осталась только мама.

Неужели и она не узнает меня?..

Первым, кто узнал меня дома, оказался месье Рене. Увидев его, я испытала неимоверную тяжесть в груди.

О Боже! Он еще здесь!

— Ну, наконец-то! — воскликнул он прямо с порога, едва тетя Клаша открыла мне дверь. — А мы уже тебя заждались!

И, не дав опомниться, старик заключил меня в свои объятия.

За весь этот страшный вечер это было первое прикосновение не с отвращением, а с любовью.

Чувства смешались. Тяжесть слегка растворилась, и в душу прокралась робкая радость. Словно в горькую микстуру добавили маленькую ложечку меда.

Эмоции мои были тихи, и я молча сняла пальто и протянула его тете Клаше. Та тоже посмотрела на меня ласково.

— Устала, Мариночка?

Собственное привычное имя вдруг показалось мне ангельской песней. Неожиданно для себя я заливисто рассмеялась.

Однако дирижер, услышав эту реплику, нахмурился и взглянул на домработницу так пронзительно и жутко, что старушка вздрогнула и уронила пальто. Я благодарно нагнулась и подала его ей.

«Мариночка…» Значит, они меня отравили… этим супом из лошадиных глаз… хотя я его не ела… Но наваждение, кажется, начинает рассеиваться…

Старая служанка, которая нянчила меня с детства, узнала свое любимое «дите»! И нас теперь двое — я и она!

Наши взгляды встретились, но старушка внезапно пугливо отвернулась.

В ту же секунду в гостиной стало мрачно, как перед бурей.

Радость, едва возникшая, снова поникла, и, едва ворочая пальцами, в неотвратимом нехорошем предчувствии я начала разуваться.

С лестницы в красивом алом платье спустилась мама.

— Ида Львовна… — начала тетя Клаша и почему-то замолчала.

В моей груди стало горячо и больно. И я поняла, что сейчас что-то случится. Случится что-то очень важное, после чего все либо вернется назад, либо кончится навеки.

Я смотрела на маму, а перед глазами заискрились картинки — счастливый Вадим, родная мама, веселый Виктор Никитич, уважительный Эдик… Темнота… и другие кадры… Резкий толчок Вадима, хамство охранника, равнодушие директора… Не хватало только одного кадра… Только одного.

«Мама!» — мысленно воззвала я к ней.

— Здравствуйте! — сказала мама чужим голосом, и я почувствовала, что молния на сапоге дернулась и застряла.

— Здравствуй, мама… — ответила я, приподнявшись, и в ужасе ощутила, как изнутри начала всходить все та же тревожная, тяжелая волна.

Мой дом не принимал меня. Он не хотел меня видеть. Моя мать не узнала меня.

Мама неловко улыбнулась и беспомощно посмотрела на месье Рене.

— А это и есть моя сестра Агнесса, — широко улыбнувшись, вдруг пояснил он ей, и я невольно ахнула.

Неожиданно нервы мои окончательно сдали.

— Мама! Мама! — истошно закричала я и бросилась к ней. — Это же я, Марина!

— Я предупреждал, что она больна… — покачал головой «брат». Мама грустно кивнула.

— Но, Ида Львовна! Это же… — подала робкий голос Клавдия Петровна, все еще стоя с пальто в руках.

— Ступай на кухню, Клаша, — резковато ответила мама, и тетя Клаша, сгорбившись, зашаркала из прихожей.

— Мама… — я подошла ближе, чувствуя, что прошлая жизнь неудержимо ускользает от меня. — Мама!

Мама натянуто улыбнулась.

— Проходите, Агнесса. Ужинать будете?

— Сейчас она расскажет вам, что этот дом ей как будто знаком. Сумеет угадать обстановку и даже некоторые факты из вашей жизни, — предостерег маму месье Рене.

— Как интересно! — оживилась та.

Я поняла, что проиграла по всем статьям. Он предусмотрел все.

— Спасибо, я не хочу есть, — произнесла я, полностью раздавленная. — Где комната, где я смогу остаться одна?

— А со мной ты не хочешь поговорить, дорогая? — с дьявольской усмешкой вопросил Рене. — Неужели нам нечего обсудить после долгой разлуки?

Я промолчала.

— Пойдемте наверх, я покажу вам вашу комнату, — радушно проворковала мама и прошла вперед, источая такое знакомое, такое родное тепло.

Вскоре мы оказались в гостевой комнате на втором этаже.

— Оставьте нас, мадам! — попросил Рене, и мама понимающе кивнула.

Дверь за ней закрылась, и я осталась наедине с дирижером-дьяволом.

ГЛАВА 9

Я прошла вглубь комнаты и села на стул возле окна. Месье Рене расположился напротив в уютном кресле.

— Ну, вот мы и вновь оказались лицом к лицу, Марина! — произнес он. — Наконец-то ты будешь принадлежать только мне одному! Ведь у тебя не осталось выбора, не так ли? Даже родная мать не узнает тебя. И если ты не отправишься со мной, она попросту выгонит тебя из дома. Могла ли ты подумать о таком повороте судьбы, когда была так надменна и горда?

— Что вы сделали со мной? — спросила я обреченно.

Костлявым пальцем Рене указал на стоящий боком ко мне высокий шкаф с зеркалом на двери.

— Взгляни, и все увидишь сама!

С трепетом в коленях я приподнялась со стула и подошла к зеркалу… Медленно повернула голову…

Из глубины темной поверхности зеркала на меня смотрела сморщенная старуха лет восьмидесяти, с редкими седыми волосами, узловатыми пальцами и морщинистым лицом, в котором с большим трудом угадывались какие-то черты.

Я содрогнулась.

— Нет, не может быть!!!

Черты старухи в зеркале исказились, и ее рот прошуршал что-то.

«Нет, не может быть», — угадала я сквозь сковавшую меня жуть.

С ужасом вглядывалась я в какой-то заношенный наряд, который скрывал дряхлое тело старухи, в ее спутанные космы, в ее мутные глаза.

— И это — я?..

Рот женщины в зеркале снова шевельнулся, глаза раскрылись — она повторила мои движения.

— Вернись на место! — приказал дирижер, и я послушно выполнила требование.

— Ты очень больно ранила меня, — покачал головой месье Рене, кажущийся теперь уже не таким старым и дряхлым, как мое собственное отражение в зеркале. — Ты уязвила мое достоинство. Ты не обратила внимания на мою любящую и страстную душу… Ты посмеялась надо мной… Скажи, ведь сейчас, в этом теле, ты точно так же любишь мать и жениха, ты испытываешь те же чувства к другим близким людям?

— Да, те же… — еле слышно прошептала я.

— Только теперь ты сможешь понять, каково это — любить, а в ответ получать лишь безразличие и насмешку…

Я кинулась в ноги к маэстро.

— Верните мне мою молодость! Я прошу, я умоляю вас! — закричала я исступленно. — Я прошу у вас прощения, искренне прошу! Я теперь все-все понимаю!

Мне казалось, что стоит попросить прощения, как он погладит меня по несмышленой голове и вернет все обратно.

Он действительно поднял длинную ладонь и провел ею по моим волосам.

— О нет, дитя мое! Испытание не длится днями — оно исчисляется годами… Я тоже просил и умолял — и что же ты? Вспомни!

— Но я ведь не любила вас… — всхлипнула я, — и не люблю…

— Не любила… Потому что ты видела лишь старую невзрачную оболочку и не утруждала себя заглянуть в душу, которую она скрывает… А теперь у тебя будет много, много времени, чтобы хорошенько изучить ее и полюбить.

— Но я люблю другого! — воскликнула я.

— Другого? Вадима? — старик усмехнулся. — А его душу — ты знала? Нет, не тогда, когда он пресмыкался перед твоей красотой, не тогда, когда швырял легкими деньгами на подарки… А тогда, когда он швырнул тебя с порога своего ресторана как заблудшую собаку! Ты увидела его душу? А ведь это была ты! Та, которую он — вроде бы — любил! Видишь, как обманчиво бывает зрение, когда ты молода, здорова, красива и богата… И те же глаза, но в другой, нищей и старой оболочке видят все совсем, совсем иначе. Но все это лирика, моя дорогая. Я эгоистичен, как все мужчины — будь они молоды или стары… Главное, что я вижу тебя по-прежнему очаровательной и молодой! В моих глазах ничего не изменилось. Ты все та же красавица, только более послушная и смиренная…

Холодный ужас сковал мое тело.

— Неужели никто, никто не видит меня той, прежней Мариной?! — в отчаянии вскричала я.

Месье Рене вновь покачал головой.

— Когда мое желание слишком велико, то волшебство, сотворенное под его влиянием, имеет довольно большую силу. И ты сама постаралась разогреть мою страсть до такой температуры, что противостоять этой силе теперь мало кто сможет. Основная масса будет видеть тебя такой, — сказал он, — но в этом мире найдутся и те, кому мое волшебство не способно застлать глаза. Это те, кто любит тебя так сильно, что не замечает, в каком ты облике. Или люди с очень чистой и светлой душой, которые видят не глазами. Как ты понимаешь, их очень и очень мало. Настолько мало, что шанс встретить их на пути почти невероятен, если он вообще существует. Но даже если тебе повезет, не обольщайся, что в первом увидевшем тебя юной и прекрасной ты найдешь помощь. Есть и другая категория людей, которая тоже видит то, что есть на самом деле… Это я, например! И люди вроде меня, обладающие особым видением, также разбросанные по всему свету. Правда, их тоже очень и очень мало, и если тебе опять-таки встретятся таковые, то они будут на моей стороне. А отличить тех от других ты не сумеешь. Это не в твоих силах. И поэтому довериться не сможешь никому.

— Тетя Клаша! — проронила я.

— Да, твоя няня, тетя Клаша — одна из тех, чья душа прозрачна, как кристалл, и к тому же искренне любящая тебя. И она видит тебя своей любимой, родной Мариной. Но сегодня мы уедем, уедем очень, очень далеко. И ты больше никогда не увидишь тетю Клашу. У тебя начнется совсем другая, новая жизнь! А обо всем, что было раньше, ты должна забыть. Так будет лучше для тебя же самой.

— Но ведь… если вы такой всесильный, вы могли бы вернуть себе молодость… — прошептала я.

— Ты опять пытаешься торговаться… Вернуть молодость и облечься в бессмертие я не могу. Это не под силу даже Господу Богу. Я могу, конечно, сделать так, что окружающие будут видеть меня молодым, но моложе от этого я не стану… Ненастоящая любовь не удовлетворит меня, а те, кто верен мне, верны мне именно в этом облике. Вот и ты, я уверен в этом, рано или поздно полюбишь меня таким, каким видишь сейчас.

Потрясенная, я сидела, вжав голову в плечи, не имея сил выговорить ни слова… Сколько прошло времени, я не знаю. Очнулась я от оклика мамы.

— Собирайтесь, дорогая Агнесса! Ваш брат сообщил, что вы отказались от ужина. Жаль… На ужин была жареная перепелка… А как вас кормят там, в санатории?..

Я подняла на нее безысходный взгляд. Мама смутилась и скомканно произнесла:

— Ваш брат и друзья ждут у порога. Я провожу вас… Жаль, что вы не успели познакомиться с моей дочерью Мариной — она прима нашей филармонии, молода, очень красива и скоро выходит замуж за владельца ресторана! Как раз сегодня она дает сольный концерт…

Я заглянула в мамины глаза. Получалось, что даже она не видит меня сердцем, а видит лишь мою красивую и успешную оболочку.

Мне захотелось коснуться ее на прощанье, но мама невольно отстранилась от моей руки, которая казалась ей морщинистой и старческой, и ладонь ухватила лишь воздух.

Внизу стояли месье Рене в черном костюме, импресарио и Ксавье при полном параде. Мимо прошел водитель Антон. Увидев меня, он коротко кивнул.

«И ты, Брут!..» — подумала я.

— Счастливого пути! — поспешно сказала мама, и я подумала, что она, наверно, рада, что мы уезжаем.

Глубокой дождливой сентябрьской ночью мы без долгих прощаний погрузились в «Фольксваген», и Антон отвез нас на вокзал.

ГЛАВА 10

До пункта назначения мы добирались несколько дней и ночей. Сначала ехали в почти пустом и мрачном поезде, потом летели в самолете с разноголосой публикой, потом снова ехали в открытом авто, и, наконец, прибыли в шумный город с высокими и нарядными зданиями.

Я уже подумала было, что мы добрались, однако путь еще не был завершен. В этом городе Ксавье и Аурунтам оставили нас, а мы с месье Рене вновь пересели, на этот раз во что-то похожее на карету, запряженную парой лошадей, и опять долго ехали через длинный и сумрачный лес по узкой и извилистой дороге.

— Это мой сюрприз для тебя, дорогая! Чтобы ты почувствовала себя настоящей королевой! — шепнул Рене, склонившись к моему уху.

Ответом ему явилось молчание.

Когда, утомленная и обессиленная, я уже начала думать, что путешествие никогда не кончится, к концу третьего или четвертого дня от его начала мы прибыли, наконец, в глухое и заброшенное, но очень красивое место.

Всю дорогу я пребывала в странном дремотном состоянии, граничащем между сном и явью, со мной никто не разговаривал, месье со спутниками лишь изредка переговаривались вполголоса на незнакомом языке, поэтому какие города и страны мы проехали и где, в конце концов, оказались, я не имела ни малейшего понятия.

Карета проехала вдоль ажурной кованой ограды, которой не было конца, и сквозь которую был виден огромный парк и чистый голубой пруд, и остановилась возле высоких ворот. Они распахнулись, и оттуда вышел слуга с безучастным выражением лица. Он склонил голову в молчаливом поклоне и увел лошадей.

Месье подал мне руку, и мы вошли в ворота.

И тут я увидела вдали прекрасный замок и замерла от восхищения.

Да, он и в моем видении был прекрасен, но наяву предстал во всем своем великолепии!

Этот замок станет твоей тюрьмой.

— Теперь это твой дом, дорогая, — прошептал Рене и коснулся моей щеки отвратительными старческими губами, — скоро ты станешь его хозяйкой!

По прозрачному пруду навстречу мне поплыли очаровательные белые и черные лебеди. Они вытянули вперед свои длинные шеи, и я увидела, что глаза их полны невыразимой тоски.

И та же тоска просочилась в мое сердце.

— Ты дрожишь, милая… Дай-ка, я тебя укрою! — Рене заботливо накинул мне на плечи серо-зеленую шаль.

«Так вот кто был той старухой из видения…» — запоздало поняла я, со страхом оборачиваясь на ворота. Они уже закрывались, оставляя меня в новых владениях. В моей великолепной кружевной тюрьме.

Двери замка были сделаны из прочного дерева, переплетенного с темным металлом. Они, казалось, уходили под самое небо, и были такими тяжелыми, что не сдвинулись с места, когда я попыталась открыть их.

— Ну-ну, прекрати дрожать! — притворно гневно произнес месье Рене, легко распахнув не поддавшиеся мне двери, и вдруг скрипуче рассмеялся, и смех раскатился под высокие своды замка. — Располагайся, отдыхай и переодевайся к ужину! Мишель покажет тебе твою спальню.

Откуда-то, словно из-под земли, появилась невысокая пожилая служанка в кружевном чепчике. Не поднимая головы, она быстро пошла вглубь длинного коридора, увлекая меня за собой. По узкой лестнице со свечами на перилах мы забрались высоко-высоко; у меня уже начала кружиться голова от бесчисленных лестничных поворотов, когда, наконец, они завершились маленькой дверцей.

— Ваша комната, мадемуазель, — произнесла служанка, и не успела я удивиться, что она обратилась ко мне по-русски, как она быстро-быстро засеменила ножками, и ее силуэт исчез внизу.

Комната оказалась маленькой и светлой. При том, что все в ней дышало роскошью, обстановку можно было назвать довольно аскетичной. Кровать, застеленная свежими ароматными простынями, тумбочка возле кровати, торшер, столик с небольшим зеркалом, два стульчика и шкаф, тоже с зеркалом — но огромным, во весь рост — вот таким было ее убранство.

Стеклянная дверь вела на балкон, идущий по окружности башни. Отодвинув штору, я вышла на воздух и задохнулась от высоты! Как высоко!.. Круглый пруд внизу показался маленьким, как блюдце.

«Нечасто я смогу выходить отсюда…» — тоскливо подумала я.

В комнате стояла гробовая тишина. Ни телевизора, ни радио, ни других источников звука здесь не было. Не было даже книг или журналов.

«Я сойду здесь с ума…» — вновь подумала я и с тревогой почувствовала, что тоска усиливается и сжимает клещи на моем сердце.

«Только старый месье будет моим собеседником здесь… И эта Мишель…»

— Возле двери есть синяя кнопочка. Как только переоденешься к ужину — нажми на нее, и окажешься внизу, — послышался сзади голос Рене. Обернувшись, я увидела его у входа. — Такая же кнопочка установлена и на первом этаже. Язык служанки я переключил на твой родной, так что не удивляйся. Она напичкана всеми языками! Мои жены были разных мастей… Итальянка, гречанка, полька… Видишь, как я внимателен к тебе, дорогая?.. Впрочем, переключать всех слишком сложно… Здесь бывает много разного люда, и легче переключить тебя! — старческий смешок. — В этом замке ты будешь прекрасно понимать все языки мира…

«Он не знает, что я и без его забот понимаю несколько языков мира, — догадалась я. — Мама не успела сообщить, что мечтала видеть меня звездой мирового уровня, а потому я училась в школе с языковым уклоном и неплохо знаю немецкий и французский. И чуточку помню испанский, так как трижды бывала там на гастролях. А, судя по всему, именно они мне и пригодятся здесь…»

Значит, Мишель — просто марионетка в руках месье. Она говорит на том языке, на который он ее переключает.

Последний огонек, который тлел в глубине моей души, сверкнул и погас.

— Я жду тебя внизу. — Рене вышел.

В это мгновение я заметила, что на стуле висит роскошное платье с пышной юбкой и глубоким декольте, и начала печально переодеваться к ужину. Ужин состоялся в огромной зале, увешанной картинами и уставленной напольными вазами с мертвыми цветами. И вокруг, в полумраке люстр, царила та же мертвая красота.

Прислужницы принесли и поставили на длинный стол несколько блюд с диковинными кушаньями, но я не притронулась ни к одному. Месье, переодетый в зеленый шелковый халат, сидел напротив и хищно разглядывал меня.

— Я вижу, ты все еще расстроена, дорогая, — произнес он с грустью. — Позволь налить тебе немного «Шато Монтроз» 2010 года? — и он потянулся к темной бутылке.

Я кивнула, чувствуя, как душат и жгут слезы. Мама, Вадим… И вся моя прошлая жизнь… Все умерло.

— Тебе не понравился замок?

Я промолчала, а слезинка быстро-быстро потекла по щеке.

Он протянул через стол тощую руку и положил ее на мою.

— Ты привыкнешь. Вот увидишь! Ты полюбишь меня!.. Настанет день, когда ты прибежишь и бросишься мне на грудь со словами «Возьми мою душу, возьми мое сердце! Я хочу принадлежать тебе всецело, мой дорогой, любимый Рене!»

Он неприятно рассмеялся. Я резко выдернула руку.

— Этого никогда не будет! Я ненавижу вас!

Взгляд его пронзительных карих глаз стал ледяным, однако он взял себя в руки и никак не отреагировал на мою резкость.

— Успокойся и поешь. И ложись сегодня пораньше, дорогая. Завтра вечером у нас большой прием по поводу нашей помолвки. Я хочу представить тебя своему окружению.

Я в ужасе раскрыла глаза.

— Помолвки?..

— Помолвки, — повторил Рене хладнокровно. — Через месяц, в пятницу, 24 октября, мы с тобой обвенчаемся в церкви Сент-Констанс. Тебе нужно подготовиться к этому событию. Утри слезы! — грубо повысил он голос. — Мои гости должны видеть счастье на твоем лице. И будь любезна к завтрашнему вечеру изобразить его на своей старушечьей физиономии!

Не в силах выдержать этих злобных слов, я зарыдала.

— Не волнуйся… Мои друзья увидят тебя молодой красавицей. Не могу же я показать им то, что ты увидела дома в зеркале! — Рене расхохотался. — А теперь самое главное, дорогая.

Он пристально посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула.

— Лишь в паре со мной ты будешь видеться всем той, кем являешься на самом деле. Когда мы рядом или я поблизости, везде и всюду ты предстанешь миру обворожительной красавицей!.. В мое же отсутствие лишь этот замок будет хранить твою красоту. Но избегай смотреться в зеркала, что бы не разбивать иллюзию. Их невозможно обмануть… В любом же другом месте без наличия рядом супруга ты почудишься окружающим древней старухой в лохмотьях. А теперь съешь хотя бы кусочек рыбы или салат из морских гребешков!..

Голос моего новоиспеченного жениха смягчился. Он вновь взял меня за руку; узкая ладонь по-прежнему была холодна и суха.

— Дорогая, я очень тебя люблю. И хочу, чтобы ты была счастлива со мной! Запомни — со мной. Поэтому, если ты будешь со мной, ты будешь мадам Валлин, молодой красавицей, хозяйкой замка за лесом. Но стоит тебе задумать что-то… — он вновь неприятно усмехнулся, — например, сбежать от меня…

Моя спина покрылась мурашками.

— Иногда я вспоминаю моих бедняжек-жен и их трагическую судьбу… А ведь они тоже были юны и прекрасны и могли бы жить долго и счастливо!

Я остановила глаза. Неужели он…

Он кивнул на еду, и я начала давиться салатом из гребешков.

Итак, у меня есть выбор. Молода и хороша собой — но повсюду с ним. Или…

— Ешь, дорогая. У тебя еще будет время на раздумье, — поторопил меня месье Рене и многозначительно добавил: — Много, много долгих одиноких дней!.. Ведь, имея плотный график гастролей, я буду часто отсутствовать.

Я искоса посмотрела на него. Может, я и впрямь привыкну?.. Я научусь переключать служанку на режим беспамятства и в эти долгие дни его отсутствия буду принимать у себя любовников… Ведь именно так поступали испокон веков молодые и красивые жены, когда их старые ненавистные мужья были в отъезде…

Пока в моей голове крутились порочные мысли, месье спокойно разливал «Шато Монтроз».

— И обращайся ко мне просто Рене, дорогая. Совсем скоро ты будешь принадлежать мне душой и телом!

Я поперхнулась кусочком рыбы.

— Ну что ж… — Рене откинулся на спинку стула. — Я вижу, ты утомлена. Поднимайся к себе и отдыхай, — разрешил он милостиво.

Я быстро подхватила подол бархатного платья и кинулась к двери.

Я больше не буду плакать. Я обдумаю свое положение и придумаю, как выкрутиться из него.

ГЛАВА 11

Чем больше проходило времени, тем отчетливее я понимала, что попала в ловушку, выход из которой найти очень и очень непросто. На следующий день после описанных событий я изучила все семь этажей замка и четырнадцатиэтажную башню, все комнаты, основная часть которых была нежилой, и всю прилегающую территорию. Однако когда я сделала попытку выйти за ограду, невесть откуда появился слуга в строгом черном камзоле и мягко остановил меня.

— Вам туда не положено, мадемуазель, — произнес он безучастно, как робот.

— Но я бы хотела погулять в лесу… — я покосилась на лес, стоящий в пятидесяти метрах от ограды, и содрогнулась. Лес закрывал половину неба и чем-то пугал меня. Нет, я не хотела бы там гулять! Но я хотела бы исследовать местность за оградой… Узнать, куда ведет колея вдоль нее, по которой мы приехали сюда…

— Прогулки по лесу не самое подходящее занятие для вас, госпожа. Месье распорядился оберегать вас и не отпускать в опасные путешествия.

— Но это вовсе не опасно! — кокетливо улыбнулась я и кивнула за забор. — Я просто хотела сорвать вон тот милый цветочек!..

— Попросите Дидье, и он нарвет вам целый букет. Впрочем, еще с утра по поручению месье все вазы в замке наполнены голландскими розами.

— Но…

— Простите, госпожа, но это приказ.

Закусив губу, я отошла. Похоже, что выйти за ворота мне не удастся. Может быть, в ограде есть какая-нибудь дыра?..

Я обошла замок, но нигде не обнаружила ни малейшей лазейки. Ограда была высокой и очень прочной. Расстояние же между перекладинами было вроде бы и не узким, но недостаточным для того, что бы я могла пролезть сквозь них.

Невольно припомнилась судьба студента из сказки Андерсена «Калоши счастья», чья голова намертво застряла в подобной ограде, и я тяжело вздохнула.

Настроение серьезно ухудшилось. Похоже, я нахожусь под строгой и неусыпной охраной. Но, впрочем, возможно, слуги не всегда будут столь бдительны. Я больше не стану заводить таких разговоров и сделаю вид, что мне вполне достаточно пространства парка. А заодно при случае узнаю, кто хранит ключи от вечно запертых ворот.

Я медленно подошла к спокойному, как зеркало, пруду и присела возле него на мягкую траву. Белые и черные лебеди разрозненно плыли по зеркальной глади пруда. Внезапно меня охватило странное волнение, словно этот пруд — приют для утопленников… Одна из лебедушек подплыла совсем близко и вдруг глянула на меня своими темными глазами. От этого взгляда внутри у меня все похолодело — глаза птицы были совсем как человеческие! В их глубине застыла боль.

О Господи! Руки мои задрожали. Глаза расширились…

— Мадемуазель! — окликнул вдруг кто-то. Я обернулась. Вытирая руки о фартук, ко мне приближалась одна из служанок.

— Месье вернется через сорок минут. Вам нужно переодеться к его приходу.

Я смотрела на нее, с трудом осознавая происходящее.

Неужели все это происходит со мной?.. Неужели на дворе 21 век?.. Я вновь взглянула в темноту леса. Слуги, бальные платья… Средневековье какое-то! Все это удивляло и даже слегка забавляло меня.

— Вечером будет прием. К нему нужно подготовиться, — словно подслушала мои мысли молоденькая служанка. — Месье представит вас своему окружению.

— Как вас зовут? — спросила я хрипло.

— Таналь, — ответила она.

«Странное имя…», — подумала я и вспомнила маленького импресарио, не без помощи которого Ксавье трижды кольнул меня диковинным прибором. У него тоже странное имя… Аурунтам.

Вспомнив об импресарио, я словно заново пережила момент укалывания. А если… если еще раз кольнуть этим приборчиком в те же места?.. Не способно ли это вернуть мне молодость?

— Скажите… — обратилась я к Таналь, — господин Аурунтам часто бывает здесь?

— Бывает иногда, — кивнула девушка.

— А кто такой Дидье?

— Садовник, мадемуазель.

— А кто вон тот человек в черном камзоле?

— Спиркс. Охранник ворот, — вновь приветливо ответила Таналь.

В солнечном сплетении стало горячо. Охранник ворот! Значит, у него и ключи.

Какая вежливая и почтительная девушка эта Таналь! И кажется совсем живой… Может быть, со временем мне удастся подружиться с ней?..

— Скажите, пожалуйста, — вновь обратилась я к служанке, едва поспевая за ней, — а как называется место, где мы находимся? Какая это страна? Франция?

Голос Таналь внезапно стал ледяным.

— Простите, мадемуазель, но этого вам знать нельзя. Осторожно, ступени.

Надежды на дружбу с нею враз рухнули. Не так-то прост господин Валлин… Скрывая горькое разочарование, я решила больше пока не задавать провокационных вопросов. И ни в коем случае не отчаиваться.

Мне припомнилась фраза будущего мужа.

У тебя будет много, много времени…

— А вот и моя драгоценная невеста! — у двери замка стоял он сам с распростертыми объятиями. Я увернулась от его объятий, но месье Валлин лишь негромко усмехнулся.

— Я скучал по тебе, дорогая! Сегодня я сократил репетицию и приехал пораньше. Тебе пора начинать готовиться к приему! И повтори какую-нибудь из своих песен, гости непременно должны услышать твое ангельское пение! Наверху тебя ждет парикмахер Аделаида Куприс. Иди в свою комнату, да не задерживайся.

«Ну и голос… Не голос, а какой-то скрежет!» — вспомнились мне слова, брошенные в телефонную трубку директором филармонии. Боль разлилась под красивым домашним платьем, в которое утром меня нарядила Мишель. Мой ангельский голос будет слышен только здесь, в этом прекрасном и безлюдном месте, где сердце сводит холодной тоской… Только здесь живет настоящая Марина Обручева, а за его пределами зашаркает ногами седая скрюченная старуха… Если мне удастся когда-нибудь попасть за эту красивую, словно сплетенную из металла, ограду.

Наши глаза встретились.

— Убери вселенскую муку из взгляда! — резко приказал Рене. — И помни, для всех гостей ты — счастливая и влюбленная невеста. Улыбайся! Ну?!.

Оттеснив ненавистного старика плечом, я побежала к лестнице, задыхаясь от отвращения и безысходности.

ГЛАВА 12

С безупречно, локон к локону, уложенными волосами, нежным макияжем, в длинном ярко-синем платье я спускалась по лестнице в бальный зал. Взгляд мой не был счастливым. Он был каменным. Изо всех сил я старалась подавить в себе боль, разрывающую сердце.

Сверху, со ступеней, я видела обильно накрытые столы, снующих худосочных дам, мужчин разных комплекций. От всей этой разноцветной толпы веяло чем-то ненастоящим и жутковатым.

При виде спускающейся невесты гости приподняли свои головы и дружно уставились на меня.

Неожиданно возле столика, на котором стояли бокалы с шампанским, я увидела привалившегося к стене отрешенного Ксавье.

Сердце мое екнуло.

«Где-то здесь должен быть и Аурунтам… — подумала я, чувствуя, как от волнения ком встает в горле. — Может быть, удастся проникнуть в его чемоданчик?..»

— Какая красавица! — послышался низкий раскатистый голос. — Рене, да ты счастливчик! И как только тебе удается влюблять в себя таких прелестных женщин?.. Но эта, пожалуй, самая красивая из них!

Мужчина говорил по-французски.

Мы во Франции, утвердилась я в своем предположении.

Хор мужских голосов загудел восторженно, женских — высокомерно и завистливо.

Я спустилась и встала по правую руку Рене. Месье Валлин был в ослепительно-белом костюме, который еще сильнее подчеркивал желтизну его лица. Он улыбнулся и нежно посмотрел на меня.

Скоро мы станем мужем и женой… Меня передернуло от одной мысли об этом.

— Я рад представить вам мою Мари, будущую мадам Валлин, — гордо оповестил присутствующих Рене.

Мои ладони невольно сжались в кулаки, ногти впились в кожу.

Мари… Теперь у меня отнято и имя — последнее, что еще оставалось от прежней жизни.

— Познакомься, дорогая, с музыкантами моего оркестра. Это первая скрипка — Поль Вергелен.

Гася горькие мысли, я обернулась к гостю.

Столь звучное имя принадлежало, увы, горбатому седовласому человечку с проницательным взглядом. Он подозрительно посмотрел на меня, затем резко отвернулся и ткнул в рот вилку с кусочком сельди.

«Никаких манер», — подумала я.

— А это концертмейстер группы альтов — Даная Фиориди.

Внешность Данаи тоже оказалась далека от совершенства — она была довольно молода, но одета безвкусно и даже вульгарно. Глаза ее были жирно подведены черным, и определенно дама пребывала в плену у порока пьянства. Она хлебала коньяк «Riply’s day» в огромных дозах.

Имена музыкантов были итальянскими, греческими, французскими, внешность различалась от жгучих брюнеток и брюнетов до бледных белобровых блондинов и блондинок, и мне так и не удалось понять, какая нация преобладает в оркестре.

Гости шумели, восторгались, ели, пили, произносили тосты за нашу предстоящую помолвку — а я приглядывалась к ним. Вглядывалась в каждого, пытаясь определить, кто из них смог бы стать мне в будущем… другом?.. Нет, не другом. Возможных друзей среди этой компании быть не могло. Сообщником — вот верное слово. Быть тем, кого я могла бы подкупить, заинтересовать, даже соблазнить, что бы вырваться из своей тюрьмы. Кому я могла бы доверять. Прислушиваясь к обрывкам разговоров, я пыталась составить впечатление о каждом. Поль Вергелен был, определенно, неглуп. Он рассуждал о музыке и высказывал неординарную точку зрения на многие понятия. Подведенные глаза Данаи быстро скосились к носу, язык стал заплетаться, и я поняла, что ей довериться было бы опасно. Пара трубачей — Дантон и Яков — показались мне беспечными и легкомысленными ребятами. Они наперебой дудели друг другу в ухо и ржали, как молодые жеребцы. Я разглядывала опьяненные жующие лица, танцующие фигуры, потом они слились в безликую шумящую толпу. Уверенность в том, что замок находится во Франции, серьезно поколебалась, так как часть гостей говорила по-испански. Проскочило и несколько немецких фраз… Но, увы, никто не говорил на моем родном языке…

— Милочка! — вдруг послышалось над ухом русское слово.

Я вздрогнула.

Передо мной стояла крикливо одетая женщина средних, а вернее сказать, неопределенных лет. Скорее всего, она тоже была из «богемы», хотя среди представленных мне музыкантов ее не оказалось.

— Я художница, — шепнула она, словно это был секрет, — меня зовут Роза.

Мое внимание приковал парик на ее голове. Если бы мне иметь парик…

Мысли завертелись, как шестеренки часового механизма.

— Рене так мил, так очарователен! — защебетала Роза. — Говорят, что с музыкантами он строг, но ведь так и положено! Зато в компании ему нет равных. И как он смотрит на вас! А вот мой муж совершенно не понимает меня! — пожаловалась она.

Подхватив Розу под руку, я незаметно увлекла ее на балкон.

— Не понимает? Как это, должно быть, обидно… — посочувствовала я, осторожно разглядывая парик. Короткое черное «каре».

— Говорят, женщина должна часто менять свой образ, — вещала Роза, прикладываясь к бутылке мадеры, — но куда уж чаще? Одних париков у меня — целых триста штук! Когда я езжу в…

В самый разгар интересного разговора на мои плечи опустились костлявые руки.

— Спой нам, дорогая! — за спиной стоял Рене. — Мои музыканты будут аккомпанировать.

Я обернулась и увидела, что оркестранты уже расселись по своим местам на маленьком подиуме в углу залы, а остальные гости заняли небольшие уютные креслица напротив.

Триста париков! С Розой непременно нужно подружиться.

— Милая Роза! — лицемерно промолвила я. — Я несказанно рада знакомству с вами! Пожалуйста, займите вон то мягкое кресло, а чуть позже я буду счастлива продолжить нашу беседу.

Роза просияла.

— С удовольствием послушаю ваше пение! — улыбнулась она.

Подойдя к сцене, я с изумлением обнаружила, что от лоснящихся лиц, вульгарных манер не осталось и следа. Музыканты сидели строго и с достоинством. Это были те же самые люди, но… совершенно другие! Даже Даная казалась трезвее любого завзятого трезвенника. Взгляд ее был чист и светел, глаза бездонны и ясны.

«Как все это необъяснимо и странно…» — подумала я.

— Ария Дидоны из оперы Кристофа Виллибальда Глюка «Дидона и Эней», — объявил Рене своим несмазанным голосом.

И я запела. Нежный, словно сотканный из шелка или вылитый из прозрачного хрусталя, голос вознесся под своды старинного замка.

Все замерли.

На середине пения я заметила, как Роза встала со своего кресла, поправила парик и поспешно вышла из залы. Сердце мое оборвалось.

Ария кончилась, послышались громкие восклицания, гости повскакивали со своих мест и кинулись обнимать меня.

Я натянуто улыбалась, говорила что-то по-испански и французски, то и дело поглядывая на опустевшее место Розы.

Сейчас она «припудрит нос» и вернется.

Но она не вернулась.

ГЛАВА 13

Потянулись дни, нескончаемые, похожие один на другой, отличающиеся только погодой, стоящей на дворе, и вскоре я потеряла им счет. Моя маленькая камера в высокой башне, одинокие или с месье Рене безвкусные трапезы, потом столь же одинокие, сводящие с ума прогулки по парку… Короткие обмены фразами со слугами. Иногда выходы «в свет» — в гости к чужим для меня людям, в чьем присутствии месье Рене неизменно оживлялся, делился впечатлениями от гастролей и бесконечно острил, и чью речь я едва понимала. В основном я сидела, глупо улыбаясь или глядя в одну точку, когда надоедало делать довольный вид. А чаще всего выходила на балкон и смотрела на небо, представляя, что где-то на другом конце Земли на это же небо смотрит моя мама.

И это все, чем была наполнена моя жизнь.

Напрасно питала я надежды найти союзников среди друзей и знакомых Рене. Напрасно рассчитывала хитроумными уловками разговорить слуг. Напрасно угощала Спиркса вином и дарила Таналь браслеты и перстни. Напрасно пыталась воззвать к состраданию Мишели… Все они были словно лишены сердца. Они были пунктуальны, точны, расчетливы и ответственны, но стоило мне заикнуться о чем-то, не относящемся к поручениям, как голоса их становились металлическими, ответы — односложными, глаза — пустыми. Их невозможно было ни умолить, ни подкупить, ни задобрить, ни растрогать.

Точно так же обстояло дело и с друзьями и приятелями Рене. Музыканты, к которым мы захаживали в гости, были милы в общении, но едва я делала попытку чуть приблизиться в беседе к чему-то личному, тотчас же холод проникал в их взгляд и голос. Своим мгновенным отчуждением они словно внушали — ничего личного, мадемуазель. Разговоры касались только обсуждения премьер, концертов, спектаклей, выставок, а затем следовало непрерывное питье, хохот и ощущение пустоты после этих посещений. Через некоторое время они наносили ответные визиты, где все повторялось сначала. Смех, вино рекой, музицирование… Изредка я пела, потом, улыбаясь и кланяясь, провожала их и, опустошенная, возвращалась в свою комнатку под куполом башни.

Вновь выходила на балкон, смотрела на зависшую над прудом луну и чувствовала горькую, слепящую тоску по маме, по тому, прежнему Вадиму, по Клавдии Петровне и подружкам. По моим многочисленным верным поклонникам, по любимой работе и по всей моей молодой и яркой жизни.

Отчаяние мое нарастало.

Мари…

Наконец, я начала терять всякую надежду вырваться отсюда.

А страшный день 24 октября, день нашей свадьбы, неумолимо приближался. И чем ближе он становился, тем ужаснее я себя чувствовала. Депрессия начала постепенно накрывать меня своим темным крылом. Я стала беспрерывно плакать ночами, отчего утром под глазами образовывались мешки. Все чаще за завтраком я выглядела уныло и скорбно, и, наконец, однажды Рене, не выдержав, сказал:

— Дорогая, твое состояние весьма огорчает меня. Скажи, разве тебе плохо здесь? У тебя есть прекрасная комната, в твоем распоряжении целый штат слуг, ты проводишь много времени на природе… Мне тяжело видеть, как ты угасаешь. Чем я могу развеселить тебя? Будь у меня больше времени, я непременно придумал бы что-нибудь, но через три дня я улетаю в Испанию… Ты ни разу не выразила желания поехать на гастроли вместе со мной, иначе я взял бы тебя с радостью.

«Я улетаю в Испанию…» Значит, замок находится не в Испании, — автоматически отметила я, исключив из географии поиска эту страну.

Старик выжидательно смотрел на меня, но у меня хватило ума не сказать, что он отвратителен мне настолько, что даже Испания не в силах это изменить.

— Как-нибудь возьми, пожалуй… — Предложение, тем не менее, меня обрадовало, но не возможностью посетить другие страны, а возможностью узнать, где он хранит мой заграничный паспорт.

И если Бог будет на моей стороне, может быть, он позволит мне ускользнуть от ненавистного Валлина…

Я подняла на Рене печальные глаза, раздумывая, стоит или нет высказать еще одну мысль, которая давно не давала мне покоя.

— Ты знаешь… — начала я осторожно, — я просто скучаю. У меня здесь совсем нет подруг…

— Нет подруг… — ворчливо перебил Рене. — Ты сама вечно сидишь в гостях, как бука! А ведь и Даная, и Лидия, и Календи — все были бы не прочь подружиться с тобой!

Лидия — сухая чопорная блондинка, арфистка.

Календи — заносчивая, но очень красивая шатенка с флейтой.

— Помнишь наш первый прием? — продолжила я чуть увереннее, словно обретя почву под ногами. — Там была женщина по имени Роза…

Рене поморщился.

— Роза? Эта сумасшедшая художница? Жена вечно пьяного русского барабанщика…

«Русского…» — по сердцу прошла горячая волна.

— Да, Роза… Она показалась мне интересной… Если бы ты разрешил ей почаще бывать у нас, она бы, пожалуй, смогла поднять мне настроение…

Рене задумался. Я с замиранием сердца ждала его вердикта.

Наконец, взгляд его потеплел.

— Бывать у нас… Как хорошо ты это сказала! Что ж, я приглашу ее письмом. Но если ты что-то задумала, помни — как только ты выйдешь с ней за ограду замка, она упадет в обморок, увидев тебя.

Я прекрасно это помнила. Но убегать вместе с Розой не входило в мои планы.

— У меня не было подобных мыслей… — я хотела прибавить «милый», но передумала, дабы Рене не заподозрил меня в двуличии.

— Ну что ж, — наконец, выдавил из себя Рене. — В будущую среду Роза навестит тебя. А месяца через два мы отправимся с тобой на гастроли в Швейцарию.

— А паспорт, Рене? Ты не забыл, куда положил мой заграничный паспорт? — уцепившись за повод, деланно спокойно спросила я, а сердце ухнуло в пятки.

Он внимательно посмотрел мне прямо в глаза, и холодок пробежал по моей спине.

— Не волнуйся, дорогая. Я никогда ничего не забываю. Твой загранпаспорт в библиотеке, в нижнем ящике стола.

Острые глаза старика пронзили меня насквозь, и он добавил:

— Не забудь и ты.

Не знаю, что месье Валлин хотел этим сказать, но взгляд его был так черен, словно зрачки были залиты густой тьмой. Они засасывали в свою вязкую глубь, и в этот момент мне захотелось отказаться от мысли о побеге.

Внезапно Рене рассмеялся.

— Ты станешь моим талисманом, милая! Если ты будешь со мной, все концерты будут проходить на ура!

У меня отлегло от сердца.

Стараясь не разочаровать опасного жениха, я тоже улыбнулась, и в пылу радости он попытался заключить меня в объятия. Я инстинктивно отшатнулась, о чем мгновенно пожалела. Взгляд вновь стал гнетущим и черным. Я почувствовала его груз, словно на плечи легли тяжелые рыцарские доспехи.

Рене опустил вдоль старого тщедушного тела длинные руки, которыми я не разрешила прикоснуться к себе, развернулся и, сгорбившись, пошел прочь.

А в мои мысли снова проникла художница Роза.

ГЛАВА 14

Как и обещал Рене, через три дня она пришла навестить меня.

— Милочка! — вскричала она уже с порога. — Как я рада тебя видеть!

На этот раз на Розе был другой парик — длинные светлые волосы, и я едва узнала ее.

Как все же прическа меняет внешность человека! — в который раз поразилась я.

— Я тоже очень рада! — сообщила я в ответ, и это было совершенно искренне.

Я предложила Розе чай, и мы, расположившись в огромной зале на первом этаже, начали болтать.

— Скоро моя персональная выставка! — похвалилась она. Хлебнула чай и недовольно вытянула и без того удлиненное личико. — В чае недостает имбиря… Не признаю чай без имбиря!

Изо всех сил желая угодить гостье, я покорно вызвала Мишель и попросила принести имбирь.

Может быть, не воровать парик, а попросить его?.. Но Роза боготворит Рене… Она тотчас же расскажет ему об этом, и я больше не увижу ни парика, ни ее самой…

Получив требуемое, Роза вновь пришла в прекрасное расположение духа.

— Я пишу портреты… Немного в стиле Ван Гога. В таких желто-голубых тонах, крупными мазками!

Она вытащила каталог с репродукциями своих картин. На мой взгляд, они ничем не напоминали Ван Гога.

— Правда, похоже? — пытливо заглянула художница мне в глаза.

Взгляд ее тоже был острым и пронзительным, каким-то отталкивающим, и мое решение не украсть парик, а попросить, разбилось на осколки.

Нет!.. Это было бы крайне неосмотрительно!

От мысли, что я могла все провалить из-за своей доверчивости, мне стало не по себе.

— Почему у тебя дрожат руки? Тебе не нравятся работы? — резким голосом выкрикнула художница. Она становилась мне неприятна. Однако я сделала усилие над собой и вымученно улыбнулась.

— Что ты! Они великолепны!

— А какая особенно? Покажи! — потребовала Роза.

Мне захотелось стащить с нее парик и вытолкать вон.

Но я снова себя сдержала и ткнула пальцем в первую подвернувшуюся репродукцию.

— Вот эта!

— Это портрет моего мужа! — гордо возвестила Роза.

Я взглянула на портрет, в который упирался мой палец. Все в тех же желто-синих тонах, выдаваемых за схожесть с Ван Гогом, был изображен пожилой рокер в бандане, косухе и рваных джинсах, сидящий перед ударной установкой. Лицо у него было открытое и приветливое. Странно, что Розе удалось это запечатлеть…

«Русский барабанщик…», — подумала я.

— Его зовут Жорж, — сообщила Роза.

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Жорж?.. Разве он француз?..

Она опять сморщилась, словно захотела дополнительной порции имбиря.

— Ой, да какой там француз… Русский, Жора! Но сама посуди — что это за имя для мужа известной художницы?

Роза обмахнулась ажурной салфеткой.

— Жарко что-то…

И она вдруг сняла парик и оказалась коротко стриженной, как Наталья Крачковская в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

Я закашлялась. Потом промолвила:

— Да… Жорж гораздо лучше. А чем он занимается?

Роза положила в рот кусочек изумительного венского пирожного.

— Все той же никому не нужной ерундой… Музыкой. И представь себе, милочка! Он даже умудряется собирать небольшие залы! И гастролировать! Но в основном, по России — там его еще помнят… — она закатила глаза, словно удивляясь, как никчемного Жоржа, занимающегося ерундой, могут помнить в России. — Он ездит на гастроли раз или два в год. В этот, как его… Новосибирск, в Кострому и в…

И она назвала мой город!

Я застыла. Уснувшая было мысль немедленно проснулась и встревожилась. Бежать! Не знаю, как, но бежать вместе с ним, хоть в его чемодане!..

— Там ему нравится больше всего. Там прекрасная филармония!..

Дрожь волной прокатилась по моему телу.

— А когда он в следующий раз поедет в Россию?.. — спросила я, с трудом удерживая на привязи волнение.

Десятки мыслей носились в моей голове. Бежать вместе с ним. Бежать тайно. Бежать в качестве солистки его группы. Соблазнить его. Запугать его… И БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ!..

Роза вновь напялила парик на голову.

— Боюсь, что никогда. Ему не подходит тамошний климат. В прошлый раз он подцепил там жуткую простуду и теперь мучается артритом. А артрит для барабанщика… Сама понимаешь…

— Понимаю… — глухо произнесла я, чувствуя, как обрубается сук, на котором я сидела, и голос мой дрогнул. Из уголка глаза выкатилась слезинка. Я постаралась утереть ее незаметно, но от Розы не укрылся мой жест.

— Ну… не надо принимать так близко к сердцу… — подскочила она ко мне. — Я покупаю Жоржу самые дорогие лекарства. Мы его вылечим! По правде сказать, он на себе крест не ставит. Он как раз собирался лететь туда на Новый год. Представляешь? Но с этой болезнью… Раньше, чем через три года, теперь и думать нечего…

Я тяжело задышала. Да, удар был силен… Словно все против меня.

Я снова уткнулась в каталог. И, рассматривая странные портреты, вернулась к размышлениям о парике.

— Хочешь, сходим вместе на мою выставку? — приблизила ко мне Роза свое длинное лицо.

— Если только вместе с Рене… — робко ответила я. А что я еще могла ответить?

Она хитро усмехнулась.

— Можно и без Рене… Мы бы сходили в чудесную кондитерскую, а потом в магазин кукол… Зачем тащить за собой Рене?

И она опять скривилась.

И тут я, наконец, задала вопрос, который с самого начала вертелся у меня на языке.

— А где будет выставка?

— В музее изобразительного искусства! — незамедлительно ответила Роза с придыханием.

Меня, однако, интересовало не это.

— А в каком городе?

Роза дико посмотрела на меня.

— В столице, конечно! Или ты думаешь, я соглашусь выставляться в провинции? Уф-ф, жарко!

И она снова неожиданно сняла парик и вытерла голову салфеткой.

— В столице чего? — решила я довести допрос до конца.

В это самое время в зал вошел Рене в костюме-тройке. При виде Розы без парика он едва заметно усмехнулся в сторону.

Увидев маэстро, Роза засуетилась. Кое-как водворив парик обратно на голову, она по-щенячьи засюсюкала:

— О, Рене! Мы с вашей невестой замечательно проводим время! Вы отпу́стите ее со мной на выставку?

Она спросила это так непринужденно, что я замерла.

Глаза Рене сверкнули. Я подумала, что он ответит — ни в коем случае, такая красота нуждается в моем неусыпном надзоре, однако после томительной паузы он вдруг подмигнул Розе и, повернувшись ко мне, произнес:

— А почему бы и нет, дорогая? Сходи, проветрись с Розой!

Похоже, он упивался своей сладкой местью. И ожидал услышать что-то вроде: «Нет, любимый, без тебя я не выдержу и двух часов!..» Но назло ему я дерзко произнесла:

— Пожалуй, схожу, милый! Мы будем прекрасно смотреться в паре!

Я представила нелепо одетую Розу без парика и рядом с ней — старушку с дребезжащим голосом. А что, можно сказать ей, что я хочу посетить выставку инкогнито и загримировалась под старуху…

Эта мысль пришла ко мне неожиданно. Ведь данная старуха — не кто-то другой в моем теле, это я, и черты — мои, нужно только хорошенько приглядеться…

— Сходи, дорогая. Тебе самой решать — со мной или без меня. Но без Аурунтама и Ксавье ты не обойдешься!

Рене вновь подмигнул Розе. И тяжелый ком опять поднялся к моему горлу.

Роза, предвкушавшая свободу и магазин кукол, услышав о Ксавье и Аурунтаме, недовольно поморщилась и заторопилась к выходу.

— Отделайся от них! — шепнула она мне у двери. — Давай сходим вдвоем! Убеги от них, слышишь? Впрочем, ни Доротее, ни Анне ни разу это не удалось… Я буду ждать тебя в субботу в одиннадцать в своем особняке.

Дверь открылась, и, пока я раздумывала над ее словами, Роза исчезла.

ГЛАВА 15

Ночь была на редкость ясной и теплой. В окно светила луна. Проворочавшись без сна в постели до поздней ночи, я подошла к балконной двери, отдернула прозрачную штору и прямо в ночной рубашке вышла на узенький балкон, опоясывающий башню. Внизу в лунном свете простирался парк, слева чернел пруд. За оградой густой стеной стоял лес.

Душу леденила тоска.

Ах, если бы превратиться в голубку и взлететь над этим замком, а потом над лесом… Прозрачная ограда кажется отсюда такой низкой и тонкой, почти игрушечной, но когда я там, внизу, она высится передо мной непреодолимым препятствием.

Чужая луна светила равнодушным светом, замок молчал, и вокруг стояла такая же тягостная тишина.

Я хочу убежать… Но куда и зачем? Кто ждет меня в моем городе? Меня — ту, которая я сейчас? У меня нет там дома, нет работы, нет родных и близких людей. Там меня ожидают лишь одиночество и нищета. Жизнь в какой-нибудь ночлежке… Ни одна подруга не узна́ет меня, коль уж не узнала родная мать… Впрочем… Меня узнала тетя Клаша, и, может быть, она пустит меня пожить в своем маленьком доме на Упряжной улице?.. А где я буду работать? Петь я больше не могу… Я снова горестно, прерывисто вздохнула. Нет, такая жизнь не устроит меня — она принесет лишь боль. Получается, Рене не оставил мне выбора. Все концы обрублены, и возвращаться мне некуда. Он отнял у меня не только молодость. Вместе с нею, получается, ушло все. Вот если бы… Если бы вернуть ее обратно!.. Но как ее вернуть? Может быть, как в сказке — если меня-старушку полюбит и поцелует прекрасный принц?..

Испытание не длится днями — оно исчисляется годами…

Я вновь вспомнила таинственный предмет, похожий на пинцет — тот, которым Ксавье с Аурунтамом трижды укололи меня. Может быть, этот пинцет имеет и обратное действие? Уже не впервые мне приходила в голову эта мысль. Однако маленький импресарио, владелец загадочного чемоданчика, был нечастым гостем в замке. С того момента, как я в первый раз подумала о волшебном пинцете, он не появлялся здесь ни разу.

«А вот от Ксавье и Аурунтама тебе не отделаться…» — вспомнила я фразу Рене.

Значит, в субботу он появится — чтобы сопровождать меня в город, а попросту — чтобы шпионить за мной. И может быть, у меня будет возможность остаться наедине с желтым чемоданчиком и вытащить оттуда пинцет…

Вытащить пинцет, украсть парик — все это мне ужасно не нравилось, но другого выхода я не видела.

Но если меня никто не ждет… И даже не знает обо мне… Я должна написать письмо о том, что со мной случилось, и передать человеку, который узнал меня в новом облике — Юре Каверину. Старушка не в счет, она плохо видит, даже в очках, да и не поймет, пожалуй, что к чему в моей бессвязной речи…

Я вспомнила, как резко взглянула на тетю Клашу мама, когда та попыталась робко возразить, что я — это я, а вовсе не сестра Агнесса из психушки, нескромно называемой санаторием…

Взяв ручку и лист бумаги, найденные в тумбочке, я села за столик и принялась быстро писать письмо. В нем я без утайки рассказывала Юре обо всем, что произошло.

«Вот такие ужасные события приключились со мной, — завершила я свой печальный рассказ. — Это кажется невероятным, но все же той старухой, которую Вадим отшвырнул с порога «Рио-Риты», была я! Я не знаю, где нахожусь (знаю только, что не в Испании), но предприму все возможное, чтобы сбежать отсюда. Прошу тебя, Юра, поверь мне и вызволи из этого плена! Помоги!»

Подумав, я добавила на всякий случай: «На улице Упряжной, 39 находится дом моей няни Клавдии Петровны. О нем никто не знает, и если мне каким-то образом удастся вернуться в наш город, там я смогу скрыться от посторонних глаз, пока мы с тобой не придумаем, как быть дальше… Буду ждать тебя в этом доме. С надеждой… Марина».

Сложив листок вчетверо, я сунула его в кармашек халата.

Вдруг где-то совсем близко раздался странный шум. Я очнулась от своих раздумий и увидела, как вереницей поднимаются к небу лебеди.

Несколько прекрасных белых лебедей. Вернее — я прищурилась — пять белых и два черных лебедя. Куда это они собрались на ночь глядя?.. Последний черный лебедь, пролетая мимо моего окна, вдруг вывернул шею и посмотрел на меня влажными умными глазами — совсем как человек…

Я вздрогнула. Похоже, и птицы здесь непростые…

Крыло черного лебедя дрогнуло, и из-под него вылетел какой-то маленький предмет и с легким стуком упал прямо мне под ноги.

Изумленная, я подняла его. Это было прелестное зеркальце в серебряной оправе. Удивительно, как оно не разбилось о каменный пол балкона…

Когда я выпрямилось, лебедей уже не было.

Крупная дрожь внезапно сотрясла тело.

Дрожа от страха и холода, я вернулась в комнату.

Нырнула в постель и натянула одеяло до подбородка.

Пусть поскорее настанет суббота!..

С раннего утра в субботу Мишель нарядила меня, причесала и дала в руку сумочку.

— Здесь расческа и пудреница, мадемуазель.

Взгляд ее будто проходил сквозь меня, и я подумала, что она, наверно, даже видит зеленоватую стену комнаты.

Внизу, как я и ожидала, передо мной предстал Аурунтам — маленького роста, пухленький, в костюме, застегнутом на все пуговицы. В руке его был неизменный желтый чемоданчик.

Где лежит волшебный пинцет… — подумала я.

— На прогулку собрались, госпожа? — ухмыльнулся он.

Я быстро отвела взгляд от чемодана, чтобы он не догадался, что я проявляю к нему усиленный интерес, и нацепила на лицо улыбку.

— Как видите, дражайший.

Вместе с ним мы вышли за ограду, уселись в кабриолет, где нас уже ждал Ксавье, и отправились к Розе.

Особняк художницы и ее русского супруга, как выяснилось, находился всего в двадцати минутах езды и выглядел значительно менее представительно, чем замок моего престарелого жениха. Это был низкий каменный дом, окруженный заросшей травой. «Похоже, садовника у них нет… — подумала я, — Роза все время ваяет шедевры живописи, а муж барабанит…»

Вышедшая на звонок Роза выглядела, как всегда, дорого, но безвкусно. Увидев меня, она на мгновение задохнулась, словно ей перекрыли кислород.

— Это я, Мари, — поспешно пояснила я, что бы рассеять ее сомнения.

Она отшатнулась. Глаза непонимающе блуждали по моему лицу.

— Мари? Ты?.. Что с тобой?

— Это такая игра, — проскрипела я. — Грим и одежда старухи. Я люблю выдумывать что-нибудь необычное…

Темная горечь захлестнула меня при этих словах.

Роза шумно выдохнула, потом пожала плечами.

— Над тобой поработал великий гример, — сказала она, наконец. — Ни за что бы не узнала тебя! Шмотки могла бы надеть и поновее, а не эту грязную ветошь.

Я была одета в дорогой бежевый плащ, но промолчала. Я еще раз убедилась в том, что другие видят невзрачную и отталкивающую картину.

— Не пригласишь на минутку?.. — попросилась я робко.

Роза помялась, но все же прижалась к стене и пропустила меня в дом.

Внутри стоял какой-то особый запах — масляных красок, смешанных с острыми пряностями. Глянув через просторную прихожую, я увидела Жоржа.

Он сидел в глубине зала в глубоком кресле и выглядел именно так, как я себе представляла — обросшие волосы, стильная одежда, в зубах трубка. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль. На мое появление он даже не прореагировал.

«Ну, была не была…», — решилась я.

Вошла в зал, поздоровалась. Жорж обернулся и окинул меня с головы до ног недоуменным взглядом.

— Дорогой, это невеста месье Валлина из замка за лесом, — пискнула Роза. — Она тоже из России. Поболтайте, пока я переоденусь!

В лице Жоржа ничего не переменилось.

Не отводя озадаченного взгляда, он указал рукой на кресло рядом с собой.

— Невеста? — наконец, произнес он. — Вы, наверно, вдова?

Сердце мое упало. Он тоже видит меня старухой.

Однако времени было очень мало. Я не хотела, чтобы наш разговор слышала Роза.

— Простите, что я сразу с просьбой…

Жорж приподнялся в кресле. Его брови нахмурились.

— Роза сказала, что у вас планируется поездка в город N…

Вопросительный взгляд.

— Неважно, через три месяца или через три года…

Кивок.

— Дело в том, что мне необходимо передать письмо… Вы не могли бы помочь мне?

Не давая Жоржу опомниться, я вытащила из-под чулка мятый конверт и протянула ему.

— Здесь нет адреса, — строго заметил он.

— Да… — заторопилась я, чувствуя, как дрожат руки. — Письмо нужно передать официанту по имени Юра, который работает в кафе «Рио-Рита»…

Не сказав ни слова, Жорж сложил его и быстро убрал в карман.

— Если вам это будет не трудно… Это очень важно… Только не говорите, пожалуйста, никому о письме… — пробормотала я.

Он повернул ко мне голову, и вежливая улыбка тронула его губы.

— Наверно, в восемьдесят лет тяжело выходить замуж… А Юра, видимо, ваш внук? Или правнук?

Я дернула головой. Жорж расценил этот жест как положительный ответ.

— Я передам письмо по возможности. Я хорошо знаю этот город. Выступал пару раз в филармонии. Вам нравится рок-музыка?

Он вдруг вскочил с кресла и с неизвестно откуда взявшейся прытью подбежал к ударной установке, стоящей в другом углу большой комнаты.

— Помните «Memory of a Melody»? Вот это соло на ударных в «Skin Deep»?

Жорж впрыгнул за установку и отчаянно забарабанил по ней. Его взгляд стал безумным.

Я попятилась к двери, где была подхвачена Розой.

— Посмотри, какой парик мне надеть?

Незаметно для вошедшего в раж Жоржа покинув зал, я пошла за Розой и оказалась в маленькой комнатке, заваленной париками.

Встав спиной к столику, где один на другом их валялось штук десять, я уверенно сказала:

— Вон тот! Который на вешалке у кровати.

Роза повернулась на мой указующий перст.

— Косу, что ли? — и она двинулась в указанном направлении.

Скрестив руки за спиной, я зацепила, по-моему, парочку изделий из человеческих волос и быстро сунула в мешок.

Роза покрутилась у зеркала, поправила на голове случайно выбранную мною длинную русую косу, вздохнула и повернулась ко мне.

— Ну, пойдем, что ли, подруга. Тряхнем стариной… Н-да… Ну и затеи у тебя!

Она еще раз окинула меня взглядом с головы до ног и вытолкала в прихожую.

Неистовый барабанный бой продолжался. Жорж сидел за установкой с невменяемым лицом. Мое сердце сжалось в горький комок. Напрасно я все это затеяла… Муж под стать своей жене. Горечь залила меня, оттого, что по воле высохшего старика я нахожусь в обществе этих странных чужих людей и вынуждена использовать их…

— Мы уходим, дорогой! — Роза послала мужу воздушный поцелуй, однако он этого не заметил.

— Пошли, — буркнула она неприветливо, схватила какую-то нелепую корзинку, и мы зашагали к кабриолету.

ГЛАВА 16

Часа через два автомобиль выехал на красивую широкую площадь, и предо мною предстал удивительный город.

— Будапешт! — шепнула Роза, и я, наконец, поняла, что мы находимся в Венгрии.

Я с любопытством высунулась из машины и ахнула:

— Какая красота!..

Однако Роза своей, видимо врожденной, бестактностью быстро поставила меня на место:

— Своим обликом ты портишь всю эту красоту! И надо было тебе обрядиться в старуху?

Она засмеялась, словно залаяла; Ксавье и импресарио дружно поддержали ее.

Я внутренне сжалась в комок. Потом выпрыгнула на просторную мостовую.

— Пошли.

Я шла, стараясь запомнить окружающий городской пейзаж: вот магазинчик с непонятной надписью «Bear», вот остановка. Вот высокое здание с колоннами, рядом ресторанчик и яркая клумба с розами… И повсюду люди — красивые, нарядные, спешащие по своим делам.

— А вот и магазин кукол, про который я тебе говорила! — дрожа от нетерпения, сообщила Роза, показав на зеленую вывеску. Обернувшись к моим спутникам, она спросила неприязненно и с вызовом:

— Можно, мы зайдем без вас?

Ксавье зевнул и, отвернувшись, облокотился на машину и закурил.

Аурунтам что-то буркнул и закопался в своем чемоданчике.

А я, задрав голову, рассматривала крышу магазина кукол. Она была синего цвета, высокой и остроконечной, и напоминала колпак астронома, а по краям ее, как по небу, были рассыпаны мелкие серебристые звезды.

Роза недовольно дернула меня за рукав.

Не дождавшись ответа, мы вошли внутрь магазина и оказались в царстве волшебных кукол. Куклы заполоняли все пространство помещения. Они сидели и стояли, маленькие, большие, улыбающиеся и мрачные, а по углам магазина расположились четыре куклы в человеческий рост. Это были Король, Королева и Золушка с Принцем.

Розу заинтересовали куклы, находящиеся в левой части магазина, и она отошла к ним. Я же остановилась перед Золушкой, разглядывая ее удивительное платье и маленькие хрустальные туфельки.

Я такая же красивая, как она… Неужели ни один человек не видит этого?..

Словно повинуясь какой-то силе, я достала из сумочки брошенное лебедем зеркальце и заглянула в него.

И… вдруг увидела себя настоящую — молодую, с блестящими черными локонами, рассыпанными по плечам. Дыхание во мне замерло… Я не могла налюбоваться своим образом — таким красивым и недоступным теперь.

В бессознательном волнении я перевела зеркальце на Золушку, а потом снова посмотрела в него.

Что это?.. Из зеркала на меня глянула Золушка. Вместо своего лица я увидела ее холодное белое личико… Зеркало что, ловит образы?.. Не успела я понять, что это значит, как звякнул дверной колокольчик: в магазин вошел еще один посетитель.

Я повернула голову из своего угла и вздрогнула, узнав вошедшего. А вернее, вошедшую.

Это была Календи — красавица-флейтистка из оркестра месье Рене. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, Календи двинулась прямо к витрине.

Спрятавшись за фигурой Золушки, я направила на флейтистку зеркальце, что бы проверить свою догадку. Однако то, что случилось через секунду, поразило меня. Красавица Календи быстрым движением схватила очень дорогую фарфоровую куколку и сунула под свой длинный плащ шоколадного цвета. Проделав это, она развернулась и исчезла так быстро, словно ее унесло ветром.

Я растерянно вылезла из своего укрытия.

— Вы будете что-нибудь брать, мадам? — Я и не заметила, как рядом возник продавец, одетый как персонаж старинной сказки — в костюм пажа и шляпу с пером.

— Да… да… — отчего-то заволновалась я, сунула руку в карман плаща и не поверила своим глазам. На моей ладони лежала яркая блестящая монетка в десять рублей! О нет, это не десять рублей… Там какие-то другие буквы… Откуда она взялась?..

Продавец пристально посмотрел на нее, потом поднял на меня глаза. Казалось, сквозь невзрачный наряд они видят мою душу.

— Знак агентства «Справедливость»… — чуть слышно пробормотал он себе под нос. Я вздрогнула. Агентство «Справедливость»! Эти же слова произнес, помнится, человек, умирающий на дороге. И он же дал мне тогда эту монетку. Но ведь она осталась в выброшенной на помойку куртке… Откуда она взялась?!

— Это значит, что я должен продать тебе за нее нашу тайну. Так слушай! — он прислонил губы к моему уху и зашептал:

— Эта кукла Золушка — непростая! Если раскрыть замок на ее широком платье и залезть внутрь, то увидишь ступеньки вниз. Спустись по ним, и окажешься у речного вокзала.

С этими словами он взял у меня монетку и бросил в кассу.

— Что-то еще, мадам?

Подземный ход?.. Я задрожала так сильно, что задела стоящую на витрине фигурку Кота в сапогах, и она громко зазвенела, привлекая внимание посетителей.

Продавец выжидательно смотрел на меня.

— Спасибо, больше ничего… Вы очень добры… — пролепетала я и добавила зачем-то:

— А Будапешт — очень красивый город…

Во взгляде продавца мелькнуло замешательство.

— Будапешт?.. Никогда не бывал в Будапеште. Всего доброго, мадам!

Потрясенная и не понимающая ничего, я стояла и смотрела, как удаляется его спина в бархатном камзоле.

— Какой противный голос у этой старухи! — раздалось поблизости, и, повернув голову, я увидела, как в меня тычет пальцем юная прелестница, идущая под ручку с прыщавым молодым человеком.

Тот усмехнулся. Парочка отвернулась и прошла мимо, при этом девушка больно зацепила меня железной пряжкой сумки.

На мои глаза невольно навернулись слезы.

— Мари! Ты что стоишь столбом? — резкий окрик вернул меня к действительности.

Из глубины магазина ко мне приближалась Роза. В руках у нее были две куклы в бальных платьях — одна в ярко-зеленом, другая — в бледно-розовом.

— Смотри, каких красоток я купила! — громко воскликнула она. Помолчала, подозрительно глядя на меня, потом спросила:

— Что с тобой? Ты вся дрожишь!

Я посмотрела на нее.

— Ничего.

Роза вдруг стала отчужденно-холодна.

— Пойдем, — сказала она отрывисто. — Твои провожатые уже заждались. И нам нужно успеть в художественный салон за красками, а потом в музей!

Держа покупки подмышкой, она поспешила к выходу. Я — за ней.

У самой двери я обернулась. Продавец в форме пажа любезно показывал нарядно одетой женщине фигурку одноногого оловянного солдатика. Казалось, он уже позабыл обо мне.

Вновь звякнул колокольчик, и красивая шумная улица встретила нас.

Новость, купленная за монетку, похожую на десять рублей, клокотала во мне, будоражила и бурлила внутри.

— Прости, Роза, но, наверное, я не поеду в салон… — извиняющимся тоном произнесла я, чувствуя, что улица вместе со стоящими на ней зданиями качается то вверх, то вниз.

Мне показалось, что художница испытала облегчение. С едва заметной улыбкой она вновь окинула меня взглядом с головы до ног.

— Я думаю, это мудрое решение, милочка. Тогда до встречи! — вскричала она чересчур радостно.

Вздохнув, я подобрала подол своего старческого наряда и с грацией, вызвавшей улыбку у Ксавье, села в кабриолет. Моя неотлучная охрана забралась вслед за мной, и Аурунтам, который был за рулем, повез нас обратно в замок маэстро.

ГЛАВА 17

«Какой противный голос у этой старухи…»

«Над тобой поработал великий гример!.. Ну и затеи у тебя!..»

Я лежала в своей маленькой комнате и смотрела на неровные тени на потолке. Внизу шла какая-то вечеринка, но, сославшись на неважное самочувствие, я ушла к себе. Я устала почти каждый вечер наблюдать, как благородные женщины и солидные мужчины, пьянея, превращаются в разухабистых мужланов и вульгарных девиц. Но моего ненавистного жениха это, похоже, забавляло…

— Доброй ночи, милая! — милостиво отпустил он меня и чмокнул в лоб на прощание.

Этот поцелуй до сих пор ожогом горел на моей нежной коже.

Которая кажется всем дряблой и морщинистой…

Я потрогала лоб и почувствовала, как тяжело бьется в груди сердце.

Там, внизу, был Аурунтам.

В последнее время он очень редко бывал в замке, и я уже почти распрощалась с надеждой проникнуть в его чемоданчик, но сегодня после нашего путешествия в город он зашел. Как бы выманить его из зала?.. Он не танцует, если пьет, то немного, и чемоданчик все время у него на виду…

Чувствуя, что мысли будоражат и не дают уснуть, я вылезла из постели, накинула легкий синий халат в горошек и вышла на балкон.

На лужайку, освещенную фигурными фонарями, высыпала разгоряченная вином и танцами толпа. Веселую компанию не пугал даже начинающийся дождь и ветер, срывающий с деревьев последнюю листву.

Может быть, Аурунтам отвлечется, и я смогу залезть в его чемоданчик?..

Охваченная внезапной решимостью, я вернулась в комнату, облачилась в длинное темное платье (с недавних пор весь мой гардероб состоял только из длинных платьев), поднесла руку к кнопочке, опускающей меня вниз…

Потом отдернула. Лучше спущусь по лестнице.

Осторожно вышла на лестницу. Тишина.

Бесшумно начала спускаться.

Помнится, в первые дни я исследовала замок и все его помещения. Вот здесь, на седьмом этаже, находятся две пустые спальни. Так и есть. Двери приоткрыты, а за ними — две пропыленные нежилые комнаты.

Я спустилась еще на один этаж, потом еще и еще…

На четвертом этаже, вот за этой высокой дверью — зала, неизвестно для чего предназначенная, с парадной обстановкой и подобием трибуны в углу.

Здесь — кабинет, тоже всегда пустующий, а рядом огромная библиотека. Всю ее площадь занимают дубовые столы, а по стенам расставлены бесчисленные шкафы с книгами… И не далее как вчера я стащила из этой библиотеки свой загранпаспорт.

Проходя мимо нее, я неожиданно приостановилась. За дверью слышался какой-то плеск.

Медленно и тихо я подошла к двери, приоткрыла… и обмерла.

На этот раз за дверью была совсем не библиотека, а… бассейн!

Чудесный бассейн с приглушенным освещением и стеклянными стенами… и почему Рене не показал мне его раньше?

Но раньше здесь была библиотека…

Пораженная, я застыла возле входа.

Сверкающая вода подходила прямо к моим ногам, словно пытаясь лизнуть кончики пальцев. Чуть осмелев, я шагнула вперед. Да, передо мной лежал бассейн, освещаемый разноцветными мигающими в потолке огоньками. Длинный, с просвечивающим дном, ступенями…

Повинуясь внезапному желанию освежиться, я быстро скинула платье и белье и осталась нагишом.

Спустилась по ступеням и вошла в прозрачную теплую воду.

На миг почудилось, что это вовсе не вода — она была какая-то чуть маслянистая и плотная. Мне показалось, будто она облепила меня, сжала со всех сторон. Немного удивившись, я поплыла по ней, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле. На воде играли желтые, оранжевые и синие блики.

Вода сама несла меня, и ко мне впервые после долгих дней начало возвращаться давно забытое успокоение. Задумавшись, я плыла и плыла вперед, пока не заметила, что какое-то время двигаюсь почти на ощупь. За несколько минут, проведенных в воде, в бассейне стало намного темнее. Блики почти исчезли, огоньки в потолке потускнели и, один за другим, медленно угасали. Легкая оторопь охватила меня. Еще немного, и я окажусь в кромешной тьме!..

Я развернулась и поплыла назад, но, по-моему, свернула не в ту сторону, потому что слегка маслянистая вода все никак не кончалась. Я вытягивала руки во все стороны в надежде коснуться, наконец, стены бассейна, но ее все не было и не было.

Последние огоньки погасли, и я оказалась в полной темноте.

Мне вдруг стало по-настоящему страшно.

Проплыв наугад еще несколько метров, я почувствовала, как руки начинают уставать, а признаков краев бассейна по-прежнему не ощущалось.

«Нужно позвать на помощь…», — подумала я и уже открыла рот, чтобы закричать: «Помогите!», как вдруг вода резко отхлынула, и мои колени коснулись ровного прохладного пола.

Опершись на руки и дрожа от непонимания и страха, я встала и ощупью двинулась вперед.

Внезапно впереди забрезжил свет. Я ускорила шаг. Похоже, это дверь наружу. Слава богу!.. Наверно, в определенный час воду из бассейна спускают и гасят свет… После почти панического ужаса ко мне начало возвращаться равновесие.

Подойдя к двери, которая по-прежнему была чуть приоткрыта, я начала искать место, где бросила свою одежду, но платья и алого комплекта белья, оставленных возле ступеней, нигде не было. Я обошла вокруг несколько раз… Ничего.

Придется возвращаться наверх голышом!..

Ситуация показалась мне забавной, и я хихикнула.

Освеженная и веселая, я распахнула дверь, намереваясь вновь выйти на лестницу… Но неожиданно увидела узкую, но ровную дорогу, по краям которой росла трава и стояли редкие деревья.

Липкий страх вновь сковал тело. Дорога?.. На четвертом этаже замка?.. Куда я приплыла?.. Ничего не понимаю. Декорации какие-то, что ли?..

Крадучись я просунула голову за дверь и как была, нагишом, выскользнула наружу. Резкий, пронизывающий холод обдал меня со всех сторон. Трясясь, как осиновый лист, я начала озираться вокруг. Какая-то незнакомая местность, и никакая не бутафория, а самый настоящий лес…

Темная фигура мелькнула вдалеке. Я ринулась в сторону и, сжавшись, юркнула под первый попавшийся куст.

На дороге показалась лошадь. Ее вел под уздцы высокий статный человек. Когда он подошел совсем близко, я, не веря своим глазам, узнала в нем Аурунтама. Маленький, невзрачный, коренастый… Куда девалось все это? Высокого роста, широкоплечий… И только черты лица остались прежними.

…Но как Аурунтам оказался здесь? Ведь он только что был внизу, на лужайке, вместе с остальными гостями…

— Домой, Седрик! — сказал он вполголоса, вскочив на коня.

Словно почуяв что-то, Седрик замотал головой и заржал.

— Что ты? — удивился странный импресарио или его брат-великан.

На мое счастье, лошадь не умела говорить.

Пыль взвилась из-под копыт Седрика, и я едва сдержалась, что бы не чихнуть.

Послышался удаляющийся топот, задрожавшие кусты, наконец, успокоились, и я осторожно вылезла из своего убежища.

Все еще находясь в изумлении, посмотрела в сторону, куда скрылась лошадь со своим седоком. Сделала пару шагов вперед… Деревья по бокам закачались и зашумели, словно недовольно зашептали.

Нет, пешком и голышом совсем ни к чему здесь бродить среди ночи…

С той стороны, откуда пришли Аурунтам с Седриком, послышалось тихое лошадиное ржание. Похоже, там не одна лошадь, а целая конюшня…

На территории замка, разумеется, есть конюшня… Но откуда она на четвертом этаже?..

Рассеянно я вернулась к двери. Как же мне попасть в свою комнату?..

С легким скрипом дверь открылась, и я увидела… лестницу.

Платье, белье и обувь валялись рядом, и, подхватив их, по ступенькам я пробралась наверх, оставляя мокрые и грязные следы.

Нашла, наконец, свою комнату.

Зашла в ванную и включила горячий душ.

Завтра с утра обязательно рассмотрю все это — диковинный бассейн и ведущую из него прямо на улицу дверь… И еще нужно отыскать конюшню и в следующий раз проследить, куда это ездит Аурунтам…

Согревшись, я нырнула под одеяло.

Сколько еще опасных тайн хранит моя кружевная тюрьма?..

ГЛАВА 18

— Ты помнишь, что скоро наша свадьба, дорогая? — встретил меня за завтраком месье Рене. — До нее осталось всего две недели, и после свадьбы тебе не будет позволено так свободно бродить по замку!

Мой жених был облачен в длинный дирижерский фрак, белоснежную рубашку и наглаженные брюки. Он развалился на удобном стуле и не отрываясь смотрел на меня.

Маэстро казался беззаботным и довольным, но его взгляд был по-прежнему остр и пронзителен. Меня охватило волнение. Он что, знает о моем ночном путешествии?..

— Сегодня я улетаю на концерт в Испанию, — обронил Рене мимоходом, отправляя в рот вкуснейший круассан с клубникой. — А через три дня, когда вернусь, наступят приготовления к свадьбе.

Он помолчал немного и добавил:

— Веди себя хорошо, моя дорогая. И не делай глупостей!

Последняя фраза была произнесена резко изменившимся тоном. Может, он действительно знает?.. А что особенного я сделала? Просто искупалась в бассейне… Может быть, спросить его, что находится на четвертом этаже?..

Но кто-то словно удержал меня за язык.

— Я и не делаю глупостей, — подойдя к нему, промолвила я кротко. — Я целыми днями в своей комнате или в парке, вот и все мои занятия.

Мне показалось, что маэстро облегченно вздохнул.

— Когда на твоем пальчике появится обручальное кольцо, мне будет спокойнее. Это колечко — настоящий клад! Можно назвать его старинным оберегом. Пока оно на твоей милой ручке, с тобой ничего не случится.

Рене встал и трепетно прижал меня к себе.

— Ты очень дорога мне, Марина! Я безумно люблю тебя!

Он назвал меня уже почти забытым именем. Звук его так давно не раздавался под сводами этого замка, что, услышав его, я невольно вздрогнула в объятиях Рене. «Мари», «мадемуазель», «госпожа», «милая», «дорогая», — вот какие обращения были здесь в ходу, и собственное имя слегка резануло слух.

«Какой противный голос у этой старухи…», «Зачем ты вырядилась этой старухой?..», — вспомнились все те оскорбления, что получала я в данном им образе…

— Если ты любишь меня… Тогда верни мне прежний облик и отправь меня назад! — зашептала я, уткнувшись губами в ворот его фрака.

Месье тихо и скрипуче рассмеялся.

— О нет, девочка!.. Я слишком эгоистичен, чтобы так поступить!

Надушенными кончиками пальцев он легонько оттолкнул меня и произнес с нежностью:

— Не трави свою душу, любимая! О прошлом нужно забыть. Забыть навсегда. Через две недели у тебя начнется новая жизнь! И не нужно плакать, это оставляет следы на твоем очаровательном личике! Посмотри, что я привез тебе из Парижа!

На моей ладони оказалось рубиновое ожерелье.

Оно было таким изысканным и роскошным, что у меня невольно замерло дыхание.

— Это чтобы ты не забывала, как я люблю тебя!

В его глазах отразилась горечь.

— Спасибо, Рене, — ответила я, чувствуя какие-то странные угрызения совести.

— Наденешь сейчас?

— Нет… — я положила ожерелье в карман платья, — лучше к твоему возвращению…

Он взглянул на часы и нахмурился.

— Мне пора, Мари! Не скучай без меня! Через три дня я вернусь.

«Через три дня я вернусь…»

«Через две недели наша свадьба…»

Вытерев слезы, я кивнула жениху.

— Я буду ждать тебя. Удачи на концерте!..

Он улыбнулся.

— Ну вот, видишь, ты уже не такая дикарка, которую я привез сюда месяц назад!

Месяц! Уже месяц я томлюсь в его прекрасном пугающем замке, где обычная комната вдруг заполняется водой, а дверь из нее выводит с четвертого этажа прямо на дорогу… А как этот самый тяжелый месяц в моей жизни прожили мама, тетя Клаша, Вадим?.. Как дела в филармонии? Кто теперь вместо меня?..

Я почувствовала, что что-то заболело внутри. Наверно, это терзалась и билась в клетке груди моя измученная душа.

Хлопнула дверь. Маэстро вышел из столовой. Снаружи раздались его резкие приказания.

Я села на стул и посмотрела в глубину чашечки с кофе. Она была черна и беспросветна.

С каждым днем становится все труднее и труднее…

Механически я взяла из вазы банан и начала очищать его от кожуры.

— Хозяин! — раздался грубый голос, и на пороге столовой появился Аурунтам.

С чемоданчиком в руке.

От неожиданности мурашки пробежали по моему телу.

— Месье Рене ушел к слугам… — пролепетала я. Аурунтам неприятно сощурил маленькие глазки. Он немного помедлил в дверях, затем, не сказав ни слова, развернулся и вышел.

Подобрав подол платья, я поспешила за ним.

В коридоре я столкнулась с Ксавье, безразлично жующим что-то.

— Вы так испуганы, мадемуазель… — промямлил он.

— Я… я хочу проводить Рене… — сообщила я, косясь краем глаза в сторону удаляющегося импресарио.

— Ага! — беззаботно ответил секретарь и, повернувшись ко мне худым задом, уставился на картину, изображающую полуголую женщину в венке из алых маков.

Откуда ни возьмись, передо мной возникла Таналь.

— Господин в гримерной.

— Один? — спросила я спокойно, придерживая пульсирующее сердце.

— К нему пошел господин Аурунтам.

Я кивнула и не спеша проследовала в конец коридора, где находилась гримерная.

— Мишель! — раздался недовольный голос маэстро. — Пошевеливайся! Я могу опоздать к самолету!..

Неприятный шепот и смех Аурунтама.

Я покосилась на левую половину замка, где жили слуги. Сейчас Мишель понесет ему поднос с баночками и кисточками… А что, если ей поскользнуться и рассыпать их?..

Идея показалась мне удачной. Оглянувшись, чтобы убедиться, что меня никто не заметил, я нагнулась и положила в темном переходе, прямо на пути Мишели, скользкую шкурку от банана.

И тут же из-за угла появилась она — в белых ботиночках, накрахмаленном фартуке и с неизменным каменным выражением лица.

Трепеща от волнения, я нырнула в проем между дверями.

— Ах!.. — в следующее мгновение случилось то, на что я рассчитывала. Мишель растянулась на полу, а баночки и тюбики раскатились по полу.

Из гримерной выкатился Аурунтам, а следом за ним вышел мой плечистый жених. Они поспешили по коридору, вспоминая всех чертей.

Не теряя ни секунды, я проскользнула в комнату.

— Что случилось? — послышался обеспокоенный голос Рене. — Аурунтам, помоги! Собери эти банки, черт возьми! Я опаздываю!..

Какая удача!..

Чемоданчик лежал на стуле у зеркала и был открыт!..

Я сразу увидела то, что искала.

В специальном углублении сверкал стальной предмет, похожий на пинцет.

Руки мои задрожали, мысли поскакали, как резвые зайцы.

«Так… Краешек губ, бровь и запястье…»

Из коридора донеслись приближающиеся шаги.

Я поспешно выхватила пинцет и кольнула им в край нижней губы. Рука тряслась как под током.

Шаги раздались совсем близко.

Не успею…

Судорожно сунув пинцет на место, я бросилась в противоположный конец комнаты и втиснулась в пыльный шкафчик с фраками.

— Ужас… — прозвучало почти над ухом, едва я успела прикрыть хлипкую дверцу. — Моя пудра рассыпана! Как я появлюсь на людях в таком виде?..

— Позвольте, господин… — это заискивает Мишель, пытаясь загладить оплошность.

— Господин! Машина подана! — отчетливый голос дворецкого Альберта.

— Убери все, Мишель. Аурунтам! Нам пора!

Зашаркали шаги, скрипнула дверь, охнула Мишель…

Через пять минут шум стих, и я выбралась из шкафа.

В комнате все было на своих местах, и только чемоданчик Аурунтама исчез вместе с ним.

ГЛАВА 19

Я замужем.

Еще совсем недавно эти слова казались мне волшебной музыкой. Я то и дело доставала из шкафа свадебное платье, мерила тонкое, нежное кольцо и шептала «я замужем», «я замужем», представляя, как гордо и счастливо буду говорить об этом после свадьбы с Вадимом…

И вот теперь я замужем, и по католическому обычаю безымянный палец моей левой руки сжимает и сдавливает кольцо — тяжелое, весом граммов в двадцать, из красного золота, с крупным черным бриллиантом.

Я замужем уже пять месяцев.

Незаметно пролетела зима, и наступил апрель — звонкий, нежный месяц. Но здесь, в замке, он не был звонким — он был таким же унылым и не принес мне ни облегчения, ни радости.

Помню, как после истории с пинцетом, полная надежды и волнения, я подбежала к огромному зеркалу в бальном зале…

И помню, как долго стояла возле него, обливаясь слезами. Горло перехлестывало от рыданий. К моему ужасу, ничего не изменилось!

Из зеркала на меня по-прежнему взирала древняя старуха в лохмотьях. И она тоже обливалась слезами… Горькие капельки текли по ее лицу, застревая в глубоких морщинах.

Все было напрасно. Наверно, я сделала что-то не так. Может быть, нужно было произнести какое-нибудь заклинание. А может, ткнуть во все три части тела сразу. Я же успела коснуться лишь краешка губ… А вероятнее всего, мне вообще это не под силу, и расколдовать меня может только тот, кто заколдовал, или тот, кто обладает не меньшей могущественной силой…

Выплакав, казалось, все слезы, я в последней отчаянной надежде предприняла несколько попыток вновь попасть в заветный бассейн, ведущий на лесную дорогу, но мне так и не удалось отыскать его, словно кто-то настойчиво прятал его от меня… Каждый раз, открывая дверь, я видела там все ту же знакомую библиотеку.

А потом была бесконечная апатия, долгое лежание на кровати и только белый потолок перед уставшими и, казалось, выцветшими от слез глазами. Я не могла ни есть, ни спать, и вставала с постели только для того, чтобы, подойдя к окну, отдернуть вечно задернутые шторы и посмотреть, день сейчас или ночь, дождь или солнце. Потом мне стало безразлично и это. В какой-то момент, уже всерьез опасаясь за свое здоровье, я, собрав последние силы, спустилась вниз, в комнату прислуги, и попросила дать мне какое-нибудь средство, чтобы хотя бы на время забыться сном. Таналь провела меня в кухню, вытащила из аптечки розовую баночку, открыла ее и протянула маленькую таблетку, такую же розовую, как баночка. Там же я запила ее водой и, едва успев добрести до постели, рухнула, как подкошенная, и проспала без просыпу целые сутки. Наверно, это и спасло меня, придав хоть немного сил. Несколько раз я прибегала к помощи этих таблеток, и мне удалось, в конце концов, восстановить свой сон; однако за неделю я очень похудела, и обеспокоенному жениху пришлось заказывать для меня другое платье взамен приготовленного…

Мы поженились тихо и незаметно в маленькой церкви на каком-то пригорке; нашу пару, слегка удивляясь, тем не менее, чин по чину обвенчал батюшка с польским именем Любомир, и богато украшенная карета вернула нас домой уже мужем и женой.

Внизу состоялся небольшой торжественный вечер, опять-таки в узком кругу, где на меня, прищуривая красивые черные глаза, пристально и молчаливо смотрела красавица Календи, рассказывал пошлые анекдоты концертмейстер Поль Вергелен, и дружно ржали над ними придурковатые трубачи Яков и Дантон. Розы с Жоржем на церемонии не было, мне в моей смертельной тоске оказалось вовсе не до нее, Рене — тем более. Поэтому, когда я получила от нее записку с церемонным обращением «мадам Валлин, я порываю с Вами всяческие связи», я не удивилась. Но и не расстроилась и не обрадовалась. Я смяла ее и бросила в угол своей комнаты, чувствуя, что и это, новое платье, становится мне слишком широким…

Вечер прошел как в тумане, и в середине его я незаметно покинула залу, решив, что и без меня гостям теперь уже моего законного мужа будет весело и интересно. Прямо в платье упала на кровать лицом вниз и заткнула уши от доносившихся снизу звуков музыки и смеха.

А ночью он пришел ко мне. И приходил теперь каждую ночь, гадкий, омерзительный старик! Его поцелуи, его объятия… Сжав зубы, я терпела их и недвижимо ждала, когда же, кончив свое дело, он уйдет быстрой шаркающей походкой… Старец оказался страстным любовником. Только для меня его страсть была горькой, как полынь… Словно манны небесной, я ждала его очередных гастролей, что бы с новой силой приняться за осуществление планов побега, коих за это время накопилось великое множество. К сожалению, все они были неосуществимы. Но я мечтала, мечтала и надеялась, что какой-нибудь заплутавший ангел, пролетая над замком, пошлет мне спасительное решение… Здоровье мое начало поправляться, и вскоре я совсем окрепла и была свежа и бодра, как раньше.

Наконец, Рене уехал на гастроли в Италию, захватив с собой, на мое счастье, своих верных оруженосцев, не менее противных мне, чем он сам. С утра я была в приподнятом настроении и даже попыталась сразу после отъезда мужа снять с руки тяжелое кольцо, однако мне это не удалось. Символ брака сидел на моем пальце намертво.

Я пыталась на время избавиться от него с помощью куска ароматного клубничного мыла, когда, словно лист перед травой, передо мной возникла Таналь.

— Не желаете ли погулять в парке? Сегодня прекрасная погода!

Как незаметно она вошла… как внезапно она появляется… будто из воздуха…

Неудача опять ввергла меня в уныние. В голове застучало, и на глаза навернулись привычные слезы.

— Да, пожалуй… — ответила я тускло, вытирая руки, — что-то неважно я себя чувствую…

— Неважно? — встревожилась служанка и потрогала мой лоб. — Госпожа, похоже, у вас температура!

…Мой муж на гастролях вместе с Ксавье и Аурунтамом. Я осталась одна, без присмотра… Может быть, мне все же удастся сбежать?.. Напоить Спиркса вином из бочки, что стоит в подвале, и сбежать?..

Тыльной стороной ладони я неловко вытерла слезы.

Однажды я уже пыталась проделать это, и, увы, безуспешно.

Я снова взглянула в зеркало. Горестные складки залегли у дряблого старушечьего рта.

Как же вырваться из этого душного замка?.. Я ненавижу его!..

— Не вызвать ли доктора? — еще больше обеспокоилась Таналь, глядя на мое заплаканное лицо.

Я пристально посмотрела на нее, раздумывая… И вдруг меня осенило.

Доктор! Доктор будет моим спасением!..

— О… — я пошатнулась и чуть не упала на руки служанки.

— Сейчас, мадам! — поддерживая меня, она сноровисто вытащила из кармашка фартучка крошечный телефончик. — Доктор Вили? Нашей госпоже плохо. Приезжайте, пожалуйста, в замок за лесом, да поскорее!

Удостоверившись в скором прибытии доктора, Таналь отвела меня в мою комнату, раздела и уложила в постель.

Похоже, мне и правда нездоровилось, но не настолько, как я пыталась это изобразить. Оказавшись в постели, я начала лихорадочно продумывать, как уговорить доктора Вили вывезти меня из замка.

— Груши, мадам, — в комнату торжественно вошла Мишель с подносом, на котором лежали ароматные фрукты. Я состроила скорбное выражение лица и тихо простонала. — И мазь для разогрева ног. Доктор Вили прибудет с минуты на минуту. Объясните ему ваше состояние, и он обязательно поможет. Он прекрасно владеет своим ремеслом. И хорошо говорит по-русски.

Я еле-еле кивнула, делая вид, что каждое движение дается мне с непомерным трудом.

— Отдыхайте, мадам! — громовым голосом пожелала на прощание Мишель и покинула комнату, оставив меня в одиночестве.

Не успела я немного взлохматить волосы и придать лицу сонное выражение, как прибыл доктор.

Он вошел в мою светелку размашистым шагом — среднего роста, улыбчивый, с суетливо бегающими глазками.

Эскулап с прекрасной рекомендацией от моей прислуги подошел к кровати и сел на краешек. Из-за его плеча выглядывала Таналь.

— Доктор… — я слабым движением откинула волосы со лба и незаметно указала на служанку глазами.

Доктор Вили среагировал мгновенно. Он обернулся к ней и строго объявил:

— Попрошу оставить меня наедине с больной!

Таналь подозрительно взглянула на меня, открыла рот, словно желая что-то возразить, но, передумав, кивнула и вышла.

Я рывком приподнялась на постели.

— Доктор Вили! — зашептала я, притянув к себе его потную голову. — Вывезите меня из замка!

Он вырвал голову и с ужасом взглянул на меня.

— Что? Как это то есть?..

— То есть скажите, что у меня… воспаление среднего мочевого пальца, и вы один не справитесь. Нужно срочно отвезти меня к более опытному доктору!

Доктор Вили недовольно нахмурился.

— Что значит — к более опытному?

Я сунула руку под подушку и вновь притянула к себе голову лекаря.

— Вот это — рубиновое ожерелье. Оно ваше.

Голова дрогнула.

— …Только вывезите меня из замка. И найдите предлог остановить возле магазина кукол. Дальнейшее вас не касается.

Доктор впился алчными глазами в рубиновое ожерелье, потом бросил на меня вопросительный взгляд.

— Да, да! — зашептала я, пряча ожерелье ему за пазуху. — Вы правильно поняли!

— Возле магазина кукол?.. — негромко спросил доктор Вили, и глаза его забегали еще быстрее.

В комнату вновь вошла Таналь, за ней — Мишель. Я едва успела в изнеможении откинуться на подушку.

— К сожалению, больная очень слаба. Редкий вид воспаления легких, — сочувственно покачал головой врач.

Служанки озабоченно переглянулись.

— Здесь нужно стационарное лечение. Совершенно необходимо везти мадам в клинику доктора Станислава Уиллса.

— В клинику доктора Уиллса? Это так необходимо? — вперед выступила роботоподобная Таналь.

Я судорожно закашлялась. Доктор бросился ко мне. Я испугалась, как бы ожерелье не выпало из-за его пазухи.

— Нельзя терять ни минуты. Собирайтесь, мадам, — он обернулся к служанкам. — Срочно соберите вещи мадам на несколько дней.

Те с удивительной расторопностью достали небольшую дорожную сумку и бросились собирать мои вещи.

— И обязательно, слышите? Обязательно положите паспорт и деньги!..

«Замечательный специалист!» — убедилась я.

Придав голосу солидность и значимость, месье Вили произнес:

— Мадам, спускайтесь вниз, к моей машине.

Доктор вышел.

Я медленно встала и, ковыляя, двинулась к шкафу. Проходя мимо Мишели, я легонько качнулась и вновь застонала. Служанки задвигались еще быстрее.

— Ваши документы во внутреннем кармане сумки, мадам, — сообщила Таналь.

— Очень хорошо… — похвалила я, незаметно пряча на груди украденный из библиотеки заграничный паспорт.

Через десять минут дорожная сумка была собрана, я, причесанная и одетая, бессильно свесив руки вдоль тела, стояла у ворот, а по бокам грозно, как монументы, возвышались двое охранников замка, имевшие традиционно необычные имена — Клаус и Гриент.

Для предстоящего побега я облачилась в клетчатый плащ до пят, нежно-голубой платок по самые брови и темные очки в пол-лица, что бы при выезде из замка доктор не ужаснулся моему перевоплощению.

У ажурных ворот стоял автомобиль марки «Шевроле».

Меня, охающую и бледную, усадили в него, подошедший доктор Вили оглядел сопровождающую компанию, поменял всех местами, и машина отправилась в путь.

В этот момент небо поразил разряд молнии, и через мгновение в окна застучал резкий проливной дождь.

Я расположилась было сзади, в неудобной позиции между Клаусом и Гриентом, однако чуть задержавшийся из-за получения гонорара за консультацию доктор приказал мне пересесть вперед, дабы ненароком не заразить молодых людей. Слегка дрожа от волнения, я уселась рядом с ним, поближе к двери. Автомобиль медленно ехал по тропинке, освещаемой редкими высокими фонарями. Мерный стук дождя по стеклу нарушал тишину леса. Затем сидящий позади меня Клаус что-то сказал Гриенту, и оба тихонько прыснули.

— Ехать далеко… — произнес между тем доктор и, обернувшись к охранникам, протянул им что-то. — Вот, скоротайте время.

Ребята дружно загоготали. Наверно, получили в свои крепкие лапы кроссворды или карты…

«Редкое везение… Сообразительный доктор и недотепы-стражи…» — подумала я.

В этот момент струя ливня ударила в окно «Шевроле», заливая стекла. Я поежилась. Редкое везение… Пожалуй, с этим можно поспорить.

Колеса машины начали увязать в грязи, и она даже стала слегка заваливаться набок, когда мы неожиданно выехали на красивую и ровную мостовую незнакомого города, который Роза называла столицей. Я выглянула в окно. Над городом тоже начинали собираться темные, тяжелые тучи.

Колеса пошли намного легче, автомобиль выровнялся и быстро помчался вперед по широкой чистой улице. Напрягая глаза, я пристально вглядывалась в сумерки, пытаясь не пропустить знакомый пейзаж — остановку, клумбу и павильон с непонятной надписью «Bear».

Внезапно доктор незаметно, но довольно сильно толкнул меня в бок.

Я прижалась лбом к стеклу и… увидела магазин кукол. Я узнала его по синему колпаку крыши и рассыпанным по нему звездам. Но вокруг почему-то не было ни павильона, ни остановки, ни клумбы с розами. Сзади располагался какой-то высокий офис, а рядом пристроилось ателье или швейная мастерская — на огромной вывеске, растопырив ножницы, подмигивал прохожим усатый портной в фартуке.

О Боже! Это был другой магазин!.. Но, может быть, в нем тоже есть Золушка?.. Это, видимо, сеть магазинов…

Целитель пихнул меня в бок еще сильнее.

— Остановите… — прохрипела я, — остановите!

От звука моего голоса доктор вздрогнул.

— Меня сейчас вырвет! — воскликнула я. — Выпустите меня!

— Ого, гляди, какая картинка! — раздалось сзади прищелкивание языком.

Машина остановилась, я распахнула дверь и вышла.

— Быстрее… — шепнул доктор Вили. Глаза его вновь забегали из стороны в сторону.

От сильного ветра полы моего плаща, как паруса, взвивались вверх. Подхватив их замерзающей рукой, я побежала к магазину.

Сейчас, только забежать в него, найти Золушку, раскрыть «молнию» и броситься в спасительный подземный ход, а очнуться уже у вокзала… Паспорт, вещи и какая-то сумма у меня есть…

Я радостно вдохнула полной грудью прохладного сырого воздуха и подняла глаза на дверь магазина.

На высокой стеклянной двери красовалась табличка с надписью на французском языке: «Réparations».

«Ремонт!»

Мысли, как резвые чертики, забегали в голове, заметались и начали рушиться.

«Réparations» — белая табличка с четкими буквами качалась перед глазами все сильнее и сильнее, вверх-вниз, вверх-вниз…

Я лихорадочно дернула ручку. Заперто.

Внезапно я поняла — нужно немедленно что-то решать. Пока еще Клаус и Гриент рассматривают картинки, заботливо подсунутые доктором, а его лицо пятном светится из окна, строя какие-то гримасы… Но все это продлится очень недолго. Если через несколько секунд я не предприму чего-нибудь, то тупоголовые молодцы мигом водворят меня назад и, чего доброго, действительно отвезут в клинику Станислава Уиллса…

Дрожа и спотыкаясь, с пересохшим от волнения горлом, я быстро завернула за магазин и увидела в здании офиса низкую арку.

Не задумываясь больше, я нырнула под нее и побежала.

ГЛАВА 20

Выбежав из-под арки, я едва удержалась на ногах — так силен был порыв ветра, хлестнувший из-за угла. С ужасом я увидела, как деревья, стоящие вдоль дороги, начинают клониться чуть ли не до земли, а небо совсем почернело, и вот-вот начнется настоящий ураган! Прижавшись к краю арки, я робко огляделась. Усиливающийся с каждой секундой ветер доставал меня и там, пронизывая до костей тело в легком плаще. Из своего ненадежного укрытия я видела пересекающую улицу пустую дорогу, за которой блестела узкая речка, отгороженная тротуаром и серебристой резной оградой.

Не успела я подумать, что же делать дальше, как тяжелое нависшее небо осветила яркая вспышка молнии, и через секунду грянул страшный гром. Небо дрогнуло и разлилось мощными струями дождя. Набережная незнакомой реки сейчас же превратилась в клокочущий ручей.

Сзади послышались далекие голоса, и, обернувшись, я в ужасе увидела, как, прикрыв головы руками, к магазину подбегают две высокие фигуры. Это были Клаус и Гриент.

Вдохнув в грудь как можно больше воздуха, я, наконец, выбежала из-под арки прямо навстречу бушующей стихии и устремилась по дороге, по щиколотки утопая в бурлящей воде. Позади раздались гневные крики и топот. Не оборачиваясь, задыхаясь и дрожа от ужаса, я бежала дальше, почти не замечая, что обувь моя промокла насквозь. Вокруг уже было черно как ночью. Небо вновь озарилось вспышкой и обрушилось таким жутким ливнем, что его резкие тугие струи едва не сбили с ног мою тонкую похудевшую фигурку. Топот за спиной неумолимо приближался, когда огромный раскидистый вяз начал с треском крениться вниз. Я успела проскочить как раз перед тем, как дерево со страшной силой рухнуло поперек дороги, преградив путь моим преследователям.

Не останавливаясь, прерывисто дыша, я свернула на какую-то глухую улочку и полетела по ней изо всех сил, лихорадочно озираясь на бегу. Слева показались высокие дома, однако двери их красивых подъездов были накрепко закрыты, и только огоньки домофонов прожигали темноту.

И вдруг какая-то серая фигура под зонтом метнулась к одному из подъездов. Человек нажал на кнопку домофона и исчез внутри. Пропустившая его дверь начала медленно закрываться. В это мгновение я собрала все оставшиеся силы и загнанным зверем устремилась к ней, успев схватиться за дверную ручку в последнюю секунду.

Держа дверь приоткрытой, я вновь огляделась. За мной никто не гнался; похоже, Клаус и Гриент, отстав, потеряли мой след.

Открыв дверь пошире, я нырнула в пахнущий свежестью подъезд, резко прижалась к теплой стене и, наконец, отдышалась.

Дверь тихо закрылась, отделяя меня от прошлой жизни.

Продрогшая, вымокшая до нитки, со спутанными волосами и сбившимся набок голубым платком, я поднялась на несколько этажей выше и осторожно выглянула в широкое окно. Снаружи по-прежнему бушевала сильнейшая гроза. По почерневшей реке бежали барашки. Улица была пуста. И я, наконец, резко выдохнула. Неужели я смогла?.. Неужели мне удалось?!.

Вдруг где-то наверху скрипнула дверь. Я медленно приподняла голову и увидела на площадке мужчину лет тридцати пяти. На нем была домашняя одежда — футболка и синие трикотажные брюки. Пристально рассмотрев меня, так, что внутри у меня все перевернулось, он, наконец, произнес приветливым и мягким голосом какую-то фразу на французском языке.

Не отвечая, я лишь испуганно смотрела на него.

Тогда он повторил, видимо, то же самое, но уже по-русски, с небольшим акцентом:

— Вы совсем промокли, девушка… Поднимайтесь сюда.

Почему он выбрал этот язык?..

Чуть поколебавшись, но все же взяв в руки полы плаща, с которых текли струи воды, я начала подниматься наверх, к распахнутой двери, от которой веяло теплом и уютом. Поднялась, заглянула в небритое лицо мужчины, в его голубые глаза. И только в это мгновение до меня дошел смысл сказанного им.

«Девушка». Он сказал «девушка»!.. Значит… значит…

Я едва не попятилась назад, но он уверенно удержал меня за локоть.

— Проходите, — повторил человек, пропуская меня в просторную прихожую.

Может, показалось?..

Искоса глянув на него, я неловко шагнула вперед. Внутри все трепетало. Сердце колотилось быстро и сбивчиво.

Мужчина, будто не замечая моего волнения, помог мне снять обувь и плащ.

Кто он? Человек с кристально чистой душой или из общества Рене Валлина?.. Спасет или предаст?..

Я внимательно всмотрелась в него. Спокойное лицо, легкая полуулыбка, приятные черты…

— Чаю?

Мрачную природу за окном осветила пронзительная молния, и небо расколол гром такой ужасающей силы, что я не удержалась и выглянула на улицу.

По широкому асфальту бежали мощные струи воды. Витая решетка шаталась и звенела от ветра.

От того, что я неожиданно наткнулась на такого человека, как говорил месье — большую редкость, мне было не по себе. Лучше бы он назвал меня бабушкой… Не надо было бы сейчас гадать и трястись от страха… Но человек, похоже, не замечал моего состояния. Он размеренно достал из тумбочки сахар, выложил в сахарницу горку кубиков, потом поставил чайник на плиту и начал насыпать заварку в глиняный чайничек.

Я, вымытая и закутанная в какой-то теплый халат, сидела у окна, наблюдая, как черное небо снова рассекает огненное острие молнии, а вслед за этим стекла сотрясаются от удара грома.

Наконец, мужчина разлил чай по чашкам и сел напротив.

— Что с вами случилось? — обеспокоенно спросил он. — Может, немного коньяка? Иначе вы можете простудиться.

Перебив сам себя, радушный хозяин встал и прошел к шкафчику. А я напряженно всматривалась в его спину, пытаясь понять — довериться ему или нет?

…поэтому доверять ты не сможешь никому…

— Вы богато одеты, но оказались в такую погоду на улице одна и выглядите до смерти перепуганной… Вы, наверно, убежали от мужа? — вдруг произнес он и резко повернулся ко мне, держа в руках бутылку с коричневой этикеткой.

Мои зубы стукнули друг о друга.

Он внимательно посмотрел на меня. Я только сейчас вспомнила, что он не представился.

— Вы русская? Как вас зовут?

— М… Мария, — ответила я, опустив глаза в чашку.

Воцарилась тяжелая пауза. Потом хозяин мягко произнес:

— Не нужно меня обманывать. Я не желаю вам зла и не собираюсь вмешиваться в вашу судьбу, если вы сами того не захотите.

Я подняла на него глаза. Он смотрел пристально и спокойно. Какие мысли таятся в его голове?..

Может, уйти?..

Но за окном по-прежнему шумел ураган. Мои промокшие сапоги стояли у порога. Я покосилась на них и отвела взгляд.

Хозяин не торопил меня.

Отпив глоток коньяка, я решила попросить его о помощи, не рассказывая ничего о себе.

— Мне необходимо уехать… Далеко, — тихо сказала я. — Помогите мне.

Хозяин наклонился через стол, и я увидела близко его лицо. Оно было серьезным и озадаченным.

— Ну, хорошо, не хотите говорить — ваше право. Какая помощь вам нужна?

— Билет… — прошептала я. — В Россию.

— Это похоже на побег, — заметил он, прищурившись.

Я отвела глаза, раздумывая, что сказать.

Не дождавшись моего ответа, он кивнул.

— Однако прежде я должен узнать ваше настоящее имя.

Я глотнула еще немного коньяка, чувствуя, что нервная дрожь отпускает, и, наконец, решилась.

— Меня зовут Обручева Марина.

— И паспорт. Мне нужен загранпаспорт, — сказал хозяин.

Дрожащей рукой я залезла в сумочку и извлекла из нее слегка помятый документ.

Он взял его у меня из рук.

Ну, все. Теперь назад пути нет.

— Мари Валлин? — уточнил он, заглянув в паспорт.

Я кивнула. Словно подчеркивая важность момента, на улице вновь грянул гром.

Рассмотрев документ, мужчина вышел из комнаты.

Теперь либо пан, либо пропал.

Оставшись одна, я выпила еще и почувствовала, что успокаиваюсь и согреваюсь. И мне становится безразлично все, что может случиться дальше.

Через некоторое время он вернулся, сел напротив и протянул мне паспорт.

— Я заказал вам билет, но начальная дата вылета не раньше, чем через пять дней.

Через пять дней…

Легкая тревога коснулась моего сердца.

— Зато это самый удобный и безопасный рейс из всех, которые я знаю. Билет можно будет получить в аэропорту перед вылетом.

— Что же я буду делать эти пять дней? — спросила я, скрывая волнение.

— Ну, пять дней вы вполне можете пожить у меня. Мне вы не помешаете.

Я вытащила из сумки деньги за билет. Хозяин принял их, слегка поколебавшись. Однако мне показалось, что колебание его связано не с сомнением, взять или не взять деньги, а с чем-то другим, и это тоже настораживало и пугало.

На языке у меня вертелось несколько вопросов, но он опередил их:

— Если вам неудобно жить бесплатно, можете считать, что я нанял вас в качестве домработницы, и время от времени наводить порядок в квартире.

Помолчав, он добавил:

— Мое имя Грегори Андерсон… Впрочем, можно просто Грег. Пойдемте, я покажу вашу комнату.

«Англичанин…» — подумала я, и мысли мои смешались.

Просто Грег… Нет, он не просто Грег, раз сказал «девушка»…

Я понимала, что он видит больше, чем обнаруживает. Но выбора у меня не было.

Оказавшись в небольшой уютной комнатке, я быстро разделась и легла.

ГЛАВА 21

Несмотря на то, что я жила у приютившего меня мужчины уже четыре дня, мне так и не удалось выяснить, в каком городе я нахожусь. На мой немного уклончивый вопрос Грег ответил столь же уклончиво, магазин кукол по-прежнему был заперт, а подойти к прохожему с подобным вопросом я посчитала рискованным. Впрочем, из речи в магазинчиках, где я бывала по хозяйству, из вывесок и ценников можно было сделать однозначный вывод, что я во Франции. Более подробное местонахождение меня мало интересовало, поскольку очень скоро я собиралась его покинуть. Билет был уже заказан, и завтра мне предстояло забрать его в кассе аэропорта, куда пообещал отвезти меня добрый хозяин.

Четыре дня в его доме прошли для меня незаметно и спокойно. Утром я готовила Грегу завтрак, потом мыла посуду и шла за покупками. Днем хозяин куда-то уходил, и я занималась уборкой. Я не задавала никаких вопросов о том, кто он, чем занимается и почему видит то, чего не видят другие. Я сочла, что раз он решил мне помочь, то все остальное меня не касается.

Утром пятого дня Грег выглядел немного взволнованным. После завтрака он подозвал меня к себе.

— Мари, — сказал он, пристально глядя на меня. — Может быть, тебе не стоит выходить сегодня на улицу?

— Но у нас кончился хлеб и те австрийские булочки, которые вы любите к вечернему кофе… — возразила я.

Он немного помолчал, глядя в сторону.

— Хлеб я мог бы купить сам, — произнес он, наконец, — а без булочек можно один раз и обойтись. В конце концов, они вредят фигуре!..

— Вы в замечательной форме! — снова возразила я.

Возвращаясь в своей памяти к этому моменту, я теперь понимаю, что Грег хотел предупредить меня о грозящей опасности, которую, очевидно, предчувствовал, но я не поняла его иносказаний, не придала значения его тревожному тону и доброму совету. Если бы в тот день я не вышла на улицу, мои злоключения закончились бы гораздо раньше… Но я по-прежнему была немного высокомерной и самоуверенной.

— Со мной ничего не случится, — заявила я, — куплю булочки и сразу вернусь. А себе возьму ватрушек с яблоками, я от них просто без ума!

Грег задержал на мне обеспокоенный взгляд, но я мысленно отмахнулась от него.

Чего мне опасаться, коль билет почти у меня в кармане?..

— Тогда возьми немного денег на покупки, — вдруг решительно сказал Грег и вытащил из потертого портмоне горсть монет. — И запомни — никаких ватрушек с яблоками не покупай!

— Это почему? — изумилась я. Вместо ответа Грег добавил:

— И ни в коем случае не практикуй яблочную диету. Поняла?!

Я растерялась.

— Какую еще яблочную диету?..

Но Грег не ответил. Он посмотрел куда-то в сторону. Казалось, мысли его бродят далеко.

Я сочла, что он немного со странностями, и протянула руку за деньгами. Мужчина очнулся и высыпал в мою ладонь мелочь.

— Если уж ты непременно хочешь пойти за булочками, то лучше иди вечером или днем, — произнес он отрывисто, словно приказ.

Но я опять не послушала совета.

— Днем я хотела бы заняться уборкой, и еще мне нужно собрать свою сумку… А к вечеру, боюсь, булочек не останется…

Я демонстративно наморщила нос.

— Ну, как знаешь…

Я не глядя сунула деньги в кошелек.

— Мне пора идти, — проговорил Грег, надевая тонкую серую куртку. — Будь осторожна!..

— Угу, — думая о том, чем заняться в первую очередь, кивнула я.

Едва Грег ушел, на меня навалилась вдруг необъяснимая тоска. Обстановка комнат, к которым я успела привыкнуть за прошедшие дни, показалась мне мрачной, одиночество — тягостным, а предстоящие дела — унылыми и скучными.

На улице же, напротив, было солнечно и тепло. Раздвинув ветви огромного дерева, озорной лучик заглянул в кабинет, посреди которого я стояла.

Может быть, перед началом работы немного прогуляться?

Я выглянула в окно. Во дворе дома никого не было. Река золотилась яркими бликами. Вдоль нее, за резной оградой, прогуливались парочки и бегали нарядные дети.

«Пойду-ка и я пройдусь…» — скользнула мысль.

Я прикусила губу.

Грег так говорил… словно…

Я взялась за ручку пылесоса и тут же отставила ее в сторону.

«Гулять мне и вправду опасно. Зачем искушать судьбу?.. Вот вернусь домой, там и нагуляюсь досыта!.. Но за булочками… За булочками сходить можно. Магазин находится буквально за углом, но не там, где кукольный, а с другой стороны. Мне не нужно будет проходить через арку, а лишь пройти немного вдоль реки…»

Рассуждая сама с собой, я уже надела плащ и обувь.

Постояла на пороге. Сердце отчего-то горько сжалось. Может, все-таки не ходить?..

Но рука сама повернула замок, а ноги понесли меня по лестнице вниз.

И эти ноги… о, предатели ноги. Они продолжали нести меня, но не вдоль реки к магазинчику с выпечкой, а почему-то к проклятой арке, где находился кукольный магазин.

Наконец, сама не зная как, я очутилась под аркой.

Отсюда хорошо был виден фасад магазина, и — я напрягла зрение — кажется, сегодня он был открыт… Я увидела, как к магазину подошли люди, и он поглотил их.

Магазин манил меня, как магнит.

Озираясь, я медленно вышла из-за угла.

«Билет уже почти у тебя! — строго напомнила я себе. — И завтра утром ты улетишь домой! Зачем ты идешь к магазину кукол? Что влечет тебя туда?.. Ведь ты попросила доктора Вили остановить машину именно здесь, значит, и искать тебя начнут отсюда…

Я сделала шаг назад и снова прижалась к стене арки.

«Мало ли, о чем я попросила… Прошло четыре дня. Я могу быть уже у китайской границы…»

И я опять выступила вперед.

Возле магазина ничего не предвещало беды. А мне почему-то очень хотелось посмотреть на Золушку — действительно ли под ее пышным платьем существует подземный ход?..

Я сделала еще один уверенный шаг и остановилась.

Я вдруг вспомнила, что сегодня Рене возвращается с гастролей по Италии. И он наверняка послал за мной своих ищеек… Не лучше ли вернуться в уютную квартиру Грега?

Поборов свое желание, я, наконец, решительно вышла из-под арки, но уже с другой стороны, и двинулась к реке за булочками.

Внезапно мне показалось, что кто-то наблюдает за мной.

И этот кто-то не снаружи, а внутри меня.

И впервые за эти дни обратила внимание на то, как тесно сжимает палец тяжелое обручальное кольцо. Я словно забывала о нем на время, но в этот миг оно буквально впилось мне в палец.

Снять бы эту дорогущую отвратительную ношу… Но мне, помнится, это еще ни разу не удалось.

Безуспешно крутя кольцо на затекшем от него пальце, я незаметно приблизилась к реке и вышла за ограду.

Ноги вдруг стали будто чугунные, и мне неожиданно не захотелось идти за булочками, хотя магазин был совсем рядом.

Внезапно я ощутила какой-то сумбур в мыслях и попыталась их проанализировать. Мне хотелось подойти к магазину кукол, но в то же время мне было незачем туда идти. Это было ощущение не моего собственного желания, а какой-то неясной чужой потребности. А самой мне хотелось в кондитерскую, однако тяжеленные ноги поднимались все медленнее, как будто выложенная фигурным камнем мостовая засасывала их в себя. Пройдя таким манером шагов десять, я, наконец, рухнула на скамейку рядом с читавшим газету мужчиной.

Несколько минут я сидела молча, как в забытьи, потом вдруг сообразила, что мне уже давно пора быть с булочками дома и заниматься делами.

— Вы не знаете, сколько времени? — произнесла я наугад по-французски, пытаясь сфокусировать взгляд на соседе.

— Да время-то почти обеденное, — охотно откликнулся тот на моем родном языке. От его голоса мурашки побежали у меня по спине.

— В двенадцать часов месье устраивает обед по случаю возвращения с гастролей, а вы, Мари, так загостились, что и домой не спешите… Вот уже битый час карета ждет вас возле магазина кукол!

Я медленно повернула голову. На меня чуть ли не радостно взирал Ксавье.

— Ты думала, что сумеешь убежать, дурочка?.. Так знай же — хозяин просто проверял тебя. Если бы ты изменила ему, то уже сегодня оказалась бы в «Сосновом раю», а оттуда…

— А, вот вы где! — перебил Ксавье подбежавший Аурунтам с чемоданчиком. Он так запыхался, словно пробежал десять километров. Я с ненавистью взглянула на него.

— Колечко, Мари… — слащаво улыбнулся он. — Колечко не простое, а наблюдательное! Ну, это на будущее!

Ксавье посмотрел на него притворно строго.

— Вот этого не стоило говорить, балбес! — пожурил он.

— Ну, наша госпожа ведь не дура! — возразил импресарио. — Она уже и сама все поняла. Мы подождем у подъезда, мадам Валлин. Соберите вещи и скорее возвращайтесь.

Вместо ответа я молча встала и пошла к дому Грега Андерсона. При этом ноги мои стали легкими и быстрыми и несли меня сами, как на колесиках.

ГЛАВА 22

Чем дальше отъезжала карета, запряженная парой лошадей, тем сильнее горечь обволакивала сердце. Сколько уловок было применено, что бы подкупить доктора и обмануть слуг, сколько страху я натерпелась, убегая от Клауса и Гриента, как устала и промокла, пока меня не подобрал и не обогрел подаренный судьбой человек по имени Грег — и сколько надежд рассыпалось в прах!..

Ненавижу, ненавижу их всех!..

Ксавье и Аурунтам тем временем весело переговаривались меж собой на непонятном языке и ржали мне в оба уха.

Наконец, карета подъехала к знакомой узорчатой ограде, за которой стоял в глубине величественный готический замок Валлина. Еще издали было понятно, что в замке царит безудержное веселье — отвсюду слышалась громкая музыка, а в окнах метались быстрые цветные тени.

— Прошу, мадам! — чопорно произнес Ксавье, спрыгивая и подавая мне руку.

Сдерживая внутреннюю дрожь, я подала ему в ответ свою, и мы направились к замку.

С каждым шагом на сердце все сильнее наваливалась тоска. Перед глазами вдруг встал образ Грега Андерсона. Он укоризненно посмотрел на меня своими голубыми глазами и произнес с легким акцентом:

— Зачем же ты ушла?.. Я не мог приказать тебе, но я просил… Ты должна была понять… Они не нашли бы тебя в моем доме. Я обладаю силой…

… — Плащ, мадам!

— Что?.. — я очнулась и поняла, что передо мной стоит Таналь, прямая и неподвижная, как манекен. На ее равнодушном лице не было ни единого проблеска эмоций.

Молча я подала ей плащ и собиралась уже шмыгнуть наверх, в свою комнату, чтобы скрыться от этих оглушающих звуков, от этого рева, хохота и топота, внезапно обрушившихся на меня.

Но едва я сделала шаг к лестнице, как огромные двери, ведущие в зал для приемов, распахнулись, и на пороге показался мой муж. Лицо его было перекошено злобой.

— Полюбуйтесь, господа! — воскликнул он и, схватив меня за руку, резко вытащил прямо в центр зала и выставил перед гостями, как провинившегося ребенка. Все звуки вдруг, словно по мановению волшебной палочки, одновременно стихли, и я предстала перед собравшимися в гробовой тишине.

— Где ты провела пять ночей, дрянь?! — заревел Валлин, как раненый зверь.

Я молчала, краем глаза выхватывая из толпы свидетелей своего позора — тупоголовых Дантона и Якова, замерших с кусками мяса у рта, невозмутимо жующего концертмейстера Поля Вергелена, остолбеневшую за арфой Лидию и Календи, стоящую у рояля с бледным лицом.

Месье Рене выхватил из моих рук сумку с вещами и изо всех сил швырнул ее об пол.

— Ах!.. — вскрикнул оркестр так слаженно, словно это было хорошо отрепетировано.

Первым делом из сумочки вылетел мой загранпаспорт, вслед за ним посыпались разные дамские принадлежности: носовой платок, расческа, духи, и последним выскочило волшебное зеркальце. Ударившись о мрамор пола, оно разбилось на груду мелких осколков, но не осталось лежать, а стремительно покатилось по полу, осколки же, отчего-то сияя, брызнули в разные стороны.

Один маленький треугольный осколок оказался возле моей ноги, как раз со стороны, противоположной оркестру, где никто не мог его заметить. Я быстро укрыла его подолом платья.

Увидев зеркальце, маэстро пришел в настоящее бешенство.

— Зеркало Тимеи!.. Откуда оно у тебя?! — он схватил меня за грудки, и кипящие яростью глаза засверкали перед моим лицом.

— Какой Тимеи?.. Я не знаю никакой Тимеи! — закричала я, отчаянно вырываясь.

— Вот зеркало, господин, — перед нами возникла услужливая Мишель.

Рене в исступлении отшвырнул пустую оправу в сторону.

— Зачем мне ЭТО?!

Мишель отскочила от него как ужаленная. Музыканты оркестра стояли и сидели, разинув рты.

Рене вновь громко обратился ко мне, словно мы были на суде, а вокруг находились присяжные:

— Я прекрасно знаю, что это за зеркало, и осведомлен о его свойствах. Изволь сообщить, как оно к тебе попало?

— Я… Я нашла его, — прошептала я.

— Нашла?! — заревел он. — Где?

— В парке… — прошептала я еще тише.

Во время моей экзекуции Яков тайком откусил кусок бутерброда с колбасой. Крупная альтистка Даная, похожая на цыганку, басовито прыснула.

Полупьяный Поль Вергелен, вытерев губы салфеткой, достал скрипку и прошелся смычком по струнам.

Рене не заметил мелких движений в оркестре.

— Ну, допустим… А что было записано на нем?

Я попыталась было сделать непонимающий вид, но маэстро пресек мою еще не высказанную ложь.

— Осколки сияли… Значит, зеркало не было пустым, оно успело что-то уловить… Что?

Я заметила, что лицо Календи, по-прежнему недвижно стоящей у рояля, стало белее мела.

— Что?! — старый грозный муж схватил меня за руку.

Я вырвала руку, чувствуя, что тоже начинаю приходить в неистовство.

— В отличие от вас, мой господин, я не знаю свойств этого зеркала. Я просто положила его в сумочку и забыла о нем. В замке достаточно зеркал, но и в нем, и за его пределами мне не очень-то хочется смотреться в зеркала!.. А теперь позвольте мне удалиться!

Рене немного растерянно замер на месте.

Я демонстративно повернулась к ерзающим на стульях гостям.

— Продолжайте веселиться, господа!

С этими словами я поправила низ платья и, незаметно зажав в руке осколок зеркальца, быстрым шагом направилась к выходу.

В тот же миг мне в спину грянула бравурная музыка, и раздался гомерический хохот нескольких пьяных голосов.

Сорвав с вешалки плащ, небрежно повешенный Таналью, я неловко накинула его на себя и выбежала в парк. Мне хотелось убежать как можно дальше отсюда, из этой удушливой атмосферы, от этого человека и его гостей.

Я прибежала к пруду и села возле берега прямо на землю, еще кое-где покрытую снегом. Лебеди тут же подплыли ко мне и облепили, захлопав крыльями и словно пытаясь что-то сказать… Их было семь…

Как и предыдущих жен всемогущего Рене Валлина.

«Наша госпожа не дурочка. Она и так уже все понимает!..»

Аурунтам был прав. Я уже давно понимала, кто эти лебеди и почему пруд не замерзал даже зимой, в самый лютый мороз…

Анна, Доротея… Эти имена называла Роза… Теперь я могла добавить к нему еще одно имя — Тимея.

— Анна… Тимея… Доротея… — зашептала я, и три нежные шеи протянулись ко мне. Я снова увидела полные невыразимой печали и боли глаза.

Внезапно мне показалось, что кто-то наблюдает за этой картиной. Лебеди резко вспорхнули и метнулись к середине пруда.

Я обернулась. Со стороны замка ко мне приближалась белая тень.

Это была Календи.

ГЛАВА 23

— У меня очень мало времени, Мари, — проговорила флейтистка, приблизившись ко мне почти вплотную. — Слушай внимательно и не перебивай. Я видела тебя тогда в магазине. Спасибо за то, что не выдала меня!.. Если бы он снова уличил меня в клептомании, то выгнал бы из оркестра с такой рекомендацией, что я больше нигде не нашла бы работу. Он и так постоянно шантажирует меня, потому что знает мою слабую сторону… Но и я кое-что знаю о нем.

Я молча внимала ее словам.

— Эти лебеди — не лебеди вовсе, а несчастные жены безумного старика, — продолжала говорить Календи. — Но несколько раз в год они принимают свой истинный облик. На четвертом этаже замка есть библиотека. Дождись, когда ночь с субботы на воскресенье придется на сырую и ветреную погоду. В эту ночь зал библиотеки заполнится водой, и они поплывут по ней. Ты должна плыть за ними. Выйдя на берег, они превратятся в женщин. Тебе нужно будет поменяться одеждой с одной из них, оставить ту, с кем поменяешься, за дверью и выйти на улицу вместо нее. Потом — запоминай все крепко-накрепко! — отыщи конюшню, а в ней коня по имени Дивный. Выдерни у него из гривы несколько волосков. Они не простые, а волшебные! Стоит обвязать этим волоском волосы, как ты станешь невидимой. Но помни, что одним и тем же волоском можно воспользоваться только раз. Надеюсь, это когда-нибудь пригодится тебе… Потом снова переоденься и немедленно возвращайся в свою комнату. И сразу же забудь про пруд и про все, что видела. Ни в коем случае не делай больше ничего, как бы тебя ни разжигало любопытство! Оно никогда не доводило до добра! Если ты еще раз провинишься перед Рене, он отправит тебя в санаторий «Сосновый рай», а оттуда ты вернешься лишь в образе бессловесного лебедя…

От услышанного у меня захватило дух.

— А где находится этот «Сосновый рай»? — спросила я пересохшими губами.

Календи покачала головой.

— Это никому не известно… Рене лишь раз обмолвился, что непослушных жен хорошо лечат в одном укромном местечке Германии. Точное место знает только Гриент. Но он и под страхом смерти не выдаст его. Лучше бы тебе не попадать туда, Мари… Это самое ужасное и непоправимое, что может случиться с тобой.

Я, как зачарованная, слушала страшные откровения флейтистки-клептоманки.

«…Время от времени я лечу ее в санатории в одном уютном местечке Германии…» — вспомнилось вдруг, как рассказывал Рене о своей несуществующей сестре Агнессе.

— Мне пора, — сказала Календи. — Надеюсь, ты будешь умницей.

Не успела я произнести ни слова, как молодая женщина повернулась и растворилась в гуще деревьев.

Так вот оно что!.. Когда ночь с субботы на воскресенье придется на сырую и ветреную погоду!.. Вот почему мне не удавалось обнаружить этого бассейна, впрочем, Календи назвала его прудом.

Я вспомнила его вязкую воду…

Новые надежды начали оживать в душе. Улыбаясь сама себе, я представила, как становлюсь невидимкой и бесшумно выхожу в раскрытые ворота… и вдруг запела. Маленькие хрустальные колокольчики зазвенели в холодном воздухе.

— Ты простудишься, дорогая, — ласково произнес за спиной знакомый голос.

Песня оборвалась на полуслове. Я обернулась.

— Гости уже разошлись, — произнес Рене печально, — а ведь они так хотели услышать твой великолепный голос… Не замечаешь ли ты, что он звучит уже не так, как у старухи? Что он стал таким же сладким и нежным, как раньше?..

Я застыла. Неужели он знает?.. Но тогда на моей руке еще не было обручального кольца…

— Это иллюзия, милая. Просто ты привыкаешь к своему новому облику. Даже мне показалось, что он настоящий… Что он божественен по своей природе, а не по воле моего колдовства… Но ведь этого не может быть, Мари. Этого просто не может быть. И перестань сновать глазами туда-сюда. Иначе я могу подумать, что однажды осенним вечером ты попыталась ограбить Аурунтама и обмануть меня…

Под ногами качнулась земля. Лебеди позади возбужденно захлопали крыльями.

Он шутит или все знает и просто издевается надо мной?..

Карие глаза супруга-дьявола заискрились у моего лица.

— Впрочем, ты вернулась, и у меня сегодня праздник. В честь этого праздника я могу сделать вид, что ничего не замечаю…

Я, наконец, поняла, в чем дело. От Рене несло спиртным. Он был пьян, как извозчик!

— А коль уж у нас праздник, ты должна выпить со мной!

Я захлопала глазами, увидев, как в его руке появляется бутылка с какой-то жидкостью почти на дне.

Он схватил меня за руку и прорычал:

— Пей!

Я взяла бутылку и хлебнула из нее. Какой приятный освежающий вкус, а ведь вид — как у болотной жижи!..

Рене вырвал напиток у меня из рук.

— А теперь скажи, что любишь меня!

Полная отвращения и ужаса, я стала вырываться, но рука намертво завязла в железных клещах. Тогда я закричала:

— Но я не могу этого сказать, Рене. Не в моих силах полюбить тебя!

Он сжал мою руку еще сильнее и заревел еще свирепее:

— Но сказать-то ты можешь?! Раз уж ты вернула себе голос, так произнеси им то, что меня порадует!

Но мой голос от страха забился куда-то вниз живота, и я не могла вымолвить ни слова.

Рене вдруг отпустил мою руку и рухнул передо мной на колени.

— Мари, дорогая. Я никогда не говорил тебе этого… Вернее, я говорю тебе это каждый раз, когда мы остаемся наедине, но ты меня не слышишь, не хочешь слышать, не хочешь замечать моего чувства к тебе. А оно становится уже неуправляемым. Более того — оно уже управляет мной. Я люблю тебя так сильно, как не любил ни одну из своих жен. Без тебя я не могу дышать, не могу заниматься музыкой!.. Ты нужна мне, как воздух, как глоток воды в палящий зной! Все, что я делаю, чем обладаю, без тебя не имеет никакого смысла…

Он слегка приподнял мое испачканное в грязи платье и начал исступленно целовать щиколотки. Я стояла как завороженная. Неужели он и впрямь так сильно любит меня?.. Вадим никогда не говорил мне таких слов, он вообще не отличался романтической нежностью. Он предпочитал строить практические планы совместной жизни и чмокать меня в щечку… Я внимательно посмотрела на Рене. Если бы он был молодым… Я мысленно не добавила «красивым», потому что господин Валлин был красив. А в молодости он был, наверно, просто писаным красавцем… Но сейчас… Поредевшие волосы, пожелтевшая кожа, дрябнущие руки…

Я почувствовала, как у меня начинает кружиться голова.

— Сейчас я отнесу тебя в спальню, милая… — раздался над ухом ускользающий шепот. — Я так соскучился…

— Чем ты напоил меня?.. — спросила я сонно.

— Ничем особенным… Настойкой девятнадцати трав, растущих вокруг замка. Я хочу сегодня быть счастливым и молодым! — голос Рене вдруг стал нежным и звонким, как у месяца Апреля из сказки.

Я приоткрыла слабеющие веки и увидела перед собой лицо прекрасного молодого юноши. У него были черные брови вразлет и глаза голубые, как утренний туман.

А потом были его объятия — трепетные руки прикасались к моей коже, и обжигали ее поцелуи бархатных губ… И его лицо, свежее, юное, с тонкой светлой кожей наклонялось надо мной, а волосы, как шелк, рассыпались по моей груди…

— Кто ты?.. — шептала я на ухо молодому принцу, но он ничего не отвечал…

ГЛАВА 24

«Ах, это был всего лишь сон, вызванный дурманом, которым опоил меня гадкий Рене», — подумала я наутро, проснувшись на смятой и скомканной постели. Тот красавец, страстный, нежный, просто привиделся мне… И все же юноша не шел у меня из головы. Белизна его кожи, свет его глаз, тонкий румянец и пылкость объятий заставляли мое тело сладостно ныть при воспоминании о прошедшей ночи.

— Госпожа, вам пора спускаться к завтраку, — в комнату вошла Мишель и оглушительно возвестила распорядок дня. Раздраженная тем, что служанка отвлекла меня от мыслей о ночном любовнике, я буркнула:

— Сейчас спущусь.

Рене уже сидел за столом в неизменном зеленом шелковом халате. В невольном сравнении с тем юношей он показался мне еще более древним. Лоб был перерезан множеством морщин, поблекшие глаза выглядели уставшими, губы — потерявшими цвет. Его рука покоилась на столе. Я обратила внимание, как сквозь сухую кожу на ней проступают бугристые вены.

Рене заметил мой оценивающий взгляд и, прищурившись, убрал руку. Края его губ дрогнули в легкой усмешке. Он приоткрыл рот, словно намереваясь что-то спросить, но передумал.

В глазах его таилась та же усмешка. Я покосилась на него. Почему он не оставит меня?.. Он жаждет моей любви, но он уже понял, что не получит ее — той самой, искренней, а не фальшивой, как он желает. Так почему он не отправит меня домой?..

— Завтра я опять уезжаю, дорогая, — проскрипел Валлин, перебив мои мысли. — Ты остаешься здесь на две недели.

Я так неподдельно выразила радость, что он закусил бескровную губу. Поняв, что сделала ему больно, я невольно ощутила укол в сердце. Однако через мгновение он нанес мне не меньший удар.

— Следующую ночь тебе придется провести в весьма уютном местечке — Комнате Отражений. Там тишина и покой. И отражения… Они будут целовать тебя, ласкать, жечь… Если тебе не по нутру ласки любящего мужа!

Голос Рене прогремел, как эхо в горной пещере, а глаза сверкнули бешеным огнем.

— Потом ты снова ответишь на вопрос — любишь меня или нет.

Я подняла на него глаза.

— Что?..

— Ты изменила мне прошлой ночью.

Я во все глаза уставилась на него.

— Не может быть…

— Ты же не могла не заметить, что провела ночь не со мной?

Глаза Рене сощурились.

Я возмутилась:

— Ты заставил меня выпить эту бурду в бутылке, она опьянила меня, и я не помню, что было дальше!

— Ты говоришь мне правду, Мари?

Хитрая усмешка все так же крылась в его взгляде.

Я опустила голову. Потом подняла и выкрикнула:

— Нет, неправду. Сегодняшней ночью со мной был молодой красавец. Но это были галлюцинации, вызванные зельем. На самом деле это был ты! Ты бы не позволил никому другому прикоснуться ко мне! За что же ты наказываешь меня?

— За то, что ты позволила это.

И, не дав мне произнести более ни слова, Рене прищелкнул длинными пальцами. На этот звук явился сонный Гриент.

Жестким голосом Валлин произнес несколько слов. Страж кивнул и взял меня за плечо. Во мне все кипело от гнева. Уходя, я обернулась на Рене, желая оскорбить его какой-нибудь едкой фразой, но увидела, как на задумчивом лице моего нелюбимого супруга проступили страдание и боль.

Заметив, что я смотрю на него, старик отвернулся.

Наверно, этот напиток вызывает у окружающих искажение зрения. Уж что-что, а подавать старость под видом молодости и наоборот — это мой муженек умеет как никто другой!

Я снова обернулась на него и увидела, что Рене по-прежнему смотрит в сторону. Неужели в молодости он был таким красивым? Вполне возможно, люди с возрастом меняются до неузнаваемости…

Гриент привел меня в мою светлицу под куполом башни.

— А как же Комната Отражений?.. — спросила я, чувствуя, как тяжесть понемногу отпускает душу.

— Чтобы оказаться в Комнате Отражений, мадам Валлин, вовсе не обязательно выходить отсюда… — жутковато улыбнулся страж, и моя душа вновь испуганно дрогнула.

Он мягко втолкнул меня внутрь и запер.

Я затравленно огляделась, но в комнате все было как прежде — безукоризненно застеленная кровать, шкаф с зеркалом, натертый до блеска паркет, маленький столик у стены… Тихо колыхалась балконная штора.

И вдруг все предметы начали сами собой перемещаться по комнате! Шкаф задвигался и тяжело переполз на другую ее сторону. За ним юркнул в противоположный угол стул…

Неожиданно на меня навалился сон. Тяжелый и удушающий. Заболело все тело — с ног до головы. Заломило руки, ноги, даже челюсти. Я добрела до кровати и обессиленно прилегла на нее. В комнате внезапно потемнело. Я перетащила на кровать неподъемные ноги и хотела забраться с головой под одеяло, но какая-то неведомая сила вдруг словно распяла меня на этой кровати и пригвоздила к ней.

Мои глаза сами собой уставились в потолок. Из белого он стал сначала синеватым, потом начал чернеть, и в центре его появилась едва заметная трещина.

«А если он рухнет… Он же убьет меня!..» — я испытала жуткий леденящий страх и снова попыталась сдвинуться с проклятой кровати, но та держала меня, словно я была к ней намертво приклеена. Попытавшись дернуть ногой, я с ужасом поняла, что не могу сдвинуть ее с места.

Стало прохладнее. Углы комнаты начали сдвигаться и медленно приближаться ко мне. Кривая трещина на потолке угрожающе расширилась, и ее неровные края заметно ужесточились. Сам потолок почернел и стал похож на подвижное одеяло — края его начали выгибаться и сворачиваться, словно от ветра, хотя ветра еще не было.

Стены вдруг как будто задышали, выгнулись и отделились друг от друга. Они резко сжались, точно были сделаны из пластилина, и начали, хаотично двигаясь, принимать разные причудливые формы и, наконец, словно облились чернилами и превратились в четыре темных силуэта.

Все они были без лиц. Они протянули ко мне тонкие руки и закачали головами, как неваляшки.

Ужас сковал меня, крик прирос к небу. Сердце стучало, как молот, оно словно выросло внутри и заполнило собой все внутренности. Оно стучало из горла и из пяток, откуда-то из-под ребер и из печени, разрывая тело изнутри.

Один силуэт был в костюме и шляпе, он приблизился ко мне и, наклонившись надо мной, заглянул безлицей головой и дыхнул чем-то омерзительно горячим и смрадным.

Другие выстроились за ним и молчаливо кивали, то вытягиваясь в длину, то расширяясь поперек.

«Дин-дон, дин-дон…», — звенели, покачиваясь, их головы.

Кровать вместе с полом вдруг взметнулась ввысь и остановилась где-то высоко-высоко, словно на утесе, который обрывался ровно там, где стояли ее ножки. Со всех сторон хлынул резкий ветер. Потолок взвился простыней и улетел. Силуэты растворились и темными клочьями посыпались вниз, и я увидела сияющие надо мной звезды. Вокруг развевалось черное полотно неба. Отовсюду выл ветер. Ощущение было, будто подо мной холодная нескончаемая бездна.

Я шевельнулась на кровати. Ах, зачем я это сделала?.. Равновесие нарушилось, простыня подо мной вдруг заскользила, неотвратимо таща меня за собой. Липкими от ужаса руками я попыталась удержаться за край спинки кровати, но не успела, а в следующее мгновение она была уже недосягаема для меня. Не слушающимися пальцами, крича своим звонким хрустальным голосом, я хваталась за край матраца, за угол одеяла, чувствуя, что ноги мои уже сползли вниз и колышутся над пропастью.

В тщетных попытках удержаться руки проскользили по постели вниз, и с непередаваемым чувством я поняла, что в следующее мгновение меня уже ничто не спасет. И тотчас же из рук вывернулся край скользкой простыни, кровать взлетела вверх, а я ринулась вниз, успев подумать, что на том свете надо покупать только грубые холщовые простыни…

Сердце под рубашкой заколотилось неимоверно, со лба заструился пот, по глазам стегал летящий черный воздух, я рассекала его каждым взмахом ресниц. И неминуемо приближалось дно зияющей внизу бездны. И вдруг над самым ухом мягкий и вкрадчивый голос Рене спросил:

— Теперь ты будешь слушаться меня, моя женушка?

— Да, да… — задыхаясь, пробормотала я.

— Не будешь больше позорить перед гостями?

Я наклонила голову и увидела стремительно надвигающуюся землю. Она была усеяна грудами острых камней. Я летела прямо на них.

— Нет! Нет!!! — завопила я истошно.

Камни подступали все ближе, я уже начала различать отдельные острия.

Мой разум от страха начал отключаться. Откуда-то сбоку вновь прозвучал голос, требовательно вопрошающий:

— А теперь ответь — ты любишь меня?

И вдруг перед моими глазами, прямо в летящем черном небе, возникло его лицо.

Я хотела было ответить ему, но почувствовала, что в легких кончается воздух, а в голове растворяются последние мысли.

Клочья лица Рене запрыгали перед глазами — его сверкающие глаза, его шевелящиеся губы… И в тот же миг сознание мое отключилось.

ГЛАВА 25

Не знаю, упала я или мне каким-то образом удалось избежать падения, но еще долго я не могла ухватить свой витающий где-то разум. Я не знаю, где, в каком месте и в каком образе я провела остаток этой страшной ночи, и кто бесконечно смотрел и дышал мне в лицо… Я словно была пьяна до бесчувствия и помню только душный воздух вокруг, очертания то подходящих, то отходящих теней и ударяющий по вискам вопрос: «Ты любишь меня? Ты любишь меня?!.»

Когда я, наконец, пришла в себя, то увидела, что лежу на полу комнаты возле перевернутой набок кровати. Все предметы мебели были на своих местах, в окно светило ясное весеннее утро, а рядом валялись скомканное одеяло и смятая простыня.

Я приподнялась на руке и почувствовала боль в пальцах. Они были сбиты до крови и тяжело ныли. В большом зеркале шкафа прямо передо мной сидело мое отражение. За проведенные в плену Рене месяцы я уже успела свыкнуться и даже отчасти примириться с ним, но увиденное меня устрашило.

Старуха в зеркале была поистине ужасна. Ее редкие космы были всклокочены, беззубый рот перекошен, а во взгляде запавших глаз читалось безумие.

Я отвела взгляд в сторону, чувствуя, как горечь и отчаяние заполняют душу.

В комнату зашла Мишель с подносом.

— Ваш завтрак, мадам.

Внезапно во мне все закипело, забурлило, заметалось… На бедную женщину-робота обрушилась моя испепеляющая ненависть и боль.

— Вон отсюда! — заревела я. — Вон!!!

Выплеснув эмоции, я бессильно рухнула на пол и зарыдала.

Вопреки ожиданиям, Мишель не уронила поднос и не выбежала вон, как было приказано. Тем же металлическим голосом она возвестила:

— Это сырая и ветреная погода так на вас влияет, мадам!

Послышался стук подноса о стол.

Я подняла голову.

— Причесать вас? — деловито осведомилась служанка.

— Простите… — пробормотала я, приглаживая растрепанные волосы. — А где месье?..

— Господин с утра отбыл в Англию вместе с оркестром, — сообщила Мишель, не отреагировав на извинение. Она подошла ко мне вплотную, сощурилась и ухватила прядь волос.

— Может быть, позвать Аделаиду, что бы она сделала вам прическу?

Я посмотрела на нее бессмысленным взглядом.

Отбыл в Англию?.. Сырая и ветреная погода?..

— Какой сегодня день, Мишель?

— Суббота, мадам.

Горячий удар в солнечное сплетение, сгустки мыслей, перебивающих друг друга…

— Я позову Аделаиду Куприс.

— А кто такая Аделаида Куприс?.. — спросила я отстраненно, витая в мыслях возле вязкого пруда.

— Та парикмахер для торжеств, которая делала вам свадебную прическу. Неужто забыли?

Мне показалось, что Мишель оживилась, говоря об Аделаиде. Это было невероятно. Я покосилась на ее прическу — прилизанное «каре» под чепчиком.

Никакой Аделаиды я не помнила, как почти не помнила и саму свадьбу — она прошла словно в бреду и не оставила следа ни в моей душе, ни в памяти.

— Нет… — вежливо отказалась я. — Не надо Аделаиду.

Не найдя отклика на свое разумное предложение, Мишель поджала губы и задрала голову.

С достоинством взяв со стола пустой поднос, служанка ушла, не сказав больше ни слова.

Едва за ней закрылась дверь, я накинула халат и, перешагнув через одеяло и простыню, вышла на балкон.

Сырая и ветреная погода… Ночь с субботы на воскресенье…

Если и есть у меня этот шанс, подсказанный Календи, то только сегодня. Как знать, может, такая погода и ночь с субботы на воскресенье совпадут теперь очень не скоро…

Я подошла к зеркалу и, стараясь не смотреть на старуху, принялась расчесывать тусклые редкие волосы. И опять эта не дающая покоя мысль шевельнулась где-то внутри.

Кому я нужна там, в своем родном городе, в этом образе?.. Мама выгонит меня из дому, Вадим посмеется…

Но тетя Клаша… Она меня не предаст. Она поселит меня в маленьком домике на Упряжной улице, и я буду жить дальше. Как угодно и в каком угодно облике, только не здесь, не в этих постылых стенах, со страшными тенями и лебедями с человеческими глазами, с роботами-слугами, а самое главное — я больше никогда не буду, дрожа от омерзения, принадлежать ненавистному, отвратительному старому колдуну! Я не буду, подчиняясь его злой воле, падать в пропасть, прощаясь с жизнью… Я буду гулять по ночным улицам, ловя в ладони дождь, встречать весну на обрыве у реки, я буду читать по вечерам книги, сажать в саду елочки, и я буду свободна! Абсолютно свободна!

Полная решимости, я отбросила приготовленное к завтраку платье до пят и, открыв шкаф, надела какую-то легкую юбку и трикотажную майку. Вместо надоевших туфель на каблуках обула домашние тапочки-балетки.

Потом нажала на кнопочку в стене и оказалась внизу.

Во время завтрака и обеда, во время одинокой прогулки вокруг замка и такого же одинокого блуждания внутри кружевной тюрьмы одна только мысль сверлила, буравила мою голову.

Сырая и ветреная погода. Суббота…

Когда волнение и эйфория немного улеглись, пришло одно воспоминание. О том, как в прошлый раз я видела в странной аллее Аурунтама. Может быть, в этот раз он тоже будет там, куда я собираюсь, и мне повезет больше?.. И я сумею вновь открыть таинственный чемоданчик и уколоть себя на этот раз во все три нужные точки?

Господин отбыл с оркестром… Тогда, скорее всего, Аурунтам тоже отбыл. А вдруг нет?..

Тогда он будет там, куда я собираюсь сегодня ночью.

Вот только…

Мысль оборвалась, и я перевела тревожный взгляд на безымянный палец левой руки, где по-прежнему прочно сидело золотое обручальное кольцо.

ГЛАВА 26

В замке тихо и темно. Никто не шпионит за мной. Где-то внизу в своих кельях попрятались слуги, а я, поужинав и сказавшись слегка нездоровой, сижу в комнате наверху. За время моей прогулки кто-то невидимый привел ее в порядок, и уже ничего не напоминает о моем ночном полете. Ничего, кроме ноющей боли в ладонях…

Я подошла к зеркалу. Отражение смотрелось так же отталкивающе. От вида его замирало и проваливалось куда-то сердце, а на его месте образовывалась черная дыра. У тонких бескровных губ еще глубже проступили морщины. Глаза ввалились, веки болезненно покраснели. Выражение лица было удручающе скорбным, даже обреченным. Нелепо смотрелась на голове прическа, сотворенная мною из спутанных седых волос.

Даже кудесница Аделаида Куприс вряд ли смогла бы поправить положение.

Я отошла от зеркала и вновь прислушалась к тишине. Тихонько отворила дверь… На лестнице было темно, лишь на перилах тускло мерцали редкие лампочки в форме свечек, зажженные Мишелью.

Осторожно, на цыпочках, я начала спускаться. Кольцо стало тяжелым, оно обвивало палец, как пудовая гиря. Как же избавиться от него?.. Сейчас Рене в Лондоне, и ему не до меня, но это лишь вопрос времени. Кольцо просигналит ему о моей безумной затее в то же мгновение, как он сойдет со сцены.

Стоило мне снова вспомнить, что каждое мое действие лежит перед ним как на ладони, как шаг мой замедлился.

Не сошла ли я с ума?!

Жуткий призрак санатория «Сосновый рай», о котором упоминали и Ксавье, и Календи, явственно замаячил передо мной. Оттуда не возвращаются… Или возвращаются, но лишь в образе бессловесной птицы с глазами, полными невыразимой тоски… В следующий раз прощения не будет… А ведь он узнает, непременно узнает… Как же быть?..

Рискованная затея не спасет меня, а приведет прямиком в «Сосновый рай»!

Я остановилась, снова взвешивая, как на весах, свои сомнения.

Тишина замка обступила меня и закачала на ступенях лестницы.

И в этой тишине откуда-то снизу послышался едва заметный плеск воды.

Я только одним глазком…

Чувствуя нервную дрожь внутри, я быстро и бесшумно сбежала вниз и остановилась перед знакомой дверью библиотеки.

Она была приоткрыта.

Я прислушалась… Какой-то неразборчивый, но явственный птичий клекот доносился оттуда!

Неужели…?

«Тебе нужно поменяться платьем с одной из них… Потом найти в конюшне коня по имени Дивный…»

Может быть, он видит не все?.. Иначе бы он узнал о моем разговоре с Календи, и она уже была бы вышвырнута из оркестра, однако этого не произошло…

А если это… осколок?.. Тот осколок зеркала Тимеи?.. В тот момент он лежал в моем кармане!

«…Я вполне осведомлен о его свойствах…»

Может быть, одно из магических свойств зеркала — то, что оно закрывает кольцу некоторые события?..

Я сунула руку в карман. Маленького осколочка там не было. В каком же платье он остался?..

Где-то внизу хлопнула дверь, и к ногам взвился холодный ветер.

— Ну и ну! Снег, как в феврале! Завтра чистить до обеда… — послышался голос садовника Дидье.

Я резко вздрогнула и ласточкой вспорхнула наверх, в свою маленькую комнатку.

В каком же платье я была?..

Кинувшись к шкафу, влажными от волнения руками я начала судорожно перебирать наряды.

Вот, кажется, в этом, сиреневом. Побег в город я совершила именно в этом сиреневом платье.

Я вытащила платье наружу и ощупала, но на нем не обнаружилось никаких карманов.

Где же тогда мой осколок?..

Секунды капали, время текло, а выхода не находилось. Я уже вспомнила все детали побега — как ко мне вызвали доктора Вили, как по его совету обрядили вот в это сиреневое платье и вывели к «Шевроле»… Зеркало тогда было в сумочке. Но потом, когда я подняла осколок… Куда же я его сунула?..

И, наконец, я вспомнила.

Плащ.

Осколок остался в клетчатом плаще.

С тех пор плащ я больше не надевала, и он, скорее всего, до сих пор висит внизу, в гардеробной для верхних вещей.

Надо забрать его оттуда.

Я быстро нажала на кнопочку и спустилась вниз.

Приоткрыв дверь гардеробной, я сразу увидела плащ. Черно-белым пестрым пятном он выделялся на фоне однотонных вещей. Волнение отпустило. Быстро протянула руку к карману… Осколок здесь!

Я схватила его и зажала в руке.

— Что вы здесь делаете, мадам, в такой час? — раздался вдруг за спиной чей-то резкий вопрос.

Кровь бросилась мне в лицо. Возле двери стояла Таналь.

ГЛАВА 27

— Раздеваюсь, — ответила я спокойно и поправила плащ на вешалке.

В ту же секунду Таналь сняла плащ с вешалки и бросила в огромную корзину на колесиках.

— Я как раз собиралась почистить его. Хорошо, что я вовремя.

«И я тоже», — подумала я.

Груды плащей и курток полетели в корзину.

Я развернулась к выходу. Сердце билось со скоростью, наверно, двести ударов в минуту.

— Как погуляли, мадам? — пронзительный голос прозвучал — или мне показалось — ехидно.

— Апрель, а снегу насыпало, — повторила я мгновенно пришедшие на память слова садовника. — Я только выглянула и сразу передумала.

Черты Танали чуть смягчились.

— Согласна, мадам. Погода не для прогулок.

Обретенный осколок резал кожу ладони, так сильно я сжимала его.

— Вам снова не спится? Может быть, принести таблетку? — она испытующе впилась в меня взглядом.

— Нет-нет… Сон уже на подходе. Спокойной ночи, Таналь, — пожелала я, притворно зевнув.

Служанка сдвинула узкие брови.

Ее молчание на несколько мгновений накалило атмосферу в тесной гардеробной.

— Спокойной ночи, мадам, — наконец, кивнула она.

Я вышла и прислонилась к лестнице, удерживая бешеную дрожь.

Потом нащупала кнопочку и очутилась в своей комнате.

И вот, в ночной пижаме, я снова стою у двери библиотеки. Идти или нет?.. Осколок спрятан в кармашке короткой пижамной майки — это единственная подходящая вещь, имеющая карман, которую я обнаружила в шкафу. По моим плечам спускаются длинные русые волосы — один из украденных Розиных париков, а под майкой, в кожаном мешочке, на всякий случай, еще один — черное «каре». Но я по-прежнему сомневаюсь — верно ли я разгадала свойство волшебного осколка и не грозит ли мне страшный «Сосновый рай»?..

Дверь вдруг скрипнула и приотворилась чуть шире.

Понимая, что это знак, я шагнула внутрь, и огромная зала поглотила меня.

У ног плескалась вода.

Как и в прошлый раз, маленькие огоньки света бегали по ней. Но сейчас глаза то тут, то там ухватывали светлые плывущие пятна, то взлетающие вверх, то опускающиеся вниз. Я поняла, что это лебединые крылья.

Трепеща от волнения, я поплыла за ними, разгребая руками вязкую воду и время от времени проверяя осколок в кармане на груди и прижимая его к себе вместе с мокрой липнущей майкой.

Свет огоньков путал меня и сбивал с верного маршрута. Один раз я даже закружилась на месте, светлые пятна начали удаляться, а потом рассыпаться на мелкие части, но я напрягла зрение, вновь собрала их воедино и устремилась за ними.

Как и в прошлый раз, огоньки постепенно потускнели, и какое-то время я плыла, ориентируясь лишь на плеск впереди и не понимая, верен ли мой путь или я уже плыву назад, а кто-то неведомый просто издевается надо мной, то там, то здесь вспарывая воду.

И когда уже казалось, что пруд никогда не кончится, под ногами вдруг проступила земля.

Я ухватилась за скользкий берег, больше похожий на ограждение бассейна и, мокрая и дрожащая, выбралась наружу.

Удивительное дело — но в следующее мгновение и моя одежда, и кожа, и волосы вновь стали абсолютно сухими!..

И в этот миг я, наконец, увидела их — всех семерых. Семь женщин в платьях до пят — черных и белых — стояли передо мной. Я, невольно раскрыв рот, начала всматриваться в их лица, узнавая каждую по глазам. Три из них были примерно моего возраста, из чего я сделала вывод, что в свое время месье женился на совсем юных красотках. Остальные — очевидно, это были первые жены маэстро — были старше. Их красота, изящество и грация ошеломили меня.

— Наконец-то ты пришла!.. — облегченно воскликнула та, что стояла ближе всех, статная женщина лет пятидесяти с роскошной гривой русых волос. Она значительно отличалась от других по возрасту. — Мы провели в ожидании несколько ветреных субботних ночей! Но нужно торопиться. Нас ждут в Замке Отражений. Сегодня у них большой праздник. Я — Тимея. Твои волосы больше всего напоминают мои, поэтому я и поменяюсь с тобой одеждой.

Взмахнув руками, она быстро перекинула через голову длинное черное платье и сбросила его на землю. Переодевшись, я встала последней в шеренгу красавиц.

— Удачи… удачи… — зашептали они.

— Будь осторожна и возвращайся скорее, — предупредила на прощание Тимея.

В моей ночной пижаме она уселась на край водоема и тревожно проводила меня своими янтарными бездонными очами.

Девушка, идущая впереди, открыла дверь, и оттуда хлынул весенний ветер. Уже знакомые деревья кивали макушками, как головами. Внезапно показалось, что они чуть расступились, пропуская нас…

Тимея закрыла дверь, и мне почему-то стало очень жутко.

Вслед за остальными я очутилась на тропинке и двинулась направо, где, как я помнила, находилась конюшня.

— Прячься за нами и не показывай лицо! — шепнула идущая впереди. — Я — Анна. — Сегодня на конюшне дежурит Алтас, он уже неважно видит в темноте.

«…и немедленно возвращайся…» — коснулись воспоминанием слова Календи.

«Хорошо-хорошо, зачем мне попусту рисковать… — мысленно ответила я ей, спеша за бывшими женами, которые быстро продвигались вперед, шурша подолами платьев. — Я только выдерну пару волосков, и сразу назад…»

С любопытством озираясь по сторонам, я и не заметила, как мы приблизились к тускло освещенному длинному деревянному ангару. Возле него стоял пожилой коренастый конюх с журналом в руках.

— Имя! — потребовал он у первой девушки.

— Эвелина, — отозвалась она.

— На ком поедете?

— На Огоньке.

Конюх кивнул и отметил что-то в журнале.

Несколько секунд растянулись как годы.

Наконец, он вывел рыжего жеребца, и Эвелина ускакала на нем.

Шесть раз процедура повторилась в точности, разница была лишь в именах несчастных жен колдуна и кличках их коней.

И вот я осталась одна. Колени у меня подгибались от страха, ладони вспотели.

Конюх оказался передо мной. Я чувствовала его дыхание на своем плече.

— Имя? — произнес он спокойно.

— Тимея… — прошептала я.

— Кого предпочтете?

— Дивного, — обретя некоторую уверенность, вымолвила я.

И тут случилось то, чего никто не предусмотрел.

— На Дивном уже уехал месье Элемер, — сказал конюх. — Его любимый Аметист приболел. Возьмите Брикса, тоже хороший скакун!

Конюх поднял на меня взгляд, такой же тусклый, как свет возле конюшни.

Я едва успела опустить глаза.

Нужно было принимать какое-то решение, и прямо сейчас.

«И помни — не делай ничего, кроме того, что я сказала! Любопытство еще никогда не доводило до добра!», — всплыли в памяти слова Календи.

Настоящая Тимея ждет меня у пруда. Может быть, отложить задуманное до следующего раза?.. Но когда он случится, следующий раз? И суждено ли будет повторно выпасть этому шансу?..

— Месье Элемер уехал десять минут назад, — добавил конюх.

Мысли перевернулись.

Неведомый Элемер поехал туда же, куда собираются все. Там я и найду Дивного. Выдерну волоски — и сразу назад…

— Хорошо, давайте Брикса, — наконец, решилась я.

Конюх сделал отметку в журнале и вывел красавца-коня с вороной гривой.

Навыки верховой езды, полученные на ипподроме, когда еще был жив мой отец, не забылись.

Я легко взобралась на скакуна и, управляя поводьями, полетела по дороге.

Чувствуя трепещущим сердцем, что конюх смотрит мне вслед.

ГЛАВА 28

Темная дорога привела меня к замку, похожему на тот, в котором я жила, как две капли воды, только… в зеркальном отражении. С изумлением смотрела я на точно такой же, но зеркальный пейзаж, окружавший замок. Впрочем, нет. Было еще одно отличие во всем облике представшего зрелища. И замок, и ограда возле него, и трава, и видневшийся пруд — все это было дымчатым и неясным, словно… словно являлось тенью настоящих — тех, что они копировали.

Тени…

Я вспомнила страшную предыдущую ночь, в которой черные силуэты склоняли головы над моим измученным лицом… Потом перед глазами встал «здешний» Аурунтам — непривычно высокий, вытянутый… Теперь мне было ясно, почему так казалось: это был не сам импресарио — это была его тень, приехавшая на праздник…

Но как объяснить то, что у тени были объемные очертания, определенные черты лица, цвет волос…

Значит, это был сам импресарио?..

И все-таки что-то в нем было не то…

«Интересно, в чем состоит моя роль, а вернее, роль Тимеи в намечающемся мероприятии?..», — терялась я в догадках, приближаясь к воротам и замечая, как исчезает за дверью замка шлейф платья Анны — той девушки, что уехала передо мной.

Не успела я подумать об этом, как почувствовала шорох за спиной, и Брикс подо мной забил копытом.

Справа возник слабый силуэт. Он подал мне руку, но я отстранилась и спешилась сама.

В очертаниях лица человека проступали невыразительные пятна глаз, носа и рта, и я узнала в нем какое-то нелепое подобие охранника ворот Спиркса. Он протянул мне небольшой ключик, принял коня и, не говоря ни слова, повел его в сгущающуюся темноту.

Замок-тень манил меня, и притяжение было таким сильным, словно он поймал меня в свои призрачные сети.

И я едва не забыла, зачем приехала.

Но вдруг осколок зеркала, спрятанный в кружевной бюстгальтер, больно кольнул меня в грудь.

— Простите… — окликнула я уходящую фигуру.

Темный силуэт приостановился и обернулся. Брикс дернулся и заржал.

Прикрывая лицо прядями волос, которые были точь-в-точь, как у Тимеи, я обратилась к конюху.

— Будьте добры, скажите… Месье Элемер уже приехал?

— Да, мадам, — произнес темный человек.

Я постаралась придать голосу нотки крайнего недовольства.

— Он взял моего коня без разрешения! Я хочу забрать Дивного, а месье Элемеру оставить Брикса.

Если бы это было так просто!.. Но на это никто и не рассчитывал.

Псевдо-Спиркс шевельнул губами.

— Простите, мадам, но забрать коня назад может только тот, кто прибыл на нем.

— А могу я хотя бы взглянуть на него? Все ли с ним в порядке?..

Человек приблизился. Я чуть отступила, вспомнив напутствие Тимеи.

«Будь осторожна!»

— С Дивным все в порядке, мадам. Даже если бы я согласился дать вам коня, это все равно было бы невозможно — ключ от стойла у месье Элемера. Желаю вам удачно отработать сегодня ночью!

Не имея представления, что случится дальше, я лишь кивнула из соображений осмотрительности и быстрым шагом двинулась к замку.

Все складывается так, что мне нужно в него войти.

Интересно, кто такой Элемер?

И как я отыщу его в замке?..

ГЛАВА 29

Нет, тенями их назвать было нельзя — они имели лица, цвет волос и глаз, они не были совсем бесплотными… Просто чуть прозрачней, легче и словно перевернутыми, как в зеркале… Может, это были двойники, а может, души… Но, пожалуй, более всего они походили на отражения. И эти отражения жили своей особенной жизнью и имели свой дворец, тоже похожий на отражение…

А здешний вытянутый Аурунтам? Что ж, и это объяснимо… Существует много разнообразных зеркал, искажающих настоящий образ.

Размышляя так, я сидела в маленькой комнатке без окон, заставленной вешалками, на которые я успела развесить несколько десятков плащей, накидок и легких пальто прибывших гостей.

Я незаметно рассмотрела их и убедилась, что отражения — это то, что подходило им как нельзя лучше.

В голове крутился недавний разговор возле входа в замок.

Шелестя подолом черного атласного платья, по размытой земле я приблизилась ко входу и чуть дрожащей рукой нажала на звонок.

Дверь тотчас же распахнулась, и возникло отражение дворецкого. Карман на ливрее был у него не справа, как у нашего дворецкого Альберта, а слева.

Не глядя на меня, отражение Альберта смотрело в какой-то список.

— Вы приехали последней из обслуживающего персонала, — наконец, объявил дворецкий и поднял на меня глаза. Я поспешила опустить голову и одернуть платье. Отражение не заметило подвоха, вид у него был озабоченный и рассеянный. — Распишитесь, Тимея!

И он сунул мне список, где недоставало одной-единственной подписи напротив имени «Тимея».

Я чиркнула что-то маловразумительное.

Дворецкий спрятал список за спину и сообщил:

— Сегодня ваша очередь дежурить в гардеробной. Да поспешите, некоторые гости уже прибыли, — пробурчал он недовольно.

И указующим перстом направил меня вниз.

Я хотела было спросить, где я могу найти месье Элемера, но благоразумие шепнуло, что лучше лишний раз не раскрывать рта.

Подобрав платье, я спустилась по лестнице, завернула за угол и открыла дверь комнатки.

Значит, нынешней ночью я — гардеробщица.

«Несколько гостей уже прибыли…»

«Вы — последняя из обслуживающего персонала…»

«Месье Элемер уже приехал…»

Из всей этой обрывочной информации я уяснила, что необходимый мне месье — здесь, в замке. Но является ли он гостем или обслугой — непонятно. И где его искать, тоже оставалось неясным.

Я огляделась. На вешалках висело три мужских плаща сдержанных темных тонов. Может быть, один из них — плащ Элемера, а в нем — ключ от стойла?..

Не колеблясь ни секунды, я тут же запустила руку в карман первого плаща.

Ничего.

Быстро-быстро, трясясь и пугаясь каждого шороха — нырнула в карман следующего, темно-синего с матовым блеском…

Тоже ничего.

Оставался еще один, последний, плащ. Он был длиннее и темнее двух первых.

Но едва рука дернулась исследовать его карман, послышались шаги.

Я стремглав вернулась на свое место и уселась на жесткий стул, пытаясь унять частое дыхание.

Щеки мои горели.

В следующее мгновение в гардеробную вошла молодая изящная дама невысокого роста. Метнув в меня быстрый презрительный взгляд, она скинула с себя ярко-желтое пальто и небрежно бросила на стойку. Я молча приняла одеяние, продолжая смотреть, как, стоя перед зеркалом, она любуется собой.

Легкая стрела зависти кольнула меня в сердце. Даже если я выберусь из плена, мне не суждено будет таким же восхищенным взглядом окидывать свое отражение в зеркале…

Тяжелый вздох чуть было не вырвался изнутри, я едва успела его сдержать.

Дама поправила облегающее красное платье, провела помадой по губам и упорхнула наверх.

Пытаясь отбросить неотпускающую мысль, я медленно повесила ее пальто на вешалку. Вскоре народ повалил, как из рога изобилия. Гости все шли и шли; к счастью, им было некогда обращать на меня внимание, а я металась между ними и вешалками, как белка в колесе.

Много знакомых отражений прибыло сегодня в замок — я заметила среди них и Лидию (только родинка была на другой щеке), и Данаю (с пробором на непривычной стороне), и неразлучных трубачей… Они ворковали друг с другом, а я отворачивала лицо и прятала его черты за роскошными искусственными волосами…

По мере того, как прибывали гости, нарастало и мое волнение.

Ведь скоро сюда явится и отражение Рене… Осколок волшебного зеркала по-прежнему лежал на том же месте, но вряд ли он мог помешать Рене узнать меня, столкнувшись лицом к лицу.

Наконец, череда гостей начала редеть, а Рене все еще не было.

Я проверила третий плащ, и, убедившись, что карманы его также пусты, уселась на стул, собираясь продолжить свои размышления, но тут опять услышала спускающиеся сверху шаги.

Сердце мое оборвалось — вдруг это он?..

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам, и еще немного, и я грохнусь в обморок от страха.

Мое погружение в темный омут ужаса прервал заливистый женский смех.

Из-за угла, с лестницы, показались женские ножки в туфельках, вслед за ножками появилась дама, а за ней еще одна. Что-то в облике последней заставило меня вглядеться в нее более пристально…

Девицы спустились вниз, сбросили накидки и подбежали к зеркалу.

— Ах, Глициния! — защебетала одна по-французски. — Сегодня я во что бы то ни стало должна танцевать с Элемером!

Услышав это имя, я мигом навострила уши.

Судя по недовольной мине Глицинии, ей не очень-то понравилось заявление подруги.

— С чего это ты взяла, Сибил? — проронила она. — По-моему, он не обращает на тебя никакого внимания…

На лестнице вновь зазвучали шаги. На этот раз они были не быстрые и звонкие, а тяжелые и размеренные. А я, полностью погрузившись в беседу девушек, застыла на месте, позабыв об осторожности.

— Раньше не обращал, потому что я вела себя недостаточно настойчиво. А сегодня, вот увидишь, он от меня не отделается!

— Ну, это мы еще посмотрим… Я тоже в сторонке стоять не буду! — припечатала Глициния.

Девушки захихикали и, прихватив сумочки, устремились наверх, а я осталась стоять, будто приклеенная, осознавая то, что заставило меня так пристально вглядеться в Глицинию.

У нее были черные волосы и стрижка «каре».

Задумавшись, я положила ладонь на гардеробную стойку. И в этот момент чья-то цепкая рука ухватила меня за запястье.

И знакомый голос насмешливо произнес:

— Добрый вечер, дорогая!

ГЛАВА 30

Только не поднимать глаза… Только не поднимать глаза… Мой повернутый к говорившему профиль был задернут пеленой волос, но горячий пульс тяжело застучал в горле.

— Здравствуйте, месье Ксавье! Вам нужно поторопиться к торжеству, а не заигрывать с бедняжкой Тимеей… — вдруг послышался нежный голос, который я сразу узнала — это была Календи. И тотчас же мое запястье было отпущено. Пульс в горле слегка ослаб, и краем глаза я увидела, как флейтистка подцепила под ручку высокое отражение господина секретаря моего мужа.

— Бедняжка… — ехидно пробурчал Ксавье, поправляя тонкую бретель на плечике Календи, — тоже мне…

Они завернули за угол и исчезли.

Я тяжело отдышалась.

О, сколько еще испытаний мне предстоит сегодня?..

А Рене до сих пор не было.

В самых мрачных раздумьях я представляла себе, как с минуты на минуту сверху раздадутся его шаги. И с каждым шагом приблизится ко мне поездка в смертоносный «Сосновый рай»…

— Мари! — вдруг окликнул меня кто-то.

От неожиданности я обернулась, не успев прикрыть лицо.

К счастью, это была одна из девушек-лебедушек, очаровательная светловолосая красавица с тонким алым румянцем.

— Я — Доротея, — тихо произнесла она. — Зачем ты приехала сюда?! Этого нельзя было делать…

— Коня Дивного не оказалось в конюшне… — начала было оправдываться я.

Доротея покачала головой.

— Ты совершила безумие… Нужно было вернуться назад. Но что сделано — то сделано… Я сегодня служу подавальщицей блюд. Из разговора наверху я поняла, что вот-вот прибудет Рене, и гости томятся в ожидании. Они не начинают праздник без него. Я могу заменить тебя на время, ведь он может тебя узнать… А если он тебя узнает — прощайся с жизнью навеки…

Я вздрогнула.

— Такие мелочи, кто из нас дежурит в гардеробе, кто на кухне, а кто в зале, Рене не очень-то волнуют, — продолжала Доротея. — А ты поработаешь за меня. Вместе с тобой блюда подавать будут Беата и Эвелина, они тебя прикроют, а ты возьми себе только крайние столы и не приближайся к центру. С краю сидят не такие значительные гости, тебя никто из них не знает, а Рене будет окружен общим вниманием, и ему будет не до тебя.

С этими словами Доротея накинула на меня фартук и ловко приколола на голову белую официантскую наколку.

Я хотела было спросить у доброй девушки, кто такой Элемер и как его отыскать, но в эту секунду наверху послышались самые страшные и жуткие шаги на всем белом свете! Я могла бы узнать их из миллиона шагов.

— Скорее, скорее!.. — тревожно зашептала моя спасительница.

Я еле-еле успела юркнуть в маленькую дверцу возле ряда зеркал, ведущую в кухню, и тихонько прикрыть ее.

В следующее мгновение из-за двери раздался очень знакомый голос:

— Рад приветствовать мою шестую женушку! Ну же, не прячься, покажи свое радостное и приветливое личико!

И уже грозно и зычно:

— Покажи, как ты рада видеть меня!..

О Боже! Если бы сейчас на месте Доротеи была я!..

Я перевела дух и через узкий коридор длиной не больше трех метров пробралась на кухню.

В небольшом, но уютном помещении кухни меня, затравленную и смертельно перепуганную, встретили Эвелина и Беата, также одетые в чистенькую форму: фартучек и наколку.

— Через четыре минуты нужно подать закуски, — сказала высокая рыжеволосая Беата, пристально глядя на меня огромными зелеными глазами.

Я окинула взглядом нагромождение салатов в знакомых фигурных розеточках.

— Держись все время возле края столов, — подхватила Эвелина, — а мы будем работать с ближайшим окружением маэстро!

— А Элемер… — пролепетала было я, но Эвелина прикрыла мне рот рукой.

— И все время молчи! Твой звонкий голос может все испортить!

Я вспомнила, что в этом замке являюсь сама собой, ведь он лишь отражает настоящий замок и его обитателей, и потому здесь на виду и моя молодость, и мой голос.

Наклонив ко мне лицо так, что каштановая прядь коснулась моего плеча, Эвелина произнесла:

— Если хотя бы тебе, одной из нас, удастся сбежать от него, мы все будем отмщены… А теперь пора!

Девушки ловко подхватили подносы и двинулись из кухни.

— Не отставай, Мари! — тихонько приказала Беата, и я послушно ускорила шаг.

Возле дверей зала я вдруг так заволновалась, как не волновалась никогда перед выходом на сцену. Еще издали послышались громовые раскаты голоса Рене, визгливый смех его собеседниц и веселая музыка. Поднос в моих руках дернулся, и розеточка с салатом быстро поползла по его скользкой поверхности, остановившись на самом краю.

Заметив, что я медлю, Беата подтолкнула меня, и я выступила в зал, прямо под яркий, слепящий свет нескольких хрустальных люстр.

Этот зал был мне хорошо знаком, с тем лишь, разумеется, отличием, что все в нем было перевернуто в другую сторону. Маленькая сцена находилась не справа, как в настоящем замке, а слева. Рене восседал на своем привычном месте, стул, где обычно сидела я, пустовал, а вокруг, с нетерпением ожидая салатов, по убыванию своей значимости для хозяина располагались гости. С трепетом я увидела столько знакомых лиц, что ноги мои едва не приросли от страха к полу… Если что-то сорвется сегодня, мне придется всю оставшуюся жизнь провести в пруду, всего несколько раз в году принимая свой обычный облик, да и то лишь для того, что бы прислуживать на этом шабаше…

К счастью, лица гостей были повернуты к хозяину, который с упоением что-то рассказывал, но, заслышав шаги, они начали медленно поворачиваться в нашу сторону…

В этот момент Беата, которая была выше меня на полголовы, выступила вперед и уверенно пошла к левому углу столов, расставленных буквой «П». Эвелина двинулась к правому углу, а я, еле перебирая ногами, осторожно приблизилась к самому краю, откуда начиналась левая ножка буквы «П», и начала выкладывать перед каждым гостем розеточки с салатом.

Профили сидящих я видела только краем глаза, и то лишь в момент, когда розеточка опускалась перед каждым из них. Я старалась делать свое дело быстро, что бы не задержаться дольше остальных девушек, дабы внимание не переместилось на меня. Перед глазами замелькала череда затылков, и один из них показался мне знакомым.

Это было черное «каре» Глицинии.

Она сидела пятой или шестой с самого краю, а рядом с ней закопалась изящной вилочкой в только что поданном мною салате ее подруга Сибил.

Одна бесшабашная мысль посетила меня в это мгновение… Вот бы надеть точно такой же парик, что лежит в кожаном мешочке на кухне, и занять ее место… Мы с ней одного роста и сложения… Но как это сделать?.. Задумавшись, я чуть было не поставила розеточку мимо стола. Лицо гостя напряглось было, но я мгновенно исправилась и скрылась за его затылком, что бы в следующую секунду возникнуть за спиной его соседа.

Нужно быть предельно осторожной!..

Мельком я заметила, что мои подруги по несчастью уже справились с работой и направляются к выходу.

Поставив последний салатник, я быстрой походкой двинулась назад, и мне удалось гармонично вклиниться как раз между идущими к двери Эвелиной и Беатой.

Вскоре мы все втроем вновь оказались на кухне.

Поняв, что первая волна опасности миновала, я почти рухнула на стул и почувствовала, что мне необходимо выпить хотя бы глоток воды.

Девушки обступили меня, наперебой щебеча:

— Мари, пока все в порядке! Рене даже ни разу не повернулся в твою сторону. Он не очень-то жалует Тимею…

— Почему? — подняла я голову.

Эвелина поднесла к моему рту стакан с водой.

— Может быть, дать тебе таблетку легкого успокоительного? — уходя от ответа, вновь пристально посмотрела на меня Беата.

Я глотнула воды и, подумав, кивнула.

— Это из-за Элемера… — тихо, как эхо, произнесла Эвелина, но Беата так грозно посмотрела на нее, что та замолчала.

Я проследила глазами за движениями рыжеволосой красавицы.

Она двинулась к висящему на стене шкафчику, где в настоящем замке Таналь хранила лекарства. Именно из него служанка доставала баночку с таблетками, после которых я засыпала как убитая…

Не дав развернуться моим мыслям, Беата быстро вернулась, держа в руке завернутый в бумажку порошок.

— Вот… Высыпь в воду и выпей. Это придаст тебе спокойствия и твердости духа.

Склонившись надо мной, пока я разворачивала пакетик, Беата, словно извиняясь, вымолвила:

— Прости, Мари… Но есть такие тайны, выдав которые, мы не поможем тебе, а лишь сами уже никогда не обретем покоя… С нас взята страшная клятва… На наших устах печать молчания…

Эвелина скорбно кивнула.

— Ах, как бы нам хотелось рассказать тебе все секреты этого замка… Но мы погибнем навеки, произнеси хоть слово об этом…

Заинтригованная донельзя, я, тем не менее, поняла, что вопросов напуганным до смерти бедняжкам задавать не следует. Они и так рискуют жизнью, помогая мне.

Однако розовая баночка с усыпляющими таблетками по-прежнему не давала мне покоя…

Выпив одним махом порошок, я тотчас почувствовала в себе силу и храбрость.

— Тебе лучше? Пора подавать горячее!.. — засуетилась Эвелина, которая была нежнее и мягче подруги.

— Да… Мне уже намного лучше, — приободрилась я и начала накладывать на поднос тарелки с жареными бараньими почками и отварным картофелем под каким-то невероятным соусом.

— Тогда скорее! — шепнула девушка.

Мы вновь выстроились шеренгой и пошли к залу. На этот раз я действовала увереннее и выглядела почти такой же расторопной, как Эвелина и Беата. Все повторилось по тому же сценарию, но в зале уже было чуть оживленнее; я заметила, что спиртного в бутылках заметно поубавилось. Рене теперь не сидел, а стоял, произнося какую-то речь. Стараясь не попадаться ему на глаза, я, тем не менее, следила за его жестами. В суть слов я не вникала, чтобы избежать случайного неловкого движения, но вдруг слух сам собой уловил прозвучавшие из его уст слова «…день рождения Элемера».

В этот момент я забылась и подняла глаза от нескончаемых тарелок. Невольно проследив за движением руки Рене, я вдруг заметила по левую сторону от него прекрасного юношу примерно одного со мной возраста. До этого фигура Рене скрывала его от меня, а сейчас я хорошо рассмотрела его… Высокий рост, темные волосы, тонкая белая кожа и родинка над губой…

Это был тот, кто обладал мною тогда, ночью, после которой муж заточил меня в Комнату Отражений…

Я тогда еще подумала, что это Рене в молодости, но сейчас ясно понимала, что в чертах того и другого нет ничего общего.

Элемер… Значит, он и есть Элемер?.. Наяву я никогда о нем не слышала… Кто же он такой, если на день его рождения господин Рене закатил целый пир?.. И что за тайна, о которой нельзя произнести даже слова, связана с ним?

Глядя на Элемера во все глаза, я, словно остолбенев, стояла со своим подносом и очнулась только тогда, когда осколок зеркала вновь больно кольнул меня в грудь. В это время Беата и Эвелина уже были у самого выхода.

Я начала наскоро расставлять тарелки, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Несмотря на действие порошка, мне снова стало страшно, ощущение смертельной опасности обострилось и душило меня.

Не слушая больше раздающийся над залом голос Рене и не глядя на красавца-юношу, я как можно спокойнее подносила и подносила горячее, понимая, что из официанток в зале осталась я одна.

Не знаю, успел ли кто-то из гостей опознать во мне супругу Рене, а вовсе не Тимею, ожидающую у края водоема, но, выставив на стол последнюю оставшуюся на подносе порцию, мне удалось, чуть изменив походку, почти спокойно выйти из банкетного зала.

ГЛАВА 31

— Осталось подать десерт и кофе, — устало сообщила Эвелина, не замечая моего взвинченного состояния. — Раздаем кофе и возвращаемся назад. Ты поняла, Мари? На этом наша работа будет окончена.

Но прозорливая Беата заметила, что я немного не в себе.

— Что с тобой, Мари?.. — участливо спросила она. — Тебя всю трясет!

— Нет, ничего… — я размышляла, стоит ли поделиться с девушками своими рискованными планами, но тут же решила, что не стоит.

Эвелина поставила на поднос несколько чашек кофе и посмотрела на нас.

— Я готова, — растерянно сообщила она.

— Уже иду! — уверила я и начала вслед за Беатой уставлять чашками поднос. Сделав вид, что чуть замешкалась, я дождалась, пока обе официантки скроются из кухни.

Потом быстро метнулась к шкафчику с розовой банкой и вытащила оттуда две розовые таблетки. Таблетки выглядели точно так же, как и те, которые я пила тогда в замке. Надеюсь, что и подействуют они так же…

Одну из двух таблеток я положила в карман фартука, а другую бросила в чашку с кофе, которая предназначалась Глицинии. Пальцы мои дрожали.

Бледная и взволнованная, я взяла поднос и поспешила в зал.

На мое счастье, гости были уже веселые и разгоряченные. Часть из них вышла в центр зала и, видимо, приготовилась к танцам, поскольку на авансцене отражение Поля Вергелена деловито настраивало свою скрипку.

Эта суета была мне на руку — вряд ли кто-то обратит внимание на простую официантку, и уже не столь оживленную реакцию вызовет небольшое происшествие с Глицинией…

Глициния со скучающим видом еще сидела на своем уютном стульчике, но места вокруг нее опустели. Сибил я заметила стоящей в другом углу с бокалом вина в компании седовласого джентльмена. Ей явно было не до подруги.

Глициния вяло доедала салат.

Я незаметно возникла за ее спиной и вкрадчиво спросила:

— Кофе?..

Девушка чуть повернула голову и кивнула.

Поставив перед ней чашку с усыпляющим напитком, я, не снижая темпа, расставила точно такие же чашки возле приборов остальных приглашенных, словно ничем не выделяя ее.

Красавица, глядя в сторону, отхлебнула из изящной чашечки.

Я осторожно повела глазами вокруг. Ничего не изменилось. Гости разбрелись по группкам, пили, смеялись, и никто не обращал внимания на мои манипуляции.

Кофе был хорош, и Глициния сделала еще один глоток. Рука с чашкой качнулась в сторону и нервно дернулась. Девушка обернулась на меня и попыталась что-то сказать. Взгляд ее сонно затуманился.

В моей груди стало горячо от страха, но пока все шло по плану.

Рене вышел на сцену и, стоя ко мне спиной, что-то оживленно говорил музыкантам. Лидия и Даная кивали, глядя на него как на Бога… Элемер задумчиво стоял у окна, словно окружающее веселье не имело к нему отношения.

Словно это был не его праздник, не его день рождения…

Эвелина и Беата, раздав десерты и напитки, уже исчезли из зала.

«…и возвращаемся назад. На этом наша работа будет окончена. Не задерживайся!..» — вспомнился наказ Эвелины.

Внезапно что-то мягкое и теплое коснулось моей руки.

Это было падающее тело Глицинии.

— Вам плохо? — шепнула я.

Однако Глициния уже едва ворочала языком и пролепетала что-то невразумительное.

Оркестр между тем расселся по местам, Рене взмахнул палочкой, и полилась легкая приятная музыка. Оставшиеся гости вышли из-за своих столов и тоже двинулись к танцплощадке.

Люстры погасли, и включились мягкие светильники на стенах. В этом полумраке я, бормоча, что все в порядке, вытащила Глицинию из-за стола и быстро поволокла за собой.

Гости образовали пары и закружились в медленном танце.

Никто ничего не заметил.

В кухне я обнаружила, что чистенькая, наглаженная форма девушек аккуратно висит на стульчиках, а сами они исчезли.

Усадив беспомощную Глицинию на соседний стул, я принялась торопливо ее раздевать.

Через десять минут в ее платье цвета нежной майской листвы и черном Розином парике, спрятав лицо под позаимствованной тонкой вуалью, я крадучись подошла к полутемному залу.

Господи, помоги мне!..

Выдохнула и вошла.

ГЛАВА 32

Хотя вторая таблетка, предназначенная Элемеру, была крепко зажата в моей ладони, оглядев зал, я с тревогой поняла, что воспользоваться ею не удастся. Элемер был центральной фигурой мероприятия, это не Глициния, посаженная в конец стола и никому, по большому счету, не нужная. Даже кокетка Сибил не заметила ее исчезновения и по-прежнему продолжала болтать с седым мужчиной, но Элемер — совсем другое дело… Пока я переодевалась, его уже отвлекли от раздумий возле окна и облепили несколько юных особ.

Как же быть?..

Зазвучала следующая мелодия, и вот он уже закружился в танце с ушастой толстушкой в малиновом платье… Как же он был красив!.. Его темные волосы слегка развевались, бледное лицо покрылось румянцем, однако выражение оставалось безучастным и даже грустным.

Повинуясь неясному желанию, я быстро вытащила наружу осколок зеркала и направила его на Элемера. Мне захотелось сохранить для себя этот прекрасный образ.

— Глициния, вот ты где! — раздалось сбоку, и я мгновенно спрятала зеркало. — Представляешь, — затараторила, приближаясь, Сибил, — этот дон Умидо совсем меня уболтал! Еле-еле вырвалась от него. Можно подумать, я приехала ради него…

Увидев, что Элемер танцует с «малиновым платьем», Сибил скривилась:

— Эта дурнушка ему совсем не пара!.. Да что ты молчишь?!

И она грозно вперилась мне прямо в черноту вуали.

Рискуя быть разоблаченной, я боялась произнести даже слово. Внезапно мне пришла в голову мысль. Отколов ноготком четверть таблетки, я быстро провела рукой над чашечкой кофе, стоящей по другую сторону от тараторящей девушки, затем пододвинула ее к Сибил.

— О, это то, что нужно! — воскликнула она.

Через минуту танец кончился, и «дурнушка» и красавец расцепили свои объятия. На юношу тут же налетели новые претендентки.

Сибил громко зевнула.

Раздумывая, как же поступить, я осторожно вышла из-за стола и прошла в укромный уголок, откуда меня было практически не заметно, зато сама я видела все, происходящее в зале.

Очевидно, ключ от стойла в его фраке… Надо заставить его снять фрак. А как это сделать?..

В полумраке светильников мне было плохо видно сквозь вуаль, и я, забывшись, приподняла ее.

В этот миг Рене, словно почувствовав что-то, повернул голову в мою сторону, и я тут же ухватила за краешек вуали, чтобы опустить ее обратно…

— Подождите! Не делайте этого! — раздался вдруг совсем рядом голос, нежный, как у месяца Апреля из сказки.

Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял Элемер. Я не успела опустить вуаль, и наши глаза встретились.

Все пропало! — с ужасом подумала я, и при этом была не в силах оторвать от него взгляда.

Элемер как будто оживился, и даже печаль, сопровождавшая его весь вечер, казалось, слегка отступила, она осталась лишь где-то в самой глубине глаз. Светлое лицо озарила неожиданная улыбка.

Мне показалось, что на меня снизошел поток жаркого огня. Вдруг рассеялась проросшая внутрь тревога, уступив место очарованию его красотой. Он был так прекрасен и молод, глаза его пронзали насквозь, и я потеряла чувство реальности.

— Кто вы такая? Откуда вы? — спросил он, глядя на меня с заинтересованностью. — Я знаю всех в округе, но вас никогда раньше не встречал…

«А как же наша волшебная ночь?..» — чуть было не сорвалось с моего языка, но я крепко держала его за зубами.

Он заметил мое изумление, которое скрыть не удалось.

Значит, это все же был Рене… Он принял этот чудесный облик, чтобы я целовала и ласкала его…

Элемер ждал ответа, но я не знала, что ответить ему.

Было видно, что он любуется мной, что он пленен и жаждет знакомства, и я в свою очередь смотрела на него во все глаза.

Время остановилось, а мы словно качались на его волнах, зачарованные, обласканные нежной музыкой оркестра, не замечая того, что происходит вокруг…

И даже осколок на груди не давал о себе знать…

Внезапно слух резанула откровенная фальшь флейты.

Мгновенно очнувшись, я быстро накинула вуаль на лицо.

— Ты не знаешь своей партии! — зашипел Рене так злобно, что даже до моего укромного угла долетела эта фраза.

— Простите, маэстро… — кротко промолвила Календи, глядя в ноты.

— Еще раз с начала! — приказал мой грозный супруг.

— Разрешите пригласить вас? — склонился передо мной Элемер.

Что-то случилось со мной — еще совсем недавно я рассуждала о краже ключа без тени сомнения и стыда, но сейчас мне вдруг стала невыносима мысль, что я должна обмануть этого трепетного, немного грустного и такого притягательного парня.

Я кивнула, и наши руки переплелись в объятии.

Гости снова разбились на пары, и от моего внимания не укрылось, что Сибил уже привалилась к спинке стула с закрытыми глазами и приоткрытым ртом.

— Так кто же вы? — вновь обратился ко мне виновник торжества. Его волосы волнующе защекотали мою шею. — Как вас зовут?

Что я могла ответить ему? Что замок Рене и этот замок, являющийся его отражением — единственные места, где он может увидеть мой истинный облик? А выйдя за ворота, он испугается меня и кинется прочь, кляня минуту, когда познакомился со мной?..

Мне пришлось закусить губу от тяжести невысказанных признаний.

— Что с вами? Я обидел вас? — раздался вновь голос Апреля. Юноша был взволнован и огорчен.

К моему горлу подкатил ком. Еще никогда мне так остро не хватало отнятой молодости! Еще ни разу я не ощущала ее утрату столь безысходно! Чувствуя, что еще чуть-чуть — и мне уже не сдержать рыданий, я, вздрагивая, уткнулась ему в грудь. В нем было что-то человеческое… Что-то очень близкое… Повеяло живыми чувствами, живым теплом — оттуда, из прошлой жизни…

— Я не могу ничего сказать вам о себе… — наконец, произнесла я, пытаясь унять дрожь в голосе. — Я оказалась здесь случайно, и мы вряд ли увидимся вновь.

Мне самой тоже нужно было распрощаться с иллюзией еще когда-нибудь увидеть этого парня.

Взгляд невольно упал на Рене — на его взлетающие над пультом костлявые руки, на его затылок, покрытый редкими седыми волосами…

Больно… Как больно… Если бы я не была замужем за этим чудовищем, то могла бы продолжить удивительное знакомство!

Дыхание Элемера возле губ пьянило, сводило с ума…

В эту секунду соло флейты прозвучало, по-моему, чересчур громко, вновь пробуждая меня от несбыточных мечтаний.

И я нашла в себе силы безжалостно отбросить чувства в сторону. Сладкая привилегия — любить и быть любимой — уже не для меня. Рене Валлин лишил меня этого счастья. Я раздала всем десерты, а себе не оставила ничего… И я здесь для того, чтобы выполнить задуманное и вернуться в свою тюрьму.

Моя рука осторожно коснулась кармана фрака. Прорезь кармана была оторочена какой-то выступающей тесьмой, а сам он плотно прилегал к боку… Похоже, пусто.

От совершаемых действий я густо покраснела под вуалью.

— Но я бы очень хотел увидеться! — не зная, что все уже решено, произнес Элемер возбужденно. — Отчего же это невозможно?..

На его лице появилась надежда.

— Прошу вас, не задавайте больше этих вопросов… — взмолилась я.

И, собрав всю свою волю, перешла к другому карману.

Есть!

Рука скользнула в прорезь и ловко (сама не знаю, откуда взялась эта ловкость!) — вытащила небольшой ключик с колечком.

И как раз вовремя — танец закончился, и пары рассыпались.

Едва смолк последний аккорд, я попыталась быстро смешаться с толпой и протиснуться к выходу. Но упрямый именинник побежал за мной.

И только здесь я опомнилась, насколько далеко зашла.

О Господи, что я натворила!

Внимание всех гостей было устремлено на нас!..

Образ жуткого «Соснового рая» ощутимо приблизился.

— Умоляю!.. Не преследуйте меня! — зашептала я, чувствуя себя Золушкой, убегающей с бала.

Толпа барышень в красивых платьях начала перешептываться.

— Ого! Вот это дает моя подруга Глициния! — вдруг среди шушуканья прорезался громкий завистливый голос проснувшейся Сибил.

Я приоткрыла дверь и выскользнула в коридорчик. Выбежавший вслед Элемер схватил меня за руку, не отпуская.

— Подождите всего несколько минут, милая незнакомка! Сейчас я прикажу срезать для вас самые прекрасные розы в оранжерее! — вскричал он. — Обещайте, что дождетесь меня здесь и никуда не исчезнете!

Юноша выглядел очарованным и влюбленным.

— Обещаю, — глухо произнесла я.

Элемер быстро распахнул дверцу, ведущую в комнату садовника, и скрылся внутри.

Едва дверь за ним захлопнулась, я стремглав юркнула в кухню.

Переодевшись в мгновение ока и оставив бедняжку Глицинию лежать на стуле в нижнем белье, я бросилась к выходу и со всех ног понеслась на конюшню.

Отражение конюха дремало; при моем приближении конь Дивный почему-то не заржал. Он стоял тихо и тогда, когда я, торопясь и дрожа, выдернула из его гривы несколько белых волосков.

Вдалеке были видны сияющие окна Замка Отражений, где остался красавец Элемер с самыми прекрасными розами из оранжереи…

Как хорошо, что Сибил успела выкрикнуть свою глупую фразу. Теперь все подумают, что это Глициния устроила такой переполох.

Держа заветные волоски в руке, я уселась на Брикса и поскакала по темному лесу, чувствуя, что глаза застилают горькие, безнадежные слезы.

Прощай, Элемер.

Прощай навеки!..

Я понимала, что там, в замке, разбилось в осколки мое хрупкое сердце.

ГЛАВА 33

Тимея ждала меня у пруда, похожего на бассейн. Она сидела, горестно сжавшись и обхватив колени руками. Услышав мои шаги, женщина медленно подняла голову и скорбно произнесла:

— Что же ты натворила, Мари!.. Зачем ты поехала туда?..

В ее голосе сквозила обреченность.

Я молча, стараясь не смотреть на нее, стянула с головы парик.

После ее отчаянного тона меня, наконец, застиг запоздалый испуг.

— У меня не было другого выхода… — пролепетала я еле слышно.

— Рене обязательно обо всем узнает и отправит тебя в «Сосновый рай», откуда нет возврата! — продолжала причитать Тимея.

— Он ничего не узнает… — тихо произнесла я и добавила в ответ на ее вопросительный взгляд, — ведь со мной было зеркальце.

Тимея замерла.

— Зеркальце?.. Мое зеркальце?..

— Да, то самое, которое птицы подбросили на балкон.

На лице ее отразилась смесь недоумения и просветления.

— Но как же… Мы думали, Рене разбил его…

— Мне удалось сохранить один осколок.

Услышав это, Тимея удивилась и обрадовалась.

— Этот волшебный осколок спрятал тебя от Рене. Он искажает настоящие события и показывает ему другие, невинные картинки. Как хорошо, что ты догадалась захватить его с собой! Однако ехать в замок все равно было очень рискованно, Мари! Ты едва успела вернуться обратно, ведь скоро рассвет… Переодевайся скорее!..

И она стащила с себя мою майку.

Страх снова ослабил свои цепи.

Я начала быстро расстегивать пуговки на платье. Заторопилась, потянула за рукава, задрала вверх тяжелый подол. Какое оно длинное, неудобное…

— Ты очень рисковала… — повторила Тимея, облегченно вздыхая. — Ведь осколок — это не целое зеркало. Действие его слабее, помни это! А если бы он хоть на мгновение выпал, например, при танце или поездке на лошади… Это был бы конец. И твоим надеждам, и твоей жизни.

— Но ведь он не выпал! — рассмеялась я, чувствуя, как уходит напряжение, уступая место счастливому ощущению удачи. — Он же не выпал!

Тимея вдруг мягко улыбнулась.

— Давай же платье, Мари! — все еще улыбаясь, попросила она и протянула руку.

Я еще раз с силой дернула вверх за подол, и платье свалилось к моим ногам…

Что-то, звякнув, упало и, сияя, покатилось по берегу.

Осколок!!!

Криво прокатившись по узкой полоске прибрежной травы, осколок волшебного зеркальца полетел вниз, булькнул и исчез на дне пруда.

Тимея ахнула… По-птичьи взмахнула руками, бросилась в воду и скрылась под ее поверхностью.

Я оцепенела от ужаса.

И вдруг меня начало колотить.

Нервная дрожь с головы до ног объяла тело. Она сотрясла его так мощно, словно я промерзла до самых костей.

Надежда, еще мгновение назад согревавшая меня, разбилась, радость растаяла, как дым, а на смену пришло ужасающее осознание произошедшего.

«Все пропало… — постучалась тяжелая мысль. — Теперь тебе не избежать «Соснового рая»…

Тимея вынырнула из воды и подала мне осколок. Мы посмотрели друг другу в глаза, но не смогли произнести ни слова.

В тревожном смятении мы молча поплыли по темной глади пруда. Вода казалась холодной и неприятно облепляющей тело. Она мерещилась мне нескончаемой, темнота давила на глаза; вспыхивающие то здесь, то там огоньки доводили почти до безумия. Наконец, мы так же молча вышли на берег. Я по-прежнему дрожала в своей майке с кармашком и пижамных штанишках, хотя одежда вновь оказалась абсолютно сухой.

Но я не замечала этих чудес. Я ничего не замечала…

Он все узнает.

Скоро он вернется…

И тогда не миновать прощания с человеческим обликом.

В это мгновение обличье безобразной старухи внезапно стало мне очень дорого.

— Может быть, все еще обойдется… — тяжелым голосом произнесла Тимея. — Может быть… Ведь осколка не было с тобой всего минуту. Он увидит только то, что ты была здесь, у пруда. Ничего другого он не увидит.

Она сочувственно посмотрела мне в глаза.

Я неловко кивнула и отвернулась, пытаясь скрыть подступающие слезы.

И впрямь, он увидит лишь несколько мгновений возле пруда…

Он увидит меня рядом с Тимеей.

И этого вполне достаточно, чтобы отправить меня в «Сосновый рай».

И я уже никогда, никогда не вернусь домой и не увижу маму и тетю Клашу.

Горькие слезы хлынули из моих глаз, а из груди вырвались так долго сдерживаемые рыдания.

Никогда не увижу… Никогда…

— Не плачь! — прижала меня к себе Тимея. — У тебя будет время придумать какое-нибудь разумное объяснение. Успокойся и ступай скорее, моя милая Мари… Скоро рассвет, и вот-вот начнут просыпаться слуги.

Она нежно утирала мои слезы, обнимая, как мать.

Наконец, простившись с Тимеей, я осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, выскользнула за дверь и очутилась на лестнице.

В замке стояло предрассветное безмолвие.

Стараясь прижиматься к краю лестницы, я тихо, как мышка, поднялась в свою комнату, спрятала осколок зеркальца в небольшую щелочку в паркете, туда же сунула драгоценные конские волоски и, раздевшись, юркнула под одеяло.

Слезы почти просохли.

Несмотря на множество счастливых и горьких событий, на теплившуюся надежду и мучительные сомнения, вопреки всему, я уснула почти мгновенно.

Но сон мой был неровным и беспокойным.

Перед глазами бродил образ Элемера, вставало скорбное лицо Тимеи, плыли смутные силуэты гостей на балу, где-то слышался цокот копыт коня Брикса… И все это было овеяно тревогой… тяжелящей сердце тревогой.

ГЛАВА 34

Ах, как не хотелось мне просыпаться утром… Мне казалось, что оно непременно принесет горькую и страшную весть, которую я ожидала и боялась… Но все-таки я проснулась — позже обычного, от равномерного звука капель дождя, падающих на крышу балкона.

Приподнявшись на постели, я покосилась на зеркало шкафа. Оттуда выглянуло отражение старухи со спутанными волосами. Неожиданно я приветливо улыбнулась ей, и она ответила тем же.

«Будь что будет, старушка…» — шепнула я ей, и она в ответ шевельнула морщинистыми губами.

В окно глянул хмурый рассвет.

Сегодня с гастролей возвращается Рене.

Я вновь взглянула в зеркало, заметив, что отражение приуныло. Оно не хотело в «Сосновый рай», в мутных зрачках его затаился страх… Неужели вскоре мне придется смотреться в водную гладь пруда и видеть длинный клюв, черные крылья и полные невыразимой тоски глаза?.. Неужели мне придется слиться с темной водой?..

Дверь распахнулась, и появилась Мишель.

— Доброе утро, мадам.

Я испугалась, что она заподозрит что-то, но каменное лицо ее ничего не выражало.

— Вас причесать? — осведомилась она буднично.

— Пожалуй, я сама, — проговорила я и, откинув одеяло, выбралась из постели.

— Через пятнадцать минут будет подан завтрак.

Каждое утро она произносила одни и те же слова, но почему мне кажется, что сегодня они звучат в последний раз?..

Мишель вышла.

Я подошла к зеркалу и начала расчесывать свои жидкие патлы.

Потом лениво, медленно облачилась в длинное утреннее платье и черепашьими шагами спустилась к завтраку.

— Вы не больны, мадам? Может быть, позвать доктора Рейнальда? — спросила Таналь, подавая рис, завернутый в сладкие листья какого-то растения с далекого острова, и маленькую соусницу.

Я подняла на нее глаза.

— Доктора Рей… как вы сказали? Рейнальда?

Таналь кивнула, раскладывая приборы.

— А где доктор Вили?

— Доктор Вили уволен, мадам.

Вот это новости.

Разволновавшись еще сильнее, я зачерпнула побольше воздуха в грудь и объявила внимательно смотрящей на меня девушке-роботу:

— Со мной все в порядке. Когда приедет месье Рене?

— После обеда, мадам, — официально объявила прислуга. — В четыре часа пополудни.

Она ушла, и я приступила к одинокой трапезе.

Вспомнилось, как добрая тетя Клаша в мягком фиолетовом халатике ставила на стол горячие сырники и свежезаваренный чай и приговаривала:

— Кушай, милая!

От ее слов веяло теплом и любовью, и простая еда казалась вкуснее любых деликатесов.

Экзотический завтрак, принесенный Таналью, показался безвкусным и комом встал в горле. В апельсиновый сок капнула нечаянная слеза.

Отставив тарелки и чашки, я вновь поднялась в свою комнату. По крыше балкона по-прежнему бил дождь, звуки стали сильнее и громче, и на небо надвинулись тяжелые синие тучи.

На краю идеально заправленной кровати я сидела, отрешенно глядя в окно. Так прошло несколько долгих однообразных часов. Внизу, наверно, происходила суета и беготня, слуги готовились к прибытию хозяина, но ничто не могло отвлечь меня от моего бесцельного занятия.

И только резкий хлопок двери вывел меня из задумчивости.

Это снова явилась Мишель. На этот раз она несла в руках прекрасное платье небесно-голубого цвета.

— Приехал месье Рене, мадам.

Грудь обдало жаром. Сердце екнуло, подпрыгнуло, горячей молнией полетело в пятки.

— Он желает, чтобы вы переоделись к ужину. Намечается прием по поводу удачных гастролей, — доложила она ледяным тоном.

Может, и ничего?.. Может быть, все обойдется?..

Я поднялась с кровати, сбросила одежду, как старую кожу. Что-то в глубине сердца подсказывало мне, что я прощаюсь с жизнью в замке.

Нежное голубое платье заструилось по моему телу. Мишель начала деловито застегивать пуговки на спине; шершавая ладонь неприятно царапнула плечо.

— Вы прекрасны, мадам, — заявила она. — Не желаете позвать Аделаиду Куприс?

Я повернула к служанке голову. Взгляд ее был непроницаем.

Какая-то неуловимая мысль пронеслась в моей голове… Аделаида Куприс…

— В котором часу намечается прием? — спросила я окрепшим голосом, чувствуя, что в интонацию просачивается уверенность.

— В семь вечера, мадам.

Мишель хладнокровно застегнула последнюю пуговицу и поправила шлейф платья.

— К началу приема, пожалуйста, позовите Аделаиду Куприс, — промолвила я.

На лице Мишели отразилось легкое удивление, вернее, едва заметная его тень.

— Хорошо, мадам. Месье ждет вас.

И она вышла прямой твердой походкой.

Я заколола волосы перламутровой заколкой… Потом, не выдержав, вытащила из щели в полу осколок зеркала Тимеи и заглянула в него. Чистая нежная кожа, большие зеленые глаза, шелковистая прядь, выбившаяся из-под заколки… Вот примерно такой увидел меня Элемер. Где-то он теперь? Вспоминает ли обо мне?..

Я перелистнула зеркало, как экран телефона, и увидела его образ, украденный из Замка Отражений. Элемер кружился в танце, отсутствующе глядя куда-то вдаль. «Теперь он всегда будет со мной», — подумала я с болью, пряча волшебный осколок на место.

Неожиданно я взмахнула руками, словно крыльями. Широкие рукава голубого платья поднялись и плавно опустились. О Господи!.. Обручальное кольцо вдруг больно сдавило палец, и бриллиант сверкнул чернотой.

Пора идти.

Я все еще стояла, в нежном платье и мягких спальных тапочках, никак не решаясь сделать шаг к выходу. Отчаяние захлестывало меня и рисовало самые невероятные картины, вплоть до того, что стоит открыть дверь, как поток ветра подхватит меня и унесет в неведомую даль…

Наконец, когда дольше оттягивать момент встречи с Рене было уже невозможно, я скинула тапочки, открыла шкаф и достала с полки светлые туфли на высоком каблуке. Золотые пряжки глянули на меня, словно два золотых глаза.

Морщась от отвращения, я надела туфли и протянула руку к кнопочке…

Нет.

Еще немного… Еще чуть-чуть… Я подарю себе несколько последних минут мнимой свободы от него.

Пойду по лестнице.

Я приоткрыла дверь и вышла.

Ощущение его всемогущего присутствия мгновенно охватило меня. Его неуловимый запах стоял на лестнице. Холод его ладоней чувствовался на перилах. Он был повсюду, словно просочился в стены этого замка. Его глухой голос стоял в ушах, его кольцо жгло ладонь, а его тень преследовала мою фигуру в струящемся голубом платье.

Это было настолько ощутимо, что я едва не обернулась, идя по лестнице вниз.

Наконец, я спустилась на последний этаж и встала за колонной. Еще несколько шагов — и я в обеденной зале.

Голос моего великого и ужасного супруга раздался наяву — он сумрачно и резко прозвучал совсем рядом.

— …и подайте «Шато Мутон Ротшильд» сорок пятого года из погреба.

В это мгновение я завернула за угол, и наши взгляды встретились.

ГЛАВА 35

Он был как будто рад видеть меня. Его глаза улыбались.

Я попыталась прочитать по ним — знает ли он о том, что произошло ночью или нет?..

— Здравствуй, Мари! — произнес Рене спокойно.

— Здравствуй… — ответила я, глядя на его редкую щетину.

— Поужинаешь со мной?

— С большим удовольствием…

— Можно я обниму тебя?

Я подошла ближе, чувствуя незримую опасность, исходящую от него. Наверно, все-таки знает… И что тогда?..

Он крепко прижал меня к себе. Я услышала, как бьется его сердце.

Может, сказать ему самой? О якобы случайном разговоре с Тимеей?..

Но губы и язык отказывались мне повиноваться.

Момент был упущен, и мы уселись за стол.

— Я слышала, сегодня будет прием… — начала я, подцепив вилкой креветку.

Надо нащупать нить.

— Гастроли прошли удачно?

— Очень удачно, дорогая! — Рене прищурился и пристально посмотрел на меня. Я с тревогой заметила, что он ничего не ест.

Вошла Таналь и выставила на стол «Шато Мутон Ротшильд» 1945 года.

— Благодарю! — зычно сказал Рене, разлил вино по бокалам и с видом знатока отпил немного. — Великолепное вино! Не хочешь ли выпить, дорогая? Ты сегодня бледна… Как ты спала?

Почему он спрашивает об этом?

— Я спала крепко, Рене… Так крепко, что проснулась чуть позже обычного.

— Я знаю, — кивнул он и чокнулся со мной.

«А что еще ты знаешь?..» — подумала я.

Но он больше ни о чем не спросил и начал увлеченно рассказывать о прошедших гастролях.

— Мы успешно выступили, на всех концертах был полный аншлаг, и наш оркестр приглашен на следующий сезон в двухнедельное турне по Европе. А через месяц, если ты помнишь, у меня два выступления в Париже.

— Помню, конечно… — пискнула я.

— Жаль, что ты не сможешь сопровождать меня, — удрученно покачал Рене головой.

— Не смогу?.. — это прозвучало испуганно.

Рене оторвался от бокала, сделав вид, что отметил не испуг, а другое чувство.

— А что тебя в этом удивляет? Еще ни разу ты не выразила желания поехать со мной на гастроли. Разве не так? Что удивило тебя в моем замечании?

— Желать и мочь — разные вещи, — произнесла я, ощущая нарастающее беспокойство. — Ты сказал, что я не смогу. А если я пожелаю?..

— Ты выглядишь очень грустной, Мари. Что печалит тебя? Ты видела дурной сон?

Так и не ответив на мой вопрос, он опять пристально посмотрел на меня.

С каждой его репликой мне становилось все неуютнее на своем серебряном плетеном стуле.

— По-моему, мне ничего не снилось. — Я отпила глоток вина. Оно показалось мне слишком горьким.

— И за всю ночь ты ни разу не просыпалась?

К чему он клонит?..

Я отпила еще один глоток горького «Шато Мутон Ротшильд».

— Кажется, нет…

— И не спускалась по лестнице? — голос стал острым, как нож.

Стало ясно — он знает, что я была у пруда и разговаривала с Тимеей. Больше он ничего знать не должен, как я и думала. Что же сказать?..

— Почему ты молчишь?

— Мне… мне и правда приснился сон, Рене, — начала я осторожно. — Только он был не дурной, а немного странный. Вчера вечером я выпила таблетку, чтобы уснуть… Наверно, это от нее. Пока ты не спросил, я и не вспомнила об этом сне.

— Что же тебе снилось? — продолжил Рене свой допрос, все так же пытливо оглядывая меня.

— Мне снилось… будто один лебедь из твоего пруда превратился в прекрасную женщину. И мы о чем-то беседовали с ней…

Глаза супруга метнули молнии.

— Ты уверена, что это был сон, милая?

Я постаралась изобразить непонимание.

— Сейчас я не уверена, что это вообще снилось мне. Ты ведь знаешь, сны так быстро улетучиваются из памяти…

— Ты лжешь, дорогая моя Мари, — произнес Рене убийственно спокойно. — Ты — отъявленная лгунья, милая! Спасибо, что разделила со мной ужин. Тебе понравилось новое платье? Оно очень идет тебе.

Я онемела и не могла вымолвить ни слова.

— Наверху тебя ждет Аделаида Куприс. Иди и приготовься к приему гостей. Твоя ложь — не повод не выходить к ним. Сегодня ты будешь блистать перед ними как никогда!

Мне показалось, что он хотел еще что-то добавить, но лишь жутко усмехнулся.

Я не посмела задать ему ни одного вопроса.

Если бы я тогда призналась во всем, покаялась, обняла его, прижала к груди, сказала «Возьми мою душу, возьми мое сердце, дорогой, любимый Рене!», все сейчас было бы иначе.

Но я этого не сделала.

Подобрав подол платья, чувствуя во рту горький вкус вина, я вернулась в свою комнату и начала лихорадочно думать, что же предпринять.

Через час, в ослепительном платье и с волосами, заплетенными Аделаидой Куприс в красивую сложную прическу, я спустилась к гостям.

Может быть, один из гостей, а точнее, одна гостья подскажет мне, как выпутаться из этой ситуации?..

Опротивевшие гости сидели на своих местах. Дантон, почему-то без Якова, Даная с огромным декольте, чопорная Лидия, горбатый Поль Вергелен с осоловевшими глазами…

Все вежливо поприветствовали меня. Я ответила им легким поклоном.

И лишь ее не было на месте.

— Календи немного приболела, — раздался над ухом голос Рене. — Бедняжка! Эти английские весны такие слякотные… Ты ведь нисколько не расстроилась, дорогая?

Я почувствовала, что задыхаюсь.

— Что с тобой?

Я задышала часто и глубоко, пытаясь вспомнить…

Ну, уж этого-то он не может знать. Осколок тогда был в кармане моего плаща.

— Нисколько, дорогой! — дерзко ответила я. — Я вижу, что и Якова тоже нет.

— Повредил палец, — поморщился Рене, подозрительно глядя на меня. — Как будто палец может помешать ему прийти на прием по поводу окончания гастролей… Кутит с какой-нибудь девицей, мерзавец.

Услышав это, Дантон помрачнел.

— Мог бы и меня захватить, — заявил он. — Я тоже не прочь покутить с девицей!..

— Вам обоим следует лучше знать свои партии! — сердито крикнул Рене. — Твой мерзкий фальшивый ми-бекар едва-едва удалось заглушить валторнами!

Поль Вергелен противно захихикал.

— Ну что ж! — Рене встал за стол, как за дирижерский пульт. — Выпьем, друзья, за наш очередной успех! А моя очаровательная Мари споет нам что-нибудь своим ангельским голосом!

— Прокурлычет… — сухо произнесла Лидия.

Споткнувшись о мой взгляд, она поспешила забить рот куском диковинной атлантической рыбы.

Поль Вергелен опять бессмысленно захихикал.

Рене, улыбаясь краем сморщенных губ, сел на свое место.

— Я спою песню из мультфильма! — громко объявила я.

Руки Рене сжались в кулаки.

— Из мультфильма? — задрал нос Дантон, и его глупые круглые глаза выкатились на лоб.

Даная что-то шепнула первому кларнету, чьего имени я не помнила.

Поглядев друг на друга, прыснули две скрипачки — одна длинная и тощая, другая маленькая и толстенькая, кажется, Надин и Мими; не помню, как распределялись между ними эти имена.

— Тихо! — вскричал Рене и ударил кулаком по столу.

Все мгновенно затихли.

В звенящей тишине я запела ту самую песню, после которой он полюбил меня. Мое хрустальное сопрано звонко летело под своды замка, а перед глазами вставали картины того далекого утра в моем доме. Как слушала, замерев, тетя Клаша с тарелкой оладьев, как горделиво восседала на стуле мама, и как завороженно внимал он…

Он и сейчас сидел недвижно, как скала. Лишь длинные ладони то разжимались, то сжимались вновь, и сверкали, как бриллианты, темные глаза. Еще недавно улыбавшееся лицо омрачила угрюмая тень.

Когда я допела, оркестр разразился неистовыми хлопками.

— Браво, — выдавила Лидия.

Рене испепелял меня страстным и страшным взглядом.

— Простите, господа, — объявила я. — Я немного утомлена и хочу, с вашего позволения, вернуться в свою комнату.

— Господа! — раздался голос Рене.

Я обернулась на него.

— Это была прощальная песня моей горячо любимой супруги. Сегодня вечером она покидает нас.

Нет. Нет! Только не… Не-ет!!! Не произноси этих слов… Неужели после того, как я спела для тебя, ты сможешь сделать это?!

Глаза Рене впились в меня.

— Моя жена отбывает на лечение в санаторий «Сосновый рай».

Музыканты обомлели. Я окаменела. Первой отмерла Даная и дрогнувшим, полным сомнения голосом переспросила:

— Как?! В «Сосновый рай»? Мари?!

Я со всех ног бросилась бежать из залы, потом из замка. В туфлях с золотыми пряжками я побежала по апрельскому снегу, потом, скинув их, побежала босиком…

Он выбежал за мной, догнал возле пруда, развернул к себе.

— Мари!

Я начала вырываться, и мне показалось, что руки мои захлопали, словно крылья…

— Посмотри на меня.

Он сжал меня за плечи.

Лебеди взлетели ввысь. Они кружили над нами и гортанно кричали.

— Угомонитесь! — воскликнул он неистово.

Птицы испуганно метнулись назад.

— Ты обманула меня.

Я молчала.

— Я не знаю, почему кольцо не показало мне этих картин… Наверно, оно тоже стареет. — Он печально усмехнулся. — Только зеркало Тимеи могло бы подменить одни картинки другими, но зеркала больше нет. Я сам разбил его. Но я знаю и так. Переполох в Замке Отражений, Элемер, который не ест, не спит и грезит прекрасной незнакомкой… Кое-кто пытался подсунуть ему Глицинию Беливер, но ты же понимаешь, она никогда тебя не заменит!..

Я молчала. Язык отказывался говорить.

— И то, что я видел собственными глазами — твой разговор с Тимеей. Как видишь, я все знаю. После этого может быть лишь один путь — в «Сосновый рай». Но если ты скажешь, что любишь меня…

Мука исказила его старческое лицо. Я чувствовала, как тяжело даются ему эти слова.

Лебеди в пруду притихли и устремили на меня умоляющие глаза.

— …тогда все останется по-прежнему. Мы заживем с тобой как супруги, в любви и согласии. Ты не будешь нуждаться ни в чем, а я, как и раньше, буду боготворить тебя.

Не я ли просила судьбу именно об этом шансе?.. Остаться самой собой, хотя бы этой никчемной, трясущейся старухой? Лишь бы не птицей в пруду… Именно об этом… Но почему сейчас я молчу?

— Ни одной женщине ни разу в жизни я не шел на такую уступку! Однако в одном я непреклонен — мне нужна от тебя именно любовь! Не снисхождение, не смиренное терпение, не жалость и не выбор меньшего из двух зол.

Я не люблю его. Но разве я не могу вновь солгать?.. Во имя собственного спасения. Он, конечно, почувствует ложь. Но он жил с ней и раньше, он может сделать вид, что не заметил этой лжи, чтобы не разлучаться со мной.

Но я понимала, что не просто не люблю — я ненавижу его. И вовсе не за то, что он старый, потерявший былую красоту человек. Тем более что это было не совсем так. В нем чувствовались и красота, и мужество, и сила. Он обладал талантом и властью, внушающей страх.

И все же я ненавидела его — за то, что он посмел распоряжаться моей жизнью, моей судьбой, моей молодостью, наконец. Но никогда, никогда он не сможет распорядиться моей любовью!

— Нет, Рене, — тихо, но непоколебимо произнесла я. — Я не люблю тебя.

Безмолвие воцарилось над весенним парком.

Наконец, оправившись, Рене произнес холодно и отчужденно:

— Ты понимаешь, что это значит, Мари?

— Да, — твердо ответила я.

— Тогда не будем напрасно тратить времени. Твои вещи уже собраны. Если ты хочешь добавить к ним что-нибудь еще, я разрешаю тебе взять из этого дома все, что пожелаешь. Но чтобы ты не взяла ничего лишнего — того, что тебе точно не понадобится в санатории — я сам лично осмотрю все вещи и отбракую ненужное.

— Хорошо, Рене, — бесцветно ответила я и пошла к двери замка. Оттуда доносилось соло на трубе, и наперебой верещали женские голоса.

Лебеди отчаянно курлыкали нам вслед.

Рене проводил меня в комнату, где уже стояла наготове знакомая дорожная сумка. Мишель сняла с меня платье и даже нижнее белье, и я осталась абсолютно обнаженной. Затем на меня поочередно надели новое белье, чулки, туфли и облекли в то же голубое платье.

Рене осмотрел сумку.

— Ничего лишнего, — объявил он. — Мишель собрала все, что было в комнате. А я собственноручно уложил загранпаспорт — ты же так старалась, добывая его… А заодно приложил весь необходимый комплект документов: визу, страховку и прочее.

Увидев мои невольно вспыхнувшие глаза, он выдержал паузу и добавил:

— Все это у тебя отберут по приезде и надежно запрут в отдельной комнате для вещей.

Мой взгляд погас, и маэстро усмехнулся.

— Кстати, вот эти парики, украденные у доверчивой бедняжки Розы, оставить, как думаешь?

Я густо покраснела.

Рене бросил два парика — «волосы Тимеи» и «черное «каре» Глицинии» — в сумку, заботливо пододвинутую Мишелью поближе к двери.

— Возвращать неудобно, правда?

Я промолчала.

— Шофер ждет, господин, — железным голосом сообщила вошедшая Таналь.

Нажав на кнопочку, мы очутились внизу. Рене проводил меня до дверей, поддерживая за руку. Дворецкий молча донес сумку до ворот.

— Обручальное кольцо останется у тебя — ведь ты по-прежнему моя жена. Прощай, любимая, — сказал великий маэстро, и голос его невольно дрогнул.

— Прощай.

Я села в распахнутую машину, где уже находился Гриент. Мотор взревел, и мимо меня медленно проехала высокая кованая ограда, затем торжественно проплыли кружевной замок и пруд. Потом ограда кончилась, и по бокам возник густой, еще сухой апрельский лес.

На Рене я не обернулась.

Моя прическа была такой высокой, что задела боковину автомобиля, когда я садилась в него. И, хотя мне было уже все равно, как я выгляжу, распустить волосы я не могла — в глубине прически скрывался волшебный осколок, обмотанный тремя волосками, выдернутыми из гривы коня Дивного.

ГЛАВА 36

В таинственный санаторий с выцветшей вывеской «Kieferparadies» («Сосновый рай») мы прибыли почти под утро. На улице стояла предрассветная мгла, но санаторий был освещен множеством ярких фонарей, установленных по периметру его каменной ограды с колючей проволокой поверху. Он располагался в глубине заросшего сада и представлял собой длинное двухэтажное здание, построенное из прочного серого камня и напоминавшее унылый барак.

На звонок зевающего Гриента вышла хмурая женщина в глухой форме мышиного цвета.

— Новенькая? — спросила она по-французски довольно грубо. — Проходите.

Мы прошли в слабо освещенную голубым светом комнату. Женщина села за стол и раскрыла какой-то журнал. Со скучающим видом она занесла в него все мои данные: фамилию, имя, возраст, семейное положение и диагноз, подсказанный Гриентом — психическое расстройство.

Записав диагноз, женщина посмотрела на меня с почти не скрываемым отвращением, и я поняла, что она видит перед собой безобразную старуху.

— Не беспокойтесь, вылечим, — заверила она Гриента и заглянула в мои сопроводительные документы. — Заплачено за отдельную палату. Хорошо. Хлоя! — крикнула она.

Появилась девушка лет двадцати, закутанная в длинное одеяние. На голове ее плотно сидела высокая шапочка. Из не закрытых одеждой частей тела у нее оставалось только лицо и половинки ладоней.

— Эту больную зовут Мари Валлин.

Услышав фамилию Валлин, девушка вздрогнула.

— В палату номер три. Сначала в баню.

— Хорошо, Бернадет, — смиренно ответила Хлоя.

— Выпей, — обратилась ко мне Бернадет и сунула в руку стакан с водой и крупную зеленоватую таблетку. — Лечение начинается немедленно!

Я повела глазами по сторонам, но дежурная окинула меня таким суровым взглядом, что я, не сопротивляясь, выпила.

От того, как круто здесь взялись за излечение недуга, я призадумалась.

Похоже, дело плохо…

Тяжелое предчувствие охватило меня.

Бернадет меж тем повернулась к Гриенту.

— Может быть, осмотрите палату?

Гриент быстро замотал головой.

— Если у вас нет никаких претензий…

Гриент снова замотал головой, как молодой бычок.

— Тогда вы получите пациентку, как обычно, через две недели.

Услышав это, я побледнела. Две недели! Всего две недели! Я думала, что в человеческом облике мне предстоит пробыть гораздо дольше…

Как обычно…

Ледяная дрожь пробежала по моей спине.

Бернадет вручила Гриенту некий договор с подписью, а тот вытащил из кармана пачку банкнот.

— Господин Валлин надеется, что его супруга скоро поправится, — уронил он безразлично.

— Несомненно. А как чувствуют себя остальные его супруги? Я хотела сказать — бывшие?

— Превосходно! — весело произнес Гриент и широко зевнул. — Господин Валлин пользуется услугами санатория на протяжении долгих лет, и еще ни разу вы не подвели его.

— У нас новейшие методики… Соответствующая диета… — зашептала Бернадет, подталкивая молодого человека к двери.

— Пойдемте за мной, Мари, — еле слышно раздалось над ухом.

Остановившимся взглядом я проводила Гриента, с безраздельной тоской увидела, как за ним захлопнулась дверь. Этот глухой короткий звук захлопнул мою прошлую жизнь навсегда.

Теперь я вернусь в замок очередным черным лебедем…

— Пойдемте, Мари, — повторил из-за моей спины тот же шелестящий голос, но на этот раз в нем появились звонкие нотки.

Я покорно двинулась за девушкой, не узнавая своих ощущений. До меня постепенно начинало доходить, что я потеряла. Я отметила, что в этом барачном здании исчезло обращение «госпожа».

Теперь мне стало страшно по-настоящему. Даже ночь в Комнате Отражений показалась отсюда, из жуткого санатория, невинной шалостью Рене по сравнению с тем, что еще предстояло мне испытать.

Как же он мог… Как он мог низвергнуть меня в этот ад?..

— Куда мы идем?.. — спросила я и не узнала свой голос — он показался мне снова старческим и скрипучим и мелко вибрировал от сковавшего меня ужаса.

— В баню, — тихо ответила Хлоя.

Мы пошли по унылому тусклому коридору. Облупившиеся темно-голубые стены, узкие окна с решетками… Они закачались. Я почувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Бежать… Бежать отсюда… Выбежать в сад, а там успеть намотать волосок, стать невидимой и…

Я дернулась в сторону, но Хлоя, уловив мое слабое движение, ухватила меня за рукав.

— Мари…

Я рванулась из рук Хлои — остервенело, безумно.

— Пустите!!!

Ткань рукава треснула, и он остался в руках у девушки. Путаясь в своем неуместном здесь платье, я зигзагом заметалась по коридору и ринулась к входной двери. Перед глазами голубыми пятнами замелькали стены… Носки туфель с разбегу влетали в разбитые плиты пола… Потом так же неопределенно появились… или нет… привиделись, что ли.. фигуры каких-то дюжих молодцев с дубинками…

Фигуры приблизились и стали явственными, хотя и слегка размытыми. Они быстро и ловко скрутили меня и связали руки за спиной.

С непередаваемым ужасом я вдруг ощутила, что прическа моя рассыпается!.. Она просела на макушку, и отдельные пряди заскользили по спине.

Только не это, нет, нет!..

Один из тех, кто связал мои руки, грубо дернул меня за оставшийся рукав платья.

— Попалась, цыпочка! Стой смирно.

Или это один и тот же?.. Только раздваивается в моих глазах?..

— Можете идти, — отпустила Хлоя двоих из ларца.

Они тоже были похожи на роботов — абсолютно одинаковые, в зеленой форме и с бесстрастными глазами.

Второй, тот, что не дергал, коротко кивнул, и вскоре их крепкие спины исчезли за поворотом.

Если раздваивается… то они бы дернули оба…

Хлоя глянула на меня с сочувствием.

— Прическа, Мари! — она протянула руку…

— Не трогай, — попросила я испуганно и резко отшатнулась.

— Но нужно поправить…

Хлоя едва ощутимо коснулась моей головы, и случилось то, чего я боялась больше всего — из рассыпающихся волос вылетел осколок зеркала. Он пролетел перед глазами, словно в замедленной съемке, и, как-то тяжело звякнув, лег на пол. Я не могу объяснить, что почувствовала тогда… Словно разбивается вся моя жизнь. Словно вся она сейчас заключена в этом осколке. Девушка подняла его и зажала в ладони, собираясь что-то сказать…

Увидев бесценное зеркальце в чужих руках, я закрыла глаза, и тело мое сотрясли бессильные рыдания.

— Что здесь происходит? — раздался железный голос Бернадет.

Хлоя промолчала.

Дежурная критически осмотрела меня.

— В баню! Побрить наголо и искупать. Я пойду с тобой.

Они повели меня. Хлоя шла впереди, а Железная Бернадет, чеканя шаги, — сзади. Я изо всех сил сдерживала рыдания, и они теснились в груди, пытаясь пробраться наружу… Все вокруг виделось мутно и неотчетливо. Я брела вперед неверными шагами, а Бернадет ожесточенно подталкивала меня в спину.

— Да шевели же поживее ступнями, мадам Как-Вас-Там!..

Я уже не понимала, на каком языке она говорит. Слова просто сыпались в меня, как зерна, и прорастали где-то в глубине сознания. Я почти ничего не слышала, их смысл вставал перед глазами пергаментным листом с ускользающим обрывочным текстом…

— Мы пришли, — прошелестела Хлоя.

Передо мной оказалась обитая железом дверь.

Внутри все было как в деревенской бане: деревянные лавки, проржавевший кран, таз… Впрочем, все это было чистым, пол приятно пах можжевеловой смолой.

А дальше состояние мое стало стремительно изменяться, словно я сама начала пропадать куда-то, ненадолго вылетая из тела и через несколько мгновений возвращаясь обратно.

Помню, как взмыла вдруг к окну… А потом снова сидела перед желтой стеной, а рядом падали на пол мои седые космы… Когда последняя прядь была срезана, я неожиданно вновь оказалась под потолком…

И позже опять сидела, чувствуя, как оставшиеся волосы Хлоя сбривает машинкой, стараясь не порезать мне голову.

Стены, пол, кран, таз — все сливалось в одну сплошную массу буро-зеленого цвета, эта масса густела на глазах, темнела и сужалась, и, наконец, она поглотила меня.

ГЛАВА 37

Чем дольше обитала я в этом угрюмом и мрачном здании, тем больше убеждалась, что санаторий «Сосновый рай» — не что иное, как затерянный в дебрях дремучего сада сумасшедший дом… Но, если не брать во внимание колоссальную разницу в обстановке и обхождении, то в остальном мало что отличало его от замка Рене Валлина. Здесь я была так же одинока, только вместо изысканной кровати с нежнейшим бельем я спала на грубой узкой койке, еду получала в столовой из окошка раздаточной, но в целом круглые сутки была погружена в собственные мысли. Утром и вечером мне кололи какие-то уколы, вызывающие постоянную сонливость. Мне было позволено гулять, но на улице почти всегда было ветрено и сыро, а туфли с пряжками, как и все прочие вещи, у меня отобрали. Заменили их на мягкие тапки, да еще выдали поношенные башмаки из грубой кожи.

Третья одиночная палата, куда меня поселили, располагалась в самом конце коридора, рядом с широким зарешеченным окном, выходящим в заросший серый сад. Неподстриженные кусты там были переплетены сухими ветвями; деревья, словно поваленные буреломом, валялись, задевая друг друга… Частенько стояла я у этого окна — то, будто сквозь сон, наблюдая, как идет мелкий холодный дождь, то глядя, как, переваливаясь с ноги на ногу, повариха тащит тяжелое ведро с супом или компотом… Ничто не радовало меня. Все чувства мои умерли в этих стенах. Не знаю, был ли кто в соседних палатах, но тишина стояла такая, что я желала услышать хотя бы жужжание мухи или стрекот сверчка… Но ничего живого не было здесь, и это тихое одиночество сводило с ума. После бани, состоявшейся в первый день, меня одели в длинную серую рубаху и широкие штаны из мешковины, и в таком виде я слонялась по коридору, иногда по привычке касаясь головы, чтобы поправить прядь волос, и забывая, что волос моих больше нет.

На третий день я вдруг слегла, будто кончились какие-то питающие силы. И обед, состоящий из макарон и длинной зразы с грибами, мне принесли в палату. Расплывчатый образ поварихи поставил тарелку на стол и что-то произнес, но слов я не разобрала. Не притронувшись к пище, я отвернулась к стене и вдруг увидела мышь. Она бежала вверх по стене, подметая хвостом паутину. Я попыталась ухватить мышь рукой, но ее юркое тельце исчезло на моих глазах. А может, его и не было…

Раздался скрип двери, и я медленно повернула голову. На пороге стояла медицинская работница, сменяющая Хлою. У нее было какое-то немецкое имя, кажется, Гретхен или Лизхен, но сейчас мне ни за что не вспомнить его.

— Вам необходимы витамины. К ужину полагается яблоко.

И она поставила на прикроватную тумбочку блюдце с аппетитным яблоком.

Стук тарелки о тумбочку прозвучал так громко и болезненно, что я заткнула уши руками. Но яблоко было свежим, ароматным и красным, как кровь.

Мне вдруг так захотелось его, что я даже привстала с кровати. Какое-то оживление всколыхнуло меня, и рука сама собой потянулась к сочному фрукту.

— Приятного аппетита, — сказала медсестра и ушла.

Я взяла яблоко в ладонь.

Оно было такое спелое, что у меня потекли слюнки. Я откусила кусочек… Вкус был необыкновенный, его сладость была столь долгожданна после унылых макарон, что обычное яблоко показалось самым желанным лакомством на свете! Только немного портила его легкая горчинка, угадываемая где-то в глубине этого вкуса…

Чей-то далекий голос вдруг слабо прозвучал в голове… Шевельнулось воспоминание…

«…И не садись на яблочную диету».

Кто это сказал?.. И когда?..

А яблоко было таким вкусным, что, невзирая на горчинку, я доела его до черных косточек и обсосала огрызок.

Внушающий мне что-то голос пропал.

А в теле появились силы. Палата вдруг стала уютной и теплой, ткань одежды — мягкой и нежной.

Я легко встала с постели, вышла в коридор, подошла к окну… Дождь на улице прошел, и сад преобразился: кусты немного выровнялись и даже, кажется, зазеленели; деревья продолжали лежать, но стали хрупче и живее, и уже не выглядели поваленными бревнами.

Мне вдруг почудилось, что если открыть окно, то я смогу вылететь в сад… будто что-то на мгновение приподняло меня над землей.

— Еще немного, и ты сделаешь это, — послышалось за спиной.

За мной стояла Железная Бернадет. Куда-то ушла грубость из ее голоса, и он лился, как весенний ручей.

Почему-то меня совершенно не удивили все эти перемены. И произнесенное ею не огорчило и не обрадовало.

«Как это будет здорово, — подумала я немного отстраненно, словно сознание было подернуто пылью. — Я буду летать».

Но эмоций при этом я почти не испытала — пришли лишь посторонние мысли, не приведя за собой чувств.

— Всего через несколько дней ты сможешь взлететь в небо.

Бернадет неожиданно улыбнулась. И я улыбнулась в ответ.

Цвет стен казался мне приятным и радующим глаз, Бернадет — искренней, решетка окна — узорчатой…

— Заходи в палату, — ласково произнесла она. Я смотрела на нее как приблудившийся щенок.

Пристально взглянув на меня из-под низких бровей, словно пытаясь прочесть что-то на моем лице, она повторила:

— Заходи.

Я кивнула и взялась за ручку двери.

Бернадет развернулась и пошла по коридору к столику дежурной.

И она не видела, что вместо того, чтобы зайти в палату, я тихо прикрыла дверь и зачем-то двинулась вслед за ее крупной фигурой — бледное привидение в мешковатой рубахе и бесформенных штанах. Мне не хотелось оставаться одной. Она приласкала меня, и я, как все тот же потерявшийся щенок, побрела за ней.

И поэтому, когда она обратилась к сидящей на приеме немке, то не приглушила неожиданно вновь ставшего грубым голоса.

— Скоро на выписку нашу красавицу. Райские яблочки, от которых вырастают перья, делают свое дело…

И она засмеялась неприятным, ведьминским смехом, который заставил меня замереть в растерянности.

Я стояла в самом начале коридора, за углом — старая, обритая под ноль, не имеющая ни лица, ни фигуры. И это «красавица» было произнесено с такой насмешкой, издевкой, что я онемела, словно острый нож пронзил мое доверчивое сердце.

Меня вдруг охватила дрожь. Носок тапка ткнулся в пол, и я увидела выщербины в его разбитых плитах.

Дурман стал спадать…

Мысль… Мысль точила меня… Вспомнить, вспомнить…

И я вспомнила.

«…Не садись на яблочную диету!..»

Это были слова Грега Андерсона.

ГЛАВА 38

На следующий день я вышла в сад после ужина, стараясь успеть до вечернего укола — медленно и тихо, так, чтобы не слишком бросаться в глаза дежурившей немке. Там, в сумерках, под потемневшим кустом, я объела яблоко до огрызка, сплевывая кусочки в тарелку, пронесенную под рубахой; потом коченеющими ладонями разгребла мерзлую землю под кустами и зарыла их там. Огрызок же принесла назад, положила на тарелку и поставила на тумбочку в своей палате, замечая, что она уже не такая уютная, как вчера, и швы на одежде чуть погрубели. Свет еще оставался яснее, чем в первые дни пребывания, но и он постепенно начинал тускнеть.

Действие яблока понемногу проходило. Но мне надо позаботиться о том, чтобы этого не заметила Бернадет.

Не успела я отойти от тумбочки, как в палату вошла Хлоя. Я была рада видеть эту хрупкую девушку — лишь ее лицо не изменилось ни до приема яблока, ни после. Оно хранило обычное выражение — немного печальное, молчаливое и смиренное.

Подойдя к моей постели, Хлоя достала шприц и ампулу.

Предчувствуя ужас предстоящего укола, я невольно сжалась под своей рубашкой. Хлоя подняла лицо, и наши глаза встретились.

Девушка на миг замерла в замешательстве. Она словно хотела что-то сказать, но не решилась, помедлила и вновь занялась приготовлением к процедуре. Я заметила, что руки ее дрожат.

— Что с вами, Хлоя? — спросила я.

Она вздрогнула, потом пугливо оглянулась по сторонам.

Я тоже оглянулась, прислушалась… Вокруг стояла мертвая тишина.

— Почему вы не ходите на второй этаж, Мари? — наконец, спросила девушка.

— На второй этаж?.. — переспросила я. И вдруг вспомнила, что здание, действительно, двухэтажное.

— Там есть библиотека, DVD-плеер… Есть очень интересные диски… Например, диск номер четыре, для врачебных комиссий и важных гостей… Вам ведь грустно одной…

Одной?.. А что, на втором этаже кто-то есть?..

Неожиданно вспомнилось, что несколько раз я видела Хлою с капельницей в руке. Я почему-то не заостряла внимания, для кого она предназначена… думала, что это просто уборка…

— Там живут несколько пациентов… — прошелестела Хлоя на мой невысказанный вопрос. — Только они почти не спускаются в сад. В другом крыле есть лестница. Может быть, вам будет не так одиноко… Вы ведь еще совсем молодая девушка…

Не могу передать, что произошло со мной после того, как она произнесла это.

Голова моя закружилась, и земля уплыла из-под ног.

Боже мой!..

Я прислонилась к стене. Мне не хватало воздуха. Ноги подкашивались.

— Вот что, — молвила Хлоя, внезапно на что-то решившись. — Завтра Бернадет уедет на еженедельное совещание, а (не могу вспомнить, Гретхен или Лизхен) полдня будет в прачечной. Охранник второго этажа Вильхельм заболел, а замены ему пока нет. Поэтому завтра вы сможете посмотреть DVD-плеер. Четвертый диск. Он лежит в стопке на тумбочке…

Глаза ее лихорадочно блестели. Я, пытаясь успокоиться, часто дышала и смотрела на нее остановившимся взглядом. Правда, речь Хлои показалась мне немного бессвязной. При чем здесь плеер и четвертый диск?.. Мне совсем не до плеера… Может быть, она сама немного сумасшедшая?..

— И еще…

Хлоя приблизила ко мне свое личико с нежным румянцем и произнесла почти на ухо:

— Я смогу выпустить вас из сада в город. Вы сядете на маршрутку 62 и, не задавая водителю никаких вопросов, приедете по адресу, который я сейчас дам. Там живет мой брат. Может быть, ему удастся что-нибудь сделать для вас…

Подумав еще чуть-чуть, она шепнула:

— Сегодня я не буду делать вам укол. Вы слишком взволнованы…

С этими словами Хлоя достала из кармана халата какой-то рецепт, быстро начеркала на обратной стороне несколько слов и цифр и сунула в мою ладонь.

— До завтра, Мари! Будем надеяться, что все будет хорошо!

Глаза ее ласково улыбнулись, и я очень хотела верить, что это не от действия яблока.

— Мне пора… Мне нельзя задерживаться в палате… — спохватилась девушка.

— А что это за город, Хлоя?.. — спросила я ей вслед, но дверь уже захлопнулась за ее хрупкой фигуркой в сером халате и шапочке до самых бровей.

В эту ночь я почти не спала. Хлоя… Она видит меня настоящей. Кто она? Зачем она здесь? В этом страшном заведении, откуда никто не выходит таким, каким прибыл?.. В чем заключается ее миссия?.. Она ставит уколы, тенью бродит по коридору с журналами или капельницами, иногда с тряпочкой и тазиком, в наглухо закрытой одежде, спадающей почти до земли…

В затуманенной голове всплыли далекие слова Рене Валлина.

«Есть и другая категория людей, которая тоже видит то, что есть на самом деле… Это люди вроде меня, обладающие особым видением, также разбросанные по всему миру. И если тебе встретятся таковые, то они будут на моей стороне. А отличить тех от других ты не сумеешь. Это не в твоих силах. И поэтому довериться не сможешь никому…»

Так кто же она, Хлоя? Из какой категории?.. И предложенное ею — не замысел ли Рене?.. Не часть ли «лечения» в санатории?..

Но что я теряю, выбравшись в город? Что может быть еще страшнее, еще ужаснее того, что предстоит мне здесь?..

Тут же пробудилась основная мысль — бежать! Оказывается, она всегда была со мной и сейчас просто очнулась от спячки.

Я приподнялась и села на постели.

Итак, Хлоя выпустит меня. Я, как и было условлено, сяду в маршрутку 62, доеду до города, но ни к какому брату не пойду. Вместо этого я прямиком двину в аэропорт или на вокзал…

В таком обличье? Наголо обритой… Без паспорта и денег? Не зная, где я… За кого меня примут? За безумную старуху?..

Разум вещал еще что-то, но я отмела все сомнения.

Я была готова на любые испытания, лишь бы вырваться отсюда. Я знаю французский, немецкий, немного английский и испанский… У меня все получится!

Кольцо… Оно все еще было на мне и не снималось никакими силами. Избавить меня от него не удалось даже Железной Бернадет.

Но, может быть, Рене уже не так пристально следит за мной?..

Ведь он считает, что за этими решетками и мшистым каменным забором я надежно спрятана!..

Кольцо представляло серьезную угрозу; я подумала об этом еще тогда, когда выплевывала куски яблока… Но меня ничто не могло остановить!

Даже оно.

Острая боль в виске пронзила голову. Казалось бы, все в плане складывается удачно вплоть до побега в аэропорт. А что делать дальше?..

Внезапно дверь приоткрылась, и в проеме появилась головка Хлои.

— Вы не спите, Мари? Я так и думала… Все уснули, и я зашла, чтобы сказать вам…

Она чуть понизила голос и прошелестела:

— Я очень рискую… И работой, и жизнью. Не подведите меня!

Я взглянула в ее встревоженные оленьи глаза и поняла — Рене был не прав. Я сумею отличить тех от других.

План побега полетел в тартарары.

— Не волнуйтесь, Хлоя, — ответила я, коснувшись ее тонкого запястья. — Я вернусь.

ГЛАВА 39

Проворочавшись с боку на бок, я еле дождалась утра, и, когда слабый серый рассвет забрезжил за окном, обнаружила, что палата стала такой же унылой, как в первый день, трещины на стенах вычертились ярче. Рубаха натирала тело. Однако все это, как ни странно, обрадовало меня — значит, действие яблока постепенно ослабляется и скоро пройдет совсем.

Но меня беспокоило то, что одно яблоко я все же съела — вдруг произойдет что-то необратимое?..

Я старалась гнать от себя эти назойливые мысли.

Ни до завтрака, ни во время него Хлои нигде не было видно, зато повсюду сновала Железная Бернадет под ручку с немкой и что-то громко объясняла ей. Увидев меня, Бернадет так же громко поприветствовала:

— Мари, доброе утро! Как тебе живется здесь? Как тебе нравится наш санаторий?

— О! — любезно улыбнулась я. — Санаторий просто чудесный! Сначала мне так не показалось, но сейчас я переменила мнение. Палата очень уютная, подушки мягкие, как пух, а одежда — настоящий шелк… И как я сразу этого не заметила?..

Бернадет удовлетворенно улыбнулась и жестом отпустила меня.

— Тогда иди к себе, дорогая.

Я повернулась и пошла прочь. До моего уха долетели слова:

— …Вернусь поздно вечером. Ты остаешься за меня.

— Сегодня большая стирка, фрау Бернадет…

— Надеюсь, ты все успеешь. Здесь всего-то пять пациентов. Хлоя поможет тебе… Я послала ее в город за документами на Зою Пилла, но к обеду она вернется.

Услышав это, я ощутила смутное беспокойство. К обеду!.. Значит, времени съездить к брату и вернуться назад остается совсем мало.

Терзаемая сомнениями, я медленно побрела обратно. Слабое утешение согревало меня — яблоко, похоже, окончательно утратило свою силу, и под протертыми подошвами рваных тапок отчетливо чувствовалась неровность пола.

И неприятные мысли клокотали в груди, как ведьминское варево.

А если Хлоя задержится в городе?..

Неужели все сорвется?..

Обшарпанным углом мелькнула вдали лестница на второй этаж.

Я остановилась в нерешительности. Может быть, и правда, познакомиться с другими пациентами?..

Оглянувшись проверить, не следит ли кто за мной, и никого не увидев, я осторожно подошла к краю лестницы и коснулась ладонью ее шершавых перил. Снова оглянулась, опасаясь сама не зная чего… Мне же никто ничего не запрещал…

Ступая чуть увереннее, я поднялась на второй этаж и неожиданно оказалась в огромном холле, уставленном стеклянными столами с различными настольными играми. За одним из столов двое пожилых мужчин сосредоточенно склонили головы над шахматами. Вдалеке в плетеном кресле сидела старая женщина и с аристократическим видом курила трубку. На стене над ней висела довольно бездарная картина, изображающая виноград на блюде. По бокам холла громоздились шкафы с книгами; даже издали было видно, что их давно никто не открывал. А где же еще один пациент?.. Налево от лестницы заворачивал длинный коридор, в котором я разглядела несколько дверей.

Едва ступая, я сама не заметила, как приблизилась почти к середине холла, и здесь женщина с трубкой меня обнаружила.

— Меня зовут Зоя! — вдруг громогласно возвестила она на чистейшем русском языке. От ее голоса и забытых слов я невольно шарахнулась вбок.

Один из мужчин повернул голову в мою сторону. Взгляд его был рассеян. Мне бросились в глаза его продолговатые пальцы и чересчур длинные ногти на них.

Мужчина недобро сощурился и спросил по-немецки, мотнув в мою сторону носом, словно клювом:

— Зачем ты пришла?

— Зачем ты пришла? — перевела Зоя.

Я сглотнула слюну и попятилась назад.

Они сумасшедшие!

— Посмотреть DVD. Четвертый диск, — сообщила я звонко.

— Включи ей четвертый диск, Артур! — воскликнула Зоя, выбив трубку прямо на пол.

— Бернадет не разрешает смотреть четвертый диск, он для особых гостей, — заупрямился названный Артуром. — Помнишь, как Вильхельм высыпал тебе пепел за шиворот, едва ты попыталась включить его? Кстати, а где Вильхельм?

Мужчина вытянул шею и стал выворачивать голову в разные стороны, точно страус.

— Бернадет уехала, и ее не будет до вечера, — пошла я ва-банк. — А Вильхельм болен.

— Слышал? Нам никто не помешает! — отчеканила Зоя и обратилась ко мне:

— А ты та самая старуха, которую привезли седьмого?

В горле моем застучало, и я ничего не ответила.

Когтистый мужчина вновь тряхнул носом, потом вытащил откуда-то пульт, и вдруг прямо на стене, до этого абсолютно пустой, возникло изображение.

— Уважаемые гости Баден-Бадена и его предместий! — услышала я. — В нашем красочном видеопутеводителе мы расскажем вам о достопримечательностях города, о его отелях и ресторанах, музеях и магазинах, а также лесных санаториях и пансионатах в его окрестностях…

Лесных санаториях!..

Зоя властно махнула рукой. И я увидела, что ладони ее покрыты едва заметным пушком, напоминающим птичий.

— А эти яблоки, что дают здесь, просто объедение, не правда ли? — вновь громко воскликнула она, обращаясь ко мне.

— Да… — пролепетала я, прильнув к экрану. Баден-Баден… Лесной санаторий в окрестностях Баден-Бадена…

Неожиданно второй мужчина громко каркнул.

— Зачем ты включил какой-то путеводитель, Артур? — затравленно чирикнул кто-то, и я увидела, как из длинного коридора приближается гибкая светлая тень. — Вот и Франц недоволен!

При этих словах Франц нахохлился точь-в-точь как ворона.

Строгая красавица в костюме что-то вещала с экрана по-немецки, и я напряженно вслушивалась в ее грубоватую речь, ловя каждое слово.

Неожиданно среди словесной шелухи прозвучало название «Kieferparadies».

Я подалась вперед и вся обратилась в слух.

«Это настоящий райский уголок, расположенный в удаленном, но необычайно живописном месте. Сейчас мы расскажем о нем подробнее. До санатория «Kieferparadies», буквально утопающего в соснах, можно добраться…»

— Выключи четвертый диск! Бернадет не разрешает его включать! — с нарастающим испугом прочирикала тень за моей спиной уже чуть ближе.

Я оглянулась и увидела бледную белесую женщину с глазами, близко посаженными к носу. Она смотрела как умалишенная.

Зоя нажала на пульт, и изображение исчезло.

Мне оставалось услышать совсем чуть-чуть… Красавица-диктор готова была вот-вот произнести такие важные сведения…

Я взглянула на пульт в руке Зои. Вырвать его силой и дослушать диск?..

Но пациенты-полуптицы, сбившись в стаю, наблюдали за мной настороженно и исподлобья, словно готовясь кинуться и заклевать в любой момент.

Ощущение злого бессилия охватило меня.

Наконец, совладав с этим чувством, я поняла, что делать на втором этаже больше нечего.

— Адью, — вызывающе попрощалась я с собратьями по несчастью.

Франц снова каркнул мне в ответ. Остальные промолчали. Зоя, подняв бровь, посмотрела на меня с недоуменным высокомерием, а Артур схватился руками за голову и вновь уставился на шахматную доску. На голове у него вздыбился хохолок.

При виде этой безумной картины я почему-то вспомнила домик взбалмошной Розы и ее неистово барабанящего мужа.

Семеня рваными тапками по полу, я метнулась к лестнице и бросилась вниз.

И на первом этаже попала прямо в объятия Хлои.

— Все в порядке, — шепнула она. — Вам удалось узнать что-нибудь полезное, Мари?

— Да, почти удалось… — поблагодарила я ее. Я понимала, что существуют названия, которые в этих стенах не произносятся вслух.

— Даже брат не знает, где находится это место… Это закрытая информация. При приеме на работу я подписала договор… — словно извиняясь, произнесла она.

Я кивнула.

— Понимаю.

Хлоя быстро сунула мне в руку пакет.

— Вам нужно переодеться. Больничную форму возьмете с собой. Я отвлеку Ганса. Как нам повезло, что Вильхельм болеет!.. Здесь мое старое невзрачное платье — оно не даст прохожим запомнить вас. Потом без сожаления выбросите его.

— Спасибо, Хлоя!..

Схватив пакет, я рванулась было в комнату, но девушка вдруг удержала меня за рукав рубашки.

— Подождите, Мари… — раздался шелест.

Она взглянула мне в глаза. Взгляд был пристальным и взволнованным.

— Мари, вы должны понимать, почему я выделила вас среди всех остальных. Почему решила помочь.

Я почувствовала, как мурашки поползли по телу.

Хлоя продолжила:

— В ваших вещах я обнаружила нечто… Это лежало в кармане сумки.

Она разжала ладонь, и я увидела на тонких девичьих пальцах сверкающую монетку. Одну из тех, что дал мне на булочки Грег Андерсон.

— Возьмите, она вам пригодится.

Больше Хлоя не сказала ни слова и лишь подтолкнула меня к двери комнаты.

Через несколько минут я, в просторном платье мышиного цвета, уже стояла возле вахты, глядя сквозь оконное стекло, как Хлоя, жестикулируя, что-то горячо доказывает стражу ворот — одному из тех двоих из ларца.

Наконец, Ганс кивнул и двинулся вдоль ограды, удаляясь от выхода.

Увидев это, я выскочила из здания и, едва касаясь земли, побежала по тропинке.

— Скорее, Мари! — прошелестела Хлоя, тревожно глядя в спину бодро шагающего парня.

Я быстро приоткрыла створку ворот, с благодарностью кивнула Хлое и выбежала наружу. В глаза ударил яркий свет солнца.

Чуть поодаль у дороги примостилась маленькая желтая остановка. На прикрепленной табличке числился только один номер — 62.

Через мгновение подошла маршрутка — чистенькая, синяя с белой продольной полосой.

Я уселась в нее, и каменная ограда санатория «Kieferparadies» медленно поплыла мимо.

ГЛАВА 40

Кроме меня в маршрутке были томная дама с маленькой девочкой. Девочка, сосавшая голубой леденец на палочке, при виде меня насупилась и вжала голову в плечи. Дама мельком взглянула на мое платье, потом на лицо и слегка отстранилась.

— Не бойся, Эльза, бабушка с тобой, — строгим, едва слышным голосом принялась она внушать ребенку по-немецки. Девочка вынула изо рта конфету и затихла, время от времени окидывая меня испуганным взором.

Я отвернулась и стала смотреть в окно. Часа через два огромные сосны, наконец, кончились, и передо мной возник высокий и светлый город. По городу спешили ярко одетые люди с улыбающимися или серьезными лицами.

— Где вам выходить, фрау? — обратился ко мне водитель, не оборачиваясь.

Я вытащила бумажку и назвала адрес. Солнечный луч заглянул в салон маршрутки, и на пальце блеснуло кольцо. Девочка зажмурилась и захныкала, а дама бросила на меня косой взгляд, полный недовольства.

— Ваша остановка, — объявил водитель.

Я подобрала подол платья и спустилась по ступенькам на тротуар.

— Какая неприятная старуха… — донеслось мне вслед из маршрутки, — не сбежала ли она из санатория?.. Надо бы позвонить в полицию…

Не дожидаясь, когда бабушка пугливой внучки исполнит свое намерение, я юркнула в какой-то проход и затерялась в его глубине.

— Мне нужен Марсель Шанталь, — сообщила я худенькой маленькой женщине в форме, стригущей траву перед домами, которая вопросительно уставилась на меня.

— Француз?.. — уточнила работница и махнула рукой в сторону. Я прошла по аллее, выбрала из ряда стоящих домиков нужный и нажала на кнопку звонка.

На звонок вышел молодой коротко стриженный парень с собачкой на руках. Не успела я произнести ни слова, как он промолвил:

— Вы Мари? Хлоя предупредила меня. Проходите.

В комнате на всю мощь работал телевизор, шел какой-то футбольный матч. Собачка спрыгнула с рук и убежала в раскрытую дверь кухни, откуда ароматно пахло свежесваренным кофе.

Все это отдавало настоящей, свободной жизнью, которой я не знала уже несколько месяцев. С наслаждением вдыхала я и этот запах, и тепло солнца, заливавшего комнату, и саму эту жизнь — независимую, молодую, с футболом, кофе и счастливо повизгивающим животным.

— Вы хотели что-то приобрести? — вернул меня к действительности Марсель.

Спохватившись, я порылась в складках платья, нащупала карман и вытащила сверкающую монету.

Парень взглянул на нее и призадумался. Потом подошел к комоду, на котором стоял телевизор, открыл один из ящичков и извлек оттуда небольшой прозрачный тюбик с густой жидкостью внутри.

— Вот, возьмите, Мари. По-моему, это то, что вам нужно.

Глаза его были синими, а ресницы — длинными, точь-в-точь как у сестры.

— А что мне делать с этим? — спросила я, забирая покупку.

Марсель слегка удрученно покачал головой.

— Если бы у вас была еще монетка, Мари, я продал бы вам инструкцию. Но, к сожалению…

Синие глаза стали печальными.

— Да, к сожалению… — повторила я.

— Хотите кофе? — предложил он любезно.

Я посмотрела на большие настенные часы.

— Благодарю, Марсель, но мне нужно спешить.

Он кивнул.

— Я провожу вас.

У выхода глаза его стали еще печальнее, в их синеву закралась темная тревога.

— Скажите… с Хлоей все в порядке?..

— Да! Все хорошо, — заверила я любящего брата. Но тревога не ушла из его глаз.

— Спешите, Мари, — наконец, произнес он.

Собачка выскочила из комнаты и потерлась о мою ногу. Потом подняла голову на хозяина и беспокойно завыла.

Мне почему-то тоже стало не по себе.

— Спешите, Мари! — повторил парень. Глаза у него были уже темно-серыми, как дождевая туча.

Мимо стригущей траву женщины, по узкой тропинке, через длинный проход я вновь вышла к остановке, дождалась маршрутки и на этот раз, к счастью, в полном одиночестве вернулась назад. Платье Хлои осталось в урне у примыкающего к остановке магазинчика, где мне удалось без труда переодеться в примерочной.

Возле ворот я замедлила шаг, остановилась и прислушалась. Похоже, охранник стоял на своем месте, до меня доносился сигаретный дым и приглушенный кашель. Почему-то мы с Хлоей упустили из виду мое возвращение… Ворота были высокими, наверху их переплетала колючая проволока, и увидеть, что творится за ними, я никак не могла.

Наконец, Ганс, видимо, закончил курить, но продолжал стойко нести службу. Может быть, достать тюбик и… И не знаю, что. Капнуть себе на руки и взяться за ручку двери?..

Но не успела я проделать задуманного, как из глубины санатория послышался голос Лизхен или Гретхен.

— Ганс, ты не видел Хлою? Ее нигде нет!

Мне вспомнились тревожные глаза Марселя.

Я быстро достала тюбик, отвернула крышечку… Что же сделать с этой жидкостью?..

— Нет, не видел! — отозвался Ганс совсем близко. От страха я быстро шмыгнула за высокое раскидистое дерево, росшее у ворот. Тюбик дернулся в руке, и несколько капель упали на траву.

Может, это кажется мне?.. На ясном небе вдруг откуда ни возьмись появилось маленькое темное облачко и начало прямо на глазах расти, превращаясь в черную тучу.

— Посмотри в саду! — отдала распоряжение Лизхен-Гретхен.

Послышалось шуршание веток. Вот сейчас бы и войти… Но ведь ворота заперты…

— Эй! Глянь-ка сначала за воротами! Эта девчонка никогда не вызывала у меня доверия! Вдруг она сбежала в город? Я пойду пересчитаю пациентов, иначе несдобровать нам с тобой, когда вернется Бернадет!

Я вжалась в дерево всем телом, обмотав широкую рубаху вокруг себя.

Туча уже полностью закрыла небо. Вокруг внезапно потемнело как ночью.

Ворота распахнулись, и вышел Ганс. Окинув взглядом кроны сосен, начавшие клониться от тихого, но зловещего ветра, он ругнулся вполголоса и зашел назад.

Ветер начал усиливаться.

Мысли в голове завертелись быстро-быстро… Сразу за воротами растет высокая трава, она мне почти по пояс…

В черноте надвигающегося урагана я неслышной тенью проскользнула за стражем, широко шагнула вбок и упала в траву.

Трава тут же сомкнулась надо мной.

Наверно, Ганс обернулся, но в свисте ветра не обратил внимания на посторонний звук.

Он спокойно запер ворота и отправился на поиски пропавшей Хлои.

Полежав немного, я встала, отряхнулась и осмотрелась. Черная туча пронеслась мимо, ветер внезапно утих, и на небе засияло яркое солнце.

Деревья в саду стояли спокойно, и даже малейшее дуновение не касалось их листвы.

Дивясь всему происходящему, я побрела в глубину сада, чтобы потом незаметно выйти из его задворок.

Через некоторое время мне это удалось, и я беспрепятственно попала в помещение санатория.

Лизхен (так я буду называть ее для удобства) сидела на месте. Увидев меня, она прошипела:

— Где вы бродите, Мари? Почему вы не были на обеде?

Главное, не произнести ничего лишнего…

— Уже иду, Лизхен… — кротко кивнула я и, таща за собой пристальный взгляд Лизхен, направилась по коридору в самый конец, где располагалась моя палата.

Очутившись в мрачных казематных стенах, я вновь почувствовала удрученность.

Но проблеск надежды уже пробуждался в моем сердце.

Может быть, волшебная жидкость поможет мне сбежать?.. Сегодня же… Нет, сегодня слишком рискованно, пусть сначала найдется Хлоя… Завтра после завтрака, когда все будут заняты делами, я закапаю ею всю тропинку, небо разверзнется, я выбегу из ворот, а потом все снова посветлеет, и я сбегу на маршрутке в Баден-Баден…

Казалось, все так легко и просто… Если бы не проклятое кольцо, сидевшее на пальце как влитое. Я посмотрела на него. Наверно, мне придется отрубить себе палец.

Я сжала зубы.

И тогда все получится.

Как я это сделаю, я еще не знала, но моя решимость крепла и твердила: завтра я убегу отсюда. На любых условиях, с любыми потерями: без волос, без пальца, без денег и документов, без осколка зеркала Тимеи — но убегу, уползу, уйду!!!

Когда я подошла к палате и уже открыла дверь, чтобы войти в свое неуютное пристанище, вслед мне по гулкому коридору разнеслись слова, рассыпавшие в прах мои мысли и планы.

Рассыпавшие мысли?.. О нет, это были слова, убившие меня.

— Мари! Звонил твой муж. Сегодня он приедет тебя навестить.

ГЛАВА 41

Я затворила за собой дверь и заметалась по комнате. Рене едет!.. Зачем? Что ему понадобилось? Наивно было рассчитывать, что, поручив меня заботам Бернадет, он не будет хоть изредка приглядывать за моей судьбой. Наверняка он снова в курсе всех моих перемещений. Но что нужно было делать? Покорно смириться и сидеть, даже не пытаясь ничего предпринять?..

Да, но сегодняшнего путешествия в Баден-Баден он мне не простит. И Хлоя… О Боже! О ней я совсем не подумала!..

Дверь распахнулась, и в развевающемся плаще в комнату вошел Рене.

Нет, он не ворвался, как смерч, глаза его не метали молнии; он вошел спокойно и с улыбкой. Но я слишком хорошо знала эту мертвящую улыбку. Вслед за ним появились и выстроились, словно караульные, долговязый Ксавье и толстый Аурунтам с чемоданчиком.

— Здравствуй, дорогая, — произнес Рене лукаво, присаживаясь на краешек стула медсестры. — Как поживаешь?

— Здравствуйте, госпожа Мари, — просюсюкали «секунданты».

Горло мое сковало льдом. Я смотрела на подзабытый облик Рене — морщины на щеках, длинные пальцы, барабанящие по столику. Почему-то вспомнила свою песню. «Камешком по бережку». Как взлетал мой голос под своды гостиной, как гордо смотрела мама, как, застыв, слушала тетя Клаша, как страстно внимал ОН…

— Ты совсем не изменилась.

Стужей веяло от его взгляда; сухие губы тронула знакомая усмешка.

— Какие нежные ручки… Я скучал, Мари, — тон был бесстрастным и бездушным.

Может быть, он заберет меня обратно в замок?..

Я выжидательно смотрела на него.

Он взял мои ладони в свои корявые пальцы.

— И никакого пушка, никаких коготков…

Я онемела.

Я не ем яблоки. И считаю, что обманула всех! Но ведь Рене ждет результата через две недели. Одна уже почти прошла, а у меня нет пушка на руках, как у Зои, нет клюва, как у Артура, и я не каркаю, как Франц…

— Не дрожи так, милая! — супруг легонько похлопал меня по руке.

Ксавье глупо хихикнул.

— А я все думаю, — продолжил Рене, театрально повысив голос и обращаясь к верным оруженосцам, — когда моя милая женушка поумнеет… Когда она перестанет строить свои козни у меня на виду… Лазать по этажам, обгрызать яблоки под деревом, ездить в город, валяться в траве у забора… Нет, это мой удел — жениться на красивых дурочках! Мы получили удовольствие, просматривая отчет кольца! — он обвел взором компанию.

Аурунтам поддержал Ксавье и тоже мелко и противно захихикал. Чемоданчик в его пухлых ручках затрясся как в лихорадке.

Внезапно голос Рене заревел, как иерихонская труба. Смешки вмиг стихли, а я изваянием застыла на своей постели.

— С этой минуты шутки кончились, дорогая! Вечером ты съешь яблоко в присутствии Бернадет. Она лично проследит, чтобы ты затолкала в свое поющее горло каждый кусок!.. Ты напрасно беспокоилась — первое яблоко было лишь пробой. На восприимчивость к лекарству. Но теперь начнется настоящее лечение. А сейчас, — он протянул руку, — дай сюда то, что купила в городе. Ты, кстати, в курсе, что четвертый диск, якобы для врачебной комиссии, — это фикция? Чтобы любознательные пациенты вроде тебя, «тайком» просмотрев «запретный» диск, пребывали в святой уверенности, что добыли секретное знание о расположении «Kieferparadies». Жаль, что ты не дослушала интересный сюжет про «райский уголок» — эти сведения не имеют ни малейшего отношения к месту, где ты находишься. Твоя сообщница здесь недавно, и она полагала, видимо, что персонал санатория настолько глуп, чтобы держать в непосредственной близости от больных такую важную информацию.

Я слушала его, и что-то умирало во мне.

— Кстати, она исчезла.

Губы мои задрожали.

— Давай сюда баночку, — потребовал Рене, протянув руку.

Я обреченно, безнадежно вытащила из кармана тюбик с жидкостью. В глазах супруга-колдуна засветилась звериная ярость. Он сжал его так, что побелели кончики пальцев, и запустил в стену над кроватью. Крышка от тюбика отскочила, а сам он сплющился и отлетел на пол. Рене со всей силой своей злобы раздавил его красивым желтым сапогом. Жидкость разлилась по полу. Я равнодушно смотрела на это зрелище. Ничто уже не трогало меня. Он убил все эмоции, все чувства, все живое, что еще оставалось во мне.

Я смотрела на него потухшим взором, поймав себя на мысли, что моя старческая внешность уже не слишком отличается от души.

— Я хочу сделать тебе подарок, — вдруг произнес Рене благодушно, развалившись на стуле и щелкнув пальцами. Ксавье тут же протянул ему сигару и пепельницу. Сизый дым поплыл по палате, обвиваясь вокруг оконной решетки.

Я вопросительно подняла на него глаза.

— Чтобы поднять тебе настроение, я пригласил фольклорный коллектив из России.

Он широко улыбнулся, и морщины разошлись в разные стороны.

Мне захотелось плюнуть в его ненавистное лицо.

— Я думаю, ты заскучала по родине… по русскому пению.

Ксавье и Аурунтам дружно заржали, как кони.

Я отвернулась от него, с трудом подавив желание.

— Ну, хорошо, — произнес Рене, пробарабанив по столу ритм арии Кармен. — Я вижу, ты не очень-то рада видеть меня. Лечение немного затянулось, но с сегодняшнего дня оно пойдет гораздо интенсивнее, и совсем скоро ты вернешься домой. Кстати, две недели здесь совсем не те, что в обычных местах… Если помнишь, когда ты уезжала, еще лежал снег, а сейчас уже трава по пояс…

В своем бесцельном блуждании по коридору и мрачных раздумьях я и впрямь пропустила это удивительное явление…

— Июнь! — пискнул Ксавье.

— Июнь?! — ахнула я.

— Да, и причем самый конец! — Ксавье произнес это так испуганно, словно в последний день июня его должны были вздернуть на виселице.

— До встречи! — последние слова Рене бросил резко и грубо, взмахнул плащом и вышел из палаты. Сопровождающие засеменили за ним.

Не успела дверь захлопнуться, как приоткрылась вновь.

— Мари, — стеклянным голосом возвестила, просунув голову в щель, Лизхен, — поднимись наверх, к Зое Пилла, и возьми у нее подарки для наших артистов из России. Они прибудут через двадцать минут. И пошевеливайся!

С некоторых пор грубоватая Лизхен по примеру Бернадет стала обращаться ко мне на «ты». Наверно, еще немного, и она ударила бы меня под зад, чтобы я поспешила. Но я не стала спешить. Я спокойно, как автомат, встала с постели и медленно прошла мимо Лизхен к лестнице второго этажа.

Я не чувствовала своей души. На ее месте было черное выжженное пятно.

ГЛАВА 42

— Возьми вот эти душистые розы, — проскрипела седовласая дама, протягивая вместо душистых роз колючие искусственные цветы. — Я сама изготовила их — из проволоки, бархата и шелка!

Она явно ждала восхищения с моей стороны. Но я смотрела на нее так, как некогда смотрели на меня Таналь и Мишель — ледяным взглядом, проходящим сквозь нее и ее творение — и ничто не могло бы вызвать у меня чувств, которых она ожидала.

— И колючки совсем как настоящие! Ведь правда, они как настоящие? Скажи, Франц? — не дождавшись моего одобрения, Зоя обернулась на играющих в шахматы мужчин.

Франц оглушительно каркнул.

— А это сделал Артур, — Зоя вновь повернулась ко мне, лицо ее стало недовольным и хмурым. Она выжидательно протянула мне шуршащий пакет. — Это портрет Бернадет.

Я молча взяла дары. Увидев, что даже портрет Бернадет не вызвал у меня восторга, Зоя хмыкнула и, вздернув нос, зашагала к своему креслу, не удостоив меня более ни словом.

Артур, чей нос со времени моего первого посещения стал еще больше напоминать клюв, сморщил его и заносчиво отвернулся.

Прижав пакет и цветы к груди, я опрометью кинулась вниз. Только бы не видеть больше их клювов, их перистых рук… Не слышать гортанных птичьих звуков…

Впервые в жизни я боялась по-настоящему сойти с ума.

Устремилась по лестнице, потом по разбитому коридору, видя, как приближается ко мне наглухо зарешеченное окно, сквозь которое медленно и тягуче сочится тусклый солнечный свет…

Засмотревшись на этот свет, падающий на пол причудливыми пятнами, я с размаху влетела растоптанным тапком в порог своей палаты. Тапок, завертевшись волчком, отлетел в угол, а я перелетела через порог, уронив пакет и больно оцарапав руку краем рамы портрета Бернадет.

Из глубокой царапины хлынула кровь.

С трудом опершись рукой о пол, я попыталась встать. Посмотрела на царапину. И вдруг… Что это?.. Прямо на глазах она начала заживать. Кровь моментально подсохла, и ранка затянулась буквально в мгновение ока.

Боль сразу прошла, и я увидела, как на месте царапины появляется свежая кожа.

Но это было еще не все.

Мое кольцо… Оно вдруг покрылось сетью трещин и чуть повернулось на пальце…

Сидя на полу, я была не в силах оторвать взгляда от увиденного, когда вдруг заметила, что одежда стала сыроватой.

Так вот почему я споткнулась! Мокрый пол! Рене приказал Лизхен вымыть его, пока я получала от обитателей сумасшедшего дома подарки для артистов. Вымыть пол, чтобы мне не удалось воспользоваться чудесной мазью, пролившейся из тюбика!

Я внимательно вгляделась в блестящие от влаги доски. Пошарила ладонью, цепляясь кольцом за неровности, но, увы — больше мази не осталось ни капельки. И обручальное кольцо, хотя и было покрыто трещинками, все еще очень плотно сидело на пальце.

Внезапное озарение коснулось моего мозга.

Стена!

Мазь должна остаться на стене!

Я подняла голову… Надеюсь, Лизхен не очень ответственна… Так и есть! На стене, прямо над кроватью, темнел жирноватый след, заканчивающийся застывающей каплей. Вскочив с пола, я, как безумная, взобралась на постель и начала ожесточенно водить кольцом по этому следу, чувствуя, как оно пропитывается остатками волшебной жидкости.

В своем остервенении я не ощущала времени, так необъятно было желание избавиться от мучительного груза! И оторвалась от своего занятия только когда заломило костяшки пальцев. Тогда я словно очнулась и поднесла ладонь к глазам.

Кольца на ней не было.

Оно исчезло!!!

В мою выжженную, вытоптанную душу хлынули чувства — захлестнули водопадом, перелились через край. Чтобы не расплескать их, не выкричать ненароком, я упала лицом в подушку, рыдая и смеясь.

Неужели я свободна от него?! От тяжелого золотого ободка, несущего лишь страдание и боль? Неужели, наконец?..

Неожиданно нос уткнулся во что-то острое.

Похоже, там что-то лежит…

Я еще раз взглянула на освобожденную руку, веря и не веря… Потом засунула ее под подушку. Там действительно что-то было…

Я извлекла предмет наружу, но от слез радости, застилавших глаза, никак не могла его рассмотреть.

Наконец, мне это удалось.

На моей ладони лежал длинный ключ на железном колечке. К колечку была прикреплена записка.

«Не тревожьтесь, Мари! Со мной все будет в порядке. Марсель передал мне сигнал опасности, и я ушла. Этот ключ — от чулана в левом крыле первого этажа. Там, в ячейке 76, вы найдете свои вещи. Желаю успеха! Надеюсь, еще увидимся. Хлоя».

Едва я успела сунуть ключ обратно под подушку, как дверь распахнулась, и вошла Железная Бернадет.

— Долго ты еще будешь здесь возлежать, мадам Валлин?

Не дожидаясь ответа, она поставила на стол тарелку с яблоком.

— Автобус с артистами уже подъехал. Ты у нас новенькая, поэтому именно тебе и быть на побегушках. Это не во дворце с кавалерами танцевать!

Интонации ее короткой речи были презрительными и насмешливыми.

В довершение сказанного, видимо, решив, что недостаточно уколола меня, Бернадет грубо пнула пакет с собственным портретом, все еще валявшийся на полу.

— Иду, фрау Бернадет, — смиренно произнесла я, вытирая слезы и приподнимаясь с постели.

Подождав немного, пока шаги заведующей затихнут в коридоре, я подобрала пакет и выглянула из палаты.

— Сегодня к нам приехали артисты с концертом! — преувеличенно бодро восклицала на вахте Лизхен, обращаясь к столпившимся на втором этаже пациентам.

В ответ раздалось знакомое карканье Франца и птичий щебет худенькой белесой женщины.

Увидев меня, Лизхен произнесла сердито:

— Мари! Ты задерживаешь мероприятие. Беги к автобусу, он за оградой, неподалеку от входа. Я сказала Гансу, он пропустит тебя.

Похоже, от нее не укрылось мое тревожное состояние, потому что она внимательно прощупала меня взглядом. Мне стало не по себе.

— Что с тобой? Может быть, сделать укол? — подозрительно спросила сотрудница.

— Спасибо, Лизхен, все хорошо. — Я сжала кулаки, чтобы голос не дрожал.

Лизхен кивнула.

Взяв увесистый пакет, я вышла из корпуса и направилась к автобусу, стоящему за обшарпанной каменной стеной. Охранник проводил меня до ворот и указал направление.

Из автобуса слышались чьи-то громкие пререкания.

— Ой, я не могу влезть в свой сарафан, Наталья Сергеевна! Я ведь вам уже говорила!

— Но это ведь твой костюм, Ира! Кто же виноват, что ты так поправилась? Где мы возьмем тебе другой сарафан?

— А можно я попробую костюм Лены? Она заболела, а костюм вон, на вешалке, девчонки впопыхах захватили.

— Ну, попробуй, может, повезет! — усмехнулась собеседница.

Я поднялась на ступеньки автобуса и увидела строгую даму лет пятидесяти, критически осматривающую девушку, которая раздраженно стаскивала с себя длинный яркий сарафан с золотистой полосой посередине.

Бросив сарафан на сиденье, девушка начала перебирать висящие на поручне вешалки с одеждой.

Дама обернулась ко мне и, нахмурившись, спросила:

— Что вам нужно?

— Я принесла наши поделки, — тихо сказала я.

Выражение брезгливости на миг появилось на ее лице. Но в следующее мгновение дама озарилась сочувственной улыбкой, с которой обычно обращаются к неполноценным детям, и великодушно произнесла, указав рукой на сиденье:

— Выкладывайте сюда.

Я начала вынимать из пакета цветы и портрет.

— Вот, посмотрите, Наталья Сергеевна! — радостно воскликнула девушка.

Мы обернулись на нее. Она закружилась по салону в русском красном сарафане с оторочкой, который сидел на ней как влитой.

— Хорошо, Ирочка, — кивнула руководительница. — Выходи, а то все уже в зале.

И дама вышла из автобуса, за ней выпорхнула девица. О чем-то оживленно беседуя, они направились по дорожке, ведущей к санаторию. Взяв пустой пакет, я тоже собиралась было выйти, как вдруг увидела оставшийся сарафан — тот, что оказался мал Ирочке. Небрежно брошенный на сиденье, он приковал мой взгляд. Рядом с ним лежал нарядный кокошник с вышивкой.

Какие-то мысли пронеслись в моей голове…

— Эй! Вы чего там застряли? — поторопил меня шофер.

— Иду, иду!.. — крикнула я, судорожно засовывая сарафан и кокошник в пакет и спрыгивая со ступенек.

По той же дорожке я вернулась назад к зданию. Ганс проводил меня взглядом, но, не заметив ничего подозрительного, спокойно отвернулся.

В санатории царила суматоха. Бернадет гостеприимно указывала певицам, где зеркало, а где туалетная комната; нарядная Лизхен пронеслась мимо с цветочной лейкой. По лестнице, с любопытством поглядывая по сторонам, спускался Артур в черном костюме и бабочке. Наверху тоже чувствовалось оживление. Оттуда слышалось щебетание, карканье и голос Зои Пилла:

— Выключи DVD, Франц! Посмотри на мое платье, Карла! Все же я изготовила чудесные розы! Меня обучали этому в колледже искусств в Голландии…

И снова одобрительное чириканье и солидное карканье.

… — Ты тоже, Мари, можешь надеть сегодня свое платье и туфли. Я отнесла наряд в твою палату. — Лизхен с лейкой затормозила возле меня.

Вздрогнув от неожиданности, я неловко изобразила на лице улыбку.

— О, это замечательно!..

Лизхен бросила взгляд на пакет.

— Рукав к платью я аккуратно пришила, — произнесла она, не отрывая глаз от моей ноши.

Я судорожно сглотнула.

— Благодарю вас.

— Лизхен! — раздался раздраженный голос заведующей. — Ты не забыла, куда шла?

— Да, фрау Бернадет! — тут же отозвалась немка и, размахивая лейкой, побежала дальше. На бегу она обернулась и одарила меня пристальным, пронизывающим взглядом.

Прижавшись к углу коридора, я перевела дыхание и внимательно осмотрелась. Ох, уж эта досужая Лизхен! Ее следует остерегаться.

Артисток было человек пятнадцать. Все они были примерно одного роста и комплекции, схожих с моими…

Воспользовавшись всеобщей суматохой, я улучила момент, когда, дружески приобняв одну из прибывших певиц, Бернадет повела ее куда-то, и быстро пересекла коридор, очутившись в левом крыле. Там было пусто и мрачно. В глубине маячили несколько дверей. Озираясь, я метнулась к ним. Вот обитая железом дверь — это баня… Там меня мыли и стригли в первый день. На следующей — табличка «Прачечная», за ней комната медсестер… И вот, наконец, в самом углу неприметная маленькая дверца. Наверно, она мне и нужна.

Я сунула ключ в эту дверцу, и она неслышно отворилась. Пробравшись внутрь, я очутилась в полутемном помещении, пахнущем старьем и сыростью. Где-то совсем рядом, за стеной, слышались народные распевки и веселый девичий смех. Сердце мое колотилось так бешено, словно вот-вот вырвется из груди. Ячейка 76… Где она?..

Стараясь едва дышать, я тенью заскользила по комнате, натыкаясь на какие-то ряды стеллажей, как в камере хранения на вокзале. Только номера их были расположены беспорядочно. Сначала «1», потом почему-то «1 а», за ним сразу «10», а рядом вообще с буквами или какими-то инициалами — «Хх», «Л.А.»…

— Зови всех, Лизхен! — вдруг раздалось так громко, что я едва не выронила пакет с кокошником и сарафаном.

Как близко находится Бернадет!..

Возникло ощущение, что она совсем рядом, в полуметре от меня, что она вот-вот меня увидит.

Невольно я отшатнулась от места, где стояла, и быстро и неслышно попятилась на несколько шагов вглубь чулана, как назвала эту комнату Хлоя.

Я пятилась бы и дальше от страшного голоса, но неожиданно уперлась спиной в острую грань какого-то шкафа.

Обернувшись, я увидела перед собой табличку «76».

Выхватив из глубины ячейки все, что в полумраке нащупала моя рука, я прикрыла ее и осторожно, шаг за шагом, возвратилась к входной двери. Прижала к ней ухо, прислушиваясь к звукам в коридоре, но услышала только стук собственного сердца. Вроде тихо… Понимая, что каждое неверное движение сулит неминуемую погибель, я вышла, крадучись, стараясь унять сердцебиение. В коридоре никого не было. Я торопливо закрыла дверь, издавшую режущий уши скрип. Испуганно обернулась. Никого. Раздраженный крик Бернадет за углом:

— Где Мари Валлин? Где Карла?

Отсюда был виден край лестницы и спускающаяся тонкая фигура в белом. Щебечущая девица.

Засунув пакет под рубашку, я метнулась по коридору к лестнице. Мы едва не столкнулись с этой Карлой.

Бернадет стояла ко мне спиной.

Лизхен увидела меня уже возле двери палаты. Снова подозрительно глянула. Потом протянула букет мелких ромашек:

— Вручишь. И поторопись! И ты тоже! — крикнула она, оглянувшись на бледную Карлу.

В палате я переоделась в собственное голубое платье. Пакет прекрасно разместился под ним.

Перед выходом посмотрела на себя в зеркало — бритая старушонка в убогом наряде. Взяла букет.

Пора идти в зал.

Взгляд упал на яблоко, лежащее на блюде. Его аппетитные бока блестели глянцем.

Сегодня или никогда.

Сегодня — или уже никогда…

ГЛАВА 43

Если бы кто-нибудь спросил меня, что они пели — я не назвала бы ни одной песни из репертуара ансамбля. Потому что я ничего не слышала. Я помню лишь название — «Красная рябинка». Помню, что сидела с краю на самом дальнем ряду со скачущим внутри сердцем и смотрела, как перемещаются они по сцене — девушки в красных сарафанах, точно таких же, что таился сейчас под моим платьем, сами похожие на тонкие и стройные рябинки. Как после их выступления что-то долго говорила Бернадет, а потом все дружно высыпали с букетами на сцену, и сумасшедшая Зоя чуть не сбила меня с ног.

Вручив букет, я проскользнула между девушками в маленькую кулису и исчезла за ней. Осторожно выглянула и убедилась: моего маневра никто не заметил. Зоя взяла на себя всеобщее внимание, декламируя какие-то полурифмованные строки, вероятно, собственного сочинения. Бернадет и Лизхен, думаю, не очень-то надзирали за мной после визита моего супруга. Видимо, они знали, что я и так под присмотром, так что особо наблюдать за мной незачем. Единственное, за чем полагалось строго проследить — это за тем, чтобы я приняла «лекарство» за ужином.

В комнатке, отведенной под гримерную, имелась маленькая уборная — там я и переоделась, водрузив на голову кокошник поверх черного «каре», а затем, смешавшись с толпой «рябинок» в таких же сарафанах и кокошниках, пересекла сад, вышла за ограду и погрузилась в автобус.

В сгустившихся сумерках «потрепанность» сарафана была почти незаметна, и Ганс не обратил на меня никакого внимания — он с интересом рассматривал кого-то впереди идущего.

Стоит ли добавлять, что я постоянно наклоняла голову и отворачивала лицо, стараясь держаться позади и с краю.

В автобусе я забилась на одинокое последнее место, где меня почти не было видно из-за висящих на поручне костюмов, и не могла дождаться, когда же автобус тронется! Мне казалось, это мгновение не наступит никогда! Но оно наступило, и, наконец, страшная каменная стена поплыла мимо. Я провожала ее взглядом из запыленного окна, пока она не исчезла из виду, и тех чувств, которые испытывала при этом, мне не описать словами.

Через некоторое время я осторожно вынула из-под сарафана пакет и рассмотрела вещи, которые удалось добыть. Осколок зеркальца был среди них. В пакете лежали также паспорт и документы, и каким-то чудом сохранился один-единственный белый волосок из гривы Дивного. Остальные, видимо, остались на полу коридора, а потом были сметены чьим-нибудь усердным веником…

К счастью, на мой замаскированный уголок никто не оборачивался, «рябинки» тихо и мирно сидели на своих местах и беседовали вполголоса. Вскоре совсем стемнело, и я смогла тихонько переодеться в свое платье и поразмыслить, что же мне делать дальше.

Велик был соблазн продолжить путешествие вместе с ансамблем — полагаю, он, в конце концов, вернулся бы в Россию — или хотя бы попросить их подбросить меня до крупного города, сообщив заодно, где же все-таки мы находимся. Но как я могла бы объяснить им свое появление в автобусе? Это означало бы признаться в побеге из сумасшедшего дома. Рассказать свою историю? Об этом не могло быть и речи. В нее бы никто не поверил, и меня, вероятнее всего, снова вернули бы туда, откуда нечаянно вывезли.

К тому же меня не покидало опасение, что о маршруте передвижения ансамбля могло быть известно Рене. Довольно скоро меня хватятся в санатории и могут выслать за автобусом погоню.

Можно было бы воспользоваться волшебным волоском, однако что-то подсказывало мне, что лучше приберечь его на крайний случай.

Взвесив все это, я, однако, тянула до последнего и сошла лишь поздно ночью на какой-то стоянке. Мне удалось это сделать абсолютно незаметно — все девушки вышли в переднюю дверь автобуса, а я — в заднюю, загороженную фанерными березками. Лишь с моего места было удобно покинуть салон через нее.

Оказавшись на улице, я увидела, как девушки, не оглядываясь, рассыпались кто куда — в дамскую комнату, палатки и магазинчик.

Прижав к себе пакет с вещами из ячейки 76, я завернула за автобус и растворилась в темноте, едва не сбив табличку с указателем города, название которого мне ни о чем не говорило. Однако из него следовало, что я, по всей вероятности, покинула Германию и вновь нахожусь во Франции.

Перебежав через дорогу, я увидела небольшую выложенную плиткой дорожку, по краям которой сияли маленькие фонарики. Дорожка привела меня ко входу в какое-то заведение с яркой вывеской. Возле него стояли и, негромко смеясь, курили две девушки и два парня. Я слегка замедлила шаг. «La ruche de miel» («Медовый улей») — гласила надпись на вывеске. Интересно, что это?..

Из растворенного окна доносилось чье-то довольно фальшивое пение и несло ароматным жареным мясом. У меня невольно потекли слюнки. Это какой-то ресторан или кафе… Но у меня совсем не было денег, и я, окрыленная удавшимся побегом, только сейчас вспомнила об этом.

Внезапно один из парней обернулся и заметил меня, в нерешительности топчущуюся в неярком свете фонариков.

— Какая забавная старушенция! — вполголоса изрек он по-французски.

— Пригласи и ее тоже для смеха, — толкнул его в бок второй.

Девушки хохотнули.

Аромат мяса становился невыносимым.

— Мадам, — слегка кривляясь, обратился ко мне первый парень, симпатичный блондин, — заходите в наш ресторанчик! Сегодня у нас проходит интересный, немного шутливый конкурс. Приз — сочный бутерброд от шеф-повара!

Девчонки весело переглянулись между собой, а второй парень подпрыгнул, раскинув руки и ноги. Темная челка откинулась назад, и он неожиданно чем-то напомнил мне Элемера. Полоса обжигающей молнии резанула по сердцу. Где-то он теперь? Помнит ли меня?.. Где… Да все в том же Замке Отражений, предается развлечениям и балам с Глицинией, Сибил и толстушкой в малиновом платье!

— Мадам?..

Печальные мысли тотчас же улетучились, зацепив душу острыми крыльями.

Парнишка пытливо заглянул мне в глаза.

— Так как?

В другое время я бы категорически отказалась, но сейчас невыразимо хотелось бутерброда от шеф-повара, и я неуверенно сделала шаг вперед.

— А что за конкурс? — спросила я по-французски.

Парень, похожий на Элемера, взял меня под руку и повел к дверям ресторанчика, увещевая:

— Конкурс совсем простой…

Может быть, по типу кто больше съест блинов или выпьет пива? Пожалуй, я могла бы и победить…

Сзади послышался сдавленный девичий смех.

— Зачем ты пригласил эту старуху? — услышала я.

— Пусть повеселит народ, а то все заскучали… — шепнул первый паренек, идущий позади.

Горечь захлестнула мое сердце. Может быть, отказаться? Сейчас все посетители, жующие мясо, будут смеяться надо мной. Над моим нелепым видом, над голубым вечерним платьем, которое покажется им рваньем, бритой головой, потому что в спешке я забыла надеть парик; над старым морщинистым лицом, потертым пакетом, который я сжимала в руке… Отказаться? Сегодня я откажусь, но завтра ничего не изменится. Я вернулась в жестокий мир, и мне нужно учиться жить в нем. Научиться самой смеяться над собой, если будет нужно.

Двери ресторана распахнулись передо мной, и я вошла, высоко подняв голову.

В ресторанчике было очень уютно. Приглушенный свет, просторный зал со столиками, отгороженными друг от друга ширмочками так искусно, что никто из посетителей не видел сидящих за другими столами, но все они видели происходящее на сцене, где допевала какую-то песню девушка в цветных шароварах. До меня долетела последняя фраза, исполненная слабеньким, занижающим интонацию голоском. На сцене?.. Может, в этом и заключается конкурс?..

Я почувствовала, что обретаю уверенность.

Парень выпустил мою руку и взбежал на подмостки.

— Уважаемые мадам и месье! В нашем конкурсе появился еще один участник, а точнее, участница! — он сделал приглашающий жест рукой.

Я, собрав все свое мужество, двинулась к сцене, сопровождаемая тихим удивленным ропотом из зала.

Ведущий лицемерно улыбнулся, помогая мне подняться на сцену. Девушка в шароварах спрятала усмешку.

— Как вас зовут, мадам? — учтиво спросил он в микрофон.

Этот невинный вопрос застал меня врасплох. Как меня зовут… Как звали когда-то или как зовут сейчас?..

— М…

Парень выжидательно смотрел на меня.

— Марина, — ответила я, немного запнувшись.

— Откуда вы родом? — продолжил он анкетирование.

— Пусть это останется тайной, — ответила я, придав тону загадочность.

Ведущий громко провозгласил:

— Мадам Марина не хочет открывать нам тайну своего рождения!

Все захлопали. Я увидела, как полный лысоватый господин в глубине зала потер ладони друг о друга, а потом ухватил огромный бутерброд и засунул его в рот чуть ли не целиком. При этом он не отрывал от меня недоуменного взгляда.

Скоро и мне дадут такой же. Если речь идет о певческом состязании, то в этом можно почти не сомневаться.

Я немного успокоилась и посмотрела на зрителей.

— Сегодня в нашем ресторане «Медовый улей» проходит конкурс на лучшее исполнение французской песни, — наконец, произнес ведущий. — Какую песню вы будете исполнять? — и он, как Маленький Мук, развернулся на каблуках в мою сторону.

У меня в репертуаре было несколько французских песен, но я выбрала беспроигрышный вариант.

— «Je suis malade», — произнесла я.

По залу вновь пронесся ропот.

— Она понимает, на что замахнулась? — надменно и довольно громко спросила у лысого господина его спутница — дама в жемчужном колье.

Тот снисходительно мотнул головой, продолжая запихивать в себя остатки бутерброда.

— «Je suis malade»? Прекрасный выбор! — невозмутимо заявил ведущий. — Сейчас мы включим фонограмму. Вы готовы, Марина?

Легкие смешки прокатились по залу.

Парень тоже улыбнулся и дал знак кому-то за сценой.

— Готова! — ответила я звонко и твердо.

Смешки поутихли.

Полилась чарующая музыка.

Я почувствовала небывалую силу в голосе. Вдруг поняла, как давно не пела по-настоящему, не скрывая чувств.

— Je ne rêve plus, je ne fume plus… — начала я.

Зал сразу затих. Я увидела, как замер бутерброд возле рта лысоватого господина, как нахмурилась и начала нервно теребить колье его дама, как прекратилась болтовня за соседними столиками. Все они застыли на своих местах и жадно ловили каждое мое слово.

Я вложила в песню всю боль своих страшных последних месяцев. Парение на кровати над пропастью… падающий в пруд осколок… побег в русском сарафане из «Соснового рая»… Я пела, словно в последний раз. Официантка за ближним столиком нервно вцепилась в скатерть, но этого никто не заметил — все, как завороженные, не могли оторвать глаз от моей нелепой фигуры на сцене.

Когда песня закончилась, немногочисленные слушатели все, как один, встали, и я потонула в громе оваций.

— Ваш бутерброд, Марина, — промолвил побледневший «Элемер».

— Ужин за счет заведения! — воскликнул взявшийся невесть откуда толстый усатый человек возрастом чуть за сорок.

— Это Гюстав, хозяин, — шепнул «Элемер».

— Накрой стол как следует, Этьен! — распорядился хозяин в сторону парня.

Меня с почестями усадили за передний столик, и все столпились вокруг. Этьен принес и ловко расставил тарелки с разнообразными яствами. Наконец, когда безумство вокруг моей персоны улеглось, я насытилась и блаженно откинулась на спинку стула.

— Сегодня у нас юбилей месье Шаплена, — вдруг раздался чей-то голос. Я и не заметила, как рядом на стуле возник хозяин. — Праздник немного затянулся, а обычно мы работаем с пяти вечера до часу ночи. Месье Шаплен любит наш ресторанчик, но сегодня немного не в духе… — он указал на полного господина. — Пришлось импровизировать на ходу и придумывать дополнительные конкурсы.

— Здесь очень уютно, — похвалила я, вытирая губы. — И вкусно!

Хозяин вдохнул и выдохнул. Кажется, он собирался с мыслями.

— У вас уникальный, неповторимый голос, мадам Марина. Он парадоксально не сочетается с вашей внешностью и нарядом… — произнес он, наконец, но я чувствовала, что это не то, о чем он хотел поговорить. — Но в этом-то и самая соль… — медленно добавил он.

Люди за столиками начали потихоньку зевать. Кое-кто потянулся к выходу, по пути тыча в кнопки мобильников. Месье Шаплен тоже поднялся со своего места, подошел к нашему столику и пожал руку хозяину. Потом взглянул на меня.

— Вы были… у русских есть такое выражение… Вот! Гвоздь программы, мадам.

— Благодарю вас, — кивнула я.

Дама с жемчугом также снизошла до меня и любезно улыбнулась, при этом критически окинув взглядом весь мой облик с головы до пят.

Я невольно задвинула под стол ноги в туфлях с золотыми пряжками.

— Что за дикий наряд?.. — пробормотала она себе под нос.

Хозяин вежливо попрощался с юбиляром и его женой и вновь присел рядом.

— У меня к вам предложение, мадам.

Я уже догадывалась, в чем оно заключается.

— Наш ресторан посещают весьма уважаемые люди. А они любят разнообразные выверты, так сказать… В нашем городе мало развлечений…

— Ваш город называется…?

Я повторила наименование, увиденное на табличке у дороги.

Хозяин покраснел.

— Если наш городок маленький и далеко от столицы, это не значит, что в нем нет уважаемых людей!..

— Вы хотите, чтобы я пела у вас, привлекая посетителей? — прямо спросила я, видя, что он тянет и никак не может решиться. Возможно, он и сам не знал, хороша ли его затея.

Услышав меня, он расслабился и улыбнулся.

— Всего лишь некоторое время, мадам. Неделю или две. Считайте это необычной гастролью. Я неплохо заплачу, а потом мы расстанемся с вами, и каждый пойдет своей дорогой.

Мне бы хотелось пойти своей дорогой уже сейчас, нигде не задерживаясь, однако, поостыв, я рассудила, что в таком виде и без гроша в кармане еще рано помышлять об этом. Прежде нужно собрать денег на билет и преобразиться. И в первую очередь мне необходима повседневная одежда и обувь. Конечно, окружающим любой мой наряд все равно будет казаться старым и заношенным, но потрепанный брючный костюм все же уместнее потрепанного бального платья, и в нем меньше шансов быть узнанной Рене, который мерещится мне во всех углах… И если Гюстав неплохо заплатит…

— Но мне негде жить, месье, — вспомнила я.

— Я так и понял, мадам, — спокойно ответил хозяин. — За кухней есть небольшая комнатка. Вы можете жить там и питаться за счет заведения. Всего две недели, не больше.

— Хорошо, — ответила, наконец, я. — Я согласна.

Получив мое согласие, он деловито достал блокнот и ручку.

— Меня зовут Гюстав. А вас — Марина? А фамилия?

Краска бросилась мне в лицо.

Чувство, что я вновь ввязываюсь в опасное предприятие, пыталось предостеречь меня от неверного шага.

Бросить все и бежать…

В этом платье? Без денег? Как?..

— Я хотела бы остаться инкогнито.

— Но вы, вероятно, русская? — он заглянул мне в глаза.

Я взялась за ручки пакета. Еще один подобный вопрос, и я откажусь.

Внезапно он убрал блокнот и улыбнулся.

— Ну, хорошо! Это не столь важно.

Откуда-то раздался щелчок, и яркая вспышка света на миг ослепила меня.

— Мадам Марина, это на афишу.

Сбоку стоял улыбающийся парень, который позвал меня на конкурс — не Этьен, а другой, беленький.

— Меня зовут Люка, — сообщил он.

— Выступать будете именно в этом образе, — распорядился Гюстав. — Именно в этом платье, и никаких париков! Номер мы назовем «Дама в поношенном платье». И так, загадочно, без имени, вы будете значиться на афише.

Я кивнула, чувствуя огромную усталость.

— Проводи мадам в боковую комнату, — обратился хозяин к Люка и добавил, взглянув на меня:

— Завтра в восемь вечера ваш выход. И всего одна песня, понятно? Всего одна. А потом легкой воздушной походкой… — он напряженно посмотрел на меня, — вы таинственно исчезаете за кулисами.

— Ясно, — сказала я.

Люка отвел меня в небольшую комнатку за кухней и указал на стоящую там кушетку.

— Можете переночевать здесь, мадам.

Уже в дверях он добавил:

— Вы были великолепны!

Когда он вышел, я сняла платье и туфли и с наслаждением растянулась на кушетке.

Все вроде бы очень удачно устроилось на первое время, но какой-то нервный червячок точил меня.

Уже проваливаясь в сон, я поняла — беспокойство вызывала будущая афиша.

На ней будет мое фото.

Надо же, как экзотично — «Дама в поношенном платье»…

Но я нахожусь далеко от «Соснового рая» и еще дальше от замка Рене, в придорожной забегаловке какого-то провинциального городишки.

Он никогда сюда не заглянет. Его путь пролегает лишь по большим красивым городам.

ГЛАВА 44

Я продолжаю свое тяжелое повествование, по-прежнему волоча ноги по хлюпающей грязи, кутаясь в плащ и сжимая в руках пакет. Уже остался позади последний обшарпанный дом по улице Матросова, и вот-вот начнется улица, которую я ищу и о которой никогда не слышала прежде. Но перед этим на моем пути должна встретиться водонапорная башня, а ее все нет и нет… Уже темнеет. Место, куда я попала, глухое и безлюдное. Задумавшись, я пропустила момент, когда грязная дорога сменилась узкой песчаной тропой, окруженной колючими кустами. Кусты продолжают сужаться и скоро превратятся в непроходимые заросли. Но нужно идти, ведь возвращаться в дом, где я живу несколько последних дней, больше нельзя. Сегодня снова приходил этот незнакомый кучерявый парень, ничем не напоминающий Юру Каверина, чьей помощи я с надеждой ожидаю. Он, как и вчера, подозрительно озирался, пытался заглянуть в окна и, по-моему, хотел пробраться в дом…

Ветер усилился, и мокрая ветка кустарника хлестнула меня по лицу. Но, зажав пакет в руке, я продолжаю идти. И мне нужно спешить… Нужно спешить.

…Я работала в «La ruche de miel» уже седьмой день, и все складывалось отлично. Толстый Гюстав не прогадал — на экстравагантную «Даму в поношенном платье» валом валил народ, и мне уже почти удалось собрать необходимую сумму, а сегодня и вовсе несказанно повезло: какой-то месье, воодушевленный «Remember» из репертуара Далиды, кинул к моим ногам букет роз, в котором позже обнаружилась купюра в сто евро.

Теперь накопленных денег хватало на все: и на дорогу до дома, и на неброскую одежду, чтобы выглядеть на улицах небольшого городка как можно незаметнее. В предстоящий выходной я намеревалась заняться покупкой костюма, обуви и приличной сумки. Гюставу и всему коллективу «Медового улья» было объявлено, что «гастроль» моя завершена. Хозяин воспринял новость с легкой печалью, Этьен, Люка и музыканты немного приуныли, и только одна из официанток, белокурая Эсти, не растерялась и предложила отметить это событие. Однако все были уставшими и сонными, Люка лишь торжественно вручил мне сорванную афишу «Дамы в поношенном платье», и ребята разошлись, пожелав мне удачи.

— Чтобы больше никаких «поношенных платьев»! — шутливо пригрозил мне пальцем Гюстав возле самой двери.

— Нет-нет, завтра я покупаю красивый костюм и достойные туфли, — заверила я его и отправилась в свою комнатку за кухней, чтобы наутро покинуть ее навсегда.

— Марина! — вдруг окликнула меня Эсти.

Я обернулась.

— Ты остаешься здесь совсем одна, а завтра мы уже не увидимся…

Ее хорошенькое личико вытянулось.

— Неправильно вот так расходиться, даже не отметив твой уход…

Она призадумалась, нахмурив бровки, и через мгновение изрекла:

— А собирайся-ка ты ко мне в гости! Завтра выходной, у меня пока нет никаких планов, и если не возражаешь, я помогу тебе с выбором одежды. Я знаю уйму недорогих магазинчиков с качественными французскими вещами!..

В мои намерения не входило обзаводиться провожатыми, но глаза Эсти так горели, что сомнения мои поколебались.

— Сегодня выспимся хорошенько, а завтра нарядим тебя как куколку! — воодушевилась она.

Видя, что я все еще в раздумьях сжимаю в руках афишу, Эсти прикоснулась к моему локтю.

— Забирай вещи и пойдем. Я покажу тебе свой садик и цветник! — продолжала щебетать официантка, пока я укладывала в пакет нехитрые пожитки.

Мы двинулись в путь и шли минут сорок, прежде чем оказались перед домиком Эсти. Он стоял на тихой улочке и выглядел очень мило. Беленький и чистенький, домик утопал в глубине фруктового сада.

— Заходи! — приветливо пригласила девушка, отпирая дверцу и зажигая свет в прихожей.

Я зевнула.

— Завтра я разбужу тебя в восемь. Позавтракаем и сразу отправимся за покупками!

Зачем я ей? Бритоголовая старуха в «поношенном платье»… Это — я. А она — цветущая, юная… Пожалела? Или привыкла ко мне? А может…

Я почувствовала, что поступаю неосмотрительно. Кто она? Вдруг она видит меня в моем настоящем облике?..

Мысли мои смешались, и я затормозила у порога.

— Проходи, проходи, Марина! — раздался из домика звонкий голосок Эсти. — Сейчас я постелю тебе в маленькой комнате.

Я медленно прошла в крошечную комнату, где умещались только узкая кровать, однодверный шкафчик для одежды и старомодный торшер с желтым абажуром.

Эсти вошла в спаленку, неся на руке полотенце и ночную рубашку.

— Я не знаю, что произошло у тебя в жизни, Марина, — сказала она серьезно, присев рядом со мной на край кровати, — но хочу хоть немного скрасить твой последний день в нашем городе.

Я умилилась чуть ли не до слез.

— Ванная слева от прихожей. Я думаю, она тебе как раз кстати! Хочешь, выпьем немного? У меня есть «Шато Монтроз» 2010 года.

Я вздрогнула. Это название вмиг вышвырнуло меня из уютной комнатки в столовую месье Рене Валлина, где «Шато Монтроз» подавалось почти к каждому совместному ужину.

— Эту бутылку привез на Рождество дядюшка Матье, — слегка напрягшись, пояснила Эсти, глядя мне в глаза. — Он и сам занимается виноделием…

Я обратила внимание, что бутылку уже открывали.

— Но ведь это дорогое вино… — произнесла я медленно, стараясь удержать предательскую дрожь в голосе.

— Да, довольно дорогое… Но мне его ничуть не жаль для тебя! — Эсти взглянула на меня исподлобья.

— Ты когда-нибудь пробовала его? — спросила она после какой-то неловкой паузы.

— Нет, — солгала я, втайне раскаиваясь, что приняла ее предложение прийти в гости. — Может быть, лучше после ванны?..

— После ванны?.. — неискренне рассмеялась белокурая официантка. Или мне показалось?.. — Ты боишься так опьянеть, что не сможешь дойти до ванны?

Она ловко открыла бутылку, приговаривая:

— Быть во Франции и не попробовать элитного вина — непростительно! Хотя, признаться тебе, я не очень разбираюсь во всяких вкусах, нотах, букетах… Вино моего дядюшки ничуть не хуже, мне думается!

Я бросила взгляд на бутылку. Это никакое не «Шато Монтроз» 2010 года! Цвет «Шато Монтроз» я хорошо знала. А в бутылке болталась какая-то жидкость болотного цвета. Что это за вино?..

Тем временем Эсти протянула мне бокал, и я взяла его, ища глазами, куда бы незаметно вылить содержимое.

Официантка невозмутимо чокнулась со мной и без страха пригубила вино.

Оказавшись в руке, жидкость в бокале вдруг приобрела благородный цвет истинного «Шато Монтроз».

Неясная тревога снова охватила меня. «Шато Монтроз»… Откуда оно у нее?.. Но, впрочем, разве дядюшка Матье не мог приобрести его в подарок?..

— Ты так и будешь смотреть на вино и не выпьешь даже глоточка? — Эсти обезоруживающе улыбнулась. — Хотя бы попробуй!

Нельзя дать ей понять, что я подозреваю что-то. Но что, что я подозреваю?.. Вино лучится в бокале как настоящее… Хотя только что казалось болотной жижей…

Да нет, это просто бутылка зеленого цвета. Или она прозрачная?..

Я прищурилась.

Торшер вдруг мигнул — свет пропал и вновь вспыхнул, на мгновение окунув спальню в черноту. Бутылка тоже вспыхнула — черная, белая, зеленая…

Эсти выжидательно смотрела на меня.

— До дна! — приказала она шутливо.

Нельзя дать ей засомневаться. Если она — враг, то ее сомнение — моя погибель.

— Еще как выпью, не волнуйся! — храбро заявила я и окунула язык в бокал, смутно узнавая вкус напитка…

До нашего слуха донесся какой-то шум.

— Вода! — спохватилась Эсти и бросилась в ванную.

Я немедленно выплеснула содержимое бокала в открытую форточку.

Что это со мной?..

Туманное воспоминание стало выходить на поверхность и приобретать отчетливость. Привкус, оставшийся на языке, очень напоминал настойку девятнадцати трав, которой Рене напоил меня перед тем как прикинуться Элемером…

Тревога стала еще явственнее, ощущение опасности обострилось. Я выглянула в окно. На дворе уже глубокая ночь…

В комнату заглянула Эсти.

— Ванна готова!

Она вновь села на край кровати и отхлебнула вино. С первым же глотком ее миловидное личико сморщилось.

— Тьфу… Что за гадость? Никакое это не «Шато Монтроз»! Не иначе как маман перелила сюда какую-то травяную гадость!

Она сплюнула выпитое в цветочный горшок.

Перехватив мой непонимающий взгляд, Эсти пояснила:

— Маман гостит в Париже у дяди Матье. С некоторых пор они оба увлеклись траволечением. Вот объясни, зачем это нужно, если в любой аптеке сейчас есть лекарства от всех болезней? И ты выпила полный бокал этой дряни? — огорчилась она. — Только чтобы не расстроить меня?

— Ну… выпила, ты же настаивала. — Я показала ей пустой бокал.

Эсти вылила свою порцию обратно в бутылку и гневно шмякнула ее на стол.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она участливо. — Я не прощу себе, если по моей милости ты загремишь в госпиталь!

Даже после пробы напитка на язык я чувствовала некоторую расплывчатость и легкие цветовые изменения предметов.

Но не только это… Эсти показалась мне еще моложе, румянее, губы — ярче, а зубы — белее.

Я раздумывала, что ответить, когда из глубины дома послышался вдруг сонный мужской голос:

— Кто там, Эсти?

— Это Жермон, — тихо пояснила Эсти.

— Так ты здесь не одна?..

Еще один неприятный сюрприз.

Эсти простодушно улыбнулась.

— Мы с Жермоном вместе уже три года. Он сам просил пригласить тебя… Это Марина, милый! — крикнула девушка в соседнюю комнату.

— Так это он просил?.. — в голове зароились подозрения и сопоставления.

— Да. Он приходил на твое выступление и был сражен наповал! И, можно сказать, потребовал, чтобы я позвала тебя к нам в гости!

Тревога отчаянно нарастала.

Из соседней комнаты послышался приглушенный голос — похоже, Жермон беседовал по телефону.

Эсти растерянно смотрела на меня.

— Что-то не так? Ты расстроилась?

— Да нет…

На пороге появился заспанный взлохмаченный парень. Увидев меня, он радостно заулыбался.

— О, девушка в потрепанном платье!..

При этих словах мое сердце заколотилось как бешеное. Я судорожно вцепилась в край пледа на кровати.

Эсти ничего не заметила.

— Не девушка, милый, а дама! — мягко поправила она. — Девушка… Скажешь тоже!

Жермон пригладил волосы и впился в меня взглядом. Мне стало жарко от его испытующих шальных глаз.

— Дама, говоришь?

— Да… — пролепетала я вместо Эсти, которая в непонимании переводила взор с Жермона на меня.

Он взял мою руку в свою и прильнул к ней губами.

— Как скажешь, милое дитя!

Его глаза оказались очень близко. Я взмокла от напряженного предчувствия и заерзала на кровати.

— А ты не сказала девушке… пардон, даме, что мы сегодня ждем еще одного гостя? Я только что звонил, и он с друзьями вот-вот будет здесь!

Я вскочила со своего места, едва не опрокинув желтый торшер, но верзила мягко взял меня за плечи и усадил назад. Меня трясло.

— Что с тобой, Марина? Какие гости, милый? Что происходит? — заметалась Эсти.

В этот момент Жермон заметил на столе пресловутую бутылку «Шато Монтроз» и, притворно ужаснувшись, всплеснул волосатыми руками.

— Дорогая, ты поила гостью моей настойкой девятнадцати трав? И каковы ее впечатления?

— Но, дорогой…

Продолжая сидеть на кровати, я ощущала, что с каждым произнесенным Жермоном словом конечности мои цепенеют.

Из форточки вдруг повеяло воздухом дальних странствий.

Как тогда, у меня дома, когда я проходила мимо полуоткрытой комнаты. Волны пространства как будто качнулись и разомкнулись, впустив легкие, пробежавшие перед глазами образы магазинов, фонарей, дорогих машин… Его кружевного замка.

Я в ужасе, как затравленный зверь, уставилась на Эсти.

Он уже совсем близко.

Сомнений больше нет никаких.

Жермон, повертев бутылку в руке, артистично наморщил нос.

— Полезу-ка я в погреб за настоящим «Шато Монтроз»!

Укоризненно взглянув на Эсти, он вышел из комнаты, как ни в чем не бывало.

В ту же секунду раздался громкий стук в дверь, и хорошо знакомый голос, голос, которого я боялась больше всего на свете, пророкотал:

— Открывайте!

— Не открывай, Эсти! — умоляюще бросилась я к застывшей девушке.

Она тоже была испугана не на шутку.

— Я не могу… Жермон все равно откроет, да еще и обругает меня… Что происходит, Марина, объясни мне? Ты кого-то боишься?

— Открывайте! — заревел Рене еще громче, и от сильного удара дверь заплясала на петлях.

— Открой, дорогая! — послышался спокойный голос Жермона из погреба.

— Сейчас, дорогой!

Эсти поманила меня пальцем из комнаты.

— Ступай скорее за мной! — зашептала она. — Я спрячу тебя в укромном месте. Жермон не знает о нем!

И она потащила меня по слабо освещенному дому так быстро, что я едва поспевала за ней.

— Вот! — остановилась она в каком-то темном углу и толкнула незаметную дверцу, сливающуюся со стеной. — Полезай сюда!

— Немедленно откройте! — раздался бешеный рев моего супруга в третий раз, и дверь затрещала от дикого удара.

— Сиди тихо, как мышь! — шепотом велела Эсти и приложила палец к губам.

Я кивнула.

Легкой неслышной тенью девушка устремилась на зов разъяренного колдуна.

Через несколько секунд из прихожей раздались тяжелые шаги. И, к моему ужасу, они двигались прямо ко мне! Из моего укрытия был слышен приближающийся голос маэстро.

— Приветствую, дорогой Жермон! Где же ты прячешь мою драгоценную, мою обожаемую жену? Не правда ли, она красавица? Ну, что же ты молчишь? Где она?!

В наступившей тишине раздался голос Эсти. Он был холодный и ровный, как у робота:

— Она здесь, господин Валлин. Вот за этой дверью.

И в следующую секунду грозная рука Валлина рванула ручку незаметной дверцы в стене.

ГЛАВА 45

Когда Эсти ушла, приказав мне сидеть тихо, я вдруг вспомнила, что до того как якобы почувствовать вкус напитка, она ведь уже пробовала его. Слегка пригубила. Тогда она ничего не сказала. Почему? Не заметила? Но этого невозможно было не заметить. Значит, она молчала для того, чтобы я без опаски выпила свою порцию. А потом сделала вид, будто поняла, что это не «Шато Монтроз»… Разыграла спектакль, демонстративно плевала в горшок с цветком… Все это пронеслось в голове за какую-то долю секунды.

Они должны были отключить меня этим напитком.

— Как ты себя чувствуешь? — пытливые глаза…

Я тихо вылезла из укрытия, метнулась в дальний угол, судорожно нащупала в пакете парик и волосок из гривы Дивного. Едва успев перевязать его на пряди волос, я увидела входящего в комнату Рене, а за ним семейную пару хозяев.

Проявит ли волос свое волшебство не на живых волосах, а на парике?.. Но, о счастье, меня никто не видел!.. Осторожно, бесшумно, с туфлями в руках я протиснулась к выходу и побежала что было сил.

Возле дома стояли и переговаривались Ксавье и Аурунтам. Увидев их, я неосторожно задела плечом ветку дерева, спускавшуюся к крыльцу.

— Что это?.. — начал было толстячок, но его перебил громовой голос Рене:

— Перекрыть все дороги! Взять под контроль железнодорожную станцию и речной вокзал! Проверять все автобусы, все поезда, корабли и пароходы!..

Слова удалялись все дальше и дальше — я летела, как сумасшедшая, сквозь мокрые деревья сада, потом по темным тротуарам, куда глаза глядят, и, наконец, упала, споткнувшись о какой-то выступавший камень.

Когда я подняла глаза, передо мной стоял магазин кукол. Да, это был он — с остроконечной, словно колпак звездочета, синей крышей и рассыпанными по ней серебристыми точками-звездами. Господи, только бы он работал круглосуточно!..

Витрина его сияла.

Я поднялась, поправила платье. Вспомнила, что босая, и надела туфли.

С трепещущим сердцем, с неясной надеждой потянула за ручку двери, и она подалась мне навстречу.

Сзади раздался отдаленный топот. Еще немного, и они нагонят меня.

Но у меня, кажется, нет больше ни одной монетки…

Я коснулась головы. Парик! В пылу бега я потеряла его.

Вместе с волоском.

Рассуждать и горевать не было времени; я юркнула внутрь и сразу увидела Золушку!.. Она стояла не у входа, как в том городе, где я жила у Грега Андерсона, а в глубине зала, но я заметила ее и побежала к ней через все пространство магазина. Продавец, которого мой взгляд выхватил мельком, не произнес ни слова.

Если я бегу к Золушке с определенной целью, значит, я знаю о ее тайне от агентства «Справедливость». Значит, он не выдаст меня.

Больше в магазине никого не было.

Я потянула за молнию куклы, она разверзлась, и за ней открылись крутые ступени, уводящие в темный проем.

— Я посвечу вам, мадам.

Продавец уже стоял рядом, держа в руке красивый медный фонарь.

Я измученно взглянула в его глаза.

— Скорее! — поторопил он меня. — Мне нужно успеть закрыть магазин.

Я благодарно кивнула ему и стремглав побежала по ступеням. Потом они кончились, и я бежала по узкому проходу между темных холодных стен. Воздух был сырым и спертым, но я ничего не замечала. Меня несло крылатое счастье того, что невероятным образом удалось избежать возвращения в санаторий, либо — я боялась об этом думать — отсрочить его.

Наконец, впереди вновь возникли обрушенные ступени. Взобравшись по ним, я увидела люк. От слабого толчка он легко открылся, и я выбралась наружу, оказавшись внутри каких-то зарослей, но раздвинув их, увидела, что нахожусь в запустелом заросшем парке на набережной. Метрах в пятидесяти плещется отливающая сталью река, а справа белеет высокий речной вокзал с флагом на крыше.

Я постояла у широкого дерева, вдыхая прохладное начало рассвета, глядя на небо, пронзенное розовой стрелой восходящего солнца. Потом медленно побрела вдоль реки в сторону вокзала.

С каждым шагом ход мой замедлялся.

«Перекрыть все вокзалы, железнодорожный и речной…»

Он позвонил куда-то. И теперь все корабли и пароходы под его неусыпным наблюдением. Может быть, переждать где-нибудь и не высовываться из города?.. Но он не перестанет искать меня. В растерянности я остановилась, опершись на витую решетку набережной. И долго смотрела на реку, чувствуя, как притупляются мысли в уставшем мозгу.

— Мадам?.. — кто-то легонько тронул меня за плечо. Повернув голову, я увидела, что передо мной стоит мальчик лет девяти в запачканной сажей маечке и болтающихся на талии штанишках.

Видимо, до этого он уже что-то сказал и сейчас ждал ответа.

— Повтори, пожалуйста, — попросила я. — Я прослушала.

— Не хотите ли в круиз, мадам?.. — смущенно спросил он.

— В круиз?.. — повернув голову, я заметила в стороне небольшой причал, а возле него — колыхавшуюся на волнах маленькую яхту.

Глаза мальчика с надеждой смотрели на меня.

— В круиз по реке. Мы с дедушкой сегодня впервые вышли на реку. Знаете, какая красивая река на рассвете? Только нужно подождать еще хотя бы двух-трех пассажиров…

Маленькая яхта. Незаметная на реке. Причал довольно далеко от вокзала…

— А сколько стоит круиз?

Мальчик назвал смехотворную сумму.

— Я заплачу за себя и еще трех недостающих пассажиров, если мы отправимся в путь немедленно, — от волнения меня охватил жар.

Мальчуган радостно подпрыгнул и быстро побежал к причалу, я — за ним.

Возле яхты стоял красивый высокий старик и курил, задумчиво глядя вдаль. Услышав наши шаги, он обернулся и дружелюбно улыбнулся.

— Дедушка, эта мадам платит за четверых! — закричал мальчишка, подбегая к нему.

Я вынула деньги и протянула старику, на мгновение встретившись с ним взглядом. Его глаза были серыми, окруженными глубокими морщинками у висков.

Он внимательно посмотрел на меня — наверно, этот вечный страх чужих пристальных взглядов уже никогда не уйдет из моего сердца, — словно подсчитывая что-то в уме. Потом отдал деньги мальчишке, добавив:

— Принеси мою маленькую коробочку.

— Ты будешь давать сдачу из маленькой коробочки? — замер мальчик.

— Неси, Ален, — повторил старый капитан и указал на яхту.

— Прошу вас, мадам. Здесь всего одна четырехместная каюта, и она вся в вашем распоряжении. Мы сейчас же снимаемся с якоря.

Он начал медленно поднимать якорь, и яхта зыбко закачалась на волнах.

Я прошла в маленькую каюту и упала лицом на постель. Мне было не до круиза. Только бы уплыть отсюда как можно дальше и как можно скорее!.. Только бы исчезнуть из этого города, где рыщут въедливые псы Рене!..

На столе звякнула сдача — это вошел Ален.

— Я не буду выходить на палубу…

— Я знаю, дедушка сказал мне.

Я вздрогнула. Что это значит?..

— Дедушка сказал, что мы довезем вас до одной укромной деревни, а оттуда вы доберетесь на попутной машине туда, куда вам нужно.

Я приподнялась.

— Он так и сказал?

— Да, так и сказал, мадам. Я сообщу вам, когда мы будем подходить к этой деревне. До нее около двух с половиной часов пути.

Ален вышел. И я снова уронила голову на подушку, чувствуя, как невообразимо слипаются глаза.

«— Я знаю. Дедушка сказал мне…»

А почему он это сказал?..

Почему… Почему…

Сквозь окошко иллюминатора был виден проплывающий мимо берег с тонущими в реке тенями деревьев, с розовеющими прозрачными облаками.

На столе возле горстки монет стояла чашка кофе, а рядом на тарелочке лежала булочка с корицей.

Поглядывая в иллюминатор, я позавтракала и потом снова провалилась в сон. Он был сильнее мыслей, недоверия, подозрений и страхов.

Через два с половиной часа мальчик разбудил меня.

— Ваша станция, мадам! — произнес он важно, словно дежурный. — Вы проспали самое красивое время на реке, но дедушка сказал, что так и нужно.

— Ну, коли так сказал дедушка… — я улыбнулась и потрепала мальчика за чубчик.

В ответ он подарил мне искристую светлую улыбку.

Капитан встретил меня на палубе. В его глазах прятались тепло и доброта, забытые в последнее время… Мне хотелось о многом его спросить, но, пожалуй, я уже понимала все без слов.

— Удачи, мадам, — кивнул капитан.

От всего сердца поблагодарив Алена и его мудрого дедушку, я сошла с трапа на маленький причал.

Не буду описывать, как, проплутав по деревеньке, мне удалось упросить какого-то парня подвезти меня до города, как я добралась оттуда на электричке до другого городка, где приобрела, наконец, одежду и самые дешевые, но удобные туфли и, подсчитав оставшиеся деньги, решила обойтись без сумки; и как, в конце концов, оказалась в парижском аэропорту Руасси.

Встав в длинную очередь к кассе, я достала кошелек и, прижав его локтем к груди, начала шарить в пакете в поисках загранпаспорта.

Где же он?.. С ужасом обнаружилось, что его нигде нет. Но ведь он точно был среди вещей, с которыми Рене сопроводил меня в санаторий! Вспомнилась ядовитая усмешка супруга: «Ведь ты так старалась, добывая его!»… И в моем пакете, взятом из ячейки 76, паспорт тоже был. Скорее всего, его вместе с другими документами выкрала коварная Эсти — и виза, и страховка, и идентификационная карта таинственным образом исчезли.

На ватных ногах я вышла из очереди.

Что же делать?.. От мысли, что я вновь оказываюсь в ужасающем замкнутом кругу, отчаяние подступило к горлу.

Любая лишняя минута здесь по-прежнему дышала опасностью. В каждом спешащем человеке угадывались знакомые черты… Растерянно стоя с кошельком в руке, я замешкалась в проходе и не успела отойти в сторону от шумной компании молодых людей. Один из них случайно толкнул меня, так, что кошелек выскользнул из рук и с глухим стуком шлепнулся на пол.

Из отделения для мелочи вдруг выскочила монетка, которую капитан дал на сдачу, и покатилась по полу. Я побежала за ней и сама не поняла, как очутилась возле маленькой кассы, которую не заметила раньше. В отличие от других касс, к которым тянулись, петляя, нескончаемые очереди, она была абсолютно свободна.

— Назовите ваше имя, — строго произнесла кассирша, едва я заглянула в окошко.

— Марина Обручева… То есть… Мари Валлин, — запуталась я. — Но только…

— На имя Мари Валлин зарегистрирован билет, — вдруг сообщила она, пощелкав мышкой.

— Билет?.. — не поняла я. — Как?.. Когда?..

— Билет на рейс Париж-Москва. Заказан и оплачен в ноябре прошлого года. Билет с плавающей датой. На любой ближайший рейс.

Тот самый билет, заказанный Грегом Андерсоном!.. — вспомнила я.

Я все еще обдумывала, как признаться кассирше, что у меня нет никаких документов, когда из окошка высунулась ее рука.

— Ваш билет. Рейс через тридцать пять минут. Пройдите на регистрацию.

С билетом в руках, словно лунатик, я развернулась и двинулась было прочь…

— Мадам!

Я похолодела.

— Оплатите услугу, — послышалось из-за спины с улыбкой.

Чувствуя, как ужас меня отпускает, я протянула ей упавшую монетку капитана — блестящую, похожую на десять рублей, только с мелкой надписью по кругу: The Justice International Agency.

«Международное агентство «Справедливость».

— Счастливого полета! — приветливо промолвила кассирша и закрыла окошко.

Я отошла на несколько шагов и обернулась, чтобы посмотреть, не подошел ли кто-нибудь еще к этой пустой кассе.

Но никакой кассы в углу уже не было.

Привалившись к окну, там стоял мрачный тип с газетой, а вокруг его ноги увивалась маленькая девочка с вытянутым от недовольства и усталости лицом.

Наконец, таким же волшебным образом пройдя все предполетные процедуры, я поднялась по трапу, все еще не веря, что это происходит наяву, и нутро самолета поглотило меня.

ГЛАВА 46

Мой город!.. После стольких дней разлуки я медленно шла по нему, прикасаясь губами к его воздуху, ловя ладонями листву его деревьев, ощущая под ногами его неровный асфальт. И мысленно обнимая его, охватывая весь — от вокзала, на котором я сошла с поезда, до его реки, парков, метро, до его знакомых и незнакомых людей.

В городе было прохладно, несмотря на почти середину лета, и я брела, как будто никуда не торопясь, удерживая в груди растущее чувство волнения и страха — страха вновь увидеть свой дом, маму и тетю Клашу. Как-то они примут меня?.. Узнают ли на этот раз?.. На мне был русый парик «волосы Тимеи», неприметный бежевый костюм… В глазах застыла непроходящая боль, а в душе я чувствовала себя постаревшей на сорок лет. Медленно продвигаясь к дому, словно пытаясь оттянуть момент встречи, я купила в большом магазине скромный темно-синий плащ и зонт и так же медленно двинулась дальше.

Путь лежал мимо филармонии. Запестрели афиши… Помимо воли глаза наполнились слезами. А это что?..

Резким уколом в сердце вонзилась афиша с надписью «Марина Обручева приглашает…» Сквозь выступившие слезы я пыталась рассмотреть девушку на афише — она чем-то похожа на меня, темноволосая, с красивой улыбкой и яркими глазами… А голос? Голос у нее такой же, как у меня?.. Пятнистые морщинистые руки по-старчески задрожали. Что же ты сделал с моей жизнью, Рене? Что же ты сделал со мною?..

Из двери служебного входа вдруг вышел охранник Эдик, деловито подтягивая штаны. В первое мгновение я едва не кинулась к нему, как к родному, но тут же, опомнившись, шарахнулась в сторону. Эдик бросил на меня короткий безразличный взгляд и, отвернувшись, неспешно закурил.

Итак, все было как прежде. Я вернулась, я здесь, но никто не видит и не принимает меня. В филармонии вместо меня поет другая Марина Обручева, а кто же на моем месте у мамы и Вадима?..

Надвинув парик плотнее на голову, я обошла филармонию, внутренне пытаясь держать удар, и побрела дальше, по знакомым улицам и аллеям, и дом мой незримо приближался и приближался… Мама… Тетя Клаша… Сейчас я увижу их, а они увидят меня. Сердце стучало в горле горячим пульсом, колотилось, трепетало, отдавало в голову.

Наконец, из-за поворота показался мой высокий двухэтажный дом. Я невольно вздрогнула и остановилась, глядя на него издали. Знакомая коричневая покатая крыша, зеленый забор… Больше ничего не было видно. У забора стояла чужая синяя «Тойота». Наверно, кто-то приехал в гости.

Я подошла к дому, нервно теребя карман плаща и не зная, куда деться от этой дрожи. Калитка была приоткрыта. Значит, дома кто-то есть. Запахло тушеной капустой… Ворваться, как раньше, и закричать: «Мама!»

Я подавила это желание, да и девического задора уже не было во мне. Шаркающей походкой я приблизилась к звонку, вдохнула и позвонила.

На звонок вышел незнакомый мужик в майке с засаленным пузом.

— Кого вам? — спросил он хмуро.

Кто это? Как он здесь оказался?!

— Иду Львовну Обручеву, — ответила я, в ужасе глядя на него.

— Обручеву? Так она здесь уже полгода не живет. Вышла замуж, продала дом и уехала.

— Уехала? Вышла замуж? — ахнула я.

— А вы ей кто будете? — осведомился мужик, косо оглядывая мою фигуру.

— А куда уехала? Адрес не подскажете? — не отвечая, спросила я.

— Адреса не знаю. Он мне ни к чему.

— А Клавдия Петровна, которая здесь работала?.. Она где сейчас?

Мужик наморщил лоб.

— Домработница? Понятия не имею. Умерла, кажется. А может, хозяйка ее с собой взяла. У них ведь горе случилось, — он вдруг доверительно наклонился ко мне. — У хозяйки прошлой осенью неожиданно пропала дочь, известная певица. Не слышали об этом? Весь город жужжал, как улей!..

— Нет… — глухо произнесла я.

— Вот мать и начала жизнь с чистого листа. Какой-то коммерсант стал сюда похаживать, вдовец, и как-то быстро они сошлись. Дом Ида Львовна мне продала и уехала… в Орел, кажется. Точно не помню…

Мужик развел руками.

— Сима! — вдруг послышался крикливый женский голос, и на пороге моего дома появилась баба в папильотках. — Долго тебя ждать надо?

Мужик вжал голову в плечи.

— Идите, женщина… Идите, — скомканно шепнул он, и калитка захлопнулась перед моим носом.

Вот оно как… Мама вышла замуж и уехала неизвестно куда, а милая тетя Клаша умерла?! «Или хозяйка ее с собой взяла»…

В перепутанных мыслях я остановилась на перекрестке возле дома. На небо набежали тучки, и начал накрапывать дождик.

Пойти к Вадиму или нет?.. Ощущение безраздельной радости от возвращения в город растаяло, как дым, а на его место начала проникать горечь. Одна весть тяжелее другой встретили меня в городе моей юности. Третьей я не выдержу.

Мне хотелось навестить еще одного человека — Юру Каверина. Только на его помощь еще оставалось какое-то робкое упование. Но разбитость во всем теле подсказывала, что нужно отдохнуть, прийти в себя и хорошенько поразмыслить о своем будущем.

Я решила, что пойду в домик тети Клаши на улицу Упряжную. Может быть, после маминого замужества она вернулась туда. А если ее там нет, то я все равно смогу пока пожить в доме — я знаю, где всегда был спрятан запасной ключ. Надеюсь, что он лежит нетронутый на том же месте.

Пытаясь отгонять гнетущие мысли, как прилипчивых мух, я доехала до Упряжной улицы, находившейся в частном секторе, и пошла в ее глубь, к домику Клавдии Петровны. Улица была почти пуста, уже смеркалось, дождь усилился, и погода напоминала осеннюю.

Домик стоял, утопая в зелени, и выглядел сиро и необжито. Калитки в сад никогда не существовало, ее заменяла простая перекладина на рогатых бревнах. А ключ должен быть вот под этим кустом, в железной коробочке из-под чая.

Я отыскала укромное место, сунула руку — ключ на месте! И, собираясь уже вернуться к перекладине, вдруг замерла за раскидистым кустом.

Из сада Клавдии Петровны, озираясь, вышел незнакомый кучерявый парень.

Он поднял перекладину и, снова оглянувшись по сторонам, бесшумно положил ее обратно на рога.

Потом пустая улица, заросшая вишневыми и сливовыми деревьями, поглотила его.

Я вспомнила, что детей и внуков у тети Клаши нет. Тогда кто это, и что ему здесь было нужно?.. Призрак Рене вмиг приблизился, и шеи коснулось жуткое ощущение его костлявых пальцев…

Потоптавшись у перекладины, я решила подождать, пока минует опасность. Я ждала долго, пугаясь каждого шелеста ветки. Каждой холодной капли, упавшей на лицо. Но никто не вернулся, и, когда совсем стемнело, я, наконец, осторожно зашла в дом.

Другого пристанища у меня все равно не было.

ГЛАВА 47

Старый дом тети Клаши принял меня душевно и с любовью. Не ощущая любви от людей, я вдохнула ее от знакомых стен и обстановки, привечавшей меня в детстве. Здесь все осталось таким же, как много лет назад — потертый диван, лакированный низкий сервант с запыленными стеклами, деревенские цветастые обои. Неожиданно защемило сердце — ах, моя любимая няня!.. Где же ты теперь?..

Стараясь не шуметь и почти не зажигать света, я начала располагаться в доме. Достала из шкафа чуть пахнущее затхлостью белье и застелила диван. Старомодные часы над диваном стояли. Я завела их, и тишину разрезало мерное «тик-так».

И под это «тик-так» я долго лежала, накрывшись простыней, когда незаметно пришел сон, удивительный и горький. Мне приснился большой бальный зал в Замке Отражений, тот самый, где я прислуживала официанткой, а потом танцевала с прекрасным юношей. По залу кружились истомленные дамы в объятиях господ, среди которых промелькнуло несколько знакомых лиц…

А потом появился Элемер. Он по-прежнему стоял у окна, устремив взор вдаль. Лицо его было печально.

Заслышав шаги за спиной, он резко обернулся и увидел меня. Взгляд его прояснился и наполнился небывалым светом и счастьем. Элемер протянул ко мне руки и, словно не веря в происходящее, произнес:

— Это снова ты, таинственная незнакомка! Вот уже третий месяц я не знаю покоя и сна; каждую дождливую субботу я жду тебя здесь и не оставляю надежды… Скажи мне, наконец, свое имя! Как тебя зовут?

— Марина! — крикнула я и проснулась.

«Тик-так… Тик-так…», — стучали часы. Я протерла глаза, прислушалась. Сон был таким четким, что голос Элемера, переливчатый и звонкий, прозвучал будто наяву, разбередив мою душу и оживив ускользающий образ… Нет, это просто шум дождя и ветра за деревянным окошком… На стене висел календарь, заляпанный пятнышком от варенья. Сегодня тридцатое июня. Ах, Элемер, Элемер! Отчетливо и больно вспомнился наш танец, родинка над губой, влюбленные глаза… Ты унес мое сердце, загадочный юноша, призрак волшебного замка…

Через какое-то время мне снова удалось уснуть, и на этот раз я увидела Тимею. Мы стояли с ней по разным берегам пруда на четвертом этаже замка и были очень далеко друг от друга. По потолку бегали разноцветные огоньки, вспышками озаряя ее лицо. Прикладывая сложенные ладони к губам, она что-то кричала, но ветер, ужасный холодный ветер не доносил ее слов.

Наконец, Тимея обреченно села на край пруда, превратилась в черного лебедя и, взмахнув крыльями, улетела прочь.

Проснувшись, я испытала смешанные чувства. На поверхность вновь всплыла радость от того, что я здесь, в родном городе, в любимом уютном домике, но внизу, под радостью, таилось странное ощущение от сна — словно Элемер вновь лишен надежды, потеряв меня во второй раз.

Я достала зеркальце и с болью заглянула в него. Элемер был там — на этот раз он не кружился в танце, а смотрел на меня задумчиво и печально. Чувствуя, как к глазам подступают непрошеные слезы, я поскорее пролистнула Элемера, за ним — темноокую Календи с куклой, и увидела край своего блестящего черного локона, спускающегося на ясный лоб… Но смотреть на образ собственной молодости было уже невыносимо, и я с горечью отложила зеркальце на столик.

…А Тимея хотела что-то сказать или предостеречь.

Предостеречь… Тот парень! Я снова вспомнила о нем. Пожалуй, в доме задерживаться не следует. Это слишком опасное место. Рене тоже сможет его вычислить, хотя, насколько мне было известно, домик не числился за тетей Клашей, он принадлежал ее прежним хозяевам, у которых она работала до нас. О нем мало кто знал, да она и не жила здесь, а просто хранила свои вещи и летом ухаживала за садом.

Как бы там ни было, раз уж я остановилась в этом доме, нужно навести в нем порядок.

Засучив рукава, я вымыла окна и пол, протерла от пыли мебель в комнатах и уже под конец уборки заглянула в чулан. Чулан был маленьким и темным — без окон и дверей. На вешалке висела фуфайка, в которой тетя Клаша иногда чистила снег, под ней стояли резиновые боты. В углу валялась груда пахнущих старьем вещей. Надо их разобрать. Я начала рыться в брошенной на пол куче. Вот какой-то тулуп, а под ним — рваные тряпки… А это что, такое нарядное, яркое?.. Я потянула за высунувшийся рукав вещицы и… вытянула на свет Божий собственную желтую куртку с норковой оторочкой — ту самую, которую няня должна была выбросить на помойку. Выходит, она ее не выбросила, а отнесла сюда. Рукав был старательно отчищен, и о кровавом пятне почти ничего не напоминало — куртка выглядела как новая. Я зачем-то вывернула карман и неожиданно вытащила оттуда помятую и потертую визитку — желтый прямоугольник в тон куртке.

Перед глазами вмиг встали события далекого вечера: бледное лицо умирающего и его прерывистый шепот:

«Спасибо, доченька… Возьми мою визитку… Может быть, наступит день, когда она тебе пригодится… Запомни — агентство «Справедливость»…

Добросовестная тетя Клаша тщательно выстирала куртку, и текст на визитке был стерт. С большим трудом я различила часть названия улицы — «…осов…» и номер дома, то ли 14,то ли 44,то ли 74. Наверху, в левом верхнем углу, почти нетронутыми остались английские слова — такие же, как на монетках-жетонах агентства.

Я постаралась припомнить, есть ли в городе улицы, имеющие в середине «…осов…», но на память приходили лишь Советская, Интернациональная да 40 лет Октября.

Найденная визитка, тем не менее, принесла новую надежду: именно там мне должны помочь вернуть свой истинный облик! Там и больше нигде!

Какое-то царапанье вдруг привлекло мой слух.

Осторожно высунувшись из чулана, я на цыпочках подошла к двери в комнату и заглянула внутрь.

Раздался слабый стук по стеклу, словно кто-то пытался проникнуть в окно, створка чуть шевельнулась, и послышались удаляющиеся шаги.

Я стояла, замерев и боясь шелохнуться. Только что начавший было отпускать страх вернулся с удвоенной силой. Кто это был? Что ему нужно?!

Тихонько подкравшись к окошку, я выглянула в сад. Там было пусто.

Только возле перекладины качался куст потревоженной сирени.

Как можно скорее бежать в агентство «Справедливость»! Рене не сидит на месте — он продолжает искать свою пропавшую жену. И мне нужно найти агентство прежде, чем он доберется до меня.

По стеклу забарабанил косой упругий дождь. Июнь был совсем не похож на июнь — он был холодным и хмурым, как поздний сентябрь.

Я торопливо надела костюм, туфли и плащ, сунула в карман визитку и отправилась в киоск, чтобы купить карту города и отыскать на ней все улицы, в названиях которых встречается сочетание «…осов…».

Вещи я захватила с собой. Скорее всего, больше я сюда не вернусь.

Улица вновь была пуста, но спеша мимо одного из соседних домов, я неожиданно услышала разговор за оградой:

— Бабка какая-то проходила… В робу обряхтанная. И вот опять кудрявый шмыгал… Дом этот нежилой вроде, к кому они ходют-то? — удивлялся шепелявый старушечий голос.

— Парень не впервой уж ходит. Как будто ждет кого. Я другой раз выйду и скажу — мол, бабка приходила, может, он ее разыскивает?.. — вторил веселый голосок какого-то дедка.

— И все озирался, как будто в дом хотел войти, но не вошел… А бабка-то там еще или ушла?..

Не дослушав беседы, я кинулась обратно в сад и, обойдя кругом, пустилась огородами, утопая в мокрых зарослях лопухов и репьев.

Значит, если кудрявый парень снова придет, ему доложат об обряхтанной в робу бабке.

То есть обо мне.

ГЛАВА 48

Пристроившись под крышей киоска с картой в руках, я выяснила, что улиц, имеющих в своем названии сочетание «…осов…», в нашем городе четыре. Это улицы Матросова, Ломоносова, Абрикосовая и улица Завода автонасосов. Ближайшей была Абрикосовая, она располагалась неподалеку, также в частном секторе, и я решила начать с нее. Абрикосовая оказалась довольно короткой улицей, где стояли лишь высокие богатые коттеджи. Семьдесят четвертого дома там не нашлось, из четырнадцатого меня выгнали чуть ли не с собаками, а в сорок четвертом на звонки никто не вышел, но сам он являлся обычным жилым домом и ничем не напоминал агентство.

Улица Ломоносова обнаружилась в центре, и на ней нашлись все три нужных номера. Четырнадцатый принадлежал старому ГУМу, сорок четвертый — непонятному учреждению с двумя вывесками — «МУДЕЗ» и «МУЖК», а семьдесят четвертый терялся за парком, и в нем пряталась в гуще деревьев какая-то рабочая столовая.

Исследование улицы Завода автонасосов занесло меня в отдаленный район, где, по моему мнению, и должно было скрываться от посторонних глаз таинственное агентство. К моему разочарованию, там оказались лишь заброшенные склады, гаражи и пятиэтажки 70-х годов.

Осталась только улица Матросова. На этой улице стояли филармония и театр. Где-то рядом с ними должен был быть номер четырнадцать. Я намеренно оставила ее напоследок. Во-первых, потому что не надеялась, что агентство «Справедливость» расположено на виду, а во-вторых…

Во-вторых, все та же проклятая афиша — «Марина Обручева приглашает…» Разыскивая дом номер четырнадцать, мне пришлось бы увидеть ее еще раз. От одного предчувствия, что она вновь попадется мне на пути, начинало ныть где-то внутри, но все же пришлось, скрепя сердце, поехать с улицы Завода автонасосов на Матросова, при этом на дорогу ушло почти полтора часа.

Вот я и подошла к тому моменту, с которого начался мой рассказ.

Уже начало смеркаться, когда я подъехала к театру, и она сразу бросилась мне в глаза — счастливая и веселая, та, кем они заменили меня… Она стояла, подбоченясь и задорно глядя вперед, и по ветру развевались ее шикарные, черные как смоль волосы. Марина Обручева… Я питала иллюзию, что это имя больше не способно причинить мне боли, как тогда, в замке, когда при каждом невольном воспоминании оно наносило сердцу кровавые раны. Ведь теперь во мне прорастала надежда обрести его снова. Но оказалось, что мое имя уже занято кем-то, так же, как и вся моя жизнь.

Быстро отвернувшись и надвинув парик плотнее на голову, я еще крепче сжала в замерзающей руке ручки пакета и стремглав юркнула в узкую щель между театром и высоким забором, отделяющим его от территории шоколадной фабрики. Четырнадцатый дом я уже прошла, это и был пресловутый театр, и теперь мне предстояло найти сорок четвертый.

Улица Матросова нырнула куда-то вбок и из центральной превратилась в заброшенную и нехоженую. Тесный проход вывел меня к неровной, хлюпающей грязью, дороге, похожей на проселочную. Постепенно сужаясь под натиском кустов, она вскоре обернулась узенькой песчаной тропой, и я продолжала брести по ней, с тревогой поглядывая на небо, где снова собирались свинцовые дождевые тучи.

После дома номер сорок ряд строений вдруг резко оборвался, а потом продолжился вновь с пятьдесят восьмого, и мне пришлось растерянно признать, что с улицы Матросова загадочным образом исчезли семнадцать домов, в том числе нужный мне сорок четвертый.

Песчаная тропа расширилась, кусты кончились, и под ногами возникло вязкое болото.

Возле семьдесят четвертого дома — темного и полуразрушенного — я присела на бревнышко, не зная, куда идти дальше, и запела невольно пришедшую на ум песню.

— Мой принц, мой брат, мой рыцарь, мой раб,

Мы встретимся ль с Вами у царских врат?..

Мой принц, мой брат, секунды летят,

А сердце пылает, а звезды молчат…

Тьма продолжала сгущаться, налетел ветер, и вновь начал сеять мелкий холодный дождь. Внезапно из дома на обвалившееся крыльцо вышла старушка в фартуке с клубничками и, приложив руку козырьком ко лбу, стала внимательно меня рассматривать.

— Что вы здесь потеряли, бабушка? — спросила она, наконец.

— Мне нужен дом номер сорок четыре, — ответила я, удивившись, что она появилась из нежилого на вид строения. — Я не могу его найти.

— Он в другой стороне, — охотно указала она сухоньким пальчиком на траву на болоте. — Там они все, эти семнадцать домов. Их перенесли с болота. Не бойся, оно неглубокое, не засосет. Тут недалеко, минут семь ходьбы, сразу после водонапорной башни. Улица Матросова, район второй.

Напутствовав меня, она вытерла руки о фартук с клубничками и скрылась в доме, а я, раскрыв зонт и прижав к себе пакет, осторожно двинулась по болоту.

— Мой принц, мой брат, восход и закат,

Я знаю, знаю, где райский сад.

Мой принц, мой брат, но если судьба –

То с Вами, с Вами — хоть в рай, хоть в ад…

— пела я, испытывая странное ощущение, что Элемер незримо сопровождает меня.

Я шла и шла, вытягивая дешевые туфли из грязного месива и погружая их туда вновь, почти уже отчаявшись добраться куда-нибудь, как вдруг передо мной сверкнула огоньками серая водонапорная башня. А за ней, на просохшей земле, появились домики. Один, другой, третий…

И сердце мое обмерло.

Я сразу поняла, что один из них, возникший вдалеке — тот, что я ищу.

Потому что его синяя крыша сияла серебристыми звездами.

Я прибавила шагу, стараясь не оступиться в надвигающейся темноте, и через три минуты уже стояла возле его высокой железной двери.

Над дверью была вывеска со знакомыми словами The Justice International Agency, и я облегченно выдохнула.

Ну, наконец-то!

Теперь я спасена!

ГЛАВА 49

Я толкнула дверь агентства и неожиданно оказалась в просторном светлом помещении, напоминающем самый обычный офис. В глубине его за столом сидела молоденькая девушка и водила мышкой по коврику, сосредоточенно глядя на экран компьютера.

Я пересекла комнату и приблизилась к ней. Заметив, наконец, присутствие постороннего, сотрудница подняла на меня лучистые глаза.

Ни слова не говоря, я вынула из кармана визитку и протянула ей. Она внимательно рассмотрела ее и вернула обратно.

— Ваше имя? — прозвучал вопрос.

— Обручева Марина Валерьевна.

Сотрудница открыла стол, достала оттуда кипу папок и начала быстро их перебирать. Затем вытащила одну и раскрыла на первой странице.

— Вашим делом занимается наш сотрудник Юрий, — сообщила она.

— Тот, что работает в «Рио-Рите»? — осенило вдруг меня.

Девушка заглянула в папку.

— Да, место его официальной работы — ресторан «Рио-Рита».

Она перелистала какие-то бумаги.

— В конце декабря прошлого года некто Георгий Бурлаков передал ему ваше письмо.

Сотрудница показала мне подколотый к делу листок, и я узнала в нем письмо, отданное барабанщику Жоре.

— Это вы писали?

— Да… — пролепетала я.

— Юрий получил его. По всем вопросам обращайтесь к нему. Лично, — добавила она и улыбнулась. — Ресторан работает до нуля часов, и вы еще сможете его застать. Сейчас я укорочу ваш обратный путь.

Она расширила большой и указательный пальцы на руке и тут же резко сузила их.

— Всего доброго!

Я выскочила на улицу Матросова, второй район, и резво помчалась по болоту, неожиданно ставшему твердым. Возникло ощущение, что улица уменьшилась втрое — буквально за десять минут я уже добралась до прохода между театром и шоколадной фабрикой, а еще через две минуты стояла возле родной филармонии.

Значит, Юра!

Так я и думала!

С колотящимся сердцем я дошаркала до остановки автобуса и поехала в «Рио-Риту».

Юра Каверин. Мне надо было сразу идти к нему. И зачем я столько тянула?..

Из окна автобуса показались большие часы на рекламном экране. 23.37.

Только бы успеть!

Скорее. Скорее!..

Наконец, автобус остановился, и я побежала по пустынной аллее к сияющему окнами ресторану. Деревянный терем «Рио-Риты» вызвал в душе болезненный отзвук; вспомнилось, как Вадим водил меня по нему, показывая два больших зала, бар и собственный кабинет, отделанный беленым дубом.

«Это все наше, дорогая, наше с тобой! Ведь я так тебя люблю, моя красавица, моя певунья…»

На крыльце ресторана, прячась под козырьком, стояли двое. Рыжий отблеск огонька сигареты дрожал на сильном ветру. Приблизившись, я узнала тяжелую фигуру Вадима. В одной руке он держал любимый «Кент», а другой обнимал высокую блондинку в короткой юбке. До меня донесся знакомый тембр его голоса, потом девушка кокетливо рассмеялась, и он тоже расхохотался — счастливо, беззаботно, как смеются богатые и успешные люди, когда в их жизни все идет хорошо.

Что-то блеснуло на его руке. Я прищурилась и поняла — это было обручальное кольцо.

Внезапно стало трудно дышать, и я потерла шершавыми ладонями костлявую грудь, чтобы вернуть в нее поток воздуха.

Вадим докурил, обернулся и швырнул окурок через дорогу — он упал прямо мне под ноги, сверкнул и тут же погас, прибитый дождевой каплей.

Мой бывший жених по-хозяйски раскрыл дверь перед молодой женой, и она уверенно и горделиво прошла внутрь. Подозрительно окинув меня взглядом, Вадим сплюнул и исчез за дверью.

Все еще тяжело и прерывисто дыша, я вспомнила вдруг, что Юра Каверин работает не каждый день, а по сменам. А вдруг — холодная волна окатила меня с головы до ног — сегодня не его смена?!. Адреса Юры я не знаю, и где тогда его искать? И где ночевать сегодня ночью?..

Дверь ресторана вновь отворилась и выпустила кого-то наружу.

Водоворот мыслей закрутился и пропал, когда я вгляделась как следует в фигуру, появившуюся на резном крылечке.

Это был он, Юрка Каверин! Я узнала его сложение, его белокурые волосы, его позу, когда он облокотился на перила…

Внезапно официант повернул голову и всмотрелся в мой темный силуэт на аллее. Мне оставалось лишь перейти дорогу, чтобы оказаться возле него.

— Юра! — закричала я, не в силах унять бурлящие внутри эмоции.

Он напряг зрение… Неужели не узнает?!

— Марина… — услышала я. — Марина!

Юра сбежал с крыльца и кинулся мне навстречу.

Я рванулась к нему.

В это мгновение нас разделила подъехавшая неизвестно откуда белая машина. Юра Каверин бросился наперерез, но путь ему преградил черный автомобиль, выруливший с другой стороны. Юру отшвырнуло на асфальт. Из белой машины — о Боже! — выскочил тот самый кудрявый парень, что неотступно следил за мной последние два дня. Не говоря ни слова, он схватил меня в охапку и швырнул на заднее сиденье.

— Юра! — закричала я что было сил. — Запомни. Упряжная, тридцать девять! Это дом моей няни…

Дверь белой машины захлопнулась, и она помчалась прочь от весело сверкающего огнями ресторана «Рио-Рита». Приподняв голову, я увидела, как Юра, потирая бок, поднимается с асфальта и тянет руки вслед убегающей машине. Поняв, что догнать нас он уже не успеет, официант судорожно вытащил из кармана мобильный и начал набирать какой-то номер.

«Спаси меня, милый. Спаси!..» — шептала я. Зубы мои стучали.

На дороге остался лежать под дождем темный комок — это был последний уцелевший парик, «русые волосы Тимеи». Теперь я осталась наедине со своей неприкрытой сединой…

— Сиди тихо! — раздалось с водительского сиденья.

Мимо нас промелькнула знакомая скульптура девушки с корзиной, пролетела станция метро…

— Кто вы? — спросила я резко. — Остановитесь!

Кудрявый парень промолчал.

— Куда вы меня везете?! — исступленно закричала я и схватилась за дверцу, пытаясь распахнуть ее.

— Тихо! Сейчас я остановлю, — спокойно произнес он.

Внезапно машина свернула куда-то в темный переулок и встала.

Водитель обернулся. Я увидела его лицо — юное, почти мальчишеское, немного смущенное.

— Я — Юра. Сотрудник агентства «Справедливость». Я получил твое письмо.

— Юра?!. — переспросила я, бледнея. — Ты получил письмо?.. Ты тоже работаешь в «Рио-Рите»?..

— Да, официантом, только в другую смену. Мне позвонила Ангелина, дежурная, и сообщила, что ты направляешься к ресторану. Я еле успел перехватить тебя!

Он облегченно выдохнул.

— Нам повезло!

Этого не может быть… Он лжет!..

Но именно ему позвонила Ангелина…

В голове моей все перепуталось.

— А… кто же тогда Каверин?.. — спросила я медленно.

Кучерявый Юра с тревогой посмотрел мне в глаза.

— Кажется, я догадываюсь, кто он…

В оцепенении глядя на парня, я вдруг вспомнила один далекий момент, которому только сейчас, похоже, нашлось объяснение…

«А душу Вадима ты знала? Нет, не тогда, когда он пресмыкался перед твоей красотой, не тогда, когда швырял легкими деньгами на подарки… А тогда, когда он швырнул тебя с порога своего ресторана как заблудшую собаку. Ты узнала его душу?»

В памяти всплыла гостевая комната на втором этаже, и я словно со стороны увидела всемогущего Рене в кресле и себя в образе внимающей «сестры Агнессы».

Откуда он узнал об этом эпизоде? Ведь тогда, как я теперь понимаю, он не мог видеть меня на расстоянии…

Юра Каверин.

— Я… тоже догадываюсь, — вымолвила я, с трудом переваривая информацию последних минут.

Мы с кучерявым парнем посмотрели друг на друга. Напряжение, достигнув апогея, постепенно спадало. Надо же, этот новый, настоящий Юра спас меня в последний момент!..

— К сожалению, ты открыла ему место своего пребывания, но это уже неважно, — сказал Юра. — Сейчас я отвезу тебя в безопасное место, где тебя никто не найдет.

Я откинулась на спинку сиденья. Уф-ф… Теперь успокоиться… Все позади.

— Хорошо, — произнесла я, немного придя в себя. — Спасибо тебе! В доме тети Клаши меня уже ничто не держит. Все вещи я захватила с собой.

Произнеся это, я вдруг споткнулась на полуслове. Я вспомнила, что осколок зеркала Тимеи остался лежать на столике у дивана. Я забыла взять его…

Юра уже развернул машину в противоположную от Упряжной сторону.

— Юрочка! — взмолилась я. — Давай заедем на минутку на Упряжную!.. Мне нужно забрать одну очень важную вещь.

Он, не останавливаясь, повернулся ко мне.

— Нет, нельзя. Ты же видела — он звонил куда-то! Они, возможно, уже оцепляют дом… Это опасно! Твой муж могущественен и силен…

— Я знаю… Но…

Но зеркало Тимеи… Оно хранит образ Элемера и мою молодость… Я вспомнила предостерегающий сон… Мне нельзя расставаться с зеркалом. Ни за что. Я успею!

— Всего на одну минутку! — со слезами умоляла я.

— Ну, хорошо, — поколебавшись, произнес Юра, и машина помчалась на Упряжную.

Ветер усилился, и дождь вдруг полил как из ведра. По дороге побежали барашки. Раздался сокрушительный удар грома, и темное небо разрубила, словно огненным топором, ослепительно сверкнувшая молния.

— Ну и погодка… — пробурчал юный агент, разворачивая машину возле дома номер тридцать девять.

— Я быстро… — шепнула я, вылезая из нее и бросаясь по тропинке к перекладине на рогах.

— Я жду, — кивнул он. — Прошу тебя, скорее!

Не отвечая, я раздвинула мокрые кусты сирени, подбежала к двери и вынула ключ.

Я только возьму со стола зеркало.

И сразу назад…

Еще от входной двери я увидела его разлитый мягкий свет. Зеркало озаряло весь дом сиреневыми струящимися волнами.

Дождь бил в окна с неистовой силой, ветер выл, как подстреленный зверь…

Неровный сиреневый отблеск упал на отрывной календарь и осветил сегодняшнюю дату.

Тридцатое июня. Суббота.

Суббота…

Над диваном мерно шли заведенные часы.

Без одной минуты двенадцать. И сейчас наступит воскресенье.

Ночь с субботы на воскресенье… Дождливо и ветрено… Слабая мысль сверкнула в голове… Не об этом ли хотела сообщить Тимея?..

В саду послышались чьи-то громкие голоса и начали стремительно приближаться звуки грубых шагов, словно к дому направлялся строй солдат.

Я схватила зеркало и устремила в него ищущий взгляд. Выходи, любимый мой, не прячься!

Из глубины осколка высветилось его лицо — с тонкими чертами и родинкой над губой. Зеркало было теплым, как живое. Его острые грани не кололи, а гладили мою руку. И вдруг отражение шевельнулось и ожило. Элемер отбросил прядь волос и посмотрел мне прямо в глаза!

— Марина! — услышала я голос, звонкий, словно апрельский ручей. Любимый, желанный мой принц смотрел на меня из бальной залы и как будто ждал каких-то моих слов. Очень важных слов!

Шаги меж тем стали громче и тяжелее, и топот раздался уже на крыльце, сотрясая хрупкую входную дверь. В окне заметались тени.

— Элемер! — вскричала я, задыхаясь от страха и отчаянья. — Я люблю тебя! Будь же со мной — сегодня и всегда!

Дверь распахнулась, и в проеме показалась фигура Юры Каверина в белой официантской рубашке. Она решительно шагнула ко мне.

— Молчи! — свирепо приказал он. Глаза его сверкали безумием.

За Юрой маячили суровые темные очертания тех, кого он привел с собой на подмогу.

И тут случилось невообразимое. Зеркало вспыхнуло, запылало, стало таким горячим, что не удержать в руках, и я резко отбросила его в сторону двери.

Упав, оно разлетелось на множество крошечных сверкающих осколков; один из них попал в Юру, и он, расширив глаза, словно от невыносимой боли, вдруг стал выцветать и вытягиваться, превращаясь в бесплотное отражение.

Из сияющего света возникло яркое облако, и из середины его вышел Элемер.

— Молчи… молчи… — угасающим голосом прошептал Юра. Голова его бессильно откинулась набок.

Не договорив, официант содрогнулся всем телом и в следующее мгновение рухнул как подкошенный. Раздался звон, словно его ставшее легким и прозрачным тело разбилось вдребезги.

Из распахнутой двери хлынул яростный порыв ветра. Он взвился по комнате, поднимая с пола осколки стекла и засасывая их в себя, как в воронку торнадо.

Проделав это, ветер взметнулся обратно к двери и исчез за ней.

«Это Юра из агентства!..» — догадалась я.

— И я люблю тебя, Марина! — произнес Элемер, приближаясь. — Я полюбил тебя, как только увидел. Я всегда буду с тобой!

Горячий жар этих вырвавшихся слов обдал мое лицо, пробежался по волосам, по рукам и ногам, по всей моей старушечьей оболочке. Страшная огненная боль пронзила меня с головы до пят. Я вытянула вперед свои ладони и не узнала их — кожа стала белой и ровной, а ногти засияли как полированные. Давно забытая молодая легкость во всем теле подняла меня от земли, словно с плеч упал неимоверный груз.

Элемер подбежал ко мне и заключил в свои объятия, целуя кончики волос. Он был настоящий, живой, из плоти и крови. Его глаза горели, он сжимал мои руки и повторял:

— Ну, вот и все, родная… Испытания позади. Мы, наконец, свободны от его чар!

От двери слышались стоны рассыпающихся отражений, раненных осколками зеркала Тимеи, но они тонули в бешеном свисте ветра и шуме дождя, а постепенно стихли совсем. От них поднялся легкий серый дым, но вскоре и он рассеялся в воздухе.

И мы остались одни.

Стоя посреди скромно обставленной комнаты, не в силах оторваться друг от друга, не в силах надышаться и осознать эту долгожданную истину, мы были счастливее всех на свете!

Мы свободны!

И теперь вместе и навсегда.

Мой принц, мой брат, восход и закат,

Я знаю, знаю, где райский сад.

Мой принц, мой брат, но если судьба –

То с Вами, с Вами — хоть в рай, хоть в ад…

Наконец, я вышла из его сплетенных рук и подбежала к покосившемуся комоду. Из тусклого зеркала на меня глянула настоящая Марина Обручева — юная, ясноглазая, с короткими волосами, черными как смоль.

Только одна седая прядь разбивала блеск этой черноты…

— Какая ты красивая! — восхищенно произнес он, встав за моей спиной.

— Но я не всегда была такой… — промолвила я осторожно, боясь спугнуть свое драгоценное отражение.

— Я всегда видел тебя такой. Ведь я полюбил тебя с первого взгляда. И дело здесь совсем не в зеркале моей матери. Другого образа мое сердце не смогло бы увидеть в тебе никогда…

— Твоей матери?..

И Элемер рассказал мне свою горькую историю.

ГЛАВА 50

Когда Рене впервые женился, ему было около пятидесяти лет, а Тимее — двадцать шесть. После смерти первого мужа на руках у нее остался сын — пятилетний Элемер, и она полагала, что он станет Рене родным, тем более что своих детей у него быть не могло.

Поначалу все шло хорошо. Месье Валлин усыновил мальчика, сделав его наследником всего состояния и, казалось, искренне полюбил. Однако вскоре чувство к Тимее остыло, и за какую-то провинность она была отправлена в «Сосновый рай», откуда возвратилась бессловесной птицей. В доме маэстро появилась новая супруга, оттеснившая мальчика на второй план. Но все бы ничего — маленький Элемер продолжал жить в замке отчима, затем начал учиться в престижной школе, и каждую свободную минуту старался отдавать любимому лебедю, с тоской наблюдающему за ним из пруда…

Потом вторую жену сменила третья, и по пруду плавали уже два лебедя.

Тем временем Элемер рос, становясь год от года все краше. Новые жены, не слишком отличавшиеся от парня по возрасту, заглядывались на него, приводя в неистовство стареющего супруга. Вскоре все окружение Рене только и говорило, что о неземной красоте его пасынка. Здесь необходимо отметить, что юноша к тому же отличался блистательным умом, и в Сорбонне, где он обучался юриспруденции, числился одним из лучших студентов. Каждый приезд приемного сына в замок, каждое присутствие его на приеме или празднестве превращались для Рене в пытку. В нем зрели негодование и черная зависть — к острому уму Элемера, редкой красоте и той легкости, с которой он мог завоевать любое женское сердце, даже не желая этого, в то время как самому маэстро приходилось добиваться любви с помощью денег и разнообразных хитроумных уловок. Наконец, настал момент, когда мириться с таким положением дел месье Валлин уже не смог. Когда молодому человеку исполнилось двадцать лет, отчим вызвал его в свой кабинет и объявил, что отныне тот будет заточен в Замок Отражений — точную копию замка Валлина, и владеть им, однако никогда не познает любви. Не люди, а лишь их отражения, которые Рене отделит от людей, станут время от времени навещать его, в то время как люди будут заняты своими делами. Отражения несли с собой внутренний мир владельцев, но все же являлись лишь одушевленными отражениями. Но если у каждого отражения был владелец, которому оно подчинялось, то Элемер сам подчинялся своему отражению, которое властвовало над ним — так пожелал отчим, чтобы больнее уязвить ненавистного пасынка. Была выбрана самая неподходящая для визитов погода — сырая и ветреная, и самое неподходящее время суток — ночь, когда даже отражения сидят дома и не желают выходить из своих зеркал… А обслуживать эти приемы, до которых мало кто доберется, должны были несчастные жены Рене, которым он разрешил на несколько часов принимать свой истинный облик.

Однако был еще один, самый важный запрет. Всем отражениям, которые все же отважатся на путешествие, было запрещено под страхом смерти их владельцев признаваться Элемеру в любви. Никогда, никогда он не должен был услышать этих слов в свой адрес. И сам, также под страхом смерти, никогда не должен был произнести их, не услышав признание первым. В таком замкнутом кругу Элемер должен был пребывать, пока кто-нибудь не нарушит смертоносный запрет и не произнесет заветных слов, глядя ему прямо в глаза. Однако таких смелых отражений не нашлось — все они отлично помнили, что, как бы ни распирали их чувства, язык нужно держать за зубами. Но и самому горькому наследнику ни разу не захотелось признаться кому-то в любви — ни одно отражение, среди которых были весьма достойные и эффектные, не сумело тронуть его души, чтобы вызвать это желание.

Долгих пять лет провел Элемер в Замке Отражений в полном одиночестве, которое нарушали лишь редкие приезды гостей в сырые субботние ночи. И надо же тому случиться, что в день его двадцатипятилетия, которое Рене неожиданно решил отметить с небывалым размахом, вдруг появилась я и разбила его не знавшее любви сердце.

— Словно грозовой разряд поразил меня! — рассказывал Элемер, накрывая мне плечи теплым платком тети Клаши. — Я не знал, кто ты и откуда, и никто не мог рассказать мне об этом. Печать молчания лежала на устах гостей и жен-прислужниц, а сам я ничего не знал о жизни отчима в замке за лесом. С тех пор я начал мечтать о тебе и ждать каждую субботнюю ночь, когда на улице разыгрывалась непогода. Порой ожидание становилось невыносимым. В самые отчаянные моменты мне казалось, что ты больше никогда не придешь, и в эти мгновения жизнь останавливалась для меня.

— Но ведь я изредка смотрела на тебя в зеркало… — тихо произнесла я, сжимая его теплую ладонь.

— Я не мог видеть этого. Лишь в ночь с субботы на воскресенье, когда на дворе свищет ветер и кроны деревьев клонятся к земле, я мог бы увидеть тебя и высказать переполнявшие меня чувства… В эти ночи всесильный Рене подарил мне редкую возможность становиться самим собой. Все остальное время я был бессловесным отражением. Но в субботнюю ночную непогоду ты ни разу не заглянула в зеркало, чтобы встретиться со мной взглядом…

Если бы я могла знать это раньше!..

— Думаю, что и меня расколдовать можно было лишь таким способом — если бы кто-то признался мне в любви в моем старушечьем облике. Искренне полюбил бы меня и не побоялся произнести этих слов, — задумчиво проговорила я.

Возможно, этого больше всего и опасался месье Рене, ограждая меня от Элемера.

— Рене хотел, чтобы я сам постепенно превратился в отражение и стал одним из тех, что были у него на службе. Вот как этот в белой рубашке… По его велению мое отражение было сильнее меня, и в какой-то момент оно непременно бы меня поглотило. Но он, к счастью, не предусмотрел одного важного обстоятельства. В зеркале Тимеи ты увезла как раз такое отражение! Которое царствовало над своим хозяином. И это отражение, в конце концов, притянуло за собой и меня самого. Но ты полюбила меня, и отражение больше не властно надо мной. Теперь оно снова будет безмолвно сидеть в зеркале, беспрекословно копируя мои жесты.

И Элемер вдруг заливисто, по-мальчишески рассмеялся.

Ночной дождь стучал в хлипкие оконца дома, размеренно тикали старые часы, а мы сидели в этой тишине и не могли надышаться ею, и божественная свобода окрыляла нас, а счастье обретения друг друга укрывало своим трепетным и нежным крылом.

ГЛАВА 51

Через несколько дней в случайно купленной в киоске газете «Культурная жизнь мира» мне на глаза попался скромный некролог. В своем замке в предместье небольшого французского городка скоропостижно скончался от внезапного сердечного приступа знаменитый дирижер месье Рене Валлин. Удар настиг его в ночь с субботы на воскресенье, и, как установил доктор месье Рейнальд, всему виной сырая и ветреная погода, стоявшая в эту ночь на дворе, а также неожиданное исчезновение горячо любимой супруги, которое пожилой дирижер остро переживал. Мари была тяжело больна, и любящий муж отправил ее на излечение в элитный санаторий, окруженный реликтовыми соснами, откуда она внезапно бесследно исчезла. Весь музыкальный мир скорбит по выдающемуся музыканту и человеку редкой души.

В небольшой статье, посвященной заслугам именитого дирижера, было вскользь упомянуто, что наследниками его многочисленного имущества, в том числе роскошной квартиры в Париже и замка за лесом, по всей вероятности, являются двое — молодая вдова Мари, если она отыщется, и приемный сын Элемер, которого также пока не могут найти.

В замке, оставшемся без хозяев, совершеннейший переполох: кто-то выкрал из чудесного пруда семерых прекрасных лебедей, но эта потеря компенсировалась неожиданной радостью: нашлись бывшие жены месье Рене Валлина, много лет считавшиеся пропавшими без вести. Все они, оказывается, были живы и здоровы и в знак уважения к бывшему мужу приехали, чтобы отдать ему последний долг. Однако после похорон они как-то слишком быстро разъехались из замка, и в нем осталась лишь первая жена маэстро — Тимея. Она заявила журналистам, что дождется скорого приезда сына с невестой. На ком собирается жениться сын Тимеи, наследник состояния месье Валлина Элемер, женщина предпочла оставить в тайне, и это является самой большой интригой на сегодняшний день.

Оркестр, к большому сожалению, будет расформирован, музыканты уже подыскивают новые места работы, слуги также не пожелали оставаться в замке, и наследникам придется набирать новых помощников по хозяйству.

Прислонившись к стене какого-то здания, я судорожно пробегала глазами по строчкам.

— Марина!.. Марина! Это ты?!

Оторвавшись от статьи, я повернула голову и увидела Виктора Никитича, директора филармонии. Он смотрел на меня остановившимся взором, как на привидение.

— Неужели это ты?! Ты жива?!

Он неуверенно подошел ко мне и ощупал за плечи.

— Здравствуйте, Виктор Никитич! — я не смогла, как раньше, назвать его дядей Витей, но все же была очень рада видеть его, в чем не сразу призналась самой себе.

— Где же ты пропадала?..

Пряча глаза то ли от солнца, то ли от навернувшихся слез, я сдержанно сообщила, что была вынуждена срочно уехать на работу по контракту за границу, а теперь он закончился, и я благополучно возвратилась назад.

Дядя Витя почти не слушал меня, а только смотрел, пристально вглядываясь в мое лицо внимательными серыми глазами.

В свою очередь он рассказал мне, что мама счастливо вышла замуж и проживает в Орле, где у ее мужа большой собственный дом. Она разыскивала и продолжает разыскивать меня по всей стране, используя все свои возможности. Тетя Клаша также жива и здорова и живет вместе с новобрачными на правах родственницы.

— Дайте адрес… — попросила я дрогнувшим голосом.

— У меня только телефон, — пожал плечами Виктор Никитич и полез в сумку. Потом поднял на меня глаза и тихо произнес:

— Тебе век не вымолить прощения у матери… Как ты могла?..

Ком подступил к моему горлу, едва я вспомнила, как они оба не узнали меня, но я проглотила его и вымолвила только:

— А вы? Как вы могли так скоро забыть меня? И так скоро заменить?..

Директор широко раскрыл глаза.

— Забыть? Заменить?.. Кем заменить?..

«Ни за что не буду плакать!» — приказала я себе.

Медленно повернула голову и увидела афишу.

«Марина Обручева приглашает…»

— Ах, это… — Виктор Никитич облегченно выдохнул. — Какая же это замена? Это прислали из Москвы, на один концерт.

Вглядевшись пристальнее, я вдруг с изумлением поняла, что на афише стоит совсем другое имя.

«Мария Обухова приглашает…» — вот что было написано на ней. Совершенно не похожая на меня девушка, с собственным именем, голосом и репертуаром, держа в руке микрофон, приветливо смотрела на меня… То ли Рене перед смертью посмеялся надо мной, то ли застилающие глаза слезы сыграли свою злую шутку.

— Кстати, а как дела со свадьбой? Замуж-то собираешься? — окончательно пришел в себя директор филармонии.

Неожиданно я легко улыбнулась.

— Собираюсь… дядь Вить. Я выхожу замуж в ближайшее время.

— Представляю, как Вадим рад, что ты вернулась!..

На мгновение тень набежала на мое лицо, но я тут же согнала ее.

— Моего жениха зовут Элемер.

Внезапно меня удивило, почему он не совестит меня, не обдает жарким презрительным гневом и не кроет на чем свет стоит. За то, что я пропала безо всяких объяснений, сорвала ему сольный концерт… Он, как и все, думал, что со мной случилось что-то ужасное… А я, оказывается, наплевав на родных и друзей, на жениха и работу, махнула за границу за выгодным контрактом… Но дядя Витя просто молча стоял и смотрел на меня; он смотрел так, словно читал по моему лицу, как по страницам книги, все события прошедших десяти месяцев. Глаза Виктора Никитича вновь стали серьезными, и мне показалось, что на них выступили слезы. Однако он быстро сделал вид, что всему виной пыльный июльский ветер.

— Я всегда считал, что ты достойна лучшего… Самого лучшего на свете! — сказал он, отводя взгляд в сторону, словно стыдясь увлажнившихся глаз. — Маринка… Нашлась… Нашлась наша Маринка… — вдруг словно осознал до конца Виктор Никитич, осторожно касаясь седой пряди на моих волосах.

«Ни за что не буду плакать…»

Он, растрогавшись, порывисто обнял меня неуклюжими руками, и так мы стояли, прижавшись друг к другу, и мои нескончаемые слезы лились потоком, вымывая из души черные страницы жизни, и впитывались в его белую сценическую рубашку. А он, успокаивая, гладил меня по подрагивающим плечам и изредка повторял:

— Теперь все будет хорошо…

Теперь все будет хорошо. Скоро мы с Элемером вернемся в замок за лесом, где с любовью ожидает нас Тимея, но никогда больше этот замок не напомнит мне о страшной кружевной тюрьме. Там начнется совсем другая жизнь! Мы поженимся, заведем настоящих лебедей и заживем душа в душу.

Я позвоню маме, и они с мужем и тетей Клашей очень скоро приедут к нам в гости! А еще мы непременно позовем погостить у нас Грега Андерсона, Хлою Шанталь и ее брата Марселя, продавцов из магазина кукол, мальчугана Алена и его дедушку, Анну, Доротею, Эвелину, Беату, Юру из агентства «Справедливость», барабанщика Жору с Розой и, конечно, Календи, если удастся ее разыскать…

— Смотри… Это не за тобой? — шепнул дядя Витя, вырывая меня из мечтательных планов. Я приподняла голову с его плеча, вытерла слезы и увидела, что навстречу нам идет Элемер.

Он улыбался и махал мне рукой, держа в другой руке хозяйственную сумку. Немного странно было видеть его, персонажа сказки, похожего на принца, на обычной улице обычного города, но надо было постепенно привыкать к тому, что страшная сказка закончилась. Злой колдун повержен; чары рассеялись, старуха превратилась в красавицу, а юноша-отражение вновь обрел свое молодое крепкое тело.

Вместе с рухнувшей сказкой и умершим колдуном навсегда канули в небытие высокопарные приемы и средневековые балы, ушел в забвение мой ночной полет на коне Бриксе и побег под проливным дождем из машины продажного доктора Вили… И Элемер, который, улыбаясь, шел ко мне, потерял черты загадочного принца и стал просто красивым молодым мужчиной.

Он подошел, и я поймала его руки в свои.

Нет, мне не было жаль того холодного печального образа. Он был загадочен и недоступен, но вечно задумчив и несчастен, бродя отражением по своему призрачному замку. А теперь он идет по солнечной улице, мотая сумкой, как задорный студент — такой родной и теплый, и его улыбка излечивает все…

«Когда-нибудь ты скажешь мне: «Возьми мою душу, возьми мое сердце!» — любил говаривать Рене Валлин, желавший властвовать даже над тем, что не видимо и не ощутимо.

Нет…

Мое сердце и моя душа останутся со мной — они дарованы мне, чтобы любить и быть любимой!

И еще чтобы чувствовать и верить, что теперь все будет хорошо

* * *

Март 2014 — декабрь 2016

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45

ГЛАВА 46

ГЛАВА 47

ГЛАВА 48

ГЛАВА 49

ГЛАВА 50

ГЛАВА 51 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg