«Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве»

Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве (fb2) - Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве 384K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Купава Огинская

Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве Купава Огинская

Глава 1. О сбежавших невестах и опасных встречах

За стеной азартно шуршали мыши…а быть может домовые готовились провожать дорогих гостей. В тереме было тихо и пахло скорым праздником.

Свадьбой моей пахло.

Поутру батюшка собирался отдавать меня за младшего сына царя, за горе и позор всего нашего государства, за Ивана-царевича.

Царевичем он был лишь по титулу, по жизни Иван слыл лютым дураком и бездельником. Слухам я, разумеется, никогда не верила, дожидаясь встречи и возможности самостоятельно составить представление о своем суженом.

Дождалась.

Составила.

Теперь сидела перед зеркалом с ножом в дрожащих руках и пыталась собраться с духом, чтобы одним махом отхватить свою косу. Собственными руками разрушить тихую и спокойную жизнь любимой дочки местного князя.

Иван, три дня назад приехавший на смотрины, к молодой княжне (ко мне тобишь), вроде бы остался доволен увиденным, а завтра планировал забирать меня из отчего терема и везти в царские хоромы, чтобы там уже гулять свадьбу. Проводы готовились пышные, громкие и веселые…вот только я не планировала на них присутствовать.

Жизнь с нелюбимым мужем я еще могла бы вынести, жизнь с дураком — нет.

Из зеркала на меня смотрело напуганное отражение, до сих пор не верящей в свое решение девицы.

Было страшно.

Но, перехватив нож крепче, я с силой рубанула по волосам. Потом еще раз и еще, отхватив неровно и неудачно свою гордость и отраду — толстую, длинную косу, которую растила с детства. Она тяжело упала к моим ногам, русой, тугой змеей, поверх с глухим стуком рухнул нож, выпавший из ослабевших пальцев. Первый шаг был сделан и пути назад не осталось. Неровные, остриженные по плечи, волосы щекотали шею, непривычно легкая голова кружилась от безумного поступка, а мне…мне хотелось плакать и смеяться.

Вот вам и Василиса, вот вам и Премудрая…куда ум свой запрятала?

Видели бы люди, мудрой меня кликавшие, что я творю…

После этого самого страшного шага дело пошло лихо. Мужские штаны и рубаху, выменянные у одного из дворовых мальчишек на серебрушку, я надела вместо ночной сорочки.

А дальше сапожки из мягкой кожи на ноги, да сложенную с вечера дорожную сумку на плечо и вот она я, полностью готова к побегу. Собралась быстро, да из покоев выходила долго, не решаясь отворить дверь.

Но стоило только вспомнить кривую ухмылку Ивана, едва видную в косматой, неухоженной бороде, и глуповатый взгляд водянисто-голубых глаз, как страх отступил.

Таясь и замирая от каждого звука, я спустилась вниз, проскользнула на кухню, старательно избегая участков, освещенных полнобокой луной.

Слышно никого не было, в столь поздний час я единственная в тереме не спала.

И Марька, немолодая, спокойная и послушная лошадка, дремала в своем стойле, пока в конюшню не прокралась я. Явлению моему кобыла не обрадовалась, но большое яблоко из батюшкиного сада, быстро примирило ее с необходимостью посреди темной ночи выбираться из стойла.

Седлать и верхом ездить я умела прилично, спасибо за то дядьке Еремею — отцовскому сотнику, что не побоялся супротив князя пойти, да дочку его совсем не женским делам обучить.

Ведунья пророчила на моё рождение мальца, вот дядя и решил толк в меня вбивать, а не бабские глупости. Ибо не могла ведунья оплошать, а раз так, то и учиться мне не только прясть надобно, но и верхом ездить, и из лука стрелять, раз уж для меча я больно хилая.

Марька лениво хрустела яблоком, покорно снося спешные сборы, только ткнулась пару раз в плечо тёплым носом, будто спрашивая, что это я задумала.

— После объясню, — шикнула на неё, и потянула прочь с конюшни, не опасаясь, нарваться на конюха. Ему, после бражки выпитой за счастье молодых, не было никакого дела ни до конюшни, ни до уведенной мною кобылы.

Легко миновав ворота, я уж было решила, что удача нынче на моей стороне, расслабилась по глупости своей и пустила покорную лошадку по наезженному тракту на север, в земли Марьи Моревны.

Отгоняя от себя дурные мысли, я уверенно спешила вперёд, робко мечтая о том, как возьмет меня она в ученицы, да откроет все колдовские тайны. А за Ивана пускай Настасья идёт. Уж она царевичу спуску не даст, авось даже человека из него сделает. Младшая моя сестренка девка была бойкая и дерзкая, особенно батюшкой залюбленная, от того и смелая сверх всякой меры. Ей мужа перевоспитать труда не составит, мне же проще было бы его прибить, чем уму разуму научить. И тут уж не имело значения, что с мальства меня Премудрой кликали, да в разумность мою верили. Не распространялась моя премудрость на чужую глупость.

Марька брела лениво, почти бесшумно, очень мягко ступая по наезженной дороге, только это меня и спасло — топот копыт внушительного по численности отряда, я расслышала издалека и успела с дороги съехать, да за деревьями схорониться.

Пожалуй, это и было моей самой страшной ошибкой. При полной луне, да в Тающем лесу даже самый смелый воин не рискнул бы с дороги съехать, да в тени деревьев от лунного света укрыться.

А я, по глупости своей, свернула, на удачу понадеявшись.

Надеялась напрасно. Чудеса твориться начали сразу же, стоило только отряду проехать, спеша в сторону нашего города, ворота которого по случаю спокойного лета, скорого праздника и недавно обновленных обережных рун, были радушно открыты.

Судя по богатой одежке, то были припозднившиеся люди принца, должные сопровождать нас в поездке. А значило это лишь одно: сейчас в тереме поднимется шум, гостей будут устраивать на ночлег, а значит, могут и обо мне вспомнить. Отыскать мою косу, организовать поиски, да и найти. У батюшки такие охотники есть, что и лисицу в ночном лесу легко найдут, что уж говорить о княжне, никогда раньше по лесам от преследователей не спасавшуюся…

Я и на охоте была лишь раз, в сопливом детстве, когда дядька с трудом отвоевал меня у нянек, заявив, что десять лет — самый возраст, чтобы приучаться к охотничьему делу.

Ошибся он, конечно, страшно. Я не то, что охотой не прониклась, но и другим ее испортила, когда после нескольких часов упорного выслеживания добычи, смешала охотникам все планы и спугнула дичь.

В заботливые руки нянек тогда вернулась замерзшая, зареванная, с мокрой рубахой, от набившегося за ворот снега, но довольная собой. Потому что огромный, дикий кабан, сбежал, а боярин Савелий, всегда раздражавший меня подлым взглядом и хитрыми улыбками, получил в дар стрелу чуть ниже поясницы.

Собственно, потому я зареванной и была — пришлось достоверно изображать страх, растерянность и раскаяние, когда дядька Емельян на меня орал из-за стрелы пущенной не в срок и не в ту сторону.

Но это было тогда, а сейчас, что-то зашуршало в кустах, предостерегающе ухнула сова. Совсем рядом, в темноте кто-то засмеялся. И Марька понесла, словно под хвост кнутом ужаленная.

Сначала я еще пыталась ее остановить, кричала, тянула поводья, надеялась взять ситуацию под контроль, но обезумевшее от страха животное ничего не чувствовало, и на знакомые еще с жеребячьих времен, команды, не реагировало. Потому пришлось мне смириться, прижаться к лошадиной шее, пряча лицо, а главное — глаза, от хлестких веток, дожидаясь, пока безумие схлынет и Марька успокоится.

Невнятный смех, едва слышный из-за свиста ветра в ушах, и бросающие в дрожь шепотки, преследовавшие нашу сумасшедшую скачку, заставляли меня малодушно надеяться, что остановимся мы не скоро. Желательно в каком-нибудь тихом и спокойном месте, куда нечистой силе путь закрыт.

А остановились у реки.

Бурный поток, пенился и шипел. Это-то шипение чем-то особенно сильно напугало Марьку…да и меня, если уж быть честной. Пусть в походы с дядькой я не ходила, да и охоту не сильно жаловала, но карту наших земель знала хорошо. И точно могла сказать, что таких неспокойных и широких рек у нас не было.

Как и мрачных, еловых лесов, что возвышались на том берегу угрюмой, тревожной стеной.

Наши леса славились мощными дубами, да хрупкими березками, но никак не таящими угрозу елями. Их у нас и не было почти. Лишь в глуши, близ Рудных болот разросся небольшой еловый лес, в самом сыром, да топком месте, словно предупреждая всех, случайно забредших путешественников об опасности.

Здесь же опасность была везде.

И чувствовала это не я одна. Кобыла, трусливо попятилась от реки, тряся головой и прядя ушами, сопровождая свое отступление жалобным ржанием и пофыркиванием.

— Нельзя, Марь, нельзя обратно, — с трудом справившись с пятившейся лошадью, я спустилась на землю и обняла ее за шею, — там опаснее, чем здесь.

Может быть, лишив себя косы, совершив такую вопиющую глупость я утратила право зваться Премудрой, но не растеряла знаний. И была уверена: дорога, что вывела меня из Тающего леса в это опасное место, обычной не была.

Ночь — время нечистой силы, об этом даже дети знали. Нельзя ночью в одиночку бродить, а если уж понесло лихо в путь после заката, то ни в коем случае с дороги людской не сходить, на голос не идти, и на вопросы повстречавшихся на пути незнакомцев не отвечать. Иначе закрутит, заманит нечистая сила на свою тропу, да загубит.

Неосторожным в наших землях быть опасно…

А я сглупила, не заметила злого умысла и угодила в чью-то чужую, злую игру. Сначала заманили на тропу, закружили, запугали, да выплюнули в незнакомом, но страшном месте, не иначе ожидая, что я обратно брошусь.

Знакомы мне были такие игры, не раз я их видела в исполнении домашних котов. Развлекаясь с пойманной мышкой, они дарили ей призрачную надежду, ждали, пока жертва поверит в спасении, а потом ловили.

Сейчас я была той самой мышью.

— Тише, девочка, — срывающимся голосом пыталась успокоить я лошадь и саму себя, — все хорошо будет. Мы выберемся отсюда.

Марька мне не верила. Я себе тоже особо не верила, но упрямо обнимала кобылу за шею, гладила по щекам и шептала, шептала в подрагивающее, пушистое ухо:

— Главное солнца дождаться, а там уж нам никто страшен не будет. Вот увидишь.

— Люблю наивных дурочек, — признались насмешливо из темноты, — они самые вкусные.

Сердце пропустило удар, скованное ледяной корочкой животного ужаса, а я лишь крепче прижала к себе Марьку. И зажмурилась.

Главное — не разговаривать с ним, а лучше даже не смотреть. Оберегов у меня много и все они исправные, специально для княжеской дочки сделанные. Вреда мне причинить незнакомец не может…если я сама ему этого не позволю.

Недолгая, выжидающая тишина была оборвана недовольным:

— Некрасиво игнорировать того, кто хочет тебе помочь. — с осуждением сказали мне. Звука шагов я не слышала, но голос раздался совсем рядом. — Ну же, посмотри на меня.

Уткнувшись носом в лошадиную гриву, я упрямо продолжала молчать. Помочь он мне желает, как же. То-то первым делом мои вкусовые качества оценил…

— Чего молчишь? Родители запрещали с незнакомыми нелюдьми разговаривать? — насмешливо вопрошал он, не желая отставать. — А если мы познакомимся? Меня Тугарин зовут. Тугарин Змей.

Я молчала. Дядька бы мною гордился. Панике не поддалась, не разревелась, встречу с опасной нечистью переношу стойко. Не вздрогнула даже, когда он назвался.

Хотя про семейку Змеев во всех королевствах только плохое рассказывали…но самым страшным было даже не это.

Жили Змеи в Тринадцатом королевстве. В Кощеевом царстве. В самом мрачном и опасном месте, от которого земли батюшки-царя отделяло целых три королевства.

И меня тоже отделяло, пока я на тропинку не встала.

Теперь мне предстояло как-то выбраться из Кощеева царства, и преодолеть не менее опасное королевство Несмеяны…дальше-то все было уже не так страшно. Триодинадцатое королевство еще при правлении дедушки нашего царя заключило с нами мировую, так что встретят меня там радостно и отправят куда попрошу. Благо колечко батюшкино, мою принадлежность к княжескому роду доказывающее, при мне.

Главное отделаться от Змея и выбраться из этих гиблых мест.

— Глухая что ли? — Тугарин, между тем, отставать не спешил.

Я стояла как каменная, утверждая его подозрения. Пусть считает меня глухой. А лучше, вообще юродивой.

— Ну ладно, глухая, — решил он после нескольких мгновения тяжелых дум, — тропинка кого попала к Гиблой реке не выводит, значит, придется тебя в замок вести.

И вот тут я чуть было не совершила ошибку, так велико было желание воскликнуть «нет!». Сдержалась, лишь вскинулась, да глаза открыла, чтобы совершенно невоспитанно вытаращиться на стоящего передо мной мужчину…несколько чешуйчатой наружности.

— Слышишь! — хохотнул он, — точно слышишь!

Тугарин был высок, богатыри наши, конечно, в росте ему не уступали, а шириной плеч и превосходили, но не было в них этой подавляющей, звериной мощи, что сейчас пригибала меня к земле. Он был нечистью, очень сильной и очень опасной.

Непривычно гладкое, безбородое лицо поражало резкостью, неправильной прямотой линий и нездоровой бледностью кожи, выбеленной серебряным сиянием полной луны. Глаза его в темноте казались бездонными, лишь тонкий, ободок радужки сиял тихим, зеленым светом. И чешуя едва заметно зеленевшая на висках, поднималась вверх по коже и пряталась в темных волосах. Длинных, но не перехваченных очельем, как это у нас принято, а собранных в хвост. По бледным его губам блуждала легкая улыбка.

И я сделала то, что на моем месте сделал бы любой нормальный человек, медленно попятилась от него. Марька, которую я продолжала обнимать за шею, недовольно фыркнула, но послушно побрела за мной.

Тугарин сокрушенно вздохнул:

— Почему с вами, людьми, всегда так сложно?

Глаза его сверкнули, зрачок отразил луну и ослепил меня на одно короткое мгновение, ночь наполнилась мерцанием белых роящихся точек. Я пошатнулась, но устояла на ногах, слепо нашарив на груди разогревшийся, почти обжигающий ладонь, оберег. Защитил, уберег, спас.

Змей выругался, но не отступил, только спросил мрачно:

— Подготовилась, да? Но теперь-то я тебя точно Кощею привезу. Давно царевен в наши земли не заносило. Я уж и надежду всякую потерял.

И вот тут у меня был выбор: рискнуть и объяснить ему, что я не царевна, а всего лишь княжна, или не рисковать и молчать. Кто знает на что эта нечисть способна? На какие подлости?

И я промолчала. Пожалуй, по дурости мое решение сбежать от Тугарина легко могло встать на первое место, потеснив побег и остригание косы. Но он же Змей — не простая нечисть, он приближенный Бессмертного, и сила ему дана немереная.

А у меня пусть и много оберегов, но против такой мощи они едва ли выстоят…

Потому на Марьку я запрыгнула лихо, так, как дядька своих воинов учил, пришпорила и с визгом полетела вперед, прямо в бурный, речной поток. Хотела притормозить и скакать вдоль невысокого, каменистого обрыва, вниз по течению, но кобыла, напуганная страшным шипением, разгневанного Змея позади, не послушалась поводьев и сиганула в воду.

С диким ржанием она ушла под воду и утянула за собой меня.

Я выскользнула из седла, почувствовала, как по бедру ударила уздечка, на ощупь нашла какой-то ремень на морде кобылы, за него и ухватилась, больше боясь даже не утонуть, а потерять лошадь.

Кружило меня недолго, но основательно, я успела нахвататься воды, трижды чуть не выпустила Марьку из рук. А под конец, почти потеряв сознание, почувствовала холодные руки на своих плечах. Меня резко дернуло вниз, вырвало из пальцев повод, за который я так отчаянно цеплялась, и утянуло в короткую, но непроглядную темноту, взорвавшуюся журчанием воды и задорным девичьим смехом.

Смех оборвался, стоило мне только открыть глаза.

— Человек, — прошептал кто-то с придыханием, нежным, подрагивающим от эмоций голосом.

— Девица? — робкий вопрос и тут же последовавший уверенный ответ:

— Да неее, волосы-то короткие.

— Но грудь есть…

— Кто сказал, что грудь? Может это сума с золотом так удачно легла? Было у меня несколько утопленников, так они деньги за пазухой хранили. Представляешь?

— Да девка это, — раздалось сбоку от меня, что я, девку от парня не отличу? К тому же Тугарин ее царевной звал.

Признание это вызвало странное оживление. Восхищение граничило с паникой. Заголосив на разные, но неизменно женские голоса, требовали звать Водяного и вопрошали, что же теперь будет.

— Как же ты ее из-под самого носа у Змея увела?

— А что же если он придет счет нам выставлять за покражу?

— Водяного зовите! Водяного!

— Прямо из-под носа? И что он сказал?

— Злющий, наверное…

— А если Кощею нажалуется?

— Не нажалуется. Гордый.

— Да не крала я ее! — перекрыл все подрагивающие голоски один возмущенный. — Эта дурная от Змея в Гиблую реку прыгнула, я ее спасла. Хорошенькая же, вдруг Водяному понравится. А волосы, они отрастут.

Прекратив отупело разглядывать небо голубое, непередаваемо ясное и от того кажущееся фальшивым, я медленно повернулась на бок и вот только тут организм сообразил, что мы чуть не утонули, все еще под завязочку полны воды и не дышим.

Закашлялась, выворачивая на песок все те реки-океаны, что успела в себя всосать. Ноги омывала прозрачная, искристая водица, но я этого почти не чувствовала, пытаясь выкашлять внутренние органы и в то же время вздохнуть.

— Зачем меня звали? — прогудел густой, сильный голос и сразу за ним раздался трусливый, тихий плеск.

Я спиной почувствовала, как отмель осиротела, а все болтушки, что сейчас так охотно и эмоционально обсуждали мою персону ушли под воду. Запоздалое осознание оглушило: меня спасла русалка. Я сейчас в озере Водяного, все еще в Кощеевом царстве. Вроде как спаслась, но это неточно. А Марька… Марька осталась в Гиблой реке и я очень надеялась, что она выплывет.

— Девииица, — заискивающе проблеял уже знакомый голос моей спасительницы, — нашла, для вас принесла, порадовать. Авось понраву придется, да вы ее сестрой нашей сделаете.

— Девицу? — заинтересовался голос.

Откашлявшись я медленно подняла голову, чтобы встретиться с оценивающим взглядом зеленых глаз. На меня смотрел сам Водяной. Как бы речной царь, но находящийся на посылках у Бессмертного.

— Утопиться пыталась? — деловито спросил он, сложив руки на груди… на бледно-зеленой, с характерными для жабьей шкуры разводами, широкой груди.

Узкое, такое же зеленоватое лицо оказалось совершенно безбородым, а в длинных волосах, светло-русых с неизменным зеленоватым налетов, копошились бодрые, недружелюбные змеи.

Стоило мне сдавленно икнуть, как на меня сразу три зашипело, прекратив выискивать что-то среди спутанных прядей.

— Сбежать, — робко ответила русалка, — от Тугарина Змея. В Гиблую реку от него бросилась, там я ее и подобрала.

Скосив глаза, на свою спасительницу, первым делом я увидела внушительный бюст, прикрытый нитями жемчуга и тонкой, полупрозрачной тканью незнакомого мне вида. В наших землях такой не было…да и не стал бы никто такой срам носить, даже под платьем. Она же не скрывала, а напротив обрисовывала все изгибы.

Смущенно опустив взгляд, я увидела хвост и слегка подвисла. Огромный, изумрудно-чешуйчатый, он мягко переливался зеленоватым цветом натертых до блеска чешуек. Водяной же был гордым обладателем ног, укрытых подкатанными до середины икры штанами, и нигде на нем не было видно чешуек. И щупалец не было и усов как у сома…и это было возмутительно.

Потому что русалки оказались именно такими, как в сказках, красивыми и хвостатыми, а Водяной подкачал.

— Зовут тебя как, утопленница? — спросил он, изобразив на своем зеленушном лице подобие улыбки. Не стоило ему этого делать, потому что теперь я еще и зубы его увидела — острые, совершенно нечеловеческие…жуткие совсем. Даже у Тугарина зубы были совершенно обычными, просто с нечеловеческими клыками, а тут все было куда хуже.

Разумеется, я промолчала. Дура я разве, с нечистью беседы вести?

— Тоже суевериями пуганая, — вздохнул Водяной, правильно оценив мое молчание, и велел моей спасительнице, — Милада, позови Варвару.

Дважды просить ему не пришлось. По песку прошуршал хвост, за спиной плеснуло и русалка уплыла.

Я с заминкой поняла, что так и не видела ее лица.

— Пока она идет, я тебе кое-что расскажу, — Водяной подошел, с совершенно безмятежным лицом уселся на песок рядом со мной. Сделав вид, что не заметил, как я невольно отползла от него, прежде чем сесть, — девиц против их воли я больше не топлю, теперь у меня принципы.

Я упрямо молчала, давя на подлете все вопросы, что рождались в моем лихорадочно работающем мозгу. Потому что, узнать какие у него принципы было бы, конечно, интересно, но расставаться с жизнью из-за неуместного любопытства — очень глупо.

— Полагаю, ты хочешь узнать, что же это за принципы такие могут быть у беспринципной злобной нечисти, — словно прочитав мои мысли продолжил он, — сейчас я тебя с ними познакомлю.

Водяной вздохнул тяжело и добавил:

— Еще хочу, чтобы ты знала, теперь я глубоко семейный человек и не могу без веского повода девиц в русалок превращать. У тебя, конечно, повод есть, все же, интерес Тугарина еще никто пережить не смог. Пока есть пару минут, чтобы подумать, готова ли ты обзавестись хвостом и быть у меня на посылках или желаешь удачу попытать и человеком остаться. Но имей в виду, если уж кто-то из Змеев себе жертву выбрал, он ее везде найдет, из-под земли достанет и из воды выловит.

Запугал меня и замолчал, увлеченно разглядывая водную гладь…будто раньше ее никогда не видел. А я думала, все те три минуты, что у меня были, думала, да так ничего и не надумала.

Да и чтобы я могла дельного придумать, если всего несколько часов назад я из дома бежала, планируя свою жизнь в сторону ведовства увести, а сейчас сижу в Кощеевых землях, в гостях у Водяного, чуть притопленная после встречи с Тугариным?

Поразмышлять еще о своей безрадостной судьбе, мне помешало шуршание в кустах. На пологий берег, хрустя яблоком, вышла невысокая, усыпанная веснушками, девица, русая ее коса задевала траву и я невольно загрустила. У меня ведь такая же была совсем недавно. Длинная, густая, красивая. Гордость моя.

— Звал? — дружелюбно поинтересовалась девица, с любопытством поглядывая на меня. В простом платье до земли из небеленого льна, без обережной вышивки или хоть каких-то украшений, она выглядела удивительно юной и красивой.

— Знакомься, Варенька, Милада нам новую утопленницу принесла. — с настораживающей нежностью произнес Водяной. И обратился ко мне, уже не так мягко. — И ты знакомься, неразговорчивая. Варвара, дочь мельника. Три года назад мне ее русалки принесли, тоже в реке чуть не утопла от постылого спасаясь. Отец ее за сына кожевенника выдать хотел, а у нее другие планы на жизнь были. Варя у травницы в помощницах ходила, желала людям помогать. Теперь со мной живет.

Я решительно не верила своим глазам. Девка была румяная, круглолицая, довольная жизнью и своим, в общем-то, незавидным статусом пленницы Водяного. А еще она была живая…

— Что тебя так удивляет? — спросила Варвара. Без страха или хотя бы опасения, она подошла к Водяному и совершенно естественно, казалось, даже не задумываясь о том, что делает, оперлась о его плечо, чтобы присесть рядом.

Я бы молчала, но она же была человеком, она была живая и она не боялась нечисти, что так легко перехватив руку с яблоком, отхватила острыми зубами внушительный кусок…и я не выдержала:

— Да как так-то? Это же невозможно!

— Сама так же думала, — кивнула она, — но все оказалось немного не так, как мы привыкли думать.

— В смысле?

— Людей мы едим, — ответил за девушку Водяной, — но без надобности не убиваем. И, если бы необходимость была, легко бы от вашего мяса смогли отказаться.

— Но необходимости нет, — подхватила Варвара, — мы их боимся, они нас едят. Замкнутый круг какой-то. И исправить это невозможно.

— А если бы мы вас не боялись, вы бы нас не ели? — с сомнением спросила я.

— Именно так. — кивнул Водяной. — Но вы нам не верите, боитесь нас. Так зачем себя ограничивать? Раз уж оценить этого никто не сможет.

— Почему? — не поняла я. — Можно же все рассказать. Нужно лишь узнать друг друга получше. Всего делов-то, а вы нас вместо этого едите.

— А кто на такое решится? — с нескрываемой иронией спросил Водяной. — Кто согласиться узнать нас получше?

И я ему ответила. Смелости хватило на придушенное:

— Я могу, — но и это уже была победа над собой.

Невольно втянув голову в плечи, я ждала, что он сейчас на меня набросится. В горло вгрызется своими острыми зубами, или сразу в реку потянет, топить… Водяной рассмеялся.

— Ты?

— А что? — я уже загорелась идеей и даже приблизительно представляла с чего все начну. — Я грамоте обучена. Все запишу и царю нашему на суд отдам.

Перед глазами уже маячил надежный и безопасный способ вернуться домой.

— Девочка, — покачал он головой, но я уже горела идеей и не обращала внимания на его снисходительное недоверие.

— Василиса, — представилась я, думая о том, что, возможно, я действительно смогу целой и невредимой в родной дом вернуться.

Ушатом холодной воды окатило запоздалым и робким опасением: если все это правда и меня не обманывают.

— Что вы можете мне о себе рассказать? — отмахнувшись от страхов, я решительно тряхнула головой. Я справлюсь, иначе никак.

* * *

Идея моя была встречена снисходительным недоверием, но губить ее на корню Водяной не стал…на самом деле ему просто Варвара не дала возможности высказаться.

— А ведь это чудесная задумка! — загорелась она.

И, в общем, все. Воодушевление ее было единственным и главным доводом для Водяного согласиться. Сговорились мы на том, что сейчас я выслушаю его историю жизни, запишу все, а потом в люди пойду, глаза им на правду открывать…

Как заверила Варвара. Начинать и правда лучше с Водяного, остальная нечисть может не разделить наше стремление примирить тринадцотое государство со всеми остальными. Ее стремление…

Я не возражала и уже предчувствовала, как после короткой беседы с водяным вернусь домой…честно попытаюсь все батюшке разъяснить про нечисть, а там уж как судьба сложится. Главное из этих страшных земель вырваться.

Заразившись энтузиазмом Варвары, две кикиморы нашли мне бумагу, русалки нашли писчее перо и не поленились даже лешего заставить мне дощечку для бумаг выстругать, чтобы я могла со всеми удобствами опрашивать их хозяина.

Расположились мы под березой, недалеко от реки. Я с бумагой, пером и лукошком ягод, что притащила для меня смущенно хихикающая, зелененькая и тощенькая, по подростковому нескладная кикиморка. Задобрить, стало быть, пыталась, чтобы я покрасивше про Водяного все написала.

Ягоды были спелые, сочные, одуряюще пахли и буквально притягивали взгляд.

— Итак, — с трудом отвернувшись от подношения, я решительно перешла к главному, — давайте начнём с самого начала.

— С начала, — послушно повторил Водяной, непонятно чему улыбаясь.

— Да. Скажите, вот кем вы хотели стать в детстве?

— В детстве? Когда был мальком? — уточнил он.

— Д-да.

— Я хотел стать Владыкой морским.

— Что?

— Ты же не думаешь, что быть хозяином озёр и рек — предел моих мечтаний? — удивился Водяной.

— Не пойми меня неправильно, мне нравятся мои владения, но ведь где-то же есть моря-океаны и им тоже нужен хозяин.

— Хозяйки-то им недостаточно. — с серьезный видом кивнула я, решив не спорить, и послушно записала слова Водяного несколько кривоватым из-за неудобной позы почерком.

Увлеченно дописывая предложение про достойную уважения мечту малька-Водяного вырасти и занять место Владычицы морской, я не обратила внимания на странный плеск за спиной. От реки мы отдалились, разместившись на траве, и к воде я сидела спиной, потому не видела как медленно и зловеще из воды показалась свирепая чешуйчатая рожа Тугарина.

Зато это видел Водяной и очень впечатлился.

— Василиса…

— Ммм? — не поднимая головы, я старатель дописывала последнее слово, стараясь, чтобы оно хотя бы читалось.

— Помнишь, я говорил, что Змеи свою добычу везде найдут? — начал он издалека, напряженно следя за Тугариным выползающим из воды и быстро возвращающим себе человеческий облик.

Змеем он был в прямом смысле, и когда сбрасывал человеческую кожу, вырастал в огромную гюрзу, невероятного, изумрудного цвета.

— Помню — подтвердила я, опасливо подняв взгляд на Водяного. И то, что я увидела мне совсем не понравилось.

Зеленоватая его кожа, выцвела, утратив свой естественный оттенок, змейки в волосах притихли, не выдавая своего присутствия ни единым звуком. Варвара, до этого сидевшая рядом с Водяным, переползла за него, укрывшись за широкой спиной.

И даже кикиморки, любопытно выглядывавшие из кустов и прислушивавшиеся к нашему разговору, прыснули во все стороны, не желая встречаться с Тугариным.

— Мне жаль.

Вот казалось бы, ну что такого он сказал? Однако ж, я сразу поняла, что за спиной у меня притаилось что-то страшное и помощи ждать от этого самонадеянного малька нет смысла.

Не водилось в тринадцатом царстве настолько сумасшедшей нечисти, что решилась бы супротив приближенных самого Кощея пойти. Среди нечисти дураков было еще меньше, чем среди людей. Потому, наверное, что инстинкты у них работали исправно…

Оборачивалась я медленно, до последнего не веря, что мне действительно может так невезти.

Я же уже договорилась, я же уже поверила, меня же ждало незабываемое путешествие по подводным течениям в родное озеро, из которого до батюшкиного двора рукой подать. Нужно-то было всего лишь Водяного выслушать и все за ним записать.

Ну зачем Змей здесь? За что?

— Послушайте, давайте мы с вами все решим миром. — робко предложила я, отложив в сторону все свои писчие принадлежности. — Позвольте объясниться…

— Надо же, заговорила. — хмыкнул Тугарин зло, напрочь проигнорировав мое разумное предложение.

— Да, понимаете, у нас тут…

— Плевать. — оборвал меня он.

И объяснить ничего я уже не смогла. Глаза Змея страшно сверкнули опасной, колдовской зеленью, шнурок, на котором висел, мой резко разогревшийся оберег оберег, лопнул. Свалился в траву, не сумев выстоять против чужой силы. Я упала рядом, еще успев понять, что сознание мое украли, но не успев ничего испугаться.

Темнота оказалась теплой.

Глава 2. О гостеприимстве и неудачных идеях

В себя приходила очень медленно и печально, неудобно обвиснув в чьих-то руках. Неслыханное дело для незамужней девки, на самом деле.

Но я к этому была привычная, не единожды дядька меня с полигона обессиленную на руках уносил. И чувствовала я себя в те времена точно так же, как и сейчас — больной, измученной и жалкой. Правда раньше недомогания проходили куда дольше и болезненней, сейчас же повезло больше, слабость прошла на удивление быстро…хотя, хотелось бы, еще быстрее.

— Да ты посмотри на нее, — ворвался в стылый туман моего сознания странно знакомый голос, — она ли на царевну не похожа?

— Коса где? Платья и нянюшки? — хрипло отозвался кто-то, судя по всему, пристально меня разглядывая. Лицо мне укрывали растрепаные волосы и видно говорившему было мало, но исправить это он не спешил…на мое счастье. — Говоришь, она на лошади приехала, много ты царевен, конной езде обученных видел?

— Кош, ты мне скажи, много ли мы вообще царевен видели? Трех всего. Да и Марья твоя…

— Не будем про Марью, — отрубил незнакомец и Тугарин покорно сменил тему:

— А кольцо как же? Огненный опал, царский камень…

Против такого довода незнакомец ничего возразить не мог.

Опал был, кольцо было…а то, что это кольцо мне от матери досталось, что младшей дочерью царя из Триседьмого царства была, эти двое знать не могли.

Батюшке моему повезло, во времена его молодости наследников было мало, в царских семьях все больше царевны рождались, а межгосударственные связи укреплять было нужно. И взялись цари своих дочерей за приближенных сватать. Так и породнилось наше тридевятое царство с триседьмым, а я колечком обзавелась. Аккурат три дня назад и обзавелась. Матушка мне его перед приездом жениха моего несимпатичного отдала. Колечко это непростое, заговореное, сильное очень…от злых духов оберегает, проклятие снимает, рассудок хранит…

И, вот, жизнь мою сохранило. Потому что не быть бы мне сейчас живой, не прими меня Тугарин за царевну. Княжну-то он наверняка съел бы без всякого сочувствия.

Я висела в руках Змея, опасаясь даже дышать.

— Давай хоть попробуем. — просительные нотки в голосе Тугарина озадачили меня и странным образом смирили его собеседника.

— Сам будешь с ней нянчиться. — рубанул тот, ничуть впрочем не напугав этим Змея.

— Если на то твоя воля. — с энтузиазмом ответил он, уже деловито и самоуверенно спросив. — Позволено ли мне будет идти? Царевне нашей нужно покои подготовить…

— Твоей. Мне до нее дела нет.

— Это пока.

Показалось или нет, что сказано это было многообещающе и даже зловеще, но я на всякий случай забеспокоилась и постаралась как можно достовернее изображать беспамятство.

И шаги с поворотами считала очень усердно, и ступени, и вообще старалась запомнить дорогу, по которой Змей меня в «покои» нес. Очень предусмотрительно с моей стороны, к слову, потому что покоями оказалась мрачная, холодная темница, выбитая казалось в самом теле замка — в цельном камне. Без окон, с решетчатой, железной дверью и весьма скудной обстановкой: кроме узкой кровати и стула здесь не было ничего.

На кровать-то меня и сгрузили.

Тугарин постоял немного, пофыркал, вспоминая, как нелегко оказалось царевну в их злодейское логово затащить, и как мокро ему было меня в Гиблой реке выискивать. Надеялся, наверное, что я того стою…

Потом просто развернулся и ушел, не забыв запереть дверь. Связка злорадно звенела, когда он проворачивал ключ в замке. Я лежала, не двигалась — выжидала.

Кощеем Бессмертным нянюшки пугали меня с самого мальства, обещаясь отдать меня ему после каждой достаточно серьезной шалости. Сначала я боялась и плакала, потом просто боялась, к тринадцати годкам уже начала храбриться, в шестнадцати уверилась, что даже сам Кощей мне не страшен и смело огрызалась, требуя подать его мне прямо сюда. Уж тогда-то я ему покажу…

Лучше бы, наверное, боялась, с дядькой глупостями не занималась и в горнице безвылазно сидела, вышивкой занимаясь. Тогда бы не решила по дурости своей непроходимой, от жениха сбежать, смиренно приняла бы свою судьбу и сейчас не в темнице томилась, а дома, к отъезду готовилась. Раздражаясь на сенных девок и нервничая из-за предстоящей поездки в столицу.

Вместо этого я раздражалась на себя и нервничала из-за неминуемой встречи с Кощеем. Конечно, дурой я не была, и прекрасно понимала с кем Тугарин разговаривал, но одно дело в присутствии Бессмертного бесчувственной прикидываться, и совсем другое — смелой и не запуганной.

Были серьезные опасения, что не сдержусь я и расплачусь.

Недолго позвякав ключами, Тугарин повесил их на крючок, рядом с дверью, в недосягаемом для меня месте, будто бы издеваясь. Я лежала не шевелясь, ждала пока он не уйдет, потом еще немного — просто для порядка и на всякий случай. И лишь убедившись, что Змей меня покинул наверняка, медленно села на постели…хотя, какая это постель? Ни перины, ни одеял или подушек — только тонкая подстилка и прохудившееся в некоторых местах покрывало.

Повезло очень, что Водяной меня сразу высушил, будто играючи, всего-то подув мне на макушку: высушил и волосы, и одежду, и даже сапог…сапог, к слову, так и остался у Водяного. Один я в реке потеряла, вместе с Марькой, а второй мне был уже без надобности — босой и то удобнее.

Не помоги он мне, сейчас бы мерзла на сквозняке. Не то, чтобы я так не мерзла, но прекрасно понимала, что мокрой мне бы здесь совсем туго пришлось. Ребенком я была не болезным, дядька выправил да закалил, но даже его уроки не спасли бы меня от переохлаждения.

Зябко поджимая ноги, я дошла до двери, честно попыталась дотянуться до связки ключей — ржавых, длинных и каких-то даже хищных, в неверных отсветах магических факелов будто бы щерящихся на меня резкими бороздками. Выпачкала рукав в сырую ржавчину — старыми здесь не только ключи были и ободрала локоть в кровь, когда раздраженно руку из решеточного плена возвращала.

Это можно было считать последней каплей. Я и так многое вытерпела, не сорвалась, потому что понимала, что побег от жениха — серьезная повинность и мне за нее ответ держать предстоит. Но…не настолько мой проступок был страшным, чтобы меня узницей делать и в темнице запирать!

Я не заслужила!

Пнув проржавелые, как и все здесь, цепи, я больно отбила пальцы о железный, тяжелый ошейник и разрыдалась, свалившись на пол рядом с возмущенно звякнувшими кандалами, что зловеще вспыхнули полустертыми, защитными рунами на мой раздраженный взгляд.

Использовали их в прежние времена судя по всему часто, а потом вот забросили…давненько забросили, если быть совсем точной.

Слезы еще не высохли, а я, вытирая нос рукавов (увидели бы нянечки чувств бы лишились) уже полезла под кровать, смотреть, к чему эти цепи крепились.

Крепились они к внушительному кольцу. Шикорому, надежно вбитому в пол…

— Это ты тут что ли буянишь? — тоненький, срывающийся на писк голосок, меня напугал. Изрядно струхнув, я дернулась, ударилась затылком о кровать, стальную, тяжелую, будто вросшую в камень, и выползала тихо постанывая, потирая шишку и ругаясь.

Ругалась теми самыми словами, которые дядька не разрешал своим дружинникам при мне вспоминать. Но они о приказе часто забывали, когда воеводы не было рядом, а я исправно запоминала все слова и выражения, и даже могла примерно представить, когда и по какому поводу их стоит употреблять.

Смышленая была, что тут говорить. Ну…раньше была. А потом косу отрезала и все как-то сразу разладилось.

У двери, держась за прутья лапками передними лапками стояла большая, откормленная, белая крыса с длинным шипастым хвостом.

— Ты невоспитанная, да? — спросила она, красные глазки-бусинки смотрели на меня с наглым любопытством.

— Что?

— Воспитанные девки таких слов не знают. Даже когда я в горницу из темного угла выскакиваю не знают.

— А невоспитанные? — сдавленно спросила я. Сил не было даже на то, чтобы удивляться. Слишком много всего произошло за последние часы. Кривая тропка, Гиблая река, русалки, Водяной… Варвара. И Тугарин, Тугарин, везде Тугарин.

Я слишком устала и не могла найти в себе сил на адекватную реакцию, что должна была бы последовать при встрече с говорящей крысой…проще говоря, визжать или падать в обморок я не стала.

— Невоспитанных я еще не видел. — честно призналась крыса…крыс. Потом спохватился и добил меня вежливым. — Но где мои манеры? Позвольте представиться, Мышь.

— Мышь… — повторила я отупело.

— Мышка-Норушка, если быть точнее. Но ты, невоспитанная девочка, можешь звать меня Мышь.

— Василиса. — представилась я. Не хотелось просто быть «невоспитанной девочкой», не для того в меня нянюшки знания разного толка вбивали, чтобы крыса, будь она даже Мышкой-Норушкой, сомневалась в моем воспитании. Я не невоспитанная, просто всесторонне развитая…

Мышь кивнул, дернул носом и решил бросить меня одну в этой темнице.

— Познакомились, а теперь я, пожалуй, пойду.

Я не могла этого позволить. Не могла допустить, чтобы единственная надежда на спасание вот так просто ушла, помахав мне на прощание шипастым хвостиком…

— Подожди!

Мышь остановился, со странным торжеством поглядев на меня. Плохой у него был взгляд, да и самодовольный вид остроносой мордочки должен был бы меня насторожить, но я хотела на свободу и хотела домой. И цену за свободу признала справедливой. Он помогает мне выбраться из клетки и замка, и доводит до владений Водяного, я угощаю его сыром.

Я была не против, я считала плату за спасение не такой уж большой. Мышь не понимал, чему я так радуюсь, но по стене к ключам карабкался проворно и быстро, на пол скинул и тут же ко мне потащил.

И даже не сильно торопил, пока я лихорадочно подходящий ключ выбирала.

А уже после, когда я со зловещим скрипом дверь открыла, да свободу почувствовала, легко забрался по одежде мне на плечо и важно потребовал:

— А теперь пошли на кухню.

Я замялась, желая уговорить его согласиться на сыр с кухни моего батюшки. Раз уж он из темного угла в светлицу человеческих девок выскочить может, то и на кухню в княжьем доме способен будет попасть, а уж я-то его там не обижу. Отблагодарю от всей своей человеческой души…

Мыша это не устраивало.

— Кощею нажалуюсь. Скажу, ты меня заставила угрозами, шантажом и магией. Скажу, что ты ведьма! А ведьм он знаешь как не любит? — щекотно пищал он мне в ухо.

— Как? — прекрасно понимая, что уговорить его не удастся, я просто пыталась понять, зачем тогда вообще из темницы своей выбиралась? Чтобы Мыша до кухни донести?

А мне за это что будет? Злой Тугарин и, возможно, недовольный Кощей?

А я после такого вообще выживу?

— Люто!

Молча, не вздрогнув даже, когда пальцы коснулись мягкой шерстки, я сняла Мыша с плеча, осторожно опустила его на пол и молча же вернулась в темницу. И даже дверь закрыла. Не на замок, просто закрыла.

— Ты что это? — опешил он.

Вытирая испачканную ржавчиной ладонь об уже и без того изгвазданную рубаху, я призналась:

— Я тут подумала и решила, что не готова еще умирать. Я слишком молода.

— Зачем умирать? — растерялся Мышь. — На кухне домовые только, а они людей любят. А уж тебе-то как рады будут. Ведь, почитай, никто из вашего племени к ним не заглядывал еще с тех времен, как тут Марья Моревна гостила. Но и она не человек…ведьма она.

Про Моревну он говорил зло, с такой горячей ненавистью, что мне и самой не по себе стало.

И я полностью уверилась, что выходить мне не стоит, ведь это я к ней в ученицы стремилась, да судьба иначе рассудила. И завела меня в те края, где к Марье относятся враждебно.

— Домовые мне вреда не причинят, а когда Тугарин узнает, что я сбежала, тогда настигнет и съест. А если на кухне настигнет, то по его приказу домовые меня Змею и приготовят. С травками нужными зажарят, да на стол на блюде подадут. — я говорила тихо, но уверенно, ничуть не сомневаясь в правильности своих слов. Потому что, как бы хорошо к людям местные домовые не относились бы, ослушаться приказа они были не в силах. Уж если Кощей их силу в открытую пользует, стало быть, держит их волю в своей руке…

Мышь раздраженно дернул меня за прядь:

— Не поймает тебя Тугарин. Как только ты для меня у домовых сыру выпросишь, я тебя из замка тайной тропой выведу, никто и не узнает.

Сомневалась я недолго. Видать и правда с косой кое-что важное дома оставила. Разум.

— Хорошо. Заглянем на кухню, сыру тебе попросим и сразу прочь из замка.

— Договорились! — азартно пообещал Мышь.

По коридорам мы крались со всей возможной осторожностью. Я старалась не шуметь, Мышь прислушивался к тишине, чтобы мы ненароком на кого-нибудь не нарвались.

Идти было зябко. Коридоры, согретые светом факелов, не казались зловещими или холодными, но ноги мои заледенели и морозное онемение легко охватило все тело, и лишь близкое обещание спасения позволяло мириться с этим.

Вопреки моим ожиданиям, слухам и сплетням, замок Кощея не был жутким. Просто холодный, несколько запущенный (паутина украшала все углы и белым покрывалом застилала высокие потолки) каменный дом. Непривычный, но не страшный.

На кухне и вовсе все оказалось дивно и сказочно. В клубах пара, среди одуряющих запахов еды творилось волшебство. Домовые готовили ужин.

Это в моем родном царстве к этому времени лишь светать начало, здесь же время клонилось к вечеру. У отделенного Гиблой рекой, Тринадцатого государства время шло своим чередом.

Домовые, заметили нас почти сразу, прекратили свою работу, уставились, замолчали. Напрягали меня внимательными взглядами нечеловеческих глаз, и оставляли совершенно равнодушными Мыша.

Как на подбор невысокие, хозяйственные мужички, с окладистыми бородами, собранными в сложные косы, закатанными рукавами простых рубах и дружелюбными открытыми лицами, казались очень располагающими и домашними…если бы не взгляды. Янтарные, сияющие глаза с длинным горизонтальным зрачком напоминали глаза жаб.

— Ну чего уставились? — нагло спросил Мышь, обрывая пелену созерцательной жути. — Я вам человека привел. Хольте ее, лелейте, все ее просьбы выполняйте.

Домовым, будто только этого и требовалось, меня тут же взяли в оборот. В плед закрутили, на ноги мягкие, онучи наматали и где-то найденные лапти одели, а передо мной поставили миску до краев полную щей, рядом положили деревянную ложку и щедрый ломоть хлеба. И обступили стол кружком, с умилением глядя на меня. Домовые чего-то ждали, Мышь ворчал мне в ухо, требуя, чтобы я выпросила его законный сыр.

— Чего молчишь, убогая. — раздражался он. — Просто попроси. Они ради твоей благодарности, что угодно сделают.

— Почему? — я знала, что домовому, чтобы он не серчал и не безобразничал, надобно сливки оставлять, или молоко, или пирог, или еще что-нибудь. Не важно что, главное, чтобы от всего сердца. Раньше я не задумывалась, зачем это делается, если домовой сам хозяин всего дома и волен взять с кухни все, что ему вздумается.

Теперь задумалась. Не было у домовых причин обо мне заботиться. Чужая я им была, они же на службе у Кощея, а я его пленница. Так почему?

— Да потому что ты человек, а ваша радость для них слаще меда. Ни Тугарин или брат его, Горыныч, или даже сотник волчьей стаи, часто в замке столующийся, ни даже сам царь-государь не способны дать домовым простой, человеческой благодарности. Потому что не люди они. — терпеливо пояснил Мышь, потребовав за свою полезность. — А теперь проси сыра, ешь, что дают и благодари их. Искренне благодари, чтобы каждому твоей благодарности хватило. Ты же не хочешь их обидеть?

— Ты мне выбраться из замка обещал. — напомнила я, с недовольством понимая, что все это слишком меня задерживает. Как бы беды не случилось…

— Так путь наш в печку ведет. — пожал плечами Мышь. На всякий случай спрыгнул на стол, отошел подальше и уже оттуда, с безопасного расстояния признался. — Без их разрешения ты все равно не выберешься. Все другие двери под надзором Кощея находятся.

На одно короткое мгновение невыносимо сильно захотелось не сыр для Мыша у домовых попросить, а его тушку мне на стол подать, запеченную с яблоками и черносливом. И чтобы непременно кусочек сыра в его пасти торчал.

Но я вдохнула, выдохнула, покрепче закуталась в покрывало и смиренно попросила. Вежливо, робко, с самым трогательным выражением лица, на которое только была способна…с няньками это не проходило, домовые же, будто только просьбы моей и ждали, целую головку сыра притащили, перед Мышом положили и на меня уставились.

Жутко.

Но я, уже была научена, как правильно реагировать надо и старалась радоваться, благодарить, восхищаться…

— А теперь ешь. — велел Мышь, голодным взглядом оглаживая сыр.

Домовики активно закивали, эхом подхватив слова Мыша:

— Ешь!

— Ешь!

— Ешь!

Если до этого зловещего рева я еще могла бы как-то сговориться с аппетитом и съесть все на радость местной нечисти, не избалованной людской благодарностью, то теперь у меня точно кусок в горло не полез бы.

— Только они могут ход открыть. — как бы между делом, напомнил Мышь, примеряясь к сыру, решая с какой стороны к нему лучше подступиться.

Я не хотела есть, я хотела вернуться домой, повиниться перед батюшкой, согласна была даже стать женой Ивана-царевича.

Хотела перевернуть тарелку, раскрутить за хвост Мыша и запустить его в окно.

Очень хотела расплакаться.

Но покорно взяла ложку и с натужной улыбкой, не чувствуя вкуса, проглотила первую порцию щей.

— В этом деле главное — искренность. — сварливо заметил Мышь, когда домовые, не удовлетворенные моей фальшью, подались вперед, в надежде нащупать и уцепить хоть крупицу истинной благодарности.

Спасла меня, как ни странно, кикиморка. Тощая, нескладная, неожиданно серая, похожая на своих сестриц исключительно длинным, тонким носом, да копной черных, курчавых волос с явной прозеленью. Одета она была не в простое платье, а в дорогой мужской костюм (становой кафтан, богато отделанный вышивкой, свидетельствовал о высоком положении кикиморы при дворе Кощея), а украшения из жемчуга и ракушек заменяла одна тонкая, золотая цепочка, на которой висела связка ключей. Тяжелая на вид.

Кикимора была в панике, на серых щеках горел нездоровый румянец, зеленые глаза лихорадочно блестели, а кончик острого носа нервно подергивался:

— Он за мной пришел! — верещала она. — За мной! Конец мне! Заберет обратно, на озера, заставит провинность отрабатывать! Пропала я! Пропала!

Пока кикимора носилась по кухне, рвала на себе волосы, заламывала руки и паниковала, Мышь успел пережевать жадно отхваченный кусок сыра, умыть мордочку и только после этого важно рявкнул:

— Тиха!

Странное дело, но она послушалась, замолчала, замерла, посреди кухни, ломая пальцы и жалобно поскуливая, с надеждой глядя на Мыша.

— Бежана, ты прям как не нечисть. Что случилось-то?

— Водяной к Кощею заявился. — простонала она, обессиленно закрыв лицо руками. — Небось, меня возвращать пришел, не может смириться с тем, что кикимора в замке освоилась, да до звания ключницы дослужилась. В Озерноводье свое вернет и лягушек ловить заставит.

— Водяной здесь?! — встрепенулась я.

— Ты тоже считаешь, что он за тобой явился? — уперев лапки в бока, Мышь с чувством сказал. — Жена у Водяного есть, понимаешь? Нет у него нужды за убогими девками гоняться.

Бежане же достался снисходительный взгляд красных глазок и наглое:

— Убогие кикиморы ему тоже без надобности.

— Умный да? — вызверилась задетая Бежана. — Вот если такой умный, может, поведаешь мне, зачем он к Кощею на поклон пришел? С какой просьбой?

— Не ведаю того, но сейчас узнаю. — ткнув коготком в сыр, он велел мне. — Присмотри.

Мышь собирался бросить меня здесь, на кухне, среди домовых и реальной угрозы оказаться закормленной до смерти…я не раздумывала, когда мимо меня, по столу прошествовал наглый, белый крыс, прихлопнула его хвост ладонью, с удивлением почувствовав, как шипы мягко ткнулись в кожу — и не острые совсем, а на взбешенный взгляд ответила злым:

— Никуда ты без меня не пойдешь.

Мышь загрустил сначала, но быстро принял решение. Кивнул невозмутимо:

— Твое желание.

Я думала, злорадные нотки, проскользнувшие в его голосе мне почудились, как выяснилось позже, ничего мне не почудилось. И кикиморе, пытавшейся напроситься вместе с нами, но не сумевшей сговориться с вредным Мышом и оставшейся на кухне, я начала завидовать очень скоро.

Прямо от домовых, смотревших нам вслед с тоской, мы отправились по прямой, по относительно чистенькому, освещенному коридору…а потом свернули в узкий проход, поднялись по неудобной лестнице с высокими ступенями, послонялись немного в темноте — Мышь, удобно устроившийся на моем плече, руководил нашим продвижением, так как неплохо ориентировался в пространстве даже без освещения — потом еще несколько раз поднимались по лестницам разной чистоты и удобности. Я успела попасть в несколько паучьих ловушек, с содроганием вспоминала, как разгорались красным огнем глаза пауков, чью паутину я унесла на себе…в итоге вынуждена была проползти по какому-то совсем уж узкому ходу, явно не предназначенному для людей…или для достаточно высоких нелюдей.

Наградой за мучения мне была еще одна паутина, облепившая все лицо, едва не нагнавший меня сердечный приступ из-за излишне близкого знакомства с пауком, и вполне удобное место наблюдения.

Мы затаились в одной из низких арок, расположенных почти под потолков и могли хорошо разглядеть, как внизу, в мрачном тронном зале вела беседу нечисть.

На возвышении из дюжины ступеней стоял страшный трон, черный, украшенный черепами и укрытый паутиной, а на троне том сидел Кощей, и в этом не было сомненья.

Худой, уставший, с присыпанными сединой висками и парой нитей серебра в коротких волосах. С такого расстояния было не разглядеть, но я откуда-то знала, что и лицо у него худое, с длинным носом, впалыми щеками и острым подбородком, совсем не такое, как я привыкла видеть. Не румяное, не полнокроовное, не пышущее здоровьем и жизнью.

Но сила в этом лице была, в плотно сжатых, неуступчивых губах, в темных, почти потухших глазах…

Там же, рядом с троном, по каждую из его сторон, стояли двое. Тугарин в кольчуге отливающей зеленью, и незнакомый мне змей, в кольчуге из чертвленого золота. Он сам будто был весь из золота: золотые волосы, собранные в высокий хвост, золотые глаза, ярко сияющие в полумраке, золотая чешуя на висках…

Водяной на их фоне выглядел совсем не страшным, очень мирным и даже дружелюбным монстром.

— Нет, ты мне все-таки скажи. — Тугарин был раздражен, но почему-то пытался сдерживаться, словно следовал чьему-то приказу. — С чего бы нам ее тебе отдавать? Я ее нашел. Я, а не ты, чтобы твои рыбины не думали.

— Милада ее спасла. Выловила из Гиблой реки. — утомленно, будто не в первый раз об этом говорит, заметил Водяной. — Если бы не она…

— Если бы не она, царевна бы и сама выбралась, точно так, как ее кобыла. — огрызнулся Тугарин.

— Это не доказано!

— Как не доказано и обратное.

— Оставим это. — сухо велел Кощей и голос его разнесся по залу, хриплый и будто надтреснутый. Вымученный. — Достойной причины отдать ее тебе я так и не услышал.

— Но…

— Если девицу спасла твоя русалка, то правильным будет ей за царевну просить.

— Ее зовут Василиса. — психанул Водяной. — И если я не верну ее, Варвара выест мне душу.

— У нас нет души. — хохотнул незнакомый мне Змей.

— Моя жена найдет. Она у меня талантливая — передернул плечами несчастный семьянин. Несмотря на ворчливые нотки, сказал он это с гордостью.

Это было так славно, что я даже растрогалась, шмыгнула носом и чуть не задохнулась, когда в следующее мгновение Водяной, без злого умысла, но безжалостно и неисправимо выдал меня ворогам.

Одно незатейливое признание в том, что я обещалась всю правду про его озерную жизнь до людей донести, разожгло в Тугарине неуемный и страшный огонь энтузиазма.

Мышь сидел рядом со мной во время нашего преступного подслушивания, но стоило только Змею, все больше распаляясь, обрисовать Кощею интереснейшую идею по моему употреблению, как подлый хвостатый осторожно отодвинулся от меня, с сочувствием протянув:

— Недолго тебе жить осталось, убогая.

— Ты обещал меня вывести! — прошипела в ответ я. Меня тоже впечатлила идея Тугарина, заставить отловленную царевну собрать истории нечисти, живущей в Тринадцатом царстве и донести их до людей.

— Ты полагаешь, это что-то изменит? — недоверчиво спросил Кощей. Он думал отказаться, но почему-то медлил.

— Это может что-то изменить. Если не отношение к нам человеческих государств, то хотя бы отношение одной царевны. — уверенно кивнул Змей, и братец его чешуйчатый негромко поддержал эту наивную веру в чудеса.

— Проклятие само себя не снимется. — прогудел он.

Я, помниться, тоже в чудеса верила…вот и оказалась теперь под потолком тронного зала Кощея, в компании разговаривающей крысы…

Отрезвленная этой мыслью, я дернула Мыша за хвост:

— Нужно отсюда выбираться!

— Куда?

Самое ужасное в этом вопросе заключалось, пожалуй, в том, что задал его не Мышь.

— Кош? — неуверенно переспросил Тугарин, не совсем понимая к чему Бессмертный это спросил.

— Ты не чувствуешь? — впервые за все время на лице Кощея проявились какие-то эмоции. Скупая улыбка казалась чужой и неуместной, случайной гостьей на этом изможденном лице. — Твоя гостья сбежала.

— Как? — опешил Тугарин. Потом ругнулся, и зло выплюнул. — Надо было сразу с нее все цацки поснимать не деля на обереги и украшенья.

Я на всякий случай ухватилась за простой плетеный браслетик, должный укрывать меня от злой силы. Плела мне его наша ведунья, силу он имел неизмеримую, да, поди ж ты, уберечь от Кощеева взгляда не смог.

— Как же ты ее в моем озерье нашел? — удивился Водяной.

— Сложно. — передернул плечами Змей. — Сначала кобылу ее выслеживал, место, где она из воды выбралась сложно отыскать была, а когда нашел, да понял, что хозяйки с ней нет, пришлось возвращаться. Свезло, что рыбину твою учуял, да проверить решил…

Я судорожно выдохнула, на мгновение, от переполняющих меня чувств, прижавшись лбом к холодному камню. Марька не утопла, радость-то какая!

Об остальном я уже не волновалась, по молодости она была кобылой своенравной, даже жеребцов в страхе держала, а то, что с возрастом присмирела и обленилась — так жить захочет, да из лесу выбраться пожелает, молодость вспомнит.

Брат Тугарина тоже молчать не стал, насмешливо спросив:

— Что же ты, ничего про царевну не ведая, в лесу на лошадь решил поохотиться, когда ту по первой почуял?

— Горыныч, тебе Добрыня в тот час голову не срубил вроде, что же ты ею не пользуешься. Даже неразумным ящерицам известно, что лошади в нашем лесу в одиночку не появляются.

— А с Василисой-то делать что будем? — терпеливо напомнил о главном Водяной.

— К столу пригласим. — решил Кощей. — срок пришел.

— Ну, прощевай, царевна, теперь я тебе уже не помощник. — промямлил Мышь, планируя сбежать. Позабыл он, видать, про свой хвост. Я не забыла. Схватила раньше, чем сообразила, что делаю.

— Отчего же не помощник? — ехидно спросила я. — Поможешь мне при Кощеевом столе лицом в грязь не ударить.

— Ты, убогая, при любой помощи лицом в щи ударишь. — огрызнулся он, не решаясь отнимать хвост и даже не пискнул, когда я мстительно за него дернула.

Я была напугана, растеряна и нуждалась в поддержке и совете, вот только, беда, единственным советчиком мне был наглый крыс, что не сильно успокаивало.

* * *

Напряжение царило над столом, но никто не спешил его разогнать. Водяной, отсаженный от меня в дальний конец, в окружение змеева семейства, скучно крутил в руках ложку. Кощей, равнодушно смотрел прямо перед собой, занятый чем угодно, но только не пребыванием в обеденной.

И мне от этого их расслабленного равнодушия было зябко и страшно. Я не понимала их, не представляла, что нужно делать и боялась ошибиться, сглупить…

Молчание нарушил Змей. Тот, что звался Горынычем, и я была ему за это благодарна

— Так значит, будешь нас перед людьми обелять? — спросил он, щуря на меня золото глаз поверх наполненного до краев кубка.

— Не буду. — хрипло каркнула я. Мышь, который нервно грыз ломоть сыра рядом с моей тарелкой, попытался спрятать морду в своих больших, розовых ушах, но на нос они не налазили. Я прокашлялась и проигнорировав демонстративное неодобрение хвостатого, повторила уже увереннее. — Не буду я вас обелять. Просто правду расскажу. Чтобы они знали, что вы тоже живые.

— Живые. — эхом отозвался Кощей, заставляя меня поежиться. Сидел он совсем рядом и пугал меня даже сильнее, чем семейка Змеев. Я искренне считала, что было бы мне лучше смениться местами с Водяным. Тогда бы не грыз меня сейчас холодный и внимательный взгляд темных глаз. — А веришь ли ты в то, что мы живые?

Мне пришлось собрать всю свою смелость, чтобы ответить. Потому что Кощей ждал ответа, а я не имела воли проигнорировать это.

— Конечно. — указав рукой в сторону притихших на том конце стола нечистых, я чуть было не скинула со стола Мыша, тот лишь чудом успел пригнуться. Это было последней каплей, следующая обещала перешибить хребет моего самообладания. И свалюсь я тогда под стол в истерике и…может хоть это сотрет с лица Кощея жуткое выражение смертельной скуки. А пока оставалось терпеть свою неловкость и тихие смешки Змеев. — Вы посмотрите на них, живее всех живых же.

Он кивнул и задал совершенно неудобный вопрос:

— А я?

— А вы выглядите уставшим. — честно призналась я. Жила во мне странная уверенность, что Кощею врать нельзя.

— Так значит, ты задумала всю правду о Водяном людям поведать. Зачем? — спросил Горыныч, любопытством своим спасая меня от изучающего взгляда темных глаз.

С трудом подавив вздох облегчения, я невнятно промямлила:

— Чтобы знали.

Не говорить же этому дружелюбно скалящемуся на меня чудищу, что мне просто домой очень надо, а это был первый шанс, за который я с энтузиазмом и ухватилась. Что я не заради нечисти все это затеяла, а чтобы себя любимую из беды выручить. В дом отчий вернуть.

Себе я дала слово, что попытаю удачу и расскажу все родичам, да не было во мне веры, что они меня послушают. Посмеются, возможно, выпорют, если дядька настоит, да и позабудут о всех моих глупостях. Если Иван от беглянки не откажется, то справят свадебку и отправят меня в царские хоромы наследников плодить.

От последней мысли меня чуть не передернуло.

— И пусть знают. — заявил Водяной. — Может, перестанут дурить. Вареньку мою в родную деревню не пускают, к родственникам. Руны свои защитные на воротах вырезали и знать ничего не хотят. Мол, если она человек, то ведовские знаки ее не остановят. И никто слышать не хочет, что она пусть и человек, но жена нечисти…

— Притесняют нас всячески. — кивнул Тугарин. — Тут уже ночью и дорогу не спросишь, все начинают плеваться и руками махать. Я же разве виноват, что рожей не вышел?

— И часто ты верную дорогу теряешь? — Кощей откинулся на спинку стула, рассеянно оглядывая обеденную. К еде он почти не притронулся. Даже я со всеми своими нервами и переживаниями успела больше съесть, чем хозяин замка.

Тугарин ответил ему невозмутимым:

— Еще ни разу, но это же не повод мне в помощи отказывать. А что если я все ж таки заблужусь? Пусть уж они знают, что мы тоже живые и нас бояться нет нужды.

— Но нас надо бояться. — не согласился с ним Кощей.

— Надо. — поддакнула я тихо и тут же вжяла голову в плечи, под взглядами возмущенных, нечеловечьих глаз было неуютно. Чешуйчатые братцы смотрели на меня с неодобрением, требуя чтобы я молчала и не мешала им подводить своего правителя к какой-то мысли. К мысли, которую в него пытались вбить уже не первый год, которую он понимал и знал, но принимать не хотел. Сопротивлялся, откладывал, отговаривался и, вот, попал. И он попал. И я попала.

И только Змеи были довольны и с тайной надеждой смотрели на нашу беду.

Моя беда была страшнее Кощеевой, потому что я ее чувствовала, но осознать не могла, не было у меня нужных знаний. Зато уж Бессмертный-то все о нашей общей беде знал, и все так же упрямо не желал ее принимать…боялся что ли?

— Приятное единодушие. — хохотнул Водяной, единственный из всех за столом, кто не вызывал сейчас у меня нервных опасений. Он мне почти родным был, мой зеленомордый, дружелюбный шанс на спасение.

— Пусть нас надо бояться. — не растерялся Горыныч. — Но ты о домовых подумай, о берегинях. Леший с Лесовиком скоро перегрызуться между собой. Людей нет, а Волков-Оборотней твоих по лесу сильно не покружишь, да и с колуднами или ведовками связываться себе дороже, разгневаются и наломают из Лешего дров для костра. Пожалей старика.

— И русалкам моим скучно. — охотно подхватил Водяной, но на него тут же зашикали. Ни для кого секретом не было, что русалки его по подводным зачарованным течениям в любую реку или озеру переплыть могут, чем и развлекаются. Сверх меры проказничать им, конечно, строго запрещалось, но пару десятков утопленников на год русалки людям приносили. В основном молодые и неопытные, не понимающие еще, когда нужно прекратить игры и отпустить жертву.

— И чего ты хочешь? — спросил Кощей.

— Пусть Василиса про нас всех правду напишет, она грамоте обучена. Она царевна, ее люди послушают. — говорил Горыныч, а мне ясно было, что он в это не верит. Нет в нем надежды, что мои слова что-то изменить смогут, но он все равно упрямо давит из себя эту глупую идею.

Бессмертный тоже понимал всю бессмысленность произнесенных слов, но не спешил Змея в этом уличать. Он размышлял.

Мне по наивности подумалось, пытается слова подобрать, чтобы помягче в просьбе отказать. Оказалось — наказание обдумывает. Для излишне энергичных Змеев и почему-то для меня.

— Пусть. — кивнул Кощей. — Пусть пишет. И пока она пишет нашу правду, вы будете за ней приглядывать.

— Почему мы? — возмутился Горыныч.

— Кош, это несправедливо! — поддержал брата Тугарин.

Водяной благоразумно прятал ехидную улыбку за кубком.

Будь во мне чуть больше смелости, я бы тоже возмутилась, не нужны мне были такие нянюшки, без них мне лучше будет. И спокойнее. И вообще…

— Головой за нее отвечаете! — чуть повысил голос Кощей и Змеи тут же притихли. — Я сказал.

— Мы же о тебе беспокоимся. — проворчал Тугарин, понурившись. Спросить он уже не решался, но недовольство свое скрыть не пытался.

— Теперь беспокойся о ней. — отрезал Бессмертный, чем окончательно вогнал чешуйчатых в уныние. Потом обратился ко мне таким тоном, что и я захотела приуныть на пару со Змеями. — В твои покои принесут все необходимое для твоей…работы.

— Покои? — нервно хохотнула я, вспомнив неуютную сырость моей темницы.

Удивленный моим поведением, за разъяснениями тем не менее Кощей обратился к Тугарину, что лично меня полностью устраивало. Потому что кое-кто тут не понимал, что именно меня так развеселило, и кое-кому другому предстояло объяснить причину моей истеричной веселости.

— Ну ты же знаешь, как домовики комнаты готовят. Им на это полдня надобно, а я не мог нянчиться с царевной все это время, вот и снес ее в темницы. — пожал плечами Змей.

— И в какую из темниц ты ее заселил?

— В твою. — тихо ответил он. — Она ближе всех к выходу.

Так я и узнала, что у царя Тринадцатого государства зачем-то имеется своя личная темница. Тихий, спокойный и размеренный голос может пугать сильнее яростного рева. А стопка белой бумаги и набор писчих перьев на чистом столе в светлой спаленке способен приводить в отчаяние.

Описать жизнь местной нечисти…если умом не поврежусь во время сего действа, и домой вернусь целой и невредимой, никогда больше дурить не буду.

Никогда.

Глава 3. О царской службе и тяжкой судьбе

Как ни удивительно, но возможность вывалить на случайного человека все свои невзгоды обычной нечисти пришлась по вкусу. Больше того, они восприняли ее с ужасающим энтузиазмом.

Кощей, оправдывая звание главного злодея на все наши тринадцать государств, со скупой полуулыбкой выделил мне под это дело кабинет и отрядил помощницу — ту самую нервную и впечатлительную кикиморку, с говорящим именем Бежана.

Мышь, решивший под шумок сбежать, попался Бессмертному на глаза не в срок и тоже был приставлен ко мне, как помощник, наставник и главная жертва царского гнева, если с его подопечной что-нибудь случиться…

Растерянная ключница, так и не сумела понять можно ли считать это повышением, или стоит искать в прошлом проступки, что могли подорвать доверие Кощея…изводила она себя самоотверженно и со вкусом, отчего я и сама начинала нервничать и думать о грустном.

И сарафан у меня ворованный, и башмачки тоже: Тугарин самодовольно хвалился, что все выкрал из купеческого обоза, не потревожив охрану, а там, на минуточку, обходчики с волкодавами, которые нечисть со ста шагов способны учуять. Я печалилась, но одежки носила, других-то нет.

Только лишь нить жемчуга могла считаться моей по праву — так как являлась подарком от Милады переданный забегавшей поведать мне о своих злоключениях озерной кикиморой, и единственная была не ворованной, но для меня предназначенной.

Братья Змеи наказ царя выполняли с присущим лишь для нечисти разрушительным старанием. Неждано навязанную подопечную они одевали, обували, кормили и работой не нагружали, допуская до меня в день не больше полудюжины рассказчиков. И создавалось ощущение, будто Змеи сознательно растягивали срок моего пребывания в Кощеевом замке. Сам Кощей, кажется, это тоже понимал, по крайней мере, с каждым днем лицо его преображалось все больше и на смену смертельной скуке приходило злое веселье.

Странные и непонятные игры нечисти меня тревожили. Змеи знали, что происходит и Кощей знал, что происходит, но никто из них даже не думал утрудить себя тем, чтобы приобщить к этому несомненно важному знанию меня.

Обидно, если честно.

И даже от прямого вопроса уходили, обещая, что я и сама все узнаю, когда придет время.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как мириться и ждать…хотя ждать было очень сложно, а порой даже опасно для жизни.

Правдой о своей жизни делиться ко мне приходила не только безобидная нечисть, такая например, как водянница, которая с охотой вылила на меня всю историю ее родника, по ходу дела с удовольствием жалуясь на проблемы и злоключения. История у нее вышла душещипательная, но несколько…водянистая, а от журчащего, порой неразборчивого голоска у меня разболелась голова. Но водянница была мелкой, слабой и неопасной для людей.

И переживать после разговора с такой нечистью я могла разве только о том, что Мышь не выдержит таки непрекращающегося нервного бормотания Бежаны и они сцепятся. А разнимать их, разумеется, придется мне.

Потому что Змеи скорее ставки возьмутся делать, чем драчунов разнимать, а к волкам-оборотням, что состояли на службе у Кощея, и совсем недавно вернулись из своего обхода, приближаться я все еще опасалась, и попросить их о помощи была не в состоянии.

Долгую седмицу моя жизнь была тиха и безоблачна, пока слух о безумной царевне, записывающей истории жителей Тринадцатого государства, чтобы после их людям понести, не добрался до самых мрачных, топких и опасных окраин Кощеева царства.

И пошли ко мне полуденницы со своими жизнеописаниями и ненавязчивыми предложениями выйти с ними в поле поплясать немного под полуденным солнцем. Шишиги с жалобами на русалок наглых и злоязыких, на кикимор, дразнящихся их за жабьи улыбки и (неожиданно) на Варвару, с появлением которой Водяной перестал внимание уделять своим подчиненным, вспоминая разве лишь только о любимицах-русалках.

Берегини…берегини мне понравились, многие из них приходили с гостинцами. Земляниченка принесла лукошко, полное спелой, сочной земляники, Березенница поднесла крынку березового сока, а совсем молоденькие, смешливые Лиственницы-близняшки венком одарили.

Бежана не одобряла подарки, и совсем уж не одобряла того, что я их принимаю. Мышь негодовал, что для него ничего вкусненького беспечная, легкомысленная нечисть заготовить не додумалась, я не обращала особого внимания на их ворчание.

Мышь был вечно чем-то недоволен и ругался, и задобрить его не мог бы даже весь сыр, хранящийся в закромах у домовых.

После берегинь пошли волки-оборотни. Привлеченные задорной веселостью и весенней красотой лесных дев, и они заинтересовались таки моим делом. На разведку со своей историей самым первым волком был послан Скуль, но он все больше робел, принюхивался и поскуливал, от стресса и страха линяя с поражающей старательностью. Толком ничего не поведав, ушел, оставив на память о себе клочья легкого, мягкого подшерстка и несколько длинных царапин на каменном полу, оставленных мощными когтями задних лап.

Я еще не знала, как изменится моя тихая служба после этого короткого визита, когда провожала взглядом сутулую, чуть прихрамывающую фигуру Скуля, обряженного в посеребренную кольчугу и нагрудник со знаком Кощея — треугольником с вделанной в его середину руной жизни.

— А теперь иди к домовым, да перца у них выпроси. — велел Мышь, стоило только двери за волком закрыться. Важно рассевшись на стопке чистой бумаги, он с подозрением принюхивался, чуя волчий дух и раздражаясь от этого.

— Зачем?

— Чтобы по следу этого сиволапого его други не сбежались. Про царевну, Кощеем на службу принятую, уже знаешь сколько сплетен по замку ходит? Это волчье стадо если раньше к тебе издали принюхиваться осмеливалось, то тепереча уже и в гости заявиться не постесняется.

— А тебе какая в том печаль? — удивилась я. Заботой о моем благополучии Мышь себя раньше что-то не утруждал и сейчас веры не было в то, что он вдруг переменился.

— Тфу ты, мавкино отродье. Умным советам следуй, да вопросов не задавай! — в сердцах пискнул Мышь, хлопнув хвостом по столу.

— И чем это тебе мавки не угодили? — опешила я.

— Ты русалок знаешь?

— Ну.

— Красивые девки с хвостом. В голове у них, конечно, тина, но просто посмотреть на русалок приятно. А мавки — их сестрицы… как говорится, в семье не без урода. Вот и эти не удались. Страшные, глупые, да ещё и злые.

От неодобрения и недовольства, мордочка его призабавно сморщилась, и задать вопрос с серьезным выражением лица мне удалось с трудом:

— То есть, я страшная, глупая и злая?

— Не, ты добрая. — утешил меня Мышь. — Но дура дурой.

А потом долго обижался и не понимал, почему я его слова всерьез не восприняла и рассмеялась. Ну, а как ему объяснишь, что меня всю жизнь люди премудрой кликали, а какой-то вредный Мышь из нечистого рода, за одну седмицу в глупости моей уверился?

Бежана была с ним полностью согласна, хоть и опасалась говорить об этом вслух. Мнительная и трусоватая, она не любила ввязываться в сомнительные мероприятия и очень грустила от того, что ее ввязали насильно.

Но молчала.

* * *

Мышь оказался прав.

На следующий же день, потеснив рудянку и всех, кто пришлось со своими историями, не обращая внимания на возмущение и проклятия, что лихо гасили защитные талисманы, ко мне наведалось сразу три волка-оборотня.

Буян, Разор и Жар — как они представились. Одинаково серые, наглые и лохматые, они звенели серебряной кольчугой, будто насмехаясь над людской верой в то, что нечистой силе серебро вред приносит, и ничуть не смущались ни моего присутствия, ни вечно затравленного взгляда Бежаны, или подчеркнуто неодобрительного выражения морды Мыша.

— Так ты и правда царева дочка? — спросил Жар, подбираясь сбоку к окну, обнюхивая шкаф, полный старых книг. Что это за книги я так до сих пор и не узнала. Днями не было времени на то, чтобы ознакомиться с содержимым шкафа, а вечерами уже не было сил. После изматывающих ужинов в компании братьев Змеев и несомненно утомленного Кощея, все на что меня хватало — добраться до моей комнаты, растолкать саламандру в очаге, да забраться под пуховое одеяло, прислушиваясь к тому, как задорно трещит сухим огнем резвящаяся стихия.

— А есть причины в этом сомневаться? — осторожно спросила я, стараясь отслеживать передвижение всех оборотней одновременно. Признаться, это было сложно.

Жар заходил слева, Буян — справа, в то время как Разор возвышался над столом, важно встав прямо передо мной.

Мне не нравились их улыбки и взгляды, от них веяло недобрым, волчьим весельем.

— Давненько у нас царевны не гостили. — широко улыбнулся Разор, задорно сверкая желтыми глазами.

Бежана тихо, предостерегающе заскулила:

— Беду чую. Беду…

— Захлопнись, кликуша! Неровен час и правда беду приманишь. — рыкнул на нее Буян.

— Беду-то, поди, она от вас чует.

Смелости Мыша хватило ровно на одну фразу, после которой он проворно шмыгнул со стола под стул и схоронился в складках моего сарафана.

— Мы ж разве царевну обидим? — оскорбился Жар, уже почти подобравшийся ко мне с боку. — Всего-то познакомиться пришли, да правду о себе рассказать.

— О себе рассказывать принято по очереди и по одному. — заметила я, как бы невзначай опустив руку подле чернильницы. — Таковы у нас правила.

— Правила… — негромко фыркнул Буян, и на морде его отчетливо читались все мысли, что он имел касательно моих правил.

Дожидаться пока они подступят вплотную я не стала. Запустила чернильницей в Жара, проскочила мимо, пока он размазывал по морде чернила, все больше втирая их в мех. Поднырнула под лапой у Разора, вздумавшего меня перехватить и под вой кикиморы выскочила в коридор.

В том, что зла бы они мне не причинили я не сомневалась, но не было во мне уверенности, что игры их мне понравились бы. Волки, дикое племя, что с них взять?

И от того, что они к Кощею на службу пошли мирными псами не стали.

Убежать далеко я бы, конечно, от тройки волков я не смогла, да на мое счастье Мышь со мной оказался.

— Куда несешься, дурная. — сдавленно пропищал он, с трудом пробираясь по подолу выше, ко мне. — Тут не скоростью, а хитростью брать нужно.

— Мне бы до Змеев добраться, тогда-то я их силой возьму. — запыхавшись огрызнулась я, даже не думая останавливаться или сбавлять скорость, неустанно прислушиваясь к звукам погони. Ни воя, ни рыка, ни даже цокота когтей, ничего не было слышно и от этого становилось только страшнее. Раз не дают себя услышать, значит не настроены порезвиться и погонять жертву.

— Заворачивай! — рявкнул Мышь, стоило мне только поравняться с нешироким, полутемным коридорчиком. Не раздумывая, я подчинилась, уж что-что, а замок он всяко лучше меня знал. — Эта дорога нас прямиком к спасению выведет.

— К Тугарину? — воодушивилась я.

— К Кощею.

И встала я, как вкопанная.

— Догоняют. — пропыхтел Мышь, сунувшись носом мне прямо в ухо. — Чего встала, убогая? Бежим!

— К Кощею? — с издевкой спросила я.

Мышь решительно кивнул:

— К Кощею!

— К Тугарину меня веди. — велела я, сделав первый, пробный шаг.

— А если не ведет этот путь ни к одному из Змеев?

— Значит, открой мне другой путь.

— Вот дурная, они ж за тобой бегут я им без надобности. — вызверился Мышь, убедившись, что я решения своего менять не намерена.

— А Тугарину без надобности твои оправдание. Если волки меня обидят, спрашивать он с тебя будет.

Он тихо ругнулся и сдался:

— Твоя взяла, бесовка, пошли.

Я могла быть собой горда, шантажом и угрозами выманила у Мыша то, что мне было нужно.

До Тугарина мы добраться успели, нажаловаться — нет. Змей, вместе со своим братом, были мною выловлены в библиотеке, над какой-то большой книгой, с задумчивыми, непривычно серьезными лицами.

— Каждый день над нею сидят, будто от этого в книге листы новые появятся. — осуждающе проворчал Мышь.

— А что за книга? — спросила я хрипло, переводя дыхание, после быстрого бега.

— Да про проклятия всякие.

— Василиска. — с неудовольствием отметил мое появление Горыныч.

Тугарин в кислости рожи не отставал от брата:

— Ты здесь откуда?

— Спасаюсь. — это все, что я успела сказать, потом была озадачена радостным:

— Попалась! — быстро переросшим в трусливое: — Ой-ей…

Волки меня настигли…на свою беду.

— Как интересно. — протянул Горыныч, медленно поднимаясь из-за стола. — И что же вы теперь делать будете? Раз уж царевну поймали.

— Так ить… — Жар медленно убрал лапу с моего плеча и на всякий случай спрятал за спину. Замялся. На морде его, все еще чернилами украшенной, было написано такое мучительное сожаление, что мне захотелось смеяться.

Тут уж вопрос еще, кто из нас попался…

Два других волка, застывшее в дверном проеме, обреченно поджали уши и хвосты, а я была довольна. Вот они, голубчики, пускай теперь Змеям объяснять зачем меня окружали и стращали, а я постою, послушаю.

— Ну. — поторопил Тугарин.

— Хотели Вою ее снести. Кощей-то все равно царевной не заинтересуется. Мы ж это уже не раз проходили, а вожаку нашему жена давно нужна.

Лицо Тугарина надо было видеть:

— Я для твоего вожака ее из Гиблой реки вылавливал? — тихо, недобро спросил он.

Жар замялся и был облагодетельствован Змеиным гневом:

— Отвечай!

— Мог бы и для него. — проворчал волк нахохлившись. — В благодарность за то, что он тебя от Алеши Поповича уберег, не дал богатырю мерзкому тебя сгубить.

И Тугарин как-то присмирел, в затылке почесал, да рукой махнул:

— Уйдите, что б я вас не видел. А коли Вою невеста нужна, так мог бы и сам царевну себе украсть.

— Так мы мигом его… — воодушевился Жар, но был грубо оборван:

— Не нашу!

— Ну так, ты ж знаешь, к людям он не пойдет.

Змеи переглянулись. Тугарин приподнял бровь, Горыныч пожал плечами, потом они кивнули друг-другу и Жара обнадежили сухим:

— Сам лично ему царевну принесу. — пообещал Горыныч.

Оборотни заулыбались, Жар и вовсе расцвет весь, да на своих товарищей обернулся победно.

Мышь негромко фыркнул мне в ухо, опасаясь, что его услышать, но не имея сил не выказать свое пренебрежение.

Волки ушли довольные, Змеи вроде бы тоже не сильно печалились из-за взятых на себя обязательств.

А я не могла никак отделаться от нехороших мыслей:

— И как часто вы людей похищаете?

— Бывает. — выжидательно прищурился Горыныч.

Я молчала, совсем даже не удивленная его ответом — ну что еще с нечисти взять? И точно знала, что об этом людям рассказывать я не буду. Ни к чему им такие знания.

Спокойствие мое Змеев разочаровало:

— И что, не будет криков и обвинений? Не будешь нас бесовскими отродиями звать? — полюбопытствовал Тугарин.

— Если очень хотите, то могу. — серьезно предложила я.

Горыныч засмеялся:

— Пойдемте-ка лучше чаю попьем, — предложил он, решительно захлопнув книгу.

Чаевничать о змеями мне совсем не хотелось.

Поутру ко мне нагрянула болотница, что звала себя тетка Буча — злоязыкая и вредная нечисть. Принесла она вместе с собой сырой запах болот, задушила меня дурманным ароматом богульника и запутала своими сложными жалобами на всякого рода нечисть. Даже о Кощее дурное слово сказать осмелилась, правда шепотом и с оглядом на дверь. Ничто ей было не по вкусу, все раздражало, и мои неумелые старания записать все ее жалобы, болотницу тоже не удовлетворили. Ушла она глубоко недовольная моей работой. А вслед за ней, не дав мне и духу перевести, заявились волки.

И сейчас мне просто хотелось немного в тишине побыть, а не чаи распивать с моими опасными нянюшками.

— Знаете, я, пожалуй, вернусь в кабинет. Бежану пустырничком отпою…сама приму успокоения ради. Да и…

Договорить мне не дали, Змеи оказались страшнее оборотней, действовали они быстрее, слаженнее и сокрушительней. Тугарин оказался рядом раньше, чем я успела осознать его движение, Горыныч за плечи меня приобнял не дав Мышу даже пискнуть.

— К тебе сейчас Вой нагрянет. — зловеще пообещал Тугарин. — Прощения за своих подчиненных просить. Надо оно тебе?

Сжавшись в руках Горыныча, я опасливо спросила:

— Зачем ему прощение просить? Да и как он узнает, что случилось? Я ему точно ничего рассказывать не собираюсь.

Глупая я что ли, добровольно к волку в пасть идти?

— А ты думаешь, куда эти трое побежали? К сотнику своему, благую весть до него донести. — Горыныч фыркнул. — Им-то, остолопам, кажется, будто Вой только и думает о том, где бы ему женку себе сыскать.

— А это не так?

Змеи переглянулись, сраженные моей наивностью. А я-то что? Я их Воя в глаза не видела, откуда мне знать, что у него на уме?

— Да если бы так было, я б в тот же час ему любую из царевен принес! — горячо заверил меня Горыныч.

— Потому что спас вас?

— Потому что спас. — кивнул он и зачем-то крепче меня обнял, даже над полом чутка приподнял, отчего Мышь едва чувств не лишился.

— А как это случилось? — спросила я, в панике пытаясь нашарить пол под ногами, носки сапожек едва касались холодного камня. — Важная информация это, следует записать, да людям потом поведать.

— Ну пойдем, — улыбнулся Горыныч, — за чаем я тебе все и расскажу.

Я б и рада была пойти, да не позволили мне своими ножками до кухни путь преодолеть, так Змей меня и дотащил, зажатую под мышкой, глубоко несчастную и смирившуюся. Мышь, цеплявшийся за мои волосы и крепко сидевший на плече, лишь раздосадованно сопел, но протестовать не решался.

Домовые были нам…рады. Вернее, рады они были мне, Змеев же встретили с почтительным равнодушием. Как у них это выходило я до сих пор понять так и не смогла.

Но вот могли же!

Если на кухню влетала Бежана — равнодушие их было ленивым, если Змеи — почтительным, а когда Кощей заглянул — разочек, всего на минутку, чтобы выдать мастеру домовых недовольное указание прекратить, в конце концов, подкармливать его ворона: не хотел, видимо, чтобы птица казалась более откормленной, чем ее хозяин…так его все домовые встречали с раболепным равнодушием: в смысле, они вроде бы и готовы ему в ноги броситься, но крепятся, виду не подают, что вообще заметили своего царя, обед готовят…

— Чаю нам. — велел Горыныч, не думая даже меня отпускать. — И сладкого чего-нибудь.

— И сыру, — слабым, умирающим голосом проблеял Мышь. Будто бы не меня, а его сейчас крепкая, прохладная рука Змея за плечи обнимала.

— Пустите, пожалуйста, я сама могу идти. — попросила я тихо, когда вместо того, чтобы свободу мне вернуть, этот желтоглазый потащил к столу, в уголке кухни расположенному, аккурат рядом с окном. Хорошее это было место, уютное, не единожды я тут душевное спокойсвтие свое поправляла, любуясь из большого окна диким, заросшим садом и заливая горести чаем, душистым, щедро сдобренным медом. Самым лучшим, какой мне только доводилось пивать.

— Нет у меня к тебе веры. — ответил Горыныч. — Ты верткая да прыткая, раз даже от Жара сумела сбежать, кто тебя знает, вдруг и от меня сейчас попытаешься. Глупостей наделаешь, Кошу на глаза попадешься…как мы ему после объясним, с чего ты от нас бегать вздумала.

— Ну так нервная потому что, впечатлительная. С этой… — выпалила я. Покатала на языке непривычные, странные слова, и неуверенно их выплюнула, — нежной натурой.

— Была бы с нежной натурой, в обмороке бы спасение искала, а не честную нечисть по всяким пустякам от дел отвлекала. — беспощадно заметил он. — придумала тоже, от оборотней бегать…

— Это вы что ли честная нечисть? — огрызнулась я, задетая за живое. Если бы я поступила так, как Змей считал должным поступать царевне, то я бы сейчас не здесь сидела, а в логове волчьего вожака, неожиданным предложением озадаченная. Не факт, конечно, что он действительно взялся бы ко мне свататься, но…а если бы взялся?

— А что, не похожи? — Тугарин оскалился.

Похожи-то как раз они были. Друг на друга. Как браться, которыми, собственно и являлись. А вот на честных совсем не походили, встретила бы я такого честного вечером в темной подворотне, да была б при мне дядькина палица… уж не скалился бы Змей тогда. С выбитыми зубами особо не поскалишься.

Домовые подали чаю, свежих ватрушек, и тонко нарезанного сыра на блюдце — специально для Мыша.

Сыр Горыныча озадачил. Он недоверчиво смотрел на то, как Мышь деловито сполз с моего плеча, протопал к блюдцу и с важным видом выбрал себе ломтик из середины.

— И ты будешь это есть? — не поверил чешуйчатый, когда Мышь на полном серьезе потащил сыр в пасть.

— А что делать? — вздохнул уныло тот. — Кощей велел соответствовать, вот я и соответствую. Ты даже не представляешь, как мяса хочется!

— А что велел Кощей? — осторожно полюбопытствовала я.

— С полгода назад его еще Филимоном звали. — поведал Горыныч. — Пока он по своей крысиной глупости в дом к одной уважаемой ведовке не нагрянул. Та какое-то колдунство творила, куриное яйцо заговаривала, а этот недоделок из темного угла по привычке выскочил и не разбираясь в том, где оказался, бросился пугать. И ладно бы ведовка одна была, так у нее в ту пору ученица случилась, зеленая совсем. Испугалась «мышки-норушки» яйцо и разбила.

— Что ж она, дура, трусиху себе в ученицы выбрала? — вызверился Мышь, отшвырнув сыр в сторону. — Для того меня Темный Бог и выправил, чтобы я девок стращал, да страхом их упивался! Это природа моя!

— Была твоя природа, да сплыла. — хохотнул Тугарин. — И вернется она только через девять с половиной лет, когда наказание Кощеево с тебя спадет.

— Наказание? — переспросила я.

Змеи переглянулись, будто совещаясь, стоит ли меня в это дело посвящать, да и порешили, что ничего худого из этого дела не выйдет.

И узнала я, что темная ведовка та, дружбу близкую с Ягой водила, чуть ли не наставницей ее была, и смогла по знакомству, до Кощея добраться. Сама-то, хоть и сильная, и уважаемая, да наказать крыса…тогда еще Филимона, была не в силах. Не действовала на него ведовская сила, защищен он от нее был еще при своем рождении. Зато Кощеева очень даже хорошо действовала, чем царь справедливый, но жестокий, не примянул воспользоваться: наказал крыса сроком на десять лет. Превратил Филимона — уважаемого крыса, мелкую зловредную нечисть, в Мышку-Норушку с вечной тягой к сыру и стыдными мышиными повадками. И возможность по теням ходить отнял.

— Видать, важное то яйцо было. — выдохнула я, впечатленная бедою Мыша.

— А как я мог иначе? — бормотал он, теребя кончик своего хвоста. Крыс весь поник, растеряв и свою наглость, и заносчивость. — Это же мое дело. Моя жизнь. Девок пугать, визгами их упиваться…

— То есть, Кощей тебя несправедливо наказал? — ухватилась я за его жалобу.

Горыныч подавился чаем, который так неудачно решил прихлебнуть, Тугарин медленно отложил надкушенную ватрушку, с недоверием глядя на меня, и даже Мышь перестал страдать, затравленно подняв красненькие глазки.

— Кощей справедлив! — тоненько тренькнули из-под стола. Домовой, принесший блюдо с пирожками, протянул мне один. — На вот, с малиной. Ешь, да глупостей не говори.

— Ешь, ешь. — поддержал Тугарин. — И не вздумай даже мыслить о таком. Кош и так тебе не очень рад, а после этого и слушать нас не станет. Вернет домой и поминай как звали.

— Вернет? — я ничем не выдала своего волнения, не показала, как бешено забилось сердце, как нетерпение сдавило грудь, побуждая наброситься на змея с кулаками и требованиями не смотреть на меня так изучающе, а на вопрос отвечать. — Меня домой вернет?

— Ты дурить не думай. — велел Горыныч, все же что-то умудрившийся углядеть через мое хрупкое, напускное спокойствие. — Если Кош вдруг решит тебе в гостеприимстве отказать, я тебя себе заберу. У меня тоже замок есть, в горах. К отцу ты не вернешься при любом раскладе.

— А как же правду о вас до людей донести тогда? Да и разве ж вы рискнете его приказ нарушить, если он велит меня домой вернуть? Осмелитесь? Нет? А коли осмелитесь, то какой он тогда царь?

Змеи переглянулись ища поддержки друг в друге, а я отчетливо поняла, что это все напускное, что меня только запугивают и если Кощей решит меня домой вернуть, то никто не осмелится ему слова поперек сказать.

А для того, чтобы приказ этот прозвучал мне всего-то и нужно, неудобные вопросы задавать.

Страшно, конечно, но домой вернуться уж больно хотелось, а заради исполнения заветного желания, можно было страх свой и победить.

— Василиска, не дури, — повторил Горыныч, с недовольством встретив мое плохо скрываемое азартное воодушевление.

— Не буду дурить, — пообещала я.

Вот так сразу на рожон лезть было страшно, существовала вполне реальная опасность, что разгневанный Кощей меня не в дом родной отправит, а в темницу. Потому к осуществлению плана по спасению себя родимой подходить следовало с осторожностью. И я это понимала.

Как и понимала то, что у Змеев ко мне свой интерес, никак не связанный с обелением нечисти в людских глазах. Я нужна им не там, у батюшки со всеми этими бумажками, где жизнь нечисти записана, а здесь, подле Кощея… зачем-то.

— Василиса, что ты задумала? — Тугарин отчего-то тоже считал, что я собираюсь глупости творить. Но у меня ж на уме совсем даже не глупости были, а вполне жизнеспособный план по возвращению домой. Неизвестно сколько еще меня тут продержат, прикрываясь переписью историй нечисти, почитай, царство у Кощея большое, земли много, и нелюдей, на этой земле обитающих, не счесть.

И я точно знала, что никто их не считал никогда. Кощей-то, в отличие от нашего царя, подушный налог не вводил.

— Зачем вы придумали все это? С правдой для людей, со всеми этими историями нечисти? Для чего? Вот ни в жизнь не поверю, что у вас нужда есть мнение человеческое о себе менять. У Водяного, может причина и существует, чтобы перед людьми в лучшем свете предстать, но это только у него. У других в этом надобности нет.

— Если ж нет, то откуда перед дверью твоей каждый день очередь появляется? — спросил Горыныч. Смутить меня хотел, не иначе, вот только ответ для него у меня был:

— Потому что человек я. Любопытство их к моей двери ведет, а там уж все от нечисти зависит. Кто поразговорчивей, тот мне всю свою жизнь и опишет, а ежели тихий, то мы обычно просто чай пьем. В тишине. Бежану такие моменты очень… огорчаю, — с трудом удалось подобрать слово, чтобы описать все те тихие вздохи во время чаепития и монотонный, унылый и глубоко неодобрительный бубнеж — после. И чай свой она никогда не выпивает, — Давайте вы просто объясните, чего от меня хотите, а я сделаю? Давайте? А потом просто домой отпустите.

— Не сделаешь, — вздохнул Горыныч.

— Испугаешься и глупостей натворишь, — поддержал Тугарин, — Потому делай, что тебе велено, и пусть все идет своим чередом.

— После твоих-то слов, Тугарин, она, конечно, согласится, — фыркнул Мышь. Он легко избежал сокрушительного щелбана, проворно спрыгнул со стола на скамью подле меня, а потом уже и на пол. — Пойду я, пожалуй, раз вы решили на сегодня заботу об этой бестолочи на себя взять. Не скучайте.

— То есть, я правильно понимаю? Меня впереди ждет что-то страшное, но вы мне говорить об этом ничего не хотите? И готовить меня к этому страшному не собираетесь? И вообще считаете, что я должна сидеть спокойно в надежде, что все как-нибудь само рассосется, верно?

— Нет, — неожиданно ответил Горыныч, — Это ж если вы с Кощеем будете оба сидеть и надеяться, так ничего и не разрешится.

— А поподробнее? — подалась вперед я. О том, что ко всему этому еще и Кощей причастен, догадаться было несложно, ничего нового для меня Змей не открыл, но была надежда, что он сейчас еще хоть что-нибудь лишнее сболтнет. Мне на радость.

— Ты ж хотела слушать про то, как Вой Горыныча от Добрыни спасал, — напомнил Тугарин, спугнув момент истины.

И пришлось мне заместо важной информации слушать о том, как Горыныч чуть головы не лишился, необдуманно шею под богатырски меч подставив, а Вой со всей своей волчьей самоотверженностью едва зрение не потерял, но товарища отбил.

Увлекательная и волнующая история, одна из лучших, что я успела услышать за прошедшие дни. Да только, вот беда, не ее я хотела узнать. Совсем не ее.

Но для порядка и уже, наверное, по привычке, решила записать. Домовые предупредительно раздобыли для меня писчие принадлежности и пришли в восторг от слабого отголоска моей рассеянной благодарности.

Змеи на это все смотрели со странным удовлетворением, словно бы мои действия их полностью устраивали. Словно бы им нравилось то, что я так легко могу к чему-то привыкнуть.

Когда Горыныч завершил свой рассказ, а я поставила последнюю точку и отложила исписанные листы, чай мой уже остыл, а все ватрушки были съедены Тугариным, вопрос в голове родился сам собой — должна же я была с чего-то начинать свой нелегкий путь домой, вот и порешила, что можно уже приступать:

— Как я понимаю, на Добрыню Никитича ты напоролся, когда для Кощея царевну воровал?

— Верно. Сам-то я принцесс заморских предпочитаю, а у них там, представляешь, богатырей вообще нет. Только рыцари какие-то. Мерзость редкостная и непонятная совершенно. Съесть их сложно, они все в железе, зато горят хорошо, а как вкусно жареным мясом пахнут… — Горыныч широко улыбнулся, с нежностью вспоминая, видимо, прошлые победы, но беззлобный смешок Тугарина вернул его к теме, — То моя первая царевна была, не знал я тогда еще, что из себя богатыри представляют, не мог поверить, что существуют на свете люди, нам по силе равные. Был излишне беспечен и заносчив, за то и поплатился. Если бы Кош мне навстречу и в подмогу Воя не послал, обезглавленное мое тело уже давно бы лесная нечисть съела, а царевна… эх, может и лучше было бы, если бы она к батюшке вернулась, так с Кощеем и не свидевшись.

— Почему это?

— Дурная девка была. Горю Кощееву помочь не смогла, зато мелкие проблемы плодила исправно. Не поверишь, даже домовые вздохнули, когда я ее царю вернул. Да и все мы облегчение почувствовали. Так она нам в душу запала, что еще пять лет Кош запрещал любых царевен к нему доставлять, слишком крепка была память о той, первой.

— А звали ее как?

— Царевну? Аленкой звалась, — ответил за брата Тугарин, передернув плечами, — Бесова сестрица.

Как не пыталась я, как не напрягала память, но припомнить ничего про похищение царевны Алены не могла.

— И сколько лет назад это было?

— Так, почитай, восьмой год идет.

Быстро подсчитав в уме, я пришла к неутешительным выводам: похищениями они тут промышлять начали, еще когда мне девятый годок шел. Потому-то, наверное, ни про какую Алену я ничего и не помнила, маленькая в те года была, своими бедами занятая, и к сплетням не прислушивалась. Не интересовали они меня.

— То есть, вы уже восемь лет занимаетесь похищениями людей?

— Эх, краса-девица, — хохотнул Горыныч, — мы этим всю жизнь промышляем. Просто до царевен нам раньше дела не было. Проблем от них больше, чем выгоды.

— Так если уж они такие проблемные, зачем похищать-то их? — едко поинтересовалась я.

— Не злись, Василиса, ты очень ладная царевна. Чувств не лишаешься, истерик не устраиваешь, да и в покоях своих не запираешься. Я теперь уверен, что не просто так тропка тебя к Гиблой реке вывела, с умыслом.

— Ладная, — пробормотала я, ровняя исписанные листы. Знали бы они, что принцесса из меня хорошая вышла, потому что княжна я… интересно, что бы было, если бы узнали? Домой вернули, не раздумывая? Или съели за то, что обманывать их вздумала?

Проверять почему-то совсем не хотелось.

Глава 4. О богатырской удали да царской силе

Банница сбежала от меня после третьего провокационного вопроса. Не захотела она признаваться было ли раньше лучше и насколько в худшую сторону все ушло с приходом к власти Кощея Бессмертного. Я два часа вылавливала ее в купальнях. Подношениями, гостинцами, просто добрым словом выманивала. В итоге соблазнила чаркой медовухи, но так ничего полезного узнать не смогла. Медовуху она пила, пока я вопросы задавала, а как допила, вместо ответа запустила чаркой в мою голову, вытрепала все нервы и утекла вместе с водой, издевательский подхихикивая.

— Тфу ты, пропасть! — выругалась в сердцах я, беспомощно заглядывая в темный, узкий водосток, куда так удачно смыло наглую нечисть.

Подготовка к возвращению в дом родной началась как-то не так, и затея моя, выспросить у банницы — одной из старейших обитательниц этого замка, что-нибудь эдакое, за что меня Кощей точно прочь погонит, не удалось.

— Почему я должен искать тебя по всему замку? — отражаясь эхом от каменных стен, по моим нервам прошелся писк Мыша, важно топающего ко мне по влажному камню. Поревзилась со мной банница на славу, огладив водой все углы купальни, не позабыв даже про потолок, с которого теперь капало. А с меня вот не капало даже, с меня просто текло, но и это не могло усмирить мое желание задавать неудобные вопросы. Жаль, некому… Мышь-то сразу, жестко и бесповоротно отказался жаловаться на своего царя. Мол, чтобы Кощей не сотворил, так гля государства лучше будет.

— Что случилось? — полюбопытствовала я, выкручивая подол сарафана.

— Лихо Одноглазое желает тебе свою историю рассказать. — Мышь вздохнул. — Надеюсь, обереги от сглаза у тебя сильные.

В словах его, в озабоченном выражении мордочки и потухших глазах мне чудился страх и это беспокоило.

— Я переоденусь…

— Заставишь ее ждать? — ужаснулся Мышь. — Так иди, чай не околеешь, зато на будущее уразумеешь, что с мелкой нечистью лучше не забавляться.

Я бы могла с ним поспорить, в конце концов, здоровье мое дорого в первую голову мне, а не этому проблемному крысу, но не стала. Имелась невесть откуда взявшаяся уверенность, что спорить не стоит.

В кабинет шли мы как на казнь. Я нервничала предчувствуя беду, Мышь же просто трагически молчал, и от этого становилось только страшнее.

Обычно тесный от скопления нечисти, сегодня коридор близ моего рабочего места, оказался непривычно пустым. Даже бесы куда-то делись, хотя они обычно всегда рядом ошивались, пытались дело свое наладить. Кому очередь придержать, кому товары заморские продать. Да подозрительного качества, да непонятно зачем они нужны, зато дешевые…

— Не к добру это. — пробормотала я, нерешительно берясь за ручку двери. Мышь нервно хохотнул.

Заглянув в кабинет, узрев пошатывающуюся, опирающуюся всем весом о столешницу и держащуюся за голову Бежану, не сдержала испуганного смешка и я.

Расположившаяся на стуле, напротив стола, высокая, худая и какая-то нескладная женщина, обернулась на звук, позволив мне увидеть свое вытянутое, будто бы изможденное, истерзанное морщинами лицо и черную вышитую повязку, укрывающую правый глаз, в то время как левый, большой, необычно круглый смотрел на меня с усталым интересом.

— Здорова будь, матушка. — проскрипела она, поднявшись мне на встречу.

— И вам не хворать. — прошептала я, с трудом подавив недостойное желание сбежать. — Что случилось?

— Я споткнулась. — жалобно проныла Бежана. — А когда встать попыталась об стол ударилась. Василисушка, спасай.

— Проходи, царевна, садись. — велела Лихо, будто это я к ней пришла. Да не просто так пришла, а с просьбой. Но спорить я не стала, прошла к столу, чувствуя, как тонкий ободок серебряного колечка, призванного от дурного глаза оберегать, нагревается на указательном пальце. И чем жарче оно раскалялось, тем сильнее сжималось от страха сердце.

Не справлялась моя защита с силой Лихо.

До Бежаны я смогла дойти без неприятностей, поддержала ее, ободряюще кивнула в ответ на благодарный взгляд и даже до стула, в углу комнаты, что у окна стоял, довела, чтобы кикимора там посидела себе тихонько и переждала визит нечисти без травм.

Дойти до стала уже не смогла, кольцо припекало кожу, терпеть просто не было мочи, пришлось стягивать его, обжигая пальцы.

Отбросив раскаленный ободок в сторону, я с недоверием посмотрела на оплывший круг, некогда бывший кольцом. Защитные руны смазались и утратили свою силу, на полу лежал остывающий, бесполезный кусок серебра, а я осталась совершенно беззащитна перед страшной силой Лихо. Другие мои обереги и в половину такой же силой против сглазов не обладали, они и не ощущали-то никакой беды. Только тонкий, медный браслетик, чуял неладное и предостерегающе позвякивал обычно молчаливыми колокольчиками.

— Что вам нужно? — голос мой не дрожал и это было хорошо. Не хотелось выглядеть жалкой, только не когда меня так нагло запугивают.

— Пришла на царевну, на спасительницу царя нашего посмотреть да правду свою рассказать.

— На спасительницу? — я не решалась пока сойти с места, опасалась, что ноги не послушаются меня, запутаются да и упаду я, как Бежана совсем недавно. Потому стояла, выжидала чего-то. — Что это значит?

— Змеи не рассказали? — удивления в ее голосе не было, лишь снисходительная насмешка. — Какая досада.

— Ну, зато у вас есть исключительная возможность рассказать все…спасительнице вашего царя. — я не хотела дерзить, но яду во мне завсегда больше благоразумия было. Это нянюшек очень печалило, зато дядька меня за каждое острое слово хвалил, не забывая, впрочем, напоминать, что мне же за них ответ держать и придется.

И сейчас я это тоже понимала, вот только язык прикусывать не спешила. По лицу Лихо, по ее недобро поблескивающему, единственному глазу ясно было, что нечисть желает меня наказать. И уж тут не важно буду ли я вежливой и кроткой или дерзкой и наглой. Получу я не за свой характер, а за то, что посмела в царстве Тринадцотом очутиться да к Кощею приблизиться.

— Нам нужен истинный царь. — сухо ответила она, притушив злой огонь во взгляде. — Чтобы за проклятие не лежало на его плечах, но оно сделало его сильнее и жестче. Твое спасение ему не нужно.

— А Змеи считают иначе. И, насколько я понимаю, и про проклятье и про изменения в вашем царе они знают больше…

— Не считай себя самой умной, девочка. Я ем таких как ты на завтрак. — глаз ее опасно сверкнул и я пошатнулась. Просто утратила равновесие, но еще успела качнуться вперед, ухватиться за стол и невероятным рывком забросить себя на стул. Собиралась даже победно хмыкнуть.

Ножки у стула подломились, я завалилась назад, в отчаянном стремлении ухватиться хоть за что-то потащила вслед за собой бумаги и стоявшую на этих бумагах чернильницу — ту самую, что так удачно была истрачена на Жара. Уже вновь полную до краев и готовую к бою.

Я упала назад, больно вдавившись в ребристую спинку стула и коротко ухнув головой об пол, а сверху, залив мокрый сарафан, мою шею и даже лицо, свалилась чернильница, дрожащей россыпью темных капель опав на короткие волосы.

На мокрой ткани жадно расцвел большой, безобразный, чернильный цветок, охотно отдавая свой цвет пропитавшей мою одежду воде.

Лихо расхохоталась. Ее скрипящий, надрывный смех, срывающийся в сиплое, короткое покашливание, забивал уши, вытесняя из них навязчивый звук, в голове что-то остро болело, отдаваясь короткими, рваными ударами молоточков в ответ на каждую мою прерывистую мысль.

— Василисушка? — взволнованно позвала Бежана, но на выручку мне не бросилась, поостереглась. Мышь тоже в помощники не рвался, только поглядывал на меня с сочувствием, замерев на краю стола.

— Нормально я. — прохрипела надрывно. — Живая.

— Это ненадолго. — пообещала Лихо. — Трогать царевну нам строжайше запрещено, да только мне, для того, чтобы извести тебя, прикасаться нужды нет.

— Мышь?

— Да?

— Она только по мою душу пришла? Или ей и от вас что-то нужно?

— За тобой. — ответил он и я была уверенна, что он мне сейчас сочувствует. Малодушно радуется, конечно, что не его это беда сейчас глазом сверкает, но меня жалеет.

Откатившуюся в сторону чернильницу я нащупала почти сразу, сжала ее со злой решимостью и медленно, осторожно поднялась с пола. Раз уж чернильница с оборотнями мне помогла, то и на этот раз выручить может.

Тут главное от взгляда ее уйти. А потом уже найти Змеев и нажаловаться им. И пусть они с Лихо как хотят, так и разбираются.

Мне нужно было всего одно мгновение удачи, чтобы пущенная мною чернильница достигла цели.

Лихо отвлеклась на Мыша нервно дергавшего хвостом, притушив ненадолго сияние своего глаза, тогда-то я, коротко замахнувшись, и метнула в нее чернильницу и в ту же секунду сорвалась в бег.

Бежана охнула, Мышь обреченно закрыл красные глазки, никто не верил в то, что все выйдет по-моему, даже я не верила.

Но чернильница угодила Лихо в плечо, отвлекая нечисть на несколько секунд, за которые я успела добраться до двери и широко, резко ее распахнуть. Взгляд Лихо настиг меня уже на пороге и я как подкошенная рухнула вперед, в коридор, больно отбив об каменный пол коленки и ладони.

Дверь за мной закрылась с победным хлопком, спасая от губительной силы Лихо.

— А теперь к Змеям. — сказала сама себе. Кряхтя и охая поднялась на ноги и похромала в верном направлении, стараясь быть как можно быстрее. Искать их я решила первым делом в библиотеке, где братцы в прошлый раз обитали.

Не учла, правда, что на этот раз Мыша со мной нет, а Лихо ничуть не медленнее волков будет.

Взгляд ее поймал меня уже на лестнице, я его буквально спиной почувствовала, и ослабевшими вмиг коленками.

По лестнице вниз я полетела кубарем, в процессе падения со смирением ожидая сухого треска моей свернутой шеи, вслед за которым последует мой конец.

Непоправимого не случилось. Я пересчитала своим телом все ступеньки, познакомила свои косточки с камнем замка и завершила травмоопасный спуск в самом низу. У ног опешившего волка в кольчуге из червленого золота, и стоически-равнодушного Кощея, в наряде неизменно черного цвета. Специально он так рядился, видать, чтобы бледность свою особо ярко подчеркнуть.

— Оооох. — если судить по ощущениям, целых костей во мне не осталось, по взгляду Бессмертного — что это не самая большая моя беда.

— Вот она, твоя царевна, Вой. — спокойно заметил Кощей. Сказано это было так пренебрежительно, что я не удивилась бы даже, возьмись Бессмертный в меня носком сапога тыкать.

Делать этого он не стал. Присел рядом, не обратив внимания даже, что полы его дорогого зипуна пыль с пола вытирают, едва касаясь опустил ладонь на мою грудину считая прирывистые вдохи и что-то еще выискивая. Ничего не нашел и пораженно хмыкнул:

— Ни одной сломанной косточки. Любит тебя удача, царевна.

— Уххуууу. — не согласилась я с ним. Чтобы он там не говорил, но тело мое уверяло, что все состоит из осколков и обломков и никогда уже не соберется в целого человека.

— Это и верно царевна? — спросил волк и на морде его читался такой искренний и неподдельный ужас, что мне против воли захотелось смеяться. И я даже попыталась, но вместо смеха из меня вырывались какие-то странные, булькающие звуки, больше похожие на что-то предсмертное и страшное.

— Царевна. — кивнул Кощей. — У нее ты хотел прощения просить.

Вой странно фыркнул, будто чихнул и одновременно поскулил. Кажется, после того, как мне будут принесены извинения, тройке неудачливых оборотней не отделаться от серьезного разговора. Потому что даже его мохнатая натура не заслужила в качестве жены такую страшную замарашку, как я.

— Лихо, мне приведи — велел Бессмертный, недоверчиво рассматривающему меня волку.

Я лежала на полу и боялась пошевелиться, и совсем в ужас пришла, когда эта тощая жердь меня на руки подняла. И непонятно было, боюсь ли я того, что он сейчас переломится под моим весом, или того, что он переломится и меня уронит, и к уже имеющимся увечьям я получу новые…

— Положите, пожалуйста, — простонала я тихо, опасаясь даже дышать, вдруг от особо глубокого вдоха у него ручки оборвутся?

— Сама пойдешь?

— Сама, — сдавленно проблеяла я. Даже если и не пойду, то поползу, всяко лучше, чем в руках Кощея висеть.

— Сама она далеко не уйдет. — со знанием дела отозвался Вой, за что был обласкан суровым взглядом:

— Я что тебе велел делать?

Волк не убоялся, оскалился злорадно и клацнул клыками:

— Будет исполнено!

Вой сбежал, а Кощей остался…

— И что мне с тобой делать?

— Тугарину сдать? — робко предложила я. Мне очень надо было к братьям Змеям, я жаждала высказать им все, что думаю о них, и об их дурацкой идее организовать запись жизнеописания местной нечисти. Меня чуть из-за этого не убили.

Словно прочитав мои мрачные мысли, Кощей зловеще пообещал:

— Не раньше, чем он объяснит мне с каким умыслом допустил до тебя Лихо.

— А если совсем без умысла? — нервно полюбопытствовала я, так как точно знала, что Тугарин ничего не планировал. И чуть не убили меня вовсе не из-за его коварства, а из-за банального разгильдяйства.

— Тем хуже для него.

Ответ меня ничуть не успокоил и ни капли не обрадовал. Тугарина ждали проблемы…и меня ждали проблемы. Потому что потащил меня Кощей Бессмертный в каком-то неведомом направлении, и лицо у него при этом было такое устрашающее, такое сосредоточенное, такое…такое…

— А куда вы меня несете?

Он не ответил. Он не считал нужны отчитываться перед кем-то вроде меня. Перед глупой, проблемной, совершенно ему ненужной царевной.

Знал бы Бессмертный, что я премудрая, что я княжна, и что по мнению Змеев очень даже нужна ему. Ох, что бы тогда было…даже представлять не хочется.

Страшного не случилось, Кощей не переломился, пока тащил меня по лестницам и коридорам, и даже не запыхался в общем-то.

Зато мне все труднее становилось дышать и сердце сжималось от холодного страха — нес меня Бессмертный в ту часть своего замка, в которой я еще не бывала. А здесь и тени были гуще, и факелы горели слабее и, казалось, даже у пауков глазки ярче и злее сверкали жарким, потусторонним огнем. И паутина, укрывающая стены, будто дышала, мерно и расслабленно, и жутко до дрожи. Замок мне вдруг показался живым и не очень дружелюбным.

— Не дрожи, — велел Кощей, приняв мой страх на свой счет, — не обижу.

А я просто не смогла ему сказать, что конкретно сейчас боюсь совсем не его и вот прямо сейчас ни за что на свете не согласилась бы слезать с его рук. Пусть он хоть на части переломается, но на этот пол я ни за что на свете добровольно не спущусь.

На счастье Кощея и его едва ли бессмертных нервов, из полутемного, по-особенному мрачного коридора под теплые солнечные лучи вышли мы раньше, чем паника накрыла меня с головой и я, не щадя свои кости, полезла ему на шею, с мольбами и стенаниями.

Замок его и впрямь умел подавлять волю и вселять ужас…

А на улице, под ясным небом, под раскатистый рык десятников, поскуливание волков и звоном мечей, Бессмертный понес меня мимо боища — просторной, утоптанной и уснащенной (не опечатка) для тренировок поляны, где упражнялась его лохматая дружина.

Я сжалась, готовая к ненужному вниманию, но оборотни, демонстративно не обращали на нас внимания — стоило Кощею пройти мимо кого-то из волков, как те начинали рубить друг друга с еще большим рвением.

Нас старательно не замечали, не желая нарваться на недовольство своего царя.

И это оказалось так странно, так удивительно и непривычно…и совсем не похоже на простое и понятное человеческое поведение, где любопытство завсегда сильнее здравого смысла было.

Мы прошли вдоль казарм и большой добротной бани к неприметному и скромному домику, пристроившемуся на краю волчьего жилья. Кощей нес меня к ведовке и знахарке, к жене самого Лешего, к Елове.

Как шептались домовые, не хуже людских кухарок любившие посплетничать, перебралась поближе к Бессмертному ведовка с полгода назад. Поссорилась с мужем да и ушла. И возвращаться все так же не планировала, отвергая все попытки Лешего помириться, игнорируя его извинения и вроде как присматриваясь к Вою. Не то, чтобы он был ей очень нужен, но бесовская ее натура требовала позлить обидевшего ее мужика. Несмотря даже на то, что он нечисть и хозяин леса.

Дверь открылась раньше, чем Кощей ступил на невысокое крыльцо, в три ступени. На пороге, уперев кулачек в крутое бедро, нас встретила невысокая, полнокровная и неожиданно молодая девица. Темный глаз, темный волос и непривычная смуглость лица…единожды глянув на нее, расхочешь злить такую женщину в принципе.

Раньше я еще задавалась вопросом, как же Леший мог жениться на простой ведовке, а сейчас получила ответ: Елова была невообразимо сильна и ничуть не тушила бушующей мощи своего могущества, как это делал Кощей, или те же братья Змеи, или Водяной. Она упивалась своей силой и не желала ее смирять.

— Хоть так познакомимся. — не здороваясь заявила она, смерив меня взглядом. Не Лихо, конечно, но отсутствие защитного кольца я почувствовала остро. Эта тоже могла так глянуть, что сглаз налипнет не хуже грязи в дождливый день.

Будь моя воля, знакомиться с ней я бы не стала ни за что, но кого бы тут интересовало, чего я желаю?

Кощей оставил меня на попечение Еловы и ушел, с облегчением передав заботу обо мне ведовке.

И это был самый злодейский поступок из всех злодейских поступков…лучше бы он меня съел, честное слово.

Сначала Елова выправляла мне вывихи и заговаривала синяки и ссадины, отнимая боль и возвращая моему телу возможность двигаться. Потом погнала мыться и вместе с водой смыла все злые мысли и недобрые слова, что успела навешать на меня Лихо, а вслед за этим выдала на замену моего сарафана свой, не такой нарядный и немного жмущий в груди, но сухой и чистый.

А потом заварила чай, усадила меня за стол и небрежно отмахнувшись от искренней благодарности, на долгих три часа утопила меня в пространных размышлениях на довольно необычную тему.

Говорила она том, какой Кощей умный, справедливый и ответственный — я слушала с безнадежным смирением. Нахваливала она Бессмертного по довольно простой причине: он дал ей убежище и защиту от Лешего. И неизвестно сколько бы мне пришлось все это слушать, и совсем непонятно насколько сильно я бы успела пропитаться благосклонностью ведовки к Бессмертному, если бы на исходе дня, под несчетную чашку горячего чая, из уже в пятый раз разогретого самовара, беседу нашу не спугнул трусливый стук.

— Чего еще? — голос Еловы окреп, стряхнул чарующие нотки, разросся, стал властным и громким. Повелительным.

— Там это… Тугарин царевну просит. — не открывая двери, отозвался волк, от волнения хрипло поскуливая. Видать, что-то важное случилось…

— Идти надо. — решила я, поспешно отставив чашку. Чаевничать, конечно, приятно, а уж сбор у ведовки был просто дивный, но такими темпами я и сама рисковала проникнуться к Бессмертному симпатией. Уж больно ладно о нем эта бесовка пела…бежать пришло время.

Елова не стала останавливать, кивнула, принимая мои слова и просто повела рукой в сторону двери, разрешая идти.

И я пошла. На крыльце, переминаясь с лапы на лапу, ждал меня большой волк, с интересными, темными подпалинами на серой шерсти и порванным ухом. Потертая кольчуга тускло отражала рыжий свет заходящего солнца и совсем ему не шла, но носил ее оборотень, вот странное дело, с гордостью.

— Я проведу. — рыкнул он.

И провел. И довел. И Тугарин мне очень обрадовался. И Горыныч тоже. И Кощей даже здесь был.

И лучше бы я еще пару литров чаю в компании Еловы выпила…

Привел меня волк на замковую стену, аккурат к мощным, несокрушимым воротам, под которыми верхом на боевом коне сидел богатырь. А рядом с ним, привязанная чембуром к седлу, пофыркивая стояла Марька. Исхудавшая, со спутанной гривой и репеями в хвосте, но живая, бодрая и разгневанная. Не привычная смирно за жеребцом следовать.

— Василиска, я все хотел спросить, да как-то забывалось, ты чья дочка будешь? — озабоченно спросил Горыныч, когда я встала рядом с ним, впечатленная открывшейся картиной.

Богатырь был высок, широкоплеч, и складен. Сила, затаившаяся в его теле, вполне соответствовала видной невооруженным взглядом, устрашающей мощи. Такой и реку вспять повернет, и гору в пыль перемелет.

— А есть разница? — напряглась я.

— Нет разницы. — отрубил Тугарин.

— Даже если она дочка Медного царя? — хохотнул его брат. — Илья Муромец, почитай, только по его приказу и мог бы явиться.

А я не знала, стоит ли мне плакать, или смеяться. Это в сказаниях светлых за суженой своей, злодеем уворованной, жених едет, на деле же, не Иван меня вызволять отправился, а богатырь наш славный, Илюша. Не верил в своего сына царь, али сам жених смелости в себе не сыскал за мной приехать…интересно было бы узнать.

— Разве в Тридевятом царстве царевны есть? Царя же боги сыновьями одарили. — нахмурился Кощей.

— Сильный мы интерес проявляли к соседним государствам? — вопросом ответил Тугарин. — Вот же она, Василиса, рядом с тобой стоит, а внизу Илья, царем за дочкой своей посланный.

И никого не тревожил визит богатыря, на Муромца они смотрели без опаски, с любопытством, а я едва заставляла себя дышать. Сердце билось где-то в горле и дробный стук его болезненным эхом отдавался в затылке.

Он же сейчас княжну ему вернуть потребует. Он же сейчас…он же…

Илья нашел меня взглядом, осмотрел высовывающиеся из-за каменного выступа плечи, голову, короткие волосы и вновь повернулся к Кощею. Открыл рот, чтобы раскрыть перед всеми мой секрет.

А я стояла, онемелая и все гадала, съедят меня они, или брезгливо богатырю передадут?

— Девчонку не отдадим. — отозвался Горыныч на невысказанное требование, забив не сорвавшиеся с губ слова богатырю в глотку. — Поворачивай туда, откуда прибыл.

— Значит, биться будем. — скупо порешил Илья, не став пререкаться и спорить. — Правила ты знаешь.

— Правила, — проворчал Змей, — до смерти желаешь биться?

Правила здесь знали все. Даже я. И по правилам этим похититель и вызволитель должны были в битве сойтись, так издревле повелось, так уж не одна царевна спасена была…если приданиям верить. Но, вот беда, после близкого знакомства с нечистью я бы не решилась им верить. Уж если какая царевна таким способом домой и возвернулось, то только от того, что нечисти она разнадобилась (не ошибка).

— К чему это? Мне твоя смерть без надобности. Слово дай, что девица достанется победителю. Жених ее ждет, печалится.

— Жених, — негромко передразнил богатыря Горыныч, — что ж ты, царевна, не сказала, что сосватанная уже?

— Так ведь это…

— Поди от него и спасалась на тропке-то. — высказался Тугарин.

— Кто будет свободу Василиски отвоевывать? — деловито спросил Горыныч. Будто бы просто так, для порядка, а сам уже и меч на поясе поправлял и к стене примерялся, подгадывая, как ее половчее перемахнуть. О том, что под нами саженей семь он вроде бы и не думал.

— Знамо дело, тот, в чьем доме она гостит. — отозвался Тугарин, выжидательно глядя на Кощея.

— Шутить со мной вздумал? — прищурился тот недобро.

— Потом голову с меня снимешь, — нетерпеливо сказал Змей, — а пока защити Василису.

— Все ж знают, что царевны — девки особенные, приученные беспамятства влюбляться в своих спасителей. — пробормотал Горыныч, не желая, чтобы слова его до меня дошли. А они дошли, никогда я на слух не жаловалась потому что. Но виду не показала, что слышала, во-первых, потому что не хотелось гнев Змеев на себя навлекать, во-вторых, потому что не царевна я, а у княжеских дочек сборка-то посложнее будет.

— Это ж Илья, самый сильный богатырь, только тебе, батюшка, его победить можно, — зашел с другой стороны Тугарин.

Бессмертный недолго постоял в мрачном раздумье, наблюдая за тем, как богатырь не торопясь, степенно и с достоинством, отвел коней с дороги, не озаботившись привязать своего хотя бы к ветке дерева, как одним движением вытащил полуторный меч из притороченных к седлу ножен. Махнул им, будто перышком, приноровился и вновь к воротам обернулся, противника своего ожидая.

— Негоже ожиданием топить. — прогудел Илья.

Кощей цыкнул совсем не по царски, небрежно скинул зипун — Тугарин едва подхватить его успел, не дав упасть на холодный камень.

— Меч мне.

Горыныч с готовностью подал свой оружье, лихо, выхватив его из ножен. В бледных лучах самодовольно блеснуло лезвие, длинное, украшенное рунами и залитое золотом.

Я затаила дыхание. За спиной моей, нервно переминался волк, так и не додумавшийся покинуть это небезопасное место.

Кощей не примерялся, не готовился к прыжку, он вроде бы даже не пошевелился, просто в одно мгновение смазанной, темной тенью ухнув вниз.

Я не взвизгнула, но не потому, что не испугалась, просто не успела выпустить из себя этот страх, а потом уже было поздно визжать. Да и глупо.

Кощей приземлился мягко, пружинисто, словно не с замковой стены прыгнул, а с крыльца княжеского дома.

Илья, не впечатленный демонстрацией силы, повел плечами, разминая мышцы и двинулся на своего противника.

— Твоя воля. Будем биться.

— С третьего удара положит. — вдруг выдал Тугарин.

— Ну нет, это ж, все-таки Илья. — не согласился Горыныч. — С седьмого.

Пока они развлекались, я погибала от нетерпения и страха.

В это именно мгновение, после непростого дня, после стольких непростых дней, после странных приключений, знакомств и забот у меня появился реальный шанс вернуться домой. Вырваться из плена непонятной, подчас опасной и такой непривычной нечисти.

И вместо того, чтобы радоваться, я каменела от ужаса. Потому что на полном серьезе, не в силах запрятать недостойное желание так глубоко, чтобы иметь возможность сделать вид, будто его и не было…я надеялась, что победит Кощей. Оправдываясь тем, что он меня все равно отпустит, что я вернусь сама, что я смогу еще немного побыть здесь.

Перед реальной опасностью вернуться обратно домой, к постылому жениху и еще возможной свадьбе, опасность свернуть себе шею под взглядом Лихо утратила свою остроту и растеряла добрую долю грозности. Я хотела немного отсрочить неизбежное, пожить еще чуть нетерпеливым ожиданием возвращения к отцу. Я всего лишь хотела иметь цель в жизни, и совсем не хотела, чтобы она вот так просто воплотилась. Только не сейчас.

Пусть потом. Позже…как-нибудь.

Илья занес меч, нависая над Кощеем, укрывая его своей тенью от рыжих лучей засыпающего солнца. Я отсчитывала удары своего сердца, лихорадочно размышляя о том, чего еще не сделала.

А не сделала я многого…

Не успела повыспрашивать у Бежаны что она думает о своем царе, доводя ее этим до истерики. Не нагрянула к домовым с щедрым предложением устроить бунт и вытребовать для них человеческих условий труда (едва ли они им вообще нужны, но план-то хорош!). Не поискала на Купальскую ночь в лесу цветущий папоротник, а ведь в этих местах он точно должен был цвести.

— Василиска, ты чего замерла? — поинтересовался Горыныч, первым заметивший мой пришибленный вид. — Не убьет Кощей богатыря, он чужую жизнь бережет.

Странно было услышать такое заверение, когда внизу ровно в это мгновение Илья с сосредоточенным видом теснил Бессмертного. Тот уворачивался, отступал и лишь трижды поднимал меч, от чего Тугарин недовольно сопел. Его слово оказалось не верным.

Кощей на фоне Ильи казался совсем не страшным, словно дворового щенка против царской гончей выставили.

Однако же, покружив немного вокруг врага, позволив ему помахать мечом, продемонстрировать и разворот плеч и богатырскую мощь, Кощей без каких-либо видимых усилий легко обезвредил противника — когда на землю брызнула красная, горячая богатырская кровь я не поверила своим глазам. И очень боялась, что бойцы по примеру наших дружинников сейчас в рукопашной сойдутся.

Не сошлись.

— Я вот все спросить тебя хотел, — говорил между тем Горыныч, будто пытаясь отвлечь меня от того, что творилось у стен, — тебя в детстве как звали? Не Василисой же? Девок же, все приласкать желают, так ведь?

— Вясяткой я была. — рассеянно ответила ему, умолчав о том, что и по сей день Васяткой оставалась. Дядька не любил что-то менять.

Вдумчивое молчание Змеев отвлекло таки меня от сражения. Да и смотреть там было уже не на что, Илья, неловко державший меч в левой руке мог считаться уже заведомо проигравшим. Кощей хранил на лице выражение смертельной скуки и это раздражало. Богатырь вон, воюет, старается, а этот даже вспотеть не удосужился…

— Что не так? — спросила я, не в силах игнорировать настолько внимательные взгляды.

— Ты же царевна. Как царевну можно было Васяткой звать? Кто осмелился?

— Воевода батюшкин. Он и верхом меня ездить учил, и стрелять.

Лица Змеев, пытавшихся осмыслить неожиданную информацию я решила считать наградой за все мои злоключения и невзгоды.

В этот счастливый час, на исходе дня приключилось две победы. Не очень значимая победа Кощея над богатырем, и моя блистательная — над мировоззрением двух чешуйчатых братьев.

Илья уезжал один, оставив Марьку мне.

Я порывалась спуститься, чтобы хоть раны богатырю помочь перевязать, но меня не пустили. Боялись, видимо, что вскочу на могучего коня да и ускачу от них в алеющий закат.

— Сам справится. — проворчал Горыныч, все еще не сумевший представить, как я, в образе исконной царевны, во всех своих сарафанах, с косой да в кокошнике, пытаюсь стрелять из лука. Ну не мог он помыслить, что для этого я в мужскую одежку наряжалась и волосы туго заплетала, чтоб не мешались.

Чтобы я не рыпалась, пока Илья у ворот возится, Тугарин на всякий случай меня за плечи приобнял. И стояла я бледная, растрепанная, с не до конца отмывшимися разводами чернил на лице, в чужом, не по размеру подобранном платье, и смотрела как от ворот, вдаль по дороге уезжает моя надежда на спасение.

И горевать по этому поводу не думала.

Только…странно немного было. Если Кощей даже с Ильей Муромцем справиться в силах, то что же за беда в его жизни приключилась, которую он сам побороть не может?

И если не может он, то кто сказал, что смогу я?

Глава 5. О змеях, родственниках и угрозах

Домовые оказались неуступчивыми, упрямыми, неподкупными… просто невообразимо верными. Настолько верными, что мне становилось грустно от их молчаливого укора.

На все провокационные вопросы они отмалчивались, а когда я заговорила о варварских условиях труда, и о том, как сложно, должно быть, приходится им без простой человеческой благодарности, вручили пирожок (видать, чтобы замолчала уже) и выставили вон из кухни.

Я бы, наверное, обиделась, но пирожок оказался слишком вкусным.

Уж чего у домовых было не отнять, это дара так сговориться с продуктами, чтобы приготовленные из них блюда были диво как вкусны.

И пирожок, выданный мне на дорожку щедрой нечистью поражал воображение вкусом. Я поняла это с первого укуса и все не решалась сделать второй, осознавая, что за ним непременно последует третий, а там и до четвёртого недалеко, а за четвертым пятый, и в итоге пирожок кончится. Момент этот я пыталась отсрочить до последнего, бездумно бредя по открытой галерее, что тянулась вдоль полюбившегося мне сада. Заросший, одичавший, поражающий воображение не хрупкой красотой нежных цветов, но сокрушительной стойкостью упрямых сорных трав и лохматых, неуступчивых кустарников, он был прекрасен.

Любуясь этой естественной красотой, я совершенно неожиданно наткнулась на одну крохотную, совершенно невозможную неправильность: на ступенях беседки, почти неразличимой за укрывавшей её зеленью, сидел Кощей. Опутанная плющом, спрятанная за высокой травой и нависшими, тяжелыми ветвями деревьев, она вросла с этот сад, стала его частью. И Бессмертный, потревоживший этот сонный покой, казался неуместным, вызывающим и слишком заметным, в зеленой, дремучей гармонии.

Неизменно утомленный, даже изможденный, он сидел там, совершенно один и ничуть не казался страшным. Скорее потерянным. Обломок камня в траве.

— И все же, тощий совсем. — неодобрительно пробормотала я.

Змеи заботились о своем государе, как могли, искренне хотели помочь, даже составили какой-то своей план для этого. Правда, так и не признались до сих пор какая роль отведена мне… Кощей был им дорог, но на явное желание своего царя умереть от истощения они почему-то закрывали глаза. Будто бы это их ничуть не заботило. Непонятное проклятие занимало все думы братьев, не оставляя места для такой мелочи, как плохой аппетит и больной вид государя.

Зато, как выяснилось, это заботило меня. Ну не было во мне силы пройти мимо человека…ммм, нечеловека, кажущегося таким голодным.

Крепче сжав пирожок, безрассудно соскребя остатки смелости со стенок своего трусливого нутра и загнав подальше панические мысли, я направилась к Кощею.

Мне бы хотелось, чтобы шаг мой был уверенным, но глупый страх не давал этому сбыться и приближение моё, почти сразу замеченное Бессмертным, без всякого стеснения можно было назвать — неловким подкрадыванием.

Кощей молчал. И я молчала. Молча дошла до беседки, робко присела рядом с ним, с запоздалым ужасом осознав, что места для нас двоих маловато и я, в общем-то, задеваю его локтем. И нервным, дерганным жестом располовинила пирожок. Больший, не надкусанный кусок протянула Кощею.

Щедрость мою он встретил с подозрением. Выразительно приподнятая бровь чуть не сгубила моё самообладание, но я выдержала это испытание с достоинством:

— Вам кушать надо.

— Полагаешь?

— Ну… — я кашлянула, — говорят, от длительного недоедания можно умереть.

— И?

— Если по вам судить, то вы очень давно голодаете.

— И ты решила меня подкормить? Как бродячую собаку? — в голосе его, в лице, в едва заметной, почти призрачной улыбке не было ничего издевательского, но я все равно вспыхнула. И без того дурой себя чувствовала, а после вопроса этого и вовсе в глупости своей уверилась. Решила заботу о нечисти проявить…тьфу.

Сижу тут с протянутой рукой, страх свой перебарываю, а он?

Издевается он.

Будто легко мне было добровольно к самому Бессмертному приблизиться.

— Знаете что! — руку отнять я не успела. Длинные, тонкие пальцы перехватили мою кисть, придерживая. Я чувствовала прохладу его кожи, он — испуганное биение моей жизни, запертой в жилах.

— Не злись. — попросил Кощей, отнимая гостинец. — Спасибо.

— А…га.

Ели мы в полной тишине. Он был тих и задумчиво пережевывал пирожок, я не чувствовала вкуса.

— У вас домовые в нечеловеческих условиях трудятся. — заметила нервно, когда с пирожком было покончено и сидеть вот так дальше уже не имело смысла. А встать и просто уйти не получалось.

На меня посмотрели странно, с недоумением, удивлением и одновременно насмешкой. Будто вопрос был глупым и Кощей совсем не ожидал его услышать, но был почти уверен, что я в любом случае скажу что-нибудь… не особо умное. И я не обманула его ожиданий.

— Разумеется, они же нечисть. — ответил Кощей, и я не нашла, что ему возразить.

Смогла только сделать вид, что ничуть и не смутилась вовсе. Полагаю, вышло не очень.

Еще с минуту мы сидели в напряженной тишине. Я судорожно пыталась придумать предлог для того, чтобы уйти — неправильным казалось сделать это молча.

Кощей молчал.

— И часто вы сюда приходите? — спросила я, не имея сил и дальше сидеть в тишине.

— Когда забываю что жив. — просто ответил он.

— О…

Живым. Снисходительное хмыканье удалось подавить с трудом. Знала я один хороший способ, позволяющий себя живым почувствовать. На мне его не раз дядька Емельян испробовал. Помнится, во времена моего ленивого детства, когда порой нежелание идти на тренировку делалось особенно сильным, я с несчастным видом заявляла, что умираю, что недолго мне осталось, и что эти остатки отпущенного мне времени я хочу провести в уединении. На понимание я особо не надеялась, просто очень хотелось поныть.

Дядька такие мои порывы давил быстро и просто. Щипал больно за обидное место, наслаждался моим визгом, а потом говорил:

«Больно? Чувствуешь? Силы на визг есть? Значит жить будешь. Значит марш на полигон!»

Я бы не постеснялась провернуть этот трюк с вечно находящейся при смерти от ужаса Бежаной, или даже с простым в общении Горынычем. Но не с Кощеем. Потому что он царь. Потому что он самый страшный злодей. Потому что едва ли он начал бы визжать или ругаться. Потому что щипать его было банально не за что, ну не за кости же, в самом деле.

Кашлянув, я ухватилась за последний интересующий меня на данный момент вопрос, как за спасительную соломинку, решив для себя, что если и на этот раз все закончится неловким молчанием, то просто встану, извинюсь и уйду.

— А Лихо… — я хотела узнать, что с ней стало, и совсем не ожидала услышать уверенное:

— Вой ее отыщет.

— Что? — опешила я.

— Что? — не понял Кощей.

— Лихо прячется? — я не верила, что спрашиваю это. — От вас?

Он кивнул.

— И вы не можете ее найти?

— Я мог бы, — пожал плечами Бессмертный, — но Вой чувствует перед тобой свою вину, за волков и хочет хотя бы так заработать прощение.

— То есть, вы рискуете моей жизнью, чтобы вашему сотнику было спокойно? А что вы для тысячника сделали бы, интереснно?

— У меня нет тысячника. — признался самый страшный и, как показывает жизнь, самый ненормальный государь, на земле русской.

Мне сложно было представить, чтобы все наши царства боялись Бессмертного из-за верной ему армии волков-оборотней, насчитывавшей всего сотню воинов, но все боялись. И несмотря на плодородность земель Тринадцатого государства, никто не спешил идти на Темного царя войной. Даже самый сильный, да поверх того еще и самый вспыльчивый, и скорый на расправу Медный царь батюшка — наша надежда, наша опора, наш свет в оконце, не рисковал навлечь на себя гнев Кощея.

А значить это могло лишь одно: помимо оборотней есть у него еще какое-то воинство…

— Неужто правду говорят про армию скелетов? — ахнула я.

— Боишься? — усмехнулся он, не спеша меня переубеждать.

— Если надо, буду бояться. — серьезно ответила ему. За время, проведенное среди нечисти я уразумела главное: бояться надо не страшных, бояться надо злых. А на злого, вот с этой его полуулыбкой-полуусмешной, Кощей как-то не походил.

И не обиделась даже, когда он посмеиваясь надо мной, покачал головой:

— Бояться не нужно. — потом стянул кольцо с пальца — тяжелое, из черненого серебра, с некрасивым, грубо обтесанным морионом. — держи, царевна, это кольцо тебя от Лихо сбережет.

— А… — пусть пальцы у него и были тонкими, но уж всяко толще моих, и я не могла понять, как кольцо мне это носить. На шнурке на шее?

— Надень. — предложил он. — Оно само все сделает.

Спорить я не стала, хотя очень хотелось. Нацепила кольцо на указательный палец левой руки и чуть не скинула его в тот же час. Кольцо зашевелилось. Серебреный ободок, обхватил палец, раздаваясь в ширь, вбирая лишнее серебро, морион удовлетворенно сверкнул, и чуть сжался, подгоняя самого себя под размеры кольца.

— Оно защитит. — пообещал Кощей.

— Сссспасибо… — сдавленно пробормотала я, недоверчиво прокручивая кольцо на пальце. Село оно как родное, будто под меня делалось. Вот так чудеса.

Кощей кивнул, принимая мою благодарность.

Разговор не ладился. Я копила в себе смелость, чтобы просто встать, распрощаться с Бессмертным и покинуть его тревожную компанию. На чудесное спасение не надеялась, но оно нашло меня само. И в самый подходящий момент…

— Не ошибусь, если скажу, что это к тебе. — кивнул Кощей на робко топчущуюся у арочного проема Бежану. Она ломала пальцы, кусала губы и гипнотизировала меня несчастным взглядом, а в волосах ее, путался Мыш. Сидел на плече кикиморы, нервно дергал хвостом и что-то остервенело ей выговаривал. Мотивировал, видать, ко мне подойти и высказать все, что накопилось.

— Мне, наверное, идти надо? — робко сказала я…даже не сказала, спросила все еще не готовая вот так вот просто взять и уйти. Мало ли, вдруг для самого царя тринадцатого царства, для государя всея нечисти это будет оскорблением? Не хотелось бы его обидеть. И не от того, что боязно.

Просто не хотелось.

— Иди. — великодушно разрешили мне и я радостно побежала, не сразу осознав, что со стороны это могло походить на трусливое бегство.

— Что случилось? — спросила я бодро у нервничающей нечисти, выталкивая кикимору с порога под защиту каменных стен. Взгляд Бессмертного, который я в буквальном смысле ощущала спиной, гнал меня прочь лучше охотничьей своры.

— Тебя желает видеть Аспид. — сообщил Мыш.

— Желает. — эхом отозвалась Бежана, покорно следующая туда, куда я ее толкала. Дальше по галерее то есть.

— Кто? — растерялась я.

Аспид, если мне память не изменяла, был отцом Тугарина и Горыныча, и обитать должен был где-то в Сумрачных горах, на границе владений Кощея и гиблых земель. И уж точно ему не стоило преодолевать столь длинный путь, чтобы повидаться с одной бесполезной подставной царевной…ну, мне так думалось. Реальность же диктовала свои условия, щедро наделяя всякую нечисть поганым характером и полностью отнимая у нее здравый смысл.

— Аспид. Поторопись, не дело ему тебя ждать. — нетерпеливо пискнул на меня Мыш.

— В прошлый раз, когда ты меня на встречу с нечистью гнал, я чуть было с жизнью не распрощалась. — огрызнулась раздраженно, но скорость по какой-то неведомой причине прибавила.

— Это иной случай. Аспид тебе только добра желает.

Я в это слабо верила, но спорить не стала. Хочу я того или нет, встретиться нам все равно придется…рано или поздно. И пусть это неприятное мгновение все же наступит как можно раньше. И пройдет как можно безболезненнее.

— Ладно уж, пошли. — ворчливо решила я.

— А что это вы там с Кощеем делали? — подозрительно спросил Мыш, когда убедился, что дурить я не собираюсь и любопытство свое можно спустить с поводка.

— Ничего особенного. Сидели. Я вот, пирожком с ним поделилась.

— А он? — слабым голосом спросила Бежана. Встреча сАспидом, видимо, произвела на неё неизгладимое впечатление.

— Обиделся. Сказал, что я его за бездомную собаку принимаю, но пирожок взял. — ответила я честно, и была очень озадачена победоносным подхихикиванием Мыша. — Ты чего?

— Знаю я кое-что о бездомных собаках. — напыщенном ответил он. — Например, что они к руке, их приласкавшей после сами тянутся.

— Я с ним всего-то пирожком поделилась.

— Единственная на весь белый свет. — сказал он с гордостью. Я напряглась, странно это, видеть довольного мною Мыша, куда привычнее было его недовольство, ворчание или ругань.

— Не надо было этого делать? — спросила опасливо и получила то, чего хотела — возмущенного Мыша:

— Совсем, девка, ума лишилась? Конечно, надо было! Иди давай, бестолковка.

* * *

Знакомство с отцом моих чешуйчатых нянюшек началось неудачно. Подгоняемая Мышом я влетела в свой кабинет, где меня поджидал Аспид, первым делом увидела лоснящиеся черной чешуей, толстые змеиные кольца и выругалась. Вспомнила большую часть запрещенных слов, которым невольно научили меня дядькины дружинники.

Аспид терпеливо дождался, пока бранный поток измельчает, а потом и вовсе иссякнет, позволил мне еще немного поглазеть на его хвост, и только после этого деликатно кашлянул, призывая поднять таки глаза и посмотреть ему в лицо.

А я не могла. Взгляд буксовал на талии Змея, ровно на границе, где черная чешуя пряталась под широким, богато расшитым ремнем. Выше была бледная кожа, украшенная полупрозрачной, темной чешуей, расстегнутая легкая безрукавка и…ничего интересного. И все мое внимание привлекал хвост. Потому что раньше я такого не видела, да что так не видела — даже не слышала о чем-то подобном.

— Царевна, — позвал Аспид, когда мое остолбенение совсем уж неприлично затянулось.

— А вы…вы…

Полагаю, вела я себя совершенно неправильно, но меня можно было понять — передо мной, удобно устроившись в кругу своих колец, сидел мужик со змеиным хвостом. С непозволительно длинным, начищенным, черным хвостом.

Пусть спасибо скажет, что я чувств не лишилась от увиденного.

— Либо падай в обморок, либо глазеть прекращай. — сердито велел Аспид, будто мысли мои подслушав, и я испуганно подняла глаза.

— Простите.

— Слез не будет? Криков? Истерики? — деловито спросил он, легким кивком отметив мои извинения.

— А надо? — на всякий случай уточнила я. С этой нечистью же не поймешь, чего им от меня надо. Адекватности или немного ярких эмоций…

Аспид расхохотался, странным образом снимая мое напряжение и давя неуверенность. Видимо, конкретно ему нужна была все ж таки адекватность.

— Проходи, садись, царевна. — велел он отсмеявшись.

Меня не радовала привычка всякой вторгшейся в мой кабинет нечисти вести себя так, будто это они здесь полноправные хозяева, но на этот раз я смолчала и послушно направилась к столу.

Аспид был неуловимо похож на Тугарина и это сбивало с толку. Темные волосы с явной прозеленью, зеленый глаза, и чешуя на бледной коже, тоже зеленая. И в этой искрящейся зелеными всполохами их семейной черноте золото Горыныча казалось совсем чужим. Интересно, в мамку он пошел, что ли?

— Вы что-то хотели? — спросила я, стараясь казаться спокойной и важной.

— Хотел на тебя посмотреть. — признался он. — Лично убедиться, что сын прав и ты действительно подходишь.

— Для чего подхожу? — подалась я в перед. Надежда вызнать все хотя бы у Аспида погасла так же быстро, как и вспыхнула.

— Тугарин еще ничего тебе не рассказал, — до обидного легко понял все Змей, — значит, еще не время.

— А когда настанет это время? — раздраженно спросила я. — Почему бы вам просто не сказать, что нужно сделать? Я сделаю, мне не сложно.

Аспид улыбнулся, качнул головой и резко обрубил разговор, нагло сменив тему:

— Раз уж я здесь, быть может, ты запишешь и мою историю?

Поняв, что отвечать мне не планируют, я могла сделать лишь одно — принять навязанные правила.

— Запишу.

И я взялась писать о том, как в былые годы Аспид выслеживал, очаровывал и опутывал невинных дев своей силой, о том как похищал их, собирал в гарем…можно сказать — коллекционировал. И о том, как обломался на одной из девиц, как не разглядел обмана, привел лису в курятник, и в итоге остался без курятника…в смысле, без гарема, зато с законной женой, народившей ему целых трех сыновей. Старшенького — Тугарина. Средненького — Горыныча. И младшенького — Полоза.

Про Полоза я бы тоже хотела послушать, его-то я еще не видела, мнение о нем испортить не успела, но Аспид говорить отказался. Обмолвился только, что младшенький совсем дурной, по стопам отца пошел и девке какой-то сосватанной в Тридесятом царстве, глазки строит, да за околицу ее шепотом выманивает.

Расстались мы почти довольные друг другом. Я узнала, что Тугарин в несмышленом детстве пугался и плакать начинал, когда ноги у него срастались в длинный черный хвост, а Горыныч в наморднике ходил из выделанной, зачарованной кожи, пока учился пламя свое контролировать. И только Полоз был умничкой…пока человеческой девицей не увлекся.

Казалось, что Аспид просто пришел выговориться, будто не с кем ему было о наболевшем поговорить. И ощущение это лишь усилилось, когда по завершении разговора он все исписанные мною листки с собой унес.

Просто подумал немного, сказал «Рано людям еще о таком знать» и забрал всю свою правду с собой.

Бежана, все это время скромно в уголочке просидевшая, и Мыш, из-под шкафа за всем этим наблюдавший (мышыная его природа советовала избегать всех тех, кто на половину или больше состоит из хвоста), лишь согласно покивали в след уползающему Змею.

А я пусть и осталась без истории, зато с приятным ощущением, будто мне сказку рассказали. Странную и не совсем уж добрую, но очень хорошую.

Такие в моем нелегком деле писца были редкостью. Ко мне ж все приходили с нудными жалобами или скучными историями. Никто не влюблялся в человеческих женщин, никто не переживал за своих детей, никто их не ругал и не хвалил. И никто не открывал забавной, но подчас стыдной правды.

* * *

Следующая наша встреча с Аспидом случилась очень скоро — вечером, за ужином.

Кощей, по обыкновению своему был неразговорчив, вроде как не голоден и мрачен, будто и не он днём мой пирожок с аппетитом ел, а потом ещё и благодарил. Змеи тушевались, смущенные присутствием отца. Я тоже ничуть расслабленности не чувствовала и ровняясь на Бессмертного к еде почти не притронулась.

Ужин проходил как-то совсем бестолково.

— Что же ты, царевна, не ешь не пьешь? — провокационно полюбопытствовав Аспид.

Сидели три Змея-заговорщика, переглядывались, перемигивались, бесили меня очень своими взглядами. Интриганы чешуйчатые…

И я решила играть по их правилам. Наглой и самодовольной я тоже умела быть. Княжна я, в конце концов, али не княжна?

— Думы меня грустные терзают. — проговорила скромно опустив глаза.

— И какие же? — благосклонно спросил Аспид, охотно вступая в игру. Ну вот и сам виноват. Дал возможность выговориться, теперь пускай слушать. Все они пускай слушают.

И ему, и сыновьям его и даже Кощею, который пусть сам меня во все это не втягивал, но благосклонно наблюдал за тем, как втягивали другие. Вроде как не сильно стремился во мне спасения искать, но на что-то надеялся…

— Да вот понять все пытаюсь, какой же это сложной работой меня ваши сыновья озадачили. Насколько все у вас тут не просто и не погибну ли я, чужую волю выполняя. Все ж таки, проклятие это, видимо, совсем хитромудрое какое-то и не всякая нечисть хочет, чтобы царь их был от беды своей избавлен. Совсем все сложно, а я ничего не знаю. Опасности не представляю и рискую на пустом месте помереть какой-нибудь страшной смертью. А не хотелось бы жизнь свою в самом рассвете губить…

Чистосердечное мое признание было встречено гробовым молчанием, в котором особенно громко прозвучал странный треск — Тугарин, сильнее других прочувствовавший все мои переживания, слишком крепко сжал зубы и раздробил куриную косточку, с которой с аппетитом сгрызал мясо.

А я сидела, разглядывала скатерть и просто радовалась, что с нами нет Мыша. Такие потрясения не для его слабого мышиного сердца.

— И чего ты желаешь? — спросил Кощей. И ничего не выдавало в этом, вечернем Кощее того мирного, вполне располагающего к себе дяденьки, что повстречался мне днем в саду. И взгляд — снисходительный, ленивый, безразличный даже, и гордо расправленные плечи и выражение смертельной скуки на скуластом лице…это был Кощей Бессмертный во всей своей злодейской красе. — Домой вернуться?

— Да хоть бы правду узнать попервой. — отмахнулась я от его предположения, лишь чудом защитный знак в воздухе не начертав. Сейчас, расхрабрившаяся, укравшая откуда-то смелость, чтобы прямо обо всем заговорить, я совсем не хотела возвертаться под батюшкино крыло. К неизбежным розгам, крикам, да свадебке.

— Говорят же тебе старшие, не ко времени это знание. — недовольно сказал Тугарин, отплевавшись осколками куриных костей.

— Почему бы ей не рассказать? — вдруг задумчиво спросил Кощей и Тугарин чуть зубы свои в порошок не стер. — Пусть знает и сама решает, сможет ли мне помочь или лучше прямо сейчас к жениху возвращаться.

— Кош, — с укором протянул Аспид.

— А я согласна! Хорошая идея, давайте мне все расскажем.

Смотрели на меня Змеи как на мелкую вредительницу. Вроде и прибить хочется, потому что зараза, а с другой стороны — жалко, потому что зараза маленькая.

И правды мне ожидаемо не открыли.

Как ни странно, от затеи этой «дурацкой» Кощея отговорил Горыныч. Напомнил, про какой-то уже истраченный шанс, про то, что их осталось всего два и что он не желает видеть, во что его государь под действием проклятия превратится.

Моего же мнения слышать не желали, но я не обиделась. Я-то знала, где можно застать Кощей в гордом одиночестве, вне надзора Змеинова семейства. Главное дождаться, когда ему еще немного жизни захочется и он в сад вернется.

А ждать я умела…вроде как.

Глава 6. О царевнах и поцелуях

Галерея, что тянулась вдоль дикого сада, теперь стала моим самым любимым местом для прогулок. Я могла бродить по ней часами, иногда выходя в сад, кружа по тенистым, заросшим аллеям, пробираясь сквозь кусты или воюя с травой упрямо поджидая свою недокормленную жертву.

Каждую свободную минуту я спешила сюда. На встречах с нечистью сделалась рассеянной и резкой. Часто раздражительной и истории мне рассказываемые, записывала без охоты.

Чем-то даже на Мыша походить стала.

Ходила мрачная, бормотала себе что-то под нос, причем часто и сама не понимала, что бормочу…кажется, возможные проклятия на Кощея примеряла, пытаясь понять, чем его подкосило.

Так запуталась в своей бредовой идее, что однажды, встретив в парке Горыныча, растерялась. Даже чуть не расплакалась, так все плохо было. Я ж другую нечисть искала, а не этого чешуйчатого.

— Ты что это здесь? — спросила его, старательно скрывая разочарование. Ну не виноват же Змей в том, что я тут не его поджидала.

— Тебя разыскиваю. — он ловко скинул с плеча один лук, легко поймав его в падении. — Отец сказал, ты пострелять не против. Пойдем, я наконец лук под тебя отыскал.

— Вообще-то я занята.

— Чем?

Это был плохой вопрос, просто ужасный, потому что ответить на него честно я не могла, а правдоподобной лжи придумать не успела. Пришлось брать задний ход:

— Пошли из лука стрелять, только не жалуйся, когда я тебя уделаю.

Горыныч оскалился, он не верил, что такое возможно.

Но это были уже его проблемы…

Повел меня Змей не на стрельбища, чтобы там на глазах у волков в меткости соревноваться, а в лес, на поляну, где самодельные мишени были навешаны на деревья, а разметки для лучников сделаны из прямо здесь же наломанных березовых веток.

— Надеюсь, ты не попробуешь от меня сбежать. — серьезно ответил он на мой удивленный взгляд. Горыныч привел меня в лес полные низшей нечисти, с которой даже Кощей не договорится. Они уважают лишь силу и не приемлют слов, какими бы правильными те не были.

— Дура я от тебя сбегать что ли? Знаю, между прочим, что может в лесах водиться, чай не всю жизнь в горнице просидела, — проворчала я, протянув руку за луком. — Дай сюда.

Горыныч подчинился, мой лук мне отдал, свой с плеч сбросил и колчан из-за спины потащил.

— Выбирай, Василиска, какая мишень больше приглянется.

Васяткой звать меня он не хотел, Василисой тоже, уверенно заявляя, что я Василиска и никак иначе. Мол, напоминаю я ему некоего Василиска — его дааальнего родича. Чем именно напоминаю ответить Горыныч затруднялся, лопотал что-то про наглые зеленые глаза и беспокойный характер, которых у меня отродясь не было. Потому что глаза у меня были синие, а характер покладистый…чтобы там кто ни думал.

Вот не знаком Змей был с моей младшенькой сестрицей, иначе сразу бы мнение обо мне переменил.

Развлекались мы не так чтобы долго, но усомниться в том, что смогу Горынычу нос утереть я успела. Стрелял он просто мастерски, не каждый дядькин лучник так умел, а уж своих людей Еремей не жалеючи выправлял, чтобы настоящие воины князю служили, а не болванчики в кольчугах. Но приуныть не успела, момент Змеева триумфа спугнула расстроенная ведьмочка.

Горыныч ее издали приметил, расслышал треск веток и гневный шорох листьев — кусты негодовали, когда она сквозь них продиралась; лук свой опустил, да и повернулся лицом к незваной гостье.

И когда вывалилась та на поляну, вся встрепанная, с полураспущенной косой, полной листьев, с длинной царапиной на щеке — подарком особенно злобного куста, с порванным подолом сарафана и полузадушенной, крепко прижатой к груди, огромной жабой, мы ее уже ждали.

— Царевна! — выпалила нежданная гостья, жадным взглядом огладив меня с ног до головы. — Царевна!

— Тебе чего надо, ведьма? — недружелюбно поинтересовался Горыныч, закрыв меня собой.

— Весняна я. На силу вас нашла. — запыхавшаяся, расстроенная, несчастная очень, она протянула к нам подрагивающие руки с зажатым в них жабом. — Помощь царевны мне нужна.

— Какая же?

Именно этого вопроса Весняна с нетерпением и ждала.

Недлинный ее рассказ меня неожиданно повеселил и озадачил одновременно. Потому что выяснилось, что нечисть с людьми очень даже может общаться, при условии, что человек этот не желает ее сжечь, или сердце из груди вырезать, или голову с плечь снять, или…фантазия у людей богатая, в общем-то.

Как выяснилось, у Весняны, недавно закончившей обучение, совсем еще молодой и не так чтобы опытной ведьмы, жених объявился, из людей. Кузнецов сын, что жил в человеческой деревне, на границе Кощеевых земель расположенной. И вот довелось им впервые страшно поссориться. О причине ссоры ведьма говорить открыто не захотела, только краснела, белела и бормотала что-то про родных своего жениха, с которыми ей знакомиться ну никак не хотелось.

Ссора была первая, жаркая и закончилась проклятием. Которое мне предстояло снять.

— Ты же царевна, — жалобно шмыгая носов, сказала она, — создание волшебное. Поцелуй его, проклятие и спадет.

— Ишь чего удумала, — возмутился Горыныч. — Ты иди-ка, давай отсюда. Нам и самим царевна нужна. Нецелованная!

Последнее слово он особенно выделил, но смутить ведьму не смог, не того характера была девица, чтобы так вот смущаться.

— Ну как же я пойду? Он же заколдованный. И не расколдуется ведь сам.

— Сама целуй!

— Целовала уже! Не помогло. Тут царевна нужна.

— Нет уж. — сказал Горыныч.

— Давай сюда свою лягушку. — сказала я.

— Василиска… — угрожающе позвал меня Змей, — даже думать не смей.

— Почему это? Я же могу попробовать помочь. Значит попробую. — отрезала я. Мне и самой хотелось знать, что из этого выйдет. Всегда ходили слухи, что поцелуй царевны всякое проклятие снять может, но попав в замок Бессмертного я как-то засомневалась в этом уверении — никто ж меня не просил Кощея целовать. А теперь, вот выяснилось, что не такая уж это и неправда…и потому мне только страшнее становилось. Ибо я не могла, да и не хотела представлять то проклятие, от которого поцелуй царевны — не избавление. И совсем уж страшно становилось от понимания, что я не настоящая царевна…проще было прямо сейчас проверить на что я способна. А то ж мало ли, вдруг для такого дела и простая княжна сгодится…царевнина дочка.

— Это жаба, вообще-то. — скромно пробормотала Весняна. А передав мне своего ненаглядного, поспешно уточнила: — Только в щечку!

— Знамо дело. — пробормотала рассеянно, примеряясь к равнодушно взиравшей на меня жертве ведьминого гнева.

Дурная надежда, не оформившаяся, но очень нужная, теплилась где-то глубоко внутри обрастающая непоколебимой, но еще слишком хрупкой уверенностью, что если с ведьминым проклятием разберусь, то и Кощеево мне по силам будет.

Перед тем, как жабу целовать, я зажмурилась, преждевременно скривилась и осторожно чмокнула ее в макушку. Прикосновение к сухой, шершавой шкуре оказалось на удивление ничуть не противным.

Ведьма затаила дыхание, Змей тоже. Да даже я не дышала, в надежде глядя на жабу. Жаба отвечала мне отупелым, сонным взглядом.

— Ничего. — простонала Весняна, закрыв лицо руками.

— Прости, — пробормотала я, почему-то чувствую свою вину.

— Ты-то тут при чем? — вздохнула она. — Моя вина.

Жениха своего из моих рук она забирала осторожно, тихонечко всхлипывая. Но уходила с сухими глазами.

— Не стоило оно того. — с досадой вздохнул Горыныч, глядя вслед Весняне.

Я шмыгнула носом, полностью признавая его правоту. Ведьму было жалко прямо до слез.

— Ох, Василиса, только сырость не разводи, — закатил глаза бесчувственный змей, — не вышло и не вышло. Другого себе найдет. Эти обращающие проклятия еще ни одна царевна на моей памяти снять не смогла.

— Правда?

— Чистая.

Весняна уже скрылась среди деревьев и к нашему счастью слышать его слов уже не могла.

Зато мы очень хорошо услышали истошный визг, раздавшийся спустя всего несколько минут.

Горыныч бросился на помощь не раздумывая, я за ним по пятам.

Не ожидала совсем, что он вдруг встанет как вкопанный, потому сзади на него и налетела, нос об спину его отбила и хотела было возмутиться, но выглянула из-за Змея и онемела.

Ведьма сидела на земле, вся в какой-то жиже, с клочьями жабьей шкуры на волосах, со слизью размазанной по лицу и запачкавшей одежду, а перед ней, ошалело крутя головой, сидел совсем голый…если не считать слизи, парень. Русоволосый, сероглазый, напуганный пуще самой ведьмы.

— Ешкин же черт. — зло выругался Змей.

— Мамкина кровь, — завороженно глядя на парня прошептала я. Пусть проклятие снялось не так, как я ожидала и с небольшим запозданием, но снялось. Снялось же!

Я не безнадежна. И даже больше того — я лучше многих царевен.

Виной ли тому мое происхождение или искреннее желание помочь — не ведаю того. Но в чем я точно уверена — есть у меня шанс помочь Кощею…

Горыныч моей радости не разделял. Это ж ему пришлось жертвовать расколдованному парню свою рубашку и объяснять все, так как Весняна была не в состоянии даже слово вымолвить, а я просто не знала как это все можно объяснить. И доставлять грязных, но счастливых влюбленных домой тоже Горынычу пришлось.

— Василиска, без глупостей тут. Попытаешься сбежать — выслежу, поймаю и выпорю, усекла? — угрожающе спросил он, и не дожидаясь моего ответа, который, конечно, мог быть только положительным, за шкирку поднял на ноги сначала ошалелого парня, а потом и за невменяемую ведьму взялся. Вздернул Весняну в воздух, на плечо свое закинул и добрым подзатыльником погнал ее жениха вперед.

Скрылись среди зеленой листвы они быстро.

Собирать стрелы, луки и возвращаться в замок мне самой пришлось. И терпеть удивленные взгляды оборотней, охранявших ворота, тоже пришлось. Они не могли понять почему я, в гордом одиночестве и совершенно добровольно возвращаюсь в место своего заточения.

Им-то, огромным, сильным волкам невдомек было, что простая человеческая девка едва ли долго протянет в их лесу. Но я-то это осознавала и с чистой совестью оправдывала свое нежелание сбегать.

И совсем уж точно угрозы Горыныча тут были ни при чем. Просто я умной была.

Да и здравомыслие же еще никто не отменял…наверное.

* * *

Воодушевленная удачей с заколдованным ведьминым женихом, я с новыми силами взялась за выслеживание Кощея. Уже всерьез раздумывая над возможностью подкараулить его не в саду, куда он ходил судя по всему редко, а где-нибудь в замке…

К счастью не пришлось.

В полутемных коридорах, полных паутины и пауков, наедине с Кощеем я едва ли смогла б быть наглой хоть чуть. Среди живой и дерзкой зелени было как-то проще.

Приметила я государя еще издалека, он медленно брел по заросшей садовой дорожке, ничуть казалось, не замечая, как следом, укрытая тенью галереи, за ним бреду я. Доведя Кощея до знакомой уже беседки, я ненадолго замерла, собираясь с духом, чтобы выйти из своего укрытия.

Смелости не хватало.

Чтобы перебороть свою нерешительность пришлось бежать на кухню, выпрашивать у домовых пирожки и нестись обратно, упрямо надеясь, что Кощей будет сидеть на месте и ждать моего допроса с пристрастием.

Кощей никуда не делся, будто и правда ждал.

На этот раз, я принесла целых два пирожка и была собой очень горда. Важно прошла по саду, смело уселась рядом с государем и щедро протянула ему целый пирожок, уверенная, что он возьмет. Раз уж половинку от надкушенного взять не побрезговал, то целый, только что из печки, еще даже горячий, точно примет…

Гостинец Кощей и правда взял, но продуманности моей не оценил, пирожок располовинил и один его кусок мне протянул.

— Так я же два взяла, — заметила несмело, — они одинаковые.

Кощей приподнял бровь, совершенно обычный и ничуть не страшный жест, но кусок пирожка я тут же взяла, вгрызлась в его край, руки себе освобождая, и второй, свой, тоже пополам поделила, протянув одну часть царю.

Кощей принял. С благодарной улыбкой, заставляя меня уверяться в подозрении, что обыденная фраза «разделить еду с гостем» воспринимается нечистью ну совсем уж буквально.

— Говори, что хотела, — благосклонно разрешил он, когда все было поделено.

— Спросить хотела. О проклятии. — это оказалось сложнее, чем мне представлялось. То ли от того, что Кощей смотрел, а может потому что с нечистью в принципе просто не бывало, но я с трудом подбирала слова, хотя речь свою зазубренную наизусть и не единожды отрепетированную, должна была выпалить на одном дыхании. Но не свезло. Слова путались… — Вы наверное не знаете, но я тут на днях жабу от проклятия спасла… Человека! Я хотела сказать, человека спасла. Жениха ведьмы одной. Она его в жабу превратила, а я расколдовала.

— Наслышан. — с серьезным видом кивнул Кощей.

— Д-да? — растерялась я. — А…ну это хорошо.

И замолчала. Все шло совсем не так, как я себе представляла. Совсем-совсем. Слова комом встали в горле, я не знала с чего начинать. Что вообще говорить? Заготовленные фразы в панике разбежались, оставив меня отупело таращиться на зеленый, самодовольный куст, разросшийся у дорожки и почти полностью перегородивший ее своими ветками.

Помощь пришла оттуда, откуда я ее совсем не ждала.

— И ты желаешь узнать суть моего проклятия? — благодушно спросил он. — Хочешь проверить, снимется ли оно поцелуем?

— А оно снимется? — оживилась я.

На самом деле это было бы очень логично. Змеи, возомнившие будто я царевна, беспокоились, что трепетное, взращенное нянюшками создание напрочь откажется целовать их царя, потому и скрывали от меня «страшную» правду, желая, чтобы я сама до всего дошла и по возможности не устроила им истерику, вызнав всю правду.

И вот она я, все понявшая и осознавшая, добровольно готова снять с Кощея проклятие. Снять проклятие, получить свободу и вернуться домой. И…в этом места радужная картина будущего чуточку меркла, но я старательно попыталась дурные мысли подальше.

Может и не страшно уже это возвращение, может, притомился Иван ждать, да и нашел себе другую невесту.

Может же такое быть?

— Пока не проверим, не узнаем, — хмыкнул Кощей, подставляя мне щеку.

Это было совсем нереально и чуточку безумно.

Я послушно, но быстро и несколько нервно, ткнулась губами куда велели, почти не почувствовав легкой прохлады его кожи и отпрянула.

— Ну как?

Он помолчал, прислушиваясь к себе, покосился на черный аметист, вделанный в кольцо на мизинце, будто бы совсем не издевался надо мной, а правда надеялся, что это подействует. Камень скрупулезно берег свой цвет, не желая хоть в чем-то меняться.

— Не помогло.

— Может, надо подождать? В прошлый раз ведь тоже не сразу вышло. — робко предположила я.

— Может, — согласился Кощей, не желая рушить мои надежды. Но по лицу его было ясно, что в это он уже не верит. Если и была какая-то в нем надежда, то умерла она сразу после поцелуя.

— Это ведь не поможет, да? — тихо спросила я.

Кощей неопределенно пожал плечами.

— Тогда почему сразу не сказали? Зачем все это?

Я очень хотела на него обидеться. Даже понимая, что обижаться на самого Кощея Бессмертного опасно, все равно хотела.

Но он оказался достаточно честным, чтобы легко обезоружить мою обиду:

— Ты так искренне хотела помочь, это приятно. Я просто не смог отказать себе в этом маленьком удовольствии.

— Тугарин с Горынычем тоже искренне хотят вам помочь вообще-то.

— Ты царевна. — просто сказал он, будто это должно было все объяснить. Мое недоумение оказалось слишком заметным, и достойный объяснений. — Единственная царевна, желающая добровольно мне помочь. Это несколько сбивает с толку.

С толку его сбивает…да у меня за последние седмицы жизнь с ног на голову перевернулась, если из нас кто-то и сбит с толку, так это я!

Но об этом я, конечно же, благоразумно промолчала.

— И все же, что на вас за проклятие? Какое условие у его снятия?

— Правда хочешь знать? — спросил он, прищурившись. Сейчас Кощей выглядел очень живым и это было так замечательно и странно… Непривычно, потому что по вечерам от живого человека в нем оставались разве только возможности двигаться, говорить и дышать.

— Мне же его снимать предначертано, — нетерпеливо напомнила я, — хотелось бы знать чего от меня ждут.

Кощей медленно кивнул, будто бы принимая мои слова. Согласен он с ними или нет я уже не узнала.

По закону великой подлости, разговор наш был прерван в самый важный момент.

Волк, звеня связкой ножей у пояса, в буквальном смысле свалился с неба… вернее, спрыгнул он со второго яруса галереи, но от неожиданности я не сразу это осознала.

— Мой царь! — рыкнул оборотень, покосился на меня и забавно принюхался. Вроде как незаметно пытался, но ничего у него не вышло. Кажется, умытую, причесанную и опрятную меня не узнали, хотя запах и был знакомым…

— Вой, — предостерегающе, но совсем негрозно окликнул его Кощей. Сотник тут же опасливо прижал уши, — что ты хотел?

— Пришло сообщение от лесных огней. Чужак прорвался на наши территории.

— Где?

— На болотах Рудянки.

Услышав знакомое имя я невольно поежилась. Болотницу эту я уже знала — злоязыкая и вредная нечисть, что приходила ко мне со своей историей. Я помнила тот день и помнила, как Рудянка принесла с собой сырой запах болот, как задушила меня дурманным ароматом багульника и как запутала своими сложными жалобами на всякого рода нечисть. Даже о Кощее дурное слово сказать осмелилась, правда шепотом и с оглядом на дверь. Ничто ей было не по вкусу, все раздражало, и мои неумелые старания записать все ее стенания болотницу тоже не удовлетворили. Ушла она глубоко недовольная моей работой, оставив на память головную боль, что не отпускала весь день.

— Человек? — уточнил Кощей.

— Да.

— Пусть донесут Ружянке, я дозволяю. Он на ее территории и принадлежит ей.

— И никаких прав…

— Никаких прав не заявляю.

О чем они говорят понятно было без пояснений. Какого-то совершенно незнакомого никому из нас человека приговорили к смерти.

От пробудившейся вслед за словами царя безотчетной неприязни захотелось отсесть от Кощей подальше.

Потому что я тоже когда-то прорвалась на их территорию. Потому что я тоже когда-то была чужаком. Потому что Бессмертный так же мог со скучающим видом, ничего не разузнав, решить мою судьбу. Потому что он нечисть, а я отчего-то стала об этом забывать. Такой же как и Лихо, только более дружелюбный, потому что от меня чего-то хочет.

Воспоминание о враждебно настроенной, одноглазой нечисти, всколыхнули внутри меня беспокойство. Вопрос с губ сорвался как-то непроизвольно. Я еще раздумывала стоит ли его задавать, а он уже прозвучал:

— А вы Лихо поймали?

Вой почесал за ухом и украдкой вопросительно покосился на Кощея, тот кивнул, дозволяя мне ответить:

— Лихо древняя нечисть, накопленная ею за прожитые года сила и знания позволяют путать следы и уходить от погони…

— Это значит нет? — дотошно уточнила я. Потому что очень замечательно будет, если он сейчас значимость своей героической поимке опасной нечисти поднимает. И совсем печально — если это действительно просто оправдание.

Волк потупился.

— Тебе не о чем волноваться, кольцо защитит тебя от любого злонамеренного воздействия. — напомнил Кощей. Вот только что он человеку подписал смертный приговор, а меня утешить пытается.

— Я пойду? — неуверенно спросил Вой, а получив разрешение радостно припустился прочь.

— Что изменилось? — спросил Кощей, когда сотник его скрылся из виду и мне больше не к чему было приложить свое внимание.

— Что?

— Сейчас что-то изменилось, я чувствую, но не могу понять что. — терпеливо пояснил он. — Что я сделал не так?

Какой замечательный вопрос…велико было желание сказать, что все в порядке и удалиться, оставив его без ответов, как это они все тут со мной делали, но я так не могла.

— Вы только что обрекли человека на верную гибель.

Кощей удивленно приподнял брови. Для него случившееся было понятным и совершенно обыденным.

— Он нарушил границы, вторгся в мои владения.

— И я тоже нарушила! — выпалила я, потом опомнилась, чуть успокоилась и добавила. — Я тоже вторглась. Но не по своей воле, дорожка вывела меня в эти земли. И что, если бы не Тугарин, не ваше проклятие и не царский перстень, меня бы тоже отдали какой-нибудь нечисти?

У него была возможность соврать, попытаться меня успокоить, я бы, конечно, не поверила, но все же…возможность была.

Он не стал этого делать.

— Да.

— Но почему? — выдохнула я, окончательно раздавленная его ответом. Это ж выходит, мне просто сказочно повезло, что меня за другую приняли.

— Мои земли от людей только беду видели. — сдержанно ответил он.

— А богатыри? Они же беспрепятственно по вашим владениям ходят.

Кощей усмехнулся:

— Богатыри свое право на то в честном бою не раз доказывали.

— И все же не правильно это…

— А скажи мне, царевна, что бы люди, братья твои, сделали с нечистью, по ошибке на их земли забредшей? С кикиморой к примеру, с той же Бежаной… Как думаешь?

— Они…они… — я знала, что бы они сделали. Нечисть люди не любили люто, пуще заморских захватчиков, все пытавшихся потеснить границы некоторых государств. Щадить нечисть, пусть даже такую безобидную и впечатлительную, как Бежана, никто бы не стал. Конечно, сыскались бы добрые люди, быть может, попытались бы спрятать, защитить как-то. Но таких мало…и все секреты всегда выходя наружу. Вздохнув, я безнадежно спросила, не желая высказывать и без того очевидный ответ на его вопрос. — И что? Так и будем века враждовать между собой? Жить бок обок и ненавидеть друг друга?

Он пожал плечами:

— Мы печали в том не видим.

— То есть, вас все устраивает? Что люди вас боятся и ненавидят? — не поверила я.

— Ты меня ненавидишь?

Вопрос, заданный просто, даже немного равнодушно, загнал меня в тупик. Я же тут, сижу рядом с ним, даже вон расколдовать пыталась…разве ж я стала бы это делать для того, кого ненавижу?

— Нет, конечно. Не за что, вроде как. Мне вы ничего дурного не сделали.

Кощей кивнул, проигнорировал намек на забредшего в болота несчастного незнакомца и деловито задал следующий вопрос:

— Боишься?

— Не сказала бы. — я повела плечами, не зная, как выразить свои первые впечатления от встречи с ним, с Тугриным, с тем же Водяным — я была в ужасе, думала, что меня сейчас сожрут, не верила их словам и просто хотела сбежать. Тогда я никого из них еще не знала и действительно боялась. — Но это я. А как же все остальные люди?

— И что же они?

— Боятся.

Кощей улыбнулся. Это была терпеливая, несколько снисходительная, но ничуть не обидная улыбка. Он улыбался, потому что знал что-то такое, чего не знала я, и забавлялся этим.

— Но ты не боишься и этого более чем достаточно.

— Так нельзя. Недопонимания и страхи мешают установлению межгосударственных связей. — со знанием дела сообщила ему я очевидное.

Кощей ничуть не проникся важностью моих слов, наоборот почему-то рассмеялся. Я тут ему серьезные вещи объяснить пытаюсь, а он хохочет, будто это шутки все на самом деле.

— Ну чего вы? Я же все правильно говорю.

— Правильно, — весело подтвердил он, — да только нет у нас во всем этом нужды. Нечего людям нам предложить.

— Нельзя так. — упрямо повторила я. Ну в самом деле, что он за царь такой, не стремящийся союзы с соседями заключать?

— Странная ты, царевна.

— Нормальная, — пробормотала, пряча глаза. Может и странная, но раз уж сила мне дана проклятия снимать, то придется им всем мириться с моими странностями.

Веселый Кощей выглядел непривычно. Рассмешила я его своими наивными рассуждениями, позабавила незнанием тайн подчиненной ему нечисти…вроде как кусочек жизни в нем пробудила. Да вот только недолго тот кусочек продержался. К ужину и не видать было даже намека на разгоревшийся внутри него живой огонь.

Потух он, стоило только солнцу за горизонт опуститься.

Глава 7. О проклятиях и наказаниях

Несмотря на веру Кощея в его кольцо, следующим же днем после памятного разговора я заметила за собой слежку. Двое волков, не особо скрывая свое присутствие, следовали за мной по пятам.

Как заявил знавший почти все и почти обо всех Мыш в ответ на жалобное заявление, что за мной теперь оборотни следят — то была инициатива вовсе даже не государя, а его лохматого сотника. Мол, спохватился волк, о судьбе моей забеспокоился и послал на защиту, подмогу и пригляда ради своих бойцов.

И могла я теперь сколько угодно рожи кривить, спастись от волчьей заботы было уже нельзя. Покуда Лихо не будет поймана, мне от нагляда не избавиться.

— И чего, делать вид, что я их не замечаю? — спросила с сомнением, даже за закрытой дверью своего кабинета ощущая спокойное внимание надсмотрщиков.

— Ничего другого тебе не остается, — равнодушно покивал Мыш. Его сложившаяся ситуация очень даже устраивала. Я под особым присмотром, совсем в безопасности, а значит ничего со мной не случится и шкуру с него за недосмотр не снимут.

— Ты только не дразни их, — посоветовала Бежана, в перерыве между приемами нечисти решившая подышать немного свежим воздухом, ради чего не поленилась самолично повозиться с тяжелой оконной рамой. Замершая у окна кикимора, такая зелененькая, на фоне солидных зеленолистых деревьев казалась очень важной деталью этого мгновения, — волки обидчивые очень.

— И в мыслях не было, — ответила я, украдкой любуясь природной гармонией. Открыто этого делать было никак нельзя — стоило Бежане только заметить внимание, направленное на ее персону, как она начинала нервничать, переживать, даже паниковать. Как утверждали Змеи, виной всему было тяжелое детство и излишне требовательная, подчас неоправданно жестокая мать. Как утверждал Мыш — кикимора просто не умела быть спокойной, не досталось ей при рождении спокойствия, зато нервозности и склонности к дешевым истерикам в Бежане было хоть отбавляй.

Я же просто считала, что когда она не мечется в ужасе и не бледнеет от страха, то выглядит очень хорошенькой, почти сказочной.

А вот оборотни сказочными точно не были, и когда по вечерам, в полумраке засыпающего замка я возвращалась в свою спальню, оглядываться старалась как можно реже, хоть это у меня ничуть не получалось. Потому что по пятам шли жуткие волки, глаза их в темноте светились, а дружелюбные ухмылки больше походили на зловещий оскал и… тут бы даже дядькины самые лучшие, самые смелые дружинники не смогли бы сдержаться и хоть парочку раз да обернулись, дабы удостовериться, что волки пусть и идут по следу, но не приближаются. А заразы блохастые мой страх чувствовали и наслаждались.

Я терпела три вечера. На четвертый, вместо того, чтобы, покинув столовую направиться в спальню, свернула с привычного маршрута, прошлась совсем по другим мрачным коридорам, на этот раз почти не оборачиваясь и забывая бояться — спешила очень.

— Слышь, царевна, — забеспокоился один из волков, когда мы выбрались из замка, прошли мимо стрельбища, держа уверенный курс на конюшни, — ты куда это собралась?

— Лошадь свою хочу проведать. Столько дней уже прошло, а я все времени найти для нее не могла, — не оборачиваясь, ответила я.

— Завтра проведаешь, — грубовато велел второй. Так оборотням не нравилась моя затея, что они даже приблизиться ко мне не поленились.

— Завтра другие дела будут, — отмахнулась я и даже ускорилась на всякий случай.

Знала я, почему им так не хочется меня к конюшням пускать — то было единственное место, к которому Кощей настрого запрещал волкам приближаться. Кони чуяли хищную суть местного воинства и нервничали. Как жаловался Аспид, по причине своей острозмеиной особенности вынужденный наравне с оборотнями конюшню за версту обходить, Бессмертный своих коней сильно любил и берег их как мог. И, не меньше чем Марьку увидеть, мне хотелось на Кощееву слабость глянуть… раз уж возможность выпала.

Волки отстали от меня задолго до конюшен, не было им хода в эту часть замкового двора, что лично меня очень радовало. Потому что полные скуки вздохи и ленивое поскуливание по ночам меня очень нервировали, я даже в собственной постели не чувствовала себя в одиночестве. Волки всегда были поблизости.

И эти сладкие минуты одиночества дорогого стоили.

Марька встретила меня недружелюбно. Сначала попыталась цапнуть, а потом просто зажала в углу стойла и продержала так минут пятнадцать, пока я извинялась перед ней и заверяла, что голодные и полные страха ее дни в лесу были не чуть не хуже моих дней в этом замке… ну, за редкими исключениями.

Решающим доводом в пользу моего прощения стало яблоко, дальновидно уворованное мною с царского стола. Похрустев угощением, кобыла решила, что меня можно простить.

— Надо же и самой неудаче может повезти, — раздалось насмешливое откуда-то сверху ровно в тот миг, когда воцарился мир между мной и моей строптивой лошадью, и можно было беспрепятственно пойти смотреть царских коней. Все они находились чуть дальше, размещенные через два пустых стойла от Марьки. Для того, видимо, чтобы не пугать мою хилую кобылку.

Голос я узнала сразу. Скрипучий и злой, он мог принадлежать только одному созданию на все Тринадцатое государство.

— Я думала, вы уже давным-давно на границе Кощеевых земель затаились в какой-нибудь глубокой норе и молите своего Темного бога, чтобы он отвел от вас царскую погоню.

— Ооо, поверь, все так бы и случилось, не окажись в тот неверный час поблизости государя. У меня не было времени, чтобы покинуть территорию замка, Кощей почувствовал мою силу еще до того, как ты отсчитала своим телом все ступени на лестнице. — Я не видела ее, все еще скрытую в темноте где-то под потолком, куда не доставал скудный свет заговоренных факелов, но была уверена, что лицо ее потемнело от злости. — Такой беспроигрышный шанс умереть, но ты им не воспользовалась.

— Извиняться за это не буду.

— Не извиняйся, — зловеще разрешила Лихо, — ты принесла мне свою жизнь, я довольна.

Было ли мне обидно так глупо попасться? Мне было… непонятно.

— Но как Вой мог пропустить такое очевидное место? Почему вас не нашли? — спросила я, желая отсрочить страшное, выгадать время, дождаться озарения и понять таки, как спасти себя в этой безвыходной ситуации.

— Запрет приближаться к конюшне действует уже давно, — усмехнулась она, продолжая следить за мной из своего надежного укрытия, — Для сотника этого участка просто не существует… не существовало. Сейчас, конечно, я тебя убью, волки всполошатся, позовут вожака, и он поймет, каким был дураком.

— Досадно, — вынуждена была признать я, примеряясь к двери. Лихо была почти надо мной, я — в шаге от свободы. Калитка в конюшню находилась не так далеко от Марькиного стойла и оставалась открыта, мне достаточно было бы просто выбежать на улицу… Конечно, лучше было бы прямо сейчас поднять шум, заорать, позвать на помощь — у волков слух отменный, они бы меня и не с такого расстояния прекрасно услышали, но, вот беда: на косяке ворот, при входе на конюшню, я видела руны тишины. И вздумай я сейчас орать, только лошадей бы напугала. Ни звука за эти стены не вылетит, так же как и не влетит.

— Довольно разговоров, — решила Лихо и рухнула вниз ворохом тряпья. Марька ожидаемо испугалась, шарахнулась в сторону, налетела на стенку денника и, не разбираясь, кто здесь ее хозяйка, а кто — незваное чудище, лягнула задними копытами и вскользь угодила по нечисти, откинув ее назад, аккурат в кормушку.

Я не стала дожидаться, пока достанется и мне, поспешила прочь.

Единственная и довольно слабая надежда была лишь на то, что Лихо не сразу придет в себя и бросится в погоню, что Марька ее со всей своей лошадиной зловредностью приложила.

Марька не подвела. Как и Кощеево кольцо. Я чувствовала, как колется серебряный ободок, видела, как редко искрит камень, осыпая горячими искрами мою руку, но совершенно не ощущала желания завязать ноги узлом и растянуться на глинобитном полу конюшни. Вовсе нет, я бежала к двери, видела, как расстояние сокращается, осознавала, что сила Лихо давит на меня, бессильная пробить защиту самого Бессмертного, и казалась себе такой… везучей. Будто и правда удачей поцелованная.

Волки переминались с лапы на лапу ровно в том месте, где и остановились, возвращая мне мое уютное одиночество. На то, как я несусь к ним на запредельной для человека… для девицы в сарафане, скорости они смотрели с недоверчивым интересом. Будто ждали, когда я выдохнусь и свалюсь. А я не могла себе этого позволить, потому что позади была Лихо и реальная возможность погибнуть в расцвете лет.

Из-за своей собственной дурости погибнуть, что особенно обидно.

— Чего встали?! — задыхаясь, срывающимся голосом крикнула я, когда между нами осталось не больше дюжины шагов. — Бежим!

— Куда? — не понял один из волков.

— К Вою! — рявкнула я, решив для себя, что если эти тугодумы так и останутся стоять, то пусть Лихо с ними все что угодно делает, и так им и надо, раз приказов с первого раза не понимают.

В тот самый миг, когда я жестокосердечно решила бросить двух мохнатых остолопов на произвол судьбы, в проеме калитки, пошатываясь и держась за косяк появилась Лихо — я поняла это по вытянувшимся мордам моих охранителей.

— Не сдюжим, — пробормотал один.

— Бежать надо, — согласился другой.

— А я о чем? — полузадушенно рявкнула я, окончательно сбивая дыхание.

Впрочем, напрягаться мне больше и не пришлось. Волк, тот что побольше и посерее, одним невообразимым движением перехватил за шкирку как раз поравнявшуюся с ними меня и закинул себе на спину, коротко рявкнув: «Держись!». И я ухватилась за него со всей старательностью, на какую только была способная. И руками за шею обхватила и ногами за талию, не думая даже смущаться по этому поводу.

Волки понеслись. Вернее, понесся тот, на котором я болталась, второй почти сразу свалился, кажется, умудрившись даже что-то себе сломать — злая Лихо не особо церемонилась с подчиненными Воя.

Мы не остановились, чтобы помочь, у нас не было на это времени, да и возможности тоже. Первое проклятие кольцо Кощее отвело легко, второе могло уже просочиться сквозь защиту, воспользовавшись тем, что направлено оно окажется не на прямую носительницу кольца, а на ее средство передвижения.

До полигона, где должен был находиться Вой, мы добрались быстро, вот только это нас не сильно спасло. Как выяснилось, единственному волку, которому не страшны были сглазы и проклятия, именно в этот день понадобилось отправляться на охоту. На Лихо.

И никто не знал, когда он вернется.

— И что? — нервно хохотнула я. — Вой сильно расстроится, когда узнает, что Лихо я нашла?

Мне не ответили. Оборотень, оставленный вожаком за главного, принялся активно спасать меня от преступной нечисти.

Запер в пустой казарме, послал за Змеями, отправил волка с сообщением к Кощею, весточку Вою, и Анчутку (которого удалось дозваться лишь с четвертого раза) — к конюшням, чтобы за Лихо проследил.

Пока нечисть принимала активное участие в защите царевны, самой царевне дозволялось только сидеть под дверью, прислушиваться к суете по ту сторону, к азартному рыку и дерзким предположениям о том, что же царь сделает с провинившейся нечистью, когда та будет поймана.

Но время шло, суматоха утихла, злое нетерпение жестоких хищников развеялось, все получили для себя задание, а я так и продолжала сидеть на деревянном полу, изрытом шрамами от волчьих когтей, стыдливо укрытых свежей соломой — оборотни по какой-то необъяснимой причине любили запах сена, он их успокаивал. Никто не спешил меня выпускать. Никто за мной не пришел.

Это было обидно.

И стало лишь обиднее, когда мутное стекло, со звоном разлетелось по казарме, а в щерящемся осколками, слепом окне показалось одноглазое, худое лицо.

— Да быть такого не может, — пробормотала я, отказываясь верить в происходящее. Пусть она меня в конюшне чуть не поймала, туда волкам ход закрыт, недозволено им свой волчий дух близ царских лошадей разносить, но здесь-то она как оказалась? Оборотни же кругом!

— Да быть такого не может, — пробормотала я, отказываясь верить в происходящее. Пусть она меня в конюшне чуть не поймала, туда волкам ход закрыт, недозволено им свой волчий дух близ царских лошадей разносить, но здесь-то она как оказалась? Оборотни же кругом!

— Я с тобой разберусь, — зловеще пообещала нечисть, одним резким, дерганным и совершенно невозможным движением проскользнув в окошко, и кулем свалилась на пол. Уже оттуда из груды тряпья и спутанных, растрепанных длинных волос послышалось страшное, — пути назад у меня нет.

— А, может, вы плохо смотрели? Может есть еще этот путь назад… — опасливо отозвалась я, боясь даже шевелиться. Казалось почему-то, стоит мне только дернуться, как неторопливо разгибающаяся фигура тут же забудет о своей медлительности и в одно мгновение окажется подле меня. А там уже и колечко Кощеево не поможет.

— Прими смерть достойно, девочка, — это было единственное, что она мне сказала перед тем, как броситься.

Я еще успела сдавленно вякнуть:

— Я не воин, я не умею достойно! — а потом уже могла только бежать и спасаться. Перескакивая через койки, стараясь уследить за тем, чтобы Лихо, мягко и до одури страшно стелящаяся по полу, была от меня как можно дальше.

В вечернем полумраке, освещенная лишь стандартными светильниками, казарма казалась мне клеткой. Казематом, как тот, в котором мне довелось очутиться в первый же день появления здесь.

Выбитое окно призывно поблескивало острыми, хищными осколками стекла — мой единственный выход отсюда был опасен, и очень хотелось бы, чтобы мне самой не пришлось себя спасать. Да только на крики и на призывы о помощи не отозвался ни один волк, зато я сама чуть не угодила в костлявые лапы своей одноглазой смерти, на миг непозволительно беспечно утратив бдительность. Лишь в последнее мгновение успела вывернуться из костлявых рук.

— Послушайте, ну давайте не будем так спешить, — предложила я, пятясь от Лихо спиной вперед. О том, что я так и упасть могу не думала, страшнее было от нее отвернуться или хотя бы на секунду выпустить из поля зрения, — давайте вы мне свою историю расскажете, а? Давайте? Вот как вы глаз потеряли? А я все запишу. Посочувствую вам. Знаете, как я умею сочувствовать? Мастерски!

— Хочешь знать, как я потеряла глаз?

На самом деле я не хотела, но все равно с энтузиазмом закивала:

— Конечно, хочу!

Нечисть зло рассмеялась, я трусливо подхихикнула и чуть не подавилась воздухом, когда смех ее оборвался.

— Поверила такой же милой, дружелюбной царевне… лживой твари! — прорычала Лихо, порывисто качнувшись ко мне. Я не завизжала, только шарахнулась назад, больно ударившись ногой о край одной из коек. — Потеряла глаз и право появляться в замке!

— Но вы же сейчас здесь?

— И за это меня ждет отдельное наказание.

— А… Мыш…

— Никто не знает о запрете, — неохотно ответила она, — Кощей держит это в тайне. Для всех я была отправлена на заставу у границы Гиблых земель, где и потеряла глаз.

— А что случилось на самом деле? — жадно спросила я. Упоминание о царевне, потере глаза (что-то мне подсказывало, что правый глаз Лихо проклинал и глазил не хуже левого) и наказание от государя наталкивали на интересные мысли. Верила я робко, боясь спугнуть удачу, что могу сейчас узнать пусть и не суть самого проклятия Кощея, но хоть личность того, кто наложил его.

— Зачем мне тебе рассказывать? — оскалилась Лихо. Зубы у нее были острые, пожелтевшие и крепкие, способные легко рвать сырое мясо.

— Ну вы же все равно меня убить хотите, так хоть объясните перед смертью, за что? — выбитое окно находилось от меня всего в пяти шагах, если бы мне повезло, я бы успела выпрыгнуть в него. Если бы очень повезло — отделалась бы всего парочкой порезов средней тяжести и нестрашным ушибом.

Мне же повезло просто сказочно.

— Расскажу, — решила Лихо, — бежать от Кощея бессмысленно, когда он за мной придет… пусть приходит. Твое тело уже остынет, а я готова буду принять любое наказание.

Мое еще тепленькое и совсем живое тело зябко передернулось от обреченной уверенности ее слов, а я всего лишь сказала:

— Присядем?

Лихо не стала спорить, села на койку, рядом с которой стояла, не став приближаться ко мне и совсем уж выводить из равновесия. Я опустилась на соседнюю от нее лежанку, медленно, осторожно, на самый край, готовая в случае чего вскакивать и бежать в окно.

— Итак?

— Все началось летом, таким же отвратительным, солнечным и теплым летом, как это. Марья Моревна, царская дочка из Десятого королевства, на поклон к Кощею приехала. Все честь по чести. Дозволение на границе и она, и провожатые ее получили, вместе с защитой и царским приглашением в замок. Приехала, бесово отродье, речами своими складными Кощея зачаровала, обещание колдовскому делу обучить вырвала, да и взялась нечисть в замке к себе приручать. Даже Змеи, куриные их мозги, поддались, есть с ее рук готовы были. Время шло, обучение продолжалось, округа уже в ожидании свадебки томилась. Слухи по всему Тринадцатому королевству пошли, будто царевна молодая, в ученицах у государя состоящая, невестой скоро станет. — Лихо сплюнула и замолчала, заново переживая те времена.

Я сначала пыталась быть терпеливой и дать нечисти успокоиться, но минуты текли, а Лихо все темнела лицом да молчала, и я не выдержала:

— И что же? Почему свадьба не состоялась?

— Да и не планировалось никакой свадьбы, не думал Кощей Марью в жены брать. Только никто ж об этом не знал. Я и сама уверена была, что все к свадьбе идет. Не заподозрила ничего поганого, когда Марья по ночи меня вызвала, речами своими опутала и глаз мой выманила, обещаючи, что только проверит, не удумал ли кто зла против царя нашего. Он де, странный в последнее время стал, как бы проклятия какого не случилось. И пусть в силе Кощея я не сомневалась, но глаз отдала, ибо верила, что добра Марья желает, а уж кому, как не ведьме, ученице царской недоброе чуять?

— Она не могла его проклясть, — пробормотала я, не желая в это верить. Марья же царицей была, единственной и полноправной, первой в истории всей Руси. Это уже после по ее стопам Несмеяна прошлась, земли свои из рук пришлого мужа вырвав, да все беды, им учиненные, разрешив. Но первой была Марья, самая сильная, самая смелая и справедливая царица. Не могла она сделать ничего дурного.

— Она и не собиралась, сама верила, что Кощей ее скоро замуж позовет. Не сомневалась даже, что и его опутали ее чары. — Лихо сгорбилась, будто постарела еще на сотню лет, уставилась единственным своим глазом в пол. — Марье мой глаз для обряда нужен был, хотела царевна бессмертие царское на двоих разделить, себе часть чужой силы урвать. Да только ничего у нее не вышло. Кощей отказал. И… в злости прокляла она его каким-то чудом, и убить попыталась. С тех пор мой глаз пылью в тронном зале лежит, а Моревна навеки изгнана из земель нашего государства.

Я не могла в это поверить. Не получалось. Марья была моей героиней, я всегда хотела стать такой как она — сильной, стойкой и умной. А тут открылось, что она лживая, подлая и до чужой силы жадная.

— Но вас-то за что наказали? — тихо спросила я, больная от ненужной правды. — Вы же не знали…

— За то, что силу свою в человеческую руку вложила. И пусть не по своей воле, но в покушении на царя участвовала.

Поерзав на кровати, садясь удобнее, почти позабыв о том, что в любой момент в казарму могут ворваться волки, и жизнь моя рискует оборваться, я спросила:

— Но если вы знаете, что он проклят, и что ваша вина в том есть, почему не хотите это исправить?

— После того Кощей изменился, стал на отца своего похож, а тот правил крепкой рукой, хоть и не имел могущества своего сына. Нам такой царь нужен, а проклятие… нет в нем особого вреда, раз уж столько лет прошло и не случилось ничего. А вам, людям, веры быть не может. Кто способен знать наверняка, что ты проклятие снять хочешь, а не поживиться чужой силой, прикрываясь добрыми намерениями?

— Вот это сейчас обидно было. Чужого мне не надо!

— Все вы так говорите…

Ответить, сказать какую-нибудь гадость я не успела.

Дверь слетела с петель легко, будто бумажная, громко свалилась на пол, проехалась, собирая солому, и уткнулась в ножку одной из кроватей, а на пороге, сверкая глазами, стояли Змеи. Впереди отец-змей, а позади змеята. Аспид выглядел впечатляюще, Тугарин тоже, Горыныч симпатично сыпал искрами при каждом выдохе и сиял золотом глаз.

— Даже не думай, — неузнаваемо низким, срывающимся в шипение голосом велел Аспид, стоило Лихо только потянуться в мою сторону.

— Мне терять нечего, — глухо отозвалась нечисть.

— Всегда есть что терять, — не согласился Змей, — даже такой, как ты.

Возможно, Лихо и попытала бы удачу, все же она планировала именно это — убить меня и гордо принять свой приговор, но голос, раздавшийся с улицы, мгновенно выпарил из нее эту решимость.

— С дороги.

Короткий приказ и послышалось копошение, сдавленное поскуливание и вздохи — змеи пришли не одни, с блохастой подмогой. А вслед за ними объявился и царь.

Аспид почтительно отполз с дороги, впуская хмурого Кощея.

— Шестнадцать волков, — сказал он.

На что Лихо тут же ответила. Поспешно. С неожиданно прорвавшимися в голосе трусливыми нотками:

— Я ни одного не убила, они все придут в себя…

— Когда будет снят сглаз, — закончил за нее Кощей. — Знаю.

И почему-то посмотрел на меня.

Высокая фигура, укутанная в черное, седые виски, усталое лицо, тусклый красный огонек, тлеющий на дне зрачков… он был ужасен сейчас. Истинный Темный царь — наместник Темного бога на земле.

— А мы тут это… общаемся, — выпалила я, с неудовольствием отметив, что голос мой подрагивает так же как у Лихо.

Мы сейчас были с ней очень похожи… две неудачницы, посмевшие навлечь на себя царский гнев. Только я решительно не понимала, в чем именно провинилась, и почему на меня так неодобрительно смотрят.

Лихо же свою провинность знала:

— Я не убила девочку.

— Не успела, — счел своим долгом уточнить Аспид.

— У нас был очень полезный разговор, — добавила я.

Казалось, в казарме похолодало, воздух сгустился, а из темных углов, подъедая свет факелов, поползли зловещие тени.

— Вон. — коротко велел Кощей и все тут же покинули казарму. Даже змеи уползли, только Аспид ненадолго задержался, чтобы поднять дверь и кривовато приделать ее к косяку. Обеспечил, так сказать, уединение. А то, что там волки с хорошим слухом и змеи тоже с неплохим, и все они будут слышать — мелочи в общем-то.

Я тоже хотела уйти, еще когда Аспид с дверью разбирался, но была остановлена сухим царским приказом «Сидеть».

Кощей был не в духе, и я невольно начала сочувствовать Лихо.

Терпеливо выждав несколько минут, основательно промариновав нас в опасениях и переживаниях, Бессмертный первым делом обратился ко мне:

— Обвинения?

— У меня? — опешила я. — В смысле, мне обвинять?

Кощей кивнул.

А в чем я могла ее обвинять? И откуда у меня на это право? Ну да, убить пыталась, но у нее вроде как свои причины на то были…

— Никаких обвинений, — пожала плечами я. Мне бы, наверное, благодарить ее стоило, ведь именно Лихо хоть чуть прояснила для меня картину с проклятием. И я бы непременно поблагодарила, не будь она ко мне так враждебно настроена.

— Твое слово я слышал, — сухо сказал государь, взглянув на провинившуюся нечисть. Лихо под его взглядом сжалась, но оправдываться и молить о прощении не спешила и, когда государь обратился к ней, на вопрос, что же она может сказать в свою защиту, зло ответила:

— Нечего мне сказать. Я не жалею о том, что сделала и о том, что хотела сделать. И случись всему повториться, поступила бы так же, — быстрый, оценивающий взгляд на меня и упрямое, — разве только шею бы ей сразу свернула, не тратя времени на разговоры.

— И твое слово я слышал. — Лицо Кощея, гладкое, равнодушное, бледное, скупое на эмоции, походило на маску. На него страшно было смотреть.

И стало только страшнее, когда он все тем же бесстрастным голосом потребовал:

— Глаз.

Протянутая в сторону Лихо ладонь заставила меня медленно встать.

— Это… вашество, а что вы делаете?

Лихо не задавала вопросов, она даже не удивилась, услышав приказ. Поднялась, глядя только на Кощея, шагнула к нему, я сделала то же самое. Будто привязанная, повторила ее движение, потом еще раз и еще. Шаг за шагом Лихо приближалась к Кощею. И я вместе с ней.

Остановилась она на расстоянии вытянутой руки, я — нет.

Того, как нечисть выцарапывает костлявыми, тощими пальцами из глазницы свой единственный глаз, я не видела. Все случилось слишком быстро.

Повторный приказ, влажный звук, и на ладонь Кощея упало глазное яблоко. Я приблизилась ровно в тот момент и успела заметить, как лихорадочно расширяется и сужается зрачок, как нервно извивается оборванный зрительный нерв. Потом пальцы Кощея сомкнулись, скрывая от меня эту шокирующую картину и… Я так и не поняла, как осмелилась это сделать.

Просто осознала, что он собирается раздавить глаз, а в следующее мгновение уже стояла рядом с ним, крепко сжимая костлявое запястья, пораженная тем, как холодна его кожа.

В воздухе, затухая, еще билось мое взволнованное «Подождите!»

— Что? — утомленно спросил Кощей. Не раздраженно или разгневано, или хотя бы недовольно. В его голосе не было чувств, только бесконечная усталость.

— Вы не можете этого сделать!

— Не могу? — приподнял бровь он, возвращая меня на место. Я смутилась, испугалась даже, но только крепче сжала пальцы на его запястье.

— В смысле, можете, конечно, но не надо. — У меня не было достойных причин, должных отвернуть его от этой затеи, было только жалобное: — Пожалуйста.

Мгновения его раздумий были полны изматывающей надежды и злой истачивающей спокойствие тревоги. Я не могла сказать, почему так переживаю за нечисть, что желает меня убить. Я просто ее понимала и не могла с уверенностью сказать, что оказавшись на ее месте, не сделала бы то же самое. Обманутая, наказанная за чужое злодеяние…

Покосившись на Лихо, я увидела тонкий, длинноносый профиль и повязку, скрывающую правый глаз. Кажется, она ни на что уже не надеялась.

Но чудеса все же случались даже в этом государстве. Даже с этими страшными, порой неоправданно жестокими созданиями.

— Ты, — обратился к нечисти Кощей, — отправишься в Моревые шахты, будешь служить там.

— Срок наказания? — хрипло спросила Лихо, не веря еще, что помилована. Кажется, она уже уверилась, что вслед за глазом раздавят и ее.

— Пока не выведешь всю гниль. Лишь тогда сможешь вернуться и забрать глаз.

Замок Лихо покидала под надзором Змеев и выглядела при этом счастливой.

Лишь когда Кощей вновь остался единственной нечистью поблизости, в то время как волки суетились невдалеке, расталкивая неудачников, попавшихся на глаз Лихо и теперь валявшихся без чувств, я осмелилась задать вопрос:

— Но как она без глаза? Она же ничего не видит.

— Видит, — отозвался Кощей, — для этого глаза ей не нужны.

Вот так и выясняется, что некоторые важные для людей органы для нечисти — просто оружие.

— А вы совсем холодный, — заметила я, решив, что раз уж я задаю странные вопросы, то стоит задать их все пока есть шанс, — так всегда? В смысле, днем же вы теплее…

— По ночам случается, — односложно ответил Кощей и, собираясь, видимо, избежать расспросов, жестом подозвал к себе одного из волков, желая, чтобы тот проводил меня до покоев. — Тебе нужно отдохнуть. Прийти в себя… возможно, поплакать.

— Что-то не хочется, — ответила я, возмущенная тем, каким неловким способом от меня пытаются отделаться. Кощей вопросительно приподнял бровь, и я пояснила, мне ж не сложно: — Плакать совсем не хочется.

— Как интересно…

— А вот вам не хочется рассказать, почему вы на ночь остываете?

Вопрос мой был удостоен легкой, едва заметной улыбки и едкого:

— Разве я обещал тебе свою историю?

— А что такого? Аспид со мной поделился своей жизнью, ему полегчало, можете у него спросить. Так может… вам тоже стоит?

— Пожаловаться?

— Пожаловаться, — согласилась я. Не выдержала и ехидно ввернула, — поныть… возможно, поплакать.

Кощей оценил, но, вместо того, чтобы согласиться и начать прямо тут, не сходя с места открывать мне все свои секреты, сдержанно послал:

— И все же отдохни, царевна.

Безрассудный порыв огрызнуться и заявить, что ему бы тоже стоило отдохнуть, а лучше еще и к лекарю обратиться, я усмирила неопасным:

— Меня зовут Василиса.

— Я знаю.

Глава 8. О смертях, спасении и искренних чувствах

Я хотела злиться. Хоть на кого-нибудь из них. Обижаться, что от моих вопросов так легко отмахиваются. Даже от серьезных и заданных прямо.

Пусть они не хотели отвечать раньше, но теперь я знала про Лихо, про Марью Моревну, про то как именно и кто проклял Кощея. Так почему бы не дополнить мои знания? Почему бы уже не раскрыть суть проклятия?

Аспид отшучивался, Горыныч отмалчивался, Тугарин откровенно рычал, неизменно срываясь в змеиное шипение — пытался отучить меня задавать ненужные вопросы и попробовать уже разнообразия ради просто сесть и подождать, пока судьба сама приподнесет мне все ответы. Змей хотел, чтобы я вела себя как царевна, а не как сумасшедшая бесовка с шилом воткнутым в седалище. Я хотела правды и определенности.

Мыш хотел мяса и очень по-крысиному слал меня лесом при каждой моей попытке выведать у него важное.

— Ты же знаешь, — негодовала я, не желая идти туда, куда меня старательно отправляли. Нечего потому что в тех местах делать честным девушкам.

— Узнал случайно и вынужден был клятву страшную дать.

— А если я тебя пытать возьмусь? — не то, чтобы я действительно взялась бы — дядька меня такому не учил, но все же…

— Пытай, — фыркнул Мыш, — не сможешь ты сделать ничего страшнее того, чем я за нарушенное слово расплачусь.

Обидно было до жути.

— Но я же помочь хочу.

— Вот и не мешай чуду сбываться, — посоветовал он мне, едва заметно подергивая кончиком хвоста. Сегодня Мыш опять любовался отбивной, что во время чаепития готовили на обед домовые и теперь был не в духе. Мясо есть он не мог, этой простой радости Кощей тоже его лишил, но очень уж хотел.

— Да какому ж чуду-то? Проклятие ведь я должна снять, а не чудо ваше… — вспылила я, но вместо ожидаемой вспышки в ответ, получила почти спокойное и очень рассудительное:

— О чем и речь. Не торопи мгновение, коли оно не в срок придет, сама же себе навредишь. — почесав ухо, Мыш понизил голос и малоразборчиво пробормотал: — Или чего хуже, Кощею.

— Я и не сомневалась, что ты обо мне заботишься, — фыркнула я беззлобно. Мне даже обидно не было, глупым казалось ожидать от него чего-то другого.

Предостережению Мыша я не верила и оставлять попытки вызнать правду не собиралась. За три дня я успела достать все змеево семейство и даже Вою досталось. Волк и без того грустил, чувствуя себя глупым щенком. Страдания его были особенно сильны от того, что Лихо, на его совести бывшую, отыскала именно я. Пусть случайно и совсем того не желая, но это была я. Это благодаря мне ее поймали, и благодаря мне же я оказалась в безопасности, а страшный глаз теперь хранился в кабинете Кощея.

А тут еще я все на виду ошивалась. Ходила рядом, прикрываясь желанием узнать его историю, а на самом деле мечтала задать ему главный вопрос, терпеливо дожидаясь, когда волку надоест уже отговариваться занятостью.

В конце концов он не выдержал, сдался…довольно скоро, на самом деле, я даже не ожидала. Хоть Тугарин и предупреждал, что сотника женское внимание не радует, сложно было представить, что не радует оно Воя настолько, чтобы в самый разгар тренировки (волшебное зрелище), оставить все на уже привычного к этому, помощника и уверенно направиться ко мне.

— Хорошо, царевна, расскажу что ты хочешь слышать, — решительно пообещал он и рассеянно почесал за ухом.

— Блохи? — сочувственно спросила я, не сразу осознав, насколько бестактен был мой вопрос. Но Вой не обиделся и даже не смутился.

— Три дня уже мучаюсь. Связался с Серым на свою голову, — фыркнул он.

О том, как сотник отправился на поиски Лихо с Серым Волком, который был лучшим в делах выслеживания нечисти, хотя являлся совсем даже не оборотнем, а обычным волком и как умудрился нахвататься блох от своего товарища за считанные часы, и о том, как теперь безуспешно пытался их вывести, я слушала с неожиданным интересом.

История была забавная, хотя сам Вой едва ли считал ее таковой. Еще в самом начале он прислонился к потемневшему от времени бревну забора, на котором я восседала, да так и продолжал стоять, изредка почесываясь, и приглядывая за своими оборотнями.

— А Елова так на меня и злиться, не хочет капли давать.

— Капли?

— Чтобы блох потравить, — вздохнул он.

— А злится чего?

— На прошлой седмице я к ней Лешего провел. С разрешения царя, конечно. Думал, помирятся наконец. Так она мужа своего метлой погнала, аменя побранила и велела путь к ее избушке забыть.

— А Кощей? С ним она что утворила? — с любопытством спросила я.

— Окстись, царевна, что бы она осмелилась государю злого сказать?

— Ничего. — вынуждена была признать я. Едва ли кому-то могло пожелаться гнев царский на себя навлекать. Впрочем, о Кощее я думала сейчас мала. Эта безвыходная ситуация, в которую попал вожак, являлась идеальным предлогом для того, чтобы о взаимопомощи сговориться. — А знаешь, я ведь могу у нее за тебя попросить, у Еловы. Вдруг мне не откажет?

— И что взамен желаешь? — полюбопытствовал проницательный волк.

— Всего-то один ответ на один вопрос.

— Про проклятие ничего не расскажу, — отрезал он, сразу же смекнув к чему дело идет.

— Даже за избавление от блох? Если ты опасаешься, что уговор наш для тебя невыгодным станется, то не нужно. Я ж не сейчас ответа прошу, вот принесу тебе капли и обменяемся, а?

— Не могу я тебе ничего рассказать.

— С чего бы это? — озадачилась я.

— Змеи слово с меня взяли.

Хитрые, предусмотрительные, скользкие гады…

— Ну хоть сказать кто еще подробности про проклятие знает кроме Змеев можешь? — безнадежно спросила я.

— Нет таких больше, — покачал он головой, — Кощей не желает тайну свою разносить. Знают только верные.

— А Мыш вот…

— Он за свое любопытство и умению не касающуюся его информацию узнавать, уже поплатился.

— Да знаю, — отозвалась я грустно. О том, что страшно-ужасное наказание его за болтливость ждет мне было уже известно.

— Аспид с малолетства за Кошем приглядывает, он свою верность доказал, сыны его с царем нашим росли, сами ему как братья стали, а я жизнью обязан и тогда лишь мой долг будет уплачен, когда жизнь эту я вернуть смогу. — пояснил волк сочувственно.

И я тут же оживилась, цепко ухватившись за его слова:

— То есть, знает еще Полоз!

— Ты скорее сама все узнаешь, чем Полоза найдешь, — усмехнулся Вой.

— Ну и ладно, — пробурчала я, спрыгнув с забора и уже собираясь покинуть полигон.

— Ты куда? — удивился сотник.

Ответила я не оборачиваясь, лишь только чуть замедлив шаг:

— К Елове, капли пойду просить.

— Царевна!

— Чего?

— Спасибо.

— Василиса я. — недовольно ответила на благодарность.

Елова встретила меня неожиданно дружелюбно, а на просьбу помочь таки сотнику избавиться от его проблемы, предложила попервой чаю попить. Я согласилась, не желая обижать ту, кого о подмоге пришла просить. Прошла в ее дом и села за ее стол — такой необдуманный и немногожечко самоубийственный выбор.

Мне стоило бы помнить, как прошлое наше чаепитие приманило богатыря и чуть не закончилось открытием моей тайны.

Мне стоило бы помнить, что все секреты всегда выходят наружу.

Мне стоило бы не удивляться, когда в дверь робко постучали и оборотень с опаской разрушил мгновение покоя.

— Царевну просят в тронный зал.

— Меня Василиса зовут, — раздраженно высказала я кружке с чаем.

— Не злись, — мягко посоветовала Елова. Пока Кощей не признает тебя, никто не признает. Так ты неназванной ходить и будешь.

— Но Змеи…

— Змеям дозволено больше, чем другим. Мыш с Бежаной к тебе приставлены, им тоже разрешение дано, для других же ты просто царевна.

— А для тебя?

— А для меня, Василиса, запретов нет с тех пор, как я лесу стала ближе мужа моего. — имя мое она выделила особо, произнесла его с гордостью, убеждая меня в своей свободе. Потом улыбнулась сочувственна и поторопила. — Шла бы ты, коли Кощей зовет, значит важное что-то. А капли, так уж и быть, я Вою передам.

— Спасибо!

Волк за дверью прятал глаза и поджимал уши…казалось, он даже хвост бы с удовольствием поджал, но храбрился и отчаянно пытался не показывать своего страха — получалось у него так себе.

— Что-то случилось? — нахмурилась я, уловив его трусливую нервозность.

— Царь в гневе. — коротко ответил волк.

— И хочет видеть меня?

На этот раз я удостоилась только кивка, будто бы оборотень не хотел со мной разговаривать, опасался, что заговорив, переманит на себя часть моего невезения и сокрушительный кусочек Кощеевой злости. Он не сомневался, что злиться его государь именно на пришлую царевну. А самое паршивое заключалось в том, что я тоже в этом не сомневалась, но все равно шла за волком. На свою собственную казнь шла.

В тронном зале ждал меня не один Кощей. Тут так же был ворон, выклевывающий еще теплое мясо из поверженной тушки почтового голубя, что пролетел так много верст, преодолел столько государств, чтобы жизнь свою закончить в когтях страшной, хищной птицы. И тут же были Змеи, мрачные, прячущие от меня глаза, смущенные, раздосадованные, злые и в то же время виноватые — опасная и тревожная смесь.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила я, запрещая себе думать о плохом.

— Случилось? — эхом отозвался холодный голос Кощея. — Действительно случилось, княжна. Пришло письмо от Медного царя.

Успевшее уже забыться «княжна» резануло слух и я похолодела, бессильная удержать разрывающуюся на части реальность, но не желая смиряться с завершением…всего.

— И что пишут? — стараясь, чтобы то прозвучало бодро. Вот только голос предательский сорвался, но я сделала вид, что ничего не произошло.

Нечисти же вовсе было не до моих страданий и нелепой бравады.

— Просит забыть старые разногласия и не убивать его сына, что по зову сердца, отправился вызволять свою невесту. Княжну Василису Мстиславовну, прозванную Премудрой. — говорил Кощей глядя на меня и от взгляда его было не спрятаться. Сковывающее чувство абсолютной беспомощности опутало меня не хуже цепей — я не способна была пошевелиться, с трудом могла моргнуть и едва дышала. И говорила лишь чудом, вот только, наверное, лучше бы этого чуда не случалось…

— Это точно не про Ивана, если бы его сердце куда и позвало, так только в корчму. — выпалила я, больная от страха, пребывая почти в бреду.

— Однако же… — Кощей осекся, его мало занимал мой жених, куда сильнее царя заботила другая проблема. — Ты княжна.

— Не без этого.

— Ты лгала нам. — был ли царь в бешенстве или безразличен — понять было нельзя. Он никогда не кричал, казалось, Кощей не умеет, не знает как это, но голос его пробирал до костей.

— Вы сами назвали меня царевной, — подрагивающим голосом ответила я, упрямо пытаясь сдержать подгибающиеся колени, — я просто не стала вас переубеждать. Страшно это, знаете ли, пытаться объяснить ужасу из сказок, что он не прав.

Кощей скомкал и отшвырнул в сторону письмо, опавшее на каменный пол уже клочьями пепла, поднялся со своего жуткого трона и величественно сошел ко мне. Встал на расстояние не больше двух шагов, возвышаясь надо мной, нависая и подавляя. Подмечая, но не обращая внимания на мою нервную лихорадку. Жалость и сострадание — это не про нечисть.

— Кольцо с опалом откуда?

— Мамино, — честно ответила я, невольно прикрыв ладонью искристый камень, — заговоренное. Обережное.

— Не сильно оно тебя от Лихо уберегло, — поддел меня Кощей, выдавая свою злость.

— Не та опасность была, — кашлянув, почти неслышно огрызнулась я, сосредоточенно уставившись невидящим взглядом в грудь государя. Цепляя все свое внимание на белую, костяную застежку его рубахи — так было легче. Легче дышать, говорить, даже думать.

— Мать твоя — царевна? — оживился Тугарин, даже сделал несколько шагов к нам, но наткнулся на тяжелый взгляд Кощея и остановился.

— Ыгым, младшая была, царевна из Седьмого государства. Батюшка мой приближенный к царю, заслуг его рода перед короной не счесть, вот и награда подстать вышла. Цельная царевна в жены и богатые земли на границе союзного государства.

— Она же ведьмино проклятие снять смогла, — это уже Горыныч о себе напомнил, — значит есть в девочке нужная кровь. Может, рано еще приговор ей назначать?

— Согласен, — высказался Аспид, — девочка мне нравится…

— Так и забирай ее себе, — резко оборвал Змея царь, — дарю.

— Любава не поймет, ты же знаешь, — с укором отозвался тот. Про жену свою он, помнится, мне много чего интересного рассказал и я была с ним полностью согласна. Любава не поймет.

А я понимала. Понимала, что меня не помилуют и ни на что особо не рассчитывала, но совсем уж не ожидала, что Кощей, без всякого предупреждения, больно толкнет меня, отшвыривая в сторону.

Я еще летела на пол, когда со стороны раздалось злое:

— Кош!

По камню зашуршала чешуя — Аспид бросился ко мне, возможно, даже успел бы подхватить, не просвисти в воздухе, тонко звеня и искрясь, смазанная, хрупкая стрела. Она была невелика, быстра и остра и самым немыслимым образом угодив Кощею в грудь, аккурат в то место, где под кожей, в клетке из ребер билось его сердце. Невообразимым образом стрела сбила царя с ног, отбросила на несколько шагов назад и уронила на пол.

Отчаянно заголосил ворон, бросив голубя, он взмыл в воздух, скрывшись под потолком и клекот его затих, укрытый темнотой.

Сначала упала я, скромно шлепнулась на камень, больно отбив бок. Следом свалился царь и стрела пела в его груди, победоносно дрожа. Змеи замерли, замерло само время, в этом коротком и таком долгом мгновении жила только я.

И именно я неуклюже, но быстро вскочила, путаясь в подоле сарафана бросилась к Кощею, позабыв о страхе и обиде, и я же рухнула рядом с ним на колени, не сразу заметив безразличный, пустой взгляд темных глаз, устремленный в укрытый тенью потолок.

Руку мою, потянувшуюся к непривычной стреле перехватил Аспид.

— Не думай даже, хочешь рядом с ним лечь? — прошипел он, до хруста сжимая мою кисть. На потемневшем от беспомощной злости лице ярко горели глаза, полыхали потусторонним зеленым огнем, искажая знакомые черты.

— Он мертв, — отупело пробормотала я, не чувствуя боли в сдавленном змеиной хваткой запястье или в отбитом боку, или в плече, которому тоже досталось. От Кощея досталось. От царя, что сейчас бездыханным лежал передо мной.

— Мертв, — глухо отозвался Аспид, — для того Игла создана и была, чтобы смерть нести тому, кого простым оружием не взять. Моревна, тварь подколодная, постаралась.

Пока один Змей мне о страшном говорил, два других Змея место, из которого стрела пущена была, отыскали — знакомая мне, ниша под потолком, но не та, из которой я в свое время впервые Кощея увидела, а другая, более удобная, расположенная над самым входом в тронный зал. Вот только в нише той никого уже не было.

— Поймаю. — коротко прорычал Горыныч и не дожидаясь напутственных слов, бросился к дверям, на ходу разбрасывая горячие огненные брызги, обрастая чешуей, вспарывая рубаху на спине кожистыми, мощными крыльями. Крыльями. Настоящими. Всамделишными.

На то, как у него отрастает хвост, а ноги заменяют мощные, когтистые лапы я уже не обратила внимания…

— Он…он…он, — я не могла озвучить то, что увидела. В этом же совсем не было смысла, — с крыльями….

Горыныч вылетел в дверь, не предназначенную для созданий его размеров — для огромных, крылатых ящериц с шипастым хвостом и золотой, горящей на свету чешуей, и легко, не уделив этому ни капли своего внимания, расширил проход, вместо ровной арки, устроив кривой пролом впечатляющего размера.

— Да, дедова кровь дала о себе знать. — не без гордости ответил Аспид. А потом меня попросту отодвинули в сторону, велели подняться по ступеням и спрятаться за троном, чтобы не пострадала если вдруг Кош очнется раньше, чем положено.

Будто бы он мог очнуться, будто бы смерть — это так, несущественная мелочь, что-то вроде крепкого сна, который пусть и сложно, но вполне реально стряхнуть.

Я не смогла выполнить Змеево требование, у меня не хватило на это сил, все что мне удалось сделать — добрести до лестницы, подняться на три ступени, да так там и сесть, со стороны наблюдая, как озабоченно переговариваются Змеи, отсчитывают секунды, следят за тем, как истаевает Игла, отнявшая жизнь их царя.

И чем прозрачнее и тоньше становилась она, тем напряженнее и темнее делались лица Змеев.

Горыныч с добычей вернулся в то самое время, как Игла начала крошиться и рассыпаться в пыль.

Влетел в зал, путая напряженную тишину с шорохом своих крыльев и тихим поскуливанием зажатой в его лапах жертвы.

Стрелком оказался Иван. Иван царевич, Иван дурак. Иван жених. Иван посредственный лучник, даже попавший в лапы Змея, продолжал прижимать к себе причудливый лук, не годный для обычных стрел, но идеально подходящий для ведьминых Игл.

Тот самый человек, отданный болотнице на забаву…

Обратно Горыныч превращался быстрее: крылья и хвост исчезли, а плащ брата своевременно прикрыл спешно теряющее чешую голое тело.

— Сейчас ты нам все расскажешь, — зловещим, ломающимсся от звериного рыка и змеиного шипения голосом, пообещал он. Костяные наросты на голове исчезли в последнюю очередь, забавно утопая в растрепанном золоте волос.

Отвлеченные Иваном, Змеи ненадолго позабыли о мертвом царе, в просторном тронном зале в один миг стало тесно от жажды крови и душной злобы. Нечисть, не изменняя себе, желала разорвать царевича на части. И он чувствовал это, так же как чувствовала и я.

Вероятно, именно потому был так разговорчив и с охотой отвечал на все вопросы. Надеялся на что-то, старательно избегая смотреть в сторону распростертого на камнях тела.

Рассказал он о том, как при царском дворе над ним потешаться начали, как насмехались из-за того, что он невесту свою проворонил. Кто-то считал, что я сама сбежала и в лапы нечисти попала — что разумеется было правдой, другие (и их было большинство) уверены были в том, что меня нечисть прямо перед свадьбой похитила, а волосы отрезала для того, чтобы воровать проще было. Будто бы с волосами совсем непосильной задачей воровство сделалось. Кто бы как не считал, все сходились во мнении, что царевич слабак и трус, раз за спиной богатырской прячется, да не желает лично отправиться невесту спасать.

Терпел он насмешки долго, но когда и Илья домой поворатился ни с чем, стало совсем туго, даже братья родные не ленились ему пенять. И потому, когда в царские хоромы царица Моревна пожаловала, да к нему с предложением наведалась, он без раздумий согласился.

Змеи слушали внимательно, а Иван, браслет из волос моих сплетенный Аспиду отдал да рассказал еще, как ведьма царских кровей научила его след мой с помощью этого браслета искать, как от всех бед да напастей заговорила, да лук верный дала, с колчаном стрел чудных…

— Иглы я все сжег и пепел в землю втоптал, — хмуро вставил свое слово Горыныч.

— Но он же в меня стрелял, — подала я голос, озадаченная этим фактом. Он эе правда стрелял в меня и если бы Кощей беду не почуял, если бы не оттолкнул…представить на месте бездыханного царя бездыханную себя получилось с ужасающей легкостью.

— Времени у меня не было, а ты стояла, — тут же, с охотой отозвался Иван, — и без того на болотах время потерял, покуда сойти с них на верную дорожку пытался, а защита Марьина на оговоренный срок назначен, коли по истечении срока я все еще на землях Кощеевых буду, ничто мне уже помочь не сможет. А ты все стояла, пути стреле не давала…

— И потому ты меня убить решил. — сухо отозвалась я, все еще видя себя там, на полу, с истаявшей стрелой в груди.

— Не убить, Марья обещала, что стрелы ее людям не страшны, они силу нечистую уничтожают, тебя бы эта стрела насквозь пролетела, ничуть не навредив…

— Всех они уничтожают, не видят разницы между тем человек перед ними, или нечисть. Для всех опасны, — перебил его Аспид брезгливо поджимая губы, будто даже говорить с царевичем ему было гадко…впрочем, может и было, — кроме того, в чьих руках лук находится.

— Сбежал-то чего…герой? — поджимая губы, спросил Тугарин с презгливой злостью разглядывая моего трясущегося женишка.

— Не выдержал героичности своего поступка. Простейший человеческий инстинкт — бежать от наказания, — выплюнул Горыныч.

Я сморгнула, прогоняя видение своей смерти и почти пропустила слова Змея мимо ушей невольно, не без страха и глупой надежды следя за Кощеем, тайно ожидая, что он сейчас шевельнется — не желало вмещаться в меня осознание царевой смерти. Слишком легко ее приняли Змеи, пусть и с горечью, но спокойно, как большую беду…но смерть государя не была большой бедой — слишком мелким и несерьезным казалось это означение для приключившегося горя.

Вот только не одну лишь радость испытала я, когда рука Кощеева все ж таки дрогнула и он первый, неслышный вздох сделал.

— Горыныч, — сиплым от ужаса голосом едва слышно позвала я, отчаянно путаясь в чувствах. Радость моя была безумной и слишком тесно соседствовала со страхом.

Занятые обсуждением приговора царевича, меня не услышал ни один Змей. Зато услышал Кощей.

Глаза он открыл резко, слишком уж резко, чтобы это не вызывало колючего холодка в животе, повернул голову ко мне и я окончательно забыла, как дышать. Зрачок его горел красным, неживым огнем, побелевшие губы были плотно сжаты, кожа на скулах посерела и натянулась, черты заострились, лицо вытянулось, нос удлиннился.

— Аспид, — еще раз позвала я, чувствуя, как меня душит паника.

Старший змей обернулся — то ли расслышал мой призыв, то ли почуял неладное, увидел как царь его с неторопливой целеустремленностью недавнего трупа поднимается с пола, как не видно крови на черной рубахи и не разглядеть жизни в омертвелых глазах. Аспид выругался с отчаянной злостью, привлекая к проблеме внимание сыновей. Про Ивана они забыли в тот же миг.

Я сидела как сидела, на третьей ступени, подобрав ноги и боясь шевельнуться, пока три Змея пытались усмирить своего царя. И камень крошился под их ногами, стены стонали, а я почти сразу зажала уши, уткнувшись носом в колени, чтобы не видеть и не слышать. Порывы чужой магии сильной и беспощадной, рвали подол сарафана, ерошили мои волосы, завывали в темной вышине сводов.

Продолжалось ли это часы, или минуты я не знала, но к тому моменту, как гром затих и ураган погас, а я смогла открыть глаза и осмотреться, тронного зала больше не существовало, это были развалины, нетронутым островком безопасности осталась лишь лестница ведущая к трону и, собственно, сам трон.

Ивана видно не было и нельзя было сказать погребен ли он под каменными обломками, или сумел уползти раньше, чем его пришибло.

Побитые, тяжело дышащие змеи, с натугой прижимали к полу Кощея. Тому тоже досталось, но выворачивался он с молчаливой, устрашающей решительностью, в любое мгновение готовый вырваться из крепкого захвата.

— Не сдюжим, — простонал Горыныч.

— Должны, — отозвался Аспид, темная кровь его лениво вытекала из глубокой раны на плече, мерно капая на спину придавленного к полу Кощея.

— В прошлый раз легче было, — отдуваясь заметил Тугарин.

— То первая смерть была, сейчас вторая. — напомнил Аспид пока царь его молча пытался вернуть себе свободу.

— А я… — язык не слушался, я сипела, будто голос сорвала, очень хотелось свернуться клубком и немного поплакать, но я упрямо откашлялась и немного увереннее даже чуточку громче спросила: — Я могу как-то помочь?

— Можешь, — согласился Тугарин, — не путайся под ногами.

И я осталась сидеть на ступенях, покорная и тихая все еще переживающая страшный момент Кощеевой смерти. Совсем нереальной сейчас, когда он рычал в бессильной злости, вырываясь из крепких тисков змеиной хватки.

Как царя утащили из зала я не видела…или видела, но не запомнила. Было сложно понять, где я нахожусь и что вокруг происходит — осознание случившегося настигло меня и не жалеючи приложило о суровую реальность.

Там, на ступенях, меня и нашел Вой, что вместе со своими волками пришел разбираться с разрухой учиненной Змеями и Кощеем.

— Эй, царевна, — когтистая лапа осторожно похлопала меня по плечу, — живая?

— Я-то да, — ответила рассеянно.

Кажется Вой задавал еще какие-то вопросы, тряс за плечо, заглядывал в глаза. Я…сидела.

Сначала на ступенях в разрушенном зале, потом на лавке в доме Еловы, кажется, меня даже отпаивали чем-то горьким и остропахнущим.

Потом наступило утро.

Ворвалось далеким зычным рыком, обиженным поскуливанием и звоном металла. И еще тихим, задушенным шепотом, которым переговаривались надо мной взбешенная знахарка и неуступчивый Тугарин.

— Девочка должна отдыхать, — шипела Елова не хуже Змея.

— Я всего-то верну Василису в замок, в ее комнату, где ей ничего не угрожает, — отвечал Тугарин, и мне казалось, в моем вязком полубреду, что это под кроватью возятся ужи.

— Ей и здесь ничего не угрожает.

— Царевич, чтоб его карачун побрал, ей угрожает. Не нашли мы его тела под завалами, сбежал, бесово отродье.

Это была невероятная новость, заставившая меня сообщить о своем пробуждении.

— А оборотни? Почему не ищут? — прохрипела я, силясь открыть глаза. Глаза не открывались, я была отвратительно слаба и подавлена. Вот уж с чем с чем, а с потрясениями, что вчера приключились, справляться дядька меня не учил. Стрелять учил, верхом ездить учил, драться…пытался учить, а с чужой смертью мириться, да после оживлению не удивляться — не учил.

— Не могут найти. Заговорен он получше тебя, Горыныч его вчера и приметил только потому, что бежал, дурак, не прячась. — тут отозвался Тугарин. — Вставай, царевна, укрывать от ворога тебя будем.

— Княжна, — напомнила я, с кряхтеньем, все еще с закрытыми глазами, трудно поднявшись с жесткой лежанки, — вчера же выяснили уже.

— Да хоть кикиморой назовись, только Коша от проклятия избавь, — отмахнулся Змей.

— Я б помогла, — огрызнулась, несмело возвращая себе зрение — ресницы слиплись и болели, кажется я плакала ночью, — если бы знала как.

— Узнаешь, — пообещал Тугарин, — нет у нас больше права все откладывать. Расскажу тебе, только собирайся, не для чужих это ушей.

Елова даже не обиделась, она и сама не очень хотела знать все подробности, здраво рассуждая, что многие знания — многие проблемы. И судя по взгляду, которым она мой уход провожала, мои скорые проблемы виделись ей совсем уж непосильными.

Глава 9. О посильной помощи и щедрых дарах

Проблемы мои и впрямь оказались просто неизмеримы, а героический поступок, которого от меня ждали Змеи походил на самоубийственную глупость…

В библиотеке, куда меня привел хмурый Тугарин звенела напряженная тишина, пока я пыталась осмыслить услышанное, нервно раскачиваясь на стуле. Осмысление было трагичным.

— А теперь, пожалуйста, медленно, четко и простыми словами, — в конце концов попросила я, отчаянно надеясь, что скомканные объяснения Аспида поняты были мною превратно, — это была вторая смерть Кощея и после третьей он…что?

— Необратимо изменится. Ты видела, что стало с Кошем вчера, после смерти. Со временем он придет в себя…в этот раз. — послушно повторил Змей. — Марья прокляла его бессмертие и снять проклятие можно лишь одним способом: ты должна разделить свою жизнь с Кощеем.

Надежды не сбылись, все я правильно поняла с первого раза. А значит и не послышалось мне, что беда Кощеева заключается в этих смертях. Что первая смерть, Марьей принесенная, выпила из него тепло, остудила его чувства и вытравила из тела былую силу.

Что сделает с ним вторая смерть было страшно даже представить…но Змеи точно знали — третья смерть окончательно уничтожить их царя. Извратит его бессмертие, расколет его и изранит этими осколками Кощея, подменит монстром, что призвала своим проклятием Моревна.

И вся работа по спасению государя лежала на моих плечах…

— Это сложно, мы понимаем, — негромко признался Горыныч, он сидел на краю стола и на меня старался не смотреть.

Жалко ему меня было что ли?

— Но все равно хотите, чтобы я сделала что-то такое, чего сами не понимаете, да?

Тугарин, расхаживающий позади меня и очень этим напрягающий, устало проворчал:

— Потому мы не хотели рассказывать тебе все так скоро.

— Угу, вдруг бы все без вашего вмешательства как-нибудь получилось и я бы сама того не осознавая, с Кощеем жизнью своей поделилась да проклятие сняла. — язвительный мой выпад был встречен искренним:

— Я на это и надеялся. — Горыныч пожал плечами. — Вы неплохо ладили, рядом с тобой он оживал…

— Оживал… а я хотя бы выживу? — да, это было грубо с моей стороны, но я не хотела знать, какие грандиозные планы они строили за моей спиной, пока я их голодного царя пирожками подкармливала.

— Для тебя это не опасно, — уверенно сказал Аспид, посмотрел на меня, призадумался на мгновение и решил все же быть честным, — не должно быть опасным.

Тугарин добил меня искренним:

— Мы лишь знаем, что царевна должна разделить свою жизнь с проклятым, как это свершить нам не ведомо.

Удивительно просто…

— Итак, если я правильно поняла: злобная ведьма, не получив желаемого бессмертия, в сердцах прокляла Кощея и теперь после каждой своей смерти он все больше теряет себя. И чтобы снять проклятие и спасти его от участи, что страшнее смерти, мне нужно как-то разделить с ним свою жизнь, но как это сделать никто не знает, так? И никто не знает безопасно ли это для меня, верно? — я внимательно обвела взглядом закивавших Змеев, добавить что-то они не посчитали нужным. — Но я все равно должна это сделать.

— Мы тебя не заставляем. — поспешил заверить меня Аспид.

— Просим, — поддержал отца Тугарин.

Мне почему-то казалось, что именно таки заставляют и выбора не дают. Да и какой у меня мог быть выбор? Кощей был нечистью, я плохо его знала, но…просто так пройти мимо его беды уже не могла. И ощущение такое было, будто я сама себя по рукам связала.

— Это из-за меня его убили, — мрачно напомнила я, — за мной должок.

— Ты не виновата…

Горыныч был искренен в своем желании меня оправдать, но я не позволила:

— Виновата. Если бы я не сбежала из дому, ничего бы этого не случилось.

— Василиса, — мягко позвал меня Аспид, но я не хотела слушать о том, что они не видят во мне виновницы.

— Где Кощей сейчас?

Вопрос мой застал Змеев врасплох, они переглянулись и легко сошлись во мнении, что знать мне об этом сейчас нужды нет.

— Не стоит тебе его пока навещать. Кош…нестабилен. — высказался Тугарин, встав позади меня, даже руки на спинку стула положил, придавая весомость своим словам и прекращая мои нервные покачивания.

— Но проклятие я же с него должна как-то снять.

— Позже, когда он успокоится и придет в себя, — пообещал Аспид.

— Но…

Слушать меня никто не стал, Змеи подтверждая свою гадскую сущность, послали меня отдыхать и набираться сил, которые мне непременно понадобятся.

И я пошла. К холодной постели, остывшей от переживаний саламандре, чувствовавшей что-то неладное, и несколько линялому Мышу.

— Василиса, спасай! — выпалил он, нервно подергиваясь всем телом. Стол, некогда совсем новый и красивый, был истерзан мелкими царапинами — Мыш в порыве нервических припадков изрезал столешицу неожиданно острыми и крепкими когтями. Про смерть царя он уже знал.

Оборотни завалы разгребавшие ничего не знали, иначе точно не тренировались бы спокойно сейчас на полигоне, а этот уже все знал и успел извести себя этим знанием до непроизвольной линьки. Несколько…оплешивевший, он смотрел на меня горящими угольками красных глаз.

— Эм…мне казалось, я только Кощея спасти должна.

— Издеваешься? — разозлился он.

— Искренне пытаюсь понять, про чье еще спасение успела забыть, — раздраженно соврала я. Когда у меня нужда была, этот грызун рассказывать ничего не хотел, а теперь голосит, как петухом клюнутый.

— Кощея спасай, — вредно уточнил Мыш, — других не надо как бы не просили. Тугарин же тебе все рассказал.

Ничуть не вопрос, уверенное замечание по поводу уже случившегося. Я знаю про проклятие, значит я должна спасать.

Вот только, как именно проклятие снимается я так до сих пор и не знала, но отказываться спасать царя не собиралась. Как и не собиралась сейчас объясняться или оправдываться.

— А ты знаешь где он сейчас? — спросила устало, рассчитывая хотя бы с помощью Мыша отыскать Кощея.

Ответом мне была гордо задранная мордочка.

— В темнице своей, где бы Кощею еще быть.

— Отведешь меня? — казалось бы, ну что такого я спросила? Но нет, Мыша всего сплющило, он скривился и доверительно сообщил, перебирая нервными лапками собственный хвост:

— Видал я его, не время тебе проклятие снимать.

— Это еще почему?

— С того что сейчас под землей лежит ты проклятие не снимешь. Лучше будет подождать, пока он в себя придет и…немного оживится.

— Нет для меня разницы в каком он сейчас состоянии. С проклятием все равно помочь постараюсь, я решила. — честно призналась ему, умолчав лишь о том, что Кощея я сейчас не спасать собираюсь, а вопросами пытать.

— И все равно нет.

— Мыш…

— Даже не проси. Не умоляй, на коленях не стой и не рыдай надрывно, — решительно отрезал он, словно я бы додумалась свершить что-то из перечисленного.

Ответ Мыша был ясен и однозначен, как, собственно, и ответ Змеев. У нечисти вообще как-то туго было с адекватной реакцией на проблемы. Вот хотят они, чтобы я их царя спасла, прям хотят не могут, но ничуть не помогают мне этого сделать. Сначала суть проклятия не открывали, теперь вот к проклятому не допускают.

…как добро творить в таких условиях, интересно мне?

— Ну и ладно тогда. — я была решительно настроена поговорить с царем, и не желала оттягивать неминуемое. Ибо верила очень, что хотя бы Кощей о своем проклятии больше других знает, а именно знания мне сейчас и не хватало. Может скажет, что именно я для него сделать могу… и совсем не важно, что он сейчас страшный, как смерть, все одно помогу, я решила уже. И совсем не понимала с чего это все вокруг не желают меня к государю пускать, я ж его уже вчера видела, и ничего, умом не повредилась. — Саламандра, взбодрись. Мыш не психуй. Я пошла спасать заблудшие души.

И меня сейчас совсем не волновало, что у нечисти души нет, а уж у Кощея Бессмертного дважды убиенного, и подавно. Найду, если понадобится из полумертвого тела силой вытряхну пусть и то что царю душу заменяет, и героически это спасу.

Саламандра неуверенно вспыхнула робким огоньком, слабо потрескивая угольками, Мыш навострил уши, учуяв мою сумасшедшую решительность.

— Ты что это задумала, непутевая?

— Беру все в свои руки.

Я ушла раньше, чем Мыш нашелся с ответом, до того, как сама засомневалась в своих силах. Просто ушла на поиски Кощея, которого, я была в этом уверена, прятали от меня преднамеренно.

Змеи боялись, что я откажусь помогать, увидев то, что это проклятие сотворило с их государем и это было даже обидно. Я вроде не впечатлительная и уж им-то стоило это понять…

Гнало меня вперед не одно лишь сумасбродное желание помочь, я хотела увидеть Кощея и убедиться, что он на самом деле жив. Все, что произошло вчера не казалось мне настоящим — просто подмененные кем-то воспоминания, которые нужно было подтвердить, чтобы в них поверить.

И я шла в них верить.

Как именно добраться до подземелий я до сих пор не знала, не бывала там ни разу с того самого первого дня, как в замке этом оказалась е Кощей определил меня к себе на службу. Да и тогда, выбравшись из темницы я не особо следила за тем, какими именно путями Мыш вывел меня из темницы к кухне. Зато очень хорошо помнила как до этого Тугарин нес меня из тронного зала, а я отсчитывала повороты и шаги…и ведь до сих пор помнила все вплоть до количества ступеней, что спускали с первого этажа в подвалы.

В тронном зале было пусто, тихо и печально. Самые страшные следы сражения уже были убраны, но стены все еще хранили следы недавней битвы, а пол взрытый сокрушительной магией, выглядел жалко.

Аспид ждал какого-то дюже талантливого зодчего, способного исправить это безобразие, сотворенное его семейством и до момента прибытия мастера зал просто закрыли.

И я не стала здесь задерживаться, не желая вновь переживать самые страшные мгновения своей жизни…и Кощеевой смерти, если быть совсем уж откровенной.

Из зала вело три коридора. Один — тот, по которому пришла я. Другой — на двор, к воротам, ведущий сквозь самые мрачные и зловещие галереи и переходы — специальный проход для всех званых и незваных гостей. И последний, третий — тот который я ни единожды не посещала. Туда и пошла.

Никогда я не думала, что придет день и мне по доброй воле придется спускаться под землю, в темницы; однако же, день этот настал и я упрямо искала ход в самое неуютное и злое место этого замка. Добровольно искала.

И нашла.

Не с первого раза, конечно, все ж в прошлом счет я вела с закрытыми глазами и на руках у Тугарина, а в этот раз шла сама и шаг мой ничуть не походил на шаг Змея. Но сдаваться я не спешила и даже уперевшись в дверь — по состоянию намертво запертого замка и густому слою пыли можно было с уверенностью утверждать, что данная часть замка закрыта уже давно. А значит темницы точно не за ней. Настолько проржавелый замок я видела впервые и очень сомневалась, что ключ сумеет его вскрыть.

Не желая сдаваться, я вернулась в точке отсчета и прошась уже медленнее, куда внимательнее относясь к каждому повороту. Наградой мне стала лестница и плохознакомая дверь, которую видела я всего раз да и то изнутри.

Широкие железные полосы скрепляющие массивные, деревянные доски, пусть и были изъедены ржавчиной, но все еще казались крепкими, как и запор надежно закрытый сейчас, отсекавший от меня сырой сквозняк подземелий.

— Ну, Василиса, давай, — растерев ладони, глупо себя подбадривая ничего не значащими словами, я не без труда отперла дверь и на ощупь, держась за шершавую, неровную стену, спустилась вниз. На лестнице света не было, зато он был в коридоре, ряд редких факелов, один из которых находился напротив решетчатой двери и освещал скудную обстановку царской тенмицы. На жесткой и даже на вид неудобной койке, недвижимый лежал Кощей. Опутанный цепями, он казался неживым.

— Вашество? — робко позвала я.

Ответа не последовало.

— Кощей?

Бессмертный лежал с закрытыми глазами и, казалось, даже не дышал, скованный, чуть ли не вросший в свою лежанку, он слишком походил на труп…

Ключи висели на стене, ровно в том месте, где и раньше. И я не долго думала, прежде чем взялась за них, собираясь добровольно ступить в темницу и удостовериться, что мне все просто кажется, и Кощей на самом деле жив и просто спит. А я глупая паникерша и мне должно быть стыдно.

Замок поддался легко, кажется его смазали, но дверь открылась с предостерегающим скрипом. Кощей даже не пошевелился.

Так и оставался лежать, позволив мне приблизиться, давая возможность прислушаться, чтобы услышать лишь тишину. Затаив свое дыхание, я пыталась рысслышать его, но слышала лишь быстрый стук крови в собственных венах.

— Кощей, — несмело позвала я, опустив ладонь на его грудь, поджидая пусть слабые, но хоть какие-то удары сердца. Пальцы нащупали лишь прохладную и жесткую грудную клетку, будто бы схваченную посмертной корочкой льда.

— Кощей, — еще раз позвала я, уже не сдерживая своего беспокойства, потрясла его сначала неуверенно, потом сильнее, — Кощей!

В момент, когда я уже почти сорвалась в истерику готовая бежать к Змеям и сообщать им о третьей смерти государя, тот слабо вздохнул:

— Нигде от тебя покоя нет, — хрипло произнес он, с трудом размыкая спекшиеся губы.

От рухнувшего на меня облегчения, я обессиленно осела на пол, не отнимая руки от холодной груди. Страшно было его отпускать.

Из самого моего нутра поднялся и разросся нервный, готовый взорваться горячими слезами, сдавленный смешок.

— Я спасать вас пришла.

— Хорошо это, — просипел он, слабо кашлянул тяжело открывая потухшие, усталые глаза. Попросил: — Тогда уж будь ласкова, воды принеси, спасительница.

И я тут же оказалась на ногах, желая выполнить его просьбу.

Вот только прося воды, Кощей как-то забыл уточнить, что нуждается он не в одной кружке. И даже не в одном кувшине. Большом, медном кувшине с тисненым рисунком…

Тот самый кувшин, который я носила ему столько раз, что просто сбилась со счета. Как и домовые, бесприкословно, но с нескрываемым удивлением, раз за разом нопалнявшие мне его чистой студеной водой.

Я устала, израсходовала много времени, но накрепко запомнила путь, ведущий от темниц к домовым, возможно, это была не самая короткая дорога, но самая легкая и самая первая, которую я отыскала.

— Спасибо, — проговорил Кощей, обессиленно откинувшись назад, когда вода в кувшине в очередной раз кончилась и я отняла медный ее край от пересохших губ.

— Еще? — силы на то, чтобы принести ему еще хоть каплю во мне почти не было, но я не думала сдаваться, готовая таскать полные кувшины столько, сколько понадобится, не задаваясь вопросом куда в Кощея только помещается столько воды. Я хорошо видела, как посеревшая кожа, прилипшая, казалось к костям черепа, разгладилась и чуть потеплела, а в темных глазах появился пусть слабый, но хоть какой-то блеск.

Кощей медленно покачал головой и я с облегчением села на пол, рядом с его кроватью.

— Замерзнешь, — с неодобрением заметил он.

— Вы бы сейчас не о моем здоровье думали, — вяло огрызнулась я. Не было во мне сил, чтобы стоять, а присесть на койку тоже возможности не было, тощий на первый взгляд, государь занял всю ее собой.

Бледные губы дрогнули, на изможденном лице появилась слабая улыбка…не улыбка даже, лишь ее тень:

— О чем же тогда мне надлежит думать?

— Например о том, как бы мне все объяснить, чтобы я поняла, способ снятия с вас проклятия. Змеи ничего толкового сказать не смогли. Мол, должна я с вами жизнью поделиться, а как это сделать? Вот как это сделать, а?

— И ты согласна поделиться? — искренне удивился Кощей.

— А чего бы и нет? И вот если вы мне расскажете, то я вас в тот же час героически спасу…

Оборвал мою самоуверенность тихий смех.

— Вы чего?

— Освободи меня, ключ от цепей на связке, — не то попросил, не то приказал Кощей. Я склонялась к мысли, что это все же приказ…а приказы я не любила. Да и вообще, дура я что ли разматывать того, кого так основательно замотали? Змеи не были похожи на параноиков и раз они это со своим царем сотворили, значит на то была своя причина. И причина веская.

— А знаете, исключительно ради своего душевного спокойствия, не буду, — нагло заявила я, — вот Аспид придет и сам вас освободит.

И даже связку с ключами, что рядом со мной на полу лежала, на всякий случай в самый глубокий карман сарафана засунула. Некогда красивая, нежно-васильковая ткань окрасилась серыми пятнами пыли и рыжими разводами ржавчины, сейчас я не то что на царевну, даже на княжку не сильно походила.

— Я контролирую себя, — попытался настоять на своем Кощей.

— И это очень хорошо, потому что вы можете мне сейчас подробно рассказать, как именно надо снимать проклятие. И лучше вам поторопиться, Ивана так и не поймали.

— Бесово отродье, — выругался он.

— Это вы так о своей спасительнице? — оскорбилась на всякий случай я, подумывая о том, что растрепанная и грязная, наверное, и прада на бесовку похожа. Вон, как домовые на меня смотрели…

— Ты тут при чем? — удивился он, вроде как признавая, что таки да, я и есть его спасительница. — Марья, черная душа, никак покоя не сыщет.

— Некоторые женщины привыкли доводить дело до конца, — важно сообщила я, припомнив один давний разговор, — Авдотья, повариха наша, трижды овдовевшая, как-то сказала мне, что в жизни главное упорство. Мол, если травить, так уж до гробовой доски.

Кощей кашлянул и я поспешила его успокоить:

— Но я Марью Моревну ничуть не оправдываю, а если вы мне сейчас все как на духу расскажите, то, может, даже осуждать возьмусь.

— Царевна, — попытался забить меня недовольством Кощей, но я-то была на свободе, а он связанный и беспомощный. И я немного расхрабрилась.

— Княжна же, знаете уже вроде. И это… Василиса меня зовут. К тому же, я у вас на службе. Вот вы же поставили меня чужие истории слушать. — я широко улыбнулась. — Теперь я готова слушать вашу. Если прикажите, то записывать ничего не буду.

Кощей тяжело вздохнул.

— Я же помочь хочу, — напомнила негромко, и он сдался.

Сказ про то, как царская дочка в Тринадцатое государство приехала да в ученицы к самому сильному колдуну напросилась я уже знала, спасибо Лихо за это…надеюсь, ей не очень скучно сейчас на службе. Потому, как только Кощей замолчал на минуточку, с трудом сглатывая — долго говорить ему все же было пока сложно, тут же влезла с очень важным вопросом:

— Но если вы тут самый сильный, то как же ей удалось вас проклясть?

— Глаза Лихо — особый материал, они не просто проводят магию, но усиливают ее мощь стократно, потому одна злая мысль Лихо способна осесть проклятием или сглазом даже на нечисть, не говоря уже о человеке. И для этого ей не нужно прилагать никаких усилий.

О том, же как Марья собиралась использовать глаз доверчивой нечисти в обряде, чтобы пропустить сквозь него силу Кощееву и отхватить кусочек его бессмертия, я слушала уже затаив дыхание.

— Когда я отказал, Марья не казалась расстроенной, приняла мои слова с пониманием. Но три дня спустя ночью тайно в мои покои пробралась, чтобы силой вырвать часть моей магии. — он поморщился и коротка кашлянул, не испытывая особого удовольствия от воспоминаний.

— У нее не получилось? — подалась я вперед.

Кощей покачал головой, дивясь тому, как же мало я знаю о колдовстве и как слаба моя вера в его силу.

— Марья не получила от меня ни крупицы. Я же решил не наказывать ее за подлость, но обучать дальше не видел смысла.

— Еще бы, и так лишних знаний выдали, — пробормотала я, принципиально по другому теперь воспринимая его библиотеку. Это раньше, ходя между стеллажей я равнодушно смотрела на корешки книг, украшенные непонятными рунами, или изрезанные острой, хищной клинописью — для меня книги по колдовству, магические практикумы и прочие материалы волшбы совершенно ничего не значили. Дара у меня не было, интереса к колдунству тоже, куда больший вес для меня имели походные заметки и летописи, ну, еще сказки…а теперь оказывается, что библиотека Кощеева полна страшных и странных знаний, способных осложнить жизнь даже такой жуткой нечисти, как Темный царь.

Он хмыкнул, отчасти согласный с моим ворчанием:

— Я был излишне беспечен и слишком зол. Сообщил о своем решении не сходя с места, не дожидаясь, пока составленный царевной круг будет разомкнут и заключенная в нем сила развеется, а глаз Лихо опустошится…

— И она вас прокляла, — ахнула я.

— Не просто прокляла. Злость царевны была достаточно велика, чтобы слово ее не просто возымело силу, но полностью выпило меня, укрепляя свою власть. Я помню, как лежал у своей постели, сраженный ее волей, не в силах пошевелиться…

Я ежилась от холодка, проходящегося по спине, пока он говорил о том, как Марья сбежала, бросив его, сраженного проклятием, обессиленного и беспомощного. И как вернулась с мечом.

В отряде царевнином был богатырь. Сильный богатырь, хороший, отправленный царем, защищать его дочь, и был у того богатыря меч Кладенец…

— Еще скажите, что она вас обезглавила, — пробормотала я, почему-то представляя, как сама лежу на холодном полу, как горящие свечи, определяющие размер круга силы, освещают обстановку, без охоты взрезая ночную темноту. Как открывается входная дверь и девица с длинной косой и в одной ночной рубахе с трудом тянет за собой огромный меч. Лица ее было не разглядеть. Зато меч я видела со всеми ненужными подробностями. И был он странно похож в моем воображении. На меч отца. С каменьями в рукояти, с позолотой по лезвию и правильными рунами, вытравленными на крепкой стали. Что призваны были в помощь твердой руке, под которую и ковалось это оружие.

— Не скажу, сама посмотри, — предложил он, запрокидывая голову.

Отказываться не стала, тут же вскочила, нависая над Кощеем. И не сразу поверила своим глазам.

— Да быть не может… — пробормотала я, боязливо коснулась страшного шрама, опоясывающего его шею.

Сухой хруст и растревоженный звон цепей уже не могли меня спугнуть, я внимательно разглядывала шрам, которого раньше не видела…не замечала. Впрочем, я и на Кощея-то особенно старалась не смотреть.

Неладное почувствовала, когда было уже слишком поздно…

Он перехватил мою руку, мягко сжал пальцы и совершенно непонятно сказал:

— Последний удар. Пока я был мертв, Марья собрала своих людей и сбежала. Многим позже Тугарин объявил, что она была изгнана мной, за преступление перед короной, Лихо была официально наказана в тронном зале, лишилась левого глаза, хотя, скажу по секрету, после проклятие от него мало что осталось.

— Пустите, — тихо попросила я, опасаяь, что в любое мгновение осторожная его хватка станет костедробильной. Видела я, как Кощей вчера камни крушит, а мои руки и в половину не такие же крепкие.

— Сядь, — велел он, игнорируя мою просьбу. Еще один резкий рывок и вторая цепь оказалась вырванной из пола, а Кощей сказал, почти с сожалением. — Давно я заклинания здесь не обновлял.

И меня усадили рядом, на неудобную лежанку, жутко обняв за плечи и прижавшись холодным боком, вроде как воруя мое тепло.

— Когда меня нашли поутру, голова почти приросла на прежнее место… — он замолчал на мгновение и резко сменил тему, — что с тронным залом?

— Ничего хорошего, — несмело ответила я.

— Успокойся, княжна, не обижу я тебя. — усмехнулся Кощей, легко поняв причину моего страха, — я себя контролирую, ну. Ты только касаться тебя позволь и все хорошо будет.

— Так таки и хорошо?

Нервный мой вопрос получил смутный, но очень серьезный ответ:

— Ты теплая и пока рядом находишься я помню, что живу.

Я глубоко вздохнула, пытаясь смириться со своим странным положением…теплая, надо же.

— Может, вам тогда Горыныча позвать? Он вообще Горячий.

Кощей рассмеялся, вроде бы не задетый дерзким предложением, только пальцы его на моей плече сжались крепче и я затнкулась.

Но даже молчать мне не позволили. Вошедший во вкус государь хотел общаться:

— Что же ты, все вопросы растеряла?

А что я могла у него спросить?

— Что значит «Последний удар»?

— О, сначала Марья пыталась меня заколоть, но даже Кладенец не способен был так просто отнять мою жизнь. Притомившись, она решила действовать наверняка.

Меня ощутимо передернуло и Кощей это заметил. Почувствовал и решительно отрубил:

— Не будем больше об этом.

Я была рада этому решению, хоть и не сразу смогла прогнать мысли о том, как много крови должно быть натекло из истерзанного тела…

— И как проклятие снять? Что значит «поделиться жизнью»?

— Видишь ли в чем беда, княжна…

— Василиса! — гневно перебила его я, упрямо глядя на прутья незапертой двери. — Василиса меня зовут.

Сама я на Кощея не смотрела, но отчетливо почувствовала как на меня смотрит он. Глянул, подумал, прикинул что-то и потрепав по голове — злое позвякивание цепей напрягало даже больше близости самого царя, смиренно повторил:

— Видишь ли в чем беда, Василиса, прежде чем сбежать, Марья вырвала страницу из книги, по которой готовила ритуал. Единственное, что мы о нем знаем, это небольшая приписка, оставшаяся на уцелевшем листе. Разделение бессмертия подразумевает разделение жизни, не получив нужного, царевна прокляла мое бессмерти. И теперь лишь разделив чужую жизнь, я смогу от него избавиться.

— А как звучало проклятие? — спросила я.

— Как стандартная магическая формула с привязкой к источнику силы, в данном случае к моему бессмертию.

И вот вроде бы ответил, но я совсем ничего не поняла. Привычная к простым проклятиям типа «чтоб тебя перекосило» или «что б тебе пусто было» я не ожидала, что в настоящем колдовстве все будет многим запутаннее…

— Проще говоря, бессмертию моему назначили срок и цену, которую я заплачу истратив все дарованные жизни.

— А если вы разделите жизнь…

— Вероятно, лишусь бессмертия, — просто ответил он.

— И вы на это пойдете?

— В противном случае сила моя после третьей гибели будет расколота и Марья сумеет получить часть бессмертия, как и хотела. Я же превращусь во что-то страшнее упыря.

Впечатленная его ответом, я на несколько мгновений крепко задумалась, чтобы выдать неуверенное залючение:

— И если вы станете смертным, Моревне ничего не достанется, так?.. А не проще расправиться с царицей?

— Ты думаешь Тугарин или Горыныч вечны? Или быть может Аспид? Наша жизнь дольше человеческой, но даже у нее есть, конец. Мое бессмертие — дар Темного Бога от которого нельзя отказаться…добровольно.

Слова его такие простые и легкие…будто бы повторяемые им мысленно не единожды, родили во мне подозрения определенного толка:

— Скажите…а не могли вы по своей воле принять проклятие?

— Думаешь, я на такое пошел бы? — усмехнулся Кощей.

Я решила быть полностью честной:

— Думаю, вам очень не хотелось хоронить родных, когда придет их срок.

— Я не принимал проклятие. Но только надежда на избавление от бессмертия удержала меня от обвинения Марьи. Я мог бы стереть Десятое царство с лица земли и вырвать сердце из груди его царицы. — его ладонь, до этого безвольно покоившаяся на колене, непроизвольно сжалась, будто бы Кощей представил сейчас, каково это было бы, сжимать в пальцах его горячее, полное остывающей крови, ведьмино сердце. — Смерть проклявшего в большинстве случаев развеивает проклятие, ты знала?

— Откуда бы мне?

— Теперь у меня есть ты и я наконец так близок к избавлению…

— Ой, только не говорите, что если все получится, то вы еще и благодарны ей будете. За проклятие, — психанула я. Пойди пойми эту нечисть…совершенно ненормальные создание.

— Не буду, — пообещал он. — Во мне не так много хорошего, думаю, моей благодарности хватит лишь на тебя.

Ну и как тут быть? Неслыханное дело, благодарный Темный царь…дожил бы он еще до того.

Странно было знать, что у Кощея осталась всего одна жизнь. Умом я понимала, что сама, например, вообще без запасных жизней как-то справляюсь, но то я, или отец, или сестры, да даже дядька, который несмотря на всю свою человеческую слабосильность, не раз от смерти уходил. И проблема Кощея в общем-то с моей точки зрения выеденного яйца стоить не должна была, но почему-то стоила. И цена была неприлично высока…

— Знаете, мама всегда говорила, что это кольцо — очень сильная защита, — я прокрутила серебряный ободок на пальце, любуясь огненными вспышками света, отражающегося от искристого опала. Оно было мне чуть велико и поддалось легко, даже с охотой, — но, может, эта защита не для меня?

Кощей молча, с недоумением следил за моими действиями. Поднял руку, стоило мне ее только коснуться, смиренно ждал, пока я примерялась к его пальцам — длинным, худым и узловатым, и даже стерпел мою неловкую возьню, пока я накручивала серебряный ободок на его мизинец. Мое кольцо было не таким особенным и само под размеры владельца не подгонялось, пришлось основательно помучиться на сгибе пальца, но дальше оно скользнуло уже легко.

— Пусть оно вас бережет.

— Щедрый дар.

— Ну…ваше-то кольцо у меня, а времена нынче тревожные, — неловко попыталась оправдаться я, сама смущенная своей щедростью. Нервное мое бормотание оборвал легкий поцелуй. Кощей просто коснулся губами моих волос и я окончательно смешалась, растеряв все слова.

* * *

Первое, что сделали Змеи, когда увидели входящего в библиотеку Кощея — замолчали. Вот всего мгновение назад они ожесточенно о чем-то спорили, а в следующий миг, стоило за моей спиной только показаться бледному и уставшему государю, все еще в лохмотьях и со следами ржавчины от кандалов на тощих запястьях — Змеи подавились своим спором.

— Кош, — сипло пробормотал Тугарин, первым пришедший в себя.

— Не смотри на меня с таким ужасом, — попросил Кощей, морщась, — я себя контролирую.

— Надолго ли? — хмуро спросил Аспид.

Горыныч поддержал недоверие своего отца требовательным:

— Василиска, подь сюда.

— Едва ли она может, — усмехнулся Кощей, крепче сжимая жесткими пальцами мою уже несколько влажную ладошку.

Ходить по коридорам, держась за ручку с самой главной нечистью — то еще удовольствие. Особенно когда нечисть эта холодная как труп и внешне больше на нежить похожа…

— Угу, я это… на страже его адекватности стою, — гордо, но не без опасения пояснила я. Если все, что мне царь наговорил, было правдой, то, пока я его грела, он не психовал, смиренный живым человеческим теплом.

Змеям пришлось с этим смириться и позволить их восставшему государю участвовать в крайне важном разговоре…

Первая осмысленная ночь Кощея после второй смерти проходила для него сложно, для меня — мучительно. Потому что спать за столом, на коленках у отогревающегося трупа — непривычно, неудобно и неуютно.

Нечисть усиленно пыталась понять, как именно мне нужно поделиться моей жизнью с этим остывшим живчиком, а я все больше раздражалась. Потому что это же совсем ненормально…

— А раньше вы это обдумать не могли? Столько лет прошло, — в конце концов психанула я.

— Раньше мы были уверены, что царевна сама все сделает, — огрызнулся Тугарин.

— То есть, вы даже не пытались узнать? — поняла я запоздало. — Просто рассчитывали на чудо? И потому с умным видом отговаривались великой тайной? Плели мне кружева из красивых слов, обещали наступление «того самого момента»…

— Мы ждали, что ты сама как-то разберешься с проблемой, — смущенно пробормотал Горыныч. — Так в большинстве случаев и бывает: царевны снимают проклятия без всякой помощи со стороны. Они… просто находят выход.

— А я княжна и так не умею. Так давайте новую царевну найдем… — предложила я зло. Запнулась, кашлянула и негромко исправилась, уверенно продолжив мысль, — похитим. И она все сама как-нибудь сделает.

— Не стоит, — отверг мою очень хорошую идею Кощей, — тебя достаточно.

— Лучше помоги понять, что значит «разделить жизнь», — сварливо поддержал царя Аспид. — Мне известно лишь, что «разделить жизнь» не равно «отдать жизнь», значит, жертвоприношение — не выход.

Слова его удивили меня даже больше нежелания Кощея искать новую, нормальную царевну. Спасибо, хоть в жертвоприношении во благо своего государя они меня употреблять не собирались. Затейники… чтоб их Леший в трех березах потеряться заставил…

— Откуда мне знать, что это означает? Единственный обряд, в котором, как я знаю, разделяют жизни — брачный.

Я не сразу поняла, что Змеи смотрят на меня во все глаза, почти не дыша. Просто сама я на стол смотрела, где по столешнице ползали тени, притесняемые светом свечей.

— И все же Марья до последнего на бессмертие рассчитывала, — с уважением к упрямству своего врага заметил Тугарин, — может, и не просто так зацепку в книге оставила? Ждала небось, что после смерти мы к ней бросимся о свадьбе молить…

— К ней? — искренне возмутилась я, подпрыгнув на коленях Кощея — он поморщился, но смирять мои эмоции не стал, будто бы питаясь и ими. — После того, что она с государем вашим сотворила?

— А к кому? Всю поганую суть проклятия мы тогда хорошо поняли, а кроме нее, никто бы не согласился замуж за Коша идти. Ни один царь даже самую свою нелюбимую дочь за него не выдал бы. Только Марья и оставалась, — рассудительно заметил Аспид.

— Это если бы мы суть людского свадебного обряда знали, — уточнил Горыныч.

Самый главный Змей согласно кивнул и быстро ушуршал в глубины библиотеки — искать подробное описание человеческой свадьбы.

— Глупая ведьма, — после недолгого молчания ругнулся Тугарин.

— Оплошала, да, — сочла своим долгом высказаться и я.

И в библиотеке вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь сиплым дыханием государя… Лучше бы он и дальше только дышал, честное слово.

— Свадьбу сыграем завтра по вашим традициям, — подвел итог нашему короткому разговору и своим молчаливым думам Кощей.

Это была сокрушительная новость.

— Какую свадьбу? — всполошилась я, даже с колен его соскочила, но отпрянуть не смогла, уж больно сноровистым для трупа оказался царь — ухватил меня за руку раньше, чем я сбежать успела. Так и осталась стоять перед Кощеем, упрямо в плечо его упираясь и на Змеев поглядывая в поисках поддержки. — Это же только предположение. Не знаем же мы наверняка, что свадебный обряд поможет. А если не поможет?

— Значит, будем искать другой способ, — решил он, пробуждая во мне отчаяние. Вот вам, пожалуйста: от одной свадьбы сбежала, чтобы в другую вляпаться…

— Вы не понимаете, что ли? Свадьба — это навсегда! — выпалила я больше раздосадованная даже не самой идеей, скорее тем, как просто Кощей к ней пришел.

— Или пока смерть не разлучит вас, — внес очень важное уточнение Аспид, показавшийся из-за ближайшего стеллажа. В руках он держал увесистую книгу и выглядел крайне впечатленным. — Люди правда хоронят своих мертвых?

— Не так давно начали, — осторожно подтвердила я, — во времена моего деда их еще сжигали.

Тугарин гневно хмыкнул:

— Безумные создания, сами себе упырей плодят, а после нас засыпают требованиями остановить возрождение нежити.

— Что там про смерть? — напомнил о важном Кощей.

— Все достаточно просто: в случае смерти одного из супругов второй освобождается от клятвы верности и остается полноправным владетелем наследства умершего, если не было иных приказаний.

— Несмеяна так трон получила? — наморщил лоб Горыныч.

Аспид кивнул:

— Муж ее трагически скончался после того, как прилюдно попытался указать ей ее место.

Пока Змеи обсуждали овдовение соседствующей царицы (одно слово — холоднокровные), я все пыталась примириться с тем, что судьбу мою они вроде как тут уже порешили.

Смириться не получалось, хотелось устроить скандал. Я была уверена, что не для того от Ивана сбегала, чтобы женою Кощея стать.

— Не хмурься, Василиса, — велел мой новоявленный жених, — если проклятие снять не удастся, станешь царицей Тринадцатого государства.

— Вы здесь все ненормальные, — беспомощно пробормотала я.

Ударом под дых прозвучало серьезное:

— По человеческим меркам?

Ответ на это мог быть только один — «да», ведь мерил нечисти я не знала. А потому просто решила сменить тему:

— Если вам так легко первую встречную девицу в жены взять, то почему в свое время на Марье не женились? Она-то, в отличие от меня, полноправной царевной была. А я…

— А ты Василиса, — перебил меня Кощей, — ненормальная человеческая девица, умудрившаяся даже из Лихо историю вытянуть. Пусть не царевна, но царевен на белом свете полно, ты же такая одна.

— И слава Темному Богу, — фыркнул Горыныч.

Аспид, будто ничуть не заметивший, как насупилась я после слов Кощея, не зная — похвалили меня или поругали, важно сообщил:

— Ночи мне хватит, чтобы разобраться в свадебном обряде.

И я психанула.

— Пусть вы считаете свадьбу хорошей идеей, но, раз уж собираетесь придерживаться наших традиций, то будьте добры придерживаться их во всем.

— Ты это к чему? — нахмурился Тугарин.

— Гадость же какую-то задумала, поганка, — поддержал беспокойство брата Горыныч.

Кощей просто ждал.

— У батюшки моего руки просить надо по нашим традициям. Вот коли он меня отдаст, тогда да, свадьбе быть.

— Василиска, ты же обещала проклятие снять, — с укором протянул Горыныч, так как точно знал, что никакого дозволения они не получат.

— Проклятие снять, а не замуж выходить, — огрызнулась я, — вот если вы мне доказательства того добудете, что свадьба нужна, тогда я подчинюсь. А покуда это всего лишь ваши домыслы и надежды — не смирюсь.

— Будет тебе согласие твоего батюшки, — пообещал Кощей с недоброй улыбкой, и слова его следующие были под стать этой улыбке, — но только после нашей свадьбы. С женой я готов в Девятое царство наведаться, с невестой — нет.

— Не даст мой отец дозволения на свадьбу!

Я была в этом уверена, Кощей считал иначе:

— Не даст по доброй воле, сделает это по приказу своего царя.

— С чего бы? — напряглась я.

Змеи заулыбались, уловив злую мысль, что была предупредительно озвучена коварным доходягой исключительно для недогадливой меня:

— Ты же сама говорила — не нашли под завалами царевича, сбежал.

Глава 10. О свадебных хлопотах и предсвадебных путешествиях

Свадебное платье и венок невесты ждали меня поутру в спальне. Невыспавшуюся, замученную Змеями, притесненную новоявленным женихом и полную до краев трагического смирения, готового вылиться в совершенно не смиренную истерику.

Новость о том, что Кощей, как самая распоследняя нечисть, планирует шантажировать Медного царя его собственным сыном окончательно меня подкосила.

Продуманные до неприличного состояния Змей, оправдывая свою гадскую натуру, закрыли границу государства и расслабленно ждали, когда истечет срок ведьминого заговора, защита с Ивана спадет и его сможет выследить каждая нечисть.

— Мы желали поймать его, чтобы казнить, — признался Аспид, перед тем, как завалить меня вопросами, касающимися человеческих свадебных обрядов, — но сменять его на тебя — тоже неплохая идея.

И не дав мне хоть чуть повозмущаться, Змеи погребли меня под своими проблемами. Аспид вычитывал непонятные моменты из своей огромной книги и требовал от меня разъяснения.

Самым сокрушительным оказался последний вопрос…не вопрос даже, а озабоченное бормотание:

— Сдается мне, колец до утра мы не сыщем, — сокрушался Аспид, когда все в с свадебном обряде ему стало ясно и основные проблемные места разрешилиь: заботу с выкрадом ближайшего волхва взял на себя Тугарин, Горыныч же пообещал из-под земли для меня достать платье, Кощей просто заверил, что не загнется раньше времени и дотянет до своего торжественного расколдовывания — выглядел он так, что верилось в это с трудом…

— Колец? — не понял беды государь.

Я же все прекрасно поняла и теперь просто невольно злорадствовала. Колец нет, значит обменяться ими мы не сможем, и ход свадебному обряду дан не будет.

Счастье-то какое.

— По их бездарным традициям… — начал было раздраженный Змей, за что ту же схлопотал от меня неодобрительное:

— Я бы попросила проявить уважение, — бесстрашно вякнула я. В конце концов именно благодаря нашим «бездарным традициям» мое будущее все еще не обрело печальной предопределенности…

Спорить Аспид не стал, кашлянул и послушно исправился:

— По традициям людей начало обряда подразумевает обмен кольцами.

Казалось бы, печальная новость, но вместо того, чтобы пригорюниться Кощей усмехнулся. И вместо своей, очень значимо протянул мою руку, на которой красовалось его обережное колечко:

— Такое подойдет? — провокационно спросил он.

Аспид по первой не поверил своим глазам, после воодушевился и совсем счастливый кивнул, будто это его судьба только что в лучшую сторону разрешилась. А я бессильно закрыла глаза, ругая себя за глупость. Кольцо свое он сам на меня одевал, как и я совсем недавно на его палец с трудом матушкино колечко натягивала, беды не чуя… Это был конец.

Спасения ждать стало не откуда. Оставалось лишь смириться и принять удар судьбы с достоинством, надеясь, что все они правы и такое «разделение жизни» действительно снимет проклятие.

Я очень старалась, но все равно, когда измотанная и уставшая, вернулась в комнату и увидела платье — расплакалась. Его героически добывал…и добыл подсуетившийся Горыныч, пока его отец мучил меня вопросами, а царь изводил своей холодной близостью.

И было у меня чуть больше шести часов, чтобы хоть немного отдохнуть после непростой ночи, обрядиться в это платье и в полдень отправиться на свою собственную свадьбу.

Трусливая мысль сбежать влекла меня все сильнее. Опыт в этом деле у меня имеется, Марька дожидалась в конюшне, я бы смогла.

Если бы не леса полные нечисти, не незнакомый мне край… совсем не дружеские земли… и память о тех ненормальных, что считали меня спасением Кощея. Выбирая между заманчивым побегом, которому непременно суждено окончиться бесславной гибелью в зубах какой-нибудь местной хищной твари — я не Иван, никакая ведьма меня не заговаривала — и не особо завидной участью стать женой Кощея, я с неохотой выбирала второе.

Потому что жить очень хотелось, а у Темного царя был один, но очень огромный достаток — он не был Иваном.

Что, впрочем, не помешало мне прореветь с полчаса, бессильно сидя у кровати и комкая в руках белую, вышитую правильными рунами, ткань платья. Я бы с удовольствием рыдала и дальше, да на мою беду в гости заглянула девица из лесовиц, что служили в замке на простых должностях. Поручено ей было проведать меня, убедиться, что все хорошо и узнать надо ли что-нибудь.

Увидев мое зареванное лицо и скомканное платье, которое лишь чудом не набралось еще с моего сарафана пыли и грязи, она в панике сбежала, бросившись за помощью.

Уж не знаю, где лесовица ее искала, помощь эту, но не прошло и пяти минут, я не успела даже попытаться успокоиться, как на пороге уже стояли двое: Кощей, успевший переодеться и выглядевший теперь опрятным, но будто еще более мертвым — без тепла моего туго ему приходилось; и Аспид, который со всей присущей ему старательностью, взялся налаживать личную жизнь своего царя. То ли так страстно пытался проклятие снять, то ли просто желал, чтобы в случае чего Кощей хоть женатым помер…

— Василиса, — укор в голосе царя казался осязаемым. Он уверенно шагнул в комнату, оставив Аспида и грызущую ногти лесовицу на пороге, — тебе нужен отдых.

— Могу принести ромашковый чай, — несмело предложила лесовица, — он успокаивает.

Кощей рассеянно кивнул, позволив бедной нечисти тут же испариться, а сам присел передо мной на корточки, осторожно отбирая измятое платье. Аспид продолжал занимать дверной проем.

— Что не так?

— Я замуж выхожу, новость достойная ночных рыданий.

— Рассвет уже, — недовольно заметил Змей от двери, но был дружно нами проигнорирован.

— Ты же так хотела меня спасти, — чуть насмешливо напомнил Кощей, пытаясь растянуть губы в легкой улыбке, вот только в глазах его царила такая холодная и непроглядная ночь, что улыбке этой веры не было ни на медяк.

— Хотела и сейчас хочу, — пробормотала я.

Платье он отнял, да так и остался: в одной руке белая, мятая ткань, в другой — моя вялая ладошка. Грелся, стало быть, пользуя любой удобный случай.

— Что же ты тогда? — вздохнул Кощей. — Плакать-то с чего взялась?

— А вот вас каждый день что ли замуж выдают? — возмутилась я даже не пытаясь утереться. Пусть смотрит какая я красная и страшная с опухшим носом и глазами, авось жениться раздумает…

— Тебя так второй раз за одно лето уж пытаются, — проворчал Аспид от двери, — пора бы привыкнуть.

— Я тебе так неприятен? — хмуро спросил Кощей, которому, может, и хотелось мою руку отпустить, дабы оскорбленность свою обозначить, да немоглось. Теплая я слишком была для его полуживого величества.

— Да это тут при чем? — озадачилась я. — Меня, знаете ли, больше не личность жениха печалит, а сама свадьба страшит, которая всего пару часов назад в моей жизни наметилась, а сбыться уже этим утром должна.

— Страшно? — подивился Кощей. — Тебе?

— А чего бы мне страшно не должно быть?

— Ты за Лихо заступиться не испугалась, пирожками своими смешными со мной поделиться не побоялась. Нечисти всяких видов не страшишься. Даже ко мне в темницу не убоялась спуститься и помочь. А свадьбы боишься?

— Ну да, — после слов его я, конечно, немного смутилась своего раскисшего вида, но врать не стала. Что ж поделать, если для меня свадьба страшнее даже братьев Змеев о которых всякие разные жуткие слухи среди людей ходят? Потому что от Змеев еще как-то можно отделаться, а от мужа уже никак. Хотя…

Я скептически осмотрела Кощея, ничуть не смешавшегося под моим взглядом, этот доходяга рождал в душе смутные опасения, что вдовой я могу стать даже раньше, чем разберусь любимый муж мне достался или постылый.

— А знаешь, — вдруг сказал государь, будто что-то припомнив, — раз так дело встало, то, пожалуй, наших традиций мы тоже будем придерживаться.

— Кош, ты верно шутишь, — всполошился Аспид, — вот же он, твой шанс от проклятия избавиться, зачем его откладываешь?

— От пары дней я не развалюсь, — заверил взволнованного Змея царь, — Василиса рядом будет, она поможет. А зареваная невеста на свадьбе чести мне не сделает.

— И что вы задумали? — осторожно спросила я, уверенная, в том что жизнь моя в это самое мгновение медленно перевалилась на совсем уж бедовую дорожку.

— К Яге поедем. Дара для тебя просить, — бодро ответил Кощей.

— Что?

— По нашим традициям невесту перед свадьбой должна ведьма одобрить. Ведьма рода или просто деревенская… — Аспид вздохнул. — Ведьма рода Кощея — Яга.

— В смысле, Баба Яга? — ахнула я.

— В смысле, просто Яга, — поправил меня Кощей, — не стоит звать ее Бабой, расположения Яги этим ты точно не сыщешь.

— Учту, — пробормотала я, пытаясь осмыслить какую же сама себе беду накликала. Ну что мне стоило смириться со свадьбой? Кощей все ж таки не Иван… Вышла бы утром за него, может даже проклятие сняла, царицей бы стала. Спасительницей.

Да за мужем бы жила, которого почитай все государства если и не боятся, то опасаются точно. Нет, вздумалось мне порыдать…

— Собирайся, Василиса, путь нас ждет не близкий, — мягко велел Кощей, помогая мне подняться с пола, — и не плачь. Обещал же, что не обижу, не нужно меня бояться.

— Да я уже себя сама…обидела, — вынуждена была признать я, грустно думая о том, что зря, наверное, косу свою отрезала. После такого злодеяния жизнь моя совсем с ног на голову перевернулась.

— А волхв как же? Тугарин же его с часу на час принесет… — безнадежно спросил Аспид.

— Погостит у нас пару дней. Ты за ним приглядишь, от чужих шуток убережешь, — велел Кощей, уже все за всех решивший.

Вот и поплакала немного, называется. Душу облегчила.

А теперь придется походный костюм искать, который для меня Горыныч как-то выкрал…

* * *

Марька рада новому путешествию не была и недовольно гарцевала, не желая принимать седока. По сравнению со спокойным, даже каким-то величественным конем Кощея — черным, лощеным жеребцом с мощной грудью, длинной гривой и хитрой искрой во влажных глазах, она казалась старой и вредной. Неказистой.

— Пойдем, выберешь себе скакуна по сердцу, — предложил Кощей, вдоволь налюбовавшись моими неудачными попытками призвать Марьку к порядку, — на моей конюшне есть достойные экземпляры. Любой конь, что приглянется твой станет.

— Спасибо, конечно, но эту бестолковку я уже знаю, а к новой еще привыкать придется, — ответила я, с опаской косясь на восхитительного и в то же время жуткого коня государя. К такому чуду даже подойти было боязно, не то что верхом забраться. И я решительно не понимала с чего бы это Кощею вздумалось такую мощь от оборотней оберегать…этот конь любому волку верная смерть.

Разочаровавшись в мирных методах борьбы с этой вредительницей, я раздраженно шлепнула Марьку по носу. Она оскорбилась, но встала как вкопанная, давно усвоив, что это последнее мирное предупреждение, чтобы не дурила, а после ждут непокорную кобылу только бешеная скачка и плеть. Дядька долго ее выправлял, пока Марька не присмирела, а теперь, вот, после лесных приключений, отголоски былой строптивости вернулись вновь.

Провожать нас вышли только Змеи, остальные, даже вездесущий Мыш, пока еще ничего не ведали и об отбытии своего царя в гости к верховной ведьме им предстояло узнать лишь ближе к обеду. Когда мы будем уже на полпути к нужному месту.

В одиночку, без сопровождения… Кощей не видел смысла брать с собой еще и дружину, уверенный в безопасности своих земель, будто забыл, что совсем недавно был убит в собственном замке. Я пыталась ему об этом сказать. Но он не слушал. Не хотел вести к Яге своих волков, ибо недолюбливала ведьма царскую дружину, а государь желал ей угодить, дабы меня наверняка на роль жены одобрили…

Кощей обещал, что коли выехать засветло, то до Яги мы доберемся ближе к полуночи. Я слабо себе представляла, как после бессонной ночи выдержу еще и дневной конный переход…да что там я? Как Кощей его выдержит?

* * *

Недооценила я выдержу государя и очень переоценила свою.

До полудня я еще как-то бодрилась, косилась по сторонам, поражаясь тому, как леса Тринадцатого государства похожи на леса знакомые мне с детства. А поля словно отражения тех полей, мимо которых мне доводилось проезжать еще с батюшкой.

Если не знать, что в глубине этого леса живет опасная нечисть, что поля засеяны были совсем не людьми, то можно обмануться и решить, будто никуда я и не сбегала и никогда не попадала в Тринадцатое царство…да только ехавший рядом Кощей не давал мне возможность обмануться.

Ближе к полудню, разморенная летней жарой, я начала сдавать, клевала носом, с трудом перебарывала сонливость и уже не замечала ничего вокруг…

— Василиса, — позвал Кощей, придержая за плечо, когда на меня напала особенно сильная дрема и я едва не свалилась с лошади.

— Я не сплю! — выпалила поспешно, крепко вцепившись в почти выскользнувший из пальцев повод.

То ли врала не очень убедительно, то ли Кощей сам по себе был крайне недоверчивым, но слушать мои неловкие заверения он не стал.

Вот как сказал царь «Поможем друг другу!» так и помогли, на протесты мои не взирая.

И оказалась я сидящей на жутком скакуне, перед холодный полутрупом, в то время как Марька совсем не довольная положением дел, плелась позади, привязанная к седлу.

— Тепло, — выдохнул Кощей мне в макушку, обнимая своим холодом.

А мне почему-то подумалось, что в таких условиях я уж точно больше не смогу заснуть.

Ошибалась страшно — сон меня смотрил быстро, уверенно отнимая право бодрствовать. Просыпалась я всего дважды: первый раз когда Кощей привал назначал и второй, последний — уже в темноте от того, что меня с лошади снимали.

Измученная ночными бдениями в библиотеке и думами о своем новом статусе, я была слишком обессиленна, чтобы бороться с крепким, глубоким сном, удерживающим меня все время путешествия. И я не боролась, довольная уже просто тем, что дорога для меня прошла быстро.

— С важным делом чай пожаловал, темнейший государь, — негромкий, насмешливый, но дружелюбный голос разрезал мирную тишину моего сна, а в следующее мгновение я уже с прерывистым вздохом полетела вниз, утянутая уверенной рукой.

Кощей не подвел, перехватил меня, на весу удержал, не позволив свалиться, но сердцу моему помочь это уже не могла — билось оно где-то в пятках, уверенное, что пришло время расставаться с жизнью.

— Вы в следующий раз меня будите, ладно? Не надо так, — хрипло попросила я, не в силах разжать пальцы. Сведенные судорогой, они мертвой хваткой вцепились в Кощея.

Царя моя трусливая просьба позабавила:

— Рад знать, что будет следующий раз.

Смутить меня хотел, не иначе, но веселье его весьма нагло оборвала топтавшаяся рядом девица. Невысокая, полновкровная, с неожиданно седой, но длинной и толстой косой, в переднике, украшенном разводами от ягодного и травяного сока, она смотрела на нас скрестив руки на высокой груди.

— Так ить жертвоприношения невинных дев больше не проводятся. — почесала острый нос и провокационно спросила. — Зачем же ты мне ее привез? Неужто в ученицы?

— Яга, — одернул ее Кощей, что, впрочем, ничуть не заставило ведьму присмиреть. Зато меня сразило наповал. Если бы не висела в холодных руках, точно бы на землю села.

— Яга? — недоверчиво переспросила я. — Она?

— А что, не нравлюсь? — улыбнулась девица. И это была улыбка уверенного в своей неотразимости человека…нечеловека.

— Невесту тебе привез на смотрины. — сказал Кощей, вызвав со стороны ведьмы неподдельное удивление.

— Невесту? — охнула она. — Свою? Неужто такое может быть?

— Ты бы не забывалась, — сумрачно посоветовал царь и с Яги будто весь румянец сняли. Бесовские искорки в глазах потухли и она виновато склонила голову.

— Прощения прошу.

Кощей кивнул и уже куда миролюбивее, но не давая шанса отказаться велел:

— Давай, ведьма, накорми нас, да спать уложи

— Могу еще баньку натопить, — хихикнула она не поднимая глаз, на что получила серьезный ответ:

— Завтра.

Ни разу, за всю свою жизнь я не могла даже подумать, что когда-нибудь войду в избушку Бабы Яги…просто Яги. Ну и не вошла я, собственно, внесли меня.

Кощей не хотел расставаться с моим теплом, а я не могла придумать достаточно веского предлога для получения свободы. Зато смогла из-за жесткого царского плеча увидеть, как брошенных нами на дороге лошадей увлекает за собой парочка странных, кряжестых существ. Конь Кощея зовущийся Буяном, вопреки своему резвому имени не проявлял никаких признаков недовольства и охотно шел куда его вели, кажется, предвкушая заслуженный отдых.

— Не ждала я вас, уж прости, государь. Неприбрано у меня. — вещала Яга, ведя нас за собой из сеней в комнату, полную ароматов трав и меда.

Усадив нас за широкий стол, ведьма, как радушная хозяйка, принялась колдовать у печи. И спустя всего несколько минут потрескивающий, веселый огонь разогревал наш поздний ужин.

Когда все было готово и аромат трав смешался с запахом каши и свежего хлеба, а на блюдце подтаивал солидный кусок жирного, желтого масла, Яга расставила на столе чашки и разлила чай из пузатого, важного самовара, установленного посреди стола.

Волю своему любопытству она дала лишь после этого.

— Так значит, отыскали таки сговорчивую царевну?

— Не царевну, — покачал головой Кощей.

— Княжна я, — сообщила несмело, желая поподробнее рассмотреть Ягу, но смущаясь и потому особенно сильно страдая от своего желания.

— Даже так, — хмыкнула она, подперев щеку кулаком, — значит княжна… Ну, рассказывай свою историю, княжна, да без утайки.

Я неуверенно посмотрела на Кощей, сомневаясь в том, что можно без утайки.

— Говори как есть, — подбодрил меня он, со странной улыбкой добавив, — заодно и я послушаю.

— Так-то это моя работа чужие истории слушать, — напомнила я на всякий случай, но не встретив понимания вынуждена была сдаться…

Слушали меня внимательно, Яга порой даже кивала, внимательно следя за ходом моей жизни.

Я рассказывала.

Про детство рассказала, про ворованные яблоки, про тренировки с дядькой и зачастую удачные побеги из-под надзора нянюшек. Про прочитанные книги, которых в нашей библиотеке, пусть было и не так много, как в Кощеевой, зато все они были хороши. Про синяки и ссадины и детские обиды.

Меня слушали. Запнулась я лишь однажды. Когда описывала ночь побега.

— Нож, который я выбрала для остригания косы оказался туповат… — сказала неуверенно и на долгое мгновение притихла. Собираясь с мысляи.

Меня не торопили и когда я вновь заговорила, не показали виду, что утомились ждать.

Было странно рассказывать о том, как виделось мне попадание в Тринадцатое государство, какими мне попервой представлялись местные жители…но меня слушали не перебивая и я справилась.

— Так значит, жизнь спасаем, — подвела итог моего сказа Яга, — похвально.

Я все еще была категорически против такого способа снятия проклятия…ну нет же доказательств, что сработает! Но в этот раз предпочла промолчать.

Если спорить с Кощеем я уже хоть как-то могла, то спорить с Ягой было боязно. Я с ней пирожками не делилась и закованной ее не видела, и вообще…молчать, оно как-то безопаснее. Я и так уже на свадьбу наговорить успела.

— Коли так порешили, то добро даю, — проговорила Яга, — и милостью своей, с твоего дозволения, государь, княжну одарю.

Кощей кивнул, соглашаясь на что-то странное, чего я бы хотела избежать. Просто так, на всякий случай. После истории с проклятием доверие мое к ведьмам резко пошатнулось. Хотя Кощей вроде тоже ведьмам верил мало, но Яге вот доверял и это бы должно было меня успокоить. А я не успокаивалась, и когда она поднялась из-за стола да ко мне подошла, вся сжалась, втягивая голову в плечи.

— Не бойся, княжна, я добра тебе желаю, — весело проговорила Яга, забавляясь моими опасениями.

Я бы, может, и рада не бояться, да как-то сложно быть смелой, когда ведьма позади стоит. Руки ее, теплые и мягкие, легли на мои плечи, волос коснулось легкое дыхание:

— Пусть все беды и хвори, все невзгоды и печали обходят тебя стороной, — напевно произнесла она, поцеловав меня в макушку, — такое мое слово.

Кощей был доволен, это сложно было не заметить. Я же испытала стыдное облегчение, когда ведьма отстранилась и отошла, возвращаясь на свое место. Да только тепло ее рук еще долго согревало мои плечи. А сила слов — ненавязчиво и мягко усмиряла что-то в груди.

— Вам с дороги отдохнуть надо, — заметила Яга, с гордостью наблюдая за тем, как во мне приживается его дар.

На радость мне и на холодный сон царя, спать меня уложили в маленькой комнатке, коодной из стен которой служил бок натопленной печи. По первой я упрямилась и хотела уложить там Кощея, ему-то тепло нужнее. А он лишь посмеивался такой моей заботе и не соглашался, и успокоилась я лишь когда государь примирительно сказал:

— Это тепло меня не согреет, так стоит ли тратить его впустую? Ложись тут.

Куда определила на ночь царя Яга я не знала, меня оставили одну с подушкой и мягким одеялом в обнимку. Недолго полюбовавшись широкой лавкой, на которой предстояло спать, я неохотно кинула на нее подушку.

Казалось, после того, как я весь день проспала, ночью уж точно глаз не сомкну. Но ведьмин дар и тело утомленное поездкой даже во сне, решили по-своему.

Уснула я крепко, стоило только голове коснуться подушки. Разве что, подивилась тонкому, приятному запаху, что исходил от нее, да так и вырубилась, не додумав мысль.

* * *

Казалось, я только сомкнула глаза, а в следующее мгновение уже проснулась по чужому желанию.

Будили меня настойчиво тряся за плечо.

— Да очнись же ты, непробудная, — шипели из темноты неприятным, но знакомым голосом, который я узнала сразу. И радости мне это не принесло.

— Ты откуда здесь? — спросила хрипло, присев раньше, чем даже проснулась, только чтобы избавиться от нежеланного прикосновения.

— Следил за вами от самого замка. Не сидится тебе на месте, бесова дочка? — зло выплюнул Иван, поражая мое воображение своей выносливостью. А по нему и не скажешь, что способен пешком такие расстояния преодолевать… да и стрелять метко он никогда не умел. И вообще не походил на того, кто сам был способен хоть на какое-то свершение… Тут уж подозрения сами собой закрались, без моего дозволения.

— И чем еще кроме заговора защитного тебя ведьма одарила? — недобро спросила я. В зыбкой темноте, что мягко рассеивал легкий лунный свет сочащийся сквозь окошко, разглядеть царевича было сложно. Лишь белки его глаз странно белели, будто полные магии.

— Не твоего ума дело, — огрызнулся он. — Подымайся, я тебя вызволять пришел. Времени совсем не осталось, а она по этим чертовым землям разъезжать вздумала. Уж когда я тебя отцу твоему верну, потребую, чтобы выпорол.

Желание поднять шум, перебудить всех в избушке, приманить Кощея и посмотреть, как с царевича вся спесь сползет при встрече с настоящей силой, удалось подавить с трудом.

Вызнать, чем его Марья одарила в земли Тринадцатого царства запуская мне хотелось больше, чем просто утолить низкий мстительный порыв отыграться за его невежество и наглось.

— Она тебя магией напитала, да? Но разве так можно?

— Подымайся! — грозно рыкнул Иван, ухватив и скомкав рубаху на моем плече, треск ткани заставил меня злорадно хохотнуть:

— Это Яги рубашка. За порченную вещь перед ней ответ держать будешь, — пообещала я, вывернувшись из его разжавшихся на миг от неожиданного известия пальцев. Проворно скатилась с лавки и у противоположной стены оказалась раньше, чем царевич опомнился. — А теперь отвечай, иначе не сдобровать тебе.

— Василиса…

— Закричу. — пообещала я. И пусть Кощей ловит Ивана и обменивает его жизнь на мою. Сейчас, глядя на своего бывшего жениха, я особенно ясно поняла, насколько же лучше жених нынешний. И пусть холодный как труп и страшный как смерть, это мелочи. И обогреем и откормим…главное, что мне при взгляде на него дурно не делается.

— Кости мои она заговорила, чтобы я ни боли, ни усталости не чувствовал, из твоих волос один браслет сплела, что путь к тебе указывал, а из крысиных костей другой собрала, что невидимым меня для нечисти делает и он почти распался. — ответил царевич, с трудом сдерживать гнев. Не привыкший подчиняться, он едва терпел и утешал себя, сдается мне, лишь мыслями о том, как я визжать буду под суровой розгой.

— Чего?

Он стремительно, в раздражении подошел к окну, встал в лунном свете и дернул рукав рубахи, показывая мне нить, на которой осталось всегда четыре косточки, одна из которых наполовину почернела и взялась крошиться.

— Время истекает, нужно уходить. Возмем твою кобылу, так быстрее будет…

Я продолжала прятаться в тени, рассеянно прокручивая на пальце кощеево кольцо. И занимал меня сейчас лишь один вопрос:

— А все же как ты сюда пробрался? — хороший, к слову вопрос, правильный. Даже пусть и защищенный Марьиной магией, как он умудрился пробраться мимо двух сильнейших существ во всем Тринадцать королевстве?

— Правду говорят, дуры вы бабы, — ругнулся Иван, собираясь уже броситься на меня.

Остановил его сварливый вопрос:

— Это кто так говорит?

Царевич побелел и будто в пол врос. А следом за вопросом, окончательно добивая моего новоявленного спасителя, раздалось усталое:

— Яга, ну просил же.

— Так ить, чего ж он меня обижает? — возмутилась ведьма. — И вообще, видно ж, что девка не хочет с ним никуда идти, чего ж дальше ждать?

И из темного угла, на зависть Мышу, утратившему такую способность, показалась Яга. В рубахе провокационной длинны, с растрепанной седой косой и опасным блеском в темных глазах.

Неразборчиво что-то булькнув, Иван безвольно осел на пол. Только, смотрел при этом он не ведьму, а за нее — на хмурого Кощея, возвышавшегося за плечом Яги.

Собственно, будь я чуть впечатлительнее, тоже чувств лишилась бы…или завизжала…

Ночь вдали от источника тепла обезобразила царя.

Кожа его вновь посерела, губы высохли и растрескались, а в запавших глазах читался жуткий, звериный голод, рождая в душе непроизвольный порыв немедленно принести в честь его кровавую жертву, чтобы утолить этот голод и отвести беду.

— А вы…давно там? — спросила я, старательно проговаривая каждое слово, следя, чтобы голос не дрожал.

— С самого начала. Я этого задохлика почуяла как только он на порог мой стал, ни одна ведьминская безделушка от меня в моем же доме не укроет, — гордо ответила Яга.

— А чего ж не это… — я кивнула на Ивана не в силах верно сформулировать мысль. К счастью, этого и не нужно было, меня поняли и так.

Пожав плечами ведьма очень по-ведьмински сдала своего государства:

— Да Кощей хотел, чтобы ты сама его выбрала, по доброй воле от царевича отвернулась. Вот и ждали мы покуда ты отворот этого заморышу дашь И настоящего мужчину выберешь. А ты все тянула и тянула…

— Я не тянула, — оскорбилась поспешно, чтобы не смущаться от шальной прямоты Яги, — я вызнавала важную информацию.

— А что в ней важного? Я б и сама тебе могла все про него рассказать. Да и сейчас могу. Например, вот уж чего он тебе точно не сказал бы, так это что Марья все его глазами видит и ушами слышити. И сейчас видит, можешь помахать ей ручкой.

Мне поплохело. Это ж получается, она все знает. И про смерть царскую, и про то, что мы к Яге в гости наведались. И…про что еще она могла узнать?

Подслушивал нас Иван? И много ли услышал? А увидел?

— А сейчас, дела у нас важные есть, — вздохнула Яга и царевич упал как подкошенный. — Пусчай поспит.

— Дела?

— А ты знаешь сколько через него Марья успела узнать?

— Н-нет.

— Вот и я не знаю, а раз так, то нужно нам поторопиться.

— Свадьбу сыграем прямо сейчас, — пояснил слова Яги государь.

— Но…

В замке Кощеевом меня ждали платье, венок, волхв и хотя бы видимость соблюдения традиций.

В избушке среди пушистых елей и опасных топей меня ждал наскоро разожженый костер, остывший хлеб и скомканное бормотание ведьмы, неловко повторявшей за Кощеем слова брачного обряда. Услышав их всего единожды, он умудрился все запомнить.

Даже накинутая поверх рубахи шаль не сильно спасала от ночной прохлады и я хотела думать, что дрожу сейчас именно из-за неласкового сырого ветра.

Вот только правда была такова, что дрожала я скорее от творящегося безумия.

Свадьбу мою проводила ведьма в мрачном темном лесу, связывая накрепко с самой главной нечистью…

Поцелуй, скрепляющий наши жизни был холодным. Кощей легко коснулся моих дрожащих губ своими жесткими и сухили и обнял, сокрушенно вздохнув:

— Я бы тебя согрел, но мне и самому тепла не хватает.

— А теперь по нашим традициям, — возвестила Яга, доставая казалось из самого ночного воздуха нож, когда я уж было решила, что все закончилось и облегченно прижалась лбом к груди Кощея.

Свадебный обряд нечисти был им под стать — быстрый, неумолимый и кровавый.

Вскрыв наши вены, она смешала кровь — я даже почти не паниковала, уж больно ритуал на братание походил, а этим в отцовской дружине многие забавлялись.

Разве что дружинникам отца не приходилось пить терпкое вино, разбавленное своей и чужой кровью. Пришлось нам, от чего второй поцелуй пусть и был теплее, но отдавал медным вкусом.

Когда все закончилось я уже едва стояла на ногах, костер двоился перед глазами, а мягкий от заботы голос Яги пробивался словно сквозь вату:

— Дай руку, бедолаженька, сейчас я пошепчу, кровь и остановится.

Кощей, придерживавший меня за плечи, помогавший стоять, сам протянул ей мою кровоточащую кисть.

Того, как кожа будто сама срастается, зачарованная тихим нежным шепотом, я уже не видела, уплывая в темную тишину.

Глава 11. О царях, царствах и беспринципном шантаже

Я не помнила когда в последний раз просыпалась абсолютно счастливым человеком, но сегодня было именно такое пробуждения.

Я готова была сворачивать горы и поворачивать вспять реки, я была полна сил и крепкой уверенности в том, что день этот будет солнечным и ясным…как и вся следующая жизнь!

Дар Яги просто творил чудеса…

Потом я почувствовала тепло чужого тела и тяжесть руки. И сердце замерло.

Личность того, кто так нагло решил разделить со мной лавку была мне хорошо известна — я верила, что знаю, кто лежит позади меня. И искренне не понимала, почему он теплый.

Неужто и правда проклятие снялось?

Обернуться, посмотреть на Кощея и убедиться, что так оно и есть было боязно.

— Великие думы тебя занимают? — раздалось хриплое и чуть насмешливое за спиной.

Первым паническим желанием было зажмуриться, натянуть одеяло на голову и сделать вид, что я сплю. Да только проблемы это решит и Кощея с лавки не сгонит.

— А-ась? — просипела я, мужественно превозмогая смятение.

— С добрым утром, — вместо объяснений ответили мне. И голос был бодрый такой, живой…подозрительный очень.

— И в это доброе утро вы расколдовались? — спросила я, все так же таращась в стену и опасаясь оборачиваться. Пусть он сначала скажет, что жив и бодр, а я уже после на него посмотрю, чтобы убедиться…

— Проклятие спало еще ночью, когда я тебя в дом нес. — заверили меня.

Я медленно, нерешительно зашевелилась, стараясь и повернуться и Кощея на пол не спихнуть — подсознательно для меня он все еще был хилым полутрупом, по неведомой причине способным таскать тяжести.

Уж не знаю, чего я ожидала, но увиденное меня разочаровало. Да, кожа разгладилась и утратила трупный оттенок, черты лица пусть и не лишились полностью своей резкости, но смягчились и некогда глубокие тени под запавшими глазами выцвели — в Кощее чувствовалась жизнь, но ее все еще было слишком мало. И серебро в волосах, все так же напоминало о случившейся беде. Даже если все и разрешилось, все одно отметину эту царю предстояло носить всю жизнь.

— А вы уверены, что проклятие спало? — на всякий случай спросила я. Потому что были опасения, что он так бодренько выглядит только потому, что всю ночь моей жизненной силой грелся.

— Что не нравлюсь? — прищурился Кощей. — Да только замуж за меня ты уже вышла, теперь никуда не денешься…

— Ну я же серьезно спрашиваю! — вспыхнула я, возмущенная его веселостью. Важные же темы обсуждаем…

А о моей совершенно безобразной свадьбе он мог бы и не напоминать. Батюшку удар хватит, когда он узнает в каких условиях и с чьего благословения я Кощеевой женой стала.

— Уверена, — посерьезнел он. Тяжесть с моего бока исчезла, царь повозился немного, из-под одеяла выбираясь, и поднялся. — Ты не смотри, что выгляжу больным, это пройдет. Куда важнее, что сердце вновь бьется.

Я смотрела на него, лохматого и все еще бледного, но отчего-то сильно довольного и верила. Не так, чтобы полностью, просто очень уж хотелось верить и я позволила себе эту слабость.

В мятой льняной рубахе и закатанных до середины икры штанах он мало походил на проклятого и совсем не походил царя.

Выпятив грудь Кощей гордо, не без скрытой насмешки, позволял мне собой любоваться.

Мгновение умиротворенного созерцания спугнул взрыв негодования за окном.

— Нет, ты погоди, ведьма, что значит не пустишь? — вопил кто-то забавным, урчащим голосом. — Ты меня пусти! Мне к царю надо! Пусть ответ перед уважаемой нечистью держит! Почему на место летописца взяли какую-то пришлую девицу, а не талантливого меняу?

— Вот отправился бы в замок, на поклон к государю, да там бы ответа и требовал, — раздраженно ответила скандалисту Яга.

После слов ее воцарилась возмущенная тишина, и я смогла поинтересоваться:

— Это что еще такое?

Кощей встретил мой взгляд, вздохнул сокрушенно и непонятно ответил:

— Баюн.

И ушел, оставив меня наедине с моим недоумением.

Спустя несколько мгновений раздалось придушенное «мяу» и насмешливый голос царя.

— Что ж, уважу тебя, раз есть в том твоя нужда. Говори, чем недоволен.

Негромкий, но злорадный смешок совершенно точно принадлежал Яге.

— Так это…я же как бы того… — заурчал смятенный искатель справедливости. — Беспокоюсь я о том, как мы перед людьми предстанем. Не осрамимся ли, перу неученой девки доверившись? Она же переврет все. Вот то ли дело я, уж я так все сказы украшу, что всяк человек за честь примет наше внимание.

— Так таки? — подивился Кощей и тут же получил в ответ горячее заверение в том, что именно так все будет и никак иначе. Не учуявший издевки, скандалист с жаром взялся описывать, как уж он-то все дело поправит, и по двору, вторя его словам, разносилось раскатистое, хриплое мурлыканье.

И любопытство стало совсем уж нестерпимым.

Выбравшись из-под одеяла, я прокралась к окну, чтобы хоть одним глазочком глянуть на разговорчивую нечисть, которой покоя не давало то, что ко мне так просто потекли всякие разные истории, стоило только слушку про царевну жизнеописания собирающую на службе государя, по кощеевым землям пройтись.

По двору, заложив передние лапы за спину и подергивая в такт словам пушистым хвостом, ходил. огромный рыжий кот. В половину моего роста, пушистый, желтоглазый…восхитительно наглый.

Я следила за ним, пока кот расхаживал взад вперед, щедро разливая похвалу самому себе, загляделась, позабыла обо всякой осторожности и когда глаза наши случайно встретились, не сразу сообразила, что произошло. Кот пришел в себя раньше меня.

Отмер, прижал уши и трусовато полюбопытствовал:

— А это еще кто?

Первой в окно заглянула Яга, присмотрелась ко мне, разулыбалась, но личность мою открывать не спешила. Вторым был Кощей, он и ответил опешившему коту:

— Жена моя.

Пожалуй, только после этих слов до меня дошло запоздалое осознание: я теперь и правда замужняя.

Свободная и беззаботная жизнь кончилась… Как же я теперь?

На то, как я медленно оседаю на пол они смотрели с вежливым молчанием и лишь когда макушка моя скрылась за оконной рамой, кот неуверенно спросил:

— А она не знала, да? Что жена?

Кажется в него чем-то запустили, пожелав прикусить язык. И несчастный тут же всполошился, требуя от ведьмы забрать слова обратно. Мол, его нежная натура не готова бороться со сглазами.

Я слушала все это в пол уха, занятая другими думами. Недолгое мое размышление позволило успокоиться и увериться, что не так уж все и плохо. Ну подумаешь, замужняя, зато теперь уж точно никто не заставит меня за Ивана выходить… утешение не очень, конечно, но именно оно и успокаивало.

Кощей, он как-то ближе, хоть и страшно-ужасная нечисть.

— Давай только сразу договоримся, — заговорила страшно-ужасная нечисть раньше, чем дверь отрыла, нервы видать не выдержали, — никаких слез.

Зашел он опасливо, увидел меня и приятно удивился — слез не было.

Настроение, правда, я царю все равно испортила:

— Иван где?

Кощей тут же посмурнел:

— Все ж жалеешь, что не согласилась с ним сбежать?

Наверное, сказывался мой новый статус, но мне очень захотелось его чем-нибудь стукнуть, чтобы глупости не говорил. Но я только вздохнула и миролюбиво пояснила, хваля себя за сдержанность:

— Опасно его одного оставлять, мало ли какими умениями Моревна его еще одарила.

— Спит он, Яга его крепко усыпила, — расслабился Кощей, но решил на всякий случай меня чем-нибудь занять, чтобы я о глупостях думать прекратила. — Пойдем, познакомлю тебя с Баюном.

Знакомиться я хотела не очень, но протянутую руку приняла, легко поднявшись с помощью царя.

Знакомство вышло странное. Кот смотрел на меня во все глаза, позабыв как разговаривать, я терялась под его взглядом и на всякий случай держалась поближе к Кощею. Того это вроде бы вполне устраивало.

— Я не понимаю, девку нужно поздравлять? Или сочувствовать? — в конце концов психанул Баюн. — По ней же ровным счетом ничего не понятно!

— Можешь высказать ей свои претензии, — злорадно предложила Яга, — это Василису государь на твое место взял.

Я думала, кота разорвет на части…

Обошлось, он только распушился, став в два раза толще, круглее и умильнее, натужился, будто воюя с самим собой и выдохнул:

— Ладно, горемычная, так уж и быть, пойду к тебе в партнеры. Буду помогать не жалея живота своего, жизнь положу на процветание нашего государства.

— Эээ, уважаемый Баюн, я очень восхищена вашей самоотверженностью, но на службу беру не я. — проговорила медленно, не очень желая иметь в напарниках такое необычное и неспокойное создание. Мне и Мыша хватает. И я выразительно глянула на Кощея, желая донести до него эту простую мысль. Раз он теперь мой муж, то пускай учится понимать меня без слов.

Напрасно надеялась на чудо, то ли Кощей оказался слишком твердокаменным для супружеского понимания, то ли связь не успела наладиться, но посыла моего он не понял. Пожал плечами и просто лишил мою жизнь спокойствия.

— Помощь лишней не будет.

Покидал нас Баюн полностью довольный царем и собой. В основном собой.

Я же очень хотела закатить первый в жизни вялый семейный скандальчик, но была быстро обезоружена.

— Не смотри так, — мягко велел Кощей, — долго он не выдержит, а докучать тебе уже никогда не осмелится.

— Это почему еще не выдержит? — удивилась я. Как по мне, кот только о том и мечтал, чтобы чужие истории записывать.

— Не умеет он слушать. Любит сам говорить и не терпит, когда говорят другие, — пояснила за Кощея Яга. — Пойдемте в дом, коли уж проснулись, накормлю вас.

* * *

День проведенный у Яги я могла по праву считать самым лучшим днем в Тринадцатом государстве. Меня вкусно кормили, обо мне заботились и ничего не требовали. В баньке попарили, натерли чем-то приятно пахнущим и с лукошком малины отправили за дом, отдыхать под старой яблоней и дожидаться ужина.

Я уже любила Ягу, любила этот лес, это государство и… Кощея бы тоже любила, не промышляй он воровством.

— Это была моя малина, — заметила я вяло, когда лукошко. Доверчиво прижимающееся ко мне плетеным боком вдруг куда-то пропало, а на его месте образовался царь.

— Так угощайся, — щедро предложил он, уместив корзинку на коленях и закинув в рот сразу несколько ягод.

Сил на то, чтобы покоситься на него неодобрительно мне еще хватило, возмутиться — нет. Я слишком давно не чувствовала себя настолько отдохнувшей и умиротворенной, хотелось просто сидеть и смотреть на догорающий закат, едва видный из-за угла дома. На самом деле за домом еще виднелся лес и вот по верху этого леса, обжигая остроконечные еловые верхушки, разлился багряный пожар.

— Красиво, — выдохнула я и зачем-то призналась, — мне нравится дар Яги, он делает меня счастливой.

— Счастливой себя делаешь ты, — усмехнулся Кощей. — Ведьмовской наговор так не работает. Яга всего-то оградила тебя от бед.

Я пожала плечами, в данный момент меня мало волновало происхождение моего покоя, я была просто счастлива, что он есть.

— Я хотел поговорить, — кашлянул Кощей, переложив лукошко на мои колени. Я благодарно кивнула, хотя чувствовала, что разговор едва ли мне понравится. Государь готовился нарушить это мгновение покоя, но я согласна была его слушать.

Как уж там говорили нянюшки? «Жена должна быть послушна во всем»? Я собиралась быть послушной, ибо упрямиться было лень…

— Свадебный обряд так и не был завершен, — издалека начал он, вроде как не желая меня пугать или смущать.

— Вы про ночь? — вяло спросила у него, чем, кажется, вогнала Кощея в ступор. Он настраивался медленно подводить меня к данной мысли и совсем не ожидал, что я сама это скажу. А я что? Перед часом моего побега и еще несколько дней до этого, нянюшки мне крепко в голову вбивали все, что надлежит сделать молодой жене в первую ночь, особый акцент делая почему-то на том, что я непременно должна снять с мужа сапоги. И это по моему личному мнению было самым ужасным — знала я какой убойный дух таится в мужских сапогах, довелось пару раз поприсутствовать при разувании дружинников. Случалось это на улице и стояла я в паре шагов, но даже так ощущала ядреный запашок.

Были подозрения, конечно, что это условие специально выделялось, чтобы покорная девица сама себя обезвредила, надышавшись убойными ароматами и в постели была мирной и покойной.

Остальные напутственные советы были размытыми и не имели никаких уточнений. Все сводилось к тому, что мне нельзя плакать, сопротивляться и жаловаться…а еще кусаться, драться и всячески принижать мужнино достоинство — это нянюшки добавили уже позже, после недолгого совещания.

— Вы не бойтесь, я вас обижать не стану, — заверила его, крепко уверенная, что он-то меня точно не обидит.

— Ты меня этим очень обяжешь, — серьезно сказал Кощей. — Но, признаться, мне казалось, это тебе должен обещать я, чтобы ты не боялась…

Честно поразмыслив, я пришла к выводу, что он таки, наверное, прав:

— О, это непременно, — пообещала Кощею. — Но давайте подождем чутка, до момента, когда я все окончательно осознаю. Пока еще сложно свыкнуться с мыслью, что я теперь замужняя.

— Подождем пока свыкнешься, — вздохнул Кощей, приобнимая меня за плечи. Если бы государь этим и ограничился, я была бы ему очень благодарна, но темная его кровь не могла оставить все как есть и он добавил. — Деваться тебе уже некуда.

Все ж таки не умела нечисть быть участливой. Да в луковице чуткости больше, чем в их черствых сердцах! И самое паршивое заключалось в том, что пообщавшись с этой зловредной братией, я, кажется, переняла эту их возмутительную зловредность.

— И с мыслью, что я нелюбимая жена, взятая лишь из желания проклятие снять, тоже свыкнусь?

Хотела уколоть, но, кажется, насквозь проткнула…

Кощей посмурнел и надолго замолчал, внимательно выглядывая что-то в остывающем небе.

Я успела себя немного поругать, устыдиться того, что расколдовыванием его попеняла, на которое сама же была согласна и уже даже подумывала извиниться, когда он сказал:

— Тебя несложно было полюбить. — И руку с плеча убрал и на ноги встал, теперь надо мной возвышаясь.

— Чего? — опешила я.

— Поднимайся, — ответил он, протяну мне руку и самым возмутительным образом делая вид, что ничего такого сейчас не говорил. И гадай теперь, Василиса, можно ли это считать признание и если это признание, то стоит ли возмущаться его кривокосости? Думай, думай, ты ж Премудрая.

— Вот это очень не хорошо с вашей стороны, — сочла своим долгом сообщить я, но поднялась, крепко прижимая лукошко к груди. — Теперь что?

— Отдохнуть тебе надо, выезжаем с рассветом.

Нет, он точно издевался и я для себя накрепко решила, что буду мстить. И даже когда с чувствами своими к нежданному мужу определюсь, ничего ему не расскажу. Не сразу, так точно, коли он себе позволяет так меня изводить…

Одно меня утешало, требовать полного довершения свадебного обряда он не стал, придержал его на более мироне время.

Вот только дарованной возможностью отдохнуть воспользоваться не удалось, я не могла сомкнуть глаз всю ночь, гадая правда ли мне не послышалось? И если не послышалось, то как оно так вышло? Как у меня получилось то, чего Моревна добиться не смогла? Неужто правду говорят и путь к сердцу мужчины через желудок лежит, и я покорила его пирожками? Но с другой стороны, пирожки ж не моей рукой деланные, это выходит, Кощею стоило бы к домовым со своей любовью идти…иСложно все это.

Уснуть удалось лишь под утро, урвав меньше двух часов сна. Потому невыспавшаяся и от того нерадостная, я распрощалась с Ягой, смирно застыв, пока она меня расцеловывала в обе щеки и подивилась тому, как дружелюбно встретила меня Марька. Еще порадовалась, что Баюн собраться до нашего отъезда не успел и потому, предстояло ему в замок добираться своим ходом, вне нашего общества.

Сама бы я про Ивана не вспомнила, и если бы не Кощей, не вспомнила бы еще долго. Зато о нем не забыл государь и именно ему выпало тащить все еще бессознательного царевица из сарая и забрасывать на гневно всхрапнувшую Марьку. Отряхнув ладони, Кощей со странной улыбкой сказал:

— Вернемся с трофеем.

Я хотела уточнить, что конкретно он вернется с трофеем, женой и полностью расколдованный, но глядя на его впервые на моей памяти довольное лицо, промолчала.

А всю дорогу домой…подумать только домой, я снова провела на Буяне, на этот раз ради разнообразия в кольце теплых рук.

* * *

Я была уверена, что замок ночью встретит нас спящими коридорами, тишиной и покоем. На деле же все оказалось совсем не так.

Стоило только Буяну въехать в ворота, предупредительно распахнувшиеся перед государем — я обещала себе перестать удивляться творившемуся в этих землях волшебству, но все равно не смогла сдержать пораженного вздоха, из темноты с жалобным карканьем на царя набросился ворон. Сначала покружил, касаясь кончиками крыльев Кощеева лица и моих волос, потом уселся на хозяйское плечо и выдал странную, совсем не характерную для воронов трель.

— Вернулся, предатель, — пожурил птицу Кощей, посмеиваясь над тихим, виноватым кудахтаньем.

Цокот копыт по камню заглушал эти неловкие оправдания. Мы медленно подъезжали к замку, планируя обогнуть его и добраться до конюшен.

Так бы и случилось не нарушь наши планы братья Змеи. Показались они чуть позже ворона и выглядели воодушивленными, искренне радыми нашему возваращению.

Затаив дыхание, я с нетерпением ждала, когда они осознают, что на моей лошади безвольным мешком висит Иван, а их царь совсем живой и расколдованный. И сожалела я лишь о том, что света от луны недостаточно и я не смогу в полной мере насладиться выражениями их чешуйчатых морд…

Змеи мои ожидания оправдали. Сначала искренне восхитились «трофеем», а после, когда Кощей с коня спрыгнул и мне спуститься помог, неладное заподозрили.

Первым нахмурился Тугарин, недоверчиво вглядываясь в своего царя.

— Кош, — позвал он, сраженный внезапным озарением, — неужели сработало?

Горыныч отвлекся от стаскивания Ивана с лошади и тоже посмотрел на Кощея. Его реакция была не такой сдержанной:

— Твою ж медь, когда вы успели?

— То есть, поздравлять у вас не принято? — сварливо спросила я. Показалось просто, что меня сейчас начнут осуждать и надо защищаться.

Змеи не осуждали, они плавали в странной смерти недоверия и восторга. Разглядывали Кощея и, кажется, не прочь были бы его потрогать, чтобы убедиться наверняка в своих подозрениях. Мои слова толкнули их на то, чтобы перестать таращиться.

— Поздравляю! — искренне сказал Тугарин. Неловко обняв и хлопнув по спине Кощея, а затем почему-то и ко мне со своими поздравлениями полез. Сбежать или хоть как-то увернуться не получилось, пришлось мужественно терпеть крепкие, почти костедробильные объятия сначала одного Змея, а потом и второго.

Свою искреннюю радость они демонстрировали излишне… даже устрашающе, эмоционально. Просто две огромных, свихнувшихся от счастья змеищи от которых не было спасения.

На мою радость смирять неукротимое любопытство чешуйчатых братьев взялся Кощей. В две минуты он сумел уместить сказ про свадьбу, про Ивана и его неожиданно тесную связь с Марьей, и про сонные чары Яги, что должны были развеяться уже к утру.

Про то, что путешествия наши не прекратились и аккурат к пробуждению царевича мы должны быть готовы отправляться в Девятое государство он так же сказал, вгоняя меня этим известием в состояние вялой паники. Я не успевала за ходом своей собственной жизни и это приводило в ужас.

Единственное, что меня радовало в этом скоротечном мире — ночевать предстояло мне в своей старой спальне. Наедине с собой, а не с мужем и свадебными традициями.

Да только счастье мое было недолгим и поутру я уже мечтала вернуться в избушку Яги, к ее пирогам, малине и чувству покоя — поутру, распугивая тишину и прогоняя сон, в спальню ворвался Аспид.

О свадьбе, Иване и расколдованном государе он уже все знал и явился проверить, все ли со мной впорядке.

Это можно было бы считать трогательной заботой в любое другое время, но не в четыре часа утра, после непростых приключений.

Кутаясь в одеяло и щурилась на свет свечи, я решительно не понимала его воодушивленного бормотания.

По всему выходило, что Змей в восторге от свершившегося. Аспид улыбался, называл меня славной девочкой и все рассматривал мою кисть с едва заметным белесым шрамом — не до конца сошедшим с нежной кожи, свидетельством недавнего свадебного обряда по законам нечисти.

— Волхва Вой сегодня же вернет в деревню, — под конец пробормотал он, погладив мою ладошку.

— Если вы закончили, можно я в постель вернусь? — спросила сипло, с трудом сдерживая зевок. Уже предчувствуя свое воссоединение с подушкой…

Аспид оказался неожиданно жесток:

— Никак нельзя. Через четверть часа тебя придут будить. Ворожба Яги с царевича спадет с рассветом, к тому времени вы должны быть уже в пути.

— Зачем?

— Чтобы Марья не успела все испортить.

Я все еще не видела смысла отбывать так рано, если добраться до Медного царя скорее Моревны у нас все одно не получится — ее земли к Девятому государству всяко ближе.

Но заговорила я о другом. Не решившись оспаривать царское распоряжение.

— А вы, тоже едете?

Казалось мне, что для особенно удачного шантажа, Кощей непременно возьмет с собой в качестве весомого довода Змеев.

— Нет. Боюсь, мое появление вызовет ненужную панику.

— А мне обязательно ехать что ли? — спросила я грустно с тоской глядя на кровать. Вот бы мое появление тоже бы панику вызывало…

— Тебе? — Аспид хохотнул. — Девочка, только ради тебя эта поездка и затеялась. Ты же хотела, чтобы Кош согласие твоего отца получил, разве нет?

Конкретно сейчас я хотела только спать и не видела смысла куда-то ехать. Была же свадьба, и расколдовывание и вообще…

Разглядев что-то в моем лице, Змей с издевкой предложил:

— Но ты, конечно, можешь сейчас просто лечь спать, а с царевичем, так уж и быть, я сам разберусь.

Можно подумать, после этой его зловещей улыбки я бы смогла снова уснуть. Ивана жалко мне не было ничуть, но просто так отвернуться от него я почему-то не могла.

Пришлось собираться.

* * *

Когда мне говорили, что замужняя жизнь непроста, я даже не могла представить, что все окажется настолько плохо. Шел всего второй день моей замужней жизни, а чувствовала я себя уже измотанной и больной. Важная часть тела ныла от непривычно длительного пребывания в седле, голова несильно и в то же время изматывающе побаливала — усталость колола виски и методично тюкала в затылок.

По лестнице я спускалась с трагической неторопливостью утомленного жизнью человека, лениво ругая лесовиц, что категорически отказались помогать мне со сборами походной сумки и насильно нарядили в самый богато вышитый сарафан, отговариваясь четкими указаниями государя.

Я злилась не понимая, как в таком виде проведу в пути долгие дни и видеть виновника моих будущих страданий совсем не хотела…

К тому моменту, как я все ж таки выбралась из замка, Кощей и Змеи нетерпеливо расхаживали перед крытым экипажем, черным, громоздким каким-то даже опасным на вид, впряжена в который была шестерка коней редкой красоты. Черные, лощеные, полные силы и невероятной мощи, размерами они были скромнее Буяна, но нисколько не уступали ему в величественности.

— Какие… — выдохнула я, невольно сделав шаг к скакунам.

— Потом налюбуешься, — с улыбкой пообещал Кощей, в одно мгновение оказавшийся рядом.

— И что…мы только вчетвером едем? — спросила я, решительно не понимая как они вообще додумались в чужое, совсем даже не дружески расположенное государство отправляться без дружины… Уверенность моя в здравомыслии государя серьезно пошатнулась. Телом, быть может, он и ожил, но мозг его явно издох в муках.

— Впятером, — бодро отозвался Горыныч, похлопав по деревянному коробу, притороченному к запяткам, — царевича же в дом родной возвертаем.

— Вы его…его… — мне решительно не хватало воздуха и понимания, — и он так всю дорогу пробудет?

— Конечно, — как ни в чем не бывало кивнул Змей.

А я судорожно взялась подсчитывать, сколько точно времени нам понадобится, чтобы до Девятого государства добраться…выходило долго.

— Мы по какой-то вашей тропке отправимся, да? — с надеждой спросила я, найдя для себя единственно возможную причину их шального поведения.

— Нет, — с непонятной гордостью ответил Кощей и загадочно пообещал. — Сейчас все поймешь.

Он предупредительно помог мне забраться в полутемное, тревожно-мрачное нутро повозки и разместиться там с максимальным для подобного места удобством. После сел рядом терпеливо дожидаясь пока Змеи заберутся следом и хоть как-то рассядутся напротив нас, занимая большую часть пространства, которого сначала, как мне казалось, было слишком много. Поначалу повозка выглядела большой и просторной, но теперь, стоило только нечисти разместиться, мне отчего-то стало тесно. Вероятно, я это себе просто придумала, прижатая к стенке Кощеем, не имея возможности увидеть, сколько еще свободного место скрыл царящий вокруг полумрак.

Я хотела попросить государя отодвинуться, собралась с духом и даже открыла рот, но ровно в то мгновение он негромко велел, крепко обнимая за плечи:

— Держись, мы трогаемся.

Над крышей, задев ее когтями, с карканьем пролетел ворон, Змеи поразительно слаженно уперлись левыми ногами в перекладину под нашей скамьей, предназначение которой понять я смогла лишь спустя пару минут.

Мы и правда тронулись, дробный стук копыт отдавался звонким эхом в предрассветном воздухе, за окошком, скользнув по стеклу пролетело черное перо.

Потом еще одно. И еще.

Карету ощутимо тряхнуло, бросив меня вперед — если бы не Кощей, лежать бы мне на полу.

— А…так.

— Все хорошо, — заверил меня он, но зачем-то обнял крепче.

Почуять неладное я еще успела…и, пожалуй, это единственное, что я успела.

Окна ослепли, пугая меня своими черными провалами, по стенкам и крыше повозки шуршали перья, цокот копыт оборвался так же резко, как и робкий свет восходящего солнца.

— Кощей, — голос мой дрожал, но я не считала это стыдным. Творилось что-то совершенно ненормальное и я имела полное право бояться.

— Все хорошо, — мягко повторил он, — это самый быстрый из доступных мне способов передвижения. Ты спрашивала почему я не хочу взять с собой дружину?

Я нервно кивнула, занятая сейчас больше желанием не выплюнуть сердце, казалось, решившее поселиться в горле.

— Никто из волков не в силах за нами угнаться.

— Что это значит? Прохрипела с трудом, похолодевшими пальцами вцепившись в его колено. Кощей дернулся, но убирать руку не стал, признавая мое право за него хвататься.

— В Девятом королевстве мы будем меньше, чем через час, — с шальной улыбкой ответил за царя Горыныч.

Я не могла в это поверить, но спустя сорок минут непростой езды, полной тряски, опасных поворотов, неутешительной темноты за окном и резких толчков, которые легко могли бы сдернуть меня со скамьи, не убереги меня от этого Кощеева предусмотрительность, и мы начали замедляться — чернота сползала со стекла, позволяя мне увидеть высокий, белокаменный царский дворец. Шуршание перьев сошло на нет ровно в тот момент, как мы встали.

— Мы в Царьграде, — огласил очевидное Тугарин.

— Царевич в себя пришел, — прислушиваясь к чему-то заметил Горыныч.

Только после его слов я с трудом смогла различить глухой, почти неслышный вой. Царевич и правда пришел в себя…бедный.

Не хотелось бы мне оказаться на месте Медного царя этим утром.

Только ни когда на его дворе из неоткуда в урагане вороньих перьев и грохоте подков, выбивавших щедрые искры из камня площади, объявилась черная повозка, запряженная черными конями. Без кучера, но с вороном, нахохлившись сидевшей на облучке. Из самой повозки вывалились жуткого вида мужики и одна совсем ошалевшая девица, и пока девица приходила в себя из короба на запятках был извлечен его, обделенный всеми достоинствами, младшенький сынок…

Впрочем, мне и на моем-то месте не сильно нравилось. Я едва стояла на ногах, меня пошатывало и подташнивало и если бы не Кощей я бы сейчас лежала подле Ивана, вываленного Змеями прямо на камни площади.

В тишине, дожидаясь, пока о нашем устрашающем явлении будет доложено еще отдыхающему царю, мы простояли минут десять. Я успела отдышаться, прийти в себя и кое-как вернуть самостоятельность. Даже от Кощея отлепиться умудрилась.

Потом, правда, пожалела об этом, из чистого упрямство перебарывая желание прилепиться обратно — неуютно и страшно было под дикими взглядями доврцовой знати, разбуженной, наскоро обрядившейся и от того вид имевшей немного безумный и напуганный.

Впереди всех, с чуть криво надетой короной возвышался Медный царь — Евстафий Светославович.

— здоров будь, государь, — зычно, с ощутимым вызовом, возвестил Тугарин, — так ли принято у тебя гостей встречать, с гостинцем явившихся?

Вопрос свой он сопроводил несильным тычком сапога, заставив Ивана зашевелиться. Связанный по рукам и ногам, тот тихо захныкал, сжавшись сильнее.

— Как бы умом не повредился, — озабоченно пробормотала я.

— Так было б чем повреждаться, — тихо, но вредно отозвался Горыныч. И Кощей кивнул, полностью согласный, что разумности в царевиче замечено не было.

Встречали нас не как дорогих гостей, скорее как захватчиков и страшный врагов. И это было странно очень. У Медного царя вся дружина под рукой была, у Кощей только два Змея, но нас даже не думали хватать. Выслушали, согласились со всем и даже Ивана из вражьих рук вырывались не стали, позволив Тугарину его так на плече и таскать по всему дворцу.

Стерпели даже, когда Змей небрежно царевича на ковер сбросил, в отведенной для нашего комфортного ожидания комнате.

Нас выслушали, покивали, за отцом моим послали пообещав, что непременно согласия на свадьбу от князя добудут. И оставили отдыхать.

— Отец только к ночи прибудет, — заметила я, нервно растирая руки. Сколько раз я уже пожалеть успела о глупом, ведном требовании — не счесть. Но с другой стороны, откуда ж мне было знать, что Кощей без дружины своей клыкастой свататься поедет?

— Подождем. — беспечно пожал плечами Горыныч, обернувшись к своему государю за поддержкой. — Верно говорю?

— Верно, — согласился тот, рассеянно гладя в окно. С приятным удивлением он разглядывал простой. Человеческий город.

— Может освободим? — предложила я, выразительно указав на Ивана.

— Как-нибудь позже, — пообещал Тугарин.

Прибытия князя я дождалась с трудом, впрочем, царевичу было еще хуже, развязать его Змеи сподобились лишь ближе к вечеру.

Впрочем, повидаться с отцом мне толком и не дали. Показали меня ему, покрутили, заверили, что я цела, здорова и хорошо питают. И все. Только смотреть, руками не трогать и верить на слово каким-то сомнительным типам…

Князю пришлось верить.

О чем Кощей разговаривал с моим отцом, как убеждал, подкупал или шантажировал — я не знала. Не допустили меня до серьезного разговора, оставили с Иваном под приглядом Горыныча.

И только ближе к полуночи меня вновь вывели к отцу, со словами:

— Попрощайся, милая.

И пока я переваривала ласковое обращение, князю Кощей выдал совершенно возмутительное:

— На свадьбу вас не приглашаю, едва ли вы решителсь приехать, но обещаю, после рождения первенца мы вас обязательно навестим.

— Кощей, — попыталась возмутиться я, но была проигнорирована.

— Обнимите дочь на прощание, если желаете. Я не запрещаю, — сказал он, делая вид, что не замечает моего выразительного взгляда.

Ну вот кто себя так ведет? А после удивляются отчего это их люди недолюбливают?

Действительно, было бы с чего…тфу!

— В какую же беду ты угодила, Васенька, — прошептал отец, крепко меня обнимая. Я чувствовала пристальный взгляд Кощея и понимала, что отец его тоже чувствует, но не поддается.

— Нормально. Это они еще не знают, какую напасть себе на головы накликали, — пробормотала я, уткнувшись в пропахшее свежим мятным духом плечо. Мама любила запах мяты, у нас в доме она везде висела и все домашние уже давно ею пропахли…наверное, когда-то и я так же пахла, а потом все домашнее из меня просто выветрилось. — Я тебя обязательно зимой навещу, на Настькино рождения приеду. Обещаю.

— Этот разве ж отпустит? — проворчал отец с горечью.

Я покосилась на Кощея. Он стоял, смотрел и, я была в том уверена, все слышал, а перехватив мой взгляд лишь едва заметно кивнул.

— Куда ж он денется, — нагло ответила я и совсем не ожидала, услышать тихое:

— Не уберег я тебя.

Ну в самом деле, будто я уже почти покойница и меня вот-вот в могилу положат…

— Зимой свидимся, — с нажимом повторила я. — Не скучайте без меня.

Комнату и отца покидала не оглядываясь, слыша легкие шаги нечисти за спиной и почти ничего не видя впереди, от застилавших глаза слез. Шмыгнуть носом и жалобно вздохнуть позволила себе лишь на улице.

— Василиса, — тут же с укором отозвался Кощей, — почему у меня такое чувство, будто я на казнь тебя веду?

Я не знала что ему ответить, потому шмыгнула еще раз.

— Если тебя это утешит, князь долго отдавать тебя не хотел, — сказал Кощей. Надеялся, видать, что меня это действительно утешит, а мне после слов его плакать только сильнее захотелось.

Тугарин счел своим долгом добавить:

— Покуда царь не надавил упрямился.

— Замолчите, пожалуйста, — попросила я, едва сдерживая рыдания. Спаслась лишь мыслью о том, что зимой я еще их всех увижу.

Кощей обещал.

Глава 12. О достойном наказании и неуместном прощении

И повозка, и кони, и даже ворон, ждали нас там, где их оставили поутру. Никто не осмелился приблизиться к Кощеевой собственности.

Кони, не расседланные, не накормленные, не вычещенные, выглядели вполне довольными жизнью. И ворон приветливо каркнул, встречая нас все так же сидя на облучке.

Я не удивлялась.

И даже когда в ворота влетел всадник в дорожном костюме и плаще цветов Десятого государства — синего и белого, я упрямо не удивлялась.

Ну в самом деле, ничуть не удивительное же явление совершенно не неожиданной персоны.

А когда Кощей поравнялся со мной и зачем-то придержал за руку, выступая вперед, спорить не стала и даже за спину его спряталась на всякий случай. Потому что не было у меня опыта общения с разъяренными, злыми ведьмами, зато у Кощея имелся. Пусть печальный и закончившийся его смертью, но хоть какой-то.

Моревна была в ярости. Она стремительно спрыгнула с коня, отчего длинные ее волосы, удерживаемые лишь очельем, красиво взметнулись в воздух и засияли жидким золотом в отсветах огней, щедро освещавших дворцовую площадь. Красота царицы издалека казалась безупречной, вблизи — увядающей.

Налетев на нас золотым вихрем, Марья резко замерла на расстоянии трех шагов, будто в невидимую преграду уперлась.

— Ты… — прохрипела она, с горячей ненавистью глядя почему-то на меня. — Ты поплатишься!

— Нет у нее перед тобой долгов, чтобы их закрывать, — холодно ответил Кощей и в голосе его, в закаменевших плечах и прямой спина мне виделся тот, прежний, еще проклятый царь Тринадцатого государства. Обокраденный и от того бедный на эмоции. — Но свой передо мной дог, вижу, ты платишь исправно.

— Не думал, что обряд в две стороны работает, — хмыкнул Тугарин, вставший по правую сторону от меня, на шаг позади Кощей, — приятно удивлен.

— Так не может быть, — прошипела Марья, выискивая на моем лице подтверждение ее надежд, — не должно. Это нечестно!

— Тебе ли говорить о честности? — зло спросил Горыныч, по примеру брата, он остановился по левую от меня сторону.

Единственное, что я сейчас понимала: снятое с Кощея проклятие как-то навредило Моревне. А как, почему, и что теперь будет — вопросы, на которые ответа у меня не было…

Марья дрожала, от злости, от обиды, от крепкой уверенности, что наказание настигшее ее — несправедливо. Она сжимала кулаки, кусала губы и ее глаза, почти потухшие, уставшие, затравленно бегали. Она разрывалась между нами, между необходимостью ненавидеть меня и молить Кощея о прощении.

— Я понимаю, что виновата, — начала она неловко, решив на время позабыть обо мне.

— Хочешь просить помощи? — удивился Кощей. — У меня?

Судорожный вздох и нервный, дерганный кивок.

Змеи переглянулись, пораженные и возмущенные ее наглостью, государь же обернулся ко мне и легко, даже как-то играючи, переложил всю тяжесть на мои плечи:

— Ну что ж, Василиса, твое слово?

— Что? — опешила я и в то же самое мгновение Марья вновь взорвалась.

— Девчонка не имеет права меня судить!

— Имеет, это право дал ей я. — сухо ответил Кощей и обратился ко мне, чуть нетерпеливо проясняя переданную мне ответственность. — Скажешь, чтобы простил и помог, я помогу. Если считаешь, что прощения ей нет, мы уйдем.

— А если не помочь…она?

Кощей равнодушно пожал плечами. На Марью он больше не смотрел, не сводя глаз с меня.

— Лишится магии. Возможно умрет.

Мне хотелось топнуть ногой и заявить, что это несправедливо и нечестно, как совсем недавно то же самое сделала Моревна. Покосившись на царицу, я встретила ее напряженный, горящий взгляд и быстро отвернулась. По спине холодной волной прошлись мурашки — жутко выглядела разъяренная ведьма, с трудом смиряющая свою злость едва теплящейся надеждой.

— Почему я должна решать? Она же вас прокляла. — спросила я, не желая принимать решение. Только не такое.

— Нет у меня желания в твоих глазах быть жестоким. — просто ответил Кощей. — Сам я ее не прощу, но если ты повелишь…

— А по-вашему это не жестоко? Заставлять меня делать выбор? — огрызнулась я. Если придется, я готова была ругаться, прямо здесь и сейчас, на глазах у вывалившихся из замка на лестницу людей, желавших убедиться, что Темный царь точно покинул их земли. Но уж никак не решать за Кощея его судьбу. Что будет чувствовать он, если я пожелаю спасти Марью? Как сможет помогать той, что убила? Я не могла…

— Василиса.

— Она вас прокляла. Убила тоже она. И ответ держать должна только перед вами, — мотнула я головой не желая его слушать. — И только вам решать готовы ли вы ее простить.

Марья, побелевшая и почти неживая, смотрела на нас, но не решалась больше прерывать.

— И если я не прощу? — напряженно спросил Кощей, заглядывая мне в глаза. Было что-то такое в его взгляде, что не давало мне отвернуться.

— Ваше право. И я не могу и не буду вас осуждать. — я все еще слишком хорошо помнила как холодно мне стала после сказа его о первой страшной смерти и хорошо понимала, что права осуждать у меня просто нет.

Уж не знаю чего я ждала, но совсем не того, что случилось.

Кощей улыбнулся, потрепал меня по голове, совершенно возмутительным образом растрепав волосы, и взяв за руку повел к повозке и коням, задорно бьющим копытами, будто и не простояли они тут целый день, равнодушно обогнув недоверчиво замершую Марью Моревну.

Жалости к царице я не чувствовала, но не спросить не могла:

— Шанс, что она умрет…насколько он велик?

— Весьма мал, — ответил Кощей. — Но жизнь без магии едва ли будет ей в радость.

— И вы ее просто так оставите? — я слышала легкий шаг Змеев за спиной и это успокаивало, смиряя глупое желание обернуться на царицу.

— С твоего дозволения, — заметил довольный Кощей.

О том, сколько нам вслед летело проклятий, скрупулезно и злорадно сообщало кощеево колечко старательно отсчитывая взрывающимися в аметисте звездочками каждое злое слово. И эти звездочки странным образом меня успокоили. Уверив в правильности сделанного выбора.

* * *

Казалось бы, самое сложное позади и появилась возможность выдохнуть, расслабиться…выспаться наконец-то. Ну не предупреждали меня, что в замужней жизни нет места для передышек. Не подготовили к самому важному…

В замке, вместо того, чтобы отправиться в свою комнату и наконец-то доспать все часы, украденные у меня спасательно-сватательной неразберихой, я вынуждена была следовать за воодушивленными лесовицами совсем не в сторону моей спальни.

— Уж мы-то расстарались, — пела одна из девиц, коса которой не в пример двум другим лесовицам едва различимой зеленцой, свидетельствуя о ее молодости. — Не верили, что за день успеем, но уж коли Аспид берется руководить, тут не забалуешь.

— А что вы успели? — опасливо спросила я, уже не считая хорошей идею покорно отправиться за незнакомой мне нечистью вглубь замка. По полутемным коридорам…

Тревожно становилось с каждым новым шагом.

— О, стоит ли говорить, когда можно показать? — воодушевленно спросила другая лесовица, в глазах которой жили отблески солнечного света.

— К тому же, мы пришли, — поддержала ее третья, торжественно отворяя передо мной дверь.

Я вошла, огляделась, да так и осталась стоять на пороге. Лесовицы не мешала, им было велено довести меня и убедиться, что в спальню я попала…в большею, светлую, супружескую спальню. Замковая нечисть и впрямь расстаралась на славу. Комната выглядела так, будто ее несколько суток готовили к важному событию.

Было… обидно.

Я не спала нормально уже третью ночь, из меня всю душу вынули последние события, япросто хотела лечь и уснуть, уверенная, что имею на это право.

Да только нечисть моих прав не признавала и вместо крепкого сна меня ждали мужнины сапоги…

Глубокомысленное созерцание мое длилось достаточно долго, я топталась у двери в печальном недоумении, пока уединение мое не оказалось нарушено…

— Хммм. — Кощей, приведенный сговорившимися Змеями, чьи морды я успела разглядеть за медленно закрывающейся дверью, первым делом тоже осмотрел сомнительную праздничность обстановки.

— Это у вас принято так, цветы ощипывать и по кровати разбрасывать? — спросила я несмело, не очень уверенная, что мне нравятся такие традиции.

— Нет. — покачал головой Кощей, не испытывавший радости от увиденного. — но так Аспид в свое время развлекался, пока в его жизни не появилась Любава.

— И что она сделала? — спросила я, согласная следовать примеру другой, уже сталкивавшейся с подобным девицы.

— Пообещала все лепестки засунуть ему в…гм, — Кощей усмехнулся. — Не думаю, что тебе стоит знать подробности.

Я не спорила, у меня сейчас были свои проблемы — следовать чужому примеру возможности не было. Оставалось только одно, следовать нянюшкиным советам:

— Ну что ж, присядьте, разую я вас, — предложила храбро. На этом познания мои заканчивались и я просто повторяла мысленно, что драться и плакать нельзя, как бы неожиданно не развернулись события дальше.

Кощей же собирался осложнять мне жизнь прямо с порога.

— Я и сам могу разуться, — опешил он.

И я окончательно растерялась:

— А мне тогда что делать?

— Спать ложись, — вздохнул Кощей, — от тебя одни глаза остались.

— Это вы сейчас так тактично намекнули, что на меня сейчас никто не позарился бы? — на всякий случай уточнила я. День был сложным, тут уж не поспоришь. Да даже после неказистой свадьбы своей я не чувствовала себя такой раздавленной, как после сегодняшнего сватанья.

— Я пытаюсь проявлять заботу, — проворчал он и, не раздеваясь, как был повалился на кровать, прямо на лепестки.

Не меня одну, кажется, сегодня раздавило…

— Это все очень хорошо, но под одеялом вам будет удобнее, — заметила я, не решаясь подойти ближе.

Кощей что-то промычал, но даже не пошевелился. На следующие мои вопросы, просьбы и предложения он и вовсе никак не реагировал — спал.

Ну, а я…я все ж таки выполнила наказ нянюшек и сапоги с мужа сняла.

Пока вытягивала из-под него одеяло и кое-как стаскивала зипун, чтобы хоть чуть удобнее Кощею было, утомилась так, что решила считать все свои перед ним обязательства завершенными.

И с чувством выполненного долга стянула с себя сарафан да так в нижней рубахе и прилегла рядом, напоминая себе, что это не труп бездыханный на соседней подушке лежит, а всего-то родной муж — вполне живой, но пока не научившийся жить. Еще не вспомнивший как это.

По ночам, все ж таки, он больше на мертвяка походил со своей тягой дышать через раз, если бы теплым ни был, я бы точно всполошилась. А так лишь просыпалась с чего-то пару раз за ночь, чтобы за руку его потрогать и убедиться, что пусть и не дышит толком, но живой. И проклятия на самом деле нет. Совсем.

И только ближе к утру, когда он зашевелился и пополз на тепло…на меня то есть, основательно вдавив в перину и полностью лишив свободы, тихо, редко дыша мне в висок, я смогла крепко уснуть, уверенная, если вдруг что с ним случится, то я это сразу же почувствую.

И тем возмутительнее оказалось мое пробуждение.

Потому что почувствовала я совсем даже не то, что муж мой за ночь сделал меня вдовой…напротив, поутру он был бодр и явно хотел уже сделать меня полноценной женой.

Ощупывание моего сонного тела явно намекало на осмотр своих владений. Мамочка моя точно так же ощупывала ткани, что ей привозились. Осматривала каждую пядь.

Я зашевелилась, желая скинуть с себя чужую ладонь и еще немного поспать.

— С добрым утром, — произнес Кощей, согревая мое плечо и основание шеи, дыханием.

Поежившись от щекотных мурашек, я на всякий случай сообщила:

— Добрым оно станет часов через пять, когда я высплюсь.

Кощей был со мной в корне не согласен и считал, что утро доброе прямо здесь и сейчас, и что я ему что-то там должна, хотя до сих пор не отдала.

И что утро станет совсем уж замечательным, если я перестану ворчать, лягу как меня положили и позволю ему сделать все в лучшем виде.

— Вообще-то, я вам уже ничего не должна. Я весь свой долг вам еще ночью отдала, пока вы спали. — проворчала я, жалея, что нельзя отделаться от него просто натянув одеяло повыше. Злодеяние свое он творил под его укрытием.

Кощей опешил и просто не поверил моим словам:

— Как так?

— Ну а что? Сапоги сняла, спать уложила. Вы, вон, всю ночь крепенько проспали, значит я все правильно сделала.

— Знаешь, Василиса, мне кажется, ты все же мое наказание, — выдохнул Кощей, но руку с моего бедра поднял до талии.

— А что я неправильно сделала? Все как велели, честь по чести. — возмутилась я, но вместо вразумительного ответа получила мученический стон.

— За что мне все это?

— Нет, ну вы скажите, что делать, я сделаю. — предложила ему. Даже лицом обернулась, чтобы продемонстрировать всю свою готовность выслушать и применить советы в деле. — Мне же никто четких указаний не давал. Ни сестры, ни мама со мной о таком не говорили, все на нянек надеялись, подруг у меня и не было особо… А то, что я от дядькиных дружинников слышала сложно к практике применить. Потому что я себе слабо представляю, как они девок в конюшню таскали да там их в…ммм.

Крепкая ладонь закрыла мне рот раньше, чем я успела закончить свою мысль.

— Я понял, — коротко произнес Кощей. — Понял.

Что именно он понял так и осталось для меня тайной. Момент истины спугнула одна мелкая безбашенная нечисть.

Мыш, пылая праведным гневом и ошибочным осознанием своей правоты, не считал нужным говорить тихо.

— Василиса! — рявкнул он, благодаря каким-то своим крысиным талантам, что не были отняты царем, пробравшись в комнату. — Почему я должен искать тебя по всему замку? Думаешь, раз сменила покои, так я тебя уже и не найду? И можно безбоязненно себе в помощь всякий лесной сброд брать? Да как тебе только глупости хватило Баюна в подмогу звать? Кто тебе только дозволил…

Ни Кощея, ни меня, укрытых одеялом, затерявшихся среди подушек и почти утонувших в мягкой перине, Мыш не видел, и тем неожиданно для него было услышать раздраженное:

— Мыш, напомни, почему вместе с твоим даром я не отнял у тебя возможность говорить?

И вредная нечисть, встретившись с нечистью более вредной, тут же растеряла все свои претензии, поджала хвост и, не иначе, сбежать надумала, когда царь решил добить несчастного чистосердечным признанием. Кощей сел, чтобы видеть жертву своего испорченного настроения и сообщил, наскоро приглаживая волосы:

— Баюну разрешение в помощники к Василиса идти дал я. И, раз уж тебя не смогло оставить равнодушным это событие, приглядишь за ним, поможешь советом или делом.

— Но…государь, коты и мыши не ладят. — слабеющим голосом проговорил Мыш. — Так от роду повелось, враждуют они.

— Я уверен, что вы справитесь с этими невежественными предрассудками. — отрезал Кощей. — Свободен.

И Мыша будто ветром сдуло.

— Сурово, — с уважением заметила я, чувствуя смутную вину за то, что Мышу досталось.

— Справится. — сказал Кощей и поднялся.

— А…вы куда?

— Подберу кого-нибудь, кто сможет просветить тебя в ряде важных вопросов, касательно супружеской жизни. Мне на это нервов не хватит.

Я уже видела, как какая-нибудь бледнеющая кикимора, очень похожая на Бежану, пытается объяснить мне, что каждая уважающая себя жена должна отложить как минимум три кладки икринок, и просто не смогла сдержаться улыбку.

— Есть жертвы на примете?

— Аспид, — зловеще ответил Кощей. Видать, собирался за лепестки мстить.

Ну, а что я? Я согласно кивнула:

— Понятно. Значит буду слушать об откладывании яиц…

— Напрасно смеешься, Аспид гарем на тридцать девиц держал, он многое сможет тебе рассказать. — выцарапав один злосчастный лепесток из завязок рубахи, Кощей нахмурился и в лучших традициях человеческих мужей, решил не рисковать. — Нет, пожалуй, подберу другого учителя.

— Это, конечно, пожалуйста, — пожала плечами я, решив не спорить, но на всякий случай предупредить. — Но вы имейте в виду, в итоге разъяснять мне все сами будете. Это я вам точно говорю.

Тогда он надо мной только посмеялся, а спустя три дня, злой, но смирившийся пришел просвещать сам. Потому что нельзя доверять воспитание родной жены посторонним.

А послушался бы меня, сберег кучу нервов.

Впрочем, мысль что жену надо слушаться мне еще только предстояло вложить в его голову…

конец

Оглавление

Глава 1. О сбежавших невестах и опасных встречах

Глава 2. О гостеприимстве и неудачных идеях

Глава 3. О царской службе и тяжкой судьбе

Глава 4. О богатырской удали да царской силе

Глава 5. О змеях, родственниках и угрозах

Глава 6. О царевнах и поцелуях

Глава 7. О проклятиях и наказаниях

Глава 8. О смертях, спасении и искренних чувствах

Глава 9. О посильной помощи и щедрых дарах

Глава 10. О свадебных хлопотах и предсвадебных путешествиях

Глава 11. О царях, царствах и беспринципном шантаже

Глава 12. О достойном наказании и неуместном прощении Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg