«Дротнинг»

Дротнинг (fb2) - Дротнинг (Невеста Берсерка - 7) 706K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Федорова (1967)

Дротнинг Екатерина Федорова

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Допросы

Возвращаясь к овчарне, где сидела Труди, Харальд вдруг вспомнил о факелах.

Когда он уходил, два древка, освещавших овчарню, уже догорали. Алые головешки пускали синеватые язычки у самой земли, но ведьма могла успеть — и пережечь над ними веревки, которыми он стянул ей руки. Затем вытащить изо рта кляп и натворить дел…

Пусть только попробует, недобро подумал Харальд.

Но следом у него мелькнуло, голодно и жадно — да, лишь бы попробовала! Сванхильд защитит дар сына. А сам он взамен получит право добраться до Асгарда. Если теперь, после договора с богами, Труди наведет чары на кого-то из его войска, это, считай, новая угроза. Неизвестно, кого успеет зачаровать ведьма, но потом эти мужики будут ходить рядом со Сванхильд. В их памяти могут остаться приказы, отданные из Асгарда. Они дождутся того времени, когда Сванхильд, родив сына, станет обычной бабой. Беззащитной перед людьми, которыми управляет воля богов. Только раб не мстит никогда…

А умный бьет загодя. И он наведается к асам, чтобы все узнать — но сначала сходит в поход. Отловит там пару тысяч рабов и вспорет им брюхо.

Одному за другим. По очереди.

Над плечом качнулась змея — или змей, как назвал его Локи. Раздалось прерывистое шипение, такое же голодное и жадное, как мысли Харальда. Следом нутро ему скрутило сухой судорогой.

Я жажду жертв, осознал Харальд. А мысли от этого туманятся, и разум ищет оправданий…

Змей над плечом снова качнулся, Харальд угрюмо глянул в его сторону. Нижняя челюсть твари, теперь удлинившаяся, отросшая в половину змеиной морды, отвисла. Голубоватым глазом змей косился на него.

Что-то змей осмелел, подумал Харальд. И так неизвестно, как примет Сванхильд это украшение, а тварь ведет себя так, словно начала что-то соображать. Не затаит ли Сванхильд страх, увидев его со змеем над плечом? Или отвращение?

Тогда его ночи станут нерадостными. А если вспомнить свадьбу с Труди, и те думки, что звенели в уме у волчицы — про предательство…

За спиной у Харальда, обрывая его мысли, раздался возглас Свальда, шедшего следом:

— Вон ведьма, что меня околдовала!

Харальд, успевший заметить девку, кивнул. И продолжил шагать к овчарне.

Ведьма, отдававшая приказы ярлу Огерсону, сидела на земле шагах в семи от овчарни, где осталась Труди. Рядом торчал Сигурд, помощник Свальда. Пялился украдкой на девичьи голые плечи и почти голую грудь.

— Пусть твой человек оттащит ее чуть дальше, — буркнул Харальд, уже берясь за засов на двери овчарни. — Я допрошу эту ведьму после Труди. Хотя постой-ка…

Он резко развернулся, подошел к девке. Спросил, глядя на нее сверху вниз:

— Ты ведь Брегга Гунирсдоттир? Раз опять полезла к Свальду — значит, Брегга. Больше некому.

Ведьма, мелко трясясь от холода, одно мгновенье смотрела Харальду в лицо. Потом отвела взгляд. Над тряпьем, закрывавшим ей рот, безумно блеснули синие глаза — помутневшие то ли от страха, то ли от полумрака и теней.

Свальд, тоже подошедший и вставший рядом, удивленно бросил:

— Да какая это Брегга?

Но затем, сразу кое-что сообразив, выдохнул:

— Выходит, они могут менять лица? Все или только Брегга? Да у нее и грудь с задницей усохли так, что не узнать! Я хочу послушать, что она тебе скажет, брат. Только не дай ей снова меня заколдовать…

Последние слова Свальд произнес чуть слышно. Но Харальд, расслышавший их ясней ясного, уронил:

— Я за этим пригляжу. Однако тебе придется побыть на всех допросах, Свальд. Сам я могу поспешить и прикончить одну из баб, не узнав у нее всего. Поможешь мне своим ножом? Заодно услышишь собственными ушами, что они еще могут.

Больше Харальд ничего не сказал, решив отложить объяснения на потом. И так пришлось потратить немало времени, рассказывая Свальду о том, что случилось на пиру. Они с братом еще побеседуют за чашей эля, когда с ведьмами будет покончено. И когда он услышит, что скажет Сванхильд. Увидит, как она на него посмотрит…

— Положись на меня, — пообещал Свальд. — Я спешить не стану.

Голос его прозвучал спокойно, хоть и хрипловато. Но по углам рта напряглись и застыли желваки.

Загадывал Харальд напрасно, Труди веревки на руках не пережгла. Когда он вошел в овчарню, девка сидела, забившись в угол. А потом, не запираясь, отвечала на вопросы — и больше не вспоминала о том, что успела стать его женой.

Свальду, зло выдыхавшему время от времени, не пришлось пускать в дело нож, потому что ведьмы были на диво откровенны. Видно, поняли, что их битва проиграна.

Даже Асвейг на этот раз заговорила сразу, как только Харальд перехватил ее запястья покрепче. Однако слова чеканила с ненавистью. Из тонкой, как жердинка, девки, она стала пышногрудой и пышнозадой. Но кое-что от прежней Асвейг в ней все же осталось — то, как она смотрела, пусть и мимо Харальда, как вскидывала голову.

Грудастая Брегга, наоборот стала стройной, высокой, тонкой. И повадки у нее изменились. Старшая Гунирсдоттир теперь ничем не отличалась от запуганных, сломленных рабынь, которых Харальд за свою жизнь повидал достаточно…

Допрашивать баб Харальд закончил уже перед рассветом. А потом настал черед мужиков.

Первым в сарай завели Убби. И Харальд, посмотрев в лицо своего хирдмана, теперь украшенное парой кровоподтеков, спросил неторопливо:

— Что, Убби, одной рукой, но замахнулся на мою жену? Решил поквитаться со мной за Рагнхильд?

Однорукий хирдман одно мгновенье молчал, угрюмо глядя ему в глаза. Затем отвел взгляд. Неровно сказал:

— Рагнхильд я, конечно, никогда не забуду. Однако замахивался я не на твою жену, конунг Харальд. А на зверя, который укусил новую дротнинг моего конунга. Да еще на свадебном пиру, прилюдно. Хочешь меня наказать? А за что? За то, что я кинулся защищать твою нынешнюю бабу?

— Ты знал, кто эта волчица, — тихо уронил Харальд.

И змея над его плечом беззвучно качнулась. Он продолжил, ощущая, как по телу, начиная от шрама, вспахавшего брюхо, ползет холод — и как тяжело, ледяной трясиной, колыхнулась внутри ненависть:

— Все войско знало, что должно случиться с дротнинг Сванхильд. Все были предупреждены. Волчица, не испугавшаяся огней и людей, рядом со мной… это могла быть только она!

— А хоть бы и так, — вдруг буркнул Убби.

И зыркнул на Харальда исподлобья. Но тут же снова отвел взгляд. Заявил твердо:

— Я свой нож занес не сразу. Сначала посмотрел на тебя, конунг. Ты стоял неподвижно, пока ярлы у тебя на глазах резали волчицу. И обнимал при этом свою новую дротнинг! Что я должен был подумать? Только одно — кем бы эта волчица ни была, теперь она тебе лишь помеха. К тому же зверь перед этим напал на твою новую жену. И тебя укусил!

Харальд резко выдохнул, Убби смолк, точно почуял что-то. Снова быстро глянул в лицо конунга. Добавил уже не так уверенно, но громче прежнего:

— Если ты сам стоял и смотрел, как твою бабу полосуют ножами — то искать виноватых начинай с себя, конунг Харальд! Однако все обычаи на моей стороне! Волчицу я не тронул ни рукой, ни лезвием, ни словом. Тут даже вергельд платить не за что. И как только ты приказал, я отступил назад. Никого не ранил, не убил!

Хирдман замолчал, по-прежнему глядя в сторону. Харальд, ощерившись, негромко уронил:

— Так ты видел, как меня укусила волчица, Убби? Но тогда ты видел и другое. Что я не схватился после этого за нож. Даже не шевельнулся. А ведь ты никогда не был дураком, Убби. И раз там, в Йорингарде, вовремя сообразил переметнуться ко мне… то и тут наверняка успел понять, что я не в себе. Что стою столбом, потому что скован чарами!

Убби, уставившись в угол овчарни, хмуро начал:

— Мало ли что я понял…

Но тут же осекся. Точно осознал, что сболтнул лишнего.

— А что ж еще, Убби? — шипяще выдохнул Харальд, делая коротенький шаг вперед.

Над плечом радостно трепыхнулся змей. Харальд оскалился еще шире, не сводя глаз с Хирдмана. Посоветовал негромко:

— Не строй из себя девку. Выкладывай, Убби. Или хочешь, чтобы я сам рассказал, что у тебя на уме? Я женился на ведьме, которую искал, чтобы допросить. И она больше десяти дней водила меня за собой по крепости, как пса на привязи. Ты сообразил, что со мной неладно, еще до свадьбы. Ты все знал, и я это знаю…

— А хоть бы и так, — вдруг буркнул Убби.

И быстро глянул — но не на Харальда, а на змея, висевшего над плечом конунга. Заявил хмуро:

— Думаешь, я не понял, с кем ты тут дрался? Не с колдунами, а с богами, так ведь? Да начни я болтать о своих догадках с самого начала, у тебя и половины твоего войска не осталось бы. А то и четверти. И с кем бы ты брал Упсалу, конунг Харальд? Но я не припомню, чтобы ты мне хоть раз сказал — Убби, ты же сообразил, кто у меня во врагах, а людям не говоришь! Выходит, прежде моя недогадливость тебя устраивала, а теперь поперек горла встала? Нет уж, требуй ответа за мои дела, а не за догадки! Так оно будет по обычаю. И по совести!

Он прав, с ненавистью подумал Харальд. Черные тени, обложившие лицо и гриву Убби, стали резче.

Убби был прав. Догадки есть догадки, о них перед войском не объявишь. Его приказу хирдман подчинился беспрекословно, ранить Сванхильд он не успел…

И все же замахнулся на нее.

Вызову Убби на хольмганг, угрюмо решил Харальд. Только надо будет привязать к поясу правую руку, чтобы хоть так уравнять силы. Чтобы не сказали потом, будто конунг зарубил калеку, назвав это поединком.

Конечно, даже с привязанной рукой Убби ему не ровня. Однако все будет по правилам, после вызова и боя. В этом никто не усомнится.

Змей над плечом вдруг жадно дернулся, и нутро Харальду снова скрутило судорогой. Потом, угрюмо подумал он. Сначала надо дождаться Локи с его сыном. А потом можно и на хольмганг…

Свальд, стоявший в двух шагах от Харальда, неожиданно бросил:

— А ведь хирдман прав, брат К Сванхильд он не прикоснулся. Ни к ее телу, ни к одежде… то есть к шерсти. Выходит, жизни и чести твоей жены урону не было. А нож, занесенный над зверем, воину ставить в вину нельзя. Будь здесь мой отец, ярл Огер, он сказал бы то же самое.

Харальд быстро глянул на Свальда, тот ответил ему простодушным взглядом. Даже слишком простодушным. И снова уставился в темноту, куда не дотягивался свет факелов.

Готовится выгораживать отца с дедом, мелькнуло у Харальда. Вина старших ярлов Сивербе по-любому больше вины Убби. Но если хирдмана убьют, а ярлы останутся жить, то люди этого не поймут.

А в следующий миг у Харальда вдруг полыхнула мысль — что, если посмотреть Убби в глаза, да подольше, пока тот не переменится, как повариха, что попалась ему в руки перед перед штурмом Упсалы? Если все выйдет, то Убби и жить останется, и служить будет верно. Старших ярлов Сивербе тоже можно привязать к себе, изменив их взглядом…

Правда, тогда придется заглянуть в глаза и Свальду. Чтобы брат не затаил зло за отца и деда, как затаил его когда-то Убби.

Харальд сцепил зубы. Холодно, спокойно подумал — вот я и начинаю рассуждать по- божески. Вижу в людях не родичей, друзей и врагов, а куски теста, из которых можно лепить что угодно. А при нужде и перекусить ими…

Он скривился. Затем, резко шагнув вперед, врезал Убби под дых. Бросил, отступая:

— Как правильно сказал ярл Свальд, я не могу осудить воина, поднявшего нож на волка. Но есть та, кто может тебя осудить. Потому что свой нож ты занес над ней! И только она может знать, оскорбило ее это или нет. Вот мое решение — когда дротнинг Сванхильд очнется, ты придешь к ней на суд. Она решит, какого наказания ты достоин за этот взмах ножом!

Убби, закашлявшийся от боли, кое-как кивнул. Харальд еще успел заметить облегчение, появившееся на лице хирдмана — а потом Убби, покачнувшись, развернулся. И пошел, неровно ступая, к выходу из овчарни.

Свальд, едва дверь за хирдманом захлопнулась, спросил с легким удивлением:

— Ты и впрямь доверишь судить его своей жене? Но ведь она…

Харальд перебил:

— Простит его, я знаю. Крикни парням, чтобы привели сюда Турле с Огером. И можешь остаться сам. Но помни — выслушать тебя я выслушаю, однако сделаю по-своему!

Брат прищурился. Быстро оглянулся на дверь, пробормотал:

— Значит, Убби все-таки умрет? Это правильно. Главное, сделать все без шума. Твой однорукий слишком много болтает. И озлоблен… нет, таких надо убивать тихо. Не напоказ. А про суд дротнинг ты ему зачем сказал?

— Чтобы он не сбежал, — проворчал Харальд.

И тоже посмотрел на дверь.

Жертвы хотелось все сильней и сильней. Перед глазами назойливо маячило видение — как он догоняет Убби и взрезает ему брюхо, да так, чтобы кишки петлями ползут наружу…

Кто я теперь, мелькнула у него злая мысль. И вот ради этого Один когда-то захотел стать богом? Скорей бы все закончить — и к Сванхильд. Не поговорить, так хоть послушать, как она дышит.

— Разумно, — заявил тем временем Свальд. — Все знают, какой нрав у твоей дротнинг. Убби останется в крепости, решив, что пронесло. И о своих догадках будет молчать. Хочешь, я устрою так, что в одну ночь он перепьет эля и по пьяни свернет себе шею…

— Нет, — отрезал Харальд. — Все будет честно — насколько это возможно с искалеченным. Хольмганг с парой свидетелей, потом достойная смерть. Может, ему повезет, и Один еще примет его у себя в Асгарде.

Свальд едва заметно кивнул, соглашаясь. Торопливо сказал:

— Могу я попросить тебя о милости? Не убивай Огера и Турле.

— Были ли они милостивы к моей жене? — буркнул Харальд. — Убби лишь замахнулся — а эти двое ударили!

Свальд, упорно не отводя взгляда от лица брата, прищурился так, что глаза стали узкими щелками. Попросил ровным голосом:

— Прости их. Отправь в Сивербе и запрети высовывать оттуда нос. Запри их там под охраной, но не убивай. Все-таки это наш дед, Харальд. И мой отец.

Раз твой отец, значит, выпутается, почему-то мелькнуло в уме у Харальда. А следом он отвернулся от Свальда, давая знать, что разговор окончен. Снова ощутил голодную пустоту внутри…

Брат подождал одно мгновенье — и пошел к двери. Распахнул створку, выкрикнул приказ, затем отступил к факелам, горевшим в середине овчарни. Чуть погодя внутрь втолкнули ярлов Сивербе. Огер тут же шагнул вперед, заявил с напором:

— Я не стал сопротивляться, когда ты приказал взять нас под стражу, Харальд. Хотя с родичами так не поступают! Понимаю, из-за чего ты разъярился, но ты не прав. Твоя Сванхильд обернулась в бабу только после того, как ее коснулись наши ножи! И выходит, что это мы ей помогли! Колдовство разрушилось от ран, это наша заслуга!

Свальд, замерший по левую руку от Харальда, кашлянул, пряча невольный смешок. Турле, вставший бок о бок с Огером, размашисто кивнул. Добавил быстро:

— Не будь нас, твоя дротнинг так и бегала бы серым волком! Так что ты не судить нас должен — а благодарить…

На этот раз Свальд удержался от кашля.

— Значит, вы поняли, кто эта волчица, и просто решили ей помочь? — протяжно спросил Харальд.

— Не совсем так, — бросил Огер, словно не заметив насмешки.

— Все случилось слишком быстро — зверь выпрыгнул из темноты, напал… тут всякий схватился бы за нож. Я лишь потом сообразил, что это волчица. Да еще в тяжести. Ты сам там был, Харальд, так что знаешь, как все произошло. Так быстро, что ты даже не успел защитить свою жену!

— Ведьму, — прошипел Харальд.

И подумал тут же — складно врет. Огер всегда соображал быстрее прочих. Надо полагать, он еще до свадьбы догадался, что его племянник выиграл битву за Упсалу, но проиграл бой за самого себя. И Огер вместе с Турле решили угодить новой дротнинг, понимая, кто за ней стоит…

Но сначала они, как и Убби, посмотрели на своего конунга. Не случайно же первый удар, который нанес Огер, лишь пригвоздил лапу волчицы к столу.

— Ведьму, — согласился Огер. — Но тогда мы этого не знали. И ведь в конце концов все вышло хорошо. Ты получил назад свою жену, которая носит твоего первенца. Ведьмины чары рассеялись, и все после двух ударов ножа! Конечно, за раны, что мы нанесли твоей дротнинг, следует заплатить вергельд. Как положено по обычаю. И мы его заплатим. Сколько ты хочешь?

Он сказал все вроде бы правильно — но Харальд повел головой так, словно его ударили. Уронил тяжело:

— Предлагаешь мне серебро за кровь моей жены? А если мой нерожденный сын не выживет, то и за его жизнь тоже?

Турле быстро посмотрел ему в глаза, тут же отвел взгляд. Заявил спокойно:

— Да, за твоего сына, внука Ёрмунгарда, серебром платить нельзя. Но это я нанес дротнинг самую опасную рану. Мне и расплачиваться. Только Огера не трогай. Помнишь, что сам объявил когда-то в Йорингарде? Что простишь любого, кто увидит твою дротнинг и остановит ее — даже если он ей повредит, пытаясь это сделать. Так вот, Огер не собирался убивать твою жену. Он лишь остановил волчицу!

А потом старик расстегнул пряжку своего плаща. Проворчал:

— Мне давно пора было уйти в Вальхаллу… или хотя бы в Хельхейм. Огер, ты был мне хорошим сыном. И с тобой я забывал о других своих сыновьях, которые уже умерли. Свальд, ты всегда был непутевым внуком. Но ты еще можешь стать хорошим сыном для своего отца. И я всегда гордился тем, каким отважным воином ты вырос. Харальд…

Старик пригнул голову, глянул исподлобья из-под кустистых седых бровей.

— Что бы ни было в прошлом, но теперь ты — гордость нашего рода. Я сожалею, что не вырастил тебя, как должно. Сожалею, что не я вложил в твою руку первый меч. Что в свой первый поход ты отправился не на нашем драккаре. Но для меня было позором…

— Только попробуй сказать что-то про мать, — рыкнул Харальд.

Кулаки его сжались, искрой пролетела мысль о ноже — и сверкнуло перед глазами видение, в котором он вспарывал старику живот.

— Сначала дослушай, — властно, нетерпеливо бросил дед.

А потом повесил свой плащ на плечо Огера, молча смотревшего на отца. Продолжил:

— В том, что случилось с моей дочерью Унной, не было ее вины. Весь позор лежал на мне — потому что я не смог отомстить. Было время, когда я сожалел, что не утопил тебя в море, как поступают с больными сосунками. Глаза у тебя в детстве были светло-голубые, так что я даже помыслить не мог, что твой отец не человек. Я не любил тебя, Харальд, потому что ты напоминал мне о моем позоре. Теперь я сожалею об этом. Однако я не унижу ни тебя, ни себя просьбой о прощении. И все же… перед йолем, когда положено поминать мертвых родичей — вспоминай иногда обо мне. Потому что в тебе есть и моя кровь! Я закончил. Берись за меч.

Слова его, хоть и ожидаемые, резанули по сознанию Харальда, снова одарив его видением, в котором он взрезал деду брюхо.

— Нет, — помолчав, уронил Харальд. — Я подожду. Пусть Сванхильд сначала очнется. Если она не сбросит моего щенка — тогда я подумаю, что с вами делать. А если с моим первенцем что-то случится… вот тогда я отомщу и Огеру, и тебе. Его будет ждать хольмганг, тебя просто казнь. Я возьму жизнь за жизнь. А пока выберите любой из драккаров, что стоит во фьорде, и ждите моего решения там. В крепости я вас видеть не желаю. И сбегать не советую, все равно отыщу. Хоть на земле, хоть на море.

Турле еще пару мгновений стоял, переводя взгляд с Харальда на Свальда. Потом развернулся — и, припадая на одну ногу, зашагал к двери. Огер молча пошел вслед за отцом, неся на плече его плащ.

— Я все-таки надеюсь, что ты простишь своих родичей, — тихо проговорил Свальд. — И ведь кое в чем отец прав. Оборачиваться волчица начала лишь после того, как дед с отцом ее ранили. Или дело все-таки в другом? Расскажешь, как твоя жена избавилась от волчьей шкуры?

— Сначала надо покончить с ведьмами, — буркнул Харальд.

А следом глянул на брата. Подумал голодно, угрюмо — пока Локи не приведет своего сына, самому убивать нельзя. Значит, с бабами придется разбираться Свальду.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Казнь

Люди Харальда этой ночью спать не ложились. Воины, выйдя из-за столов, до самого рассвета простояли возле скотного двора — собравшись там темной толпой, осьминогом запустившей щупальца к домам крепости.

Сна у мужиков не было ни в одном глазу. От одного к другому передавались слухи о ведьмах, что околдовали конунга. А еще говорили о том, что кого-то из воинов тоже могла ждать волчья шкура — вон как дротнинг, которая обернулась бабой лишь перед конунгом, когда ярлы ударили ее железными ножами.

Страх одолевал многих. И многие пытались вспомнить, не сболтнули ли чего, что могло задеть волчьих ведьм. Все понимали, что любой, на ночь вдоволь хлебнувший эля, во сне мог не почуять крысиного укуса. Люди, перешептываясь, ждали, что же скажет конунг после допросов. Поэтому Харальд, выйдя из овчарни, оглядел толпу, над которой кое-где горели факелы…

А потом решил устроить ведьмам прилюдную казнь.

Закричали хирдманы, и войско рекой потекло к пустому месту перед сгоревшим Конггардом. Харальд, идя позади толпы, прошелся между столами, оставшимися после свадебного пира. Дошагал до помоста, поднялся по ступеням.

По ту сторону дощатого помоста уже колыхалось людское море — доходившее до самых ворот и забиравшееся на склоны вала. Над крепостью понемногу занимался хмурый, ненастный день, светловолосые головы людей вылеплялись из серой хмари белесыми кочками…

На скомканном шелковом полотнище, все еще прикрывавшем доски стола, темнело пятно высохшей крови. Харальд глянул на него. Не оборачиваясь, бросил хирдманам, что замерли возле помоста:

— Отнесите стол на пепелище вместе с шелком. Я сам его потом сожгу.

Стол тут же утащили. Харальд дошел до середины помоста, посмотрел на лица воинов. Крикнул:

— Этой ночью я допросил волчьих ведьм, околдовавших меня и моего брата Свальда! Две из них — это дочки Гунира, Асвейг и Брегга!

Слова лились легко.

— Колдовством они изменили свои лица, а потом назвались двоюродными сестрами Труди Гунирсдоттир! И жили среди нас, решая, кого бы еще превратить в волков! Теперь они схвачены, но в этих краях есть и другие ведьмы. Так что не доверяйте бабам, которых здесь встретите! Помните — тот, кого укусила крыса, к полнолунию может обернуться волком! Всякий, нашедший на себе след от укуса, пусть придет ко мне!

Люди слушали молча, внимательно. Слова Харальда отражались эхом от частокола, лентой тянущегося по вершине вала.

— А теперь, чтобы никто не опасался шороха в углу, или писка под половицей, мы этих ведьм придушим! Но копьем протыкать их не станем — потому что это не жертва богам, а казнь!

Харальд договорил и оглянулся на Свальда. Брат, уже стоявший на помосте, в трех шагах от него, поймал его взгляд. Тут же отвел глаза, объявил громко, торопливо:

— Начнем с Брегги! Сигурд, тащи сюда мою новую невесту!

Подручный Свальда заволок на помост упиравшуюся Бреггу. Руки у нее были связаны, рот заткнут, как и у прочих ведьм. Свальд, не изменившись в лице, накинул девке на шею кусок веревки.

Через пару мгновений ноги Брегги уже застучали по помосту. А Харальд, глядя на нее, снова ощутил сухую, голодную судорогу, прошедшуюся от горла к животу. В уме мелькнуло — рубануть бы ей лезвием по брюху…

Но нельзя.

Он заставил себя отвернуться. Тут же вспомнил о Сванхильд. Раз Кейлев не прислал к нему человека с весточкой, значит, ей не хуже и не лучше. Перед глазами видением промелькнуло лицо жены — бледное, осунувшееся, окруженное пухом коротеньких золотистых прядей. В довершение ко всему, привиделось, будто сомкнутые веки Сванхильд беспокойно дрогнули.

Харальд нахмурился, глядя в сторону ворот. Подумал угрюмо — убить бы Турле сразу, но ведь сам там был. Однако руку с ножом, занесенную над волчицей, не перехватил, как положено мужу…

— Все! — с явным облегчением бросил брат. И рявкнул, по-прежнему не меняясь в лице: — А теперь займусь новой дротнинг! Сигурд, тащи сюда Труди!

На этот раз Харальд отворачиваться не стал. Уставился на белокурую девку в упор, ощерился, когда та глянула умоляюще. Веревка, затянутая поверх тряпки, которую запихали Труди в рот, подпирала ей щеки, превратив их в два желвака. По ним протянулись дорожки от слез, мокро блестевшие на свету.

А пока Сванхильд бегала в волчьей шкуре, эта ведьма улыбалась без продыху, подумал Харальд. И, пригнув голову, исподлобья глянул на Труди. Девка уже судорожно дергалась в веревочной удавке, концы которой были в руках Свальда.

Пусть радуется быстрой смерти, мелькнуло у него. Наверно, стоило все-таки сжечь ведьм, чтобы сбылось предсказание, которым старшие бабы пугали молодых. Но затягивать с этим делом нельзя. К тому же в крепости была Сванхильд, она могла очнуться, услышать далекие вопли…

Или унюхать запах горелого мяса. Кто его знает, какой теперь у девчонки нюх — после всего, что с ней было?

Харальд вдруг едва заметно ухмыльнулся. Подумал насмешливо — если угадал, то при такой жене уже не прижмешь тайком рабыню. Все учует. Впрочем, к Хели рабынь, лишь бы Сванхильд побыстрей очнулась…

И не испугалась змея, стрельнула у него нехорошая мысль.

Он покосился на правое плечо, тварь тоже повернула к нему голову. В узких просветах между черными разводами, густо расписавшими змеиное туловище и морду, мерцали полустертые нити серебра. В почти человеческих прорезях глаз блеснули серебристо¬голубые радужки, перечеркнутые щелями зрачков…

Ноги Труди тем временем ударили по настилу в последний раз — уже слабо, едва слышно. Свальд для верности подождал еще немного, удерживая обмякшую девку на весу. Потом дал телу упасть. Пинком откатил его к тому краю помоста, где лежал труп Брегги, крикнул, не оборачиваясь:

— Веди Асвейг!

Внизу, перед ступенями, Сигурд шагнул к средней из дочек Гунира, стоявшей вместе с остальными ведьмами в кольце стражников. Потянулся, чтобы ухватить ее за волосы и затащить на помост — но девка вдруг увернулась от его руки. И сама взбежала по ступенькам, оставив Сигурда за спиной. Тут же шагнула к Свальду, вскинув голову.

Торопится вслед за сестрами, подумал Харальд. У этой даже щеки сухие. Из трех дочек Гунира она на поверку оказалась самой крепкой.

Забава очнулась резко, точно в бок кто-то толкнул. И тут же ощутила, как горит левый бок, от ребер до бедра. Как печет ладонь…

Но ей было не до того, чтобы жалеть себя. Первая же мысль уколола страхом — ребенок! Дитятко?

И она, еще толком не открыв глаза, потянулась к животу. Обеими руками, под жарким тяжелым покрывалом, которым была укрыта. Болезненно сморщилась, когда в ладони, обмотанной тканью, от движения заворочалась боль. Потом сморщилась еще сильнее, нащупав широкую повязку, обхватившую тело под рубахой.

Живот по-прежнему был слегка округлым. Таким, каким она его помнила. И Забава, чуть успокоившись, огляделась.

Она лежала на кровати в опочивальне, ярко освещенной светом многих светильников. Рядом сидела Неждана. Жена Свальда дремала, наклонившись вперед и подперев щеку рукой, локоть которой опирался о колено. Лицо ее даже теперь, в дреме, казалось измученным и хмурым.

А за изножьем кровати, у дальней стены, сидел Кейлев. Смотрел в сторону Забавы, щурясь так сильно, что все лицо пошло морщинами. В углах опочивальни, рядом с изголовьем постели и возле Кейлева, стояли мужики. Двое, в доспехах с железными бляхами и короткими копьями в руках. Оба смотрели в пол…

В следующий миг Кейлев сипло выдохнул:

— Очнулась!

И, поднявшись, шагнул к кровати. На ходу торопливо спросил:

— Ты как? Рана болит? Тяжко? Хочешь чего-нибудь? Сейчас пошлю человека, к конунгу…

Тут Харальд-то, подумала Забава, глядя в лицо Кейлеву широко открытыми глазами — и не отвечая.

Рядом.

А в следующее мгновенье на нее вдруг обрушились воспоминанья. Словно в уме хлопнула-стукнула какая-то калитка — и разом их выпустила.

Вспомнилось все. То, как она мучилась от озноба в клетке посреди леса. Как топорщились морщинистые листья первоцвета в руке Гейрульфа. То, как она дожидалась возвращения Кейлева с вестями о Харальде. Как надеялась, что муж жив. И как ночью к клетке подошла женщина, невидимая глазу, но пахнущая и шуршащая. А потом…

Дальше воспоминания становились двухцветными, переливались белыми бликами и черными тенями. Но Забава видела в них все ясно и отчетливо, до последней травинки.

Лес, по которому она долго бежала. Деревья, на которые она смотрела снизу. Трава, щекотавшая ей нос. Мелкая речка, брызги холодной воды, вкус сырой рыбы на языке. Следом берег моря, о который разбивались пенистые валы. Затем ночь, костер…

И возле костра, сверху, над ней, точно луна в небе — нависало почему-то лицо Нежданы, освещенное пламенем. Опять был вкус рыбы, но уже запеченной, горьковато отдающей дымом.

После этого она снова шла по лесу, глядя на стволы снизу, от земли. Словно пробиралась между ними на корточках.

Запахи. Шорохи, звуки.

А следом была еще одна ночь — ночь, когда она смотрела из темноты на стол, освещенный жарко горящими факелами. И там…

Харальд, подумала Забава, вся похолодев. Харальд, обнимающий какую-то бабу!

Перед всеми, за столом! Целующий ее!

Она отвела взгляд от Кейлева, уже стоявшего рядом. Одно мгновенье слепо смотрела в потолок, доски которого были расписаны цветами и ветками, свернутыми в круг. Глядела, видя перед собой лишь Харальда — и ту, другую…

— Как ты, дочь? — быстро спросил Кейлев.

Неждана, успевшая вскочить, склонилась над Забавой. Коснулась ее лба, пробормотала на родном наречии:

— Может, сил говорить нету? Ты нам хоть моргни, Забава Твердятишна. Только не молчи! Дай знать, что слышишь и понимаешь!

Они боятся, что разум у меня мог остаться звериным, осознала Забава.

Похоже, она бегала по лесу зверем — потому и смотрела на все снизу. Значит, все-таки обернулась волчицей. А обернувшись, увидела…

А я-то весточки о нем ждала, сидя в клетке, отзвуком пришла другая мысль. Надеялась, что Харальд хоть дитя, да спасет. Только Харальд тем временем нашел себе другую!

Забава резко выдохнула. Снова втянула воздух, выдавила — горло словно пробовало звуки, выпуская их неохотно, с хрипотцой:

— Где Хар..альд? С…с ней?

Она была уверена, что Неждана с Кейлевом поймут, о ком речь — а чего там понимать, если эту девку Харальд за свой стол усадил и при всех обнимал?

Неотступным видением стояла у Забавы перед глазами та девка. Красивая, с высоким лбом, точеными скулами, огромными глазами под зачерненными ресницами и белой гривой. И было в ее облике что-то еще, неосознанно тревожившее Забаву. Словно чего-то она не разглядела до конца, что-то упустила…

Кейлев с Нежданой быстро переглянулись. Затем старик сказал, мягко, но чуть наставительно:

— Конунг Харальд сейчас занят делом, Сванхильд. Он был тут, пока я зашивал тебе рану. Потом ушел, однако велел его известить, как только ты очнешься. Я отправлю к конунгу Болли. Хочешь передать что-нибудь мужу?

И пока Кейлев говорил, Забава наконец поняла, что же в облике белокурой девки ее встревожило.

Венец. На голове у той, кого Харальд обнимал, поблескивал венец. Затейливо сплетенный, в больших каменьях — прозрачных, сверкающих в свете факелов, как капли воды. А девки у нартвегов венец надевают только на свою свадьбу…

На девке был дивный венец. Такой, какой и конунговой невесте не стыдно надеть.

Так это свадьба была, осознала Забава, вся обмерев. Потому и факелы полыхали, и столы от угощенья ломились. Добрый же свадебный пир устроил Харальд. Одну жену потерял, а другую сразу же нашел. Хорошо живется конунгам…

И она, здоровой рукой придерживая живот рядом с тем местом, где болело, кое-как приподнялась на подушках. Облизала пересохшие губы, хрипло прошептала:

— Не… не надо посылать Болли. Я сама передам конунгу весть… весть о себе.

— Да нельзя тебе, дротнинг! — уже по-нартвежски всполошено сказала Неждана. — Тебе сейчас поесть-попить нужно — и лежать, сил набираться!

Кейлев молчал, внимательно глядя на приемную дочь. В изножье постели что-то громко зашуршало, следом из-под кровати вылез Крысеныш. Гавкнул, уложил морду на покрывало и часто задышал, радостно вывалив язык.

Забава, мельком глянув на него, подумала — скрывают что-то отец с Нежданой. Может, хотят ее здесь удержать, чтобы не узнала чего?

А после свадьбы, тут же пролетело у нее в уме, мужу положено затвориться с женой. И возвести молодую на ложе…

Только она Харальду помешала. Явилась на пир, потом непонятно как обернулась. Вот и пришлось ему торчать возле первой жены, пока рану зашивают. Бросив ту — новую, вторую…

Из памяти вдруг вынырнуло оскаленное лицо Огера. Забава припомнила боль, обжегшую руку — или лапу? Потом была неожиданно-ледяная боль в боку, и тень, напавшая сзади. Выходит, это отец Свальда на пару с кем-то ее порезал?

А следом, отодвигая оскал Огера в сторону, в уме полыхнула неприкаянная мысль — неужто Харальд прямо сейчас с новой женой тешится? Но Кейлев врет про дело, чтобы ее, раненую, от горя уберечь? И утешает тем, что Харальд приказал его известить, как только она очнется?

В груди тупо, тяжело заныло — точно сердце ей придавили ладонью. Боль в боку сразу растворилась в этом нытье.

Как же так, потеряно подумала Забава. И тяжело выдохнула:

— Сколько… сколько я здесь лежу? Свадьба… свадьбу Харальда уже отпраздновали?

Слова прозвучали ровней, чем прежде, словно горло ее понемногу привыкало к человеческой речи.

Неждана в ответ посмотрела изумленно — и немного виновато. Затем пригнулась к кровати, сказала тихо на родном наречии:

— Неужто помнишь все, что я в лесу тебе наговорила, Забава Твердятишна? Только ты на мужа не серчай. Здесь, пока тебя не было, ведьмы всем заправляли. А хозяйкой над ними была Труди, сестра Брегги и Асвейг. Кейлев сказал, что она конунга Харальда околдовала. Голову ему задурила чарами. И женился он не по своей воле!

Околдовала, метнулось в уме у Забавы. Чары, выходит?

На одно короткое мгновенье ей стало легче. Но тут же она яростно подумала — то ли был этот морок, то ли нет! Однако свадьбу Харальд отпраздновал как положено, с невестой, украшенной венцом, и пиром для всего войска!

Еще, небось, и шлемы с копий перед той девкой сбивал, мелькнуло у Забавы. Силой молодецкой похвалялся, как когда-то перед ней самой. А белокурая Труди на него любовалась…

Забава коротко выдохнула, ощутив, как засаднила треснувшая на губе корочка. Неждана, глядя ей в лицо, поспешно добавила на родном языке:

— Но теперь морок спал. Конунг нынче ведьм допрашивает. И Труди эту, которая исхитрилась его женой стать, уволок на допрос. Кончилась над ним ведьмина власть! Ты об этом больше не печалься, Забава Твердятишна. Вот увидишь, конунг Харальд всех ведьм на чистую воду выведет. Уж он-то знает, как это делается! А ты себя побереги. Давай я тебя молоком напою, с медом. Вон как губы пересохли!

Она повернулась и потянулась куда-то в сторону.

Харальд и впрямь умеет допрашивать, метнулось в уме у Забавы. Тогда, в Йорингарде, она в этом убедилась.

Внутри вдруг шевельнулась жалость — пусть и слабенькая на этот раз, тенью от привычной. Ведьмы, сказала Неждана. Значит, на допросе у Харальда лишь бабы да девки. И ту, на которой он недавно женился, тоже уволок? После свадебного пира да к Харальду на допрос…

Но Забава эту жалость отогнала — потому что дите в ее животе ни разу не трепыхнулось после того, как она пришла в себя. Жив ли ребенок? А она тут сестру Асвейг и Брегги жалеет Те ее саму обернули волчицей, эта Харальда на себе оженила… сестры, что и говорить. Одно дело делали!

Если, конечно, все было именно так, как говорит Неждана. Кто его знает, что на самом деле случилось между Харальдом и Труди?

Забава беззвучно шевельнула губами — захотелось вдруг выругаться. Грязно, смачно, как нартвежские мужики ругаются спьяну. И точно заскребся кто-то внутри, царапая по сердцу когтями. Тут же прилетела мысль, будто и не ее, слитая с воспоминанием о каком-то запахе — самка, но слабая. Редко злится… больная?

Забава быстро выдохнула, отгоняя непонятный морок. Еще крепче прижала живот здоровой рукой, следом поискала глазами Кейлева.

Старик, пока Неждана рассказывала ей про Харальда и ведьм, тихо отступил от кровати. И уже почти дошел до двери.

— Ты когда-то сказал, отец, — уронила Забава, глядя ему в спину, — что я тебе не только дочь. Но и дротнинг.

Неждана торопливо подсунула ей под нос чашу с молоком, и Забава бросила загнанный взгляд на белый кружок, плескавшийся меж серебряных краев. Пить хотелось нестерпимо. Но упустить Кейлева она не могла. Потому что он втихомолку собрался послать весточку Харальду…

Старик остановился. Заявил, разворачиваясь:

— Конунг отловил стаю ведьм, Сванхильд. И сейчас он их допрашивает. Не нужно ему мешать. Один раз в Йорингарде ты это уже сделала. Помнишь, чем все закончилось?

В его словах была горькая правда, но они подтверждали сказанное Нежданой — и Забава на одно короткое мгновенье ощутила недобрую радость. Тут же бросила, устыдившись себя:

— Я должна увидеть Харальда, отец. И прежде, чем ты пошлешь вестника.

— Зачем? — прямо, без околичностей, спросил Кейлев.

Забава на мгновенье замерла. Потом, решившись, выдохнула:

— Хочу знать, что здесь случилось. Если… если тут и впрямь замешано колдовство, то я должна на нее посмотреть. И на него. Ты сказал, что я твоя дротнинг…

Голос ее оборвался — потому что изнутри снова плеснуло злостью, и горло вконец пересохло. Кейлев буркнул:

— Ты ранена. Тебе нужно лежать.

Лежать-то нужно, только где взять силы все стерпеть, горестно и яростно подумала Забава. Потом, конечно, Харальд придет и расскажет — но расскажет он далеко не все. Лишь то, что сам захочет, и сам решит ей открыть. Так Харальд поступал всегда. Что с Красавой, что в других делах…

А она и этому рада была. Но теперь-то все иначе. Он женился на другой. При всем войске ее целовал-ласкал…

Со мной так не поступал, вдруг мелькнуло у Забавы. На их свадебном пиру, и на других пирах разве что руку ей гладил. Или колено. И что теперь? Жить с Харальдом, помнить это, слушать его и думать — а той Труди он те же слова говорил? Ласкал так же? Или пожарче, раз уж на пиру при людях не сдержался?

Случись это прежде, было бы проще. И легче. Но не теперь, когда он уже сказал — ты одна на все края, другой такой нет!

Он сказал, а она поверила…

— Я припоминаю, — хрипло прошептала Забава, уставившись Кейлеву в глаза, — что когда было нужно, мой брат на руках отнес меня к девке, в которую вселилась ведьма.

Она не стала упоминать, что это была ее двоюродная сестра, чтобы Кейлев не перевел разговор на другое, не принялся ворчать, что рабыня не может быть сестрой дротнинг. Даже имени ее не назвала. Глотнула воздуха пересохшим ртом, неровно продолжила:

— Кто-то должен был ее расспросить — и меня отнесли. Болли здесь. Он мой брат… или Болли так хорошо погулял на свадьбе Харальда, что теперь не сможет меня поднять?

Следом Забава бросила еще один жадный взгляд на молоко — и качнула головой, давая знать Неждане, чтобы та убрала чашу. Откинула голову, опершись затылком на стену за изголовьем кровати. Ощутила, как по телу прошлась предательская дрожь…

Чуток потерплю, мелькнуло у нее.

Кейлев не должен видеть, как она, трясясь от слабости и захлебываясь, пьет молоко. Надо немного потерпеть.

Сванхильд, с трудом приподнявшаяся на подушках, была бледней бледного. Короткие золотистые прядки окружали ее лицо одуванчиковым пухом — и Кейлев, глядя на нее, вдруг вспомнил худую, измученную полонянку, которую ярл Свальд привез в дар Харальду на исходе прошлого лета.

Теперь Сванхильд снова выглядела заморенной.

Эх, дочь, подумал вдруг Кейлев с сожалением. Разве так должна вести себя дротнинг? Не объяснять надо, и не напоминать о прошлом, а приказы пожестче отдавать. Умны они или нет — это уже дело конунга. Но никак не тех, кому приказы отданы. И лицо следует держать каменным, а в голос подпустить стали.

Но с другой стороны, кто научит дочь положенному, если не отец? Кто проследит за тем, чтобы ее слушались? И сам покажет пример остальным, как почитать ее волю?

Я ей слишком много задолжал, подумал следом Кейлев. И за ту историю, которую она припомнила — когда никто из мужиков не захотел подходить к ведьме, околдовавшей ярла Свальда и других парней…

И за то, что при штурме Йорингарда Сванхильд, брошенная на драккар к изменившемуся Харальду, вернула ему разум. За то, что отыскала конунга, пропавшего после боя с Гудремом Кровавой Секирой, когда в Йорингарде уже хозяйничали ярлы Сивербе. А еще за то, что Сванхильд сделала на озере Россватен.

И за то, что не так давно не позволила увезти себя в родные земли, тут же мелькнуло у старика. Подумала об Ислейве, о детях. Потом в волчьей шкуре прибежала сюда, избавив войско от ведьминой власти. Все войско, и его с Болли тоже. А ведь Болли могла грозить нешуточная беда…

Кейлев склонил голову. Сказал, глядя на дочь из-под кустистых бровей:

— Приказывай, дротнинг. Болли отнесет тебя туда, куда нужно. Я тоже пойду с вами. Пригляжу, чтобы все было так, как ты пожелаешь.

Получилось, измученно подумала Забава. Следом бросила:

— Не отправляй никого к Харальду. Неж… Нида, найдется какая-нибудь одежда?

Но вместо Нежданы, все еще державшей в руках чашу с молоком, ей ответил Кейлев:

— Мы уже приготовили для тебя все, что может понадобиться, дротнинг. Наряды неношеные, только что сшитые. Лежат здесь, в сундуках.

Небось Труди себе в приданое обновок нашила, с дрожью сообразила Забава. А Кейлев из ее сундуков набрал всякого добра. Позаботился о дочери…

Но сейчас у нее не было ни сил, ни желания быть гордой. Хотелось увидеть Харальда, посмотреть ему в лицо. И на Труди эту взглянуть. Может, сразу станет ясно, что там было, а чего не было.

Она заставила себя кивнуть. Пробормотала хрипло:

— Мне надо одеться. Выйдите…

— Нельзя, — тут же возразил Кейлев. — Конунг приказал, чтобы с тебя глаз не спускали.

И за половицами велел приглядывать, на случай, если крыса опять появится. Сделаем так- я мужиков выгоню, и мы с Болли постоим у кровати. Спиной к тебе повернемся, чтобы ты оделась. Если что другое понадобиться, при нас придется… только сначала выпей молока, Сванхильд. Крови ты потеряла немало, это и для ребенка вредно.

Она снова кивнула, уже с облегчением. Неждана быстро поднесла чашу — и Забава наконец коснулась сухими губами серебряного края.

Когда Болли вынес Забаву из женского дома, в лицо ей ударил порыв сырого ветра. Снаружи уже занялось утро, высветив тучи, нависшие над крепостью.

Стражники за дверями женского дома расступились. Посмотрели на нее как-то…

Не так, как прежде, решила Забава. Тревожней? Пристальней?

Она вскинула подбородок над воротом плаща, чтобы не выглядеть совсем уж измученной. Подумала — еще немного, и я увижу Харальда. И жену его новую, Труди эту.

А следом сквозь злую обиду у нее вдруг пробилась тревожная думка — но если там и впрямь было колдовство, то Труди может околдовать Харальда снова. Что удалось один раз, выйдет и второй…

— Поторопись, Болли! — хрипло попросила Забава.

И выпростала из-под полы плаща левую, перевязанную руку. Согнула в локте, кое-как ухватилась за шею брата.

— Так растрясу же, — с недоумением пробормотал Болли, меривший землю мелкими шагами. — И рана зашитая разболится…

— Ничего со мной не случится, — упрямо выдохнула Забава. Снова попросила: — Быстрей!

Неизвестно, послушался бы брат или нет, но тут Кейлев, шедший впереди, оглянулся. Бросил на сына строгий взгляд, и Болли сразу зашагал размашистей.

А Забава, скорчившись у него на руках, здоровой ладонью придавила живот под плащом. Болли оказался прав — когда он заторопился, в ране сразу же заворочалась острая боль. И перевязанная рука, выставленная на холод, заныла. Хотя перед этим, после трех чаш молока, которые Забава выпила подряд, не останавливаясь, боль в животе и ладони вроде поутихла…

Может, она не просто так утихла, с затаенной надеждой подумала вдруг Забава. С тех пор, как забеременела, болячки на ней заживали быстрей прежнего. Лечит ее дитя-то, об этом и Харальд говорил. Значит жив сыночек?

Она быстро погладила живот, надеясь, что ребенок шевельнется в ответ. И опять придавила тело возле раны — уж больно сильно там кололо.

Болли, дойдя до угла женского дома, сворачивать за него не стал. Двинулся прямо, держа путь к двум приземистым строениям, в просвете между которыми виднелась далекая полоска сараев. Справа и слева от него шагали двое стражников, притаптывая низкую траву по бокам от стежки. Еще пара воинов вместе с молчаливой Нежданой держались за спиной у Болли.

Они уже отошли от женского дома, когда их догнал прибежавший сзади Гейрульф. Спросил, заступив дорогу Кейлеву:

— Вы куда? Случилось чего?

— Дротнинг хочет видеть конунга, Гейрульф, — ровно ответил старик. — А ты продолжай приглядывать за стражей возле женского дома. Мы скоро вернемся.

Однако Гейрульф не сдвинулся с места. Сказал, уставившись на Забаву — и во взгляде его плескалось непонятное, угрюмое беспокойство:

— На скотный двор идете? Но конунга там нет, он уже закончил допрашивать. И только что увел ведьм туда, где свадьбу праздновал. Я издали их видел.

Свадьбу праздновал, яростно повторила про себя Забава. Потом уточнила дрогнувшим голосом:

— Всех увел, и Труди тоже?

Подручный Харальда кивнул.

— Спасибо за вести, Гейрульф, — торопливо бросила Забава. — Идем туда, Болли. Быстрей!

Кейлев тут же нырнул в сторону, обходя Гейрульфа. А тот внезапно шагнул — и очутился перед Болли. Угрюмое беспокойство из его взгляда разом ушло. И он, уже равнодушно глядя на Забаву, объявил:

— Я пойду с вами. Конунг Харальд приказал мне следить, чтобы к дротнинг и мышь не смогла подобраться. Прости, дротнинг, но если с тобой что-то случится, конунг мне этого не простит!

А следом Гейрульф так же быстро, как перед этим, отступил в сторону, освобождая Болли путь.

Не до него сейчас, мелькнуло у Забавы. К тому же Гейрульф ни у кого не спрашивал позволения, просто сообщил, что пойдет с ними…

Кейлев, успевший уйти вперед, на ходу оглянулся. Недовольно нахмурился, вопросительно взглянул на Забаву — но промолчал.

Гейрульф тем временем пристроился рядом со стражником, что шагал по правую руку от Болли.

К помосту их маленький отряд подошел со стороны столов, за которыми совсем недавно пировало войско. Кейлев сразу свернул, обходя их слева.

И еще издали Забава разглядела Харальда. Муж стоял на возвышении, спиной к ней — в серой рубахе, со змеей, черным наростом поднимавшейся над его плечом.

О том, как изменился Харальд, Забава уже знала. Неждана, пока помогала ей одеться, кое-что рассказала. Говорила Неждана открыто, по-нартвежски, при Кейлеве и Болли, стоявших рядом. Видно, хотела предупредить Забаву, чтобы та прилюдно не испугалась.

И родичи своим молчанием это одобрили.

Но тревожилась Неждана зря. Может, в другое время Забава и дрогнула бы — однако сейчас в ней плескалось слишком много обиды и ярости. Она лишь прищурилась, вглядываясь в мужа…

Там, на помосте, Харальд говорил. Да так, что эхо над крепостью гуляло. Забава расслышала его слова о том, что они придушат ведьм, чтобы никто не опасался шорохов и писков. Но копьем протыкать их не станут, потому что это казнь, а не жертва.

Значит, убить решил, как-то опустошенно подумала Забава, глядя на мужа. Всех, и новую жену тоже? Иначе зачем Харальд привел сюда Труди? Не посмотреть же на смерть родственниц — Исгерд, ее мачехи, и двух двоюродных сестер, о которых Неждана рассказывала!

А следом в уме у Забавы пролетело — но если Харальд говорит про писк и шорохи под половицей, стало быть, эти бабы и девки подсылали к людям крыс. Как Асвейг с Бреггой в Йорингарде. Может, и в волка кого-нибудь успели обернуть?

Так все-таки было здесь колдовство, но волчье? И Труди в этом замешана?

Наверно, потому Харальд и собрался их казнить, решила Забава. Совсем без вины он убивать не стал бы. Неужто и жену новую не помилует? Казнит ее прилюдно, вместе с другими бабами?

Прилюдно — и при мне, осознала вдруг Забава.

Если только она не повернет назад.

Или не вмешается. Вот прямо сейчас, когда Харальд стоит перед всем войском. Когда он уже объявил воинам свою конунгову волю…

Там, вдали, Харальд повернул голову к мужику, что стоял на помосте в трех шагах от него. Забава в мужике признала Свальда — и ростом был схож, и рубаха у него знакомо горела пурпуром. Только светлая грива, всегда прикрывавшая ярлу лопатки, исчезла.

А затем ярл Свальд с помоста рявкнул, что начнут они с Брегги. И Забава от этих слов вздрогнула. Брегга здесь? Но Неждана об этом ничего не говорила. Может, она не знала всех девок, что жили в крепости?

Забаве вдруг стало тяжело дышать. И вспомнилось сразу все, что случилось с ней здесь, в этих краях. А еще там, в Йорингарде…

— Откуда тут Брегга? — изумленно проворчал Болли, вторя мыслям Забавы. Потом добавил, покосившись на нее: — Ну, подойдем, узнаем.

Нес он Забаву легко, как пушинку — и до сих пор даже не запыхался. До помоста меж тем осталось шагов двадцать, не больше. Люди, столпившиеся вокруг него, переговаривались тихо, приглушенно.

Можно было крикнуть, и Харальд ее услышал бы.

Непременно услышал бы.

Забава открыла рот — но только судорожно вздохнула. И, покрепче придавив живот здоровой рукой, негромко позвала:

— Отец.

Кейлев с готовностью обернулся, остановившись на полушаге. Болли застыл на месте, стражники, что шли рядом с ним, тоже встали.

— Вернемся? — с плохо скрываемым облегчением спросил старик.

— Нет, пойдем туда, — уронила Забава, не сводя глаз с помоста. — Только… не хочу, чтобы Харальд меня увидел. Встанем с краю. Прошу тебя.

Кейлев глянул с сомнением, однако ничего не сказал. Лишь кивнул.

Что ж я делаю-то, подумала вдруг Забава ошеломленно. Вместо того, чтобы закричать или вернуться назад, в женский дом, собираюсь на чужую смерть поглазеть?

Но и прятаться оттого, что творил сейчас Харальд, ей казалось постыдным. Вроде как мышью в нору забиться, пока он свои дела делает. А помешать Харальду…

Если ведьмы людей в зверей превращают, то и люди имеют право на свой суд, мелькнуло у Забавы. И ярость, притихшая было, снова полыхнула внутри, выжигая и жалость к бабам, и страх перед тем, что здесь сейчас случится.

Болли снова зашагал вперед, к людской толпе, торопясь вслед за Кейлевом. А на помост затащили высокую, стройную девку. На пышнотелую Бреггу она не походила ничем, кроме алого платья — та Брегга тоже любила красное.

Может, девки просто зовутся одним именем, быстро подумала Забава. По ее родной Ладоге тоже немало Забав бегало…

А потом, несмотря ни на что, сердце у нее все-таки сдавило жалостью. И она задержала дыхание — все за тем же, чтобы не закричать.

Впереди, возле крайних столов, оставшихся после свадебного пира, по обеим сторонам от помоста и дальше, до самых ворот и на склонах неблизкого вала, толпились люди. Смотрели, тихо переговариваясь, на то, как ярл Свальд душит ведьму по имени Брегга.

И Забава тоже смотрела. Не дышала до тех пор, пока не стало уж совсем невмоготу. Фигура ярла Свальда загораживала от нее девку больше чем наполовину. Но все равно было видно, как выгнулось и задергалось тонкое тело, обтянутое ярким шелком. Как ноги забили по доскам, взметывая алый подол.

Кейлев, споро дошагавший до края толпы слева от помоста, пошушукался там с одним из мужиков. Несколько воинов, заслышав их разговор, обернулись и удивленно посмотрели на Болли с Забавой. Но старик бросил пару негромких слов, и мужики снова повернулись к ним спиной.

Сам Кейлев после этого шагнул поближе к подошедшему сыну. Сказал приглушенно, глядя на Забаву:

— Сванхильд, там на помосте — Брегга Гунирсдоттир. Конунг объявил, что девки, которых здесь считали двоюродными сестрами Труди, на самом деле ее родные сестры.

Они изменили себе лица колдовством, и назвались по-другому, когда пришли сюда. Среднюю, Асвейг, стали кликать Астрид, старшую Бреггу — Хельгой. Так что ярл Свальд сейчас душит ту самую Бреггу Гунирсдоттир. Одну из тех, кто тебя волчицей обернул. Потом настанет очередь и Асвейг. Конунг мстит за тебя, как у нас положено, дочь.

Последние слова Кейлев произнес значительно и с расстановкой. А Забава, переведя на него взгляд, подумала — вот и умрут ведьмы, что обрекли мое дитя то ли на волчью жизнь, то ли сразу на смерть. Радоваться надо. Или хотя бы смотреть на их казнь спокойно, с достоинством. Вон и отец беспокоится, как бы она чего не выкинула, что у нартвегов не положено.

Но вместо радости в уме спутано мелькнуло — стало быть, эти ведьмы умеют и лица с телами себе менять? Только Труди-то ничего не меняла. И звалась своим именем, когда Харальд на ней женился!

На помосте глухо грохотнули доски, ярл Свальд бросил на настил труп Брегги. Затем крикнул, чтобы к нему привели новую дротнинг, Труди.

И лишь после этих слов Забава снова перевела взгляд с Кейлева на помост. Но при виде стройной девки в синем платье, той самой, которую Харальд обнимал на пиру при всех — только уже без невестиного венца, с заткнутым ртом — радости не ощутила.

Жгло что-то внутри, и девку было все же жаль. Эта Труди не трогала ее дитя, лишь Харальда заполучила.

Забава стиснула зубы, чтобы не закричать, не остановить Харальда. Молча приказала себе — смотри. Раз уж выпала такая судьба, надо разучиться жалеть. Или лучше сразу лечь да помереть, чтоб другим из-за нее не мучиться. Тех других уже вон сколько набралось — и мужики из войска, которым пришлось биться за Упсалу…

И люди, что до этого жили здесь мирно. Может, не помешай она тогда Харальду допросить ведьм, он не привел бы сюда свои хирды!

Забава, тяжело выдохнув, уставилась на Свальда, душившего Труди. Краем глаза она видела и Харальда — верней, его спину, затылок и змею над плечом, почти черную, в редких пятнышках полустертого серебра. Харальд сейчас смотрел на свою новую жену, задыхавшуюся в веревочной удавке. Стоял неподвижно, и только ветер морщил рубаху у него на спине, задувая в разрез, откуда вылезала змея…

В трех шагах от Забавы, за спинами стражников, что сгрудились вокруг Болли, шевельнулся Гейрульф. Бесшумно отступил в сторону, тенью промелькнул меж столов, стоявших рядом — и исчез в толпе справа от помоста.

Асвейг, взбежав по ступенькам, сама встала перед Свальдом.

Люди угрюмо смотрели на ведьму. Свальд, коснувшись ее плеча, быстро развернул девку спиной к себе, следом накинул кусок веревки на девичью шею. И уже свел концы, уже натянул, так что Асвейг выгнулась от удушья, ударив по воздуху связанными руками — но тут кто-то крикнул:

— Попридержи руку, ярл Огерсон! Конунг Харальд, ты обещал мне одну милость! На пиру, когда твоя жена подарила мне браслет!

Свальд раздраженно нахмурился, но ослабил удавку. И посмотрел на толпу, дернув Асвейг в сторону, чтобы не загораживала обзор.

Та, шатко покачнувшись, все же устояла на ногах. Связанными руками подцепила петлю, стянувшую ей горло — кое-как, самыми кончиками пальцев. Судорожно задышала носом…

Люди в толпе загомонили громче. Харальд, сразу заметивший того, кто кричал, недобро бросил:

— Я приказал тебе присматривать за стражей у женского дома, Гейрульф. Так почему ты здесь? Или ведьмы успели околдовать и тебя?

Гейрульф, стоявший в толпе по правую руку от Харальда, неподалеку от того места, где в кольце воинов дожидались своей очереди еще две ведьмы, зашагал к помосту. Зычно ответил на ходу:

— Может, и околдовали! А за стражей пока приглядывает Арнлог, у него глаз острый… вот я и оставил его вместо себя, чтобы получить с тебя обещанное, конунг Харальд! Правда ли, что эта девка — Асвейг?

— Верно, — холодно уронил Харальд.

Гейрульф остановился перед помостом — высокий, с двумя косицами в светлой гриве, с густой щетиной, неровной белесой каймой ползущей по впалым щекам. Недовольно нахмурился, тряхнул головой. Крикнул:

— Ты когда-то сказал, конунг Харальд, что за тобой долг! И велел напомнить об этом, если будет нужно. Так вот, я напоминаю!

Харальд приспустил веки, глянул на Гейрульфа невыразительно. В уме мелькнуло — похож на мужика, которого охмурила бабенка. Видно, не зря Асвейг на пиру так и не появилась за столом, где сидели ее сестры…

Но Гейрульф ждал, и Харальд проворчал:

— Я ее не отпущу — если ты об этом, Гейрульф. Свои милости я припас для тех, кто мне верен. Не для врагов.

Люди, стоявшие рядом с мужиком, уже начали торопливо расступаться. Смотрели хмуро на наглеца — и выжидающе на Харальда…

— Я не был твоим врагом, когда остановил колдунью, гнавшуюся за твоей женой! — громко объявил Гейрульф. — И теперь я тебе не враг! Но позволь мне сначала спросить у Асвейг кое-что, конунг Харальд! Может, потом мне даже не понадобится твоя милость — та самая, которую ты обещал на пиру, при всех!

— Да у тебя с того пира хмель из головы еще не выветрился! — зло рявкнул Свальд. А потом посмотрел на Харальда. — Родич, давай я…

— Нет, — буркнул Харальд.

И прошелся взглядом по лицам своих людей. Разглядел вдруг Убби, стоявшего в толпе слева. Смотревшего на него пристально, с прищуром…

Убби уже пропал, мелькнуло у Харальда. И у него тоже была дочка конунга. А ведь добрый был воин. Медом эти конунговы девки для простых мужиков намазаны, что ли?

— Пусть спрашивает, — резко сказал Харальд. — Освободи Асвейг рот, Свальд. Она не так опасна, как Труди или Брегга. И понимает, что пока человек жив — он еще не знает, как умрет.

А начнет болтать чего не следует, тут же решил про себя Харальд, объявлю все колдовскими враками. И тогда уж точно сожгу — за частоколом, с подветренной стороны, чтобы вонь отнесло в сторону от крепости. Только язык ей надо будет отрезать, чтобы вопли не долетели до Сванхильд…

Свальд, скривившись, выхватил нож. Резанул веревку, затянутую поверх кляпа во рту девки. Делал он все быстро — так что Асвейг, когда лезвие прошлось у нее под затылком, покачнулась, едва не упав. Несколько отрезанных прядей упали на помост.

— Говори, — проворчал Свальд, глянув на Гейрульфа.

Мужик еще немного помолчал. Девка медленно облизала дрожащие пересохшие губы. Посмотрела в небо — а затем перевела взгляд на толпу.

Передышка, метнулось в уме у Асвейг. Значит, смерть придет чуть позже.

Она не была этому рада. Плохо, когда смерть затягивается. Уже приготовилась — и вдруг отпустили… но ненадолго, лишь на пару слов. А потом до постыдного сильно осознаешь, как страшно умирать. И хочется многого. Увидеть, как потемнеет к вечеру хмурое серое небо, нависшее сегодня над Упсалой. Как рассветет после следующей ночи…

Будет ли ясным тот рассвет? Или небо опять закроют тучи?

По пересохшему горлу прокатился болезненный, шершавый комок. Асвейг глянула на Гейрульфа, подумала — и то, как он обнимает, уже не узнать. Жаль, что не набралась смелости, не отыскала Гейрульфа сразу же, как только он пришел в Упсалу. Не надо было тянуть до свадебного пира…

Знать бы еще, куда я попаду после смерти, на удивление равнодушно мелькнуло у Асвейг. Скальды утверждают, что в Вальхаллу пускают лишь самых отважных воинов. В Фолькванг, чертог Фрейи — тех, чьей доблести не хватило на Вальхаллу. А души свободных баб, как и мужиков, умерших не в бою, попадают в Трудхейм, огромные чертоги Тора. Но ее туда вряд ли пустят. Смерть задушенного — это смерть раба, след от удавки на шее все равно что ошейник. Харальд знал, что делал, когда решил их удавить.

А заслуг перед богами у нее с сестрами больше нет — потому что жена Харальда сумела как-то скинуть с себя волчью шкуру. Если владыки Асгарда не окажут им милости, она вместе с сестрами отправится в Хельхейм. Царство Хель, куда попадают души рабов, йоту нов и колдунов.

Хорошо, что я не мужик, стрельнула вдруг у Асвейг нехорошая мысль. У тех, когда они умирают с петлей на шее, по штанам ползет предательское пятно. Но подол милосердней. Даже если она обмочит нижнюю рубаху, шелковое платье прикроет ее позор…

Скорей бы Гейрульф заговорил! Ждать смерти ничуть не легче, чем умирать… или пусть еще помолчит?

Дурак я, зло подумал Гейрульф. И зачем только увязался за дротнинг?

Но ответ он знал. На пиру девка коснулась рукояти его ножа. Пусть он не успел попробовать эту Астрид-Асвейг где-нибудь за сараем — однако нож был протянут и принят. Она обещала ему себя. И она была свободной девкой, по доброй воле выбравшей его. Не добычей, не подневольной рабыней. Выходит, он ей понравился. Вот и захотелось взглянуть на нее напоследок. Ведь понятно же, зачем конунг велел войску собраться перед главными воротами, и потащил туда баб.

А потом девка взбежала на помост — так, словно не боялась смерти. И он не выдержал. Устыдился себя самого. Нож-то он предложил, но все, на что его хватило, это трусливо поглазеть из толпы…

— Зачем ты это сделала, Гунирсдоттир? — резко спросил Гейрульф, глядя на пышногрудую девку, застывшую рядом с ярлом.

Он не стал пояснять, о чем речь — надеялся, что и так поймет Ёрмунгардсон смотрел сверху стылым серебряным взглядом, и Гейрульф ощущал этот взгляд, даже не глядя конунгу в лицо. Тянуло поежиться, по вискам словно водили холодными куриными лапами.

Асвейг пошевелила сухими, бледными губами. Ответила не сразу…

О чем он спрашивает, растерянно подумала Асвейг Может, о том, почему она вместе с другими ведьмами пошла против Ёрмунгардсона? И почему обратила его жену зверем, а затем явилась в Упсалу, оказавшись в конце концов на этом помосте?

Но если скажу правду, мои слова услышат люди Харальда, мелькнуло у Асвейг.

Услышат и разнесут весть об этом по всему Северу.

А потом каждую воргамор, обвиненную в колдовстве — да что там воргамор, всякую бабу, которую заподозрят в ворожбе — начнут сжигать. Выходит, она сама сделает все, чтобы предсказание старой Халльберы сбылось. Пактам было? И взметнутся костры, и взойдут на них все воргамор…

Я вам в этом не помощница, с ненавистью подумала Асвейг, глядя в лица воинов, стоявших внизу — от помоста до самых ворот, белесым застывшим морем. Да и Харальду не понравится, если прозвучит хоть слово о том, кем станет сын Сванхильд для этого мира. Он уже намекнул, что может передумать насчет быстрой смерти. Тогда она будет умирать долго и в муках. Ей ли не знать, на что способен Ёрмунгардсон…

Рука, которую Харальд когда-то покалечил на допросе, тут же заныла.

— Я хотела получить лучшего жениха на всем Севере, — сипло объявила Асвейг.

И вгляделась в лицо Гейрульфа, окаменевшее после ее слов. Подумала с горечью — так будет лучше и для тебя. Быстрей забудешь…

— Но Ёрмунгардсон не смотрел на прочих баб, — все так же сипло продолжила Асвейг. — Только на свою жену. Поэтому я решила расчистить себе путь. Обернула дротнинг волчицей, и после этого пришла сюда. К Ёрмунгардсону.

Гейрульф, стоявший перед помостом, скривился, будто хлебнул кислого. Но ничего не сказал.

Чего он ждет, пролетело в уме у Асвейг Подбирает слова? Или тянет время? Дает еще немного пожить…

— А ко мне зачем подсела? — бросил наконец Гейрульф, обрывая ее мысли.

— Потому что в Йорингарде у меня ничего не вышло, а в Упсалу я опоздала. — Асвейг вскинула голову, на короткий миг снова ощутив себя дочерью конунга. Наперекор всему — и своим словам, позорным для себя, и насмешливо-враждебным взглядам тех, кто смотрел снизу. Сглотнув, объявила: — Когда я пришла сюда, Ёрмунгардсон уже выбрал себе новую жену. Мою сестру Труди. И я, огорчившись, решила утешиться с тобой. Вот и все.

Она смолкла, посмотрела через плечо на Свальда. Потребовала:

— Души. Да побыстрей!

А затем вдохнула полной грудью воздух. Жадно, напоследок.

Утешиться она захотела, зло подумал Гейрульф, не сводя глаз с девки. Была б у него возможность, он бы ее утешил. Особенно после того, что услышал. Слезами бы она у него умылась…

Вот только Асвейг этого дня не переживет. А спрашивать больше не о чем.

Свальд, стоявший за спиной у Асвейг, угрюмо смотрел на Гейрульфа. Бабьему приказу ярл значения не придал. И ждал, что скажет тот, кому конунг позволил говорить.

Асвейг, в отличие от ярла, на Гейрульфа больше не смотрела. Уставилась в небо, затянутое серой хмарью. Лицо ее казалось спокойным. Только дышала девка часто — так, что налитая грудь ходила ходуном. Поблескивало серебряное шитье, темно-зеленый шелк льнул к телу, натягиваясь на округлостях…

Гейрульф тоже жадно глотнул воздуха. Уронил вдруг, не отводя взгляда от Асвейг:

— Ты когда-то сказал, конунг Харальд, что я спас твою жену. А вместе с ней спас всех тех, кто погнался за дротнинг, когда ведьма, вселившись в рабыню, навела на них чары. Так верни мне свой долг, конунг… отдай одну жизнь за другую!

Свальд зло оскалился. Зато Асвейг снова взглянула на Гейрульфа.

И посмотрела даже лучше, чем на свадебном пиру — когда подошла к столу и уставилась на него заворожено, с легкой тоской. Сейчас девка глядела с ужасом и восхищением, точно любовалась им напоследок. И что бы там эта Астрид-Асвейг не говорила, но подошла-то она к нему…

Нож взяла у него!

— Подари мне жизнь Асвейг Гунирсдоттир — в уплату за жизнь и честь Сванхильд Кейлевсдоттир! — выкрикнул Гейрульф, уже шалея от дурной удали, какой не испытывал давно, с самой юности. — Или твоя дротнинг не стоит жизни какой-то ведьмы, которая даже убежать от твоих людей не смогла?

Свальд, оскалившись еще сильней, рявкнул:

— Да ты ополоумел! Смеешь равнять…

— Ты и сам там был, ярл Свальд! — заорал Гейрульф.

И подумал бешено, с яростью, какой давно не ощущал — не уступлю! Тут же оперся ладонью о помост, у которого с этой стороны не было ступенек. Одним махом запрыгнул наверх.

Его никто не успел остановить, слишком быстро все произошло. А Гейрульф, уже выпрямляясь, крикнул, надсаживая горло:

— Ты тоже был среди тех, кто гнался тогда за дротнинг, ярл! Выходит, я и твою жизнь спас!

Свальд задохнулся от ярости, но концов веревки, наброшенной на шею Асвейг, не выпустил. Конунг Харальд перехватил секиру, небрежно опертую о настил, уже двумя руками. Сказал громко, размеренно:

— Проси что хочешь, Гейрульф — драккар под свою руку, серебро… но только не это. Я не оставлю в живых девку, которая обрекла моего щенка на смерть. А жену на волчью шкуру!

Конунг смолк — и одно мгновенье Гейрульф тоже молчал, глядя ему в глаза, горевшие серебром. Потом, когда боль заскребла по вискам уже невыносимо, проходясь внутри головы острым лезвием, отвел взгляд. Уставился на грудь Ёрмунгардсона, прикрытую простой рубахой, объявил:

— Я свою награду выбрал, конунг. Отдай мне девку! И больше ты о ней никогда не услышишь. Я увезу ее далеко отсюда. Ты сам сказал, что в этих краях есть и другие ведьмы. Значит, умрет Асвейг или нет, но всем придется опасаться колдовства по-прежнему. Ее смерть ничего не решит! А что до твоей мести за жену… так ведь дротнинг снова обернулась бабой! Жива, и по всем повадкам стала прежней! Окажи мне милость — подари эту девку!

— Нет, — равнодушно уронил конунг. — Сходи к фьорду, Гейрульф. Искупайся в воде — она еще холодная, и голову тебе остудит. Бъерн…

Харальд посмотрел в сторону, на стоявшего возле ведьм молодого хирдмана. А Гейрульф, вдруг сообразив, какой приказ конунг сейчас отдаст, крикнул:

— Раз так… вызываю тебя на хольмганг, Харальд Ёрмунгардсон! За то, что ты бесчестно поступаешь с моей невестой, с Асвейг Гунирсдоттир!

Вот так, бесшабашно, хоть и с горечью, подумал Гейрульф. Следом в уме мелькнуло- значит, и мне этого дня тоже не пережить!

Харальд молчал, разглядывая воина. Зато Свальд зло отозвался:

— Ведьму спасти хочешь? Да какая она тебе невеста!

— Какая она невеста, я сам решу! — ответил Гейрульф. — Желанная или по случаю взятая, но моя!

Не отступлю, решил он следом, коротко, быстро выдыхая. Уже не десятилетний сосунок, чтобы сначала кукарекать, а потом, когда смертью запахнет, бледнеть и пятиться…

Внизу, перед помостом, тихо, молча стояло войско. Никто не кричал, подбадривая.

Но и свиста пополам с издевками не было слышно. Угрюмо смотрели мужики, когда-то служившие вместе с Гейрульфом в войске Гудрема Кровавой Секиры. С деланным равнодушием глядели воины, прежде воевавшие под рукой старых ярлов Сивербе. А те немногие, кто с самого начала дрался в хирде Ёрмунгардсона, тогда еще ярла, хмуро озирались, на всякий случай высматривая в толпе своих…

— Вспомни обычай, конунг! — крикнул Гейрульф. — Если моя невеста натворила что-то, то спросить за это ты должен с меня! Но не лезть к чужой бабе без спросу!

А затем он быстро шагнул к Асвейг, на ходу выхватывая нож, подвешенный к поясу — тот самый, который подал ей недавно на свадебном пиру. Подцепил концом лезвия веревку на девичьей шее и резанул.

Движение вышло чересчур поспешным, острие ножа раскроило кожу на подбородке Асвейг. Но охнуть она не успела, потому что Гейрульф уже отловил ее связанные запястья и дернул за собой, отступая к концу помоста. Подальше от Свальда с Харальдом.

От рывка Асвейг налетела на Гейрульфа всем телом, ткнувшись носом ему в грудь. Тут же прошептала:

— Зря.

И крутнулась на месте, выдернув связанные запястья из его пальцев. Потом метнулась назад, к Свальду, хрипло выкрикнув:

— Не слушайте его, он околдован! Я навела на него чары… те же чары, что Труди Гунирсдоттир навела на конунга Харальда! Но после моей смерти они спадут!

Следом, уже развернувшись к воротам, Асвейг бросила в толпу:

— И я ему не невеста! Дочь конунга Гунира никогда не примет брачной чаши от простого воина!

Она только договорила — и Свальд сразу же сгреб ее за волосы, попятив к себе. Но перед тем, как выгнуться назад, запрокидываясь к ярлу, девка встретилась с Гейрульфом взглядом.

Темно-голубые глаза Асвейг, когда-то бывшие зелеными — Гейрульф это помнил — сейчас горели звездами. От слез. Хотя еще пару мгновений назад глаза у нее были сухими.

Ведьма соврала, решил Харальд, глядя на все это. Гейрульф на околдованного не походил. Двигался он быстро, а языком молол и того быстрей. К тому же стоял в толпе до последнего, пока Асвейг не накинули на шею удавку. Только после этого, не выдержав, кинулся ее спасать. И сейчас конунгова дочка лжет, чтобы спасти простого воина.

Лучше бы с самого начала думала о нем, а не о колдовстве, мелькнуло у Харальда. А теперь вызов на хольмганг уже прозвучал. И его слышали все.

Над плечом едва слышно зашипела змея, Харальд раздраженно дернул плечом. Нутро снова скрутило, да так, что губы мгновенно пересохли — от предвкушения драки и чужой плоти под лезвием секиры. Перед глазами тут же встало видение, в котором на животе Гейрульфа появился багрово-алый разруб, из которого сразу полезли петли кишок. А изогнутое лезвие секиры, пройдясь по телу, походило на красный смеющийся рот…

Нет, зло подумал Харальд. Надо выбить из рук дурня меч и оглушить его. К тому времени, когда Гейрульф очнется, ведьму уже успеют придушить. А там видно будет. Если Гейрульф не захочет забыть Асвейг, значит, умрет — или уйдет из войска. Но если эта блажь у мужика пройдет, то люди будут думать, что его и впрямь околдовали. Хоть за это ведьме спасибо.

Гейрульф, стоявший в четырех шагах от Харальда, уже выхватил меч. Обреченно блеснул глазами, но сказал неожиданно ровно:

— Отпусти мою невесту, ярл Свальд. Убежать она не убежит, а пока хольмганг не закончен, никто не имеет права ее касаться. Иначе мне придется отложить драку с конунгом и потребовать хольмганга у тебя. И я буду в своем праве. Ну?

— Так требуй! — угрюмо ответил Свальд.

А потом еще сильнее дернул Асвейг за волосы, заставив ее выгнуться ивовой веткой. Харальд, нахмурившись, проворчал:

— Хватит, Свальд. Отпусти.

Ярл Огерсон, зло выдохнув, оттолкнул Асвейг в сторону. Та сделала шаг, едва не упав.

И сипло уронила, глядя на Гейрульфа:

— Не делай этого. Я тебе никто, а умирать ради ведьмы…

— Молчи, — буркнул мужик, уже начавший дышать быстро и часто, прочищая легкие перед боем. Потом взглянул на Харальда, спросил: — Сразимся перед помостом? Только твою дротнинг лучше бы отослать в женский дом, конунг Харальд. Сейчас насмотрится, потом скинет дитя. А ты и в этом Асвейг обвинишь!

Дротнинг, мелькнуло у Харальда. В следующее мгновенье он уже крутанулся на помосте, оглядывая край толпы. В уме стрелой вдруг пролетело — а ведь прозевал, мимо ушей пропустил слова Гейрульф. Как он там сказал о Сванхильд? Жива, и по всем повадкам стала прежней?

А прежняя Сванхильд вечно лезла не в свое дело. Совалась ему под руку со своей жалостью…

И только потом, уже вдогонку, по сознанию Харальда хлестнула мысль — да Хель с ней, с этой жалостью! Главное, она очнулась. И даже сюда добралась, несмотря на раны? Выходит, даже мыслит, как прежде?

Не изменилась!

А затем Харальд разглядел маленький отряд, стоявший сзади — там, где он не мог заметить его прежде, у него за спиной, справа от ряда столов. В десяти шагах от помоста, совсем рядом…

По толпе словно прошлась волна. Люди оборачивались вслед за конунгом.

Может, хоть дротнинг его смягчит, без особой надежды подумал Гейрульф, глядя на то, как Харальд рывком разворачивается. Первого намека конунг не понял, пришлось сказать ему напрямую.

Змея над плечом Харальда недовольно мотнулась, словно гадюка, что вот-вот укусит. Но шипенья Гейрульф не услышал. Следом отыскал взглядом Болли, державшего на руках Сванхильд…

Дротнинг тоже смотрела на помост. Под синим платком лицо ее было бледным, белее снега. И глаза в полукружьях голубоватых теней казались огромными.

Асвейг тоже обернулась. Взглянула на ту, кого обрекла когда-то на волчью шкуру.

Спаси Гейрульфа, безмолвно взмолилась ведьма, уставившись на жену Харальда.

Пусть хоть он живет — и помнит. Все в войске говорили, что жена конунга добра до глупости, вечно жалеет тех, кого не следует жалеть…

Спаси его, стучало у Асвейг в уме. Потому что против Харальда Гейрульфу не выстоять!

Когда Асвейг, ставшая теперь пышнотелой грудастой девахой, крикнула с помоста про чары, Забава резко выдохнула. Подумала смятенно — чары? Так Харальд был околдован? Правда ли?

Но следом она вспомнила про Красаву. То, что Харальд и от нее не отказался, в опочивальню к себе приводил…

Не в первый раз его так околдовывают, мелькнула у Забавы разъяренная мысль. Ведьме веры нет, она соврет и глазом не моргнет. Может, Асвейг уже заметила, кто подошел к помосту. Или почуяла как-то. А теперь брешет про чары, чтобы жену Ёрмунгардсона утешить — да Гейрульфа от беды сберечь!

Вот мужика и впрямь жаль, решила Забава тут же. Если чар не было, выходит, Гейрульф ради девки красивой на смерть идет. Только девка эта о Харальде мечтала, не о нем.

И все же…

Не годиться невинного вместе с виновным губить, вдруг осознала Забава. Но сказать она ничего не успела, потому что Гейрульф на помосте обмолвился о ней, и Харальд сразу же развернулся. Глянул свысока голубовато-серебряным взором…

Змея над его плечом мотнулась и застыла, точно изготовившись укусить.

Они смотрели друг на друга пару мгновений, не больше. Сердце Забавы рвалось на две части — одна ненавидела, а другая желала, чтобы он сбежал с помоста, подошел, слово сказал. О Гейрульфе она вспомнила не сразу. А когда открыла рот, чтобы попросить для мужика пощады, Харальд вдруг взял да отвернулся.

И Забава сжалась на руках у Болли.

Прежняя, ликующе подумал Харальд, снова разворачиваясь к воротам. С раной, но явилась туда, где кого-то казнят. Только бледная как смерть, и…

И молчит, изумленно осознал он.

Однако на лице его изумление не отразилось, и на своих людей Харальд посмотрел так же спокойно, холодно, как перед этим на Сванхильд. Только в уме водопадом полетели мысли.

Почему жена молчит? Раз добралась сюда, значит, может говорить. Неужели научилась сдерживать свою жалость? Наконец-то?

И все же лицо у нее было такое, словно она вот-вот закричит. Потрясенное.

Измученное.

Пора заканчивать с ведьмами, тут же решил Харальд. Иначе Сванхильд может не выдержать и вмешаться. Разумней всего приказать, чтобы ее унесли в женский дом. Но что будет, если Сванхильд начнет кричать и трепыхаться на руках у Болли? Ей и так досталось, ее надо поберечь…

И поскорей с ней поговорить, тут же мелькнуло у Харальда. Рассказать то, что можно рассказать. Интересно, что она уже знает? Про свадьбу, про Труди — что?

А еще надо разобраться с Кейлевом. Каким местом он думал, когда притащил сюда Сванхильд? Вместо того, чтобы послать весточку, как ему было велено?

Но сначала — ведьмы.

Харальд повернул голову. Глянул на Гейрульфа, замершего поодаль, перед трупами Брегги и Труди. Мужик в ответ посмотрел равнодушно — но на лице его, неподвижном, спокойном, уже проступила обреченность.

Асвейг, успевшая обернуться к Сванхильд, тоже быстро взглянула на Харальда. Глаза ведьмы блестели от слез, по одной щеке неторопливо ползла мокрая дорожка.

И бешено, яро в уме у Харальда вдруг пролетело — сделаю тебе дар, жена! Такой, что понравится больше шелков и золота…

— Не годится конунгу нарушать свое слово! — рявкнул он, перекрывая гул негромких разговоров, повисший над толпой.

Люди, смотревшие в сторону Сванхильд, обернулись к помосту.

— И поразмыслив, я решил свое слово сберечь! — крикнул Харальд, не жалея легких. — Чтобы потом, когда я снова пообещаю свою милость, никто из вас не боялся обмана!

Воины стояли тихо, все разговоры примолкли. Где-то за частоколом отдаленно, всполошено закаркали вороны.

— Однако на волю Асвейг я не отпущу! — так же громко продолжил Харальд. — Ведьма будет сидеть взаперти, с ошейником на шее…

— Тут клетка есть, — буркнул Свальд, хмуро смотревший на брата. — Кейлев приволок в крепость.

Сказано было тихо, но Харальд его расслышал. И рявкнул:

— А для надежности ведьма посидит пока в клетке! Потом, когда мы отправимся в поход, я высажу ее и Гейрульфа на дальних берегах!

Однако до тех пор я еще успею посмотреть девке в глаза, тут же мелькнуло у Харальда. Как той поварихе, у которой появилось третье веко — после чего на все вопросы она отвечала послушно, не запираясь. Времени хватит и на то, чтобы опробовать свой взгляд на паре рабов. Посмотреть, что он делает с людьми, насколько они послушны после этого…

— Но если ты по-прежнему хочешь хольмганга, Гейрульф, — громко бросил Харальд, посмотрев на мужика в упор, — то я здесь. И жду только тебя!

Тот чуть приподнял брови. Сказал, возвысив голос, неспешно роняя слова — и видно было, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не выглядеть слишком обрадованным:

— Благодарю тебя за сдержанное слово, конунг Харальд! И за твою великую милость!

Но теперь нам незачем драться. Всегда и везде я буду помнить твою честность. И пока я в твоем войске, вернее человека у тебя не будет!

Харальд едва заметно кивнул. Приказал, уже отворачиваясь от Гейрульфа:

— Сигурд, отведи Асвейг к стражникам. Пусть пока постоит под присмотром. И приведи Исгерд…

— Нет! — неожиданно проорал кто-то из толпы.

Вопль прилетел слева. Харальд посмотрел в ту сторону, разглядел Убби, вокруг которого уже расступились люди…

Хирдман, поймав его взгляд, зашагал к помосту. Воины проворно уступали ему дорогу. Смотрели уже с угрюмым азартом. Казнь понемногу становилась развлечением, конунг на возвышении казался спокойным, ярл Свальд глядел разъяренно, трупы задушенных ведьм ожить не пытались — а те бабы, что еще были живы, стояли смирно в окружении стражников. Закричи дротнинг, и вовсе вышла бы потеха. Но она молчала.

Молчал и Харальд — до тех пор, пока хирдман не подошел поближе. Уронил, когда мужику оставалось до помоста шага четыре, не больше:

— Хочешь мне что-то сказать, Убби?

Хирдман, до этого с ненавистью смотревший на Асвейг, угрюмо зыркнул в ответ.

Следом остановился и крикнул:

— Нет, мне тебе нечего сказать, конунг Харальд! Ты свое слово дал, ты его выполнил. Тут все по-честному! Но если ты не хочешь драться с Гейрульфом, потому что задолжал ему за дротнинг — то хочу я! Эту ведьму нельзя отпускать! Она еще вернется, чтобы отомстить нам за сестер. И многие тогда накроются волчьими шкурами! А все потому, что Гейрульф решил урвать для себя конунгову дочку!

В последних словах все и спрятано, мелькнуло у Харальда. Дочь конунга, которую взял себе Убби, мертва, а конунгову девку, которую захотел Гейрульф, помиловали…

И Харальд уже открыл рот, чтобы заткнуть хирдмана, но тут Убби заорал:

— Жаль, что наш конунг теперь связан своим словом! Зато меня ничего не держит! Поэтому я говорю при всех — эта ведьма враг каждому из нас! И она должна сдохнуть! Если ты мужик, Гейрульф, и штаны носишь не для обмана, а потому, что в них кое-что болтается, то выйдешь со мной драться! Если победа будет за мной, то девка, которую ты получил от конунга, достанется мне! И умрет, как ей положено! А если победишь ты, то в землю закопают меня! Но пусть знают все, что нынче я буду биться за все наше войско! За каждого из вас! И за то, чтобы исполнилась воля конунга… а он приговорил эту ведьму к смерти!

Убби, замолчав, оглянулся. Прошелся взглядом по лицам людей. Тишина, наступившая после его слов, казалась до странности звенящей.

Теперь это не запретишь, быстро подумал Харальд. Речь идет о ведьме, которую должны были придушить по его же приказу. И придушили бы, не вмешайся Гейрульф. Все- таки надо было прикончить Убби сразу…

Где-то вдали опять каркнули вороны. Гейрульф громко бросил:

— Зря ты приплел сюда войско, Убби. В бою, на который ты меня зовешь, каждый будет биться за свое. И ты это знаешь! Я буду драться за свою невесту, а ты за память о Рагнхильд. Не держи людей за дураков, и защитником их не прикидывайся. Но чтобы все было по-честному, я возьму меч в левую руку…

— Нет! — рявкнул Убби. — Требую эйнвинги! На ножах, до смерти! Свяжем правые кулаки вместе — и так сравняем силы! А потом пусть норны решают, за кем правда, а кому пора сдохнуть! Откажешься, и все запомнят тебя как нидинга, человека без чести!

— Эйнвинги так эйнвинги, — проворчал Гейрульф.

Харальд чуть сдвинул брови. Пропал Гейрульф, мелькнуло у него. Убби уже привык орудовать одной левой, а у Гейрульфа такой сноровки нет. Да еще на ножах. Это будет не эйнвинги, а убийство. Но убийство быстрое.

Он вдруг подосадовал, что решил устроить публичную казнь. Захотелось показать людям, что волчьи ведьмы не так опасны, и умирают так же легко, как люди. А еще хотелось чтобы по всем здешним краям прошел слух — ведьм, полезших к нему, ждет позорная смерть. После которой они попадут в Хельхейм, к его же тетке. И даже после смерти им суждено быть во власти рода Локи…

Люди вокруг Убби уже расступались, образуя круг, который все ширился и ширился. На лицах был жадный, злой интерес. Гейрульф, вложив меч в ножны, спрыгнул с помоста.

Харальд тем временем шагнул назад. Оглянулся на воина, замершего рядом со ступенями — и краем глаза зацепил при этом бледное лицо Сванхильд, сейчас смотревшей куда-то в сторону пожарища. Негромко уронил:

— Передай Кейлеву, что я приказал отнести дротнинг в женский дом. Насмотрелась, хватит.

Мужик, кивнув, отступил. А потом, с ходу опершись коленом о стол, стоявший за помостом, перемахнул через столешницу. И метнулся между лавок туда, где стоял Кейлев.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бабий бунт

Не будет им спасения, безрадостно подумала Забава, глядя на помост.

И облегчение, нахлынувшее после слов Харальда о том, что он сдержит свое слово, отступило.

Даже если Гейрульф уцелеет, после Убби его снова могут вызвать на поединок. Жизни этим двум не дадут. Ведьму не жаль, а вот мужика…

Она глубоко вздохнула, потом прижалась щекой к плечу Болли. Пробормотал:

— Посади меня на лавку, Болли. А сам передохни.

— У меня в бою кольчуга, щит и шлем весят побольше тебя, — чуть назидательно сказал Болли. И добавил: — За меня не беспокойся, Сванхильд. О себе подумай.

Кейлев оглянулся, но сказать ничего не успел, потому что со стороны помоста, пробежав между лавками, появился какой-то мужик. Бросил торопливо, глянув сначала на Кейлева, а потом на Забаву:

— Конунг приказал отнести дротнинг в женский дом. Говорит насмотрелась, хватит. Это его воля, Кейлев.

— Нет, — выдохнула Забава едва ли не прежде, чем мужик замолчал.

И вскинула голову. Проговорила севшим голосом, в упор глядя на Кейлева:

— Не уйду, пока не узнаю, чем все закончится. Гейрульф когда-то меня спас. Стало быть, я ему задолжала…

— Конунг за тебя уже рассчитался, — негромко возразил старик. — А кто победит, мы и в женском доме узнаем. Приказ конунга нарушать нельзя, Сванхильд.

— Разок уже нарушила, — сипловато заявила Забава. — Там, во фьорде Халллставик…

Она осеклась, в уме тенью мелькнуло сожаление о том, что собиралась сказать. И все же Забава договорила:

— Я не колода, чтобы меня без спросу с места на место перетаскивали. А за неисполненный приказ я перед мужем отвечу сама. Гудню говорила — за все свои дела дротнинг держит ответ только перед конунгом!

Кейлев помолчал, и они пару мгновений мерились с ним взглядами. Потом старик вдруг приглушенно уронил:

— Как скажешь, дротнинг.

И взмахом руки отогнал мужика, принесшего весть от Харальда — тот по-прежнему торчал рядом. Пробормотал совсем тихо:

— Хорошо. Только голос в другой раз потверже.

Больше он ничего не сказал, и Забава посмотрела на него уже удивленно. А Болли, не сводя глаз с помоста, на котором застыли Харальд, Свальд и Асвейг, спокойно бросил:

— Жаль, отсюда мы ничего не увидим. Разве что крик какой услышим. Но Гейрульф не Убби, он орудовать левой не приучен. Я вот думаю — может, вызвать Убби на хольмганг, как только он с Гейрульфом закончит? Причина есть, да немалая.

Кейлев нахмурился, но промолчал. Зато спросила Забава:

— Какая причина?

А следом устыдилась дрожи в своем голосе. Ведь сказал же отец — тверже!

— Когда ты на стол волчицей запрыгнула, — пробормотал Болли, не отрывая взгляда от помоста, — Убби первым к столу подбежал. И нож над тобой занести успел. Еще немного, и ударил бы. Не останови его тогда конунг… ага, вроде начали.

С той стороны возвышения, на котором стоял Харальд, отстраненный и чужой, больше ни разу не обернувшийся к Забаве — долетел несвязный вопль.

Будет нелегко, подумал Гейрульф, спрыгнув с помоста.

Но мыслей о смерти он себе не позволил. Перед боем, да еще таким, думать об этом не следовало.

Затем Гейрульф спокойно расстегнул плащ. Скинул его на затоптанную траву, уложил поверх ножны с мечом. И спросил, взглянув на Убби:

— Рубахи снимать будем?

Хирдман, готовившийся к бою на другой стороне людского круга, в ответ посмотрел с ненавистью. Процедил сквозь зубы:

— Думаешь, твоя рубаха тебе еще пригодится?

Гейрульф промолчал. Чуть ослабил свой ремень, сгорбился-выпрямился. Потом качнул и крутнул головой, разминая хребет — и пошел к середине круга мягкими шагами, прокатывая всю стопу в мягком сапоге по земле.

Убби двинулся ему навстречу. В левой руке у хирдмана был зажат кожаный ремень, поданный кем-то из мужиков.

Они встретились посередине. Гейрульф, встав в шаге от Убби, вскинул правый кулак на уровень груди, повернув его тыльной стороной к противнику. Тот тоже поднял изуродованную кисть со скрюченными пальцами.

Запястья сошлись наперекрест.

В лицо Убби Гейрульф теперь не смотрел. Уставился на его широкие плечи, покрытые коричневой рубахой, по вороту обшитой полосой алого шелка. Глядел, подмечая каждое движение левой руки Убби. То, как он держит локти.

Крупные руки хирдмана двигались с небрежной точностью. И в уме у Гейрульфа промелькнуло — бить первым нельзя. Мужик ловок, несмотря на то, что выглядит кряжистым увальнем. Да еще леворукий. Надо ждать его удара. Ждать, когда тот откроется…

Хирдман накинул на скрещенные запястья петлю ремня.

Затем оба мужика, помогая друг другу, обернули концы кожаной ленты вокруг запястий. Застегнули — и взялись за ножи.

— По моему слову, — уронил Убби, глубоко и часто дыша.

Гейрульф кивнул, разворачиваясь вполоборота и выставляя правое плечо вперед. Следом вскинул нож перед собой — острием вниз, прикрывая горло.

Убби тоже поднял клинок, но занес его над правым локтем Гейрульфа.

Тускло блеснули два лезвия.

Над войском, стоявшим вокруг, прокатывались неясные шепотки — те, кто оказался поближе к кругу, рассказывали людям за спиной, что там творилось. Еще через пару мгновений Убби выдохнул:

— Давай!

И ударил первым, дернув вниз правый кулак Гейрульфа, примотанный к его искалеченной ладони. Ударил, целя в правое плечо противника.

Гейрульф, смотревший на плечи хирдмана, стремительно присел, выкинув левую руку. Принял удар чужого клинка на заднюю сторону лезвия. Звонко ударило железо об железо…

А Убби тут же поддался вперед. Нож его проехался по клинку Гейрульфа, скрежетнуло — и хирдман в коротком замахе, который и глаз-то не успел уловить, рассек тому плечо. Над ключицей, глубоко. Хлынула кровь.

Гейрульф качнулся назад, но запоздал.

Гейрульф качнулся назад, прогибаясь в поясе. Но запоздал. Успел только ткнуть Убби в ответ ножом. Метил тому в шею, однако хирдман уклонился и обухом ножа отбил чужой выпад. Быстро, стремительно.

Правда, лезвие все-таки чиркнуло по левой руке Убби, оставив на предплечье косую рану.

Жарко забубнила толпа. Серое небо вдруг показалось Гейрульфу слишком темным — а Убби снова ударил. Но на этот раз Гейрульф не успел поймать его нож своим клинком. Только присел в самый последний миг…

И вместо того, чтобы располосовать ему шею, Убби раскроил щеку. До зубов, над которыми в ране показалась скуловая кость. Гейрульф покачнулся.

Кто-то в толпе сразу проорал:

— Давай!

Вопль вышел не слишком разборчивым — или это боль уже туманила Гейрульфу разум, утопив мысли в тошнотворном дурмане? С кровью, ручьями текшей по нижней челюсти, шее, плечу, груди, уходила и сила.

Взамен ей, мгновенно, раскатистой волной, по коже и жилам холодом хлестнула слабость.

Да пошло оно все, вспышкой молнии пролетело вдруг у Гейрульфа. Подыхать, так…

Но и Убби не увидит смерти Асвейг! Не порадуется ее корчам в петле!

А следом Гейрульф рванул локоть правой руки в сторону — чтобы хирдмана повело вслед за сцепленными запястьями. Нож Убби тут же метнулся вперед. И Гейрульф, не пытаясь его отбить, уже видя, куда летит чужой клинок, качнулся к Убби всем телом. Вбил лезвие своего ножа ему в глазницу…

Тут же ощутил, как по шее холодом прошлась чужая сталь.

Хорошо хоть, на эйнвинги не положено бить ниже сцепленных рук, угрюмо подумал Харальд, глядя на все с высоты помоста. Стало быть, животы они друг другу не вспорют. И можно не опасаться того, что потянет принять жертву.

В висках постукивал пульс. Мир для него все больше серел, выцветая до мешанины серных, черных и белых тонов. Только на людях переливались кроваво-алые тени, особенно на этих двух — Гейрульфе и Убби. В уме текли мысли, которые Харальда не радовали. О том, что рабов в крепости полно, и есть кому вспороть брюхо…

А потом сквозь негромкий гул толпы он вдруг расслышал, как сзади скрипнула ступень. Одна из тех, что вели на возвышение. И скрипнула тяжело, под немалым весом. Дернулась над плечом змея, до этого прилежно смотревшая на двух мужиков, сошедшихся в эйнвинги.

В следующее мгновенье там, внизу, Гейрульф вонзил свой нож в глаз Убби. Хирдман раскроил ему шею, и оба повалились. Взревела толпа, пара человек бросилась к сражавшимся.

А Харальд рывком развернулся. Почти не удивился, увидев Болли, уже поднявшегося на вторую ступень. У него на руках, в нежных розовых тенях — Сванхильд…

Сбоку безмолвно, так ни разу и не крикнув, шевельнулась Асвейг. Сделала шаг вперед, к краю помоста, спросила глухо, ни к кому не обращаясь:

— Что с ним?

Но ей никто не ответил. Свальд, тоже успевший оглянуться на Болли, нахмурился, однако промолчал. Тут же встал у ведьмы за спиной, заслонив ее от Сванхильд — и от Ниды, замершей перед ступенями.

Харальд смотрел на жену. Вот только она на него не глядела. Девчонка, чье исхудавшее лицо, охваченное наголовным платком, казалось мелким, уставилась мимо Харальда. Туда, где над двумя окровавленными телами склонились мужики.

— Не успела, — скорбно сказала Сванхильд.

И только после этого глянула на него. Недобро глянула, яростно…

Сначала другую в жены взял, а теперь в этом отличился, с горькой злостью подумала Забава. Милость Гейрульфу даровал — но смолчал, когда того вызвали на бой.

Стало быть, не хотел Харальд, чтобы Гейрульф ведьму спас. Милостью его одарил, а потом любовался, как эту милость в ничто обращают. И Убби ему тут пригодился!

Но о том, что этот Убби чуть не прирезал его жену, Харальд словно позабыл. Будто и не было ничего. Даже Болли хотел вызвать Убби на бой…

А Харальд промолчал. С места не сдвинулся.

— Слышала я, что мужу положено защищать свою жену, — медленно сказала Забава по- нартвежски.

И напомнила себе — говори потверже!

Харальд, успевший разъяренно глянуть на Кейлева, стоявшего рядом с сыном, перевел взгляд на Забаву. Почему-то склонил голову, и сиянье голубовато-серебряных глаз пригасили сошедшиеся на переносице пегие брови. Змея над плечом мужа зашипела, обнажив ряд мелких зубов, похожих на человечьи. Дернулась вперед, повиснув перед грудью Харальда.

Свальд, загораживавший ведьму, оглянулся. Посмотрел, недовольно скривившись. И Забаве от этого стало еще горше.

Второй женой не попрекнешь, мелькнуло у нее. Смысла нет. Один позор с этого будет. Конунг имеет право брать столько жен, сколько пожелает. Ему никто не указ…

Разговоры и выкрики, взлетавшие над войском, стремительно смолкали. Люди смотрели на помост. Даже мужики, склонившиеся над телами Убби и Гейрульфа, обернулись.

— Честный воин не даст спуску тому, кто поднял руку на его жену, — бросила Забава, уже задыхаясь от вновь плеснувшей ярости. — Но ты Убби отпустил. И смотрел, как он другого убивает!

Харальд ответил шипяще, да только не ей:

— Почему она не в женском доме?

Следом муж пригвоздил Кейлева злым взглядом.

Верно я про колоду-то заговорила, ошеломленно подумала Забава.

Как с колодой он с ней обходится. Или как с рабыней? Притащи-утащи. А сам…

Ярость ее закипела внутри еще сильнее. И она вдруг произнесла, проговаривая каждое слово громко, чисто:

— Спасибо тебе за заботу, Харальд Ёрмунгардсон. Только мне она больше ни к чему. Я от тебя ухожу. Позволишь взять тот драккар, что ты грозился мне подарить? Или твои дары всегда должны оставаться при тебе? Как вышло с милостью, обещанной Гейрульфу?

Войско к тому времени успело затихнуть, и слова ее разнеслись далеко. А те, кто не расслышал, спрашивали у мужиков, стоявших впереди.

Харальд от изумления оскалился. Змеиная голова, повисшая перед грудью, развернулась. Змей заглянул ему в лицо, словно спрашивая — что с ней творится-то?

И Харальд в сердцах хлестнул по змеиной морде открытой ладонью. Да так, что тварь отбросило за спину. Сказал тихо, приспустив веки, чтобы Сванхильд было не так больно смотреть ему в лицо:

— Ты не в себе, жена. К тому же изранена. Пусть тебя отнесут в женский дом. Отдохнешь, и я скоро тебя проведаю…

— Я ухожу, — с угрозой ответила Сванхильд. — Так ты дашь драккар или нет?

В голосе ее хрипотцой перекатывалась ненависть. И синие глаза глядели все с той же ненавистью. Еще никогда она с ним так не разговаривала. А Харальд вдруг сообразил, что он теперь тоже бог — раз уж получил божью печать…

А стало быть, его же щенок пробудится в ее животе, если матери будет что-то угрожать. Если с ней что-то сделают по приказу или по воле бога!

Хель это подери, ошарашено подумал Харальд. И ведь силу нерожденное дитя может зачерпнуть у него самого. Возможно, он все-таки сумеет совладать с Рагнареком. Но чем это обернется для Сванхильд? Ей надо оправиться от ран…

Выходит, она теперь почти вровень с ним? И Хелева божья сила сделала его слабым перед Рагнареком, его же собственным щенком?

А следом Харальду вдруг вспомнились, стремительно и быстро, слова Ёрмунгарда, которые тот сказал при последней встрече — почему люди говорят, что заводить сыновей дело хорошее? И Харальд уже в который раз пожалел, что не придушил всех ведьм в сараях. И Убби вместе с ними.

— Значит, ты собралась уплыть на моем подарке, Сванхильд? — уронил наконец Харальд.

Голос его был снисходительным и насмешливым.

— Что ж, в гавани Упсалы драккаров полно. Выбирай любой. Вот только для драккара нужна команда. Или ты собралась грести сама? Может, и парус поставишь?

Жена, глядя ему в лицо, судорожно вздохнула. Сзади, за спиной Харальда, в толпе, кто- то хохотнул.

Но смех резко перешел в надсадный кашель, точно чья-то рука врезала весельчаку под ребра. И опять стало тихо. Люди молчали, глядя в сторону помоста с угрюмым, чуть насмешливым любопытством.

Пусть осознает, какую глупость ляпнула, быстро подумал Харальд. Глядишь, и одумается. Нельзя позволять ей бунтовать. Один раз почует свою силу, сообразит, что к чему — и будет у него вторая хозяйка. Конечно, Сванхильд далеко не Труди, в теле которой сидела богиня. Но жена поступает разумно через раз, а то и через два. Поэтому волю ей давать нельзя…

Да еще при всех!

На посмешище меня выставил, как-то отстраненно подумала Забава. Конечно, она сама сплоховала — прилюдно с ним заговорила. Но до чего же в груди ноет…

И за себя щемит, и за Гейрульфа этого, на все ради девки пошедшего. Жаль мужика. Жаль, что не смогла, не успела — а Харальд стоял да смотрел, как его убивают!

А вдруг Гейрульф еще жив, внезапно мелькнуло у Забавы. И она, уцепившись за эту мысль, тут же глянула мимо Харальда. Спросила, возвысив голос так, что живот закололо болью:

— Что с Гейрульфом?

В ответ ожидала услышать что угодно — и смешки, и тишину. Но один из мужиков, стоявших рядом с окровавленными телами, откликнулся с готовностью:

— Дышит, дротнинг! Видать, Убби бил уже с ножом в глазу… и рука ослабла! Только вспорол Гейрульфу кровяную жилу, ту, что сбоку!

Может, выживет, с надеждой подумала Забава. Следом уронила, взглянув на Кейлева:

— Отец, помоги ему. Мне больше некого…

— Перевяжите его! — неожиданно рявкнул Харальд, перебив Забаву.

И, развернувшись к воротам, крикнул:

— Ларс, найди мужика с искусными руками, пусть зашьет Гейрульфу раны! Да побыстрей! И распорядись, чтобы Гейрульфа после этого отнесли в женский дом, в одну из опочивален. Приставь к нему кого-нибудь. Но пусть запомнят все — Гейрульф свой эйнвинги выиграл честно! Норны признали его правоту, присудив ему удачу и сохранив жизнь! Всякий, кто в этом усомнится, враг мне!

Затем Харальд развернулся. Сказал уже обычным тоном:

— Вернись в женский дом, дротнинг.

Он не приказал, не попросил — а равнодушно бросил, словно говорил о чем-то неважном. Но уже не отвернулся. Стоял к ней лицом, с секирой в одной руке, прищурив голубовато-серебряные глаза.

Хитер, рассержено решила Забава. О Гейрульфе позаботился, чтобы ее подкупить? Да еще велел отнести мужика в женский дом, куда и ее отсылает. Ох, хитер!

А сам, наверно, в этом женском доме не раз и не два эту Труди на ложе возводил. Целовал-ласкал…

Одежда досталась мне от нее, и ложе ждет, ей согретое, мелькнула у Забавы мысль, горькая до рези в горле. Она сглотнула, подумала — и ведь не в первый раз такую обиду сглатываю. Было у Харальда с Красавой, было и с Труди… а может, еще с кем, только ей про это неведомо. А ведь даже года вместе не прожили!

И, снова утонув в ярости, Забава резко бросила:

— Хоть на этот раз сдержи свое слово, конунг Харальд! Пригляди за тем, чтобы Гейрульфа не бросили помирать во дворе!

По тому, как ощерился Свальд, она тут же осознала, что ударила больно. Но не огорчилась — наоборот, ощутила легкую тень облегчения. Не одной же ей боль терпеть? Пусть-ка и Харальд хлебнет горького…

Однако муж в лице почти не изменился. Только глаза прижмурил так, что те спрятались под короткими щеточками пегих ресниц.

— А за драккар тебе спасибо, Харальд Ёрмунгардсон, — проговорила Забава, уже следя за своим голосом. — И за меня ты не беспокойся. Хирд для своего драккара я найду.

Потом она мимолетно обрадовалась тому, что смогла произнести все так, как хотела. Ровно, бестрепетно, без бабьего писка. Следом перевела взгляд на Болли. Попросила — и вот тут уже голос дрогнул:

— Отнеси меня к Гейрульфу. Посмотрю, как его зашивают. А потом мне надо будет добраться до фьорда… найдешь какую-нибудь подводу? И может, проводишь меня до берега?

И об одежде придется попросить, сообразила вдруг Забава с легким страхом. А еще о еде. Не сидеть же на драккаре одной, без припасов? Хоть и лечит ее дитя, но всякому живому еда нужна!

Болли покосился на отца. Старик, раздосадовано вздохнув, все же кивнул. Только после этого брат развернулся, бросив быстрый извиняющийся взгляд на конунга.

Неждана, стоявшая перед ступенями, обронила, когда Болли ступил на землю:

— Я тоже пойду с тобой, дротнинг.

Свальду это не понравится, мелькнуло у Забавы. Но она безмолвно склонила голову, соглашаясь. Потом устало прижалась щекой к плечу Болли. Подумала с вымученной насмешкой — похоже, весь ее хирд из Нежданы и будет состоять…

Брат зашагал вокруг помоста. Люди давали ему дорогу, толкались, освобождая проход. Смотрели на дротнинг хоть и с насмешкой, но беззлобно. Пару раз Забава даже поймала взгляды, в которых было что-то похожее на уважение.

Мы еще поговорим, дротнинг, разъяренно подумал Харальд, разворачиваясь и следя за тем, как Болли несет разобиженную Сванхильд к Гейрульфу.

Какой бы драккар девчонка не выбрала, без хирда он не уплывет

Пока Харальд разглядывал жену, сквозь толпу к Гейрульфу протолкался немолодой мужик, посланный Ларсом. Кто-то передал ему флягу с крепким элем, чтобы обмыть раны. А одного из молодых парней тут же послали за нитками, иглой и чистым тряпьем.

Сванхильд, которую Болли наконец донес до Гейрульфа, в сторону помоста ни разу не оглянулась. Харальду сверху был виден лишь ее затылок, укрытый синим платком — да перевязанная рука, заброшенная на плечи Болли.

Над толпой тем временем нарастал гул разговоров. И многие начали поглядывать в сторону конунга выжидающе.

Пора заканчивать, мелькнуло у Харальда. Плохо, что Сванхильд здесь… знать бы еще, когда она появилась возле помоста? Успела жена увидеть смерть Труди и Брегги — или Болли принес ее сюда перед тем, как настал черед Асвейг?

В любом случае, ведьм следовало побыстрей казнить. Вот только Сванхильд…

Ее сюда никто не звал, холодно подумал вдруг Харальд. Явилась сама. И она всегда вольна уйти.

Но если останется, он посмотрит, поумнела ли Сванхильд. Научилась или нет видеть во враге, как положено, врага — не хныча о жалости и не распуская соплей. Стала ли она наконец той, кем должна была стать. Дротнинг конунга Харальда…

С этими мыслями он оглянулся. Бросил:

— Свальд!

Брат, уставившийся на Ниду, которая вслед за Сванхильд затесалась в толпу, перевел взгляд на Харальда. Губы у Свальда были сжаты так, что рот казался тонкой прорезью.

— Пусть приведут Исгерд. И уберут отсюда эту ведьму. — Харальд кивком указал на Асвейг, замершую у края настила.

Свальд, опять скользнув взглядом по Ниде, заорал:

— Сигурд! Тащи сюда Исгерд! А эту девку отведи к стражникам… да рот ей заткни!

Следом брат зачем-то объявил:

— И пусть все знают, что вдова Гунира примет смерть за то, что послала дочек Гунира околдовать дротнинг!

Неужто ради Сванхильд старается, хмуро подумал Харальд. Чтобы та знала, почему умрет старая ведьма — и не вмешивалась, дав людям еще один повод позубоскалить…

Или Свальду не по себе от того, что Нида сейчас увидит, как он душит бабу?

Возле Гейрульфа Забава пробыла до тех пор, пока ему не зашили раны — и не унесли.

К тому времени на помосте успели задушить еще двух баб, Исгерд и Свалу.

Болли, стоявший спиной к помосту, время от времени крутил головой, украдкой поглядывая на казнь. А Забава смотрела лишь на лицо Гейрульфа, до самого лба заляпанное кровью и распоротое от глаза до нижней челюсти. Смотрела так же, как когда-то на тетку Насту — равнодушно, отсутствующе. Не щурясь, не позволяя дрожать губам. Потому что вокруг были люди, глядевшие не только на помост, но и на нее…

Она могла попросить Болли развернуться, чтобы не ловить на себе чужие взгляды. Могла, но не хотела. Так было легче. И Забава ощущала постыдное облегчение, поскольку у нее сейчас была малодушная отговорка — мол, не до казни, надо присмотреть, как Гейрульфу раны зашивают. Не истечет ли он кровью прежде, чем наложат последний стежок?

Но когда придушили ведьму по имени Свала, и люди в толпе заговорили в полный голос, обсуждая все увиденное и услышанное, у Забавы вдруг мелькнуло — а если Харальд теперь к ней подойдет? Она сразу же напряглась, под плащом накрыв здоровой рукой живот. Нахмурилась невольно…

Только он не подошел.

В следующий раз на помост Забава посмотрела, когда Болли уже шагал в сторону скотного двора, за подводой. Однако на возвышении никого не оказалось. Даже трупы ведьм с него успели убрать.

И все-таки Харальд напомнил ей о себе. Стоило Болли выбраться из поредевшей толпы, как их обступили мужики. Человек двадцать, не меньше, в полной воинской справе, при кольчугах и щитах. Самый старший, с рыжевато-русой окладистой бородой, громко объявил:

— Конунг приказал проводить дротнинг до драккара, который она себе выберет!

Видать, не нужна я ему больше, мелькнула у Забавы яростная думка. И она, вскинув голову, одарила бородатого мужика равнодушным взглядом. Потом застыла, глядя только перед собой. Так и сидела на руках у Болли, не шевелясь — до тех до тех пор, пока до скотного двора не осталось всего ничего, каких-нибудь тридцать шагов. Здесь Неждана, шагавшая сзади, вдруг бросила:

— Я схожу за твоей одеждой, дротнинг.

И ящеркой ускользнула в просвет между двумя рабскими домами, стоявшими по правую руку. А встрепенувшаяся Забава даже не успела ей сказать, что своей одежды у нее здесь нет. Все чужое, доставшееся от ведьм, которых убил Харальд!

Однако стыд, проснувшийся внутри от этой мысли, оказался каким-то измученным. Не жег так сильно, как прежде, когда Харальд предлагал ей наряды с чужого плеча.

В другое время не взяла бы, зло решила Забава. Но теперь надо было заботиться не только о себе. Пришла пора вспомнить о сыне, который все никак не пробуждался, не шевелился в животе…

Драккар для Забавы выбрал сам Кейлев. Небольшой, но ладный. Воины, всю дорогу до фьорда прикрывавшие подводу с Забавой щитами, выбрали причальные концы и подтянули драккар поближе к мосткам. Затем постояли у шатких сходен, пока Болли переносил Забаву на борт. А следом расселись по краю настила мостков, свесив ноги вниз, издалека походя на диковинных птиц в железной чешуе…

Болли, пристроив Забаву на носу, меж сходившихся бортов, убежал проверять днище. Кейлев тем временем вместе с Нежданой перетаскал на драккар узлы с припасами и тряпьем. Потом подошел к Забаве. Сказал тихо, сев на палубу рядом с ней:

— Пора поговорить, дочь.

Забава, опиравшаяся спиной на один из бортов, устало кивнула, соглашаясь. Подумала — и впрямь, пора.

— Нам надо решить, что делать дальше, — помолчав, уронил Кейлев. — По правде говоря, сначала я хотел тебя отругать. Глупей глупого — уходить от такого мужа, да еще на сносях. Но поразмыслив, я решил, что ты права. Если не хочешь, чтобы конунг снова завел себе вторую жену, то так и надо поступать. То, что в этот раз случилось из-за колдовства, в другой раз случится из-за баловства…

Кейлев смолк, пошевелил губами, точно подбирая слова. А Забава, глядя ему в лицо, заметила красноту, залившую белки выцветших голубых глаз. И то, что морщины у старика стали резче. Все из-за бессонной ночи? Или из-за того, что сделала приемная дочь?

— И все же самого главного пока не случилось, — негромко сказал Кейлев. — Чтобы уйти от мужа по-настоящему, ты должна три раза пройтись от ложа конунга до двери. Сама, на своих ногах, при свидетелях. А сейчас ты даже стоять не можешь, не то что идти. И ложе твоего мужа не здесь. Стало быть, ты по-прежнему его жена. Кстати, стражники, которых конунг послал присматривать за тобой, остались на причале. Я уверен, что они будут сторожить твой драккар до ночи, а потом сюда придет конунг. Придет за тобой, Сванхильд.

Забава стиснула зубы. Наваждением перед глазами встало — Харальд, целующий Труди…

И ее теми же губами целовать будет? Не сразу, так потом полезет?

— С этим ничего не поделаешь, — с расстановкой проговорил Кейлев, словно отвечая на ее мысли. — Конунг придет за своим. За женой, отданной ему при всем войске. Если мы поднимем парус и отойдем от берега, стражники возьмут лодки и погребут следом. Ветер слабенький, так что не отстанут. И конунг все равно нас отловит. Будь на драккаре хотя бы два десятка мужиков, мы ушли бы от стражников на веслах и на парусе. Но и тогда нам далеко не уплыть. За устьем фьорда Меларен начинается море, где хозяйничает Ёрмунгард. И вот что… прошлым вечером тут вовсю ходили волны, а теперь на фьорде лишь мелкая рябь. Думаю, Мировой Змей уже знает, что его сын освободился от ведьминых чар, оттого и успокоился. Но при нужде он пригонит наш драккар туда, куда захочет конунг Харальд. Тебе от него не уйти, Сванхильд. Даже если мы с Болли возьмемся за мечи, задержим его ненадолго.

Кейлев опять смолк, словно давая время все осознать.

— Драться ни к чему, — выдохнула Забава. — Придет так придет. Сегодня я с Харальдом уже встречалась, если что, повидаюсь снова. Но по своей воле с драккара я не уйду. Разве что Харальд силой потащит…

Кейлев вздохнул. А следом вытащил из-за ворота рубахи кожаный шнурок, на котором висел тряпичный узелок. Развязал и разложил то, что скрывалось внутри, по растопыренной ладони. Затем протянул Забаве. Сказал вполголоса:

— Вот. В свое время конунг велел мне припрятать эту штуку для тебя, Сванхильд. Тогда я не смог… а этой ночью Нида нашла ее под тряпьем, когда рылась в сундуках Труди Гунирсдоттир. Лежала на самом дне сундука. Узнать бы еще, как она туда попала!

На костистой ладони Кейлева поблескивала цепь из золотых колец. Больших, широких, гладких, точно отлитых по одной мерке. На концах цепи, свесившихся с ладони, болтались завязки из кожи, похожей на змеиную.

— Я собирался отдать ее конунгу, когда мы окажемся наедине, — уронил Кейлев. — Но не вышло. Конунг Харальд ночью был занят на допросе, а я сидел в опочивальне. И цепь осталась при мне. Мы можем спрятать тебя под палубой, на донном настиле. Набросаем там тряпья, чтобы ты не замерзла. И даже если конунг вывернет все половицы, чтобы заглянуть под палубу, он тебя не найдет.

Сам не найдет, у вас спросит, мелькнуло у Забавы. Как ни ври, но Харальд вытянет правду. А если шибко озлится…

Она помолчала пару мгновений, глядя на цепь. И, облизав губы, которые опять пересохли, уронила:

— Выходит, этот драккар теперь как ловушка. Уплыть на нем я не могу. А если попробую набрать себе хирд из рабов и рабынь, что есть в Упсале, стражники их не пропустят.

— Какие рабы? — буркнул Кейлев, мгновенно помрачнев. — Хочешь, чтобы тебе горло ночью перерезали? Это только для наших ты дротнинг Сванхильд Тихое Слово!

Уже не Тихое, пролетело в уме у Забавы. После того, что было утром…

— Все помнят, при виде кого конунг Харальд приходит в себя, — хмуро продолжал Кейлев. — Конечно, на твой драккар никто из наших не придет. В поход с тобой не сходишь, богатую добычу не возьмешь. Но наши мужики всегда отнесутся к тебе с почтением. А вот для рабьего мяса ты будешь одной из нас, из хозяев!

Да я не хозяйка даже своей жизни, безрадостно подумала Забава.

И вдруг разозлилась на себя. На то, что сидит здесь безвольной дурой. Не зря приемный отец напрямик сказал, что о ней думает. Что она покапризничает проучит Харальда, чтобы тот о второй жене больше не помышлял — а потом вернется к мужу.

Поэтому Кейлев и обсказал все подробно, пролетело в уме у Забавы. Все расписал, что будет, если она поступит так иль этак! Чтобы поняла — куда ни кинь, всюду клин. Выхода нет…

И даже цепь лишь оттянет неизбежное.

Забава выпростала из-под полы плаща здоровую руку. Сгребла золотую цепь с ладони Кейлева. Решила молча — сначала надо встать на ноги. Дождаться, когда дитя залечит рану. Если припомнить то, что с ней случалось прежде, на это уйдет дня три. Может, четыре. Если Харальд придет на драккар этой ночью, придется соврать, что хочет несколько дней подумать. Пересидеть эти дни на драккаре, а затем…

А потом сбежать. Отправить в крепость Кейлева, Болли и Неждану, чтобы не подводить их под беду. Прогнать с воплями, чтобы стражники слышали. И после этого уйти, надев цепь. Леса вокруг Упсалы густые, она там уже была. Уже бегала!

В ручьях есть рыба, с голоду не умру, торопливо подумала Забава, сжимая цепь. Ощутила вдруг, как сладко холодит левую щеку ветер с фьорда. Как остро пахнет здесь солью, водорослями, жгучим дегтем и рыбьей чешуей. Следом в памяти проснулись шорохи, пение птиц и травяной ковер, стелившийся меж деревьев. Стволы, обросшие мхом у корней, с бусинками смолы на морщинистой коре…

И тут до ее ушей долетело чье-то негромкое хмыканье. Звук пришел откуда-то из-под палубы, словно кто-то сидел под половицами рядом с ней. Или под ней?

Забава, напрягшись так, что в ране на животе проснулась боль, окинула взглядом драккар.

Болли уже возился в закутке на корме, выставляя наружу добро, что там хранилось. Перед закутком сейчас стояли ведра, котел, валялась кипа кож и две связки факелов. Неждана стояла там же. Видно, не хотела мешать разговору Кейлева с дочерью.

Сам Кейлев смотрел только на Забаву. Глядел хмуро, но так, словно ничего не слышал. И она, неловко ткнув перевязанной рукой в половицу рядом с собой, попросила:

— Откинь ее, отец.

— Зачем? — удивленно спросил старик.

Но в следующий миг половица отлетела сама. С громким хлопком коснулась палубы…

Снизу, из-под палубы, на Забаву смотрел незнакомый мужик, сидевший на придонном настиле. Черноволосый, с длинным острым подбородком, в яркой зеленой рубахе. Смотрел, насмешливо улыбаясь.

Кейлев тут же перекатился на одно колено и навис над дырой, торопливо выдирая из ножен меч. Незнакомец, по-прежнему улыбаясь, бросил вполголоса:

— Тихо, старик. Неужто не признал родича? Я дед Харальда.

— Локи Лаувейсон… — благоговейно выдохнул Кейлев.

Однако меч в ножны не вложил.

— И твой сват, — негромко ответил черноволосый мужик. — Успокой сына, пусть побудет на корме. Нам надо поговорить.

Забава искоса глянула в сторону Болли. Тот, заслышав стук половицы, выскочил из закутка — и теперь тревожно глядел на Кейлева. Незнакомца, сидевшего под палубой, Болли видеть не мог, но обнаженный меч в руке отца заметил. Неждана, до этого смотревшая на причал, уже шагнула по направлению к носу…

Но остановилась, когда Кейлев вскинул руку.

— Не тревожьте нас с дротнинг, — громко велел старик. — Мы тут пока поговорим, а вы готовьте место, чтобы дротнинг могла прилечь.

Следом Кейлев быстро приложил два пальца к губам. И тут же коротко взмахнул ладонью, словно отгонял мух. Болли, хоть и нахмурился, но вернулся в закуток. Неждана тоже попятилась назад.

— Вот и хорошо, — пробормотал Локи, глядя на Кейлева из дыры в палубе. — Для начала скажи, старик, зачем ты отдал Сванхильд эту цепь? Все остальное было сделано и сказано хорошо. Но это…

Кейлев помедлил, прежде чем ответить. Потом заявил чуть ворчливо:

— Какой отец не захочет помочь своей дочери, великий Локи? К тому же конунг Харальд когда-то сам велел передать эту цепь Сванхильд.

Черноволосый в ответ заметил до странности весело:

— Глупо лгать тому, кого называют отцом лжи. Ты хотел, чтобы дочери пришлось за тебя заступаться, когда сюда явится Харальд. Верно? Мой внук, придя на драккар и не найдя своей жены, первым делом начал бы допрашивать ее родичей. Прямо тут, на палубе, под которой она спрячется. Однако все знают, какой у дротнинг нрав. Она крикнет, взмолится, Харальд окажет ей милость… вот и помирятся!

Кейлев, опять помолчав, сухо бросил:

— В этом дурного нет. Моя дочь в тягости. А лучшего мужа ей все равно не найти.

Локи усмехнулся и перевел взгляд на окаменевшую Забаву. Сказал тихо:

— Ты сделала много добра для моего рода, дротнинг Сванхильд. Да еще и сама вошла в него. Как родич родичу… вижу, тебе нужна помощь. Я тот, кто ходит по разным местам, не касаясь троп и дорог. Хочешь уйти из Упсалы в иные края? Для этого тебе не понадобится драккар с хирдом. Просто возьмешь меня за руку — и окажешься там, где захочешь.

Это прозвучало так неожиданно, что Забава судорожно вздохнула, не отводя глаз от Локи. И сразу же вспомнила Ладогу. Ивы над берегом, стены городища над склоном холма, у подножия поросшего ежевикой и малиной…

Значит, можно туда вернуться? Увидеть родину, снова услышать слова знакомые? Вот так просто. Подать руку и уйти?

Но следом у Забавы мелькнуло — вернуться, может, и просто, да только дед у Харальда не прост. И в своих задумках этот родич Харальда будет похитрей Кейлева раз в десять. Если не в сто.

— За доброту твою спасибо, Локи Лаувейсон, — уронила наконец Забава, пригнув голову. — Одного не пойму — тебе-то какой с этого прок? К чему тебе идти против Харальда, помогая мне?

Локи чуть прищурил глаза, словно потешался тайком. Но ответил спокойно, медленно:

— Сигюн, моя жена, попросила, чтобы я тебе помог. Это она сделала так, чтобы тебя украли, потом привезли Харальду… и сейчас Сигюн считает, что мы тебе задолжали. К тому же ты оскорбила Харальд глупыми словами. И от твоего непокорства он может вконец озвереть, а тогда все кончится плохо. Или ты хочешь увидеть, как мой внук умеет расправляться с бабами?

— Это прошло, — выдохнула Забава. — Харальд сам сказал…

Она осеклась, а Локи вскинул черные соболиные брови. Заметил:

— Да, это прошло. И я бы не хотел, чтобы это вернулось. Впрочем, если хочешь остаться — оставайся. В конце концов, теперь любая сможет родить моему внуку сыну. Не ты, так другая девка.

Он смолк, улыбнувшись по-доброму. Кейлев, переведя взгляд на Забаву, быстро объявил:

— Даже если ты с ним уйдешь, Сванхильд, конунг Харальд этого так не оставит. Он будет тебя искать. И найдет, рано или поздно. Не делай глупостей. Здесь ты дротнинг. А кем будешь в том краю, куда уйдешь?

— Свободной, — тихо проговорила Забава.

И стиснула цепь так, что золотые кольца впились в ладонь. Бросила, внезапно охрипнув:

— Тебя я с собой не зову, отец.

— Бросаешь на растерзание Харальду? — ворчливо спросил Кейлев. Но тут же пожал плечами, сказал степенно: — Хотя я пожил достаточно. Об одном прошу — возьми с собой Болли. Он и присмотрит за тобой, и сам выживет.

Неужто Харальд их убьет, с сомнением подумала Забава. Не простит ее родичам, что они видели, как она уходит — да не остановили? Харальд жесток, однако справедлив…

Во всяком случае, прежде был таким.

Сидевший под палубой Локи вдруг улыбнулся, но промолчал. А Забава, глянув на него, решила — лучше забрать родичей с собой. И страшно за них не будет, и никто Харальду не расскажет, что тут случилось. Вот только Неждана…

Может, она захочет остаться тут?

Надо бы ее спросить, подумала Забава.

И не только ее, вдруг мелькнуло у Забавы. А следом она припомнила уроки Гудню — и то, что говорил Харальд в иные мгновенья. Даже то, как он при этом держался, вспомнила.

— Благодарю за вергельд, что ты мне предложил, Локи Лаувейсон, — обронила Забава, стараясь произносить слова поровней, несмотря на пересохшее горло. — Но всех моих бед бегство не искупит. Добавь сюда еще одну свою милость, и мы будем в расчете. И потом я всякому скажу — нет честней человека…

Локи блеснул зубами в усмешке, Забава сбилась. Но тут же упрямо поправилась:

— Скажу всякому, что на всем Севере нет честнее йотуна, чем великий Локи Лаувейсон!

Локи хмыкнул. Заявил негромко:

— Говорить тебя все-таки научили. Учтивые речи, отвага… а если я откажу тебе в этой милости?

— Тогда я никуда с тобой не пойду, — бросила Забава, ощутив, как сильно забилось вдруг сердце. — За немалые беды и вергельд положен немалым. А половинная расплата никому не сделает чести… ни тебе, ни мне.

Несколько мгновений стояла тишина. Локи смотрел на Забаву. Тонкие, ярко-алые губы великого турса змеисто изгибались в усмешке. Забава глядела на Локи, часто дыша…

— Что милость ты хочешь получить от меня? — спросил наконец Локи.

Поспешай не спеша, быстро и жарко подумала Забава, почти задохнувшись от волнения. И ответила нарочито медленно:

— Я хочу поговорить с одним человеком. Но тайно… так, чтобы об этом не узнал Харальд. Вот и все, великий Локи.

— И все, — пробормотал Локи. Поинтересовался бесстрастно: — А потом ты все-таки уйдешь?

— Да, — выдохнула она.

Локи помолчал. Затем уронил:

— Имя.

— Асвейг, — ровно ответила Забава.

Кейлев, замерший рядом, тут же недовольно возразил:

— Она ведьма. Тебе нельзя даже подходить к ней. Вдруг эта девка снова наведет на тебя колдовство? Хочешь опять обернуться волчицей?

— Не наведет, — почти спокойно заявила Забава.

Но тут же подумала с ужасом — а вдруг? А если? И торопливо добавила, следя за тем, чтобы голос не дрогнул:

— Сама я к ней не подойду. Болли придется опять взять меня на руки… вот он и присмотрит за тем, чтобы по нему крысы не бегали.

Локи тихо засмеялся. Отсмеявшись, велел:

— Зови сюда своего Болли. Тебе повезло, дротнинг — Харальд запер ведьму в сарае, поставив стражу снаружи, чтобы она не дотянулась своими чарами до мужиков…

— Сперва мне надо поговорить с Нидой, — сбивчиво проговорила Забава.

И попить чего-нибудь, мелькнуло у нее. А то рот пересох так, что язык стал шершавым.

Локи кивнул. Бросил:

— Что ж, поговори. А я пока отойду. Вернусь чуть погодя.

Что-то скрипнуло, и Локи разом исчез — только темной дымкой едва заметно стрельнуло поверх придонного настила, на котором он сидел. Словно тень над досками мелькнула.

— Это неразумно, — проворчал Кейлев. — Хотя… ты ведь хочешь спросить эту ведьму о чарах? А если она подтвердит, что конунг был зачарован, ты останешься в Упсале?

Забава глубоко вздохнула. Сказала, на этот раз уже с явной дрожью в голосе:

— Позови Ниду, отец. И пусть она принесет мне что-нибудь попить. Пожалуйста.

Кейлев хмуро кивнул. Затем поднялся на ноги, вкладывая меч в ножны.

Стоя возле закутка, Неждана украдкой посматривала на нос драккара. Дротнинг и Кейлев, сидевшие там, беседовали — однако не друг с другом, а с дырой в палубе. До Нежданы долетали неясные обрывки фраз, и часть из них произносил незнакомый мужской голос.

Значит, там под палубой кто-то есть, думала Неждана, тревожно косясь на Забаву Твердятишну. Хотя Болли уже слазил вниз и вроде бы никого не видел…

Но сейчас там точно кто-то был. От этой мысли Неждана тонула в пугливой тревоге, перед которой отступали даже думки о Свальде.

А потом Кейлев встал. Сделал пару шагов по направлению к корме, крикнул:

— Дротнинг хочет пить, Нида!

Она тут же отыскала среди припасов баклажку с молодым легким элем и заспешила на нос. Поднесла питье Забаве, поглядывая в дыру на месте откинутой половицы. Там, внизу, вроде никого не было…

— Поговорить с тобой хочу, — на родном наречии проговорила Забава, отпив из баклажки.

И Неждана, разом позабыв про дыру, посмотрела ей в лицо. Бледное, в синеватых тенях, с прилипшими ко лбу золотистыми прядками.

— Я уйду отсюда, — тихо и просто сказала дротнинг. — Не могу простить… и забыть сил нету. Однако ты — другое дело. Твой Свальд не женился на другой бабе. Не целовал ее прилюдно…

Только чуть не выпорол меня по наущению Брегги, которая тогда звалась Хельгой, подумала Неждана.

Да и свадьбу уже сыграли бы, захоти этого сама Брегга. То ли девка не спешила, то ли Свальд ей уже наскучил…

Но много ли времени понадобится красивому ярлу, чтобы найти следующую девку? Следующую Бреггу?

— Если хочешь, можешь пойти со мной, — уронила Забава Твердятишна. — Только там, куда мы уйдем, житье будет нелегкое. А здесь ты жена ярла Свальда. Хозяйничать станешь в своем дому. Думаю, Свальд тебе сегодняшнее простит. И еще порадуется тому, что ты с ним осталась. Так что решай. Если захочешь остаться, я прямо сейчас прогоню тебя отсюда с криками. Чтобы Харальд ничем не смог тебя попрекнуть. Только об одном попрошу — не рассказывай никому о том, что слышала от меня сейчас.

Дротнинг смолкла, и Неждана тоже помолчала. Снова покосилась в дыру, подумала мельком — там точно кто-то был. Не зря Забава Твердятишна так уверенно говорит, что уйдет. Знать бы еще, кто сюда наведался. Кто-то из здешних чудищ, навроде тех бергризеров?

— Ну что? — спросила вдруг Забава.

Голос ее подрагивал, переливаясь хрипотцой. И Неждана кивнула. Сказала быстро:

— Я с тобой, Забава Твердятишна.

— Бабы, — внезапно буркнул стоявший рядом Кейлев, глядя на причал.

Неждана от неожиданности выпрямилась и тоже посмотрела на мостки. Но там, кроме стражников, никого не оказалось. Неждана тут же укоризненно глянула на Кейлева — а Забава, слабо улыбнувшись, пробормотала по-нартвегрски:

— Догадался? Или знаешь пару слов… отец, поговори с Болли. Спроси, хочет ли он уйти. Если нет, то я прогоню его с драккара прямо сейчас. Да так, чтобы стражники услышали. Только поторопись, потому что тот, кто ушел, вот-вот вернется.

Кейлев с непроницаемым лицом кивнул. Следом развернулся и зашагал к закутку, возле которого стоял Болли.

У крайних деревьев священной рощи понемногу разгорался громадный костер.

Харальд, отступив на несколько шагов, смотрел, как ползет огонь по только что срубленным стволам — и по одежде ведьм. Как играют языки пламени прозрачно-синими и алыми бликами, добравшись до шелка. А тот, обуглившись, открывает тело…

Харальд смотрел, и над плечом у него поддергивалась змея. Мелко, жадно.

Поодаль кучками стояли люди, захотевшие поглядеть, как конунг будет сжигать мертвых ведьм. Ближе всех замерли воины, притащившие сюда трупы. Свальд, объявив, что хочет проветрить голову, ушел и вернулся, волоча по траве пару молодых осинок, срубленных на краю рощи. Швырнул их поверх горевших тел, затем шагнул к Харальду. Спросил с деланным равнодушием:

— Когда за своей дротнинг пойдешь? Это, конечно, не мое дело… но не будь здесь замешана Сванхильд, я бы уже приволок Ниду обратно в крепость. Чтобы не шастала при муже по чужим драккарам.

— Охолонь, Свальд, — бесстрастно отозвался Харальд. — Бабы сидят не на чужом драккаре, а на моем. И за ними приглядывают мои люди. К вечеру на фьорде похолодает, тогда и пойду за женой. Если хочешь, можешь прогуляться к драккару вместе со мной.

— Вечером так вечером, — буркнул Свальд. А потом зевнул. Тут же потряс головой, отгоняя дрему, заявил: — Тяжелая нынче выдалась ночь. Хорошо хоть утром обошлось без колдовства и прочих бед. Если не считать того, что наши бабы вдруг запрыгали козами перед всем войском…

— Хватит, — угрюмо бросил Харальд.

И брат, нахмурившись, замолчал. А у Харальда неожиданно мелькнуло — как бы Свальд не наломал дров, добравшись до своей Ниды. Понятно, что его жена, его и забота, но Сванхильд огорчится, узнав об этом. Потом обвинит во всем себя, что в общем-то будет правильно. Ведь это она потащила Ниду за собой…

Змея над плечом перестала поддергиваться. Харальд помедлил еще пару мгновений, глядя в огонь. Потом неспешно проговорил, не глядя на брата:

— Это как с гнойной раной, Свальд. Чтобы она зажила, гной должен вытечь. Умный человек не станет прижигать такую рану каленым железом. Наоборот, еще и сам сверху резанет. А Сванхильд с Нидой нужно выпустить злость, чтобы она не затаилась внутри гноем. Помни об этом, когда пойдешь за женой. Дай ей вычистить рану.

— Было бы на что злиться, — хмуро сказал Свальд. — Это мне зубами надо скрипеть… поимели, как бабу, не по моей воле! До сих пор корежит, как вспомню, что со мной сделала Брегга. Кстати, сегодня, пока сюда шли, я у городских дворов заметил рабыню. Статная, еще не старая. А у меня все думки были об одном — уж не ведьма ли?

Вот и с этим надо что-то делать, мимоходом отметил про себя Харальд. Люди встревожены, а где-то в горах сидят воргамор. Пусть их всего одиннадцать десятков, как сказали убитые бабы — но это волчьи ведьмы, и они опасны.

Свальд тем временем зло добавил:

— По своей воле я от Брегги разок уже отказался. Спроси она, отказался бы и второй…

— Скажи это Ниде, — отрезал Харальд.

Свальд фыркнул. Заявил вдруг насмешливо:

— Она все равно найдет, что ответить. Язык у нее острей моего меча!

Харальд снова помедлил. Затем уронил:

— Ярый шторм стихает быстрее среднего, Свальд. Главное, не становись бортом к волне. Если начерпаешь воды, утонете оба. И хватит болтать о бабах.

Еще бы самому удержаться носом к волне, подумал он следом. Сдержаться, когда настанет черед Сванхильд ему отвечать. Но сначала слишком многое придется ей объяснять…

Мужики, сторожившие ночью углы в опочивальне, сказали ясно — дротнинг, очнувшись, уже знала, что муж взял себе другую бабу. Знала Сванхильд и то, что явилась в волчьей шкуре прямиком на его свадьбу. Хотя он не раз обещал, что вторую жену не возьмет.

К вечеру девчонка немного успокоится, решил Харальд, глядя в огонь.

Однако внутри что-то недобро екнуло. И змей над плечом опять жадно дернулся.

Я дышу, пока он дышит, думала Асвейг.

Если Гейрульф умрет, то ведьму, из-за которой все случилось, сразу прикончат. Это она понимала. Но никто не приходил ее убивать…

Значит, Гейрульф был еще жив. Только эта мысль и согревала Асвейг.

Она стояла в клетке, в темноте, со связанными руками и тряпкой во рту. С ошейником на шее. Конец цепи, отходившей от ошейника, Харальд прикрепил к мечам на потолке клетки. Натянул цепь так, что Асвейг могла лишь переминаться с ноги на ногу — и дрожать от холода. В сарае, куда затащили клетку, было холодно, как в погребе. Шелковое платье выхолаживало тело, а плащ сдернули с ее плеч еще на пиру, когда связывали.

Но сейчас Асвейг сожалела не столько о плаще — его все равно отобрали бы — сколько о том, что не могла отправить мышь в женский дом. И хоть мышиными глазами, но взглянуть на Гейрульфа. Вот только с ошейником под подбородком тело не оставишь. Обмякнет, и, чего доброго, задохнется.

Так что Асвейг продолжала думать о Гейрульфе, переступая с ноги на ногу. А потом услышала дыхание людей — появившихся в сарае неожиданно, словно возникших из ниоткуда. С изумлением потянулась к ним чутьем воргамор, тут же узнала…

Рядом с клеткой, держа на руках Сванхильд, стоял сын Кейлева. В следующий миг один из мечей в стенке клетки тускло блеснул — и рассеял тьму слабым сероватым сиянием, высветив лица этих двоих.

А волчья ведьма сразу припомнила камень, освещавший пещеру, в которой она очутилась после Йорингарда. Вспомнила и того, кто туда приходил. Он появился в пещере так же внезапно, как эти двое. Правда, при его появлении свет погас, а не загорелся…

Чей-то нож неожиданно резанул по веревке, затянутой поверх тряпки, что затолкали ей в рот. Лезвие прошлось сзади, плашмя скользнув по волосам. Асвейг выплюнула мокрый лоскут, подумала — похоже, старый знакомец тоже тут.

Не зря она даже не почуяла того, кто разрезал веревку!

Значит, это был не Один?

Забава помолчала, глядя на Асвейг. Локи, невидимый в темноте, освободил ведьме рот — и Забава тихо проговорила:

— Расскажи мне все, Асвейг Гунирсдоттир. Зачем вы с сестрой обернули меня волчицей, кто утащил вас под землю… и про чары не забудь. Про те, о которых ты кричала с помоста. Только говори потише, чтобы стражники нас не услышали. Иначе Харальд узнает об этом разговоре, и неизвестно, что решит. Может, заподозрит тебя в новом колдовстве? А потом позовет Гейрульфа на новый поединок, чтобы с полным правом тебя убить. Но ты ведь не захочешь этого?

Асвейг криво усмехнулась. Сипло пробормотала:

— Считай, я оценила твою хитрость, дротнинг Сванхильд. Тот, кто пришел сюда вместе с вами, третьим — кто он?

Она умная, с горечью осознала Забава. Такая, какой ей самой никогда не стать. Уж сколько она эти слова в уме готовила, чтобы хоть как-то, да припугнуть ведьму — а та ее сразу раскусила. Но…

Уж какая есть, до странности спокойно вдруг подумала Забава. И, придавив ладонью живот, сказала, не заботясь больше о том, как прозвучит ее голос, твердо ли, тихо ли:

— Я пришла, чтобы спросить, а не ответить. Будешь запираться, я сама закричу. А потом исчезну так же, как появилась. Не знаю, что подумает Харальд, когда ему об этом доложат.

И наверно, уже никогда не узнаю. Зато ты и узнаешь, и увидишь.

— Тише, — торопливо прошептала Асвейг.

Шепот ее вышел каким-то дробным. Забава вдруг сообразила, что ведьма, стоявшая в клетке в одном шелковом платье, трясется от холода — и ощутила жалость. Хотя перед этим разговором обещала себе, что не будет жалеть…

— Ни к чему меня пугать, — по-прежнему шепотом выдохнула Асвейг. — Я и так все рассказала бы. Я задолжала тебе, дротнинг Сванхильд. Во-первых, за то, что Харальд не стал сам драться с Гейрульфом. Не захотел из-за тебя… а тот хирдман — это все-таки не Ёрмунгардсон. Гейрульф мог его победить, и победил! Во-вторых, ради тебя Харальд позаботился о Гейрульфе после боя. Как видишь, мой долг велик. А ты, выходит, решила уйти от конунга? Твоя затея с драккаром с самого начала была неразумной… что, удерешь от него так же, как пришла сюда? Выходит, третьим с вами пришел…

Асвейг резко смолкла. Подумала с изумлением — так это Локи? Великий туре Локи? Только он способен гулять, где захочет!

— Я уже сказала, что пришла не отвечать, — вполголоса уронила Забава.

И Асвейг не смогла подавить кашляющий смешок. Затем прошептала:

— Да, верно. Тогда слушай… мы, воргамор, или волчьи ведьмы, всегда жили с оглядкой. Потому что люди опасаются колдовства — и понятно, почему. Но в начале прошлой зимы, перед йолем, одной из нас приснился вещий сон. Зовут ее Хальберра, у нас она считается провидицей. Так вот, она предсказала…

Асвейг сбилась. Перевела взгляд на сосредоточенно-хмурое лицо Болли, подумала — при нем нерожденного сына Харальда называть Рагнареком нельзя, для простых людей это имя звучит слишком страшно. А если до Харальда все-таки дойдут ее слова, он и впрямь может позвать Гейрульфа на новый поединок.

— Хальберра предсказала, что все воргамор умрут страшной смертью, когда у Харальда Ёрмунгардсона народится сын, — быстро прошептала Асвейг.

— И взовьются костры, и взойдут на них все воргамор… таким было предсказание Хальберры. Поэтому нас с Бреггой послали в Йорингард, чтобы обернуть тебя волчицей. И если повезет, подарить конунгу Харальду новую жену — из наших, из ведьм. Мы рожаем лишь дочерей, поэтому Ёрмунгардсон никогда не дождался бы сыновей. К тому же некоторые из ведьм вообще не могут родить. У Исгерд, к примеру, это не вышло.

— А новой женой Харальда должна была стать ты? — тихо спросила Забава.

— Отец на это надеялся, — негромко ответила Асвейг. — Я считала, что это было бы достойное замужество. К тому же от этого зависела жизнь всех будущих дочерей воргамор.

И моих тоже… если они у меня народятся. Поэтому, когда мы приплыли в Йорингард, я смотрела на Харальда так, как ему нравилось. Так, как смотрела на него ты — кротко и застенчиво. Но потом все пошло наперекосяк. Свальд уже не хотел Бреггу, она приревновала его к наложнице и выдала себя. Показала Свальду, что умеет управлять крысами. После этого нам пришлось поторопиться. Мы той же ночью отправили крысу, чтобы влить тебе в жилы волчье колдовство…

— Как вы это делаете? — перебила ведьму Забава.

— Основа колдовства — кровь того, кто уже обернулся, — пробормотала Асвейг. — Воргамор пьет ее, и в ней самой распускается волчья сила. Бродит в теле воргамор, как закваска в эле. Потом надо нанести на клыки какой-нибудь крысы кровь этой ведьмы. Для этого мы вдоволь поим тварь ведьминой кровью. И тот, кого эта крыса укусит, в следующее полнолуние обернется волком. Конечно, вместо крысы можно взять мышь. Но мыши пугливы, кусают неглубоко…

— А откуда взялась самая первая кровь? — вдруг спросила Забава. — Для самого первого оборота? Ведь с чего-то же все начиналось?

Асвейг облизала губы. Уронила тихо:

— Говорят, отцом первой воргамор был один из турсов, великих йотунов. Это он принес своей дочери, рожденной от простой женщины, кровь для оборота. Не знаю, у кого ее нацедил наш великий предок… но многие из воргамор верят в то, что это была кровь самого Фенрира, сына Локи. А еще наш предок научил первую из ведьм колдовству — не только волчьему, но и умению управлять мелким зверьем, входя в их разум. Мы происходим от великих йотунов, дротнинг. Как и твой муж. Поэтому в нас волчья сила бродит недолго, а затем угасает, не изменив наших тел. Правда, угасает с болью, но мы пьем зелье, чтобы ее смягчить.

Асвейг запнулась, ощутив, как губы скривились в едва заметной усмешке. Подумала — а прежде я всерьез считала ту боль невыносимой…

— После того, что случилось между Свальдом и Бреггой, — продолжила Асвейг, — мы отправили к тебе крысу, напоенную кровью Брегги. И для отвода глаз натравили на других баб обычных крыс. Себе наставили крысиных укусов. А потом к нам ворвался конунг Харальд. Я пыталась его остановить… мы не умеем управлять людьми, как мышами, но можем зачерпнуть похоть из мелкого зверья и дать ее ощутить мужику. Однако конунг, вместо того, чтобы пожелать меня, разъярился.

Асвейг все говорила и говорила — о цвергах, которых Брегга почуяла в Йорингарде, о незнакомце, приходившем в пещеру. Умолчала она лишь о том, что этим незнакомцем мог быть Локи. Зато рассказала, как вместе с Бреггой выпустила Забаву из клетки. Как вернулась с сестрой в Упсалу, и там узнала, что случилось с Харальдом.

Выходит, были чары-то, пролетело в уме у Забавы, когда Асвейг наконец замолчала. Боги все собрали воедино — и колдовство воргамор, и божью силу Фрейи. А для верности еще связали Харальда даром берсерка. Так и одолели…

Но дар этот берсерочий у него и прежде был, отстраненно подумала вдруг Забава.

Что же получается? Уж такие сильномогучие вышли у богов чары — да только разом спали, стоило Харальду взглянуть на нее? И увидеть, как ярлы жену ножами полосуют? Одних взглядов ему хватило, чтобы те чары снять?

Я-то и заколдованная его побежала искать, уже горестно решила Забава.

А Харальд про жену вспомнил лишь тогда, когда ее резать начали — и она опять в бабу превратилась. Неглубока же оказалась Харальдова память о ней…

Но вслед за этими думками в уме у Забавы мелькнуло лихорадочно — а может, Харальд потому и очнулся, что увидел ее раненой? По слухам, прежде он всегда приходил в себя, порвав какую-нибудь бабу. Замучив ее до смерти. Может, Харальд и сейчас посмотрел на бабьи раны, да пришел в себя? Но тогда неважно, кого он увидел. Важно то, что тело у бабы было вспорото лезвием!

От этой догадки Забава окаменела. Тут же на память пришли слова Локи — хочешь увидеть, как мой внук умеет расправляться с бабами…

Не зря, выходит, сказал?

И в этот миг, безрадостный и горький, под ладонью Забавы вдруг шевельнулось дитя. Дало о себе знать слабым, едва заметным тычком. Она судорожно вздохнула, разрываясь между радостью и горем. Подумала торопливо — хватит горькими думками маяться. Пора что-то решать. Вдруг Харальд прямо сейчас явится во фьорд да взойдет на драккар? А там Кейлев с Нежданой…

— Если хочешь, я оставлю тебе свой плащ, — выдохнула Забава, глядя на Асвейг. — Иначе замерзнешь.

— Нет, — почти испуганно отозвалась ведьма. — Не губи меня своей жалостью, дротнинг. Конунг Харальд, как только увидит этот плащ, сразу все поймет. А от меня теперь зависят две жизни, моя и Гейрульфа. Лучше попроси того, кто с тобой пришел, вернуть на место кляп и веревку. Он сможет, я знаю. Прощай и…

Асвейг одно мгновенье колебалась. Потом, решившись, все же прошептала:

— И знай — бегство не всегда означает спасение. Нас с Бреггой тоже унесли из Йорингарда по неведомым тропам. Но дальше помоста, на котором Харальд убил моих сестер, мы не убежали.

Предупреждает о чем-то, безрадостно осознала Забава. То ли намекает на то, каким путем Локи привел их с Болли сюда, то ли хочет сказать, что от Харальда ей все равно не уйти?

Блеклый свет на лезвии меча тем временем моргнул и погас. Следом в клетке что-то зашуршало и зашелестело. А потом голос Локи произнес совсем рядом:

— Уходим. Болли, дай мне руку…

— Стой, — резко уронила Забава, заподозрив вдруг недоброе. — Сначала дай мне посмотреть на Асвейг.

Локи издал сдавленный смешок — но ничего не сказал. А по мечу в стенке клетки опять побежали тусклые серые блики.

Асвейг по-прежнему стояла в клетке навытяжку. Рот ее снова закрывал тряпичный кляп поверх которого была затянута веревка. Поймав взгляд Забавы, ведьма приподняла брови. И медленно моргнула.

Прощается, решила Забава. Потом, сама не зная почему, вдруг бросила:

— Ради Гейрульфа, который меня спас когда-то… если Харальд вдруг придет к тебе, пообещай ему, что и сама уедешь в дальние края, и остальных ведьм за собой позовешь. Самой крепкой клятвой конунгу в том поклянись. Такой, какую никогда не нарушишь. Да скажи ему, что проще дать воргамор надежду на спасение, чем ловить их поодиночке, каждый день опасаясь удара исподтишка. Вот теперь прощай, Асвейг Гунирсдоттир. Надеюсь, больше мы не свидимся.

Ведьма опять моргнула, теперь уже быстро, соглашаясь. Затем тусклое свеченье на клинке погасло. А Болли, чуть прогнувшись, завалил Забаву к себе на плечо. Тут же выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами, придерживая спину сестры локтем.

Локи, невидимый в темноте, схватил его за руку. Потянул за собой — и Болли осторожно шагнул следом, уходя влево. В следующий миг Забава ощутила просоленный запах моря. Услышала плеск волн, сразу зажмурилась от дневного света. После темени-то сарайной…

Они очутились на драккаре. Замерли в дыре на месте снятых половиц, между двумя толстыми брусьями, на которых эти половицы прежде лежали.

Встрепенулся сидевший поодаль у борта Кейлев. Приподнялся на одно колено, глядя на Локи и Болли, стоявших сейчас на придонном настиле. Из дыры торчали только их головы и плечи, у дротнинг виднелись лоб да глаза…

— Ну что? — с надеждой спросил Кейлев, уставившись на дочь. — Остаемся?

Забава качнула головой. Уронила:

— Нет.

И Кейлев, недовольно выдохнув, нахмурился. Но спросил спокойно:

— Куда уйдем?

Локи, успевший развернуться, глянул на Забаву и усмехнулся. А у нее перед глазами снова встали призрачным виденьем берега ладожские. Зеленые склоны холма, над ними бревенчатые крепостные стены…

Нет, подумала Забава устало и горестно. Кейлев прав, Харальд может прийти в ее края чтобы отыскать там беглую жену. И с дедом своим Харальд может договориться — да вызнать, куда тот ее увел. А если она спрячется в лесах, что лежат на восток от Ладоги, Харальд, не найдя ее, в отместку может разорить всю округу.

Такую беду я в родные края не принесу, молча решила Забава. К тому же Асвейг все сказала верно — не всякое бегство спасение. И не ждет ее никто на родине, и Кейлеву с Болли не место на чужбине. Неждана тоже может затосковать по ярлу Свальду…

— Мы уйдем в Йорингард, — негромко объявила Забава.

А следом поймала довольный взгляд Кейлева. Отвернулась от отца, попросила Локи:

— Сможешь вслед за нами привести в Йорингард одного пса, великий Локи? Когда меня уносили из опочивальни, моего Крысеныша оттуда выпустили. И он куда-то убежал. Носится сейчас, наверно, по крепости. Может, у кухни крутиться…

— Будет тебе пес, — коротко ответил Локи. Потом так же коротко спросил: — Уходим?

Кейлев, низко пригибаясь, уже дошагал до дыры и присел на корточках у самого ее края. Неждана, до этого неподвижно сидевшая у другого борта драккара, тоже подобралась поближе — шустро, вприсядку, забавно переваливаясь с боку на бок и деловито волоча по палубе гроздь из тюков с припасами и одеждой.

— Уходим, — ощутив вдруг страх, бросила Забава.

И Болли снова прогнулся в поясе. Выставил растопыренную пятерню…

В Йорингарде было на удивление тихо. Безлюдно.

Болли вслед за Локи ступил на берег у самого конца крепостной стены, что выходила к фьорду. И шагнул на этот раз заметно уверенней. Локи, не оборачиваясь, бросил:

— Ждите.

А потом исчез. Через пару мгновений великий йотун снова возник на полоске берега, шагах в пяти от Болли. Вместе с ним появился Кейлев, державший на плече связку из двух тюков.

Следом Локи опять растворился в воздухе — и вернулся, держа за руку Неждану, обвешанную узлами. Тут же исчез, не проронив ни слова.

Наверно, боится, как бы еще о чем не попросили, подумала Забава, глядя туда, где только что стоял дед Харальда.

— Ты все правильно решила, дочь, — объявил тем временем Кейлев, сбрасывая тюки с плеча на каменистый берег. — Твое место в крепости конунга. Здесь твой дом. Рабы, наверно, разбежались… или их увели. Да и Хель с ними! Только надо послать весточку в соседние селенья. Пусть по округе пройдет слух о том, что дротнинг Ёрмунгардсона вернулась в Йорингард. После этого сюда никто не сунется. Да и коз надо прикупить.

Скотины в крепости не осталось. У меня есть браслет…

— Мы ничего не будем покупать, — чуть сбивчиво сказала Забава.

И подавила вздох. Жалко было разочаровывать Кейлева, который слишком явно надеялся на то, что дротнинг с конунгом помирятся.

Но договорила она уже ровно, бестрепетно:

— Я поживу здесь, пока не встану на ноги. Думаю, через два-три дня поднимусь. А потом я уйду в свой дом. В Хааленсваге.

Над ухом у Забавы недовольно хмыкнул Болли. Кейлев чуть резко спросил:

— Что ж мы сразу туда не отправились? Ты изранена, в тягости — а до Хааленсваге почти два дня пути по морю. Надеешься сбить конунга со следа? Он все равно узнает, где ты!

— Не надеюсь, — устало ответила Забава. — Просто здесь стоит ложе конунга. Утварь в Хааленсваге принадлежит мне, не ему… и все ложа там мои. Ты сам сказал, отец — я перестану быть женой конунга, если при свидетелях трижды пройдусь от мужнего ложа до порога. Это надо сделать здесь. И при свидетелях. Вы это увидите, а потом я уйду из Йорингарда. Но уйду уже свободной женщиной.

Кейлев глянул ошарашено, Неждана, внимательно смотревшая на Забаву, чуть приподняла брови, однако промолчала. Зато Кейлев заявил:

— Это не остановит конунга, когда он придет за тобой в Хааленсваге…

— Пусть сначала придет, — перебила его Забава. — Вдруг по дороге ему опять встретиться какая-нибудь Труди? Но если уж Ёрмунгардсон сумеет добраться до Хааленсваге, то я приму его достойно. Как положено принимать такого доблестного конунга!

— Ты что-то задумала, — проворчал Кейлев, глядя на нее. — Что?

Забава внезапно улыбнулась, блеснув зубами. И сама подивилась тому, насколько широкой — да недоброй — вышла эта улыбка. Словно дверка какая-то приоткрылась внутри, и ее снова омыло злостью, поутихшей после того, как дитя в животе шевельнулось.

Будь что будет, яро подумала Забава, глядя Кейлеву в лицо. От Харальда все равно не сбежать, но и прощать то, что было, нет сил.

А следом она объявила, произнося слова подчеркнуто спокойно:

— Все будет, как положено, отец. Вот увидишь.

— А мастер Йорген в Хааленсваге, наверно, уже достроил драккар, — неожиданно бухнул Болли, молчавший до сих пор. — Помнишь, отец, корабль, который конунг Харальд заказал Йоргену еще осенью? Киль из цельной сосны, шпангоуты из дуба. Раз Сванхильд все равно был обещан драккар, а тот мы оставили в Упсале…

В стороне, чуть выше по пологому берегу, прямо из воздуха вдруг выпрыгнул черный пес. Залаял радостно и побежал к ним.

Кейлев шевельнул бровями, глядя на то, как Крысеныш прыгает вокруг Болли — а дочь, тут же перестав нехорошо улыбаться, протягивает псу руку, выпростав ее из-под плаща. И смотрит на пса взглядом прежней Сванхильд. Точно дитенок, получивший в подарок ленточку.

Вот и ладно, мелькнуло у старика. Пусть пройдет время. Сванхильд успокоится, а потом придет конунг Харальд. А уж он ему подсобит…

— Пусть будет по-твоему, дочь, — громко сказал Кейлев. — Постойте пока тут. Я пройдусь по крепости, гляну, остались ли рабы. Затем вернусь за вами.

Он развернулся и зашагал вверх по пологому склону, торопясь к домам Йорингарда.

Уйдя от догоравшего кострища, Харальд сначала переговорил с хирдманами. Расспросил их о войске, о драккарах, велел разослать дозоры по округе. А следом пошел к тележному сараю, где сидела Асвейг.

Стражники, охранявшие ведьму, стояли в десятке шагов от запертых дверей сарая — как им было велено. Одного из парней Харальд тут же отправил за едой и питьем, второго послал за тряпьем из воинских сундуков, что остались в мужских домах. Еще паре стражников приказал принести чурбаки поровней. И постоял у сарая, дожидаясь их возвращения.

А затем, уже отпирая замок на дверях, Харальд угрюмо подумал — если бы не Сванхильд, не стал бы нянчиться с этой тварью. Но девчонка, высказав все, что у нее на уме, обязательно спросит, как там Асвейг. Чтобы она, да о таком нужном деле позабыла…

Широкие двери тележного сарая скрипнули, распахиваясь. Стражники быстро закатили в дверной проем тяжелые чурбаки, бросили рядом охапку одежды и еду. Тут же поспешно отступили назад. А Харальд, подхватив один из чурбаков, начал по очереди подсовывать обрубки стволов под углы клетки.

Пол из стальных клинков, пока он занимался этим, перекашивался то в одну, то в другую сторону. Асвейг судорожно переступала с ноги на ногу, пытаясь устоять. Но ступни в сапогах из тонкой кожи скользили по железным полосам, и Асвейг время от времени повисала на обруче ошейника, задыхаясь и дергаясь в нем, как в петле.

Харальд на ведьму не смотрел. Приподняв клетку над земляным полом, он отпер дверцу — и швырнул внутрь принесенную одежду. Потом вошел, бросил поверх тряпья ковригу хлеба и заткнутую баклагу с элем. Тут же полоснул ножом по веревке, освобождая Асвейг рот. И взялся за скобу, скреплявшую дужки ошейника.

— Спасибо, — сипло выдохнула ведьма.

Харальд в ответ промолчал, разгибая на совесть скрученные концы скобы из железного прута.

— Я знаю, что ты со мной сделаешь, конунг Харальд, — просипела Асвейг. — Просто так не отпустишь, верно? Я не видела ту повариху, которой ты посмотрел в глаза. Исгерд со Свалой убили ее прежде, чем я пришла в крепость. Но они рассказали мне о ней. Она уже не была человеком…

— Ты тоже не человек, — равнодушно уронил Харальд.

И разомкнул ошейник. Асвейг быстро повернулась к нему. Сказала, косясь в сторону, чтобы не встретиться с ним взглядом:

— Это верно, я воргамор. Но в здешних горах есть и другие волчьи ведьмы. Превратив меня в тварь со змеиными глазами, ты избавишься только от одной. А если отпустишь меня такой, как сейчас, я исчезну в далеких краях и переманю к себе всех воргамор… пошлю им весточку и призову к себе, пообещав жизнь и спасение! Все равно на Севере волчьих ведьм теперь ждет смерть. Люди уже знают, кто мы, что мы делаем. И нас поубивают одну за другой, не твои воины, так другие… когда слухи разойдутся, после каждого пропавшего люди будут присматриваться к бабам в округе. Но в новых краях мы заживем спокойно, среди тех, кто о нас ничего не знает. Я единственная, чьи родичи погибли по твоей воле. Последняя из трех сестер, падчерица и наследница Исгерд. У Свалы мать уже умерла, детей у нее не было… стало быть, только у меня есть право мстить. И я клянусь тебе, что никогда не принесу беду в твой дом, никогда не вспомню о мести. Клянусь тебе жизнью моих нерожденных дочерей… и жизнью Гейрульфа!

— Он мертв, — бесстрастно бросил Харальд.

Потом помолчал, глядя на ведьму. Добавил холодно:

— Гейрульф умер как раз перед тем, как я пришел сюда. Так что твоя жизнь опять принадлежит мне. И я хочу посмотреть, что мой взгляд может сделать с одной из воргамор. Вдруг мне пригодится ведьма-прислужница?

Лицо Асвейг, окаменевшее при первых словах Харальда, исказилось. Некрасиво растянулся рот, напряглись жилы на шее — словно ведьма рыдала, не издавая ни звука, не проливая слез. Потом Асвейг, хрипло вздохнув, закрыла глаза. Снова открыла, сказала осипшим голосом:

— Ты воин, конунг Харальд. Мой отец тоже был воином. Как дочь воина и конунга, молю тебя… окажи мне великую милость, подари смерть! Прямо сейчас, пока Гейрульф еще не остыл. Даже если меня не положат в одну могилу с ним, я все равно буду искать его на дорогах, по которым люди уходят в чертоги богов. И может, найду!

Она договорила, опять хрипло вздохнула. Ладони, стянутые веревкой у запястий и сцепленные перед пышной грудью, подрагивали.

Харальд вскинул брови. Подумал с неудовольствием — еще одна конунгова дочка наслушалась скальдов. Треплется, как девица из саг. Но…

Но Сванхильд это понравится, вдруг мелькнуло у Харальда. Как только девчонка выпустит первый гнев и спросит про Асвейг, можно будет ей об этом рассказать. Глядишь, помягчеет. После того, как Сванхильд начала понимать нартвежскую речь, она на пирах прислушивалась с любопытством и к сагам, и к висам…

— А чем простой воин сумел завлечь дочь конунга? — все так же холодно спросил Харальд. И пообещал: — Если расскажешь так, что я поверю, придушу прямо сейчас.

Асвейг на мгновенье зажмурилась. Просипела быстро:

— Смелостью без расчета. Доблестью без надежды на награду. Я много видела тех, кто был смел ради добычи, ради спасения или милости конунга… но Гейрульф защищал, не требуя платы. Он на пиру протянул Ниде нож на глазах у ярла Свальда… и хоть она его не приняла, но от боя с ярлом Гейрульф не отказался. Что в первый, что во второй раз. Хотя мог уладить дело миром. Не его ведь баба? И твою жену Гейрульф спас — а потом не пожелал стать хирдманом. Ради меня бился, хоть это было безнадежно…

Харальд ухмыльнулся. Сказал неторопливо, приопуская веки:

— Выходит, на все мое войско нашелся всего один смельчак, ни от кого не ждущий награды? Хель с тобой, Асвейг. Живи.

— Убей, — тоскливо и как-то скрипуче попросила ведьма.

Харальд, молча повозившись пару мгновений, отцепил от клинков в потолке клетки цепь. Проворчал, наматывая ее на ошейник:

— Гейрульф жив. Тряпье я тебе принес, ночью не замерзнешь. Но если затеешь что- нибудь недоброе, подошлешь к моим людям крыс или наведешь на них чары — тогда уж точно посмотрю тебе в глаза. И скажи мне вот что, Гунирсдоттир. Если я тебя отпущу, куда ты с Гейрульфом поплывешь?

Ведьма, смотревшая на него потрясенно и неверяще, снова зажмурилась. Ответила тихо, не открывая глаз:

— Если позволишь… то в родные края дротнинг Сванхильд. Раз там есть такие, как она, может, и мы заживем по-другому. К тому же там правит конунг Рюрик. Если Гейрульф захочет взяться за меч, ему будет к кому пойти. Благодарю тебя за весть о том, что он жив, конунг Харальд.

— Никаких чар, — буркнул Харальд.

И вышел из клетки. Запер дверцу из клинков, потом сарай. А потом зашагал туда, куда тоже следовало заглянуть…

Пока Харальд разговаривал с хирдманами, Свальд куда-то запропастился. Но подойдя к бане, Харальд вдруг столкнулся с ним нос к носу.

Ярл Огерсон сиял, словно только что отлитая гривна. Короткие волосы посветлели, как бывает после густого щелока. Подбородок и щеки, с которых безжалостно соскребли щетину, теперь ярко розовели. Под скулой и на подбородке краснела пара царапин, оставленных острым лезвием.

Только рубаха на Свальде была простая, из серой некрашеной шерсти.

— Вот теперь я вижу, что мы и впрямь родственники, — насмешливо бросил Харальд. — Об одном подумали. А почему рубаха не красная, Свальд? Мне казалось, у тебя других и нету.

— Ведьму напоминает, — проворчал брат.

И Харальд тут же вспомнил красное платье Брегги. А Свальд заявил почти так же насмешливо, как перед этим Харальд:

— Говорят, если волчица почует на волке запах чужой течки, она начинает рвать его клыками. Но тот лишь уворачивается. Или сразу убегает. Три себя посильней, брат!

Харальд в ответ глянул недобро. Змей, до этого тихо елозивший по плечу, зашипел, пришлось уколоть взглядом и его…

Свальд лишь ухмыльнулся, искоса посматривая на брата. Затем сказал уже серьезно:

— Скоро вечер, а до фьорда еще надо добраться. Долго будешь ополаскиваться?

— Торопишься? — буркнул Харальд. И попросил: — Прикажи кому-нибудь, чтобы принесли мне в предбанник еду. Помоюсь, перекушу и спустимся на лодке к фьорду.

Свальд, кивнув, отступил. Харальд, придерживая перекинутые через плечо чистую рубаху и штаны, поднырнул под низкую притолоку бани.

Мылся он основательно. Пригоршнями плескал на себя щелок, тер кожу снятой рубахой, следом обливался водой. И снова плескал, и снова тер…

Змей, разомлевший от банного жара, прилег ему на плечо. Но когда Харальд плеснул щелоком и на него, разъяренно зашипел. Гибкое туловище тут же задергалось под рукой. А у Харальда перед глазами внезапно мелькнуло видение из тех дней, когда он плавал в багровом тумане — как Труди Гунирсдоттир жадно накрывает губами змеиную морду…

Харальд скривился. Опять плеснул щелоком на морду змея, и начал тереть ее мокрой рубахой, придавив туловище у самой головы.

Когда он наконец вышел из парной, обсыхавшую кожу сразу стянуло. Харальд, не обращая на это внимания, надел чистую одежду. Потом похватал куски из блюда, которое появилось в предбаннике, пока он мылся. Запил все элем, подхватил секиру — и шагнул за порог.

Снаружи, за банной дверью, его поджидал Свальд.

Во фьорд Харальд со Свальдом добрались уже после заката. Оставили лодку перед рядом причалов, и зашагали туда, где над мостками, отражаясь в воде, полыхали факелы стражников.

На нужный причал Харальд ступил первым. И первым же подошел к воинам, что стерегли Сванхильд.

Выбранный ею драккар сонно покачивался на волнах. Факелы стражников высвечивали длинный борт, облизывая его смутными отблесками.

Но на палубе было темно и тихо. Сходни оказались убраны, причальные концы были вытравлены так, что провисли до самой воды. Драккар держался только на якорных канатах…

И змеиным укусом ожгло Харальда недоброе предчувствие.

— Они там? — быстро спросил он, глядя на драккар.

Старший из стражников, уже подошедший к конунгу, торопливо ответил:

— Все там. Я посадил двух парней на лодку, что стоит у причала напротив. Они присматривают за другим бортом. До сих пор не кричали, значит с той стороны никто не уплывал. А с этой никто не…

— Тащите багры, — оборвал его Харальд. — Живей!

По доскам настила тут же застучали шаги — кто-то из стражников кинулся выполнять приказ. А Харальд уронил:

— Давно ты их видел?

— В полдень над бортом мелькала голова Болли, — уже озабочено сказал старший из стражников. — И эту я видел, которая жена ярла Свальда. А потом — все. Отсыпаются, наверно. Ночь у всех выдалась бессонная. У дротнинг еще и рана…

Воин осекся, Харальд угрюмо подумал — верно, рана. Причем такая, с которой не уснешь. Хлестать эль, как делают мужики в таких случаях, Сванхильд не будет…

Он шагнул к самому краю помоста, резко приказал:

— Выбирайте концы!

Стражники взялись за веревки, драккар медленно двинулся к причалу. Вернулся парень с баграми. Взлетели и упали длинные древки, захрустело дерево под железными крючьями. Кто-то накинул на багры доску — и Харальд, взяв у одного из стражников факел, перебежал по ней на драккар.

Перед носом в палубе зияла дыра, откинутые половицы валялись рядом. На корме возле закутка громоздился всякий скарб. Тихо, невесомо покачивались кожаные занавеси закутка…

Он рванулся туда. В три прыжка добрался до кормы, даже не успев осознать, что начинает меняться. Распухла шея, с треском разорвав ворот рубахи, по лицу загуляли серые тени — и хищно изогнулся над плечом змей.

Кожаную занавеску Харальд отмахнул секирой. А потом застыл на месте, глядя внутрь.

Из закутка, из полумрака, который рассеивало только неровное пламя факела, на него смотрел Локи. Великий йотун сидел, вытянув длинные ноги и сложив руки на груди.

— Я принес тебе две вести, внук, — быстро объявил Локи. — Первая — о твоей жене. Она решила от тебя сбежать. Разобиделась на то, что ты без ее позволения пару раз помял ту девку, Труди. Сванхильд знает, что ты был под чарами, но ее это не смутило. Вторая весть… впрочем, сначала я хочу послушать, что ты скажешь в ответ на первую.

— Это ты помог ей сбежать? — негромко уронил Харальд.

У него над плечом тихо зашипел змей. Сзади грохотнули палубные половицы — подбежал Свальд. Яростно выдохнул, встав у Харальда за плечом, но промолчал. Похоже, сразу узнал Локи, которого видел один раз на озере Россватен…

Великий йотун вскинул брови.

— Ты только это хочешь узнать? Харальд, а не много ли ты позволяешь простой бабе? Вся ее сила — заемная, от сына. Как только он родится…

— Где она? — тише прежнего спросил Харальд.

Зато змей над его плечом зашипел еще громче.

Локи помолчал, глядя внуку в лицо. Потом тонкие красные губы йотуна изогнулись в усмешке.

— Ну, если ты не видишь в этом оскорбления, что ж. Слушай вторую весть — пришло время показать великим йотунам моего наследника. Пока меня держали прикованным, в Йотунхейме случилось много недоброго… но если я объявлю, что власть над Йотунхеймом после меня перейдет к тебе, в следующий раз великие йотуны будут сидеть тихо. Что бы со мной не случилось!

— Я не старший наследник в роду, — резко сказал Харальд. — У тебя есть Ёрмунгард и Фенрир. И сын от Сигюн. Где Сванхильд?

— Ёрмунгард не сможет покинуть Мидгард, — неторопливо ответил Локи. — Фенрир сбежал от богов, но не смог вернуться в свое тело. Над сыном от Сигюн йотуны лишь посмеются. В нем чересчур много человеческого, он слаб и подвластен чужому колдовству. Остаешься ты. Черный дракон, принявший божью печать и взлетевший — тебя будут бояться. Прогуляйся со мной в Йотунхейм, Харальд. Посмотри в лицо великим йотунам как мой наследник. А через пару дней, когда мне вернут сына от Сигюн, снимешь с него волчье колдовство. После этого я скажу, куда сбежала твоя жена.

Харальд помолчал. Затем бросил, глядя Локи в глаза:

— Свальд, я ненадолго отлучусь. Упсала на тебе. К ведьме никого не подпускай. Но если увидишь что-то, похожее на колдовство, допроси ее. Близко не подходи, грози смертью Гейрульфу. Он эту Асвейг крепко зацепил. Меняй стражу в храме Одина на рассвете и на закате…

— Нида ушла вместе со Сванхильд? — как-то скрипуче спросил вдруг Свальд.

Локи с улыбкой кивнул. Объявил:

— Она побежала за ней, задрав подол и позабыв о своем муже. Ни одна из дев йотунов, выйдя замуж, не повела бы себя так. Кстати, Харальд, девы йотунов прекрасней здешних женщин. Кое-кто из асов с радостью женился на них. Ангрбода, йотунша и хозяйка Железного Леса, родила мне трех великих детей. Черному дракону наши девы родят детей не хуже…

— Хватит, — почти шепотом сказал Харальд.

Это единственное слово отдалось под крышей закутка странным эхом. Змей, все еще шипевший над плечом, смолк резко, точно подавился.

Харальд повел в сторону рукой, в которой держал факел. Свальд тут же забрал из его ладони древко. А потом Харальд пригнулся и шагнул под крышу закутка.

К Локи, который уже протягивал ему руку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Шестнадцать дней спустя

Харальд неверяще нахмурился. Буркнул, глядя на немолодого раба, задыхавшегося от страха:

— Повтори, что сказал.

— Дротнинг Кейлевсдоттир встала на ноги уже через два дня, — с дрожью проговорил тщедушный мужичонка. — А потом она трижды прошлась от твоего, великий конунг, ложа до двери. Ее родичи на это смотрели. И Нида… то есть жена ярла Свальда.

— Ты откуда об этом знаешь? — оборвал его Харальд. — Или тебя тоже позвали посмотреть?

Раб сглотнул слюну, испуганно взглянул на ярла Свальда, стоявшего рядом с конунгом. Потом неровно заявил:

— Нет, я этого не видел. Но Алев, рабыня, слышала, как Кейлев с Болли об этом беседовали. Да они и не скрывали. Те из наших, что помоложе, уплыли из Йорингарда на лодках, как только вы ушли в поход. Сети для рыбы взяли, зерно в мешках. И сказали, что хотят добраться до своих краев. Здесь остались лишь такие, как я, кого на родине не ждут. Да и житье там не лучше…

— Мне нужны вести о дротнинг, а не о рабах, — проворчал Харальд.

И змей зашипел, приподнимаясь над его плечом.

— Так лодок не осталось! — зачастил мужичонка. — Поэтому Кейлев с Болли пошли в селенье на берегу. Дротнинг тоже с ними отправилась. Они там выменяли на браслет и шелковый плащ хорошую лодку на четыре весла. А когда люди из селения их приветствовали, дротнинг им так и сказала — я, говорит, теперь просто Сванхильд Кейлевсдоттир, а не дротнинг! Не называйте меня так!

Дура, зло подумал Харальд. Положение его жены могло быть ей надежной защитой — и не важно, ходила она от ложа до двери, или нет. Ни одна разумная баба от такого не откажется. Только дуреха Сванхильд на все плюнула…

Но как это допустил Кейлев? Он-то далеко не дурак!

— Мне рабыня из того селения об этом рассказала, — скривившись от страха, заявил мужичонка. — Она на холмах коз пасет, а я, значит, вышел хвороста набрать, встретились… выменяли они лодку, и в тот же день уплыли. Дротнинг, Кейлев, Болли и жена ярла. Все!

Вот оно что, цепенея от ярости, подумал Харальд. Раз уплыли в тот же день — значит, Сванхильд не просто так потащилась в селение вслед за Кейлевом и Болли. Лодку могли выменять без нее. Нет, она пришла туда, чтобы оставить весточку для него. О том, что ушла выбросив в помойное ведро право называться дротнинг. Оставила ему весть — и тут же уплыла…

Харальд стиснул зубы. Потом двинул плечом, чтобы змей наконец заткнулся. Свальд, стоявший рядом, торопливо спросил:

— Куда они уплыли?

— Кейлев при мне говорил, что они уйдут в Хааленсваге, — выпалил раб. — А больше я ничего не знаю. Поля оставшимся зерном мы засеяли, Кейлев и Болли это видели…

— То есть пока они вас под зад не пнули, вы и не почесались, — бросил Свальд.

Раб повалился на колени.

— Прости, ярл… конунг! Все говорили, что ячмень и рожь в этом году могут не взойти. Мы не знали, стоит ли тратить на посевы последнее зерно!

— Дротнинг, когда уплывала, была в тягости? — тяжело спросил Харальд.

Раб, не вставая с коленей, закивал.

— Ступай, — шипяще выдохнул Харальд.

И перевел взгляд с раба на небо. Бледно-голубое, утыканное частыми облаками в холодных серых тенях. Подумал — может, подняться и полететь? Добраться до Хааленсваге по облачной дороге, не касаясь ни моря, ни земли. Показать Сванхильд, на что он способен. Чтобы выбросила из головы все неразумные надежды на то, что может от него избавиться…

Но следом Харальд стиснул зубы еще сильней, чем прежде. До тонкого скрипа, до болезненного нытья в челюстях.

Нельзя, пронеслось у него в уме.

Ни к чему пугать девчонку тем, каким он стал. Прежде она смотрела так, что становилось ясно — ждет, желает, даже жалеет почему-то. И на ложе к нему Сванхильд приходила не потому, что он конунг, быть женой которого — завидная участь. Улыбалась не черному дракону и наследнику Йотунхейма, а ему самому…

Это надо вернуть. Это, а не страх в ее глазах!

Мужичонка тем временем привстал и попятился. Затем побежал в сторону рабьего дома.

— Ну что, поплыли в Хааленсваге за новой рабыней? — хмуро спросил Свальд. — Ты, помнится, когда-то грозился — если Сванхильд посмеет с тобой расстаться, у тебя в тот же день появится новая рабыня с тем же именем. Тот день, конечно, уже…

Харальд глянул на него, и Свальд осекся.

— Никогда не произноси вместе эти два слова — Сванхильд и рабыня, — все так же шипяще проговорил Харальд. — Кликни хирдманов. Сейчас отдам приказы, и поплывем.

Свальд развернулся, рявкнул пару слов, не сходя с места. Затем сказал почти равнодушно:

— Отдай мне все права на мою жену, брат Она твоя отпущенница, снова объявить ее рабыней можешь только ты. Но если ты не возразишь, когда я назову Ниду рабыней…

Свальд многозначительно смолк. Харальд холодно отозвался:

— Она от твоего ложа до двери вроде не гуляла.

Не то что моя, проскочила у Харальда угрюмая мысль.

— Нида сбежала из Упсалы без моего позволения, — твердо объявил Свальд. — Ее положено поучить уму-разуму, и я поучу. Так ты промолчишь?

— Делай со своей что хочешь, — буркнул Харальд. — Но так, чтобы об этом не узнала Сванхильд. Слышишь, Свальд? Твоя Нида не должна соваться к моей жене.

Свальд улыбнулся, но глаза у него при этом остались серьезными. Пообещал:

— Не сунется. Я пригляжу.

Харальд едва заметно кивнул. Подумал — Нида это заслужила. Не заяви наглая баба, что уйдет вместе со Сванхильд, может, жена еще одумалась бы…

Забава выскочила из кухни, выпустив наружу сытный дух поспевающих пирогов. Задержалась у приоткрытой двери, напомнила рабыням по-нартвежски:

— И маслом не забудьте смазать, как достанете из печи. Тряпицу чистую, чтобы укрыть, возьмите из тех, что я вчера принесла!

Крысеныш, поджидавший ее снаружи, крутнулся у подола — и тут же попытался заскочить на кухню. Но Забава торопливо отставила ногу, загородив ему путь. Пробормотала уже на родном наречии, прикрывая дверь:

— Потерпи. Вот вернемся, дам тебе кусок!

Крысеныш в ответ тонко, по-щенячьи тявкнул. И метнулся в сторону, обиженно отвернув морду.

Она невольно улыбнулась, глядя на убегавшего пса. А следом зашагала на другой конец поместья, туда, где стояла коптильня с ледником. Кейлев вчера обмолвился, что по морю скоро пойдут косяки сельди — и надо было глянуть, как рабыни вымыли засольные бочки. Еще проверить, сколько рябиновых веток для коптильни натаскали рабы. В такую пору, как говорила Гудню, нужно держать запас дня на три, не меньше.

Вот и пригодилась мне наука Гудню, на ходу мелькнуло у Забавы. Правда, жена Болли еще советовала закрывать глаза на мужние измены. Потому что мужикам позволено больше, чем бабам…

Забава нахмурилась, но было уже поздно. Вслед за думками о Гудню в памяти вновь проснулось воспоминание — Харальд, обнимающий Труди в невестином венце. В груди тут же привычно заныло…

Хватит яростно подумала Забава, быстрыми шагами меряя двор. У Харальда, как положено всем здешним конунгам, будет еще немало баб. Ко всем не наревнуешься, ото всех не убережешься. Теперь у него нет нужды в такой, как она — простолюдинке, которая только и умеет, что терпеть да смотреть коровьими глазами. Всех своих северных богов Харальд победил, все чары с него спали. Даже взлететь сумел. Нынче Харальд желанный жених для любой конунговой дочки. И рано или поздно, но замена Труди найдется!

Она зашагала еще быстрее, словно пыталась убежать от своих мыслей. А когда свернула за угол рабьего дома, в лицо ей ударил ветер. Надул пузырем наголовный плат, разбросал по лбу короткие, не успевшие отрасти пряди. И Забава, одной рукой прихватив платок под подбородком, подумала отстраненно, мельком — уж который день дует, да все с одной стороны…

А следом она застыла на полушаге. Враз припомнила, как гулял над морем ветер, когда Харальд уходил из Йорингарда. В нужную сторону дуло, с севера, да не один день. Но сейчас-то ветер летел обратно, на север. От Каттегата к Хааленсваге!

Может, это Харальд идет, осознала Забава. Ёрмунгард один раз уже посылал ветра, чтобы вели драккары сына, куда тот захочет. Она, конечно, может ошибаться…

Забава развернулась и глянула на синюю полоску фьорда, выглядывавшую из-за домов справа. Подумала с тревожно бьющимся сердцем — скоро тут может появиться Харальд.

Затем она глубоко вздохнула, собираясь с силами. И побежала к студеному ключу, бившему из расселины на другом краю поместья. Неждана ушла туда с утра, чтобы вымочить холстины да отколотить их на валике, умягчив для детской одежки…

Крысеныш, бегавший в отдалении, с лаем помчался вслед за хозяйкой.

Долго ждать Забаве не пришлось — догадка ее подтвердилась уже после обеда. От скалистого обрыва, что обрезал поместье с запада, донесся крик:

— Драккар во фьорде!

Крикнули так зычно, что Забава, к тому времени ушедшая на сыроварню, эти слова расслышала ясно. И тут же выскочила за дверь. Побежала к лестнице, спускавшейся к фьорду — а у главного дома поравнялась с Кейлевом. Перешла на шаг, переводя дыхание…

— Кто-то из соседей к нам заглянул, — быстро объявил Кейлев, косясь на дочь одним глазом. — Надо бы встретить их достойно, Сванхильд. Чтобы не обидеть соседа.

— Прикажи, чтобы резали скотину, отец, — выпалила она в ответ.

И усмехнулась — как-то непривычно для себя, умудрено.

Не может быть, чтобы Кейлев не заметил ветра, последние дни дувшего на север, мелькнуло у нее. Значит, старик тоже все понял. Замирить их с Харальдом хочет…

Забава свела брови, подумала — да было бы ради чего! Чтобы снова увидеть его с какой-нибудь бабой? Не Труди, так местной Красавой?

А потом она опять заторопилась вперед, к извилистой лестнице. Начала спускаться, ладонью касаясь неровных скал, с одной стороны нависавших над ступенями. От немалой, страшной высоты голова чуть кружилась. И на корабль, меткой черневший на синей полосе фьорда, Забава посматривала лишь украдкой.

Она успела добраться до середины лестницы, когда сверху заскрипели доски. Забава вскинула голову, в просветах меж ступеньками разглядела складки подола. Решила — Неждана, больше некому. Видно, тоже обогнала Кейлева…

На душе почему-то сразу стало спокойнее. Только сердце у Забавы колотилось по- прежнему зло и часто. Она добралась до последней ступени, торопливо пробежалась по причалу, на конце которого стоял Болли — спокойный, но с топором в руке. Молча встала рядом с ним.

Драккар, летевший по волнам фьорда, становился все больше. Парус там уже убрали, шли на веслах. Под лопастями бурунами вскипала вода.

— Гости, — вдруг бухнул Болли.

И с хитринкой покосился на Забаву.

— Гостей в Хааленсваге всегда примут достойно, — ровно ответила она.

Болли открыл рот, собираясь сказать что-то еще — но промолчал. Подбежала Неждана, встала в шаге от Забавы. Следом подошел Кейлев. Наверху, в поместье, возбужденно перекликались рабы…

Кабы не Харальд, может, я бы тоже среди них была, вдруг подумала Забава. С другой стороны, кабы не Харальд, Свальд не стал бы ее воровать…

— Дракон с носа снят, — объявил Болли, глядевший на драккар. — Белый щит выставлен. С миром идут.

Кейлев предупреждающе кашлянул. Проговорил рассудительно:

— Соседи, наверно.

И Забава, опять не сдержавшись, одарила его насмешливым взглядом. Потом шагнула вперед, к краю настила. Замерла там, дожидаясь, пока драккар подойдет поближе…

И Забава одарила его насмешливым взглядом. Потом шагнула вперед, к краю настила. Замерла там, выжидая…

Она молчала до тех пор, пока не различила на носу драккара людей — две крохотные фигурки, блекло-серые над черным планширем. Затем крикнула:

— Кто плывет?

Собственный голос показался Забаве слишком тонким и слабым. Но на драккаре ее услышали. В ответ прилетело:

— Харальд из Йорингарда!

Голос, приглушенный расстоянием и плеском волн, принадлежал Харальду. И Забава, сама того не желая, затаила дыхание. Еще через мгновенье с драккара донеслось:

— Позволь разделить с тобой хлеб и эль, хозяйка! Мы плывем издалека… оголодали в дороге!

Насмешки в голосе Харальда не было, но она таилась в его словах.

Ох и хитер, сердито подумала Забава. Вроде пожалился, сказав, что оголодал — но и ужалил, потому что сам всегда осуждал ее за жалость! Как есть Змей!

Она вскинула подбородок, крикнула в ответ:

— Если ты, конунг Харальд, поклянешься честным именем своего отца, а еще его жизнью…

Воздух в груди внезапно кончился, и Забава торопливо вздохнула. Продолжила, надрывая горло:

— Если дашь клятву, что войдешь в Хааленсваге как гость, и гостем же выйдешь, то я приму тебя с почетом! Иначе ты мне враг! И знай — я уже посмотрела, какие камни в скалах надо сдвинуть, чтобы обрушить под вами лестницу!

Примерно в одном полете стрелы от нее, на драккаре, Свальд насмешливо бросил:

— А бабы-то всерьез воевать собрались!

Мужики, сидевшие на передних веслах, расслышали его слова — и по рядам гребцов прокатилась волна смешков.

Даже Харальд, не выдержав, ухмыльнулся краем рта. Но следом с досадой подумал — и ведь сам возвел лестницу так, чтобы ее можно было обрушить. А Кейлев, выходит, рассказал об этом Сванхильд?

Как бы она сама не кинулась камни выворачивать, тут же мелькнуло у Харальда. Еще свалится вместе с лестницей или надорвется, с ее-то ягнячьим весом…

— Пусть бабы потешатся, — быстро бросил Харальд, не глядя на брата. — Потом настанет черед уже для нашей потехи, Свальд.

Затем он рявкнул:

— Клянусь именем и жизнью моего отца, хозяйка Хааленсваге — я войду в твой дом почтительным гостем, и гостем из него выйду! Мои люди поступят так же!

— Ярл Свальд пусть тоже даст клятву! — звонко ответили с причала.

Свальд побагровел. Но проорал:

— Клянусь именем и жизнью ярла Огера, что ничем не оскорблю хозяев! Сяду там, где укажут, уйду, когда скажут! Как положено гостю!

А следом, вцепившись в планширь обеими руками и подавшись вперед, Свальд буркнул:

— Ты обещал, Харальд, что для нашей потехи тоже придет время… только не затягивай с этим!

— Терпение, — ровно обронил Харальд. — Если не получится договориться добром, то выйдем за ограду — и снова войдем. Но уже без клятв. Как там было в твоих любимых сагах? Мудрецу ль молчаливому бед устрашаться, когда гостем входит он в дом… вот и молчи, Свальд!

Змей над плечом опять зашипел. Но Харальд ощутил острое желание свернуть ему шею, и тварь сразу заткнулась.

Больше Забава не кричала. Ждала, сжав кулаки под легкой шерстяной накидкой, которую трепал ветер.

С подошедшего драккара сбросили якоря, потом швырнули веревки — и Болли с Кейлевом намотали их на причальные столбы. Мужики на палубе выбрали концы, подтянув корабль к причалу. Следом перебросили через борт сходни.

И первым по ним спустился Харальд. Подошел к Забаве, остановился в шаге от нее.

В первый раз после всего, что случилось в Упсале, он оказался так близко — руку протяни, коснешься. Грудь, прикрытая толстой шерстяной рубахой, медленно опускалась, поднималась…

Забава выпрямила спину до предела. Глядеть на змею, нависавшую над плечом Харальда, было страшновато и тревожно, а в глаза, теперь слегка поголубевшие — по- прежнему больно. И ниже глаз смотреть не хотелось. От одного взгляда на жестко сжатые губы сразу вспоминалось то, как Харальд целовал Труди…

Поэтому Забава уставилась на лоб, по которому рассыпались короткие пегие пряди.

— Вот и свиделись, дротнинг, — негромко уронил Харальд. — Приветствую тебя.

— Здесь нет дротнинг, — так же негромко ответила Забава. — Я Сванхильд Кейлевсдоттир. Я тоже приветствую тебя, конунг Харальд Ёрмунгардсон. Разделишь со мной хлеб и эль? Заодно расскажешь о дальних краях, в которых побывал. О красавицах, что там повстречал…

Брови Харальда сошлись на переносице, змей над его плечом недовольно дернулся.

Но сказать он ничего не успел. По причалу прошагал Свальд, встал рядом с братом. И с ходу заявил, уставившись на Неждану:

— Рад видеть тебя в добром здравии, жена. Но радость моя была бы больше, останься ты в Упсале.

— Ремни у тебя уж больно добротные, ярл Свальд, — холодно и спокойно уронила в ответ Неждана.

Сказала вроде невпопад и не к месту, но Свальд резко откинул назад голову Словно пощечину получил.

— Один раз я добротность твоих ремней чуть не проверила на своей коже, — все так же спокойно проговорила Неждана. — Вот и решила — пусть их теперь другие бабы на себе пробуют!

— Я тогда был околдован, — приглушенно сказал Свальд. — Но даже под чарами тебя не ударил… если ты помнишь. И после этого мы с тобой уже виделись. Ты помогла мне, заставила очнуться, затем пошла за мной, в ворота крепостные ради меня стучалась… а под конец все равно сбежала! Почему, Нида? Ни одной бабе я не верил так, как тебе!

Вот теперь и Неждана вскинула голову. Бросила чуть надменно:

— Снова будешь в беде — обращайся, ярл Свальд. Я всегда помогу. Но нынче ты в добром здравии, чары с тебя спали, поход в Упсалу закончился удачно… и я могу оставить тебя с чистой совестью. Не в беде предаю, не от увечного сбегаю. Если передашь мне утренний дар, который уже дважды обещался отдать, хорошо. Нет — выживу и так!

— Где? — угрюмо буркнул Свальд, начиная покрываться пятнами яркого румянца. — Собралась жить здесь, в Хааленсваге, из милости? А со мной ты стала бы дротнинг!

— И пробыла бы дротнинг до первой конунговой дочки, что тебе глянется, — отрезала Неждана.

Ответить на это Свальд не успел, потому что Харальд вдруг шипяще вымолвил:

— Хватит. Ярл Свальд, если хочешь разобраться со своей женой, отведи ее в сторону и поговори. Кейлевсдоттир, ты обещала мне хлеб и…

— Никуда он ее не отведет, — торопливо бросила Забава.

А следом пригнула голову. Глянула на Харальда хоть и снизу вверх — но уже исподлобья. Объявила, чувствуя, как все быстрей колотится сердце:

— Если ярл Свальд хочет что-то сказать Ниде, женщине из моего поместья — пусть говорит при мне. Наедине он с ней не останется. И помните, вы оба поклялись, что войдете и выйдете гостями…

Свальд оскалился, но Харальд метнул на него непонятный взгляд. И ярл вдруг успокоился. Даже губы растянул пошире, превратив оскал в улыбку. Проговорил медленно:

— Я не знал, Кейлевсдоттир, что в твоем Хааленсваге мужья говорят с женами только под твоим присмотром. А сесть за стол рядом с моей женой ты позволишь? Время к ужину. У меня в брюхе уже пусто!

— Если она сама этого захочет, — настороженно сказала Забава.

И посмотрела на Неждану. Та неожиданно усмехнулась — легко, бесстрашно. Затем уронила:

— Ступай вместе с родичем в залу для пиров, ярл Свальд. Я проверю, как там дела на кухне, потороплю рабынь — и тоже приду. Разделю с тобой хлеб и эль.

А потом Неждана быстро зашагала по причалу. Свальд развернулся, качнулся вслед за ней…

Но остался на месте. Даже шага не сделал.

— Приветствую тебя, конунг Харальд, — поспешно сказал Кейлев, до этого молча стоявший за спиной у Забавы.

— И я тебя приветствую, конунг, — скороговоркой выпалил Болли, державшийся рядом с отцом.

Харальд кивнул, на мгновенье задержал взгляд на Кейлеве, словно хотел спросить его о чем-то. Но потом перевел взгляд на Забаву.

И она, внезапно осознав, что медлит, не делая положенного, громко объявила:

— Ступай за мной, конунг Харальд. Твои люди пусть тоже идут в зал для пиров. В Хааленсваге никто из них не останется голодным…

Харальд, не проронив ни слова, взмахнул рукой, подавая знак своему хирду, оставшемуся на драккаре. А когда Забава заторопилась к скалам, двинулся за ней следом.

Но у самой лестницы Харальд ее догнал. И первым шагнул на ступеньки — как раз с той стороны, где они обрывались. Сразу же протянул руку, чтобы оперлась…

Забава мотнула головой, отказываясь. Снова коснулась ладонью скальных выступов, начала молча взбираться по лестнице, чувствуя на себе косой взгляд Харальда.

Бывший муж шагал по ступенькам вровень с ней, не обгоняя и не отставая. Ногу в сапоге, подбитом моржовой кожей, ставил у самого края досок — рядом с пустотой. Иногда быстро посматривал вниз…

Лучше пока ничего не говорить, думал Харальд, косясь на девчонку. А то дернется прямо на ступеньках — и оступится.

Пока достаточно и того, что Сванхильд уже не выглядит заморышем, как это было в Упсале. Щеки у нее округлились, на них играет румянец — то ли от смущения, то ли от карабканья по лестнице.

А когда ветер раздувает края накидки, виден живот. Не настолько большой, чтобы мешать ей бегать, но заметный. Значит, со Сванхильд пока все в порядке. Осталось лишь вернуть ее себе. На его змея в этот раз она посмотрела уже вблизи. Глянула настороженно, чуть пугливо — но панического ужаса в ее глазах не было…

Харальд молчал до тех пор, пока они не вошли в зал для пиров. Рабыни уже успели зажечь здесь светильники, расставили столы — а в очаге позади хозяйского стола понемногу разгоралась дубовая колода.

Только тут Харальд бросил:

— Нравится ли тебе дом, который ты получила от меня в утренний дар, Кейлевсдоттир? Я строил его сам. И скажу честно, лучшей хозяйки для него не нашел бы.

Складно говорит, отчужденно подумала Забава. Но врет по-прежнему — лучше тебя, дескать, никого нет…

А потом она ровно ответила:

— Поместье и впрямь хорошее. Сразу видно, что строил его умелый хозяин. И я благодарю тебя за такой щедрый дар. Но что касается хозяйки — так ведь ты, конунг Харальд, удачлив не только в бою. С женами тебе тоже везет. Одну зачаровали, и сразу другая нашлась…

Забава осеклась, слишком поздно сообразив, что в словах ее звучит неприкрытая ревность.

Харальд на ходу спрятал улыбку. Подумал довольно — она ревнует. Значит, рана по- прежнему болит, и Сванхильд все еще думает о нем.

А подброшу-ка я дров, решил Харальд. И громко объявил:

— Тут ты не права, Кейлевсдоттир. Когда дело доходит до баб, удача мне изменяет.

Одна жена сбежала. Вторая оказалась ведьмой, пожелавшей отправить меня в бездну Гиннунгагап…

Сванхильд, как раз в это мгновенье дошагавшая до хозяйского стола, резко остановилась.

И Харальд тоже замер на полушаге. Ожидал, что девчонка бросит на него жалостливый взгляд, но она продолжала смотреть вперед, на громадный очаг по ту сторону стола. Даже губами чуть шевельнула, словно проговаривала что-то про себя. То ли подбирала слова, то ли ругалась беззвучно.

А у Харальда, пока он глядел на нее, пересохло горло. Губы у Сванхильд обветрились, их обвели густо-розовые тени — и на нижней губе, как раз посередке, залегла маленькая трещинка. До тяжести внутри, до спертого дыхания ему вдруг захотелось пройтись по ней языком…

Но в следующий миг Сванхильд молча развернулась. Потом зашагала вокруг стола, так и не взглянув на него. А Харальд, резко выдохнув, швырнул ей в спину:

— Поэтому мне пришлось убить ведьму, Кейлевсдоттир! И теперь я снова холост. Снова один, без жены!

Сванхильд, обойдя дальний торец стола, бросила на него оттуда колючий взгляд. Даже прищурилась яростно — непривычно, но, похоже, искренне.

И Харальд, чуть не расхохотавшись, заткнул за пояс секиру. Затем оперся о хозяйский стол одной рукой и перемахнул через столешницу. Встал на ноги рядом с большим хозяйским стулом, к которому спешила Сванхильд…

Она не остановилась, не сказала ни слова. Только снова глянула со злостью.

И посмотрела ему в глаза, что для него теперь было редкостью.

— Вот потому я и приплыл сюда, Кейлевсдоттир, — заявил Харальд на весь зал.

Свальд, Кейлев и Болли уже стояли перед хозяйским столом. Смотрели спокойно, безучастно.

За их спинами в зал входили воины. Торопливо, не говоря ни слова, рассаживались по лавкам. На лицах тех, кто успел занять место поближе к конунгу, было деланное равнодушие. Но ближе к дверям мужики не прятали ухмылок. Все знали — на пирах, где бывает конунг Харальд, не соскучишься. А здесь ожидался не просто пир. Конунг приплыл, чтобы вернуть свою беглую жену…

Харальд тем временем уронил:

— Дошли до меня слухи, что у Кейлева, который прежде служил мне верой и правдой, опять появилась незамужняя дочь. А я нынче живу без хозяйки. Некому мне эль сварить, постель постелить…

— Да и согреть! — рявкнул кто-то от дверей зала.

Харальд широко улыбнулся. Змей над плечом изогнулся крюком. В зале послышались смешки.

Девчонка в ответ глянула еще злей.

Понятно, что сейчас будет, яростно подумала Забава. Но сватовство по любым обычаям — не оскорбление. Этим Харальд свое слово не нарушит…

Забава вдруг обрадовалась тому, что несколько мгновений назад решила не сажать Кейлева на лучшее место за хозяйским столом. Хотя здесь, в Хааленсваге, она так поступала каждый день. По старшинству полагалось во главу стола сажать отца — по родному, по ладожскому обычаю, который она чтила…

Да и самой не хотелось сидеть там, где прежде пировал Харальд.

Но теперь все изменилось. Харальд все-таки появился. А раз она сама пошла к хозяйскому месту, стало быть — все здесь решает ее воля. С нее и спрос. Что бы ни случилось, что бы она не сказала…

Забава наконец дошагала до разлапистого хозяйского сиденья, по ту сторону которого стоял Харальд. Но стоило ей остановиться, как он обернулся к залу. И рявкнул:

— Кейлев! Отдашь мне свою дочь в жены? Знай, что на выкуп я не поскуплюсь. И утренний дар ей назначу щедрый! Один утренний дар я твоей дочери уже отдал, так что теперь ты знаешь — не обману!

Мужики захохотали. Забава ухватилась за резную спинку стула — чтобы хоть так руки занять, а не сжимать кулаки от злости. И резко сказала:

— Не того спрашиваешь, конунг Харальд.

Хохот в зале почти мгновенно стих — но воины продолжали улыбаться.

— Я не выйду за тебя замуж, — сказала Забава, пригибая голову.

Движенье вышло каким-то волчьим. И она внезапно ощутила, как давит на кожу мешочек, спрятанный на груди под одеждой. Затем добавила, возвысив голос:

— Не годится орлу с безродной лесной сойкой одно гнездо вить. Ищи себе пару под стать, конунг Харальд. И по полету, и по перу!

Он медленно кивнул, не сводя с нее взгляда. Широкая улыбка вдруг обернулась кривой ухмылкой — странной, сожалеющей. А следом Харальд заявил:

— Слова мудрые… но не торопись, Кейлевсдоттир. Сначала о таком спрашивают отцов. Твой черед придет потом.

Он снова отвернулся от нее. Бросил спокойно, даже как-то равнодушно:

— Что скажешь, Кейлев?

— Я-то согласен, — объявил старик. Затем сказал, посмотрев на Забаву: — Но мою дочь тоже следует спросить. Она хозяйка Хааленсваге. Та, при виде которой чары с тебя спали, конунг…

— Вот теперь говори, Сванхильд, — разрешил Харальд, поворачивая голову.

Забава стиснула резные завитушки так, что пальцы побелели. Выдохнула со злостью:

— Боюсь, я непочтительная дочь…

А в следующий миг ладонь Харальда накрыла ее руку, лежавшую на спинке стула. Сжала крепко, но боли не принесла.

— Так стань почтительной, — тихо уронил Харальд, глядя Забаве в глаза. — Или ты не знаешь, что у нас за непочтительность бабы к ответу могут призвать ее родичей? Тебя я не трону, а вот их…

Забава резко выдохнула. Потом сказала медленно, пытаясь выровнять дыханье:

— Это я знаю, конунг Харальд. Только иногда за своих родичей бабы мстят…

Тепло руки, накрывшей ее ладонь, путало мысли. Пальцы Харальда дотягивались до кожи повыше запястья, уже под рукавом. Пока Забава говорила, он успел погладить ей предплечье — коротко, быстро. Кожу царапнули мозоли, по руке потек жар…

И даже колючая боль от того, что смотрела ему в глаза, показалась вдруг не такой острой.

Зачем он так, горестно подумала Забава. Руку гладит, а словами грозит. И ведь не ей — тем, за кого она в ответе, кто в трудную пору пошел за ней. Угрожает другим, чтобы смирить ее. Все как прежде…

Только укорять Харальда нет смысла, тут же пролетело у нее в уме. Да и местью пугать глупо. Харальд лишь посмеется над такими речами. Он силен, он конунг — и говорить с ним надо как с конунгом.

Забава заставила себя улыбнуться. Растянула губы почти также широко, как недавно Харальд. Затем громко объявила:

— Но бывает и по-другому, конунг Харальд. Жена, что идет замуж, испугавшись за родичей, потом варит мужу горький эль. И постель ему греет одним боком, а не спиной!

Мужики в зале радостно загоготали. Неждана, только сейчас забежавшая в зал, подумала с изумлением — ох и разошлась Забава Твердятишна! Чтобы она, да такие слова говорила?

А потом Неждана зашагала к хозяйскому столу, на ходу прикидывая, сдержат ли гости слово, данное во фьорде. И не поможет ли Свальд успокоить конунга, если тот разозлится после слов Забавы…

Харальд, метнув быстрый взгляд на своих людей, снова посмотрел на Сванхильд. Губы у него изогнулись в усмешке — на этот раз теплой, от души.

А ты кое-чему научилась, дротнинг, мелькнуло у Харальда. И он придавил мелкую ладонь Сванхильд еще сильнее — но так, чтобы не до боли. Опять прошелся кончиками пальцев повыше хрупкого запястья. Следом застыл, борясь с желанием дотянуться до локтя. Дотянуться, погладить тонкую руку всей ладонью, задрав рукав грубой шерстяной рубахи, скрывавшей кожу — нежно-прохладную, как прежде. И плевать, что люди смотрят…

Но Сванхильд вдруг заявила, продолжая улыбаться:

— Так за кем ты приплыл, конунг Харальд — за женой или за врагом? Если за врагом, то в шведских краях их у тебя было достаточно. Да на выбор, хочешь в штанах, хочешь в юбке! Стоило ли так далеко плыть?

Харальд вскинул одну бровь. Сказанное он слушал вполуха, больше смотрел.

На жемчужных зубах Сванхильд, пока она говорила, плясали блики от огня, разгоравшегося рядом, в очаге. Платок, единственный лоскут шелка, что был на ней, сбился к затылку еще на причале. Короткие пряди, распушившись, теперь липли к высокому лбу и скулам темно-золотыми нитями, чуть вьющимися на концах. С одной стороны пламя из очага выкрасило их в алое…

Она так близко — и так далеко, подумал вдруг Харальд. За стеной из своей обиды и злости.

— Но я не хочу отказывать такому великому конунгу. — Сванхильд, не переставая улыбаться, прищурила синие глаза — в которых уже дрожали слезы от его серебряного взгляда. — Это было бы плохо для моих родичей, как ты сам сказал, конунг Харальд…

Обрывки саг, слышанных на разных пирах, понятых где через пень-колоду, где ухваченных с лету, кружились в уме у Забавы.

— Но будет плохо для меня, — выпалила она, — если я выйду замуж за воина, не испытав его сначала. Не знаю, слышал ли ты, конунг Харальд — но первый мой муж славился по всему Нартвегру не только силой. Но и умом. А еще смекалкой. И хотелось бы, чтобы второй муж был не хуже первого!

Харальд прищурился так, что глаза у него почти скрылись под веками. Потом подался вперед, и сильные пальцы скользнули по руке Забавы. Сошлись в кольцо на ее предплечье. Были горячими…

— До меня доходили слухи о твоем муже, — насмешливо ответил Харальд. — Правда, не знаю, можно ли им верить. Если тебе недостаточно танца, положенного перед свадьбой — то скажи, что я должен сделать. Только будь осторожна, чтобы я не счел твои слова издевкой, Кейлевсдоттир. Не проси у меня луну с неба…

— Завтра с утра, — перебила она, — я уйду из Хааленсваге. Как минует полдень, выходи меня искать, конунг Харальд. Если найдешь до заката, то я стану твоей женой. Если же нет, то ты и твой родич, ярл Свальд, навсегда уплывете из Хааленсваге. И никого тут не тронете. Ни на кого не заявите права!

Вот и все, подумала Забава следом.

Мысль была чуть горестной. Она нахмурилась, отвернулась к очагу.

Надо будет сделать все хорошо, мелькнуло у Забавы. Чтобы ни Кейлеву, ни Болли, ни

Неждане ничего не грозило.

А потом она быстро вскинула свободную руку. Вроде поправила сбившийся платок — но на деле торопливо утерла слезы, стоявшие в глазах. Лют был нынче взгляд у Харальда…

— Пусть будет так, — неторопливо проговорил Харальд.

И резко отнял руку. Улыбнулся страшновато, почему-то дернув плечом, над которым нависал змей. Сказал громко, заглушив треск пламени, разгоревшегося в очаге:

— Так где твой хлеб и эль, хозяйка? И где мне сесть?

Забава ухватилась за резную спинку уже двумя руками. Дернула стул, отодвигая его от стола, заявила:

— Здесь. В этом зале нет никого знатней тебя, конунг Харальд. Стало быть, тебе и сидеть на лучшем месте. Мои родичи сядут рядом…

— Нет, — спокойно возразил Харальд. — Справа от себя я хочу видеть того, с кем приплыл. Ярла Свальда. А слева тебя, Кейлевсдоттир. Если хозяин сядет далеко от гостя, это будет уже оскорбление, верно? Так не оскорбляй меня, хозяйка Хааленсваге!

Он прав, пристыжено подумала Забава. Раз назвалась хозяйкой, надо идти до конца. Поздно лепетать о том, что она незамужняя, которой не положено сидеть возле чужого мужика. И ведь не собиралась так поступать. Но после того, как Харальд подержал ее за руку, сразу струсила!

Харальд тем временем выдернул из-за пояса секиру. Сел, прислонив оружие к столу рядом с Забавой. Глянул на нее с прищуром…

Змей над плечом Харальда тут же потянулся к Забаве. И беззвучно разинул пасть. Вытянутая змеиная голова замерла в одной ладони от ее груди. Блеснули частые зубы, серебристо-голубые глаза, до дрожи похожие на человечьи, посмотрели недобро.

А Забава вдруг припомнила то, что случилось в Йорингарде. И ночь, когда в опочивальню подбросили похожую тварь, сорванную со спины Харальда прошлой весной.

Конечно, тот змей был щедро расписан серебром — в отличие от этого, почти сплошь черного. Но Харальд, прикоснувшись к нему, словно обеспамятел. Чуть не придушил ее…

И сами собой сошлись на переносице брови. Забава отогнала тень страха, скользнувшую внутри холодной мокрицей. Подумала уже зло — ты меня не запугаешь, я видела и пострашней!

Потом она шагнула, обходя стул, на котором развалился Харальд. Ощутила внезапно жалость. Теперь ему приходится носить на себе эту тварь. Нелегко, наверно…

Сванхильд глянула так сердито, что змей дрогнул. И согнулся в кольцо над плечом, провожая ее взглядом.

Даже сейчас не испугалась, довольно подумал Харальд, глядя перед собой. И медом не потекла при виде змея — как текли девки из великих йотунов, сидевшие возле него на пирах в Йотунхейме. Для них тварь над плечом была знаком божьей силы. А Сванхильд прежде радовалась ему самому — как обычная баба простому мужику. Не тому, на что он способен, не божьим дарам в его теле…

Харальд резко вытянул левую руку. Отодвинул соседний стул, чтобы Сванхильд было легче сесть. Следом бросил, не оборачиваясь к ней:

— Утварь здесь всегда была тяжелая. Не для бабьей руки, как я помню. Чтобы мужики ее о голову соседа не разбили…

По столам, где сидели воины, опять загуляли смешки.

Забава хмуро глянула на Харальда — и остановилась перед отодвинутым стулом. Распорядилась громко, как положено хозяйке:

— Нида, сядь возле меня.

Но Харальд снова встрял:

— Мой родич приплыл в Хааленсваге, чтобы повидаться с женой, Кейлевсдоттир. Пусть Нида сядет рядом с ним — а я сам присмотрю за тем, чтобы ярл Свальд не сказал лишнего. Или ты боишься, что они помирятся? Опасаешься, как бы Нида не вернулась к мужу, стоит тебе отвернуться?

Забава не удостоила Харальда даже взглядом. Но призадумалась. И, вскинув брови, вопросительно посмотрела на подругу. Решила молча — теперь дело за Нежданой.

Слово хозяйки Хааленсваге уже прозвучало. Если завтра что-то пойдет не так, Неждана всегда может сослаться на нее. Не по своей, дескать, воле села вдали от ярла…

У этих двоих не застолье выходит а поединок, тревожно подумала Неждана, стоя в паре шагов от Свальда. Затем торопливо попросила:

— Позволь мне сесть рядом с ярлом, Кейлевсдоттир. Может, после этого он сам пожелает уплыть отсюда без меня.

Свальд, стоявший впереди, оглянулся. И ухмыльнулся ей в лицо — недобро, с издевкой и злостью. За соседними столами захохотали…

Затем ярл зашагал на свое место. А Неждана, ощутив, как кружится голова от страха и тревоги, повернулась к дверям. Посмотрела на рабынь, уже забежавших в зал с подносами. Молча махнула им рукой, указывая на хозяйский стол — и пошла вслед за Свальдом.

Кейлев с Болли тут же зашагали к другой стороне стола. Туда, где сидела Забава.

Сванхильд наконец опустилась на сиденье. Харальд быстро двинул ногой по ножке стула, придвигая его к столу. Улыбнулся, получив в ответ возмущенный взгляд. Подумал следом — интересно, где Сванхильд завтра спрячется?

Уйдет в лес, запутав следы по-звериному? Память о днях, прожитых в волчьей шкуре, у девчонки осталась. Не зря она заговорила о его свадьбе с Труди, очнувшись…

Лишь бы Локи опять к ней не полез, недобро мелькнуло вдруг у Харальда.

Конечно, Локи он предупредил. И клятву с него взял прежде, чем вычерпал из Нари, сына Сигюн, силу волчьего колдовства. Но Локи все-таки бог лжи…

Подбежала рабыня, расставила чаши, налила эль. Следующая девка принесла блюдо с ломтями странного хлеба — пышного, непривычно высокого, с непонятной прослойкой.

— Хлеб и эль, конунг Харальд, — сухо объявила Сванхильд, не глядя на него. — Только не взыщи, если мой хлеб тебе не понравится. Хозяйка я неумелая. И требую от кухонных рабынь, чтобы готовили мне еду, для тебя чужую!

Требует она, насмешливо мелькнуло у Харальда. Наверняка сама месила тесто для этих странных лепех. Чтобы рабыни невзначай не утомились…

Он молча подхватил один из ломтей, отправил в рот. Капуста и рубленое мясо, попавшиеся внутри, были хороши. И ноздреватый духмяный мякиш под румяной коркой ему понравился. Харальд одобрительно кивнул, проглотив ломоть. Сказал, уже берясь за эль:

— Теперь я вижу, что поступил умно, посватавшись к тебе, Кейлевсдоттир. Сама ты красавица, и хлеб у тебя хорош…

Ладонь, лежавшая на столешнице, собралась в кулак. Забава с усилием разжала пальцы, потом ровно ответила:

— Спасибо за такую похвалу, конунг Харальд. В красавицах ты разбираешься, это знают все. В любом заливе их сразу находишь… и как я рада, что стала одной из баб, к которым ты сватался!

— Да ты была единственной, — бросил вдруг Харальд вполголоса. — Эту Труди я себе в жены не просил. Выкупа за нее не обещал, утренний дар не сулил… только тебя взял по всем обычаям. Сам, по доброй воле. Теперь вот снова пришел свататься!

А потом он неожиданно произнес — почти правильно, не огрубив у имени начала, не исковеркав, как прежде:

— Забава. Так, верно? Я выучил твое прежнее имя, Кейлевсдоттир. На одном из драккаров отыскался мужик, пару лет прослуживший у конунга Рюрика. Он и помог.

Конечно, мужик, мрачно подумала Забава. Небось опять какую-нибудь рабыню- славянку нашел…

Она поспешно схватилась за чашу с элем, чуть пригубила. Затем сказала с вызовом, пользуясь тем, что Харальд наконец-то замолчал:

— На причале я просила тебя, доблестный конунг, рассказать нам о своем последнем походе. И о красавицах, что ты там встретил!

Харальд глубоко вздохнул, медная чаша в его руке слегка смялась. В открытые двери зала потек запах жарившегося мяса…

Свальд молчал, прислушиваясь к словам брата. И Неждана тоже молчала. Думала, едва дыша — ох и рискует Забава Твердятишна! Что, если мужики озлобятся да потащат их в опочивальни, ухватив за волосы?

Правда, Забаву теперь не за что хватать, мелькнуло у Нежданы следом. Волос у Твердятишны нынче короткий. И неизвестно, что после этого случится. На озере Россватен, по слухам, главную битву вела она, Забава. Конунг Харальд в то время лежал на льду с переломанной грудью…

— Один раз все-таки предложу по-хорошему, — вдруг тихо буркнул Свальд, сидевший слева от Нежданы. — Вернись, Нида. До утра время еще есть. Я тебе все прощу — особенно если приласкаешь меня этой ночью, как жене положено.

— Сегодня простишь, а завтра вспомнишь, — так же тихо ответила Неждана. — И нрав твой при тебе останется, Свальд. А значит, будет следующая девка. Она тебя подучит, и ты снова возьмешься за ремень.

— Это было колдовство. — Свальд вдруг развернулся к ней всем телом. Двинулся, не вставая со стула, и колено его уперлось в бедро Нежданы. Прошептал негромко, но жарко, блеснув бледно-голубыми глазами: — Вернись, Нида. Стань моей дротнинг. Сними эту шерсть с очесами, в которой нынче ходишь. И руки у тебя опять будут мягкими. Вон, на пальцах уже трещины видны от щелока… сама стираешь? Со мной ты об этом позабудешь!

Неждана, хоть и не хотела, но быстро глянула на свои руки. Затем снова посмотрела на мужа. Выдохнула:

— А как тебе надоем, так сразу все вспомню, ярл Свальд? И не только стирку — но и порку с зуботычинами? Ты не конунг Харальд, ты за свое слово держаться не будешь.

На лице Свальда опять проступили злые красные пятна.

— Значит, так? — прошептал он, не шевелясь, по-прежнему сидя боком ко всему залу — и опираясь левым локтем о столешницу. — Значит, Харальд за свое слово держится? А ведь я в тот день, когда ты сбежала, шел во фьорд, как за невестой. В баню сходил, браслеты для дара подобрал…

В словах его была непонятная тоска — но голос прошелестел сталью, скользящей в ножнах.

Уж не это ли сильней всего тебя ранило, мелькнуло у Нежданы. Мылся-собирался, да все впустую!

А в следующий миг Неждана подавила вздох. И вспомнила вдруг свадьбу. Как Свальд шагал за ней, обходя вокруг стола после свадебного эля. Свои мечты глупые в тот вечер — всю бы жизнь, да по одной тропке идти…

Хватит, оборвала себя Неждана. Но сердце уже забилось суматошно, и дыхание зачастило. А колено Свальда продолжало давить на ногу, напоминая о том, какими крепкими были его объятья — каждую ночь, не только после свадебного пира. Даже когда в Веллинхеле она совершила глупость, он это простил…

Неждана резко сдвинулась на самый край стула, уходя от Свальдова колена. Отогнала тоскливые мысли, в которых был только он, сказала вполголоса:

— Ты, Свальд, как румяное яблоко на ветке. Красив, знатен, богат. И такая, как я, тебе не пара. Рано или поздно ты об этом вспомнишь. Но если тебе попадется девка навроде Брегги, да сумеет угодить — и захочет первую жену не просто выгнать, а сначала поизмываться над ней, как это было в Упсале… что тогда? Родни у меня нет, заступиться некому.

— А прежде ты не была такой трусливой, — глухо проговорил Свальд, уставившись ей в лицо. — Но я лишь один раз дал маху — там, в Упсале. И только потому, что Гунировым девкам помогло колдовство не из нашего мира. Ты знаешь, о чем я сейчас говорю. Разве я поддался Брегге в Йорингарде? А ведь она и там замуж за меня рвалась…

— Ты не отказался бы от дочери конунга, не уйди я от тебя, Свальд, — перебила его Неждана. — Просто ты из тех, кто любит битвы. Даже в этих делах. Но такие, как ты, завоевав добычу, тут же начинают думать о новом походе. Так ведь?

— Ты для меня не добыча, — проворчал Свальд. — Ты моя баба. В постели сладкая, в беде сильная… вернись, Нида. Добром прошу. Не будет у меня другой жены, раз ты этого так боишься! Клянусь тебе своим честным именем, жизнью своей… и жизнью отца!

Хорошо, что не деда, безрадостно подумала Неждана. Того самого, кто заявил когда-то — клятва, данная бабе, не клятва, а так. И хочется верить словам Свальда, но…

Но жить, заглядывая ему в глаза, чтобы угадать, нет ли у него новой бабы, слишком тяжело. Да еще зная, что расстаться они могут не по-доброму. Прежде у нее не было выбора — и дома, кроме того, что мог предложить Свальд. А теперь появилась надежда. Сверкнула неярким лучом, поблазнила…

Если Забаве удастся задуманное — то заживет Твердятишна в этом поместье тихо и спокойно. Никто с недобрым помыслом сюда не заглянет. Люди на этих берегах уже знают, чьего сына — и чьего внука! — носит хозяйка Хааленсваге. И кто в здравом уме рискнет обидеть мать Ёрмунгардова внука? Здешние от моря кормятся, по нему в походы ходят, зимой на север за моржами и тюленями плывут. Никто не захочет на себе проверить, отомстит или нет Мировой Змей за обиду бабы, родившей ему внука…

А там, где Забава Твердятишна будет жить в покое, и для меня местечко найдется, мелькнуло у Нежданы.

Она чуть привстала. Уцепилась за подлокотники и передвинула стул подальше от Свальда. Правду говорил конунг Харальд — для бабьей руки здешняя утварь была тяжеловата…

Но Неждана дернула так, что только ножки по полу стукнули.

Свальд резко развернулся и уставился на воинов, сидевших за ближними столами.

— Отведай хлеба и эля, ярл Свальд, — сладко сказала Неждана. — За тем, как пекся хлеб, приглядывала Кейлевсдоттир. Эль варила я. Он на меду, крепкий.

Ярл, не глядя, протянул руку к блюду с пирогами. Ухватил кусок, со злостью откусил. Но перед тем, как хлебнуть эля, опять посмотрел на Неждану.

Взгляд бледно-голубых глаз был недобрым.

Харальд какое-то время молчал. Жевал пышные ломти хлеба с начинкой, запивал элем, поглядывая на Забаву. Слушал то, что говорил Свальд своей жене. Договориться с ней брату не удалось…

Придется ему потерпеть до завтра, пролетело в уме у Харальда. А следом он бросил:

— Значит, ты желаешь послушать о красавицах из Упсалы, Забава? Об этих девках я могу рассказать тебе многое. Только наедине, не прилюдно. Может, выйдем ненадолго? Твой хлеб с элем я уже отведал. Самое время побеседовать!

Опять за руку схватится, с невольной дрожью подумала Забава. Или целовать начнет…

Она торопливо, почти испуганно покачала головой. Заявила:

— Наедине мы поговорим послезавтра, конунг Харальд. Поутру, на причале, перед тем, как ты уплывешь из Хааленсваге. Все равно нам надо условиться о сыне. Он, когда вырастет, захочет повидать отца. Мне придется прислать его к тебе, как только он возмужает.

Говорливая стала, с неудовольствием подумал Харальд.

И вдруг вспомнил, как гадал в прежние времена — какой была бы Сванхильд, довелись ей жить с родной матерью? Вот теперь, похоже, он это узнает. Девчонка обжилась, выучила язык и набралась смелости после встреч с богами. Победы меняют всех, он это знал по себе. К тому же в памяти у нее остались дни, проведенные в волчьей шкуре…

— А может, завтра я не на причал сойду, а перед тобой встану женихом, Кейлевсдотир? — с ухмылкой спросил Харальд.

— Впрочем, если ты желаешь, чтобы о девках из Упсалы мы поговорили уже на брачном ложе — быть по сему. Хочешь, взамен я расскажу тебе о том, как ходил на юг до самого Византа?

Сванхильд тут же обернулась к нему. Рот у нее приоткрылся, взгляд на мгновенье стал живым, доверчивым — совсем как у прежней Сванхильд. Но следом она сердито поджала губы. Отчеканила:

— Я с радостью выслушаю все, что расскажет мне такой доблестный конунг.

Харальд хмыкнул. Сказал вкрадчиво:

— А ты приветлива с гостями, Кейлевсдоттир. Хорошая из тебя выйдет дротнинг! Что ж, слушай. Было это четыре года назад. Я тогда решил сходить на далекий остров в теплых морях. Местные именовали его Сидилия…

Сердце у Забавы замирало, пока она слушала Харальда. А когда он заговорил об огне, что струей летел по воздуху с византских кораблей, внутри потек ужас.

Что за народ эти мужики, с горечью подумала она. Нет чтобы жить в своих краях, мирно ловя рыбу. Но нет, тянет их в эти дальние походы да чужие края!

Рабыни тем временем уставили столы блюдами с угощением — рыбой копченой и соленой, мясом вареным и жареным, тушенной прошлогодней репой, густо посыпанной молодым зеленым луком. Принесли на смену ладожским пирогам, которые быстро закончились, хрустящие овсяные хлебцы, испеченные третьего дня. Чаши быстро пустели, и рабыни щедро наливали эль, вновь и вновь забегая в зал с полными кувшинами…

Как только Харальд договорил, мужики за столами торопливо выкрикнули здравницу — за здоровье конунга, победителя упсальских колдунов. И Харальд быстро встал. Уронил, посмотрев на Забаву сверху вниз:

— Сиди, Кейлевсдоттир. Ты в тяжести, к тому же набегалась за день…

Опекает, как дите малое, подумала Забава. Стоило пустить его за стол, как он тут же начал отдавать приказы. Привык везде быть хозяином!

Она вскочила, поспешно сдвинув стул, чтобы Харальд не успел с этим помочь. Пригубила медового эля, настоянного на травах. Потом села, покосилась на него — и наконец решилась. Спросила негромко:

— Как поживает Гейрульф, конунг Харальд?

— До сих пор ты разговаривала так, словно видишь меня впервые, хозяйка Хааленсваге — насмешливо заметил Харальд. — Прости, что спрашиваю — но откуда ты знаешь простого мужика из моего войска? Видела его где-то? Может, тогда и меня заметила? Возле этого Гейрульфа, хотя бы краем глаза?

Забава нахмурилась. Ляпнула вдруг, не подумав:

— У скальдов спроси. Они тебе расскажут, где мы встречались и виделись!

Харальд засмеялся, режуще блеснув глазами. Затем неторопливо сказал:

— Когда я покидал Упсалу, Гейрульф уже начинал садиться. Но к Асвейг его пока не пускают. И сторожат на всякий случай. Думаю, после нашей свадьбы я пошлю весточку в Упсалу. Прикажу, чтобы Гейрульфа с ведьмой отправили на одном из моих драккаров в дальние края. Если, конечно, я встану со своего брачного ложа довольным!

Забава, не ответив, выдернула из ножен, спрятанных под платьем, короткий клинок. Потянулась к поросячьему боку, стоявшему перед ней. Лезвие, наточенное Кейлевом, раскроило запеченную корку ровно, без лохмотьев…

Он все такой же, пронеслось у нее в уме. Грозит чужими жизнями да посмеивается.

Она изменилась, подумал Харальд.

И молча подтолкнул к бывшей жене пустое блюдо, которое поставила перед ним рабыня. Попросил с улыбкой:

— Отрежь и мне кусок, Кейлевсдоттир. Уважь гостя.

А потом Харальд откинулся на спинку стула, не сводя глаз со Сванхильд. Та помедлила, но все же потянулась к запеченному боку.

Ей подходит то имя, что я для нее выбрал, вдруг мелькнуло у Харальда. Битва лебедя. Движения тонких рук быстрые, точные — как взмахи лебединого крыла. И наклон головы лебединый. Грубую накидку девчонка сбросила, пока он рассказывал байки про свой южный поход. Теперь изгиб ее шеи прятал только платок. Увести бы Сванхильд отсюда. Содрать с нее все тряпье. И чтобы охала, смотрела затуманено, как прежде…

Сколько времени он с ней не тешился? Считай, почти полтора месяца!

Харальд вцепился в разлапистые подлокотники. Услышал, как под пальцами хрустнуло Подумал зло — сейчас нельзя.

Будет лучше, если Сванхильд вернется к нему сама. Выполняя свое обещанье, по-честному…

По-доброму.

Пусть здешних псов увезли в Йорингард, он отыщет ее по запаху. Или использует драконий взгляд — и пожелает что-нибудь простенькое, чтобы не задеть Сванхильд. К примеру, прикажет, чтобы рядом с ней вырос куст. Если его взгляд дотянется до места, где затаилась девчонка, то там вскинутся ветви…

Сил на это хватит с избытком, пролетело в уме у Харальда.

По дороге сюда, перед Каттегатом, уже после Йотунхейма, ему попалась пара чужих кораблей. Он не стал их жалеть. Волчье колдовство, вычерпанное им из Нари, сына Сигюн, не заглушило того странного голода, что леденил нутро после Упсалы. Зато побоище, устроенное на кораблях, сразу насытило…

Если не удастся найти Сванхильд, решил Харальд следом, то прогуляюсь до ограды. И поговорю с ней уже по-другому. Главное, ей самой не грозить, чтобы не разбудить силу сына…

Еще через пару мгновений Сванхильд, даже не повернув головы, пододвинула к нему полную тарелку.

Подлокотники под пальцами Харальда хрустнули уже громче. Но звук утонул в треске пламени, горевшего в очаге.

Воины выкрикивали здравницы одну за другой, голоса их звучали все развязней, все громче. Только Харальд после слов о Гейрульфе сидел молча. Неторопливо отрезал от мяса на тарелке мелкие ломтики, швырял их в рот. Опрокидывал чаши после чужих здравниц, но сам их не произносил.

Ярл Свальд тоже помалкивал.

И Забаве от этого было не по себе. Тревожно становилось, тоскливо, даже холодно… хотя сзади, от очага, шло тепло.

Она сидела молча до тех пор, пока один из воинов за ближним столом не захрапел, уронив голову на руки. Потом подозвала бабу, несшую кувшин с элем. Велела передать рабам, чтобы те закатили в зал бочку с элем. А рабыням приказала идти в рабий дом, и запереться там на ночь, да нос наружу не высовывать.

Следом Забава встала. Объявила, посмотрев на Харальда:

— Оставайся, если хочешь, доблестный конунг…

Он недовольно сверкнул глазами — и внутри у Забавы что-то пугливо екнуло. Но закончила она, не позволив голосу дрогнуть:

— Я ухожу, чтобы не проспать зарю. Мне утром выходить рано. А ты, конунг Харальд, можешь не торопиться. Для тебя мы приготовили хозяйскую опочивальню, дорогу туда ты знаешь. Ярл Свальд может переночевать в покое напротив. Воины, которым не хватит лавок в зале, пусть идут в мужской дом, он все равно пустует. Отец, Болли, время уже позднее. Пойдемте спать. Нида, мы с тобой ляжем вместе, в одной опочивальне.

Неждана вскочила с места прежде, чем Забава договорила. Кейлев с Болли переглянулись. Старик едва заметно кивнул, затем мужики встали.

— Конунг Харальд, — быстро сказала Забава.

И посмотрела в лицо, на котором горели серебряно-голубые глаза. Помедлила. Захотелось вдруг коснуться впалых щек, покрытых короткой щетиной — лишь кончиками пальцев, на одно мгновенье…

А потом перед глазами мелькнула Труди — неотвратимым возмездием, положенным наказанием. И Забава выпалила, ощутив, как предательски защипало глаза:

— Надеюсь, вы с ярлом Свальдом сдержите свое слово до конца?

Свальд хмуро кивнул, не глядя на Неждану. Харальд уронил:

— Я не пойду ломать дверь в твою опочивальню — если ты об этом, Кейлевсдоттир.

Понятливый какой, мелькнуло у Забавы.

Затем она развернулась, и зашагала вслед за Болли с Кейлевом.

Как только Сванхильд исчезла в распахнутых дверях зала, Свальд угрюмо спросил:

— Ну что, пойдем спать? Или устроимся тут, у очага? Эль, как я понимаю, сейчас притащат Целую бочку…

— Подождем, — негромко сказал Харальд.

И посмотрел в сторону выхода. Буркнул чуть погодя, когда трое немолодых рабов закатили в зал бочку эля:

— Скажи нашим про мужской дом, Свальд. Пусть до утра сидят здесь, к драккару не спускаются. А то как бы не свалились с лестницы…

Ярл поднялся, прошелся вдоль столов, перебрасываясь словами с подвыпившими мужиками. Уже вернулся к брату, когда в зал вдруг вошел Кейлев.

Харальд при его появлении едва заметно усмехнулся. Спросил негромко, как только старик дошагал до хозяйского стола:

— Хочешь мне что-то сказать, Кейлев?

— Многое, — быстро ответил тот.

И торопливо обошел вокруг стола. Опустился на стул, на котором прежде сидела Сванхильд, пробормотал, глядя на мужиков в зале:

— Но сначала я хочу поблагодарить тебя, конунг Харальд. За то, что подарил мне дочь, которая может беседовать с богами. А иногда даже возражать им…

Свальд фыркнул, у Харальда дернулся вверх край рта.

— Что, так тяжко приходится? — вполголоса поинтересовался он.

И отхлебнул эля.

— Ничего, я справляюсь, — сдержано отозвался Кейлев. — Хотя нелегко, когда не можешь приказать своей дочери, как простой бабе. Однако в трудные времена Сванхильд вспомнила о своих родичах — то есть о моих парнях. И ты, конунг Харальд, без нее остался бы во власти ведьмы. Поэтому я пошел за Сванхильд, когда она захотела сбежать из Упсалы. Не бросать же свою дочь одну?

— Но второй раз она не сбежит, Кейлев, — уронил Харальд.

Старик нахмурился. Ответил рассудительно:

— Само собой, нет. К тому же я знаю, что Сванхильд не найти лучшего мужа, чем ты, конунг Харальд. А потому хочу предупредить — там, в Упсале, я отыскал цепь, которая делает человека невидимым…

— Мне это известно, — оборвал его Харальд. — Труди на допросе говорила, что спрятала цепь в сундуке. Я полез ее искать, когда руки дошли — но узнал, что ты обыскал сундуки Труди раньше меня. А когда Сванхильд заговорила про прятки, стало ясно, в чьих руках сейчас цепь…

Старик молча склонил голову Свальд вскинул брови, но промолчал.

— Это я тебе прощаю, Кейлев, — тихо проговорил Харальд. — Может, и хорошо, что так вышло. Теперь Сванхильд надеется на то, что цепь ее спрячет А не будь цепи, она могла придумать что-нибудь поглупей и поопаснее пряток. Но если завтра я не найду Сванхильд, то приду к ней, уже не тратя время на детские забавы и бабьи капризы. И тогда тебе лучше не стоять на моем пути. Ты все понял?

— Я бы сказал наоборот, — тихо заметил Кейлев. — Мне лучше встать, но так, чтобы не до смерти. А лишь до бабьего испуга.

Свальд издал долгое «ха», Харальд ухмыльнулся. Уронил:

— Ну, можно и так. А про лестницу ты зачем ей рассказал? Научил бабу, как не пускать мужа в дом… я для этого тебе показывал камни-замки?

— Тут я не при чем, — проворчал Кейлев. — Она сама их разглядела. Я же говорю, конунг — нелегко с ней. Пойду, пожалуй. А то Сванхильд думает, что я сейчас в соседней опочивальне вместе с Болли сплю. Как бы не заметила чего.

Он встал и зашагал к выходу. Харальд, глядя ему в спину, снова отхлебнул эля.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кому искать, кому бежать

Ночью Забаве не спалось. Лишь под утро она провалилась в тревожную дрему — но тут на другом конце поместья пропел петух.

Крик его, приглушенный дерном на крыше, прозвучал в опочивальне тихо, чуть слышно. Однако Забава этот крик услышала и вскочила. Кинулась умываться, одеваться — все в темноте, на ощупь…

Неждана, лежавшая без сна на другом краю ложа, поднялась вслед за Забавой. Пошла в угол для умывания, не разжигая света, тоже взялась за кувшин.

— Спала бы еще, — вполголоса обронила Забава, уже затягивая шнурки на сапогах.

— Мне нынче не до сна, — прошептала в ответ Неждана. И плеснула себе в лицо водой.

— А так выйду, хоть вслед тебе гляну, Твердятишна. Да попрошу Мокошь-матушку, чтобы помогла нам сегодня.

Как на битву провожает, мелькнуло у Забавы. И опять по батюшке называет. Стало быть — тревожится. А ведь здесь, в Хааленсваге, Неждана уже начала кликать ее по имени…

Она подавила вздох. Затем схватила накидку, отодвинула засов на двери и выглянула наружу.

Тьму за порогом рассеивал светильник, стоявший на полке в самом конце прохода. За ночь тюлений жир в нем почти выгорел, но дрожащий язычок пламени высвечивал достаточно, чтобы понять — ее никто не караулил. В опочивальне, куда ушли Болли с отцом, было тихо. В двух других опочивальнях тоже…

И Забава метнулась к выходу.

Между длинными облаками, что исполосовали небо на востоке, еще только начали разгораться ручьи розового сияния, когда Сванхильд вышла из главного дома. И быстро зашагала, почти побежала к воротам поместья. Вслед за ней из двери появилась Нида…

Харальд, лежавший на крыше главного дома, коснулся плеча Свальда.

— Вижу, — тихо выдохнул брат, тоже растянувшийся на скате, поросшем травой.

Затем конунг с ярлом замерли, глядя на беглых жен. Те дошли до ворот — где

Сванхильд зачем-то обняла Ниду. А потом торопливо зашагала по дороге, уходившей в сторону мелких, каменистых полей.

— Это у них так принято? — проворчал Свальд. — Друг дружку обнимать, отбившись от мужних рук?

— Спросишь у своей, как увидишь, — прошептал Харальд. — Мне другое не нравится…

— Что именно? — буркнул Свальд, глядя на Ниду, стоявшую в воротах.

— Сванхильд могла уйти из поместья тайно, — уронил Харальд. — Могла надеть цепь еще в опочивальне. И тайком перелезть через ограду — чтобы я побегал потом по Хааленсваге, выискивая ее следы. Но она ушла через ворота. Напоказ. Хотя могла бы догадаться, что я не оставлю дом, где она спит, без присмотра.

— Может, Сванхильд сама хочет, чтобы ты ее нашел, — заметил негромко Свальд. — Передумала за ночь, вот и оставила след.

Харальд усмехнулся, не сводя глаз с крохотной фигурки на дороге. Возразил:

— Нет. Тут дело касается и твоей жены — так что Сванхильд просто так не уступит. Я о другом думаю… в первый раз я отыскал Сванхильд без всяких собак. Один, в темноте, по следу. Если она вспомнит об этом, то догадается — или уже догадалась, что нюх у меня получше, чем у людей.

Свальд пожал плечами.

— Что с того…

— Как сказала Кейлев, с ней сейчас нелегко, — перебил его Харальд. — Если он прав, то Сванхильд не будет прятаться по лесам и оврагам. А вернется назад, в Хааленсваге. Наденет цепь и придет обратно тем же путем, что ушла. Здесь, в поместье, полно ее следов, тут на каждом углу пахнет новой хозяйкой. Она затаится у меня под носом…

— Тебя это словно забавляет, — негромко заметил Свальд.

Харальд снова усмехнулся. Вполголоса бросил:

— Я сегодня сыграю с ней в хнефатафль, брат. Если выиграю, то к вечеру она опять будет моей, причем выполняя свое же слово. Как тут не забавляться?

Свальд помрачнел. Подумал, глядя в сторону Ниды, замершей в распахнутых воротах — а эта просто сказала нет…

Ничего, решил ярл, стискивая зубы. К ночи Сванхильд будет занята с Харальдом. Вот тогда и настанет время снова поговорить с Нидой. Но уже по-другому!

Травяные крыши Хааленсваге, увенчанные резными головами диковинных зверей, наконец исчезли из виду. И Забава, еще немного пройдя по дороге, спрыгнула в первую же канавку, что промыли вешние воды. Пригнулась, хотя рядом никого не было. Как знать, вдруг Харальд еще и видит дальше обычного человека?

Ничего, пронеслось в уме у Забавы, пока она вытаскивала из-под одежды узелок с цепью. Самый хитрый лис на своей же хитрости ловится…

Она торопливо затянула на шее завязки цепи, сделанные из кожи, похожей на змеиную. Следом глянула на руку — и не увидела ее. Потом быстро зашагала по дну канавки, не выбираясь на дорогу.

До обеда многое надо было успеть.

Жизнь в поместье текла своим чередом.

Нида, постояв в воротах, вернулась к главному дому. Снова выскочила, неся в охапке какое-то тряпье, и побежала к бане. Затем из главного дома вышли Кейлев с Болли. Старик рявкнул, озираясь:

— Сванхильд! Нида!

Ему никто не ответил, и оба мужика поспешно зашагали в сторону кухни. После них раб-пастух выгнал за ворота коровье стадо. Немолодая рабыня повела на выпас овец с козами, хромой парнишка — шестерку невысоких лошадок, которых в поместье держали для полевых работ.

А Харальд продолжал лежать на травянистом скате крыши. Смотрел на ворота, безмолвно желая время от времени — хочу увидеть Сванхильд. Или Забаву из Ладоги…

Ее, одним словом!

Но ничего не происходило. То ли драконья сила не помогала с теми, кого не видело око, то ли именно в тот миг, когда он произносил эти слова про себя — Сванхильд у ворот не было.

Растянувшийся рядом Свальд, отследив взглядом ушедшую Ниду, перекатился на спину. Потом запахнул полы плаща из тонкой некрашеной шерсти и захрапел. Даже дождик, начавший накрапывать перед обедом, ярла не разбудил.

Но стоило Харальду прикоснуться к плечу Свальда, как тот сразу проснулся. Уже садясь, разлепил опухшие веки, пристально глянул на брата…

А Харальд встал. Повернулся туда, где за тучами пряталось солнце, подумал — сначала надо проверить поместье. Вдруг Сванхильд на самом деле спряталась здесь? Как-никак, вернуться она могла не только через ворота!

В следующий миг небо над его головой уже качнулось. Змей вытянулся в струнку над правым плечом — и взметнулся ветер, поднимая Харальда над крышей.

Накрапывавший дождь тут же ливанул сильней, посек лицо мелкой капелью. Выцвели тучи, повисли над землей снежными сугробами. А потом небо глянуло на него одним огромным белесым глазом…

Внизу, на скате крыши, сверкнула оставленная секира. Следом полыхнуло алым лицо Свальда, запрокинутое к небу. Между домами поместья, теперь густо-серыми, загорелись красными метками фигурки людей. Знакомо затрещал ворот рубахи…

А по коже Харальда, дымно клубясь, потекла чернота.

Он поднимался вверх до тех пор, пока поместье не стало походить на расстеленный под ним широченный плащ. Затем подумал — хватит. И повис в небе. Проговорил шипяще, глядя вниз:

— В десяти шагах от того места, где спряталась сейчас Сванхильд Кейлевсдоттир, или Забава из Ладоги — пусть прорастет береза. В рост человека, не меньше!

Змей над плечом, зашипев, тут же дернулся вправо. И его развернуло в воздухе. Харальд, не отрываясь, смотрел на мелкие дома. Но выглядело поместье так же, как перед этим. Нигде не взметнулась крона дерева, нигде ничего не появилось…

Для верности он еще немного выждал. Потом сделал над Хааленсваге пару кругов, повторяя все те же слова.

И снова — ничего.

Хотя силы у него были. Шевелились в плоти невидимыми змеями, распирали все тело уверенной, злой мощью. Даже шрам на брюхе от этого сладко зудел. Силы были…

Не было только Сванхильд!

Эта мысль налетела, стегнув наотмашь, и Харальд рванулся вниз. Приземлился на скате, подхватил секиру. Затем кубарем скатился с крыши и метнулся к воротам.

Свальд, не говоря ни слова, побежал следом.

Сзади, от пятачка перед лестницей, что-то крикнул Кейлев, наконец-то увидевший своего конунга. Но Харальд не ответил и не остановился.

Внутри сейчас кипела ярость пополам с азартом. Времени на поиски осталось не так много — от обеда до заката. Если он найдет Сванхильд, то она ляжет на его ложе сама, без принуждения, без угроз. Ради этого стоило побегать…

В ушах по-разбойному свистнул ветер. Время от времени две колеи, пробитые в каменистой земле, уходили из-под ног, и Харальд просто летел над дорогой, распластавшись в долгом прыжке. Смотрел на бегу туда, где в последний раз видел крохотный силуэт Сванхильд — на далекий поворот дороги, уходившей к лесу.

Добежав до него, Харальд остановился. Присел, оперся о землю одной рукой, и резко пригнулся. Лицо, теперь походившее на черную морду, повисло в ладони от колеи. Харальд втянул ноздрями воздух…

И быстро двинулся, перебираясь правее. Растянул в ухмылке тонкие черные губы.

Ее запах остался тут.

С этого места Харальд уже не бежал, а шел, через каждые три шага останавливаясь и наклоняясь над дорогой. Запах Сванхильд, свежий, отдающий рябиновой корой и сушеными яблоками, вел его за собой.

Через некоторое время Харальда догнал Свальд. Проворчал, быстро выдыхая:

— Стало быть, она все-таки не стала прятаться в поместье?

— Нет, — глуховато уронил Харальд. — Ничего, найду.

Он снова наклонился. А когда выпрямился, вдруг подумал — но ведь можно и по- другому…

На то, чтобы оттолкнуться от дороги и снова взлететь, у него ушло не больше мгновенья. Харальд крутнулся, оказавшись в воздухе. Прошипел:

— Пусть земля, на которую ступала Сванхильд, окрасится красным!

По колее мгновенно пролегла цепочка красных пятнышек. В пяти шагах от Свальда она свернула вправо, в неглубокую канавку. Прошлась по ее дну кривой чертой, перетекла на край дальнего поля…

А потом устремилась обратно к поместью — нитью земляничин, в стороне от дороги.

Стало быть, Сванхильд все-таки вернулась в Хааленсваге?

К поместью Забава вышла кружным путем. Прошагала, задыхаясь от спешки, по полям, добралась до невысокой, ей по грудь, стены. Перебралась на ту сторону, ступив ногой в щель между неровными камнями…

Неподалеку стояла баня — и Забава метнулась к ней. Потопталась перед дверью, затем кинулась к сараям. Покрутилась между ними, оставляя следы на тот случай, если Харальд будет искать ее нюхом, а не драконьим даром.

Лишь у псарни Забава задержалась. Крысеныш, с вечера сидевший взаперти, почуял хозяйку, когда она проходила мимо. Сразу залаял, заскребся внутри…

— Потерпи, — прошептала Забава.

А следом, не удержавшись, шагнула к двери псарни. И вдруг вспомнила, как Харальд когда-то привел ее сюда, чтобы подарить щенка. Сам его выбрал — для полонянки из чужих краев, привезенной ему на потеху.

Дышать почему-то стало тяжело. И ладонь сама собой коснулась двери, словно цепляясь за воспоминания…

Но затем пальцы сжались в кулак. Да так, что ногти скребнули по доскам.

На дары Харальд всегда был щедр, с горечью подумала Забава. От щенка до драккара — ничего не жалел. И баб, что были до нее, одевал в шелка и золото. Только потом, когда они умирали, золото возвращалось в его сундук. Тот самый, что стоял в хозяйской опочивальне — наготове для следующей бабы.

У него всегда все было наготове для следующей…

Забава сердито пригнула голову — но все-таки вздохнула. И пообещала псу, уже отступая от двери:

— Неждана зайдет попозже. Накормит тебя и воды даст. Завтра побегаешь вволю, Крысеныш.

А потом Забава зашагала дальше. Обошла вокруг мужского дома, запутывая следы, оттуда направилась на зады поместья, к пустой овчарне. Вошла в нее — и сразу кинулась в дальний угол.

Под охапкой прошлогоднего сена, небрежно брошенной в углу, валялись старые опорки (сапоги без верхней части) одной из здешних рабынь. А еще лежало скрученное в узел тряпье. Все это заботливо припрятала здесь Неждана, уже после того, как овец угнали на пастбище…

Забава, раскидав по сену вещи из узла, скинула с себя все до нитки. Затем торопливо переоделась в чужую одежду, горько пахнущую кислым потом и старой солониной. Замотала голову грязной тряпицей, найденной в тряпье. Сняла сапоги, сунула ногу в разношенный опорок…

И сразу ощутила, как болтается в нем ступня.

Как бы с ноги не слетела обувка-то, тревожно подумала Забава. Да еще на ходу. Вдруг увидит кто?

Она напихала в опорки сена, обулась. Покончив с переодеванием, связала в узел все снятое. И, прихватив узел с собой, побежала к лестнице, спускавшейся во фьорд.

На пятачке у неглубокой расщелины, откуда начиналась ступени, стояли воины из хирда Харальда. Забава, невидимой тенью скользнув рядом с ними, расслышала их разговор. Мужики обсуждали, найдет ли конунг свою жену до заката. Лишь один считал, что не отыщет. Но говорил этот единственный мужик лениво, с ухмылкой, словно потешаясь.

Посмотрим, упрямо подумала Забава. Следом покружилась вокруг воинов и зашагала к главному залу.

Ближе к обеду тут пройдет не один десяток мужиков из хирда Харальда, мелькнуло у Забавы на ходу Их сапоги сотрут с земли все запахи. Затопчут все следы. Даже если Харальд сможет унюхать знакомый запах сквозь чужую обувку, здесь он ее потеряет…

Она свернула влево за шаг до дверей зала. Потом заторопилась к обрывистым скалам, которыми заканчивалось поместье с той стороны. Но проходя мимо кухни, вдруг уловила запах мясной похлебки — и живот у нее сразу подвело от голода. Даже дитенок внутри возбужденно шевельнулся.

Сама виновата, пристыжено решила Забава, быстро погладив округлость живота. Надо было вчера, после всего сказанного, раздобыть себе еды. Хоть кусок хлеба из-за стола утащить!

Вот только Харальд на пиру следил за ней краем глаза. Не кусочничать же на глазах у него?

Забава ускорила шаг, торопясь уйти от запахов. Подумала, разворачиваясь туда, где на краю поместья бил родник — лишь бы все вышло. Только бы Неждана поджидала ее там, где условлено…

Опрокинутые на бок бочки, расставленные по краю неглубокой расщелины, Забава разглядела еще издали.

Кадки были те самые, засольные, которые она вчера осматривала. Из первой торчал бабий зад, укрытый серым подолом — какая-то рабыня, встав на колени, терла стенки изнутри. Еще одна баба окатывала водой соседнюю бочку.

А у третьей бочки, самой большой из всех, что имелись в поместье, стояла Неждана. По подолу у колен протянулась мокрая полоса — похоже, тоже успела слазить в бочку да помыть.

Забава, дойдя до расщелины, бросила взгляд на родник. Вода, пробивавшаяся внизу из скал, плескалась в чаше из валунов, потом текла по дну расщелины — и тонкой лентой срывалась с ее края. Летела к фьорду, распустив по ветру хвост из серебристых капель.

И взгляд Забавы тоже скользнул от родника к фьорду. Следом ее уколола тревожная мысль — лишь бы Харальд отца о помощи не попросил. Впрочем, вряд ли Мировой Змей денно и нощно следит за бабами на скалах…

Она торопливо обошла расщелину, подступила к Неждане сзади, со спины. И прикоснулась к ее плечу.

В ответ Неждана чуть заметно кивнула. Но оборачиваться не стала. Громко приказала:

— Заканчивай, Свисса. Грюна, принеси воды. Поможешь Свиссе ополоснуть стенки — и покатим бочки к коптильне. Я не могу торчать здесь до обеда, у меня есть и другие дела.

Словно соглашаясь с ней, с неба вдруг начал накрапывать дождик. Грюна, ловко ступая по деревянной лесенке, уходившей в расщелину, спустилась за водой.

А Забава, пригнувшись, нырнула в большую бочку, рядом с которой стояла Неждана. Села внутри так, что немалых размеров днище оказалось по левую руку от нее. Ноги согнула, потом уперлась спиной и ступнями в округлые стенки бочки.

Узел с одеждой Забава примостила меж раздвинутых колен. Потом завозилась, пытаясь натянуть накидку пониже. Уж больно мокрыми да холодными казались на ощупь стенки бочки.

Но куцая накидка, взятая у одной из рабынь, прикрыла лишь поясницу. И Забава уж в который раз подумала, что осенью, когда шерсть у овец подрастет, надо будет справить здешним бабам одежку потеплей. Холсты, что лежали в кладовой Хааленсваге, и шерсть с весенней стрижки ушли в уплату двум мужикам, присматривавшим за поместьем зимой…

Голова Грюны мелькнула над краем расщелины, и Забава изготовилась. Уперлась в доски еще и ладонями, подумала быстро — может, воткнуть в стенку нож, чтобы держаться за него, когда бочка покатится? Все удобней…

Слишком рискованно, решила она тут же. И замерла, затаив дыхание.

Над близким морем кричали чайки, рядом слышался плеск воды. Накрапывал дождик, капли его постукивали по дощатому своду над головой, нагоняя тревогу…

Грюна со Свиссой наконец ополоснули последнюю кадку, и Неждана сразу приказала:

— Свисса, Грюна, покатите свои бочки за мной. За ведрами и крышками вернемся потом. Не отставайте!

Затем Неждана налегла на дощатый свод, под которым затаилась Забава. Бочка вздрогнула — и с шумом покатилась по камням.

Первый оборот дался Забаве легко. На короткий миг, когда бочка неспешно повернулась, и она словно нырнула головой вниз — ее охватило странное ощущение. Какое бывало в детстве, когда прыгнешь с обрывчика в Ладогу.

Но уже пятый оборот принес ей приступ тошноты. И Забава внезапно обрадовалась тому, что с утра ничего не ела. Подумала, сглатывая слюну — ладно хоть дите непростое. Лечит и бережет. Носи она обычного ребятенка, наверно, родила бы прямо здесь. Хоть и рано еще, шестой месяц только сроку…

Забава прерывисто вздохнула, еще крепче уперлась в доски. К тому времени, когда бочка докатилась до кухни, руки и ноги у нее начали подрагивать от усталости.

И все же Забава держалась. Упиралась в доски изо всех сил, даже умудрялась посматривать наружу. Правда, на то, чтобы вглядываться в лица людей, мелькавших в стороне, сил уже не хватало.

Бочки наконец докатились до коптильни, сложенной из дерна и укрытой травяной крышей. Потом рабыни вместе с Нежданой по очереди закатили бочки внутрь. Поставили их в ряд у земляной стены и вышли.

Забава, как только дверь коптильни захлопнулась, осторожно приподнялась. Уселась на днище, сложив ноги калачиком, уперлась затылком в стенку бочки — и глубоко задышала, отгоняя тошноту.

Она почти пришла в себя, когда Неждана вернулась вместе с одной из рабынь, чтобы прикрыть бочки крышками. Над головой у Забавы грохотнул дощатый круг, ложась в паз, продолбленный в досках.

А потом снова хлопнула дверь. И скрипнул снаружи в петлях засов.

Забава осталась одна. Разворошила узел со своей одеждой, но переодеваться не стала. Часть подоткнула под себя, остальным укрылась.

Затем она замерла, глядя во тьму — и размышляя.

Удастся ли ей задуманное? Асвейг сказала, что сила Харальда не берет там, где не видит его око. Та же Фрейя, засев в теле Труди, спаслась от Харальда, просто спрятавшись за частоколом крепости. Конечно, он тогда не Фрейю искал, а богов победить пытался…

Вот Фрейя и уцелела, безрадостно мелькнуло у Забавы.

Она обхватила себя руками, отгоняя недобрые воспоминания. Подумала — нынче вся надежда на мою догадку. Получается, чтобы найти кого-то с помощью драконьей силы, Харальду нужно увидеть то место, где засел спрятавшийся. Но она-то спряталась не в коптильне…

Она спряталась в бочке.

Цепь из красных пятнышек, горевших там, где прошлась Сванхильд, исчезла перед самым поместьем. Харальд, взмыв повыше, гулко уронил:

— Пусть земля окрасится красным в том месте, где сегодня ступала Сванхильд!

Нить из алых земляничин снова сверкнула внизу — призывно, ярко. Перепрыгнула через ограду, запетляла между сараями…

И Харальд рванулся вниз зверем, идущим по следу. Потом заскользил над землей на высоте человеческого роста, ощущая, как шевелятся в теле щупальца силы.

Свальд давно отстал, затерявшись где-то в полях. Но Харальду сейчас было не до него. Он охотился на собственную жену.

Пару раз цепь красных бусин снова пропадала — потому что перед этим сараи заслоняли следы Сванхильд от драконьего взгляда. И приходилось взлетать повыше, чтобы повторить нужные слова.

Это Харальда забавляло. Неужто Сванхильд и впрямь решила, что может скрыться от него, зайцем попетляв по поместью? Стоило ли тратить на это время? Могла бы сразу убежать подальше от Хааленсваге. Ведь понятно, что спрячется она не здесь…

Зато быстрей отыщется, решил Харальд, пролетая над травяными крышами.

Цепочка красных отпечатков, прогулявшись между сараями, коснулась входа в псарню. Затем алым ожерельем окружила мужской дом — и протянулась к овчарне. Вынырнула оттуда, скользнула в сторону лестницы…

А там вдруг оборвалась. Но опять появилась — уже по левую руку от зала для пиров. Потекла смазанными точками по краю скал. Устремилась к роднику…

И пропала уже окончательно.

Куда она могла деться, изумленно подумал Харальд.

До кромки скал, обрывавшейся в пропасть, где плескался фьорд, далековато. Сванхильд, с ее силенками, не допрыгнуть. Да и зачем ей это? Теперь у девчонки есть все — свобода, родичи, свой дом. Не хватает лишь мужа, чтобы уберегал от бед.

И сам он не стал брать Сванхильд силой. Вместо этого честно посватался, а потом склонил голову перед ее желаньем…

Харальд, недовольно оскалившись, ринулся вниз. Приземлился на краю расщелины, где бил родник, огляделся.

Мир для него переливался сейчас серыми тонами — и на пепельных складках камней мазками алой крови мерцали следы Сванхильд. Но казались при этом полустертыми, словно по ним кто-то прошелся. От задов кухни до этого места отпечатки ее ног тоже были смазанными…

Видно, со следами как с запахами, мелькнуло у Харальда. Потоптались сверху и перебили. Не зря алые метки исчезли перед главным домом. Понятно, кто в этом виноват- его люди, шагая в зал для пиров, на своих сапогах унесли землю, которой касалась Сванхильд. Там все понятно…

Но кто мог затоптать ее следы здесь, у расщелины?

Харальд резко пригнул голову, вглядываясь в цепь алых отпечатков.

Следы обрывались внезапно. Последний из них будто срезали наполовину, оставив лишь метку от пятки. Дальше выбоины на скалах казались на удивленье глубокими. А тени в них сгущались до темно-серого, словно из неровностей кто-то выгреб землю, давным-давно нанесенную сюда ветрами — и поросшую невысокой травой.

Может, Сванхильд украли бергризеры, вдруг резанула Харальда недобрая мысль.

И он впился взглядом в край расщелины, пытаясь вспомнить, как выглядели здешние камни прежде. Потом шагнул к последнему красному следу. Присел на одно колено, сгреб землю из выбоины на скалах — справа от себя, там, где тени не были такими резкими.

Ухватить удалось лишь мелкую горсть, перемешанную с травой. Черные когти скребнули по скале, выдрав из нее пару камушков…

В следующий миг Харальд уже вскинул перед собой кулак с землей. Прошипел:

— Лети туда, куда утащили Сванхильд!

Он разжал пятерню — но ничего не вышло. Земля вперемешку с травой просто осыпалась, и камушки звонко цокнули по скалам.

Попробую иначе, угрюмо решил Харальд. Затем пригнулся и втянул ноздрями воздух над последней алой отметиной.

Смазанный отпечаток пятки почему-то пах чужой бабой, немного сеном — а еще щелоком. Харальд свел на переносице брови, похожие на два ряда мелких черных зубьев. И, потянувшись дальше, принюхался к камням в двух пядях от следа Сванхильд.

По ноздрям сразу резануло сладковатой вонью щелока. Словно здесь вычистили из выбоин на скалах всю землю, а потом плеснули на них неразведенным зольным настоем…

Харальд рывком выпрямился, немного взлетев над скалами. Подумал внезапно, уже опускаясь и выпрямляясь в полный рост — Нида. Щелок, выметенная земля, все отдает бабьей рукой. Но сделала это не Сванхильд, иначе тут остались бы ее следы.

Нида! Лишь она могла счистить землю со скал. Сделать все, чтобы игра в прятки затянулась до заката. Глупая баба размечталась о том, как уйдет от Свальда. И Сванхильд, одиноко кукующая в Хааленсваге, ей выгодней, чем замужняя…

Придется с ней поговорить, зло решил Харальд, обводя взглядом крыши поместья. Отказать ему Нида не имеет права — тот, кто дал рабыне свободу, всегда волен ее забрать. Что до Свальда, то он получит свою бабу в дар уже после всего. Будет покорная, как брат и мечтал…

И Харальд вдруг ощутил, как внутри темной, холодной пеной вскипает ненависть. Над плечом переливчато зашипел змей.

Эта клятая баба помешала ему добраться до Сванхильд!

Неждана все сделала так, как велела Забава. Отослала рабынь, с которыми мыла бочки, в дальний перелесок за рябиновыми ветвями. Потом с двумя другими рабынями ополоснула еще три бочки — и откатила их к навесу, где замачивали шкуры для выделки.

А затем Неждана уже по своей воле вернулась к роднику. Настороженно огляделась, достала из принесенного корыта метелку и соскребла с камней землю. Вычистила по кругу все выбоины, по которым могла пройтись Забава, прежде чем сесть в бочку.

Подмогну чуток Твердятишне, думала Неждана, стоя на коленях и сгребая землю пополам с травой в корыто. Чтобы никаких следов не осталось — ни Забавы, ни той самой бочки. Чтобы конунг не сразу догадался, кого да о чем спрашивать! Глядишь, время до заката и пройдет…

Потом Неждана окатила щелоком из ведра оголившиеся скалы и убежала. Землю высыпала в стороне за оградой, а следом кинулась выполнять последний из наказов Забавы — спрятаться, как только все сделает.

Но уже шагая от сараев к главному дому, Неждана вдруг заметила взлетающего в небо Харальда. Застыла, потрясенно разглядывая силуэт в облаках. Затем метнулась поближе к главному дому и затаилась за углом сарая.

Ждала Неждана до тех пор, пока Харальд не упал камнем на крышу главного дома. Проводила взглядом его да Свальда, бегущих к воротам, огляделась — не видит ли кто? И опрометью кинулась ко входу на хозяйскую половину.

В опочивальню, которую прошлой ночью делила с Забавой, Неждана влетела вспугнутой птицей. И с разбегу забилась под кровать. Одернула покрывало, чтобы свисало до пола. Следом потихоньку забилась в самый дальний угол, чуть не оцарапав нос о доски широкого ложа. Замерла там, вспоминая увиденное…

Уж ничего человеческого в нем не осталось, мелькнуло у Нежданы. Вместо лица морда драконья. Сам черен, а шея раздулась так, что плеч почти не видно. Как с таким Забаве Твердятишне жить? Да на ложе его ложиться? Обнимет — удушит, поцелует — кожу с лица зубами сдерет!

Она содрогнулась. И взмолилась Мокоши-матушке, чтобы уберегла от бед ее с Забавой. Да чтобы закат наступил поскорее. Но в какой-то миг подумала со страхом — вряд ли конунг уплывет отсюда без Забавы, даже если не отыщет ее. Разве такого зверя от добычи отгонишь?

А следом вдруг напомнила о себе ночь, проведенная без сна. Неждана быстро зевнула. Уже плавая между сном и явью, с сожалением подумала — я здесь в тепле, в натопленном доме, а Забава на холоде сидит, в мокрой бочке…

Затем Неждана уснула.

Клятая баба нашлась не сразу.

Харальд, взлетев повыше, приказал следам Ниды засветиться синим. И тут же увидел, как поместье опутали едва заметные цепочки синих точек, сверху похожие на неровную сеть. В паре мест, на краю скал и возле овчарни, синие стежки прошлись совсем рядом с красными, оставленными Сванхильд.

Но за ограду синие отметины не выходили — значит, Нида осталась в Хааленсваге.

И Харальд, рванувшись вниз, полетел над поместьем. На всякий случай останавливался перед каждым строеньем, в которое заходила Нида. Бросал торопливо:

— Если Сванхильд, или Забава из Ладоги, спряталась здесь, то пусть дверь слетит с петель!

Но створки оставались на месте.

То и дело Харальду попадались люди. Рабыни улепетывали, мужики, замерев на месте, смотрели с жадным любопытством. Кое-кто хватался за висевшие на шеях крохотные драконьи головы — отлитые из серебра, добытого в Упсале, в знак того, что они служат в хирдах Ёрмунгардсона.

И дважды Харальд натыкался на Свальда. Тот пытался бежать следом, но всякий раз отставал.

Солнце, спрятавшееся за облаками, меж тем клонилось к западу. Харальд чуял это нутром, даже не видя солнечных лучей — все небо казалось ему сейчас одним огромным белесым глазом, без проблесков и теней…

Злоба, мерзлой пеной подрагивавшая внутри, от этого лишь росла.

А потом синие отметины привели его к хозяйской половине. И Харальд, приземлившись перед дверью, огляделся.

Лишь одна цепочка следов на земле переливалась алым — Сванхильд, уйдя отсюда утром, уже не вернулась. Зато синих нитей было целых шесть.

И ушла, и вернулась, холодно решил Харальд. Затем пнул дверь. Та с грохотом улетела в конец прохода, а он метнулся к опочивальне, куда уходили синие следы. Дернул еще одну створку, выдирая ее из косяка — и сразу понял, куда спряталась баба…

Под кровать.

В следующее мгновенье Харальд уже очутился у широкого ложа. Ухватился за переднюю спинку, рванул, опрокидывая кровать к другой стенке. Следом уставился в лицо Ниды, светившееся сейчас нежно-алым.

Та встала, прижимаясь к стенке и часто дыша.

— Давно не виделись, рабыня по имени Нида, — шипяще проговорил Харальд. — Заявляю на тебя свое право, как прежний хозяин. Скажешь сразу, где спряталась Сванхильд, и я тебя не трону. Просто подарю Свальду. Но если упрешься, то я сделаю из тебя покорную тварь. Лишу воли и части разума. Потом ты расскажешь мне все, что я спрошу. А после ляжешь не только под Свальда — под любого, на кого укажу…

Вот и все, с ужасом подумала Неждана.

Двумя ножами резал ее взгляд Харальдов — пара люто-серебряных глаз. Сумрачный свет, падавший от входа, тек по левому плечу и раздутой шее конунга, оставляя в тени змея справа.

Впрочем, тот сам светился — редкими проблесками серебра на коже и голубовато¬серебряными глазами. Изгибался в полумраке так, словно вот-вот ужалит…

— Откуда мне знать, где спряталась Кейлевсдоттир? — быстро проговорила Неждана, от страха путаясь в словах. — Я утром простилась с ней у ворот — и больше ее не видела. Днем на кухне хлопотала, потом с рабынями бочки мыла. С Эйной и Кейлой. Спроси у них, конунг Харальд, они тебе все подтвердят. Сейчас прилечь хотела, но услышала, как кто-то выбил дверь. И полезла от испуга под…

— Не торопись, — шипяще оборвал ее Харальд. — Договоришь позже. Причем скажешь уже правду. Как только станешь покорной.

Конунг шагнул к Неждане, и она мгновенно осознала, что все кончено. Сказать — что предать, а промолчать…

Все равно предать, только позже. Да еще самой стать незнамо чем!

Где-то в проходе послышались быстрые шаги. Но у Нежданы надежды на это не было. Знала — сейчас ей даже Свальд не поможет. Скорей обрадуется, что непокорной бабе укорот дадут. Ворон ворону глаз не выклюет…

Руки Харальда тисками обхватили лицо, и у Нежданы от ужаса вдруг подкосились колени. Она, заледенев, выдохнула:

— А Кейлевсдоттир ты тоже сделаешь покорной тварью, конунг Харальд? Если она откажется с тобой лечь… ведь не хочет Сванхильд с тобой жить! Противен ты ей!

Змеюка над плечом у Харальда зло зашипела.

Все, обречено подумала Неждана. И зажмурилась изо всех сил.

Болли, напившись эля, вечерами рассказывал кое-что — о том, как конунг Харальд теперь допрашивает пленников. А еще упоминал о странной бабе, которую отловили в упсальской крепости после штурма. По слухам, той бабе конунг тоже посмотрел в глаза…

Противен ты ей, эхом отозвалось в уме у Харальда.

Но вчера она от меня не отворачивалась, торопливо подумал он. Но тут же безмолвно возразил — одно дело на пиру рядом сесть, другое в постель лечь. Обнять, как мужа. Приласкать…

А следом в опочивальню влетел Свальд. С порога поспешно заявил:

— Харальд, я слышал отсюда голос Ниды. Ты случайно не спутал мою бабу с твоей?

Хоть этому помогу, оцепенело и до странности безразлично вдруг подумал Харальд.

Бросил, уже отпуская Ниду и разворачиваясь:

— Уйди, Свальд. Мне нужно поговорить с моей рабыней. Свое право на нее, как прежний хозяин, я уже заявил. То, за что ты ценишь эту бабу, я постараюсь не трогать. Так, помну сверху, не раздвигая ног. Да в глаза ей посмотрю. Будет как шелковая. Хочешь, тебя потешит, хочешь — других…

Свальд надсадно выдохнул. Сказал с хрипотцой:

— Баб, что стелются передо мной как шелковые, и без того навалом. Хоть драккарами вози. Не трожь Ниду, Харальд. Хочешь ей что-то сказать — говори мне. Как положено в наших краях. Она моя жена, мне и отвечать!

— Рабыня не может быть женой свободного, — прошипел Харальд. — Тем более женой ярла.

Он чуть подлетел над полом. Внутри снова запузырилась ледяная злоба — и Харальд тягуче продолжил:

— Ты ведь сам хотел, чтобы Нида стала послушной…

— Но не так, — резко ответил Свальд. — Я помню ту бабу в Упсале, которой ты посмотрел в глаза. Такой мне не надо.

— Значит, возьмешь в жены другую, — свистяще выдохнул Харальд. — Но теперь Нида снова стала моей рабыней, и я в своем праве. Она знает, где спряталась Сванхильд, однако молчит. Ничего, я это из нее вытрясу. Потом продам, если ты ее не захочешь…

Тонко свистнула сталь меча, покидая ножны.

Вот и все, холодно подумал Харальд. За такое Нида многое простит Свальду. И все, что понадобилось — это без уверток сказать всю правду. Да пожестче.

Правда, теперь уже не получится найти Сванхильд так быстро, как хотелось. Но пусть хоть кто-то сегодня будет счастлив. Сванхильд, похоже, он и впрямь противен. Развелась, отказала, когда посватался, потом спряталась на совесть…

— Зову тебя на хольмганг, брат, — сипло уронил Свальд. — Драться будем за право на эту бабу. Выйдем? Здесь для боя темновато.

— Тебе все равно не выжить, — проговорил Харальд, еще выше поднимаясь над полом.

Голос его отозвался под потолком перекатами грома.

— Не тебе сражаться со мной, Свальд. Человечек… на две ноги ради тебя я не опущусь. Драться буду как есть. На лету!

— Даже боги смертны, — буркнул Свальд. — Так ты идешь или мне дотащить тебя до двери?

Он его убьет, с ужасом подумала Нида.

В уме у нее метались обрывки мыслей — Свальд заступился… пошел против зверя? До смерти биться будет?

— Нет! — крикнула она. — Уходи, Свальд! Это дело между мной и конунгом…

— У моей бабы не может быть дел с другими мужиками, — хрипло бросил Свальд. — Да еще таких, куда мне соваться нельзя! И не смей указывать мужу, что делать. Я жду, Харальд!

Не то сказала, потрясенно осознала Неждана. А потом кинулась к Свальду, проскользнув мимо черной фигуры, повисшей в паре локтей над полом. Сама не знала, зачем бежала — то ли Свальда обнять, то ли рядом встать, то ли собой заслонить…

Но Свальд стремительно шагнул в сторону. Тут же левой рукой вцепился в плечо Нежданы — словно клещами его стиснул. И вышвырнул ее из опочивальни. Да так, что она налетела боком на стенку в проходе. На глазах от боли тут же выступили слезы…

— Впрочем, если ты хочешь, можем подраться и здесь, — громко заявил Свальд, уже разворачиваясь спиной к дверному проему. — Но помни, Харальд — если ты потом объявишь своей рабыней вдову убитого родича, люди этого не поймут. За тобой шли до конца, потому что во многом ты был честней богов. Не высасывал жизнь из свободных воинов, бился с врагами, пленным не мстил. И ради забавы баб своих же людей не позорил!

— За мной шли ради богатой добычи, — прошипел черный силуэт под потолком опочивальни.

Свальд шагнул назад, к порогу, загородив выход. Быстро ответил:

— Одно другому не мешает. Но если я погибну, отнесись к моей вдове с уважением, брат…

— Я беременна, — бросила вдруг Неждана, цепляясь за стенку в проходе.

Хоть теперь скажу, убито подумала она, смаргивая слезы. Свальду это не повредит — и к драке с летучим зверем не подтолкнет. Он уже сам ввязался в эту драку. Так пусть хоть узнает…

— Может, рожу сына. — Неждана всхлипнула. — Назову его, как захочешь. Только имя скажи…

— Дура! — внезапно рявкнул Свальд, по-прежнему загораживая спиной выход из опочивальни. — Чего раньше молчала? Я же со всей силы тебя швырнул!

Неждана утерла слезы тыльной стороной ладони. Пробормотала прерывисто:

— Дура Свальдсон… хорошее имя. Только парню с ним будет нелегко. Придется бегать с хольмганга на хольмганг. Может, передумаешь?

Черный силуэт в опочивальне вдруг издал долгое гулкое «ха». И поплыл к Свальду. Небрежно прошипел на ходу:

— Она твоя. Дарю тебе ее навсегда, брат. Хочешь, называй эту бабу рабыней, хочешь — женой. Только присмотри за тем, чтобы она до заката не совалась во двор. Иначе снова полезет не в свое дело… или попадется мне на глаза. Посторонись.

Свальд торопливо отступил назад, в проход между опочивальнями. Одной рукой — вторая была занята мечом — схватил тихо плакавшую Неждану за локоть. Осторожно потянул в сторону, подальше от входной двери. И тут же встал перед ней.

Черный силуэт с двумя головами выплыл из опочивальни. Сверкнул двумя парами глаз и вылетел во двор.

Придется пойти кружным путем, подумал Харальд, скользя вдоль стены главного дома. Нужно опросить всех, кто мог что-то видеть или слышать. Своих воинов, здешних рабынь. Про эти бочки надо бы узнать…

— Кейлев! — рявкнул он на лету, глянув в сторону пятачка перед лестницей. — Болли! Свейн!

А следом у него мелькнуло — может, все-таки удастся найти Сванхильд до заката. Только как быть с другим? Дело не только в женитьбе на Труди. Простила же его девчонка, когда он потешился с ее сестрой Крэсив? И не зря Нида сказала то, что сказала. Скорей всего, Сванхильд просто не хочет делить ложе с двухголовым. Уродство не все переносят, некоторым бывает даже тошно смотреть…

Найду, приласкаю и увижу, как глянет в ответ, угрюмо решил Харальд. Затем опустился на землю, потому что Болли и Свейн уже подбегали к нему.

Когда Харальд вылетел в дверной проем, Свальд медленно вложил меч в ножны.

За спиной у него шмыгала носом Нида. И у Свальда вдруг мелькнуло — высказать бы ей все. Мало того, что сама сбежала, так еще утаила, что в тягости. Собралась оставить дитя безродным, лишив честного имени отца. А судя по тому, что сказал брат, вдобавок помогла Сванхильд с ее затеей. Выходит, Нида встала между Харальдом и его бабой. Но…

Но в крови уже закипало желание. И Свальд рывком развернулся. Сдернул с головы Ниды серый плат, завязанный под подбородком.

Грубая шерсть тут же зацепилась за мозоли от меча, и он брезгливо стряхнул тряпицу с руки. Уставился на Ниду.

Темные пряди, выбившиеся из кос, ручьями облепили ее лицо — точеное, с высокими скулами. Серые глаза туманно блеснули. Расширившиеся зрачки казались сейчас бездонными.

— Ты не должна ходить в рабских обносках, — пробормотал Свальд, запуская пальцы в темные волосы. — Я привез с собой шелка из Упсалы. Целый сундук набил дарами. Для тебя, Нида.

— Рабыням шелка не дарят, — приглушенно ответила она.

Сказала тихо, но строптиво. А следом две слабые бабьи ладони уперлись Свальду в грудь.

— Будешь сильно напрягаться, повредишь щенку, — быстро предупредил Свальд, притягивая к себе голову Ниды.

И ладони тут же отдернулись. А Свальд, склоняясь над ее губами, неярко пунцовевшими в полумраке, деловито спросил:

— Живот не болит? После того, как я тебя швырнул?

— Нет, — выдохнула Нида. — Бок только… но это пройдет.

— Вот и ладно, — проворчал он.

А потом коснулся губ Ниды. Соль от слез пощекотала ему язык, вскружила голову, сбив дыхание…

Только Нида на поцелуй не ответила.

Вроде радоваться надо, растерянно подумала Неждана, с трудом дыша заложенным от слез носом. Сама худшей участи избежала. И тайну Забавы конунгу не выдала. К тому же Свальд остался жив.

Только как быть с тем, что эти двое, конунг со Свальдом, поклялись уйти отсюда гостями — а вместо этого объявили ее рабыней?

Свальд оторвался от губ Ниды. Протянул, ухмыльнувшись:

— Я когда-то до зубовного скрипа хотел, чтобы ты стала моей рабыней…

— Вот и дождался, — выпалила Нида.

А следом безрадостно вздохнула. Веки у нее были опухшими от слез, губы — от его поцелуя.

— Теперь натешишься вволю, — уже сурово заявила она.

И тут же сдавленно всхлипнула.

Свальд едва заметно качнул головой. Пробормотал, глядя ей в глаза:

— Будь все как прежде, я бы продал тебе твою свободу. За ласки. И ты угождала бы мне до утренней зари. Да не одну ночь. Но теперь… теперь я твою свободу хочу обменять на твою обиду. Забудь то, что было в Упсале, Нида. Вернись ко мне женой. Стань хозяйкой Веллинхелла. Даже не буду говорить, сколько конунговых дочек о таком мечтают…

Нида сбивчиво фыркнула. Заметила подрагивающим голосом:

— Они мечтают, а ты о них вспоминаешь?

Свальд досадливо поморщился. Затем предупредил:

— Сейчас на руки возьму.

Нида глянула изумленно — а в следующее мгновенье Свальд уже подхватил ее на руки. Хотел сделать это неспешно, чтобы не испугать беременную бабу, но вышло все равно по- разбойничьи, быстро…

Нида, приглушенно охнув, ухватилась за его плечо. А Свальд уже зашагал по проходу, радуясь тому, что он здесь широкий. Как раз баб таскать. Дошел до опочивальни напротив хозяйской — той, в которой прежде ночевал Харальд. И распахнул дверь, подцепив ручку кончиками пальцев. Пробурчал, ставя Ниду на ноги:

— До заката мне велено за тобой присматривать. Сама тряпье скинешь или помочь?

Неждана, услышав такое, отступила. Торопливо заявила:

— Не время теперь для потехи, Свальд. Конунг в ярости. Вдруг он найдет Сванхильд и…

— Ничего ей Харальд не сделает, — уже хрипло бросил Свальд, скидывая плащ. — Вот тебе мог бы. Расскажешь потом, что натворила? Сейчас все равно не признаешься, верно? Будешь молчать, пока Сванхильд не отыщется.

Он нырнул обратно в проход — и вернулся со светильником, который одна из рабынь до обеда успела заправить маслом. Поставил его на полку, следом задвинул засов на двери.

Неждана сделала еще один шаг назад. Сказала потерянно:

— Разве можно сегодня о таком думать?

Туго щелкнула пряжка ремня, громыхнул меч, упав на пол.

— А почему нет? — Свальд, поглядывая на нее, быстро стянул рубаху — Я тебя больше месяца в руках не держал, вот и… ты мне лучше другое скажи. С кем я сейчас буду тешиться- с женой или с рабыней? Ты согласна обменять свою обиду на свободу, или нет?

Неждана помедлила. Вспомнила вдруг, как Свальд на нее замахнулся — и как свистнул рядом с плечом ремень. Да свой страх в тот миг, и девку, оказавшуюся потом Бреггой…

— Ты ведь с ней спал? — спросила она, хотя ответ знала наперед. — Там, в Упсале, с этой Бреггой?

Свальд недовольно дыхнул. Пробурчал, берясь за сапоги:

— Отвечу один раз — и больше об этом говорить не стану. Да, было дело. Но я этому не рад. В голове, когда пытаюсь вспомнить, с чего все началось, какая-то околесица. И я ту околесицу даже вспоминать не хочу. Однако саму Бреггу я не забуду. Будет мне урок — от улыбчивых девок держаться подальше. От неулыбчивых тоже. А тебе я скажу вот что…

Он выпрямился, оставшись в одних штанах. Заявил:

— Я не знаю, что будет с Харальдом, если он не получит назад свою Сванхильд. Она — его якорь в нашем Мидгарде. И без нее первая же большая буря может унести Харальда в открытое море. Каким он после этого станет — неизвестно. Ты понимаешь, о чем я?

Неждана быстро кивнула. Следом припомнила черную фигуру в темной опочивальне, две пары голубовато-серебряных глаз — и по коже дыхнуло морозом.

— Но у меня свой якорь, — вполголоса сказал Свальд, глядя ей в глаза. — Ты. Понятно, что я не взлечу и не отращу на спине змею, как Харальд. Но озвереть могу. Уже начал это делать. Пока не приплыл сюда, по ночам задыхался от злости — потому что упустил бабу, без которой не в радость ни добыча, ни победа. Без тебя мои зимовья станут тоскливыми. Ночи будут холодными, даже если я притащу на свое ложе десяток баб…

— Как бы не подломилось ложе-то, — вполголоса заметила Неждана.

Свальд ухмыльнулся.

— А за меня ты не тревожишься? Вдруг не сдюжу?

Неждана молча качнула головой, и Свальд криво улыбнулся. Потом размашисто зашагал к ней. Стиснул плечи Нежданы, пробормотал:

— Ты мне нужна, Нида. Как якорь драккару. Иначе я стану злым конунгом из Веллинхела. Начну топить свою тоску в эле и девках. Но что проку в других бабах, когда нет тебя?

Он замолчал. Неждана тоже безмолвствовала, не зная, что сказать. Что с ней бывало редко…

— Хоть обними, — внезапно бросил Свальд.

Однако рук с ее плеч не убрал, словно боялся отпустить. И Неждана неуверенно потянулась к нему.

Просто прикоснулась. Не обняла.

Живот у Свальда был неровным от тугих жил. Жаром обдал ее ладони — и чутко дрогнул под пальцами. Неждана, погладив его, нащупала шрам, оставшийся от меча Гейрульфа.

Этот рубец еще не сгладился, а Свальд уже в новую драку полез, мелькнуло у нее. Опять защитил ее от родича — теперь уже от брата, обернувшегося чудищем. Может, после такого он и перед бабами чужими сумеет устоять?

Она вдруг вывернулась из-под рук Свальда. Кинулась к широкому ложу, остановилась, чуть не ударившись об него коленом — и торопливо сбросила с плеч накидку.

— Так жена или рабыня? — хрипло спросил сзади Свальд.

— Жена! — выпалила Неждана, уже хватаясь за подол.

А следом рванула платье вверх — вместе с рубахой, стаскивая через голову. Отшвырнула одежку на сундук, оставшись в тонких штанах и сапогах. Да еще нож на груди болтался, подвешенный на кожаном шнурке…

— Стой, — вдруг приказал ей Свальд.

И Неждана замерла. Сразу встревожено посмотрела на дверь, прикрыв оголенную грудь ладонями.

Но Свальд, отмахав три шага, внезапно оказался рядом. Ухватил ее руки, откинул в стороны. Сказал сдавленно, садясь на ложе:

— В штанах, с ножом… — Он притянул Неждану к себе. Спросил хоть и с хрипотцой, однако насмешливо: — А ты знаешь, что у нас не любят мужской одежды на бабах? За такое с женой и расстаться могут.

— Так холодно же, — пробормотала Неждана, очутившись меж расставленных колен Свальда. — Ваши бабы тоже носят штаны в холода, я видела.

— Только мужьям это не показывают, — неровно заявил Свальд.

Потом рванул узлы у Нежданы на поясе. Руки у него подрагивали, последнюю из тесемок Свальд просто оборвал. Проговорил, спуская с Нежданы штаны — и ладонями придавив ей бедра поверх ткани:

— Наши бабы, забежав домой, штаны сразу скидывают. Чтобы муж не увидел… а почему твой живот еще не округлился?

— Так срок маленький, — вполголоса ответила Неждана. — То ли два месяца, то ли три. Сама пока не знаю.

Свальд, кивнув, пригнулся. Щетина на его подбородке остро кольнула кожу Нежданы — а следом он поцеловал ее живот возле пупка. Языком прошелся, и у Нежданы внутри потекла жаркая волна…

От горла до бедер. Аукнулась тяжестью между ног, сердечным стуком в ушах и нытьем в сосках.

Она, задохнувшись, содрала с шеи ножны. Швырнула их на ложе, к изголовью. Рукоять брякнула о спинку, и Свальд быстро вскинул голову. Спросил с хрипотцой:

— Поближе к руке кладешь? Боишься меня?

— Да привыкла так делать, пока по лесам бегала, — растерянно уронила Неждана.

Ну как ему все объяснить, мелькнуло у нее. Столько всего случилось за последнее

время. Теперь спать с ножом под рукой было спокойнее…

Свальд глухо хмыкнул. И жадно отласкал ей грудь — поцелуями, безжалостными до звона в ушах, до нежной боли в животе. Напоследок ласково лизнул один из сосков, нывших после его губ, и тут же потянул Неждану вниз. К ложу.

— Сапоги… — пропыхтела она, упершись.

Затем попыталась присесть, чтобы распустить кожаные ремешки на обувке.

Но Свальд ей этого не позволил. Снова притиснул к себе, уткнувшись щетинистым подбородком в ложбинку между грудей. Уронил, неровно выдыхая:

— Сам сниму.

Потом он бережно завалил Неждану на постель. Встал, отловил ее ногу за щиколотку, задрал вверх — и она уже вынужденно вскинула вторую ногу. Свела колени вместе, лежа перед ним голышом. Смущенно подумала, глядя на Свальда — а штаны-то развязанные у него под носом болтаются. Стыдоба…

И почему Свальд сказал, что за такое здешних баб бросают? К слову пришлось, или намекнул, что пора ей отвыкать от мужских ухваток, которых набралась без него?

Свальд, стоя в полный рост, быстро развязал кожаные тесемки. Губы у него при этом чуть поддергивались, между ними поблескивали крепкие зубы. Неждана еще успела подумать — а я-то в свадебную ночь разувала его, стоя на коленках…

Но следом все мысли вылетели у Нежданы из головы. Свальд стащил с ее ног сапоги вместе со штанами — и одним текучим движением улегся рядом. Сначала впился поцелуем в шею, потом потянулся к губам Нежданы. Раздвинул их нетерпеливо…

Но даже так, в спешке, поцелуй Свальда вышел таким требовательным, а ласка языка была такой жгучей, что Неждана задохнулась. Вдавила затылок в постель, и Свальд, уловив ее движение, сразу оторвался от губ. Торопливо склонился над животом, поцеловал наметившуюся там округлость уже по-другому — мягко, невесомо…

Точно провел по коже лоскутком влажного шелка.

А затем Свальд погладил холмик между ногами Нежданы. Перебрал пальцами лепестки женской плоти, тут же чуть приподнялся, стягивая с себя штаны…

И вошел в Неждану. Вздрогнул при этом, с трудом сдерживаясь, чтобы не вонзиться разом, грубо, жестко. Откинулся назад, нависнув над ней, чтобы не придавить. Качнулся в первый раз неспешно, хоть и с дрожью. Во второй раз — уже быстрей.

А на третий раз Неждана тихо охнула. Сама стиснула его коленями, выгнулась, встречая толчки налитой плоти. И дальше вздыхала судорожно от каждого рывка. Хваталась за руки Свальда, покрытые белесым пухом от запястий до локтей. Дотягивалась до его плеч, спутано удивляясь тому, как он красив.

Лопатки ее скользили по грубому покрывалу. Но Неждане это сейчас казалось лаской — будто кто-то легко царапал спину. Сердце частило, Свальд двигался все быстрей, его хриплых выдохов она уже не слышала…

И кончилось все сладкой, медовой судорогой между ног. Мир для Нежданы потемнел, ложе качнулось внизу огромной колыбелью. Больше не было ничего, осталось лишь чистое наслаждение, затопившее тело, расплавившее все слова, что мелькали в уме, все обрывки мыслей…

Через несколько мгновений рядом со стоном вытянулся Свальд. Отдышался, затем вскинул руку — и накрыл грудь Нежданы растопыренной пятерней. Пробормотал, не шевелясь:

— Долго я тебя возвращал, но это того стоило.

Она слабо моргнула, соглашаясь. А чуть погодя рука Свальда придавила грудь Нежданы уже посильней.

— Ничего нет лучше, чем завалиться под бок к своей бабе, — вполголоса сказал он. — Особенно после победы. Сплаваешь со мной в Упсалу, Нида? Мне нужно вернуться в те края за добычей. Сюда мы приплыли, побросав все… помчались за вами, как мальчишки, баб не видевшие.

Губы Нежданы невольно изогнулись в легкой усмешке. И она выдохнула:

— Сожалею, что отвлекла доблестного ярла от его добычи…

— Сожалела бы, так осталась бы в Упсале. — Свальд вдруг повернулся на бок. Навис над Нежданой, уронил: — Зато я не упустил свою главную добычу. Золото можно добыть опять, но ту, что хочешь, из нового похода не привезешь… ты проголодалась? Я тебя сейчас запру и схожу на кухню. Прикажу принести сюда еды. Да велю мужикам, чтобы подняли с драккара мой сундук. Может, ты хоть платок себе смастеришь до отплытия. Чтобы не ходить в рабских тряпках с головы до ног!

Неждана молча опустила ресницы, соглашаясь сразу со всем — и с тем, что голодна, и с тем, что отрезать лоскут на платок всегда успеет. Затем, не утерпев, спросила:

— А почему ты сразу не заговорил о дарах, Свальд? Вчера на причале или за столом, на пиру?

Свальд вскинул брови.

— Что, и приняла бы?

Неждана, помедлив, едва заметно качнула головой. Подумала — нет.

За дары здесь положено отдаривать. А ей, кроме себя, предложить нечего…

— Значит, я все сделал правильно, — неровно сказал Свальд. — Не стал проверять тебя. И себя не стал испытывать. Я не могу слишком долго утираться от плевков, Нида. Да еще бабьих. Не в упрек тебе сказано, а для науки. Ты иногда не понимаешь, чем рискуешь.

Может, потому, что ты не из наших краев?

Да меня и на родине за отказ не погладили бы по головке, подумала Неждана. Как же хорошо, что Свальд не стал кричать о дарах с самого начала…

Свальд тем временем склонился пониже. Заявил с ухмылкой:

— Зато теперь самое время. И ты дары примешь, и дарить уже есть за что. Видно, что ждала. Хотела моих ласк, только не признаешься в этом даже себе!

Голос его прозвучал так довольно, что Неждана, поддавшись порыву, выдохнула:

— Это я с перепугу, Свальд. Как глянула на конунга, так сразу ноги подкосились. Вот и начала искать, к кому бы прислониться. Кого бы обнять…

— Врешь, — перебил Свальд, уже почти касаясь ее губ. — С перепугу ты в нос бьешь. А обнимаешь лишь тогда, когда сама захочешь!

А следом он поцеловал Неждану. Затем вскинул голову, сожалеюще скривился — и рывком встал. Зашагал по опочивальне, на ходу подбирая вещи и одеваясь.

Неждана, не отводя от него взгляда, перекатилась на бок. Натянула на себя край покрывала, прикусила нижнюю губу, чтобы не расплыться в глуповатой, счастливой улыбке…

— Но штаны можешь носить, — вдруг бросил Свальд.

И застегнул ремень. Добавил строго:

— Только чтобы из шелка были. Не как у мужиков!

Неждана мигом представила себя в шелковых штанах, расшитых цветами — чтоб не как у мужиков. И, не выдержав, засмеялась. Свальд сверкнул в ответ улыбкой, потом вышел. Заложил наружный засов и торопливо зашагал по проходу.

А Неждана, оставшись одна, снова вспомнила про Забаву. Подумала смущено — я здесь со Свальдом тешусь, пока она сидит там в коптильне. В темноте, в холоде…

Лишь бы у нее все было хорошо, тут же промелькнуло у Нежданы. Только бы конунг не озверел окончательно, не найдя Забаву до заката!

Ей вдруг стало страшно. И Неждана, вскочив, кинулась одеваться. Решила, уже натягивая сапоги — надо уговорить Свальда, чтобы не сидел в опочивальне до вечера. Пусть лучше приглядит за конунгом.

Может, Свальд хоть словом, да сумеет успокоить Харальда?

В бочке было холодно. Ноги у Забавы быстро затекли, и она, как могла, их разминала. Потом снова замирала, обняв колени и сжавшись в комок.

Скорей бы закат, стучало у Забавы в уме. Плохо, что в эту пору, в этих краях — он долгий. Все тянется и тянется, а следом приходит ночь, сотканная из сумерек вместо ночной мглы…

Забава не знала, сколько времени просидела так, ежась от холода и перебирая ногами в тесном чреве бочки. Рот у нее давно пересох, живот подвело от голода — до тошноты, до сосущей пустоты внутри.

Потом пришла новая напасть. Голова внезапно закружилась. Да так сильно, что Забаве показалось, будто бочка покачивается — неспешно, мягко, как на волнах. И вместо легкого душка копченостей, витавшего в коптильне, ей вдруг почудился кисловатый дух перегретых камней. Такой, какой идет от каменки в бане.

Но прошло все разом, вмиг. Исчезло зыбкое ощущение того, что бочка раскачивается. Тут же перестало сосать под ложечкой, пропала сухость во рту — и тошнота отступила. Даже зябкий озноб внезапно прошел. Забаве стало тепло…

А следом по бочке постучали. Коротко, громко. И дыхание у Забавы осеклось.

Ведь тихо было, всполошено подумала она. Дверь в коптильню не скрипела, внутрь никто не заходил. Даже свет из щелей над головой, из-под неплотно прикрытой бочковой крышки — не пробивался.

Неужто Харальд все-таки выследил ее? Он, конечно, мог подлететь по воздуху, в темноте, не касаясь земляного пола…

Но даже Харальду пришлось бы сначала открыть дверь!

— Вылезай, Кейлевсдоттир, — сказал кто-то за стенкой бочки.

И Забава вздрогнула. Голос был грудной, женский. Вроде незнакомый, но будивший что- то в памяти.

— Ты меня знаешь, Кейлевсдоттир, — заявила невидимая баба. — Мы с тобой уже встречались — на берегу замерзшего Россваттена, перед тем, как ты разрушила мост Биврест. Я пришла, чтобы помочь тебе.

Это же Сигюн, с изумлением подумала Забава.

Но почему жена Локи здесь? Может, боги опять вернулись? Или с Харальдом что-то случилось?

От последней мысли Забава обмерла. Тут же резко встала, отбросив тряпье, которым укрывалась. Скинула с бочки крышку — та упала с грохотом, слишком громким для земляного пола…

И в глаза Забаве сразу же блеснул свет. Только что вспыхнувший, блеклый, желтоватый.

Вокруг был камень. Нависал сверху неровными, заглаженными сосульками, бугрился внизу россыпью валунов. Один из камней в стороне неярко светился…

А в шаге от бочки стояла Сигюн.

Сияние, текшее от камня, высвечивало ее лишь с одной стороны. Лицо оставалось в тени. Волосы у Сигюн были по-прежнему снежно-белыми. И как прежде, струились длинным плащом до пят.

— Я тебе многим обязана, Кейлевсдоттир, — ровно проговорила Сигюн.

Смотрела она прямо на Забаву. Так, словно видела ее, несмотря на цепь.

— Ты как-то ночью разрушила Биврест — а к утру мой муж освободился. До рассвета Тор должен был влить новую силу в змею, что висела над лицом Локи. Но Тор не пришел. И мне больше не надо держать чашу для яда…

Голос Сигюн переменился. Стал мягче, породив под сводами пещеры шелестящее эхо.

— Но за мое добро Локи пообещал мне великую верность. Не будет у него других баб, пока я дышу. Не всем достается такая награда. Бывает, что жена многое вытерпит ради мужа — а он в благодарность заводит себе новую жену. Так поступили с тобой…

— Там было колдовство, — едва слышно прошептала Забава.

— Верно, колдовство, — мягко согласилась Сигюн. — Но верно и то, что Харальд засмотрелся на Труди, как только ее увидел. Зазевался в первое мгновенье — и в следующий миг Фрейя его околдовала. А ведь ты тоже держала чашу над мужем. Только берегла Харальда не от яда, а от бед, что несла ему кровь отца и деда.

Забава безмолвно шевельнула губами. Подумала вдруг беспомощно — до чего ж больно. Уж сколько времени прошло, а все равно режет…

Она вскинула брови, заморгала, отгоняя слезы. Следом пробормотала:

— Что это за место? Как… Кто меня сюда притащил?

Голос ее прозвучал хрипловато, даже сурово — из-за того, что в носу уже хлюпало.

— Ты в пещере под землей, — уронила Сигюн. — Сюда тебя перенесли бергризеры. По моей просьбе.

И Забава тут же вспомнила рассказ Асвейг. После Йорингарда ведьм тоже утащили под землю и держали в пещере…

— Харальд уже шел к коптильне, когда бергризеры уволокли твою бочку под землю, — продолжала Сигюн. — И ты простила бы его, Кейлевсдоттир. Рано или поздно. Ты уже столько всего прощала Харальду — то, что тебя украли ради него, то, что досталась ему не по своей воле, баб всяких… простила бы и Труди. Но что будет лет через двадцать?

Сигюн сделала паузу. Забава стояла молча, вцепившись в края бочки.

— К тому времени твое лицо покроется морщинами, — уверенно предрекла Сигюн. — Однако Харальд, в отличие от тебя, не постареет. Он не человек, в нем течет кровь Ёрмунгарда. А через двадцать лет подрастут новые Труди. Которые будут мелькать перед Харальдом на пирах, на торжищах… и он будет знать, что ты его все равно простишь. Как прощала всегда!

Забава моргнула, ощутив, как к глазам снова подступают злые слезы. Потом сбивчиво выдохнула:

— Наклони бочку… прошу тебя. Вылезти хочу.

Сигюн быстро ухватилась за кадку. Потянула, опрокидывая ее на камни. Забава, присев, дождалась, пока бочка коснется валунов. Затем вылезла наружу и выпрямилась в полный рост.

— Ты все правильно задумала, Сванхильд, — тихо сказала Сигюн, подходя поближе. — С самого начала. Если ты проучишь Харальда, он и через двадцать лет будет об этом помнить. Будет знать, что ты не простишь ему измену. Но Харальд дракон — и без моей помощи тебе от него не скрыться. Поэтому я здесь. Пойдем со мной. Поживешь гостьей в моем доме, в Йотунхейме, где я приму тебя с почетом. А Харальд пусть пока подумает, как тебя вернуть. Пусть поймет, как плохо ему без тебя!

Сигюн смолкла. Тут же улыбнулась, показав ряд белых зубов, и протянула руку.

— Пойдем, Сванхильд! За жену ярла Свальда не беспокойся, Локи приведет ее в Йотунхейм вслед за тобой. Твоего отца с братом мы тоже заберем, этим же вечером.

Пойдем!

Снова бегство, как-то отстраненно подумала Забава, глядя в лицо Сигюн. И вроде все правильно сказано — нельзя прощать бесконечно. Даже Харальда — нельзя. Он и за столом в Хааленсваге сидел хозяином. Посмеивался, вместо того, чтобы за Труди повиниться. Но…

Сигюн продолжала улыбаться. Рука ее замерла в воздухе, открытой ладонью вверх.

— Нет, — вдруг выпалила Забава.

И отступила, чуть не поскользнувшись на валуне. Спросила быстро, встав меж камней:

— Локи тут? Пусть покажется.

— С чего ты взяла, что мой муж здесь? — уронила Сигюн, озадаченно приподняв одну бровь. Ровную, белую, как снег.

Забава, глядя ей в лицо, промолчала. Подумала — может, и не угадала…

Но уж больно быстро отступили жажда, голод и тошнота, как только Сигюн появилась здесь. Словно дитенок в ее животе зачерпнул силу у кого-то из богов. К тому же Сигюн заявила, что Локи вслед за ними приведет в Йотунхейм Неждану. Стало быть, Локи знает, куда отправилась жена. Но он вряд ли отпустил бы Сигюн одну — в другой мир, да еще по такому делу.

А скрываться от чужого взгляда Локи умеет. При нужде он и обличье может себе поменять…

Эта мысль пролетела в уме у Забавы яркой искрой, высветив вдруг то, о чем она не задумывалась прежде. И потрясенная Забава выпалила:

— Я тут припомнила… ведь кто-то изменил лица ведьмам, которых утащили из Йорингарда. Да так, что потом их никто не узнал. А Локи умеет изменять свое обличье. И, наверно, чужое? Если он может заколдовать себя, то других и подавно…

Забава осеклась — а Сигюн опустила руку. Сказала заботливо:

— У тебя путаются мысли, Сванхильд. Может, тебе не хватает воздуха? Ты, случаем, не задыхаешься? В пещерах бергризеров с этим вечно беда. В них, бывало, даже умирали от удушья!

Уж не угроза ли это, молча подумала Забава.

А следом в уме у нее закружились догадки. Дочерей Гунира из Йорингарда уволокли в пещеру под землю — как ее саму. Потом им поменяли лица. Неужто Локи был замешан в том деле? Но в чем была его выгода?

Может, и баба, что стоит рядом — не Сигюн, а Локи в бабьем обличье? И он снова что-то затеял? Потому и помог ей сбежать от Харальда?

Мне бы подумать об этом прежде, внезапно промелькнуло у Забавы. Подумать, а не верить россказням Локи о их великой благодарности, его и Сигюн…

— Я тебе родня, Сванхильд, — мягко заявила Сигюн тем временем. — Мы породнились через дитя, которое ты носишь в животе. К тому же я многим тебе обязана. Пойдем со мной. Только так ты выйдешь отсюда.

И предупредила, и пригрозила, осознала Забава.

Ей вдруг стало страшно, да так, что дыхание сбилось. А может, в пещере и впрямь не хватало воздуха?

В животе неожиданно шевельнулся ребенок, и Забава судорожно придавила тело поверх зажившего шрама. Подумала умоляюще — пробудись, дитятко!

Но ничего не вышло. Цвета не изменились, сил в теле не прибавилось. Неужто Локи не было в пещере? Или он не замышлял против нее зла? А может, для родителя лжи все, что он задумал, было добром?

— Отпусти меня, — отрывисто попросила Забава, глядя жене Локи в глаза. — Прошу тебя, Сигюн. Скажи бергризерам, чтобы вернули меня назад, в Хааленсваге. Раз уж мы родня — отпусти! Вспомни то, что я сделала для твоего мужа!

Сигюн отвела взгляд. Сказала негромко, глядя в сторону:

— Нет. Ты сама хотела спрятаться от Харальда. Теперь все знают, что ты готова была бежать от него хоть на край света, хоть за край… только бы оказаться подальше от Харальда. Ты сама это начала, Сванхильд. Я лишь закончу. Но я не тороплюсь. Посиди, подумай. Начнешь задыхаться — кричи. Я уведу тебя отсюда. И помни, что сила твоего сына против меня бесполезна. Я ведь не богиня, Кейлевсдоттир. Я такая же смертная баба, как ты!

Она договорила, а потом свет погас. Что-то прошуршало по камням — и наступила тишина.

Забава, выждав пару мгновений, бессильно осела на камни.

Харальд, подумала она с ужасом, часто дыша и глядя в темноту. Где ты, Харальд? Плох ли, хорош ли — а он защитил бы. Не ее саму, так хоть дитя. Все его силы теперь при нем…

Ребенок в чреве снова шевельнулся. И Забава, накрыв обеими руками живот, запрокинула голову. Выронила тоскливо:

— Харальд…

Слово расплескалось под сводами пещеры хрипловатым эхом.

Солнце уже наполовину закатилось за море, когда Харальд подошел к коптильне.

Он не был уверен, что идет по нужному следу. Рабыни, опрошенные Кейлевом, рассказали о бочках, которые они откатили от родника к навесу. Но там Харальд никого не нашел — и запаха Сванхильд не почуял. Пришлось облазить все скалы на краю поместья, обнюхивая их шаг за шагом.

И уже перед самым закатом Харальд наткнулся на еще одну дорожку отметин — почти замытую дождем, едва заметно пахнувшую досками, щелоком и рыбой. Похоже, тут, вдали от навеса для выделки шкур, прокатили еще какие-то бочки…

Отметины довели его до коптильни. Туда Харальд ворвался, в спешке снеся дверь с петель. Сразу метнулся к двум бочкам, стоявшим у стены — и, скинув с них крышки, пошарил внутри рукой. Даже обнюхал на всякий случай.

Сванхильд в бочках не было. От дощатых стенок тянуло чужими бабами — но не запахом Сванхильд, пусть и изменившимся после овчарни. Он опять ее не нашел, а день уже угасал…

И разъяренный Харальд, скользнув взглядом по земляному полу, вылетел наружу. Взмыл в небо, посмотрел на полосу заката, догоравшего над морем. На Свальда, шагавшего к нему от скал.

А в следующий миг Харальду почему-то вспомнилась земля за бочками — в коптильне, у самой стены. И пара борозд на ней, сливавшихся в небольшую вмятину, заметную даже в полумраке.

И тут же на ум Харальду пришло то, что случилось в Йорингарде. Само вынырнуло из памяти — опочивальня без половиц, мертвый Гунир, торчавший из камня, застывшего легкими волнами…

Он рванулся назад, в коптильню. С лету врезал по бочкам — те отлетели в дальний угол, осыпавшись там грудой разломанных досок. По коптильне стрельнуло щепой, несколько деревяшек клюнули его в шею и спину. Но Харальд, даже не заметив этого, приземлился возле борозд. Прошипел, припав на одно колено:

— Если тут побывали бергризеры — пусть откроется ход, по которому они ушли!

Борозды дрогнули, в них заворочались гладкие, словно обкатанные морскими волнами

булыжники. Вмятина в земляном полу стала глубже, породив в земле легкую судорогу…

Змей над плечом, скрутившись в кольцо, недовольно зашипел. И Харальд, не меняя позы, подлетел над полом. Но булыжники в земле тут же перестали шевелиться. Яма за это время углубилась на ладонь, не больше.

Выходит, бергризеры тут все-таки побывали, с ненавистью подумал Харальд.

Но зачем, мелькнуло у него следом. Неужто приходили за Сванхильд? А была ли она здесь? С другой стороны, за кем еще им приходить? Не за бочкой же? И уж точно не за рабыней из поместья…

Харальд вдруг осознал, что слишком долго не дышит. Заставил себя сделать хриплый вдох, потом вылетел из коптильни. Чуть не столкнулся с подошедшим Свальдом — и рявкнул, зависнув над братом:

— Где Нида? На хозяйской половине?

Свальд угрюмо набычился.

— Ты обещал…

— Я не трону твою бабу, — зло прохрипел в ответ Харальд, приподнимаясь повыше. — Лишь спрошу. Не скажешь? Да и Хель с тобой!

Свальд еще что-то крикнул, но Харальд его уже не слушал. Взмыл над поместьем, вычертил в потемневшем небе высокую дугу — и камнем упал на землю перед хозяйской половиной. Потом громадной птицей нырнул в пустой дверной проем.

В конце прохода виднелась запертая дверь, одна на всю хозяйскую половину. Харальд, подлетев, взялся было за засов — но рука дрогнула, и он просто снес дверь с петель. Затем ворвался внутрь.

Жена Свальда, сидевшая на сундуке в трех шагах от входа, торопливо вскочила. Глянула испуганно и почему-то удивленно…

Я дал Свальду слово, что не трону ее, вдруг пролетело в уме у Харальда. И мысли, путавшиеся от тревоги, злобы и ненависти, чуть прояснились.

— Я проиграл, Нида, — прошипел Харальд. — Я это признаю. Солнце уже зашло. И Сванхильд отныне заживет без меня, как свободная безмужняя баба. Но прежде чем уплыть я кое-что спрошу. Там, в коптильне, стоят две бочки. Только две, Нида…

Свальдова баба в лице не изменилась, но глаза у нее расширились.

Похоже, угадал, быстро подумал Харальд. И уронил все также шипяще:

— Земля рядом с этими бочками перепахана… словно там кого-то утащили под землю.

Подбавлю-ка жара, мелькнуло у него.

— Там из земли торчит край бабьего платка, — солгал Харальд. — Когда я уплыву, передай это Сванхильд. Ей, как хозяйке, положено знать, что в коптильне у нее творятся странные дела.

А потом он смолк, дожидаясь ответа. Хотя загривок уже вовсю кололо ледяными иглами от дурного предчувствия. Мир опять переливался серым, и лицо Ниды стремительно заливало красным…

Что ж делать-то, с ужасом подумала Неждана, уставившись на черный подбородок Харальда — чтобы не смотреть в его серебряные глаза.

Что, если с Забавой Твердятишной и впрямь случилась беда? В горах, по слухам, остались воргамор. Да и те, кто утащил девок Гунира под землю, живут где-то здесь в горах. А если Харальд уплывет — кто тогда поможет Твердятишне? Кто ее спасет, на свет белый выведет?

И придавленная этой мыслью, Неждана внезапно выпалила:

— Неужто только две бочки? Должно быть три. Ты погоди уплывать, конунг Харальд…

— Так Сванхильд спряталась от меня в коптильне, — прошипел Харальд.

Уже не спрашивая — утверждая. Нида едва заметно кивнула, и он, развернувшись, поднырнул под дверную притолоку.

Что делать, подумал Харальд, летя по проходу.

Раскапывать ход под землю, каждый раз углубляясь только на ладонь — слишком долго. Как бы ни был силен взгляд дракона, но он властен лишь над тем, что на виду. Сванхильд это поняла, потому и спряталась в бочку…

Где она теперь, мелькнуло у Харальда. Бергризеры покорны Локи — значит, он замешан в этом деле. Хоть и клялся недавно, что больше не подойдет к жене внука.

И все-таки — где Сванхильд? Сидит сейчас в пещере под землей, как ведьмы когда-то, или Локи утащил ее в Йотунхейм?

Харальд, вылетев из главного дома, метнулся в сторону коптильни. На лету подумал с ненавистью — но зачем Локи полез к Сванхильд во второй раз? Хочет заманить внука- дракона обратно в Йотунхейм, и скоро явится с приглашением? Или…

Или Локи нужна именно Сванхильд, стрельнуло вдруг у Харальда. Нужна из-за Рагнарека. Тогда надо самому прорываться в Йотунхейм. Но сил для такого полета может не хватить — а времени на поход нет.

И тут же у Харальда проскользнула на удивление бесстрастная мысль — но можно убить людей в Хааленсваге. Добавить к ним тех, кто живет в округе, поохотиться на местных. А потом посмотреть в небо и пожелать увидеть путь к Йотунхейму. Полететь по нему. Сделать это не ради себя, но ради Сванхильд и сына…

Над плечом жадно, радостно зашипел змей. И Харальд вдруг остановился, неподвижно повиснув в воздухе.

Кем я стал, холодно подумал он, глядя в небо, уже ночное — но казавшееся ему сейчас блекло-серым. Прежде брал как жертву чужих, теперь готов и своих…

Затем Харальд снова заставил себя вздохнуть. Прошептал:

— Сванхильд. Если ты где-то в пещере, дай себя увидеть. Прошу…

Небо равнодушно переливалось серыми всполохами. Внизу, возле главного дома, мерцали красные огоньки. Один из них торопливо плыл к хозяйской половине.

И Харальд, утонув в ярости, вздохнул уже резко, судорожно, до хруста в груди. Следом рявкнул:

— Если Сванхильд дышит сейчас воздухом Мидгарда, как я, пусть встанет у меня перед глазами!

И наважденьем, грезой — Харальду вдруг померещилось ее лицо. Высвеченное тусклыми желтоватыми бликами, с плотно сжатыми губами. Золотистые брови были нахмурены, и смотрела Сванхильд так, словно пыталась скрыть страх. Позади виднелись камни…

В следующий миг ее лицо пропало. А Харальд снова вздохнул. Подумал ликующе — она тут.

Тут!

Он рванулся вниз, приземлился позади красного силуэта, спешившего к хозяйской половине. Рявкнул:

— Свальд!

И довольно оскалился, когда силуэт обернулся. Опять угадал? Впрочем, кто еще сейчас рванется к хозяйской половине…

Свальд подбежал торопливо. За несколько шагов выпалил:

— Где Нида? Ты ее не…

— Я не тронул твою бабу, — прошипел Харальд. — Оставил в опочивальне. Но двери там уже нет, могла уйти. Найди ее, Свальд. И уводи всех в море. Здешних тоже прихвати. Да побыстрей!

— Ты что-то узнал? — напряженно спросил Свальд.

— Сванхильд забрали бергризеры, — бросил Харальд, уже отрываясь от земли.

Приказал сверху: — Поторопись!

Свальд тут же развернулся и побежал вдоль стены главного дома. А Харальд подлетел к пятачку возле лестницы. Глянул на алые силуэты внизу. Его люди, столпившись перед главным домом, ждали известий о том, как закончилась охота конунга на бывшую жену…

— На драккар! — крикнул Харальд. — Ждите ярла!

Он пронесся над их головами и свернул к краю скал, за которым шумело море. Остановился возле невысокой ограды, окружавшей поместье. Затем посмотрел влево.

По далекой лестнице уже тек красный ручеек, люди спускались к драккару.

Успеют уйти, решил Харальд. Теперь главное — правильно подобрать слова.

Он посмотрел на край скал, поднимавшийся перед ним. Уронил негромко:

— Тай, как снег по весне…

Небо отозвалось глухим звоном.

— Без жара, без огня, — медленно проговорил Харальд. — Но теки в море. Норы под землей, в скалах, в горах, в ущельях… не заливай!

Скалы, на которые он уставился, начали торопливо оседать.

Темно-серые складки скал, на которые он смотрел, промялись и начали торопливо оседать.

А затем, заглушая грохот прибоя, послышался шорох текущего камня. Он звучал все громче и громче, перерастая в гул, схожий с ревом горной лавины.

Скалы стекали в море. Падали с высоты холодными водопадами, невидимыми в темноте…

Надо будет, расплавлю все — отсюда и до моря на той стороне, зло решил Харальд.

Потом он взлетел повыше. Снова набрал полную грудь воздуха, отыскал взглядом серый холмик коптильни. Рявкнул:

— Тай, как снег по весне, без огня и без жара. Но теки прямо в море!

Рев каменной лавины стал еще громче.

Главное, не проморгать Сванхильд, подумал Харальд. Не просмотреть огонек, который может блеснуть в камне. Прежде она светилась красным, как люди…

Но свет ее был чище прочих, вдруг мелькнуло у него. И Харальд оскалился, набирая в грудь воздух для нового крика.

От Хааленсваге к этому времени осталась лишь половина главного дома с кухней. По ту сторону руин, где-то далеко в поле, мелькали мутно-розовые отметины. Похоже, кто-то догадался открыть сараи, и скотина убежала, почуяв недоброе…

Забава на камне просидела недолго. Встала, прикусив губу, чтобы не расплакаться — и решила обойти пещеру.

В то, что бергризеры оставили здесь лазейку, она не верила. Но сидеть, без конца размышляя о том, какую хитрость замыслил Локи, было тяжко. От этого становилось все страшней — до дрожи, до ледяного холода в груди. И Харальд вспоминался все чаще…

Забава, выставив перед собой руки, пошла вперед. Ступала осторожно, нащупывая ногой щели меж валунов. Потом в темноте наткнулась на стену пещеры, и побрела вдоль нее, рукой проверяя все выступы.

Но мало-помалу дыхание у нее участилось. Воздух начал казаться спертым, на висках проступила холодная испарина. И Забава остановилась. Подумала измученно, прижавшись щекой к бугристому камню у правого плеча — а пещера-то замурована. Верно Сигюн сказала здесь и задохнуться можно.

Значит, пора звать жену Локи. Пусть неизвестно, что будет в Йотунхейме, о котором она говорила — но там все же есть надежда. Не станет Локи губить правнука, не зверь он…

Или это ловушка для Харальда?

Забава еще крепче прижалась к холодному каменному выступу. Щека заныла, зато мысли прояснились от холода, что шел от стены пещеры.

Может, Локи за мое возвращение потребует награды, пролетело в уме у Забавы. К примеру, захочет, чтобы Харальд что-то отдал. Или сделал то, на что иначе не пошел бы…

Выходит она принесет Харальду беду?

Забава облизала губы, опять начавшие пересыхать. Следом опустилась на камень под стеной пещеры. Решила, одышливо вздыхая — подожду еще немного. Хоть чуть-чуть. Если уж приносить беду Харальду, так хоть без спешки…

Но через несколько мгновений Забаве вдруг задышалось легче. И тут же засиял один из валунов — слева, шагах в десяти. Высветил стоявшую там женщину, бледную, с длинной гривой светлых волос. На снежно-белом подоле колюче сверкнула белая же вышивка, узором и блеском похожая на иней.

Опять пришла, подумала Забава. Торопится? Или боится не дождаться зова?

А потом к ней вернулось удушье. Навалилось с новой силой…

— Пойдем со мной, Сванхильд, — быстро проговорила Сигюн.

И пошла по камням так, словно плыла по их верхушкам. Обронила на ходу:

— Воздух кончается. Ты ведь не хочешь зла своему ребенку? Или собралась умереть тут вместе с ним?

Забава молча встала. На всякий случай шагнула в сторону, держась за стенку пещеры — и уходя подальше от Сигюн. Затем спросила, перемежая слова частыми вздохами:

— Это из-за Харальда? Тебе и Локи что-то нужно от него, потому и…

Сигюн на ходу улыбнулась. Мягко, немного с жалостью.

Не то, торопливо подумала Забава. Она жалеет, значит тут что-то другое, пострашней и похуже. Сигюн и на Россватене ее жалела, отправляя на лед к богам. Даже прощенья тогда попросила…

Забава снова попятилась.

А в следующий миг Сигюн вдруг быстро провела ладонью по своему платью. Чуть пониже живота, от одного бедра к другому.

И снежно-белая вышивка, сверкавшая на подоле, скрутилась в белесый жгут, утекавший под женскую ладонь. Сигюн стремительно взмахнула рукой, жгут распустился в сеть…

Забава еще успела метнуться в сторону. Но оступилась, упала — и сеть спеленала ее от пояса до пят. По руке, которую Забава выставила перед собой, хлестнуло болью.

Только времени на то, чтобы охать, не было. И Забава, извернувшись, села меж камней.

Ушибленная правая рука отчаянно ныла, поэтому к ножу Забава потянулась левой рукой. Выхватила клинок из ножен, спрятанных за воротом рубахи, тут же резанула сеть, словно прилипшую к одежде. Второпях задела бедро кончиком лезвия…

Но тонкие белесые нити не поддались. Совсем как на озере Россватен, когда сеть, наброшенную на нее, не смог разрезать даже меч Свальда.

Сигюн тем временем остановилась совсем близко, в паре шагов. И Забава, судорожно выдохнув, рывком подтянула колени к животу. Выставила перед грудью нож, затравленно подумала — как так-то? Ведь родня же! Правда, для Сигюн она и прежде была лишь оружием против богов…

— А ты изменилась, — бросила жена Локи. — Что, волчье житье сказалось?

Затем Сигюн нагнулась и подобрала крупный булыжник. Сказала спокойно:

— Брось нож, иначе я швырну камень. И целиться буду в живот. Хочешь потерять дитя? Без него ты ничто, девка со славянских берегов. Но если будешь послушной, то Рагнарек родится. Делай, что я говорю, и услышишь его первый крик. Клянусь тебе жизнью моего сына!

А что будет потом, с ужасом подумала Забава, задыхаясь и стискивая рукоять ножа. Что случится с дитем после его первого крика? Спрашивать бесполезно, Сигюн, если уж замыслила зло, не признается…

Выходит, Сигюн и впрямь обычная баба? Которая делает все по своей воле, не по указке Локи? Иначе сила Рагнарека уже пробудилась бы!

Забаву вдруг захлестнуло отчаяние. И ненависть, горькая, загнанная.

Но следом у нее мелькнуло — а ведь мне опять полегчало с приходом Сигюн. Словно дитя зачерпнуло силу у бога. В прошлый раз исчезли жажда, голод и тошнота. Сейчас стало легче дышать. Правда, ненадолго. Но воздух-то в пещере спертый, неведомо сколько простоявший под землей.

К тому же простая баба вряд ли способна ходить между мирами. Одно дело шастать из края в край — тут Сигюн могли помочь бергризеры. Однако уйти из этого мира в Йотунхейм, это дело другое…

— Брось нож, — вдруг резко приказала Сигюн, уставшая ждать.

А затем вскинула булыжник к плечу, изготовившись для броска.

И наверно, в прежние времена Забава дрогнула бы. Но сейчас поверх ее страха за дитя словно намерзла ледяная корка — из отчаяния пополам с ненавистью. Она лишь отвела руку с ножом в сторону, показывая, что вот-вот его бросит…

В уме у Забавы меж тем сверкнуло — это Локи привел сюда Сигюн. Молча, не отдавая приказа, чтобы все свершилось не по его воле. А потом Локи спрятался. Может, засел в пещере по соседству, может, еще где. Но он вернется, чтобы забрать Сигюн. Как бы их ловушку обратить в свою…

Смогу ли, тут же подумала Забава — с тревогой и сомнением.

В ответ изнутри плеснуло безнадежным отчаянием. Иного выхода нет. С сетью на ногах от брошенного камня не увернуться…

И Забава, вдруг озлившись на свою трусость, отшвырнула нож в сторону. Безвольно опустила руки, потом скривилась так, словно вот-вот заплачет.

Вышло легко, потому что сейчас ей хотелось выть от страха за дитя.

Сигюн, едва нож звякнул о камни, шагнула вперед. Велела как-то обыденно, не выпуская из руки булыжник:

— Ноги вытяни.

Потащит волоком, словно куль, осознала Забава. Как Неждана тащила узлы с тряпьем, уходя с Локи из Упсалы. Пара шагов, и Сигюн с ношей окажется в Йотунхейме…

Забава, хрипло выдохнув, разогнула колени. Сигюн тут же ухватилась за конец сети, лежавший на камнях. Отбросила булыжник, выпрямляясь — и точно знак этим подала. Тусклый свет, заливавший пещеру, сразу погас.

А в следующий миг Забаве вдруг стало легче дышать. И она торопливо сунула ушибленную руку в щель меж двух валунов, торчавших справа. Сеть натянулась, вздергивая ее ноги в воздух…

Но Забава уже повернулась, вдавливая ноющее плечо в щель. Для верности еще прижала левой рукой локоть правой, защемленной меж камней. Похолодела в ожидании еще большей боли, приказала себе, сцепив зубы — надо сдюжить! Стерпеть!

Сигюн шагнула.

И сеть дернулась, увлекая Забаву за собой. В плече что-то хрустнуло, она от боли задохнулась, рука плетью скользнула по камням…

Но почти тут же в теле радостно, щекочуще заплескалась сила. Не своя, заемная — зачерпнутая дитем из Локи. Мгновенно исчезла боль в руке. И тьма в пещере разом посветлела, оборачиваясь серым сумраком.

А там, где стояла Сигюн, загорелись два силуэта. Мужской и женский, синий и красный, рука об руку…

Человек и бог.

Вокруг них колыхалась странная молочная дымка, сквозь которую смутно проступал то ли высокий терем, то ли гора — Йотунхейм? Мир, куда Сигюн с Локи успели добраться, а их ноша еще нет. Правда, дымка уже дотянулась до колен Забавы, спеленутых сетью, висевших в воздухе. Осталось немного…

И Забава, глядя на Сигюн с Локи, крикнула изо всех сил:

— Этим двум быть там, а мне — рядом с Харальдом!

Ей еще много чего хотелось добавить. И пожелать, чтобы Локи с Сигюн больше шагу не могли ступить из своего Йотунхейма, и чтобы с ними случилось все то, что они уготовили для ее сына.

Только времени было мало, а потому желать следовало главного. Ей и так повезло — на одно мгновенье все сошлось. И вред матери Рагнарека был причинен, и случилось это по воле Локи, уводившего жену с ее ношей в Йотунхейм…

Сигюн, мерцавшая красным, торопливо рванула сеть к себе. Но было уже поздно. В лицо Забаве вдруг ударил ветер, холодный и свежий после спертого воздуха пещеры. А вокруг распахнулось небо, темное, почти черное, мерцавшее россыпями звезд.

И на этом черном, прямо напротив глаз Забавы, горели две серебряно-голубые звезды. Сбоку, чуть повыше — еще пара огоньков чуть поменьше…

Только опоры под ногами не было. В следующий миг Забава ухнула вниз.

Харальд висел в темном небе.

Уже исчез лес, в котором он год назад убил рыжеволосую рабыню — уплыл в море вместе с размягченным камнем. И не было больше Хааленсваге. Где-то впереди, в отдалении, перемигивались розовые огоньки — лесная живность бежала, пытаясь спастись.

Тут рядом есть селение, мелькнуло у Харальда. Надо бы слетать, предупредить, чтобы уходили. Правда, это его задержит…

Но Сванхильд потом спросит, что здесь было, вдруг подумал он.

А следом Харальд повел взглядом, отыскивая то самое селенье. И уже собрался лететь туда, когда прямо перед ним возникла женщина.

Она появилась из ниоткуда, сверкнув на черном шелке неба нежно-алым сиянием. По хрупким плечам, горевшим красным, по лицу с припухлыми губами и огромными глазами текли холодные синие всполохи…

Сванхильд, с изумлением понял Харальд.

А затем она полетела вниз. И он, ощутив, как брюхо ему ледяной пятерней сжал ужас, ринулся за ней следом. Поймал у самой земли, сгреб в охапку…

Сванхильд вцепилась в него обеими руками. Тут же ткнулась подбородком в плечо — и задышала так, что грудь заходила ходуном.

Синие блики, мерцавшие на ее макушке, стремительно угасали.

Над плечом зло дернулся змей, которого Сванхильд задела ладонью. А Харальда неожиданно обожгло желанием. Хотя умом он понимал, что Сванхильд ухватилась за него только со страху. Однако шею точно судорогой свело — так захотелось дотянуться до ее губ. Мягких, припухлых. И Харальд уже повел головой…

Но остановился.

Напугаю еще больше, мелькнуло у него. К тому же морда сейчас драконья, задубелая — обдерет ей лицо не хуже куска акульей кожи. И зубы во рту с трудом помещаются. Оцарапают…

В следующий миг Харальд отвернулся. Взмыл повыше. Прошипел, крутнувшись в воздухе — чтобы пройтись взглядом по округе, не задев при этом Сванхильд:

— Хватит. Пусть камень будет камнем, земля землей. А зелени на месте расти!

Темные потоки, катившиеся по ложу из тающего гранита, вдруг застыли. Каменный гул

резко стих, наступила тишина.

Затем Сванхильд выдохнула:

— Харальд?

— Я, — ответил он.

На душе у него было легко. Отыскалась, живая, здесь, у него в руках! И Харальд глуховато проворчал, косясь в сторону Сванхильд — но приспустив при этом веки, чтобы не обжечь ее взглядом:

— Прости, что поймал. Ты, конечно, теперь баба свободная, незамужняя. Вольна лететь куда захочешь! С меня вергельд за то, что помешал полету…

Харальд, счастливо подумала Забава. И шутки его, мрачноватые!

Она уже успела попрощаться с жизнью. Пока падала, пыталась выкрикнуть новое

пожелание — очутиться в Хааленсваге. Но воздух бил в лицо, раздувая щеки, и вместо слов вышел невнятный крик.

А потом в спину врезались две ручищи. Подхватили под лопатками и пониже поясницы словно ребенка, притиснули к темному телу, сливавшемуся с небом — и Забава опять увидела две серебряно-голубые звезды. Но теперь они горели не напротив, а над ней. Да еще под руку подвернулась змеюка над плечом спасителя. И все стало ясно. Спрашивала она больше для порядка…

Ей почему-то хотелось плакать. Только не плакалось. А дрожащие губы сами собой растянулись в улыбке.

На его слова Сванхильд ответила не сразу. Сначала издала странный звук — то ли всхлипнула, то ли засмеялась. Потом вскинула голову. Посмотрела на Харальда в упор, объявила с хрипотцой:

— Вместо вергельда я хочу поговорить с тобой, Харальд. Обо всем. И о том, что случилось со мной, и о том, что было с тобой в Упсале.

Наконец-то, обрадовано подумал Харальд. Затем двинул рукой, приподнимая повыше бедра Сванхильд — чтобы не ощутила, как настойчиво он ее желает. Уронил:

— Разговор выйдет долгим, а ты целый день ничего не ела…

И не пила, благодарно подумала Забава.

Пальцы руки, заброшенной на шею Харальда, немного саднило. Но отдернуть ладонь Забава не решалась. Уж больно страшно было осознавать, что она висит в небе — где ее удерживают лишь руки Харальда. А во мраке, далеко внизу, прячется земля.

Знать бы еще, что там за место, мелькнуло у Забавы. И зачем Харальд сюда прилетел, что за гул здесь недавно стоял? Как далеко отсюда Хааленсваге?

Но начинать расспросы прямо в воздухе Забава не хотела. Ощущенье пустой бездны, зиявшей внизу, словно перышком щекотало ей хребет…

И щекотало непрестанно.

Погожу до земли, решила она.

— Но неподалеку есть место, где мы сможем перекусить, — закончил Харальд. — Заодно и поговорим. Только в полете тебе будет холодно…

Он вдруг запнулся. Следом чуть насмешливо бросил:

— Дротнинг.

И подумал — возразит или нет?

— Потерплю, — чуть неровно пробормотала Сванхильд.

Прозвучало так, словно она ответила на все сразу. И на его слова, и на мыслишку, что проскочила у него в уме.

Затем Сванхильд глубоко вздохнула. Харальду этот вздох показался невеселым.

Ничего, уверенно решил он. Ты еще будешь вздыхать по-другому, дротнинг…

А потом Харальд завалился на левое плечо. Скользнул по воздуху, направляясь к рыбачьей деревушке, что стояла севернее исчезнувшего Хааленсваге.

К селению на берегу небольшого фьорда Харальд подлетел со стороны гор. Выбрал самый крупный из десятка домов, и приземлился возле навеса, под которым пряталась входная дверь. Прошипел, уже ставя Сванхильд на ноги:

— Тихо.

Она замерла, дрожа от холода и зябко обхватив себя руками. А Харальд, избегая смотреть в небо, подумал — пора возвращаться.

Чисто-алое сияние Сванхильд тут же начало меркнуть. Сам Харальд задышал чаще, ощущая, как усыхает шея, становясь все меньше в обхвате. Мир перед глазами потемнел, серые тени торопливо растаяли в ночном мраке…

Над плечом печально зашипела тварь, точно прощаясь с его драконьей сущностью. Помягчела кожа, и спину над поясницей змеиным языком погладила секира, заткнутая за пояс.

Еще пару мгновений Харальд потратил на то, чтобы запихать под рваную рубаху змея. Подумал зло — сиди там, и чтоб не звука!

Тварь обиженно заелозила по лопатке, но к вороту рубахи не сунулась. Харальд отловил в темноте руку Сванхильд и потянул ее под навес. Осторожно постучал кулаком в дверь.

Чуть погодя мужской голос изнутри крикнул:

— Кто там?

— Харальд из Хааленсваге, — громко бросил Харальд. — Я помню тебя, Хакон Кетильсон. Вспомни и ты меня….

За толстой створкой приглушенно забормотали. Потом дверь распахнулась. В проеме стоял худой мужик, с залысинами на светлых волосах, стянутых сзади. В одной руке держал меч, в другой — светильник.

— И впрямь Харальд из Хааленсваге, — удивленно проговорил мужик.

В глаза Харальду он глянул быстро — и тут же отвел взгляд. Покосился на Сванхильд, продолжил:

— Давно я тебя не видел. Говорят, ты нынче стал конунгом? Эй, жена, готовь стол…

— Помню, прежде ты засевал поля на южном берегу Скроммы, Хакон, — оборвал хозяина Харальд. — Этой ночью там прошла лавина из горячего камня. Но если ты примешь меня достойно, то в конце лета я пришлю сюда кнорр с зерном. Для всех, кто потерял посевы за Скроммой.

Мужик одно мгновенье огорошено молчал, уставившись Харальду под подбородок — чтобы не смотреть в серебряно-голубые глаза. В следующий миг из-за спины хозяина выглянула заспанная жена. Сочная, пышнотелая, хоть и не молодая.

И Хакон словно очнулся. Отступил назад, тесня жену плечом, предложил:

— Войди в мой дом, конунг Харальд. Окажи мне честь, разделив со мной…

— Я замерз, — снова оборвал его Харальд. — Завтра утром я с радостью разделю с тобой и хлеб, и эль, Хакон. Если захочешь расскажу, как сходил в Упсалу. И о том, как этой ночью чудом спасся от лавины. Но сейчас я хочу согреться возле горячих камней.

Хакон, прищурившись, снова глянул на Сванхильд. Тут же крикнул:

— Эйрик, запали каменку в бане! Да воды натаскай, если там нет!

Он смолк, а Харальд негромко добавил:

— Еще прикажи отнести нам в предбанник поднос с едой. И неношеную бабью одежду. Все, что бабе положено, от нижней рубахи до плаща. Я заплачу за тряпки золотом, как только придет мой драккар. А рыбакам, что выйдут в море утром, передай — если увидят на корабельном носу дракона в серебре, пусть крикнут, что конунг Харальд сейчас в Мервике, у Хакона. Того, кто принесет мне добрую весть, я награжу.

— Я передам это всем нашим, — отозвался хозяин. — И одежду для бабы дам. Для тебя, конунг Харальд, тоже найдется рубаха. Для сна постелю вам у очага…

— Нет, мы ляжем в бане, — спокойно возразил Харальд. — Пришли нам пару покрывал в предбанник. Доброй ночи, Хакон. Завтра поговорим.

Мужик коротенько шагнул, подступив к самому порогу. Быстро попросил:

— Хоть скажи, что там за лавина была, конунг Харальд. А то недавно собаки выли, у дверей гавкали. Зато сейчас, когда ты пришел, даже не залаяли…

Выходит, псы почуяли беду, подумал Харальд.

— Бергризеры прокопали в горах слишком много дыр, — ответил он, безжалостно перекраивая правду. — И скалы у подножия гор расплавились от жара их подземных печей. Камень размяк и потек к морю….

Рядом порывисто вздохнула Сванхильд. Но удержалась, не стала прямо здесь спрашивать о Хааленсваге.

И Харальд продолжил:

— Мы с Кейлевсдоттир искали возле гор место для нового имения… поэтому заметили волну из раскаленного камня сразу после заката. И успели спастись. В следующий раз, Хакон, если собаки вдруг завоют без причины, вспомни эту ночь. Бергризеры в горах по- прежнему есть. Мало ли что случится?

Харальд договорил и потянул Сванхильд в сторону. Зашагал вдоль длинной стены, обложенной дерном, направляясь к бане на задах.

Хозяин, не двигаясь с места, пару мгновений потрясенно молчал. Потом шагнул за порог. Из-за его спины выскочил такой же худой, как сам Хакон, парнишка — Эйрик. Задержался у навеса, с любопытством ожидая, что еще интересного скажут старшие…

— Там точно все кончилось? — крикнул хозяин, глядя в ту сторону, куда ушел Харальд. — Сюда не доберется?

— Все успокоилось, — уронил Харальд на ходу. — Лавина из камня докатилась до реки, а там встала. Она уже начала остывать, когда я перебрался на другой берег Скроммы. Можешь спасть спокойно, Хакон. Сюда беда не доберется.

Мужик надсадно выдохнул. Затем проворчал, разворачиваясь:

— Эйрик, ты еще здесь? Я тебе что велел? Ингрид, беги в погреб. Принеси эля покрепче, окорок, зрелый сыр да черемшу. Потом заглянешь в свои сундуки…

Эйрик сорвался с места. В темноте обогнал незваных гостей и понесся к бане.

— Что с Хааленсваге? — тихо спросила Забава едва поспевая за Харальдом. — Что за лавина, откуда? И почему ты был…

— Потом, — оборвал ее Харальд. — Поговорим за закрытой дверью. Не бойся, люди из Хааленсваге живы. Я приказал Свальду забрать всех на драккар. Они отплыли перед тем, как все началось.

— Спасибо, — пробормотала Забава.

Потом зашагала молча, чуть горбясь.

Как только Харальд довел Сванхильд до бани, навстречу им, держа ведра, выскочил Эйрик. Сказал, блеснув белками глаз:

— Я огонь разжег. А ты видел бергризеров, конунг Харальд?

— Видел, — буркнул Харальд. — Только не вздумай искать бергризеров в горах. Еще ногу подвернешь, и самого уже не найдут…

— Я не дурак, — рассудительно заявил Эйрик.

Позади него, из распахнутой двери предбанника, падал слабый свет. Лицо парнишки пряталось в тени. Только на макушке переливались пшеничными бликами всклокоченные пряди, выбившиеся из тонкой косицы.

— Я в горы не собираюсь. Возьми меня в свой хирд, конунг Харальд! Я уже встретил свою четырнадцатую весну. Еще немного, и буду староват для первого похода!

Сванхильд после слов парнишки стиснула Харальду ладонь.

Неужто и этого Эйрика жалеет с ухмылкой подумал Харальд. А ведь малец рвется в поход не от бедности. И наверняка против воли отца…

— Мужику, который умеет держать меч, и в сорок лет не поздно в первый поход сходить, — бросил Харальд. — Но учти одно, Эйрик — в походе за невыполненный приказ любой ярл тебя или убьет, или оставит одного на чужом берегу. А ты, как я вижу, даже наказы своего отца выполнять не любишь?

Мальчишка сердито звякнул ведрами и убежал. Харальд тут же подтолкнул застывшую Сванхильд к порогу бани. Подумал нетерпеливо — наконец-то…

Перед предбанником Забава опять вспомнила о Труди. И в уме беспокойно пролетело — а с ней Харальд тоже в баню ходил?

Но боли в груди, как бывало прежде после мыслей о Труди, Забава не ощутила. Словно меж ней нынешней и этими воспоминаниями пролег овражек. На дне которого залегло все пережитое этой ночью — удушье в пещере, рука на изломе меж камней, Сигюн с Локи, полет в пустоту…

В следующий миг ладонь Харальда легла Забаве на спину. И подтолкнула, заставив сделать шаг.

Сванхильд, войдя, шагнула к лавке по левую руку. Потом развернулась, быстро попросила:

— Расскажи про лавину. Что там с Хааленсваге? Что было, пока я…

Она осеклась. Но не отступила, когда Харальд прикрыл дверь и шагнул к ней. Правда, глянула так, будто в бой собралась. Причем последний, смертный.

Придется снова приучать ее к себе, подумал Харальд. Следом уронил, вытаскивая секиру из-за пояса:

— Я выследил тебя до коптильни, Сванхильд… Забава. Там нашел следы бергризеров. И понял, что тебя утащили под землю. Отправил людей в море, а сам решил перевернуть все, но найти тебя. Поэтому я велел камню течь, как вода. И он потек лавиной…

Из-за ворота рубахи вынырнула головка змея. Харальд, не глядя, пришлепнул его открытой ладонью. Подумал — сгинь! Сиди за спиной тихо, иначе ремнем к спине пристегну…

Потом он снова прижмурил глаза и покосился на Сванхильд.

Она смотрела изумленно. И совсем как в прежние времена, губы у нее приоткрылись. Заманчиво, так, что у Харальда дыханье в груди сперло…

Где там Хакон с подносом, хмуро подумал он. Следом тихо сказал:

— Искал я полночи, и теперь у меня для тебя две вести. Хааленсваге больше нет. Скалы, на которых стоял твой дом, утекли в море. А вместе с ним исчезли поля, леса… и еще много чего утекло. Но есть и хорошая новость. Я не нашел тебя до заката, Сванхильд. Так что ты выиграла. Я на тебе не женюсь.

Может, теперь ей полегчает, пролетело в уме у Харальда. На одну ночь всякой бабе решиться легче, чем на долгую жизнь. А то смотрит так, словно из благодарности за спасение — да со страху — решила отдаться двухголовому. Всю свою волю в кулак собрала, как на бой изготовилась…

В следующий миг лицо Сванхильд стало каким-то потерянным. Ресницы дрогнули, синие глаза потемнели.

И Харальд вдруг усомнился в том, что рассчитал все верно. Но промолчал. Решил — посмотрю, что из этого выйдет. Может, в другой раз, прежде чем упрямиться, Сванхильд вспомнит эту ночь и его слова?

А может, она сама попросит на ней жениться, внезапно сверкнуло в уме у Харальда. И он чуть не улыбнулся. Пришлось даже брови на переносице свести, чтобы выглядеть построже.

Расхотел, значит, опустошенно подумала Забава.

Видать, притомился ее замуж звать. Кончилось у Харальда терпенье!

И радость, плескавшаяся внутри после спасения, сразу поугасла. Она вдруг ощутила, насколько устала. Спина заныла, на пересохших губах засаднила корочка…

Забава молча шагнула в сторону. Хотела обойти Харальда — но он загородил путь. Попросил спокойно, прищурившись так, что серебряные глаза исчезли под веками:

— Расскажи, где была, Сванхильд. Про бергризеров я уже знаю. Но приказы им отдает Локи. Он опять к тебе приходил? Предлагал помочь, спрятав от меня понадежнее?

И ведь не скажешь, что Харальд неправ, печально мелькнуло у Забавы. Сначала Локи увел ее из Упсалы, потом Сигюн, его жена, заявила, что хочет помочь, укрыв в Йотунхейме..

Забава судорожно вздохнула. Пробормотала:

— Сейчас попью и расскажу.

Харальд тут же сделал два шага назад — и загородил спиной дверь во двор.

Зачем, устало подумала Забава. Неужто боится побега? Но ведь сама с ним в баню пришла…

Она молча переступила порог парной. Зачерпнула воды из котла, вделанного в каменку под которой весело трещало пламя. Ополоснула ковш, снова его наполнила — и подняла повыше. Затем поймала пересохшими губами потекшую струю.

Вода в котле успела нагреться, но все равно отдавала родниковой свежестью. Или ей так показалось после целого дня, проведенных без питья?

Пара струек потекла по шее. Одежда на груди подмокла, но Забаве сейчас было не до того.

Харальд тоже перешагнул порог парной. Посмотрел на Сванхильд, стоявшую к нему спиной, уже не щурясь.

Дротнинг видно по повадкам, мелькнуло у него. Пьет жадно, значит, горло пересохло. Но губами к банной посудине все равно не приложилась.

А следом он опять подумал, зло и нетерпеливо — где там Хакон с едой и тряпками? Сейчас бы замкнуть предбанник на засов, да содрать с нее эти тряпки…

Забава, пока пила, согрелась. От каменки шел жар, и кожа под нижней рубахой сразу зачесалась.

А еще — запах. Одежда, в которую она переоделась в Хааленсваге, в печном жару еще сильней запахла прогорклым салом и чужим потом.

Расскажу, что должна, и помоюсь, решила Забава твердо. А Харальд пусть что хочет, то и делает!

Она вернула ковш на скамью, с которой его взяла. Потом пошла к двери, глядя на стоявшего там Харальда.

И он снова молча уступил ей дорогу.

— Бергризеры утащили меня под землю, — тихо проговорила Забава, уже перешагнув порог.

Затем прикрыла дверь в парную, чтобы жар не уходил. Продолжила, развернувшись:

— Я спряталась от тебя в бочку. Но ты это уже знаешь, раз выследил меня до коптильни. Вот в бочке меня и уволокли. Потом пришла Сигюн…

Она рассказывала негромко, без передышки. Выложила все без утайки, вплоть до слов Сигюн.

Харальд слушал молча. Под скулами у него пару раз катнулись желваки — а когда Забава дошла до удушья в пещере, из-за Харальдова плеча выглянул змей. Приглушенно зашипел, обнажив два ряда мелких зубов.

Неужели понял что-то, с сомнением подумала Забава, глянув на змеюку. Или просто учуял злобу Харальда, оттого и расшипелся?

Она уже почти закончила свой рассказ, когда Харальд вдруг бросил:

— Тихо, сюда идут.

И быстро развернулся к двери, заталкивая змея под разодранный ворот рубахи.

Хозяева явились, решила Забава. Затем шагнула, собираясь обойти Харальда — и заслонить его на тот случай, если змей вылезет.

Однако Харальд, не оборачиваясь, выставил руку. Оттолкнул ее назад, буркнул:

— Стой за спиной. Мало ли кто…

Но это оказались хозяева. Причем пришли все трое, разом. Хакон притащил узлы с одеждой и покрывалами, его жена поставила на лавку поднос с едой и огромный кувшин с элем. Последним заскочил Эйрик. Занес полные ведра, с готовностью предложил:

— Если надо, я…

— Ступай, — проворчал Харальд, даже не дослушав его. — Не хватит, сам схожу. Ключ у вас пробивается перед оградой с севера, верно?

Парнишка кивнул. Следом спросил с надеждой в голосе:

— Так ты возьмешь меня в хирд, конунг…

— Если об этом попросит твой отец, — отрезал Харальд.

И заложил засов на двери, как только надувшийся Эйрик ушел. Повернулся к Забаве, предложил неожиданно мягко:

— Сядь, дротнинг. Раздели со мной хлеб и эль.

— Я не дротнинг, — выпалила Забава.

Сказанное прозвучало слишком резко, и она пристыжено подумала — не заслужил Харальд такого рыка. Он ее от смерти спас, а что до замужества…

Сама пожелала в прятки поиграть. Вот и сыграла!

— Ты, понятно, привык меня так называть, — торопливо добавила Забава. — Но простой бабе ни к чему привыкать к таким словам. Об одном прошу…

Она споткнулась, потому что Харальд вдруг засмеялся. Тихо, шипяще. Следом уронил:

— Не дослушал… так о чем ты просишь, Кейлевсдоттир?

— Позволь мне жить в твоем доме, — твердо объявила Забава.

В уме у нее пролетело — и что смешного я сказала?

Но спрашивать об этом Забава не стала. Еще тверже продолжила:

— В твоем доме и прежде жили бабы, которым ты обещал защиту и кров. Рагнхильд, сестры ее, Нида. Вот и я прошу тебя об этом. Мне носить дитя еще три месяца. Кейлев может принять меня в своем доме, но…

— В наложницы пойдешь? — перебил ее Харальд. И предупредил: — Иначе не приму.

Послушаю, что скажет, с угрюмым весельем подумал Харальд, глядя в лицо Сванхильд — не особо радостное, но все же спокойное. Поспокойней, чем раньше, когда она только вошла сюда.

Может, догадается потребовать крова в уплату за Хааленсваге? Хотя требовать для себя, да еще от того, кто ее спас — это не про Сванхильд…

Забава помедлила.

Я ведь сама захотела к нему вернуться, вдруг подумала она. И в пещере все о Харальде вспоминала. А когда он появился в Хааленсваге, от его руки на запястье дыханье оборвалось…

Что с того, что Харальд на ней не женится? Да и какая из нее дротнинг? Говорят же — не в свои сани не садись!

Забава глубоко вздохнула. Следом проговорила, глядя в прижмуренные глаза Харальда:

— Другую бабу рядом с тобой видеть я не хочу. Уже знаю, что не выдержу. Но пока ты не женат… и до тех пор, пока не найдешь себе кого-нибудь… я буду твоей наложницей, конунг Харальд.

— Как все повернулось-то, — негромко бросил он в ответ. — Сначала женой не хотела стать, а теперь согласна быть наложницей.

Голос Харальда прозвучал ровно, без насмешки. И в словах ничего, кроме правды, не было. Но Забава все равно ощутила, как к глазам подступают слезы.

— Согласись я тогда, сейчас была бы несчастливой женой, — прошептала она, шмыгнув носом. — А теперь буду хоть и наложницей, но счастливой.

— С двухголовым? — проворчал Харальд.

Затем двинулся. Вроде и не шагнул, но оказался совсем близко.

— Да хоть с трех… — Забава вскинула голову, чтобы смотреть ему прямо в лицо.

Набухшие на глазах слезы просочились в нос, и она задышала ртом. Договорила, разделяя слова короткими вздохами:

— Хоть с трехголовым. Главное, чтобы одна из тех голов была твоей…

А потом Забава все-таки не сдержалась, и шмыгнула носом. Пробормотала:

— Я с тобой когда-то всех счастливей была. Всех баб на свете радостней. Мне бы хоть кусочек той радости сейчас в руки…

Слезы потекли уже вольно, остановить их Забава не могла. И торопливо отвернулась.

Харальд вскинул руку. Коснулся потрепанного платка, прятавшего ее волосы — и чудом не улетевшего во время падения. Сдернул тряпицу к шее, сказал, уже разворачивая Забаву к себе:

— Запомни свои слова, дротнинг. И всякий раз, как захочешь снова сбежать, вспоминай их. А теперь я опять спрошу. Ты станешь моей женой?

Передумал, значит, обессилено подумала Забава, глядя на него снизу вверх и ладонями размазывая по щекам слезы. Или он с самого начала хитрил? Хотел послушать, что ему ответят?

Ответа можно и не ждать, мелькнуло у Харальда, пока он смотрел на плачущую Сванхильд.

Золотистые волосы потемнели и топорщились у нее за ушами облачками коротких прядей, чуть вьющихся на концах. Синие глаза от слез сияли ярче сапфиров, губы алели, напоминая сияние самой же Сванхильд — горевшее для него, когда он оборачивался драконом….

В следующий миг Харальд ее вдруг обнял.

И Забава еще успела вспомнить, что пахнет так, словно десять дней не мылась — а потом одна из ладоней Харальда легла на ее затылок. Она ощутила прикосновение губ, твердых, накрывших ее рот, точно тяжелая печать. Движение Харальдова языка, погладившего небо, тут же отозвалось сладким, жарким нытьем между ног…

Губы Сванхильд были нежней малины, что лопается под рукой, не давая себя собрать. Мелкий язык трепетал лоскутком шелка — и задрожал листком на ветру, когда он впился в рот Сванхильд поглубже.

А сзади по плечу елозил змей. Шипел тихо, придавлено, точно и до него дошло, что слаще мягкой и слабой женщины по имени Сванхильд нет…

Потом Харальд все-таки вспомнил том, что она голодна. И о том, что ее рассказ следовало дослушать. Заставил себя оторваться от вспухших, подрагивавших губ, пробормотал, тяжело выдыхая:

— Ты не договорила. Так как ты заставила силу Рагнарека проснуться?

Сванхильд прижалась к его щеке — но дотянулась лишь лбом. Сбивчиво ответила:

— Засунула руку меж камней, когда свет погас. Правую, которую ушибла, когда падала.

Следом Сигюн дернула за сеть, тьма посерела… и я их увидела, обоих.

Локи светился синим, Сигюн красным. За ними марево полоскалось, и дом просвечивал, высокий. А может, гора. Я крикнула, чтобы они там были, а мне возле тебя оказаться. И очутилась в небе, где ты…

Сванхильд смолкла. Вскинула голову, ладонью быстро утерла недосохшие слезы.

— Что у тебя с рукой? — севшим голосом спросил Харальд.

Руку она повредила всерьез, мелькнуло у него. Иначе сила Рагнарека не пробудилась бы. Может, сломала, а может, выдернула из сустава. Но стерпела. Сама сообразила, сама на это пошла…

Повидаться бы сейчас с Локи, вымороженно подумал Харальд. И накрыл ладонью правое плечо Сванхильд. Ощупал, нажимая где слабо, где посильней. Спросил сипло:

— Что случилось с рукой, когда Сигюн рванула сеть?

Сванхильд, прежде чем ответить, покосилась на его ладонь. Помолчала.

— В плече хрустнуло, — призналась она наконец. И быстро добавила: — Но дитя все залечило. Боль сразу прошла, теперь лишь ноет слегка. Изредка…

Она нахмурилась — то ли припомнила пережитую боль, то ли его пальцы надавили слишком сильно. Но тут же вскинула золотистые брови, глянула смущенно. Сказала:

— Знать бы еще, зачем Сигюн с Локи хотели утащить меня в Йотунхейм…

Харальд не ответил.

Ладонь его уже добралась до запястья Сванхильд. Кости у нее были целы. Только в плече рука казалась чуть разболтанной — похоже, рывок Сигюн выломал ее из сустава. Может, и падение в этом помогло. Но от прикосновений Сванхильд не дергалась, и под его пальцами верх округлой косточки в плече отступил несильно.

Однако руку все равно надо беречь, мелькнуло у Харальда. Зажило, скорей всего, наспех. Как схватилось, так и срослось. Саму Сванхильд тоже следовало поберечь, и уже давно…

Он пропустил сквозь кулак ее тонкую ладонь — снова ощутив, как тяжелеет тело и вздуваются жилы на животе от желания. Потом молча подтолкнул Сванхильд к лавке, на которой стоял поднос с едой.

Эль по чашам Харальд разлил сам — опередив Сванхильд, потянувшуюся к кувшину. Сунул одну из чаш ей в руку, следом взялся за ножны на своем ремне. Скинул петельку, крепившую рукоять ножа, напластал окорок ломтями…

И все это — косясь на Сванхильд из-под опущенных век. Та уже схватилась за хлебец из овсяной и ржаной муки. Надкусила с хрустом.

Оголодала, молча подумал Харальд. Затем велел, садясь по другую сторону подноса:

— Мясо бери. Вон, клюкву моченую попробуй. Ягода к ягоде, видно, что по морозу собирали.

— Я немножко, — пробормотала Сванхильд, бросив на него сияющий взгляд синих глаз.

И торопливо зачерпнула краем хлебца темно-красные ягоды. Пояснила:

— Чтобы в бане, с голодухи, плохо не стало. Я потом еще поем.

Она пригубила эля, снова радостно захрустела хлебцем. Смотрела на него открыто, словно и не боялась наткнуться на взгляд, жегший серебром. Следом, не утерпев, все-таки выбрала из кусков окорока тот, у которого сбоку торчала косточка. Ухватилась за нее, осторожно куснула…

Птаха малая, молча подумал Харальд, глядя на Сванхильд. И ощутил вдруг, как губы разъезжаются в улыбке. Малая, глупая — чуть не угодила из жен в наложницы. Зато с богами схватилась, Локи подловила, не побоявшись боли, не пожалев себя…

Харальд поспешно заел улыбку луковицей черемши. Нарочно выбрал ту, что покрупней. Подумал уже строго — то-то и оно, что Сванхильд себя не жалеет. А пора бы!

Потом он проглотил кусок окорока — прокопченного, подсоленного, обвалянного в травах. Бросил:

— Хочу кое-что сказать. О том, зачем Локи хотел утащить тебя в Йотунхейм…

Рука Сванхильд с ломтем мяса тут же опустилась. Счастливое выражение с лица ушло. Точно спряталась прежняя девчонка, радовавшаяся всякой малости — а ее место заступила дротнинг, успевшая побывать в волчьей шкуре. Сванхильд вскинула подбородок, глянула с прищуром, приглушив блеск глаз ресницами.

— Во всем этом, — спокойно проговорил Харальд, — я с самого начала упустил одно. А ведь мог бы догадаться. И предупредить тебя, когда приплыл в Хааленсваге. Сказать, что отныне тебе нужно быть возле меня…

— Ты не смог бы, — негромко возразила Сванхильд. — Ты хотел поговорить наедине, но я отказалась.

Она положила недоеденный кусок на край подноса, глядя ему в лицо. Харальд шевельнул бровями, проворчал:

— Но согласилась бы, намекни я, что речь идет о сыне. Не ищи мне оправданий, дротнинг. Я мог шепнуть тебе пару слов на лестнице. Или за столом. То, до чего я лишь сейчас додумался, стучало мне в борт, как бревно в половодье… Рагнарек означает Рок богов. Но Локи тоже бог. Значит, Рагнарек грозит ему той же бедой, что и владыкам Асгарда.

Он смолк, уставившись на губы Сванхильд, изумленно приоткрывшиеся после сказанного. Красиво так, зовуще. До жаркой тяжести в теле пониже его ремня…

Спохватился Харальд лишь через пару мгновений. Быстро проговорил:

— Я знаю, что владыки Асгарда уже не смогут прийти в наш мир после того, как Рагнарек родится. Неизвестно, как новорожденный сосунок их остановит, но это было предсказано. Конечно, на деле асы уже сейчас не могут явиться в Мидгард. Из-за тебя. Ты разрушила Биврест, уничтожила повозку Тора…

И ожерелья Брисингамен у асов больше нет, вскользь подумал Харальд. Следом объявил:

— Похоже, то, чего боялись асы, опасно и для Локи. Может, этот мир закроется для него, как только Рагнарек родится. А может, он потеряет силу, придя сюда. И тогда во власти Локи останется лишь Йотунхейм. Разгуляться в Асгарде ему не дадут, у асов еще есть силы. Правда, где-то возле Асгарда находится мир по имени Утгард. Но там, как я слышал, хозяйничают асы.

— А ты? — вдруг выдохнула Сванхильд. — Что будет с тобой, когда дите родится? Ты тоже не человек!

Глаза у нее расширились, синие глаза влажно блеснули.

— Ничего со мной не будет, — отрезал Харальд. — Я из мира в мир летать не собираюсь.

Хоть и хочется слетать в Йотунхейм, мелькнуло у него. А затем Харальд угрюмо

подумал — что, если после рождения сына я и в этом мире летать не смогу…

Сказано же — Рок Богов. Значит, для богов тут не будет места. Останутся какие-то кусочки волшебства, навроде той капли магии, что помогает жрецу из храма Одина посылать в Асгард силу жертв. Но тот, кто взлетит в небо, выпив жизнь из других, может и не вернуться.

Рок Богов. И его тоже, раз он бог.

Шрам на животе вдруг похолодел, напомнив полосу стали, приложенную к коже. Над плечом яростно зашипел змей. Подался вперед, глядя на Сванхильд. Харальд, не поворачивая головы, взмахнул рукой, врезал по оскаленной пасти…

И ухмыльнулся — не сдержался, хотя было не до смеха. Но уж больно виновато Сванхильд глянула на змея. Даже губы, припухшие после поцелуя, дрогнули так, словно и ей перепало от той оплеухи.

— На всякий случай я вообще не буду летать, — объявил Харальд следом. — Даже в нашем мире.

Сванхильд должна это знать, решил он. Чтобы не беспокоилась, отчего это муж не летает. Чтобы другим рты затыкала, если спрашивать начнут. Теперь она это сможет, похоже…

Сванхильд на мгновенье сжала губы, опустила глаза. И снова посмотрела на него. Сказала серьезно:

— Спасибо, Харальд. Знаю, что ради дитя… я тебе этого не забуду!

— То ли поблагодарила, то ли пригрозила, — проворчал Харальд.

Сванхильд смутилась. Раскрыла рот, чтобы ответить, но он быстро обронил:

— Ты даже оговариваешься потешно, дротнинг. Только благодарить меня ни к чему. Я это сделаю ради себя самого. И это к лучшему. Я прожил немало лет, просто ходя по земле. Прожил хорошо, как положено честному воину. Дрался, побеждал, крепости брал… тебя вот получил в дар. Дальше будет не хуже. Я об этом позабочусь.

Харальд смолк.

Пусть я не взлечу и не приму жертву, но у меня будешь ты, решил он, глядя на Сванхильд из-под опущенных век. И сын. А еще будут походы, в которых можно будет драться наравне с людьми.

Харальд смолк.

У меня будешь ты, решил он, глядя на Сванхильд из-под опущенных век. И сын. И походы, в которых можно будет драться наравне с людьми. В том, чтобы убивать их в драконьем обличье, мало чести…

— Что было бы, уйди я в Йотунхем? — торопливо спросила Сванхильд. — Сигюн обещала, что я услышу первый крик ребенка. Только не сказала, где это случится…

— Не в Йотунхейме, это точно, — уронил Харальд.

И подался к ней. Проговорил шипяще:

— На месте Локи я увел бы тебя в Асгард, Сванхильд. В какое-нибудь укромное место, где асы тебя не заметят. Локи когда-то жил в мире богов, у него там могло остаться тайное логово. И ходить по мирам он умеет. К тому же есть Сигюн, которая все делает по своей воле, не по божьей… Локи с женой могли привести тебя в Асгард перед самыми родами, чтобы Рагнарек появился на свет в мире асов. После этого Локи получил бы власть над Утгардом, сохранил для себя Мидгард — и отплатил бы асам за все. Только трус не мстит никогда…

— Но мне еще три месяца до сроку, — тихо сказала Сванхильд.

Харальд пригнул голову. Заметил:

— Есть всякие зелья. Даже мне об этом известно. Сигюн могла подлить их тебе в питье. Она человек, сила Рагнарека после такого не проснулась бы. И мой сын мог родился живым даже на таком сроке, он не человечье дитя. Потом вы оба остались бы в Асгарде. А я не смог бы пробиться в мир, где родился Рагнарек.

Он замолчал. Змей над плечом как-то сожалеюще зашипел, и Харальд люто подумал — заткнись, или сам сдеру тебя со спины!

Сванхильд сидела бледная. Губы у нее были плотно сжаты, но глаза оставались сухими.

Я ее перепугал, осознал Харальд. Затем встал и шагнул к Сванхильд. Бросил:

— Пошли мыться, дротнинг. Ты перекусила, я все сказал… самое время погреться у камней.

Сванхильд молча поднялась. Харальд тут же обнял ее. Обхватил под лопатками и ягодицами, потянулся к припухшим губам…

— А как же Ёрмунгард? — вдруг спросила Сванхильд.

И Харальд замер.

Неизвестно, принимал ли Мировой Змей божью печать, мелькнуло у него. В последнем разговоре, что случился у них по пути в Йорингард, Змей сказал, что не помнит об этом. Он полжизни прожил с помраченным разумом, и в памяти у него осталось немногое. Но от жертв Ёрмунгарду всегда становилось лучше. Он сам говорил, что после них начинает мыслить ясней. Выходит, все-таки бог? Но сможет ли он обойтись без жертв? Змей слишком далеко ушел от людского обличья…

— Я не знаю, что будет с Ёрмунгардом, — откровенно признался Харальд. — Он, как ты сказала, тоже не человек.

— Хоть бы отец у тебя остался, — с непонятной тоской обронила Сванхильд.

И вздохнула. Прижалась к его плечу — к левому, с другой стороны от змея.

Пробормотала:

— Значит, всем, кто творит волшебство в нашем мире, грозит смерть, как только мое дитя родится?

— Воргамор, думаю, выживут, — пробормотал Харальд, прижав покрепче одну из ягодиц Сванхильд. Весь округлый холмик уместился под его ладонью, и он совсем как прежде подумал — кормить надо больше…

А следом Харальд улыбнулся. Хорошо иметь бабу, от одного прикосновения к которой мысли текут как прежде. И в основном о потехе…

— Колдуны и разная сошка помельче тоже могут уцелеть, — объявил он, косясь на Сванхильд. — Рагнарек опасен только богам Севера. Насчет богов из других краев не знаю, о них в предсказании ничего не сказано. Между прочим, если бы Сигюн удалось увести тебя в Йотунхейм, а потом в Асгард, то предсказание о Рагнареке сбылось бы. Смерть асов, гибель Асгарда. Ты их спасла, дротнинг.

Сванхильд вскинула голову, задумчиво глянула на него. Потом спросила:

— А ты не можешь обратить Ёрмунгарда в колдуна? И хоть, но так спасти…

— Вряд ли мне такое под силу, — проворчал Харальд.

Но в уме у него мелькнуло — интересно, можно ли снять божью печать? Глянуть и пожелать. Только где ее искать, эту печать, на громадном теле Ёрмунгарда?

И в этот миг Сванхильд вдруг неуверенно обронила:

— Может, ты и себя изменишь. Чтобы сохранить немного силы, не боясь беды. Пусть сейчас послабее станешь…

Голос угас ее на последнем слове.

Нет, осознала Забава. Харальд должен оставаться таким, как есть, до тех пор, пока не родится дитя. До последнего мгновенья, чтобы уберечь сына от Локи. Для этого нужно все, о чем рассказала когда-то Асвейг — драконий взгляд и драконья сила…

Харальд молча качнул головой. Потом подтянул Забаву повыше, так что ноги повисли над полом. И поцеловал въедливо, жгуче, со змеиной лаской языка.

По телу ее тут же потек тяжелый жар. Колко прошелся по соскам, вдавленным в грудь Харальда, горячими всплесками затопил живот. Бедра дрогнули, и Забаве внезапно захотелось обвиться вокруг Харальда лозой. Даже стыдно стало. Еще вчера бежать от него хотела, а нынче готова висеть, раздвинув ноги…

Но поцелуй оборвался слишком быстро, одарив Забаву сожалением — и холодком на ноющих, влажных губах. А Харальд уже поставил ее на пол. Подтолкнул к двери парной, приказал:

— Разденешься там. Здесь прохладно.

Затем он развернулся. Подхватил секиру, прислоненную к лавке, и сдернул с крюка моток сети.

Опасается, что бергризеры наведаются да заберут, решила Забава, переступая порог парной.

Дрова в каменке к этому времени успели прогореть до багровых углей. Забава сразу повернулась, чтобы принести поленьев, сложенных в углу предбанника — но Харальд ее опередил. Прислонил секиру к стенке и нырнул обратно в дверь. Потом с грохотом сбросил перед каменкой охапку поленьев. Присел, начал по одному подкидывать их на угли…

Под драной рубахой на его плечах заворочались бугры. Змей вскинулся, заворожено уставившись на каменку.

Все как прежде, вдруг мелькнуло в уме у Забавы, стоявшей за спиной Харальда. Он печется о ней, словно о дите малом. И враги пока есть, их житье будет неспокойным до конца срока. Как прежде…

Эта мысль прилетела, обожгла — и Забава торопливо рванула узел на платке. Стянула его с шеи, следом принялась скидывать одежду. Когда Харальд обернулся, на ней осталась только нижняя рубаха.

Сванхильд отчаянно блеснула синими глазами и рывком содрала с себя серую тряпку, укрывавшую ее до щиколоток. Кожа на свету блеснула сливками, яркие отсветы от разгоравшегося пламени потекли по налитой груди — облизывая рыжими языками две ровные чаши. Бледно-розовые ягоды сосков будто созрели за то время, что Харальд ее не видел. Стали ярче, набухли, и вокруг них залегли вишневые тени…

В следующий миг Сванхильд нагнулась, чтобы стащить с ног сапоги.

Харальд смотрел на нее, прижмурив глаза — а руки уже сдирали одежду. Разделся он в мгновенье ока. Шагнул к Сванхильд, желая лишь одного — завалить на лавку, развести ей колени…

Но Сванхильд увернулась и схватилась за лавку, стоявшую напротив каменки. Отодвинула ее от стены, выпалила:

— Садись! Сначала я тебя отмою. От всего, что было…

— Да уж не раз мылся, — прошипел Харальд, уставившись на нее.

Его мужское копье уже вовсю торчало, и по шраму на животе текли жаркие струйки. Тело свело, так хотелось отловить да вжаться…

Однако Сванхильд упрямо отступила за лавку. Хоть и поджала скорбно губы, скользнув взглядом по его животу. Выдохнула, не удержавшись:

— А шрам-то какой!

— Памятка от Одина, — пробурчал Харальд, весь покрываясь потом.

Можно и согласиться, внезапно пролетело у него в уме. Пусть она начнет. А уж он закончит…

И Харальд резко шагнул клавке. Сел, оседлав скамью, распорядился, глядя на Сванхильд из-под опущенных век:

— Начинай!

Над плечом опять едва слышно зашипел змей, но Харальду сейчас было не до него.

Сванхильд уже ухватилась за ведро с разведенным щелоком. Нагнулась, берясь за дужку, и ягодицы оттопырились…

Могла бы и спиной встать, сожалеюще подумал Харальд. Хоть посмотрел бы!

А следом Сванхильд закрутилась по парной. Поставила ведро с щелоком возле скамьи, ополоснула ушат и набрала в него воды из котла. Подобрала с пола его рваную рубаху, полила щелоком, обдала водой…

И наконец-то встала рядом.

Он прикрыл глаза, когда Сванхильд плеснула ему на голову щелоком. Потом слабые пальцы взъерошили его пегие волосы. Расчесали старательно, перетирая каждую прядь, оттуда скользнули к ушам. Прошлись по лицу. Сванхильд снова полила его щелоком, плечи терла уже рубахой…

А Харальд вдруг лихорадочно вздохнул, осознав, что задыхается. И ему не хватает воздуха, того самого воздуха, который совсем недавно, в небе, не был нужен. В уме мелькнуло насмешливо — так и будет тереть до самого низа? Как бы копье напополам не разорвало…

И Харальд резко шагнул к лавке. Сел, оседлав скамью, распорядился, глядя на Сванхильд из-под опущенных век:

— Начинай!

Над плечом опять едва слышно зашипел змей, но Харальду сейчас было не до него. Сванхильд уже ухватилась за ведро с разведенным щелоком. Нагнулась, берясь за дужку, и ягодицы оттопырились…

Могла бы и спиной встать, сожалеюще подумал Харальд. Хоть посмотрел бы!

А следом Сванхильд закрутилась по парной. Поставила ведро с щелоком возле скамьи, ополоснула ушат и набрала в него воды из котла. Подобрала с пола его рваную рубаху, полила щелоком, обдала водой…

И наконец-то встала рядом.

Харальд пригнул голову, когда Сванхильд плеснула на него щелоком из ковша. Следом ее пальцы коснулись пегих волос. Перетерли все пряди, оттуда скользнули к ушам, прошлись по лицу. И Сванхильд, полив щелоком уже плечи, начала их тереть скомканной рубахой.

А он вдруг осознал, что задыхается. Что не хватает воздуха, того самого, который в небе был не нужен. В уме насмешливо мелькнуло — так и будет тереть до самого низа? Как бы копье напополам не разорвалось…

Но Сванхильд, пройдясь тряпкой по груди, схватилась за его руку. Домыла до пальцев и замерла. Харальд, заметив, куда она смотрит, подумал — осмелится или нет?

Погляжу, стрельнуло у него.

За змеюку пора браться, решила Забава, стоя слева от Харальда. С этой стороны все помыла, по спине и хребту прошлась…

Однако змей над правым плечом Харальда тихо шипел — то ли злился, то ли предупреждал, чтобы не совалась. И недобро скалил зубы.

Может, попросить Харальда, чтобы придержал змеюку, пролетело в уме у Забавы. Но бедной твари один раз уже досталось из-за нее. К тому же Харальд, случись что, обязательно вступится…

И Забава размашисто плеснула щелоком на скомканную рубаху. Обошла лавку, сведя на переносице брови. Не для змея хмурилась — для себя, чтобы поуверенней шагать.

Она подступила к Харальду справа, примериваясь, как бы половчей ухватить змеиную шею под разинутой пастью. Но внезапно вспомнила ночь в Йорингарде, когда в их опочивальню подсунули змею, сорванную со спины Харальда. Та змеюка походила на эту, однако была густо расписана серебром. И сразу обвилась вокруг ее ноги…

Забава помедлила, решаясь. А следом положила руку на Харальдово плечо. Змей тут же навис над ее запястьем. Дернулся зло, повернул морду к Харальду.

Но тот не повел и бровью. Сидел неподвижно, прикрыв глаза. И змей, осмелев, быстро обвился вокруг запястья Забавы. Вскинул морду над ее предплечьем, зашипел еще громче.

Ну хоть не цапнул, мелькнуло у Забавы. Потом она осторожно прошлась тряпкой по змеиному туловищу. Терла несильно, косясь на морду с голубовато-серебряными глазами — почти такими же, как у Харальда. Только зрачок в них был иным, дышал, то сжимаясь в точку, то оборачиваясь щелью. И боль в висках от взгляда змеюки не ворочалась.

А затем, уж совсем осмелев, Забава отвела руку за Харальдову спину. Змеиное туловище натянулось, и она прихватила его тряпкой у самого основания, возле Харапьдовой лопатки. Все также бережно провела скомканной рубахой снизу вверх. Руку приподняла, ощутив, как скользит по запястью змеиное обручье…

Все, одурманено подумал Харальд.

Тварь счастливо шипела за плечом, пока он сидел пнем, чувствуя, как пульсирует ниже пояса давящая боль. Тряпка мягко елозила по змеиному туловищу, мытье Сванхильд уже обернулось лаской — но ласкала она не там, где нужно.

И Харальд, резко дернув плечом, правой рукой обхватил Сванхильд за пояс. Ладонь левой, сложив лодочкой, стремительно подсунул под ее холмик, поросший золотистыми завитками — словно птицу поймал. Завитки щекотнули мозолистую кожу, и под указательным пальцем тут же промялась женская плоть. Раздалась, пропуская…

Сванхильд дернулась, но было поздно. Правая рука Харальда стиснула ее обручем. Змей поспешно убрался за плечо, и Харальд прошипел:

— Не наигралась, дротнинг?

Она уперлась ему в плечо, глянула на руку у себя между ног — и смутилась. Торопливо возразила:

— Я следы смыть хочу! Сам знаешь, чьих поцелуев… и тебе все равно надо помыться!

— Тех следов уже нет, — глухо пробормотал Харальд, притягивая Сванхильд к себе.

Женская потаенка, прижатая его ладонью, была пьяняще нежной. На палец наделась шелковым живым кольцом..

Сванхильд, по-прежнему упиравшаяся, вдруг запрокинула голову. Втянула воздух, растерянно косясь на него.

— В тот день, когда ты ушла на драккар, — выдохнул Харальд, — я помылся. Натер себе кожу в бане до красноты.

Рядом с его подбородком вздрагивал сосок. Чуть пригнуться, и он отловил бы ягоду губами…

— Но если хочешь, я помоюсь снова, — хрипло бросил Харальд.

И отдернул левую ладонь, торопливо погладив напоследок холмик в золотистых кудряшках. Затем подхватил Сванхильд как ребенка — под мышки. Приподнял, усадил перед собой и сразу опрокинул спиной на лавку.

Сванхильд трепыхнулась под его руками, попыталась дотянуться до груди, чтобы оттолкнуть — но ничего не вышло. И она уперлась пяткой ему в бедро. Обвинила сбивчиво:

— Ты не мыться собрался!

— Это почему же? — Харальд отловил ее согнутую ногу за щиколотку. — Я сейчас и себя, и тебя помою. Разом.

Он перекинул ногу Сванхильд через свое колено. Схватил ковш, плававший в ведре со щелоком, быстро плеснул себе на грудь. Прошелся растопыренной пятерней по животу, по шраму — и предупредил Сванхильд:

— Глаза закрой.

— Ты мне еще про Упсалу не рассказал, — без особой надежды проговорила она.

Но ресницы опустила. Руки вскинула так, что ладони замерли в воздухе по обе стороны от округлого, вздернутого живота. Словно готовилась закрыться от удара или поймать что-то…

Харальд, глядя на нее, зачерпнул полный ковш разведенного щелока. Полил на лоб Сванхильд, затем тонкой струйкой прошелся по ее телу. По шее, груди, животу. По бедрам.

Покончив с этим, он швырнул ковш в ведро и склонился над Сванхильд. Копье тут же ткнулось в ее подросший живот, завитки щекотно погладили кожу под твердым, словно каменным навершием. Харальд сипло выдохнул, двинулся, чтобы это продлить…

Сванхильд распахнула глаза. Правда, глянула уже не возмущенно, а затуманено.

— Закрой, — попросил Харальд, торопливо прищурившись. — Дай хоть сейчас насмотрюсь. А то зарюсь украдкой, как на чужую бабу.

И Сванхильд зажмурилась. Приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать — однако удержалась, промолчала.

Вот и ладно, подумал Харальд, разглядывая ее в упор.

Короткие волосы Сванхильд слиплись от щелока — и посверкивали темным золотом там, где на них падали отсветы пламени. Губы отливали алым, но кожа была бледной, а под скулами залегли измученные тени. Под ресницами затаилась синева…

Он прошелся кончиками пальцами по ее лицу. Бережно, легко. Следом обхватил тонкую шею. Погладил плечи, помеченные синеватыми жилками — и чуть не застонал, примяв обеими руками груди. Соски ткнулись в ладони так, будто выпрашивали ласку.

Надо держаться, мелькнуло у Харальда. Сначала нужно размазать по ее коже щелок.

Но как давно он с ней не был…

Сванхильд вдруг шевельнулась. И терпенью Харальда пришел конец.

Он резко перегнулся в сторону, подхватил ушат. Щедро плеснул водой на Сванхильд. Затем вскинул ушат над головой и окатил себя тем, что осталось. Снова пригнулся. Ртом накрыл одну из ее грудей, рукой — холмик между ног…

Впился, перекатывая и давя языком сосок. Пальцами отыскал бусину под складками женской плоти. Размашисто ее погладил, затуманено осознавая, что слишком торопится, слишком давит, слишком, слишком, слишком…

Но руки Сванхильд вдруг легли ему на затылок. Одна ладонь прижала голову, другая скользнула по хребту, по левому плечу, пощекотав ему кожу ногтями. И Харальду сразу стало легче. Значит, не все так плохо?

Где-то наверху переливчато зашипел вскинувшийся змей. Колени Сванхильд с дрожью прижались к бокам Харальда. Маленькие пятки ткнулись ему в бедра, сладко дрогнули на них…

И копье Харальда, притиснутое к животу Сванхильд, зло дернулось в ответ. Заныло еще сильней. В следующий миг он выпрямился. Двумя руками погладил ее разведенные ноги, раскладывая их по своим бедрам. Прохрипел:

— Что-то будет не так — кричи. По роже меня бей!

Сванхильд кивнула, припухшие губы дрогнули в намеке на улыбку. А Харальд молча обхватил ее бедра. Подгреб снизу ягодицы, приподнял легкое тело, навершием копья отыскивая вход меж складок. Надавил, с трудом сдерживаясь…

Сванхильд выдохнула, прогибаясь. И Харальд двинулся.

Тело ее изнутри было упруго-мягким — но после каждого движения шелковое кольцо входа становилось чуть туже. Стискивало его копье трепетно, с мелкой дрожью. И под конец Харальд уже не соображал, что делает. Лишь надеялся, что Сванхильд не больно от его рывков.

А потом Харальда затопило наслаждение. Полыхнуло внутри победно и ярко, скручивая тело жестче, чем боль — и оставляя во рту медовый привкус.

Он еще раз, уже напоследок, втиснулся в Сванхильд, забирая у нее последние крохи удовольствия. Тут же сгорбился, губами прихватил сосок, который не успел поцеловать. Впился в набухшую бусину, и вдруг ощутил судорогу в теле Сванхильд. Частую, сладкую, перехватившую его копье шелковой лентой…

Дыханье у Харальда сразу участилось. И в уме пролетело — похоже, отдых будет недолгим.

Затем он замер, склонившись над Сванхильд. Дождался, когда она обмякнет, и лишь тогда позволил ее ягодицам коснуться скамьи.

Забава даже не подозревала, что так по нему соскучилась. Смотрела на Харальда из- под ресниц, задыхаясь от его толчков — а глаз отвести не могла. Хоть и следовало бы.

Он горбился, двигаясь. Лицо было сосредоточенным, из-под верхней губы поблескивал ряд зубов. Ледяным серебром горели глаза — но в них Забава старалась не смотреть. А над плечом Харальда, осеняя его открытой пастью, сбивчиво шипел змей…

И Забава плыла в реке горячего удовольствия, ощущая тяжелую хватку рук Харальда, крепость его плоти, рывками входившей в нее. Потом зажмурилась, вздрогнув от блаженного биения в теле. Удивилась — так жарко? так быстро? — и вытянулась на скамье. Улыбнулась, не открывая глаз, чувствуя сразу все: наслаждение, усталость, странную легкость…

Харальд, отцеловав Забаве грудь, ткнулся в ее плечо. Но через несколько мгновений буркнул:

— Ты хотела знать, что было в Упсале. Покончим с этим сейчас.

Затем он заговорил, быстро и скупо описывая то, что случилось в последнем походе — путь к богатейшему городу шведов, бой с Одином, снег посреди весны, встречу с богами возле реки, собственное беспамятство и багровый туман.

— Это не было для меня потехой, — медленно, словно нехотя добавил Харальд под конец.

И потерся щетинистым подбородком о плечо Забавы.

— Меня одолела не Труди. Дочкой Гунира в те дни управляла Фрейя, богиня Асгарда. Сидела в ее теле, как когда-то в твоей сестре, в Кресив. Это Фрейя добралась до меня после драки с богами. Добавила к колдовству воргамор свою силу и мою слабость… следом опутала мне разум багровым туманом. Я даже имя твое боялся вспомнить, потому что после него становился глупей сосунка. Знал, что есть слова, а какие, где…

Харальд смолк. Руки, вцепившиеся в скамью по обе стороны от локтей Забавы, напряглись.

Вот как, с горечью подумала Забава.

Выходит, она была не права. И Сигюн соврала. Не мог Харальд заглядываться на Труди после раны, оставившей такой шрам. Это от ран поменьше он оправлялся быстро. А тут отметина через весь живот, в палец шириной. Корявая, точно лезвие еще и прокручивали в теле. Удивительно, как Харальд вообще выжил, у здешних даже боги смертны…

Правда, про жену он потом не вспоминал.

Но он не мог, мелькнуло у Забавы. Иначе без разума бы остался.

Это у нее над душой никто не стоял — околдовали да отпустили. А с него, получается, глаз не сводили. И багровым туманом все мысли выжигали, как каленым железом. Не по совести она меряет, а по себе, да только сама через такое не прошла…

Забава резко вздохнула и обняла Харальда. Прижала к себе крупную пегую голову, придавила другой рукой его спину пониже лопатки — справа, под змеем. Уже открыла рот, чтобы повиниться, но Харальд неожиданно проворчал:

— Не надо меня жалеть. Это была война. Первый бой я выиграл, второй проиграл. Так бывает. А потом пришла ты. Спасла и не простила… однако я смотрю на все по-другому, Сванхильд. Если бы тебя одолели силой, я поджарил бы на медленном огне того, кто это сделал. Но не стал бы винить тебя. И держал бы изо всех сил, звал на свое ложе… ждал, когда ты опять придешь ко мне. Потому что вот это…

Харальд смолк. Чуть сдвинулся вбок, потянулся к золотистым кудряшкам под ее животом. Пальцами добрался до бусинки под складками женской плоти, погладил уже неспешно, скользко. Бросил:

— Это только тело. Я его ценю, потому что в нем живешь ты. Но тебя я ценю не за тело, Сванхильд. А за другое. За то, как ты смотришь. За то, что говоришь. Даже за глупую доброту, не знающую берегов — хотя надо бы знать. За ум без хитрости, за смелость без выгоды. Тебе ни к чему не бояться юных девок…

— Я не боюсь, — негромко возразила Сванхильд. — Уже нет. Хоть и помню слова Сигюн. Но я сама к тебе вернулась, и никому тебя не уступлю. Никаким девкам, Харальд. Это тоже бой. В следующий раз я не сбегу.

Харальд чуть не расхохотался. Вскинул голову, посмотрел в упор, благо Сванхильд сама зажмурилась. Усмехнулся молча.

Без моей помощи ты этот бой проиграешь за пару дней, пролетело у него в уме. Впрочем, хватит ей драться…

— Дослушай сначала, — уронил Харальд, нависая над Сванхильд. — До рождения сына у нас есть время. Мне нужно лишь посмотреть на тебя и пожелать. И я это сделаю, Сванхильд. Ты проживешь столько же, сколько отпущено мне самому от рожденья. Без морщин, без седины, со всеми зубами. Вот и все. Так что можешь забыть о подрастающих Труди. Кстати, ты мне до сих пор не ответила. Так ты пойдешь за меня замуж?

Сванхильд снова открыла рот, хотела что-то сказать — но Харальд быстро добавил:

— Только спать мы все равно будем вместе. До конца твоего срока, на тот случай, если Локи опять пришлет за тобой кого-нибудь. И днем придется ходить рука об руку…

— Лучше плечом к плечу, — пробормотала Сванхильд.

Харальд с ухмылкой придавил ладонью одну из ее грудей.

— Опять беспокоишься, что обо мне скажут мои люди, дротнинг? Упсала взята, а удачливому прощают многое. И змея над плечом, и бабу, что ходит за ним по пятам. Может, я даже прикую тебя к себе цепью. Но золотой, все-таки жена конунга. Тебе браслет на руку или на ногу?

Сванхильд улыбнулась — как-то измученно, с дрожью. Следом выпалила, поглядывая на него из-под ресниц:

— Я буду твоей женой. И прости. Я по себе твою беду мерила, не знала…

Харальд, не дав договорить, накрыл ее губы ртом. Почуял в поцелуе солоноватый привкус слез — и обхватил легкое тело, округлившееся в поясе. Следом выпрямился, не выпуская Сванхильд из объятий. Заявил, оторвавшись от ее губ:

— Все прошло, Сванхильд. К тому же твое упрямство нам помогло. Локи мог выбрать другое время, чтобы похитить тебя, мог придумать что-то похитрей, чем Сигюн с сетью. Но ты сбежала, и он не устоял… решил этим попользоваться. Твоя простота опасней коварства, я это запомню. Но мы теперь предупреждены, и ты ко мне вернулась сама. Мне не за что тебя прощать.

Сванхильд, жмурясь как котенок, задумчиво кивнула. Затем просунула руку между их телами и погладила его шрам. Осторожно, медленно.

— Ниже, — хрипловато пробормотал Харальд, уже начиная понемногу задыхаться.

И сам вжался животом в ее ладонь.

Сванхильд замерла. Потом, не открывая глаз, потянулась ниже. Дрогнули мягкие губы, расходясь в чуть лукавой улыбке…

Но Харальд эту улыбку стер, раздвинув ей губы поцелуем.

ЭПИЛОГ

Дождливым летним вечером, перед самой осенью, Забава родила. Охнула поутру во дворе, схватилась за живот — и Харальд, шагавший рядом, уронил:

— Что, пора?

Но ответа он дожидаться не стал. Сразу подхватил ее на руки, понес в опочивальню. И мужикам во дворе крикнул, чтобы бежали за Гудню и Тюрой.

Дверь в их покои Харальд отворил пинком. Уложил Забаву на кровать, придвинутую к окну. Сам застыл рядом, так и не разогнувшись. Поднял приспущенные веки, уставился ей в лицо — теперь белое от боли, с туго сжатыми губами. Велел глуховато:

— Выживи, Сванхильд… Забава. И пусть боль у тебя будет не сильней комариного укуса.

Под потолком опочивальни вслед его словам зашепталось эхо. А затем воздух вокруг Харальда обернулся вдруг серой дымкой. Полупрозрачные струи щупальцами потекли по телу…

Харальд стремительно отступил от кровати, утаскивая за собой ленты серого тумана. Но в следующий миг дымка пропала, точно и не было ее.

— Хватит, — часто выдыхая, пробормотала Забава. — Сын идет. Ты уже обложил меня своими пожеланиями, как подушками… все нажелал, ни о чем не забыл. Нельзя тебе больше так смотреть, вот так приказывать… ступай!

Она говорила бессвязно, потому что низ живота опять придавило ноющей болью. И слова ее были неласковы, и Забаве было за это стыдно. Но ничего поделать с собой она не могла.

— Сначала дождусь баб, — негромко и коротко ответил Харальд.

Забава лихорадочно кивнула. Потом, когда боль наконец отступила, перевела дыхание. Тут же приподнялась на постели, собравшись достать из сундука все заготовленное для родов…

Но Харальд снова шагнул к кровати. Приказал ровным тоном:

— Ложись. Если что-то нужно, скажи мне. Или дождись Гудню с Тюрой.

Лицо у него было каменно-спокойным, и смотрел Харальд поверх ее головы. Но встал вплотную к кровати, так, что она уже не могла подняться.

Забава сердито выдохнула и снова откинулась на подушку. А через пару мгновений в опочивальню влетели Гудню с Тюрой.

— Доброго дня, — бросил им Харальд. — Помните, о чем я предупреждал. Держите ставни открытыми.

Бабы дружно кивнули, а он вытащил из-за пояса секиру. Наступил на спинку кровати, потянулся к окну, распахнул пошире приоткрытые ставни — и змеей выбрался наружу.

В тот день до самого вечера Забава промаялась схватками. Почти не кричала, потому что видела в своей жизни боль и пострашней.

Только после обеда она начала стонать.

А когда младенец наконец завопил, повиснув на руках Гудню, в приоткрытом окне сверкнула молния. Странная, серая, точно запыленная — но ослепившая баб в опочивальне куда сильней, чем привычные серебряно-белые молнии. По вечернему небу тут же потекли сапфировые переливы. Застыли, загустев поверх туч ядовито-синими лужами…

Шелест дождя по земляной крыше чуть стих. А следом грянул гром. Гулкий, такой, что даже кровать, на которой лежала Забава, подпрыгнула.

И снова блеснула молния, заливая опочивальню мутно-серым, режущим светом. Через пару мгновений опять ударил гром, сотрясая стены главного дома. И вдогонку ему из окна снова рванулся блекло-серый свет. Тревожно молчавшая Тюра не выдержала и всполошено охнула…

А ребенок все кричал. Его уже положили на постель, обрезали пуповину, обтерли чистым полотном — а он все не умолкал. Время от времени его плач заглушали раскаты грома. Дергающееся тельце высвечивали пыльно-серые вспышки молний.

И от этого всего Забава, успокоившаяся, как только увидела сына — у которого все было, как положено, все как у людей! — встревожилась. Кое-как села, опираясь на подушки, подсунутые под бока и спину. Торопливо попросила Гудню, напрягая горло, нывшее после стонов:

— Дай его мне…

— Сейчас допеленаю, — проворчала Гудню, косясь в сторону окна.

Следом она быстро закрутила пеленку вокруг мелких ножек. И поднесла младенца. Забава, принимая его, испуганно сглотнула. Подумала со страхом, задыхаясь от жалости и любви — крохотный-то какой!

Младенец крикнул еще раз, сердито, недовольно. Дернулся, выпутывая руки из пеленки, и неловко взмахнул кулачками. Забава прижала его к себе, задыхаясь от счастья…

Гром над Йорингардом продолжал греметь. Поблескивали серые молнии, высвечивая синие переливы в тучах.

Харальд устроился у стены главного дома. Сидел прямо на земле, вытянув одну ногу и забросив руку на согнутое колено второй. Иногда менял руку и ногу — а потом снова замирал, глядя на овчарню, стоявшую напротив.

Он сидел там до самого вечера. После обеда полил дождь, и Харальд, развалясь под стеной, то и дело утирал воду, текущую по лицу. Под мокрой одеждой ползли частые струйки…

Но Харальду было все равно. Глаза не заливает — и ладно.

Рядом мокро поблескивала рукоять секиры, прислоненной к срубу. Над головой нависали распахнутые ставни окна. А за окном, в опочивальне, рожала Сванхильд.

После обеда она начала стонать. Но Харальд сидел, не меняясь в лице. Только екало что-то в груди, челюсти сводило, и змей над плечом зло поддергивался каждый раз, когда раздавался стон. В уме текли недобрые мысли — значит, пожелания бесполезны, если речь идет о Рагнареке. Сванхильд рожает, как обычная баба.

А ближе к закату из окна наконец донесся крик младенца. И Харальд еще успел ощутить, как на лицо вылезает неуверенная, какая-то перекошенная улыбка — лицо за день успело онеметь…

Но следом небо распорола серая молния. Щедро окрасила в серое дома Йорингарда, крепостную стену и даже далекие утесы за ней — разом превратив все в равнину из пепла. На сумрачном небе проступили синие пятна, дождь притих. Грохотнул гром, заставив землю содрогнуться.

Сосунок за окном все ревел, и серая молния ударила снова. Долгими раскатами землю сотряс гром.

Гроза продолжалась.

— Привет, сын, — спокойно сказал вдруг кто-то, в перерыве между грохочущими раскатами.

И Харальд повернул голову.

Слева от него, в четырех шагах, стоял Ёрмунгард, появившийся словно из ниоткуда. Поблескивала серая кожа, заметно посветлевшая за последние два месяца. Но шея по-прежнему походила на корабельный нос. Спускалась от ушей к плечам ровно, покато. Тело до пояса прикрывали штаны.

— Напрасно пришел, — тихо проговорил Харальд.

И встал. Не удержался, заглянул в окно — хоть Сванхильд и просила не смотреть на нее сразу после родов. Чего-то стеснялась. Но как утерпеть…

Она уже сидела на постели. Сверкнула синими глазищами, держа на руках тряпицу, из которой высовывалась головка младенца — крохотная, в белом пушке. Рядом хлопотали бабы, готовясь сменить постель и обтереть роженицу водой с душистым маслом…

— Ставни закройте! — громко велел Харальд.

А затем шагнул к Ёрмунгарду, стоявшему возле стены. Сказал тихо, как только за спиной стукнули дощатые ставни:

— Неизвестно, как все могло обернуться. Пересидел бы лучше у себя…

Над головой снова блеснула молния — и внезапно снова хлынул дождь. Ёрмунгард дождался, когда гром затихнет, потом прошипел:

— Ничего… оттого, что спряли нормы, все равно не уйти… долгих лет твоему щенку. Добрых битв, удачи в делах и в бою. И баб пожарче. Как назовешь?

— Я пока еще думаю, — буркнул Харальд.

Снова грохотнул гром. И сразу после него Ёрмунгард скрипуче попросил:

— Назови сына Уннаром. Почти свою мать.

Харальд промолчал. Потом вдруг спросил:

— Ты ничего не чувствуешь? Не колет, воздух дымкой не плывет?

— Нет, — приглушенно пробурчал Ёрмунгард. — А с тобой, как я понимаю, уже что-то случилось? Осторожней, Харальд. Пока твой сын лежал в животе матери, его даром владела она. Но теперь щенок дышит воздухом этого мира… и гроза эта колдовская не спроста…

Ёрмунгард смолк, переждал удар грома, продолжил:

— Похоже, дар твоего сына перешел Мидгарду. Сам щенок им не владеет… лишь несет в себе. Но Мидгард разумом не наделен. Может и тебя задеть. Если сделаешь что-то не то… не так…

Харальд кивнул. Подумал — выходит, теперь сила Рагнарека будет пробуждаться уже не для защиты Сванхильд. А для защиты Мидгарда. И снова дар сына ему не принадлежит.

Но может, у щенка еще что-то прорежется? Он славно начал жизнь, еще до рождения..

— Странно быть просто йотуном, — прошипел стоявший рядом Ёрмунгард, обрывая мысли Харальда. — Видеть, а не чуять… хорошо хоть плавать могу. Пойду, пока меня не увидели твои людишки. И пока я их не увидел… держи своего змея в узде, сын. Или приходи ко мне, я его сдеру.

Харальд, криво усмехнувшись, кивнул. Ёрмунгард уже развернулся. Шагнул вдоль стены главного дом, уходя к морю.

— Я назову своего сына Ормом, — внезапно бросил Харальд, глядя отцу в спину. — Будет Орм (Змей) Харальдсон. В честь деда, по нашему обычаю.

Ёрмунгард, не повернув головы, шипяще ответил:

— Ну разве что по вашему… но Уннар звучит лучше. Приводи его ко мне в море. Посмотрю поближе…

Молнии уже почти не сверкали, но дождь лил так, что казался серой стеной. Синие разводы на небе успели выцвести. И Ёрмунгард через несколько шагов исчез за стеной дождя.

А Харальд подхватил секиру. Пошел к двери на хозяйскую половину, на ходу одной рукой сдирая с себя рубаху.

Надо было еще раз посмотреть на Сванхильд. На сына. И распорядиться, чтобы готовили пир. Пир, на котором он признает щенка своим. Поднимет его на колени при всех, и даст ему имя…

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg