«Завтра наступит, я знаю»

Завтра наступит, я знаю (fb2) - Завтра наступит, я знаю (Завтра наступит - 1) 526K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вероника Вячеславовна Горбачева

Горбачева Вероника.  Завтра наступит, я знаю

Все бывает. Абсолютно все. Просто кое-что — редко и не со всеми. Но это не значит — ни с кем и никогда

Макс Фрай, «Большая телега»

Пролог

Метла — давно отживший атрибут, Нашла свою последнюю обитель. А жаль, в ней самый никчемушный прут Запомнил больше, чем иной сказитель. И не про шабаш, порчу, ворожбу, Не про котлы и жуть дрянных традиций, Не про девиц с наростами во лбу, Не про костры и пытки Инквизиций… В сомнительных познаньях воспарив, В плену атеистического бреда Низвергли ведьм, почти что позабыв, Что «ведьма» родилось от слова «ведать» Но где-то, затерявшись среди нас, Любя, рожая и варя обеды, Творят себе, не опуская глаз, Те, что хранят в душе частичку Веды.

Едва не спихнув с простого, в благородную трещину, карниза горшок то ли с геранью, то ли с петуньей — шутт их знает, старый Птиц не разбирался в этой хрени и не желал забивать свою мудрую голову всяческой ерундой — старый ворон с трудом втиснулся меж керамических шершавых бастионов и долбанул клювом в оконное стекло. От души. Ибо был сердит. В конце концов, он принес Вести! А Хозяйка даже не подумала приоткрыть раму, хоть всегда знает, чувствует, когда он появится… Мчись тут к ней через весь город, лети, задыхайся, предвкушай ее изумление или, еще лучше, восторг от новостей, ласковое поглаживание перышек, свежевскопанную грядку с вкусными жи-ирненькими червяками, блюдце сладкого молока, отобранное у кота… И натыкайся каждый раз на закрытое окно. Тьфу! Одно слово — ведьма! Знает, что прилетит — но все делает, чтобы его позлить.

Совсем рядом, за преградой из стекла, засмеялись. Услышь кто этот волнующий грудной смех — так и вообразил бы себе прелестницу в расцвете красоты и молодости, в коей чудесным образом ужились и юношеский задор, и флер особой зрелости, несущей в себе не какой-то гипотетический закат, но лишь новые грани совершенства, что раскрываются со временем. Впрочем, рука, толкнувшая оконную раму, хоть и изящно выточенная природой, хоть и ухоженная, мерцающая отполированными ногтями с хитрой перламутровой вязью, принадлежала вовсе не девушке. Да и лицо… Нет, пожалуй что лик, настолько он был одухотворен.

Даму, гостеприимно распахнувшую окно в свое жилище, язык не повернулся бы назвать старухой, о нет, разве что величественной пожилой лейди. Настоящей лейди, из тех, в чьих жилах кровь отливает благородной синевой Артских королей, а кожа, до сих пор изумительная, несмотря на сеточку морщин вокруг глаз, поражает свежестью и белизной. Безупречная осанка зрительно делала хозяйку выше, простое утреннее платье винного цвета подчеркивало и тончайшую талию, и стройные ноги, до сих пор не потерявшие изящности линий, и белизну седины, взбитой в пышную прическу. Ярко-синие глаза лукаво щурились.

Ею, как античной статуэткой, пролежавшей в земле больше тысячи лет, можно было любоваться бесконечно, и, восхищаясь, признавать, что возраст для таких, как она, всего лишь количество оборотов планеты вокруг светила, но отнюдь не старение.

— Не сердись, Аллан. — Дама снисходительно-ласково улыбнулась. — Я знала, что ты появишься, но никак не ожидала тебя так рано. Залетай. Ах, да, прости…

Это кроткое «прости» стоило нескольких минут ожидания и неудобств, право же, стоило! Особенно, когда, извинившись, лейди соизволила подхватить крупное, прямо скажем — увесистое тельце Птица и аккуратнейшим образом извлечь его из плена горшков герани… или петуний, шутт их знает. Главное, что они мешали распахнуть ему крылья. Ворон догадывался, что Хозяйке просто-напросто нравится эта игра в стервозную ведьму, забывающую о верном помощнике, что она незло потешается над его возмущенным пыхтением, но… где-то в глубине души, пусть и очень глубоко, разгорается в ней в такие моменты искорка умиления. За которую старый Аллан По готов был, ежели понадобится, продать душу.

А у пернатых есть душа, и даже не спорьте с трехсотлетним Птицем. Есть. По крайней мере, у фамильяров.

На какое-то время он начисто забыл о сведениях, которые весь полет складывал в своей умной голове по порядку, дабы преподнести по нарастающей степени важности и удивить, удивить… Ласковые пальцы погладили его по голове, перебрали перышки на крыльях, отливающих синевой, нежно провели пару раз по вискам, где, будто у человека, серебрилось несколько белых пуховинок, похожих на седину.

— Старый мой друг, притворщик… Ну, будет, будет. Я же знаю, что ты уже не дуешься.

Дама вновь засмеялась и усадила гостя на плечо, любимое его место. Ворча и устраиваясь поудобнее, он без всякого зазрения совести вонзил когти глубже: не в плоть величественной лейди, разумеется, а в специально устроенный для него наплечник, стараясь лишь, чтобы на легком тиларийском шелке не осталось слишком явных отметин. Впрочем, наверняка ткань заговорена, как и сам наплечник, который по желанию хозяйки оказывался то справа, то слева — смотря на какое плечо она пристраивала бывшего фамильяра.

Ну да, официально бывшего. Ибо в памяти целого света — по крайней мере, столичного — лейди Дафна Мансу осталась без вести пропавшей в далеком-далеком путешествии, в которое однажды отправляются маги, перевалившие свой тысячелетний рубеж. Поговаривали, что эти корифеи отбывают вовсе не умирать, а путешествовать по иным мирам, считая, наконец, свою миссию на Арте выполненной, а обязательства, налагаемые сильнейшим Даром перед родным миром, исчерпанными. Вернувшихся оттуда можно было пересчитать по пальцам одной руки. А потому — никто и предположить не мог, что сильнейшая ведьма Арта обустроилась здесь, в скромном домике столицы Королевства, и что иногда к ней нет-нет, да и заявится старинный друг, которого она, не решившись когда-то взять с собой по обидной причине — преклонному возрасту, ха! — оставила на попечение бывшего ученика.

Одно тогда утешало ворона: это был лучший ученик лейди Дафны.

А когда через пять лет после ее отбытия тоскующее сердце Птица неожиданно и так привычно и сладко затрепетало, он вдруг понял: хозяйка вернулась! И ринулся в небо, паря над крышами, стараясь отыскать под какой же из них засияет знакомый маячок-огонек… С той поры прошло около года, и он уже привык и к маленькому домику, ничем не напоминавшему бывший хозяйкин замок, мрачноватый, но обжитой и по-своему уютный; и к светлому саду, в котором — вот чудачество-то! — вперемежку с клумбами красовались грядки с овощами и зеленью, и паслась бодливая коза, суровая и желтоглазая. Если хочешь быть неузнанной — смени не только имя, но и личность; вот именно, не личину, а личность. Натуру, так сказать. А с новой натурой, когда в нее вживешься, появятся и новые привычки, и соответствующие причуды… Пусть. Лишь бы его, Аллана, встречали каждый раз с улыбкой.

В саду под зацветающей яблоней поджидал чайный стол. Ворон с удовольствием отведал традиционного кекса с изюмом и цукатами, подставил клюв под салфетку и, дождавшись, когда лейди отставит свою пустую чашку, выпалил, наконец:

— Пр-риехали тилар-рийцы! Тайно, пор-рталом! Одни!

— Без принцессы? — удивленно приподняла бровь лейди Дафна. — Что, опять за старое? Хотят торговаться?

— Пр-ринцесса отбыла мор-рем, по тр-радиции. Ждут чер-рез неделю. А вот Тур-рмос, ее бр-рат…

Облокотившись на стол, поправ тем самым все правила этикета, хозяйка подперла подбородок ладонью и протянула, не скрывая интереса:

— Да-а? Так что же у них стряслось?

— Тур-рмос втор-рой, их отец, вчер-ра умер-р! Умер-р! Тр-раур и ликование!

— Ну, ликование — это понятно, это так по-тиларийски… Их фараон, наконец, воссоединился со своей божественной семьей и сам стал богом. И теперь замолвит за свой народ словечко перед Ра, да светит он вечно… А поскольку смерть — явление для тиларийцев не такое уж и скорбное, тем более, что мягкосердечием старый Тур не отличался, скажем прямо — особо горевать по нему не будут, ничего сверх установленного Божественными скрижалями. И смотрин в Артисе не отменят. А наследник фараона, разумеется, остается у себя во дворце, чтобы через девять дней принять частичку души усопшего родителя, а вместе с ней — призванные когда-то покойным частицы душ предков сорока с лишним поколений, да?

— Пр-равильно! Так и должно быть. Но у них укр-рали! Укр…

Ворон поперхнулся попавшей в горло крошкой. Хозяйка подсунула ему блюдце с молоком.

— Поменьше пафоса, дружок, и без надрыва, ты уже не птенец, в конце концов… Украли? Это уже интересно. Попробую угадать, что именно… Жезл Вызова Искры?

Аллан По огорченно булькнул молоком. Опять догадалась!

Лейди тихо засмеялась.

— Поживи с мое, научишься попадать в яблочко. Просто иной причины, заставившей этих упрямцев-ортодоксов воспользоваться прогрессивным методом продвижения, я не вижу. Дай им волю — они бы до сих пор передвигались либо с караванами по суше, либо на веслах по морю, дабы не нарушать традиций и заветов Богов… Воспользоваться порталом их могло заставить лишь обстоятельство чрезвычайной важности. Угроза срыва коронации, например… Ведь, насколько я помню, пока новый Царь не получит Искру сорока поколений, а душа старого Тура будет прикована к бренным останкам, Тиларика остается без защитника и на земле, и на небесах.

— Жезл, — кивнул, отдышавшись, Ворон. — Обнар-ружили, что существующий — подделка, а следы укр-раденного ор-ригинала ведут сюда, в Ар-ртис. Тут у них где-то тайный хр-рам Ану-бисса, изгнанного с благословенной Тир-ры, его адепты давно хотели пр-реподнести своему богу подар-рочек… В самом Тир-ре жрецы нашли бы потер-рю быстр-ро; но на чужой земле, да еще чер-рез океан…

— Не продолжай, я поняла. Чтобы успеть провести коронацию, они обратились за помощью к Лоуренсу?

— И он обещал им найти пр-ропажу.

— Само собой. А куда деваться? Тут замешана большая политика. Да и их невеста нам нужна: как-никак, впервые Дом фараонов решил породниться с иноземным Королевским Домом, да еще и с нашим… Думаешь, Лоуренс справится? Срок-то невелик.

Ворон хрипло закаркал, обозначив смех, помахал растопыренными крыльями. Хозяйка изумилась:

— Что, уже нашел?

— Недавно он обнар-ружил их хр-рам, случайно. Еще пар-ра деньков — и он найдет повод пр-рижать адептов, чтобы они вер-рнули ему Жезл сами. Он сможет!

— Сможет. Моя школа.

Лейди Дафна скромно улыбнулась.

— Но не оставляй его без присмотра. Жрецы упрямы, и добровольно со своими реликвиями не расстанутся, особенно с такими ценными. Жезл сам по себе сокровище. Ему около трех тысяч лет, насколько я знаю, а уж во сколько обошлось его выкрасть и скольких попутно подкупить, убить — страшно представить! К тому же, гнев Ану-бисса, отними у него подарочек, будет нешуточен. Лоуренсу придется нелегко. Однако…

Она задумалась.

— Некромагия сильна… Далеко не каждый сможет не то что добыть этот предмет, но и просто удержать в руках. Он сам себя охраняет. Лоуренс Лохли — Светлый маг, ему с этой игрушкой контактировать опасно. Конфликт природ… Кого же он думает приобщить к этому делу?

Ворон торжествующе встряхнулся.

— Ведьму!

Хозяйка нахмурилась. Но промолчала. Птиц опять едва не подавился речью:

— Он собирается вызвать… Нет, создать! Нет, концептуально смоделир-ровать…Уже все готово для р-ритуала! Создать Тень!

Леди Дафна потерла подбородок.

— Тень ведьмы? Так. Ага…

И задумалась.

Сделала неопределенный жест. Пальцы, словно раскрывшиеся лепестки, перехватили упавшее с ветки яблочко. Привыкший к чудесам ворон поморгал, уставившись на созревающие на ветках плоды, и, кажется, судорожно сглотнул.

В музыкальных пальцах женщины сверкнуло лезвие крошечного кинжала. Разрезав яблоко, Дафна Мансу протянула сочный ломтик Птицу, следующий отведала сама.

— Ведьма, конечно, этому миру нужна, слов нет. Последняя попытка вызова оказалась не слишком удачной, кажется? Да, припоминаю, тот молоденький ведьмак… Жалко мальчика. Хотел покрасоваться и так глупо погиб. И ведь обидно, что с Тенью-то он уже к тому времени слился, теперь его уже не вернуть… Кто же следующая кандидатура, надеюсь, более удачная?

— Ведьма с Земли! — торжествующе подпрыгнул ворон. — С Земли!

— А-а! Вот это…

Дафна откинулась на спинку плетеного стула, мягко подавшегося под ней и перетекшего в форму кресла-качалки. Умела хозяйская мебель подстраиваться под невысказанные желания, умела.

— Вот это сюрприз, — задумчиво протянула лейди. — Давненько тут не было никого с моих краев… Что ж, поглядим. Очень интересно. Что еще ты о ней знаешь?

— Очень сильный потенциал. Но почти нер-раскр-рытый. Дар-р был запечатан лет до сор-рока, а потом, когда пр-роявивлся, наставника уже не нашлось. Из местных Знающих никто не р-рискнул… А сама она, обнар-ружив в себе магию…

— Испугалась? Странно. Но и такое бывает. Постой, после сорока, ты сказал? Сколько же ей сейчас?

— Сор-рок пять.

— Совсем девочка. Это, конечно, при условии, если здесь приживется. Дара своего боится или, скорее всего, отвергает. А что? Если выросла в сугубо прагматичной среде, да еще у родителей-атеистов, как многие дети ее поколения… На Земле к сорока пяти годам личность давно сформирована, и, случается, так закостеневает в своих установках, что саму возможность развития в каком-то мистическом направлении отвергает с негодованием. Или страхом… Почему Лоуренс выбрал именно ее, не знаешь?

— М-м-м…

Ворон смущенно сунул голову под крыло.

Высунул.

— Он помнит вас, моя лейди.

Его хозяйка кокетливо прикрыла ладонями зарозовевшие, словно у девушки, щеки.

— Да? Так приятно…

Вздохнула, выпрямилась — вновь оказавшись сидящей с идеально ровной спиной на стуле.

— Приятно, когда о тебе помнят. Пять лет, конечно, для почти бессмертного — малый срок, но все же… Ладно, отбросим сантименты. Уважение к памяти Наставницы — это, конечно, прекрасно, но Лоуренс Лохли слишком практичен, чтобы этим и ограничиться. Просто Орден Равновесия давно нуждается в ведьмовской магии, да и прямая связь между мирами ему не помешает; а действующие порталы до сих пор магозатратны. Я сама ему твердила, что земные ведьмы лучше и адаптивнее других иномирных. А главное, у них гибкая психика, и редко… как это?.. редко срывает крышу при переносе в мир иной и осознании собственного могущества. За сверхкороткую жизнь они вырабатывают умение приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, чего не скажешь о здешних долгожителях, которые могут им показаться неповоротливыми и медлительными тугодумами. Впрочем, раз на раз не приходится. Надо бы последить за этой одаренной: землячка, как-никак…

— Кар-р? Зем-ляч-ка?

— Соотечественница, друг мой легкокрылый. Приглядись там, если будет возможность, понаблюдай за ее Тенью. Может, придется помочь… Не нравится мне эта ситуация как таковая. Кто ей блокировал магию? Кто затем снял блок и для чего? В таких случаях бывает, что проснувшийся Дар развивается стремительно, неподконтрольно и губит свою носительницу. Справится ли она? Справится ли Лоуренс?

Ведьма стряхнула со скатерти в густую траву горсть яблочных семечек. Проследила, как на лету засияло одно из них, как пронзило дерн, пустило первый росток.

— Вмешиваться пока не будем, — сказала неожиданно жестко, словно подводя итог. — Посматривай. Мотай на… клюв. Рассказывай. А там поглядим.

И добавила, поморщившись:

— Не нравится мне, что он вызывает ее прямо сейчас. Молодую Тень послать за Жезлом? Авантюра. Даже если он просто воспользуется ее силой, собранной в накопитель — риск велик…

Глава 1

Как только я начинаю описывать свою жизнь словами, она стремительно утрачивает даже те жалкие намеки на смысл, которые смутно мерещатся мне, пока я молчу или вру.

Макс Фрай, «Большая телега»

Поганая это штука — микроинсульт. И даже не особо утешает приставка «микро». Оно конечно, хорошо, что не разбило параличом, что руку-ногу не волочишь, и речь восстановилась всего-то за три дня… Да и как восстановилась: она особо и не терялась, лишь язык слегка заплетался, словно не поспевая за мыслью, да губы не сразу слушались, как после анестезии у стоматолога… За эту неделю, вздернув себя с койки, Регина успела побродить по больничным коридорам, позаглядывать в стеклянные двери соседних палат — и уж насмотрелась на прочие жертвы помолодевшего недуга. А заодно и наслушалась.

И во всей полноте ощутила правоту выводов опытных бабулек, сетовавших обычно на скамейке у подъезда: в больницу лучше вовсе не попадать! Придешь с пальцем — оттяпают руку. Пожалуешься на одно, а найдут кучу всего другого и как начнут стращать! И залечивать.

И впрямь, наглядевшись на лежачих, мычащих, плачущих, кое-как шевелящих одной рукой или только пальцами, одолевающих вместе с логопедом первые за время восстановления слова, оставалось только порадоваться. За себя, любимую. Которую сия тяжелая чаша миновала. Кому-то еще предстоит добраться до самого дна, до ее горчайшей гущи, рыдая от многомесячной или многолетней неподвижности — порой, окончательной и бесповоротной; ей же выпало лишь слизать пенку, горькую, совсем не пивную, но отдающую запоздалым ужасом перед тем, что все могло бы оказаться куда хуже.

И вообще: лежать бы ей сейчас… Когда ее шарахнуло-то? Ага, в ночь под субботу. Значит, уже в понедельник похоронили бы… Нет, это если считать три дня, по православному обычаю, ставшему нынче традицией; да если, кстати, ее сразу нашли бы. Допустим, Жанка, что частенько трезвонит по вечерам, в этот раз не дозвонилась бы и забеспокоилась. Впрочем, подруга собиралась в клуб, искать «очередной последний шанс», и до завтрашнего полудня могла считаться вычеркнутой из жизни. А раз так — пока это она забеспокоилась бы, пока добилась разрешения вскрыть квартиру, вызвала бы и скорую, и полицию! Потом тело отправили бы … (Тут Регина содрогнулась: думать о себе, как о «теле» оказалось неприятно.) Потом вскрытие… (Еще ужаснее, просто отвратительно.) Так уж положено; ведь молодая, почти, здоровая баба — и вдруг с катушек долой, с чего бы это?

Прервав затяжной приступ душевного мазохизма, Регина великодушно опустила дальнейшие, леденящие душу, подробности мытарств неупокоенного тела и перешла к финалу. К изящному полированному деревянному футляру, в котором, среди цветов, рассыпанных по белому атласу обивки, лежала бы она сама, бледная и красивая после услуг похоронного дел визажиста. Ну да, мало того, что ее перекошенную морду пришлось бы приводить в порядок; надо ж еще и швы как-то замаскировать. При вскрытии таких, как она, с характерным «поплывшим» лицом в первую очередь снимают скальп, распиливают черепную короб…

Так, хватит!

Наслушалась! Надумалась! Довольно!

Судорожно втянув воздух, со всхлипом, до занывших от холодного воздуха зубов, она зажмурилась и потрясла головой.

Вот так, Регина Брониславовна. Прими, что есть: это все, конечно, могло бы случиться именно с тобой, да не случилось. Видимо, твоих строчек в Книге Судеб после описаний недавнишнего события еще много начертано. Во всяком случае, нынче ты отделалась легким испугом и последующими переживаниями, а с этим можно справиться. Видишь, тебя даже погулять нынче выпустили на полчаса, за хорошее поведение и отличные показатели, до того изумительные, что дяди в белых и нежно-салатовых халатах всерьез засомневались в первоначальном диагнозе. Радуйся, что уже можешь бродить по открытой веранде. Весна, март, оттепель… Восьмое число миновало как-то без твоего участия — и отлично. А, черт…

Только сейчас она вспомнила, что пятница, закончившаяся для нее столь печально, как раз предваряла праздники — это было седьмого марта. Значит, Жанка могла загулять надолго, с новым-то «последним шансом»… Да шут с ней, пусть отрывается, но вот то, что она забыла дату — нехорошо само по себе.

С памятью вообще творилось что-то неладное.

Нет, хвала всем святым, с ней не случилось приступа банальной амнезии, навязшей в зубах у поклонниц слезливых сериалов. Регина Брониславовна Литинских отлично помнила, как ее зовут, кем она работает и где проживает, не забывала год рождения, своих родителей — увы, покойных, и также подруг, коллег, и прочая, и прочая. Даже события трагичного для нее вечера могла пересказать почти поминутно. Перемыкало ее лишь при попытке вспомнить, что же было, когда она открыла дверь в собственную квартиру. В левый тогда висок впилась игла и, кажется, пронзила глаз — такой яростной оказалась набросившаяся боль… И все.

Впрочем, ее, по словам соседки, так и нашли в прихожей. Незапертая входная дверь на хорошо смазанных петлях хлопала от сквозняка, тем и привлекла внимание любопытной бабы Шуры, чтоб ей жить еще столько же, и полстолько, и четверть столько… Она-то и вызвала «Скорую».

Так что помнить там особо было нечего. А вот странные пустоты, обнаруженные Региной в просматриваемой на досуге Книге Собственной Жизни… не то, чтобы пугали — беспокоили. Слишком уж много встретилось ей незаполненных, или отписанных лишь наполовину, страниц.

Когда, на пятый день валяния на больничной койке, ее вконец одолели скука с хандрой, надоело слушать соседок, жужжащих день и ночь о том, как невыносимо плохо именно им, хуже всех на свете! — она выпросила у дежурной медсестры почитать хоть что-нибудь, чтобы не свихнуться. Вообще-то загружать мозги пациентам ее профиля не разрешалось, но Регину, как уже упоминалось, причислили к «особо легким», а потому, поколебавшись, сестричка принесла ей из ординаторской забытую кем-то книгу в зеленом переплете, со странными белыми фигурками на обложке, чем-то напоминавшими пришельцев. Ни фантастику, ни модное нынче фэнтези Регина, по жизни неисправимый реалист, не читала; но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. А потому, вздохнув, пристроилась в постели удобнее, и открыла нежданно доставшийся подарок судьбы.

Поначалу она лишь механически перебегала взглядом по строчкам, заранее предубежденная, твердо зная, что в подобном жанре ничего путного и познавательного быть по определению не может. Просто надо же как-то скоротать время! Но после первых же абзацев, зазвучавших в душе нежной музыкой, что-то в ней дрогнуло и поплыло, как расплываются на солнце макушки забытых за разговором эскимо. Как влюбленные порой не замечают сладких и липких подтеков на пальцах, так и Регина вдруг позабыла и о жестком ложе, и об обшарпанном потолке неухоженной горбольницы, и даже не услышала уборщицу, зудящую кому-то о загнанных далеко под кровать тапочках.

«…щенки тумана разгуливают по всему дому, ластятся к домочадцам, иногда забираются на колени к посетителям. Они идеальные домашние любимцы: хлопот с ними немного, только и дел — следить, чтобы в кувшин с водой никто сдуру не залез, а то ведь растает, жалко. А больше никакой возни: щенки тумана питаются человеческим вниманием, а лужицы, которые они иногда оставляют на половицах, быстро высыхают сами, наполняя дом ароматом сырости и меда, так что не приходится тратиться на благовония. "Следует признать, когда я сама была кошкой, я доставляла своим опекунам куда больше беспокойства, — а ведь они считали меня тихоней и умницей", — думает Триша».

«…И сейчас в кофейне пусто: только Триша, Франк и новый, незнакомый аромат. Он усилился, сгустился, приобрел почти видимые глазу очертания и даже, кажется, вес — того гляди на стул усядется и потребует, чтобы его развлекали беседой».

«…Когда ночь опустилась на Город и трава в саду запахла свежими морскими водорослями, а толстые домашние светляки лениво потрусили по садовым дорожкам на свои обычные места…»

«…— Изредка я становлюсь птицей, — объясняет она. — Если вдруг что, постарайтесь, пожалуйста, на меня не охотиться. Я крупная, когтистая и сердитая птица. Меня и гладить-то в таких случаях не стоит». [1]

…Куда-то подевалась опостылевшая палата, голоса соседок притихли и растаяли на периферии сознания. Остался чистый, омытый волшебными дождями, недавно рожденный Мир, поджидающий новых жильцов, гостей, чудес, знающий о себе, что он и сам — чудо, и радующийся сему факту, прекрасному и удивительному.

«…— Надолго вы или нет, в любом случае я вас никуда не отпущу, пока не расплатитесь за кофе. Он у нас дорогой: каждая чашка стоит хорошей истории. Но, кажется, вам обоим наше с Тришей гостеприимство по карману: вы же знаете много славных историй, верно? Имейте в виду: всякая история хочет стать рассказанной, как всякое семечко хочет прорасти. Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй, он начинает сутулиться, голова его ноет по утрам, а сны начинают повторяться — одно и то же, из ночи в ночь, сущий кошмар!»

«…Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй…»

Триша… Нет, Регина, сперва не поняла, что ее вдруг так задело. Зацепило настолько, что она так и застыла взглядом на только что прочитанном абзаце.

История.

Когда человек носит в себе…

… слишком много историй…

Она осторожно прикрыла книгу, осторожно отложила ее на тумбочку, осторожно, будто голова грозилась вот-вот взорваться забытой болью от малейшего резкого движения, откинулась на подушку. Уставилась в потолок, на уже знакомую, змеящуюся по диагонали трещину.

Слишком много историй…

Почему ее так растревожила эта фраза? Отчего ей неловко, стыдно, как… как отличнице, понявшей внезапно, вдруг, уже сдавшей тетрадь с домашним сочинением, что на самом-то деле она спорола полную фигню, что ждали от нее другого, принимая за взрослого, серьезного человека, и скоро учитель откроет ее работу в предвкушении чего-то феноменального, выдающегося, но разочарованно отбросит ручку, даже не зная, что ставить. Двойку вроде бы рука не поднимается, а на троечку не тянет, даже с огромным минусом…

Вот ведь живут иногда люди: не только персонажи, но и вполне себе реальные, живые люди. Копни их прошлое — а там!.. На сотню романов и столько же джезв «Огненного рая»[2] наберется. А то и больше.

И тот самый полированный футляр с атласной подкладкой и вонючими лилиями, которому предстоит замуровать однажды их тела в двух метрах под поверхностью земли — их совершенно не пугает. В отличие от Регины. Потому что им некогда. Вот еще — о какой-то ерунде думать, когда жизнь ярка, полна, насыщена и кажется бесконечной.

А у нее самой найдется ли хоть одна история? Не смешной случай, не курьез, о котором можно поржать в курилке или на сабантуйчике, не сплетня о ком-то или о чем-то — а История с большой буквы, которую можно рассказать даже незнакомцам, осознавая, что стыдиться нечего, а, в общем, даже наоборот. Что пережитое раскрыло в тебе неизвестные раньше чувства, подтолкнуло к подвигу или просто к хорошему делу, красивому решению, гениальной мысли, например. Чтобы тобой тихо восхитились и втайне, а то и открыто позавидовали.

Даже вроде бы незамысловатые байки об амурных победах бывают порой искрометны и поучительны. Даже вранье об охотничьих и рыбацких подвигах. А уж если выпадет рассказать о спасении… пусть не мира, но хотя бы лошади, угодившей в трясину; старушки, у которой под рукой не оказалось нитроглицерина; выуженном из бассейна и нахлебавшемся с испугу воды новичке — все, в глазах слушателя ты уже Герой.

Регина, поначалу шутки ради, как бы красуясь перед собой, попыталась выудить из памяти нечто подобное. Не смогла. И вот тогда-то испугалась в первый раз.

Вроде бы она отлично помнила свою жизнь, лет до тридцати не особо изобилующую событиями, но и не скучную. Правда, слишком монотонную и правильную, с почти идеальными и невероятно скучными родителями… немного деспотичными, в чем она решилась признаться лишь несколько лет назад. Тридцатилетие свое, к примеру, помнит, как, взбесившись от фальшивых поздравлений и фальшивых улыбок маминых подруг — чего приперлись на дочкин юбилей, делать нечего, что ли? — впервые в жизни закатила истерику. Наорала на мать, что, в конце концов, пусть всех этих теток приглашает на свой день рождения, а ей хочется видеть тех… кого хочется. Помнит, как перехватила у выхода Жанку, на которую напустилась родительница, попрекавшая дурным влиянием, как сбежала с ней из дому. Думала, что до вечера, оказалось — навсегда. Как через месяц выскочила замуж. Как через полгода развелась, когда вдруг поняла, что увлечение новоявленного супруга готикой, черной магией и мессами на самом деле не чудачество, а самая что ни на есть шиза: доверить такому папочке возможных детей она бы ни за что не решилась. Отбилась кое-как от Олежкиных родителей, которые едва не на коленях умоляли не бросать сыночка, угодившего, оказывается, уже в третий раз в психушку. Да вы что, ребята, я жить хочу! И жить нормально, с нормальным мужем, а такое не лечится! Да, выходит, не любила, по глупости за него выскочила, да, простите, ну, так получилась, мерзавка я и сволочь… Простите, люди добрые.

Развод помнит. Кочевания по квартирам. Молчание родителей. Потом, когда ее повысили до директора по персоналу на крупнейшем во всей области металлургическом комбинате, когда вполне легальный, заработанный собственной головой — а не иным местом! — оклад плюс премиальные за бесконечную переработку позволили ей и заиметь, наконец, собственное жилье, и приобщиться к достатку и благам сего мира, она почувствовала себя, наконец, состоявшейся, независимой…

… и одинокой.

И мудрой.

Готова была поехать в знакомый до боли дом, с цветами и извинениями, оставалось лишь дождаться, когда постаревшие и, наверняка, тоже одинокие папа и мама вернутся из Египта…

… но вместо катарсиса прощения — лишь похоронить их. Так и не успев проститься. Ведь с тем, что остается после авиакатастрофы, особо не поговоришь, да и в лицо не глянешь в последний раз. Хорошо, если будет что-то вмуровать в стену колумбария. Хоть прийти потом, вглядеться в молодые лица на фотографии… Общайся теперь, сколько хочешь.

Почти пять лет прошло…

Психолог горбольницы, выслушав ее рассказ, покачал головой, расспросил о том, о сем, и подвел ее к мысли, что затянувшаяся с той поры, собственно, депрессия и привела в конце концов ее сюда, на больничную койку. И надо, дескать, переосмыслить, сделать выводы, развернуться лицом к будущему, ибо, пока мы глядим в пошлое — мы ему, своему «завтра», неуважительно показываем задницу, нехорошо. А провалы в памяти? — спросила Регина. Почему я… как тот Леонов-Доцент: «Тут помню, тут не помню»[3]? Начинаю вспоминать какой-то определенный год — и словно вижу склеенную кое-как кинопленку с вырезанными кадрами. Допустим, ездила в Прагу, но абсолютно не помню ни города, ни самой поездки, только факт, что она была. Вот уж пожалеешь, что не вела дневник, даже в блоге не писала и в соцсетях не сидела по недостатку времени… Помню, что провела изумительные Новогодние праздники в прошлом году — но вот с кем, где? Ни-че-го в голове не осталось! Что за ерунда?

Это последствия, вздыхал дипломированный психолог. Голубушка, все-таки инсульт — серьезное испытание для мозга. Да, удивительно, что память словно прорежена; но, возможно, с этими временными участками связано что-то неприятное, ужаснувшее вас? Игры подсознания — хитрая штука… Но в общем и целом вы же владеете целостной картиной своей жизни? Вот видите! Ничего, пройдете реабилитацию, успокоитесь, разберетесь, наконец, со своей затяжной депрессией — и, рано или поздно, все встанет на свои места.

Вспоминая эту беседу, заброшенную книгу, унылую бессонницу под колючим даже сквозь пододеяльник одеялом, непонятную печаль по несостоявшейся Истории — что, может, тоже шиза, как у бывшего мужа? — Регина поглядывала с больничной веранды на жиденький парк, на одинокие, еще не согнанные мартовским солнцем, почерневшие снеговые кочки и пыталась бороться с очередным приступом тоски.

— Может, оно и лучше было бы? — не выдержав, спросила вслух, благо, никто рядом не крутился. — Кому она нужна, в сущности, эта моя никчемушная пустая жизнь? Что и кому я пыталась все это время доказать? А? И главное — зачем?

Разумеется, ей никто не ответил. Где-то вдалеке, за голыми деревьями, плохо сдерживающими звуки большого города, вжикали автомобили, гудел поезд; в небе, оставляя белые пухнущие следы, прокладывала трассу тройка реактивных самолетов. С ветки ближайшего тополя косилась большая черная птица, точь-в-точь Ворон из фильма о Кае и Герде… Вздрогнув, будто его застукали с поличным, гипотетический ворон едва не свалился с ветки, каркнул негодующе и, сорвавшись с места, улетел. Кому тут было отвечать?

— Как-то, однако, надо жить дальше, — вздохнула Регина. — Работу, что ли, сменить? Уехать к черту на рога? Сил уже нет, все достало…

И поняла, что сказала, наконец, то, в чем давно боялась признаться.

Вот оно.

Достало.

[1] Регине досталась одна из книг «Хроник Ехо», Макса Фрая.

[2] «Огненный рай» — фирменный кофе Франка, персонажа из романов Макса Фрая.

[3] Персонаж из кинокомедии «Джентльмены удачи», изображавший потерю памяти.

Глава 2

Во время испытания стекаются все беды.

Иоанн Дамаскин

Она надеялась, что хотя бы дома, в котором и пресловутые стены помогают, в голове прояснится; развеется, наконец, зыбкий туман, затягивающий временами сознание, пройдет несвойственная ей, уже надоевшая апатия. Тем более что лечащий врач выписал ее с легким сердцем, хоть и несколько недоумевая: видимо, все же сомневался в диагнозе, но кто о таком вслух говорит при пациенте? Во всяком случае, очень немногие. Приступы полнейшего безразличия и отупения легко объяснялись лошадиными дозами успокаивающих средств, которые Регина твердо решила дома не принимать, желая, наконец, вернуться к кристальной чистоте рассудка. Несмотря на положенный ей месяц больничного она собиралась выйти на работу через неделю. Потихоньку-полегоньку подготовить дела к сдаче — и… Пока не остыло стремление убраться куда угодно, к черту на рога, в самом деле, лишь бы не видеть опостылевшей действительности.

Конечно, Регина, далеко не девочка, помнила мудрое высказывание, что, куда бы человек ни поехал, он повсюду будет таскать за собой самого себя. Так оно и есть. От нажитых тараканов в голове сразу не избавиться. Но сделать это все же легче, если не остается повсюду, куда ни кинь взгляд, прежних привязок-якорей, упорно тянущих к привычному, прошлому, твердящих, что так оно спокойнее, надежней… Проверено, знаем. Регина-то в свое время и замуж выскочила поспешно, чтобы не оставалось повода вернуться в родительский дом, к домашнему рабству. Кому сказать — не поверят: взрослая женщина сжималась от страха, что мамочке что-то не понравится, мама не одобрит… Что скажет папа на ее оплошность? Как они поглядят, с каким упреком и огорчением, если она не оправдает их надежд? Абсурд, вроде бы, но до того памятного тридцатника она не находила сил сбросить с себя ярмо родительской опеки и удушающей любви. На то же, чтобы изжить окончательно чувство вины и желание вернуться, Регине понадобилось десять лет.

Но сейчас речь шла не о замужестве, в которое когда-то Регина бросилась, очертя голову, видя наискорейший способ решения всех проблем. Сегодня она собиралась продумать дальнейшую жизнь тщательно, как взрослая мудрая женщина, не поддаваясь эмоциям и порывам, но и не труся. Уходить — так уходить.

Для правильного решения и нужна была ясная голова. Отдых в родных стенах. Крепкий полноценный сон. Спокойный анализ ситуации — и спокойствие, спокойствие…

Ага, как же.

Познаешь тут дзен, когда сперва едва не психанешь из-за таксиста, перепутавшего улицы Строителей и Машиностроителей, потом продрогнешь на ледяном ветру, хоть от машины до подъезда десять шагов… Морозы, знаменитые мартовские морозы все же ударили в ночь, да еще с пургой, перешедшей в обильный снегопад, что унялся лишь к полудню; так что эти десять шагов Регина брела, как через поле, выдирая ноги в легких сапожках из свеженаметенных белых барханов. Единственный на три двора дворник не успевал расчищать дорожки к подъездам…

А на лестничной площадке выскочила из квартиры досужая баба Шура, спасительница — вот словно сердцем почуяла, что вернулась соседка жива-здорова, а ведь окна ее выходили не во двор, а на проезжую часть! — и запричитала:

— Ой, Региночка, живая, ну, слава те хоссподи! Вернулась? Выписали? Не рано ли, а то, глянь, плохая какая, краше в гроб кладуть… Не нужно ли что? Ты только скажи, или в стенку стукни, я бабка крепкая, еще сгожусь куда сбегать, в аптеку там, или к батюшке, пригласить пособоровать…

Регина вымучено улыбнулась:

— Спасибо, баб Шур. Сказали — все в норме, жить буду, и даже, вроде бы, неплохо.

— Ну да, ну да… А ты все-таки побереги себя, пожалей-то, а то вон и с лица вся синяя, как покойница, прости-хоссподи, и ноги еле волочешь. Куда это годится — мощи такие выписывать? Давай, помогу…

И даже всерьез попыталась поддержать под локоть, пока она доставала ключи.

Памятуя, что ежели б не бабкин звонок в скорую, то пятничный вечер мог оказаться последним, Регина стиснула зубы и, в пику назойливой грымзе, улыбнулась еще шире.

— Это я от больничной жратвы чуть живая, баб Шур, чесслово! Ты же сама, поди, знаешь: там для всех диета номер десять, на цвет лица влияет отрицательно. Ничего, сейчас борща наварю — и живо пойду на поправку. Тебе спасибо, баба Шура, что в беде не оставила: с меня пирог и вечная благодарность, ты же знаешь…

Заулыбавшись, осознав, что ее человеколюбие оценено должным образом, соседка выпустила-таки Регинин локоть и отступила.

— Да что ты, что ты! Я ж не спасибо ради, я по доброте… Точно, ничего не нужно? Ну, отдыхай, отдыхай, а то глядеть на тебя страшно, болезная ты наша…

Переборов желание плюнуть на бабкин след, Регина, нарочито не торопясь, открыла дверь, закрыла за собой, шваркнула сумочку и ключи на тумбу и, подавив рычание, прислонилась спиной к холодной дверной поверхности. Ну, бабка!.. Впрочем, есть и от нее польза: апатию как рукой сняло, на смену ей пришла здоровая злость, и это, пожалуй, было первой сильной эмоцией, испытанной с роковой пятницы.

— Да дай бог тебе здоровья, баба Шура! — сказала она громко. И расслышала на площадке торопливо удаляющиеся шажки и щелканье замка. Вот так. Не дождешься, соседушка, не отвампиришь. Хоть все это, конечно, хрень — насчет энергетического вампиризма, но чувство удовлетворения от того, что не повелась на развод, не закипела, не взбеленилась — грело душу.

Однако что там было про «краше в гроб кладут»? Она сбросила шапочку, щелкнула выключателем, подошла к большому зеркалу. Доля правды в словах сердобольной перечницы все же была. Побледневшая, осунувшаяся, с выразительными тенями под глазами, потускневшими волосами, собранными в простецкий хвост, Регина мало походила на всегдашнюю себя, ухоженную, следящую за собой пусть без фанатизма, но с известной тщательностью, появляющейся у многих женщин после сорока. Приучив себя после какого-то очередного тренинга по саморазвитию во всем находить положительные стороны, она вгляделась в свое отражение, втянула и без того запавшие щеки… Марлен Дитрих для такой аристократично выпирающей линии скул удалила, говорят, несколько коренных зубов, а тут и без того отличный результат. Линия скул, да… Она вздохнула. Что ж, будем менять имидж. Хороший бонус к судьбоносному решению о жизненном повороте…

Скинула пальто, сапоги, успевшие подмокнуть от растаявшего снега, прошла в зал с намерением обустроиться в любимом уютнейшем кресле… Да так и замерла.

По жизни Регина была аккуратистка. Одно время, правда, год-другой после побега из родительского дома, со спокойной совестью позволяла себе полный бардак в мужниной квартире. Во-первых, его атрибутика — готовые и недоделанные амулеты, талисманы, свечи, балахоны, расписанные мистическими знаками, какие-то баночки с хрен знает чем, пучки сухих и заплесневевших трав — валялась по всем углам и к разбазариванию, вернее, к прибиранию была запрещена. Во-вторых, освободившись от родительской тирании, она даже из обихода изгнала прививаемые ей-чадушке когда-то привычки, такие, как ежедневная уборка, готовка всего только самого свежего, уход за одеждой, уход за обувью… Потом, когда фаза детского протеста миновала, да и развод остался за плечами, Регина с удивлением поняла, что бытовой хаос ей изрядно надоел, и жить в нем просто-напросто некомфортно. А когда не под кого подлаживаться, выясняется, что есть внутренняя потребность в упорядочивании, в эстетике пространства, наконец… Чтобы окружали тебя вещи, которые нравятся, чтоб было их ровно столько, сколько нужно, не больше, чтоб просто приятно глазу и сердцу. И уже в собственной обители обустроила все, как хотелось. А, поскольку, жила одна, ревностно охраняя свою «берлогу» и даже во время недолгих двух романов предпочитала сама захаживать к своим мужчинам, но не пускать к себе в святая святых — так и получалось, что порядок у нее, на зависть подругам, поддерживался идеальный. Это и впрямь нетрудно, если ты одинока.

Но сейчас — по квартире будто Мамай прошелся.

— Это что ж такое? — спросила она растерянно вслух.

Конечно, такого кавардака, как в детском стишке: «Был на квартиру налет? К нам заходил бегемот?» не было. И жуткой картины разгрома после обыска, что иногда можно было увидеть в фильмах, не наблюдалось. Не погром, не разорение, но все же… Первое, что бросалось в глаза — зияющие пустоты на книжных полках. Будто кто-то намеренно изъял определенные тома, сочтя остальное недостойным внимания, или просто рук не хватило, чтобы унести. Исчез музыкальный центр с коллекцией дисков. Испарился ее портрет, написанный каким-то начинающим художником еще, когда Регине было лет семнадцать; единственная вещь, которую она забрала из родительской квартиры, уступив наследство тетке, отцовой сестре… Содержимое платяного шкафа убавилось вдвое. Навскидку трудно было определить сразу, что именно пропало, но… С екнувшим сердцем Регина метнулась к секретеру, достала заветную шкатулку. Немногие драгоценности испарились. Деньги, впрочем, и немалые — заначка для круиза по Франции, которую нынче она хотела использовать совсем в иных целях — к немалому изумлению оказались нетронуты. Спасибо и на том… Странные воры.

Она вернулась в прихожую и осмотрела замок. Тот оказался без царапин, без… «следов взлома», как пишут в криминальных хрониках. Регина торопливо вдела в паз головку дверной цепочки и задумалась.

Неприятно, конечно, но если учитывать, что какое-то время, пока она тут валялась весь пятничный вечер без сознания, а потом и вовсе не валялась — ее увезли, а квартира невесть сколько оставалась без присмотра — кто угодно мог воспользоваться теми самыми ключами, которые баба Шура передала ей лишь незадолго до выписки. До этого, как соседка написала в записочке, она заходила поливать цветы и приглядывать за хозяйством. Перекрыла газ, воду, даже догадалась отключить роутер… Не-ет, не будет баба Шура у себя под боком гадить, она, хоть и вредная, хоть с закидонами, но не дура, да и алчности в ней нет. А вот ее племянники, что вечно у всего дома на опохмелку клянчат — те могли… Ладно. Разберемся.

…В ванной и на туалетном столике в спальне пропала почти вся косметика. И духи. Ну, это понятно, не особо щепетильные покупатели возьмут задешево у не особо порядочных продавцов и хороший парфюм, и нераспечатанные помады; но зачем вору понадобилась ее любимая кружка из Ломоносовского фарфора, спрятанная в закрытом кухонном шкафчике? И в пару к ней сахарница с крошечным заварочным чайником? Устав от этих загадок, Регина махнула рукой — после, все после! — залила в фильтр свежей воды, сполоснула чайник и, в ожидании, когда можно будет поставить его на огонь, присела на табуретку. Машинально потянулась к отсутствующему телефону. Вот она, привычка… Мобильник обычно кочевал с ней по всему дому, и, пребывая на кухне, она пристраивала его на одно и то же место: на полку, рядом с блендером. А сейчас совсем забыла, что телефон пропал: затерялся где-то в цепочке передвижений ее бесчувственного тела из прихожей в «Скорую», затем в приемное отделение, затем в реанимацию, затем в палату… И она вроде бы с этим уже смирилась. А вот теперь, вспомнив, ни с того, ни с сего подумала: а не один ли это вор постарался?

Уткнувшись лицом в ладони, потерла лоб.

Так и до паранойи недолго…

Спокойно, Регина, спокойно. Всякие неурядицы могут случиться с людьми, когда они падают без сознания, и далеко не все вокруг в это время кристально честны. Надо будет — она это дело раскрутит, но сохраняя при этом душевное равновесие и не скандаля, ибо сейчас ей, как никогда, нужно поберечь нервы. Иначе кому она будет нужна, новая жизнь, без нее самой?

Без мобилы, конечно, непривычно, но эта проблема решается просто. Салон под боком, в ее же доме, только зайди с фасада. К тому же, у нее есть…

Словно отвечая на ее мысли, в зале тренькнул телефон. Стационарный, оставшийся еще от прежних хозяев квартиры. Регина тогда не хотела платить за новый номер, но подумала — и хозяйственная жилка в ней взяла верх. Абонплата при ее заработке составляла сущие копейки, так что пусть аппарат стоит, не жалко… Иногда и пригождался. Вот как сейчас…

Она сняла трубку. Наверняка трезвонит Жанка, у нее единственной из подруг номер не только мобильного, но и этого телефона.

— Слушаю.

В трубке раздался всхлип.

— Сволочь ты, Ринка, какая же ты сволочь… Сучка недорезанная, это все из-за тебя!

Растерянно она так и села, где стояла, прямо на пол.

— Кто это? Вы что, с ума, что ли, сошли?

— Сука ты, Ринка, — видимо, взяв в себя в руки, холодно и зло повторила неизвестная. — Он умер, слышишь? Из-за тебя! От тебя уезжал, не знал, как отвязаться! Ну, трахнулись вы с ним разок на стороне, ну, добилась ты своего, а так-то зачем? Оставила бы его в покое, глядишь…

— Я не пони…

И вдруг волна ужаса нахлынула на нее. Она узнала.

— Марина, ты что несешь? Что ты несешь, а? Я только из больницы, десять дней там отлежала, как я могла с кем-то трахаться? Ты что себе навыдумывала? Ты меня слышишь? Что, с Игорем что-то случилось, да?

— Он умер… — безжизненно повторила Маришка Никитина, бывшая одноклассница, бывшая лучшая подруга, однажды умыкнувшая у нее парня, но, вроде бы, давно прощенная и забытая…

— Что происходит? — тихо спросила Регина. Даже не у той, что звонила — у себя. — Марина, я, правда, только сейчас верну…

— Ты все врешь, а он умер. Будь ты проклята!.. Не смей даже приходить на похороны, слышишь? Чтоб я тебя завтра не видела! Да чтоб ты вообще сдохла!

И гудки, гудки, гудки…

Она осторожно дотянулась до верха тумбочки, положила трубку, не вставая. Ноги вдруг сделались какими-то неживыми. Трубку-то положила, а руку не убрала, так что, когда раздался новый звонок, лишь вздрогнула, сжала ее крепче и подняла вновь.

— Да?

— Ой, Ринка! — выдохнула Жанночка-Жанетта-Жанка, балаболка, добрейшей души существо, хоть и легкокрылое и легкомысленное, несмотря на возраст, но наивернейшее. — Ты уже дома, да? Ой, я дура; раз с этого телефона отвечаешь, то конечно, дома… Прости, что не встретила у больницы: такие пробки из-за снега, что не успела. Я сейчас приеду, я скоро! Ты не выходи никуда, я и в магазин забегу, и все, что нужно, возьму, не дергайся! Я…

Она тараторила без устали, но чувствовалась в ее бодрости какая-то фальшивая нота. Должно быть, говори они сейчас в живую, без посредства проводов и волн — старательно отводила бы глаза в сторону, лишь бы не смотреть, лишь бы себя не выдать…

— Ты при деньгах? — наконец отмерла Регина. Надо было бы сразу спросить про Игоря, но… Боясь услышать ответ, прикрылась другой темой, нейтральной.

Жанна с облегчением выдохнула:

— Ну конечно! И с картой! Что купить?

— Ты при паспорте? Слушай, загляни по дороге в салон, прикупи мне какой-никакой простенький телефон с симкой, а то я все старые повыкидывала, а свой потеряла. Сделаешь?

— Конечно! Жди, я уже рядом!

…Потом они с Жанкой пили, наконец, чай с «Прагой», Регина осаживала подругу, порывавшуюся, на манер бабы Шуры, то поддержать ее под локоток, то что-то сделать самой… И, наконец, не выдержала.

— Жанночка, погоди ты о работе. Это я и сама узнаю, когда выйду. Ты вот что скажи: что там, у Никитиных… случилось? Мне Марина звонила и как-то странно себя вела…

Запнулась.

Подруга переменилась в лице.

— Рина, ты только не волнуйся…

— Да я не волнуюсь. — А у самой аж горько во рту стало от ожидания. — Давай, говори, не тяни.

— Игорь… Вчера разбился. Насмерть. Ехал в ночь от какой-то бабы, дорога ледяная, видимости никакой — метель же, сама помнишь. Ну и вынесло его на встречку, прямо под внедорожник. Оба всмятку, МЧС растаскивало. Обоих, говорят, из машин выпиливали… Ой!

Она зажала рот и уставилась на Регину круглыми глазами.

— Ужас, — сказала та потерянно. — Просто ужас. Трое детей остались, мать больная… Маринка по нему всегда с ума сходила, каково ей теперь…

Запнулась, вспомнив давешний звонок. И как-то отстраненно подумала, что жена Игоря, ревнивая как черт, скорее всего, приняла ее за ту самую бабу, от которой возвращался муж. Ну да, был у Марины когда-то повод ревновать: лет двадцать назад. Но потом-то! С чего она так взбеленилась?

Впрочем, с женщины в ее состоянии что возьмешь? И Жанке, пожалуй, о ее наезде знать не нужно.

Кажется, былое безразличие опутывало ее вновь. Или это подсознание защищало, смягчая шок от смерти когда-то близкого человека? Шут его знает. Но на какое-то время она вновь почти погрузилась в милосердный туман забытья…

— Рин, а тебе его совсем-совсем не… ну, не жалко?

Вздрогнув, она очнулась и увидела в глазах подруги чистое детское недоумение, даже растерянность.

— Да как же не жалко, — вздохнула Регина. — Столько всего между нами было… И первая любовь, как-никак, такое не забывается. Жан, ты на меня не смотри так, я, кажется, еще под успокоительными. Там, в больнице, чем нас только не пичкали. Рыдать потом буду, дня через три, когда отойду.

— А, ну да, — спохватившись, забормотала подруга. — Я так и подумала. Ты правда не очень переживаешь? Ой, что это я говорю, идиотка!

— Когда… хоронят?

На последнем слове Регина запнулась. Сердце болезненно сжалось, и в носу, наконец, предательски защипало.

— Завтра в десять, — выдохнула Жанна. — Он некрещеный, так что отпевать не будут, сразу от дома на Нижнее кладбище повезут. Ты… как? Не надо бы тебе… Разволнуешься, мало ли что — шарахнет снова. Или нет, может, опять напьешься своих таблеток да съездишь со мной? Не простишь ведь себе, если не проводишь! Ты только близко не подходи, чтобы Маринка не увидела. Там наших много будет, за ними постоишь, ребята тебя прикроют.

Она говорила торопливо, глотая слова, жалостливо поглядывая, словно Регина ну до того убита горем, будто они с Игорешкой расстались не двадцать лет назад, а лишь вчера. Впрочем, Жанночка всегда страдала излишним романтизмом и умела раздувать из малейшего намека такого слона, что и Достоевскому с Бальзаком не приснится.

Хотя, конечно, Игоря было жалко. Невыносимо. И как первого и незабываемого, и как друга, и… как ровесника. Почему-то смерть одногодков или тех, кто моложе, всегда задевает сильнее. Когда уходят старшие — это как-то в порядке вещей, так уж мир устроен: а вот когда одноклассник, с которым ты за одной партой столько лет отсидишь… Рядом с друзьями детства и сам поневоле как бы возвращаешься в тот возраст, и будь ты даже старухой или стариком, но смерть одноклассника воспримешь как почти смерть ребенка.

…Жанна просидела до позднего вечера и ушла с явной неохотой, лишь спохватившись, что у нее с кем-то назначена встреча. Не иначе, как с «последним шансом»… После ее ухода, уже собираясь ко сну, выйдя из душа с полотенцем на голове, Регина вдруг подумала, что отчего-то не может представить себе Игоря нынешнего. В ее памяти он так и остался двадцатипятилетним. Мистические ножницы, проредившие кадры ее жизни, прошлись, оказывается, и по его образу. Она пошарила в тумбочке под телевизором, где хранилась целая кипа фотоальбомов; старых, конечно, после окончательной победы цифровой и компьютерной техники над фотоискусством надобность в них отпала. Но ведь должны были сохраниться свадебные фото Никитиных, кадры с корпоративов, куда супруги выезжали уже с детьми… Должны были.

Вот только на их месте в альбоме шуршали пустые пленочные кармашки, кое-где надорванные. Будто чья-то недобрая рука зло и целенаправленно изъяла из прошлого Регины саму память о бывшем возлюбленном.

Глава 3

Когда все плохо, любая мелочь может стать последней каплей.

Макс Фрай. «Большая телега»

Ночью мороз ударил под сороковник. Давно такого не случалось в их черноземном краю; последние зим десять стояли на удивление мягкие, а традиционные мартовские стужи, «когда отчаянье берет[1]», проскакивали как-то несерьезно, словно для галочки… Поэтому увидеть на снежном гребне из откинутого с тротуара снега кучку заиндевевших воробьиных трупиков стало для Регины шоком. Ветер ерошил перышки на навсегда застывших тельцах. ежась, поджимая лапы, спешили в убежище бродячие коты, не обращая внимания на неподвижных птиц; сигналила откуда-то издалека Жанка, не нашедшая места для парковки, а Регина все не могла отвести взгляд от пестрых комочков, в которых больше не оставалось жизни…

«Дурное предзнаменование». Так, кажется, ляпнула нехорошей памяти Анна свет Каренина брату Стиве. Именно что дурное. Предзнаменование. Жуть. Плохое слово. Плохое событие. Плохой день, ай-ай-ай, какой плохой… И щеки от стужи немеют сразу, и пробираться до Жанкиной «Реношки» придется через весь двор, сквозь вонючие дымовые столбы от разогревающихся машин и вялый мат выдохшихся автовладельцев, добрая половина из которых обнаружила аккумуляторы разряженными за ночь… И на сердце скребет.

— Жуть какая-то, — пожаловалась подруга, пытаясь отрегулировать поток теплого воздуха, упорно отчего-то не желающий отогревать все лобовое стекло, а лишь выдувший прозрачное окошко перед ней самой. — И без того еле добралась, сколько времени потеряли… Ой, опоздаем!

— Да ладно, тут ехать то два квартала, — пробормотала Регина, все еще полная мрачных предчувствий.

Жанна поперхнулась леденцом, привычно сунутым за щеку при очередном отвыкании от курения, и уставилась на нее:

— Рина, ты чего? Какие два квартала? Никитины уже седьмой год, как на Космонавтов переехали! Ты ж сама…

Осеклась, пробормотала, отведя глаза:

— Сама рассказывала, как с Игорешкой там встречалась, пока Маринка с детьми в Турцию летали…

Регина так и застыла.

— Что? Я рассказывала? Постой, да ведь… Когда это было?

— Да в сентябре, ты что, не помнишь?

Жалостливый голос так и хлестнул по нервам.

— Не помнишь? — тихо повторила Жанка. — Рин, как же так, а? Это после чертова инсульта, да? А я гляжу, ты и вчера все тормозила…

— Не помню, — сдавленно ответила Регина. И вдруг шарахнула кулаком по пластиковой панели. — Не помню, не помню ни хрена! Да что со мной такое?

Застонав, уткнулась лицом в ладони, угнулась вперед…

— Ну как же, так? Как же так? Амнезия ведь или есть, или ее нет, а тут — будто кусками выдрано все! Не помню! И дома… Фотографий нет, книг нет, всякой хрени нет… Что это? Что?

— Ой, Рина, Рина, Риночка, Региночка, ты только успокойся, ладно? На-ко вот, хлебни!

Подружка не только лепетала, но и дело делала. Отведя ладони, Регина обнаружила прямо перед глазами флягу. Поспешно перехватила. Да. Обжечь горло, пищевод чем-нибудь едким, да хоть кислотой — вот то, что сейчас насущно необходимо, иначе она просто с ума сойдет. Коньяк упал в желудок огненным шаром, непостижимым образом взорвался где-то в голове…

…и принес желанное спокойствие вкупе с вновь затуманенным разумом. Впрочем, не совсем уж поплывшим: просто она словно со стороны видела себя, слышала… А внутри все умерло. Или отключилось. Хорошо бы навсегда.

Оказывается, Жанночка уже вырулила на проспект и успешно влилась в поток машин. Вот и славно, вот и хорошо, они все же успеют, отрешенно думала Регина. И как сглазила. Четверти часа не прошло, как «Реношка» чихнула двигателем — и стала, как Сивка-Бурка. Как лист перед травой. Жанка тихо взвыла, ругнулась и застучала ладонями по рулю.

— Чтоб тебя, образина!

Регина, бровью не поведя, уставилась на шестнадцатиэтажную высотку, одну из трех в жилом комплексе по ту сторону дороги.

— Это… здесь? — спросила неуверенно.

— Ну, хоть что-то узнаешь, — выдала подруга, снова и снова пытая зажигание. — Гадская сила, уже скоро вынос… Слушай, Рин, беги. Беги без меня, оно тебе важней, ей-богу! Мне тут теперь долго торчать, вот печенкой чую, всеми потрохами, что долго. Не брошу же я машину посреди дороги, я даже на обочину не зарулю, гадская сила…

Не печенкой, а всем нутром Регина вдруг поняла: не зарулит. Не выйдет. Не вместе с ней, во всяком случае. Нечто, не подвластное разуму, просто не выпустит Жанку из машины, пока она сама здесь. А значит, идти, прощаться с Игорем надо одной. Отчего-то так нужно. То ли коньяк нашептал, то ли и впрямь продолжала твориться какая-то мистика, но твердое знание, что сделать это придется, осело в голове накрепко.

Молча она вышла из машины, даже не закашлявшись от едкого морозного воздуха, ободравшего легкие. Аккуратно прикрыла дверцу. На автомате шагнула к переходу, до которого было метров пять, подняла руку в нетерпении — только что зеленый человечек на пешеходном светофоре сменился красным, а ждать не хотелось — и вот чудо: поток машин, тронувшийся было с обеих сторон, застыл, пропуская одиночную женскую фигуру в длинном пальто, отороченном лисьим мехом. Она шла, почти не глядя по сторонам, да и перед собой ничего не видя, словно увлекаемая таинственным зовом, который тянул ее за собой бережно, но торопливо, по кратчайшему расстоянию к им одной ведомой цели.

Словно по наитию она юркнула под арку между домами и оказалась в просторном дворе, обрамленном, как крепостной стеной, тылами многоэтажек. По периметру хоккейной коробки, которую пришлось обогнуть, приткнулось множество иномарок; возле одного из подъездов собралась уже порядочная толпа мужчин и женщин со скорбными, багровыми от холода, а потому плохо узнаваемыми лицами. Не во всех семьях, но еще соблюдалась традиция — выносить покойного проститься с домом, с соседями и друзьями, дать возможность сказать несколько добрых слов тем, кто не сможет проводить до самого кладбища. Правда, в этот раз прощание не затянется: распорядитель уже трет пунцовые щеки, его команда нетерпеливо подпрыгивает у распахнутых дверей машины-катафалка, из недр которого проглядывает красный бархат траурного постамента и угадывается зелень соснового лапника…

Регина и не заметила, как оказалась неподалеку, за спинами их с Игорем сослуживцев. Не сколько из стремления скрыть лицо, сколько защищаясь от холода, она натянула поверх шапочки просторный капюшон, зарылась в мех так, что лишь глаза наружу торчали… Впрочем, захоти она и впрямь остаться неузнанной — попытки эти оказались бы ненужными, ибо сейчас присутствующим было не до опоздавших: дружно вздохнув, все устремили взгляды на выплывающую из широко распахнутых дверей подъезда лакированную темную крышку гроба. А затем и на сам гроб.

Толпа чуть подалась вперед, обступила специальный постамент с печальной ношей, чуть рассредоточилась. Однако просветов меж фигур, облаченных в шубы и дубленки, не наблюдалось, и Регина невольно подалась в сторону. Ей и хотелось увидеть Игоря, до какого-то жадного болезненного любопытства — узнает она его или нет? — и было боязно, как девчонке, замешанной в чем-то постыдном. И в то же время кто-то другой внутри наблюдал за ее метаниями бесстрастно, холодно, просто дожидаясь окончания тягостного действа.

Неподалеку взвизгнули тормоза. Хлопнула дверца. Машинально Регина обернулась…

…и оцепенела, судорожно вцепившись в капюшон, не замечая, что руки, сведенные в кулаки, начинают мелко трястись.

Печатая шаг по звонкому промерзшему асфальту, к расступающейся толпе приближалась… она сама. Регина Литинских. Только ярко-рыжая, ослепительно-рыжая, с зелеными, горящими нездоровым мрачным светом, глазами, в развевающемся изумрудно-золотом бурнусе и с каким-то скипетром в руке… Отчего-то этот скипетр показался Регине самым ирреальным в происходящем, она так и впилась в него взглядом, будто он был самым что ни на есть величайшим свидетельством того, что все происходящее — морок, галлюцинация, хренов гипноз, сон, дурман, наваждение… Не могло же этакое твориться на самом деле!

Но Маринка, Маришка, новоиспеченная вдова с запухшими от плача глазами, завизжала по-настоящему, вполне реально. Голос ее так и ввинчивался в уши, срывая покров странного безразличия, до сей поры более-менее ограждающего Регину от принятия действительности. И вот тут ей стало страшно. Настолько, что лишь вцепившись в застывшего рядом мужчину, пребывающего в полной прострации, она не грохнулась в обморок и кое как устояла на ногах.

Внезапно вдова замолчала, словно подавившись криком. Застыла с распяленным ртом, задрав в беззвучном вое голову к небу, как подстреленная волчица, заломив руки… Не двигались детские фигурки, тянувшие ее за пальто. Да и взрослые — родственники с повязанными на рукавах траурными повязками, распорядители похорон, непременные соседи, зеваки, без которых никуда, незнакомые мужчины и женщины — все словно окаменели с выпученными от удивления и негодования глазами, подавшись вперед, кто негодуя, кто в злорадном любопытстве…

…И кажется стали покрываться изморозью, как те воробьи в сугробе, недавно напугавшие Регину.

Лишь какое-то черное пятно шевельнулось где-то высоко-высоко, на пролете пожарной лестницы, и издало некий звук, напоминающий сдавленное карканье. Но Регина отметила его лишь краем сознания. Осознавая, как никогда, свои бессилие и беспомощность, она следила за своим двойником.

Вот вторая Регина, не обращая внимания на замороженных, по-прежнему чеканя шаг, приблизилась к гробу. Рина услышала едва уловимый скрип, шарканье — и с легким удивлением поняла, что это она сама, скребя подошвами по асфальту, огибает толпу, чтобы не упустить из поля зрения… самозванку? Клона? Вот пришелица склонилась и замерла над красивым мужчиной, отдаленно напоминающим первую Ринкину любовь, но каким-то постаревшим, навек помещенным в деревянный ящик, которого она так боялась. И лицо его… серое, словно припудренное, с подкрашенными губами и неестественно черными, подведенными бровями, было надменным и строгим, как никогда при жизни…

— Мой, — повернувшись к народу, жестко сказала изумрудно-золотая Регина. И вздернула к затерявшемуся меж крепостных стен серому небу золотой скипетр, полыхнувший вдруг нехорошим зеленоватым светом, будто гнилушка. Только гнилое дерево светится в темноте, а это сияние разгоралось и сейчас, белым днем.

От загадочного факела к толпе потянулись нити-протуберанцы. Они присасывались к каждому, чмокали, пульсировали, будто откачивая некую субстанцию, потом отпадали — и уже не человек, а высушенная кукла заваливалась набок, легко, со стуком, не сгибаясь, словно кегля. Светящиеся щупальца подбирались все ближе, ближе… пока, наконец, не сбросив с себя оцепенение, Регина что есть мочи не затрясла мужчину в дорогом пальто, за рукав которого держалась, оказывается, все это время. С таким же успехом можно было тряхануть высохшую яблоню. То самое неведомое чутье, подсказавшее недавно, что прощаться с Игорем ей суждено без Жанночки, шепнуло: бесполезно! Его уже не спасти! И вместе с этим омерзительная петля захлестнула шею.

— Н-нет! — осатанело рявкнула Регина. — Н-не трожь меня, сука!

Не в силах ослабить удавку-щупальце, она вцепилась в него что есть мочи, стискивая, словно ядовитую гадюку, твердя, что не позволит себя высосать! Ей показалось, что пальцы хрустнули. Или это под ними что-то захрустело, будто и впрямь подался хрящ, змеиный хребет или… неважно, главное — подался! И ослаб, неслышно визжа, судорожно дергаясь. Исполнившись омерзения, она отбросила щупальце, как ядовитую тварь, и бросилась бежать, забыв обо всем и обо всех: о жуткой самозванке, об Игоре, о Жанне, которой ни в коем случае нельзя было здесь появляться. Бежать! Бежать!

…В себя она пришла только на вокзале. Как Регина туда добралась — не пешком же через полгорода? — не помнила абсолютно. Она сидела на одной из скамей неподалеку от касс поездов дальнего следования и трясущимися пальцами разглаживала на коленях смятый билет до Сочи. Знакомые буковки распечатки, попрыгав и успокоившись, наконец, сложились в узнаваемые слова. Ее имя, отчество, фамилия. Паспортные данные… (Спохватившись, она зашарила по скамье, но сумочки так и не обнаружила. Паспорт с вложенной зарплатной картой нашелся в кармане, вместе с кошельком и смятыми купюрами. Она так и не вспомнила, как же все-таки расплатилась: впрочем, какая разница?) Номер поезда. Сегодняшняя дата. Время отбытия. Вагон. Купе. Место.

Она поискала глазами табло с информацией о поездах, перевела взгляд на электронные часы и сорвалась с места. Восемь минут! Ничего, она успеет, первый путь — это здесь же, на перроне у самого вокзала, не нужно метаться в поисках других платформ. О-о, хвала всем богам, и вагон пятый, совсем рядом…

Бежать!

[1] Стихотворение Ильи Эренбурга

Да разве могут дети юга,

Где розы блещут в декабре,

Где не разыщешь слова "вьюга"

Ни в памяти, ни в словаре,

Да разве там, где небо сине

И не слиняет ни на час,

Где испокон веков поныне

Все то же лето тешит глаз,

Да разве им хоть так, хоть вкратце,

Хоть на минуту, хоть во сне,

Хоть ненароком догадаться,

Что значит думать о весне,

Что значит в мартовские стужи,

Когда отчаянье берет,

Все ждать и ждать, как неуклюже

Зашевелится грузный лед.

А мы такие зимы знали,

Вжились в такие холода,

Что даже не было печали,

Но только гордость и беда.

И в крепкой, ледяной обиде,

Сухой пургой ослеплены,

Мы видели, уже не видя,

Глаза зеленые весны.

Глава 4

Я вообще люблю уезжать, потому что, не уехав из одного города, довольно затруднительно приехать в другой, а приезжать мне нравится больше всего на свете.

Макс Фрай, «Большая телега»

Время от времени Регину словно перемыкало. В очередной раз она пришла в себя уже в купе, протягивая билет, паспорт… да так и застыв на манер ледяной статуи. Увидела, как брезгливо поджала губы немолодая проводница, и вдруг ясно ощутила, как оно все выглядит со стороны. Ну, вылитая наркоманка в вагон ввалилась, да еще свежеобдолбанная, теперь жди неприятностей…

Спокойно, Регина, спокойно. Главное — показать, что ты нормальная.

— Простите, — едва выговорила, язык еле слушался. — Я… с похорон. Никак отойти не могу, наглоталась вот таблеток, чтобы успокоиться…

И вновь ей захотелось вознести хвалу всем богам, существующим и забытым, поскольку женщина в форменном кителе РЖД, заметно смягчившись, потянула, наконец, к себе ее билет и даже глянула, вроде бы, сочувственно.

— Бывает, — отозвалась скупо. — Ложитесь, отдыхайте, до Ельца никто не войдет. Да и в Ельце вряд ли сядут — не сезон. Вагон, считай, пустой.

— Чаю… можно? — спросила Регина. По сухому горлу словно наждаком прошлись. То ли она заболевала, то ли и впрямь домчалась до вокзала на своих двоих, наглотавшись на бегу морозного воздуха. Тоже ничего хорошего, чревато… К тому же, ее, кажется, начинало потряхивать.

— Принесу, как всех обойду, — отозвалась проводница. Глянула внимательно. — Если что — у меня в купе аптечка, вы подходите, не стесняйтесь.

Кивнув, Регина отодвинулась к окну. Откинувшись на мягкую стеновую панель, какое-то время бездумно провожала взглядом проплывавшие мимо пригородные садовые участки с пышными снеговыми шапками на деревьях, с кочками кустарников, с палочками штакетников; железнодорожный переезд с колонной дымящих горячими выхлопами легковушек, столбы, столбы, столбы… Постукивание колес успокаивало, помогало собраться с мыслями.

Спохватившись, она сбросила пальто, разулась, села, поджав ноги. Почти домашняя поза привнесла свою долю в обретение относительного спокойствия.

Что бы там ни произошло, возле подъезда Игорева дома…

«А ты уверена, что тебе не привиделось?» — тотчас спросила она у себя. И после некоторого колебания все же кивнула. Глюками Рина никогда не страдала. Наркотиков не принимала. От глотка… ну да, не более чем глотка Жанкиного коньяка в машине ее так капитально, до видений, развести не могло. Это непросыхающих алкашей разбирает с нескольких капель, да на вчерашние дрожжи, а Регина всегда, если можно так выразиться, дружила с алкоголем: он ее не брал, лишь согревал. Да и больше пресловутого глотка она себе никогда не позволяла, и в минуты великих горестей, и в редкие часы счастья.

К тому же, всю жизнь она была неисправимой реалисткой, даже не допускающей в своем присутствии пустопорожние разговоры о мистике, колдовстве, порчах, сглазах, приворотах… То ли сказывалось жесткое атеистическое воспитание, то ли вспоминалась печальная судьба Олега, так и закончившего дни в палате с мягкими стенами, вопящего что-то о Князе Тьмы, но ирреальному или эфемерно-волшебному в жизни Регины места не было. Говорят, в видениях и галлюцинациях чаще всего воплощаются затаившиеся страхи или навязчивые идеи; так вот, ни о чем подобном, чему совсем недавно оказалась свидетельницей, она не мыслила. Ни о себе, дьявольски красивой, чего невозможно было не заметить, хоть, вроде бы, каждая черточка лица лже-Регины не изменилась ни на йоту; ни о каких-то сверхвозможностях… А как еще назвать владение неким жезлом, высасывающим из людей жизненные соки? Откуда это все взялось? Откуда? И, наконец, самый идиотский вопрос: почему это случилось именно с ней?

Но как бы то ни было — она сбежала. И чувствительнейшая, как оголенный нерв, интуиция подсказывала, что удрала вовремя и не зря. Что крепкие ноги, натренированные на утренних пробежках, сослужили ей верную службу, унеся без раздумий подальше, не дожидаясь приказа от затуманенной головы. Впрочем, и голова… хм… похоже, работала, раз уж сообразила прикупить билет в направлении как можно дальше, да на ближайший поезд. Вот только память, чтоб ей, опять подвела.

Ничего. Она найдет какую-нибудь безопасную нору, отсидится в тишине и покое, приведет в порядок и себя, и мысли — и подумает, как жить дальше. Все наладится.

До Сочи ехать еще полтора суток. Так что можно обустраивать берлогу прямо сейчас. И залечь хорошенько в спячку, благо, проводница, кажется, дама адекватная, все поняла правильно, тревожить не станет. И хоть бы никто не подсел, хоть бы…

Хоть бы все это закончилось! И никогда, никогда больше…

Чаю она все-таки дождалась. Почти залпом залила в себя два стакана и как-то разом отмякла. Возможно, виной временному душевному покою оказались дивные мельхиоровые подстаканники, обжимающие граненые емкости с крепким горячим напитком? С детства Регина обожала ездить поездом, и подстаканники — непременный атрибут спокойной и, в своем роде, ритуальной вагонной трапезы — показались ей вдруг добрым знаком. Там, в детстве, все было хорошо. Правильно. Там остались папа и мама — добрые, заботливые, понимающие… А вот в ее двенадцать лет, все как-то разом поменялось. Сперва между родителями будто черная кошка пробежала. Потом… все, вроде бы, наладилось, но вот проложенная стервой-кошкой разделяющая борозда навсегда залегла, оказывается, между подрастающей Региной и любимыми и любящими ее людьми. Откуда-то в их обращении появилась жесткость. Властные нотки. Наставления. Команды. Поначалу девочка слушалась их по привычке, удивляясь переменам, потом… стала бояться. И хоть за все время до окончательного ухода из дому до нее и пальцем не дотронулись, ее до сих пор не оставляло ощущение, что не послушайся она хоть раз — случилось бы что-то страшное.

…Она потрясла головой, отгоняя тяжелые воспоминания. Стараясь вызвать прежнее чувство умиления, полюбовалась на подстаканники. Не слишком-то и помогло, но стало спокойнее. Нашла в себе силы отнести посуду проводнице, поблагодарить, заодно предупредила, что заляжет отдыхать — надолго!

…и нырнула, наконец, в еще не согретую собственным телом берлогу под чистейшими простынями, отдающими то ли легкой дезинфекцией, то ли просто специфическим запахом чистого белья…

Тело будто ждало именно этого мгновения: само свернулось калачиком, потяжелело; словно приняло на себя вес не одного, а целой дюжины верблюжьих одеял, казенных, плохо мнущихся, зато теплых. И сразу стало спокойно. И душа уже отлетала в покои сна…

— Глаза зеленые весны… — прошептала Регина, засыпая. — Глаза… зеленые… весны…

…Она не знала, что в это же время медсестра реанимационной палаты первой Градской больницы, помедлив, прикрыла веки только что умершей женщине. Непорядок это — оставлять покойницу с открытыми глазами. Да еще с такими, в которые отчего-то страшно заглянуть… Оттого-то и не успела заметить, что радужка покойницы поблекла, сменив изумрудный цвет на серый. Натянула край простыни на успокоившееся только в смерти лицо.

— Документы при ней хоть были? — спросила, выглянув в коридор, у заглянувшего из любопытства знакомого санитара «Скорой». — С виду молодая еще, дети, поди, муж… Кому сообщать-то?

— Да какие там документы! С улицы забрали, в чем есть.

Санитар, мужчина в годах, покачал головой.

— Там вообще непонятно что произошло. Хоронили какого-то мужика, должно быть важного, народу много пришло. Уже с ним прощались; и тут как рванет! Главное, не пойми что и пойми где: то ли в толпе, то ли под гробом… Взрыв-то несильный, без осколков, но наши говорят — по действию очень похоже на какой-то газ, вроде нервно-паралитического. Хорошо, что на открытом воздухе все случилось: почти никто особо не пострадал, ветерком обдуло, прочухались. Только ослабли сильно. Зато живы. А этой мадам не повезло: она ближе всех к очагу оказалась … В общем, хрен его знает, чего она наглоталась. Вскрытие покажет.

Перевел взгляд на окно в конце больничного коридора.

— Глянь-ка, солнце появилось! Глядишь, потеплеет…

…Судорожно, со всхлипом втянув воздух, Регина вскочила, держась за сердце. В грудь словно вогнали раскаленный гвоздь. Или, чего уж там, осиновый кол, не меньше! Но уже через секунду боль отступила, почти утихла, оставив вместо себя неприятное, но терпимое покалывание при каждом вдохе. И нарастающее чувство паники.

Как совсем недавно, Рине захотелось бежать, куда глаза глядят. Впрочем, нет, не куда попало, а к людям, лишь бы не оставаться одной. Ведь помрешь тут в одиночестве, как собака, никто и не подойдет… Усилием воли подавив очередную волну страха, она сделала несколько глубоких вдохов-выдохов сквозь сомкнутые зубы, нашарила сапожки, обулась… Прислушалась к себе. Сердце, вроде бы, и забыло, что минуту назад едва не лопнуло; зато она помнила хорошо.

Как и недавние слова проводницы об аптечке.

Десять минут спустя, отпоенная валокордином, с тремя шариками нитроглицерина под языком, Регина, почти успокоенная, сидела в служебном купе и с немой благодарностью поглядывала на хлопочущую Жанну Владимировну — полную тезку своей подруги. Та заваривала ромашковый чай, распаковывала печенье, бросала удивленные взгляды за окно…

— К Ельцу подъезжаем. Выйди, подыши, Регина Брониславовна, совсем полегчает. Стоянка полчаса, тебе за глаза хватит. Да не ходи к себе, на вот, возьми…

Протянула форменное пальто.

— Накинь. Потеплело, градусов пять-шесть, не больше. Ну и погодка, бедные наши головы! У меня мама-то гипертоник; как начинает температура на улице скакать, так у нее криз, и сердце ноет…

Поблагодарив кивком, Регина накинула на плечи чужое пальто и потопала за новой знакомой в тамбур. И впрямь, глотнуть свежего воздуха хотелось безумно, просто-таки жаждалось! Еле хватило выдержки дождаться, пока остановится с легким толчком поезд, пока Жанна откроет дверь, выпустив наружу клубы теплого воздуха, откинет переходную платформу, выглянет, убедится, что новых пассажиров нет и в помине, нырнет назад, в недра теплого вагона… И, наконец, шагнуть вперед.

Наружный воздух не обжег бронхи, как еще нынче утром, а дохнул в лицо приятной прохладой. С облегчением она обвела взглядом пустой перрон.

Откровенно говоря — боялась, что вот сейчас откуда ни возьмись появится рыжая самозванка… Попеняла себе за детские страхи — и вышла.

Но едва отпустила поручень, как вместо того, чтобы стукнуть о шероховатый асфальт, набойка каблука поехала на чем-то гладком, отполированном…

Упасть ей не дали. Под обе руки жестко подхватили два здоровенных бугая, голых по пояс, бритых и с какими-то ожерельями на груди, а навстречу шагнул еще один — высоченный, такой же бритый и полуголый, но самое страшное — похоже, злой, как черт, и выкрикнул какую-то тарабарщину, сверкая черными глазищами. Отчего-то Регина поняла все до единого незнакомого слова:

«Где наша святыня, смертная? Где Жезл?»

А вместо морозного ядреного дня ее со всех сторон окружила невыносимо душная полутьма.

Глава 5

О чудо! Какое множество прекрасных лиц!

Как род людской красив! И как хорош

Тот новый мир, где есть такие люди!

Уильям Шекспир. «Буря»

О дивный новый мир…

Олдос Хаксли

Регина даже испугаться не успела. А потом и не смогла. Вопрошавший громила выдохнул прямо ей в лицо — да-да, выдохнул, как джинн из какой-то полузабытой детской сказки — клуб сизого дыма. И тотчас стало безразлично, что там с ней сейчас сделают и куда поволокут: отупение нашло почище больничной апатии, когда, хоть вяло, но она могла чему-то удивляться или тревожиться. Сейчас же — будто разом загасили эмоции. Вместе с ними пропало, растворилось вполне понятное и логическое желание сопротивляться. В другое время она нашла бы силы изумиться хотя бы этому — но, увы, не теперь. А потому равнодушно глянула в черные глаза жреца… Почему жреца? Да вот, показался похожим на египетских служителей из «Мумии»… Довелось как-то посмотреть за компанию с Жанкой этот шедевр, так едва дотерпела до хеппи-энда. Впрочем, сейчас эти воспоминания были вообще не к месту… Логика, независимая от эмоций, как недавно, при объяснении с проводницей, включилась сама собой.

— Я вас не понимаю, — сказала Регина отчетливо, глядя прямо в черные, полыхающие гневом глаза. И еще как-то отстраненно подумала: «Надо же, бритый — а все же красив. Редко встречается такая совершенная форма головы…»

Жрец с ненавистью прошипел что-то, почти по-змеиному, поминая чье-то очень уж знакомое имя, и в голове у Регины отозвалось:

«Не лги, смертная! Здесь, в храме Ану-бисса, нет речевых барьеров! Ты отлично меня понимаешь! Последний раз спрашиваю: где украденный тобою Жезл?»

Регина сморгнула. Еще раз. Видение не исчезло. В ее плечи до сих пор ощутимо, причиняя боль, впивались мужские пальцы, воздух был плотен и душен от неведомых приторно-сладких благовоний — даже глаза щипало… А главное — здесь было невыносимо жарко, как в июльский солнцепек. Все это — и обжигающая, как в парилке, дурманящая влажность, и слезы, невольно проступившие, и боль в стиснутых железными пальцами руках — ощущалось столь же явственно, как коллоидная оболочка нитроглицериновой капсулы в подъязычье и неприятное ментолово-масляное послевкусие сердечных капель, сохранившееся на языке…

— Я поняла вопрос. Но не поняла, каким образом он относится ко мне, — ответила спокойно. Какой-бы дрянью ее только что не окурили, та лишила ее сопротивления, но не способности соображать. Похоже, или ее принимают за другую, или…

За другую, холодно ответила сама себе. Ту, что устроила шоу на похоро…

Мир дернулся и взорвался болью — отчего-то в левой щеке. И вот тут даже навеянная извне непрошибаемость не спасла от ошеломления. Пощечина? Ее что — ударили? Ее?

Навязанное безразличие треснуло, как пустой горшок, хлопнувшийся об пол. И в эту трещину заползал потихоньку страх — ну, как без него? — и сопутствующая злость. Ее, независимую, успешную женщину — и так унижать?

Жрец, кажется, уже вздымал ручищу для следующей оплеухи, но короткий оклик заставил его замереть, а затем склониться в поклоне перед новым действующим лицом, не особо различаемым в полумраке и дымке курильниц. Голос, низкий, недовольный, рокотал что-то, выговаривая злющему служителю неведомого культа.

«Жезл меняет владельцев лишь по своему желанию, ты забыл, Инхамон? Ему может не понравиться твое обращение с новой владелицей. Прочь. Я сам поговорю с ней».

К Регине шагнул совсем иной представитель жреческой касты: невысокий, сухощавый, уже немолодой, а главное — в более приличном виде, задрапированный в одеяния, шитые золотом. Голову его, впрочем, бритую, как и у остальных, венчала небольшая тиара.

— Бу-бу-бу? Бу-бу бу-бу-бу-бу?.. — басом, никак не ожидаемом при подобном телосложении, начал он. Разумеется, излагал-то он внятно и достаточно раздельно, но незнакомые слова сливались для Регины в сплошной гулкий бубнеж.

Однако подсознание торопливо перевело:

«Ты понимаешь серьезность положения, смертная? Или тебе напомнить, что служителям Ану-бисса так же легко прервать жизнь ведьмы, как простой недолговечной женщины?»

И вновь ей пришлось с усилием разомкнуть онемевшие губы: правая сторона лица, похоже, начинала отекать.

— Вы меня с кем-то путаете. Я впервые слышу и о вашем жезле и…

Амбалы подсечкой свалили ее на пол и ткнули лицом в мраморный пол.

— Ры-ры! — рявкнули над головой. — Баррнум-р-ры!

«На колени перед великим Баар-нумом, устами самого Проводника в нижний мир!»

Барнумом? Так ли она расслышала, или это подсознание, невесть каким образом настроенное на синхронный перевод, перевело имя местного главнокомандующего однозвучно со знаменитой фамилией Финеаса Тейлора, великого мистификатора и владельца империи цирков? Регину вдруг пробило на истерическое хихиканье. Истерическое. Самое что ни на есть натуральное. Она корчилась на полу, не в силах подняться, потому что этот дурацкий смех, рвущийся вопреки навязанному отупению, сводил на нет все попытки встать. Но, кажется, он же порядком шокировал похитителей. Потому что нервный, не прекращающийся, срывающийся временами на всхлипы, смешок душил ее минуты три, не меньше, пока, наконец, Регину не вздернули на ноги.

Прохладные пальцы местного Главжреца коснулись ее висков. И смех как отрезало.

Из темно-вишневых раскосых очей в глаза Регине заглянула Бездна.

И отступила.

— Бу-бу, — с досадой бросил Главжрец и отступил. — Бу. Бу-бу-бу-бу…

«Дети шакала, обезьяноголовые! Вы ошиблись. Это не ведьма, неразумные».

— Ры бар-ры ры… Ры?

«Но, Говорящий с Проводником, как же так? Мы ее хорошо выследили!..»

— Бу-бу-бу-бу-бу-бу бу бу-бу-бу…

«Говорю вам — это не она! Ведьма ее уровня не попалась бы в простую ловушку. Ищите дальше и не отнимайте больше мое время!»

— Тш-ш-ш, тш-ш сш-ш-ш тш-ш… — прошипел любитель отвешивать оплеухи пленницам. — Тш-ш-ш-ш-ш? Э?

«Но, Говорящий, я был уверен… О, я понял свое скудоумие и исправлю ошибку! Но что же нам делать с этой… этой…»

Главжрец обернулся и пристально глянул на Регину. Той вдруг нестерпимо захотелось плюнуть, от души, смачно, прямо в его смуглую физиономию с подведенными по-египетски глазами, украшенную то ли своей, жиденькой, то ли привязанной бородкой… Тот шарахнулся и сделал странный жест, будто утерся. Бросил торопливо:

— Бу, е… Ану-бисс бу-бу. Бу-бу-бу…

«Ану-бисс примет и такую жертву. Распните ее по-быстрому, а я сам объясню, почему поиски задерживаются. Живее! Он, похоже, гневается!»

— Что? — задохнулась от возмущения Регина. Извернувшись, лягнула полуголого качка справа, и, видимо, удачно попала — тот взвыл и разжал пальцы. Второй, по-видимому, не ожидавший ничего подобного и привыкший к беспомощности одурманенных жертв, растерялся и не сумел ее перехватить. Впрочем, Регине некогда было оглядываться и анализировать. Где-то неподалеку, в клубах дыма от курильниц, натыканных на каждом шагу и явно превышающих потребность этого не слишком просторного зала, напоминавшего гротескный храм, она видела высоченные двери, к которым и припустила, оскальзываясь на гладких мраморных плитах. И ведь почти добежала, но тут ее поперек туловища захлестнула невидимая петля. Две змеи, покинув постамент со статуей какого-то божества… Боже! Сперва ожив, а затем уже покинув!.. крепко-накрепко обвили Регину по рукам и ногам. Зажатая, как в тисках, она лишь дергалась, чувствуя, как неведомая сила влечет ее по воздуху назад, к пышущим праведным гневом полуголым качкам, к ехидно улыбающемуся бритоголовому с бабьими плоскими ожерельями на груди, к Главжрецу, главгаду, сволочи, смурно поглядывающему из-под насупленных бровей и замершему в напряженной позе, с пятернями, растопыренными, полускрюченными, будто он тянет невидимый канат…

«Так это ж он меня держит!» — осенило. И, не придумав ничего лучшего, она просто-напросто повторила недавнишнюю пакость: мысленно плюнула. На этот раз осознанно, целясь в черный, полыхающий вишнево-алым, глаз.

Главгад… или главжрец? — взвыл, схватился за око. Но доказал свое главгадство, ни чета неопытным младшим служителям, у которых пленницы не задерживались надолго. Несмотря на то, что перекосило его славно, он таки успел извернуться — и полыхнуть в сторону повисшей в воздушных силках жертвы сферой зеленого огня, сорвавшейся с его ладони. Теперь уже заорала Регина, всеми потрохами почувствовав, что под этот нежно-зеленый шар ей ни в коем случае нельзя подставляться, иначе… Не додумав, она, как могла, крутанулась в невидимых сетях: хоть руки-ноги и оставались прижаты к телу, но ей удалось развернуться, как веретену, боком к пылающей бомбочке, и зловещее творение магии — теперь уже можно было не сомневаться, именно магии! — просвистев мимо и чиркнув ее по касательной, врезалось в одну из колонн и взорвалось, оставив обширную дыру в камне.

— Черт, черт, черт… — шептала Регина, дергаясь. — О черт…

Треснули и рассыпались в крошку обе змеи на ней. Задело ли их смертоносным сгустком, либо же по иной причине — но только вдруг, оказывается, они закаменели, снова став невероятно хрупкими, и не выдержали первого же рывка. Воздушной петле тоже не повезло — она явственно, слышимо затрещала и лопнула. Учитывая, что жертву она волокла на высоте около двух метров, Регину изрядно приложило об пол. «Солдатиком». Щиколотка хрустнула и взорвалась болью. Да что ж такое! Хоть бы отползти, заползти, забиться за колонну… Слабая, конечно, надежда, но она еще потрепыхается!

Гулкий вздох прошел по храму.

— Гр-р-р роур р-р-рык Сет-дур-р-ракир-р-р, — с чувством выразился хорошо поставленный громоподобный голос.

«Как же вы мне надоели, бестолковые слуги Сета… А не пойти бы вам…» Далее шло нечто непереводимое, очевидно, из специфичного жреческого лексикона. «Сколько раз повторять: мне не нужны ваши жертвы!»

И в это же время двери Храма озарились пробившимся с наружной стороны сиянием и рухнули. В образовавшийся проем, затопленный нестерпимо ярким светом, шагнул Ангел с огненным мечом.

Глава 6

Всякий, кто употребляет выражение: «легче, чем отнять конфету у ребенка», никогда не пробовал отнять конфету у ребенка.

Роберт Асприн. «Еще один великолепный МИФ»

Брызжа золотисто-голубыми, как от аргонной сварки, искрами, с отчетливым шорохом свернулись за спиной Ангела крылья, вобрав в себя невообразимое сияние. Однако фигура в белых одеждах продолжала источать мистический свет, разве что нимба над головой не хватало. Да роскошных золотых кудрей ниже плеч, уж для полного сходства с иконописным образом… От той колонны, к которой успела отползти Регина, оказалось возможным разглядеть, что Ангел-то — коротко и стильно стрижен, явно не «под горшок», что движения его, хоть и неторопливы, но четки, выверены и изящны, а шаг скользящ, как у хищника…

— Стража Ордена Равновесия, — холодно сообщил присутствующим Регинин… Спаситель? О да, разумеется, спаситель! Иначе как объяснить перекошенные рожи жрецов во главе с милахой Барнумом, левую половину физиономии которого, к тому же, украшал изрядный синячище? Местные обитатели явно не ожидали вторжения, как такового, а уж посланца от какого-то там Ордена… судя по всему — пользующегося достаточно широкими полномочиями — и подавно. Эх, им только что обломали такое жертвоприношение!

Но Регина была не в претензии. Напротив, если бы не травмированная нога — она бы уже бросилась в объятья белого рыцаря, защитника плененных дам и потенциальных жертв. Да вот пока не могла. Впрочем, ее и без того заметили.

Лезвие пылающего меча, словно лазерная указка, шевельнулось; луч света, расширившийся конусообразно, отыскал ее, скорчившуюся у подножья колонны. И как-то сразу стало неуютно. Она почувствовала себя нелепой, смешной, в этом пальто с чужого плеча, в промокшей от пота одежде, с растрепанными волосами, лишившимися нескольких заколок… С чего это она вообще решила, что это спаситель? Может, у него просто разборки с местными боссами, а она сейчас возьми, да и попадись под горячую руку?

— Мы забираем ее, — коротко сказал Ангел. И шагнул вперед. А вслед за ним бесшумно, но внушительно проскользнул в храм…

У Регины вдруг перехватило дыхание.

Огромный бенгальский тигр — или лигр, очень уж показался велик, причем не только со страху — шел, вроде бы, не спеша, но, как и Ангел, каким-то образом умудрился в два шага покрыть расстояние, отделявшее их от Регины. Она так и замерла, не в силах отвести взгляд от голубых берилловых глаз, от клыкастой пасти, от огромной белой башки, украшенной темно-коричневыми полосами. Не торопясь, зверь уселся рядом с ней и снисходительно глянул сверху вниз. Голова его возвышалась где-то, кажется, в поднебесье. Но вот он повел носом… и на его красивой морде отразилось искреннее изумление. Склонившись, опалив своим дыханием и вовсе забывшую, как дышать, жертву жреческого произвола, он принялся обнюхивать волосы, плечи, одежду…

— Бу-ту-бут! — неожиданно шустро возмутился Барнум, или как его там. — Бу Ану-биис бу-бу, е! Бу…

«Вы не можете ее забрать! Эта жертва… Эта ведьма наша! Она нам должна, а раз не может расплатиться — будет отдана Ану-бису!»

— Это наша ведьма, — парировал Ангел. — Принесшая присягу Его Величеству Алану и Ордену Равновесия. Она под защитой Его Величества и Ордена. А вам, служителям неразрешенного к действию храма, придется ответить за произвол по закону Королевства.

Тут взорвались криками все аборигены:

— Бу! е, кар-ный бу-бу! Ни Ану, бу-бу-бутта!

«Невозможно! Она не ваша! Неужели вы сами не видите разницу? Она оскорбила Ану-бисса воровством, но отказывается вернуть украденное, и теперь нам ничего не остается, как принести ее в жертву!»

— Тш-ш-ш! Ану-ш-ш-ш шо-ша-рах! О, т-ш-ша-ра-рах!

«Иначе он разгневается, и гнев его сотрет с лица Арта все живое!»

— Р-р-ры! е! Ра-ры-грыз е! Хряп е!

«Повелители, позвольте нам вывести этих шакалов, оскорбляющих ваш взор, вон! Мы быстро!»

— Гр-р-рм! — Вклинился в беседу до сей поры молчавший громоподобный глас, исходящий, кажется, изо всех уголков зала. — Тр-рах вах та-ра-рам дым! — И, подумав, добавил с досадой: — е-о-о-о-о…

Почему-то перевода этой выразительной тирады не последовало.

Невольно отвлекшись на содержательный диалог, решающий ее судьбу, Регина скосила глаза на застывшего неподвижно Сурового Ангела (как мысленно его окрестила), на беснующихся жрецов… и вдруг почувствовала прикосновение чего-то теплого, мягкого и пушистого к щеке. И заорала бы, если бы не сперло дыхание. Белый тигр осторожно потерся щекой о ее щеку, припечатав голову Регины к колонне. И… подмигнул. Затем величаво уселся…

Мать моя женщина, в ошеломлении подумала Регина. Да ежели я сейчас встану… Он же мне на макушку запросто плюнет!

Полосато-белое чудовище вдруг смешно хрюкнуло, как от смеха, и поспешно прикрыло пасть лапой.

Тем временем за спинами жрецов происходили какие-то подвижки. Дальняя от входа стена, естественно, сплошь задымленная курильницами, вдруг треснула, половинки ее разъехались в стороны, и с той стороны, полной черноты и звезд, шагнула в образовавшийся проем огромная фигура почти обнаженного гиганта с шакальей головой.

— Сколько раз повторять вам, слуги Сета, что надо уважать законы той страны, в которой вы построили храм! И в их присутствии беседовать на их языке! Невежи! Пустоголовые!

Посохом ткнул в сторону Ангела:

— Ты, посланец Главного мага Арта! Я согласен вернуть вам эту смертную, но цену ты знаешь. Ничто и никто не может покинуть мой храм без выкупа.

— Бур-бу! — восторженно вякнул Барнум, но под тяжелым взглядом своего божества рухнул ниц. Его подельники уже валялись на полу, изображая экстаз и полное раболепие.

Суровый Ангел отсалютовал мечом.

— Я знаю цену. И готов сразиться — не женщины этой ради, но во имя справедливости. Но битва наша будет великой, и случайные жертвы при этом нам ни к чему.

— Согласен.

Ану-бисс фыркнул струйками огня. Там, где пламя коснулось пола, мрамор пошел трещинами… и осел, провалился. Команда жрецов безропотно, лишь прикрывая в священном ужасе головы руками, попрыгала в образовавшийся колодец. Поцокав когтями ноги со звериной ступней по сомкнувшемуся над служителями полу, вновь девственно чистому, божество довольно кивнуло.

— Годится. Выдержит.

— Но и я, в свою очередь, хотел бы уберечь членов своего Ордена от возможных… — начал было Ангел; но хозяин храма не дал ему договорить.

— Да пусть убираются подобру-поздорову. Ты согласился на выкупной бой, значит формальности в порядке. Только не вздумай сбегать в астрал, как в прошлые разы!

— Я не сбегал! — возмутился Ангел. — Это был тактический ход!

— Ну да, как же… — снисходительно огрызнулось божество.

— Минуту, уважаемые!

Последний возглас прозвучал из-за плеча Регины, и так неожиданно, что та аж подскочила на месте. Но тут же сдавленно охнула, потянувшись к ноге.

— Я, конечно, понимаю, почтеннейший и многоуважаемый Ану-бис, ваше желание поскорее от нас избавиться и немного размяться, но имейте в виду…

Говорил, присев рядом с ней на корточки, светловолосый парень лет двадцати, которого, Регина готова была поклясться, еще секунду назад здесь не было. Но главное — она завертела головой — белое полосатое чудо куда-то подевалось. А ведь только что она слышала его дыхание!

— У этой лейди серьезно повреждена ступня, и ощущается след магического воздействия, — продолжал молодой незнакомец. — Негативного, злонамеренного воздействия, это я вам, как эксперт, говорю, и готов присягнуть. К тому же… — Он кинул взгляд на опухшую щеку Регины. — Рукоприкладство налицо и на лице, а это, мало того, что травма, так еще и прямое оскорбление. Лейди имеет право на компенсацию. И… лечение, разумеется, — добавил с упреком.

Голубые, с берилловой зеленью глаза, смотрели вместе с тем дерзко и весело.

Ану-бисс досадливо поморщился. На шакальей морде его гримаса смотрелась гротескно-выразительно.

— Ну, хорошо, имеет-имеет, — буркнул он. — Получайте.

Откуда-то с потолка, вклинившись между Региной и парнем, рухнул тяжелый, судя по стуку об пол, кожаный мешочек, выразительно звякнувший. Нежданный заступник одобрительно хмыкнул.

— Другое дело…

Подхватил мешочек, сунул куда-то за пазуху.

— Доставлю вас на место — верну, лейди, не тащить же вам самой такую тяжесть. Поднимайтесь-ка, уходим; а то увлекутся, затопчут…

Ничего не понимая, она позволила помочь ей подняться. Изготовилась болезненно охнуть… и неверяще уставилась на левую ногу. Не болело. Не хрустело. Ни-че-го… Поспешно ощупала лицо. Опухоль на щеке куда-то подевалась.

— Бегом-бегом-бегом…

Парень ухватил ее за руку и потащил к выходу.

Спиной Регина чувствовала тяжелый взгляд Сурового Ангела. Не выдержав, оглянулась… и едва не вскрикнула. Ей на миг показалось, что там, у колонны, со сверкающим мечом в руке, со сложенными за спиной крыльями стоит… Игорь! Но нет, мгновенье — и наваждение рассеялось. Да, безусловно, сходство было. Как между обычным человеком и его улучшенной копией, нарастившей мускулы, прибавившей в росте сантиметров двадцать, посмуглевшей и отточившей черты лица до совершенства.

И во взгляде его, к тому же, светилась откровенная неприязнь к ней, спасенной.

— Я… не понимаю, — бормотала она на ходу, позволяя все же тянуть себя к выходу. — Не понимаю ничего. Он за меня… Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Ну, хоть кто-нибудь!

Под ногами шаткими мостками качнулись выбитые Ангелом храмовые двери.

Перед густой завесой тумана Регина затормозила. Нырять в эту абсолютно непроницаемую тень отчего-то не хотелось.

— Вечно Эрн перестарается с маскировкой, — с досадой бросил молодой человек, поняв, по-видимому, ее колебания. — Да ты не бойся, это самый обычный портал, только стилизованный под видение местных верующих. Чтобы, значит, выглядеть, как посланцы богов, а не как какие-то технократы, оскверняющие храм новомодными переходами… И не трясись, как овечий хвост, ты же сама видела: мы из него выпали живые и здоровые, и с тобой тоже ничего не случится. Держись за меня, и все будет хорошо.

Боже ж ты мой, как давно ей никто этого не говорил! «Держись за меня!» «Все будет хорошо!»

Она вцепилась в подставленное плечо сильнее, чем, должно быть, удерживали ее местные охранники. Как в последнюю надежду. Как в спасение. Истово. Веря.

— А как же…

Спохватившись, Регина оглянулась, уставилась на могучие силуэты — один крылатый, другой с шакальей головой, кружащие друг напротив друга, разминающиеся перед схваткой — и торопливо поискала глазами полосатое чудовище.

— А где тигр? — спросила торопливо. — Он что, не с нами?

Парень мягко увлек ее за собой.

— Ты что, не поняла? Это ж я и есть. Ты и впрямь не Регина, я-то сразу учуял по запаху…

— Как это — «не Регина»! — ошеломленно забормотала она. — Я Регина! Я и есть… Я не понимаю ничего, не понимаю, да объясни же…

И заткнулась, в очередной раз потеряв дар речи.

Они оказались в небольшом проулочке какого-то… так и хотелось сказать — средневекового — городка, узком, тесном, растопырь руки — и коснешься старых стен. Однако булыжная мостовая под ногами сверкала в свете луны, как начищенная, камушек к камушку, между ней и хорошо сохранившейся отмосткой тянулись декоративные водосточные канавки, сейчас сухие. Закрытые ставни на окнах обоих этажей радовали глаз добротностью и ухоженностью… Но откуда здесь вообще взялся этот город? С просторной площадью и фонтаном, проглядывающими из-за арки — входа в проулок, с кажущимися игрушечными, но вполне настоящими домами в стиле старой Праги или Парижа времен Генриха Валуа…

— Не узнаешь? — с непонятной радостью спросил ее спутник. — Правда, не узнаешь?

Она лишь вяло качнула головой.

— Это Артис, — пояснил он с гордостью. — Столица Объединенного Королевства Джордена и Ларры, двух материков. А вон там, на противоположной стороне, куда мы сейчас пойдем — там резиденция нашего Ордена Равновесия, призванного следить за балансом магических сил в нашем мире.

— Ордена? — слабеющим голосом уточнила Регина.

— Ага. Равновесия.

— А ты, значит, тигр? Белый, в полоску?

— Ну да. Оборотень. Здесь таких, как я, много.

— Ясно. Чего ж тут непонятного, — пробормотала Регина. Вцепившись в рукав светлой кожаной куртки незнакомца, уткнулась головой в его надежную грудь, чувствуя, что ноги не держат. — Что-то мне нехорошо…

Глава 7

Уровень культуры мужчины определяется его отношением к женщине

Максим Горький

— …А надо было сразу сообразить, что все это добром не кончится. И вообще — что ничего не закончилось. Сбежала, прыгнула в поезд и успокоилась, дура… — пожаловалась самой себе Регина. Но как-то замедленно, словно сквозь сон.

И очнулась.

Мозг, паршивец этакий, даже в отключке не переставал мандражировать, оказывается. И с первыми же словами выплеснул все, что было на уме. Предатель.

— Вам не в чем себя упрекнуть, лейди, — мягко проговорил совсем рядом мужской голос. — Не каждый в вашей ситуации сохранит рассудок, как таковой. Вы же, скорее всего…

Вскинувшись, Регина испуганно огляделась.

Она полулежала то ли в широком кресле, то ли на коротком диванчике, в просторном помещении, которое, пожалуй, более всего уместно назвать гостиной. Впрочем, нет: то было странное смешение гостиной, библиотеки и рабочего кабинета. Несколько шкафов, забитых книгами, пушистый ковер на полу, в отдалении — пара кресел, придвинутых к камину… На одном — небрежно брошенный клетчатый плед. Второй, такой же, укутывал ее ноги. Чужое пальто, невольный подарок проводницы Жанны, заботливо перекинуто на спинку стула и смотрится среди этой изысканной обстановки абсолютно чуждо.

А на другом стуле, напротив кресла-дивана, обустроился какой-то джентльмен в превосходном строгом костюме, при галстуке, в старомодных очках — кажется, в роговой оправе! — и протягивал ей стакан с кристально чистой водой, даже на вид восхитительно вкусной и свежей.

— …скорее всего, по характеру и складу ума весьма рациональны и практичны, Регина Брониславовна, — истинно по-джентльменски выдержав паузу и предоставив гостье возможность оглядеться, завершил он начатую фразу. — Что, собственно говоря, и позволило вам сохранить здравость ума. Относительную, разумеется, поскольку без негативных моментов не обошлось. Встреча с собственным двойником, применение им магии в немагическом мире — нелегкое испытание для неподготовленной психики. Вот, выпейте, прошу вас. Это пойдет вам на пользу.

Нетвердой рукой Регина взялась за толстостенный стакан, более уместный, пожалуй, для виски со льдом, чем для воды, предлагаемой обессилевшей от жизненных передряг даме. Правильно истолковав ее нерешительность, элегантный мужчина деликатно поддержал стакан, помогая напиться. На самом дне кружились и таяли едва заметные голубоватые кристаллы, а над поверхностью воды витало почти призрачное искристое облачко. Несмотря на кажущуюся эфемерность, оно ощутимо упруго надавило на губы… но вот странность: никакой опасности Регина не почувствовала. Напротив. Стойкое ощущение пользы, приносимой питьем, не оставляло ее до последнего глотка, пока и впрямь в голове не прояснилось, исчезла предательская слабость… Предчувствие, впервые за столь долгое время предвещающее удачу, не обмануло и теперь.

Возвращая стакан, она испытующе глянула в глаза джентльмену. И встретилась с таким же изучающим взглядом. Довольно-таки благожелательным, хоть и… настороженным, что ли…

— Значит, вы меня знаете. И, судя по всему, не только меня и не только обо мне. Значит, вы-то мне все и объясните.

Не потребовала. Не попросила. Просто констатировала факт. Сидящий перед ней мужчина был исполнен не только врожденного изящества и аристократизма; в нем угадывалось железное, непоколебимое спокойствие человека, преисполненного знаний, владеющего информацией и, как это часто говаривается в нашем прогрессивном обществе, всегда и везде контролирующего ситуацию. Любую. Разной степени тяжести и методов решения проблем.

И то, что он, не скрывая осведомленности, открыто назвал Регину полным именем, само по себе значило многое. Например, возможное намерение посвятить вконец ошеломленную женщину (или, как он сказал — лейди?) в тайну происходящих странных событий,

— Вам легче? — участливо спросил незнакомец. — Говоря откровенно, сейчас я более склонен предложить вам отдохнуть хотя бы до утра, а потом уже приступить к беседе. Но…

И выразительно приподнял бровь.

Регина сглотнула. Более всего ей хотелось заорать, что какой уж теперь отдых, что она и впрямь сойдет с ума, если не получит внятных объяснений. Но взгляд незнакомца, изучающий, отслеживающий, заставил ее прикусить язык. Она не первый год работала с людьми. И текучка кадров на ее предприятии была низшей по области благодаря ее заслугам: умея читать по лицам, обладая неплохими задатками психолога, Регина порой с первого взгляда определяла, стоит ли принимать человека, не злоупотребляет ли, уживется ли?.. И с дирекцией всегда ладила не потому, что прогибалась, а просто умела говорить с каждым на его языке…

Вот и сейчас: на спокойном благожелательном лице она прочла ожидание. Ее, похоже, испытывали, не просто предлагая отдых, но и оттягивая объяснение, которое, возможно — или наверняка! — ей не понравится. Как бы тестировали. Как она сама на собеседованиях с очередным соискателем, задавая порой вопросы безобидные, но знаковые, помогающие выяснить психотип собеседника и его наклонности.

Впрочем…

«Хотя бы до утра», сказал он.

Рина перевела взгляд на сводчатое окно с мелкой расстекловкой, за которым притаилась ночь. Странно, по ее ощущениям сейчас вечер… Но об этом она подумает позже.

— Возможно, ночь — не слишком удачное время для разговора? — отозвалась она, стараясь подражать изысканно-светскому тону собеседника. — Мне, разумеется, чрезвычайно хочется услышать объяснения…

Она даже глаза прикрыла. Слова «чертовщина, хрень», и уж совсем непарламентские выражения, так и просящиеся на язык, не представлялись уместными в разговоре с Очень Важной Персоной, коей наверняка являлся господин, поджидавший ответа. Кто бы он ни был — Регина должна произвести благоприятное впечатление. И хоть немного скрасить ту реакцию, когда ее, бесчувственную, в самом неприглядном виде втащил сюда…

Оборотень?

Она все-таки вздрогнула. Торопливо обвела взглядом кабинет-гостиную. Ни тигра, ни молодого человека поблизости не наблюдалось.

— …Если только это не будет вам в тягость, — закончила она. — Похоже, время позднее, и мне не хотелось бы причинять вам излишнее беспокойство.

Джентльмен вежливо склонил голову, продемонстрировав безупречность прически, легкую седину, затаившуюся в каштановых кудрях… «Лет пятьдесят-пятьдесят пять, — навскидку определила Регина. — Впрочем, по глазам можно подумать, что старше…»

— Ценю ваши деликатность и воспитание, лейди Регина. Признаться, ваша предшественница демонстрировала куда более удручающие… манеры. Впрочем, об этом мы еще поговорим. Итак, я отдал должное и чувству такта, и превосходной интуиции, и готов признать, что ваша реакция мне нравится. Она позволяет надеяться, что грядущие перемены в жизни вы воспримете более адекватно, чем…

Он выдержал многозначительную паузу.

Регина открыто глянула ему в лицо.

— Мне сорок пять лет, — сказала веско. — Я взрослая женщина. Состоявшаяся. Успешная, как хочется думать. С относительно крепкими нервами и… твердо стоящая на земле. И если приходится выбирать между счастливым неведением и неприятной правдой — предпочитаю все же узнать последнее. Так легче.

— Уверены? — живо спросил незнакомец.

— Более чем. Я, знаете ли, реалист до мозга костей, и исхожу из убеждения, что лучше знать проблемы в лицо: тогда, по крайней мере, с ними можно будет пободаться…. Побороться, хотела сказать. Знание — это тоже сила.

— Хорошая позиция.

Джентльмен кивнул и задумался.

— Только, видите ли… — Регина замялась. Но, махнув рукой на условности, решила, что, раз уж начала проявлять характер, то нет смысла умалчивать о некоторых неудобствах. — Мне как-то неловко… так разговаривать. Как больной с доктором или психотерапевтом. Не могли бы мы сменить обстановку на более официальную?

Ну да. Потому что невозможно говорить о серьезных вещах, прячась под теплым уютным пледом, ощущая собственные босые ноги и определенную беспомощность, что таило в себе само уютное обустройство на диване.

— Пожалуй, вы правы, — отозвался джентльмен. — Да, разумеется. О серьезных вещах надо беседовать в серьезной обстановке. Знаете, что мы сейчас сделаем? Реджи, будь добр, подойди к нам!

В отдаленном углу кабинета-гостиной шевельнулась тень, скрытая в полумраке. Машинально Регина отметила, что свет, испускаемый несколькими настенными бра, озарял лишь часть помещения: собственно, тот уголок, где они с изящным джентльменом располагались, и письменный стол с креслом неподалеку. Прочие же недра комнаты таились в темноте.

— Да? — с готовностью отозвался уже знакомый ей парень, вынырнув из сумрака. Причем, как он был при первой встрече в простой кожаной куртке с выглядывающим воротом свитера грубой вязки, и в штанах, подозрительно смахивающих на джинсы, так и остался. Тем не менее, в нынешних декорациях он смотрелся весьма органично, ни чета казенному Регининому пальто. Заулыбавшись, он отвесил шутливый поклон.

— Вот, позвольте представить, лейди Регина, — с теплом в голосе прокомментировал его появление джентльмен. — Сьер Реджинальд Роу, один из самых толковейших и упорных следопытов. Внес, кстати, немалый вклад в оперативный поиск вашей персоны, и можно без сомнений сказать, что столь быстрому обнаружению вас на территории нашего мира мы обязаны именно ему. Реджи, проводи лейди туда, где она сможет привести себя в порядок. А я пока что вас оставлю.

Поднявшись со стула, он откланялся, шагнул в полумрак и то ли растворился, то ли стал невидим — этого Регина не успела засечь. Как ни странно, больше ее поразил тот факт, что молодой человек, подмигнув ей, неожиданно рухнул на колени и извлек откуда-то с пола или из-под кресла один из ее сапожков.

— Я помогу, лейди! Изволь…те ножку!

— А… — сказала она растерянно. И машинально вытянула ногу из-под пледа. Затем вторую. Улыбаясь, парень подал ей руку и помог встать.

— Можно просто Реджи. И на «ты», сразу предупреждаю. И имей…те в виду, я еще тот балбес, со мной можно по-простому.

— Тогда и со мной можно на «ты», — вырвалось у Регины. Панибратства она не любила, но отказать в доверительном обращении собственному спасителю не смогла. — К тому же, с «выканьем» у тебя, кажется, трудности?

И неожиданно для себя улыбнулась. Потому что вспомнила самоуверенное: «Держись за меня!» после которого жить показалось куда легче…

Глава 8

Сломать можно почти кого угодно, было бы желание. Зато привести сломленного человека в порядок — тяжкий труд, не каждый за такое возьмется.

Макс Фрай, «Властелин Морморы»

В дамской комнате странного дома, в который она попала — Регина все же заподозрила в нем своего рода учреждение, а не частное жилье — нашлась даже душевая. Немного старомодная, с огромным блином-лейкой, низвергающей настоящий водопад, от ледяного до почти кипящего, в зависимости от предпочтений того, кто под ним стоит. Об этом сразу же предупредил новый знакомый, не постеснявшись заглянуть в сей храм чистоты и дать нужные пояснения. И хорошо сделал, иначе Регина всю голову сломала бы, что ей делать без единого крана или вентиля. Ибо, оказывается, все здесь работало на «простейших заклинаниях бытовой магии». Захотела, чтобы вода пошла — она пойдет. И сей факт пришлось принять как объективную реальность.

— Вещи бросаешь сюда. — Оборотень хлопнул по смешному сундуку, похожему на старинный ларь, разве что в облегченном варианте, без резьбы по дереву и тяжелых железных скоб. — Здесь встроены чары стирки и глажки. Обувь туда же, в отделение поменьше, там увидишь. Хочешь — вот в этом шкафу потребуй полотенца, но, вообще-то, здесь и сушка неплохая, в самом душе…

— Что, тоже по желанию пользователя? — непривычно робея, уточнила Регина.

— Ну да. Ты еще… — парень вдруг смутился. — В шкафу пошарь, там для женщин много чего может найтись. Всякие там жизненно необходимые мелочи… Олла сама его настраивала, она у нас девушка прогрессивная, любит разные новинки. И не волнуйся за стерильность, там все выдается новое. Потом, что ненужно, выкинешь в утилизатор. Вот эта урна, под раковиной, видишь? Если что уронишь случайно — спокойно доставай, она сработает только при твоем уходе. Все поняла?

— М-м-м… Будем надеяться. А кто такая Олла?

— А, это наша младшенькая. Вы с ней… фу, шутт, не ты, а та, что до тебя была… В общем, единственные дамы среди нашего мужского питомника. Олла — хорошая девчонка, только немного шумная и… сердитая иногда. Ну, знаешь, тосковала долго, когда из своего мира в наш попала, от этого характер не улучшается, а он у нее и без того не конфетка. Ничего, уживетесь. Я за ней присмотрю. Давай, осваивайся.

— А…

— Ухожу. Особо долго не возись, нехорошо заставлять начальство ждать.

— Чье начальство? — успела она возмущенно крикнуть вслед удаляющейся кожаной куртке.

— Мое. — Он обернулся, сверкнув улыбкой. — Пока что исключительно мое, лейди!

«Пока что…» — мысленно фыркнула Регина.

Этот молодой шалопай на поверку оказывался далеко не так прост. Ловко увел разговор в сторону, брякнув случайно о «той, что была до нее». Намекнул, что с пресловутой Оллой ужиться будет нелегко. Кстати, а зачем ей с ней уживаться? И это загадочное «пока что мое…», о пресловутом начальстве, уж не прямой ли намек на будущую кабалу?

Остановившись перед зеркалом, глянула скептически. Да-а. Как выражается незабвенной памяти баба Шура, краше в гроб кладут. Опять бледная до синюшности, с намеком на недавнишний кровоподтек во всю щеку… Божество, конечно, честно убрало последствия несдержанностей своих служителей, но кое-какие следы остались. Что с него возьмешь — мужчина. Уж женщина, Баст, например, или та же Исида, или как их именуют в этом мире, те постарались бы просто из женской солидарности…

Регина обреченно прикрыла глаза и ткнулась лбом в зеркальную поверхность. От безнадеги.

О, да, она реалист, она взрослая, состоявшаяся, успешная личность. И потому, несмотря на творившуюся вокруг чертовщину, вынуждена признать ее реальной. Просто оттого, что деваться некуда. Магия есть. Перенестись в другой мир возможно в мгновение ока, не заметив даже, когда у тебя из-под ног выдернут родной российский перрон и заменят мраморным покрытием древнего храма. Оборотни существуют: один из них таращился на нее голубыми глазами и дышал в ухо, и щекотал щеку своими усами. И шастают между мирами двойники, которые крадут ценные артефакты, а затем подставляют вместо себя лохов-скептиков.

…И, возможно, крадут что-то в ее доме? Связаны эти события или нет? Валить все в кучу или подождать?

В любом случае — не исключено, что предстоящий разговор сулит ей много нового, неожиданного, и не факт, что приятного. Ко всему, конечно, никогда не будешь готов, но можно настроиться, чтобы выдержать очередной удар с честью. Слишком много на нее просыпалось сюрпризов, хватит уж принимать их вслепую и безропотно.

…Начальство, даже чужое, и впрямь не следовало раздражать долгим ожиданием. Особенно этакого джентльмена, что так радушно о ней заботился. Интересно, он и на самом деле такой душка, как кажется, или это всего лишь ипостась, маска? Посмотрим…

Полчаса спустя запотевшее зеркало, шустро испарив с себя конденсат, явило новую Регину: освеженную, строгую, подтянутую… готовую к бою. Хотя бы словесному и интеллектуальному. В заветном «женском» шкафчике нашлись и расческа, и несколько заколок и диковинных шпилек; одежда, обновленная, чистейшая и словно отутюженная, легла к телу надежно, как доспех. И даже обувь порадовала… новыми стельками. Плевать, что их никто не видит; зато от макушки до самых пяток Регина чувствовала себя бойцом.

Мысленно пожелала ни пуха, ни пера, послала к черту и вышла в небольшой холл, где тотчас спрыгнул с кресла красавчик Реджинальд Рой. За секунду до того, как он успел нацепить маску великовозрастного болвана, она вдруг осознала, что парень этот и впрямь может оказаться лучшим… следопытом? Ищейкой? И каким-то там экспертом, о чем недавно вскользь упомянул в храме Ану-бисса…

Во время ее отсутствия кабинет преобразился, окончательно изгнав элементы гостиной. Разъехались, отступив вплотную к стенам, книжные шкафы. Удлинился письменный стол, окружив себя несколькими стульями с высокими спинками. Исчезли кресла и пледы, одним видом располагавшие к отдыху, камин отгородился матово-белым экраном, и не осталось ни одного неосвещенного уголка. Лейди пожелала более официальную обстановку? Получите и распишитесь.

Давешний джентльмен, развернувшись к окну, беседовал вполголоса с… большой черной птицей, обустроившейся на подоконнике. Повернувшись на звук шагов, глянул на Регину одобрительно, кивнул и обратился к ее спутнику:

— Представь меня, Реджинальд.

И, словно извиняясь, добавил:

— Такова уж традиция, лейди… Прошу извинить, что не сделал этого раньше.

Оборотень за спиной Регины подтянулся:

— Лейди Регина, перед вами глава Ордена Равновесия, Тайный Советник Его Величества Алана Первого сьер Лоуренс Лохли. Человек. При общении со стихиями имеет привилегию сохранять стихийную форму…

— Это уже лишние подробности, — поморщился джентльмен. — Право же… В свою очередь, хочу представить своего друга и фамильяра, сьера Аллана По, ворона, полноправного гражданина королевства Артис и подданного Его Величества. Прошу, друг мой…

Он подставил руку и со всем уважением перенес упитанного Птица к столу, где и усадил на спинку своего кресла.

— Прошу садиться, господа.

Скользнув вперед, оборотень отодвинул для Регины стул. Дождался, пока она сядет. Глянул вопросительно. Его босс радушно указал на свободные места.

— Оставайся, мой мальчик. Дело, разумеется, остается секретным, но, возможно, именно тебе, как самому коммуникабельному, придется послужить буфером между новой леди Региной и остальными членами нашего Ордена. Своеобразным амортизатором, ибо, как ты и сам знаешь, предшественница нашей гостьи сделала все возможное и невозможное, дабы настроить против себя всех и вся. Лучше уж тебе изначально быть в курсе всех событий. Итак, Регина Брониславовна…

«Допрос? Или все-таки собеседование? Раскрытие семейных тайн и вываливание скелетов из шкафов?» — пронеслось у той в голове. Тем не менее, отнюдь не с каменным, а с вполне располагающим выражением лица, надежно отрепетированным в далекой-далекой прошлой жизни перед зеркалом и приберегаемым для общения с руководством, она кивнула: «Я готова». Ворон на спинке председательского кресла нахохлился и прикрыл глаза, словно задремав.

— Экскурсы в географию и историю Арта, нашего мира, мы пока опустим. Этот пробел можно восполнить позже, и во многочисленных вариациях. В настоящий же момент я хочу обрисовать сложившуюся ситуацию, непростую для всех нас, и постараюсь быть краток. Итак, лейди Регина…

* * *

Детство — счастливейшие годы жизни, но только не для детей.

Майкл Муркок

Наш мир, Арт, как вы поняли, полон магии. Не удивительно, что четверть населения — оборотни различных видов; оставшиеся три четверти представлены шестью основными расами, имеющими склонность к своей, специфичной магии, и двенадцатью побочными. Но магов высокого уровня среди них не слишком много. В среднем один из сотни рождается с незаурядными способностями, удел остальных — несложные бытовые чары. Впрочем, им хватает… Особенность Арта такова, что магический поток, окружающий мир, подобно атмосфере, относительно стабилен; но и в нем могут происходить возмущения. Вот, к примеру…

Сьер Лоуренс на мгновенье задумался.

— Тридцать тысяч лет тому назад огромный метеорит, подобный тому, что вызвал в мире Земли вымирание целого мира гигантских рептилий, значительно изменил климат Арта, исказив его орбиту, поменяв полюса и вызвав оледенение. Мы потеряли два материка и приобрели вместо них один новый. Перемены, как вы понимаете, глобальные. Такого же типа катаклизм, только поначалу невидимый глазом, может произойти при конфликте магических сил противоположной природы. Если в схватке сходятся несколько сильнейших магов, если, не задумываясь о последствиях, они применяют силу антагонистических стихий — природа отзовется жестко. Так однажды в результате войны двух магических кланов была стерта с лица земли целая горная гряда, океан же на сдвиг тектонических слоев ответил тремя цунами подряд, которые смели зеленый покров с половины Тиларики — восточного континента, и цветущее когда-то побережье превратилось в пустыню. А сколько при этом случилось жертв?..

— Кр-р… Тр-риста тр-ридцать тысяч человек только пр-ризнанных погибших. Еще двадцать тысяч пр-ропавших без вести… — глухо, не вынимая голову из-под крыла, подал голос ворон.

— Спасибо, Аллан… Разумеется, число магических дуэлей и войн с последующими разрушениями подобного масштаба можно пересчитать по пальцам — за всю, по крайней мере, отслеживаемую историю Арта. В настоящее время небольшие магические поединки или неграмотные эксперименты обходятся дешевле: приходится платить испорченной погодой, оврагами или провалами в земле, вспышками агрессии среди населения… С этим-то мы научились справляться, как и предупреждать: магические школы и патрули вовремя отслеживают недоучек или уж совсем пустоголовых нарушителей магического Кодекса. Но вот куда больше беспокойства вызывают у нас маги со скрытыми возможностями: те, чей потенциал по той или иной причине не был вовремя раскрыт. Орден Равновесия занимается поисками потенциально опасных магов с латентными или использующимися во вред миру способностями, и, по возможности, старается обратить их мощь во благо. Однако согласитесь, для того, чтобы совладать с сильным магом, нужно и самому быть сильнейшим. Оттого-то в нашем Ордене собираются лучшие.

Он выдержал паузу.

— В том числе и представители других миров. Кто-то попадает к нам случайно, кого-то мы разыскиваем сами… Ведь случаются порой ситуации, мимо которых просто невозможно пройти. Судите сами: иногда в мирах, практически лишенных магии, рождаются настолько одаренные дети, что превосходят наших архимагов. Впрочем, редко кто из самородков-иномирян доживает до взрослого возраста: чаще всего они гибнут в детстве, сгорев от собственной просыпающейся силы либо же вызвав явления, которые их же и губят. Но иногда, попав в подходящую среду — например, избрав стезю духовного развития, они умудряются развить свои таланты. Со временем резонанс от их деятельности доходит и до Арта. Тут-то мы их и вычисляем. И, по возможности, привлекаем на службу.

У Регины в груди предательски заныло. Сохранять маску безмятежной заинтересованности оставалось все труднее.

— А бывает и так, — задумчиво протянул сьер, будто припомнив что-то интересное. — В мире, избравшем технократический путь развития, магия не то, чтобы вне закона — в нее попросту не верят. Различных ее представителей считают мистификаторами, шарлатанами… Если общество недостаточно развито — сжигает ведьм и колдунов на кострах, топит или побивает камнями. Если считает себя цивилизованным — снисходительно позволяет некоторым своим представителям «играть» во взрослые магические игры, оставляя у всех на виду действительно шарлатанов, или фанатиков, увлекшихся до потери рассудка.

Вспомнив безумный взгляд бывшего мужа, Регина невольно поежилась.

— А тех, кто действительно силен, государство прибирает к рукам. Выжимая досуха. Опутывая цепями пожизненного рабства. И вот теперь представьте, что однажды из сетей этой тоталитарной системы удается вырваться — чудом, практически выгорев, отдав до капли всю силу — не одному, а двоим молодым людям. Их оставляют в покое, поскольку взять-то с них уже нечего; но не выпускают из-под контроля. У юноши и девушки хорошая наследственность: не менее десяти поколений ведьм и ведьмаков. Вполне ожидаемо, что у этой пары родится не менее одаренное дитя. Правда, проблески дара начнут проявляться не раньше лет десяти-двенадцати, а до этого девочка ничем не будет отличаться от сверстниц… Вы уже поняли, Регина Брониславовна?

— Но я…

Она невольно приложила руку к неистово забившемуся сердцу.

— Я ведь… Ничего такого со мной не происходило, да? Я — обычная?

— Вашим родителям больших трудов стоило убедить в этом своих соглядатаев из секретных служб. А потом они решились на крайнюю меру: заблокировали ваш дар. Навсегда, как думали. Скорее всего, у вас сохранились не слишком теплые воспоминания о детстве и юности? Постоянный контроль, муштра, подавление воли?

Регина стиснула зубы. Может, и так. Но откровенничать и плакаться перед этим холеным джентльменом она не станет.

Выходит…

Господи, твоя воля, как говаривала баба Шура, чего только не делают от большой любви! Даже держат детей в ежовых рукавицах, в постоянной узде… Она прикусила губу, не замечая пристального и несколько напряженного взгляда сьера Лохли, круглых от изумления глаз оборотня, а заодно и исподтишка уставившегося на нее Птица. Думала. Вспоминала.

— Но я не помню ни одного случая, чтобы… Да, определенно, за всю жизнь со мной не случалось ничего необычного. Я никакая не ведьма и не ведунья, сьер Лоуренс. Уверена.

— Не случалось, говорите?

Глава Ордена Равновесия откинулся на спинку стула, свел пальцы перед грудью, размышляя вслух:

— Почти сразу после смерти ваших родителей с вами как раз и начали твориться странные вещи. Вы стали слышать чужие мысли. Прикуривать без помощи зажигалки или спичек… Кстати, именно тогда, испугавшись, вообще бросили курить. Научились левитировать мелкие предметы: чашки у вас сами улетали в посудомойку, правда не все и не всегда долетали благополучно…

— Не было этого! — возмущенно и со страхом вскрикнула Регина.

— А вскоре к вам в квартиру постучался незнакомец, объявивший, что пришел как наставник для новой ведьмы.

— Ничего похожего! — уже сердито прервала она. — Никогда! Вы что же думаете, я забыла бы подоб…

И вот тут она замолчала, вспомнив о своих жалобах психологу.

Схватилась за голову.

— А что если я… и вправду не помню?

— Вы выставили его вон, приняв за гуру из той же секты, в которой когда-то лишился рассудка ваш бывший муж. И вот что интересно: оплели дверной косяк какой-то колючей травой, по верованьям вашей местности, не пускающей в дом колдунов. И знаете, это подействовало! Больше он не появлялся. Но о причинах вашего беспамятства мы поломаем голову несколько позже. — Он успокаивающе выставил вперед ладонь. — Непременно разберемся. Меня и самого интересует этот феномен… Итак, вас заметили, и не только в вашем мире. Какое-то время мы наблюдали за вами и пришли к выводу, что способности в вас заложены незаурядные, но полноценно реализовать их на Земле вы не сможете. Поэтому, дождавшись удачного построения миров в Межмирье, мы пригласили вас сюда. А вот теперь прошу вас слушать крайне внимательно.

Перетянуть любое живое существо из одного мира в другой — явление, болезненное для обоих миров. Одно дело, если человек пропадает без вести у себя: он все же остается в своем мире, пусть погибший, но с соблюдением всех причинно-следственных связей. И совсем иное — если его при этом выдернуть, как, к примеру, камень из подножья пирамиды. Есть риск, что хотя бы часть постройки обрушится, и уж безусловно пострадают секторы, оказавшиеся рядом с провалом, в данном случае — реальность. Начнется Хаос. Изымать нового члена Ордена из его природной среды нужно аккуратно, подготовив обстоятельства, при которых родной мир сочтет его исчезнувшим навсегда.

— Мер-ртвым, напр-ример! — уточнил ворон. — И не пр-ритянет назад…

— Совершенно верно. Но вот тут возникают обстоятельства иного плана. Новый маг может нам просто… не подойти, понимаете? И не только из-за возможной несовместимости магических природ; просто все мы — люди, каждый со своим характером…

Механически Регина кивнула. Профессионал в какой-то момент взял в ней верх над испуганной женщиной.

— Психологическая несовместимость. Некоммуникабельность, замкнутость. Социофобия…

— Да. Бывали случаи, что претенденты на членство в Ордене не проходили проверки на элементарную уживчивость; а ведь нам порой приходится действовать совместно, объединяя усилия! Представляете, каковы будут последствия от конфликта магов нашего уровня? Приходилось возвращать неудачного кандидата в родные пенаты и делать это максимально безболезненно для обоих миров. Довольно сложно бывает обосновывать возвращение из мертвых или без вести пропавших… Проще на время проверки кандидата оставить вместо него Тень. Практически точную копию, с единственной разницей: она абсолютно лишена магии. Тень замещает мага, пока не становится ясно, насколько он нам подходит; живет его жизнью, пользуется его памятью, завершает дела и начинает новые… Мир не чувствует подмены. Если наш стажер не проходит испытаний — мы возвращаем его назад, безболезненно сливая с Тенью: они объединяются, имея какое-то время общие воспоминания, затем память о пребывании в чужом мире, как нечто инородное, стирается сама собой. А мы…снова ищем.

Месяц назад, для выполнения важной дипломатической миссии нам срочно понадобилась магия ведьмы. Разумеется, необученному новичку я не стал бы доверять серьезную миссию, но смог бы воспользоваться его силой, слитой в накопитель. К тому времени у нас на примете давно была одна очень перспективная, но абсолютно не раскрытая ведьма с Земли…

— И вы решили призвать меня? — хрипло спросила Регина.

Ворон втянул голову в плечи.

В глазах Лоуренса Лохли застыло неприкрытое сочувствие.

— Не вас, дорогая лейди. Я призвал в наш мир Регину Литинских. Создав и оставив на Земле вас, ее Тень.

Глава 9

Если падаешь со скалы в пропасть, почему бы и не попробовать полететь? Что ты теряешь?

Макс Фрай, «Хроники Ехо»

Не веря своим ушам, Регина сморгнула. Задержала дыхание.

— Сьер Лоуренс, не могли бы вы… несколько яснее выразиться? Боюсь, я вас неправильно поняла.

Вздохнув, он вновь откинулся на спинку стула.

— Да куда уж яснее…

Оборотень с аристократическим именем дернулся, но под строгим взглядом босса смолчал.

— Вы — Тень, леди Регина. Абсолютная, точнейшая копия Литинских Регины Брониславовны, за исключением одной малости, о которой я недавно упоминал: обладания магией. Вам не сорок пять лет, а двадцать пять дней от роду. Именно столько временных единиц назад вы были созданы. Мне пришлось явиться в ваш мир, переговорить со… скажем так, первой Региной, и, получив ее согласие, забрать с собой на Арт, предварительно создав и оставив вместо нее Регину-вторую. Вас. После того момента, как вы, якобы, вернувшись после вечеринки, которая у вас называется кор-по-ра-тив-ной, задремали в кресле… помните? и начинается, собственно, ваша жизнь. И вместе с тем обрываются сведения, которые ваше тело заполучило от первой Регины: в них не вошли несколько последних часов, проведенных в переговорах и обмене воспоминаниями. На следующее утро вы проснулись — и зажили обычной, как вам казалось, жизнью… Для вас — повторю, именно для вас — ровным счетом ничего не изменилось. А вот Регина-первая заставила нас изрядно понервничать.

Рина недоверчиво хмыкнула.

Если хотя бы предположить, что услышанное и впрямь правда… Попади она, допустим, в мир иной при совсем других обстоятельствах… Все могло статься. Была у нее этакая особенность: в нестандартной ситуации и действовать нестандартно, порой пытаясь прогнуть окружающих под себя: во всяком случае, если собственное решение казалось ей единственно верным и достойным внедрения. Тогда она, как говорится, продавливала его любой ценой — в рамках разумного, конечно. Бывало, и сожалела о своей категоричности и резкости, поэтому-то и старалась нештатных ситуаций избегать…

— …К сожалению, ведьмовской Дар начал раскрываться в ней слишком быстро. Мой недосмотр, каюсь: на какое-то время, не ожидая подвоха, я упустил ее из виду, отвлеченный срочными делами — и, похоже, забыл о бдительности. К тому же, роковую роль сыграли и личные обстоятельства Регины-первой. На Земле оставался мужчина, все еще дорогой ее сердцу; болезненная привязанность всей жизни. Прошу извинить, что вторгаюсь в столь личную сферу, но, поймите, то, о чем вы помните — это не ваши переживания и не ваши неудачи, постарайтесь от них абстрагироваться… Как я понял, Никитин Игорь до последнего отстаивал свою супружескую верность, и Регина-первая, уязвленная его невниманием и жалостью, просто создавала видимость бурного романа, подкрепляя его в разговорах с подругами загадочными намеками и небылицами. Потом-то я понял, отчего она с такой готовностью приняла мое предложение. Она просто бежала из собственного мира.

— Это не в моих привычках, — сухо прервала Регина. — Я не сдаюсь. Разве что меняю тактику.

Сьер Лохли медленно снял очки и уставился на нее так, будто у собеседницы внезапно отросла вторая голова.

— Об этом я как-то не подумал. Вот что значит — привычка мыслить шаблонно. Женщины вашего мира куда решительнее и самостоятельней наших…

— Эр-рнесто… — неожиданно каркнул ворон. Будто напомнил.

— Да-да, я немного отвлекся… Вернемся к нашей теме. Если вы успели заметить, лейди Регина, один из наших магистров весьма похож на… сьера Никитина. Порой трудно понять женскую логику; но, думается, что, встретив в новом мире копию любимого человека, ваша предшественница решила, по всей вероятности, что это подарок судьбы: дескать, с ним-то теперь и можно начать новую жизнь. И…

Перед глазами Регины мелькнул Суровый Ангел с огненным мечом; широкий разворот плеч, статная, без следа офисной дряблости телес и сутулости фигура, мышцы, обрисовываемые складками одежды… Улучшенная и отредактированная версия Игоря, ничего не скажешь. На такую версию можно было бы запасть, даже если ничто не связывало бы раньше с ее земной копией. Вот только нынче она чувствовала странное равнодушие к этому человеку. Будто думала о ком-то постороннем.

— Но и здесь ее ждало жесточайшее разочарование. Наш Эрнесто оказался женат, давно и счастливо, и на все притязания иномирной гостьи, намеки и откровенные предложения отвечал сухо и однозначно: нет. И тогда, как я понимаю, разгневанная, но к тому времени в полной мере ощутившая безграничные, как ей казалось, возможности она решилась вернуться и завоевать того, кто так долго сопротивлялся.

— Игоря, значит, — пробормотала Регина. — Боже ж ты мой… Неужели это от нее он возвращался, когда погиб?

— Полагаю, она настолько свыклась с мыслью, что, наконец, заполучила своего мужчину, что не захотела делить его ни с кем — ни с женой, ни со Смертью. И, узнав о его гибели, выкрала из нашего хранилища некий артефакт, могущий поднимать мертвых. Но… не справилась с магией некромантов. Иная природа, да и мощь, ее пока неподвластная… Слишком переоценила свои силы. Регина Литинских скончалась несколько часов назад, и вы, скорее всего, неосознанно почувствовали ее смерть. Ибо магия, покинув тело-носитель и не будучи передана особым ритуалом, сама находит наиболее подходящее вместилище, а им-то как раз и оказались вы, лейди, находящиеся в одном с ней мире. По случайному совпадению, жрецы тайного святилища Ану-бисса, разыскивающие похитительницу, наконец обнаружили на Земле след нужной им магии. Но, не зная о том, что Дар сменил владелицу, выдернули в Арт именно вас. Реджинальд, настроенный на вашу ауру, тотчас почуял вас неподалеку; тем более, что мы ожидали от жрецов чего-то подобного. Эрнесто подтвердил возмущение астрального фона в секторе их тайного храма. Я послал их обоих туда. И вот вы здесь, лейди. Я постарался быть предельно краток. Жду ваших вопросов.

Подперев щеку рукой, Регина задумалась.

Прямо дьяволиада какая-то, как у Булгакова… Ведьмониада.

— Слишком много новой информации, — сказала ровно. — Необычной и неожиданной. Но я разберусь. Дайте мне только осмыслить…

Она уставилась невидящим взглядом на футляр напольных часов у стены, за застекленной дверцей которого на фоне застывших гирек размеренно щелкал диск маятника. Вот он качнулся в очередной раз, одна из гирь дрогнула и просела, шевельнулась толстая цепочка с то ли латунным, то ли позолоченным кольцом на хвостике…

— А вы уверены, что Тень именно я?

Будь у сьера Лохли две, а то и три пары очков — он бы, пожалуй, водрузил их на нос немедленно и все сразу, чтобы убедиться, что вопрошательница не шутит. Ворон, вздрогнув, едва не свалился со спинки кресла и судорожно заскреб когтями по кожаной обивке в попытках удержаться. И лишь оборотень среагировал иначе: выразительно поднял брови и украдкой показал Регине большой палец. Видимо, знак одобрения.

— Прошу извинить, лейди, я как-то привык, что мои слова не подвергаются сомнению, — несколько растерянно отозвался сьер. — Впрочем, ваш скептицизм мне понятен. Взгляните на свои руки. На ладони, если точнее. Попытайтесь обнаружить хотя бы одну линию, по которой ваши хироманты считывают прошлое и пытаются прочесть грядущее. Неужели вы еще не заметили? У вас нет ни того, ни другого.

Застыв от напряжения, до рези в глазах она всматривалась в идеально чистые ладони и… молчала. Возразить было нечего. И хоть в хиромантию Рина не верила ни на гран — но, воля ваша, руки, абсолютно лишенные не только линий жизни, здоровья и судьбы, но и характерных дуг, крестиков, палочек, делающих уникальными отпечатки пальцев — это нечто невероятное.

И эти пресловутые провалы в памяти…

— Ни с кем не хотела делить Игоря, значит, — сказала вслух. — Даже со мной. Вот и подсуетилась заранее… Выходит, это она шарила у меня в квартире, забрала книги, фотографии? А могла она заодно подчистить мне память, как вы думаете?

Взгляд Лоуренса Лохли неожиданно стал колючим и тяжелым.

— Теоретически да. У вас есть основания подозревать ее в этом?

— С недавних пор у меня странные пробелы в воспоминаниях. И теперь, когда я кое-что от вас узнала, понимаю, что почти ничего не помню ни об Игоре после его женитьбы, ни о… — Она покачала головой. — Абсолютно ничего о том, что вы назвали проявлением ведьмовской силы. В моем понятии я и ведьмовство несовместимы. Поэтому не думаю, чтобы могла быть вам чем-то полезна.

— А почему вы так сказали, лейди? — в некотором замешательстве спросил сьер Лоуренс. — Именно о полезности?

— Да потому что…

Рина вздохнула.

— Вы же сами признались, что меня разыскивали. Вам нужна сила ведьмы, ее какая-то особая магия, как я поняла. А я ничегошеньки в себе не чувствую, мало того: вы уж извините за откровенность, я готова признать наличие магии вокруг себя — но не в себе. Я полный ноль, как ведьма. А главное — нет у меня ни малейшего желания ею становиться, поскольку я неисправимый реалист и принципиально против всякого волшебства, мистики, сглазов, порчи, и прочая и прочая. У вас свое мироустройство, и вы воспринимаете его как объективную реальность. Я — дитя иной реальности, и переделывать себя не хочу. Мне, простите, в моем возрасте поздно. И я не верю, что я Тень.

В замешательстве Лоуренс Лохли потер подбородок.

— Но, лейди…

Она закатала рукав блузки, развернула запястье.

— Видите шрам? В детстве я распорола руку об осколок стекла. Меня еще подозревали в суициде, а зря: я просто сунулась, куда не нужно, не подумав о последствиях… И это случилось именно со мной, а не с кем-то еще. Я помню, сколько родинок было на щеке у мамы. Помню, как они с отцом первый раз привезли меня на море, помню чай, стаканы в мельхиоровых подстаканниках в поезде и пиленый сахар в пергаментной бумаге, по два «кирпичика» в упаковке… Я с закрытыми глазами пройдусь по родительской квартире и найду все мои детские тайники. Это не чужое! Сьер Лоуренс…

Переведя дыхание, добавила спокойно:

— Я ни в коей мере не подвергаю ваши слова сомнению. Но ведь может такое случиться, что вы в чем-то ошибаетесь? Все мы — люди…

И содрогнулась, увидев в глазах собеседника недавнишнее выражение: печаль пополам с жалостью.

— Это бывает, лейди…

Помолчал.

— Нет, ошибка исключена, я все же профессионал, скажу без ложной скромности. На своем веку мне приходилось работать с Тенями, созданными и лично, и другими магами. Поначалу ни одна из Теней не верит, что она лишь чья-то копия. Это можно сравнить с ситуацией, когда смертельно больному сообщают, что жить ему осталось считанные месяцы. Сперва идет стадия неверия и требований сменить врачей; затем гнев, отчаянье, непонимание: как это вообще могло случиться и почему именно со мной? Затем бешенная деятельность: хождение по целителям и святыням, лечение, истовая вера то в одно, то в другое, и, наконец, смирение и принятие ситуации. Неизбежности. Только в нашем случае…

Он снял очки и потер переносицу.

— В нашем случае желательно все же сперва пройти через принятие действительности. Диагноза. Чтобы провести лечение правильно и эффективно. Я ведь не без задней мысли привел аналогию со смертельным недугом, лейди. Дело в том, что жизненный запас Тени ограничен, она ведь изначально создается на небольшой срок: месяц-другой… А потому, даже если не сливается с оригиналом, то живет, как правило, недолго. Ее единственный шанс обрести стабильность, воплотиться окончательно — привязать себя к миру. И проще всего сделать это через магию, полученную по наследству от оригинала. Поверьте, это хороший метод и почти никогда не подводил.

Регина вновь уставилась на блюдечко маятника.

Шанс…

Он был абсолютно прав, этот джентльмен в строгих старомодных очках и превосходном костюме: она все еще не верила, бунтовала, негодовала из-за навязываемой ей идиотской судьбы чьей-то копии. Вот в чужой мир, который можно было увидеть, пощупать, обонять и попробовать на зуб, поверить оказалось куда легче. А в собственное ведьмовство…

Тень? Копия? Это что же, вроде клона?

Невозможно.

Она качнула головой.

— Мне… Надо бы пройтись, подумать. На воздухе.

— Разумеется, — мягко ответил сьер. — Реджинальд вас сопроводит, чтобы вы не заблудились. С ним вы в полной безопасности, лейди. Конечно, подумайте, и не торопитесь со слишком однозначной оценкой событий. И… прошу не забывать, что в этом доме есть несколько гостевых комнат, располагайте любой. Людям время от времени нужно отдыхать, чтобы принимать решения на свежую голову.

Он проводил гостью и сорвавшегося с места оборотня до двери, задумчиво глянул вслед и вернулся в кресло.

— Итак… Твое мнение, Аллан?

— Кр-ра… Она не сдается. Еще побор-рется. Зр-ря…

— Как знать, как знать… А вдруг она найдет свой собственный путь, свою привязку к миру? Подождем. Еще есть время.

— Вр-ремя… — передразнил ворон. — Ты сам говор-рил — осталось тр — ри недели…

— За три с половиной недели ее предшественница научилась ходить между мирами, пробивать храмовую защиту и, похоже, взламывать чужие мозги. Не так уж и мало… — Лоуренс Лохли неожиданно поморщился. — А ведь оказалась абсолютно беспринципна, если подумать… Страшная сила — всемогущество, как она порой преобразует личность! Но теперь, друг мой, я могу смело писать монографию на тему: «Общность души Тени и оригинала: заблуждения и реальность». На нашем примере очевидно, что Тень не забирает часть души оригинала, а приобретает новую, свою, порой разительно отличающуюся от исходной. Ты заметил, насколько они не схожи?

— Р-разница пока невелика. Посмотр-рим, как Р-регина-втор-рая себя поведет, когда магия пр-роснется.

— Ты прав, друг мой, а я, возможно, излишне тороплюсь с выводами. Что ж, подождем.

Глава 10

…чудесен и великолепен кавалер, который, уведя вас гулять темными аллеями и наткнувшись там на злых разбойников, в свирепом бою разгонит их всех. Но куда как чудеснее и великолепнее тот кавалер, который поведет вас гулять на светлые аллеи, не встретит там никаких разбойников, зато накормит мороженым и займет куртуазной беседой.

Сергей Лукьяненко «Непоседа»

Было странно вдыхать тепло летней ночи, зная, что где-то в невообразимых изломах пространства, в мире, ставшем теперь для нее иным, и, возможно, утерянным, все еще трещат мартовские морозы. Или уже не трещат? Кажется, проводница Жанна что-то говорила о потеплении…

Вслед за воспоминанием невольно подумалось о другой Жанне, о подруге. Сердце болезненно сжалось.

Жанка-Жанночка-Жанетта… Вот кто будет о ней искренне горевать, единственный, должно быть, человек во вселенной. Старой тетке, сестре отца, которой досталась родительская квартира со всем добром, Регина нафиг не нужна: та была рада без памяти отвоеванному куску, хоть племянница и не думала с ней воевать, просто отказалась в ее пользу, не желая ни склок, ни судов. Память — она не в вещах и не в стенах… Сотрудницы — те посудачат досыта о странном происшествии на похоронах, посплетничают… может, придут на похороны ее двойника— и вскоре забудут. А вот шебутная Жанночка с душой привязчивого щенка — и это у женщины в почти предпенсионном возрасте! — будет долго еще о ней реветь по ночам… Вот кого жалко-то.

Себя Регина пока не жалела, твердо решив поначалу разобраться с той ерундой, что ей наговорили про миры и Тени, а потом уже решать: плакать над собой или пищать от восторга. Хотя уже сейчас перспективы не радовали.

Площадь, на которую она вышла из гостеприимного дома, оказалась знакома. Не так давно она видела ее с другого ракурса — из-под арки подворотни, в которую они с оборотнем перенеслись. Как там он сказал, указывая на изящное здание, в «викторианском» стиле? Похожем, во всяком случае, на таковой: сводчатые окна, арки, башенки, камень и дерево… Резиденция Ордена Равновесия, вот как. Что-то вроде штаб-квартиры. А главный босс у них, получается, то ли работает по ночам, то ли здесь же и обитает, очень уж у него обжитой кабинет…

Странная это была площадь, непривычных очертаний: не округлая, не прямоугольная, а правильным шестигранником, стороны которого очерчивались шестью красивейшими зданиями. Удивительное смешение стилей от напоминающего античный до модернизма. Удивительно и то, что в такой момент она может думать о подобных вещах.

— Странно, что я не бьюсь в истерике, — пробормотала Рина. — Вроде бы самое время.

— А нужна она тебе? — легкомысленно отозвался ее проводник, подавая руку, чтобы помочь сойти с крыльца из двух ступеней. Регина с недоумением глянула на его ладонь, потом, спохватившись, осторожно приняла. Отвыкла она от знаков внимания — и с возрастом, и проживая в чересчур равноправном обществе, где вежливый интерес к женщине порой может быть неправильно истолкован.

— Тебя же сьер Лохли «Релаксом» напоил, сразу же, как в себя пришла, — продолжал он тем временем. — Именно затем, чтобы ты не сорвалась. Не помнишь?

Регина как наяву ощутила тающие на языке крохотные голубые кристаллики из стакана с водой.

— «Релакс»? Это что за штука? Транквилизатор?

— Э-э… Такого не знаю. Блокатор эмоций, по-нашему. Отрицательных, во всяком случае, которые жизнь портят.

Он скинул куртку, оставшись в легком свитере, и набросил на плечи Регины жестом естественным, будто еженощно оберегал женщин от ночной прохлады во время прогулок. Хотя — как знать, может, так оно и есть, парень-то видный, симпатяга, обаяшка… Но сама забота была приятной. И увлек ее на одну из ветвящихся от площади улиц.

— Да, кстати… — На ходу сунул руку в карман куртки, извлек небольшой стеклянный флакончик. — Держи, пригодится. Мы перед заданием сами его принимаем для профилактики: бывает, знаешь, слишком психуешь, да и случиться может всякое, лишняя злость только мешает… Я потом у целителя еще возьму.

Регина в недоумении потрясла пузырьком.

— А ничего, что он пустой? И ты вообще уверен, что оно мне надо?

— Надо-надо. Сутки-двое те, кто сюда попал, держатся молодцами, а потом их начинает ломать. Адаптация к миру, тоска зеленая по родным, тем, что дома остались… Ведь, как правило, дорога сюда — в один конец. Тебе ведь, прости, вернуться уже нельзя, так? Хоть возможность и есть, чисто техническая, да твой мир обратно уже не примет, как я понял.

— Да, получается, я-вторая умерла… — пробормотала Регина.

Должно быть, это смерть двойника отозвалась в ее груди сердечной болью там, в поезде…

— А ты молодец, — неожиданно хмыкнул оборотень. — Не хочешь ее «первой» называть, хоть убей… Да, так я об этих кристаллах. Если флакон пустой — значит либо прямо сейчас успокаиваться уже не нужно, либо ты за день приняла достаточно. Больше до полуночи тебе не материализуется, чтобы привыкания не было. А если кристаллы есть — значит, магомедицина тебе прямо-таки рекомендует их принять, именно в такой дозе; и ты ее советы не игнорируй. Флакон сам на тебя настраивается… Нравится?

Он так неожиданно сменил тему, широко поведя рукой вокруг, что Регина не сразу поняла, что речь идет о городе.

— Удивительно, — сказала честно. — И простор, и как-то… уютно…

И почему в первый момент появления в проулке ей пришла мысль о Средневековье? Видимо, из-за того, что угодила она в одну из старейших улочек, которые до сих пор встречаются и любовно оберегаются в каждом пожилом городе. А та, по которой они шли сейчас, пусть шириной и не тянула на проспект, но раскинулась достаточно широко и вальяжно. Дома здесь не теснились и не примыкали друг к дружке ради экономии места, напротив: каждый словно долгом считал окружить себя хоть символическим, но садом или хотя бы лужайкой, занавеситься каскадами плетистых цветов: одного клематиса Рина насчитала видов восемь, не меньше. И тот самый «викторианский» стиль с башенками, арками, полукруглыми эркерами, шпилями, разномастными крышами и милой взгляду асимметрией, придающий домам некую сказочность, на этой улице оказался крайне популярен. Но вот что удивительно: несмотря на поздний час — огромная оранжевая луна и крошечная сиреневая стояли почти в зените — ни один из особнячков не спал. Жизнь била ключом: в освещенных окнах мелькали людские силуэты, кто-то пил чай на открытой веранде, кто-то раскачивался на качелях или подрезал кусты в палисаднике… Прохожих, впрочем, было немного, и в основном, прогуливающихся вальяжно парами или вообще семьями. В какой-то момент Регине показалось, что она перенеслась во времена Диккенса: правда, кринолины под дамскими платьями были не настолько пышны, да и встречались не так уж часто, и платья были не столь многослойны. Но мужчины щеголяли в сюртуках или двубортных легких прогулочных пальто, отдавая должное цилиндрам, перчаткам, бакенбардам, тростям… Впрочем, встречалась и публика попроще: с изумлением Рина заметила на нескольких молоденьких девушках юбки-брюки и блузы отнюдь не чопорные, кожаные жилеты, украшенные цепочками, винтиками, шнуровками. Молодые люди, их кавалеры, щеголяли в кожаных куртках с настоящими застежками-«молниями», некоторые — в галифе полувоенного покроя или в крепких парусиновых штанах со множеством карманов, в сдвинутых на лоб очках — то ли шоферских, то ли авиаторских. Странное смешение стимпанка и викторианской строгости оказалось удивительно гармоничным. А уж когда неподалеку у распахнутых ворот остановились одновременно экипаж, запряженный парой лошадей, и транспортное средство, чрезвычайно напоминавшее кабриолет — не коляску, но старинный открытый автомобиль — и возница и шофер вежливо раскланялись, это стало последним штрихом в жизнеутверждающей картине. Тихо восхищаясь, Регина вдруг поймала себя на мысли, что на какое-то время и думать забыла об одолевавших ее проблемах. А ведь она, собственно, сбежала не просто погулять, а поразмыслить хорошенько в одиночестве, но вместо этого откровенно любуется новым миром.

Да и какое там одиночество, когда оборотень, напомнив о себе, перехватил ее за рукав и развернул к одному из зданий: одноэтажному, с мансардной крышей, но лишенному всяких башенок, эркеров и прочих декоративных элементов. Зато на половину сада выступала обширная веранда, где за солидными крепкими столами восседали горожане — как «диккенсовцы», так и «стимпанковые», и с удовольствием и вкусно ели, распивали что-то из больших кружек, беседовали, хохотали… А уж запахи из распахнутых окон и дверей накатывали просто сногсшибательные. Тотчас жалобно завопил желудок, напоминая, что, вообще-то, сегодня или уже вчера хозяйка даже не завтракала, злыдня, и потом всего пару стаканов чая в себя залила за весь день — и привет, а нормальному человеческому желудку надо кушать много и регулярно!

Но все же она попыталась сопротивляться.

— Реджи погоди, я не… Вот черт… Да у меня даже ваших денег нет, стой, куда ты?

— Полно, — лаконично ответил он. И кивнул двум здоровенным парням на входе в сад: — Ребята, девушка со мной…

Пока Регина приходила в себя от чертовски, скажем, приятного обращения «девушка», два бугая, заросшие бакенбардобородами по самые брови, мощью и развитыми плечами смахивающие на безрогих минотавров, как-то одинаково повели носами, принюхались, подобрались… честное слово, как секьюрити при попадании на глаза Очень Большому Боссу! И почтительно поклонились им обоим, пропуская.

— Что ты сказал? — машинально переспросила Регина.

Пожалуй, в ступор ее ввели даже несколько явлений: железобетонная уверенность оборотня в наличии у нее денег, обращение с ней не как со взрослой женщиной, годящейся если не в матери, то уж в тетки, а как с подружкой — и, наконец, сами звероподобные амбалы-вышибалы. Что, это тоже оборотни?

А поклонились-то они с весьма заметным уважением!

Реджинальд, словно не замечая ее растерянности, пропустил ее вперед, как воспитанный мальчик, и хмыкнул:

— Это ты сейчас о чем? У тебя на лице такой раздрай, ты бы видела!

— Э-э… Чего у меня полно?

— Говорю, денег у тебя целая куча. Мешок. — Повертел головой, оценивая обстановку. — Нет, на веранде шумно, пойдем внутрь. Сегодня музыки нет, там потише…

И потащил в гостеприимно распахнутые двери, где мимоходом, бросив мелкую монету в корзину с цветами, за которой никто не присматривал, выудил букетик фиалок и сунул спутнице.

— Здорово, правда? Обожаю здешние чудачества. Так ты что, забыла, как мы стрясли для тебя компенсацию с Ану-бисса? Твой кошель у меня в кабинете, я этакую тяжесть не люблю с собой таскать. Потом заберешь. Правда, там наверняка тиларийские утены, придется менять их в банке на наши гинеи. И счет заодно открыть. Но ты справишься.

— Там так много? — недоверчиво уточнила Рина. Не удержавшись, сунула нос в букетик. На миг нежный цветочный запах даже перебил мощный аромат жареного мяса.

— Судя по весу — да. Бог не мелочится. Да ты что думаешь, он свои кровные раздает? Ха! Запустил лапу в сокровищницу своих же жрецов и их же заодно штрафанул. И правильно сделал… Сюда!

И завернул к лестнице, ведущей на второй уровень.

Так она, можно сказать, богата? Хотя бы временно?

Камень с души, разумеется, не свалился; но вот какая-то опора, и не такая уж зыбкая, появилась.

Что ни говори, а деньги — это вовсе не зло. С ними и пропадать-то веселее…

Глава 11

Говорят, перед глазами утопающего проходит вся его жизнь. Может быть. Но когда человек голодает, перед ним встают призраки всех съеденных им в течение жизни блюд.

О.Генри «Купидон порционно»

Просторная галерея обрамляла поверху весь зал, и вид с нее, должно быть, открывался восхитительный. Пожалуй, рестораном это чудесное заведение трудно было назвать, тут более подходило экзотическое слово «таверна», с учетом облагороженного и улучшенного в современных реалиях интерьера. Мебель поражала массивностью, уравновешенной тонкой резьбой; прочные потолочные балки, поддерживая купол свода, были оплетены живым плющом, в простенках между дверьми мерцали подсвеченные настольными свечами пейзажи… Сперва Рине показалось, что уютные столики на галерее пусты, просто сервированы и теперь все, как один, ждут гостей; но тут, к немалому изумлению, она увидела, как качнулся, отодвигаясь, один из стульев, поплыла в невидимых руках прихваченная из вазочки роза, открылась и закрылась дверь… Из-под увитой цветами арки, за которой проглядывал бесконечный балкон, вынырнула колоритная парочка: подтянутый атлет в безукоризненном вечернем костюме и яркая зеленоглазая девица в пышном платье, пестротой и размахом юбок напоминавшем цыганское. В зубах у девицы была зажата роза и, кажется, тоже хитро подмигивала. Парочка явно настроилась на танго.

Оказывается, за галереей была еще одна, открытая, выходящая в сад, и соединенная с внутренней общей стеной. Почему нельзя было пройти сразу к свободному столу, а непременно обойти снаружи, Регина поняла лишь, миновав ряд закрытых пронумерованных дверей, когда Реджи толкнул одну, под номером «семь», и пропустил ее в небольшой отдельный кабинет.

Причем, казалось, что одной стены у него нет вовсе, как и перил: вид на зал открывался, ничем не заслоняемый. И лишь едва улавливаемая глазом дымка обозначала, что какая-то преграда все же есть, и разбушевавшиеся в возможном подпитии клиенты не рискуют вывалиться отсюда прямо на головы посетителей. Боковые же стены, видимые лишь отсюда, изнутри, сохраняли полупрозрачность, но по-прежнему демонстрировали полное отсутствие соседей. Разве что сама собой двигалась посуда на столах, звякали приборы, порхали салфетки…

— Полная приватность, — весело пояснил оборотень. — Со временем, когда привыкнешь и захочется чего-то интересного — можно будет и в зале посидеть, особенно если хороших певцов пригласят. Здесь, конечно, можно настроить звук, но будет уже не то. Ну, да все хорошо не бывает… Зато тут спокойнее.

Не то, чтобы Регина так уж стеснялась. Но все еще помнила пристальные взгляды викторианских мадам… или лейди? хоть и бросаемые исподтишка, но весьма чувствительно прощупывающие с головы до ног ее явно чужеродную здесь фигуру. Фигура-то, по понятиям Регины, была еще очень даже ничего, но вот скромные джинсы и обтягивающий свитерок выбивались из здешних канонов. Лишь молодежь стреляла в ее сторону глазами одобрительно. Но вряд ли Рина, в ее-то возрасте, смогла бы сойти в их среде за «свою».

И вдруг она впервые подумала, как превратно может быть растолковано само ее появление рука об руку с молодым человеком, который ей и впрямь…

Гм.

И когда это ее заботило мнение блюстителей нравственности? Да пусть думают, что хотят. А ей не до пустяков.

А вот за приватность ему огромное мерси. Не готова она пока еще влиться в новое общество. Хватит и шатания по улице, среди местной публики…

В дверь проскользнул ослепительно-рыжий официант. Казалось, с его шевелюрой в кабинете посветлело, будто включилась люстра.

— Сьер Роу! — Улыбка его тоже сияла. — Вам как обычно, или что-то… особенное, с учетом вкусов дамы?

— Да давай, как обычно, Фродо, жрать хочется — сил нет… Дама будет не против, тем более что еще не знакома со здешним меню, а выбирать ей сейчас равноценно медленной пытке. Давай, тащи все в двойном комплекте, только мне мясо с кровью, а девушке — хорошо прожаренное, ты уже понял, да? И пирожных, дружище. И… хороший кофе. Но десерт мы позже обсудим, а пока гони за отбивными, живо, иначе начну с тебя, и прямо сейчас!

Ничуть не убоявшись, молодой человек разулыбался еще сильнее и испарился. Регине захотелось протереть глаза: сквозь прорези фалд официантского фрака свешивался прелестный пушистейший лисий хвост! Ярко-рыжий, с белым кончиком…

— Фродо? — спросила тупо. Будто все остальное представлялось совершенно ясным.

Реджинальд хитро прищурился.

— Ты ведь не только это хотела спросить? Ну, да, он лис, тоже оборотень. У них это считается шиком — показать, что умеешь частично трансформироваться. Ты еще его ушей не видела! Да и вообще, этот ресторан — и весь квартал — сугубо для оборотней. И это не какая-нибудь дискриминация людей или, напротив, отселение элиты, а просто так всем удобнее. Условия жизни и работы здесь более-менее приспособлены к нашей специфике. Тут же все обитатели, в основном, по природе своей ночные хищники, поэтому днем спят, а ночью работают. Ближе к утру отдыхают. А в человеческом квартале к полуночи уже закрыты все забегаловки, хоть с голоду помирай. Поэтому все, кому приспичит, и люди в том числе, знают, что после полуночи можно отлично пожрать в каком-нибудь оборотническом квартале. Просто поглядывать, чтобы по незнанию не ввязаться в какой-нибудь местный спор: тут и парни горячие, и девицы многого стоят, к ним на зуб не попадайся. Те же волчицы, например…

— О! — только и сказала Регина. — О!

— Ага. Единственный запрет для людей… вернее, два запрета, за нарушение которых можно серьезно схлопотать: табак и алкоголь. Оборотни, как ты понимаешь, не курят, чтобы нюх не отбить, а спиртное у нас приглушает вкусовые рецепторы. Гурманов же тут, помимо меня, полно, потому что повара соответствующие. Сама сейчас убедишься…

Вот чего не доставало во вроде бы привычной картине обеденного зала внизу: сигаретных дымков. Мысленно Регина пожала плечами: невелика потеря. А заядлым курильщикам уж придется выбирать: или поесть, или помедитировать с сигаретой где-нибудь в безопасном месте.

Однако деликатный вопрос с оплатой не давал ей покоя. Природная щепетильность требовала расставить точки над i.

— И все же… — Она помедлила, решая, как бы сформулировать деликатнее. — Просвети меня, каковы здесь традиции в… таком случае, как наш сюда поход. Только пойми меня правильно: я и ущемлять тебя не хочу, и не хочется оказываться в неловком положении.

Ее спутник и глазом не моргнул.

— А, это ты опять про деньги? Брось, даже голову не ломай. Я пригласил, я и угощаю. Надумаешь меня пригласить в ответ — это с удовольствием, но, опять-таки, тебе решать. А оборотень я не бедный, за выполненные квесты казна очень даже неплохо платит.

И, посерьезнев, добавил:

— Я же понимаю, у вас на Земле традиции могут отличаться от наших. Ты не стесняйся, спрашивай.

Рина только угукнула, смешавшись от его взгляда, теплого, располагающего к себе. Вот незадача: только она настроила себя на ровные, сугубо товарищеские отношения, как этот молодой человек начинает себя вести, как зрелый мужчина, ненавязчиво ей покровительствующий. Причем, так естественно, не пыжась, что просто полный разрыв шаблона… В замешательстве, чтобы скрыть смущение, она потянулась к серебряной салфетнице.

Похоже, к серебру здесь относились разве что со статусным почтением, но без страха, ибо присутствовало оно и в столовых приборах — кстати, не особо изощренных, чего втайне побаивалась Регина; из него же были сделаны колпаки, прикрывающие горячие блюда… Когда перед ней поставили великолепную отбивную на косточке, еще исходящую соком и паром, Регина чуть слюной не захлебнулась. Захотелось забыть об условностях, схватить выступающую косточку, обернутую декоративным бумажным фунтиком с какими-то финтифлюшками, и вгрызться прямо так, не оскверняя нежнейшее мясо хладным металлом. Но вот рядом с ними поставили объемистые плошки с ароматной теплой водой. Реджи торопливо омыл в ней руки, промокнул пушистой, какой-то особой салфеткой и… совершенно так, как Рина сама вожделела, схватился за бумажный хохол — а тот, кажется, для того и был предназначен! — и впился крепкими зубами в свой кусище. И азартно захрустел хрящиками. Он ел быстро, но аккуратно, и до того аппетитно, что Регина с удовольствием последовала его примеру.

В конце концов, для чего тогда приватный кабинет?

Потом подали восхитительный ароматный плов с бараниной, который тоже полагалось есть руками, потом огромную порцию фруктового салата, потом целую гору пирожных… Вернее, декоративную многоярусную горку, заставленную корзиночками из песочного теста, с самыми разными цветами, ягодами, фруктами, кремами и даже мороженым, и ни одна не повторялась. Вот тут-то и пригодились серебряные ложечки, вилочки и миниатюрные лопаточки. К тому моменту, когда принесли кофе, Регине казалось, что она лопнет. Но после первого же блаженно-горчащего глотка ей показалось, что в желудке образовалась черная дыра; она с удовольствием попробовала и местную ягодную пастилу «по рецептам бабушек-лисиц» и тончайшие галеты в миндально-ванильной обсыпке… Удивительно, но места хватило на все.

— Жизнь хороша, — вздохнул, сыто жмурясь, оборотень. Откинулся на спинку стула и протянул мечтательно: — А вот с кусочком вишневого пирога была бы еще лучше… — И захохотал. — Да шучу я, шучу! Даже с меня хватит!

— Не думала, что мужчины такие сластены, — призналась Регина.

Реджи махнул в сторону опустевшей «горки».

— А, это… Тяга к сладкому — неизбежная плата за оборот. Мне же сегодня несколько раз пришлось перекидываться, энергия-то уходит. А мясо и сахар очень хорошо ее восполняют. Можно, конечно, и помедитировать, но зачем, если есть способ проще и приятнее?

— А это тяжело — перекидываться? — не удержалась Регина. И добавила торопливо: — Если только эта тема не табу…

— Да ладно, какое там! — Реджи даже удивился. — Это же… так же естественно, как для женщины глаза накрасить. Вот одежду при обороте сохранять — это, сразу тебе скажу, тема секретная, тут у каждого свои приемы. Потому что сложно, индивидуально, надо долго учиться и подбирать методику для себя. Но еще сложнее, скажу тебе, массу наращивать. Я же тигром вешу раза в четыре больше, а эти фунты просто так за несколько секунд не наберешь. А потом их нужно еще и прятать… Так что — затратное это дело по энергетике, оборот, скажу я тебе. Но ничего, как видишь — справляемся.

Он улыбнулся еще лучезарнее официанта с хоббитским имечком.

— Ожила? Отлично. А то наш сьер Лохли все-таки идеалист: считает, что лучшие условия для раздумий — тишина и покой. А какая там тишина, если брюхо урчит от голода? Совсем иное дело — сейчас. И мысли-то текут какие-то приятные…

Не выдержав, Регина рассмеялась. Впервые не только за последний день, но, пожалуй, за все время после болезни.

— А что теперь? — внезапно спросила она. — Скажи честно: тебе наверняка дали задание меня на что-то уговорить, а?

Оборотень покачал головой.

— У нас не принуждают, Рина, — сказал, так вот просто, с ходу угадав ее уменьшительное имя. И так естественно, что ей и в голову не пришло его поправить. — Твоя… Шутт, я даже и не знаю теперь, как ее назвать… Давай так: ни первая, ни вторая, а прошлая Регина — едва узнала, что она ведьма, и что все фокусы, которые с ней на Земле происходили — не шиза, а нормальное для нее явление — прости, чуть не уписалась от восторга. Я так думаю, что оттого и Дар в ней так рванул: от излишнего усердия. Может, не проявись он так сильно, и не распевай все вокруг нее на все голоса, что «ах, как ты офигительно могущественна»… — Рина даже поразилась этому земному «офигительно» — Она, может, и не накуролесила бы ничего. А так… Бывает, что у мага при таком резком росте, при скачках Дара просто срывает психику. Как у подростков в переходный период. Только юнцы безобидны, а вот ведьма может натворить дел. Лоуренс в то время действительно отвлекся на поиски жезла: ситуация была политически очень сложная и требовала личного участия. Вот и прохлопал Регину. Мы к тому времени с ней уже не справлялись, поэтому прошляпили, когда она на Землю прыгнула.

— За вещичками, — холодно добавила Регина. — А заодно и меня проведать… Знаешь, Реджи…

Она запнулась, впервые назвав оборотня по имени.

— …Не верю, что я — чья-то там копия. Ну не верю!

Она с надеждой взглянула на ладони. Напрасно. Те по-прежнему оставались девственно чистыми.

— Это еще ничего не доказывает, — сказала сердито, пряча руки в карманы и более убеждая себя, чем спутника. — Может, это… какой-то побочный эффект при прохождении между мирами, почем мне знать? И вообще, слишком мало информации для меня лично, например. — Она вдруг спохватилась: — Послушай, ты ведь видел эту прошлую достаточно долго? Она всегда была зеленоглазой?

Оборотень покачал головой.

— Мне твой цвет глаз больше нравится, — сказал как-то замедленно. — Серый, как грозовое небо… Нет, Ри-на, — он словно покатал на языке ее имя. — Она научилась изменять внешность лишь недавно. Знаешь, многие женщины подкрашиваются, а эта, как научилась трансформации, так повадилась: то волосы выбелит, то губы раздует… То глаза другие… Дней десять так забавлялась. Я уж решил, что она и не помнит, какой была раньше. Только я ее всегда узнавал, в любом обличье. И тебя узнаю…

Он прикрыл глаза.

А Регина вдруг похолодела.

К чему такие речи?

— Запах, — совершенно обыденно пояснил Реджинальд. — Вот я к чему. Вы с ней совершенно разные, абсолютно разные. Хоть сколько духов на себя не вылей — я прочихаюсь, но природный запах распознаю обязательно. И это я еще тигр, а вот среди волков есть нюхачи-эксперты, что хоть ты в мужчину трансформируйся — вычислят. Мы их приглашаем иногда на службу. Но в твоем случае и я сгожусь: я еще в храме понял, что ты — не она.

Регина сглотнула. Взгляд оборотня показался ей каким-то… голодным? Тот, по-видимому, почувствовал перемену ее настроения.

— Эй, я, вообще-то, парень мирный, — сказал поспешно. — Просто, когда задумываюсь, сразу перестаю быть балбесом, а людям это подозрительно… Не бойся. Чокнутых в Ордене не держат.

Она невольно улыбнулась. И поднялась с места.

— Может, пройдемся? Здесь хоть и приватность, но хочется немного тишины, настоящей, ночной. Или нам пора возвращаться?

Реджинальд пожал плечами.

— Гуляй, сколько хочешь, мне-то что. Я прикинусь твоим бессловесным хвостом и если уж сунусь со своим дурацким мнением, то лишь, когда сама попросишь. Только пойдем в людской квартал, там сейчас тихо.

Хитро сощурился.

— Если не боишься маньяков там не доловленных, или воришек…

— Чокнутых в ордене не держат, — поддразнила Регина. — А рядом с таким защитником бояться всяких маньяков — это точно надо свихнуться.

Глава 12

— Может, прогуляемся?

— Куда, на ночь глядя?

— Я покажу тебя звездам.

Ринат Валиуллин «Где валяются поцелуи»

Тихие улочки людских кварталов радовали мягким неназойливым светом фонарей, частыми скамеечками для прохожих, пышно цветущим жасмином и стрекотаньем кузнечиков в палисадниках.

Как ни странно, после хорошего ужина Регине и впрямь стало легче.

Но мысль, что придется признать себя чьей-то копией-недоделкой, по-прежнему активно не нравилась.

И подозрение, что из нее при первом же намеке на согласие примутся кроить какую-то там ведьму — тоже.

И эти неприятные намеки на недолговечность Тени… А вдруг сьер Лоуренс все же прав, и Регине остается совсем немного времени, чтобы подышать новым миром, восхититься этим чудесным городом — и не успеет она опомниться, как все закончится? Именно в то время, когда, по дикой случайности, перед ней открылась возможность начать жизнь новую во всех смыслах! Как несправедливо, когда сказка обрывается, не успев начаться…

Она остановилась.

— Я не знаю, — сказала в отчаянии. Ее «хвост», о котором она, задумавшись, почти забыла, бесшумно застыл за спиной. — Не знаю, что делать! Может, просто жить? Всем назло? Не Региной, не Тенью, а кем-то еще? Я же так и так хотела все поменять, перевернуть…

Осеклась и горько рассмеялась. Вот уж, воистину, бойся своих желаний!

Кажется, пора было возвращаться. В резиденцию, вдруг показавшуюся тюрьмой. Умных мыслей в голову не шло, а на поводу у глупых идти не хотелось. Помнится, сьер Лоуренс говорил о гостевой комнате: сейчас она придется как нельзя кстати. Надо бы выспаться. Уже рассвет, небо светлеет, глаза у нее слипаются, а отвечать Главному Боссу… Магистру Ордена, что же она все-таки надумала, не хочется. Можно малодушно прикрыться усталостью и оттянуть продолжение разговора хотя бы до завтра.

Откуда-то потянуло влажным воздухом, специфичным запахом тины и водорослей. За это дуновение Рина и ухватилась, как за хоть какой-то предлог-отсрочку:

— Здесь что, река неподалеку?

Собственно, не так уж ей и хотелось увидеть эту реку. Но возвращение к сострадающему взгляду сьера Лохли отчего-то казалось капитуляцией.

— Да, Джубаг совсем рядом. Пойдем, если хочешь, глянем на набережную, — отозвался Реджинальд, оживившись. — И, кстати, я тебя сюда не просто так завел, скоро будет сюрприз!

И она поплелась за ним, уже без всякой охоты, цепляясь взглядом за светлеющие в рассветных лучах стены чистеньких домов, за изысканные пышные клумбы… Внезапно мир вспыхнул и заискрился тысячами крохотных радуг. Это, как по мановению волшебной палочки, взметнулись в каждом палисаднике и саду, над клумбами и кустами, над нереально яркими и пушистыми газонами, над кронами деревьев и черепичными кровлями упругие струйки воды, орошая, напитывая, освежая. Играя в небе и оседая на листве, омывая крыши и закрытые ставни, увлажняя дорожки и тротуары, зависая в воздухе искрящейся в розовых лучах водяной пылью…

— Чудо какое-то! — выдохнула Рина, с наслаждением вдыхая волшебный туман.

— А-а, я же говорил…

Оборотень приосанился, будто лично накладывал поливальные чары на весь квартал. Но, тотчас, забыв о солидности, потряс головой, как большой кот.

— Не люблю, когда вода в уши попадает, — пояснил смущенно. — Скажи, здорово, да? Я сюда часто к утру захожу, бодрит так, что на весь день заряжаешься.

— А ты разве не ночной зверь? — не удержалась Регина.

— Ну да, ночной. Только служба такая: бывает, приходится дежурить круглосуточно. Не часто, но все же…

— А чем вы вообще занимаетесь? — внезапно заинтересовалась она. — Нет, что следите за равновесием магии в мире — это я уже поняла. Но больно уж расплывчатая формулировка. А вот как вы это делаете?

— Именно что следим, — кивнул оборотень. — У нас у каждого свой сектор ответственности. Видов магии не так уж много, и если собрать условные группы — отслеживать несложно. На мне, например, наблюдение за оборотной магией. Собственно, тотального контроля я не веду, просто поглядываю на особые карты с маячками, где видны возмущения магофона, если кто-то заплетет чары сверх разрешенной ступени или не своей природы. Бывает, оборотень пытается примерить чужую ипостась или теряет контроль над своей и становится неуправляемым. Значит, рано ему еще трансформироваться, мы его нейтрализуем и приставляем к нему наставника-наблюдателя… Хуже, если оборотни начинают выяснять отношения, и не с помощью банальной драки — это-то как раз терпимо и без последствий — а швыряются стихийными заклинаниями… Вот представь: повздорят сухопутник и водник, каждый — с магией своей стихии, без тормозов, возомнивший себя самым сильным…Мало того, что с ними потом целители неделями возятся, так еще и магофон по швам трещит.

Он перевел дух.

— Вот тебе уже классический пример. Лет сорок назад водники допрыгались до того, что развернули вспять подводные течения пролива, куда впадает Джубаг. Считай, перекрыли реке доступ, заперли в русле. Догадываешься, чем закончилось?

Вспомнив Неву и «Медного всадника», Регина ужаснулась:

— Неужели наводнение?

— Точно. К тому шло. Вода уже на улицы перехлестнула.

Рина склонилась над перилами парапета, вдоль которого они шли. Темные воды с тающими звездами, подкрашенные розовыми бликами, невинно плескались метрах в восьми от уровня набережной.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»… Случай, труднейший для магов-стихийников. Одновременно гасить аномалии на планах воды, земли и воздуха можно, конечно, но только медленно, иначе сильный резонанс разнесет город, и не только затопит: уже пошли сейсмотолчки… И тянуть нельзя: людей и экипажи уже смывало с улиц, куда уж дальше-то… Но тут, как в сказке, появилась лейди Дафна, старейшая ведьма. О-о, вот кто универсальный маг… Стихийница, погодница, целительница, и не только! Хоть сама она ни в кого не оборачивалась, но, поговаривали, что и наш, оборотнический дар, не был ей чужд… Не ведьма — уникум, загадка. Примчалась из Кронта, самого дальнего материка, причем откуда она узнала о наводнении — никто так и не понял. Наорала на пролив, отругала его как следует, и через полчаса Джубаг вернулся в берега, как миленький. А зачинщиков магической дуэли, из-за которой все и началось — оборотней кракена и троих химер — лейди Дафна лишила магии и заперла в звереформах на десять лет. Кстати, хороший воспитательный прием оказался… Но и Ордену тогда влетело, под горячую-то руку, за то, что расслабились и просмотрели шалунов…

— Вот это лейди! — с уважением отозвалась Регина. — А где она сейчас?

Оборотень помедлил с ответом.

— Отбыла в неизвестные края. Такая вот расплывчатая формулировка.

Впервые за время знакомства она уловила в его интонации явное нежелание продолжать. И сменила тему:

— Значит, у вас есть стихийники. А кто еще работа… э-э… имеется?

— Служит. Мы все на службе у Его Величества… А еще у нас есть суровый Эрнесто Бах, ты его уже видела. Тот самый, что никак не договорится с тиларийским богом до ничьей. К его парадному хитону полагается еще и огненный меч. На самом деле это не просто оружие: на астральном плане оно прекрасно рассекает слои пространства, выкраивая настоящие тоннели, через которые Эрн находит цель в доли секунды. Потому мы с ним часто работаем в паре: я как бы навожу, как нюхач, а он прокладывает дорогу. И этим же мечом, если нужно, он и карает, и отбивается; хоть это уже несколько устаревшие методы… Но для него это оружие привычно: в своем мире он был непревзойденный мечник.

— Так он иномирянин?

Регина даже остановилась. Еще недавно она жаловалась на недостаток информации, а сейчас уже не знала, за что мысленно хвататься. Даже открывающийся вид на великолепную панораму города не мог заставить ее отвлечься и не думать.

— А для него тоже создавалась Тень? — спросила тихо.

Оборотень покачал головой.

— Ну, нет. У него совсем другая история… Эрн попал сюда, слишком увлекшись медитацией-молитвой там, у себя дома. Вернее сказать, в том Ордене, которому он служил. Впал в транс так качественно, что перешел на астральный план. Такое с ним и раньше случалось, но в этот раз парень увлекся настолько, что попал в Межмирье, а оттуда и к нам, в Арт. Но по неопытности, когда астральная пуповина потащила его назад, в тело, счел, что еще не всеми видами «рая» налюбовался, и попытался ее растянуть еще. А куда уж больше-то! Вот и оборвал. Почти неделю болтался над морем в виде призрака, пока не пришел в себя и не научился управлять новым обликом. Потом с каким-то кораблем добрался в столицу, стал разыскивать магов, которые помогли бы вернуться домой… А уж Лоуренс его сам вычислил и нашел. Приютил, обогрел, объяснил, что у себя в мире он уже умер, предложил работу и тело…

Регина споткнулась.

Оборотник поддержал ее под локоть.

— Да не пугайся ты так, никаких специальных жертв. У нас, хоть живут и подолгу, но тоже иногда умирают: от старости, от болезней, от всяких пакостных несчастных случаев… А есть и безумные, или от рождения, или… По всякому. Для Эрна нашли превосходный экземпляр: мага, павшего жертвой собственного эксперимента. Бедолага ставил опыты над чужой памятью и начисто стер свою. Случайно, конечно; это вычислили из последних записей и из анализа ингредиентов, оставшихся в лаборатории. Тело осталось в порядке, с прокачанной магией, а мозг при этом девственно чист, как у младенца: все на инстинктах! Такого даже в изолированной лечебнице держать опасно; поговаривали уже о вечном искусственном сне… Или не вечном, а до той поры, пока не поймут, как с этой проблемой бороться. Но наш сьер Лоуренс — тот еще дипломат. Уговорил Совет Орденов отдать ему мага, как донора. Родни у того к тому времени не осталось, а личность была уничтожена окончательно. Так что — нашему призраку досталось отличное вместилище.

Регина только глазами похлопала, и веря, и не веря.

— А сейчас он у нас контролирует астральный план, — как ни в чем не бывало, продолжал Реджи. — Потому что, оказывается, даже так называемые полубоги и древние божества позволяют себе пошаливать, устраивая мелкие разборки с крупными последствиями. Меч Сурового Эрна для них — как хороший пучок крапивы для садового воришки: вреда особого не приносит, но и жжется, и волдыри от него по всему божественному телу надолго. Крапиве, знаешь ли, даже бессмертие не помеха.

Регина невольно улыбнулась.

— Выходит, и на богов у вас есть управа? Значит, Эрн… Эрнесто не пострадает от…

— От Ану-бисса? Да брось. Им подраться все равно, что косточки размять. Этакий вид спорта. Они не первый раз сходятся, у них там что-то личное. Перед своими жрецами Ану-бисс, конечно, всякий раз ломает комедию, чтобы предстать грозным и непобедимым… Надо, кстати, потом уточнить, со жрецами-то Эрн разобрался? А то они совсем зарвались, невежи, позволяют себе шутт знает что на чужой территории…

Регина осторожно потрогала виски. Казалось, бедная голова пухнет, пухнет, как у Страшилы Мудрого, и вот-вот из нее полезут булавки и иголки.

— Так. Стоп. Погоди. Кажется, с меня на сегодня хватит, иначе я взорвусь.

Оборотень покладисто пожал плечами.

— Хватит, так хватит. Возвращаемся? Как раз вот эта улица нас выведет прямо к Площади Орденов.

Машинально она обернулась, глянула на пышные зеленые углы, обрамляющие пресловутую улочку. Все же непривычно — столько зелени последи города. И полное отсутствие машин, к тому же… Ах, нет, забыла: за время следования по набережной мимо них протарахтели два ретро-автомобильчика, похожих на жучков и ползущих приблизительно с той же скоростью. Очаровательно.

Возвращаться по-прежнему не хотелось.

Вдруг ее взгляд зацепился за нечто, не вписывающееся в общий изысканный викторианский стиль.

Выглядывая макушкой и шпилем из разросшихся и, похоже, одичавших яблочных и еловых крон, в самом конце этой самой улицы, упирающейся в набережную, стояла Башня. Да, именно Башня с большой буквы. Загадочная, словно сошедшая с картинки детских сказок, она подставляла всходящему солнцу слепые глазницы окон, залепленных ставнями-пластырями, и тосковала — Регина почувствовала это сразу. Еще вчера она посмеялась бы над этим иррациональным чувством. Но сегодня всем сердцем ощутила чужую тоску, одиночество, безнадежность… Будто совсем рядом молча плакало живое существо.

Но вот что интересно: оборотень, наверняка проходивший здесь сотни раз, уставился на это строение, как на какое-то чудо.

— Вот так-так! — выдал, наконец. — А почему я раньше ее не видел? Здесь же был просто заброшенный сад! Ты чувствуешь… что-то особенное? Глянем ближе?

И они глянули.

К основанию башни примыкал, сливаясь с ней, домик в полтора этажа, с крошечным балкончиком в мансарде. А на балкончике белел прямоугольник с надписью. Иероглифы, сперва непонятные для Регины, вдруг сложились в простое и такое прекрасное слово:

«Сдается».

Глава 13

— Ну и дыра! И какой дурак поселился здесь?

— Я. Это мой дом.

— О, какая прелесть! Просто чудо! У тебя тонкий вкус. Это не безликая массовая застройка.

«Шрек»

— Сдается… — выдохнула Регина. — Не может быть!

— Обычное дело, — удивился ее реакции оборотень. — А вот то, что этот домишко здесь вообще оказался — такого быть не может, я же тут чуть ли не каждый день шастаю. Может, он под заклятьем?

Он заткнулся и уставился на спутницу:

— А признайся, — сказал вкрадчиво. — Ты, часом, не мечтала о маленьком скромном доме, этаком гнездышке, уютном, компактном, как норка, а заодно и незаметном? Чтобы жить в таком и посреди большого города — и как в лесу, никому не видной и не слышной, а?

— Всю жизнь… — пробормотала Регина и, вздрогнув, отвела взгляд от Башни. — А почему ты спрашиваешь?

Реджи довольно захохотал:

— Вот ты и попалась! Краснеешь, как девчонка! Ну, хотя бы с одним ясно: эта башня явно под заклятьем. Меня такие мышиные норки не привлекают, я же большой зверь: а ты…

Рина насупилась. Реджи и глазом не моргнул.

— … ты настоящая женщина-загадка, у тебя в крови тяга скрываться и прятать свои тайны. Тебе нужен дом-шкатулка, да еще и с секретом. Должно быть, этот — из таких, раз почувствовал тебя и открылся. Не будь тебя рядом, я бы его и не заметил. Что, пойдем, поглядим?

— Ты серьезно?

— Надо же тебе где-то жить!

— Постой-постой!

Она даже ухватила оборотня за руку, пытаясь остановить.

— Как это? Мы что — просто возьмем и войдем? В чужой дом? Реджи, да это незаконно, в конце концов!

Он озадаченно почесал за ухом.

— Я что-то не понял: ты хочешь этот дом или нет? Давай, определись, а уж законность вторжения я тебе обосную. А-а, да ты просто не в курсе… Вот слушай: объявление «Сдается» подразумевает, что, как только мы откроем калитку, владелец дома об этом узнает и будет тут как тут. А если по какой-то причине не сможет — вот, как сейчас: утро только начинается, а он, к примеру, любитель поспать — то пришлет вместо себя поверенного, соседа или хотя бы призрака-проводника. Ну, решайся!

— А-а… — От волнения Регина даже стала заикаться. — А-а… Это дорого? А на какой срок можно его снять? А-а… Вот черт, я же без денег, без документов, без… Как оформить сделку, если что?

— Стоп. Не паникуй.

Он похлопал ее по плечу.

— Ты только скажи: хочешь этот дом?

— Хочу! — выпалила она с жаром. Да с таким, что Реджи даже отступил на крохотный шажок. И смешался.

— Вот шутт, такое — и о доме; нет, чтобы обо… Э-э… Ладно. «Хочешь» — вот ключевое слово. Документы у тебя в любом случае есть: ты — Литинских Регина, забыла? Тень ты или… не Тень, а бумаги на тебя-прежнюю уже есть, и мы их позже раздобудем. А пока я за тебя поручусь, и, если понадобится, внесу аванс. Так что не прячься от судьбы, идем!

Он подхватил ее под руку. Регина нервно рассмеялась.

— Да что ты целый вечер меня куда-то тянешь!

— Целую ночь! — поправил он хитро. — Ведь кто-то должен это делать! Идем, мне одному калитка не откроется, это же тебя дом унюхал и проявился!

И в самом деле, стоило ей несмело коснуться щеколды, как где-то неподалеку зазвенели колокольчики, выпевая затейливый мотив, а из глубины сада послышался надтреснутый голос:

— Иду-иду! Я здесь, молодые люди!

Дрогнули макушки запущенного кустарника, в зарослях которого, как в стогу, утопала застекленная крыша теплицы. Из гущи садовых джунглей вынырнула старушка. Но какая! Даже видавшая виды в своем современном мире Регина вытаращила глаза, а уж ее спутник и вовсе остолбенел.

Услышав сперва нежненький старческий говор, Рина уже представила его обладательницу, и, добавив недавно приобретенные впечатления от здешнего мира, ожидала увидеть опрятную бабульку; возможно, по утренней поре — в капоре или домашнем платье, в непременном переднике… И непременно в каком-нибудь благообразном чепчике, по строгим канонам здешнего стиля…

Н-да. Это был как раз тот случай, когда воображение подвело.

Бабушка и впрямь наличествовала.

Маленькая, кругленькая, крепкая, как гриб-боровичок. Из-под огромных очков в розовой оправе задорно поблескивали большущие, словно нарисованные, голубые глаза. Ярко-фиолетовая косынка, повязанная по-пиратски, этакой банданой, не справлялась с непокорными седыми кудряшками, и те активно топорщились во все стороны. Но более всего поражал наряд. Пестрая юбка, едва доходящая до середины икр, являла миру прочные сапожки на толстой платформе, поразительно смахивающие на берцы; из-под кожаного жилета, усыпанного заклепками, бантиками из шнурков, какими-то медными крохотными винтажными фигурками — бабочками, улитками, пушечками и прочей дребеденью — проглядывало кружево шикарной поплиновой блузки в мелкий цветочек. И все это великолепие дополнялось несколькими связками ярчайших бус, абсолютно разнородных по фактуре и цвету, и лучезарной улыбкой

— Вот так-так, неужели покупатели пожаловали? Ну, наконец-то! Ах, вы, мои голубчики, как же я вам рада! Пойдемте, пойдемте, я вам все покажу! Ах, как вы вовремя! Я уж собиралась все тут законсервировать и уехать в Иттари…

Она воинственно щелкнула садовыми ножницами. Отбросила в кусты пучок срезанных веток. Тотчас из зарослей послышалось меканье и жадное чавканье.

Пестрая бабулька, не глядя, сунула ножницы за спину, те точнехонько зацепились за древесный сучок и закачались там, будто пристраиваясь.

Реджи, наконец, отмер.

— Доброго дня, почтеннейшая лейди! Ничего, что мы так рано?

— Да что вы, детки, какая рань! Мы в Иттари привыкли вставать с солнцем, нам в самый раз… Это в столице все сони: и люди, и оборотни. Я, бывало, у брата гостила, так давно и печь протоплю, и пирогов напеку — а он все спит… Ой, да что это я про печь! Вы, деточки, не пугайтесь: кухню мой покойный братец еще лет десять как переделал на новый лад, печь там разве что для красоты осталась. Больно хороша на ней плитка, из настоящего ларрийского терракота…

Щебеча и сыпля словами, словно бусинами, она вышагивала по дорожке впереди гостей, и крепкие ножки ее в тяжелых ботинках печатали шаг бодро и весело. И вся она так и искрилась весельем и вдохновением.

— Вот хорошо-то! — продолжала она. — А то брат завещал: ежели за год никто не заселится — закрыть дом наглухо и запечатать, чтобы, значит, вообще никому не доставался. Написал, что, дескать, ежели судьба настоящему хозяину найтись — за этот срок он объявится, а нет — лучше вообще изолировать. Тут такие книги и такие штуки остались, что не каждому себя доверят, а если какой невежа вздумает их к чему принудить — то лишь себе и другим во вред. Так лучше уж совсем замуровать. Чтобы никому. А мне жалко, ох как жалко… Я же все помню: как Аугусто саму башню строил, как потом к ней дом в основании заложил, чтобы, значит, и мне было, где жить, когда к нему перееду… Я-то из нашего Иттари долго не решалась податься, это уж когда овдовела — зачастила в нему в гости. Он один, я одна — вдвоем все веселее. Да при мне он хоть поесть не забывал. Ох уж, мне эти маги…

— А он был маг? — умудрился вклиниться в ее словесный поток Реджи.

Она засмеялась звонко, совсем не по-старушечьи.

— Ох, да какое там… Нет, мальчик, он был не маг. Аугусто Мурхох, мой старший братец, был гений.

Ласково-печально покачав головой, так, что кудряшки-пружинки задрожали, она легко одолела крыльцо, протянула руку, и еще не успела коснуться светлых полированных дверей, как створки предупредительно распахнулись.

— Мурхох?

Оборотень наморщил лоб, будто припоминая.

— Непризнанный гений, — вздохнула бабулька. — Маг-самоучка, не закончивший ни одной академии, и знаете почему? Потому что, на самом деле, традиционной магии в нем было совсем мало. Он был превосходный теоретик, новатор, и многие его идеи считались бредовыми. Что вы хотите — маг без диплома, и сам в состоянии разве что чуть улучшить бытовые чары…

— Мурхох! — Реджи шлепнул себя по лбу. — Ну, конечно! Техномаг, изобретатель мобиля, но вынужден был продать авторские права, чтобы расплатиться с долгами… Да как же так? Неужели так и умер… в бедности, в безвестности?

Старушка глянула на него с упреком.

— Молодой человек! Почему же сразу — «в бедности»? Взгляните, это разве жилище маргинала?

— О! — только и сказал поспешно Реджи, переступая порог. — О, нет, разумеется!

Весь этаж занимала кухня, светлая, уютная, с добротной крепкой мебелью, с горящими от солнечных лучей донышками медных кастрюль и сковородок, развешенных над плитой, с нежными глазками фарфора и фаянса, расставленного на полках… Широкий угловой диван в углу и нависший над ним светильник наводили на мысль, что, должно быть, хозяину не было порой смысла удаляться в спальню: хватало и этого обжитого уголка. Сиял чистотой и светлыми паркетинами пол с расстеленными пушистыми ковровыми дорожками. Винтовая лестница частично уходила вниз, скрываясь в неосвещенных недрах то ли подвала, то ли цокольного этажа, и возносилась кверху. Возможно, до самого купола Башни?

А воздух, воздух!..

Регина вдохнула аромат старого вощеного дерева, запах душистых трав, угадывающихся в полотняных мешочках за застекленными дверцами шкафчика, дух старины… и еще чего-то непознанного… и поняла, что пропала. Для того чтобы понять: Мое! — ей не нужен дальнейший осмотр. Всей шкуркой, всеми потрохами она знала, что, наконец-то, у себя. Такое чувство будил в ней, разве что, родительский дом, да и то не всегда, а в пору глубокого детства, когда отец с матерью были еще добрыми папой и мамой, ни разу не говорившими «нет!» и «ты должна понимать»…

— Беру, — сказала тихо, но твердо.

Старушка, расписывающая равнодушие покойного брата к славе и известности, осеклась.

— Вы же еще не видели, что там наверху и в самой Башне, милочка!

— Мне все равно, — нетерпеливо ответила Регина. — Это мое, я чувствую! Я должна быть здесь.

Сложив ручки, бабуля опустилась на ближайший стул и воззрилась на нее со странным выражением лица.

— А знаете, милочка…

Потеребила бусики.

— Аугусто предупреждал, что может быть и такое. И если найдется вдруг кто-то, кто с первого взгляда влюбится в его дом без памяти — а ведь с вами именно это случилось, не правда ли? — то даже и не думать о сдаче в наем.

— Как? — болезненно вскрикнула Регина. Не успела она свыкнуться с внезапно свалившимся ощущением подарка — и его уже отбирают?

— Но послушайте, лейди, — решительно начал оборотень. Хозяйка отмела его возражения небрежным жестом, звякнув бусинами и побрякушками на жилете:

— Ах, вы меня не поняли, детки. Для вас… Нет, скажу точнее, милочка: именно для вас этот дом не сдается. И не продается. Он предназначен вам в подарок и вечное владение, вот что я вам скажу. Такова воля Аугусто Мурхоха, моего покойного брата, она оговорена в завещании и заверена свидетелями, так что ни один стряпчий ее не оспорит. А уж я — тем более!

Регина выдохнула с облегчением, но все еще не веря.

— Так просто?

Старушка промокнула уголки глаз скомканной замызганной тряпкой, выуженной из кармана. Приглядевшись, полезла в другой карман, извлекла чистейший носовой платок, повторила процедуру и высморкалась.

— Воля брата для меня священна!

И добавила уже без пафоса:

— Я ведь тоже немного ведьма, как все женщины тут, в столице, и я чувствую, милочка, что вам с этим домом будет расчудесно. Признаюсь, я за него очень рада. Ко мне он уже привык, значит, с хозяйкой-женщиной сойдется, никуда не денется. Я частенько навещала брата, и со временем привила его Дому многие полезные привычки, помогающие обустроить жизнь. Он очень умный и очень старательный, любит ласку и доброе слово, вы уж не скупитесь ни на то, ни на другое; и все-все понимает, вы скоро сами это увидите!

Она всхлипнула от души.

— Я так рада!.. И, наконец, смогу вернуться в Иттари, к моим механическим козочкам!

Не замечая, как от последней ее реплики молодой человек поперхнулся воздухом и закашлялся, подхватилась со стула.

— Пойдемте, милочка. Посмотрим эти роскошные хоромы. Меня, правда, Дом до сих пор не пускал в саму Башню, но, может быть, вас пропустит?

Глава 14

Когда твой дом рухнул, нужно строить новый, а не склеивать обломки.

Стивен Кинг

Первый виток лестницы привел гостей в спальню, маленькую, уютную, практически не обремененную мебелью и декором. Низкое широкое ложе почти во весь пол, вдоль стены — узкий, должно быть, с учетом размера комнаты, комод, стеллаж с книгами… Ах, да, еще выход в крошечную гардеробную, зияющую пока что пустыми полками. Над спальней, в мансарде, под самой крышей, располагалась ванная комната, залитая светом из двух западных окон и двух восточных. Регина представила, как будет блаженствовать в горячей воде, любуясь зелеными кронами за окнами и световыми пятнами на сводчатом потолке, и чуть не зажмурилась от восторга.

Выводя их из мансарды на очередной уровень, ведущий, по идее, в недра самой Башни, лестница сделала более размашистый виток и уперлась в закрытую дверь.

— Увы! — огорченно развела руками лейди Тересия, сестрица покойного Аугусто Мурхоха. — Нас все-таки не пускают! Тут уж я ничего не могу поделать, мои дорогие. У Дома было время приглядеться к вам; но он или пока стесняется, или… Простите, деточка, но, возможно, он не доверяет если не вам, то вашему спутнику.

Оборотень фыркнул, но промолчал.

Старушка вздохнула печально.

— Так и не передумаешь? — сказала громко в пространство.

Ответом ей послужил еще один чуть слышный вздох, ветерком пронесшийся по лестнице.

— Понятно. И что же нам с тобой делать?

Дом словно потупился. Регина не могла объяснить, почему и как, но у нее возникло именно такое ощущение.

— Ничего страшного, — сказала дипломатично. — Пусть пока привыкает. Мы же должны друг к другу приглядеться, так? Для жилья мне вполне хватит места, а что касается остального… Лейди Тересия…

— Тереса, дорогая, — поспешно поправила ее бабулька. — Для вас — Тереса.

Рина улыбнулась.

— Спасибо… Тереса, я ведь не ведьма. И мне, пожалуй, связываться с книгами, которые здесь заперты, да еще со всякими артефактами, которые вы называете «штучками», наверное, нежелательно. Но я и не чувствую себя обделенной. Мне просто нравится это место, этот дом, этот сад. Отсюда, если и хочется уходить, то лишь для того, чтобы быстрее вернуться, понимаете? Так что давайте просто уладим формальности. Я же сказала, что беру этот замечательный дом! Вот только одно мне непонятно: вы-то где сейчас обитаете? Здесь все вроде бы давно нежилое…

И в самом деле, кухня и спальня, хоть и были ухожены, блестели чистотой и уютом, но следов чьего-либо пребывания не содержали. А лейди Тересия, тем не менее, встретила гостей в саду, да еще с пучком нарезанных веток в руках…

— За меня не беспокойтесь, дорогая. Я в последнее время гощу у нашей соседки. Она уехала по делам и попросила меня присмотреть за домом, чтобы тот не заскучал в ее отсутствие. А мне что ж, мне нетрудно! Так что вы меня ничем не стесните, и можете заселяться хоть сию секунду. Если, конечно, не побоитесь приобрести кота в мешке.

Она сердито, по-девчоночьи, дернула прядку-штопор и покосилась на потолок, словно адресуя невысказанный упрек невидимке. Дом притих, будто затаил дыхание.

— Котики — наше все, — брякнула Регина. — Э-э… Я хочу сказать, что люблю котов. И со здешним экземпляром мы рано или поздно договоримся, а нет — пусть себе сидит в мешке, если ему там комфортно… Так что нужно оформить и подписать?

— Ну, раз так…

Бабулька улыбнулась, не скрывая облегчения.

— Пойдемте, вы ведь еще не все видели. Есть еще и подвал, и ангар! Вот только не заартачится ли наш чудик и на этот раз?

Пожав плечами, Регина последовала за ней вниз. Один виток, второй, третий… И вдруг под выходом на кухню словно сам собой раскрылся еще один пролет. На дубовых стеновых панелях загорелись крохотные лампочки.

— Йехоу!

Тересия испустила торжествующий вопль и потрясла крепким кулачком:

— Молодчина! Он открыл нам подвал, детки! Это победа!

Впрочем, цокольный этаж лишь с большой натяжкой можно было назвать подвальным. Разве что из-за крохотных окошек, притулившихся где-то под потолком. Ни сыростью, ни земляным полом здесь не пахло, зато была обустроена превосходная мастерская: с несколькими верстаками, с испытательным стендом, на котором до сих пор громоздился какой-то механизм, смутно напомнивший Регине байк… Как и повсюду в доме, тут царил идеальный порядок. Стеллажи с деталями, с готовыми изделиями, с инструментами известного и неизвестного назначения, с ящиками, полными техдокументации, каких-то инструкций, журналов, чертежей, калек тянулись от пола до… самого верха; а уносился он, этот верх, далеко-далеко, на высоту, пожалуй, третьего этажа или… Рина прикинула. Ну да, где-то до уровня конька мансарды. Как раз туда и выводила к закрытой двери лестница, и там же, очевидно, оставались пока недоступные ей уровни Башни. А то, что они видят, стало быть…

— Лаборатория Мурхоха… Мастерская! — выдохнул за ее спиной оборотень.

Регина же с трудом подавила возглас разочарования. Ее, как особь женского пола, все эти железяки и механические игрушки не заинтересовали. Встречаются, конечно, и среди девочек технари и гениальные механики, но… это не ее случай. А вот у Реджи даже глаза разгорелись. Гляньте-ка, ничто человеческое оборотню не чуждо!

— Конечно, мои милые, здесь не все и не всем может быть интересно, — проворковала Тересия, словно читая ее мысли. — Но помните, что если уж Дом открыл для вас святая святых Аугусто, значит, больше не закроет. Успеете и насмотреться, и изучить. А пока пойдемте-ка дальше.

«Дальше» оказался проход — недлинная подземная галерея, в боковой стене которой притаилось несколько кладовок со всяким хламом, чрезвычайно напомнившим Регине рассказы о чокнутых изобретателях, которые тащат в дом все, что попало, дабы потом разобрать на запчасти и собрать очередную хреновину. Тем не менее, она одобрительно что-то помычала возле этих кладовок, чтобы не оставить без внимания доверие Дома. Потом по галерее они прошли в крытый…

Гараж! Точно!

— О-о!

Тут уж Регина с оборотнем выдохнули в один голос.

В углу строения, рассчитанного явно на большее количество механизмов, притулился автомобиль. Или мобиль, как тут называли подобные… э-э… повозки. И в самом деле, до земных «Реношек» и «Беэмвух» ему было далековато, но обтекаемостью форм, а главное — крытым, застекленным, словно фюзеляж самолета, верхом, он выгодно отличался от виденных Региной ранее полукарет-кабриолетов. Судя по восхищению, плескавшемуся в глазах Реджинальда, перед ними находилось чудо техники этого мира.

— Вот это… это да-а… — протянул он. И немедленно сунулся к водительскому месту. Но тотчас отдернул руку и глянул на Регину просительно, как дитя: — Можно?

Она едва не засмеялась. Мальчишки всегда мальчишки, в любом возрасте. Им только дай в машинки поиграться!

— Чур, после меня! — сказала важно. И едва не показала язык, чтобы поддразнить.

Реджи уставился на нее в полном обалдении:

— А ты… умеешь водить?

— Немного. Не гонщица, конечно, но права имею, хоть свою машину так и не завела. Подожди, всему свое время, давай пока закончим с осмотром, а сюда еще вернемся.

— Ох, как я рада! — с чувством сообщила Тересия, приложив руку к сердцу. Бусики при этом радостно задребезжали. — Вы не представляете, мои дорогие! Ведь это была последняя работа Аугусто, его экспериментальная модель, на совершенно новом, качественно новом магокристалле! И вот еще что… — Она понизила голос до шепота. — Имейте в виду, это — единственный экземпляр, уникальный и неповторимый, а значит бесценный. Брат так и не успел запатентовать его, а мне…

Она махнула рукой.

— У меня пытались перекупить его какие-то организации, пришлось даже устроить небольшой взрыв в мастерской, имитировать аварию, чтобы отвязались. Очень уж не хотелось отдавать наследство Аугусто неизвестно кому. И без того весь Арт считает изобретателем мобилей этих проныр из «Моби-Мага». Нет уж. Шиш им.

И ловко свернула из пальцев дулю.

Реджи сунул руки в карманы, постоял, задумчиво глядя на «экспериментальную модель».

— А ведь это прорыв в маготехнике. Если только магокристалл и впрямь нового вида… Очень хорошо, что его считают утраченным. Знаете что, Тереса? Вы ведь думаете скоро вернуться к себе в Иттари? Оставьте мне свой адрес. Если нашему Ордену удастся оформить патент на имя Аугусто Мурхоха посмертно, мы переведем все права на вас. Какие там у вас там доходы от механических козочек? уж не миллионы… А так — обустроите им настоящую ферму, наделаете новых…

— И вообще, — тихо добавила Регина. — То, что вы продаете или… дарите этот дом, не означает, что вы больше не имеете права сюда вернуться. Мы всегда будем рады вас видеть.

— Да! — припечатал оборотень. — Всегда!

Рина открыла было рот, поправить… но смешалась. Она-то подразумевала под «Мы» лишь себя — и Дом, о котором, невольно переняв манеру бывшей хозяйки, уже привыкла думать, как о живом существе. Но Реджи, похоже, воспринял намек на свой счет. И что это он вбил себе в голову? Непонятно.

От воспоминаний о его голодном взгляде она невольно поежилась. И страшно, и приятно… Черт. Не о том сейчас надо думать…

Излучающая довольство лейди Тересия провела их по саду, показала теплицу, в которой пока что пустовали идеально взрыхленные, но ничем не засеянные грядки, домик-беседку с садовым инвентарем, а заодно и калитку в заборе, на границе с соседским садом. С той стороны доносилось уже знакомое меканье; туда-то после свершения сделки и удалится лейди Мурхох, и поживет еще неделю-другую, поджидая возвращения подруги. Так что, если вдруг понадобятся консультация или какие-то пояснения — добро пожаловать!

* * *

Сьер Лоуренс выслушал ворона и одобрительно кивнул.

— Какими, однако, темпами осваивается наша гостья! И полусуток не прошло, как почувствовала свое Место Силы. Превосходно. Хорошо, что с ней сейчас Реджинальд, он поможет утрясти бюрократические моменты… Значит, ни истерики, ни жалоб, ни просьб вернуть ее в свой мир? Полное принятие действительности? Почти полное? Что ж, превосходно. А знаешь, друг мой…

Он задумался.

— Дом — это ведь тоже привязка. Превосходная привязка к миру. Да и мотиватор…

Усмехнулся и добавил, обращаясь к невидимой собеседнице:

— Все еще не хотите становиться ведьмой, лейди Регина? Ну-ну, посмотрим, как вы себя поведете при первых же попытках благоустройства. Бытовая магия — это все же магия, и игнорировать ее в нашем мире, полагаю, невозможно…

Вдруг он отвлекся.

— Аллан, да что это с тобой, дружище? Ты с самого прилета вроде как не в себе!

Ворон глянул на него как-то дико. Хрипло выдавил:

— Лейди… Мур-рхох…

— Да? И что? Она тебя шокировала?

— Лейди… Не должна быть такой… безалабер-рной! Уж-жасной! Р-растр-репой! Железки и шнур-рки! Опр-рава! Кошмар-р!

Сьер Лохли воззрился на Птица с изумлением:

— Дорогой друг, даже лейди иногда бывают эксцентричны; что в этом такого? А тем более, лейди, выросшая рядом с подобным братом не от мира сего… Мне доводилось несколько раз навещать сьера Мурхоха, и должен сказать, что, по сравнению с ним, его младшая сестра — чрезвычайно здравомыслящая и утонченная особа. И в самом деле, кто-то в этой странной семейке должен был оставаться нормальным, чтобы время от времени кормить и поить этого фанатика от механики, выгуливать, напоминать, что спать полагается в пижаме, работать в рабочем комбинезоне, гостей встречать в сюртуке или в костюме, а не путать все это периодически… Да, это был самый рассеянный и чудаковатый маг, которого я только знал, и вполне естественно, что его сестра отличается от истинных лейди ее возраста. Что не мешает ей оставаться добросердечной и радушной, а главное — здравомыслящей. И как удачно, что лейди Регине открылась мастерская сьера Аугусто; ведь она считалась потерянной для мира. Возможно, там найдется немало интересного для нашей Оллы? Жаль, что эта девочка разминулась во времени со сьером Мурхохом: пожалуй, ее бы в ученицы он взял непременно.

Глава 15

Один важный секрет: нужно идти туда, куда хочется, а не туда, куда якобы надо.

Макс Фрай. «Книга одиночества»

Несмотря на громкое название, резиденция Ордена Равновесия представляла собой едва ли не самый скромный особняк из тех, что украшали шестигранную Площадь Орденов. Тем не менее, размеры его, зрительно скрадываемые декоративными, словно игрушечными башенками, балкончиками, барельефами, несколькими фальш-колоннами, как-то по-домашнему уютно оплетенными плющом, вблизи оказывались очень даже впечатляющими.

Несколько изящных мобилей, стильных, и в то же время строгих, даже с одинаковым выражением «морд», как у вышколенных слуг на парадном банкете, выстроились на площадке неподалеку. Там же припарковалось странное транспортное средство, подозрительно смахивающее на гибрид мотоцикла и мопеда.

— А это что? — кивнула в его сторону Регина.

Оборотень подавил зевок, потряс головой. Если на Регине бессонная ночь отчего-то никак не сказалась, то у ее спутника глаза уже заметно шалели. Впрочем, по его словам, на ногах он провел уже более суток…

— А-а, эта двухколесная хрень с седлом? Олла называет его «байк», хоть потом сама над ним издевается и не устает бурчать, что до настоящего байка ему как нашим мобилям до каких-то там болидов. Но я, например, без понятия, что такое «болид», а потому обделенным себя не чувствую. Мне наша техника очень даже нравится, а то, что она не развивается до самых вершин какого-то там прогресса — так нашей цивилизации оно и не нужно. У нас свой путь. А эти игрушки, — он снисходительно махнул в сторону мобилей, — облегчают жизнь, позволяя тем, кто не достиг высот в магии, обходиться без порталов, ну, и являются отличным средством занять мозги особо любопытным исследователям. Пусть отвлекутся на полезное дело… Ты точно не хочешь побыть на совещании?

Рина пожала плечами.

— Зачем? А главное — в качестве кого? Приглашать меня не приглашали, я — не член вашего Ордена, лицо совершенно постороннее… Это прошлая Регина каким-то боком вас касалась, да и то, как я поняла, была еще на испытательном сроке… А я — хочу просто поблагодарить сьера Лоуренса за помощь, участие в моей судьбе и за нужную информацию. Было бы просто свинством с моей стороны вильнуть хвостом и даже не показаться ему на глаза, едва обзаведясь собственным домом. Я ведь прекрасно понимаю, что спасали-то вы, собственно, другую Регину, но суть от этого не меняется: если бы не его усилия и не ваши старания, меня б сейчас…

Она запнулась. Оборотень вдруг напрягся. Ей показалось даже, что короткие волосы так и вздыбились у него на затылке, как шерсть на холке.

— Что? — рыкнул он.

Она отвела глаза.

— Уж не знаю, какие там дружеские и соревновательные отношения у вашего Эрнесто и Ану-бисса, но один из жрецов уже распорядился меня распять по-быстрому, чтобы не отвлекаться от дальнейших поисков той Регины… Реджи!

Тот унял зарождающийся в груди глухой рык, глянул на свои стиснутые кулаки, разжал пальцы. Выдохнул.

— Это… ничего. Я умею себя контролировать. Хорошо, что сказала; я сообщу Эрну такую подробность, у него давно на этих фанатиков зуб. Только за месяц он отследил несколько выбросов, похожих на последствия жертвоприношений, и все — из того храма. Только улик пока никаких: или они очень уж хорошо маскируются, или сам бог прикрывает их задницы, по-родственному, так сказать… Разберемся. Ты позволишь снять слепок с твоей памяти, если понадобится? Конкретно с того самого момента, когда тебе угрожали?

— Слепок? Что, и обойдетесь без вызова в суд? Без всяких показаний?

— Слепок с памяти — это и есть показания. Он фиксируется в присутствии экспертов-свидетелей, судам этого достаточно.

— Тогда… Ладно, если это необходимо — пусть снимают.

А еще Регина подумала, что неплохо бы поговорить с этими самыми экспертами-специалистами о своем, о личном… «Дыры» в ее памяти никуда не делись; но возможно ли хоть как-то восстановить эти участки? Хоть она давно уже догадалась о содержании наглухо закрытых от нее воспоминаний, хоть, возможно, и не надо было бы их трогать… Но все же — с ними она уж точно чувствовала бы себя цельной. Самой собой, а не чьим-то повторением.

Она покосилась на оборотня. Тот все еще хмурился. Ей даже показалось, что он до сих пор сердито бьет невидимым хвостом, белым, в черно-коричневую полоску. Давно забытое ощущение — нежность — вдруг самым краешком коснулось ее сердца. Она осторожно тронула вновь сжатый, очевидно, рефлекторно, мужской кулак.

— Реджи, успокойся. Все хорошо.

Он удивленно скосил на нее глаза. И вдруг неуловимо быстрым движением перехватил ее ладонь. Пожал.

— Я, правда, в порядке. Ты что, на самом деле за меня волнуешься?

Регина подавила смешок. Какой же он все-таки еще наивный, все переживания на виду!

С неохотой попыталась высвободить руку.

— Конечно, волнуюсь. Вдруг ты перекинешься, и напуганные горожане устроят на тебя охоту с вилами и факелами? Прости, такой уж у меня стереотип сложился, в своем мире. У нас оборотней боятся.

Он так же, нехотя, отпустил ее пальцы.

— Вообще-то в городской черте оборотням не разрешено перекидываться, чтобы никого случайно не напугать. Только в собственных жилищах. Но таким, как я — можно. И другим служителям Закона. Так что…

Развел руками и заулыбался.

— Но мне приятно. Так не пойдешь со мной на совещание?

— Да зачем я тебе там нужна? — не выдержала Регина. — Признавайся, что у тебя за интерес?

— Хотел показать тебя… другую, — тихо сказал он.

Ей вдруг захотелось заплакать от умиления. Этот чудик… он и впрямь за нее переживает! Хочет… представить ее в лучшем свете?

И в который раз она задумалась: насколько же ее предшественница успела всем подгадить? Вот задницей чует: порядком. Как он недавно изволил выразиться? «Мы с ней уже не справлялись»?

Н-да. А ведь парень, кажется, пытается смягчить впечатление… соломки подложить, так сказать.

— Она крепко успела всех достать? — спросила прямо.

Тот отвел глаза:

— Не то слово.

Не сговариваясь, они оба глянули на двери центрального входа.

Что-то за ними поджидает?

— Знаешь, Реджи…

Пришла ее очередь взять оборотня под локоток и развернуть к крыльцу. И потянуть за собой.

— Я не собираюсь всем и каждому доказывать, что я — это я, а та, что была раньше — другая Регина. Если понадобится — извинюсь за все ее дурные слова и поступки. Но расстилаться перед всеми и доказывать, насколько я идеальна, не стану. Это все слова, а отношение к человеку складывается из его поступков. Жизнь сама все расставит на свои места, а мне остается лишь быть самой собой, не лучше и не хуже. И принимайте меня такой, как есть, а актерствовать я не умею.

…Никто из них не знал, что в эту минуту сьер Лоуренс Лохли отвернулся от окна, на котором, как на большом экране, проецировалось ее с Реджинальдом изображение, и повернулся к присутствующим в его кабинете.

— Что скажете, лейди и сьеры? Разница видна?

Худощавая девушка в черном, с виду почти подросток, сердито фыркнула и отвернулась. Вернее сказать, развернулась к окну спиной, крутанувшись вместе с креслом. Жгуче-черные пряди, похожие на перья, встопорщились на голове, придавая ей сходство с рассерженным ежом.

Из соседнего кресла после недолгой паузы нехотя подал голос тот, кого минувшей ночью Рина окрестила «Суровым Ангелом»:

— Видна-то она видна… Причем, справедливости ради, можно заметить, что разницу эту можно считать невооруженным глазом. И дело не только во внешности… Но позволю себе напомнить, сьер Лоуренс: первая лейди Регина в момент своего появления, как и несколько последующих дней, вела себя довольно похоже. Сейчас, в настоящий момент, мы невольно сравниваем ее… повторение? двойника? Тень? Хорошо, пусть будет Тень… с той, с которой успели как-то смириться в последнее время. А ведь Тень с оригиналом должны быть идентичны по сути своей, не так ли? Поэтому я не особенно обольщаюсь. Но, стараясь быть объективным, соглашусь с высказыванием Регины-второй, хоть это и не понравится Олле: время покажет.

Сьер Лоуренс кивнул.

— Благодарю. Этого уже немало. Разумеется, все возможно; нас может вновь постичь разочарование, причем не только на почве личностных антипатий. Новая Регина, похоже, не в восторге от своей ведьмовской сущности, а точнее — активно ей противится… Но с этой проблемой нам только предстоит разбираться. А сейчас — я рад, Эрнесто, что личная неприязнь к Регине-первой не помешала тебе в оценке ситуации. Сьер Гарри?..

Рыжий молодой человек, рассеянно присевший на краешек стола, вздрогнул, словно очнувшись. Перевел взгляд от окна, давно преобразовавшегося в обычное.

— Что? Ах, да…

Смущенно почесал за ухом.

— А… я не знаю, что сказать. Я и с первой-то вашей ведьмой почти не разговаривал; так, несколько книг ей отыскал. Но та была какая-то…

— Смелей, Гарри!

— Да не умею я! Сами знаете — не люблю разговоры говорить.

— Зато твои психологические наблюдения всегда очень удачны, а выводы точны. Не стесняйся, мой мальчик. Мы знаем, что это не от косноязычья, а от привычки общения с точными приборами и устройствами, которые не нуждаются ни в эпитетах, ни в сравнениях, лишь в кратких и емких командах. Итак, смелее: скажи нам буквально в двух словах, как ты ощущаешь новую ведьму?

Парнишка похлопал рыжими ресницами.

— Вряд ли она ведьма. Она больше похожа на ведунью. Ой… что-то не то…

И заалел щеками так, что даже веснушки временно пропали.

Сьер Лоуренс уставился на него с изумлением, но подбодрил:

— Очень интересный вывод… Есть что добавить?

— Она сейчас не врет, вот что. А та, первая, в каждом слове юлила. Всегда. И не была она сперва хорошая, а потом вдруг р-раз — и в дрянь превратилась. Она сразу мне не понравилась. Дву… Двулична, вот. И только прикидывалась тихоней.

— А что ж ты раньше молчал, психолог-олух? — сердито бросила черноволосая девушка, развернувшись к нему. Тот лишь пожал плечами, неуверенно улыбнулся:

— Я думал — вы и сами видите, просто ждете, что она исправится…

Сьер Лохли подавил вздох. Взглянул на молодого человека без упрека, отечески:

— Гарри, дружок, я уже не в первый раз напоминаю: если тебе когда-нибудь захочется поделиться своими впечатлениями о людях или о событиях — не стесняйся, высказывайся. Твой дар проницательности — весьма ценная особенность, приносящая большую пользу. Ты молодец. И, кстати, почему ты решил, что новая Регина именно ведунья?

Молодой человек потер переносицу, будто поправляя несуществующие очки.

— У нее… Вы же знаете, я вижу… Проблески такие в ауре. Как на том амулете, что вам на память ваша Наставница оставила. Вы же сами как-то рассказывали, что лейди Дафна больше была ведуньей, чем ведьмой, просто ей надоело всех поправлять, она и не спорила. Вот я и… Что, не так?

— Гениально. Все так, мой мальчик. Ты удивительно наблюдателен, а я — старый склеротик и не заметил очевидного… Молодец. Не смущайся, ты действительно молодец и умница. Я так понимаю, что претензий у тебя к нашей новой гостье пока нет. Олла, а ты что скажешь?

— А я ей не верю, хоть тресни, — буркнула девица, уставившись на квадратные носки своих высоких сапожек на шнуровке. — Может, это сейчас и не та, что прежде была, но по мне, на лицо — та же самая, что вы однажды из своего секретного кабинета вывели. И наверняка такая же стерва: в глаза говорит одно, за глаза думает другое, вот как сейчас: ах, ты за меня волнуешься, мать твою… Простите, сьер Лоуренс. А наш Реджи уши-то и развесил, и слюни пустил, будто, наконец, пару встретил… Какая она ему, нафиг, пара? Уже забыл, как от ее духов задыхался? Как она ему однажды чуть весь бок не сожгла файерболом, вроде как случайным? Случайным, ага… А мне из-за ее проклятий каждый день резину на байке приходилось менять…

— Олла, дорогая, — мягко прервал ее Лоуренс Лохли. — Прошу тебя запомнить, как аксиому: эта женщина, которую мы сейчас видели за окном — не та, что причинила вам всем, здесь присутствующим, немало неприятностей. Я ведь не случайно собрал вас вместе и показал вам нашу гостью в тот момент, когда она ведет себя относительно свободно, не думая, что за ней наблюдают. Не спорю, было бы глупо и самонадеянно ожидать от новой Регины Литинских совершенства во всех отношениях. Как знать, может, нам все-таки придется вернуть ее на Землю или отправить в любой немагический мир, дабы не подвергнуть нешуточной опасности собственный. Но пока что мы имеем такие же шансы заполучить в ее лице надежного помощника и коллегу. В настоящий момент я оцениваю вероятности успеха и неуспеха, как равные, и, поверьте, у меня есть на то основания. Нам остается только не забывать печальный опыт, наблюдать, анализировать — и подталкивать ее к определенным тестовым поступкам. Запасемся терпением.

Девица Олла скорчила неопределенную мину, означавшую, должно быть: «Посмотрим!»

— У меня к вам убедительная просьба, коллеги, — продолжил сьер Лоуренс. — Понимаю, что каждый из вас останется при своем мнении, и не оспариваю его; но при разъяснении ситуации сотрудникам ваших секторов будьте любезны, придерживайтесь нейтральной оценки. Я настаиваю.

— Разумеется, — с нажимом произнес сьер Эрнесто и сурово глянул на девицу. Та возмущенно вскинулась, но… прикусив губу, кивнула. Гарри с тем же отсутствующим видом что-то промычал, глянул на огромные часы на запястье и оживился.

— А… уже все? Можно идти?

— Подожди немного, Гарри, мы не закончили. Итак, лейди и сьеры, я рад, что мы пришли к взаимопониманию и выработали совместную тактику и линию поведения. Я не ошибся?

Он глянул на Оллу в упор. Та ответила дерзким взглядом, но высказалась намного вежливее:

— На грызню нарываться не буду. Обещаю. Но себя и других обижать не дам.

— Этого достаточно, Олла, совершенно достаточно. А теперь несколько слов на другую тему. Какой у нас там еще один актуальнейший вопрос?

Ворон Аллан, до этого чучелом застывший на подоконнике, шевельнулся и распахнул крылья:

— Пр-риезд! Пр-ринцессы! Охр-рана!

— Совершенно верно. Итак, прибытие невест Его Величества ожидается через неделю. Первым прибывает корабль из Буррунджи. Затем, с интервалом в сутки для каждой делегации, ожидаем гостей из Тиларики, Ларры и Кронта. Магическую охрану дворца в соответствующих секторах начинаем курировать с сегодняшнего дня. Олла?

— Опять рядиться в платье? — сердито буркнула та. — Ладно уж. Поняла.

Сьер Лоуренс и бровью не повел. Напротив: его глаза весело блеснули:

— Мне пришлось выдержать целую битву с церемониймейстером…

Он выдержал паузу.

— … и добиться, чтобы тебе разрешили расхаживать на подконтрольной территории в брюках. Но: — Прерывая восторженный вопль девицы, он наставительно поднял палец: — Но! Не на самом балу, только в будни! И не в этих, с позволения сказать, штанах в обтяжку и в заклепках, от которых падают в обморок поборники морали, а в целомудренных брюках того покроя, что сейчас в фаворе у придворных модниц. Согласен, в них можно запутаться, но…

— Шеф, вы просто бог! — восторженно выдохнула Олла. — Не запутаюсь! Да я там… Они у меня к смотринам все в заклепках ходить будут, и тогда я на их фоне стану совершенно незаметна; растворюсь, как вы и требуете для конспирации! Ура!

Под неодобрительным взором сьера Эрнесто она притихла, пригладила торчащий хохолок на голове, но пару раз еще восторженно подпрыгнула в кресле.

— О деле надо думать, — припечатал Суровый Ангел.

И встретившись глазами с начальником, лишь покачал головой. Дескать, балуете вы ее, шеф!

… Тем временем, задержав взгляд на парадных дверях, оборотень решительно развернул Регину в сторону.

— Давай зайдем через боковой вход. Вон через ту дверь, откуда мы вчера выходили.

— А какая разница?

— Да так, кое-что вспомнил, — уклонился от ответа Реджи. — Там просто не так людно. Если и встретится кто, так из младшего персонала или из курьеров, они тебя не знали. Все спокойнее…

А едва за ними закрылась дверь, и они очутились в небольшом затененном холле — пригнулся, коснулся ее губ своими и тотчас отпрянул.

— А главное — подсматривать некому, — шепнул заговорщически. И, не дав опомниться, потащил за собой на второй этаж.

Глава 16

Если вовремя не поцеловаться, можно навсегда остаться только друзьями

Сериал «Клиника»

Поцелуй, мгновенный, будто удар крыльев случайно налетевшей бабочки, опалил губы страстью и чужим горячим дыханием, застал врасплох — и тотчас прервался, оставив Регину в потрясении. Машинально она ускорила шаг, едва поспевая за оборотнем, и лишь на площадке второго этажа, опомнившись, дернула его за руку, принуждая остановиться.

— Реджи, ты что, с ума сошел?

— Не понял? — Он преувеличенно внимательно оглянулся. В пустынном коридоре, уходящем, казалось, куда-то в иное измерение, никого не было. — Так, похоже, все уже в Зале Совещаний… Если ты не передумала, и впрямь не хочешь туда пойти, то я пока пристрою тебя в свой…

— Редж! — сурово повысила голос Рина. — Не валяй дурака, ты все прекрасно понял! — И добавила миролюбиво: — Подумай сам, зачем нам какой-то флирт? Это уже лишнее! Ты отличный парень, я благодарна тебе за помощь, но…

— Но… — пробормотал он рассеянно. — Да какой там флирт, Рина… Ну да, возможно, я тороплю события, прости, не удержался. — Он глянул ей в глаза и неожиданно подмигнул. — Я просто намерен за тобой ухаживать. И если целоваться с девушкой в первый же, встреченный вместе рассвет, против обычаев твоего мира — хорошо, я согласен подождать. Ты только скажи, когда можно начать. Чтобы мне не налететь на выговор или что похуже. Но и не затягивай, а то я опять что-нибудь нарушу.

Она не знала, сердиться ей или смеяться.

— Да ты… Реджи, что ты несешь? Мы лишь вчера познакомились, какое ухаживание? И потом: я тебе никакая не «девушка», хоть и хотелось бы. Пойми, у нас такая разница в возрасте…

— Это-то я как раз понимаю, — нетерпеливо прервал он. — Но меня она не смущает. Ясное дело, нам нужно немного подождать; но я ведь не предлагаю серьезных отношений немедленно! Мне и жениться-то пока нельзя; но вот через полгода, а может, и раньше, этот дурацкий запрет снимут. Вот тогда мы с тобой и поговорим всерьез. А пока…

— Реджи!

— Полгода, слышишь? Достаточный срок, чтобы познакомиться и узнать друг друга лучше. Как это соотносится с традициями твоего мира? Давай так: если к тому времени ты поймешь, что я тебе подхожу — вот тогда я стану ужасно серьезен и подкачу с официальным предложением. А разругаемся — пошлешь меня нафиг, я все пойму. Оборотни не собственники, какие бы там байки про них не рассказывали.

Регина судорожно сглотнула. Похоже, парень был настроен серьезно.

Начала строго:

— Послушай…

И вдруг поспешно отвернулась, чтобы скрыть подступившее рыдание. Как часто в юности, в дни далекой минувшей молодости она мечтала о таком… таком чудесном моменте и подобном парне! А теперь все это ни к чему. Но так трогательно, что сжимается сердце.

— Ри-ина… — протянул он ласково. — Ну, что ты? Я не хотел тебя напугать, честное слово! Так уж вышло. Но мне казалось, ты не будешь возражать… Прости, если обидел.

Слабо улыбнувшись, она покачала головой.

— Не в этом дело. Я не обиделась. Просто… скажу тебе прямо: мне уже не столько лет, чтобы думать о романах. Тем более…

Она запнулась.

«А вдруг я и в самом деле Тень? И жить мне осталось…»

— Тем более с такими мальчиками, как ты, — договорила смущенно. — Да к тому же, я еще толком не знаю, что мне делать, куда себя пристроить в новом мире, а тут… ты… Я тоже не хочу тебя обидеть, пойми меня правильно. Но в моем возрасте…

Осторожно, как тогда перед ступеньками, он сжал ее пальцы.

— О каком возрасте ты твердишь все время? Вот еще глупости! Кому тут следует волноваться — так это мне, и совсем по другой причине. Оборотни, знаешь ли, все слывут сердцеедами, а я держал оборону столько лет, и вдруг — здрассте, попался… Обхохочутся. Но ты не думай ни о чем, Рина. То, чем ты забиваешь голову — лишь условности твоего мира. Как только ты на себе почувствуешь…

Он запнулся.

— В общем, словами тут не объяснишь, это надо через себя пропустить. Ладно, не тороплю, просто стану иногда ходить за тобой по пятам и предлагать помощь. Или звать на ужин. Годится? Это соответствует твоим представлениям о простых дружеских отношениях? Чисто дружеских, без обязательств?

Она невольно улыбнулась.

— Вот, — обрадовался он. — Значит, соответствует. И ни о чем не волнуйся, я просто окажусь рядом, если увижу в себе необходимость, вот и все. А начнешь справляться сама — отлично; буду знать, что ты встречаешься со мной не из корысти, а потому, что я тебе уже нравлюсь.

Не выдержав, Регина расхохоталась.

— Вот балда! Да на тебя просто невозможно сердиться! Но ты все же имей в виду: никаких романов. Однозначно.

— Ага. Пойдем, покажу тебе свой кабинет.

— Нет, стой, что значит «ага»? Не увиливай! — Ей опять пришлось припустить за ним чуть ли не вприпрыжку. — Ты точно все понял? Я против…

— М-м? Против чего конкретно? Против ужинов?

— Ну… э-э…

— Видишь, сама идея тебе нравится. Против моей помощи? Да ведь кому-то надо помочь тебе с документами, проводить в твой первый здешний банк, показать, как управляют мобилем и какие здесь правила движения, пока ты не освоилась? А-а, похоже, и это не вызывает возражений… Так ты конкретно против поцелуев? Но мы же договорились: не раньше, чем ты сама намекнешь. Что я упустил существенного?

— Ты… невозможен, — задыхаясь от невольного смеха, выговорила Регина. — И упрям! Как ты не понимаешь, что самое существен… Ого!

Последний возглас вырвался непроизвольно, стоило переступить порог обычной вроде бы двери: не пластиковой, конечно, не застекленной, как в земных офисах, но из натурального тяжелого дерева, зато без всякого намека на замок и ручку. Она просто распахнулась, когда в этом возникла необходимость.

Открывшись в джунгли, как сперва показалось Рине.

Стен поначалу она вообще не увидела. Впрочем, те угадывались — но где-то в отдалении, заслоненные зарослями густого бамбука, кряжистыми деревьями, переплетенными лианами. В лицо дохнул влажный горячий воздух тропиков, наполненный неизвестными дурманящими ароматами. Где-то дурняком заверещали обезьяны. Заорала какая-то птица.

Оборотень засмеялся и взмахнул рукой, жестом словно приглушив звуки. Легкий ветерок, пролетевший по вовсе, как оказалось, не бесконечному помещению, снес переизбыток влаги и запахов.

— Имитация. Не обращай внимания, наш умелец Гарри любит экспериментировать с иллюзиями и создавать маленькие реальности. Он снабжает их способностью к саморазвитию, вот и получаются иногда такие эффекты… Это он однажды решил меня порадовать и создал кусочек рая для оборотня; немного не угадал с климатом, но я не в претензии. Мне нравится.

Через макушки переплетенных крон пробилось солнце, фокусируя лучи на необъятном рабочем столе, выплывшем из вееров гигантского папоротника. Еще один взмах рукой — и в проявившейся напротив стене образовалось привычное глазу окно, откуда проглядывала уже знакомая Площадь Орденов.

— Это чтобы ты не заскучала, пока мы все на совещании. Ты же хотела дождаться Лоуренса? Раньше, чем через час, он не освободится и нас не отпустит. Но окно — это так, чтобы потеряшкой себя не чувствовала, а то тут иногда чересчур реальные заросли становятся, непривычному человеку жутко. А для развлечения оставлю тебе одну интересную штуку.

Он трижды стукнул костяшкам пальцев по столешнице — не деревянной, но из какого-то странного материала, похожего и на пластик, и на матовое стекло одновременно. Поверхность ожила, налилась молочно-белым свечением и стала вдруг поразительно похожа на огромный кинескоп, только опрокинутый горизонтально. И… живой. Наливающийся не только красками, но и объемами. Заколыхались волны миниатюрного мирового океана, вспучились среди них несколько материков, усеянных горными хребтами, покрытых лесами, прорезанных реками… Забелели полярные шапки…

— Вот! — сказал с гордостью Реджи. — Это и есть наш мир. Наш Арт во всей красе.

Нашарил в папоротниках кресло, подкатил к столу.

— Годится, чтобы занять время?

— Еще как! — отозвалась Регина, пожирая глазами проступающие на чудо-панораме надписи, понимая их, улавливая голоса, вещающие про каждый материк, на который стоило бросить взгляд. — Это карта, да?

— И карта, и энциклопедия, и гид… Можно даже эффект присутствия в любой точке обеспечить, но я его пока отключил: тут особая подготовка нужна, чтобы не потеряться и не забыть себя на новом месте. Хочешь, соорудим такую у тебя дома? Это тоже придумка Гарри; он может ее дополнить информацией для…

— … школьников, — энергично кивнула Рина. — Ты-то и так все знаешь, а мне надо изучать все с самих азов. С самых первых букв, — пояснила, увидев вопросительный взгляд. — Погоди-ка! А как так получается, что ты не понимаешь некоторых сравнений, но в целом меня понимаешь, как и я тебя? Спрашивается, где языковой барьер? Почему в Храме Ану-бисса я поначалу слышала от жрецов только «бу-бу-бу», а вас поняла сразу? И письменность ваша мне ясна…

— А-а, именно потому, что тебя сразу занесло к Ану-биссу. У него, видишь ли, как у иностранного божества, по всему Храму запрятаны лингвоартефакты. И переводят, и обучают, чтобы неофитам все понятно было. Тебе просто повезло… Ну, в том плане повезло, что попала не на улицы города или куда-нибудь в провинцию. Там вы с местным населением друг друга не поняли бы. Так что…

— Выходит, нет худа без добра. Ничего себе…

Оборотень хлопнул себя по лбу:

— У-у, время, время… Я побежал, Рина! Не скучай!

Подмигнув, сложил губы дудочкой, словно собрался чмокнуть ее на расстоянии да вдруг передумал… и только его и видели.

Нет, на этого баламута совершенно невозможно было сердиться.

И все же Регина сурово свела брови. Не выговора ради, поскольку воспитывать было уже некого, а чтобы вернуть себя с небес на землю.

— Какой же ты тигр, сьер Реджинальд Роу? — высказалась с неожиданным ехидством. — Если бы не видела тебя кошаком, так и подумала бы, что лис! Нахальный хитрый лис! Задурил девушке голову…

И засмеялась от неожиданности, поняв, что сама только что назвала себя девушкой. Вот он, дурной пример! Но ведь приятно….

Милый мальчик, подумала вдруг с нежностью. Очень милый, очень внимательный, заботливый… Ах, скинуть бы лет десять! Но что уж там, никуда от возраста не деться. Зато у нее, в отличие от двадцатилетних, голова все же доминирует в мыслительных процессах, так что… Не будет она уподобляться небезызвестной Джулии Ламберт и страдать от переменчивых страстей мальчишки, которому, оказывается, даже жениться запрещено. Должен же хоть кто-то в их дуэте оказаться серьезным взрослым человеком!

Но и отпихивать его, брякнув что-то резкое или обидное, как при отваживании нежелательного поклонника — не хочется. Если уж его так припекает за ней поухаживать — пусть попробует: скоро поймет, что они разные люди, разные поколения, и вообще…

Временно махнув рукой на неопределенное «вообще», она уселась в кресло, нерешительно протянула руку к ближайшему к ней континенту на чудо-карте, на котором вдруг замигало крохотное солнышко… и замерла, услышав приятный мужской баритон, хорошо поставленный, как у профессионального чтеца:

— Приветствую вас, дорогая лейди! Итак, вы находитесь на материке Джорден, в городе Артис, столице нашего Соединенного королевства. Ваше местоположение отмечено на карте маяком. Артис расположен на берегах реки Джубаг, впадающей в Лимонный пролив…

Глава 17

Любой сумеет править кораблем,

Когда на море штиль.

Но тот, кто хочет

Командовать им в плаванье опасном,

Обязан знать, какие паруса

В погожий день, какие — в бурю ставить.

Б. Джонсон

…Незнакомые названия ложились на язык мягко и словно бы привычно: будто в познавательную программу, как мысленно окрестила Регина экскурс в географию нового мира, изначально тоже были заложены эти… как их… лигнвоартефакты. Стоило потянуться к какой-либо точке на чудо-панораме — кусочек ландшафта увеличивался в масштабе настолько, что можно было разглядеть и равнины Джордена с прямоугольниками полей и садов, и курчавые пышные леса; и пустоши Ларры — континента сурового, неприветливого, но безумно богатого залежами и россыпями ценнейших руд и камней, и вышки, шахты, заводики, ниточки железных дорог… Сияли рыже-золотые пески Тиларики, самого жаркого материка, напомнившего Регине Африку: и формой, и расположением на экваторе, и климатом… В сплошном, казалось, засилье песков при близком рассмотрении обнаруживались города и оазисы, а сквозь барханы по воле невидимого гида проступали призрачные голубые пятна, обозначая естественные подземные полости, заполненные живительной водой. Подобно тому, как рудокопы Ларры прошили горы и недра шахтами, тиларийцы создали целую сеть тоннелей, ведущих к подземным озерам и пресным морям, что позволило не только выжить, но в какой-то степени даже благоденствовать — на тех участках суши, куда оказалось возможным вывести воду.

И, наконец, на самом краю земли… вернее, Арта, сиял сахарными макушками горных пиков загадочный континент Кронт, в лесах и пещерах которого водились сказочные существа и неизвестные племена; куда уплывали, порой, навсегда, обучаться мудрости и вершинам магических искусств. Материк не враждебный, но почти все время закрытый от окружающего мира невидимой стеной, пропускающей лишь избранных. Об этой земле незримый гид упомянул лишь вкратце и даже извинился за недостаток информации.

А еще интереснейшим местом на просторах Арта оказался Буррунджи, обширный архипелаг с крупнейшим центральным островом. По словам «экскурсовода», цивилизация мира зародилась именно здесь, а потом уже постепенно расползлась по соседним континентам. Тут до сих пор воскурялись благовония в храмах богов, давно забытых или даже неизвестных, здесь магия была низведена до уровня ремесла, а магом рождался каждый второй, в то время, как на материках — лишь каждый десятый… Но, в отличие от кронтийцев, буррунджийцы отличались суровым и неуживчивым нравом, а в сочетании со своим могуществом представляли нешуточную угрозу для своих, казалось бы, куда более развитых и сильных соседей. Поэтому заключение пять лет назад долгосрочного договора о мире и сотрудничестве с Буррунджи считалось настоящей победой внешней политики Его Величества Алана Первого, как с нескрываемой гордостью сообщил гид…

Это упоминание, кстати, оказалось единственным, имеющим явный политический окрас, и Регина взяла себе на заметку: непременно ознакомиться с основами политического строя, с формами государственного управления… и — чем черт не шутит, с основными положениями законодательства. Есть ли тут аналоги Гражданского, Уголовного и прочих кодексов? Если да — надо глянуть хотя бы основы, дабы не влипнуть в неприятности по незнанию, которое, как известно, не освобождает от ответственности…

Поймав себя на последней мысли, Регина аж головой помотала.

И усмехнулась.

Другая бы на ее месте сейчас наверняка прыгала бы от восторга, позабыв о возможной тоске по дому и прошлому: вот оно, реальное подтверждение, что новый мир — настоящий, материальный, со своей историей, географией, политикой, живыми людьми, нравами, обычаями, традициями… Чудо! Свершившееся, подаренное свыше! А она, с ее привычным, мать его, рационализмом, воспринимает это Чудо просто как очередной факт: констатировала, теперь нужно изучить, препарировать, применить узнанное на практике… Подавила вздох. И ведь не пожалуешься: сама себя такой сотворила. После побега из родительского дома, после неудачного замужества, после нервного срыва, даже нескольких — взяла себя за шкирку, встряхнула хорошенько, выбивая остатки романтических грез и слепила… Такую вот. Умную. Неромантичную. Обеими ногами стоящую на земле и никому — никому — не позволявшую увлечь себя слишком сильно, беспричинно потерять голову, повестись на эмоции… Ну да, так жить несколько скучновато. Зато без зависимости от кого-либо и без ненужных страданий.

Может, опустить немного планку-то? И попробовать, в самом деле, подойти к новому миру с новым восприятием? Чтобы, следуя извечной мудрости, не начинать новую жизнь со старыми привычками?

В памяти мелькнуло искрящееся фонтанами утро, букетик фиалок, подаренный Реджи и заботливо оставленный в плошке с водой на подоконнике кухни — ее новой, собственной кухни, нежданный поцелуй, удививший и растрогавший. Ну да, прежняя Регина так и перла из нее время от времени, что, оказывается, не мешало радоваться новизне и свежести жизни, и красоте нового мира, и новым — вернее сказать, давно забытым чувствам, от которых хотелось то плакать, то смеяться…

Может, и впрямь получится эта новая жизнь?

Рина нежно погладила матово-шершавую поверхность, ощутив под пальцами колыханье иллюзорных волн Мирового океана. Мысленно шепнула: «Спасибо!»

Качнулись, словно от сквозняка, перистые листья папоротников. В дверь, расположенную где-то в са-амом-самом дальнем краю — джунглей или все-таки кабинета? — сунулась чья-то ослепительно-рыжая голова, сконфуженно ойкнула и поспешно убралась. Но через несколько секунд вернулась. Неловко, бочком протиснувшись в дверь вместе с телом худощавого вьюноши.

— Ой, лейди… Регина, да? А можно поговорить минуту, а?

— Конечно. — Она с удивлением глянула на молодого человека, застывшего у порога. Хорошо еще, с ноги на ногу не переминается, а то была бы типичная картина: «Препод и студент: пересдача»… — Да вы проходите, не стесняйтесь. Кабинет-то не мой, мы здесь оба гости.

Смутившись еще больше, вьюнош шагнул было вперед, но тут с потолка, заверещав, ему на плечи свалился пушистый хвостатый зверек. С неожиданной прытью молодой человек отшатнулся, буркнул какое-то ругательство и прищелкнул пальцами. Звереныш, просочившись сквозь него, обиженно пискнул, сник — и поковылял в кусты.

— Он меня запомнил! — восхитился гость. И тотчас озабоченно принялся чесать в затылке. — Привязанность налицо, а ведь в этом месте она не нужна… Надо бы понизить уровень эмоций у остальных особей, а этого… забрать к себе, что ли? Как вы думаете, Реджи разрешит? Ему-то все равно, сколько их тут, этих лемуров, а у меня сестренка давно просит питомца. Ой, простите! Я не о том! Я Гарри! Гарри Грос, Мастер иллюзий и Собиратель архивов, вы меня помните, лейди? Ой, нет, я опять не то сболтнул… Не вы, вас… той лейди здесь больше нет, но мы с ней были знакомы…

Он был просто очарователен в своей растерянности, бестолковости и явной непринадлежности к любой из реальностей кроме той, что существовала где-то в его умнейшей, без сомнения, голове. Этакий типичный рассеянный гений.

— Гарри! — восхитилась Регина. — Реджинальд про вас рассказывал! Так это вы тут все сотворили? И этот лес, и спецэффекты? И обезьян… простите, лемуров, что почти как настоящие по веткам скачут? Впрочем, после вот этого, — она вновь погладила столешницу, — я уже ничему не удивлюсь. Это потрясающе.

— Правда? — выдохнул парень. И так счастливо заулыбался, что тотчас захотелось погладить его по голове и дать конфетку. И хвалить не переставая. — Лейди Регина, а может, вы тогда все-таки… Вы же обещали! Ой, нет, я опять все напутал. Но вы тогда… То есть, та, что была вместо вас… или перед вами…

С разговорной речью у парня явно беда, поняла Регина. Этим юным дарованиям куда проще писать программы и взламывать зубодробительные коды к сверхсекретным системам, чем складывать слова в более-менее приемлемые для восприятия фразы. Для них это просто мучение.

— Да вы проходите, Гарри. А заодно давайте подыщем еще одно кресло или стул… Ага, вот он, из кустов выглядывает, тащите его сюда. Я правильно поняла, что моя предшественница вам что-то пообещала и не успела выполнить?

Молодой человек усиленно закивал. Подтащил стул ближе к столу, мимоходом как-то отключил светящуюся поверхность, преобразовал ее в обычную столешницу темного дерева, с настоящим чернильным прибором, стопкой бумаги и набором нескольких тетрадей.

— Я — Собиратель архивов! — повторил проникновенно. — А еще меня называют Хранитель Знаний, правда, не всегда серьезно… Но я очень люблю собирать знания, особенно о других мирах, лейди Регина. И когда появляется кто-то новый из иномирцев — я выспрашиваю все, что он может рассказать о достижениях своего мира. Конечно, не только потому, что мне самому хочется… — Он замялся. — У нас тут и в самом деле самый лучший в Арте Архив уникальных сведений. Это дело государственной важности, но сьер Лохли говорит, что всему Ордену ужасно повезло, что я не только умею работать с информацией, но и люблю… Правда!

Регина подперла щеку ладонью.

— Ага. А у той лейди, что была здесь до меня, так и не нашлось времени с тобой… прости, с вами пообщаться?

Он сник.

— Она была все время занята. Я понимаю, конечно, освоение магии — ужасно важная штука, все остальное подождет… И, наверное, я ей порядком надоел — все приставал да приставал, расскажите, мол, хоть что-нибудь… А про вас сьер Лохли сегодня сказал… не в открытую, правда, но, вроде, намекнул, что вы не хотите быть ведьмой. Я подумал: вдруг у вас будет больше свободного времени? И… со мной лучше на «ты», все равно я здесь почти самый младший, я привык…

— Договорились. Да, архив — это серьезно, — кивнула Рина. — Не знаешь, совещание еще идет?

— Тех, кто уже не нужен, отпустили, оставили наблюдателей и их кураторов. Еще с полчаса точно пробудут в зале. — Молодой человек глянул с надеждой. — Так как, лейди Регина, а?

— Полчаса — это вообще… ни о чем, — вздохнула та. — Давай хотя бы определимся, что конкретно тебе нужно. Я же не энциклопедия и не научный работник, и не профессор какой-нибудь, чтобы знать все на свете… Какие достижения тебя интересуют? Постарайся, дай конкретную формулировку, а за эти полчаса, что у нас есть, мы прикинем, что именно из моих знаний окажется тебе полезным, о чем ничего не смогу сказать, и как нам вообще выстроить общение.

Она потянула к себе тетрадь, повертела ручку, подозрительно похожую на гелевую…

— Так вы согласны!

Рыжий Гарри от радости подскочил на стуле и затараторил:

— У меня специфика… у меня своя специфика! Мы с Оллой отвечаем за развитие самых молодых направлений в магии: она — за техномагию, а я за информативную. Техномагия для многих уже понятна, а работа с информацией… Я и сам порой толком не пойму, что от меня хотят; узнал, что мог, у Оллы про телефоны и радио, но они нам не нужны: мы и без них общаемся на расстоянии. Из ее мира мы взяли идею экранов, таких, как этот; правда, здорово? И если бы вы…

Он перевел дух и с воодушевлением изобразил руками нечто.

— Я все еще не понимаю, — осторожно сказала Регина. — Если средства связи вам без надобности…

— Но ведь в мирах так много всего! Способы накопления, архивирования и хранения информации, поиска и обмена ею, разные виды носителей, возможность анализа и отбора данных… Это очень важно. И… Лейди Регина, вы не ломайте голову над тем, пригодится это мне или нет, вы просто расскажите, чем вы в вашем мире пользуетесь в быту и на службе, повседневно, какими техническими приспособлениями; а я уж сам буду думать, пригодится оно нам или нет.

— Однако, Гарри…

Она задумалась.

— Допустим, расскажу я тебе про ноутбук и флешки. Но я ни сном, ни духом не знаю, как они устроены! Ни этот жидкокристаллический экран, ни что у этого ноута внутри… Да и флешка на сорок гигабайт… Вместит, конечно, библиотеку в тысяч двадцать томов, не меньше…

Глаза у парня округлились, как плошки.

— … но я не смогу тебе объяснить, как она устроена, из чего сделана, какие технологии применены! Пойми, эти знания сугубо на уровне пользователя. У меня на кухне микроволновка, но я не знаю, как образуются эти чертовы микроволны. Из чего состоит фреон в холодильнике… Ах, да, тебе не это нужно. Но я не помню даже простейших объяснений об устройстве телефона, из тех, что мы проходили в школе на уроках физики!

Гарри вздохнул с облегчением.

— Ах, это… Лейди Регина, вы не берите лишнего в голову: мне нужны не схемы, не чертежи, а идеи, понимаете? Идеи устройств, идеи функций. А уж мы с ребятами адаптируем их под наши условия и возможности, лишь бы польза была. Идеи!

А ведь верно, подумала Регина. В этом мире, скорее всего, нет полимеров и нанотехнологий, роботов и термопластов… но есть магия, позволяющая идти совсем иными путями. Этим парням без надобности сотовая связь, телевидение — в том виде, к которому мы привыкли, и, возможно, их не заинтересуют даже космические полеты. Зачем, если в другие миры к братьям по разуму можно попасть куда более легким способом? Им нужны идеи…

А за прогресс, значит, отвечает этот мальчик… Сколько же знаний в этой рыжей голове?

— Идеи… — повторила она задумчиво. Машинально расчертила тетрадный лист на несколько граф и колонок. — Что ж, давай подумаем…

— А можно сначала про влеш…флеш…

— Флешку? А давай поговорим. Собственно, какая разница, с чего начинать? Только я предлагаю следующий порядок: запишем пока то, что вспомнится сразу, остальное будем добавлять по ходу; обговорим порядок обсуждения и время, а заодно и место встречи. У тебя же наверняка свой рабочий график и обязанности? А я, что ни говори, лицо неофициальное, не на службе пока; мне легче будет приспособиться…

… Ворон Аллан, осторожно сунувшись в приоткрытую дверь, вытянул шею, прислушался, да так и замер, балансируя на одной лапе. Затем отошел на цыпочках. Дверь бесшумно, не привлекая внимания людей, закрылась.

Птиц, важно заложив крылья за спину, задумчиво прошелся по коридору, свернул в хозяйский кабинет.

Интересно, хозяин нарочно отпустил Рыжика с совещания раньше всех? Ну да, он же послал его за какой-то ерундой, оставленной оборотнем на рабочем столе… Мудро. Заметив ту, за которой еще недавно бегал хвостом, парнишка забыл о прошлых обидах, а заодно и о поручении начальства, и вцепился в гостью, как клещ. А та, что показательно, не огрызнулась, не стала насмешничать или отговариваться делами, а повела себя с ним уважительно, как с равным. И Рыжик поплыл…

И такая спокойная, уверенная… Не чета прошлой Регине.

Она еще тогда ему понравилась, когда он впервые увидел ее на больничном балконе, едва окрепшую от странной болезни. Чувствуется в ней крепкий стержень, правильность…

А та, прошлая, несмотря на стремительно растущие способности, все время дергалась, будто чужое место занимала. Вела себя, как самозванка, которую вот-вот разоблачат и попрут с теплого места. Интересно, что с ней сталось? Действительно ли умерла, как сказал Лохли, или это один из его так называемых «психологических приемов»?

Глава 18

— Что я просила тебя не делать хоть один вечер?

— Не воскрешать мертвых…

— А ты что сделал?

— Воскресил…

«Гравити Фолз»

Мудрый Птиц не удивился бы, узнав, что судьба предыдущей Регины волнует не его одного. Интерес к оной особе сьера Лоуренса Лохли был вполне объясним: на то и Глава ордена, и Великий Магистр, чтобы доводить начатое дело до конца и держать в руках сигнальные ниточки ко всем действующим лицам. А в теперешнем случае до конца — по крайней мере, устраивающего и самого Лоуренса, и Его Величество, да и весь Арт — было еще ой как далеко… Естественно, сьер Лохли наверняка еще не раз заглянет в магический шар… Пх, нынче он пользуется этой странной новинкой, заимствованной из какого-то соседнего мира: эк-ра-ном… Подозрительная штука, но впечатляет, даже лейди Дафна в свое время пришла от нее в восторг…

Так вот, после сотворения Тени сьер Лохли заглядывал из своего кабинета на Землю. И что-то внимательно там наблюдал, но… в приватном режиме, без участия Аллана. Впрочем, не от недоверия, а, скорее, по привычке. Как фамильяр, привыкший к субординации, Птиц вроде бы претензий не имел; как доверенное лицо обожаемой лейди Дафны, ее глаза и уши в Ордене, иногда беззастенчиво использовал заклинание, усиливающее птичий слух, раз уж заглянуть в эк-ран не удавалось. Ну и… кое-что умудрялся расслышать и даже понять: в силу своего птичьего разума, естественно.

Нынешней ночью, после ухода второй Регины, на редкость стойко принявшей весть о своей настоящей природе, сьер Лоуренс крепко задумался. Покосился на фамильяра, что довольно удачно притворился спящим на подоконнике, и развернул на соседнем окне свой чудесный эк-ран. Вот тут-то ворон и навострил уши… вернее сказать, напряг те самые перепонки, прикрытые перышками, которые навострить-то а самом деле не представлялось возможным, зато, повторив в уме вытверженное заклинание, можно усилить чувствительность. И хоть пришлось застыть до полной окаменелости — ибо даже хруст позвонков при повороте шеи отдавался в голове громоподобным скрипом — все получилось очень удачно.

Сперва сквозь тишину, царившую по ту сторону эк-ра-на, пробилось знакомое гудение, характерное для сеансов с Землей. Сьер Лоуренс как-то пояснил Аллану, что этот гул — фон от местной, земной магии, называемой «электричество», и еще от каких-то невидимых волн, несущих по всей планете информацию самого разного вида. Короче, техномагия на Земле фонила везде, но к ее гулу можно было постепенно притерпеться и вычленить иные, нужные звуки.

Потом лязгнули открываемые замки, скрипнула невидимая ворону дверь, послышались голоса. Какой-то мужчина тускло и невыразительно призывал некую женщину успокоиться и взять себя в руки. «Может, это и не она, но вы сами понимаете, Жанна Николаевна, процедура есть процедура. Опознание — это, конечно, неприятно, но…» «Помолчите, а? — перебил его дрожащий женский голос. — Все я поним… понимаю… Показывайте…» «Сюда, во второй ряд», — пробасил еще один мужчина. «А ее уже… это…» «Нет, вскрытие завтра, с утра. Ну, вот, смотрите…»

Что-то зашуршало, зашелестело. Женщина задышала часто, со всхлипом. «Ой, Ринка, Риночка… Да как же… Да ведь…» «Она, значит, — сдержанно заключил первый. — Что ж, все ясно. Пойдемте, протокол составим, и свободны. Пойдемте, Жанна Николаевна, что уж там…» «Сейчас, — прошелестел безжизненно женский голос. — Я… Можно проститься? Потом… не смогу…»

Минута тишины…

«У нее рука теплая… — вдруг сказала женщина неверяще. — Теплая, слышите? И… Такое может быть? А вдруг она живая? А? Теплая рука! Проверьте, доктор, умоляю, а?»

«Да что вы, в самом деле… — буркнул второй. — Просто трупное окоченение сошло. Правда, обычно это на третьи сутки бывает, но всякое может слу…»

И замолк.

«Бля-а-а…»

И опять замолчал.

Что-то упало, загремело, звякнуло…

«Глуховский, хрен с горы, ты, что ли, дежурный? Дуй сюда. И интернов захвати, у меня тут что-то странное… Ни хера не разыгрываю, не первое апреля. Пульс у трупа. Иди, сам проверяй, но лучше сразу с бригадой… Пульс, я тебе говорю! И веки подергиваются… Вы что, совсем сдурели — живую от покойника не отличить?»

Опять что-то громыхнуло.

«Так, быстро все отошли, проход к каталке открыли, чтобы бригаде не мешать»…

«Так живая?» — в один голос вскрикнули мужчина и женщина.

«Пульс есть! А вот надолго или нет — сейчас специалисты разберутся. Бля-а… Не верю… Сам не верю… Ушли все, я сказал! Пусть с ней реаниматоры работают, у них потом и спросите…»

Рыдания женщины.

«Нет, я… можно, рядом? Пожа…» «Быстро, быстро отсюда, я сказал». «Жанна Николаевна, слышите, сюда уже бегут, нечего под ногами путаться…»

И много, много новых звуков, писков неизвестной аппаратуры, тяжкой ругани, удивленных возгласов…

Ворон чуть не оглох. И сам был не рад новой способности, а приглушить — не получалось. Теперь, пока эк-ран не погаснет…

Но даже блаженная тишина длилась недолго.

— Очень интересно, — задумчиво сказал сьер Лохли, и при звуке его голоса Птиц едва не свалился с подоконника. Замахав крыльями, кое-как удержался, неуклюже изобразив, что только что проснулся.

— Весьма интересно, — продолжал сьер монолог сам с собой. — Ни мертва, ни жива. Так называемая кома… Но сердце бьется. Давно ли? И жив ли мозг? Тем не менее, она — не поднятое умертвие, это определенно; но кто запустил сердце? Или что запустило? Отсроченный резонанс погибшего Жезла? Так бывает… Или сам Мир отчего-то не захотел расстаться с Региной Литинских? Или по какой-то причине связь Тени и Оригинала не оборвалась, и одна сущность неосознанно подпитала своим жизненным импульсом другую? Непонятно. Ах, как мне не хватает лейди Дафны! Вот уж кто знал о Тенях все… Аллан, друг мой, ты не спишь? Не сочти за труд, отыщи нашу гостью и понаблюдай за ее самочувствием. Не покажется ли она тебе чересчур вялой или уставшей, или даже больной? Если так — весьма возможно, что она неосознанно подпитывает своего двойника; а нет — что ж, будем думать далее…

Фамильяра не пришлось уговаривать. Он выпорхнул в открытое окно и помчался… ну, да, как верный Птиц, в первую очередь — в небольшой домик с маленьким садом и козой…

Ох, как страдала его голова во время полета! Нестерпимый свист рассекаемого крыльями воздуха, звуки ночного города, бьющие в уши, оглушительный бой часов на башне ратуши — кошмар, кошмар-р-р… Еле долетел.

Обожаемая хозяйка легким поглаживанием пальцев по птичьей голове сняла паутину слишком прочного заклинания и внимательно выслушала гонца. Причем попросила подробно изложить не только услышанное с эк-ра-на, но и вообще все, чему Птиц оказался свидетелем в последние сутки. Задумалась.

— А ведь это осложняет дело, очень осложняет. Пока что вреда особого от воскрешения той Регины нет, но вот дальше… Спасибо, дружок, очень ценные вести. Не стану тебя задерживать, лети по поручению, тебе же за него еще отчитываться. Возвращайся к полудню, угощу тебя яблочным пирогом!

И Птиц улетел осчастливленный, с чувством выполненного долга.

… А теперь, неторопливо вышагивая по хозяйскому письменному столу, оскальзываясь когтями по полировке, но не уходя с престижного места, он с гордостью думал, что, пожалуй, заслужил не один, а целых два куска пирога! Новая Регина оказалась особой интересной, не похожей на первую, и, чувствуется, скрывала в себе немало сюрпризов.

Только одно заставляло страдать мудрого фамильяра перед очередным визитом в маленький домик, соседствующий с Башней. Привыкший к элегантности и безупречному образу хозяйки, бывшей в его представлении Совершенством, он с содроганием представлял, что может волей-неволей вновь столкнуться с Тересией Мурхох, этаким позорным пятном на фоне совершенства лейди Дафны. Ужас! Эти розовые кудряшки штопором, эти безвкусные бусы, эта нелепая молодежная мода, следование которой абсолютно неуместно в пожилом возрасте…

Ворон горестно вздохнул.

Ладно. Из уважения к своей Прекрасной Лейди он потерпит несовершенство Тересии. Авось это не первая его жертва…

* * *

— Я рад, лейди Регина, что вы так быстро осваиваетесь в нашем мире.

Рина вежливо наклонила голову. Сьер Лоуренс, как истинный джентльмен, начал разговор, как и полагается, со светских тонов, не торопясь переходить к основной животрепещущей теме, честь ему и хвала. Несмотря на то, что этот господин приносил ей, в основном, безрадостные новости и настаивал на своем видении ситуации, Рина испытывала к нему безотчетную симпатию.

— Что показательно, — продолжал он, — так это ваш выбор, сделанный интуитивно. Дом Аугусто Мурхоха открылся вам сам; но и вы, судя по всему, потянулись к этому месту, так ведь? Вам там комфортно?

— Вполне, — удивленно ответила Регина. — А как вы догадались?

— По вашему цветущему виду. Не скажешь, что вы провели на ногах долгую ночь, не говоря уж о предшествующем ей полном потрясений дне. Вы свежи как после полноценного отдыха. Это бывает, если маг какое-то время проводит в своем Месте Силы. Взгляните, между тем, на Реджинальда: у него были не менее хлопотные сутки…

Как раз в это время оборотень зевнул, хрустнув челюстью, и сконфуженно притих в своем кресле, покосившись на уже опустошенный кофейник, который к тому времени усидел почти в одиночку, хоть и без пользы. Да уж… Вид у него был порядком измотанный. Почувствовав нежданный укол совести, Рина на время отмахнулась от вопроса, что это за Место Силы такое и каким боком оно имеет к ней касательство…

— Реджи, да ты, собственно, свободен, — кивнул ему Лоуренс. — Раньше завтрашнего утра в тебе вряд ли возникнет необходимость. Отдыхай.

Тот мужественно встряхнулся.

— Ничего, я дождусь, пока вы договорите. Потом провожу Рину до нового дома. Днем улицы по-иному выглядят, забредет еще не туда…

Сьер Лохли выразительно поднял бровь и указал глазами на диван, появившийся в простенке между книжными шкафами.

— А-а, так бы и сказали… — буркнул оборотень. — Секретничайте. Ухожу. Можете не накрывать меня этой своей глушилкой, мне все равно не интересно…

Через минуту на просевшем от тяжести диване, вытянувшись во всю длину, похрапывал тигр, заботливо окруженный радужным пузырем. «Сферой покоя», как мимоходом пояснил хозяин кабинета.

— Вы говорили о Месте Силы, — напомнила Регина, отводя глаза от спящего полосатого красавца. — Догадываюсь по названию, что это такое, но не соглашусь: я же не маг!

Сьер Лоуренс глянул мягко, с некоей долей снисходительности.

— Лейди Регина, вы, как я успел заметить, чрезвычайно рациональны и здравомыслящи. Прекрасные качества. Но в настоящий момент вы приносите их в жертву, не в обиду будь сказано, банальному упрямству. — Выразительно глянул на чашку, к которой его гостья практически не притронулась. — Может, поделитесь со мной своим секретом бодрости? Или нет, попробую догадаться сам…Возможно, это врожденная особенность вашего организма — стрессоустойчивость, умение сутками сохранять работоспособность при любых обстоятельствах? И для вас привычно — не спать ночами, не чувствуя потом ни малейших следов усталости?

И вновь выразительно приподнял бровь. Великодушно сделал вид, что не видит ее замешательства.

— При вашей склонности к анализу, умении делать беспристрастные выводы, нетрудно признать тот факт, что, после часа-полутора пребывания в определенном месте вы словно глотнули бодрящего бальзама. Причем, что показательно, следствие вас вполне устраивает, а вот причину вы не желаете принять.

Регина отвела глаза.

— Я не маг, — сказала тихо, но упрямо.

— Простите, не верю. Не-мага Арт просто не принял бы, вышвырнул вон, поскольку объект, абсолютно лишенный магии, внес бы в его магофон чудовищный диссонанс. А что вас, собственно, пугает в самом факте наличия магии?

— Я не ведьма!

Впервые проявив признаки усталости, сьер Лоуренс прикрыл глаза.

… — Хорошо, — сказал удивительно терпеливо. — Вы не ведьма. Не хотите ею быть — не будьте. Просто имейте в виду, что любой житель нашего мира — понимаете, любой! — от рождения обладает хотя бы минимальными зачатками магических способностей. То же можно сказать о половине жителей Земли; просто их потенциал куда меньше, да и магофон у вас практически отсутствует, потому врожденные способности хиреют быстро. Разве что избранные случайно или осознанно становятся на путь дальнейшего развития… Я говорю это затем, чтобы вы поняли: пусть какие-то крохи, капли, толики или драхмы магии, но они в вас заложены изначально, как, например, способность к речи, прямохождению и абстрактному мышлению. Башня Мурхоха стоит на месте выхода Силы из крупнейшей магической жилы; практикующие маги черпают из таких источников дополнительные возможности и восстанавливают энергию даже во сне. Вам, при вашем ограниченном потенциале, хватило совсем немного времени, чтобы зачерпнуть бодрости.

— Ограниченном? — торопливо уточнила Регина.

Магистр Лохли смерил ее изучающим взглядом с головы до… почти до талии. Во всяком случае, весь объем, что не скрывался за поверхностью стола, за которым сидела гостья. Он словно искал подтверждения собственным словам.

— К моему великому сожалению, — сказал, наконец, — это так. Мои надежды, что к вам перейдет уникальная магия оригинала, не состоялись. Но… — добавил он торопливо.

Рина затаила дыхание. Сейчас опять призовет ее к чему-то мироспасательному… Однако вместо этого сьер Лоуренс добавил совершенно неожиданное:

— Это не значит, что мы оставим вас на произвол судьбы, лейди. Да, признаюсь, я разочарован: уже вторая моя попытка влить в наш мир новую порцию ведьмовской магии заканчивается провалом. Однако сожаления касаются лишь результатов моей собственной работы и никоим образом не задевают вас. Напротив: я чувствую свою вину. В сущности, это ведь я призвал Тень и в какой-то мере поспособствовал вашему переходу в Арт, переходу одностороннему, без права возврата, и вот теперь вы в абсолютно чужом мире, фактически не приспособлены к его реалиям, одна… А потому — я считаю своим долгом сделать все для вашей наилучшей здесь адаптации.

Кажется, дух перевели они оба. С великим облегчением.

— И вы не будете настаивать… Не попытаетесь сделать из меня ведьму? — на всякий случай уточнила Регина.

Он покачал головой.

— Не вижу смысла. До уровня Регины-оригинала вам… далеко, но, возможно, со временем вы откроете себя в чем-то другом? Мне же остается лишь продолжить поиски новой ведьмы или ведьмака, уже в иных мирах. Говорят, третья попытка часто бывает счастливой… Но я хотел бы напомнить, лейди: не расслабляйтесь.

Он помедлил.

— Вы все-таки Тень.

Невольно Рина взглянула на свои абсолютно чистые, лишенные линией ладони. Увы, ничего нового на них не проявилось.

— Вы — Тень по природе своей, Регина Брониславовна. Не забывайте об этом. И угроза развоплощения для вас все так же актуальна, разве что чуть отодвинулась во времени: именно потому, что интуитивно, а, может, и при помощи Судьбы вы обнаружили свое, собственное Место Силы. Оно уже притягивает вас к Арту. Но этого недостаточно. Вот уж не знаю, обрадую я вас или огорчу, но… Я оказался не совсем прав, утверждая, что первая Регина погибла. Не могу пока сказать причин, мне самому нужно в них разобраться, но факты таковы, что ваш оригинал оказался жив.

Регина вспомнила злые зеленые глаза, ярко-рыжую гриву, развевающуюся на морозном ветру, странный скипетр в руках, душащие щупальца, падающие люди с побагровевшими от удушья лицами…

— И… что? — спросила осторожно.

— Пока что она в коме. Земные медики не могут сказать ничего определенного, сколь долго продлится это состояние. Но, видите ли, лейди, любой исход для вас не слишком выигрышен. В случае окончательной и безусловной смерти Регины Литинских связь, что восстановилась между вами, порвется вновь, но предсмертная борьба оригинала оттянет от вас значительное количество сил, и может спровоцировать развоплощение. Если Регина-первая выживет — не исключено, что, окрепнув, она попытается перетянуть вас к себе, причем неосознанно, восстанавливаясь и собирая по крохам родственные силы. Ваш мир не потерпит двух Регин, и слияние с оригиналом, как и потеря личности неизбежны. Иначе говоря, чтобы вам при любом исходе обезопасить… да просто обеспечить существование, выжить — нужна, как я уже говорил однажды, надежная привязка к нашему миру. Чтобы сам Арт вцепился в вас мертвой хваткой, как в личное достояние: ведь миры очень не любят расставаться со своими игрушками, а мы для них — именно таковы…

Рине казалось, что в кабинете то нестерпимо холодно, то душно; или это ее бросало то в жар, то в холод? Угроза, о которой она успела забыть, которую почти перестала воспринимать всерьез, оказалась по-прежнему реальной.

— Значит, говоря о привязке через магию…

— Я имею в виду, что привязать себя к миру, слиться с ним, подсоединившись к единому магопотоку, возможно не только ведьме, но и всякому, в ком горит хоть одна-единственная искра Дара. А в вас, собственно, таких искр наберется… скажем так, дюжина. С этим можно изучить хотя бы азы бытовых плетений, с которыми у нас легко справляются женщины и дети. Магия — даже бытовая — все же магия; и потому, вы даже не поверите, лейди Регина, как я рад, что вы обзавелись собственным домом!

Последние слова он произнес прочувствованно и серьезно.

Регина глянула на него с недоверием.

— Вы действительно чувствуете себя настолько ответственным за мою судьбу?

— Видите ли, лейди…

Он задумался.

— Владение высшими ступенями магии выводит на определенный уровень, когда остро ощущаешь дисгармонию в мире, какого бы рода она не была. Нашим Младшим Магистрам для нахождения очагов нужны определенные подручные средства и методы; я же их просто чувствую… Вот и сейчас: у меня такое ощущение, что если я брошу вас на произвол судьбы — это будет не просто неэтичный поступок с моей стороны, нет: всего-навсего рухнет мир, понимаете?

— Не совсем.

— Пусть даже я преувеличиваю степень моей вины перед вами, но своим представлением о ней я уже сформировал определенную задолженность, и чаша весов моего личного равновесия накренилась. Я должен восстановить баланс, расплатившись по долгам, и тогда, обретя внутреннее спокойствие, смогу вернуться к полноценной жизни и развитию. Так что… Считайте, что я делаю это в сугубо эгоистичных интересах.

— Ну да, конечно, — вздохнула Регина. — Раз вы считаете, что мне так спокойнее, остановимся на этой версии… А мне-то что теперь со всем этим делать? Я вроде бы настроилась просто жить, а тут опять вы, с напоминанием, что я — неизвестно кто…

— А вы все же не верите, что вы — Тень?

Настала очередь Регины помедлить с ответом.

— Не могу признать себя чьей-то копией, — наконец сказала она. — И не знаю вас настолько, чтобы безоговорочно верить; но доверяю своей интуиции, поскольку разбираюсь в людях и чувствую, насколько они открыты. У вас нет камня за пазухой… Это образное выражение, идиома, — добавила торопливо. — И я… да, ощущаю вашу заботу и небезразличие. Поэтому не стану исключать возможности, что я… Тень. Исключать не буду. Но в целом останусь при своем мнении.

— Уже неплохо, — кивнул сьер Лоуренс.

— А значит, мне нужно обрастать привязанностями, друзьями, и в самом деле начать изучение… хм… хотя бы бытовой магии. А мне не поздно? В моем-то возрасте?

Впервые за время разговора губы Великого Магистра тронула улыбка.

— Лейди Регина, о каком возрасте речь? Сорок пять, вы говорили? Это… несущественно, поверьте. Приведу пример. Если у вас природные вокальные данные, но всерьез учиться пению вы надумаете в пятьдесят… Да, это, конечно, будет не профессиональный уровень, но при должном старании вы затмите дилетантов. Так и в случае с магией. Главное, что вы решились. Если позволите, я подберу вам хорошего наставника, из тех, кто обучает новичков, он пройдет с вами основы. Но для начала я советовал бы вам вообще не покидать надолго свой дом ближайшие двое-трое суток: в Месте Силы адаптация к миру проходит идеально. А после…

Он глянул проникновенно.

— Возвращайтесь к нам, лейди Регина. К тому времени у вас сформируется хороший магофон, вы сможете покидать дом надолго, без опасения быть притянутой на Землю. Познакомитесь с остальными Младшими Магистрами, посмотрите, чем они занимаются; возможно, найдете себе занятие по душе. Впрочем, у меня уже есть для вас одно предложение, и уверен, оно не особенно вас обременит, но мы поговорим о нем позже. И не забывайте: вас здесь ждут!

Регина непонимающе сдвинула брови. Сьер Лохли усмехнулся.

— Я уже сейчас представляю, как этот юный гений будет слоняться по здешним коридорам с покрасневшими от бессонницы глазами и приставать ко всем с расспросами: когда же вы появитесь? Гарри очень быстро усваивает новые знания.

Рина схватилась за голову:

— Гарри! Точно! Мы и поговорить-то почти не успели, только пробежались по темам… Сьер Лохли, может, сразу согласуем расписание наших с ним занятий? Это все-таки ваш работник, и я не вправе покушаться на его рабочее время. Может, я приду завтра?

Лоуренс терпеливо вздохнул с видом христианского мученика.

— Его рабочее время как раз и должно быть посвящено добыче нужной информации. Однако напомню, лейди: три дня вы должны провести дома! И убедительно прошу все же серьезнее относиться к моим предостережениям. Три дня! Хотите разлететься в радужную пыль?

Регина притихла. Что, все так серьезно? Может, изначально надо было на нее рявкнуть, запугать, а не так вот… мягко, с уговорами?

— Я просто пошлю Гарри к вам, — как ни в чем не бывало, продолжил Лоуренс. — Скажем, от трех до пяти часов пополудни, вас это время устроит?

«Пополудни… А-а, это во второй половине дня…»

— Вполне.

— Только хотел бы предупредить: заканчивайте беседу вовремя. Не позволяйте Гарри слишком увлекаться, не покупайтесь на его ангельский взгляд и умоляющее выражение лица: у мальчика врожденная харизма, позволяющая вить веревки из окружающих. Хорошо еще, не достает практичности использовать эту способность в корыстных целях… Зато он в состоянии уболтать собеседника до голодного обморока. Заодно, кстати, проверьте свои силы. Ваша предшественница каким-то образом смогла поставить блок от харизмы Гарри; оттого-то он так и не мог от нее добиться ничего внятного… Проследите за собой во время общения с мальчиком: за собственными реакциями, побуждениями, оценками; причем то же самое сделайте часа два спустя и сравните ощущения.

— Да? — сказала Рина заинтересованно. — Слушайте, да это же… Хм. А ведь мне такие типы встречались! Значит, врожденная харизма…

По губам Великого Магистра пробежала тень улыбки.

Он взглянул на пустой кофейник, выбил пальцами по столешнице затейливую дробь… и кофейный сервиз сменился чайным. Потянуло терпким ароматом. Зажелтел, засочился на блюдечке порезанный на тончайшие ломтики лимон, заискрились гранями кубики сахара, но главное — зарумянились в плетеной корзинке пирожки, судя по запаху — с чем-то куда более существенным, чем просто что-то сладенькое…

Сьер Лохли приложил палец к губам и кивнул на диван.

Усы спящего тигра нервно дрогнули. Дернулся розовый нос, принюхиваясь. Полосатый хвост щелкнул, разбивая изнутри радужную сферу, клацнули зубы. Метко запущенный пирожок канул в его пасти, как в бездонном колодце.

— Иначе обидится, что не разбудили к завтраку, — серьезно пояснил Великий Магистр Ордена Равновесия, вытирая пальцы салфеткой. — Были, знаете ли, прецеденты…

Глава 19

В жизни всегда есть выбор! Действуй или убегай. Прощай или мсти. Люби или ненавидь. Но только не бездействуй.

Бернард Вербер «Танатонавты»

Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.

О. Генри «Дороги, которые мы выбираем»

Несмотря на вполне дружескую, почти домашнюю атмосферу чаепития, на дурачества Реджи, забавлявшегося с пирожками, на легкое послевкусие чудес, не покидающее даже после ухода из Резиденции, на чудесный ясный денек, царивший на улицах — хорошее настроение Регины стремительно испарялось. Чем дальше от «офиса», как на привычный лад перекрестила она штаб-квартиру Ордена Равновесия, тем чаще вспоминались ей слова сьера Лоуренса: «Хотите разлететься в радужную пыль?» И прорвавшийся сквозь безупречно-вежливый тон гнев. Вернее, намек на него, не сразу распознанный, но и того оказалось достаточно…

И уже не думалось со смешком: «Он что, серьезно?» После видимых за прошедшие сутки невероятных событий, после, в конце концов, признания, принятия мира как магического, после собственного согласия на обучение магии… происходящее воспринималось иначе. К Регине возвращалось давно забытое ощущение зависимости, собственного бессилия, невозможности что-либо изменить, так знакомое по годам, проведенным под одной крышей с родителями. Даже в тридцатник она не могла избавиться от чувства, будто занимает чужое место: будто лишь пытается играть роль взрослой самостоятельной женщины, и удается ей это совершенно случайно: малейший прокол — и все вокруг поймут, что на самом-то деле важными и ответственными делами занимается соплюшка, которой и доверить-то нельзя ничего мало-мальски серьезного.

Вот и сейчас: она вдруг потерялась. Вроде бы и не переставала осознавать и свои года, и статус — пусть не должностной, но возрастной и социальный: состоявшейся женщины, самостоятельно устроившей свою жизнь, судьбу, карьеру, и прочая и прочая… Но стоило в очередной раз припомнить: «Хотите разлететься в радужную пыль?» — и предательски слабели ноги. И хотелось прошептать, как когда-то: «Зачем вы так? Я же не виновата…»

Она старалась, как говорится, «держать лицо», ни в коем случае не обнаруживать, насколько ей порой становится страшно, до жути, до паники… Но оборотень, всю дорогу до Башни вроде бы беззаботно балагуривший, перед расставанием глянул на нее остро, внимательно…

— Не забудь принять «Релакс», Рина. Помнишь, я тебе оставлял? Похоже, он еще понадобится.

— А ну, как подсяду? — горько усмехнулась Регина, по собственному давнишнему опыту зная, каково это — слезать потом с транквилизаторов. Оборотень упрямо помотал головой:

— Не подсядешь. Чем ты слушала? Я же говорил, что флакон сам оценит, сколько тебе нужно, и нужно ли вообще… Просто у меня глаз наметан, я же вижу — тебя отходняк накрывает… Прими «Релакс» и ложись спать. Если Лоуренс прав, и здесь — твое Место, оно само тебя подлечит. Достаточно будет просто выспаться здесь как следует, чтобы прийти в норму.

Он неловко улыбнулся.

— Я бы…

В голубых глазах мелькнула тоска.

— …хотел остаться. Без всяких глупостей, просто, чтобы побыть с тобой рядом. Чтобы не оставлять одну. Но у тебя сейчас такая каша в голове, что, боюсь, ты не так все поймешь… Да и энергетика у меня иная, могу помешать…

Жаркая волна так и опалила Регине щеки. Кажется, она вспыхнула, как девчонка. От смущения. От затаенной радости.

И опять растерялась, потому что совершенно не была готова к подобным откровениям.

Так и не найдя, что ответить, она просто взяла оборотня за руку и осторожно пожала. «Я понимаю». И словно камень свалился с души. У нее даже хватило выдержки улыбнуться — она надеялась, что ободряюще. Реджи криво усмехнулся уголком рта, будто и его почему-то перестали слушаться лицевые мышцы, и погладил ее пальцы.

До самого крыльца, до того момента, как открыла входную дверь, она чувствовала его страдающий взгляд…

Перешагнув порог, торопливо зашарила по карманам. Подаренный флакон оказался на месте. И уже не пустой: в нем перекатывалось не меньше дюжины знакомых голубоватых кристаллов. Что-то звякнуло возле раковины. Кувшин с водой и наполненный стакан на серебряном подносе…

И вкус у воды с голубыми капсулами был знакомый, освежающий…

Рина покосилась на оставшиеся шесть кристаллов — и сунула флакон в карман. Магомедицина — это замечательно, и огромное ей спасибо. Но надо и самой справляться, правда ведь? Так что увлекаться помощью не стоит.

Она прислушалась к тишине — и снаружи, и внутри себя. Внутренний голос наконец заткнулся. Где-то тикали часы, за окном щебетали птицы… Под ее ногой деликатно скрипнула первая ступенька винтовой лестницы. Вторая… Обрадованно распахнулась дверь спальни.

Уголок одеяла был приглашающе отогнут.

Сейчас бы еще, как в лучших традициях викторианского быта, обнаружить на постели шелковый конверт с батистовой ночной сорочкой; но до такого уровня умный дом, увы, пока не мог подняться. Гардеробную и комод только предстояло заполнить женскими вещами. Не беда. Всему свое время.

А будет ли оно, это время? Или…

Вдруг завтра на этих простынях не останется никого и ничего, лишь горстка радужной пыли?

— Ни фига! — зло сказала Регина. — Завтра — будет! Потому что я так хочу! Вот.

И как-то сразу успокоилась. Мысли — это одно, а вот высказанное вслух, да еще громко, внятно слово всегда оказывается сильнее. Особенно если выскажешься так, что в ушах зазвенит от собственного убеждения.

Оставшись в трусиках и блузке, она нырнула под одеяло. По-хорошему, надо было бы наведаться в душ, но… глаза закрывались сами.

«Место Силы, надо же, — еще успела подумать. — А по мне — просто Дом. Тот самый, в котором и стены помогают… Здравствуй, Дом!»

Сон накрыл ее мягким темным пледом.

* * *

…А вот пробуждение оказалось ужасным.

Сперва ей показалось, что проснулась она от холода. Впрочем, немудрено замерзнуть, оказавшись голышом, прикрытой простыней, и не в уютной спальне, пронизанной светом, а в полутемном помещении, похоже, насквозь продуваемом сквозняками. Границы его таяли в необозримом пространстве, а зрить, собственно, удавалось не так уж и много — лишь то, что попадало в поле зрения. Отяжелевшая голова отчего-то не желала поворачиваться.

Закричать, позвать хоть кого-либо мешала застрявшая в горле дурацкая трубка. Да и… губы не шевелились. Поблизости запищал какой-то прибор. Звук показался знакомым… Реанимация!

Но как она здесь очутилась?

Или вовсе отсюда не выбиралась после инсульта? Пришла в себя лишь сейчас, а все скорбные происшествия — и обобранная квартира, и двойник на похоронах Игоря, и храм Ану-бисса — всего лишь игры разума, вздумавшего устроить целое представление, пока медики шпигуют бездыханное тело катетерами, вентиляционными трубками и датчиками? И теперь, наконец — финал, добро пожаловать домой?..

От уголка левого глаза по виску побежало что-то теплое. Она часто задышала, пытаясь унять слезы. Ей бы радоваться, что жива, но… Было мучительно жаль всего, что вместе с беспамятством ушло в пропасть небытия. И нового мира, в котором она смогла повернуть колесо судьбы, плюнуть на грозные предостережения — ведь ее упорно называли Тенью и прочили не слишком большой век, если не возьмется за ум! — и начать жизнь с чистого листа; жаль расставания с обаяшкой оборотнем, успевшим, признаться, покорить ее сердце… А как же без нее Дом, чудесный, уютный и заботливый? А город с утренними фонтанами? А чудачка Тересия? Как это было зримо, ярко… Ни разу еще ей не снились такие долгие, но главное — цельные, последовательные, логичные сны.

Привыкшие к полусумраку глаза опознали несколько датчиков пожарной сигнализации на потолке. Один из них сидел в креплении косо, будто собрался выпасть, да так и завис в раздумьях. Точно. Именно здесь она и лежала, пока ее не перевели в общую палату…

Стоп.

Выходит, в сознание-то она уже приходила? Потому что прекрасно помнит три дня, которые здесь провалялась, и последующие полторы недели реабилитации, и маету выписывающего врача над диагнозом… Куда все подевалось? Как и почему ее вновь сюда занесло? А главное — когда? Возможно ли, что хоть часть из того, что она приняла за сон, случилась наяву? Например, жуткое, неправдоподобное происшествие на похоронах, когда ее чуть не задушило призрачное щупальце… Вот тогда-то ее и могло накрыть вторым инсультом, например. Но то, что сопутствовало страшному эпизоду — необычайный ядреный мороз, трупики птиц на снегу у подъезда, дымки прогревающихся автомобилей — прочно засело в памяти, не вытравишь, не вырубишь… Как же так?

И вдруг накатила удушливая в своей откровенности, прямоте и недвусмысленности волна иных воспоминаний — не чужих, но тоже ее, она доподлинно это знала!

…Лицо Игоря с застывшей гримасой стыда и… брезгливости? Его подрагивающие руки, застегивающие молнию на джинсах… Его лепет-блеянье:

— Рина, зачем ты так? Что ты со мной сделала? Я ведь не хотел… Ты мне в чай подмешала что-то, да? Это после него у меня словно крышу сорвало!

Отказываясь понимать услышанное, она глядит на него со всевозрастающим ужасом.

— Игорь, Игореша, как ты можешь? Я же люблю тебя!

Дрожит и расплывается в глазах свет гирлянд, оставленных еще с Нового года, когда она пыталась затащить стойкого семьянина Игоря сюда, на хорошенькую маленькую дачку за городом, и совратить, наконец. Тогда не получилось а сейчас… Рецепт из книги, найденной в архивах Ордена, не подвел. Но только в комментариях к нему оговаривалось, что чувство, возникшее при привороте, будет длиться долго, и при сопутствующих благоприятных обстоятельствах может перерасти в искреннюю привязанность. На это она и надеялась. Но автор солгал; либо же Игорь на самом деле никогда не любил ее, просто ему было лестно иметь постоянную поклонницу, а когда-то даже укладывать ее в постель… Выходит, он не лукавил, говоря друзьям, что женитьба излечила его от первой любви?

Он отводит глаза.

— Прости, Рина. Глупо с моей стороны… Ты хорошая, ты изумительная, просто я… Растерялся, не устоял, а теперь веду себя, как тряпка, тебя пытаюсь обвинить… Сам виноват. Прости. С тобой было замечательно.

«Было…»

— Просто как-то неожиданно все случилось, я сам в шоке. Мне надо сейчас… Мы с Мариной договорились к тестю на день рождения, вместе… По дороге придумаю, что соврать. Надо ехать, чтобы скандала не было. Давай, когда освобожусь, позвоню; мы поговорим, встретимся, все обсудим.

А по его глазам видно: ему сейчас лишь бы унести ноги с этой подозрительной дачки. И от Регины вообще.

— Убирайся, — сухо говорит она. Знает, что не простит себе, что будет выть по ночам, вспоминая собственную жестокость, но добавляет: — Ничтожество.

И по наитию завершает ритуальной фразой:

— Ты свободен.

Теперь, если и оставалось какое-то действие приворота — оно должно уйти окончательно.

В глазах мужчины невыразимое облегчение. И обреченность. Это она потом поняла, что обреченность, когда узнала, что… фактически убила его. Выгнала в метель, а ведь могла разрешить остаться, черт с ним, пересидел бы полчаса, не изнасиловала бы она его; дождался бы, когда пурга уймется, и уехал. Но она выгнала. А потом увидела в оконном стекле, как невольного ее любовника вытаскивают из разрезанной машины, поняла, каталась по дощатому полу, рыдала…

Пока не вспомнила подслушанный разговор сьера Лоуренса и Тиларийского посла о фараонском жезле, который может поднять умершего. Драгоценная реликвия дожидалась законных хозяев в сейфе Главы Ордена Равновесия, а взять ее без соблюдения должных церемоний, без песнопений гимнов и молитв, да еще и в одиночку, попирая традиции, посол не мог. И потому назначил днем передачи святыни тот самый день, когда принцесса Кан-нэхет ступит на берег Артиса, прибыв в качестве одной из невест Его Величества Алана Первого…

Регина помнила, что уже могла различать магические плетения, прячущие сейф. И знала: она с ними справится. Лишь бы застать момент, чтобы Лоуренса снова вызвали во дворец, а в последнее время это случалось часто. Да хватило бы сил на переход в Арт и назад, а потом уж видно будет. Слишком бездумно она расходовала магию в последние дни… Ладно, еще можно понять, когда явилась к себе домой… к себе же, правда? за любимыми книгами, за вещами, с которыми не хотела расставаться. Но вот зачистка памяти оставшейся на Земле Регине… Не надо было за это браться. Не в добрый час та вернулась домой и попалась ей под руку. Просто надо было действовать как-то мягче: усыпить, например, чтобы под ногами не путалась, и дело с концом. Так нет же, ей вздумалось подстраховаться…

А потому неумело (учиться было некогда и не на ком) проехалась по памяти… себя, чье бледное лицо до сих пор не могла вспоминать без содрогания. Было в этой экзекуции что-то отвратительное. Будто, одержимая мазохистской страстью, она копалась в собственных мозгах, вычерпывала ложечкой самые сокровенные воспоминания… и нет, не жрала, как доктор Ганнибал Лектор, но выкидывала, выкидывала… надеясь, что после этого измывательства ее жертва останется жива. Все ж таки убивать себя не хотелось.

Или хотелось?

Наверное все же…

Да.

Оттого она и работала так небрежно. Чтобы не было у них с ее копией никакого чертова слияния, о котором нет-нет, да и напоминал сьер Лохли. Сейчас, каясь в собственных грехах под писк реанимационной аппаратуры, Регина-ведьма, Регина-искусительница, Регина-убийца жестко и честно призналась: да, хотела уничтожить. Уморить. Избавиться. Чтобы осталась на Земле… нет, на благословенном Арте, и больше нигде, лишь одна Регина Литинских: та самая, которой пророчили славу сильнейшей ведьмы, хранительницы Равновесия, на которой держится весь мир… За что и поплатилась.

Убила — не себя, но Игоря. Больнее уж некуда.

…Мир затрясся, перевернулся — и попытался встать на свое место. Не вышло. На больничной койке в одном, измученном инъекциями теле, томились, беззвучно рыдали от страха и непонимания сущего две Регины: Тень и оригинал. И кто из них кто — уже не ясно было им обеим.

«Да будь ты… — прошептала та, что недавно очнулась в больничном покое первая и поначалу никак не могла понять, где сон, а где явь, и который из миров настоящий… Она и сейчас быстрее пришла в себя. — Будь ты… Воровка! Ненавижу!»

«За что? — услышала в ответ. — За что вы со мной так?»

И замерла в невольном узнавании.

Понимание, обрушившееся на нее, как Сизифов камень, ошеломило до такой степени, что Рина… ушла в тень. Она не смогла бы объяснить, что значит — «в тень», возможно — на задворки сознания, временно притихнув, затаившись, не подавая виду, что она вообще есть. Теперь ей все стало ясно: во всяком случае, все между ними двумя: Региной и порождением не только магии сьера Лохли, но и ее собственного разума… Или она только решила, что ясно? Надо было разбираться…

А та, другая, поскуливая чуть слышно, с трудом двинула головой, поискала глазами пищащий аппарат… вентиляции легких, как вдруг поняла Рина, та, что временно спряталась. Откуда-то со дна сознания, словно выглядывая из крохотного оконца, она видела, как вяло взмахнула «ее» рука, так и не обретшая чувствительность, как где-то в солнечном сплетении загорелся пожар, как невидимая, но ощутимая Сила выплеснулась наружу… и тотчас заискрили, задымились пластиковые корпуса приборов, контролирующих и поддерживающих жизнь в их бренном теле, одном на двоих. В нос ударила вонь горелой изоляции.

«Дура, — бессильно сказала Регина, задыхаясь от недостатка воздуха. — Какая же ты еще дура… Прекрати это сейчас же, пока силы есть, слышишь?»

«Это ты? — всхлипнула ведьма. — Правда, ты? Но как с этим жить? Я не могу. Я превратилась в такую суку… Не могу. Не должна».

«И что ты исправишь, если сдохнешь? Игоря не вернешь, Жанку… Жанетту с ума сведешь…, ты представь только! Она же тебя не переживет! У тебя от Бога такая подруга, ближе, чем сестра, а ты и ее за собой потянешь? Эгоистка! А кто собирался девчонку из детдома удочерить, уже документы собирал? Хочешь, чтобы несчастное дите так и осталось без матери? А ну, исправляй все сейчас же!»

«Я… не могу, — испуганно прошептала ведьма. — Я все потратила, это было последнее. У меня почему-то ничего не осталось…»

Рина скрипнула зубами. И вдруг вспомнила: «… магия, покинув тело-носитель, сама находит наиболее подходящее вместилище, а им-то как раз и оказались вы, лейди…» выходит, она, сама того не зная, обобрала себя-ведьму? Если сьер Лохли все-таки прав — ведьмовская сила должна была вселиться в нее, Регину. А значит…

Задыхаясь, она попыталась вызвать недавнее ощущение тяжести и тепла в солнечном сплетении — и вздрогнула. Внутри вскипел Везувий.

«Держи. Исправляй технику, что спалила, живо. Исправляй себя… ну, лечи. И живи. До тех пор, пока ты нужна хоть кому-то — ты нужна этому миру, слышишь? Живи!»

Щедро, до капли, до искры, до… как там говорил Лоуренс? до драхмы она выжимала неведомую Силу, поражаясь, каким же образом до сих пор не замечала ее в себе. И спасала не какую-то скороспелую ведьму-неудачницу, а себя, запутавшуюся в реальностях… Успела заметить, как вновь качнулся мир: это внезапно села на койке Регина-ведьма, осторожно вытянула из горла трубку и задышала полной грудью, сама, тотчас поперхнувшись дымом… Заверещали, наконец, датчики пожарной сигнализации. Забегали, засуетились по соседству в коридоре дежурные, хлопнула дверь…

И тут ее вышибло из тела на пол.

…Ее, Регину, Рину, не желающую быть ведьмой, попавшую в дивный новый мир, вышвырнуло прямо на пол ее же спальни в ее же Доме-Башне, на пушистый, хвала счастливому случаю, ковер. Благо, кровать сама по себе была невысока, а толстый ворс смягчил падение. Но локтем Регина проехалась так что, кажется, его счесала, однако глядеть было некогда, нужно было жадно вдохнуть, осмотреться, понять, что она дома, дома-боже-мой-дома… и зареветь от счастья.

Солнце вовсю заливало комнатушку. Прозрачные, собранные в крупные складки гардины не препятствовали ему, и Рина, уразумев, наконец, что уж для нее-то страшное сновидение закончилось, с наслаждением вытянулась на ковре, подставляя согревающим лучам окоченевшее в недрах реанимационной палаты тело…

Когда вдруг до нее дошло, что руки и ноги и впрямь как ледышки, она медленно села. Оглядела себя внимательно. Потрогала шею. Горло все еще саднило.

Так это… правда?

Она только что вернулась с Земли? Где могла и остаться навсегда и… умереть, кстати, навсегда, бесповоротно, если бы не сумела рявкнуть на свое альтер эго, запутавшееся в нравственных обвинениях. Да?

Торопливо потянулась к джинсам, сложенным на стуле, вытряхнула из флакона и отправила в рот целую горсть «Релакса», умудрившись проглотить, не запивая. Ее трясло.

И ведь что-то там было важное, что она успела понять; важное настолько, что… Нет, хоть ты тресни, невозможно вспомнить! Какое-то озарение, какая-то деталь, поставившая разом все на место. А именно: она вдруг сразу поняла, что не…

Не Тень? И ее сомнения в правоте сьера Лохли небеспочвенны?

Не помнит.

Очевидно, «Релакс» делал свое дело быстро и качественно, даря голове прояснение, нервам спокойствие, душе — долгожданное облегчение. Правда, Регина подозревала, что заглотила е меньше чем трехдневную дозу, но… кажется, без этого чудесного средства она сейчас просто медленно сдыхала бы от ужаса. А теперь кое-как встала, натянула джинсы и поплелась на кухню, за водой. Лучше поздно, чем никогда; а от кристаллов — или все же от пластиковой трубки? — горло горело.

На подходе к кухне она вздрогнула от звона. Оказывается, это напольные часы пробили два раза. Ну, конечно, день еще в разгаре, она ведь завалилась спать часов в девять утра, и проспала, судя по всему, не слишком долго… Оттого и солнце играет, отражаясь зайчиками от начищенных до блеска сковород и кастрюль. Сейчас бы хорошего крепкого кофейку, мозги включить, все обдумать; да и пообедать не помешало бы. Интересно, осталось что-нибудь в кладовках и в тутошнем «холодоагрегате», или придется затариваться с нуля?

Еще одно звонкое «Бамм!» заставило ее с недоумением покоситься на часы. А потом стукнуть себя по лбу и заторопиться к входной двери, ибо на этот раз сигнал шел оттуда, этакий звонкий приятный гонг…

На пороге засияла улыбкой и разнопестрыми бусинами Тересия Мурхох.

— О, дорогая! Как хорошо, что я вас застала! Нынче вечером мы уезжаем с подругами на пикник, за город, и, знаете, надолго, на три дня, а может и больше! Там у одной моей подруги очаровательная ферма с механическими барашками, так хочется посмотреть, изучить… Но, дорогая, я сказала своим Жевье и Кло: «Девочки, вам придется меня подождать, потому что не могу же я бросить новую хозяйку Башни без добрых напутствий!» А напутствия, дорогая, это небольшой инструктаж. Вы позволите?

— О, конечно, проходите! — спохватилась Рина. — Не обижайтесь, Тересия, просто я только что проснулась и малость торможу, поэтому даже не сразу сообразила, что в дверь звонят, решила сперва, что это часы вздумали лишний раз бемцнуть… Скажите, а у вас тут ничего не осталось из запасов чая или кофе? Мне неловко, но приходится спрашивать. А уж в следующий-то раз я к вашему приходу сделаю что-нибудь вкусненькое!

Старушка захихикала.

— Обожаю! И вкусненькое, и три капельки хорошего ликера к нему, и, разумеется, добрый крепкий чай! Вот и начнем с моих запасов. А после я проведу вас по дому заново. Ведь прошлый раз я вас с вашим очаровательным юношей вроде как на экскурсию водила; а сейчас — покажу вам все узлы, к которым прикреплены бытовые чары, сообщу кое-какие секреты, но главное…

Из-под груды бус она выудила и стянула через голову небольшой медальон на грубоватой, но прочной цепочке.

— Вот, дорогая! Нагнитесь-ка, я сама вам его надену.

Заинтригованная, Регина склонилась к старушке. Отчего-то ей и в голову не пришло отказаться.

Тяжелая цепь, еще хранящая тепло чужого тела, легла ей на шею, но не закачалась под тяжестью медальона, а как-то сразу подтянулась, укоротилась. Округлая капля с каким-то резным рисунком пристроилась точно в ложбинке меж грудей, нырнув в ворот блузки. Застегнешь верхнюю пуговицу — и его не видно.

Тересия захлопала в ладоши.

— Приспособился! Он сразу вас признал, дорогая! Это Ключ, вот что я вам скажу! Ключ от всех здешних дверей, замков и заклинаний. Сейчас мы с вами выпьем чаю; вернее, это уже вы сами, как хозяйка, распорядитесь, я только подскажу, как. А потом еще раз заглянем во все уголки, и я проведу вас по всем мало-мальски сносным лавочкам в округе, чтобы вы знали, где самая лучшая вырезка, самые прекрасные овощи, булочки и крендели к чаю… Вы можете договориться, и покупки сами будут появляться на крыльце в назначенный час. Ах, сдобные сырные пампушки к утреннему кофе на веранде — это восхитительно! Это даже Аугусто любил, хоть ко всем прочим радостям жизни был равнодушен…

Рина даже потрясла головой — незаметно от гостьи. Ее премилая болтовня доносилась откуда-то издалека, словно из другого мира, а спину по-прежнему обдавал холод больничной койки. Она сделала над собой усилие — и вернулась к Тересии. Целиком. Полностью.

— Это правильно, дорогая, — услышала она.

Старушка с одобрением похлопала ее по руке.

— Вы умеете сосредотачиваться. Так и надо. Отбросьте ненужные мысли и тверже держитесь на ногах, не отвлекаясь, и тогда все получится: и чашка чая, и весь мир в придачу. Так учил меня Аугусто, помогая управляться с первыми заклинаниями. А он был очень мудрый, мой братец… Итак, начнем, дорогая…

Рине вновь захотелось расплакаться — на сей раз от невыразимого облегчения. Мир, ее мир, незыблемый, цельный, каким-то образом сумел притянуть ее к себе, вырвать из кошмара. И все было, как прежде: и говорливая эксцентричная бабулька, и загадочный умный Дом, и где-то поджидал ее согласия на поцелуй голубоглазый оборотень… Какое, оказывается, счастье — вернуться!

Глава 20

Когда человек не знает, что учится, а просто решает текущие проблемы, обучение проходит быстрей и эффективнее.

Макс Фрай, «Лабиринт Менина»

— Да кто вам сказал, милая моя, что возможности у вас ничтожные? М-м?

И без того большие, выразительные, да еще увеличенные линзами очков, глазищи Тересии Мурхох сверкнули сердитым огнем.

— Имейте в виду, дорогуша, это был вовсе не риторический вопрос! Ну? Назовите мне имя этого наглеца, этого… профана, этого бездаря! Фу, какой стыд! Так не разбираться в людях! В магах! Отбить у девочки с самого начала охоту к заклинаниям! Кто это был, дорогая? Не стесняйтесь, со мной можно быть откровенной, как с доктором. Ну?

— Не скажу, — давясь от смеха, выговорила Регина. — Да что вы, в самом деле, Тересия! И вовсе он не бездарь, а глава целого Ордена; думаю, на такую должность дураков не берут. Да к тому же, он вовсе не называл меня ничтожеством, а просто сравнил с… э-э… той, какой хотел бы меня видеть… В общем, это была просто степень сравнения. Или я не слишком удачно выразилась, а вы не так меня поняли. Не берите в голову, Тересия, он хороший человек и, судя по всему, настоящий профессионал, и к тому же…

Она покаянно развела руками. «Сдавать» сьера Лохли отчего-то не хотелось.

Не прошло и четверти часа, как шебутная старушка успела забить ей голову настолько, что она чувствовала себя совсем зеленой стажеркой, только-только обретшей вожделенный диплом и впервые вступившей на территорию настоящего «взрослого» предприятия. Той, что на первую в жизни работу шла, невыразимо гордая собой, твердя заученные аффирмации типа «Я все могу!», а столкнулась с первой же операцией, идущей вразрез описанию из вызубренного учебника — и потерялась. Слова, вроде бы, все знакомые, а на деле… становится страшно, что тебя приняли за другую, и позорно хочется сбежать. Или спрятаться. Пока не разоблачили.

А тут еще эта милая старушка в винтажных очках, с ее «деточкой», «милочкой», «девочкой»… Поначалу Рина терялась, потом ее стало пробивать на смех, а дальше… она как-то привыкла. Все это вкупе с давно забытым ощущением «стажерки» и впрямь заставило ее ощутить себя девчонкой. И, положа руку на сердце, нравилось настолько, что потеснило остатки воспоминаний о тяжелом сновидении куда-то в самые дальние закрома памяти.

— Поверю вам на слово, детка.

Гостья поджала губы. По-видимому, ей хотелось и дальше клеймить обидчика, усомнившегося в способностях «деточки», которую пожилая лейди всерьез вознамерилась опекать. Но развивать тему Тересия не стала.

Сощурившись, она в очередной раз просканировала Рину взглядом-рентгеном — весьма, кстати, похожим на тот, каким с утра окидывал ее сьер Лохли, даже мурашки по коже пробежали похоже. Кивнула.

— Что ж, возможно, этот достойный сьер брякнул, не подумав; со сьерами это часто случается. Глава Ордена, говорите? А, ну, тогда все понятно: у него совсем иная измерительная шкала… Он-то сравнивает вас со своими Магистрами, а, что ни говори, чтобы попасть в Орден даже послушником, нужно иметь чуть больше способностей, чем у обывателей… На послушницу вы бы после определенных занятий потянули, я уверена; но для Великого Магистра это ж такой пустячок, что и говорить не о чем. Ладно, не обижайтесь на него, детка. Вы его еще удивите, я уверена. Удивите, да поздно будет: скажете ему гордо: «Обойдетесь без меня, сьер…» Как его там?

— Лохли, — машинально подсказала Регина.

— А-а, так это Лоу?

Тересия вдруг заулыбалась, разрумянившись.

— Хороший мальчик. Был тут у нас несколько раз, заходил к Аугусто. Ну-у, дорогая… На него совершенно не за что сердиться. У него такой уровень, что выше или равных ему по силе во всем Джордене сыщется магов пять или шесть. Так и быть, на него сердиться не стану. Просто помните, дорогая, что на самом деле ваш начальный потенциал выше, чем у здешних кумушек-домохозяек, вертящих бытовыми заклинаниями, как пожелают. У вас все будет быстро и играючи. Вот увидите.

— Сомневаюсь, — протянула Рина. — Я-то нездешняя.

О своей иномирности она пока благоразумно помалкивала.

— Ах, какая разница…

Старушка махнула рукой, ловко составила чашки из-под чая в небольшой шкафчик, подозрительно напоминающий посудомоечную машину — даже с похожими подставками внутри — и повернулась к ней.

— Да хоть из другого мира! Последний ученик Аугусто, кстати, был иномирянин; это у него мой братец нахватался разных идей о самодвижущейся технике… Если вас принял мир — значит, родственная магия в вас уже имеется, и точка! А к тому же, милочка, вам повезло со мной лично: я очень, очень люблю использовать в быту различные штучки вроде магических помощников и артефактов. Вот, между прочим, этот Ключ, который нынче стал ваш, уже работает, уже помогает вам настроиться на Дом. Посмотрите-ка на часы! Внимательней! Всмотритесь в пространство вокруг них…

Регина сморгнула, прогоняя непрошенную рябь в глазах. Но через несколько мгновений неясные блики, вроде бы хаотично скачущие вокруг футляра напольных часов, упорядочились, замерли — и вытянулись в светящиеся линии обширной… паутины? сети? Они тянулись к часам вдоль стен, пола, потолка…

— Ага, вижу, что видите! Это и есть бытовые плетения. Обратите внимание, деточка, как тщательно проложил их мой брат: в иных домах силовые нити тянутся прямо по воздуху, как попало, и частенько сталкиваются с другими чарами, если хозяевам надумается поколдовать сверх того, чем они уже пользуются. И выходят иной раз такие курьезы вроде того, что вся мука в доме становится печеньем, даже та, что в мешках в кладовых. А содержимое всех кастрюль и сковород, невзирая на то, что в них закладывали, становится одним и тем же супом. Фи! Аугусто был очень практичен… в том, что касалось его любимого дела. И изолировал все плетения.

«Как проводку», — с одобрением подумала Регина. Удивительно, но теоретическая часть пока что была понятна и разъяснялась на вполне человеческом языке, без каких-то специфичных терминов.

— Так что если вы надумаете экспериментировать и обучаться чему-то самостоятельно — не волнуйтесь, домашней магии это нисколько не повредит.

— Как интересно, — невольно заметила Регина, изучая целую сеть плетений. Она уже различала их по цветам, невольно сравнивая с разноцветными кабелями к видео- и компьютерной технике. Наверное, здесь использовался тот же принцип: магические линии сортировались по какой-то, неизвестной ей пока системе, чтобы не путаться в их назначении и функциях. — А знаете, Тересия, это очень похоже на нервную систему. Но тогда… получается, что часы — это мозг? Простите, центр? Центр управления?

— Вот что значит — рациональное мышление… Конечно, дорогая! Вы совершенно правы! И мозговой центр, и… Что интересно, часы выполняют здесь и свою изначальную задачу: часть заклинаний настроена на время. Собственно, началось-то все с того, что самые первые чары Аугусто по моей просьбе привязал к собственному распорядку. Знаете, дорогуша, мне кажется, это свойство всех гениальных людей: быть абсолютно беспомощными в быту, но при этом до минуты, до секунды упорядочивать работу, ради которой они, собственно, и живут. Вот мы и подцепили первые плетения к его режиму дня. Все остальное подсоединилось как-то само: знаете, как оно порой бывает, одно за другим… А ведь красиво, да?

Плетения загадочно мерцали. Из интереса Регина заглянула с лестницы в подвальное помещение и полюбовалась настоящей иллюминацией. Хотела спросить, а почему же раньше этого не видела? Но вовремя вспомнила, что Тересия указала на Ключ, как на некий артефакт-помощник.

А если она не захочет видеть эти светящиеся нити? С одной стороны, по ночам очень удобно, с другой — может и на нервы давить…

Свечение притихло и почти исчезло.

«Выключила! Испортила!»

Словно успокаивая ее, нити плетений вновь налились сиянием… и подмигнули. Разом. Все.

— Успеете наиграться, деточка, — с добродушным смешком сказала Тересия. — Идите-ка сюда, я расскажу вам, какими цветами отмечены разные функции и помещения. Экспериментируйте, как хотите, главное — помните, что в памяти Дома заложена Матрица того, как надо, и если вам что-то не понравится, вы всегда сможете вернуться к первоначальному виду. Кое-что из действий я вам покажу сейчас, а за основными, повседневными функциями сперва понаблюдайте дня три, присмотритесь, и сами все поймете. Это просто.

— Просто?

Регина нервно рассмеялась. Гостья закивала с азартом:

— Очень просто. Как вязание. Кстати, вы вяжете, дорогая?

— В детстве… немного пробовала.

— Тогда вы знаете, что все хитроумные узоры, ажуры, плетения, косы, которыми нас удивляют настоящие мастерицы — все они, в сущности, состоят из двух видов петель: лицевой и изнаночной. Вы поняли? И если вы освоите технику всего двух петелек — лицевой и изнаночной — вам останется лишь научиться правильно комбинировать их последовательность, количество, технику вывязывания, возможность перемежать накидами или менять местами… Все просто. Магия гениальна, а значит проста. Надо только любить ее, как обожаемое дело. Вот я, например, обучалась на сборке моделей птицепланеров; а некоторые женщины любят осваивать азы на кухне, заставляя блюда готовиться по расписанию… Они могут уехать на месяц — но к их возвращению на плите будет ждать горячий парадный обед из шести блюд с десертом. Вот так-то! Магия — это просто, дорогая…

…Старый Аллан По, подозрительно шмыгая клювом, промокал пером увлажненные глаза. Ах, что за прелесть эта лейди, и как правильно все объясняет… Чрезвычайно трудно обучать взрослых, по самую макушку набитых рационализмом, тех, кто, даже вжившись в магический мир, где-то в глубине души продолжает цепляться за убеждение, что магия — миф, сказка; что именно у него — не получится, просто потому, что не должно получиться! Как психологически тонко снят психологический барьер, как грамотно обыгран контраст между кошмарным сном и доброжелательной реальностью… За это Птиц готов был простить дивной старушке и ее непристойную фиолетовую косынку с торчащими кудряшками, и очки в розовой оправе, и винтажные железяки, коими до сих пор щедро был украшен жилет пожилой лейди. Нет, сьеру Лохли далеко до такого уровня…

Он перемахнул с карниза кухонного окна на балкон, откуда с удовольствием прислушался к дальнейшим пояснениям Тересии: как давать задание ванне приготовить горячую воду с нужными ароматами; как настроить гардеробную подбирать туалет в зависимости от погоды, если хозяйка не захочет чего-то еще; как настроить отопление в холодное время года и охлаждение в жару… Спохватился, лишь когда скрипнула калитка, и в сад заглянула удивленная взлохмаченная рыжая голова.

«Гар-ри! Чтоб тебе… На самом интер-ресном месте…»

Однако мудрый ворон не зря столько лет пробыл в фамильярах у лучшей из ведьм. Крутанувшись на пятке-шпоре, он, подобно дивной тропической ящерице, слился с окрасом штукатурки и притих. Идеальный наблюдатель. Идеальный шпион… Нет, р-разведчик!

Глава 21

Сиди тихо и охраняй машину, чтобы не украли. Если я приду и машина будет на месте, я дам тебе печенье. А если ее не будет, то я все равно дам тебе печенье, потому что я тебя люблю.

Коломбо

Гарри Грос, юный гений Мастер иллюзий и Собиратель архивов, с удовольствием пил чай из фарфоровой цветастой кружки, самой большой из имеющихся на кухне, потому что, по словам лейди Тересии, «настоящий мужчина должен пить чай подолгу, помногу и с удовольствием». С учетом присланного из «Веселого алхимика» — трактирчика неподалеку — огромного вишневого пирога, отчего-то синего, чаепитие грозило затянуться, одновременно приобретая на ходу толику торжественности. С неожиданным удовольствием Регина вдруг подумала: а пусть это будет новоселье! Маленькое, совсем крошечное празднество, пусть не семейное, зато с новыми друзьями. Так давно не устраивала посиделок; даже с Жанкой они встречались все как-то на бегу, а в основном созванивались… Должен же быть какой-то праздник!

На плече у гостя, обхватив длинным полосатым хвостом его шею, блаженно жмурился пучеглазый лемурчик, перемазанный синей вишневой начинкой. Пирог пришелся зверьку по вкусу, но покинуть насиженное место он боялся. И вообще, после того, как Гарри его «немножко материализовал», стал пугливым и каким-то диким. И побыть игрушкой для младшей сестренки Младшего магистра Ордена отказался наотрез, даваясь в руки исключительно своему творцу. Как поняла Регина, тот не особо сокрушался и уже приспособил, к вящему ее изумлению, нежданного питомца для собственных исследовательских целей.

— Вы не подумайте, он в доме ничего плохого не наделает, — смущенно пояснил юный магистр, едва переступив порох кухни. — Он, хоть, оказывается, пожрать любит, но… э-э… обратной функции в нем не заложено: все уходит в жизненную энергию. Очень удобно, что можно кормить с общего стола; я-то сперва впихнул в него магокристалл, но у Пафки сразу мозги закоротило: с накопителями у него какая-то несовместимость… Пришлось перевести на человеческую пищу. Но если в доме ничего нет — он и травой наестся, и сеном, это я в него как резерв заложил.

— Скажите пожалуйста! — ахнула тогда лейди Тересия. — Неужели! Молодой человек, какой вы умница! Вам надо непременно глянуть на моих механических козочек в Иттари; уверена, вы будете очарованы! Непременно! Вы, стало быть, Гарри? А как зовут вашего очаровательного питомца, я не расслышала?

Юный гений мучительно покраснел.

— Пафка, — сообщил с тайной гордостью. — Сокращенно «Персональная автономная флешка». А что, надо же было его подо что-то приспособить? Сьер Лохли ругается, когда мои иллюзии расползаются по всей Резиденции, а тут вроде как опытный образец…

Свои новообретенные способности «опытный образец» не замедлил продемонстрировать. Полчаса спустя, когда, приятно ошалевший от выпитого и съеденного, его хозяин хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Ой, я дурак! Лейди Регина, а ведь сьер Лохли просил вам что-то передать, а я совсем забыл, что…» Пафка приосанился, сел в позу сфинкса и наставительно изрек знакомым приятным баритоном Великого Магистра:

— Гарри, будь добр, напомни лейди Регине о моей настоятельной просьбе: ближайших три дня не покидать свой Дом надолго. Она знает, о чем речь.

Рина едва не уронила поднос с пустой посудой, Тересия звонко, молодо расхохоталась, звякая бусиками и фурнитурой на жилетке, а умник Пафка облизнулся и прицельно сиганул прямо в блюдо с оставшейся четвертинкой пирога. Молодец. Сообразил, что достоин награды.

— Ничего себе, — уважительно сказала Регина, опомнившись. — Так он у тебя и вправду как флешка?

— Будущая, — отозвался скромный изобретатель. — Я пока сделал из него записную книжку. Напоминалку. Хоть я рассеянный, но помню, что все забываю, особенно, что могу кого-то подвести из-за этого. Вот и придумал.

— Ничего себе, — повторила Регина. — Да, лихо ты… И идею уловил, и подручный материал нашел… А он действительно… не живой?

— Овеществленная иллюзия, лейди. Точно. Я бы мог придать ему форму какого-нибудь блокнота или книги, но это скучно. А он такой забавный… Мне показалось — ему самому нравится быть зверьком. Вот я его таким и оставил.

— Молодец, мальчик, — с удовольствием сказала Тересия. — Нет, все-таки тебе непременно надо навестить меня в Иттари… О! У меня блестящая идея! Пройдешься с нами по городу? Сразу устроим все свои дела: я собиралась показать Регине кое-какие полезные местечки; ты прогуляешь своего питомца, а заодно проверим его память: у меня есть кое-какие задумки по этому поводу. Отличные задумки!

Рина тотчас впала в меланхолию.

— Видите ли, Тересия…

— А как же просьба сьера Лохли? — одновременно с ней ляпнул Гарри.

Они смущенно переглянулись.

— Экие вы исполнительные! Дисциплинированные! Просто завидно, я-то всегда была оторви и брось, — рассмеялась бойкая бабулька. — Эх, молодежь, что бы вы без меня делали? Вам же, деточка, до смерти хочется пройтись по ближайшим лавочкам? По глазам вижу, что хочется. И ты, юноша, жаждешь проветрить свое новое изобретение, а заодно и поучиться чему-то новому. А из Дома нашей милой хозяйке лучше надолго не выходить, да? Ну, так возьмем Дом с собой!

И обвела недоуменно притихнувшую компанию веселым взглядом.

— У нас в ангаре, между прочим, уже пять лет ждет-тоскует лучший мобиль в Артисе. А вещь, сделанная в Доме, несет в себе частичку Дома, вы не знали? Вперед, друзья! Чур, я за рулем! Деточка, поищите-ка в гардеробной корзину: хоть нам доставляют покупки на дом, но встречаются иногда такие вещицы, которые как увидишь, так сразу хочется взять в руки и не выпускать… Гарри, мальчик мой, уж как ты будешь мыть свою иллюзию — настоящей водой или иллюзорной — мне все равно, но займись этим. Иначе твой Пафка замызгает нам весь салон, если вздумает по нему скакать. Давайте-давайте, собирайтесь живенько, а я тут пока наведу порядок…

…Аллан По сокрушенно вздыхал, притаившись за окном. От солидного куска пирога, до сих пор нетронутого, абсолютно целого, зачем-то оставленного лейди Тересией на подоконнике, шел умопомрачительный запах. И для чего тогда пироги, если их не есть?

Скрипнула открываемая створка.

Спохватившись, ворон отпрыгнул в сторону, мысленно обругав себя шуттовым веником. Хоть и невидим, а забыл о бдительности, как желторотый птенец!

Женская рука со старинным кольцом на указательном пальце поставила рядом с ним на карниз блюдечко с вожделенным пирогом. И, безошибочно отыскав, ласково погладила невидимую птичью голову, взъерошив перышки.

* * *

Воистину, энергии в этой бабульке хватило бы, чтобы расшевелить небольшое сонное царство, попадись оно ей на дороге. В считанные секунды заросли терновника расплелись бы сами собой, прекрасный принц был бы схвачен и спроважен целоваться с принцессой, спящая прислуга разбужена пинками и приставлена к делу, а запущенный замок блестел чистотой и всей возможной позолотой.

Чудо-мобиль — не запыленный, конечно, как заколдованный дворец, но и впрямь имевший вполне себе унылый вид — под взглядом Тересии словно встрепенулся. И завелся с пол-оборота; вернее сказать, с первого же прикосновения ножки в высоком шнурованном ботинке к педали. Педаль здесь, кстати, как таковая, имелась всего одна, отвечающая и за ход, и за скорость; уберешь с нее ногу — машина встанет. В садовой ограде сами собой обозначились и весело распахнулись ворота, проиграв приветственный марш. Почтительно жались к обочинам немногие встречные мобили; изумленные водители высовывались по пояс из салонов, чтобы разглядеть изящное чудо техники с закрытым верхом, обеспечивающим пассажирам комфорт при любой погоде; их спутницы восторженно махали шляпками и дамскими цилиндрами, а то и автомобильными шлемами — кто во что горазд. Продавцы в лавочках и магазинах ловили мысли гостий на ходу, занося в свои таинственные талмуды адрес новой клиентки и ее предпочтения. Сами собой прыгали в корзины и подставленные короба колбасы и окорока, зелень и яйца, булочки, пироги, бутыли с молоком, сливками и сметаной, связки грибов и каких-то сушеных орехов, похожих на чурчхелу, россыпи фруктов, кулечки специй, мешочки пряностей… В книжной лавке в считанные секунды отыскалось несколько тетрадей и блокнотов разного калибра, которые вдруг срочно оказались нужны Регине для работы с Гарри; а в комплекте к ним — куча письменных принадлежностей вместе с чернильным прибором. На последнем настояла лейди Тересия, шепнув, что если Рине вздумается писать особые письма, для пересылки магическим способом, то годятся лишь настоящие чернила, а не новомодные пасты. В швейной мастерской эта шустрая особа за пять секунд договорилась с мастерицей, чтобы та прислала своих девочек с образцами одежды и обуви прямо к заказчице на дом.

И все у нее выходило с лету, играючи, как бы само собой. Просто позавидуешь!

Причем, что интересно, в промежутках от лавочки к очередному магазину она еще успевала мило поболтать. Но не задурить всем голову, как это часто бывает с умелицами потараторить, а несколькими словами взять да и подтолкнуть своих спутников к очередному витку их занятий. И это притом, что о цели визита в Дом-Башню сам Гарри лишь упомянул вскользь, при знакомстве; но когда мобиль, наконец, вернулся и припарковался на полянке перед крыльцом, вместе с Пафкой из салона выскочила пара маленьких рыжих лемурчиков — Нави и Гатор. Попрыгали на крыльце и, заверещав, втянулись в ухо старшему братцу, поскольку пока не были «овеществлены» и оставались иллюзиями. Но уже с заложенными функциями, неизвестными и невостребованными в этом мире. И, судя по затуманенному взгляду юного гения, вряд ли в ближайшие дни стоило ожидать его повторного визита: поле деятельности открылось непаханое и неизведанное…

А потом они заново обходили весь Дом, и еще, и еще; и с каждым разом Рине открывались новые плетения, одни — причудливые, как арабески, другие напоминающие детское творчество по принципу «нарисуй кораблик одной линией», третьи — словно огромные кашпо, заполненные, в свою очередь, плетеными корзинами, шарами, подушечками, фигурками… Что интересно: сама Тересия видела их немного иначе: в свете, как она выразилась, техномагии: проводами, колбами и ретортами, шестеренками и гайками или сложносочиненными конструкциями… Оказывается, магия Дома приспосабливалась к видению каждой владелицы, бывшей и теперешней. Раз уж получилось у Регины изначально ассоциировать магию с рукодельным плетением, и аналогия Тересии пришлась по вкусу — значит, так тому и быть… Легче же!

Поглощенная новыми впечатлениями, Рина не сразу заметила, что рассеянный Мастер Иллюзий, очевидно, забыв о своих планах поработать с Нави и Гатором, следует за ними по пятам, улыбаясь, кивая плетениям, некоторым — как хорошим знакомцам, над какими-то зависая подолгу… Переглянулась с Тересией. Та заговорщически прошептала:

— Хороший мальчик! Тс-с-с, не мешайте, пусть себе изучает! Я смотрю, ему бытовая магия не в новинку; так это даже замечательно! Пусть разбирается, он потом и вам поможет. Вот будет кстати! Мне ведь скоро уезжать, так что я теперь за вас совершенно спокойна, деточка.

Наконец они в очередной раз покинули ванную комнату, где Рина научилась такой хитрой штуке, как преобразованию самой ванны: из лежачей в сидячую, из овальной в круглую, с подставкой для спины… Присутствовала даже специальная полочка, на которой установленная книга сама переворачивала страницы и защищалась от водяного пара и возможных брызг особым заклинанием… Это усовершенствование повергло Гарри в очередное раздумье. Молодой человек бросил последний взгляд на пустые стены и пообещал начаровать здесь «что-нибудь, более подходящее, надо только подумать…» Вышел, пропустив спутниц вперед, и, вместо того, чтобы отправиться вслед за ними, вниз, зачарованно уставился на следующий виток лестницы, уводящей в закрытую зону.

Пафка на его плече сперва притих, потом заволновался, заерзал и даже, кажется, попытался что-то проверещать, как настоящий лемур. Юный же Магистр, широко раскрыв невидящие глаза, будто к чему-то прислушивался.

— Там… — сказал он неуверенно.

Рина покосилась на него с удивлением, пожилая лейди — с нескрываемым любопытством.

— Там ведь книги, да? Много книг…

Как загипнотизированный, он шагнул к ступеньке наверх.

— Книги. Я их чувствую. Много…

Недолго думая, Тересия поволокла за собой Регину:

— Пойдемте за ним, пойдемте! Похоже, мальчик очарован зовом Библиотеки, а без вашего Ключа она может не открыться… Нельзя вставать на пути у книжной одержимости, вы знаете?

— Да ведь там заперто! — шепнула Регина, сама сгорая от любопытства. — Что, неужели так и откроется чужому человеку?

— Откроется-то вам с Ключом, а вот позвала Библиотека именно его, вашего гостя! Значит, почувствовала в нем настоящую страсть. Ах, дорогая, не обижайтесь, что не в вас, я нисколько не умаляю ваши достоинства, но обычная любовь к чтению, что нам, женщинам, свойственна, не имеет ничего общего с подобной одержимостью книгами и жаждой получения новых знаний. О, да, теперь я понимаю, почему Лоу взял его в Орден, да еще Магистром, не зря, не зря… Поспешим!

Кажется, у Гарри и в мыслях не было, что тяжелая двустворчатая дверь окажется для него преградой. Он просто толкнул створку, по которой вдруг весело побежали новые плетения, образуя рисунки книг, рукописей, писчих перьев… Изображения слились в единый вопросительный знак, оторвавшийся от дверной поверхности и подплывший к Регине. Дом тактично запрашивал у хозяйки разрешения: дескать, можно ли впустить этого прекрасного охламона?

— Можно! — с улыбкой ответила она.

Мастер Иллюзий, кажется, даже не заметил задержки. Нетерпеливо толкнул дверь еще раз, подергал ручку, растерянно оглянулся… Но тут створка дрогнула и открылась.

Всего лишь шаг этот юный фанатик сделал спокойно. Потом придушенно всхлипнул — и помчался вскачь вдоль бесконечных, бесконечных стеллажей, заполненных массивными томами. Только полосатый Пафкин хвост мелькнул вдали.

— Это что, тоже иллюзия? — ошеломленно спросила Регина. — Или тут и в самом деле… стен не видно?

— Шутки пространственной магии, дорогая. Мой брат увлекся ею, когда понадобилось расширить библиотеку, а перестраивать Башню не хотелось. Порой из ленивых гениев выходят на редкость толковые изобретатели… Спокойно предоставьте этого мальчика своей судьбе: здесь не настолько просторно, он не заблудится; а когда пожелает выйти — первая же ковровая дорожка приведет его к двери. Ах, Аугусто в свое время все продумал, лишь бы не тратить зря драгоценного времени… А мы с вами глянем, открылся ли выход далее.

— Как, есть еще этаж?

— Ну, да, на моей памяти их было целых два. Над библиотекой — спальня самого Аугусто… Та, что вы сейчас заняли, в сущности, гостевая, ведь надо же было где-то и мне спать, когда я сюда наезжала… А на самом верху — выход на смотровую площадку. Впрочем, я туда поднималась нечасто, в последние годы брат с чем-то там экспериментировал и настоятельно просил не приходить. Но вид на Артис и Джубаг, особенно в лунную ночь, оттуда восхитительный… О, нет, по-видимому, еще рано!

Она с огорчением уставилась на открывшийся им просвет в книжных шкафах, впритирку стоящих вдоль одной из стен.

— Видите, как много свободного пространства? Тут вместо стены должна быть еще одна лестница. Но увы, либо Дом еще не готов пустить вас в личную обитель покойного хозяина, либо…

Она покосилась на ряды стеллажей, откуда доносились восторженные сдавленные вопли Гарри, перемежающиеся с невнятным бормотанием и шелестом страниц.

— А может, он пока стесняется чужого человека и не хочет, чтобы тот случайно забрел на приватную территорию… Терпение, дорогая. У вас впереди еще много времени.

— Да мне с тем, что есть, не управиться! — невольно улыбнулась Рина. — И потом, у меня такое стойкое ощущение, что тут все делается вовремя и должным образом. Возможно, дело все-таки во мне? Вдруг там, наверху, задействованы такие ступени магии, что мне пока лучше не соваться? Я — женщина скромная, с меня пока хватит и того, что есть.

Тересия растерянно поправила очки.

— Возможно, вы и правы, дорогая… Да, насчет степеней магии — это верно, Аугусто в своих покоях упростил все до предела. Вернее, это я так говорю, что упростил, а для нас с вами — даже для меня, не новичка — там, наверху, все может оказаться запредельно сложным в управлении… Ну, да поживем — увидим. Мне нравится ваша точка зрения. Знаете что? На сегодня, пожалуй, хватит исследований. Чудеса должны дозироваться, как и обучение, иначе вместо пользы от них одна каша в голове. Пойдемте-ка, проводите меня, пока мои подруги не объявили розыск, а то еще, чего доброго, сплетут поисковое заклинание, а у них оно вечно с сюрпризом — то защекочет, то заставит приседать… Да-да, не смейтесь, такие вот у нас замашки, в нашем Ордене бывалых чудачек, как мы сами себя называем… Ой, давайте я вам напоследок еще скажу, как настроить систему на вывод гостей. И тогда мальчик Гарри сам выйдет на кухню к тому часу, который вы назначите. Пойдемте-ка сюда, к картотеке…

Уже, закрыв за гостьей калитку — не наружную, а ведущую в соседний сад — Рина в изнеможении оттерла проступившую испарину и поняла, что на сегодня и впрямь хватит нового. Еще немного — и она лопнет от переизбытка впечатлений, знаний и эмоций. Хотя, как ни странно, само состояние радует. И так напоминает начало студенческой поры с его необыкновенным ощущением: все впереди… И жрать хочется, прямо как вечно голодному студенту…

Она заторопилась обратно. С удовольствием обозрела целую гору выставленных возле входной двери сегодняшних покупок, прихватила пару корзин, открыла дверь…

И угодила прямо в крепкие объятья оборотня.

— Да погоди! — принялась шутливо отбиваться, в то время как сердце радостно запело. — Там у меня куча всего, надо ж перетащить!

— Ага, я видел. — Он судорожно притянул ее к себе. — У тебя все в порядке? Мне одно время все казалось, будто что-то нехорошо, все из рук валилось: потом отпустило. Случилось что?

Рина пытливо заглянула ему в лицо: не разыгрывает?

— Да так, какой-то сон… Тяжелый, не слишком хороший. Все прошло. Это все-таки мое Место Силы, знаешь? Я убедилась!

Он засиял.

— Это заметно. Очень заметно, Рина. Очень…

Торопливо отнял у нее корзины, сунул, не глядя, куда-то на стол, притиснул к стенке, прижался щекой к щеке, вдохнул запах…

Отстранился. Принюхался.

— Ага, мальчик Гарри все еще здесь. Ты его заняла чем-нибудь, чтобы он забыл обо всем на свете?

— Он торчит в библиотеке. Не бойся, не услышит…

Регина ляпнула это и покраснела. Реджи весело сверкнул глазами:

— Точно? Не хотелось бы смущать ребенка. Значит, можно? Да?

Чувствуя, как пылают щеки, как замирает сердце, она положила руки ему на грудь и попыталась улыбнуться.

— Я… ужасно тебе рада.

И не успела сказать, что могла потерять его навсегда, застряв в своем теле и умерев вместе с Региной-ведьмой; или не умереть, если она раздумает самоубиться, а просто остаться с ней. И что, должно быть, он сам, не зная, притянул ее обратно, вместе со своим миром, и хвала всем богам, существующим и несуществующим, что так получилось, иначе она так и не поняла бы, насколько дорог ей этот мальчик.

И будь что будет.

Только бы он ее не торопил. Не хотелось бы банального пошлого романа…

Осторожно, как великой драгоценности, он коснулся ее губ легким скользящим поцелуем. Раз, другой, третий, неуловимо, то ли робея, то ли дразня… А затем припал жадно, как к животворному источнику, и так сладостно, что жаркая волна, прокатив от горла к сердцу, словно взорвалась в солнечном сплетении — и ниже, вызвав сладкую судорогу, заставив чуть слышно застонать… Потом оказалось, что руки оборотня давно уже под ее блузкой, сомкнулись за спиной; правда, непотребностей себе не позволяют, лишь поглаживают, словно изучая, как слепой ваятель, изучающий свою Галатею…

— Ух… — только и сказал он, отстранившись. — Погоди…

И сел на пол

Едва успев удивиться, Регина вдруг почувствовала такую слабость в ногах, что опустилась рядом. У нее кружилась голова. Самым натуральным образом.

— Это… что такое? — еле выговорила она.

Реджи засмеялся.

— Место… Силы… — выговорил сквозь смех. — Ты так мне обрадовалась, что поделилась тем, что успела накопить… Сексуальная энергия — тоже своего рода магия, вот и… Прости… — Он успокоился. — Я пробудил в тебе… В общем, пробудил. Один интересный энергетический центр. И ты меня немножко из него шарахнула. Совсем немного. Чуть-чуть. Спонтанно. У меня только искры из глаз посыпались, а так — вроде, ничего, жив… И, кажется, обновился магией по самую макушку, а шел сюда, выжатый, как лимон, мне ж так и не удалось поспать… Так что теперь все хорошо.

— Точно жив? — обеспокоенно уточнила Регина. И даже пощупала его лоб. Оборотень вновь засмеялся, перехватив, поцеловал ее руку.

— Живехонек. И готов тебе это доказать прямо сейчас.

Рина шустро отползла.

— Погоди. И что, я тебя так каждый раз стану шарахать?

Он задумался. Хитро прищурился.

— Видишь ли… Учитывай, что это был наш самый первый страстный поцелуй! Наши энергетики просто познакомились. О большем пока думать рано, а жаль; но, похоже, у нас с тобой магия слишком разнородная, ей нужно время немного притереться, привыкнуть. Иначе Лоуренс нас арестует за превышение полномо… допустимого уровня. Но есть один простой выход.

— Да?

Рина заинтригованно подвинулась ближе.

— Тренироваться, — шепотом, как страшную тайну, сообщил оборотень. — Как можно чаще и с полной отдачей. Тогда и я адаптируюсь быстрее, и ты привыкнешь себя сдерживать. Поцелуи для этой цели вполне подходят. Как тебе такой вариант?

— Годится, — ответила она тоже шепотом. — Только не откладывай, пока свежи впечатления. Мне нужно все проанализировать, сделать выводы… Вдруг ты меня разыгрываешь?

К практическим занятиям пришлось перейти немедленно. Впрочем, никто и не возражал.

Глава 22

Я никогда не позволял школе вмешиваться в мое образование

Марк Твен

Если бы лейди Тересия была знакома с земными фразеологизмами, то уж точно хихикала бы, наблюдая за Региной последующие три дня и потирая лапки от удовольствия: вот уж действительно, выпустила джина из бутылки! Но хитрая очаровательная бабуленция укатила в совершенно фантастическом мобиле за город, и оставалось лишь подозревать, что там с подружками из «Ордена бывалых чудачек» они позажигают неслабо. Так что следить за Региниными экспериментами оказалось некому.

Правда, ни свет, ни заря, у калитки появлялся юный Гарри Грос с очередным лемуром на плече, каждый раз новым, и виновато топтался, не решаясь зайти или коснуться кнопки звонка-амулета. Мялся, жался, не хотел, видите ли, показаться невежливым и разбудить хозяйку. Рина подозревала, что, проспи она хоть до полудня, настырный малый так и проторчал бы у калитки; или разве что просочился в сад и нашел себе объект для исследований, лишь бы не упустить момент, когда можно взлететь на четвертый этаж, в вожделенную библиотеку. Малый даже отказывался от завтрака, а потому — она притаскивала ему поднос с кофейником и горой бутербродов прямо на место. Впрочем, Гарри и не замечал, что ест. То ли у него автоматически срабатывало нужное заклинание, то ли в магию библиотеки была уже вплетена особая функция — Рина еще не до конца разобралась со спецификой этого помещения — но, заметив еду, юный Мастер Иллюзий просто машинально передвигался к ней ближе и жевал и глотал, не спуская глаз с очередной страницы. Книга висела перед ним в воздухе и перелистывалась сама, в нужный момент. Хвостатые «овеществленные иллюзии» при этом сидели смирнехонько в ряд, на полу, изображая свиту, и, в отличие от своих реальных прототипов, не устраивали склоку из-за пирожков и не поднимали гвалт, а принимали угощение чинно, степенно, как думские бояре. С каждым днем армия лемуров росла. Рыжих, пестрых, полосатых, с уморительными серьезными мордашками, больших и маленьких… и, судя по всему, удивительно полезных. А еще — самообучающихся.

Но самым непостижимым их свойством оказалась привязанность к создателю и стремление о нем заботиться. Уже на второй день оккупации библиотеки они вытолкнули зачитавшегося, с покрасневшими глазами, Магистра, в ванную комнату, сунули под холодный душ, заставили прочухаться и утащили на кухню, обедать. А потом, по мере надобности, тягали наверх подносы с едой и питьем, благо, кладовые Дома не оскудевали. Регина же, осваивая кухонное волшебство и науку управления плитой, духовкой, вытяжкой, жаровнями и грилем и прочими полезными приспособлениями, готовила чудовищно много, азартно и отчего-то невероятно вкусно. То ли от постоянного расхода магических сил, запас которых, надо понимать, пополнялся самим Домом, то ли и впрямь в каждое блюдо попадала толика волшебства… Обычная жареная картошка становилась восхитительным лакомством, а домашнее печенье могло затмить вкусом лучшие десерты из какого-нибудь трехзвездочного ресторана. И это при том, что ранее Регина не замечала за собой каких-то особых талантов к готовке.

Несмотря на полное погружение в новые пласты информации, юный гений оказался не таким уж и рассеянным. Сам ли, с помощью ли Пафки-«напоминалки», но за все время паломничества в Башню он ни разу не пропустил назначенные сьером Лоуренсом часы занятий с Региной. И замечательно, потому что еще немного — и та окончательно бы выпала из реальности, погрузившись с головой в новый мир удивительных, хоть и простых, по местным понятиям, возможностей. Конечно, простых, ведь взбить, к примеру, тесто в кастрюльке без применения миксера, заставив компоненты перемешиваться с нужной скоростью, или поджарить до хрустящей корочки гренки прямо на тарелке, положив сверху кусочек масла — это вам не погодой управлять и не Башни зачарованные строить, а так, мелочи… Зато ужасно интересные и полезные. Поэтому, когда по перилам винтовой лестницы в очередной раз съезжал с напоминанием полосатохвостый секретарь, Рина сперва вздыхала с досадой: ну, вот, приходится отвлекаться! Потом спохватывалась: как, уже три часа дня? Когда же время пролетело? Хорошо, что можно переключиться, отдохнуть…

Да уж, заняться было чем. Помимо плетений, щедро рассеянных по всему Дому, она изучала новые. Гарри, как почти все, одержимые какой-то идеей, полагал — и в данном случае небезосновательно — что хозяйка дома разделяет его нездоровую страсть к обучению. А потому, обнаружив в каталоге целый раздел литературы для начинающих магов, немедленно ринулся на поиски и вскоре притащил Регину к двум шкафам, набитым подрагивающими от нетерпения книгами: им так хотелось быть прочитанными! Обозначил ей очередность, начиная с изучения самых азов и заканчивая ступенями универсальной магии, после которой уже можно было определяться с дальнейшей специализацией; и счел свою миссию выполненной.

Рина тогда глянула на стеллажи почти с суеверным ужасом. Что, это все для нее? Да ей бы что попроще… И, машинально подставив руки, поймала свалившуюся с полки книгу с воодушевляющим названием: «Молодым хозяюшкам. Как подружиться с домом и приручить его». И с первых же страниц поняла, почему в ее новых хоромах не водилось ни швабры, ни тряпок, ни прочего инвентаря для уборки. Ни к чему, если пыль и грязь можно аккуратно удалить из дома и развеять над особой грядкой в саду. Были здесь, кстати, пособия по садовой магии, по управлению простейшими техномагическими механизмами, но Рина лишь виновато покачала головой: очень жаль, но на все сразу ее не хватит. Чуть позже…

Так и получилось, что с утра до вечера она изучала имеющиеся плетения и пробовала сплести свои, и что удивительно — запоминала все влет, с первого раза. Пальцы сами складывались в нужные жесты, намерения формулировались четко, без двусмысленностей и расплывчатостей. Будто когда-то давно она этим уже занималась, а теперь лишь вспоминала…

И не единожды она успела подумать: а может, сьер Лохли не ошибался в своих предположениях? И предки ее — и с материнской, и с отцовской линии и впрямь были… или имели какое-то отношение к колдовству, а сейчас в ней просыпается нечто вроде генетической памяти? Но тотчас ее сердитое рациональное «Я» напоминало строго: «Я не ведьма! А просто… магичу помаленьку; вон и Тересия говорила, что бытовые заклинания самые простейшие, всем даются. Главное — врасти в новый мир, укрепиться, чтобы, и в самом деле, не рассыпаться на ходу, а то мало ли что… Да. Бытовая магия — и хватит с меня».

По вечерам заезжал оборотень. Регина разрешила ему пользоваться мобилем, пока сама безвылазно сидит дома, и Реджи пользовался этим беззастенчиво. Раз даже проговорился, что на пробу устроил за городом гонки со знакомыми мобилистами; разумеется, выиграл! Рина потчевала их с Гарри ужином и выпроваживала: по другому юного гения невозможно было заставить отдохнуть. Лемуры впадали в спячку на каком-нибудь из садовых деревьев, Мастера иллюзий Реджи отвозил домой, отдыхать — а сам возвращался. И уж тогда…

Они долго и упоительно целовались. Потом, дабы не заходить в своих экспериментах слишком далеко, отвлекались на разбор сегодняшних Рининых достижений. Оборотень шумно восхищался, хохотал от радости, поправлял, кое-что советовал… но, в общем-то, к его похвалам Регина относилась чуть снисходительно, понимая, что, должно быть, для Магистра Ордена Равновесия ее успехи — все равно, что первые буковки в прописи, просто надо непременно хвалить новичков, чтобы не отбить охоту! И морально поддержать, разумеется.

А потом вновь наступала пора «практических» поцелуев, во время которых ей все лучше удавалось распознавать моменты, когда почти закипит кровь по жилочкам и вот-вот солнечное сплетение взорвется вспышкой… и смягчать этот кипеж, рассеять… Оставалось надеяться, что еще немного — и она начнет справляться со своей магией автоматически, не отвлекаясь, и переведя, наконец, практику в более романтическое русло.

Но пока что не проходило и нескольких минут поцелуев, как Регину, к ее стыду и негодованию, начинало клонить в сон. Реджи посмеивался и говорил что это нормально, что, собственно, она весь день пахала, как ломовая лошадь, просто сама этого не понимает, а манипуляции с энергетикой вообще утомительны, а потому — ничего удивительного… И относил в спальню, целомудренно укладывая, шепча что-то на ушко. Она знала доподлинно, что, когда она засыпала, ничего лишнего Реджи себе не позволял, только сидел рядом минуту-другую, гладил ее по голове, вдыхал, наклонившись, запах — и сбегал. Это ей Дом поутру рассказывал, по-своему, сбрасывая восприятие подсмотренного.

И сны ей снились легкие, праздничные, цветные. После которых хотелось жить, любить, творить… но, в первую очередь, зажарить на завтрак бизона, не меньше.

Так незаметно и прошло три дня, настолько насыщенных и монолитных, что показались Регине настоящей долгой-предолгой жизнью.

Пока на третий вечер Реджи не отстранился после очередного поцелуя, чуть отодвинувшись на их с недавних пор любимом кухонном диване, глянул как-то обеспокоенно и спросил:

— Ты ничего особенного не чувствуешь? С тобой все в порядке?

Его ноздри дрогнули, пытаясь уловить нечто, недоступное человеческому обонянию.

Неожиданно Регина психанула.

— Еще бы не в порядке! — фыркнула зло. — Мы с тобой тут, как два молодых идиота, занимаемся неизвестно чем, кроме секса! Ты ж меня до белого каления доводишь! Может, хватит строить из себя недотрогу?

Выпалила — и остолбенела. Неужели это она сказала? Будто кто-то другой заговорил сейчас ее голосом, но с немыслимой интонацией капризной сволочной бабы.

— Я совсем не то… — начала было. Но едва не задохнулась от волны ярости, вскипевшей в груди. Еще немного — и она набросилась бы на оборотня с кулаками, завалила на диван и… кажется, принялась бы раздевать, причем так, что только пуговицы и клочья полетели. Лишь громадным усилием воли она затолкала назад это черт-знает-что-за-намерение, прикусила почти до крови палец… Боль отрезвила.

Сильные ладони легли ей на плечи.

— Так. Тихо. Все хорошо…

Реджи говорил нарочито спокойно, замедленно, стараясь ее не нервировать, будто… с какой-то истеричкой или больной! Она опять едва не сорвалась на крик, но удержалась, обхватив себя руками, словно пытаясь как-то удержать рвущиеся эмоции и ощущения, захлестнувшие, взрывающиеся, сносящие крышу… Гнев. Злость на оборотня за его непонятливость. Голод, великий сексуальный голод, да что там — похоть! Непонимание. Страх от происходящего. Торжество, упоение первобытной мощью, зарождающейся где-то в самой глубине сердца…

— ДОМ!

Голос оборотня, требовательный, властный пробился сквозь туман, закладывающий уши. Ключицы обожгло. Нечто плотное, горячее стянуло шею и запульсировало. И вдруг… все кончилось.

Рина открыла глаза. Торопливо ощупала шею. Вместо привычной уже цепочки Ключа ее обхватывало неширокое ожерелье из пластин, плотно пригнанных друг к другу, почти сплошной обруч…

— Это ничего, — произнес Реджи, не спуская с нее глаз и поглаживая большим пальцем ключицу. — Это только первая волна, она проходит легче. Вторая пойдет сильнее, но твой организм уже сообразил, как надо справляться, да и Дом помог. И я помогу. Главное — не бойся, я рядом.

— Что это? Что?

— Развитие, как ни странно… — Он притянул ее к себе, гладил по голове, как ребенка, старался натянуть покрывало, поскольку Регину затрясло… — Слишком быстрый прогресс и переход на другую ступень магии, качественно более высокую. Только ты…

Притянул ее заледеневшие ладони к губам, подышал, согревая.

— Только ты шагнешь сразу ступеней через десять, может, и больше. Похоже, Место Силы влило в тебя слишком много… Это бывает, Рина. Не бойся. Тебе лучше знать, что происходит, чтобы правильно повернуть процесс, взять под контроль и удачно из него выйти. Сбитый эмоциональный фон в таком случае — первый показатель. А еще все инстинкты полезут наружу, так что ты не стесняйся, если сболтнешь что-то не то. Я через такое как-то проходил, я знаю…

Он потянулся к ней, опять принюхиваясь. Регина невольно отшатнулась.

— Это… что, как-то пахнет?

— Любая магия имеет свой запах, а твой сейчас усиливается, причем как-то скачками… Рина, успокойся, прямо сейчас ничего не случится. Возможно, даже не сегодня и не завтра. Первая волна появляется, как предвестник…

Она вцепилась в его рубашку:

— И ты знал, что так будет? И молчал?

— Да я даже не подумал… Это очень редко случается. Если бы я сам через такую ломку не прошел — вообще не знал бы, что так бывает.

Реджи хлопнул себя по карманам, вытащил знакомый Рине флакон, сунул ей в руку, зажал кулак.

— Держи, пусть пока настроится. Выдохни.

— Что?

— Говорю — выдохни, медленно, спокойно… Так, спину выпрямила, голову подняла, смотри в любую точку напротив, не отрываясь… Выбрала точку? Хорошо. Почувствуй свою энергетику в солнечном сплетении, это ты уже можешь. Представь: там огромный пылающий… подсолнух, да, подсолнух. Увидела? Вдох — и у него раскрываются лепестки, как у всех цветов на рассвете. Вдыхай, впитывай всю злость, всю дрянь, что вокруг тебя витает, тяни ее туда… Хоп! Держи паузу, закрывай лепестки. Дрянь в ловушке. Пусть она там сгорает. Теперь выдох медленный, неторопливый… Лепестки твоего подсолнуха — как фильтр, сквозь них идет по энергоканалам чистая незамутненная сила, а вся грязь сгорает в пылающих семечках-угольках… Пауза. Пауза. Повторяем: вдох…

… После пяти повторений он как бы между делом скормил ей горсть пилюль, сгенерированных магическим флаконом. Причем это был не «Релакс», а нечто иное: странные горошины, поначалу бесцветные, но в ладони у Рины взорвавшиеся радужным сиянием. Она даже перепугалась; но Реджи вынудил ее проглотить всю дозу, приговаривая, что медицинская магия плохого не предложит. И опять заставил дышать, фильтруя навязанные эмоции через воображаемый огненный подсолнух…

А потом на нее навалился сон, тяжелый, беспамятный, не приносящий облегчения.

Ей показалось, что она открыла глаза тотчас, но утренний свет, заполнявший кухню…

Кухню? Первый этаж? Реджи не отнес ее в спальню, а почему-то оставил здесь? На него не похоже…

В гневе она сжала кулаки. Отбросила плед… и в ужасе уставилась на свои прозрачные, словно из дымчатого стекла, руки. По которым разбегались, расплывались радужные пятна…

«Хотите превратиться в радужную пыль?»

В дикой панике попыталась вскочить, но тело не слушалось, словно с возрастающей прозрачностью из него уходили жизненные силы. Неужели… это конец, и все усилия напрасны, и… Умирать, прямо сейчас? Исчезнуть?

И тут взбунтовалась ее магия.

Под тканью рубашки, отчего-то тоже ставшей прозрачной, Регина видела, как внутри, закрывая собой обозначившиеся внутренности (ее аж замутило) скручивается темный клубок, похожий на грозовую тучу, посверкивающий молниями. И если ему суждено уцелеть — ведь невозможно, чтобы столько Силищи накапливалось зря! — то уж пусть он заберет с собой и ее сущность, ну, пожалуйста, пусть выживет хотя бы он, а Регина при нем, уцепится, но будет жить, это же невозможно, ведь еще немного… Конец, да? Она почти не видела контуров своего тела, только густую тьму, все более концентрирующуюся под ребрами и, кажется, уже грозящую прорваться наружу. Неужели это… все?..

Дверь распахнулась выбитая сильным телом, и на Регину с гневным рыком бросился огромный бело-полосатый тигр. Заорав от страха, она сжалась в комок, инстинктивно прикрывая голову руками. И тотчас на нее обрушилось тяжелое теплое тело… но не сминая ребра, не откусывая голову, не впиваясь когтями и клыками — а мягко обволакивая собою, как ковром, словно заворачивая в себя. Не понимая, что происходит, она стонала, зажмурившись, отворачиваясь, а ее будто спеленывало со всех сторон… И через закрытые веки она вдруг увидела это. Мощные силовые плетения-сети, опутывающие, словно кокон, не только ее тело, но и ту самую темную суть, недавно едва не выпрыгнувшую наружу. Ячейки сетей с каждым новым витком становились все мельче, прочно сдерживая Регинину магию, и при попытке вырваться очередным клоком тумана накрывало новым слоем, вжимало, возвращало в тело…

— Ри-на… — пробился к ней задыхающийся голос. — Говори с ней… Говори со своей магией! Не она, а ты над ней хозяйка, слышишь? Она не имеет права творить, что захочет, она должна подчиниться! Вспомни, как мы целовались, как ты приструняла Силу, загоняла ее назад… Давай же! Ты же сильная, ты можешь!

«Я сильная, — машинально повторила Рина. — Я могу…»

…«Что могу?» — подумала, казалось, целую вечность спустя. «Не поним…»

— Не смей ей поддаваться!

Кто это трясет ее за плечи?

И что так тяжело ворочается в животе, топает по кишкам, легким, задевает сердце? Что за… бесцеремонность такая? Забраться в брюхо без спросу да еще и безобразничать? И ведь это кто-то разумный, соображающий, вредный… Но она-то, она — хозяйка своего тела, в конце концов!

Сердито возложила руки на живот. А ну, угомонись, ты, кто сидит внутри! Что за дела? Я, значит, тебя вырастила, выкормила, а ты теперь здесь характер показываешь? Цыц!

Ей показалось, что клубящаяся черным тучка просела и вроде бы уменьшилась. И съеживалась после каждого сердитого слова.

Регина отчитывала ее, как нашкодившую блажную кошку, которую слишком долго не ставили на место. Воспитывала. Тыкала мордой в воображаемые следы учиненных безобразий. А затем, когда тучка стала совсем уж жалкой и несчастной, смягчилась. И пожалела.

«Ну… ладно, — сказала неожиданно для самой себя. — Прощаю. Но больше так не делай. Иди на ручки».

Ласковое золотистое сияние устроилось у нее на груди и затарахтело, замурлыкало, извиняясь. А потом просочилось внутрь, «домой», на прежнее место, где немного поворочалось, устраиваясь удобнее, и затихло, будто уснуло…

Один за другим спадали сети, высвобождая Регину из силового кокона. Каким-то неведомым чутьем она поняла: оборотник колеблется, не решаясь снять защиту окончательно. Не начнет ли ее магия снова бузить? Последнее плетение все медлило, не решаясь опасть…

— Оставь его, если хочешь, — пробормотала она. — Мне с ним хорошо…

— А со мной? — тихо спросил мужской голос.

— И с тобой. И ты оставайся. Спасибо.

— Я же говорил: ты справишься! Молодец.

— Что это было? Вторая волна, да?

— Я тебе потом все расскажу. Все кончилось. Спи. Теперь тебе надо много спать.

* * *

Укутав заснувшую девушку пледом, Реджинальд Роу, Мастер Ипостасей, попытался встать, но почувствовал такую слабость в ногах, что зажмурился — и остался на месте.

Поддержка выжала его досуха.

Но теперь, кажется, он понимал, что случилось с предыдущей Региной. Она не справилась.

Порой случается, что магия, развивающаяся стремительно, в силу особых способностей носителя, приходит к самоосознанию, ощущает себя самостоятельной сущностью. И начинает стремиться к лидерству. В оборотне она гасит искру разума, оставляя навсегда зверем. А в человеке, стало быть, вытаскивает наружу далеко не лучшие его наклонности. Темную сторону, которая есть у каждого, но в разумном состоянии подавляется этическими нормами, моралью, духовными установками.

Впрочем, насчет людей и первой Регины это пока гипотеза, которую не мешало бы обговорить с Лоуренсом. Он все же более опытный маг…

У двери жалобно, будто извиняясь, звякнул колокольчик.

— А вот и Гарри. Самое время…

Стиснув зубы, оборотень кое-как оторвался от дивана и побрел к двери. Впрочем, второй и третий шаги дались легче… За руль в таком состоянии лучше пока не садиться, но послание сьеру Лохли можно передать иным путем. Полным-полно почтальонов сидят на ветках в саду, дожидаются своего кумира; пора испытать их в деле. И Посыльных, и Нави, и Гатора.

Глава 23

От чужих секретов пока еще вроде никто не умирал, а от любопытства, говорят, случаи были.

Макс Фрай. «Горе господина Гро»

Солнечные зайчики скользили по границе невидимой сферы, не проникая внутрь, почти не нарушая покоя спящей. Но вот все же один из бликов от шевельнувшейся под ветром оконной створки скользнул по лицу Регины, и та проснулась.

Странное это было ощущение, забытое, но до того приятное! Так можно проснуться лишь в детстве — после долгого-предолгого сна, не оставившего о себе ничего, кроме ощущения полного всепоглощающего счастья. Впереди каникулы, лето, скорая поездка к морю, и пока не задумываешься над тем, как хороша жизнь, просто принимаешь ее с удовольствием и большими бесконечными порциями…

Украдкой вздохнув, Рина, и впрямь, как в детстве, замерла, не торопясь провозглашать миру, что проснулась. Даже дышать продолжала ровно, размеренно. Но веки чуть разлепила, глянув сквозь ресницы: что, она все еще тут, на диване, где и засыпала почти на руках у оборотня? Никогда не страдала беспамятством после сна, а потому и сейчас все прекрасно помнила. Да, там же… Очевидно, были какие-то причины оставить ее на месте, не переносить в спальню. Ничего, скоро она все узнает.

Странное свечение поблизости не давало покоя. Приоткрыв глаза, она разглядела над собой купол прозрачной сферы. Однажды такой же штукой вроде защитного звуконепроницаемого колпака сьер Лохли накрыл засыпающего на диване тигра…

Она насторожилась.

Кто так заботливо охраняет ее покой? Всего лишь оберегает от шумов — или ограждает от лишней информации?

Чуть улыбнувшись, потянулась мысленно к Дому. И тот с готовностью доложил, что неподалеку, на веранде, дабы не нарушить ее покой, беседуют ее частый гость сьер Реджинальд и редкий… На этом определении Дом сбился и пояснил, что когда-то сьер Лохли захаживал к хозяину Аугусто Мурхоху; к нынешней же хозяйке он, разумеется, заглянул впервые, с намерением осведомиться о здоровье и предложить возможную помощь. Убедившись в ее добром здравии, сьеры расположились для разговора на веранде.

Регина задумалась.

«Давно я здесь?»

«Чуть больше трех часов», — с готовностью доложил Дом.

Ничего себе! А по ощущениям — не меньше суток, до того хорошо отдохнула!

«Я старался, хозяйка, — скромно отозвался Дом. — И Ключ у вас удачный, к нему сама лейди Дафна когда-то руку приложила. Он хорошо подпитывает местной Силой, а когда нужно — вбирает и хранит в себе ее излишки. Он и сейчас насыщен до предела, так что колдуйте на здоровье».

«Лейди… Дафна? — поразилась Регина. — Неужели та самая, что однажды остановила наводнение? Что, она до сих пор жива? Это же было… давно, вроде, лет пятьдесят назад?»

Дом озадаченно помолчал.

«Разумеется, лейди живет и здравствует. Хозяйка не желает услышать, о чем говорят гости? Это возможно».

«Желаю!» — тотчас загорелась Регина. В конце концов, раз уж в доме малость прихворнувшей, если можно так выразиться, хозяйки уединяются для беседы два мага — очень возможно, что обсуждают они как раз ее. Когда еще появится случай подслушать их секреты? К черту ложную скромность; если Магистры болтают о погоде — ей и дела до них никакого, а вот о ней, любимой… Вот чует ее сердце, что сьер Лохли еще тот секретный ларчик, с превеликим множеством тайников, о коих предпочитает помалкивать.

— … Да, если твоя теория верна — она многое объясняет, — послышался негромкий голос Великого Магистра. — Налицо слишком быстрый приток Силы, и в первом, и во втором случае… К сожалению, с первой Региной никого не оказалось рядом, чтобы сдержать рвущуюся магию, помешать ей доминировать. А ведь я считал… да, впрочем, как и большинство, что выражение «Могущество ударило в голову» всего лишь красочный оборот!

— Если бы только в голову, — отозвался голос Реджи. — Отец рассказывал, что когда подобное случается с оборотнями — они после оборота уже никогда не становятся людьми. Не могут. Зверь, поощряемый магией, сжирает человеческую сущность. И благо семье, если их чадо — не хищник; не каждый может понять и принять реальность, в которой сын или дочь, не узнавая, перегрызают горло родителям.

— Неужели данный феномен наблюдался лишь среди оборотней?

— В основном. Отец случайно наткнулся на его описание, когда изучал рукописи Маххона Белолобого. Тот предупреждал о последствиях чрезмерного накопления Силы и даже приводил примеры. Из семи случаев стихийных Волн Развития только один приходился на человека. Среди людей, как вы сами сказали, ходит мнение, что маг иногда не справляется с могуществом; оборотни же… молчат. Одичавший родственник — куда большее пятно на семье, чем пустышка. Тех, кто рождается практически без Силы, жалеют, любят и никогда не бросают, что бы там не болтали злые языки. Я знаю. Я сам рожден был пустышкой.

— Ты?

Невольно Рина усмехнулась, с некоей толикой злорадства. Ага, всесильному и всезнающему сьеру, оказывается, тоже не все известно! Но неужели… этот прекрасный великолепный зверь, которого она видела несколько раз, мог так и не появиться на свет? Просто не верилось.

— Представьте, я, — со смешком отозвался Реджи. — Уровень Силы во мне при рождении был нулевой. Отцу так и сказали: как оборотень, ваш сын, увы, безнадежен. Но потом, года в три, нашли небольшую искру: значит, что-то от магии было, но в таком ничтожном объеме, что у новорожденного даже не заметили. Со мной занимались лучшие детские специалисты, и годам к шести подтянули до начального низшего уровня; никак эта искра не желала раздуваться. А потом умерла… отцовская жена, при разборке архивов обнаружили зашифрованные письма от Тибериуса Гноциуса….

Он выдержал паузу.

— Помню этот процесс, — несколько напряженно сказал сьер Лоуренс. — Так под проклятье попала и твоя мать?

— Да, оттого и не выжила, рожая меня. А остаточное плетение запечатало мою магию почти намертво, но вся штука была в том, что Тибериус очень хорошо умел прятать следы своих проклятий. Да и дело было закрытое, если вы в курсе; имен свидетелей и пострадавших не называли… Оттого, должно быть, я и избежал внимания. А самому мне в то время жилось настолько хорошо, что своей ущербности я не сознавал. Говорю же, у нас пустышек оберегают… Лет до десяти, когда в моих сверстниках Сила еще спала, я и не видел разницы между нами. А когда понял, что отстаю, да еще как… Одно дело — быть не таким, как все, когда ты гений, и совсем иное — если ты бездарь. И меня, что говорится, заело… Когда то и дело видишь взгляд отца, не сожалеющий, не упрекающий, но огорченный… Отца, уникума с тремя ипостасями! А у меня — ни одной! И я дал себе слово, что стану ему достойным сыном. Не наследником, чего уж там, у него еще могли появиться дети в браке; но сыном. Вот тогда-то я и убедился в мудрости изречения, что, дескать, Учитель появляется тогда, когда готов Ученик…

Он замолк.

— Так и не назовешь? — полюбопытствовал сьер Лохли.

— Знаете же, что нет. Даже если захочу. Да и не так это сейчас важно. Главное, что я стал продвигаться вперед огромными шагами, несмотря на то, что Наставник постоянно твердил мне о недопустимости рывков в развитии — потом-то я понял, почему! Но в юности жизнь кажется такой медленной, а мне хотелось быстрее, быстрее! Счастье, что, когда меня накрыло первой Волной развития, отец оказался рядом и понял, что происходит. И что до этого он вдоль и поперек изучил трактат Маххона Белолобого и знал, как мне помочь, как удержать рвущуюся к власти Силу. Как же меня тогда ломало! Если бы не отец…

— И если бы не ты сегодня…

Мужчины помолчали.

— Она бы справилась, — твердо сказал оборотень. — Без меня Рине пришлось бы гораздо хуже, но она уже вступила в резонанс с Местом Силы, и Ключ, распределитель потоков, с ней уже сжился… Я просто помог. Хотя бы тем, что напугал.

— Погоди. А смысл?

Оборотень негромко рассмеялся.

— Слышали такое выражение: «Душа ушла в пятки»? Так и здесь. Магия уже осознала себя, как сущность, попыталась отпочковаться — и вдруг увидела этакое страшилище, как я! И в панике подалась назад, в тело-носитель. Тут я ее и зафиксировал. Упусти я момент — пришлось бы возиться куда дольше. Я так думаю, что первая Регина все же сумела договориться со своей Силой, но они до самого конца так и бодались, выясняя, кто же из них главный. А что? Теперь, вспоминая ее выходки, я все вижу именно так.

— Да, похоже.

Сьер Лоуренс помолчал.

— Досадно. Нельзя слишком уж долго почивать на лаврах у любимого камина. Так вот и начинаешь всерьез верить, что ничего нового для тебя в этом мире не существует: но вдруг открывается целый неразработанный пласт непознанного! Это хороший урок… Но вот что мне интересно, друг мой: насколько я понимаю, какого бы окраса не была магия Регины, она все же иной природы, нежели твоя. Что, между ними совсем не случилось конфликта? Отторжения?

Щеки Регины запылали. И отчего-то подумалось, что и оборотень сам неудержимо покраснел.

— Мы целовались, — коротко ответил он. — И не один раз.

Повисла пауза. С замиранием сердца Рина представила, как Реджинальд сердито нахмурился, как озадаченный Глава Ордена потирает бровь, не зная в замешательстве, что сказать.

— Реджи, мальчик мой…

Сердце Регины так и ухнуло в пропасть.

— Ты же знаешь, я не вмешиваюсь в личную жизнь членов Ордена и лишь изредка могу озвучить свое мнение, не более. Причем, далеко не всегда, только в случае, если чрезмерное увлечение мешает им выполнять свои непосредственные обязанности. Но сейчас я чувствую ответственность и перед твоим отцом, и перед женщиной, в чью судьбу невольно вмешался. Подумай, насколько правильно, насколько этично ты поступаешь? Такая разница в возрасте…

Качал ли он укоризненно головой или нет — Регине не было дело. На ее глазах закипали слезы.

— Семьдесят четыре года!

«Что?» — опешила Регина. О чем это он?

— Будь вы оба взрослыми людьми — никого бы эта разница не смущала. Хоть ты и игнорируешь общественное мнение, но не можешь не понимать, что малейшая тень на твоей репутации непременно ляжет и на отца, разве не так? Но тебе самому всего лишь сто девятнадцать; некоторые твои сверстники только поступили на королевскую службу: а этой девочке — сорок пять! И сам факт, что она считает себя достаточно зрелой и самостоятельной, не отменяет того, что Арт уже перестроил ее внешность под привычные себе параметры. Ты же видел, какая она сейчас!

— Видел…

Похоже, Реджинальд всерьез расстроился.

— Ну и что? Я подожду, когда она подрастет. В конце концов, я сам-то еще не старик. И… Может, нам удастся что-нибудь сделать с ее внешностью? Пусть не вернуть прежнюю, хоть она мне и так нравилась, но хотя бы сделать немного солиднее. Взрослее. Ничего. Мы приспособимся.

Тут уж настала очередь сьера Лохли рассмеяться; правда, несколько нервно.

— Ты все же настроен серьезно… Хорошо, не стану тебя переубеждать. Помни только, что перед этой девочкой распахнулась совсем новая жизнь, полная магии и неизведанных чудес, но главное — учебы. В ее возрасте наши девицы как раз поступают в университет или Орден; неужели ты думаешь, что она с таким пытливым и живым умом откажется от подобной возможности? И даже если тебе удастся уговорить ее подправить внешность на более взрослую — дело-то не в облике! Сочетать усиленное обучение и личную, а то и семейную жизнь… Перед ней будет нелегкий выбор. И если она отодвинет в сторону дела сердечные — это можно будет понять.

— Зачем?

— Прости, не понял?

— Зачем ей что-то отодвигать? — спокойно пояснил оборотень. — Знаете, сьер Лоуренс, мне всегда были непонятны эти дилеммы, эта надуманная необходимость выбора… «Или учеба — или личная жизнь». «Или любимое дело — или заработок». «Или власть — или любовь». Но почему вопрос всегда ставится только так: «или — или»? Почему нельзя не выбирать, а взять и то, и другое? Вот вы к примеру, семейный человек, с тремя детьми, что не мешает вам благополучно возглавлять Орден уже почти сто лет. И эти годы вы не только просиживаете в любимом кресле у камина, вы еще и дела мирового масштаба решаете, и распутываете интриги, и написали шестнадцать научных работ! А ваша жена?.. Лейди Хелен, похоже, ничто не мешает держать в порядке дом, заниматься детьми, а время от времени разъезжать по своим археологическим раскопкам, чуть позовут коллеги… Я же ничего не выдумываю, нет?

— Хм… — только и отозвался Великий Магистр. Похоже, изрядно смущенный.

— Или вы думаете, что ваша семья — великое исключение из правил? Да даже если и так, считайте, что есть прецедент, а я намерен его повторить. И обозначить закономерность. Вот. И когда отец определится с выбором, я определюсь со своим и сделаю Регине предложение. Если, конечно, к тому времени не надоем ей до смерти. Я так решил.

— Ты неисправим.

Но отчего-то в голосе Лоуренса Лохли не слышалось осуждения.

— Но только все же будь добр, не сочти за труд: оповести девушку о своих планах. Если ты хочешь серьезных доверительных отношений, помни, что они, в первую очередь, двусторонние. Хорошо, что ты большой мальчик и все решаешь сам; но решай за себя, но не за других.

— Ага. Я понял.

Оба неожиданно фыркнули.

— Эх, ты, мальчишка…

Судя по звуку отодвигаемого стула, сьер Лоуренс встал.

— Никакого давления; свобода воли и свобода выбора — вот кредо нашего Ордена, ты помнишь? Я вас покидаю; и, пожалуй, пришлю сюда сьера Торквальда, пусть осмотрит нашу протеже. Его рекомендации не помешают.

— Благодарю, сьер Лоуренс!

— «Ага»! — передразнил он. — И вот что, Реджинальд… Личная жизнь, особенно в твоем возрасте — это хорошо, это замечательно; но не забывай о служебных обязанностях. Невесты Его Величества начинают прибывать через два дня; безопасность нужно обеспечить не только людям, но и оборотням, которых в свитах достаточно; так что во дворце тебя заждались. Будь добр, выкрои для них время.

Судя по удаляющимся шагам, Реджи пошел проводить гостя до калитки.

Рина лежала, ошеломленная услышанным. Вот так подслушаешь ненароком и не знаешь, что теперь с этим делать…

А еще больше она была придавлена цифрами.

Сто девятнадцать лет? Реджи? Ее Реджи? Этому симпатичному смешливому парню, шебутному, улыбчивому, обаятельному… Сто девятнадцать?

Или у них тут год длится два земных месяца, или…

А что, если так оно и есть? Просто у нее ни разу не было случая поинтересоваться? Так вот почему и он, и Лоуренс в один голос ей твердили: «Да что вы все о возрасте?»

«До-ом…» — робко протянула она. — «А… сколько лет было Аугусто Мурхоху? И сколько сейчас Тересии?»

«Покойный хозяин дожил до пятисот пятидесяти, — получила она немедленный ответ. — Его сестре сейчас приблизительно столько. Она ведь младшая».

«А… сьеру Лохли? Не знаешь?»

Дом задумался.

«На вид… около трехсот. Но с магами сложнее, хозяйка. Они могут или менять внешность намеренно, нося нужный им образ, или просто замирают в одном возрасте. Вы волнуетесь? Не нужно ли травяного чая? Флакон с «Релаксом» на столике, в изголовье».

— Спасибо, — машинально ответила она вслух. — А найди-ка ты мне зеркало. Что-то я… не уверена, дойду ли до спальни…

Кружилась голова: то ли от полученных новостей, то ли все еще сказывались последствия минувшего испытания.

На столике рядом с диваном звякнуло, закружилось, установилось на подставке небольшое складное зеркальце, вроде тех, что бывают в студенческих общагах у девочек. Рина несмело протянула руку… и задержала взгляд.

На тоненькой, изящной до угловатости, покрывающейся мурашками от страха, ручке, с музыкальными пальцами, со знакомыми шрамиками на запястье, совершенно, абсолютно своей собственной руке. Принадлежавшей, кажется, совсем не взрослой тетеньке, а…

Кое-как сев, не обращая внимания на магическую сферу, она откинула плед.

Стройные ножки с изящными ступнями, прячущимися в складках домашних джинс, отчего-то ставших чересчур длинными. Странно уменьшенная грудь, почти затерявшаяся в просторной блузке. Запавший живот…

Она как-то сумела ухватить и потянуть к себе зеркало.

Оттуда на нее глянула растрепанная девчонка лет шестнадцати, соплюшка, готовая, кажется, заорать от ужаса.

Глава 24

Возраст женщины зависит от планов на будущее

Народная мудрость

— Прекрати закармливать меня мороженым, слышишь? И вообще — хватит смеяться, я все вижу!

Регина в бессилии опустила руки. Нет, это становится невыносимым. Мало того, что помешанный на заботе оборотень ходит за ней по пятам, не позволяя перетруждаться, потому что королевский лекарь сьер Торквальд рекомендовал «обращаться с магией очень аккуратно, не увлекаясь, дабы не заработать истощения»; что слышать не хочет, будто ее личный резерв, накапливаемый в Ключе, полон под завязку. Так он еще как с цепи сорвался, завалив дом конфетами, безделушками (хорошо, что не куклами!) и цветами, флакончиками духов — всем, что, по его убеждению, могло бы порадовать сердце молодой соплюхи, каковой Рина отказывалась себя считать. И на ее гневные напоминания, что в этом нескладном теле, которому, увы, велики все новоприобретенные наряды, живет душа взрослой самостоятельной женщины… кивал с умным видом, а потом начинал ржать. Поглядит на нее умильно и прыснет. У оборотней, видите ли, родительский инстинкт развит настолько, что именно сейчас не желает признавать в ней «взрослую и самодостаточную», а видит лишь очаровательную юную девушку. За «очаровательную» можно было бы, конечно, и смягчиться, и многое простить, но когда холодильный шкаф на кухне начал затариваться пирожными, тортами и мороженым, Рина взбунтовалась.

— Прекрати закармливать меня мороженым!

Бесполезно. Оборотень ухмыльнулся и перетащил на разделочный стол три контейнера с разными видами пломбиров. Там уже поджидала огромная ваза для десерта и креманки.

Регина продолжала бунтовать.

— Довольно! Я, конечно, люблю сладкое, но не в таких количествах! Что это за оргии?

— Любишь-любишь, — фыркнул Реджинальд. — Ну, Рина, прости, я немного еще покуролесю и успокоюсь. На тебя так интересно смотреть, когда ты сердишься! — Он ловко перехватил летящую ему в голову ложку для раскладки мороженого и принялся накатывать аппетитные шарики шоколадного пломбира. — Ты просто прелесть. Ругай меня почаще!

И подмигнул, слизывая с пальца сладкую тающую крошку.

И этому недоразумению сто девятнадцать лет?

Она едва удержалась от очередной воспитательной тирады. Во-первых — бесполезное сотрясение воздуха, ибо со сменой ее внешности оборотень стал относиться к ней как к закадычной подружке, растеряв былую почтительность. Хорошо, не как к младшей сестренке! А во-вторых… не признаваться же, что она подслушала их с Лоуренсом разговор, как-то не комильфо…

Оказалось, есть еще и в-третьих.

Подростковое тело и впрямь жутко хотело сладкого, несмотря на то, что полчаса назад умяло на пару с оборотнем целую гору отбивных и залило литром горячего шоколада. А потому — не в силах дождаться, пока это молодой «старец» закончит с шоколадным пломбиром и перейдет к ваянию шариков из фисташкового и клубничного, она, решив отвлечься, выудила из корзины с фруктами несколько спелых абрикосов и черешен. Разломила на половинки, отделила косточки, красиво уложила порезанные ломтики на дно креманок, а часть оставила для украшения. И все это — без помощи рук, одной магией. Затем бухнула в кувшин большой кусок пломбира, залила молоком и вишневым сиропом, добавила корицы, взбила до крепкой пены… Аккуратно разлила по высоким бокалам.

Тоже не руками.

И хорошо. Иначе от пристального взгляда оборотня уронила бы все на пол.

— Это… ты давно так умеешь? — странным голосом спросил он. И за глубокое почтение, сквозящее в его голосе, Рина тотчас простила ему все покровительственно-собственнические закидоны.

— Со вчерашнего дня, — ответила гордо. — Только с абрикосами не сразу получалось, никак не хотели на весу держаться, но Гарри помог: кое-что подсказал. А что не так?

— Все так. Очень даже так…

Он потер заросший щетиной подбородок, придвинул Рине ее креманку, сам осторожно попробовал коктейль.

— М-м-м…

С удовольствием облизнул молочные «усы».

— Отличная штука… Все так, Рина, только у нас некоторые домохозяйки до старости иногда не могут вот так, как ты сейчас, даже тесто замешивать.

— Просто я способная, — скромно ответила Регина. — Да и не преувеличивай. Тересия говорила, что на кухне вообще сложной магии не бывает, а уж у нее-то стаж в этом деле — ого-го… Так что я быстро разобралась.

Реджи промычал что-то невнятное и присосался к коктейлю. Выдохнул:

— Невероятно вкусно! Давай еще!

— Горло не застуди, — невольно заулыбалась Регина. И наконец с удовольствием накинулась на свое мороженое.

— Я просто переволновался, — неожиданно сказал оборотень и даже отодвинул стакан. — Правда. Не сердись. Я еще сутки могу ржать, как конь… на самом деле не над тобой, а над собственным страхом. А когда увидел, какой ты стала — извращенцем себя почувствовал. Будто все эти дни с малолеткой целовался. Ну, тресни меня по лбу, я же вижу, что хочется!

Регина выразительно постучала кулаком с зажатой в нем ложкой по столу, но этим и ограничилась. Она, конечно, понимала гротескность своего поведения в этом новом облике, но ничего не могла поделать. Тело-то сменилось, а нрав все тот же! Да и привычки, куда от них деться?

К тому же, откровенно говоря, не собиралась она слишком долго застревать в этом цыплячьем подростковом организме. Можно, конечно, восхититься перед зеркалом: ах, какая кожа! Ах, зубы-то все целы, даже пломбы и штифты куда-то подевались! И наконец-то не надо красить волосы, какой потрясающий родной цвет! А главное — только сейчас осознаешь правоту взрослых теток, наезжающих на тинейджерок: «Девочки, зачем вам столько косметики, зачем вы краситесь? Вы и так хороши…»

Но вся эта восторженность быстро спадает, когда осознаешь, насколько неудобно, скажем прямо — дискомфортно в новом теле.

И в первую очередь из-за реакции окружающих.

Поэтому Рина даже нос из Дома опасалась высунуть. А уж чтобы тому же сьеру Лохли показаться… Как бы эти сьеры с их повышенным чувством ответственности ее не удочерили. Ведь начнут потом воспитывать, жизни учить!

Один Гарри Грос повел себя молодцом. Он, кажется, вообще не заметил в ней перемен. Утром его впустил Реджи, сославшись на то, что хозяйка немного приболела; в обед он рассеянно смел все, что было на тарелках, поблагодарил, запихал в себя напоследок еще одну отбивную — и куда в него, худого, как жердь, столько входит? — и удалился в заветный библиотечный чертог.

Кстати, свита лемуров после его ухода беспорядочно заметалась по кухне, будто не зная, бежать за ним или оставаться. Не успела Рина подивиться этому олицетворению броуновского движения, как шеренга зверьков выстроилась в очередь от холодильника до лестницы. Реджи, первый сообразивший, в чем дело, торжественно раздал каждому по пирожному и конфете и вытурил наверх.

А потом объяснил, что Гарри не просто так носит высокое звание Мастера Иллюзий. Он наделен даром видеть сущности. И при своей рассеянности почти не обращает внимания на внешность. Хоть омолодись, хоть вообще чужую личину напяль — однажды узнанная лейди Регина навек останется для него лейди Региной. Оттого он и бровью не повел при виде изрядно омолодившейся хозяйки Дома.

— …Я вот что хотел сказать, — задумчиво протянул Реджинальд, приканчивая остатки молочного напитка. — Хорошая у тебя наставница… Прикинь: почти таким же заклинанием, которым ты смешивала коктейль, можно крутануть воздушные вихри и вызвать ураган; разница только в масштабе и в затратах магии. А как здорово ты управилась с абрикосами! Шутт, да с тобой ни один маньяк не рискнет встретиться в темном переулке!

— Это ты к чему? — подозрительно спросила Регина. И на всякий случай добавила: — Я не ведьма, имей в виду!

— Конечно, ты не ведьма, радость моя. Я первый набью личность каждому, кому в голову придет подобная дичь. Ты просто способная девоч… девушка. К чему я это веду? Да просто в повседневности все может пригодиться. Помни один простой и полезный принцип: заклинания универсальны. Не думай, что их можно применять к чему-то одному, конкретному; выжимай из них все. С умом, конечно, и с оглядкой на безопасность… Вот ты, например, сейчас удерживала абрикосину в воздухе — а могла бы запулить ею в меня. Или не в меня, а в окно, и не фрукт, а булыжник, и не развлечения ради, а для обороны… Может ведь случиться такая ситуация? И это я еще к тому веду, что наш мир — не рай, как поначалу может показаться. Всякое здесь случается; если есть полиция и сыск, значит, и преступники водятся и, как ты понимаешь, не в игрушки играют… Но женщина, вооруженная магией, даже без сопровождения мужчины или охранника может чувствовать себя в относительной безопасности, — неожиданно завершил он. — Однако ты все же не забывай о своей новой ипостаси. Очень уж она у тебя…

Он прикрыл глаза. Мечтательно улыбнулся.

— Так и хочется чуть-чуть обидеть действием.

Встряхнулся.

— Но не позволяю. Боюсь.

Вот тут Рине действительно захотелось от души треснуть его ложкой по лбу.

— Боюсь, опоздаю. У меня ж вечернее дежурство, — со смешком закончил Реджи. — Мне пора. Прости, что надоедал весь день, просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке, а для этого не пять минут нужно и не десять…

И так и не поцеловал на прощанье. Очевидно, не хотел вновь почувствовать себя извращенцем.

До калитки Рина провожать не стала. Обойдется! Смотрела вслед в окно, гневно дыша, распаляясь. Нет, этак невозможно дальше жить! Она долго не выдержит! Скоро, чего доброго, гормональный бунт начнется, переходный возраст, никакой «Релакс» не поможет… А если пойдут юношеские прыщи? Фу-у… А как ей по магазинам ходить? «Девочка, пусть лучше мама придет, мы такие вещи продаем только взрослым…» А с кем ей общаться? У Реджи, знающем о ее настоящем возрасте, и то засбоила программа; еще немного — и сюсюкать начнет…

Весело звякнул дверной колокольчик.

На пороге возникло дивное голубоглазое создание: крепенькая, как боровичок, деваха, улыбающаяся во все сто зубов, не меньше, в знакомых розовооправных очках, со знакомыми кудряшками штопором под фиолетовой косынкой, в кожаной жилетке с винтажными побрякушками, в высоких ботинках на шнуровке… Девица глянула на Регину, застывшую с открытым ртом, и знакомо неудержимо расхохоталась.

— Тересия! — едва вымолвила та. — Это… ты? …Вы?

Взвыв от восторга, девица крутанулась на каблуках, взметнув подолом цветастой юбки раз, другой… Несколько секунд спустя ножкой в пол притопнула уже знакомая Рине бабулька.

— А вот и я! Не ждали?

Рина лишь затрясла головой, попятилась и в изнеможении села на первый попавшийся стул, ударивший под коленки.

— Как… это? — сумела она, наконец, выговорить. — Как? Раз — и все, и уже взрослая! Что, так тоже можно?

— Ага, пробрало! — весело закудахтала непостижимая лейди. — Я знала, я чувствовала, что пора нам приступать к новенькому в обучении! Однако, деточка, я умираю от жажды! Только что с дороги, ужасно упарилась, а у вас тут в кувшинчике было что-то, судя по всему, вкусненькое и холодное!

Спохватившись, Рина принялась за новую порцию молочного коктейля. Не совладала с эмоциями, и сама не поняла, как вышло, что над кувшином поднялся целый смерч из взбиваемой смеси. К счастью, обошлось без последствий: одним махом Тересия поймала его кружкой и с удовольствием отхлебнула прямо оттуда.

— Великолепно! Отличная работа, дорогая, отличные успехи! А я знала, что вы очень быстро наберете хорошую форму! Вы молодец, дорогая. Однако что я вижу? Кажется, вас не устраивает нынешний вид? Почему? Впрочем, догадываюсь.

Она захихикала.

— Я и сама терпеть не могу слишком долго находиться в теле молоденькой дурочки. Час-другой — и начинаешь глупеть, тебя захлестывают совершенно безрассудные и нелогичные эмоции; да и от биохимии организма никуда не деться, становишься то взрывной, то плаксивой… Но разве вам не нравится эта симпатичная девчушка? Какие милые добрые глаза, наивные и любопытные, какие дивные непослушные косы, какая грация и непосредственность! Ну, признайтесь, вам она нравится?

Регина вздохнула.

— Нравится. Когда забываю, что была в этом возрасте самым бесправным существом в семье, что со всех сторон меня только и делали, что одергивали, воспитывали — тогда, конечно, да.

— А-а, вот оно что…

Тересия задумалась, отодвинув кружку, машинально болтая ногой. При ее росте она умудрилась запрыгнуть на самый высокий стул, как на насест, но, очевидно, чувствовала себя вполне комфортно.

— Сейчас я изреку банальность, но без нее никуда, дорогая. Итак, слушайте: в каждом возрасте свои плюсы и минусы. Чем, в сущности, нас привлекает юность? Сперва подумаем абсурдное: чем отталкивает? А?

И глянула вопросительно.

Регина криво улыбнулась:

— Наверное… навороченными в то время глупостями? Вечной неуверенностью? Неумением ответить на грубость и пошлость, вынужденным подчинением… Взрослый человек вынужден слушать только начальника на работе, а вот ребенок должен поголовно всем, и в первую очередь — родителям и учителям. Его везде рвут на части: и дома, и в школе…

— Допустим. — Тересия озадаченно хмыкнула. — Печальная картина… Впрочем, у каждого свое детство. Ваше — четко ассоциируется с неприятными моментами, повторения которых вы не хотите. Но осталось же в нем что-то хорошее! М-м? Да-а, оно порой вспоминается с куда большим трудом… Но вот, например, непередаваемое ощущение, что вся жизнь впереди! Любопытство. Жажда приключений. Ожидание любви. Дерзкие и смелые поступки…

— Это все романтика, — невесело усмехнулась Регина.

— И романтика, да, плюсуйте ее сюда же! Отлично! И хронически неснимаемые «розовые очки», когда видишь в людях только хорошее, или стараешься видеть… Я не идеалист, дорогая, я знаю жизнь во всех ее проявлениях, в том числе и в низменных, а потому не обольщаюсь. Но сейчас наша задача — зачистить воспоминания тех лет от черноты и оставить самые светлые тона. Вы меня понимаете? Мы не в силах изменить прошлое, но можем придумать его новым, безоблачным, чтобы с благодарностью взять у него лучшее. Попробуйте!

Она заулыбалась.

— Не прямо сейчас, не надо себя пересиливать. Но вот когда вам захочется вернуть невыносимую легкость бытия, посмотреть на мир глазами ребенка, испытать всю прелесть добрых ожиданий… Очень полезно обернуться такой милой девчушкой, что сидит передо мной. С каждым разом негативное прошлое будет отступать, стираться: зато легкость, обостренное восприятие, жажда жизни польются рекой. Да что я вас уговариваю? Скоро сами убедитесь.

— Погодите.

Регина оторопела.

— Что значит — «с каждым разом»? Я действительно… изменюсь еще? Не останусь такой навсегда… то есть пока опять не вырасту?

— Ну, если захотите — оставайтесь на здоровье, но имейте в виду, что это не обязательно. Разве вы не мечтали сменить облик на что-то, более подходящее?

— Вы что, мысли читаете?

Спросить-то хотелось сурово, но получилось жалобно. Пожилая лейди подмигнула в ответ:

— Могу, конечно, и время от времени читаю; но среди друзей это не принято. Мы ведь друзья, не так ли? Просто мне хорошо знакомы ваши ощущения, хоть моему опыту и намного больше лет, чем вашему. Милая моя, как вы наивны! Думаете, мир навязал вам тот образ, что сам захотел? Ну, что вы! Он просто воплотил настрой, захвативший вас к моменту, когда магия подготовилась к новому качественному скачку. Понимаете?

— Тересия…

Рина судорожно отхлебнула из своего стакана.

— Вы знали, что со мной произойдет? Вы же не просто так явились сюда именно сейчас, и в таком необычном виде. Группа поддержки, да? Но почему Лоуренс Лохли, умный и опытный, великий Магистр, как-никак, тем не менее понятия не имел, что в Месте Силы со мной может случиться такой… скачок, а вы — знали?

Ласковая улыбка осветила лицо гостьи. В голубых глазах вспыхнули золотые искры.

«Вы уверены, что он не знал? И что совершенно случайно поощрял милого мальчика-оборотня держаться к вам поближе? Ох уж эти мне мужские секреты, такая наивность…»

Эта скороговорка прошелестела в голове — и исчезла. Рина так и не поняла, послышалось ли ей, а Тересия продолжала улыбаться.

— Ах, дорогая! У Лоуренса Лохли свой источник премудрости, а у меня — свой, с секретными добавками, о которых мальчикам знать не полагается. Однако не забивайте пока этим голову, всему свое время. Подумайте лучше, в каком возрасте вы бы хотели сейчас оказаться. Ваших лет двадцать пять сойдет? Или, может быть, тридцать?

Лишние мысли тотчас вылетели из головы. Если и впрямь можно было сменить еще раз это тело… «ипостась», как выразился Реджи — надо было хвататься за возможность, пока предлагают. Но… Тридцатилетний юбилей до сих пор оставался у нее в памяти как самый скверный праздник, а жизненная пора до него представлялась унылым бытием зависимого от всех существа. Вот позже, когда она вырвалась на свободу, осознала собственную значимость…

— Тридцать три года, — сказала уверенно. — Самое ценное для меня время. Мне тогда пришлось трудно, но я справилась. И, знаете, до сих пор горжусь собой, тогдашней.

Тересия покивала.

— Что ж, это очень хороший параметр — гордиться собой. А теперь, дорогая, определитесь: что для вас в этом возрасте наиболее значимо и от чего хотелось бы избавиться, а главное — какие могут быть памятные привязки?

…Это было долго, захватывающе и почти не утомительно. Своими ли силами, с помощью ли Тересии — а Регина подозревала, что без ее магического вмешательства не обошлось — но только ей удалось воскресить не просто воспоминания, но сами ощущения. Состояние себя-тридцатитрехлетней. Когда, разобравшись с бывшим мужем, с зависимостью от родителей, с прошлым, сковывающим по рукам и ногам, она, наконец, шагнула в очередную новую жизнь уверенно, бесстрашно, твердо. Добилась. Доказала. Достигла. Ее личное правило трех «До-».

По настоянию Тересии она набросала в блокноте несколько коротких ключевых фраз-установок и запомнила их окончательно. Теперь она спокойно и даже с нежностью относилась к своему нынешнему телу, зная, что пребывать в нем осталось недолго, что каких-то три-четыре дня — и оно чудесным образом сделается другим, более подходящим и уютным…

Ей казалось, что за этот вечер она выложилась больше, чем за встряску с Волной. Она совсем забыла о времени, и лишь когда за окном стемнело, спохватилась, что долго нет оборотня: обычно он приезжал до сумерек. Впрочем, Гарри, сошедшего к ужину под надзором своих маленьких хранителей, вызвалась отвезти домой сама Тересия; Рину же она отправила отдыхать. В конце концов, Реджинальд — не маленький, не потеряется; да к тому же он на службе, да еще на каком-то важном дежурстве. Пусть работает.

У нее едва хватило сил раздеться и упасть на кровать. И уже перед тем, как отключиться, Регина вдруг поняла одну несуразицу: ведь, говоря о предпочтительном для нее возрасте, они с Тересией вовсю обсуждали ее земные года, а не здешние…

* * *

— Не спр-равится… — тихо каркнул ворон. — Возр-растная тр-рансфор-рмация…Р-рано ей еще…

— А я в нее верю, — тряхнула розовыми кудряшками лейди Тересия и припарковала мобиль в небольшом ангарчике на границе двух садов. — У девочки очень полезная особенность: вера во внушенный результат. Особенно, если он правильно сформулирован: неизбежно положительный, быстрый и не слишком магозатратный. Ты же сам убедился: стоило ей увериться, что кухонные чары самые легкие, как за несколько дней она шагнула в развитии лет на пять вперед. Каково?

— Но омоложение, возр-раст тела… Вы же сами, лейди…

— Ну, да, стараюсь не слишком часто прибегать к этой процедуре. Она не всегда приятна. Оттого сейчас и не спешу возвращаться в привычный тебе облик; к тому же… не хочу выпасть из роли. Так что придется тебе, дружок, потерпеть мое несовершенство…

— Так Тер-ресия-девица была иллюзией?

— Разумеется, Аллан. А наша воспитанница еще не искушена в такого рода магии, потому ничего и не заподозрила; к счастью, Мастер Иллюзий что у нее под крылышком, занят исключительно своим новым увлечением и не спешит делиться опытом. И порядком рассеян, чтобы приглядеться ко мне как следует. А он на удивление сильный маг, право же; рядом с ним приходится стараться, чтобы удержать образ… Хотела бы я взглянуть на остальных самородков Лоуренса. Попробуй выманить их сюда, или предупреди, если сами появятся.

Она оглянулась на Башню. Над макушками соседских яблонь гордо высилась остроконечная крыша-шатер, поймавшая, казалось, шпилем взошедшую луну.

— Смотри, По! Еще в твой последний прилет этой смотровой площадки не было видно, а сегодня она открылась. Башня оживает. И знаешь… Мне кажется, впереди у нас много событий интересных и удивительных. Хорошо бы еще и безобидных, но это как Судьба распорядится… А Лоуренс молодец, что приставил к Регине оборотня. Волна неизбежно накрывает всех, кто рядом, так что и мальчику досталось с избытком. Просто он этого еще не знает…

Глава 25

— Я же вижу, что любит. Но почему тогда он избегает меня?

— Ты слишком женственна.

— Разве это плохо?

— Нет, не плохо. Но у него нет столько мужества.

Ринат Валиуллин. «Где валяются поцелуи»

Теперь, когда угроза застрять в подростковом возрасте надолго с соответствующими прелестями взросления миновала, Регина отпустила былые страхи и предубеждения и, кажется, наслаждалась жизнью. Ни на минуту не теряя связи с реальностью, она прекрасно помнила, сколько ей на самом деле лет, равно и то, что за стенами Дома бушевал огромный Мир со своими Светлой и Темной сторонами, Добром и Злом, достоинствами и пороками… И в то же время позволила себе полностью отдаться восхитительному ощущению молодости, легкости, живости; уже без оглядки на мрачные воспоминания детства и отрочества, которые, впрочем, как-то незаметно поблекли, отступили и… пропали.

Более восхитительного отпуска в ее жизни еще не случалось. И, как поначалу думалось, не случится. Но потом Рина вспомнила, что Тересия походя упомянула, будто в желаемое состояние, в нужный возраст можно вернуться не раз. Что ж, значит, и сокрушаться не о чем.

Она с восторгом утягивала ремень на талии, сверля дополнительные дырочки и посмеиваясь: в кои-то веки можно было лопать все без разбору, без содроганий и угрызений совести! Научилась быстро, прямо на себе, подгонять одежду. С удовольствием задвинула подальше в гардеробную вешалки со «взрослыми» блузками, юбками и здешними новомодными женскими брюками-клеш и ушила верные джинсы, слегка их укоротив, намеренно сделав данное волшебство необратимым: очень уж хотелось сохранить вещественное доказательство бытия себя-пятнадцатилетней. И потом, будет отличный «якорь», если однажды ей и впрямь захочется вернуться в этот возраст! Научилась лихо повязывать голову пестрой косынкой, как Тересия, интереса ради забиралась несколько раз по скобам на самые верхние полки с чертежами в подвале Мурхоха и один раз даже погоняла на его мобиле за городом. От души хохоча, рассказывала потом Реджинальду, как, чтобы придать солидности облику, сделала взрослую прическу, оделась соответственно и, судя по всему, внешне сумела прибавить себе несколько лет… вернее, десятков лет, по-здешнему. Потому что ни одному служителю закона — а тут, в Артисе, были свои полицейские — не пришло в голову заподозрить молодую дамочку за рулем навороченного мобиля в несовершеннолетии и отсутствии прав на вождение. Оборотень во время рассказа хватался в преувеличенном ужасе за голову, закатывал глаза и пытался изобразить падение в обморок, почти удачно судя по тому, как обеспокоились Гаррины лемурчики, как раз устроившие сошествие в кухню за припасами для своего хозяина. Самые впечатлительные распушили хвосты и попытались обмахивать ими жертву Рининых россказней…

Но уже на другой день оборотню стало не до смеха.

То ли его подопечная расслабилась, то ли юный возраст и впрямь ударил ей в голову, но, к вящей его досаде, Регина больше не вспоминала о своей взрослости и самодостаточности. Да, разумеется, им теперь было гораздо легче общаться, их отношения приобрели новый оттенок — более доверительный, дружеский… Но стоило ему, уходя в первый же вечер, попытаться привлечь ее к себе, как девчонка — именно что девчонка! — ловко увернулась и прошипела: «Ты что, с ума сошел?» А Реджинальд почувствовал себя идиотом и извращенцем, чокнувшимся от какой-то малолетки. Нельзя же, в самом деле, целоваться с сущим ребенком! Закрывая за собой садовую калитку, он заставлял себя вспомнить, что в этом хрупком тельце еще совсем недавно была такая желанная женщина… Но глаза-то видели совсем другое! А тело одинаково жадно реагировало и на новую Регину, и на прежнюю. Вспоминало поцелуи на кухне и гибкое женское тело в объятьях, чуткое, вздрагивающее от удовольствия… И сероглазую девчушку, машинально слизывающую с пальцев потекшее мороженое, или с удовольствием пробующую на язык клубнику перед тем, как положить в рот, и изящно очерченные, не нуждающиеся в помаде губы совершенной формы, будто ни разу еще не тронутые настойчивыми мужскими губами, и попку, обтянутую иноземными штанами… Хвала всем богам, что обладательница этой дивной попки пока безвылазно сидела дома, иначе Реджи начал бы тихо сходить с ума от ревности… И чуть угловатая фигурка, на которую невольно накладывался облик будущей зрелой женщины в расцвете… Еще немного — и можно лезть на стенку в порыве безответной страсти, а затем сдаваться санитарам из Тихой Клиники…

Теперь уже он без всякого энтузиазма вспоминал, как убеждал сьера Лоуренса, что подождет, пока его девушка вырастет. Да к тому времени он трехнется окончательно!

Поэтому, когда перед прибытием буррунджийского корабля с первой иноземной невестой сьер Лоуренс Лохли объявил суточный аврал для проверки всех постов магической безопасности, обустроенных как в королевском дворце, так и на пути следования из порта в резиденцию Его величества, он даже обрадовался. Можно было отвлечься от любви и подумать немного позже, как все-таки ему себя вести с этой непостижимой девочкой-женщиной; что-то он в последнее время набрал недопустимо дружественный темп, этак недолго скатиться до ровных братско-сестринских отношений… И в то же время то ли предубеждение, то ли впервые проснувшийся родительский инстинкт, а может, и все вместе дружно вопило: «Не смей ее трогать! Обидишь — не простит!»

Одно радовало: на суточное дежурство призывался и Гарри Грос, командор маленькой армии овеществленных иллюзий. Вместе, кстати, со своими питомцами. Реджи понятия не имел, на кой ему во дворце сдались эти пушистохвостые создания, разве что иноземных невест забавлять? Ему важнее было знать, что их идейный руководитель покинул, наконец, Дом, где очень уж о нем в последнее время заботилась бойкая молоденькая хозяйка. Оборотень прекрасно понимал, что ревновать, тем более к мальчику Гарри, живущему в своей странной реальности, глупо, но ничего не мог с собой поделать. Рина же, наблюдая за его метаниями, только посмеивалась, но не бессердечно, а с затаенной нежностью. «Потерпи, милый, — хотелось ей иногда сказать. — Потерпи. Ты просто не знаешь, что скоро все это недоразумение закончится, совсем скоро; но я тебе пока ничего не скажу. Дай мне еще чуточку насладиться этой беззаботностью, этой вольницей. Отпуск у меня, отпуск! Еще немного, еще пару дней…»

В том, что через несколько дней она вновь станет иной, Регина не сомневалась. Единственное, что вызывало у нее опасение — это сроки. Тересия заверяла, что для опытного мага при точном соблюдении ритуальных действий, которые нужно было повторять каждые три часа, даже по ночам, на возрастную трансформацию уходило около трех суток; новичкам же в зависимости от уровня Силы приходилось порой «взрослеть» поэтапно, за десять-пятнадцать дней, но не более.

Когда оборотень предупредил, что его не будет дня два, подходили к концу третьи сутки Регининых трудов. И она, грешным делом, ничуть не огорчилась предстоящей разлуке — отчего, похоже, порядком расстроила своего воздыхателя. Но что поделать! В тот момент она вдруг твердо уверилась, что как раз во время его отсутствия все и произойдет. И когда он заявится к ней снова, его будет ждать большой-пребольшой Сюрприз.

А потому, чтобы утешить Реджи при расставании, пришлось чмокнуть его в губы, прижаться щекой к щеке… и шутливо несильно ткнуть кулаком под ребра, прошептав вместе с тем лукаво: «Я буду ждать! Смотри, не заглядывайся там на принцесс!» И даже сдержаться, не пискнуть, попав внезапно в медвежьи объятья, и не вырываться, а напротив, прижаться всем телом к нему, такому жаркому, такому… оу, отзывчивому. Слишком отзывчивому. Настолько, что Рина сама едва не завелась. А уж каково приходилось молодому… ну, скажем так, по местным понятиям — молодому, полному сил мужчине со здоровыми инстинктами, страшно было представить.

Тогда-то она и не сдержалась. Рука сама метнулась вниз и легла прямо на восхитительную выпуклость на мужских штанах. Ох… Кажется, от этого призывного жеста едва не сорвало крышу у обоих. К счастью — или к вящей своей досаде, она так и не разобралась — Регине хватило выдержки ограничиться легким поглаживанием, но и только. Чувствуя, что старательно лелеемый образ невинной девчушки стремительно тает, она сделала над собой гигантское усилие — и отстранилась.

Оборотень сердито рыкнул, застонал:

— Что ж ты делаешь-то? Я ведь… не уйду теперь!

— Уйдешь, — тихо сказала Регина. — Потерпи. Я тоже тебя хочу. Просто… в таком облике, в такой ипостаси это как-то неправильно.

Но сдержалась, больше ничего не добавив.

Он ушел, сердясь, но Регина твердо знала: не на нее. На обстоятельства, на свою несдержанность, на время, которое как-то нужно было теперь пережить, пока не закончится это самое многозначительное «Потерпи»… И сказала себе, что завтра, наконец, она выйдет из Дома в большой Мир. В каком бы облике ни была. Отпуск закончился. В сущности, с момента выезда с Тересией на познавательную экскурсию по магазинам и лавочкам она и носу не высовывала за пределы сада; недавняя поездка на мобиле не в счет, ведь в машине она по-прежнему находилась под покровительством Башни. А теперь ей пора взрослеть не только телом. Уходить из-под опеки людей и магии, вести себя, как взрослый человек, доказывать свою самостоятельность поступками…

Жить.

Она справится.

В ванной комнате она махнула рукой отражению: «Не скучай». Не было смысла прощаться. Эта девочка никуда не денется, она останется с ней навсегда, как, впрочем, и та, сорокапятилетняя Регина, которая сейчас поглядывает снисходительно на сию трогательную сцену, но не возражает; как еще одна, которая почти проклюнулась и вот-вот освободится из искусственного кокона, в который сама себя запеленала немыслимо давно, в другой жизни… Все ее «Я» в ней, рядом, взирают спокойно и мудро, ждут, когда могут пригодиться.

…А на другое утро этого же зеркала коснулась другая рука, уже лишенная подростковой угловатости. Округлая, женственная. Прикусив губу, Регина стянула через голову тесную ночную рубашку. Вгляделась в себя, в очередной раз обновленную.

Ей послышалось отчетливое хихиканье.

Улыбнувшись, она мысленно махнула вслед сероглазой девчонке, удиравшей со всех ног от этой взрослой, пусть не скучной, но уже не интересной ей тети. Пусть бежит. У каждого ребенка должны быть каникулы.

Глава 26

Для счастья ей нужно было немного: уверенность в сегодняшнем дне и безнаказанность в завтрашнем.

Ринат Валиуллин. «Легкомыслие»

Улица Звонких мостов, на углу которой обосновалась Башня, в двух местах пересекалась неширокими каналами. В ажурных, по-особому зачарованных перилах легких пешеходных мостиков ветер вызванивал нежные мелодии: веселые, когда светило солнце, капризно-отрывистые при непогоде и печальные в лунном сиянии.

На Улице Цветочных Фонтанов, обжитой оборотнями из Тиларийских пустынь, ценящих воду как самое драгоценное сокровище, Рина с трудом удерживалась от искушения пойти на цыпочках средь журчащих струй, бьющих и льющихся отовсюду — из округлых чаш, выглядывающих озерцами среди газонов, из крошечных оросителей над пышными клумбами, из миниатюрных водопадов, обустроенных в палисадниках. Водные напевы, журчание, бульканье, да еще разве что постукивание мелкой гальки в самом настоящем ручье, разделяющем вдоль широкую мостовую, да утренний птичий пересвист — вот единственные звуки, оживляющие сонное молчание улицы, залитой светом. Помня об обитателях квартала, отдыхающих днем, и об их чутком слухе, Регина восхищалась увиденным молча, без ахов и вздохов, хоть сдержаться порой было трудно…

Кажется, она влюблялась в этот город.

Впрочем, чувство к Артису постучалось в ее сердце давно. О, да, немыслимо давно, почти десять дней назад, страшно представить, вечность, когда Реджинальд Роу впервые провел ее по ночным улицам, по рассветной набережной. И вот — созрело, оформилось и прочно обосновалось в одном из уголков того органа, который медиками признается ограниченным в размерах, но на самом деле вмещает бездну чувств и привязанностей, не вытесняя, но дополняя предыдущие.

Ей не нужно было вчитываться в названия, расписанные завитушечными или строгими готичными буквицами на табличках угловых домов. Как женщина предусмотрительная, привыкшая обдумывать свои шаги хотя бы на несколько дней вперед, она давно запаслась информацией. Откуда? Да не смешите мои подковы, как сказал бы один небезызвестный конь[1]; как это — откуда, если ежедневно, а дай ему волю — и еженощно торчал бы в библиотеке мальчик Гарри Грос, Мастер Иллюзий и Собиратель Архивов, помешанный на сборе новых знаний? Рина ничуть не помешала ему в работе, напротив, подтолкнула к новому усовершенствованию; и теперь в библиотеке, доставшейся в наследство от Аугусто Мурхоха, бессменно дежурила Совунья, единственная пока овеществленная иллюзия, созданная не в привычном Гарри облике хвостатого лемура, а почтенной совушкой, снабженной, по настоянию Регины, очками — для солидности и позитива. Сия мудрая птица была назначена путеводителем по книжному лабиринту, в котором без посторонней помощи можно было и потеряться; живой картотекой, справочником, цитатником, а также собирателем новостей из ежедневной газеты, до сих пор, оказывается, магически-автоматически присылаемой в дом покойного мага, поскольку распоряжения на отмену подписки никто не давал.

От Совуньи-то Регина и узнала, что есть в разделе справочной литературы путеводитель по Артису с красочными иллюстрациями и описаниями, который можно читать вдоль и поперек, как исторический роман. И список учреждений разного типа, равно как мастерских, артефакторных, лабораторий по созданию магических ингредиентов. И свод правил для практикующих магов, с указанием предельно допустимых уровней применяемой Силы. И многое, многое другое, доступное для понимания и уж, несомненно, нужное в изучении нового мира.

Но что немаловажно — среди этого кладезя ценных сведений оказался список жителей Артиса, привязанный к ежемесячному магическому обновлению данных. Заглянув туда из чистого любопытства, Регина не удержалась от вполне объяснимого поступка: поискала себя. Хоть, разумеется, понимала ничтожность шансов… Но, к великому изумлению, нашла!

«Литинских Регина Брониславовна. Улица Книжников, 26».

Сперва она нервно рассмеялась: да как же так, она ведь поселилась здесь совсем недавно, да и не на той улице! И вдруг до нее дошло: это адрес другой Регины. Ее предшественницы.

И с тех пор некое намерение прочно засело у нее в подкорке.

Именно поэтому, руководствуясь тайным желанием, она миновала несколько чудесных улиц не спонтанно, повинуясь воле случая, а следуя заранее избранному маршруту. Чтобы, наконец, выйдя на очередную набережную, не остолбенеть при виде углового дома под номером двадцать шесть, небольшого, аккуратного, всего на два окна шириной, но вознесенного на три этажа с мансардой: пусть не вылитая Башня, но что-то неуловимо общее… И от этого сходства вдруг сжалось сердце.

Еще тогда, очнувшись, отойдя от ночного кошмара, спаявшего ее с другим «я», она поняла, что больше не таит на свою предшественницу ни зла, ни обиды. Невозможно сердиться на человека, которого оттащила от края пропасти, особенно, когда вдруг понимаешь, что этот человек — частица тебя самой. После той ночи у Регины осталось стойкое ощущение точки, поставленной в финале… Жизни? Нет, не похоже. Она сама собиралась жить и здравствовать долго, насколько позволит госпожа Судьба; да и та, что осталась на больничной койке, судя по всему, вытряхнет из головы дурные мысли о смерти. Но вот точка в их возможной связи проставлена раз и навсегда. Железобетонная. Их пути больше не пересекутся. Спроси сейчас: почему ты в этом уверена? Регина не ответила бы внятно; есть вещи, настолько очевидные, что не требуют доказательств. Их просто принимаешь.

Не увидь она в свое время Башню — она бы выбрала для жительства именно этот домик. Все-таки вкусы с нынешней земной Региной у них одинаковы…

Помедлив и помня о возможных охранных заклинаниях, она толкнула калитку. Защитное плетение на той было, как, впрочем, и на входной двери дома, но… отреагировало одинаково, сбросив «замки» и отключив тревожные сигналы. Дом «узнал» хозяйку. И от этого стало нехорошо на душе, будто она — ловкая воровка, удачно примерившая чужую личину.

Здесь тоже на первом этаже оказалась кухня-столовая. И первое, что бросилось в глаза — неубранная с чайного стола посуда: очевидно, хозяйка не морочила себе голову с бытовыми заклинаниями, или же система Дома не была доведена до такого совершенства, как у Мурхоха. Но свою любимую «питерскую» чашку из Ломоносовского фарфора, не помытую, с засохшей кофейной гущей на дне, Регина узнала сразу.

В один миг, вытесненные досадой, прошли всякое стеснение и неловкость. Что бы ни происходило — она-то, Регина Литинских, никогда не позволяла себе сбежать из дому, не сполоснув хотя бы посуду! Фу! Но тотчас ей стало стыдно. Могла. В тот недолгий период запоздалого «подросткового» бунта, когда плевать хотела на чистоту и порядок в доме, вымещая на обстановке и посуде зло за родительскую муштру. Вот тогда она позволяла себе быть изрядным поросенком… Черт. Что-то ей это…

Регина потерла лоб.

… напоминает.

Вздохнув, она вгляделась в пространство.

Кухонные-то чары присутствовали, но примитивненькие, совсем уж простые. Подправив их на свой, уже привычный лад, Регина отправила посуду в мойку, настроила на последующую сушку и расстановку по полкам и прошла дальше.

Поскольку Башни здесь не было, второй этаж помимо спальни занимала крошечная гостиная. Там Регину здорово напугал ее же портрет: ей вдруг показалось, что она опять превратилась в девчонку-подростка и глядит на себя из зеркала. Но, поняв свою ошибку, она успокоилась.

Отчего-то ей ничего не хотелось здесь трогать. Рина лишь убедилась после беглого осмотра: вот они, все пропажи из ее земной квартиры — книги, часть фотоальбомов, музыкальный центр, любимые безделушки-сувениры, привезенные из поездок… В гардеробной нашлись платья и шубка. В шкатулку, судя по всему, для драгоценностей, Рина даже заглядывать не стала. Вернулась в гостиную, хотела было присесть в кресло, но передумала. Все здесь было не ее. Чужое.

Потому что та, которую она оттолкнула от пропасти, больше не была ею. Пока они сосуществовали в одном теле, Регина еще чувствовала некое родство, но здесь и сейчас, в этом доме, стало ясно окончательно: земной двойник не просто умер и воскрес. Он словно отпочковался.

Рина шагнула к небольшому выступу в простенке между книжным шкафом и входной дверью. Да, она не ошиблась, опознав на панели следы маскировочного плетения: здесь оказалось нечто вроде домашнего сейфа. В единственной тощей папке нашелся документ, удостоверяющий личность ее, как иномирного жителя и подтверждавший гражданство объединенного королевства Джордена… Вот, пожалуй, все, что ей пригодится. Остальное… Она подумает. Раз уж здешняя хозяйка ходила между мирами, то кому-нибудь не составит труда перенести все добро назад, в земную квартиру. Появляться на Земле лично Регина пока опасалась. Кто знает, как отреагирует на ее появление родной мир? Не нарушит ли она его равновесие?

Невольно она усмехнулась. То-то возликовал бы сьер Лохли, узнав о ее рассуждениях! Она уже мыслит, как член Ордена, честное слово!

Минуя кухню, она не сдержалась. Сняла с полки уже высушенную, сияющую чистотой «питерскую» чашку и сунула в сумочку. Вот с этой вещицей ей и впрямь не хотелось расставаться.

А, закрыв за собой калитку, поняла: все. Прошлое отсечено. Спасибо ему за лучшее, что в нем осталось, но пора идти дальше.

Неподалеку мелькнуло лазоревое пятно, будто кусок неба свалился на землю, ударился о древесный ствол, рассыпался на миллион осколков, собрался, взмыл к остроконечным крышам… Бабочки. Огромное облако лазурных бабочек, трепеща крылышками и оставляя после себя целые облачка золотой пыльцы, перекочевало на крышу соседнего особняка, покрыв собой едва ли не всю черепицу. Даже на расстоянии можно было определить, какие они огромные — с ладонь, не меньше! А красивые, просто дух захватывает. Бирюзовые крылышки украшала золотистая обводка, с которой, кажется, и осыпалась при каждом движении та самая изумительная мерцающая в воздухе пыль…

Рина чихнула. Кому красота, а кому, похоже, аллергия… Вот уж никогда не страдала! Хотя — новый мир, новые неизвестные вещества; может же на что-то быть отрицательная реакция? Зато — красиво…

Лазоревый ковер подернулся рябью, воспарил облаком, и то, подхваченное порывом ветра, понеслось дальше, щедро рассыпая позолоту.

— Пап, что это? — выкрикнул детский голосок.

Рина опустила глаза. Отвлекшись на бабочек, она и не заметила гулявших по набережной близнецов лет семи (интересно, сколько же им по здешним меркам?), мальчика и девочку, в компании задумчивого мужчины, небрежно, в отличие от малышей, одетого, что-то черкающего на ходу в блокноте. Типичный ученый муж или поэт, охваченный вдохновением. И как такому детишек доверили? Ведь не углядит, растеряет…

Но мыслитель, опровергая скороспелое мнение Регины, сунул карандаш за ухо, перехватил сынулю за шкирку, не пуская к парапету со слишком уж широкими просветами в ограждении, а заодно поправил шляпку на дочке.

— Нам повезло, мы видели своими глазами знаменитых буррунджийских синеголовок, Пауль. Значит, буррунджийская прицесса уже прибыла; это у ее народа традиционный салют при входе в иноземный порт, в знак нисхождения милости их богов на землю, куда впервые ступают их дети королевской крови. Древняя красивая традиция со времен…

— А куда они потом денутся? Их можно будет поймать? — перебил мальчишка. Куда больше, чем происхождение обычаев, его заинтересовала практичная сторона дела. — А потом их можно держать в саду? Вот было бы здорово! И у нас росли бы золотые яблоки от такой пыльцы! Или синие?

— Синие? Не уверен, — пробормотал его папа. Проводил взглядом удаляющееся сине-золотистое сияние. — Однако и не… Позвольте-позвольте. Они же…

И встал, как вкопанный.

— Они вообще не должны опылять в это время года. Уже миновал сезон… Странно…

— Пап, пошли! Мама велела не опаздывать и следить за тем, чтобы ты не слишком задумывался! — напомнил о себе мальчик. Его сестра молча дернула отца за руку с другой стороны.

— Да-да, идем! — спохватился тот. — Раз мама сказала… Погодите, я запишу, это интересно…

«Кто за кем присматривает?»

Невольно улыбнувшись, Регина повернула в противоположную сторону. Улица, следовавшая через два квартала, должна была вывести ее на Площадь Орденов. От лемурчиков Гарри она узнала, что, несмотря на участие в обеспечении магической безопасности принцесс-невест со свитами, представители Ордена Равновесия в официальной встрече в порту не участвуют: достаточно негласных наблюдателей. Значит, сьер Лоуренс должен быть у себя. Как, впрочем, и остальные. Хотя… Реджи — «ночной зверь», как он сам о себе говорит; его она может и не застать.

В этот раз она вошла не в боковой вход, а через парадные двери, и очутилась в огромном холле. Не спеша, с достоинством, как постоянный посетитель и важная особа, кивнула сбегающим по лестнице молодым людям, притормозившим и вежливо поклонившимся даме. Завернула в левое крыло. Зрительная память у нее была превосходная, а потому кабинет Главного Магистра она отыскала без труда.

И подивилась тому, чего раньше не замечала. На двери кабинета мерцала зеленым светом изящная руна «Добрый вход» одного из древних языков Джордена. Несколько таких знаков она изучила с Тересией и не только понимала, но могла и начертать при необходимости. Просто ей и в голову не приходило, что подобные знаки могут использоваться не только в частных жилищах.

Руна в зеленом цвете сигнализировала, что хозяин дома… кабинета присутствует, в добром здравии и расположении духа и хорошо настроен к явившемуся посетителю, а именно — к ней. Несколько штрихов над знаком сообщали, что у сьера Лохли гости, но беседа не приватна, и появление еще одного собеседника приветствуется. В ином случае на двери возникла бы руна «Ожидание», с указанием времени возможного повторного визита.

Вот тебе и домашняя магия в офисе. И никаких секретарш…

Подавив изумление, Рина, деликатно постучалась и, дождавшись, когда дверь гостеприимно распахнется, прошла вперед. К чему она не была готова, так это к тому, что трое мужчин, обсуждающих что-то негромко за столом для совещаний, при ее появлении встанут и вежливо склонят головы. Чуть язык не прикусила от этакого джентльменства. Черноволосая растрепанная девица, отъехавшая в кресле от стола, осталась сидеть, но, зыркнув недобрыми темными глазищами, обведенными черным, скривилась, нехотя кивнула. Видимо, букву этикета здесь соблюдали строго.

— Доброго дня, лейди и сьеры, — звучно сказала Регина, борясь с желанием сделать какой-нибудь реверанс, чтобы не выпасть из заданного светского тона. И замолчала, сбившись. Потому что изумленный… нет, потрясенный до глубины души Великий Магистр, потерявший, похоже, дар речи — то еще зрелище, от которого слабонервная женщина, пожалуй, залилась бы слезами умиления. Но лейди Регина выдержала. Магистру простительно. Он уверился, что быть ей еще много лет наивной девчушкой — цветочком, которого волей-неволей придется опекать и учить уму-разуму, а тут заявляется… Ладно, пусть привыкает. Сдержанно кашлянув, она продолжила:

— Да вы присаживайтесь, господа, я ненадолго. Хорошо, что вас так много, это очень кстати. Пользуясь случаем, я хотела бы принести всем извинения. Вам, лейди Вертас…

Дико взлохмаченная брюнетка, затянутая в кожаный почти байкеровский прикид с уймой заклепок, вытаращила глаза.

— …Вам, сьер Бах…

Суровый Ангел с лицом Игоря вопросительно и строго поднял бровь.

— …И вам, сьер Грос…

Гарри, к которому она впервые обратилась на «вы», растерянно заморгал и сделал попытку поправить несуществующие очки.

— …И разумеется, вам, сьер Лохли. Мне бы хотелось извиниться за неприятности, причиненные моей предшественницей, в силу обстоятельств… скажем так, не справившейся с управлением. В какой-то мере она была частью меня; значит, что-то, свойственное нам обеим, привело к несдержанности и непростительному поведению с ее стороны. Прошу извинить нас обеих. И постараюсь, чтобы выстраиваемые между нами новые отношения базировались на понимании и уважении. Благодарю вас.

Ворон, слушавший ее, разинув клюв, молча осел на подоконник горой встопорщенных перьев.

Суровый Ангел, он же Эрнесто Бах, сцепил пальцы рук, покрутил большими, будто что-то решая, и сдержанно кивнул. Олла Вертас сердито зафыркала, но, перехватив его тяжелый взгляд, нехотя кивнула.

— Принимается. Мир… пока.

— А что случилось-то? — растерянно спросил Гарри. И Регине тотчас захотелось немедленно расцеловать этого забывчивого засранца с очередным лемуром, на сей раз высунувшим мордочку из нагрудного кармана. Но обстоятельства требовали серьезной физиономии.

Сьер Лохли, выдохнув, повел рукой, и одно из кресел — торце стола, напротив Магистра — гостеприимно отодвинулось от стола.

— Очень рад. Прошу вас, лейди, присоединяйтесь.

Дождался, пока гостья с достоинством усядется. За его плечом, кряхтя, как старик, разбитый радикулитом, кое-как вскарабкался на спинку кресла Аллан По. Глава Ордена Равновесия обвел умиротворенным взглядом свое маленькое войско.

— Итак, друзья мои, позвольте официально представить вам будущего, я полагаю, и равноправного члена нашего Ордена. Перед вами лейди Литинских Регина Брониславовна, уроженка Земли. Существенное ее отличие от предшественницы таково, что она…

Он выдержал паузу, в которую не замедлила вклиниться Регина.

— … не ведьма! — сказала тоном строгой учительницы,

Сьер Лохли учтиво склонил голову.

— Не ведьма.

Глаза его смеялись, и отчего-то Регину это завело.

— И не Тень, — сказала, зловеще вытягивая вперед ладони с четко прописанным рисунком. Линии Жизни, Судьбы, Здоровья — все были на месте, все целехоньки. — Насколько трудно поддерживать иллюзию на расстоянии, да еще при возрастной трансформации объекта, сьер Лохли?

Откинувшись на спинку кресла, Олла выпалила:

— Это как?

Эрнесто Бах свел брови да так и впился в оные, разрисованные самой матерью-природой, ладони. Гарри же простодушно брякнул:

— До трансформации нетрудно, а вот после — невозможно… Да что случилось-то?

Вместо оправданий, отнекиваний или вполне ожидаемых гневных отповедей сьер Лоуренс повел себя абсолютно непредсказуемо. Он… широко улыбнулся.

С облегчением, чтоб ему пусто было! Настолько неописуемым и ярко выраженным, будто свалил с плеч целый Монблан или Уральский хребет!

— И не Тень, господа. Признаю. Превосходно, лейди Регина, настоящая лейди Регина Литинских. Наконец-то вы меня вычислили.

[1] Персонаж их м/ф «Алеша Попович и Тугарин-змей»

Глава 27

Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу

О. Генри. «Дороги, которые мы выбираем»

— Признайтесь, лейди Регина, ведь рисунок, вернувшийся на ладони, не единственное доказательство вашей природы оригинала?

Рина откинулась на спинку кресла. Нарочито медленно поднесла к губам крошечную чашку, вдохнула аромат. Да-а, это вам не скороспелая взвесь из кофе-автомата…

— Не единственное, — сказала коротко. И замолчала.

Несмотря на полуденное время, в кабинете Великого Магистра царили приятные сумерки. Стол для совещаний в очередной раз видоизменился: дождавшись, когда после мягкого: «А теперь оставьте нас ненадолго, друзья мои…» подчиненные и коллеги разойдутся, переглядываясь, он сократился до изящного предмета интерьера в стиле какого-то там модерна, и до размеров, не слишком отдаляющих собеседников друг от друга, но гарантирующих определенную дистанцию.

— Очевидно, на откровенность пока рассчитывать не приходится, — без малейшей тени раскаянья вздохнул сьер Лоуренс. — Что ж, дорогая лейди, я понимаю и ваше недоверие, и… скажем так, несколько боевой настрой. В то же время мне нравится реакция на происходящее: спокойствие, собранность, объективная оценка… Именно этого-то я и ожидал изначально от вашей Тени, изучив отчеты наблюдателей из вашего мира. К сожалению, она камня на камне не оставила от моих прогнозов. Впрочем, если уж дело дошло до объяснений, то начну по порядку. Вы позволите?

В его руке появилась небольшая курительная трубка, всем видом говорящая о солидном возрасте и благородстве происхождения. Рина не так уж и нехотя кивнула. Дым хорошего табака ей нравился, да и, судя по приготовлениям, разговор намечался интересный. Как уж там сьер собирался выкручиваться — неизвестно, но только возможностью для затяжных пауз на раскуривание и прочие мелочи, обеспечивающие время для обдумывания, он запасся. Ага. Знаем мы эти штучки…

Она устроилась в кресле поудобнее, демонстрируя готовность к затяжной беседе. Ей торопиться некуда. А вот Глава Ордена, Великий Магистр наверняка человек занятой и обремененный делами; так что пусть особо не заигрывается и рассчитывает свое, личное время.

— Помните наш разговор при первой встрече, лейди? Вводную, так сказать, ознакомительную часть? — Она кивнула. — Хорошо. Сегодня мы, главным образом, расставим акценты на тех моментах, в которые я невольно внес… поправку. — Он сделал предупреждающий жест ладонью. — Для чего это понадобилось, объясню по ходу.

Итак, лейди… На исторической части мы больше останавливаться не будем, полагаю, она не вызывает сомнений. Концепция особенности нашего мира, зависимости его состояния от стабильных магопотоков также неизменна, как и суть деятельности Ордена: контроль за этой стабильностью. Отсюда все те же попутные задачи, о которых я упоминал: поиск сильнейших магов, способных управлять магопотоками. Лишь в одном я позволил себе слукавить: при нахождении кандидата в члены Ордена мы создаем его Тень не в его мире, а здесь, непосредственно в Арте. Таким образом мы не тревожим без необходимости жителя иного мира: случается, что его Тень не выдерживает… скажем так, проверки на адекватность, психологическую совместимость, стрессоустойчивость… Владение магией, как вы могли заметить, к тестируемым параметрам не относится: это умение в данном случае не столь актуально, как моральные установки его носителя. Если Тень, наделенная толикой магии оригинала, нас не устраивает — что ж, мы с ней расстаемся, а оригинал при этом даже не подозревает, чего лишился, и живет себе, как жил.

Регина невольно насторожилась.

— Каким же образом вы с ней расстаетесь?

— Не смотрите на меня с таким подозрением, лейди. Мы не занимаемся тайными казнями и развеиванием пепла по ветру: еще недавно, лет сто пятьдесят назад, такая Тень уходила в небытие сама. Как я уже говорил, от оригинала мы забираем лишь толику Силы; если она не вступает в резонанс с магией Арта, Тень в какой-то момент просто-напросто развоплощается, лишенная энергетической поддержки, а мы, увы, из-за несовместимости магий не в силах поддержать ее существование. Но со временем мы научились отслеживать предвестников критического момента и успевали отослать Тень с подчищенной памятью хозяину. Возвращали забранную Силу и оставляли в подсознании опыт, который мог оказаться полезным в дальнейшем. Вы удовлетворены?

— Да вы гуманисты, как я погляжу, — вздохнула Регина. — А вот когда вы намекали на мое возможное рассыпание радужной пылью — это, получается, была не метафора?

— И не ради красного словца или запугивания, лейди. Специфичный радужный окрас аура мага приобретает именно в пограничном состоянии. Для Тени это характерный признак скорого развоплощения. Либо — что случается гораздо реже — качественного скачка в развитии, но это крайне…

Он запнулся. Отложил дымящуюся трубку на крошечные козлы-подставку.

— А ведь я только сейчас понял, лейди Регина… Перед Волной вы, должно быть, испытали нечто подобное и, конечно, вспомнили мои намеки? Простите меня. Откровенно говоря, я, конечно, схитрил, говоря о вашем якобы незначительном магическом потенциале; я сделал это лишь для того, чтобы успокоить вас и дать понять, что никаких требований мы к вам предъявлять не собираемся. Ваши реальные способности уже тогда были многообещающи, но в латентном состоянии, и я даже не подозревал, что они начнут раскрываться столь стремительно.

— Однако у вас был перед глазами конкретный пример, — сдержанно попрекнула Регина. — Тень. Все в один голос утверждали, что ее способности как с цепи сорвались; а ведь мы с ней в какой-то мере одно и то же, и вполне логично было ожидать того же от… оригинала.

Магистр вновь потянулся за трубкой, но не затягивался, а просто сжал в ладони, отводя в сторону приятно пахнущий дымок.

— Ее рост был спровоцирован.

Помолчал.

— Она оказалась любопытна, как ребенок, эта ваша Тень, вы сами намного сдержаннее… Здесь, в моем кабинете до недавнего времени находился некий артефакт… Впрочем, я давно перестал думать о нем, как об артефакте, считая просто памятью о дорогом мне человеке, моей Наставнице. Он был полон ее силы — ведьмовской, для меня бесполезной, оттого-то я и не думал о нем, как о возможно действующем. Всего лишь красивая безделушка, прикрепленная к раме портрета… Вероятно, Регину-Тень эта вещица поначалу и заинтересовала как безделушка: чисто по-женски. Уходя на поиски известного вам Жезла, я открыл ей доступ в этот кабинет, поскольку здесь есть книги, весьма полезные, но выносить их за пределы Резиденции нежелательно. Уже позже, после исчезновения и Жезла, и вашей Тени я произвел детальный досмотр магических предметов и обнаружил, что ведьмовской медальон опустошен. Родственная магия не только впиталась в нового носителя, она еще послужила катализатором, буквально взорвавшим спящие способности Тени. Та небольшая часть магии, что была заимствована от вас, начала расти бурно и, как оказалось, почти неподконтрольно.

У Регины так и вертелся на языке вопрос: а насколько неподконтрольно? На самом ли деле трехсотпятилетний Великий Магистр такой простачок, что оставлял потенциальную ведьму наедине с инициирующим амуле… артефактом? Но от язвительного выпада она удержалась. Не всякое слово — серебро, но вот молчание, проявленное вовремя — чаще всего, золото. И относительная гарантия безопасности.

— А дальше произошло все, что вам известно. С той лишь поправкой, что теперь, называя вещи своими именами, мы более ясно видим причинно-следственные связи. Как я и говорил, обстоятельства задержали меня вне Резиденции: изъятие Жезла из Храма Ану-бисса затянулось, и я, вернувшись сюда, застал Регину-Тень уже в совершенно иной ипостаси. Это была очень сильная ведьма, но почти не умеющая, а иногда и не желающая контролировать Силу. При этом она как-то по-детски пыталась поначалу скрыть от меня свои способности: похоже, понимала или интуитивно чувствовала, что при желании я смогу ее приструнить. Мне не хотелось оказывать на нее давление, поэтому я старался обходиться наставлениями и увещеваниями. Надо сказать, не всегда бесполезными… Но потом ею овладела настоящая мания, идея-фикс: заполучить Эрнесто. И вот тут-то… Неразделенная страсть часто заставляет забыть об осторожности. Не добившись расположения Эрна, Тень решила, что ее искусства хватит, дабы завоевать оставленного на Земле возлюбленного. Сумела вернуться, приворожить его, но сперва — обеспечить ваше отсутствие поблизости. Вмешательство в вашу память было нарочито грубым, я бы сказал — варварским, отчего вы и оказались на больничной койке. И я пока что даже не берусь предполагать, вернутся ли к вам отнятые воспоминания: слишком уж жестко они были изъяты.

И опять Регине захотелось вмешаться, но она промолчала. Мысль, что ее копия была неосторожна отнюдь не из-за неумения или небрежности, мелькнула далеко не в первый раз.

Магистр молчал, устремив на нее задумчивый взгляд, и каким-то шестым чувством она поняла: вот тут-то, именно сейчас ее вопрос будет уместен. Его ждут.

— А если бы я не выжила?

— Тогда ваша Сила перешла бы к Тени. Почти сразу же, находись она еще в вашем мире; или чуть позже, будь Регина в Артисе.

— И… что, тогда она стала бы человеком?

— Это возможно. Но не оригиналом, не вами, поскольку явный перекос в развитии личности был к тому времени виден невооруженным глазом; а совершенно новым человеком. И не факт, что нам не пришлось бы стараться ее обезвредить: с такими деградирующими моральными установками…

— Значит, она знала, что она — Тень.

Регина откинулась на спинку кресла. Хлебнула остывшего кофе, густого, как сметана, тотчас прояснившего мозги.

— Теперь многое становится понятно. В сущности, она боролась за свою личность, за свою жизнь… и, признаться честно, не могу ее за это осуждать; хоть по большей части вела она себя глупо и непродуманно, по-детски, как вы совершенно верно изволили заметить… Одного не могу уяснить, мне-то вы зачем наплели такую красивую и трагическую историю, а? Вы ведь, в сущности, запугали меня, пытались припереть к стенке, поставить в безвыходное положение. Зачем? Чтобы сделать полностью зависимой? Показать, что шаг вправо, шаг влево без вашей помощи грозит мне этим самым развоплощением?

Лоуренс Лохли покачал головой. И неожиданно рассмеялся.

Смех у этого интригана был настолько хорош, что Регина невольно смягчилась, хоть и понимала, что сейчас Магистр, скорее всего, беззастенчиво пользуется природным обаянием.

— Не скрою, лейди: изрядно раздосадованный тем, что прошлая Тень вырвалась из-под моего контроля, я всего лишь не желал повторения собственной ошибки. Не зависимость от Ордена, но оглядка на него, согласование действий с ним — вот чего я добивался. Но изначально — мне нужно было понять, что вы из себя представляете. Насколько точны были заключения наших наблюдателей. Действительно ли Тень каким-то образом пошла по индивидуальному пути развития личности, либо же от вас нам стоило ожидать чего-то подобного? Признаюсь откровенно, ваше появление в Артисе было неожиданным, а потому мне пришлось импровизировать и продумывать стратегию общения на ходу. Для того, чтобы узнать… скажем откровенно — чем грозит нам ваше появление, и грозит ли, а, возможно, напротив, дарит какие-то перспективы? — я решил намеренно поместить вас, так сказать, в те же самые первоначальные условия, которых оказалась Тень. Уверить в вашей Теневой природе. Показать варианты будущего и пути возможных решений. Но главное — посмотреть вашу реакцию.

Регина стиснула зубы так, что желваки заиграли на скулах. Экспериментатор хренов… А потом вспомнила, как сама, изображая психолога по совместительству, задавала провокационные вопросы кандидатам на наиболее ответственные должности, пытаясь порой и шокировать, и вывести из себя, чтобы понаблюдать, как подопытный начнет выходить из стрессовой ситуации. Особенно дотошно она «пытала» соискателей на должности, чья специфика непременно включала в себя постоянное ведение переговоров.

Вот уж не думала сама оказаться на месте своих жертв…

— И это понятно, — сказала спокойно. — Что ж, могу ответить тем же: вашу реакцию тоже было интересно наблюдать.

Сьер Лоуренс кивнул.

— Вы — профессионал.

— Я — профессионал, — вежливо подтвердила Регина. — Причем, к вашему сведению, страдающий хронической профдеформацией. Я стараюсь выдерживать ровный тон общения с окружающими везде и всегда, куда бы меня ни занесло. Поначалу, узнав, что я, якобы, Тень — я, разумеется, взбунтовалась. Потом задумалась. Да тут еще вы, молодец такой, придумали хитрый трюк с иллюзией чистых ладоней! Ничего не скажешь, это здорово вышибло меня из колеи. Особенно, когда перед Волной я стала радужной и вполне серьезно уверовала в то, что вот-вот рассыплюсь… Но потом, знаете-ли, когда я как следует успокоилась и пришла в себя, у меня было время подумать. И поговорить: с Реджинальдом, с Гарри…

— Даже с Гарри? — искренне изумился Лоуренс Лохли. — Да ведь из него лишнего слова не вытянешь!

— Вытянешь, и много слов, если задавать правильные вопросы и вовремя… Мне удалось составить некое представление о той Регине, что была здесь раньше. Так вот, она-то вела себя абсолютно непрофессионально, несмотря на то, что Тень вроде бы должна копировать не только внешность оригинала, но и его поведенческую линию. Так?

Глаза Магистра загорелись азартным огнем.

— Вы все же решили поделиться своими секретами, лейди?

— О нет, это всего лишь мера за меру. Информация за информацию. Интрига за интригу.

— А за дальнейшие откровения, полагаю, с меня собираются взимать плату?

— Вы на редкость проницательны, Магистр.

— В какой-то мере я тоже профессионал, знаете ли…

— И вас, как профи, конечно, интересует, в чем вы прокололись? Чего вы не учли? Или, возможно, ваши действия по созданию Тени были безупречны, но вот с оригиналом пошло что-то не так?

Сьер Лоуренс Лохли сдержанно улыбнулся.

— Место одного из моих заместителей вас устроит, лейди?

— Не потяну, — коротко ответила Регина. И пояснила: — Мне, знаете ли, еще неизвестно сколько справляться с тем, что у меня уже есть… С Силой, как вы называете. Черт, каково это мне, реалистке до мозга костей, признаться, что она у меня все-таки есть!.. В общем, мои планы на будущее пока туманны, и скорректируются лишь со временем, по мере того, как станет ясно, на что я способна или неспособна.

— Тогда чего же вы хотите?

Регина помедлила.

Глянула открыто.

— Доверия.

Помолчала.

— Взаимного.

Лоуренс Лохли держал паузу, давая понять, что ждет более развернутого пояснения.

Глубоко вздохнув, Регина продолжила:

— Я понимаю, что нужна Ордену. И что вы не выпустите меня из поля зрения, это уж точно, и рано или поздно привлечете к работе. Рано не обещаю; но бездельничать сама не смогу. И потом, надо же чем-то заниматься? Но если я соглашусь работать с вами и вашими людьми, я хочу быть уверена, что больше меня не станут использовать втемную. Никаких интриг. Никаких подковерных игр, умалчиваний, тестирований и незаметных подталкиваний к нужному вам результату. Я адекватный человек, и со мной достаточно поговорить и обсудить ситуацию, чтобы я поняла, чего от меня ждут.

Сьер Лохли задумчиво потер подбородок.

— Разумно… И обоснованно.

Повертел в пальцах дымящуюся трубку.

— Я мог бы предложить вам один старинный красивый ритуал, но он может показаться вам слишком эксцентричным или даже интимным…

Усмехнувшись, сделал легкое движение, прикрывая чашечку трубки и гася дымок.

— Обойдемся упрощенным вариантом.

Регина непонимающе сморгнула. Интимный ритуал? Что за хрень? Ее опять тестируют на умение не взбеситься?

— Порой, чтобы иметь доступ к помыслам другого, достаточно раскурить с ним одну трубку на двоих, — пояснил сьер вроде бы серьезно, но глаза его смеялись. — Эта простенькая вещица вместе с дымом напитывается отзвуками мыслей хозяина, его магией. Особенно, если это трубка Великого Магистра, и служит ему верой и правдой не один десяток лет… Однако ритуал классический подразумевает равность потенциалов, вас же пока может изрядно замутить от давления моей магии. Сделаем вот что.

Он выколотил пепел в неизвестно откуда взявшуюся пепельницу и тщательно протер мягкой салфеткой освободившуюся чашечку и мундштук. Протянул трубку Регине на открытой ладони:

— Я доверяю вам, лейди Регина Литинских, свои помыслы, касающиеся вас лично и вашего окружения. С этой минуты между нами может быть только откровенность, никаких умалчиваний, сокрытия правды и иносказаний.

Трубка за его ладони вдруг занялась пламенем.

— Возьмите, — подсказал Магистр негромко. — И добавьте вслух то. что сочтете нужным.

Поколебавшись, Рина протянула руку. Пламя, с виду настоящее, не обжигало, лишь ласково грело.

— Доверие за доверие. Откровенность за откровенность. Принимаю на тех же условиях.

На ее руке осталась маленькая деревянная безделушка: сильно уменьшенная копия прежней трубки, снабженная крохотной булавкой.

— Ну, раз откровенность за откровенность… В тех случаях, когда вы рискнете носить эту вещичку при себе, даже вдали отсюда — я смогу почувствовать, когда вам понадобится помощь. И постараюсь ее оказать. Кстати, лейди, это не символ какого-то особого благоволения: подобными артефактами снабжены все мои доверенные лица и заместители, просто потому, что я не могу оставить без внимания тех, кого принял в свое личное пространство. А в случае, когда мы с вами просто так, мило беседуем — как сейчас, например — ваш личный индикатор «правдивости сьера Лохли» тотчас просигнализирует о моих возможных коварных замыслах. Засвистит, например.

Рина скептически приподняла бровь.

— Посмотрим.

Прикрепила полученную вещичку на воротник блузки и пояснила, дабы ее не сочли совсем уж невежей:

— Все-таки без привычки подобные вещи как-то туго воспринимаются…

Магистр понимающе кивнул.

— Итак, я свою часть договора выполнил. Поведайте же мне, в чем я…э-э… как это вы выразились? прокололся при создании Тени? Признаюсь, меня это порядком изводит. На моей памяти никогда еще Тень не отличалась от оригинальной личности.

Инстинктивно Рина свела ладони, переплела пальцы… Заставила себя принять прежнюю позу. Психологический «замок» от собеседника в данном случае мог показаться неуместным.

— Нам опять придется вернуться к первому нашему разговору, сьер Лохли. Помните, вы говорили о моих родителях? Не знаю, насколько точна ваша информация об их работе на спецслужбы…

Легким кивком он подтвердил: точна.

— Ладно. Меня, собственно, не особо интересуют подробности. Кроме одной. Родители действительно держали меня в подчинении при помощи магической привязки?

— Действительно и безусловно. Ее следы до сих пор видны на эфирном плане. Она давно не действует, просто оставляет характерный след вроде шрама. По таким заметкам можно поставить довольно точный диагноз.

— Хорошо. Хоть, конечно, ничего хорошего, — буркнула Регина.

Помолчала.

— Не слишком-то мне хочется говорить о том своем прошлом, но, получается, надо, иначе будет непонятно. Надеюсь, лишь магическая привязка, а не моя собственная мягкотелость удерживала меня при родителях так долго. Со стороны глянуть — стыдно: тридцатилетняя взрослая женщина… Ах, да, для ваших реалий это еще глубокое детство. А у нас к тридцати годам женщина успевает заработать одно или два образования, или сделать карьеру, или обзавестись семьеи и парой детишек… Мы взрослеем гораздо раньше.

— Я знаю, — отозвался Магистр с сочувствием.

— А я все не могла решиться уйти из-под родительского крыла. Из дома, где ко мне относились, как к подобранному щенку: вроде бы с любовью и жалостью, и в то же время муштруя по каждому поводу и без. До сих пор удивляюсь, что у меня однажды хватило духу сбежать. Потом выскочила замуж — назло всем, и, в первую очередь, им, родителям. Потом опять сбежала-развелась. Потом долго была в депрессии, считая себя никчемной, ненужной, в общем — размазней и пустышкой. Даже подумывала, не покончить ли со всем разом… Жанка, подруга, принялась таскать меня по психологам: тогда стали модны всяческие курсы типа «Курс построения новой судьбы», «Живи в позитиве»… Слава богу, один из ведущих таких семинаров оказался не шарлатаном. Глянул на меня — и отправил к профессиональному психиатру, который-то и медикаментами, и беседами вытянул меня с самого дна. Знаете, вот сейчас мне отчего-то подумалось, что такие люди, как он наверное, тоже немного маги. Не одну меня он так встряхнул и вернул к настоящей жизни. А потом, кстати, направил к тому другу, на тренинг. Сказал: теперь можно. Сортир и канализацию мы в душе почистили, теперь самое время заполнять ее новыми установками, они уже с прежней грязью не смешаются… И вот потом началось очень интересное.

Она потерла лоб, вспоминая подробности.

— Была у этого мастера человеческих душ одна методика, вроде бы простая, но действенная. Называлась «Остров». Настоящий ритуал… Целых две недели я готовилась, записывала в тетрадь «особые приметы» той личности, себя-тридцатилетней, с которой страстно хотела расстаться, которая висела на мне, как якорь, заставляя беспрестанно чувствовать вину перед родителями, перед бывшим мужем, ощущать себя неблагодарной тварью… Пока эта Регина находилась во мне, у меня никак не получалось «любить себя», исполнять главный завет личного спасателя. Тогда он сказал: хорошо, изгони из себя ту субличность — их же в нас много! — ту самую, какой конкретно ты была, какая тебе неприятна, которую ты, возможно, ненавидишь, считаешь якорем и мечтаешь избавиться. Это возможно. Нарисуй ее в своем воображении как можно ярче, вспомнив все до малейших деталей… Вот для чего, кстати, потребовалось столько записей. Держи перед мысленным взором до тех пор, пока не поймешь, не пожалеешь и не простишь. Вот тогда ты ее полюбишь. И сможешь отпустить. Куда? В свободное плавание. На далекий одинокий остров, где для нее будут созданы все условия, где ей будет хорошо… без тебя. И в один прекрасный день я это сделала. Я отпустила от себя эту женщину-ребенка, вздрагивающего от каждого родительского окрика, жаждущего свободы, мечтающего только об одном: расправить крылья… Это она была уверена: однажды непременно кто-то придет, кто-то спасет, скажет о ее необыкновенности, о великих способностях, и вот тогда она всему свету докажет, что не пустышка… А я-то знала, что, кроме себя, никто не придет и не спасет.

После долгой паузы продолжила:

— И отпустила. Смогла. В ритуале — на выдуманный остров, на самом деле в такие глубины подсознания… Потом даже не сразу ее узнала. Ну… по рассказам о другой Регине… Это нелепое, несвойственное мне, нынешней, поведение; эмоциональные перепады; страсть… на самом деле не к Эрнесто и не к Игорю, а к недосягаемой игрушке, потому что папа и мама не разрешали влюбляться, а очень хотелось и кололось — все о чем-то напоминало. Потом, когда, решив сменить возрастную ипостась, я стала разбирать сам механизм отпускания, я вдруг вспомнила об «Острове». Очень много схожего. Разница лишь в том, что у меня и в мыслях не было отделаться от субличности девочки-подростка, в которую превратила Волна, отпихнуть и забыть: она, эта ипостась, изначально знала, что ее любят, будут вспоминать и, если соскучатся, позовут. И вдруг я подумала: а что, если той Регине, от которой я фактически отреклась, до сих пор больно за мое предательство? Что, если ей так хотелось вырваться с этого проклятого, а вовсе не благословенного острова, из жуткого одиночества, на которое я ее обрекла… Может, ей и много-то не надо было — просто жить и радоваться жизни. И вдруг после многолетнего забытья началось твориться какое-то волшебство, некая часть личности Регины-предательницы стала отделяться, а другой, отвергнутой, как-то удалось за нее уцепиться и вырваться на свободу…

Она замолчала.

И не стала говорить о страшном сне-видении, в котором задыхалась в одном теле со своим двойником, об отчаянном вопле: «За что вы со мной так?» Это она сама рыдала и жаловалась когда-то этими же словами, сетуя на беспомощность, на вселенскую несправедливость…

— Поэтому я не могу ни осуждать ее, ни ненавидеть, — завершила тихо. — Поэтому и попросила у ребят прощения. Потому что… сама вырастила то, что выросло.

В тишине кабинета отчетливо прошуршали расправляемые крылья.

— Кр-руть… — каркнул ворон. — Р-реально кр-руть…

— Реально… — меланхолично подтвердил Лоуренс Лохли. — Да, это многое проясняет… Вы, лейди Регина, умудрились создать собственную Тень и запрятать ее в глубины подсознания. А я, выходит, извлек ее, практически готовую к реальной жизни, разве что помог обрести плоть и кровь и наделил частичкой вашей магии… Удивительно. С подобным я еще не сталкивался. Надо и впрямь приглядеться к вашим лекарям душ, ведь при ваших спящих тогда способностях подобный ритуал можно было провернуть лишь с посторонней помощью… Ну, да это вопрос отдельный. Я благодарен вам, лейди Регина, за откровенность, и ценю ее, поверьте. Вам стало легче? — спросил неожиданно с участием. — Вот и хорошо. И не вздумайте и далее придумывать себе несуществующую вину. Никто не мешал вашей Тени, попав в новый мир, избрать совершенно иной путь: в сущности, вы с ней не в первый раз начинаете в равных условиях. Уйдя из родительского дома, вы выбрали путь сильной самостоятельной женщины; попав в другой мир, вы не подчинились обстоятельствам и сохранили себя, не дав новым способностям вскружить голову; она же пошла по другим дорогам. А знаете, когда я понял, что вы — совершенно непохожи на Регину-первую? Когда вы даже не подумали поверить мне на слово и безапелляционно заявили: «Я не Тень!» В тот момент я окончательно и бесповоротно понял, что мы с вами сработаемся.

Просто невозможно было не улыбнуться в ответ на его обаятельную улыбку.

— И вы уникальны, — серьезно добавил он. — Дорого бы я дал, чтоб стать вашим наставником, но, к сожалению, это невозможно. А ваша сила требует контроля и обучения. Я подыскал для нас несколько возможных наставниц, но, подозреваю, что скоро вы их перегоните, ведь вы уже освоили не только азы, которые могли узнать от Реджинальда и Гарри. Скажите, кто помог вам пройти последнюю возрастную трансформацию?

Ворон за его спиной вдруг прижмурился, нахохлился и прикрыл голову крыльями. Будто не желая услышать ответ.

— М-м… Соседка, — решив, что никакого криминала в том нет, честно призналась Рина. — Леди Тересия Мурхох.

Ей показалось, или ворон действительно выдохнул облегчением?

Сьер Лохли удивленно приподнял бровь.

— Вот как? Она, конечно, прекрасный техномаг, да и бытовые плетения у нее изумительны. Но, насколько я помню, лейди Тересия всегда была немного консервативна, и до всего, что не касалось ее любимых механизмов и интересов брата, ей не было дела. Отрадно так ошибаться в человеке… Кстати, где она сейчас? Надо бы ее навестить.

Ворон обреченно прикрылся крылом. Ну, прямо-таки жест «рука-лицо».

— Впрочем, в ближайшие дни вряд ли. Пока не утихнет суета с прибывающими невестами, не пройдут балы и Его Величество не определится с выбором — свободного времени у нас у всех будет катастрофически мало… Вот что, лейди Регина, я ведь не случайно обмолвился о должности моего заместителя. Нам чрезвычайно нужен отдел аналитики и внутреннего контроля, и вы, как никто, подходите на роль его руководителя. Не торопитесь с ответом. Во-первых, вам нужно будет учитывать, что работа работой, а обучение игнорировать нельзя. Во-вторых, напомню, вы же сами признались, что нужно чем-то заниматься. Оставайтесь с нами. Выбирайте кабинет, обустраивайтесь. Тот артефакт, что вы получили, дает вам право доступа сюда и в архивы. В отделе Гарри вы найдете много толковых ребят, которые предоставят вам необходимую документацию, инструкции и приказы, я же оставлю вам наброски относительно того, какой вижу службу аналитики. Присматривайтесь. Устанавливайте контакты. Готовьте возможные предложения. Закончится кутерьма с королевским сватовством — мы все, наконец, переведем дух, отправим, кого нужно, на отдых, и тогда серьезно поговорим о новой структуре Ордена. Как вам мое предложение?

— А если я откажусь? — азартно спросила Регина. Отказываться и в мыслях не было, но интересно же, что скажет этот жук!

— А я сумею вас заинтересовать, — хмыкнул он. — Например, тем, что переведу в ваше распоряжение наблюдателей из других миров, в том числе тех, кто наведывается на Землю. Как вам оно?

— Я подумаю, — чопорно сказала Рина, пытаясь не расхохотаться. Ну-ну. Вывернулся. Показал себя со всех сторон красивым и понимающим. Дал доступ к душе и кабинету… Золото, а не шеф.

Стоп, Регина, стоп. Не сглазь.

Будущий шеф.

Глава 28

— У меня есть сюрприз для тебя.

— Ладно, почему это меня пугает?

— Потому что ты умная.

Касл (Castle)

И все вроде бы складывалось распрекрасно, вот только не чувствовала Регина себя победительницей.

Великое моральное удовлетворение, конечно, наличествовало. Она доказала… ну да, в очередной раз, что отличается умом и сообразительностью… (как птица Говорун, сразу же едко шепнул внутренний голос). Что не Тень… (а ты и без доказательств знала, интуиция ибо, хе-хе. А лох Лохли тем более). Что ты крута и профи… А оно это нужно? Поставим вопрос чуть иначе: кому это нужно? Опять-таки Лохли. А тебе лично уже все равно.

То и обидно. Тебе подтверждение собственной природы казалось вопросом жизни и смерти, а кому-то другому — тестированием деловых качеств. Годишься — не годишься? А главное, что тебя до сих пор так и подталкивают потихоньку, незаметно, миллиметр за миллиметром, к вакансии ведьмы…

«А ну, замолкни!» — не выдержала она.

Внутренний голос скептически фыркнул. Ну-ну. Я что, я помолчу. Только, в сущности, дело даже не во всем этом…

На плечо ей опустилась лазоревая бабочка. От неожиданности Рина вздрогнула, раздраженно тряхнула рукой, сгоняя назойливое насекомое, и дважды чихнула. Вот зараза! Эта, как ее… Буррунджийская синеголовка… Пошла вон, от тебя сплошные неприятности! Ах, ты еще и не одна, за тобой целая стая летит? А ну, кыш! Не сметь ко мне приближаться!

Вспыхнул и упал на мостовую крошечный уголек.

Вслед за ним небольшим фейерверком взорвалась лазоревая — совсем недавно лазоревая — стайка синеголовок и осыпалась на тротуар горсткой горелых семечек. Проходящая мимо семейная пара с ребенком отшатнулась. Младенец заревел.

Мать подхватила его на руки, глянула на Рину с упреком и поспешила прочь, старательно обходя, словно брезгуя. Молодой отец семейства поспешил следом, но приостановился.

— Стыдно, лейди. Или вы забыли, что в черте города огненная магия запрещена? Надо уметь себя сдерживать! И потом, такую красоту погубили… Они же живые! Теперь у сына душевная травма…

Покачал головой и бросился догонять своих.

Регина готова была провалиться сквозь землю. Действительно, стыдно. А главное — она понятия не имеет, как это у нее получилось? Просто рыкнула мысленно, психанула… Черт. Надо держать себя в узде, в самом-то деле. И поговорить об этом случае с Тересией, а то нехорошо получается. Бабочек задним числом даже жалко, они же совершенно безобидны; но это хотя бы насекомые; а ну, как навредишь человеку? Хорошо, что этих гулен не задело случайно…

Она прикусила губу и побрела дальше. Ни солнечный ясный день, ни восхитительные виды, открывающиеся с набережной, не поднимали упавшего настроения. И дело было не в несостоявшемся торжестве, не в случайно загубленных экзотических гостьях…

«Напоследок еще несколько слов, лейди…»

После обсуждений некоторых организационных моментов Рина уже собиралась попрощаться, когда Великий Магистр остановил ее.

«Хотел бы кое-что добавить. Именно сейчас, когда ваш новый амулет может подтвердить мою искренность…»

Его обезоруживающая улыбка заставила Регину насторожиться. От неприятного предчувствия даже под лопатками заныло.

«…чтобы закрыть тему Тени и Оригинала. Рано или поздно у вас ведь возникнет вопрос: а знали ли члены ордена о том, что появившаяся здесь первой Регина Литинских — Тень, а вы — оригинал, проходящий… скажем так, определенное испытание? Отвечу сразу: знали. Но в интересах дела я наложил на каждого заклятье неразглашения. Весьма надежное, учитывайте это; при всем желании никто не смог бы поделиться с вами информацией этого рода. Мера, конечно, жесткая, но обговоренная в соглашении между Главой Ордена и его Магистрами. Нам нужна была чистота эксперимента, так сказать. Зато теперь ваша победа безусловна».

Тогда она лишь пожала плечами. Уже ничему не удивляясь и лишь взяв на заметку, что если уж придется заключать с Лоуренсом Лохли какие-то договоренности — не стесняться уточнять каждое слово, каждую формулировку: а то неизвестно, чем это для нее потом обернется, какими обязательствами, да еще с ее фактически оговоренного согласия… Только выйдя из Резиденции и подосадовав, что не застала Реджи на месте, в его кабинете-джунглях, она вдруг поняла, какой подтекст вложил ее будущий шеф в последнее откровение. Да так и застыла посреди улицы, дернувшись лишь после гудка остановившегося перед ней мобиля. Торопливо перешла дорогу, даже не заметив, как водитель почтительно приподнял кепи будто извиняясь, что потревожил задумчивую лейди… В другое время умилилась бы подобной реакции, но сейчас было не до того.

Значит, оборотень тоже знал, что она — не Тень…

И все это время носил знание с собой, так и не сказав не слова, не облегчив ее метания… Она ведь маялась, гадая: человек она, в конце концов, или копия самой себя? А когда перед Волной вообще стала радужной и полупрозрачной — чуть не умерла от разрыва сердца. А ведь знай точно, что не Тень — может, легче перенесла бы…

Молчал…

Потому и скребли на душе кошки. Огромные, царапучие, с ядовитыми когтями… Знал и не сказал. Согласился на связующее заклятье. Вот… зар-раза.

…При взгляде на россыпь из крошечных обугленных телец ей стало совсем муторно. Машинально она прищелкнула пальцами. Заклинание, исправно убирающее в доме пыль, аккуратно смело кучку трупиков в ближайшую решетку водостока. Ну, хоть это ей подвластно…

И опять впала в ступор.

А Тересия говорила, что учит ее обращаться с уже готовыми плетениями в доме, и не надо морочить голову над созданием новых, и магии при этом нужно самую крошечку… А у нее… получилось все вдали от дома? Само собой?

Так, стоп. Аккуратнее. Только что «сам собой» вспыхнул небольшой салют из горящих бабочек. Поэтому — никаких больше стихийных импровизаций! Иди-ка ты в сад, дорогая Регина, в собственный сад, и там занимайся фокусами, а на улицах, где полно прохожих, больше не умничай…

Но как же, так, Реджи?..

В расстроенных чувствах она доплелась до дома. Посидела в садовой беседке, так ничего и не сделав, прошла на веранду, бездумно переставила плетеные кресла с места на место, прошла на кухню. Есть не хотелось. Кофе не хотелось. Ничего не хотелось.

Да еще эта давящая на уши тишина… Ни одного лемура не шебаршится по углам и кладовкам, даже непривычно. И пусто… Тоска, короче.

Что ж, по крайней мере, сьер был с ней откровенен до конца. Как она и просила. Никаких умалчиваний.

Она прикорнулась на уже обжитом кухонном диване. И вот уж чего не ожидала, что от нахлынувших воспоминаний защиплет глаза. Хотелось реветь, как обиженной девчонке. То ли все еще сказывалось недавнее пребывание в теле подростка, то ли… и впрямь тянуло поплакать, жалостливо, по-бабьи, ведь сколько можно держать себя в кулаке… Сердито стукнула по подушке и, не удержавшись, всхлипнула. Потом обнялась с этой подушкой, как с родной, и сама не заметила, как заснула…

Разбудил ее дивный кофейный запах. Радостно вскинувшись, она завертела головой в поисках Реджинальда, но… так его и не обнаружила. В кухне кроме нее никого не было, просто домашнее волшебство, настроенное на «шестичасовой кофе», сработало, как будильник. К этому времени как раз заявлялся оборотень, а лемуры тащили из библиотеки под руки прямо к столу ученого мальчика Гарри, щипками и верещанием напоминая, что рабочий день закончен. На столе поджидал кофейник, вазочки с печеньем и пирожными, три пустых чашки…

А сейчас — одна.

Вздохнув, Рина высморкалась, прогоняя остатки слезливой жалости к себе и сказала вслух:

— Спасибо!

Потому что привыкла благодарить Дом за внимание, пусть даже и настроенное с помощью ее плетений…

В этот раз она услышала не только снисходительное «Пожалуйста», передаваемое не словами, но ответными ощущениями. В своеобразном Голосе Дома звучали сочувствие и печаль. Он сопереживал. И Регине вдруг стало легче.

В конце концов, что она так себя накрутила? Лоуренс не просто так упомянул о своем заклятье, да еще и глянул так многозначительно… Значит, не мог оборотень ей ни подсказать, ни помочь. Впрочем, помогал-то он всегда, с первой секунды их встречи. Не мог словом — просто был рядом, учил осваиваться, протащил через Волну, выхаживал, можно сказать… Самому, поди, было хреново. Особенно в последнее время, когда Рина этакой нимфеткой крутила перед ним задницей… Она невольно улыбнулась. Пригубила остывший кофе.

Ладно. Будем считать, что сьер Лоуренс облегчил душу покаянием; ей самой отрицательные эмоции тоже нужны, чтобы не впадать надолго в эйфорию от слишком хорошей жизни; а с мальчиком… со столетним мальчиком мы еще разберемся. По-своему, позитивно и долгожданно. Все путем, всем хорошо, жизнь продолжается. Вот только почему Реджи до сих пор нет? Пропадает на дежурстве во дворце?

Где-то наверху зазвонил колокольчик.

В библиотеке? Странно…

Впрочем, Регина тотчас вспомнила, что сама настроила Совунью на поиск книг по техномагии для начинающих. В случае успеха библиотечный страж должна была оповестить хозяйку звуковым сигналом. Что ж, неплохо бы сейчас отвлечься, хотя бы на букварь для магов… Она прихватила парочку сдобных сухарей для Совуньи, отправила чашку в мойку, поднялась почти до второго этажа…

… и вспомнила, что ушастой птицы в библиотеке Мурхоха быть не должно. Перед поездкой в королевский дворец рассеянный Гарри машинально прихватил ее с собой, за компанию с лемурами. Но не остановилась, не замерла в страхе. Дом не мог ее подвести. Чего угодно можно было от него ожидать, только не пакостей. И потом… Регина уже чувствовала себя Хозяйкой. Так чего ей бояться?

Первое, что она увидела в библиотеке — новую лестницу, появившуюся в том самом пустующем простенке между двумя шкафами, на который ей когда-то указывала Тересия. Неужели открылся еще один этаж?

И вдруг Регина все поняла.

Она с нежностью погладила отполированные руками Мурхохов перила из черного дерева.

— Ты меня пожалел, да? — сказала Дому. — Спасибо, мой замечательный и чудесный друг.

И, чувствуя ответную волну любви, заспешила наверх.

Как и обещала Тересия, на следующем уровне открылась хозяйская спальня. Не слишком большая, в отличие от библиотеки, расширенной пространственной магией, но уютная. Немного захламленная, на взгляд Регины; но до чего же там был интересный хлам! Груды книг вперемешку с какими-то головоломками на полу, придвинутый к оконцу-бойнице телескоп с навешанной пестрой шалью, подушки, обрамляющие скатерть, расстеленную прямо на ковре, какие-то шмотки, будто утащенные из театральной костюмерной… Даже глаза разбежались. Но сердце Регины рванулось выше, дальше, к полуоткрытой дверце-люку наверху, потому что, оказывается, Дом приоткрыл ей не только хозяйскую обитель, но и последний уровень Башни, смотровую площадку. Рина представила, как изумителен окажется Артис с высоты… и не выдержала, побежала вперед, перепрыгивая через ступеньку. Она уже видела кусочек синего неба, когда дверь захлопнулась перед ее носом.

— Это что еще такое? — растерянно сказала она. — Дом, миленький! Не шути так! Откройся!

И снова звякнул колокольчик, на этот раз — снаружи. На дощатой поверхности проступила цельная деревянная пластина со светящимися контурами ладони. Сообразив, что от нее требуется, Рина поспешно приложила руку по контуру. И заработала укол в основание большого пальца. Слизнув каплю ее крови, пластина погасла и растворилась в воздухе, а дверка приглашающе дрогнула.

— Настройка доступа, значит, — пробормотала Регина. — Здорово…

И заткнулась, сообразив, что с миром по ту сторону что-то не так.

Толкнула створку. И та отворилась… в ночь. А в лицо дохнул освежающий влажный воздух, пахнущий морем.

Этого не могло быть, никогда, во всяком случае, в том мире, который Регина считала родным. Но здесь, в Арте… Кажется, она уже привыкла, что тут возможно все. И потому бестрепетно шагнула вперед. Прямо в звездную, как ей показалось, бездну.

Смотровая площадка Башни казалась крошечным островком среди необозримых песчаных дюн, пропадающих где-то во тьме. Линию горизонта можно было опознать лишь по тому, что звезды на ней заканчивались, далее шло тусклое красноватое сияние пустыни. Но… ветер, соленый, насыщенный запахами водорослей и моря, откуда он?

Она крутанулась влево, на очередной свежий порыв.

Вот оно, море… Или океан? Такие величественные неспешные волны, подсвеченные луной, такая спокойная гладь, скругляющая там, где вода смыкается с небом… Пески справа. Океан слева. Звездный купол сверху. Маленькая, как шахматная ладья, башенка, и крошечная женщина на ней…

Глава 29

Две вещи наполняют мою душу священным трепетом — звездное небо над головой и Нравственный Закон внутри нас.

Иммануил Кант

Панорама вечернего Артиса и впрямь оказалась восхитительной.

Регина вдыхала запахи нагретой за день солнцем листвы, жасмина и акаций, речной сырости с тонкой перчинкой тины — и все никак не могла опомниться от пережитого. Солнце золотило черепичные крыши, плясало в ленивых волнах Джубага, подкрашивало облака — а перед глазами нет-нет, да вставала бархатно-черная бездна, щедро засеянная звездами. Удивительно. Даже не верится, хоть самолично все проверила и убедилась…

Тогда, едва попав в волшебную ночь, она долго не могла прийти в себя, крутясь на месте, как юла, жадно всматриваясь в иную реальность. Каждая клеточка тела восторженно вопила: «Чудо! Вот оно, чудо!» Удивительно, но ни перемещение с земного перрона в храм Ану-Бисса, ни явление двойника-Регины на похоронах, ни даже мелкие бытовые чудеса в Доме не производили на нее такого впечатления. Должно быть, оттого, что почва для них еще не была подготовлена. Зато они расшатали устойчивую рациональную основу ее мировоззрения.

А может, внесло свою лепту недавнее пребывание в юном теле? Что ни говори, а в нем молодая Рина вдруг заново научилась радоваться жизни, мечтать, ждать любви…

Так или иначе, но чудо ошеломило ее. Навертевшись вдосталь на площадке, убедившись, что на многие километры вокруг ни души, ни звука — она нервно рассмеялась и опустилась на каменные плиты: ноги вдруг ослабли… А потом, недолго думая, легла, раскинула руки в стороны и уставилась небо. Теперь она понимала, что слезы, порой, могут душить и от счастья.

Время перестало существовать.

А спустя, казалось, целую тысячу лет Рина поняла, что все хорошо. Она существует. Она в правильном месте. Живет правильной жизнью. И так будет всегда.

Тело просилось встать, потому что ребра каменных плит площадки впивались в спину. Но уходить не хотелось. Она приподнялась, села и, прикрыв веки, несколько минут еще наслаждалась покоем и умиротворенностью — и теми, что внутри, и царящими снаружи. Пока внутренний голос не подсказал: пора. Хватит. А то впадешь в эйфорию от передозировки.

Напоследок она обошла смотровую площадку по периметру и с досадой обнаружила полное отсутствие лестниц или спусков. Башня, хоть немного видоизмененная, не каменная, но из обтесанных глыб известняка, здесь, в этом странном месте, как и в Артисе, возносилась из песков на высоту не менее четырех этажей. Жаль. Так хотелось к морю…

Она нерешительно открыла дверь-люк. И подавила разочарованный вздох, увидев знакомую лестницу.

Бросила прощальный взгляд на новый мир, прикрыла за собой дверь, постояла, подумала, глядя на убегающие вниз ступеньки, на ясеневые стеновые панели… и решительно распахнула снова. Глаза, отвыкшие от яркого света, так и резануло.

Площадка. Та, да не та. Плиты здесь ровные, настолько подогнанные одна к другой, что и зазоров не видно. Вместо простых каменных столбиков — резные балясины перил, за которыми проглядывают макушки елей. А вокруг, куда ни кинь взгляд — крыши, утопающие в зелени садов, прореженные прямыми лентами улиц и извилистой толстой змеей Джубага.

Ощущения потери не было. Только досада за свою непонятливость. Что-то она упустила.

Возможно, дверь открыла неправильно? Не с тем настроем?

Вернулась. Постояла. Зашла снова.

Солнце. Небо. Крыши. Артис.

Вот шутт, как Реджи выражается…

Так. Надо подумать.

Засмеявшись, она в очередной раз выскочила на лестницу. Развернулась к двери. И не взялась за ручку, а приложила ладонь к центру дверной створки. Ощутила словно дружеское рукопожатие и… вновь увидела сияющие звездные россыпи.

Сокровище было на месте, просто хитро пряталось. А волшебное слово к нему знали только Дом и Хозяйка.

Вот теперь можно было любоваться Артисом сколько угодно, не опасаясь пресытиться. Зрелище, хоть и чудесное, но не вышибающее дух; зато льющее успокоительный бальзам на взбудораженную психику. Эх, хорошо! И за кварталами наблюдать интересно. Хотя вечер — уже не показательная пора: одинаково оживлены все районы, и людские, и оборотнические. Смешно, неторопливо, как жучки, трюхают по мостовым старомодные мобили, обгоняемые лихими пролетками, снуют прохожие — кто со службы, кто на службу, кто прогуливается, кто только намеревается позавтракать в ближайшем трактирчике…

Рина опознала шестиугольник Площади Орденов и обрадовалась ему, как родному. А еще дальше, где Джубаг делал петлю, на холме сверкал окнами и мрамором дивный замок, окруженный парком, к удивлению Рины, привыкшей к строгой планировке дворцовых построек — густым, запущенным, вовсе не высаженным по линейке… Неужели это и есть королевский дворец, где сейчас принимают буррунджийскую принцессу со свитой?

Кстати, о буррунджийцах… Вот еще один штрих, бросающийся в глаза: крохотные отсюда, с башни, лазоревые вспышки, то и дело как бы самозарождающиеся: взлетят, покружатся, опустятся — и пропадают, если угодят в зеленую кущу, или капнут голубой кляксой на чью-то крышу. И повсюду за ними разлетаются золотистые облачка пыльцы. Будто кто-то ею их беспрестанно заряжает. Вот уж не повезет местным аллергикам! Правда, поблизости от Башни синеголовок не наблюдалось. И то хорошо…

Зато прямо у калитки притормозил знакомый мобиль. Служебный, из тех, что развозит Стражей Ордена по делам и по домам. Ну да, отправляясь на долгосрочное дежурство, оборотень честно предупредил, что не знает, когда объявится, а потому хоть и хотел бы, но на Регинин транспорт пока не претендует…

Хлопнула дверца. Опознав знакомую светло-русую голову, Рина в восторге завопила:

— Реджи, я здесь! Посмотри наверх, на Башню! Сюда!

Еще неделю-другую назад она не ожидала бы от себя подобной ребячливости. Но сейчас азартно подпрыгивала, да еще и смеялась над его растерянностью. Он-то ожидал увидеть девчонку, а не женщину в расцвете… Впрочем, с такой верхотуры особо не рассмотришь ни цветущего вида, ни лица, разве что фигуру. А главное — ей не видно его удивленной физиономии.

И так хочется похвастаться Чудом!

Реджи что-то крикнул — кажется, «Осторожно!», но она не дослушала и ринулась вниз по лестнице. Встретились они посередине. С разбега обнялись, отстранились, он с изумлением вгляделся в нее, очередной раз обновленную:

— Это ты? Ты?

Она, смеясь, схватила его за руку и потащила за собой.

— Я! Пойдем скорее, мне нужно тебе кое-что показать!

— Рина, постой! А как же… А может…

Он перехватил ее на бегу, прижал к себе спиной.

— … сразу в спальню, а?

— Погоди, а то там уже светает; ночь закончится, и будет не так интересно… Поглядим — и сразу в спальню, обещаю!

— Какая ночь? Ты в порядке?

Обернувшись, она жарко его поцеловала и вновь потянула наверх.

— В полном. Просто… ты должен это увидеть. Это настоящая сказка, даже для тебя. Может, ты придумаешь, как нам сойти…

— Ого! — вырвалось у него, едва он заметил открывшийся пролет в библиотеке. — Понятно! Ладно, десять минут потерплю, а потом просто лопну от страсти, предупреждаю!

Но вдруг запнулся за первую же ступеньку. И, пошатнувшись, вцепился в перила.

Регина замерла.

— Ты что?

Он потряс головой.

— В голову что-то стукнуло.

Выдохнул. Натянуто улыбнулся.

— Да нормально все. Полтора суток на ногах, напряженка; а последний прием у короля — вообще полный капец, эти буррунджийские оборотни задали мне жару. Какая-то в них скрытая агрессия, никак не могу уловить. Но я своих ребят оставил на постах, справятся. А мне просто надо поспать. Но сперва… Конечно, я гляну, что у тебя там за сюрприз. Веди, только не гони, а то башка трещит…

Рина осторожно возложила ладони ему на виски, помассировала, наслаждаясь его удивлением. Ибо видела: багряные, похожие на закатные облака, вспышки боли, скопившиеся над головой, рассеиваются. Не удержалась, бережно поцеловала в лоб. Благо, была на ступени выше, и головы их сравнялись.

На ее талии тотчас сомкнулись цепкие руки. Хватко так, загребуще…

— Десять минут, — повторил он хрипло. — Предупреждать больше не буду, просто нападу!

— Тогда идем, — шепнула она.

Подниматься в обнимку было не слишком удобно, но они справились. Минуя спальню бывшего хозяина, Реджинальд сказал многозначительно: «Ага» и, ничего не добавляя, ткнул пальцем в сторону постели, заставив свою спутницу порозоветь от смущения и сладостного предвкушения. А потом он уставился на вид из обычно, без всяких выкрутасов распахнутой дверцы-люка…

— Здорово. Слушай, а если там поставить купол от дождя и перетащить хотя бы матрас, то на фига нам спальня?

Не выдержав, Регина расхохоталась.

— У тебя одно на уме!

— Милая, но я же такой… голодный!

— Погоди. Смотри сюда. Смотри внимательно…

Она прикрыла дверь и возложила ладонь по центру. И на всякий случай посильнее сжала руку оборотня, хоть Дом и без того видел их, обнимающихся, и знал, что Реджи — свой, с ней… Но ведь почему-то, в самый первый визит, он его застеснялся?

— Вот это… — пробормотал он. И, забыв обо всем на свете, шагнул вперед. — Шуттова сила, а? Что творится!

И замер в восхищении.

А Регина украдкой перевела дух. В глубине души она опасалась, что Дом закочевряжится, и теперь мысленно поблагодарила его за доверие.

— Ты знаешь, что это? — выдохнул Реджинальд.

— Нет. А ты? Другой мир, да?

— Мир-то наш, но ведь это Великая Тиларийская Пустыня, мистическое место, не пускающее чужаков. Здесь водятся блуждающие города, поющие оазисы; сюда, говорят, любят наведываться древние боги… А небо, какое небо! Ты подумай, вот для чего у Мурхоха в берлоге оставался переносной телескоп! Старик оборудовал себе обсерваторию. Здесь же нет дождей, небо всегда чистейшее, да и экватор… И море.

Он умолк, жадно вглядываясь вдаль.

— Море, — повторил изменившимся голосом. — Вода… Погоди. Знал я однажды подходящее заклинание…

Он вдруг прикрыл глаза, словно, ослепленный. И вот тут-то Рина не на шутку встревожилась. Сейчас, когда сошел азарт исследователя, унялся пыл, она разглядела и бледность своего гостя, и то, как подрагивают его пальцы. Только ли это от недосыпа?

— Реджи, что с тобой?

Он глянул сосредоточенно.

— Поищи… — Оттянул ворот рубашки, затем рванул в нетерпении, оторвав пуговицу, стиснув зубы. — Не пойму сам… Но меня тянет к воде. Поищи здесь, — махнул в сторону моря. — Плетение… Оно должно быть свернуто, для пользования по вызову. Мурхох не мог не оставить себе возможность освежиться, у него среди предков были русалы. Я что-то не вижу…

Он зашарил по карманам и, окончательно перепугав Регину, выудил флакон с «Релаксом». И уставился на него.

— Плохо дело. Вот уж не думал…

Рина охнула. Вместо голубых знакомых кристаллов пузырек был под завязку наполнен радужными шариками.

— Волна? — еле выговорила она. — Но как такое может быть?

— Ищи плетение, Рина…

Покачнувшись, он осел на плиты.

— Ищи. И слушай заодно, это важно… Ищи!

Задрожав, она принялась торопливо обшаривать взглядом ограждение площадки.

— У нас в роду особенность, Рина: по две-три ипостаси. Бывает, если живем долго, проявляются все три, а у кого-то — ни одной… Шутт, я даже не надеялся, что у меня что-то еще проявится…

Он застонал и торопливо крикнул:

— Не смотри! Я сейчас договорю и обернусь, так мне будет легче. Только не бойся, в этом звере я себя контролирую. А вот в кого обращусь… Ищи, милая!

На макушке одного из столбиков вдруг вспыхнули знакомые контуры ладони. Едва не всхлипывая от напряжения, Рина бросилась туда. От прикосновения столбик резко ухнул в пол… вернее, в башенную стену, а с ним вместе и весь ряд. А от самого края площадки до береговой линии протянулся широкий ровный пандус, с виду — такой прочный, надежный…

— Умница, — просипел Реджи. — Слушай и запоминай. Я не знаю, кем сейчас стану. Просто чувствую, что телу понадобится вода, много воды… Могу обернуться русалом, могу акулой… Это Волна, Рина. Ты боролась с магией, а у меня начнет бунтовать новая сущность, и тогда я стану для тебя опасен. Поэтому… не суйся, ладно? Я ведь могу убить, невменяемый… Я справлюсь, не бойся, только не лезь за мной в воду, хорошо?

— Та… Таблетки… «Релакс»… Выпей… — пробормотала Регина сквозь слезы. — Но ведь ты мне помогал?

— Я сильнее. Ты отбивалась, как львица, но если начну куролесить я… ВСе!

Последнее слово он прорычал.

Не сдержавшись, Регина обернулась… и кинулась на шею белому тигру. Обняла из всех сил. Он тяжко вздохнул, отшвырнул лапой какую-то тряпку. Глянул виновато. Лизнул Рину в щеку. И рванулся к воде.

До прибоя было метров двести, но уже на середине спуска он перешел с прыжков на шаг, а к воде еле доковылял. Замирая от жалости, Рина смотрела, как он вошел в воду по брюхо, как волна подхватила его и утащила за собой, как вместо белого пятна вынырнуло вдруг огромное черное тело, плеснуло хвостом и ушло на глубину…

Трясущимися руками она собрала клочья одежды. Наверное, оборот пошел слишком быстро, и на преобразование не хватило или времени, или сил. Или им уже овладевала новая сущность, ведь не просто так он рвался к воде…

Регина снова всхлипнула. Вытерла щеки.

Посмотрела на темные воды, где ни шиша не было видно. Кем он стал? Китом? Косаткой? Или безобидной, хоть и большой, рыбиной? И как так можно — иметь вторую ипостась, да еще водоплавающую?

Ох. А как все хорошо начиналось…

Она встряхнулась. Лезть не в свое дело она, конечно, не будет; да и как, интересно, она сумела бы помочь там, на глубине? Зато можно ждать. Прямо здесь. Реджи справится, он сам сказал. Но наверняка выползет из воды без сил; вот тогда-то ему и понадобится ее помощь, потому что один он сюда не вскарабкается. Значит… Нужны теплые пледы и подушки. Какая-нибудь одежда, если не удастся эту привести в порядок. Еда и питье. Сейчас она все это сюда притащит — и только тогда начнет изображать из себя морячку: ждать, вглядываться в волны и тихо сходить с ума от страха.

Глава 30

I'll be back.

Терминатор 2: Судный день

Нет занятия, более тягостного, чем ожидание.

Вот когда Регина пожалела, что, привыкнув к мобильнику, не носила часов! В последний раз ей удалось глянуть на циферблат, когда она вихрем летала по кухне, будто и впрямь ведьма, хоть и без метлы. Тогда напольные часы как раз отбили восемь вечера. Помня о своем постоянном голоде после Волны, Рина накидала в керамический горшочек побольше отбивных, прихватила два батона с хрустящей корочкой, особый термокувшин с крепчайшим сладким чаем… Возможно, в теле водоплавающего оборотень не замерзнет, а если ему придется перекидываться в воде? И вообще… Она бы прихватила и бутыль с коньяком, лучшим средством для согревания и снятия стресса, но вовремя вспомнила, что алкоголь у оборотней не в чести.

Корзина получилась тяжеленная. В который раз Рина посетовала, что надо было бы раскрутить Гарри хотя бы на пару лемурчиков: сейчас бы они ей живо все дотащили, куда следует! Потом, постучав себя по лбу и обозвав безголовой, вспомнила-таки о левитирующем заклинании и отправила корзину в успешное плавание до заветной двери. Таким же макаром и туда же отправились матрас из кладовой, несколько подушек, одеял и пледов. Если уж по какой-то причине оборотень сам не трогал ее с места после Волны, заставив отлеживаться там же, где она накрыла — возможно, и ему не стоит какое-то время удаляться от моря?

Негусто она наскребла сведений из собственной памяти, но и то хлеб. Хоть как-то помочь. Хоть чем-то занять руки и голову…

Потом несколько часов ушли на беседу с новой Башней — вернее, ее прибрежной ипостасью, которая-то, собственно, видела Регину впервые, но кое-какие знания от своего двойника в Артисе успела заполучить. К немалому удивлению, Рина обнаружила, что характер у каждой Башни свой, неповторимый. Беседуя с Домом, она невольно рисовала в уме представительного пожилого дворецкого, строгого, чопорного, и вместе с тем болезненно стеснительного. Пустынная Башня имела нрав, как у дикой кошки, привыкшей гулять сама по себе и где вздумается; и, хоть бродить в песках не могла, зато оставляла за собой право общаться или не общаться с людьми по своему разумению. И не словами, а, в основном, образами, эмоциями, чувствами — поди, пойми…

Но Рине удалось донести до нее свою идею: удлинить пандус. Продлить его от линии прибоя дальше, в море, этаким пирсом. Новшество Башне неожиданно понравилось, и какое-то время она забавлялась тем, что сворачивала и вновь вытягивала волшебную дорожку — к себе, от себя, как громадный язык. В конце концов, она даже соорудила особую платформу у края смотровой площадки: станешь туда со всем добром, и не надо никуда идти, полминуты — и ты, двигаясь с удлиняющимся кончиком «языка», стоишь на краю пирса, как говорится — с вещами, а берег метрах в десяти за спиной.

К утру…

Нет, пожалуй, правильнее сказать — к здешнему утру, потому что в Артисе к этому времени сгустилась ночь — Рина упахалась почище, чем после годового отчета и аудита, вместе взятых. И даже пожалела об отставленном коньяке: ей бы сейчас не помешал глоточек, да не один… Башенная береговая магия выматывала куда сильнее, чем домашнее бытовое волшебство. С другой стороны — нет худа без добра: устав, она потаращилась на пустынное море с полчаса, сперва стоя, затем опустившись на заготовленный матрас… а потом сама не заметила, как задремала.

К счастью, ненадолго. Подпрыгнула, даже во сне прочувствовав, как обожгло спину…

Впрочем, не обожгло — а, наоборот, окатило брызгами, показавшимися ледяными. Неудивительно, воздух вокруг раскалился, как в печке; а ведь солнце над горизонтом поднялось не так уж высоко…

Неподалеку послышался гулкий шлепок о воду, и Регину обдало очередным фонтаном… о, весьма освежающим и пробуждающим! А также вправившим мозги: кто же спит в пустыне на солнцепеке? И неважно, что океан рядом: сгоришь, схлопочешь тепловой удар — и капец, солнце добьет… Однако правильные мысли вылетели напрочь, потому что из воды, почти у ее ног, высунулась большущая голова, так знакомая по фильмам и видео из дельфинариев. Только вместо того, чтобы быть черной, с характерными белыми пятнами по бокам, голова была молочно-белой, и посверкивала не черными, а голубыми глазами. Вот она что-то смешно протрещала, а затем оглушительно свистнула. И выглядела при том, несмотря на полную пасть зубов, донельзя довольной.

— Реджи? — на всякий случай уточнила Регина.

Морда радостно ухнула, отпрянула; мелькнуло в воде длинное белое тело, стремительно удаляющееся, уже знакомо плеснул хвост. Вот оно развернулось — и взмыло в воздух, демонстрируя себя во всей красе, и с шумом плюхнулось в воду. Сделало круг, еще один прыжок, еще… Словно не могло нарадоваться.

Белый тигр. А теперь вот — белая косатка. Какая-то логика в этом есть…

— До чего же ты еще пацан, — сквозь слезы прошептала Рина. И засмеялась от облегчения. — Сущий детеныш! Ну, что мне с тобой делать?

А что еще оставалось? Стащить с себя футболку и джинсы и «солдатиком» плюхнуться в лазурные волны, оказавшиеся такими теплыми! И поплыть туда, где чиркал по воде острый плавник, напоминавший косу, за что, говорят, его носителей и прозвали когда-то косатками…

А плавник-то взял да и сгинул.

Она завертела головой, выискивая пропажу, но тут же завизжала от неожиданности: под ноги ей толкнулось, а затем вынесло на поверхность, распластав на себе, показавшееся огромным тело. Тот самый плавник, в который так удобно, оказывается, вцепиться, сам попался под руку. И хорошо, и удачно, потому что расшалившийся оборотень помчался прямо в открытое море, на скорости, не уступающей катеру, вздымая буруны и работая хвостом, удары которого отдавались во всем его огромном, налитом мощью, теле. А с учетом того, что Регина сидела на нем почти верхом — каждое движение его мышц она чувствовала не только ногами.

От этой изумительно гладкой, восхитительной белой спины ее отделял лишь лоскут мокрой ткани — считай, ничего; неудивительно, что скоро ей стало не до красот открытого моря.

Застонав, она невольно прикусила губу и сжала ноги, будто пытаясь сдержать своего водного… черт, жеребца! Это ж невыносимо! Так завести женщину, не прикладывая никаких усилий, лишь прокатив на себе… Едва справляясь с возбуждением, она опустилась грудью на косаткину спину, и теперь обнимала своего оборотня так сильно, что будь он человеком — живым бы, наверное, не ушел. Передалось ли ее состояние Реджи, либо же он просто заподозрил неладное — но ход его замедлился. И назад он плыл куда осторожнее, неся свою всадницу аккуратно, бережно, не допуская захлестываний.

А потом вместо большого гладкого тела под ней оказалась мокрая меховая спина, а перед глазами — большая полосатая лапа, улегшаяся на пирс, и на нее можно было опереться, выползая из воды. Да и тигру на сушу, похоже, было легче выкарабкаться, чем косатке. Оказавшись на пирсе, он по-кошачьи встряхнулся, и Рину вновь обдало очередным каскадом брызг.

В это же время настил под ногами дрогнул, а мир поплыл.

От неожиданности взмахнув руками, она так и села, где стояла. Белый тигр рыкнул, оказался рядом, тело его как-то размылось… И через секунду ее крепко прижимал к себе Реджи.

— Что за ерунда? Куда это мы… куда это нас…

Оглянулся.

— Ого! Вот это здорово!

«Язык» пандуса стремительно втягивался в Башню, унося с собой драгоценный груз в виде двух мокрых тел. Еще полминуты — и за ним сомкнулось ограждение площадки, будто никакого спуска к морю и не было, и торчит тут это строение, одинокое и неприступное, много-много лет… А над головой хлопнул и развернулся зеленый тент-купол, загородивший от палящего солнца. Повеяло нежным ветерком и прохладой. Рина могла поклясться, что никакого касательства не имеет к этому комфортному волшебству: очевидно, плетение, как и чудо-пандус, осталось в наследство от мэтра Мурхоха, которого ей все чаще хотелось назвать «дядюшкой Аугусто»… А больше она ничего не успела подумать. Потому что когда тебя страстно целуют — грех отвлекаться, даже на благодарственные мысли…

В этот раз никто из них не думал ограничиться поцелуями. Но и не торопился.

— Прости, что я голый, — прошептал оборотень. — Это ничего?

— Да кто ж за такое извиняется? — Регина фыркнула, взъерошила ему волосы и замерла. — Господи, Редж… Ты что, поседел?

Бывшая когда-то светло-русой, его густая грива была сейчас…

Потянув со лба белую льняную прядь и скосив на нее глаза, Реджи хмыкнул.

— Это не седина. Это… наследственно, похоже. Последствия Волны. Мой отец после получения третьей ипостаси вообще стал альбиносом, даже глаза покраснели… — Встревожился: — Тебе не нравится?

— О чем ты думаешь? — с упреком сказала Регина. — Я просто испугалась, что ты вдруг постарел; что эта чертова Волна всего тебя высосала…

Его руки сомкнулись за ее спиной.

— Правда испугалась?

И принялись шустро избавлять от лоскутиков ткани. Помогая этим рукам, Регина извернулась к ним спиной, заодно выскользнула из трусиков и потянулась к стопке пледов. Зарычав, оборотень перехватил ее за талию. Притянул к себе.

— Сл-л-ладкая моя… Вот если бы не пески — так и попросил бы тебя убежать!

— Зачем?

Она даже растерялась. Реджи тем временем настойчиво тянул ее тыльную часть к себе, не забывая зазывно поглаживать:

— Чтобы вроде как поохотиться… Побегаем здесь ночью? Сейчас песок горячий, а вот под луной — в самый раз. Ты будешь убегать — и дразнить меня своей восхитительной попкой…

— Только не на четвереньках!

— На четвереньках буду я, мне положено. А ты будешь нимфой. И когда я тебя догоню… Нет, погоди…

Он все-таки догадался увлечь ее с жестких плит на матрас. Уложил на спину. Осторожно, стараясь не касаться, навис сверху.

— Так ждал, а теперь даже боюсь начинать, чтобы не испортить все. Рина…

Его пальцы скользнули по плечу, перешли на талию, к бедрам, не сдержавшись, сжали ягодицы…

— Ты почему тогда… на мне, в воде… так разволновалась?

— Реджи! — взвыла Рина. — Чтоб тебе! Инквизитор! Хочу потому что! Думаешь, один ты ждал, что ли? Иди сюда немедленно!

И, схватив оборотня за плечи, повалила на себя.

…Потом, словно все еще не веря в свершившееся, он трогал ее плечи, груди, целовал живот, норовя фыркнуть прямо в пупок, а она хохотала и отбрыкивалась. Наконец он устало вытянулся на их узком ложе. Глянул на зонтик тента, сощурился.

— Это все-таки чудо. Что ты со мной. Что сперва я оказался рядом, потом ты… Я ведь чувствовал, что ты ждешь. Сперва эта морская образина…

— Не называй ее так!

— Ладно, эта моя жуткая кровожадная и самодурная ипостась вздумала показать, кто здесь хозяин. Погнала меня на самую глубину; а я никак не сориентируюсь, чуть не растерялся… Хорошо, что в человеческом теле нырять умею. Но здесь — моторика другая, непривычная, пока к ней приспосабливаешься — теряешь контроль над зверем. А тут вдруг ты привиделась… Не помню даже, что ты говорила или напевала — или не понимал тогда, будто напрочь забыл человеческую речь; но только своим голосом ты меня из этой глубины вытянула, я за него, как за канат, схватился — и сохранил мозги. А это главное; голова соображает — значит, Зверя в себе осадишь. Правда, он меня еще дважды нагнуть пытался: к самкам заманить… Ну, пока е брачный сезон, с этим легче справиться… А потом поймал на эйфории. Я вдруг понял: какая это красота — быть частью моря, дышать с ним в унисон, раствориться… Вот что труднее всего оказалось. Можно победить страх, не дрогнуть перед самками, но отказаться от огромного всепоглощающего счастья… Скажу честно, смог не сразу. Только когда вдруг понял: ведь на самом деле «Я» — это не только тело, что сейчас кувыркается и блаженствует в волнах; это еще и Я-человек, Я-тигр, я-друг, я-сын… Нас множество. И еще один Я — тот, что тебя любит, но может потерять, и не только тебя, а все свои ипостаси. А я себе нужен весь, цельный… Ты простишь меня?

— За что?

— За то…

Он запнулся.

— А-а, — поняла Регина. — За то, что в последнем испытании я не заслонила собой небо? Не стала самой важной? Ну-у, Редж… Это было бы очень плохо. Это означало бы, что ты становишься от меня зависимым. А я тебя люблю именно таким: цельным, с большим-большим сердцем, в котором всему и всем хватает места. Это нормально.

Они помолчали. Оборотень сосредоточенно наморщил лоб.

— Повтори-ка. Я что-то не уловил.

— Я говорю — нормально быть цельным.

— Нет, то, что сказала до этого.

— М-м? Ах, да: у тебя большое сердце, в котором хватает места всему, что тебе дорого.

— Нет, еще раньше!

Рина сморгнула.

Добавила со смешком:

— Я тебя люблю… таким. Нет: просто люблю.

Он блаженно вытянулся, выдохнул…

— Да. Это тоже нормально.

— Думаешь?

— Разумеется. Потому что есть закон сохранения любви: если я ее излучаю — она непременно ко мне возвращается. Так что — все правильно. Закон сохранения любви в действии. Я рад.

Голос его звучал ровно, сухо, но глаза сияли, говоря куда больше слов.

Эпилог

Хорошие книги не выдают все свои секреты сразу.

Стивен Кинг. «Сердца в Атлантиде»

Каждый раз, когда где-то закопана тайна, ты всегда рядом стоишь с лопатой.

«Герои»

Башня притихла, оберегая покой новых Хозяев.

То, что женщина и мужчина пока не были связаны своими людскими Законами, ничего не значило. Хозяйка выбрала пару — что ж, так тому и быть. Дому выбор понравился. Конечно, на первом месте в его странной душе всегда будет женщина, Регина, Королева, недаром они с ней почувствовали друг друга издалека: это любовь с первого взгляда… любовь надолго, несмотря на иномирное происхождение Королевы. Волна встряхнула ее как следует, раскрыла резервы, и уж что-что, а долголетие Хозяйке теперь обеспечено. Вот и славно.

Значит, у всех у них начнется новая жизнь, гораздо интересней прежней. Хоть Дом и привязался к Аугусто Мурхоху, но относился к нему по-отечески, невольно переняв покровительственную манеру Тересии. Нынешней же Хозяйке он прислуживал с удовольствием, подумывая каждый раз, чем бы еще ее порадовать. К тому же, он устал от одиночества, поэтому, хоть в самом начале отнесся к наплыву новых людей настороженно, с восторгом принял и юного рыжего гения, и его забавных зверьков, и оборотня, хоть с иной магией… После же того, как Реджи Роу помог Хозяйке справиться с Волной, Дом великодушно решил: он нам подходит!

…А когда час назад в сопровождении старого знакомца, Великого Магистра Ордена Равновесия, припожаловал еще один гость — заглянул в его вишневые глаза с крохотными алыми искорками в глубине зрачков и понял, кого ему напоминал Реджинальд Роу. Только и отличия между ними было, что возраст да цвет волос и глаз, а на лицо — один к одному, сразу видно: отец и сын. Дом подтянулся, как ветеран при виде фельдмаршала. Один лишь раз этот человек навещал Аугусто Мурхоха, но Дом его запомнил. Навсегда.

Ибо, помимо природной мужественной красоты, белоснежно-льняная грива Его Величества Алана Первого в сочетании с уникальным цветом глаз делали его облик неповторимым.

Вот потому Дом послушно распахнул перед ним двери. Собственно, никакого нарушения Домового Кодекса он не совершил: в свою бытность сам Мурхох лично открыл для монарха доступ во все помещения. Впрочем, с хитрой оговоркой: во все здешние помещения. И сейчас Дом со спокойной совестью впустил гостей, устроил им экскурсию по всем уровням, даже вывел на самый верх Башни — но не более. Вход в Тиларийскую пустыню он откроет только с разрешения Хозяйки. Надо лишь дождаться весточки от Пустынной Башни и передать ей свои новости.

…А пока он с любопытством прислушивался к разговору гостей.

— Он где-то здесь, — процедил Его Величество, в бессильной ярости сжимая перила башенного ограждения, казавшиеся под его сильными руками чересчур хрупкими. — Здесь. Я чувствую. И в то же время будто бы страшно далеко.

— Да, очень интересное ощущение, — подхватил Лоуренс Лохли. — У меня то же самое.

Король живо к нему обернулся:

— Вы тоже чувствуете?

— А помните, Ваше Величество, я говорил, что с каждым моим Стражем и заместителем у меня есть определенного рода связь? Мы ведь не просто так встретились с вами у этого дома. Мы оба почувствовали, что с Реджинальдом стряслось нечто неординарное и вычислили место, где его видели в последний раз.

— Волна, — с тоской сказал король. — А я… ничем не могу помочь. Но я и думать не мог, что…

Он осекся.

— Что у него проявится вторая ипостась? В то время, когда рождение первой уже казалось само по себе чудом?

— Именно. Почему он пропал? Куда пропал? Почему именно здесь, у вашей… ведьмы? Что, если ее присутствие все погубит?

— О нет, Ваше величество. Не думаю. Правда, по моим ощущениям, Реджинальду сейчас приходится нелегко, но вот у Регины Литинских сейчас ровный стабильный магофон: она, хоть и встревожена, но не нуждается в помощи, а это значит, что, сама того не зная, она продолжает влиять на мир. Вспомните: Сила ее типа — уникальный стабилизатор для магопотоков. Если она рядом с вашим сыном, то помогает ему одним своим присутствием.

— Вопрос только в том, где это — рядом? — буркнул король.

— Вот и я хотел бы знать…

Оба устремили взгляды на панораму ночного Артиса.

— Прекрасный вид, — вздохнул Лоуренс Лохли. — Вы бы отпустили охрану, сир. Дом их все равно не пропустит, а такой кортеж возле Башни привлечет ненужное внимание. Пойдут слухи, что вместо вас встречу с буррунджийской делегацией проводил двойник; а эти островитяне столь щепетильны и обидчивы…

— Вы правы, Лоуренс. Но я не намерен покидать это место. Чутье мне подсказывает: Реджи рядом. Возможно, где-то в одной из складок пространства? Как вы думаете, мог Мурхох соорудить здесь нечто вроде тайных покоев?

— От этого уникума всего можно ожидать. Уверен, часть его секретов до сих пор ждет своего часа. Правильно ли я понял, что вы намерены остаться?

— Да, шутт меня побери, я намерен! Я хочу дождаться хоть каких-то вестей; и если с моим сыном все в порядке, даже согласен перетерпеть присутствие с ним вашей протеже, если это пойдет ему на пользу. Лишь бы Реджинальд достойно пережил Волну!

— Он справится.

— Надеюсь.

— Пойдемте вниз, Ваше Величество. Если уж ждать — то не на виду у всей столицы.

Дом мысленно хмыкнул — со временем он перенял много людских привычек! — и поспешно принялся за обустройство чайного стола в библиотеке. Нехорошо принимать столь высоких гостей на кухне. А Хозяев он пока не станет беспокоить. Пусть все идет своим чередом.

***

А в нескольких шагах, и в то же время — за тысячи миль, на другом континенте — мужчина и женщина, за которых искренне, надо отдать должное, беспокоились оба гостя, мирно спали под магическим куполом, прячущим их от иссушающего зноя Тиларийской Великой Пустыни. Реджи проговорился, что ближайшие суток-двое ему лучше не покидать то место, где его накрыло Волной: быстрее стабилизируются новые потоки Силы в теле… Припасов у них хватало; кроме того, зрели грандиозные планы на этот нежданный отпуск. Башня-Кошка поглядывала на людей с одобрительной ухмылкой и незаметно отгоняла бродячих Химер и Шакалоголовых, дабы не беспокоили.

А потом сложила в уме короткое сообщение, повторила несколько раз — и, настроившись особым образом, выпалила по мысленной связи Дому в Артисе. Так уж у них было условлено — чтобы знать, чем занимаются Хозяева и скоро ли объявятся.

Тот выслушал и погрузился в задумчивость.

Минут пять спустя на стол, сервированный для гостей в библиотеке, между заварочным чайником и сухарницей опустился лист бумаги, исписанный четким каллиграфическим почерком. Записку тотчас перехватил король. Пробежался по тексту, с облегчением откинулся на спинку стула.

— Судя по всему, Волну мальчик пережил нормально. Они вернутся дня через два. Что ж, если так… Пусть отлеживается на месте и восстанавливает силы, тут лучше не вмешиваться.

Сьер Лохли внимательно перечитал написанное.

— А ведь они справились, сир!

— Вот только не надо! Не надо мне сватать эту особу! — вспылил король. — Помогла — и хорошо, просто превосходно. А там поглядим. Пока что расскажи о ней все, что знаешь.

— Так вы передумали предложить сыну одну из своих невест?

— Не передумал. Но и вашу ведьму сбрасывать со счетов не стоит. Тем более что бастард более свободен в выборе: для его пары родовитость не столь важна… хоть и желательна. Меня в его браке более интересует совместимость и полезность объединяемых магий, нежели родословная. И, разумеется, личные симпатии, иначе Звери мальчика захиреют при непризнанной паре… Итак, я вас слушаю.

* * *

…В нескольких кварталах от Башни, ничего, разумеется, не зная о происходящих интереснейших событиях, могущих изменить историю и политику Арта, в маленьком кабинете маленького дома сидел, вцепившись по привычке в собственную шевелюру, молодой человек, нынешним утром отчитавший Регину за применение в городе огненной магии.

— Синеголовки, Синеголовки… — бормотал он. — Вот шутт… Что-то с ними связано этакое… не помню, что, но какая-то дрянь. Плохая дрянь, совсем нехорошая.

Он бегло проглядывал страницы энциклопедии. Наконец захлопнул том, потер глаза… И как только Магда справляется с этими маленькими стихийными бедствиями, по какому-то недоразумению считавшимися их детьми? Сам он проводит с ними два часа, и то не каждое утро, да еще иногда читает сказку на ночь и выматывается беспредельно; а каково милой женушке? Но сегодня он честно отсидел в детской на час больше и теперь сам падает с ног от усталости.

Захлопнул и вернул бесполезный том в шкаф и с недоумением уставился на книгу в ярком цветном переплете, которой явно было не место среди строгих монографий и справочников. Ах, да, это же он сам, вернувшись из детской, обнаружил, что так и держит в руках книжку со сказками, и машинально сунул на полку к остальным… Надо вернуть.

Достав книгу, не удержался, пролистал по привычке… и замер. На одной из страниц так и полыхнула иллюстрация в лазурных тонах. Синеголовки! Надо же, здесь, в детской книжке! Он улыбнулся и нашел начало истории. По мере чтения улыбка сползала с его лица.

— Всего лишь сказка, — неуверенно сказал он. — Детская страшилка…

И нервно оглянулся. Отыскал на той же полке справочник жителей и нашел адрес энтомолога, с которым однажды совершенно случайно познакомился. На ночь глядя он, конечно, к нему не заявится, но завтра днем…

С еще большей неуверенностью глянул на зажатый под мышкой том.

…А завтра эта выдумка покажется ему вовсе уж дичью. Однако прежде, чем передумать идти с визитом к ученому, он ведь ночь не проспит, будет терзаться сомнениями…

Молодой человек на цыпочках миновал двери спальни и детской, нашарил в прихожей шляпу и выскользнул из дому в ночь. И с внезапной злостью шарахнул тростью по кусту, усеянному сверкающими в свете фонарей бабочками. Стайка взлетела, рассыпая желтые вонючие блестки, от которых мужественный многодетный отец отшатнулся, как от чумы. Ему вдруг показалось, что легкие мягко сжало удушье — и больше не выпустит. И уже никто не узнает о возможной опасности, и не успеет предупредить, принять меры…

И вот тогда он побежал.

Конец первой книги

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

Конец первой книги Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg