«Охотник и Красная Шапочка»

Охотник и Красная Шапочка (fb2) - Охотник и Красная Шапочка 878K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эрика Адамс

Эрика Адамс ОХОТНИК И КРАСНАЯ ШАПОЧКА

Глава 1. Аманда

— Аманда! Ты не можешь так поступить!.. Пошёл всего пятый день премьерного спектакля… Мы на пике. И сейчас… О Господи… Это безумие! Почему именно сейчас? Я не понимаю.

Манфред обмахивался плотным листом бумаги. Это была программа спектакля. Золотые буквы на красном, витые вензеля…

— Вот и я не понимаю, Манфред. Кому могла помешать моя милая бабуля? — я щёлкнула пальцем по письму, не дававшему мне покоя со вчерашнего вечера, — она была сущим ангелом.

— Какая разница, Аманда! Ты уже давным-давно покинула ту убогую дыру. Не всё ли равно тебе, что там происходит? Посмотри на себя — ты звезда, королева, Богиня!..

— Я знаю, Манфред. Не стоит петь мне хвалебные оды в надежде на то, что я изменю своё решение.

— Пятый день премьерного спектакля! — не сдавался Манфред, трясясь за моей спиной, — если ты не выйдешь, это будет катастрофа. Скандал!

— Мой милый толстячок. Не ты ли говорил, что нет лучшей рекламы, чем хороший скандал? Мы уже проделывали этот фокус не один раз. А потом ты срывал полные кассы и не знал, по каким банкам рассовать золотишко — так много его оказывалось. Я не выйду танцевать сегодня на сцену. И точка.

— Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении.

— И что с того? — я аккуратно стирала броский макияж, глядя на себя в зеркало, — он сидит на каждом моём представлении.

— Петер, принеси цветы! Живо!.. — крикнул Манфред в коридор.

Раздался топот ног и через минуту Манфред втискивал в тесное пространство гримёрной огромный букет алых роз.

— От герцога, — произнёс он так благоговейно, словно сам выращивал эти розы.

— Пф-ф-ф… Скучно! Вели унести их. От аромата роз у меня может разболеться голова.

— Здесь конверт с запиской.

— Какой ты надоедливый!..

Я протянула руку в сторону, зная, что Манфред, желая мне угодить, сделает всё, даже попытается пройтись колесом, лишь бы уболтать меня выступить на сцене.

О да, сейчас он зависит от меня в большей степени, чем я от него. Времена, когда я часами обивала пороги театров с просьбой хотя бы взглянуть на мой танец, остались давно в прошлом. Чуть меньше пяти лет минуло с момента, когда я по шесть-семь часов простаивала под проливным дождём, дожидаясь своей очереди. Тогда мне едва удалось уговорить Манфреда посмотреть на меня хотя бы одним глазом. Успех пришёл не сразу. Поначалу на меня навесили кричащий ярлык «похабщина» — слишком откровенно для балета, слишком зажато для прочих танцулек.

Но год-полтора упорной работы в том же направлении — и мы взлетели над этим скучным стадом серых обывателей, изумлённо блеющих вслед моей восходящей звезде. Сейчас для меня не представляло никакой сложности небрежно распахнуть двери любого из театров и навязать свои условия, но по старой памяти я держалась за Манфреда и его театр, значительно преобразившийся с тех пор. Сейчас он был одним из самых крупных и престижных во всем герцогстве.

Я развернула конверт с записочкой.

«Мечтаю припасть к твоим ногам. Отель Золотая Куница, номер 318. Сегодня после полуночи».

Я подавила зевок скуки. Поначалу ухаживания герцога мне льстили. Мужчиной он был видным и щедрым, но вскоре он мне приелся. Как чересчур пресное блюдо. А ещё мне не нравилось, что он считал нужным черкануть пару строк так, будто я должна была благодарить до конца дней своих лишь за его внимание. И драгоценности, подаренные им, шепнул внутренний голосок. Парочка изумительных ювелирных комплектов из золота с россыпью бриллиантов и изумрудов, около десятка чудных брошей и перстней, красота которых поражала воображение. Да. И что с того?..

— Ничего нового я там не увидела.

Я без всякого сожаления разорвала сложенный вдвое листок кремовый бумаги.

— Герцог Вильгельм Аугсбургский сегодня на представлении не один.

Манфред выдержал многозначительную паузу, будто собирался объявлять перед толпой о моём выступлении.

— С супругой.

— Хм… Вот как. Хочу на это взглянуть.

Я потянулась и встала.

— Халат, Манфред.

Манфред поспешил исполнить просьбу и накинул мне на плечи роскошный алый халат. Шёлк нисколько не грел. В коридорах театра в нём было чертовски холодно. Но халат смотрелся на мне безумно красиво. Алый шёлк струился по телу, словно живой. Я выскользнула из гримёрной и подошла к выходу.

— Центральная ложа, — услужливо подсказал Манфред, вкладывая мне в руку театральный бинокль, — сушёная рыба сегодня прифрантилась.

Я коротко рассмеялась. Иногда в речи Манфреда проскальзывали словечки, больше подходящие уличной шпане, чем отпрыску театральной династии. Кто знал, был ли он на самом деле тем, кем представлялся? Вдруг и он, подобно мне, создал себя сам?

Я поднесла бинокль к глазам и посмотрела в указанном направлении. Супруга герцога сидела с идеально выпрямленной спиной, будто проглотила палку. Сухие, худые пальцы сжимали веер так сильно, что он вот-вот мог раскрошиться у неё в руках.

— Неужели модистка не может подсказать супруге герцога, что жёлтый ей совершенно не к лицу? Она и без того не может похвастать красотой, а жёлтый придаёт ей болезненный вид.

— Да-да, — хихикнул Манфред, потирая ладошки.

О моей связи с герцогом не болтал только ленивый или глухонемой, как и о необъявленной войне между мной и супругой герцога. Она не посещала ни одного моего спектакля, какой бы фурор он ни производил в высшем свете. А я игнорировала её пресные благотворительные вечера, ставшие своего рода визитной карточкой города, куда многие считали за честь быть приглашёнными. Факт, что супруга герцога явилась на пятый день премьеры, приятно тешил самолюбие.

— Теперь ты понимаешь, что ты не можешь не выйти на сцену, — тянул своё Манфред.

Я обернулась, смотря на него сверху вниз: пухлые щёки тряслись от волнения, взгляд карих, навыкате глаз напоминал взор голодного уличного пса. Я потрепала его по щеке и поправила парик, немного сползший влево.

— Теперь я точно не выйду!

— Но почему?! — воздел к небесам руки Манфред, — она запустит ядовитый слушок, что ты испугалась её присутствия.

— О нет, дорогой!.. Все будут шипеть по углам только о том, что супруга герцога, придя на мой спектакль, получила щелчок по носу. Как там она говорила? «Всего единственный раз замарается просмотром непотребной пляски?» Для того чтобы посмотреть на меня в танце, ей придётся притащить свою задницу сюда не единожды.

— Дева Мария и все святые угодники! — прислонился к стене Манфред, — Ами, ты разобьёшь мне сердце!..

— Вот только не надо напирать на давнюю дружбу и давить на жалость. И прекрати называть меня Ами. Я уже давно не девчонка с улицы.

— Да? А я бы сказал, что ты дрянная девчонка, которой нужна хорошая взбучка!..

Я рассмеялась.

— Посмотрела бы я на того, кто осмелился это сделать… Но с меня хватит бесполезного трёпа. Вели подать экипаж к чёрному ходу. И не возражай. Чем быстрее я разберусь с убийством бабули, тем скорее вернусь в Аугсбург.

Манфреда словно ветром сдуло. Я вернулась в гримёрную и посмотрела на себя в зеркало. Один глаз всё ещё был вызывающе накрашен. Но на сцене макияж смотрелся гармонично. Сейчас моё лицо было условно разделено на две половинки. С одной стороны на меня смотрела холодная, стервозная красавица. С другой я видела юную девушку, у которой умерла любимая бабуля. Но обманываться мягкими чертами лица не стоит. Я могу станцевать на острие иглы, которую сам дьявол держит между двух пальцев. Неужели я не смогу отыскать тех, кто разорвал на части мою бабулю?..

Глава 2. Аманда

Шлёп-шлёп-шлёп. Стоит вытащить одну ногу из грязи, как вторая утопает в ней по самую щиколотку. Прекрасно. Туфли можно выкидывать. И где, чёрт побери, носильщики или хотя бы мальчики на побегушках? Тащить на себе чемоданы я не намерена! Вижу слоняющегося без дела паренька и подзываю его к себе. Монетка, брошенная мной, прячется в грязной ладони и мгновенно перебирается в карман штанов.

— Куда? — шмыгая носом, спрашивает мальчуган.

На мгновение я задумываюсь. Какая из гостиниц всё ещё держится на плаву? «Перо лебедя» или «Три кота». Кажется, гостиница «Перо лебедя» была рангом повыше.

— «Перо лебедя».

— Дык это… Сгорела. Ещё год назад.

Я вздыхаю — жить мне в клоповьем царстве.

— Тогда в «Три кота», если эта гостиница ещё не закрылась.

Мальчишка довольно кивает и, разом зацепив все мои чемоданы, бодро шлёпает по грязи в расхлябанных башмаках. Я следую его примеру, оглядываясь по сторонам. За годы моего отсутствия не изменилось ничего. Абсолютно. В пейзаже лишь добавилось обветшалости и уныния. Глядя на убогие, кривые домишки и людей, согбенных к земле, сразу вспомнила, почему я так рвалась покинуть этот богом забытый городишко. Наверное, творец повернулся спиной к детям своим из этого поселения или отчаялся вытаскивать из грязи унылых людишек городка Вольфаха. Нет, стоит только один раз взглянуть на эти серые, морщинистые лица, чтобы навсегда проникнуться отвращением к малой родине.

— Чёрт!

Мальчишка обернулся.

— Чёрт!

Теперь туфли точно можно выкидывать! По улице бродили голодные шавки с брюхами, прилипшими к спине от голода, но гадили они знатно. Нет, я точно выкину эти туфли. Немедля! Не хватало мне ещё таскать на подошвах своих туфлей собачье дерьмо.

— Постой.

Я присела на край фонтана, переставшего быть таковым ещё когда я жила здесь.

— Подай мне вон тот чёрный чемодан с золотыми заклёпками.

Мальчишка проворно исполнил просьбу. Я, морщась от отвращения, стянула испорченные туфли. Наверняка было безумством надевать в дорогу именно их — модные, безумно красивые, отороченные бархатом, но… непригодные для путешествия. Я раскрыла чемодан и достала оттуда пару сапог из светло-коричневой кожи. Высокие, до самого колена, на тоненьком, но устойчивом каблуке. Наверное, они — это самое подходящее, что я могу найти в своём дорожном гардеробе. Я подобрала юбки и всунула изящную ножку в сапог, поставив её на бортик фонтана. Остаётся только зашнуровать.

Всем своим телом я чувствовала скользящие по мне взгляды местных жителей. Так, одна нога уже переобута. Осталось совершить то же самое со второй. Процедура вновь повторилась.

Стоило мне подобрать юбки, как послышались приглушённые возгласы. О да, на этот раз уже все собравшиеся успели рассмотреть точёные икры и красные чулки. Не торопясь, зашнуровала сапог, оправила юбки и оглядела собравшихся. В глубине потухших глаз мужчин загорелся огонёк если не похоти, то предвкушения. Женщины завистливо вздыхали и одёргивали вниз латанные-перелатанные передники на своих платьях.

— О! Rotkappchen! — послышался знакомый голос.

Я обернулась: ко мне с распростёртыми объятиями спешил толстяк Густав, приходившийся мне каким-то дальним дядюшкой. Не успела я и слова возразить, как он прижал меня к своему объёмному животу, сминая модный удлинённый жакет.

— А ты только похорошела! Едва узнал… Rotkappchen! — добродушно посмеивался Густав, напоминая мне о любви к красному.

В то время, пока я жила у бабушки, единственным ярким пятном в моей одежде была красная шапочка, которой я безумно гордилась и дорожила. Вот и прицепилось прозвище — Rotkappchen.

— Как видишь, Густав, кое-что не меняется.

Я поправила изящную шляпку (разумеется, красную), приколотую к высокой причёске.

— Куда направляешься?

— Хотела бы заселиться в гостиницу.

— Тьфу! Клопов кормить и хлебать помои? Разве я могу бросить свою племянницу в таких условиях? Нет, моя сладкая! Ты отправляешься к нам…

Отлично! Хоть с жильём на время проблем не возникнет. Я иду за дядей Густавом, приподнимая юбки под пристальными взглядами нескольких десятков зевак, позади мальчишка тащит чемоданы. Дядя Густав не замолкает ни на мгновение: его громкий голос разносится едва ли не на всю улицу. Изредка он оборачивается ко мне: белые пушистые усы и красное лицо от жара печей. Нет, он ничуть не изменился, лишь добавилось седых волос и морщин в уголках глаз.

Дом пекаря Густава тот же, крепкий и добротный, лишённый изящества, но постоянно открытый для родных и близких. Жена Густава, Анна, семенит мне навстречу, восторженно охая, порывается обнять, но в последнее мгновение останавливается, проводя рукой по дорогой ткани верхней одежды.

— Мои охломоны уже пристроены, почти все. Так что можешь выбирать любую из комнат на втором этаже, — гудит дядюшка Густав, распахивая поочерёдно двери пустующих спален. Я останавливаю свой выбор на небольшой комнатке, окна которой выходят не на серый городишко, а устремлены проёмами прямиком в лес.

Меня оставляют наедине с собой, чтобы я могла привести себя в порядок после долгой дороги. Правда, для того чтобы умыться, приходится спускаться и плескаться в деревянной лохани. Я вздыхаю — чемоданы и без того были полны, потому пришлось обойтись без излишеств в виде нескольких видов мыла. Один непримечательный брусочек, слабо пахнущий лавандой, вот и всё. Хорошо, хоть парфюм не занимает много места…

Да, здесь в Вольфахе не изменилось почти ничего. Я понимаю это, замечая Андерса, прислонившегося спиной к дверному косяку моей спальни. Светлые волосы зачёсаны назад по моде, канувшей в прошлое ещё несколько лет назад. Крупные руки глубоко засунуты в карманы клетчатых брюк, ворот рубашки распахнут, обнажая золотистые курчавые волосы на груди.

— Привет, кра-а-асотка…

Глава 3. Аманда

— Какими судьбами, Аманда? — задаёт Андерс следующий вопрос, лишая возможности ответить даже на первый.

— Привет, Андерс. Может быть, уберёшь ногу с порога?

Андерс стоит так, что одна нога его отставлена далеко вперёд. Маленькое препятствие, мешающее свободно пройти в спальню. Деревенский красавчик, до сих пор убеждённый в своей неотразимости. Из всех сыновей Густава только он, средний, остался не при делах. Совсем не при каких — ни семьи, ни работы. Так и слоняется без дела. Я и не знала, чем занят парень, если бы его папаша не раструбил мне об этом с полчаса назад.

— Звёзды светят нам сверху, маня своим светом к себе, — томно выдыхает он. О Господи…

— Деревенский подкат засчитан. Но фразочка, откровенно говоря, не впечатляет. Давай, брысь отсюда…

Я машу рукой, указывая, куда следует убраться Андерсу. Тот недоумённо смотрит на меня. Пф-ф-ф… Тоже мне, обольститель местных крестьянок! Наверняка сейчас он выдаст… И Андерс на самом деле говорит:

— Что ты сделала с моей наречённой? Аманда была так мила… А у этой красавицы от Аманды осталось только личико…

Я прохожу мимо Андерса, задевая его плечом. Наречённая. Наверное, так говорят только в Вольфахе, до сих пор считая устные договорённости глав семейств чем-то вроде помолвки.

Честно говоря, меня не интересует, что думает обо мне он или кто-либо другой. Они знали маленькую девочку, носившей на голове красную шапочку. Они одобрительно кивали, глядя на то, как она лихо отплясывала на местных празднествах. Но они же крутили пальцем у виска, услышав о желании покинуть родные края и танцевать на большой сцене. Той девочки, Rotkappchen, давно уже нет. Есть Аманда Штерн. У Аманды Штерн нет времени растрачиваться попусту на каких-то деревенских переростков. Но даже переростка можно употребить… в дело. Я подхожу к окну и устремляю взгляд в окно.

— Ты видел бабулю?

— Да, видел.

— И что скажешь?

— Ничего хорошего. Изверги. Вся комната в крови…

— Их до сих пор не нашли?

— Ну-у-у, — тянет Андерс, — наш бургомистр отдал приказ найти виновного…

— И?..

— Пока не нашли.

— Вот как? Плохо ищут?

— Ты же знаешь, как мы тут живём, — усмехается Андерс, — вся надежда на самих себя. Стражи для порядка похлопотали у трупа… Прости.

— Ничего страшного. Дальше что?

— Походили, искали свидетелей. Твоя бабка в глуши жила… Сама понимаешь, какие там свидетели… Никого не нашли.

— Значит, на том и бросили. Никого не нашли? Или просто не хотели искать.

Я сжимаю пальцами подоконник, намереваясь нанести визит нынешнему бургомистру. Кстати, кто сейчас сидит в градоправителях?..

— Кто сейчас бургомистр?

— Тот же, Ганс Петерсен.

— Боров, наверное, весь жиром заплыл?

— Ты даже не представляешь насколько… Что ты собираешься делать? Бабулю уже похоронили. Тебя не стали дожидаться.

— Я хочу осмотреть дом бабули. Надеюсь, мародёры не успели ничем поживиться.

Андерс вдруг хмурится и отрицательно машет головой.

— Нет, ты что… Туда никто и носа не сунет. Говорят…

— Что говорят?

— Да так, ерунда.

— Ну уж нет. Договаривай, если начал.

— Местные говорят, что это не люди так бабулю покромсали. А волки… Говорят, оборотни Шварцвальда вновь вернулись в наши края.

Я застываю на месте, сразу вспоминая бабушкины сказки о людях, способных перекидываться в огромных волков. Говорят, увидев такого, ни за что не спутаешь его с обыкновенным волком. Я усмехаюсь, стараясь не давать детским страшилкам овладеть мной, заставив бояться даже собственной тени. Но против воли взгляд устремляется в лес. Тишина. Темнота. Когтистые лапы ступают мягко по холодной земле. Густая шерсть встаёт дыбом, когда огромный волк, воздев узкую морду кверху, воет на луну…

Я пытаюсь отделать от видения решительным кивком головы. Видение разбивается на мелкие осколки, блестящими звонкими каплями осыпается вниз, к моим ногам. Но часть из них цепляется за одежду, чтобы, уличив подходящий момент, вновь коснуться краешка сознания.

— Надо проведать домик бабули. До наступления темноты. Сегодня же.

— Зачем торопиться?

— Думаешь, у меня так много времени? Мне есть чем заняться в Аугсбурге…

Андерс окидывает меня взглядом с головы до ног.

— Не все поверили слухам, что Аманда Штерн это и есть та самая Красная Шапочка… Но после твоего письма все сомнения развеялись. Бабуля была рада за тебя. Она два дня ходила с твоим письмом, хвастаясь каждому встречному…

На мгновение моё горло перехватывает, но я вдыхаю воздух поглубже.

— Два дня, да?

— Да. А на третий день к ней должен был заехать кто-то из местных. Вроде молочник, отвезти сыра и молока. Он её и нашёл…

— Я поеду туда сейчас же. Только соберусь в дорогу.

Андерс отрицательно качает головой:

— Это слишком опасно.

— Вот как? Скажи ещё, что никто из местных туда не сунется.

— Так и есть.

— Трусливые шавки.

Я отсылаю Андерса прочь и переодеваюсь в костюм для прогулок: платье более простое, из тёмно-коричневой шерсти, серый широкий пояс и добротный плащ. Мне не нравится то, что я вижу в зеркале: слишком уныло. Ни одного яркого пятна. Радует лишь то, что под платьем простушки волнительное кружево алеет красным. Я бы не выжила в этом царстве серости и уныния без живительного цвета.

Андерс слоняется на первом этаже и пытается отговорить меня ехать к домику бабули.

— Меня очень долго здесь не было. Я обязана побывать у бабули. Во что бы то ни стало.

— Ты не понимаешь, Аманда.

— Да. Я не понимаю. Но хочу понять. Боишься? Оставайся здесь. Тебя никто не зовёт с собой. Я только лошадь возьму на время у твоего отца.

Андерс остаётся на первом этаже, когда я выхожу из дома и иду к конюшне. Андерс стоит на пороге, когда я, взобравшись верхом, направляю лошадь на выход со двора.

— Стой!

Андерс спешно кидается в конюшню и выводит коня под уздцы.

— Чёрт бы тебя побрал, Аманда. Ты перевернёшь с ног на голову весь Вольфах. А ты ведь только приехала…

Я равнодушно киваю, стараясь не показывать, что на самом деле я рада даже такому спутнику, как Андерс. Наши лошади резво скачут по улицам города и выезжают на окраину.

— И лучше бы тебе остаться дома. Отведала бы чаю и булочек с корицей. У отца они всегда получаются отменные.

Андерс не оставляет попыток отговорить меня на всём протяжении пути. Я отмахиваюсь от него, погружаясь в воспоминания. Они едва ли не топят меня в себе, когда передо мной в конце тропы возникают очертания двухэтажного дома бабули.

Мы привязываем лошадей и ступаем на территорию двора. Лошади неспокойны: прядут ушами и перебирают ногами на месте. Я переступаю порог родного дома, удивляясь тишине. Раньше здесь никогда не было так тихо. Бабуля либо напевала себе под нос, либо болтала сама с собой, отчего некоторые крутили пальцем у виска, мол сумасшедшая. Дурачьё. Они просто не знали, что бабушка не любила тишины.

В ноздри бьёт запах — неправильный, такой, которого не должно здесь быть. Предметы внизу перевёрнуты, словно кто-то подобно урагану пронёсся по первому этажу. И, ломая ступени лестницы, местами разнося перила в щепки, поднялся наверх. Я осторожно ступаю по лестнице, отмечая лишь, что неприятный, тяжёлый запах лишь усиливается. И, переступив порог спальни, замираю: простыни порваны, огромное коричневое пятно засохшей крови прямо посередине.

— Чёрт…

Взгляд обводит комнату: стена у изголовья кровати вся забрызгана кровью. Капли крови даже на потолке. Но хуже всего тошнотворный запах, густой, словно мою бабулю выпотрошили буквально перед моим приходом. Комок поднимается к горлу, и я пулей лечу на выход, чтобы оставить на траве у дома свой завтрак.

Глава 4. Аманда

— Я же говорил, — безостановочно повторяет Андерс всю дорогу до дома.

— Заткнись, — беззлобно кидаю ему я.

Шок от увиденного уже прошёл, а прохладный воздух начала ноября немного выветрил мерзкий запах, будто впитавшийся в кожу. Не доезжая до города, я сворачиваю на кладбище и навещаю могилку бабули. Жаль, что я не успела увидеть её при жизни и показать, что я не просто фантазёрка и выдумщица, но смогла добиться кое-чего. На какой-то миг мне кажется, что её сухая рука вот-вот коснётся моей головы невесомо, а многочисленные морщинки соберутся гармошкой от улыбки…

В голове пульсирует: я найду этих тварей во что бы то ни стало. Неважно, человек это сделал или оборотень.

Я разворачиваюсь и возвращаюсь в дом Густава, запираясь в спальне. Милые, добрые люди — они не пытаются навязать мне своё общество и не лезут с расспросами. Вечер проходит тихо и спокойно. Только ночью становится тяжело на душе и сон не торопится укрывать меня своим одеялом. Но уставшее тело берёт своё, и я всё же засыпаю. Сон тревожен и недолог. Я то и дело просыпаюсь, всматриваясь во тьму за окном. Но даже такой сон лучше, чем ничего.

* * *

Жирный боров Ганс Петерсен стал ещё жирнее. Сейчас его толстый зад уже не помещается в кресле, в котором уместилось бы как минимум ещё три девушки, кроме меня. Я смотрю на его лицо и теряюсь в догадках, как он, вообще, умудряется вставать и нести свою тушу на коротких ногах. А тем временем он, тяжело дыша, произносит стандартные слова: соболезную утрате и прочее бла-бла-бла… Только равнодушный взгляд выдаёт его: он скорее соболезнует о том, что опаздывает на обед, чем в действительности переживает о смерти бабули.

— Ваши люди проводили расследование?

— Да…

Пых-пых — подымается объёмная грудь Ганса.

— Были привлечены…

Пых-пых… Ганс втягивает воздух со свистом и так же выпускает его изо рта.

— Лучшие сотрудники. Но убийцу пока не нашли.

Ганс отирает платком пот со лба. Господи, за пять минут разговора он вспотел так, будто его тушу подвесили на вертел над костром.

— Может быть, недостаточно хорошо искали?

Я употребляю в ход всё своё обаяние. Да другой мужчина на месте Ганса уже бы сидел у моих ног и покорно взирал снизу вверх! Но у Ганса из-за ожирения наверняка ничего толком уже не работает. Интересно, когда он в последний раз без помощи зеркала видел своё хозяйство, болтающееся под огромным пузом? Я в очередной раз окидываю его тушу взглядом и понимаю: у меня было больше шансов разболтать бургомистра, если бы я пришла к нему со жбаном пива и горой ароматных горячих сосисок на тарелке. Но кое-что мне всё равно удаётся выяснить. Имя следователя — не так уж мало, верно?

И я, вооружившись знаниями, иду в управление городской стражи. Заспанный дежурный, позёвывая, сообщает, что Отто изволит откушать в трактире «Жирный гусь». Благо, городок небольшой, и до этого сомнительного заведения идти недалеко. Несколько улочек, поворот налево — и вот оно, одноэтажное серое здание с деревянной вывеской и облупившейся красной краской на ней.

Дверь противно скрипит, когда я толкаю её внутрь. Взгляды собравшихся устремляются в мою сторону. Я осторожно ступаю на замызганный пол и иду к стойке трактирщика.

— Чего налить? — сипло выдыхает мне в лицо трактирщик, вытирая руки о грязный фартук.

— Пива.

Монета звонко ударяется о поверхность деревянной стойки. Передо мной возникает огромная кружка, содержимым которой можно напоить как минимум троих.

— Приятель, не подскажешь, который из твоих посетителей Отто?

Ещё одна звонкая монетка исчезает в огромной ладони трактирщика. Он тыкает пальцем в угол, показывая на мужчину, согнувшегося в три погибели над тарелкой. Я беру своё пиво и подсаживаюсь за стол к Отто. Судя по застывшим комочкам бараньего жира в его тарелке, сидит он здесь уже давно.

Я ставлю кружку пива на стол нарочито громко. Отто поднимает на меня глаза: водянисто-серые под бесцветными ресницами и вновь опускает взгляд в тарелку, в которой равнодушно ковыряет ложкой.

— Как дела, Отто?

Отто мычит что-то невразумительное в ответ.

— Что что? Не расслышала? Может, у тебя в горле пересохло?

Я толкаю кружку пива по направлению к нему и согласно киваю в ответ на его вопросительный взгляд. Отто тотчас же прикладывается к кружке с кислым пивом и хлещет его так, что кадык дёргается безостановочно вверх-вниз.

— Эх-х-х…

Отто крякнул от удовольствия и отёр усы. Одним махом он умудрился осушить половину кружки.

— Благодарствую, чем обязан?

— Я — Аманда, Отто. И мне очень хотелось бы узнать что-нибудь об убийстве моей бабушки Магды, что жила в лесу.

Отто вздыхает, морщится и вновь прикладывается к кружке.

— Нечего узнавать, — буркает он после того, как кружка была окончательно им опустошена. Ага, понятно. Недостаточно вливаний. Я машу рукой трактирщику, показывая пальцами:

— Ещё две.

Отто повеселел и, кажется, проникся расположением ко мне и интересом к беседе в целом.

— Особо нечего рассказывать. Бабку твою обнаружил молочник, потом ещё неделю блевал, завидев красный. Не мог отделаться от шока. Бабку как будто разорвали на части, пожевали и выплюнули. Извини за подробности. Но, видит Бог, за двадцать лет моей службы я не видел ещё ничего подобного. Бывали случаи… Разные. Но чтобы вот так… Ни разу.

— Я была в доме у бабушки. Повсюду кровь и запах тяжёлый.

После моих слов разговоры в трактире смолкли на мгновение, но вскоре вновь неясный гул голосов повис в воздухе. Вмиг стало ясно, что к нашему разговору прислушиваются.

— Вот именно, запах. Он почти не выветривается. Мерзкий, до тошноты. Сразу понятно, что дело нечистое…

Отто понижает голос, и поневоле следующий вопрос я задаю шёпотом.

— Мне тут шепнули, что это мог быть оборотень?

— Вполне. Не хотелось бы в это верить… Но возле дома обнаружили след волчьей лапы. Слишком огромный, чтобы поверить, будто там пробегать обыкновенный волк. Кто-то не хочет верить… Но помяни моё слово… Они вернулись.

— Оборотни?

— Они самые. Раньше, сотню или пару сотен лет назад они были повсюду, задирали скот и рвали людей на части. Но их истребили. Всех до единого, как нам казалось. Говорят, что последнего в наших краях оборотня убил охотник три с лишним года назад.

— Он сам так сказал?

— Нет. Он, вообще, не особо разговорчивый тип и совсем недавно в наших краях… Но люди сделали свои выводы и зажили спокойно — ни одной задранной овцы за последние несколько лет. А теперь вот… Стало быть, не последний оборотень был убит. Далеко не последний.

— Вот, значит, как… А почему бы не обратиться к тому охотнику, чтобы он поймал оборотня. Если он, конечно, уже ловил этих тварей?..

— Пока это только слухи, ничем не подтверждённые. И Охотник не самый сознательный житель города, мягко говоря. Просто так он сниматься с места и рыскать по лесам не станет. Нужен повод.

Ха. Ему нужен повод? Он у него будет.

— Спасибо, Отто. Где, ты говоришь, можно найти охотника?.. Не расслышала…

…Отто хоть и пил, как лошадь на водопое, но всё же дал подробные указания, как в лесной глуши найти домик охотника. К нему вела тропа, поросшая кустарником. Теперь на всём сверху лежал снег и местами хрустел под ногами ледок. Вчерашний мороз давал о себе знать.

А вот и домик охотника. Когда я тайком покинула Вольфах, то, кажется, здесь никто не жил. Значит, охотник прибился в наши края после моего отъезда. И что он забыл в подобной глуши?..

Домик выглядел нежилым. Замызганные грязные окна, за которыми висит какое-то тряпьё. Я приблизила лицо к узкой щели, пытаясь разглядеть внутреннюю обстановку — безрезультатно. Прошлась в обратном направлении. А второе окно, вообще, было наглухо заколочено.

Ох, весь облик дома просто кричит о нежелании хозяина видеть кого-то из посторонних у себя на пороге. Любой другой человек на моём месте бы уже развернулся. Маленькая поправочка. Я не любой другой. И меня совершенно не волнует, хочет он видеть меня или нет. Достаточно того, что увидеть его хочется мне.

Я намереваюсь постучать в окно, как вдруг… Громкий выстрел! Хлопок раздаётся совсем близко от моего лица…

Глава 5. Охотник

— Какого хрена уставился?

Что? В самом деле? Да, блядь, я только что разговаривал с головой оленя на стене. Хреновый знак, откровенно говоря. Либо мне стоит прекращать пить, либо нужно влить в себя столько, чтобы стало похуй на разговоры с чучелами, коими увешаны стены моего дома. Трофеи. Смешно. И каждый из этих трофеев глазеет на меня немым укоряющим взором. Пальцы тянутся в привычном направлении и обхватывают горлышко бутылки. Я встряхиваю её: на дне ещё плещется мутное пойло. Взвешиваю бутылку в руке: достаточно ли оставшегося, чтобы перестать соображать? Пока не попробуешь, не узнаешь. Иногда стоит только присосаться к горлышку, как выключает напрочь. Иногда целому эшелону бутылок не удаётся даже заставить трястись пальцы, лежащие на прикладе ружья.

Я откидываюсь в плетёном кресле и закидываю ноги на стол. Одна на другую, не сбрасывая даже сапог. Какая разница? Если на моём столе бывают только бутылки, а им плевать на чистоту деревянной поверхности. Переворачиваю бутылку и вливаю в себя остатки спиртного. Оно так забавно булькает, будто у кого-то горлом идёт кровь. Пара крупных глотков… Обжигающая жидкость прочерчивает дорожку внутри меня и плещется в желудке. Остаётся только ждать, когда сознание медленно поплывёт в сторону обрыва и сбросится вниз. Последний штрих — надвинуть шляпу на глаза, погасив свет моего убогого мирка. Ожидание…

Посторонний звук врывается в уши, нарушая тщательно соблюдаемую церемонию низведения себя до скотского состояния. Торопливые уверенные шаги, движущиеся по направлению к моему домику. Дела-а-а… Интересно, кто осмелился? Разве все местные не в курсе, как я люблю встречать непрошеных гостей? Для них у меня всегда найдётся особое угощение. Пальцы привычно оглаживают деревянный приклад ружья, очерчивая вырезанные ножом узоры и инициалы. Р.М.

Поневоле прислушиваюсь. Ни у кого из местных нет такой поступи. Лёгкой, словно парит над поверхностью земли, и в то же время уверенной. Тук-тук-тук. Каблучки дерзко отстукивают ритм. Каблучки? Да… Кажется, я даже знаю какие. У шлюхи Мадлен с Пятой улицы были подобные сапожки Высокие, до самого колена. Нежная выделанная кожа и соблазнительная шнуровка. Мадлен берегла их пуще ока и гордилась ими так, как не гордилась бы даже пятью сотнями удовлетворённых клиентов за месяц. Она? Нет, не она. Как бы Мадлен ни берегла свои сапожки, каблучок на одном из них уже был стёрт, а у этой — совсем наоборот. Новенькие, добротные сапожки. Дерзко и бойко девица переступает в своих сапожках по заснеженной подмёрзшей тропинке. Её счастье, что вчера сильно подморозило, иначе бы хлюпать ей по грязи.

Тук-тук-тук. Уже у самого дома. Замирает без движения. Наверняка сейчас постучит в дверь. Но вместо этого девица проделывает странное — она проходит вбок, словно не видела входной двери. Не торопясь, идёт к замызганному окну, завешенному рваным тряпьём, и пытается что-то разглядеть через него. Бесполезно, крошка. Да, она та ещё забавная малышка. И нет, я до сих не смотрю, что происходит там, за пределами моего домика. Я слышу. И слушаю. Внимательно слушать — большое искусство, а ещё большее — по малейшим шорохам воссоздать образ. Не видя девицу, я уже представляю её фигурку, затянутую в платье с несколькими юбками. Шелест ткани, мягко обрисовывающей стройные бёдра… Слух меня ещё никогда не подводил. Хочется ещё втянуть носом её запах, словно зверь. Чтобы уж наверняка представить её себе всю. Так гораздо интереснее — рисовать образ и, открыв глаза, сравнивать, насколько было верным представление.

Изнутри приятно колет предвкушение. Но потом взметается злость. Какого хрена? Я собирался провести этот день так же, как тот, что был до него, и планирую точно так же провести завтрашний, а потом, возможно, выберусь в город, чтобы пополнить запасы спиртного и наведаться к шлюхам. И вновь вернусь к себе, отрезая себя от всех. А какая-то сучка ходит вокруг моего домика, осторожно что-то вынюхивая, и заставляет охотничьи инстинкты вновь обостриться. Я со всем этим завязал и старательно пытаюсь выжечь остатки навыков изнутри. Почти получилось. Но вот всего несколько посторонних звуков — и я уже подобрался, словно зверь перед прыжком, обострил все чувства до предела и пытаюсь понять, что забыла эта крошка у меня в лесу. Потому что это мой лес, мои владения и моё болото, в котором я вязну день ото дня. И ни одна живая душа или призрак не осмеливаются сунуться ко мне.

Звук шагов… Теперь настырная девица уже с другой стороны дома, наверняка опять заглядывает в окно. С левой стороны оно заколочено к чертям досками крест-накрест. Понятный знак, что я никого не желаю видеть, разве не так? Так. И какого хуя крошка ещё там торчит?

Сухой щелчок затвора. Я ориентируюсь только на звуки, но знаю, что не промахнусь. Или промахнусь, если только захочу этого. Сейчас хочу. Отвожу ствол ружья вбок и нажимаю на курок. Выстрел звучит оглушительно. Пуля пробивает сухие доски и вылетает с той стороны. Чуть левее головки наглой и любопытной девицы. Слышится испуганный вскрик. Я, довольный собой, расплываюсь в улыбке. Сейчас она, подобрав юбки, бросится со всех ног наутёк. Будет бежать сломя голову, размазывать слёзы и сопли по щекам, а потом рассказывать горожанам о ебанутом на всю голову Охотнике, окопавшемся в глуши.

Тук-тук-тук. Она действительно бросается бегом. Но странное дело, не прочь. Наоборот, слышится стук входной двери о стену. Малышка распахнула её, словно ураганный ветер. И вихрем пронеслась прямиком ко мне. Стоп. Остановилась. И следующим движением… сбила шляпу с моего лица.

А вот это уже было сделано зря, крошка. Я никому не позволяю трогать свою шляпу.

Глава 6. Охотник

— Ублюдок! Ты едва меня не убил! — шипит мне в лицо красотка.

Да, девчонка хороша. Огромные карие глаза, аккуратный вздорный носик и потрясающе алые губы. Такие пухлые, будто их кусали всю ночь. Светлые волосы уложены в высокую замысловатую причёску. На волосах приколота небольшая красная шляпка. Фигурка… Чёрт, у этой малышки есть хоть что-то неидеальное? Кажется, что нет. Высокая, полная грудь и тонкая талия, перехваченная широким поясом. Насчёт нескольких юбок я не ошибся. Пышные, одна на другой. С удовольствием бы поглядел, как они развеваются при быстрой ходьбе, и заодно полюбовался точёными ножками и крепкой задорной попкой. Нет. Ещё не успел оценить вид сзади, но ручаюсь, что не ошибся: под этими юбками спрятано то ещё сокровище, которое так приятно мять пальцами, сжимая до одури, пока вбиваешься до упора между стройных до ножек. Немного увлёкся мысленно и тело отреагировало как надо: в паху заныло.

Но будь эта сучка хоть трижды богиней любви и красоты… Нельзя вот так врываться в мой дом и сбивать с меня шляпу. Я цокаю языком ухмыляясь:

— Ты непохожа на труп.

— К твоему счастью! — её взгляд падает на шеренгу пустых бутылок сбоку от моего кресла. И на мгновение она замирает.

Ну да… Кто-то увлекается тем, что коллекционирует портсигары, кто-то собирает трубки для курения. А я пью и составляю бутылки так, что издалека можно рассмотреть очертания предметов. Сейчас — это корабль. И мне не хватает всего трёх бутылок, чтобы завершить экспозицию.

— Да ты пьяный в хлам!.. Я намеревалась увидеть здесь охотника, а не убогого вонючего пьяницу. К тому же сумасшедшего.

— Проваливай. Но прежде верни на место мою шляпу. И скажи спасибо, что сегодня у меня благодушное настроение. Обычно я всаживаю пулю промеж глаз тому, кто осмелится до неё дотронуться.

— Шляпу? Ты имеешь в виду вон то коричневое недоразумение, напоминающее ночной горшок?

— У тебя слишком длинный язычок. Заткнись, если только не хочешь воспользоваться им для других целей.

Девица перевела взгляд на мой пах, её щечки чуть порозовели. И, клянусь богом, мой член едва ли отсалютовал ей в ответ.

— Не размениваюсь на убогих, — вздёрнула она подбородок.

— Не трахаюсь с мелкими дурочками, — парирую я. Чёрт, меня начинает это веселить.

— Вот как? — она медленно оглядывает меня с головы до ног, — можно подумать, на тебя кто-то польстится. Кроме шлюхи, которой всё равно, кто её трахает.

Дрянная девчонка не даёт мне спуску. И огрызается в ответ так же грязно. Но высокий, тонкий голосок при этом так соблазнительно выталкивает ругательства из её пухлых губок!..

Девчонка оглядывается по сторонам, обводит взглядом головы животных, развешанные на стенах. Розовый язычок на мгновение выскальзывает наружу и обводит пухлые губки. Так быстро, что я сомневаюсь: а не привиделось ли мне это? Но воображение уже рисует другие картины: пухлые сочные губы послушно открываются и смыкаются на моём члене, медленно скользят до самого основания. Язычок отплясывает на самом конце, слизывая жемчужные капли. Чёрт…

— Значит, ты и есть Охотник.

— Да.

Девчонка кивает, а потом вдруг ехидно добавляет:

— Выглядит достоверно, если только всё развешенное по стенам не осталось от прежнего хозяина.

— Хочешь проверить?

Я медленно встаю. И да. Я не ошибся. Девчонка мелкая. Она даже на своих каблучках она едва достаёт макушкой до моих губ.

— Хочу, — усмехается, глядя на меня снизу вверх, но с таким пренебрежением, будто это я нахожусь где-то внизу. Примерно на уровне подошв её сапог.

— Придётся вставать в очередь, крошка. Желающих хоть отбавляй.

Я наклоняюсь за своей шляпой, стряхивая с неё золу. Девчонка умудрилась одним движением зашвырнуть её прямиком в камин, на горку остывшей золы. Она видит эту шляпу в моих руках и кривится.

— Какое уродство!

— Проваливай. У меня заканчивается запас добрых слов и терпения.

Глаза девчонки полыхают от возмущения. Похоже, красотка не привыкла, чтобы ей отказывали. Тем интереснее будет её подразнить. Я разворачиваюсь к ней спиной, разгребаю остывшую золу в камине. Всем своим видом показываю, что мне нет никакого дела до девчонки. Возмущённый вздох и стук каблучков по направлению к двери. Но потом она резко разворачивается и… я слышу звон бутылок. Сучка одним движением своей ножки разрушила то, над чем я усердно трудился не один день.

Я разворачиваюсь, но девчонка уже семенит вверх по тропинке, к лошади, привязанной к стволу дерева. А не припугнуть ли её ещё разочек? Просто так, потому что душе угодно? Я подхватываю ружьё и выхожу на крыльцо, щурясь от солнечного света, бьющего прямо в глаза. Вскидываю на плечо ружьё и прицеливаюсь.

Глава 7. Аманда

Умалишённый. Вот он кто. А Отто — просто болтливый мудак. Хотя о главном он не сказал. О том, что Охотник с виду больше напоминает придорожную рвань, чем хвалёного победителя оборотней. Я удаляюсь прочь и чувствую, как он сверлит взглядом мне спину. Разворачиваюсь. Охотник стоит у порога и целится в меня из ружья. Нет, у него точно не всё в порядке с головой.

— Шевели ножками быстрее! У меня палец вот-вот соскользнёт… И я нажму на курок, — кричит он мне.

— С такого расстояния, будучи пьяным, ты не попадёшь даже в корову!

— Хочешь проверить?

Я снимаю с головы красную шляпку и подкидываю высоко вверх. Грохочет выстрел. Моя красная шляпка оказывается простреленной ровно посередине. Ловко. Ладно, стрелять он мастер. Но что касается всего остального… Я машу ему рукой и торопливо удаляюсь по тропинке, пока этому сумасшедшему не пришло в голову подстрелить меня, словно куропатку.

Должен же быть кто-нибудь ещё, готовый взяться за поимку оборотня… Я намереваюсь как следует потрясти Андерса. Но увы. Тот лишь отрицательно мотает головой — прочих идиотов в нашей округе не водится. Чудо, что и этот… Охотник каким-то образом оказался в Вольфахе. Неужели мне придётся иметь дело с этим странным типом?

Сама судьба сталкивает меня с ним на следующий день на городском рынке. Поначалу я не узнала его. Увидела статную мужскую фигуру и залюбовалась красивой линией широких плеч, узкой талией и длинными стройными ногами. Мужчина наклонился над прилавком с овощами и придирчиво изучал товар. Тёмные курчавые волосы были растрёпаны, словно их обладатель расчёсывался пятернёй.

А потом этот образец мужской красоты распрямился и нахлобучил на голову знакомую мне шляпу. Я едва язык не проглотила от изумления. Вчера я не успела толком разглядеть Охотника. Вернее, я разглядела замызганную, грязную рубаху в винных пятнах, порванные на коленях штаны. Смуглое лицо казалось ещё темнее из-за усов, бороды и тёмных пятен сажи, словно он брался за кочергу, а потом этой же самой пятерней тёр свою рожу. Да у него даже голова выглядела так, словно в засаленных волосах гнездились несколько сотен вшей! Но сейчас мужчина, стоявший передо мной, сменил одежду и умылся. По крайней мере, от него не разило за километр.

Словно почувствовав, что я на него пялюсь во все глаза, он обернулся. Красиво очерченные губы изогнулись в усмешке. Ни усов, ни бороды. Смуглая кожа была гладко выбрита и в паре мест на подбородке виднелись свежие порезы. Прямой, правильный нос и немного впалые щёки. Охотник прикоснулся двумя пальцами к своей уродской шляпе, собираясь её снять в знак приветствия. И вдруг опустил руку, словно передумав. Взгляд тёмно-серых глаз в обрамлении чёрных пушистых ресниц, которым позавидовала бы любая девушка, насмешливо мазнул по моему лицу.

Я собиралась пройти мимо, не обратив на него никакого внимания, но словно нарочно, толстая женщина прижала меня в узком торговом ряду к боку Охотника.

— О, красотка… Всё-таки решила побаловать меня своим вниманием?

Нахал.

— И не надейся, даром что отмылся.

Я резко шагнула вперёд и поскользнулась на склизком, полусгнившем овоще. И непременно растянулась, если бы Охотник не подхватил меня за талию, резко рванув на себя. Сильные пальцы замком сцепились на талии, спина оказалась прижатой к твёрдому, словно каменному, телу.

— Смотри, куда идёшь. Так и расшибиться недолго.

— Пусти немедленно! Мужлан.

Мужчина недовольно цокнул языком и разжал объятия. Мне в лицо бросилась краска. Всего от каких-то невинных объятий. Я смерила его взглядом с ног до головы.

— Неужели не пьян?

— Хочешь составить мне компанию?

— Я не пью то, что ты хлещешь с таким удовольствием.

— Я мог бы предложить тебе что-то другое.

— Нет, спасибо. Но в свой черёд я могла бы предложить тебе что-нибудь…

— Да неужели?

— Как насчёт охоты на…

Мужчина не дал мне договорить. Просто развернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь.

— Его что, бешеные клопы покусали?

— Рикардо не охотится вот уже несколько лет, — подал голос торговец овощами.

— Кто?

— Охотник. Рикардо. На последней охоте он убил крупного волка, по слухам оборотня. Говорят, что тот задрал незадолго до этого жену охотника.

— Вот значит как… И с тех пор он не охотится, сидит безвылазно у себя в домике и пьёт?

Торговец согласно кивнул и переключился на следующего покупателя. А я смотрела вслед быстро удаляющемуся Рикардо и понимала, что заставить его помочь мне окажется проще, чем я могла бы предположить…

Едва начало вечереть, я была уже готова. Напоследок я ещё раз оглядела себя в зеркале. Тёмно-серое платье смотрелось просто, но элегантно. Никаких вычурных украшений или макияжа — ни тем, ни другим я сегодня пользоваться не стала. Вообще-то, мне нужно изобразить девицу, уже отчаявшуюся восстановить справедливость. А всё прошлое ехидство спишу на безысходность, заставившую меня обозлиться. Я подмигнула своему отражению в зеркале и, вскочив на смирную кобылку, направилась к домику Рикардо.

Наверняка это было чистой воды безумство — уже опускались сумерки, и разгуливать по лесу небезопасно. Но я хотела как можно скорее разделаться с обидчиками любимой бабули и не желала терять ни одного дня. Кобылка недовольно косила глазом по сторонам, едва вступила на лесную тропу, но всё же повиновалась мне и шла в нужном направлении. Когда я добралась до дома Охотника, сумерки были уже столь густыми, будто не вечер спустился, а ночь царствовала кругом. Я привязала кобылку к дереву и подошла к дому Охотника. Оконные проёмы зияли чернотой. Будто в домике не было никого. Я произнесла как можно громче:

— Рикардо! Отложи своё ружьё в сторону…

В ответ — тишина. Я двинулась вперёд, намереваясь постучать, как вдруг краем глаза уловила движение. И тотчас же меня толкнули лицом к стене. Одна рука удерживала меня за плечо, а вторая рука легла на поясницу. Я вскрикнула от испуга.

— И что делает малышка Аманда в глуши поздно вечером? — шеи коснулось горячее дыхание. Рикардо.

Я немного расслабилась и попыталась пошевелиться, но Охотник и не думал меня отпускать. Всё так же держал зажатой между стеной и своим телом.

— Узнал моё имя?

— Было нетрудно. Ты, оказывается, знаменитость и гордость всех жителей Вольфаха…

Я улыбнулась:

— О тебе говорят то же самое.

— Ошибаешься. Я не канатная плясунья.

— Я пляшу не на канате, а на сцене театра. Отпусти, Рик, мне больно…

— Зачем пожаловала?

— Ты будешь держать меня здесь или пройдём в дом?

— Тебе же там не понравилось?

— Что-то мне подсказывает, что с момента нашей последней встречи обстановка несколько улучшилась.

Рик засмеялся, но всё же отошёл и распахнул дверь, издевательски поклонившись при этом. Сукин сын. Посмотрим, кто будет смеяться последним… Внутри домика была темно. Рик проскользнул мимо и зажёг пару свечей. За прошедшие сутки Рик избавился от бутылок и проветрил комнату.

— Присаживайся. Тебе налить выпить?

— Даже не знаю, — я мило улыбнулась и закинула нога на ногу.

Платье, может, и выглядело просто, но оно было уже всех остальных и шикарно обрисовывало все нужные изгибы тела. Рик скользнул взглядом по мне снизу вверх и остановился на моём лице. Да, милый, я знаю, что я хороша собой. И о том, что я тебе сразу понравилась тоже знаю. Не могла не понравиться. Есть, конечно, редкие исключения в виде педерастов, слепых или лишённых мужской силы, как, например, жирный боров Ганс.

Но Рик… Другое дело. Признаться, сейчас на него было приятно смотреть. Простая рубаха была расшнурована больше положенного, обнажая крепкую, мускулистую грудь. Рик был хорошо сложен. Настолько хорошо, что его можно было использовать как мерило мужской стати и красоты. Мой взгляд сам по себе то и дело гулял по мужественному красивому лицу, останавливаясь на губах, скользил ниже по шее, спускался по предплечьям к кистям рук с ярко выраженными венами и длинными пальцами.

Мне было непонятно выражение, застывшее на его лице — то ли предвкушение, то ли ожидание. Лёгкая улыбка изогнула губы. Огоньки свечей причудливо освещали лицо мужчины, делая его по-особенному притягательным. Я болтала без умолку, перекатывая в ладонях бокал с вином, должно быть, вполне сносным по местным меркам.

— … совершенно одна. И мне не к кому обратиться за помощью.

Я вздохнула особенно глубоко, зная, как волнительно поднялась в этот момент моя грудь. Рик перевёл взгляд на декольте. Я мысленно улыбнулась, и продолжила.

— Я понимаю, что наше знакомство нельзя назвать приятным. Но может быть, мы сможем откинуть в сторону мелочные обиды?..

— Может быть, — задумчиво произнёс Рик, постукивая пальцами по столу. А потом вдруг резко подался вперёд:

— Скажи, зачем ты здесь?

Глава 8. Аманда

Я мягко улыбнулась.

— Хотелось бы, чтобы в дальнейшем между нами не стояли глупые недоразумения и обиды.

— Вот как?

Я поднялась и прошлась по домику, остановившись возле одной из стен.

— Все эти животные были убиты тобой?

— Да.

— Впечатляет. Должно быть, ты и в самом деле хороший… Охотник.

Я бросила взгляд через плечо и улыбнулась, зная, насколько хорошо выгляжу сейчас, стоя вполоборота в свете свечей.

— Неплохой во всяком случае.

— Это было понятно сразу…

Рик широко улыбнулся. На мгновение я растерялась — до того мальчишеской была эта озорная улыбка. Он крутил в руках верёвку, до того висевшую на спинке стула.

— Маленькая дрянная девчонка любит врать? А ты знаешь, что лгунишек обычно наказывают?

И прежде чем я поняла, что он собирается сделать, Рик метнулся ко мне, развернул спиной к себе и перетянул запястье верёвкой.

— Что? Что ты делаешь?

— Думаешь, я не знаю, зачем ты сюда явилась? Платье, улыбка, призывный взгляд из-под опущенных ресниц… Может, ты посчитала меня за одного из тупых деревенских увальней, готовых за одну твою улыбку броситься исполнять любой твой каприз?

Рик подтолкнул меня к столу, вынуждая лечь на него грудью. Я рванулась было из рук, но хватка рук была сильна — не вырваться.

— Позволь тебя расстроить, девочка. Я не один из них. Я не стану тебе помогать с охотой на зверя. Я могу помочь тебе советом.

Он наклонился, обдавая жарким дыханием шею.

— Но бесплатно раздавать советы я не намерен. Ты расплатишься за него со мной.

Губы мужчины прижались к шее на мгновение, поднялись к раковине уха.

— Знаешь, что я хочу получить взамен?

Рик обхватил губами мочку уха, лизнул кончиком языка.

— Я хочу услышать, как ты кончаешь.

Он зажал мочку уха между зубов и потянул её на себя. Второй рукой Рик принялся забирать подол моего платья.

— Ты мерзкий, циничный гад!

— Да… Но ты забыла добавить, что я обаятельный гад! — губы мужчины хозяйничали на моей шее, мягко целуя её. Язык прочерчивал влажные дорожки вверх и вниз. Задрав подол и, закинув его мне на спину, Рикардо положил ладонь на попку.

— Красные трусики? Аманда, ты чудо… — едва ли не пропел мне на ухо Рик, поддевая пальцами верхний край трусиков. Потянул их вниз, вынуждая ткань скользнуть по ногам до самого пола.

— Не дёргайся! — недовольно рыкнул мужчина в ответ на моё движение, — или обездвижу тебя всю.

Пальцы мужчины разминали нежную кожу ягодиц.

— Какое чудесное зрелище! У тебя прекрасная попка. Кругленькая и такая крепкая.

Ладонь мужчины опустилась на попу с лёгким шлепком.

— Убери свои руки сейчас же!..

— Не шипи, Аманда. Тебе понравится.

Рик скользнул пальцами ниже и пробежался ими по нежным складкам, немного усилил нажим и начал обводить лоно по кругу.

— Отпусти.

— Не-е-ет, ты получишь то, за чем пришла. А потом я выставлю тебя за порог. И ноги твоей в моём доме больше не будет.

Как он может разговаривать так спокойно? И одновременно растирать меня пальцами внизу, ускоряясь с каждым кругом. Я чувствовала себя неуютно, будучи прижатой сильной рукой к поверхности стола, с оголённой попкой. Но хуже всего было возбуждение, разгорающееся от движений мужских пальцев. О да, этот сукин сын умел приласкать: поддразнить лёгкими касаниями пальцев, ускориться, замереть на мгновение, огладить попку своей мозолистой ладонью и вновь пуститься в пляс. Он забавлялся, играя со мной так, как ему вздумается. Моё дыхание учащалось и я изо всех сил пыталась его сдержать, но судя по самодовольному голосу Рика, у меня это плохо получалось.

— Не стесняйся, Аманда! Можешь не прикусывать свои губки. Открой пошире свой ротик и простони как следует.

Мужские пальцы подбирались всё ближе и ближе к пульсирующему источнику, уже сочившемуся влагой. Ещё мгновение — и…

— Ммм, ты просто чудо!..

С этими словами Рик скользнул пальцем внутрь, заставив меня сжаться вокруг его пальца. Сквозь стиснутые зубы вырвался стон. Мужчина довольно рыкнул и вновь припал ртом к мочке уха, посасывая её в едином ритме с движениями пальца, который он то и дело погружал в меня. Можно было уже не корчить оскорблённую девицу и просто расслабиться, получая удовольствие, но всё должно было пойти с точностью до наоборот! Это он должен был сидеть у моих ног и умолять меня позволить поцеловать хотя бы кончики пальцев. Но никак не удовлетворять меня своими пальцами.

А это у него получалось чертовски хорошо. Вперёд назад, ещё глубже и быстрее… К откровенно-бесстыжей ласке присоединяется ещё один палец и теперь Рик движет ими двумя, подводя меня к черте. Стоны вырываются из моего рта вместе с учащённым дыханием. Уже не имеет никакого значения окружающая обстановка и то, каким образом получена порция удовольствия, сладкого, как никогда ранее. Существуют только ритмичные толчки пальцев и разгорающийся от этих движений пожар… Внезапно Рик остановился.

Мои бёдра непроизвольно дёрнулись назад и разочарованный вздох сорвался с губ. Рик будто только этого и ждал — стремительным движением ввёл пальцы внутрь и принялся двигать ими так быстро, что не было сил даже вздохнуть. Я задыхаюсь. Моё тело было не в состоянии справиться с сердцем, колотящемся так быстро, словно у пойманной в силки птички. Возбуждение усиливается всё сильнее и подступает, грозясь перелиться через край чаши моего терпения.

Ещё несколько движений — спина прогибается в пояснице ещё сильнее, тело бьётся в сладкой судороге и экстаз разливается по нему жаркой волной. Которая грозится обрушиться на меня ещё раз, потому что Рик и не думает останавливаться. Непрекращающиеся ритмичные движения заставляют меня сжаться вокруг его пальцев так стремительно и резко, что темнеет перед глазами. Пульсация удовольствия — сильная и острая… Колени мелко трясутся, а ноги не держат меня. И если бы не стол, я бы рухнула сейчас на пол с блаженной улыбках на губах.

Не сразу понимаю, что Рик поочерёдно поднимает мои ступни и вновь ставит их на пол. Он развязывает верёвку на моих запястьях и, огрев по попе ладонью напоследок, отступает.

— Готово. Можешь одёргивать свои юбки и проваливать на все четыре стороны, — заявляет он.

Движения рук ленивы и не столь быстры, как хотелось бы. Я поднимаюсь и одёргиваю юбки. Рик глядит на меня с самоуверенной ухмылочкой. Красивый, циничный гад. Только теперь, смотря на его лицо, понимаю значение слов — вызывающе красив. Не той слащавой красотой, но резкими, хищными линиями. И самое отвратительное — это всё ему хорошо известно. Он может год валяться в грязи под столом, словно пьяный боров, но стоит ему захотеть, и он превращается в того, кого я вижу перед собой сейчас. Самоуверенный мерзавец, опасный мужчина, прекрасно знающий о том, какими глазами на него будет смотреть любая из женщин, и шикарно умеющий доводить до экстаза одними движениями пальцев. Поневоле в голове проносится мысль: а на что же он тогда способен в постели, если к ласке пальцев присоединится ещё кое-что?..

Рик кивает, словно прочитал все мои мысли по этому поводу и мнёт в руках красное кружево. Чёрт побери! Только сейчас понимаю, что этот гад окончательно стянул с меня бельё, пока я качалась на волнах непрошеного удовольствия. Слишком яркого и сильного, чтобы соображать.

Рик складывает тонкое кружево вдвое и, словно платком, промокает якобы вспотевший лоб.

— Утрудился, пока доводил тебя до экстаза, голодная девочка…

— Отдай мои трусики немедленно!

— И не подумаю. Оставлю их себе на память… Или нет, лучше подарю их какой-нибудь шлюхе. Красный для них в самый раз. Думаю, за подобную дорогущую вещицу меня любая из них обслужит по первому разряду… А вот тебе пора отсюда сваливать.

Рик переложил трусики в карман и, подталкивая меня в спину, повёл на выход. Я упиралась ногами в пол, но это было бесполезно. Наглец распахнул дверь, вытолкал меня за порог и захлопнул дверь перед моим носом, прежде чем я успела что-то ему возразить.

Глава 9. Охотник

Наглая сучка вывела меня из себя всего парой слов и взглядов. Она сидела с таким видом, будто делала мне одолжение, заявившись ко мне домой, не забывая при этом томно стрелять глазками, так глубоко вздыхать, что круглые полушария груди колыхались в глубоком декольте. Маленькая дрянь решила, что меня можно взять всем этим. Отчасти она права. Не реагировать на эту провокацию невозможно. Члену становится тесно в штанах от одного взгляда на то, как платье обтягивает бёдра, когда она закидывает нога на ногу.

Но она заблуждалась, думая, что я подобно блеющему стаду деревенских болванов, пойду на всё, лишь бы удостоиться одного её взгляда. Сучка получила то, за чем явилась, и ушла от меня оттраханной пальцами. Не думаю, что после всего ей захочется заявиться ко мне ещё раз. И её возмущённое выражение лица подтверждало правильность моего предположения.

Херня в том, что теперь мне самому захотелось, чтобы Аманда ещё раз посетила мой убогий домишко. Девчонка оказалась чертовски горячей штучкой. Потекла от нескольких прикосновений и так сжимала собой мои пальцы, что перед глазами всё поплыло от желания, чтобы она так же сильно сжала мой член. И желательно бы как следует на мне попрыгала, расположив ножки по обе стороны от моих бёдер. А я бы при этом обхватил её сладкую попку и подразнил малышку пальцем…

Но я же, блядь, хозяин своим желаниям! Потому выставил её из дома, а сам остался внутри с каменным стояком и красными кружевными трусиками, пахнущими ею. От одной мысли о том, что малышка отправилась восвояси без них, меня едва не разорвало на части. Интересно, кого я на самом деле наказал? Судя по боли в окаменевшем члене — себя, но никак не её.

Уже пожалел, что отпустил её так рано. Надо было пристроиться к ней сзади и долбиться до одури, выколачивая из неё пренебрежение и заставляя растечься лужей. Со связанными руками малышка смотрелась охеренно, а вот если бы раздвинуть её ножки пошире и обездвижить их… Блядь. С этим надо что-то делать… Как и с тем, что Аманда, гордо задрав нос, оседлала кобылку и убралась восвояси. Так как я этого и хотел. Но… в лесу темно, и разгуливать по нему чертовски хорошей девчонке с голой попкой явно не стоит.

И вот так, матерясь, проклиная всё на свете, я двинулся следом за ней. Держался на расстоянии, оставаясь незамеченным. До города добрались без приключений. А вот там уже пришлось сдерживать себя, чтобы не скалить зубы. Потому что девчонка была как яркий луч света в царстве сонных мух — на неё устремлялись взгляды каждого, у кого хрен ещё не высох окончательно и хоть как-то двигался. И почему я не взял с собой ружьё? От нескольких горожан явно не помешало бы избавиться. И как она не боится? Уверен, что каждый второй был бы не прочь оказаться между её стройных ножек. Ах да, совсем забыл… Аманда смотрела на всех взглядом «я слишком красива и знаю это, убогие».

Наверняка вокруг неё крутится не один мудак. Точно. У дома пекаря Густава слонялся вдоль забора бездельник Андерс. И, завидев Аманду, кинулся наперерез, едва не стелясь перед красоткой в грязь, чтобы та, не дай боже, не запачкала своих сапожек. Тьфу. Смотреть тошно. Ладно, будем считать, что свою задачу я выполнил — красотка добралась до города в целости и сохранности. А уж от плотоядных взглядов, бросаемых в её сторону, она явно не умрёт…

И раз уж я в городе, наведаюсь-ка к шлюшке Мадлен. Надо же как-то избавиться от стояка, так и не спавшего за всё то время, что я шёл за красоткой. Спадёт, он, ага, как же. В особенности когда взгляда от Аманды не отрываешь. До пятой улицы добрался в два счёта. Клиентов Мадлен принимала у себя дома. И не всех подряд. Это давало некую надежду на то, что твой член не усохнет под корень от неизвестной болезни после того, как побывает внутри шлюхи.

Не успел даже постучать, как дверь распахнулась. Мадлен отступила, приглашая меня войти внутрь. В водянисто-голубых глазах зажёгся огонёк похоти. Мадлен и без того всегда обслуживала меня с особым усердием. А сейчас, увидев, как охеренно я сегодня выгляжу, и вовсе поплыла прямо с порога. Я прошёл в небольшую гостиную и уселся в глубокое кресло возле фальшивого камина. Мадлен, не теряя зря времени, опустилась на пол у моих ног. Обхватила пальцами щиколотки и медленно начала подниматься по ноге. Светлые волосы были завиты в мелкие кудряшки. Шлюха облизнула губы, накрашенные кричаще — алым и огладила ладонью внутреннюю сторону бедра.

Наверное, нужно было откинуться на спинку кресла и позволить шлюхе выполнять свою работу — пусть бы насасывала член, а потом развернулась спиной и подобрала своё платье, подставляясь мокрой промежностью. Но смотря на крупный рабочий рот Мадлен, я вдруг понял: ни хрена. На месте этой шлюхи я хочу видеть другую: маленькую, изящную красотку, чей соблазнительный ротик ругается так же грязно, как я сам. И пусть мои яйца звенят от напряжения, но хрена с два я всё спущу в какую-то шлюху.

— Постой, Мадлен. Я к тебе не за тем пришёл.

— Да неужели?

— Ага, веришь? Так что отползи подальше.

Мадлен поднялась с колен и села в кресло напротив. На крупном лице читалось недовольство. Наверняка она уже настроилась потрахаться. Я тоже хотел, но ничего не поделаешь. Мой член внезапно стал разборчив и стоял в совершенно другом направлении.

— Скажи, дорогая штучка?

Я достал кружевные трусики и растянул их в руках. Потухший взгляд Мадлен загорелся, она потянула к трусикам руку.

— Э нет, руками не трогай. Просто ответь на вопрос.

— Очень дорогая, Рик. Тебе лучше не знать, сколько они стоят. Если ты стянул их с какой-то красотки, то знай: мы, женщины, дорожим такими вещами. Лучше обращайся с ними осторожнее в следующий раз.

Слова Мадлен возымели обратный эффект: мне вдруг захотелось надеть это тонкое кружево на Аманду только затем, чтобы порвать эти трусики прямо на ней. Рвануть со всех сил и ловить ртом возмущённые возгласы.

— И..?

— И ничего, Мадлен. Ты мне очень помогла.

— Хочешь сказать, что ты пришёл только за тем, чтобы узнать, дорогой ли кусок этого кружева?

— Нет. Давай расскажи мне свежие сплетни. Я немного одичал и не в курсе последних событий.

Мадлен усмехнулась:

— Я привыкла работать ртом, но не трепаться без дела.

— Представь себе, я заплачу за твой трёп, как если бы отработала языком на все сто…

— Другое дело! — хлопнула в ладоши Мадлен и пропала из виду на несколько минут, вернувшись с бутылкой хереса. Она плеснула жидкости в два бокала и протянула один из них мне. Я отрицательно качнул головой.

— Рик, уж не сглазил ли кто тебя? Не пьёшь, не трахаешься… Заделался в святоши?.. Да чтоб ты знал, даже преподобный Марк не настолько праведен…

Я махнул рукой и принялся слушать болтовню шлюхи. Она трепала языком обо всём подряд, об Аманде в том числе.

— Она на самом деле так знаменита?..

— Ещё бы! Говорят, она пользуется особым расположением у герцога Аугсбурга…

И тут вдруг взгляд шлюхи прояснился:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что стянул трусики с той красотки? Ха-ха-ха! Я даже не представляю, как тебе удалось это сделать! Наверняка связал девчонку насильно!..

— С чего ты так решила?

Шлюха хохотала так сильно, что у неё с глаз брызнули слёзы.

— Ты хорош, Рик. Но явно не дотягиваешь до её уровня!..

Я поболтал с Мадлен ещё немного и отправился прочь. Прошёл мимо дома Густава, зная, что Аманда остановилась у своего дяди. В одном из окон второго этажа через щель створки пробивалась тонкая полоска света. Не дотягиваю до её уровня? Внутри неприятно царапнуло: даже шлюха так подумала, чего говорить о самой красотке? Пробежался пальцами по тонкому кружеву. Не дотягиваю… Ха. Это мы ещё посмотрим.

Глава 10. Аманда

У дома дяди Густава мне наперерез кинулся Андерс с выпученными от страха глазами. Я пробежалась по нему взглядом, прикидывая в уме, могу ли рассчитывать на него. Отчего-то казалось, что не могу. Я подавила вздох разочарования. Увы. Интуиция подсказывала мне, что помочь может только Рик. Но иметь дело с этим наглецом мне не хотелось. Он выставил меня за дверь, посмеявшись надо мной. Похоже на него моё обаяние и красота не действовали. Нет. Не так. Он всё прекрасно видел и понимал. И я была более чем уверена, что он был бы не прочь развлечься — и только… Больше ничего. Этот циничный тип не собирался ради меня и пальцем шевельнуть!..

Болезненный щелчок по носу. Бессилие — давно забытое мной ощущение. И тем горше его было чувствовать именно сейчас, когда одной мне было не справиться, а положиться — совершенно не на кого. Но сдаваться я не собиралась. Аманда Вебер стала Амандой Штерн не для того, чтобы прозябать в болоте уныния.

— Андерс, — промурлыкала я, — на что ты готов ради своей… наречённой?

Проклятое слово не хотело выскальзывать изо рта. Внутри я как следует скривилась, произнося его. Но внешне я — само обаяние. Андерс икнул от неожиданности, подобрался и окинул меня томным взором. Наверняка в этот момент он вновь почувствовал себя парнем хоть куда. Плевать, что он о себе думает, и даже если он протянет свои волосатые ручонки, так уж и быть, потерплю парочку объятий.

— На всё! — решительно заявил он.

— О-о-о-о… Теперь я вижу, что зря сомневалась в тебе… Стало быть, ты поможешь мне решить небольшую проблему? Поможешь найти обидчиков, разорвавших на части бабулю?..

Андерс кивал, словно заведённый, но при последних словах вдруг застыл и как-то нерешительно посмотрел на меня. Да что же это такое! От мужчин у жителей Вольфаха остались только яйца и трёхдневная щетина!..

— Аманда, любимая…

Любимая? А не слишком ли тебя разнесло, деревенщина?

— Не говори мне о любви, Андерс! Твои слова идут вразрез с твоими поступками…

Так. Самое время как следует вильнуть хвостом. Я всхлипнула и опрометью кинулась вверх по лестнице, хлопнув дверью как можно громче. Следом раздался топот ног и стук в дверь.

— Аманда…

В ответ я лишь усерднее начала изображать всхлипывания и приглушённые рыдания.

— Ты разрываешь мне сердце своим плачем!.. — простонал под дверью Андерс.

— А-а-а-а-а… — ещё громче и жалостливее.

Вот уж не думала, что у деревенщин такая толстая шкура! Да любой другой мужчина Аугсбурга на его месте уже расстелился ковром или свернулся восьмёркой, чтобы быть одарённым хоть капелькой моего внимания. А эти… грязнули, невежды… Ходят по Вольфаху, почёсывая зад, и прячутся по углам, боясь высунуть свой нос.

Мне понадобилось ещё несколько минут усердного актёрского труда. И Андерс мужественно пообещал сделать всё возможное, чтобы помочь мне.

— И невозможное, — добавила я следом. Андерс поклялся булочками своего отца, что исполнит обещание во что бы то ни стало. Я довольно потёрла руки: готово. А чтобы он не расслаблялся, считая себя единственным претендентом, сделаю ход конём.

Глава 11. Охотник

Так… А это что за скопление народа? Я с удивлением осмотрел очередь возле оружейного магазина. Обычно там пусто. Нет. Даже не так. Обычно там настолько пусто, что торговец, глуховатый Михаил приходит туда спать, а когда просыпается от нечего делать складывает дохлых засушенных мух рядами и изображает воинские баталии. Сегодня же внутри магазина толпились люди, и возле дверей стояло ещё десятка полтора человек… Я не стал ждать, растолкал всех, пробираясь к прилавку. Для того чтобы осадить возмущавшихся, хватало одного взгляда, а особо смелым — пары тычков под рёбра.

— Эй, Михаил! — заорал я, что есть мочи, — мне нужны патроны!..

— А?

— Патроны! — я потряс в воздухе своим ружьём.

Михаил пожал плечами.

— Кончились.

— Что!? Да у тебя ещё позавчера были полки полны.

Михаил хоть и был глуховатым, но по губам умел читать прекрасно. Тогда, когда хотел понять собеседника. Во всех остальных случаях он напирал на собственную глухоту.

— Ты посмотри, сколько покупателей. Ещё до тебя всё смели. А вот эти, — кивнул он на собравшихся, — сметут даже отсыревший порох.

Я прищурился. Не поверил, что у старого прохиндея не завалялось патронов. Подмигнул и показал два пальца. Михаил улыбнулся, салютую мне в ответ тремя.

— Да ты охренел, старый!..

Я ещё раз показал ему два пальца. Но старый жлоб почуял близость наживы и не собирался сдаваться, упорно держа три пальца на прилавке. Тройная цена за патрон. Я плюнул и вышел из магазина, расталкивая собравшихся. Чёрт знает что творится… Я не узнавал сонных жителей Вольфаха: лица были освещены каким-то предвкушением, словно перед праздником.

Пройдя до угла улицы, я увидел попрошайку Петера, якобы слепого на оба глаза, и кинул тому пару монет.

— Эй, приятель. Что творится в городе?

— А… Охотник… Ну дык… Объявлена большая охота на оборотня.

— Что?

— Ага. Ты, кажется, несколько дней назад был в городе? Так вот вчера с утра объявление повесили на центральной площади… Вознаграждение за поимку твари и концерт Аманды в случае удачного завершения охоты. Говорят…

Петер с заговорщическим видом понизил голос. Поневоле я наклонился, вдыхая смрад давно немытого тела.

— Говорят, девчонка лично спляшет для того, кто принесёт ей голову оборотня… А пляшет она у-у-ух!

— Да ну… — как можно равнодушнее выдал я.

— Ага. Ты же не местный, недавно к нам прибился. А она ещё малышкой такая плясунья была!.. Подошвы горели!.. Ты только представь, как аппетитно она сейчас спляшет…

Нищий довольно заржал, потирая ладошки, лишний раз доказывая, что никакой он не слепой. Я швырнул ему ещё один медяк и пошёл в сторону центральной площади, чтобы своими глазами прочитать, чего такого могла наобещать Аманда, что смогла расшевелить даже этих вечно полусонных идиотов.

Ого. А на площади-то как людно… Мда, малышка развернулась на полную катушку. Всего за несколько дней она умудрилась перевернуть вверх дном весь город. Похоже, что стихийное бедствие по имени Аманда не остановится ни перед чем. Она и дядюшку Густава, добродушного толстяка, под каблук подбила. Иначе как объяснить то, что сейчас он стоял у стола и раздавал бесплатно ароматные булочки? Ещё тёплые, с расплавившимся сахарком сверху золотистой корочки. Рядом с ним супруга Анна разливала сильно разбавленное вино.

Народу собралось — тьма. Халявное угощение, как-никак. Чуть поодаль тренькали на скрипке и гитаре музыканты. На подмостках пару шлюх, изрядно набравшихся, лихо отплясывали, высоко задирая юбки, на радость местным мужикам. Одним словом, атмосфера была такая, словно сегодня, в четверг был ярмарочный день. Я потолкался среди зевак, прочитал объявление, прибитое на специальной доске. И едва не присвистнул. Малышка пообещала кругленькую сумму.

А рядом с объявлением была прибита афиша, изображавшая Аманду в обтягивающем трико и миниатюрной юбочке. Ну ни хрена себе. Внутри полыхнуло какой-то злобой. Малышка отплясывает в… этом? Охотно показывая всё, чем наградила её природа? А потом какой-нибудь мудак, сидя дома, дрочит, вспоминая, как лихо она крутила своей попкой на потеху публике?.. И где же сейчас сама обольстительница и возмутительница спокойствия?..

Слева раздавались одобрительные возгласы и звуки ударов. Я кое-как протиснулся сред собравшихся, увидев уличные кулачные бои. Двое претендентов на звание победителя с удовольствием мордовали друг друга, а чуть поодаль стояла Аманда в тёмно-сером платье. В том самом, подчёркивающем её точёную фигурку. Поверх платья накинут роскошный алый плащ с капюшоном, едва покрывавшем светлые волосы, собранные в высокую причёску.

Мужики, словно дурные, от души колошматили друг друга. Победителю Аманда цепляла на рубашку какую-то херню: алую ленточку с засушенным цветком и лично отирала с лица убогого кровь платочком. Потом победители соревновались между собой. Абсолютным чемпионом, как сказали зеваки, был Андерс, стоящий рядом с Амандой. Он был обнажён по пояс, лишь рубаха накинута на плечи. Здоровяк развлекал публику, поигрывая внушительными мышцами груди. Аманда хохотала, глядя на него. И поглядывала, кстати, с интересом, явно оценив мощное сложение деревенского дурня.

— Скоро твой черёд, — хохотнула красотка, пихнув Андерса локтем в бок. Тот расцвёл от небрежного касания, вызвав у меня своим весельем приступ жёлчного раздражения. Я растолкал зевак и подошёл к Аманде.

— Развлекаешься?

Она чуть вздрогнула от неожиданности, но даже не обернулась в мою сторону, продолжая смотреть на кулачный поединок.

— Делом занимаюсь.

— Да? И каким же?

— Победители возглавят отряд, который отправится на охоту за оборотнем.

— Ты хоть понимаешь, какой это кретинизм?

Девчонка возмущённо посмотрела на меня и процедила сквозь зубы:

— Кретинизм — это твоё обычное состояние. А я пытаюсь найти зверя, отправившего на тот свет мою бабулю.

Нет. Так не пойдёт. Я придвинулся ещё ближе, невольно вдохнув аромат парфюма, которым надушилась девчонка: чёрная смородина, роза и ваниль… Самый настоящий дурман, бьющий сладко и пряно в голову. Обошёл Аманду и встал спереди.

— Отойди, ты мешаешь мне смотреть.

— Ну уж нет. Если я не вмешаюсь, эти дурни затопчут мне весь лес.

Аманда иронично воздела бровь.

— Какое тебе дело? Ты же всё равно не охотишься?

— Я живу в глуши. И не люблю, когда мой покой тревожат. Подержи.

И прежде чем Аманда успела хоть что-то мне возразить, я всунул ей в руки свою шляпу. Скинул плащ к ногам девчонки и развязал тесьму рубахе, стягивая её через голову.

— Эй ты, увалень. Покажешь всё, на что способен?

Я пихнул Андерса кулаком в бок и вышел в круг. Андерс шагнул следом за мной под радостные крики собравшихся. Я обернулся, подмигнув Аманде:

— Поосторожнее с моей шляпой. И следи, чтобы никто не спёр моё ружьё.

Аманда пялилась на меня во все глаза. И могу поспорить на что угодно: ей понравилось увиденное.

Глава 12. Аманда

Ладно. Он чертовски хорош. Сукин сын снял свою рубашку прямо у меня перед носом, демонстрируя себя, любимого, во всей красе. А демонстрировать было что — широкие плечи, бугрящиеся мышцы и канаты вен, опоясывающих руки при движении. Сама не знаю почему, но рисунки вен на мужских руках всегда меня впечатляли. Хотелось тут же пробежаться пальчиками по этим дорожкам, гадая, куда они смогут завести. У Рика они вели к кистям рук с длинными, сильными пальцами. Которые — как я уже знала — могли довести до сладкого исступления. И сейчас вместо того, чтобы смерить наглеца уничтожающим взглядом, я едва ли не облизываюсь на него.

Конечно, Рик уступает Андерсу. Андерс кажется настоящим здоровяком по сравнению с Риком. Охотник более стройный и поджарый, словно хищник, кидающийся вслед за добычей. Чёрт. Надо бы оторваться от созерцания сильного мужского тела, но глаза сами охотно разглядывают крепкую мускулистую грудь. Смуглая гладкая кожа так и манит прикоснуться к ней. Даже поперечные шрамы на груди, словно от когтей, нисколько не портят впечатления. Похоже, что в своё время Рику перепало немало: один из шрамов белесой полосой спускается на живот, оканчиваясь возле впадины пупка. А чуть ниже — тонкая дорожка чёрных волос убегает вниз и прячется в брюках. Нет… Это просто неприлично — так низко носить брюки, что видны все мышцы живота. Волнующе перекатываются под кожей при каждом вкрадчивом движении Рика.

Во рту вдруг становится сухо и тело наполняется жаром. Безумие какое-то. Вот так с одного взгляда смотреть на него и переполняться каким-то сладким предвкушением, тянущим низ живота. Я смотрю на Рика, но в голове проносятся странные картины: тёмный ночной лес, проблески луны сквозь густые ветки, цепляющиеся за одежду. Запах палой листвы и влажной земли…

Наваждение. Вот что это такое. Наваждение и следствие того, что я слишком много и часто раздумываю над смертью своей бабули. Как только разберусь, сразу же уеду из Вольфаха прочь. Уеду и больше никогда, никогда сюда не вернусь.

А тем временем Рик пожимает руку Андерсу и отходит назад. Андерс сразу же встаёт в стойку и подтягивает кулаки на уровень груди, чуть сутулится и наклоняет голову вперёд. Рик в противовес ему стоит расслабленно лишь немного раскачивается на кончиках пальцев ног. Немного вверх и опять вниз, словно на пружине.

Зеваки вокруг наперебой делают ставки. Фаворит у зевак — Андерс. Никто не хочет ставить на Охотника. По мнению собравшихся сушёная вобла не конкурент быку. Сравнение сомнительное, но деревенщины никогда не могли похвастаться образным мышлением.

— Я посвящаю эту победу тебе, Аманда! — салютует мне Андерс своим кулачищем и оборачивается к Рику.

Я польщено улыбаюсь «наречённому» и шиплю в сторону мельника, принимающего ставки:

— Я ставлю на Охотника.

— Один против двадцати пяти, — сообщает мне он.

— Ставлю, — киваю я, а сама машу платочком Андерсу.

Через мгновение Андерс делает резкий шаг в сторону Охотника, выкидывая далеко вперёд правую руку. Неуловимое движение со стороны Охотника — он скользит назад. И кулак Андерса рассекает пустоту. Андерс вновь наступает. Со стороны Андерс напоминает мельницу — так сильно он размахивает руками.

В воздух взмывает то одна, то вторая рука. Охотник, словно играючи, успевает ускользнуть в самый последний момент. Андерс звереет оттого, что молотит воздух впустую и кидается вперёд, на манер деревенского бычка, наклонив голову сильно вперёд. Рикардо застывает на месте и резким выбросом левого кулака настигает цель: громко хрустит сломанный нос Андерса, а потом ещё один удар правым кулаком. И в воздух взметаются кровавые брызги. Андерс грузно оседает на землю.

Зеваки смолкли. Только что они подбадривали своего любимца, Андерса, а теперь смотрели на него, лежащего на подмёрзшей земле, и не могли поверить в случившееся. Потом раздался одинокий хлопок в ладоши, его подхватил кто-то ещё, и вскоре толпа рукоплескала Охотнику. Даже проигравшие, сделавшие ставки на Андерса, признавали, что прогадали.

— И, между прочим, я даже не вспотел, — вальяжно заявил мне Охотник, натягивая на тело рубаху, стоя опять непозволительно близко ко мне и нахально всматриваясь мне в лицо своим тёмно-серыми глазами. Красивые губы изгибаются в чуть насмешливой улыбке.

— Верни мне мою шляпу…

Я словно просыпаюсь ото сна и надеваю шляпу ему на голову. Для этого приходится встать на цыпочки и на мгновение коснуться курчавых волос. Мягкие на ощупь. С удовольствием бы запустила в них пальцы, дёргая его лицо на себя. Чёрт. Прикусываю губы, мягким уколом боли прогоняя видения, в которых он нависает надо мной, наполняя собой мучительно медленно… Взгляд Охотника прикован к моим губам. От внимания Рика не ускользнул мой мгновенный прикус губы, в глубине его взгляда тёмным огнём разгорается предвкушение.

— Я победил. Значит, теперь я возглавляю твою маленькую экспедицию. И заявляю тебе прямо здесь, мне не нужны болваны, путающиеся под ногами.

— Ты слишком самонадеян, Рикардо. Может, ты и сломал нос Андерсу, но я своего согласия не давала.

— Парочку зубов.

— Что, прости?

— Я сломал красавцу не только нос, но выбил ещё парочку зубов. Кажется, передних. Увы, но в его возрасте они уже не отрастут. Придётся бедняге свистеть через дырки или заказывать зубные протезы у цирюльника.

Рик ухмыляется. И, чёрт подери, но мне кажется смешным то, что теперь у Андерса не будет хватать парочки зубов. Андерс мотает из стороны в сторону головой и харкает на землю красным. Я стараюсь смеяться не сильно громко, когда понимаю, что Рик лишил Андерса двух верхних передних зубов. Но не могу отделаться от мысли, что теперь Андерс больше напоминает беззубого старика и в один миг лишился последней капли своего обаяния, которого, к слову, было и без того мало.

Глава 13. Аманда

— И ленточку можешь оставить себе. Я люблю… красный, но вот эта ерунда мне ни к чему. И охотно бы взял в качестве приза что-нибудь другое.

Я поправляю капюшон на голове и мельком оглядываю охотника.

— С чего вдруг ты захотел помочь мне? Помнится, ты выставил меня из своего дома… дважды.

— Да. Но кто сказал, что на третий раз всё получится точно так же. Может быть, в этот раз я буду более радушным хозяином и покажу, насколько я могу быть гостеприимным.

— А может быть, ты оставишь при себе всю свою широту души и огромное… гостеприимство, ммм?

Я нарочно медленно обвожу Рика глазами и на мгновение касаюсь кончиком языка пухлых губ. Самую малость, едва заметное движение. Но Охотник замечает его и выражение лица меняется. На нём явственно читается предвкушение и желание… Я оглядываюсь по сторонам и, призывно улыбнувшись, маню Рика пальчиком. Он наклоняется, и я едва слышно говорю ему на ухо:

— Рикардо…

Голос томный, с чувственным придыханием. Мгновенная реакция не заставляет себя долго ждать: вижу, как сильно начинает пульсировать синеватая жилка на виске охотника.

— Не капай слюнями на моё платье… Оно слишком дорогое.

Охотник удивлённо моргает. Взгляд Рика выражает изумление, но тут же сменяется раздражением. О да, дорогой, держи ответную провокацию. Жуй и глотай, только не подавись. Я с довольным видом отдаляюсь от него, борясь с желанием пробежаться кончиками пальцев по длинным теням, падающим от чёрных ресниц на смуглую кожу. Я разворачиваюсь и неторопливым шагом покидаю площадь, слыша, как он кричит мне вслед:

— Тебе не поймать оборотня без меня!

Я, не оборачиваясь, машу ему рукой на прощание.

— Да ты даже не сможешь отличить следа волка от следа обычной блохастой псины!..

С моей стороны — тишина в ответ. Попытка была так себе, честно говоря. Кто сказал, что я сама собираюсь елозить носом по следам? Пффф…

Позади меня слышится звук шагов. До чёртиков хочется обернуться и убедиться в том, что это Рикардо нагоняет меня, но я сдерживаюсь изо всех сил. Мой шаг нетороплив, стоит лишь пересечь вот тот переулок, виднеющийся впереди, и я окажусь у почтового отделения. Возможно, идея, пришедшая мне в голову сегодня утром, окажется удачной…

Но едва я пересекаю границу переулка, как меня обхватывают сильные мужские руки и разворачивают. Рик с такой силой толкает меня к стене, что я клацаю зубами. Он вдавливает меня в стену, закрыв своим телом путь к отходу.

— Не стоит провоцировать меня, — едва не рычит он мне в лицо.

Рик обхватывает мою шею, поглаживая нежную кожу большим пальцем, и нажимом пальцев с другой стороны заставляет склонить голову набок. Тотчас же шеи касаются его губы, проходя по коже горячо и влажно. Он вбирает кожу губами и едва ощутимо оглаживает её кончиком языка, вырисовывая неизвестные мне узоры. Поднимается выше, до самой мочки уха, прикусывает её на мгновение и зализывает место укуса. Не давая опомниться, вновь спускается к шее и чертит языком дорожку до ключиц, выступающих в вырезе платья. Его жадные поцелуи наполняют меня пьянящим восторгом и диким желанием замереть в его руках, открыться и выгнуться навстречу чувственным касаниям, заставляющим гореть пламенем вожделения.

Из моих губ вырывается непрошеный стон. Рик дёргается на месте, словно его огрели кнутом по оголённой спине и нехотя отрывается от меня. Большим пальцем он оттягивает нижнюю губу вниз и приближается к моим губам. Медленно и неотвратимо. Мои глаза сами закрываются, и я вся тянусь ему навстречу, встречая лишь… пустоту! Потому что этот гад резко шагнул назад. Я едва удержалась от позорного падения носом вниз, на мощённую булыжником улицу. Ноги вдруг оказались такими ослабевшими, словно Рик за несколько мгновений лишил меня собственной воли.

— Мы квиты, — ухмыляется Рик, озорно сверкая серой сталью глаз, — и что бы ты ни говорила, я нужен тебе в гораздо большей степени, чем ты мне. Хотя бы для того, чтобы удовлетворить горячую девчонку, голодную и охочую до ласки…

— Готова поставить всё выигранное золото на то, что окаменелость у тебя в штанах может поспорить с твёрдостью булыжников под твоими ногами. Советую тебе наведаться к шлюхам, Рик… Они охотно примут тебя.

Я заставляю себя шагнуть вперёд и, проходя мимо Охотника, бросаю небрежно:

— Что же касается меня, я давно научилась управляться с собственными желаниями.

Останавливаюсь:

— И что самое интересное, мне для этого требуется в два раза меньше времени, чем тебе…

А вот теперь можно уходить. Одна часть меня невероятно довольна собой, вторая — хотела бы остаться в тёмном переулке и послушно льнуть к Рику, ластясь к нему, словно кошка. Вот только этого мне не хватало…

Остаток дня проходит в хлопотах и на некоторое время я забываю о Рике. Но вечером я натыкаюсь на несчастного Андерса. С распухшим носом и выбитыми передними зубами. Под глазами наливаются фиолетовые синяки. Слова Андерса мне удаётся распознать с трудом. Он гнусавит и плохо выговаривает буквы. Бедняга переживает: завтра он не сможет составить мне компанию, потому что чувствует себя отвратительно. Я злюсь. Неужели пара синяков — это предел его выдержки? Но потом замечаю, как странно он передвигается: его немного ведёт вбок, и он едва не врезается в дверной косяк, хватаясь за голову с лёгким стоном. А во всём виноват Рик!

Я распахиваю ставни на окне, чтобы впустить свежего воздуха и слышу недовольный стон.

— Чёрт, красотка, поаккуратнее с этим!

В оконном проёме появляется знакомая уродская шляпа Рика. Я стараюсь не подавать виду, что рада его видеть вопреки всему сумасбродству, творящемуся между нами с самого первого момента встречи.

— Что ты здесь делаешь? — я придаю голосу недовольный тон и натягиваю на себя халат, запахивая его.

— А ты как думаешь, зачем я здесь?

— Понятия не имею, но сейчас закрою ставни.

— На радость тебе, я мог бы сделать вид, что пришёл поглядеть на то, как ты удовлетворяешь себя.

Рик усмехнулся. Взгляд тёмно-серых глаза прошёлся по мне жаркой волной, не скрывая плотоядного интереса.

— Но… Я здесь не затем.

— Надо же. А вот сейчас ты меня удивил! Я уж подумала, что теперь ты будешь постоянно таскаться за мной, выклянчивая угощение.

Рик картинно изогнул бровь.

— Я — выклянчивать? Кажется, это ты в переулке едва не хлопнулась в обморок от парочки невинных поцелуев. Я даже боюсь предположить, сколько времени у тебя не было мужчины или насколько они были неспособными.

Вот гад! Я шагнула к окну и потянула за ставню.

— Постой! — выставил руку в сторону Рик.

— Убери руку или я отдавлю твои пальцы!..

— Ты хочешь найти тех, кто убил твою бабулю или нет? Кроме меня тебе никто не поможет. Все эти болваны либо слишком тупые, либо слишком медлительные.

— К твоему сведению, Рикардо, я сегодня отправила почтой запрос. Ты не единственный охотник в округе. И вполне возможно, что на счету кого-то ещё имеется убитый оборотень!

— С чего ты взяла, что это был оборотень? Потому что так сказал Отто? А ты видела, какой из него следопыт? Этот пентюх не сможет даже отыскать волка, пробежавшего по свежевыпавшему снегу!..

Увы, он был прав. Но иметь дело с таким несносным, высокомерным засранцем…

— Ага. И к твоему сведению последние пару слов ты произнесла вслух. Твой запрос, даже если будет успешен, займёт некоторое время. Вполне возможно, что к тому моменту будет уже слишком поздно и ты не успеешь поймать злоумышленников.

— Зачем это тебе? — чуть раздражённо спросила я.

— Я же сказал, Аманда, — терпеливо произнёс Рик тоном, словно говорил с маленьким, неразумным ребёнком, — мой лес — моя обитель. И для меня нет ничего хуже тупиц, нарушающих мой покой. Я помогаю тебе и забираю обещанное вознаграждение. Каждый получает что хочет, только и всего. Соглашайся…

— Ладно, — после секундного колебания ответила я.

— Отлично! Я зайду за тобой с первыми лучами солнца.

— Что?! Так рано?! Но уже поздняя ночь!

— Да-а-а-а, — довольно протянул Рик, — поэтому ты сейчас, как хорошая девочка, ляжешь спать и отдохнёшь как следует.

— Отлично, а теперь, будь добр, слезь. Я хочу закрыть ставни. Уже довольно холодно.

Рикардо сдвинулся вбок. Ставни захлопнулись с лёгким стуком.

— Эй, Аманда!.. — услышала я приглушённый голос Рика.

— Чего тебе ещё?

— Я соврал о причинах. На самом деле я всё ещё не оставляю надежды забраться к тебе под юбку и… Спокойной ночи!..

Глава 14. Аманда

Я всегда любила поспать. Для меня нет пытки большей, чем просыпаться ни свет ни заря, когда горизонт ещё сер и темён. Но чего не сделаешь ради любимой бабули… Светлая ей память. Немного поразмыслив, я решила не наряжаться и выбрала самый простой костюм из имеющихся у меня. Проблема в том, что даже это простое платье было слишком вычурно для Вольфаха. В итоге я плюнула на попытку выглядеть как средний обыватель захудалого городишки. Я не они, мне никогда не стать серой убогой мышью. Смирившись со своей венценосной участью, я собиралась спуститься позавтракать, но в деревянную ставню прилетел камень.

— Эй, Аманда… Спускай свою хорошенькую задницу как можно быстрее!

Да чтоб тебя, Рик! Не мог прийти на минут пять позже.

— Я ещё не успела позавтракать! — прошипела я ему в ответ.

Рикардо в ответ отсалютовал мне какой-то тёмной бутылью с плескавшейся в ней жидкостью.

— Позавтракаешь в дороге, давай живее. У меня заканчивается терпение. Или я подгоню тебя дробью…

Чёрт. А с него станется. Этот сумасшедший в предрассветном сумраке сверкал глазами как дикий зверь. Я спустилась по лестнице бегом. Дядя Густав уже встал и даже успел испечь первую партию пирожков: сейчас на столе от горы пирожков поднимался пар и по всей кухне разносился чудный аромат. Я наскоро накидала пирожков в маленькую корзинку и выбежала на крыльцо.

Гадкий охотник уже развернул свою лошадь. И сейчас она трусила мелкой рысцой в обратном направлении. Я едва не позеленела от злости: похоже, что Рик намеревался постоянно изводить меня. Но бежать вслед за ним я не собиралась. Я же не собачонка какая-нибудь.

Рикардо осадил лошадь и обернулся, хлопнув ладонью по крупу животного:

— Пошевеливайся, Аманда!

В ответ я махнула корзинкой с пирожками и, достав один из них, с удовольствием надкусила тёплого теста. В оболочке сдобного теста были подслащённые яблоки. Настолько сочные, что сок брызнул во все стороны.

Глава 15. Охотник

Девчонка и не думала шевелить своими изящными ножками в моём направлении. Нет, она перебирала ими. Но не торопясь, словно находилась на увеселительной прогулке. И ещё что-то жевала. А у меня в брюхе со вчерашнего дня не было ничего, кроме сидра. Внутри меня что-то голодно заурчало. Пришлось направить мою Ночку (так звали лошадь) к Аманде. Девчонка жевала пирожки с таким удовольствием на лице, что можно было её принять за самого счастливого человека на всём белом свете. Аманда надкусила пирожок ещё раз и ойкнула: сок потёк по губам и подбородку, даже пальчики девчонки запачкались в яблочном соке. Ничуть не смущаясь, Аманда отёрла лицо и облизала пальцы, состряпав притом невинную мордашку, будто бы не понимая, какую реакцию увиденное может вызвать у нормального мужчины. Мда…

— Пирожок? — улыбнулась соблазнительница.

Я спрыгнул с лошади. Девчонка невольно сделала шаг назад, смотря на меня смеющимися карими глазами. Лицо было свежее после сна, но губы — чуть припухшие и причёска несколько небрежная. Честно говоря, вот в таком виде она было чудо как хороша. И соблазнительно пахла свежей сдобой и яблоками. Я отёр большим пальцем капельку сока у неё под губой, борясь с желанием пробежаться по припухшим губам языком, вбирая в себя их вкус.

— Замарашка. Нет времени прохолаживаться.

Я подхватил девчонку за талию и усадил на лошадь, взобравшись сзади. Тепло её мягкого податливого тела приятно волновало кровь и отдавалось пульсацией в напряжённом члене. Путешествие с ней станет тем ещё испытанием…

— Пошла, Ночка!

Лошадь резво перебирала копытами. Одной рукой я удерживал вожжи, а второй всё же выхватил свежей выпечки, потому что жрать хотелось неимоверно сильно.

— Держи!

— Я не накачиваюсь спиртным с раннего утра, — дёрнула в сторону нос Аманда от моей бутылки.

— Это обычный сидр, не креплёный…

— Ладно.

Девчонка всё же приложилась к бутылке, возвращая её мне.

И было во всём это что-то такое хрупкое, что хотелось заставить время остановиться, а мы бы двигались по кругу в заданной траектории. Тишина утра, мерный шаг лошади, тёплая выпечка и красотка впереди меня, от которой штормит сильнее, чем от ураганного ветра. А вкус её губ, выпачканных в яблочном соке, остался на стекле бутылки. И даже терпкому вишнёвому сидру было не по силам его не заглушить.

Глава 16. Аманда

Вопреки моим ожиданиям Рик направил свою Ночку (ну и имечко) не в лес, а по улицам города. Остановил её возле чёрного входа в оружейный магазин.

— Зачем мы здесь?

Рик проигнорировал мой вопрос, сердито шикнув на меня, налёг плечом на дверь, просовывая в образовавшуюся щель лезвие ножа.

— Готово! За мной и без лишнего шума!..

— В лавку тайком мне ещё не приходилось забираться!..

— Никогда не поздно попробовать что-то новое…

Мы оказались в тёмном коридоре. Рик схватил меня за руку и повёл в абсолютной темноте вслед за собой, сбил прикладом ружья замок, висевший на двери, и зашёл внутрь маленькой комнаты, выполнявшей роль склада. Не теряя ни минуты, Рикардо метнулся к полкам и развернул суму, болтавшуюся у него на плече.

— Не стой без дела, Аманда, грузи патроны.

— Почему мы должны воровать патроны?

— Из-за тебя, малышка! Если бы ты не устроила светопреставление в Вольфахе, я купил быпатроны как ни в чём не бывало. Но из-за ажиотажа Михаил задрал цену втрое…

— И что с того? Я могу себе позволить купить патроны даже по тройной цене.

— Вообще-то, я тоже. Но это дело принципа…

— Воровать — дело принципа? Теперь я вижу, что ты совсем беспринципный тип!..

— Я не ворую. Я беру необходимое и, заметь, заплачу?. Но ровно столько, сколько посчитаю нужным!..

Через несколько минут полка с патронами была очищена. Рик положил на полку монеты аккуратной горкой и поманил меня за собой. Внезапно послышался звук открываемых дверей.

— Чёрт! — выругался Рик и, схватив меня за запястье, потащил на выход.

— Всем стоять! — раздался грозный окрик.

— Бежим!..

Повторять дважды мне не пришлось, я припустила что есть мочи и даже вихрем взлетела на Ночку. Позади меня пристроился Охотник. Лошадь, не дожидаясь, пока хозяин стегнёт её для ускорения, резко дёрнулась с места. Рик заставил лошадь свернуть в ближайший же переулок. И вовремя. Потому что позади раздались звуки выстрелов.

— Это Ганс, помощник Михаила, — весело заявил Рик, пришпоривая лошадку, — не знал, что он заявляется в лавку так рано!..

— А если…

— Никаких если, Аманда… Он не успел нас разглядеть. Конечно, Михаил может предъявить мне обвинение, ведь ружей, подобных моему, не так уж много в Вольфахе. Но пусть попробует, докажет, что это был я! В особенности когда у меня есть свидетель, что я был в совершенно другом месте…

— Да? И кто же это?

— Аманда! Ты, конечно же. В случае чего, скажу, что развлекался с тобой на дальних сеновалах. А ты подтвердишь!..

— Ещё чего!

— Куда ты денешься, дорогая!.. Убийц бабули смогу отыскать из всех местных только я один. К тому же ты не захочешь быть осуждённой за кражу.

— Я уже жалею, что связалась с тобой, Рикардо.

— Это только начало, красотка…

Весёленькое начало и чрезвычайно волнительное к тому же. Хотя бы потому что чувствовала спиной крепость тела Рикардо и вдыхала аромат его тела: терпкий, мускусный. Пьянящий настолько, что хотелось развернуться и уткнуться носом в его шею, вдыхая полной грудью. Кажется, ещё ни один мужчина не волновал меня настолько сильно. Рядом с Риком всё неслось под откос, а я болтала дикую околёсицу. И изнутри рвалось наружу безудержное веселье напополам с восторгом. Разумеется, во всём этом были и другие ноты и цвета: глухое раздражение и возмущение, но остальное с лихвой перекрывало негативные вкрапления.

— Значит, бабулю твою обнаружил молочник. К нему сейчас и направимся.

— А как же следы?

— Нет смысла разъезжать по округе, зря тратя время, Ами.

— Не стоит называть меня так.

— Почему? Мне нравится, Ами… — нарочно медленно протянул Рик, смакуя каждую букву. И повторил ласковое прозвище, касаясь губами волос. Горячее дыхание коснулась раковины уха. В груди скрутилось в тугой узел предвкушение, и пульс участился.

— Мне не нравится, — соврала я, но тут же решила исправиться, — это прозвище для близких друзей. А ты к ним не относишься.

— Возможно, ты права. Но я и не хочу быть твоим… другом.

Проклятье. Нарочно сделал паузу между «твоим» и «другом», а моё воображение уже успело нарисовать недвусмысленные картины. А всё из-за близости его тела и низкого приятного голоса, ставшего чуть более хриплым, когда произносил последние слова.

— Как хорошо, что наши желания совпадают!

— Да неужели? — ухмыльнулся Рик и теснее прижал меня к себе, вжимая ягодицы в свои бёдра, давая почувствовать, насколько сильно напряжён его член. Одна рука Рика опустилась мне на бедро и пальцы начали перебирать ткань платья, подтягивая его наверх.

— Прекрати! — забилась я в его руках.

— В чём дело? Маленькая проказница испугалась Охотника? Успокойся, Аманда, я всего лишь хочу подобрать подол твоего платья, чтобы оно не испачкалось в грязи.

Чёрт. А ведь он прав. Лошадь резво бежала по улице. Впереди был особенно грязный участок, и грязь из-под копыт разлеталась во все стороны. Рик раскатисто рассмеялся и ослабил хватку.

— Прекрати ржать, как лошадь! — огрызнулась я. Рик хотел что-то мне возразить, но мы уже подъехали к дому молочника Юхана.

— Утро доброе, Юхан! — приветливо улыбнулась я.

Юхан как раз тащил бидон с молоком к телеге, намереваясь отправляться на рынок.

— Доброе, — прокряхтел Юхан.

— Юхан, я хотела бы поговорить с тобой о своей покойной бабуле.

Юхан отёр пот со лба, обернулся:

— Что что?

— Ведь ты же обнаружил мою бабушку… первым?

Лицо Юхана странным образом позеленело. Он мрачно кивнул.

— А заметил ли ты что-нибудь необычное в то утро?

— Всё как всегда: два жбана молока, одна кринка сметаны. Треть круга сыра. Масло твоя бабка не брала, взбивала сама… Бабка твоя всегда пустую тару на подоконнике оставляла и деньги в ней же. Просила ставить и уходить. А в то утро я ничего не увидел, подумал, может, забыла или занята чем-то… Но тихо было так, ничего не слышно. Странно, подумал я, бабка всегда себе под нос бормотала. Подумал, может, уже и копыта откинула старая, да зашёл… А там этот ужас! Ну вот и всё.

— Спасибо, Юхан. Частенько ты к ней наведывался?

— Раз в два дня…

Мне стало немного грустно и захотелось хоть с кем-то поговорить о родном человеке, которого я не видела давным-давно. Я слезла с лошади и, опершись о телегу, болтала с Юханом, вспоминая смешные случаи, на время забыв об Охотнике.

Внезапно послышался сухой щелчок взводимого затвора. Оглушительно прогремел выстрел.

Глава 17. Аманда

Юхан взвился на месте: комья земли полетели во все стороны прямо у его ног. Бах! Ещё один выстрел! Рикардо сидел на лошади и перезаряжал ружьё с таким видом, будто ничего не произошло. Щёлк. И ствол ружья уже направлен прямо в живот Юхана.

— Рикардо! — возмутилась я.

— Ты слишком много болтаешь, молочник, — процедил сквозь зубы Охотник, — ты часто бывал у бабки, кто общался с ней за последнее время?

— Никто…

— Неправильный ответ.

Бах! Ещё один выстрел. И комья земли взлетают вверх уже у самой ступни Юхана.

— Хорошо-хорошо… — зачастил Юхан, — бабка трындела, что нужно заменить половицы в доме, хотела вызвать плотника. И, кажется, к ней наведывался преподобный Марк.

— Кажется? — прищурился Рик, подняв ружьё до уровня груди Юхана.

— Наведывался. Бабка уже совсем старая была, боялась, что умрёт с грехами на душе… З-з-за несколько дней до с-с-смерти он был у неё.

— Значит, ты последний видел бабку, да?

— А-а-а-а-а… Видел! Но я её не убивал! Я не переношу вида крови… Я от увиденного до сих пор плохо сплю ночами и принимаю опий, чтобы уснуть.

— Ладно, — согласился Рикардо, — верю. Но, кажется, что ты куда-то собирался, не так ли? Проваливай поживее!

Юхан торопливо обежал телегу и вскочил на козлы, стегнув, что есть мочи кобылку. Она рванула с места и телега, гремя бидонами с молоком, понеслась по улице.

— Живо залезай на лошадь!

— Что ты себе позволяешь?! Ты не можешь вот так просто стрелять по людям!

— Уже выстрелил, — невозмутимо произнёс Рик, — и выстрелю ещё раз, если ты не соизволишь затащить свою задницу на эту сраную лошадь!

Лошадь возмущённо фыркнула, явно обидевшись на обидное прозвище. Я не двинулась с места, топнув ногой. Рик не может мне приказывать! Он не имеет никакого права обращаться со мной вот так…

Внезапно Рик соскочил и дёрнул меня, прижимая спиной к боку лошади.

— Хочешь что-то сказать мне, маленькая вертихвостка?

В тёмно-серых глазах плескалась ярость.

— Я согласился тебе помогать не для того, чтобы смотреть, как ты кокетничаешь со всеми подряд и мило улыбаешься… — прорычал он мне в лицо.

— Строго говоря, ты сам мне навязался, — попыталась возразить я, но Рик притиснул ладонь к моему рту.

— Ни слова больше, Аманда. Я едва сдерживаюсь от того, чтобы устроить тебе взбучку. Мне не нравится твоё поведение. В следующий раз я буду стрелять не по земле. Тебе ясно?

Слова вырывались из его рта с каким-то животным рыком. Он тяжело дышал, грудь вздымалась. Навис надо мной огромной тенью, заслоняя всё вокруг. Я отбила его ладонь:

— Может, ты бесишься, потому что мои улыбки предназначены не тебе, Рикардо?

— Ещё одно слово — я свяжу тебя, засуну в рот кляп и натяну на голову мешок. Тогда ты точно не сможешь одаривать всех своим обаянием.

— Ты не посмеешь.

— Уверена? Я уже связал тебя единожды, — Рик резко приблизился и произнёс шёпотом мне на ухо, — и с удовольствием проделаю то же самое ещё раз. Могу приступить прямо сейчас…

Горячий шёпот обжигающей волной прокатился по коже шеи, спустился к груди, заставив её ныть от предвкушения. Стоило лишь вспомнить, что именно последовало за связыванием в нашу предыдущую встречу, как внизу живота тугим узлом скрутилось отчётливо пульсирующее желание. Я подняла глаза — в глубине серых глазах разгорался огонёк предвкушения. Красивые губы изогнулись в лёгкой усмешке. Он правильно истолковал причину, по которой полыхнули мои щёки и сбился на мгновение пульс.

Рик наслаждался моментом и даже не пытался этого скрыть. Да, выведи меня из себя, говорил весь его вид. Позволь мне сорваться — нагло призывал его взгляд. И главное, что мне тоже этого хотелось — раздразнить, довести до точки кипения и наслаждаться произведённым эффектом и последующим наказанием, чересчур сладким, чтобы от него отказываться.

Краем глаза я заметила, как Рик потянулся рукой к суме, притороченной к седлу. И словно очнувшись, вырвалась из гипноза. Я толкнула Рика в грудь рукой:

— Чего застыл? Пора двигаться дальше!

Мне кажется, или он выглядел слегка разочарованным? Так тебе и надо. Не стоит выбивать почву у меня из-под ног прямо посреди улицы. Пусть безлюдной, но всё же. Я взобралась на лошадь.

— Куда дальше?

— Проверим домик твоей бабули. Посмотрим, что такого обнаружил Отто, — нехотя буркнул Охотник и уселся позади меня.

Я ожидала, что он сейчас сядет, прижав меня к себе так же тесно, как раньше. Но вместо этого он сел, немного отстранившись. Подумаешь. Не больно надо…

Возле дома бабули Рикардо остановился и привязал лошадь. На мгновение он застыл без единого движения и даже глаза прикрыл. Казалось, что он всем своим телом будто впитывает окружающую обстановку: запахи, шорохи, игру света через ветки деревьев…

— Рикардо… — осмелилась произнести я.

Вместо ответа он предупреждающе выставил палец в мою сторону, сердито шикнув. И вновь замер. Я боялась пошевелиться, чтобы случайным шорохом не помешать Охотнику.

— Ясно, — произнёс он и двинулся вокруг домика бабули.

Я потащилась вслед за ним. Вдруг он резко остановился, и я уткнулась носом в его широкую спину.

— Не стоит таскаться за мной. Затопчешь следы. И без того за долгий промежуток времени много чего произошло…

Ладно, понаблюдаю издалека. Рикардо всматривался в землю и присел на корточки, пристально вглядываясь. Потёр пальцами след и принюхался к пальцам, перепачканным в земле.

— Ну что? — нетерпеливо спросила я.

— Ничего, — вытер пальцы о штаны Рик, — след старый и понять что-то по нему практически невозможно.

— А Отто сказал, что видел следы волка. Слишком большие, чтобы походить на следы обычного.

— Может, обычный матёрый волчара прогуливался здесь, — усмехнулся Рик, но всё же обошёл кругом дом. На мгновение он запнулся, и я не утерпела и вихрем подлетела к нему. На подсохшем участке земли чётко виднелся след лапы.

— Вот видишь! — торжествующе завопила я.

Глава 18. Охотник

— Да, Аманда, я вижу. Я не слепой. И уж точно не глухой. Не ори так!

А ещё не стой так близко ко мне. Слишком сильный аромат запечённых яблок и вишнёвого сидра. Слишком ярко блестят возбуждённые глаза. Слишком призывный румянец играет на щеках, стоит лишь приблизиться. Иначе говоря, она сбивает меня с толку своим присутствием. Хотелось показать девчонке, что ни хрена особенного в ней нет: так же раздвинет послушно ножки, сгорая от желания, но…

Но вместо того, чтобы играть с ней, смущать, доводить до исступления и брать своё, я как последний кретин, сам облизываюсь, глядя на неё. Облизываюсь уже не первый день. И не могу выбросить её из головы. Даже от шлюхи отказался — виданное ли дело. Просто попробовав эту малышку лишь пальцами, захотелось гораздо большего. Настолько сильно захотелось, что прочие готовые на всё дырки потеряли свою привлекательность. Старый добрый метод избавлял от напряжения лишь на время. Я мог бы стереть свой член до кровавых мозолей, но это не помогло. Мне нужна эта девчонка, вся целиком.

— Это оборотень! — убеждённо звучит её голосок.

— С чего ты взяла? — лениво цежу сквозь зубы.

— Огромный след…

— А ты хоть раз в жизни видела матёрого волка?

— Нет. Но мне кажется, что это след оборотня.

Нет, малышка, тебе не кажется. Это на самом деле след оборотня… Но вся херня в том, что он здесь совершенно ни при чём. Это было что-то совершенно… иное. Непонятное и пугающее. Его присутствие чувствовалось. Не только тошнотворным запахом, разлившемся в холодном воздухе. Оно было везде и одновременно нигде. Я пытался уловить его запах, но натыкался лишь на смрад, висевший густым туманом.

Да. Я чувствовал его ранее. Несмотря на то что упивался до скотского состояния, до беспамятства, до невозможности пошевелить хотя бы пальцем или вспомнить, как меня зовут. Но оно присутствовало. Цепляло край замутнённого сознания. И становилось тихо… Так тихо, что если бы вдруг какой-нибудь трёхногий таракан задумал пробежаться, топот его лапок звучал бы подобно громовым раскатам.

Вот только Аманде о том знать пока не стоит. Потому что у меня самого нет объяснения происходящему. Но я всем своим нутром чувствую, что оно было здесь. Жрало и резвилось вволю…

— Пока рано говорить что-то, Аманда. Мне надо осмотреть дом.

Едва я ступил в дом, оказался чуть не сбитым с ног плотной завесой запаха.

— Запах не выветривается, сказал Отто, — слышится голос Аманды.

— Я же сказал тебе, оставь меня в покое, — рычу я ей, выталкивая за порог, — не мешай мне…

— Ты грубый, неотёсанный мужлан!

Я захлопываю дверь перед её носом и стараюсь не дышать. Дурочка не понимает, что ей лучше не соваться в места, подобные этому. Я бы сам с огромным удовольствием ткнул девчонку носом в грязь, чтобы посмеяться над её возмущённым выражением лица. Но в доме её покойной бабули смердит иным. Смертью, разложением и… Злом.

Глава 19. Аманда

С меня хватит. Мало того, что этот тип постоянно пытается вывести меня из себя, так ещё и орёт, будто сумасшедший, выталкивая взашей из дома. Из дома, который, на минуточку, принадлежит мне!.. Но оставаться здесь сейчас я больше не намерена. Пусть затолкает куда подальше своё ублюдское непомерное эго и поучится себя вести с приличными людьми. Я развернулась и зашагала в противоположном направлении. Ерунда. Справлюсь. Ходила же пешком раньше. До того как пришлось перебраться к бабуле окончательно после смерти мамы. И сейчас прогуляюсь пешочком. Ничего страшного…

Вот только мой страх не внимал голосу разума. Поневоле перед глазами вставал отпечаток волчьей лапы — огромный, величиной с полторы мои ступни… Как вообще выглядят оборотни?.. Говорят, что они могут перекидываться в волка. А в некоторых книгах со сказаниями и легендами их рисовали иными — высокими, плечистыми людьми, в которых от зверя чуть больше, чем от человека…

От мыслей неприятный холодок пробежался по позвоночнику. А шея сзади покрылась мурашками. Словно кто-то следил за мной, пристально, не отрывая взгляда. Сейчас же утро, подбодрила я себя, но окружающий лес был густым и тёмным. Еловые ветки, будто когтистые лапы, тянулись со всех сторон. Пахло сырой землёй и какой-то гнилью. В некоторых местах тропинка петляла и было так темно, словно утро и поздний вечер поменялись местами.

Поневоле я ускорила шаг. Звук шагов был хорошо слышен в окружающей меня тишине. А потом я услышала странное. Хр-р-р-р-р… Доносилось откуда-то сбоку. Кажется, слева. Я оглянулась и ничего не увидела. Мой шаг ускорился. Хр-р-р-р… Уже ближе, намного ближе, чем в первый раз и как будто не слева, а справа.

— Кто здесь? — я остановилась и развернулась лицом туда, откуда доносились странные звуки. Вновь тишина. Но… что это? Слышится чьё-то тяжёлое дыхание. Кто-то прячется за тёмными ветками и скребёт по земле. Хр-р-р-р…

Большего мне не потребовалось. Я взвизгнула и бросилась прочь, что было сил. По тропинке, перебирая ногами так быстро, как только возможно. Но позади меня раздавался оглушительный рёв и топот. Я бежала так быстро, что встречные потоки воздуха становились ветром, бьющим прямо в глаза. Непрошеные слёзы собирались в уголках глаз и солёными дорожками сбегали по щекам. А топот всё ближе и ближе… Проклятое платье обвивается вокруг ног и мешается, замедляя бег.

Я уже не разбираю дороги. Всё пляшет перед глазами. Несусь на предельной скорости. Но вдруг цепляюсь носком сапога за корягу и падаю, едва успевая выставить руки. Хр-р-р-р-р-р… Совсем близко. И меня обдаёт горячим смрадным дыханием…

Глава 20. Аманда

Чувствую морду зверя, уткнувшуюся на мгновение сзади и навалившуюся сверху. Резкая сильная боль от того, что кто-то наступает на меня. Паника разливается во мне. Успеваю перевернуться на спину и пытаюсь отбиться от клыков, находящихся так близко от моего лица. Я вижу только их, выступающих из пасти и больше ничего. Звуки отходят на второй план. Я слышу только свой крик ужаса… Внезапно нечто громыхает совсем близко. Один раз. И спустя мгновение громыхает ещё раз. Лица касается что-то мокрое. Меня придавило к земле тяжёлым весом чьей-то туши.

Вдруг становится легче. Кто-то оттаскивает зверя с меня.

— Эй, Аманда, Аманда…

Щеки касается горячая сухая ладонь. Нужно заставить себя открыть глаза. Потому что голос мне знаком, и его обладатель убеждает меня:

— Не хочется прерывать твой отдых посреди тропинки в лесу. Но лежать на холодной земле — не самая лучшая затея.

Рикардо. Это его голос. Интонация поначалу была участливая, но после он вновь переходит на насмешливый тон. И это его пальцы, нежно оглаживающие кожу щёк. Я открываю глаза и опираюсь на протянутую ладонь, чтобы сесть.

— Кто это был? — мой голос всё ещё дрожит от страха.

— Кабан. Самый обычный вепрь.

Я смотрю на тушу зверя, лежащую сбоку от лесной тропы.

— Такой огромный!..

— Да, вымахал, здоровяк.

В пасти виднеются клыки, так сильно меня напугавшие. Потом перевожу взгляд выше и сглатываю. Выстрелом зверю снесло верхнюю часть головы. Запоздало понимаю, что на лицо мне, возможно, брызнула кровь вперемежку с мозгами. Провожу пальцами по лицу, они пачкаются в красном. Рик ухмыляется:

— Да, Аманда. Сейчас ты вся в красном. Та ещё красотка…

— Ничего смешного!

Я встаю и замечаю, что в крови не только моё лицо, но и часть платья. Первый выстрел пришёлся зверю в район рёбер и меня немного залило кровью вепря.

— Почему этот зверь напал на меня?

— Может быть, потому, что ты слишком сладко пахнешь яблоками, ммм? Он просто не смог удержаться от соблазна попробовать немного перекусить тобой.

— Ты издеваешься? Тебе всё это кажется смешным? Ты просто идиот, Рик!..

Я пытаюсь вытереть лицо рукой, но лишь ещё больше размазываю мерзкую липкую кровь по лицу под насмешливым взглядом Рика. Я бросаю эту затею и разворачиваюсь.

— Не самая хорошая идея — разгуливать по лесу одной, — кричит мне вслед Рик. — Постой!

— Хрен тебе! — ругаюсь я.

Отчего-то меня злит весёлый вид Рика и хочется убраться как можно быстрее.

— Ты просто избалованная, взбалмошная стерва!

— Мужлан! Тупая деревенщина! — не остаюсь в долгу я и иду прочь, не замедляя шага.

Вслед мне летит отборная ругань. Рик — тот ещё виртуоз по части ругательств, и не только. И я была бы ему искренне благодарна, если бы при каждой встрече он не вытирал об меня свои ноги.

Оставшаяся часть пути проходит спокойно. И меня даже догоняет Рик, ведущий под уздцы свою Ночку. Боковым зрением я замечаю, что он нагрузил тушу убитого вепря на лошадь. Остаётся только удивляться тому, как он смог в одиночку поднять и закинуть её на круп лошади. Подавляю невольный вздох: ну вот, он ещё и силён, как великан, несмотря на то, что не может похвастаться огромными мускулами. Нет. Он скорее скручен из тугих мышц и жил, этот несносный мерзкий Охотник!..

— Тебе лучше перестать дуть губы по пустякам, Аманда.

— Я не спрашивала твоего мнения, Рикардо.

Ускоряю шаг, потому что мы уже в черте города. Солнце стоит высоко — оказывается, прошло немало времени с момента нашего отъезда. Случайные прохожие шарахаются от меня в сторону. Другая бы на моём месте кралась тёмными переулками, чтобы не натыкаться на осуждающие взгляды, но мне плевать, абсолютно. Хочется только как можно быстрее добраться до дома дядюшки Густава и смыть с себя грязь, кровь и пот с запахом страха.

С каким ужасом смотрят на меня прохожие, с таким же восторгом они глядят на охотника. Вепрь просто огромен, и я краем глаза замечаю, как приосанивается Рик и лихо заламывает свою шляпу набок. Уродская, безобразная шляпа! Как же она меня бесит!..

— Дева Мария и все святые угодники! — раздаётся чертовски знакомый голос.

Я поворачиваю голову и вижу Манфреда, качающего головой. Он семенит ко мне на своих коротких ножках, расфуфыренный и надушенный, такой знакомый мне и такой чуждый окружающей нас серости, что я чувствую прилив необыкновенной нежности к своему старинному приятелю.

— Ты?! Здесь?! В Вольфахе?

— Да, не мог же я оставить свою богиню на произвол судьбы!..

Манфред пыхтит и цокает языком, оглядывая меня. Он удерживает мои руки в своих пухлых ладошках и сообщает доверительным тоном:

— И, признаться, здесь нахожусь не только я.

Он всматривается мне в лицо и многозначительно подмигивает.

— Нет, Манфред! Не может этого быть…

— Уверяю тебя, звёздочка моя, ещё как может!

Глава 21. Охотник

Недомерки поглядывают на меня со смесью восхищения и благоговейного трепета. Огромная туша убитого вепря впечатляет всех: от мала до велика. Я никогда не страдал особой тягой к похвальбе, но сейчас нарочно делаю вид, что мне приятно повышенное внимание к собственной персоне. Хотя я променял бы все эти восхищённые взгляды на один-единственный, но преисполненный благодарности. Но глядя на Аманду, высоко задравшую свой хорошенький носик, мне становится ясно, что дело — дрянь.

К ней едва ли не в ноги бросается какой-то коротыш. Нельзя назвать его жирным — скорее приятной округлости, растёкшейся по его телу. Он одет в ярко-синий костюм в тонкую сиреневую полоску, на шее — ярко-розовый шейный платок, на плечах накинуто дорогое шерстяное пальто, а на пухлых пальцах нанизаны золотые перстни.

С одного взгляда становится понятно, что эти двое близки. Аманда не отдёргивает рук и не смотрит на этого чудака так, как на всех остальных. Конечно, в её взгляде чувствуется толика пренебрежения, но она скорее с оттенком подтрунивания. Да, они близки, но не так, как мужчина с женщиной. Я явственно это чувствую, но всё равно едва не рычу от злости, когда толстяк оглаживает тонкие пальчики Аманды. Толстяк смотрит на малышку со странной смесью восхищения и покровительства и о чём-то ей сообщает с таким видом, будто сам монарх вот-вот ступит ногой в Вольфах.

Аманда недоверчиво оглядывается по сторонам и застывает: справа останавливается экипаж, весь в позолоченных завитушках. Слуга, стоящий на подножках, торопливо спрыгивает и распахивает дверь. Из экипажа неторопливо вылезает мужчина, возрастом около сорока пяти лет. Наверняка он старается выглядеть незамеченным. Но с тем же успехом он мог бы прятаться на пустой центральной площади со знаменем в руках.

Весь его облик, начиная от напомаженного, усердно завитого парика, и, заканчивая золотыми застёжками на дорогих туфлях кричат о богатстве. Горделивая посадка головы и взгляд, полный самодовольства и пренебрежения, выдают его. Хоть он и пытался спрятаться за якобы простым покроем одежды, но ткань — одна из самых дорогих. Пусть я и не разбираюсь во всей этой хуйне, но глаза у меня ещё пока остаются на месте. И уж поверьте мне, я способен отличить дорогое тряпьё от дешёвого куска ткани, годного лишь на то, чтобы мыть им полы.

Напыщенный франт подходит к Аманде и оглядывает её, словно не веря своим глазам, брезгливо морщится, едва дотрагиваясь кончиками пальцев в ладошке. Раздумывает, целовать ли руку даме, как требует того этикет, и решает: нет, не стоит. Ладошка Аманды и даже пальчики выпачканы в крови зверя. Внутри меня поднимается глухое раздражение и злоба на этого щеголя. Мудак, вот он кто. Лично я с удовольствием приник губами к её ладошкам и слизал бы языком все, до единой, капельки крови с её хорошенького личика.

Я подхожу неторопливо к ним, заранее потешаясь над забавным зрелищем, которое вот-вот произойдёт на глазах собравшихся. Шлюха Мадлен болтала о том, что по слухам, в любовниках у Аманды был сам герцог Аугсбурга. И вот этот напыщенный мудак, скорее всего, не кто иной, как сам герцог.

Этикет и прочая ерунда гласят о том, что ему нужно отвесить поклон едва ли не до самой земли и вести себя так, словно передо мной само солнце спустилось с небосклона. Но герцог, судя по всему, здесь incognito. А значит я могу разговаривать с ним так, словно он самый обыкновенный человечишка. К слову, я на самом деле считаю, что громкий титул ещё не даёт ему права считать себя выше остальных.

— Здоровьечка! — громогласно, на деревенский манер, возвещаю я, приблизившись к ним.

Лицо герцога едва заметно кривится. Неправильный говор неприятно режет его слух. Он, немного подумав, кивает мне и смотрит, ожидая, что я развернусь и уберусь прочь. А вот ни хрена.

— Давно ли у нас в Вольфахе?

— С недавних пор, — вальяжно произносит герцог, словно находится на светском рауте.

А как тебе понравится вот это? Я нарочно громко высмаркиваюсь в сторону, зажав одну ноздрю пальцем. Герцог едва ли позеленел от отвращения.

— Дык, не всё осмотрели ещё? Вот смотрите, какие вепри водятся в наших лесах.

Я хлопаю по туше вепря.

— Поймали только что, даже кишочки ещё тёплые. Освежевать тушу и пустить на кровяные колбаски… А какой у него жир… Да вы гляньте!..

Я выхватываю нож и делаю надрез на толстой шкуре, показывая герцогу.

— Вот такой, на несколько пальцев!.. Да вы не стесняйтесь, только понюхайте, как славно пахнет!.. А ещё лучше приходите сегодня вечером на площадь… Сегодня день открытых дверей в Вольфахе, все жители будут есть жареное мясо…

Зеваки довольно загудели, а некоторые из них заторопились прочь, чтобы поделиться новостью с оставшимися горожанами. Аманда смотрит на меня удивлённо, с некоторой толикой недоверия. Она явно не ожидала подобного.

В ответ ей я широко улыбаюсь: да-да, малышка, не только ты можешь поднять на уши весь город!

— Обязательно приходите сегодня вечером… Потрепался бы ещё немного, но сейчас у меня дел полно. Моё почтение.

Я приподнимаю шляпу двумя пальцами и неторопливо удаляюсь прочь. Сегодня вечером в Вольфахе будет жарко. Я это гарантирую.

Глава 22. Аманда

— Душа моя, зачем ты здесь? — обратился ко мне Вильгельм Второй, герцог Аугсбургский.

— Могу задать Вам тот же вопрос, — промурлыкала я с лёгкой улыбкой, внутренне желая герцогу провалиться сквозь землю.

— И почему ты вся в крови? — поморщился Вильгельм Второй и достал из кармана сюртука надушенный кружевной платок, отирая миниатюрное кровавое пятнышко со своих пальцев.

Что бы ему ответить?.. Но герцога, видимо, не волновал мой ответ на вопрос, потому что не прошло и десяти секунд, как он продолжил:

— Твоё таинственное исчезновение произвело фурор. Я ждал тебя в отеле в условленное время, но ты не явилась.

— Увы, возникли обстоятельства непреодолимой силы.

— Вот как? Я надеюсь, что ты уже решила все свои дела. Потому что сегодня мы возвращаемся в Аугсбург.

— Не получится, — лучезарно улыбаясь, ответила я, — у меня есть дела, решение которых для меня в приоритете.

— Какие могут быть важные дела в этой… клоаке?

— Увы, Вильгельм. Если Вам хочется вернуться в Аугсбург, Вы можете отправляться обратно прямо сейчас. А я не сделаю ни шагу за пределы этой дыры, пока не решу свои проблемы. Всего хорошего, Вильгельм!

Склонив голову на прощание, я поспешила удалиться, оставив герцога пребывать в недоумении посреди улицы.

— Как это понимать? — недовольно пробурчал Манфред.

— Знаешь, что, Манфред. Я могу задать тебе тот же вопрос! Какого чёрта ты рассказал Вильгельму, где меня можно найти?

— У меня не было выбора, — развёл руками Манфред, — он пригрозил мне, что если я не скажу ему, где тебя искать, он сровняет с землёй мой театр и поставит там торговые ряды для ярмарки. Место, мол, выгодное…

— Это не отговорка! Я в жизни больше не поделюсь с тобой ни одной новостью!

— Звезда моя, подожди… Я за тобой не поспеваю. А-а-а-а-ай…

Манфред поскользнулся на чём-то склизком и растянулся на улице.

— Фу, как ты можешь здесь находиться.

— Парик поправь, в сторону съехал.

— Кстати, я привёз тебе кое-что. Знал, что ты собиралась впопыхах и не захватила с собой кое-какие приятные сердцу мелочи, — вкрадчиво произнёс Манфред.

— Не подлизывайся!

— Что ты, что ты… И не думал. Но чтобы ты знала, герцог настроен крайне решительно вернуть тебя во что бы то ни стало. В противном случае…

— А вот с этого места поподробнее, пожалуйста…

— Ну-у-у… Ты же знаешь. Место фаворитки герцога долго пустовать не будет. Его вполне может занять кто-нибудь ещё. Позавчера, например, герцог…

Манфред остановился, переводя дух. Мне тоже пришлось остановиться и приблизиться к Манфреду, слушая его:

— Позавчера, например, герцог посетил личную выставку Хельги Шнайдер, художницы… И говорят, даже договорился о том, чтобы позировать ей. А ты же знаешь эту… акулу кисти и мольберта. Она не рисует тех, с кем не переспит. Неважно, мужчина это или женщина…

— Ха! И что с того? Он мне уже надоел до чёртиков! Пусть катится на все четыре стороны!

— Аманда! — воздел к небу палец Манфред, — а как же репутация? А как же театр?..

— Что? Театр процветает благодаря мне, а не герцогу.

— Но всё же его покровительство…

— Засунь себе в задницу его покровительство! Я не предмет для торговли, ясно тебе? А если ты будешь продолжать настаивать на своём, как только вернусь, уйду в театр на площади Амадеуса!..

— Побойся Бога, звезда моя!..

— Уйду! Если будешь приставать — уйду.

— Гадкая девчонка! Твой характер стал ещё хуже с момента нашего расставания. И когда уже найдётся тот, кто сможет приструнить тебя и задать трёпку? — горестно вздохнул Манфред.

— Не ной. Лучше неси вот к этому дому всё, что ты захватил для меня…

Глава 23. Охотник

Мало было просто заставить скривиться герцога от омерзения. Я намеревался показать этому мудаку, что ему не место в Вольфахе. Сегодняшний вечер убедит его как можно быстрее покинуть славный городок возле Шварцвальда. Пусть уносит свой белый рыхлый зад обратно в Аугсбург. И побыстрее. Выдавать своё истинное имя он явно не станет, будет усердно корчить из себя просто зажиточного горожанина, чудом забрёдшего в такую дыру, как Вольфах.

Итак, до вечера оставалось не так уж много времени. Первым делом я наведался к мяснику и пообещал ему четверть туши вепря за то, чтобы он разделал тушу. Мясник воодушевлённо поскрёб щетину остриём топора для рубки мяса и взялся за работу. Мясник — на деле, повар — в душе. Он пообещал замариновать мясо в пряных травах.

— Проглотишь свой кулаки не заметишь, — пробасил он, лихо рассекая тушу.

— Верю на слово. И пусть мясо будет что надо. В противном случае знай: у меня так много неизрасходованных патронов…

Следующий пункт — привести себя в соответствии с представлениями о том, должен выглядеть охуительный мужчина, на которого должны с единственного взгляда западать все красотки. Я поскрёб щетину, раздумывая о том, как же, блядь, я всё-таки должен выглядеть, чтобы заносчивая сучка вроде Аманды обратила на меня внимание. Не то, чтобы она на меня не смотрела. Смотрела, ещё как… И был понятен её ответный трепет и разгорающийся огонёк желания, но недостаточно сильный. Мне хотелось, чтобы эта малышка перестала смотреть на меня как на лучшего из худших.

— О чём задумался, Рик? Прибарахлиться решил? — послышался насмешливый голос шлюхи Мадлен.

— Так заметно?

— Признаться, нет. Непонятно, о чём ты думаешь. Но место, у которого ты остановился, говорит само за себя.

Шлюха была права. Я стоял напротив утлого ателье портного Матеуса, единственного в Вольфахе.

— Ладно. Так уж и быть, зайду внутрь, если есть что потратить, — позвенел я монетами в кармане.

Шлюха хохотнула и обмахнулась веером. Видимо, ей было слишком жарко. В начале ноября.

— Я бы посмотрела на это, — заявила Мадлен и потащилась за мной следом.

Следующие часа два моей жизни я могу назвать самыми позорными и бесполезно потраченными. Шлюха Мадлен только и делала, что смеялась надо мной: и у портного, и у брадобрея, советуя ему то остричь мне бакенбарды, то обрить наголо. В конце концов, моё терпение лопнуло, и я покинул эту богадельню с одной намыленной щекой, проклиная всё на свете. А чтобы шлюхе Мадлен было неповадно надо мной насмехаться, я пустил ей вслед пару пуль. Поднял себе немного настроение, глядя, как она несётся по улице зигзагами, высоко подобрав свои юбки.

Глава 24. Охотник

Больше всего мужчина в зеркале напоминал слабоумного идиота, чем парня хоть куда. В тот небольшой осколок зеркала величиной с две моих ладони можно было разглядеть немногое. Но по моему скромному мнению я выглядел отвратительно. На хрен только согласился купить это недоразумение с длинными рукавами и кружевной тесьмой, которой был отделан ворот рубахи? В ателье я поддался горячим заверениям Матеуса, что вот это — самый последний крик моды. Наверняка тот крик был предсмертным. Я не выдержал и сорвал с себя тряпку, больше подходящую женоподобным франтам или высокомерным щеголям вроде герцога.

Герцог. От одной мысли об этом хлыще, отиравшемся возле Аманды, внутри полыхнуло глухим раздражением и чёрной яростью. Что только могла найти Аманда в этом мудаке, с длинной лошадиной мордой, водянисто-голубыми глазами и белой, словно мука, кожей? Или он припудривал своё личико, как заправская кокетка? Кажется, что нет. Потому что руки у него были такие же — некрупные ладони, тонкие, словно женские, пальцы, полированные до блеска ногти. И наверняка ни одной мозоли на ладони. А как от него несло духами!..

— Деньги, деньги, деньги! — глумливо захохотал внутренний голос.

Наверняка девчонка повелась на деньги. Настроение становилось всё гаже и гаже. И к назначенному часу я вопреки тому, что собирался произвести благоприятное впечатление и выставить себя в самом лучшем свете, попёрся на площадь в привычном облачении. Просторная холщовая рубаха, тёмно-серые штаны и сапоги до самого колена, просторный плащ и неизменная шляпа. Непривычно было чувствовать гладкую кожу там, где обычно были бакенбарды, и только. А в целом я всё тот же Охотник, угрюмый и жутко раздражительный. И пошли они все!..

На улицах вечернего Вольфаха было людно. Наверняка жители немного охреневали оттого, что в сонном городишке в последнее время неспокойно. Шокирующее убийство бабки Аманды, вслед за ним — приезд её внучки, заставивший всех всколыхнуться, и вот сейчас — очередное празднество, не привязанное к какой-либо из дат. На центральной площади — не протолкнуться. Куча народу от мала до велика, треньканье музыкальных инструментов, наспех сколоченные подмостки. То тут, то там местные умельцы развлекали зевак, как только могли: утлый театр куколок из тех, что надевались на пальцы, кто-то жонглировал продолговатыми кеглями…

Ароматы жареного мяса разносились далеко по всей площади. Мясник не соврал и мясо получилось отменным, от одного запаха брюхо начинало голодно урчать. Дешёвое вино и мутный самогон лились рекой…

Так. Всюду знакомые рожи. Я приметил даже Андерса, с опухшим посиневшим лицом. А где же сама красотка со своим толстым дружком и богатеньким хахалем?.. Пошёл в ту сторону, где толпилось больше всего мужиков, и не прогадал: Аманда была там. На мгновение я застыл: до того красиво она смотрелась в тёмно-сером, почти чёрном платье. Тонкая талия была перетянута широким красным поясом, а на плечи накинут роскошный алый плащ, подбитый мехом. Сегодня красотка вновь уложила светлые волосы в нечто замысловатое, открыв свою прелестную шейку и аккуратные раковины ушек.

Рядом с ней отирался толстяк, расфуфыренный донельзя и выполняющий роль кого-то вроде слуги. Потому что он держал в руках её бокал с вином и то и дело поправлял плащ, лёгший не столь изящно, как того хотелось бы, после очередного неуловимого движения. Чуть поодаль унылой белой кляксой застыл герцог. Лицо было искажено мукой, словно он страдал запором. Хотя… В его-то возрасте, вполне может быть…

Я покрутился во всех местах, залил в себя несколько бокалов дрянного пойла. Хотелось бы упиться и выкинуть что-нибудь этакое, но алкоголь, как назло, не пьянил. Такое частенько бывало перед… Нет. Я мотнул головой. Ещё рано…

Аманда звонко хохотала над шутками своего приятеля. Кажется, что они понимали друг друга с полуслова. А герцог выглядел недовольным. Конечно, его смущало здесь всё. Наверняка для него даже сам воздух Вольфаха был неприятен.

Зазвучала весёлая разухабистая музыка и первые пары осторожно и немного стеснительно начали отплясывать. За первыми смельчаками потянулись ещё и ещё пары, и вскоре добрая четверть собравшихся колыхалась под дребезжание музыкальных инструментов. Я протолкнулся через толпу к Аманде.

— Моё почтение, красотка. Не желаешь сплясать?

Как по мне, так сейчас я — сама вежливость. Вежливее некуда. Но красавица лишь скользнула по мне равнодушным взглядом и отвернулась:

— Не танцую на потеху публике.

— Да неужели? А как же объявление, гласящее, что ты спляшешь, если вдруг поймают оборотня?.. Ходят слухи, что спляшешь наедине, без лишних глаз…

— Именно поэтому я не и танцую сейчас, — улыбнулась Аманда, — когда есть чем раззадорить народ, зачем растрачивать это впустую? А теперь будь так добр, отойди, ты мешаешь мне смотреть.

С этими словами Аманда сдвинулась вбок и принялась смотреть представление, делая вид, что меня не существует. Заносчивая сука. Я рассмеялся и, засунув руки в карманы, развернулся. Медленно пошёл вдоль собравшихся, насвистывая незатейливую мелодию. Внутри клокотала ярость…

А тем временем некоторые горожане, напившись дурного пойла, принялись вспоминать славную историю Вольфаха. Кто-то сказал одно слово, второй подхватил его. И вскоре уже горожане наперебой рассказывали друг другу истории об оборотнях, державших ранее в страхе всю округу. Кто-то вспомнил, что именно в ноябре было покончено с последним волком-перекидышем. Желание похвастаться и затуманенный парами алкоголя разум — та ещё сладкая парочка. Один из идиотов принёс волчью шкуру и набросил её на себя, изображая волка. Второй идиот принялся изображать охоту на оборотня… Лучше бы они потешались над чем-нибудь другим, стадо кретинов. Я перевёл взгляд на Аманду. Она стояла без тени улыбки на лице, чуть нахмурив хорошенький лобик. Происходящее ей не нравилось и напоминало о смерти бабули.

Идиоты… Ещё раз пронеслось в моей голове. Было бы очень здорово, если бы сейчас на самом деле появился волк и перегрыз парочку глоток или как минимум напугал придурков до усрачки.

Глава 25. Аманда

Несколько недоумков взялись изображать охоту на оборотня. Один парень в волчьей шкуре сидит на четвереньках и воет якобы на луну, делает вид, что вычёсывает блох и елозит задом по земле. Второй ходит с толстой палкой-ружьём и делает вид, что не может попасть в цель. Толпа вокруг этого представления довольно визжит, аж слёзы брызжут с глаз от смеха.

Во всём этом мне чудится мерзкая насмешка. Словно сейчас все собравшиеся открыто плюют мне в лицо и пляшут на бабусиных костях. А ещё мне кажется очень глупым смеяться вот так над оборотнями, потому что в трезвом виде ни один из местных смельчаков не сделал бы и шагу в сторону леса в одиночку. Мне хочется только одного, чтобы это всё поскорее закончилось. Не только дурной фестиваль, но и история с бабусиной смертью.

Кстати, где тот, кто затеял светопреставление в Вольфахе? Где, чёрт его побери, сам Охотник?! Совсем недавно он отирался рядом с невозмутимым видом. Сбрил свои уродские бакенбарды и сразу помолодел лет на пять. И нет, я не пялилась на него пристально, но даже одного взгляда, брошенного вскользь, хватило, чтобы в очередной раз поймать себя на мысли, насколько он хорош собой. А уж местные красотки с него и вовсе глаз не сводят. И если бы не его некоторая одичалость вкупе с эксцентричностью, на каждом широком плече Рикардо сейчас висело бы по две девицы.

Я верчу головой из стороны в сторону, пытаясь отыскать Рика, но его примечательной шляпы не видно в толпе собравшихся. Неужели ушёл? Разочарование стылым ветерком касается щёк и кажется, что сразу стало намного холоднее, чем было. А тут ещё Манфред не даёт продохнуть. Он балагурит, как заправский шут, то и дело вставляя между шуточками фразочки о возвращении в Аугсбург. Якобы просто так, но меня не проведёшь.

— Я тебя не первый год знаю. Можешь не пытаться переубедить меня, Фредди…

— Не называй меня так, пожалуйста, — морщится толстячок, — так меня звала вторая жена моего папаши. Мерзкая особа. А самое интересное, что за этим обращением всегда следовала какая-нибудь пакость вроде порки или оплеухи!..

— Значит, перестань наседать на меня.

Манфред вздохнул и покосился в сторону герцога, пожал плечами и вновь повернулся лицом к убогому представлению.

— Сколько герцог тебе приплатил?

— Приплатил, ага, как же, — проворчал Манфред, приближаясь ко мне, — пригрозил, не хочешь сказать? Я же говорил, что он намерен сровнять с землёй мой театр. Ему самому не удалось убедить тебя возвращаться в Аугсбург. И теперь я должен корячиться перед тобой. Сукин сын…

— Теперь ты будешь знать, Манфред, что продавать друзей не есть хорошо. Ты всего лишь согласился сказать, где меня можно отыскать, а герцог заставил тебя сопровождать его в поездке. И наверняка ты выполнял роль слуги. Ты приехал в захолустную дыру вместе с ним, а он заставляет тебя скакать передо мной на задних лапках. В следующий раз…

— Побойся…

Фраза Манфреда повисла в воздухе не оконченной, потому что в воздухе раздался истошный женский крик. По улице неслась Анна, бессменная прачка Вольфаха.

— Волк! За мной гонится огромный волк… Спасите!

Головы собравшихся разом оборачиваются на крик Анны. Она бежит, высоко подобрав своё залатанное платье, а деревянные башмаки отстукивают бойкий ритм по мостовой.

— Упилась, что ли? — слышится чей-то недоверчивый голос.

А следом раздаётся громкое звериное рычание и волчий вой…

Глава 26. Аманда

Я замираю на месте от испуга, ошарашено смотрю на Манфреда, пытаясь понять, слышал ли он то же самое или мне почудилось.

— В-в-волки?.. В г-г-городе? — спрашивает он.

О да, спектакль уже перестал быть смешным. Из переулка напротив площади раздаются вопли ужаса. Из него выбегают быстрее ветра несколько людей. Рты распахнуты, глаза вытаращены. А следом за ними несётся огромный, поджарый волк. Зверь выскакивает на открытое пространство и рычит, обводя всех собравшихся жёлтыми глазами, сверкающими в вечерних сумерках. Он огромен — его размеры раза в три превышают размеры обыкновенных волков. Когтистые лапы скребут каменные булыжники площади. Шерсть на загривке щетинится.

— Р-р-р-р-р-р-р…

Жутко так, что поджилки от страха трясутся, но тем не менее я поневоле любуюсь мощью и животной грацией хищника. Он весь наполнен ею: от кончиков ушей, стоящих торчком, до мощных лап, упирающихся в камни. Волк пригибает морду книзу и утробно рычит, втягивая носом воздух. Кажется, что ещё мгновение, и он бросится на тех, кто стоит перед ним. Но вдруг он разворачивается и огромными скачками уносится прочь. Мне остаётся только потрясенно смотреть, как блестит его шерсть в лучах нарастающей луны.

Запоздало раздаются потрясённые охи и крики. Скопление людей только сейчас колышется, словно бурная река. На Вильгельма Второго жалко смотреть. Он побледнел даже больше обыкновенного и его лицо сливается с белой накрахмаленной рубахой.

— Возвращаемся в Аугсбург! Немедленно!

Похоже, Вильгельм Второй запамятовал, что изображает моего случайного знакомого, а не любовника. Он вцепился в мой локоть своими пальцами, чуть посиневшими от холода, и начал тянуть меня прочь.

— Ну уж нет!

Я вырываю локоть из захвата его ледяных пальцев, недовольно морщась. Мне страшно до чёртиков, так же как и всем остальным, но одного страха мало, чтобы заставить меня свернуть с намеченного пути.

— Будьте так любезны не докучать мне этим вопросом, дорогой Вильгельм!

— Аманда, звезда моя!.. Умоляю…

— Тысячу раз нет! Зверя уже нет на улицах. А если бы даже и был, в Вольфахе есть Охотник, которому по силам справиться с ним.

— И где он? — приходит в себя Манфред.

Увы, но я сама не знаю, куда подевался Рикардо в самый ответственный момент. Я хватаю за локоть спешащую мимо нас женщину, спрашивая о нём.

— Кажется, сказал, что празднуют без повода только идиоты, и отправился к себе…

Женщина отмахивается от нас и торопится прочь. От весёлого настроения у толпы не осталось ничего: лица хмуры и озабочены. Лихо расправленные плечи жителей вновь опускаются вниз, спины сутулятся. Волк появился всего на несколько мгновений, но пошатнул уверенность в их силах. Все толкутся и торопятся как можно скорее покинуть площадь… А следом раздаётся ещё один горестный вопль, подхватываемый и передающийся от одного к другому: старый Якоб Петерсен, отец нынешнего бургомистра, найден растерзанным в своей кровати.

Новость вводит толпу в кратковременный ступор, но потом кто-то подаёт возмущённый возглас:

— И долго мы будем это терпеть?

— Да-да, — слышатся несмелые голоса.

— Зверь является к нам, как к себе домой, — трубит мясник, поглаживая рукоять огромного ножа, — пора бы показать ему, кто здесь главный!..

— Уже второе убийство за последнее время…

— Так он скоро доберётся и до наших малышей! — испуганно вскрикивает женщина, прижимая к себе дочку. А та, услышав слова матери, заходится громки рёвом.

— Надо покончить с ним!

— Да!

— Мы покажем этой твари!

— Да!

— Убьём его прямо сейчас!

— Да! — раздаётся восторженный рёв толпы.

— Подождите!.. Но Охотник… Это же его дело! — но меня никто не слушает.

Только добряк дядюшка Густав отирает рукой усы от выпивки и усмехается:

— Охотник не охотится давным-давно. Он съехал с катушек после гибели жены… и палит сейчас разве что по людям. Почему не приструнили его ещё!

— Ошибаешься. Он вполне адекватный. Кажется…

— Хо-хо, и почему же его так редко видно в Вольфахе? Он появляется, только когда у него возникает нужда пополнить запасы выпивки и наведывается разве что к шлюхам. Его видят на улицах города несколько дней подряд, но потом он вновь запирается в своей избушке, не желая никого видеть!..

Честно говоря, доля правды в словах дядюшки Густава есть, но несмотря на всю свою чудаковатость Охотник кажется мне единственным, способным справиться со зверем. Но разве слушает вольный люд Вольфаха голос разума? Нет, нет, нет и ещё раз нет!

Может, поодиночке они и опасались совать свой нос в лес, но сейчас они собираются идти на волка едва ли не всем городом. Они вооружаются кто чем может. В ход идут ружья, тесаки для рубки мяса, кочерги, вилы и лопаты… Весь городской сброд выстраивается длинной цепочкой. В руках тех, у кого не нашлось подходящего оружия, металлические кастрюли, по которым они долбят что есть мочи, создавая невообразимый шум.

— Зачем это? — пытаюсь перекричать я поднявшийся гвалт.

— Таким способом они хотят напугать волка. Они растянутся цепочкой так, что ему не удастся ускользнуть!

Верится с трудом. Но горожане, охваченные экстазом энтузиазма, уверены в собственных силах. И, подкрепив собственную уверенность самогоном, покидают город, двигаясь в сторону леса.

— Аманда, куда ты? — доносится мне вслед одновременный возглас Манфреда и Вильгельма Второго.

— Придётся и мне принять участие в этом светопреставлении!..

— Это может быть опасно, — немного нервно заявляет герцог.

— Вам двоих никто не заставляет идти. И будьте уверены, спутники у меня найдутся.

Герцог вздыхает, Манфред возмущённо бурчит себе под нос ругательства, но и один, и второй идут за мной, словно привязанные.

— Нужно взять лошадей.

— Быть может, поедем на экипаже? — сомневается герцог.

Я даже не стану никак комментировать его высказывание. И если честно, присутствие герцога в Вольфахе меня раздражает до ужаса. Я седлаю лошадку, не дожидаясь пока непрошеные гости настигнут меня. Если захотят, то успеют. А я направляю бег лошадки в сторожку Охотника.

— Аманда!.. Почему мы едем отдельно ото всех? — кряхтит позади Манфред.

— Потому что мне нужно повидаться с Охотником. Если кто и может нам помочь, то только он.

Глава 27. Охотник

— Рикардо! Не вздумай стрелять, сукин ты сын!

О, этот голосок я узнаю из тысячи тысяч! Но приветствие могло быть и повежливее немного, честно говоря. Аманда тарабанит кулачком в мою дверь.

— Открывай, Рикардо!.. Пожалуйста!

Что что? Пожалуйста? Я не ослышался? Ладно, так уж и быть, открою. Но где же..?

— Открой, Рикардо! — в голосе девчонки уже скользит нетерпение.

Какая взрывная штучка, заводится на раз-два, нетерпеливая и жадная… Вот и искомое!.. Я отпираю засов и распахиваю дверь. Глаза Аманды распахиваются от удивления и лёгкая краска заливает её щёки.

— О Господи! — выдыхает она.

— Жаль тебя расстраивать, крошка, но я не он, — отвечаю я ей с улыбкой.

Аманда вновь обводит моё тело глазами.

— Не мог бы ты одеться?

— Нет, не мог бы. Я предпочитаю спать обнажённым, а ты так нетерпеливо тарабанила в мою дверь, что я был вынужден предстать перед тобой вот так.

Я ухмыляюсь: девчонка явно поражена увиденным. Да, конечно, шляпой я прикрываю самое сокровенное, но всё остальное выставлено на обозрение.

— Рик, — решительно говорит Аманда, нахмурив свой лобик, — в Вольфахе объявился оборотень.

Ага, как же. Я не свожу глаз с её лица, отмечая каждое малейшее изменение в мимике красотки, слушаю красочный рассказ Аманды. Всё это могло быть очень занимательно, но… Я зеваю, даже не пытаясь подавить свой зевок или прикрыться рукой для приличия. Пусть видит, что проблемы горожан всех, вместе взятых, мне до одного места.

— Допустим, вы видели огромного волка. И что с того?

— Оборотня, Рик.

— Ага, верю, как же.

Ухо улавливает отдалённый гомон, гвалт и непонятный шум.

— Та-а-ак… А там кто?

— Горожане ловят зверя, задравшего старого Якоба.

А вот теперь я удивлён. Кому сдался этот старый хрыч, едва передвигающий своими ногами? Но с этим мы разберёмся позднее. Какого хрена идиоты гремят так сильно? Своим гомоном они могут разбудить даже медведя, завалившегося в спячку!

— Ловят? Кто надоумил их на это? Не ты ли, случайно?

— Я здесь совершенно ни при чём, но если так уж совпало… Не мог бы ты помочь мне?

Она задирает голову вверх и смотрит на меня так пронзительно и вместе с тем так умоляюще, что я готов развалиться у её ног брюхом кверху, выпрашивая ласку. Аманда замерла и смотрит на меня выжидающе. Всё её тело словно натянутая струна, на которой будет чертовски приятно играть пальцами. Губки чуть приоткрыты. Мне кажется, что она даже затаила дыхание в ожидании моего ответа. Чертовка невероятно соблазнительна. Я придерживаю шляпу рукой, но мог бы спокойно убрать её. И даже тогда шляпа оставалась бы на месте, держась на вздыбленном члене, направленном в сторону Аманды.

— Помочь? А что взамен? Спляшешь, как было обещано? Для меня лично?

Голос становится низким и хриплым. От картин, пронёсшихся в голове, тело наполняется горячим жаром. Я даже не чувствую, холоден ли воздух ноябрьского вечера. И готов поклясться: в её чудной голове проносятся видения, похлеще моих, потому что в воздухе отчётливо витает запах предвкушения. Возбуждение рвётся наружу так сильно, что я готов прямо сейчас затащить её к себе и как следует порезвиться, но… Блядь. Улавливаю запах парфюма, чересчур удушливого для мужчины. Поднимаю глаза и замечаю, как по тропинке к домику приближаются двое. Пузатого я узнаю сразу же. И он не вызывает во мне даже половины того раздражения, что возникает при виде герцога.

— А что забыли здесь эти двое?

— Они увязались за мной.

— Увязались? Вот, значит, как? И ты ждёшь от меня, чтобы я таскался всюду со всем балаганом уродов? Избавься от них. В противном случае мой ответ — нет.

— Но я не могу прямо сейчас послать… — начинает оправдываться Аманда.

— Значит, и я тоже не могу! И убирайтесь с моего порога. Как ты знаешь, патронов у меня сейчас достаточно. Я могу выстрелить в каждого жителя Вольфаха дважды: в голову и в сердце.

Я захлопываю дверь перед её носом. И щёлкаю затвором ружья нарочно громко, чтобы она услышала его и шарахнулась в сторону. На мгновение я задумываюсь, а не пристрелить ли мне герцога, свалив всё на несчастный случай при охоте?..

Глава 28.Охотник

Пусть проваливает на все четыре стороны со своим богатеньким хахалем. У него золота столько, что он может подтиратьсясвоим золотишком. Пусть наймёт для своей любовницы другого охотника, лучшего из лучших, а меня оставит в покое. Я разговариваю сам с собой, измеряя шагами тесное пространство охотничьего домика. Аманды и след простыл давным-давно, а меня всё ещё не отпускает приступ злости. И ревности. Наверное, стоит признаться. Да. Ещё не обладая ею, я уже хочу разорвать на мелкие кусочки всех прочих мужчин. Тем более её любовника. Никчёмного, бестолкового, холёного герцога.

Горожане, болваны, до сих пор не успокоились, прочёсывают лес в надежде поймать зверя. Слава богу, им хватило ума обходить мой домик стороной. Они были слегка навеселе — никаких сомнений на этот счёт, но не настолько пьяны, чтобы захотеть стать моей мишенью. А стреляю я отлично. Я могу попасть в глаз белке с такого расстояния, с которого вы её едва заметите.

Довольно хвастовства. Отчего-то меня не покидает едкое ощущение тревоги. Она свернулась внутри и лакомится мной понемногу. Кусь-кусь-кусь… Давно забытые ощущения тревоги о другом человеке не дают покоя. И, проклиная сквозь зубы тот день, когда Аманде Штерн понадобилось вернуться в Вольфах, я оделся и вышел из своего домика.

Нарастающая луна стояла уже высоко, освещая бледным светом всё вокруг. В призрачном свете луны искрился снег. Ха, оказывается, за час или около того навалило немалое количество снега. Тем проще — все следы видны как на ладони. Были бы. Если бы тупые недоноски не испохабили подошвами своих сапог снежное покрывало.

Моя грудь вздымается, впуская внутрь лёгких холодный свежий воздух. Немного щиплет за щёки лёгкий морозец. Ноябрь, мать его. А вскоре всё вокруг погребёт под огромной снежной шапкой и придёт настоящая зима…

Я застываю, прислушиваясь к происходящему вокруг. Издалека доносятся еле слышные звуки. Горожане до сих пор молотят ложками по кастрюлям, но энтузиазма у них ощутимо убавилось. Наверняка им уже надоело бесцельно бродить по лесу. Но они ещё держатся. Каждый из них поглядывает на соседа в ожидании, что тот сдастся первым и развернётся назад. А за ним вслед и все остальные. Производимые ими звуки отпечатываются в голове. И я с лёгкостью сдвигаю их в сторону так, словно их не существует. Прочь. Вам здесь не место. Прислушиваюсь. Ищу. Ничего. Я слышу, как осторожно крадётся рыжая лисица, пригнув острую морду к земле, слышу, как птица порхает с ветки на ветку, стряхивая с них снег, слышу, как шевелятся в норах под землёй грызуны, ещё не впавшие в спячку… Но не слышу Аманды. Не могу уловить и малейших признаков её присутствия.

Может быть, она ушла слишком далеко. Верхом всё-таки, не пешком. Остаётся одно. Вдох-выдох. Вдох… Втягиваю носом воздух, раскладывая его на составляющие. Запах свежевыпавшего снега. Да, он пахнет так, что словами не передать эти ощущения чистоты и всепрощения. Снег мягко стелется на землю, скрывая её уродливые рытвины. Он даёт себя затоптать и испачкать, но щедро посыпает сверху миллиардами новых снежинок, стирая следы. Стирая всё на свете, не оставляя ничего, кроме ослепительной белизны.

Запах земли, ещё не промёрзшей глубоко. Запах палой листвы. Лёгкая гнильца — аромат увядания и обещание осторожно подкрадывающейся смерти. Запах еловых игл. Пряная хвойная смола. Запах крови. Едва ощутив его, тянусь за ним, ощущая, как он густеет в воздухе. Он врывается внутрь меня плотными струями. Алыми. Рот наполняется вязкой слюной.

Теперь не собьюсь с пути. Бегу по следу аромата боли и страха, висящему в воздухе. Алый. Пульсирует. Бьётся. Резко ускоряюсь. Потому что к привычному, чуть кислому металлу в запахе крови примешивается её запах. Аманда.

Глава 29. Аманда

С того самого момента, как перед моим носом в очередной раз захлопнулась дверь дома Рика, прошло не меньше часа. И всё это время мы слонялись по лесу, уже присыпанному снегом. Вильгельм Второй, оправившись от испуга, видимо, решил реабилитировать свою репутацию в моих глазах, потому что самодовольно заявил, что он — охотник хоть куда. И принялся расписывать все свои охотничьи трофеи. Не знаю, по какой причине я поверила в его похвальбу. Наверняка мой разум все еще был затуманен верой в его власть. Но то было в Аугсбурге, где каждое движение мизинца герцога расценивалось как приказ.

Здесь же, в тёмном глухом лесу близ Вольфаха его власть не стоила ничего, как и охотничьи навыки, едва поднявшиеся над нулевой отметкой. Да, он охотно перечислял все свои трофеи, но беда была в том, что охотился он всегда не в одиночку. А весь его триумф заключался в том, чтобы пустить пулю в животное, загнанное кем-то другим.

В бледном свете луны Вильгельму Второму удалось разглядеть следы волка. Приосанившись, он уверенно повёл нас за собой.

— А теперь нужно организовать засаду, — велел он, — зверь непременно вернётся сюда.

— Может, не стоит самим лезть на рожон? — осторожно поинтересовался Манфред.

Но Вильгельм в ответ лишь лихо прокрутил на пальце изящный револьвер и заверил нас в отличном владении огнестрельным оружием. Что ж, мы принялись ждать… Но зверь был хитрее трёх людишек, забрёдших на его территорию. Он появился словно из ниоткуда, беззвучно ступая по мягкому снегу. И лишь услышав глухое рычание, мы дёрнулись, словно ошпаренные кипятком. Огромный волк стоял слева, разглядывая нас жёлтыми звериными глазами. Мы застыли. Из головы разом вылетели все разумные мысли, и неразумные — тоже.

— Отходим, — едва слышно прошептал Вильгельм. И мы начали пятиться задом, совершенно забыв, кто охотник, а кто жертва. Сейчас в роли охотника выступал волк, надвигающийся прямо на нас.

— Его нужно как-то отвлечь… Пока я з-з-заряжу пистолет.

Мне кажется или у Вильгельма уже зуб на зуб не попадал?.. Вильгельм трясущимися пальцами всовывал пули в барабан револьвера, всё так же медленно отступая вбок к деревьям. Манфред беспомощно оглянулся на меня и вдруг с победным воплем бросился между волком и мной с герцогом. В следующий же миг произошло странное — Манфред будто бы исчез. Недоумённо застыл на месте и волк. А потом я услышала возмущённые вопли толстяк. Судя по всему, он угодил в яму, вырытую для охоты на зверя.

— Бегите! — истошно вопил Манфред.

Чем мы собственно и занялись. Зверь стоял на месте несколько мгновений, а потом бросился вслед за нами. Настигал он нас невероятно быстро.

— Нам… от него… не убежать! — крикнула я.

Едва достигнув края поляны, мы остановились. Вильгельм щелкнул предохранительным затвором и поднял руку с револьвером в сторону волка, приближавшегося к нам.

— Стреляй, Вильгельм! Стреляй же!..

Я ткнула герцога кулаком в бок, чтобы он перестал стоять, словно живая статуя. Вытянутая вперёд рука герцога дрожала так сильно, что дуло пистолета плясало из стороны в сторону. Вильгельм вздрогнул. Пальцы разжались, и пистолет упал. А Вильгельм развернулся и драпанул куда-то в сторону. На дерево! Герцог Аугсбурга Вильгельм Второй с проворностью цирковой мартышки залезал на дерево.

— Проклятье!

Я осторожно двинулась вперёд, намереваясь поднять пистолет и спустить курок. Раздалось глухое рычание волка. Он застыл неподвижно прямо напротив меня, гипнотизируя взглядом жёлтых глаз. Пасть оскалена: длинные белые клыки и розовый шершавый язык, с которого капала слюна. Волк был голоден. Волк хотел жрать. И, судя по всему, он считал, что еда стояла прямо перед ним.

Я осторожно отступила. Скользящий шаг. Один ещё один. Взгляд судорожно метался по сторонам: окружающие нас деревья были прочны и веток было предостаточно. Но на всех тех, что стояли поблизости, самые нижние ветки располагались так высоко, что мне до них никак нельзя было не дотянуться. Если только отступать туда, где сидел герцог. Я отступала, не сводя с волка глаз. Я отступала, а он наступал, повторяя за мной: шаг-остановка, шаг-остановка.

Я упёрлась спиной в ствол дерева, на которое взобрался герцог. Нижняя ветка была в пределах моей досягаемости. Стоило только немного потянуться вверх. Герцог, кажется, устроился, довольно неплохо, распластавшись на ветке. Вот только она немного прогибалась книзу под его весом. А следующие ветки были довольно высоко. Я, не сводя с волка глаз, начала обступать ствол дерева кругом. Потянула руки вверх и услышала возмущённый шепот Вильгельма:

— Эта ветка не выдержит нас двоих…

— Что? Если она не выдержит нас двоих, значит, она выдержит меня! А ты, как мужчина, прыгнешь зверю на спину и разорвёшь ему глотку руками!..

— Не уверен, Аманда…

От шока я не могла вымолвить ни слова. Я и не предполагала, что за словоохотливостью и благородной внешностью герцога скрывается самый настоящий трус!.. Словно здесь, в Вольфахе, с него слетела праздничная золотистая обёртка, а под ней оказался ничем не примечательный, бесчувственный… чурбан! Слёзы обиды и злости закипали на моих глазах…

Ведь даже толстячок Манфред показал себя гораздо лучшим способом: он бросился наперерез волку, отвоевав для нас с герцогом немного времени. Пусть он сам и угодил в ловушку, но как благороден был его порыв!..

А тем временем волку надоело ждать. Он пригнул морду к земле и припал на задние лапы. Мгновение — и его тело распласталось в воздухе. В широко разинутой пасти клыки торчали частоколом, который вот-вот сомкнётся на мне, потому что среагировать должным образом я не успею. И бежать совершенно некуда. Закрыть бы мне глаза перед ужасной кончиной, но отчего-то я смотрела прямо в глаза своей смерти. Послышался сухой щелчок затвора, а следом раздалась отборная ругань. Размытая тень серым пятном кинулась наперерез. Волк зарычал, будто бы удивлённо. Но ещё больше удивилась я сама, сумев разглядеть в чудесном спасителе Охотника.

Какая скорость и быстрота реакции! Сейчас Рикардо мало походил на обычного человека: так быстро он двигался. Каждое его движение было исполнено животной грации и недюжинной силы. От удара сильного кулака морда зверя дернулась влево. Но волк тут же пришёл в себя и бросился на Рика. Тот, не дрогнув, встретил его с распростёртыми объятиями. Рик заключил тушу волка в гибельное кольцо рук, сдавил горло и потянул его книзу.

Борьба человека и дикого зверя впечатляла. Сейчас они были на равных и не уступали один другому. Утянув волка к земле, Рик проворно извернулся и оказался сидящим сверху на спине волка. Он обхватил шею волка и прижал её к своей груди. Зверь дёргался изо всех сил, но его шея была зажата локтевым сгибом сильных рук мужчины. Хрипы и сиплое рычание вырывались из глотки животного, лапы беспомощно скребли землю. Последнее нажатие сильных рук — раздался хруст. Шея волка была сломана. Тело зверя обмякло.

Рик отбросил тушу мертвого волка и кинулся ко мне, обхватывая лицо руками.

— С тобой всё в порядке?

Я не смогла вымолвить ни слова: настолько меня поразило увиденное. Страх, недавно державший меня в своих стальных тисках, схлынул, но лишил сил стоять на ногах. И я едва ли не рухнула в объятия Рикардо, подхватившего меня и прижавшего к своей широкой груди. Он так крепко прижал меня к себе, что на мгновение я утратила способность дышать. Под грубоватой тканью холщовой рубахи кожа была невероятно горячей, а сердце стучало в сумасшедшем ритме. Я глубоко вдохнула терпкий, мускусный аромат разгоряченного мужского тела, чувствуя, как он окружает меня плотным облаком. Его запах расслабил меня окончательно и вызывал желание прижаться ещё теснее, ещё ближе, лишал возможности мыслить разумно и превращал в гончарную глину в руках Рика. Опьянение — вот что это такое… В нём так сладко пребывать, и я будто со стороны наблюдаю, как вытягиваюсь вверх, пытаясь достать до манящих губ Рика.

Идиллию внезапно и очень некстати нарушил хруст треснувшей ветки и истошный вопль…

Глава 30. Аманда

Герцог Аугсбурга Вильгельм Второй шлёпнулся с ветки дерева на землю и сейчас охал, потирая свой ушибленный зад. Признаться, я была рада его падению и даже жалела, что он обошёлся всего лишь ушибом. Рик разжал свои объятия и нехорошо сощурился, глядя на герцога.

— Мне показалось или я слышал, что этот мудак не захотел защитить тебя? — спокойно спросил Рик. Чересчур спокойно. Мне даже немного холодно стало от ледяного спокойствия в его голосе.

— Нет, не показалось, — усмехнулась я и передразнила Вильгельма, — эта ветка не выдержит нас двоих. Вот что он мне заявил!

— Аманда, звезда моя… Ситуация была недвусмысленная. О-о-о-о-ой, — Вильгельм пытался встать, и судя по его скрюченным ногам, неспособным разогнуться, он ушиб копчик. И сейчас силился встать, морщась от боли.

— Впервые за много лет моё ружьё дало осечку. А я бы не пожалел патронов на твою задницу…

— Револьвер, — подсказала я, — где-то здесь лежит револьвер. Герцог выронил его от страха.

— Аманда! — возмутился герцог, — я бы попросил сохранить мою личность втайне, пока о том не стало известно широкой общественности.

Сейчас он уже встал и держался рукой за ствол дерева. Рик улыбнулся и шагнул назад, вернувшись меньше чем через минуту с револьвером в руках. Он крутанул барабан и принялся вытаскивать из него патроны.

— Я бы порекомендовала тебе, Вильгельм, уносить ноги. Рикардо любит развлекаться с огнестрельным оружием.

— Очень, — подтвердил Рик, — я сыграю с тобой в одну игру. В барабан заряжается всего один патрон. Барабан следует провернуть, так, чтобы было непонятно, где находятся патроны, а где — всего лишь пустые каморы. И приставить к голове по очереди.

— Нет, — побледнел ещё больше Вильгельм… — мне… Да как ты смеешь. Я герцог!

— Если мне не изменяет память, наш дорогой монарх так и не определился, к какому из герцогств будет относиться Шварцвальд и близлежащие земли. Мы ходим под его монаршей пятой, образно выражаясь. И твоя власть сюда не распространяется…

— Беги, Вильгельм, — ласково произнесла я.

— Начнём? — ухмыльнулся Рик и прежде, чем я успела понять, что происходит, он приставил револьвер к виску и нажал на курок.

Мой крик раздался одновременно с криком ужаса герцога.

Щёлк.

— Повезло! — радостно выпалил Рик и хлопнул себя ладонью по лбу, — вспомнил! Я вспомнил, как называется эта игра. «Русская рулетка». Знаешь, эти русские — чокнутые на всю голову. И что-то мне подсказывает, что сегодня я — русский.

Рик вытянул вперёд руку с револьвером, направляя его в голову герцога.

Щёлк. Пусто.

— А-а-а-а-а-а! — Вильгельм, прихрамывая, словно куропатка с подбитой лапой, заковылял прочь.

Щёлк. Опять пусто.

— Сколько попыток уже было? Уже три!.. Совсем скоро мы доберёмся до маленького, но убийственного патрона. Советую поторопиться.

Щёлк. Опять осечка.

Вильгельм бросился со всех ног, продираясь через густые кустарники, не обращая внимания на ветки, что хлестали по его лицу. Я смеялась до слёз. Ещё никогда мне не было так весело. Вильгельм, напыщенный павлин, получил по заслугам!

— А теперь я хочу разобраться с тобой, Аманда…

И прежде чем я успела возразить хоть что-то, Рик обхватил меня за талию…

Глава 31. Охотник

Аманда от неожиданности вскрикнула. Я оторвал её от земли и вместе с ней за несколько крупных шагов пересёк поляну, прижав спиной к дереву. Попалась, красотка. Теперь ты от меня не отвертишься.

— Ничего не хочешь мне сказать, Аманда?

Щёчки красотки покрылись лёгким румянцем.

— Как насчёт одного искреннего спасибо? — улыбнулась она, поднимая лицо вверх.

— Одного спасибо мало.

Девчонка прижала на мгновение указательный пальчик к губам, словно задумавшись, и улыбнулась кокетливо. Приподнялась на цыпочки и выдохнула на ухо сладким голосочком:

— А как насчёт большого спасибо?

Её губы едва коснулись мочки уха. Даже от такого прикосновения разом участился пульс и прилила кровь к члену, сделав его каменным. Чёрт. Эта малышка заводит меня так, как никто другой. И похоже, что терпеть её капризы и отказы у меня не хватит выдержки.

— У меня другая идея.

Я обхватил рукой её подбородок, оттянув большим пальцем губу вниз.

— Можешь сплясать это спасибо своим язычком у меня во рту, Аманда.

И не дожидаясь её согласия, накрыл её губы своими. Она застыла, но лишь на мгновение. Пухлые губы сомкнулись на моих, вызывая разноцветный салют внутри. О да… Сладкая девочка, до невозможного сладкая. В ноздри врывается аромат её парфюма: чёрная смородина, роза и ваниль. Пахнет чертовски вкусно, но её собственный аромат куда слаще: его хочется ощутить на своём языке и губах, хочется слизать его с неё и заполнить себя им. И, чёрт побери, когда-нибудь я это сделаю!..

Но сейчас она так мягко и эротично целует меня в ответ, приглашающе распахивает свой ротик и дразнится кончиком язычка, что все прочие мысли улетают прочь. Есть только её губы и дерзкий острый язычок, проникающий глубоко и быстро внутрь моего рта. Она обводит им губы и касается нёба, трётся о мой язык и отступает.

Сучка доводит меня до исступления за какие-то минуты полторы, не больше. Я обхватываю лицо Аманды ладонями и зажимаю его так, чтобы она не смогла двинуться. И атакую её рот, врываюсь сильными быстрыми толчками, заставляя её стонать в ответ. Да, крошка, постони ещё немного. Чистое, ничем не замутнённое удовольствие: прижиматься к ней всем телом, дуреть от близости и трахать языком её ротик. Потому что меньше всего это похоже на простой поцелуй.

Нет, малышка, это не только мой язык так глубоко у тебя во рту, что ты едва не задыхаешься: это мои права, установленные на тебя. Принимай их. И да… Она охотно вбирает мой язык, посасывает его и трётся бёдрами об меня. Похоже, что одним поцелуем ей от меня не отделаться.

Блядь, да кого я пытаюсь обмануть? Я хочу трахнуть её с самого первого момента, как только увидел. И сделаю это сейчас же. И плевать на ноябрьский холод и снег. Я их совершенно не чувствую и готов поклясться, что и она тоже их не ощущает. Тело разгорячено под платьем и дрожит от яркого желания. Я втягиваю носом прохладный воздух и…

— Да ты уже вся мокренькая, Аманда…

Голос хриплый и срывается. В воздухе так явственно разлит аромат её желания, что, кажется, будто можно потрогать его руками или увидеть, будто густой туман. Сладкий дурман бьёт в голову. Я подбираю её юбки, проклиная, что их так много и задираю их до самой талии, толкаю к дереву ещё ближе. Перевожу взгляд вниз: чертовка надела красные кружевные трусики. Она настолько ярко смотрятся на её ослепительно белой коже, что пляшут алыми пятнами у меня в глазах. Я дурею от их вида и не соображаю больше ничего. Цепляю пальцами нежное кружево и тяну на себя, касаясь кожи под тонкой тканью.

Аманда смотрит мне в лицо не отрываясь. Дышит часто и глубоко.

— Что ты чувствуешь, Аманда? Прямо сейчас?..

— Предвкушение, — едва слышно произносит она и легко стонет, когда пальцы второй руки проникают под кружево, оглаживая выступающий пульсирующий бугорок. Веду пальцами ниже, под кружевом, ощущая всю её влажность. Податлива, горяча и готова. Для меня. Осознание этих слов пьянит ещё больше. Я захватываю пальцами обеих рук ткань и тяну в разные стороны. Ткань натягивается и натягивается. Ещё рывок. Ткань трещит разрываясь.

— Ри-и-и-ик?

— Да-а-а. Давно хотел это сделать. Какой приятный звук. Ммм… Если ты продолжишь носить красный, я буду рвать его на тебе в клочья.

Не даю ей ответить и вновь врываюсь языком в её соблазнительный ротик и одновременно с этим толкаюсь пальцем внутрь горячего лона. Она дёргается бёдрами на меня, насаживаясь на мой палец так, что он оказывается полностью в ней. О да-а-а… Ей явно хочется большего: пульсация крови сильная и хорошо чувствуется. Внизу мокро и сладко. Я двигаю пальцем в быстром темпе, заставляя её сжиматься и мокнуть ещё больше. Присоединяю к ласке второй палец и быстрыми толчками распаляю её до невозможного так, что стоило мне остановиться, как Аманда нетерпеливо трётся о мою руку.

Я отрываюсь от мягкого ротика и любуюсь красотой Аманды, отпечатанной в чёрной темноте ноября двумя цветами: белый и красный. Никаких полутонов: ярко и резко, как и она сама. Глаза прикрыты и веки дрожат, губы приоткрыты. Она моргает и смотрит на меня: её взгляд чуть плывёт от удовольствия.

— Рик, — выдыхает она с лёгким стоном и тянется ко мне. Пальчики проворно проникают под ткань рубахи и ложатся на грудь. Она ведёт ими вниз и царапает кожу своими коготками, слегка нажимая. Словно скребётся, прося меня впустить её внутрь. Крошка, ты уже там, внутри. Распахнула меня, словно дверь своей капризной ножкой и вольготно уселась так, как тебе удобно. Соблазнительная чертовка. Я вынимаю пальцы и обвожу ими лоно по кругу.

— Хочешь узнать, какая ты сладкая, Аманда?

Я провожу мокрыми пальцами по её губам, заставляя открыть ротик. И она послушно распахивает его, обхватывает губами кончики пальцев и скользит ими вверх-вверх и дальше. Мучительно медленно, не отрывая от меня своего взгляда. И когда она вбирает их полностью в свой ротик, кончик языка начинать порхать вокруг пальцев. Одна собирает им свои же соки и начинает посасывать мои пальцы. Чёрт… Кровь приливает к моему члену с такой силой, что, кажется, он сейчас взорвётся или, не выдержав долгого напряжения, разрядится произвольно и бурно. А девчонка, похоже, решила свести меня с ума: отводит голову назад, доходя до самых кончиков пальцев, и вновь движется ко мне. Глаза призывно и влажно сверкают. И когда-нибудь она точно так же будет сверкать своими глазищами, но только находясь ниже… Гораздо ниже. А сейчас я дошёл до предела. До точки невозврата…

— Стой, Аманда, — провожу пальцами по её губами и мягко целую их. Достаточно прелюдий. Резко отдаляюсь и разворачиваю спиной к себе, заставляя руками вцепиться в ствол дерева. И лучше бы тебе, крошка, держаться за него покрепче. Штаны послушно спускаются, а член, только и ждавший освобождения от одежды, устремляется вперёд. Он взведён настолько, что немного больно от рвущегося наружу возбуждения. Одно движение вперёд — прикоснулся к мягким лепесткам возле входа. Подразнить, провести по ним? Но марево страсти не оставляет ни одного шанса на промедление. Я толкаюсь вперёд и проникаю внутрь.

— А-а-а-а-ах!..

Аманда дёргается и отставляет свою круглую попку ещё больше, выгибается в пояснице так, что становится жарко только от одного вида этого соблазнительного изгиба. Мягкие ямочки чуть выше попки будто специально созданы для того, чтобы, положив на них пальцы, обхватить её бедра и рвануться ещё глубже. Именно так я и делаю. О да, всаживаю себя в неё так глубоко, как только возможно. И она дрожит от возбуждения и наполненности мной. Дошёл до упора и выдохнул: так тесно и горячо… Так охренительно мне не было ни разу. Хочется продлить это ощущение. Но Аманда требует своё: она толкается на меня попкой и отводит бёдра вперёд, вновь движется на меня и так трётся об меня попкой, покручивает её, словно я — ось её мира.

— Ри-и-ик! — произносит она требовательно, с громким придыханием.

Её пальцы царапают сухую кору дерева. Она сама вся — чистое вожделение, отлитое в форму совершенного тела. И у меня нет никакого права на то, чтобы не выполнить её просьбу. Движение вперёд до самого упора и назад. Покинуть горячее лоно и вновь врезаться в него. Наполнить собой и лишить этого. Ускоряясь и ускоряясь, не давая ей ни малейшей передышки. Ещё и ещё так, что она не выдерживает первой и сжимается вокруг члена туго и сладко.

Громкие стоны раздаются в ночи. Горячее дыхание вырывается паром и повисает белесыми облачками в холодном воздухе. Всё это отмечаю не я, но моё сознание, бодрствующее каким-то чудом, потому что я сам ни хрена не соображаю и лишь вбиваюсь вглубь податливой горячей девчонки, прижатой к дереву. Скорость становится запредельной и на последнем толчке судорога прошибает насквозь. Остро и настолько хорошо, что на мгновение весь окружающий мир исчезает. А на месте него есть только пульс, пульс и запах обоюдного удовольствия.

Я касаюсь её спины лбом, приподнимаю пальцами волосы на шее и прижимаюсь губами, облизываю языком кожу там, где пахнет особенно сладко. Вдох-выдох, вдох… И больше ничего. Хочется только так, вдохнуть её всю в себя и задержать внутри не отпуская.

Глава 32. Аманда

Я боюсь опустить руки. Кажется, что упаду, едва сделаю это — настолько ослабли мои ноги. Колени мелко дрожат. А сзади ко мне всё ещё прижимается Рик, водит носом по шее и прокладывает влажную дорожку своим языком. Ответный трепет не заставляет себя долго ждать — столь нежны его прикосновения в противовес жаркому единению, случившемуся только что.

Запоздало холод взбирается вверх по ногам, пощипывая кожу. Рик целует меня в шею и, звонко шлёпнув по попке ладонью, одёргивает юбки.

— Так-то лучше, не правда ли? Теперь ты сыта, моя голодная девочка?

От его слов мурашки бегут по коже и сладко сжимается что-то внутри. Я оборачиваюсь с улыбкой и притягиваю его для поцелуя:

— Возможно, Рик. Сейчас я сыта, но кто знает, как скоро я вновь проголодаюсь.

Серые глаза Охотника озорно блестят. В их глубине полыхают блики молний. Чуть кривая ухмылка изгибает чувственные губы:

— Я так и знал, что ты, Аманда — дрянная девчонка, которой нужна хорошая взбучка. И не только.

Я заливисто смеюсь, а потом вскрикиваю.

— Что случилось? — хмурится Рик.

— Манфред!

Чёрт побери, я так увлеклась с Риком, что совсем забыла о милом толстячке Манфреде. И вспомнила о нём только потому, что Рик практически слово в слово повторил его фразу.

— Мы шли по следу волка. И Манфред, кажется, угодил в одну из ловушек. В яму.

— В яму? — переспрашивает Рик, — похоже, это одна из моих старых ловушек. На дне ямы — колья…

— О Господи! Так что же мы здесь стоим?.. Пойдём скорее…

Рик согласно кивает и запахивает на мне плащ, обхватывает мою ладонь и ведёт за собой. Удивляюсь тому, насколько горячие у него ладони даже сейчас. А ведь он одет совсем легко. И как только он не замерзает? Совсем недавно мне тоже было ни капли не холодно. Наоборот, жарко… Но сейчас я чувствую усиливающийся морозец, щипающий кончик носа и щёки. Рик уверенно ведёт меня за собой. Наверняка такой охотник, как он, знает наизусть расположение всех своих ловушек.

Мы ещё не дошли до места назначения, но я уже слышу слабые крики Манфреда.

— Манфред! Ты жив?!

— Жив, звезда моя.

— Не твоя, — недовольно рычит Рик.

Я пихаю его кулаком в плечо.

— Не время для ревности, Рикардо. Манфред — мой давний приятель.

— Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной, — упрямо возражает Рикардо, хмуря брови.

— Голубки, — Манфред не даёт разгореться нашим препирательствам, прерывая Рика, — я рад за вас обоих, но может быть, вы вытащите меня из этой ямы?

Рикардо нехотя отходит от края ямы.

— Рик, — прошу я, — неужели ты бросишь его помирать здесь?

— Да-да, неужели ты, величайший из охотников, оставишь меня прозябать здесь, в этой яме для медведя? А как же её истинное предназначение?..

— Нечего облизывать мой зад, — презрительно фыркает Рик, — эта яма была вырыта для ловли на кабана. В принципе, я могу сказать, что кабан в неё и попался.

— Я ранен и истекаю кровью… — стонет Манфред.

— Рикардо!..

Я прижимаюсь к Рику, обвивая руками за торс, утыкаюсь носом в грудь, втягивая аромат его тела.

— Запах твоего тела сводит меня с ума, — едва слышно шепчу я, зная, что он услышит.

И судя по тому, как быстро начинает колотиться его сердце, Рик всё услышал. Он отстраняет меня от себя, бурча под нос:

— Подлиза. Теперь понятно, почему ты сдружилась с этим толстяком.

Но несмотря на недовольное выражение лица Рик расшвыривает носком сапога снег и поднимает толстый сук, опуская его одним концом в яму. Манфред обхватывает его своими руками, и Рик единым рывком вытаскивает моего приятеля. Вид у Манфреда не самый презентабельный — весь в грязи, парик остался где-то там, на дне ямы, на одной из штанин расползлось мокрое пятно.

— Кровь? Ты ранен?..

— Немного, распороло кожу. Надеюсь, я смогу идти, хоть это безумно тяжело в моей ситуации.

Манфред делает шаг и охает, грузно оседая на землю, смотрит с надеждой на Охотника.

— Э нет, толстяк. Я тебя на себе тащить не собираюсь. Могу только добавить огня для скорости…

Рик многозначительно покручивает револьвер на пальце. С лица Манфреда мгновенно сползает гримаса страдания.

— Спасибо, мгновенный приступ слабости миновал. Я чувствую себя значительно лучше и готов ковылять в этот чудесный городок, больше напоминающий… Эм-м-м…

— Клоаку. Можешь не распыляться, Манфред. Рикардо от всей своей души недолюбливает Вольфах и его жителей.

— Ох, сейчас я был бы не прочь как можно скорее оказать в черте даже такого стрёмного городишки. Ну что, пошли?

Я шагнула было вперёд, но Рик схватил меня за руку усмехнувшись:

— Не так быстро, красотка. Я тебя ещё не отпускал.

Глава 33. Охотник

— Но…

— Что но, маленькая? Торопишься под тёплый бок бледнозадого любовничка?

Против воли перехватывает горло от злости и в глазах начинают плясать чёрные точки. Аманда заливисто смеётся и поправляет плащ, заглядывает мне в глаза мурлыча:

— Ты можешь думать о чём-нибудь ещё, кроме того, чтобы запустить руки мне под юбку?

Она подходит чуть ближе и утыкается в меня грудью, запрокидывая голову. Мои руки сами ползут под её плащ и ложатся на поясницу, спускаются ниже, обхватывая попку.

— И если ты забыл, на мне сейчас нет трусиков.

Блядь. Я не забыл. И в моей воспалённой голове полыхает алым эта мысль, сводящая с ума.

— Ноябрь. Мороз. Я без трусиков.

Не знаю, чего она хотела добиться этими словами, может быть образумить, но получилось с точностью до наоборот. Сердце начинает отплясывать и качать кровь с бешеной силой, заставляя её приливать к члену. Я сглатываю и пытаюсь представить что-нибудь другое — бесполезно. Мотаю головой из стороны в сторону.

— Тебе следует проводить меня, Рикардо. Если не хочешь, чтобы со мной что-нибудь произошло.

— Можешь быть уверена, пока я рядом, с тобой не произойдёт ничего. Кроме того, что произошло недавно. И произойдёт ещё не единожды.

Глаза Аманды загораются предвкушением и пухлые губки приоткрываются, чтобы сказать что-то. Но она не успевает это сделать. Я подхватываю Аманду руками под попку так, что её лицо оказывается гораздо выше моего. Тонкие пальчики зарываются в мои волосы, царапая кожу головы. Балдею от этих прикосновений и уплываю в сторону. Легонько щекочет изнутри и мягко качает на горячих волнах.

Немного поодаль нарочно громко кашляет Манфред.

— Аманда, звезда… мо… Кхе-кхе!.. Может быть, пора вернутся в Вольфах? Я уже себе все уши отморозил!

— Толстяк прав… Надо доставить тебя в Вольфах и переодеть. Во что-нибудь другое, не такое провокационное…

Я перехватываю её поудобнее, вынуждая лечь головой на плечо, а эта чертовка успевает приложиться к шее губами на мгновение и прочертить огненную дорожку влажным, бойким язычком.

— Тебе не нравится, как я одета?

— Мне не нравится, что другие на тебя пялятся!

— Думаешь, ситуацию спасёт драная мешковина?

— О нет, крошка… На тебя будут пялиться, даже если ты вывозишься в дёгте.

Я в два счёта нагоняю Манфреда. Сукин сын прислушивался к нашему разговору, потому что тут же подхватывает:

— На Аманду будут пялиться, даже если она погрузится по самую шею в зловонную лужу! Это алмаз, светоч танцевального мира Аугсбурга и не только… В наших планах покорить столицу и его монаршее величество!

Вынужден признать, что толстяк мне симпатичен отчасти. Но явно не той частью, которая активно мелет языком, намекая своим рассказом, что на Аманду стоит у всех мужиков в радиусе сотни километров вокруг неё. Мои руки заняты — я прижимаю к себе Аманду, но ноги вполне свободны. Потому я отвешиваю пинка Манфреду пинок под его жирный зад, убивая этим действием двух зайцев: он и заткнулся, и ускорился.

— Рик!

— Хочешь возразить что-то, Аманда?

Аманда поднимает руку и проводит по моим губам указательным пальчиком, я прихватываю его губами и втягиваю, немного покусывая.

— Нет. Всего лишь хочу попросить тебя кое о чём.

Она обводит пальчиком мои губы и мягко скользит им вглубь рта, не отрывая от меня горящего взгляда. Я всё ещё не остыл и в штанах начинается настоящий пожар оттого, что она вводит свой пальчик мне в рот и скользит медленно вглубь, касается языка и не спеша ведёт его обратно. Медленно. Эротично шалит пальчиком у меня во рту, заставляя меня посасывать его, едва сдерживая стоны.

— О чём? — выдыхаю сипло и вновь тороплюсь прихватить её сладкий пальчик, который она уже прижала к моим губам.

— Рик, веди себя прилично. Будь хорошим мальчиком.

Блядь. Я ни капли ни хороший, и на хую я вертел все приличия, но сейчас согласно киваю. Малышка нарочно распаляет меня, зная, что ожидание иногда бывает таким же вкусным, как финал.

Я загораюсь от её слов, как спичка, и огонёк ползёт всё выше и выше, до подушечек пальцев. Мгновение… И он обжигает кожу, заставляя выпустить сгоревшую спичку из рук. Потому что, едва ступив ногой в черту города Вольфах, мы вспоминаем… Где-то здесь лежит ещё одна жертва, выпотрошенная совсем недавно.

Глава 34. Аманда

— Абанда, где ты пропадала?

Из-за разбитого и опухшего носа Андерс сильно гундосит и забавно щёлкает вставной челюстью. Временной, по его словам, пока он не доберётся до цирюльника, живущего в соседнем городке, большем, чем Вольфах. Почему-то Андерс решил, что мне это интересно и бросается вслед за мной по лестнице, когда я взбегаю по ней, чтобы переодеться.

— Абанда! Постой!..

Я не останавливаюсь и захлопываю дверь перед его носом, потроша содержимое чемоданов, привезённых Манфредом. Мой милый толстячок знает, что мне нужно. Парочка безумно красивых платьев, без которых жизнь стала бы намного хуже, чем она есть, милые сердцу безделушки, а вот и более практичный костюм. Наверняка поднял на ноги прислугу и заставил как следует попотеть мою горничную, втолковывая ей, что именно нужно положить в чемоданы.

Я переодеваюсь и верчусь перед небольшим зеркалом. Брюки сидят шикарно, обрисовывая бёдра, но для жителей Вольфаха хватит одного потрясения на сегодня. Они не переживут нынешней ночи, если увидят меня в этом. Мужчин хватит сердечный удар, и местных красоток разорвёт от зависти. А Охотник… Я прикусываю губу, чтобы не расплыться в абсолютно глупой, но счастливой улыбке, думая о нём. Но потом отмахиваюсь и заставляю себя поторопиться. Если я не спущусь через несколько минут, он разнесёт дом дядюшки Густава в щепки или будет палить в воздух, подгоняя меня. Потому я надеваю поверх юбку, частично скрывающую брюки. Знаю: наряд экстравагантный даже для Аугсбурга, не то что для Вольфаха. Но делать нечего.

Я распахиваю дверь и Андерс, всё это время гудящий под дверью, едва не падает в дверной проём.

— Ты куда-то собралась? — изумляется он, оглядывая меня с ног до головы.

— Да. Мне нужно побывать в доме старого Якоба.

Андерс бледнеет:

— Ты сошла с ума!.. Это небезопасно… Там же…

— Кровь и кишки, да? Наверняка они самые.

— Абанда!.. — умоляюще перехватывает мои руки Андерс. Даром что здоровяк, а ладошки мягкие, как у женщины, и влажные. Я брезгливо вытираю руку о жакет.

— Тебя, дурень, никто не заставляет и не просит идти со мной. К слову, ты не отличаешься особой смелостью, если даже не пошёл в лес за волком с несколькими десятками мужчин!..

— Тем более не стоит идти туда одной…

Андерс перегораживает своим телом узкий коридор, выставляя руки в сторону.

— Я не одна. Со мной Охотник. И тебе лучше уйти прочь с дороги, если не хочешь, чтобы он прострелил твой трусливый зад!

— Охотник? Этот мужлан? Но как же?.. Ты же моя наречённая!

— Не рекомендую употреблять слово моя в соседстве с моим именем, Андерс…

— Но…

— Эй, пентюх, тебе выбить остальные зубы? — цедит сквозь зубы Рикардо. Ему надоело ждать и он вошёл в дом. Сейчас он стоит внизу лестницы и сверлит глазами Андерса.

— Спасибо, Рикардо. Думаю, Андерс уже собрался уходить ложиться спать. Сейчас недетское время.

Я ожидаю, что Андерс уберётся без особых проблем, но тот неожиданно решает показать себя парнем хоть куда и задирает подбородок повыше, разворачиваясь лицом к Охотнику.

— Не помню, чтобы я приглашал гостей в дом моего отца, — произносит Андерс.

Ничего не могу с собой поделать, но из-за того, что он гундосит, его слова производят противоположный эффект. Ситуация выглядит скорее комично, чем серьёзно.

— Вот, именно, дом твоего отца. Ты — такой большой мальчик, а до сих пор живёшь под боком у мамочки с папочкой, — ухмыляется Охотник, медленно поднимаясь по ступеням.

Андерс вспыхивает и собирается что-то сказать, но вставная челюсть выскальзывает изо рта. Он подхватывает её и раздражённо засовывает в карман брюк. Я стараюсь не рассмеяться, но мне это плохо удаётся. Андерс слышит мой сдавленный смех и разворачивается ко мне, тыча в мою сторону пальцем.

— Ты, Аманда…

Не знаю, что он собирался мне сказать. Но в то же мгновение Андерс получает сильный подзатыльник от Охотника. А следом Рик хватает за шиворот этого здоровяка и прикладывает лицом об стену. Слышится хруст и сдавленный стон. Бедняга Андерс! Его дважды сломанному носу теперь не суждено срастись как полагается.

— Не. Тыкай. В. Неё. Своими. Обрубками, — цедит сквозь зубы Охотник, прикладывая на каждом слове Андерса лицом об стену.

— Рик, пожалуйста, прекрати.

Я дёргаю его за рукав. Он стремительно оборачивается, смотря на меня сверху вниз с усмешкой.

— Пожалела дурня, крошка?

— Дядюшка Густав хорошо ко мне относится. Не хочу его расстраивать. А Андерсу, благодаря тебе, теперь есть чем заняться. Правда, Андерс?

На здоровяка жалко смотреть. Он зажимает нос пальцами, пытаясь удержать бегущую кровь, но согласно кивает быстро-быстро, разбрызгивая красные капли.

— Проваливай, щелкунчик.

Охотник толкает взашей Андерса и тот, запущенный вперёд сильной рукой, слетает кубарём с лестницы. Скорее всего, сейчас он пулей помчится к лекарю. Хлопает входная дверь.

— Не смотри на меня такими глазами, малышка. Или ты хочешь проверить одну из кроватей в доме на прочность прямо сейчас?

Я оказываюсь поймана в ловушку сильных рук, прижимающих меня к крепкому телу. В ноздри забирается пряный запах разгорячённого мужского тела. Чёрт…

— Ты когда-нибудь мёрзнешь?

— Что? — иронично выгибает бровь Охотник.

— От тебя пышет жаром, как от раскалённой печи.

— Это ты заставляешь меня гореть, крошка.

Охотник поддевает пальцем мой подбородок, заставляя поднять лицо вверх. Расплавленное серебро его взгляда скользит по лицу, заставляя вспыхивать щёки и гореть губы. Хочется послать всё на свете, зайти в комнату и захлопнуть дверь, отрезав нас двоих от внешнего мира. Но вместо этого я произношу:

— Якоб Петерсен.

Глава 35. Аманда

Несмотря на позднее время, возле дома Якоба Петерсена толпится народ. Но держится в отдалении перешёптываясь. Несколько стражей растянулись цепочкой, создавая видимость, что сдерживают толпу. К слову, никто не рвётся шагнуть через калитку во двор. Охотник, не церемонясь, расталкивает всех и проходит прямо к крыльцу. По обе стороны от двери выстроились бравые стражи порядка. Около крыльца стоит бледный Отто, промокая бледное лицо платком. Рядом с ним обмахивается листом бумаги Ганс Петерсен. Сыночек так сильно любил папашу, что отселил его почти на окраину, пристроив к нему сиделку. Судя по разговорам, Якоб Петерсен в последнее время почти не вставал.

— Кому понадобилось убивать немощного старика? — спрашиваю я вполголоса у Охотника, идя за ним следом.

Он резко останавливается и разворачивается, удерживая меня за плечи.

— Стой здесь.

— Какого?..

— Такого. Тебе там нечего делать, ясно? Посмотри на Отто, он вот-вот блеванёт. Думаешь, можешь похвастаться большей выдержкой?

— Но я!..

— Ты остаёшься здесь, крошка.

Охотник стремительным шагом приближается к дому, отмахиваясь от слабого окрика Ганса Петерсена. Путь Рику осмеливается преградить один из стражей, но взглянув на его лицо, отходит в сторону. Рик скрывается в доме. И мне не остаётся ничего другого, кроме как прогуливаться вдоль забора, поглядывая в сторону дома. Ничего путёвого из обрывков разговора мне не удаётся узнать. И я, плюнув на предупреждения Рика, потихоньку иду вдоль забора, обхожу дом вокруг и перелезаю через ограду позади дома. Я осторожно подхожу к стенам и заглядываю в окна, пытаясь увидеть хоть что-то. Два окна затемнены, но на одном приоткрыты ставни. И я, вспомнив, как удирала несколько лет назад из дома бабули через окно, подтягиваюсь и залезаю внутрь, ступая по тёмной комнате. Я попадаю в коридор и стараюсь не дышать тошнотворным запахом, висящим в воздухе, словно плотный туман.

Из-под двери комнаты виднеется узкая полоска света. Я осторожно отворяю дверь, стараясь не производить лишних звуков. Но проклятая дверь легонько скрипит. Звук почти неслышный, но чуткое ухо Охотника улавливает даже такой едва заметный скрип. Я только успеваю заметить красные пятна на одной из стен — и больше ничего. Охотник тенью мечется ко мне, выталкивая обратно в коридор. Он захлопывает дверь с громким треском и обращает свой взгляд на меня.

— Что непонятного было в словах «остаёшься снаружи», Аманда?

В глазах Охотника пляшут желтоватые огоньки, словно в зрачках отражается пламя свечей.

— С чего ты решил, что можешь мне приказывать?

— А тебе надо всюду сунуть свой хорошенький нос? Что ты надеешься там увидеть? Или ты сноровиста в том, что касается расследований убийств? Или у тебя настолько толстая шкура, что ты не будешь блевать неделями, вспоминая увиденное?

Пальцы Охотника сжали плечо словно тисками. Он разъярён, словно чёрт, и едва не рычит на меня. Неуравновешенный тип! Я бью по его руке, чтобы он ослабил захват. Меня уже давно никто не дёргал и не зажимал в углу вот так, не считаясь с моим мнением.

— Ты не на сцене, где каждое движение вызывает восторг у публики, — немного спокойнее добавляет Охотник и отодвигается, — ты — просто избалованная, несносная девчонка, не знающая границ.

— О нет, Рикардо… Я знаю, что такое границы, и я их не признаю. Плевать я хотела на ограничения, ясно тебе?

Охотник усмехается:

— Да неужели? Тогда — добро пожаловать!..

Охотник намного быстрее меня. Он оттаскивает меня от стены и, мгновенно переместившись за спину, толкает меня вперёд, пинком ноги распахнув дверь в комнату…

Глава 36. Охотник

Вольфах, взбудораженный произошедшим, всё-таки затихает. Понурые жители разбредаются по своим домам, захлопывая ставни и запираясь на все замки. Возможно, сегодня ночью даже самый последний безбожник преклонил колени, бухаясь лбом о пол в искренней и горячей молитве. Время уже давно перевалило за полночь, и утро неспешно подкрадывается к мрачному, невесёлому городку. Улицы пустынны и ни одна живая душа не осмелится выйти за стены своих жилищ.

Ни одна живая душа. За исключением разве что меня, пробирающегося в тени домов. Изнутри скребёт противное чувство, не дающее мне покоя. Оно поселилось внутри, как только увидел на пороге своего дома малышку, обёрнутую в красный, словно подарок на Рождество. Не перестаёт царапать ни на минуту, а сейчас и вовсе гложет, точа об меня свои зубы.

Я останавливаюсь около дома, погружённого в темноту. Ты — тупая скотина, Рикардо. И тебе явно не на что надеяться, и уж тем более не стоит лазить по стенам дома, словно ярмарочная мартышка. И если ты получишь деревянной ставней по своей гнусной роже — поделом тебе. Хотя, скорее всего, ты не удостоишься даже этого.

Но я всё равно цепляюсь пальцами рук и подтягиваю тело, упираясь носками сапог в стену. Добираюсь до выступа, опоясывающего дом и, прижавшись к стене, передвигаюсь вдоль неё к окну комнаты Аманды. Прежде чем осторожно поскрестись в деревянную ставню, я застываю без движения на несколько мгновений, представляя как нелепо, должно быть, выгляжу со стороны. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз пробирался тайком к кому-то ещё, кроме Аманды. Да я, вообще, никогда такой хуйнёй не страдал! Просто распахивал дверь нараспашку и девицы, взвизгнув для приличия, чуть позже сами вешались мне на шею. Бывало, и по две сразу…

Мда… Так что если ты сейчас получишь по своей дурной башке, будет в самый раз. Может, выбьет эту блажь напрочь?

Скребусь. Ничего. Тишина. Наверняка она спит и видит десятый сон. Но, втягивая носом свежий воздух с лёгким морозцем, улавливаю её аромат. Мягкий, сладкий и шальной, как дурман. Словно стоит сейчас у окна и нас разделяет всего одна хлипкая деревяшка. Я осторожно тяну ставню на себя, и она поддаётся. Сразу же натыкаюсь на выразительный взгляд карих глаз, смотрящих на меня в упор.

— Блядь, Аманда, ты сбрендила? Тебя не учили запирать окна на ночь? Все жители этого стрёмного городишки закрылись на десять замков и подпёрли двери мебелью, а ты не удосуживаешься и засов воткнуть?

— И тебе доброй ночи, Охотник. Позволь узнать, что ты здесь забыл?

Я цепляюсь пальцами за подоконник, чтобы было удобнее держаться.

— Ты так и не ответила. Почему не запираешься на ночь?

Она фыркает:

— Ты видел высоту? Только идиоту вроде тебя придёт в голову карабкаться по стенам, цепляясь за неё неизвестно чем.

— Ждала меня, крошка?

— Даже не думала.

— Наверное, это твоё привычное состояние — не думать своей прекрасной головкой о том, что творится вокруг, и всё равно требовать желаемого.

— Вот как?

Аманда облокачивается на подоконник. Расстояние между нашими лицами очень мало. Я вижу каждую ресничку Аманды и как идиот пытаюсь их пересчитать.

— И что, по-твоему, творится в округе?

Я не сразу понимаю, о чём она меня спрашивает, увлечённый разглядыванием её красивого личика.

— Ещё не знаю, крошка. Но точно могу сказать, что тебе стоит прислушаться к приятелю, советующему убраться отсюда как можно быстрее.

— Убраться прочь, чтобы принимать ванны, полные розовых лепестков? — иронично спрашивает Аманда.

— Наверняка шикарное зрелище, — сглатываю я внезапно образовавшуюся слюну и цепляюсь крепче пальцами за подоконник, потому что сейчас как никогда раньше, хочется нашпиговать герцога свинцом под завязку, как запечённого поросёнка — яблоками.

— Ты даже не представляешь, насколько, Рикардо… А ещё ты понятия не имеешь, насколько я упорная в достижении своих желаний. И как бы ты ни пытался избавиться от меня, выставляя прочь, я и шагу не сделаю за пределы этой убогой клоаки, пока не разберусь с обидчиками.

Она смотрит мне прямо в глаза, сверлит меня ими и своим взглядом заставляет нутро скручиваться от неведомого ранее чувства. Я ясно вижу, что на дне её зрачков плещется страх и шок от увиденного. Именно поэтому в час до наступления рассвета, самый тёмный, она всё ещё не спит, вглядываясь в тёмную ночь через щели в деревянных ставнях. И я понятия не имею, откуда у неё берутся силы, чтобы выстоять на месте и не упасть. Не знаю, но очень хочу узнать.

— Я пытаюсь выставить тебя прочь, потому что тебе не стоит пачкаться в этом.

— Не стоит? А в чём, по-твоему, мне стоит испачкаться, Охотник?

— Да хотя бы вот в этом.

Я ныряю рукой в карман просторных брюк и достаю горсть красных ягод, протягивая ей.

— Это что?..

Аманда удивлённо вздела брови домиком и разглядывает ягоды, словно невиданное сокровище. На мгновение поднимает глаза, в которых проскользнула смешинка.

— Брусника?

— Да. Я собрал её ещё до заморозков, потому она не превратилась в красноватую кашицу.

Аманда берёт ягодку, задевая подушечками пальцев мозолистую кожу ладони.

— Ты даже представить себе не можешь, сколько лет я не ела брусники, — улыбается она и когда раскусывает красную ягоду, зажмуривается от удовольствия, словно мурчащая кошка. Ягоды исчезают с моей ладони быстрее, чем золотишко из карманов простака в игорном доме.

— Ммм…

Чертовка лакомится ягодками, не скрывая удовольствия. Оно настолько явное и притягательное, что я просто балдею, глядя на неё, будто сам от всей души наслаждаюсь нехитрым лакомством. На ладони остаётся всего парочка ягод, которые всё же немного подавились и окрасили кожу своим соком. Я убираю руку, чтобы стряхнуть ягодное месиво и отереть ладонь снегом, но Аманда перехватывает мою ладонь своими пальчиками и наклоняется, втягивая губами ягоды. Язычок, мгновенно порхнув по ладони, собирает оставшийся сок.

— А ты-то сам успел поесть ягод?

Отрицательно мотаю головой — меня просто приколачивает намертво к этому месту.

— Нет, но хотел бы…

И хрена с два я уйду прежде, чем попробую брусничного сока с её губ, выпачканным в красном. Я притягиваю её к себе за шею и касаюсь губ. Простреливает насквозь кисло-сладким вкусом ягод и мягкостью её ротика, послушно открывающегося под напором моего языка. Крошка движется вперёд и обхватывает меня за шею пальцами, взбирается ими выше. Одно движение пальчика — и моя шляпа летит вниз.

— Зачем тебе этот уродливый котелок? — шепчет Аманда, улыбаясь, и перебирает пальцами мои волосы.

Алые губки порхают по моему лицу. Словно издеваясь, она приближается к уголкам губ, едва их касается и вновь убегает прочь. Сводит с ума, дразня желаемым. Едва даёт прикоснуться к бойкому язычку и упрямо ведёт головой в сторону.

— Прекрати, Ами, или мне придётся тебя связать. И на этот раз я постараюсь обездвижить тебя всю.

Аманда отстраняется и делает крошечный шажок назад, но не успевает отойти, потому что мне хватает всего одного рывка, чтобы взобраться немного выше и обхватить её одной рукой за талию, прижав животом к подоконнику.

— Попалась.

Аманда упирается кулачками мне в грудь, но больше для виду, потому что глаза призывно сверкают, а затвердевшие соски розовеют, натянув тонкую белую ткань ночной рубашки.

— И что дальше? — спрашивает она с лёгким придыханием.

— Ничего. Я поцелую тебя и расскажу короткую сказку на ночь.

— Ты опоздал со своими сказками, Рик. Совсем скоро рассветёт.

— Чёрт. Придётся ограничиться одним поцелуем.

Я тянусь к её губам, а второй рукой накрываю грудь, ловлю её вздохи своим ртом, когда начинаю покручивать твёрдый сосочек.

— Знаешь, о чём я сейчас подумала?..

— О том, что я доведу тебя до экстаза одним поцелуем?

— Не-е-ет… А-а-а-ах!.. О том, что момент сейчас самый подходящий, если бы я захотела избавиться от твоего общества.

Малышка права: я каким-то чудом удерживаю себя. И держусь по большему счёту только из-за того, что обхватил её талию рукой. Носки сапог едва-едва держатся на покатой поверхности брёвен.

— Но ты этого не хочешь, да?..

— Сейчас — нет.

— Вот и чудненько.

Хватит трепаться. Я знаю множество способов применения её язычка, но сейчас просто хочу ощутить, как он пляшет у меня во рту. О-о-о, ещё как. Аманда — плясунья от Бога не только телом на сцене, но и своим острым язычком она выписывает такие умопомрачительные круги, что перед глазами пляшут тёмные пятна. Я охотно перенимаю правила её игры и скорость, с которой она ласкается внутри рта, бьёт язычком по моему и следом нарочно медленно трётся о нёбо.

И если бы её ротик так активно не вгрызался в мой, сейчас в воздух взметались её громкие стоны. Потому что красотка дрожит от возбуждения, полностью овладевшего ею. И нужно лишь немного усердия, чтобы подвести её к самому краю. Я мну пальцами её ночную рубашку. Прямо посередине — тьма, сука, пуговок. Прилепить их сюда в таком количестве мог додуматься только мастер пыток — такие они мелкие и не поддаются пальцам. Остаётся лишь рвануть так, чтобы эти перламутровые горошины поскакали вниз с весёлым перестуком и беззвучно утонули в снегу.

Отрываюсь от её алых, припухших губок и втягиваю в рот тугие сосочки, облизываю острые вершинки и прикусываю. Аманда стискивает пряди моих волос пальцами и теснее прижимает моё лицо к груди. Частые вздохи подстёгивают, словно щелчок кнута, и скорость, с которой я посасываю её грудь, становится запредельной. Последний прикус чуть сильнее. И её учащённое дыхание прерывается сладким стоном. Малышку знатно протрясло от наслаждения, пробежавшегося мурашками по телу. Я не спешу выпускать её сосочек — облизываю его, замедляясь, и перевожу взгляд на раскрасневшееся лицо.

— Это был очень сладостный поцелуй, Рик.

Малышка обхватывает мои щёки пальцами и нежно касается моих губ. Что-то оглушительно взрывается в груди и струится вниз горячей лавой.

— А теперь ты пойдёшь спать и закроешь окно как следует, ясно? Не хватало, чтобы ещё какой-нибудь придурок вроде меня залез к тебе через окно.

Аманда, странное дело, согласно кивает, а я прищуриваюсь, глядя на неё.

— Завтра Манфред отбывает в Аугсбург и…

— Но не я, — обрывает меня она.

— Но не ты. Значит, я ещё успею рассказать тебе сказку на ночь в другой раз.

Аманда смеётся.

— Ты меня удивляешь, Рик. Ведёшь себя так, что слов не подобрать.

— Хватит болтать.

Я цепляюсь за подоконник, нащупываю подошвой сапог выступ, словно уменьшившийся с того момента, как я залез сюда, и спускаюсь ниже. Аманда тянется за ставнями и, почти сомкнув их створки, высовывает белокурую головку, глядя на меня.

— Я вспомнила, как это называется. Ты ведёшь себя до безобразия прилично.

Послав мне воздушный поцелуй, Аманда запирает ставни. Я спускаюсь, только услышав звук засова, вставленного на то место, где он и должен быть.

Прилично. Ха. Я веду себя до безобразия прилично, потому что чувствую себя последним кретином, неприлично спустившим в штаны, когда она запечатала мои губы последним нежным поцелуем. Немного шумит в голове и окружающий пейзаж видится мне жутко красивым. Я набираю пригоршни снега и тру ими лицо до тех пор, пока не начинает покалывать кожу от холода. Лишь тогда немного отпускает и прижимает к земле. Но всё равно недостаточно сильно, потому что кажется, будто не иду, а бегу вприпрыжку.

А утром, наступившим через несколько часов, славные жители Вольфаха обнаружили верёвку на столбе объявлений на центральной площади. Она цеплялась за внушительный гвоздь. Виданное дело. Подумаешь, верёвка.

Но на неё через пустые глазницы были вдеты два пожелтевших от времени человеческих черепа: взрослый и детский.

Глава 37. Аманда

Жители Вольфаха и так всегда ходят, опустив глаза в землю. А увидев черепа, болтающиеся на верёвке, и вовсе сникли. Улицы пустынны. И стоит только какому-нибудь ребёнку отбежать от дома дальше, чем на пару десятков шагов, его настигает сердитый окрик матери.

Ганс Петерсен пытается поднять настроение жителей, обещая, что скоро тёмные времена в Вольфахе закончатся. Охотник согласно кивает, слушая Ганса. И перекатывает из одного угла рта в другой папироску, презрительно поплёвывает себе под ноги, показывая всем своим видом, полным пренебрежения, что он думает об этом на самом деле.

Я тяну его за рукав.

— Нам нужно наведаться к плотнику. Молочник Юхан говорил, что бабуля хотела вызвать на дом плотника. Надо бы переговорить с ним.

Охотник согласно кивает, даже не споря со мной, и направляется к плотнику Герману. Улыбка на широком скуластом лице Германа смотрится непривычно среди окружающего унылого пейзажа. В воздухе плотницкой стоит густой аромат смолы деревьев. Сам Герман лихо орудует рубанком, обтёсывая деревянную доску. Стружка так и отлетает во все стороны. Необычайного цвета: светло-бежевая, с розоватым отливом. Очередное движение рубанка. Снимается новый слой стружки и оседает на пол. На мгновение мне чудится, что стружка, летящая из-под рубанка — это человеческая кожа, снимаемая тоненькими слоями.

— Чем обязан? — улыбается Герман, отирая пот со лба.

Я успокаиваюсь от его дружелюбного тона и вспоминаю, какие добротные стулья с резной спинкой он выстрогал по просьбе бабули. Загляденье. Можно было часами разглядывать чудно переплетённые завитки, гадая, куда выведет тот или другой.

— А ты, я погляжу, всё тот же весёлый малый, — лениво роняет Рикардо.

— Нет времени скучать — только и всего. Нынче в Вольфахе я — и плотник, и гробовщик.

Герман кивает в сторону заготовки гроба, прислонённого к стене, и откладывает рубанок.

— Папироску? — спрашивает Рик.

— Не откажусь, только выйдем из плотницкой, чтобы сухая стружка, не приведи господь, не загорелась.

Герман затягивается и выпускает дым колечками вверх, пропуская через них следом струю, подмигивая мне, как в детстве. Он всё такой же — невысокого роста, кряжистый. Только руки, кажется, ещё больше задубели с возрастом, да в густых волосах виднеется седина. Рик начинает болтать с ним, обсуждая последние новости.

— Да-а-а… дела, — тянет Герман и втаптывает окурок в землю, — но Петерсен обещал разобраться.

— Можно подумать, жирный боров сделает хоть что-то, — не удерживаюсь я от реплики.

— А кто его знает! Как-никак, его папашу волки задрали!

— С чего ты думаешь, что это волки? — прищуривается Рик.

— А кто же ещё? Тем более волчару в городе видели и потом нашли труп. Твари!.. Старого Якоба придётся в гроб по частям складывать.

— Кому могло понадобиться убивать стариков? — негодую я.

— А кому могло понадобиться вывешивать старые черепа? — в тон мне отвечает Герман и вытирает руки о штаны, — мне эту мерзость пришлось руками снимать.

— Думаешь, это связано? — спрашиваю я.

— А кто же его знает! — Герман снова пускает в ход любимую присказку и направляется в плотницкую, оглаживает с любовью рукоять рубанка.

— Может, и связано, может, и нет. Вдруг в Вольфахе снова объявился какой-то… шутник.

Герман выделил последнее слово и выразительно посмотрел на Рикардо.

— Ты на что намекаешь, повелитель рубанков?

Рикардо схватил Германа за рубаху, притягивая к себе, на что Герман добродушно заявил, ни капли не рассердившись:

— Ты, парень, на меня не прыгай. Но люди, знаешь ли, говорят…

— Люди говорят, потому что ничем не занимаются. А только чешут своими языками и колупаются в заднице соседа, — процедил сквозь зубы Рикардо.

— Ну-у-у… Повод-то у них есть? Есть. Вот и чешут.

— Так, погоди… О чём ты говоришь, Герман?

Рикардо уже отцепил свои руки от рубахи Германа и сейчас держал их засунутыми глубоко в карманы брюк.

— Валяй рассказывай, — усмехнулся он, — малышка не из пугливых.

Я приготовилась выслушать рассказ о какой-нибудь гнусности, совершённой руками Рикардо. И не ошиблась.

— Года полтора назад его монаршее величество пожаловало королевскую грамоту Гансу Петерсену, — начал рассказ Герман.

— Такие бумаги, годные только для того, чтобы подтирать ими зад, выписывают пачками ежегодно, — не преминул вставить свои два слова Охотник, закуривая ещё одну папиросу.

— Может, да, может, и нет. Но Ганс Петерсен заважничал и решил установить на столбе объявлений табличку, на которой был набит текст королевской грамоты.

— Установил? — спросила я, не припоминая, чтобы видела нечто подобное в Вольфахе.

— А то ж… — протянул Герман, — установил, перерезал ленточку, ярмарку в честь этого устроил. Всё как у людей. Вот только через день на верхушку того столба некто нацепил отрубленную голову дикого кабана.

Я хохотнула, но приготовилась слушать дальше.

— Мало того что нацепил, так потом ещё и охранял. Пьяный до зелёных соплей, но с ружьём наперевес.

Герман многозначительно помолчал и добавил.

— Лето того года в Вольфахе было очень жаркое. Кучи мух, вонь… И вся эта красота прямиком посередине центральной площади.

Несмотря на мрачную обстановку последних дней, я не удержалась и рассмеялась, представив себе эту картину.

— Ага. Обхохочешься. Особенно весело было тем, кому ползадницы дробью продырявил защитник обновлённого постамента.

Рик ухмыльнулся.

— Да, весёлое было представление.

— Шумиха вышла знатная. А табличку пришлось всё-таки снять, потому что всё было обстряпано без разрешения на то монарха.

Герман усмехнулся, закончив свой рассказ, и вздохнул:

— Ладно, ребята. С вами весело, но мне пора делом заниматься.

Он с любовью погладил ладонью доску и приготовился орудовать рубанком. Я едва было не собралась уходить, но вовремя остановилась, вспомнив, зачем пришла к Герману. Надо же, как он нас заболтал!..

— Молочник Юхан сказал, что бабуля у тебя кое-что хотела заказать.

— Хотела, да. Через него она и передавала просьбу. Я должен был половицы старые заменить. Но не успел. Жаль бабку, никому слова плохого не сказала. Хоть и появлялась в последнее время в Вольфахе не чаще одного-двух раз в месяц. Найти бы тех, кто это сделал. Изверги…

Глава 38. Аманда

— Может быть, ты всё-таки передумаешь? — заискивающе заглядывая мне в глаза, спрашивает Манфред.

Я отрицательно машу головой, посмеиваясь внутри себя над герцогом. Вильгельм Второй почёсывается тут и там. Гостиница «Три кота» не могла похвастаться ни одним котом, зато клопов было в избытке. Потому весь вид Вильгельма выражает желание как можно скорее убраться отсюда. А вывешенные с утра на площади черепа только обостряют его желание и, скорее всего, добавят скорости лошадям.

Герцог показал себя, мягко говоря, не самым лучшим образом. И не мрачный свет Вольфаха был тому причиной. Всё величие Вильгельма основывалось на звоне золотых монет и титуле. А в нынешней ситуации нет никакого толка ни от первого, ни тем более, от второго. И всё же при свете дня герцог гордо задирает подбородок и поглядывает в сторону Рика, осмелившись потребовать назад свой револьвер. Рик ухмыляется, поигрывая им на пальце.

— Какие жадные у тебя знакомые, Аманда. Жадные и бестолковые. Ни зверя отпугнуть, ни оружием для защиты снабдить.

Герцог надувает щёки от злости:

— Жадность? Никто не может упрекнуть ге… кхе-кхе… меня в жадности! Я дарю тебе этот револьвер, Аманда.

— Уверен? — издевательски тянет Рик, — такая милая штучка… Рукоять из белого дерева, серебряные завитушки…

— Уверен, — самодовольно улыбается герцог, — для меня это мелочи, не стоящие внимания.

И только выговорив последнее слово, он понимает, в какое нелепое положение поставил его Рик, подставив ему изящную подножку. Поэтому Вильгельм торопливо прощается и велит Манфреду вручить мне напоследок полотняный мешочек с пулями. Серебряными.

Я провожаю глазами богато украшенный экипаж, понёсшийся прочь из Вольфаха.

— Ты только подумай, чего ты себя лишила! Мягкие подушки экипажа, скорое возвращение в многотысячное скопище человеческих тушек!.. — ухмыляется Рикардо.

— Ага, ванна, полная шампанского, в котором плавают розовые лепестки, внимание десятков поклонников, — в тон ему отвечаю я, нарочно мечтательно улыбаясь, и добавляю, — как только разберусь с Вольфахом, вернусь в свою привычную жизнь!

— Тогда не надо было тащить сюда свою попку, черканула бы пару строк соболезнования дальним родственникам. Или нет… За тебя бы это сделал толстяк, а ты в конце поставила закорючку. Аманда Штерн — заносчивая сучка, у которой нет времени на подобные глупости.

— Аманде Штерн есть чем хвастаться. А вот что из себя представляет некто Рикардо?.. Мне неизвестно.

Я дёрнула плечом и хмыкнула, медленным шагом прогуливаясь до почтового отделения, чтобы узнать, откликнулся ли кто-нибудь на мой запрос. Почтальон как раз выгружает свежие письма и открытки из холщового мешка. Парочка улыбок, и мужчина копается в ворохе бумаги с видом золотодобытчика. Какая прелесть!.. Вот если бы все мужчины были такие сговорчивые. Например, Рикардо. Я вздыхаю…

И, вспомнив вчерашний ночной визит, не могу удержаться от улыбки. Почтальон лихо заламывает служебное кепи с засаленным козырьком и с торжествующим видом вручает мне коротенькую записку, всего из нескольких слов:

«Ждите. Скоро буду. И. А.»

Я гляжу на дату отправления и понимаю, что ответ был практически молниеносный. Значит, совсем скоро в Вольфахе появится настоящий охотник на оборотней. Почему подумав именно так, начинаю чувствовать себя неуютно и едва ли не оглядываюсь по сторонам, а не подслушал ли кто крамольные мысли. Тут же складываю бумажку и кладу в карман жакета. Мне неловко перед самой собой за свои же мысли. Ха, Аманда, дожила… Но если рассудить по правде, мой Охотник себя ещё ничем себя не показал, кроме того, что хамит, выводит меня из себя и таскается за моей юбкой. Тут же одёргиваю себя, пристыжая: вообще-то, Рикардо спасал меня уже не единожды. Чёрт… Как всё сложно! А он и не торопится облегчить мне жизнь. Наверняка он стоит у стены и ухмыляется, покуривая папироску, и не преминет высказать мне что-нибудь ядовитое.

Потому я на всякий случай задираю подбородок повыше и выхожу с победным видом. Чтобы этот обормот не возомнил о себе слишком много. Но вопреки моим ожиданиям, Рика возле здания почты не видно вообще. Разочарование сжимает меня изнутри и настроение резко портится. Нет, он, конечно, мерзкий тип, но всё же я надеялась…

— Чего взгрустнула, красотка? Не получила письмо от одного из многочисленных любовников?

Я стараюсь не улыбаться слишком сильно этому голосу с лёгкой хрипотцой. Рик, выйдя из-за угла здания, ведёт под уздцы свою Ночку и останавливается около меня.

— С какой целью интересуешься, Рикардо? Хочешь получить почётное звание одного из них? Придётся встать в очередь на рассмотрение кандидатуры. И, между прочим, я очень разборчива.

Рик ухмыляется и, подхватив меня за талию, сажает на свою кобылку.

— В очереди стоят приличные люди. А я исчерпал весь запас приличных манер ещё ночью, когда не стал вламываться к тебе в комнату через окно. Хотя очень хотелось. Так что все остальные недоумки подвинутся и свалят в закат. А я буду так любезен, что добавлю им вслед немного пороха. Для ускорения.

Глава 39. Охотник

— Куда мы направляемся?

— Если ты хочешь найти обидчиков, наведаемся ещё раз к домику старого Якоба и проведаем женщину, прислуживающую ему. И ты носика своего на территорию не сунешь. Договорились?

— В дом Якоба я, так уж и быть, не стану заходить, чтобы не раздражать тебя, Рик, — милостиво соглашается Аманда, — но что касается всего остального…

— Договорились, несносная девица. И чтобы тебя обрадовать, скажу, что твоя версия с оборотнем несостоятельная. Возле дома не было найдено ни единого следа даже волка, не говоря уже об оборотне.

— Может быть, ты плохо смотрел в темноте? — невинно интересуется Аманда, надув свои губки, и при этом поворачивает лицо ко мне, махнув по нему светлыми волосами, словно лёгким пёрышком.

— Если ты меня как следует попросишь, я, так уж и быть, взгляну ещё раз.

— А тебе самому неинтересно?

— Не-а, мне насрать. Даже если разорвут на части половину всего Вольфаха. Я огорчусь, если вдруг перестанут торговать пойлом, табаком или патронами. Я торчу здесь только ради тебя, крошка.

И это — чистая правда. Если бы не Аманда, я бы даже не почесался оттого, что кто-то покушается на стариков и вывешивает черепушки на столбе, словно ёлочные украшения.

— Я польщена, — улыбается Аманда, всё так же поглядывая на меня искоса, и вдруг спрашивает, — давно ты не охотишься?

Я напрягаюсь и пытаюсь придумать, что ей ответить. Думаю, прежде чем что-то ляпнуть. Надо же. Совсем недавно послал бы куда подальше, а сейчас думаю.

— Говорят, что ты перестал охотиться после того, как волки… задрали твою жену?

Я не успеваю раскрыть рот, чтобы на этот раз уж точно вытолкнуть из него какое-нибудь грязное ругательств, как Аманда быстро и бойко оправдывается:

— Это не мои слова, так болтают жители. Когда я покинула Вольфах, тебя не было в наших краях.

— Болтают всегда те, кому заняться нечем, кроме как обсасывать чужую жизнь, а ты…

Аманда трёт ладошки одна об другую и нагло ныряет ими под мои руки, прячась под ладонями. Ручки у неё белые и холодные, потому что эта красотка не позаботилась о нормальных перчатках. А вот эту прозрачную кружевную хрень и перчаткой назвать сложно.

Я прячу её ладошки. Крошечные ледышки тонут в моих ладонях. И я вдруг забываю, какими словами хотел ругнуться. Ладно, успею как-нибудь потом. Почему-то уверен, что у этой малышки найдётся ещё сотня поводов, чтобы довести меня до белого каления всего парой слов или взглядов.

— Да, с тех пор я не охочусь.

Аманда молчит пару мгновений, а потом решается вкрадчиво спросить:

— Тебе тогда здорово перепало? Я видела шрамы у тебя на груди и животе.

— Я рад, что ты разглядывала меня, пуская слюни.

Аманда пихает меня локтем, чтобы я не зарывался слишком сильно.

— Ты убил тех волков?

— Волка, — поправляю я, — убил. Но не того.

— Почему?

— Не получилось.

— И потому ты с тех самых пор не охотишься? — продолжает допытываться она.

— Зачем тебе это? Хочешь узнать больше про самого безнадёжного охотника во всей округе?

— Да-а-а, — выдыхает Аманда, устраиваясь головой у меня на плече.

Её волосы щекочут кожу лица, мягкий аромат крошечными шажками взбирается вверх по мне, проникает в ноздри и сворачивается внутри, нагло распихивая в стороны всё остальное. Выбирает себе самый укромный и удобный уголок и с довольным видом обосновывается там.

Её согласие, такое короткое и простое, простреливает меня насквозь. Желание ляпнуть что-нибудь жутко смешное и наглое пропадает на корню.

Да? Значит, да. Едем дальше…

Внезапно чувствую себя ребёнком, удачно подобравшим блестящую монетку и тыкающим пальцем в магазине сладостей:

— Мне, пожалуйста, вот эту… Самую красивую и вкусную конфету.

Глава 40. Охотник

Девчонке словно удалось накинуть мне ошейник и натянуть поводок: возле дома Якоба я старательно обхожу всё вокруг, вглядываясь в землю. Делаю вид, что ищу следы, хотя знаю: здесь никаких следов волка или оборотня нет. И быть не может. Но Аманде так спокойнее, она выглядит довольной, посматривая на меня. Она едва высиживает на Ночке, хотя наверняка ей хочется сунуть сюда любопытный носик и задать кучу неуместных вопросов своим хорошеньким ротиком.

В дом меня не пускают, потому что Ганс Петерсен выставил аж целых пять стражей. Один другого убогее. Двое из них стоят по обе стороны двери, а трое остальных режутся в карты, поглядывая по сторонам. Ну и хер с ними. В доме мне больше нечего делать.

— Ну что?

— Ничего, Аманда. Нужно навестить служанку.

Я веду лошадь под уздцы. Идти совсем недалеко, на соседнюю улицу. Служанка всё ещё растирает красные, слезящиеся глаза и, судя по крепкому амбре спиртного, спать не ложилась вовсе. Но соображает она — будь здоров, потому что отвечает на вопросы быстро, хоть и не забывает креститься после каждого предложения, чем неимоверно меня раздражает.

— Так Якоб уже совсем старый был… Никто к нему не ходил. Почти. Даже папаша, жир… кхе-кхе… Ганс Петерсен, видимо, очень занят, времени навещать старого отца у него не было вовсе.

Я киваю и спрашиваю:

— Но всё же хоть кто-нибудь приходил?

Служанка опрокидывает рюмашку хереса и закусывает колечком лука, сипло выдыхает в сторону:

— Ага, вот плотник Герман бывал. Неделю назад. Он ножку у кровати заменил. Старое дерево рассохлось совсем. Но это давно-о-о было же.

— И всё?

— Ага, ага… — кивает служанка и спохватывается, — так нет же… преподобный Марк заходил вот прям в тот же день. С утра… Ага, да, с утра… Старикану совсем плохо стало, он будто помирать собрался, вот и просил преподобного.

Ничего путёвого от неё добиться больше не удаётся. И, выйдя из её дома, мы с Амандой переглядываемся. Похоже, думая об одном и том же: подозрительно часто преподобный Марк появлялся в самый последний момент перед смертью стариков.

— Мне кажется, старики могли рассказать что-то священнику. Может, исповедовались ему перед смертью, — шепчет мне Аманда и тут же вздыхает:

— Чёрт… В таком случае нам нужно будет вытаскивать из него правду клещами: тайна исповеди.

— На твоё счастье, Аманда, я терпеть не могу святош. И если ты попросишь меня, я с удовольствием выколочу из него правду.

Глава 41. Аманда

Странное чувство свербит меня изнутри: кажется, вот-вот узнаю, что за чертовщина тут творится. И одновременно с этим не покидает мысль: что-то ускользает от моего внимания. Я верчу мысли так и сяк, но не могу сосредоточиться. А ещё меня с толку сбивает крупная ладонь Рика, лежащая на талии. Собственническим движением, раздвинувшая полы плаща и крепче прижавшая меня к его телу. Низкий, немного хриплый голос раздаётся над самым ухом и ласкает слух. Трудно не думать о Рике, когда он находится так близко и то и дело выдаёт очередное умозаключение, называя меня крошкой или малышкой. От этих прозвищ я на самом деле будто уменьшаюсь и чувствую себя так, как, должно быть, чувствуют себя снежинки, попадая на разгорячённую кожу.

Пытаюсь стряхнуть это ощущение.

Аманда Штерн не растекается лужицей от парочки фривольных слов. Мало ли какие комплименты мне говорили? И не единожды передавали целые поэмы, свёрнутые тугим свитком. Да любовными письмами, посвящёнными мне, я могла бы выстелить всю дорогу от Аугсбурга до Вольфаха! И осталось бы ещё немного исписанных листов, чтобы растопить камин! Но саму себя не обманешь: и нарочито-небрежное слово «крошка» прокатывается по коже так, словно по ней проходится шершавая, мозолистая ладонь Рика.

Преподобного Марка, оказывается, не так-то просто найти. В соборе его не было. Служка сказал, мол, преподобный обходит страждущих, и назвал парочку имён. Названные страждущие отрицательно машут головой: нет-нет, преподобного не было, но теперь надо бы позвать, раз такие дела творятся в Вольфахе…

Мы возвращаемся: служка потрясенно почёсывает безбородые щёки и осторожно замечает, что преподобный собирался сегодня посетить строящуюся на средства горожан часовню. Часовня стоит на самой окраине города. И строится она столько, сколько я себя помню. По одному ряду кирпичей за месяц, должно быть. Возле стен копошатся, на удивление, двое рабочих, но преподобного Марка они в глаза не видели.

Уже вечереет. Нам становится понятно: преподобный Марк безбожно соврал о том, где он сегодня собирается находиться. И внутри меня крепнет уверенность: он что-то знает…

Глава 42. Охотник

— Стучи сильнее! — подначивает меня Аманда.

— Как скажешь…

Свет в окнах дома преподобного Марка не горит, но я знаю, что он внутри. Поэтому я просто как следует налегаю плечом на дверь и засов с той стороны не выдерживает. Он вырывается с петель и падает на пол. В доме темно. Но, судя по всему, преподобный сидит на кухне. Я никак не маскирую своего присутствия. А это было бы смешно с выдранным к чертям засовом!.. Я иду через весь дом, громыхая сапогами. Аманда держится за моей спиной. Не лезет вперёд, и на том спасибо. А то от этих святош можно всего ожидать!..

— Преподобный, ты бы свет зажёг! Может быть, свет Божьего провидения освещает тебе путь. Но мне он ни хрена не освещает. И крошке Аманде, кстати говоря, тоже. Поэтому вытащи свою задницу из чулана и зажги пару свечей.

Слышится шорох и приглушённый голос. Я пинком вышибаю неприметную дверь и вытаскиваю из чулана преподобного за шиворот, как следует встряхнув его перед этим. Он грузным мешком оседает на скамью.

— Свечи на полке, — соизволяет, наконец, вымолвить святоша. Я зажигаю свечи и ставлю их на стол. Преподобный Марк выглядит не лучшим образом: пухлые щёки обвисли, под глазами залегли чёрные тени. Жиденькие бесцветные волосы прилипли к голове. Преподобный Марк отирает пот со лба и, наконец, приходит в себя выдавливая:

— Мир вам, дети мои.

На мой взгляд, звучит неубедительно. Я накидываю верёвку на спинку стула и разваливаюсь на нём, наблюдая за преподобным. Преподобный зачем-то ковыляет к стене и снимает с неё серебряное распятие, протягивает Аманде. Та, поколебавшись, всё жё прикладывается губами к серебряному распятию. Преподобный Марк тыкает крестом в мою сторону. Я отталкиваю его рукой, стараясь не касаться креста, но преподобный всё же умудряется мазнуть по мне серебром, словно от этого я стану чище и лучше, чем есть. Я морщусь и вытираю руку о брюки.

— Э нет, дружище… Я не стану слюнявить вот это…

Аманда бросает на меня возмущённый взгляд, но ничего не высказывает вслух.

— Лучше расскажи-ка нам… Преподобный. Что за хрень творится в Вольфахе.

Преподобный вздрагивает, но молчит. Я кладу на стол весомый аргумент, направляя его дулом в сторону святоши.

— Это лишнее, — сглатывает преподобный, — и мне нечего скрывать. Но и чужие тайны я раскрывать не стану.

— Мне плевать на чужие тайны. Но странное совпадение. Что в случае с бабкой Аманды, что с хрычом Якобом ты был последний, кто с ним разговаривал. А потом обоих нашли в кровати растерзанными. Ничего не хочешь рассказать?

Преподобный Марк крестится, глядя на Аманду, и зачем-то напоминает, что именно он проводил обряд её крещения.

— Эй ты, сюда смотри!

Дуло ружья утыкается святоше во второй подбородок.

— Желание рассказать нам всю правду прямо сейчас резко возрастает, не правда ли?

Преподобный согласно трясёт головой и отирает пот со лба.

— Я удовлетворю ваше любопытство. И думаю, что Аманда имеет на это право, так как дело касается её бабушки Магды. Но имён не назову. И можешь не тыкать в меня своей пукалкой, Охотник. А теперь извини, надо горло смочить.

И преподобный ныряет рукой в карман сутаны, доставая фляжку, проворно свинчивает колпачок и делает пару глотков.

— Прежде всего, скажу, убийства — это не только звериная жестокость и изуверство. Но по моему скромному мнению, это всё отголоски прошлого.

Преподобный Марк вздыхает и ещё раз прикладывается к фляжке.

— Твоя бабка, Аманда, в последнее время часто хворала. И боялась, что отойдёт в мир иной с тяжким грехом на душе. Итак… Вольфах никогда не мог похвастаться особым благополучием. Но лет пятьдесят назад дела шли совсем туго. Перед тем выдалось парочку неурожайных лет, из-за сильной засухи выгорела часть леса… Да и разыгравшаяся лихорадка не добавляла жителям радости. Она косила всех без разбору. Те, кто не помирал от лихорадки, едва ли не сдыхал от голода. Можно было бы покинуть место, которое, как будто, оказалось проклятым. И когда из Вольфаха люди в поисках лучшей жизни побежали, словно крысы с тонущего корабля, монарх решил отрезать заразу от всего остального королевства. Кто успел — ускользнул… Были и такие, кто оказался в Вольфахе проездом перед началом лихорадки, да так и застрял там. Времена тогда были суровые и тяжёлые. Люди запирались в своих дома и не осмеливались выходить на улицы, чтобы не оказаться под ударом тех, у кого от голода рассудок помутился настолько, что за кусок хлеба были готовы убить. Но были и те, кто даже несмотря на суровые времена, держались вместе и делили всё… В том числе и мысли, как бы продержаться дольше, в особенности имея нескольких детей, слабеющих день ото дня. Иногда голод толкает людей на страшное. В тот вечер несколько человек решили пожертвовать малым, чтобы дать шанс выжить остальным.

— Говорите прямо, священник. Они решили сожрать кого-то, верно? Убить и сожрать.

— Верно, Охотник. Хоть и тяжело…

— Может быть, просветите нас, что за хрень сейчас творится в Вольфахе? Какое нам дело до прошлого?

— Я расскажу, что знаю. Но без имён, — повторил преподобный и, немного помолчав, добавил, — по большему счёту это, конечно, домыслы. Домыслы, основанные на исповеди. Давным-давно, в тот вечер в одном из домов Вольфаха вершились страшные дела. Четверо друзей пытались решить, как выжить их семьям, когда были съедены даже кошки и все, до единого, кожаные ремни. Один из них предложил кинуть жребий. Тот, кому выпадет, будет пожертвован… Сначала жребий пал на дочку одного из участников: но она слишком мала и худа, возразили остальные. Потом жребий указал на мать семейства: но она одна у троих детей, возразили остальные. Что ни говори, а дружба их была крепка, если даже перед лицом голодной смерти они заботились об остальных. Да и не чужие же мы все, заметил кто-то. Не чужие, да… Знакомы с самого детства, почти что родные. А вот если бы был кто-то, кого не жалко совершенно, то можно было и… все как один, сразу подумали про мать с двумя детьми, что ютились в нищей лачуге не окраине. Все трое были больны и едва дышали, считай — почти что трупы, и прибились в Вольфах совсем недавно, перед началом лихорадки. Дело решённое. Пойти и сделать только и всего. Семьи будут спасены. Лихорадка отступит.

— И как это касается моей бабушки? — недоумевает Аманда.

Священник молчит, выразительно глядя на неё, потом вздыхает.

— Об этом я узнал от твоей бабушки, Аманда.

Аманда замирает на месте от услышанного, но потом резко подскакивает к преподобному Марку, выплёвывая ему в лицо:

— Моя бабушка не людоедка!

Глава 43. Охотник

— Успокойся, дитя.

Преподобный Марк легонько хлопает Аманду по плечу рукой. И меня бесит даже такое невинное прикосновение этого святоши. Я не верю святошам. Мне кажется, что у каждого из них под сутаной припрятан ворох секретов, грязных, как подошвы моих сапог по осени.

— Сядь, дитя.

Преподобный Марк подтолкнул Аманду к столу, протягивая крошке фляжку со спиртным. Я отбил его протянутую руку. Не хер предлагать моей малышке дрянное пойло. Аманда отрицательно покачала головой и сложила руки на груди.

— Спасибо, преподобный. Предпочту выслушать рассказ на трезвую голову.

— А я выпью, — улыбнулся одним губами преподобный и присосался к узкому горлышку фляжки, переливая в себя её содержимое.

Святоша опустошил фляжку и приложился носом к рукаву, занюхивая им спиртное, словно заправский пьянчуга. Ха, преподобным ещё называется. Святоша вздохнул, а я приготовился бить ему постную рожу, если он выплюнет хотя бы пару слов, что расстроят Аманду ещё больше.

— Магда в тот вечер не стала участвовать в богопротивном действе. Она отказалась в последний момент, когда уже всё было решено, обговорено, даже выбраны куски… мяса. Она просто сбежала и заперлась в домике лесной глуши со своими тремя детьми.

— С детьми? — переспросила Аманда.

— С детьми, — грустно улыбнулся преподобный, — Магда отказалась… от людоедства. И двое близнецов умерло от голода, в живых осталась только твоя мать. Но и она тяжко перенесла вынужденное голодание, заболела тяжёлой простудой и потом мучилась слабым здоровьем. Но тебе это и самой известно. Магда при исповеди не назвала имён, лишь сказала, что если они захотят облегчить душу, то сами раскаются в содеянном перед лицом смерти.

— Значит, кто-то узнал о том, что творилось в Вольфахе, и решил преподать запоздалый урок хороших манер? — хмыкнул я, намереваясь разрядить обстановку шуткой.

Не улыбнулся никто. Даже мне самому было не смешно.

— Я не понимаю, зачем кому-то тогда убивать бабушку, если она ни в чём не виновата? — подала голос Аманда.

— Не виновата? — перепросил преподобный, — она знала о готовящемся преступлении и промолчала. В тот день, по её словам, за ней никто не погнался, не бросился останавливать. Все обрадовались, что доля выйдет большая, чем предполагалось. Их разум был затуманен… Магда могла, как добрый христианин и честный горожанин, сообщить… Но она промолчала, ушла, сделав вид, что ничего не знала. И несла этот груз до конца дней на своём сердце.

— Значит, кто-то мстит за убитых и съеденных?

— Повторюсь, дети мои. Это всего лишь мои домыслы.

— Домыслы, не лишённые логики. И кто, интересно мне знать, решил отомстить за столь давние дела? — спросил я.

— Может быть, тот, кто всё видел? Магда сказала, что в лачуге на окраине ютились трое чужаков: мать и двое детей. Но на площади Вольфаха было вывешено всего два черепа. Значит, один уцелел.

Мда. Весёленькие дела творятся в этом городке, тихом, на первый взгляд. Но как и у каждого тихого городишки, у этого — свои тайны, тёмные и мрачные, как поздний вечер ноября.

— Четверо… — говорю я, — Магда, Якоб Петерсен… Осталось ещё двое?

— Нет, остался всего один, — отрицательно мотает головой священник, — первым был старый Эдмунд. Он был нищим и жил в руинах. Его никто не хватился, потому что его дети давным-давно уехали из Вольфаха, и он скитался по помойным свалкам и заброшенным жилищам… А когда нашли его труп, от него мало что осталось. Всё растащили бродячие псы и кошки. Потому никто и не говорит о нём.

— Эдмунд, Магда, Якоб Петерсен, — повторяю я, барабаня пальцами по прикладу ружья.

— И что дальше?.. — спрашивает Аманда, перебирая пальчиками материю платья.

— Ничего, — слабо улыбается преподобный, — иногда мне кажется, что господь отвернул лицо от детей своих, если для того, чтобы выжить, они вынуждены жрать друг друга.

— Но вы же… — пытается подобрать слова Аманда.

— Я всего лишь человек, — устало вздохнул святоша и потряс в воздухе фляжкой, — я всего лишь человек, Аманда. И иногда готов отдать душу дьяволу за то, чтобы спиртное в этой фляжке никогда не заканчивалось.

— И вы ничего не будете делать?! — возмутилась Аманда, подскочив и сжав кулачки.

— А что я могу?

— Вы же знаете, кто участвовал в этом. Значит, знаете, кого он убьёт следующим!

— Знаю. И потому не вмешаюсь. Поступлю, как твоя бабушка. И всё вернётся на круги своя.

— Вы не можете.

— Именно потому, что я не в силах ничего исправить, я могу просто остаться в стороне.

Преподобный зашаркал ногами в угол кухни и начал греметь бутылками на одной из дальних полок. Отерев паутину с бутылки, он принялся выковыривать пробку из горлышка.

— Рик! — нахмурила свой чудесный лобик Аманда и указала глазами в направлении священника. Я усмехнулся про себя её молчаливой игре глазами и… не сдвинулся с места, сделав вид, что не понимаю, о чём она меня просит.

Аманда выжидающе постучала по поверхности стола и еще раз многозначительно взглянула на меня.

— Что ж, преподобный, — лениво протянул я, — желаю вам успешного опустошения спиртных запасов.

Священник кивнул, не глядя, и издал смешок, когда пробка, наконец, поддалась его усилиям. Я встал и прошёл на выход, Аманда возмущённо зацокала каблучками следом за мной и хлопнула дверью.

— Рик, — требовательно схватилась она за мою рубашку, притягивая меня к себе, — ты просто обязан узнать, что ещё скрывает этот святоша!

Лицо Аманды было полно решимости. Малышка не хотела останавливаться ни перед чем. Меня восхищало в ней это упорство и настойчивость. Больше, чем когда-либо хотелось сделать то, о чём она меня просит, и — одновременно — уберечь её от всей липкой и тёмной грязи с металлическим привкусом крови, в которой утопал Вольфах.

— И что я, по-твоему, должен сделать? — я поневоле усмехнулся и провёл большим пальцем по щеке, балдея от её отзывчивости, когда малышка потёрлась щекой о мою ладонь, глядя при этом так маняще, что, блядь… мгновенно спёрло в груди и стало тесно в штанах.

— Поколотить его, связать и…

— Фу, Ами… Связывать я предпочитаю только тебя.

— Рикардо, не притворяйся болваном. Ты должен выбить из него эти сведения, заставить его говорить..! Ты же не любишь священников, вот и отыграйся на нём!..

— Малышка, тебе нужно подрабатывать парламентёром в аду. К тебе будет выстраиваться очередь грешников, желающих продать свои душонки!..

— Прекрати паясничать, Рикардо!

Я прислонился к стене дома и засунул руки в карманы брюк поглубже, чтобы не давать им волю сейчас. Потому что точно не удержусь и сорвусь.

— Я не паясничаю, Аманда. Оставь старика в покое.

— Старик? Да какой он старик? Он всего лет на пятнадцать старше тебя.

— Он в душе старик. Думаешь, легко выслушивать предсмертные исповеди и нести груз чужих грехов, а?

— Но из-за его упорного молчания могут погибнуть люди. И, возможно, злодей останется безнаказанным!.. Остался…

— Судя по словам священника, сдохнуть должен всего лишь ещё один человечишка. А потом всё прекратится.

— Только не говори, что ты будешь стоять в стороне, сложив руки в брюки!

— Малышка, я уже это делаю. И собираюсь последовать примеру преподобного. Нажрусь как следует, чтобы забыть услышанное.

Аманда топает своей маленькой ножкой от нетерпения.

— Значит, нет?

— Да, крошка. Однозначное и громогласно нет. Хочешь, присоединяйся ко мне? Мы знатно повеселимся и вкусно потрахаемся.

Лицо Аманды вспыхивает и она, взметнув свои юбки, срывается прочь, бросив мне напоследок:

— Трахни свой кулак, Охотник!

Я стою у бревенчатой стены несколько минут, наблюдая, как удаляется вверх по улице крохотная фигурка Аманды. И через несколько минут вваливаюсь в дом священника. Он сидит за столом, на котором нет ничего, кроме шеренги пузатых, пыльных бутылей. Святоша умудрился выхлестать бутыль за несколько минут и упиться едва ли не вдрызг с одной бутылки. И хватает единственного взгляда на его понурое, постаревшее лет на десять лицо, чтобы понять — ему требуется помощь в уничтожении остальных бутылок. Я разворачиваю стул спинкой к себе и сажусь на него. Священник без лишних слов опрокидывает бутылку и толчком руки заставляет катиться её ко мне, а сам начинает возиться со следующей. Я не страдаю от излишка щепетильности, просто сбиваю горлышко о край стола и хлещу пойло прямо так, из разбитого стеклянного горла, чуть порезавшего мне губу острым краем.

В комнате тихо. Единственная свеча уже догорает. Фитилёк плавает в лужице расплавленного воска и огонёк, ещё пляшущий на его конце, вот-вот погаснет. За окном уже ночь. И всё это время мы со священником молча нажирались спиртным, пока на столе не оказалась последняя запечатанная бутыль. Мы оба смотрим на неё, гадая, кому из нас нужнее последний глоток. Я протягиваю руку, но вместо того, чтобы схватить бутыль, хлопаю святошу по плечу.

Я встаю из-за стола и понимаю, что пойло на самом деле было гораздо крепче, чем показалось на первый взгляд — комната едва заметно плывёт перед глазами. Уже у самого выхода я оборачиваюсь:

— Не забудь намылить верёвку. Так она лучше скользит.

— И ты тоже…

Священник отрывает голову от поверхности стола и, глядя мне прямо в глаза, хохочет, показывая на меня пальцем.

— И ты тоже, Охотник! — говорит он нарочно издевательским тоном. Смеётся после этого так заливисто, что едва не захлёбывается смехом, — и ты тоже!

Я понимаю, что не только пойло было крепче, чем показалось на первый взгляд, но и сам священник — тоже. В его смехе и взгляде плещется только желание упиться вдрызг и сожаление от того, что никак не выходит. Я закрываю за собой дверь и шагаю в темноту, понимая его состояние, как никто другой. Сегодня забыться хочется особенно сильно.

Глава 44. Аманда

Я прогуливаюсь по первому этажу дома дядюшки Густава, полыхая от негодования. Охотник будто нарочно ведёт себя так мерзко — то карабкается по стенам и лезет целоваться, как влюблённый идиот, и мутузит Андерса просто за косой взгляд в мою сторону, то показывает, что ему на меня плевать!

Помимо этого, я чувствую, как хладеют родственные чувства дядюшки и тётушки по отношению ко мне. Увидев своего балбеса со свежими следами побоев на лице, они словно вспоминают: тю, а малышка Аманда-то нам дальняя родственница. Очень-очень дальняя… И если дядюшка Густав ещё хорошо расположен ко мне, то тётушка невинно интересуется, а не соскучилась ли я по роскошной обстановке Аугсбурга. Я так понимаю, что скоро она прямым текстом задаст мне направление движения. Потому нужно как можно быстрее действовать, чтобы разобраться со всем этим… И мне нужна крепкая рука, на которую можно опереться, и широкая спина, за которую можно спрятаться в случае чего… Но этот циничный, гадкий, самовлюблённый Охотник не хочет мне ничем помочь!

И угораздило же меня именно в такого…

Я смотрю на себя в зеркало и прикладываю ладони к полыхающим щекам. Так, стоп, Аманда!

Мы не произносим слово на букву «Л» с тех самых пор, как Михаил Бергхофф, назвавшийся военным в отставке, разбил мне сердце и укатил в неизвестном направлении, основательно обчистив перед этим мои карманы. С той поры я предпочитаю получать основательные заверения в чувствах, о которых мне рассказывают. Желательно такие, которые можно взвесить и употребить в дело случае чего. И я никогда-никогда не одариваю взамен этих мужчин ничем, кроме мимолётного внимания!

Приехав в Вольфах, я намеревалась разобраться со всем в два лёгких па, но вместо этого чувствую себя так же, как несколько лет назад, во время премьеры, на которую пришло всего чуть больше сотни зрителей. Они вольготно расположились на креслах в пустующем зале и… потянулись на выход, стоило мне только начать танцевать. Тогда я отработала как надо и никто не смог бы упрекнуть меня в том, что я где-то сплоховала и ошиблась. Нет, каждое движение и поворот тела были выполнены именно так, как я и задумывала. Но люди тянулись на выход, возмущённо поглядывая на сцену, а некоторые, особо чувствительные особы стыдливо прикрывались веером. До конца спектакля высидело всего двадцать человек. Я поклонилась, как и полагается, в самом конце представления и рухнула без сил только в тесном пространстве гримёрной.

— Это провал, Манфред!

Толстяк огладил жилет и зачем-то посмотрел на циферблат часов из фальшивого золота и похлопал меня по плечу.

— Да… Ушло много. Но! Двадцать — то осталось, Аманда!.. Двадцать осталось.

В гримёрную постучали: мальчишка-прислужник передал скромный букет гвоздик от одного из зрителей, вернувшихся с цветами.

— Двадцать один, Аманда! — щёлкнул пальцами Манфред, — в следующий раз двадцать один приведёт с собой ещё. И их будет уже, допустим, тридцать или около сорока. А потом ещё и ещё!.. Мы покорим этот город!..

Мой милый толстячок был прав. Упорная работа и следование собственному стилю принесли свои плоды…

Но сейчас я будто вновь сижу, разбитая и опустошённая на облезлом старом кресле в гримёрной, и совершенно не знаю, как мне быть дальше. Мне бы очень пригодилась помощь и дружеская поддержка, но, по всей видимости, придётся разгребать всё самой. Я выглядываю из окна дома на пустынные улицы Вольфаха. Никому не хочется бродить зимним вечером по городку. Но придётся. И не потому, что меня сильно интересует судьба ещё одного людоеда. Нет, по большему счёту, тут я согласна с Охотником — мне совершено плевать. Но была убита моя любимая бабуля, не причастная к мрачному прошлому, а это спустить с рук я никак не могу. Хотя бы потому что я улизнула из дома тайком и наверняка очень сильно этим огорчила свою бабулю.

Поэтому я перебираю в уме, с кем дружила моя бабуля. Ни с кем… Она держалась особняком и ни с кем особенно не была близка. Теперь я понимаю почему. Но это не означает, что так же вели себя и другие приятели. Старики, знаете ли, бывают очень болтливыми. Поэтому я обращаюсь к тётушке Анне за сведениями. Поначалу она не пылает жаждой общения со мной, но, услышав намёк, что я очень скучаю по Аугсбургу и здесь меня держит только желание попрощаться за любимую бабулю с её давними приятелями, она всё же снабжает меня сведениями.

Сама не знаю, почему я не сказала ей правды. Наверное, потому что для сонных жителей Вольфаха моё появление и без того чересчур шокирующее событие. Добавьте к этому ещё и моё желание во что бы то ни стало поквитаться с обидчиками… Я-то думаю, что желание похвальное и достойное уважения. Но только не для жителей этой деревни. В особенности для женщин. По их мнению, женщина должна уметь стряпать и отирать сопли десятому по счёту ребёнку, бегающему по двору без сапог, потому что на всех обуви не хватает; должна хаять своего непутёвого муженька, но не забывать выдрать космы соседке, если та, не приведи господь, пылко взглянет на это кособокое сокровище…

Нет, они бы меня точно не одобрили. А узнав, что Аманда держит в кармане пальто револьвер, и вовсе хлопнулись бы в обморок.

Честно признаться, пробравшись к дому Теодора, я и сама себя не одобрила, обругав последними словами. Я успела заметить только тень, метнувшуюся в сторону. Ком страха встал в моём горле, я пыталась вытащить револьвер и выстрелить, но он зацепился дулом за шёлковую подкладку. Красноватые полыхающие зрачки возникли слишком близко и с ног до головы окутало тошнотворным запахом. Силуэт нападающего чёрной кляксой закрывал тусклый небосвод. Неведомая сила толкнула меня и, схватив за щиколотки, поволокла прочь. Мои пальцы только оставляли глубокие бороздки в снегу, но не могли ни за что уцепиться.

— Слиш-ш-ш-шком любопытная, — прошипел чей-то голос.

— Оставь девчонку! — голос второго был глух и слаб, искажён так, словно доносился из запертого помещения.

Хватка когтистых пальцев на ноге разжалась. Я перевернулась и попыталась встать, но сильный удар по голове заставил сознание нырнуть в бездонный чёрный колодец.

Глава 45. Аманда

— Кажись, живая!

Ещё один хлопок по щеке. Я поднимаю руку к ноющей голове и пытаюсь подняться — всё плывёт перед глазами. Окружающие лица пляшут хороводом. Чёрт!.. И приложили же меня по голове. Сразу вспоминаю, как это было, и сглатываю… Навряд ли нападавшего можно назвать человеком. У людей не бывает таких красных горящих глаз.

Мне всё же удаётся сесть. Собравшиеся чуть расступились, пропуская Отто. Сегодня, на удивление, он выглядит презентабельно и даже удосужился надеть форму городской стражи с золотыми петлицами.

— Попрошу всех разойтись! — откашлявшись, произносит он и с важным видом опускает ладонь на рукоять кремниевого пистолета, заткнутого за пояс.

Но жители только гудят недовольно. И нисколечко не впечатлены жестом, явно подсмотренным у Охотника. Отто вздыхает и предлагает мне опереться на его руку, ведя меня в управление. Толпа бредёт за нами на некотором расстоянии и даже намеревается зайти внутрь, но Отто на удивление проявляет настойчивость и выстраивает в ряд своих орлов, чтобы не пускали посторонних.

— Ну что, Аманда. Рассказывай, что знаешь.

Я раздумываю, что стоит рассказывать Отто, а что — нет. И решаю не говорить ему о людоедстве в Вольфахе. Как сказал преподобный, это не наша тайна. И не нам трепать о ней языком. Тем более, думаю, кое-кому понравится, что жители будут трепаться: во главе города бургомистр, чей папаша зарубил двух несчастных, чтобы скормить своим детям. Значит, жирный боров Ганс Петерсен тоже лакомился человечинкой. Бррр… И вдруг вспоминаю, что, по словам жителей Вольфаха, состояние Петерсенов было нажито в тяжёлые годы. Интересно, не человеческим ли мясом, случайно, изобретательный Якоб Петерсен начал приторговывать?

Бррр… От всего этого бегут мурашки по коже. Я размышляю, проворачивая в своей голове сведения, но вслух говорю совсем иное. Болтаю о том, что хотела бы знать, как и с кем проводила последнее время бабушка. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы навестить её давних знакомых?

— А Охотник?

— А что Охотник? Толку от него, как оказалось… нет никакого. Правильно ты тогда меня предупредил в трактире…

Отто кивает и приосанивается. А я невинно интересуюсь в честь чего устроили переполох и надели парадную форму?.. Отто вздыхает и просовывает палец за воротник-стойку, натирающий ему шею, буркает:

— Мало того что каждый новый день мертвяка находим. А то и не одного. Так, ещё приезжих господ-охотников нам не хватало.

— Каких ещё приезжих?

— А хрен его знает, каких! — в сердцах восклицает Отто, — но бургомистр дал приказ выглядеть всем, как подобает. Мол, со дня на день в городе заявится настоящий охотник на оборотней. Не имеем права, так сказать, ударить в грязь лицом перед бывшими служивыми.

Я болтаю с Отто о том о сём ещё немного времени, польщённая тем, как возрос интерес городской стражи к моей персоне, если из-за неудавшегося покушения поднялась такая шумиха. И лишь потом соображаю:

— Отто, ты сказал, что ни день — то мертвяк, а то и не один… Кто-то умер?

— Умер, — мрачно кивает Отто, — старого Теодора задрали…

Я сглатываю — дурочка, вот тебе и истинная причина переполоха.

— И священник вздёрнулся, — совсем горестно вздыхает Отто, — дела-а-а… Если уж священники начали вешаться, что тогда остаётся делать нам, простым людям.

Я выхожу на свежий воздух и стараюсь не думать, о той верёвке, что Рик повесил на спинку стула в доме преподобного. И прогоняю из своей головы мысли о том, что именно он видел Марка последним. И до сих пор не объявился… Тут же одёргиваю себя: Рик — бессовестная сволочь, но не убийца. Ведь так? Он не может быть убийцей! Я старательно пытаюсь отделаться от этой мысли, понимая: я ни в чём не уверена. Но, господи, как же мне хочется, чтобы он не был причастен к этой тёмной истории!

Глава 46. Охотник

В Вольфахе снова что-то неладно. Это понятно сразу. Такая рань, а напряжённая обстановка висит в воздухе, как густой туман. И ноги сами меня несут к дому священника. Преподобный вчера очень сильно хотел нажраться, чтобы хватило смелости. Интересно, хватило ли? Пока у дома ещё никого нет, я осторожно пробираюсь позади и залезаю в дом через окно. Запах разлитого спиртного перемешивается с запахом смерти.

От священника, болтающегося в петле, ещё исходит тепло. Набирался храбрости всю ночь и набрался её только под утро, когда горизонт окрасился жёлтым светом. Моё внимание привлекают чернильные пятна на указательном пальце правой руки. Святоша что-то писал перед смертью? Медленно обвожу взглядом кухню, замечая на полке за глиняным горшком библию. На кожаном переплёте застаревшие чернильные пятна. Не думая, выхватываю томик и прячу за пазухой. Почитаю на досуге, что черкал преподобный Марк в библии поверх священных текстов.

Так, мне здесь больше нечего делать. Выбираюсь обратно тем же путём и, слыша быстро приближающиеся голоса, понимаю, что не остаётся времени замаскировать свои следы. Блядь. И какого хуя этим трусливым душонкам не спится в такую рань? Кое-как стираю следы и прячусь за углом здания, крадусь, как зверь, прячась за деревьями и кустарниками, прислушиваясь к происходящему. Олухи сетуют на новый труп. Старого Теодора прикончили ночью.

А его-то за что?.. Неужели он последний участник узкого людоедского кружка? И тут же хлопаю себя по лбу. Блядь, ты дурень, Рикардо! Твои последние мозги смыло волной спиртного. Вчера я взглянул на лицо преподобного, изменившееся за несколько дней, выслушал историю о мрачном прошлом Вольфаха. И сразу смекнул, что к чему. Святоша был слишком молод, чтобы самому участвовать в убийстве и расчленении. Но он вполне мог приходиться родственником кому-то из взрослых. И всё. На этой мысли у меня приключился затык. Некстати вспомнил свои грешки, отчасти похожие, сгрызающие душонку до самого основания. И всё… Больше не мог ни о чём думать. Нужно было как можно скорее избавиться от этих мыслей, выколотить их из себя.

И только сейчас, утром, меня озаряет: кто-то из жителей трепался, что преподобный Марк был сиротой и воспитывался в духовной семинарии. Но до того он некоторое время жил у Теодора. Видимо, святошу тоже подкармливали тем самым мясцом и, узнав это, он не выдержал. Сейчас мне стало его даже немного жаль.

Зачесалась ладонь, обожжённая вчера. Через пару от ожога не останется и следа. Уже сейчас повреждённая кожа слезала, и под ней виднелась новая, розовая.

Я раздумываю, какой стороной преподнести бы правду Аманде, как вдруг ветерком доносит аромат её кожи и парфюма. Всё так же прячась, крадусь, и замечаю её. Она что-то растерянно говорит, оправляя платье, и проводит рукой по растрёпанной причёске. На щеке ссадина. Мои внутренности медленно начинают поджариваться от беспокойства и желания подойти и как следует задать ей трёпку.

Блядь, эта девчонка может себя повести хотя бы один раз так, как все остальные женщины? Я и не ждал, что она согласится порезвиться. Моё предложение было сказано нарочно грубым тоном. И результат не заставил себя долго ждать. Малышка, взметнув юбки, удалилась прочь. Все другие женщины на её месте сидели бы и подтирали слёзки уголком платка, не забывая проклинать при этом обидчика. Любые другие — да, но только не Аманда. Красотке не сиделось дома у дядюшки Густава. И пока я, нажравшись пойла, метался по лесу, крошка умудрилась попасть в очередную передрягу.

Так. Вся эта хрень уже начинает меня бесить неимоверно. Нужно разобраться и поставить точку. И как можно скорее. Пока Аманда не собрала на свою хорошенькую попку все злоключения мира, вместе взятые.

Но одному мне не справиться. Пытался сам определить, откуда ноги растут у всей этой херни, но не смог. Споткнулся о непроницаемую пелену тошнотворного запаха, мешающего мыслить осознанно. Усмехнулся. Это будет второй раз, когда мне придётся вытащить на поверхность то, что так усердно хотелось бы забыть вообще. И опять из-за Аманды. Блядь… Что вытворяет со мной эта девчонка, не прилагая никаких усилий?

Глава 47. Аманда

Улицы Вольфаха странно безлюдны. Куда все подевались? Кажется, недавно здесь была куча народа. Я толкнула локтем стражника, который похрапывал, обняв ружьё со штыком. Бравый вояка встрепенулся и начал размахивать штыком во все стороны:

— А? Что? Где?

— Вот и я спрашиваю, где все? Ты же не один здесь стоял, где твои два товарища?

Стражник протёр глаза и успокоился зевнув:

— А-а-а-а… Эти! Побежали смотреть. Мальчишка сказал, что приехал охотник, за которым посылал жир… Кхе-кхе… Наш славный бургомистр!

Бургомистр посылал? Да как бы нет так! Это я отправляла почтовый запрос. А на клич Петерсена явно бы не успели так живо откликнуться. Неужели и здесь меня постигла неудача? Я заспешила на площадь. Похоже, весь Вольфах собрался здесь. Кое-как растолкав зевак, я пробралась к эпицентру происходящего. И обомлела. На площади стоял фургончик, запряжённый двумя лошадьми. Такой, с каким обычно разъезжали по городам ярмарочные артисты. На боку фургона золотистой краской были выведены инициалы владельца «Иоганн А». Сам его владелец стоял в дверях фургончика на подножке и что-то показывал жителям.

— О то ж!

— Сразу видно, человек серьёзный!

— А теперь внимание! — раздался мужской голос.

Внезапно в воздух над толпой взвилось пламя. Раздались крики, толпа схлынула назад. Самые впечатлительные сползли на землю.

— Огнемёт ручной, — вещал всё тот же мужской голос, — зона поражения довольна велика.

Жители Вольфаха довольно загудели:

— Вот теперь да… Вот теперь дело пойдёт!

— Подпалят твари шкуру!

Я пробралась в первые ряды. На подножке фургона стоял мужчина, которого никак нельзя было принять за охотника на оборотней. Он напоминал кого угодно: цирюльника, брадобрея, уличного шарлатана, торгующего склянками с якобы чудодейственным бальзамами, но не охотника. Да разве это охотник? Росточком чуть выше меня, низенький крепыш, рябое, невыразительное лицо. Серый приталенный костюм, светло-бежевое кепи в клетку на голове и трубка в руках. Хвалёный Иоганн всунул трубку в рот и пыхнул, в другой руке эффектно был зажат огнемёт, устремлённый дулом в небо.

— Вы думаете, что оборотня можно убить огнём? — громко спросила я, перекрикивая толпу.

Иоганн спустился с подножки и осторожно положил огнемёт в фургон.

— Не убить, но причинить достаточный вред. С кем имею честь?..

— Вы охотник на оборотней? — недоверчиво спросила я.

— Он самый. Иоганн А. К вашим услугам. Большего сообщить о своей личности, к сожалению, я не могу. Конфиденциальная информация! Защищается приказом о неразглашении, подписанным сами монархом. Лицензия на поимку оборотней и использование их в исследовательских целях имеется!

Иоганн А. отбарабанил свою речь так лихо, будто произносил её множество десятков раз до этого момента. Я ещё раз оглядела приезжего охотника. Лицензия у него имеется! Ха! Да разве можно совладать со зверем одной бумажкой? Иоганн верно расценил моё выражение лица:

— Вы посылали запрос?

— Я! — мой голос слился с голосом Ганса Петерсена.

Я возмущённо уставилась на жирного борова. Тот склизким студнем передвинулся к охотнику и пропыхтел:

— Я… посылал запрос!

— Нет, я! — возразила я.

— Минуточку! Если в моих услугах нуждаются двое, всегда можно договориться. Пройдёмте сюда…

Я двинулась вперёд, Ганс Петерсен после короткого промедления шагнул следом. Иоганн достал из кармана блокнот, послюнявил кончик карандаша и принялся что-то лихо строчить на бумаге.

Лица собравшихся жителей вытянулись. Нет, треть из них умела неплохо читать и писать, ещё треть могла читать по слогам и писать своё имя и фамилию, треть… Скажем так, оставшейся трети, ни разу не показывавшей своего сопливого носа дальше Вольфаха, сия премудрость была ни к чему. Но бумажная волокита производила одинаково внушительное впечатление на всех без исключения. А тут охотник Иоганн ещё и достал откуда-то из фургончика счёты и начал гонять костяшки на струнах.

— Так-так-так… Стандартная цена, ага-ага… Умножаем на два. Всего два заказчика?

— Да!

— От-лично!

Щёлк! Костяшек в левом углу счёт стало неприлично много.

— Дело срочное, кровопролитное, связанное с опасностью для жизни?

— Да-а-а! — загудели все оставшиеся жители.

Ганс Петерсен уже начал понимать к чему клонит Иоганн, но всё же согласно выдохнул:

— Да.

— От-лично! Плюс пятьдесят процентов за срочность, плюс двадцать процентов за риски, плюс десять процентов за непредвиденные обстоятельства!

Щёлк! Щёлк! Щёлк! Даже мне уже стало дурно при виде армии костяшек…

— От-лично! Итак, эта сумма без скидки! Внимание! Минус!..

— Другое дело… Минус — это хорошо, лишь бы нам самими не уйти в минус, — промокнул лоб платком Ганс Петерсен.

— Минус пять процентов за двойной заказ! Минус три процента в честь грядущего праздника Зимы! И, внимание, комплимент заказчику — минус один процент по личной инициативе охотника! Итак! Делим на двоих. И вот итоговая сумма.

Я посмотрела на ряд костяшек. Слишком много. Ганс Петерсен был такого же мнения, но не зря он был бургомистром на протяжении долгого времени, потому что пропыхтел:

— Готовы рассмотреть другие варианты.

— Другие? Дайте-ка подумать… Что, если, допустим… Я заберу весь расходный материал для исследования?

— Расходный материал? — поинтересовалась я, — что вы имеете в виду?

— Когти, кости, внутренности, одним словом — заберу себе всего оборотня.

— В случае поимки, — уточнила я.

— Разумеется! Пересчитать?

Иоганн вновь начал щёлкать костяшками на счётах, и после нескольких манипуляций развернул счёты к нам. Сумма вышла гораздо меньше.

— Устраивает? — поинтересовался охотник Иоганн.

Я едва не кивнула, но Ганс Петерсен заглянул в блокнот охотника и забрал у него счёты, начав щёлкать костяшками, повторяя себе под нос все те цифры, что называл Иоганн. Глядя на толстые, словно варёные сосиски, пальцы Ганса, я поняла, что он был танцором от бога, но среди цифр. Я сбилась ещё на половине, а вот он — ни капельки.

— Вот это и есть правильная сумма. Её надо разделить на двоих. Оплата после поимки твари.

Сумма на счётах была приемлемой.

— По рукам! — улыбнулся Иоганн, даже не моргнув.

А ведь он хотел надуть нас меньше минуты назад. Я дала себе зарок, что буду присутствовать рядом с ним. С такого проныры станется притащить мне шкуру волка и выдать её за шкуру оборотня. Нет уж, я хочу видеть своими глазами, как будет поймана тварь!

Глава 48. Аманда

— А теперь прошу подойти свидетелей произошедшего. Всем остальным рекомендую находиться в своих домах. Дело — небезопасное для жизни, может нанести вред имуществу и здоровью! Заприте двери и окна!

Командный тон Иоганна придал скорости жителям Вольфаха. Самые любопытные остались на улицах. Но после того как Иоганн начал проверять рычажки на огнемёте, ретировались восвояси.

— А вы, простите?.. — обратился ко мне Иоганн.

— Непосредственное заинтересованное лицо и жертва произошедшего.

Иоганн кивнул:

— Для начала расскажите мне всё в деталях.

Мой рассказ время от времени дополняли те, кто первыми нашёл труп, а потом они поспешили убраться. Иоганн решил начать осмотр с дома старого Теодора.

— Но ведь мою бабушку убили первой!

— Нерациональное использование времени. Следы старые… Разумеется, с моими способностями можно обнаружить зацепки где угодно, но гораздо эффективнее будет начать работать здесь.

Иоганн закинул себе на спину рюкзак, нагруженный целым ворохом самых невероятных вещиц. У дома старого Теодора он попросил меня остановиться, а сам, достав какую-то лупу с кучей линз и начал ходить вокруг дома. Потом он достал ещё одно странное приспособление и вошёл уже в дом. Итогом его работы стали несколько строчек в блокноте. Таким же образом он побывал в доме повесившегося священника, заинтересовавшись верёвкой Рика. Поскрёб её пальцем, состриг несколько волокон в небольшую стеклянную склянку и убрался восвояси. Затем он побывал зачем-то на боковой улице недалеко от площади и начал рыться среди пустых деревянных бочек. Вонь оттуда доносилась знатная, но Иоганну всё было нипочём. Он вытащил оттуда одежду. Штаны отдалённо напоминали штаны Рикардо. Интересно, что они тут делают?

— Это имеет отношение к нашему… делу?

— Никогда не делаю преждевременных выводов, но всё необычное я считаю нужным запечатлеть!

Я таскалась следом за Иоганном и уже начала чувствовать себя кем-то вроде охотничьей собаки. Уже начало смеркаться. Но охотник был полон энтузиазма, лишь пару раз приложился к фляге:

— Бодрящий эликсир, — пояснил он, болтнув флягой в воздухе.

— Знаю я ваши бодрящие эликсиры, — фыркнула я, но Иоганн начал перечислять состав:

— Имбирь, мёд, жасмин, толчёные кости…

— Ох, избавьте меня от этого знания, — отмахнулась я.

— Эх!.. А теперь прогуляемся в лес. Вам рекомендую остаться.

— Ничего подобного, — вздёрнула я нос повыше, — я поеду с вами.

— Заинтересованные лица бывают излишне импульсивными, — попытался от меня отделаться Иоганн, — к тому же вы не вооружены!

— Ничего подобного! У меня есть револьвер заряженные серебряными пулями. Серебро убьёт оборотня?

— Смотря какого. Если речь идёт об оборотне, которому под силу сдерживать свою звериную сущность, то парочки пуль будет мало для того, чтобы убить его. Но вред, несомненно, будет причинён. Естественно, и место попадания пули тоже играют свою роль.

— Хорошо, значит, я еду с вами!

Иоганн поджал губы, но не стал возражать. Лишь в очередной раз сменил наполнение своего рюкзака и вооружился ещё более странными приспособлениями.

— А как же огнемёт? — не удержалась я от подначивания.

— Пробный заезд. Для начала нужно понять, где его логово. И только потом устраивать облаву.

Вынуждена признать, что Иоганн был хорошо подготовлен. К голове его лошади прикреплён чудной фонарь, нечета чадящим факелам, освещающим лишь небольшой клочок земли. Нет, это стеклянный фонарь с множеством зеркальных стенок, угол поворота которых Иоганн регулирует маленьким рычажком. Такой же фонарь, но меньшим размером он прикрепил к своей голове. И светит этот фонарь очень ярко и далеко. Мне Иоганн выделил такой же, но значительно меньше. А передаче фонаря предшествовала куча указаний, что трогать рычажок ни в коем случае нельзя, а с самим фонарём стоит обращаться очень и очень бережно.

— Личная разработка, довольно заявил Иоганн и стегнул свою лошадку.

За нами едут ещё несколько мужчин, взятых из числа жителей Вольфаха. Но держатся они в отдалении. Внезапно слева прошмыгнула гигантская тень. Я не успела даже голову повернуть, как послышался сухой щелчок. В руках у охотника Иоганна был зажат арбалет.

— Попал в левую переднюю лапу, — невозмутимо заявил Иоганн и повернул голову налево.

За кустарниками послышался вой и рычание. На поляну выскочил огромный волк, виденный мной ранее на площади Вольфаха, в левой передней лапе застряла стрела. Иоганн перезаряжал арбалет, бормоча себе под нос о том, что нужно было взять с собой многозарядный. А волк, минуя меня, подскочил к лошади охотника Иоганна и прыгнул вперёд, расцарапав морду когтями. Раздалось громкое ржание. Лошадь мотыляла головой из стороны в сторону и приплясывала на месте. Свет фонаря метался как сумасшедший. Один из сопровождающих развернул свою лошадь назад и та понеслась во весь опор. Двое других палили из ружей, но боялись подъехать поближе и потому не попадали в цель. Я держала револьвер двумя руками, но не могла как следует прицелиться — так быстро всё мельтешило. На мгновение поймала на себе взгляд волка: в глубине янтарно-жёлтых глаз светился разум. Мгновение спустя он прыгнул в сторону и, припадая на левую лапу, понёсся в чащу.

— Преследовать?

— Нет! Нужно как следует вооружиться, — отрицательно мотнул головой Иоганн, — с таким снаряжением можно рассчитывать лишь на чудо. А я не верю в чудеса. Я верю в сверхъестественное. К тому же один из помощников удрал прочь.

— Нет ни одного шанса поймать зверя? — расстроилась я, — ведь он ранен и поймать его будет проще всего именно сейчас.

— Если заручиться помощью хотя бы один! Твёрдая рука, эх…

Иоганн развернул свою лошадь. И я сначала двинулась за ним, но потом крикнула:

— Постойте! Я знаю, кто может нам помочь!

— Аманда! Куда вы?..

— Поезжайте за мной, но на некотором расстоянии!

Я, не дожидаясь его согласия, направила бег лошадки в чащу, к дому Охотника. Придётся уломать Рикардо. Он не любит посторонних и не придёт в восторг от того, что кто-то охотится на оборотней, как и он сам. Но я же умею убеждать… Рику не терпится избавиться от дурней, топчущих его лес. Но что важнее всего, он ко мне неровно дышит. И я, признаться, тожек нему неравнодушна. Несмотря ни на что. Даже его дурной нрав, отсутствие манер и нарочито грубый тон не могут вытеснить из меня тягу к нему.

Я была убеждена: договоримся!..

Глава 49. Аманда

Топот лошадей позади говорил о том, что Иоганн двинулся следом за мной. Наверняка он был недоволен и поджал свои губы. Но пусть лучше покрепче сожмёт в руках свои изобретения! Когда появится Рикардо, хвалённому Иоганну мало не покажется. Я воодушевлённо стегнула лошадку. И та послушно затрусила вперёд, к домику Охотника. Одной рукой я крепко держалась за поводья, а пальцы второй руки сжимали револьвер. Ещё издали я заметила узкую полоску света, пробивающуюся сквозь одну из щелей в окне. Я остановила лошадь и, как всегда, привязала её к дереву, поспешила по тропинке прямиком к домику. Не церемонясь, я распахнула дверь с криком:

— Рикардо! Сейчас ты нужен мне как никогда!

Мои глаза обвели пространство домика. Я вскрикнула от неожиданности, заметив высокую обнажённую фигуру мужчины. Спина с бугрящимися мышцами была намного шире, чем у Рикардо. Мужчина мгновенно обернулся с рыком. Что-то странное творилось с моими глазами. Незнакомцем был Рикардо? И одновременно это был не он. Лицо раздалось вширь, уши заострились, щетина на лице была гораздо гуще, чем обычно. Серые глаза Рикардо куда-то пропали: вместо них на меня смотрели два янтарно-жёлтых глаза. Но главное: в левом предплечье торчала стрела арбалета. Какая я была дурочка! Я поняла всё слишком поздно.

— Аманда! — тварь издала крик и бросилась в мою сторону, парой гигантских шагов пересекая пространство домика, — я всё объясню!

Движение оборотня было слишком стремительным, чтобы принять его за желание побеседовать по-дружески, и его пальцы оканчивались длинным тёмными когтями. Я подняла револьвер и нажала на спусковой крючок. Не могу назвать себя метким стрелком. И оружие до этого момента я держала в руках лишь бутафорское или то, из которого стреляли в тирах, но с такого расстояния не промахнулась бы даже я. Пули послушно врезались в тело.

Оборотень, зарычав, кинулся в окно, пробивая хлипкие деревянные перегородки. Но к этому моменту уже подоспел Иоганн со своим арбалетом. Он всадил стрелу оборотню в правое бедро и пальнул пару раз из чего-то ещё. Оружие в его руках напоминало укорочённый вариант ружья. Выстрелы были громкими, из дула сначала вырвался огонь. Тварь от выстрела дёрнулась и заорала так, словно её заживо поджаривали на огне.

— Отойти! Всем отойти! — крикнул Иоганн, а сам, выхватив из рюкзака нечто, напоминающее переносную пушку, двинулся в сторону твари. Иоганн дёрнул за рычаг и из дула пушки в воздух взметнулась серебристая сеть. Всего один меткий выстрел — и извивающегося оборотня накрыло тонкой сетью. В воздухе запахло палёным: кожа горела там, где соприкасалась с сетью. Оборотень завыл ещё сильнее, пытаясь выбраться. Финальным движением Иоганн окончательно убедил собравшихся, что он настоящий охотник на оборотней. Иоганн плеснул на оборотня какой-то жидкостью из бутылки и бесстрашно шагнул вперёд, ткнув его в мощную шею чем-то острым. Оборотень всё ещё дёргался, но с каждым мгновением его движения замедлялись. Спустя некоторое время он затих. Иоганн довольно поставил на голову оборотня свою ногу, обутую в высокий сапог.

— И главное, никто из посторонних не пострадал!

Наши сопровождающиеся осмелились приблизиться. Презренные трусы! Сейчас они стояли, засунув большие пальцы за ремни, и поплёвывали в сторону оборотня. Иоганн приказал им схватить оборотня за конечности и погрузить на лошадь. Мужчины схватились с двух сторон и, пыхтя, начали поднимать полузверя-получеловека на лошадь. Оборотень сонно дёрнул рукой. Мужчины едва в штаны не напрудили со страху, но, подбадриваемые голосом Иоганна, справились с поставленной задачей.

И все мы двинулись в город Вольфах. Радовать жителей поимкой зверя в столь поздний час. Я ехала следом, поглядывая на обротня, называвшего себя Рикардо. Тварь. Наконец-то поймали виновного! Разве я не должна радоваться? Но переворачивая закоулки души в поисках хотя бы одного лучика счастья, я понимала, что их там нет и в помине. Всё залито чёрным цветом, таким же беспросветным, как беззвёздное ноябрьское небо сегодня ночью.

Дева Мария и все святые угодники, как сказал бы Манфред. Ох и наделало шуму наше появление в Вольфахе! Полусонные жители высыпали на улицы, торопливо натягивая верхнюю одежду на исподнее. Брань, крики, вздохи — поднялся невообразимый гвалт, доносящийся со всех сторон! Оборотня ещё сонного поместили в огромную клетку. Железные прутья были толщиной вполовину моего запястья. О ней вспомнил Отто. При помощи двух лошадей клетку вытащили с заднего двора управления, установив её неподалёку.

— Из этой клетки не под силу вырваться даже оборотню! — заявил Ганс Петерсен, — помнится, в ней держали медведя. На потеху публике! Пока тот не сдох от голода.

— Теперь в ней будет… этот зверюга!

— А когда он перекинется полностью?

— Хотел бы я посмотреть на него в псином обличье!

Рядом словно из ниоткуда возник Андерс. Он вонзал свои зубы в печёное яблоко, политое сахарным сиропом, и заулыбался, увидев лежащего без сознания оборотня.

— Добегалась, псина блохастая!

Андерс запустил печёным яблоком в оборотня. Я успела ударить его по руке. И яблоко не достигло своей цели, ударив в деревянный настил клетки. Андерс изумлённо воззрился на меня.

— Не зли оборотня, Андерс. Помнится, он намял тебе бока, будучи человеком. А теперь представь, сколько дурной силы у этого зверя!

Андерса я остановила, но его некрасивый жест дал повод остальным зевакам поступить точно так же. У меня создалось впечатление, что жители Вольфаха только и делают, что таскают при себе помойные отбросы. А те, у кого при себе не нашлось ничего, катали снежки и швыряли в клетку.

— Попрошу всех разойтись! Ценный экземпляр! Собственность исследователя звериной сущности!

Крик Иоганна охладил пыл лишь нескольких дуралеев, но струя огня, лихо выпущенная охотником в ночной воздух, стала убедительным доводом. Иоганн разогнал зевак в два счёта и перегнал свой фургончик, установив его рядом с клеткой. Вскоре поблизости осталось лишь несколько человек — остальные разбрелись по домам, оживлённо переговариваясь между собой.

— Расчёт… оформим завтра, — пропыхтел Ганс Петерсен, утирая мокрый лоб уголком ночного колпака, и степенно отправился прочь.

Я подошла к клетке, рассматривая лежащего без сознания оборотня. Его тело и лицо уже приняли знакомые мне очертания. Какое ужасное открытие! Всё это время он отирался рядом, водил меня за нос, насмешничал и… Краска бросилась мне в лицо, словно стыдливой девственнице. Самый настоящий гад! Перекусил моей любимой бабушкой и всласть развлёкся с её внучкой. И неизвестно, сколько ещё времени он бы прикидывался кем-то иным. Рядом со мной встала шлюха, кажется, местные называли её Мадлен.

— Жа-а-аль, — протянула она, — трахается он будь здоров!

Мадлен повернула голову в сторону охотника Иоганна, громко спросив:

— Любезнейший, а если он поимеет женщину, когда полностью будет волком, родятся оборотни или волчата? Или уродцы, а? Уродцы хотя бы родятся? Уродцы всегда в цене! Как выгодно можно будет его продать в балаган циркачей, колесящий по всей округе!

Охотник Иоганн призадумался:

— Не интересовался этой стороной вопроса. Если быть точным, не зашёл в изысканиях так далеко. Меня волнуют немного другая область их жизнедеятельности. Но будьте уверены, доберусь когда-нибудь и до этого… Кстати, очень любопытный вопрос. Оч-чень!

Я скривилась и отошла прочь от клетки. В голове был такой сумбур, что нужно было побыть наедине со своими мыслями. В окнах дядюшки Густава плясали желтоватые огоньки свечей. Наверняка взбудораженные новостью, они, подобно другим жителям Вольфаха, не спали. И видеть их счастливые, оживлённые лица мне совершенно не хотелось. Поэтому я поплелась в гостиницу. И здесь не спали.

Хозяин выделил свободную комнату и под моим недовольным взглядом убрал всё застиранное тряпьё с деревянного настила кровати — не хватало мне ещё клопов кормить. Я улеглась на голые тонкие доски и попыталась уложить все прошедшие события в своей голове. Это получалось с трудом. Неподвижный тёмный потолок укоряюще нависал надо мной и никак не способствовал ускорению мыслительных процессов. Я пролежала, пялясь в него, всю ночь и большую часть следующего дня.

Какая-то часть меня отказывалась верить в то, что Рикардо виновен. Но он же и есть оборотень! И столько многое говорит против него. И нежелание поверить в то, что именно оборотень разодрал жителей Вольфаха, и спешное исчезновение его на празднике, а следом появился огромный волк и новость о ещё одной жертве… И даже то, что он — пришлый в Вольфахе! Может, он и был тем уцелевшим ребёнком? И спустя годы решил отомстить? Почему именно сейчас?! А смерть священника? Разве они не против самоубийства? Может быть, Рикардо остался только затем, чтобы вздёрнуть преподобного. На всякий случай. Чтобы тот не разболтал тайну исповеди…

Какая-то часть меня сопротивлялась и надеялась на разумное объяснение. Разумное? От получеловека-полузверя? Да хотя бы просто взглянуть в его бесстыжие глаза! Но для начала нужно рассчитаться с охотником, выполнившим обещанное. Я хотела поймать оборотня — охотник Иоганн это выполнил. И он совершенно невиноват в том, что оборотнем оказался мужчина, к которому меня тянуло с непреодолимой силой.

В городской ратуше Ганс Петерсен отсчитывал золотишко. И я тоже присоединила к внушительной кучке свою долю, значительно облегчив кошель. Ганс Петерсен внезапно настолько расщедрился, что отдал приказ накрыть праздничный стол там же, в здании совета. Ножки стола едва не прогибались под тяжестью блюд, наставленных на него. Охотник Иоганн сидел по правую руку Петерсена и оживлённо болтал, отвечая на вопросы первых лиц Вольфаха. Тосты звучали одним за другим и Иоганн раздулся от гордости до такой величины, что, того и гляди, лопнет. Я тоже задала ему несколько вопросов, ведь совсем ничего не знала об оборотнях. А бабушкины сказки оказались слабым подспорьем. Иоганн трепался всё больше и больше. Ещё не убив оборотня, он уже устраивал на словах грандиозную распродажу со скидками знакомым лицам.

— А шкура? — внезапно для себя спросила я.

— Шкура, кхе… Можно и шкуру, — приосанился Иоганн, назвав цену, — но сначала нужно будет дождаться, пока он обернётся полностью. Это может занять время.

— Оставайтесь у нас в Вольфахе! — выпалил кто-то.

— А что? Я могу, — скромно проронил Иоганн, — тем более, я ещё не всю округу облазил. Кто знает, вдруг этот оборотень… не единственный?

После его слов воцарилась тишина, но потом все дружно загалдели, что с таким защитником можно не бояться даже чёрта! Я посидела ещё немного и потом тихонько выскользнула на вечерние улицы Вольфаха. Намеревалась сразу же пойти к оборотню, но вместо этого гуляла по тёмным улицам кругами часа два, а то и больше, прежде чем набралась смелости.

Когда я подошла, Рикардо уже пришёл в себя и сидел, прислонившись спиной к прутьям решётки. Ожогов на коже от серебристой сети уже не было видно. Только на предплечье виднелась рана, уже сильно затянувшаяся. Кто-то сердобольный кинул оборотню штаны, чтобы тот не сидел в клетке обнажённым.

— А вот и ты, горячая девочка, умеющая стрелять, — усмехнулся оборотень, поскрёб щетину и упёрся затылком о прутья, глядя на меня.

Глава 50. Охотник

Аманда подходит к клетке. Мои ноздри шумно втягивают воздух вместе с её запахом, проникающим внутрь. Он плотными кольцами тумана скручивается где-то под кожей и остаётся там.

Вдох-выдох.

И с выдохом в холодный воздух вырывается только горячий пар дыхания. А её самой внутри меня становится всё больше и больше. Мысли о ней занимают слишком много места. И кажется, что ещё одной точно не хватит укромного уголка внутри. Но нет. С каждой новой встречей — сотни новых оттенков, впечатлений и едва уловимых движений, замечаемых мной. Которые я нагло краду и прячу внутри. Сейчас на её лице совсем другое выражение, на которое мне больно смотреть. Разочарование? Обида? Злость? Стыд?

Она медленно обводит глазами меня всего, застыв на месте. Пока не говоря ни слова и не делая ни единого жеста в мою сторону. Но лучше бы, подобно недоумкам из Вольфаха, швырнула в меня гнилым яблоком. Молчаливый упрёк в её глазах хуже всего. И я чувствую себя помойным склизким отбросом, валяющимся где-то в придорожной канаве. Виноватом в столь многом, что кажется невозможным исправить и треть из сделанного. Хотя в одном я не виноват. Но и всего другого хватает с лихвой, чтобы захотелось вырвать своё нутро и избавиться от звериной ипостаси. Захотелось так сильно, как никогда прежде. Содрать живьём и отдать дубильщику, пусть бы как следует обработал звериную шкуру, избавил от лишнего и вернул чистой. Такой, какой она и должна быть рядом с малышкой.

— А вот и ты, горячая девочка, умеющая стрелять. Пришла полюбоваться на меня, крошка?

Аманда подходит ближе и стискивает пальцами прутья решётки так сильно, что костяшки белеют.

— Бесстрашная, да? Совсем не боишься зверя? — несу какую-то околёсицу, лишь бы не молчать.

— Нет, мне страшно. Ты даже не представляешь насколько. Но не потому, что я боюсь мразь, растерзавшую бабушку. Мне страшно от того, как ловко ты мог прикидываться кем-то другим. Хорошо повеселился? Сожрал бабулю, а потом в своё удовольствие трахнул её внучку, мороча ей голову. Посмеивался в перерывах над идиоткой, льнувшей к тебе, да?

Голос Аманды тихий и спокойный. Это поражает гораздо в большей степени чем, если бы она кричала, злилась или поливала меня грязной руганью с головы до ног.

— Хорошая шутка, Рик. Я оценила.

— Ты засорила себе голову мыслями об оборотнях, Ами. Может быть, тебе бабушка рассказывала слишком много сказок о волках, что ты и думать не можешь ни о чём другом, кроме волков?

— Да. Бабушка рассказывала мне много сказок. Но лучше бы рассказала, как распознавать гнильё.

— Проще простого, крошка. Держи нос по ветру и впитывай запахи.

Лицо Аманды вспыхивает:

— Ты и сейчас насмехаешься надо мной, Рик. А я придумала очень хорошую шутку для тебя. Сказать, какую?

Я ухмыляюсь. Ничего не могу с собой поделать. Нужно перестать ломаться и убедить её в обратном. Но как можно заверять её в моей невиновности, если я сам чувствую себя отвратительным монстром? Потому я усердно топлю себя в болотной жиже, не делая ни единого движения, чтобы выплыть.

— Давай, я оценю твоё чувство юмора.

— О, тебе понравится, Рикардо. Я гарантирую. Охотник… Настоящий охотник сказал, что многие оборотни могут контролировать свою звериную сущность, не давая ей одержать верх. Но нельзя сдерживать её внутри слишком долго, игнорируя позывы. Рано или поздно она возьмёт своё. Проще говоря, Рик. Ты будешь сидеть в этой клетке долго. Очень долго. Тебя будут кормить, чтобы ты не сдох от голода раньше того времени, как волк прорвётся наружу. Ты неплохо удерживаешь его внутри, но пройдёт один лунный цикл, второй, третий, и потом он завладеет тобой.

— Долго придётся ждать.

— Я буду ждать столько, сколько нужно, Рикардо. И в подходящий момент я окажусь рядом. Охотник сказал, что когда убивают оборотня в обличье волка, он таким и остаётся. На тебя не пожалеют серебряных пуль, а потом сдерут твою волчью шкуру. Я заберу её себе и постелю возле камина, буду греть свои ноги в густой шерсти. Хорошая шутка? Мне эта шутка очень нравится.

У малышки хорошая фантазия. И главное, почти полностью совпадает с моими недавними мыслями. Аманда всё ещё стоит у клетки, словно не может развернуться и уйти даже после своей обвинительной тирады. Я тенью бросаюсь к ней и прежде, чем она успела бы отойти, просовываю руку сквозь прутья и обхватываю за шею, приближая её лицо к своему.

Я ослабляю свою волю и уступаю место волку. И он с радостью занимает его. Он прорывается через человеческую оболочку удлинившимися острыми клыками. Ногти превращаются в острые твёрдые когти, царапающие нежную кожу её шеи. Волк радостно принюхивается и звереет ещё больше от запаха девчонки, будоражащего его кровь. Я провожу языком по щеке девчонки, слизывая влажную дорожку, не замеченную мной ранее. Горько-солёная, как правда обо мне. И не могу удержаться от того, чтобы не коснуться её сладких губ, прикусив нижнюю губу клыками.

Мой смех непохож на человеческий, а слова вырываются из глотки со звериным рыком:

— Лучше постели шкуру у кровати, Аманда. Я посмотрю, сколько ещё мужчин побывают в ней, кроме меня.

Глава 51. Аманда

Не понимаю, на что я надеялась? Охотник… Чёрт! Пора бы перестать так называть его про себя. Рикардо и в человеческом обличье не мог похвастаться сносным характером, а когда всё вылезло наружу, тем более не стал себя утруждать соблюдением манер. Странное дело, но меня в большей степени напугало не его вмиг изменившееся лицо, когти или клыки, но то равнодушие, с которым он сидел в клетке. И безразличие.

Я ждала, что он скажет хотя бы слово в своё оправдание, но Рик сидел с приклеенной ухмылочкой на губах, молчаливо подтверждая все обвинения. Охотник оказался зверем. На него самого впору было открывать охоту. По правде говоря, она и увенчалась успехом. По тёмной улице слегка заплетающейся походкой прошёл новоиспечённый житель города Вольфаха, размахивая пожалованной ему грамотой и позвякивая золотом в туго набитом кошеле. Я проводила его взглядом. Иоганн обмолвился, что, возможно, оборотень в наших краях не единственный. И охотник Иоганн посчитал своим долгом как следует проверить всю округу, чтобы убедиться, так ли это. Ещё бы! Да за уплаченную ему сумму он обязан носом елозить по всей окрестностям!

Я вернулась в гостиницу. Уехать бы мне из Вольфаха! Обидчик найден?.. Что меня удерживает здесь? Произнесённая угроза?.. Нет, что-то другое. Я проворачивала мысли так и сяк, но никак не могла ухватиться за призрачный хвост, которым догадка щекотала моё лицо. Мне казалось, что я упускаю нечто очень важное и бреду не в том направлении. Я очень плохо спала, то и дело выглядывая в окно на нарастающую луну…

А следующим днём потрясённые жители Вольфаха толпились на центральной площади. Кто-то был возмущён, кто-то разъярён, кто-то подавлен.

— Подождите! Не делайте поспешных выводов! — осаживал Иоганн.

— Да он это! Тварь!.. Больше некому таким злодеянием заниматься!

— Выскользнул! Как пить дать — выскользнул!

— Постойте! Оборотень в клетке! И никуда из неё он отлучался. Это невозможно при его комплекции, — пытался призвать к благоразумию охотник.

Но деревенские жители не сдавались:

— А он змеёй юркнул через прутья клетки!

— Исключено! — отрезал Иоганн, — у этого оборотня только одна ипостась! Волчья! Я ручаюсь своей репутацией! Он и шагу не ступил за пределы клетки.

Умное слово подействовало на жителей гораздо сильнее, чем уговоры. Кто-то из толпы всхлипнул отчаянно:

— Кто же тогда сожрал Марию? Мы все умрём!..

Что? Ещё одна жертва? Но как же?.. Я едва было не ляпнула о том, что творилось в Вольфахе лет пятьдесят назад, но вовремя прикусила язык. Расспросив зевак, я узнала, что Мария была молода, ей не исполнилось даже сорока. И она уж точно никак не могла участвовать в людоедском собрании. Особенно потрясённым выглядит Герман, он лишился единственного члена семьи, своей жены. А детишек у них никогда не было. Он растирает лицо руками, подбородок дрожит. Мне едва удаётся распознать:

— Её-то за что… Мария!.. Мой ангел! Ох, не успел!.. Было поздно… Что я мог сделать?

Мне становится жалко этого крупного мужчину, он едва не плачет. Слова утешения застревают в горле — Герман весь пропитался жутким тошнотворным запахом смерти.

— Спокойствие! Я гарантирую, что зверь будет пойман! Если вы только пожелаете!

Жители Вольфаха страстно желают зажить так же мирно, как когда-то раньше. А я чувствую: сейчас Иоганн заломит цену, но вместо этого он объявляет, что сначала перевезёт оборотня в надёжное место. Во избежание того, чтобы такие же оборотни, как Рикардо, не вызвались освобождать своего приятеля.

— Такие же? — стонут жители, — их что, много?

— Ничего не могу сказать точно! Сначала займусь этой тварью!..

Заняться тварью не так-то просто. Нет такой телеги в Вольфахе, на которую можно было бы погрузить огромную клетку. Местным приходится заняться её изготовлением, а охотнику Иоганну приходится купить у горожан телегу и клетку заодно. Торги заканчиваются полюбовно, как-никак этому Иоганну придётся искать того, кто задрал жену плотника. Приготовления к отъезду затягиваются, полностью к отправке Иоганн оказывается готов только к полудню следующего дня. А выезжать он собирается сразу после ужина, который собираются устроить в его честь.

Я поглядываю в сторону клетки, борясь с желанием подойти. Гадкому оборотню, видимо, совершенно плевать, потому что он глядит на всех собравшихся вокруг с нескрываемым презрением. А в мою сторону этот мерзкий обманщик даже не смотрит. По улице, повизгивая, несётся собака, сжимая в окровавленной пасти кусок мяса. Другие оголодавшие шавки несутся вслед за ней под громкую ругань мясника.

Меня вдруг осеняет: когда Рикардо устроил День открытых дверей и бесплатного поедания мяса, на площадь выбежал волк и напугал всех до полусмерти. Чуть позднее нашли растерзанного Якоба Петерсена. Но если бы оборотень грыз старика зубами, вся его морда была бы в крови. И тело Якоба уже остыло к тому моменту, а Рикардо крутился поначалу возле меня и уж никак бы не смог совершить злодеяние. Выходит, не он? Но тогда кто? А что если они действуют стаей?

Я всё же подошла к клетке. Рикардо при виде меня закрыл глаза.

— Что, в глаза смотреть стыдно? Можешь ответить всего на один вопрос? Пожалуйста!

— Чего тебе?

— Ты единственный оборотень в округе?

— Не берусь судить за все окрестности, но в этом лесу я один, — процедил сквозь зубы Рикардо.

— Всех этих людей убивал не оборотень?

— Это уже второй вопрос, наглая девчонка.

Я вспылила и подошла к прутьям решётки:

— Ты можешь говорить как обыкновенный человек? Без откровенной грубости и пренебрежения? Циничный гад!

Рикардо резко сел и приблизился к прутьям решётки. Глаза медленно начали менять свой цвет: тёмно-серый уступал место янтарно-жёлтому.

— Я не обыкновенный человек, если ты успела заметить, Аманда. И, представь себе, я этому не рад. А теперь проваливай.

— Я была бы очень благодарна, если бы ты приложил хоть капельку усердия!

— Для чего?

— Чтобы спастись! Почему ты сидишь, безразличный к происходящему? Я увидела одну нестыковку, а их может быть больше! Помоги же себе! Спаси свою шкуру!

Я выпалила последнее предложение и тут же едва не прикусила язык: фраза звучала двусмысленно. Рикардо скривился, как будто ему насыпали соли на открытую рану.

— Больше всего на свете я мечтаю избавиться от этой шкуры. Совсем скоро моя мечта исполнится…

Нет, он всё-таки сумасшедший.

— Не толпитесь, пожалуйста, не толпитесь… Отойдите на безопасное расстояние! — прикрикнул появившийся рядом охотник Иоганн.

Я схватила его за локоть:

— Скажите, вы видели растерзанных людей… Это сделал оборотень?

— Вне всяких сомнений! — заверил меня охотник, не моргнув и глазом. Впрочем, именно с таким же честным выражением лица он собирался обсчитать меня и Ганса Петерсена.

Глава 52. Аманда

Рикардо не виноват в смерти Марии и Якоба Петерсена, а что насчёт остальных? Нет, я не уверена. Зато могу признаться себе: я ищу любые нестыковки, чтобы оправдать Рикардо. Я стараюсь мыслить трезво, не обращая внимания на то, что мне нравится этот гадкий Охотник.

Я поглядываю на клетку издалека и больше всего мне хочется взять и как следует врезать Рику чем-нибудь тяжёлым по голове. Если бы он хоть немного мне помог, но нет! Сидит с таким видом, будто его это нисколечко не касается. В то время как Иоганн наверняка уже нашёл применение даже для кишок и печени оборотня. Охотник Иоганн выглядит невероятно довольным и оглядывает Вольфах с интересом дельца: прикидывает, сколько можно содрать за поимку ещё одного зверя или нескольких. Не верю ему ни капли. Может быть, он и поймал оборотня Рикардо, но, кажется, что соврал насчёт остальных.

Лицо пылает, мысли мечутся как угорелые, перескакивают с одного на другое. И почему-то небрежным словам Рикардо я верю гораздо больше, чем самым усердным заверениям приезжего охотника.

— Вы отправляетесь сегодня же? — спрашиваю я у охотника Иоганна.

— Разумеется. Рекомендую всем жителям города не выходить из своих домов без особой нужды до моего возвращения, — важно наставляет меня охотник.

— Выходить из домов? Кажется, вы меня перепутали с кем-то другим, любезнейший! Вы же поймали зверя? Поймали?..

— Но он может быть не один, — вкрадчиво произносит охотник.

Моё мнение о нём окончательно закрепляется: этому прохвосту доверять не стоит. Жажда наживы — вот что движет им больше всего! Увидел, какую кругленькую сумму я готова была выложить за поимку зверя и нацелился на всё остальное? Ну уж нет! После того как Михаил Бергхофф обчистил мои карманы, я не позволю себя надуть больше ни одному мужчине.

— Да что вы говорите? — ужасаюсь я и понижаю голос, — вы на самом деле уверены, что оборотней может быть несколько?

— Не стал говорить об этом во всеуслышание, чтобы не сеять панику большую, чем она есть, но кажется, что вы особа довольно смелая. Потому говорю — да, этот оборотень не единственный в ваших краях. О нет, далеко не единственный! Работёнки предстоит немало!

— Как скоро вы вернётесь в Вольфах?

— В кратчайшие сроки, — пылко заверил меня охотник, — не могу оставить горожан беззащитными перед лицом зла.

— Это было бы очень кстати… А не могли бы вы продать мне что-нибудь из ваших чудодейственных средств? Не хочется оставаться в числе беззащитных…

— Ох, я посмотрю, что осталось…

Ну вот! Он ещё и торговлю успел развернуть среди горожан! Да-а-а, содержимое фургончика явно уменьшилось в размерах. Охотник распахнул дверцы и приглашающе протянул руку:

— Увы, времени у меня совсем мало, не могу разложить оставшиеся товары. Но показать, что к чему готов всегда!

Я согласно кивнула и залезла следом за охотником, слушая его торопливые объяснения. Охотник подсвечивал себе фонарём:

— А вот это что? — указала я пальцем на маленькие скляночки.

— Сонное зелье! Уложит спать и медведя! — довольно заявил охотник.

— То самое, которым вы усыпили оборотня?

— О да, но обращаться с ним нужно крайне осторожно. Оборотня зельем не убить, но ненадолго усыпить можно.

— Ох, от сонного зелья толку мало! У меня есть револьвер, заряженный серебром, но хотелось бы что-нибудь наподобие. Например, вон то!

Я наугад ткнула пальцем в дальнюю стену. Охотник обернулся:

— Что именно?

— Да вот же, висит! Покажите!

Охотник начал пробираться бочком к дальней стене, а я схватила одну из скляночек и осторожно передвинула все остальные. Теперь с одного беглого взгляда будет незаметно, что я украла одну из них.

— Это?

— Нет-нет, левее!

— Увы, но многозарядный арбалет не продаётся!

— Жа-а-а-аль, а немного ниже?

— Пистолет. При контакте заряда с твёрдой поверхностью снаряд разрывается. Внутри находится серебряная пыль.

— Годится! Именно из этого вы стреляли в зверя? Да? Так что я видела эту замечательную штучку в деле!

— По рукам!

— И ещё одно, охотник. Если вы помните, я интересовалась шкурой зверя. Разумеется, не только из праздного любопытства. Я хочу получить себе шкуру оборотня. У многих под ногами лежат шкуры волков, но мало у кого есть шкура настоящего оборотня!

Охотник заломил баснословную цену. Я немного сбила её, поторговавшись для приличия.

— И всё-таки цена велика. Может быть, предоплата заставит вас немного снизить цену?

— Предоплата?

— Да. Золота у меня осталось не так много, но в залог я могла бы оставить что-то из своих драгоценных украшений.

— Годится.

— Отлично! Подождите меня… Немного. Я вернусь очень быстро. И не вздумайте заключать сделку на шкуру с кем-то другим!

Я вихрем пронеслась к дому дядюшки Густава, откуда ещё не забрала свои вещи.

— Ох, где ты пропадаешь целыми днями? — зацокал дядюшка Густав.

— Хотела бы на время покинуть Вольфах, здесь становится небезопасно. Заберу кое-что важное из вещей, но прошу сохранить всё остальное…

Я забежала в комнату и достала драгоценности из чемодана, немного подумав, для достоверности закинула платье и парочку вещей в небольшую сумку. Всё должно выглядеть так, словно я на самом деле отправляюсь восвояси, пусть и второпях.

— А ещё я хочу позаимствовать лошадь! — крикнула я из комнаты, — я её покупаю!

Я взяла всё необходимое и выбежала из комнаты: под ногами скрипнула половица. Меня словно подбросило высоко в воздух от этого звука: половица! Как я могла забыть?

— Что с тобой, Rotkappchen? На тебе лица нет? — забеспокоился добряк Густав, — ты так переживаешь за свою жизнь? Ох и невесёлые же времена настали в Вольфахе!

Я вспомнила слова плотника… и медленно кивнула:

— Да, дядюшка Густав… Очень не по себе от всего… Вы продадите мне лошадь?

— Так куда же ты пустишься на ночь глядя?

— Я поеду не одна, следом за охотником.

— Ох, плохая же эта затея!

— Он поймал уже одного… зверя. Ничего страшного не произойдёт.

— И не отговоришь же! Ладно, дело твоё. Тебя ещё девчонкой ни к чему принудить нельзя было, а сейчас тем более. Лошадку можешь взять и так, не надо ничего платить. И погоди, Анна соберёт тебе в дорогу… Да где же она? Ох, ладно!

Дядюшка Густав протиснулся на кухню и накидал в корзину выпечки, погремел бутылями.

— Не торопись, налью тебе горячего глинтвейна… Укутай его хорошенько. Горяченький — самое то!

Я сунула нос, втягивая аромат: душистый перец, анис, корица, мускат, корица… То, что надо. Потупив глазки в пол, попросила наполнить ещё одну бутылку.

— Само собой! — всплеснул руками дядюшка Густав, — дорога-то не ближняя.

Заполучив обе бутылки, я поднялась к себе в комнату и принюхалась к сонному зелью, даже лизнула совсем капельку. Никакого особого привкуса. Вылила зелье в одну из бутылок и как следует встряхнула. А вот теперь можно было отправляться в дорогу…

Охотник дожидался меня, нетерпеливо расхаживая вдоль своего фургончика.

— Ну наконец-то! Я намереваюсь к завтрашнему рассвету добраться до моего поместья!

— Пройдёмте?

Я отсчитала оговорённое количество монет, присоединив золотое плетёное ожерелье. Охотник скрупулёзно всё пересчитал и взвесил.

— Ну что, годится?

— Недурно, недурно… Можете считать, что шкура этого зверя ваша…

— Прекрасно.

Я потёрла руки:

— Можем отправляться в путь?

— Да, конечно.

Я подошла к лошади, доставая одну из бутылок:

— Не желаете? Уступлю почти даром. Глинтвейн у дядюшки Густава всегда получался отменный.

Я отлила из бутылки вина в глиняную кружку. От тёплого напитка в холодный воздух пополз пар, а вместе с ним и соблазнительный аромат. Охотник втянул носом аромат, нерешительно покосился на мою бутыль, но после того как я осушила бокал, согласно кивнул.

— Что с клеткой? Она надёжно закреплена? Кажется, кренится набок…

Охотник мгновенно обернулся и кинулся проверять, надёжно ли цепи удерживают телегу. А я тем временем быстро завинтила крышку на бутылке с обычным вином и откупорила ту, что была с зельем.

— Нет, всё надёжно, — буркнул охотник и недоверчиво покосился на меня. Я протянула ему запечатанную бутыль, но он ловко вытащил откупоренную и всунул мне в ладонь монетку.

— Благодарствую, но, пожалуй, возьму уже открытую бутыль.

Я поджала губы, но улыбнулась про себя: всё прошло, как я и задумала. Охотник стегнул своих лошадок. Фургончик тронулся вперёд, за ним телега с клеткой, и только потом я. Нас провожали осторожные взгляды жителей, бросаемые из-за полуоткрытых ставень.

Сумерки уже опускались на окружающие предметы, когда мы покинули Вольфах. Жаль, что не было видно, прикладывается ли охотник к бутылке. Я стегнула лошадку и заставила её ускориться. Теперь мы вышагивали вровень с охотником. Любезный прикладывался к бутылке и что-то насвистывал себе под нос. Удивлённо взглянул на меня.

— Мне неспокойно ехать позади… Мало ли как зверь может дёрнуться и ускользнуть из клетки.

— Не переживайте, всё под контролем, — усмехнулся охотник.

Да пей же ты, пожелала я ему мысленно. А вдруг он шарлатан? И никакое это не сонное зелье, а я поверила ему на слово. Но свалил же он как-то оборотня! Придётся ждать… Ждать пришлось довольно долго. Уже стояла темень, и дорога впереди освещалась тем самым чудным фонарём. Бррр… Я скосила глаза в сторону: охотник шлёпнул себя по щекам и крепче вцепился в поводья, усердно тараща глаза. Кажется, работает… Прошло ещё немного времени, и он начал зевать. Чтобы взбодриться, охотник ещё раз приложился к заветной бутылке. Надолго его усилия воли не хватило. Через некоторое время вожжи выскользнули из ослабевших пальцев охотника. Лошади, почуяв свободу, начали брести, как им вздумается. Одна потянула вправо, к заросшему кустарнику, но ухнула ногой в яму, спрятавшуюся под снегом, дёрнула испуганно в сторону, да так резко, что фургончик покачнулся и завалился набок, перегородив дорогу. Охотник сонно дёрнул рукой, но не проснулся. Отлично. Теперь можно поговорить с Рикардо. Телега лежала почти на боку: клетка от резкого рывка лошадей накренилась на одну сторону.

Глава 53. Аманда

А вот теперь можно и поговорить. Обстановка, может быть, не самая располагающая для душевных бесед. Вокруг темень, лес высится по обе стороны дороги и, признаться, немного жутко. Но я вытрясу из этого гадкого Рикардо всю правду, хочет он того или нет!

— Что ты задумала, Аманда?

Я спешилась и привязала лошадь за одно из колёс телеги.

— Намерена разделаться со мной сама? Даже опоила этого франта? Коварная девчонка, — усмехнулся Рикардо.

Его зрачки светились желтоватым в темноте. Теперь, когда отпала необходимость прятаться, он пользовался некоторыми преимуществами, которые давало его звериное «я». Да-да, я внимательно слушала всё то, о чём без умолку трындел охотник, желающий похвастаться перед простаками.

— Ты стал такой разговорчивый.

Я остановилась напротив клетки, вглядываясь в лицо Рикардо. Если бы не его глаза, ничто не выдало в нём оборотня. Из-за облаков выглянула полная луна.

— Я думала, что оборотни становятся волками при свете полной луны.

— Хочешь полюбоваться на фокус? Извини, не работаю шутом в будние дни.

— Ты невыносим. Почему ты не становишься волком?

— А должен? — хмыкнул охотник.

— Не знаю, расскажи.

— Ага, добровольно. Или пальнёшь в меня из того пистолета, что лежит в кармане плаща?

— Так тяжело ответить самому?

— Не хочется, ясно тебе?

— Отвечать и оборачиваться?

— Приставучая зараза. Уноси свою хорошенькую попку из Вольфаха поскорее!

— А что будет? Твои сородичи нападут и сожрут всех?

— Я же сказал тебе, что нет других. Зачем спрашиваешь, если не веришь мне?

Я топнула ногой:

— Просто отвечай на вопросы, хорошо? Без увёрток! Ты сказал, что в лесу нет оборотней. А что насчёт жителей, а?

— Приставучая девчонка. Нет их. Ни одного. Всех этих людей убивал не оборотень. Оборотни не способны рвать и жрать так. А этот заезжий охотник выдоит из жителей всё до последней копейки и будет водить вас за нос, выдавая желаемое за действительное.

— Допустим, я тебе верю.

— Ох спасибо, — отвесил мне шутовской поклон Рикардо. Если тот жест в наклонённой клетке можно было назвать поклоном.

Я подскочила к клетке:

— Обязательно выставлять себя полным кретином?

— Соответствую твоим представлениям обо мне, только и всего.

— Да откуда ты знаешь, что я о тебе думаю?! Заносчивая ты задница! Почему нельзя было сказать сразу? Обязательно нужно было доводить всё до клетки? Теперь, даже если… Чёрт. Ты будешь парией в Вольфахе, осознаёшь ли ты это?

— Никогда не любил этот сраный городишко, — процедил сквозь зубы Рикардо, — удачно подвернулся повод покинуть его раз и навсегда.

— В качестве волчьей шкуры?

— Даже если так! Разве тебе не всё равно? — недовольно прорычал Рик.

— Допустим, не всё равно. Допустим, я догадываюсь, что это не ты убивал стариков…

— Признателен, — фыркнул Рик, — дальше что?

— Прекрати дразниться, немедленно!

— Топни капризно ножкой ещё раз, — ухмыльнулся Рикардо, — вдруг поможет?

— Заткнись! Сделай такое одолжение! Скажи мне только одно: это ты убил преподобного Марка за то, что он мог рассказать, кто ты есть на самом деле? Мне кажется, он обо всём догадался, когда ты отказался целовать серебряное распятие. И он тебя задел распятием…

— Сдался мне этот святоша! Я тебе поражаюсь, Ами. Беседуешь так, словно речь идёт о том, что мухе голову оторвали. Хочешь знать, почему придурок покончил собой?

— Хочу! Только если ты не приложил к этому руку.

— Я не люблю людей в сутанах, но не настолько, чтобы вешать их собственными руками. Для того чтобы ему захотелось отправиться к дьяволу на рога, преподобному было достаточно выслушать исповедь старика, предчувствующего скорую смерть. Только и всего. Догадываешься, нет? Ты же жила в Вольфахе побольше моего! Говорят, этот сиротка жил в доме Теодора… Смекаешь, чем питался в голодные годы этот мальчишка? Преподобному было достаточно узнать, что он сам питался мясом себе подобных…

— Проклятье! Как я сразу не догадалась?

— Тебе простительно… Твоя хорошенькая головка явно не предназначена для того, чтобы как следует шевелить мозгами.

— Что? Наглый гад! Ещё и оскорбляешь меня! К твоему сведению, я как следует раскинула своими мозгами и почти уверена, кто замешан во всём этом!

— Ну так кто же?

— Ага! А вот и не скажу! Ты же умный, Рикардо! Ум и реакция Охотника, обоняние зверя… Неужто не догадался сам, а? Грош цена твоей шкуре, если ты не воспользовался ею в хороших целях.

— Думаешь, мне приятно в ней находиться? — схватился за прутья решётки Рикардо.

Я прошлась вдоль клетки:

— Понятия не имею. Вот и расскажи мне.

Рикардо расхохотался:

— Чудное место и время для душевной беседы, ты не находишь?

— Другого шанса у тебя не будет! Выкладывай всё начистоту сейчас. Или я оставлю тебя в этой клетке, и отправлюсь задавать трёпку сама.

— Не дури, Ами! Тебе лучше не соваться!..

— Я так не думаю, Рик. Честно признать, я надеялась, что ты пойдёшь мне навстречу. Но ты настолько циничный и безнадёжный, что руки опускаются. Так что приятного тебе отдыха!

Я развернулась и пошла к фургончику, намереваясь взять из него что-нибудь эдакое, способное разнести в пух и прах невиданного зверя, разрывающего жителей Вольфаха на части. Фургончик был закрыт на увесистый замок. А ключ, скорее всего, находился у охотника Иоганна. Для этого пришлось обыскать его, храпящего оглушительно громко. Рик метался по клетке и что-то недовольно говорил, громко рыча себе под нос. Вот и рычи, хам! Даже если ты и не виноват, всё равно твоё поведение отвратительнее некуда!

Да где же этот Иоганн прячет ключи? Откуда-то сбоку донеслись шаги и рычание. Я вздрогнула. Неужели Рик?..

— Аманда! Живо уходи оттуда. Без резких движений!

— И не подумаю…

— Блядь, не спорь со мной. Там медведь-шатун…

— Что ты несёшь? Какой ещё медведь?..

Я обернулась: очертания огромной фигуры уже были видны, но непонятно, зверь ли это. Глухое недовольное рычание. Несколько шагов тёмной фигуры в мою сторону. Медведь. Огромный и жутко злой. Шерсть свалялась клоками… Я нырнула рукой в карман плаща.

— Не вздумай! — взвыл Рикардо, — так ты разозлишь его ещё больше!

Но куда там! Я уже вытащила пистолет и нажала на курок. Мало того, что оглушительный хлопок разозлил зверя ещё больше, так ещё и не причинил ему особого вреда. Запоздало я поняла, что выхватила пистолет, стреляющий шариками с серебряной пылью, предназначенные для охоты на оборотня.

Аманда, ты идиотка. Посыпала медведя серебристой мерцающей пылью. Перед собственной смертью. Потому что медведь-шатун двинулся в мою сторону.

Глава 54. Аманда

Я всё же выбросила пистолет, бесполезный против зверя и нырнула рукой во второй карман. И Господи боже! Чтобы я ещё хотя бы раз купила такой красивый, но непрактичный плащ! Да, в его узких миниатюрных карманах помещался револьвер. Конечно, он помещался, пусть и распирал карман во все стороны. Револьвер застрял и не желал поддаваться! Позади раздался страшный скрежет и звериный рык. Лошади громко заржали и дёрнулись.

Я, не удержавшись, шлёпнулась на снег, и едва успела отползти в сторону с дороги — иначе по мне бы пронёсся фургончик Иоганна и моя собственная лошадь… Телега, пропахивая землю, тащилась вслед за фургончиком. А клетка окончательно слетела с телеги, разорвав крепления, и упала, встав на один из боков. Охотник Иоганн как ни в чём бывало, дрых на козлах фургона, уносящегося вдаль. Кажется, что он будет спать, даже если по нему проедется телега… Я съёжилась ещё больше от страха. Медведь глухо рычал, неумолимо приближаясь.

Мимо меня метнулась тень. Наперерез медведю и кинулась на него. Неужели Рикардо? А как же клетка с прутьями толщиной вполовину моего запястья? Или оборотню они совершенно нипочём? Рикардо промелькнул мимо так быстро, что я только успела заметить как, распластавшись в огромном прыжке, он запрыгнул на медведя. Мгновение — и его обхватили медвежьи лапы. Но медведь не удержался от сильного толчка и оказался повален на землю. Рычание и злобный вой слились в одно и непонятно было, кто одерживает верх… Было видно только как взметаются вверх медвежьи лапы. Чёрт, Аманда! А ты стоишь без действия.

Я всё же схватилась как следует за ствол револьвера и вытащила его из кармана, нацелившись дулом в темноту, откуда доносились звуки яростной схватки. Внезапно раздался рык и крик боли, от которого заложило уши. Я вздрогнула и зажмурилась на мгновение. Всё стихло. Я замерла прислушиваясь. Ничего не было слышно долгих несколько минут. Едва живая от страха, я опасалась сделать хотя бы шаг сторону и словно приклеилась к мёрзлому участку земли. Не зная, чего ожидать, я крепче стиснула рукоять.

Раздался звук мягких осторожных шагов, словно кто-то обходил меня кругом. Я развернулась, но недостаточно быстро. Вокруг талии обернулись руки с длинными когтями. Снег таял на горячих пальцах.

— Что же ты не выстрелила? — голос Рикардо изменился: выходил из глотки с каким-то рыком.

Я вздрогнула.

— Не успела бы. И… надо ли? Ты спас меня от медведя.

— Лучше скажи — от твоей собственной глупости, Аманда.

Шеи касается горячее дыхание, Рикардо зарывается носом в волосы.

— Пахнешь страхом. Боишься? Ещё бы…

— Нет… То есть да, но не из-за того. Как ты стал таким? Расскажи, пожалуйста?

— Это не бабушкина добрая сказка на ночь для маленьких девочек, Аманда.

Я пытаюсь вывернуться, но Рикардо не позволяет.

— И всё равно я хочу услышать твою историю.

— Нечего рассказывать, Аманда… Я перебрался сюда, в Вольфах, вместе со своей женой. Не планировал оставаться здесь надолго, но она занемогла и попросила переждать осень и зимний сезон. На одной из охот случайно наткнулся на оборотня. Случайно и очень неудачно для себя. Пришлось сражаться с ним всего лишь с одним коротким ножом…

— Это оборотень тогда тебя так потрепал?

— Да. Я думал, что всё же убил зверя. Но перед этим он успел неплохо меня порвать когтями и покусать. Полнолуние. Кровь смешалась… Потом началось странное. Звуки и запахи стали восприниматься остро. И словно внутри меня поселился кто-то ещё. Я не сразу понял, что творится. И лучше бы убил себя, как только догадался, в чём дело. Тогда бы никто не пострадал… Я ошибался, думая, что смогу держать это под контролем в первый раз. Не смог… Зверь подмял мою волю под себя. Ему на пути попалась моя жена, которой не спалось в ту ночь. Заподозрив неладное, она вышла из домика и хотела выстрелить в волка, забрёдшего под стены человеческого жилья. Я не успел его остановить. Ему понадобилось полоснуть зубами по её шее всего один раз.

Я замерла, боясь вздохнуть.

— Волк… сожрал твою жену?

— Нет. Она умерла от страха. От такой раны осталось бы только несколько глубоких шрамов… Но монстр напугал её до смерти.

— Именно поэтому ты не охотишься?

Рикардо засмеялся:

— На меня самого впору открывать охоту. Ты так не думаешь?..

— Это всё? — облегчённо выдохнула я. Боялась услышать что-то такое, от чего бы кровь начала стыть в жилах. И сейчас будто гора с плеч свалилась…

— Разве этого недостаточно, чтобы бежать от меня куда глаза глядят?

— Видимо, нет.

Я попыталась развернуться.

— Стой и не дёргайся!.. Обычно я могу затолкать волка глубоко-глубоко… Но после схватки волчья кровь сильна… Нужно подождать.

— Я хочу тебя увидеть.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты видела меня… таким. Чудовищем. Монстром.

На последнем слове его голос срывается на рык. Утробное рычание и дрожь сильного тела… Что-то внутри меня болезненно сжимается от его слов.

— Я хочу, Рик. Я хочу видеть тебя таким, какой ты есть.

— Это не я, это волк. Тот, что внутри. И я жажду вырвать его из себя, избавиться от него навсегда.

— А я хотела бы на это посмотреть. Я уже видела тебя в зверином обличье, когда от тебя самого не оставалось почти ничего, кроме разума, блестевшего в глазах. Сейчас я хочу посмотреть, насколько волк меняет тебя, когда вы единое целое. Пожалуйста, Рик… С тобой мне не страшно ни капли.

Рикардо ослабляет стальную хватку. И я мгновенно разворачиваюсь, пользуясь моментом. Я касаюсь пальцев Рика, теперь оканчивающихся длинными острыми когтями. От моего прикосновения он сжимает пальцы в кулак и хочет вырвать ладонь из моих рук. Но я тяну её на себя, глажу пальцы и заставляю ласковыми прикосновениями разжать кулак. Пробегаюсь пальцами по шершавой, горячей ладони и подношу её к своему лицу, прижимаясь к ней щекой.

— Посмотри на меня, Рик. Не отводи взгляда, пожалуйста.

Я трусь щекой о его ладонь. Мгновением позже Рик шумно выдыхает и скользит пальцами по моему лицу, чуть царапая нежную кожу когтями. Новое, незнакомое ощущение — ни боли, ни страха, словно щекочет меня когтями и ласкает ими же одновременно.

Я обвиваю руками торс, сильно раздавшийся вширь. Теперь мышцы на его животе очерчены так сильно, что при малейшем движении они перекатываются под горячей, гладкой кожей. Мышцы груди значительно выдаются вперёд и покрыты тёмной порослью волос. Я прижимаюсь к его груди губами на мгновение и провожу по горячей коже языком, дышу его запахом и словно окутываю себя им. Пряный, терпкий, пьянящий… Чтобы увидеть лицо Рика приходится высоко задрать голову. Я улыбаюсь.

— Ты ошибся, Рик. Ты не чудовище…

Я тянусь ладонями к его щекам.

— Подними меня…

Тотчас же сильные пальцы обхватывают меня за талию и поднимают в воздух, прижимая к себе. Я обвиваю ногами его торс. Рик перемещает руки ниже, поддерживая меня под ягодицами. Теперь я — наравне с ним. Лицом к лицу. Вглядываюсь пристально, не пропуская ни малейшей детали, и очерчиваю подушечками пальцев все изменения в его лице. Это всё тот же Рик, знакомый мне, но всё же — немного иной.

Гораздо резче очерчены скулы и кончики ушей заострены, вытянуты вверх. Надбровные дуги выдаются вперёд больше, чем раньше. Густая щетина покрывает нижнюю часть лица и губы немного другой формы.

— Ты зря наговаривал на себя. Ты не чудовище, я знаю тебя. Знаю твои глаза и руки, знаю твой запах… И твои губы.

На последних словах я приближаюсь к нему и накрываю его рот своим, прижимаюсь губами и провожу кончиком языка по губам, заставляя Рика приоткрыть рот и впустить меня. Он стонет, крепче прижимает меня к себе и уступает требованию моего языка. Я скольжу им внутрь и натыкаюсь на длинные клыки, выдающиеся по бокам. Обвожу кончиком языка их медленно-медленно, очерчивая их с одной стороны и с другой, слыша, как в глотке Рикардо зарождается рык.

— Мой Рик… Мой охотник… Мой волк, — шепчу я ему прямо в рот и ласкаюсь о его язык, — поцелуй меня.

Я вкладываю в поцелуй всю страсть и силу притяжения к нему: невероятному сочетанию в нём человека и зверя. Это будоражит сознание, волнует кровь и отчётливым комком желания пульсирует снизу. Рик атакует мой рот в ответ и сжимает пальцы на попке. Я чувствую его когти, впивающиеся в кожу, даже через ткань плаща и платья, и едва не задыхаюсь от глубокого и жадного касания его языка. Острые зубы прикусывают губы и придавливают кончик моего языка, не давая ускользнуть прочь. Рик отодвигается и произносит с рыком:

— Ты сводишь с ума не только меня, крошка. Мой волк хочет тебя так сильно, что придётся взять тебя прямо здесь.

Глава 55. Охотник

В ответ на мои слова Аманда лишь крепче прижимается ко мне и улыбается. Эта чертовка вгоняет в меня свою улыбку, как серебряный клинок по самую рукоять. Её пухлые губки изгибаются коварно и соблазнительно, подобно светлому рожку луны на тёмном небосводе. И в следующий раз мой волк будет выть не на луну, а на её улыбку. А сейчас он просто впитывает её в себя через мои губы и руки. Пьёт её поцелуи, посасывает губки и требует большего. Он просто хочет поставить на четвереньки малышку и вогнать себя как можно глубже. Трахнуть её, как голодную сучку при течке. А она уже начинает пахнуть влажным желанием и соблазном. И волк, чувствуя это, едва ли не разрывает меня на части.

Иди на хуй, уёбок. Сейчас моё время.

Я уступлю тебе место позже, когда вдоволь наемся моей крошки. Когда сомну её всю и возьму медленно и вкусно. Голодный рык вырывается из глотки и нетерпение жаркой волной приливает к пульсирующему члену. Желание настолько сильное, что в голове не остаётся ни одной путёвой мысли: только белое и красное закручиваются в вихре. Который ускоряется ещё больше от моего имени, произнесённого ею со стоном и мягким всхлипом:

— Рик…

Моё сознание оказывается смятым, как исписанный лист бумаги, сброшенный вниз со стола. И, прижимая Аманду к себе, я сам падаю спиной на мягкий белый снег. Он тает от соприкосновения с горячей кожей, собираясь лужицами, но нисколько не охлаждает мой пыл. Совсем наоборот. Я просто плыву талым снегом отощущения тела Аманды, притиснутого к моему.

Но плащ и чёртово платье, обёрнутое вокруг её стройных ножек… Эта лишняя, ненужная, шуршащая ткань, царапающая слух… Её хочется убрать прочь. Чтобы слушать другое — сладкие стоны и звонкие шлепки тел друг о друга.

— Сними его с меня, Рик, — просит она, словно читает мои мысли, — хочу почувствовать тебя всем телом.

Да, крошка, наши желания сейчас совпадают. И мне ничего не стоит избавить тебя от него. Нужно лишь прикусить острым клыком и рвануть на себя. Жалобный треск ткани ласкает слух волка. Если бы этот зверь мог смеяться, его бы сейчас трясло от довольного смеха. Но вместо этого он довольно порыкивает и голодными глазами смотрит на обнажающуюся белую кожу.

Остаётся только рвануть ещё немного и приподнять сладкую попку, чтобы убрать эту разорванную тряпку прочь. Но Аманда перехватывает мои руки.

— А теперь я сама.

Малышка проворно поднимается и стягивает остатки платья вниз. Платье скользит по её круглой попке и бёдрам, обрисовывает точёные икры и красным облако оседает у щиколоток. Аманда переступает через него правой ногой, а носком левой отправляет его в сторону изящным движением. Я уже избавился от ненужных брюк и прошу:

— Иди ко мне, — просьба сама срывается с губ низко и хрипло.

Аманда улыбается и поднимает руки, скручивая белокурые волосы в узел на затылке. Её высокая полная грудь поднимается и волнующе колышется вверху. Соски вытянулись вперёд острыми пиками от холода, а кожа покрылась мурашками. Но, клянусь своей шкурой, совсем скоро ей станет жарко. Но отчего-то она медлит, стоит, возвышаясь надо мной. И, похоже, девчонка хочет, чтобы я сдох на этом самом месте, потому что медленно опускает пальцы на грудь и обводит свои сосочки. Она зажимает их между пальцами и покручивает, выпуская стон изо рта. Наглая сучка ласкает себя у меня на глазах. Левая рука всё ещё сжимает грудь, мнёт её и растирает соски. А пальцы второй руки медленно опускаются по ложбинке между грудей к животу, обводят впадину пупка и…

Блядь. Я выстрелю сейчас струёй вверх в ночной воздух, потому что малышка медленно поднимает ногу и ставит её мне на живот. Стройные ножки затянуты в чулки, держащиеся на поясе. Крепкий каблучок сапога отпечатывается на коже живота. Пальчики Аманды касаются сокровенного и бесстыже обводят мокрые складки. Сучка течёт от предвкушения и распаляет себя ещё больше. Себя и меня заодно. Волк, взведённый донельзя, и вовсе теряет способность мыслить связными образами и остервенело скребётся в груди, требуя взять желаемого.

Странное дело, но сейчас я с ним согласен.

Я обхватываю её ногу и дёргаю на себя, подхватываю, не давая упасть.

— Ты — дрянная девчонка, Аманда. И очень горячая.

Я обхватываю её пальцы и веду их обратно, туда, где нежные лепестки обрамляют вход, сочащийся влагой. Её пальчики обводят сладкую дырочку по кругу, и мои когти вторят этим движениям. Боюсь, что сорвусь и причиню вред малышке. Потому что я едва могу мыслить осознанно. Но Аманда довольно стонет и содрогается, трётся о наши пальцы и просит большего.

— Пожалуйста…

Просите — и вам дадут, сказал бы святоша. И я говорю Аманде мысленно то же самое, но вслух могу лишь утробно рычать, перемещая руки на круглую крепкую попку. Она упирается ладонями в мою грудь и призывно движет бёдрами, касаясь вздыбленного члена. Мягко, горячо. И вкусно, сука. Так мокро и вкусно, что нет сил терпеть и ждать, пока она привыкнет и опустится немного ниже. Я просто сжимаю её попку и дёргаю малышку на себя, насаживая на член.

— Рик!

Крик одновременно возмущённый и довольный. Её трясёт и глаза закатываются от наслаждения под закрытыми веками, когда она, поднимается и, выгнувшись в спине, начинает двигаться на мне. Она сжимается вокруг меня и Пульсирует. Движется постанывая. Трётся. Течёт. Сладкая. Но лицо Аманды запрокинуто вверх, в ночное небо с ухмыляющейся полной луной. И эта круглая тарелка, прибитая к небу гвоздями, смеет красть у меня впечатления?

— Открой глаза и смотри на меня, — рычу и провожу когтями по коже попки, спускаясь к бёдрам. Аманда дёргается и замирает.

— Смотри на меня, — глухо рычу ещё раз, — блядь, открой свои глаза и смотри на меня, пока я буду в тебе.

Я сжимаю пальцы на её бёдрах, поднимая чуть выше, сжимаю очень крепко, чтобы обездвижить. Ей хочется продолжения немедленно. Один бесстыжий мах бёдрами вперёд ко мне. О да, сейчас ты получишь желаемое. Рывок бёдрами вверх. Вонзиться по самые яйца и дёрнуться назад. Глаза Аманды изумлённо распахиваются и приоткрываются губки, выпуская крик удовольствия. Я впиваюсь в её лицо глазами, обгладывая взглядом, обсасываю всё до мельчайшей детали и останавливаюсь на глазах. Только так, глаза в глаза, пока член остервенело долбится в неё снизу вверх, не сбавляя скорости и набирая обороты.

— Рик!..

Аманду трясёт словно в лихорадке. Она пытается держаться, но всё же соскальзывает вниз, в пропасть жаркого удовольствия, размазывающегося сочной влагой на моих бёдрах. Веки дрожат и опускаются, трепеща. Моя малышка прячется от меня за этой завесой, словно стыдливо прикрывается веером на светском рауте от наглого взгляда. Но я хочу сейчас видеть её глаза и вбирать в себя. Именно так — нагло, бесстыдно, глубоко.

— Блядь. Аманда. Открой. Свои. Глаза. И смотри. На меня.

Малышка подчиняется и вновь оказывается поймана на крючок или втягивает меня в ловушку своих глаз. Да! Смотри!.. Смотри на меня, когда я трахаю тебя так, словно ебусь в последний раз в этой жизни, раскрасившейся ярким цветом только с твоим появлением…

Глубоко и быстро, не останавливаясь, подвожу её к самому краю и чувствую, что вот-вот сорвусь туда вместе с ней. И не только. Зверь жадно впитывает обоюдоострое удовольствие не только всей кожей, но и пробует на вкус, втягивая его влажный аромат. Он довольно рычит, слушая звонкие шлепки, с которыми соприкасаются тела. Я — это он и с точностью наоборот. Но почему-то я, как конченый психопат, ревную к нему малышку, сжимающуюся вокруг меня узко и сладко. Её непрекращающаяся пульсация и дрожь с громкими стонами пробивают мне сердце навылет шальной пулей. Я не выдерживаю этой сладостной пытки и отдаюсь на её волю. Кончаю так, что в ушах начинает звенеть и вдоль позвоночника проходится огненная плеть удовольствия.

Глава 56. Аманда

Я без сил опускаюсь на широкую грудь Рика и пытаюсь восстановить дыхание. Это удаётся не сразу. Шершавая, мозолистая ладонь Рикардо лежит на пояснице. Подушечками пальцев второй руки он пробегается по позвоночнику, останавливаясь на каждом позвонке, словно ставит точку в конце предложения. Я поднимаюсь, вглядываясь в его лицо: Рик вновь стал самим собой внешне, без звериных черт в своём обличье. Но внутренне он всё тот же. Теперь я понимаю, что меня будоражило в нём с момента первой встречи. Я тянусь к нему за поцелуем, накрывая губы, и вдыхаю его запах, млея от нашей невероятной близости.

— Крошка, ты сведёшь меня с ума. И я не смогу оторваться от тебя в ближайшие несколько часов, если ты сейчас же не перестанешь толкаться своим язычком мне в ротик.

Я вспыхиваю, но ещё раз целую его напоследок. Нарочно глубоко и медленно. Рикардо довольно рычит и сминает пальцами попку, но вынуждает меня подняться.

— Я не прочь ещё поваляться в снегу. Но моей толстой шкуре не будет ничего. А ты, крошка, та ещё сладкая неженка. И я не хочу видеть тебя больной.

Рикардо тянется за моей одеждой. В два счёта он укутывает меня в плащ и набрасывает капюшон мне на голову.

— Чёрт, Аманда. Эта тряпка потрясно выглядит, но ни хрена не греет. Мне следует устроить тебе взбучку за то, что ты одеваешься не по сезону.

Я прикусываю губу, стараясь удержать улыбку, рвущуюся изнутри. Рик может проявлять заботу именно так: просто и незатейливо, в нарочито грубой форме. Рик вытягивается в свой полный рост. Мышцы перекатываются под гладкой кожей, со спины стекают капли воды. Я перевожу взгляд на то место, где он лежал и смеюсь: Рик жаром своего тела растопил снег почти до самой земли.

— Похоже, что весна в Вольфахе необычайно ранняя, Рикардо…

Он прислушивается:

— Возвращаемся… По пути назад расскажешь, до чего додумалась твоя светлая головка.

— Похоже, что обратная дорога займёт немало времени, Рик… Лошади рванули и ускакали прочь. И моя вместе с ними.

— Не совсем так, крошка. Свою лошадку ты привязала из рук вон плохо и она не так уж далеко. Топчется на одном месте. Пойдём.

Рик подхватывает меня на руки и прижимает к своей груди, от которой исходит жар.

— Тебе не холодно?

— Нет, не холодно. Скучаю по своей шляпе. И только…

Рик выбирается на дорогу и идёт по ней быстрым шагом. С одной стороны виднеется туша убитого медведя. В свете полной луны, иногда выглядывающей из-за облаков видно, что его морда окровавлена. Рик просто разорвал пасть зверя голыми руками.

— Насколько ты силён?

— Понятия не имею. Явно выносливее обыкновенного человека.

— И из клетки ты выбрался, раздвинув прутья? Почему не сделал этого раньше?

— Мне было плевать, что со мной станет. После того как ты начала думать на меня. И желания пробовать сбежать не было…

Я обвиваю его шею руками:

— Ты готов был пойти под нож этого торгаша внутренностями?

Рик пожимает плечами.

— Ты безголовый болван! Я запрещаю тебе опускать руки и заниматься самоуничтожением.

— Если я сейчас опущу руки, уроню прямиком в снег чертовски горячую девчонку с аппетитной попкой, — ухмыльнулся Охотник.

— Ты прекрасно понял, что я имела в виду. Но если тебе проще сделать вид, будто это не так, я охотно тебе подыграю.

Рик оказался прав — лошадка нерешительно топталась неподалёку. Я обрадовалась тому, что сумка с одеждой оказалась на месте и похвалила себя за сообразительность. В два счёта натянула на себя одежду.

— Я готова отправляться.

— И всё-таки тебе нужно задать хорошую трёпку из-за того, что ты одеваешься так легко и провокационно…

— Тебе понравилось, если бы я ходила в драном платье с застиранным передником?

— Ами, ты будешь смотреться прекрасно и в мешке из-под муки.

Рик взобрался на лошадку и поднял меня, прижав к себе.

— Что дальше, Рикардо?

— Разберёмся с тем, что творится в этой богом забытой дыре…

Рик прикрикнул на лошадку и она резво побежала в обратном направлении.

— Ты знаешь, кто творит это… безобразие? — спросила я Рика.

— Догадываюсь, но хотелось бы послушать тебя, малышка.

— Сомневаешься в моих умственных способностях? — нахмурилась я.

— Нет, наоборот. Но я так и не услышал, почему ты решила, что это не я?..

— В тот, когда волк появился на площади… Жители обвинили его в том, что он перед этим растерзал Якоба. И всё так чудесно совпало… Если бы морда зверя не была чистой. Ни капли крови на морде и лапах. Но если бы он сожрал Якоба, всё было бы в крови… И во времени не совпадало…

— Внимательная малышка. И всё? Ты сунулась к зверю, зная только это? Ты отчаянная девчонка!

— Нет… Плотник Герман. Он сказал, что не успел заменить старую половицу в домике бабули… А она была заменена. Зачем ему было врать, если бы он не был причастен? И когда мы пришли к нему, он сразу же увёл разговор в другую сторону, намекнув на тебя… Мне кажется, именно с его подачи о твоей выходке со свиной головой в Вольфахе вновь вспомнили… А тут черепа… Чем не повод повесить в вину угрюмому охотнику ещё и это?..

— Ты чертовски сообразительная, Аманда. Я пришёл к тем же выводам, но на основании других причин.

Я невольно сжалась: Германа я знала ещё с детства. Неужели этот добродушный человек был виновен? Я была бы рада ошибиться насчёт Германа. Но следующие слова Охотника убедили меня в обратном:

— Я основывался лишь на нюх. Как бы он ни старался избавиться от запаха, от плотника несло душком. Пришлось прибегнуть к помощи волка… Герман разрыл землю в лесу под деревом и достал из тайной могилы черепа. Я обнаружил старые кости…

— А не с того ли самого дерева он строгал свои досочки? — внезапно спросила я.

— С того самого… Судя по запашку.

— Знаешь, мне сразу не понравилось это дерево. Когда он обрабатывал его рубанком, у меня создалось впечатление, будто он снимает стружку из человеческой кожи… Брр. Он… не человек, да?

— И возраст подходящий, — задумчиво кивнул Рик, — он вполне мог быть тем пацанёнком.

— Но Герман в Вольфахе уже давно… Я помню, как впервые он появился у нас. У него было столько резных деревянных игрушек!..

— Может, после тех давних событий ему удалось ускользнуть из вашего дружелюбного городишки? А потом он вернулся.

— Но почему мстить он начал именно сейчас? А не сразу по возвращении?!

— Понятия не имею. Но обязательно поинтересуюсь.

— Он же не совсем человек? — вновь спросила я.

— Человек на такое неспособен. Даже волк так не рвёт добычу… Нет. Тут что-то совершенно другое.

Впереди показались редкие огоньки Вольфаха. Охотник направил кобылку другой дорогой.

— Объедем Вольфах со стороны, чтобы никто не догадался.

— Да уж, тебе явно не стоит показываться на глаза, Рик…

— А тебе, красотка? Ты же вроде уехала!

— И что? Придумаю какую-нибудь небылицу… Желающие проверить будут впечатлены видом клетки, которую ты разорвал голыми руками.

— Коварная!..

Рик останавливает лошадку и спешивается, ведя её по лесным тропам под уздцы. Я оглядываюсь по сторонам: вокруг уже светает! Ночь пролетела как единый миг… Рик останавливает лошадку только у своего домика.

Глава 57. Аманда

— Заходи внутрь. Я растоплю камин.

Я забираюсь с ногами на кровать под одеяло, наблюдая за тем, как Рик заколачивает окно досками и растапливает камин. От дров по комнате начинает тянуть живительным теплом и в деревянном домике становится уютнее. Вижу библию на полке над кроватью. Странно, не замечала, чтобы Рикардо был особо набожен.

— Согрелась?

— Я и не замерзала, Рик… Что будем делать?

— Побеседую с Германом, только и всего…

— Мы пойдём в Вольфах?..

— Нет… Подстерегу эту тварь в лесу. Мне кажется, он как-то связан с этим деревом. Предчувствие…

— Далеко отсюда?

— Неблизко, Аманда. Не самое любезное местечко… Если мне не изменяет память, местные не очень-то любят гулять у Сучьей впадины.

Да, место имеет нехорошее славу. Говорят, в той глуши, у глубокой впадины подыхает скот, случайно забрёдший вглубь, и ягоды, обычно сладкие, там горчат. Рикардо ходит по комнате: горожане до того трусливы, что не совались в домик Охотника, всё лежит именно так, как и было до этого. Рикардо переодевается: натягивает рубаху и штаны, проверяет, хорошо ли закреплены ножны на поясе, и снимает со стены верёвку. Рик закидывает на плечо верёвку и зачем-то пинает ногой к кровати жестяное ведро.

— У тебя протекает потолок? — недоумеваю я.

— Не то чтобы протекает, но подстраховаться не помешает, — бормочет себе под нос Рик, останавливаясь около меня.

— Отправляемся? — осторожно интересуюсь я.

Охотник кивает. Я радостно соскакиваю с кровати и делаю пару шагов по направлению к выходу, но вдруг Рик перехватывает меня и опрокидывает на кровать. Я едва успеваю пискнуть, как он в два счёта скручивает запястья верёвкой и привязывает их к изголовью кровати.

— Что ты делаешь? — возмущаюсь я.

— Ты же не думала, что я позволю тебе отправиться со мной чёрт знает куда, а? Ты же видела, что эта тварь делает с людьми. Подождёшь меня здесь, крошка!

Рик с довольным видом отстраняется и небрежно накидывает на плечи широкий плащ. Он насвистывает весёлую песенку и рубит воздух пару раз топором.

— Не забудь свою шляпу, — не выдерживаю я.

— Спасибо за напоминание, Аманда! — ухмыляется Рик и оглядывает комнату, — а вот и она! Пора на охоту.

Чёрт!.. Он же не думает меня оставить меня здесь! Я дёрнулась — безрезультатно. Длина верёвки хоть и позволяла опустить руки, прижав их к телу, но на большее её не хватало. По крайней мере, пройтись до стола с ножами я бы точно не смогла. Максимум, на что я могла рассчитывать, это сделать пару шагов в сторону жестяного ведра, оставленного у кровати с известной целью.

— Постой! Ты не можешь так сделать!.. — крикнула я вслед мужской фигуре, стоящей у порога.

Мужчина не отреагировал на мой возмущённый вопль. Только нахлобучил шляпу и взялся за ружьё.

— Девочка. Я уже это сделал.

Глубокий баритон звучал волнующе. Он мягко обволакивал с головы до ног, а лёгкая хрипотца лишь слегка царапала слух, усиливая ощущения. По коже заструилось предвкушение, скользнув книзу живота, разливаясь приятным теплом. Я легла поудобнее и притянула руки к изголовью, согнула ногу в колене, позволив шёлку платья соблазнительно подчеркнуть все волнующие изгибы.

Мужчина распахнул дверь настежь. Внутрь ветром занесло вихрь снежинок. Тёмный силуэт на фоне заснеженного пространства. Я залюбовалась им, застывшим в дверном проёме. Широкоплечий, мускулистый. И даже чрезмерно широкому плащу не под силу скрыть красоты мужественного тела. От резкого порыва ветра полы плаща взметнулись вверх.

— А ты не боишься, что кто-нибудь может воспользоваться моей… беззащитностью?

Мужчина обернулся, глядя на меня через плечо. Тёмно-серые глаза в обрамлении чёрных ресниц. Взгляд мужчины расплавленным серебром прошёлся по коже, заставляя её гореть в ответ. Сердце забилось чаще и стало чуть труднее дышать.

— Это может быть небезопасно, — произнесла чуть тише, с придыханием.

Под его пристальным взглядом потянулась всем телом и медленно отвела бедро в сторону. Громко хлопнула дверь. Мужчина в два шага пересёк разделяющее нас расстояние. Обхватив рукой за шею, рванул на себя, выдыхая мне в губы:

— Нарочно дразнишь?

Подаюсь чуть вперёд, едва не касаясь губами его губ:

— Мне. Страшно. Очень.

С каждым словом — всё ближе. Едва последний звук сорвался с губ — кончиком языка по его губам, вдыхая терпкий мускусный аромат, окружающий мужчину. Он забирается в ноздри и лишает воли. Хочется дышать только им.

Он не растрачивает время на нежности — жадно завладевает ртом. Прикусывает губу и тянет её на себя. Я глубоко вздыхаю и едва ли не стону от приятной ноющей боли на месте прикуса. Его язык проникает внутрь, не встречая сопротивления, и охотно пробирается всё глубже и глубже резкими толчками.

Его рука уже лежит поверх моей груди. Пальцы дёргают тесьму лифа платья. Узел затягивается лишь туже от резких движений.

— К чёрту.

Зажал в ладони ткань и рванул на себя, обнажая грудь. Соски вытянулись вперёд от лёгкой прохлады и алчного взгляда. Приятное ноющее ощущение под кожей — как мольба о прикосновении. Его пальцы обхватывают сосок прокручивая. Мгновением позже губы накрывают острую вершину посасывая. Язык обрисовывает контуры соска и обводит его по кругу. Ещё и ещё, с каждым разом всё быстрее. Возбуждение волной дрожи прокатывается по телу и горячим комком пульсирует между ног.

Мужчина отстраняется и скидывает с себя плащ и шляпу, совершенно лишние сейчас. Тёмные курчавые волосы как всегда в диком беспорядке. Он нависает надо мной и тянет ткань платья наверх, разводит бёдра в стороны и выдыхает:

— Сука… Опять красный.

Он просовывает палец под кружево, едва касаясь при этом заветного бугорка. И бёдра сами тянутся ему навстречу. Едва сдерживаю стон, но глаза уже закатываются под закрытыми веками в предвкушении…

— Ты же знаешь…

Он тянет кружево на себя.

— Как я люблю рвать…

Немного больно полосует по коже от натяжения ткани.

— На тебе красный…

Я вся тянусь к нему. Эту битву я уже выиграла… Но вдруг Рик ухмыляется и отодвигается, оглаживая тонкое кружево трусиков.

— Попытка была хорошей, крошка! Честно говоря, я уже завёлся. Но сейчас не время… Потом, как только я вернусь, мы неплохо порезвимся. А сейчас тебе не помешает немного отдохнуть. И ещё…

Он топает в угол комнаты и возвращается с ворохом одежды.

— Забыл главное, надо бы тебя переодеть. Наверняка утонешь, но зато не замёрзнешь.

Вот гадкий охотник! В два счёта освобождает меня от платья и начинает натягивать на меня свои штаны, подкатывает штанины и вновь обувает на меня сапожки. Освобождает запястья. Я резко дёргаюсь, но он быстрее меня — перехватывает руки и натягивает на меня свою рубаху.

— Вот теперь другое дело!

Рик доволен делом своих рук. Переодел меня в мужское, подобрал на талии одежду верёвкой и набросил сверху какую-то шкуру, подоткнув одеяло со всех сторон.

— Не скучай, крошка! Постараюсь вернуться как можно быстрее.

— А ты не думаешь, что тварь может добраться до меня?

— Мне теперь нет нужды прятаться. Волк учует эту тварь издалека…

Глава 58. Аманда

Я дёргалась, но Охотник знал своё дело. Он привязал меня настолько крепко, что пальцы только скользили по крепкому узлу, но никак не могли его развязать. Гад!.. Минуты утекали в никуда, и сидеть просто так было скучно до невозможности. Все попытки вырваться оканчивались неудачей. Я села на кровати и огляделась. Библия на полке не давала мне покоя. Неужели Рикардо прихватил это у преподобного Марка? И зачем, спрашивается?

Дотянуться рукой я бы до полки не смогла, но вот, если попытаться достать её носком ноги… Я быстро разулась, и насколько хватало верёвки, шагнула по кровати. Всё. Больше не смогу двинуться ни шагу: запястья и без того натирает верёвкой. Оперлась спиной о стену и взмахнула ногой. Всё-таки растяжка пригодилась не только для того, чтобы порхать на сцене. Задев Библию кончиком носка, я смахнула её на кровать и подтолкнула её к себе. Тяжёленькая, однако. И раскрыв толстый томик, я поняла, почему Библия была такой тяжёлой. Большинство страниц на левой стороне были склеены между собой и приклеены к плотной бумажной обложке. Посередине страницы были аккуратно вырезаны под форму небольшой фляжки. Я так и знала. Ох уж эти пьянчужки! Но всё же отвинтила крышку: кажется, не спиртное, а обыкновенная вода. Под фляжкой небольшое серебряное распятие.

Преподобный Марк припрятал в Библии фляжку с водой, скорее всего, освящённой, и распятие. Но всё равно вырезать подобным образом страницы священной книги было кощунством с его стороны. Ох, преподобный Марк, видимо, не отличался на самом деле большой набожностью, потому что с другой стороны между строками писания были его чернильные заметки! Некоторые слова было достаточно легко разобрать. Я уже намеревалась отложить в сторону бесполезную находку, но что-то заставило меня перелистнуть на самый конец книги. Там было всего несколько белых листов, исписанных почерком покойного преподобного. Буквы, вначале чёткие и правильные, к концу сползали в самый низ листа и превращались в одну линию Мои глаза выхватили:

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня…»

Ох, тут всё ясно! Листаю дальше…

«Неисповедимы пути твои, господи, но не вижу я твоего светлого божьего промысла в открывшейся мне тайне. Исповедь грешников… Грехи их столь тяжелы, что боюсь не унести их, хоть и отпущены они были как полагается… Но в душе моей самой клубком свернулась скверна, тянущая жадные руки из далёкого прошлого…»

Дальше что-то совершенно неразборчиво, а вот ещё можно прочесть:

«… своими глазами взглянуть. Может, Ты и хотел, чтобы я поборол корень Зла, произрастающий в гибельной впадине, но услышал я шёпот самого Дьявола… И страх погнал меня оттуда прочь.»

По коже пробежала дрожь. С бешено колотящимся сердцем я перелистнула страницу. На следующем листе был корявенький рисунок дерева, сделанный от руки, и несколько строк, перечёркнутых так, что невозможно было ничего разобрать.

Потом шёл текст на латыни, наверное. Ох, Аманда, учиться бы тебе прилежнее в прежние времена, а не махать руками и ногами на потеху публике! Глядишь, смогла бы понять, о чём писал преподобный в последние дни.

«… Да не в те руки вложил Ты своё оружие. Не чувствую я в себе сил, достаточных для сопротивления. Только голова клонится к гибельной пропасти. И тянутся оттуда ко мне разинутые пасти, готовые сожрать меня, так же как я, пусть по неразумению, но жрал плоть себе подобных…»

Видимо, рука у святоши ходила ходуном, потому что я с огромным трудом разобрала слова: «И всё утонет во тьме».

Дальше сплошная косая линия и чернильные кляксы. Преподобный сошёл с ума? Но потом я вспомнили увиденное и услышанное. А красные зрачки глаз, подобные горящим угольям? И голос… Такой, какой не мог быть у человека?.. Герман одержим?..

Несмотря на жар, идущий от камина, мне вдруг стало очень зябко. Шорохи, подозрительные шаги снаружи… Я сжалась в комочек на кровати и растерянно искала взглядом, что может послужить мне защитой. Не найдя ничего иного, я схватилась за серебряное распятие и впервые за долгое время вдруг вспомнила слова молитвы, которой учила меня бабушка.

Но потом я услышала голос, который никак не ожидала здесь услышать:

— Попрошу не стрелять! Я очень-очень щепетильно отношусь к своему здоровью! В конце концов, я уже не так молод!..

— Манфред?! Что ты там делаешь? И можешь не распинаться, Рикардо здесь нет.

Дверь отворилась и в комнату вместе с вихрем снежинок шагнул мой приятель.

— О-о-о! Неужели я ошибся?

— Развяжи меня, будь добр! Вон там куча ножей!

Манфред расторопно кинулся в указанную сторону и через минуту пилил толстую верёвку.

— Я думала, что ты уехал!

— Уехал, звезда моя! И даже доехал до Аугсбурга… Но этот герцог! Мелочное, злопамятное, бледное подобие мужчины с крошечными яйцами! Мельче перепелиных, будь уверена!..

— Таких подробностей я не знаю, Манфред, и не желаю знать! Ты же знаешь, что я не связываю себя отношениями с давних пор… И уж тем более с этим…

— Ох, звезда моя! Всё пропало! Он отберёт мой театр… Дело всей моей жизни, моя мечта!.. Ты же знаешь этих бюрократских жополизов? Он в два счёта состряпал какую-то бумагу с гербовой печатью. Эта мерзкая бумажка гласит, что театр — это собственность Аугсбурга с давних лет… Театр больше мне не принадлежит!.. Совсем скоро я останусь на улице! Герцог милостиво махнул рукой, мол, можете, сплясать свои последние па на сцене и проваливайте на все четыре стороны. Мы… Ох, Ами! Надо будет начинать всё с самого начала! Герцог даже разослал указ, запрещающий всем прочим театрам давать тебе право выступать!

— Это всё очень неприятные новости, Манфред! Но неужели ты здесь только поэтому?

— Конечно! Мы должны грянуть финальным залпом! Мы спляшем так, что пол загорится под ногами!

Манфред вскочил и начал взволнованно метаться по комнате.

— Не мельтеши перед глазами! Как ты меня нашёл?

— Ох, это проще простого! Я же видел вас, голубки! Ты не сияла так, даже когда рядом крутился тот красивый подлец, обчистивший тебя… Как его звали, дай бог памяти…

— Не упоминай при мне имени этого проходимца, Фредди!..

— Так вот, красавица, я помчался сюда быстрее ветра! Я сра-а-азу смекнул, что тебя покорил этот мужлан. Но теперь я вижу, что ошибся. Ох, Ами, ты выбираешь не тех мужчин!..

— Манфред, будь так добр, работай ножом усерднее! И ты всё не так понял. Ты был в Вольфахе?

— Нет, я не был в Вольфахе, я ехал напрямую, по короткой дороге и решил сразу отмести в сторону вариант того, что ты хм… находишься у Рикардо.

Наконец, верёвка была перерезана. Манфред перехватил мои запястья и принялся их растирать, бурча себе под нос:

— Какой нахал! Связать саму Аманду Штерн этой грубой верёвкой…

— Прекрати трындеть, Фредди. И раз уж ты здесь, выслушай меня, пожалуйста.

По мере моего рассказа лицо старого приятеля вытягивалось и становилось всё бледнее. Услышав, что Рикардо оборотень, Манфред едва не позеленел. Но сразу же повеселел, услышав, что он непричастен к убийствам.

— Перевес на его стороне! И мы непременно поднимем парочку бокалов за его здоровье, ловкость и прочие сильные стороны, да? Но сейчас…

Я встала и топнула:

— Ты меня слушал, Манфред? Хотя бы немножко?.. Мы должны помочь Рикардо!

— И чем же ты собираешься помочь? Рикардо в состоянии справиться в одиночку со спятившим деревенским дурнем.

Вот упрямец! Сама судьба дала ему пинок под зад, приведя сюда. Или что вернее в сложившейся ситуации это было божье провидение. А Манфред сучит толстыми ножками, сидя на кровати, пытаясь меня уговорить драпануть из Вольфаха, чтобы успеть дать последний концерт в милостиво отведённое герцогом время. Ну уж нет!.. Я скручу тебя в бараний рог, но заставлю сделать то, что мне требуется.

— Фредди, помнится, ты как-то обмолвился, что обучался духовной семинарии?

— Обучался, звезда моя… Вторая жена моего папаши, если ты помнишь, меня недолюбливала и всячески пыталась от меня избавиться, вот и запихнула меня туда…

— То есть ты знаешь латынь?

— Практически a nativitate, — напыщенно произнёс Манфред, — то есть, почти с самого рождения.

— Прекрасно, значит, ты сможешь понять, что вот тут написано.

— Ну-у-у… Это проще простого. Наверняк, обычное… Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen, — фыркнул Манфред, покосившись на Библию.

— Ох, даже моих скудных знаний в латыни хватает, чтобы понять — написано совсем иное.

Манфред возвёл глаза в потолок, но всё же взял Библию, прочитав написанное от руки.

— Exorcizo te, immundissime spiritus… Чего?..

— Того! Прочитать сможешь?

— Смогу, конечно же, и даже запомню, прочтя несколько раз. Память у меня… Но как это относится к делу?

— Очень просто! Мы должны помочь Охотнику! Если верить записям преподобного, Герман одержим!..

— О нет, дорогая моя! Я недостаточно хорош в этом, да я даже не окончил семинарию! Я сбежал задирать юбки!

— Но ты же верующий, — сощурилась я. Манфред имел привычку исправно посещать церковь по воскресеньям, замаливая свои грешки.

— Верующий, но достаточно ли?.. У меня при себе даже нет…

— Всё есть! — заявила я, — вот тут тебе и распятие с частичкой мощей, и святая вода!

— Нет нет нет, дорогая моя!

— Да! Я с места не сдвинусь. А если сдвинусь, то только для того, чтобы помочь Рикардо. Возможно, мы умрём. И ты будешь в этом виноват, как тот, кто мог протянуть руку помощи, но не сделал этого. Друзей в беде не бросают, Фредди!

На Манфреда было жалко смотреть — его пухлые щёки разом обвисли, он будто весь уменьшился в размерах.

— Я не верю, что ты трус! Ты же бросился наперерез волку.

— Это был необдуманный поступок, — вяло пробормотал Манред.

— Но от чистой души!.. Я в тебя верю, Манфред. Мы столько всего сделали вместе!

— Да, — вздохнул Манфред, — но вынуждены будем начинать всё с самого начала. А мы хотели покорить и столицу…

— Мы её ни за что не покорим, если я буду лежать в лесу с разодранной глоткой. А тебя съест совесть.

Манфред вздохнул и взял в руки Библию, полистал, прочитал вполголоса пару молитв и прошёлся по комнате.

— Эх, Аманда! Вот ты точно одержима, говорю тебе! Ты из любого верёвки совьёшь!..

Манфред решительно прибрал к рукам распятие и засунул в карман фляжку с освящённой водой. Толстяк важно надул щёки и поправил ярко-синий шейный платок.

— Отправляемся. Возможно, мы ничего не добьёмся… Но зато я войду в историю, как самый модно одетый экзорцист!

Глава 59. Охотник

Когда отпала необходимость заталкивать волчье нутро как можно глубже, я понял, что волчара был не таким уже плохим соседом. То есть с ним можно было договориться и вполне себе мирно сосуществовать. Он глухо заворчал и втянул носом воздух. Он или я? Или мы вместе?

Надо было догадаться раньше. Не носиться со своей тайной как с писаной торбой, а сосредоточиться на том, что творилось вокруг. Может быть, тогда тварь не сожрала бы столь многих? Разгадка всё время была под носом. И даже, блядь, ходила. Ходила в обличье плотника Германа, шныряла по лесу, возя на телеге поваленные деревья. Подбираю годное деревце для красивых досочек, уверял он. И мне даже в голову бы не пришло заподозрить его в злодействе. А оказывается, всё это время он спокойно шастал по лесу, к Сучьей впадине, напитывался оттуда гнильём, злом или что там ещё выплёвывает из себя эта гнилостная расщелина.

Тупая ты скотина, Рикардо. Ведь видел же издалека то гиблое место и странное кривое дерево, растущее почти у самой расщелины, но и в голову не пришло принюхаться как следует. Конечно, я же так ненавидел волчару внутри себя, что предпочёл тыкаться наугад, как слепой котёнок. Просто те черепа натолкнули меня на кое-какую мысль, да и разговор святоши — тоже. Стоило лишь немного побродить по лесу, зайдя глубже, чем обычно, и принюхаться, как сразу почувствовал сладковатый душок гнили, едва заметный. В десятки тысяч раз слабее, чем тот запах, что висел густым киселём в воздухе на месте убийств. Но всё же этот душок вился едва заметной струйкой и вывел меня к той впадине тогда. К нему примешивался чей-то запах, знакомый, но сразу понять не получилось. И я бы выяснил всё это сам, если бы не наткнулся тогда на пришлого нового охотника, приглашённого в наши края предприимчивой Амандой. Эх, ладно, что ни делается, всё к лучшему. Как гора с плеч свалилась… И дышать стало намного легче.

Сейчас я шёл туда же, чувствую, что не ошибаюсь в своих предположениях. Срубить поганое дерево — и дело с концом. Оно росло, по всей видимости, над безымянной могилой тех несчастных, сожранных жителями Вольфаха. Корни дерева впитали всю боль, страх и ненависть невинноубиенных, павших жертвой голода… Или было что-то ещё, заставившее Германа свихнуться и начать мстить за своих родных? Ведь ходил же он спокойно по Вольфаху до того момента?.. Для начала нужно разобраться с деревом. Срубить его под корень, а потом задать трёпку плотнику, вытворяющему подобное. Может, сам дьявол нашёптывал ему в ухо и даже подсобил с диковинной силой, дав возможность становиться кем-то иным?..

А вот и то самое место. Трава здесь хилая и пожухлая даже в самое полноводное лето. Вокруг впадины далеко вокруг нет деревьев, только низкие кустарники. А на самом краю расщелины растёт оно. Вспоминаю, что сказала Аманда насчёт половицы в бабкином доме. А ведь плотник у многих дома бывал, подправлял что-то, обтёсывал и заменял расшатавшиеся части. Ох, чувствую, Вольфах нуждается в грандиозной зачистке. А сейчас примемся-ка за дело!

Я подошёл к дереву и размахнулся топором, всадив его в ствол дерева. Оно жалобно затрещало. Кора полетела во все стороны. Неплохо для начала. Ещё раз! Лезвие топора, прорубив первые несколько слоёв, вонзилось в сердцевину так, словно вошло в плотную сочную мякоть. С лёгким причмокиванием лезвие выскользнуло. Я размахнулся и всадил его ещё раз. Дерево будто застонало. Ветви начали хлопать по лицу. Я поднатужился и упёрся в него плечом раскачивая. Треск, вой, но оно всё ещё стоит на месте. И странное дело, разрубленные места начинают затягиваться, словно я и не махал топором. Та-а-ак. Что-то тут нечисто.

Разумеется, нечисто, умник. Я обошёл дерево кругом и заметил, что из расщелины к нему тянется корень. Красновато-чёрный, толстый жгут, словно переплетённый из нескольких. А не ты ли, поганец, питаешь эту мерзость? Я размахнулся и всадил в него лезвие топора. На лицо брызнули тёплые солоноватые капли. От капель пахнуло мерзким душком. Из рассечённого места начало сочиться тёмно-красным. Послышался вой и визг. Ага, вот ты где! С каждым взмахом топора я перерубал его всё больше. Корень медленно полз в сторону, словно раненое животное. Почва под ногами вспучивалась от того, что корень тащил за собой всё дерево.

Внезапно раздался вой и скрежет. На меня сзади накинулся кто-то. Я отшвырнул нападавшего, но выпустил из рук топор. Нападавший подхватил топор и, швырнув его в сторону, отскочил далеко. Спиной назад, одним гигантским прыжком, словно поддерживаемый неведомой силой. Лицо Германа было искажено яростью и чем-то ещё, прорывающимся через знакомые черты.

— Не тронь его, охотник. Иди и спи дальше в своей волчьей норе! Это тебя не касается.

— Да что ты говоришь, Герман! Или всё-таки уже не Герман, а?

— Они должны поплатиться… Все до единого!..

— А мне по хрен. Девчонку не надо было трогать.

Я резво бросился в сторону и схватил ружьё.

— Не хочешь узнать, как всё было? — голос говорящего изменился. Это был уже не Герман, а нечто другое. Скрежет, бульканье и завывание, рычание… В котором едва угадывались слова.

— Нет. Не люблю трепаться с теми, кто мне несимпатичен.

Я выпустил ему пулю в сердце и ещё одну — прямо в голову. Герман пошатнулся и рухнул, как подкошенный. Ха. Всего-то. Я отложил ружьё в сторону и развернулся, ища глазами, куда тварь закинула топор, чтобы покончить с мерзостью, как вдруг услышал скрипучий смех. Я обернулся. Герман сел и дотронулся пальцами до головы. Блядь, я снёс ему полголовы одним выстрелом! А он дотронулся до раны, запустив пальцы в кровавое месиво, облизнул их, испачканных в мозгах и крови, и причмокнул.

— Спасибо, ты избавил меня от этого придурка. Он мне уже порядком поднадоел. Когда очухивался, начинал ныть и сомневаться. Не дал тронуть любопытную девицу, всюду сующую свой нос. Она невиновата! Она ни при чём!.. Тьфу! А его жёнушка! Хо-хо! Ныл, как сопливый младенец, когда я полакомился его сочной, белокожей жёнушкой, заглянувшей в неподходящий момент!..

Тварь поднялась на ноги и принялась ходить из стороны в сторону осклабившись. Похоже, ружьё здесь бессильно. Я скинул плащ, мешавшийся сейчас, расслабился и уступил место волку, дав ему больше свободы. Тотчас же горячей волной по всему телу прокатилась сильная дрожь. Мышцы будто рвало на части. Тварь хочет потрепаться? Ладно, кажется, все демоны тщеславны. Мы топтались друг напротив друга, я смотрел прямо на демона, но краем глаза высматривал топор. Если разрубить этого гада на части, он явно не сможет быстро восстановиться. А я тем временем разделаюсь с корнем зла.

— Какой фокус, охотник! — засмеялся демон, — я тоже могу показать тебе один! Смотри.

Глаза Германа запылали красным. Кожа начала бугриться. Из-под неё вылезали шипы и шишковатые наросты. Германа раздуло вширь и ввысь. Рот на изменившемся лице раскрылся и захлопнулся с сильным щелчком: пасть была полна острых треугольных зубов. Чудовищная ухмылка рассекала лицо почти от уха до уха.

— Впечатляет, что ещё сказать. Где дрессируют таких тварей, а?

— Нр-р-равится? — рыкнул демон, облизав чёрные губы раздвоенным языком.

— Очень. Был бы поменьше, напрудил в штаны со страху.

— Ха-ха! Люблю таких, как ты. Ими веселее хрустеть, — зашипел демон и присел. Через мгновение он взвился гигантском прыжком взвился в воздух. Я успел дёрнуться в сторону.

— У-у-у-у-у… Неплохо!

Я решил немного потянуть время.

— Почему вдруг Герман свихнулся именно сейчас?

— Давняя история…

Мы с демоном кружили друг напротив друга, раскачиваясь на пятках. Обманчивое движение влево… Он зеркально движется в ту же сторону. Его хвост с шипами на конце разъярённо бьёт по земле, взметая в воздух снег и промёрзлые комья земли.

— А ты расскажи. Я никуда не тороплюсь.

Я согнул ноги в коленях и оттолкнулся от земли. Но демон вывернулся в последний момент и ловко прыгнул на дерево, вскарабкавшись по нему. Уцепился ногами за ветку и повис вниз головой, как летучая мышь.

— В голодные времена проще всего склонить людей к чему-нибудь эдакому… Шепнуть пару слов, направить дрожащий палец… А потом сидеть рядом и сочно хлюпать горячей кровью. Ммм… В ту пору сожрали не только этих двоих. Хо-хо! Некоторые срезали плоть по кусочку с окоченевших трупов. Мало кто не полакомился себе подобными. Ой как ма-а-а-ало… А этот маленький пентюх спрятался под полом и видел всё, но драпанул из чудного городка. Проскользнул мимо заставы, ополоумевший от страха. Та-а-а-акой жалкий! Но вернулся уже возмужавшим. И явно ничего не помнящим. Некоторые предпочитают забывать… Да-да. Но оно там, внутри, ждёт удобного момента…

Демон перекувыркнулся и сел на ветку, болтая в воздухе ногами, словно шаловливый ребёнок.

— Я унюхал его сразу же и ходил по пятам, ждал удобного момента… Ждал, пока он зайдёт так далеко, сюда. Я нашёптывал, водил за нос, подталкивал в лесу, подтачивал его волю. Я славно потрудился, пробивая оболочку его веры. Как-то удачно нательный крест соскользнул, когда плотник работал в лесу. И я был тут как тут. О да!.. Я рассказал и показал ему всё, я предложил ему помощь. Я предложил ему отомстить им всем.

До чего же болтливая тварь! Ну ничего, потрепись языком ещё немного. Я уже обнаружил топор и потихоньку перемещался к нему.

— Ммм… Месть! Такое сладкое словечко! Ух и славная была бы пирушка!.. Рано или поздно я сожрал бы всех! Всего лишь нужен был предлог, чтобы завладеть телом. Вот и всё! — при последних словах демон вскочил на ветку, вцепившись в неё когтями на руках и ногах.

Я кинулся в сторону за топором.

— А я тебя раскуси-и-и-ил, — завыл демон, бросаясь на меня. И в тот же миг мы схватились с ним врукопашную, заключив друг друга в кольцо рук, и катаясь по земле.

Глава 60. Аманда

— Какое жуткое, негостеприимное место! — ворчал Манфред, — как только разберёмся с этой дьявольщиной, ноги моей больше не будет здесь!

— И моей тоже! В этом вопросе я поддерживаютебя целиком.

— Да-да, в больших городах вся грязь как на ладони, а тут прячется по углам!

— Но деваться некуда, — подвела итог я и ткнула вбок лошадку пяткой.

Манфред вздыхал впереди, надушенный до невозможности. Из-за его парфюма нас учуют издалека.

— А ты помнишь всё, Манфред?

— Конечно, у меня память отличная! Да чтобы ты знала, на заре своей карьеры я подрабатывал суфлёром! И промышлял картами, запоминая комбинации…

— Шулер?

— Не шулер, — обиделся Манфред, — мастер руки и карточного стола!

— Ха-ха, вот тебе и наследник театральной династии!

— Я прирождённый актёр, звезда моя! Так что всё написанное я запомнил, будь уверена. Главное, чтобы всё это сработало как надо!

— Сработает! — заверила я Манфреда, хоть и не была так уверена в благополучном исходе нашей маленькой поездки.

Ещё издалека мы услышали страшный вой и шум борьбы. Лошадь заржала и начала мотать головой из стороны в сторону, отказываясь идти дальше.

— А ну пошла! — гаркнул Манфред и выдал такое виртуозное ругательство, что лошадь предпочла послушаться толстяка, чем драпануть.

— Ох, ничего себе!

— И прошу заметить, я не сказал, ни одного похабного слова. Эти священники такие мастера по части ругательств! Э-э-эх, вспоминаю былые времена!

Манфред явно подбадривал себя бесконечной болтовнёй и говорил громко, чтобы не слышать шум битвы. Но дойдя до границы, там, где деревья не росли, лошадь вдруг встала, как вкопанная. И ни одно из громогласных ругательств Манфреда не способствовало её дальнейшему продвижению.

— Это бесполезно, Фредди! Дальше придётся идти пешком! Нам осталось совсем немного.

— Ох, а темень, темень-то какая! Сейчас божий день, а здесь темно, как в самом вонючем отстойнике!..

Но делать нечего, я шагнула вперёд. Манфред, вооружённый распятием и фляжкой со святой водой, шёл рядом, полный решимости.

По поляне катались двое. Рикардо я узнала сразу, а вторая тварь… словно сошла с картинок книг, изображающих злобных существ. Промелькнули красные зрачки. Те самые, что я уже видела однажды. Я споткнулась и замерла на месте.

— П-п-правильно. Тебе лучше побыть в стороне. К-к-кто будет плясать на сцене нашего нового театра? — Манфред сглотнул и шагнул вперёд, выставив распятие впереди себя.

— Фредди, только не задень охотника! — крикнула я ему вслед.

— Свежее мясо! — прошипела тварь и дёрнулась из объятий Рикардо.

— Какого хрена?! — зарычал Рик и прыгнул на спину твари, сомкнув клыки на шее демона.

Когти царапали грудную клетку, вспарывая плоть. Демон зашипел и завалился набок, пытаясь вывернуться. Рик настиг тварь и взгромоздился сверху, не давая ему ускользнуть. Манфред словно очнулся и заторопился вперёд, громко выкрикивая слова молитвы. Тварь взбрыкнула ещё сильнее, хвост с шипами на конце молотил из стороны в сторону, взметая клочья земли, и бил Охотника по спине, раня его. Манфред остановился неподалёку. Фляжка была откупорена заранее, но Манфред не осмеливался подойти ближе. А когда он шагнул вперёд, тварь дёрнула рукой и выбила фляжку из пальцев Манфреда.

Рик вновь пришпилил руки демона, пытаясь удержать его под собой. Манфред, к его чести, убеждённо шагнул вперёд, вопя молитвы, что есть мочи, и размахивая распятьем.

Я сбросила оцепенение и поискала глазами фляжку. Ага, вот она! Я побежала к ней, немного поскальзываясь на ходу.

— Держи его голову! — крикнул Манфред.

Наверняка это предназначалось Охотнику. Я бросила взгляд в сторону драки и несмотря на напряжённость момента, не могла не восхититься мощью и силой Рикардо. Собравшись, он передвинулся выше, обхватив когтистыми пальцами голову демона. Руки демона оказались на свободе и он принялся раздирать ими кожу Охотника. Демон брыкался, что есть сил, пытаясь сбросить с себя Охотника. Манфред прижал серебряное распятье ко лбу демона. Раздалось шипение, словно демона поджаривали на открытом костре, и страшный вой. Но выл будто не только демон. Вой исходил откуда-то из стороны.

Дерево, одинокое, корявое, стоящее у самого края, выделялось на открытом пространстве. Я вспомнила Германа, строгавшего свои мерзкие досочки цвета человеческой кожи. Схватив фляжку, я подобралась ближе к дереву. Оно казалось живым, но что это?.. С одного края сочилось красным, надсадно булькая. Толстый корень словно гигантский червяк, усердно перекачивал по древесным жилам мерзость. Недолго думая, я плеснула немного водой из фляжки. Шипение усилилось и корень дёрнулся. Я проследила, откуда он полз: прямиком из расщелины… Что же делать?

Я не могла не заметить, что вой демона усилился, когда я плеснула освящённой водой на корень мерзкого дерева. Может быть, они связаны и нужно уничтожить обоих? Манфред горланил молитвы, что есть мочи… Охотник удерживал демона. А я стою, как дурочка! Но тут, на счастье, мои глаза зацепились за рукоять топора, валявшегося в зарослях колючего кустарника. Я кинулась туда и не обращая внимания на острые шипы, выхватила топор. Ох и тяжеленный же он! И если бы не многочасовые занятия танцами, я бы ни за что не сдвинула его с места. Но хрупкая внешность производит обманчивое впечатление. Руки у меня сильные, несмотря ни на что. А сейчас, по всей видимости, придётся вспомнить, что значит рубить дрова.

Я подтащила топор к дереву и, собравшись, как следует размахнулась, обрушивая лезвие на корень. Ощущение было такое, будто лезвие вонзилось в плоть. Корень дёрнулся, словно попытался уползти. Хорошо, что Охотник уже потрудился над этой мерзкой корягой ещё до меня. Потому что мне ни за что было бы не справиться самой. Ещё один взмах топора. Кажется, перерубила… Мерзкий отросток дёргался из стороны в сторону, словно пытаясь нащупать свою вторую половину. Я дрожащими руками выхватила фляжку и плеснула на корень. Вой демона, рычание охотника, шипение, крики Манфреда — всё слилось в одно… И над всем этим витал запах горелой плоти. Дерево кренилось в сторону пропасти. Я выплеснула на него остатки того, что было во фляжке. Дерево начало падать, вырывая корни из земли. Отросток из впадины шевелился всё слабее и слабее. Последний громкий вскрик демона — и больше ничего. Только треск сухого дерева и стон ломающихся веток. Уродливое растение полетело в пропасть вместе с мерзким отростком.

Я дёрнулась обратно. Рикардо обессилено рухнул рядом с… Германом? Наверняка это был он. Изуродован до безобразия, полголовы отсутствует, но всё же облик человека вернулся к нему. И он лежал неподвижно. Манфред сидел на снегу, руки его тряслись так сильно, а обескровленные губы всё ещё что-то шептали. А Рикардо… О мой бедный Охотник! Тварь располосовала его всего. Я опустилась на землю рядом с ним и обхватила лицо ладонями:

— Рик, милый, очнись!

— Ты дрянная девчонка, — прохрипел Рик едва слышно, — всё-таки надо задать тебе хорошую трёпку. Какого хрена ты попёрлась сюда?

— Тебе без нас было бы ни за что не справиться! — сквозь слёзы произнесла я, — ты так и не удосужился заглянуть в Библию преподобного…

— Не было времени…

Рик застонал, пытаясь подняться, и рухнул обратно на землю.

— Манфред, помоги мне, — попросила я толстячка. Он моргнул, удивлённо глядя на меня, и закивал:

— Да-да, конечно конечно!.. Манфред поможет, Манфред всегда тут как тут. А похвалить Манфреда, уничтожителя демонов? Разумеется, нет.

— Ты просто вымогатель!

Я обняла своего приятеля и расцеловала его в обе щеки:

— Ты самый настоящий герой, Манфред! Я всегда знала, что у тебя храброе сердце!

— Эй ты, победитель, бля, убери свои жирные щёки от губ моей крошки!

Рикардо, кривясь от боли, сел.

— Кажется, жить будет! — произнёс Манфред.

— На мне всё заживёт, как на собаке, нужно только отлежаться.

— Сиди, Рикардо!.. Манфред, нужна лошадь. Веди её сюда. Поживее!

— Эх, недолог миг славы, — махнул рукой Манфред и, пошатываясь, побрёл в чащу.

Шаги его были неуверенными, нога цеплялась одна за другую. Толстячку тоже перепало. Я присела рядом с Риком и осторожно обняла его.

— Лучше не стоит, малышка. Запачкаешься в крови.

— Я уже и без того запачкалась. А ты несносный и самоуверенный. Терпеть не могу, когда ты поступаешь вот так.

— Не спросив тебя, да?

— Вот именно!

— Хорошо, отыграешься на мне чуть позднее, когда всё это уляжется, идёт? И ты должна мне танец, крошка. Я всё же нашёл этого мерзавца.

— Итак, лошадь доставлена!

Манред театральным жестом указал на кобылку. Он вынудил её припасть на колени. Рик взобралсяна круп лошади, корчась от боли.

— Куда? — спросил меня Манфред.

— Ох, я даже не знаю… Нужно придумать какое-то объяснение всему этому… Тупые горожане ни за что не поверят Рикардо, будь он трижды героем! Они уже видели его в ином обличье. И для них он навсегда заклеймён как нечистая сила.

— О да, эти увальни не отличаются гибкостью взглядов, — подтвердил мои доводы Манфред.

— Я отлежусь день в лесу и мне станет лучше, — пробормотал Охотник, — в домик возвращаться нельзя. Вдруг кто-то решит заглянуть.

— Ничего, я мастер рассказывать истории! Да после моего рассказа они будут обходить домик Охотника стороной ещё лет двести! — заявил Манфред, — я уже даже кое-что придумал.

— Я не хочу оставлять Рика одного.

— Исключено! Придётся тебе, Ами, изображать барышню, попавшую в беду. Ты, главное, плачь усерднее и можешь даже упасть пару разв обморок для пущего эффекта! — начал тараторить Манфред.

По его воодушевлённому тону я поняла, что он уже готов поведать жителям Вольфаха такую историю, от которой кровь будет стынуть в жилах.

Глава 61. Аманда

Как бы я ни хотела остаться рядом с Риком, Манфред настоял на том, чтобы мы вернулись в Вольфах. Солнце стояло уже высоко. И честно говоря, даже немного не верилось, что может твориться нечто страшное средь бела дня. Если бы мне кто-то другой сейчас рассказал, что там в лесу, лежит мёртвый человек, который ранее был одержим демоном, я бы посмеялась. Но увы, это была правда, и всё произошло прямо на моих глазах.

— Итак, Аманда Штерн. Придётся твоей звёздочке немного погасить своё сияние! — зашептал Манфред, — сейчас мой выход! По легенде я возвращался в Вольфах и наткнулся на перевёрнутую телегу. Кстати, думаю тот самый Иоганн до сих пор где-то дрыхнет.

— Ага, и что дальше?

— Ну-у-у, допустим, я видел, как демон напал на беззащитную красотку и утащил её с собой. А зверь, сидящий в клетке, был вынужден преследовать ужасную тварь… Да, Аманда, я решил немного обелить репутацию Охотника. Конечно, на словах ему лучше погибнуть в схватке с демоном. Героически рухнул в пропасть вместе с корнем зла!..

— Думаешь, выгорит? — засомневалась я.

Манфред не ответил, стегнул что есть мочи кобылку, и та помчалась как сумасшедшая. От неожиданности я едва не вывалилась из седла, громко вскрикнув. А Манфред на кобылке понёсся вперёд, истошно горланя во всю глотку.

Редкие жители Вольфаха, уже высунувшие свои носы на улицы, шарахнулись во все стороны. Но тут же на них начали напирать другие зеваки, выползшие от громких криков. Ох, Манфред был прав! Он оказался актёром от Бога. И если бы мне было лет десять, и я услышала такую историю, которую сейчас рассказывал он, я бы до конца своих дней боялась шагнуть в темноту. Жители охали и хватались за сердце. Я висела на крупе лошади без сил. К слову, мне даже не пришлось особенно напрягаться, изображая потрясение. Я так переживала за Охотника, оставшегося в лесу, что на мне лица не было.

Рассказу Манфреда поверили, но снарядили целый отряд. Если и были сомневающиеся, то после увиденного последние их сомнения испарились: и правда, телега перевёрнута, клетка разворочена, а охотник Иоганн, свалившийся с козел чуть дальше, дрыхнет на снегу, как младенец. Его едва нашли — к тому времени повалил снег и прикрыл нежелательные следы.

— Вот и не спасают от нечистого все эти модные финтилюшки, — цокали языками жители, привезя Иоганна в Вольфах. Сколько тому предстояло продрыхнуть, не знал никто, ведь по словам Манфреда, сам демон применил на нём свои фокусы!

С опаской отряд отважных жителей выдвинулся к Сучьей впадине и нашёл подтверждение словам Манфреда. Ох, что тут началось! Позеленевшие от страха жители Вольфаха судорожно начали припоминать, какие предметы в их домах были сделаны руками Германа. Они развели на улицах города костры и сжигали в них всё, сделанное руками плотника: стулья, столы, деревянные игрушки, кухонную утварь!.. А один из жителей вовсе поджёг свой дом и дровяной сарай, заявив, что лучше ютиться на окраине, чем нежиться в добротном доме, построенном руками лукавого.

Религиозность жителей Вольфаха выросла в несколько раз! А Ганс Петерсен был вынужден согласиться выделить деньги из казны на строительство ещё одной церквушки. Скорее всего, в ближайшие несколько лет жители Вольфаха будут пить, есть и умываться только освящённой водой — до того их напугало свершившееся. И домик Охотника они обходят по большой дуге, не желая беспокоить жилище оборотня, даже якобы уже пустующее.

О том, почему это всё началось, мы с Манфредом решили скромно умолчать. Слишком тяжёлой окажется эта тайна для большинства жителей. Я бы вот не хотела узнать, например, что моя бабуля грызла ногу соседа от голода и скармливала её же своим детям, чтобы они выжили в тяжёлые времена. И в то же время умерли двое детей, а у меня, прими бабуля другое решение, были бы ещё близкие родственники. Эх… Всё это настолько сложно, что нет единственно правильного решения.

Но с точностью могу сказать, что с нетерпением дожидаюсь момента, когда можно будет покинуть Вольфах. И кажется, я не скоро захочу сюда вернуться. В моих светлых мечтах мы с Рикардо покидаем Вольфах под покровом темноты, потом я утираю нос всем этим засранцам из Аугсбурга и… дальше я пока ещё не придумала. Но уверена, что нас ждёт нечто совершенно необыкновенное! Я не привыкла сидеть без дела, как ни крути!..

Я всё время порываюсь наведать Охотника, но Манфред толстой ласточкой вьётся вокруг меня, шипя время от времени:

— До чего же ты нетерпеливая! Этот мужлан от тебя никуда не денется! Уверен, что он сохнет по твоему отсутствию и зализывает раны на брюхе… Потерпи несколько дней. Как только всё уляжется, и перестанет тянуть гарью, мы покинем эту клоаку!

Дядюшка Густав настоял, чтобы я последние дни пожила у них, и даже Анна понурила голову, признав, что мне пришлось несладко. А Манфред оказывается прав. Нет, я не вижусь с Охотником. Но на узком подоконнике в домике дядюшки Густав ранним утром появляется горсть лесных ягод. Я катаю их на языке, вглядываясь в темнеющий лес, и вспоминаю сладостные поцелуи Рика с привкусом брусники. Как бы мне дать знать ему о себе? Манфред тут же фыркает:

— Я уже распустил по всему Вольфаху слух, что мы вот-вот отбываем. Будь уверена, приползёт на брюхе к твоим ножкам.

— Обязательно говорить в таком тоне? Забыл, как Рикардо отвесил тебе пинок под зад? Между прочим, я тоже могу взмахнуть ногой!

— А я что? Я?.. Ничего! Совершенно ничего, просто говорю, что тебе, звезда моя, не о чем переживать. Ты очаровала этого… грубияна. У него просто не было шансов устоять перед твоей красотой, обаянием и вздорным нравом, само собой… Ох, не знаю, что находят мужчины в капризных красотках! Вот когда я соберусь остепениться, я выберу себе…

Я не слушаю его болтовню, он привычно бубнит на заднем фоне и строит какие-то планы. Отбывать мы собираемся очень ранним утром, едва рассвет окрасил горизонт бледными красками. С дядюшкой я простилась ещё на пороге дома, пока Манфред, пыхтя, запихивал чемоданы в нанятый экипаж. Я сажусь и прошу кучера потихонечку проехать по Вольфаху, чтобы проститься с городком. Стучу по стене, прося остановить у самой окраины, и прогуливаюсь по улице. Манфред семенит рядом со мной:

— Мне кажется или стало значительно холоднее?

Он трёт свои замёрзшие уши под париком и притоптывает на месте.

— Нет, Фредди, тебе не кажется. Наступила настоящая зима… До этого дня морозец стоял лёгкий, а сейчас придётся помёрзнуть.

— У-у-у, как я мечтаю о горячей ванне!

Манфред косится по сторонам.

— Я же говорил, что твой зверюга явится. Вон там тень промелькнула…

Я подхожу к стене заброшенного дома. Манфред прав. Рикардо приближается: всё тот же Охотник, со своей неизменной шляпой, в широком плаще. Кажется, только осунулся и черты лица заострились. Что бы он ни говорил, но схватка далась ему очень нелегко.

— Рик!

— Тебе лучше не мять мне бока, красотка. Я ещё не тот живчик, каким бы ты хотела меня видеть. И явно буду и вполовину не так красив. Тварь знатно исполосовала меня, — усмехается Рик, оставаясь в тени дома. Только глаза сверкают из-под полей шляпы.

— Шрамы украшают настоящего мужчину. И зверя, наверное, тоже, — лебезит Манфред, — ты, Рикардо, станешь настоящей легендой Вольфаха. Самое время улизнуть отсюда куда-нибудь в другое местечко, да? Кстати, с документами проблем не возникнет! Я знаю одного… хм, художника. Такой мастер! Способен даже лик Бога нарисовать, пусть его никто и не видел! Ой, прости мне, Господи эту шутку! Мне же теперь не по чину…

— Манфред! — окликаю я толстячка.

— А что? Мы поставили на уши этот стрёмный городишко! Жителям Вольфаха надолго запомнится приезд Аманды Штерн, — важно произносит Манфред, воинственно поглядывая по сторонам, и спохватывается, — я подожду на козлах, перекинусь несколькими словами с кучером. Расскажу ему парочку свежих сплетен…

Глава 62. Охотник

Манфред торопливо семенит на своих коротеньких ножках прочь, оставляя нас наедине, чтобы дать нам возможность… высказаться? Поставить точку? Я усмехаюсь. Мои руки засунуты глубоко в карманы брюк. И я даже схватился пальцами за подкладку, чтобы удержать их там и не тянуться к Аманде.

— Обидчики твоей любимой бабули наказаны. Ты перевернула этот стрёмный городишко вверх тормашками, но добилась своего. Ты умница, Ами.

Аманда пристально вглядывается мне в глаза, на лице застыло ожидание. Лёгкая улыбка на губах. Она ждёт. Ждёт. Ждёт, что я добавляю что-нибудь ещё. Но я молчу. Улыбка увядшим лепестком сползает с её губ.

— Умница — и всё, Рикардо? Больше ничего не хочешь добавить?

— Весь Вольфах пробудился ото сна. И не только. Мы с тобой здорово повеселились.

— Повеселились? — переспрашивает она. В карих глазах плещется непонимание и загораются костры обиды.

— Да. Но любое ярмарочное представление, даже самое весёлое, рано или поздно заканчивается. Тебя заждались жадные до зрелищ зрители. Тебе нужно возвращаться в Аугсбург, малышка.

Аманда шагает вперёд и хватается за ворот рубашки, тянет меня к себе, но я не поддаюсь. Стою на месте неподвижной каменной глыбой. Ткань рубашки трещит и вот-вот порвётся.

— А как же ты, Рик? Ты не едешь со мной?

Вот и сказала. Как всегда, прямо и не стыдясь своих желаний. Я вынимаю руки из карманов. Но только затем, чтобы отцепить её хваткие пальцы от своей рубашки и подержать немного её крошечные ладошки в своих. Я сжимаю их.

— Я? Ты сошла с ума, крошка? Что я буду там делать? Сидеть навытяжку у твоих ног? Сходить с ума в богатой квартирке с видом на центральную площадь? Мне нечего делать в больших городах. Волк не любит огромные скопления человеческих тушек, и в этом я с ним согласен.

— Но мы бы могли…

Я зажимаю ей рот ладонью.

— Не стоит обманывать себя, малышка. Есть ты, красотка и звёздная плясунья. Есть я, нелюдимый сумасброд. Наши следы на снегу пересеклись и запутались на некоторое время. Но сейчас пора прекращать блуждать наугад. Нет никаких «мы», ясно тебе? И не было. Просто горячо и вкусно потрахались. За что тебе огромное спасибо от всего…

Дзынь. Это зазвенело в голове. Потому что Аманда не стала корчить из себя великосветскую львицу, залепляя миленькую пощёчину. Нет, эта красотка по-деревенски влепила мне кулачком в левое ухо. Неожиданно сильно для её маленьких ручек. Наверняка она отработала удар на мудаках разного сорта, пытавшихся прилепиться к ней против её воли.

Ухо горит, и звон в голове такой же пронзительный, как и сердитый взгляд её глаз. Крылья носа раздуваются от злости. Голосок дрожит, когда она говорит мне, тыкая острым коготком мне в грудь.

— Я сделаю вид, что не слышала ничего из сказанного тобой. Но ты будешь самым большим идиотом на всём белом свете, если останешься стоять на месте, делая вид, что тебе всё равно.

— Я не делаю вид. Мне на самом деле всё равно. Ты — шикарная сучка, Ами, но не настолько, чтобы я бегал за твоей юбкой, поджав хвост. Прогнать скуку и развлечься — самое то. Не больше.

Своим взглядом Аманда могла бы испепелить не только меня, но и весь Шварцвальд, превратив его в кучку древесного угля. Глаза полыхают, но лицо спокойно, ни один мускул не дрогнул. Она разворачивается и медленно идёт в сторону экипажа. Настолько медленно, что за всё время, потребовавшееся ей для того, чтобы дойти до экипажа, я мог бы десять раз не спеша пройтись туда и обратно, затеяв по пути дружескую беседу.

Это огромное великодушие с её стороны — предоставить шанс пойти следом после ушата дерьма, опрокинутого мной на неё. Волк рычит от нетерпения и держит нос по ветру, втягивает знакомый и желанный аромат. Он готов ползти на брюхе, подметая дорожку своим хвостом перед Амандой. Но я перехватываю его за горло и удерживаю на месте.

Аманда садится в экипаж. Манфред, сообразительная скотина, остаётся рядом с кучером и нетерпеливо пихает его локтем вбок. Лошади, громко цокнув копытами по заледеневшему снегу, срываются прочь.

Я стою на месте и дышу намеренно глубоко и ровно. Спокойный снаружи, но беснуюсь внутри, оттого что наступил на глотку самому себе. Наконец, я заставляю себя двинуться вперёд, прячась в тени зданий. Для жителей Вольфаха Охотника больше не существует и нужно на самом деле заставить себя исчезнуть. Я хорошо знаю как. Волк недоволен, рыкает и — если бы мог — сомкнул челюсти на моей глотке. Я прислушиваюсь к нему. Научился. Принял себя таким, каким стал, благодаря Аманде. Волк говорит, что я — мудак.

— Не спорю, дружище. Хочешь побегать?

Ещё как.

Сегодня ночью густая шерсть будет блестеть серебряным отливом в свете луны, полной тоски как никогда ранее. Быстрый, непрекращающийся бег на износ, и огромные прыжки, в которых тело распластывается над взрыхлённой местами землёй. Надеюсь, что пойдёт снег и сотрёт следы когтистых лап. И меня — заодно с ними.

Эпилог

— Полный зал под завязку! Они даже за места в проходе дрались! — потирал ладоши Манфред, стоя за моей спиной, — эй, ты чего? Выше нос, Аманда!

— Не бубни и не раздражай меня! Всё будет сделано по высшему разряду, как всегда. Никто из присутствующих даже не догадается, насколько мне на них всех плевать с высокой колокольни!

— Ох, не узнаю нашу звёздочку! А во всём виноваты эти гадкие, вонючие, волосатые мужчины! Да чтоб у них…

— Замолчи, Манфред!

Я запустила в толстяка расчёской, но он успел ретироваться. Расчёска ударилась в закрытую дверь гримёрной. Я ещё раз взглянула на себя в зеркале: всё идеально, не подкопаешься. Но внутри нет того радостного предвкушения, всегда наполнявшего меня до краёв перед выступлением. Вдруг потеряло смысл всё: восторженные взгляды, аплодисменты, обожание тех, находящихся далеко-далеко внизу.

Манфред не соврал: театр вот-вот должен был отойти в пользование Аугсбурга. Манфред бурчал, что мы зажжём этот театр напоследок так, что от него и уголька не останется. И что-то мне подсказывало, что это непросто красивое выражение. А потом, не знаю, что потом… И впервые неинтересно. Я настолько остыла ко всем светским развлечениям, что даже посетила благотворительный вечер супруги герцога, презентовав на благие нужды все драгоценности, которые мне дарил Вильгельм. На драгоценности супруга герцога посмотрела с лёгкой улыбкой:

— Надо же, ничего святого. Я совсем забыла про вот этот ювелирный комплект, подаренный на нашу свадьбу. Спасибо, я найду ему хорошее применение.

Мне вдруг стало жалко эту несчастную женщину: она была замужем за самым жалким, трусливым мужчиной, откровенным ничтожеством, попросту говоря. И была вынуждена разнообразить свой досуг вот так: заполняя его бесконечными обедами, зваными вечерами и скучными пристойными разговорами.

В дверь осторожно поскрёбся Манфред:

— Звезда моя, тебя объявлять?..

— Конечно, я уже готова.

Я сбросила с плеч шёлковый халат и вышла на сцену. Тяжёлые портьеры отгораживали меня стеной от зрителей. Было прохладно, пахло пылью и старым деревом… С изнанки сцена выглядит не столь блистательно, когда смотришь на неё из зрительного зала.

— Последнее представление! Единственной и неповторимой… — гремел голос Манфреда, усиленный металлическим рупором.

Я опустила голову и медленно подняла одну руку, прислушиваясь к грохоту аплодисментов. Портьеры медленно поползли в стороны и в глаза ударил свет. За ним едва различимы лица толпы, слившиеся в одно пятно. Медленная неторопливая музыка, одно движение — и мир привычно перестаёт существовать…

— Ох, ты слышишь? Зал до сих пор рукоплещет! Рукоплещет!

— Фредди, угомонись! Всё, как обычно! — отмахнулась я, обессилено рухнув в кресло в гримёрной после выступления.

— О нет. Там всё завалено цветами! Записками можно будет топить камин на протяжении всей зимы!

— Всё, пойди прочь. Я хочу побыть одна.

Манфред бубнил что-то ещё, но я оттеснила его из гримёрной и принялась переодеваться. Стереть макияж стоило больших трудов, но я всё же справилась с этой задачей. Только волосы всё ещё собраны так, что не выбивается ни одного волоска. Я оглядела тесную гримёрную. Закрой глаза — знаю каждую трещинку, а на стене позади развешаны все плакаты и афиши выступлений начиная с самого первого.

— Аманда! — вновь начал взывать ко мне Манфред, стоя за дверью — я взял на себя смелость побыть немного твоим секретарём. Кхе-кхе, цветы я сгрести не в силах, из них можно собрать сады. Сама Семирамида сдохла бы от зависти, глядя на это великолепие! А вот тут… записочки. О!.. Супруга герцога пишет, что в жизни не видела ничего более прекрасного. Это я, пожалуй, оставляю, в память о наших заслугах!.. Та-а-а-ак… Ага, признаются в любви, бла-бла-бла, хвалят талант. Недостаточно хорошо хвалят, по моему скромному мнению. Та-а-ак, дальше, дальше, дальше! Что у нас дальше?.. Мусор, мусор… О! И этот напыщенный трусливый индюк Вильгельм отправил тебе послание… «Забудем былые обиды. Освещайте мою жизнь и дальше. Я вновь у Ваших ног!» И так далее и тому подобное!.. Глянь, это же целая поэма! Возьму на себя смелость и отправлю ему обратно с припиской, чтобы он подтёр ею свой рыхлый зад. После того как мы унесём ноги из Аугсбурга, разумеется. Так, а этот куда направляется?.. Пошёл вон! Якоб, Ганс, ротозеи, хлебожоры! Кому сказано — никого не пускать, сдерживать толпу. Вперёд!..

Манфред поорал ещё несколько минут на мордороворотов, нанятых для того, чтобы те охраняли театральные задворки, не пуская посторонних. Его голос то приближался, то удалялся, но потом он решительно начал стучать в дверь:

— Аманда! А вот это ты должна увидеть!

— Я ничего не желаю видеть, будь добр, заткнись!

— Такого поклонника у твоих ног ещё не было, зуб тебе даю! — не унимался Манфред.

— Можешь хоть всю свою челюсть выложить, это ничего не изменит.

— Как знаешь, несносная девчонка! Ладно, не буду тебе мешать. Но всё же я бы посоветовал тебе взглянуть.

Я ничего не ответила, снимая со стены плакаты. Я положила их один на один и свернула в цилиндр, перевязав красной атласной лентой. В дверь вновь начали стучать. Манфред долбил не переставая. Да что же это такое! Настырный, надоедливый жиртрест! Сейчас скажу ему, чтобы убирался прочь!

Я открыла щеколду и распахнула дверь, намереваясь выдать ёмкое и грязное ругательство, но вдруг застыла, наткнувшись на взгляд серых глаз. Рикардо. Он шагнул вперёд, заставляя меня отступить, и закрыл за собой дверь. Я скрестила руки на груди, стараясь не выдавать, как сильно начало колотиться глупое сердце при виде него.

— Я тут вспомнил, что ты так и не сплясала мне обещанный танец, — начал Рикардо.

— Ты должен был поймать оборотня. Не помню, чтобы ты поймал хотя бы одного.

— Нет. Не поймал. Поймался сам. Я и предположить не мог, что охоту откроют на сердце придурка вроде меня. И уж точно не думал, что попадусь в капкан, разложенный тобой. Щёлк. И всё. Меня нет.

Рикардо обхватил меня за талию и поднял, усадив на стол.

— Ты же не любишь большие города, Рикардо?

— Нет, терпеть не могу. Но зато я люблю тебя. И мне без тебя так тошно, что даже у волка нет сил и желания выть на полную луну. И всё, что я сказал тебе напоследок, было сказано нарочно. Я думал, что тебе не стоит путаться с таким проблемным зверем вроде меня.

— И что же изменилось с тех пор?

— Ничего, я до сих пор считаю, что тебе лучше держаться подальше от меня. Но видеть все эти гнусные рожи, пускающие слюни на задорную искорку вроде тебя, нет никаких сил. Как и думать, что кто-то другой может подобрать ключик к твоему сердечку.

— Думаешь, тебе это удалось, Рикардо?

— Мы же знаем, что удалось. А потом я неосмотрительно его выкинул и могу только надеяться на то, что не сменился замок.

— Даже не знаю, что тебе ответить, Рик.

— У тебя будет много времени подумать в дороге.

Рикардо снял свою шляпу и нахлобучил её мне на голову, подхватил меня на руки и вышел в коридор.

— Эй, толстяк, у тебя всё готово?

— Конечно! Фургончик уже дожидается внизу у чёрного входа. Спускайтесь. А я только кхе-кхе… произнесу пламенную речь на прощание стенам, которые я так люблю! Любил…

— Так ты всё знал? — возмутилась я.

— Конечно, знал! И даже отвёл твоему мужлану место, откуда открывается самый лучший вид на сцену. Правда, с одним условием, чтобы он не разнёс всё в щепки!..

— Это было сложно, толстяк. Моя малышка пляшет так лихо, что даже самый преданный евнух решился бы на святотатство.

Как бы я ни пыталась сдержать радостной улыбки, она рвалась из меня наружу, растягивала губы и заставляла щёки полыхать.

— Твоя, Рикардо? — вздохнула я, прижимаясь к его груди.

— Моя.

— Должна тебе сказать, что не произношу слово на букву «Л». Забыла, как оно говорится.

— Я тебе напомню. А если не хочешь говорить, лучше спляши его у меня на губах.

Сладкий поцелуй наполнил тело пьянящим восторгом и заставил выпасть из реальности.

— Ка-а-ак? Вы всё ещё здесь? Застыли прям на пороге? Скорее, скорее же! Чувствуете, как пахнуло дымом после моей зажигательной речи на прощание? То-то же, дети мои!

Манфред проворно протиснулся в тесном коридоре и лихо запрыгнул на козлы. На улице стоял фургончик, окрашенный в тёмно-синий, с золотистыми звёздами на боках.

— И куда мы отправляемся?

— Для начала покинем Аугсбург. А потом я решил немного сменить профессию…

Только сейчас я заметила, что на шее Манфреда под двойным подбородком виднелась белая коловратка.

— Ты с ума сошёл!

— Я же сказал, что буду самым модно одетым экзорцистом! — фыркнул Манфред.

Рикардо помог мне забраться внутрь фургончика и присел рядом, отворив оконные створки. Лошади тронулись с места и весело зацокали копытами по мощёным улицам Аугсбурга.

— Расстроить его прямо сейчас или дать немного помечтать? — улыбаясь, спросила я.

— Оставь его в покое и лучше порадуй меня поцелуем, крошка. Оказывается, жить теперь без твоих сладких губ просто невыносимо…

Рикардо притянул меня к себе и уткнулся носом в шею, втягивая запах. Мужские губы обжигали кожу шеи поцелуем. Из глотки Рикардо донёсся рык. От его звука по моей коже пронеслись мурашки предвкушения и удовольствия. Я мягко оттолкнула Рикардо и вгляделась в его глаза. Тёмно-серый сменился янтарно-жёлтым.

— В чём дело, малышка? Уже передумала? К твоему сведению, твои капризы меня нисколько не волнуют, — недовольно прорычал Рикардо, притягивая меня к себе на колени.

— Совсем-совсем не волнуют? Даже самую малость? — надула я губки.

Рикардо усмехнулся и накрыл мои губы поцелуем. Он зажал нижнюю губу между острыми клыками, и начал дразниться языком.

— Ладно. Признаюсь. Волнуют. Ещё как волнуют. Так волнуют, что я готов днями напролёт затыкать твой капризный ротик поцелуем.

— Тогда исполни один маленький каприз, Охотник. Расскажи мне ещё раз, как сильно ты меня любишь.

— Ха-ха! А что насчёт меня? Думаешь, мне не хочется услышать от тебя тоже самое, Ами?

— Ты наглый и беспринципный вымогатель! Я не произношу вслух это слово, Рикардо.

— В чём дело? Боишься, что я ещё выставлю себя полным кретином и оставлю тебя?

Я согласно кивнула. Сердце колотилось как сумасшедшее. Проклятое слово неимоверно сильно жгло губы и желало сорваться с кончика языка.

— Не бойся, Ами. Я покорён тобой. Даже матёрый волчара ластится к тебе как послушный щенок и готов не отступать от тебя ни на шаг.

Я улыбнулась и прижалась к Рикардо, успев вытолкнуть в его губы короткое слово «люблю» перед тем, как слиться с ним в страстном поцелуе.

Оглавление

Глава 1. Аманда

Глава 2. Аманда

Глава 3. Аманда

Глава 4. Аманда

Глава 5. Охотник

Глава 6. Охотник

Глава 7. Аманда

Глава 8. Аманда

Глава 9. Охотник

Глава 10. Аманда

Глава 11. Охотник

Глава 12. Аманда

Глава 13. Аманда

Глава 14. Аманда

Глава 15. Охотник

Глава 16. Аманда

Глава 17. Аманда

Глава 18. Охотник

Глава 19. Аманда

Глава 20. Аманда

Глава 21. Охотник

Глава 22. Аманда

Глава 23. Охотник

Глава 24. Охотник

Глава 25. Аманда

Глава 26. Аманда

Глава 27. Охотник

Глава 28.Охотник

Глава 29. Аманда

Глава 30. Аманда

Глава 31. Охотник

Глава 32. Аманда

Глава 33. Охотник

Глава 34. Аманда

Глава 35. Аманда

Глава 36. Охотник

Глава 37. Аманда

Глава 38. Аманда

Глава 39. Охотник

Глава 40. Охотник

Глава 41. Аманда

Глава 42. Охотник

Глава 43. Охотник

Глава 44. Аманда

Глава 45. Аманда

Глава 46. Охотник

Глава 47. Аманда

Глава 48. Аманда

Глава 49. Аманда

Глава 50. Охотник

Глава 51. Аманда

Глава 52. Аманда

Глава 53. Аманда

Глава 54. Аманда

Глава 55. Охотник

Глава 56. Аманда

Глава 57. Аманда

Глава 58. Аманда

Глава 59. Охотник

Глава 60. Аманда

Глава 61. Аманда

Глава 62. Охотник

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg