«Плененная»

Плененная (fb2) - Плененная 1359K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эрика Адамс

Эрика Адамс ПЛЕНЕННАЯ

Пролог

— Что это означает? То, что ты прошептал?

Я притянула его за шею для поцелуя. Он не заставил себя долго ждать и впился в губы требовательно и нещадно. Каждый раз мне приходилось отступать и сдаваться, раскрываться под его напором. Гореть и желать большего.

— Это всего лишь пара слов…

— Нет, они что-то означают. Я хочу знать, что именно.

Я упёрлась кулаками в его крепкую грудь, что было сил. Он усмехнулся — сломить это мнимое сопротивление не составит большого труда. Нарочно медленно прошёлся взглядом по обнажённой груди, огладил им тонкую шею и остановился на губах, начавших гореть в ответ. Он наслаждался ощущением своей власти надо мной, приникал к чаше довольства и пил из неё жадными глотками. Я еле заставила себя сесть на нашем ложе из одежды и перекинула со спины на грудь копну золотых волос, спрятавшись за этой завесою, словно за стеной.

Он вздохнул и улёгся рядом, ведя пальцем по коже спины, легко и невесомо.

— Золотая девочка спряталась от меня? Твои редкие капризы словно возвращают меня в то время, когда я впервые увидел тебя. Опрокидывают далеко в прошлое, где ты ещё тонкая тростинка на ветру, которой нельзя касаться. Сейчас ты выглядишь именно так… Ширим шакрат…

— И вот опять. Ты снова что-то прошептал. Тихо-тихо, но я услышала.

Я разворачиваюсь и оказываюсь поймана в ловушку его рук. Он тянет меня на себя, заставляя улечься на грудь.

— Это всего лишь пара слов на моём родном языке.

Я поднимаю лицо и вглядываюсь в его невероятные глаза. Сегодня они цвета расплавленного золота, искрятся изнутри лёгким смехом.

— Не стоит смотреть на меня так, словно ждёшь от меня чуда, — он касается пальцем щеки, ведёт вверх и останавливается на едва заметном, теперь уже крошечном шраме, побелевшем со временем.

— Не чуда, а пары слов, только и всего.

Он цокает языком.

— Неугомонная. На вашем языке они бы звучали как «шрам на сердце».

— Шрам?

Мои пальцы бродят по известной карте шрамов, разбросанных там и здесь по его телу едва заметными белесыми росчерками.

— Такой как этот? — палец касается самого яркого, ещё розоватого бугристого шрама посередине груди.

— Нет, золотая. То, о чём я говорю, гораздо глубже. На самом сердце. Навсегда. Так у нас называют любимых. Шрам на моём сердце.

От сказанных слов внутри всё закручивается по спирали с бешеной скоростью. Я поднимаюсь, не зная, как выразить ураган, стремящийся вырваться наружу, вглядываюсь в его лицо. Вдруг раздаётся громкий звон. По смуглой коже ползут трещины, края их ширятся, превращаясь в чёрные провалы, затягивающие в гибельную, алчную пропасть…

* * *

Я резко села в кровати. Смутные обрывки сна стояли перед глазами. Острые осколки и сеточка трещин, звон разбитых зеркал до сих пор слышится внутри…

Моё сердце бешено колотилось. Оно билось так, словно уже вырвалось из грудной клетки на волю и отчаянно пыталось взлететь. И только кровавые путы не давали ему это сделать. Дурное ли предчувствие или горькое воспоминание заставило его так взволноваться?

— Что-то случилось, госпожа?

Рядом с кроватью возник силуэт — Ни́рса. Курчавая молодая служанка, ещё совсем девочка, маленькая верная прислужница, охраняющая мой сон.

— Нет, Ни́рса, всё в порядке. Ложись спи.

— Может, разогреть вам вина или укрыть дополнительным одеялом? Из окон тянет рассветным холодом.

— Боюсь, что сон уже не коснётся меня… Подай мне халат.

Ни́рса проворно вскочила и в два счёта закутала меня в тонкий, невесомый халат, сотканный из нежнейшей белой шерсти. Я отодвинула шторы и вышла на балкон спальни. Вдалеке уже начал светлеть горизонт. Ночная тьма нехотя отступала бледнея. Яркий золотой луч пронзил серые перья облаков насквозь. Удивительный цвет. Редко встретишь такой… Словно лужицы топлёного сладкого мёда, с лёгкой горчинкой. Воспоминание вновь легонько коснулось сердца, заставив его болезненно сжаться. Значит, память о былом даёт о себе знать. Сколько можно проворачивать клинок в глубокой ране? Едва зарубцевалась и перестала ныть — как опять в лицо бьёт хлёстким ветром, вызывая непрошеные дорожки слёз на щеках.

И как забыть прошлое, когда в блеске каждой золотой монеты или украшения видится взгляд необыкновенных глаз? Насыщенно-жёлтый, звериный, как у моей ручной пантеры Шен-Ри. Он мог заставить плавиться тело одним только обещанием, брошенным красноречивым взглядом. Глаза цвета золота и тело, словно отлитое из бронзы рукой талантливейшего из мастеров… Довольно. Я до резкой боли, полной грудью вдыхаю холодный воздух и прячу все эмоции глубоко-глубоко внутри. Правительнице Веркса́ла не пристало лить слёзы по давно ушедшему прошлому. А глубокие раны — это лишь следы на песке, которые однажды смоет волнами времени. Должно смыть. Мудрецы говорят, что всё проходит и растворяется в великом ничто. Пройдёт и это…

Я стою на балконе ещё несколько минут, наблюдаю рассвет. Холодный и неотвратимый. Сегодня мне кажется особенно жестоким его наступление — беспощадное в своей предопределённости. Я зябко повела плечами — даже шерсть миркхи́йских овец не смогла согреть меня и выгнуть стужу изнутри.

Позже я ещё не раз буду вспоминать это утро. Последнее утро, когда ещё можно было наслаждаться иллюзией благополучия и счастливого будущего. Последнее спокойное утро в истории Веркса́ла. Потому что впереди нас не ждало ничего, кроме хаоса и повсеместного разрушения.

Глава 1. Артемия

Свет, льющийся из высоких узких окон, освещает низкую, кривоногую фигуру мужчины. Его одежда, сотканная из шкур животных, отороченная снизу мехом, выглядит чужеродно здесь, в роскошной обстановке Зала Совета. Так же, как и он сам. Он — посланец от наших врагов, собравших многотысячные войска под стенами города. Гонец, сверкнув раскосыми глазами, вразвалочку подошёл к трону. Остановился перед ступенями, нахально оглядев меня глазами. Через мгновение из его рта полилась отрывистая гортанная речь. Переводчик замялся, не решаясь сказать вслух то, что молвил миркхи́йский гонец.

— Госпожа, — начал нерешительно переводчик, подбирая слова.

— Не стоит, Фили́т. Я прекрасно поняла, что хотел сказать миркхи́ец.

Я пригубила вина и обратилась на миркхи́йском к наглецу, осмелившемуся осквернить своим поганым языком моё имя.

— Войско твоего правителя собралось под стенами Веркса́ла, сотрясая воздух криками. Оно враг на пороге нашего дома. Ты же — гонец от врага, гость в моём доме. Мы приняли тебя, как полагается, но ты несёшь скверну в наши покои и своими речами попираешь законы гостеприимства. Скажи, твой правитель умеет читать?

Гонец недоумённо посмотрел на меня, но всё же согласно кивнул в ответ.

— Хиро́н, подойди.

По мановению моей руки вперёд выдвинулся высокий широкоплечий мужчина, обнажённый по пояс, с чёрной маской на лице. Палач, заплечных дел мастер. Лучший в нашем городе.

— Вырви наглецу язык и повесь на шею. Вырежи на лбу гонца слово «НЕТ».

Гонец дёрнулся было в сторону, но двое стражников подхватили его под руки, удерживая на месте. Хиро́н склонил голову в знак согласия и знаком приказал следовать страже за ним.

— Нет, постой. Ни к чему тратить время понапрасну. Приступай немедля…

Я отставила золотой кубок с вином и положила пальцы на подлокотники трона. Отец всегда говорил, что правитель должен не только уметь отдавать приказы, но и следить за их исполнением. Чего он не говорил, и чего я не могла предположить — так это того, что однажды мне придётся взвалить на свои плечи управление Веркса́лом, принимая решения, больше подходящие по характеру мужчине.

Я смотрела, не отрывая взгляда, как стражи скрутили миркхи́йского гонца, а Хиро́н силой разжимает сжатые челюсти мужчины. Как тот истошно вопит и пытается вырваться, дико вращая глазами от ужаса. Тёмная, багряная кровь струится прямо на белый мраморный пол, пятная его. Мои пальцы изо всех сил вцепились в красное полированное дерево подлокотников. Я приказываю себе смотреть, не отводя взгляда и не подавая вида, что всё нутро бунтует против тошнотворного зрелища.

Когда Хирон заканчивает, гонец едва стоит на ногах, пошатываясь от шока. Его лицо и одежда залита кровью.

— Выведите его за пределы городских стен. Пусть миркхи́йские выродки прочтут ответ Веркса́ла. Мы не преклоняем колен ни перед кем.

Я поднимаюсь и иду прочь, чеканя шаг. Придворные склоняют головы в знак согласия. За моей спиной маячит фигура Приа́ма, командующего армией.

— Они возьмут город в осадное положение.

— Приам, мы и без того уже две седмицы в негласной осаде.

— Да, — кивает он, — но сейчас у них будет повод атаковать нас.

— Они бы и без того его нашли. Хочешь сказать, что нужно было промолчать в ответ на предложение этого узкоглазого ублюдка или стерпеть оскорбление?

— Это было сделано нарочно. На самом деле я думаю, миркхиец знал, на что он шёл.

— Так же, как и мы. Сколько мы можем продержаться в осаде?

Приам задумывается. Его суровое лицо застывает на несколько мгновений. И я знаю, что он на самом деле размышляет над моим вопросом, а не отвечает наобум.

— Если экономить припасы, мы можем продержаться год или около того. Если же жить ни в чём себе не отказывая, максимум полгода.

— Хорошо. За это время воздушные посланники достигнут адресатов и к нам выдвинется подмога. Мне нужно знать, какие у нас шансы?

— Стены Веркса́ла неприступны. Их не взять измором, и очень тяжело разрушить. А у этих дикарей даже нет крупных метательных машин. Мы будем опрокидывать их раз за разом со своих стен. И одержим победу.

— Хорошо. Я думаю, нужно созвать Совет и пригласить прорицательницу. Пусть молвит о том, что говорят боги.

— Ресксено́р будет присутствовать, моя госпожа?

Я горько смеюсь.

— Ресксено́р, мой супруг, выныривает на поверхность реальности только затем, чтобы вновь накуриться дымом та́йсы.

— Я понимаю, госпожа. Но всё же власть сосредоточена в его руках. И многие ропщут, видя, что вы принимаете все решения.

— Что изменится, Приа́м? Они увидят обкуренного правителя. О его пристрастиях известно всем и каждому, так же, как то, что я управляю Веркса́лом на протяжении последнего года.

— Всё верно. Год выдался неплохой. Не лучше и не хуже предыдущих. Всё идёт своим чередом. Но некоторые злопыхатели склонны подмечать все неудачи и закрывать глаза на успех. Они своими ядовитыми речами стравливают Совет открыто выступить против Вас.

— Вот как? — я резко оборачиваюсь, — если это так, почему они все ещё живы? Почему я не вижу их голов, насаженных на пики?

— Они действуют очень осторожно. Думаю, смерть фаворита Ресксено́ра была неслучайной. Кто-то хочет расшатать почву под вашими ногами и выбить из-под вас трон.

— Этому не бывать! А что касается околотронных интрижек… Приам, у нас нет времени разбираться с мелочной грызнёй. Под нашими стенами многотысячное войско миркхийцев. Сейчас мы должны быть сплочёнными как никогда ранее.

— Да, моя госпожа. Но чаще всего происходит наоборот. В тяжёлый момент союзы рушатся и каждый пытается урвать свой кусок… Возможно, кто-то из Совета не одобрил бы вашего решения касательно гонца.

— Я больше ничего не желаю слышать. Мужчины предпочитают молча проглатывать оскорбления и прямые угрозы? Пусть так!.. Вполне возможно, многих из вас можно назвать мужчинами только потому, что между ног болтается естество. Мы дадим отпор косоглазым выродкам. И точка.

Приам согласно склонил голову и больше не пытался поколебать моё мнение. Я шла с выпрямленной спиной и гордо поднятой головой. Так как того требовал статус жены правителя города-государства Веркса́л. Несломленная и полная решимости. Придворные и слуги покорно склоняли головы и смотрели с восхищением.

Знал бы кто из них, какая мёрзлая стужа была в эти моменты внутри меня. Мне хотелось обнять себя руками и спрятаться как можно дальше от всех проблем, тяжб и вопросов, что падали на меня, погребая под собой, словно оползень. Мне нужна была твёрдая рука и поддержка. Мне нужно было мужское плечо рядом. Которого не было.

Я остановилась перед дверьми в покои своего супруга, Ресксено́ра. Нетерпеливо взмахнула рукой, давая знак стражникам отворить двери и отойти в сторону. Внутри огромного помещения царил полумрак, несмотря на то что время перевалило за полдень. В нос ударил кислый запах выпивки и застоявшихся блюд. Я прошла через всю комнату и резким движением сорвала плотные шторы со всех окон, впуская внутрь солнечный свет.

— О-о-о-о-о… — раздался возмущённый стон со стороны огромно кровати. На ней, среди десятка подушек и одеял появилась светлая растрёпанная голова супруга, — Артемия… Конечно, кто же ещё?

Я подошла к кровати и поморщилась, заметив лежащего рядом с Ресксено́ром обнажённого щуплого паренька.

— Остался ли во всём Верксале хотя бы один смазливый раб, к чьей заднице ты не успел приложиться, Ресксено́р?

— Опять то же самое…

Ресксено́р сел на постели, не стесняясь наготы, и потянулся за кувшином. Схватил глиняный сосуд и принялся пить прямо из горла.

— Слуги! Эй вы…

Осоловевший взгляд Ресксено́ра остановился на курильне. В открывшемся дверном проёме возникла служанка.

— Да, господин?

— Принеси мне та́йсы.

— Пошла прочь, — гневно кинула я служанке, перебивая Ресксено́ра, — никакой та́йсы. Это приказ…

— Вообще-то, правитель здесь я…

— Ты пьян и обкурен. И годишься только на то, чтобы трахать молоденьких мальчиков, Ресксено́р. Ты — жалкое и бледное подобие человека. Мужчиной тебя язык не поворачивается назвать. А уж правителем тем более.

Я перевела дух:

— А ты, — обратилась я к служанке, застывшей в раболепной позе, — передай всем. Никакой та́йсы. Если узнаю, что кто-то ослушался моего прямого приказа, скормлю ваших детей Шен-ри. Всё ясно?

— Да, госпожа.

Поклон вышел почти до самой земли. Служанка едва ли не облобызала пол и ушла, пятясь назад.

— Как ты сурова, Артемия!

— Так же, как ты — мягкотел. Выбирайся из постели и приведи себя в порядок. Сегодня вечером я созываю Совет. И ты должен на нём присутствовать. И непросто присутствовать, Ресксенор, но раскрывать рот, говоря то, что требуется.

— А если я не хочу? — дерзко ухмыльнулся супруг. Он приблизился ко мне вплотную, обдавая запахом закисшего вина и потного тела.

— Твоё право, Ресксено́р. Но помни, я трое суток не кормила Шен-ри. Она могла совершенно случайно выбраться из клетки…

— Не стоит пугать меня своей пантерой, — прошипел Ресксено́р, — я уже жалею, что сделал тебе такой подарок на свадьбу.

— Это единственное, что пришлось мне по душе из сделанного тобой. Я надеюсь, что ты меня услышал и сделаешь всё именно так, как я жду того от тебя.

Я оставила Ресксено́ра в его опочивальне. Когда-то отец выбрал мне в мужья одного из самых знатных, богатых и красивых мужей нашей долины. Золото семьи Ресксено́ра и могущество моего рода слились в брачных узах. Тогда Ресксено́р был хорош — высокий, статный, золотоволосый. Хорошо воспитан и образован, умён и не лишён обаяния. Но все его положительные черты меркли перед тем, что он был слабоволен и падок на пагубные пристрастия. Наш союз был простой договорённостью, не более того. Мы сосуществовали в рамках одной семьи, словно два соседа, чуждых друг другу. Поначалу он неплохо управлялся с Веркса́лом. Но ровно до того момента, пока всё шло гладко. Как только случалась неприятность, от его хвалёной мудрости и начитанности не оставалось и следа.

Мне приходилось в одиночку разгребать ворох дел. Он начал постепенно отходить от управления городом. А как только отравили его фаворита, Моро́на, он совсем сдал. Он всё больше начал пить ви́на и накуриваться до одури та́йсой. Толку от него сейчас — как от козла молока. По пути он растерял абсолютно всё, даже внешность. Сейчас он потасканный, обрюзгший, с опухшим лицом являл собой жалкое зрелище. Помощи от него не было никакой. Я осталась один на один с огромным городом, утопающим в золоте и пороке, где за каждым углом притаились тени заговорщиков, желающих свергнуть неугодную правительницу. И будто бы мало мне этих проблем — узкоглазые кочевники, словно саранча, пожирающие всё на своём пути, выстроились под стенами Веркса́ла.

Миркхи́йские выродки, живущие под открытым небом в своих кибитках, объединились. Удивительно, как правителям всех семерых улу́сов удалось договориться между собой. Обычно они грызлись между собой, словно пустынные шакалы за кости. Но всё это неважно… Важно лишь то, что сейчас их войско стоит под нашими стенами, и правитель Симби́р, выбранный ими, позволяет себе непростительную дерзость.

В первый же день они обезглавили нашего гонца, отправленного к ним с белым флагом. Головой бедняги запустили в городские стены, выставив ультиматум: они оставляют город в покое, не разрушая его стен, если мы согласимся дважды в год выплачивать дань и отдавать им в услужение две сотни крепких парней и красивых девушек. Возможно, кто-то из Совета бы и трусливо согласился на подобные условия. Но я нутром чуяла, что на этом они не остановятся. Бессовестные ублюдки первыми попрали законы о мирных переговорах и не было никакой гарантии, что сразу после того, как мы откроем городские ворота, они не вырежут всё мирное население, разграбив наши дома. А сегодня их посол и вовсе перешёл границы дозволенного.

— Эмир Симби́р так любезен, что предлагает Верксалийской белой шлюхе занять почётное место его пятой жены.

Аппетиты у Симби́ра были невероятные, так же как и наглость. Ответить иначе на дерзкие слова посла я не имела права…

В пустынных коридорах дворца звук касания лёгких сандалий о мраморный пол разносится далеко. Позади меня на некотором расстоянии бесшумно скользят двое стражников.

— Останьтесь здесь, — велела я, едва дошла до дверей усыпальницы.

Один из стражей выдвинулся вперёд и осмотрел небольшое помещение. И только после этого пропустил меня. Двери захлопнулись за мной с лёгким стуком. Я зажгла лампадку с ароматическим маслом и опустилась на каменный пол. Больше не нужно было притворяться. Здесь меня не видит никто, кроме ликов предков. Язычки пламени свечей чуть дрожали и отражались в позолоченной поверхности черепов, выставленных полукругом на полках. Каждому усопшему мужчине рода — отведено своё место. Сейчас я находилась прямо напротив черепа отца, славного Ликоме́да, ушедшего в мир иной несколько лет назад. Я коснулась пальцами гладкой поверхности черепа, залитого золотом. Подушечки пальцев кольнуло холодом.

— Помоги мне… — прошептала я, закрывая глаза.

Перед взором возник отец, спокойный, уверенный в себе, всегда знающий, как поступить… В голове тихо звенела тишина. Ни голоса, ни намёка свыше — ничего. Возможно, все жрецы и прорицатели лгут. И после смерти от нас не остаётся ничего — только пустота, как в глазницах черепа, что сейчас смотрят прямо на меня.

— Ты ошибся с выбором, отец. Ресксено́р мог похвастаться только полным кошельком своего рода — и больше ничем. Как мне поступить?..

Губы сами шептали слова в полной тишине. Ответа не последовало. Его не было и ранее, не было слышно и сейчас. В дверь усыпальницы осторожно постучали.

— Госпожа, — раздался приглушённый голос стражника, — вы просили доложить вам, как только главный провизор явится во дворец.

Несколько минут немой тишины в полном одиночестве — вот и всё, что было доступно мне сейчас. Я поднялась с колен и коснулась губами черепа отца.

— До скорой встречи, отец. Дай мне сил пережить ненастные дни…

Внезапно огни свечей дёрнулись и разом погасли, погружая усыпальницу в полную тьму. Я горько рассмеялась:

— Это и есть твой ответ?

Тишина…

Глава 2. Артемия

Никому не следует знать, что я навещала прорицательницу Сиби́ллу в её келье тайком. Об этом известно только близнецам — А́грию и А́зию, моим стражам, всюду неотступно следующими за мной. Но в преданности этих двоих я уверена как ни в ком другом. Они скорее откусят себе язык, чем вымолвят хотя бы одно лишнее слово. Сиби́лла лежит на шкурах зверей, перебирая в руках тонкие нити. Глаза прикрыты, но это не означает, что она не видит меня. Её внутренний взор способен пронзать облачные выси и земную твердь.

— Я знаю, зачем ты здесь, Артемия, дочь Ликоме́да.

Я сажусь рядом с прорицательницей.

— В таком случае мне не нужно произносить лишних слов.

— Ты хочешь, чтобы я подарила твоим подданным ложную надежду.

Она не спрашивает, она утверждает, кивая, словно беседует с кем-то внутри себя и соглашается с его словами.

— Я не знаю, ложная ли она? Поведай мне о том, Сиби́лла.

— Что именно ты хочешь знать? Но помни, что ответ не всегда может быть таким, которого ты ждёшь.

Я тихо смеюсь.

— Мне известно об этом, Сиби́лла. Я хочу узнать, выстоит ли Верксал?

Сиби́лла садится и открывает глаза, пронзая меня ясным взглядом почти бесцветных глаз.

— Все города рано или поздно падут, станут камнями и пылью. Сегодня я не могу сказать ничего, кроме этого. Прольётся немало крови… А твой путь будет тяжёл.

Я нетерпеливо отмахиваюсь:

— Мне известно, что судьба правителя — не самая лёгкая ноша. Мне интересно узнать судьбу Веркса́ла.

Сиби́лла словно не слышит меня:

— Долгий путь, усеянный острыми осколками прошлого. Шипы, пронзающие плоть. Кровь и боль…

Я касаюсь её ладони своей рукой. Она вздрагивает и словно просыпается ото сна, отрицательно качает головой:

— Я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что ближайшие дни будут раскрашены красным. Цветом боли и страха. Веркса́л ждут непростые времена.

— А его конечная судьба? Не та, что грядёт спустя десятилетия? А гораздо ближе?

Сиби́лла качает головой:

— Тишина. Иногда звёзды молчат, лишь холодно светят сверху.

Я сижу без движения некоторое время.

— Хорошо, — я поднимаюсь, оправляя складки длинного платья, — тогда мы заставим их говорить то, что хотят услышать жители. Сегодня вечером на Совете ты будешь гадать на внутренностях жертвенного агнца. И ты увидишь, что Веркса́л одержит победу. Тяжёлую, но заслуженную.

— Стены Веркса́ла простоят ещё не одно десятилетие.

— Именно это ты и скажешь.

Сиби́лла согласно кивает и на прощание ласково касается моей щеки рукой:

— На твоих плечах — ноша, что не каждому мужу по силам. Но иногда сталь оказывается слишком хрупка. Будь как ива, Артемия.

Я склоняю голову в знак согласия и покидаю келью прорицательницы, застыв без движения на некоторое время.

— Куда желает отправиться госпожа? — спрашивает А́грий.

Иные не могут отличить братьев одного от другого. Но для меня они словно день и ночь. Я безошибочно узнаю, что говорит именно А́грий по его чуть более торопливой речи. Я колеблюсь мгновение. Мне нужно ещё раз принять главного провизора со всеми его свитками, в которых записаны все наши припасы, и определить количество ежедневной пищи. Совет ещё не созван и решение не вынесено. Но я уже готовлюсь к длительной осаде, как и Приа́м. Один из немногих, на кого я могу рассчитывать, как на саму себя. Он служил ещё моему отцу и в какой-то мере он заменяет мне его хотя бы тем, что его присутствие всегда напоминает мне об отце, словно Приа́м при себе носит частичку его тени. Совет согласится с моим решением. Или их всех сожрёт моя ручная пантера. Мне надоели их постоянные увёртки и лицемерие. Я хочу видеть подле себя людей верных и преданных. Таких, как… Я едва не зажимаю рот самой себе. Нельзя произносить настоящие имена не упокоенных мертвецов.

— Я хочу посмотреть на бойцов из Клеток. Отведите меня к Кири́ну.

Братья, переглянувшись между собой, кивают. А́грий выходит наружу, А́зий остаётся рядом со мной. Мне нравится их способность без единого слова понимать друг друга. Словно между близнецами натянута невидимая, но нерушимая нить.

— Повозка готова, — возвещает А́грий через пару минут.

Я окольными путями выхожу во внутренний двор. Там меня уже дожидается лёгкая открытая повозка, запряжённая двумя ослепительно белыми жеребцами. Я забираюсь внутрь и знаком останавливаю близнецов, которые хотели соединить над моей головой и с боков повозки защитные металлические пластины.

— Это в целях безопасности, госпожа, — с нажимом произносит А́зий.

— Нет. Это приказ. Не хватало ещё разойтись слухам, что правительница Веркса́ла раньше времени прячет голову в песок. Я хочу видеть своих жителей и приветствовать их как полагается.

Они подчиняются. И лёгкая повозка быстро мчит нас через весь город на его окраину, где находятся Клетки. Огромное пространство, отданное под размещение бойцов-рабов, собранных с самых дальних уголков земель. Там располагаются приземистые домики и тренировочные поля. А немногим поодаль возвышаются белые кирпичные стены Арены.

Меня пропускают внутрь огороженного периметра и без лишних предисловий ведут прямиком к Кири́ну. Он — хозяин Клеток, но бессменный раб Веркса́ла. Я иду вдоль полей, на которых проходят ожесточённые тренировки, больше напоминающие настоящие бои — так стремительны и яростны удары мечей. Вокруг стоит лязг мечей и крики, из-под пят бойцов в воздух взметаются тучи песка.

Поневоле замедляю шаг, впитывая глазами блеск полуобнажённых, потных тел, сошедшихся в поединке. Бойцы не прекращают тренировок, даже когда замечают меня. Напротив. Я улыбаюсь и одобрительно киваю двум мужчинам, сошедшихся в рукопашном бою.

— Кири́н ждёт вас.

Кири́н немолод, но и не стар. Он один из тех людей, что до самой смерти словно застывают в неопределённом промежуточном возрасте. Суровое лицо испещрено побелевшими от времени шрамами. Лысая голова поблескивает под яркими лучами солнца. Он склоняет колени передо мной в знак почёта, а я нетерпеливо велю ему подняться.

— Я не за тем пришла, Кири́н, чтобы смотреть как один из самых лучших бойцов собирает песок коленями. Мне нужна твоя помощь.

— Помощь? — удивляется он, — прикажи, и я исполню твой приказ.

— Нет, мне нужна именно твоя помощь и совет. Сколько ты скитался по Землям? И со сколькими племенами тебе пришлось сражаться?

— Много, моя госпожа.

— Тогда ты знаешь не понаслышке и о миркхийцах, что сейчас стоят под нашими стенами.

— Знаю, — усмехается Кири́н, — косоглазые — словно муравьи. С одним справиться не составит большого труда, но их сотни и тысячи. Убиваешь одного — следом лезут ещё десять, такие же низкорослые, кривоногие и настырные. Говорят, их женщины рожают дважды в год, потому они не щадят своих бойцов.

— Какие у нас шансы?

— Разве не с главнокомандующим армией нужно обсуждать подобное?

— Наша армия… Она вышколена и обучена, но в скольких сражениях она участвовала за последние лет десять? Отбивали атаки мелких племён, и только. У тебя же плечами — опыт и непрекращающаяся битва.

Кири́н вздыхает.

— Говорят, косоглазые объединили все свои улусы?

— Всё так, Кири́н. Слухи не лгут.

— Тогда собравшиеся под нашими стенами — это лишь небольшая часть. Скорее всего, там, за грядой ещё собрана их конница. Под стенами они обычно располагают лучников и пеших воинов — мясо, годное на убой. Как вы хотите бороться с ними?

— Сегодня — Собрание Совета, после него и решим, — начинаю я, но тут же добавляю, — по словам Приа́ма, у нас нет иного выбора, кроме как, пережидать осаду и послать за подмогой. Соседние города, с которыми у нас тесные отношения и договорённость, должны прийти на подмогу. Приа́м говорит, что стены Веркса́ла неприступны. Ещё никому не удавалось сокрушить их.

— Моя госпожа, — говорит Кири́н, — я не раз видел стены, так и остававшиеся неприступными, но всё население за их чертой оказалось вырезанным подчистую. Если вы хотите одержать победу, нужно атаковать.

— Я хочу, чтобы ты присутствовал на Совете.

— Моя госпожа…

Кири́н удивляется и потирает лысую голову.

— Я хочу, чтобы ты рассказал всем присутствующим всё, что знаешь о миркхи́йцах. Если предложу атаковать я, ко мне не прислушаются. Мужи Веркса́ла учат своих женщин держать мечи — в руках, а язык — за зубами. Я могу кричать о необходимости выступать и пытаться прорвать стройные ряды косоглазых, но структура власти такова, что даже я буду вынуждена подчиниться голосу Совета…

— Это честь для меня… Но, боюсь, что голос раба будет звучать ещё тише вашего.

— Ты непросто раб, ты — Хозяин клеток. Сколько раз благородные мужи богатейших семей покупали у тебя бойцов? Или аплодировали стоя их смелости и мастерству?

— Госпожа, в вас благоразумия и чести больше, чем во всех тех, кого вы зовёте благородными.

Я грустно улыбаюсь. Кири́н подстверждает мои опасения — скорее всего, к нам не прислушаются. Есть ещё Приа́м… Мало. Ничтожно мало. Но попытаться нужно.

Глава 3. Артемия

Кири́н оказался прав. Когда я знаком подала сигнал ввести в зал Кири́на, поднялся необычайный гвалт: хвалёные мужи Веркса́ла возмущались как рыночные торговцы, из-под носа у которых увели товар. Некоторые из них опустились до открытых оскорблений и пренебрежения, плюя под ноги рабу, шедшему твёрдой поступью к подножию трона. Мне было противно смотреть на их красные от натужного крика лица, искажённые злобой и яростью. Презренные блюдолизы и трусы, тучные мешки, набитые золотом и спесью. Не пристало правительнице лезть со словом впереди супруга. Но Рексено́р хоть и явился на Совет почти трезвым, сидел с равнодушными видом.

— Шен-Ри́, — тихо позвала я.

Пантера, лежавшая у моих ног, приоткрыла жёлтые глаза и громко рыкнула. Звериное рычание взвилось в воздух и разнеслось на всё пространство зала. Возмущённые голоса на мгновение утихли.

— Успокойтесь, славные мужи и мудрейшие советники Верса́ла, — равнодушно проронил Рексено́р, — этот раб был приглашён для того, чтобы поделиться знаниями о враге, подобравшемся к нашим стенам. Молви, раб!

Болван, насквозь прокуренный та́йсой!.. Я заранее втолковала ему, что именно следует сказать и как представить Кири́на. Он и сам знал. Они знали, кто такой Кири́н. И они в числе первых рукоплескали ему и его бойцам, когда те выступали на Арене. Но сейчас… Сейчас они видели в нём только раба, призванного развлекать их. Слепцы…

План с треском провалился. Совет наотрез отказался атаковать миркхийцев. Кто-то из числа Советников подал голос, призывая нас принять предложение кочевников: открыть ворота города и согласиться выплачивать дань. Трусы…

— Рексено́р! — ткнула я в бок супруга, — пора. Прерви их и дай слово Приа́му!..

— Чего ты добиваешься? — лениво спросил он.

— Заткнись и делай, что говорю. Твоя новая постельная игрушка в руках моих людей. Не сделаешь, что велю, найдёшь его распотрошённым на пороге своей спальни. Его и всех последующих…

— Ты не посмеешь! Это можно будет считать открытым объявлением войны…

— Уже посмела, — спокойно произнесла я и махнула рукой одному из своих стражей. Я блефовала. Но Рексено́ру не нужно знать об этом. Страж склонил голову и развернулся. Просто проверить, безопасно ли вокруг зала Совета, но Рексено́р едва ли не взвился на месте.

— Останови его!..

Я окликнула слугу и повторила приказ об обходе территории. На висках Рексено́ра выступили капли холодного пота. Испугался. Да, он сильно сдал за последний год. Вернее сказать, низвёл себя до скотского состояния. А тем временем на моих глазах претворялся в жизнь запасной план… Если бы не проклятая структура власти, позволяющая супруге правителя выступать вместо него в хозяйственных вопросах, но запрещающая приближаться ко всему, касающемуся военной политики!.. Мне не пришлось бы играть в закулисные игры. Но реальность была иной. Потому я слушала Приа́ма с замершим сердцем. Старый вояка блестяще справился со своей задачей. Его авторитет был силён, а опыт насчитывал не один десяток лет. Советники согласно закивали головами, поднялся лёгкий ропот.

— Я готов выслушать Вас, мудрейшие. Но время для принятия решения ограничено. По паре мер времени на каждого, не больше, — подал голов Рексено́р.

Советники недовольно переглянулись. Пара мер времени — ничтожная малость для привыкших сотрясать воздух пустым красноречием. Придётся вам быть краткими… Большинство Советников были согласны с Приа́мом, но нашлись и те, кто продолжал настаивать открыть ворота перед врагом. Причём некоторые особенно активно. Я мысленно занесла их имена в пергамент красными чернилами — нужно будет дать приказ Дио́ну и его «крадущимся». Никто из тех, кто был готов открыть ворота, не проснётся завтрашним утром.

Суровые времена — тяжёлые решения.

— Я внял вашим словами, а теперь настала пора узнать, что говорят Боги.

Высокие двери в начале зала отворились. Вперёд шагнула фигура, до пят закутанная в серый плащ. Сибилла. За ней шли двое слуг, нёсших огромное бронзовое блюдо, и мальчишка, вёдший на привязи ягнёнка. Прорицательница остановилась посередине дорожки, ведущей к трону. Советники, сидящие по обе стороны от дорожки, насторожились, приготовившись внимать словам Сибиллы.

Сибилла сбросила на пол плащ, оставшись только в платье из грубой мешковины. Лицо её было скрыто алебастровой белой маской, только через специальные отверстия были видны провалы глаз и рта. Жертвенного ягнёнка поставили в центр блюда. Он дёрнулся в сторону и заблеял, но вдруг замолчал и застыл на месте без движения, едва прорицательница сказала пару слов. Привычным монотонным ритмом она начала читать молитвы, двигаясь вокруг блюда. Голос её усиливался и уносился спиралью ввысь, отражаясь эхом. Прорицательница подошла к мальчишке и приняла у него из рук кинжал с лезвием в форме полумесяца. Взмах, пара резких движений — ягнёнок заблеял пронзительно и громко, но через мгновение замолчал. Сибилла распорола брюхо, извергшее из себя внутренности животного. Слуги по знаку Сибиллы подняли тушу ягнёнка и унесли прочь. От тёплых внутренностей вверх поднимался пар. Прорицательница кружила вокруг них, всматриваясь, шевеля кишки пальцами. Затем воздела вверх руки, обагрённые кровью. Её тело начал бить сильный озноб, не прекращающийся несколько мер времени.

— Стены Веркса́ла будут стоять ещё не одно столетие, — низким утробным голосом произнесла она, не разжимая губ, и обессилено рухнула на пол. Её прислужники, уже вернувшиеся к тому времени, подхватили прорицательницу и аккуратно уложили на ворох подушек, приготовленный загодя специально для прорицательницы. Мгновение в воздухе висела тишина, а потом она разорвалась громкими выкриками и хлопками в ладоши. Советники бурно выражали свой восторг, произнося хвастливые речи, угрожая врагу, стоявшему у нашего порога.

Было решено — выжидать в осаде и послать тотчас же птиц-гонцов в соседние города. Советники расходились в приподнятом настроении духа. Когда зал опустел, я подошла к Сибилле, всё ещё лежавшей на подушках:

— Благодарю за помощь.

Сибилла приоткрыла глаза, произнося едва слышным голосом:

— Боги говорят моими устами, повелительница.

Я отошла от неё с лёгким изумлением: она не играла роль. Только что она была не чем иным, как инструментом в руках высших сил. Боги, неужели мы выстоим?..

— Воздайте ей за труды, как полагается.

Слуга низко поклонился и дал знак двум рабам. Те опустили безвольное тело прорицательницы на золочёные носилки и поспешили прочь из зала. Рексено́ра уже и след простыл — помчался восполнять недостаток опьянения. Я вышла из зала во внутренний двор, зная, что там меня дожидается Кири́н так, как и ему было велено.

— Хорошая была попытка, — улыбнулся хозяин Клеток, низко кланяясь, — вы сделали всё, что могли.

— Я хочу подняться на стены.

— Разумно ли, госпожа? — подаёт голос А́грий.

— Мне нужно услышать мнение Кири́на.

Стражи ведут меня на городские стены. Всюду царит оживление, встречаются весёлые люди, будто город празднует некое событие.

— Весть о словах прорицательницы разнеслась далеко и быстро, — говорит Кири́н с лёгкой усмешкой, — народ уже празднует, хотя не была пущена ещё ни одна стрела…

— В твоих словах мне чудится недоверие к воле богов, Кири́н…

— Извините, моя госпожа. Не хотел показаться невежливым. Я всего лишь имел в виду, что боги капризны, словно молодая любовница, и часто отворачивают свой лик сразу же после того, как вознесли на небеса блаженства.

— Ты умён и наблюдателен. Кем ты был до того, как стал хозяином Клеток?

— До того я был рабом, таким же бойцом, как и те, что сейчас находятся под моим началом.

— А раньше?

— Иногда мне кажется, что не было ничего, только сон. Красивый и лживый, как мираж в пустыне.

Я собираюсь ответить ему, но замираю, поражённая увиденным зрелищем. Под стенами нашего города горят огни костров.

— Сколько их? — мой голос звучит сдавленно и напряжённо. Глаза вглядываются в даль, не видя конца огненным точкам, простирающимся до самого горизонта.

— Тысячи, десятки тысяч… Они всегда разжигают в десять раз больше костров. Пугают, чтобы произвести впечатление и ослабить противника.

— Что ж, им это хорошо удаётся, — с нервным смехом отвечаю я. Замечаю странное движение внизу и спрашиваю, — вон там странные тени…

Я прикладываю к глазам деревянную трубу с увеличивающим стеклом, наводя на странных людей. Их тела увешаны шкурами зверей, а на голове закреплены рогатые черепа. Через мгновение раздаётся странный звук, словно кто-то изо всех сил дует в огромную свистульку, засорившуюся настолько, что свист выходит хриплым и рваным.

— Это шаманы. Они молятся духам предков и просят ниспослать победу. Сейчас поют…

— Поют? — перебиваю я, — это пение? Даже предсмертные хрипы звучат приятнее, чем это.

— Да, — усмехается Кири́н, — у их шаманов с самого детства надрезают гортань и вставляют туда кость со специальными отверстиями. С того самого времени будущий шаман не может говорить подобно обыкновенному человеку, но якобы начинает общаться с духами предков. Вот как раз сейчас поют те, кто только недавно стал шаманом. Когда раздастся пение главного шамана, вы поймёте… Звук будет впечатляющим…

И в подтверждение его слов слышится странное — то ли завывание ветра, то ли скрип ржавого колеса, то ли горестный вопль. От него бегут мурашки по коже и становится не по себе.

— Что ж, они делают всё, чтобы сломить наш дух.

— Вы хорошо держитесь, госпожа…

— Для женщины?

— Для правительницы. Как женщина, вы и без того прыгнули выше головы.

Я замечаю движение сбоку от себя. Серые, размытые тени машут крыльями и набирают высоту — это птичники выпустили посыльных соколов. Возмущённый клёкот и полёт прерывается. Одна из птиц, сражённая стрелой, стремительно падает на землю. За ней — вторая, третья… Скоро оказываются перебиты соколы, все до единого.

— Проклятье!.. Запускайте следующую партию!

— Чего у них не отнять, так это искусства стрельбы из лука и навыки езды на конях. Говорят, их с трёхлетнего возраста приучают и к тому, и к другому. Неважно, девочка или мальчик. Может, потому они такие косолапые? Но меткость — потрясающая. Они могут стрелять почти без промаха даже на полном скаку. Как только, умудряются прицелиться своими раскосыми глазами?

Резкий свист и колебание воздуха совсем близко… Первым успел среагировать Кири́н — именно его тяжёлые руки пригибают меня к земле. Он закрывает меня своим телом, а над нами сомкнулись щиты моих верных стражей. Близнецы среагировали молниеносно и сейчас передвигаются боком в надёжное укрытие. Только находясь в полностью закрытом помещении, близнецы выпускают меня и Кири́на. Один из щитов проткнут древком стрелы. А́грий выдёргивает стрелу.

— Не трогайте остриё, — предупреждает Кири́н, — чёрное оперение на стреле означает, что остриё пропитано ядом степных гадюк. Смерть была бы долгой и мучительной. Миркхи́йцы знают противоядие, но держат его в секрете.

— Вам нельзя появляться на стенах, — укоризненно произносит А́грий, — нужно соблюдать все меры предосторожности.

— Левая башня! Левая башня! Всем на стены! — слышится зычный голос караульного, — они ставят лестницы!..

Топот ног. Мимо ровным строем проносятся наши воины в остроконечных шлемах и с оружием в руках.

Началось…

Глава 4. Артемия

Тридцать дней и ночей. Ровно столько воины Веркса́ла раз за разом опрокидывали назад миркхи́йцев, что лезли на наши стены, словно муравьи. Это было самое настоящее нашествие. Едва наши бойцы опрокидывали одну волну, за ней следом шла вторая, за той — третья. И так без конца. Они хотели взять нас усталостью и измором. Бойцы постоянно сменяли друг друга. Но глядя на посеревшие лица охраняющих стены, я понимала, что рано или поздно миркхи́йцы вымотают нас.

Нам так и не удалось отправить то количество посыльных птиц, на которое мы рассчитывали. А с ответным посланием вернулось всего трое. У первого сокола к лапке был привязан почерневший от копоти кусок человеческой челюсти.

— Ме́мос разграблен, — растолковал этот знак Приа́м, — миркхи́йцы засели в нём и дают нам понять, что нас постигнет та же участь.

Второй сокол принёс послание от Зино́на. Витиеватый почерк, изящный наклон букв, завуалированный отказ…

Третий сокол едва смог долететь с перебитым крылом и стрелой, пронзившей грудную клетку сбоку. На подмогу к нам спешили только воины из Неоптоле́ма, расположенного дальше всех.

— Пока мы можем рассчитывать только на себя, верно?

— Да, моя госпожа.

— В целом, какое положение дел у нас?

— Стены Веркса́ла стоят и будут стоять, — уверенно заявил Приа́м, — припасов еды хватает. Подземные источники обеспечивают нас питьевой водой. Мы продержимся.

Мне бы его уверенность. Несмотря ни на что, тревога била крыльями меня по лицу. Откуда только произрастал её источник? Ответ я получила тем же вечером…

Я находилась на стене, как вдруг послышался оглушительный грохот, под ногами закачалась земля, и мелко затряслась каменная кладка стен.

— Что это было, Приа́м?

И глядя на его внезапно побледневшее лицо, мне стало ясно, что ответ мне не понравится.

— Огненная пыль, — потрясенно произнёс старый вояка.

— Что?

— Огненная пыль. Она способна заставить распадаться пылью даже гранит, кроша его, словно краюху хлеба… Я только единожды видел, как это выглядело…

Приа́м, расталкивая зазевавшихся воинов, помчался в том направлении, откуда доносился грохот. Я поспешила вслед за ним, прикрываемая со всех сторон стражами и щитами. Над южной стеной взметнулось вверх яркое пламя.

— Стена! Они проломили стену!

Крик, вой, паника, мельтешение тел.

— Как? Как это могло произойти?

Приа́м стоял неподалёку от меня, отдавая приказ нескольким отрядам отправиться к пролому, чтобы заложить его.

— Они хлынут туда всей своей массой, словно штормовая волна, — пояснил он мне в промежутке между отдаваемыми приказами.

— Какую часть стен они смогли разрушить?

— По словам воинов, они разрушили часть сточного канала. Сейчас туда переброшена всего небольшая часть косоглазых, но это ненадолго…

— Сточный канал? Его укрепляли в начале этого го…

Договорить я не успела. Раздался протяжный вой металлических труб, который не спутать ни с чем. От этого громкого пронзительного воя кровь начинала стыть в жилах. Презрев все меры предосторожности, я кинулась к окошку бойницы, выглядывая в него. Снизу ровным строем шагали воины… Но не простые.

— Бессмертные… — изумлённый шёпот кого-то из воинов.

— Бессмертные… — чуть громче.

— БЕССМЕРТНЫЕ! У них БЕССМЕРТНЫЕ!

Полный ужаса крик разнёсся далеко по стенам и начал множиться, подхватываемый то здесь, то там. Я смотрела вниз, не отрываясь, и не могла поверить собственным глазам. Ровные ряды бронзовых тел, лишь местами скрытых доспехами. Двуликие маски, чьи глазницы смотрели вперёд и назад. Чёткий, ровный неспешный шаг. И оттого их наступление казалось ещё неотвратимее и ужаснее. Почти дойдя до стен, они замерли на месте без движения. Из ряда воинов отделился один, шагнул вперёд и, стукнув себя в грудь кулаком, произнёс пару слов, повторённых несколькими сотнями глоток. «Оммир бахкас».

Ценою жизни. Два слова — клятва, произносимая наёмниками перед тем, кому они служили. Во что бы то ни стало они будут пытаться выполнить приказанное. Невзирая ни на какие обстоятельства или трудности, встречающиеся на пути.

Мои глаза пытались сосчитать точное количество воинов, но я сбивалась со счёта и могла лишь смотреть, смотреть, смотреть вниз… А вокруг беснуется паника и дикий животный ужас накрывает плотным покрывало воинов Веркса́ла. Потому что один «бессмертный» стоит двух десятков обычных воинов. А их под нашими стенами — несколько сотен…

— Стоять! Всем стоять! Трусливая падаль!.. — Приа́м орёт во всю глотку и показывает на меня рукой, — даже женщина молчит перед лицом врага, а вы визжите, словно кабаны, которым режут яйца!.. Каждого, кто пискнет ещё раз или попытается удрать от страха, я прикажу сбросить со стены! Всем занять свои позиции!..

Большинство воинов замирает, немного приходя в себя от бешеного ора командующего армией, но кто-то из воинов бежит прочь, бросив оружие. Приа́м, с завидной для его возраста прытью, в два счёта настигает беглеца. И следующим движением доказывает всем присутствующим, что его слова — не пустая угроза и не бахвальство. Он хватает за шиворот беглеца и, подняв его высоко над головой, швыряет через стену, вниз.

— Уведите правительницу! — велит Приа́м моим стражам. А́грий и А́зий, подхватив меня под локти, стремительно бегут во внутренний двор, пересекают его и несутся во дворец. В знакомой обстановке страх понемногу начинает отступать, уступая место холодному голосу разума.

Дышать. Медленно и глубоко, приказываю я себе, расхаживая по мраморному полу зала.

— Приведите мне главного строителя! Немедленно, — приказываю я слуге, застывшему в раболепном поклоне передо мной.

Через несколько минут появляется Фео́ксий — низенький мужчина средних лет со свитками пергамента, зажатыми в руках.

— Долгих лет жизни, моя госпожа и…

— Не стоит тратить попусту моё время, рассыпаясь в лживых пожеланиях!

— Они исходят из глубины души, моя госпожа.

— Утверждаешь, что все они правдивы? Так же как сведения о том, что сточный канал восстановили и укрепили ещё в начале этого года?

Фео́ксий побледнел, но промолчал.

— Знаешь ли ты, что этот канал с лёгкостью разрушили миркхи́йцы? И совсем скоро они вырежут всё мирное население подчистую? А всё потому что нерадивый строитель не восстановил канал, но отчитался как полагается. Какое наказание подойдёт для подобного слуги? Может быть, являющееся традиционным у миркхи́йцев? Привязать твои конечности к четырём коням и стегнуть их, заставив скакать в разные стороны?

Строитель выронил все свои пергаменты и распластался ниц, ползя на брюхе к моим ногам, пытаясь обхватить ступню пальцами:

— Пощадите, госпожа!.. На то была не моя воля, но приказ. Я не могу ослушаться! Прошу вас о милости!.. Разве я мог пойти против воли правителя?

— Рексено́р?

Злость вскипела во мне за пару мгновений. В начале года Рексено́р всё ещё участвовал в управлении жизнью города. И да, именно он контролировал весь процесс. Чуть позднее мне продемонстрировали обновлённые стены канала. Разумеется, издалека. Не пристало правительнице самой совать нос в зловонные места.

— Да, моя госпожа. Он отдал мне приказ перенаправить средства на другой объект, а канал восстанавливать на то, что останется. Я выудил всё, что мог с остатков денег… И постарался укрепить канал, как мог.

— Куда ты направил выделенные средства?

— На восстановление одного из домов Тысячи удовольствий, — притихшим голосом сообщил Фео́ксий.

— Дом Тысячи удовольствий?

— Да, моя госпожа. Тот, что на боковой улице недалеко от сада Роз…

Мне плевать. Я не знаю наперечёт все дома Тысячи удовольствий. Важно то, что из-за очередной прихоти моего супруга весь город сейчас катится в гибельную пропасть.

— Поди прочь! Выдайте ему оружие и отправьте на стены, пусть смоет позор кровью…

Фео́ксий, пятясь и бормоча слова благодарности, покидает зал.

— Где Рексено́р? — спрашиваю я у мальчишки-посыльного, всегда крутящегося в коридорах замка.

— Он в зале видений, — с глубоким поклоном отвечает тот.

Ясно. Опять обкуривается тайсой. Я быстрым шагом направляюсь к себе, призывая Шен-Ри́, потягивающуюся после сна. Гибкое чёрное тело сильного зверя послушно трусит ко мне и ластится, как огромная кошка. Пантера шутливо обхватывает кисть руки, сдавливая её между зубами. От зубов на коже остаётся побелевший след. Шен-Ри разевает пасть в зевке. Клыки Шен-Ри внушающих размеров.

— За мной.

Чёрная тень неслышно крадётся за мной по пятам.

— Оставьте меня, — обращаюсь к своим стражам.

Близнецы не отступают, всем своим видом показывая, что не покинут меня ни на шаг. Что ж, пусть будет так. Я торопливо иду длинными коридорами в зал видений. Двери не поддаются, они заперты изнутри.

— Ломайте дверь!

Сейчас я даже рада, что близнецы рядом со мной. Несколькими ударами клинков они разносят место крепления засова в щепки. Бревно падает с той стороны на пол с гулким стуком. Внутри зала видений царит полутьма и клубится сизый та́йсы. Сладковатый, удушливый запах щекочет ноздри и стремится забраться внутрь. Я срываю шторы и распахиваю настежь окна, чтобы хотя бы немного проветрить просторное помещение. Рексено́р, плавающий в мареве видений, полулежит на горе подушек рядом с курильней. Он раскрывает глаза, только когда мои шаги замирают подле него.

— Вставай.

— Не могу, — губы расплываются в улыбке, — лучше присядь со мной и поговори, как раньше, Артемия…

— У меня нет на это времени. Скажи, ты занимался восстановлением канала? Какова оказалась цена?

— Цена?.. Сколько я потратил на это?..

— Да, сколько? Сколько ты потратил на восстановление дома Тысячи удовольствий вместо того, чтобы заниматься тем, чем должен заниматься правитель города? Неужели тебе было мало имеющихся борделей? Или задницы рабов в восстановленном доме были присыпаны позолотой?!

Я в гневе пинаю бронзовую курильню. Она падает, рассыпая горящие угольки из нижней части на покрывало. Рексено́р медленно переводит взгляд на тлеющее покрывало и заливает его вином.

— Сколько, Рексено́р?

— Несколько тысяч золотых мер, — медленно произносит он, глядя на меня покрасневшими глазами, не понимая, зачем мне это надо.

— Ошибаешься! Не несколько тысяч золотых мер. Миркхи́йцы разгромили при помощи огненной пыли каменную кладку канала, который не был укреплен как следует. И сейчас они прорываются внутрь наших укреплений. С ними — несколько сотен Бессмертных. Веркса́л окажется вырезан подчистую… Цена твоего удовольствия оказалась намного выше. Она будет стоить жизни населению целого города!

— Не может этого быть!..

Рексено́р опирается на руки, пытаясь встать.

— Пора охотиться, Шен-Ри́, — ласково треплю я пантеру по холке и хлопаю по крупу.

В следующий миг гибкое чёрное тело удлиняется в грациозном прыжке. Пантера разевает пасть и её клыки с громким рыком смыкаются на шее Рексено́ра, правителя Веркса́ла. Кровь заливает дорогие ткани под крик ужаса Рексено́ра, быстро затихающий. Я разворачиваюсь лицом к близнецам.

— Правитель имел дурную привычку дразнить голодного зверя. Сегодня его привычка привела к губительным последствиям. Несчастный случай.

Пантера, рыкнув в последний раз, устремляется за мной, облизывая с морды кровь шершавым языком.

Глава 5. Артемия

Время ускорило свой стремительный бег. Казалось, только недавно мы узнали о том, что был разрушен сточный канал — то было вечером. А сейчас уже настал рассвет нового дня. Ночь пронеслась в одно мгновение ока. В зале Совета шумно и чадно. Десятки глоток пытаются переорать друг друга, выдвигая один план безумнее другого. Приа́м нервно ходит рядом с троном. Он то и дело отлучается, чтобы отдать приказания.

— Это бессмысленно, моя госпожа. Мы зря тратим своё время. Мы должны спасти то, что ещё можно спасти. Но не рассуждать, как выгоднее договориться с врагом. Все их клятвы и договоры — лживы. Они улыбнутся вам в лицо, когда будут перерезать глотку. Я не могу дольше здесь оставаться. Мне нужно руководить моими людьми. Они и без того пасуют перед лицом опасности.

— Ты прав, Приа́м, но мы должны были созвать Совет, чтобы сделать всё так, как того велят наши Законы. Чтобы в случае неудачи никто не мог попрекнуть нас. Мы не сделали всё, что могли.

Старый вояка согласно кивает, а я велю слуге взять в руки молот и ударить несколько раз в огромный металлический гонг для привлечения внимания. Громкий звон раздаётся над толпой и голоса затихают.

— Мудрейшие! — обращаюсь я к Советникам, — к сожалению, у меня нет времени наслаждаться вашими красивыми речами. Сейчас настала пора действовать как можно быстрее и решительнее. И поскольку за время, выделенное для обсуждения вопроса, вы не пришли к единому мнению, я снимаю с вас полномочия решать вопросы, связанные с безопасностью нашего города.

— Возмутительно!

— Не имеете никакого права…

Ещё один удар в гонг.

— По закону военного времени я имею на то право, — спокойно возражаю я.

— Только правитель города может выносить такое решение.

— Правитель города до умопомрачения обкурился тайсы и по своей дурной привычке дразнил пантеру, зверь перегрыз ему глотку. Когда мы вернулись во дворец, его тело уже остывало…

— Это преступление… Где была в это время сама правительница?

— Я в то время была на стенах, оценивая масштаб разрушения, приносимый городу от кочевников. Рексено́р по уже сложившейся привычке предпочитал находиться один. А где были вы, все остальные? Сидели, зарывшись носом в бумаги? Или сладко спали среди горы подушек? И поскольку Рексенор мёртв, а вы, мудрейшие, не можете договориться, я считаю нужным поступить именно так. Отныне только я принимаю решения, связанные с судьбой города. Ваши советы хороши, когда речь касается выгоды или обычных житейских тяжб. Но сейчас я буду прислушиваться только к лицам, сведущим в военном искусстве. Можете покинуть Зал Совета.

Поднялся невообразимый гвалт, быстро прекратившийся, едва строем по двое в зал вошли воины из моей личной охраны. Несколько мгновений — и следом за ними в зал скользнули силуэты в сером, «крадущиеся», вставая позади кресел Советников. По закону я не имела права поступать так, как только что сказала. Если Правитель мёртв — именно Совет должен принимать решения, но позволить им тянуть время, ничего не делая, я не могла.

А сейчас — открытая конфронтация. И присутствие большого числа воинов из моей охраны только подтверждает это. Советники нехотя поднялись с роскошных кресел и поторопились на выход. Зал быстро опустел, в нём остались лишь мои приближённые слуги, Приа́м и ещё несколько командующих отделениями армии. К трону приблизился Ку́фий, один из старейших Советников.

— Госпожа, я никак не причастен к военному делу. Я всего лишь старик, разбирающий тяжбы. Но видел на своём веку немало осаждённых городов. Когда миркхи́йцы прорвутся вслед за «бессмертными»… Да, именно «когда», а не «если». Миркхи́йцы вырежут ту часть населения, что не смогут увести в плен. Они не пощадят никого. Так что нужно вывести из города мирное население. Пока ещё есть такая возможность…

— Именно об этом я и собирался поговорить с правительницей, — улыбнулся Приа́м. Ку́фий согласно кивнул.

— Старики, женщины, дети…

— Да, моя госпожа, но нужно уточнить, о каких детях идёт речь. Для каждого родителя отпрыск остаётся ребёнком, невзирая на возраст. Подростки-мальчишки, юноши, ещё не бреющие бороды — все они дети… Каков порог для того, чтобы выпустить их через секретный проход, дав шанс на спасение?

— Я начал держать меч в руках с одиннадцати лет, — заявил Приа́м.

— О, мой старый друг, ты относишься к семье воинов. Я же впервые коснулся оружия лет в тринадцать…

— Хорошо, — сказала я, — тогда мальчишки до тринадцати лет смогут покинуть пределы города.

— Верное решение. И ещё… В тяжёлые времена не стоит полагаться на честность просителей. Я не единожды наблюдал, как некоторые мужчины проявляли малодушие и не стыдились лезть вперёд тех, кто их слабее. Если мы объявим о том, что будем выводить население, некоторые не погнушаются тем, переодеванием в женское платье.

— Ку́фий прав. Я считаю нужным выделить отряд воинов, чтобы они следили за порядком и осаждали наглецов. Диса́н, Меге́й, — обратился Приа́м к двум стоявшим поодаль командирам, — вам и вашим людям я поручаю следить за порядком. И не забывайте как следует присматриваться, женщина перед вами или мужчина.

— Самый надёжный способ — нырнуть под юбку, — ухмыльнулся Меге́й, — могу поспорить, что начиная с сегодняшнего дня я задеру юбки бо́льшему количеству женщин, чем кто бы то ни было.

Он бравировал. Это было заметно по тому, какими серьёзными оставались его глаза, несмотря на широкую улыбку, прячущуюся в бороде. Юмор обречённого насмерть. Именно этим двоим и их людям предстоит стать последней преградой между кочевниками и слабой частью населения.

— Можете идти. Размещайте своих людей. Выводить людей всех разом не станем. Делите их подобно тому, как войско делится на отряды. Проводник будет ждать вас у пещеры.

Одна часть нашего города примыкала к гористой местности. В южной части города имелось немало лазов и пещер, в которых легко было заплутать до конца своих дней. О секретном проходе было осведомлено не так много людей.

— Как сейчас обстоят дела, Приа́м?

— Посыльный доложил мне, что «бессмертные» уже оттеснили горы трупов за первые городские ворота.

— Так быстро! — вырвалось у меня.

— Я бросаю на защиту самых лучших людей. Но с таким количеством «бессмертных» нам не справиться. Мы будем стоять до последнего, но нужно понимать, что это — не стояние на месте, а медленное и верное отступление.

— Нужно освободить Клетки. Они как раз прилегают к территории, близкой к сточному каналу, — высказалась я.

— Исключено, — подал голос один из командиров, — на верность рабов рассчитывать не стоит. Вполне возможно, что всё пойдёт наоборот. Вы не задержите врага, а ускорите его наступление.

— Если мы оставим их в клетках, мы точно упустим шанс. А так мы даруем рабам свободу.

— Свободу умереть? — иронично усмехнулся мужчина, — и эти разномастные безбожники охотно последуют вашему приказу?

— Я не могу согласиться с вами, госпожа, — произнёс с сожалением Приа́м, — не единожды рабы восставали против своих хозяев. Большинство из них будут рады представившейся возможности поквитаться за всё.

— Хорошо, — киваю я, делая вид, что согласна. А сама думаю поступить с точностью до наоборот.

* * *

Город понемногу охватывает паника. Из окон своих покоев я могу наблюдать, как наводняются улицы толпами желающих спасти свои шкуры. Диса́ну с Меге́ем придётся несладко. Сдерживать напор такой беснующейся толпы будет очень непросто.

— Вам тоже нужно покинуть город, — подаёт голос Приа́м.

— Я не заметила, как ты вошёл, даже Шен-ри́ не среагировала… — с укоризной произношу я пантере, которая лежит на постели и лениво обмахивается хвостом.

Обычно я не позволяю ей забираться на свою постель, она всегда спит у подножия кровати. Но сегодня я решаю побаловать свою любимицу.

— Вам пора собираться, — повторяет Приа́м, — вы должны покинуть город, спрятаться среди остального народа и добраться до дружественных городов.

— До каких? До тех, что сожжены или отказались протянуть руку помощи? К нам направились только воины из Неоптоле́ма.

— Это ваш долг, как правительницы. Вы должны вести свой народ, не оставляя его в трудную минуту.

— Мы будем скитаться, словно кочевники. Даже если я отправлюсь с ними, у меня не будет столь сильной поддержки, как здесь и сейчас. Я держусь на плаву и моё слово имеет вес только благодаря верным друзьям моего отца, поддерживающим меня. Там же у меня не будет практически никого. И мой народ первым продаст меня как можно выгоднее. Тебе ли не знать об этом? Вспомни уроки прошлого…

— И что вы собираетесь делать?

— Останусь здесь до последнего. Что касается мирного населения, в числе них отправятся и несколько знатных семей, одна из которых состоит в близком родстве с моим родом. Мальчишке из их числа и суждено будет вести народ в ближайшем будущем.

Приа́м кивнул:

— На самом деле иного от дочери Ликоме́да я и не ожидал.

Приа́м встал рядом со мной, глядя из окна на улицы города.

— Сражение становится всё ближе. Как только с улиц схлынет часть людей, я прикажу отступать за вторые городские ворота. Мы уже едва удерживаем первые…

— Веркса́л станет единственным городом, павшим из-за пристрастия правителя к задницам смазливых рабов, — усмехнулась я.

— История пишется выжившими. Кто знает, по какой причине пали города, прошлым которых мы восхищаемся? Вполне возможно, что о Веркса́ле будут говорить как о городе, павшем по причине коварства или предательства… Возможно, кто-то споёт о прекрасной дочери Ликоме́да, до последнего остающейся в осаждённом городе.

— Кто-то, но не мы. Можешь идти, Приа́м, я присоединюсь к тебе чуть позднее. Сейчас я хотела бы побыть одна немного и завершить не оконченные дела.

— Хорошо, моя госпожа.

Лёгкий поклон и он оставляет меня наедине с Шен-Ри́, смотрящей на меня ярко-жёлтыми глазами.

— Скоро мы пойдём охотиться, Шен-Ри́.

Пантера привстала и потянулась телом, грациозно выгибаясь. Сильный, умный зверь… Я подхожу к стене и дёргаю в колокольчик, призывая слуг. Они поспешно появляются на пороге, опасливо поглядывая в сторону пантеры.

— Приготовьте доспехи и снаряжение для пантеры. Немедля.

Слуги засуетились, забегали по комнатам, раскладывая передо мной комплект доспехов.

— Нет, не эти. Мне ни к чему лёгкие тренировочные латы. Несите полный комплект.

Торопливый топот ног — и желаемое приносят. Я расстёгиваю застёжку на плече, позволяя лёгкой белой тунике скользнуть по телу вниз, к ногам, и надеваю нижний комплект тренировочной одежды — просторные, удобные штаны и рубаху. Вокруг снуют слуги, оправляя, застёгивая одежду.

— Приведите Ни́рсу, пусть она уберёт мне волосы.

Девочка-прислужница появляется так мгновенно, словно только того и ждала.

— Заплети мне волосы так, чтобы ни одна волосинка не выбилась из причёски против моей воли и не мешала мне.

Девочка встаёт на низенький стул и начинает ловко орудовать маленькими пальчиками. Остальные слуги проверяют надёжность крепления лат и начищают их поверхность до блеска перед тем, как надеть их на меня.

— Я отправляюсь вместе с госпожой?

— Нет, Ни́рса. Там, куда я отправляюсь, нет места для маленьких девочек вроде тебя.

— Разве я плохо прислуживала?

— Нет, ты справлялась отлично, лучше прочих. Но теперь нам пора расстаться. А тебе я приказываю отправляться вместе со всеми. Совсем скоро за вами придут и поведут тропами, известными немногим. Ты должна будешь вести себя достойно и не бояться. Поняла меня?

— Мы больше не увидимся? — в голосе девочки задрожали слёзы.

— Разумеется, увидимся, Ни́рса.

Я глажу её по щеке, глядя в глаза. И в моих словах нет ни капли лжи. Мы все увидимся. Когда-нибудь. Как видятся души всех умерших в загробном царстве.

Глава 6. Артемия

Доспехи ложатся на плечи приятной тяжестью. Привычные движения рук и тела сразу становятся чуть иными. Я достала небольшой лёгкий меч из ножен и сделала парочку выпадов под пристальными взглядами близнецов.

— Не стоит смотреть на меня так укоризненно. Я не тренировалась уже давным-давно…

— Это не дело рук правительницы Веркса́ла.

— А́зий, сейчас не время размышлять, чем пристало или не пристало заниматься правительнице. Реальность говорит об обратном. Лучше скажи, смогу ли я распороть брюхо хотя бы одному косоглазому.

— Разумеется, — уверенно заявляет стражник.

— Иди ко мне, Шен-Ри́, твой черёд.

Пантера бьёт хвостом себя по бокам и не торопится идти ко мне. Ей не нравится перспектива быть закованной в броню, пусть даже лёгкую. Она не любит доспехи, сковывающие движения, но оставлять её без защиты я не желаю.

— Иди ко мне. Или я отправлюсь на охоту без тебя!..

Пантера подчиняется, но всё же играючи кусает меня за руки, когда я закрепляю на ней доспехи. Кроме меня к ней никто не осмелится подойти и притронуться. Я проверяю все крепления и заставляю Шен-Ри́ немного подвигаться по комнате. Кажется, всё закреплено прочно и не слишком стесняет движения.

— Кони готовы?

— Готовы.

— Тогда прогуляемся. Мне нужно проведать хозяина Клеток.

— Этот район расположен близко к…

— Я знаю, именно поэтому мне туда и нужно! — обрываю я А́грия и выхожу стремительным шагом. Пантера трусит за мной следом. Возле выхода слуга держит под уздцы вороного жеребца. Я взбираюсь на его круп и бью пяткой в бок коня. Справа и слева от меня располагаются неизменные близнецы.

— Останьтесь здесь, — развернув жеребца на скаку, велела я остальной охране, — сейчас вы мне ни к чему. Это приказ!

Жеребец, громко заржав, рванул вперёд, за ним чёрной тенью над землёй скользила пантера, растягивая тело в огромных прыжках. До Клеток мы добрались очень быстро. Улицы этой части города уже были пусты. Только изредка встречались запоздавшие жильцы, бегущие прочь со всех ног. Немудрено. Отсюда был хорошо слышен шум битвы, устрашающий вой рогов «бессмертных» и грохот боевых барабанов миркхи́йцев. Кири́н, хозяин Клеток сидел на пороге учётного дома и точил лезвие огромного топора.

— Прекрасные доспехи и оружие, — одобрительно кивнул Кири́н, мельком глянув на меня, — но нужны ли они красивой женщине?

— Ты же знаешь, что нас всех учат держать оружие в руках.

— Но то лишь дань обычаю.

— Увы, по воле злого рока мне пришлось взвалить на свои плечи мужские заботы.

— Плохие времена, если женщина вместо того, чтобы нянчить детей, берётся за оружие и пытается спасти город. Всем благородным мужам Веркса́ла должно быть стыдно в этот момент.

Он пробует пальцем остриё топора и улыбается самому себе.

— Это будет славный бой, моя госпожа. А вам лучше убраться отсюда. И поскорее…

— Ты станешь сражаться один?

— Мне не разрешили взять ни одного бойца. Пригрозили обесчестить моё имя в вехах летописей, что ведут при дворе правителя. Ваши Советники слишком сильно боятся того, что рабы примкнут к захватчикам.

— Не всё ли равно тебе перед лицом смерти?

— Нет, не всё равно. Всё, что у меня есть — это слава одного из лучших бойцов и преданного слуги Верса́ла. Отнимите у меня ещё и имя — у меня ничего не останется…

— Что скажешь насчёт своих бойцов? Ты уверен в них?

— Как в своих пяти пальцах, — не задумываясь, отвечает Кири́н.

— А если один из них окажется…

— Безнадёжно болен? — подхватывает Кири́н, — я отрублю его немедля.

— Хорошо. Тогда я разрешаю тебе открыть все Клетки и обещаю, что имя твоё не будет опорочено, но будет воздано должное твоей храбрости и мастерству.

Кири́н поднимается и подбрасывает высоко в воздух топор так, словно он ничего не весит, и ловит его прежде, чем тот вонзится в землю. Он быстрым шагом направляется к приземистому зданию, в котором содержатся его бойцы. Через несколько минут они с оружием в руках, один за другим, заполняют площадку перед главным зданием. Лица суровы и сосредоточены, поворачиваются на шум битвы и прислушиваются. На некоторых из них легко читается азарт битвы. Это единственное их ремесло и занятие, они живут, только когда сражаются.

— Вам лучше уехать, — обращается Кири́н ко мне, — скоро здесь будет жарко…

Со стороны бойцов слышится одобрительный гул голосов.

— Вас всех запомнят, — говорю я и голоса смолкают. Взгляды сотен пар глаз обращаются на меня, — ваши имена будут высечены в камне на века, как величайших сынов и героев Веркса́ла.

— И главное, — подхватывает Кири́н, — мы все умрём свободными!

Его слова тонут в оглушительном восторженном рёве. Я прикладываю руку к сердцу и склоняю голову в знак величайшей признательности и разворачиваю коня прочь. Они умрут все до единого. Когда первые городские стены будут окончательно сломлены, враг, хлынувший со стороны канала, пройдёт именно здесь. И только от бойцов зависит, сколько времени они выиграют для нас у «бессмертных».

* * *

То было несколько дней назад, после все дни слились в одну нескончаемую му́ку, без разделения на день и ночь. Нас по-прежнему быстро теснили, загоняя вглубь Веркса́ла… Кольцо сжималось всё сильнее. А сейчас и вовсе мы сидели в Зале Совета, единственном клочке города, не занятом врагом. Радовало лишь то, что мы успели вывести секретными ходами бо́льшую часть мирного населения. Если они будут благоразумны и им улыбнётся судьба, они выждут некоторое время в горах, а после отправятся на поиски нового дома.

У моих ног тяжело дышала Шен-Ри́ — за последние сутки мы не выпили ни капли воды. Вокруг стояли те стражи, кто ещё уцелел в неравном бою с тысячами кочевников. Как только «бессмертные» сломили оборону бойцов Клеток, за ними хлынули кочевники. Низкорослые, кривоногие, быстрые… Они быстро подчищали улицы и дома от излишеств — оставшегося населения и имущества. Они продвигались всё дальше, пока не загнали нас сюда. Приа́м с перевязанной головой находился на полу по левую руку от меня и что-то бессвязно бормотал себе под нос. Нам всем, оставшимся в живых, перепало. Вопреки ожиданиям, мой клинок отведал чужой крови не единожды. А золоченные доспехи я очень быстро сменила на обыкновенные, ничем не отличающиеся от доспехов прочих воинов. Ни к чему привлекать к себе ещё больше внимания. Хотя мало кого можно было обмануть моей тонкой фигурой и золотой косой, выбивающейся из-под шлема.

Высоченные двери дрожали под натиском тарана миркхи́йцев. Была слышна их гортанная и резкая речь. Удар, удар, треск дерева… И в зал врываются миркхи́йцы, верхом на конях. С гиканьем и свистом они заполоняют пространство и направляют бег своих коней вокруг нас. И с каждым новым кругом мы лишаемся одного или двух людей. Их слишком много. Наши силы тают, как снег по весне. И вскоре не остаётся никого, кроме пантеры, кидающейся на конных всадников и двух близнецов, стоящих по обе стороны от меня. Резкий свист и вдруг на моей шее затягивается петля. Рывок — и верёвка сдавливает шею так, что сознание ныряет в чёрный колодец.

Глава 7. Артемия

Город опустел, в нём не осталось ни единой живой души. Только рыскали помойные псы, обгладывая трупы, и кружили в воздухе чёрными стаями падальщики. Глядя издали на стены Веркса́ла, я понимала, что прорицательница оказалась права — нерушимые стены Веркса́ла простоят ещё не одно десятилетие. Высокие, толстые стены, за которыми нет никого, кроме неуспокоенных душ умерших. Потому что кочевники не собирались ни хоронить, ни даже сжигать трупы. Спаслась ли Сиби́лла в числе прочих горожан?.. В гудевшей голове теснились сотни, тысячи мыслей. Страха не было. Пока не было. Он придёт позднее, когда с головы сдёрнут плотный чёрный мешок и пнут ногой в спину, вынуждая упасть на колени.

Косоглазые миркхи́йцы не стали занимать роскошных дворцов Веркса́ла, как я того ожидала. Они пронеслись смертоносным вихрем по городу, грабя его, и вернулись в свои закопчённые, войлочные кибитки, тысячами ютившиеся под стенами города. Дикари…

Яркий свет ударил в глаза. После чёрного вонючего мешка на голове даже свет масляной плошки казался ослепительно ярким. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Миркхи́йцы связывали своих пленников по-особенному: усаживали на колени и перевязывали ступни, заводили руки за спину и стягивали общей верёвкой. Поневоле тело всё время было в напряжении, навытяжку. И очень быстро затекали конечности.

— Это все?

— Все, кто засел в центральной части…

— Эмир будет недоволен. Он хотел захватить живыми как можно больше правящей верхушки… А это что? Шлюха какого-то богатея, старик, пара охранников… Где правитель? Где советники?

— Мои люди сделали всё, что могли, Галзан-бай. Мы старались взять живыми как можно больше. Но они сражались, будто в них вселился злобный дух.

— Да будет так, славная битва. Наш улус отличился среди прочих… И именно с нас эмир спросит больше, чем со всех остальных шести улусов, вместе взятых.

Тяжёлые шаги остановились позади меня.

— Эмир обещал своим воинам пополнить количество жён и рабынь, Отхон! И где они? Как десяткам тысяч воинов разделить поровну пару тысяч дырок? Да после того, как вот эта шлюха пройдёт по рукам моих «твердолобых» от неё ничего не останется! Вставай, падаль… Пусть развлекутся хотя бы мои приближённые стражники…

Чья-то рука схватила меня за шиворот и встряхнула. Рядом дёрнулся один из близнецов, натягивая верёвки. Сейчас даже я не смогла бы отличить одного от другого — так окровавлены и слабы были оба.

— Галзан-бай, это не просто чья-то шлюха, это жена правителя. Эмир Симбир будет недоволен, если её поимеют раньше…

Меня резко отпустили на землю. Послышался резкий щелчок и лёгкий вскрик боли того, кого величали Отхон.

— Не перечь мне, сучий потрох… Шлюха — есть шлюха, без разницы, какое место она занимает. И если я захочу, то швырну её своим людям прямо сейчас.

Но вопреки своим угрозам, Галзан-бай оставался на месте, сотрясая воздух пустым бахвальством и, топая тяжёлыми шагами по войлочному полу кибитки. Он обошёл нас, связанных, кругом и остановился напротив. Коренастый, низкорослый и широкоплечий, как все миркхи́йцы. Для меня они все были на одно лицо. Но этого бы отличила даже среди тысяч. Огромная лысая голова и необычайно светлый для миркхи́йцев цвет лица выделяли его среди прочих. И глаза — не карие, как у всех, а светло-серые, водянистые.

— Говорят, что ты — главная белая шлюха Веркса́ла, — обратился он ко мне на моём родном языке, подняв рукоятью кнута моё лицо за подбородок.

— Говорят, что ты сам рождён от белой шлюхи и косоглазого выродка. Может быть, потому ты так зол? — ответила я ему на миркхи́йском.

Светлое лицо покраснело от злости, глаза сузились ещё больше, превратившись в чёрточки над пухлыми щеками.

— Скоро твоему длинному языку найдут другое применение.

Галзан-бай занёс было рукоять кнута для удара, но передумал, выругавшись, и вышел из кибитки.

— Отхон, раздели их… Ведьму — отдельно ото всех. И выставь охрану побольше! Троих недостаточно. Говорят, что Верксали́йские ведьмы могут оборачиваться змеями и проскальзывать даже через узкие щели.

— Будет сделано, Галзан-бай.

— И ещё. У тебя есть этот, Меченный… Которого волки располосовали, но не сожрали, в отличие от всех.

— Чомпот?

— Тебе лучше знать, как его зовут. Пусть сидит внутри и не спускает с ведьмы глаз.

— Хорошо.

Через мгновение несколько миркхи́йцев распутали ноги и увели моих стражей и Приа́ма. Приа́м был совсем плох, едва передвигал ногам под сильные тычки дикарей. Откинув полог, внутрь скользнула юркая тень, остановилась сбоку от меня, сверля раскосыми глазами. Я повернула голову — совсем мальчишка, тонкий, как стебель травы. Лицо смуглое, но местами странные белёсые полосы. Ах да, его Галзан-бай назвал меченным.

— Мне велено смотреть за тобой, пока эмир Симбир выслушивает доклад своих советников.

— Мальчишка. Лучший, кого они могли поставить на охрану — это мальчишка? Наверняка вы невысокого мнения о Веркса́ле.

Я сказала это просто так, не надеясь на ответ, для того чтобы отогнать страх, начинающий противно скрестись изнутри. Но мальчишка важно ответил:

— Не беспокойся, Алтана́, снаружи выставили лучших воинов в два ряда. Одни стоят лицом к кибитке, не отрывая глаз от полога, как велел Галзан-бай. Чтобы ты не смогла превратиться в змею и ускользнуть. А второй круг воинов стоит спиной к первым. Они наблюдают за всеми остальными…

Я усмехнулась — первый день в плену, но уже все кому не лень лепят прозвища. Алтана́ — золотая в переводе с миркхи́йского.

— Если так много воинов снаружи, зачем ты здесь, волчонок?

Мальчишка обошёл меня кругом и уселся напротив, подложив под себя ноги.

— Меня не просто так называют Чомпот. Когда дикие волки голодной зимой напали на аул, они успели разорвать живьём нескольких человек. Но меня только пометили когтями своих лап и сразу же убрались прочь. Теперь родичи считают, что я храним предками и способен отпугнуть злых духов.

— Это они так считают. Но на самом деле?

Мальчишка замялся. А я рассмеялась.

— Если хочешь и дальше занимать особое положение, научись управлять эмоциями, когда тебе задают каверзные вопросы. Даже мне, не спавшей более двух суток, ясно видно, что сам ты не считаешь себя кем-то особенным.

— Правда, что ты можешь обернуться змеёй и проскользнуть сквозь маленькую щель?

— Если бы я на самом деле так умела, стала бы дожидаться момента, когда в кибитке появится столь грозный охранник, способный сдерживать колдовство?

Щёки мальчишки побледнели — насмешку он понял сразу же. Надо же, какой смышлёный маленький дикарь!

— И всё-таки они считают тебя ведьмой, Алтана́. Говорят, при тебе был огромный чёрный зверь, ручной, похожий на кошку. Разве обыкновенные люди могут справиться со злобными духами?

Я усмехнулась — миркхи́йцы считали кошек нечистыми, а уж огромную пантеру и вовсе приняли за злобного духа.

— Ты меня утомил, Чомпот.

Последнее слово я едва смогла вымолвить — в горле было так сухо, будто оно покрылось изнутри трещинами.

— Ты хочешь пить?

Чомпот метнулся к стене кибитки. Там стоял низенький столик.

— Вот, выпей.

В нос ударил запах кислого молока и дыма. В бронзовой чаше плескалось что-то белое.

— Это напиток из молока лошадей, он придаст тебе сил и утолит жажду.

— Я бы лучше выпила воды.

— Меня не выпустят из кибитки ни под каким предлогом, а ни чего другого здесь нет.

— Кто же из нас двоих бо́льший пленник, волчонок?

Я пригубила кислого молока, потому как иного выбора у меня не было. И хоть дальнейшая участь была мне неизвестна, сходить с ума от жажды и чувства голода не хотелось. Мне ещё понадобятся силы. Хотя бы для того, чтобы достойно встретиться лицом к лицу с Эмиром Симбиром. Мальчишка не соврал — нескольких глотков хватило для того, чтобы почувствовать себя намного лучше. Поначалу нутро взбунтовалось против непривычного напитка, но я насильно заставила себя проглотить всё содержимое чаши до последней капли.

Внезапно в кибитке стало светло — отдёрнули полог, послышались тяжёлые шаги.

— Пёсий выблядок! — подошедший мужчина с размаху отвесил оплеуху мальчишке, застывшему от неожиданности с чашей в руках подле меня, — кто разрешал тебе поить ведьму? Тебе было велено лишь не спускать с неё глаз.

— Прошу прощения, Отхон-бай!..

Тот, кого мальчишка называл Отхоном разошёлся не на шутку: за одной оплеухой последовала вторая, а потом и третья. Крупный мужчина, не щадя, лупцевал тонкого мальчишку.

— Лишний рот на столе нашего улуса — вот ты кто!.. Шаман сказал, что от тебя не будет никакого прока… Скоро и Галзан-бай поймёт это и выпнет тебя как можно дальше…

Мальчишка ныл, сжавшись в комочек. Миркхи́ец отвесил ему последний пинок и повернулся ко мне.

— Эмир Симбир желает тебя видеть у себя. Стража!

В кибитку вошли трое рослых мужчин. Наверняка это были самые высокие миркхи́йцы, потому что они были едва ли не на две головы выше Отхона.

— Развяжите её и ведите за мной. Ни на миг не отпускать.

Острый нож перерезал верёвки. Меня резко дёрнули вверх, ставя на ноги. От длительного пребывания в неудобной позе ноги затекли и подкашивались, почти как у старика. Меня не вели под локоть, а тащили.

За пределами кибитки стоял яркий солнечный день. Чудовищная несправедливость — небо пронзительно чистое и безоблачное в противовес ужасу, поджидающему на каждом шагу. В кибиточном городке миркхи́йцев царит оживление — снуют воины и женщины, горят костры. Отовсюду доносятся залпы хохота и бренчание трёхструнок. По мне снуют любопытные взгляды, по большей части равнодушные, но некоторые откровенно враждебные.

Вслед летят похабные шутки и пустые бахвальные речи. Стража ведёт меня к самой большой кибитке. Попросту говоря, огромной. Кипельно-белая, она возвышается над всеми остальными. А округлые стены увиты замысловатыми красными узорами. Возле кибитки играют двоё мальчишек, возрастом чуть младше Чомпота. Они пинают в пыли друг другу нечто округлое. Приблизившись, я понимаю, что это — отрубленная голова Шен-Ри́. Ярко-жёлтые глаза потухли, через приоткрытую пасть виден кончик шершавого языка. Стража толкает меня в спину, направляя к пологу, но я всё же успеваю сказать:

— Злые духи не любят тех, кто надругается над их вместилищем.

Косоглазые мальчишки замирают, переглядываясь, и бросаются с криком прочь, забыв про свою забаву. Стража отдёргивает полог, толкая меня внутрь пространства кибитки, и ведёт через всё её пространство к тому, кого величают Эмир Симбир.

Глава 8. Артемия

Эмир полулежит на возвышении, устланном горой мягких подушек. Все остальные кочевники сидят на войлоке, сложив под себя ноги. С появлением меня голоса смолкают и воцаряется тишина. Мягкий войлок гасит звук моих шагов. Эмир Симбир с интересом разглядывает меня, скользя узкими глазами по телу, всё ещё затянутому в доспехи. Меня останавливают за несколько шагов до его «трона» и болезненным тычком по задней стороне икры заставляют опуститься на колени.

— Поднимите, — лениво велит эмир, — и снимите с неё доспехи. За ними невозможно разглядеть её фигуры. Может, их женщины не так хорошо сложены, как о них говорят.

Несколькими резкими движениями молчаливые стражники сдёргивают с меня доспехи. От грубых движений рвётся и рукав просторной рубахи, сейчас мокрой от пота и прилипшей к телу. Стражники бросают доспехи на войлок и туда же летит оторванный рукав под одобрительные громкие возгласы кочевников.

— Поверните её спиной. У нас принято оценивать хорошую кобылу сзади.

Слова эмира тонут в громком хохоте. Советники, предводители улусов и военачальники оглушительно ржут, хлопая себя ладонями по ляжкам.

— На самом деле белая шлюха, — смакует свои слова эмир, — а то по грязному окровавленному лицу было непонятно, какого цвета твоя кожа.

Симбир отличается от числа своих военачальников. Эмир достаточно молод, ему едва ли около сорока. Он из тех, кого называют тонкокостным. Узкие плечи и длинные руки, худое лицо. Может, он не столь силён физически, как тот же Отхон-бай, но его глаза и тонкие губы выдают противника иного рода. Не зря именно ему удалось объединить под своим началом семь враждующих улусов. С одного взгляда становится понятно, что ему по вкусу жестокие удовольствия — такой будет, не отрывая взгляда, смотреть на то, как его жертву разрезают на лоскуты и смаковать при этом свой ужин.

Эмир хочет сказать что-то ещё, но в кибитку входит ещё один миркхи́ец.

— Эмир, к вам просится жена.

— Какая? Их у меня четверо.

— Оюна, мой господин.

— Скажи, что я приму её позже.

За пределами кибитки слышится высокий недовольный женский голос. И эмир, вздохнув, кивает:

— Нет, всё же запусти её сюда.

Миркхиец отходит назад и отдёргивает полог, впуская женщину. Она семенит коротенькими ножками к трону, бросая на меня взгляды, полные ненависти.

— Что тебе, мать моих сыновей?

— Убей ведьму немедля. Она угрожала твоим сыновьям. Говорила о злых духах, что может напустить на них.

— Вот как? И когда же она успела это сделать? Стража?

— У входа в вашу кибитку, эмир, — подаёт голос один из стражников.

— О, на твоём пороге… И она ещё жива? — возмущению Оюны нет предела.

— Я непременно разделаюсь с ней так, как посчитаю нужным. А теперь ступай, Оюна. Я приду к тебе вечером.

На лице женщины расплывается улыбка, и она, торжествующе взглянув на меня, спешит прочь. Эмир причмокивает губами и морщится от досады.

— Чем больше жён, тем больше проблем. Я даже рад, что небеса избавили меня от пятой, — тычет он в мою сторону пальцем, — от тебя было бы ещё больше раздора. Гораздо проще иметь рабынь. Итак, скажи, где ваш правитель? Он позорно бежал из города, оставив его на попечение шлюхи?

— Нет. Ему перегрызла глотку пантера. Та самая, голову которой пинали в пыли твои дети.

— Мальчишки. Что с них взять. У каждого возраста свои причуды и предпочтения.

Сальный взгляд, не таясь, гулял по моей фигуре.

— А что с остальным населением? Куда делись все женщины и дети?

— Спроси об этом у своих шаманов. Я была слишком занята обороной города, чтобы следить за наседками и их выводком.

— Не стоит дерзить мне. Твоего города больше нет, как и твоего величия. Сейчас ты стоишь передо мной и моими людьми. Просто ещё одна девка из тысяч других. Только и всего. По моему приказу тебя могут кинуть на забаву воинам моего улуса. А после того как каждый из них отдерёт тебя вволю, тебя закатают в сырой войлок и оставят сушиться на солнце. Но… ты можешь избежать этой участи. Если ты как следует порадуешь сейчас меня и моих людей, займёшь место среди моих рабынь. Станцуй для нас.

Миркхийцы довольно осклабились. Кто-то затренькал на трёхструнке. Противное «дзынь» било по ушам. Я стояла не шелохнувшись.

— Танцуй, — нетерпеливо хлопнул в ладоши эмир, сев на горе подушек, — танцуй же!

Голос его исполнился угрозы, колкой и холодной.

— Эй вы… Кажется, что нашей гостье кое-что мешает. Разденьте её.

Приказ исполнился немедленно. Ткань, разрываемая сильными руками, жалобно затрещала. Обнажённое тело покрылось мурашками от прикосновения лёгкого дуновения воздуха. Трёхструнка продолжала назойливо выводить какую-то мелодию. Я стояла без движения, едва сдерживая порыв прикрыться руками от мерзких, липких взглядов, цепляющихся за кожу.

— Я научу тебя быть покорной и стремиться как можно быстрее угодить господину.

Эмир потянулся, доставая из вороха подушек кнут, и замахнулся. Свист — и кончик кнута хлопает около моих ступней с одной стороны. Ещё один взмах — и он подбирается чуть ближе. Вновь свист кнута в воздухе и хлыст опускается на ногу, рассекая кожу ниже колена. Я непроизвольно дёрнулась вбок от боли, но больше не сделала ни одного движения. Эмир, прищурившись, вновь размахивается и опускает руку, глядя мне за спину.

— О мой дорогой друг!.. Присаживайся. Посмотришь, как будет плясать под кнутом белая Верксалийская шлюха.

В ответ ему доносится лишь молчание.

— Нет? Не желаешь насладиться представлением? Твоё право. Подойди, не стой так далеко… С тобой расплатились, как полагается?

— Не со мной. С моими людьми.

Голос звучит приглушённо, но кажется смутно знакомым. Он проникает внутрь меня, вызывая ураган эмоций. Не может этого быть! Он умер. Несколько лет назад…

Вошедший мужчина останавливается по правую руку от меня. И поневоле я перевожу на него взгляд. «Бессмертный». Лицо скрыто маской, мускулистое тело обнажено до пояса. Только кожаная перевязь для клинков перекинута через плечо.

— Со мной ты ещё не расплатился.

— Хорошо, мой друг. Назови свою цену и я уплачу тебе, как мы договаривались. Сколько золота ты хочешь?

— Немного, — мужчина снимает с лица маску, поворачиваясь ко мне лицом, — в качестве уплаты за свою службу я хочу забрать белую шлюху Веркса́ла с золотыми волосами.

Тяжёлый взгляд направлен прямо мне в лицо. Я смотрю в ответ и не могу поверить своим глазам. Хочется, чтобы увиденное оказалось правдой и… лишь наваждением, игрой утомлённого сознания. Потому что рядом со мной стоит Инса́р — один из лучших «Бесмертных», мой телохранитель и любимая игрушка, подаренная отцом в далёком прошлом. Просто мой. Как было когда-то давным-давно. Тогда его взгляд сулил наслаждение и светился любовью. Сейчас — он кипит яростью и кажется, что в меня летят брызги раскалённого, расплавленного золота, прожигающие кожу до мяса. Один миг — и меня отбрасывает в прошлое, на много лет назад. Жаркое лето… Пыльные улицы невольничего рынка…

Глава 9. Прошлое

— Артемия, не глазей по сторонам так жадно, словно ты впервые на невольничем рынке. И не показывай пальцем! — недовольно одёргивает меня учитель.

— Но я же здесь впервые, учитель Диокле́с.

— И о том знать должна только ты. Все остальные должны думать, что для тебя окружающая обстановка — дело привычное. Ты же не оборванка с улицы и непростая дочь толстосума. Ты — дочь своего отца Ликоме́да и жена будущего правителя нашего города. Ты должна стать образцом для подражания и вести себя так, словно ничто не может поколебать твоего спокойствия.

— А если мне неспокойно? — шёпотом спрашиваю я, невольно робея от вида рослых мужчин, стоящих в кандалах неподалёку от нас. Тела их черны как ночь, но украшены белой краской, а в ушах, носу и даже в губах продеты огромные кольца, — вот, смотри…

— Артемия, палец! — повышает голос Диокле́с и тянется в суму. Похоже, мне на самом деле стоит попробовать вести себя, как полагается, иначе учитель достанет из сумы тонкую, гибкую указку и стегнёт ею мне по пальцам. Как всегда, когда я не слишком рьяно выводила изящные наклонные буквы на уроках письма.

Диокле́с неторопливо прогуливается по невольничему рынку, растолковывая мне, как должен обращаться с рабами и слугами мудрый правитель, заставляет обращать внимание на мелочи.

— Диокле́с, мне жарко… И здесь дурно пахнет!

— Разумеется. Мы же не в чистой классной комнате. Но всё это тоже часть твоего обучения. Это то, что зовётся жизненным примером. Идём дальше.

Разве меня спрашивают? Диокле́с просто кладёт руку на плечо и, зажав, его тонкими пальцами, тащит меня дальше. Чуть позади нас следуют двое охранников, переодетых в простые воинские одежды. Словно они — лишь пара служак, но никак не наши охранники. Они даже идут довольно далеко друг от друга, не выдавая своего присутствия. Поначалу это было даже весело — переодеться в более простую одежду и гулять по городу, не привлекая лишнего внимания.

Даже Диокле́с, всегда выглядевший внушительно, сейчас смотрится как простой обыватель. Немного потёртая одежда, сутулая осанка, растрёпанная борода и смешной головной убор, прикрывающий лишь самую макушку его головы. Но после двух-трёх часов брожения по невольничему рынку мне уже не так весело, как в самом начале. От духоты тело вспотело и лёгкое платье противно липнет к нему. В воздухе стоит отчётливый тяжёлый запах множества тел, дешёвого вина, та́йсы и пережаренного мяса. Говор тысячи глоток, звон кандалов, скрип проржавевших засовов на клетках… Все эти звуки врываются внутрь головы и бьются внутри неё до боли.

— Как скоро мы вернёмся? — поневоле мой голос звучит капризно, как у маленького ребёнка, хотя мне уже минуло двенадцать.

— Терпение, Артемия… Ты голодна? Я возьму лепёшек.

— Вот этих? — я с неудовольствием смотрю на сероватые лепёшки из муки грубого помола.

— Да, вот этих. Попробуешь обыкновенной еды простых смертных.

Как люди могут жевать их с таким удовольствием, недовольно думаю я, мечтая о пышных, белых лепёшках, что пекут у нас во дворце. Они воздушные, лёгкие и тают во рту. Как только доберёмся обратно, попрошу, чтобы кухарка Агата их испекла. С мёдом. Или нет, не с мёдом. Лучше с ягодами.

А возле переносной лавки торговца лепёшками толпится около десятка человек.

— Я займу очередь, а ты не стой без дела. Оглядывайся присматривайся, примечая мелкие детали. Завтра на занятиях расскажешь мне об увиденном, подробно и с выводами.

Я вздыхаю, верчу головой по сторонам. Да что здесь примечательного? Уже тошнит от этого рынка! Мне скучно стоять рядом с толкающимися зеваками возле лавки, и я потихоньку начинаю отходить. Не переживаю, что могу потеряться на многолюдном рынке, потому что следом словно тень, следуют охранники. Они там, позади меня, даже если я их и не вижу прямо сейчас.

Нет, ничего примечательного на глаза не попадается. Всё те же помосты, телеги и клетки с невольниками самого разного возраста и внешнего вида: мужчины, женщины, старики и дети… Я уворачиваюсь от острых локтей и объёмных животов, удаляясь от Диокле́са.

— Вот этот и есть «бессмертный»? — презрительно выплёвывает слова тучный мужчина. Мне становится интересно. Я подбираюсь ближе прислушиваясь.

— Да, господин.

— Не верю… Пленённый «бессмертный»? Впервые слышу о таком.

— Он не пленённый. Его бросили на телегу с трупами после боя, сочтя мёртвым. Но он оказался живуч, его выходили и поставили на ноги. Прекрасный боец…

Судя по нетерпеливому тону, бородатому хозяину раба уже не впервые приходится нахваливать свой товар, чтобы его купили. Он расписывает силу и мощь бойца, демонстрирует зажившие рубцы. Но покупатели прислушиваются к болтовне, осматривают, ощупывают товар и уходят прочь, качая головами.

— Значит, не такой уж он хороший боец, если дал себя убить, — делает вывод тучный мужчина и, довольный своими словами, уходит.

Я во все глаза смотрю на раба, которого хозяин назвал «бессмертным». Он кажется мне не живым, а статуей, подобно той, что установлены во дворце. Те статуи во всей краск показываютмощь мужского тела. Статный, высокий, под бронзовой кожей — налитые силой выпуклые мышцы. Голова раба была обрита наголо ранее, но сейчас уже видна поросль тёмных волос. Я поражаюсь тому, с каким спокойствием он воспринимает внимание к себе. Его щупают, словно гуся, перед тем, как купить, заглядывают в рот и оттягивают нижние веки.

Мне подобные действия кажутся унизительными, но вид у раба при этом такой, словно ничего из происходящего к нему не относится. Словно мы все, окружающие его, назойливая мошкара, недостойная даже презрения… И если Диокле́с именно такое спокойствие имел в виду, поучая меня, то подобного состояния мне явно не достичь в ближайшее время. Похоже, я стою и пялюсь на раба слишком откровенно и долго, потому что он медленно поворачивает голову в мою сторону и смотрит прямо в глаза. Странный цвет глаз — жёлтый, как у кошек. Никогда не видела подобного. Он смотрит на меня и… подмигивает мне всё с тем же невозмутимым видом? Или то мне показалось, потому что раб вновь занимает прежнее положение, становясь похожим на бездушное каменное изваяние.

Очередной покупатель, цокая языком, отходит прочь. И торговец замахивается на раба плетью:

— Бесполезный кусок мяса! — словно раб виноват в том, что его никто не хочет покупать.

Торговец дёргает за цепь, которая прикована к кандалам, опутывающим ноги раба, и тянет его за собой. Проходит некоторое расстояние и останавливается возле лавки с лепёшками. Я по непонятной причине всё ещё слежу за «бессмертным». Толкотня возле лавки сильная, и вдруг я замечаю, как один из мужчин тянет руку и проворно тащит с прилавка пару лепёшек, пряча одну из них себе за пазуху. Осторожно и, казалось бы, незаметно, но торговец замечает краем глаза, количество лепёшек уменьшилось.

— Вор! Здесь вор!

Начинается суматоха, но воришка спокойно скользит вбок, роняя лепёшку возле ног раба, «бессмертного».

— Это твой раб? — возмущённо вопит воришка, обращая внимание, — значит, это он стырил хлеб у честного торговца!

Торговец невольниками багровеет от злости, замечая хлеб, валяющийся у ног раба.

— Эй, почтенный, заплати, а? Твой раб — твоя собственность. Он нанёс мне урон!.. — голосит торговец лепёшками.

— Шелудивая псина, — взбешено ревёт хозяин раба, поднимая в воздух плеть.

А воришка как ни в чём не бывало стоит рядом, наблюдая за происходящим. Мерзкий обманщик! Плеть со свистом рассекает воздух и опускается на оголённую грудь раба. От сильного удара лопается кожа, и в воздух взлетают кровавые брызги. Наказание кажется мне жутко несправедливым. И сколько бы раз Диокле́с ни втолковывал мне, что сначала нужно думать, а потом делать, в этот раз мои действия оказываются быстрее мыслей.

Я с возмущённым криком бросаюсь наперерез, замечая лишь, что занесённая плеть опускается слишком быстро. И, что главное, опускается она уже на меня. Внезапно сильные руки обхватывают и разворачивают меня, закрывая собой, но резкая боль всё же обжигает щёку. Он мгновенная и сильная. Кажется, что у меня разом отсекли половину лица и солёные слёзы, хлынувшие следом, заставляют рану гореть ещё сильнее.

Запоздало до ушей доносится крик и торговца с плетью в руке теснят мои охранники, и, расталкивая зевак во все стороны, ко мне спешит Диокле́с. Раб всё ещё удерживает меня в кольце своих рук. Вокруг звучат крики и ругань, истошно вопит торговец лепёшек, ему вторит возмущённый глас хозяина раба. Но все звуки смолкают, едва слышится рёв медной трубы, возвещающей о приближении Правителя.

— Что за неразбериха?

Отец? Это на самом деле он?

— Диокле́с, почему моя дочь находится в руках раба, а её лицо заливает кровью?

Старый учитель кланяется глубоко, произнося слова оправдания. Но многое ему неизвестно — ведь он опоздал. Часть событий описывают стражники, повесив головы в ожидании неминуемого наказания. А основную часть рассказывают, перебивая друг друга, торговцы, виня во всём раба, что, по их словам, вор.

— Он не крал хлеб! Вон там стоит настоящий воришка!

Мой палец утыкается в тщедушного мужчину, стащившего хлеб с прилавка.

— У него за пазухой спрятана лепёшка. И когда торговец заметил, что у него пропал товар, вор выкинул вторую лепёшку под ноги рабу.

— Это мой хлеб, — торопливо произносит вор, — я его купил!

— Купил и спрятал за пазухой? — мой голос звучит как писк комара, но разносится далеко в тишине.

Воришку в два счёта обыскивают и находят припрятанное.

— Увести его, — велит отец, — накажите его как вора, лжеца и клеветника. Трижды.

Голос отца холоден, но ещё холоднее блеск его глаз, направленный на меня. Раб уже разжал объятия, но я всё ещё стою возле него.

— Подойди ко мне, Артемия.

Сильные пальцы обхватывают меня за подбородок.

— Твоё лицо опухло и обезображено. Потребуются немалые усилия, чтобы залечить это.

Отец переводит взгляд на хозяина раба:

— Знаешь, какое наказание уготовано тому, кто поднял руку на семью правителя?

Торговец побледнел и упал на колени, касаясь лбом пыльной земли, моля о пощаде.

— Он же не нарочно, отец!

— Вот как? И кто же, по-твоему, виноват во всём этом?

— Воришка. Если бы не он…

— Если бы не он, если бы не учитель, халатно отнёсшийся к вверенной ему ученице, если бы стража не упустила тебя из виду… Слишком много если. Но не кажется ли тебе, Артемия, что среди них не хватает ещё одного?

— Если бы я не влезла под плеть хозяина раба, — наконец, признаю я, зная, чего ожидает отец. Слова звучат чуть иначе — кажется, что одна сторона лица онемела или её вовсе не существует, хотя по щеке на платье тонкой струйкой стекает кровь.

— Пощадите, я готов искупить свою вину… — всё ещё бормочет торговец, — возьмите всё, что у меня есть.

Он трясёт кошелём и толкает вперёд раба, загораживаясь им от гнева отца.

— «Бессмертный»? — хмыкает отец, определяя каким-то образом, кто стоит перед ним, — я вынесу решение чуть позже. А сейчас я желаю отправить свою дочь в руки лекарей. Немедленно.

Глава 10. Прошлое

Во дворце вокруг меня сразу начинают крутиться лучшие лекари. Я лишь мельком взглянула в зеркало и ужаснулась: левая половина лица безобразно опухла, а удар плети рассёк кожу полумесяцем на скуле.

— Теперь я точно останусь уродиной до конца своих дней.

— Ложись и не двигайся, — велит мне лекарь и касается тонкими прохладными пальцами щеки. Я шиплю от боли. Он, не обращая внимания, на мои всхлипы, отирает кожу влажной тканью и только потом накладывает на кожу пряно пахнущую кашицу из толчёных листьев.

— Горит ещё сильнее, — жалуюсь я.

— Это ненадолго. Совсем скоро перестанешь чувствовать боль и опухоль спадёт. Потом я зашью края раны. А теперь лежи без движения.

Лучше бы не говорил ничего, сразу становится страшно: я боюсь боли. Но лекарь не солгал. Совсем скоро боль начинает утихать. Усталость берёт своё — я засыпаю. А проснувшись, обнаруживаю, что лекарь сделал свою работу, пока я спала. Спала так крепко, что ничего не почувствовала. В отражении зеркала видны только крошечные аккуратные стежки и краснота вокруг них. Даже опухоль спала почти полностью.

Отец выносит решение на следующий день. Робея, я предстаю перед ним, гадая, какое наказание он придумает для меня. На невольничем рынке я ослушалась и самовольно улизнула, в то время как нужно было только стоять и глазеть по сторонам. В малом зале почти никого нет из посторонних. Слуги и рабы — не в счёт. Решение отца повергает меня в изумление и негодование: двух стражников, что должны были прислуживать мне, казнили. Чтобы они, перейдя на службу к кому-то другому, не могли растрепать языками дворцовые тайны. Старый учитель в наказание был бит палками и отослан на родину, в далёкий городок.

— Что касается тебя, Артемия, ты уже и без того наказана. Плетью. Впредь тебе в голову не придёт ослушаться учителя. Место Диокле́са займёт другой. Он будет продолжать твоё обучение. И только. Так называемые уроки примеров из жизни я беру на себя. Тебе всё ясно?

— Это несправедливое решение! Диоклес…

— Прежде чем пытаться оспорить моё решение, взвесь всё как следует. И ещё… Раб, выйди вперёд.

Я и не заметила, что тот раб с невольничего рынка тоже находится здесь.

— «Бессмертные» высоко ценятся. Я надеюсь, что и в тебе найдётся нечто достойное. Твой хозяин подарил тебя в качестве извинения за причинённый вреди моей дочери. Готов ли ты служить, как то обещают ваши клятвы? Или мне стоит вернуть тебя твоему хозяину, как неугодный мне подарок?

Вместо ответа раб прикладывает руку к сердцу.

— Нет, — останавливает его отец, — не мне. Ей.

Отец указывает на меня, замершую без движения.

— За тебя заступилась моя дочь. Так что обязан ты ей, а не мне. Потому клятву верности произноси перед ней.

Раб разворачивается и делает пару шагов по направлению ко мне. Склоняет голову и, приложив руку к груди, произносит пару всего пару слов низким голосом:

— Оммир бахкас.

— И что это обозначает? — я обхожу стороной раба.

— Ценою жизни. Он будет верен тебе во что бы то ни стало. Они клянутся так, когда берут на себя какие-то обязательства. Теперь он — твой до конца дней.

— Мой собственный раб? — недоверчиво спрашиваю я, оглядываясь на высокого мужчину, кажущегося огромной горой по сравнению со мной.

— Да, Артемия. Он будет тенью, следующей за тобой по пятам, охраняющей тебя.

— И я могу распоряжаться им как пожелаю?

— В пределах разумного.

— Тогда я хочу выменять его на старого учителя.

Несмотря на то что Диокле́с был требователен и иногда бил меня по пальцам указкой, я от всей души любила старого учителя, с которым редко бывало скучно. А истории, рассказываемые им, и вовсе заставляли замирать на месте без малейшего движения от изумления.

— Исключено, — отрезает отец, — Диокле́с уже показал себя ненадёжным. Это моё последнее слово.

— Мне не нужен этот… этот истукан! — из глаз брызгают слёзы, и я выбегаю прочь из Малого зала мимо раба, стоящего неподвижно. Без разрешения отца.

Наказание не заставило себя долго ждать. Мне запретили покидать внутренние покои на протяжении трёх дней. Все мои передвижения были ограничены спальней, уборной, небольшим балконом и примыкающей к нему террасой.

Моему недовольству решением отца и слезам не было конца. Я лежала на кровати и растирала слёзы по щекам, негодуя, но не видя выхода. Еду оставляли возле дверей комнаты. Но несмотря на чувство голода, я отказывалась есть уже второй день в знак протеста. Тогда кухарка Агата, у которой я была любимицей, испекла моих любимых лепёшек с кисло-сладкими ягодами внутри. Это было понятно по аромату, сочившемуся сквозь просвет между полом и дверью.

Живот недовольно урчал от голода. В дверь постучали. Поколебавшись несколько мер времени, я всё же подошла к двери, отпирая засов. На пороге стоял подаренный мне раб, держа в руках керамическое блюдо с маленькими ароматными лепёшками. Он обошёл меня и поставил блюдо на столик, сделал несколько шагов назад и застыл возле дверей всё с тем же непроницаемым выражением лица. Молча. Даже двигался он тихо. Так, словно его не было в комнате, а то была игра моего воображения. Злость бурлила во мне от одного его вида. Я схватила лепёшку и запустила ею в раба:

— Видеть тебя не хочу! Выйди из комнаты!

Лепёшка стукнулась о грудь раба и упала на пол. Он никак не отреагировал, а мне тотчас же стало нестерпимо стыдно от своего поведения. Оно было капризным, гадким и… недостойным. Покраснев от стыда, я всё же подобрала лепёшку с пола и выбежала на террасу. Наверняка лепёшка была бесподобной, но мне она казалась солоновато-горькой из-за слёз, струившихся по щекам. От влаги слёз начало припекать зашитую рану. Я смахнула слёзы рукой, но лишь растёрла их.

— Не плачь и не три слёзы — сделаешь только хуже. Может остаться большой шрам, — раздался низкий голос.

Раб никуда не ушёл. Он стоял за моей спиной.

— Ну и пусть! Всё равно лицо изуродовано.

— Нет, через некоторое время твоя красота затмит собой весь остальной мир.

— Я не спрашивала у раба мнения. Уходи! Это приказ.

— Я не слышал ни одного приказа. Только вопли капризной девчонки.

Я встала обернувшись. На этот раз его спокойный вид остудил мой пыл, напомнив слова Диокле́са о неподобающем поведении. И постаралась придать своему голосу нужное выражение, вспоминая, как обращался к слугам и рабам мой отец: с должным нажимом, чтобы дать понять, кто хозяин, но без лишнего унижения, неприятного любому человеку, даже рабу.

— Как тебя зовут, раб?

— Раб.

— Нет, твоё настоящее имя. Вот тебе мой первый приказ, раб. Назови своё настоящее имя, — как можно спокойнее произнесла я.

Мужчина помолчал, словно раздумывая, стоит подчиняться или нет. Поразительно! Как я буду управляться с этим рабом, если даже такой приказ он обдумывает, прежде чем выполнить.

— Инса́р, — наконец, произносит он.

— И что означает твоё имя, Инса́р?

— «Тот, кто побеждает».

— Хорошее имя для воина.

— Очень разумное замечание для столь маленькой госпожи.

В глубине зрачков промелькнули искры, словно его веселит происходящее. Промелькнули — и погасли.

— Меня хорошо обучают, Инса́р. А тебя, видимо, нет, потому что я не разрешала тебе входить на террасу. Оставь меня. Займи своё место и… охраняй мои покои. Не впускай никого без моего на то разрешения.

Раб молча склоняет голову и уходит, сочтя тон приказа достаточным.

Глава 11. Прошлое

После того как место Диокле́са занял другой учитель, сам отец начал больше времени проводить со мной. В основном это всё было частью непрекращающегося обучения. Иногда оно заключалось в том, чтобы просто присутствовать при разборе тяжб или некоторых вопросов, связанных с управлением городом. Не всё мне было понятно, порой — просто скучно. Но я всё же старалась изо всех сил вникать.

Отец хоть и не подавал виду, но всё же пытался как-то сгладить острые углы. Он подарил мне диковинную лошадь, привезённую из далёких земель. О таких лошадях раскрашенных в чёрную и белую полоску мне рассказывал Диокле́с, но видеть её вживую, касаться тёплой, короткой шерсти — совсем другое дело. Я постоянно крутилась вокруг неё, и мне очень хотелось прокатиться на ней верхом.

Но рядом за мной постоянной тенью следовал новый раб, Инсар, вставляющий иногда замечания о том, чего не следовало бы делать во имя безопасности. Да, я хотела относиться к нему подобающим образом. Но отчего-то от одного вида его массивной фигуры, следующей за мной по пятам, от этого непонятного взгляда цвета золота мне хотелось ёрничать и выказывать дурной нрав. Я часто давала ему поручения, неподобающие его статусу, и оттого испытывала злорадное удовольствие.

Так, в очередной день, я отослала Инсара, чтобы он принёс с кухни кувшин с прохладительным кисловатым напитком. И едва раб скрылся в заданном направлении, вошла в загон с лошадью, чтобы оседлать её. Вопреки всем предупреждениям мне удалось это сделать довольно легко. И я даже взобралась верхом, понукая лошадку. Она смирно вышла из загона и степенно прошлась по внутреннему двору. А затем вдруг взбрыкнула и понесла на полной скорости прочь. Я пыталась усмирить взбесившееся животное — всё было тщетно.

Лошадь неслась на выход из зверинца, задавая направление по прихоти животного нрава. Она проскочила через ворота и помчалась прочь, удаляясь от дворцовых пристроек и садов. Я держалась изо всех сил, оцепенев от страха. Идея прокатиться на диковинной лошади казалась мне уже не столь хорошей. Она несла меня по улицам города и направление её движения мне очень-очень не нравилось. Она бежала улицей Чёрных Роз, прямиком к кварталу Жалящих Гадюк. Района, куда не осмеливались сунуться в одиночку даже взрослые мужи. Язва на теле города — так отзывался о нём отец.

У района была недобрая слава: лишиться жизни в нём было так же легко, как лишиться кошеля, зазевавшись на рынке в праздничный день. Тесные улочки сменяли одна другую. Лошадь неслась во весь опор ровно до того момента, как уткнулась мордой в тупик. Лишь тогда она остановилась, издавая жалобные звуки, непохожие на ржание обычных лошадей. Я сердито шикнула на неё, но глупое животное заорало ещё сильнее, будто нарочно привлекая внимание.

— Девчонка, — раздался голос откуда-то сверху. Из оконного проёма высунулась голова бритоголового мужчины, но полностью увитая татуировка змей. Даже на щеках были вытатуированы разинутые пасти гадюк, — взять девчонку. Она должна дорого стоить.

Я не поняла, кому он отдавал приказ — ведь рядом никого не было. Но тотчас же словно из-под земли выросли силуэты нескольких других мужчин, устрашающего вида. Один из них схватил под уздцы лошадь, двое других подхватили меня под локти и повели прочь. Я упиралась в землю ногами, но тогда меня просто подняли и понесли над поверхностью земли. Через несколько мер времени меня привели в приземистое здание, полностью состоящее из одного просторного помещения. В котором сидели около десятка таких же человек с изображениями змей.

— Знаешь, кто это? — процедил сквозь зубы один из мужчин.

— Очень мелкая сучка из богатеньких, — ответил ему второй.

— Не-е-ет, это дочь самого правителя. Я видел её на празднике. Чувствуешь, чем пахнет? Не только золотом, но властью и большими возможностями. Давно нашему клану в руки не шла подобная удача. Вы — пятеро, глаз с неё не спускать.

Меня усадили в угол, велев заткнуться и не издавать ни звука. Было очень страшно, так страшно не бывало ещё никогда. Особенно пугали эти головорезы, принадлежащие к одному из преступных кланов города. Иногда смысл их речи становился мне неясен — столько странных и непонятных словечек они употребляли. Мгновения утекали в никуда. А потом вдруг у одного из окон раздался слабый шорох и послышался тихий вскрик. Головорезы насторожились. Один из них, крадучись подошёл к оконному проёму, осторожно выглядывая из него, и оказался вытянут наружу. Раздался хруст — и вновь наступила тишина. Головорезы всполошились. Один из них метнулся ко мне, приставив острое лезвие к горлу. Оставшиеся трое приняли боевые стойки около окна. Сначала ничего не происходило, но потом словно вихрь ворвался внутрь. Движения ворвавшегося были так быстры, что за ними было тяжело уследить глазами — они смазывались в единое пятно цвета бронзы. Крики, ругань и шум борьбы слились воедино. Я зажмурила глаза от страха. Внезапно всё прекратилось, я осторожно приоткрыла глаза, увидев лишь безжизненные тела, залитые кровью, и Инсара, приближавшегося ко мне, зажатой в лапах головореза.

— Стой или я перережу девчонке глотку.

Инсар даже не замедлился.

— Режь.

Рука головореза чуть дрогнула. Занесённое лезвие едва скользнуло по коже и… ничего. Звук падающего тела позади меня.

— Можешь открыть глаза, — раздался спокойный голос раба. Я отрицательно мотнула головой.

— Нам нельзя здесь оставаться. Скоро сюда сползутся все гадюки клана. Пойдём.

Я открыла глаза. Раб присел на корточки так, что оказался вровень с моим лицом.

— Сейчас ты возьмёшь меня за руку и пойдёшь следом. Будешь делать всё так, как я скажу. И совсем скоро окажешься в стенах дворца.

Не дожидаясь ответа, Инсар обхватил мою ладонь и потянул за собой, к окну. Инсар вылез сам и вытащил меня следом.

— Нужно залезть на крышу, я подсажу тебя.

Можно было не отвечать. Действия следовали сразу же за его словами. Инсар решил, что самым лучшим способом покинуть квартал будет бег по крышам, плотно прилегающим друг к другу. Топот наших ног, казалось, раздавался далеко вокруг. Иногда расстояние между крышами было таково, что его легко могла перешагнуть даже я. Иногда — требовалось разбежаться.

— Мы уже у границы квартала. Ещё немного и мы будем в безопасности…

Позади раздались крики преследователей. На нас неслось с десяток головорезов. Внезапно Инсар резко пригнул меня к крыше. В воздухе над головой раздался свист — головорезы запускали метательные диски с зазубренными краями.

С одной стороны — головорезы, с другой стороны — такое огромное расстояние до соседней крыши, располагающейся чуть ниже, что мне никогда в жизни было бы не пересечь её, даже будучи взрослой. Инсар подхватил меня на руки:

— Обхвати меня за шею, руки — замком. И не разжимай их не за что. Прижмись крепче.

Мне пришлось повиснуть на рабе, как той дрессированной обезьянке, обвив его торс ногами и обхватив за шею. Раб сделал несколько крупных шагов назад, по направлению к головорезам, потом разбежался и, оттолкнувшись ногами, на мгновение словно завис над пропастью между соседними крышами. Сильный удар — раб приземлился на другой стороне крыш, едва ощутимо дёрнувшись. Один диск всё же достиг цели, распоров ему кожу на плече. Инсар обернулся, посмотрев на банду головорезов, и легко побежал дальше, спустившись с крыши парой крупных прыжков. Через пару улиц раб осторожно спустил меня на землю, но руки из ладони не выпустил, ведя обратно во дворец.

Меня хватились — огромное количество стражников прочёсывали кварталы. И совсем скоро я предстала перед взбешённым отцом, правителем Верксала. При виде меня, живой и невредимой, его лицо просветлело, но лишь на миг, чтобы вновь потемнеть.

— Чтобы к сегодняшнему вечеру от квартала гадюк и камня на камне не осталось, — резко бросил отец.

— Это будет непросто сделать, — возразил кто-то из Советников.

— И неразумно, — вторил ему второй, — наживём себе врагов, бороться с которыми будет непросто.

— Очистить квартал сегодня же, — ещё раз повторил отец, — эта язва разрастается всё дальше… Бросить все силы. В живых не оставлять никого.

Советники недовольно зацокали языками, но приказ был отдан — и стройные ряды войск отправились зачищать квартал.

— А теперь подойди, раб.

Отец обратился к Инсару.

— Как могло выйти так, что «бессмертный», поклявшийся служить, подверг опасности жизнь моей дочери? Может быть, тебя переоценили? И стоит от тебя избавиться сейчас же?

— Он не виноват, отец, — подала голос я.

— Вот как? А кто же?..

— Лошадь, подаренная тобой, понеслась прочь, прямиком в тот квартал.

— Это не оправдание. Он должен был костьми лечь, но остановить лошадь.

— Он не мог.

— Почему?

— Потому что я отослала его прочь, на кухню, — нехотя призналась я.

— Я не верю своим ушам. Тебе, Артемия, мало прочих слуг на побегушках? Ты неэффективно используешь раба, подаренного тебе для защиты, и подвергаешь свою жизнь опасности.

— Да, отец, — пришлось признаться мне.

— Ты будешь наказана. Раб всё равно допустил ошибку. И кажется, тебе не стоило дарить это животное. Придётся избавиться от одного из них. Выбирай.

— Раб не виноват. Он спас меня.

— Значит, умертвим животное, как только зачистят квартал. А сейчас ступай к себе. Не покидай пределы комнаты без моего на то разрешения.

Я поклонилась и двинулась на выход из зала, как услышала голос отца:

— И Артемия. Ты будешь присутствовать при том, как мясник заколет эту лошадь. Ты должна знать, что у всего есть цена и уметь нести ответственность за свои ошибки. И не только. Принимая решения, будь готова проследить за их исполнением.

Урок отца оказался суров. Несчастное животное привели в зверинец на следующий день. Мясник заколол лошадь словно свинью и в два счёта освежевал её тушу. Даже шкуру он снял ловко, ни разу не испортив её. Позже она займёт своё место на полу моей комнаты. По приказу отца.

Я старалась не разреветься, глядя на то, как хищники с удовольствием отрывают куски мяса от свежей туши, но едва переступила порог комнаты, дала волю слезам. Забыв на время, что раб Инсар следует по пятам, не оставляя на минуту.

Чьи-то пальцы легко и невесомо коснулись волос. Я подняла голову, увидев Инсара, замершего возле меня, и от удивления даже перестала плакать. Рабам не позволялось касаться хозяев без разрешения. А этот молчаливый истукан гладит меня по голове, словно он мне — ровня.

— Из-за такого глупого животного не стоит ронять столь драгоценную влагу, Артемия.

— Может быть, ты хотел сказать, из-за собственной глупости?

Инсар молча пожал плечами и отошёл, вставая у двери.

— Ты всегда такой молчаливый?

— Моя обязанность заключается в ином.

— Раньше меня повсюду сопровождал учитель и охрана. Он был моим другом. Теперь вместо него за мной всюду следуешь ты. Твоя новая обязанность — быть моим другом и не раздражать меня своей молчаливостью.

Раб веселится — я это читаю в его глазах. Едва ли не помирает со смеху, но где-то внутри, за своей молчаливой оболочкой.

— Нельзя стать другом по приказу.

— Наверное, ты прав. Я приказываю тебе попытаться стать моим другом. И не молчать. Будь добр, отвечать не двумя — тремя словами, если я спрашиваю тебя о чём-то.

— Этот приказ более разумный.

— Благодарю. Я рада, что раб оценил уместность моего приказа.

Глава 12. Прошлое

Инсар оказался неплохим собеседником, всё таким же немногословным. Но, по крайней мере, теперь он не возвышался за моей спиной молчаливой каменной глыбой. В его верности не приходилось сомневаться. Он своими действиями доказывал, насколько хорошими стражниками могут быть «бессмертные». Даже отец, суровый и скупой на похвалу, одобрительным кивком приветствовал раба, всюду следующего за мной. На тренировках Инсар находился неподалёку и молча наблюдал за моими попытками научиться держать в руке меч. Учитель уже выбился из сил объяснять, как надо это делать правильно. И, похоже, похоронил надежду обучить меня хотя бы азам, которыми должны владеть абсолютно все благородные: и мужчины, и женщины. В очередной раз тренировочный меч вылетел из моих пальцев. По лицу раба скользнула усмешка. Кто-то другой бы её не заметил, но когда проводишь много времени с таким, как Инсар, поневоле начинаешь понимать малейшее изменение мимики.

— Подай мне меч, Инсар…

Я взяла протянутое оружие.

— Тебе смешно? Ты смеялся.

— Я не хотел насмешничать над попытками госпожи научиться владеть мечом.

— Отец говорит, что смеяться и насмехаться означает не одно и то же.

— Справедливое замечание. Да, мне смешно наблюдать за этими попытками.

— Вот как? И что же я делаю неправильно?

— Прежде чем обучать искусству владению мечом, отрабатывая удары, нас заставляли повсюду носить меч с собой. Есть, спать вместе с ним. Так, чтобы он стал естественным продолжением руки. Госпоже это ни к чему, будет достаточно хотя бы того, чтобы он не был чужеродным и лишним в ладони. К нему нужно просто привыкнуть.

— Хорошо. Начну привыкать к нему завтра.

— Сегодня, — возразил Инсар, — занятие ещё не окончено. Нужно начинать сегодня. Или постоянно откладывать на потом.

Инсар оказался прав. И уже через пару занятий меч держался в руке более уверенно, не выпадая из неё при легчайшем ударе. Инсар показал как нужно отбивать простейшие выпады.

— Хорошо. А теперь отойди к краю тренировочного поля. Отец не любит бесполезных людей. И если он узнает, что охранник за несколько дней научил меня большему, чем учитель фехтования за две недели, он велит избавиться от него. А мне не хотелось бы лишать человека головы только потому, что война — не столь привычное занятие для нашего народа, как для твоего.

* * *

Колесо времени вращалось своим чередом. И можно было бы забыть о том, что отец отдал приказ сровнять с землёй квартал Жалящих Гадюк. Он хотел единым движением вырвать рассадник заразы. И казалось, что это ему удалось. Конечно, часть головорезов растворилась на многочисленных улочках города, но для того, чтобы вернуть былое величие, им потребуется очень много времени. Так мы думали. Жалящим гадюкам вырвали ядовитые зубы — так говорили при дворе моего отца Советники. Они улыбались, восхваляя его мудрость, хотя чуть больше двух лет назад некоторые из них выступали против такого решения. Их улыбки и льстивые речи и временное затишье смогли усыпить даже бдительность моего отца. И однажды ночью оставшиеся Жалящие Гадюки вновь дали о себе знать.

Спокойный сон вдруг прервался, подёрнувшись тревогой, отчётливо разлившейся в ночной тишине. Я вздрогнула и села в кровати, чувствуя, как рот зажала рука.

— Тише.

Инсар. Тревога отступила. Непонятно только как давно раб находится в моих покоях, притаившись по одну сторону кровати.

— Никаких резких движений. Вставай и отступай в дальний угол комнаты. Вон туда. Он не просматривается из окна. Торопись, но не спеши.

Я последовала приказу с колотящимся сердцем и холодным рассудком. Инсар знает своё дело. За прошедшие два года он не раз успешно защищал меня от покушений. Быть дочерью правителя — значит, постоянно находиться под ударом. Обязательно найдётся тот, кто захочет подействовать на решения отцов через его детей.

Инсар, пригнувшись, скользнул к окну. Тишина и темнота. И вдруг в оконный проём скользнули две тени. Мягкая поступь и плавные движения, словно у «крадущихся» из охраны правителя. Но никто из них не стал бы красться ночью. Шум борьбы и едва слышные крики. Движения Инсара настолько быстрые, что за ними тяжело уследить взглядом, особенно в темноте. Мне остаётся только догадываться, как он различает врагов в темноте, так скоро расправляясь с ними. За одними следуют другие. Они лезут в окно, словно муравьи на оставленную кем-то дорожку из крупиц сахара. Мой охранник справляется с ними и высовывается в окно, проверяя, нет ли кого ещё.

— Как они забрались? Здесь так высоко…

— У них есть навыки, предназначенные для того, и специальные приспособления, — тихим голосом отвечает Инсар.

— Почему остальная охрана не среагировала? Где они все?

— Возможно, их умертвили. Или во дворце завёлся предатель…

Я различаю на лице одного из нападавших татуировку разинутой змеиной пасти.

— Это гадюки.

Тревога вновь бьёт меня крыльями по лицу.

— Нам нужно в отцовские покои. Живо.

— Неразумно. Я проверю всё и только после этого…

Но я уже метнулась к дверям. Раб настигает меня в два счёта и встряхивает за шиворот, как щенка.

— Стой на месте. Это небезопасно.

Я одёргиваю платье вниз и указываю рукой на тела:

— Это — Гадюки, а там — мой отец, приказавший сровнять с землёй их квартал. Ты отправишься к отцу. Это не просьба, а приказ. В противном случае, я завтра же попрошу его, чтобы он продал тебя или подарил кому-то другому. Если к тому времени он ещё останется жив.

Да, к пятнадцати годам я научилась отдавать приказы и ставить ультиматум. Ему придётся поступить так, как велю, даже если это небезопасно. Он вздыхает:

— Держись позади меня.

Инсар скорым шагом покидает покои. Мы минуем коридор. Во дворце тихо. Только на полу то тут, то там лежат умерщвлённые охранники. Вдалеке слышится шум борьбы. Инсар ускоряет бег и врывается в покои отца. Бросает мне через плечо, чтобы я не совалась следом. Но мне спокойнее находиться за его спиной даже в пылу битвы, чем стоять одной в пустом и тёмном коридоре. Я скольжу следом и становлюсь возле дверей. Отец лежит на кровати и тяжело дышит. В тёмной комнате сражаются воины из охраны отца с несколькими нападающими. Инсар приходит на подмогу и вместе они быстро расправляются с головорезами. Я бросаюсь к постели отца. Кто-то из его охраны зажигает масляную плошку. Отец жив, но бледен и по лицу струится пот. Я тянусь к нему рукой, но раб оттаскивает меня прочь.

— В него стреляли отравленными иглами. Они тонкие, как волос и едва заметны.

Я наклоняю голову набок и замечаю, как в некоторых местах едва золотятся тонкие иглы. А ведь я могла бы напороться рукой на одну из них… Один из охранников спешит прочь, вызывая подмогу. И скоро ночные коридоры заполняются запасными отрядами воинов, туда-сюда снуют советники и лекари. Мне велят вернуться к себе и не путаться под ногами.

В комнате — пусто и даже прибрано. Словно никто не пытался напасть. Я с ногами забираюсь под одеяло и мгновенно застываю от неприятного ощущения, холодком скользнувшего вверх по ноге. Холодное, гладкое тело змеи обвивается вокруг лодыжки и забирается всё выше. Ужас сковывает горло и не даёт вымолвить ни слова. Паника вырывается частым дыханием изо рта и следом за тем кольца змеи скручиваются всё туже вокруг ноги. Она уже обвила колено…

Я осторожно откидываю одеяло в сторону и смотрю на змею, оставленную кем-то в моей постели. Гадюка с разинутой пастью раскачивается из стороны в сторону. Вертикальные зрачки устремлены прямо на меня. Мне хочется закричать от ужаса. Но вместо того в голове вдруг раздаётся странный тихий шелест и шипение. Смысл их мне неясен, но паника отступает. Как и замедляются движения змеи.

Она неподвижно застыла, как и я. Моя рука поднимается и медленно приближается к голове змеи. Ещё миг — и пальцы коснутся змеиной треугольной головы… Но тут дверь в покои распахивается. Резкое движение нарушает установившееся равновесие. Змея, словно очнувшись, разевает пасть и отклоняется назад, готовясь атаковать. Ей не суждено сделать рывок вперёд. Голова отлетает прочь, срезанная метательным диском.

Глава 13. Прошлое

— Твой отец пришёл в себя и хочет тебя видеть, — говорит Инсар, мечась по покоям и переворачивая всё вверх дном. Я мгновенно вскакиваю на ноги, готовая бежать к отцу, но останавливаюсь:

— Не стоит устраивать здесь беспорядок.

— Не стоит мешать мне выполнять мою работу, — отвечает мне в том же тоне Инсар и останавливается только тогда, когда убеждается, что больше ни одной змеи нет. Впрочем, как и моей комнаты, теперь утопающей в распотрошённой одежде и перевёрнутой мебели. Я вздыхаю, но иду следом за рабом, поглядывающим по сторонам. Отец полулежит в постели горе подушек, всё ещё бледный, но уже отдающий приказы слабым голосом. Это скорее тихий шелест, чем привычный мне громкий голос, но даже к едва слышимым словам прислушиваются.

— Выйдите все. Ты, Артемия, подойди ближе.

Я подхожу к кровати и, не удержавшись, присаживаюсь на самый край. Обхватываю горячую сухую ладонь.

— Тебе придётся покинуть дворец на время… Слишком опасно. Сегодняшняя ночь показала, что враг смог подобраться так близко благодаря поддержке кого-то из наших сторонников. Я не намерен тобой рисковать ещё раз.

— Но я…

— К тому же и без того подходит срок отправиться в Далмат. Ничего страшного, если ты приедешь туда немного раньше привычного срока.

— Надолго?

— На срок обучения и настолько, насколько понадобится, чтобы искоренить заразу. Хотя бы вырвать как можно больше сорняков. Отправляешься сегодня же, с рассветом.

— Но рассвет уже близок.

— Верно, — слабо улыбнулся отец, — не будем зря терять время. Тебя проведут тропами. Среди сопровождающих будут «крадущиеся», в верности которых я не сомневаюсь. Твой раб останется здесь.

— Почему «Бессмертный» не отправляется со мной? — удивилась я, привыкшая к его постоянному присутствию.

— Потому что он чужак. А чужакам не положено знать наши тайные тропы.

— Но он же дал клятву.

— Тем не менее. Не хочется говорить об этом… Но если однажды тебя не станет, он будет освобождён от её обязательств. Кто сможет воспользоваться услугами наёмника? И его знаниями?

— Мой «бессмертный» не станет болтать.

— И он останется здесь, возле меня. А сейчас ступай к себе. Вскоре за тобой пришлют.

Слишком много событий для одной ночи. Страшит неизвестность и разлука, и тревога за отца, непривычно бледного и слабого. Я обнимаю его за шею руками, осторожно, чтобы не причинить боль.

— Всё, достаточно. Я буду поддерживать с тобой связь через гонца.

Отец отстраняет меня, целуя в лоб напоследок. Я спешу удалиться, спрашивая перед выходом:

— А ты не продашь Инсара в моё отсутствие?

Отец недоумённо смотрит на меня.

— Раба. Ты не продашь «бессмертного»?

— Нет. Если он останется жив к твоему возвращению, он снова поступит в твоё распоряжение.

— Он же «бессмертный». «Бессмертные» не умирают.

* * *

Тем же ранним утром меня спешно отправили в Далмат — один из городов, подвластных нашему. Хорошо укреплённый, располагающийся в горной местности. Взять его приступом было бы невероятно сложно. И отец решил, что за его каменными стенами я нахожусь в бо́льшей безопасности, чем где бы то ни было. Далмат не торговал и не вёл войн. Далмат славился только тем богатством, что не удержать в руках, но можно вложить в головы. Город библиотек и мудрецов, поэтов, музыкантов и жриц любви, город прошлого. Мне было суждено провести за его стенами два года, самых долгих в моей жизни. Вдали от всего того, что было для меня родным и знакомым. Отец, как и обещал, поддерживал со мной связь, ведя переписку. Но разве могли написанные строки заменить дорогих сердцу людей?..

И когда отец написал, что опасность миновала и большинство предателей выкурены из стен Верксала, словно грызуны из нор, мне надлежало вернуться. Ни с чем не сравнимое ощущение, когда взгляд касается очертаний знакомых мест, подмечая, что изменилось, а что осталось прежним. «Крадущиеся» сопровождают меня на протяжении всей дороги и вводят во дворец, прямиком к отцу, сидящего за столом у себя в покоях. За прошедшие два года он осунулся и поседел ещё больше. Но в остальном — всё тот же взгляд и наклон головы, громкий голос, полный силы. В нос бьёт сильный аромат курящихся благовоний. И это, пожалуй, единственное, что изменилось. Раньше отец не любил благовония и не разрешал разжигать ароматические лампы. Но сейчас комната будто вся плывёт в сладковатом дурмане.

— У тебя изменились привычки?

— С наступлением старости начинаешь пересматривать свои взгляды на некоторые вещи, Артемия. Отдохни, ты, верно, утомлена с дороги?

— Нет. Я не смогу лечь отдыхать, пока не прогуляюсь по улицам родного города и не вдохну аромат улиц.

— Хорошо. Но будь осторожна. За тобой будет следовать охрана из «крадущихся».

— Мне не нужен целый полк охраны. Достаточно будет и одного охранника, которого ты забрал у меня на время.

Отец кивает:

— Он в северном крыле. Прогуляйся, если желаешь. Но возвращайся к вечеру, я хочу устроить праздник в честь возвращения своей дочери.

Я покидаю покои отца. Хочется посидеть рядом с ним, поговорить о столь многом. Но на столе перед ним лежали кучи свитков с печатью города. Правитель занят решением важных дел, а меня учили правильно распоряжаться временем, выделяя для каждого занятия свой, особенный час. Потому я прогуливаюсь по дворцу. Большинство слуг, скользящих по прохладным коридорам, мне незнакомы. После покушения отец заменил почти всех.

Я мельком заглядываю в крыло, где располагаются мои покои, отмечая, что комнату обновили, и иду дальше. Я не хочу торопиться, но ноги сами несут меня быстрее, чем следовало бы. Радостное возбуждение охватывает меня, заставляя едва ли не скакать вприпрыжку. Наверняка такое поведение не к лицу будущей правительнице, но пока коридоры пустынны, я позволяю себе расслабиться. И, поворачивая за угол, понимаю, что ноги в лёгких сандалиях скользят по чересчур гладкому полу. Я едва не растягиваюсь на мраморном полу, но в последний момент тень, метнувшаяся ко мне, успевает подхватить за миг до падения. Сердце резко дёргается вверх и замирает, прежде чем вернуться на своё место.

Сильные руки крепко удерживают меня. В полутьме коридора взгляд золотистых глаз мерцает, словно у дикого зверя. Мои губы сами расплываются в радостной улыбке. Инсар.

— Не помню, чтобы здесь на полу лежал мрамор.

— Часть внутреннего убранства дворца была заменена по приказу Правителя, — спокойно, чуть отстранённо отвечает «бессмертный». Кажется, он совсем не изменился. И я — тоже, но отчего-то прикосновения горячих ладоней воспринимаются немного иначе. Я ищу и не могу найти причину подобного волнения. Это же Инсар, сколько раз за время службы ему приходилось и переносить меня на руках, и поднимать, и закрывать собой. Но вопреки здравому смыслу всё ощущается немного иначе…

— Я хотела бы знать, что ещё изменилось за время моего отсутствия.

Инсар поставил меня на ноги и отстранился.

— А ты ничуть не изменился, Инсар. Всё тот же. Только вновь стал молчаливым, как прежде. С отцом не поболтаешь по-приятельски, верно? А теперь тебе придётся вновь привыкать к моей болтовне. Потому что там у меня не было ни единого друга, с кем можно было бы поговорить, не опасаясь, что твои слова обернут против тебя.

Я устремилась вперёд и обернулась, глядя на него через плечо:

— Ты идёшь следом за мной?

Глава 14. Прошлое

Город всё тот же — красивый и убогий, богатый и нищий, прекрасный и отталкивающий одновременно. Здесь великолепие улицы Чёрных Роз соседствует с безобразной высокой стеной, отделяющей руины квартала Жалящих Гадюк. Одновременно пахнет изысканными ароматами цветов многих садов и откуда-то мерзко тянет тайсой. Я болтаю почти без умолку. Впечатления вливаются в меня бесконечным потоком и стремятся быть выраженными в словах. То и дело оглядываюсь на раба, безмолвно вышагивающего рядом.

Мне кажется или он меня совсем не слушает, отвечая односложно и будто нехотя. Инсар и раньше был неразговорчив, а сейчас ему словно на рот повесили замок. Он даже замечаний мне не делает, когда ему чудится в моих действиях беспечность, но молча оттесняет от мнимой угрозы. И только. Подобная молчаливость медленно, но верно начинает раздражать. Настроение начинает портиться ещё и потому что многое из собственного привычного поведения, о котором не задумывалась раньше, вдруг кажется глупым. Я словно пытаюсь натянуть на себя платье, из которого уже давно выросла. Оно — мало мне и никуда не годится, но я не знаю, где взять новое и что с ним делать.

День оказывается чересчур насыщенным и я решаю вернуться во дворец. Списываю всё на усталость и после длительного перехода и взбудораженность от возвращения в родные края. Стоит немного отдохнуть, и всё встанет на свои, привычные места.

Но отдохнуть не удаётся: во дворце устроили пир в мою честь и мне нужно на нём присутствовать. Служанки уже приготовили один из роскошных нарядов: белое, до пят платье прошито золотой нитью. Оно свободными волнами струится по телу и лишь на талии перехвачено широким поясом, украшенном синими сапфирами.

Я не узнаю себя в зеркале — окончательно понимаю, что той девочки, знакомой мне недавно, уже нет, а её место заняла другая. И мне ещё только предстоит узнать и подружиться с новой, повзрослевшей версией самой себя, иначе реагирующей на всё. Возле дверей покоев наготове стоит Инсар. При виде меня он делает шаг вперёд и застывает на месте. В глазах плещется незнакомое выражение: огни факелов, отражающихся в зрачках, не дают понять, что именно спряталось в золотой поволоке. Я отрицательно качаю головой:

— Кто тебя обычно сменяет?

Инсар медлит с ответом.

— Ты разучился говорить?

— «Крадущиеся» и несколько человек из дворцовой охраны, — всё же говорит он.

— Хорошо. Пусть они сменят тебя. Немедленно. Кто знает, вдруг ты разучился не только отвечать на вопросы, но и сражаться, если в том возникнет нужда.

Он порывается что-то сказать, но я жестом отсылаю его прочь и скрываюсь за дверьми покоев, переводя дух. Какое-то непривычное ощущение щекочет изнутри, и от него хочется, как той дикой кошке, шипеть и скалить зубы.

Приказ исполняется немедленно. Возле дверей выстроились несколько воинов в тёмно-сером и стражи из дворцовой охраны, разряженные в белое, доспехи начищены так, что в них можно смотреться как в зеркало. Я улыбаюсь, примечая в тени стен фигуру, застывшую, словно бронзовая статуя:

— Теперь сопровождение выглядит достойным дочери правителя Верксала.

Я торопливо шагаю вперёд, платье облаком опутывает ноги и от лёгкого ветерка струится за мной, словно туман.

В зале для пиршеств я занимаю место рядом с отцом. Шум голосов собравшихся смолкает ненадолго, а потом нарастает с новой силой. Звучат хвалебные речи в мою честь и бесчётное количество раз опорожняются бокалы с вином. Отец беседует со мной в полголоса, тихо посмеиваясь шуткам и точным замечаниям. В его глазах светится гордость за оправдавшиеся ожидания, и сердце немного оттаивает.

— В скором времени ко двору прибудут посланцы из соседних городов, — говорит отец.

Я не перебиваю его, дожидаясь разъяснений.

— Некоторые из них надеются укрепить существующие связи, — продолжает отец. И дальнейшее можно не объяснять.

— Брак? — слово короткое и резкое, как взмах топора. И такое же нежеланное, особенно если оно зависло над твоей головой.

— О том говорить ещё рано, Артемия. И мне хотелось бы отсрочить это как можно дольше. Я не для того растил дочь, чтобы отдать её в руки чужаков, пусть даже из близлежащих городов. Мне будет спокойнее, если ты останешься в родных стенах города.

— Как хорошо, что наши желания совпадают. И я надеюсь, что твоё решение не станет для меня неожиданностью.

Вместо этих слов хотелось бы убежать как можно дальше за каменные стены Далмата. Если бы знала, что сразу по возвращении меня ждут подобные вопросы.

— Не переживай, Артемия, — сжимает мою руку отец, — у тебя будет выбор.

— Вот как? И ты прислушаешься к моему мнению? Что, если я, вообще, откажусь выбирать и захочу чего-то иного для себя, чем стать узелком для скрепления связей?

Отец смеётся:

— Об этом мы обязательно поговорим, но позднее. Сейчас нужно отдать должное — вот им…

Возле подножия трона уже стоит первая пара из длинной вереницы тех, кто желает одарить меня. Желает — громко сказано, ибо так принято. Не думаю, что кто-то из толстосумов на самом деле хочет избавиться от части накопленного или заработанного, если только не надеется на благосклонность взамен. Я улыбаюсь и принимаю подношения, выслушивая принятые обращения. В Верксале много золота, но сейчас кажется, что его всюду — с избытком. И горы подношений опасно высятся, грозясь погрести под собой.

— Что ты думаешь об этом? — склоняется ко мне отец.

— Думаю, что золота в Верксале не стало меньше, — улыбаюсь, глядя на то, как слуги выкатывают на подставке статую жеребца из золота в натуральную величину, подаренную кем-то.

— Его стало ещё больше, — ровным голосом замечает отец. Перед подножием появляется очередные дарители — тучный, дородный старик и молодой мужчина. С одного взгляда становится понятно, что это отец и сын.

— Алвиан из рода Валент и его сын Рексенор.

— Не помню их совершенно, — я напрягаю память, пытаясь извлечь из неё знания об этой семье. Отец заставлял запоминать фамилии знатных семейств и чем они прославились. Но здесь — ничего, пустота.

— Не пытайся, — усмехается отец, — они обосновались в Верксале после твоего отбытия. Золотоносные рудники и добыча опалов.

Я благосклонно киваю. Руки отца и сына — на первый взгляд, казалось бы, пусты. Но потом слуга на небольшой золотой тарелочке подаёт Рексенору занятную безделушку, которую он ставит у моих ног. Тонкие пальцы мужчины поворачивают ключ в боку птички золотой птички, и она послушно разевает клюв, из которого доносится мелодичный перезвон. Среди обилия массивных золотых украшений и аляповатого кича безделушка смотрится намного выигрышнее. Я рассматриваю птичку, отмечая изысканность работы, от глаза не ускользает россыпь мелких бриллиантов на крыльях и зелёные изумруды вместо глаз.

— Туго набитый золотой мешок? — спрашиваю я у отца едва слышно.

— Под завязку, — в тон мне отвечает он, — но на многое не претендует, держатся скромно.

— Ещё бы, для остальных они — чужаки.

Я перебрасываюсь словами с Рексенором, отмечая, как ровно и послушно выскальзывают слова из его рта. Они звучат правильно и так, как, до́лжно быть, но создаётся впечатление, что мыслями он витает далеко отсюда. Но, по крайней мере, на него приятно смотреть и взгляд его лишён той нагловатой заинтересованности, что у прочих. Как, например, у крепкого коренастого мужчины, темноволосого, с тяжёлым лицом и надбровными дугами, выступающими далеко вперёд.

— Что ещё интересного, Артемия?

— Ничего особенного, отец. Кроме того, что мне не нравится вон тот, — я улыбаюсь мужчине и поднимаю бокал вина.

— Ке́лсий из Мемоса, — усмехается отец, — и чем же он тебе не нравится?

— Он смотрит так, будто всё здесь уже принадлежит ему. И я в том числе.

— Мемос крупнее, чем Верксал. В нём жителей больше, чем у нас.

— Но это не значит, что он богаче и укреплённее. Или за два года моего отсутствия что-то изменилось?

Отец смеётся — в глазах пляшут весёлые огоньки.

— Просто проверяю, совпадают ли наши с тобой мнения.

— Это либо неуважение, либо отсутствие воспитания. Будь на то моя воля, я бы преподала ему урок.

— Надолго он здесь не задержится, — едва улыбаясь, замечает отец. Ему Ке́лсий из Мемоса явно не пришёлся по вкусу.

* * *

Пир затянулся далеко за полночь. И моё пробуждение на следующий день довольно позднее. Голова тяжёлая и противно звенит — даже нескольких бокалов вина оказывается слишком много для меня. И я даю себе зарок на будущее — лишь делать вид, что пью. По дворцу снуют слуги и во внутреннем дворе прогуливаются гости. Издалека замечаю Келсия в окружении его людей и нескольких наших советников, направляющихся к тренировочным полям. Я отправляюсь следом — интересно знать, что ему понадобилось именно там.

Келсий оглядывает всё сверху тем же победным взором. Заносчивый, неприятный тип. О чём-то спрашивает советников, кивая. Внизу, на песке проводят обычную тренировку стражники дворцовой охраны. Моё внимание привлекают не они, но всполохи бронзы на краю поля. Инсар, кажется, уже окончил тренировку — разоружается, снимая доспехи. Под кожей буграми перекатываются мышцы, солнце отражается на коже, лоснящейся от пота. Меня бросает в жар, словно я исподтишка подсматриваю за ним. И понимаю, что впервые смотрю на него не как на молчаливого спутника и раба, но как на мужчину, привлекательного резкой красотой. Он красив не изысканными чертами, но грубыми небрежными линиями лица и точёными движениями тела, с запертой внутри мощью и сноровкой.

— … мой воин способен положить на песок любого, — доносится до меня обрывок разговора Келсия. Во мне взметается раздражение на него и на советников, допустивших его туда, куда не следует. Не стоит чужаку разглядывать тренировки стражи, подмечая детали. Я неспешно подхожу.

— Должно быть, твой воин силён и сноровист, — замечаю я.

— Так и есть.

— Я хотела бы взглянуть на него.

— Навряд ли женщина, даже столь блистательная, как дочь Ликомеда, по достоинству оценит его мастерство, — вальяжно отвечает Келсий.

Я не столь глупа, чтобы проглотить оскорбление, завёрнутое в оболочку комплимента.

— И всё же я настаиваю. Только если тебе на самом деле есть что продемонстрировать, а не сотрясать воздух пустой похвальбой, — отвечаю, улыбаясь мягко и дружелюбно, но слова резки. Он мрачнеет, явно не ожидал подобного. Келсий поворачивается боком и делает знак одному из своих людей, веля ему спуститься, на пески поля. Здоровяк кланяется и неторопливо спускается по лестнице, неспешно снимает рубаху, оставаясь лишь в коротких штанах и кожаных сандалиях. Ну что ж, ему есть что продемонстрировать — широченные плечи и длинные руки, бёдра, словно ствол дерева. Воин потирает огромные кулаки, поглядывая на тренирующихся.

— Выглядит внушительно, но насколько он изворотлив и быстр?

— Лучший из лучших. Он может уложить любого, не пролив ни капли собственной крови.

— Вот как? Хотелось бы взглянуть на это поближе.

Я спускаюсь по ступенькам и даю знак слуге, чтобы тот подозвал «бессмертного». Инсар появляется передо мной.

— Я хочу посмотреть на что ты способен.

Инсар молча склоняет голову и ступает назад.

— Подожди, — я снимаю лёгкую, тонкую шаль с плеч. Она белая и прозрачная, словно паутина.

— Обвяжи вокруг себя. Воин Келсия может уложить любого, не пролив ни капли собственной крови. Посмотрим, удастся ли это сделать тебе. Думаю, бой на коротких клинках будет кстати.

Слуга расторопно кидается прочь, готовя клинки для боя.

— Постарайся не замарать ткань кровью, Инсар. Ни своей, ни чужой.

Инсар перекидывает тонкую ткань через шею, обвязывая вокруг торса, и смотрит на меня.

— Медленно или быстро? — спрашивает он.

— Быстро и красиво. У меня полно дел.

Инсар быстрым шагом приближается к сопернику и склоняет голову, приветствуя того. Мужчины легонько стукают короткими клинками, зажатыми в двух руках, друг о друга и встают в боевую позу. Первым атакует воин Келсия. Крупный мужчина на самом деле оказывается быстр. Я не ожидала от этой горы, размером превосходящей даже Инсара, подобной прыти. Но Инсар тенью скользит в сторону, уходя от удара. Здоровяк вновь наступает, на этот раз он быстро приседает, целясь в живот. Инсар отпрыгивает назад и лишь ударяет по клинку соперника.

— Похоже, что твой воин годится только для того, чтобы отступать, — насмешливо замечает Келсий, глядя, как Инсара теснит его воин. Звон клинков всё ближе — здоровяк теснит Инсара прямиком к нам, намереваясь бросить триумфальную победу прямиком к ногам своего господина.

— Если ты прав, я поблагодарю тебя за то, что помог обнаружить слабейшее из звеньев.

В этот момент воины находятся напротив нас. И в следующее мгновение здоровяк оказывается пойман на клинок Инсара — тот полосует его по плечу. Через мгновение «бессмертный» оказывается уже с другой стороны, расчерчивая тело противника красным. Он перемещается быстро и взгляд едва успевает отследить его перемещения. Взмахи рука настолько быстрые и размазываются пятном в воздухе — словно дрожащие крылья стрекозы. Здоровяк кажется просто неуклюжим увальнем по сравнению с бронзовым всполохом, кружащим вокруг него. Это не битва, а танец — так неуловимы и точны касания лезвий под лёгкий перезвон металла. Последний рывок и здоровяк замирает — с клинком Инсара у самой глотки. Тут и там сочится кровь из ровных поперечных порезов, спускающихся по спирали.

— Достаточно.

Большего доказательства мастерства не требуется — но Инсар, отбросив клинки, разматывает ткань, обёрнутую вокруг тела, демонстрируя её. Ни единой капли крови, ни даже пореза. Внезапно он склоняет голову. Покорный и преданный, но, протягивая ткань мне, смотрит прямо в глаза. В его взгляде читается вызов. Первая эмоция, понятная мне с момента приезда. И приятная. Я принимаю ткань из его рук. Хочется обернуть её вокруг своей шеи, вдыхая пряный мужской запах, но вместо этого я накидываю ткань на шею Келсию. Тот, словно очнувшись, спрашивает:

— Это лучший из воинов?

— Лучший? — я пожимаю плечами, глядя на Инсара, — понятия не имею. Я отсутствовала длительное время и обратила внимание на первого, попавшегося на глаза.

Глава 15. Прошлое

Келсий уходит посрамлённый. Советники что-то бормочут, посмеиваясь, и раздувают от гордости грудь колесом, словно сами показали всё, на что способны. В глазах Инсара читается ожидание. Чего? Похвальбы? Доброго слова?.. Я разворачиваюсь и удаляюсь — отец приглашал на прогулку по городу. Вместе со мной и почётными гостями. Наверняка она затянется до самого вечера. Так и происходит — мы разъезжаем по городу, посещая Храмы и сады, прогуливаемся в тени садов и ведём разговоры, неспешные, как ленивое журчание ручья, но полные подводных камней. Я утомлена событиями целого дня и возвращаюсь во дворец, желая оказаться как можно дальше от надоевших лиц.

В тени дворцовых стен прохладно. Прогуливаюсь по коридорам, выглядывая то в одни окна, то в другие: отовсюду открывается разный вид на город. Улицы, запруженные людьми, уже пустеют — после заката на них останется всего несколько случайных зевак. С балкона дальнего крыла видны стройные пристройки. С первого взгляда кажется, что это дома обывателей, но это город в городе, квартал дворцовых рабов, живущих в небольших домишках. Глаз замечает знакомую фигуру. Инсар стоит на одной из боковых улиц рядом с какой-то рабыней — её выдают широкие браслеты на запястьях. Невысокая, ладная женщина рассказывает что-то взахлёб, посмеиваясь, и изредка касается локтя мужчины рукой. Инсар отвечает ей, кажется, так же немногословно, как и всегда, но отвечает.

Изнутри поднимается волна глухого раздражения на него. Со мной он не захотел перекинуться даже парой слов, но растрачивает фонтан красноречия на рабыню. Ровня к ровне? Лицо полыхает. Я знала, что рабы проводят свободное от обязанностей время так, как им хочется, в рамках установленных правил. Рабам не разрешается создавать семьи без разрешения на то хозяина, но «бывать в гостях» не возбраняется. Новое чувство по ощущениям даже хуже недавнего раздражения. Оно едкое и жгучее. Но еще неприятнее понимание того, что охотно поменялась бы местами с той рабыней, чтобы не чувствовать себя так, словно меня игнорирует раб, подаренный мне.

Я разворачиваюсь и стремительным шагом покидаю это крыло дворца. Мне вдруг становится тяжело дышать, а жар, исходящий от неостывшей земли, заставляет лицо полыхать. На одном месте не сидится совершенно. Я переодеваюсь в дорожную одежду и спускаюсь, пешком иду к зверинцу. Идти далеко и лучше бы мне оседлать коня или велеть, чтобы мне подали повозку, но я упорно иду пешком. Где-то позади скользят серыми тенями «крадущиеся». Я прохожу мимо огромных огороженных загонов, в которых резвятся различные животные, бреду мимо клеток с рыкающими хищниками и поющими птицами. Я оглядываю животных в поисках новых: кажется, что вот за тем поворотом будет стоять клетка с полосатой лошадью, стоит только её оседлать и…

Глупости это всё, недостойные и суетливые. Я пытаюсь отбросить лишние мысли прочь, но против воли они теснятся в моей голове. Я нарочно иду дальше, чтобы гвалт и животный ор заглушил все мысли в моей голове, но вместо этого они звучат лишь мягкими отголосками где-то вдали. Возле стеклянных ящиков со змеями я останавливаюсь, прислушиваюсь, вспоминая странный случай со змеёй перед отъездом. Казалось, ещё немного и я смогу понять, о чём она говорит. Но в этот раз в шипении неслышно ничего сокрытого. Я подхожу ближе и аккуратно сдвигаю крышку одного из них. Внутри гадюка, подобная той, что подкинули мне. Змея спокойно ползает по песку и обвивается вокруг сухого дерева. Нужно лишь протянуть руку внутрь и взять её. Я едва опустила пальцы за стекло, как меня бесцеремонно оттаскивают. За шиворот, словно нашкодившего котёнка. Я знаю только одного охранника уже встряхивающего меня так раньше. Крышка стеклянного ящика захлопывается. И передо мной возвышается Инсар, глядя на меня недовольно. Но без лишних слов. Опять. Я усмехаюсь:

— Разве я тебя звала?

А в голове какая-то неправильная радость: он мог появиться здесь так быстро, если покинул квартал рабов сразу же, вслед за мной.

— Нет. Но той смене стражей пора на покой. Мне уйти и позвать кого-то другого?

— Уйти. И дожидаться меня около северного крыла. До наступления темноты.

Инсар недоумевает, но не задаёт лишних вопросов. И не стоит. Я всё равно не отвечу. Бесполезно трепать языком. То, что я хочу ему показать, нужно увидеть своими глазами.

Едва стемнело, я переодеваюсь в тёмно-серое платье и накидываю плащ. За мной сразу начинает следовать парочка охранников. У северного выхода я приказываю остановиться, показывая на Инсара, дожидающегося меня.

— Вы свободны. Дальше меня будет сопровождать «бессмертный».

Я иду вперёд, не оборачиваясь, знаю, что Инсар бесшумно следует за мной. Цель моей прогулки — далеко за пределами дворцового квартала. Оседлав лошадь, держусь впереди, направляясь к горному массиву, виднеющемуся за городом. У границы останавливаюсь:

— Дальше пойдём пешком, привяжи лошадей.

Он исполняет приказы беспрекословно и держится рядом.

— В горы? В сумерках? Это небезопасно.

— Боишься заплутать? Не думала, что «бессмертный» боится чего-то.

— Опасностей немало. И заплутать — меньшая из них.

— Я пройду там с закрытыми глазами, ни разу не ошибившись, Инсар.

— Это те самые тропы, которыми можно покинуть Верксал?

— И да, и нет. Начало пути совпадает. Но мы не будем удаляться от города так сильно. Всего лишь поднимемся на одну гряду.

Оставшаяся часть пути проходит в абсолютной тишине. Ему хватило этих объяснений или просто нет ни малейшего желания разговаривать со мной? Наконец, мы на месте. Небольшое каменное плато — слишком ровное, чтобы быть сотворённым природой. Я оборачиваюсь, маня Инсара рукой.

— Подойди к самому краю. Отсюда виден весь город как на ладони. Если смотреть отсюда днём, не увидишь ничего особенного. Но вечером, когда на улицах загораются огни, всё меняется.

Инсар медлит. Я тяну его за руку и едва ли не силой вынуждаю сесть на каменную площадку.

— Видишь?

— Да, — ровным голосом отвечает Инсар.

— Нет. Не так. Наверное, ты не понимаешь всего этого. Я тебе сейчас объясню.

Я обхожу его, становясь за спиной, и указывая рукой в нужном направлении, лёгким касанием пальцев другой руки заставляю его поворачивать голову.

— Вон там улица Чёрных Роз. Она кажется бессмысленно выстроенной, нарочно вычурной, когда прогуливаешься по ней. Но сейчас… Вон там, это очертания розы.

Инсар послушно вертит головой, слушая меня. Непонятно только, нравится ли ему показанное мной или его не восхищает подобное.

— Справа — рынок, в форме круга. Как будто звонкая, круглая монета… Севернее рынка — улица Стрел… А вон там — Клетки.

Я показываю все самые узнаваемые формы. И, закончив, понимаю, что больше нет нужды тыкать во всё подряд пальцем. Разглядев в нагромождении огней форму единожды, больше не сможешь её потерять. Моя рука лежит на плече Инсара. Кожа под пальцами — горячая и гладкая, упругая, как натянутый барабан. Я обхожу Инсара и сажусь рядом с ним. Площадка на каменном утёсе до того маленькая, что я сижу, тесно прижимаясь к нему плечом и бедром.

— Красиво, правда? Таким Верксал больше не увидишь ниоткуда. Весь замысел архитектора становится понятен только при взгляде на город сверху, когда на улицах зажигают сотни огней.

Инсар не отвечает, молча отодвигается назад и встаёт поодаль. Только что всей кожей чувствовала волны жара, исходящие от него, но сейчас воздух лёгкой прохладой скользит по плечам. Пустота рядом ощущается особенно остро оттого, что делишься сокровенным, и в ответ слышишь лишь тишину. Даже не эхо. Просто тишина. Словно проговаривала слова только внутри себя, так что никто не слышал их, кроме меня.

Любоваться видом Верксала больше не хочется. Как будто стройная, местами причудливая архитектура вдруг перестала волновать воображение своей красотой. Разочарование волной затапливает меня.

— В чём дело, Инсар? Я не узнаю в тебе старого друга.

Я встала и подошла к нему почти вплотную, глядя снизу вверх на этого каменного истукана.

— Я не могу быть тебе другом.

— Почему? Что-то изменилось за эти два года?

— Нужно вернуться во дворец. Здесь находиться небезопасно.

— Я задала тебе вопрос. Будь так добр, ответь на него.

На лице Инсара заиграли желваки.

— Всё и ничего.

— Это и есть ответ? Изменилось всё и ничего?

Он молча кивает и отходит дальше.

— Ты избегаешь меня и не желаешь разговаривать. Не отвечаешь на вопросы. Каждое слово приходится вытаскивать из тебя, словно я заплечных дел мастер.

В глазах Инсара проблеснули золотые огоньки веселья.

— Ты непохожа на «бездушного». Слишком много эмоций.

— «Бездушный»? — переспрашиваю я.

— Палачи, дознаватели, мастера пытки. Так называют их у нас.

— Ты ловко ушёл от ответа, Инсар. Не хочешь служить мне?

Не думала, что он ответит, но он согласно кивнул:

— Верно. Не хочу. Продай меня кому-то другому.

Его слова едкой горечью разлились внутри. Я резко развернулась и начала спуск по каменной гряде. Слишком торопливо — из-под ног покатились камни. Едва ли не кубарем слетела вниз, стегнула изо всех сил жеребца по крупу, заставляя его нестись быстрее ветра, не разбирая дороги. Перед конюшнями осадила его на полном скаку, заставив взвиться на дыбы:

— Какое счастье, что меня не интересует мнение и желание раба. Ты находишься на службе у правителя. И у тебя есть только один способ перейти к другому хозяину — мёртвым.

Глава 16. Инсар

Инсар и сам не понял, когда вдруг начал видеть в худенькой, большеглазой девчонке нечто большее. Вернее, оно проскальзывало в движениях, в голосе и даже в наклоне головы — обещание будущей женственности, мягкое, едва уловимое дыхание красоты. Красоты, которая только обещала распуститься дивным цветком. Но то было лишь кратким наваждением. И он гнал от себя эти мысли, исполняя свою клятву, посмеиваясь внутри себя над девчонкой, заставлявшей его улыбаться. Если бы не навыки и выдержка, он смеялся бы целыми днями напролёт, просто потому что на неё было невозможно не смотреть не улыбаясь. Как тонкая сухая тростинка, едва слышно и нежно звенящая от лёгкого дуновения ветра.

Покров оказался резко сдёрнут с глаз именно тогда, когда спустя два года правитель Ликомед, наконец, решил, что опасность миновала. Нет, он не был уверен, что искоренил всех врагов. Это невозможно сделать в принципе, но хотя бы можно было засыпать, не боясь, что утро не наступит никогда. Новость о возвращении той, что Инсар должен был беречь пуще зеницы ока, взволновала. Но та лёгкая тревога оказалась ничем по сравнению с ураганом, взметнувшимся внутри, когда обхватил тонкую талию руками, удерживая девушку от падения.

Губы равнодушно и спокойно выдавали положенные ответы на вопросы. Внешне — спокойствие, подобное ледяной шапке, украшающей вершины гор. Но внутри… Кажется, разом оказались забыты все заветы и клятвы, потому что ярко-синие глаза, смеясь, всматриваются в его лицо, а тонкие пальчики обхватили плечи, не торопясь их покидать. Откинуть прочь мысли, что не к месту возникали в голове. Отстраниться и просто делать то, что получалось у него лучше всего. Но не получалось. Девчонка болтала даже больше прежнего, прогуливаясь первый день по городу. Долгожданное возвращение на родину будоражило ей кровь и ещё больше преображало её: глаза горели сапфирами на узком лице, улыбка сияла так ослепительно, что глядя на неё хотелось зажмуриться.

Он старался отгородиться от всего увиденного и оттого, что чудилось — отмалчивался, отвечая односложно или не отвечая вовсе, отгораживал её от кажущейся угрозы. Угроза теперь виделась ему всюду — не только угроза её жизни, но и другое. Ему хотелось загородить Артемию собой от каждого заинтересованного взгляда, брошенного на неё. А таких взглядов было неисчислимое количество. И каждый, казалось, будто обгладывает тонкую фигурку. Это было настоящее умопомрачение.

Артемия была неглупа, да и его изменившееся поведение было заметно сразу же. Искоса поглядывала на него, хмурила брови и обращалась к нему реже, до тех пор, пока совсем не замолчала, обиженно надувшись. Не стоит. Неужели не понимает разницы между той худенькой девочкой и нынешней молодой девушкой, способной свести с ума?

Днём ещё можно было себя обмануть, думая, что он способен справиться с соблазном и отогнать непутёвые мысли прочь. Но вечером, увидев её, разодетой в шелка, обомлел, лишившись дара речи на мгновение. Во что она не преминула ткнуть его носом издевательским тоном, сверкнув глазами, и удалившись в белом облаке тонкой ткани. И надо было бы вздохнуть с облегчением — но внутри разлилось разочарование от тона, полного пренебрежения и сомнения в нём и его способностях. Ему одновременно хотелось находиться рядом и в то же время — как можно дальше.

Это было только начало. В Артемии будто вновь проснулся капризный ребёнок, не желающий считаться с чужими чувствами. Но теперь её уколы были болезненнее и гораздо расчётливее. Что за игру она затеяла? Скользит насмешливым взглядом и велит убраться прочь, тут же лезет рукой к змеям, вызывая смерч страха внутри него. И сразу за этим велит отправиться с ним смотреть город. По её поведению и изменившемуся голосу сразу стало ясно, что место для неё — особенное. А для него вид города затмили ощущение её тонких пальцев и прикосновения к голове, когда показывала окрестности, называя кварталы и районы освещённого тысячами огней города.

Оказывается, изысканные в своей жестокости пытки «бездушных» были ничем по сравнению с желанием во что бы то ни стало ощутить под пальцами нежную кожу и прикоснуться к ней. Не как охранник, но как мужчина. Жар стройного тела рядом и чувственный аромат туманом застилали глаза и разум. Прочь. Подальше от соблазна. Вчерашняя девчонка — сегодняшняя девушка. Она всё поняла и не преминула спросить о причинах не таясь — прямиком в лоб. Так как умела только она — пытливо вглядываясь в лицо, не стесняясь и не отводя глаз. И, услышав ответ, стегнула больно, указав на место. Раб.

Дело было даже не в разнице статусов. Он и сам по происхождению ничем не уступал ей, но предпочёл умирать по чьей-то указке, чем решать самому, кому стоит жить, а кому — умирать. Но сейчас его благородное происхождение не играло никакой роли. Он был никем и обязан был умереть, если то потребуется. В голове звенели её слова:

— Какое счастье, что меня не интересует мнение и желание раба. Ты находишься на службе у правителя. И у тебя есть только один способ перейти к другому хозяину — мёртвым.

Это означало только одно — он был обречён подыхать рядом с ней. Подыхать, будучи живым, или умереть, чтобы избавиться от наваждения.

Глава 17. Инсар

На следующий же день Артемия, не глядя на него, отослала его прочь.

— Мне ни к чему тень, следующая по пятам. Я не планирую покидать пределы дворцовых стен в ближайшее время. И с охраной вполне могут справиться обычные стражи или «крадущиеся».

Надо было принять это как желанный дар, но против воли в груди глухо заныло. Строптивая красавица умудрилась изводить его, даже вложив в руки то, чего он хотел.

Полностью отойти от дел ему не получалось — глаза и уши сами присматривались и прислушивались к происходящему во дворце. Артемия вела переписку с кем-то за пределами дворцового квартала. Инсару удалось единожды засечь мальчишку-посыльного и увидеть, как обрадовано Артемия принимала из его рук свёрток. После этого уже было невозможно не замечать того, что она, по всей видимости, пыталась скрыть от многих любопытных глаз. Девочка выросла и начала плести свои интриги? Или за этим кроется нечто другое?..

Не смог удержаться оттого, чтобы не влезть в услышанный разговор Артемии с начальником охраны. Та пыталась отделаться от полного сопровождения, оставив при себе лишь нескольких стражей. Заметив Инсара, Артемия знаком отослала начальника охраны прочь.

— Тебе опасно разгуливать по городу только в сопровождении нескольких обыкновенных стражей.

— Неужели? А каким образом это касается тебя, Инсар?

Она выделила его имя. И даже несмотря на сердитый блеск в её глазах, оно звучало сладко, как патока.

— Я обязан тебя защищать.

Артемия рассмеялась:

— Ты всего несколько дней назад, глядя в глаза, заявил, что не желаешь служить мне. Больше всего в людях ценится преданность и готовность служить. Если бы ты заявил подобное моему отцу, он избавился бы от тебя немедля.

Артемия отошла назад и бросила взгляд через плечо:

— Моё воспитание требует от меня поступить так же. Но я не стану этого делать. По старой памяти. Отныне твоё место — здесь, в казармах. Будешь дрессировать новых стражей. И только.

Артемия пошла прочь, скрываясь в коридоре здания.

Инсар усмехнулся. Получил то, что хотел, не правда ли? Прочь с глаз — чтобы не поддаваться искушению. Но находиться вдали было ещё хуже. Он чувствовал себя попрошайкой на пыльных улицах — подбирать крохи внимания вдруг оказалось предпочтительнее, чем подыхать от голода. И остаться сейчас стоять на месте — означало бы полное смирение. Такое, как от него требовалось, не правда ли?

Нет. Он тенью двинулся за ней и настиг в узком проходе без окон. Пусто — никого из посторонних. Инсар коснулся локтя девушки, разворачивая её к себе.

— Вернись на своё место, Инсар.

— Моё место возле тебя. Я обязан защитить тебя вне зависимости от своих желаний.

— Тогда мне не нужна такая защита, — попыталась выдернуть локоть из захвата, но он сжал лишь сильнее, — ты забываешься, Инсар.

— Да, я забываюсь. Потому что сейчас ты вновь ведёшь себя, как девчонка. Которая капризничает, если не получает желаемого.

— Мне не нравится твоё поведение. Раньше всё было иначе.

— Тогда тебе не следовало так стремительно взрослеть, Артемия.

Она всё же освободила локоть из захвата:

— Хорошо. Сегодня вечером ты отправляешься со мной. Но только потому, что эти олухи привлекают слишком много внимания. А оно мне совершенно ни к чему.

Интересно, что крылось за этими словами: ни к чему привлекать лишнее внимание.

Вечером Артемия в сопровождении стража отправилась в один из кварталов города. Выглядело всё так, словно она на самом деле не хотела привлекать внимания — простая одежда, пара неприметных лошадей, остановившихся возле одного из домов среднего достатка.

— Оставайся здесь, — велела ему Артемия и скрылась в доме.

Ожидание было долгим — или просто те несколько длинных мер времени показались нескончаемыми, потому что слышался отдалённый звук голосов: её высокого и следом низкого, мужского, лёгкая струнная музыка и звонкий смех. Артемия выглядела невероятно довольной, возвращаясь: лицо посветлело, лёгкая улыбка играла на губах.

— До покоев провожать меня не надо. Через несколько дней в это же время будь готов отправиться со мной ещё раз.

— Туда же?

— Отправишься туда, куда я велю.

Через несколько дней всё повторилось: на лице Артемии читалось оживление по поводу предстоящей встречи и лёгкая улыбка не покидала её губы — после. Инсар не выдержал спросив:

— Разумно ли отправляться туда? Со стороны всё выглядит не самым благопристойным образом.

Артемия рассмеялась:

— Твоя задача — обеспечивать мою безопасность, но не переживать за мою нравственность. С этим я способна разобраться сама.

Инсар ехал немного позади неё, оглядывая тонкую фигурку, досадуя за свои слова. Вдруг Артемия заставила жеребца свернуть влево, покидая черту города. Жеребец резво скакал по тропе, выводящей в горные массивы, прилегающие к одной из сторон города.

— Куда ты?

— День был долгий и жаркий. Я хочу освежиться, — беззаботно ответила Артемия и добавила следом, — это не займёт много времени.

Артемия направила бег коня к небольшому горному озеру, лежавшему среди утёсов словно блюдце, полное прозрачной воды. Девушка спешилась и неторопливо подошла к кромке воды, спустила тонкую тунику, позволив ей скользнуть по телу белой волной. Избавилась в два счёта от нижней нательной одежды и, совершенно обнажённая, вошла в воду. Озеро резко уходило вглубь почти у самого берега. И девушка, вскидывая руки над водой, поплыла прочь. Он отвернулся, вставая спиной в воде, чтобы не распалять себя соблазнительными картинами ещё больше.

— Инсар, — донёсся её голос, — как ты собираешься обеспечивать мою безопасность, если даже не смотришь в мою сторону?

— Я прислушиваюсь к окружающей местности и высматриваю опасность кругом.

— А как же насчёт воды? Здесь, в озере водятся ядовитые полупрозрачные шары. Они жалят очень сильно. И от их ожога можно потерять возможность двигаться.

— Выходи из воды. Немедленно.

— Нет, — с лёгким смехом отозвалась красавица, — я не собираюсь лишать себя удовольствия поплавать в тёплой воде из-за опасности быть ужаленной. Просто присматривай за мной. Так как это обязан делать верный охранник.

Он повернулся и вынужден был наблюдать, как её тело скользит в прозрачных водах. На поверхности воды отражались первые звёзды, дробились от мелкой ряби и множились бликами на теле Артемии. Накупавшись вдоволь, она вышла из воды, не стесняясь своей наготы и не пытаясь прикрыться.

— Мне нечем вытереться. Подай мне свой плащ.

Слова легко соскальзывали с её губ, глаза выжидающе смотрели на него. В зрачках плясали искры. Насмехается или затеяла какую-то игру, понятную только ей одной?

Артемия осушила тело и волосы плащом, небрежно кинув его обратно, зная, что он поймает его. Девушка оделась и вскочила на коня, направляясь обратно в город. А на нём был этот проклятый плащ, местами мокрый и пропитанный благовониями, которыми служанки натирали её кожу. Мягкий, тёплый сандал, чувственный иланг-иланг. Хотелось отбросить его прочь, чтобы наваждение не окружало плотным облаком аромата. И хотелось сбросить как можно скорее напряжение, сделавшее все мышцы каменными.

По приезду в город в его голове пульсировало только одно — скользнуть узкими улочками в хилый, но опрятный домишко черноволосой рабыни Мегеи, охотно принимавшей его время от времени…

— Я устала за сегодняшний день, помоги мне спешиться, — вывел его из раздумий лёгкий голосок, будто нарочно. Но приказ есть приказ. Покорно подошёл и протянул руки, принимая в них стройное тело. Ладони скользнули по спине и легли на талию, чуть дрогнув. Достаточно. Склонил голову и отошёл в сторону, провожая удаляющийся силуэт Артемии боковым зрением. Девушка вдруг остановилась обернувшись:

— Инсар. Я запрещаю тебе ходить к рабыне. Низенькая, черноволосая. Кажется, Мегея?.. К ней или к какой-нибудь другой.

В голове полыхнуло, застив глаза чёрным. От возбуждения, что разгоралось только сильнее, можно сойти с ума. Губы сами выдали вопрос:

— Почему?

— Я не обязана отвечать на твои вопросы, Инсар. Это приказ.

Глава 18. Инсар

Новый день — очередная поездка в заданном направлении. Инсар стоял под стенами дома, впитывая всем телом отдалённые звуки, резавшие, словно тупыми ножами. Изнутри поднималось глухое раздражение, неизвестное ему доселе. Казалось, что плотный панцирь клятв и обетов должен был защищать от проявлений любых чувств. И так было всегда — до момента, когда судьба прихотливой рукой столкнула его с девушкой, развлекавшейся сейчас в своё удовольствие. Она нарочно пыталась вывести его из себя, добиваясь этого с неизвестной ему целью. Поиграть просто от скуки?.. Едва слышный смех и удаляющиеся шаги стали последней каплей. Может, красавице пора подобрать себе другие игрушки?

Он стремительным шагом ворвался в комнату. На подушках возле низкого столика на восточный манер, подперев голову рукой, полулежала девушка. Артемия изумлённо вскинула на него взгляд. Он обвёл глазами комнату. На столике стоял второй кубок и блюдо, с которого ели. На полу рядом со столом лежал мужской халат. Он подошёл к Артемии:

— Тебе следует отправиться во дворец, немедля.

— Не могу, — улыбнувшись, ответила девушка, — я слишком долго ждала этой встречи.

— С кем? С любовником?

Проклятые слова сами скользнули из его рта. Послышались шаги, немного пришаркивающие, словно приближающийся был болен или стар.

— Ответа на этот вопрос тебе не даст ни одна книга, Артемия, тебе стоит прислушиваться к себе… — произнёс мужской голос, ещё полный силы.

На пороге комнаты возник старик. Инсар узнал в этом старике учителя Артемии, Диоклеса. Только за прошедшие годы волос на голове стало меньше, а морщин — больше. Старик улыбнулся ему:

— Узнаю́ старого знакомого. Я рад, что раб так рьяно оберегает честь молодой наследницы престола. И хоть я не могу приходиться ей любовником, прошу сохранить в тайне нашу встречу. Ранее правитель Ликомед посчитал меня неблагонадёжным. И своё мнение он меняет крайне редко. Я приехал в Верксал на время, чтобы почтить память умершего старого друга. И мне было разрешено сделать это при условии, что я и шага не сделаю в сторону Артемии. Боюсь, ещё одного избиения палками мои старые кости не выдержат.

Старик присел за стол и продолжил есть как ни в чём не бывало, восстанавливая прерванную беседу. Инсар посмотрел на старика и на Артемию. Девушка, пряча улыбку, опустила в пол смеющийся взгляд.

Из обрывков их разговора Инсар понял, что Артемия, отправившись в Далмат, почти сразу же нашла способ связаться со своим наставником. Втайне от отца. Что и говорить, обучение в закрытом заведении не прошло даром для Артемии. Через часа полтора старик сердечно простился со своей воспитанницей, бывшей по его же словам, «любимицей» среди всех прочих, кого ему доводилось воспитывать за свою долгую жизнь.

Возвращаться приходилось дальними улицами и окольными тропами. Артемия сама выбирала направление движения. Сидя на жеребце, она лавировала между тесных улочек, разглядывая окрестности, и вывела их в один из многочисленных садов. Сад больше напоминал привольно разросшийся лес в черте города.

Гулко раздались удары грома и небо расчертили первые молнии. Кони испуганно заржали пятясь.

— Придётся переждать грозу, — заметил Инсар, направляя коней к крытым беседкам.

Он привязал лошадей и помог спешиться девушке. Едва они зашли под сень крыши, как на землю ринулись первые крупные капли.

— В чём дело, Инсар? Ты мрачнее грозовой тучи, — смеясь, спросила девушка, поглядывая на своего спутника, — любопытно, что ты сразу предположил, будто у меня появился любовник. Разве переживания за мою честь входят в перечень твоих обязанностей?

— Я наслышан о свободных нравов жителей Верксала. И о множестве Домов тысячи удовольствий в Далмате.

— И всё же это не ответ. Каким образом это относится ко мне?

— Говорят, некоторые знатные женщины проходит обучение в их стенах, — нехотя произнёс Инсар.

Глаза девушки изумлённо округлились:

— То есть ты решил, что и меня, дочь Правителя, отправляли в бордель? Открою тебе секрет, Инсар. Некоторые мужья действительно отправляют своих жён в лучшие из Домов удовольствий, чтобы тамошние прелестницы научили их искусству любви.

Артемия рассмеялась громко и звонко:

— Я даже не могу представить, что за мысли бродят в твоей голове. И почему они там появляются. И даже если бы у меня появился любовник… С чего вдруг это должно волновать того, кто служит только из-за клятвы, данной когда-то, но против своего желания? Ты ведь мне даже не друг.

Грудь Инсара быстро вздымалась и опускалась: Артемия нарочно смеялась ему в лицо.

— Не стоит насмехаться, Артемия.

— А что, если мне этого хочется? — синие глаза с вызовом смотрели прямо на него, призывно сверкая в полутьме.

— Ты всегда получаешь что хочешь, не так ли?

— Верно, Инсар.

Она произносила его имя иначе: с лёгким придыханием, растягивая гласные. Фигурка была крошечной по сравнению с ним. Но, глядя в глаза Артемии, он видел её — на вершине пирамиды, и себя — на тысячу ступеней ниже. Инсар шагнул вперёд, обхватил её за плечи и встряхнул девушку:

— Я не вещь, девочка.

— Да. Иначе бы эта вещь уже принадлежала мне. Целиком.

Артемия повела плечами, словно хотела сбросить с них его руки.

— Отпусти. Не прикасайся ко мне без особой на то нужды.

— У тебя хорошо получается отдавать приказы, Артемия.

По какой-то причине не отпустил, продолжая удерживать ладони на тонких плечах. Причина была ясна — яснее безоблачного весеннего неба. Но её хотелось вырвать из себя калёными щипцами. С корнем. Чтобы не осталось ни одного отростка.

— А у тебя всегда хорошо получалось их исполнять.

Инсар усмехнулся.

— Так прикажи.

— Не стану. Ни приказывать, ни просить. Мне не нужны ни твоё раболепие, ни снисхождение.

Артемия нагнулась и нырнула под руку, торопливо удаляясь прочь. Инсар успел заметить, как подёрнулись прозрачной влагой синие глаза. Проклиная всё на свете, он двинулся вслед за ней. Настиг за считаные мгновения и, обхватив за талию, прижал к себе.

— Ты сама не понимаешь, чего ты хочешь, — прошептал, наклонившись к уху, касаясь щекой мягкого золота волос.

— А ты? — в её голосе дрожали слёзы.

Плакала она, но горло перехватывало — у него. Ворочалось что-то внутри, непрошеным гостем распахивая закрытые двери — настежь.

— Понимаю. Но от этого только хуже.

Он ослабил захват и выпрямился. Артемия развернулась к нему лицом, пытливо вглядываясь в его глаза.

— И чего же хочешь ты, Инсар?

Солёное море в глазах девушки плескалось синим, касаясь Инсара своими волнами так мягко, но вместе с тем — требовательно, что ни соврать, ни промолчать было нельзя.

— Невозможного, Артемия. Того, чему никогда не сбыться.

Она моргнула и с ресниц вниз сорвались капли слёз. Инсар нежно коснулся подушечками больших пальцев влажных дорожек на щеках, стирая их. И не понимая, что он творит, наклонился, притронулся губами к мокрым, дрожащим ресницам. Артемия всхлипнула и потянулась — вся — вверх, к нему. Тонкие руки замком сцепились на шее. Мягкие губы робко ткнулись куда-то в подбородок и торопливо скользнули наверх. Она коснулась его губ на мгновение и, словно обжёгшись, отпрянула назад.

Инсар крепче стиснул тонкую талию девушки, прижимая её к себе. Запустил руку в густые волосы, оттягивая книзу. Артемия запрокинула голову назад, уступая требованию сильной руки. Глаза Артемии были закрыты, ресницы трепетали. И вся она, доверчивая и открытая его взору, похожая на натянутую струну, дрожала.

Инсар, словно во сне, наклонился, впиваясь губами в нежную кожу шеи. Жадно и быстро, словно крадя желаемое, вверх — до линии подбородка и краешка пухлых губ. Это и была истинная кража. Он крал крохи у настоящего, у разницы в статусе и во взглядах на жизнь. Ей было суждено одним движением маленького пальчика вершить судьбу города с многотысячным населением, а ему — всем своим телом и жизнью служить ей.

Но как сладко было пробовать на вкус возможность прикоснуться к несбыточному! Так, что губы уже отчаянно ласкали её рот. Он клеймил мягким прикусом её губы, прокладывал дорожку языком вглубь рта, послушно распахнувшегося под его напором. Немного дальше и глубже, сталкиваясь языками, сцепляясь руками так, что не разомкнуть объятий. Инсар услышал стон, исторгшийся из её рта, и замер, собирая себя по частям в единое целое.

Вот — голова на плечах и руки, стискивающие девушку в объятиях, ноги, твёрдо стоящие на земле, тело, напряжённое донельзя… И нужно взять эти отдельные составляющие и сложить из них себя — заново, скрепляя обетами и клятвами. Вот только слова никак не приходят на ум. Затерялись где-то позади или напрочь расплавились в жарком мареве. Попробовав единожды, потом удержаться будет очень сложно. Инсар, тяжело дыша, заставил себя отойти, опустив руки.

Артемия недоумённо взглянула на него и стремительно шагнула вперёд, обвивая торс руками, и подняла лицо с блестевшими глазами.

— Почему?

Даже не уточнила, что именно. Но лишних слов не нужно было.

— Я намного старше тебя, золотая.

Мягкий поцелуй его бурно вздымающейся груди и выше — по линии ключиц.

— Это не оправдание, Инсар.

— Меня тебе подарили, помнишь? Я — твой раб.

— Нет, — привстала на цыпочки, дотягиваясь до его губ и выдыхая в них, — ты — мой.

От пары простых слов ураганным ветром сорвало последние заслоны, судорожно цепляющиеся за него крючками. Осталось только принимать ласку и возвращать её сторицей, тлеть и стараться, чтобы огонёк не перерос в испепеляющее пламя.

Глава 19. Прошлое

Я не сразу поняла причину, по которой Инсар вдруг отдалился от меня и даже в глаза высказал нежелание служить, как прежде. Мне хотелось ёрничать, выказывать нрав и изводить его. Или себя? Мои глаза вдруг раскрылись, когда я увидела его на тренировке. И поняла, что вижу в нём мужчину — первого, кто вдруг показался привлекательным и как-то по-особенному взволновал меня.

Я пыталась смотреть разумно и поглядывала прочих, но все они казались никем — бесплотными тенями по сравнению с Инсаром. Острый, доселе неведомый интерес и щемящие ощущения в груди, то взлёт — высоко вверх, то резкое падение — вниз. Я лишилась покоя, то и дело мыслями витая где-то рядом с ним. Пыталась скинуть липкую паутину наваждения, но не получалось. Даже отсылка его прочь с глаз не помогла. Напротив. Потому что он вдруг решил плюнуть на приказ и навязать мне собственное присутствие. С какой целью? Боялся, что отец избавится от него, прознав о том, что раб впал в мою немилость?

Нет… Ответ крылся в другом. Я внезапно увидела в его глазах тоску и смогла распознать огонёк интереса в глубине зрачков прежде, чем он смог спрятать его глубоко-глубоко.

Думать о том, что Инсар воспринимает меня не как капризную девчонку или только хозяйку, но и как девушку, было приятно и вместе с тем волнительно. Эти мысли были подобны яду — сладкому, но губительному. Потому что между нами лежала пропасть, которую было не просто преодолеть. Если он, вообще, хотел идти навстречу, а не оставаться на том краю.

Моё поведение нельзя было назвать образцовым, я нарочно растравливала его, чтобы вытащить на поверхность то, что он так усердно пытался спрятать от меня и от себя. Мне вдруг начало казаться, что он, весь принадлежит мне и не имеет никакого права прятаться за панцирь по какой бы то ни было причине. Странные чувства. Необъяснимая алчность — вбирать его глазами, не желая, чтобы кто-нибудь ещё видел то же, что и я. И уж тем боле касался и брал желаемое мной. Я испытывала какое-то мрачное удовлетворение от удивления, ясно читавшегося на его лице, когда я озвучила свой приказ не приближаться к рабыням. Ещё не обладая, я уже не хотела ни с кем делиться.

И когда, наконец, признание было вырвано из его рта, скупого на слова, это было сродни урагану, вдруг сорвавшему с привычного места и унёсшему в неведомые дали. Поцелуям не было числа. Я не могла себя заставить оторваться от него, даже когда дождь перестал заливать всё вокруг и стало невообразимо тихо. Инсар мягко отстранил меня от себя:

— Настанет день, когда мы будем сожалеть о том, что поддались чувствам.

— Я не стану жалеть о том, что полюбила тебя, Инсар.

Он вдруг резко привлёк меня к себе, запрокидывая моё лицо вверх.

— Любовь? Что ты знаешь о любви, Артемия? Любовь ли это или просто прихоти золотой девочки?

И словно не желая слышать ответ, он жадно приник к моим губам, распаляя своими поцелуями и горячими руками, прикосновения которых обжигали через ткань платья. Оно казалось лишним — так же как и всё прочее, отделявшее нас друг от друга несколькими тонкими слоями ткани.

— Нельзя, Артемия, — Инсар перехватил мои руки, принявшиеся развязывать тесьму на вороте его рубахи, — тебе пора возвращаться. Нам… Нам пора возвращаться. И не только во дворец, но и в рамки привычных отношений хозяина и раба.

— Теперь уже ничего не будет прежним. И ты это знаешь.

— Знаю, Артемия. Потому многое бы отдал, чтобы не знать тех чувств, что ты разбудила внутри меня.

Наши поцелуи были подобны тягучему, душистому мёду, тающему на границе столкновения наших губ. Противиться чувству притяжения и желанию близости было невозможно — хоть поначалу Инсар мягко отстранял меня от себя, пытаясь сдерживаться вопреки тому, что сам был объят пламенем желания. Но всё же уступил напору мягкому напору губ и стонам, вырывающимся изо рта непроизвольно, когда он начинал ласкать моё тело, наполняя его негой. Постоянно тайком, украдкой — мы выскальзывали из дворцового квартала и города с множеством лиц и тысячей глаз, чтобы уединиться там, где никто не смог нас найти или застать врасплох.

У нашей любви всегда был привкус обречённости. Даже в самые сладостные моменты близости вслед за экстазом, заставляющем тело дрожать, что-то едва уловимое касалось лица. Будто тени проносились совсем рядом, едва задевая кончиками крыльев.

— У нас нет будущего, золотая, есть только прошлое и настоящее.

— Мне горько слышать твои слова. Почему ты не можешь поверить в лучшее?

— Потому что между нами всегда будет лежать что-то…

— Сейчас между нами ничего нет.

— Сейчас — совсем ничего, — смеялся Инсар и притягивал меня к себе.

Обнажённые тела переплетались, двигаясь в едином чувственном ритме. Страсть заставляла на время забыть обо всём на свете. Но потом наставало время вместе с одеждой натягивать маски на лица и разделяться, любить только взглядом исподтишка. Это было настоящей пыткой — находиться так близко к нему, чувствовать тепло его тела, но не иметь возможности пробежаться по любимому лицу даже кончиками пальцев.

Я не хотела задумываться о будущем или искать подвох в нынешней ситуации — просто пила из чаши блаженства, прикрыв глаза. Я даже не мечтала — казалось, что ничто не может сравниться с чувствами, вдруг вознёсшими высоко в небо, под самое солнце.

Когда взлетаешь так высоко — знай: падать оттуда всегда больнее.

Глава 20. Прошлое

Счастье длилось недолго: луна на небе успела умереть и воскреснуть всего несколько раз перед тем, как нас настигла беда. В то утро я прогуливалась с отцом по городу, краем уха слушая жалобы толстосумов. Участились случаи неповиновения среди рабов. И тугие кошельки, набитые золотом, простирали руки к отцу за помощью, чтобы тот нашёл и осудил подстрекателя. Я усмехнулась — большинству из них для того, чтобы найти виновного в мятеже, необходимо было всего лишь подойти к зеркалу. К рабам стоит относиться так, чтобы они не чувствовали себя хуже скота, годного лишь на убой. Мысли текли лениво и в голове немного звенело: бессонная ночь, проведённая за пределами дворца в объятиях Инсара, давала о себе знать. Приятной тяжестью ныло тело после бурных ласк и где-то внутри билась приятная мысль, до невозможности сладкая…

Ничего не должно было случиться… Абсолютно ничего. Я прокручивала в голове варианты: как можно освободить Инсара от клятвы и сделать свободным, чтобы статус раба не вставал между нами, и как можно обвести вокруг пальца традиции, обязывающие меня стать в недалёком будущем женой какого-нибудь мужчины, приглянувшегося отцу…

Внезапно раздались громкие крики и, расталкивая в сторону посторонних, к правителю приблизился отряд стражи. Отец нахмурился, устремив на них свой взгляд:

— В чём дело?

— Рабы… Рабы ночью проникли на оружейный склад и разграбили его. В одном из дворцовых кварталов рабов вспыхнуло недовольство! Вооружившись, они напали на охрану.

Отец сжал губы в линию:

— Погасить очаг немедленно. Бросить все силы и не дать заразе распространиться дальше дворцового квартала.

Тревога сильно сжала сердце.

— Мы возвращаемся во дворец?

— Нет, Артемия. Это небезопасно. Мы дождёмся новостей в защищённом месте. А где твой «бессмертный»?

— Сегодня его сменяют другие стражи…

Нас окружили плотным кольцом стражи, ощетинившись копьями, и отвели в укреплённое здание в одном из кварталов города. Несколько часов прошли в томительном ожидании. Пока не стало известно, что со взбунтовавшимися рабами было покончено.

— Виновные схвачены? Есть живые?

— Есть, — доложил начальник стражи и покосился в мою сторону, — мы допросили одного из мятежников. Он утверждает, что «бессмертный» подстрекал их на восстание.

— Это наглая ложь, — спокойно возразила я, зная, что Инсар невиновен.

— Несколько мятежников указали на него, — не сдавался страж, — мы проникли в его покои. И он, увидев моих людей, сразу начал отбиваться. Был бы он невиновен — не дрался как лев, вырывая голыми руками глотки моим людям.

— Его схватили?

— Да, правитель. С больши́м трудом. Мы бы не смогли одолеть его в рукопашную, пришлось стрелять в него из лука стрелами с сонным ядом.

— Это всё, что вы можете предъявить моему «бессмертному»? — я опередила вопрос отца, задавая свои.

— Нет… В комнате под полами найдено спрятанное оружие и часть записок, передаваемых тайком.

— Артемия! — положил руку на плечо отец, видя, что я закипаю от недовольства, — мы возвращаемся во дворец немедля. Я буду сам разбираться в случившемся. А тебя попрошу не вмешиваться.

— Я хочу увидеть его.

— Не получится. Его усыпили и закрыли в темнице. Он опасен, — проворчал начальник стражи.

— Повторяю, Артемия… — повысил голос отец.

По приезду во дворец он велел мне не высовывать носа из покоев и выставил возле дверей тройную охрану, приказав не выпускать меня ни под каким предлогом. Я металась по комнате, как загнанный зверь в клетке, проведя на ногах бо́льшую часть оставшегося дня и ночи. Прислуга приносила еду, но я отмахивалась от неё.

На следующее утро ко мне в комнату вошёл сам отец:

— Всё указывает на «бессмертного». Всё и все.

— Это клевета. Я знаю.

— Все в один голос утверждают, что именно он проник на оружейный склад. У него была такая возможность. Он воспользовался преимуществом свободного передвижения. И его не единожды видели в дворцовом квартале рабов.

— До недавних пор. Я запретила ему появляться там. Он не бывал в квартале уже давно, — сорвалось у меня с языка.

— Но несколько людей упорно свидетельствуют об обратном.

— И все они, как один, лгут! Я знаю это, потому что…

— У меня ещё есть в запасе время. Мои верные люди пытаются докопаться до правды параллельно с обычными «ищейками и дознавателями».

— Отец. Он принёс клятву… Он не мог её нарушить.

— Он поклялся защищать тебя. Да. Но разве сейчас речь идёт о твоей жизни?.. Смирись с услышанным. Его держат в темнице, и там он и останется. До тех пор, пока не станут известны детали. Но шансы у него невелики. Всё говорит против него…

Отец покинул покои. А внутри меня на несколько мер времени мир словно застыл без движения. В невиновности Инсара я не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что, не найдя виновных, на него спустят всех собак. Нужно было узнать, кто за всем этим стоит, но для начала — вытащить его во что бы то ни стало. Я приказала себе успокоиться и попросила охрану призвать ко мне одну из прислужниц — юркую, неприметную, но расторопную девицу, прозванную кем-то «Мышь». Через неё я передала записку с указаниями своим верным людям.

В Далмате мне втолковывали, что какое бы ни было положение при дворе, всегда следует обзавестись собственными сторонниками. И я обзавелась. Самое время использовать их. Отец уже снял усиленную охрану, оставив лишь привычное количество стражей. Не думаю, что у меня возникнут сложности с ними… Мой план был прост: тайком передать записку Инсару и вложить через поверенных в его руки лезвие, предоставив ему разобраться с охраной, встретить в условленном месте и вывести тайными тропами.

«Мышь» вернулась через некоторое время, доложив, что всё исполнено в лучшем виде. Впереди забрезжила надежда, усиливающаяся с приближением вечера. Но вдруг в комнату вошли трое из охраны отца и, схватив меня, потащили к отцу.

Правитель прохаживался в своих покоях. Удушливо тянуло благовониями.

— Прочь, — велел отец стражам, когда меня доставили прямиком к нему, — ничего не хочешь мне сказать?

— А должна?

— Должна. Может быть, ты расскажешь, как ты спуталась с рабом… С рабом, Артемия! — голос отца гремел.

С лица схлынула кровь. Кто-то предал меня. Из моих людей. Или за нами с Инсаром следили?

— Неуверена, что мои чувства к нему можно обозначить таким низким словом, отец.

— Вот как? И давно… давно это продолжается? С самого момента твоего возвращения?

— Да.

Отец выругался и опустился в глубокое кресло.

— Это моя вина. Отчасти. Я видел — ты привязана к этому рабу, но не думал, что всё могло зайти так далеко. Я и не подозревал, что «бессмертный» нарушит свои обеты, путая отношения «раб-хозяин».

— Для меня он больше, чем раб.

— Настолько больше, что ты решилась организовать ему побег? Невиновному?.. О том стало известно, Артемия. Мои люди перехватили всё. Но я неуверен, что хотя бы капля сведений не просочилась дальше. Нет, совсем неуверен. Как ты могла? Ты же должна была беречь свою честь?..

— Честь при мне. Она никуда не делась от вспыхнувших чувств к Инсару.

— Ты прекрасно понимаешь о чём я. Или хочешь сказать, что смогла сберечь невинность?..

Ответом на вопрос стало моё молчание. Инсар стал моим первым мужчиной. Вопреки всему, что лежало между нами.

— Ты развлекалась с рабом! Притом даже не будучи замужем.

— Дело только в соблюдении должных приличий, отец? Или в удачной маскировке собственных пристрастий? Если бы у меня был муж, и я развлекалась с рабом, все закрыли бы на это глаза? И знай, это не просто развлечение. Я люблю этого мужчину.

Мой голос повысился, отражаясь эхом от высоких каменных стен.

— Любовь для нас — непозволительная роскошь, Артемия.

Отец встал и медленно подошёл к столу, разливая вино по бокалам. Один из них он протянул мне.

— Выпей и успокойся.

Я отбила протянутую руку с бокалом вина:

— Нет. Ни то, ни другое. То, в чём обвиняют Инсара, ложь. Во время мнимого ограбления склада он был со мной.

— Не стоит говорить о том вслух.

— В это время он был со мной. Всю ночь. От восхода луны и до её исчезновения…

Отец хлопнул ладонью мне по щеке.

— Замолчи. Думаешь, что всё это случайность? Кому какое дело до раба, обеспечивающего безопасность? Думаешь, они просто хотели таким образом устранить «бессмертного», чтобы добраться до тебя? Ошибаешься!..

Отец разом осушил бокал и пригрозил пальцем:

— Не перебивай меня, взбалмошная девчонка! Наверное, вы оба считали, что надёжно прятались от посторонних глаз всё это время. Но подумай сама. Если о том стало известно мне, значит, стало известно кому-то другому, а может быть и не одному. Они не только хотят устранить твоего верного раба. Это сделано с расчётом на то, что ты вступишься за своего… любимого. Твой непреклонный нрав на слуху у многих. По большей части — это моя вина. Не имея наследника мужского пола, я воспитал тебя слишком гордой и несгибаемой для женщины…

Отец прошёлся мимо меня, застывшей без движения.

— Это простой, но вместе с тем изящный план, Артемия. Кому-то стало известно о том, что твой раб стал твоим любовником. Немедля, они организуют покушение и обставляют всё так, будто речь идёт об очередном мятеже среди рабов, но на этот раз на более высоком уровне. Чего ждут от дочери Ликомеда? Что она придёт и вступится за своего любимого. Ведь именно это ты собиралась сделать завтра, отправляясь на суд, не правда ли? Твоё имя было бы опозорено и никто не стал бы брать тебя в жёны. Советники все как один проголосовали бы за то, чтобы ты, лишившаяся чести, была не в праве претендовать на наследие престола.

— Что с того, отец? Если жив — ты, правитель Верксала?

Отец грустно улыбнулся.

— Я не жив, Артемия. Я медленно умираю вот уже два с лишним года.

С этими словами он распахнул просторный халат, показывая язвы на теле. Большинство из них были прикрыты тряпицами и полупрозрачной материей. Я отшатнулась — теперь мне встало понятно, для чего вокруг отца постоянно разжигали удушливые благовония. Для того, чтобы они перебивали запах гниения плоти.

— Покушение гадюк не прошло бесследно. Мои лекари не смогли точно определить, что это за яд. Они оттягивали момент смерти до последнего. Но я чувствую, что мой час вот-вот настанет. Я уже долгое время почти ничего не могу есть и испражняюсь кровью, прости за подробности. Я скоро умру, Артемия… И что останется после? Ты, опозоренная, и Верксал, брошенный на произвол судьбы.

— Иногда мне кажется, что город ты любишь больше своей дочери.

— Зря ты так думаешь, но в одном ты права: я люблю Верксал, и горд своим родом, из поколения в поколение правившего им. Могу ли я допустить, чтобы место занял кто-то другой, не из моих прямых потомков?

— Я не могу допустить того, чтобы Инсара обвиняли…

— Его уже обвинили!.. По нашим законам завтра выскажутся обвинители и все те, кто мог бы поручиться за него.

— За него не вступится никто, кроме меня!

— И я не позволю тебе сделать этого. Завтра будут выслушаны обвинения…

— Наговоры, отец. Грязная ложь. Клевета.

— Послушай! — голос отца повысился, — пойдём, я покажу тебе кое-что, вернее, кое-кого…

Он знаком приказал мне следовать за ним и провёл через весь дворец, в подземелье. Стражники без слов пропускали нас, вытягиваясь перед правителем. Отец приказал отпереть двери одной из камер.

— Смотри!

Он показал рукой на мужчину, лежащего на каменном полу. Его тело было обезображено следами множественных пыток и истязательств.

— Это один из тех, кто будет говорить против раба. Если доживёт. Хиро́н трудился над каждым из них не один час, но все они твердят, как заведённые, что именно Инсар возглавлял грядущее восстание и уговаривал всех примкнуть к нему. Они говорят только одно и то же: виноват он.

— Отдай приказ перерезать глотки — не останется ни одного лживого свидетеля.

— Это не просто ложь… Это внушение. Они словно под действием чужой воли. Постой!

Но я уже шагнула в камеру, наклонившись над беднягой:

— Кто подстрекал рабов?

— Инсар, — прошелестел ответ.

— Ложь. Кто тебя научил отвечать так?

Тишина в ответ. Я развернулась и вышла, услышав только бессвязное бормотание: «Они ткут и ткут. Виноват Инсар…»

— Теперь ты понимаешь, что у меня нет выбора, Артемия? Я не могу просто взять и отдать приказ убить всех до единого свидетелей, о которых известно многим… Я уже и без того потратил много сил и золота, чтобы скрыть твою связь с рабом.

— Золото? Раньше ты не затыкал недовольным глотки золотом и не покупал их молчания!

— Времена изменились, Артемия. Дочь и город мне дороже раба. Я сделал свой выбор.

— Твой выбор, но не мой. Я не подчинюсь.

Отец вздохнул и махнул рукой. Тотчас же меня под локти схватили двое из его «крадущихся».

— Подчинишься, или мне придётся лишить тебя того немного, что осталось при тебе.

Глава 21. Прошлое

Мерзкая сделка. Отец вынудил меня принять его условия. И мне было тошно оттого, что выбирая, мне пришлось спасти из-под занесённого над головой топора только одно. И брак. Обязательный и скоропалительный. Из всех претендентов отец выбрал мне в мужья Рексенора из рода Валент, объяснив это тем, что его род, пусть и недавно обосновавшийся в Верксале, но один из верных и никогда не отказывал правителю, изрядно пополняя его казну. Их золотой мечтой было стать правящей династией. Но притом они не выказывали огромных аппетитов, придерживаясь правил приличия.

Одной рукой отец решил казнить моего любимого, второй — закрепил сделку о бракосочетании с Рексенором. Но помимо всех прочих обстоятельств было ещё одно обстоятельство, державшееся в строжайшем секрете. Мной, отцом и ещё одной третьей стороной. Чуть позже об этом станет известно и Рексенору, но не сейчас…

Сейчас отец поставил передо мной ещё одно условие. Нарушая правила, будь готова испить из горькой чаши раскаяния до самого дна.

— Я не стану присутствовать на казни. Ты и без того вынудил меня предать того, кого я люблю всем сердцем!

Я не смогла удержаться на месте и вскочила, встревоженная.

— Станешь. Ты будешь присутствовать там под руку со своим будущим супругом. И ты поднимешь бокал вина не только за долгое процветание Верксала, но и за сохранение существующих порядков.

— Это слишком жестоко даже для тебя, Ликомед. Заставлять меня смотреть, как казнят любимого.

— Ликомед? Не отец?

Я покачала головой:

— Нет. Не могу заставить себя теперь называть тебя так. Только не сейчас.

Он усмехнулся в ответ:

— Настанет время, и ты поймёшь, что решение далось мне нелегко. Рано или поздно ты смиришься.

— Нет. Не смирюсь. Ты убиваешь не только невинного ради сохранения лица, ты убиваешь меня. Ты вонзаешь клинок по самую рукоять в сердце своей дочери.

— Поверь, Артемия, он обоюдоострый.

Я развернулась и хотела покинуть покои, но перед моим лицом захлопнули двери стражники отца.

— Немедленно отворите!

Никто из них даже не шелохнулся.

— Я не отпускал тебя, Артемия.

— Нет? Что ещё ты хочешь от меня?

— Мне больно понимать, что ты вдруг начала видеть во мне врага, но не отца. Ты воюешь не с теми.

Я отёрла слёзы, тёкшие из глаз:

— Своим решением ты навсегда разрубил всё то, что связывало нас, Ликомед. И ты неправ, утверждая, что я воюю не с теми. Как только ты испустишь дух, я отдам приказ перерыть носом каждую песчинку в Верксале, чтобы отыскать тех, кто подставил меня и Инсара. И я собственными руками залью ковш с расплавленным золотом в глотку ублюдкам.

Отец слабо улыбнулся:

— Ты считаешь меня совсем выжившим из ума и ни на что не годным стариком? Я уже отдал приказ своим верным людям искать. И они ищут…

— Недостаточно быстро! Если бы они искали как следует, уже бы нашли истинного виновника и ничего этого не было.

— Ты даже не представляешь, насколько это сложно: пытаться выкинуть за борт врага, притом не раскачивая лодку.

— Мне нет дела до красивых сравнений.

— Ты будешь счастлива, если вскоре найдут истинного виновника?

— Я буду счастлива только, если Инсар окажется жив. В противном случае — нет, больше никогда. Ты отдал приказ казнить его. И если это случится, моё счастье умрёт вместе с ним.

— Я молюсь о том, чтобы к завтрашнему утру стали известны подлинные имена виновников случившегося. В противном случае в полдень состоится казнь. Я больше не в силах сдерживать натиск Советников, требующих немедленной расправы.

Надежда робкой птицей билась в груди, но с каждой песчинкой, падающей на гору подобных ей же, трепыхания крыльев надежды становилось всё слабее. До тех пор, пока она совсем не умерла. Солнце уже стояло почти в самом зените, а в двери моих покоев тарабанили обеспокоенные слуги.

— Артемия, — послышался голос Рексенора, — отопри мне.

Я не ответила.

— Послушай, этот брак навязан мне так же, как и тебе. Но вдруг я смогу быть тебе другом?

Я распахнула двери настежь:

— Что тебе от меня надо?

Рексенор потеснил меня. Он производил странное впечатление: был выше и крепче меня, но, казалось, будто я, застывшая в дверном проёме, намного сильнее него.

— Я пришёл не с пустыми руками, — он приглашающе махнул рукой.

Слуги на носилках внесли большую клетку, накрытую плотной тканью.

— Открой, Артемия.

Я сдёрнула ткань с клетки. Там сидела пантера, уже подросшая, не котёнок. Едва я сдёрнула покрывало с клетки, пантера прыгнула на прутья, вгрызаясь зубами, и зарычала. Жёлтые звериные глаза смотрели прямо на меня.

— Я знаю, что у Ликомеда большой зверинец, но такого зверя там нет. Это мой подарок тебе. На свадьбу.

— Выйдите прочь. Все!

Слуги поклонились и торопливо покинули покои. Я потянулась к клетке, отпирая засов.

— Нет, постой! — крикнул Рексенор, но было уже поздно. Засов щёлкнул в сторону и дверца распахнулась. Пантера насторожённо посмотрела на меня и, крадучись на мягких лапах, подошла к дверце.

— Артемия… Нужно позвать кого-то из стражей. Она дикая.

— Нет. Она станет ручной, — я осторожно протянула руку. Пантера обнюхала мою руку, втягивая воздух, и лизнула шершавым языком. Чуть помедлив, гибкоё черное тело зверя выскользнуло из клетки, укладываясь к моим ногам.

— Я же сказала, что она станет ручной, Рексенор.

Тот опасливо покосился и хотел было податься в мою сторону, но пантера разинула пасть и зашипела, обнажая клыки.

— Не стоит лезть к ней. Ты ей не пришёлся по вкусу. Я назову её Шен-Ри.

— Чёрная смерть? Хорошее имя…

— Ты говорил, что хочешь стать мне другом? Не думаю, что у меня хоть когда-то будут верные друзья.

— Увы, большим стать я не смогу, как бы не хотели этого мои родичи, — усмехнулся Рексенор, — меня не особо привлекают…

— Женщины? — спокойно спросила я.

— Да. Я спал и с ними, но…

— Можешь не объяснять мне ничего. Это твоё личное дело. Наш брак — всего лишь сделка. В которой мы стали разменными монетами. Но это не означает, что монеты не могут договориться между собой, как сосуществовать вместе.

Рексенор согласно кивнул головой и покосился в сторону окна:

— Будь на то моя воля, сейчас по улицам города шествовал бы вечный праздник вместо казни.

— Будь на то моя воля, сейчас по улицам города к плахе вели бы других, — эхом ответила я, даже не удивляясь, насколько разными вышли наши фразы.

Глава 22. Прошлое

Меня одели в красный, как того требовал обычай, когда правитель и его приближённые были обязаны присутствовать на казни. Я уже устала лить слёзы и бесноваться, внутри было пусто и мёртво, как в склепах, где хранят позолоченные черепа предков. С той лишь разницей, что внутри меня не было ничего.

Центральная площадь перед дворцом была запружена людьми. Мы вышли на открытый балкон, усаживаясь в высокие кресла. В глаза бросилось обилие красного: даже бедняки, не имеющие достаточно денег на полноценный наряд, подвязали на одежду красные ленты. Я обратила внимание на помост внизу: к высоким столбам прибивали поперечные перекладины. Как только рабочие завершили приготовления, на помост вышел судья и зычным голосом, усиленным медной трубой, начал зачитывать обвинения Инсару и нескольким рабам, якобы уличённым в подстрекательстве к восстанию. Услышав приговор, я ужаснулась: Инсара исполосуют кнутом, а потом распнут, прибив сомкнутые высоко над головой ладони к бревну. И то же самое проделают с ногами.

— Ты солгал мне, Ликомед. Ты сказал, что его смерть будет лёгкой!

Отец повернул совершенно седую голову ко мне и махнул рукой в сторону толпы богачей, разряженных один краше другого.

— Посмотри на них. Они поверили в слух о восстании рабов, запущенный так стремительно, что мы не успели перехватить слухи. Они тряслись в своих постелях, обливаясь потом при мысли о том, что их низвергнут простые безымянные рабы. Они хотят крови и не станут довольствоваться простым лишением головы.

— Он невиновен. Ты вынудил меня принять предложение и пойти на сделку с тобой… Но сейчас ты нарушаешь свои же слова. Прогнило насквозь не только твоё тело, но и ты сам. Ликомед. Не держащий своих обещаний.

— Артемия!

— Я не желаю присутствовать при этом.

— Сядь! — велел мне отец, — или его мучения продлятся не один день. Я предложил рабу яд. Действие яда — медленное, поначалу он лишил бы его чувствительности. Но этот гордец плюнул мне в лицо, сказав, что отныне освобождён от клятвы. Его умертвят по моему приказу. Сразу после того, как провезут на повозке по городу и выставят кресты на окраине. Но если ты не исполнишь, что я скажу, он будет мучиться несколько дней.

— Ты так добр, Ликомед, — я вновь взвилась на месте.

— Сядь!

На плечо мне легла рука кого-то из «крадущихся», вынуждая меня сесть. Лёгкая, сухая ладонь, но хватка пальцев — стальная.

— Ты сядешь и выпьешь в честь восстановления порядка на улицах Верксала, — медленно произнёс отец.

— Я тебя ненавижу. Отныне и до конца дней своих ты не услышишь от меня ни единого слова, выходящего за рамки государственных дел.

Я отвернулась от отца и отгородилась от происходящего стеной, смотря вперёд себя и не видя ничего, стараясь не замечать, как привели на помост Инсара. Рядом сновали ещё какие-то люди. Но я не замечала ничего — перед глазами всё плыло. Оставалось только размытое бронзовое пятно, подёрнувшееся красной рябью, когда на его спину опустился кнут.

Ликомед встал, произнеся тост, и рядом появился слуга, поднося мне и Рексенору бокалы с вином. Тяжёлый взгляд отца скользнул по мне. Он произносил слова в честь будущего брака с Рексенором, повернулся, поднимая бокал, призывая сделать то же самое.

— Улыбнись, — прошелестели его губы, — горожанам нужны счастливые правители и спокойствие.

Щеки онемели: словно кто-то, вцепившись когтями за уголки губ, тянул их кверху, настойчиво и против моего желания, глубоко распарывая кожу. Я отпила из бокала и едва не задохнулась, когда почувствовала на себе взгляд Инсара. Он жёг мне кожу, вызывая острые приступы боли где-то внутри. Казалось, губы Инсара шевельнулись, произнося что-то, но я не успела разобрать, что именно. Его заслонили двое мужчин, спешивших на помощь палачу. Я села, смотря поверх толпы, слыша только звук вколачиваемых гвоздей. И каждый стук отзывался так, будто гвоздь заколачивали внутрь моего сердца. Навсегда.

Толпа бесновалась. Ей хотелось криков боли, но Инсар, один из всех, молчал. В прибитого к бревну раба полетел первый камень… Я повернулась к Рексенору, вцепившись в его руку:

— Уведи меня отсюда. Немедленно.

Он бросил беспомощный взгляд мне за спину, на правителя.

— Или ты хочешь смотреть на казнь? Хочешь смотреть, как беднягу будут истязать несколько часов?

Рексенор согласно кивнул и встал, подняв бокал. Нужные слова лились из его рта легко: то, что так хотели услышать подданные, жадные до крови. Я схватилась за его руку пальцами, как за спасительную щепку, отдавая себе отчёт в том, что она хлипкая и ненадёжная. Но это единственный шанс избежать ужасающего представления истязаний Инсара.

Мне хотелось бежать, бежать без оглядки, но Рексенор выдерживал степенный шаг, вынуждая меня подстраиваться под него. Пожалуй, это был один из немногих моментов, когда он проявил бо́льшую выдержку, чем я. Но сладковатый запашок тайсы, исходящий от него, выдавал истинную причину его спокойствия. Драгоценный будущий супруг уже успел немного вдохнуть любимого дыма. Едва переступив порог своей комнаты, я с ожесточением сорвала с себя кроваво-красное платье, задыхаясь от рыданий, и вышвырнула прочь все вещи этого цвета.

Мне не дали времени ни забыться, ни оплакать Инсара — приготовления к пиру в честь бракосочетания начались почти сразу же. Вокруг сновали служанки, переодевая и разукрашивая меня золотой краской, готовя к вечернему представлению в угоду толстосумам, ради спокойствия которых был убит невиновный человек.

Ради церемонии во дворец даже были приглашены Жрецы — они надели на голову нам с Рексенором плетёные венки. А после церемонии закатили пир в честь бракосочетания. Обилие блюд и реки вин, громкая музыка и танцовщицы… Я едва высидела положенное время, чтобы иметь возможность удалиться. Скрылась с глаз посторонних и рухнула без сил на постель, отчаянно желая, чтобы произошедшее оказалось лишь кошмарным сном… Рядом со мной резвилась пантера. Послышался лёгкий стук в дверь и в мои покои вошёл Рексенор, чуть пошатываясь. Рубаха на груди была расстёгнута, а всклоченные волосы — в диком беспорядке. Он подошёл к кровати и не сел на неё — рухнул горой сломленных костей.

— Я пришёл навестить свою жену.

Он наклонился, стягивая обувь, и едва смог справиться с одним мягким тапком, расшитым золотой нитью. Шен-Ри тут же подскочила и схватила обувь в зубы. Лёгкий прыжок — и зверь довольно растянулся на кровати рядом со мной, терзая зубами дорогой тапок.

— Мне не нравится, что п… п…пантера разгуливает без намордника. Разве она не должна сидеть в клетке твоего зверинца?

— Нет, не должна, Рексенор. Потому что я так захотела. И потому что я легко с ней управляюсь. Я буду сажать её в клетку только на то время, когда не смогу контролировать её передвижение.

— Мне кажется, что я зря её тебе подарил, Артемия.

— Напротив, это лучшее, что случалось со мной за последний день.

Рексенор осушил большими глотками чашу вина и принялся развязывать тесьму на рубахе.

— Что ты делаешь, супруг мой? — я издевательским тоном протянула последние слова.

— Всего лишь хочу…

— Разве ты не помнишь наш договор? Ты приходишь в мою спальню в начале ночи — и уходишь под утро с утомлённым видом. Но что касается промежутка между твоим приходом и уходом — ты занимаешь место где-нибудь в углу комнаты, но только не в моей постели. Надеюсь, я довольно ясно выражаюсь: меня не коснётся ни один мужчина, тем более — такой, как ты, мерзкий мужеложец.

— Но я мог бы… — Рексенор выглядел жалко.

— Ты мог бы занять свободное место на тахте и лакать своё вино. Мы — всего лишь два торговца, заключивших сделку, не более того.

— Но как же?..

— Никак.

Я не дала Рексенору договорить, зная, что он хотел спросить: «Но как же наследник?»

— Никак, Рексенор, и освободи мою постель немедленно…

… Людям Ликомеда всё же удалось найти тех, кто стоял за мнимым восстанием рабов. Двое мужчин из числа Советников. Они были измучены и едва держались краем сознания за реальность. Один из них бессвязно бормотал что-то о паутине, которая опутала всех. Я сдержала своё слово, хоть мне было и дурно видеть мучения на лицах, когда расплавленное золото струйкой лилось из ковша в их насильно разинутые рты. Меня трясло, как от озноба и всё плыло перед глазами. Но виновники были наказаны.

— Теперь ты разомкнёшь уста, Артемия? Когда наказаны все причастные…

— Нет. Не все. Остался ещё один. Но совсем скоро и его череп покроют золотом, ставя в один ряд с ликами предков, — произнесла я глядя в посеревшее, изнурённое тяжёлой болезнью лицо Ликомеда.

Он всегда учил меня держать своё слово. И я сдержала — это были последние слова, сказанные Ликомеду мною. Обращённые непосредственно к нему. Больше ни одного слова. До самой его смерти…

Глава 23. Артемия

После слов Инса́ра в кибитке повисла тишина. Эмир Симбир подобрался, слово ядовитая гадюка перед броском. Взгляд его изменился, став настороженным.

— Мы договаривались о золоте, друг мой из числа «бессмертных». Ты получишь столько золота, сколько захочешь.

Инсар подошёл и зажал пальцами мою косу, наматывая её на кулак.

— Договаривались. Но я хочу не то золото, о котором ты подумал. Мне нужна белая шлюха. Разве её волосы не чистое золото?

Лёгкое натяжение кожи головы — и после Инсар отпускает мою косу, ожидая ответа от эмира.

Эмир хлопнул себя по ляжкам.

— Хей, друг мой. Ты принёс мне город на блюде, словно отрезанную голову барана. Неужели я тебе откажу в такой просьбе?

Он спустился со своего трона и подошёл ко мне улыбаясь.

— Позволишь хотя бы дотронуться до твоей платы напоследок? Говорят, их волосы мягче шёлка, а кожа белее облаков? Кожа — да, а вот волосы…

Эмир Симбир дотронулся осторожно до косы, взвешивая её на ладони, и поднёс к носу, вдыхая аромат.

— Пахнет кровью и болью. Так пахнет победа.

Не зря немногим ранее он показался мне ядовитой гадюкой — следующее его движение оказывается столь стремительным, что Инсар, стоящий по другую сторону от меня, не успевает среагировать. Симбир, выхватив из рукава короткий острый нож, одним махом перерезает косу у основания.

— Ты хотел золото, друг мой? Оно твоё.

Кочевник ухмыляется, бросая косу к ногам «бессмертного».

— Возьми своё золото, а белая шлюха останется у меня. Они называют нас дикарями. Но сегодня всё изменится. Сегодня белая шлюха вымоет мне ноги, а после послушно расстелется подо мной. Я буду держать её на золотой цепи у своей кибитки, как знак того, что никто не устоит перед силой наших улусов.

Инсар напряжён. Мне кажется, что он вот-вот бросится на эмира. Но то лишь кажется. Мгновением спустя он расслабляется.

— Присоединяйся к нам на вечернем пиршестве в честь общей победы над врагом, — улыбается кочевник.

— Я приду. И выпью в честь нашей общей победы, — резко кивает Инса́р и покидает кибитку.

Эмир Симбир обратил на меня взгляд своих тёмных глаз:

— Как тебя зовут? Не запомнил твоего имени. Даже не старался. Зачем? Когда знаешь, что скоро кто-то станет одним из тысячи тысяч твоих рабов. Можешь не отвечать. Просто попрощайся со своим именем, потому что отныне ты будешь зваться так, как я того пожелаю. Каждой своей новой рабыне я делаю подарок. Поначалу я решил, что ты того недостойна. Но сегодня я настроен быть щедрым. Говори, что ты хочешь — и оно станет твоим. Не оружие, не свобода и не смерть. Выбирай…

— Ты слишком много говоришь. Я же буду кратка. Чомпот, волчонок. Я хочу его себе в услужение.

— Чомпот? — морщит лоб Симбир, — кто это?

Кто-то из собравшихся поспешно отвечает:

— Это меченый, эмир Симбир. Кто-то до сих пор считает, что из него выйдет толк. Но сколько шаман не пытался разглядеть в священном дыме его силу — не обнаружил ничего.

— Бывшая правительница и бесполезный огрызок, которым побрезговали даже голодные волки… Прекрасное сочетание. Так тому и быть. А теперь…

Эмир хлопает в узкие ладоши:

— Скоро я пройду по улусам, ведя на поводке свою новую рабыню в знак нашей победы. А теперь идите, братья по крови.

Все, кланяясь, покидают кибитку. В ней остаётся лишь эмир и несколько молчаливых стражников.

— Принесите ошейник моей новой рабыне! — велит Симбир.

Он обходит меня кругом, прищёлкивая языком, и мнёт грудь ухмыляясь.

— Жалко клеймить твою кожу, — притворно вздыхает он, — если будешь покорной, обойдёмся ошейником.

Полог кибитки откидывается и входит крепкий мужчина с тёмно-коричневым кожаным ошейником в руках, таким же, как надевают на шею рабам.

— Безухий выродок, — злобно шипит эмир, — ты принёс ошейник как для простой блохастой псины. А у меня — породистая сука. Пошевеливайся!..

Мужчина кланяется и поспешно покидает кибитку, вернувшись с ошейником и цепью с золотыми звеньями.

— Радуйся, — едва не поёт эмир Симбир, — мягкая белая кожа, выделанная так искусно, что не натрёт тебе шею. Золотые заклёпки и пряжка. Теперь каждому станет ясно, кому ты принадлежишь. Стой смирно!..

Он замечает моё едва уловимое движение в сторону — голос сразу становится ледяным и наполняется ядом. В два щелчка на моей шее закрепляется ошейник и в кольцо продевается цепь, скованная из чистого золота.

— Вперёд! — тянет за один конец цепи эмир, вынуждая её натянуться. Он резко дёргает её на себя, вынуждая сделать меня пару шагов, но у самого выхода из кибитки останавливается.

— Подай мой халат, он лежит среди подушек.

Стражник молниеносно выполняет поручение, подавая эмиру халат из шерсти, расшитый золотой и красной нитью.

— Надень.

Халат пропитан резким запахом пота и мужского тела, мне неприятно прикосновение грубой шерсти к коже…

— Или я проведу тебя среди десятка тысяч своих людей голой.

Недобрый прищур и без того узких глаз пылает ожиданием. Он ждёт момента, когда я взбунтуюсь и начну перечить, откажусь повиноваться, чтобы начать сразу после этого ломать меня так, как ему вздумается. В глубине тёмных глаз змеёй свернулось предвкушение многочасовых истязательств.

Не сейчас, эмир… Всему своё время. Моё ещё не пришло.

Обойти пешком всех собравшихся миркхийцев за один раз не представляется возможным. Эмиру подают повозку. С одного взгляда узнаю руку Верксалийских мастеров — кочевники уже начали грабить город и делить добычу между собой. Эмир забирается внутрь, становясь на специальное возвышение так, что оказывается на несколько голов выше меня. Кони, запряжённые в повозку, начинает медленно тянуть её вдоль тысяч кибиток с выстроившимися около них кочевниками. Тысячи глаз беззастенчиво разглядывают меня, улюлюкая и сыпля оскорблениями. Если бы не страх запачкать эмира, меня бы заплевали или закидали отбросами.

— Довольно, — едва слышно бросает эмир погонщику спустя некоторое время.

Он решил, что его народ вдоволь насмотрелся на новую невольницу. Эмир отщёлкивает цепь от ошейника.

— Отведите рабыню в кибитку и пусть её приготовят к вечернему пиру. Волчонка — к ней же. Хей, пошёл!..

У кибитки, отведённой для меня, собралась толпа зевак. По большей части, женщины. Я сразу узнаю среди них Оюну, жену эмира, понимая, что здесь собрались его жёны и любимые наложницы, разглядывающие меня с аппетитом голодного хищника. Круглое лицо Оюны искажает гримаса презрительности. Она плюёт в сторону повозки:

— Белая ведьма, шлюха!..

Большего ей не позволяют. Стража теснит галдящих женщин прочь, окружая кибитку кольцом. Меня вталкивают внутрь. Посередине круглого пространства кибитки — очаг, дым из которого курится вверх, вытекая тонкой струйкой через верхнее отверстие. Подле стен навалены подушки, стоит низенький столик и пара сундуков. Я прохожусь по мягкому войлоку, разминая затёкшее тело, полное боли и усталости. Паника подкрадывается мягкими шагами. Не вижу выхода из нынешней ситуации. Пока не вижу, оправляю я себя, что бы ни случилось, до тех пор, пока ты борешься, теплится надежда. Слова отца.

Я повторяю их про себя ещё и ещё, чтобы прочие мысли не лезли в голову. Чтобы непрошеные гости-воспоминания не толпились возле порога, сотрясая яростными ударами дверь, закрытую, казалось бы, навечно. Инса́р… Его имя приятно скользит на языке и обжигающим комом скользит внутрь глотки, перехватывает дыхание и заставляет корчиться от агонии стыда и сожаления. Инса́р… Тот, кто побеждает. В прошлый раз ты победил саму смерть.

Глава 24. Артемия

На время я вновь окунаюсь в прошлое… И из марева прошлых воспоминаний меня выдёргивает громкая ругань и причитания. Полог откидывается и в кибитку кубарем влетает мальчишка. Подарок эмира, Чомпот, волчонок. Следом грузным шагом входит уже знакомый мне Отхон, потрясающий зажатым в кулаке кнутом.

— Ещё раз попытаешься улизнуть, я сам завершу начатое волками!..

Я метнулась вперёд, за шиворот поднимая мальчишку и ставя его на ноги подле себя.

— Хороший хозяин знает, когда нужно наказать своего раба. Дурной хозяин — накажет и чужого. Этот раб — подарок мне от эмира Симбира. И не тебе распускать руки на мальчишку. Отныне это только моё право.

Отхон развернулся и уставился на меня невидящим взором, полыхающим негодованием.

— Не лезь под руку, белая шлюха. Или мой кнут станцует и на твоей коже. Ты такая же рабыня и не должна раскрывать и рта без согласия, — Отхон замахнулся, — сейчас я научу тебя вежливости и обходительности.

— Только не забудь, что эмир будет очень недоволен видеть свою добычу испорченной. И ему не понравится, что кто-то тронул её без его ведома.

Рука Отхон-бая застыла над головой с кнутом.

— Поганая ведьма! Уже успела затуманить разум эмиру. Раньше мы поступали с подобными тебе — как должно, никто не отводил под нужды подстилки отдельную кибитку. Все остальные рабыни живут под крышей всего нескольких кибиток. И лишь жёны удостаиваются своей… Но предки не останутся в стороне…

— Мне нужна большая деревянная лохань, — обрываю я его гневную тираду, — нагрейте воду, а Чомпот натаскает её сюда. Ведь именно тебя, Отхон-бай, определили следить за тем, чтобы всё было исполнено как полагается.

Отхон стоит, раздувая ноздри от бешенства. Не знаю, за какие деяния именно его назначили присматривать за новой рабыней эмира, но он этому явно не рад. Он покидает кибитку, отдёргивая полог так яростно, что едва не срывает его напрочь. Я опускаюсь на подушки, стараясь не подавать виду, что мои движения проникнуты желанием прислонить голову и уснуть. Чомпот стоит поодаль, сверля меня взглядом тёмных глаз, сверкающих из-под надбровных дуг.

— И куда же ты хотел улизнуть, волчонок?

Мальчишка насупился, не желая отвечать.

— Тебя уведомили, что отныне ты обязан служить мне?

— Твой век будет недолог, Алтана, — соизволяет буркнуть этот молодой щенок.

— Но твой будет ещё короче, — замечаю я, — я запрещаю тебе обращаться ко мне этим прозвищем.

— Но оно означает…

— Я свободно разговариваю с тобой на твоём же языке. И ты думаешь, что я не знаю его значения? У меня есть моё собственное имя, Артемия. Обращайся ко мне так или зови «госпожа», но не стоит называть меня «золотая». А как тебя зовут? Не прозвище, но имя, которым тебя нарекли при рождении.

— Касым, — после недолгого раздумья сообщает мальчишка.

— Хорошо, Касым. И куда ты собирался улизнуть?

— Никуда. Всего лишь прятался от Отхон-бая.

— И чем же ты его так прогневил, что каждый раз он отвешивает тебе пинков?

— Ничем, кроме того, что я прихожусь ему близким родичем и позорю его род непригодностью.

Наш разговор прерывают — в кибитку закатывают боком деревянную лохань и ставят возле очага, вручая Касыму два ведра. Касым вопросительно смотрит на меня.

— Натаскай мне в лохань горячей воды, Касым.

Мальчишка кивает и отправляется прочь. Возвращается, выплёскивает воду и вновь уходит. Бессчётное количество раз. Его мельтешение перед глазами напоминает роящуюся мошкару и поневоле меня утягивает в сон.

Я просыпаюсь от лёгкого прикосновения к руке.

— Алта… Госпожа, лохань уже полная. Там снаружи — рабыни, их послал эмир.

— Спасибо, Касым. Что им нужно?

Мальчишка пожимает плечами.

— Пусть запустят их.

В кибитку входит три тоненькие узкоглазые девицы, а страж вслед за ними заносит массивный сундук. Из их кратких объяснений становится ясно, что эмир желает видеть на пиру свою рабыню красиво одетой и украшенной. А этих послали затем, чтобы они привели меня в соответствующий вид. Сопротивляться нет никакого смысла. Касым пятится на выход.

— Останься, но отвернись. Расскажи, что происходит в лагере эмира, много ли пленников…

Я позволяю рабыням молча исполнять своё дело — они омывают моё тело и волосы. Тонкие, но сильные пальцы умело разминают затёкшие мышцы, принося облегчение. А я сама, прикрыв глаза, слушаю доклад мальчишки, делая собственные выводы. Похоже, с выбором «подарка» я не ошиблась: мальчишка смышлён и явно старается услужить, хоть и не подаёт виду. Он такой же чужак, как и я, но ему тем горше, что он чужой среди своих.

По его словам, золота, дорогих украшений и посуды — немерено. Лошади едва сдвигают с места обозы, гружёные награбленным. Теперь даже самый последний бедняк будет иметь в запасе золотишко. Будь золота немного меньше, народ улусов непременно бы взбунтовался — пленных оказалось катастрофически мало. Почти всех мужчин перебили «бессмертные» и сами миркхи́йцы, а женщин и детей, оставшихся в городе, не хватило, чтобы разделить на всех, как было обещано. Уже сейчас улусы начали грызться между собой за несколько тысяч рабынь с детьми.

Хорошая новость, кивнула я самой себе. Надеюсь, что среди пленённых жителей Веркса́ла не найдётся того, кому были бы известны тайные тропы, которыми увели мирное население. Рано или поздно, но в город вернутся жители и вновь наводнят его улицы топотом тысячей сандалий, заполнят воздух своим говором и зычными голосами торговцев… Может, это произойдёт не на моём веку и мне не суждено будет это увидеть, но мы сделали всё, что могли при обороне Веркса́ла.

Рабыни искусно заплетают волосы — вернее, то, что от них осталось, мелкими косичками по всей голове, натирают кожу чем-то пахучим и рисуют золотой краской на коже узоры.

— Разве у миркхийцев так приятно? — спрашиваю я.

Среди Веркса́льской знати было распространено подобное, но я не видела ни одного кочевника, на теле которого были бы начертаны знаки даже простыми чернилами. Рабыни отрицательно качают головой, а одна из них тихо произносит:

— Так велел эмир.

Кисти с краской легко и щекотно касаются лица, раскрашивая и его. Одежда, что принесли они, больше напоминает невесомую паутину, белую с золотом. Рабыни достают из сундука украшения, одно другого великолепнее — всё награблено и добыто кровью из нашего города. Я решительно отметаю в сторону их попытки навесить на меня ещё и кучу украшений. И даже робкие увещевания, что эмир будет недоволен, не могут поколебать моего решения. Они прячут ворованное добро обратно в сундук и оплетают мои ноги лентами сандалий, завершая на этом сборы.

— За вами придут в назначенный час, — молвит одна из рабынь напоследок.

В проёме откинутого полога успеваю заметить, что уже опускаются сумерки. Сердце охватывает тревога и чувство обречённости тяжко ложится на плечи. Касым осматривает меня, приоткрыв рот от изумления:

— Теперь ты точно Алтана, госпожа… Все жёны эмира сдохнут от зависти, отравившись собственной злобой.

Лучше бы сдохли все миркхийцы разом, думаю я, когда на пороге кибитки появляется разодетый в шелка эмир с золотой цепью в руках.

Глава 25. Артемия

Эмир оглядывает меня с головы до ног, прищёлкивая языком. В глубине тёмных зрачков разгорается пламя похоти.

— Вот теперь ты похожа на бывшую правительницу. Днём некоторая часть моего народа решила, что я провёл между кибиток улусов грязную бродяжку, но не правительницу… Поднимайся, — велит эмир, но видя, что я не двигаюсь с места, сам быстрым шагом направляется ко мне, закрепляя цепь на моём ошейнике. Дёргает вверх, вынуждая встать.

— Не испытывай моё терпение. У меня в руках твои люди. Например, два близнеца, неотличимых друг от друга… Мои люди уже начали свежевать их туши, сдирая кожу. Они начали с пальцев ног. Но если хочешь, чтобы я даровал им лёгкую смерть, смирно встанешь и пойдёшь покорно, как овца на привязи.

Хитрый ублюдок сразу понял, как можно надавить, заставив меня выполнять то, что ему надо. Или я выдала саму себя, бросив пару предложений Отхону о разнице между плохим и хорошим хозяином?.. А́грий и А́зий оставались со мной до последнего и не раз спасали мне жизнь. Неужели я не смогу затолкать свою гордость поглубже для того, чтобы оплатить им добром хотя бы так? Я поднимаюсь и иду вслед за эмиром. Касым, поколебавшись всего мгновение, семенит следом.

— Разве тебе было приказано?.. — начинает эмир, обратившись к мальчишке, и осекается. Скуластое лицо озаряется широкой улыбкой, — впрочем, ступай.

Эмир ведёт меня между стройных рядов кибиток на привязи, словно диковинное животное. Снаружи уже опустились густые сумерки, освещаемые светом множества костров. Повсюду скуластые, темнокожие лица с раскосыми глазами. Похожие друг на друга как две капли воды, различить их можно только по телосложению и одежде.

Воздух пропитан дымом и запахом жарящейся баранины, отовсюду слышатся взрывы хохота и треньканье трёхструнок. К взглядам, жадным и полным любопытства, я уже привыкла. Зависть, презрение, ненависть, похоть… Тысячи оттенков самых разнообразных чувств читаются мной так явно, как если бы они были написаны на листе бумаги.

Эмир останавливается на просторной вытоптанной земляной площадке. С одной стороны установлены низкие круглые столы, за которыми, скрестив ноги, сидят его приближенные. С другой стороны стол самого эмира с наваленной горой подушек подле него. Мой взгляд устремляется вдаль — над жарким костром установлен огромный котёл. Над ним на верёвке, перекинутой через перекладину, подвешены за руки трое. Я без труда узнаю в них Приама и своих охранников, непроизвольно дёргаюсь в том направлении, но меня удерживает цепь, крепко зажатая в кулаке эмира.

— Чудное представление, не так ли? — эмир располагается на подушках. И тотчас же к нему подходит слуга, низко кланяясь и расставляя на столе миркхийские яства — много мяса, баранина и конина, тонкие хлебные лепёшки, выпекаемые на раскалённых камнях, сушёные ягоды и пузатый кувшин вина.

— В котле — кипящее масло, — отрывая зубами мясо от кости, доверительно сообщает эмир и машет кому-то рукой.

По его мановению верёвка с Приамом опускается, и ноги старика окунаются в бурлящее масло. До нас доносится сдавленный стон боли. Тело старика конвульсивно дёрнулось, рот раскрылся в немом крике.

— Ты не уважаешь ни достойного соперника, ни его старости! — обратилась я к эмиру, — ты испытываешь удовольствие, глядя на его мучения?

— Да, — коротко ответил эмир, с улыбкой смотря на лицо старика, искажённого мукой, — хочешь избавить его от страданий? Обслужи моих братьев по крови, предводителей шести улусов.

Его предложение встречают восторженным улюлюканьем и хлопками.

— Налей им вина.

Радости в голосах поубавилось. Наверняка косоглазые думали об ином, но эмир не торопится делиться своей добычей с кем-либо ещё.

— Чего же ты ждёшь?

Лёгкий взмах руки и верёвка с Приамом в очередной раз опускается.

— Достаточно! — я дёргаю ненавистную мне цепь и обматываю её вокруг шеи, чтобы не мешалась при ходьбе, беру в руки кувшин с вином, направляясь к круглому столу.

— Моя рабыня нальёт вам вина, братья, — радостно возвещает эмир, выделяя слово «моя».

Короткое слово как предостережение, чтобы никто из них не позволял себе лишнего. Чаши каждого из шести кочевников наполнены до краёв, но они поспешно хлещут вино и подставляют их вновь, вовсю оглаживая моё тело сальными взглядами и отпуская вполголоса шуточки.

— Вернись на место, — окрикивает меня эмир, нетерпеливо постукивая пальцами по столу. Недовольный ропот среди предводителей улусов смолкает, стоит Симбиру лишь кинуть взгляд их в сторону.

— Исполни обещанное, эмир. Подари старику лёгкую смерть, как и говорил.

— Справедливое требование, — кивает эмир, — эй ты, подай лук…

К эмиру спешит один из слуг, неся изогнутый лук.

— Нет, не такой, — усмехается эмир, в глубине зрачков отражается пламя костра.

И моё сердце сжимается от нехорошего предчувствия. Слуга возвращается, неся в руках лук, раза в три больше обыкновенного, лёгкого лука конных всадников. У этого — длинные плечи и толстая тетива. Боевой усиленный лук, стреляющий намного дальше обыкновенного. Но и натянуть его стоит гораздо большего труда, не каждый сможет с ним справиться.

— Не думаю, что ты обучена стрельбе из лука, рабыня. Но вот твой подарок, меченый… Он, как и все дети, обучался этому с детства.

Со стороны стола, за которым сидит Отхон, слышится злорадный смех.

— Подойди, мальчишка. Возьми лук и порази цель. Попадёшь в того старика — облегчишь его мучения.

— Лживый ублюдок!..

— Разве я солгал? — смеётся эмир, — давай, волчонок, не медли. Или я лишу старика даже такого мизерного шанса на избавление от мук.

Касым, побледнев, выходит вперёд, беспомощно взирая на меня.

— Шевелись! — ревёт со своего места Отхон, подгоняя мальчишку.

Касым берёт в руки луч, с натугой вскидывает его для выстрела и прикладывает стрелу.

— Стреляй, Касым, у тебя получится…

Моим словам вторит оглушительный хохот. Мальчишка закусывает губу и изо всех сил тянет тетиву на себя. На тонких смуглых ручонках прорезываются очертания жил, а на шее вздувается синеватая вена от усердия. Он тянет тетиву, сдвигая её с мёртво он сам — стрела, запущенная в цель. Миг… Стрела, не долетев до цели, втыкается в землю у костра. Раздаются громкие хлопки ладонями о ляжки, кочевники смеются беснуясь. Отхон ржёт громче всех. Смех грохочет, словно камнепад, вырываясь из его пасти. Если бы моим взглядом можно было сжечь, от него сейчас бы не осталось и жалкой горстки пепла.

— Прости, госпожа, — беспомощно шепчет Касым.

— Ха-ха-ха! Чомпот, ты — бесполезная требуха… Галзан-бай, теперь и тебе ясно, что от него никакого толку?.. Позор нашего улуса…

Отхон ржёт и вдруг начинает судорожно кашлять, из глотки вырывается кашель и надсадные хрипы, не прекращающиеся ни на мгновение. Лицо его багровеет, а потом становится едва ли не синим, он царапает горло руками, не в силах остановить кашель и падает на землю хрипя. Встревоженные лица обращены в его сторону, по спине Отхона стучит ручищей сосед кочевник… Через пару мгновений Отхон откашливается и, вытерев слюну с губ, сипит в мою сторону:

— Ведьма сглазила меня… Сука наслала проклятие своим взором…

— Просто ты жрёшь слишком жадно, — лениво замечает эмир, — а старику не повезло. Как и двум твоим охранникам…

— Нет! — вырывается у меня изо рта.

— Нет? Нет?.. Я дам тебе ещё один шанс. И если ты выполнишь, что я велю, так уж и быть. Я своими руками оборву им жизнь, оказав великую честь.

Он выдерживает многозначительную паузу и улыбается:

— Вымой мне ноги, рабыня…

Эмир кивнул и смуглая рабыня принесла кувшин и таз для омовения, поставив его у ног эмира. Я скривилась внутренне — омыть ноги косоглазому означало бы окончательно принять свой статус рабыни, ничтожества, пустого места. Но потом до моего слуха вновь донёсся стон боли Приама. Кочевники развлекались, то и дело погружая ноги несчастного в котёл. Я всё ещё медлю, не решаясь окончательно низвести себя, как Симбир машет рукой слуге:

— Искупайте нашего врага как следует…

Мой взгляд устремляется к Приаму, тело которого странно дёрнулось и повисло безвольным мешком, как и тела двух охранников. От удивления эмир Симбир привстаёт на подушках, ища глазами виновника случившегося.

Его фигура скользит бесшумно, несмотря на массивность и внушительный рост. Тело по пояс обнажено, только на левой руке закреплён нарукавник и предплечник. В ладони зажаты метательные звёзды. На суровом лице — ни тени улыбки. Тёмные волосы заплетены в косички, а нижняя часть лица прячется в чёрной бороде. Инсар… Моё глупое сердце пропускает удар и начинает безвольно трепетать сразу вслед за этим.

— Это ты, мой друг, лишил меня развлечения? — недовольно спросил эмир.

Инсар неторопливо прошёл к столу эмира, усаживаясь рядом:

— Я пришёл пировать и наслаждаться победой, но не слушать вопли твоих пленников.

— Бессмертным неприятны вопли жертв? — смеётся эмир.

— Я — боец и воин, но не заплечных дел мастер.

— И всё же я недоволен, — морщится эмир, — ты лишил нас чудного представления.

— Я принёс тебе победу над целым городом, — возражает Инсар, — тебе мало пленников?

— Увы, но мало… Всего пару-тройку тысяч, в то время как нас — великое множество.

— Значит, ты плохо искал.

— Вот как? Мои люди перерыли весь город, облазили все их каналы и подземные укрепления. Ничего. Эй рабыня, не стой. Налей моему дорогому гостю вина.

— Я не пью вина, — отмахивается Инсар.

— Тогда налей мне, моя чаша уже пересохла. Живее!..

Я медленно сдвигаюсь с места, чувствуя, как Инсар неотрывно смотрит на меня обжигающим взглядом, от которого хочется убежать. Спрятаться, чтобы он никогда не видел меня такой — униженной, с цепью на шее, прислуживающей выродку, разлёгшемуся на подушках. Но потом я вспоминаю: именно он со своими воинами прорвал оборону и в числе первых пронёсся смертоносным вихрем по городу, зная, что за его стенами правлю я. Он знал. Не мог не знать. И он ничего не забыл. Не поэтому ли он нанялся на время к эмиру? Чтобы опустошить дорогой мне город, выбить почву из-под ног и насладиться моментом торжества?

В таком случае — пируй, Инсар. Смотри на меня и пей вдоволь из чаши осуществившейся мести…

Глава 26. Артемия

— Тебе нравится моя рабыня? — интересуется эмир, от внимания которого не ускользнул заинтересованный взгляд Инсара.

— Я повторю своё требование, эмир. Расплатись со мной, как полагается. Этой белой шлюхой с золотыми волосами. И мы разойдёмся как старые друзья.

— Ты мне угрожаешь?

— Я лишь требую, чтобы ты сдержал обещание, только и всего.

— Я не могу исполнить его. Увы… Скажи, сколько, по-твоему, стоит эта девка?

Инсар обращает свой взгляд на меня, глаза в глаза:

— Нисколько.

— Тогда зачем она тебе?

Но Инсар продолжает:

— Она не стоит ничего. И одновременно она дороже всего мира, зажатого в ладони.

У меня перехватывает дыхание от его слов, в звучании которых сладость и горечь разлиты поровну.

— Оммир бахкас, эмир, — поднимаясь, говорит Инсар.

— Я знаю вашу клятву. И что с того? Ты приносил её мне.

— Да. Я поклялся ценою жизни добыть тебе город — и он твой. Но ей… Ей я поклялся служить и защищать жизнь намного раньше.

И прежде чем эмир успевает среагировать, Инсар бросается к нему, моментально выхватив клинок из-за пояса и приставив его к глотке. Кочевники, сидящие поблизости, реагируют с опозданием — вскакивают со своих мест, хватаясь за кривые клинки. Второй рукой Инсар срывает с пояса медный рог и трубит в него. Тотчас же раздаётся топот ног и между рядами вклиниваются «бессмертные», окружая нас плотным кольцом. Начинается невообразимый гвалт. Кочевники не решаются броситься на воинов и ждут приказа.

— Стоять. Одно движение — и я вспорю глотку вашему эмиру. Он не держит своё слово. И когда я потребовал обещанное, он отказал мне в просьбе. Потому я силой возьму принадлежащее себе по праву, — разносится далеко над собравшимися голос Инсара.

Предводители шести улусов так и застыли, удерживая пальцами рукояти клинков, притом хищно переглядываясь между собой. Наверняка они взвешивали, кто будет самым сильным противником, если вдруг эмиру распорют глоту, словно барану. Да, миркхийцы никогда не могли похвастаться слаженностью своих улусов.

— Вперёд, — толкает Инсар эмира.

— Ты сделал большую ошибку, — хрипит Симбир, — у меня много людей…

— И все они безмолвно стоят, как овцы, сбившиеся в кучу. Ты сам загнал себя в эту ловушку, эмир. Что тебе стоило отдать мне девку, как я того пожелал? Но ты решил, что можно обманом отвертеться от исполнения собственных обязательств…

— Сейчас ты управляешь моментом. Но когда-нибудь кривой клинок миркхийца распорет брюхо тебе и разрежет глотку от уха до уха белой шлюхе, из-за которой ты затеял вражду с нами.

— Вражда? — равнодушно спрашивает Инсар и смеётся, — весть о твоём обмане разнесётся далеко. Больше ни один «бессмертный» не станет иметь дело с миркхийскими подлецами.

«Бессмертные», обнажив клинки, не сводят глаз с кочевников, продвигаются вперёд, к выходу из лагеря кочевников.

— Вперёд! — командует Инсар и «бессмертные» один за другим вскакивают на коней, дожидающихся своих хозяев. Эмира быстро связывают и прикрепляют поперёк седла рослого жеребца.

Инсар одним махом вскакивает на своего коня и тянет меня вслед за собой, усаживая впереди. С громким гиканьем «бессмертные» срываются с места. Я только сейчас понимаю, что мальчишка остался позади. Сквозь пыль, поднявшуюся в воздух, я вижу, как тощая фигурка изо всех сил спешит вслед всадникам. А позади него в лагере кочевников царит оживление — они седлают коней, намереваясь преследовать воинов Инсара.

— Там мальчишка! — оборачиваюсь я к Инсару, не осмеливаясь взглянуть ему в глаза.

— И что с того?

— Его подарили мне. Миркхийцы отыграются на нём.

— Какое мне дело до него? — равнодушно спрашивает Инсар.

Я резко дёргаю поводья на себя, заставляя жеребца встать едва ли не на дыбы. Тотчас же крепкая рука, до того спокойно лежавшая на моей талии, вжимает меня в мускулистое тело, а пальцы второй руки дёргают голову назад. Шеи касается горячее дыхание:

— Не смей делать что-либо против моей воли. Сейчас ты не в том положении. Раб и хозяин поменялись местами, Артемия…

Но вопреки своим словам он разворачивает жеребца и понукает его, заставляя нестись быстрее ветра навстречу миркхийским всадникам. В ушах — свист ветра и сердце бешено колотится. Кажется, что мы на полном скаку врежемся в стену миркхийцев и они поглотят нас своей многочисленностью… Но конь Инсара несётся стрелой над землёй. Инсар, перегнувшись через седло, настигает мальчишку и хватает его за руку, втаскивая на коня.

Конь разворачивается и мчится в обратном направлении.

— Стреляйте по ним! Они нужны живыми… — доносится нам вслед. И вокруг начинают свистеть стрелы.

Инсар заставляет своего коня скакать кривыми зигзагами, но всё равно одна из стрел ранит животное. Конь на мгновение сбивается с привычного ритма бега, но, понукаемый мужчиной, рвётся вперёд. А впереди нас часть «бессмертных» развернула своих коней и скачет на подмогу, пуская ответные стрелы в миркхийцев.

Едва мы скрылись за стеной из «бессмертных», Инсар останавливает коня. Стрела вонзилась в заднюю ляжку коня. Сейчас он недовольно косится глазом на собравшихся и прядёт ушами.

— Нового коня этим двоим, живо!

Приказ исполняется мгновенно. К нам подводят невысокую, но крепкую лошадку.

— Держись подле меня. Пытаться убежать — бессмысленно, — бросает мне Инсар, но смотрит при этом так, словно не видит меня.

— Что дальше? — интересуется у него один из воинов, — косоглазые будут преследовать нас до тех пор, пока они не получат своего эмира.

— Вперёд, до ущелья. И они его получат, — усмехается Инсар и резким движением вытаскивает стрелу из раны своего коня. Тот запоздало и недоумённо ржёт, но быстро успокаивается.

— Хе-е-е-ей!

Кони срываются галопом и скачут во весь опор вперёд, к горизонту, который обрывается глубоким, отвесным ущельем. Напряжённый бег длится неисчислимое количество мер времени, кони уже дышат тяжело, а из пастей вырываются хлопья пены. Позади в облаке пыли — миркхийцы, не отстающие и держащиеся чуть поодаль. У границы, резко обрывающейся внизу, «бессмертные» останавливаются. Через пропасть перекинут деревянный подвесной мост.

— Вперёд, по двое! — командует Инсар, — большей нагрузки мост не выдержит!

Первые кони воротят морды от ущелья, испуганно кося глазом. Бессмертные быстро обматывают морды коней тряпьём и ведут их через мост. По двое, как и было приказано. Медленно, но всё же количество воинов, оставшихся на этой стороне ущелья уменьшается.

— Назар, переведи через нашего дорогого миркхийского гостя!

Приказ Инсара бросается выполнять коренастый, широкоплечий воин. Эмир, туго спелёнатый веревками, словно младенец, дёргается поперёк седла и мычит с заткнутым ртом. Но все его действия — безрезультатны. И он оказывается по ту сторону ущелья.

Осталось всего несколько воинов и я с Касымом, безмолвно сидящим впереди, но вцепившимся изо всех сил в гриву коня. Чуть поодаль от нас собираются миркхийцы. Вперёд выдвигается низкий пегий конь с массивной фигурой на нём, я узнаю в сидящем верхом мужчине Галзан-бая.

— Эй, дорогой друг!.. Верни нам нашего эмира и его рабыню. Мальчишку можешь оставить себе…

Позади довольно гогочут собравшиеся.

— У меня другое предложение. Я забираю рабыню и мальчишку, а твой дорогой эмир отправляется к вам пешком через мост, после того как мы все окажемся по другую сторону ущелья.

— Вы все как на ладони у меня и моих людей. Я могу перестрелять вас как зайцев на охоте..

— Ты мог бы это сделать сразу же, едва вы пустились за нами следом. Но не сделаете. Может, ты и хочешь избавиться от эмира, прибрав власть к рукам, но ты знаешь, что справиться с шестью улусами не сможешь. Вы окажетесь отброшены далеко назад, в свои междоусобные распри… Худой мир для тебя лучше хорошей войны, Галзан-бай…

Галзан-бай молчит. Его молчание красноречивее всего доказывает правдивость слов Инсара. А тот оборачивается ко мне приказывая:

— Вперёд, через ущелье! Живо.

Сильный хлопок по крупу коня заставляет его взвиться едва ли не на дыбы. Я перехватываю поводья стараясь усмирить животное.

— Шевелись! — грозный окрик прокатывается жгучей волной по коже.

Я слезаю с коня, веля мальчишке спуститься следом, и веду животное к мосту. Конь испуганно шарахается назад. Мне нечем перевязать ему морду, подобно «бессмертным» и никто не торопится прийти мне на выручку. Остаётся надеяться лишь, что конь успокоится и будет послушен подобно многим другим животным, которых касаются мои руки. Я ласково глажу его по морде и нежно шепчу слова успокоения на ухо. Конь фыркает, топчется на месте, но хотя бы уже не пятится от страха. Я тяну его за собой. Шаг за шагом, он медленно переставляет ноги, ступая на шаткую основу. Через просветы между досками видна пропасть, с острыми камнями на дне.

— А ты чего ждёшь, Касым?

Мальчишка застыл на краю, поперечные полосы на лице обозначились ещё сильнее.

— Я боюсь высоты, Алтана…

— Не стоит называть меня так. Подойди ко мне. Это приказ. Или останешься со своими родичами, которые не преминут сорвать на тебе злость. Особенно Отхон. Он исполосует тебя кнутом так, что шрамов станет намного больше. И ты будешь напоминать диковинную лошадь из дальних земель в чёрно-белую полоску.

— Таких не бывает.

— Бывает. Пошевеливайся, и я расскажу тебе о них. Одну мне подарил отец, когда мне было столько же лет, сколько и тебе.

Мальчишка неуверенно шагает вперёд, трясясь от страха, глядя, как заворожённый вниз, в пропасть.

— Держись за стремена и смотри не вниз, а на меня, — советую я ему, тяну лошадь за собой. Мы и без того задержались. Напряжённая поза Инсара выдаёт его нетерпение.

Мост под ногами опасно раскачивается, некоторые доски жалобно поскрипывают. Каждый скрип отдаётся неприятным царапаньем изнутри меня. Я тоже боюсь высоты, как и Касым, но давно научилась смотреть в лицо своим страхам, не подавая виду, что они пожирают меня изнутри в тот момент, когда на лице — спокойствие.

— Полосатые лошади водятся далеко отсюда. Для этого нужно пересечь на корабле бирюзовые солёные воды, кажущиеся мирными поначалу. Но едва ты удаляешь от берега, они становятся тёмно-синими и серыми, почти чёрными, раскачиваются под тобой и раскачивают корабль, заливая брызгами с ног до головы, — начинаю я, привлекая внимание мальчишки. Он ещё мал, может запаниковать и вызвать панику животного, тогда нам троим не поздоровится.

— Ты видел те воды?

— Нет, — отрицательно трясёт головой Касым, немного отвлекаясь от созерцания гибельной пропасти.

Шаг. Ещё шаг.

— Я видела, но только издали. Мне о них рассказал учитель, который обошёл половину мира. За этими водами — жёлтые песчаные земли, сменяющиеся густыми зелёными лесами и широкими степями. Наподобие тех, в которых вы пасёте свои табуны. Именно там пасутся те диковинные кони. Они гораздо меньше, даже меньше, чем ваши. Мудрецы Верксала как-то поспорили. Один сказал, что это лошадь чёрная в белую полоску, второй — что наоборот.

— И кто оказался прав?

— Они до сих пор спорят, только уже находясь среди ликов предков. Вместо привычных волос у этих лошадей — кисточка на конце хвоста. Однажды отец подарил мне такую лошадь. Такой больше не было ни у кого. Учитель предупреждал, что их очень трудно приучить и не стоит пытаться их оседлать. Но к тому времени, когда мне подарили эту лошадь, его уже не было рядом, чтобы напомнить об этом в очередной раз. Я же вывела её и даже смогла накинуть седло и забраться верхом.

— И что дальше?

— Ничего. Глупое животное понесло меня далеко за пределы дворцовых стен. Мне удалось успокоить её, но не сразу. К тому времени лошадь вынесла меня туда, где не следует гулять маленьким девочкам. Непослушание и своенравность едва не стоили мне жизни. Но меня спасли.

Я замолчала, видения прошлых лет вставали перед глазами, словно живые.

— И что стало потом? — вывел меня из раздумья нетерпеливый голосок мальчишки.

— Отец велел заколоть лошадь, чтобы я больше не подвергала себя опасности.

Внезапно под ногами я почувствовала твёрдую землю, понимая, что мы пересекли ущелье. С видимым облегчением отошёл как можно дальше от края пропасти Касым.

— Шли долго, но без потерь, — прокомментировал наш проход Назар, едва уловимо кивнув.

— Я не понял только одного, куда делся твой учитель? — спросил Касым.

— Незадолго до этого отец прогнал его прочь и подарил мне раба, охранника.

Мой взгляд невольно устремляется на Инсара, что в числе последних пересекает ущелье по мосту. Пеший, не поворачиваясь к врагу спиной.

— Эмира ко мне, живо!

Симбира скидывают на землю, словно мешок с зерном. Инсар парой движений перерезает путы и, толкает к подвесному мосту.

— Вперёд! Быстрее…

Эмир растирает затёкшие руки. Ноги от длительного пребывания в связанном положении едва шагают.

— Встречайте вашего эмира, как подобает! — громко кричит Инсар, — клятвопреступника и лгуна, опорочившего весь миркхийский род тем, что не захотел сдержать данного обещания!.. Весть о том разнесётся далеко. Отныне ни один бессмертный не наймётся на службу к миркхийцам! Пошёл!..

Сильная рука Инсара толкает эмира в спину. Эмир медленно переставляет одеревеневшие ноги.

— Эй ты, — обращается Инсар к одному из своих воинов, — дай мне свой топор!

Он ловит топор, кинутый ему воином, и подходит к опорам моста, к которым привязан подвесной мост.

— Эмир, сколько раз мне пришлось напоминать тебе о твоих обязательствах? Дважды? У тебя есть шанс добежать до того конца моста, пока я считаю до трёх!

Слова Инсара ударили в спину эмира, он дёрнулся и ускорил шаг.

— Один!

Эмир, подволакивая ногу, торопится изо всех сил.

— Два!

С той стороны ущелья на подмогу эмиру бросился кто-то из всадников.

— Три!

С последним звуком Инсар со всего маху разрубает толстые верёвки, удерживающие мост с одной стороны. Мост кренится на одну сторону покачиваясь. Лошадь вместе со всадником летит в пропасть. Эмир цепляется за перекладины, но в этот момент Инсар отрубает толстые верёвки с другой стороны. Мост, лишившийся опор, вместе с эмиром летит в ущелье, ударяясь об отвесные стены. Громкий, полный ужаса крик эмира обрывается спустя мгновение от удара об острые камни.

Глава 27. Артемия

Инсар возвращается к своим воинам в полной тишине, воцарившейся по обеим сторонам ущелья.

— Возможно, это было сделано зря, — говорит один из воинов, подходя к Инсару.

— Разве? — усмехается Инсар.

— Улус эмира не зря за глаза называют полным гадюк. Вполне возможно, что одна из них однажды ужалит в ответ.

— Не беспокойся, Ризван. Мы умеем обращаться с подобными тварями. Всего лишь нужно вырвать из пасти зубы, полные яда. И смертоносная гадюка станет не опаснее обыкновенного ужа.

— И всё же…

— Эти степные шавки сейчас начнут грызться между собой, решая, кто должен возглавить их союз. Пересечь ущелье поперёк они не смогут. Пустятся в объезд, если решат преследовать нас. На это у них уйдёт несколько дней пути. К тому времени мы будем уже очень далеко отсюда…

Ризван качает головой, выражения лица не разобрать — маска скрывает всё. Но и без того осуждение ясно читается в жестах «бессмертного».

— А теперь вперёд! Привал — после заката!..

Инсар скользит взглядом по крепкой кобылке, на которой сижу я и Касым. Инсар нарочно избегает смотреть на меня, но цепляется взглядом за миркхийца. Под тяжёлым взглядом Инсара мальчишка ещё крепче стискивает поводья и вжимается в меня. Инсар усмехается:

— Держитесь позади меня. Не отставать! Хе-е-ей!..

Он ударяет пятками в бок жеребца и срывается с места, взметая в воздух клубы пыли. Мы трогаемся следом и весь оставшийся день проходит в бешеной скачке. Я хоть и привыкшая к верховой езде, но так долго сидеть верхом мне тяжело. Пальцы уже немеют и поводья то и дело норовят выскользнуть из рук. Касым перехватывает их и выправляет бег лошади. Маленький щенок позволяет себе улыбнуться, говоря мне:

— И всё же вы в своём городе привыкли ходить пешком по тесным улицам.

Тощий паренёк оказывается выносливее меня.

— Почему тебя не любят сородичи?

— Я плохой стрелок и не силён в рукопашной борьбе. Никудышный воин.

— Может быть, есть что-то другое, в чём тебе нет равных?

Мальчишка задумывается и отвечает нехотя:

— Я хорошо запоминаю и могу слово в слово пересказать историю, рассказанную тобой. И могу даже сейчас сказать, сколько было пленных и сколько добра добыто в твоём городе. Но моим родичам это ни к чему.

— Я думаю, из тебя выйдет толк.

— Ага, — мрачно кивает мальчик, — ты знаешь, куда направляются… они и что нас ждёт?

— Нет. Об этом мне пока неизвестно.

— Тогда как ты можешь обещать что-то? У тебя нет ничего…

— Забываешься. У меня есть собственный раб — ты. А это уже немного. И пока ты не опустил руки, у тебя есть надежда.

— Ты уже едва держишься в седле. О какой надежде ты говоришь?..

— Молчи, Чомпот. Ты напоминаешь мне старика с телом юнца — такой же брюзгливый.

Но мальчишка прав в одном — я с тоской поглядываю на горизонт, ожидая заката, как ничего другого — потому что валюсь с ног от усталости. Краткого забвения сном оказалось слишком мало, чтобы восстановить силы.

Когда «бессмертные» разбивают лагерь — у меня не остаётся сил даже на то, чтобы спешиться. Мальчишка вынуждает кобылку прилечь. И протягивает мне узкую сухую ладошку, чтобы помочь слезть даже так. Ноги надсадно гудят. Я сажусь прямиком на земле, прислоняясь спиной к камню, и наблюдая за тем, как воины Инсара натягивают палатки. Только сейчас замечаю, что не все из них в масках. На лицах некоторых — глубокие зарубки и чернильные полосы складываются в странные узоры. Кажется, что они одинаковы, но, присмотревшись, замечаю отличия. Мои взгляды не остаются незамеченными. Те воины, что не носят масок, беззастенчиво разглядывают меня. В глубине глаз теплится огонёк понятной похоти. И от него хочется спрятаться, потому что вид странных воинов не может не внушать опасения. Стоит только взглянуть, как они передвигаются — мягко и неслышно, едва ли не стелясь туманом над землёй. Наши верксальские «крадущиеся» по сравнению с этими казались бы просто увальнями. Безотчётный страх касается меня — ещё ничего не произошло, и никто из них даже не двинулся в мою сторону, но тревога уже бьёт крыльями по лицу.

Передо мной останавливается один из «бессмертных»:

— К предводителю. Живо.

Голос глухой из-за маски и безэмоциональный. Я поднимаюсь и выпрямляю спину, несмотря на желание обмякнуть безвольным мешком на земле и не вставать вовсе. Меня ведут к палатке, немного бо́льшей, чем все остальные и приглашающим жестом отдёргивают полог. Переступаю порог, замечая в глубине Инсара, сидящего на плаще. Я замираю, едва дыша, не зная, что делать дольше.

От вида его мужественной, широкоплечей фигуры я робею, чувствуя себя девчонкой, впервые увидевшей его на невольничем рынке. И тут же одёргиваю себя — не на моей ли шее надет сейчас ошейник? Но глаза не обмануть и не заставить упереться взглядом в землю — они бесстыже разглядывают мужчину, сидящего передо мной. Охватывают широкие плечи, обнимая только взглядом, спускаются по мускулистой груди к мышцам живота. Я обвожу взглядом его всего, отмечая, насколько он изменился: стал ещё крепче, чем был, и добавилось шрамов на смуглой коже. Ещё бы им не добавиться. Знаю точно, что на кистях обеих рук тоже найду отметины. Выражения глаз Инсара мне не разобрать: он закрылся от меня словно непроницаемой завесой. И за прошедшие годы преуспел в этом мастерстве настолько, что глаза кажутся искусно вырезанными на лице неживой статуи. Уголки губ Инсара дрогнули:

— Давно не виделись. Артемия.

— Очень давно, Инсар.

— Не стой у порога, подойди ближе.

Ноги сами несут меня к нему столь поспешно, что он усмехается. И я тут же чувствую себя пристыжённой, хотя не понимаю, почему я должна стыдиться своих чувств, так и не угасших со временем. Предательства — да, позор предательства мне не смыть до конца дней всей своей кровью. Но чувства никуда не делись. Они оттого острее ранят, что пришлось предать любимого.

Я замираю в паре шагов от Инсара. Он поднимается так стремительно, что впору бы испугаться, но во мне нет страха перед ним. Пока нет.

— Ты так и не научилась отводить глаза или хотя бы смотреть не так пристально? — Инсар приподнимает мой подбородок пальцами.

— Нет, не научилась. И навряд ли научусь когда-нибудь.

— Мне не нравится твоя самоуверенность. А ещё мне не нравится вот это, — подушечкой большого пальца Инсар обводит узоры, нарисованные на лице золотой краской. Под кожей из пепла возрождается давно забытое ощущение. И всё моё существо тянется навстречу этим касаниям. Глаза закрываются сами собой, позволяя мне скользнуть в спасительную темноту, чтобы нарисовать под закрытыми веками картину, отличную от нынешнего окружения. Я позволяю себе млеть, довольствуясь этой мгновенной лаской.

— И мне не нравится это всё, надетое на тебе, — пальцы скользят от щёк к шее, поддевая край ошейника, спускаются на плечи, сдвигая вниз тонкую материю платья.

Он зажимает ткань в кулак и дёргает на себя. Треск разрываемой ткани звучит подобно громовому раскату в окружающей нас тишине. Инсар рывком обнажает моё тело до талии. Платье держится на мне сейчас только за счёт пояса. Лёгкая прохлада касается обнажённой кожи груди, заставляя её покрыться мурашками.

Пальцы Инсара, чуть дрогнув, замирают и очерчивают грудь, сжимая крупной ладонью. Вторая рука ложится тяжкой ношей на талию и прижимает меня к его телу. Я чуть приоткрываю веки, наблюдая за выражением лица Инсара. На краткое мгновение на нём промелькнула светлая, знакомая мне улыбка. Но тут же исчезла, спрятавшись за непроницаемой завесой. И была ли она вообще? Или то показалось сквозь завесу дрожащих ресниц?

— А внешне ты всё та же, Артемия. Даже лучше. Расцвела, как миндаль по весне. Нежная, будто лоза винограда.

Губы Инсара находятся так близко от кожи шеи, заставляя стужу изнутри отступать прочь. Она тает, словно тонкий зимний лёд на окнах от жаркого дыхания. Тело выгибается дугой и мелко дрожит, от ощущения его тела кожа к коже, от сильных пальцев, разминающих грудь так, что она ноет и вытягивается острыми вершинами, молящими о ласке. Пальцы нащупывают вытянувшиеся соски и обхватывают их, играя с ними попеременно. От быстрых, грубоватых движений распространяется желание, тягучее и вязкое, словно мёд, льющийся тонкой струйкой на кожу. Я прерывисто дышу и не могу сдержать стона, приникая к Инсару ещё ближе.

— Без тебя дни длились долго и горестно, — слова соскальзывают с моих губ и взмывают вверх. Глупые неоперившиеся птенцы, стремящиеся к солнцу, которых сбивает на землю одним ударом с его стороны:

— И льнёшь всё так же, как юркая и красивая змея.

Он отстраняет меня от себя, разом выставляя между нами стену.

— Госпожа и раб, с которым можно было играть, как угодно капризной красавице. Только теперь мы поменялись местами.

Одним движением острого лезвия Инсар освобождает меня от платья и вспарывает кожаный ошейник, откидывая его далеко прочь.

— Что ты умеешь делать, рабыня?

Я выпрямляюсь, хотя от его взгляда хочется стать незаметной пылинкой, танцующей в бликах солнечных лучей.

— Ты и сам прекрасно знаешь, кто я и чему обучена.

— Я спрошу тебя ещё раз. Что ты умеешь делать, рабыня? Каким полезным ремеслом ты владеешь, чтобы я сохранил тебе жизнь? У нас не принято содержать и кормить бесполезных людей. А у тебя ещё и мальчишка.

Я усмехаюсь.

— Ты и сам осведомлён обо всём, Инсар. И нет нужды перечислять сейчас всё то, чему я обучилась за долгие годы. Ты знаешь, кто я и что из себя представляю.

— Не знаю. Казалось, что знал когда-то. Но то была лишь золотая маска. Я не знаю, что ты из себя представляешь. И сейчас лишь хочу знать, чем ты можешь быть полезна мне и моим людям. Но ты упорно отказываешься отвечать. Значит, ты — никто, безымянная рабыня, одна из тех, что годится лишь для выполнения грязной и тяжёлой работы, не требующей особых навыков. Та, что можно пустить в расход, не считаясь ни с чем.

Инсар отдёрнул полог и крикнул:

— Дай сюда тряпьё, живо!

К моим ногам полетели штаны и рубаха, заскорузлые от грязи и с чужого плеча.

— Одевайся и проваливай с моих глаз. Займёшь место в хвосте колонны со своим узкоглазым дружком. Завтра снимаемся с первыми лучами солнца. Захочешь жить — будешь выдерживать нужный темп. Нет — сдохнешь, и твой труп обглодают шакалы. Живее!

— Ты помнишь свою клятву, Инсар? Ту, что произнёс, кланяясь мне при моём отце? Ценою жизни, Инсар.

— Ценою жизни? Да-а-а… Помню. Как не помнить. Но я избавлен от её груза, так как расплатился за нею своей жизнью. Ты убила меня, Артемия.

— А как же те слова, что ты любил повторять мне? Шрам на моём сердце…

Инсар в два счёта преодолевает разделяющее нас расстояние и хлопает наотмашь пальцами по щеке. Кажется, что несильно. Но от них начинает гореть щека и лопается губа, сочась красным.

— Не смей при мне произносить эти слова, рабыня. Или я вырежу их на твоём теле столько раз, сколько мгновений я висел на кресте, преданный тобой.

Глава 28. Артемия

Слова Инсара бьют намного больнее — и точно в цель. Мне нечем оправдываться перед ним, потому он выталкивает меня из палатки сильной рукой. И я едва ли не кубарем вылетаю из неё под пристальными взглядами некоторых из его людей. Устало переставляю ноги и занимаю место в конце колонны, рядом с Касымом, грызущим тёмно-серый кусок хлеба, больше похожий на камень. У ног его стоит плошка с водой.

— Я не пил из неё прежде госпожи, — немного ехидно заявляет мальчуган и протягивает такой же кусок хлеба, как у него, — один из тех, что в масках… Велел ухаживать за лошадью.

— Вот и займёшься этим. В твоём улусе тебя научили хотя бы чему-то?

Мальчишка оглядывает меня с ног до головы:

— У эмира ты бы ходила в красивом платье и увешанная драгоценностями с головы до ног.

— Это не продлилось бы долго. Итог был бы известен задолго до начала.

— Всё же лучше, чем это, — он указывает пальцем на грязное рубище, надетое на мне.

— Ты слишком много болтаешь. Не забывайся. Я уже жалею, что попросила «бессмертного» вернуться за тобой.

— Не думал, что их можно попросить о чём-то, — добавляет Касым, поглядывая на меня уже с уважением. Мне становится смешно на какую-то долю мгновения, но смех этот горький, как отрава.

Ночь проходит так быстро, словно её и не было. «Бессмертные» снимаются с лагеря задолго до рассвета, в полутьме, всё ещё лежащей на всех предметах. Мы с Касымом занимаем место в самом конце. Позади нас только два воина в масках. Воины уже не гонят коней, как сумасшедшие, а позволяют животным степенно вышагивать по равнине. Но даже этот мерный темп кажется невозможно быстрым.

Нам приходится едва ли бежать для того, чтобы нагнать коней. Рядом семенит мальчишка и изредка что-то болтает, но и он, выносливый миркхиец, вскоре выдыхается и идёт молча, дыша через рот. Во время привала, мы падаем на землю, как брошенные вниз камни, и едва доносим до рта чашу с водой. Чаша у нас с миркхийцем — одна на двоих. Короткий перерыв — и снова в путь. Ноги передвигаются уже сами по себе, как у заведённой металлической игрушки.

Дни и ночи сливаются в одно. Мы плетёмся, понимая, что как бы быстро мы ни двигались, всё равно отстаём. С каждой мерой времени хвосты впередиидущих коней становятся всё дальше. Отсюда, с моего места, мне не видно Инсара. Он шествует где-то впереди колонны и навряд ли обернётся назад, чтобы посмотреть, упала ли я без сил. На несколько сотен всадников — всего двое пеших. Наверняка со стороны это выглядит безумно и чудаковато, но, кажется, что у Инсара для меня припасено множество подобных развлечений. И поздно ночью, перед тем, как провалиться в сны без сновидений, я задаюсь вопросом: будет ли разрешено мне умереть от усталости?

Первым не выдерживают сандалии — тонкая кожаная подошва и тонкие изящные ремешки не рассчитаны были на подобные испытания. Они рвутся. Кое-как привязываю ремешками подошву к ноге, но помогает ненадолго. Вскоре мне приходится идти босиком.

К середине следующего дня мы покидаем пределы степной равнины и вступаем на пространство, усеянное острыми мелкими камешками. Их грани в считаные мгновения разрезают кожу, заставляя её сочиться кровью. Я уже ковыляю, как старуха, прикусив губу до крови, чтобы не разреветься от боли, пронзающей ступни ног при каждом соприкосновении с почвой.

— Так ты далеко не уйдёшь, — косится на мои ноги Касым и стягивает со ступней свою мягкую обувь из кожи, — а нас будут гнать, как скот, несмотря ни на что. У тебя ноги маленькие, как у ребёнка. Обувь придётся тебе впору. Надень, Алтана.

Мне так плохо и больно, что я даже не обращаю внимания на обращение, то и дело проскальзывающее в речи миркхийца.

— Убери, — отвожу его руку, — она нужна тебе самому.

— У меня пятки как камни, — хвалится мальчишка, — я могу ходить босиком по осколкам не порезавшись.

И словно в доказательство своих слов он демонстрирует мне заскорузлую, жёсткую кожу ступни. Никогда бы не подумала, что придётся надевать обувь врага, чтобы пройти в ней, будучи пленённой, но выбора нет. Я натягиваю её на ступни и благодарно киваю. Из мальчишки выйдет толк, если… У моего предположения нет определённого будущего. Я даже не знаю, куда мы направляемся, потому что с нами никто не разговаривает.

Увы, но обуви, предложенной мне мальчишкой, надолго не хватает. И без того местами прохудившаяся, вскоре она становится лишь жалкими ошмётками на моих ногах. Спасение было временным. А мальчишка, хвалившийся совсем недавно, уже больше не ёрничает, а ковыляет так же, как и я, шипя сквозь зубы, когда под ноги попадаются особенно острые камни. Во время очередного привала у меня нет даже сил на то, чтобы притворяться и держать себя в руках.

Едва дали знак остановиться, я сажусь, приникая спиной к боку лошади, и вытягиваю ноги впереди себя. Ступни грязные и избиты в кровь. Ноги мелко трясутся от усталости и боли. Я прикрываю глаза, чтобы забыться хоть ненадолго и не обращаю внимания ни на кого. Под закрытыми глазами пляшут на чёрном фоне красные пятна — такие же красные как кровь на ногах.

Кажется, я уснула, потому что от прикосновения к плечу я вздрагиваю и открываю глаза, видя перед собой смуглое лицо миркхийца с раскосыми глазами. Он довольно улыбается и суёт мне в руки пару мужских сандалий с толстой подошвой. Я не думая, беру обувь и только после этого, словно просыпаясь, задаю вопрос:

— Где ты это взял?

Мальчишка косится в сторону и что-то бурчит себе под нос.

— Ты что, украл? А ты знаешь, какое наказание за воровство у «бессмертных»?

— Нет…

— Вот и я не знаю. И знать не хочу. Верни на место украденное.

— Но…

— Верни на место, — я хлопаю мальчишку по щеке.

Лицо у Касыма вспыхивает, но он неохотно берёт сандалии и бредёт прочь в потёмках. Через некоторое время слышится крик мальчишки, больше напоминающий вой. Превозмогая боль, я тороплюсь на его крик, проклиная про себя миркхийца. Один из «бессмертных» держит мальчишку за шиворот, встряхивая, словно щенка.

— Поставь мальчишку.

На меня мгновенно устремляются тёмные провалы глазниц на масках воинов.

— Мальчишка — вор, — медленно произносит воин.

— И всё ж это не повод мотылять им в воздухе, словно знаменем.

К собравшимся подходит ещё один из воинов, комплекцией лишь немного уступающий Инсару, и выслушивает своих людей.

— Верни щенка на землю, — приказывает он, а следом обращается ко мне, — воровство должно быть наказано.

— Он уже вернул взятое без спроса, — отвечаю я как можно спокойнее.

«Бессмертный» подходит вплотную и наклоняется ко мне. Не говоря ни слова, он вглядывается в моё лицо так пристально, словно пытается заставить отвести глаза.

— Разве тебе не страшно? Ты смотришь в глаза самой смерти.

— Я вижу провалы глазниц в маске, за которой прячется один из «бессмертных». И только. А смерть вглядывается в нас по-иному.

Лёгкий смешок отдаётся гулким эхом внутри металлической маски.

— Если бы речь шла о ком-то другом из рабов, я немедля отрубил руку мальчишке по локоть за воровство, а тебе — кисть. Потому что ты плохо следишь за своим рабом или не научила его вести себя, как подобает. Но мы движемся налегке, отягощённые лишь золотом, без лишних обозов и рабов. Ты — единственная, кого взял с собой Инсар. И не мне решать, как с тобой поступить. Мы дождёмся его возвращения, пусть сам решает, что с тобой делать.

«Бессмертный» разжал кулак и мальчишка мешком рухнул в пыль. Он встал и виновато поглядывал в мою сторону, не зная, что сказать. От услышанной угрозы его лицо побледнело на мгновение.

— Я не знал, что у них так наказывают за воровство. Извини, — мальчишка сел рядом со мной, понуро повесив голову, и шмыгнул носом, — что теперь?

— Не знаю. Решать не мне. Я бы отдала приказ выпороть тебя как следует.

— Они сами виноваты! — сердито зашипел мальчишка, — едут верхом, и свободных лошадей вдоволь. Но мы плетёмся так, будто…

— Замолчи! Это не оправдание твоему воровству.

— А я думаю…

— Я думаю, что «бессмертные», услышав твои возмущённые вопли, захотят укоротить тебе не только руку, но и язык, волчонок. Знай, кого кусать.

Мальчишка замолчал, но сердитый блеск в глазах выдавал его. Он был недоволен, заранее считая наказание несправедливым. Может, не так уж были неправы миркхийцы, дав ему такое прозвище. Волк не собака, не будет служить как полагается.

Через некоторое время мне велели подняться и отвели к Инсару, сидящему перед костром. Каждый шаг давался мне с бо́льшим трудом, но ковылять перед ним, словно старуха, я не стала.

— Мои люди сказали, что поймали косоглазого на воровстве, — бросил мне Инсар, едва успела я подойти к нему.

— Я попросила мальчишку принести мне обувь.

— Лжёшь.

Короткое слово хлестнуло по лицу, словно пощёчина.

— Ты не умеешь просить. Ты умеешь требовать и приказывать. Но ты бы ни за что не отдала такой приказ мальчишке. Воровать? Дочь Ликомеда, недавняя правительница Веркса́ла… Ни за что. Но я не могу оставить этот проступок без внимания.

Инсар замолчал, вглядываясь в огонь, потом перевёл взгляд на свои руки, поднял глаза, смотря вдаль поверх моей головы. Куда угодно — только ни на меня. Словно бы неведомая сила заставляет его избегать смотреть мне в лицо.

— Попроси.

— Что?

— Попроси меня, чтобы я простил этот проступок твоему мальчишке. И он избежит наказания.

— Просить? Обращаются с просьбами к равным себе, всё остальное — мольбы. Ты низвёл меня до статуса рабыни. Ты не хочешь, чтобы я просила, ты жаждешь, чтобы я умоляла тебя о снисхождении. Но ты был прав. Я не умею просить и не стану умолять. Никого и никогда.

— Никогда — слишком долгий срок для человеческой жизни. Я дам тебе шанс, но если ты им не воспользуешься, пеняй на себя. Тебя накажут точно так же, как и твоего раба.

В ответ я слабо улыбнулась.

— Гордость. Всё, что в тебе есть держится на ней, как на скелете. А если я сломаю ей хребет, преломив на колене?..

Не дождавшись ответа, Инсар махнул рукой воину, сидящему у соседнего костра.

— Ломай. Но делай это своими руками, Инсар.

Взгляд скользнул плёткой по моему лицу и устремился вдаль.

— Вы успели напоить лошадей?

— Да, все расположились на привал.

— Хорошо, тридцать мер времени. И пускаемся в путь.

— Но…

— Пускаемся в путь! — рыкнул Инсар, — мне сменить вороного жеребца на пегого. Рабыню вместе с мальчишкой привязать к вороному и пустить в конец колонны. Пойдём скорым шагом. Уведи её и выполняй сказанное…

Глава 29. Инсар

Инсар старается держаться далеко впереди отряда и сам осматривает окрестности, делая всё для того, чтобы находиться как можно меньше времени рядом с… ра-бы-ней. Он пытается приучить себя произносить это слово. Оно на удивление легко соскальзывает с губ, когда он произносит его вслух. Но каждая буква этого короткого слова жалит изнутри, когда он пытается назвать её так про себя. Не выходит. Ещё ни разу не вышло. Рваными короткими слогами с длинными паузами — но никак не единым, цельным словом.

До того как вдохнул воздух Верксала, всё казалось таким простым: выбить трон из-под её стройных ножек, лишить столь любимого ею города и власти, встряхнуть девушку так сильно, чтобы слетели с кожи все, до единой, крупицы позолоты. Кто она без трона? Никто. Верно? А эмир не стал бы церемониться с рабыней. Косоглазый жадный ублюдок слишком долго облизывался на богатый город и упорно шёл к желанной цели, набирая мощь и объединяя улусы. Нужно было оставить горделивую красотку у эмира, пусть бы хлебнула из чаши унижений сполна, нашёптывал холодный разум. Но он не смог сдержаться. Никогда не мог. И сейчас — тоже, вырвал из рук косоглазых миркхицев только для того, чтобы самому сжать в кулаке маленькое сердце, надавить как следует и оставить на ладони лишь мокрое кровавое пятно.

При одном взгляде на неё в груди начинает что-то шевелиться: разворачивается во всю свою ширь и ему мало места. Тому чувству без названия негде развернуться. Оно бьётся в рёбра, словно в прутья клетки. И проклятые пальцы чешутся: так сильно хочется сжать в объятиях и провести по нежной коже, запустить пятерню в волосы, перебирая пряди. Она не признаёт своего поражения даже сейчас, когда у неё ничего не осталось: ни города, ни власти, ни богатства. Даже заскорузлое безобразное тряпьё, что он кинул, ей не принадлежит. Швырнул уродские тряпки нарочно, чтобы под ними спрятать ослепительную красоту. Но вышло с точностью до наоборот: грязные, запылённые обноски подчёркивали белизну кожу и на лице сильнее выделялись омуты синих глаз.

У неё нет ничего, но в маленьких изящных пальчиках зажат поводок, который до сих пор натягивается и дёргает его следом за ней. У неё нет ничего. Но, кажется, есть нечто большее. Хотя с последним он ошибся. Успела обзавестись рабом, миркхийским выродком: скалящимся, но тем не менее послушно трусящим рядом с ней. Умная сука. Держит друзей близко, а врагов, пусть даже в лице тощего подростка, ещё ближе.

Вот опять. Стоило только расслабиться, мысли, словно прихотливые воды реки, вновь потекли по направлению к ней. Ему стоило больших трудов заставить себя не думать, не переживать, не чувствовать. Отрицание, возведённое в абсолют. Всё его пребывание на земной тверди стало одной не жизнью после её предательства. Перехватил воспоминания и заставил их замереть на месте, до рези в глазах вглядывался в картины, проносящиеся в воспалённом воображении. С разбегу — вглубь, ещё и ещё — прямиком на дно. Задержать дыхание и смотреть через колыхающуюся толщу боли на сладкие видения. Искать знакомые черты и не находить их, убеждая себя, что всё было лишь прихотью и игрой.

Как живые перед глазами встали картины из прошлого, застилая реальность дрожащим миражом… Тогда было до невозможности сладко и хорошо, но следом за тем — обвинения в подстрекательстве рабов на восстание. Нелепые, лишённые основания, клеветнические. Лязг решётки и временное оцепенение. Но под кожей бурлило негодование и желание, острое, как никогда ранее, покинуть пределы города лживых золотых масок. Ждал ли он действий от неё? С его стороны это было бы безумием. Но он и стал безумцем, когда с лёгкостью перешагнул через разделяющую их пропасть и позволил себе зависнуть во время свободного падения, подавшись на красноречивый зов омутов её синих глаз и уговоры стройного тела, жадно льнущего к нему. Мягкие губы изгибались в улыбке словно лук, посылающий стрелу, бьющую без промаха прямиком в его сердце. Горячим шёпотом они убеждали в возможности иного развития их отношений.

Смешно. Она, едва перешагнувшая порог девичества, живущая по писаным канонам и отчего-то верящая в какие-то идеалы. И он, уже вкусивший стылую горечь разочарования, с грузом прожитых жизней на плечах. Идиот, принявший весточку от неё с благоговейным трепетом. Короткая записка на крошечном свитке. Острые буквы, сильно вдавленные в шероховатую поверхность бумаги. Так, словно хотела выдавить их не только на бумаге, но и нанести их отпечаток на саму ткань реальности. Дальнейшее — лишь вопрос времени и его мастерства использовать даже крошечную возможность. Быстро и почти бесшумно. Лишь едва слышный хруст шейных позвонков и бульканье крови.

В назначенном месте, у окраины было, как всегда, темно и безлюдно. Только в тени стен виднелись силуэты лошадей и тонкая, знакомая фигура стояла около одного из животных, перебирая тонкими пальчиками гриву лошади. Он тихо окликнул её по имени и двинулся было к ней. Слабая улыбка коснулась её бледных, почти обескровленных губ, она отрицательно качнула головой.

— Нет времени, Инсар. Поторопись.

Наверняка ей было боязно претворять в жизнь собственный же план. Как только они удалятся на достаточное расстояние, он спрячет её у себя на груди и растормошит, заставит улыбнуться и болтать без умолку, но пока… Едва успел взобраться в седло, как почувствовал, что в шею кольнуло что-то, и из укрытия бросились тёмные тени. Их было так много, будто он нечаянно разворотил ногой муравейник, и насекомые облепили со всех сторон. Движения рук и ног становились всё медленнее и рассеяннее, краем глаза успел заметить, как её фигурка неспешно удаляется прочь так, словно она просто прогуливается в ненадлежащем месте в позднее время. Её имя, громко выкрикнутое из последних сил, на мгновение перекрыло шум битвы. Степенный плавный шаг сбился всего на мгновение и возобновился, как будто она нечаянно наступила ногой на острый камешек, только и всего.

Громкое объявление о браке на площади перед казнью. Хотя несколькими днями ранее она говорила, что отец старается тянуть с этим вопросом как можно дольше. Такие вопросы не решаются в последний момент. Это результат долгих длительных переговоров. Врала во всём? Наверняка. Ослепительная широкая улыбка на её губах подтверждала это. Улыбка и её тесно переплетённые пальцы с пальцами какого-то молодого щеголя с тонким благородным лицом и жестами, полными осознания собственного превосходства. Златокудрый, под стать ей. Она выглядела невозможно красивой в кроваво-красном и смотрела поверх голов собравшейся толпы, мимо, сквозь него, словно перед ней не существовало никого или то были лишь деревянные неживые фигурки, искусно вырезанные, дёргающиеся на нитях от движений пальцев кукловода. Те, что можно легко сломать и заменить их новыми.

Заныли ранее пробитые ладони и ступни, и язык, казалось, распух во рту как когда-то. После представления на центральной площади его провезли по всем улицам города и воткнули крест в землю на окраине под палящими лучами солнца. Жизнь стремительными толчками покидала ослабевшее тело и немного лениво дёрнуло болью, когда, подцепив крюком за нижнюю челюсть, его сдёрнули вниз, бросив к остальным трупам. «Бессмертные» не умирают? А ему хотелось…

Вдалеке на горизонте уже темнели очертания Мажд-Рияд. Ещё несколько дней пути… Главное, успеть до нужного момента. Иначе можно опоздать и ждать открытия границы ещё целый сезон.

Инсар развернул жеребца и стегнул его, что есть мочи. Он и без того почти целый день провёл слишком далеко от своих отрядов. Его люди располагались на привал возле речушки. Основная масса уже отдыхала, но некоторые только подъезжали к разбитому лагерю. Краем глаза ухватил движение и остолбенел: даже издалека он узнал бы её. И она не была пешей, а сидела верхом на коне. Вопреки его приказу.

— Кто разрешил рабыне взобраться верхом?

От громкого крика Инсара притихли разговоры.

— Я спрашиваю, кто осмелился нарушить мой приказ?

— Я, — спокойно отозвался Ризван, приблизившись, — я сам посадил твою рабыню на коня.

— Вот как?

— Да, она плетётся еле-еле, выбившись из сил. Из-за неё колонна растягивается больше необходимого.

— Это тебя не касается. Она будет плестись позади всех столько, сколько потребуется.

— Ошибаешься, Инсар. Это касается меня, потому что из-за твоей прихоти мы задерживаемся в пути. Если бы не твой приказ, лишённый смысла, мы бы уже были у самой границы.

— Мы перейдём границу в нужный час, времени ещё хватает.

— Нет. Мы не можем себе впустую тратить столь ценный дар. Знаешь, что ты сейчас делаешь? Ты расплёскиваешь воду в пустыне… Я и мои люди, мы не желаем потворствовать твоим прихотям.

— Ты забываешься.

— Нет, Инсар… Это ты забываешься. Ты собрал под своим началом наши отряды, но это не означает, что мы станем бездумно исполнять все твои приказы. Каждый из нас принёс присягу твоему благоразумию, но не твоему дурному нраву. Хочешь и дальше измываться над рабыней — твоё право, но я не стану ждать, пока ты натешишься. Либо не мешай нам идти в нужном темпе, либо мы снимаемся с лагеря и идём вперёд, сами.

— Обманулся её несчастным видом? Эта змея может притворяться так искусно, что тебе и в голову не придёт сомневаться в её искренности.

Ризван рассмеялся.

— Несчастный вид? Про кого сейчас ты говоришь? У той, что ты ведёшь на привязи позади коня, сохранится гордый вид, даже если ты станешь поджаривать ей пятки калёным железом. Это моё решение, никак не связанное с её выражением лица или с ногами, стёртыми в кровь об острые камни.

Ризван поднялся и сплюнул в огонь костра.

— Своему жеребцу ты велел обвязать копыта, чтобы в них не забивались мелкие острые камни и не ранили ненароком животное. А рабыне не выдал даже кожаных сандалий. Я не думал, что, проходя обучение в Цитадели, ты настолько проникся мастерством клана «бездушных».

Инсар спешился, подойдя вплотную к Ризвану:

— Ты забываешься… Друг мой.

— Я говорю лишь о том, что вижу. Какое решение ты примешь, Инсар? Мне велеть своим людям сниматься с лагеря и не ждать тебя или мы идём в нужном темпе?

Желваки заиграли на скулах Инсара.

— Идём в нужном темпе.

— Хорошо, тогда я вернусь к своим людям.

— Эй, Ризван? — окликнул воина, развернувшегося к нему спиной, Инсар.

— Что?

— Насколько сильные повреждения у… рабыни?

— Подойди и посмотри сам, — усмехнулся Ризван, — с каких пор ты начал бояться смертных женщин? Я понял твои опасения, если бы речь шла о клане «чёрных ткачих»… Но сейчас ты выглядишь смешно, опасаясь даже смотреть в сторону верксальской красотки.

— Смешон? По-твоему, я смешон? А если с плеч полетит твоя голова?

— Для начала попробуй отнять её, Инсар. Наверное, ты забыл наши совместные тренировки. Я не уступаю тебе в искусстве владения мечом и рукопашном бое. Тебе следует унять бешеный ток крови, а ещё лучше возьми свою красотку и сделай, что хочется.

— Проваливай к своим людям…

— Я свалю к своим людям, но тебе лучше позаботиться о красотке. Я заметил несколько воинов, поглядывающих в её сторону с определённым интересом. Они взяты тобой из клана «бесшумных». Но мне нет до этого никакого дела, ведь так?

— Кто именно? Назови имена!..

— Понятия не имею. Для меня они все — как один. И у меня нет времени пересчитывать зарубки на их лицах, чтобы отличить одного от другого, — пожал плечами Ризван и пошёл прочь.

— Постой…

Но старый приятель только махнул рукой, не обернувшись и не сбавив шагу. Инсар поднялся, принялся вышагивать рядом с костром, поглядывая в ту сторону, где находился хвост колонны. Часть людей разместилась немного иначе, закрывая ему обзор. Он мог только догадываться, что там, позади эта… ра-бы-ня.

Глава 30. Инсар

Инсар повернулся спиной к тому краю лагеря, где была она. Ноги, стёртые в кровь? Так сказал Ризван? Плевать. Пора и золотой девочке запачкаться. Золотая. В голове зазвенел её сладкий голосок:

— Шрам? Такой как этот?

— То, о чём я говорю, гораздо глубже. На самом сердце. Навсегда. Так у нас называют любимых, шрам на моём сердце.

Шрамы не стираются с кожи, они лишь белеют со временем. Но есть шрамы, лишь кажущиеся зарубцевавшимися. Стоит лишь прикоснуться к ним — и верхняя оболочка срывается, обнажая глубокие, кровоточащие раны. Сейчас он вновь чувствовал себя так, словно его прибили к кресту и оставили подыхать под палящим солнцем. Попытался сосредоточиться на чём-то другом, занимаясь повседневной рутиной, чтобы руки были постоянно заняты делом, чтобы в монотонный ритм отточенных движений не закрадывались посторонние мысли. А они не хотели отступать — кружили рядом, едва ощутимо касаясь кожи и, щекоча её.

На землю уже опускались густые сумерки, животные, утомлённые за целый день, шумно вздыхали, укладываясь на покой. Большинство из воинов уже спали — кто прямиком на тёплой земле, завернувшись лишь в плащ, кто в небольшой, лёгкой палатке. По лагерю ещё сновали некоторые из «бессмертных». Слышались обрывки разговоров и лёгкий смех: все были в радостном предвкушении скорого возвращения в родные земли.

Инсар пересёк лагерь так быстро, словно летел на спине у самого ветра, хоть и, казалось, что шёл степенно и неторопливо. В самый конец лагеря. У тёплого бока кобылки, прислонившись к ней, спиной сидели двое, о чём-то тихо переговариваясь. Вернее, говорила она, а мальчишка внимательно слушал. Хоть узкоглазый и старался не подавать виду, будто его интересует, о чём она говорит, его выдавали огоньки, полыхающие в тёмных раскосых глазах. Уж слишком жадно косоглазый смотрел на знаки, которые она чертила палкой в пыли. И вдруг она замерла, поднимая глаза, безошибочно угадывая, где он находится. Взгляд синих глаз был странно спокоен: ни страха, ни осуждения. Ни даже тени презрения. А ему хотелось, чтобы там было хотя бы это. Потому что Ризван не солгал: ступни девушки, вытянутые вперёд, были покрыты кровью и пылью.

В памяти мгновенно отпечаталось всё, до мельчайших деталей. И он знал, что увиденное впоследствии будет сжирать его медленно-медленно, растравливая душу и наполняя кровь чёрным ядом. Потому что, поклявшись защищать, он уничтожал, расчётливо и настойчиво. Знал, к каким последствиям приведёт его приказ. Это было жестоко — заставить идти её пешком несколько дней. Её маленькие, нежные ступни не были предназначены для того, чтобы идти по степи, горячим пескам или камням. Ей надлежало ступать ими по мягкому, густому ворсу ковров или опускать их в прозрачные тёплые воды горячих источников.

Мелкая дрожь до самых кончиков её аккуратных пальчиков — а в его голове всплывают картины, как держал эти ступни в своих ладонях, целуя попеременно каждый из пальчиков… Резко мотнул головой, прогоняя прочь видения.

— Встань. И следуй за мной.

Развернулся прежде, чем она попыталась встать, осторожно наступая ногами, и наткнулся на Ризвана, которого безошибочно узнал даже в двуликой маске. Казалось, старый приятель посмеивался над ним, пряча ухмылку за темно-серебристым металлом маски. Препираться с другом времени и желания не было совсем.

Инсар быстрым шагом пересёк лагерь, проклиная самого себя: каждый её шаг отпечатывался внутри него калёным железом. Но он нарочно шёл дальше, не сбавляя темпа и не оборачиваясь, зная, что эта гордячка из чистого упрямства постарается не отставать.

Вид каждой маленькой её ранки терзал его словно невидимый, но жадный зверь, скрёбшийся в грудную клетку. И он распахивал себя как можно шире навстречу гибельным когтям, вспарывающим плоть. Глубже и больнее — пусть сожрёт его целиком, не оставив даже тени.

Зло дёрнул полог палатки, будто она виновата во всех его бедах, и подождал девушку, пропуская вперёд себя.

— Садись, — указал рукой на тугой мешок, лежащий в углу палатки, и вышел, вернувшись через некоторое время с чашей, полной воды.

Он опустился на колени рядом с ней и осторожно погрузил ступни в воду. Мгновенно поплыли по воде красноватые разводы и лишь потом серые. Инсар аккуратно обмыл её ступни. И, стянув через голову рубаху, нарвал длинных лоскутов, которыми обмотал ноги. Движения были собраны, ни одного лишнего жеста, что выдал бы бурю, бушевавшую внутри. Внезапно почувствовал, как на голову легли её пальчики. На мгновение застыли и зарылись в волосы, оглаживая кожу головы, скользнули вниз по щекам. Тонкие пальцы невесомо обрисовывали черты лица и коснулись подбородка снизу, очертили контуры шрама, скрытого бородой.

Глава 31. Артемия

Инсар застыл без единого движения. Хоть мои пальцы касались лишь головы мужчины, но я чувствовала напряжение, охватившее его целиком. Крупные ладони до сих пор удерживали мои ступни, согревая своим теплом через несколько слоёв намотанной ткани. Кончиком пальца нащупала шрам снизу подбородка.

— Не стоит.

Инсар словно очнулся и отвёл мои руки от своего лица.

— Почему?

— Ты на самом деле не догадываешься или просто у тебя так хорошо изображается получать неведение?

Инсар отошёл вглубь и отвернулся, копаясь в мешке. Мне к ногам шлёпнулась пара сандалий, в которых бы мои ноги утонули.

— Затянешь шнуровку покрепче. И не стоит изображать из себя мученицу.

— Я не изображаю ничего. Но ты видишь только то, что хочешь видеть ты сам.

— Ты всегда ловко играла со словами, Артемия и не только с ними. Верно? Скажи, кем я был для тебя?

— Ты — не был. Ты — есть.

— Прячешься за красивыми словами? Пытаешь выторговать себе жизнь или свободу? Бесполезно…

Я пожала плечами.

— Никогда не умела торговаться, Инсар. Или, в противном случае, не сидела бы здесь, перед тобой, низведённая до рабского состояния.

— Зато у тебя есть множество других преимуществ, не так ли? Красота, острый ум, твёрдый характер… Своевольная, капризная. Ты получала всё, что только не пожелала бы. В том числе и меня.

По лицу Инсара скользнула тень грустной улыбки. И сразу же за этим лицо словно окаменело:

— Ты со всеми своими охранниками вела себя так же, как и со мной? Те двое, которым я оборвал жизни, они были верны тебе?

— Агрий и Азий? Они были лучшими охранниками. После тебя.

Инсар коротко засмеялся, склонив голову набок:

— Ты спала с кем-нибудь из них? Или, может быть, развлекалась сразу с двумя? В Верксале свободные нравы. Когда отпала нужда хранить невинность, можно позволить себе расслабиться. Отвечай!

Инсар навис надо мной, сверля своими глазами. Рука сама поднялась и огрела его по щеке. Инсар сжал мои пальцы, заставив вскрикнуть от боли.

— Что дальше, Инсар? Ударишь? Я думала, что ты не бьёшь женщин.

Он отпустил меня слишком резко, толкнув назад, и тут же поймал, не дав удариться о твёрдую землю. Горячие ладони лежали на талии, опаляя кожу.

— Совсем как когда-то. После двухлетней разлуки из-за моего пребывания в Далмате. Помнишь?

Инсар разжал объятия и отступил.

— Иногда я жалею о том, что у меня есть память. Я хотел бы вырезать её местами.

— Нет.

Инсар вопрошающе посмотрел на меня.

— Ответ на твой вопрос. И не стоит пачкать светлую память преданных мне стражей из-за беспочвенных подозрений. Они были одними из самых верных моих людей.

Инсар двинулся вперёд и схватил моё лицо за подбородок, вглядываясь в глаза:

— У тебя дрожат слёзы в глазах. Жаль их?

— Жаль. Не только их двоих, но и многих других.

— А обо мне ты плакала, Артемия? Или веселилась на свадебном пиру, пока я висел на кресте?

Горло перехватило спазмом, я отрицательно покачала головой.

— Не плакала. К тому времени у меня уже не осталось слёз.

— Не сомневаюсь. Ты так ослепительно улыбалась в тот день. Видно было даже с моего места, не самого приятного.

— Инсар…

— Нет, ничего не хочу слышать. Твой отец почтил меня своим присутствием и рассказал, какой сложный, — усмехнулся Инсар, выделяя это слово, — выбор перед тобой встал.

— Ты посчитал, что я ошиблась?

— Просто выбрала то, что было нужнее тебе самой, только и всего.

Инсар встал и прошелся по палатке. Я хотела рассказать ему, поделиться тем немногим, что знала сама со слов поверенного. Но услышав его интонацию, поняла, что это ему не нужно, и ощутила тупой удар в грудь…

— Сколько любовников у тебя было за всё это время, Артемия?

Инсар оказался рядом так быстро, что я и не заметила, как он подошёл ко мне. Растерялась от его близости, такой внезапной и желанной, что не смогла сдержать вздоха. Тело само потянулось в его сторону, как раньше. И прежде чем он смог бы оттолкнуть меня, обвила торс руками, прижимаясь губами к шее. Кожа горячая и чуть солоноватая, пряно пахнет им. Запах обволакивает меня плотным коконом, лишая разума и воли. Просто хочется ощутить себя желанной и любимой, пусть даже на миг, не больше. Губы мягко касаются его кожи, обдавая её тёплым дыханием. Но моя горячность ничто по сравнению с жаром, который излучает он сам.

— Ни одного, Инсар. Только ты.

Он громко выдыхает и опускается вместе со мной на плащ, подминая меня под себя.

— Соври, что у тебя не было выбора… Что тебя заставили, — горячим шёпотом прямо в мои губы, обжигая их дыханием. Стоит лишь податься вперёд и вверх, чтобы коснуться его упрямо очерченного рта с красивым изгибом губ.

— Я не стану тебе врать, Инсар. Ни тогда, ни сейчас. У меня был выбор… И я его сделала.

Из внешнего уголка глаз покатились слёзы, щекоча кожу у самого уха. Инсар дёрнулся на месте от моих слов, словно его огрели плетью. И вновь навис надо мной, оглаживая пальцами кожу на щеках. Я прикрыла глаза и приникла к его ладони. Горячая и шершавая на ощупь. Я ластилась к ней как изголодавшееся животное по ласке хозяина, не желая открывать глаза и смотреть ему в лицо, не хотела видеть в его взгляде то, что заставило бы отпрянуть назад от страха.

Я впитываю жар его тела вот так — через одну ладонь, едва касающуюся кожи. И рисую под закрытыми веками иные картины — в них нет места боли, предательству и страху. Это то настоящее, которое я хотела бы иметь. То счастье, которого у нас никогда не было. И, судя по всему, никогда не будет.

— Сколько раз ты будешь убивать меня, Артемия?

— Ты «бессмертный». «Бессмертные» не умирают.

— Да, я не умер. Я сдох где-то там, на окраине Верксала. И от меня осталась одна оболочка, пустая внутри. Я словно набитое соломой чучело… Я — жалкое подобие жизни. И моё сердце бьётся только рядом с тобой… Несколько ударов сердца я верю, что жив, а потом снова подыхаю… И так по кругу. Я становлюсь живым рядом с тобой только затем, чтобы вновь сдохнуть…

— Попроси своё сердце. Пусть замрёт между первым и вторым ударом.

Я кладу руку на грудь Инсара и веду по ней, ощущая под пальцами кое-где старые рубцы от шрамов. Он накрывает мою руку своей, останавливая движение.

— А говоришь, что не станешь врать. Каждое твоё движение дарит ложную надежду.

Он резко поднимается и отходит в угол. Мне остаётся только провожать глазами его фигуру, любуясь мощью, заключенной в его теле. Потом быстрыми шагами он пересекает пространство палатки и выходит наружу. Инсар удаляется, растворяясь в ночной тьме, мягко опускающейся на землю.

Время поспешно утекает из сомкнутых ладоней, как бы я ни старалась его удержать, чтобы отдалить неминуемое. Но неизбежное, крадясь едва слышно, всё равно наступает. Оно врывается в палатку с первыми рассветными лучами солнца и тяжёлыми шагами Инсара, остановившегося возле меня.

— Я принял решение.

Инсар резко разворачивается, вновь направляясь к выходу, и поднимает полог.

— Поднимайся. Ты отправляешься к новому хозяину.

Глава 32. Инсар

Синие глаза с недоверием и обидой воззрились на него.

— Мне повторить? Вставай, я отведу тебя к новому хозяину.

— Почему?

— Я не обязан отвечать на твои вопросы, Артемия. Это приказ.

— Ловко. Вернул мне мои же слова, Инсар.

Девушка всё ещё сидела на плаще, пытаясь справиться с обувью. Инсар не выдержал и подошел, дернул ногу на себя, ставя ступню на колени, начал обвязывать икры девушки.

— Ты не в состоянии даже обвязать ленты вокруг своих ног. Ты ни на что не годишься, Артемия.

— Может быть, мне захотелось, чтобы это сделал ты?

Красавица склонила голову набок, смотря на него с улыбкой. В глубине синих глаз плескалась усмешка. Инсар дёрнул ленту слишком сильно, заставив её судорожно втянуть воздух через зубы.

— Я сотру эту усмешку с твоего лица. Ты больше не правительница города, Артемия.

Мышца девушки была перетянута слишком сильно, но помедлив, он всё же ослабил узел.

— Ты всего лишь рабыня.

Артемия поднялась на ноги и, проходя мимо него, обронила:

— Говори себе об этом почаще, Инсар.

Внутри всколыхнулось сильное раздражение. И если он ещё сомневался в своем решении, то сейчас утвердился в его правильности окончательно. Нужно убрать её с глаз подальше, чтобы не бесноваться от душащей его злобы.

— Вперёд.

Инсар шёл позади, обозначая лишь изредка, куда стоит свернуть.

— Мы уже готовы отправляться в путь, Инсар. И ждём только тебя.

Ризван. Как всегда, он. Лезет с разговорами и тыкает его носом в принятые решения, словно глупого щенка мордой в миску.

— Отправляемся вскоре. Через несколько мер времени мы тронемся с места. Но прежде прими от меня подарок. Она — твоя.

Инсар подтолкнул ладонью девушку в спину, вынуждая её сделать шаг по направлению к Ризвану.

— С чего вдруг такая щедрость, Инсар? — перешёл на родное наречие Ризван, — ты испортил отношения с миркхийцами ради этой красотки, а сейчас даришь её мне, словно награду.

— Да. Я дарю её тебе.

— Вот как? Значит, эта девчонка — моя рабыня?

Ризван положил тяжелую руку на плечо Артемии, разворачивая её лицом к Инсару.

— И я могу делать с ней всё, что пожелаю?

— Отныне это твоя собственность.

Ризван довольно хмыкнул и оглядел девушку с головы до ног, потом махнул в сторону рукой.

— Брат, подойди…

К Ризвану приблизился один из тех, кого называли «бесшумными» — лазутчики, разведчики, шпионы… Он подошёл и вопросительно взглянул на воина. Дальнейшее произошло мгновенно — Ризван выхватил короткий нож и воткнул лезвие в глотку подошедшему. Тот даже не успел среагировать, лишь запоздало дёрнул рукой и рухнул замертво. Ризван вытер лезвие ножа о руку.

— И зачем ты это сделал?

— Он косо смотрел на девчонку и отирался рядом.

— Ты же сказал, что не помнишь, кто заглядывался на рабыню.

— Да. Я не помнил лиц тех, кто замышлял недоброе против твоей рабыни. Но когда дело касается моей собственности, я становлюсь жутко злопамятным, — усмехнулся Ризван и, повернувшись лицом к собравшимся вокруг, громко произнёс:

— Каждому, кто тронет девчонку хоть пальцем или косо посмотрит в её сторону, я вырву глотку руками. В особенности это касается тебя.

Ризван ткнул пальцем в ещё одного «бесшумного».

— Твой приятель уже сдох. И тебя постигнет та же участь, если станешь пялиться на красотку, проворачивая мыслишки в своей голове. Тебе ясно?

Мужчина мрачно кивнул.

— Хорошее представление, Ризван.

— То же самое должен был сделать и ты сам. Но теперь это тебя не касается, верно, Инсар?

— Не касается. Поступай, как знаешь.

Инсар развернулся, намереваясь уйти, но, услышав голосок Артемии, остановился.

— Миркхиец остаётся при мне.

Ризван громко заржал, хлопнув Инсара по плечу.

— Занятно. Мне кажется, что даже стоя в очереди к богу смерти, она попросит собравшихся отойти в сторону, чтобы ей не мешали рассматривать его лицо.

— Не попросит. Прикажет, — возразил Инсар.

— Кобылка с норовом? Мне такие по вкусу. Кажется, мы хотели сниматься с лагеря, Инсар.

Глава 33. Артемия

Передача собственности состоялась. Инсар быстро сбагрил меня со своих рук одному из своих людей, словно ненужный товар.

— Меня зовут Ризван, — представился мужчина, подводя к коню, — мелкий останется при тебе только при условии, что ни один из вас не станет создавать мне проблем. Всё ясно?

Я молча кивнула и невольно устремила взгляд в спину удаляющемуся Инсару.

— Ты можешь не смотреть с тоской в ту сторону, — усмехнулся Ризван и, обхватив меня за поясницу, поднял на коня, — Инсар подарил тебя мне. Словно ненужный предмет. Твоё счастье, что ты попала в мои руки. А не в руки, допустим, кого-то из «бесшумных» или «бездушных». Не стану тебя пугать, но скажу, что их обращение тебе бы точно не пришлось по душе.

Он погладил по морде жеребца и вновь посмотрел на меня:

— Я буду ласков с тобой, красотка. Всего лишь нужно улыбнуться в ответ и поблагодарить хотя бы за то, что я не тащу тебя на привязи позади коня, как сделал Инсар.

— Мне абсолютно всё равно. Я не стану рассыпаться в благодарностях. Ни перед ним, ни уж тем более перед кем-либо ещё.

Мужчина рассмеялся. Смех гулко звучал под маской.

— Любопытно, что вас связывает? Но у меня нет сейчас времени на болтовню. Поговорим о том позднее. Держись рядом со мной, мальчишка поедет следом. Вскоре мы окажемся у подножия Мажд-Рияд. Великолепное зрелище. Не всем чужакам удаётся увидеть его. И никто из чужаков не покидает ущелья живым.

Ризван хлопнул тяжёлой рукой по крупу лошади, заставляя её тронуться с места. Миркхийский мальчишка трусил на небольшой кобылке сбоку, довольный тем, что не приходится тащиться позади всех, глотая клубы пыли. По его лицу было видно, что он порывается спросить о чём-то, но не решается сделать этого при «бессмертном». Ризван не ускакал вперёд, подобно Инсару и прочим воинам, по всей видимости, являющимися руководителями групп воинов. Во всём этом была какая-то своя структура распределения власти, которая мне ещё была неясна. Я решилась задать вопрос Ризвану, чтобы не утопать в болоте отчаяния, оттого что Инсар передарил меня другому, словно красивый, но бесполезный сувенир.

— Почему вас называют «бессмертные»?

Мужчина немедленно повернулся в мою сторону, словно только и ждал моего вопроса.

— А сама как думаешь?

— Предпочитаю не теряться в догадках. Хотелось бы знать наверняка. Я заметила, что не все воины — одинаковы. Кто-то обходится без масок. Как тот, с полосками на лице или…

— Или Инсар? Ты достаточно наблюдательна. Ответ прост: не все здесь «бессмертные». Это всего лишь название одного из кланов. Но чужаки называют так всех нас, потому что незнакомы с тонкостями.

— Какие ещё кланы? И почему они называются именно так?

— Не слишком ли много вопросов для рабыни?

— Рано или поздно я всё равно сделаю соответствующие выводы.

Мужчина рассмеялся.

— Ты так самонадеянна. А если я по приезду брошу тебя в яму и закрою свет дня, оставив тебя гнить там? Много ли ты узнаешь?

— Не думаю. Слишком много возни с той, от которой якобы собираешься избавиться.

— Инсар не сказал, что подаренная сука не только с норовом, но и умна… Любопытно. Нет смысла сейчас трепать языком. Узнаешь всё, в нужный час.

Ризван замолчал, направляя бег своего жеребца. И за весь оставшийся день промолвил едва ли несколько слов, но постоянно поглядывал на меня, что-то обдумывая.

Одно серое ничто сменилось другим: однообразные дни, короткие привалы, ночёвка под открытым небом у тёплого бока животного — и вновь в путь.

Инсар постоянно маячил где-то далеко впереди. Я видела его лишь изредка — и всегда мельком. А он вёл себя так, словно меня больше не существовало. Его равнодушие полосовало по мне словно острое лезвие. Мне не хотелось верить, что это и есть итог нашей истории — разведённые по разным сторонам пропасти. Хозяин и раб поменялись местами, а сейчас и вовсе сменился даже хозяин.

Но несмотря ни на что я не чувствовала себя рабыней. Ни отсутствие прислуги, ни тяжёлые походные условия не превратили меня в кого-то иного. И слово «рабыня» ко мне будто не относилось. Эта роль была мне навязана.

У тебя нет власти над городом с многотысячным населением — звучал в голове скептический голос разума. Возможно, он и был прав. Но я ещё жива. И скоро попаду в неприступный и скрытый от взоров чужаков город «бессмертных». Место, о котором знают единицы. А чужаки, по словам Ризвана, его покидают только мёртвыми. Я согласно кивнула в ответ на его слова. Но не поверила. Жизнь доказала, что нельзя быть абсолютно уверенной ни в чём. Если есть город, значит, из него можно улизнуть…

Величественные горы становились ближе с каждым днём. Ущелье Мажд-Рияд. Белое пятно на карте. Интересно, где в них прячется поселение? Вырублено прямиком в скале?..

Ответ оказался иным. Я и в мыслях не могла предположить подобного. Горные тропы вывели отряд в просторную пещеру. У ног коней плескалось глубокое озеро. Воды его были ярко-бирюзового цвета, прозрачные настолько, что виднелись песчинки на дне.

— Как красиво! — невольно выдохнула я.

Инсар, стоящий немного впереди, усмехнулся и проронил не оборачиваясь:

— Эта красота ядовита.

Странным образом, но мне показалось, что его слова обращены и ко мне.

— Ждём, — махнул рукой Инсар, — мы успели вовремя. И уже завтра окажемся в Амджаде.

— Такого ты точно ещё не видела, — усмехнулся Ризван и уселся на землю, глядя на спокойные воды озера.

Я не понимала, чего они ждут, пока не увидела, как поверхность озера забурлила: вода начала волноваться, а потом — закручиваться воронкой. Озеро мельчало на глазах и за пару сотен мер времени вся вода ушла куда-то. Перед нами расстилалось дно озера: мокрое, песчаное.

— Вперёд!

Тотчас же все поднялись и, подхватив под уздцы коней, повели их за собой. Дно озера углублялось постепенно. Впереди темнел чёрный провал туннеля. В голове крутились тысячи вопросов: например, рукотворное ли это озеро и необыкновенный способ защиты прохода к городу. Скорее всего, да. Я едва ступила в ущелье, а передо мной появилась уйма вопросов и загадок.

Позади слышался плеск воды — озеро вновь наполнялось водой. Мы долгое время петляли по узким каменным проходам, вырубленным в скалах. Наконец, впереди забрезжил солнечный свет. И как только мы выехали на каменное плато, от увиденного у меня захватило дух.

Внизу, в предгорье лежал город: высокие шпили башен и ровные бежевые стены зданий простирались почти до самого горизонта. Город лежал посреди гор, будучи окружён ими, словно зубцами короны.

— Амджад, — прокомментировал Ризван, — мы добрались…

Последние его слова утонули в рёве медных труб «бессмертных». Воины радовались возвращению в родные края. Спуск не занял много времени. Отряд остановился перед массивными воротами. Раздался скрип поворачиваемого колеса и звон цепей. Огромные створки ворот дрогнули и начали сдвигаться.

Амджад распахивал объятия перед прибывшими.

Робость на мгновение охватила меня. Впервые я даже предположить не могла, чего ожидать. И внезапно почувствовала себя невероятно слабой и незначительной — пылью под ногами жителей чуждого мне города. Пока отряд «бессмертных» находился в пути, ещё можно было делать вид, что я — нечто большее, чем пленённая живая душа. Только сейчас, ожидая, пока окончательно распахнутся ворота Амджада, я поняла, что от прежней меня осталось только имя. И даже его я легко могу лишиться. Пелена перед глазами таяла на глазах, обнажая самую суть меня. И мне было страшно заглянуть вглубь и не увидеть там ничего, кроме зияющей чёрной дыры.

— Вперёд, — шлёпнул ладонью по крупу лошади Ризван, прерывая мои размышления.

Лошадь послушно двинулась за «бессмертными». Черту города Амджад я пересекла, имея при себе только имя. Никто. И мне ещё только предстояло стать кем-то иным.

Глава 34. Артемия

— Видела ли ты что-нибудь подобное этому? — повернул ко мне своё лицо в маске Ризван.

Я отрицательно качнула головой, не желая показывать, насколько сильно я на самом деле удивлена и потрясена. Архитектура города поражала своей строгостью и простотой. Словно нарочно твёрдой рукой строители отсекали всё лишнее. Тем величественнее и грознее смотрелись редкие шпили башен. Взгляд пробегался по некоторым особо выдающимся зданиям и упёрся в высокое чёрное здание на одной из окраин города. Хищные длинные зубцы венчали его крышу. На гладкой поверхности стен не было видно ни одного отверстия.

— Это цитадель, — вновь подал голос Ризван и тут же усмехнулся. Он любил смеяться.

— И поверь мне, ты не захочешь оказаться за её стенами, — мрачно добавил он.

Копыта лошадей цокали по каменным улицам. Тут и там высыпали люди и лёгкими кивками приветствовал вернувшихся воинов. Город жил своей жизнью: сновали торговцы, лаяли собаки, крутилась ребятня, мутузя друг друга. Мальчишки, по большей части, были грязные и оборванные. Как маленькие голодные зверёныши…

Всё дальше и дальше. Инсар вёл свой отряд куда-то в центр города, остановившись перед зданием, смотревшим вверх округлой вершиной. Махнул рукой, призывая всех спешиться, и первым шагнул в дверной проём.

— Слезай с коня, — велел мне Ризван и, не дожидаясь, пока я сама сделаю это, снял с седла, словно пушинку, — ты останешься здесь. Амр Муаз не принимает женщин в своих стенах. Мне нужно связать тебя или ты не сделаешь и шагу в сторону?

— Мой ответ должен быть таким, какой понравится тебе или мне просто промолчать?..

— Значит, мне придётся побыть возле тебя. Оставлять тебя без присмотра — то ещё безумие… Удерёшь, сверкая пятками, как пить дать.

Тем временем воины один за другим тонкой цепочкой выстроились около здания, заходя туда, гружённые золотом, и покидая его стены либо с пустыми руками, либо с сильно опустошённым мешком. Покинув здание, они разбредались в разные стороны. А некоторые снимали маски, едва выйдя на солнечный свет.

— Что это означает?

— Они всего лишь выкупили свою свободу. Не все из нас свободны изначально и могут сами выбирать свой путь, как Инсар.

— А ты, Ризван?

— Не терпится увидеть моё лицо? Увидишь, как только…

Последние его слова заглушило громкое ржание лошадей и цокот копыт. Я обернулась и замерла. К зданию во весь опор неслись несколько крупных вороных жеребцов. На том, что скакал первым, сидела девушка, поражающая своим обликом. Резкие, хищные черты лица, не лишённые особой притягательности. Смуглую кожу оттеняло невесомое белое платье с длинными разрезами до самых бёдер. Рыжие волосы множеством тугих косичек спускались на плечи. Огненными струйками они огибали высокую грудь и доходили до самой поясницы. На конце каждой из кос были привязаны золотые монетки, которые позвякивали, соприкасаясь друг с другом.

— Айяра-Ранд, — прокомментировал Ризван, перехватив направление моего взгляда, — надо же, так не терпится увидеть своего будущего супруга, что сама явилась к Амр Муазу, не дожидаясь окончания церемонии.

— Ей так не терпится увидеть тебя? — предположила я, равнодушно глядя, как спешившись, девушка направляется к нам быстрой походкой.

— Меня? Нет, красотка. Простодыра вроде меня никогда бы не заинтересовал одну из «чёрных ткачих». Ей нужен Инсар.

Я даже не могла себе представить, как неприятно будет слышать эти слова. Словно глотку сжали сильной рукой, не давая вздохнуть. Мой взгляд уже не был столь равнодушным. И я пристально осматривала ту, которую Ризван назвал Айярой-Ранд.

— У всех двойные имена?

— Нет. Это «ткачихи» выбирают себе второе имя.

Внезапно в моей голове пронеслось услышанное несколько лет назад, доносившееся из уст лжемятежников: «Они ткут и ткут… Инсар…».

— Рада видеть тебя живым и невредимым, Ризван, — раздался звонкий, сладкий голос Айяры.

Она остановилась прямо напротив нас, а её спутницы застыли немного поодаль. Ризван молча склонил голову в знак приветствия. Нехотя, как мне показалось, но всё же с должным уважением.

— Мои паучки нашептали мне, что в город вернулся Инсар, — продолжала петь красавица.

Голос Айяры-Ранд был подобен патоке: звучал приятно и сладко. Но у меня от её голоса перед глазами вставали иные картины: умирающие мухи, увязшие глубоко в прозрачной, липкой патоке. Ярко-красный кончик языка, слизывающий потёки сиропа, и острые белые зубки, крошащие застывший жжёный сахар с мёртвыми насекомыми, заключёнными в его плен.

По спине пробежал неприятный холодок, усилившийся оттого, что на её смуглой коже я разглядела целую сеть белесых, едва заметных шрамов, образующих рисунок паутины. Жуткое, но завораживающее зрелище. Я едва смогла оторвать взгляд от её кожи и тут же ощутила щекотание: рыжая красавица беззастенчиво оглядывала меня. И словно лапки тысяч мерзких насекомых передвигались по моей коже вслед за её взглядом. Я посмотрела в чёрные зрачки, лишённые всякой радужки: непонятное выражение клубилось в глубине их тьмы. Усмешка искривила губы Айяры. Девушка перекинула через плечо копну рыжих косичек. Многочисленные браслеты на запястьях заливисто звякнули вслед стремительному движению.

— Инсар скоро появится здесь. Он отчитывается перед верховным, Айяра-Ранд. Тебе ли не знать?

— Знаю, — улыбнулась Айяра, — а вот и он.

Она перевела взгляд мне за спину и он начал лучиться каким-то безумным обожанием. Ревность заворочалась внутри меня, вгрызаясь в нутро. И я надеялась, что всё ещё держу спокойное выражение лица, хотя после всех последних событий мне хотелось одного — скрыться от всех посторонних глаз в темноте, баюкая собственное бессилие и невыразимое горе.

Глава 35.

— Ты всё ещё здесь? — нахмурился Инсар, обращаясь к Ризвану, словно не замечая алчного взгляда Айяры-Ранд, направленного на него.

— Здесь. Не могу бросить без присмотра твой подарок. Боюсь, он окажется слишком желанным для всех остальных или сбежит, попытавшись скрыться на улицах города.

— Ступай, — нетерпеливо махнул Инсар, — я дождусь тебя. Под моим присмотром она с узкоглазым рабом никуда не сможет улизнуть.

Ризван закинул на плечи мешок с золотом и поспешил в здание, скрываясь с наших глаз.

— Рада видеть тебя после долгой разлуки, Инсар. Иноземные рабы здесь, в Амджаде — редкостное зрелище, чтобы оставить его без внимания.

Инсар перевёл взгляд на рыжую красавицу. И как бы я ни хотела оставаться равнодушной, мои глаза в это время напряжённо всматривались в его лицо, ища там признаки особенного расположения или симпатии.

— И я приветствую тебя… Айяра.

Просто Айяра. Без второго имени. Если у них было принято обращаться двойным именем, значит, употребление всего лишь одного свидетельствовало о близком знакомстве. Первые фразы разговора между Инсаром и Айярой были произнесены на общем наречии, понятном мне. Но сейчас рыжая, скользнув по мне взглядом, перешла на незнакомый язык. Я понимала значение лишь отдельных слов, но смысл фраз оставался для меня загадкой. Понятно было только общее настроение беседы — лёгкое, дружеское…

— Сделано, — раздался громкий голос Ризвана позади.

— Теперь ты свободен? — спросил Инсар.

Ризван утвердительно кивнул.

— Почему же не избавишься от ненавистной маски?..

— Сниму маску, оставшись наедине с красоткой, удовлетворю её пылкое любопытство.

На талию мне легла тяжёлая рука и прижала к твёрдому мужскому боку. Ризван усмехнулся, ощутив, как напряглось моё тело в ответ.

— Смазливое личико, — прищёлкнула языком Айяра-Ранд, вновь переходя на общее наречие, — мы приглашаем тебя на сегодняшний пир, Ризван. Думаю, Инсар будет рад видеть своего приятеля. Похвалишься новым статусом. Всего первый день свободы — и уже полтора раба.

— Два, — поправил её Ризван.

— Я хотела сказать один, но потом подумала, что мальчишку можно посчитать за получеловека, — от приторной улыбки Айяры сводило скулы и разворачивалось вовсю ширь желание затолкать эти слова ей обратно в глотку.

— Некоторые из людей недостойны того, чтобы их считали человеком даже на треть, — слова выскользнули сами из моего рта.

— Забавное. Смазливое и забавное. Длинный язычок и, может быть, недурная фигурка. Под этим грязным тряпьём не разглядеть. Пойдём, Инсар. Тебе нужно отдохнуть с долгой дороги и расслабиться перед празднеством..

Рыжая скользнула огненным всполохом к Инсару, положила свою руку ему на локоть и повела прочь по мощёным улицам. Её прислужницы тоже спешились, и повели коней под уздцы. Я очертила взглядом высокую, тонкую фигуру Айяры. Платье на спине было открыто почти до самой поясницы. Среди тонких нитей шрамов, образующих паутину гнездился огромный чернильный паук — во всю спину. Неприятное чувство вновь полоснуло по мне, сконцентрировавшись комом в горле. Ризван что-то зло пробурчал себе под нос. Миркхиец прыснул со смеху. Я и забыла о нём на время — так бесшумно и неподвижно он стоял неподалёку.

— Что смешного, узгоглазый? — рявкнул Ризван.

Миркхиец тут же присмирел и словно уменьшился в размерах. Ризван достал верёвку.

— Руки протяни, — велел он мне и перетянул запястья верёвкой, ловко скрутив узлы. Вторым концом обвязал руки мальчишки и, схватившись за середину верёвки, дёрнул на себя.

— Вперёд. Нет времени болтаться без дела. Как ты слышала, нас пригласили на пир. Отказаться нельзя. А тебя ещё надо будет одеть как подобает.

— Думаю, я вполне могу обойтись без демонстрации себя на потеху…

— Молчи! — резко оборвал меня Ризван и быстрым шагом пошёл по улице. Кони послушно зацокали копытами вслед за своим хозяином.

— А ты почему смеялся, Касым? — вполголоса спросила я у мальчишки.

Миркхиец усмехнулся:

— Этот, в маске назвал рыжую паучьей подстилкой…

— Вот как? Откуда ты знаешь их язык?

— Я слушал всю дорогу, пока мы ехали с «бессмертными», — пожал плечами Касым, подстраиваясь под быстрый шаг Ризвана, — у меня хорошая память и я быстро соображаю. К сожалению, в моём роду ценились другие качества.

— Зато они пригодятся нам здесь.

— Заткнитесь! Вы оба…

Ризван повысил голос ещё раз. И теперь даже я решила придержать язык за зубами, чтобы не злить «бессмертного», приходящегося мне хозяином. Неприятное слово. Я произнесла его про себя, гадая, смогу ли обращаться подобным образом к кому бы то ни было.

Тем временем Ризван вёл нас по улицам города и остановился только у лавки портного.

— Эй ты, мне нужно одеть девку и мальчишку…

Мужчина оторвался от дела и оценивающим взглядом посмотрел на нас.

— Не торгую рваньём и не шью его. Мои ткани…

— Твои ткани — лучшие из всех, что можно найти Амджаде. Постараешься как следует, тебя ждёт солидное вознаграждение.

Мужчина поскрёб подбородок остриём ножниц.

— Ладно, проходите.

Портной закрыл за нами дверь и обошёл меня кругом и обратился к «бессмертному».

— На какую сумму рассчитываете, любезнейший?

— Не имеет значения. Одень её так, чтобы утереть нос «чёрным ткачихам» на пиру у верховного.

Мужчина заулыбался и потёр сухие ладони, метнувшись вглубь помещения.

— А ты, — ткнул в меня пальцем Ризван, — не вздумай кочевряжиться. Наденешь всё то, что решит на тебя сшить этот портной, ясно?..

— Какие-то недоразумения? Что из себя представляют «чёрные ткачихи»? С чего вдруг такая нелюбовь к ним?

— Если бы вдруг рабы организовали свой союз и встали наравне с остальными, управляющими городом, ты тоже была недовольна, — усмехнулся Ризван, — когда-то они были просто хорошо обученными подстилками, добывающими нужными сведения. Но потом потихоньку начали вставать с колен…

— Где им и было самое место, — поддакнул портной, возвращаясь с ворохом невесомой материи.

— И тянуть за ниточки, прибирая их к рукам, выторговывая себе место. Теперь это один из кланов Амджада, держащих за яйца некоторых слишком крепко, чтобы игнорировать их ядовитые коготки.

— Чем они занимаются?

— Плетут интриги, добывают сведения, одурманивают… Одна простая «чёрная ткачиха» стоит сейчас почти столько же, сколько обученный «бессмертный».

Ризван перевёл взгляд на портного:

— Это ещё что?

Портной ухмыльнулся:

— Паучьи подстилки любят обряжаться в белый, а ты нарядишь свою красотку в чёрный с золотым.

Глава 36. Артемия

Дом Ризвана оказался довольно просторным и добротным. Но в нём царило запустение и всюду лежал толстый слой пыли.

— Что? Недостаточно хорошо для тебя? — перехватил мой взгляд Ризван.

— Не думала, что у рабов есть своё жилище…

— Не путай меня с собой, девчонка. Я был связан обязательствами, но это не означает, что я был рабом. Изначально я — рвань и уличная шпана, но не раб. Я — свободный человек. А теперь избавлен даже от воинской обязанности и буду наниматься только тогда, когда захочу этого сам. А я желаю отойти от дел…

— И чем же станет заниматься тот, кто всю жизнь посвятил воинскому искусству? — с иронией спросила я, не веря, что прошлые привычки можно отринуть вот так, в единый миг.

— Ты говоришь, как Инсар, — недовольно заметил Ризван, — оставим это.

Мужчина схватился руками за серебристую маску и потянул её вверх, отбросил в сторону и усмехнулся, глядя мне в лицо. Ризван, как и Инсар, был смуглым, даже несмотря на то, что лицо долгое время было спрятано от солнечных лучей, его кожа была намного темнее моей. Широкое скуластое лицо и неправильно сросшийся нос с горбинкой, словно ломал его несчётное количество раз. Выдающиеся далеко вперёд надбровные дуги и глубоко посаженные глаза. Чёрным смоляным бровям и длинным ресницам позавидовали бы красавицы. Ризван устремил на меня взгляд тёмно-серых глаз, насмешливо прогуливаясь им по моему лицу.

— Довольна увиденным, красотка?

Ризван провёл рукой по лысой голове.

— Я буду звать тебя Майсун.

— И что означает это имя?

— Красивая лицом и телом.

— Наверное, хорошее имя. Можешь назвать им домашнего питомца. Но у меня есть своё — Артемия. И я не стану отзываться на новую кличку.

Ризван сощурился:

— У тебя есть выбор. Стань покорной и услужливой женщиной в моём доме — и будешь на ступень выше рабов. Или продолжишь упрямиться. Ни к чему хорошему это не приведёт.

— Для меня даже та ступень, что ты предлагаешь, несравненно ниже той, к которой я привыкла. Разница между двумя твоими крайностями для меня невелика.

— Вот как? Предпочтёшь изнывать от непосильного труда?

Ризван схватил мою руку:

— Не думаю, что эти пальцы привычны к тяжкому труду.

— Разумеется, нет. И что с того?

— Тебя не учили приспосабливаться под обстоятельства?

— Нет, Ризван. Меня учили менять их под себя.

— Не та ситуация… Артемия, — медленно по слогам произнёс моё имя Ризван, словно пробуя его на вкус, — ладно. Имя остаётся при тебе. Ты слишком сильно отличаешься внешне от всех наших женщин, пусть так и будет. В конце концов, не каждому достаётся такая, как ты… Я должен отблагодарить Инсара как полагается.

Ризван толкнул дверь одной из комнат:

— Ложись и отдохни. Я прикажу мальчишке, чтобы он натаскал воды из родника. Потом ты приведёшь себя в порядок и будешь готовиться к пиршеству. Подумай над моим предложением ещё раз. Не хочется портить такую красоту…

— Мне не о чем думать.

— Заткнись и отправляйся спать. Немедля.

Ризван толкнул меня сильной рукой в спину, захлопнув за мной дверь и заперев её на засов. Окна в комнате были заколочены с внешней стороны. Обстановка комнаты была простой — проще некуда, всего несколько предметов мебели. Кровать застелена тонким одеялом. Я опустилась на неё. И несмотря на застоявшийся, тяжёлый воздух и тонкое покрывало, заснула почти мгновенно. Последней моей мыслью было, что впервые за долгий промежуток времени я засыпаю не на земле или под боком у животного, но в постели.

Звук отпирающегося засова разорвал пелену сна. Я села на кровати, спросонья не понимая, где нахожусь. А густая темнота добавляла нереальности происходящему.

— Поднимайся.

В тёмном дверном проёме стоял Ризван, в одной руке — масляная плошка, едва рассеивающая тьму.

— Приведёшь себя в порядок. Скоро должен приехать мальчишка — посыльной от портного.

Я встала, преодолевая ленивую ломоту во всём теле, желавшем лежать без движения. Ризван терпеливо дожидался меня и провёл в комнату, бывшую, по всей видимости, кухней. От огромной кастрюли поднимался пар. На полу стояла большая лохань.

От огня одной масляной плошки Ризван разжёг несколько свечей и стало намного светлее. Мгновенно стянул рубаху, бросив её на пол.

— Подойди.

Я осталась стоять на месте. Мужчина хмыкнул и иронично воздел одну бровь кверху, отчего его лицо мгновенно изменилось, перестав быть таким суровым. Ризван потянул меня к себе за руку, вложив в пальцы ножницы.

— Не стой как каменное изваяние, Артемия. Я хочу выглядеть на пиру не как дикарь. Сровняй мне бороду и не пытайся навредить мне.

Острые концы ножниц соблазнительно сверкнули в свете свечей.

— Не успеешь. А последствия будут не самыми приятными для тебя. Давай. Я жду.

«Бессмертный» прав. Навряд ли у меня хватит сил и скорости совладать с ним. Ножницы щёлкали, отрезая лишнее. Тёмные волосы летели пол. Тяжёлые ладони легли мне на талию, обхватывая её. Я напряглась.

— Расслабься. И не дёргайся. У тебя тонкая талия. Я могу обхватить её вот так, сомкнув пальцы рук. Жаль, если такая красота будет пропадать без дела…

Горячие пальцы скользнули ниже, сминая ягодицы.

— Тебе лучше убрать руки, Ризван.

— Вот как? А если я не захочу? Я должен оценить подарок своего давнего друга как следует, перед тем как начать пользоваться им.

Я щёлкнула ножницами в последний раз и резко направила их остриё на себя.

— Если продолжишь меня лапать, тебе нечем будет хвастаться на пиру.

Тёмно-серые глаза Ризвана полыхнули недобрым огоньком. Он перестал сминать бёдра, но пальцев не убрал. Ладони так и горели клеймом на коже.

— Инсар, да? И чем успел пленить красотку вроде тебя этот угрюмый здоровяк? Думаешь, он заберёт тебя обратно? Нет. Инсару не нужна рабыня. Скоро его свяжут узами с рыжей ткачихой. А уж она позаботится о том, чтобы он был одержим только ею и не смел даже взглянуть в сторону других женщин.

— И что с того? Разве мы сейчас говорим о нём?

Ризван опустил руки и толкнул меня в сторону лохани:

— Поможешь мне вымыться.

Ризван перехватил мой негодующий взгляд.

— Что, гордячке вроде тебя тяжело будет полить меня водой сверху? Станешь упрямиться, придётся натереть меня как следует. Я думал, ты оценишь моё нежелание давить на тебя в первый же день.

Мужчина перехватил ведро с горячей водой и плеснул его в лохань, зачерпнул ковшом студёной воды, неторопливо разделся и сел, протягивая мне металлический ковш.

— Я жду. И не пытайся огреть меня им по голове. Моя голова крепче камня.

Ризван развернулся ко мне широкой спиной, сев в лохани. Соблазн ударить его что есть мочи по лысой голове был велик, но я не знала города, не имела понятия, куда можно сбежать. Ехидный голос заметил, что прислуживать «бессмертному», пока не пытавшемуся меня унизить, предпочтительнее, чем мыть ноги косоглазому миркхийскому выродку. Я медленно зачерпнула воды и принялась поливать ею Ризвана.

— Я, в свою очередь, могу предложить тебе свою помощь в этом же вопросе. Не показывать же на пиру замарашку в красивом тряпье.

— Я сама могу справиться. Обойдусь, без чьей бы то ни было помощи.

— Не уверен. Скорее всего, ты привыкла, чтобы тебе прислуживали с десяток девиц, вьющихся стайкой.

— Да. И что с того?

Сейчас ничего этого не было. И нужно было привыкать к изменившимся условиям, пытаясь найти лазейку…

Ризван прекратил плескаться в лохани и резко поднялся, перешагивая через край.

— Прибери здесь и приведи себя в порядок.

Ризван кликнул мальчишку, мгновенно отозвавшегося на зов.

— Помоги ей вылить воду и набери новой, щенок…

Касым скользнул юркой тенью, схватившись за ведро, не желая злить мужчину. Ризван обернулся, не стесняясь своей наготы. Он лишь немногим уступал Инсару в росте, но оказался шире в груди и шея была короткой и мощной. Он смотрелся словно крупное сильное животное, прущее напролом, в то время как Инсар выглядел затаившимся грациозным хищником.

— Я не Инсар, девчонка. У меня под задницей нет золочёного кресла и меня не ждёт судьба правителя кланами. Но твоя жизнь может быть спокойной и сытой. Запомни это, прежде чем в следующий раз воротить от меня свой нос.

Глава 37. Артемия

— Красиво, — кивнул, наконец, Ризван. Мальчишка-посыльный от портного поклонился в пояс и поспешил убраться прочь.

Платье на самом деле было очень красивым и необычно скроенным. Портной знал свою работу и умел выставить женское тело, подчеркнуть его плавные изгибы и волнующие округлости. Чёрным облаком из невесомой ткани оно спускалось в пол. А при движении иногда вспыхивала ярко-жёлтым лучом золотая нить, вплетённая в ткань.

— Проклятье. Я забыл о том, что женщинам нужны побрякушки и краска для лица.

Ризван выглядел сконфуженным. Это выглядело забавно и в другой раз я бы непременно посмеялась над тем, как в единый миг преобразилось его суровое лицо. Но сейчас речь шла о том, как бы украсить меня, подаренную зверушку, покрасивее, чтобы утереть всем нос.

— Алтана и без краски будет красивее всех женщин. На пиру эмира все его жёны проглотили свои языки от зависти, — подал голос Касым.

Я повернулась в его сторону. В опрятной, чистой одежде он выглядел старше и больше не напоминал того косоглазого замарашку, скалящего зубы.

— Не называй меня так, Чомпот. И придержи свой язык за зубами, если не хочешь, чтобы тебе его укоротили рано или поздно.

— Я видел, — коротко бросил Ризван, — у меня нет золотой цепи, чтобы посадить тебя, Артемия, на неё подобно миркхийскому царьку. А верёвкой не хочется портить общий вид. Ты пойдёшь так.

Ризван оседлал одного коня, а меня усадил на второго боком, как положено женщинам, и велел миркхийцу вести коня под уздцы. Цокот копыт лошадей звучал приглушённо, словно сгущающая тьма поглощала звуки. На улице уже лежали густые тени и очертания незнакомого города приобретали пугающий вид.

— Ты не знаешь Амджад, — подал голос Ризван, — чужаков здесь не любят.

— К чему ты это говоришь?

— К тому, чтобы ты не пыталась улизнуть. Улицы Амджада суровы даже к своим детям, не говоря уже о пришлых. А красота иногда становится проклятьем. Её захотят либо украсть, присвоив себе, либо изуродовать.

— Ты забыл ещё один вариант.

— Да неужели?

— Ею можно попытаться управлять.

— Можно, да, — хохотнул Ризван, — а ещё ею можно торговать. Путь подстилки, какой проходят ткачихи…

Внезапно он снова стал серьёзным.

— Будешь вести себя тихо и держать голову покорно склонённой, к самому низу. Глаза — в пол.

— Ты сам в это веришь, Ризван? — равнодушно спросила я.

— Не раскрывать рот, прежде чем не обратятся непосредственно к тебе, — повысил голос Ризван.

— Тебе нужно было купить на невольничем рынке готовую рабыню со сломленной волей, чем пытаться добиться того же усердия от меня.

— Нет времени размениваться на мелочь.

Улицы города жили своей жизнью. Тут и там сновали жители, слышался незнакомый говор. Ризван вновь подал голос, словно ему не терпелось поболтать по-приятельски.

— Сегодня Амр Муаз, верховный, почтит пир своим присутствием. В последнее время он уже готовится передать бразды правления новому Верховному и стремится успеть запечатлеть как можно больше своего опыта. Потому сейчас его появление за пределами того здания, где мы были — редкость. Можно сказать, тебе повезло.

— И кто будет наследником?

— Зависит от голосования. Мы не выбираем верховного исключительно из родства. Каждый клан выдвигает своего претендента, самого достойного.

Я не успела задать вопрос, как Ризван опередил меня.

— От каждого клана участвует по трое: один претендент и двое голосующих. За свой клан можно отдать только один голос.

— Разумно. Но кто выбирает самого достойного? Мне кажется, что в большинстве своём выбирают из знати.

— И да, и нет. У всех равные возможности: у меня, оборванца с улицы, или у Инсара, сына верховного… Но от знати ждут всегда большего, не так ли? Им приходится не только доказывать, что они не хуже всех прочих, но и оправдывать своё имя.

Инсар — сын верховного. У меня не умещалось в голове, как потенциальный наследник мог оказаться тогда там, на невольничем рынке Верксала?.. Следом своим мыслям я усмехнулась, посоветовав обратить взор на саму себя.

— Амр Муаз будет доволен возвращению своего упрямого осла. Вполне возможно, что теперь, после всех этих лет Инсар не станет отбиваться всеми конечностями от возможности наследовать управление Амджадом.

— И чем же ему не по вкусу власть? — спросила я, как можно спокойнее, стараясь не выдать своего волнения.

— Ему не нравится решать, кому жить, а кому умирать.

Против воли я рассмеялась.

— А военное ремесло в чём заключается?

— Нет. Ты не понимаешь. Амджад — закрытый город. И он остаётся таковым, пока население не превышает некоторую численность. Потому мы избавляемся от больных младенцев и немощных стариков, которые являются лишними ртами.

— Жестоко.

— Но справедливо, — возразил Ризван, — ему это не по вкусу.

— А тебе?

— Я не «бездушный», чтобы спокойно вершить подобное, но это необходимость. Только и всего. Приходится мириться с чем-то.

— Для простого оборванца с улицы ты слишком трезво рассуждаешь.

— Оборванец не означает пустоголовый, Артемия.

К чему весь этот разговор? Я могла бы перебрасываться подобными фразами и часами рассуждать о том, что означает то или иное, поворачивать слова, играя ими, но всё это казалось бессмысленным сейчас. Я одёрнула саму себя: не время предаваться унынию. Иногда мне казалось, что я, вообще, лишена такой возможности, как быть слабой, и должна всё время выгрызать себе зубами желаемое.

— Больше ни о чём не хочешь поговорить? Как только разговор свернул с темы Инсара на меня, от твоей словоохотливости не осталось и следа?

Ризван остановился у массивных настежь распахнутых ворот.

— Вперёд. Нам позволено спешиться у входа в зал для пиршеств.

— Особая привилегия? — спросила я, заметив, что пара мужчин спешиваются прямо у ворот, вручая своих коней на попечение слуг.

— Да. Чем выше статус, тем…

— Я поняла. Кто-то шествует верхом даже по залу, верно? Дикость.

— Статус, — возразил Ризван, — наверняка, у твоего народа полно своих обычаев, которые покажутся чужакам причудой.

Миркхийца отослали прочь вместе с животными. Судя по его выражению лица, он был рад держаться подальше от огромного скопления народа, собравшегося внутри зала.

Специально или ненарочно, но Ризван шествовал прямиком к Инсару, сидящему по правую руку от Верховного — уже немолодого мужчины, который вот-вот перешагнёт рубеж старости.

Ризван, по всей видимости, занимал видную позицию, потому что не кланялся в три погибели подобно другим посетителям, лишь приветственно склонил голову и произнёс короткую речь на родном языке. Мне же вовсе не пришлось обозначать своё присутствие — тень, недостойная упоминания и внимания. Казалось бы. Но взгляды собравшихся были обращены на меня и Ризван выглядел невероятно довольным, когда усаживался за стол подле Инсара. Место рядом с Инсаром пустовало. И судя по тому, что среди собравшихся не было видно «чёрной ткачихи», оно было оставлено для неё.

— Ты должна стоять рядом и подливать мне вина.

Несколько слов, обращённых ко мне на общем наречии, и вновь разговор потёк на непонятном для меня языке. Некоторые слова были сильно похожи и смысл их угадывался сразу же, значение других ускальзывало от меня. И я старалась понять их смысл, приказав себе сосредоточиться на этом, чтобы не растравливать себя понапрасну, глядя на равнодушного Инсара. У него всегда хорошо удавалось сохранять невозмутимый вид. А сейчас он, похоже, достиг совершенства в этом искусстве, потому что всего один раз скользнул по мне взглядом, не выражающим ничего, и отвернулся, беседуя с верховным. Раздался цокот копыт — пегий конь стремительно влетел в зал, остановившись ровно посередине.

— А вот и твоя наречённая, — бросил Инсару Ризван, специально на общем наречии, чтобы и мне было понятно.

— Ты прав. Нужно встретить её, как полагается.

Глава 38. Артемия

Рыжая сидела на лошади, обводя всех присутствующих приветливым взглядом. На мне её глаза задержались чуть дольше, взгляд скользнул по платью, уголки губ приподнялись в усмешке, словно она отметила контраст своего кипенно-белого платья и моего угольно-чёрного. Красавица не торопилась слезать с лошади. Она терпеливо дожидалась, пока Инсар неторопливо подойдёт и предложит ей руку. Но вместо этого он обхватил её за талию, снимая с коня. Лучезарная улыбка коснулась губ Айяры. После обмена приветствиями с Верховным, «чёрная ткачиха» заняла место возле Инсара, принявшись лить приторный мёд из кроваво-красных губ.

Мои глаза будто сами желали смотреть только в одном направлении, и я усилием воли заставляла себя переводить взгляд куда угодно, только не на этих двоих, сидящих так близко, что между ними не просунуть и пальца.

— Кажется, я говорил тебе вести себя скромнее. Налей.

Ризван махнул рукой на кувшин.

— Ты так пристально рассматриваешь всех вокруг, будто собираешься их разделить на части и изучить, что находится внутри, — продолжал Ризван, — тобой уже заинтересовался «бездушный» Армат. Вон тот, напротив. С татуировками по всему телу.

Мужчина, о котором говорил Ризван, больше напоминал труп — так выделялись кости на худощавом теле, кожа была бледной, но её белизну с лихвой компенсировали чернильные татуировки, которыми были украшены его тело, даже лицо. Армат на самом деле смотрел на меня, но с таким же успехом он мог смотреть на пол или на пальцы ног соседа — взгляд был потухший, словно у мертвеца.

— Забавная у тебя игрушка, Ризван, — протянула Айяра, — сейчас она похожа на девушку. Днём было не разобрать, девица ли это или просто смазливый парнишка. На какой иноземной свалке ты нашёл это создание? Наверняка она обошлась недорого.

Тонкие губы Айяры изогнулись в усмешке. Мощная шея Ризвана напряглась — Айяра оскорбляла меня, но её слова в большей мере бросали тень на Ризвана, принижая его.

— Ты права, Айяра-Ранд. Она обошлась мне недорого. Не стоила ни одной монеты, честно говоря. Это подарок Инсара. Удивительно, что он так мало держал её у себя до того, как отдать мне. Неужели так быстро пресытился?

Улыбка Айяры осталась столь же ослепительной, но глаза полыхнули недобрым огоньком.

— Может быть, Инсар не разменивается на замарашек? — проворковала она.

— О том стоит спросить у него. Чем ему не угодила бывшая правительница Верксала? Инсар?

Инсар усмехнулся, скользнув по мне своим взглядом, и осушил бокал вина.

— Не имеет смысла то, кем ты был когда-то. Важнее, то, кем ты являешься сейчас.

— Не согласна. Прошлое — это шрамы, Инсар, — ответила я, игнорируя пустой бокал вина, протянутый Ризваном. Он с громким стуком поставил кубок на стол и дёрнул меня на себя, усаживая на колени.

— Шрамы бледнеют со временем. А иногда их рисунок перекраивают новые, — Инсар спокойно смотрел на меня, словно ему было всё равно. Или на самом деле так оно и было, сейчас?..

— Какая бойкая у тебя рабыня, Ризван. Может быть, она станцует? — улыбнулась Айяра, — потешит и развеселит нас…

Чёрные глаза устремились прямиком на меня. Её взгляд был мне неприятен и чувствовался так хорошо, словно она обволакивала моё тело чёрной слизью, тянущейся вслед за взглядом. Я улыбнулась одними уголками губ. Каким бы навыками ни обладали паучихи, так просто ей меня не запугать. И одного только едкого взгляда мало, чтобы заставить меня опустить голову низко, как и подобает рабам. Тяжёлая рука Ризвана легла на моё бедро, оглаживая его.

— Моя рабыня не будет танцевать, — громко заявил он.

— Вот как, почему же? — улыбнулась Айяра. Белые зубы сверкнули на мгновение, словно стать клинка.

— Не буду утруждать её слишком сильно. Она и без того умаялась, когда разминала меня во время купания. А я желаю посмотреть на что ещё она способна… Чуть позднее.

Инсар медленно повернул голову и посмотрел на своего приятеля. Золотистый взгляд против тёмно-серого. И ни один не прерывал зрительный контакт.

— А я станцую. Для будущего супруга.

Айяра легко поднялась. И по ленивому взмаху её руки музыка смолкла. Рыжая скользнула на середину зала и взяла в руки лёгкий бубен. При каждом малейшем движении монеты начинали звучать, пронизывая воздух лёгким звоном. Айяра замерла: рука с бубном была опущена к полу. Рыжая начала медленно поворачиваться вокруг себя и поднимать руку, легонько встряхивая бубен. Тихий мелодичный звон разносился далеко, потому что все присутствующие замолкли, смотря на паучиху.

Она повернулась спиной к нам и, воздев бубен высоко над головой, начала трясти им, выбивая нужный ей ритм. Медленные движения рук и плавные изгибы стройного тела пленяли взор. Айяра вращала бёдрами под звучащую мелодию и раскачивалась на одном месте, ускоряя движения в такт ритму. Тонкая спина девушки была открыта. И от каждого колебания её тела создавалось впечатление, что вытатуированный паук вот-вот оживёт и, перебирая множественными мохнатыми лапками, скользнёт ниже — со спины, по ногам… Пробежит через весь зал и, забравшись незаметно, вонзит ядовитое жало в тонкую кожу.

Взмах, звон — всё быстрее и громче. Айяра уже не стоит на месте — после очередного взмаха бубном она маленькими точными шажками движется по залу, словно паря над поверхностью пола. Она обводит всех собравшихся своим взглядом, поворачивается то одним боком, то вторым. Айяра будто бы невзначай касается своего тела: тонкие пальцы свободной руки оглаживают плоский живот и задевают высокую грудь, обводят тонкую шею и скользят по влажным губам, приоткрытом во влажном зове.

Её танец гипнотизирует плавностью и откровенной чувственностью. Рыжие косички огненными всполохами взметаются в воздух. Каждое движение дурманит разум и заставляет глаза собравшихся мужчин гореть похотью. Очередной поворот спиной к нам: тонкая ткань обтягивает бёдра, не скрывая ничего. Каждое подмахивающее движение — как призыв к немедленной случке. Бубен звучит непрестанно, вызывая звон в ушах. Всё громче и громче… А потом резко замолкает — Айяра зажимает его в руке, одновременно прогибаясь в спине назад. Голова едва не касается пола. Ещё немного и она, как та паучиха, засучит всеми четырьмя конечностями…

В полной тишине раздаются первые хлопки. Инсар хлопает крупными ладонями, не отрывая взгляда от рыжей. И все остальные, словно просыпаясь, оглушительно вторят возможному будущему правителю. Из всех собравшихся только Армат, тот «бездушный», у кого вытатуировано всё тело и даже бо́льшая часть лица не улыбается, без эмоций взирая на то, как легко и плавно Айяра скользит обратно на своё место рядом с Инсаром.

Что-то витает в воздухе. Напряжение, чувствующееся лишь кожей. Словно каждый из собравшихся смотрит и оценивает, делает собственные ставки в игре, ещё непонятной мне. Из одного конца зала в другой будто натянуты невидимые нити и едва слышно звенят, когда неосторожно задеваешь их. Я — чуждый элемент в этом зале среди собравшихся, случайно обративший взоры на себя. Хочется поскорее убраться отсюда.

Но у нынешнего «хозяина» другие планы — он не спешит покидать пир. Инсар же пьёт вино, которого никогда не касался раньше, много говорит на своём языке и громко смеётся шуткам приятеля. Я не узнаю своего Инсара в мужчине, сидящем совсем близко. Инсар будто надел на себя аляповатое платье с чужого плеча, которое ему не подходит. Грубо, дёшево и безвкусно. Инсар чувствует на себе мой взгляд, усмехается мне и обращается к другу:

— У тебя упрямая рабыня, Ризван. Как собираешься перевоспитывать?

— Хочешь поделиться собственным опытом, Инсар? Не стоит. Отныне это моя забота.

Ризван с довольным видом прижимает меня к себе тяжёлой рукой, не позволяющей даже отодвинуться:

— Такой подарок не должен оставаться без внимания. Судя по её поведению, девчонка не знает толка в искусстве ублажения.

— Напротив, — возражает Инсар, — многие верксальские девицы обучены в борделях. Кто знает, может быть и эта…

— Неужели? — изумляется Ризван, — тогда мне крупно повезло. И даже если она мне не понравится, я продам её «чёрным ткачихам». Может быть, там из неё выйдет толк. Хотя навряд ли ей удастся переплюнуть самых опытных «ткачих», путь которых начинается с первой крови. Поправь меня, если я ошибаюсь, Айяра-Ранд.

Ризван обращается вежливо, даже с почтением к «избраннице» Инсара. Но смысл его слов совершенно иной. Не так уж прост этот «бессмертный», проносится в моей голове.

Пир длится и длится… Скоро уже начнёт светать. И Ризван, решив, что с него довольно, покидает зал твёрдым шагом. В предрассветной серой мути город кажется совсем другим — лишь призраком, бледной копией того величественного и сурового облика, увиденного мной днём.

Миркхийца Ризван сразу отсылает прочь, в тесную маленькую комнатушку. Я двинулась за мальчишкой, но на плечо, останавливая меня, легла рука Ризвана:

— Не так быстро, красотка.

Глава 39. Артемия

Ризван обошёл меня кругом, вставая передо мной.

— Куда торопишься, Артемия?

— Занять своё место.

— И какое же? Я ясно дал тебе понять, что заинтересован не в том, чтобы ты гнула спину или портила свои тонкие пальчики непосильной работой.

Крупные мужские ладони легли на талию, притягивая меня к нему.

— Нет.

— Так быстро? Даже не подумав и не попробовав? Начинаю сомневаться в твоей дальновидности.

— Мне не о чем думать. Мой ответ останется неизменным.

— И всё же я попытаюсь дать тебе шанс.

Ризван обхватил моё запястье и разжал пальцы, стиснутые в кулак, один за другим, положив мою ладонь себе на грудь.

— Не стой, как каменное изваяние. Развяжи тесьму, приласкайся.

Ризван прижал моё тело к себе и толкнулся бёдрами вперёд, давая почувствовать силу своего желания.

— Я не пошевелю и пальцем, можешь не усердствовать.

— Оборванец с улицы недостаточно хорош для бывшей правительницы? Бывшей, напомни это навсегда.

— Если бы ты был желанен моему сердцу, я бы не посмотрела на разницу в статусе.

Ризван рассмеялся:

— Сердцу? Разве я говорил о любви? Я всего лишь хочу приятно провести время с красивой женщиной.

— Нет, Ризван. И в том, и в другом случае, и в десятках других…

— На что ты надеешься? Ты — пустое место, Артемия.

— Пустое место, на бесполезные уговоры которого ты потратил уже не одну меру времени, и продолжаешь тратить его сейчас.

— Дело не во мне, не так ли? Я не идиот. Почему Инсар рассорился с косоглазыми из-за одной-единственной девки, которой даже не воспользовался перед тем, как передать другому, а? Не хочешь отвечать? Не упрямься. Что заставляет тебя быть такой упорной? Ты несёшь впереди себя верность Инсару, как какое-то знамя. Вот только ты не учла одной маленькой детали. Ему не нужны ни твоя верность, ни ты сама. Иначе бы…

— Иначе бы он не подарил меня. Так ты хотел сказать? Это не меняет ровным счётом ничего. Меня не коснётся другой мужчина. Это моё последнее слово.

— Вот как? — лицо мужчины потемнело, в густой бороде белым сверкнула ухмылка, — я могу взять тебя силой. И даже будь у тебя в руке острый нож, это бы не помогло тебе.

Он, нависая надо мной тенью, приблизил своё лицо к моему. Пальцы обхватили подбородок, а большой палец оттянул нижнюю губу вниз.

— Я могу связать тебя и взять желаемое.

— Можешь. Но тогда я просто перестану дышать. А потом ты сможешь насиловать мой труп столько, сколько пожелаешь.

Ризван медленно разжал пальцы и схватил меня за рукав платья, потащив за собой. Он быстрым шагом пересёк весь дом и пинком открыл дверь в комнатушку для слуг. Касым, лежащий на земляном полу, мгновенно встрепенулся и сел. Ризван втолкнул меня в комнату так, что я едва не полетела на пол.

— Не хочешь по-хорошему, будешь жить подобно всем остальным рабам и трудиться наравне с ними же. Будешь подниматься, как и они, задолго до того, как рассвет коснётся горизонта. А ложиться только после того, как луна займёт своё место высоко в небе.

Дверь за Ризваном громко захлопнулась. Миркхиец поправил тонкую циновку на полу и сокрушённо протянул:

— А я уж думал, что буду единственным владельцем этих хором.

— Ты научился шутить, волчонок? Хороший признак… Значит, не всё потеряно.

* * *

Ризван не бросал пустых угроз. Глаза едва сомкнулись, как громкий окрик заставил вновь распахнуть их.

— Поднимайся.

К ногам полетело длинное серое рубище. Я подтянула к себе ткань, не зная, что ещё ожидать от недовольного мужчины.

— Пошевеливайся. Мне ещё нужно пометить свой рабочий скот.

Дверь захлопнулась за спиной Ризвана.

— Он заклеймит нас? У нас принято выжигать калёным железом метку на коже рабов, — спрашивает мальчишка, отвернувшись ко мне спиной.

— Понятия не имею. Ты мне расскажи. Ты же внимательный и уже понимаешь их язык.

— У нас принято выжигать клеймо на щеке. Мне бы не хотелось ходить с такой отметиной, — содрогается мальчишка.

Я не успеваю ему ответить — Ризван открывает дверь без стука. Может быть, пора приучаться к тому, что это вскоре станет нормой?..

— У тебя есть выбор.

— Я уже его сделала, Ризван.

Мужчина громко рассмеялся.

— Не тот, о котором ты подумала. Время для принятия того решения уже давно истекло. Я о другом. Будешь ходить с ошейником или выжечь тебе на руках тавро?

Мальчишка насторожённо переводит взгляд с меня на «бессмертного», словно боясь, что я из упрямства и нежелания носить ошейник, как псина, могу выбрать клеймо.

— Не клеймо.

— Это не ответ. Давай помели своим язычком так же бойко, как вчера.

— Ошейник предпочтительнее, — глубоко вдохнув, произношу я.

Ризван потирает ладони:

— Из тебя ещё получится отличная прислуга.

Холодный металл касается кожи. Он прилегает к ней так тесно, что невозможно просунуть и палец.

— В Амджаде нет ни одного раба, который смог бы рассказать о том, какое наказание ждёт осмелившихся сбежать. Им отрезают языки. При попытке повторного бегства им укорачивают ноги. Ровно наполовину. А потом сбрасывают вниз со скалы Прощания. За последнее время город не видел ни одного подобного наказания. Догадываешься почему? В нём и без того достаточно жителей. И свободное место не прочь занять кто-то другой. Здесь умеют ценить жизнь.

— Под постоянной угрозой смерти?

— Закрой рот. Я говорил не для того, чтобы ты спрашивала что-то в ответ или высказывала своё мнение. Принимай к сведению. И принимайся за работу. Здесь пыльно и грязно, а двор зарос сорняками. Вперёд.

Ризван обходит территорию едва ли не тыкая меня носомв то, что нужно сделать, перечисляя список работ спокойным голосом.

— Справитесь до полудня — будете сыты.

До полудня? Мне кажется, что с этими делами не управиться и за несколько дней.

— Канал засорён, воду надо будет носить с конца улицы, — завершает свою речь Ризван, выжидающе глядя на меня, словно пытаясь подметить малейшие признаки нежелания исполнять приказанное. Не дождёшься.

Я застываю посередине огромной комнаты, совершенно не понимая, за что следует браться первым и как.

— Это всё делается руками, Алтана, — ухмыляется миркхийский щенок и вопит, когда получает оплеуху.

— Ухмылка навечно застынет на твоём исполосованном лице в следующий раз, когда ты решишь посмеяться.

Волчонок сердито сверкает раскосыми глазами, ноздри широкого носа раздуваются, но он хватается за метлу и начинает выполнять рутинные обязанности.

— Разве это не женские обязанности, чомпот? — спрашиваю я, как ловко он складывает всё тряпьё, вынося его на улицу.

— Ага. Отхон сказал, что от такого бесполезного рта, как мой, будет больше толку, если я стану управляться с женскими обязанностями. Он даже грозился найти мне мужа, но сокрушался, что невеста вышла с порченым лицом, на которое позарился бы только слепой.

Мне приходится заняться чёрной работой наравне с косоглазым мальчишкой. Руки, непривычные к грязной тяжёлой работе, быстро устают и спина еле гнётся под тяжёлым взглядом бессмертного, развалившегося в плетёном кресле во дворе. И едва солнечные часы показывают назначенное время, Ризван вздыхает:

— Не успели.

Он начинает загибать пальцы, перечисляя невыполненные поручения. Их оказывается слишком много, больше, чем пальцев на одной руке.

— Придётся вашим брюхам быть пустыми. Чего встали? Работайте, — раздаётся грозный окрик.

И спать с миркхийцем мы ложимся голодными.

На следующий день в положенный час — не успели. Всего два слова и огромное количество мер времени между первым и вторым замечанием бессмертного.

Не успели.

И к исходу третьего дня мне начинает казаться, что я скоро стану тенью или водным всплеском — потому что внутри меня плещется только вода.

Не успели. И к каждому дню добавляются задания бессмысленнее или тяжелее, чем в предыдущий.

— Из этого нужно испечь хлеб.

К ногам опускается мешок с грубой мукой. И я понятия не имею, что с ней нужно делать, а получившийся кусок горелого теста отказывается есть даже блохастый пёс, прибившийся ко двору Ризвана невесть откуда.

— Этим можно убить врага, если как следует приложить им по голове, — раздражённо выговаривает Ризван, стуча «хлебом» по деревянной поверхности стола, — ты обходишься мне слишком дорого, рабыня. Бесполезное создание. Я бы охотно вернул тебя Инсару, но тот отказывается принять обратно свой подарок.

Чуть помолчав, Ризван добавляет:

— Сейчас ты плохо справляешься со своими обязанностями, но даже животное можно обучить выполнять трюки. Я приведу ту, что смогла бы обучить тебя самому необходимому. Но я не вижу никакого смысла держать трёх рабов. От мальчишки придётся избавиться.

Глава 40. Артемия

— Что? Неужели ты способен убить ребёнка?

Ризван усмехается:

— Щенок уже давно не ребёнок, в его возрасте нужно уметь постоять за себя. И потом… Кто сказал, что я своими руками собираюсь умерщвлять мальца? Я дам ему шанс…

Ризван встаёт и стремительным шагом покидает комнату. В голове плещется беспокойство за миркхийца. Ризван, сукин сын, знает, куда давить. Если это его способ заставить меня лечь под него… Внутри поднимается волна омерзения и безотчётной злобы. Кулаки сжимаются против воли.

— Поднимайся. Мы едем на рынок.

Миркхиец не слышал разговор «бессмертного», очищая в это время засорившийся канал для воды. Когда мы выходим во двор, он сидит на корточках, опустив смуглые пальцы в узкий желобок — по нему начинает бежать тонкая струйка воды. Ещё грязноватой, с различным сором. Но это лишь временно. Нужно поработать ещё немного — и здесь будет источник воды, стекающийся в небольшой фонтан в центе двора.

— Неплохая работа, ты тоже едешь с нами, — нетерпеливо бросает Ризван миркхийцу.

Тот недоуменно смотрит на бессмертного: время уже перевалило за полдень. И совсем скоро все рыночные торговцы свернут свои палатки. Но Ризвана не интересует барахло, съестные припасы или погремушки на рынке. Он останавливается у торговца людьми и осматривает имеющийся товар, выбирая женщину в годах, нарочно демонстрируя мне её рот, лишённый языка.

— В следующий раз она уже не будет пытаться сбежать, верно?

Женщина быстро-быстро кивает в знак согласия и склоняется в низком поклоне. Ризван неторопливо прогуливается по городу, ведя нас за собой. Судя по узким улочкам, становящимся всё грязнее и неопрятнее, центр города остаётся далеко позади. Улицы то резко ныряют вниз, то возносятся вверх, словно кто-то хаотично нагромоздил стены и ступени. Ризван знаком подзывает миркхийца и снимает с его тощей шеи ошейник. Волчонок замирает, не зная чего ожидать.

— Теперь ты свободен.

Ризван толкает мирхийца рукой с возвышения. Тот останавливается у самого края и оглядывается. На смуглом лице поперечные полосы сейчас виднеются особенно ярко.

— Вперёд, пошевеливайся. Пока я не ускорил твоё передвижение пинком.

Миркхиец спускается по ступенькам, перепрыгивая через одну, оглядываясь через плечо время от времени. Впереди миркхийца — грязный, узкий переулок.

Отсюда, сверху, где мы стоим, хорошо видно всё. Под стенами шевелятся тени. И едва миркхиец пересекает невидимую глазу границу, их шевеления становятся активнее. Это люди, больше похожие на теней, чем на живых. Лохмотья едва прикрывают истощенные тела, покрытые грязной коростой и струпьями. Шаг, ещё шаг — к волчонку осторожно приближается один из полулюдей и что-то говорит ему. Слов не разобрать, но напряженная поза говорит сама за себя. Сбоку подтягивается ещё один и толкает мальчишку рукой. Миркхиец озирается. Злоба и ярость, исходящие от каждого оборванца, чувствуются даже на расстоянии.

— В Амджаде не любят лишние рты. Под стенами ютится рвань, но мест не так много. Даже самый вонючий угол придётся выгрызать зубами, — равнодушно замечает Ризван, глядя на миркхийца, которого начинают окружать местные.

— Они разорвут его на части! — я дёргаюсь в сторону. Но Ризван крепко держит верёвку.

— Может быть.

Тени теснят мальчишку, начиная осыпать его ударами. Он ещё озирается по сторонам, медленно отступая. Слышится резкий вопль. Он словно разрушает последние удерживающие преграды. И миркхийца становится не видать из-за клубка злобно вопящих нищих. Сгущающаяся темнота не даёт разглядеть подробностей.

— Не рыпайся, если не хочешь оказаться там же, — одёргивает меня Ризван, — на улицах Амджада выживают сильнейшие. Тебе с твоей мордашкой и белыми ручками точно не выжить.

— Белыми? Ты уверен?

Ризван равнодушно подносит к лицу мою руку. Кожа на пальцах покраснела и растрескалась местами от тяжелой физической работы.

— Не вижу ничего ужасного. Ни гноящихся струпьев, ни недостающих пальцев.

Вой, звуки ударов усиливаются. Драка внизу больше напоминает растерзание падали стаей жадных, голодных гиен. Внезапно одна из теней отшатывается. В образовавшийся просвет кидается знакомый силуэт тощего тела.

Мирхиец вырывается и нагибается, поднимая что-то. Вслед ему бросается один из нищих. Волчонок разворачивается и нападает на преследователя, извернувшись, бьёт его камнем по голове. Нищий падает. Миркхиец поднимает камень, опуская его раз за разом на голову противника. Тени схлынули назад, наблюдая за схваткой. Последний удар — тело, лежащее в переулке, остаётся неподвижным, а миркхиец, прихрамывая, убегает прочь, скрываясь в другом конце переулка.

Ризван одобрительно кивнул:

— Из щенка выйдет толк. Если выживет.

— Вот так просто? Если выживет?..

— Я же как-то выжил, — усмехнулся бессмертный, — а почему ты так вцепилась в косоглазого? Миркхийцы разорили твой город. Это твой враг, пусть он и мал.

— Иногда враги оказываются преданнее тех, кого считал своими близкими, Ризван.

Я вздохнула и подняла глаза на небо. Светлый лик луны показался на мгновение из-за сгустившихся туч и вновь пропал. Теперь возле меня не осталось никого, даже призрака прошлого, способного напомнить мне о том, кто я. Внезапно мне стал ненавистен чуждый мне город. И если бы у меня была возможность, сейчас я с радостью сровняла с землёй его крепкие, добротные стены.

Этот город со своими законами чужд мне. И, возвращаясь в дом Ризвана уже под покровом темноты, я даю себе обещание, что когда-нибудь покину его пределы. Никто из чужаков не покидает ущелья живым? Значит, нужно стать первой, кому удалось это сделать.

Глава 41. Артемия

Я не знаю, как зовут женщину, что привёл Ризван. Немые разговаривают на языке жестов, но мне не расшифровать смысла движений её рук, кроме тех, что указывают непосредственно на дело. Она ловко обращается с домашними хлопотами и мне остаётся только пытаться перенять хоть что-то. Не время вертеть носом в сторону от грязной работы. Мне пока не ведомо, какие пути ведут прочь из закрытого города и в чём придётся испачкаться. Явно в чём-нибудь похуже, чем сероватая мука из которой на раскалённых камнях выпекают тонкие, солоноватые лепёшки.

Рутина затягивает, но не успокаивает. Успокаивается лишь тело, входя в ритм монотонной работы, а мысли рвутся прочь, глаза и уши впитывают всё окружающее, подмечая детали, выстраивая схемы в голове. Плотский интерес Ризвана никуда не делся — вспыхивал огоньками в тёмно-серых глазах, но он держался на расстоянии. До поры до времени.

Ночи в Амджаде становились всё холоднее — чувствовалось дыхание поздней осени. В доме на полу в специальных углублениях разводились костры, сверху сгоревших дров укладывали чёрные угли, дававшие сильный жар и долго хранившие тепло. Мне нужно было разводить огонь, вычищать сгоревшие угли и подсыпать новые, чтобы тепло очага обогревало комнаты. Ризван предпочитал спать на полу, словно многолетняя походная привычка так въелась в него, что даже сейчас, когда необходимость в том отпала, он следовал ей.

Я сгребла совком остывшие угли, высыпая их в ведро. В очаге ещё было полно раскалённых докрасна камней, дававших сильный жар. Свет от них плясал на стенах и на потолке. Ризван лежал по другую сторону очага без движения, словно уже крепко спал. Но стоило мне пройти рядом со спящим, как он взвился и дёрнул меня за щиколотку. Я вскрикнула от неожиданности и упёрлась руками в грудь мужчины, подмявшего меня под себя.

— Ты знаешь, что очаг подсвечивает всё снизу? И ткань твоего платья кажется совсем прозрачной? Такой, что видны стройные ноги? От их вида и святой бы сошёл с ума, а я далеко не святоша.

— Отпусти!

Ризван прижался губами к шее. Руки нырнули под подол платья, разводя в сторону сжатые колени.

— Перестань дёргаться… Необязательно изображать из себя невинную, можно просто немного расслабиться.

Возможно, Ризван был прав, когда неоднократно говорил, что нужно уметь приспосабливаться и пытаться выудить из сложившейся ситуации лучшее. Я была уверена, что он сдержит своё слово, согласись я на его условия. Нужно было только покорно раздвинуть ноги и принять в себя — другого. Не того, кого желала всем своим сердцем и телом.

Липкое, противное чувство поднялось изнутри, затопляя меня. Это непросто гордость или упрямство. То, что заставляет поступать меня именно так — сильнее и больше меня. Я просто не могу быть ни с кем другим и лучше умру, чем оскверню своё тело чужим мужчиной.

Ризван что-то шептал мне в шею, чередуя слова с поцелуями. Отпихнуть его у меня не было сил. Взгляд упал на очаг. Я протянула руку в сторону — ещё немного, ещё… Жар от раскалённых камней уже обжигал кожу. Не хватало самую малость. Я расслабилась на мгновение, услышав довольный рык мужчины, и резко подалась к очагу. Ризван изумлённо повернул голову в сторону. Я зачерпнула рукой углей, превозмогая страшную боль, и ткнула ими в лицо мужчины. Он резко дёрнулся назад, осыпая меня ругательствами.

Ладонь и пальцы немилосердно жгло — воспалённая кожа сильно покраснела, слёзы сами собой потекли из глаз. Ризван метнулся ко мне. На мгновение мне показалось, что ярость окончательно затмила ему разум. Не зная, чего ожидать, тело само подалось в сторону горевшего очага.

— Ты просто свихнувшаяся сука!

Ризван схватил меня за шиворот, словно щенка, и протащил через весь дом, пинком открывая комнату для слуг. Толчок сильной руки в спину. Я едва не прочертила лицом полосу на утрамбованном земляном полу — выставила руки впереди себя и тут же сдавленно застонала, когда в обожжённую ладонь впились песчинки и камешки. Дверь захлопнулась под громкую ругань Ризвана.

Сил встать не было совсем. Я прижала руку к груди, раскачиваясь под ритм пульсирующей боли. Пожилая рабыня зажгла фитиль в масляной плошке, встала и заковыляла в один из углов, достав горшочек с топлёным жиром. Она потянула на себя мою ладонь и осторожно нанесла на неё жир. От каждого прикосновения, даже самого осторожного боль вгрызалась в плоть, пронизывая до самых костей.

Женщина покачала головой и потянула меня вниз, укладывая головой себе на колени. Она коснулась моей головы сухой ладонью, осторожно проводя по волосам. Раздалось какое-то странное мычание. Женщина пыталась передать какой-то напев так, как умела. Ритм песни отдалённо напоминал колыбельную. Одну из тех, что любящие матери напевают своим детям, укачивая их перед сном. Светлые, радостные моменты, украденные у меня — мной же. Всхлип вырвался из груди, и слёзы, не сдерживаемые ничем, потекли из глаз.

Глава 42. Инсар

Ему не спалось. Теперь — нет. Он смыкал глаза и не мог провалиться в спасительные объятия чёрного бездонного колодца сновидений. Мысли, словно безумные, носились по кругу, твердя об одном и том же. От их беспрестанного гомона гудела голова. Ещё немного — и он окончательно сорвётся вниз с утёса благоразумия. Если не умрёт прежде от яда, разливающегося по крови.

Умеющим служить истинно — опасно произносить клятвы от чистого сердца, вводя себя в особое состояние. В котором клятва записывалась на саму ткань реальности, выжигалась клеймом внутри и становилась непросто красивыми словами и обязательствами, но жизненной установкой. Беречь, защищать, не принося ни малейшего вреда. Сдохнуть без малейшего промедления, если это понадобится. Но никак не идти против своих же обещаний.

Не все «бессмертные» сейчас могли принести истинную клятву. Это была сноровка, требующая особых навыков. Традиция канула в небытие, став всего лишь красивым обязательством, легендарная известность которого служила словно громкие зазывания базарных торговцев. А исполнение клятвенных пары слов «ценою жизни» стало лишь вопросом чести и репутации, но никак не жизненной необходимостью. У него — не так. Смерть будет долгой и мучительной, она будет обгладывать понемногу, но постоянно, пока не превратит в ходячего мертвеца с выпотрошенным нутром и выжженными подчистую мозгами. У такого не хватит сознания даже на то, чтобы сделать шаг в пропасть Прощания. Наверняка от него избавятся, как от бешеного пса, рано или поздно.

Инсар глубоко вздохнул, меряя широкими шагами улицы Амджада. Стопы сами несли его в известном направлении. И ему приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы не переступить незримую черту, начерченную для себя же.

— Глядя на твой подарок, я начинаю сомневаться, друг ли ты мне, Инсар.

От стены отделилась тень и приняла очертания старого приятеля. Ризван усмехнулся, сверля глазами Инсара.

— Эта строптивая сука сказала, что лучше умрёт, чем позволит коснуться себя любому другому мужчине, кроме тебя.

Сердце болезненно сжалось. На лице Инсара резче обозначились скулы и брови сошлись почти у переносицы.

— И самое интересное, знаешь, что?

— Зачем ты мне всё это рассказываешь?

Но Ризван продолжал, не обращая внимания, на вопрос Инсара.

— Самое интересное, что она так и сделает. Упрямая девчонка, сверкнув глазищами, просто перестанет дышать или найдёт другой способ лишить себя жизни. И это ты называешь подарком? Нет, друг мой… Или скорее недруг… Это не подарок, а наказание. Вот только почему ты предпочитаешь наказывать кого-то другого?

— Тебе не кажется, Ризван, что в последнее время ты слишком много болтаешь?

— А тебе не кажется, Инсар, что в последнее время ты слишком часто срываешься по пустякам? — в тон Инсару спросил Ризван, — по какой-то причине ты не желаешь держать девчонку подле себя, делая вид, что тебе плевать на неё. Но, видимо, по этой же причине ты не избавился от неё, пустив в расход. Ты подарил её мне. Почему мне, а не кому-то другому? Тому же Армату, например?

— «Бездушный?»

— Именно. Если бы ты хотел избавиться от девчонки каким-нибудь впечатляющим способом, лучшего кандидата тебе не сыскать. Поначалу он вдоволь бы наигрался с ней, а потом заставил распуститься дивный сад из красных цветов на её белой коже. Он мастер своего дела.

— Зачем ты мне всё это говоришь?

— А потому что ты хитрый сукин сын, Инсар. У тебя рука не поднимается сделать хоть что-то с ней, и ты не можешь позволить сделать то же самое кому-то другому. Потому вручил мне. И что мне с ней делать? Молиться на этот сосуд, пока ты не соизволишь забрать его обратно? Хранить для тебя, пока ты купаешься в своей ненависти?..

— Можешь распоряжаться ей так, как тебе угодно.

— Да неужели? Значит, я прямо сейчас могу пойти и разложить её, оттрахать, невзирая на все её угрозы? И после того, как ты посмотришь на её труп, ты не захочешь лишить жизни и меня?..

Кулаки сжались против воли. Инсар медленно разжал их, приказывая себе успокоиться, но это движение не осталось незамеченным.

— Посмотри на себя. Ревнивец. Ты сам пнул её ко мне и сам смотришь волком на меня из-за того, что девчонка слишком хороша.

— Смазливая мордашка и хорошая фигурка, только и всего.

— Да, конечно. Не потому ли среди твоих шлюх не было ни одной светловолосой?..

— К чему весь этот разговор, Ризван? Тебе не с кем потрепаться языком? Иди почеши его в беседе со своей рабыней. Сука довольно часто бывает словоохотливой.

— Может быть, только с тобой? На меня она смотрит так, словно я — мелкое пятно на подоле платья и удостаивает не больше десятка слов.

Ризван замолчал, переведя взгляд на ночных чистильщиков, передвигающихся по улицам. Инсар заметил, что одна щека приятеля покрылась волдырями.

— Что у тебя с лицом?

— Хочешь знать? На самом деле? Иди и посмотри на ту спятившую суку, что ты мне подарил. Она готова сунуться в огонь, лишь бы только её не коснулся кто-то другой. Я терпелив, Инсар, — вдруг резко вымолвил он, — но моё терпение почти закончилось. Мне уже надоело быть костью для всех собак, что вы на меня спускаете. С двух сторон. Я могу вышвырнуть девчонку на улицы Амджада. К чему мне лишняя головная боль?.. Как долго она протянет?..

— Твоя собственность — делай с ней что угодно!

Ризван медленно отступил.

— Что тебя связывает с ней, а, Инсар? Сколько лет ты отсутствовал в Амджаде?.. Ты пропал на долгие несколько лет после того, как тебя посчитали мёртвым. И появился в наших краях совсем иным. Изменённым. Таким я тебя не знаю. Где твоя выдержка?.. А после того как вдруг ты решил наняться в миркхийцам, ты начал вести себя, как бешеный пёс, стоило только этой красотке оказаться в поле твоего зрения. Дело в ней, не так ли? Где ты пропадал всё то время, а?

— Это тебя не касается, Ризван. Я сделал то, что должен был сделать.

Ризван рассмеялся, хлопнув приятеля по плечу:

— Врёшь, Инсар. У тебя это всегда плохо получалось. Лучше молчи и ничем не показывай своих эмоций.

— К чему весь этот разговор? Если ты не можешь справиться с женщиной, тебе стоит подумать о том, чтобы самому надеть юбку.

Ответом послужил удар кулака в челюсть. Инсар взвился, атакуя в ответ. Но Ризван рассмеялся, уходя в сторону легко и плавно.

— Ты теряешь сноровку, Инсар. Мысли о девчонке затмевают всё, да?

Инсар развернулся, но Ризван был быстрее — полоснул острым лезвием ножа по предплечью приятеля и отскочил назад, разглядывая клинок в свете полной луны. Он слизнул кровь с лезвия и, скривившись, плюнул в сторону.

— У тебя не кровь, а яд, безмозглый ты осёл. Что с тобой?

Короткая пауза и приятель изумлённо спрашивает:

— Не хочешь же ты сказать, что принёс истинную клятву?

Ответом ему служит молчание.

— Ты же знаешь, что станет с клятвопреступниками! На твоём месте я бы приковал девчонку к себе и постоянно держал её под своим присмотром. Потому тебя не было столько… да? Всё это время ты ошивался около этой юбки?

Ризван громко ржёт, а потом осекается.

— Нет, постой. Сколько ей сейчас лет? Не исполнилось и двадцати пяти?

— Ей нет ещё и полных двадцати трёх, — нехотя отвечает Инсар.

Приятель задумался на мгновение.

— Погоди. Я не понимаю. Ты служил… Не хочешь же ты сказать, что принёс клятву какой-то соплячке?..

— Заткнись.

— Нет. Я хочу послушать тебя, чтобы понять, какой мусор содержится в твоей голове вместо мозгов.

Инсар не выдержал и вспылил:

— Может быть, я в жизни не видел ничего прекраснее, чем девчонка, кинувшаяся под плеть надсмотрщика?

— Не сомневаюсь, дружище. Очевидно, твоя заноза была ослепительной красоткой даже в ту пору.

— Речь не о том, болван.

— Я — болван? Да земля ещё не носила идиота, большего, чем ты!

Ризван покачал головой отходя.

— Нет, я даже не могу понять, кто из вас двоих бо́льший сумасшедший. Вы стоите друг друга. Под крышей моего дома нет места самоубийцам, больше всего на свете мечтающим сдохнуть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сказать? Не-е-е-ет, Инсар. Сделать. Ты не внимаешь словам, но может быть, поймёшь язык действий. Когда тебя начнут готовить? — спрашивает Ризван.

— Я не стану участвовать в этом.

— Опять упрямишься, как осёл? Верховный не обрадуется. Тем более что других претендентов он попросту не замечает. А знаешь что? Может быть, тебе нужно просто перестать сдерживать себя? И тогда всем станет ясно, что нельзя ставить во главе клана такого сумасброда, как ты. Насколько ещё хватит тебя, пока ты окончательно не свихнёшься?

— Заткнись. Ты болтливее самой языкастой суки.

— Но не болтливее твоей ткачихи. А знаешь, я бы на это посмотрел…

Ризван хлопнул приятеля по плечу рукой и ушёл прочь посмеиваясь. Инсар недовольно посмотрел в спину удаляющегося приятеля, не подозревая, что именно тот задумал.

Глава 43. Артемия

Ночью так и не удалось сомкнуть глаз — обожжённая рука пульсировала сильной болью, не давая уснуть. В свете раннего утра мне удалось разглядеть рану. Рука опухла и покраснела: сожгло не только ладонь и пальцы, жаром опалило тонкую кожу запястья. Рука была безобразной, а на ладони местами сожгло дочерна. Как можно было делать хоть что-то с такой рукой, если не удаётся даже согнуть пальцы? Тем не менее пришлось выйти во двор и ворочать угли в каменной печи. К сожалению, я не умела владеть левой рукой так же хорошо, как правой. Потому движения были неуклюжими.

— Руку покажи, — раздался грубоватый, резкий голос Ризвана позади меня.

Он недовольно цокнул, держа руку у самого локтя.

— Совсем выжила из ума, да? Знаешь, сколько дней будут заживать такие раны? А если тебе не помочь, рана загноится. И возможно, придётся отнять кисть. Неужели это предпочтительнее пары десятков мер времени наедине с мужчиной?

Я освободила руку и осторожно положила на колено, стараясь не делать ею лишних движений.

— Вот только не надо смотреть в глотку печи так, словно готова засунуть туда голову, лишь бы избежать нежеланного разговора.

Ризван помолчал и усмехнулся:

— Ладно. Я готов подарить тебе желаемое.

И, опередив меня, он отрицательно покачал головой:

— Нет, не свободу. Отправишься к ненаглядному Инсару, если тебе так сильно того хочется. Посмотришь на него вблизи.

— Передаришь? Чувствую себя переходящим знаменем. Одному оно не нужно, другой желает, но не получая желаемого, вновь отправляет его первому владельцу.

— Нет. Дарить навсегда не собираюсь. Отдам на время. Воспользуюсь одной из традиций — и только. А сейчас бросай кочергу, отправишься вместе со мной к лекарю.

Лекарь оказался низким словоохотливым мужчиной, начавшим сильно охать при виде ожога. Про таких, как он, говорят сердобольный.

— Заткнись и делай своё дело, — резко бросил Ризван, прерывая поток речи лекаря.

Тот недовольно поджал губы, но не решился спорить, и принялся обрабатывать ожог. Вручив на прощание баночку с мазью, лекарь поинтересовался у Ризвана, не помочь ли ему с раной, но наткнулся на взгляд, полный такого уничижения, что поспешил скрыться в соседней комнате, сославшись на срочность.

Ризван направил коней не к дому, но в один из центральных районов города.

— Куда мы едем?

— Не терпится увидеть Молчуна? — усмехнулся Ризван, — увидишь. Возможно, не так скоро, как тебе хотелось бы, но увидишь. Вопрос только в том, будешь ли ты рада увиденному.

От его слов нехорошее предчувствие кольнуло меня изнутри.

* * *

— Этот дом готовят для Инсара.

Ризван остановился возле кованых ворот. Двор был вымощен разноцветной плиткой, по обеим сторонам были посажены деревья, уже теряющие последние листья. Едва наши ноги ступили за калитку, как на тропинку кинулась огромная чёрная тень, быстро приближаясь к нам.

Ризван выругался и задвинул меня за спину так стремительно, что я даже не успела ничего сообразить.

— Сафи, сидеть.

Я выглянула из-за широкой спины Ризвана. Огромный чёрный пёс уселся напротив, скаля пасть в устрашающем рыке.

— Куда, дура? Не высовывай носа.

Ризван махнул рукой и рык псины усилился. Одно малейшее движение и пёс начинал рычать озлобленнее.

— Сафи, место.

Сафи переступил лапами, но никуда не ушёл, продолжая скалиться. Глаза зверя были налиты кровью, поза напряжена. Краем глаза я уловила движение и перевела взгляд на дом: на балконе показался высокий лысый мужчина, развёл в стороны руками.

— Клетка оказалась неплотно запертой. Зверь вырвался на волю. Слуги не могут покинуть территорию дома. Остаётся только ждать, пока Инсар почтит нас своим присутствием, — крикнул он так, чтобы нам было слышно.

— Сумасшедший олух. Кто выпускает такого монстра без присмотра? Этот идиот совсем потерял голову…

Я осторожно двинулась в другую сторону, плавно скользя прочь от Ризвана.

— Стой. И ты туда же! Разорвёт тебя на части.

Но было уже поздно — пёс перевёл взгляд на меня и двинулся вперёд, всё так же скалясь. Ризван потянулся за ножом, пёс зарычал сильнее.

— Не нужно хвататься за нож, Ризван. Ему это не нравится. Сафи, да? Что это означает?

— Лучший друг. И это пёс принадлежит Инсару. Он слушается только его.

— Он просто ещё незнаком со мной. Сафи.

Пёс дёрнул ушами. Я плавно переместилась к нему. Собака была огромная — даже когда он сидел, его голова находилась на уровне моей груди. На мгновение промелькнула мысль, что встань он на задние лапы, был бы выше меня. Пёс настороженно смотрел на меня, всё ещё скалясь. Я медленно протянула здоровую руку.

— Этот монстр может запросто оттяпать тебе руку.

— Не оттяпает. Я справлялась с дикой пантерой, а это всего лишь пёс.

— Это волкодав. И не стоит дразнить пса, Артемия.

— Не стоит лезть ко мне с глупыми советами. Ты слишком много болтаешь.

Мои пальцы замерли совсем близко от морды пса. Рычание становилось всё глуше и глуше, пока не исчезло совсем. Подушечки пальцев коснулись влажного, мокрого носа псины, пробежались по узкой длинной морде и коснулись головы. Пальцы утонули в густой шерсти, пёс прижал уши и даже прикрыл глаза.

— Сафи.

Я улыбнулась. Пока пальцы чесали пса за ухом, внутри проносились отголоски чужих эмоций. В них не было ничего человеческого, но ясно чувствовалось иное — животная ярость и мощь, сила, беззаветная преданность. Они наслаивались одно на другое и мелькали так, словно кто-то быстро-быстро пролистывал страницы книги с картинками. Мужчина на балконе заулыбался и сложил руки на груди в знак признательности.

— И всё равно это было дурной идеей. Сафи, продажная ты шкура.

Ризван двинул было рукой в сторону пса, но тот тявкнул, разевая пасть.

— Он недоволен. Не лезь к нему.

Густые брови Ризвана сошлись на переносице:

— Не слишком ли много ты на себя берёшь?

Я потрепала пса по голове.

— Я беру ровно столько, сколько считаю нужным.

— Тогда отведи пса в клетку. Нужно запереть его там.

— Ему там скучно. Сафи не станет рычать и кидаться на людей, если его не злить.

— Послушай, девчонка… — начал раздражённо Ризван.

Сафи повернул огромную морду в его сторону и рыкнул, щёлкнув зубами.

— Слушаю, — улыбнулась я.

— Наглая сука. Если бы это был не пёс Инсара, я бы его прирезал тут же. Но эту тварюгу не стану трогать из-за приятельских чувств. Вперёд. Тебе нужно занять своё место.

Глава 44. Артемия

— Какое же?

— Будешь прислуживать Молчуну, как и все прочие, — усмехнулся Ризван, — Инсара в скором времени ждёт бракосочетание. Скорее всего, именно он возглавит наш клан и, возможно, бразды правления верховного перейдут именно ему. Этот дом готовят для него и его наречённой. Подарок Верховного. Остаётся только довести его до ума.

— А как же дворцы?

— У нас не принято кичиться роскошью, — с достоинством и гордостью ответил бессмертный, — тем более тем, кто должен возглавить клан. Вперёд.

Рука Ризвана коснулась моей спины, подталкивая меня. Сафи взвился с места и разинул пасть, обхватив за щиколотку Ризвана.

— Обзавелась защитничком, — процедил сквозь зубы мужчина, — веди этого прочь. Это лишнее.

Я потрепала пса по голове, и он затрусил рядом, довольно вывалив из пасти язык.

Резные деревянные двери распахнулись: на пороге стоял лысый мужчина, увиденный мной немногим ранее на балконе. При виде пса он побледнел и подался назад.

— Спокойно, Тиро. Сафи выбрал себе любимицу.

— Тиро не может пустить животное на территорию дома, — вздёрнув подбородок, заявил Тиро, — никаких зверей.

И чуть позже добавил:

— Без позволения на то хозяина…

— Ты слышала? Оставь зверя за дверьми.

Пришлось проститься с добродушным огромным псом, оставив его за порогом, и ступить на гладкий каменный полдома.

— Принимай, Тиро, — усмехнулся Ризван, указав рукой на меня.

— Служанка? Ц-ц-ц, — зацокал языком Тиро, — можно надеть корону рабыне — оттого она не станет королевой. И наоборот. Думаешь, Тиро нужны проблемы?

— Мне плевать на твои проблемы, Тиро. Девчонка будет прислуживать.

— Ты перепутал двери, друг моего господина.

— Ошибаешься. Девчонка будет подарена твоему господину во временное услужение.

— Тогда зачем ты привёл её сегодня? Подаришь в день приёма, как полагается.

Тиро перевёл взгляд на мою забинтованную руку и следом посмотрел на щёку Ризвана.

— Ммм… Хочешь переложить свои проблемы на старую лысую голову Тиро?

— Тебе же будет лучше, если девчонка вникнет хотя бы во что-то к моменту приёма. Только не ставь её на готовку. Еду, приготовленную её руками, не стали жрать даже помойные псы.

Тиро фыркнул и махнул нетерпеливо рукой:

— Ступай прочь. Разберёмся без тебя.

— За сохранность девчонки отвечаешь головой. По истечении срока она нужна мне живой, целой и невредимой.

— Если господин накажет рабыню за неповиновение или изуродует, или захочет воспользоваться ею… Кто я такой? Лишь тень на песке.

— Не изуродует. И меньше трепли своим языком. А ты, — ткнул в меня пальцем Ризван и засмеялся, — тебе даже делать ничего не потребуется. Увидишь всё своими глазами и больше тебе не захочется соваться в горящий очаг.

Ризван развернулся и скорым шагом покинул просторную залу, ругнувшись на пса, осмелившегося зарычать ему вслед.

Тиро подошёл и взял кисти моих рук в свои ладони. Кожа его рук была на удивление мягкой для мужчины.

— И кто же изуродовал такую красоту? Ц-ц-ц…

Он покачал головой и отступил, поманив меня за собой пальцем.

— Не стой, красотка. У Тиро много дел, а тебе ещё нужно объяснять всё на пальцах.

Я пошла вслед за Тиро. Походка его была мягкой и плавной, словно у танцовщиц, а движения рук — неспешными. Весь его облик излучал желание услужить, быть незаменимым и в то же время малозаметным, чтобы не раздражать своим присутствием господ. Выдрессированный донельзя слуга.

— Итак, что же с тобой делать? Сидеть без дела Тиро не может тебе позволить. Не-а. У Тиро никто не сидит без дела. И в то же время Тиро не может позволить, чтобы ты делала что-то из рук вон плохо…

— А ты что здесь делаешь? — обращается он куда-то в сторону. И голос его даже вполовину не так любезен, как когда он разговаривал со мной, — разве ты не должна работать во дворе?

— Но… — пытается возразить девушка.

— Ступай немедленно, если не хочешь отведать соли.

Девушка кивает и поспешно покидает комнату.

— Нерадивых слуг секут кнутом, смоченном в соляном растворе, — любезно подсказывает мне Тиро, — как наказывала нерадивых ты?..

Я задумалась.

— Последнему зверь перегрыз глотку.

Тиро не успевает ничего ответить — девчонка с воплями забегает обратно, падая в ноги Тиро, что-то бессвязно бормоча.

— Идиотка, — вздохнул он, — времени осталось так мало, а у меня в подчинении одни слабоумные.

Потом он переводит взгляд на меня:

— Вот ты как раз этим и займешься — будешь следить за чёрным монстром и некоторыми другими животными. И давай снимем эти тряпки с твоей руки. Ожоги заживают быстрее на открытом воздухе.

Тиро не замолкает ни на минуту, бродит по просторному, богато обставленному дому, показывая все комнаты.

— Не думаешь же ты, что всегда будешь сидеть возле монстра, позёвывая от скуки, да? Уже через несколькоо дней ожоги будут выглядеть не столь устрашающе и ты сможешь заниматься простой работой. Думаю, даже такая белоручка вроде тебя справится с тем, чтобы менять бельё и цветы в вазах.

— Через несколько дней, Тиро? Ты уверен?

Глядя на опухшую руку с почерневшей кожей мне начинает казаться, что ожоги не сойдут никогда.

— Тиро знает, о чём говорит, — резко бросает мне Тиро и показывает маленькую комнатку, которая должна служить мне спальней.

На меня с завистью и некоторой опаской косятся остальные слуги: чувствуя подвох в моём появлении здесь. Я и сама с недоверием и затаённым страхом отношусь к этому, не зная, что хотел сказать этим Ризван и чего ждать от Инсара. Навряд ли его обрадует такой подарок?

Разочарование едкой жидкостью разливается внутри меня. Я отмахиваюсь от мыслей о нём, вникая в жизнь Амджада, прислушиваясь и складывая одно к другому. Речь их не так трудна, как показалось мне, на первый взгляд. Смысл почти всех сказанных слов угадывается мной верно, но резво болтать на чужом языке я ещё не могу, приходится долго искать подходящие слова…

Поздним вечером Тиро проходит по дому, лично проверяя комнаты всей прислуги, выискивая запретное и проверяя, все ли на месте. У меня он задерживается чуть дольше, невесомо касается подушечками пальцев ожога. Я вырываю руку — от его пальцев распространяется жжение и зуд. Тиро недовольно цыкает и зажимает руку словно стальными тисками — неожиданно сильно для его мягких, женоподобных рук. Он вновь ведёт пальцем по ожогам, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Зрачки глаз расширяются, от светло-карей радужки не остаётся свободного места — всё залито чёрным. Руку вновь обжигает, боль сильная и зудящая. Хочется расцарапать пузыри ногтями и содрать затвердевшую корку обожжённой кожи, но после сильного приступа неприятные ощущения сходят на нет.

Тиро отпускает мою руку и начинает кашлять, схватившись за грудь. Сильный надсадный кашель длится несколько мер времени, пока он не отхаркивается чёрной слизью в плоскую чашу, стоящую на столе. Тиро отирает ниточку чёрной слюны и улыбается одними губами:

— Ничего не проходит бесследно. Но ты и так это знаешь.

Странно, но боль отступила, а вместе с ней ушла сильная опухоль и покраснение. Я провела пальцами по ране, уменьшившейся в размерах. О подобных Тиро я только слышала, но считала, что это невозможно…

Ночью раздаётся страшный вой. Тоскливый и непрекращающийся. На пороге комнаты вновь появляется Тиро, раздражённый и немного нервный.

— Успокой этого зверя. Немедленно.

Сафи не замолкает. В клетке зверю мало места и скучно. Тиро нетерпеливо постукивает носком туфли по земле, вопрошающе глядя на меня. Я пожимаю плечами.

— Ему не хочется сидеть здесь.

Тиро хватается за уши, когда Сафи начинает выть громче прежнего.

— И что надо этому зверюге?

— Его нужно выпустить.

Тиро бормочет себе под нос проклятия и машет рукой, позволяя отпереть клетку. Едва морда Сафи пересекает границу клетки, Тиро застывает на месте. А пёс с довольным видом топает вслед за мной, толкаясь мордой в дверь.

— Никаких зверей, — возмущённо шипит Тиро. Сафи скалится и рычит. Даже в полутьме видно, как налились красным его зрачки.

— Лучше позволить ему спать под дверью, чем слушать его вой.

— С твоим появлением у Тиро добавилось не только проблем, но и головной боли!

Тиро возмущается и грозится доложить о произволе зверя господину, как только он явится, но его угрозы лишь впустую сотрясают воздух — перевес сил оказывается на стороне огромного пса, улёгшегося под моей дверью.

Глава 45. Артемия

Тиро оказывается прав — ожоги сходят быстро. В десятки раз быстрее, чем если бы их лечили как обычно.

— Думаю, дальше ты и сама справишься, — хлопает по руке управляющий в очередной раз, отхаркивая слизь.

— Почему такой как ты, всего лишь управляющий?

— Почему такая как ты, всего лишь рабыня, отданная во временное услужение? Хочешь потрепаться по-дружески? Неа… С некоторых пор у Тиро нет друзей. Ни одного. И тебе не советую обольщаться мнимым расположением.

Я не стала спорить с управляющим. Наверняка у него свои причины быть разочарованным в людях. Дни протекали монотонно и серо. Ранний подъём и однообразные занятия: менять цветы каждый день, раскрывать настежь окна и после того, как всё бельё проветрится на свежем воздухе, аккуратно раскладывать простыни так, чтобы не было ни единой складки.

Поначалу слуги насторожённо косились в мою сторону. С неудовольствием и плохо скрываемой завистью. Меня, в отличие от них, Тиро не стегал по пальцам гибкой палкой, если указание было выполнено не так хорошо, как того хотелось бы ему. Но постепенно и они привыкли к моему нахождению в доме, принимались разговаривать между собой, не обращая на меня внимания. Возможно, они считали, что я ещё не знаю их языка настолько хорошо, потому как Тиро обращался ко мне на общем наречии. Оказывается, в незаметном нахождении есть свои преимущества. Отрывок любопытного разговора был услышан мной на заднем дворе, пока двое выстирывали одежду:

— Он не захотел спускаться к крысам и предпочёл пропасть Прощания.

— Ужасно. Я бы ни за что не осмелилась.

— Говорят, прощающимся вручают яд. И они умирают от него прежде, чем их тело разобьётся о камни.

— У твоего деда хватило мужества.

— Нет. Он просто боялся, что крысы сожрут его живьём.

Вторая девушка тихо засмеялась, продолжая намыливать ткань:

— Это всё слухи.

— Нет. Чем, по-твоему, они питаются там, под землёй? Жрут друг друга, вываривая даже кости…

— Джаля, перестань… Ты собираешь все самые страшные слухи, а потом удивляешься, почему тебе не спится от кошмаров.

— Я слышала, как они скребутся в старом колодце на угловой улице, — упрямо возражает девица.

— Оххх… Я тоже это слышала. И потом оказалось, что это кошка упала и не могла выбраться из него. Всё, заканчивай. Нам ещё работы до вечера…

Не думаю, что они говорили о настоящих крысах. Мне кажется, у Амджада есть свои секреты, как, например, тайна проникновения в него, тщательно оберегаемые им. Или попросту на их существование закрывают глаза, как на неизлечимый порок у близкого человека.

В один из дней беготня слуг по дому становится быстрее и взволнованнее обыкновенного. И свист воздуха, рассекаемого тонкой палкой Тиро, становится всё чаще, как и его нетерпеливые покрикивания вперемежку с цоканьем.

— А ты почему ещё не переоделась? — возмущается он, — если тебя привели сюда лишь на время, это не означает, что ты можешь позволить себе бездельничать. И уж тем более выделяться среди остальных.

Тиро отправляет меня в ту часть дома, где располагаются слуги. Мне выдают длинное серое платье, которое перехватывается лишь на талии тонким поясом.

— Безнадёжно, — сокрушается управляющий, глядя на меня, — тебе надо содрать лицо и пришить вместо него — новое, чтобы ты не выделялась из слуг. Тиро на дух не переносит господские забавы… Ладно. Это уже не забота Тиро.

Раздаётся оглушительный радостный лай Сафи во дворе дома. Это может означать только одно — хозяин ступил на свою территорию.

Глава 46. Инсар

Глубина бессмысленности его нынешней жизни может поспорить с глубиной пропасти Прощания, в которую ступают те, чьи дни уже сочтены. Шаг, полёт, удар — и больше ничего. Нынешний Верховный всё той же рукой, нетвердеющей со временем, указал на место, приличествующее ему по происхождению. Долг. Знал бы Верховный, что исполнению этого долга никогда не суждено сбыться, потому как по телу уже разносится яд от нарушенной клятвы. Верховный не захотел слушать. И единственного «нет» хватило для того, чтобы Инсара выставили за дверь. Что ж, придётся Верховному рано или поздно узнать правду иным способом. Тогда в воздух взовьются возмущённые вопли и придётся наскоро переигрывать партию, подыскивая иного претендента на управление городом. Заодно и супруга рыжей шлюхе, которого она так жаждет.

Чёрной тенью метнулся Сафи, невероятно довольный приходу хозяина. Инсар потрепал пса за ухом, задумавшись о том, что надо будет пристроить пса перед тем, как всё зайдёт слишком далеко. Тиро, бессменный управляющий, которого Верховный подарил вместе с домом, встречал в дверях, всё так же низко и сердечно кланяясь. Хотя в глубине души он ненавидел Амджад и его жителей, всех до единого. Удивительно только, как эта ненависть не испепеляла его изнутри.

Но больше всего Тиро не любил растрачивать свой дар на ненавистных ему людей. Он не мог не вмешаться, потому что того требовала его природа, но в то же время ненавидел моменты вынужденной помощи. Его дар обнаружили совершенно случайно. Это была одна из причин, почему его взяли в услужении из нескольких десятков других. Одновременное спасение и проклятье для него — быть настолько ценным, что не иметь возможности даже умереть.

Инсар равнодушно отмечал, что всё натёрто до блеска и стоит идеально ровно на своих местах. С тем же равнодушием он прошёл бы и по загаженной нечистотами улице, настолько ему было плевать на всё происходящее вокруг. Он уселся в главном зале и согласно кивнул в ответ на вопрошающий взгляд Тиро. Представление начинается. Сейчас потянутся… Один за другим, желающие выказать своё расположение. Отказаться принять подарок нельзя, и будешь обязан потом оплатить тем же. Лица сменяли друг друга, твердя одно и то же. Вот и приятель не заставил себя долго ждать. Один из последних. Осталась лишь рыжая подстилка, но она, скорее всего, в очередной раз попытается преподнести себя с видом, будто одаряет его благословением небес, а не предлагает свою раздолбанную дырку прожжённой шлюхи.

— Примешь ли ты мой подарок, Инсар? — спрашивает Ризван, произнося стандартную формулировку.

— Приму, — губы сами выдают положенный ответ.

Глаза пристально разглядывают приятеля. Инсар старается не думать, что своими руками толкнул Артемию другу, подарил, как сувенир. Хотелось, чтобы перестало жечь внутри, но от вида Ризвана изнутри припекало только сильнее.

— Хорошо, — улыбается Ризван так широко, словно он виновник торжества и ему сейчас преподносят дары, — Тиро, пригласи подарок.

Управляющий склоняет лысую, блестящую голову и исчезает на мгновение за неприметной дверью для слуг. Через мгновение он возвращается. А сбоку от него вышагивает она, в длинном, до пят сером платье, таком же, как у других слуг. Вот только от прислуги в ней ни капли. Спокойная и собранная. Интересно, что творится внутри, какие чувства скрываются на дне синих глаз, там, в глубине… Может, они присмирели только для того, чтобы ты, обманувшись внешним спокойствием, осмелился прикоснуться и оказался бы пойман в ловушку зубов ядовитых меренг, обитающих в их глубине и вонзающихся в плоть.

А Ризван тем временем словно потешается, несколько озлобленно, как кажется Инсару:

— Обычай требует, чтобы я пришёл к тебе не с пустыми руками, друг мой. Но вот незадача, я едва шагнул на новую ступень и мне нечего дарить тебе, кроме собственного пустующего дома. Подари я его тебе, мне пришлось бы ночевать на улицах Амджада. Мне не привыкать, но не хотелось бы пачкать нынешний статус нищебродством.

— Потому ты даришь мне свою рабыню?

— Дарю, — кивнул Ризван, — но на время. Вот такой у тебя непутёвый друг…

— Даже непутёвый, но верный друг лучше врага, осыпающего тебя золотом с ног до головы. Я принимаю твой… подарок, Ризван.

— Я надеюсь, ты будешь хорошо с ним обращаться? Девчонка ценна для меня и оказалась незаменимой в некоторых вопросах.

— Я принимаю твой подарок, Ризван, — повторили губы, чуть тверже.

Приятель усмехнулся и отошёл в сторону, занимая своё место. Веселится, как всегда. Дурная привычка скалить зубы. Ризван не раз получал за свою ухмылку, так часто мелькавшую на его лице, что начинало казаться, будто она приклеена к его губам. Иногда он едва мог стоять на ногах от сурового наказания, но, похоже, что это его ничему не научило. Сверлит Инсара своими глазами и смеётся. Его белозубая усмешка скручивается вокруг головы и сжимает её, пробирается внутрь, пронзая насквозь. Но больше всего донимает показное спокойствие Артемии, полное пренебрежения. Словно всё вокруг — грязь, и она не боится в ней пачкаться только потому, что знает — она к ней не прилипнет.

Тиро услужливо интересуется, на какие работы определить новую прислугу. Хотя Инсар уверен — уже всё решил сам. И судя по посветлевшему лицу Артемии, она не страдает от тяжёлой работы. Тиро доволен. Прозорливый гад сразу почувствовал в чужачке родственную душу и будет нарочно выделять её среди всех прочих, просто потому что понял, как появление девчонки здесь всколыхнёт всё.

— Пусть остаётся здесь.

Пёс возле ног встаёт и вытягивает морду в сторону Артемии, втягивая носом воздух. Огромный монстр довольно виляет хвостом, глядя на неё. И недовольство закручивается чёрной спиралью внутри. Понравилась даже его злой псине, приглянулась волкодаву. Не сомневался, что это далось ей легко, без особых усилий. Так же легко, как запустила свои маленькие ручонки вглубь его грудной клетки и продолжает там что-то настраивать под себя. Не выходит из головы. А теперь, благодаря Ризвану, будет невероятно сложно избавиться от образа, въевшегося под кожу, и так же трудно будет удержаться вдали. Что за игру затеял приятель? Резко навалилась усталость. От всего: от чужих игр и алчных интересов кого-то другого… В то время как ему больше всего на свете хотелось… невозможного. Так же, как раньше.

Ткачиха не появилась. Упустит возможность? Не верилось. Скорее всего, чёрная ткачиха надумала опоздать, чтобы приковать внимание всех присутствующих к себе. Ей всегда было мало внимания, жадная, большеротая сука глотала его так, словно пыталась наполнить пустоту внутри. Говорят, что ткачихи продавали своему богу не только тело, но и душу.

И глядя в чёрные глаза Айяры, ему верилось, что это на самом деле так. Хотя рыжая изо всех сил изображала влюблённость и болезненную страстную одержимость. Будто он был желанным призом, ради достижения которого она не жалела сил. Верховный решил, что нужно объединить кланы. Клан ткачих быстро набирали значимость. Там, где нельзя было пройти напролом силой, можно пролезть, как «бесшумные», нажать, выпытать желаемое, словно «бездушные», можно было охмурить, наплести липкой, вязкой паутины, словно «ткачихи».

Брак — всего лишь сделка. Такая же, какую совершали сотни правителей до него и такую же заключат многие сотни — после. Ткачиха же усердно изображала пылающие чувства. Или завернула саму себя в собственный кокон лживых видений так, что поверила в них? Плевать… Вереница дарителей подошла к концу. Остались только самые близкие, приглашённые к столу.

Краем глаза Инсар наблюдал и слушал, ловил мельчайшие звуки, производимые Артемией. Усмехнулся: он сейчас напоминал себе подыхающего в пустыне от жажды, ловящего пересохшими губами редкие дождевые капли. А она словно не замечала его, зато часто смотрела на приятеля, Ризвана. Притом так задумчиво, словно ломала голову над загадкой, бывшей ей не по силам. Балагур быстро нашёл путь к сердцу занозы? А хоть бы и так. Какое ему до этого дело? Никакого… Тихий шёпот внутри головы, вкручивающийся в сознание со скрипом ржавого колеса — лжёшь…

Нетерпеливо махнул рукой, подзывая Тиро.

— Пусть новенькая нальёт вина.

— Не самая удачная идея, у неё… — цокнул Тиро, но осёкся и склонил голову, выполняя приказ, шепнул пару слов Артемии. Та скользнула в указанном направлении без всякого выражения на лице. Только чуть брезгливо поджала губы, когда тяжёлый металлический кубок стукнул о деревянную поверхность стола. Или ему показалось? Кувшин она держала странно, удерживая его вес левой рукой, правой лишь аккуратно придерживая горлышко. С чего бы это? Она же правша? Взгляд переместился на запястье. Инсар резко выбил кувшин из рук девушки и сжал запястье, разглядывая рану.

— Что это? — обратился он к Ризвану.

— Мне досталась рабыня, необученная хлопотать по хозяйству.

— И, таким образом, ты решил научить её чему-то?

— Я? Я не приложил к этому ни малейшего усилия. Неуклюжая…

Ризван ухмыльнулся. Инсар впился взглядом в обожжённую кожу приятеля и вспомнил его слова о том, что Артемия готова в огонь сунуться, лишь бы не позволять кому-то касаться себя. Тогда он решил, что это сказано приятелем для красного словца. Сейчас понимал, что в сказанном правды было намного больше. Если только не всё.

— Тиро! Займись…

— О, я уже помог новой прислуге, — услужливо улыбнулся управляющий.

— Ты называешь это помощью?

— Да-да… Когда она появилась здесь, всё было намно-о-ого хуже.

Намного? Куда хуже? Большой палец сам начал поглаживать нежную белую кожу, граничащую с новой, возникшей на месте ожога. Всё ещё блестящей и туго натянутой, нежно-розовой. Артемия недовольно выдернула запястье из захвата его пальцев и отошла за новым кувшином. Внутри обожгло злостью.

Двери распахнулись и в зале появилась «чёрная ткачиха». Как он и предполагал, она опоздала, чтобы взоры всех присутствующих были обращены на неё. Липкой патокой сладкий голос втекал в уши, словно запечатывая их и делая глухими к остальным звукам. Если это и есть хвалёное мастерство ткачих, то у него оно вызывало лишь тошноту и омерзение. Но не мог не заметить, какими влажными и осоловелыми становились взгляды прочих мужчин, без выдержки «бессмертных», нарабатываемой с ранних лет. Что там прошептала ткачиха?

— Примешь ли ты мой подарок, Инсар?

— Приму.

— Я дарю тебе себя, — едва слышно прошептала Айяра, старательно изобразив смущение и, вызвав яркий румянец стыда на щеках так, словно впервые предлагала себя мужчине.

Глава 47. Артемия

— Куда ты спешишь красотка?

Тиро цепко схватил меня за локоть.

— Приготовь гостье хозяина постель ко сну… И не забудь наполнить раскалёнными камнями грелку, её нужно будет положить в ноги. Не стой, как каменное изваяние. Вперёд…

Грелку паучихе? Я бы приложила её оголёнными ступнями к раскалённым камням, если она такая мерзлячка. Едва Тиро скрылся из виду, я приложила ледяные ладони к полыхающим щекам. Надо успокоиться и выкорчевать из себя вместе с корнями неуместную ревность.

Комната, приготовленная гостье, была освещена несколькими десятками масляных ламп, огоньки которых слабо подрагивали за прозрачным стеклом. Самой гостьи не было видно. Я сдёрнула расписное покрывало. Движение вышло слишком резким. Послышался лёгкий смешок.

Айяра скользнула в приоткрытую дверь и притворила её за собой.

— Вот здесь неровно сложила, — провела она пальцем по шелковистой ткани, — в Верксале так плохо учат рабынь?

Я проигнорировала её обращение. Ткачиха нарочно пыталась вывести меня из себя. Она сидела на высоком кресле со спинкой возле зеркала, комментируя едва ли не каждое моё движение и сопровождая его смешком. Не так уж она уверена в себе, вдруг поняла я. Если для осознания собственного превосходства ей приходится высмеивать ту, в которой она увидела соперницу желанного мужчины. Я улыбнулась.

— Я сказала что-то смешное?

Её пальцы в это время проворно расплетали косички. Рыжие волосы огненной гривой пушились вокруг заострённого хищного лица. Ткачиха взъерошила волосы.

— Я не слышу ответа. Тебя не учили отвечать, когда к тебе обращаются хозяева?

— Разве в этой комнате находится Ризван? — притворно изумилась я.

Ткачиха рассмеялась:

— Ты в услужении Инсара.

— Временно.

— Иногда время так быстротечно. Лучше тебе держаться возле Ризвана, этой огромной уличной шавки. Если хочешь остаться в живых в Амджаде.

— Неприкрытая честность уличной рвани для меня предпочтительнее лживых заверений в преданности от благородных.

Ткачиха проигнорировала мои слова, медленно поднялась и скинула с себя платье, оставшись обнажённой.

— В Верксале принято расписывать тела краской в угоду вашим мужчинам?

Рыжая обернулась и протянула мне тонкую кисть.

— Нарисуй на моём теле узор, при взгляде на который закружится голова у любого.

Я покачала головой:

— Я могу только попросить, чтобы за меня это сделал кто-то другой. Последний раз по моей просьбе на лбу наглеца вырезали слово «нет».

Ноздри Айяры раздулись, казалось, что я слышу шипение, исходящее из неё.

— Тем более ни одной краске не под силу перекрыть те рисунки, что уже нанесены на твою кожу, — продолжила я.

Рыжая с любовью огладила кончиками пальцев предплечья, скользнула по высокой груди и огладила живот.

— Это честь для меня. Для любой из нас… Изящная, невесомая паутина. Думаю, Инсар оценит такой рисунок.

Айяра встала и накинула на плечи тонкий шёлковый халат.

— Зачем ты кладёшь нагретые камни здесь? — спросила она. Ткачиха проплыла мимо меня, покачивая бёдрами и встала у дверей.

— Следуй за мной. Кажется, Тиро приказал тебе подготовить гостье Инсара постель ко сну? Но это не означает, что ночевать я буду в этой комнате.

Айяра выскользнула в коридор и неспеша направилась в противоположное крыло дома, остановилась у одной из дверей и толкнула её ладонью. Мужская половина дома, спальня Инсара. Он стягивал с тела рубаху, стоя спиной к двери. Мгновенно обернулся. В глубине золотых глазах промелькнуло удивление, но быстро погасло.

— Вот здесь.

Ткачиха указала тонким пальчиком на огромную кровать. Инсар сложил руки на груди, согласно кивнув на слова ткачихи. Стиснув рукоять грелку пальцами чуть сильнее, я отогнула край одеяла и положила грелку на положенное ею место. Ровно посередине и расправила следом одеяло так, что не осталось ни единой складки. Тиро был бы доволен проделанной работой.

— Можешь идти, — отпустил меня Инсар.

Я закрыла за спиной дверь спальни, успев заметить, как скользнул по телу ткачихи халат к её ногам.

Глава 48. Инсар

Ткачиха перешагнула через ткань и прильнула к его телу.

— Что ты делаешь?

— Прими свой подарок, Инсар.

Тонкие, но сильные пальцы с золотыми ободками на каждом суставе легли ему на грудь. Он ухватил ткачиху за плечи и встряхнул, удерживая на расстоянии вытянутых рук.

— Ещё раз спрашиваю, что ты делаешь здесь?

— Подарок, Инсар, — прошептала ткачиха и поморщилась, словно ей было больно от его захвата. Он ослабил хватку. И она тут же юркнула к нему, прижимаясь, царапая кожу острыми коготками.

— Традиция, Инсар. Подарок… Прими его.

Он отцепил от себя ткачиху и толкнул так, что она полетела на кровать. Рыжая не растерялась и сразу же приняла соблазнительную позу, улыбаясь маняще. Лицо ткачихи дрогнуло и подёрнулось рябью. На мгновение Инсару показалось, что перед ним Артемия. Он быстро шагнул и запустил пальцы в густые волосы, дёрнул их на себя и ткнул девушку лицом в кровать.

— Испытывай на ком-нибудь другом свои дешёвые трюки, Айяра. Я приму подарок. Когда полагается. Не раньше обязанного срока. Ты хотела ночевать здесь? Комната в твоём распоряжении.

Инсар не спеша оделся и вышел, не обращая внимания на лицо ткачихи, перекошенное от злости. Снаружи на улице было свежо и тихо. Инсар оглянулся, ища пса. Пёс не отозвался на тихий свист, как это было всегда. Где носит этого чёрного монстра? Рядом возникла тень.

— Тиро осмотрел новую служанку. Ей полегчает совсем скоро, — раздался тихий, услужливый голос управляющего. Тихий и незаметный, как тень. Из него вышел бы отличный бесшумный.

— Сафи спит в доме, — продолжил Тиро. И дождавшись, пока Инсар обратит на него свой взгляд, сказал:

— Под её дверью.

— Давно?

— С первого дня её появления. Чужачка пришлась ему по вкусу…

— Хорошо. Сегодня ты мне больше не понадобишься. Свободен.

Тиро склонил голову в знак согласия и с довольной улыбкой ушёл прочь. Злорадствует даже такому маленькому поводу, как отклонение хоть какой-нибудь мелочи от привычного течения дел. Нет, он не прикладывает руку к тому, чтобы что-то пошло не так, но смакует момент, если вдруг всё разваливается на части. Инсар бесшумно скользнул в дом, замерев в коридоре, ведущим к комнатам для слуг. Сафи на самом деле дрых под дверью одной из них. Зверь поднял морду, услышав свою кличку, произнесённую шёпотом, встал на лапы и демонстративно повернулся хвостом к своему хозяину.

Бессонная ночь, проведённая на ногах, нисколько не способствовала восстановлению душевного равновесия. Его нет и теперь уже никогда не будет. Медленно, но верно крошатся в мелкую пыль каменные основы благоразумия и под ногами разверзается жадная пасть тёмного безумия.

Бледным призраком в тени улиц Инсар наблюдал за Чистильщиками, уничтожающих зазевавшуюся рвань, не успевшую спрятаться или убраться в свои зловонные норы. Рвение некоторых из Чистильщиков было показным: они нарочно шумно скользили по улицам и якобы не замечали отбросы, притаившиеся за углом. Вот и сейчас один из них юркой тенью скользнул сразу за чистильщиком, пробрался на полусогнутых ногах к стоящему рядом зданию и, подтянувшись на руках, влез через окно. Что-то знакомое почудилось в его движениях. Инсар двинулся следом и принялся ждать. Через несколько мер времени оборванец выскользнул обратно, осторожно закрывая за собой ставни. Инсар пригляделся и с удивлением узнал в оборванце миркхийца с исполосованным лицом. Признаться, он на время забыл о его существовании. Мальчишка, словно почувствовав взгляд, обернулся, прижимая к груди ворованное.

— Ты не усвоил прошлый урок, косоглазый?

Инсар говорил тихо, но миркхиец всё услышал и, более того, понял: это стало понятно по озлобленному блеску в раскосых глазах. Он дрогнул, но не отпустил ворованное, спрятав его за пазухой, и начал медленно отступать. Инсар сделал пару плавных шагов в сторону оборванца. Свет луны, выглянувший из-за туч, на мгновение выхватил из полутьмы тощую фигуру мальчишки. С того момента, когда Инсар видел миркхийца последний раз, он стал ещё более тощим. Кости выпирали под грязной кожей, местами почерневшей от синяков.

Мальчишка выглядел так, словно жизнь за доходягу цеплялась лишь из чистого упрямства. Надо же, в этом городе осталось ещё место для безумной надежды и невероятного чуда. Инсар нырнул рукой в карман и, нащупав несколько золотых монет, швырнул их на камни улиц. Миркхиец дёрнулся и застыл на мгновение. Немногим ранее мальчишка бы окаменел на месте без движения от страха, но сейчас он проворно нагнулся за подачкой. Миркхиец скалился и отступал, не сводя глаз с бессмертного. Через мгновение он скрылся в тени зданий и, неслышно ступая босыми ногами, побежал прочь.

Инсар засомневался, правильно ли поступил, бросив мальчишке золото? Вполне возможно, что другие оборванцы перегрызут ему глотку за пару монет. Может быть, их попытки будут не столь успешны. Клыки миркхийца были уже заточены, как у многих крысёнышей из нижнего Амджада. Они превращали своё тело в подобие зверья, чтобы царапаться, рвать, кусать, выгрызая кусок жизни у подобных себе же, которым верхний Амджад отказал в расположении. Большинство из них, проведя несколько лет под землёй, уже не походили на людей. За редким исключением, в виде Ризвана, который вырос на улицах, но всего лишь единожды побывал в подземном городе. И по его словам, ни за что не сунулся бы туда ещё раз. Мысли, сделав плавный круг, вновь вернулись в исходную точку, ту самую, зависшую без движения. В ней его сознание медленно стачивалось, подобно камню, на который беспрестанно капала вода.

Нужно было возвращаться — уже начинало светать. Но едва дойдя до кованых ворот, Инсар развернулся и стремительным шагом направился в другой конец города. К Верховному. Как раз к тому времени, когда он достигнет цели, солнце будет стоять уже высоко. Но даже несмотря на это, ему пришлось дожидаться своего часа под стенами, подобно другим просителям.

Глава 49. Инсар

До первой ступени церемонии в запасе оставалось ещё несколько недель. Но всё вокруг выглядело так, словно это мгновение уже поджидает за углом и вот-вот бросится на свою жертву, вцепившись зубами в глотку.

— Ты уже оценил мой подарок? — голос Верховного был ровен и почти лишён эмоций. Больше всего в нём чувствовалась усталость.

— Оценил. И он неуместен.

— Почему же? Разве не обязан будущий глава клана жить в месте, подобающем его рангу?

— Ты запутался. Этому не суждено сбыться.

— Теперь — суждено. Ты довольно долго отлынивал от исполнения обязательств. Самое время вспомнить о них.

— Я помнил о них всегда. Но реальность такова, что эти обязательства не претворятся в жизнь. По одной простой причине.

— Я не желаю слушать твои отговорки…

— Я уже связан клятвой.

Лицо Верховного вмиг преобразилось: удивление и недоверие сменяли друг друга. А затем громкий смех, отразившийся от каменных сводов.

— Давно я так… не смеялся… Инсар!

Инсар оставался спокойным, глядя на веселящегося Верховного. Тот, наконец, утёр уголки глаз и замолчал, вглядываясь в лицо Инсара.

— Не может быть, — наконец, вымолвил он.

— Может. Я хотел сказать тебе об этом ещё в прошлые встречи. Но ты не захотел меня выслушать. Я не смогу присягнуть на верность клану.

— Ты же не стал навязывать себе пожизненные обязательства, зная, что я возлагаю на тебя огромные надежды!

Инсар пожал плечами.

— Ты можешь не верить в сказанное, но это очень легко проверить. Не так ли?

Верховный поднялся и медленно спустился к Инсару. Ростом он не уступал ему, но годы иссушили тело и посеребрили волосы, отчего он казался гораздо меньше.

— Я намерен убедиться сам. Нужно взглянуть на это через воды Истока.

— В том нет нужды.

Инсар полоснул себя по запястью. Выступившая кровь была почти чёрной, с еле заметным бордовым отливом.

— Ты же знаешь, что это означает? — усмехнулся Инсар.

Верховный побледнел и размахнулся, словно хотел влепить оплеуху, но медленно сжал пальцы в кулак и опустил руку. Он медленно поднялся обратно на возвышение и уселся в кресло.

— Ты же знаешь, что тебя ждёт? Неминуемая смерть. И несмываемое пятно позора, которое тенью ляжет на весь наш род. Клятвопреступник. Мой сын, некогда подающий большие надежды, превратился в безмозглого олуха, — скривился Верховный.

— Твои надежды никогда не совпадали с моими желаниями.

— У тебя были долг и обязательства. Перед семьёй, кланом и этим городом.

— Я сам выбрал свой путь.

— Мы обсуждали это уже не один десяток раз. Ты хотел следовать своему выбору? Ты получил такую возможность на определённый срок… И он истёк уже давным-давно. Разве кто-то препятствовал тому, когда ты захотел подобно обычному воину быть орудием в чужих руках? Нет. Ты должен был вернуться…

— И ты знаешь, что я не вернулся в срок не по своей воле. Так распорядилась судьба.

— Поначалу мне принесли весть о твоей смерти. А потом разнёсся слух о том, что ты находишься в Верксале.

Верховный откинулся на кресле, прикрыв глаза. Грудь его медленно вздымалась и опускалась от затруднённого дыхания.

— Да. Я нашёл там своё место. Как мне казалось.

— Ты должен был вернуться немедля. Потому что дал слово.

Инсар пожал плечами:

— Клятва дороже обычного слова.

— Идиот! Что тебе стоило произнести слова клятвы так, как их произносят тысячи, вверив их исполнение лишь совести?

— Ты сам учил меня быть верным.

Верховный покачал головой:

— Учил. Быть верным себе, прежде всего. И нужно уметь меняться. Приспосабливаться. Мир не стоит на месте. Уже сейчас Амджад не тот, что был вчера. А возможно, уже завтра мы не узнаем его вовсе…

— К чему ты мне это говоришь?

— К тому, что ты своей глупостью нарушил мои планы, нанёс удар репутации и к тому же неосмотрительно перемешал фигуры на доске.

— Всё решает голосование.

— И ты веришь в его беспристрастность? Нет, олух… За пределами круга выбора заключаются союзы, делаются ставки… Нельзя скидывать со счёта ткачих. Или они сплетутся нитями с кем-то из других претендентов.

— Разве я единственный достойный претендент?

— Назови ещё хотя бы одного!

— Возьми того же Ризвана, — возразил Инсар, — он многого достиг.

— Уличная рвань. Шпана.

— А как же равные возможности?

— Нет никаких равных возможностей. Иногда действительно в управление кланом допускаются случайные выскочки вроде Ризвана, если они подают большие надежды. Но в целом… Это чередование династий.

— Значит, настал момент вновь допустить ту самую случайную возможность, Верховный. Я не смогу возглавить даже клан, не то что Амджад. И договорённость с ткачихами останется в силе.

— Уверен? — усмехнулся Верховный, — мы договаривались об ином. Ты и Айяра. Паучихи посчитают условия договора нарушенными, если вместо наследника нашей династии подсунут кого-то другого.

— Другого выхода попросту нет. Печатью на сердце может лечь только одна истинная клятва верности. Тебе ли этого не знать? Для тебя важнее всего интересы клана, потому ты сейчас выговариваешь мне, словно малолетнему щенку.

— Если бы только можно было это предотвратить… Или узнать немного раньше.

— И что бы ты сделал?

— Я бы вытравил из тебя эту клятву! — пальцы Верховного вцепились в подлокотники кресла, — и наложил бы поверх неё иную.

— Это невозможно.

— Я бы нашёл способ, — немного успокоившись, произнёс Верховный, — если бы в запасе у меня было больше времени. Нет ничего необратимого.

— Почти ничего, — поправил его Инсар, — есть много того, что неподвластно нашим желаниям.

— Ступай прочь, болван, — раздражённо махнул рукой Верховный, — своим упрямством и потворством слепым порывам ты добавил мне проблем… И не думай, что я позволю тебе расхаживать по Амджаду, медленно сходя с ума. Ты знаешь, что нужно сделать.

— Это невозможно. Я не стану служить предавшим меня, даже если это грозит мне самому неминуемой гибелью.

— Дело твоё. Сейчас я понимаю, что ты был безнадёжен с самого начала и было глупостью с моей стороны надеяться на твоё благоразумие. Но не думай, что я позволю тебе бродить мёртвым трухлявым мешком по Амджаду. Пропасть Прощания в скором времени примет в свои объятия не только меня. Для тебя это будет самым достойным выходом из ситуации.

Инсар развернулся и возле самых дверей его настиг оклик:

— Постой. Придётся тебе окунуться в воды Истока. Вдруг ещё можно что-то сделать.

Глава 50. Артемия

Затолкать как можно глубже собственную ревность и делать вид, будто не противно прикасаться измятых простыней под насмешливым взглядом ткачихи. Инсара в доме не наблюдалось. Наверняка он отбыл рано, ещё до рассвета. Неспешно покидали дом гости, оставшиеся на ночь. Одним из последних собрался Ризван.

— Как тебе служится в доме Инсара? — невинно поинтересовался он.

— Наверное, так же, как и везде. Опыт у меня небольшой.

— Не утомляют частые нежеланные гости?

— Утомляют ненужные разговоры.

— Значит, ещё не опостылело увиденное. Не хочешь ни о чём меня попросить?

— Думаешь, что я поинтересуюсь, надолго ли я здесь?

— Тебя это не интересует?

— Не думаю, что это зависит от меня.

— Не совсем так. Я могу по-приятельски договориться с Инсаром. Запишет в счёт моего долга… Нужно всего лишь попросить меня. Нет?.. Молчишь? Будь по-твоему. Я навещу тебя через несколько дней…

Ризван говорил о нежеланных гостях. А во мне росла неприязнь ко всему Амджаду и его жителям в целом. Но хуже всего было частое появление ткачихи. Инсар пропал на несколько дней. И никто не знал, когда он появится. Наверняка не знала о том и ткачиха, но исправно приезжала каждый вечер, поражая воображение откровенностью нарядов и открытой неприязнью. Не нравилась паучиха не только мне, но и Сафи. Пёс не кидался на неё, но рычал так, что от рыка дрожала шерсть на загривке, и зрачки наливались красным. В очередной раз ткачиха ушла ни с чем, оставив в доме платок.

Сафи недовольно рычал и скрёб когтями каменный пол, пытаясь проникнуть в ту комнату.

— Успокой зверя, — недовольно цыкнул Тиро, — или он разнесёт половину дома.

— Если ему не нравится кто-то настолько сильно, что пена хлопьями летит изо рта, то тут я ничего не могу поделать.

— Кто не нравится моему псу? — послышался голос Инсара.

Тиро мгновенно преобразился, услужливо кланяясь, и что-то болтая. Я не стала поворачиваться на звук голоса Инсара, продолжая заниматься своим делом. Но чувствовала на себе его взгляд.

— Я хочу привести себя в порядок, Тиро. Сделай всё необходимое. И пусть мне приготовят спальню.

— Комната в полном порядке.

— Не ту, любую другую.

Инсар направился в дом. Не удержавшись от соблазна, я скользнула по нему взглядом, отметив, что он будто осунулся за эти несколько дней и выглядит невероятно уставшим.

— О чём замечталась, красотка? Не слышала приказ хозяина? Бегом выполнять…

Тиро не преминул постоянно находиться рядом и нетерпеливо покрикивал.

— Пошевеливайся. Раньше Тиро давал тебе поблажки, потому что ты едва могла пошевелить рукой. Сейчас от ожога остался только след, так что не стой без дела. Поживее. Хозяин захочет отдохнуть, а ты ещё даже не расстелила постель.

— Довольно, Тиро. Займись чем-нибудь другим. Она и сама справится. Лучше пришли мне пару служанок и пусть принесут сюда поесть и выпить.

Тиро согласно склонил голову и уплыл выполнять приказ хозяина. А Инсар опустился в кресло, наблюдая за моими действиями, пока я разжигала угли в курильне и присыпала сверху пахучих трав.

— Не знал, что ты настолько сноровиста в обычной работе.

— Ты много обо мне не знаешь, Инсар.

— Чего же?

Я скользнула по нему взглядом, едва не высказав вслух то, что снедало меня на протяжении нескольких последних лет. Но вовремя вспомнила его насмешливый тон, когда он сказал, что ему известно о том выборе, что мне пришлось сделать. Судя по всему, он пришёлся ему не по душе. Ризван сказал, что в Амджаде избавляются от многих: больных стариков, немощных младенцев и просто неугодных людей. Кто знает, вдруг и…

Дверь хлопнула и в комнату вошли две служанки, отправленные Тиро. Одна несла кувшин с вином и бокал, вторая — поднос с едой. Я уже собралась покинуть комнату, но остановилась, услышав его оклик.

— Останься. Будешь наливать мне вина.

Инсар дождался, пока бокал наполнится вином до краёв и осушил его. Он стянул рубаху, бросив её на пол.

— Подними, — кивнул он мне и приказал служанкам разминать его плечи. Девицы встали по обе стороны и, положив узкие ладони на широкие плечи, принялись массажировать смуглую кожу.

— В чем дело, Артемия? Смотришь так, словно хотела бы оказаться на месте одной из них, — обратился ко мне на общем наречии Инсар через некоторое время.

— Ты ошибаешься. Мне не нравится само определение «одной из…».

Инсар коротко рассмеялся:

— Ты хотела бы стать единственной?

— К чему эти вопросы? Тебе недостаточно того, что я вынуждена прислуживать тебе только потому, что ты захотел потешить своё самолюбие? Хочешь заставить меня говорить о поражении вслух?

— Может быть, мне просто нравится слушать тебя. Неважно о чём ты будешь говорить.

— Любопытное признание, но неуместное. Лучше бы тебе нравилось слушать свою наречённую.

— Ревнуешь? — Инсар поставил бокал вина и пристально посмотрел на меня.

— Нет. Сейчас нет. Я вижу перед собой только оболочку, лишь немного похожую на мужчину, достойного ревности. Искажённую тень.

Инсар встал с кресла, знаком веля всем уйти прочь.

— А ты останься, — догнал меня у дверей его голос.

Я остановилась всего на мгновение, но даже этого мига хватило на то, чтобы Инсар нагнал меня и резко развернул лицом к себе, зажав плечи в сильных пальцах.

— Я недостаточно хорош для тебя? Ты всё ещё смотришь на меня с высоты своего бывшего положения. В то время как ситуация давно изменилась.

— Ты зациклился на титулах, Инсар. Не думала, что за твоей немногословностью скрывается пустота и обиды, недостойные даже упоминания о них вслух. Наверное, совсем скоро твоя жажда будет утолена — ты возглавишь город наёмных убийц и проституток.

Пальцы стиснули плечи сильнее, заставив скривиться от боли. Инсар уловил мгновенное изменение на моём лице и ослабил хватку, огладив место захвата ладонью, словно извиняясь.

— Нарочно оскорбляешь меня, пытаясь вывести из себя?

— Всего лишь говорю, что вижу. Можешь приказать укоротить мне язык, если тебе не по нраву мои ответы или болтовня. Или избавься от неугодной рабыни. Это же так просто, свернуть мне шею одним движением. С твоими то руками.

Я коснулась ладони Инсара и перенесла её вес свою шею, согнула пальцы так, чтобы они обхватили её с обеих сторон.

— Можешь начинать. Только не забудь расплатиться по счётам со своим приятелем. Он всё ещё надеется воспользоваться твоим подарком и будет огорчён, что он окажется бездыханным.

Глаза Инсара потемнели, ладонь дрогнула, пальцы огладили нежную кожу и скользнули ниже, под грудь на талию. Резким движением он поднял меня и быстрым шагом пересёк всю комнату, опустив на мягкое покрывало.

— Убить тебя было бы проще всего, Артемия.

Я попыталась встать, но тяжёлая рука легла поперёк талии, пригвождая меня к постели.

— Предпочитаешь тернистый путь, Инсар?

Губы дрогнули в улыбке.

— Видимо, я самый большой идиот из всех существующих, если до сих не вытравил из себя тягу к тебе и твоему телу. А ты?

Слова Инсара обожгли на миг, заставив лицо полыхнуть.

— Красивая. Зачем тебе быть такой красивой снаружи и полной губительного яда изнутри? Почему я не могу удержаться оттого, чтобы не пить его из твоих уст?

Инсар наклонился ко мне, прижимаясь губами. Пальцы руки обхватили подбородок, фиксируя его, не давая увернуться от поцелуя, быстро переставшего быть нежным и осторожным. Его губы жадно впивались в мои, выжигая новые клейма поверх старых, перекраивая их рисунок. Те, старые носили на себе отпечаток заботы и нежности. У новых — был привкус яростной страсти и болезненной одержимости. Новые оттенки чувств, ещё незнакомых мне, но хорошо чувствующихся на губах. Проклятых губах, так соскучившихся по его прикосновениям, что сейчас охотно отвечали ему. Инсар застонал, почувствовав ответное движение, и, уже не сдерживая себя ничем, принялся исступлённо целовать, прикусывая губы и скользя внутрь рта языком.

Пальцы переместились ниже, обхватывая полушария груди. Нащупали острые холмики сосков и сжали их так сильно, что от нахлынувших чувств потемнело перед глазами. Страстное вожделение накрывало чёрным покрывалом с головой, не давая мыслить разумно. Тело плавилось в жарком мареве, дрожа от желания и подчиняясь ритму страсти. Резкие движения рук и тесное прижатие тела одного к другому — ни капли рассудка в движении навстречу друг другу. Ни слова нежности или любви — немного озлобленно срываются покровы, обнажая тело, трещит ткань и зубы едва слышно скрипят от досады, когда проклятый кусок ткани становится помехой на пути к единению.

Одним резким движением он проникает вглубь влажного горячего лона, наполняя меня собой. Быстрые ритмичные толчки наполняет сладким томлением и заставляют задыхаться от переполняющих чувств. Все обиды и сомнения растворяются под натиском рук, стискивающих в объятиях до боли, и губ, что-то шепчущих беспрестанно. Но смысл их ускользает от сознания. Происходящее здесь и сейчас кажется единственно правильным из всего произошедшего за последние несколько дней, месяцев, лет…

Мы выпали из реальности, забылись. Но с последней схлынувшей судорогой наслаждения опускается осознание произошедшего и придавливает сверху так, что тяжело поднять голову и взглянуть в лицо правде. Горячая ладонь огладила бёдра. Инсар поднялся, натягивая штаны, и усмехнулся, глядя мне в лицо:

— Я надеюсь, твой хозяин не будет сильно огорчаться, что я воспользовался его собственностью. Помнится, я распахнул эти ворота первым.

Голос Инсара был полон лени и сытости, словно у хищника, набившего своё брюхо после длительного и вынужденного голодания.

— Обратишься к Тиро, чтобы дал тебе зелье.

— Боишься наплодить бастардов? — зло спросила я.

— Не хочу решать, стоить ли им жить. Неуверен, что ответ будет положительным. Ты не выглядишь достаточно сильной, чтобы выносить здорового ребёнка.

Одно слово хуже другого. Он словно нарочно растравливал меня, проворачивая клинок в глубокой ране. Ослеплённый жаждой своей мести, он не видел ничего вокруг и не желал видеть. Он уже нарисовал на месте меня некий образ и сейчас упорно пытался подогнать меня под него, пытался заставить действовать так, чтобы можно было потом утвердительно кивнуть, обрадовавшись тому, что не ошибся в предположениях.

— А ты не тянешь на достойного отца, Инсар.

— Это мы уже никогда не узнаем. Поднимайся и займи своё место среди прочих слуг. Или ты решила, что будешь избавлена от работы, побывав в моей постели?

Я медленно оправила платье и села. Хотелось опрокинуть курильню, стоящую рядом с кроватью, и дать тлеющим углям лизнуть дорогие ткани и дерево, чтобы огонь сжёг всё вокруг.

— А ты, похоже, решил, что я стану частой гостьей на твоём ложе?

— Раньше ты была не прочь позабавиться. Сейчас я понял, что ничего не изменилось. Напротив. В тебе столько жара и неистовства.

Против воли мои щёки зарделись.

— Это было ошибкой. Надеюсь, последней. Всё это… череда ошибок. С самого первого дня. Девчонке не следовало покидать учителя и опрометчиво кидаться на защиту раба. Девушке не следовало влюбляться в того, кто был постоянно рядом, оберегая от всего…

— Можешь не продолжать, — резко оборвал меня Инсар, — дальнейшее нам обоим известно.

Я уже достигла двери, как меня настиг его голос.

— И насчёт частой гостьи… Ты будешь здесь так часто, как я того пожелаю.

Я усмехнулась:

— Ошибаешься. Этому не бывать.

— Это ты ошибаешься. У Ризвана передо мной накопились давние счета, требующие оплаты. Я возьму то, что пожелаю. А сейчас, распробовав тебя на вкус, я хочу, чтобы ты постоянно находилась рядом.

— В качестве постельной забавы?

Инсар улыбнулся:

— Почему нет? Самая подходящая роль для тебя, как мне кажется.

— Но сейчас ты недостоин, чтобы я играла её для тебя. Ты низко пал и продолжаешь падать, Инсар.

— В твоих глазах?

— Ты видишь здесь кого-то ещё, кроме меня?

— Меня не интересует твоё мнение, Артемия. Отправляйся прочь и будь готова явиться по первому зову.

Я рассмеялась:

— Этому не бывать. Можешь свистнуть рыжей шлюхе, чтобы она расстелилась перед тобой. Она исполнит твою просьбу с огромным удовольствием. Я же по своей воле и шагу не ступлю к твоему ложу.

— Я так не думаю. Придётся, Артемия.

— Разъяснить тебе мои слова по-иному?.. Скорее умрёт один из нас, чем я позволю унизить себя ещё раз.

Я распахнула дверь, лишь краем глаза успев заметить, как юркая тень метнулась прочь. Всё, как и везде. Амджад не отличается от других городов, полных ушей и любопытных глаз.

Глава 51. Артемия

Не думала, что когда-нибудь опущусь до подобного. Стать одной из девок, развлечением на пару десятков мер времени… Нырнуть в зловонную жижу с головой и запачкаться в ней полностью. Глупое тело, отзывчивое, охотно вбирающее в себя желанного мужчину, всё ещё млело. А перед глазами стояла самодовольная ухмылка Инсара, указывающая на место, которое он отвёл для меня. Подстилка. По телу пробежала дрожь омерзения к самой себе. Прикрыла глаза, пытаясь обнаружить в себе хоть что-то, способное удержать меня над пропастью. Казалось, что ослабевшие пальцы соскальзывали с каната, как бы я ни старалась предотвратить падение. Оно неизбежно. От собственного бессилия хотелось громко кричать: до срыва голосовых связок и звона в ушах.

Так противно осознавать, что стала безвольной и податливой всего от нескольких жадных прикосновений. Рядом с ним у меня никогда не хватало выдержки и хладнокровия: все наставления забывались и сила воли растворялась под его взглядом цвета плавленого золота.

Но дальше так продолжаться не может. Не должно. Я не стану сидеть навытяжку у его ног и подбирать крохи внимания, осыпающиеся вниз. Нужно только найти уличить момент и попытаться сбежать. А если не удастся?.. Особо прытким рабам укорачивают ноги? Хорошо, может быть тогда Инсару не захочется забавляться с калекой.

Я ещё раз развернула в голове свой безумный план, стараясь не обращать внимания на слабые места. Их было достаточно. План был хлипок и держался почти полностью на сплошном везении и многочисленных если… Наверное, моё упование на слепой случай, как ничто другое лучше всего показывало глубину пропасти моего отчаяния…

От одной мысли о сплошной неизвестности впереди всё нутро сжимало ледяными пальцами страха. В последнее время один удар судьбы следовал за другим, без передышки. А может быть, это всё последствия единственной, давней ошибки девчонки, неразумно кинувшейся под плеть надсмотрщика?..

За окнами уже золотился вечер. Судя по настроению слуг после почти двухдневного отсутствия вернулся хозяин дома. Шепотки, едва слышный говор и даже набор блюд — всё говорило о том, что он принимает сегодня гостей, в числе которых будет и паучиха. Омерзение прокатилось волной по коже. Я отбросила в сторону неприятные мысли и попыталась сосредоточиться на рутине.

— Тиро искал тебя, — скороговоркой пробормотала служанка и протиснулась в дальний угол кухни, громыхая утварью.

— Пошевеливайся, — не оборачиваясь, бросила она мне, — Тиро не любит ждать.

Я вздохнула и оставила своё занятие, вытирая руки. Сафи в последнее время совсем разбаловался. Слуги жаловались, что пёс не хотел есть ни из чьих рук, кроме моих. Я покинула пределы кухни, разыскивая управляющего. Но Тиро нигде не было видно. Куда он мог деться, если только недавно искал меня? Пройдя по первому этажу дома и не найдя управляющего, я оставила тщетные попытки и вернулась к прерванным занятиям. Служанка уже выходила из кухни, едва задела меня плечом и сконфузилась, пробормотав извинения еле слышно. Я не стала забивать голову подобной ерундой и, нагрузив огромную миску едой для собаки, вынесла её во двор. Сафи, недовольный, сидел за плетёной оградой. Как всякий раз, когда в дом являлась паучиха. Пса отпустят только поздним вечером, чтобы он охранял территорию. Сегодня я наложила еды больше обычного. Не думаю, что Сафи выдаст меня ночью, но задобрить зверя не будет лишним. Всё же он служит Инсару, а не мне. Едкая горечь разлилась внутри от одного упоминания его имени. Я перехватила её, пытаясь не дать ядовитым каплям обжечь нутро. Не помогало. В горле стоял ком, словно я проглотила горсть острых игл, и сейчас они встали поперёк глотки, царапая её.

Вечер медленно клонился к ночи. Я ещё раз проверила засов, убедившись, что крепления можно вынуть, толкнув дверь изнутри. На то, чтобы расшатать деревянные крепления, у меня ушло два дня. В доме было полно лишних ушей и глаз, но меня всё ещё сторонились другие слуги и старались не пересекаться со мной лишний раз. И если Тиро ещё не щёлкнул меня по носу за проступок, значит, ему о нём неизвестно.

Я осторожно затёрла крепления грязью, стряхнув немного, как только она подсохла. Оставалось только надеяться на то, что Тиро не будет придирчив, а ограничится беглым осмотром так, как это было всегда в случае со мной. Хотя другие слуги жаловались вполголоса, что управляющий иногда лютовал. И ещё одно… Не попадаться на глаза Инсару. Ни в коем случае. Сегодня впервые за долгое время я молила небеса о том, чтобы не видеть его. Потому что мне казалось: стоит ему взглянуть на меня — он всё прочтёт в моих глазах. Но небеса бывают глухи к мольбам. Так оказалось и на этот раз.

— Красотка, в последнее время ты только и делаешь, что отлыниваешь от работы! Или ты думаешь, что постель избавила тебя от основных занятий? — цыкнул Тиро, — хозяин уже вернулся… Бегом прислуживать ему за столом.

— Тебя это не касается, Тиро. Или тебе нечем заняться, как перетрясать простыни в чужих постелях?

— Девочка, это моя работа, — процедил Тиро, — а тебе лучше придержать язык за зубами и добавить смирения во взгляд. Если не хочешь разозлить паучиху. Она не потерпит соперничества.

Я скрипнула зубами, захотелось поставить на место зарвавшегося управляющего, сующего свой нос, куда ему не следует. Но потом одёрнула себя: у меня не было сейчас власти. Потому пришлось нацепить на лице равнодушное выражение и идти прислуживать. Я старалась не глядеть на Инсара и испытала странную радость оттого, что паучиха вновь прибыла в гости и льнула к Инсару. Значит, ему будет с кем развлечься.

— Ты больше не нужна, можешь идти, — отправил меня прочь Инсар, — и поставь кувшин с вином у кровати.

Я выполнила сказанное, хотя больше всего на свете мне хотелось разбить этот глиняный кувшин о его голову.

Ночь мягко опустилась на землю. В тёмной тишине раздавались только гулкие удары сердца, не желавшего биться спокойно. Так страшно мне ещё не было никогда. Даже когда у стен Верксала стояли многотысячные войска миркхийцев. Там я была в родных, знакомых стенах, даже если за углом каждой из них прятался предатель. Отворилась дверь и в проёме возникла фигура Тиро, усмехнувшегося своим мыслям. Щёлкнул затвор. И нужно было только выждать пару-тройку часов для верности.

Казалось, время не движется вовсе. И я могла лишь примерно оценивать, сколько его утекло в никуда. Наконец, я осторожно встала и подошла к двери, толкнула её плечом и едва успела подхватить засов почти у самого пола. Лишний шум мне был ни к чему. Я осторожной тенью двинулась по коридорам, прислушиваясь к малейшим шорохам.

В доме все спали. Босые ноги, обмотанные тряпьём, неслышно ступали по холодному полу. Слуги были обязаны оставлять обувь и верхнюю одежду в общей комнате. Будто бы это могло стать препятствием для тех, кто хочет покинуть ненавистные стены. Холод неприятно щипал кожу. За стенами дома — поздняя осень и выбираться даже из-под тонкого одеяла не хотелось. Надеюсь, что сейчас все, включая хозяев, спят в своих постелях, спрятав носы под одеяло.

Я уже добралась почти до самого выхода, как от стены отделилась тень, двинувшись в сторону. Сердце замерло и следом принялось колотиться, как сумасшедшее. В очертаниях мужской фигуры я узнала Тиро, стоявшего ко мне спиной.

— Девчонка решила покинуть дом гостеприимного хозяина? — раздался его шёпот. Он поманил меня к себе пальцем и предупреждающе взмахнул кистью, когда я приблизилась к нему на расстоянии вытянутой руки. Я судорожно соображала, как можно справиться с ним, превосходящим меня по силе.

— Ты не удивлена, что охрану не выставляют? Потому что никому и в голову не взбредёт соваться на улицу, когда там проходят чистильщики.

Тиро тихо засмеялся.

— Да, при долгом наблюдении можно заметить, в какой час они рыщут по улицам. Можно проскользнуть даже мимо их рыла… Можно попытаться бежать. Ведь именно это ты собираешься сделать?

Я плотнее обхватила пальцами деревянный засов с металлической скобой, всё ещё зажатый в руке.

— Ц-ц-ц, нехорошо пытаться огреть Тиро этой мелкой ерундой по голове. Разве Тиро бросается тебе наперерез, пытаясь остановить, или орёт во всю глотку, привлекая внимание? Нет. Тиро просто плохо спится на чужбине, и он бродит по дому.

Я сглотнула. Что затеял управляющий? Вдруг это ловушка?

— Совсем скоро чистильщики пройдут и этой улицей, рассредоточатся по ней. У тебя не так много времени.

Я дёрнулась в сторону двери.

— Почему ты мне помогаешь?

— Тиро не помогает. Тиро просто не вмешивается. И даже если его спросят, он скажет, что ничего не видел. Знаешь, почему?..

Потому что он на самом деле не видел меня, стоя ко мне спиной, но слышал. Хитрый сукин сын, знает, как можно, играючи словами, обмануть, ни разу притом не соврав.

— Если ты знаешь так многое, почему не пытаешься бежать?

— Отсюда есть только два выхода: в пропасть прощания или к крысам. И неизвестно ещё, что хуже.

— Спасибо.

Тиро тихо рассмеялся и отошёл от окна, держась так, чтобы не видеть меня. Я потихоньку отворила дверь и выскользнула во двор. Главное, чтобы Сафи сейчас не наделал много шума. А что если забрать его с собой? Там, куда я отправляюсь, защитник мне бы пригодился. Едкое злорадство полыхнуло в крови — увести у Инсара из-под носа его верного слугу, было бы неплохой идеей. Пёс лежал возле стены дома и едва повернул голову в мою сторону. Сафи тяжело дышал, задние лапы немного подрагивали. С псом было что-то не в порядке… Иначе бы он уже тыкался мордой в лицо, облизывая подбородок шершавым языком. Я присела на корточки рядом с псом. Из пасти обильно текли липкие слюни и глаза казались воспалёнными. Пёс без сил уронил морду на передние лапы.

Страшная догадка поразила меня: он отравлен. Я дёрнулась в сторону закрытых дверей и тут же застыла, вспоминая, что именно я накладывала пищу псу. Еду, которую давали псу другие слуги, он не ел. И об этом хорошо известно всем. Обвинения падут на меня. Я заставила себя подняться. А что если отравлен не только пёс?.. Рука протянулась в сторону дверной ручки. Во мне боролись два противоречивых чувства. Хотелось развернуться и броситься без оглядки. И в то же время предупредить: в доме появился предатель… Пара мгновений и ударов сердца. Рука безвольно опустилась. Я приняла решение.

Глава 52. Артемия

Я развернулась и побежала по направлению к выходу со двора. Здесь мне больше нечего не делать. Все эти люди, за толстыми, высокими стенами — бесконечно чужие мне. А как же Инсар?.. Его имя вырвалось изо рта в холодный ночной воздух белесым облачком пара от горячего дыхания. Плевать. Как и ему на меня. Пора отсечь от себя этот болезненный нарыв или не обращать на него никакого внимания, если не получается вырвать с корнем.

Торопливые, бесшумные шаги по ночной улице. Я развернула в своём воображении карту этого района города, уже хорошо знакомую мне. В темноте очертания города выглядели по-иному, пугающе и чужеродно, но я отсчитывала про себя шаги, чтобы не пропустить нужные повороты. Нужно было торопиться. Тиро сказал, что скоро по этой улице пройдут чистильщики. Я поёжилась от холода, кусающего кожу. Пальцы ног уже застыли и мёрзлая стужа взбиралась вверх по ногам.

По словам болтливой служанки, собирающей слухи и сплетни, именно в старом пересохшем колодце есть лазы, ведущие в нижний Амджад, туда, куда не суются жители Верхнего города, предпочитая делать вид, что этого убогого места просто не существует. Поворот, бег, поворот за угол. Позади, где-то вдалеке раздался металлический лязг, подстегнувший меня. Я понеслась ещё быстрее и остановилась перевести дух только у колодца, оглянувшись по сторонам. Я осторожно заглянула в чёрный провал колодца. Не видно ничего. Я перевела взгляд на небо, ожидая, пока луна выглянет из-за облака и осветит хоть что-то.

Белые мертвенные лучи луны осторожно мазнули по тёмным отвесным стенам каменного колодца. Кое-где были выщерблены камни. Так, что за них можно было уцепиться руками. Звук шагов становился всё ближе. Времени размышлять и искать варианты лучше попросту не было. Я перекинула ногу через край и осторожно нащупала первую выемку, ставя туда стопу. Пальцы рук судорожно цеплялись за каменную кладку, не желая передвигаться вниз. Я усилием воли заставила себя разжать пальцы и слепо начала шарить по стене в поисках новой выемки… Некоторые дыры в стене были неглубокие и не раз казалось мне, что я вот-вот сорвусь вниз, когда пальцы беспомощно скользили по камню, не находя за что уцепиться. Но страх и желание жить придавали силы и подгоняли меня.

Внезапно я почувствовала, чей-то взгляд, устремлённый на меня. Я испуганно дёрнулась и подняла голову. Небо в горловине колодца виднелось круглой монетой, с одной стороны которой возник чёрный массивный силуэт. Нога соскользнула, потеряв точку опоры, и я полетела вниз. Удар о поверхность был сильным. Зубы клацнули друг о друга и из губы засочилась кровь. Я больно ударилась бедром, но попыталась встать. Руки заскользили по камню и вдруг ушли в пустоту. Выбора у меня не было только попытаться самой узнать, куда ведёт этот лаз.

Глава 53. Ризван

Ризван никогда не мог назвать себя неженкой. Выросшему в тени улиц Амджада, ему было не привыкать спать в самых неподходящих для этого местах. Иногда в ночлежках было так тесно, что приходилось засыпать в вертикальном положении. Спасало только соседство тел, таких же тощих и в грязных обносках, как у него.

Прошло уже более двух десятков лет с тех пор, как уличный мальчишка осмелился явиться на тренировочные поля «бессмертных», но до сих пор иногда во снах мелькал призрак того оборванца, с кулаками, вечно сбитыми в кровь, и пустым брюхом, прилипшим к спине от голода. Но несмотря на мелькающие картины прошлого, сон его всегда был крепок. Живя в постоянном страхе быть убитым, привыкаешь быть наготове постоянно и больше прочих ценишь редкие минуты спокойного отдыха. Сейчас можно было дрыхнуть до самого рассвета, спать мертвецким сном среди стен, ставших его домом. Некто другой бы презрительно усмехнулся, узнав о его гордости за такой крошечный кусок земли с несколькими перегородками, но ему было плевать. Для того, у кого за душой не было ничего, кроме неё самой, это уже было достижение. Как и высокий статус среди «бессмертных».

Но сегодня Ризван ворочался с боку на бок, словно избалованная девица. Казалось, что от земли больше обычного тянуло холодом, а очаг жёг спину немилосердно. Каждая неровность земли чувствовалась сквозь одежду и циновку так, словно он спал на гвоздях. Он выругался и сел, растерев лицо ладонью. Уснуть не удастся. А всё из-за проклятой девчонки, будь она неладна. Встала, как кость поперёк горла, и что бы он ни сказал или ни сделал, кажется, всё не то. И надо же было Инсару разругаться с эмиром именно из-за неё. Неужели других не нашлось? Ладно, ладно. Допустим, подобных ей было мало или не было совсем. По крайней мере, уж он точно с такими не водился. И язык же не повернётся, чтобы найти нужные слова, какими именно.

Ризван прошёлся по комнате. Совсем недавно вернуть девчонку на время приятелю показалось хорошей идеей. Пусть бы поглядела, что Инсар, несмотря на родство с благородными, бо́льший пленник, чем он, дитя улиц. Поскрипела бы своими белоснежными зубками от досады, видя рыжую потаскуху, вцепившуюся в Инсара мертвой хваткой, пораскинула мозгами и поняла, что делать ей там совершенно нечего. Ткачиха засрёт голову Инсару так, что в ней не останется ничего, кроме рыжей шевелюры и чёрных глаз паучихи. Ага. Да. Именно так. Разочаруется в Молчуне, начинавшем медленно слетать с катушек, и уже более благосклонно взглянет на него, Ризвана. Чудесный план? Великолепный!

А вот ничего подобного на самом деле. Девчонка хоть и совсем юная, но упрямства и стойкости ей не занимать. Пойдёт до самого конца, не дрогнув, так же, как сунулась в очаг. Ризван поморщился, самому было противно от случившегося. Ха. Сколько юбок он задрал и не всегда с согласия её обладательницы? Бывало, девки ломались и возмущённо повизгивали вначале, но после всегда оставались довольными. Но тут было до того противно от себя, до тошноты, выворачивающей наизнанку. И непонятно отчего. Ведь не сказано же было ею ни слова упрёка или оскорбления. Даже её возмущённого взгляда на себе поймал. А должен был. Должен? С чего вдруг? Что за заноза такая?

Ризван сплюнул в очаг. Заноза, самое подходящее слово. Которая сейчас находится не в его доме. А у Инсара. Приятель не тронет девчонку пальцем. В этом Ризван не сомневался. Будет сдыхать и корчиться, медленно наполняясь ядом до самой макушки, но не тронет. Ведь не тронул же раньше, когда была такая возможность — пользуйся сколько угодно. Но не-е-ет… Этот придурок из внутренних убеждений предпочтёт наступать на горло самому себе. Интересно, кто из этих двоих упрямее? Столкнуть бы их лбами и посмотреть.

Сейчас чаши весов находятся на одном уровне. Девчонка всеми конечностями вцепилась в верность Инсару, но притом не выпрашивает ни доброго взгляда, ни слова, не делает ни единого шага навстречу. Ходит с видом, будто вот это беспрерывное мучение — и есть привычное, нормальное для неё состояние. А Инсар усердно пытается делать вид, что ему плевать, но сам словно плавает в обжигающем кипятке, лишающем разума. Кто сломается первым? Нет, приятель не тронет девчонку.

Стоп. Почему опять? Словно убеждает в этом самого себя, пытаясь заставить поверить в сказанное. Ризван так убеждён в давнем приятеле, а ведь Инсар уже не тот, что раньше. Выдержки у него сейчас гораздо меньше чем прежде. Словно его лишили части внутреннего стержня и без привычной основы он кренится набок. Едва заметно, но всё же. Вдруг упадёт?.. И что тогда? Ризван прошёлся по комнате. Нет, надо прекращать идиотское представление.

Забрать девчонку сейчас же. И тут же громко расхохотался: ночь, по улицам рыщут чистильщики. Нет, его как жителя верхнего Амджада не тронут, но встречи с чистильщиками из числа «бездушных» никогда нельзя было назвать приятными. Врываться в дом, полный спящих людей — безумие. Но в пекло благоразумие. Во всем, увиденном за последнее время, не было ни капли благоразумия. Так почему он сейчас должен выжидать положенное время? Бывало, он заваливался к приятелю и в более неподходящие моменты. Так что пусть Инсар возвращает подарок, который ему дали на время. Время истекло сейчас, почему бы и нет?

Поначалу Ризвану пришла в голову подставить девчонку так, чтобы Инсару пришлось бы её защищать. Нет, Ризван не верил, не мог поверить, что друг очерствел своей душой настолько, чтобы спокойно смотреть, как девчонка попадает из одной передряги в другую. Но на ум ничего не шло. Абсолютно. Всё же он не ткачиха, чтобы плести паутину заговоров и морока. Потому он решил сунуть Артемию приятелю под нос. Несмотря на то что белобрысая нравилась и ему самому до жути, он чувствовал себя обязанным дать болвану Инсару последний шанс наладить отношения с девчонкой. Но один день сменялся другим, и ничего… Если этот идиот не воспользовался возможностью поговорить начистоту с девчонкой, значит, он совсем безнадёжен. И можно со спокойной совестью прибрать к своим рукам тонкую фигурку.

Остаётся ещё оголтелое упрямство девчонки и её высокомерие. Силой ничего не добьёшься. Спасибо, это он уже понял. Ризван дотронулся до щеки, шрамы на которой останутся надолго. Сделка? Девчонка лишь презрительно фыркнула. Есть только один выход — взять её под осадное положение заботой. Там, где не получается пройти напролом, можно двигаться потихоньку. Рано или поздно — сдастся. Ласка и внимание — приятны всегда, это известно даже такому уличному оборванцу, как он.

Ризван рассмеялся: больше всего его мысли странным образом походили на мысли подкаблучника, льнущего к стройным ногам в надежде на внимание их хозяйки. Воображение фривольно начертило в темноте волнующие изгибы женской ноги с миниатюрными стопами, которыми девчонка наступает ему на глотку, заставляя поступать так, как хотелось бы ей. Подкаблучник. А впрочем, плевать. Он совсем не против, чтобы эти ножки как следует помяли спину или свешивались с его шеи.

Глава 54. Ризван

Но планам Ризвана не суждено было сбыться. Это он понял сразу же, едва подобрался к кварталу, в котором находился дом Инсара. Знакомая фигурка спешно скользила по ночным улицам Амджада, изредка оглядываясь по сторонам. Миг — и свернула за угол. Ризван застыл от изумления, но следом едва не выругался. Громко и грязно. На этот раз он как следует поколотит дурную башку приятеля, измывающегося над девчонкой: то заставляет идти пешком за вереницей всадников, то выставил холодной ночью в одном платье. И куда? На улицы Амджада, на потеху «чистильщикам»?

Ризван двинулся следом за Артемией, шедшей так быстро и уверенно, словно знала, куда идти. Хотя… Наверняка её светлая головка уже выхватила нужные сведения из обрывков разговоров и сложила в картинку. Но куда она направляется? Впрочем, куда бы она ни направлялась, ей там явно не стоит находиться. Ризван повертел головой из стороны в сторону, пытаясь понять, куда она могла запропаститься. Вот уже и «чистильщики» приближаются… Ризван прислушался: чуткое ухо уловило едва слышные шорохи, исходящие из… колодца? Нора. Лаз. Вход в крысиное царство. Идиотка! Она хоть подозревает, что её там ждёт? Явно — нет, иначе бы не сунулась. Он едва успел свеситься головой через край, как услышал звук падения и стон боли. Но следом послышались удаляющиеся шаги.

Медлить времени не было. Ругаясь про себя, Ризван начал спускаться. Он, побывав в царстве крыс однажды, поклялся себе, что сделает всё возможное, чтобы больше никогда не ступать туда ногой. А сейчас по доброй воле он ныряет в это мерзкое гнездовище самых ужасающих отбросов на всём белом свете. Из-за строптивой девчонки и больного на всю голову приятеля.

Поначалу темнота. Всегда сначала темнота. На ощупь, доверяя лишь слуху, и надеясь, что под ногами не разверзнется пропасть. «Крысёныши» знали свои норы наизусть и могли ползать по многочисленным ответвлениям, ориентируясь на внутреннее чутьё. Так, по крайней мере, он считал. Иначе как можно запомнить дорогу? Но сейчас лаз был узким — шириной в одного человека и низкий. Девчонка с её ростом прошла здесь без труда, а ему приходилось пригибаться, потому что, поспешив, он разбил голову о потолок, резко снижающийся в одном из участков. Глаза привыкали к темноте и он уже мог различить смутные очертания стен, словно давящих на него с двух сторон.

В памяти вновь всплыли картины города крыс, увиденные им лишь однажды. Наверняка, если бы он был чуть более взрослым на тот момент, увиденное не поразило бы его настолько. Но тогда его словно огрели по голове и запустили внутрь черепа руки по самые запястья — так неприятно было увиденное и надолго засело внутри. Люди, некоторые из которых потеряли человеческий облик. Грязные, истощённые тела, трясущиеся возле костров. Бледная кожа, много лет не видевшая солнца, и воспалённые безумные глаза. На мгновение показалось, что впереди — немного светает, ещё пара шагов и он, как тогда, выйдет на открытое пространство, увидев — подземные жители лихо разделывают труп человека, отсекают конечности и грызутся за лакомый кусок. Грызутся в прямом смысле этого слова — «крысёныши» затачивали зубы, чтобы рвать и кусать…

Ризван заставил себя усмехнуться, чтобы прогнать видения, и, ощупав потолок, пригнулся ещё ниже, передвигаясь уже гуськом. Изменился запах воздуха, став чуть более затхлым и влажным. Потянуло едва ощутимым теплом и смрадом разложения. Шорохи, шорохи… Совсем близко, за тонкой перегородкой. Ладонь Ризвана легла на выпуклость на стене. Скреблись за ней. Старый фокус, не теряющий своей эффективности с течением времени. Стоит как следует ударить — и оттуда хлынут полчища серых крыс.

Ризван двинулся дальше. И нет, ему не показалось. В тёмной кишке лаза на самом деле стало намного светлее. Осторожные шаги девчонки были уже совсем близко. Ризван ускорился, услышав шум драки и глухие удары. За поворотом лаз расширялся. На полу валялись оброненные факелы. В девчонку вцепился какой-то оборванец. А второй, с обрубками на месте ног, сидел на маленькой тележке, прижимая грязными руками к себе кувшин. Ризван единым рывком отцепил от девчонки «крысёныша».

От неожиданности та полетела на землю, но тут же, вскочила и рванула у безногого кувшин и факел. Раздался рык — «крысёныш» бросился на Ризвана сбоку, вцепившись зубами в руку. Оторвать его от себя вместе с куском кожи — вопрос всего нескольких мгновений, но девчонка уже рванула дальше. Ризван, обхватив оборванца за шею, со всей силы приложил его головой об стену. Раздался хруст, кости черепа треснули. На лицо брызнула тёплая кровь. Ризван мазнул ладонью по лицу и, не обращая внимания на калеку, прикрывшего голову руками от страха, бросился вслед за Артемией.

— Постой! — крикнул Ризван.

Девчонка дёрнулась и обернулась, застыв без движения. В одной руке зажат факел, под мышкой другой — кувшин. Судя по запаху, с маслом.

— Ты?!

— Я, — усмехнулся Ризван, — и сейчас ты смирно пойдёшь вслед за мной… Тебе не место в этой дыре, кишащей крысами. Заденешь ненароком гнездо — и они сожрут тебя живьём.

— Я сама решу, где мне быть, Ризван.

Взгляд Артемии метнулся по стене справа от неё, остановившись на выпуклых наростах. Ризван успел заметить лихорадочный блеск в глазах Артемии. Дурной знак. Очень дурной. Такой огонь блестел в глазах тех, кто уже отчаялся и кому нечего было терять.

— Стой!..

Но девчонка уже ударила со всех сил по тонкой стене за которой — он знал — полчища крыс. Самых настоящих, с острыми зубами и длинными, мерзкими хвостами. «Крысёныши» расположили гнёзда тут и там, чтобы в случае опасности вскрыть этот нарыв и выпустить наружу тысячи алчных, вечно голодных грызунов. Серая масса хлынула из образовавшегося проёма вниз по стене и закишела на полу, разделив Ризвана и Артемию. Девчонка вздрогнула, не ожидала, что их окажется так много, но быстро взяла себя в руки и ударила по соседней выпуклости. Она поддалась только со второго удара.

— Ты не знаешь, что творишь!

Ризван, преодолев отвращение, двинулся вперёд, внутренне содрогаясь от ощущения хвостов, щекочущих пальцы ног. Синие глаза Артемии распахнулись ещё шире.

— Тебе лучше убраться, Ризван.

— Только вместе с тобой.

— Проваливай.

Взгляд девчонки метнулся к кувшину с маслом. Размахнувшись, Артемия ударила его о землю. Кувшин разлетелся на осколки. Масло разлилось на серую живую массу крыс и частично на землю.

— Не-е-ет!

Крик Ризвана утонул в возмущённом писке грызунов — Артемия швырнула факел на землю. Масло занялось огнём в считаные мгновения. Огненная волна прокатилась вперёд, к его ногам.

Ризван думал, что избавился от давних страхов. Но сейчас, видя, как на него несётся разъярённая масса грызунов, горящих заживо, он почувствовал себя мальчишкой, впервые сунувшимся в нижний Амджад. Крысы хотели жить, но выход был только один — и Ризван был преградой на пути к нему. Серая колышущаяся масса с визгом и писком облепила его со всех сторон. Коготки грызунов царапали кожу. Грызуны взбирались по ногам и кусали, драли его живьём. Ризван отцепил от себя парочку грызунов, но на их месте появились другие. Нужно было уносить ноги. Ризван развернулся и поспешил в обратном направлении, подгоняемый разъярёнными крысами…

Этой ночью колодец на одной из улиц Амджада исторг из себя полчища ополоумевших, обгоревших и злобных крыс, разбежавшихся далеко по округе. Полчища крыс — и одного «бессмертного», искусанного так, что на нём не было живого места.

Глава 55. Ризван

Тело Ризвана трясло от злости. Кожа ныла от многочисленных укусов грызунов. Попадись бы ему сейчас девчонка — встряхнул её так, чтобы зубы клацнули друг о друга, и залепил оплеуху, после которой в голове не было бы ни единой путной мысли, только непрекращающийся звон. Но злость на девчонку была ничем, просто крошечным уколом булавкой, по сравнению со злобой на своего приятеля. Она прокатывалась по его телу крупной волной и застилала разум.

Ризван был близок к тому состоянию, наступающему в пылу сражения, когда крушишь всё без разбору, а мир суживается до прорези в маске, через неё не видно ничего, кроме врага, которого нужно убить немедля. И он был бы никудышным «бессмертным», если бы не мог совладать с собой. Потому пронёсся мимо дома Инсара и разбудил громкими шагами двери рабыню, купленную недавно. Рот скривился в усмешке — столько усилий потрачено впустую. Ризван стянул с себя разодранную одежду и умылся. Одного взгляда на места укусов хватило, чтобы понять — медлить не стоит. Нужно прямо сейчас вытрясти из тёплой постели какого-нибудь лекаришку, чтобы занялся им, иначе покрасневшие крошечные ранки воспалятся и начнут гноиться. Крысы — есть крысы. Мерзопакостные грызуны, на зубах которых гнездится зараза, только и ждущая удобного случая, чтобы перекинуться на кого-нибудь другого.

Лекарь спал. Но мгновенно пришёл в себя и поспешил на помощь. Без лишних слов, косясь на обожжённую щёку, но не осмеливаясь предложить помощь как в прошлый раз. Ризван скупо поблагодарил лекаря и кинул на стол положенную плату. Оставалось только навестить Инсара. По пути к его дому Ризвану встретились «чистильщики», подгоняющие кончиками копий оборванца, идущего впереди.

На обычно равнодушных, безэмоциональных лицах «чистильщиков» читалось радостное предвкушение, которое не под силу было скрыть даже чернильным узорам. Наверняка предвкушали многочасовые забавы с оборванцем. Тот что-то мычал, едва не рыдая. Но судя по ноге, оканчивающейся деревянной ступнёй, оборванец был из числа бежавших рабов, наказанных намного ранее. Навряд ли ему позволят рухнуть в пропасть, влив в рот пару капель быстродействующего яда. Нет, скорее наоборот…

— Сегодня на улицах Амджада неспокойно, — ровно проговорил один из «чистильщиков», поравнявшись с Ризваном.

— Лучше переждать неспокойные часы в своих стенах и позаботиться о защите от крыс, — подхватил второй.

— Может, нужно лучше зачищать норы? — в тон им ответил Ризван.

«Чистильщики» переглянулись. Перечить «чистильщикам» мог только безумец. И в другое время они непременно взялись бы за Ризвана. Но сейчас у них были занятия поважнее, чем ткнуть в зубы насмешнику. Потому они просто пошли дальше.

В предрассветных сумерках город казался нереальным, призраком, только пробуждающимся от долгого сна. Ризван ступил во двор дома Инсара, ожидая, что сейчас наперерез бросится чёрный монстр, но пёс не спешил встречать гостя. Неужели сидит в клетке? Странно… Инсар всегда выпускал зверя размяться по просторному двору. Нехорошее предчувствие шевельнулось внутри. И холодными щупальцами обвилось вокруг глотки, когда Ризван заметил неподвижно лежащего пса под одной из стен. Пасть была разинута, распухший язык вывалился набок. Пёс был мёртв.

Ризван ворвался в дом, распахнув настежь двери.

— Тиро! — взревел он.

Вездесущего управляющего не было рядом тогда, когда он был необходим. Вернее, нужен был не он сам, а его внимательность и осведомлённость обо всём происходящем.

— В чём причина столь раннего визита? — послышался недовольный голос Тиро из глубины бокового коридора. Несмотря на ранний час, он уже был одет и не выглядел заспанным.

— А ты выгляни во двор!

— Тиро не враг самому себе, чтобы высовывать нос, пока Сафи дрыхнет у стен без привязи.

— Дрыхнет! Мёртвым сном…

Тиро побледнел и, подхватив полы халата, кинулся во двор.

— Убедился? — тихо прорычал Ризван и занёс руку для удара, но Тиро, взвизгнув, бросился в дом.

— Работа Тиро следить за тем, что творится в доме, — быстро затараторил он, — в доме всё в полном порядке. Хозяин и гостья ещё спят. А слуги уже проснулись и начинают заниматься привычными делами…

— Все? Все слуги, изворотливая падаль?

Тиро всё же попался в руки и сейчас сучил ногами в воздухе, приподнятый за ворот халата.

— Подожди, спят?.. Ты уверен, что они спят не так же, как Сафи? — догадка перехватила горло Ризвана.

Тиро, брошенный в сторону, полетел на пол, но тут же проворно поднялся и засеменил впереди Ризвана.

— Почему вы орёте в такую рань? — позёвывая, проворковала ткачиха, высовывая голову с растрёпанной шевелюрой из-за одной из дверей.

— Заткнись.

Ризван громыхнул кулаком по двери, захлопывая её и, отметив про себя, что ни капли бы не огорчился, чтобы вместо пса сдохла она. Инсар, в отличие от паучихи, не отреагировал на громкие крики и топот. Ризван распахнул настежь дверь и застыл на пороге: Инсар лежал на кровати, рука безвольно свисала с края. Мертвенная бледность покрывала лицо приятеля.

— Чужачки нет у себя, — пролепетал Тиро, появившись из-за спины.

— И об этом ты узнал только сейчас? — прорычал Ризван в лицо управляющего.

— Я ничего не видел, — с достоинством ответил тот. И по глазам было видно — не врёт.

Раздался шорох ткани. В комнату мимо Ризвана и Тиро скользнула паучиха и, увидев распростёртого Инсара, кинулась к нему с горестным воплем. Таким отчаянным, что даже Ризван не усомнился в его искренности.

Глава 56. Ризван

Следом за горестным воплем ткачихи раздались причитания Тиро и испуганные вздохи прислуги, столпившейся в коридоре. Всё это начинало перерастать в вой и истерику, а ткачиха, того и гляди, зальёт слезами не только постель Инсара, но и всю комнату.

— Тишина! — рявкнул Ризван и оттащил ткачиху за шиворот в сторону. Айяра дёрнулась и зашипела.

— Уличная рвань, не смей касаться меня!..

— Заткнись, шлюха, и не корчи из себя непорочную. Мы оба знаем, что каждую из вас касались руки погрязнее моих. И не только руки. И тебя не отмоет то, что Верховный решил заключить выгодный союз… Мне насрать. Но сейчас ты мешаешься под ногами. Так что пошла вон!.. Хочешь сделать нечто полезное? Извести Верховного как можно быстрее!

— Кто мог отравить Инсара? — чуть спокойнее спросила Айяра. Тёмные зрачки расширились, грозясь залить чернотой всю глазницу.

— Все вопросы — потом. Тиро, пересчитай всех. И чтобы ни одна живая душа не покинула пределы этого дома. Отвечаешь головой. И если хотя бы ещё один улизнёт, я сдавлю твою голову так, что мозги брызнут во все стороны. И не посмотрю на твою ценность.

Тиро согласно кивнул и кинулся исполнять приказ, дёрнувшись на пороге от слов, брошенных ему вдогонку:

— И займёшься хозяином сразу, как сделаешь то, что велено…

— Если улизнёт ещё хотя бы один? — взвилась на месте Айяра, — кто-то уже успел скрыться?

Болтливый язык, сплюнул в сердцах Ризван. И тут же одёрнул себя. Покрывать чьи-то преступления из-за собственной симпатии — недостойно. Возможные преступления, тут же взвилась мысль. Верить в то, что Артемия могла отравить Инсара, не хотелось. Всё нутро бунтовало против этой мысли.

— Пропала новая служанка, — раздался тихий голосок из коридора прежде, чем Ризван успел вставить своё слово. Ризван с неудовольствием покосился на говорившую — ничего примечательного: смуглая, темноглазая, как и все остальные.

— Значит, это она, — издала торжествующий клёкот ткачиха.

— Ещё ничего не доказано, — возразил Ризван и решил прекратить трения на пустом месте, выставив всех прочь.

Инсар ещё дышал, но очень медленно и слабо. Иногда дёргались из стороны в сторону зрачки под закрытыми веками.

— Только попробуй сдохнуть, — пробормотал Ризван, глядя на приятеля, — этому не бывать. Вбей в свою пустую башку.

И чуть помолчав, добавил:

— Сдохнуть я тебе не позволю, очень уж хочется самому намять тебе бока…

В дверь осторожно поскрёбся управляющий и мягко ступил на пушистый ковёр, лежащий на полу.

— Что застыл? Приступай.

Тиро осторожно подступил к хозяину, лежащему без движения, и присел рядом, дотронувшись пальцами до ладони. Лицо Тиро исказилось словно от мучительной боли.

— Очень тяжело, — прошептал он губами, сложившимися в тонкую линию, — это опустошит Тиро.

— Насрать. Это твоя обязанность. Или я скормлю тебя крысам по кусочку. Как раз сегодня полчища грызунов вылезли из своих нор…

Тиро дёрнулся и поджал ноги в туфлях. Ризван знал, что на его ногах не хватает пары пальцев. Когда-то давно Тиро пытался бежать, но наказывать столь ценного раба, как он, обычным способом было бы непозволительной роскошью. Тогда голодным крысам просто дали немного отведать человеческой плоти.

— Хотя нет, стой, — одёрнул его Ризван, — для начала расскажи всё, что произошло до этого. А потом занимайся.

Тиро согласно качнул головой и в нескольких предложениях передал всё, что видел накануне.

— Вот, значит, как, — угрюмо проронил Ризван, услышав о том, что Инсар всё же немного развлёкся с девчонкой. И тут же спросил, — твоя служанка случаем не ошиблась?

— Она не умеет читать и писать, но уши и глаза у неё есть. Уж поверь Тиро. Хозяин выставил чужачку прочь, заявив, что её место отныне теперь в его постели. По первому зову. И девчонка ответила, что скорее один из них умрёт прежде, чем это произойдёт снова…

Плохо. Раздражённо подумал Ризван. Очень плохо. Инсар всё же не смог удержать себя в штанах. А девчонка не смогла сдержать свой слишком длинный язык и чересчур гордый нрав. Ризван постарался отмести в сторону разочарование и злобу с оттенком ревности.

— Что дальше? — нетерпеливо спросил он.

— Служанка Тиро видела, как девчонка со светлыми волосами кралась ночью в сторону хозяйской спальни, — спокойно продолжил Тиро.

— Да неужели? Вот такая удача? И как, интересно знать, твоя служанка могла это увидеть, если слуг запирают на ночь?

— Тиро запирает всех, — проскрипел зубами управляющий, — кроме той, что согревает его холодную постель.

— Ах ты старый потаскун! — не удержался Ризван, — твоя служанка поклянётся, что увиденное — правда?

— Разумеется. У Тиро не задерживаются лжецы, — с достоинством ответил управляющий.

— Зачем ей красться в сторону спальни, куда она не хочет совать и носка ноги, — вслух подумал Ризван, — кто оставлял вино у кровати?

— Чужачка.

Да, всё говорило против неё. Инсар в последнее время начал пить вино, словно пытался залить голос совести. А какой лучший способ заставить мужчину выхлестать кувшин? Утомить его любовной игрой, сделав вид, что сил сопротивляться больше не осталось… Так? Не похоже на Артемию. Хотя кто её знает? В очаг же сунулась голыми руками. Заживающий ожог на щеке зачесался.

— Это всё, что ты видел?

— Да, всё.

— Тогда приступай. Но если ты солгал хоть в чём-то… Тобой ещё займутся дознаватели из числа «бездушных» позднее.

Тиро вздохнул.

— Помоги Тиро уложить его по-другому. Простым касанием руки тут не обойтись.

Ризван перехватил Инсара под ноги и переложил на середину кровати.

— Одень его, — велел Ризван. Разглядывать обнажённого приятеля в подробностях не хотелось.

Тиро ловко натянул на безвольные ноги Инсара штаны и поднял их выше по бёдрам, затянув тесьму на поясе. Но начал раздеваться сам, скинув просторный халат. Через мгновение Тиро улёгся рядом с Инсаром на кровать и прижался к нему, обвив торс руками. Это выглядело нелепо: крупный, полный сил Инсар и увядающий мужчина, вцепившийся в того мёртвой хваткой. В другой раз Ризван первый бы расхохотался над увиденным и не преминул позже постоянно посмеиваться на тему мужеложства, но сейчас от этих бледных безволосых рук зависела жизнь Инсара.

Глава 57. Артемия

Холодно. Как же здесь холодно. Зубы выбивают рваный ритм, тело сжимается в комочек, стремясь стать незаметной крошечной точкой, тенью на стене, чтобы холоду доставалось как можно меньше моего тепла. Но он всё равно отбирает своё. С каждым вдохом и выдохом. Я обхватываю себя руками и сжимаю челюсти, чтобы зубы не клацали друг об друга. Кажется, что их стук раздаётся далеко вокруг, проносится по узким тёмным лазам, выдавая моё месторасположение. Нужно заставить себя не трястись и не производить ни единого лишнего звука, чтобы обитатели нижнего города не нашли меня.

В моём поступке нет ни крошки здравого смысла. Это огромная каменная глыба отчаяния, придавливающая меня ещё ниже к земляному полу. Даже голову тяжело поднять, и мысли внутри неё — бесноватые, пляшут и перескакивают с одного на другое. Хочется забыться и расслабиться хотя бы немного. Хочется лечь и вытянуться в полный рост, ощущая под руками тонкие стебельки ароматной травы и смотря на пронзительно-синее небо с белыми пушистыми облаками. Хочется лёгкости и беззаботности.

Беззаботность.

Желанное слово и чувство, вкус которого мне незнаком. Я — молода, мне ещё не исполнилось двадцати пяти, но ощущаю себя древней старухой, видевшей столь многое, что её уже нечем удивить. Совсем скоро будет день, когда я появилась на свет. Скоро… Скоро же, да? Кажется, что скоро. Я потеряла счёт часам и дням, сидя в абсолютной темноте в вонючем узком лазе нижнего Амджада. А всего год назад в Верксале в этот же день столы ломились от яств, Рексенор по правую руку от меня хлестал вина всех сортов и оттенков. Мои пальцы поглаживали чёрную шелковистую шерсть Шен-ри… Но во всём этом было столько же бессмысленности, сколько сейчас. Нет никакого значения в блестящем окружении, если внутри тебя звенящая пустота. Но тело так не считает. Ему холодно и больно местами там, где кожа стёрта до крови, и брюхо бунтует, голодно урча. Рот наполняется вязкой, густой слюной от еды, существующей только в моём воображении.

Раздаётся лёгкий шорох. Я замираю без движения и дышу медленно и глубоко, словно меня здесь нет. Ноги касается длинный тонкий хвост. Меня всё ещё будто не существует. Крыса, осмелев, обнюхивает пальцы ног. Её усики, должно быть, щекочут кожу, но я этого не чувствую: слишком невесомы прикосновения тонких усиков грызуна к окоченевшим стопам. Я просто даю своему сознанию пристроиться рядом со звериным и исподтишка смотрю её глазами, впитываю эмоции. Поначалу было непривычно и тяжело. Я всегда считала свою способность находить общий язык с животными чем-то обыденным, и не пыталась шагнуть дальше, чем просто мирное сосуществование. И только сейчас, когда оказалась пленницей в чужом городе, вдруг поняла: мне больше не за что ухватиться руками, кроме как, за вот эту призрачную возможность.

Крыса садится на задние лапы и трёт мордочку, окончательно успокоившись. Я касаюсь её сознания и впитываю увиденное, унюханное, услышанное. Многое остаётся непонятным. Через крысиные зрачки мир выглядит совсем иным, ещё более пугающим и неясным, чем есть на самом деле. Но что-то всё же удаётся понять. Пальцы руки осторожно и медленно движутся в сторону крысы. Я могла подружиться с этим хвостатым грызуном, если бы не голод, от которого, видимо, омрачился рассудок. Потому что пальцы стискивают тонкую шею, сдавливая её. Раздаётся едва слышный писк.

Грызун дёргается изо всех сил, пытаясь вырваться. Бесполезно. Последние судороги и маленькая тушка в моих руках обмякает безвольно. Остаётся лишь краем острого камня кое-как разодрать шкурку грызуна и впиться зубами в тепловатое мясо. Достойное пиршество для королевы, низведённой до уровня животного. На несколько мгновений голод отступает, но подкатывает к горлу тошнота от противного привкуса. Я едва удерживаю в животе проглоченное и даю себе обещание, что когда-нибудь накормлю Инсара до отвала крысиным мясом и наступлю ногой на его глотку, лишив возможности исторгнуть мерзость.

Сон наваливается сверху и делает тело безвольным. Но он прерывается от шума, производимого — как я теперь знаю — жителями подземного Амджада. Ризван сказал, что в Амджаде не любят чужаков. А в нижнем Амджаде их ненавидят ещё больше. Мне удалось оторваться от преследования тогда и каким-то чудом забиться в эту дыру, оставаясь незамеченной некоторое время. Но «крысёныши» знают свои норы гораздо лучше меня. И сейчас они хотят лишь одного — изгнать чужака из своих лазов.

Оставаться на месте небезопасно и приходится едва ли не ползком выбираться из небольшой пещеры.

Холод и темнота. Я ориентируюсь лишь на звуки и те бледные, искажённые картины пространства, что увидела в мыслях грызуна. Звуки преследования становятся всё ближе — «крысёныши» обнаружили чужака и торопятся поскорее разделаться с ним. Остаётся только плутать в лабиринте узких лазов пещер и разрушенных улочек, засыпанных землёй. Кажется, удаётся оторваться. Но следом нога уходит в пустоту: почва под ногами осыпается вниз.

Когда смотришь на мир глазами крысы, никогда не следует забывать о разнице в весе грызуна и человека, пусть даже сильно отощавшего за несколько дней. Для крысы эти обманчивые настилы были такой же прочной поверхностью, как утрамбованная земля. Для меня они стали ловушкой. Сознание на мгновение уплывает прочь. И возвращается стремительно врываясь внутрь ноющей головы, когда чужие пальцы, сухие и тонкие, касаются шеи. Тусклый свет масляной плошки, поставленной кем-то сбоку, выхватывает из темноты оскал рта с острыми клыками, находящийся совсем близко от моего лица. Изо рта вырывается лёгкий вскрик. И тут же чужая ладонь зажимает мне рот.

— Тише, Алтана. У «крысёнышей» хороший слух.

Глава 58. Артемия

— Касым?

Волчонок отползает назад, прижимая палец к губам. Я стискиваю тощего мальчишку в объятиях, не веря, что он жив. Чомпот хлопает меня по спине и отодвигается, чувствуя себя неловко.

— Отсюда нужно уносить ноги.

Огонёк от масляной плошки — тусклый, но мне он режет глаза, приходится щуриться. Теперь Касым выглядит настоящим волчонком: грязный, взъерошенный, с диким блеском в глазах и острыми клыками, от вида которых невольно содрогаешься.

— Что с твоими зубами, Касым?

— Ничего, — шепчет мне он, — одолжил на время. Мёртвому старику вставная челюсть ни к чему, а мне она пригодилась.

— Неплохая замена слову воровство.

— Привыкай, Алтана. Здесь по-другому никак.

— Как ты нашёл меня?

— Слухи здесь разносятся быстрее, чем на поверхности. А все новоприбывшие — на особом счету. В особенности те, кто не явился к Агзаму.

Касым воровато оглядывается и прислушивается, гася фитиль пальцами.

— Надо уходить, — шепчет он и безошибочно находит мою руку в темноте.

— Куда?

— Я же сказал, к Агзаму. Сейчас он правит «крысёнышами».

Я выдёргиваю свои пальцы из рук мальчишки.

— Я сама по себе, Касым. И не собираюсь прислуживать какому-то крысиному царьку.

— Тише ты! Мне просто повезло, что я обнаружил тебя первым. Почему ты не хочешь заручиться покровительством?.. Ты не сможешь прятаться вечно. Рано или поздно тебя найдут. И тогда тебе не поздоровится.

Я отрицательно качаю головой.

— Если ты хорошо ориентируешься в норах, Касым, лучше покажи мне самый дальний угол.

— И что ты будешь делать?

— Ещё не решила. Надо обдумать всё как следует.

Мальчишка колеблется несколько мгновений.

— Хорошо. Я покажу тебе одно укромное место. Но если что, я тебя не видел. Мне не нужны неприятности. Ты хочешь сдохнуть, по всей видимости. А я — нет.

Мне приходится доверить свою жизнь маленькому миркхийцу, ведущему меня в абсолютной темноте.

— Как ты здесь ориентируешься?

— Я считаю, — шёпотом отвечает Касым, — останавливаюсь и начинаю сначала, если приходится сменить направление. Налево.

Мы петляем в узких лазах довольно долго, пока вдруг волчонок не останавливается.

— Сюда нужно протискиваться боком, но ты сейчас тощая, как я. Справишься.

Вдалеке раздаются шорохи и доносится приглушённый звук чужих голосов.

— Скорее! — толкает меня Касым и мне приходится рвануть в узкий промежуток изо всех сил, обдирая кожу на плечах и на животе. Волчонок забирается следом в небольшую пещерку. Мы сидим бок о бок, дожидаясь, пока всё стихнет.

— Здесь всюду так?..

— Норы? Нет… Это только здесь. Там дальше — улицы старого города, здания. Почти как наверху. Только без солнца. И кое-где засыпает временами. В особенности в змеином логове.

— Где? — переспрашиваю я.

— Там, — машет рукой куда-то в сторону Касым, — сейчас правит Агзам со своими «откормышами», но раньше, по словам жителей, он правил на пару с приятелем Хади.

— А потом дружба распалась?

— Не знаю. Я застал только карлика, а говорящего со змеями не успел застать. Говорят, что Агзам захотел надуть приятеля. А тот, почувствовав, что запахло жареным, удрал, прихватив с собой кое-что.

— Что именно?

— Не знаю. Но Агзам бесится, хоть и виду не подаёт. Потому что не может заполучить то, что он хочет. А аппетиты у него огромные, пусть и сам он мал.

Я пытаюсь уложить услышанное в своей голове и спрашиваю:

— Почему говорящий со змеями?

— Там змей — тьма. А его не трогают, он раньше их заговаривал.

— Играл на трубочке? — спрашиваю я, вспоминая ярмарочных умельцев.

— Не знаю. Мне всё равно…

Волчонок замирает и садится на пол, обхватывая руками себя за плечи.

— А ты как сюда попала? Тоже отпустили на свободу? — усмехается он.

Я сажусь рядом. Призрачное тепло тех двух чужаков, прижатых плечом к плечу.

— Нет. Разве кто-нибудь даст мне желаемое? Остаётся только брать его самой.

— Странные у тебя желания. Я бы лучше терпел постоянные крики Отхон-бая, чем находился здесь. Или нет. Я лучше бы спустил сюда его самого.

Мы замолкаем на время. На бесконечно долгое количество мер времени. Потом волчонок встаёт и касается плеча рукой:

— Кажется, всё стихло. Пойдём. Здесь, оказывается, небезопасно и недостаточно тихо.

Снова петляем по узким лазам. Но поверхность земли под ногами становится более ровной, ходы — более широкими.

— Куда мы идём, Касым?

— Сейчас прочёсывают окраину. Затаишься здесь на некоторое время. Они не станут искать так близко…

Отчего-то я безоговорочно доверяю Касыму. Потому когда он останавливается и подталкивает меня в спину, приглашая пройти вперёд, я послушно шагаю в узкий коридор. Слишком поздно замечаю отблеск света на одной из стен и чувствую, как по голове бьют чем-то тяжёлым, натягивая следом чёрный мешок.

— Извини, Алтана. Но здесь по-другому — никак.

* * *

Я разглядываю волчонка. Между нами небольшое расстояние, длиной всего в несколько локтей и прутья решётки. Он наливает в глиняную кружку воды и ставит на землю возле клетки, осторожно двигая в мою сторону.

— В нижнем городе не выжить в одиночку, — словно извиняясь, говорит он.

— Разве я спрашивала тебя о чём-то?

— Нет, — поджимает губы миркхиец и теребит пальцами нижний край грязных лохмотьев.

— Что дальше?

— Не знаю. Агзам велел «крысёнышам» обращаться с тобой аккуратно.

— С чего бы это?

Миркхиец молчит, поджав губы.

— Перестань, чомпот. Развлеки меня рассказом. Судя по всему, я здесь надолго. И опять не нашлось никого понадёжнее тощего мальчишки, чтобы проследить за мной.

— Всё просто — тебе некуда бежать. Если только ты не можешь перегрызать зубами железо или просачиваться сквозь песок. Но если тебе этого кажется мало, там, — машет миркхиец, — два «откормыша» Агзама. Они не такие дружелюбные.

— Верю. С чего вдруг такая честь, обращаться со мной аккуратно?

— Верхние ищут тебя, Артемия.

— Беглые рабы нынче на вес золота?

— Не все. Но та, что отравила Молчуна, интересует верхних.

Глупое сердце пропустило удар. Мне даже не нужно спрашивать, о ком именно говорит миркхиец — и без того понятно.

— Это правда, да? — тёмные глаза миркхийца загораются огоньком.

— Так говорят? — как можно спокойнее спрашиваю я.

— Да. Так говорят.

— Пусть говорят. Он уже мёртв?

— А вот это уже неизвестно.

Слышится окрик, и миркхиец расторопно поднимается на ноги, спеша на зов. Надо же. Кто бы мог подумать, что тощий исполосованный мальчишка окажется таким живучим и умеющим приспосабливаться, в то же время не изменяя самому себе. Тёмные глаза, как всегда, полыхали потаённым огнём. Может, он и научился покорности, но явно только напоказ. Дождётся удобного момента — и удерёт. Научиться бы и мне приспосабливаться. К горлу подкатывает желчь, того и гляди, выплеснется. Я тянусь за водой. У неё немного затхлый привкус, но это вода, наконец-то.

А потом — ничего. Простое ожидание, время утекает в никуда. Я так и сижу за прутьями решётки. Спустя некоторое время появляется худой старик с обезображенным лицом и аккуратно ставит глубокую кружку. В кружке какое-то густое, тёплое варево. Видя, что я не тороплюсь приступать к еде, он тычет пальцем в свой безъязыкий рот и поглаживает впавший живот. Трясущиеся пальцы и жадный блеск в глазах выдаёт его голод, но он всё время озирается по сторонам, словно боится, что его могут увидеть. Я решаюсь отхлебнуть и не замечаю, как проглатываю почти всё содержимое кружки. Немного склизкое, с противным привкусом, но сытное. Я оставляю старику немного и отдаю кружку. Он обрадованно опрокидывает её в себя и тщательно собирает пальцами со стенок остатки.

Что задумал царёк крыс?.. Если хотел выдать меня верхним, уже бы непременно это сделал. Значит, обдумывает другие варианты. А это уже хоть какой-то шанс. Не торопится расставаться с ценной беглянкой из верхнего города. Что же у него на уме?.. Я ещё раз прокручиваю в голове скудные сведения, что передал мне миркхиец, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то. Змеи, змеи, змеиное логово. Что такого мог унести один-единственный человек? Нечто очень маленькое, но ценное. То, что можно при должном усилии забрать у него. Временно одолжить, как сказал волчонок.

Пора нацепить на лицо непроницаемую маску и начать играть на своих условиях. Если подземный царёк верит в ценность беглянки и опасность, что она собой представляет, не стоит его в этом разубеждать. Я растягиваюсь на земле, давая усталому телу передышку, и поглаживаю мягкую шкурку грызуна, примостившегося рядом. Здесь, под землёй, темно и тихо. А над нашими головами в верхнем Амджаде переполох. Кому-то мешал Инсар?.. И мой побег дал повод думать, что виновата в этом именно я. Выжил ли он?.. Я перехватываю ростки беспокойства и тревоги за него. Не стоит. У меня есть проблемы поважнее, чем лить бесполезные слёзы по возлюбленному, которому на меня плевать. Наверное, так правильнее. Каждый сам за себя.

Глава 59. Артемия

Грызун дёрнулся в сторону. Я сжала пальцы, не давая ему ускользнуть, и села в клетке, прогоняя мутный сон прочь из головы. Рядом с клеткой вновь возник миркхиец.

— Пришёл проведать меня, чомпот?

— Скоро Агзам пригласит тебя к себе.

— Он принял решение?

— Не знаю. Он думает. Слишком долго на этот раз.

— Царёк крыс — тугодум?

— Шшшш… — приложил палец к губам миркхиец, — не стоит смеяться над ним. Агзам — велик и могущественен.

Последние слова миркхиец произнёс чуть громче, чем следовало бы, но в то же время скорчил свою рожицу и помахал рукой, обращённой ладонью вниз.

Карлик? Нижним Амджадом управляет карлик?

— Не стоит злить Агзама или пытаться его надурить, — продолжил миркхиец.

— Тебя приставили ко мне, чтобы ты втолковал мне местные порядки?

— Чтобы ты не пыталась навредить самой себе своим нравом, — серьёзно ответил волчонок.

— Ты ребёнок, но старик в душе, знаешь ли ты это? Нет, не отвечай. Лучше расскажи мне о нижнем Амджаде. Ты здесь дольше меня.

— Нет нужды рассказывать. Скоро всё увидишь сама, когда Агзам примет решение.

Я погладила шкурку крысы. Миркхиец перевёл взгляд на грызуна и поморщился.

— В чём дело, чомпот? Не нравятся грызуны?

— Они довольно вкусные, когда голоден. А в нижнем городе ты голоден всегда. Так что они мне не нравятся, но иного выбора здесь нет.

— Расскажи мне что-нибудь ещё, чомпот. Тяжело идти вслепую. Ты болтал что-то про другого? Змеиное логово. Что это?..

Миркхиец блестит раскосыми глазами в темноте, словно дикий зверёк.

— Мне известно не больше твоего. По разговорам, раньше Хади и Агзам делили власть поровну. Здесь гораздо сложнее уследить за всем. Здесь всё иначе, чем наверху.

Позади миркхийца раздаются шаги и он спокойно продолжает, не преминув скорчить лицо:

— С Агзамом шутки плохи. Он выпнул Хади далеко за пределы города крыс, когда тому захотелось большего. И…

— Заткнись, щенок.

Подошедший отвешивает миркхийцу подзатыльник. Мужчина одет в лохмотья. Наверняка это привычная одежда для обитателей нижнего города, а вот лицо скрывает маска, изображающая крысиную морду.

— Поднимайся, Агзам хочет видеть тебя.

Лязгает металл замка. Я выбираюсь из клетки, пересаживая грызуна на плечо и, подталкиваемая рукой, иду по коридорам нижнего города. Узкие лазы скоро сменяются более широкими улочками, кое-как освещёнными огнями факелов. Под верхним Амджадом располагается целый город. Судя по крошащимся стенам и полинявшей краске — довольно старый. Улицы полнятся отбросами и уродцами всех сортов. Нищета, рвань, убожество — вся грязь Верхнего Амджада стекалась вниз. Или ей помогали туда стекать. Ловко, ничего не скажешь. Но бесчеловечно. И судя по тому, что среди обитателей нижнего города оказался миркхиец, не говоря уже обо мне, система действовала не так слаженно, как могло показаться, на первый взгляд.

Амджад оказался не просто закрытым городом. Он был двуликим, таким же, как маски бессмертных. Верхний город поражал строгостью линий, законов и нерушимых порядков. Он поддерживал численность своих жителей на определённом уровне, отсекая всех лишних: неугодных, убогих и слабых. Дневной Амджад сбрасывал их со счетов единым пинком сильной пяты.

Нижний Амджад представлял собой лабиринт старых улочек и зданий, ушедших глубоко под землю от времени. Старый город, практически не видящий дневного света, распахивал свои негостеприимные объятия, вцепляясь клыками в глотку каждого, осмелившегося ступить на его улицы.

Тьма скалилась из-за каждого угла блеском стальных клинков. Заострённые зубы хищно клацали вслед, и раздавались то ли крики сумасшедших, то ли рычание зверей. Жить в нём было опасно не только из-за населяющих его полулюдей: временами Верхний город проседал, засыпая отдельные участки Ночного города, хороня под обломками его обитателей.

Царёк Нижнего Города, по всей видимости, отдал приказ провести меня по примечательным улицам Нижнего города, чтобы показать уродство во всей красе. И только после того, как перед глазами пронеслись тысячи картин, меня привели к Агзаму, втолкнув в просторное помещение.

Царёк Нижнего города как мог, обустроил своё гнёздышко. Наверняка он невероятно гордился троном — огромным, резным стулом с позолоченными завитушками. В маленьких толстых кулачках был зажат бокал, размером в половину его огромной головы.

Агзам, названный так, будто в насмешку над своим маленьким ростом, сидел на троне, поглаживая детскими ручонками внушительный живот. Маленькие бусины чёрных глаз пристально рассматривали меня, не пропуская ни единой детали.

Карлик оставил бокал в сторону и хлопнул в ладоши, едва я остановилась посередине зала. Впереди стоял стол, заваленный едой, стояли бокалы и кувшины с вином.

— Что за дурные времена! Гости залазят в дом без спроса и не спешат появиться перед хозяином. Приходится выуживать их, тратить драгоценное время, заставлять бегать по лазам нужных мне людей… И всё ради чего? Ради того, чтобы посмотреть на возмутителя спокойствия. Нехорошо.

— Я рада, что твоё желание исполнилось, Агзам.

Я погладила грызуна по спинке, намеренно привлекая к нему внимание.

— Ты притащила с собой ручного грызуна? Ещё одни лишний рот в Нижнем городе нам совершенно ни к чему. Скормим его местным… зубастым.

— Зачем мне тащить грызунов с поверхности? Если ручным может стать любой из твоих зубастых, даже самый бешеный.

— Ха-ха-ха!

Агзам засмеялся, отирая слёзы, выступившие в уголках глаз.

— Хорошая шутка, хорошая, да. Можно будет держать тебя вот здесь, — карлик ткнул пухлым пальцем в подножие трона, — для того, чтобы ты веселила меня. Лишь бы у тебя хватило шуток. Как много их припасено у тебя, а?

— У меня скудный запас. Всего одна шутка и один фокус. Шутку я тебе уже рассказала. Осталось показать единственный фокус.

— Вот как? Ну давай, давай… Давно в Нижнем Городе не было так шумно и весело.

Агзам сложил пухлые ручки на своём животе и выжидающе посмотрела на меня. Я развела в стороны руками.

— Мне понадобятся твои кусачие бешеные грызуны. Хотя бы один.

Карлик прищурился, постучал пальцами по подлокотнику и заржал.

— Ладно. Так уж и быть. Из Нижнего тебе всё равно никуда не деться. Откормыш, принеси моей гостье то, что она просит.

Один из человеко-крыс кивнул и ушёл, вернувшись вскоре с клеткой, неся её впереди себя в вытянутой руке.

— Приступай, я погляжу, что ты с ним будешь делать. А ты, — ткнул в сторону прислужника Агзам, — стой рядом. Не хочу, чтобы голодная крыса кинулась в мою сторону.

Человек в маске кивнул, наклонился и отпер клетку, мгновенно отпрянув в сторону.

— Следи внимательно, — ещё раз цыкнул Агзам и подобрался на троне, бултыхнув ножками в воздухе.

Крыса в клетке перестала грызть железные прутья и села на задние лапы, принюхавшись к воздуху. Усы грызуна подрагивали. Головой грызун водил из стороны в сторону, не мигая, оглядывая всё красными глазками.

Я присела на корточки и приблизила руку к клетке. Грызун зашипел и стремительно кинулся вперёд. Агзам, подобравшись, вцепился в подлокотники. Грызун ткнулся влажным носом в протянутую ладонь и разинул пасть с жёлтыми клыками. Мои пальцы сомкнулись на его шее. Я вытащила его из клетки. Грызун заверещал, пытаясь вырваться, но не пускал в ход свои зубы, только скрёбся коготками. Я погладила живот грызуна, чувствуя, что с каждым поглаживающим движением грызун расслабляется. Спустя некоторое время гигантская крыса сидела на моих ладонях и с умным видом облизывала кончик хвоста, держа его в передних лапках.

— Ну и кого ты притащил?! — гаркнул Агзам, — ручную крыску, шикнувшую всего один раз! Я велел принести тебе не дрессированных!..

Человек в маске крысы попытался что-то сказать, но Агзам стукнул кулаком по подлокотнику:

— Забери и унеси!.. Живо.

Слуга согласно кивнул и потянулся за грызуном, не предвидя ничего плохого. Но едва пальцы коснулись загривка крысы, та извернулась и вцепилась в пальцы. Человек заныл и отодрал крысу, бросив её на пол. Та кинулась вперёд, скользя серой тенью по полу.

— Лови! Что застыл?!

Слуга отступил на несколько шагов, но от окрика очнулся и, выхватив из-за пояса клинок, рубанул по полу. Сталь зазвенела, ударившись о камень. Крыса заверещала — ей отрубили хвост и она бросилась на обидчика. Слуга, кое-как извернувшись, всё же отцепил её и разрубил тушку пополам.

Агзам застыл на месте, переводя глаза с меня на крысу, а потом на слугу, зажимающего в кулаке палец с выдранным куском плоти.

— Неплохо, неплохо… — наконец, проронил Агзам, причмокнув губами, — Верхние ищут тебя. Говорят, ты хотела отравить Молчуна.

Агзам хохотнул.

— Нас не существует, но нам обещана награда. Если мы выдадим тебя.

— Судя по тому, что ты ещё этого не сделал, у тебя есть какие-то другие мысли на этот счёт, не так ли?

— Конечно, есть, — фыркнул получеловек, — возможно, стоит потянуть время ещё немного. Тогда твоя ценность возрастёт и можно будет выторговать для нас гораздо больше.

— Или ты не сделаешь этого и утрёшь нос.

— Возможно, — поморщился Агзам и вздохнул, — не люблю, когда кто-то оказывается умнее меня.

— Не умнее. Была бы умнее, не оказалась здесь, среди уродцев и отбросов.

— Поосторожнее со словами, красотка. Тебя можно с лёгкостью превратить в одну из нас. Даже не потребуется прилагать особенных усилий — просто нужно будет оставить тебя наедине с твоими сёстрами. Женская зависть — страшная сила.

— Но ты этого не сделаешь.

— Почему же? То, что ты показала, занятно, да. Хади тоже умел играться со змейками, но они ему не помогли…

— Потому что даже твоим крысам не под силу одолеть гадюк. Говорят, Хади удалось надуть тебя и спрятаться глубоко в катакомбах. А подступиться к нему ты не можешь — заговаривающий змей собрал вокруг себя целую армию ядовитых пресмыкающихся.

— Ты посмотри, какая осведомлённость! Ну, допустим, допустим, да. И что с того?

— Как насчёт сделки?

Агзам засмеялся, засучил коротенькими ножками в воздухе. Объёмный живот, затянутый в алый бархат, заколыхался. Я подождала, пока утихнет его повизгивающий смех, спокойно обошла вокруг стола и наполнила два бокала вином.

— Э-э-э-эй, я не разрешал трогать это вино!..

— Поздно, Агзам. Я уже наполнила бокалы. Можем выпить за завершение сделки, и я отправлюсь в змеиное логово. Или ты останешься ни с чем и будешь дальше облизываться на утерянное добро.

Я протянула Агзаму бокал усмехнувшись. Тот одёрнул алый камзол и после короткого промедления взял тяжёлый бокал.

— Я ничего не теряю. Почти ничего. Одну смазливую мордашку. И возможность утереть нос верхним.

— Ты приобретёшь гораздо больше, Агзам.

— Выпьем же за это…

Змеиное логово Хади располагалось в южной части Нижнего города. Самой старой и обвалившейся больше всех. Осторожно ступая по земле, приходилось то и дело пригибаться, обходить стороной насыпи пыли и камней, вести себя осторожно, чтобы ненароком не спровоцировать обвал. Темнота, тишина и запустение царствовали здесь. И казалось, что звук моих шагов был слышен издалека. Наверняка так оно и было — я и не пряталась особо. Две сопровождающие меня «крысы» остались у границы, не осмеливаясь идти дальше, и сели резаться в карты.

А мне предстояло пройти намного дальше. Я ориентировалась лишь на внутреннее чутьё, понятия не имея, в какую сторону двигаться. Но из всех улочек выбирала те, что были уже и гаже прочих, те, которые было трудно пересечь. И, замечая боковым зрением юркие тела змеек, быстроисчезающие среди камней, понимала, что не ошиблась.

Стремительный шорох. Мелкие камешки осыпаются вниз с насыпи, к моим ногам. Я успеваю различить юркую тощую фигурку. И иду дальше, насторожённо прислушиваясь к происходящему вокруг. То тут, то там мелькают тени. Почти беззвучно, если бы не случайные шорохи. Засыпанная песком и щебнем улица выводит меня к тоннелю, вырубленному в скале. Огонь факела дрожит, отбрасывая причудливые тени на стены тоннеля.

Я ступаю ногой в его длинное узкое чрево и слышу шорох и шипение. Стены кажутся живыми: тут и там с корней деревьев свешиваются змейки. Большие и маленькие, самой разной окраски. С каждым шагом их становится всё больше и больше, они сползают по стенам и извиваются лентами по земле. Шаг. Ещё шаг. Я замираю — впереди в тоннеле, насколько хватает глаз, море лоснящихся змеиных тел, трущихся друг об друга.

Я ткнула факел тлеющим концом в землю, погасив его, сделала шаг вперёд и глубоко вздохнула остановившись. Прохладные чешуйчатые тела скользнули к ногам, взбираясь по ним…

Глава 60. Агзам

Агзам неторопливо разбирал на части жареную тушку птицы. Дела в городе крыс шли не то, чтобы хуже, чем всегда, но в последнее время слишком часто что-то шло не так, как он предполагал. Это немного раздражало. Не могло не раздражать. А ещё эти чужаки. Сначала узкоглазый, затем тощая девка с бешеными глазами. Смотрела так, словно ей нечего было терять. Нет, Агзам не суеверен, ни капли. Но чужаков на дух не выносит. Они не так уж часто появлялись в Амджаде и всегда срок их жизней заканчивался очень быстро. Чудо, что эти двое смогли выжить. Чудо, проворчал он себе под нос, и принялся с хлюпающим звуком обсасывать шейные позвонки птицы.

Агзам не верил в чудеса. Он верил в изворотливость, наглость и… везучесть? Да наверное. Он был везучим. Смог выжить в городе отбросов и даже возглавить один из его районов, будучи наполовину меньше остальных. Агзам мог назвать себя везучим сукиным сыном. Но эти двое явно превосходили его.

Впрочем, у везучести ей своей предел. Пацанёнок?.. Быстро приспосабливается, из него выйдет отличный «крысёныш». С сукой всё немного сложнее — умная и бесстрашная. Попытаться приговорить Молчуна. Ха, чем ей не угодил этот здоровяк? Не всё ли равно? Первой мыслью было оставить её у себя в качестве диковинной зверушки. Жаль, что он был не только мал ростом, но и немощен — с ней можно было бы неплохо позабавиться. Отдать старшим «крысам»?.. Ещё передерутся за право первым пристроиться между ножек. Избавиться сразу же. Да. Как только, исполнит обещанное. В том, что девка не врала, он не сомневался ни капли. Предчувствие его редко подводило. Поэтому — дождаться, пока выполнит свою часть сделки и избавиться немедля.

Для этой цели он отправил с ней двух откормышей — ублюдкам и в голову не придёт ослушаться его приказа. Хи-хи. Да, Агзам знал секрет «чёрных ткачих». Ничего сверхъестественного — всего лишь редкая смола, добываемая из корней растений, находящихся глубоко под землёй. Наркотик, вводящий в трансовое состояние — лепи из человека что угодно. Под действием наркотика он послушно исполнит всё и даже под пытками будет твердить то, что наплели «паучихи». Говорили, что некоторые могут противостоять действию наркотика. Агзам не верил в природную устойчивость. Агзам верил в бо́льшую дозу.

Сука принесёт товар, и Агзам сможет неплохо сторговаться с паучихами. Очень неплохо. Давно пора привести в порядок дела нижнего города. Многие «крысы» были недовольны тем, что Агзам прибрал к рукам власть. Людей можно запугать, но куда проще их купить. И как только сука принесёт обещанное, дела пойдут в гору… Прошло несколько дней… Может, уже и не принесёт, а? Нет-нет, чутьё говорило обратное.

В дверь осторожно поскреблись. Агзам отёр жирный рот о рукав и нетерпеливо прикрикнул, веля войти. Сначала показался один из откормышей, беззаветно преданных хозяину. Затем — девка, после неё — второй откормыш. Хорошая расстановка. Агзам не думал, что девка сильна, но лучше быть с ней наготове. Откормыши молча склонили головы и встали по обе стороны белобрысой.

— Как ты быстро управилась! Понравилось в змеином логове?

— Понравилось. По сравнению с некоторыми местами там довольно мило.

Агзам рассмеялся. Девка была несомненно хороша, и если бы не его предчувствие, вопившее в данный момент дурниной, что что-то идёт не так… Да, можно было бы оставить её в живых. Но увы. Ничего не поделаешь. Жизнь, вообще, несправедлива. Взглянуть хотя бы на него — обрубок в полчеловека ростом…

— Принесла?

— Да.

— Как поживает Хади?

— Заигрался со своими змейками. Не все игры безопасны даже для жителей Нижнего города. Тебе ли не знать?

— Хватит трепаться, покажи, что принесла.

Девка нырнула рукой за ворот широкой рубахи, доставая мешочек, болтавшийся на простой бечёвке. Агзам даже привстал, вытянувшись в её сторону. Если сука не солгала, у неё в руках сокровище. Достаточно всего одной маленькой стружки, чтобы превратить человека в послушную куклу. А из того количества, что было в руках красотки… О-о-о-о… Даже честолюбивые мысли Агзама не устремлялись так далеко.

Девка покрутила в тонких пальцах мешочек, взвешивая его на ладони.

— Возьми, — протянула она его.

Агзам, кряхтя, слез с высокого стула, подошёл, семеня короткими ножками, и протянул руку. На ладонь легла приятная тяжесть. Агзам сглотнул образовавшуюся слюну. Пальцы мелко задрожали. Он был так рад приобретению, что не сразу почувствовал, как по ноге снизу вверх скользнула маленькая юркая змейка. Треугольная голова с двумя ярко-жёлтыми пятнышками юркнула в широкие штанины.

Агзам дёрнулся, пытаясь наклониться, и достать пресмыкающееся, скользящее по толстой ляжке под тканью. Крик ужаса раздался, когда мелкие, но острые зубы змеи, полные смертельного яда, впились в кожу с внутренней стороны бедра. Мешочек с наркотиком вывалился из рук. Агзам беззвучно разевал рот, глаза налились кровью. Тело его дёрнулось и упало наземь, словно подкошенное.

В голове успела промелькнуть мысль: надо было избавиться от чужаков сразу же. Тело пронизывала острая боль, но двинуться он не мог. Змеиный яд вызывал почти мгновенное окоченение. Агзаму предстояло мучиться пару десятков мер времени. Сознание медленно угасало, когда спокойный голос девки разрезал тишину:

— Золотая гадюка — одна из самых ядовитых, Агзам.

Ты и сама такая же гадюка… — пронеслось в голове Агзама, когда девка нагнулась, блеснув копной золотистых волос, и подставила ладонь для змейки. Та юркнула к ней на ладонь и свернулась кольцом вокруг запястья, словно браслет. Девица переступила через онемевшее тело и лёгким пинком ноги опрокинула стол, спокойно усевшись на высокий стул, служивший Агзаму троном.

Сука… А эти двое… откормыши, почему они… стоят… без движения.

— Ты доволен, Хади? — обратилась девка к кому-то.

Где она увидела Хади… Его же тут… нет.

Вдруг один из откормышей улыбнулся и откинул прочь капюшон вместе с маской, присел на корточки рядом с ним, потрепав по щеке. Агзам ничего не почувствовал — только увидел, как рука приближается к его лицу.

— Жадность — худший из пороков, друг.

Глава 61. Айяра

Колени заныли от долгого ожидания. Айяра лишь слегка дёрнула головой вверх, как тут же по оголённой спине прошлась плеть.

— Господи-и-ин!..

— Молчать.

Как всегда, равнодушный голос, лишённый эмоций. А ведь она так старалась угодить… И ни единой похвальбы. Кончик плети ударяет совсем рядом с головой, прижатой к холодному каменному полу.

— Не раскрывай рта прежде меня. Неужели забыла?

— Нет-нет-нет, Господин.

Айяра поползла вперёд, пока не уткнулась головой в острый носок сапога, окованный сталью. Осторожно подняла голова. Медленно-медленно. И взглянула в лицо своего Господина, Создателя и Художника паутины.

— Рассказывай.

Острый носок сапога придвинулся чуть ближе. Наконец-то. Острое чувство благодарности захлестнуло с головой и она приложилась губами к холодному металлу, глядя в этот момент на лицо Господина.

— Довольно. Рассказывай.

Сапог отодвинулся. Айяра выпрямилась, но с колен не встала, смиренно сложила руки на них и принялась рассказывать. Подробно. Без утайки. Едва окончив, она потупила глаза в холодный пол, ожидая, что скажет Господин. Осмелилась поднять глаза — он сидел без единого движения, смотря поверх головы.

— Плохо, Айяра.

Она внутренне сжалась от этих двух слов.

— Я ничего не могу поделать, Господин.

— Неужели? Ты так плохо ткёшь? Чему вас учат? Если даже лучшей из ткачих не по силам окрутить одного-единственного бессмертного. Плохо.

— Может быть, стоит попробовать иначе?

— Что?

Впервые в его голосе послышалось что-то, отдалённо напоминающее эмоции. Но какие?.. Айяра, приободрившись, продвинулась вперёд, но сапог резко поднялся, остановив её даже в таком крошечном порыве.

— Стой. Говори.

— Не получается, Господин… Я даже пыталась сменить облик, но ему всё нипочём. Может, стоит обратить внимание на других..?

— На других? На других, Айяра? Проделано уже столь многое. Это наш шанс закрепиться и пустить корни. Иной возможности дёргать за подходящие ниточки может не представиться. Как удачно тогда совпало, что Верховному понадобилось вернуть домой своего олуха, воспользовавшись услугами ткачих. Всё было выполнено так, как задумывалось. Напомнить тебе цену?

— Нет, Господин. Я помню. Мать-Ткачиха договорилась с Верховным, что выдаст замуж за его сына одну из своих дочерей.

Господин кивнул.

— Правильно. Из всех ткачих выбрали тебя… Инсар вернулся. Что требовалось от тебя? Всего лишь сделать так, чтобы этот болван стал послушным инструментом исполнения нашей воли. И почему ты до сих пор не справилась с задачей?

— Девчонка, Господин.

— Ты разучилась охмурять и ублажать мужчин?

— Нет, мой Господин. Но он принёс ей клятву. И даже несмотря на отречение от неё, мне никак не удавалось нащупать слабое место. Ризван решил вернуть девчонку на время, и у Инсара не хватает упорства. Оно тает рядом с ней. Ещё немного — и он бы плюнул даже на мнимое предательство.

— И поэтому ты решила устроить это представление с отравлением? Не посоветовавшись со мной?

А вот сейчас не нужно было гадать: господин был зол…

— Момент был удачный. Девчонка очень неосторожно высказалась. И не воспользоваться ситуацией было бы глупо.

— Глупо было поступать столь опрометчиво! Чего ты добилась? Ничего!..

Айяра опустила голову: она понимала, что сплоховала, но не могла понять, где она просчиталась.

— Все подозрения должны были упасть на девчонку. Так и получилось. Все думают, что именно чужачка отравила Инсара. Именно она оставляла вино в комнате.

— Ты глупа и недальновидна, Айяра.

— Нет-нет-нет, мой господин. Одна служанка… Я заговорила её. Она и под страхом смерти поклянётся, что видела, как девчонка кралась ночью и шныряла на кухне там, где ей не следует.

— Под страхом смерти? Если её окунут в Исток…

— Не окунут. Она путается с управляющим. Его заставят вытаскивать Инсара из лап смерти. Это будет стоить ему жизни. А служанка как только узнает о том, что он испустил дух, наложит на себя руки.

— Да? Но ты забыла маленькую деталь. Почему девчонка улизнула?

— Моя ошибка, господин… Я просчиталась. Не думала, что управляющий сделает вид, будто ничего не заметил. И влиять на него было небезопасно. Он на особом счету…

— Плохо. Айяра. Очень плохо. Чего ты добилась в итоге? Девчонка улизнула, в то время как её должны были схватить при хорошем раскладе. Но ты просчиталась, выпустила одну нить из рук. Теперь вся паутина расползается на отдельные составляющие.

Господин замолчал, но говорил его хлыст, стегающий по обеим сторонам от Айяры очень быстро. Сухие щелчки отпечатывались в сознании.

— Твоё счастье, Айяра, что на тебе нельзя сейчас оставлять следов, чтобы не возбудить даже малейшего подозрения.

Господин помолчал и ткнул носом сапога под подбородок, приподнимая его:

— Мать-Ткачиха?

Айяра затараторила быстро-быстро:

— Она занята своими паучками. Новый выводок. И ничего не подозревает.

Сапог ткнул в челюсть, казалось бы, несильно, но больно.

— Уверена?

— Да, Господин. А Верховный усердно ищет пути избавления своего олуха от клятвы.

— Её невозможно отменить, глупца ждёт неминуемая смерть, если он не вернётся на путь служения. Но Верховному о том знать не стоит. Хватка у него уже не та. И он никогда не выказывал рвение в цитадели… Но если вдруг окажется, будто одна из тайн оберегалась столь тщательно, что о ней знают единицы?..

— Господин?..

— Ничего особенного. Всего лишь сделать вид, якобы связь можно разорвать. Девчонку в любом случае нужно будет убрать, если она как бельмо на глазу олуха. Верховный с радостью согласится. Он больше переживает за репутацию, чем за собственного сына. И даже если заподозрит неладное, будет рад уйти незапятнанным славой о сыне-клятвопреступнике. Он держит это в тайне. И как может, оттягивает начальные ступени церемонии.

— Хорошо, Господин. За ней отправятся чистильщики?

— Это лишнее. Ты забыла, Айяра, о мальчишке. Его вот-вот доставят. Нужно будет всего лишь дать случайно увидеть его девчонке. Мой старый друг из Нижнего города позаботится об этом в нужный момент. И она сама придёт к нам.

— Нужно лишь не опоздать.

— Да, Айяра. Не опоздать и не высовывать свой нос. Ты — убитая горем и притихшая невеста. Не более того.

— Вы так мудры, Господин.

— А ты недостаточно прозорлива. Твоё честолюбие не даёт тебе здраво мыслить.

— На этот раз всё должно получиться, мой Господин.

— Даже если не выйдет, всегда можно будет надавить на чувство вины, показав мальчишку Инсару.

— Но он даже не догадывается о его существовании.

— И что с того? Яд разъедает ему мозг и лишает воли, но глаза у него есть. Это будет последней каплей.

— Да, Господин.

— Свободна, Айяра.

Айяра послушно приложилась губами к стальному носу сапога и поползла назад, не поворачиваясь к Господину спиной. Ни в коем случае. Господин не любил неповиновения хоть в чём-то.

Она не сомневалась, что как только всё устроится лучшим образом, он не преминет напомнить ей о всех промашках, даже самых маленьких. Холодок пробежал по телу, словно каждая нить паутины на её теле стала оголённым нервом. Скорее всего, так и будет. Армат, «бездушный» заставит её испытать сильнейшую боль. Но к тому времени они будут дёргать за ниточки этот город. И ощущение триумфа принесёт невиданное наслаждение, которое перекроет всё.

Глава 62. Инсар

— Да ты просто не убиваемая скотина! — послышался насмешливый голос Ризвана.

Инсар открыл глаза. Комната качалась и никак не удавалось сосредоточить взгляд на фигуре приятеля. Она расплывалась в стороны, отчего приятель казался ещё бо́льшим здоровяком. Инсар медленно сел. Серая муть перед глазами начинала таять и очертания предметов становились чётче.

— Не советую этого делать, — голос Ризвана стал более серьёзным.

Инсар, наплевав на предостережения, попытался встать, но оказался отброшен на кровать ударом кулака. Внутри взметнулась злость и странным образом разорвала последние остатки липкого кокона сна.

— Давно хотел это сделать, — заулыбался Ризван, потирая костяшки кулака о ладонь, — может быть, попытаешься встать ещё раз, а? Второй кулак тоже чешется.

— Заткнись, болтун, — буквы складывались в слова медленнее, чем хотелось бы.

— Хоть говорить не разучился, и то хорошо, — снова хмыкнул Ризван, но тут посерьёзнел, — если ты пришёл в себя, придётся тебе как следует потрепать своим языком, рассказывая, что произошло. Не хватает парочки деталей.

— Ничего. И отвали от меня.

— Да что ты? Хочешь сказать, просто дрых без задних ног пару седмиц?

Инсар провернул в голове сказанную мысль, отозвавшуюся звоном. Так долго… Рука коснулась лица, заросшего ещё больше, чем было.

— Мне ты ничего не хочешь говорить, но я настаиваю.

Ризван выделил последнее слово.

— Говорить придётся, Инсар. С момента, как ты прилёг… отдохнуть, прошло немало времени. Меня, знаешь ли, повысили. Я временно занимаюсь выполнением твоих обязанностей. И поскольку ты не пришёл в себя окончательно, я могу заставить тебя говорить.

Инсар слабо улыбнулся.

— Чем ты можешь пригрозить мне? Ты же знаешь, что для меня вопрос решённый.

— Я выколочу из тебя дурь, Инсар. И плевать, сколько времени ты будешь на меня дуться после этого.

— Мне нужно увидеть…

— О-о-о, заговорил! Тебе нужно. И что тебе нужно? Увидеть ненаглядную занозу? Здесь я тебе ничем не могу помочь.

— Заткнись. От тебя голова раскалывается больше прежнего. Как скоро отправляются следующие наёмники?

— Прошёл почти целый сезон. Осталось совсем немного.

Почти целый сезон. Так быстро. Пролетел как один бессмысленный день.

— Девчонку нужно вывести из города.

— О-о-о, да ты смышлён. Добавилось мозгов, да? Позвать её прямо сейчас?

Ризван огляделся по сторонам, словно искал девушку, и даже зачем-то заглянул в кувшин.

— Прекрати, идиот, — не выдержал Инсар.

— Я — идиот? Похоже, что у тебя последние мозги засохли! Или ты считаешь, что она до сих пор здесь? Конечно, она ещё в городе. Но не в том, в котором ты думаешь, тупица. И не надо на меня смотреть так, словно это я во всём виноват. Что такого ты с ней не поделил в последний день, если красотка кинулась травить тебя, а потом спустилась в крысиные норы?

Нижний город? Сочетание этих слов подстегнуло сильнее, чем хлыст кнута.

— Эй, постой, постой! Куда собрался?

— Это всё зашло слишком далеко. Ей здесь не место. Плевать, что она хотела сделать и что уже успела сделать. Надо вывести её оттуда.

Инсар поднялся и натянул рубаху, разгоняя движениями кровь по телу.

— Нет, я ошибся. Ты ещё больший идиот, чем я мог себе предположить. Сядь. И расскажи, что ты собираешься сделать. Залезть в эти вонючие норы, пройтись прогулочным шагом и вывести занозу под ручку из города? Я ещё расскажу в красках, какой тупой и бессмысленный у тебя план, но дальше-то что?

— Вот и расскажешь мне по дороге, какой тупой и бессмысленный у меня план. А дальше ты отправишься вместе с ней туда, куда она скажет.

Ризван громко заржал.

— Перекладываешь на меня свою головную боль? Если до того момента, как она пыталась отравить тебя, я подумывал о том, чтобы приложить некие усилия для завоевания её внимание, то теперь — нет. Спасибо, но мне не нужна сумасбродка, способная натравить на меня крыс.

Ризван вздохнул.

— Может быть, что-то просветлело в твоих мозгах, дружище. Но ты забываешь о том, что девчонку обвиняют и к тому же она в бегах. Ты же знаешь, какое наказание ждёт беглых рабов? И это лишь малая часть того, о чём тебе стоит заботиться. Не забывай ещё о статусе верховного, который на тебя хотят нацепить, и о браке…

— Девчонка пыталась отравить меня, а не их. И у неё были на то свои причины. А Верховный может отправляться в пекло со своими желаниями. Верховный, паучиха и все остальные.

Инсар отодвинул рукой Ризвана в сторону и вышел в коридор, свистнув пса. Ответом ему была тишина.

— Где Сафи? Его держат взаперти?

— Конечно. Он взаперти объятий смерти. Девчонка отравила пса, когда бежала… Что ты ржёшь, сумасброд?

— Артемия бы не стала травить пса. Она могла попытаться отравить меня, но только не пса.

Ризван почесал бороду рукой, глядя на веселящегося приятеля.

— Ты точно сошёл с ума. Яд разъел тебе мозг. На твоём месте я бы не стал так веселиться. А если ты так сильно хочешь сдохнуть, мог бы найти способ попроще, чем выводить из себя красотку до такой степени, что ей захотелось тебя отравить.

Ризван тенью двинулся за Инсаром и спросил не удержавшись:

— Ты хорошо развлёкся перед тем, как нахлестаться вина?

— О чём ты?

— Святая простота. Можешь не стыдиться, что у тебя от её вида чресла дымятся.

— С чего ты взял?..

Ризван хмыкнул, но потом переменился в лице:

— Слуги видели, как девчонка кралась в твою спальню ночью. Явно затем, чтобы выжать тебя досуха, а потом напоить вином, дав тебе утолить жажду.

Инсар развернулся и сдавил плечо приятеля.

— Эй, полегче!..

— Повтори. Ещё раз. Кто видел девчонку? Её не было в моей спальне в ту ночь. И не было бы по её воле. Вообще. Она бы сдохла, но шагу в мою сторону не ступила после того, как…

Инсар осекся и выругался. Ризван подхватил:

— Давай договаривай. После того как затащил к себе, а потом указал на место подстилки? И что она на это тебе ответила? Пойдёт на всё, чтобы не допустить этого. А ссориться потише не пробовали? Слуги всё слышали и видели.

Инсар растёр лицо руками:

— Зови сюда всех, кто трепал своим языком. Всех.

— Я бы с радостью позвал всех, но один точно не сможет ступить и шагу. Тиро. Он выполнил то, что было велено. И похоже, сделал это весьма неплохо, если у тебя прочистились мозги.

— Он ещё жив?

Ризван пожал плечами:

— Он с самого утра харкал чёрной слизью. Его отвели в свою комнату.

Инсар быстрым шагом пересёк пространство дома и вошёл в комнату. Управляющий неподвижно лежал на кровати. Тело его уже остыло. Чёрной слизью залило всю его грудь и даже на стене были чёрные капли — так Тиро пытался избавиться от чужой болезни, которую перенимал на себя.

— Много же в тебе накопилось дерьма, Инсар, если даже Тиро им захлебнулся, — глубокомысленно произнёс Ризван, глядя на управляющего, уже шагнувшего на порог смерти.

— Хватит трепать языком. От этого мешка мы уже ничего не добьёмся. Где остальные болтуны?..

— Была ещё одна служанка. Надо найти её, — нахмурился Ризван.

— Говоришь, тебя повысили? Поздравляю. А с моей прислугой не в состоянии управиться?

Инсар нетерпеливо прохаживался по просторному коридору, пока все слуги сбегались на зов хозяина.

— Ничего этого бы не было, умей ты вести себя с девчонкой, как она того заслуживает, — цыкнул Ризван.

В груди взметнулась чёрная злость вперемежку с яростью.

— Большой знаток женщин? Может быть, и эту уже попробовал, а?

— Хотелось, — в тон ему ответил Ризван, — только рожу обжёг.

Он перевёл взгляд на слуг.

— Одной не хватает.

— Где она?

Слуги переглянулись, не решаясь вымолвить слово и всё ещё не веря, что хозяин, лежавший при смерти так долго, сейчас здравствует.

— Она проведывала Тиро, а потом ушла в комнату для слуг, сказала, нездоровится, — наконец, вымолвил кто-то.

— Наверняка пошла тосковать, — поддакнул второй.

Дверь в общую комнату была изнутри подпёрта чем-то. Хватило одного пинка, чтобы раскрыть её и всего одного взгляда, чтобы понять — служанка покончила с собой, вскрыв вены.

Глава 63. Артемия

Сторговаться с Хади стоило немалых трудов. Меня не покидало ощущение, что стоит мне хоть немного отвести глаза в сторону или показать свой страх, как он тут же возьмёт верх и, не глядя, перешагнёт через мой труп точно так же, как я перешагнула через труп его бывшего приятеля.

— Не слишком ли много ты хочешь? — осклабился Хади.

— Нет. Ровно столько, сколько нужно.

— Если бы не змейки…

— То же самое говорил Агзам, — отрезала я, поглаживая голову золотой гадюки на своём запястье.

— Не зарывайся.

— Не срывай условия сделки, Хади. Ты получил своё, я хочу получить своё.

— У тебя огромные аппетиты, Артемия.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько вот это всё, — показала я рукой вокруг, — мелко для меня.

Хади хрипло рассмеялся.

— Поэтому ты так рвёшься покинуть нижний Амджад?

— Не только нижний, Хади. Я выберусь и из Верхнего.

Хади поскрёб щеку, заросшую щетиной:

— Я бы на это посмотрел.

— Ты шутник, Хади, — рассмеялась я, — я не знала ещё ни одного слепца, который бы вдруг прозрел.

— Потому и говорю, что с удовольствием бы посмотрел на это.

— Что ты будешь делать с этим? — указала я рукой на мешочек с наркотиком.

— Торговаться. Паучихам придётся немало заплатить за него. Расценки возросли. Подкупать чистильщиков становится всё дороже.

Я отмахнулась рукой:

— Делай с ним что хочешь, Хади. Меня это не интересует. Я избавила тебя от карлика, и город снова твой. Пора бы и тебе исполнить условия сделки.

Хади снова улыбнулся, уставившись на меня своими слепыми глазами так, словно мог что-то видеть. Я не верила, что из города нет выхода. В любом месте можно найти свою лазейку.

— Не хочешь остаться?

— Я повторю тебе то, что сказала совсем недавно. Ты шутник. Больше всего на свете я мечтаю покинуть стены этого мерзкого города. И, заметь, я говорю сейчас не только о Нижнем городе. Верхний мне омерзителен настолько же. Шлюхи, воры, наёмники и душегубы… Занятные жители, торгующие собой. Проститутки, все до единого.

— О-о-о-о, как ты сердита! Хочешь сказать, там, откуда ты родом, всё обстоит иначе?

— Нет, Хади. Не настолько уж они отличаются. Но там это не доведено до такой степени абсурда, как здесь. Всё, кончай трепаться. Я хочу убраться отсюда — и поживее. Веди меня в свои норы.

Хади потёр сухие ладони и потянулся к змейке на моём запястье. Та разинула пасть, показывая ядовитые зубы.

— Эх, были времена, когда змейки любили меня. Нет… Они не все слушались меня. Но хотя бы не нападали на меня.

— А на твоих людей?

— Ну-у-у… Все мы рано или поздно умрём. Увы, я не могу заставить их делать что-то, даже нескольких из них, подобно тебе.

— Вопрос послушания остальных — лишь дело времени, Хади.

— Очень большого количества времени.

— Ты меня утомляешь.

— Не терпится, да? А как насчёт того, чтобы своими глазами увидеть подарок, что ты хочешь преподнести Молчуну? Как-то нехорошо… Дарителя не будет рядом.

Я пожала плечами:

— Даже если ты не сдержишь своё слово, я буду уже далеко отсюда. Мне будет плевать.

— Хорошо, тогда пойдём…

Нас опередили. В дверь поскреблись. Хади обернулся на звук:

— Готово?

— Да, все откормыши и верные люди Агзама отправились кормить полчища крыс. Осталось несколько людей, чья верность под вопросом. Остальные рады возвращению старых порядков, тишине и спокойствию.

— Кто там, веди!

Прислужник Хади согласно кивнул и открыл дверь, издав короткий приказ. Я равнодушно посмотрела на шеренгу жителей Нижнего города. Что станет с ними, меня не касалось. Взгляд скользнул дальше и споткнулся на узкоглазом миркхийце.

— Что скажешь?

— Узкоглазого отдай мне.

— Уверена? — спросил Хади, — говорят, он тот ещё проныра. Крысёныш лазит по норам так, словно всю жизнь в них провёл…

— Уверена, — улыбнулась я, — и он не крысёныш, а волчонок. Всегда себе на уме и верен лишь самому себе.

— Как знаешь, как знаешь, — проворчал Хади, — но я бы избавился.

— После предательства своего приятеля-карлика ты стал подозрительнее?

— В тысячу раз, — подтвердил Хади, — этого отпустить. От всех остальных избавиться.

Кто-то возмущённо заверещал, но прислужники Хади быстро оборвали недовольный ропот тычками в спину. Касым осторожно подошёл и остановился рядом, поглядывая исподлобья.

— Не рад мне, волчонок?

Миркхиец почесал пяткой вторую ногу:

— Даже не знаю. С того момента, как мы повстречались, я только и делаю, что попадаю в передряги.

— Как оказалось, у тебя толстая шкура, справишься.

Миркхиец улыбнулся… Хоть что-то положительное за последнее время.

Хади сдержал своё слово, но не сразу. Прошло несколько дней, прежде чем он разрешил себе спокойно вздохнуть и отправиться выполнять свою часть сделки. Несколько дней, которые я отчитывала лишь по привычке, потому что в Нижнем городе не было ни ночи, ни дня. Мы долго петляли по лабиринту и, наконец, Хади остановился, ткнув в один из чернеющих провалов.

— Туда.

— Уверен, слепец? Почему туда, а не в соседний лаз с левой стороны?

— Потому что я знаю нижний Амджад вдоль и поперёк. Я один из немногих, кто родился и прожил всю свою жизнь здесь, ни разу не побывав на поверхности. Не хочешь — не лезь.

Спасительный лаз манил своей темнотой. Стоит только пройти по нему, никуда не сворачивая, и, по словам Хади, — окажешься в ущелье. За пределами Амджада. Свобода так близко, стоит лишь шагнуть вперёд. Но отчего-то мне не верилось. Тревога смутно шевельнулась внутри. Я резко обернулась к Хади, отдав приказ змейке скользнуть к нему.

— В чём подвох, старая изворотливая падаль, а?

— Не стоит натравливать на меня…

— В чём подвох, ещё раз спрашиваю я тебя?

Хади улыбнулся.

— Думаешь, если бы всё было настолько просто, через эту дыру не устремились прочь сотни сумасбродов вроде тебя? О!.. Амджад не любит чужаков, но ещё больше не любит выпускать из тесных объятий своих жителей, не навязав перед этим на них какие-нибудь обязательства! Там, снаружи тебя будут ждать «бездушные», «чистильщики». Лаз настолько узкий в самом конце, что приходится ползти. И как только через него появляется чья-то дурная голова, которой не следует покидать город… Вжух!..

Хади взмахнул рукой в воздухе и засмеялся.

— Лживая сука!.. Ты мог сказать правду сразу.

— Ты не захотела слушать. Была настолько уверена, что можно сбежать. Вот он твой шанс.

Я приложила ладонь к пылающему лбу.

— Змеи, крысы… Можно натравить на них всех. Пустить грызунов в узкий лаз и поджечь. Они побегут вперёд и очистят путь.

— Ты уверена? Чистильщиков не зря называют именно так. Уж поверь, они могут справляться с грызунами вроде нас. И с обычными грызунами тоже.

Я присела у стены.

— Тогда в чём смысл?.. Зачем оставлять в живых «крысёнышей», если можно запросто очистить город от неугодных. Оставить самых здоровых и сильных, не пачкаться обо всё это!..

— О, да ты мыслишь похлеще Верхних, — ухмыльнулся Хади и присел рядом, — не забывай маленькую особенность нашего города. Он закрыт для всех. Кроме определённых дней. Исток есть, но…

— Проклятье. Я не приняла его в расчёт. Подумала, эта тайна настолько оберегаема, что стоит поискать пути в обход.

— Смысл в том, что воды Истока защищают нас. Но для того чтобы очистить путь, требуются усилия. Смертельные усилия. Живая рабочая сила приводит в движение механизм, откачивающий воду. Но обратно не выходит никто… Так уже устроено. Зачем умерщвлять верхних жителей, когда есть отбросы вроде нас? Которые хотят жить даже в таких условиях. А пожертвовать иногда немногим предпочтительнее, чем подыхать сразу.

— Мудрёно, — вздохнула я, — а если отказаться? Они же могут ничего не делать.

— Они не могут бездействовать. Потому что им нашёптывают. И шёпот настолько убеждающий, что никто не в силах устоять.

— Паучихи?..

— Да. Отказаться в очередной раз можем мы, но тогда нас всех просто выкурят из нор и заселят их новыми жителями, гораздо более послушными.

— Замкнутый круг. Как же мне надоело ходить по нему!..

Я отёрла щёки от мокрых дорожек слёз. Рядом шмыгнул носом миркхиец.

— Касым, ты же любишь считать. Скажи, сколько крыс ты съел за всё время, что находишься здесь?

— Много, Алтана.

Я кивнула головой, не став одёргивать его. Иногда миркхиец забывался, называя меня прозвищем. В особенности когда всё шло наперекосяк. Как сейчас.

— Если мы не можем покинуть пределы города сейчас, надо нанести визит вежливости нашим верхним друзьям. Я обещала накормить одного бессмертного до отвала. Говорят, он всё же не умер. Пусть полакомится изысканным блюдом.

— Что ты ещё придумала? — поинтересовался Хади.

— Ничего, кроме того, о чём мы с тобой договаривались. Веди нас обратно. Придётся задержаться в гостях.

Хади согласно кивнул.

— Поживёшь в комнате, которую когда-то занимал карлик. Он любил нежить себя, словно девица. Для тебя будет в самый раз.

Я рассмеялась:

— Неужели? Предлагаешь утешиться мягкой периной под задницей вместо свободы?

Глава 64. Артемия

Амджад не торопился выпускать нас из своих цепких объятий. Хади великодушно отвёл мне роскошные апартаменты. Я прошлась по комнате: у карлика была непомерная тяга к алому и дорогим тканям. Пока все остальные его «крысёныши» ютились по грязным холодным углам, он нежил свой зад на шёлковых простынях. Ткань приятно льнула к телу. Забытое ощущение роскоши. Если закрыть глаза, можно представить, что всё прошедшее — лишь горестный сон, который исчезнет, стоит только открыть глаза. Но реальность упорно не хотела становиться призрачным миражом. Она, словно затянувшийся кошмар, липла к телу.

Нижнего города якобы не существует. Но слухи доходят и сюда. Молчун не испустил дух. Наверняка благодаря Тиро, лысому управляющему. Хозяин выкарабкался, а его огромная псина — нет. Интересно, сколько раз «бессмертный» может ловко уходить от острых когтей смерти? Казалось, что он — заговорённый. Ядовитая желчь разлилась внутри. Наверняка пирует, заливая свою глотку вином, прижимая к горячему боку рыжую потаскуху.

— Касым!

— Что, Алтана?

— Не хочешь прогуляться?

Миркхиец осторожно кивнул, но поинтересовался:

— Что нужно сделать?

— Ничего особенного. Всего лишь потолкаться среди рвани. Наверняка «чистильщики» изменят время и частоту обхода. Было бы неплохо узнать, куда и как они теперь направляются.

Я немного помолчала:

— Мне кажется, в честь нашего молчаливого друга закатят славную пирушку.

— Ты хочешь заявиться туда?

— Ха-ха! Нет, я ещё не настолько выжила из ума. Всего лишь передам ему привет…

— Совсем скоро у тебя пропадёт желание вылезать на поверхность, — фыркнул Хади с порога, — и нет нужды гонять «крысёныша» просто так. Паучихи хорошо заплатили за кусок смолы, а чистильщики любезно шепнули пару слов.

— Надо же, как всё удачно складывается! — съязвила я.

— Всего лишь выполняю условия сделки, — мотнул головой Хади, — но за твоё благополучное возвращение не поручится никто.

— Я позабочусь об этом сама, Хади. Мне лишь нужно знать, куда и как идти. И Касым отправится со мной. Я ещё не знаю все лазы так хорошо, как он.

— Мальчишка нужен будет здесь.

— Нет, Хади. Миркхиец же не вызывает у тебя доверия? С чего вдруг он понадобился тебе?

— Я не люблю, когда мои люди бездельничают.

— Твои люди? С каких пор подаренный мне волчонок стал твоим? Я не вмешиваюсь в твои дела Хади, и не сую свой нос в управление Нижним городом, хотя могла бы сделать пару замечаний.

Хади заулыбался:

— Ох и наглая же ты сука!

— Осторожнее, Хади. Не стоит злить меня. И змеек тоже. Ты вновь возглавил Нижний город. Вознёсся даже выше, чем в прежние времена, когда тебе принадлежала лишь половина. Я не лезу и не претендую на город отбросов. Но могла бы и забрать…

— Повторю: наглая же ты сука… И как ты намереваешься это сделать?

— Змейки становятся всё разговорчивее, Хади. И крысы тоже.

— Намекаешь, что спустишь всех?.. У тебя это получится? Не лопнешь от усердия?

— Может быть, и лопну, но к тому времени не будет в живых ни тебя, ни одного из твоих людей. А новоприбывшие будут бояться сделать хоть что-то, чтобы разозлить меня. Тебе ли не знать, как крепко страх держит людей в повиновении. Все до сих пор считают, что ты умеешь заговаривать змей. И потому послушно склоняют головы.

— Нет, Артемия. Они склоняют головы не только поэтому. Но неужели мы станем спорить сейчас?

— Не стоит спорить, это ты правильно подметил. Лучше поделись сведениями, Хади.

— Чтобы ты занималась сумасбродством?

— Жизнь в подземелье нельзя назвать радужной. Хочу привнести в неё парочку маленьких радостей.

— Главное, чтобы твои маленькие радости не поставили под удар всех жителей нижнего Амджада, — проворчал Хади.

Глава 65. Инсар

— Что дальше, Инсар? — спросил Ризван, как только они остались наедине, без лишних ушей и глаз. Хотя иногда Инсару казалось, что даже пустота смотрит в него своими глазами.

— С наступлением темноты отправимся вниз. Ты же бывал там как-то?

— Прежде чем ты сунешь туда своё благородное рыло, хочу тебя предупредить. Девчонка не рвётся прочь из нор.

— Откуда тебе известно? — прищурился Инсар.

— Слухи пробираются и из вонючих лазов, — уклонился от прямого ответа Ризван.

Почему не ответил прямо? Знать бы о причинах наверняка. Но пока придётся довольствоваться тем, что есть. Но сначала нужно разобраться с Верховным, сообщившим ему, что есть возможность исправить сотворённое.

— Я же говорил тебе, что можно снять печать клятвы. Наши друзья из числа «бездушных» как следует зарыли свои бледные носы в книги и нашли способ.

Инсар усмехнулся: Верховный разговаривал с едва различимыми эмоциями, так, словно в нём жизни осталось — всего ничего. Возможно, это и было так на самом деле. Новость о том, что способ нашёлся, он объявил гораздо более радостным тоном, чем поздравлял с выздоровлением.

— Виновные в покушении будут наказаны. «Чистильщики» уже начали выкуривать грызунов.

— Неужели?

— Сомневаешься в правдивости моих слов, Инсар?

Инсар отрицательно покачал головой, стараясь как можно быстрее избавиться от общества Верховного, тяготившего его. И если слова о зачистке нор верны, ему следует поторопиться.

— … гостей будет немало.

— Что? — Инсар прослушал часть речи Верховного и уловил лишь последние слова.

— Видимо, Тиро потрудился над тобой недостаточно хорошо, если ты частично лишился слуха, — цыкнул Верховный, — мы должны показать, что сильны и всё идёт по плану. Сегодня же вечером. Соберутся все представители кланов…

— Это лишнее, Верховный.

— Лишнее — это ерунда, что несёт твой рот. Я списываю всё на яд, разъедающий тебе мозг. И только поэтому не приструню как следует. Ступай. Чем быстрее мы с этим разберёмся, тем будет лучше для всех нас. И для тебя в первую очередь. В следующий раз ты будешь знать, что не стоит опрометчиво раскидываться клятвами.

Нетерпение сжигало нутро. Во что бы то ни стало увидеть Артемию и убедиться: с ней всё в порядке. Нижний город… Он даже боялся думать, что там могут с ней сотворить…

Ризван усмехнулся, глядя на него. Так, словно знал что-то, но не собирался делиться этим с приятелем. Старый друг был прав, говоря, что Тиро постарался как следует, заплатив за это своей жизнью. Инсар чувствовал себя значительно лучше, словно Тиро удалось отсрочить неминуемое. Внутренний голос хмыкнул: разум немного очистился, и над всеми обидами, разочарованием и злобой на самого себя возобладало желание защитить девчонку. Убрать как можно дальше от себя, делающего только хуже с каждой встречей. Когда уничтожить не поднималась рука, но растравливать понемногу получалось очень хорошо. Даже слишком.

… Душный чад зала и множественные голоса выкачивали силы и туманили рассудок. Инсар поднялся, отрицательно мотнул головой на вопросительный взгляд Ризвана. Нет, ещё рано. Немного позднее. Сейчас нужно только освежить голову и липкие мысли. Паучиха сидела поодаль, скромная, как никогда ранее, и поглядывала на него с нескрываемым обожанием, словно на её глазах совершилось чудо. От приторного взгляда выпнуть ткачиху и послать Верховного хотелось особенно сильно.

Инсар прошёл мимо стражи, выбравшись на улицы города. Чистильщики рьяно рыскали по кварталу в первые часы ночи, сейчас их стало меньше, но всё равно было гораздо больше чем обычно. Ноги сами прихотливо направляли его движение. Вдруг — едва заметное движение впереди. В тени домов осторожно кралась тень. Очертания тонкой фигурки были знакомы до боли: пальцы помнили каждый изгиб желанного тела. Наглая и самоуверенная настолько, что не только прижилась даже в городе крыс, но и осмелилась высунуть нос на поверхность.

Он двинулся вперёд. Тело послушно несло его навстречу к ней. Перехватил за углом, опередив в лабиринте улочек. От неожиданности она дёрнулась назад и застыла, вглядываясь в него.

— Поздравляю с выздоровлением, Инсар. В честь будущего Верховного закатили пирушку?

— И, судя по всему, ты хотела бы на ней присутствовать?

Артемия рассмеялась.

— Да, но только не в роли прислужницы. Хотела бы присутствовать в качестве дорогого гостя. Жаль только, что Верхние не якшаются с «крысёнышами». Боитесь запачкаться?

— К чему ядовитый тон, Артемия?

— Ядовитый, да. Под стать моему нутру. Ты же считаешь именно так. Теперь я соответствую всем твоим представлениям обо мне. Скажи, ты рад?..

Инсар двинулся вперёд.

— Не приближайся, Молчун. Стой там, где стоишь.

— Кличка? С каких пор ты стала перенимать жаргон и употреблять клички?

— С тех самых пор, как решила, что ты недостоин своего имени. А прозвище подходящее, ловко схватили суть. Вернёмся к пиру. Я, как хороший гость, пришла не с пустыми руками.

Артемия схватила тряпичный мешок, болтавшийся на поясе, и швырнула, его к ногам Инсара.

— Что это?

— А ты открой и посмотри. Сейчас же.

Проклиная всё на свете, Инсар нагнулся и развязал тесьму: в мешке было две распотрошённые тушки крыс, связанных хвостами. Одна большая, вторая — чуть меньше.

— Угощение от всех жителей Нижнего города. Сегодня я такая любезная, что даже избавила их от шкур и кишок. Тебе остаётся только рвать это мясо зубами, Молчун. Попробуй, тебе понравится.

Инсар отбросил в сторону мешок и взглянул на Артемию. Её глаза полыхали в темноте, на впалых щеках расцвёл лихорадочный румянец. Инсар, наплевав на предостережение, метнулся вперёд, обхватив талию руками. Артемия всегда была миниатюрной, а сейчас и подавно — под просторной рубахой на талии можно было спокойно сомкнуть пальцы и пробежаться по выступающим рёбрам.

— Я попросила тебя не приближаться ко мне.

Артемия упёрлась острыми кулачками в его грудь. И, странное дело, браслеты на её запястьях ожили, превратившись в юрких змеек, насторожённо приподнявших головы и разинувших свои пасти.

— Убери свои руки, Молчун. Ты не умер от яда в прошлый раз. Но следующая попытка может оказаться вполне удачной. В особенности когда Тиро нет рядом.

Инсар медленно разжал пальцы, но не убрал ладони с талии, предоставив ей свободу выбрать самой. Артемия вывернулась, скользнув прочь. Во рту разлилась горечь.

— Так противно находиться рядом со мной?

— Противно, да. До омерзения. Жаль только твоего пса. Он в сотни раз лучше своего хозяина.

— Всё-таки это была ты?

Артемия рассмеялась, проигнорировав вопрос.

— Я хотел вывести тебя из Амджада. Но теперь вижу, что ты и здесь неплохо устроилась.

— Как благородно с твоей стороны! После всего просто вывести из Амджада. Засунь в глотку своё благородство. Отличная приправа к крысиному мясу, попробуй.

Артемия отступала, не поворачиваясь спиной к нему.

— Стой.

— И не подумаю, Молчун. Возвращайся на пирушку. Хлещи вино, разомни как следует рыжую потаскуху, наслаждайся жизнью…

— Тебе лучше переждать несколько мгновений здесь. Сейчас по соседней улице пройдут Чистильщики. Слышишь?

Артемия остановилась и прислушалась. Навряд ли она могла услышать еле различимые шаги «чистильщиков». Они ревностно принялись за служение после выволочки Верховного и теперь почти ничем не выдавали своё присутствие. Большая удача, что девчонка не попалась им по пути сюда.

Артемия кивнула и спряталась в тени выступа стены, ожидая, пока за углом на соседней улице пройдут двое чистильщиков. Артемия напряжённо всматривалась в лицо Инсара. Несколько долгих мгновений они не отрывали друг от друга взгляда, а потом она осторожно высунула нос из-за угла и поспешила прочь.

У ворот Инсар столкнулся с Ризваном, прогуливающимся вдоль забора.

— Когда? — нетерпеливо бросил он.

— Теперь уже никогда.

Инсар бросил Ризвану мешок с крысами. Тот развязал тесьму и выругался.

— А я тебя предупреждал. Теперь уже поздно.

Глава 66. Артемия

— Хватит издеваться над бедными крысами, — недовольно проворчал Хади.

— Иногда я сомневаюсь, а слепой ли ты, Хади?

Я вздохнула и расслабилась: с десяток грызунов застыли на месте и замысловатый строй распался на отдельные составляющие. С несколькими грызунами мне уже было справиться легко, но охватить разумом сразу с десяток, держа их под контролем, удавалась с бо́льшим трудом.

— Слепее некуда.

Хади устремил лицо на дверь. Каким-то чудом он всегда узнавал первым, что вот-вот зайдут его прислужники с донесением. Так и на этот раз. Мужчина скользнул юркой тенью и что-то шепнул на ухо слепому. Мне удалось расслышать лишь пару слов о лазах и новой партии. Хади кивнул и степенно поднялся.

— Постой, Хади.

— Чего тебе, несносная женщина?

— Что тебе ласково шепнул этот красавец, а?

— Всего лишь местные делишки.

— Ну уж нет… О чём мы с тобой разговаривали в прошлый раз? Твои делишки не касались меня, если бы ты выполнил свою часть сделки. А поскольку я сижу в норах, ожидая, пока ты придумаешь, как вывести меня отсюда, все твои делишки касаются и меня тоже.

Хади недовольно поджал губы отвернувшись. Этому корольку подземного города не нравилось многое: что змейки ласково льнули ко мне, что отправить меня прочь щелчком пальца не получается. Думаю, если бы не страх, державший его за горло, он бы сам придушил меня и скормил крысам. Но считаться со мной ему приходилось. Так и сейчас.

— Это касается всего лишь перехода.

— Подробнее, Хади, подробнее. Или ты разучился разговаривать?

Слепой раздражённо ответил:

— Лазы. Те, о которых я тебе говорил и показывал. Они закрыты для нас, но сами «чистильщики» активно ими пользуются, если надо доставить кое-что в город, минуя центральный и якобы единственный вход.

— Что именно?

— Понятия не имею. Но хочу узнать.

— Стой. Откуда ты узнаёшь о переходе?

— Потому что нужно уметь слушать. У меня всюду расставлены свои люди. И слухи быстро распространяются по нижнему городу.

Слепой порывистым шагом пересёк зал и изумлённо вздёрнул подбородок, когда почувствовал движение слева от себя.

— В чём дело?

— Я отправляюсь с тобой. Занятное, должно быть, зрелище. Расскажу тебе в подробностях, что да как.

— Это бесполезное занятие, — попытался отделать от меня Хади, — я слепой с рождения. И меня не тронут даже самые красочные описания.

— Ты не понял, Хади. Я не спрашиваю твоего разрешения, я ставлю тебя перед фактом. Если сам царёк нижнего Амджада желает присутствовать, значит, мне тоже следует быть там.

— Хорошо. Отправляемся скоро. Оставлю только кого-то из верных взамен себя, чтобы в моё отсутствие не произошло ничего.

Хади отправился в соседнюю комнату, отдавать указания. Я лишь скрутила потуже волосы и натянула капюшон на голову, дожидаясь слепого. В углу кашлянул миркхиец.

— В чём дело, Касым? Хочешь что-то сказать?

— Он мне не нравится.

— Представь себе, я тоже не в восторге от нашего близкого соседства. Но деваться некуда.

— Нет, ты не поняла. Карлик мне тоже не нравился. И, вообще, мне никто здесь не нравится. Но карлик вёл дела совсем по-другому: каждая крошечная сделка занимала много времени. Видела бы ты, как он пыхтел, когда нужно было всего лишь купить сведения об изменившемся направлении прохода «чистильщиков». А у этого… всё слишком легко и быстро.

Касым прищёлкнул пальцами в воздухе, демонстрируя, насколько быстро всё получается у Хади. Волчонок был прав. Я тоже словила себя на этой же мысли.

— И именно поэтому я отправляюсь вместе с ним.

Касым покачал головой, но возразить ничего не успел — Хади махнул рукой, приглашая отправиться вместе с ним.

— А ты будь настороже, Касым.

— И ты тоже.

— Пошевеливайся, — цыкнул Хади и стремительно исчез в проёме.

Мне оставалось только следовать за ним. Лазы распахнули свои гостеприимные и тесные объятия перед нами. Иногда они уходили резко вверх или шли вниз отвесным крутым склоном.

— Стой. Вот здесь… Пройдут совсем скоро. Мы прямо над ними.

Хади устроился у дыры в земле и приник головой.

— Идут… Да-да… Уже совсем рядом. Ну что, Артемия, много толку от твоего зрения?

Я ткнула слепца локтём в бок, чтобы не зарывался. Но в чём-то он был прав: в темноте мало что можно было различить. Оставалось лишь надеяться, что «чистильщики» будут освещать свой путь. А Хади тем временем вполголоса шептал, сколько человек идёт по лазу и сильно ли они нагружены.

— На этот раз налегке. Ведут…

— Кого?

— Понятия не имею. Нет. Не ведут. Подняли…

Я вгляделась в отверстие. Тёмный лаз внизу медленно начал освещаться. Желтоватый свет полз по стенам пещеры. Я обрадовалась: значит, смогу в подробностях разглядеть, чем промышляют «чистильщики», ускользая от взора Верховного. Появился первый «чистильщик». Татуированное тело скрывали лёгкие доспехи. На ногах — знаменитые окованные сталью носы высоких сапог. У некоторых из них — шпоры, треугольные шипы или потайные лезвия, спрятанные на подошве.

За первым «чистильщиком» — ещё один и ещё… Трое впереди шествовали неспешно и в полной тишине. Краткий промежуток — ничего. Свободный проход. А за ним… Моё сердце дёрнулось на месте, едва не разорвавшись от увиденного: украшенные чернилами руки «чистильщика» крепко прижимали к плечу ребёнка, мальчишку. Смуглая кожа и светло-золотистые волосы. Тонкие ручки сцеплены замком на шее мужчины. Я едва не нырнула в дыру с головой: я видела его всего лишь однажды в своей жизни, но была уверена, что это он. Материнское сердце не обманешь.

— Куда, дура…? — едва слышно зашипел Хади и вцепился руками в мои плечи, пытаясь оттащить меня от дыры. От нашей возни вниз полетели камушки. Ребёнок поднял голову и уставился вверх. Глаза мальчугана смотрели бессмысленно, словно его, такого кроху, опоили чем-то. Золотистые глаза, один в один как у его отца. Хади всё же удалось отпихнуть меня и заткнуть рот сухой ладонью.

— Шшшш… Они остановились, прислушиваются.

Хади крепко вцепился в меня, прижимая к стене, в то время как мне хотелось змеёй нырнуть в узкий лаз и выкрасть из лап «чистильщиков» своего сына.

Змейки дёрнулись, готовые скользнуть вниз по приказу.

— Тише, — опять прошипел Хади, — их слишком много. Что ты там увидела такого, а?

Чистильщики удалялись. Бежать. Догнать. Раид… Как он мог здесь оказаться? Я же сделала всё правильно. Ни одна живая душа не должна была узнать о нём.

Хади уже отпустил меня. Больше ничем не удерживаемая, я сползла по стене, судорожно перебирая в голове, где я могла ошибиться и что сделала не так?..

* * *

Тогда Ликомеду, правителю Верксала, стало известно не только о моей связи с Инсаром. Но и о беременности. О том, о чём я сама недавно узнала и не успела поделиться с любимым. Прорицательница подтвердила догадки отца. И он, недолго думая, сразу понял, как можно заставить меня пойти на сделку с совестью. В памяти всплыл тот разговор, весь, до мельчайших деталей.

— Я разрешу тебе сохранить дитя.

— Но убьёшь при том его отца, да?

— Нужно выбрать, Артемия. Я и без того слишком щедр. Другой бы на моём месте приказал привести лекаря и выскрести из тебя нежеланный плод. А потом отдал бы приказ лишить лекаря жизни, чтобы не болтал лишнее. На раздумье у тебя несколько мер времени.

— Так мало!

— Его станет ещё меньше, Артемия, если будешь проклинать меня и осыпать ругательствами… Выбирай. Или ты оставляешь в живых дитя и соглашаешься на сделку, или лишаешься всего. Даже столь малого. В свою очередь, я… — отец перевёл затруднённое дыхание и продолжил, — я предложу рабу яд. И раб не почувствует даже того, как ему отсекают голову.

— Ты хочешь выставить меня предательницей.

— Нет. Если всё пройдёт так, как мы договоримся, я расскажу ему о твоём выборе. Он человек чести и должен будет понять тебя. Да или нет, Артемия? Говори сейчас.

— Да, — самое короткое и неподъёмное от тяжести слово, произнесённое мной.

— Хорошо. Всё будет сделано в кратчайшие сроки. Рексенор — твой будущий супруг. Если ты выносишь дитя и судьба смилостивится над тобой, ребёнок будет похож на тебя. И не станет большой сложностью выдать его за нужного городу наследника.

Отец прошёлся по комнате, припечатывая меня каждым словом к полу:

— Разумеется, Рексенор не в курсе. Ты ляжешь с ним, как и полагается, применив всё усердие, чтобы изобразить потерю невинности. Опоишь его до потери сознания и воспользуешься женскими секретами… Не мне тебя учить, как нужно убедить мужчину в том, что он первый…

— Замолчи. Не желаю слушать эти гнусности.

— Придётся, Артемия. Если ты оказалась столь неразумна и неосторожна. И ещё одно…

Ликомед тяжело опустился в кресло:

— К тому времени меня уже не будет рядом. И я надеюсь, ты последуешь моему совету. Если ребёнок родится лицом весь в отца, ему не место в Верксале. Это будет плевком в лицо и поводом…

— Ха-ха, поводом пустить слухи? Не всё ли равно будет к тому времени?

— Нет, Артемия, не всё равно. Это будет поводом не только распустить слухи и сместить тебя с трона. Это будет угрожать жизни младенцу. Если, не приведи судьба, всё обернётся именно так. Для вас двоих будет лучшим выходом убедить всех, что дитя родилось мёртвым. Спрячь его как можно дальше. Доверь преданным тебе людям…

— Ты уже всё продумал, да?

— И тебе придётся. Если не умрёт к тому времени твой учитель… Это достойный во всех отношениях человек. И не стоит смотреть на меня так. Я знаю, что ты до сих поддерживаешь с ним связь. Но недостаточно хорошо маскируешь это. Учись выживать, Артемия.

— Сейчас ты учишь меня убивать себя и других, Ликомед…

Глава 67. Артемия

— Что с тобой? Ты будто призрака увидела? — поинтересовался Хади.

— Мне нужно спуститься туда. Куда ведёт этот лаз?

— Зачем?

— Затем, что нужно забрать ребёнка у этих ублюдков.

— Плохая идея, Артемия, очень плохая. Ты не можешь вот так просто заявиться в Цитадель «чистильщиков», требуя желаемого. В лучшем случае тебе поджарят пятки. В худшем… Даже не стану предполагать. Тем более пацанёнка ввели в город не с открытием сезона. Значит…

Я сжала руками голову, пытаясь успокоиться. Мысли неслись, как безумные. Мне было плевать на всё, лишь вы выцарапать Раида из лап «бездушных». Я перевела взгляд на Хади.

— Я хоть и слепой, но всей кожей чувствую, что сейчас ты уставилась на меня. И жду, какое очерёдное безумство скажут твои губы.

— Ты говорил, что у тебя есть друзья среди «чистильщиков»?

— Скорее, товарищ по денежным вопросам, — ухмыльнулся Хади, — который очень любят моё золотишко…

— Тогда разузнай у него всё про Раида.

— Про кого?

— Не прикидывайся тупым, Хади. Мальчишку зовут Раид.

— С чего вдруг такой интерес, Артемия?

— Тебя не касается. Помнится, ты задолжал мне услугу. Считай, что я решила сменить её. Помоги вытащить мальчишку из лап «бездушных».

Хади отрицательно покачал головой:

— Ты даже не понимаешь, о чём ты просишь. Наверняка мальчишка им нужен… Хоть я и не могу представить, для чего именно.

— Заткнись, Хади. Ты мне должен. А я очень ревностно отношусь к долгам.

Хади надулся и замолчал. Вся дорога до нор прошла в молчании. У входа на центральные улицы Нижнего города он резко остановился:

— Я разузнаю, что к чему. Но не могу ничего обещать.

— Ты будешь очень старателен, Хади. Я тебе обещаю.

Слепой недовольно дёрнул плечом, словно мог отбросить этим движением в сторону меня, вцепившуюся в него мёртвой хваткой.

— Когда ты отправишь гонцов, Хади?

— Сядь и успокойся. Скоро…

Его «скоро» казалось для меня бесконечно далёким и за прошедшие сутки я не присела ни на мгновение, мечась по тесному пространству комнаты. Как они могли его найти и для чего им понадобился мой мальчик? Паучихи — мастерицы плести интриги? Внезапно в памяти всплыли слова лжемятежников о паутине, которая опутала всех. Я запнулась… События, минувшие в далёкое прошлое. Неужели за всем этим стоят именно они? И какой им прок от моего сына? Инсар? Да заберите его себе с потрохами! Я не претендую на него, но отдайте мне моего сына…

— Мне это не нравится, — миркхиец сидел и наблюдал за моими метаниями, — опять всё так совпадает. Как только ты этого не видишь?

— Я вижу. Вижу, но что я могу поделать?

— Не зря Хади путался со змеями. И сам он такой же скользкий, — пробурчал недовольный волчонок.

— Не забывай, что и я тоже.

— Не-е-ет. Ты — другое дело. Нашла с кем сравнивать…

— Я польщена, Чомпот. Но от этого мне ни капельки ни легче.

— А если обратиться за помощью?

— К кому, Касым?

Я прислонилась лбом к холодной стене, чтобы она хотя бы немного остудила взбудораженное сознание. Обратиться за помощью… К кому? Я стою одна посреди огромного поля, и, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта — лишь пустота.

Миркхиец намеревался что-то мне ответить, но в дверь постучали и позвали: у Хади есть новости для меня.

— Чем обрадуешь, Хади?

Царёк подземного города прохаживался по зале, сложив руки за спиной. Лицо его было сосредоточено.

— Ничем особенным, Артемия. Мальчишка как мальчишка, ничем не выделяется из числа прочих. Представлен как один из будущих воспитанников.

— Вот как? И их не удивило появление его словно из ниоткуда?

— Послушай, Артемия. Я не знаю, ясно тебе? Да они и не особо любопытны. Ты хоть раз видела «бездушных» или разговаривала с ними? Их не зря называют именно так. Из них вытравливают эмоции и способность сопереживать. Если его привели, значит, так надо одному из них. И всё. Больше никаких вопросов. Их интересует только появление новой игрушки для кровавых забав.

Хади перевёл дух:

— Ты узнала всё, что хотела?

— О нет, Хади. Не увиливай. Ты мне должен.

— Какая же ты надоедливая! Ты напоминаешь мне о долге так часто, как не напоминает о нём самый жадный ростовщик! Я подумаю, подумаю…

Я подошла к слепому и дёрнула его за ткань рубахи:

— Некогда думать, Хади.

— Поосторожнее, Артемия. Не стоит трепать меня… Что ты предлагаешь?

— Вот это. Ты же не всё продал «ткачихам».

Я ткнула пальцем в мешочек, болтающийся на шее у Хади.

— Ты же говорил, что наркотик очень ценен. Предложи его. В обмен на мальчишку.

— Этот мелкий крысёныш… не стоит столько, — осклабился Хади.

— Этот мальчишка стоит для меня больше, чем все жители Амджада, вместе взятые. Сторгуйся, Хади. Как угодно, но сторгуйся за него. Или от твоих владений останутся только руины.

— Как же я не люблю угрозы! — вспылил Хади, — я отдам… И что дальше?

— А потом мы с тобой договоримся на новые условия сотрудничества. Я могу быть очень полезна. И ты это знаешь.

— Ладно-ладно! Только не стой над моей душой, хорошо? И твой косоглазый…

— Чем тебе не угодил Касым?

— Если вы собираетесь оставаться в Нижнем городе, следует потрудиться. Насчёт тебя я уверен, а вот он обленился донельзя. Пусть поработает на улицах Верхнего.

Миркхиец вопросительно посмотрел на меня. После недолгого раздумья я кивнула ему, подозвав знаком к себе.

— Он отправится сегодня же.

— Хорошо. А мне нужно заняться решением твоего вопроса. Ох… Чувствую, мне придётся пустить в ход всё своё красноречие.

— Очаруй их ценой, Хади. Это будет вернее. И добавь что-нибудь ещё. Всё что угодно, лишь бы забрать мальчишку.

— Как насчёт отправиться туда вместо него, красотка?

— Если бы я могла оставить мальчишку в надёжных руках, согласилась бы не раздумывая. Но мне не на кого надеяться.

— Ладно, потреплемся немного позднее.

Хади вышел.

— И что дальше? — спросил Касым.

— Я не доверяю этому прохиндею, — еле слышно сказала я, — если бы за ним можно было проследить…

— Он чуткий и юркий, как змея, — вздохнул Касым, — но я попробую услышать хоть что-то.

— Это может быть опасно.

Я прикусила губу, чувствуя себя неловко оттого, что приходится полагаться на подростка. Касым пожал худыми плечами:

— Везде опасно. Мне отправляться прямо сейчас?

— Как знаешь. Так, чтобы не вызвать подозрений.

Миркхиец молча кивнул и подскочил:

— Тогда я отправлюсь прямо сейчас. Чтобы не отлёживать бока, как сказал Хади…

— Касым!

— Что? — обернулся миркхиец на пороге.

— Будь осторожным, хорошо? Не рискуй собой понапрасну.

Касым улыбнулся и щёлкнул вставной челюстью, выскользнув в проход, как юркая тень.

Глава 68. Артемия

— Радуйся, красотка.

Хади возник рядом так неслышно, что я встрепенулась. Наверняка уснула на короткое время, если не услышала его приближения. Я растёрла лицо руками, пытаясь определить, сколько времени прошло.

— Уже глубокая ночь. И если ты хочешь забрать пацанёнка, лучше поторопиться.

— Что? Ты смог договориться?

Хади ухмыльнулся:

— Представь себе. Тебе попросту повезло. По словам одного из «чистильщиков», мальчишку просто подобрали в одном из городов. Одному из них показалось, что из мальца выйдет толк. Но пацанёнок, похоже, оказался слишком мягкотелым и не выдержал бы даже начальной ступени обучения. От него всё равно должны были избавиться, как от мусора. Так почему бы и немного не подзаработать? Ловко, а? Что скажешь? Ну давай пошевеливайся. Я обо всём договорился, но забрать тебе его придётся самой. Так что поторопись…

Хади усердно подталкивал меня к выходу. В голове всё ещё никак не могла уместиться мысль о том, что всё могло получиться так легко и быстро.

— Где миркхиец? — словно очнулась я.

— Не знаю, я был слишком занят. Может быть, он немного задержался и пережидает, пока «чистильщики» патрулируют улицы города.

Я переставляла ноги так, словно они шагали независимо от меня, и слушала болтовню Хади. Он был необыкновенно взбудоражен. Неужели так рад тому, что скоро расквитается с долгом?

— Вперёд, — шепнул он, подталкивая меня в сторону лаза.

— Эй, погоди, а плата?

Хади засмеялся:

— Я просто пошутил. Держи!

Хади снял верёвку с мешочком и надел мне его на шею.

— Осторожнее на улицах… Сегодня патрули сменились, плюс десять мер времени и левее на одну улицу. Понимаешь, да? Просто смещаешь всё в своей красивой головке и стараешься не попасться на глаза тем, кому не следует. Тебя будут ждать…

Я сглотнула образовавшийся ком в горле и пошла вперёд. Улицы города были тихи и пустынны, как и всегда. Я добралась гораздо раньше, чем нужно было, притаилась и осторожно выглянула из-за угла, поглядывая на оговорённое место. Ещё никого не было. Потом в отдалении раздался звук шагов и лёгкий металлический скрежет. Приближались несколько чистильщиков. На плече у одного из них виднелся мешок. Они затолкали моего сына туда? Опоенным, безвольным? По очертаниям мешка можно было предположить, что там — маленький четырёхлетний мальчишка.

«Чистильщики» остановились в условленном месте и небрежно опустили мешок на землю позади себя. Один из чистильщиков махнул рукой, и двое «бездушных» неторопливо пошли вверх по улице, заглядывая в подворотни. Внезапно позади «чистильщиков» появилась тощая тень и, крадучись, приблизилась к ним. Касым? Что он здесь делает?.. Тенью миркхиец шмыгнул к мешку и дёрнул за верх. Почуяв неладное, один из «чистильщиков» мгновенно обернулся и двинулся ему навстречу.

— Это ловушка!

Отчаянный крик миркхийца разнёсся далеко по ночной улице. Я застыла на месте и резко дёрнулась назад от его крика. Послышалась возня и приглушённый стон. По улице раздался металлический лязг от сапог «чистильщиков». Звук приближался. Миркхиец бы не стал лгать. Моя интуиция тоже вопила о том, что меня ждёт ловушка, но попытаться же надо было.

Я остановилась на мгновение и дала змейкам спуститься, замерла у стены. Судя по грохоту, приближались двое, другие остались дожидаться товарищей. Из-за поворота показались две мужских фигуры и бросились ко мне. Я отсчитывала мгновения: одно, второе, третье… На четвёртом я коснулась сознанием краешка сознания змей, отдавая приказ. Юркие тела гадюк скользнули вверх, обвивая ноги чистильщиков. Теперь можно бежать. Позади стояла ругань. Грохот падающего тела. Один готов. Второй кинулся вслед за мной, но через несколько мгновений рухнул, словно подкошенный.

Куда?.. Вниз нельзя. Там меня не ждёт ничего хорошего. Хади продал меня «чистильщикам». А здесь в Верхнем Амджаде мне было некуда идти. Если только явиться к одному бессмертному…

Навряд ли он будет рад мне. В особенности после того, как я поджарила ему кожу на щеке и натравила на него крыс. Но больше идти было некуда. И я поспешила по ночным улицам, прячась в тени домов, надеясь, что застану Ризвана дома. Может быть, здоровяк выслушает меня?..

Шелудивый пёс во дворе дома приветливо завилял хвостом и радостно взвизгнул, бросившись мне навстречу. Я шикнула на него и метнулась к двери. Я едва успела занести руку, чтобы осторожно постучаться, как дверь отворилась. Меня затащили внутрь.

Дверь захлопнулась. Сильная рука толкнула меня к стене. На плече сомкнулись пальцы. Я прислушалась — по улице раздался металлический лязг. Чистильщики рыскали, искали свою добычу и заглядывали во дворы. Я старалась перевести дух, глядя в потемневшее лицо Ризвана.

— У тебя чуткий сон, Ризван.

— На незваных гостей приходится реагировать молниеносно. Решила прогуляться по поверхности? Надоело сидеть в крысиных норах?

Я сглотнула — тон Ризвана был ни капли недружелюбен. И у него на то были свои причины. Я вздохнула:

— Если бы не крайняя нужда, не стала бы подниматься.

— Какая острая необходимость на этот раз? Угостить крысиным мясом кого-нибудь ещё?..

Я рассмеялась против воли:

— Молчуну понравился подарок? Надеюсь, ел с удовольствием? Крысиное мясо — не самый изысканный деликатес. Но вам, тренированным бойцам, он не должен казаться чем-то отвратительным.

— Пришла потрепаться о вкусовых предпочтениях Инсара? Может, пойдёшь и спросишь его самого?

— Неуверена, что стоит. Отпусти плечо, Ризван. Больно.

Ризван разжал хватку и сложил руки на груди.

— Зачем пришла? И давай без всяких своих шуточек с крысами или чем-нибудь подобным.

Я беспомощно взглянула на Ризвана, понимая, что мои силы уже на исходе. Устала.

— Мне нужна помощь, Ризван. И не к кому обратиться, кроме тебя.

— Помощь? Думаешь, я горю желанием помогать тебе? После всего…

— Нет. А ты думаешь, что я пришла бы к тебе, предлагая себя, если бы у меня был другой выбор?

— Что? — усмехнулся «бессмертный», — ну-ка повтори. А то, кажется, послышалось что-то из разряда невозможного.

— Ты всё прекрасно услышал, Ризван. И я не стану повторять дважды.

Ризван громко расхохотался:

— Нет, дорогуша. Ты не предлагаешь себя. Ты бросаешь слова, словно горелый кусок хлеба помойному псу. На, мол, жри, сука, только не подавись. Ты не умеешь просить. А надо бы научиться.

— Не умею. И сейчас у меня нет времени учиться. Только не сейчас, когда в лапах «чистильщиков» …

Слова комом встали в горле и горячая влага побежала по щекам. Я обхватила себя руками, ожидая, что скажет Ризван. Он задумчиво почесал подбородок, оглядывая меня, и положил руку на плечо.

— Вперёд.

Горячая ладонь подтолкнула меня в спину. Я сглотнула горький ком в горле и сделала несколько шагов в направлении комнаты Ризвана. Конечно, сначала оплата…

Глава 69. Артемия

— Не туда, — остановил меня окрик Ризвана.

Ризван подошёл и встал передо мной, ткнув рукой в сторону кухни.

— Думаешь, мне приятно будет смотреть на твоё лицо? На нём сейчас такое выражение, будто тебя вот-вот стошнит на меня. И не больно ты мне нужна… такая тощая. Так что шагай на кухню. Мне от тебя не надо ничего вот так. Насильно и с жертвенным видом.

Я застыла на месте от слов Ризвана. А тот нахмурился и недовольно цыкнул:

— Пошевеливайся. У тебя же было срочное дело? Или необходимость в нём отпала?

— Спасибо тебе.

Я не удержалась и обняла Ризвана.

— Вообще-то, пока не за что меня благодарить, — фыркнул здоровяк, — и перестань ко мне липнуть. Иначе я буду жаловаться всем и каждому, что теперь ты меня домогаешься.

Я улыбнулась, вытирая слёзы. Ризван перевёл всё в шутку и потянул за собой, загромыхал посудой, налив холодной похлёбки и вина в бокал.

— Ешь.

— Может быть, к делу?

— Для начала поешь, а то помрёшь.

Я придвинула к себе тарелку и опустила в густое варево ложку, зачерпнула ею пару раз и отложила в сторону, отодвинув чашку.

— Боюсь, не смогу затолкать себе в глотку ни одной ложки. Но всё равно спасибо.

Ризван кивнул и облокотился на стол.

— Рассказывай, что за нужда привела тебя ко мне. Но прежде ответь честно. Это ты отравила Инсара и его пса?

Я усмехнулась:

— Молчун надул свои губки от обиды?

— При чём здесь обиды, красотка? Ты просишь меня о помощи, а что насчёт маленькой проблемки с моим приятелем?

— Проклятье. Похоже, я зря теряю своё время. Мужчины горазды трепать языками и нерешительно мять свою мошну, но действовать будут только после тысячной клятвы в верности.

Я встала и двинулась на выход, но Ризван настиг меня в два счёта и перехватил запястье:

— Послушай, девчонка. Твой острый язычок не засохнет на корню, если ты хотя бы раз поговоришь, как обыкновенный смертный.

Ризван щёлкнул меня пальцами по носу:

— Запомни, да? И опусти его чуточку ниже. Я помогу тебе, но должен знать, во что ввязываюсь. Ты пришла ко мне, надеюсь, хотя бы как к другу. Так и разговаривай соответствующим образом, а не обращайся как с безмозглым фанатиком, готовым ковром стелиться у твоих ног. Ещё раз спрашиваю: это ты отравила пса и его дурного хозяина?

Я слабо улыбнулась:

— Это бред. Я бы не стала травить Сафи.

— Удивительно, что в первую очередь ты сказала о звере. Не стала бы травить пса, а что насчёт Инсара, а? Его бы ты отравила, красотка?

Я выдернула руку из ладони Ризвана.

— Ты и сам прекрасно знаешь, что нет.

И тут же поправила саму себя:

— Я бы хотела отплатить ему подобным унижением. Или даже убить. Потому что он несправедлив, слеп и не хочет слышать и видеть ничего, кроме того, что уже возвёл в абсолют. Но у меня не хватит сил. Я не смогу этого сделать, рука не поднимется. Несмотря ни на что. Доволен? Я сбежала в ту ночь. Увидела, что пёс отравлен, и колебалась, стоит ли вернуться. Но поняла, что именно меня обвинят в свершившемся.

— Слуги сказали, что видели, как ты кралась ночью в сторону его спальни.

— По-твоему я — идиотка? И позволю ещё раз… Проклятье. Пусть трахает до потери сознания паучиху и живёт с ней счастливо столько, сколько захочется. А передо мной стоят совершенно другие проблемы. Мне сейчас некогда сидеть и перебирать сердечные обиды, Ризван. Мне нужно вытащить сына из лап «чистильщиков».

— Сына? — изумился Ризван, — у тебя есть сын? Откуда?.. Здесь, в Амджаде?

— Да. На все твои вопросы — да. И я не знаю, кто стоит за всем этим…

— Твой сын и сын Инсара?

— Мой сын.

— Мы только что говорили с тобой о том, чтобы ты вела себя чуточку иначе, а ты снова упираешься в ту же стену своим гордым носом. Ты, конечно, самостоятельная женщина, но для зачатия тебе как минимум однажды понадобился бы мужчина.

— Какой ты зануда, Ризван! Да. И давай больше не будем говорить об Инсаре.

Ризван поскрёб бороду рукой:

— Молчун наверняка обрадуется такой новости.

— О, его обрадовали пять лет назад. Только ему эта новость, видимо, пришлась не по вкусу. Ризван, давай мы позже обсудим всю абсурдность моей личной жизни. Сейчас меня в гораздо большей степени волнует судьба сына.

Ризван кивнул и выслушал всё.

— Значит, твой сын у «чистильщиков»… И Хади якобы сторговался с ними за шарик смолы? Она до сих пор у тебя?

Я протянула Ризвану мешочек. Он втянул носом запах:

— Подделка. Думаю, слепой прохиндей сторговался намного раньше. А тебя просто нужно было доставить к ним без особого шума.

— Зачем им я, Ризван?

— Ты, может быть, им и не нужна. А вот Инсар — очень даже нужен…

— При чём здесь он?

— При том что этот болван должен был наследовать управление кланом и городом. Конечно, было бы голосование. Но большинство проголосовали бы за него… Нынешний Верховный связал его по рукам ногам не только этим, но и обещанным браком с паучихой. А Инсар при всём своём желании не сможет исполнить волю папаши. К слову, этого желания у него не наблюдается вовсе. Знаешь, почему Молчун не сможет присягнуть на верность клану?

Ризван устремил на меня испытующий взгляд.

— Потому что он уже поклялся в верности тебе. И отделался не просто красивой фразой, но поклялся истинно. Представь себе… И если он свернёт с пути служения, будет медленно, но верно подыхать в страшных корчах. Как ты сама понимаешь, этот придурок уже свернул на кривую дорожку и упорно шагает по ней.

— Это его выбор, не мой.

— Конечно, его. Но Верховный недавно обрадовал сынулю, что от бремени клятвы можно избавиться. Мол, «чистильщики» на то и «чистильщики», чтобы подчищать дерьмецо вроде неосторожно произнесённых клятв. И тут внезапно появляется пацанёнок, а ещё им потребовалась ты… Понимаешь, что к чему?

Я медленно кивнула. Ещё не все части головоломки встали на свои места, но всё же.

— Им нужна ты, чтобы избавить Инсара от клятвы. Или, что, вернее всего, сделать вид, будто избавили. Говоришь, Хади сторговался за крупный шарик смолы? Наверняка они планируют превратить Инсара в марионетку, уповают на огромную дозу. Пойдут на что угодно, лишь бы сохранить договорённость в силе.

— Ткачихи или «чистильщики»?

— Скорее всего, они связаны. «Чистильщики» набираются из числа «бездушных». И именно «бездушные» рисуют паутину на телах ткачих, прошедших обучение.

Я повела плечами от внезапного холода, пробравшегося вверх по спине.

— А зачем им мой сын?

— Выманить тебя без особых проблем, шантажировать тебя им. И, может быть, даже шантажировать Инсара вами двумя. Если дело не выгорит с наркотиком. Но это лишь мои предположения.

Ризван прошёлся по комнате и выглянул в окно:

— Уже светает, Артемия. Мне нужно убедиться. Нужно своими глазами увидеть мальчишку.

— Ты не веришь мне?

— Верю. Но хотелось бы оценить ситуацию своими глазами. Я запру тебя здесь. И ты, даже если тебе очень сильно припечёт, не попытаешься улизнуть. Ясно тебе? Я вернусь очень скоро.

Глава 70. Артемия

Я стараюсь сидеть на месте, ожидая Ризвана, но так хочется сорваться и сделать хоть что-то. Но понимаю — сейчас я бессильна и могу лишь впиваться в ладони ногтями до крови, переживая за Раида. Наконец, слышится шум шагов и отворяемой двери. Я оборачиваюсь, едва ли не подскакиваю на месте и замираю в этом неоконченном движении: в комнату входит тот, кого я ожидала увидеть меньше всего. Инсар. Он тоже останавливается, сверля меня глазами.

— Чего встал? Проходи!

Ризван толкает приятеля в спину и встаёт в дверном проёме, загораживая его своей массивной фигурой.

— А ты, красотка, не молчи, будто язык проглотила. Расскажи ему всё то же, что рассказала мне.

— Мне не о чем разговаривать с ним, Ризван.

Инсар делает пару шагов вперёд, а я отхожу назад, крадусь на цыпочках до тех пор, пока не упираюсь спиной в стену.

— Это и есть твоя большая проблема, Ризван? Которую ты не можешь решить без моего участия? Извини, но тут я бессилен. Как видишь, она сторонится меня как огня. Придётся тебе справляться самому. Тем более что девчонка пришла к тебе.

— Как же ты мне надоел, приятель.

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, Ризван срывается с места и начинает осыпать Инсара градом ударов. Он обрушивает на него свои кулаки. Инсар оторопел на мгновение, но быстро приходит в себя и начинает отвечать Ризвану тем же. Эти два крупных мужчины сейчас топчутся на небольшом пространстве комнаты, яростно атакуя друг друга, не сдерживая мощи, запертой в их телах. Свирепый жестокий танец… Внезапно Ризван изворачивается и бьёт Инсара стулом по голове, отбрасывает его далеко от себя, подставив подножку.

— Послушай! — рычит он, — хоть раз послушай спокойно, не бесясь на пустом месте. И не изводи себя понапрасну!..

— Зачем ты привёл меня сюда? Теперь ты якшаешься с ядовитыми крысами подземелий? — в тон ему отвечает Инсар.

— Возьми свои слова обратно, — тихо, но угрожающе произносит Ризван, — девчонка ни в чём не виновата перед тобой. По крайней мере, к твоему отравлению она и пальца не приложила, ясно тебе? И не смей возражать мне. Просто выслушай!..

Инсар мечется по комнате, словно зверь. Ловлю себя на мысли, что будь у этого хищника хвост, он бы сейчас бешено лупил им по обе стороны от себя.

— Так. Хорошо, — перевёл дух Ризван, — твоя очередь, Артемия. Ещё раз ответь мне, это ты отравила Инсара?

— Нет.

— Совсем недавно ты заверяла меня в другом, — отзывается Инсар с усмешкой.

— Неужели? Ты сам нарисовал на месте меня какой-то образ и пытаешься выискать во мне то, что соответствовало бы ему. В тот раз я не стала отвечать на твой вопрос. Зачем? Ты уже всё решил для себя. Вынес приговор и казнил меня в своём сердце.

— Ты нарочно изводишь меня? — выдыхает Инсар и, сделав пару шагов навстречу, останавливается передо мной, — даже если так… Даже если не ты отравила меня, зачем ты здесь? Зачем он привёл меня к тебе?

— Потому что один я не справлюсь, — нехотя выговаривает Ризван, опережая меня, — девчонка пришла ко мне за помощью, готовая на всё. На всё, слышишь, лишь бы я помог ей спасти мальца.

Слова Ризвана покоробили Инсара настолько, что тот кривится и отходит от меня.

— Мне плевать, на что она готова и ради кого, — цедит сквозь зубы Инсар.

— Вот как? А может быть, ты знаешь не всё, дружище?

Я отхожу к Ризвану, касаясь его локтя рукой.

— Если бы я знала, что ты приведёшь его, я бы не доверилась тебе. Инсару плевать…

— Уверена? Кажется, этот дурень просто не знает, о ком идёт речь.

Я смеюсь.

— Нет. Он знает. Он знает о нашем сыне. И ему плевать.

— Что?! Сын? Ты лжёшь!

Инсар тенью бросается ко мне и разворачивает к себе, вглядываясь в глаза.

— Лжёшь. Ты, как всегда, лжёшь…

— Нет…

У меня из глаз катятся слёзы и совершенно нет сил сдержать их. Я с трудом вырываю локоть из захвата его пальцев.

— Не так быстро, Артемия. О чём… О ком ты говоришь? Как ты можешь вот так нагло лгать?

— Ты безголовый болван, — не выдерживает Ризван. — Я своими глазами видел твоего сына. Даже слепому стало бы ясно, что он — твой. Твой маленький двойник, только со светлыми, как у неё волосами. А глаза… Проклятье. Даже взгляд у него такой же, как у тебя…

— Не может этого быть, — потрясённо выдыхает Инсар, — но…

— Хочешь сказать, ты не знал? — улыбаюсь я горько, — когда мы только направлялись в ущелье Мажд-Рияд, ты рассказал мне, что отец поставил тебя в известность о том выборе, который мне пришлось сделать…

— Да! Он явился ко мне и сказал, что о нашей связи стало известно. Что перед тобой встал выбор: признаться во всём, как есть, свидетельствуя в мою защиту — и остаться ни с чем, низведённой с высоты положения… Или оставить при себе власть и богатство, бросив временное постельное развлечение. Он принёс мне яд, как последний подарок, как милость от тебя!..

— Что ты такое говоришь, Инсар? Отец… Он обещал мне, что расскажет. Он не стал бы… лгать.

И тут до меня доходит ужасный смысл всего произошедшего.

— Он ни словом не обмолвился о том? Боги, неужели всё это время ты не знал?

— Откуда мне было знать, Артемия? Когда меня схватили и заточили под стражу, твоя поверенная девчонка передала мне записку от тебя и оружие. Я избавился от охраны и пришёл в указанное тобой место. Увидев тебя, я решил, что всё позади, но меня схватили. А ты стояла и спокойно смотрела… Меня обвинили ещё и в попытке бегства, и в убийстве охраны. Кто бы после такого поверил в мою невиновность? Никто!..

— Инсар… Люди отца перехватили мою записку и привели меня к нему. О нашей связи стало известно. Отец спросил у прорицательницы, не беременна ли я… И она подтвердила его опасения. Отец сказал, что казнит тебя в любом случае. Хотя бы за то, что ты переступил через положенные границы и стал моим мужчиной. Он поставил меня перед выбором: сохранить хотя бы столь немногое. Нужно было лишь прийти как ни в чём не бывало в условленное место и позволить им схватить тебя. Отец обещал, что твоя смерть будет лёгкой. Только тогда мне будет позволено сохранить дитя. Спешный брак с Рексенором, чтобы скрыть беременность…

— Неужели ты считаешь, что зная о выборе в пользу ребёнка, я бы сжигал тебя своей ненавистью? Но о ребёнке никто не знал! Ни одного слуха не просочилось… за стены Верксала.

— Да! И я постаралась ради этого… Любому, кто едва взглянул бы на моего сына, стало бы понятно, что он не может быть сыном Рексенора. Я устроила всё так, якобы ребёнок родился мёртвым. И через верных мне людей отправила его к наставнику, единственному, кому смогла бы оставить сына на воспитание. Мне пришлось отдать приказ избавиться от тех, кто выполнял мой приказ. А потом, в свою очередь, избавиться и от них… Агрий и Азий, мои два охранника сделали всё без лишнего шума, зная лишь, что избавляются от ненужных людей, но не догадываясь об истинной причине. Я думала, что спрятала сына так надёжно, как только возможно.

Инсар стоял потрясённый, схватившись рукой за голову. Взгляд его был растерянным.

— Я бы не предала тебя просто так, Инсар. Не избавилась бы от тебя, словно от мусора.

Мне вдруг стало горько на душе. Всё это время он сжигал меня лучами своей ненависти из-за того, что наши чувства стали помехой в праве наследования престола. И отец… Как ты мог так соврать Инсару, растравив его душу?.. Я ещё поговорю с тобой, когда встречусь на том свете. Но сейчас…

— Я бы ни за что так не поступила по своей воле. Я любила тебя, Инсар…

— Любила, — эхом отозвался Инсар, — любила… А я до сих пор люблю. С самого первого момента, когда увидел тебя. Любил ту взбалмошную, смешливую девчонку. Любил капризную девушку. Любил жестокую красавицу, бросившую меня подыхать. И ту, что якобы отравила меня, тоже люблю. Я готов умереть, но только от твоей руки. И люблю тебя так, что готов убить. Лишь бы не мучиться оттого, что сжирает меня.

— Инсар…

Слов больше не осталось, как и сил терпеть эту бессмысленную муку. Я шагнула вперёд, обвивая его руками и приникая всем телом, чувствуя, как мгновенно его руки обхватывают меня и вжимают в своё тело. Так сильно, что становится трудно дышать. От его крепких объятий становится больно и в то же время мне ни за что не разомкнуть пальцев рук, сцепленных за его спиной. Моих губ, щёк, глаз, шеи касаются его губы, жадные, горячие и желанные. Как сладко пить из них любовь и сталкиваться с ними вновь и вновь…

— Я безмерно счастлив за вас, любовнички! — раздаётся насмешливый, чуть раздражённый голос Ризвана.

— Вы мальца своего собираетесь спасать или как? Он ещё в лапах «чистильщиков», — продолжает Ризван.

Инсар в последний раз обжигает кожу шеи поцелуем и смотрит на Ризвана.

— Теперь передо мной стоит не только этот вопрос, друг…

— Успокойся, Инсар. Я не стану врать. Красотка хороша, и я был бы не прочь связать свою жизнь с ней. Но… Если бы я сходил с ума по ней хоть вполовину так же, как и ты, я бы давно нашёл способ сделать её своей. Даже если бы для этого мне пришлось подвергнуть её внушению… Это ты у нас святоша — будешь корчиться в любовных муках и не позволишь себе приблизиться. Она хороша, но это пройдёт. У меня пройдёт. У тебя — нет, бери её и мучайся всю оставшуюся жизнь.

— Теперь — ни за что, — отвечает Инсар, вглядываясь в меня своими невероятными глазами, — теперь, зная правду, я готов перевернуть весь мир, зажав его в кулаке…

— И про узкоглазого не стоит забывать, — нехотя продолжает Ризван, — полосатый щенок мне нравится.

Глава 71. Артемия

— Может, прекратите обжиматься, а? Раздражаете неимоверно! Кто соображать будет? Я один? — бурчит Ризван.

Инсар держит меня на коленях, прижимая рукой к своему телу, и то и дело касается волос, зарываясь в них носом.

— Заткнись. Моя голова сейчас соображает так ясно, как никогда прежде, — усмехается Инсар.

— Могу себе представить… В последнее время ты не мог похвастаться благоразумием. Может быть, хотя бы сейчас на месте нервной развалины появится старый друг?

— Он всегда такой болтливый? — спрашиваю я.

— Золотая, он в несколько раз болтливее той девчонки, которую я увидел на невольничьем рынке больше десяти лет назад.

Я накрываю пальцами руку Инсара, не веря в то, что прошло так много лет с первого момента нашей встречи. Столько всего уместилось в них!.. И как мало было светлых моментов, не омрачённых тревогой или тенью опасности.

Инсар ещё раз выслушивает всё и отрицательно машет головой на предложение Ризвана обратиться к Верховному:

— Нет, только не к папаше. Он больше переживает за золочёное кресло под задницей и имя семьи, чем за судьбу непутёвого сына. Скорее всего, ты прав, Ризван. Это всё паутины ткачих.

— Нельзя допускать этих мразей к управлению городом. Я и представить себе не могу, что они ещё могут наплести.

— Не думаю, что это всё дело рук одной ткачихи. Слишком много всего и так сложно… У неё есть помощники и сообщники. Среди «чистильщиков». И судя по тому, что задействованы были не один и не два… К тому же когда Верховный отдавал приказ найти виновную. «чистильщики» отчитывались, что шныряют по норам…

— Никого не было в норах, — перебиваю я и показываю рукой на Ризвана, — кроме него, сунувшегося за мной сразу же.

— Красотка оказала мне горячий приём, — поддакивает Ризван, — что ни говори, а мы нашли… хм… общий язык.

— Хватит трепаться языком. Нужно навестить одну нашу общую знакомую, — говорит Инсар.

— Что ты собираешься делать?

— Ты как-то упрекнул меня в излишнем рвении при обучении цитадели «бездушных»? Мне кажется, сейчас самое время применить парочку приёмов на «паучихе». Навязанная Верховным невеста в последнее время невероятно скромна и тиха, как никогда прежде. Появляется на глаза лишь изредка и якобы смиренно дожидается церемонии… Наведаемся к ней в гости.

— Взять кого-нибудь ещё? — подбирается Ризван.

— Нет. Сделаем всё тихо и быстро. Без лишнего шума. Просто раздавим этот клубок ядовитых змей. А ты, золотая…

— Нет. Даже не думай, что я отсижусь где-нибудь в уголку. Ты и понятия не имеешь, через что я прошла за все эти годы. И не вздумай лишать меня удовольствия смотреть, как будут корчиться в агонии виновные в наших бедах.

Инсар собирается что-то возразить, но в итоге согласно кивает. Когда мы выходим на улицы Амджада в ранний час, на горизонте разгорается пламя рассвета, окрашивающее небо яркими, насыщенными красками. Не те едва заметные, бледные мазки лучами, которые виделись мне в последнее время, но победоносное шествие солнца. Я замираю на мгновение, любуясь разливающимся золотом по небосклону, и молю о том, чтобы и наши жизни осветились так же ясно.

Глава 72. Айяра

— Тебе пора уходить.

— Ещё немного, господин…

— Прочь.

Айяра сжалась от грозных интонаций в голосе. Иногда ей хотелось распознать эмоции, прячущиеся глубоко под спокойной оболочкой. Но чаще всего прорезывался холод стали. Именно это и привлекало, заставляло бурлить кровь. Убеждённая в собственной неотразимости, она верила, что однажды Художник Паутины отзовётся на её ласку… теплом?

Хотелось прильнуть к бледной коже, прячущейся под чернильными разводами, обвести губами множественные зарубки и сосчитать языком, сколько их на всём теле. Но ослушаться — вызвать гнев. Потому она кротко кивнула и встала с кровати. Айяра перебросила копну волос за плечи и принялась собирать свои вещи, разбросанные на полу. В дверь постучали. Перестук был не просто просьбой впустить того, кто стоял по ту сторону, но набором сигналов, означающих что-то. Айяра ещё не овладела в совершенстве искусством подобного разговора, но смогла различить в дроби предупреждение.

— Пошевеливайся.

Подстёгнутая окриком, Айяра торопливо надела на себя платье и подвязала широкий пояс, осторожно взглянула в сторону Армата, натягивающего свои сапоги и осмелилась приблизиться. Армат выпрямился во весь свой рост, возвышаясь над ней гибельной тенью. Всё тело, от макушки до пят, пронизал тот же трепет, испытанный, когда её впервые привели к Художнику.

— Что-то случилось?

— Возможно. Не время трепаться. Возвращайся к себе и жди указаний.

— Я могу сделать что-нибудь ещё?..

— Я уже сказал, что ты должна делать. Пошевеливайся, — опять повторил Армат и отвернулся. Айяра согласно кивнула и попятилась на выход.

Через несколько мер времени она была уже у себя, в чудном домике с колоннами, увитыми диким плющом, и резными высокими потолками. Прислужницы стайкой ринулись ей навстречу. Айяра указала рукой в сторону купальни, давая знак приготовить её. Девушки кинулись исполнять приказ. Ещё бы… Нет. Не так уж легко было справиться с ними. Верные Матери-Ткачихе, они намеревались преданно служить для того, чтобы перейти на следующую ступень.

Какая неуместная для неё, Айяры, преданность! Пришлось приложить немало усилий, чтобы нашептать в их маленькие раковины ушей то, что нужно ей. Аккуратно и очень-очень осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Как хорошо, что Мать-Ткачиха занималась новым выводком! В такие времена она становилась менее внимательной и могла упустить из своего поля зрения что-то… Как, например, то, что одна из её послушниц решила плести свои паутины за её спиной.

Мать-Ткачиха была… не столь тщеславна и почти равнодушно относилась ко всему. Она обучала всех, но пыталась вбить в их головы такое количество клятв и обязательств, будто готовила ещё одного «бессмертного», а не подстилку, призванную обольщать и шептать, нашёптывать, действуя исподтишка. Рано или поздно Мать-Ткачиха должна была поплатиться за собственное равнодушие. Почему бы не сейчас? Когда одна из её «дочерей», как называла она их всех, достигла высот мастерства. Жаль Мать, заигравшуюся со своими паучками? Ни капельки! Когда теряешь хватку, будь готов уступить место другому.

Наконец-то готово… Айяра скользнула по ступенькам в купальню с горячей водой и расслабилась, давая желанный отдых телу, уставшему от бурных развлечений Армата с капелькой жестокости. Такой маленькой, что ныло где-то внутри, требуя большей дозы. Ныло и одновременно сжималось от страха…

Скоро, скоро, скоро…

Вода медленно остывала. Айяра едва не заснула. Открыла глаза, прислушиваясь: прислужницы вели себя тихо-тихо, словно не стояли навытяжку за ширмой, ожидая приказа хозяйки.

Айяра плеснула водой в лицо и медленно опустилась в воду с головой, задержав дыхание. Уши заложило плотной пробкой воды. Поэтому она не услышала ничего. Но, по правде говоря, она не услышала бы этих шагов, даже если бы не лежала на дне купальни. Она только почувствовала движение, как водная гладь колышется от него, и открыла глаза. Одновременно с тем на её шее сомкнулись сильные пальцы. Глаза распахнулись и сквозь толщу воды она различила лицо Инсара, склонившееся над ней.

Тревога взметнулась внутри, но тут же улеглась.

Спокойно.

Инсар находится здесь, потому что запутался. Он бьётся в тонких нитях, оплетающих его с головы до ног. Яд был непрост. Яд должен был сделать его безвольным… И даже Тиро не смог бы справиться. Не смог бы? Нет-нет. Не смог бы. Только если бы этот бессмертный не вернулся на путь служения. Но нет… Своими действиями они: Айяра, вместе с Арматом посеяли семена злобы и отчаяния в благодатную почву. Оставалось лишь стрясти плоды с привкусом гнили с деревьев, выросших из тех семян…

Айяра улыбнулась и выпустила из лёгких последние пузырьки воздуха, хотела приподняться. Но рука удерживала её под водой. Ещё рывок. Ничего. Только пальцы сжимаются на шее сильнее. Руки и ноги беспомощно заколотили по воде, брызги разлетались во все стороны. Острыми ногтями Айяра царапала руку, намереваясь выбраться. Но в нос и в глотку лишь заливалась вода.

Наконец, мгновение свободы. Она судорожно вскинулась и захрипела. Кашель. Из носа, рта и даже глаз лилась вода. Мокрые волосы тяжёлой завесою отгородили её от спокойного взгляда. Собраться. Вдохнуть.

— Какие интересные игры, Инсар, — голос звучал хрипло.

— Очень, — спокойно ответил Инсар.

Айяра улыбнулась и провела по обнажённому телу рукой, мгновенно поворачиваясь боком, так, чтобы не были заметны следы забав Армата.

— Я не слышала, как ты вошёл.

— Я умею передвигаться бесшумно и допытываться до правды. Но не использую это умение без особой на то нужды. Кажется, что сейчас настал момент, когда нужно применить всё, чему учили меня в Цитадели.

Айяра застыла на месте, вглядываясь в глаза цвета расплавленного золота. Пыталась отыскать в них прежнюю мутную завесу и не находила. Айяра дёрнулась в сторону и, цепляясь пальцами за бортик купальни, попыталась выбраться. Получилось даже быстрее, чем она рассчитывала. Ей помог Инсар.

Паутинка расползлась на отдельные нити: она поняла это сейчас, глядя на спокойное лицо Инсара. Айяра сглотнула: не стоило забывать, что «бессмертные» тоже проходили обучение в цитадели. Любой из них. А Инсар был особо старателен… во всём. Не в пример своему дружку Ризвану, которого «чистильщики» между собой в насмешку называли Великодушным. Нет-нет, Молчун не таков…

Айяра предприняла последнюю попытку. Сейчас — она знала — зрачки расширились, чёрные омуты глаз затягивали и одурманивали. Но всё её умение словно натыкалось на вертикальную стену и беспомощными каплями скатывалось по ней вниз, нисколько не задевая Инсара.

Айяра метнулась за ширму. Мокрые ступни заскользили по холодному мрамору. Она нелепо растянулась, больно ударившись затылком. В лицо прилетела ткань.

— Оденься и не трать свои силы понапрасну, Айяра. Они тебе ещё пригодятся…

Айяра трясущимися руками натянула платье.

— Ещё можно договориться… Инсар?

Глава 73. Артемия

— Надо было натравить на неё крыс.

Инсар улыбнулся:

— Это лишнее. Айяра была так любезна, что рассказала всё.

Я посмотрела на ткачиху, мокрую, жалкую и пришибленную, враз потерявшую всё своё очарование.

— Мы будем таскать её за собой? Не проще ли было избавиться от неё?

— Нет. По её словам, Мать-Ткачиха не в курсе их с Арматом маленькой авантюры.

— О-о-о-о, — протянул Ризван, — какие амбициозные заговорщики! Армат и Айяра решили провернуть интрижку мимо носа своих управляющих? Недурно. Весьма недурно.

— Поэтому мы должны оставить её в живых. Зачем мараться, если от неё с таким удовольствием избавится сама Мать-Ткачиха?

— Я с радостью на это посмотрю… Где держат Раида?

— Поначалу спрятали на виду у всех, в числе прочих послушников. Но Айяра сказала, что Армату доложили о неприятностях. Скорее всего, о сорвавшейся сделке.

— Значит, его перепрятали, — задумчиво проговорил Ризван, — есть идеи, где именно?

— Есть. Тебе следовало усерднее учиться в Цитадели и больше присматриваться к «бездушным».

— Извини, мне претит их искусство. Отправляемся сейчас?..

— Да. До Цитадели доберёмся без особых сложностей. А вот уже там придётся попотеть.

— Я готов. Всегда мечтал намять бока этим убогим бледнокожим…

Лёгкая повозка пронеслась мимо здания Цитадели, наводящего смутную тревогу и неясный страх, и остановилась сбоку приземистого здания.

— С чего ты решил, что мы идём в верном направлении? — не вытерпел Ризван.

— Думаю, Хади не соврал, пересказывая Артемии ту легенду, которой прикрылся Армат. Гораздо проще спрятать мальчишку на виду и сделать вид, что так и надо. Не забывай, Армат пользуется высокой степенью доверия среди своих. Навряд ли его слова будут подвергать сомнению. Если только не ткнуть носом в предательство.

— И ты считаешь, что он затащил его в подземелье?

— Скорее всего, да. Подумай сам, где ещё можно спрятать человека так, чтобы его нашли далеко не сразу?

Ризван помрачнел.

— Терпеть не могу подземелья. И на дух не выношу всё, что с ними связано.

Я рассмеялась:

— Что ты, Ризван… Там довольно мило и можно найти хвостатых друзей…

Смех был показным: мне было жутко страшно за Раида. Чернеющий провал в одной из стен пугал своей темнотой.

— Дальше я пойду один. Ты остаёшься здесь, с Ризваном, — заявил Инсар.

— Ничего подобного. Я пойду с тобой.

— Нет.

— Может быть, ты всё ещё не веришь в услышанное. Но там — мой сын.

— Наш, — поправил Инсар, — и там опасно. Я не могу позволить тебе подвергать себя опасности.

Я ткнула ему в грудь кулаком:

— Нужно было думать об этом раньше. Намного раньше… Когда атаковал Верксал или когда я спустилась в город крыс…

Инсар перехватил мою руку, прижавшись губами к ладони.

— Я знаю. И не прощу себя за это до конца дней…

— Именно поэтому я пойду.

— Но не будешь высовываться из-за моей спины, — нахмурился Инсар, сжав пальцы.

Я выдернула руку из его захвата.

— Высунусь, если посчитаю нужным. И не спрошу у тебя на то разрешения. Так как это было всегда.

— Ты не меняешься, — прижал меня к себе на мгновение Инсар и скользнул в сторону чернеющего провала в стене.

— Так-то лучше, а то устроили здесь разборки, — заворчал за моей спиной Ризван, — успеете поболтать о любви и прочей ерунде потом, когда разберёмся со всем дерьмом.

Инсар обернулся:

— Наверняка нас будут встречать люди Армата. Ты готов?

Ризван хлопнул кулаком по нагрудному щиту:

— Я-то готов, а ты, похоже, решил, что сможешь взять их вот так, голыми руками?

Инсар поправил перевязь для клинков и улыбнулся:

— Не люблю лишнее. Только стесняет движения.

Инсар первым забрался внутрь, Ризван скользнул следом за ним. Я пощекотала остриём клинка бок паучихе, вынуждая её идти вперёд. Со связанными за спиной руками и заткнутым ртом она уже не казалась опасной, но расслабляться не стоило. Впрочем, я и не собиралась давать ей спуску. Я ступила за стены здания всего несколькими мгновениями позднее, чем Инсар и Ризван, но на полу уже лежали тел, бьющихся в предсмертных судорогах. Я застыла в изумлении: уже забыла, насколько быстрыми могут быть эти воины. А Инсар и вовсе превратился в смерч, передвигающийся так, что становился размытым мельтешащим пятном.

— Не будь таким жадным, дай и мне прикончить парочку, — ухмыльнулся Ризван.

— Присматривай лучше за Артемией, сделай такое одолжение.

Мы передвигались по коридорам быстро, останавливаясь, лишь когда перед нами возникало препятствие в виде разрисованных чернилами «чистильщиков». Всё же Армат собрал вокруг себя немало людей, преданных ему. И, вопреки опасениям Ризвана, и на его долю хватило «бездушных», бросающихся в бой с отчаянием обречённых. Я держалась позади, не высовываясь, как и просил меня Инсар, потому что от меня было бы мало толку сейчас. И надо было держать в поле зрения паучиху, чтобы она не выкинула какой-нибудь фокус.

Раздался металлический лязг, приближающийся по одному из коридоров так быстро, словно надвигающаяся гроза.

— Сколько? — прислушался Ризван.

— Четверо с твоей стороны. И ещё трое прячутся вон там. Наверняка прикрывают отход Армата. Справишься?

— В узком коридоре — с лёгкостью. А ты двинешь за нашим бледнокожим?

— Да. Только сначала спрячу Артемию.

Инсар схватил меня под локоть и отвёл в сторону, выбив плечом дверь.

— А ты отсидишься здесь. Никуда не двинешься и не высунешь носа, как бы тебе этого не хотелось, и что бы ты не услышала. Договорились?

— Инсар…

— Поговорим позднее. Глаз не своди с паучихи и не позволяй ей трепать языком.

Инсар поцеловал меня в лоб и толкнул в сторону каморки, навесив дверь на место. Здесь было темно и тянуло сыростью. Раздавался неясный шум. Мои глаза быстро привыкли к темноте. Пол под ногами был земляной, неровный. По ноге скользнул хвост грызуна. Айяра брезгливо дёрнула ногой. Я присела и позволила крысе забраться на ладонь. Возле ступни засуетились ещё несколько грызунов.

Я прикоснулась к сознанию грызуна, пытаясь понять, что спрятано за следующей дверью в конце комнаты. Перед глазами замелькали длинные стены, влажный, склизкий пол, повороты, повороты, тупики, чёрные колодцы, уходящие глубоко вниз. Лабиринт?

Айяра мотнула головой из стороны в сторону, что-то мыча. Я посмотрела на неё. Она усиленно вращала глазами и громко мычала, пытаясь привлечь моё внимание. Поколебавшись мгновение, я вытащила кляп у неё изо рта.

— Ты что-то хотела сказать?

— Да…

Айяра усмехнулась:

— Вы обречены. Вам не одолеть Армата. Художник Паутин силён и…

— Если это всё, что ты хотела сказать, то зря потратила своё время.

Я нагнулась и подобрала камень, лежащий у ног, намереваясь заткнуть рот ткачихе.

— Нет-нет, постой. Постой, — затараторила Айяра, — думаешь, всё так просто? Армат отвёл мальчишку в лабиринт и оставил его там? Не-е-ет… Я могу подсказать. Но взамен хочу получить свободу.

— Сделка?

— Сделка. Честная сделка. Клянусь. Мне не хочется предстать перед Матерью-Ткачихой, будучи виновной в интригах за её спиной. И если моя паутина расползлась, нужно спрятаться, забиться в уголок и исчезнуть… Я хочу жить. Я просто исчезну, но помогу тебе, подскажу, как скорее найти твоего сына.

Я улыбнулась:

— Хорошо. Я согласна. Говори. Твоя информация о лабиринте в обмен на свободу.

Айяра обрадованно вздохнула:

— Полы лабиринта идут под небольшим наклоном к центру. Понемногу, понемногу… А сбоку желобки. Вода стекает. Кап-кап-кап… И времени всё меньше. Он просто захлебнётся водой. Тебе нужно будет найти рычаг… Армат говорил, что он почти у самого входа. Нужно постараться и внимательно смотреть под ноги. Но только повернуть нужно тот, что крайний слева, запомнила?

— Значит, тот, что крайний слева, да?

— Да-да, — закивала головой Айяра и с надеждой посмотрела на меня.

— Повернись спиной.

Айяра развернулась и подставила связанные запястья, думая, что я разрежу верёвку. Но вместо этого я полоснула лезвиям под её коленями. Она рухнула как подкошенная. А я, не теряя времени, перетянула длинным концом верёвки лодыжки и притянула их к запястьям. Спасибо миркхийцам, позволившим на своей шкуре испытать, как неудобно пребывать в таком положении. Она не сможет шевельнуть и пальцем.

— А как же честная сделка? Мы же договорились, и я поклялась! — взвыла от боли Айяра.

— Жизнь показала, что не стоит быть честными с теми, кто этого недостоин. Думаешь, я поверю твоим лживым клятвам? Лежи отдыхай. И запомни. Попытаешься ползти или перекатываться к выходу — вот эти две симпатичные крысы начнут обгладывать твою мордашку.

Я хлопнула Айяру по щеке и шагнула к двери, заметив, как две огромные крысы уселись на лицо Айяре, вглядываясь в него красными бусинками глаз. Отлично… Теперь надо поспешить. Увы, Инсар, у меня нет времени ждать, пока ты расправишься с Арматом и его людьми.

Глава 74. Инсар

Избавиться от нескольких чистильщиков не составило большого труда. Инсар, вообще, не замечал препятствий и перемахивал через них так легко, словно за спиной выросли крылья. И если бы не струйки крови, щекочущие разгорячённую кожу, он бы вовсе не понял, что нападающим всё же удалось задеть его, распоров плоть острыми шипами. Оставался только один противник. Тот самый, нацелившийся дёргать за верёвочки Верховного из-за его спины. Художник, шедший по головам и плётший паутины не хуже ткачих. Нет, не зря связи ткачих и бездушных были крепче, чем со всеми остальными кланами. Нужно было прямо сейчас разрубить эту связь и поставить точку. Армат стоял у постамента и жёг что-то на нём, поворачивая лист бумаги так, чтобы пламя лизало его со всех сторон. Он спокойно поднял голову и посмотрел на Инсара без тени удивления на лице.

— Айяра сболтнула всё, да? Стоило лишь немного припугнуть её? Я так и знал. Из всех шалав я обратил внимание на самую тщеславную среди них. Но оказалась, что она и самая недалёкая. Надо было избавиться от неё намного раньше. Тогда никто ничего бы не узнал.

Инсар двинулся вперёд. Лицо Армата было освещено бликами танцующего огня. Пламя быстро пожирало бумагу. Армат провёл ладонью по огню, словно оглаживая его.

— Знаешь, что сгорело в пламени? План лабиринта. В котором спрятали пацанёнка. Единственный план. Кроме того, что в моей голове, разумеется. Но тебе его оттуда не достать, какие бы пытки ты ни применил ко мне.

— Я уже выбирался из твоего лабиринта во время обучения, Армат. И, если потребуется, выберусь оттуда ещё раз.

— О… Я слегка усовершенствовал его. Добавил парочку трюков. Смещающийся центр. Стоит только изъять нечто, положенное туда, как стены начнут сжиматься. Вода, стекающая по желобкам. Буль-буль… Прощай, детёныш.

Армат растёр ладонями горячий пепел и мазнул ладонями по лицу. Без единственного источника света в помещении стало темно. Раздавались только звуки осторожных шагов, сопровождающиеся лёгким скрежетанием металла о камень. Инсар застыл, прислушиваясь, и двинулся вслед осторожным шагам. Сейчас Армат шагнёт немного левее и осторожно нагнётся за острым лезвием, спрятанным в подошве. Едва слышный шорох подтвердил его предположения. Он двинулся на опережение, но Армат успел выскользнуть в самый последний момент, ударив в колено носком сапога, окованным металлом.

Мгновенная боль обожгла место удара и нога непроизвольно подогнулась, но Инсар успел схватить Армата и дёрнуть на себя. Вдвоём они, сцепившись, покатились по холодному полу. Тщедушный и, казалось бы, хилый Армат был изворотливым, словно угорь. Он то и дело ускользал из захвата сильных рук и бил всегда исподтишка, выискивая слабые точки, бреши в обороне. Он намеревался на долгий поединок, изматывающий противника. Армат хотел потянуть время, чтобы не дать Инсару успеть. Пусть план провалился, но потерпеть поражение и лишить победителя заслуженного приза — тоже немалое удовольствие.

Армат в очередной раз извернулся из цепких рук Инсара, оставив в его кулаке лишь сапог. Эти игры уже надоели Инсару. Он находился не на арене, чтобы продемонстрировать ловкость и поразить зрителей изящными движениями. В два прыжка он настиг Армата, подминая его под себя, и обрушил на голову удары его же сапога. Острый, окованный металлом нос сапога, с первого же удара раскроил череп. Армат мотнул головой вправо, намереваясь уйти от следующего удара, и тем самым доверчиво подставил висок. Металл мягко вонзился в плоть. Тело Армата забилось в конвульсиях и обмякло. Инсар стремительно поднялся и поспешил на выход.

Если Артемия бы послушала его… Но что-то внутри настойчиво звенело: не послушает, сделает по-своему как всегда. Как именно? Скорее всего, сунет свой любопытный нос дальше и ступит в лабиринт. Инсар ускорился и наткнулся на пошатывающегося приятеля.

— Спешишь как на пожар, — прохрипел Ризван, морщась, — эти твари раскроили мне, кажется, полголовы. И ты ошибся. Их было не четверо, а пятеро. Пятеро изворотливых, бледнокожих тварей. И кажется, сделать всё тихо не получилось… Наверняка о шумихе станет известно предводителю клана.

— Переживёшь. Твоя голова крепче камня.

Инсар заглянул туда, где он оставил Артемию и, естественно, не обнаружил её на том же самом месте. Только паучиха лежала скрученная и едва дышала, глядя на крыс.

— Останься здесь и сторожи паучиху.

— Твоя заноза опять сделала всё по-своему? Ей не мешало бы задать хорошую трёпку.

— Заткнись. Обойдусь без твоих советов.

— Без моих советов ты бы сгнил заживо! — крикнул ему вслед Ризван.

Инсар отмахнулся. Не время для дружеской болтовни. Сейчас нужно было во что бы то ни стало вытащить Артемию и Раида.

Сына.

Боги… У него есть сын, а он узнал об этом совсем недавно. Узнал бы гораздо раньше, если бы не сжигал лучами своей ненависти Артемию. Он позволил себе усомниться в той, что ни разу не давала для этого повода. Слишком легко и быстро поверил в лживые наговоры и возвёл их в абсолют, не желая раскрывать глаза на правду. А всё из-за глупых сомнений, что она может искренне, от всего сердца полюбить его.

Болван. Как он мог клясться в чём-либо ей, когда даже в своём сердце не осмеливался поверить в её любовь и ждал подвоха?.. Интриги, заговоры, закулисные ставки не могут стать оправданием. Его и не нужно искать. Вина перед Артемией столь велика, что даже десяти прожитых жизней, полностью посвящённых ей, не хватит, чтобы исправить хотя бы треть из совершённого им.

В голове развернулся план лабиринта и ноги сами несли его по тесному пространству. Перед глазами красным полыхали строки. В каждой из них записаны все, до единого, обидные слова, сказанные ей, и его действия, направленные против неё. Стыд обжигал нутро. Стыд и презрение к самому себе, зашедшему так далеко в недостойном занятии.

Месть. Старые давние счета, которые он так стремился закрыть. Они оказались насквозь проникнутыми фальшью. А для того чтобы узнать правду, нужно было сделать всего лишь один крошечный шаг и взглянуть пристальнее в синеву глаз любимой. И научиться, наконец, не отмалчиваться, а говорить, говорить, говорить…

Прав был Ризван. Иногда может стать чересчур поздно для раскаяния. И несмотря на то что совсем недавно она кинулась ему навстречу, он не чувствовал себя достойным такого широкого жеста с её стороны. Когда-то он взирал на неё снизу вверх, ставя во главе связывающие отношения «хозяйка-раб». Но сейчас он был на десятки тысяч ступеней ниже. И не титулы были тому причиной, а собственное скотское отношение, заслуживающее лишь того, чтобы она оттолкнула его крошечной ступнёй и пошла дальше не обернувшись.

Журчание воды в желобках усиливалось. Инсар торопился так, что пару раз едва не пропустил нужный поворот, но вовремя останавливал самого себя, призывая рассудок оставаться холодным. Это было очень сложно: уместить в голове столь многое, поняв бессмысленность прожитых лет, и не заплутать в каверзных многочисленных ответвлениях лабиринта.

Осталось ещё немного — и он найдёт её. Потому что не имеет никакого права оплошать ещё хотя бы раз. Ноги были в воде уже по колено. Раздавался скрежет. Армат не соврал. Сукин сын всё же усовершенствовал лабиринт: одно из препятствий, которые должны были преодолевать все, проходившие обучение. Существовал не один десяток выходов из него и тысячи тупиковых ответвлений, сотни ловушек в виде чёрных колодцев. Холодные, склизкие стены. И темнота.

Ещё немного. Стоп. Шаги, хлюпающие по воде, раздаются где-то в другой стороне. Всплеск и приглушённые рыдания. Инсар остановился и прислушался. Выругавшись, бросился в том направлении. Через несколько поворотов едва не налетел на неё, прислонившуюся спиной к холодной стене.

— Артемия!

Холодные пальцы левой руки мёртвой хваткой вцепились за его запястье.

— Инсар! Ты нашёл нас… Вода прибывала… Мне нужно было пойти туда. А крыса сбежала…

Он отмахнулся: не время для оправданий и лишних разговоров. Нужно было разворачиваться и идти на выход, не тратя ни единого мгновения. Особенно сейчас, когда стены медленно, но неумолимо надвигались на них.

— Он не просыпается, слышишь, Инсар? Он же спит?.. Спит, да?

Дыхание Риада было замедленным, грудь едва ощутимо вздымалась и опускалась. Жив — это главное. И только потом уже всё остальное. Инсар прижал к груди сына, а второй рукой обхватил за талию плечи Артемию, прижимая к себе.

— Пора уходить.

— Поднимайся. Сможешь идти?

К кому она обращается? Инсар повёл головой вбок и только сейчас заметил у стены очертания ещё одной фигуры. Миркхиец? Судя по нечленораздельному мычанию в ответ — он самый.

— Помоги ему, он едва переставляет ноги. А я буду держаться за него.

Инсар поднял тощего паренька, постоянно заваливающегося набок. Артемия подхватила его с другой стороны. Теперь оставалось только сориентироваться. Как сильно он отступил с нужного пути, уйдя в сторону? Инсар двинулся вперёд, выбираясь из лабиринта. Всё же что-то он упустил, потому что впереди выросла глухая стена. Назад. Вздохнуть спокойнее и не давать закрадываться страху оплошать именно сейчас. Развернуться и отмотать нить из клубка назад… Кажется, получилось. В шуме воды и скрежету добавлялись другие звуки: в отдалении слышался голос приятеля. Осталось совсем немного. Последние шаги приходилось делать, протискиваясь боком. И едва они успели выйти, как стены лабиринта окончательно сомкнулись.

Глава 75. Инсар

— Пока вы прогуливались, к нам нагрянули хозяева… — пробурчал друг, косясь в сторону коридора. Инсар перевёл взгляд туда, заметив предводителя клана «бездушных», на теле которого не осталось ни единого свободного участка кожи, не забитого бы татуировками и не украшенного зарубками. Чуть поодаль в тени стен прятался женский силуэт в тёмном платье, кажущемся живым. Айяра дёрнулась и заскулила, пытаясь стать меньше и вжаться в пол. Всё было кончено для неё. И она прекрасно это понимала.

— Не люблю незваных гостей, — ровно сказал предводитель клана, — но сегодня прощу появление чужаков на своей территории. Потому что ещё больше не люблю самодеятельность, не согласованную со мной.

— Нужно почаще высовывать нос из пыльных книг и тёмных углов, — не удержался Ризван.

В другой бы раз он непременно поплатился за собственные насмешки. Но сегодня ему это сошло с рук. «Бездушный» лишь согласно кивнул.

— Надо будет предстать перед Верховным. И доложить обо всём. Я буду свидетельствовать.

— И я, — прошелестел тихий женский голос, — досадное упущение. Нужно лучше выбирать любимчиков, мой татуированный друг.

— Их не стоит выбирать вообще.

— Мы всегда расходились во мнениях по этому поводу.

Бледные женские пальцы с чёрными длинными ногтями легли на локоть предводителя клана.

— Мне нужно несколько минут наедине с этими двумя, связанными друг с другом. Оставь нас.

«Бездушный» согласно кивнул и махнул рукой, давая знак своим людям. Ризван осторожно покосился на новоприбывших «чистильщиков».

— Тощему нужна помощь. Не стоит задерживаться.

Ризван потянулся за Раидом, перенимая его из рук Инсара:

— Я пригляжу за ним, пока вы двое расхлёбываете эту кашу. Ха! А он и вправду вылитый ты, Инсар!

— Ты же сказал, что видел его своими глазами?

— Думаешь, что у меня было время бегать по Амджаду и вынюхивать? Я просто пересказал тебе слова твоей ненаглядной, вот и всё.

Ризван направился на выход в сопровождении «чистильщиков», миркхийца подхватили под локти с обеих сторон и повели следом.

Женщина, стоявшая в коридоре, скользнула вперёд. Инсар понял, что не зря её платье казалось живым. Оно и на самом деле было живым — по нему мириадами пробегали чёрные паучки, большие и малые. Мать-Ткачиха подошла к Айяре и присела, проведя чёрным когтём по лицу. Тонкой полосой заструилась кровь.

— Молю о снисхождении, Мать-Ткачиха, — прошептали обескровленные губы Айяры.

— Разумеется, — ласково ответила та и поднялась. Шевельнула рукой, стряхивая одного из паучков. Паучок, перебирая мохнатыми лапками, взобрался на Айяру и скользнул в раковину уха.

— Вперёд, мои маленькие, — ласково зазвенел голос.

Пауки чёрной лавиной устремились к Айяре. Они забирались внутрь её рта и ноздрей, глуша отчаянные крики. Мириады чёрных тел копошились на предательнице. Их было так много, что за множеством их тел не стало видно Айяры.

— Не стоит волноваться, Инсар, что свидетельница не сможет присутствовать на Совете, который вот-вот состоится. Всё это не может остаться без внимания. И моего слова на Совете будет достаточно. Что касается договорённости с нынешним Верховным, она будет аннулирована. Без последствий для обеих сторон. Я расскажу обо всём, кроме одного. Не догадываешься, о чём я умолчу? И умолчу по той простой причине, что скоро Верховного ждёт пропасть Прощания. И мне кажется, что его падение будет не самым безболезненным. Не люблю, когда меня пытаются надуть, подложив вместо одного товара его бледное подобие… Итак. Тебе не мешало бы спросить у Верховного, Инсар, откуда тянутся нити. Самые первые ниточки, что протянулись отсюда и до Верксала… Лжевосстание рабов, подстроенное участниками Совета. В подстрекательстве обвинили тебя и поспешили избавиться. Причём закрыли глаза на то, что казнённый ещё не мёртв. Но отчитались перед Правителем Верксала, что сожгли тело и развеяли прах… Это всё было подстроено. По просьбе Верховного, которому очень сильно хотелось вернуть своего сына домой.

— Какая тебе выгода в этом, Ткачиха?

— Сейчас — никакой. Просто благодарность за то, что помогли избавиться от недостойной среди детей. Той, что решила плести интриги сама. За моей спиной.

Инсар согласно кивнул и подтолкнул в сторону выхода Артемию.

— Постой, — раздалось шипение позади.

Инсар стремительно обернулся.

— Нет, не ты. Она… — прошелестел голос Матери-Ткачихи.

Артемия вопросительно поглядела на женщину. Мать-Ткачиха шевельнулась и словно поплыла над поверхностью пещеры.

— Ты можешь остаться. Если захочешь. Я научу тебя многому… Ты приглянулась моим паучкам…

Мать-Ткачиха протянула руку. С чёрного платья вверх по груди колыхнулось тёмное пятно и, пробежав по руке, скользнуло на ладонь.

— Не трогай их, Артемия, — двинулся к девушке Инсар.

Девушка отрицательно покачала головой, предупредительно выставив руку в сторону.

— Постой. Они не причинят мне вреда.

— Нет, разумеется… Они любят таких, как мы: понимающих и непонятых, милостивых и безжалостных одновременно.

Артемия протянула руку: чёрный паук скользнул по пальцам, уместившись круглым комком с мохнатыми лапками прямо посередине доверчиво распахнутой ладони. Указательным пальцем Артемия погладила тонкий хитин спины паука.

— Достойное предложение и щедрое. Но у меня есть обязательства перед…

Артемия сделала паузу, подбирая слова:

— Перед своими паучатами. Я могла бы взять с собой этого, но, боюсь, что он будет скучать вдали от своих братьев и сестёр.

Мать-Ткачиха улыбнулась, сомкнув на руке Артемии пальцы, оканчивающиеся чёрными когтями.

— Он быстро найдёт своих друзей. Оставь его у себя. Вы можете идти. Если вас больше ничего не держит здесь.

— Что будет с ней?

Артемия вопросительно посмотрела на пол. Из-под чёрного колышущегося покрывала тел мириада пауков лишь изредка выглядывали рыжие кончики волос, говорящие о том, что Айяра лежит там, у стены.

Мать-Ткачиха рассмеялась.

— Не все дети бывают благодарны. Айяры скоро не станет. Разве может что-то случиться с тем, кого попросту уже нет? А теперь ступайте. Мне ещё многое предстоит обдумать. И сделать.

Инсар подхватил Артемию на руки и поторопился покинуть помещение.

— Я могу передвигаться сама, Инсар.

— Неуверен. И я прошу позволить мне сделать хотя бы это. Ты не выглядишь достаточно сильной… Проклятье. Верховный был прав: мне никогда не смыть это пятно позора.

— Никогда не думала, что буду укорять тебя в болтливости. Но сейчас прошу тебя замолчать. Я хочу как можно скорее выбраться наружу. Мне надоели тёмные и сырые подземелья. Я соскучилась по теплу, солнцу и сыну, которого держала на руках всего лишь единожды до сегодняшнего дня.

Каждое её слово было правдиво и полосовало истиной по живому. Не имело значения то, что они оказались втянуты в сети чужих интриг. Всего лишь нужно было оставаться верным самому себе и своим чувствам. Глупец. В очередной раз подумал Инсар, моля о том, чтобы она дала ему шанс исправить содеянное…

Глава 76. Инсар

В здании Совета Верхнего Амджада царил переполох, какого уже давно не видели эти стены. Собрались все представители кланов, занимающие лидирующие позиции, и бурно обсуждали сложившееся положение. Верховный был бледнее обыкновенного. Его затея во что бы то ни стало заставить Инсара перенять бразды правления, продолжив династию рода, с треском провалилась. Сейчас он изо всех сил пытался сохранить лицо и под пристальными взорами собравшихся был вынужден признать: кандидатура Инсара негодна по той простой причине, что он уже связал себя иными обязательствами. Поднявшийся ропот быстро улёгся после предложения заменить его кандидатурой Ризвана.

— Иного выхода нет. До голосования остаётся совсем мало времени…

От беспрестанной болтовни и долгого, нудного разбирательства гудела голова. Мать-Ткачиха сдержала своё слово, но не обмолвилась о роли Верховного, предоставив Инсару самому решить эту проблему. А ему хотелось как можно скорее оказаться с Артемией. С неё были сняты все обвинения. Инсару думалось только о том, что совсем скоро воды Истока схлынут и можно будет отправиться прочь, вывести Артемию из чуждого, ненавистного ей города. У дверей в комнаты, куда разместили Артемию с сыном, Инсар столкнулся с приятелем, как обычно, веселящимся от всей души.

— Раид уже давно пришёл в себя. Лекари сказали, что с ним всё в порядке. Смышлёный малый. Я спросил у него, знает ли он, кто его отец. И этот наглец мне ответил: «Уж точно не ты». Каков, а?

Инсар осторожно заглянул в комнату. От вида Артемии, крепко державшей в объятиях сына, сердце забилось чаще и внутри всё скрутилось в тугой узел. Казалось, даже дышать стало немного труднее.

— Ты так и будешь стоять, облизываясь издалека? Я бы на твоём месте уже крутился у ног красотки, — хлопнул по плечу Ризван.

— Заткнись, болтун, это я и собираюсь сделать.

— Тогда поторопись, пока это место не занял кто-нибудь другой.

— Намекаешь на себя?

Ризван рассмеялся:

— Всего лишь хочу растормошить тебя, застывшего словно каменное изваяние. Может быть, ревность заставит тебя поторопиться?

— Не стоит испытывать меня на прочность. В некоторых вопросах у меня не хватает выдержки.

— Я уже заметил… Не буду вам мешать. Займусь лучше тем, что как следует натру свою лысину. Возможно, скоро сверкать будет не только она, но и венец Верховного на ней. И проверю узкоглазого. Его здорово потрепали чистильщики. Но он живучий и сможет выкарабкаться.

Ризван, весело посвистывая, двинулся прочь по коридору, оставив Инсара. Инсар замер. Больше всего на свете ему хотелось зайти. Но сейчас, когда опасность миновала, он засомневался, достоин ли того сияющего счастья, что находилось на расстоянии нескольких шагов. Протянуть руку — и можно дотронуться. Но собственные руки казались покрытыми скверной и мерзкая горечь растекалась во рту. Им было совершено столь многое, запятнавшее его имя, что — прав Верховный — не оттереться вовек.

Потому он стоял и лишь взором касался желанного. Крал крохи счастья, жадно подхватывая их оголодавшим ртом. Глядя на то, как ласковы касания рук Артемии, когда она гладила по голове сына, и как сияют её глаза, он вспоминал свои слова, адресованные ей: «Не хочу решать, стоить ли им жить. Не уверен, что ответ будет положительным. Ты не выглядишь достаточно сильной, чтобы выносить здорового ребёнка». Как только повернулся поганый язык?

Инсар тяжело вздохнул и намеревался тихо закрыть дверь, но поймал на себе вопросительный взгляд Артемии. Поколебавшись всего мгновение, он устремился на зов синих глаз, мысленно моля о том, чтобы не быть отвергнутым.

Раид уже уснул, утомлённый событиями прошедшего дня. Инсар бережно коснулся пальцами золотистых волос на голове сына и опустился на колени, уткнувшись головой в стопы Артемии. Он зажал между ладоней маленькие ступни и прижался губами к тонкой коже.

— Нет… Перестань.

— Ты права, Артемия. Я молю о прощении, хоть и признаю, что недостоин его, недостоин такого счастья. Я губил любимую вместо того, чтобы защищать. И мне никогда не смыть это пятно позора с гобелена своей жизни. Мне стоит держаться на расстоянии, чтобы не бросать свою тень на тебя и на Раида.

Артемия осторожно освободила ногу из захвата пальцев и встала с кровати. Но только для того, чтобы опуститься на колени рядом с Инсаром и обхватить его лицо тонкими пальцами.

— Прекрати. Я не умею просить, Инсар. Но сейчас умоляю, чтобы ты перестал быть таким безмозглым идиотом. Ты не сделаешь счастливее ни себя, ни нас, если и дальше станешь заниматься самоедством. У тебя будет достаточно времени, чтобы загладить свою вину. Но ты не сможешь сделать это, если будешь находиться далеко от меня.

— Мне хочется сдохнуть, когда я нахожусь вдалеке от тебя.

— Лучше бы тебе хотелось жить, Инсар, когда я рядом.

Инсар поднялся и подхватил Артемию на руки:

— Не будем мешать спать Раиду.

Артемия отрицательно покачала головой:

— Не могу заставить сделать себя ни шагу прочь. Кажется, что стоит мне отойти, как всё обернётся миражом и исчезнет, просыплется песком сквозь пальцы… И я снова останусь одна.

— Я не позволю этому случиться.

Инсар неслышно вышел из комнаты и прошёл вместе с Артемией на балкон, опустился в плетёное кресло и устроил своё сокровище у себя на груди. Сейчас она казалась ещё меньше чем обычно — исхудавшая и совсем крошечная в кольце мускулистых рук. Но она была рядом, и её дыхание лёгким ветерком касалось груди.

— Мне так много нужно тебе сказать, золотая. Только бы суметь подобрать нужные слова.

— Красноречивее всяких слов за тебя говорит твоё сердце.

Артемия улыбнулась. Наконец-то её улыбка была открытой и полной радости. Не чета тому бледному подобию улыбки, что он видел на её лице в последнее время. Сердце остро кольнуло переполнявшее его счастье.

— Оно твоё, золотая. Делай с ним что хочешь. Ты — мой шрам на сердце, любимая…

— Сегодня впервые за несколько лет я буду спать спокойно.

— А я не буду спать вовсе. Сейчас у нас есть всё, о чём мы не смели мечтать. Так долго… Мы столько лет были в разлуке и, вновь повстречавшись, лишь отталкивали друг друга. Я желаю наверстать упущенное и наглядеться на тебя вдоволь. Но думаю, что не смогу наглядеться никогда.

Артемия не ответила. Дыхание было спокойное и глубокое. Она уснула, устроившись на его груди. Инсар осторожно обнял любимую и вдохнул аромат волос. Он наполнял себя им и с каждым вдохом чувствовал, как жизнь обретает смысл, рисует далеко впереди волнующие горизонты и манит в счастливое будущее. Которое непременно случится. Уже случилось. То самое счастливое и волнующее будущее сейчас спит в его объятиях, изредка вздрагивая во сне, но успокаивается, когда его пальцы поглаживают спину, а губы касаются мягкого золота волос.

Инсар повторил про себя слова, которые он посвятил Артемии. Ценою жизни? Нет… Не так. Она — сама жизнь.

В Амджаде его теперь не держало ничего. Почти ничего. Только проститься с Верховным, перед которым уже распахнула свои объятия пропасть Прощания.

— Мой путь окончен. Не думал, что традиция наследования прервётся именно так. Но рад, что ты нашёл свой путь.

Верховный провёл ладонями по лицу, словно омывал его, и выжидающе посмотрел на Инсара. Инсар улыбнулся и нырнул рукой в карман, доставая маленький пузырёк с ядом.

— Прощание, Инсар.

Верховный протянул руку за стеклянным пузырьком. Инсар разжал пальцы. Пузырёк упал на каменный пол. Стекло жалобно хрустнуло под мужской стопой, раздавившей его.

— Оказывается, именно твоё желание во что бы то ни стало сохранить наследование управления городом нашей династией стояло в основе ложного восстания рабов Верксала. Прощание, Верховный.

Инсар подтолкнул Верховного к краю пропасти Прощания. Уже не мужчина, но старик, чуть дрогнув, сделал шаг вперёд, нелепо всплеснув руками во время падения.

Глава 77. Артемия

Мне не терпелось покинуть стены Амджада. Казалось, что призрак недружелюбного города будет поджидать меня во снах, стоит лишь сомкнуть глаза. Но, хвала небесам, рядом находился Инсар. С ним я чувствовала себя спокойнее, увереннее. И внутри ширилось ощущение лёгкости и беззаботности, стирающее следы боли и потерь с жизненного пути. Нам осталось только дождаться открытия сезона, когда ярко-бирюзовые воды Истока схлынут, обнажая дно, и можно будет покинуть Амджад.

Миркхиец решил остаться в Амджаде. Упорный волчонок, которому я обязана немалым, решил в очередной раз испытать себя на прочность и как только полностью встанет на ноги, намеревался примкнуть к «бессмертным». Мне было невероятно грустно прощаться с Касымом, ставшим мне настоящим другом. Но за ним обещал приглядеть Ризван.

— Я надеюсь, ты больше не выкинешь Касыма на улицы Амджада, Ризван?

Новый Верховный усмехнулся:

— Это будет зависеть только от него самого. Но чтобы ты, заноза, успокоилась, скажу, что меня за глаза в издёвку называют «Великодушным».

— Они правы. У тебя одно из самых добрых сердец, что я встречала на своём пути.

— Всё, прекрати. Мне по статусу не положено становиться мягкотелым. Не хотите остаться в Амджаде?

— Нет, — одновременно ответили мы с Инсаром.

— Как знаете. Но я всегда буду рад видеть старых друзей. Я могу только пожелать вам счастливого пути. И чтобы моей заднице не пришлось вертеться от беспокойства за вас, вот эти воины, — махнул он рукой в сторону отряда воинов, — отправятся вместе с вами.

Мы сердечно поблагодарили Ризвана.

— Ладно, хватит трепаться. Меня, знаете ли, в одной из камер дожидается слепой прохиндей Хади. Надо очистить этот город от приятелей Армата. Даже если речь идёт о Нижнем городе. Поэтому не будем долго задерживать друг друга. В добрый путь!..

Напутствие Ризвана оказалось пророческим — до Верксала мы добрались спокойно, в полной мере наслаждаясь путешествием по бескрайним просторам, разделяющим два таких непохожих города-государства.

Мы остановились, не доезжая до Верксала. Раид спал на руках Инсара. Тот прижимал сына к груди крепко, но бережно, словно величайшее сокровище. Наш отряд заметили ещё издалека, поэтому у стен Верксала нас уже ждали. Пегий конь одного из всадников двинулся вперёд, понукаемый хозяином. В сидящем верхом мужчине я узнала Мегея, того, что со своим приятелем был поставлен защищать отход жителей на тайные тропы.

— Госпожа! — изумлённо выкрикнул он и поспешил ко мне навстречу, спрыгнув с коня, — это величайшее чудо… Боги смилостивились над нами. Не зря прорицательница Сибилла уже неделю твердит о золоте, что внезапно упадёт нам на головы.

Мегей протянул руку, чтобы коснуться меня, но осёкся, почувствовав грозный взгляд Инсара.

— Не узнаёшь Инсара? — улыбнулась я.

— Узнаю, — кивнул Мегей, — потому не решаюсь злить, если весь его облик говорит нет.

— Всё в порядке, Мегей.

Я приняла протянутую руку и пожала её.

— Дисан?

Мегей отрицательно покачал головой.

— Он не выжил. Он сказал, что такое скопление воинов выглядело бы подозрительным и рассредоточил свой отряд по окраине, пока мы выводили людей. Больше я его не видел. Погребальные костры горели не одну неделю. А усыпальницы были забиты черепами под завязку…

— Кто сейчас во главе города?

— Временно его возглавляю я, — усмехнулся Мегей, — извините, но пришлось прирезать несколько отпрысков благородных семейств, пожелавших продать людей, как скот, чтобы возвеличиться.

— Правильное решение.

— Я буду рад сложить с себя этот груз, — улыбнулся Мегей, — мне не по нраву принимать такие решения, проще выполнять. Новость о вашем возвращении будет радостно принята остальными. Я собрал вокруг не так много людей. Но в верности большинства из них я уверен. Те, кто пожелал отделиться или не соглашались с принимаемыми решениями, были отпущены на все четыре стороны.

— Хорошая новость. Как Верксал?

Лицо Мегея чуть омрачилось.

— Мы осмелились вернуться в город совсем недавно. Он и вполовину не так прекрасен, как раньше. Но работы по восстановлению ведутся… Не хватает опытного взгляда, привыкшего заглядывать далеко вперёд, видя большее, чем песок и камни.

— Хорошо, пусть найдут женщину, которой мы бы смогли доверить нашего сына, пока осматриваемся в новом Верксале.

Приказ был исполнен мгновенно. Мегей замялся:

— Я уже дал распоряжение. Вас встретят… Не так пышно, как положено. Но все будут рады…

— Хорошо. Искренняя радость и преданность дороже всего золота мира, Мегей. Вперёд.

Мегей дал знак и воины выстроились клином, приготовившись ступить на улицы Верксала. Ворота медленно начали отворяться. Инсар обхватил мою руку и прижался губами к ладони:

— Всё будет хорошо, золотая.

Эпилог

Спустя несколько лет.

— Спроси у отца.

— Он не разрешил, — насупился Раид.

— Тогда чего же ты ждёшь от меня? — я отложила перо и откинулась в кресле, разминая шею.

— Попроси, — озорно улыбнулся сын, — он сделает всё, что бы ты ни попросила.

— Хитрец. Кто научил тебя добиваться цели окольными путями?

— Я просто смекалистый.

Раид подбежал и начал тонкими, но сильными пальчиками разминать затёкшую, словно окаменелую шею.

— Иначе я расскажу отцу, что ты опять сидела дольше положенного. А лекарь велел тебе больше отдыхать. Я всё слышал.

— Это шантаж, Раид. Недостойное поведение.

Раид глубоко вздохнул и подал мне руку, помогая подняться. Живот уже был большой и ходить было тяжело.

— Значит, нет?

— Если отец сказал — нет, значит, на то у него есть причины. Подумай сам.

— Он сказал, что это может быть опасно.

— Значит, так и есть. Твой отец как никто другой разбирается в опасности. Дождись его и отправишься на охоту вместе с ним.

Раид вздохнул, но не стал перечить, предложив опереться на свой локоть. Мы отправились на прогулку по дворцовому кварталу, неторопливо вышагивая по мощёным дорожкам. Как вдруг ко мне кинулся начальник стражи с докладом: у стен раздался отголосок рёв труб «бессмертных».

— Отправить слуг за отцом? — нахмурился Раид.

— Разумеется, но не станем дожидаться его. Поднимемся на стены, взглянем, кто это.

Раид согласно кивнул и помог взобраться на крытую повозку, взявшись за управление. Запряжённая двумя лошадьми, повозка неслась по мощёным улицам Верксала, словно лёгкий ветерок. По правую руку от нас промелькнул высокий каменный памятник с высеченными словами благодарности защитникам города. Раньше прямо за ним располагались Клетки с бойцами. Имена Кирина и его бойцов были увековечены в камне.

У стен повозка остановилась. Раид помог мне спуститься и заявил:

— Поднимемся, но только не по лестнице. Тебе сейчас нельзя ползать по сотням ступенек.

— Как скажешь, — улыбнулась я, заслышав в голосе сына знакомые командные нотки Инсара, когда он тревожился и непоколебимым голосом требовал поступать так, как он то считает нужным.

Подъёмное устройство, приводимое в движение огромным колесом и системой противовесов, в в мгновение ока подняло нас на стену. Я приложила к глазам трубу с увеличивающей линзой, вглядываясь в стройные ряды бессмертных, застывших неподвижно. Массивную фигуру Ризвана, ещё больше раздавшуюся вширь, можно было бы узнать и из тысяч. Он махнул рукой, словно зная, что сейчас на него смотрят.

— Пусть открывают ворота. Это друзья…

Когда мы спустились, воины уже пересекли границу и остановились, дожидаясь приказа своего предводителя. Ризван легко спрыгнул и подошёл ко мне. Знакомая усмешка скользнула в густой бороде.

— Ты стал щепетильно относиться к своей внешности, Ризван? К чему тебе маска в пол лица, прикрывающая шрамы?

Здоровяк шагнул ко мне.

— Наверное, старею, если меня начали волновать подобные глупости. Или просто не хочу лишний раз напоминать твоему муженьку кое о чём. Ну а ты всё цветёшь, — усмехнулся Ризван и распахнул объятия. Но прежде чем он успел шагнуть ко мне, Раид юркнул между нами, выставив тонкие ручонки вперёд.

— Не стоит лезть с объятиями к женщине, которая тебе не принадлежит, — раздался его решительный голос, уже начавший ломаться.

— Вот как? — веселился Ризван, сложив руки на груди.

— Это старый друг, Раид, — улыбнулась я, касаясь плеча сына. Раид уже перегнал меня в росте и сейчас возвышался надо мной на целую голову.

— Он был мал, Ризван. Наверняка ему запомнилось немногое.

— Я помню, — упрямо мотнул головой сын, — но всё равно это не означает, что правительницу можно обнимать, словно простую приятельницу.

— Ха-ха-ха! Похоже, ты вырастила из сына ещё одного ревнивца, потому я просто ограничусь тем, что подержу тебя за руку, Артемия. Где Молчун?

— Неподалёку, осматривает стены. Ему не понравилось, как строители укрепили их. Говорит, недостаточно хорошо…

— Влез сам и притом спустил три шкуры с нерадивых работников? Ладно, будем трепаться потом. Принимай. Они — твои…

Ризван махнула рукой на стройные ряды бессмертных.

— Какой срок, Ризван?

— Без ограничений. Это подарок. Все, за исключением одного. У него другие планы. Вопрос только в том, сможешь ли ты отличить его от других.

— Я попробую, пусть идут…

Я пристально вглядывалась в ряды воинов, двуликие маски скрывали лица. Лишь строение тел отличало их друг от друга.

— С того края, третий в ряду?

— Посмотрим.

Ризван жестом остановил воинов и приказал выйти тому, на кого я показала.

— Рада видеть тебя, Касым.

Бессмертный склонил голову и молча протянул раскрытую ладонь Ризвану. Тот, выругавшись, отстегнул ножны с коротким клинком и передал их воину.

— Я проспорил щенку. Он сказал, что ты узнаешь его и в маске среди десятка других. Я подумал, что ты не справишься. Миркхиец давно уже не тот доходяга, каким был раньше.

— А я возразил Верховному, что Артемия узнает своих людей и через пару десятков лет, не говоря о семи. Спасибо за клинок, Верховный.

— Мне нравится, что ты до сих пор причисляешь себя к моим людям. Но Ризван сказал, что у тебя другие планы. Какие же?

— Мой срок окончится через несколько лет. Надеюсь, что к тому времени Отхон-бай всё ещё будет жив. Потому что мне самому хочется отнять у него жизнь, — голос Касыма из-за маски звучал приглушённо.

— Хороший план, Касым. А что дальше?

— Я возглавлю улус, — заявил Касым, — Верховный говорит, что я подавлюсь этим куском, пытаясь его сожрать, но я так не считаю. И в доказательство этого приду под стены Верксала.

— В качестве кого? Врага или друга?

— Друга, — не колеблясь, ответил миркхиец.

— Хорош трепаться языком, займи своё место, — прикрикнул Ризван.

И как только «бессмертные» скрылись из виду, он одобрительно кивнул.

— Щенок мне сразу понравился.

— Неужели? Когда ты вышвырнул его на улицы Амджада, мне так не показалось…

— Моя расположенность — это не повод давать ему спуск. Из щенка получился резвый и сильный волк. Иногда чересчур борзый. Тебе лучше не знать, сколько раз узкоглазому приходилось отвешивать оплеух. И не только.

— Не знаю наверняка, но догадываюсь. Надолго ты к нам, Ризван?

— Нет. Завтра с рассветом я отбываю. Вырвался ненадолго, чтобы повидать старых друзей и проверить, не стал ли Молчун разговорчивее. Может быть, тебе удалось развязать ему язык за эти годы?

— А ты, похоже, стал ещё болтливее, чем прежде, друг, — раздался голос Инсара позади.

Он, как всегда, возник рядом бесшумно и обвил рукой меня за талию, прижимаясь губами к моей ладони со шрамом.

— Всё ещё пускаешь слюни на мою жену? — чуть нахмурившись, обратился к другу Инсар.

— Что ты… Я уже обзавёлся своей. Тоже белобрысой.

— Это у тебя — белобрысая, — возразил Инсар, — а у меня — золотая…

Оглавление

Пролог

Глава 1. Артемия

Глава 2. Артемия

Глава 3. Артемия

Глава 4. Артемия

Глава 5. Артемия

Глава 6. Артемия

Глава 7. Артемия

Глава 8. Артемия

Глава 9. Прошлое

Глава 10. Прошлое

Глава 11. Прошлое

Глава 12. Прошлое

Глава 13. Прошлое

Глава 14. Прошлое

Глава 15. Прошлое

Глава 16. Инсар

Глава 17. Инсар

Глава 18. Инсар

Глава 19. Прошлое

Глава 20. Прошлое

Глава 21. Прошлое

Глава 22. Прошлое

Глава 23. Артемия

Глава 24. Артемия

Глава 25. Артемия

Глава 26. Артемия

Глава 27. Артемия

Глава 28. Артемия

Глава 29. Инсар

Глава 30. Инсар

Глава 31. Артемия

Глава 32. Инсар

Глава 33. Артемия

Глава 34. Артемия

Глава 36. Артемия

Глава 37. Артемия

Глава 38. Артемия

Глава 39. Артемия

Глава 40. Артемия

Глава 41. Артемия

Глава 42. Инсар

Глава 43. Артемия

Глава 44. Артемия

Глава 45. Артемия

Глава 46. Инсар

Глава 47. Артемия

Глава 48. Инсар

Глава 49. Инсар

Глава 50. Артемия

Глава 51. Артемия

Глава 52. Артемия

Глава 53. Ризван

Глава 54. Ризван

Глава 55. Ризван

Глава 56. Ризван

Глава 57. Артемия

Глава 58. Артемия

Глава 59. Артемия

Глава 60. Агзам

Глава 61. Айяра

Глава 62. Инсар

Глава 63. Артемия

Глава 64. Артемия

Глава 65. Инсар

Глава 66. Артемия

Глава 67. Артемия

Глава 68. Артемия

Глава 69. Артемия

Глава 70. Артемия

Глава 71. Артемия

Глава 72. Айяра

Глава 73. Артемия

Глава 74. Инсар

Глава 75. Инсар

Глава 76. Инсар

Глава 77. Артемия

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg