«Обожжённая душа (СИ)»

Обожжённая душа (СИ) (fb2) - Обожжённая душа (СИ) (Сердце (Богатова) - 3) 979K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Властелина Богатова

Властелина Богатова ОБОЖЖЁННАЯ ДУША

ГЛАВА 1. Замысел

Я мала была, да горя не было, Я повыросла, да горя прибыло, Я куды с того горя деваюся, Со печалюшки да подеваюся. «Очелье Сороки»

Тяжёлая пощёчина опалила щёку, удар пришёлся такой сильный, что голова Даромилы откинулась в сторону, и сама она как пушинка отлетела к стенке, сбивая с полок утварь. Горшки полопались, полилось что-то. Она схватилась за воспламенившуюся щёку, выжидая, когда утихнет звон в голове. Ярополк не позволил продохнуть, приблизился в два шага и схватил за волосы на затылке, вынудил подняться. Даромила скривилась от боли и сжалась, ожидая очередного удара.

— Смотри на меня! — скомандовал муж.

Даромила подчинилась, открыла глаза, зная, что иначе будет хуже. Золотисто-серые глаза Ярополка опалили яростью, лицо исказилось до неузнаваемости.

— Что же выходит, я только за порог, а ты хвостом вертишь! — шипел он гневно. — Для кого подол поднимала, признавайся?!

Даромила замотала головой. Верно муж головой совсем повредился. От жестоких слов и обиды влага заполонила глаза. Да, она и верно выходила вчера на воздух, но окромя чернавок никто не приближался к ней, разве только Богдан, но он просто подсадил в седло, не более. И какие злые языки сплели козни?

Не получив никакого ответа от жены, Ярополк стиснул зубы так, что напряглись и посинели жилы на шее, а глаза его потемнели вовсе. Он с силой тряхнул Даромилу.

— Убирайся, шлюха, — прорычал, дёрнув за волосы так, что в глазах у неё от боли потемнело, и поволок супругу в дверь.

Даромила всхлипнула, чувствуя, как волосы рвутся, раздирая кожу, и весь затылок немеет. Она пыталась отмахнуться, высвободиться, и сама не замечала, как слёзы обжигали щёки.

— Пусти! — лишь кричала она.

Япрополк был непреклонен и глух к женским вскрикам, он подтащил её к двери, выволок на лестничную площадку, толкнул. Благо Даромила успела зацепиться за перекладину, уберегаясь от падения, слетела с порожек, где её поймали мягкие объятия Божаны.

— Пошли, — услышала она утешительный голос женщины. — Совсем озверел, — шептала она.

Но Даромила, захлёбываясь слезами, почти вслепую следовала за Божаной, слыша, как доносится сверху грохот посудин и очередное грубое ругательство Ярополка. В какой раз прокляла тот день, когда стала его женой. Уезжая из отчего дома, не знала она, что попадёт к жестокому, лишённому всякой душевной теплоты человеку.

Божана привела в укромное место, подальше с глаз челяди, что высунулась со всех углов на поднявшийся шум. Вот же стыдоба! Женщина бережно усадила её на лавку за стол.

— Посиди маленько, я сейчас, — сказала она, а сама направилась к двери.

— Не уходи! — позвала с отчаянием Даромила, унимая колотившую её дрожь, но страх рос внутри, как ураган. А ну как муж спустится сюда, изобьёт?

— Я быстро, сюда он не зайдёт, пусть только попробует! — пригрозила Божана, смотря куда-то наверх.

Ярополку хрупкая женщина не помеха — кулаком по виску и дух вон.

Божана возвратилась скоро, неся в руках узелок. Она приложила его к скуле Даромилы, морозом обожгло кожу, но стало легче. Плечо потянуло резью, видно, когда падала, повредилась. Бедняжка не выдержала и зарыдала, теперь уже громко, кроме Божаны тут её плача никто не услышит.

— Ну, будет тебе, не плачь, — уговаривала женщина. — Чтоб этому окаянному пусто было! Чтоб руки у него отсохли! Паскуда! — ругалась, обнимая девицу.

Даромила испугалась, что, если прознает Ярополк о таких словах, наставнице несдобровать. А без Божаны Даромила пропадёт. Только ведь этой женщине она могла довериться, выплеснуть все свои горести, более у неё тут нет никого родного, хоть и почитай как год в Оруши живёт. Осознала это в полной мере, и ужас объял девицу, она прижалась к мягкой тёплой груди Божаны, как к матери, что пахла травами и молоком, и зарыдала уже в голос, не в силах и вовсе остановиться, чувствуя жалость к себе же самой.

— Бедная девочка, достался же тебе лютый зверь, такой хрупкой, чистой. Не слушай его, поняла, чтобы ни говорил.

— Видно, проклята я Богами, — вздрогнула Даромила, в груди стиснуло и похолодело. — За что недоля такая? Чего я такого злого сотворила, что навела на себя такой гнев?

— Не говори так! — отстранилась Божана, заглядывая в заплаканные и покрасневшие глаза девушки. — Боги справедливы, будь в том уверена, по заслугам воздадут. Обидчик получит своё.

Наставница всё говорила утешительные слова, но Даромила не слышала её, проваливаясь всё глубже в чёрную яму отчаяния.

— Не могу я так больше… не могу… — выдохнула она, шепча как заклинание. — Сил нет. Что же за жизнь такая будет у нас, если будет распускать руки каждый раз, пока не прибьёт?

Божана сцапала её за плечи, Даромила посмотрела на женщину пустым взглядом.

— Не вздумай что с собой сделать, — заподозрила она бедняжку в чём-то, — и мыслить не смей, поняла! Ты вон какая красивая да ладная, вот и ревнует Ярополк люто. Обожди немного, остепенится ещё.

Даромила смахнула руки с плеч.

— Не остепениться. Матушка сказывала, если один раз ударит, так и повадится зло срывать.

Губы Божаны плотно сомкнулись, видно с ответом не нашлась.

— Может… — она погладила молодую девицу по волосам, заглядывая в лицо, и Доромила на миг растворилась в ярко-голубых, холодных, как зимнее небо, глазах женщины. — Может, вам ребёночка зачать?

Даромила заледенела, уставившись в изумлении на Божану, смысл сказанного постепенно дошёл до неё.

— Нет, — отрезала она. — Нет. Не хочу. Не быть тому!

Божана всплеснула руками, досадливо качая головой, прошла к бадье, зачерпнула водицы.

— Так и будешь травиться? Здоровье беречь надо.

Даромилу задушил новый приступ обиды, осознания, что проживёт с этим человеком до самой своей кончины. Она замотала головой в неверии. Хотя знала, как только Ярополк остынет и отойдёт от приступа гнева, всё встанет на свои места. Муж назовёт её ласково, и она растает, забудет нанесённые оскорбления, бранные слова, побои, и даже ей покажется, что всё хорошо. И верно грех за ней, что вытравляет его семя, но детей от него не желает рожать, может так статься, что вскоре Ярополк спохватится и озадачится наследников иметь, тогда возьмёт другую жену, а её в покое оставит. Пусть позор на её голову, пусть боги простят её, но по-иному Даромила не сможет. Надо терпеть, ещё немного, вон отец его весточками заслал, мол, когда ждать наследников, волнуется.

— Попей, — вручила Божана ковш.

Даромила приняла питьё, да только глоток едва могла сделать, зубы так и стучали о деревянную посудину, а сама она ещё всхлипывала. Но понемногу успокоилась, делая глоток за глотком. Теперь, когда спало потрясение, она явственнее ощутила нанесённые мужем увечья: плечо всё больше болело, горела правая щека, а голова трезвонила как набат. Душила и тошнота. Почувствовав, как ей дурнеет с каждым вздохом, она выпила оставшуюся воду, утирая рукавом уста. Прерывисто вздохнув, отставила ковш. Божана беспокойно шарила взглядом по её лицу, будто пыталась угадать, о чём девушка задумалась, и верно ничего утешительного для себя не нашла, но сказать ничего не сказала, лишь тягостно вздохнула и присела рядом за стол.

— Вот, что я мыслю, — начала она. — Напиши весточку сестре Ярополка, позови в Орушь, пусть приезжает погостить. Он поди любит сердечно свою сестру.

Даромила фыркнула. Этот человек не способен на любовь, но верно женщина толково рассуждает. К Искре Ярополк испытывает самые тёплые чувства, на которые способен, но и то Даромила теперь уже подозревает, что это из чувства собственности он так лелеет сестрицу. И толку звать её? Поживёт она в Оруше, потом уедет, и муж снова возьмётся за своё. Божана прочла этот вопрос по глазам Даромилы, продолжила:

— За это время с ней сдружитесь, ты и поведай ей о Ярополке, пусть Искра осторожно поговорит с ним, побеседует, может, вразумит советом. Сгладится всё.

Даромила хотела было возразить, что замысел Божаны пустой, но задумалась глубоко. И уже внутри назревал другой замысел.

«Вот и пусть Искра намекнёт о чаде, пусть скажет ему, что Даромила бесплодна, тогда Ярополк спохватится…».

Вслух же ничего не сказала, только кивнула, соглашаясь с Божаной.

Даромила поднялась.

— Пойду, прилягу, голова разболелась, — бросила она, чувствуя опустошение.

Ярополк не станет врываться в её опочивальню. Муж наверняка уже утих. К вечеру, если вновь не уедет, позовёт к вечерней трапезе и будет вести речи, как ни в чём не бывало.

— Может, снадобье сварить? — предложила наставница.

— Не нужно. Я уже успокоилась. Спасибо тебе, — поблагодарила она женщину. — И провожать меня тоже не нужно.

Даромила вышла из полутёмного помещения, оставив наставницу, поплелась в женскую половину терема. Благо никто по пути ей не встретился, и она не увидела брошенные в её сторону сочувственные взгляды, в которых не нуждалась, и от которых в последнее время лишь ещё больше чувствовала свою ничтожность. Пусть и становились челядинцы свидетелями побоев, а вступиться побаивались. Ярополк в гневе, что бушующее море — попади под горячую руку, плетью накажет в десять, а то и в двадцать ударов. Потому и делали вид, что ничего не знают и не слышат. Вот и сейчас разбежались по закуткам.

В спокойствии преодолела она путь к лестнице, ведущей в её опочивальню. Ещё не рассвело, и в глубине терема стояла темень. А ведь проснувшись ныне, Даромила и предположить не могла, что день не заладится и обернётся болью. Её разбудила верная челядинка Полёва, принеся известие, что Ярополк вернулся и ожидает супругу. Она наскоро собралась, успев накинуть распашень, а внутри всё сжалось от недоброго предчувствия, и всё равно ведь пошла, глупая.

Даромила бесшумно скользнула в светёлку, по которой уже разлился утренний, серебристый свет, и которая выстыла за ночь. В полном одиночестве, бездумно вглядывалась в замутненное пузырем окошко.

Острог постепенно просыпался. Слышен был поднимающийся шум: карканье ворон, пение петухов, лай собак, говор челядинцев во дворе.

Полёва куда-то запропастилась. Помощь её больно сейчас нужна. Даромила бессильно опёрлась спиной о дверь, ноги едва держали — такая её взяла тоска, глубокая и холодная нахлынула, как зима. Внутри пусто сделалось, словно в сырой пещере. Прикусила губы, глаза защипало, но она сдержала рыдание. Хоть и горела щека, и раскалывалась, как орех, голова.

— Довольно, — шепнула она дрогнувшим голосом и, отстранившись от двери, прошла неспешно вглубь к столу, опустилась на лавку оставаясь равнодушной к боли.

«Уж не впервой, нечего теперь раскисать», — упрекала она себя.

И хорошо, что Полёва не спешит к ней. Нужно собраться с мыслями да подумать крепко и хорошенько обо всём. И всё больше её занимал замысел, коим не поделилась с родной наставницей Божаной.

«В глухомань уйду, к самым топям, к увягам, вдовицей назовусь перед чужим племенем, но не останусь жить с нелюбимым мужем».

И чем больше об этом думала, тем больше крепчала внутри, будто дитятко, что, осмелев, делает первые шаги.

«Пристроюсь к семейству ремесленников, работа уж для меня найдётся, молодая, силы ещё есть».

Мелькнула мысль о родичах. Отец, Есислав, верно спохватится о дочке родной, но Даромила отринула напрочь сомнения. Признаваться в том, что муж руку прикладывает — стыдобища для всего княжества Исбора. Ещё и слух пойдёт, что не смогла с мужем ужиться, наладить и сплести с ним узы, непутёвой назовут.

«И что тогда, ходить потом глаза ото всех прятать, коли на родину вернусь?»

Да хуже для Даромилы не было ничего, чем предстать в глазах родичей неудачницей, получить неодобрение отцово — хуже смерти. А ведь он так чаял на этот союз. Всё прахом!

Даромила взяла круглое зеркальце в резной деревянной оправе, втянув в себя воздух, заглянула в него. То, что увидела, не понравилось: глаза, мутные от слёз, были полны боли, да ко всему припухли. Замороженные ягоды Божаны не помогали, и синяк побурел на скуле, что не присыплешь его ни мукой, ни порошком мела — следы побоев заметят. Даромила хотела было отложить зеркало, но вгляделась в него ещё пристальней, чувствуя, как растекается непонятный жар в груди. Застыла, не в силах отвести взгляда от отражения. Божана говорила, что муж так бесится, потому как красивая больно девка ему попалась, другие мужчины заглядываются. Сейчас и в самом деле, несмотря на искажённое мукой лицо, красота её ничуть не портилась, влажные зелёные глаза казались ярче, и их обрамляли длинные светлые ресницы, а тёплого медового оттенка волосы и брови делали её лик светлым, что летнее солнышко. Разве могла она знать, что красота её обернётся несчастьем?

Сжав в подрагивающих пальцах зеркало, отложила его и расправила плечи, задумалась ещё глубже. С одной стороны замысел её был хорош. Искра, сама не сознавая того, поможет покинуть Орушь. И Ярополк ни за что не заподозрит во лжи жену. Но с другой, если отошлёт в канун зимнего Солнцеворота, в скрипучий Студень[1], и не захочет оставить ей какого-то наследства, то будет тяжело выстоять в холода.

Даромила на миг остановила ход мыслей. Всё же отошлёт весточку Искре, пусть приезжает, а там будь, что будет, уж как-нибудь уболтает её остаться до весны. И да помогут ей в том Боги…

ГЛАВА 2. Гостиный двор

— С тобой, наверное, что-то такое случилось ужасное. Так молод, а уже седина, — девичьи пальчики поворошили серебристые пряди волос, погладили скулу. Мягкие подушечки прошлись по нижней губе.

«А ведь, как хорошо всё началось. К чему эти расспросы?» — со вздохом подумал Пребран, обхватил её запястье и провёл кончиком языка по ямке ладони, чувствуя солоновато-кислый вкус.

Девушка тягуче втянула в себя воздух, блаженно прикрыв пышные ресницы, откинув за плечо блестящие русые пряди, которые так приятно касались кожи.

— Расскажи, — промурлыкала она, не отступая от своего, состроив просящую гримасу.

Она склонилась к самому уху, и мягкие губы коснулись в поцелуе. Её язычок оставил влажную дорожку на шее княжича, от чего, несмотря на то, что недавно в тесной клетушке произошло бурное сношение, новая волна жара прокатилась по телу, напрягая каждый мускул. Пребран повернул голову.

Она лисьим прищуром смотрела из-под густого полога ресниц. Дразнящая улыбка коснулась губ девушки, ещё замутнённые глаза не оправившейся от близости девицы при свете лучин казались золотисто-карими, как янтарный мёд. Он не сдержался и прильнул к её припухшим от ласк губам в долгом чувственном поцелуе. Голова поплыла, а желание взять её снова обострилось до ломоты в паху. Он сдёрнул с девицы тяжёлое одеяло и, подхватив длинноногую чаровницу, которая только и успела ахнуть, опрокинул на живот. С лёгкостью подтянув её к себе, Пребран склонившись, покрыл её спину поцелуями, прокладывая дорожку к мочке уха.

— Нет, не расскажу, — прошептал он, обжигая горячим дыханием вспотевший висок, толкнулся вперёд, проникая в неё глубоко до упора, девушка, не успев приготовиться, задохнулась, ухватившись покрепче за края лавки.

Ещё вчера днём он вовсе не предполагал, что остановится на ночлег в гостином дворе «Белый камень». А тем более не мог предугадать, что к нему в постель придёт одна из сестёр хозяина. Хотя стоило ожидать — весь вечер бросала в сторону княжича многозначительные взгляды, подавая двусмысленные знаки внимания, но в тот миг Пребран был озадачен другим. Долгая поездка затянулась из-за поднявшейся метели. Княжеский отряд не только задержался, но ещё и сбился с пути, сильно уклонившись на север. Хорошо, что поблизости от перехода скальных холмов оказались заселённые земли с небольшим подворьем. А потом, как разъяснил сам хозяин, до княжества Орушь осталось всего пять десятков вёрст. Но теперь дороги заметёт, и боги знают, сколько ещё будет бушевать, если уже за ночь сугробы не поднялись по брюхо лошадям. В ответ его мысли в стены врезался очередной порыв ветра, да так, что натянулся бычий пузырь на окне, и за толстыми стенами поднялся такой шум, что, казалось, настал конец времён. Но Пребран едва обратил на то внимание — шум за окном перебивали сладострастные вскрики девки, что начали срываться с её губ.

Надо отдать должное ей, была выносливой и вовсе ненасытной. Изматывал всю ночь, и уж верно скоро рассвет, а ей хоть бы что. Но если рассудить, в это захолустье редко кто заезжает из зажиточных купцов, а уже про князей и речи не могло быть. Если бы не стихия, то и он бы не оказался тут. И девица, верно, решила не упустить своё, быстро забралась в его постель. Хоть он, как вышло, того и жаждал, несмотря на то, что изнурительный путь выпил все соки, и княжич думал только об отдыхе. Однако верно не знал своих сил, а девица оказалась уж больно сочной и ко всему миловидной: голубые глаза, русая до пояса коса, тяжёлая грудь, которая томно вздымалась и опадала при дыхании. Княжич истосковался по горячим ласкам, плутая по заснеженным вершинам уже как почитай месяц. Сжав её полные груди, которые едва помещались в его ладонях, он размеренно скользил, до тех пор, пока не сбилось вконец дыхание, ощущая как разливается по телу блажь, обхватив крепко талию, он резко толкнулся, сдобрив своей жест увесистым шлепком по мягкому месту чуть ниже спины девицы, пыхнул на белой коже розовый след. Грубо смяв бёдра, он как можно глубже проник в лоно, сполна насладившись рвущейся наружу истомой, а когда насытился, отстранился, выплеснув горячее семя на поясницу, выпустил девку. Она, получив своё, всхлипнула и без сил откинулась на постель, распластавшись.

Пребран же поднялся. Укладываться спать рядом с ней не желалось, достаточно пресытился за ночь её обществом. Глянул в мутный пузырь, через которой ничего не разглядеть было, только то, что на улице заметно посветлело. Подняв с захламлённого вещами сундука кафтан, порылся в складках одежды, выуживая несколько крупных кун, бросил на постель рядом с раскрасневшимся лицом девки. Она приподняла голову и довольно улыбнулась, обнажая ряд ровных зубов, зажала в ладони плату, которой хватит на много месяцев, чтобы больше не утруждаться.

— А теперь уходи.

Веление нисколько не смутило девушку, хотя мимолётная досада всё же мелькнула во взгляде. Присев в постели, она потянулась за платьем. Пребран, взяв трость, поворошил угли в очаге, слыша, как шуршат одежды. Щёлкнул засов двери, но девица, верно, задержалась, Пребран кожей спины ощутил, как она хочет что-то сказать, но княжич не обернулся, вглядываясь в огненные переливы углей. Дверь, наконец, глухо хлопнула, и в тот же миг раздался за ней мужской сдавленный и разъярённый голос.

— Ну что, наблудилась, стыдоба? А ну быстро пошла к печи! Всё утро тебя ищу… — рокотал глухо, стараясь не потревожить постояльцев, хозяин «Белого камня».

Пребран фыркнул — поздно Еруса спохватился. Конечно, сюда он не сунется, а тем более требовать виру — плату за содеянное непотребство — не стал бы, даже если она была бы ему дочерью. Княжич её не звал, пришла сама и далеко не невинна. Ко всему с ним было полдюжины воинов, один воевода Вяшеслав чего стоит. Хотя Пребран до сих пор не мог понять, зачем отец отправил его с ним. Всё ещё не доверял или чего-то опасался?

Оставшись в желанном одиночестве, он ещё некоторое время бездумно смотрел на огонь, потом будто очнувшись, вздрогнул и поднялся. Оглядывая скомкавшуюся постель, Пребран без сил рухнул, веки вдруг стали тяжёлыми, он закрыл глаза. Теперь княжич ощутил себя совершенно опустошённым, пришла и запоздалая изнурительная усталость, но не оттого, что ночь он безустанно мотал девку, а от беспокойных, копошившихся в голове дум. Пребран вдруг припомнил её вопрос и невольно погрузил пятерню в волосы, пронизывая через пальцы поседевшие пряди. И кто её за язык тянул спрашивать, хотя удержаться от любопытства в самом деле весьма сложно, и так терпела до последнего, видно больше перебарывало желание получить награду, потому и держала язык за зубами. Пребран зажмурился, призывая себя хоть немного вздремнуть, всё одно спешить некуда. Но куда там. Мысли одна за другой, как пущенные стрелы, которых уже и не остановить, вонзались в голову. Как бы он ни пытался отгородиться и поставить стену от прошлого, не вышло. Случившееся с ним пять зим назад ранило с новой силой.

Сглотнув, потёр шею. Пребывание в лагере степняков сильно подорвало его волю, и терзания из-за собственной трусости и малодушия не давали покоя. Однако посещали уже и не так часто, как поначалу, тогда он совсем не хотел топтать землю и был на грани, надломленный волей, искал забытьё во всём, что ему выпадало. Он даже не заметил, как пролетели четыре года жизни у волхва Наволода в Волдаре, не выдернули из тьмы и бесконечные поручения отца по прибытии на родину. И верно эта затея — отправить его в Орушь к князю Ярополку — была всего лишь одним из способов Вячеслава растормошить сына. Хотя он и так добросовестно всё исполнял, что ему велел правитель. От дум его отвлёк тихий стук в дверь. Вернулся Будята. Пребран хотел было прогнать его, но передумал, пусть приберётся, скоро уже и вставать. Притворившись, что спит, княжич слушал, как юноша тихо собирает разбросанные вещи, раздув пожарче и огнище. Верно после бури мороз будет крепкий, благо терем оказался сложенный на славу, просмолённый, что холоду не пробраться.

Только задремал, как шум внизу разбудил.

Судя по всему, горница гостиного двора «Белый камень» наполнилась народом — поднявшийся внизу гомон да топот множества сапог не дали Пребрану уснуть. Он нехотя поднялся с постели, хмурясь, натянул на себя исподнюю рубаху, велел притихшему у очага Будяте исчезнуть. Тот не стал ждать, когда его попросят дважды, убрался. Пребран подумал, что пора бы парня пристроить. Почитай скоро семнадцать вёсен сравняется: за четыре зимы возмужал, раскинулся в плечах, оброс усами и пусть редкой, но бородкой. В прислужниках бегать уже не пристало, больно неуклюжим становился да неповоротливым.

Подпоясавшись, Пребран накинул на плечи кожух из бурого соболя, потому как внизу явно было холодно от непрерывно хлопающей входной двери, и спустился вниз по скрипучему от времени порогу.

За длинным столом в небольшой горнице уже спозаранок восседал Вяшеслав со Жданом, остальные верно отсыпались ещё. Воевода напоминал каменную глыбу, грозную и необъятную. Еруса, хозяин двора, стоявший, опершись о деревянный столб, чуть в стороне от княжеской братии, в подмётки тому не годился, хотя мужик он с виду был матёрый, и взгляд его холодил свинцом — с таким не пошумишь здесь. Он толковал о чём-то с мужчинами, которые явно забрели не для того, чтобы погреться за чарочкой сбитня или мёда. Поглядывали они на воеводу настороженно.

Значит, слух уже расползся по подворью, что отряд из самого Доловска прибыл в далёкие земли. Стало теперь очевидным, что прохожие вовсе не случайно зашли в ненастье к очагу. Пришли, знать, полюбопытствовать.

Когда княжич вышел в двери, сразу ощутил на себе тяжёлый взгляд. Еруса хмуро проследил, как Пребран направился к воеводе. Совесть ни на долю не взыграла в парне. Впрочем, она никогда не была частью его нрава, потому, сколько бы Еруса не давил его взглядом, ему было плевать. Тем более, он не настаивал, чтобы родственница хозяина оказалась у него в постели.

Опустившись за стол напротив Вяшеслава и Ждана, Пребран подхватил чарку, опрокинул в себя. Терпкий, чуть с остринкой, сбитень вмиг согрел нутро, и кровь разлилась по телу приятным жаром.

Не успел он осушить чашу, как под нос ему подставили запечённую осетрину. Княжич поднял голову и утонул в янтарных глазах девушки, которая ещё недавно выпрыгнула из его постели. Она ещё верно не успела остыть. Девушка легонько улыбнулась. За несколько мгновений в воображении представилось откровенное непотребство. Новый прилив сил застал княжича врасплох. Точно, колдунья. Пребран подавил острое желание подхватить её и вернуться с ней обратно наверх. Может, и в самом деле метель поднялась кстати…

Его мысли перебил нарочитый кашель Вяшеслава. Девушка вздрогнула и, развернувшись, пошла прочь. У входа её уже перехватил гневный взгляд Ерусы. Сбросив напряжение, хозяин продолжил тихо толковать чём-то с постояльцами.

— Похоже, здесь оставаться надолго нельзя, — разрядил обстановку воевода, уж верно догадываясь, что к чему.

Пребран фыркнул. Хорошо, что князь Вячеслав не отправил с ним Избора. Тот ведь до сих пор смотрит на него косо. Всё из-за той выходки, когда княжич пытался сбежать из детинца. Много зим уж прошло, а Избор всё держит зло, не простил. Хоть Пребран и был сейчас другим в чём-то, а в чём-то…

Он с иронией глянул в сторону девушки, что выглядывала из-за спины Ерусы, подмигнул, досадуя на то, что меж ними столбом стоял хозяин постоялого двора и пара столов, снова отвернулся. Да, в чём-то не изменился вовсе.

Пребран придвинул к себе чашу с рыбиной. Изголодался он за время пути основательно, и не только по женщинам, но и по вкусной еде, с вяленого мяса уже нутро всё сворачивалось. Княжич положил в рот кусок отщеплённой мякоти, обжигая язык, стал с жадностью пережевывать. Мясо во рту таяло само. Пребран сдобрил вкус кислой брагой, испытывая истинное наслаждение.

— Что будем делать? — спросил Ждан, разбавляя тишину. — Может, всё же ещё одну ночку перекантуемся как-нибудь?

Он был ещё молодой, но выслуживший у князя доверие мужчина с рыжими, как рябина, волосами и такими же усами и бородой, что делали его облик ярким, и среди белого снега он напоминал всполох костра.

— Дороги замело, пройти невозможно.

Пребран оглянулся, и снова в него врезался потемневший взгляд Ерусы.

— Нет, — ответил твёрдо княжич.

Из двух бед выбирают меньшую. Ему самому не хотелось застревать в лесу в сугробах да ночевать на морозе, но оставаться на постоялом дворе становилось опасно.

— Деревень поблизости много. Найдём ночлег в другом месте.

— Это верно, — подхватил Вяшеслав слова Пребрана. — По глупости быть отравленным Ерусой не хочется, а тот явно точит ножи, — добавил воевода вполголоса, а потом, не таясь, хохотнул, бросая взгляды на хозяина двора.

Ждан верно сначала не понял, к чему это он, но, подняв взгляд на покрасневшую девку, что жалась к прилавку, верно услышав их разговор, тоже захохотал, привлекая внимание и других постояльцев.

— Обеда ждать не будем, выдвигаемся прямо сейчас, — сухо сказал Пребран, отодвигая чашу с недоеденной пищей.

Вспомнил ночь с блудницей, и нечаянно перед его внутренним взором возникла та, о которой он предпочёл бы никогда не вспоминать. Когда-то он точно так же посмеялся, потом пришлось горько сожалеть.

Тяжело вздохнув и перестав пережёвывать пищу, которая в раз стала безвкусной, Пребран помрачнел. Нутро скрутило до тошноты. Если бы можно было выдрать её из памяти, то он бы сделал это. Освободиться от всего того, что с ним случилось почти пять зим назад, от всех унижений, которые испытал на собственной шкуре, от неудач, что подрывали волю, настигая в самое неподходящее время. Стоило ему найти хотя бы какую-то опору и пустить молодые побеги, все тяготы злого прошлого обрушивались на него и сламывали, открывая старые раны. Сделалось гадко на душе, а рвущаяся наружу злость ядом разъедала нутро, едва ли не вынудив выскочить из-за стола. Впрочем, ещё никогда не случалось того, чтобы при воспоминании о травнице Пребран оставался холоден. Его всегда будет вот так скручивать, что хоть на стену лезь, а в груди будет разливаться такая пустота, от которой хочется выть.

Неожиданно распахнулась дверь. В помещение хлынула на миг стужа, прокатываясь по ногам, серебристый пух влетел в горницу вместе с пришлыми. Двое мужей, срывая шапки с голов, отряхивая себя от снега, прошли вглубь, расселись за другой стол по лавкам. Уже вскоре заметили княжескую свиту.

Смотрел сначала один, седой, с глубокими глазницами, потом закрутил головой и другой, мужик помоложе, зим так сорока, с густой бородой и тёмными, как дёготь, волосами.

Они перестали таращиться, когда вышла к ним девка, неся в руках крынку питья.

Пребран поднялся, не находя смысла больше оставаться здесь. Одевшись в кожух, застегнул на груди петли.

— Остальных поднимайте. Жду на улице, — вышел из-за стола и, ощущая втыкающиеся в спину пристальные взгляды, покинул горницу.

Спустился по длинной лестнице крытого тесаными досками крыльца. Привыкая после тёмного помещения к яркому белому свету, прищурился, скользнув взглядом по заснеженным туманным далям и едва приметным постройкам. За несколько саженей не было видно ничего, всё скрывала стена сыпавшего с неба снега. Белые пушистые хлопья нескончаемым потоком опадали на землю, укрывая поля, леса и реки. Вдыхая студеный воздух, Пребран ощутил, как кипучая река покрывается льдом холодного равнодушия, вновь впадая в спячку, и былой злости как и не бывало.

Мороз жёг кожу, не давая долго стоять на месте. Пребран спустился во двор. На ресницы и голову быстро налипли хлопья. Он постоял несколько мгновений в тишине, пока к нему не вышел Будята. Княжич наказал прислужнику собирать вещи в дорогу. Натянул на голову меховую шапку, которую вручил ему Будята, и решил пойти сразу к конюшням, но на крыльцо вдруг вышли постояльцы. Всё так же с подозрением смотрели в сторону княжича и о чём-то тихо беседовали. Внутри росла тревога. Неспроста всё. И будет лучше как можно быстрее убраться с этого места.

Подняв ворот кожуха, княжич прямиком направился к постройкам.

У скотного двора никого не было, да и пройти ко входу не так-то просто оказалось, дорожку замело по колено. Пришлось брать деревянную лопату и расчищать снег. Пребран откровенно клял Ерусу на чём свет стоит, что тот не сподобился позаботиться о свои гостях и заранее расчистить дорогу. Ругал и Будяту, своего сподручного, который задерживался и казать нос на мороз не спешил. Бросив ждать подмогу, Пребран счистил снег с прохода, перекидав его за плетень. Справившись, он изрядно вспотел в жарком кожухе, смог, наконец, войти внутрь конюшни. Стоило шагнуть через порог, в нос пахнуло душным спёртым воздухом с запахом соломы, конского навоза и пота. За перекладинами, фыркая и пережёвывая сено, стояли шесть мастистых скакунов дружинников, и более ничьих лошадей не было. Подобрав с бочки краюху хлеба, княжич приблизился к своему жеребцу, скормил ему хлеб.

— Осталось немного нам топать, — успокаивал он скорее себя.

«Немного, если вновь не заплутаем».

В конюшню нырнул отрок в длинном тулупе явно не по размеру и в шапке меховой. Поморгав испуганно, кинулся хлопотать, навёрстывая упущенное, пока его не выпороли. Княжич к себе его не подпустил, сам подобрал сбрую, принялся взнуздывать. Отрок был и рад тому, молча занялся другими, стараясь не попадаться на глаза.

Грудной и могучий голос Вяшеслава раздался во дворе, когда уже кони были готовы к дороге. Водрузившись в седла, мужчины поспешили покинуть выселки. Провожать их, знамо дело, никто не вышел. Может, оно и лучше. Да и вообще никого не было на дворе, ушли и мужики с крыльца.

«Что за дикое место и люди дикие?» — с брезгливостью фыркнул княжич, припоминая, чего наслышан о племени увягов. Раньше, тут князь сидел, но местные волхвы и жрецы изжили его, изъявив волю быть сами себе хозяевами. Конечно, в этой деревеньке должен быть староста, и княжич имел право высказать обиду за неподобающее отношение, но потом, подумав хорошенько, понял, что, скорее всего, правды не добьётся, и как бы его не изжили вместе с дружиной. А подмоги ждать не от кого, ближайшее княжество — Орушь, и то, по всей видимости, не шибко раздольное. Потому лучше потерпеть. Голова ему ещё нужна. По крайней мере, до того времени, как исполнит волю отца.

Сворачивая на заметённую снегом главную дорогу, всадники, беря чуть южнее к раздолью, пустили коней. В бег — не вышло, снега было, слава богам, хоть и не по брюхо, но по колено лошадям, потому всё одно замедлял ход. Вдалеке на пять вёрст в округе сквозь белую пургу видны были только тусклые тени кустарников, да очертания леса. Отряд неспешно вышел за околицу невеликой деревеньки, двинулся вдоль промоины. Реку сковало льдом едва ли не в локоть толщиной.

— Через лес поедем, — объявил Вяшеслав, оборачиваясь на дружину.

Никто не стал ему возражать. Пусть по льду и сподручнее, и быстрее, но совершенно не безопасно, а они явно нажили себе недругов. А ну как вздумает отплатить Еруса за попорченную девку, да в погоню бросится? Хотя в такую пургу даже молодой голодный зверь не сунет носа из логова. Но чем бес не шутит, лучше лишний раз поберечься. По лесу оно всё спокойнее, да и мороз там не такой крепкий, и ветра меньше.

Сойдя с дороги и спустившись с пригорка, кони утонули по брюхо. С трудом пробрались к опушке, плывя в сугробах, бороздя, что плугами, снег. Когда добрались до стройных молодых рыжебрюхих сосенок, идти животным стало посвободней.

В чаще дорога разыскалась быстро, видно накатанная местными. Вяшеслав, сбрасывая с плеч снег, поравнялся с Пребраном, с подозрительным интересом поглядел на княжича.

— Коли говорить желаешь, воевода, то говори, — не выдержал Пребран давящего взгляда хоть и грозного с виду да шумливого, но доброго в душе мужа.

В этом княжич за время пути убедился: то сторожить сам назовётся на всю ночь, позволяя другим выспаться, давая отдыхать молодым дружинникам, то еду последнюю отдаст, то шкурой меховой поделится в крепкий мороз.

— Зачем Вячеслав нас в такую даль послал? Знамо дело по важному поручению, только по какому — не сказывал, — пробасил воевода.

Пребран обратил на него неверящий взор, искренне дивясь, что отец скрыл свои побуждения перед верным ему человеком. Можно сказать, приближенным к самому сердцу.

— Я думал, он оповестил тебя.

— Нет, — покачал тот головой, надвигая шапку на глаза, — ничего он не говорил. И даже не могу догадаться, что нужно ему в землях увягов.

Пребран хмыкнул, мысленно обращаясь к весточке, что была подшита во внутренних складках кафтана. Вот только что в той весточке, он тоже не знал. Да и сам не интересовался, а теперь будто прожигала кожу.

Подоспел и Ждан, верно прислушавшись к разговору, видать тоже пробрало любопытство.

— Я тоже не знаю. Отец мне не говорил, — признался Пребран.

Вяшеслав даже хохотнул басистым голосом, с недоверчивостью взглянул на княжича, прищурив правый глаз. Запорошенная борода и усы почти скрывали его лицо.

— Богами клянусь, не знаю, — коснулся Пребран ладонью груди, и добавил: — Надеюсь, после этого послания головы нам не открутят. Может, Вячеслав избавиться от меня решил, — пошутил он в довесок, да видно зря, Вяшеслав хмуро приподнял бровь.

Князь Вячеслав провожал сына немногословно, правда упредил, чтобы не осрамил тот его перед князем Ярополком, да посдержаннее себя вёл, борзость чтоб свою засунул куда подальше.

— Друже, — вмешался Ждан, напряженно водя глазами по лесу. — Кажется… засада.

Пребран мгновенно ухватился за ледяную даже через рукавицу рукоять меча, тоже вгляделся в кущи леса, запорошенные снегом, который, набившись в кронах, глухо и бесшумно опадал. Он нутром почуял, что здесь они не одни. Все же Еруса решил отомстить.

— Вот суки, — выругался тихо он.

Среди зарослей тенью мелькнул кто-то.

Сначала показались двое. Пребран узнал в них сразу тех двоих, которые зашли в постоялый двор чуть позже, а потом стерегли его на крыльце. Тут-то стало и понятным, что явились не справедливость чинить, а грабить. Да и верно девка та подослана была для отвода глаз, понял он. Следом, не видя более смысла таиться, вышли ещё пятеро. Семеро татей для полдюжины опытных воинов — на один зуб. Смелая затея, но глупая. Напряженно оглядывали друг друга, в воздухе повисло ожидание. Кто же первым нападёт? Потому как не верилось, что миром всё обойдётся. По крайней мере, Пребран не собирался так просто позволить гнидам обчистить себя.

Княжич поднял глаза, вглядываясь в межи заснеженных деревьев, вслушиваясь в глухую тишину, которую изредка разбавлял скрип стволов. Первая пущенная стрела свистнула возле виска.

Пребран мгновенно спрыгнул с седла в снег, выдёргивая из ножен клинок, тут же к нему подступил тать, и едва он замахнулся тесаком, как был пронизан насквозь в плечо. Мужик всхрапнул, повалился в белоснежную перину уже навечно. Началась немая толкотня, кони, чуя запах пролитой крови, всколыхнулись, бестолково топчась на месте. Вяшеслав принял на себя сразу двоих. И только тут княжич выхватил взглядом метившего в воеводу ножом юнца. Одним рывком Пребран выхватил тесак с седельного закрепа, метнул в татя и попал точно в череп. Все навыки, что были усвоены в юношестве, работали с завидным постоянством, да и после приезда в Доловск воинская подготовка не прошла даром. Вяшеслав обернулся, душегуб уже опрокинулся в еловые ветки.

Более Пребран не мог проследить за той резнёй, что началась кругом — как бы самому не стать мишенью чьего-то ножа. Грабители, будь они неладны, наступали со всех сторон. Верно, вся деревня собралась, что обчистить княжескую дружину?

Вспомнив о помощнике, княжич отыскал взглядом Будяту. Парень прилип к стволу сосны, прижимая сумку к груди. Оружия путёвого, ясное дело, ему никто носить не позволял, а хозяйский нож сгодится только хлеб кромсать. Олух, даже не додумался спрятаться в лесу, таращился на бойню во все глаза. Его быстро заметили.

— Беги! — крикнул ему Пребран, хоть тот уже приготовился отбиваться.

Будет его время сражаться, когда получит меч и пройдёт посвящение, а сейчас можно и удрать, помощь его Пребрану ещё нужна.

Княжич в два шага настиг того головореза, который было пустился в погоню за юнцом.

— Эй, — присвистнул он, и мужик, резко обернувшись, сплюнул, отпуская лёгкую наживу, пошёл на Пребрана.

Бугай грудью, что сохой, надвигался медленно, щеря желтоватые зубы, сжимая в мосластом кулаке топор. Лицо его было багровое и обветренное, русая борода светилась плешинами, в глазах горело дикое буйство, и ничего человечного в них не было. Пребран глянул в сторону зарослей — Будяты уже и след простыл. Вернул взгляд на татя, перехватывая покрепче рукоять, сделал ложную попытку отступить, позволив грабителю оттеснить его от дороги. Сильный победит одного, знающий — тысячу. Вспомнил слова Наволода.

Добра с собой был много, а потому следовало ожидать, что в чужих землях настигнет их напасть. Помимо одёжки, оружия да лошадей было и золото. Неужели приняли их за торгашей? Вспыхнуло желание вернуться и спалить «Белый камень» да Ерусу вместе со всеми его заговорщиками.

— Что же ты, гнида, надумал на чужое позариться? — Пребран ещё раз окинул его взглядом, оценивая силы.

Хоть тот и был здоров и необъятен, как мерин, да много лишнего жира, обрюзгшие, мясистые щёки не говорили о его сноровке. Громила, резко втянув через крупные ноздри воздух, напал первым, тяжело обрушив на Пребрана топор. Княжич увернулся, вспорхнуло лезвие клинка и напоролось на подстеленный татем обух.

Отдача пронизала локоть болью, меч не раскололся, хорошо.

— Может, сам всё отдашь, зато шкура останется цела? — прохрипел простуженным голосом тать.

На подобную насмешку княжич ответил холодной ухмылкой. За дебрями доносился лязг оружия, глухое рычание, вскрики не понятно чьи — верно всё наступали враги. А достать такого быка — придётся попотеть. В кожухе жарко стало, на спине проступил пот, но это только хорошо, кровь забурлила, разгорячая тело, рождая гнев.

Следующий сокрушительный удар выбил всё же клинок из рук Пребрана, и, не давая никакого продыха, тать развернулся, замахиваясь вновь, чтобы, наконец, проломить голову, как тыкву. Тело отозвалось мгновенно, не давая и доли мига на раздумье и страх. Княжич увернулся, лезвие всё же зацепило, прочертив по виску. Топор на удачу княжича вонзился в ствол дерева. Пользуясь заминкой, покуда душегуб пытался выдернуть оружие, словно только и было его спасение в нём, Пребран, войдя в свои силы, с разлёту ударился всем весом о татя, сбив громилу с ног, снова радуясь тому, что за годы и сам окреп будь здоров. Пару раз кулак его попал по кости скулы и в челюсть, грабитель дёрнулся, пытаясь скинуть с себя груз, да не вышло. Пребран надавил локтем на кадык, и тать задохнулся, всё глубже вдавливаясь в снег. И когда шея вот-вот должна была хрустнуть под напором, гнида всё же извернулся, стукнув чем-то по голове, от чего разом всё помутнело и зазвенело в ушах. Душегуб опрокинул княжича одним махом, но Пребран потянул его за грудки:

— Стой, сука.

Ткань треснула, но княжич ни на долю не ослабил хватку, хоть тот и бил что есть мочи по голове, попадая то в висок, то куда-то в ухо — ослеплённый гневом Пребран ничего не чувствовал. Быть может, потом, но не сейчас. Оставаясь холодным к ударам, княжич потянул паскуду на себя и, не почувствовав опоры, вместе с ним покатился кубарем с крутого склона. Но даже тогда не выпускал его.

Снег налипал на лицо, забивая дыхание, и всё перемешалось, превратилось в белую холодную кашу. Пребран лишь чувствовал удары о попадавшиеся на пути камни, и благо толстая одёжка и сугробы смягчали ушибы, от которых хоть и целы были рёбра, но дыхание выбивало напрочь. Но не успел княжич очнуться, как сверху на него рухнул душегуб. Гневно рыча, ударил в правый бок, да так, что в глазах посыпались серебристые искры. Тать, сдавив двумя руками горло. Лёгкие загорелись, и желание глотнуть воздуха оглушило. Пребран протянул руку, нащупав пальцами в сапоге у лодыжки припрятанную холодную сталь, выдернув нож, вонзил в толстую шею. Мужик дёрнулся, но глаза его стремительно стекленели, умерла в них злоба. Изо рта и носа потекла по бороде кровь. Княжич, высвободившись из ослабевшего плена, оттолкнул громадину. Сам повалился на бок, надолго закашлявшись, хватая ртом воздух. Отдышавшись как следует, он пошевелился и тут же скривился от боли, ощущая, как правый бок нестерпимо обожгло болью.

— Зараза.

Опершись о твердь, Пребран, раскачиваясь, усилием воли поднялся сначала на колено, а потом на ноги, качнулся, непроизвольно хватаясь за ушибленное место. Тупая боль опоясывала, давила на лёгкие, будто в груди у него лежал булыжник.

Он опустил взгляд и выругался, увидев расползающиеся пятна багровой крови вокруг убитого татя.

— Вот и награбили, — сплюнул он.

Закостенелыми озябшими пальцами загрёб снег, утирая лицо и кровь, что текла носом, обращая снег в алый, как сок клюквы, цвет, и мгновенно смерзалась.

Пребран разогнулся, оглядывая лощину, куда они свалились. Выбрав место почище, опираясь на деревья, кое-как взобрался по склону. Найдя свой меч и топор, подобрал.

ГЛАВА 3. Острог

Пока он добирался до места разбоя, тут уже считали потери. Пребран с размаху всадил топор в дерево и, вложив в ножны меч, присоединился к воеводе. Вяшеслав, заметив княжича, даже в лице переменился, так рад был его видеть, пусть и не совсем в здравии, но живым.

— Вот будет чем поживиться лесному зверю, — сказал кто-то из мужчин, подбирая оружие среди распластавшихся на снегу татей.

Проявлять брезгливость к лишнему оружию никто не стал, да и надо сказать, то было добротное, чего оставлять. Подобрали всё. По-хорошему, сжечь бы разбойников, но в такой мороз и метель займёт это не меньше как полдня. Да и вдруг кто-то ещё из местных выйдет на дым, уж тогда им точно живыми отсюда не выйти, вся деревня нагрянет, заколют кольями. К счастью, убитых среди своих не оказалось ни одного, и слава Перуну. С ним князь отправил самых лучших. Вот только покололи изрядно. Хорошо бы залатать раны, да не стали рисковать, наспех водрузились в седла. Пребран, всунув ногу в стремя, подтянулся, едва смог подняться на коня, забыв о дыхании. Тронулись с места быстро, и только тут княжич вспомнил о прислужнике.

— Твою же мать… — он не договорил, выискивая взглядом Будяту, крутя головой в поисках парня.

Вяшеслав сразу понял, кого потерял княжич.

— И куда же этого дурня занесло?

— Заплутает, да и замёрзнет в лесу, — заключил Ждан.

— И что же теперь делать?

— Семеро одного не ждут.

— Буря поутихла, следы наши ещё до вечера останутся. Может, нагонит?

Пребран с гневом посмотрел на Ждана. Да только деваться было некуда, ждать одного, рискуя головами полудюжины, безрассудно. Пребран в последний раз огляделся, в надежде отыскать в неприступной крепи отрока, но тот так и не вышел на глаза. Хорошо, что весточку князя тому не доверил, тогда бы вся затея похода насмарку, тогда бы зря проделали такой путь, едва не положив головы.

Отъехав на достаточно много саженей, отряд погрузился в гущу леса. Тут уж буря совсем поутихла, и тишина стояла такая, что звенело в ушах. Впрочем, это оглушала головная боль, что истязала княжича с того мига, как они отъехали от места разбоя. Выбрав место для постоя поудобней да посподручней, под разлапистыми елями, дружинники попрыгали с лошадей, принялись тут же вытаптывать снег.

Пребран огляделся в надежде увидеть отставшего Будяту, да тот будто сгинул. Княжич вобрал в лёгкие морозного воздуха, поднатужился, чтобы претерпеть боль, в боку спрыгнул с мерина. Кто-то уже нарубил еловых ветвей для подстилки, другие стаскивали хворост, ломая сухие сучья осин поблизости. Ждан уже запаливал кресалом сложенный споро костерок. Вяшеслав, косясь на княжича, стаскивал вещи, верно подозревал что с тем не совсем ладно. Пребран, чтобы не быть в стороне, привязал лошадей, всыпав в торбу каждому ячменя.

— Дурень, и куда запропастился? — пропыхтел Ждан, верно тоже переживая за мальчишку.

Воевода подсел к костру, подвешивая на рогатины чугунок со снегом.

Пребран, вытащив кошму и медвежью шкуру, бросил на еловые ветви. Сам прошёл к кострищу, подсел к воеводе на выстеленную им подстилку. Тепло от костра ласкало лицо и руки, что совсем задеревенели от проделанной работы.

— Жаль, толковый был малый, — Ждан, сбросил рукавицы и подтягивая подол налатника, присел на корточки к огню.

Пребран нахмурился. Повёл плечами, чувствуя в том свою вину. Помолчали, каждый думая о своём.

— Спасибо, — вдруг произнёс простуженным голосом Вяшеслав, обращая посерьезневший взор на княжича.

Ждан и другие мужи удивлённо перевели на него взоры.

— За что? — буркнул Пребран.

— Ты же мне вроде как жизнь спас.

Княжич нахмурился сильнее, припоминая сей миг, и вспомнил парня, что первым напал на воеводу, и который тут же рухнул в снег с раскроенным черепом. Вот только теперь вспоминать о том не хотелось, разом поплохело.

— Сегодня — я тебя, завтра — ты меня, вот так и вся жизнь складывается, что обязаны мы друг другу помогать и не бросать в беде.

Вяшеслав помолчал, обдумывая сказанное, и вдруг хмыкнул в усы.

— Верно ты сказываешь… — посмотрел задумчиво в костёр, а потом выпрямился, опершись широкими ладонями на колени, гаркнул оборачиваясь: — Ну, Никрас, где медовуха? Наливай! Сегодня мы вроде как живы остались, чем не праздник!

Пребран усмехнулся.

Лёд в корчаге растопился, забурлил. Пока Никрас наливал в воловий рог медовуху, Ждан насыпал порубленного на куски вяленого мяса в кипящую воду, не забыв сыпнуть горсть сушёного укропа. Остальные перевязывали друг другу нанесённые татями порезы и раны, что были не такими существенными, завтра уже и не вспомнят.

Пребран, как его ни скручивала боль, раздеваться не стал, посчитав себя не раненым. От пряного запаха съестного свело нутро, что княжич и забыл о боли, изъедавшей тело. А на морозе особо захотелось горячего, закутаться в шкуры и лечь поближе к костру да заснуть крепким сном. Зима всегда приносит суровые испытания. Хозяйка стужи не упустит живого тепла, вон ныне попирует душами да тёплой кровью, что осталась на белом снегу ярким узором.

Похлёбка оказалась вкусна, мужи только и знай языки жгли, уплетая снедь, от которой внутри постепенно разливалось тяжёлое тепло. Разморилось тело.

Стемнело быстро.

В Студень ночь всегда наступала стремительно. Ждан напоследок подкинул в костёр срубленных толстых сучьев. Запахло еловой смолой, запылало так, что даже и жарко стало, но никто не отодвинулся, накапливая желанное тепло про запас. Вяшеслав вновь вызвался караулить, с ним назвался и Ждан, видно в такой мороз не хотел укладываться. Поутру мороз жгуче крепнет, и будет вовсе невмоготу вылезать из-под шкур. Из-за скручивающий боли и княжичу не хотелось укладываться, но лучше поскорее забыться сном. А завтра, быть может, набредут на деревеньку. Там и позаботится о себе. Однако стоило прилечь, покоя без движения ему не было — мышцы на боку набухли, невыносимо тянули, раскалённым камнем давило на рёбра. Княжич дышал туго, и жилы на шее натягивались верёвками.

Вяшеслав тихо переговаривался со Жданом. И из его воспалённых губ теперь вырывался сип. Воевода не забывал об обещанном князю догляде, изредка бросал на княжеского сына беспокойный взгляд. Пообещал ведь Вячеславу сберечь, вот и волнуется. Княжич накрылся почти с головой. Чувствуя, как жаровые волны стихают. Ещё долго маялся плескавшейся железом тяжестью, но ночь утянула в безмолвную свою глубь, показывая полупрозрачные, светящиеся внутренним светом образы, в которых он не смог различить, что принадлежали они девушке с голубыми, как омуты, глазами, он просто знал, что ему до неё больше никогда не дотянуться.

Разбудили голоса дружинников, что один за другим стали пробуждаться. Откинул меховой полог, с шерсти в лицо плеснул снег, который посыпался за шиворот, мгновенно пробуждая. Ещё только светало, в скованном морозом воздухе застывало дыхание, окатывая лицо клубами пара. Пребран пошевелился, но куда там, бок пронзила колом, что он забыл, как и дышать. Кое-как раскачавшись, он всё же выбрался из укрытия, смог и скрутить постель, и присесть в общий круг, где уже за скоро вновь сворили похлёбку, на этот раз из жёлтой крупы. Бури ныне не предвиделось, и день обещал быть хоть и морозным, но ясным.

— Никто не погнался за нами, — сказал Ждан, пряча деревянную ложку за пояс.

— И Будяты нет, — прохрипел Вяшеслав, здоровый крепкий мужчина, а простуда и его схватила за горло.

— Отрок заплутал, повезёт, если найдёт пристанище, хотя где, в глухом-то лесу.

— Слышал из разговора хозяина постоялого двора, что увяги по всей окрестности расселились, может, и набредём к обеду на какую-нибудь деревеньку.

— Хватило нам гостеприимства, похоже, народец этот с совестью совсем не в ладах, раз осмеливаются нападать.

— Дальше земли вяжичей, вот там народ дикий, говорят, старших князей нет у них, а кто сидит в острогах — воюет с соседскими племенами, нет у них мира.

— А соседние племена тоже вольные? — не удержался Пребран, отпивая травяного взвара.

— Дальше за Орушью сурмяне расселились, тоже своенравный народ.

— Ухо востро нужно держать, — воткнул топорище в сугроб Ждан.

Пребран вновь отпил, ненароком подумав о том, с каким же поручением послал его Вячеслав. Захотелось даже вспороть ткань и прочесть его весточку, но быстро выкинул эту затею из себя, пусть князь, что хочет, делает, ему плевать.

Мужчины переговаривались уже о другом, когда Пребран вынырнул из задумчивости. Собравшись в путь, водрузив сумы и скрутки с вещами, засыпав кострище снегом, продолжили путь.

Небо уже к тому времени окрасилось в пурпур, а лес светлел, хотя тепла и ни на долю не ощущалось. Пальцы в овчинных рукавицах деревенели, становилась колом верхняя одежда и накидки, покрываясь белым инеем. Как и предсказывал Вяшеслав, снежный лес начал редеть, проклёвывалось средь тяжёлых ветвей солнце на чистом от облаков синем небе. Сияющая белизна слепила глаза, что те слезились. Она выжгла все запахи, покрыв колючими пластинами инея ветви. Трещал снег под копытами, и разливалась такая благодатная тишина, что в сон клонило. Ко всему солнце пригревало, но стоило зайти в тень, как тут же мороз обжигал кожу. Через десяток-другой саженей путники выехали на лесистый мыс, что врезался в покатый холм, на котором и возвышался, как на острове, острог с глубоким рвом и высоким тыном. Постройки с крутыми покатами кровлями, высокими стенами и маленькими оконцами, покрытые снежными шапками, просели в сугробах. Прошедшая буря заволокла вокруг частокола плетни, дорожки. И никто их верно не сбирался чистить, и тут же Пребран заметил, что только в нескольких низеньких избах из печных дымоходов валили белые клубы, а по приближении стало видно, что некоторые дворы опустели, были раскрыты створки хлевов, перевёрнуты телеги, разбросана утварь. И по всему было видно, что такое бесчинство учинила не недавняя буря, а человеком сделан этот разгром, уцелевшие не успели разгрести всё. Остальные тоже заметили неладное, но молча понукали лошадей, пуская животных вперёд — на месте и выяснят. И всё же осторожничали, выискивая взглядами по избам и щерящемуся прорехами частоколу, не притаился ли кто со стрелой, не тянет ли тетиву. Тишина властвовала в околице.

Ясное дело, встречать их вышли не с хлебом и с солью, а с топорами и кое-какими булатами. Вышли старшие рода, кои тут проживали и уцелели. Вперёд к ним выехал Пребран, оставляя своих людей у межи дороги.

— Здоровы будьте, мирные люди, — приветствовал княжич самого старшего мужчину, было ему так к сорока. Одет он был в серый суконный тулуп до колен, изношенный, не новый, вымазанный в саже, и нараспашку. Из-под меховой шапки за ворот падали русые кудри. Из-под густых бровей колол суровый острый взгляд тёмных, как ночь, глаз. Скребнул по чужеземцу угрожающе.

— Что ищете в наших краях? — спросил он вместо приветствия.

Пребран оглядел других мужчин, что вышли вместе со старшим, такие же крепкие, но потрёпанные, и оставался ещё на их лицах след ярости от недавней битвы.

— Вижу, горе случилось на вашей земле, — начал Пребран, заметив краем глаза, что Вяшеслав приблизился всё же. — Мы зла никому не желаем и бесчинство совершать не намерены, клянусь перед ликами богов, повернулся к истуканам. Идём из городища Доловск, может, слышали, князь Вячеслав там правит.

Лицо старшего некоторое время не менялось, взгляд его недружелюбный скользил от одного воина к другому, топорище, что сжимал он с натугой, опустилось чуть, плечи расправились.

— Коли так, слыхивал я о таком.

— Кто напал на вас?

— А кто их, сукиных сынов, знает. Ночью, твари, нахлынули, перевернули всё вверх дном, хорошо, что избы не подожгли, а какие занялись, те мы успели потушить. Жизни им наши не нужны были, а вот добром поживились и девок много увели.

Пребран поднял взор, поймав взглядом женские фигуры, что повысовывались из дверей на крыльцах, закутанные в платки, да головы светловолосых подлетков.

— Проезжайте, — отступил старший, пропуская всадников.

В остроге был куда сильнее заметен разгром, следы пожарищ и урон, нанесённый разбойниками. Подчищены хозяйские клети, а стойла пусты, как и хлева.

Промёрзший дощатый настил двора трещал под массивными копытами коней, но выдержал. Дружина въехала в острог, когда солнце уже приблизилось к полудню, скоро и темнеть начнёт. На улицу повыскакивали мальчишки подсобить путникам. Пребран сжал зубы и, пересиливая боль, спешился, да так ловко, что и не скажешь со стороны, что тяготит его рана. Отроки, забирая животных, уводя в пустующие стойла, отыскали на чердаках и сено. Поднялся с порога в рыжей шубе пёс, было тявкнул, но женщина, по всему хозяйка двуярусного терема, быстро осадила зверя, прикрикнув.

Старший острога в избу к себе не пригласил гостей, а повёл в другой дом. Такой же добротный, как и тот высокий терем, с массивными стенами и рвом, вдоль которого стелились постройки. В тёплую горницу с узкими окнами, запуская студёный пар, вошли всей гурьбой — всем хотелось поскорее в тепло. Ближники старшего тоже не отставали, обступили, желая послушать, что за нужда такая привела путников из городища дальнего.

— Меня Радимом зовут, а это ближники мои Повис и Расщел, — представил он мужчин.

Те смотрели прямо, так же, с недоверием, и нужно называться.

— Я старший сын князя Вячеслава Пребран.

Радим сначала было нахмурился.

— Это, — указал княжич на Вяшеслва, — старший воевода Вяшеслав. Ждан, Некрас и остальные верные мне люди, за каждого из них я ручаюсь. Еду с поручением от отца в Орушь к князю Яроплку. Метель нас настигла, потому остановились на постоялом дворе «Белый камень», — Пребран замолк, подумав о том, стоит ли рассказывать, что разбойники со вспоротыми тела остались лежать на снегу. Как бы не озлобились, вдруг у местных кто из родичей с этого селения, живут ведь почитай рядом. — Давно у вас тут так непокойно?

Радим выдохнул, переводя дух.

— Проходите, — всполошился. — А то, что же, на пороге так и будете толковать?

Он кивнул Расщелу, и тот отступил, скрылся в дверях.

Мужчины расселись за длинным узким столом, место нашлось всем.

— Пока вам подготовят места для ночлега, посидим тут, обогреетесь заодно.

Тут на пороге послышался топот, и те же отроки внесли чарки и в глиняных корчагах питьё, расставили ловко перед гостями, налили золотистой жидкости каждому в деревянные чарки из общей тары.

— Спрашиваешь, давно ли так, — задумчиво начала Радим, сжимая в крупных ладонях посудину. — С того времени, как Ярополк в Оруше осел, с тех пор и приключаются такие беды, — сорвалось с языка мужчины, будто с сердца снял затаённое подозрение, такое не прикроешь красноречием. Поднёс к губам чару, делая большие глотки, кадык камнем заходил по горлу.

Сидевший рядом Повис свёл брови, кашлянул в кулак, видно недоволен остался такой прямой откровенностью Радима, но поперёк слова сказать не решался, старшему рода виднее.

— Так вы под его крылом… — не смолчал Вяшеслав.

Радим поднял потемневший взор на воеводу.

— Под крылом. Плохо князь держит в своей земле людей, и об этом не я один тебе скажу.

Посидев в избе, княжич понял, что здесь вовсе и не тепло было, как показалось по первой, после улицы. Пребран отпил кисло-сладкой браги, раздумывая над сказанным, которое нравилось ему всё меньше.

— Нас тоже приветили неласково, — признался, наконец, он, ставя опустевшую чарку обратно на стол. — Обобрать хотели до нитки, жизни лишить.

Дверь за спинами скрипнула — вернулся Расщел.

— «Белый камень» — гиблое место, народ туда местный не суётся… — задумчиво протянул Радим. — Ладно, утомлять разговорами не стану, — вынырнул он из смутных размышлений. — С пути вы верно, уставшие. Будьте гостями сегодня, места всем хватит, ныне многие избы лишились своих хозяев, — сказал он со скорбью в голосе.

— Если нужно помочь чем, поможем, — отозвался княжич.

Радим только рукой махнул.

— Разве только… — в глазах его только ненависть вместе с болью забурлила, что по загривку холодок прокатился, — …костёр погребальный собрать… — с этими словами он поднялся.

Следом поднялись и все, княжич бегло переглянулся с воеводой, тот, похоже, тоже строил догадки о том, чья правда тут. Может, роды между собой повздорили, а князя легко можно и крайним поставить. Князь если и позволит себе так бесчинствовать, то долго на своём месте не продержится. Это не с руки, чтобы народ на него озлобился.

— Что думаешь? — тихо спросил Вяшеслав, поравнявшись с Пребраном.

— А что тут думать, держать надо ухо востро, нечисто всё. Узнаем правду, только когда на место прибудем.

— Мыслю я, поменьше слушать сплетни нужно, как бы самим в сети не попасть.

Пребран выискал взглядом Радима, что шёл впереди всех, ведя путников к терему.

— Одно знаю точно, у Радима верно страха нет, чтобы так говорить о князе, но с другой стороны, столько людей потерял, сгоряча всякое можно ляпнуть. Посмотрим, пока ни во что не вмешиваемся.

Воевода твёрдо кивнул, соглашаясь. Пребран повернулся к другим да не рассчитал, дёрнулись мышцы, и он невольно скривился, хватаясь за бок.

— Тебе бы целителя…

Пребран лишь хмуро глянул на Вяшеслава.

Народу вокруг терема стало больше несмотря на то, что свободные руки ныне необходимы. Во взглядах таилась опаска, но видя, как свободно и расслаблено шагал старший рода, поутихли, и теперь в их лицах был след любопытства. Чуть поодаль, где-то за оградой, слышались голоса, женский плач. Для кого-то нынешняя ночь принесла горе, в последний путь собрались те провожать родичей, мужей, что встали защищать свои семьи. Пребран поёжился — не вовремя они прибыли, лишний груз только княжеская дружина хозяевам острога. Поднимаясь по ступенькам, он хватался за брусья, каждый шаг подъёма давался всё трудней, а лестница, крутая, высокая, казалось, и не кончится. Вошли в узкую дверь, где в тесном куте разминулись с женщинами рода. Были среди них и молодки, и старшие хозяйки, и пропуская гостей внутрь, они кланялись, как по обычаю. Значит, живы среди них боги.

В горнице терема было просторней, но с улицы так же полумрак царил, маленькие окошки — человеку не пролезть — пускали в помещение мало света. Стены здесь чище, от копоти очага почти и следов нигде не оставалось, полатей и лежанок не имелось, как принято во всех избах. На стол уже ставили ендовы, вынесли и крупные окорока секачей, тушки щук, пироги, да крынки с питьём: мёдом, квасом и брагой. Не поскупились. Впрочем, год был урожайным, столы накрывали богато, коли было кому трудиться на пашнях. Пока воины мыли руки в сенях, в поднесённых девками лотках, и рассаживались на длинные дубовые лавки, Вяшеслав уже о чём-то переговаривал с Радимом.

«Неймётся же воеводе», — скрипнул зубами Пребран.

— Гаяна, — подозвал Радим одну из женщин, самую старшую из всех.

Пребран проследил, как величаво вошла Гаяна, отвернулся, не пристало рассматривать открыто чужих жён.

О чём они переговаривали, княжич не слышал, но разговор оказался недолгим, хозяйка торопливо вышла в двери, а следом донёсся её оклик.

— Ладимира!

Послышался топот с лестницы, но в горницу так никто более и не вошёл.

Радим и его ближники за стол садиться не стали — некогда, ещё многое предстояло им сделать дотемна, а сумерки после обеда сгущались быстро. Остались гости в полном одиночестве, и разлилась по горнице тишина. Ждан, сцепив пальцы в замок, смотрел на выставленные яства, бросая тяжёлый взгляд на дверь.

— После постоялого двора боязно притрагиваться к пище.

Пребран хмыкнул, потянулся к крынке с квасом, налил себе, отсёк тесаком остывшего мяса. Положив кусок в рот, пережевал тщательно, запив кисловато-солёным квасом. Вяшеслав, что до этого сидел хмурый, вовсе помрачнел, и о чём думал воевода, только знал он, но верно беспечное отношения княжича не пришлось ему по душе.

— Отчаянный ты. Вот смотрю на тебя и не понимаю…

— А ты и не пытайся, — сказал княжич, впиваясь зубами в белую мякоть.

Вяшеслав, поиграв желваками, мотнул головой и потянулся к скудели.

Ели молча, каждый думая о своём. Вяшеслав больше не разговаривал, да и не о чем было. После гостей развели по клетушкам. Пребрана вместе с Вяшеславом и Жданом разместили на нижнем ярусе, где топилось и днём, и ночью, остальных отвели в другую половину — в одном куте места всем не хватит. Хоть воеводе не шибко понравилось, что их разделили, но коли до сих пор живы, значит, подвоха ждать и не стоит. Вскоре, пока мужчины сбрасывали многослойные одежды, заглянул мальчонка, бледный, с жуковыми волосами, упредил, что баню натопили.

Вяшеслав, потоптавшись на месте, пошёл первым к двери. Как ни осторожничай, а тело просит своё, отказываться от целительного жара да после мороза — глупость, кто знает, как скоро они доберутся до Оруши. Ждан поплёлся следом. Пребран, бросив налатник на ларь, не спешил в истопку. О теле легко позаботиться, куда сложнее оживить душу, разжечь сердце, которое уже давно погребено под слоем пепла, сердце, что кануло в холодное забвение, не оживить по одному лишь велению. Исподняя рубаха, к удивлению княжича, была пропитана кровью и разодрана. Когда Пребран стянул её, его глазам открылся раненный бок. Кожа была багрово-синей, кровоподтёк расползся по рёбрам к груди, и всё же была колотая рана, успевшая подсохнуть, но края ещё были разодраны, не успели поджить, видно каким-то осколком тать всё же пырнул его. Пребран облегчённо выдохнул — рёбра целы, и то ладно. Дотронувшись пальцами до места ушиба, скривился от прострелившей боли, от которой даже зубы свело. Шум за дверью вынудил его выпрямиться. Створка чуть приоткрылась, и по ту сторону послышался женский голос.

— Можно?

Пребран потянулся к рубахе, ей теперь только полы вытирать. Скомкал, выкрикнув:

— Входи!

В дверь с низкой притолокой вошла девица с плетёнкой в руках. Увидев полуголого мужчину, она было поспешила отвернуться, но рана приковала взгляд.

— Меня Гаяна прислала, — выдавила из себя. — Помочь пришла.

Пребран швырнул рубаху на пол и прошёл к лавке, расправил узлы походного мешка, выудил чистое исподнее, повернулся. Рассматривая подосланную Гаяной девку: низкая, тёмно-русые волосы до бедра сплетены в косу, змеятся по вискам выбившиеся пряди, выгоревшие на солнце. Под просторным домотканым платьем зелёного, как речной рогоз, цвета, всё же проступали очертания грудей. Перестиранное и поношенное платье подвязано суконной верёвкой, выделяло и талию, но с виду девица казалась изнурённой. Не кормят, что ли? Притягивали взгляд только глаза, что яркие льдинки, синие, похожие на позднее осеннее небо в ясный день. Когда деревья голые и земля серая, небо всегда кажется невыносимо ярким. Но излишняя голубизна их была от того, что слёзы на них наворачивались. Помимо припухших век, выдавал и покрасневший нос — знать недавно плакала. Видно беда и её семьи коснулась, отняв кого из родичей, а может, и мужа… По виду так созрела уж давно, но коса одна, не две, как носят замужние.

— Не нужно утруждаться, но от меня поблагодари хозяйку, — Пребран расправил рубаху, просовывая голову в ворот. — Я думал, для такого дела придёт помощник поопытней, и уж точно не девка.

Когда повернулся, одёргивая подол, гостья всё так же стояла на пороге столбом и уходить, похоже, не собиралась.

— Ну, чего застыла, глухая, что ли? Сказал же, что помощь мне не нужна, иди.

Лицо девки от резкого тона заострилось, в глазах вспыхнул огонь, верно достал до живого, что забыла она о своём горе, уронив взгляд, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, она шагнула в сторону, подобрав порченую одёжу.

— Что ж, хоть для этого сгожусь, — бросила она в корзину рубаху.

Не дождавшись никакого ответа, отступила к двери.

Княжича запоздало ударило чувство вины. Просто гад, у людей же горе.

— Постой, — остановил он девку.

Та замерла, положив уже ладонь на створку.

— Как тебя зовут?

Подняв подбородок, она повернула голову и посмотрела так, что Пребран и пожалел, что окликнул её, плескалось в её глазах какая-то чуждость. Не смотрит, а режет заживо.

— Ладимирой звать, — выдавила она из себя через силу.

Княжич хмыкнул, оторвавшись от её взора, подобрал пояс, хоть подпоясываться с таким увечьем не следовало.

— Спасибо, Лади… — он накинул на пояс кожаную тесьму.

Девушка побелев, толкнула створку, выскользнула наружу.

Завязав не тугой узел, Пребран прошёл к вещам, скинув всё с лежанки на сундук, лёг, закинул одну руку под затылок, другую положил на грудь, уставился в низкий балочный потолок. В истопку идти перехотелось совсем.

Тишина окутала, что даже из единственного окошка, затянутого пузырём не слышны были уличные звуки, время будто остановилось, и стало как в глухой запруде, воздух повис душным слоем, давил. Пребран всё думал о том, что же было в послании отца к князю Ярополку. По разговорам и размышлениям Вячеслава княжич понял, что тот желал договориться о союзе с соседними княжествами, хотя в последнее время отец стал отягощаться своим городищем всё больше, поговаривая, что неплохо бы взять под крыло несколько небольших острогов. Конечно, среди старейшин многие не разделяли его взглядов, с неодобрением относились к его затее. Доходили слухи и о том, что окрест возникали споры, многим мелким князьям не по нраву пришлись такие замыслы Вячеслава. Конечно, восстать никто не мог, слишком мало сил и людей у них было, а Доловск только разрастался, и с каждым годом народу прибывало много. Пребран всё пытался выяснить замыслы отца, и уж всю голову поломал, но так ни к чему и не пришёл. Тишина, наконец, укачала его любящей заботливой матерью, и он задремал.

Разбудил его грохот шагов — пришли Вяшеслав и Ждан, раскрасневшиеся и разомлевшие от пара. Никто из них не стал спрашивать, почему он не пошёл со всеми. На улице смерклось. Чернявый отрок принёс гостям огня в клеть, от него и узнали, что все селяне отправились на курган, собрались справить тризну. Отсиживаться в тыне мужчины не стали, накинув кожухи и шапки, вышли из терема. Морозная ночь окутывала родовое гнездо, в котором остались верно только старики и пара рослых юношей — сторожить ворота. Массивными пластами наледь сходила с холмов, врезалась в заметённую снегом неширокую речку, стелился над ней заснеженный лес, разбивая своим холодным сиянием тьму. Зима перестанет буйствовать только после солнцеворота, пойдёт на убыль, а сейчас лютует, не щадя ни птиц, ни заблудшего в лесу человека.

Поднялись на холм, ударил багряным заревом окоём, разливая по кромке леса огненный сплав света, будто исходящий от калёного железа, и таяло в нём совсем не греющее солнце. Там, у русла, уже полыхал костёр, вокруг собралось немалая толпа, были и дети, и старики, кто ещё мог держаться на ногах. По мере приближения нарастал гул пламени, что пожирал уже подмостки, на которых покоились те, кто отдал жизни ныне ночью, защищая свои семьи. У самого подножья стояли родичи погибших, тут же возвышался каменной глыбой Радим, а рядом его ближники. Служители распевали погребальные песни, помогая душам подняться к высшим чертогам. На присоединившихся чужеземцев никто не обратил внимания. Пребран посмотрел в сторону, невольно взгляд его зацепился за невысокую девичью фигурку, закутанную в кожух и шерстяной платок, пальцы её сминали пущенную по плечу косу, золотистый свет от костра играл бликами на её лице, на щеке блестела влажная дорожка. Ладимира сжимала губы, неотрывно глядя в тлеющее пламя. Будто почуяв на себе чьё-то внимание, она повернулась и так взглянула на княжича, что внутри у того всё дрогнуло. Сей же миг взгляд её будто ледяной коркой подёрнулся, губы вытянулись в прямую упрямую линию, и в глазах появилась отрешённость, она смотрела сквозь него. Развернувшись, девица пошла прочь, спеша затеряться в толпе. Больше Пребран её не видел, но мутный осадок раздражения всё же опустился на дно. И чего она попадается на глаза?

ГЛАВА 4. Решение

Ладимира зашла в избу, обив от снега ноги о порог, когда небо уже тронуло золотисто-розовым светом. Ночь пролетела быстро. Отпускать отца сердце всё противилось, казалось, душа его не взошла в поднебесье, а всё вилась подле, рядышком, к теплу тянулась, к дочери, к родной крови. Он-то в силе был, и порой неловкость его брала, когда Ладимира ласково батюшку называла и обнимать решалась. И всё же мало она тепла давала. Мало. А теперь уже и поздно. Тоска нахлынула, как порыв ветра, а внутри бездна разверзалась ледяная. Ничего уже не вернуть. И сёстры где сейчас, в какие края их уводят? О них думать было невыносимо, представлять, как измываются над ними.

Ладимира шмыгнула замёрзшим носом, чувствуя, как слёзы вновь набегают на глаза, застилая их пеленой. Нельзя так, зря, выходит, у погребального костра стояла, прощалась?

Она прошла вглубь. Девушку встретила пустая горница, тлели на столе огарки восковых свечей в бронзовой плошке. А раньше полон дом был, теперь сестры и племянницы далеко, идти за ними некому, мужьям их ныне не встать с костра, а те родичи, что остались, им самим бы выжить. Без хлеба остались, и детей уцелевших ещё прокормить нужно. На короткий миг пожалела, что ей-то самой удалось схорониться, что не разделила страшной участи. Ёжась, Ладимира стянула с головы платок. Оказавшись в тепле, поняла, как сама застыла вся — пальцев на ногах не чувствовала, а руки закоченели, одеревенев. Такой озноб пробил, что зуб на зуб не попадал, внутри сжималось всё и сотрясалось. Хорошо, что за ночь изба ещё не выстыла, но тепла всё равно не хватало. Девушка прошла к печи, выбрав паленья, бросила в топку, на тлеющие угли. Сухие дрова вмиг занялись, загудел огонь, заиграл отсветами по каменным стенкам печи, вроде как и потеплело на душе. Так и стояла, бездумно наблюдая за игрой теней, слушая гул пламени. И вскоре трясучка отпустила, жар полился по телу, а внутри сделалось спокойно, но надолго ли? Стоит представить отца, и сердце защемляет от тоски. Ладимира быстро отогнала подступающие острыми когтями скорбные мысли, что так травят её. Спохватилась тогда только, когда уже кто-то так же обивал ноги о порог. Вздрогнула, когда в дверь тихо постучали. На миг страх всплеснул, заставляя сердце биться гулко, уж было за кочергой потянулась, но тут же успокоилась — если кто со злом, уж поди вежливо стучаться не станет.

— Это я, Даян, — послышалась по ту сторону.

Лёд от груди отлёг, Ладимира перевела дух, а вот сердце так и колотилось. Она прошла к двери, дёрнула тяжёлую железную щеколду, толкнула створку. Внутрь шагнул рослый парень, едва плечами разошёлся с проёмом двери, и всё одно чуть боком вышло, да голову в меховой шапке пригнул. Синие глаза, что проруби во льду, смотрели на Ладимиру неподвижно, а всё же жгли. Потянуло прижаться к нему, обнять. Даян мог утешить, но Ладимира оставалась на своём месте, ни шагу не ступила. Не нужно давать ему лишних надежд. Весь день друг у друга на глазах, а всё порознь держались. Даян дышал неровно в её сторону ещё с прошлого лета. Ладимира до сих пор не ответила ему взаимностью, но от того внимание его ещё ни на долю не убавилось. Правда сватов он не спешил присылать, то ли ждал, когда оттает её сердце, то ли отца её побаивался, возьмёт тот и откажет. Теперь уже и присылать не к кому, разве только к старшему острога. Тот, ясное дело, не задумавшись, отдаст.

Даян, спохватившись, стянул шапку с головы, встряхнул горчичного цвета вихрами. Такой же светлой бородкой обросло его лицо, делая глаза ещё ярче. Сейчас тлели в них отсветы очага. Не сказать, что Даян был красивый. Чуть грубоватые его черты скорее должны были оттолкнуть: крупные скулы, узкий нос, глаза глубоко посажены, и надбровные дуги чуть выступали вперёд. Привлекала же его сила и стать. Длинные пальцы юноши смяли шапку, выказывая нетерпение. Холоден снаружи, но внутри раскалённым сплавом бурлила лава. Трудно было находиться рядом с ним, сдерживать ураган, который, только дай волю, обрушится на Ладимиру, и от того сторонилась Даяна, не подпускала. Но ныне слишком одиноко было ей, невыносимо драла душу боль.

— Проходи, — пригласила она, а сама сняла с плеч кожух, повесила на крюк, незаметно утирая ладонями проступившие слёзы.

Даян стянул сапоги, скинул тулуп, девушка, приняв его, повесила рядом со своим.

— Как же хозяйство будешь одна вести? Тяжело, сильные руки тебе нужны, другим домочадцам не до тебя будет, разве только кормиться у старшего, — проходя в середину горницы, сказал он.

Не понравилось, что он начал о своём в такое неподходящее время. Конечно, старший обязан держать острог и стараться сохранить народ, да только и в самом деле совестно, девка молодая, должна уже свою жизнь устроить, одной в такое неспокойное время оставаться не безопасно.

— Я понимаю, как тебе тяжело, но сама подумай, как управляться станешь, когда подчищены погреба, да выведен скот, как кормиться будешь? Ведь до конца зимы ещё далеко, — не отступал Даян.

Как бы ни злилась Ладимира, Даян прав. Проклятые душегубы. Девушка подняла взгляд на ожидающего парня. Тот, видя смятение невесты, чуть наклонился, сказал:

— Завтра я пойду за согласием к Радиму, потом к родичам твоим. Но сначала… — он протянул руку, касаясь потеплевших пальцев девушки.

Ладимира хотела отдёрнуть руку, да стерпела.

— Мне нужно услышать твоё согласие.

Девица подняла на него взор, и так тесно сделалось у неё внутри, что горько стало, и язык во рту словно распух. Она кивнула. Даяну этого было достаточно, тонких губ коснулась удовлетворённая улыбка, но тут же исчезла. Юноша оказался не так и терпелив, поднялся со скамьи, обошёл стол, подхватив Ладимиру, вынуждая встать на ноги, рывком прижимая к себе. Девушка почувствовала под слоем одежды, как гулко колотится его сердце. В следующий миг она ощутила жёсткие обветренные губы мужчины на своих губах. Поцелуй был столь требовательный, настойчивый, что Ладимира сначала опешила от такого порыва, но тут же ухватила себя, заставляя успокоиться. Это её будущий муж, и ничего страшного в том нет, если поцелует, а касается так её он впервые за всё время. И когда усмирила волнение, внутри всё же завязался узелок желания, а когда позволила углубить поцелуй, погладить спину и то, что ниже поясницы, разлилась по животу истома. Однако же ум продолжал стучать, что всё это нужно немедленно прекратить, да и сама она ещё не до конца осознала, что испытывает к Даяну, какие чувства. И вроде по нраву, всё устраивает, да только сердце не обманешь, будет ли счастлива с ним? Но ей ли теперь выбирать? Поглаживания Даяна становились жёсткими, даже грубыми, отпускать он её, похоже, не собирался. Ладмира, сыскав подходящий миг, отстранилась и утонула в синеве глаз, полных желания, провалилась их глубину. Он смотрел будто сквозь, и ум его был где-то далеко, а руки продолжали блуждать по телу, где им вздумается. Ладимира отпрянула, но Даян не позволил и шага ступить, обхватил, прижимая к своему телу теснее, в живот упёрся затверделый бугор, она ощутила, что мужчина готов совершить то, чего она и не хотела ныне.

— Что ты делаешь, Даян?

— Мы же взрослые уже и сами можем решать всё, — шепнул он сбивчиво.

— Что ты такое говоришь? Отпусти меня немедленно! — пихнула она его в грудь.

Даян несколько мгновений не шевелился, а только смотрел на неё, теперь уже осмысленно.

— Прости, просто так долго ждал.

Он убрал руки, и Ладимира отбежала к печи.

— Тебе лучше уйти.

Даян бросил на неё взгляд исподлобья.

— Хорошо, ты права, уже и так скоро будем спать, как законные муж и жена, прости, — юноша всё же прошел к порогу, снял тулуп с крюка, надел на себя, подхватил с лавки и шапку, но застыл, рука потянулась к корзине. Он развернул рубаху.

— А это откуда, чья?

По лицу Даяна никогда не поймёшь, что у него на уме. Будто всё что происходит вокруг обходит его стороной, волна беда, как ветер, бьётся о скалу, а той всё нипочём.

Это Ладимире не нравилось, и даже пугало.

Ладимира выдернула из его рук одежду.

— Какая разница.

И тут-то лицо Даяна перекосилось гневом, впервые, глаза вспыхнули, но мужчина смолчал, поиграв желваками, повернулся к двери и со злом толкнул её кулаком. Ладимира вздрогнула, когда дверь за гостем хлопнула. Стихли шаги на пороге. Она уронила взгляд, смяла в пальцах холщёвую рубаху, опустилась на лавку, что стояла прямо у печи. Вспомнила грубый тон княжича, и вовсе мутно сделалось внутри. В самом деле, кому она нужна такая? И чего она взъелась?

«Лади» — так только отец её называл. О Даяне она и вовсе позабыла, когда перед внутренним взором предстал гость из дальних земель. Как только отряд всадников появился на пойме, весь острог всколыхнулся, а завидя их израненные лица в синяках да ссадинах, старейшина вмиг собрал своих людей, чтобы дать отпор. Слава Богам, что обошлось всё, другого такого нападения они бы не выдержали. Как долго будут путники в остроге, о том не сказывали, но местные уже поговаривали, что те останутся на день ещё, помочь поставить стены.

Ладимира качнула головой, густо краснея. Надо же было ей зайти в неподходящее время. Запомнился княжеский сын отчётливо. Волосы светлые льняные, но уже с проседью, глаза серые, взгляд сначала обволакивающий, а затем проникающий в самую душу, выбивал дыхание из груди, таких глаз она ещё не видела, а тело его крепкое, мускулистое, здоровый, не считая того ранения. Надо было бы всё-таки настоять на своём, помочь. Злость на него постепенно спала, исчезла совсем, когда накатило боль потери, а потом и безразличие.

Ладимира разложила рубаху на коленях. Разодранная с правой стороны, но можно подлатать так, что незаметно будет, кровь выстирать сложнее, но и этому старшей сестрой научена. Поднялась, подхватила ведро, влила в чугун воды и поставила на печь. Налила и кадушку холодной воды, замочила одёжку, добавив туда настоя из мыльного корня. Мыслям не было покоя. Даян уже, быть может, обивает порог Радима.

Ладмира замерла.

А дальше что? Выйдет за него и станет жить, и горе постепенно да забудется. Не спокойно сделалось, не хорошо всё — свою жизнь устроит, бросив Найду да Золину? Бесчеловечно. Найда постарше, сильная, она сможет ещё выстоять, а вот Золина, семнадцать вёсен ей только. И тут-то Ладимиру прошибло, что даже в жар бросило. К Ярополку идти нужно, просить подмоги, пока ещё есть на то время, пока далеко не ушли!

Ладимира с ожесточением полоскала рубаху и, пока стирала, замысел этот всё креп. Должна попытаться, зато потом не будет терзаться тем, что могла бы вернуть родных сестёр, а не попыталась. Только кто отпустит её ныне?! Радим не позволит. Молча? Что б никто не узнал? Девушка так и села бессильно на лавку рядом с бадьёй, сознавая всю безысходность своего положения. Как добраться до Оруши в одиночку, когда разбои кругом? Безрассудно, а тем более, молодой девушке. С обозом? Да только в ближайшее время никто не замышляет покидать острог, а чужих ждать — только время упускать. И тут-то Ладимиру пронзило. К княжескому отряду прибьётся, с ними и безопасно.

Девушка тут же помрачнела, осознавая все будущие последствия её своеволия. Если пойдёт, Радим прогневается, может не пустить обратно. Как объяснить потом, куда и зачем ходила? Поверит ли? А Даян? Озлобится. Возьмёт ли после в жёны? Да если не возьмёт, больно-то надо. К нему и душа совсем не тянется, разве только обязанность перед всеми. Впервые задумалась крепко о том, может ли жить с нелюбимым. Не сможет, не пошла нравом покладистым в сестриц. Не жизнь будет, а мука, разве только потом свыкнется, но эта доля совсем не радовала. Да будь, что будет, а найти девок должна попытаться. Их не бросит.

В избе светлело, день набирал силу, возвращались с берега один за другим, а то и толпами селяне. Ныне тихо будет в остроге, кто отсыпаться станет после двух бессонных ночей, а кто — чинить ограду вокруг поселения да латать сбитые с петель ворота и двери. Как бы не разъедала душу скорбь, а нужда не ждёт, некогда бросаться в пучину отчаяния, ещё нужно зиму выстоять.

В горнице становилось шумно и тесно, родичи, ставя валенки сушить на полати, валились с ног по лавкам, молча, не разговаривая, не спрашивая ни о чём. Ладимира всё ждала возращения Даяна, косилась на дверь, ожидая с замиранием и страхом стук, но юноша не появлялся, и от сердца словно глыба отодвинулась, а когда стало темнеть, девушка совсем упокоилась.

К ужину поднялись и старшие, к тому времени Ладимира наварила ушицы из щуки, спекла хлеб да лепёшки с грибами. Хорошо, что в закромах ещё оставались припасы. Рыбу наловить не сложно в проруби, другое дело, где муку брать.

Отужинали, никто её не спрашивал ни о чём, и Ладимира тому рада была. Осторожно она выведала, что княжеский отряд покинет острог с зарёй, и пойдут воины пешие, потому как отдали лошадей Радиму за приют и в помощь. Что Ладимире только на руку, можно и вовсе не выдавать себя. По следу идти.

Только к поздней ночи все вновь разлеглись по своим местам. Ладимира тоже улеглась на топчан, прижимаясь спиной к каменной, пышущей душным теплом печи, задремала.

Проснулась до первых петухов. Тихонько, стараясь не шуметь, достала из-под головы приготовленную суму с вещами, кою заготовила ещё поутру прошлого дня, слезла с лежанки. Переплетя туго косу и одевшись в шерстяные платья, а сверху ещё и юбки с начёсом, на носочках прошла к порогу. Сунула ноги в валенки, накинула на плечи кожух, а голову замотала платком, надев сверху меховую шапку, что досталась ей от старшей сестрицы, и выскользнула за дверь. Осторожно и бесшумно прикрыла створку.

На дворе ещё стояла темень непроглядная. Хрустя снегом, девица вышла за высокий плетень, притянув за собой калитку, пошла по пустой, припорошённой за ночь снегом стёжке. Родичи кинутся искать — это да, но дальше острога носа не покажут, а потому скорей бы выйти за частокол. Отряд, ясное дело, вдоль реки пойдёт, там их и подождать можно. Ладимира шагала, утопая по колено в сугробах, выдыхая пар, главными воротами не пошла, там ночная стража — не пустят. Тайные ходы знал каждый селянин. Нырнув в низкую дверцу, прошла тёмный переход, а вышла уже к берегу реки, поросшему густыми чёрными кущами вербы и ивы, там смогла перевести дух. Спустилась по заледенелой лестнице с обрыва. Зубчатые стены остались где-то наверху, с тына её теперь не заметят. Но на миг страх всё же взял. Далеко Ладимира не отходила от острога никогда. Сомнение взяло, что дружина княжеская возьмёт такую обузу — девку. Доловский княжич, ясное дело, прогонит, если заметит преследовательницу. Девица поёжилась, вспомнив речь его. Сказал, как плетью отходил. Она дёрнула подбородком.

«Ну и пусть не берут, следом пойду, этого никто не запретит».

Показалась впереди развилка, Ладимира поторопилась, поднимаясь по взгорку, и вскоре вышла на дорогу, исчерченную полозьями саней. Отсюда острог как на ладони виден был, и избы в нём, что коробы игрушечные. Струились из печных глиняных дымоходов белёсые клубы, столбом поднимаясь в морозное небо. Тишина кругом и ни души, только начали петь первые петухи, а лесистый окоём медленно и тягуче озарялся золотом. Ладимира невольно засмотрелась, прислонившись боком к шершавой сосне.

ГЛАВА 5. Путница

Пока мужчины собрались и вышли во двор старшего острога, уже достаточно посветлело. Синий ковёр снега мерцал в розовой заре. За высоким частоколом, ещё окутанный сном, седой лес щетинился по каменистым взгоркам. По словам Радима до Оруши осталось два дня пути, а потому дружина приободрилась — скоро можно будет и по-настоящему отдохнуть с долгой дороги. Хотя Пребран в том сильно сомневался. После того, что приключилось с ними на землях увягов, он и не знал, как встретит их местный князь Ярополк.

Распрощавшись с Радимом и его ближниками, шестеро воинов вышли за ворота, ведя в поводу двух меринов. Животных условились приобрести в какой-нибудь другой деревеньке. Два из них сильно хромали, друх два всё же зацепило вражеское оружее. Мучить только. С чего бы и не отблагодарить хозяев? Приветили те знатно, ничем не обидели, а из лошадей в остроге только старые клячи и остались.

До Оруши, как оказалось, уж и рукой подать. Скоро вышли на дорогу, снова углубляясь в стылый сумрачный лес. Утро разгулялось быстро. Хоть мороз не отпускал крепкую хватку, нещадно жёг лицо и открытые участки тела, но спасали толстые плащи и кожухи, да меховые шапки с сапогами.

Шли споро, почти без остановок, бороздя снега. Дорога вела путников вглубь леса, извиваясь ужом средь заснеженных елей. Пахло морозным бором. Пребран изредка поднимал голову, вглядывался в могучие кроны сосен, сквозь которые просачивалось серое, как свинец, небо. Места здешние дикие, мало народу селится окрест этой реки. Зато зверья полно, пару раз им попадались семейства крупных тетерев, сидевших ветвях лохматых сосенок. На этот раз Ждан взял лук и стрелы и шагнул в чащу, наказав его не ждать. Вскоре он догнал воинов с двумя тушками птиц.

Когда день перевалил за середину, и путники достаточно далеко ушли от острога, они решили сойти с дороги — мало ли, какая напасть может приключиться в этом неспокойном, богами забытом месте. Разбойники, что разорили Радима, ещё верно далеко не смогли уйти. По словам старшего, бежали они на север, дружины же путь был немного восточнее, но всё одно лучше не испытывать судьбу, позаботиться заранее. В чащобе идти было намного сложнее, зато, когда пробирались через сугробы, становилось жарко.

Только когда начало смеркаться, путники вознамерились искать подходящее место для ночлега. Выбрали скалистый вертеп среди тонких, как спицы, елей, куда ветер почти и не забредал. Разожгли кострище, расстелили подстилки, нарубили сучьев целую гору, чтобы сразу на ночь хватило. По обычаю Ждан насыпал снега в корчажку, вскоре талая вода забурлила, птица была ощипана и выпотрошена, а ещё через время воздух наполнился съестным ароматом, что желудки у всех начало сводить. Правда запах этот учуяло и зверьё. Из тёмной лесной утробы извергся волчий вой, от которого, как бы ни были мужчины привыкшие к дальним переходам, бесстрашные да могучие, а мурашки да разбегались толпами по телу, поднимая на загривке волосы. У высокой сосны послышалось тревожное фырканье и топот коней. Даже Вяшеслав не стерпел истошного подвывания, чертыхался и скверно выругивался. Вскоре к первым добавилась ещё пара звериных воплей, и тут уж стало совсем не по себе. Ясное дело, к костру не подберутся, да напасть на отряд, но если их соберётся с две дюжины, то…

Ждан не вытерпел, поднялся.

— Распугать, что ли? Невыносимо же, гром их разрази, от их воя еда колом встала.

Некрас тоже подобрался с места. Пребран, оторвав взгляд от багрового жерла костра, хотел уже их остановить, не хватало ещё за волками по лесу гоняться, мало ли кто тут ещё поблизости, но слова застряли в горле, когда слух его прорезал женский визг. Мгновенно он подпрыгнул с подстилки, остальные кмети тоже повскакивали на ноги.

Княжич вслушивался, не показалось ли? Хотя ясное дело, что и другие тоже не глухими были.

— Это что же, — выдохнул Никрас клубы пара, — девка рядом или морок? — осенил он себя солнечным знамением, хоть то, будь колдовство в ночное время, не поможет.

Крик раздался уже ближе и громче, пронизывающий, до дрожи продирающий. Пребран очнулся первым, кинулся к оружию, что скинул рядом с костром, выдернул нож, далеко не запрятал, под рукой оставил, вытянул и тлевшую корягу из костра. Вой уже прекратился, и, к гадалке не ходи, звери добычу свою нашли, только откуда в дремучим лесу девке взяться? На догадки не было времени.

— Никрас и ты, Ждан, за нами, остальные, тут ждите, — скомандовал Вяшеслав, поспевая за княжичем следом.

Прорываясь через кусты, бежали в сторону, откуда доселе доносились звуки. Лес расступился, и перед ними открылась заснеженная прогалина, в серёдке которой замерла в сугробе беззащитная девичья фигурка. Девка пыталась отбиться от двух матёрых волков, что были едва ли не в половину её роста. Вяшеслав утробно гаркнул, пытаясь тем самым отпугнуть зверьё, но без толку, растравленные волки, почуявшие горячую кровь, добычу свою не оставят, и пока мужи бежали, девушку кутыряли в снегу, как тряпичную куклу, чудилось иной раз, что разорвали, и верно только толстый кожух спасал от острых клыков. По крайней мере, хотелось верить в то. Девка пыталась подняться, но тут же волки яростно, с голодным рычанием дёргали её за полу, норовили допрыгнуть до шеи, перегрызть ярёмные жилы, но она не будь дурой закрывала лицо локтями. Пребран метнулся вперёд, Вяшеслав и Ждан обогнули с двух сторон.

Молниеносная хватка, удар в брюхо, следующий в шею, волк взвизгнул, извергая из пасти кровь, извернулся, взбрыкнул и обмяк, другой, напуганный, шарахнулся в сторону, блеснуло лезвие серебром в руках Вяшеслава, и зверь тут же был прибит к снегу. Княжич, отерев лезвия о кожух, бросился к девчонке, которая без движения лежала в снегу, в стороне валялась лисья шапка, волосы растрепались по снегу. Рухнув на колени, Пребран коснулся шеи пальцами, ощущая дрожь руды в вене. Развернув девицу, княжич выругался, лицо девушки было вымазано в крови, и руки тоже. Он осмотрел её, ощупывая запястья, шею вновь и вновь, но нигде не нашлось глубоких разодранных ран, и шея была цела. Она всхлипнула, разлепив ресницы, и было дёрнулась.

— Тихо, — сжал он её. — Всё хорошо, зла мы тебе не причиним.

Девушка послушалась, успокоилась, всхлипнула ещё раз, а потом вдруг ткнулась в мужскую грудь лицом, зарыдала.

— Ну, чего ревёшь, цела же, благодари богов, — пробурчал Ждан, верно бабьих слёз не смог стерпеть.

И Пребрану сделалось как-то не по себе от плача, нутро подрагивало, словно и ему передался весь её испуг.

— Нечего тут в снегу рассиживаться, — подстегнул Вяшеслав, собирая тушки матёрых. — К костру пошли.

Но девка не услышала его слов, сотрясалась от плача в руках княжича. И как тут прикажешь? И в ответ его мысли она троекратно вздохнула, заходясь ещё сильнее.

— Да успокойся же ты, — тряхнул он её. Собрав горсть снега, отёр её лицо.

Девка было задохнулась, глотнула воздух, приходя в себя. Пребран, подобрав её шапку, поднялся, подхватил её на руки, и все вместе тронулись со злосчастной прогалины, проваливаясь по колено в сугробах, направились той же дорогой к становищу. Больше она не ревела, лишь только сопела, притаившись, пряча лицо в кожухе. Когда приблизились к огню, воины повскакивали, завидев вернувшихся мужчин. Пребран опустил бедняжку на подстилку ближе к очагу, задеревенел, когда в свете золотистого огня разглядел, наконец, незнакомку. Гнев внутри всплеснул против его воли. Ладимира не смотрела на него, тряслась, сжавшись, окровавленные руки судорожно сжимали ворот кожуха, который был разодран на локтях и полах, его теперь только выбрасывать.

— И как это понимать? — проговорил Пребран, холодея.

— Так-так-так, — протянул Ждан, тоже узнав девушку.

Мужчины смотрели на неё с любопытством и одновременно с недовольством, ожидая хоть каких-то разъяснений.

— Да погодите вы, — растолкал Вяшеслав кметей, опустился рядом.

Пребран, кипя от злости, отступил, уступая место воеводе, похоже, один он соблюдал хладнокровие и спокойствие.

— Как ты здесь оказалась, Ладимира? Случилось что в остроге? — спросил воевода тепло и участливо, что другим даже и совестно стало, что накинулись на бедолагу.

Пребран воткнул в снег нож, опустился перед костром, ловя упрямый взгляд Ладимиры.

«Вот же напасть».

— Случилось, — прошептала она. — Точнее, нет.

Пребран фыркнул, отвернулся, наблюдая, как другие принялись ошкуривать добычу. Что уж теперь добру пропадать, а волчий мех лишним не будет, можно и продать.

— Не спрашивайте меня ни о чём, я не скажу, — сказала она с трудом, — мне нужно в Орушь попасть, одной страшно было идти, вот к вам и прибилась.

— Зачем тебе в Орушь? — нахмурился воевода.

— Нужно, — шмыгнула девка носом.

Тут уж Пребран потерял всякое терпение, но Вяшеслав, обратив на него сердитый взгляд, остудил его пыл.

— Не хочешь, не говори, — ответил он девке.

— К Ярополку… мне нужно…

Пребран мгновенно поднялся на ноги.

— Никрас, — позвал он кметя.

Тот поднял голову, отрываясь от работы.

— Отправишься поутру с ней. Проводишь её до острога. Тебя подождём в Оруше.

Дружинник понурился, но с волей княжича согласился, кивнул. Ладимира сидела, не шевелясь, даже трястись перестала, смотрела снизу-вверх широко распахнутыми, голубыми, как лёд, глазами, таким же влажными, как и в первый день, когда пришла к Пребрану в клеть. Видно никогда они у неё не просыхают.

«Вот бабы, только беду от них и ждать».

Девушка, наконец, осмыслив сказанное, замотала головой, разметав свалянные снегом волосы по плечам. И нельзя было не отметить, насколько хороша стала сейчас. Впрочем, бурлившее через края раздражение напрочь затмевало Пребрану ум.

— Я не вернусь. Я не вернусь, мне нужно к Ярополку, — повернулась она к Вяшеславу, подаваясь вперёд, подползая на коленях.

И от её умоляющего и искреннего взгляда так гадко сотворилось внутри, что ещё больше разъяряло. Пребран в два шага оказался рядом, навис глыбой.

— Вернёшься, — отсёк. — Мне такая тяжба не нужна, не хватало ещё, чтобы вслед нам отправился ещё кто, хоть этот, как его там, Даян.

Об намерении его взять в жёны Ладимиру стало известно всем без исключения, кто ночевал под кровлей Радима. Когда юнец, ворвавшись ранним утром, стал выпрашивать девку, Радим, ясное дело, его выставил вон с напутствием охладиться и прийти к нему не раньше, чем через сороковник, а лучше осенью, когда приходит на то время.

Пребран встряхнул шапку, надел на голову и натянул на уши озябшей девице.

Вяшеслав, посмотрев на неё с твёрдостью, помолчал, потом тяжело глянул на Пребрана.

— Как знаешь, — ответил он с каким-то равнодушием и поднялся, даже не взглянув на девушку.

Ладимира заледенела, верно понимая, за кем идёт последнее слово, и договариваться с тем, с кем изначально не сладилась дружба, не собиралась. Гордая.

Мужчины продолжили сдёргивать шкуры, Ждан, не проронивший ни слова, занимался костром, который начал потухать, Саргим отправился проверить коней.

Ладимира, видя, что заступаться за неё уже и некому, вернулась к костру, смотря в пламя, отрешилась. Плясал только неистово огонь в голубых холодных глазах, и на душе её творилось невесть что.

Обиделась знать, ну ничего, перебесится, пусть идёт в свой Орушь, только без него, не хватало ещё бабу тащить за собой.

— Даян наверняка что-нибудь для своей наречённой придумает, — с язвительностью ответил Пребран.

Ладимира вскинула на него взор и тут же отвернулась. Пребран фыркнул и, оставив воинов, отправился к седельным сумкам, сложенным у толстой сосны.

Подобрав из вороха вещей многопудовый свёрток медвежьей шкуры, Пребран скорчился — лихая пробежка дала о себе знать. Он и забыл, что рана не заживала, продолжала терзать его, раскраснелась вокруг кожа, загноился порез, и то обидно, что совсем неглубокое ранение, пустяковое, а столько мороки. Усмирив сбившееся дыхание и вспыхнувшую боль, княжич подхватил тюк, вернулся к очагу.

Ладимира с влажными дорожками на щеках, растрёпанная, в подранном кожухе и с разводами крови по рукам, всё так же сидела на своём месте, подобрав ноги, согнув в коленях — ещё не отошла от случившегося. А ведь, в самом деле, если бы не подоспели, волки могли бы разодрать девчонку, тогда никто из острога её бы не нашёл.

Пребран бросил рядом с ней шкуру, но девушка даже не подняла на него глаз. Очень уж хотелось как следует растормошить да выпороть её, развела тут капризы и обиды. Верно не понимает, насколько затея её — отправится в городище — опасна. Тем более, одной, на что рассчитывает? Что ей нужно от Ярополка? Да не успеет до него и дойти, за первым же углом её снасильничают, да ещё по кругу пустят, и потрёпанную изрядно в рабство продадут.

Вяшеслав на этот раз поставил в караул Гроздана. Остальные воины, взволнованные ночной схваткой, тихо переговаривались между собой, помалу успокаиваясь, и стали укладываться на ночлег. Одного костра на всех было мало, потому Ждан распалил ещё один, чуть поодаль. Ещё один разжёг Гроздан, дальше ото всех, под пологом, чёрных лап елей, чтобы не тревожить своими шагами ночью спящих.

Ладимира, до этого сидевшая, что ледяное изваяние, тоже было ожила, отёрла руки снегом от крови, собрала повлажневшие от растаявшего у костра снега волосы, пыталась заплести трясущимися руками в косу, да не вышло, бросила. Никто её не тревожил, только Вяшеслав сказал пару утешительных слов, да посоветовал ложиться — утро вечера мудренее.

Пребран, подобрав постель, отправился к костру Горазда, подальше ото всех, ныне они не нашли с воеводой обоюдного согласия. Пусть воевода с путницей нянчится, раз уже принял на себя такую участь. Пребран же был слишком распалён случившимся, потому лучше ему было держаться подальше и от неё, и так гадко на душе, ещё слёзы, поперёк горла уже. Безумная. Впрочем, если подумать, то на безумную похожа не была. Раз Гаяна дала ей поручение помочь гостю, значит, годна в остроге.

«К Ярополку ей нужно», — хмыкнул он в который раз. По какой такой нужде? Неужели вздумала спросить с князя ответа, или, что ещё хуже, просить подмоги? Уж это не бабье дело. А может… решила лучшей доли искать. Как бы Пребран ни рассуждал, как бы ни сопоставлял, а ни одной из веских причин её поступка не смог найти. А потом и вовсе успокоился. Всё же когда-то он тоже наломал дров и столько глупостей совершил, что ныне и вспоминать тошно. Другое дело, смотреть на это всё со стороны, спустя время, никаких сил не хватало.

Пребран, укрывшись шкурой, наблюдал за игрой бликов и теней, что раскидывал костёр снопами искр. Стихли постепенно мужские голоса, и становище погрузилось в стылую тишину, только и слышны были потрескивание сучьев и фырканье успокоившихся лошадей.

Казалось, только-только закрыл глаза, как на шее ощутил чью-то горячую ладонь. Догадка пришла мгновенно, едва он пробудился, но вида не показал, оставаясь напряжённым на случай, если девчонка задумала что дурное. Однако опасения эти тут же рассеялись. Пальчики нырнули под шкуру, пробираясь к вороту кожуха, расстегнули петли, скользнули к рубахе, затем к ключицам, груди, огладили. Ещё через мгновение он почувствовал холодные, но мягкие губы на своей шее, проснулся окончательно, ощущая, как мягкие волосы девушки касаются скулы, окутывая смесью запахов, что оказались приятны ему. Особенно слышен был аромат кисло-сладкого яблока. Пребран открыл глаза, разлепляя успевшие смёрзнуться ресницы, но холодно ему не было, напротив, забурлила кровь по жилам, бросая в возбуждающий жар. Он повернулся, и тут же Ладимира прильнула к его губам. Он опешил — этого и вовсе не ожидал. Девушка целовала неумело, грубо и торопливо, и стало ясно, что в этом деле она совершенно не искусна, оставалось только догадываться, что её толкает на такие отчаянные поступки. Впрочем, размышлять Пребран уже не мог ясно, всё же не каменный, и пусть даже такие неумелые ласки, а вызвали волну желания, взбудоражили. Пользуясь тем, что княжич её не прогнал, Ладимира забралась к нему под шкуру.

Воины, закутавшиеся с головой, спали у костров, Гроздана поблизости не оказалась, верно пошёл смотреть окрестности. Пребран одним рывком увлёк девушку в горячие недра своей постели. Та, оказавшись под ним, тихо ахнула, но не воспротивилась, старательно приластилась. Пребран впился в её губы, целую жарко, подчиняя каждое её движение себе. Как бы Ладимира ни старалась скрыть своего волнения, а руки её, что блуждали по его плечам, дрожали, и вся она целиком тряслась, как осиновый лист. Лицо было бледное, и только глаза, как два донышка, смотрели сквозь пелену, но не ту, которая бывает от желания, а ту, что соткана из страха. Это и заставило княжича мгновенно охладиться и взять себя в руки. Ладимира, не заметив перемены, случившейся с ним, слепо и смело прижалась к нему, призывая продолжить. Пребран позволил ей себя касаться, чтобы выяснить, на что та способна ради своей затеи. Распутницей она явно не была, и он давал себе отчёт в том, то это был её первый опыт соблазнить мужчину, да и предчувствие самой близости вынуждало её делать много лишних движений — это было заметно сразу. Впрочем, долго ждать не пришлось, руки её забрались под многослойную одежду, добрались-таки до голого торса, уж так она спешила, что даже зуб на зуб не попадал, явно не от жгучего желания. Ладимира замерла на миг в нерешительности, но тут же ладонь скользнула по животу и ниже, и снова застыла, касаясь там, где туго и горячо пульсировали мужские чресла. Глаза её округлились.

— И как далеко ты собираешься зайти? — спросил Пребран, сощурившись, дождавшись своего, внимательно посмотрел на неё.

Ладимира, и без того побелевшая, что мел, вовсе посерела. Тут он смог разглядеть борозды царапин на её лбу, скуле и шее, оставленные клыками волков. Она, моргнув, сбросила наваждение и, осмыслив вопрос, рванулась с подстилки, но Пребран грубо повалил её обратно, задержав, заставляя откинуться навзничь.

— Так не пойдёт, — прошептал он ей в ухо.

Вклинившись между колен, задрав тяжёлые подолы юбок и платьев, жёстко обхватил бёдра, придвинув к себе плотнее, собрав в кулаки ткань потянул, да так что та треснула, навалился всем могучим весом, совершил пару резких мощных движений, от которых девка потеряла дыхание. Потёршись между её ног пахом, одновременно прижавшись к её губам, заглушая вырвавшийся из горла полувскрик, одной рукой грубо сдавил горло, другой ощупал мягкую грудь, подобрал косу, намотав её на кулак, натянул. Ладимира, оказавшаяся в плену, скрученная, словно жертва змеем, забилась под ним, задыхаясь, попыталась укусить за нежную губу, выдавливая из горла невнятное мычание, призывая на помощь. Пребран для пущей убедительности углубил поцелуй, раскрывая непокорные губы, врываясь в рот языком, что теперь девка и пискнуть не могла, почувствовал солоноватый вкус крови, своей. Только тут он ощутил, как ногти её раздирают шею и запястье руки. Отлепился от неё, тут же зажав ей рот рукой, чтобы девка не подняла лагерь на уши.

— А теперь послушай меня, — прошептал он, выдыхая пар, пронизывая её разъярённым взглядом. — Я не знаю, что тебе нужно от Ярополка, но поверь, то, что сделал я — всего лишь безобидная игра. Думаешь, все будут добрыми такими, как я? Ты добраться до него не успеешь, как тебя поймают и запрут в какой-нибудь корчме, не пощадят, так и знай. Слышишь? Никто там за тобой присматривать не станет, и, судя по тому, что я увидел собственными глазами, князь Оруши не из благодетельных вожаков, готовых душу отдать за свой народ и земли. Лучшей жизни ищешь? Так я тебе скажу, что не туда тебе нужно, куда ты собралась в одиночку, — сдавил он шею крепче, заговорив ещё тише. — Так что будешь сожалеть после того, как тебя попользуют двое, трое, а то и гораздо больше, что волки тебе всё же не перекусили шею. Такая участь для тебя была бы лучшей. Поняла? — зло тряхнул он её.

Грудь Ладимиры вздымалась и опадала, билось испуганной птахой сердце. Голубые глаза её увлажнились, заблестели льдинками, она зажмурилась, слезинки задрожали на её ресницах, перекатились на скулы и виски, растворившись в волосах. Девка кивнула. Беззащитный вид её вклинился в душу, будто килем в каменистое дно, всколыхнул прошлое, поднялся из недр памяти образ той, которую он доселе, все четыре года вырезал из своего сердца, сотряс всё внутри. Пребран, выругавшись, убрал руку. Девушка не закричала, только упрямо сжала побагровевшие от поцелуев и крови губы, сдерживая подкатывающее рыдание, сглотнула. Княжич поднялся, высвободив её из плена. Ладимира не убежала, как следовало бы после содеянного беспутства, села к нему спиной, сжимаясь и закутываясь в кожух.

— Своего решения я не заберу назад. Завтра ты отправишься обратно в острог. А там как знаешь…

Унимая плескавшееся через края бешенство и возбуждение, он подхватил сучья, переломив надвое, подбросил в очаг, подняв снопы искр и пепла. Может он, конечно, и грубо с ней, но нужно как-то вразумить. Пребран скользнул взглядом на женскую фигурку, что озябшим воробушком скукожилась на подстилке, сжал зубы. Ладимира сидела тихо, так и не поворачиваясь к костру, и не уходила к себе, но от его внимания не ускользнуло, как подрагивают её маленькие даже вместе с тулупом плечи — она беззвучно плакала.

— Оружие, которым тебя ранили — отравлено, — сказала она без всяких чувств, так же не поворачиваясь.

Пребран не сразу понял, о чём девчонка говорит, выныривая из глубины кипящей лавой злости. Ладимира повернулась, посмотрев на него мимолётным, скользящим взглядом, и снова отвернулась.

— Увяги так поступают иногда. Яд сильный, медленно проникает в кровь, но те, кто крепок, могут это перенести. Заживёт рана, только не скоро, яд изъест кожу, оставив после уродливый рубец, — голос её сделался уставшим, немного хрипловатым, севшим в холоде. Она пошевелилась, поднимаясь на ноги с подстилки, медленно засеменила к своему месту, опустилась у костра.

Отдохнуть Пребрану ныне не суждено. Спасть перехотелось совсем, его трясло, в паху ломило, а ведь впереди целая ночь. Решив по возращении Гроздана заменить его, пусть высыпается, он принялся наламывать веток. Княжич не заметил, как вернулась Ладимира, не ожидал. Встретив её жёстким взглядом, предупреждая, что приближаться к нему не стоит.

«Вот же прицепилась, ясно же дал понять, чтобы держалась подальше», — скрипнул он зубами.

Но девушка держалась прямо и даже немного с вызовом, глаза сухие не потеряли своей яркости, и от былого беспамятного испуга и отчаянной решительности следа не осталась, будто не её целовали только что, грубо подминая под себя. Но, как ни странно, не было в её взгляде отчуждения, а только безысходность. Пребран заметил в её руках суму, вопросительного глянул на девушку.

— У меня есть противоядие… В остроге мы им запасаемся, мужчины рода часто сталкиваются с душегубами, когда уходят на охоту или ставить сети, — попыталась разъяснить она, стоя в сажени от него, на границе света и темноты. Огонь выхватывал её гибкую фигурку из ночи, в русых, выбившихся из косы волосах, что лежали на плече, вспыхивали багровые искры, обливая золотистым светом овальное лицо, совсем кукольное и вполне миловидное. В прошлый раз она привиделась ему с несколько другой стороны, менее привлекательной. Он одёрнул себя, это всё не должно его волновать, будь она хоть писаной красавицей, своему обещанию не подпускать никого он не изменит.

— Позволишь? — спросила она, так же стоя на месте, не решаясь перейти незаметную глазу черту, которую он полоснул отчётливо ещё в самом начале своим весьма недружелюбным взглядом.

Миг он колебался. Ей проще всё усугубить, где брать уверенности в том, что девка не ускорит воздействия яда? А уж она способна на всё, в этом он убедился основательно, и похоже, собственная жизнь ей безразлична. Впрочем, его жизнь тоже имела для него мало ценности. Он потянулся к груди, расстёгивая последние петли кожуха. Ладимира отмерла, выдохнув, делая шаг к костру.

Мороз мгновенно схватил спину, прокатился по спине льдистый холод, дыхание стало стыть до онемения и кашля, а потому княжич оставил кожух на плечах. Ладимира выудила из сумы свёртки чистых полотен и мешочки, подхватила корчажку, засыпав горсти снега, поставила на огонь, и когда комья подтаяли, и вода подогрелась, она вернулась с посудиной в руках, усаживаясь рядом. Сосредоточенно, чуть хмуря брови, расправила лоскуты, промочила в воде. Коротко взглянула на него, избегая зрительной связи. Всё же чувствовала неловкость.

— Подними, — попросила она, — подсаживаясь ещё ближе.

Пребран задрал подол рубахи на боку, открывая рану. Наблюдать за тем, как она промывает её, он не стал, ощущая лёгкие, но уверенные касания влажной тряпицы на коже, и прикосновения эти оказались весьма болезненными. Мягкая ткань остро царапала воспалённую кожу. Дыхание невольно застревало, а жилы взбухали и натягивались, темнело в глазах, и окружающий мир покрывался рябью. Понял, насколько всё плохо.

— Надо было раньше. Запущено, — сказала Ладимира, глядя снизу на княжича. — Моих сестёр увели в полон, — помолчав, вдруг сказала она. — Я иду просить Ярополка вызволить их, пока ещё можно нагнать душегубов.

Пребран даже поперхнулся от услышанного. Нет, ну точно рехнулась. Он воззрился на неё пристально и с укором, нахмурился, пытаясь выискать хоть толику здравомыслия, но девчонка была настроена решительно, встретила его взгляд с непреклонностью и твёрдостью. Отвернулась, полоща лоскут в воде.

— Ты серьёзно надеешься получить от него помощь? — переспросил он, ожидая чего угодно, но не этого.

Князь маленького городишки не покинет своего гнезда, чтобы вызволить кучку деревенских, а тем более, другого племени, что находится невесть в какой глуши. Да и людей своих посылать, ослабляя защиту становища, не рискнёт. Но разве поймёт это бабий ум. Жалостью думает взять или чем-то другим, тем, что недавно предлагала ему?

Лоскут снова въелся в самую рану, раздирая, казалось, плоть, словно под кожу вживляли раскалённое железо. Он скривился, но не пошевелился, перетерпливая боль. Истязания прекратились быстро. Ладимира отложила тряпку, подхватив мешочек, развязала узлы.

— Я должна попытаться… — голос её не дрогнул, но было видно, что девушка на грани, тихо проглатывала подступившие слёзы, черты её ожесточились.

— Сестёр увели, и сама сгинешь, — повторил он сказанное ранее резче. — Как бы больно и горько ни было от потери, а лучше забыть…

Ладимира упрямо дёрнула подбородком, всыпала серого порошка в ладонь, встала на колени, велев княжичу немного откинуться на подстилку. Быстро засыпала порез. Развернула длинное полотно, ловко обмотала вокруг пояса, избегая лишних случайных прикосновений.

— А ты бы забыл? — хлестнула она, словно плетью, взгляд мгновенно потускнел и замутился от тяжести дум. — Мне всё равно, — завязав тугой узел, отстранилась, стала собирать в суму вещи. — С вами или без вас я пойду в Орушь.

Пребран стиснул зубы. Девка оказалась не такой хрупкой, как это было видно снаружи, внутри таился железный стержень. Хоть и знал всего ничего, но упрямство её доводило до белого каления. Княжич мыслями возвратился к первоначальной затее — выпороть девчонку, как следует, чтобы ума прибавилось.

— Радим не пойдёт за ними, и никто и мужчин не пойдёт, слишком забот много, да и сил мало у нашего острога, людей не осталось, поэтому я пойду к князю, — сурово отрезала девушка.

Завязав узлы на суме, она поднялась с земли и, даже не взглянув на княжича, развернулась.

— Лади, — сдержанно окликнул он, хотелось сказать что-то утешительное.

Она замерла, но не повернулась, и это разозлило, не услышав больше ничего, пошла прочь.

Пребран сдал кулаки, пронаблюдав, как она вернулась к костру, встрепенулся, прошлась дрожь по телу, и он просунул вконец закоченевшие руки в рукава кожуха. Что ж, хоть что-то стало ясно, правда от того легче всё одно не было.

«Лади, Лади… и что же с тобой делать?»

Вернулся Гроздан, скрипя снегом. Пребран, взяв на себя задачу караулить, отправил мужчину на ночлег, а тот и рад был, хоть вида не показал. Наконец, в лагере настала полная тишина, улеглись все, и даже Ладимира. Пребран, подняв глаза к небу, всматриваясь в чёрную бездну ночи, в которой россыпью мерцали льдинки звёзд, выдохнул, пуская клубы пара. Он закрыл глаза, втягивая в себя морозный воздух, вызывая образ той, которая не стала его, а когда открыл, в нескольких вёрст от него лежала с закрытыми глазами Ладимира, измученная и бледная, с розовевшими царапинами на лице, и выглядела она совершенно одинокой и беззащитной, как новорождённый младенец. Теперь у него вся ночь впереди на раздумья и мысли, но решение родились прежде, чем он их осмыслил, внутренне уже знал, как поступить. Опасность будет высока, это Пребран отчётливо понимал.

ГЛАВА 6. Тропами войны

Белая пурга мела так, что уже в двух саженях всё терялось из виду, но слышно было, как визжат женщины, как прорезается через шум ветра лязг оружия, бешено взметаются языки пламени на кровлях, подхваченные пургой, гаснут и вновь заходятся. Острог защищали как могли, прогоняя чужаков, коля их копьями и вилами, но те не умирали, тащили полураздетых, скрученных верёвками женщин, и кто пытался отбить их, тут же был пронзён клинками. Кровь на белом снегу, что сок клюквы, яркая, кричащая и вызывающая в сознании ужас, белый снег мгновенно впитывал её. А потом всё стихло и померкло. В образовавшейся неподвижной тишине скручивалась тугими тенями ночь, раздался душераздирающий волчий вой, следом к нему присоединился ещё один. Сердце сокращалось бешено, вынуждая сжиматься от дикого страха и несущего по венам боли. Стало очень холодно, так что и не пошевелиться, не ступить шагу, тело сковало льдом, мелькнула совсем рядом громадная тень зверя, блеснули во мраке жёлтые глаза, круглые как луны, и хищные, как взгляд змеи. Мгновение — и он сделался будто человечьим, со злым ненавидящим прищуром. Ладимира попыталась укрыться, защитить себя руками, но едва ли смогла сделать движение, волк рванулся вперёд, и только тогда девушка смогла проснуться.

Она лежала пластом на земле под толстыми неподъёмными шкурами. Стоило пробудиться, почувствовала, как колкий мороз пополз к ногам, просачиваясь под покров, выстуживая нагретую за ночь телом постель. Влились вместе с холодом и звуки лагеря, явь обрушилась на девушку непосильной ношей, прибивая тяжёлым молотом к земле. Ладимира беззвучно оскалилась от немого стона, крепко зажмурилась, прижимая руки к груди, подтянула к себе колени. Мучительно захотелось вновь провалиться в беспамятство и очнуться дома, в остроге, в окружении родичей, увидеть сестёр в целости, отца — живым. Оглушило бездонное отчаяние — их она больше не увидит. Лучше уж заснуть вечным сном, но не испытывать больше раздирающей душу боли. Память, как назло, тут же подбросила самое постыдное, что случилось ныне ночью. Ладимира впервые ощутила гнусное омерзение к самой себе. Слёзы вмиг просохли.

Мужские грубые и простуженные голоса всё отчётливей вклинивались в разум, вынуждая Ладимиру подняться. Откинув край меха, она увидела тлеющий костёр и больше ничего. Ещё было сумрачно, но небо уже подёрнулось розово-малиновой дымкой, полосой стелились по макушкам деревьев рваные облака, утро разгоралось с каждым вздохом. Воздух был неподвижный, но мороз явно ослаб, не дышалось паром.

Ладимира, уставившись в костёр, наблюдая за кровавыми переливами углей, вздохнула. Ужас прошедшей ночи отступал, а вот воспоминания о глупой отчаянной затее уговорить княжича взять её с собой вызывали жгучий стыд. Впрочем, она ныне вернётся в острог и больше никогда его не увидит. Окончательно пробудившись, она села и тут же скривилась от ломящей боли во всём теле, с трудом шевелились руки и ноги.

— Доброе утро, — раздалось позади.

В руках остроносого и чернобородого воина были чарки, над которыми клубился пар.

— Сварил травяного взвара, — вручил он девушке напиток и предупредил: — Пей, и будем собираться в дорогу.

И в груди Ладимиры окончательно всё оборвалось, она приняла деревянную плошку, согревая об неё руки, мрачно посмотрела в золотисто-зелёное варево. Всё никак не могла понять, что стоит им взять её в дорогу, тут и пути осталось на один день. Обида сжала горло, оставляя девушку глухой к окружению. Послышался чьё-то возражение. Ладимира оглянулась. Оказалось, что уже все без исключения были на ногах кроме неё. Лица воинов были сосредоточенные. О чём те разговаривали, издали не было слышно, но судя по жёсткому тону, вёлся спор. Неужели из-за неё? Ладимира хотела было отвернуться, но взгляд приковался к трёхаршинному в росте молодому мужчине. Княжич стоял спиной, на расставленных, слепленных из каменных мышц ногах. Он что-то говорил приглушённо, с хрипотцой самому старшему из воинов. Что-то в нём притягивало её внимание. Быть может, сильное, гибкое тело, хоть и скрытое длинным, до колен, кожухом, оно выказывало в нём твердь земли — в этом Ладимира удостоверилась ещё ночью, когда Пребран навалился на неё всем весом. А может, то, что по сравнению с другими воинами, заматерелыми, широкоплечими, с толстыми бычьими шеями, с курчавыми бородами, его молодость нисколько не убавляла его внушительности, что исходила будто изнутри. А там, внутри, таилась неумная, горячая, разъедающая душу и осушающая сила, рядом с ним находиться было невыносимо, хотелось бежать прочь от него, ведь сколько было силы в нём, столько и яда.

Он даже не обернулся, но Ладимира уже ощутила на себе цепкий, с прищуром, пронизывающий насквозь взгляд, которой хорошо отпечатался в её памяти, ещё когда она пришла к нему в клеть оказать помощь. Полоснул её хищным, звериным взором с толикой насмешливости и непрощения, будто она перед ним провинилась одним лишь своим присутствием. Не подпустит к себе близко, такой, как он, не знает, что такое сострадание и жалость. А ночью, когда попыталась вырваться из оков, взгляд тогда его сделался бешенным, и лютовала в нём самая холодная зима.

Ладимира вздрогнула. Это княжеский сын, и для него она — всего лишь серость, а простой народ — жуки, которые копаются в земле да навозе. Какое ему дело до неё, до её боли и потери, на что рассчитывала, когда пыталась подстелиться под него? Надеялась получить согласие. Да ему плевать на неё и на её беды! С чего вообще взяла, что он посмотрит на деревенскую простушку? Лицо её залило горячей волной, а внутри сгустилась тьма, разверзлась огненным жерлом безысходность, и так скверно и стыдно сотворилось на душе, что в пору сквозь землю проваливаться.

— Пей, а то остынет.

Ладимира вздрогнула, повернулась к костру. Никрас всё ещё был рядом и верно наблюдал, как она только что пялилась на доловского княжича. Девка опустила ресницы, пряча взгляд, но тут же встрепенулась. Довольно раскисать, хотя в той топи, в которой она оказалась, дно уже было близко. Она через силу подняла чарку к губам, делая глоток, глядя поверх посудины на Никраса. Невольно закралась мысль — не узнали ли другие о её похождении? Но кметю не было до неё дела, щерясь от клубов дыма, что валил ему в лицо, он ворошил угли палкой, чтобы костёр разгорелся жарче. Зажимая в другой руке плошку, мужчина делал глотки между делом.

Похоже, княжич с дружинниками решили сразу отделиться, и в скором времени она вместе с приставленным сопровождающим отправится восвояси, а воины продолжат путь в Орушь.

— Что же, из родичей никто не пошёл с тобой? — спросил Никрас, мельком посмотрев на путницу.

— Отец погиб позавчера.

— А… — сделал он ещё глоток спокойно, не торопясь, — вон оно что… А братья есть?

Ладимира мотнула головой. Все девки в роду. Матери не стало, как последнюю родила.

Ладимира погрузилась в воспоминания. Мать она плохо помнила, тогда ей-то всего три весны от роду было. А вот старшей сестре, Найде, уже десять сравнялось, она и стала хозяйкой, помощницей отцу, и за младшими сёстрами присматривала. Золину нянчила, кормила козьим молоком, пеленала, всюду с собой таскала. Заботилась обо всех… Потому повзрослела она раньше срока, вышла замуж тоже раньше и осталась вдовой самая первая. И теперь в чужих руках.

Ладимира вдохнула и поёжилась от прокатившегося по плечам озноба.

«И в чём Найда провинилась перед богами, за что такая участь?» — разрывалось всё внутри от несправедливости и непонимания.

Уронила взгляд вниз, поджимая губы, испытывая неумолимую горечь. Руки все в царапинах. Она повернула ладонью к себе — кожа разодрана, попыталась сжать — больно. И вообще вся она была ныне разбитой, саднило горло, скребло горячее варево нёбо, а голова раскалывалась. И теперь весь её замысел казался непосильной ношей, обрушившейся на её хрупкие девичьи плечи. Наблюдая, как Никрас собирает тёплые вещи, она поторопилась допить угощение.

Переговоры дружинников ещё не прекратились. Ладимира, оставив плошку, коснулась волос. Растрёпанные. Только теперь заняли её мысли, как жалко выглядит она в глазах княжеских кметей. Свернув волосы, она сунула их под шапку. В подстилке из шкур отыскала и суму, а постель скатала, отряхнув от снега — её бы вернуть. Попыталась поднять, но связка тут же была перехвачена.

— Лади, тебе никто не говорил, что ты берёшь на себя слишком много? — прозвучал рядом проникновенно-мягкий голос.

С сердца будто камень упал, и ноги сделались тяжёлыми, руки — похолодевшими. Ладимира на миг растерялась от того, что княжич застал её врасплох, вспыхнуло было раздражение, но подняла взгляд и онемела, нырнув в серые с сетью охристых паутинок вокруг зрачков глаза. Теперь, вблизи и при дневном свете, рассмотрела всё богатое разнообразие этого неприметного оттенка. Но больше всего её удивило, что во взгляде Пребрана не было той насмешливости, которую она ещё недавно вообразила себе, так же не было ни осуждения, ни укора. А было то, что она ждала меньше всего — тепло. Взяв под локоть скрутку медвежьей шкуры, он подхватил с земли и её суму, которая тоже была нелёгкая. А это зачем? Ладимира поздно спохватилась.

— Что ты там носишь? — хмыкнул Пребран. — Булыжники, что ли? Зря ты ими не воспользовалась, могла бы справиться с волками и без нас.

Никрас хохотнул, выводя Ладимиру из оцепенения, она нахмурилась, уж ей не до шуток. Гневно вырвала из его руки суму.

— Вот и я думаю, что без нас — никак. Иди, — княжич кивнул в сторону собравшихся в путь кметей, велев дружиннику присоединиться к остальным.

Никрас не заставил себя долго ждать.

Ладимира так и вросла в землю, провожая его взглядом, ничего не понимая. Стало непонятно, с чего вдруг такая его перемена. Ночью он дал ясно знать, что не изменит своего решения. Что же случилось?

— Почему? — спросила только, но тут же прикусила себе язык. Зачем ей это знать?

Она пожалела вдвойне, когда Пребран мгновенно изменился в лице, а взгляд будто затуманился, расширились зрачки.

— Потому что, Лади… — он слегка склонился, заглядывая ей в глаза, — …мне понравилось, как ты целуешься, хоть и очень неумело.

Жар плеснул к лицу так, будто её обдало варом, Ладимира невольно уронила взгляд, испытывая жгучий стыд, и тут же ресницы вспорхнули. Уж как бы Пребран ни старался раздосадовать, разозлить её, а нужно держаться непреклонно, и раз начала, не отступать, обратной дороги нет. Она согласна даже на это.

— Если ты считаешь, что ничего не бывает за просто так, то можешь как-нибудь потом отблагодарить меня, но… — последние слова княжич произнёс очень тихо, бархатный елейный голос проник в самую душу.

Пребран подался вперёд, горячее дыхание его обдало её щёку теплом, под сердцем её занемело, и непонятно, от чего больше, от страха или…

— При одном условии, если ты этого действительно захочешь, — заключил он, произнося отчётливо каждое слово, будто в том и не сомневался.

Потом он отстранился, позволяя дышать вновь. Несколько мгновений Ладимира слышала тяжесть собственного дыхания и трепет сердца, она смотрела на княжича молча, наблюдая, как золотистые искры в его глаза пляшут отсветами, словно бесы в самую длинную ночь. Ну уж нет, больше такой ошибки она не совершит! В ответ ему девка могла бы тоже выплеснуть что-то язвительное, но находясь под его взглядом, чувствовала, что мысли разбегаются, будто мальки на речном дне. Невольно перевела взор на его губы, обветренные и в ранах, оставленных ей же, когда пыталась отбиться. Уголки этих губ дёрнулись в ухмылке, заставляя очнуться и вновь опустить ресницы.

Пребран, не получив ответа, вздохнул, выпрямился. Несмотря на неспокойную ночь, выглядел он отдохнувшим, и Ладимира почувствовала себя рядом с ним мокрым зачахшим воробьём.

— Не дрожи так, Лади, доберёшься ты до Оруша, только предупреждаю, что легко не будет.

— Я вынесу всё, — шепнула она севшим голосом, плотно сжала губы, пытаясь вывернуться из его сетей. И когда успела угодить в них?

— Не думаю, — напряжённо ответил он, помрачнев, видно раздражаясь на упрямство девицы. — Но я тебя предупредил ещё ночью, что с тобой может статься. Я и сам не уверен в том, на что иду и, если серьёзно… — глянув в сторону ждавших у костра мужчин, княжич сощурил глаза, делаясь в миг задумчивым. — Мне не резон отсылать своего человека, нас и так слишком мало, а впереди день пути и чужой город, народ. Вчера я погорячился, очень уж жаркая выдалась ночь, — всё же не упустил случая поддеть, подмигнул.

И как бы Ладимира ни силилась сохранять внутри спокойствие, а всё зря, он ловко цеплял её, и невозможно было предвидеть следующий его шаг, всё одно, что пытаться поймать за хвост ветер, только выматывало.

— Пойдём, нас ждут.

* * *

К обеду вышли к деревне из дюжины дворов, уж не скажешь, что маленькая, по сравнению с теми, что попадались на пути. Имелся и широкий наезженный большак[2], и пристань на берегу, а значит, торгом и тут промышляли. Лежали под толщей снега ладьи да челноки, ждавшие первую оттепель. Отряд направился к самому широкому, сложенному из толстенных брёвен двору.

Плечистый, с седой короткой бородой, хозяин встретил путников гостеприимно, пригласив всех до одного в избу, усадил за стол, выставив перед княжеской братией печёного гуся и бражку. Оказалось, что весть о доловском отряде, что разбил свору душегубов у рубежа, прошла уже по землям увягов, а потому к ним проявили особое почтение. Впрочем, в больших селениях народ был дружелюбный, и только мелкие гнёзда дельных родов жили замкнуто и нелюдимо, как род Ладимиры. И чем ближе к Оруши, тем безопасней были места. То, что прошёл о них слух, Пребрану не понравилось, слава ему не нужна была, а тем более, такая да в чужих землях. Безобидная поездка в Орушь стала закручиваться в опасный водоворот, погружаться в который он не имел никакого желания, не такая его задача ныне, но другим кляп в рот не вставишь. Хоть слова хозяина пришлись ему по нраву, выслушал всё, однако не за похвалами он сюда приехал. В разговорах с хозяином княжич не принимал сильного участия, обходясь небольшими уточнениями. Рассиживаться долго не стали, хотелось к вечеру попасть в город, к тому же ещё предстояло найти жильё на ночь.

Здесь же купили меринов, самых лучших, какие были в хозяйстве общины. Пребран не забыл и о своей вынужденной путнице, купив ей новый кожух из чёрно-бурой лисицы. Ладимира напрочь отказалась от него, и ничего не оставалось делать, как содрать силой с её маленьких плеч изодранный зверем тулуп, пригрозив, что останется тут, если не оденется прилично. Девушка смирилась, но всё равно упрямо задирала подбородок.

А потом всю оставшуюся дорогу она молчала, и Пребран иногда забывал о присутствии девушки, которую в случае опасности нужно защищать. Он видел, как ей был тяжко находиться среди мужчин, но её муки княжич никак не мог облегчить, разве единственное, чем он мог ей помочь — это изредка делать остановки, всё же весь день на лошади. Воины, привыкшие к дальним переходам да суровым условиям, закалённые, выносливые. Им по природе положено иметь большую выдержку, могут и без отдыха обходиться, и даже без тепла и еды. Ладимира не показывала вида, как устала с дороги, терпела. Становилось скверно от одного воспоминания, как эта хрупкая, маленькая, что зимородок, девушка отбивалась от двух здоровых волков. Он всё никак не мог принять её отчаянный порыв в одиночку добраться до городища. Как с такой гордостью и вызовом она собралась просить у князя помощи?

На кротких привалах княжич видел, как она хмурится, и от этого толкалось в грудь тупым обухом чувство жалости. Она всё больше вкрадывалось в душу, пуская корни в самую глубь, туда, где ничто никогда не должно прорости, где нет жизни, а только пепел.

Пребран вздохнул, с трудом, отводя от неё взор.

К вечеру, двигаясь по однообразному белому настилу, воины разговорились. Вяшеслав, оставив давно княжича, ехал вровень с Ладимирой. Пребран не слышал, о чём они разговаривали, зато видел, как вежливо она улыбалась воеводе и другим кметям, отвечала на вопросы, и мнилось, что делала она это, чтобы лишний раз позлить его. Что, впрочем, ей удалось. Вынуждала его в сотый раз пожалеть о том, что потащил её за собой, и гневался он на себя. Разжалобить сумела, это вышло у неё ловко. В одном всё же был благодарен ей. После того, как промыла рану, боль за целый день беспокоила его всё реже, а движения стали свободнее, и главное, теперь дышалось полной грудью. И если бы не она, то верно долго бы ещё мучился, и как бы не слёг бы совсем.

Пребран и не заметил, как окоём потускнел, по земле вместе с морозом потянулся сумрак, затягивая небо синими длинными лоскутами облаков. Тени постепенно поглощали заснеженные холмы, поля и леса. А вскоре впереди засияли огни, к ним путники и устремились.

Орушь, как и предполагал Пребран, оказалась небольшим городом, разбитым на две доли, очерченным нешироким руслом реки Исбовь. Меньшая половина «гнезда» состоял из редких построек бань, овнов и гостиных срубов. Её всадники проехали споро, не задерживаясь. Здесь останавливаются на ночлег мелкие торговцы да деревенские, когда приезжают на торжище. Миновав дворы, спустились к самому берегу. На массивных дубовых «козлах» пролегал мост, не широкий, но телега пройдёт, правда с другой телегой не разойдётся и, верно, одни ждали других, чтобы переправиться. По весне наверняка тут происходит настоящее столпотворение, и очередь, которая начинается с раннего утра, выстраивается длинными рядами, повезёт, если к обеду переправишься. Ныне же, когда река затянулась льдом, натоптанных и наезженных дорог было множество — выбирай любую. Всадники всё же решили пройти мостом, как и положено.

Деревянные расшатанные плахи скрипели под копытами, выдерживая многопудовый вес. Отряд легко минул его и оказался в кипящем жизнью посаде, где морозный воздух смешивался с дымом и гарью, а звуков было столько, что не сразу разберёшь в какой стороне находиться кузня, а в какой гостиные дворы, полные галдежа постояльцев. Здесь так же были рыбацкие постройки, гончарский сруб, корчмы и жилые истопки, разбросанные по берегу. С высоты показалась массивным тыном с высокими башнями по обе стороны от главных ворот зубчатая крепостная стена городища. Под пластом тяжёлого темнеющего неба она была похожа на скелет чудища.

Углубившись, всадники остановились у корчмы, которая из всех была на вид самая опрятная и внушительная. Стоило проехать ворота с резными столбами по бокам, и путников встретили мальчишки-конюшие, забирая лошадей.

Пребран отвернулся, когда внутри будто шилом кольнуло от того, что Никрас подоспел вперёд всех к девушке, помогая той слезть с лошади. Как он и думал, девчонка едва держалась на ногах, хоть и из последних сил старалась показать стойкость, и это в который раз вынудило его пожалеть о том, что он взял её с собой. В одном он убедился точно — пока она рядом, не будет ему покоя.

Заходить внутрь не стали, оттуда даже за закрытой дверью были слышны громкие голоса и брань, да и мужчины решили, после того, как узнали, какая слава прокатилась о них по здешним землям, оставаться в тени.

— Позови мне хозяина, — велел Пребран тощему отроку, что забирал кобылу у Ладимиры, но ждать не пришлось, дверь распахнулась, выпуская гудящие звуки утробы горницы. К ним вышил жилистый, чернобровый мужчина, который так торопился, что забыл накинуть тулуп — в одной холщёвой рубахе был, поверх которой только козья душегрейка, да в просторных заправленных в сапоги штанах. Намётанный его глаз сразу различил в прибывших гостях не простых, а потому взгляд его сделался почтительным. На ходу поймав прислужника, дав какие-то распоряжения, он широким шагом приблизился к гостям.

— Я Вирей — хозяин этого двора.

Пребран не стал называться, но кормчий и так обо всём догадался, слух и сюда дошёл. Он рассмотрел внушительную братию и невольно задержал взгляд на пристроившейся позади мужчин Ладимире.

— Нам нужно жильё на пару дней, Вирей, — перетянул его излишнее внимание к девице на себя Пребран, закрывая собой Ладимиру.

— Место ныне много, — тут же ответил хозяин, стушевавшись. — Пройдёмте, чего на двору стоять, — пригласил торопливо, исправляясь.

Пребран, переглянувшись с Вяшеславом и Жданом, бросил короткий взгляд на девушку.

Ладимира вытянулась по струнке, выказывая неуверенность. Вечер уже опустился чёрным полотном на белый снег.

Вирей привёл гостей к длинному низкому терему, здесь их вещи забрали мальчишки, унесли в дом. Хозяин двора, пропустив вперёд гостей, зашёл последним. Мужчины шагнули в просторную горницу. Внутри всё было прибрано, чисто, вымыты тщательно полы. Кровля ложилась на широкие балки, подпираемые дубовыми столбами. Широкие лавки для ночлега тянулись по обе стены. Тут уже хлопотали девки, выставляя на большой стол с толстыми ножками яства. Правда, ещё зябко оказалось — не успели натопить печи. Вяшеслав прошёл вперёд, оглядывая помещение, Ждан сел за стол, его примеру, поснимав шапки, растягивая петли на груди, распахиваясь, последовали и Саргим с Грозданом. Никрас остался стоять в дверях с Ладимирой, похоже, решил опекать девчонку до конца.

— Этот дом ныне свободный, выбирайте любое место, любую клеть, их здесь столько, что каждому по одной хватит — усмехнулся в усы Вирей. Больше хвалился своим богатством, нежели старался угодить гостям.

Его взгляд снова скользнул на девушку, видно думал, откуда у неё такие раны на лице. Ладимира отвела взор, а щёки её покрылись румянцем.

— Правда, ныне холодно в них спать, зима на носу, — продолжил корчмарь.

Пребран стиснул кулаки. Слишком много внимания к простой девице, хозяин двора нравился ему всё меньше. Но с другой стороны, её присутствие среди шестерых крепких мужчин явно вызывало в других если не недоумение, то любопытство.

— Позволь нам самим решать, — ответил Пребран после некоторого размышления, подумывая над тем, что жильё лучше подыскать другое, но это теперь завтра. Усталость с дороги всё сильнее прибивала к земле, что не хотелось и с места шевелиться.

— Отдыхайте, а коли что понадобится, я всегда рядом, — заспешил Вирей под тяжёлым взглядом княжича.

Он только вышел, Пребран достал из складок одежды несколько кун, повернулся к Ждану, вручив монеты.

— Отнеси ему, скажи — за старания.

Кметь кивнул, вышел, впустив холод в горницу, хлопнул дверью. Пребран перевёл взгляд на Ладимиру.

— Ты так и будешь стоять на пороге?

Она, поджав губы, тяжело выдохнула.

— Я дошла до Оруши, теперь могу и са…

— Куда ты собралась идти на ночь глядя?

— Я бы могла найти…

— Сядь, — попросил он, стараясь быть как можно спокойнее.

Прижимая толстый походный узел к груди, девушка всё же решила не спорить, послушалась, прошла к столу.

Распахнув кожух и сорвав с голову шапку, небрежно бросив её на скамью, что стояла у порога, Пребран присоединился к кметям, опустившись на лавку рядом с воеводой.

Стол накрыли с заботой. Ясное дело, набеги недругов обходили стороной город, а потому было изобилие. Ломти жареной баранины, солёные огурцы, грибы, квас, рассол да медовуха с брагой, чтобы согреться с пути, стояли в лотках да крынках, испуская вкусные запахи. Не поскупился Вирей, потчевал щедро. Ели неторопливо, разговаривая обо всём, что вспоминалось, особенно о гостеприимстве Ерусы да его прихвостней. Тот верно уже разорился, потеряв своих людей. Припомнили и Доловск, который был сейчас так далеко, что даже защемило в груди, всё же, как не утаивай, а тянуло на родину.

Еда и питьё разгорячили кровь, развязали языки, мышцы размягчились, и приятная тяжесть, навалившаяся на всё тело, разморила, что даже и в пот бросило, впору скидывать кожух. Воины, сидевшие до этого осанисто, теперь расслабленно развалились, неспешно потягивали кислую бражку, что была у хозяина дюже вкусной.

Ладимира, сидевшая крайней, рядом с Никрасом, помалкивала, к еде почти не притрагивалась, слушая безустанный разговор мужчин. Ей-то рассказать и нечего, а то, что было, поведала Пребрану ещё ночью.

Вспомнив о сестрах Ладимиры, Пребран помрачнел. Добиться чего-либо от Ярополка он не рассчитывал, но поговорить с ним было о чём, и не просто поговорить, а доходчиво дать понять, что народ в округе беззащитен совсем. Впрочем Пребран не сомневался, что князь о том ведает. Ясно, что девку он не пустит, если только дождаться ей того дня, когда просители соберутся у ворот, и то, попадёт ли она, ещё не известно. И самое гнусное — Ладимира не знает о том, не понимает, во что хочет ввязаться. Не сболтнёт ли чего лишнего сгоряча? И как князь отзовётся на её просьбу? Ладимира, почувствовав его взгляд на себе, повернулась, едва заметно поёрзала на лавке, на белом лице отразилась неловкость, и она отвела взор.

Наевшись досыта и наговорившись, мужчины стали разбредаться кто куда. Ждан, взяв с собой Саргима, отправился в баню, изрядно захмелевший Гроздан свалился прямо в горнице на лавку, даже тулуп не стал снимать, и вскоре захрапел. Вяшеслав, что сидел неподвижной глыбой, погрузившись в мысли, вдруг шумно вздохнул, отваливаясь от стола, глянул на Пребрана, потом на Ладимиру, качнул головой в ответ каким-то своим мыслям.

— Доброй ночи всем, — сказал воевода, поднимаясь со своего места.

Воцарилась тишина, и только слышно было, как шумела густая кровь в голове, а сердце неспокойно и тревожно билось о грудь. И с чего бы? От выпитого ли мёда? Уж лучше было бы так. Ладимира хотела тоже подняться, и можно было подумать, что после изматывающего пути хочется ей поскорее спать, но причина была в другом — оставаться наедине с Пребраном она остерегалась.

— Останься, — попросил княжич, ведь о важном он ещё не сказал.

Ладимира вновь повернулась, миг смотрела на него непонимающим взглядом — что ему нужно от неё? Голубые родниковые глаза в свете лучин горели ярко, но сквозила в них прохлада — не то, что он хотел увидеть. Она опустилась на лавку, стараясь быть безразличной ко всему — это ей удаётся лучше всего.

— Завтра с Вяшеславом и Жданом поедем к Ярополку, — начал он.

Взгляд Ладимиры вмиг ожил, и теперь она слушала внимательно.

— А ты останешься тут с остальными.

Ладимира помрачнела, взгляд потух, некоторое время она осмысливала сказанное.

— Нет.

— Да.

Девка раскрыла губы, чтобы возразить, но тут же плотно сжала их, опуская взор.

— Я благодарна, что вы… ты взял меня с собой, дальше я сама, — произнесла она спокойно. — И… я готова расплатиться…

Пребран заинтересованно приподнял бровь. Громкий храп Гроздана разбил свербящую тишину, что успела разлиться меж ними.

— Чем? Неужели собой?

Ладимира растерялась, это было видно так явственно, что он буквально ощутил её трепет. Уже больше она не глядела на него.

— У меня больше ничего нет, — тихо сказала она.

Вновь внутри всплеснул отчего-то гнев, а вместе с тем и какое-то неуёмное, охватывающее всё естество волнение. Она попятилась, чтобы встать с лавки.

— Я не договорил, — Пребран подался вперёд, положив локти на стол, сцепив пальцы. — Завтра, если удастся, я скажу о твоей просьбе Ярополку, послушаю, что скажет он. Это всё, что я хотел сказать.

— А если…

— Ничего не «если». Ты устала, иди спать.

Ладимира, замерла, казалось, забыла, как и дышать. Пребран потянулся за скуделью, налил себе ещё медовухи, слыша, как примешался к тяжёлому дыханию Гроздана шорох одежды, а когда поднял глаза, девушки уже не было. Он опрокинул в себя питьё. Спать ему больше не хотелось.

Перевалило уже за полночь, но Пребрану так и не удалось заставить себя сомкнуть глаза, хоть и прошлая ночь выдалась бессонная и на редкость паршивая, спать не хотелось совсем. Копошились, как сомы на дне, неуёмные тяжёлые мысли, не давая никакого покоя, раскалёнными тисками сжимала виски головная боль. Брага уже не лезла в горло, но не опьяняла и с ног не валила, не заволакивала ум чернотой, что было сейчас так необходимо. Допив очередную крынку, Пребран глянул в сторону двери, в черноту проёма, туда, куда ушла спать на ночь Ладимира. Мысли о ней будоражили, вызывая неуёмный порыв ввалиться в закуток и взять то, что она ещё недавно ему предлагала — взять её. В голове взорвались воспоминания минувшей ночи: яблоневый запах, мягкость волос и упругость тела, дрожащий вдох и выдох. Бешено хлынула кровь по венам, пробуждая самые острые его желания.

Пребран поднялся, прошёл к входной двери, ни на миг, не останавливаясь, толкнул створки, пригнув голову, вышел на порог. Ледяной ветерок мгновенно взъерошил волосы. Сделав несколько глубоких вдохов, набрал в грудь стылого воздуха, и жар поостыл, а сознание немного прояснилось.

Посад погрузился в ночную тишину. Стих опустевший двор, только изредка сновали туда-сюда гуляки, засидевшиеся постояльцы да девки, что таскали из закромов то крынки, то связки свежих лещей для полуночных бродяг. Закралась шальная мысль поймать одну да забыться хотя бы до утра. И как бы ни давил в себе желание, а хотелось только одну, ту, которая осталась в избе. И ничто не мешало вернуться, но, если других он мог взять, когда ему захочется, то с Ладимирой всё было по-другому, но как именно, понять под гнётом разных смешанных чувств было весьма сложно. И ничего такого в ней не было, что отделяло её от других, но эта внутренняя несгибаемость вызывала лютое желание сломить, подчинить и вместе с тем пожалеть и оберечь одновременно. И верно это было безумство. Причиной его буйства было её безразличие, отсутствие всякого внимания к нему.

Хлопнула створка, на крыльцо корчмы выскочила очередная девка, тонкая, как тростинка, с пущенными по спине светлыми волосами. Быстро миновав двор, она нырнула в низкую дверь пристроенного к хозяйским клетям погреба.

Спустившись с порога, княжич пересёк вытоптанный множеством ног двор. Вошёл в дверь, где было темно, что глаз коли, но по звуку и грохоту он быстро нашёл ещё одну дверь, из которой сочился оранжевый свет, ступил в темное, пропитанное запахом закисшего зерна, прохладное помещение. Девка, что наливала из корчаги брагу, заметив постороннего, вздрогнула, выронив и крынку, и черпак. Тот с плеском упал на дно. Округлившиеся глаза незнакомки поутихли, когда она смогла через пелену страха рассмотреть стоявшего в дверном проёме молодого мужчину.

— Питьё закончилось, надо бы ещё принести. В горле совсем пересохло, — сказал он, голодно оглядывая её с ног до головы. Корчмари держали только хорошеньких.

Девка, оправившись от первого испуга, кивнула, прильнула к бадье, согнулась, не торопясь — своего она упустить не хочет. А когда услышала, как замок щёлкнул позади, замерла на миг. Пребран подошёл со спины, прижавшись к женскому стану вплотную, обхватив узкую талию.

— Давай помогу, — шепнул.

Девка, покосившись на него из-под полога ресниц, кивнула, задрожало дыхание в её груди. Он перехватил из её руки корчажку, зачерпнул.

— Жажда истерзала. Позволишь испить? — спросил он. Однажды зарёкся, что без согласия не тронет.

— Как же не позволить гостям дорогим, — волнительно прозвучал её голос.

Она не смутилась, смотрела прямо, без доли стыда прильнула мягким местом теснее. Вожделение колыхнулось внутри, разгорячив и без того дикое желание, пах отяжелел, штаны натянулись под тугим напором плоти, что призывно упёрлась в поясницу девушки. Пребран поднёс к устам чарку, делая жадные большие глотки, нехотя отрывая от девицы взгляд, что смотрела на него через плечо сквозь подрагивающие ресницы. Осушив, отбросил в сторону, притянув девушку к себе, надолго впился в её сочные бардовые губы, верно уже кем-то нацелованные.

— Никто не ждёт? — прохрипел он, отрываясь от глубокого влажного поцелуя. Дыхание уже успело сбиться, а ум помутнел.

— Подождут, — выдохнула горячо незнакомка, обвив руками его шею, глаза её заволокло.

Поцеловав её плечо, он смахнул тонкие руки с себя, резко дёрнув девицу в сторону, развернул к себе спиной, повалил животом на столешницу. Та охнула, но подчинилась. Подобрав подол платья, страстно и с жадностью огладил упругие бёдра. Приспустил с себя штаны, смяв мягкие половинки, чуть раздвинул, входя плавно вглубь. Девушка, схватившись за стол, сладко простонала под ним. Но ублажать он её не собирался, спеша поскорее получить своё. Закрыв глаза, Пребран ритмично вдалбливал девку в стол, и его движения больше походили на удары. Стол под таким напором силы и громадной тяжестью ходил ходуном, поскрипывал, силясь развалиться, благо упирался одной стороной о стену, иначе сдвинулся бы с места, рассыпав всю посуду по полу. К жалобному позвякиванию на нём глиняной посудины присоединились ещё и короткие стоны незнакомки. Дыхание, наконец, начало сбиваться, но вершина наслаждения, даже после напряжённого дня и неутолённого желания, что терзало его ещё с прошлой ночи, подкрадывалась слишком медленно, обещая всему этому затянуться, что разозлило страшно. Всё же не с той он сейчас желал быть. Отрешившись ото всех мыслей, Пребран, крепче обхватив девку за бёдра, резко насаживал её на себя, двигался внутри быстро, твёрдо, беспрерывно скользя. Погреб наполнился вздохами и стонами девицы, хоть и, как могла, старалась не шуметь особо. Наконец, густая лавина жара разлилась по телу калёным железом, и на миг да провалился он в желаемую кипящую блаженством пучину. Горячо излился, сотрясаясь, продолжал проникать, пока не обрушилась на плечи, ослабляя всё тело, каменная глыба, вынуждая остановиться вовсе. Дрожащие дыхания сплелись, и от пробравшей дрожи звенело в голове, бешено шелестела кровь в ушах. Девка поёрзала под ним, напоминая о себе, что не в слишком удобном положении находится. Пребран, утолив первую жажду, отстранился, запахнул штаны. Этого было слишком мало, чувствовалась потребность повторить.

— Принеси мёда в длинный дом, — велел и направился к двери, отперев замок. — Но сначала скажи Вирею, что ты ныне останешься у меня.

Вышел за порог, прошёл через узкую клеть на заснеженный двор. Застолье всё ещё продолжалось — просачивались из щелей свет и голоса. Над кровлями хоть едва и зарождался рассвет, что скорее походил на мутный туман, но до утра ещё было далеко. Не желая быть замеченным кем-то, Пребран отправился обратно к срубу, но заходить не торопился, остановился, чувствуя, как мороз всё же начал пронимать его, бодря. Неурядицы, что случились за последние дни, отдалились и теперь почти не трогали его, но надолго ли? Впрочем, он хотел спокойствия хотя бы на сегодня. Зачерпнув гость снега, отёр лицо, ледяные осколки оцарапали кожу, прохладой растаяли на губах, и стало совсем легко и свежо.

Вернулся в горницу, озаряемую, тлевшими лучинами, пройдя к дальней лежанке, прислушиваясь к раскатистому храпу Гроздана, сел на лавку, облокотившись спиной о стену, закрыл глаза. Как ни старался делать вид, что глубоко плевать на то, что в соседней клети есть кто-то ещё, а всё не выходило. Нет, так просто от неё теперь не отделаться.

ГЛАВА 7. Встреча

Спала Ладимира плохо. Ворочалась с боку на бок, то проваливаясь в дремоту, то просыпалась от того, что её колотит изнутри. Всё же в клети было холодно, прогрелась только к глубокой ночи. Хлопала иногда входная дверь, видно кто-то из мужчин выходил наружу по нужде. К утру удалось немного поспать, пока не приснился кошмар, а потом послышался вдруг женский смех и шаги. Ладимира даже приподнялась, но в доме царила полная тишина, как бы ни прислушивалась, а больше ничего не последовало.

Она вновь легла, выдыхая туго. Едва брезжил рассвет через мутный пузырь на окне, тускло освещал тесную клетушку. Проснулась Ладимира с мокрым от слёз лицом. Снились сёстры, снилось, как уводят их далеко, а она смотрит и ничего не может сделать совершенно, и этот запах гари и крови рвал глотку, душил, а страх и отчаяние давило камнем на грудь.

Где они? Что с ними? Вновь и вновь терзалась неведеньем, что изъело всю душу. Может статься, пока лежит тут, их уже и в живых нет.

Глаза вновь заволокло мутью, скатывались одна за другой по вискам слёзы, жгли. Неподвижно полежав на постели, вглядываясь в низкий потолок, откинула меха, так душно сделалось под ними. Княжич просил здесь оставаться и ждать. И нужно бы послушать, ведь в самом деле даже не помыслила о том, что Ярополк может не принять её сразу, а за душой у неё ничего нет. На что здесь жить? И родичей её тут не было. Местных порядков не знает. Всё было ей чужим: и обилие построек, и людей столько, что кругом голова. Но всё одно сидеть тут, в четырёх стенах, нет никаких сил.

Села, спустив ноги на пол, подняла голову, всматриваясь в окошко, щуря глаза. Опека Пребрана ей ныне необходима, но нужно было что-то придумать, нехорошо становиться обузой для людей, которые пришли издалека, она для них чужачка.

Ладимира вздохнула в тишине, поднялась, умывшись из чаши тёплой водой, смыла следы слёз. Ладони защипало, когда вода попала в раны, но всё же полегчало, хотя тело теперь ломило от верхней езды, так долго в седле она ещё не ездила. Переодевшись в чистое и расчесав изрядно свалявшиеся в колтуны волосы, заплела косу. Подобрала с резного сундука кожух, вспомнив как княжич, силой сдёрнул разодранный. Только сейчас рассмотрела, что он не только сшит из лоскутов шкур, а вышит по спине серебряной, что искрящийся снег, нитью. Смутилась — надевать его стало и не по себе вовсе, но другого у неё нет. Переборов смятение, накинула кожух на плечи, прислушиваясь, осторожно толкнула дверь, которую на ночь кто-то прикрыл.

Стол пустовал. Отвернувшись к стенке, спал на лавке Гроздан, накрывшись с головой дерюгой. На столе стояли полупустые лотки и крынки. После долгой дороги да застолья позднего воины, наконец, за долгое время могли спокойно отоспаться. И Ладимира хотела бы поспать, да уже нет покоя ни голове, ни в ногах. Она тихо вышла за дверь, в сени. Морозный воздух сразу прихватил лицо, вынуждая её всю сжиматься. Сделав несколько шагов, девушка замерла. За входной дверью кто-то был, да поздно спохватилась — в проёме приоткрытой двери увидела на крыльце Пребрана. Мужчина глыбой каменной нависал над тонкой, что лоза, светловолосой девушкой. Жар окатил Ладимиру с ног до головы. Княжич зажимал в кольцо сильных рук девушку, целуя в губы жадно, неистово, стискивая её плечи — того и гляди раздавит, такой она хрупкой казалась в его руках. Девка же изящно откинула голову, позволяя целовать себя в шею, встряхивая копной волнистых блестящих льняных волос, и мороз им был нипочём. Тесно сделалось вдруг. И откуда она взялась? И вроде ничего такого особого Ладимира не увидела, видела и побольше, да только кольнуло тупой иглой смешанное чувство, и оно совсем ей не понравилось.

Ладимира попятилась, чтобы уйти незамеченной, да сделав шаг, толкнула пяткой что-то твёрдое, оно с грохотом повалилась. Девушка только громко выругалась больше от испуга, а следом распахнулась настежь входная створка, пуская тусклый утренний свет. Ладимира не видела лица княжича в полутьме, но чувствовала, как взгляд его напряжённо обследует её всю. Мгновение, что растянулось на вечность, оборвалось, Пребран повернулся к белокурой девице.

— Можешь идти, — велел он неласково и даже холодно, а ведь только что так обнимал горячо.

— Ты куда-то собралась? — обратился теперь он уже к Ладимире.

— Воздухом хотелось подышать, душно, — вскинула она подбородок, ощущающая, как внутри всё колотится непонятно отчего, — а тут пройти негде.

Глаза Пребрана в полумраке прищурились, сверкнула в них сталь. Он чуть посторонился, пропуская её вперёд. Она прошла, но, когда поравнялась с ним, он вдруг тронул её, коснувшись плеча, не давая пройти дальше. Но не это привело её врасплох, а густой запах его тела, что обволок девушку, вынуждая ухнуть куда-то в пропасть, она даже резко втянула в себя воздух, чтобы удержаться на ногах, так подкосились колени. Не ожидав такой в себе перемены, она нахмурилась, Пребран верно расценил её взгляд по-своему, убрал руку.

— Как спалось? Отдохнула? — спросил вдруг он.

Ладимира даже и не знала, что ответить, рассматривала его твёрдый мужественный подбородок, покрытый отросшей щетиной, прямой нос с узкими крыльями и губы. Они были не как у Даяна, тонкие и жёсткие, а хоть и сечёные, но мягкие и чувственные. Она подняла взгляд чуть выше, серые глаза мужчины были уставшими и вместе с тем какими-то живыми, открытыми, не было той напускной насмешливости и резкости, коя обычно не покидала княжича за то время, что она его знала. Даже опешила. И всё же что-то в нём было такое, что заставляло ходить по краю пропасти.

— Немного, — тихо ответила.

Пребран не поверил, хмыкнул.

— Как рана? — спросила она.

Княжич только тихо усмехнулся, этим и ответил.

— Не уходи далеко, ладно? — попросил.

— Я не хочу мешать, — Ладимира прикусила язык, не зная, что и ответить на такую простую его просьбу, запоздало осознала, что по-прежнему стоит слишком близко от него, дыша едва ли не в шею, отстранилась, но княжич перехватил её.

— Упрямая, непослушная, нужно всё же выпороть тебя.

Ладимира удивлённо глянула на него. Всё же недаром говорят, что время перед восходом самое тёмное, но и сокровенное, многое может родиться в этот миг. Такая тишина обуяла, исцеляя, успокаивая. Тишина или что-то другое влияет на неё? По плечам прошлась зябь.

Ладони Пребрана, что ещё сильно и одновременно мягко сжимали её плечи, скользнули к вороту, скомкав его, Ладимира задержала дыхание и тут же выдохнула, когда Пребран только запахнул на ней кожух плотнее. Не могла не отметить, что в движениях его не было той резкости, что была у Даяна, того нетерпения, рассеянности, беспричинной злости.

— Одна ты ничего не сделаешь.

Ладимира закаменела. Прав. И от этого сделалось гадко и паршиво.

— Давай сделаем так… — поднял он взор на неё, размышляя. — Я поговорю с Ярополком, посмотрю, что скажет он. Думаю, твоих сестёр зимой далеко увезти не смогли. Потом я поговорю с Вяшеславом, вместе мы можем что-то решить.

Ладимира не верила своим ушам, такое облегчение пришло, даже задохнулась, но взгляд Пребрана посерьёзнел.

— Обещать я тебе ничего не буду, и будь готова ко всему…

Свет в окошке мгновенно померк.

— Хотя думаю, это бесполезно, — ответил сам себе.

Пребран продолжал греть её, она даже и не заметила.

— Почему ты мне помогаешь?

— Ты уже не раз об этом спрашивала. Наверное потому, что когда-то мне тоже нужна была помощь, которой я не получил.

Ладимира опустила ресницы, понимая, что прикоснулась к чему-то тайному и верно мёртвому, зарытому глубоко в землю, даже дрожь сковала, такое смятение её взяло. Конечно, не станет ей никто помогать, если даже родичи смерились с утратой. Как же сложилось всё, что выходит, совершенно чужой, пришедший из дальних земель человек станет рисковать собственно жизнью? Не верилось в такое. Нет. Страшнее. Напротив, верилось. Запуталась совершенно.

Ладимира подняла голову, и ноги её подкосились. Княжич смотрел так, как никто и никогда не глядел на неё, даже Даян. В последний раз в его глазах только и было, что звериное желание, смотрел как на добычу. Может всё это морок и её воображение?

Пребран склонился так близко, что Ладимира заледенела. Он не собирался набрасываться на неё, проучить, как в ту ночь, после которой она до сих пор жаром обливается.

Тёплое дыхание прокатилось по щеке. Горячие губы едва скользнули по её холодным губам. Ладимира вздрогнула.

— Нет, — выдохнула она. — Не здесь…

Пребран остановился, смотря на неё неподвижно, нахмурился и верно хотел что-то сказать ещё, но дверь распахнулась. Ладимира мгновенно отпрянула. Подпрыгнуло и заколотилось в груди сердце.

Вяшеслав застыл в дверях. Ладимира взглянула на княжича из-под ресниц, он стоял на прежнем месте расслабленно, как и обычно.

— Доброе утро, — поздоровался воевода.

— Доброе, — Ладимира, не зная, куда себя деть, куда теперь идти, отступила в сторону, решая всё же прогуляться. Никаких сил нет сидеть взаперти, хочется свободы, воздуха, особенно сейчас.

— Не отходи далеко, — услышала она напутствие Пребрана, но не обернулась.

Вышла на крыльцо, торопливо сбежала с порожков, не оборачиваясь, пошла по двору. А когда отхлынуло волнение, прижала ладонь к щеке, что пылала калёным железом. И что же с ней такое? С чего ему стало до её тревог? С чего смотрит так? Она ведь хотела всего лишь дойти до острога с ними, а в итоге княжич согласился помочь, не беря никакой платы. Да и с чего взяла, что это ему нужно? Вон девка с ним была, верно её смех и слышался ночью.

Мороз щипал, остужая распалённую кожу, не давал зазеваться, и хотелось уж вернуться в тёплую избу. Ладимира не заметила, как оказалась у массивных ворот, остановилась, оглядываясь. Сонно сновали по двору мужчины, что прислуживали здешнему хозяину, кололи дрова у поленницы. Отроки бегали по кладовым, таская мешки зерна на корм лошадям постояльцев. Девка обошла стороной массивный сруб корчмы, возле которого уже толпились бородатые мужики в мохнатых шапках и тяжёлых тулупах. Важные, плечистые, иные проще, но доверия всё одно не вызывали. Что им тут всем надо с их разными нравами, законами? Ладимира задумалась. Что, если бы не княжич, куда бы она подалась? Осталась бы на малом посаде, пристроилась бы к добрым людям, уж поди не отказали бы путнице в ночлеге, а она как-нибудь расплатилась бы трудом, руки лишние всем нужны. Другое дело — попасть к Ярополку. По словам княжича, ныне она бы этого не добилась. И всё же невидимая сила толкала её вперёд, не давали покоя мысли о Найдане и Золине.

Когда вернулась к терему, княжич и его ближники, Вяшеслав со Жданом, были уже в сёдлах. Как ни старалась Ладимира избегать его взгляда, а всё же не получалось. Тронув лошадей пятками, всадники направились к воротам. Девка смотрела им вслед и не сразу заметила, как заскрипел снег рядом. Она оторвала взгляд от закрываемых отроками ворот, повернулась.

— Не озябла?

Никрас поправил шапку, посмотрел на девушку внимательно. Ладимира потрясла головой, и на этом кметь больше не стал её тревожить, развернувшись, поспешил в избу. Несмотря на холод, возвращаться в клеть не хотелось, ожидать в четырёх стенах их возращения. Пусто вдруг стало на душе, что зайдёт и не увидит мужчину, к которому верно успела привыкнуть. Ладимира запахнула кожух, натянув шапку на уши плотнее, пошла к воротам, оглядываясь, никто ли не следит, но крыльцо дома пустовало уже.

Вышла за ворота, другие, те, что были открыты и в два раза меньше. Пошла дорогой, наезженной санями, усыпанной сеном. Должен же быть тут базар какой, можно там что-нибудь да разузнать. Ладимира всё оглядывалась, проходя постройки, и то были всё кузни, поварни, кожевни, мясные лавки. Базар, как оказалось, находился в двух верстах от постоялого двора, туда и стекались люди. Вскоре она вышла на пятак, где народу была тьма. Все галдели, что-то покупали, торговались. Ладимира озиралась. За людским морем только видны были крытые тесовыми досками лавки. Шла девка неспешно, иногда обходя сани, полные мешками и бочонками, протискиваясь меж бабами, вслушиваясь в их разговоры, но ничего стоящего не узнала для себя, пока взгляд не вырвал крепкую фигуру юноши. Остолбенела, так и вросла в землю, а по телу лёд прокатился. Даян, будто бы почуяв чужой взгляд на себе, обернулся. Приметил женскую фигурку, и лицо его вытянулось, побелело. Ладимира развернулась, чтобы бежать, да разве теперь удастся? Стоило сделать шаг, как крепкая рука схватила её за плечо.

— Нашёл, — выдохнул он.

— Зачем ты пришёл? — развернувшись, спросила Ладимира.

Синие глаза парня потемнели.

— Ты сбежала с ними?

Ладмира вырвалась.

— Я хочу найти Найду и Золину. Пришла к Ярополку.

— Почему ты мне не сказала? Я бы с тобой пошёл.

— Ты пошёл бы к Радиму. Меня бы никто тогда не отпустил.

Даян даже задохнулся от возмущения.

— Что ты говоришь? — начал кипятиться. — Я один пришёл, видишь, никого с собой не привёл.

Ладимира удивлённо вскинула брови, заново посмотрела на Даяна.

— Радим, конечно, в гневе, но я поговорил с ним, он готов тебя принять обратно.

* * *

— Что же ты неласковая такая? А? — оторвался Ярополк от шеи, до этого целовал жадно, теперь дышал туго, сбивчиво, он уже был на пределе.

Грубые шершавые ладони мужа, забравшись под исподнее, судорожно блуждали по телу Даромилы, сминали, тёрли, причиняя боль, но девушка терпела — дорого ей обойдётся, если посмеет возразить. Она попыталась ответить, прильнув, улыбнулась даже, но вышло натянуто, да и как по-другому, когда внутри умерло всё давно, иссохло.

Тёмные пряди упали на лоб Ярополка, глаза его полыхнули из-под бровей диким необузданным желанием, колючим, жёстким, совсем не греющим огнём.

— Ложись, — велел он.

Даромила подчинилась, опустилась на постель и отвернулась, когда Ярополк, принялся развязывать завязки на штанах.

Разбудила её сегодня испуганная Полёва, которая прибежала с велением Ярополка — тот желал видеть жену. В такую-то рань! Он не позвал её на ночь к себе, а под утро вдруг захотелось.

Даромила задержала дыхание и задохнулась, когда князь навалился на неё всем своим могучим весом. Скривилась, когда тот грубо, без всяких ласк, раскинул её ноги, задрав подол рубахи, вошёл в неё, беря сонную, ещё не пробудившуюся.

Смяв постель и стиснув зубы, Даромила задушила вскрик, что едва не издало её горло. Она зажмурилась и терпела, отстранённо чувствуя, как Ярополк жёстко двигается в ней, причиняя боль. Муж, молча получая своё, даже не смотрел на неё, грубо и протяжно вминая её в постель, входя глубже. И казалось, длилось это целую вечность.

Даромиле вспомнилась их первая ночь, когда точно так же он, хмельной от мёда, брал своё, нисколько не заботясь о ней, но сейчас уже легче, чем было в первый раз.

Князь вдруг поднял голову, заглядывая ей в глаза, мгновенно вспыхнуло в них бешенство, он сдавил её тонкую, что у утёнка, шею, впиваясь в губы, задвигался ещё резче. Даромила вскриков держать в себе уже не могла. Глотала воздух, снося муку.

Закончил он, на её удачу, быстро, издав хриплое рычание, рванулся в последний раз, лихорадочно вминая в постель измотанную жену, бессильно навис, дыша сбивчиво, неровно, шумно. Внутри Даромилы зародилось необоримое желание немедленно оттолкнуть его и поскорее смыть с себя все следы, им оставленные, оттереть кожу, где он касался её. С каждым днём чувство ненависти и омерзения к собственному супругу росло. И было тому немало причин. За спинами уж шушукались, что князь полюбовниц к себе в пастель таскает. Ничего не дрогнуло у неё в груди, кода намедни и сама застала его с девицей. Обрадовалась — пришло долгожданное спокойствие. Только недолго длился тот покой.

Отдышавшись, Ярополк поднял на неё затуманенный взор, прожёг.

— Пошла отсюда вон, — прошипел он.

Даромила не стала ждать, пока её попросят дважды, пошевелилась и тут же была намертво прижата к постели.

— Так не терпится убежать? К кому ты так спешишь? А? Блудница.

Даромила смотрела на него с неверием и изумлением. Хотелось кричать от несправедливости, но девушка задушила в себе этот позыв, призывая спокойствие.

— Я не заслужила того, как ты обращаешься со мной, Ярополк, — сказала она послабевшим голосом.

Князь долго посмотрел на неё, потом хмыкнул. Даромила было расслабилась, но каменные пальцы мужа внезапно сомкнулись на её шее, сдавили сильно. Даромила смотрела ему прямо в глаза. Что ж, пусть лучше задушит, чем жить с ним. Больше не было страха, только слепая злость.

— А я, думаешь, заслужил?! — гаркнул он. — Ты мне всю кровь выпила.

Ярополк никогда не признавал, что их союз был ошибкой, не признавал своё поражение, он слишком самоуверен, привык быть первым, привык брать своё, ему нужно полное подчинение, покорность, чтобы все потакали его желаниям. Вот такой был этот мужчина, которого она изучила за всё то недолгое время, что они вместе прожили.

Дышать стало совсем нечем, лёгкие загорелись. Даромила поперхнулась. Ярополка это отрезвило, он вздрогнул, ослабив хватку. Желанный воздух хлынул в грудь, обжигая, что даже голова закружилась. Он убрал руку совсем, погладив её по волосам, шатаясь на грани взрыва и терпения.

— Позволь уйти, — попросила она холодно.

Лицо его перекосилось, натянулись вены на шее, бурея, но он всё же отстранился. Даромила поднялась, одёрнув скомкавшуюся рубаху, боль меж бёдер ещё не отпускала. Княгиня собралась тихо, стараясь не спешить, но это плохо у неё получалось. Накинув распашень, не оборачиваясь, она вышла из опочивальни.

— Если увижу с кем, узнаю… иссеку.

Даромила замерла, от услышанной угрозы похолодело сердце. Теперь она и не сомневалась, что Ярополк сделает это. Собравшись тихо, Даромила старалась не спешить, но это плохо у неё получалось. Накинув распашешь, не оборачиваясь, вышла из опочивальни князя.

Возвращаться к себе не было никакого желания, одевшись теплее, княгиня вышла из терема, поднялась в светлицу дальней башни. Ещё только брезжил рассвет. Выйдя через светлицу на крытый переход, она поднялась на крепостную стену, шагая неспешно, тихо наблюдала, как разгорается заря, что пылала ныне буйно. За лесистыми перекатами холмов желтел окоём, окрашивая рваные облака в розовый цвет. Морозно было.

Постепенно внутренняя дрожь стихала. Даромиле нравилось это время, когда совершенно нет тяжёлых мыслей, как это бывает к концу дня, когда не пробудился посад, а душа наполняется силами, и кажется, что всё хорошо. Взгляд Даромилы скользнул на кровли изб. Сколько уже живёт тут, а всё как на чужбине, до сих пор не привыкла к Оруши, к людям, копошившимся на улицах, что муравьи. Зимой ещё тихо, спокойно, а с весной настоящее столпотворение. Вспомнилась родина, городище Исбор — тихое место. И снова тоска взяла по дому, по девичьему беззаботному прошлому.

Из задумчивости вывел её шум. Даромила подняла голову и едва улыбнулась, наблюдая, как поднимается по лестнице Искра.

Сестра Ярополка была девушкой видной, с каштановыми, как и у брата, волосами. Сейчас она их распустила, и они струились блестящими волнами по плечам. Высокая, на полголовы выше княжны, с живыми, такими же серо-золотистыми глазами, обрамлёнными тёмными ресницами, с белой кожей, с алыми губами, будто подведёнными чем-то, а когда улыбалась, ямочки на щеках проступали. У Ярополка они тоже есть, да только тот улыбается редко. Такой же, как внешняя красота, был яркий и живой её нрав: если смеялась, то смеялась от души, если гневалась, то всё меркло вокруг. Даромила уж давно привыкла скрывать свои чувства, и рада была бы наружу всё выплеснуть, да нутро будто закостенело.

Искра приехала сразу, как получила от Даромилы весточку, и уже как третий день тут, а Даромила всё не могла найти походящего повода для разговора задуманного.

— Вот ты где, — сказала Искра, приблизившись. — Там на хвосте сороки принесли, что гости к нам прибыли.

Даромила удивлённо глянула на неё. Это какая сорока и что за гости? И тут вспомнила, как Божана рассказывала ещё вчера о доловских воинах, которые всё городище на уши поставили.

Ярополк их ожидал уже давно, правда Даромила заметила, как кипятился он сильно, когда его ближники о том говорили. Злился, что чужаки, не успев приехать, уж хозяйничают на его землях.

Искра внимательно оглядела княгиню, в глазах её плясали задорные огоньки. Ей-то ныне всё любопытно, какие гости да откуда. Даромиле было всё равно, хоть и разница между ними не великая, но за то время, что прожила она с Ярополком, так сердце окаменело, что уже и не радовало ничего. Будто на склоне лет, давно перестало волновать, что творится вокруг. От понимания этого горько сделалось Даромиле, и немного позавидовала она Искре, что та ещё может радоваться мелочам всяким.

Княгиня закрыла глаза, подставляя слабым рассветным лучам лицо, втянула воздух. Внутри немного да поднялась душа со дна, оживляя тело и ум, стало легче, и горький осадок от утренней близости с Ярополком растворился прохладной волной, исчез, как следы на песке у моря.

— Они уже тут, в Оруши.

— Кто? — Даромила не поняла сразу, о чём толкует Искра.

Княжна закатила глаза.

— Княжич Доловский, — ответила нетерпеливо и с волнением. — Любопытно поглядеть на князей чужеземных.

Даромила смотрела на княжну, не понимая, чего та ходит вкруг да около.

— А Ярополк хочет отослать меня назад в Исбовь, — нахмурилась она капризно.

Вот оно что, наконец, поняла Даромила беспокойство Искры.

— Поговори с ним, — вдруг попросила княжна. — Очень хочется поглядеть на чужаков.

Даромила помрачнела. Она бы поговорила, да только Ярополк задушит её, ежели она попытается заикнуться о том. Он перестал её слышать уже давно, а точнее, никогда не слышал, да к тому же ещё и слепой. Тут она спохватилась, ведь так и не поговорила с Искрой о том, о чём хотела!

Даромила повернулась к золовке.

— Ярополк не станет меня слушать, нам сейчас… очень тяжело, — Даромила запнулась, оказалось, что говорить об этом и не так-то просто, а тем более, лгать, но сердце уже давно решило всё. Ненужно ей ни это богатство, ни тын. Уж лучше сама будет по себе, чем такую долю терпеть.

Лицо Искры вмиг посерьёзнело. Верно и она размышляла о брате, ведь с Даромилой Ярополк уже как год живёт вместе, и дитя ещё не зачали, а уж время-то ко второму наследнику подходит. С первого раза не получилось, это верно, видно тогда боги смилостивились над княгиней, и можно ей ещё спастись, чтобы не загубить вконец свою жизнь.

— Отец волнуется о вас, это да, — призналась Искра. — Ждёт он от сына наследника, только Ярополк о том с ним и говорить не желает, мол успеется.

Даромила, подчиняясь внутреннему порыву, будто что-то толкнулось в груди, ждавшее сего мига, невольно подняла руку, накрыла ладонью похолодевшие пальцы Искры.

— Не будет у нас никого, — сказала твёрдо, глядя прямо в глаза золовке.

Искра смотрела на неё долго, верно ища слова подходящие, но так и не находила. Бесшумно только трепал ветерок пряди тёмных волос, ложился на правую сторону лица солнечный свет, который то становился ярче, то блек. Только тут, наконец, девушка начала осознавать, какая это страшная беда.

— Значит, Ярополк ещё ничего не говорил вам? — отвернулась Даромила, продолжая притворяться.

Совесть на миг да кольнула — на деле не так-то просто облечь в слова то, что вслух боится каждая женщина сказать. И понадеялась, что золовка сама смекнёт, о чём именно нужно сказать отцу-князю: не просто о том, что зачать княгиня не может, но и о том, чтобы жену себе Ярополк ещё одну подыскивал. Вертелись на языке слова эти, но Даромила сохранила их в себе, о том они сами додумают. Княгиня убрала руку, чувствуя, как камень с души падает, но Искра вдруг схватила её сама, сжала крепко.

— Может, ещё время нужно. Образуется.

Даромила горько усмехнулась. Всколыхнулись в груди разом все обиды, что причинил ей князь. Прикусила язык, сглатывая поступающий ком, заскребло на сердце. В самом деле, как бы ни хотелось, не жаловаться же ей, как бьёт её Ярополк, срывая злость, как обвиняет и унижает её, как измывается, и как противно ей ложиться с ним в одну постель. А ведь она ничем перед ним не провинилась. Выплеснуть это, и Искра, наверное, разочаровалась бы в брате, или обратилась бы ей лютым врагом, обвиняя во лжи, ведь для княжны Ярополк был горячо любимым братом.

— Для этого времени много не надо, — только и ответила княжна. — Не хочу мучить ни себя, ни Ярополка, ничего у нас не получится. Я поэтому и написала тебе. Позвала, чтобы сказать…

Искра сжала губы, обдумывая сказанное.

Даромила вздохнула. Жаль, что в Ярополке нет хоть капельки тепла, хоть толики того, что есть у его сестры, наверное, этого бы хватило, чтобы привыкнуть, смириться и сжиться. Но ничего такого в его сердце по отношению к ней не было и не будет, муж уже не изменится. Холод пробежался по спине: вспомнила княгиня последнюю угрозу Ярополка. Другой дороги нет, решила она твёрдо. Теперь только ждать, когда Искра обо всём расскажет отцу своему, тот-то надавит на сына, и деваться ему будет уж некуда. Прогулявшись по вежам, девушки спустились во двор, разговор не вязался, и они разбрелись по своим станам, пообещавшись свидеться на обеде, до которого ещё было далеко.

Даромила шла, глядя вперёд. Потянуло в морозном воздухе дымком, просачивались во двор терема звон железа с посада и людские голоса. Легко сделалось и страшно одновременно — то была княгиня, а то станет никем, с этим нужно ещё свыкнуться да понять, что кроме как на себя, положиться теперь и не на кого, да ей теперь уже никто и не нужен. Хватит с неё, натерпелась.

Ноги понесли к наставнице — в ней найдёт для себя утешение, кусочек тепла и ласки. После разговора с Искрой сердце разволновалось пуще. Нашла Даромила её в тереме, в стане для прислуги. Божана сидела у окна за станком, ткала, рядом прислужница молодая разбирала пояса да скатерти, складывала всё опрятно в сундук. Завидев княжну, она склонила голову низко. Божана ныне не встретила Даромилу улыбкой, так, как и раньше, когда они жили в Исбови, так же не наполнились голубые глаза женщины теплом, а только тревогой и догадкой, зачем та в такую рань явилась к ней. За год проживания здесь они обе сильно изменились.

Даромила обратила взгляд на прислужницу, давая понять, чтобы та вышла, и это было исполнено немедленно.

Божана отложила работу. Даромила села за стол, выстеленный плетёной скатертью. Женщина же поднялась со своего места.

— Опять?

— Не спрашивай, делай, — княгиня даже не взглянула на неё.

Божана, сокрушённо качая головой, отправилась к полатям, привычными движениями сдёрнула со стены нужные травы, поставила варить на огонь.

— Вот старая дура, слушаю тебя, а не нужно бы! — вдруг взъелась она, не выдержала.

— Если не ты, найду другую, — поспешила заверить её Даромила.

Женщина на то промолчала — ещё не хватало по знахаркам таскаться. Вскоре перед девушкой оказался отвар с резким запахом.

— Что он, опять лютовал, злыдень проклятый?!

Даромила вздрогнула, подняла на женщину испуганный взор. Когда наставница обзывала Ярополка бранным словом, княгиня боялась, что подслушает кто, за жизнь женщины боялась.

— Не надо, Божана.

— А что «не надо»? — распалялась женщина. — Обижать девицу — это он горазд. Вот приедет твой батюшка, найдётся у меня, что ему сказать.

Даромила слушала её ругань, малу-помалу выпив весь отвар, и не успела отставить плошку, как дверь в истопку распахнулась, женщины повернули головы к выходу одновременно.

Заглянула в проём чернавка. Без того худое лицо Полёвы вытянулась, в глазах плескалось волнение.

— Ну, говори, чего там? — поднялась Даромила, но руки вмиг проняла дрожь.

— Ярополк ищет тебя, княгиня. Доловский княжич прибыл вместе с побратимами своими. Князь велел тебе собраться да выйти к нему гостей встречать.

Даромила уняла глубоким дыханием заколотившееся бешено сердце в груди — уж думала, правда случилось чего страшное.

— Иди, — отозвала чернавку. — Приготовь платья, скоро буду.

Полёва скрылась, притворив плотно дверь.

— Зачем же они в Орушь нагрянули? — подсела женщина к княжне.

Верно тоже не давал покоя приезд чужаков. Даромила слыхивала о князе Вячеславе и о его власти на землях восточных, княжество то по толкам большое, с другими племенами соседствует, подпирает. И войны такой нет, которая тут случается — стоит покинуть границы городища, уж тут не зевай. Хорошо ещё, торг ведётся, потому как по рекам пока безопаснее передвигаться, нежели пешими, а то бы оскудела Орушь. Впрочем, в дела мужа Даромила не вмешивалась, зная своё бабье дело, да и не особо хотелось, уж давно отошла от этого. Душа стремилась скорее сбросить с себя оковы да уйти.

— Главное, чтобы с миром, — ответила задумчиво девушка.

ГЛАВА 8. Княжеский чертог

— Я вот что думаю, — приблизился Вяшеслав, спешившись. — Девку надо бы назад отправить. Нехорошо, что она с нами таскается. Народ прознает, откуда та взялась, судачить станет лишнее.

Пребран скривился — ещё в лесу долго о том спорили. Поправил шапку и оружие на поясе, повернулся к воеводе. Снег, которого поутру и не было, посыпал густо с неба, запорашивая шапки, крупы коней, засыпая кудрявую бороду и усы воеводы. Зелёно-серые глаза мужа смотрели из-под меховой шапки остро и напоминали речной рогоз. Вяшеслав смотрел так, что до самого дна доставал. Не народ его волнует, печётся за княжича, как за сына, видит, как это всё далеко заводит. Странно, что только сейчас начал этот разговор, всю дорогу от корчмы помалкивал. Верно решил, что это Ладимира ныне с ним всю ночь была.

— Ну сам подумай, зачем тебе с простой девкой якшаться, не ровня тебе. Потешился и хватит.

Пребран хмыкнул. Рядом с Ладимирой он забывал, где находится. Просто пожалел её, но эта жалость, кажется, играет с ним злую шутку, воевода прав — увлёкся. Но обещание есть обещание, его нужно выполнять.

Княжич выдохнул.

— Я всё понял, — ответил только он, переводя взгляд на стены, где стояли стражники под пологом снегопада.

Ждан приблизился, а за ним вышли чернавцы, обязуясь проводить гостей до княжеского терема. Шли в полном молчании. Вяшеслав хоть и выглядел расслабленно, а всё сосредоточенно осматривал постройки да верхние ярусы изб. Ждан, нахмурившись, буравил спины прислужников. Кто знает, как примет их в своём чертоге местный князь, но встречать вышли не с копьями и мечами, и это уже хорошо.

Бревенчатые хоромины были сложены на века, высились глыбами построек в три-четыре яруса, с множеством переходов да крылец высоких и низких. Повели их к самому широкому, с крутой островерхой кровлей. Поднялись по длинной дубовой лестнице, вошли в узкий дверной проём с низкой притолокой. Хоромы ставили так, что не просто забраться внутрь душегубу. Волоковые окна прорублены высоко, почти под потолком, двери в ширину одного человека и в высоту отрока рослого, зато внутри, хоть и сумрачно, но простор. Столбы резные подпирали массивные потолочные балки, стелились по полу ковры, кои ткут народы степей — добыча князя, как и щиты, развешанные по стенам, да клинки вместе со шкурами волчьим и медвежьими. Всё говорило о том, что князь не сидит на месте, ходит в походы дальние или «выкупает у торгашей».

Их уже ждали. Ярополк, что сидел в кресле, застеленном шкурами, обратил взор на вошедших мужчин. Смотрели на пришлых гостей сосредоточенно окружавшие правителя мужи, высились верной охраной. То были ближники, мужи грудастые, с втянутыми животами, взглядами цепкими, хоть и спокойными, но готовые в любой миг броситься в атаку, заслонить князя, положить жизнь за него.

Сам Ярополк оказался не таков, каким был по представлениям, что сложились у Пребрана за время пути в Орушь. Думал увидеть взрослого вельможу, если не вровень, то чуть моложе Радима, а всего на три десятка выглядел он. Впрочем, ближники князя верно тоже ожидали увидеть заскорузлого воина, было это понятно потому, как скривились их физиономии в ухмылках, а напряжение в плечах ослабло. Ярополк же, напротив, свёл тёмные брови, загустела тень на его лице. Как и все из рода вяжичей, Ярополк имел кожу бронзового отлива, летом, на пекле, так и вовсе темнеет, волосы цвета тёмного дерева, широкие скулы, тонкий нос, усы, стекающие в короткую бороду. Кисти с широкими ладонями и крупными пальцами, иссечённые бурыми рубцами, туго сжимали подлокотники.

Разлилась по хоромине тишина. Вяшеслав заметно вытянулся, Ждан обратился каменным истуканом, не шевелился. Пребран, до этого пребывавший в покое, обнаружил, что спокоен и не был далеко: от напряжения сводило мышцы. Впрочем, он прибыл сюда не воевать, вспомнил наставления Вячеслава.

— Доброго мирного времени, — поздоровался Пребран, как требовалось, назвался: — Я Пребран, старший сын Доловского князя Вячеслава.

— И тебе не хворать, княжич, — отозвался Ярополк. — Уже наслышан… — поднялся с кресла.

Приблизившись широким твёрдым шагом, князь остановился в сажени от гостей, серые глаза его изучающе скользили от одного витязя к другому.

— Это Вяшеслав, воевода князя. Ждан, верный побратим отца.

— Мне донесли, что вас больше. Где же остальные? — вернул он взгляд на княжича.

— Ещё трое остались на постоялом дворе.

— Что тебя привело ко мне? Ведь не по нуждам ты тут, восточное княжество большое, что надобно тебе в столь дальних землях? — спросил он после недолгого размышления.

— Прибыл я в Орушь по просьбе отца, князя Вячеслава, — ответил Пребран, решив не тянуть, достал из складок одежды приготовленный им ещё утром свёрток, который он вместе с Вяшеславом прочёл.

Всё же отец был хитрее, верно знал, что так всё сложится. Идти к князю, не зная брода, неблагоразумно было бы.

Брови Ярополка приподнялись если не от удивления, то от недоумения.

— Вот как… Что ж, тогда для меня честь видеть в своих чертогах посланцев доловского правителя, — принял он свиток.

Ярополк неспешно развернул свёрток. По мере прочтения менялось его лицо: собралась складка между бровей, губы плотно сжались, сосредоточение огрубило его и без того твёрдые черты, превращая воина вовсе в камень. Пребран перевёл взгляд на ближников князя. Их было пятеро, одного возраста, двое светловолосы, с белёсыми бровями да бородами — из племени сурмян и верно наёмные. Пребран коротко переглянулся с воеводой, тот тоже пристально изучал людей князя.

Ярополк шумно втянул в себя воздух, тревожа образовавшуюся тишину, оторвал взор от полотна, с шелестом скрутив его, с растерянной хмуростью посмотрел на гостей.

— Не ожидал я таких известий, — выдохнул, повернулся к ближникам. — Фанвар, подойди.

Один из воинов, темноволосый и широкогрудый, отделился от остальных, приблизился размеренной походкой к князю. Ярополк дружественно положил ему на плечо руку, сжал.

— Возьми, спрячь подале, — вручил он воину свёрток.

Фанвар кивнул.

— Значит, князь Вячеслав решил подать руку мне и поднять городище, — обратился правитель к Пребрану. — И сможет усмирить увягов? — во взгляде его промелькнуло сомнение и даже недоверие. — Я с ними уже не одну зиму воюю, это племя ничем не подчинить. Есть у них и надёжный тын — тополичи, а те, как знаешь, соседствуют со степняками.

— Получится усмирить или нет, тут уж от нас будет зависеть, если сговоримся.

— А что же князь Вячеслав потребует взамен?

— Он желает проложить путь к северу, и чтобы путь этот был безопасен. Думаю, кроме доверия ему ничего не нужно.

Ярополк прищурился, губы скривились в ухмылке, он обернулся на побратимов, и то, что Пребран увидел, вовсе не понравилось ему — не проявив никакого почтения, ближники осклабились.

— Хорошо, — повернулся Ярополк к посланникам. — Ныне вы у меня гости важные, потому прошу остаться, поговорить бы надо о многом. Я знаю, что у прибрежья на вас напали тати.

— Напали, — не стал таить Пребран. — Одного человека мы лишились. Коней нам попортили, пришлось останавливаться в остроге у старшего рода Радима на ночлег, да только и там лишь горстка народа осталась.

— На Радима напали? — князь изумился, снова оборачиваясь к своим ближникам, будто испрашивал у них ответа.

— Обокрали его, людей увели, овны пожгли… — Пребран воздержался от подробностей.

— И как давно? — спросил Ярополк, выслушав его.

— Второй день.

Князь Оруши нахмурился, в глазах заиграли злые тени. Он смял кулаки, но при гостях усмирил пыл быстро. Пребран устало глянул на Вяшеслава. Тот оставался невозмутимо суров.

— Много вы мне ныне принесли вестей. Что ж, пока располагайтесь, — Ярополк отошёл, дав знак побратимам.

Всей гурьбой они вышли в другие двери. Стихли шаги за ними. Оставшиеся в горнице, наконец, смогли выдохнуть, невесело переглядываясь. Пребран прошёл по узорчатому ковру чуть вперёд. Здесь помещение совсем не отапливалось, и потому зябь да пробегала по загривку. Сумрак угнетал, напряжение от разговора прибило к земле, отяжеляя плечи. А ведь ещё только утро. Усталость, что скопилась за эти две бессонные ночи, обрушилась на княжича сторицей, а обещанное застолье верно кончится не скоро. За дверьми вскоре поднялся шум, загрохотали стулья, шаги.

— Что скажешь? — нахмурился воевода, приблизившись к княжичу со спины.

— Никуда он не денется, — отозвался на слова воеводы Ждан. — Тут и так всё ясно, раз не погнал сразу с порога, да за стол сажает общий.

Пребран хмыкнул.

— Хорошо, если так, — ему вспомнились хитрые рожи княжьих побратимов. Ныне сажает, а завтра стрела в спину. Впрочем, поспешные домыслы делать ни к чему. Если бы князь желал смерти им, то попытался бы положить их ещё в лесу. — Но вы не зевайте, не нравятся мне его ближники. Надо бы узнать, кто такие и откуда.

— Согласен с тобой, ты верно говоришь, — подхватил Вяшеслав, — отказать бы… Но по всему, ему помощь нужна, как бы ни делал вид, а дела тут творятся тёмные. Непотребство, что учиняют увяги, наносит ощутимый урон, хорошо ещё, год выдался урожайный, но год на год не приходится, голод схватит, и князь возьмётся за голову. Потянет ещё до следующей зимы, до первой беды, а там сам прибежит.

Дверь распахнулась, вынудив мужчин смолкнуть. Выскользнул из проёма отрок, сделав низкий поклон гостям, сказал:

— Князь к себе зовёт.

Следом за первым отроком вышел другой прислужник, постарше. Мужчины, сдёрнув шапки и кожухи, сняли и оружие, прошли в другое помещение, в ещё более просторное. В нём, верно, весь род Радима вместился бы. Здесь было уже куда теплее, и средь столбов стояло не кресло, а длинный, на двадцать, а то и больше человек, стол с толстыми резными ножками да скамьями.

Пока носилась челядь, выставляя на стол пузатые крынки да ендовы, ближники князя расселись по одну сторону, Пребран со своими воинами — по другую. Ярополк, Фанвар и ещё один его побратим куда-то запропастились. Мужи, что до этого тихо и сдержанно переговаривались, так увлеклись, что не замечали, как подсаживались к столу и другие русоголовые витязи, одетые по-воински. Всем хотелось посмотреть на путников да послушать, чего будут толковать. Пребрану тоже захотелось узнать, кем они все приходятся Ярополку. Пока был у Радима, тот поведал, что у князя есть ещё братья, правда сидят они в городе Сежмень, откуда родом и сам Ярополк, и есть горячо любимая сестра.

Вскоре в горнице поднялся такой шум, что не было слышно и собственной речи, и так душно стало, что спина взмокла и заколол ворот кафтана. А в чару всё подливали мёда да заставляли стол богатым угощением. Пребран отвечал на все вопросы, которые ему задавали, впервые отвечал с гордостью. Разговор подхватывали Вяшеслав со Жданом, которые тоже были не прочь похвастаться дальними весями княжества.

Появился и Ярополк, да появился не один, а в сопровождении двух молодых девушек. Взгляд Пребрана упал на черноволосою, наверное оттого, что так броско заливал белые щёки багрянец, да блестели янтарём глаза. Девица смущённо бросала из-под тёмных ресниц кроткие взгляды на гостей, видно хотелось ей посмотреть прямо, да нехорошо это. Впрочем, у неё ещё будет время изучить пришлых. С таким размашистым приёмом княжич потерял всякую надежду, что покинет кром[3] сегодня.

Пребран перевёл взгляд на другую девицу, одетую куда богаче. Внутри что-то дрогнуло, когда он лучше рассмотрел её. Она была ниже ростом, чем чернокосая. На белом лбу поблёскивал венец, усыпанный лазоревыми бусинами да серебряными дисками подвесок, спускавшихся по вискам. По плечам пущены две толстые льняные косы, концы их падали к бёдрам. Шнурок огибал талию и поддерживал шерстяную клетчатую понёву, кои носили только замужние. На груди блестели подвески из бронзы и меди. Если первая девица была тонкая, как верба, с ещё нескладными девичьими формами, то тело княгини было гибкое, что лоза, а шаг неспешный, бёдра двигались размеренно и плавно, как перекаты морских волн. Серо-зелёные глаза смотрели на гостей не робким взглядом невесты, ищущей внимания, а взором спокойным, что лесная глушь.

Витязи, смолкшие все как один, повытягивали шеи, оборачиваясь на вошедшего Ярополка, окружённого красавицами. Все приподнялись, приветствуя, чему вынуждены были последовать и гости — они тоже поднялись, проявив должное уважение и почтение.

— Жена моя Даромила, — представил князь зеленоглазую. — Искра, сестра мне, прибыла недавно погостить из Сежмени.

Чернокосая княжна немного, да улыбнулась тонкими алыми губами, зардевшись ещё сильнее. Княгиня нисколько не изменилась в лице, не переставало гулять в её глазах безмятежное спокойствие, розовые губы сомкнуты были плотно. В ней было больше смирения и какого-то отстранённого равнодушия.

— А это гости наши из городища Доловск: сын князя Вячеслава Пребран, побратимы его Ждан и воевода Вяшеслав.

Даромила слегка поклонились мужчинам, взгляд Пребрана случайно скользнул на сцепленные пальцы рук, запястья которых были в чеканных массивных обручьях. Но не драгоценности привлекли его внимание, а то, что на белых кистях проступали побуревшие синяки. Даромила, проследив за его взглядом, опустила руки, вытянулась. Выпрямившись, княжич встретился с молодой женой правителя глазами. Даромила так же смотрела прямо, но на щеках от чего-то проявились багровые пятна, взволновалась, и он поспешил первым отвести взгляд.

Ярополк поднял руку, привлекая слуг. Вмиг были наполнены чары. Два крепких молодца внесли на деревянной чаше, зажаренного секача, которого добыл ныне на охоте Фанвар. Яство поставили в серёдку стола. Князь огромным тесаком отсёк от исходившей паром и соком туши, самые лакомые сочные куски, положил на чашу гостям. В знаком признания, показывая своё доброе отношение к пришлым.

— За славных гостей, что ныне находятся под моим кровом, — сказал хозяин, поднеся чарку к устам, и вторя ему, один за другим зазвучали громкие возгласы витязей.

Все разом смолкли, отпивая кто браги, а кто — мёда, зашуршали одеждами, садясь обратно за стол. Опустился и князь на своё место во главе стола. По левую руку его села Даромила, за ней — Искра.

Застолье разгулялось не на шутку: ели, пили, шумно разговаривали. Вскоре расспросы закончились, и каждый начал хвалиться о своей жизни да мериться силой да храбростью — главная потеха мужчин. Принялись наперебой вспоминать свои подвиги. Пребран тоже вспомнил, и язык его прирос к нёбу, явственно представился перед взором лагерь степняков да своё пленение в нём, такое рассказать — засмеют. Отвагой здесь не похвастаешься, и, наверное, впервые ему сделалось не по себе, нутро зажглось ядовитым пламенем. Пребран погрузился в мрачные раздумья, слыша как иногда общий гул разрывал дикий, горластый мужской гогот. Стало так душно, что пришлось гостям растягивать петли кафтанов, а слугам — открывать окна, но те были слишком малы, чтобы пустить хоть долю свежего желанного воздуха. От того, что воздух был спёртым, быстро захмелели головы, наполнившись туманом. Но раз за разом громыхали чары, громче грохотали голоса, развязывались языки. И среди этого мужского гвалта девушки совсем притихли, но смиренно, как и положено женщинам, слушали и наблюдали молча за всем, что происходило за столом. Иногда, когда кто-то забывался и имел неосторожность обронить какую-нибудь грубую шутку или откровенность, Искра отводила взор. И чем гуще темнело в раскрытых оконцах, тем больше дичали с каждой выпитой чарой мужи, уже не остерегаясь бросить крепкую брань.

Княжич иногда ловил себя на том, что слишком часто обращает взор на женскую часть стола, порой сталкиваясь с тихим взглядом Даромилы.

Когда же совсем стемнело, слуги зажгли пламенники в держателях, людей прибавилось, и уже совсем не понятно стало, кто есть кто. Забили в бубны крепкие, широкие в плечах и лицах мужики, и стало так шумно, что отозвался этот шум трезвоном колоколов в голове. Пребран покинул горницу, вышел на крыльцо глотнуть свежего воздуха. На улице оказалась такая благодать по сравнению с тем, что творилось внутри. Воздух звенел от крепнущего к ночи мороза. Глубокий вечер давно объял землю, выпавший снег заботливо окутал кровли, погружая в дремоту детинец. Из недр хором дробью доносились удары бубна, что биение сердца, да так рьяно, что дрожали могучие бревенчатые стены.

Вяшеслав не заметно подкрался со спины, верно решил не оставлять княжича одного. Впрочем, голова у того гудела так, что происходящее вокруг будто бурлило и било ключом где-то за глухой стенкой. Ко всему уже валился с ног, и чувствовал себя так словно по нему гружёный обоз проехал, хотелось помыться и отправиться на ночлег куда-нибудь наверх, в тишину, чтобы его никто не трогал до самого утра.

— Наверное, сам князь пустился в пляс, — оперев локти о брус крыльца, Пребран поглядел на тлеющий закат.

Вяшеслав усмехнулся в усы.

— Если бы, он там поединок учинил.

Княжич качнул головой, сдерживая улыбку.

— Теперь понятно, почему Радим так относится к нему.

— Стоит выпить мёду, и понеслась гульба, какая тут надёжность, — Вяшеслав положил ладони на брус, прищурился, вглядываясь в потемневшее небо.

Пребран вспомнил о Ладимире. Теперь, наверное, ждёт его не дождётся с ответом. А ответа то и нет, и нужно бы вернуться и поговорить с Ярополком, пока князь ещё на ногах.

Женский вскрик заставил мгновенно выпрямиться, последующий вопль Пребран услышал уже на ходу, бросился назад, внутрь хоромин. В самом деле, состязание было в разгаре. Искра, что бросилась к Ярополку, побледнела вся, вцепилась в плечо брата, на рубахе князя растекалось багровая кровь от резаной раны.

— Прости, князь, случайно вышло! — взмолился молодой парень, верно с кем и затеял Ярополк ристание, и бросился к ногам княжьим.

Пострадавшего обступили ближники. Бубен заглох давно, все замерли в онемении, челядь попряталась за углы. Князь поднял взъярённый взор на вошедших гостей и тут же вернул на бедолагу.

— Встань, негоже воину ползать в ногах, — велел он, умеряясь быстро.

Парень верно не поверил в услышанное, не шевельнулся.

— Вставай! — прорычал князь.

Веселье обещало закончиться для юноши прискорбно. Ярополк бросил ему оружие на пол.

Наблюдать такое было муторно, Пребран дёрнулся, чтобы вмешаться, но его порыв оборвал воевода.

— Не нужно.

Может, он и прав, лучше выждать.

— Бери! — гаркнул князь, теряя терпение.

Виновный схватил дрожащими пальцами рукоять. Князь только теперь заметил сестру, что прилипла к его каменной руке, отстранил её, мягко не получилось, она отлетела в сторону. Ярополк, стянув взмокшую попорченную рубаху, выставил оружие вперёд.

Парень подобравшись, поднялся.

— Позволь мне за него побороться, князь, — вступился другой юноша, намного крупнее и слаженнее в плечах.

Ярополк оскалился. Такого противника, казалось, и не прочь был заполучить, в горячке только разошёлся, да и перед гостями похвастаться стоило, и он кивнул. Парень шарахнулся в сторону, пока гнев не пал на его голову, отдав оружие своему спасителю. Тот примерился к рукояти, не спешил бросаться из огня да в полымя.

В глазах Ярополка заиграли шальные огни. Несколько мгновений противники напряжённо кружили по горнице, оттесняя народ, готовые схватиться не на жизнь, а на смерть. Искра вовсе прижалась к стене, верно на такой гульбе впервые пришлось ей побывать. А вот жену Ярополка, казалось, сия затея не тревожила. Сидела она прямо, сложив руки на коленях, спокойно наблюдали за происходящим зелёные, как речные глубины, глаза. Звякнула сталь, скрестились клинки, издав жалобный скрежет, разошлись, чтобы с новой силой схлестнуться. Вены на шее и руках Ярополка вздулись, мокрыми сделались волосы, заблестели грудь и лоб, отражая всполохи огня в очаге, тёк по вискам пот, рана кровоточила, сбегала по руке кровь в ладонь, в который сжимал князь клинок. Снова рывок и звон стали. Противник вёл бой умело, сноровисто, и было видно, что нападал в половину силы. Хмельному уму казалось верно иначе, судя по тому, как окружающие поддерживали выкриками каждый удар Ярополка. Снова мощный удар, и на этот раз князь решил не медлить. Вывернулся, ударив противника локтем в грудь, сшиб его с ног наземь, молниеносно развернувшись, с рыком вонзил остриё, казалось, в череп.

Онемевшие зрители смотрели, потеряв дыхание, но парень, что распластался на полу, пошевелился, очухиваясь, встряхнул русыми кудрями, озираясь по сторонам. Клинок остался воткнутым в пол. Чему-чему, а меткости князя на одурманенную мёдом голову можно было позавидовать.

Витязи повыскакивали из-за столов с возгласами. Притаившиеся на время поединка слуги забегали, выныривая из-за углов, разливая мед и брагу. Одна из девок кинулась с чаркой к князю, поднесла испить, унять жажду. Большими глотками осушив чарку, Ярополк отбросил её и, схватив девку в охапку, пылко впился в её губы.

Даромила, что сидела всё это время за столом тенью, не вскочила с лавки, не ринулась из горницы, не бросилась оттащить за косу чернавку. А вот Искра, отойдя от потрясения, изумлённо смотрела округлившимися глазами на происходящее, грудь её вздымалась и опадала, дрожало дыхание. Плотно сжав губы и сверкнув одичалым взглядом, она развернулась и пустилась прочь бегом, только и мелькнул цветастый подол платья в дверях.

Ярополк не видел, как она убежала вглубь хоромин. Увлечённый своей добычей, он неистово терзал девичьи губы на глазах у жены, которой, похоже, не было никакого дела до его увлечений.

Отлепившись, наконец, от губ чернавки, Ярополк подал руку выжившему храбрецу. Тот принял её, поднялся на ноги, передёрнул плечами. Кто-то ободряюще похлопал его по спине, другие посмеивались. Опасные поединки учиняет князь Оруши, дрогнула бы рука, была бы кровь — плохое знамение. Пребран вместе с Вяшеславом прошли к своим местам, опустились на скамью. Княжич с хмуростью оглядывал собравшуюся вокруг князя толпу. Ждан тоже наблюдал с мрачной миной — происходящее ему не нравилось. Ярополк вернулся к столу как ни в чём не бывало, опустился на своё место, только серые глаза, слепые от пережитой ярости, прояснялись. Витязи один за другим подтянулись к нему, иные разбрелись по нуждам, охладиться от горячего зрелища. Даромила даже не взглянула на мужа, смотрела на всех, но в то же время ни на кого. Князь принял кручёный воловий рог, что торжественно вручил ему Фанвар. Сосуд был окован бляшками да чеканкой из серебра, стало быть, дорогой.

— Выпей со мной, княжич, — призвал князь, кивая побратиму и вновь возвращая буравящий и ещё пылающий после схватки взгляд на Пребрана. Ярополк был больше чем удовлетворён случившимся.

Тут же и у Пребрана в руках оказался массивный и тяжёлый, наполненный мёдом рог. Княжич в который раз с обречённостью подумал, что ныне он не доберётся до корчмы. Хотя эту надежду нужно было оставить ещё с самого утра, когда он ступил за ворота крома. Главное, чтобы Ладимира ничего без него не задумала. Он поднял глаза на ожидающего Ярополка, поднялся во весь рост.

— За твоё здоровье, князь, — сказал он и перевёл взгляд на Даромилу. — И за здоровье хозяйки Оруши.

Даромила впервые за всё время пошевелилась, подняв взгляд на княжича, пронзая его пробудившимся взором. Пребран припал к рогу, выпивая сладко-кислого мёда. Если переборщить, повалит с ног тут же. Но коли за здоровье, так нужно выпить весь до единой капли, иначе пожелание станет ложью. Осушив рог, княжич перевернул его и поставил на стол. Мужи одобрительно загомонили, пошёл рог по кругу, каждый пил за здоровье и во славу правителя. Лицо Ярополка преисполнилось довольством. Даромила посмотрела на княжича с некоторым удивлением, но тут же нахмурилась, уронив взгляд и скосив его на мужа. И что за мысли были у неё в голове? Как бы ни желал узнать княжич, не узнает вовек. Что её так волнует? Почему холодна к поступкам мужа?

Ярополк, оставшись доволен, кивнул. Пребран опустился на лавку, унимая поднявшуюся круговерть. Тугими толчками забилась кровь в висках, а руки и ноги сделались тряпичные, словно вынул кто из плоти кости. Даромила повернулась к князю, что-то сказала. Ярополк выслушав, гневно нахмурился. Княгиня было поднялась, но он сжал её запястье, придавливая к столу, вынуждая сидеть. Она, опустив плечи, осталась. Князь же потемнел, весёлость и спесь исчезли с его лица, обращая его в камень. Какой бы хмель ни мутил рассудок, а не заметить этого было невозможно, и что происходило между ними — не узнать, но добрыми и тёплыми эти отношения верно не были.

Веселье продолжалось. От выпитого мёда всё превратилось в кисель, мысли смешались, бушевала кровь, голова сделалась чугунной, неумолимо тянуло в сон. Поблагодарив князя за приём, Пребран поднялся, сжав плечо Вяшеслава, оставив воеводу со Жданом за столом, сам покинул горницу. Слуги проводили гостя через полутёмные переходы до отведённой для них светлицы. Небольшую хоромину озаряли желтоватым светом лучины, в полумраке Пребран приметил на ларе пояса с ножнами, постели были предусмотрительно выстелены, стояла на столе крынка и ковши на случай, если захочется утолить жажду после похмелья, да только на всех верно не хватит. Всё это княжич видел сквозь мутную пелену, пытался ухватиться за проносящиеся бешеным галопом мысли, но они ускользали, и появлялись другие. Слуга что-то буркнул, но он не разобрал, и дверь за ним прикрылась. Пребран остался один. Пройдя вглубь, он тяжело рухнул на лавку, осознавая, насколько крепко пьян. Тяжёлыми горячими волнами накатывало бессилие, тело стало мягким, слабым, что у новорождённого телёнка, и жар сменялся ледяными пластами, вынуждая проваливаться куда-то в пропасть, в чёрную ледяную утробу вод. И виделось ему многое: то родной город с крепкими твердынями, высокими кровлями, над которыми чертили лазоревое, ничем не замутнённое небо ласточки, то вдруг окружала тьма, и много хищных огней мелькало вкруг, тянуло дымом и прелым запахом листвы с сырой землёй. Виделись взгляды степняков, полные дикой ненавистью, на фоне могучего потока огня, что громадными волнами колыхался ввысь, вылизывая алым языком чёрное дно неба. Враги уничтожали, сминали, давили, они били, плевали в его сторону. Хотелось кричать, но сил не хватало, чтобы просто вздохнуть, набрать в грудь больше воздуха, так жарко было. Наступили приступы удушья, вновь продрала насквозь боль. И тогда пылающие губы княжича охладил чей-то поцелуй, и он с усилием разомкнул ресницы. Голубые глаза глядели скорбно, тянули душу наружу. А ведь он только забыл. В груди снова начало свербеть, но внутри не стало ничего, только пустота, и он не понимал, что так выворачивает его наизнанку. Пребрану хотелось разорвать грудь, вырвать то, что так терзает его. Он никому не нужен, он жаждет, но не может вместить то, что ему никогда не принадлежало. Смерть не страшит. Горечь от чувства ненужности, никчёмности — вот что страшно. Проклятие, что сок болиголова, выжигает всё нутро.

ГЛАВА 9. Даромила

Пребран очухался, ощущая, как камнем колотится о рёбра сердце, схватился за грудь и проснулся. Светцы уже не горели, и туманный утренний свет бился в щели запертой на зиму створки.

Он приподнялся и тут же рухнул обратно на постель, зажмуриваясь. Голова затрезвонила, что боем в набат, показалось, расколотится на куски, если попытаться ещё пошевелиться. Пребран сглотнул сухость, от которой даже язык пристал к нёбу, а горло слиплось, и с острой жаждой покосился на крынку, покрывшуюся испариной.

Светёлка за ночь остыла, предрассветная тишина ещё не нарушена была людским пробуждением и утренней суетой, властвовала в тереме, и разбавляло её только мерное дыхание воинов. На соседних постелях спали Вяшеслав и Ждан, вернулись видно поздно, раз ещё не на ногах. Пробуждаясь окончательно, Пребран сел, поправляя скомкавшейся ворот рубахи, взъерошил волосы. Снятый кафтан его лежал на сундуке опрятно свёрнутым. Княжич хмыкнул. Настолько был пьян, что даже не проснулся, когда его снимали, не помнил ничего подобного. Утро — время, в котором набираются бодрости духа и силы тела, а он чувствовал себя совершенно раздробленным. Потерев затёкшую шею, поднялся да тут же пошатнулся — светёлка поплыла, всколыхнулось нутро тошнотой. Ругнувшись, княжич подхватил крынку, испил прямо с горла холодного кваса. Утолив первую жажду, почувствовал, что стало легче, муть и лихая круговерть отступили. Погостили и хватит, сегодня же в обратный путь, нужно вернуться в корчму.

Подвязав рубаху и облачившись в кафтан, Пребран вышел наружу. Поднимать Ярополка в такую рань кощунством было бы с его стороны, да и верно не добудятся его слуги, а потому томиться им тут ещё до самого обеда. Впрочем, ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя, но сидеть в светёлке не хотелось, как и мотаться по терему. Пребран отправился в горницу в надежде встреть кого-нибудь из побратимов князя.

По пути память всё больше возвращала вчерашнее гульбище. Именно гульбище, по-другому Пребран не мог подумать. Впечаталось клеймом воспоминание о том, как Ярополк пригвоздил княгиню к столу, вынуждая терпеть эту мужскую скверную потеху, не предназначенную для женского нежного слуха и глаз. Чем там всё это кончилось, он не знал, а потому даже раздосадовался, что Вяшеслав ещё не пробудился, хотелось услышать всё в подробностях.

Пребран задумался глубоко. Сколько ни вспоминал, а отец такого зрелища никогда не устраивал. В голову забрело, что отбившаяся от табуна кобыла, воспоминание — самая первая бурная ночь, после которой пушок на лице стал грубым волосом. Он помнил её смутно: боярыня, одна из племянниц знатного старейшины, ловко сманила его в тёмный закуток. Из глубины туманного прошлого выныривали смутные образы и ощущения: прохладный шёлк струящихся русых волос, что окутывал покатые плечи девушки, плавный изгиб спины, белая упругая грудь с розовыми маленькими сосками и мягкие бёдра, а ещё кожа, пахнущая так сладко мёдом, от чего разом подурнела голова. От невинных воспоминаний невольно прошлась по телу дрожь. А ведь она сама, обхватив его за шею, в нетерпении прильнув к губам, подалась ему навстречу, едва он вклинился меж её колен. Дыхание прервалось, всколыхнув волну возбуждения. Впоследствии ему ничего не приходилось делать, девицы сами прыгали к нему в постель. Пока… внутри разом всё оборвалось. Травница единственная, кто была и осталась запретным плодом для него, даже после того, как он взял её… Она никогда не была его. А он избалованный ублюдок, который привык получать своё, не заботясь о чувствах других. И теперь при мысли о жене князя его повело. Вчера он пожирал взглядом это тонкое овальное лицо с затравленными обречёнными зелёными глазами. От одного взгляда на её розовые губы в штанах стало тесно. Да, пожалуй, вчера он был вусмерть пьян, в этом была вся причина его возбуждения, по крайней мере, хотелось на это надеяться. А руки… Теперь понятно, откуда у неё синяки.

«Леший бы всё побрал», — чертыхнулся Пребран, призывая здравый рассудок.

Так нельзя. Нет. Нужно убираться отсюда как можно быстрее. Немедля. Княжич вошёл в очередную комнату и застыл, понимая, что забрёл не туда. Вчера он смутно помнил, куда его вели. Он осмотрелся. Челядь тоже, как назло, испарилась. Глухой удар и последующий гулкий грохот за его спиной вынудили отринуть все мысли. Княжич обернулся, но увидел только запертую дверь, из-за которой донёсся жалобный стон и тихий женский плачь:

— Ярополк, не надо!

Затем послышалась возня. Княжич смял кулаки, сощурив от бушующих чувств глаза, вдохнул туго и тяжело и, кажется, больше не выдохнул, когда к стону и плачу прибавились ещё и гулкие удары чего-то тяжёлого о стену.

Пребран дёрнулся вперёд, но тут же остановился. Без сомнения, дрожащий и напуганный голос принадлежал княгине. Имя князя, произнесённое из её уст, означавшее запрет, плеснуло, как пролитая кровь. Взор заполнили багряные вспышки, дробящим грохотом забилось в груди сердце, совершенно оглушая вдобавок к разливающимся за стеной женским вскрикам. Они просачивались в голову сквозь рябящую от внутреннего волнения толщу. Уйти немедленно приказывал голос разума, но ступни будто примёрзли к полу, и Пребран сделался каменным истуканом, застыл, тяжело и надрывно дыша.

— Ты думаешь, я слепой?! — донёсся глухой и хриплый голос князя Оруши. — Что я ничего не замечаю? На кого ты смотрела, блудница? Смотри на меня, ну! Отвечай! — снова послышался шлепок.

Мгновенно калёным сплавом всплеснула по венам кровь, Пребран покачнулся в сторону двери и снова замер, пытаясь мыслить здраво. Судорожно выдохнул, глянул в сторону выхода. Нужно уходить.

— Смотри на меня, гулящая сука, — на этот раз голос Ярополка был твёрдым, не терпящим пререканий. — Всегда… смотри… только… на меня, — грохот о стену стал тяжелее и почти беспрерывным. — Даааа… вот так… только на меня…

Чёрный сгусток ненависти, что разверзлась внутри княжича, утягивал на самое дно, опрокидывая его в глухую пропасть. Разрывал на части порыв немедленно прекратить это. Пребран сделал шаг, но в тот же миг за стенкой раздался утробный рык, и ему отозвался протяжный стон девушки, срывающийся на крик. Такой стон муки способен вывернуть душу наизнанку. Всё закончилось так же резко, как и началось.

Несколько мгновений Пребран слушал тишину, а потом встряхнул головой и сделал шаг к выходу. Едва он до неё добрался, как запертая дверь отворилась. Опираясь о створку, едва держась на ногах, княгиня будто выползала, а не выходила, едва переступая ногами. От её вида пересохло в горле хуже, чем это было с утра после пробуждения. Наверное, если бы она сразу заметила постороннего, то попыталась бы ещё держать себя, но, совершенно ничего не подозревая, девушка тихо прикрыла за собой дверь, а когда повернулась, замерла. Маленькие плечи застыли в напряжении, зелёные глаза, застеленные мутной пеленой, заледенели если не в удивлении, то в хмурости, верно ей было сейчас всё равно. Пребран невольно скользнул по ней взглядом: плечи, шея и грудь в вырезе рубахи были покрыты красными и синим пятнами старых синяков и уже теперь новых, на заплаканном лице, на щеке бурела ссадина. Золотистые, как солнечная сурья, косы были теперь распущенны и растрёпаны.

Опустив опустошённый взгляд, она молча двинулась в сторону выхода. Пребран, сдавливая острый, как лезвие ножа, гнев, бросил взгляд на запертую дверь, прошёл следом за княгиней. Вчера на пиру она держалась прямо, спокойно и холодно, теперь скрестив тонкие руки на груди, обхватив себя за плечи, сжимаясь и ещё вздрагивая, босая, в одном исподнем, она вызывала шквал разных чувств, туго закручивающихся в одно необоримое желание — наказать обидчика, растереть в прах, уничтожить.

Даромила, по пути не вымолвив ни слова, ступала бесшумно, всем своим видом показывая, что идти ей не трудно, хотя едва отрывала ступни от пола. Она ничего не пыталась выяснить, не смотрела в его сторону, будто княжича и вовсе нет, не шагает рядом с ней. Впервые, наверное, он чувствовал растерянность.

Дойдя до лестничного пролёта, княгиня сразу повернула в другую сторону. Пребран успел перехватить её за плечо, коснувшись осторожно. Сам не понимая для чего, но отпустить её просто так не смог. Даромила от его нечаянного касания вздрогнула, но остановилось.

— Постой, — он тут же убрал руку.

Когда она обернулась, взгляд её хлестнул, словно плетью по сердцу. Теперь в её глазах была не пустота, а заволакивало их болью, брови светлые нахмурились и, казалось, что заплачет, так быстро увлажнились и заблестели её глаза. Невыносимо тянуло с дикой силой коснуться её вновь, но нельзя.

— Что? — спросила она севшим хрипловатым голосом и сжала сухие подрагивающие губы, которые стали терять цвет.

Слова застряли где-то в горле, но позволить уйти ей он не мог, как и вмешиваться с его стороны было непозволительно. От того, как близко она стоит, как смотрит и как тонут, будто в речном дне, в её зелёных глазах отчаяние и горечь, внутри него перекосило всё. Даромила прерывисто вздохнула, раскрыла губы, чтобы говорить, но внезапный шум где-то внизу на лестнице вынудил княгиню всколыхнуться. Она резко развернулась и, больше не глядя, в его сторону, так же медленно пошла к двери истерзанным забитым зверьком. И только оказавшись у порога, глянула на него равнодушно, угрюмо сжав ставшие белыми губы и опустив ресницы, а потом тихонько прикрыла за собой створку.

Пребран некоторое время буравил взглядом запертую дверь, дыша глубоко и редко, а внутри медленно скручивалась утробная зверская ярость. Стоило бы знать Вячеславу, с кем он собирается завязать дружбу.

Сил понадобилось много, чтобы унять кипящую лаву внутри себя. Пребран сжал зубы так, что хрустнуло в челюсти. Развернувшись, он направился к лестнице и стал торопливо спускаться вниз, туда, откуда раздавались голоса и шум. Оказывается, его отвели ночью на ярус выше. В горнице, где гремел пир, уже собрались люди, правда некоторые спали прямо на лавках вдоль стен. Фанвар неподвижной глыбой сидел за столом в окружении других мужей, имён которых Пребран не вспомнил. Побратим князя выглядел помятым. Растрёпанные, тёмные, как земля, волосы падали на лицо — он сидел, свесив голову, нахмурив напряжённо брови, сцепив перед собой пальцы в замок, верно с похмелья чувствовал себя паршиво.

Невольно взяло зло — вместо того, чтобы гулять тут с князем и отсыпаться в хоромах, он давно бы уже мог найти след татей!

Как только княжич сел за стол, Фанвар поднял голову, посмотрел хмуро из-под бровей, сглотнул, что-то буркнув в бороду невнятное. Остальные тоже особо разговорчивы не были. Пребран подхватил крынку, влил в резную окованную медными дисками чару кваса. Всё ещё пребывая в жёстком смятении от пережитого, он опрокинул в себя питьё, осушив чару до самого дна. Внутренняя дрожь не унялась, влил ещё.

— Добрый у князя мёд, — прохрипел Фанвар, наблюдая за княжичем, ухмыляясь.

Пребран скосил на него взгляд, но ничего не ответил. Затянувшееся молчание нарушило появление Вяшеслава. В отличие от остальных, воевода выглядел бодрым и вполне отдохнувшим, проспавшимся. Что и говорить — выдержки у него было больше, чем у всех вместе взятых. Следом подтянулся и Ждан. Все в сборе, и верно пора бы в дорогу собираться. Ярополка ждать не стоило, слишком длинной выдалась для него ночь, за которую он успел совершить многое…

Мужчины неторопливо переговаривались, и всё о пустом. От поднятого шума пробудились и другие, пристраиваясь к столу, присасываясь к чарам. Пребран всё поглядывал в сторону двери, тая надежду увидеть Даромилу. Он встряхнул головой, припоминая слова Ярополка о том, что князь, не смотря на гульбу, всё же следил за ней. Сюда она верно больше не вернётся.

К великому изумлению Пребрана, к ним всё же вышел Ярополк. Вместо того, чтобы отсыпаться, после того, как… Да плевать! Может, её устраивает такое обращение, откуда ему знать.

То, что князь не спал всю ночь, было видно сразу: красные глаза и ещё во хмелю, шаг развязанный, рубаха под кафтаном на выпуск, расхлябанный ворот. Такого кабана не свалишь с ног хмелем, закалённый, как, впрочем, это было видно ещё вчера, когда князь, несмотря на выпитое, едва не раскроил череп противнику.

Ярополк громко всех поприветствовал, тяжело рухнул за стол, шумно выдохнув. Тут же из-за углов понабежала и челядь, выставляя на стол свежие угощения и холодное с погребов питьё.

Мужики поутихли, начали толковать уже по делу.

— Князь, так что с Радимом решишь делать? — прервал Пребран их болтовню.

Взяв горсть чищеных орехов, он перевёл взор, встретившись взглядом с Ярополком, изучающе посмотрел на него, ожидая ответа, пережёвывая.

Князь свёл брови, и на переносице пролегла глубокая складка, а глаза потемнели, верно тот и позабыл о вчерашнем разговоре.

— Мужчин посекли, девиц увели, добро всё покрали… — напомнил княжич. — Нагнать бы, пока далеко не ушли.

Вяшеслав кашлянул в кулак, буравя Пребрана взглядом, но встревать не стал. Фанвар, навострив уши, теперь внимал разговору.

— Да, беда у него лихая, — согласился Ярополк, потянувшись к чарке. — Собрать людей мне не сложно, другое дело — знать, в какую сторону погнали пленных, — сказал задумчиво. — А рисковать людьми своими мне тоже не сподручно, воинов у меня ныне мало, это верно. Дюжину не пошлёшь, неизвестно на какое осиное гнездо наскочат, да ещё и зима, а вот по весне постараюсь, — он опрокинул в себя питьё.

«Гнида, — Пребран отвернулся, сузив глаза, — лишь за свою шкуру печётся».

Тоже поднёс чару к устам, сделав глоток, ощущая, как внутри шатается стена хладнокровия, выпуская что-то неуёмное, готовое рушить всё вокруг. Леший с ним, сам разберётся. Пребран решил не продолжать об этом разговор — ответ ему ясен.

— Ладно, погостили, пора возвращаться… Ждут меня мои люди, что остались в корчме. Как только обдумаешь всё, я приду за ответом, — сказал княжич, распрямляя лопатки, отставляя посудину.

— Ну, ты меня совсем хочешь перед народом на смех поднять!? Будут говорить: «Князь Ярополк дорогих гостей заставил в корчме ютиться!» — громко и безудержно захохотал князь.

Фанвар тут же подхватил его. Гогот их ударил по ушам, и без того трезвонившая голова разболелась сильнее. Пребран быстро переглянулся с молчавшим воеводой. Вяшеслав смотрел на князя Оруши хмуро, неодобрительно, потом перевёл твёрдый взор на Пребрана, и княжич едва заметно ему кивнул, уверяя в том, что вполне может терпеть это всё.

— Нет, нечего тебе там делать, — наконец, успокоившись, ответил Ярополк. — В забегаловке этой сыну Вячеслава не место. Собирай свих людей, места поди в кроме всем хватит, — обратил он твёрдый, блестевший от проступившей влаги взгляд на княжича. — Погостишь, посмотришь на городище, как живём тут.

Пребран в свою очередь едва сдержался, чтобы тоже вот так не расхохотаться — насмотрелся он вдоволь уж. Обведя одним взглядом присутствующих, переборов в себе поднимающийся ядовитой смесью отказ, согласно кивнул, остерегаясь того, что с языка слетит то, что крайне не понравится Ярополку. Волю отца исполнить нужно, потому вслух сказал другое:

— Коли зовёшь, останусь ненадолго, — и, выждав немного, поднялся, решая, что пора завершать пьяную гульбу.

ГЛАВА 10. Ярополк

Даромила вышла на крытый наружный переход, почти не видя дороги от застилающих глаза слёз, чувствуя себя раздавленной, вымотанной, выжатой до последней капли жизни. За всю ночь сомкнуть глаз не получилось, к утру чудом удалось уйти с горницы, и то потому, что Ярополк был сильно увлечён своими гостями. Едва прилегла, как князь потребовал немедленно явиться к нему. Даромила до конца пыталась сохранить спокойствие, хотя куда там, знала, чем всё это могло закончиться для неё.

Морозило ныне сильно, подул ледяной ветерок, бросая снежную крупу в лицо, заставляя княгиню отвернуться и сжаться плотнее, укутаться в накидку, которую она успела набросить на плечи. Оторвав взгляд от пустеющего заснеженного двора, смахнув застывшие слёзы, Даромила подняла взор к розовеющему со всех сторон небу, по которому белыми воздушными водяными волнами плыли громадины облаков. Из них на землю мягким лебяжьим пухом сыпал снег. Дыхание перехватывалось от мощи и свободы, что накатила на девушку, внутри всколыхнулось желание оторваться от пола и улететь далеко-далеко, туда, где тепло и где её полюбят. Маленькая девочка внутри неё плачет, ей не хватает ласки, не хватает, чтобы её кто-то пожалел. Нынче она почувствовала это особо остро.

Даромила неподвижно стояла в открытой веже. Дрожь пробежалась по телу от схватившего холода, а вот внутри всё содрогалось вовсе не от стужи. Слёзы покатились из глаз на щёки, застывая на морозе. Обида вновь подступила к горлу, оглушая, слепя, делая совершенно бесчувственной ко всему. Ранена хрупкая душа — умирает всё вокруг, выцветает жизнь. На этот раз Ярополк не щадил, бил так, что голова разболелась, едва не раскалываясь на части. Она невольно коснулась пальцами скулы, ссадина защипала, и княгиня скривилась, отнимая руку. Всё тело ломило, ныла вся та часть, что ниже пояса.

«Нужно идти к Божане», — встряхнулась она, сбрасывая оцепенение. Всё же холод привёл немного в чувство.

Она осмотрела прозрачную кожу рук с проступающими сине-зелёными венами, покрытую багровыми пятнами — следами пальцев, оставленными Ярополком. Даромила сдёрнула рукава к локтям, рассматривая ссадины на запястьях. В таком виде уже стало и неловко перед женщиной появляться. Да и слышать её брань и ненависть к князю уже не было сил. Всё же нужно искать другую знахарку.

Внизу, во дворе, началось движение, забегали слуги, конюшие вывели лошадей. Даромила, опустив ладони на брусья, наблюдала за создавшейся суетой.

«Не Ярополк ли собрался куда?» — встрепенулась надежда, но тут же погасла, когда стало ясно, что происходит — гости покидают терем.

Даромила хотела было уйти, боясь быть замеченной князем, но будто примёрзли руки к дереву, а ноги стали тяжёлыми. Двое широкогрудых русобородых мужей вышли на площадку неспешно, размеренно, а следом из-под крыльца на двор ступил княжич.

Задержалось невольно дыхание в груди. Свободно, раскованно шагал гость, будто ястреб, воздушно скользящий в белых облаках.

Внутри стянуло всё льдом, когда вспомнила, что ещё недавно он был свидетелем побоев и измывательств Ярополка. Треснула толща равнодушия. Сердце забилось чаще. Даромила, поборов скованность, снова обратила взгляд на княжескую свиту.

Он совершенно отличался не только от своих ближников, но и ото всех. На такого не найдётся управа, это Даромила поняла ещё вчера. Сквозила холодным серебром в его глазах сталь, взгляд проникал до самого дна, касался, изучал, вынуждая ёрзать на месте. Хоть со спокойной внимательностью наблюдал он за дружинниками князя и пил с ними с одного рога, да только покоя рядом с ним никто из них не находил. Готов он был в любой миг сечь каждого, кто отважится переступить отрезанную невидимую взору черту.

Княжич надел меховую шапку, повернулся к мужчинам, толковал о чём-то со своими старшинами. Не ускользнуло от её внимания, что волосы сплошь пронизаны белыми, как снег, нитями. И с чего бы? Ведь не подумаешь, что хворает чем, был крепок и здоров, вон выше своего воеводы. Любопытство вынудило отречься от мыслей и забыть о собственной боли.

Даромила отпрянула, прижавшись к столбу, когда княжич, вдруг ощутив чей-то взгляд, повернулся, поднял голову.

— Куда же ты раздетая вышла в такую холодину?

Княгиня резко повернулась, выпрямляясь, стараясь не показывать своего испуга перед Искрой. Та глянула вниз и внезапно улыбнулась, позабыв о жене брата.

— Я слышала, они вернутся. Здесь погостят.

И то, как она глядела и как улыбнулась, не понравилось Даромиле, внутри ледяная глыба раскрошилась совсем, вырвалось раздражение, захотелось немедленно уйти. Но княгиня осталась. Как бы плохо ей ни было, а бегать и уступать, а тем более, терять чувство достоинства, она не собиралась ни перед Ярополком, ни перед Искрой. Даромила вытянулась, расправив плечи.

— А княжич ничего… — улыбнулась Искра ещё шире и вдруг смущённо опустила веера тёмных, как дёготь ресниц, отвернулась, и без того зарумянившиеся на морозе щёки побагровели, что плоды яблонь.

Даромила заново взглянула на неё. Ныне Искра была ещё краше: одетая в богатый, подбитый куньим мехом полушубок, в длинном зелёном, как трава, платье, что струилось складками до пола, а волосы тяжёлыми волнами падали к поясу, нанизаны на них были медные ободки. Стало очевидно — наряжалась для гостей. Вот уж интересно, оценил ли княжич её старания? Впрочем, какое княгине дело. А Искра — невеста на выданье, да ещё какая…

Княжна вдруг подняла на Даромилу взгляд, вмиг делаясь серьёзной.

— Брат вчера натворил такого… — сказала она.

Даромила выдохнула.

— Холодно здесь, ты права, пойдём, — прервала она.

Вместе они вернулись в светлицу. Даромила, избегая разговора о муже, прятала руку от глаз золовки. Хотя зачем? Пусть видит, может, так княгиня быстрее добьётся того, чего так желает. Но Искра то ли не придала этому значение, то ли не заметила, продолжала буравить её взглядом.

— Он таким не был. А ныне к пирам пристрастился.

Даромила в изумлении посмотрела на Искру. Уж не хочет ли та обвинить её во всём?

— Знаешь, матушка учила, что женщина лепит своего мужа.

Даромила, расстегнув ворот и распахнув накидку, присела на скамью, смотря на Искру неотрывно.

— Я его не узнала вчера… Мне от того больно, что он скатился до подобных поступков, — сказала она.

В глазах Искры, смотревших на неё миг назад с равнодушием, зажглись злобные огни с примесью насмешки. Вчерашнее происшествие, когда Ярополк при всех зажал чернавку, верно у всех теперь на слуху. Положение её в княжестве усугублялось.

Сердце заколотилось часто, Даромилу затрясло. Сжала пальцы в кулаки, пытаясь сохранить спокойствие, но напрасно, не получалось, рвался наружу гнев. Ощутила, что близка к срыву.

Потемневшие, ставшие тёмно-бронзовыми глаза Искры продолжали выжидающе блуждать по ней, смеясь. И сейчас она ничем не отличалась от своего брата, такая же каменная, холодная. Ошиблась в ней. Яблонька от яблони…

Много ядовитых слов бушевало внутри, но Даромила усилием воли сдержала в себе кипящий поток чувств. Уж перед золовкой она не обязана оправдываться.

Переждав затянувшееся молчание княгини, Искра заговорила:

— Я передам отцу всё, что ты говорила. В самом деле, нужно что-то решить… Не позволю, чтобы жизнь Ярополка была загублена. Но в Исбовь поеду не скоро… — Искра запнулась на полуслове.

Причина, по которой она задерживается, была ясна, как белый день — сильно же она заинтересовалась княжичем.

Княжна, повертевшись, пошла к выходу. И как только створка прикрылась, лёд хлынул по спине Даромилы, намертво заковывая душу. Она, нахмурившись, отвела взгляд, наткнувшись на подсвечник, схватила его, сжав в ледяных пальцах, замахнулась было, силясь кинуть в дверь, но застыла, дыша часто и глубоко. А затем, поставила его обратно. Надо же! Не думала, что дойдёт до такого отчаяния. Дыхание дрожало, она снова глубоко вздохнула-выдохнула. Пусть катятся все: и Ярополк, и его сестрёнка любимая, и вся Орушь. Она уже приняла решение, и всё идёт к тому, вот и пусть Искра передаёт, что видела. Но с другой стороны… Пойдёт слава чёрная, нехорошая о ней, и во всём этом безумстве жаль ей родичей, которые примут на себя всю грязь за несчастную дочь.

Княгиня опустила голову, понурившись. Нет, не доставит она такого удовольствия им, не станет ходить как в воду опущенная! Опомнившись, Даромила выпрямилась, прошла к зеркалу. То, что увидела в отражении, совершенно не понравилось ей, даже пошатнулась. Где её прежний блеск глаз? Нежный бархат кожи? На неё смотрела уставшая замученная девушка. Даромила не узнала себя. От той её прежней не осталось ничего. И когда успела так измениться? Когда её столкнули в такую яму, в которую каждый готов плюнуть?

Взяв гребень, она быстро принялась расчёсывать волосы, заплела туго. Умывшись, надела шерстяное платье оттенка нежно-бирюзового, как весенняя заводь, матушка говорила, что этот цвет ей к лицу. Накинув полушубок и шапку, Даромила вышла из светёлки. Хотелось просто прогуляться, подышать чистым воздухом. Когда она вот так в последнее время гуляла по двору и в садах? Когда стала пленницей Ярополка? Когда он возымел над ней власть? Осознание обожгло — с той самой ночи, когда она разделила брачное ложе с ним, и после, когда изнывала от боли, а он убеждал, что всё так и должно быть, и когда взял её вновь, нисколько не позаботившись о ней.

Даромила прикусила губы, сглатывая подпирающий горло ком, замедлила шаг, опасаясь встретить гостей, хотя те, наверное, уже покинули двор. Не хватало ещё столкнуться с Ярополком. Она чертыхнулась при упоминании одного его имени. Князь Оруши вынудил бояться его, она и боялась, чего уж таить от себя. Но недолго осталось. К весне её ноги уж тут точно не будет.

За размышлениями княгиня вышла на заснеженный двор, даже прищурилась от кричащей, бьющей по глазам белизны. Гости видно только уехали, покинув двор, потому как стражники закрывали ворота. Даромила даже ощутила лёгкое разочарование, где-то внутри всё же таилась надежда встретить их. Перед внутренним взором возник княжич. Его взгляд, приковавший её, когда она вышла из опочивальни мужа, бушующий и одновременно растерянный, она будет помнить ещё долго. Даромила задумалась. Появление княжича в Оруши нисколько не убавило пыл Ярополка, напротив, только больше поводов для беспричинной ревности.

Выдохнув, она скользнула взглядом по мужчинам, мгновенно выделив среди них Фанвара. Напряглась пуще. Сколько знает его, а так и не привыкла к нему. Взгляд того был тяжёлым, как молот, ум вёрткий — недаром Ярополк держит его подле себя. Приказывал тому сопровождать княгиню и следить за ней. Хоть и заслужил воин иметь такую честь, но Даромила подозревала, что с его слов Ярополк узнаёт о том, где она побывала и с кем встречалась, и явно преподносил соглядатай это не в том виде, как было на самом деле.

Почувствовав на себе взгляд, Фанвар повернулся, чуть дёрнулись в удивлении его брови, когда приметил Даромилу, быстрым шагом направился к ней.

— Княгиня желает выехать за ворота?

Та плотно сжала губы — его рядом только не хватало.

— Позволь сопроводить?

— Не утруждайся, Фанвар. Хочу тут, по двору погулять.

Несомненно, побежит докладывать к Ярополку, едва отойдёт на шаг. Ну и пусть. Даромила сошла с порога, оставляя побратима мужа, чувствуя спиной, как острые шипы негодования врезаются в спину.

Только она отошла от терема, как позади послышался хруст снега, Даромила обернулась и едва не ткнулась носом в грудь парня, что возник рядом с ней, возвышаясь. Она невольно отпрянула от него, запрыгало в груди сердце.

Видимо по её взгляду парень понял, что напугал.

— Прости, княгиня, — проговорил Богдан, отстраняясь и посмотрел виновато и так ласково, что девушка разом вспыхнула, захотелось провалиться сквозь землю, как юница какая. Не было уж тайной, что тот ловит её взгляд, ища повода для встреч.

Оправившись, Дарамила тут же заозиралась по сторонам, зная, что издали за ней наблюдают. Помнила она последнюю встречу их, как Богдан смотрел на неё тогда, а после не видела его целую седмицу. А ведь даже не подумала, что Ярополк мог и тому учинить наказание. Даромила обрадовалась — он стоит перед ней, цел и здоров. Но княгиня всё же подозревала, что досталось ему с лихвой, жалко парня.

Богдан сделал шаг к ней.

— Что ты тут делаешь? — быстро заговорила она, отходя от юноши на безопасное расстояние. — На нас смотрят, если Ярополк узнает, что ты подходил, тебе не поздоровится.

Богдан был хорош собой: тугие русые кудри, выбивающиеся из-под шапки, тонкий заострённый нос с узкими крыльями, синие, как васильковый луг, глаза, твёрдые губы, вокруг которых темнела щетина. Внезапная мысль обожгла: если после того раза так смело подошёл к ней, тогда как сильно же он желает её видеть! Даромила растерянно хлопнула ресницами. Нет, ей такого внимания не нужно. Пусть даже и небезразлична она ещё одному человеку в твердыне, только такой жертвы не надо ей. Ярополк так просто не оставит их безобидные встречи. Да и она хороша, дала слабину, подпустила близко. Не нужно было, да только как теперь поступить?

— Уходи, Богдан.

— Я не глухой и не слепой, слышу и вижу, что говорят люди.

Даромила подняла руку, чтобы тронуть его за плечо, хотела сказать, чтобы он больше не говорил ни слова, но передумала, опустила взгляд, нахмурилась — и что тут будешь делать? Неужели не понимает, кто Ярополк, а кто он?! Да и зачем? Ведь замужем она, на что надеется?

Сердце снова тяжело бухнуло в груди — молодой воин смотрел внимательно, не как слуга. Признавать, в каком положении она, трудно, да верно плохо получалось собрать осколки своей видимой безмятежности перед другими, а уж убедить в том, что всё хорошо и ладно — тем более. Да как, когда с таким теплом и заботой? Хотелось расплакаться, но Даромила не могла позволить себе такого, в ней взращивали силу и волю, даже пусть всё горит внутри синим пламенем — не покажет этого. Ярополк хоть и надломил, но не сломил, и не бывать этому. Даромила отвернулась, намереваясь оборвать на этом разговор. Богдан не позволил, сжав её локоть. Княгиня пыталась высвободиться, окидывая взглядом двор, ведь те, кто ещё остался, смотрели на них. И что подумают, что скажут?! Даромила попыталось мягко высвободиться, чтобы не привлекать внимания, но куда там. Она спиной считывала эти взгляды и прекрасно понимала, что теперь за этим последует. Не стоило ей выбираться из своего заточения, но теперь уже поздно.

— Ты только хуже делаешь и себе, и мне, — пылко выдохнула она, но Богдан, что каменная плита, не сдвинулся и с места. Синие глаза потемнели.

— Эй, а ну не тронь!!

От зычного голоса Ярополка потемнело в глазах разом, а ноги будто не свои сделалась, ватные. Но даже появление на крыльце князя не заставило Богдана разжать пальцы и отпустить княгиню. Сердце пропустило удар, когда Ярополк саженными прыжками оказался рядом. Он замахнулся, сбив с ног юношу одним ударом. Тот под пудовым кулаком, под медвежьим ударом не устоял на ногах, рухнул в снег. Даромила ошарашенно отшатнулась, когда Ярополк обратил на неё полный лютой ненависти свирепый взгляд. Было дёрнулся к ней, но тут появился Фанвар со своими приспешниками.

— Высечь его. Двадцать ударов кнутом, — бросил он небрежно побратиму. — А после, коли живым останется, выставить вон из детинца.

Те и рады стараться, быстро подхватили юношу, однако просто так он им не дался, попытался вывернуться, ударить наотмашь, да только куда ему с матёрыми мужиками тягаться? Быстро нашли управу, скрутили, заломили руки бунтовщику.

— Ярополк… — вступилась было Даромила за парня, но, напоровшись на пылающий безумной злобой взгляд, закаменела.

— За мной, — приказал князь холодным тоном дрожащей, как осиновый лист, супруге.

Даромила, позабыв, как дышать, молча глянула на удаляющихся мужчин, на подгибающих ногах пошла следом за князем, стараясь не выдавать своего дикого волнения, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки. Зеваки, ясное дело, повысовывались наружу, как же пропустить такое зрелище?! Да потом почесать языками за углом, разнося злые сплетни. Даромила всей душой ощутила, как ненавидит она их всех, как ненавидит это проклятое место, ставшее ей темницей. Острыми когтями сжал горло страх, но не за себя.

Двадцать ударов… Да после такого на нём живого клочка не останется! Если вообще выдержит. Да за что?! Что тот попытался позаботиться? Даромила держала голову прямо, с ненавистью точила взглядом широкую спину Ярополка.

Вошли в терем. Внутри никого не оказалось, верно уж прилипли к дверям, подслушивая. Даромила было сделала шаг в сторону женского стана, но тут же цепкая пятерня сдавила шею под затылком, рванула назад.

— Ты куда собралась? Я тебя не отпускал, — гневно прошипел князь и грубо толкнул жену вперёд.

Даромила едва успела ухватиться за косяк двери, чтобы не упасть. Закружилась голова от смешанных в клубок чувств страха и злости. Она шумно втянула в себя воздух, невидяще смотря перед собой, слыша, как за спиной что-то зашуршало, но не успела она обернуться, как толчок в спину отбросил её к лестнице.

— Поднимайся… — процедил сквозь зубы Ярополк.

Даромила подчинилась, внутренне приготавливаясь к тому, что теперь последует, содрогаясь от одной мысли о том. Зайдя в комнату, она вздрогнула, когда дверь за спиной грохнула, едва не треснув. Опасливо покосилась в сторону выхода. Ярополк двигался медленно, гибко и напряжённо, как уж, скидывая шапку, распахивая кожух. В каждом его движении крылась затаённая опасность, которая чувствовалась кожей, и от которой немело под сердцем.

— И ты меня ещё убеждаешь, что верна мне?

Даромила раскрыла рот, чтобы говорить, но передумала, сжала губы. Разве он её слушал когда? Её попытки убедить Ярополка, что она ни в чём перед ним не виновата, он пресекал на корню, не давая возможность доказать.

Князь приблизился, схватив за ворот полушубка, рванул с плеч.

— На глазах у всех обнимаешься, и с кем? — он сдёрнул с неё шапку, швырнул в сторону, пропустил тяжёлую косу через ладонь, глаза его вовсе стали беспросветные, и внутри Даромилы зашевелилось что-то, что заставило её бояться за свою жизнь. Но на языке так и вертелись слова, хотелось сказать в ответ что-то колкое. Вовремя одёрнула себя, ведь тогда Богадну живым отсюда не выйти.

— Я ненавижу тебя, Ярополк.

Тот на короткий миг оцепенел, а потом вдруг его затрясло, он шумно и скудно задышал, сощуривая глаза, рванулся. Свинцовой тяжести пощёчина обожгло щёку, да так, что посыпались искры перед глазами. Даромила, отлетев вглубь полутёмного помещения, наткнулась на стол, опрокинулась на него животом. В два размашистых шага князь оказался рядом с ней, навалился придавливая к столу, задирая подол, раправляя штаны.

— Я заставлю тебя пожалеть… — просипел он над ухом, жёстко и сухо вторгся в неё.

Даромила взвизгнула больше от неожиданности, боль настигла уже потом. Ухватившись за столешницу, она, сжав зубы, сносила его в себе, но с каждым толчком внутри оборвались последние нити здравомыслия, колыхнулась из самого тёмного дна запрятанная обида и жгучая, разрушающая ненависть. Собравшись с силами, что есть мочи пихнула его.

— Не заставишь, никогда! Ты можешь терзать моё тело, но тебе никогда не добраться до меня! — прокричала она, снося, мощные удары Ярополка и касания рук, которые проникли под платье, сминали бёдра, крепко держали, позволяя беспрепятственно врезаться в неё.

— Замолчи! — прорычал он не своим голосом, склонился, требовательно скользя губами по скуле, шее, кусая и стискивая до хруста в лопатках её плечи.

Даромила всё пыталась вырваться, но Ярополк беспощадно придавил её к столу, вынуждая подчиняться.

— Ненавижу, — процедила она сквозь зубы дрогнувшим голосом. Её ум застилал гнев.

Ярополк, достигнув желанного пика, издал хриплый гортанный стон, замер и отстранился, выпуская её. Отступил, сдёргивая с пояса ремень, встряхивая его другой рукой. Не давая жене время для того, чтобы оправиться, рванул на ней ворот платья. То с треском расползлось на спине, как старая, изношенная временем тряпка.

Первый удар вынудил содрогнуться всё нутро, обожгло, будто на спину плеснули кипятка. Едва она глотнула воздух, пуская его в лёгкие, последовал новый удар, ещё нестерпимей первого. Даромила захлебнулась от задушившей её боли, опрокинулась обратно на стол, сжимаясь и пряча лицо в дрожащих ладонях. Слёзы всё же брызнули из глаз. Третий удар вынудил закричать, княгиня сползла на пол, подставляя плечи свежующему удару, а они последовали один за другим, пока ум не помутнет и голову заволокло туманом, и она провалилась в темноту, опускаясь на холодное потрескавшееся дно, откуда сочилась алая густая руда.

Следующее, что она ощутила — будто её кто-то попытался поднять. Даромила издала невнятный стон, а потом вдруг ощутила, как голова стала лёгкой, а на лицо посыпались мягкие волосы.

— А теперь можешь убираться на все четыре стороны, — злое шипение вторглось в трезвонившую голову, оседая ледяным осадком где-то в глубине небытия, возвращая её в чудовищную явь.

Холодные пальцы впивалась в шею, вынуждая поднять голову. Даромила разлепила ресницы, увидев перед собой кулак, сжимающий две обрезанные толстые косы.

— А это я заберу себе.

Даромила попыталась протянуть руку, но тут же её уронила — проняла судорога. Она снова закрыла глаза, проваливаясь в черноту, что спеленала её тягучей смолой. Больше ничего не чувствовала, только то, как её покачивает, время от времени вынуждая корчиться от боли. Потом холодная бездна сменилась огненным жерлом. Бросало в пот от горящего внутри пламени, которое сгущалось и перетекало жидкой лавой по венам, отяжеляя и обессиливая каждую часть тела, наполняя голову свинцовым туманом.

Сжав в кулаках мокрую постель, Даромила, придя в себя, откинулась лицом в подушку, такую же влажную. Зажурчала где-то рядом, у уха, вода, следом княгиня ощутила прикосновение влажной тряпицы на плече. Даромила зашипела сквозь зубы, едва шевеля присохшим к нёбу языком, очнулась окончательно.

— Как ты? — услышала она мягкий, но полный тревоги голос Божаны.

Как ни странно, жалость её ныне нисколько не раздражала, напротив, ложилась, словно бальзам на душу. Даромила поняла, что лежит не на полу, лежит на животе на твёрдой постели. Разлепив мокрые ресницы и оторвав голову от подушки, она повернулась к повитухе, оглядывая полутёмное, озаряемое светцами и очагом помещение. Разомкнув ссохшиеся губы, спросила охрипшим голосом, обращая взгляд на сидящую рядом женщину:

— Давно я тут?

— С обеда… Сейчас уже вечер на дворе, — ответила Божана упавшим в силе голосом, выжимая тряпицу.

Даромила едва не подскочила, но так ей только показалась, на деле она лишь смогла вяло и тяжело приподняться на локти, но тут же поплатилась — дёрнуло спину болью, продирая от шеи до самой поясницы, вынуждая скорчиться и упасть обратно.

— Лежи, не шевелись, — всколыхнулась женщина.

Нет. Она должна уже быть не здесь, не в стенах острога, а как можно дальше от детинца, от Ярополка. В памяти мгновенно всколыхнулись обрывки страшного наказания, от чего внутри всё затрепыхалось.

— Что же он с тобой сделал… — не удержалась всё же Божана, но голос её не дрогнул, теперь был, напротив, наполнен твёрдостью и гневом, впрочем, как и всегда, когда речь заходила о князе.

Женщина протянула руку, убирая налипшие на лицо Даромилы пряди ей за ухо.

— Княгине так нравились твои волосы… — последнее слово она задушила в горле, сглатывая.

Чего и в самом деле было жаль, так это кос. Даромила и не ровняла их с той самой поры, как вышла из отрочества, растила, мудрости набиралась, да видно плохо она старалась, раз сложилось всё так. Сжав зубы, сдерживая слова проклятия или крик отчаяния — это уж она и сама не смогла разобрать — всё же ещё раз попыталась сесть.

— Куда ты? — всплеснула Божана руками.

Прикрывшись скомканной простынёй, Даромила опустила голову, обрезанные волосы рассыпались по плечам. Переждала, пока всплеснувшаяся тошнота и муть утихнет, стараясь поменьше двигаться, и всё оказалось не таким уж страшным. Ходить она в состоянии, а всё остальное неважно, перетерпит.

— Пить хочу.

Тут же чарка оказалась в её руках. Даромила, сделав два глотка, поморщилась, вода показалась ей невкусной и какой-то горькой, а потом княгиня поняла, что это отвар из трав. Оторвавшись от посудины, вернула её женщине, утирая запястьем губы.

Потом пошарила взглядом вокруг, выискивая одежду. На сундуке лежали свёрнутые исподнее и платье, шерстяной платок — всё, что осталось у неё. Ничего более и не нужно. Ничего не останавливало, и плевать на то, что ночь на дворе, и идти совершенно некуда. О том верно бы заранее позаботиться, но как, если Ярополк даже за порог не давал ступить, приставив следить за ней Фанвара. Сделай она попытку, всё могло бы обернуться хуже. Хотя куда уже хуже. Плевать! Чем быстрее она отсюда уберётся, тем лучше будет для неё. Уйти как можно быстрее и дальше, спрятаться на время где-то, исчезнуть… да лучше сгинуть на морозе, чем терпеть такое унижение. Чувство отвращения к Ярополку всколыхнулось, разрывая душу на части, ещё одну встречу с ним не пережить.

— Нужно уходить, — прошептала она.

Уходить немедля, пока Ярополк не прохмелел и не бросился искать её. Пока есть возможность уйти, когда он вот так выгнал её сам. Она вздрогнула, вспомнив о Богдане. Как он? Где?

— Я знаю, куда, — вдруг подхватила Божана, склоняясь, внимательно всматриваясь в лицо воспитанницы.

Княгиня повернулась к повитухе, вопросительно приподняла брови. То, что та соберётся с ней, она не ждала, хотя напрасно. Божана была верна ей до конца, хоть и могла остаться в безопасности в нагретом за год, обжитом месте.

— Спасибо тебе, — только и ответила Даромила, чувствуя глубокую признательность к этой сильной несгибаемой женщине.

Та только сокрушённо головой покачала.

— Как же я тебя брошу, детка, неужели подумала, что смогу?

Даромила ощутила, как слёзы вновь подступили к глазам, замутнели отсветы очага, сливаясь в одно ярко-багровое пятно — след крови. Расплатилась за свою попытку отказаться от скрепленных огнём уз. Как ни прискорбно, а ведь права Искра, она виновата, что не смогла слепить свою жизнь с Ярополком, и, что говорить, даже не пыталась. Что она вообще для этого делала? В груди защемило от нахлынувшей горечи и отчаяния. Просто с самого начала она не любила его, принимала как должное его холодное отношение к ней. Связанные узы порвались, что вены, залив кровью всё, и нужно было ожидать худшего, а не надеяться, что так легко отречься от данных пред богами клятв. Потребовали те свою жертву.

Ярко-голубые глаза Божаны терпеливо смотрели на страдалицу.

— Князь-то приходил? — спросила та.

Женщина, имея немалую стойкость, вдруг отвела глаза, покачала головой.

— Гульбище устраивает, опять терем княжий гудит народом.

Даромиле даже представить было страшно, что тот станет ещё хвалиться полученным трофеем. Встряхнула головой, не ощущая привычной тяжести. Судорога сдавила горло.

«Ничего, отрастут вновь», — успокоилась, шумно выдохнув.

Тускнели языки светильников, душно веяло травами.

— Так, кто же меня сюда принёс? — подняла Даромила взгляд.

— Фанвар, — твёрдо ответила повитуха.

Даромила стиснула зубы. Гадство! Наверняка это он позвал Ярополка во двор. Этот прислужник ещё касался её. Взяло отвращение.

Даромила вытерла влажное лицо ладонями, повернулась.

— Давай сбираться. Ты говоришь, есть куда пойти.

— Не хорошо, что сейчас, тебе силу нужно набрать, — запричитала Божана. — Пойдём к рядку, где постоялые дворы. Отсюда далековато пешком и по морозу, теплее нужно одеваться. Спрячемся у Вирея, а там, как подживут немного раны, так и выедем из Оруши.

— А он не выдаст? — спросила Даромила, выслушав.

— Нет, я два месяца назад жену его вытащила с того света, роды у её были тяжёлые, плод крупный, та повитуха, которую позвали, не справилась… Теперь и она, и ребеночек живы-здоровы, а он пообещал, коли нужно что будет, всё сделает. Я поначалу отказалась, а теперь, стало быть, сгодится его помощь, верно пути, сплетённые богиней-пряхой, не случайны. Знала бы, что так выйдет…

Корчмарь может и пообещать, да только если князь вздумает отыскать её да все закутки обшарить, станет ли так рисковать, прятать её? Но другого выхода не было. Даромила перевела дыхание, выныривая из раздумий. Вернуться бы в княжий терем, забрать припрятанный кошель с монетами. Но видно всё там и останется.

— Тогда давай собираться, — ответила она, поднимаясь на ноги, сползая с постели.

Поясницу потянуло, и ноги вовсе не хотели держать. От проделанных усилий затрясло.

Божана прошла к сундуку.

— Ты только не спеши, — сказала женщина. Взяв лоскуты, принялась обматывать спину и плечи.

Даромила кожу на спине совершенно не чувствовала, и даже страшно сделалось от того, не смотрела на себя. Управившись, Божана помогла надеть исподнее, а потом и платье.

— Полушубок я с собой взяла, свернула в мешок.

Ясное дело, что разряжаться не следовало — только лишнее внимание, а ведь ещё нужно и ворота пройти, не хотелось бы, чтобы стража её узнала. Пусть думают, что чернавка.

— Кожух давай и платок, шапку меховую тоже спрячь.

— А с Богданом… — спрашивать Даромила о нём внутренне боялась, но неведение гложило куда хуже. — Что с ним?

— Во дворе его секли… — ответила Божана после некоторого молчания, вновь смолкла.

В груди Даромилы разлился лёд. Завязав ворот платья, руки невольно опустились сами собой.

— Живой он? — спросила тихо.

— А кто его знает, он даже не вскрикнул ни разу. После уволокли со двора, кровищи много.

Даромила осторожно всунула руки в рукава кожуха, который подала Божана, тот непосильной тяжестью лёг на плечи, облепляя воспаленную кожу. Закусив губы, она покрыла голову платком, замотала его вокруг шеи. Теперь ничем не отличалась от простой девки, даже осанку держать не в силах была, пригибало к земле.

— Что же теперь будет? Может, всё же к матушке вернуться, к князю? — спросила Божана.

Даромила подняла на неё взгляд.

— Нет, не хочу быть обузой для них, по крайней мере, не сейчас.

Божана тоже собралась, и, взяв приготовленные вещи, они быстро вышли из клетушки, пуская стылый воздух внутрь. Моргнув, погасли тусклые огоньки светцов. Пройдя темными переходами, женщины сошли по порогу, с улицы сразу потянуло холодом, освежая. Даромила зябко поежилась.

Идти быстро не получалось. На висках проступил пот, а спине стало неприятно влажно.

За ворота прошли свободно, пройдя мост, перекинутый через неглубокий ров, не оглядываясь, углубились в постройки. Хотя Даромиле так и казалось, что Ярополк вот-вот окликнет ей, бросившись догонять. Ненавистные стены оставались позади. Туда, дай боги, больше не вернётся. Даромила подняла ворот, прячась от стылого воздуха, оглядывалась, втягивая нагретый дыханием воздух. Кожух не пах и грел не хуже полушубка, даже напротив, лучше. Постройки тянулись бесконечной вереницей: то попадались низенькие избы, то поднимались трёхъярусные срубы с массивными стенами. Даромила думала о том, что скоро и солнцеворот, и зима повернет на весну, а она уже осталась одна. Тоскливо окинула одним взглядом горящие отблесками светцов узкие окошки, что едва вырублены под самыми крышами. Внутри разливалось спокойствие. Не испытывала и радости, что вот она, свобода, коснулась уже рукой, манит идти за ней. Всё же другая её часть смотрит назад. Неизвестность пугала, но и такая участь губила в ней все зародыши жизни.

В ночи им почти никто не встретился на пути, лишь один раз старик с клюкой в руках да в овчине до пят, медленно переступая ногами, прошёл мимо, и, завидев путниц, долго смотрел им вслед, пытался признать, кто такие.

Вскоре усталость начала одолевать, отнимая последние силы, Даромила уже не следила ни за тем, куда они идут, ни за тем, что их окружало. Стало совсем душно, проступающий на висках пот смерзался на морозе, начало знобить, а дорога все виляла меж изб и пристроек. Божана не разговаривала с ней, берегла её силы. А они нещадно покидали княгиню, и уже ни о чём она не могла думать, кроме как поскорее оказаться в безопасности да прилечь.

Наконец, беглецы оказались перед низкими воротами, рядом с которой росла ветвистая липа. Божана щелкнула затворкой, приоткрыла дверь, пропуская девушку. Они шагнули на маленький двор, огороженный высоким в два человеческих роста частоколом.

Залаял за ним злой цепной пёс, разрывая скованный морозом воздух. Зазвенела цепь. На шум тут же выскочила на крыльцо женщина, кутаясь в платок — хозяйка дома. Изба была пристроена к основному терему и двору, где и останавливались постояльцы. Наверное, тяжело так, на два дома.

Божана, отпустив Даромилу у забора, прошла к хозяйке и о чем-то тихо заговорила, не разобрать. Княгиня содрогалась от захлёбывающегося лая и рычания, что ножами врезалось в голову. Всё же облокотившись об осиновые брусья частокола, она отвернулась, смотря в глубокое полотно ночного неба. Захрустел рядом снег, Даромиле даже показалась, что она задремала стоя. Вернулась повитуха.

— Пошли, — шепнула.

Проследовав за женщиной, они поднялись в просторные натопленные сени, где пахло хлебом и сеном. Там их встретил мужчина, одетый в тулуп и шапку. Чёрная борода скрывала его лицо, и только живые голубые глаза скользнули по княгине изучающе и строго — наверняка Божана рассказала, кто её спутница. Он ни слова ей не сказал, обратился к повитухе:

— Отведу на задворок. В корчме народа нынче много. Туда лучше не выходить.

Вирей провёл их через потайной ход, откуда они вышли на другой двор, более широкий, застроенный погребами да амбарами.

ГЛАВА 11. Беглянка

Пребран, сжав кулак, поднёс его к губам, сосредоточил взгляд на язычках пламени, чей тусклый свет мягко озарял хоромину. Княжич смотрел будто сквозь стол, не замечая наполненных деревянных лотков с ломтями лосятины в ладонь, замоченных в смородиновом листе, присыпанных чёрным перцем и нашинкованными кольцами лука. Хоть угощение источало сладко-горький запах, мякоть, вымоченная в рассоле, не такая и жёсткая на зуб, имела вкус острый. Вирей и на этот раз не поскупился, кормит как на убой, да и ясное дело, таких редких постояльцев повкуснее прикормить нужно, лишь бы подольше остались, да платили за ночлег и кров. Да и чем не ценные гости — не видно, не слышно. А на харчи можно не скупиться, прокормить шестерых мужчин в нынешний год не хлопотно.

Пребран выдохнул, скосив взгляд в сторону конца стола.

«Теперь уже семерых…»

Угощение он так и не доел, взяв один ломоть, и тот едва прожевал, погрузившись в неутешные мысли. А терзаться было много поводов ныне: и увиденное-услышанное в тереме Ярополка, и обнаруженный в избе по приезду рыжекудрый детина в две сажени ростом, который примчался за сбежавшей невестой. Ко всем невзгодам прибавилась ещё и непогода, снег ныне сыпал беспрестанно, а к вечеру так и за версту ничего не видать стало. Снег налеплялся на оконные ставни, двери, засыпая порог, сулил поутру застрять в избе.

В сгустившейся темноте перед внутренним взором появлялся образ Даромилы. Среди этих мрачных стен, удушливой вони браги, шума гулящей и раззадоренной братии князя она выглядела будто жертвенным подношением, отданная на растерзание празднующих, сидела на своём месте, не двигаясь, только немного хмурясь, бросала выцветший взгляд на гостей, но зелень в её глазах сгущалась, когда он ловил её взгляд. Трудно было не заметить, что учинённый Ярополком пир был в тягость ей, как безразлично она восприняла страстный поцелуй князя и чернавки, как пыталась уйти, а князь пригвоздил её к месту, принуждая остаться.

И эта нелепая утренняя встреча… Боги знают, кто подтолкнул его забрести именно к княжеским покоям.

Как он ни пытался гнать от себя мысли об этом, ничего у него не выходило, снова и снова они возвращались, захватывали целиком. За раздумьями окружение исчезло, и сам он пребывал в той комнате, видел Даромилу, от вида которой душа скрипела, что ржавые колёса.

Вяшеслав, сидевший всё это время рядом, вдруг заговорил, прерывая давящие неподвижностью думы, обращаясь к Даяну:

— Стало быть, — потянулся он за крынкой, — ты тоже молча ушёл от Радима, не упредив никого?

Пребран, что до этого сидел мрачнее тучи, пошевелился, отняв руку от лица, глянул в ту сторону стола, где сидел истуканом плечистый юноша.

Ждан и Саргим отвалили набитые животы от стола, полулежали, полусидели на шкурах, постеленных на дубовые доски. Никрас и Гроздан вышли из-за стола, накинув на плечи тулупы, покинули хоромину, отправились на двор по нуждам.

Княжич медленно перевёл взгляд на Ладимиру. Вот уж на кого было забавно посмотреть. Пробуравил её взглядом, та рассеянно глянула на него и тут же сожалеюще понурилась, опуская взор. Впрочем, мучить сильно девушку не стал, будет с неё. Не знал, что теперь делать с ней. К еде Ладимира тоже не притронулась, сидела всё это время тихо, не обронив ни слова, и куда же подевалась вся говорливость? Только сейчас Пребран заново рассмотрел, насколько она была ещё юна и непорочна. Чиста, как капля росы. И как у него ума хватило взять девку с собой? Тогда его разъярила её самонадеянность и упрямство, а теперь всё это как ветром сдуло, сидит бледная, ранимо прячет под тенями ресниц голубизну глаз. А глаза-то как у котёнка, большие, ясные. Замарать её Пребран не мог, и другим не позволит. А потому надо было что-то решать. С собой под кров Ярополка тащить — нельзя. При мысли о том, что предстоит перекочевать в кром, стало ещё гаже на душе. Но, с другой стороны, тянуло туда, тянуло увидеть вновь княгиню.

Пребран снова вернул взгляд на Даяна, тот встретил его с решительной твёрдостью. Княжич чуть склонил голову набок, изучающе окинул взглядом. При неровном свете огня плечи и грудь казались сложенными из камней. Хлипким он не был, мог постоять за свою возлюбленную.

Даян молчал. Да и что скажешь?

— Ревнивый жених не удосужился поставить кого-то в известность, бросившись в погоню очертя голову, — произнёс бесцветно княжич.

Тот на подстрекательство не поддался, глотнул только и хмуро потупил взор, набычившись, что телок.

— Не молчал. Радим всё знает, — буркнул он в ответ.

— Что же нам с вами делать? — вздохнул воевода после того, как напился кваса и утёр усы. — Так мы всех людей Радима к себе перетянем. Нехорошо, — подтрунил парня.

Пребран ощутил свою вину. Не надо было брать её с собой, а нужно было отправить, как и задумывал, с Никрасом. Не послушал воеводу, его здравое суждение, теперь получай головную боль. Вот куда их двоих девать?

— Пойдём, княжич, — опершись широкими ладонями о стол, Вяшеслав поднялся, — потолкуем.

Ладимира вскинула голову.

— А что же… что же князь Ярополк сказал? — выжала она из себя слова, обратив полный отчаяния и слепого ожидания взор на княжича.

Ждан придвинулся к столу, тоже намереваясь услышать ответ. По приезду воевода обо всём рассказал им, в особенности об учинённом Ярополком пире и жарком поединке. Передавать слово в слово ответ князя было бы с его стороны неосмотрительно, мало ли, чем это может обратиться, возьмёт девка и сдуру бросится к княжьему порогу требовать ответа. Девка она отчаянная, с неё станется.

Пребран резко выдохнул, поднялся со скамьи, посмотрев на неё сверху, долго молчал, а потом произнёс:

— Ты уверена, что хочешь услышать, или сама догадаешься? — ответил чуть резче, чем желал.

Ладимира неотрывно смотрела на него, теряясь в догадках, а потом опустила ресницы, на этот раз помрачнев, хмуря белый лоб. Пребран хотел было утешить, да только Даян опередил, накрыв её руку своей ладонью.

Отвернувшись, княжич выбрался из-за стола и подал знак Ждану с Гораздом, чтобы те тоже подтянулись. Одевшись под молчаливыми взглядами, сунув шапку подмышку, направился к выходу.

Воевода вперевалку вышел на крыльцо. Потолковать было о чём, и лучше наедине.

— Поедем вызволять? — спросил он, обернувшись, опершись о загородку.

— Да. Завтра поутру, — ответил княжич, бросая взгляд в сторону корчмы, тонувший в глубоком вечернем снегопаде. Там перед теремом толклись мужики, они между собой о чём-то переговаривались, доносился их смех и низкие голоса. Никраса и Саргима поблизости не обнаружились. Уж не решили ли те со скуки нырнуть к Вирею, посидеть за чарочкой браги? Вдруг посетила мысль: хорошо бы поспрашивать местных, может, и удастся выведать что полезное о набегах и местном князе. Пребран решил не откладывать это надолго, прока уже нет сидеть в стенах косно.

Воевода шагнул в сторону, заграждая вид на двор, будто прочёл его мысли, обрывая посетившее желание.

— Что задумал?

Пребран прекрасно видел, что вся эта затея с вынужденным походом не нравится воеводе, но он держит это при себе, отговаривать не пытается.

— Думаю, что после нужно возвращаться в Доловск. Хватит нам чужие пороги обивать.

Вяшеслав согласно кивнул.

— От Ярополка ждать ответа не станем?

Тут уж, конечно, не отвертишься, разворачиваться и молча уезжать нехорошо, хотя тот и не заслужил дюжего внимания, а только презрение. Но как бы там ни было, мысль об отъезде царапнула, отчётливо осознал, что так скоро уезжать и не хотелось, оставлять то, что ещё не решилось. И чего душой кривить, Даромила не давала покоя.

— Останемся ещё на день-два, — ответил он неохотно, поглядывая на шумную толпу поверх плеча воеводы.

Пискнула дверь, прерывая разговор, на крыльцо вышли Ждан и Гроздан.

— Ух, холодно! — всколыхнул плечами последний, запахивая тулуп.

Пребран, окинув их взглядом, отвернулся, разглядывая силуэты мужиков, подсвеченные горевшим в крепежах огнём.

— Готовьтесь, братцы, завтра в путь-дорожку отправляемся, искать головорезов, — поставил их сходу в известность воевода.

Ждан даже в ладоши хлопнул.

— Хорошо! — весело воскликнул он. — А то уже от безделья кости ломит.

— Не веселись так, чай не на гульбище поедешь. Этих псов ещё найти надо, осторожными нужно быть, как бы они нас быстрее не нашли.

— Обижаешь, воевода, а то первый раз.

В самом деле, Вяшеслав напрасно так осёк гридня. Ждан был воином отменным. Чтобы такого мечом достать, нужно сперва три жизни потратить. Но и Ждан тоже зря возразил, против опытного витязя ему ещё далеко.

— Поедут не все, — вмешался в их перепалку Пребран. — Нужно, чтобы кто-то остался смотреть в оба, пока нас не будет, да и… с этими двумя…

Взгляд Ждана тут же потух, сползла с лица и улыбка.

— А что тут думать, — вмешался Гроздан. — Никрас пусть и остаётся, раз с самого начала подрядился.

— Ничего он не подрядился, — оборвал его Пребран. — Я его оставил с ней.

— Ты княжич, слишком опекаешь её, — вечно суровое лицо Вяшеслава переменилось, снова лёг на него след недовольства. — Что же, мы четверо поедем? А за девкой пусть теперь приглядывает Даян.

Пребран долго посмотрел в глаза воеводы опутанные сетью морщин приобретённые от многих дум. Он был как всегда прав, рисковать ради неё дружиной — безрассудство.

— Верно, говоришь, — подтвердил Ждан. — Он детина крепкий, поди, постоит за девицу коли что.

— Если оставим хоть одного, и попадём в засаду, горько будем жалеть, что даже одного не взяли с собой, — согласился и Гроздан, поворачиваясь к Пребрану. — Радим говорил, что их две дюжины… Если ехать, то всеми.

— А этих голубков до дому спровадим, — сказал последнее своё слово Вяшеслав.

Пребран хмыкнул — как же, спровадишь. Впрочем, согласиться всё же с воеводой придётся, сам он думать холодно не мог и опытный воин это видел, видел его насквозь.

— Тогда эту обязанность бери на себя, — ответил княжич, надевая шапку, которую так и держал под локтём.

Натянув её на уши, шагнул с порога, решая, что, в самом деле, необходимо бы нанять ещё людей, да только сноровистых воинов тут и днём с огнём не сыщешь. Единственное, что остаётся, это выспросить у хозяина двора Вирея, где можно найти таких, которые продаются. Ведь во всех городищах они имеются, а в таком диком захолустье и подавно. В любом случае, можно попытаться найти тех, с кем Ладимире будет по пути в острог, наверняка кто-нибудь да отправится завтра в ту сторону.

— Ты зачем туда?! — предусмотрительно крикнул ему вслед воевода, видя, что княжич повернул в сторону постоялого двора.

Говорить Вяшеславу о том, что собирается сделать, было лишним, навряд ли одобрит его замысел.

— Хочу напиться, пойду спрошу у Вирея, есть ли у него что покрепче кваса, — бросил Пребран, шагая под покровом снегопада в сторону хозяйских хором.

Пребран помнил, как Радим говорил, что шайка головорезов отправилась на север, и догонять их стоит вдоль реки. Погони они ожидать не могут, раз вольничают так, чувствуя себя хозяевами. Потому застигнуть их врасплох проще, две дюжины против умелых воинов — это не проблема. Другое дело, если они примкнут к лагерю основному, тогда идти на рожон — глупость, тут гридни уже ничего не смогут сделать. Остаётся только надеяться, что зашли они не так далеко, тем более, такая метель кругом. Пребран обошёл мужика, чистящего широкой деревянной лопатой снег, вышел за плетень и едва нос к носу не столкнулся с незамеченным им хозяином постоялого двора. Вирей в свою очередь, не заметив в темноте вывернувшего из-за угла мужчину, едва не разразился бранью, но, разглядев в нём княжича, вовремя примолк.

— Здрав будь, — поздоровался, оправившись от неожиданности, он.

— Постой, поговорить надо, — сказал княжич, помня про то, что нужно с ним бы потолковать с глазу на глаз, и только теперь заметил, что корчмарь был не один, а с двумя женщинами.

Так бы и не заострил на них внимание, если бы девушка не вскинула руку, стягивая ворот тонкими пальцами, и не сверкнуло бы на запястье массивное обручье. Мелькнула и кольнула, будто иглой, нехорошая догадка. Пребран одним быстрым взглядом окинул её ладную фигурку. Было заметно, что кожух скрывает гибкое, с плавными формами и округлостями в нужных местах тело. Выглядели спутницы корчмаря неприкаянно, одна была явно старше, потому как немного сутулилась. Лиц в темноте княжич не разглядел, да и девушки как будто нарочно прятались в тень, ближе к плетню.

Вирей, вдруг засуетившись, обошёл княжича, закрывая собой женщин. Пребран вынужденно перевёл взгляд на него.

— Я приду, как только разберусь кое с чем, — поспешил с ответом корчмарь.

Пребран втянул в себя воздух, окидывая его с ног до головы изучающим взглядом. В голосе Вирея явно прослеживалось волнение, и вид его был какой-то растерянный.

— А это гости твои? — кивнул княжич за его спину.

Вирей сжал челюсти, сверкнули холодно глазами под чёрными бровями, раздражённо забегали желваки на скулах.

— Дай, поздороваюсь, — потеснил княжич корчмаря, ощущая, как против его воли сердце забухало в груди чаще, тревожа в нём самые скверные догадки.

— Зачем тебе? — упёрся Вирей, обращаясь в камень, и с места не сдвинулся. — Гостьи — простые женщины, не пугай и ступай, куда шёл.

Пребран хотел рассмеяться корчмарю в лицо — верно тот за дурака его принимает, так уж он и поверил, да и пугать он никого не собирался, вроде и не из тех он был. Но почему-то смеяться перехотелось, не привык он, чтобы вот так какой-то корчмарь преграждал ему путь, да ещё указывал, что нужно делать.

— Отойди, — прошипел напряжённо Пребран сквозь зубы, посерьёзнев разом, поменявшись и в лице, награждая мужлана свирепым взглядом, а смотреть он мог так, что обычно после того слов не требовалось более, понимали по одному взгляду.

Вирей сглотнул, чуть повернул голову к совсем притихшим женщинам, отошёл.

«Так бы стразу», — Пребран, проследив за ним, прошёл к забору, да только тут сразу пресекла его путь другая преграда, выпятив отчаянно грудь вперёд. Теперь женщину он видел отчётливо и оказался прав — грозно сведённые брови, гордо вздёрнутый подбородок… Она посмотрела на него голубыми, что льдинки, глазами с суровой строгостью, будто стрелами пронзила. Лицо её было оплетено паутиной морщин.

— Лучше тебе идти свей дорогой, парень, — твёрдо напутствовала она.

Если Вирея он мог подвинуть запросто, то женщины касаться не смел.

— Что же в том плохого, пожелать доброго здоровья? — сказал как можно спокойнее.

— Желать белым днём, но не когда ночь на дворе — время бесовское.

Пребран зло хмыкнул — и не поспорить, и не потому, что она была права, а потому, что с женщинами он редко спорил, хотя в последнее время получалось иначе.

— Ночью не разгуливают в одиночку две женщины, — ответил Пребран и, теряя терпение, обошёл её.

В два шага он оказался рядом с Даромилой. Сам не сознавая, что им двигает, он схватил девушку за плечи и сжал. Лицо княгини мучительно скривилось. Ещё утром выглядела она куда более сносно, теперь вид её был болезненный: губы блеклые, на скуле багровела ссадина, утром её не было. И почему в таком виде? В поношенном кожухе, закутанная в шерстяной платок… Всё говорило о том, что произошло что-то трагичное и верно скверное.

— Отпусти, мне больно, — просипела тихо она, всё ещё корчась.

Это отрезвило, он тут же отдёрнул руки, будто по ним плетью ударили, сознал, что держал её железной хваткой.

— Вот же ублюдок! — выругался княжич, от ярости глаза заволокло тьмой, закружилась голова. — Что он с тобой сделал? — потребовал ответа, ощущая, как гнев плещется где-то в горле, не давая дышать, захлестнув всё естество ядовитой злостью.

Пребран свирепо сощурился, заглядывая в зелёные глаза, и как в омут провалился, тут же обращаясь в лёд.

Княгиня под его напором потерялась на миг.

— Не важно, — ответила она сдавленным голосом, сжавшись, и было видно, что и говорить ей трудно.

— Важно. Что он сделал?! — потребовал Пребран ещё твёрже, нависая скалой, понимая, что пугает её, но поделать с собой ничего не мог, кровь кипела от гнева, что казалось, морозный воздух накалялся вокруг него.

— Даромила! — бросилась женщина к княгине, прожигая княжича злыми глазами. — Не тронь её! — воскликнула, защищая.

Пребран отступил, сжав зубы, взирая на княгиню неотрывно. Значит, всё же она его пленница. И верно князь сделал что-то гнусное, вынудив бежать прочь из детинца двух беззащитных женщин под кровом ночи. И лучше об этом ему знать, иначе при следующей их встрече прольётся кровь.

— И… ты решила спрятаться тут? — спросил, унимая клокочущее в бешеном стуке сердце.

Даромила вернула на него взгляд, насупившись, сдерживая прорывающиеся рыдания, но слёзы всё же блеснули на её ресницах.

— Выбора у меня пока нет, — ещё тише сказала она.

— Он тебя быстро тут найдёт.

Даромила на это промолчала, понимала, что так и будет. Пребран обернулся.

— Вирей, — позвал он притихшего корчмаря, — ты можешь идти. Я сам найду тебя. Прикажи принести ко мне свежую еду, горячую воду натаскать и чистых рушников.

— Сделаю, — откликнулся он, как-то хмуро глянул на Божану, пожал плечами и пошёл прочь.

— Зачем ты его отозвал? Нам нужен кров! — отчаянно воскликнула Даромила, дрожа то ли от холода, то ли от испуга.

В груди защемило от её жалкого вида.

— Нужен, — согласился он. — И будет. Пойдёте со мной.

Княгиня замерла, смотрела в немом оцепенении.

Повисло молчание. Через толщу морозного воздуха всё ещё просачивался мужской хохот, а снег, не прекращающий сыпать с неба, немного прибивал звуки, делая их глухими. Снег налипал на ворс платка и плечи девушки белым покровом. Некоторое время Пребран рассматривал её уж слишком нехорошо побелевшее лицо, на котором так ярко пестрели ссадины и кровоподтёки.

— Стоит ли ему доверять? — тронула княгиню за руку сподручница, прерывая тишину.

Даромила, опомнившись, отвела взор от княжича, ответила женщине:

— Всё хорошо, Божана.

Голос прозвучал надрывно, и внутри Пребрана от того всё ухнуло.

— Он правду говорит, — сжала княгиня руку женщины. — Это доловский княжич.

— Пойдём, холодно же на морозе, — поторопил.

Даромила, выпустив руку Божаны, потупила взор, шагнула за княжичем. Теперь он думал о том, что место временного жилища нужно сменить, и лучше бы вообще быстрее уехать из городища подальше, в какую-нибудь глухую деревеньку. Он шагал той же дорогой, ведя с собой гостий, следы его уже успело занести. Как мог, сдерживался, чтобы не обернуться, грея мысль наказать обидчика и зарыть в землю червям.

На крыльце уже никого не было, а потому они свободно поднялись по порогу. Даромила, цепляясь за брусья, восходила медленно, Божана помогала ей по другую сторону, поддерживая под руку. Наконец, вошли внутрь. Пребран, склонив голову, стараясь не задеть притолоку, шагнул в натопленную душно горницу первым, чтобы не пугать остальных, а потом только пропустил гостий.

Воевода, разглядев княгиню, даже привстал со своего места и преклонил голову. Ждан, что сидел, развалившись на лавке, быстро подобрался, переглянувшись с воеводой, тоже поспешил учтиво поклониться. Ладимира и Даян, растерянно глядя на них последовали примеру, верно не понимая ничего. Оно и понятно, девчонка княгиню в глаза никогда не видела, живя невылазно в остроге, впрочем, как и жених её.

— Это Даромила, — представил Пребран спутницу, — княгиня Оруши.

Ладимира охнула, расширив голубые глазищи, прикрыв рот ладонью, но тут же опустила руку, касаясь шеи. Жест её сильно смутил Даромилу, она от такого внимания сама не своя, опустила взгляд в пол, пряча лицо за ворот кожуха, сжимая его дрожащими побелевшими пальцами. Божана тревожно и испуганно смотрела то на княжича, то на Даромилу, то на стоявших истуканами присутствующих.

Повисло гробовое молчание. Вяшеслав первым очнулся, вышел из-за стола, за ним поднялся и Ждан, который потянул Даяна за собой.

Пребран чуть обернулся, встретившись с затравленными серо-зелёными глазами Даромилы.

— Могу я тебе кое-что сказать? — оборвал их зрительную связь воевода.

Как только они отошли к двери, витязь положил свою крепкую тяжёлую руку на плечо Пребрана, сказал тихо:

— Тебя хоть за порог не выпускай, княжич. Всех баб в округе решил собрать? Что произошло? Откуда она взялась-то?

— Ярополк, похоже, прогнал, но я думаю, там всё гораздо сложнее. Ей нужна помощь.

— Прятать чужую жену чревато.

— Этот гнида, похоже, сильно её избил, она, даже вещей не прихватила, убежала из стана, — Пребран старался говорить негромко, опершись ладонью о косяк двери, отгораживаясь. — Как я могу не помочь и оставить её тут одну? Да и наверняка ничего нет за душой.

Вяшеслав скосил глаза к выходу, Пребран тоже посмотрел в ту сторону. Даромила даже платок не сняла, хмурила лоб, залегла морщинка между тёмных бровей. От её истерзанного вида вновь внутри всё закипало.

Воевода вернул взгляд на княжича.

— Так-то оно так, только куда мы её денем, коли завтра выезжаем?

А вот об этом ещё предстояло подумать. Здесь её уже многие видели. Вирей, стоит князю прийти, тут же сдаст. Может и рассказать, что доловская дружина забрала её к себе. Пребран ухмыльнулся — вот бы посмотреть на его морду. Хотя этот ублюдок ещё седмицу будет квасить.

Вяшеслав ожидал ответа, смотрел напряжённо и хмуро.

— С собой возьмём, оставим на время в какой-нибудь деревне, — предложил княжич.

Хотя сможет ли она завтра вообще в седло подняться? Судя по всему, двигаться ей было тяжело.

— А дальше что? Да и князь удивится, завтра вовсе не обнаружив нас тут. А ведь он зазывал к себе, как мне помнится. Может решить, что сбежали, не попрощавшись. Не хорошо всё выходит. Я бы и сам рад поскорее отсюда убраться, и не потому, что его опасаюсь, я головой поклялся князю за тебя.

Пребран сжал зубы, выдохнув резко. И об этом нужно бы подумать, но голова звенела, а мысли смешивались.

Вяшеслав убрал руку, хлопнул крепко по плечу.

— Справляйся. А потом… — он снова глянул на женщин, — …жду тебя, нужно поговорить и покумекать, как быть дальше, — воевода развернулся и пошёл в другую сторону дома, скрываясь в недрах полумрака, освещённого тусклым желтоватым неровным светом. Пребран сжал кулак, стукнув о косяк двери несильно. Всё слишком усложняется.

Вернулся в горницу. Даромила вместе с Божаной так и стояли в дверях.

— Лади! — обратился он к замершей у стола девушке. — Покажи гостьям, где им ночевать, — попросил, сдёргивая с головы шапку. Расстегнул петли кожуха, скинул его с плеч.

Девушка отмерла, торопливо выбираясь из-за стола, указала жестом, куда нужно идти. Божана, стягивая верхний, ставший влажным платок, последовала первой. Даромила повернулась было идти за ней, но Пребран преградил ей путь, отрезая от остальных, оказавшись слишком близко от неё, так близко, что даже в зелёных глазах были видны золотисто-охристые крапинки.

— А ты что же, так и останешься в мокром? — спросил, склоняясь.

Даромила не шарахнулась от него, и он свободно размотал её платок, стряхивая растаявший снег, который брызнул во все стороны сверкающими каплями. Платок он выронил, прирастая ступнями к полу. Невольно протянул руку, пропуская через пальцы пшеничные, искрящиеся в свете лучин обрезанные по плечи волосы. Сердце словно гвоздями пробило. Он шумно выдохнул через нос.

— Помнится, ещё утро были косы.

Ресницы Даромилы тяжело опустились, бросая длинные тени на щёки, дрогнули, на лбу вновь прорезалась морщинка, а губы, что стали в тепле розоветь, задрожали. Он заметил тонкую царапину, проходящую по верхней мягкой губе.

— Всё ясно, — выдохнул он, отнимая руку, давая ей дорогу. — Тебе нужен отдых.

— Не нужно было нас звать… — проронила было она с отчаянием, но замолкла, сдерживая слова и слёзы, шагнула в двери, оставив княжича одного.

Пребран, мазнул взглядом горницу, зацепившись за лежащий на полу плат, склонился, поднимая, медленно прошёл к столу, рассеянно поглядев перед собой — наверное, он и впрямь выпил бы чего-нибудь покрепче.

Топот, что послышался за дверью, вывел из задумчивости. Створка распахнулась. Внутрь нырнули прислужники, впуская морозный воздух, внося всё то, что было им велено. Пребран приказал оставить всё в горнице, спровадил чернь. Стоило тем уйти, как следом ввалились Никрас и Саргим, ясное дело, подвыпившие и весёлые. Пребран окинул их хмурым взглядом, оставив платок на скамье, велел:

— Пошли.

Вместе они покинули горницу, отправившись в другую часть дома. Огня лучин не хватало, чтобы осветить всё помещение, где они всем скопом и ночевали. Тлеющий свет выхватывал небольшой стол, пару сундуков да лежанки вдоль стен. Глыбой на одной из них лежал Вяшеслав, запрокинув под голову руки. Он поднялся, когда княжич вместе с дружинниками вошёл в комнату. Гроздан храпел по другую сторону, а ведь Пребран даже не заметил его отсутствия в горнице. Поспать тот любил. Княжич царапнул взглядом противоположный угол, где расслабленно сидел, облокотившись о стену, Даян, присутствие которого всё ещё коробило. Ждан, Никрас и Саргим молча расселись по лежанкам, тревожно переглядываясь — они ещё не знали о том, что здесь произошло совсем недавно, как, впрочем, не знал и Гроздан, который сонно хмурился, проснувшись от шума.

Было уже позднее время, и хорошо бы всем как следует выспаться перед завтрашним походом, но сейчас нужно со всеми переговорить.

Сев на свою постель, что была рядом с постелью воеводы, Пребран опёрся локтями на колени, напряжённо сцепил пальцы — всё же состояние княгини заставило его врасплох. Он, прогоняя мрачные мысли, обвел неспешно всех взглядом в повисшей в воздухе звенящей тишине.

— Завтра с зарёй мы поедем к Ярополку, — сказал, наконец, Пребран.

Вяшеслав вскинул на княжича тяжёлый взгляд. Пребран, не позволив ему говорить, продолжил, разъясняя:

— Поедем, узнаем, как он, в здравии ли, не мучается ли тяготами… Заодно и попрощаемся.

Теперь уже все смотрели на него с любопытством, осмысливая сказанное. Княжич не стал их оставлять в долгом неведении.

— А после поедем в острог Радима, там оставим девушек, а сами отправимся на поиски татей.

Никрас с немалым вниманием выслушал княжича до конца, спросил:

— Каких девушек? Была же одна Ладимира.

— Теперь уже не одна, — ответил Вяшеслав и прибавил недовольно, ворчливо: — Не надо было шататься, где ни попадя.

— С нами поедет княгиня Оруши, — пояснил для всех княжич.

В этом уж не было ничего тайного, может, так и устроится, если Ярополк до сих пор не хватился своей супруги.

— Плохо верится, что он так легко её отпустит, — повернулся к Пребрану Вяшеслав. — Ты толково говоришь, княжич, задумка твоя мне нравится. Высиживать тут нам нечего, как бы вкусно ни кормили и сладко ни лилась речь. И всё же я думаю, что разумней, если князь спохватится, пропажу его нужно вернуть.

Пребран сжал зубы, поскрежетав ими, выдержав взгляд витязя, втянув в себя воздух и выпрямился, ответил твёрдо, так, чтобы понятно стало всем:

— Нет.

Вяшеслав только едва заметно качнул головой, сетуя.

— Ты же знаешь, он вон какой — стрела в сердце и дело с концом, не забывай, что мы не на своей земле, и со своими законами лезть не следует. Да и не так богаты мы воинами, чтобы отпор дать. В гостях, где посадят, там сиди, а где не велят, там не гляди. А чужое добро впрок не пойдет, княжич.

Пребран хмыкнул, ясно понимая, о чём тот толкует, на что намёки делает.

— Да, ты прав, воевода, но я… — он посмотрел на витязя с прищуром, чувствуя, как внутри всё заходило ходуном, как буйно клокочет сердце от одной мысли, что князь вновь её обидит, — …я знаю, и видел, что он с ней сделал.

Воевода насквозь пронзил его взглядом, видя единственное — борьбу, и промолчал.

Пребран ощутил, что ему совсем нечем дышать. Здесь было куда жарче и душней, чем в горнице. Он распустил петли на вороте рубахи, потерпев вспотевшую шею под затылком. Занимали мысли о том, что с Виреем поговорить уже не доведётся — не хватало, чтобы тот сболтнул, что княжич искал себе воинов. Что справятся с шайкой душегубов одни, он был, конечно, не уверен, тут уж как распорядятся боги, но ни одного из воинов терять не готов был, поэтому волнение Вяшеслава, с одной стороны, было ему понятно.

— Славная у нас выдалась поездка, — будто прочёл его мысли Ждан, очнувшись от онемения, — будет, что сыновьям рассказать.

В самом деле, у многих из них были семьи, Пребран редко вспоминал о том.

— Все верно ты говоришь, Ждан, — подхватил его слова Вяшеслав, — покажем им, где раки зимуют, пусть знают, что доловские воины не прячутся по конурам.

Воеводе удалось поднять боевой дух, мужчины аж заерзали на своих местах, загорелись их глаза, и теперь только клинок в руки и в атаку. Пребран, встретившись взглядом с воеводой, благодарно кивнул.

— А мы тут заходили в харчевню, узнали многое, — вмешался вдруг Никрас, заметно ожив, разбавляя сгустившееся напряжение.

Пребран повернулся к нему, приготовившись внимательно слушать, ведь сам только недавно думал заглянуть в корчму да вызнать побольше о городище и князе. Даян, что сидел тише воды, слушая разговор, навострил уши.

— В общем, тут такое дело, — начал Никрас, подсаживаясь поближе к столу. — Семнадцать зим назад в детинце правил другой князь, Ярополк будет из его рода…

— Ну, так и понятно, что не дядька чужой, по праву наследования он тут и остался, — влез Саргим.

— Его тут не должно быть, — тут же оборвал Никрас, подсекая острым, как нож, взглядом. — Был другой наследник. Князь сам умер от недуга, оставив преемника, которому на то время было десять зим отроду.

— И куда же он подевался?

— Сгинул в лесу, — подал голос Даян, и все шестеро мужчин повернулись в его сторону.

Повисла тишина, каждый думая о своём, воины буравили взглядом парня.

— Вот как, — погладил Вяшеслав отросшую бороду, задумчиво посмотрев перед собой.

— Народ принял Ярополка, и он стал править в Оруши, — продолжил Даян. — И в походы редко когда вылезает из городища, за это люди его недолюбливают, говорят, что он не защищает свои границы, а если когда надавят, то он пускает свою дружину расшугать врагов, только проку от этого мало, — в свете лучин глаза парня разгорались гневом.

— Вот поэтому душегубы хозяйничают вокруг, — заключил Никрас. — Люди недовольны, и таких становится всё больше.

Пребран, ощутив, что его вконец разморило, стянул рубаху. Лучины уже догорали. Он глянул в сторону выхода, и всё крепче в нём зарождалось желание не отпускать Даромилу.

— Чую, через пару зим распадётся княжество, — рассудил Вяшеслав. — Народ взбунтуется, едва враги возымеют силу подпереть стены.

— Нужно возвращаться, — уверился в который раз Пребран, и рассказать обо всём отцу.

И княгиню он заберет с собой… Если она захочет. Накатило такое бессилие, словно на плечи легли мешки с камнями, пригибая его к полу. Пребран откинулся на постель, застеленную шкурами, закинул руку под затылок, посмотрел в потолок, освещенный красноватым густым светом.

Мужчины переговаривались уже без его участия, наслышался он уже за сегодня много, погрузившись в свои мысли, слушал их в пол уха. Думал обо всём, что произошло ныне. Не мог даже предположить, что, покидая дом, увязнет в таком болоте. Знал ли, что ждёт его тут? Наверное, не поехал бы и, не встретил Даромилу.

Пребран закрыл глаза, наблюдая как во тьме путанно пляшут огненные пятна, а голова шумит. Прошёл уже месяц с того мига, как покинули Доловск. Странное дело, за четыре года проживания в Волдаре мало что изменилось в его жизни, и как же перевернулось всё, едва он подобрался к Оруши. Начиная с того разбоя, что учинили постояльцы двора «Белый камень».

Водоворот мыслей все закручивался, утягивая все глубже на самое дно, призывая заглянуть внутрь себя. А там пустота и беспросветное одиночество, от которых стало невыносимо гадко. С невообразимой силой потянуло в другую половину дома, туда, где осталась Даромила. Охватило отчаянно-дикое, даже звериное желание заключить её в объятия, целовать ссадины и синяки, оставленные Ярополком, расспросить обо всём, что было с ней, успокоить, просто слышать голос и знать, что он не один, и что с ней всё хорошо. Но он не мог этого сделать. Наверное, ей сейчас не до него, не до его заботы и всяких слов, скорее всего, сейчас она чувствует только омерзение. Из памяти вырвалось шумное застолье, грохот голосов и насмехающийся звериный оскал Ярополка, его дурманный безумный блеск глаз. Голова совсем загудела. Как он мог поднимать на неё руку? Мучить? Отрезать косы? Последнее бросило в пучину кипящей жаром ярости, даже дыхание сбилось. Вспыхнуло лютое желание вырвать кадык из его горла. Этот выродок и волоска её не стоит! Как вообще мог он осквернить святое?! И тут же по груди разлилось жидким льдом успевшее позабыться воспоминание. Однажды он тоже поступил бесчестно, и чем он лучше? От этой мысли его затрясло. Нутро разорвалось в клочья, хлынуло бессилие, толкая его в бездну, знакомую сердцу, стылую, как пещера в пустоту. Пребран, сжав кулаки, что хрустнули костяшки, отвернулся к стенке, зажмуриваясь. Сердце билось гулко и часто, а мысли хлестали его, будто плетью, одна больнее другой, до тех пор, пока он не провалился в полузабытье, а потом и вовсе канул в темноту, которая приняла его как, любящая и ждущая своих детей мать. Ей было неважно, какой он внутри, что он совершил — гнусное или доброе дело, она всегда ждёт, всегда утешает, даря желанный покой, вновь перерождая до того мига, когда он очнётся.

ГЛАВА 12. Погоня

Проснулся Пребран в омерзительно скверном состоянии, ощущая себя разбитым, выжатым, как рушник, вялым и несобранным. Ко всему раскалывалась голова. Ночь не принесла отдыха, а утро не порадовало свежими мыслями, и всё из-за предстоящей встречи с Ярополком. Ехать к этому ублюдку не было никакого желания, и нужно ещё найти силы держать в себя в руках при встрече.

Умывание холодной водой немного остудило едкое раздражение, что успело завладеть им, взбодрило и освежило мысли. Впрочем, он проснулся слишком рано, другие ещё спали, и по комнате разносился шелест множества дыханий, будто гуляющий ветер ворошил жухлую листву. Пребран утёрся рушником, помня, какой тяжёлый будет нынче день, вышел, в чём был, поведя плечами, разминая спину. И хорошо, что рано проснулся, есть время подготовиться.

В пустой горнице было светлее и заметно прохладнее, за ночь выстыли комнаты, и это хорошо, вынудило проснуться окончательно. Здесь уже успел кто-то прибраться. Среди этой тишины на какое-то время внутри воцарилось умиротворяющее спокойствие. Через плотный пузырь на окне просачивался тусклый свет, заря только зарождалась, сбрызгивая на землю золотистые лучи.

Слишком рано отправляться к князю, но не хватало ещё там ждать, пока он примет гостей. Как же хотелось поскорее умчаться отсюда, ощутить ветер на лице, гнать во весь опор лошадь по белым просторам. А здесь как зверь в клетке. Хоть прошло-то всего ничего, а кажется, целая вечность пролетела. Вяшеслав прав — со своими уставами тут не разгуляешься, и давящее напряжение крутило по рукам и ногам путами.

Вдохнув горьковатого запаха масляных светцов с примесью аромата чабреца и донника, который тянулся из другой двери, Пребран напрягся, вглядываясь в дверной проём, выдыхающий темноту и пустоту. Он, отвернувшись, прошёл к выходу, выглядывая в сени. Холод мгновенно обжёг плечи, и княжич, подхватив крынку, вернулся к столу. Ледяной квас свёл зубы, но жажда была острее. Едва он сделал пару глотков, как до ушей долетели тихие шаги, настолько тихие, что скорее он их почувствовал, чем услышал. Чуть не поперхнулся, оторвавшись от питья. Нутро словно сжал чей-то каменный кулак, вынуждая забыть о дыхании. Острое желание всколыхнуло ещё сонное тело, напрягся каждый мускул, когда из-за двери неожиданно вышла Даромила, появившись будто из неоткуда, сонная и воздушная, укутанная в платок.

Кровь бухнула в уши, когда он увидел, как она смотрит на него. Такими чистыми и невыносимо невинными были её глаза. Пребран, оторвав от девушки взгляд, поставил крынку на стол. Нужно бы успокоиться, но поможет только вылитое на себя ведро ледяной воды. А лучше всего — уйти. Он остался стоять на месте наперекор здравому рассудку. Девушка, не ожидая увидеть княжича, замерла в дверях. Как и в прошлый раз, на ней под платком было лишь исподнее. Только вместо волос, струящихся, льняных с холодно-сиреневым, как морозный закат, отливом — обрезанные пряди, завившиеся на концах. Некоторое мгновение они смотрели друг на друга молча.

— Пить хочу, — объяснила она своё появление. — А воды не нашла, будить никого не хотелось.

Пребран подвинул крынку к ней. Даромила, проследив за его движением, стеснённо прошла к столу. Взяла в ладони запотевшую глинную посудину и отпила так же из горла. Пребран усмехнулся, наблюдая за ней: тоненькая, без кос и в просторной рубахе, она совсем выглядела девчонкой, только портили тёмные пятна, оставленные руками Ярополка на белой коже. Но в целом, выглядела она ныне лучше, с припухшими ото сна веками, ресницы стыдливо прикрывали глаза, отбрасывая густую тень. Взгляд княжича задержался на её губах чуть дольше. Напившись, Даромила поставила крынку, обратно утерев пальцами губы.

Пребран старался не слишком откровенно разглядывать её, скользить взглядом по плавным изгибам тела, вырисовывающимся под тонкой тканью. Даромиле от предельной близости явно сделалось не по себе, но и не отошла, держа руки на крынке. Хотя лучше бы поскорее ушла, сам он уже не сможет. Внутри всё клокотало от желания прижать её к себе.

— Мы сегодня уезжаем, — сказал княжич, отвлекаясь.

Даромила повернулась к нему. Он уловил тонкий её запах — аромат молодой зелени и свежести утра, а ещё её собственный, и это ударило в солнечное сплетение, отяжеляя всё тело и дыхание. Даромила верно что-то заподозрила, вся кровь к щекам прилила. Он отстранился для того, чтобы не слышать этот одурманивающий запах и не натворить глупостей, подумав о том, как её близость мгновенно вышибла ум. И как сказать о том, что желает забрать её с собой? Как сказать так, чтобы она не подумала ничего плохого, чтобы не напугать?

— Мы сегодня уезжаем, — повторил н, нет, совсем не так, как он хотел сказать, но глядя в её большие, как у котёнка, глаза, не мог связать слов, уверенность расшатывалась, и это разозлило страшно. — Если хочешь, то можешь поехать с нами… — Пребран замолк, выругавшись про себя, понимая, что говорит слишком грубо, но по-другому не получалось. — Он до тебя не сможет добраться.

Даромила, поняв, о ком княжич говорит, уронила взгляд, приоткрыв губы.

— Я не хочу быть лишней обузой, — ответила она, немного подумав. — И не хочу подставлять вас.

— Это лишние переживания… Или ты хочешь вернуться в Исбовь к родичам?

Даромила замотала головой, и на лицо её легла тень.

— Зачем им такой позор… — её голос дрогнул.

Пребран, выдержав сдавленное молчание, продолжил:

— Сейчас мы поедим к Ярополку.

При звуке имени князя краска с её лица вмиг схлынула, а глаза наполнились испугом, заблестели, напомнив умытый дождём лес.

— Предупредим его, что уезжаем, а после постараемся покинуть Орушь тихо, без шума. Остановимся у старшего Радима, туда два дня пути, но на лошадях, наверное, быстрее. Хотя… — Пребран посмотрел в окно, сощуриваясь на белый свет, — смотря какие дороги, вчера такой снегопад был.

Даромила выслушала его, осмысливая сказанное.

— Но мне твоё согласие не нужно, тебя я тут не оставлю. Так что будь готова к отбытию, — отрубил он все мосты отступления.

— Почему… — Даромила выдохнула, — Почему помогаешь мне?

Пребран заглянул в её глаза, полные растерянности.

— Наверное потому, что при виде тебя вспоминаю, что не такой уж я бессердечный ублюдок.

Даромила замерла, а потом вдруг густо, как маленькая девочка, покраснела вновь, он даже и подумать не мог, что такая равнодушная и холодная княгиня, которую он видел в хоромах князя, способна так разволноваться.

— Я пойду, — обронила Даромила, очнувшись от укачивающего взгляда княжича, развернулась, чтобы уйти, и случайно задела рукой крынку.

Пребран успел подхватить её быстрее, чем та стукнулась о стол, не дав ей слететь на пол, расколовшись на черепки и перебудив всех. Расплескалась только, обрызгав руку.

Княжич поднял взгляд, запоздало ощущая её горячее дыхание на своей шее.

— Хороший знак, — шепнул тихо, коснувшись её плеча.

Пребран понял, что он жаждал этого, едва коснувшись её. Он ощущал, как сердце Даромилы колотится, срываясь в бешеный галоп, видел, как толкается тонкая венка на её виске. Тёмные ресницы медленно поднялись, блеснули зелёные глаза с золотистым кружевом в радужке, и он вновь ухнул в омут, утонув в чёрных зрачках. Они манили, влекли окунуться в прохладу. Шелест её дыхания теперь оставался на губах, щекотал кожу. Он понимал, как ей должно быть плохо сейчас, как больно. Понимал, в каком безвыходном положении она оказалась, а теперь ещё вынуждена терпеть его. Пребран смотрел и искал хотя бы долю отчуждения, отвращения, смотрел и не находил. Ничего такого не было, что отрезвило бы его и заставило немедленно убрать руки. Пребран поймал себя на том, что поглаживает её предплечье.

— Как ты себя чувствуешь? Сможешь подняться в седло? Мы можем подождать с дальней дорогой, но это место всё равно придётся покинуть.

Даромила смотрела каким-то удивленным и в то же время исследующим взглядом. Она судорожно вздохнула, прошептала:

— Я смогу…

Пребран, повинуясь прорыву, склонился ниже. Мягкие волосы огладили щёку и нос, он глубоко втянул её запах, который стал ещё гуще и слаще, словно от цветущей яблони в жаркий день, и даже голова пошла кругом. Княжич опустил взгляд на губы. Нежные, сочные, они требовали прильнуть к ним, ласкать… но он не должен её касаться, не сейчас.

— Я не сделаю тебе ничего плохого.

Ресницы легко вспорхнули, как крылышки мотылька, она едва повернула голову, соприкоснувшись с ним щекой к щеке.

— Я не боюсь… — прошептала, отстраняясь, — боюсь за вас… за тебя… — отступила, неспешно пошла к двери, унося цветочный запах и всю родниковую свежесть с собой, оставив его в каком-то удушье.

Оставшись в одиночестве, Пребран некоторое мгновение смотрел перед собой, слушая, как гулко шумит разогнавшаяся кровь в ушах, будто рокот волн. Он опустил взор, подхватил крынку и надолго присосался к ней, делая большие глотки до тех пор, пока не свело от холода горло. Потом вернулся в клеть.

Вяшеслав уже подпоясывался. Ждан потягивался, зевая, тоже поднялся с постели, остальные раскачивались тяжело, особенно Гроздан, тот мог и до обеда проспать, если не тревожить.

Вяшеслав молча наблюдал за княжичем, пока тот одевался. Пребран ничего не замечал вокруг себя, всё ещё слыша её запах, чувствуя её дыхание на своих губах, распалявшее в нём огромным костром желание скорее увести её отсюда, побыстрее оказаться хотя бы в остроге Радима. Она не отказалась, согласилась поехать с ним, не испугалась — последняя мысль будоражила, переворачивая всё вверх дном, всю его жизнь. Не оттолкнула, несмотря на то, как зверски относился к ней Ярополк, но, с другой стороны, у неё и нет выбора. Мысли ещё больше путались. Твёрдо хотелось знать, о чём она думает, что чувствует, это почему-то стало важным и необходимым для него. Но одно знал точно — её уже никому не отдаст.

— Ты меня слышишь, княжич? — выдернул Вяшеслав из задумчивости, когда они уже всеми вместе расселись за столом в горнице и трапезничали в только мужской компании.

Женщины ныне остались в своей половине, и на то у них были верно свои причины. Однако всё равно взгляд Пребрана то и дело обращался на дверной проём в ожидании вновь увидеть княгиню.

— Кто с нами поедет в детинец? — спросил воевода.

Вообще-то Пребран слышал, но пропустил мимо ушей его вопрос.

— Все. Точнее… почти, — Пребран обвёл быстрым взглядом мужей, остановился на Ждане. Из всех кметей он был куда легче на подъём. — Ты оставайся с княгиней, собирайтесь и к обеду трогайтесь к большаку, там и встретимся.

Княжич отложил ложку, достал из складок одежды приготовленный узелок, положил его перед Жданом.

— Вот, рассчитайся с корчмарём прямо перед самым отъездом.

Ждан кивнул.

— А я думаю, что к князю нужно всеми явиться, — вставил Вяшеслав. — Чтобы у того и мыслях не возникло никаких подозрений.

— Верно, я тоже так думаю, — согласился Ждан.

— Пусть Даян берёт под свою опеку женщин, — предложил воевода.

Даян, до сего мига наблюдавший и слушавший со стороны, больше ни во что не вмешиваясь, вдруг приосанился, расправив плечи, а выражение лица его приободрилось.

— Так и… — буркнул он невнятно.

Пребран вопросительно перевёл взгляд на воеводу.

— Так надежнее, — заверил тот, — нежели с ними будет вооружённый до зубов кметь. Тем более, нас уже если не все, то половина селян в лицо знает.

Идея доверить женщин молодому селянину Пребрану очень не по нраву пришлась, как бы он ни прислушивался к опытному воину, но в этот раз не согласился.

— Нет, — княжич придвинул плату ближе к Ждану. — В случае, если что-то случиться и нас… не дождёшься, надежда будет на тебя.

Ждан кивнул, спрятал узел. Пребран поднялся со своего места и, оставляя призадумавшихся мужчин, покинул горницу.

Уже достаточно рассвело, и чистое морозное небо невыносимой голубизной распростерлось над землёй, будто опрокинутая река. Только печные дымоходы выпускали белые клочья, рисуя над городищем узоры. Как он и думал, снега выпало много, запорошив кровли толстыми белыми пластами. До зимнего равноденствия оставалось ещё две седмицы, но к этому времени они, конечно, не успеют добраться до дома, вернутся, когда уже год повернет на весну. Тогда и легче станет, и дни почнутся к теплу.

На крыльцо вышел Вяшеслав, поправив пояс, задумчиво щурясь от окутывающей, очищающей душу белизны, произнёс:

— Ну что, выходим, и пусть нас обережёт длань богов.

* * *

Даромила сидела на лежанке уж долгое время, с того мига, как пришла с горницы.

Сидела неподвижно, сложа руки на коленях, и себя винила за то, что пошла за княжичем, за то, что при мысли о нём гулко бьётся сердце, и сама не верила тому, не верила своим чувствам. А когда увидела княжича в горнице, будто под ногами чёрная пропасть разверзлась, и провалилась она сквозь землю от стыда за себя, за то, что случилось с ней, за то, что была унижена, а в глаза смотреть ему не было никаких сил. И почувствовала это остро, больно. Вчера все чувства оставались притуплены от потрясения, а сегодня при одном воспоминании о побоях Ярополка на сердце ложились глубокие борозды ран. Позор. Просто позор.

Несмотря на то, что весь её вид выказывал покой и смирение, внутри казалось, будто в шторм за борт вытолкнули: волны накатывающих переживаний жутко бросали из стороны в сторону, топили и вновь выталкивали на поверхность, чтобы снова утопить. Воспоминания о вчерашнем метались к пережитому сегодняшнему. Ускользали от ударов Ярополка, подныривая под обжигающий взгляд княжича и обратно. И ото всего этого страшного беспорядка её бросало в дрожь.

Даромила густо покраснела, как девочка, всё ещё ощущая на себе взгляд княжича. Он скользил по лицу к губам и возвращался обратно, безмолвно совершая что-то такое с ней, от чего притихла боль внутри. Ярополк никогда так не смотрел на неё. Чаще от его взгляда ей хотелось исчезнуть, и когда княжич к ней прикоснулся невольно, она едва не отшатнулась, но руки его были не жёсткие, как у Ярополка, а зовущие и мягкие, заставляли стоять на месте и ждать, и принимать ласки. Вспомнила Ярополка, и тело вмиг заныло в том месте, где остались ссадины. Руки князя никогда не дарили ей такой всепоглощающей заботы, а она так истосковалась… До слёз. Даже не думала, что так сильно, до щемящей боли. И с ним хотелось закрыть глаза и позволить трогать себя, ощущать, как горячее его дыхание гладит кожу, как ласкает его взгляд красноречивей, чем слова, чем касания… да она просто растаяла бы, как льдинка на солнце, рядом с ним. Завороженная огненным вихрем, закручивающимся воронкой в его серых глазах, безнадёжно утягивающим вглубь, не могла бороться, и сопротивляться не было сил, а хотелось подчиниться. А там, на дне, голод, отчаяние, обещание. Стало жарко, вспотела спина между лопатками.

С Ярополком она знала только страх и жестокость. И теперь, при взгляде со стороны, жизнь с ним казалась жутким пеклом, из которого ей через жертву удалось вырваться, опалив крылья, едва не погибнув. С Ярополком с самого начала их близости она знала только муку, и вот такого трепета до дрожи, когда колени сами собой подкашиваются, и стоять невозможно, такого — никогда. Да и не ведала, что так может быть. Сама она и в самом деле была холодной, не мягкой, даже матушка о том говорила. С Ярополком ждала чего-то особого, что заставит сердце пылать, но месяцы проходили, всё только становилось хуже — вместо небывалой любви пришли ненависть и омерзение. Прикосновения только мучили, поцелуи противно липли к коже, от них она чувствовал только отвращение. В какой-то миг и перестала ждать совсем, когда разгорится пламя, оказывалось, всё это время неотвратимо стягивались над головой тучи, пока не пролил ливень, погасив последнюю искру.

Но то, что испытала утром, перевернуло всё с ног на голову. С самой первой их встречи княжич её не пугал, напротив, его присутствие убаюкивало, укачивало, очищало. Кажется, утром он что-то говорил, она не вспомнила, оглушённая собственным внутренним пожаром. Пусть даже никогда не испытывала такого чувства полёта, и пусть только вчера пережила самое ужасное в своей жизни, но рядом с ним забыла и об этом. Разве такое может быть?! Что же она делает? Нет, нет и нет! Всё это нужно выкинуть из головы. С глухим остервенением она погнала от себя волнующие мысли. Не нужно ей ничего! Не станет больше ни чей игрушкой, не позволит больше вытирать об себя ноги.

Закусила крепко губу, сжимая на коленях кулаки так, что ногти больно впились в ладони. Никому не позволит больше добраться до сердца.

Через время Даромила моргнула, встрепенулась, вдохнув глубоко, выныривая из задумчивости. Божана, что сидела за столом, с заботой и спокойствием перебирала свои узелки с травами. Княгиня бросила взгляд в угол, туда, где Ладимира складывала вещи, собираясь в дорогу. Девушкой та была миловидной и приятной. Божана искоса поглядела на неё. Когда женщина узнала, с кем они столкнулись у плетня, она успокоилась и даже рада была тому.

Ладимира помогла Божане смазывать раны княгини и, увидев её увечья, погрузилась в смятение. Потом повитуха отыскала для Даромилы чистые платья. Старое её исподнее уже никуда не годилось, попортилось от кровоточащих ран. Хотя княгиня и не ждала, но сегодня было легче, куда легче. Здесь, несмотря ни на что, в окружении дружинников было спокойно, безопасно. Все же богиня-пряха смилостивилась, не бросила, не оставила одну в беде. Да только тот, кто взял её под опеку, слишком волновал и без того саднящее сердце. Все перемешалось. Нет, так нельзя. Этих чувств не должно быть. Хватит. Почему-то на глаза навернулись слёзы. Задушив их, Даромила взяла было гребень, но, проведя пару раз по волосам, отложила — спину продрало болью.

— Позволь мне, — приблизилась Ладимира, видя бессмысленные её старания, забирая из подрагивающих пальцев гребень.

Божана едва заметно улыбнулась, одобрительно кивнув. Вскоре девка ловко сплела пряди и отложила гребень. Теперь волосы Даромилы были уложены так затейливо — и не скажешь, что больно короткие. Она посмотрелась в зеркало. Теперь хоть на себя немного похожа, и в глазах какой-то живой незамутнённый блеск. Портили вид только ссадины и синяки на лице.

— Спасибо, выручила, — поблагодарила княгиня девку.

Та только тихо отвела глаза.

Как только Ладимира покинула клеть, Божана, завязав узлы походного мешка, подсела ближе.

— Откуда же он такой взялся?

Им так и не удалось поговорить наедине, и женщина извелась домыслами, ведь она не знала о приезде чужаков.

— Приехал по поручению князя Вячеслава, что правит в южных землях. Больше не знаю ничего.

Божана долго на неё посмотрела, а сама о чём-то своём задумалась. Но в глазах её Даромила прочла хитринку. Женщина не стала больше ничего говорить, сложила руки в подоле, и вновь вернулась тревога о том, что вдруг Ярополк хватится её. Но никто же не видел их ночью, а корчмарь…

— Ты рассказала хозяину двора обо мне?

— Нет, как же я могу?! Сказала о том, что нужно место тихое, — поторопилась с ответом. — Так что ты решила? С ними пойдём?

Даромила сжала плотно губы, теперь даже и не знала, как быть. С ними, конечно, будет безопаснее. Хотела ведь идти в другое племя, там искать пристанище, но Ярополк, хоть и не выезжает из своих земель, может же послать за ней и своих людей, а те найдут её быстро. Уйти на юг безопасней, только вот… Даромила нахмурилась, вновь вспоминая княжича. Думать сейчас было тяжело, голова раскалывалась и была чугунной, княгиню ещё лихорадило. Хотелось просто поскорее выбраться отсюда. И выбирать, с кем, уж не для неё ныне, верно боги рассудили по-своему, и лучше последовать их воле. И как там княжич? Ярополка она знала, любил он похвастать своей властью да пир затеять, отпустит ли так скоро? Даромила вдруг вспомнила золовку, и тут как стрелой пронзило нехорошее чувство. Та ведь затеяла что-то, ведь приглянулся ей гость. Даромила качнула головой.

— Поедем с ними, — ответила, прогоняя скверные мысли. — А там посмотрим.

Божана, удовлетворившись ответом, отсела.

Вернулась Ладимира, принеся еду.

— Поешь, княгиня, — поднесла чашу девка.

— Нет, не хочу.

— Дорога дальняя, ещё не знаем, когда удастся сесть за трапезу, — предупредила она.

— Верно говоришь, Ладимира, — подхватила Божана, обращая укоризненный взгляд на Даромилу. — Ты бы поела, сил нужно набраться.

Княгиня, посмотрев на повитуху, всё же поднялась, прошла к столу. Когда женщины закончили трапезничать, стали потихоньку собираться в дорогу. Внутри тяжестью разлилось равнодушие, словно комок мокрого снега. Не думала, что станет вот так прятаться от людей и бежать, куда глаза глядят, но разъедающая тоска, что брала её в княжеских хоромах, вдруг отпустила. В груди больше не щемило от пустоты и сожаления, что не сложилась её жизнь, что не достойная она жена. И, наверное, это тоже неправильно, но было всё равно, что происходит кругом и с ней. Побыстрее бы оказаться подальше от этого места — это всё, чего хотелось ей. Мысль о том, что она может вновь попасть в руки Ярополка, продрала душу.

Одевшись в кожух и закутавшись в платок, она вновь стала похожа на простую селянку, а с ссадинами на лице — так и вовсе на несчастную женщину, которая внимания никакого не достойна. Благо спину уже так не дёргало болью, как вчера, подсохли ранки, но всё одно резких движений не позволяли делать.

В горнице их ждали. Один из дружинников княжича, рослый, осанистый с живыми взглядом, из-под мехового плаща рукоять меча выглядывала, выдавая в нём непростого человека, и с ним юноша с рыжеватыми вихрами и синими глазами. Оба, сняв шапки, преклонили головы, когда Даромила вышла из дверей, юноша — куда ниже.

— Доброго здравия, княгиня. Меня Жданом звать, — представился воин. — Велено мне вас сопровождать.

Даромила кивнула в ответ и перевела взор на юношу. Тот всё ронял взгляд в пол, не смея смотреть прямо.

— А это… — Ждан положил на плечо парня руку, — это Даян.

Парень так и не поднял глаз. Даромила взяла Божану за руку, чуть вывела вперёд.

— Моя помощница Божана, она со мной будет.

Ждан кивнул. Повисло молчание. Покрутившись, кметь указал на дверь.

— Тогда в путь. Надо бы поторопиться, к обеду к большаку надо добраться. Там ещё нужно и лошадей взять, — он прошёл к двери, открыл створку, оборачиваясь на женщин, пропуская.

— Да помогут нам Боги, — тихо шепнула Божана.

О поездке верхом Даромилу ещё вчера княжич предупреждал. При воспоминании о нём сердце вновь зашлось, мягко разливая по венам тепло. И странно, будто разделилась на две половины: одна равнодушна и холодна, а другая полна волнения. Стоит только помыслить о княжиче, как тут же начинает колотить озноб, разламывая лёд отчуждения.

Намело сильно, сапоги проваливались чуть не по колено, хорошо ещё двор успели расчистить. А дороги так и вовсе непроходимы стали, и видно быстро и далеко не уедут ныне от Оруши, как бы сильно того княгиня ни желала.

Дождавшись, пока Ждан расплатился с корчмарём, всеми вместе покинули двор. Дорога была пустая до того мига, пока не вышли они к мосту. Люди на том берегу, что муравьи, стекались, желая прейти на другую сторону — все к торгу спешили, создавался затор, многие ведь на санях. Такое столпотворение не удивляло, на реке все стёжки замело, потому дорога была только по переправе.

Шли медленно, как все. Даромила в глаза шедшим навстречу не смотрела, а всё под ноги, ступая по затоптанному снегу, усыпанному сеном. Другим не было дела до неё, никому и в голову не приходило разглядеть в девушке княгиню.

Сердце ёкнуло, нарушая покой её — уже мост перешли, а с другого конца послышалось тревожное конское ржание. Даромила вскинула взгляд и обомлела, увидев создавшуюся толкотню. Люди вынужденно расступались и вжимались в перекладины, пропуская троих всадников. Свинцом налились руки и ноги, когда узнала среди них Фанвара. Откуда? Сердце против воли болезненно задергалось в груди, и даже голова закружилась. Княгиня невольно вцепилась в запястье Божаны.

Ждан обернулся, предупредил:

— Стойте тут, а я вперёд пройду.

Так и сделал, оставив рядом с женщинами только Даяна.

— Откуда это он? — послышался рядом злой, с шипением, голос Божаны. — У-у-у, бес окаянный, глядит, что зверь голодный.

Ладимира чуть заслонила княгиню собой, ненароком, будто выпрямилась в седле, чтобы поправить платок, когда пытливые взгляды всадников заскользили по головам людей. Даромила голову пригнула и ничего под собой и не видела — в глазах потемнело.

— А ну, разойдись! — прикрикнул Фанвар. — Варлай, сдвинь свою кобылу! Тороплюсь я.

Мужик, что сидел в ворохе шкур на санях, подчинился, выворачивая лошадь. Заскрипели полозья и оглобли саней.

Даромила сглотнула сухой ком, когда люди князя почти поравнялись с женщинами, но вдруг всё стихло, только беспрерывный говор людей доносился до слуха. Ничего не понимая, княгиня посмотрела поверх плеч стоявших впереди мужчин. Фанвар остановился напротив Ждана. Они слишком долго о чём-то переговаривались, Даромила издали не расслышала, наблюдая из своего укрытия. Лицо Фанвара было твёрдым, но след раздражения искажал его черты. Он хмурил брови, но разговаривал ровно, в их сторону даже и не думал смотреть, хоть Даромила ожидала этого каждый миг, с каждым стуком сердца. Отвернулась, чтобы не схлестнуться с ним взглядом. Она поняла, что всадники тронулись с места, по тому, как затрясся и заходил ходуном мост под топотом множества копыт. Задрожало с мостом и всё внутри. Даромила задержала дыхание, не успела опомниться, как всадники проехали уже мимо. Только тогда смогла она поднять взор, выхватывая Фанвара, прожигая взглядом укрытую тёмно-синим плащом спину. Волчья шкура лежала на массивных его плечах, голову грела островерхая шапка. Воин будто взгляд чужой недобрый почуял, обернулся. Даромила вздрогнула, мгновенно натянув на щёку платок. Замерла в ожидании, но ничего не последовало.

Тут-то мысли всякие понесли её, словно потоком по крутым каменным порогам. Что, если Ярополк всё прознал? Что, если дружину княжича разбил?

Божана увлекла княгиню за собой, вынуждая передвигать онемевшие ноги, но Даромила всё оглядывалась назад, душой пытаясь дотянуться до детинца. Внутри желала одного — поскорей бы княжич уж возвращался.

* * *

Пребран опустил взгляд на богато накрытый стол. Ждали они появления князя уж четверть дня в полупустой и выстывший за ночь горнице. Побратимы Ярополка забалтывали разговорами пустыми, от которой уже изрядно все устали. Терпение кончалось участвовать в этой бессмысленной болтовне. Но зато стало ясно, что князь не в состоянии был подняться так скоро и выйти к гостям из-за вчерашней гульбы, которою он решил продолжить после их отъезда. Хотя иногда ожидание вынуждало сомневаться, что он вообще выйдет ныне. А потому мужчины сидели, напряженно глядя исподлобья на людей Ярополка. Демир с русыми вьющимися волосами до плеч, крупным носом и массивными руками, был самым болтливым из всех. Другой — Гарай с квадратным лицом, узким лбом, с въедливыми серыми-голубыми глазами и густыми сведённым на переносице бровями, был куда молчаливее и угрюмее своего соплеменника. Он то и дело подзывал челядь, приказывая разлить то рассола, то браги.

Княжич одним взглядом охватил сидящих напротив ближников Ярополка, понимая, что брага уже не лезет в глотку, и что она успела затуманить голову. Посиделки затягивались, и разговор горькой полынью осел на языке. Ко всему время близилось к обеду. И там, у большака их ждут. Пребран уже всем существом был рядом с Даромилой. Он откидывал от себя эти мысли, что подталкивали подняться и убраться восвояси. Но нельзя. Нужно ждать, как и было решено. Настораживало ещё и то, что из людей Ярополка не все присутствовали, и не было самого главного.

— А где же Фанвар? — поинтересовался княжич, перебивая Демира.

— Он ещё вчера отправился к своей бабе, пока не вернулся, — ощерился насмешливо Демир. — Ездит к ней в такую даль.

Пребран прищурился, отстраняясь от стола. Либо они все так складно врут, либо и в самом деле более разгульных людей он ещё не встречал. И всё равно казалось, что Ярополк вместе с ближниками ищут княгиню, пока им тут зубы заговаривают. Но в том случае, если бы им удалось найти беглянку, вернулся бы Ждан.

— Наслышаны, что в вашем городище есть много красивых женщин, — продолжил Демир, весело посмотрев на княжича орехового цвета глазами, и подхватил наполненную чашу со стола.

— Столько же, сколько и в вашем, — осадил его Пребран.

— Орушь не такая обширная, как великое княжество Доловск, здесь красивых баб быстро расхватывают. Приходится по деревням разъезжать, искать таких, чтобы ух, румяных, кровь с молоком.

Вяшеслав пошевелился, Саргим потянулся за чаркой.

Пребран изучающе смотрел на воина, пытаясь понять, к чему тот завёл такие речи.

— А разве у тебя нет жены? — спросил он.

Демир метнул на него мутный взгляд, и стало понятно, что он уже пьян. Воин отщипнул кусок пирога, кинул его в рот, прихлёбывая брагой.

— Есть. Да уже надоела, стала что горькая редька, хочется другую попробовать.

Пребран посмотрел так, что у сидящего рядом с Демиром Гарая дёрнулся кадык. Остальные поглядывали на гостей напряжённо.

— Демир перепил малость, — вступился Гарай, хлопнув по плечу собрата.

— Ничего я не перепил, правду говорю. Вон вчера у нас один на княгиню бросился.

Дыхание исчезло, Пребран напрягся до такой степени, что свело мышцы спины. Желание немедленно вытрясти из Демира ответы едва не вынудило схватить того за грудки, но княжич сдержался, остался сидеть на прежнем месте.

— О чём ты толкуешь, Демир? — вмешался воевода. — Кто бросился? Почему?

— Безродный гридень лишился своей шкуры, двадцать ударов он выдержал, да только живым вряд ли останется, хотя ещё дышит.

— А с княгиней что?

Пребран сел удобнее, переглянувшись с Вяшеславом, тот только спокойно прищурился, сложив руки на столе.

— А что с ней может быть? Наверное, как и всегда, отсиживается в тереме, выжидая, пока муж перестанет буянить. А вот Богдана жалко, парень-то хороший. Ярополк, конечно, погорячился, хотя все уже замечали, как он поглядывает на княгиню, всё рвался поближе подобраться, первым вызывался помочь, коли в село подсадить, или с порога спуститься, руку ей подавал. А тут он совсем сосвоевольничал, при всех вздумал разговоры заводить. Князь ревнив, это да, наказал так, что охоту смотреть по сторонам наверняка отбил. Хотя, зная Богдана, это навряд ли. Очухается — за своё возьмётся.

Пребран выслушал его, стиснув зубы. Ни один из них больше свою княгиню не увидит.

— Гарай, а не прихворал ли князь Ярополк? Может, не вовремя мы приехали? Может, в другой раз нам вернуться? — вмешался Вяшеслав.

Не успели эти слова вылететь из уст воеводы, как послышались за спинами шаги.

— Как же в другой раз?

Одновременно мужчины повернули головы в сторону дверей.

— Разве я могу так поступать со своими дорогими гостями? — произнёс Ярополк на ходу, широко раскинув ладони.

И был он не один, позади шествовала княжна, сопровождая брата.

Ярополк прошёл к своему месту, опустился во главу стола, в глубокое кресло с резной, в узорах, выкрашенной красным и белым спинкой, окинул мутным взглядом собравшихся. Искра опустилась по правую сторону, заняв место Даромилы. Взгляд её был взволнован, поблёскивали пущенные по вискам к плечам жемчужные рясы, они мерцали, как снег, на тёмных волосах, что оттеняли белое лицо с розовым, как у дитя, румянцем. Княжна, посмотрев на княжича, опустила ресницы, сдерживая рвущуюся на лицо улыбку. Впрочем, смутилась она от того, что приковала к себе все мужские взгляды, всех сидящих витязей, что были в этом помещении. И было видно, что девица слишком юна — не смогла выдержать такого внимания.

Набежавшая к князю челядь, разрывая перегляд, споро наполнила чары рассолом и мёдом.

— Заставил ждать долго, винюсь, — Ярополк подхватил чашу, густой голос в просторной горнице прозвенел по углам эхом.

— А где же княгиня? — спросил кто-то вполголоса.

Искра разом побелела, и лицо её вытянулась, она коротко глянула на брата. Ярополк, отхлебнув кваса, нахмурил брови, отставил чашу.

— Умаял я её вчера, — рассмеялся, показывая, что услышал. — У себя она, отдыхает, — добавил он, не глядя на гостей, морща лоб.

«Сукин сын, видно здорово вчера надрался, что даже к обеду не прохмелел, гнида».

Вяшеслав повернулся, видя, как кулаки княжича оплелись в напряжении жилами. Воевода одним лишь взглядом призвал к рассудку, да не встревать. Но, судя по всему, князь ещё не знает, что жены его в тереме уже и нет.

Ярополк, выпив до дна рассол, ещё сильнее сморщился.

— Давайте выпьем, — предложил он, подзывая челядь налить чего покрепче.

— Приехали мы к тебе не для того, чтобы рассиживаться, — начал Пребран, останавливая князя. — Много забот ждёт нас в городе родном. За приём и радушие спасибо, но вернулся я сюда для того, чтобы сказать — мы отправляемся в обратный путь.

Ярополк вскинул на княжича изумлённый взгляд. Искра совсем помрачнела, опустились угрюмо уголки губ, поникли и плечи, укрытые мехами.

— Что мне передать князю Вячеславу? — спросил Пребран, поднимаясь со своего места, намереваясь поскорее всё это закончить.

Ярополк глянул на него исподлобья, положив локти на стол, сутулясь, имея и без того неважный вид, потемнел, словно туча.

— Не торопись, княжич, — проговорил грудным вкрадчивым голосом. — Когда ещё к нам нагрянешь? Я ведь не просто так тебя сюда пригласил. Ты, как я погляжу, не женат ещё. Вижу, что ты толковый, вот и сестре моей родной приглянулся.

Искра, что до этого сидела тише воды ниже травы, в ответ не зарделась, подняла голову, посмотрела прямо на княжича. В янтарных глазах, всплеснуло золото откровенно и голо, а губы заалели, и верно поцелуй их сейчас — обожжёшься. Пребран перевёл взгляд на Ярополка, который ждал ответа, остальные тоже навострили внимание, им-то вовсе любопытно, князь такой «товар» не каждый день предлагает.

— Сестра твоя хороша собой, — согласился княжич, не ожидав такого разговора.

Искра смущённо пригнула голову, что только и видно стало пушистые ресницы на щеках.

Князь Вячеслав, что когда-то грозился сына женить на княжне из Лути, так и не исполнил своего обещания, и в то время, пока княжич жил у волхва, её отдали за другого. После отец не заикался о подходящих избранницах. И теперь понятно стало, почему — просчитал всё заранее, послав именно его сюда. Невольно подумалось, что и поручение было не столь важным для него.

— Всё верно, — тут же грозно поднялся и Вяшеслав, выручая. — Товар хорош, но нужно слово князя и согласие матушки-княгини.

Ярополк выслушал обоих, задумался, но никак не менялся в лице. Потом вдруг тоже поднялся.

— Честность я ценю. Что ж, тогда и в самом деле нужно поспешить. Передай князю, что от помощи я не откажусь. Как сойдёт снег, жду вас посмотреть поближе на невесту…

Ярополк вышел из-за стола, приблизился, положил ладони княжичу на плечи. Тут же пахнуло в лицо кислой брагой, напоминая о том, что этими самыми руками он обесчестил свою жену, отрезав ей косы. Ублюдок! Захотелось немедленно сбросить их, а лучше — отрубить по локоть.

— Буду ждать приезда, князь заодно посмотрит земли своими глазами, — сказал Ярополк, захохотав, поворачиваясь к столу, где так и остались сидеть его люди.

Никрас, Саргим и Гроздан уже подобрались с лавок, поправляя пояса, оружие.

— Демир! — окликнул князь воина.

Тот с лавки так и подпрыгнул.

— Собери кметей, гостей проводить.

Внутри Пребрана всё перекосило. Этого ещё не хватало.

— Дам вам своих людей, чтобы безопасно выйти из Оруши, — разъяснил Ярополк, наконец, убирая руки.

— Не утруждайся, князь, — оборвал его Пребран. — Сюда добрались в целости, а уж выбраться так куда легче, пути уже проторены.

Ярополк окинул взглядом небольшой их отряд, вдруг нахмурился.

— Ты говорил же, шестеро вас, а где ещё один?

Пребран сжал челюсти. Вот же тварь, даже во хмелю ничего не упустит. Но и на этот раз вступился Вяшеслав.

— Оставили с корчмарём расплатиться, да припасов набрать в дорогу кое-каких.

Мужчины, столпившись посерёдке горнице, одним за другим стали выходить в двери, призывая поторопиться.

— Ну, что же, жду, до тепла недолго осталось, — отступил Ярополк.

Пребран кивнул, хотел было развернуться, чтобы поскорее убраться отсюда, да вовремя спохватился, в последний миг, вспомнив о княжне и об уговоре, который оказался весьма кстати. Искра, как только он повернулся, поднялась, расправляя складки богатого в вышитых узорах распашня. Никак для него старалась, наряжалась? Пребран поклонился. Она тоже легонько поклонилась, улыбнулась, оголяя ряд белых зубов.

Княжич перевёл взгляд на Ярополка. Тот, сложив за спиной руки, тоже щерился.

— До встречи, князь, — попрощался гость.

Ярополк кивнул, пристально, с холодным спокойствием наблюдая за ними. Развернувшись, Пребран вышел вслед за воеводой, чуя на спине липкий взгляд правителя.

Верить в то, что тот их отпустил с лёгким сердцем, как бы того ни хотелось опрометчиво было бы с их стороны. Слишком сладко он лил речи, а потому заглушать бдительность так рано не следовало.

Выйдя на порог, Пребран с какой-то жадностью глотнул свежего морозного воздуха, так, что пробрало насквозь, наполнилась холодом грудь, освежая, проясняя мысли. После тёмных хоромин двор, что был покрыт белым панцирем, ударил по глазам, вынуждая щуриться и слезиться. Воздух был так чист, до звонкой стали, что слышны были отчётливо в нём голоса Никраса и Гроздана, которые уже переговаривались внизу. Пребран спустился по порогу плечом к плечу с воеводой, и вместе они вышли к подведённым коням.

Воевода выглядел напряжённым и сосредоточенным, всё поглядывал на княжича, но молчал — отъедут, переговорят. Не успел Пребран погрузиться в седло, как на крыльцо под навес вышел провожать гостей Ярополк вместе со своей сестрой. В тени лицо её было белым, как лебяжий пух, при дневном свете вдруг стало сильно заметно, что всё же подбелила, и румянец её был не естественный. Пребран тут же вспомнил, как ещё утром у Даромилы зарделись щёки. Дождавшись, пока все рассядутся по коням, а стражники откроют ворота, княжич повернулся к крыльцу, чуть преклонил голову напоследок в знак уважения, тронул пятками коня и потянул за узду, поворачивая мерина.

— Поехали, — бросил он мрачно воеводе, пуская животное к воротам.

Не успели они выехать за стены, как на дорогу вывернули трое всадников. В одном из них Пребран сразу узнал Фанвара.

— Лёгок на помине, — буркнул Вяшеслав. — Пёс гончий.

Пребран хмыкнул, покачав головой — надо же, вечно сурового воеводу допёк какой-то прихвостень князя. Хотя и в самом деле, терпения тут нужно больше, чем у рыбака, чтобы с отчуждением наблюдать за расхлябанностью и беспутством, творящимися здесь.

— А я вашего воина видел на мосту, — сказал Фанвар, приближаясь, равняясь с Вяшеславом, что ехал крайним с дороги.

Пребран сжал повод в кулаках, натягивая, останавливая мерина, ожидая услышать худшее, дыша через раз, но ближник был слишком спокоен, расслаблен, взгляд его был сыт, и, лениво наслаждаясь солнечной на диво погодой, скользил по воинам и пустой улице.

— Что же, вы покидаете городище? Ждан мне сказал о том.

С груди камень упал.

— Да вот, попрощались, теперь и восвояси пора, — ответил воевода, выпуская клубы пара. — Может, успеем ещё вернуться к солнцевороту.

Фанвар понимающе кивнул.

— Ну что же, лёгкого пути вам, — преклонил он голову.

— Будь и ты здрав, — отозвался Вяшеслав.

Фанвар, мазнув взглядом отряд, пустил лошадь, продолжая путь, люди его неохотно потянулись за ним, оставляя княжескую свиту на дороге.

Пребран оглянулся на своих людей.

— Поехали, княжич, отсюда быстрее, из этого гадюшника, — поторопил Вяшеслав, расправляя хлыст.

Как и договаривались, Ждана вместе с девушками и Даяном нашли у большака, прибившихся к частоколу. И то нашли потому, что на видном месте стояла Ладимира, и как только завидела дружину, улыбнулась, махнув рукой.

Пребран повернулся к мужчинам, велел:

— Езжайте вперёд, скоро нагоним.

Сам он свернул с дороги, спрыгнул в снег и повёл мерина в поводу. Ладимира провела его в укрытие, смотря всё так же, как и при первой их встрече — кротко. Наверное ей уже рассказали, что да как, что по возращению в строг Радима, отправятся они вызвалять сестёр, иначе бы кинулась со слезами. Впрочем ей и слово не дали промолвить, Даян нагнал её, отрезая от княжича. Пребран только усмехнулся про себя, решая всё же промолчать, чтобы не высказать чего-нибудь едкого.

— Я уж думал искать кров, — вышел навстречу Ждан, выводя под узды лошадей. — Околели тут, на морозе.

Пребран улыбнулся, но когда из-за спины мужчины вышла княгиня, улыбка исчезла с его лица. За ней, как заботливая нянька, выступила и Божана, оберегая каждый шаг княгини.

— Согреемся у костра, как только отъедем от города, — ответил княжич Ждану, оглядывая с ног до головы Даромилу.

Выглядела она спокойной и немного отстранённой, впрочем, как и всегда, но то было воспитанно в ней, выращено с девства, как подобает вести себя княгине. И он успел узнать, какая она на самом деле, вспомнив утро, когда Даромила невольно оказалась так близко, почти в его объятиях.

— Замёрзла?

Она покачала головой.

— Ранки немного подсохли, через пару дней и следа не останется.

Даромила опустила ресницы и вновь вернула на него взгляд, на морозе щёки её окрасились в здоровый румянец.

— Позволь, помогу? — подступил он с другого бока лошади, которую Ждан вывел для неё.

Даромила сделала шаг, погладив ладонью мохнатую шею кобылы, вороша светлую гриву, остановилась спиной к мужчине.

— Не жалеешь? — спросил он, склоняясь. Почему-то именно сейчас очень захотелось об этом знать.

Даромила чуть повернулась, ответила:

— Уже нет.

За спинами послышался смех Божаны, той в седло не каждый день подниматься приходится, а потому женщина даже развеселилась, поглядывая на Ждана сверху, деловито хватаясь за уздцы.

— Вспомню молодость, — засмеялась она.

— Так годы не причём, — подхватил Ждан, — главное, что в сердце!

Даромила хмыкнула. Пребран глянул на её замер, впервые увидев, как она улыбается, разгоняя и горяча кровь в жилах, увидев ямочку на щеке, к которой невыносимо захотелось прижаться губами. Но вместо этого он легко подхватил её за пояс, и та только охнуть успела, как уже оказалась в седле. Вдруг вновь легла меж бровей тонкая морщинка, а сама она ладонь к боку прижала.

Пребран проследил за ней и догадка как чёрная копоть запылила ум.

— Всё хорошо, — поторопилась она объясниться.

Пребран молча передал ей поводья в руки.

Холодная ладонь вдруг сжала его пальцы. От безобидного прикосновения перевернулось всё где-то в солнечном сплетении, пальцы сами собой переплелись с её тонкими пальцами, будто так и ждали этого мига.

— И ты… будь осторожен, — сказала она приглушённо, с какой-то непонятной тревогой и волнением в голосе, посмотрев на княжича сверху.

Зелёные глаза обожгли. Если бы видела, как привлекательно выглядит в это миг, даже в этом невзрачном сером платке и простом кожухе, если бы знала, как неспокойно делалось внутри, и какое испытывал, глядя на неё, бессилие. Она, не выдержав его долгого взгляда, нехотя высвободила руку, хватаясь за поводья.

Где-то вдалеке залаяли псы, вынуждая поторопиться. Пребран отступил, возвращаясь к месту, где оставил мерина.

ГЛАВА 13. Пропавший

Чем дальше уходили от Оруши, тем больше смерзалось всё внутри. Во второй раз Даромила так далеко уезжала от города. В первый, ещё год назад, когда Ярополк забирал её к себе. Но тогда её охватывало волнение и предвкушение чего-то непознанного, нового, до дрожи щекочущего. Тогда Ярополк ей казался благородным, гордым воином. Как же ошибалась.

А теперь словно в пропасть канула и была сама не своя — рассеянная и отрешённая, будто вся тьма над ней сгустилась, и не предвиделось просвета. Изредка к ней пристраивалась Божана, пытаясь разговорить, утешить, успокоить, но не удавалось ей вырвать княгиню из сковывающего льда, но напрасны были её старания.

Дорога по мере того, как удалялись они от городища, становилась все непролазней. Лошади иногда, где прошёл буран, утопали по брюхо, едва ползли по склонам вереницей. Только когда отряд углубился в лес, стало легче идти, и не потому, что под тяжёлыми, набитыми снегом кронами были ниже сугробы, а потому, что здесь было куда безопаснее, чем на открытом просторе, где издали их мог увидеть кто угодно за много вёрст. Даромила боялась оборачиваться, страшась увидеть погоню и Ярополка. Боялась не за себя, нет, собственная жизнь стала безразлична ей уже давно, в жилах стыла кровь за ни в чём неповинных людей, их подставлять она не желала, не хотела, чтобы сложили голову из-за неё. От одной мысли, что Ярополк может причинить княжичу вред, делалось до скрежета холодно на душе, а внутри всё разрывалось на части. Ярополк в гневе может всё, что угодно, сотворить и в том, что убить может с ревности своей, княгиня уже и не сомневалась.

Даромила поежилась от колючего мороза, что к вечеру начал крепнуть, растёрла задубевшие руки, уклоняясь от порыва ветра что хлестал по лицу колкой крупой. Взгляд всё лип к спине княжича, покрытой тяжёлым плащом с волчьим мехом. Ведь он один её пожалел. Вспомнив их утреннюю встречу, в жар бросило, что мороз разом отступил.

«Да что же это такое?» — одернула себя, призывая рассудок, вырывая все чувства на корню. Она не должна думать о том. Но вновь и вновь виделись его серые, пробирающие до самой глубины глаза. Нет, больше боли она не переживёт, и воротить должно с души, но рука сама протянулась, сжав его руку, горячую, сильную, а ещё ласковую. Даромила нахмурилась, отводя взгляд от мужчины, затерялась в заснеженных, облепленные снегом сосновые стволов. День угасал быстро, но останавливаться не хотелось, а хотелось ехать как можно дальше и не оборачиваться, перестать ожидать леденящих душу криков и гиканья воинов Ярополка.

Впереди послышался грудной голос Вяшеслава.

— Всё, ночуем тут, — проговорил воевода, останавливая коня, поворачиваясь ко всем.

Один за другим воины попрыгали на снег. Даромила, не отставая от всех, тоже поторопилась, только быстро не получилось, раны всё ещё тревожили. Неуклюже она спустилась-таки наземь, да только едва не опрокинулась навзничь, запутавшись в поводьях и застряв ногой в стремени — не каждый день на лошадь приходилось забираться. Сильные руки успели подхватить да так осторожно и ловко, что не почувствовала и тянущейся боли в спине.

— Куда же ты так спешишь, княгиня? — прозвучал знакомый обволакивающий голос, от которого невольно задрожало все внутри, отдалось по всему телу тёплой волной. И откуда только взялся?

Она отстранилась, развернувшись, высвобождаясь из объятий вовсе.

— Спасибо, — поблагодарила, а посмотреть в глаза и не решилась, глянула мельком на Божану, которая вновь уже хохотала где-то среди кметей.

— Вот мы и далеко уже, — проговорил княжич, и Даромила всё же подняла на него взор. Уж лучше бы и не смотрела, и куда вся её твёрдость подевалась?

— Не страшно уезжать так далеко?

Пребран стоял расслаблено, спокойно, ничем-то его не проймёшь. Даромила вздохнула, пряча под платок выбившиеся пряди волос, которые стали непослушными. Покачала головой.

— Нет, уже нет. Я давно хотела сбежать, — призналась вдруг.

— Так тебя мучил?

Сразу всё и померкло вокруг, а на глазах вдруг слёзы навернулись.

— Бил, в последнее время часто, — не стала утаивать, сдаваясь. Не было сил бороться с собой, но слёзы она всё же сдержала. — И заступиться некому было…

Взгляд княжича потемнел, а на скулах желваки заходили. Пребран отвёл взор. Даромила тоже и слова больше не смогла из себя выжать, холодно на сердце сделалось. Дружинники уже разместились под кронами — мороз и поступающая ночь вынуждали делать всё быстро, расчистив от снега и веток место, занялись приготовлением костра, смеялись и шутили, переговариваясь. На них, казалось, никто и внимания не обращал, хотя верно не хотели мешать.

Захрустел снег.

— Как тихо тут, — подошла Божана к воспитаннице.

Княжич, посмотрев на женщину, отступил, забирая у девушки лошадь, не сказав больше ни слова. Даромила проводила его затуманенным от влаги взглядом.

— Дай ему бог здоровья, — пролепетала женщина, тоже смотря ему в след.

Даромила глянула на её.

— Тебе его верно сама небесная пряха судеб послала за твои муки, детка, — сказала повитуха, посерьёзнев разом.

Даромила покачала головой.

— Не знаю, Божана, я уже ничего не понимаю, запуталась.

— А я знаю и вижу, что он глаз с тебя не сводит.

— Не выдумывай, — оборвала княгиня женщину, строго поглядев. — Даже если и так, как ты говоришь, хватит мне этих ласк.

Божана угрюмо сжала губы, сразу прибавились и года. Ясность её вмиг с лица сползла. Сокрушенно головой покачала — не по нраву пришёлся ответ воспитанницы. Только теперь Даромила ощутила, как устала с дороги, как ноют мышцы и потяжелела голова. Запах дыма с древесной смолой потянулся в морозном воздухе, заволок седой пеленой лес, оплетая деревья. Даромила было отступила, но повитуха задержала, вглядываясь в лицо княгини.

— А дальше-то как будем? Куда пойдём?

Даромила задумалась, хотя уж сколько всего передумала, а ни на чём не остановилась в своих рассуждениях.

— Оставаться в остроге, куда идут люди княжича, не безопасно. Найдёт князь быстро, если кинется искать.

Как замышляла изначально, всё не так вышло. И Искра не помогла, а только хуже сделала. Но о том Божане лучше не знать. Да и Ярополка из городища кллещами не вытянешь, погониться ли за беспутной женой?

— Ушла-то ты не по его доброй воле… — пошла поперёк повитуха. — Не отпускал он тебя с лёгким сердцем, хоть и погнал, да только кто знает, не раздумает ли, искать будет, в пьяном дурмане же был.

Даромила втянула в себя воздух — дышать стало нечем, хоть от морозного воздуха голова кругом.

— Всё так, — согласилась. — Надеяться на защиту Богов не стану, сама виновата во многом, такого они мне не простят, слишком много противилась их воле. Нужно укрыться. Только думать сейчас об этом совсем не сил, — в душе всё ходуном ходило, не за что ухватиться, стоит только оступиться, и пропасть.

— Вот я о чём тебе и говорю, детка. Нужно нам с ними идти дальше, в другие земли.

Даромила вернула на неё хмурый взгляд, обдумывая сказанное. Княжич-то ей предлагал… Потёрла виски, унимая головную боль.

— Тебе нужно отдохнуть. Устала ты. Обида в тебе сейчас говорит. Но мой тебе совет, не равняй, хоть другого ты и не видела.

— Вы там так и будете на морозе стоять?! — грянул Вяшеслав, спугивая женщин. — К костру идите греться.

Даромила не заставила воеводу повторять приглашение дважды, в самом деле начинала замерзать, чувствуя, как зябь еловой веткой скребёт спину. Божана пошла следом.

Княжич, что сидел рядом с воеводой на расстеленных шкурах, вдруг поднялся, ушёл. Даромила, отрывая от него взгляд, подсела к костру, в общий круг, на мягкую постель.

Над огнём уже висел чугун с водой. Все расселись вокруг очага, греясь и переговариваясь каждый о своём, никто не заострял на путницах внимание. Юноша, которого княгиня запомнила, Даян, подсел к Ладимире, только та как-то отстранилась, ненароком, но всё одно заметно, что общество его ей не нужно.

Даромила смотрела в огонь неотрывно, думая о словах Божаны. Идти с ними, конечно, сподручнее, но не хотелось быть обузой… Княгиня вздрогнула, когда на её плечи мягко легла тяжёлая шкура. Женщина подняла голову, но княжич уже отошёл, вернулся к воеводе, опустился на своё место. Растерялась, невольно глянула в сторону и замерла, поймав взгляд Ладимиры. Девушка неотрывно смотрела на молодого княжича, и этот взгляд, какой-то томный, полный отчаяния, был виден даже издали. Что-то неприятное царапнуло внутри, и тут-то пришло понимание, почему девка воротит нос от Даяна.

— Я всё же считаю, — зашептала рядом Божана, заботливо поправляя на ней мех, всматриваясь в неё голубыми глазами, да так проницательно, что и не услышать её совета невозможно, — стоит тебе хорошенько обо всём подумать.

Даромила сжала зубы, порываясь возразить, но передумала, лишь плотнее закуталась в шкуру. Спорить с повитухой — пустая затея, да и не хотелось, и так чувствовала себя раздавленной, как лепешка, усталость одолела.

Вскоре забурлил котёл. Божана подобралась, вызвавшись состряпать еду, ловко подсторожив Ждана и Никраса. Они от женской помощи не отказались. Даромила наблюдала за мужчинами со своего места, не особо вслушиваясь в их разговор. У огня да под толстой шкурой разморило быстро, и мысли стали вязкими, как кисель, а переживаний и душевной боли как и не было, но ненадолго они оставили её, это она знала хорошо. Яркие густые всполохи успокоили и утешили, зализав раны. Даромила невольно поглядывала в сторону, где расположился княжич, да так и задержала взгляд, наблюдая, как его взор тонет в огне, как блики играют на его лице, неровным светом оглаживая скулы, лаская губы, шею, руки. Дыхание приостановилось. У Ярополка губы были тонкие, твердые, и поцелуи его всегда казались жёсткими, целовать в ответ ей не хотелось, как и касаться. В последнее время он ей и вовсе опротивел, и его ласки терпела, сжав зубы и кулаки. Пребран полулежал на подстилке, согнув одну ногу в колене, опирался на локоть. Даромила рада была бы укротить свой взгляд, да только не могла не отметить, каким гибким, красивым телом обладал чужеземец, и то, что видела, нравилось ей. Ярополк имел сложение крепко сбитое… Даромила сглотнула. Снова его вспоминает. И верно не забыть никогда.

Пребран вдруг повернулся, подловив изучающий взгляд княгини. Даромила тут же отвернулась, тряхнув головой, выбрасывая из себя ненужные лишнее мысли и чувства, что рождались в ней против воли.

По лесу разнёсся вкусный аромат репчатого лука и прожаренной телятины. Все заметно взбодрились, сооружая прямо на снегу у костра стол. Даромила забылась на время, слушая разговоры мужчины, пока среди голосов, не раздался другой звук, где-то вдалеке, но на крепком морозе так вовсе показалась слишком близко. Волчий вой усилился, вынуждая всех смолкнуть и застыть на местах.

Воцарилась такая тишина, что было только слышно, как потрескивают дрова, снедаемые огнём. Сердце запрыгало внутри галопом. Давно она не слышала такого душераздирающего воя голодного зверя. Никрас первым поднялся со своего места.

— Тьфу-ты, нежить проклятая! — разразился он ругательством. — Ладимира! — повернулся он к девушке, что была молчаливой, будто воды в рот набрала. — Не ты ли их привела?

И тут всеми дружно мужчины загоготали, взрывая тишину, заглушая волчий зов. Не смеялись только Вяшеслав и Пребран. Даромила, не понимая, что так их рассмешило, в недоумении перевела взгляд на девушку. Та зарделась, уткнувшись носом в ворот кожуха, а потом вдруг подскочила на ноги. Даян было задержал её, но она грубо отпихнула его и пустилась бежать прочь.

Мужчины стихли.

— Неудачная шутка, — буркнул воевода.

— Да я… — запнулся Никрас. — Не хотел, вырвалось само.

— Вернуть бы надо, нечего одной в лесу бродить, волки хоть и далеко, но мало ли, какая напасть в темноте может приключиться.

— Ждан, пойди, верни, — попросил княжич сидящего рядом воина.

Даян, проводив кметя ревнивым взглядом, вдруг поднялся и, обойдя костёр, направился в противоположную сторону, в сторону леса.

— Эй, ты-то куда? — окликнул его Гроздан, подскакивая с подстилки, да без толку, парень не отозвался.

— Далеко не забредай только, не хватало и тебя по лесу искать! — бросил ему в спину Вяшеслав.

— Зря отпустил, — пошевелился Гроздан, опускаясь наземь, садясь удобнее на своё место.

— Пусть охладится, — отозвался витязь.

Даромила недоумённо посмотрела вслед юноше, которого уже и не видно стало за деревьями, затревожилась, хоть и звериный вой стих. Внезапно проснулся интерес к окружению, будто проломился лёд, и девушку выбросило на поверхность.

— А кто она, Ладимира? — спросила княгиня у Божаны, едва только повитуха вернулась на своё место.

— Из рода старшего Радима, — кинулась объяснять женщина, принёсшая в руках чашу с похлёбкой. — Ты утром-то спала, не слышала ничего. Она прибилась к княжичу, чтобы прийти к Ярополку и просить вызволить сестёр её, что попали в полон. К княжичу прибилась тайком, одна по следу пошла, пока волки на неё напали. А княжич-то из зубов зверей её вырвал.

Даромила слушая, забыв о еде, отставила плошку. Теперь понятно стало, какая связь между ними.

— И что же, была она у Ярополка?

— Нет. Княжич просил за неё. Просил Ярополка послать своих людей вызволить пленников, но тот оказал.

Даромила хмыкнула.

— Кто бы сомневался, — буркнула она, злясь.

Душа у него коротка для таких подвигов. Вновь взорвалась княгиня ненавистью к мужу. Отвращение подкатило к горлу, сжимая клещами, что стало нечем дышать.

— Княжич Пребран Вячеславович, как только приедет в острог, отправится с дружиной искать пленных, — проговорила тихо повитуха.

Даромила окинула взглядом дружинников, что тихо переговаривались меж собой, а внутри сперло всё неведомо от чего. Ярополк ни за что не кинется помогать, а тем более, незнакомым чужим людям. А может… Даромила сглотнула. Может, не так проста Ладимира для княжича? Девушка она ладная, вольная, и, похоже, успела прикипеть.

Княгиня крепко прикусила губы. О чем она думает? Какое ей дело до этого всего? Зло подхватила с земли миску, но, проглотив пару ложек успевшей остыть на морозе похлёбки, поняла, что еда в горло совсем не лезет. Ждан и Ладимира вернулись, а вот Даян всё где-то бродил, но похоже, это не волновало сильно других. Насытившись, воины принялись готовиться к ночлегу, расстилали меха, разводили ещё костры. Для женщин отрядили какой жарче, оставив их под пологом деревьев. На дозор вызвались двое — Никрас и Гроздан. Правда, последнего княжич осадил, выйдя вместо него. Даромиле в тепле да после безостановочной дороги всё не спалось, она вслушивалась в тихие голоса мужчин, смешивающиеся с треком поленьев. Мысли так и мельтешили, рябили, сплетаясь меж собой и путаясь. Она вспоминала то свои блеклые дни в Оруши, то горела от мыслей о княжиче, что стал невольным её спасателем, то замирала, думая о неизвестности, что разверзлась перед ней пропастью тёмной, но больше всего терзало то, что Ярополк бросится в погоню. Душа выворачивалась наизнанку от этой тревоги, но поделать ничего не могла, она далеко, оторвана от мужа.

Промучилась долго, пока не сморил беспокойный сон, но казалась, только прикорнула, как нужно было уже вставать. Открыла глаза, выглянув из-за шкуры, и погрузилась в предрассветную тишину. Уже светало, фыркали лошади неподалёку, во сне шумно дышали воины у другого костра. Даромила замерла, вглядываясь в полог деревьев, подсвеченный дымным розовым заревом. Белые крупинки одна за другой падали с веток, ложились на щеки, таяли. Вспомнились невольно родной дом и позапрошлая зима, когда она вот так вот любовалась небом, наслаждалась тишиной леса, и страшно сделалось от осознания того, что у Ярополка затворницей была. Видят Боги, как не хотела, чтобы так всё вышло, но с ним бы она пропала, ещё бы год вытянула, и всё — загубил бы. Впрочем, и сейчас внутри мало живого осталось.

Даромила поднялась, утирая горячие слёзы с холодных щёк. Быстро пришла в себя, когда не обнаружила рядом с собой Божаны. Та, оказывается, уж у костра хлопотала. А вместе с ней Ладимира и Вяшеслав.

— Мороз нынче лютый, если поспешим, то ночевать в остроге будем, — сказал воевода женщинам, когда Даромила, запахиваясь в шкуру, приблизилась к очагу.

Княгиня огляделась, выискивая среди мужчин княжича. И увидела его у коней, тот наспал в торбы зерна, в их сторону не смотрел.

— Выспалась? — спросил воевода, перехватывая её взгляд.

Девушка рассеянно кивнула, немого смутившись.

— Вот и хорошо, поутреничай с нами. В дороге сегодня останавливаться не станем, места неспокойные начинаются, потому поостеречься нужно, пойдём быстро.

Даромила снова согласно кивнула, принимая от Божаны миску с кашей.

— Чтобы всё до ложки, — строго наказала женщина, — вчера совсем ничего не съела.

— А Даян вернулся? — спросила княгиня, зачерпнув деревянной резной ложкой кашу.

— Вернулся, а что с ним станется? — махнула рукой повитуха.

Мало-помалу становилось всё светлее. Потихоньку просыпались и остальные, подтягиваясь к костру, и тут же получали из рук Божаны свою ароматную порцию. Даян, хмурый и взъерошенный — видно не спал всю ночь — присоединился к спутникам самым последним. Ладимира даже не смотрела в его сторону. Уж как ни пытался он к ней подобраться, а девушка будто в каменную глыбу обратилась, не подойти ни с какого бока, держалась неприступно. И что между ними произошло, Даромила догадалась. Девка к княжичу прикипела, и верно сама ещё того не понимала.

Божана, позаботившись обо всех, отправилась собирать вещи в дорогу. Даромила, съев всё до ложки, как и приказывала наставница, теперь зачерпнула из чугуна травяного взвара, грела руки о плошку, вбирая в себя душистый запах липы и смородины, глаза сами собой закрывались от наслаждения, от ощущения того, как пар окутывает лицо. Среди чужеземцев спокойно было, тихо и безопасно. Не то, что замкнутые ближники Япрополка, от которых ожидать можно было чего угодно. Хорошие люди у князя Вячеслава, и сын благоразумный.

Даромила открыла глаза, глотнув отвара, и краем глаза увидела вернувшегося княжича. Сделала вид, что не замечает его, не чувствует, что смотрит он на неё. Другие вдруг стали ни с того ни с сего расходиться кто куда — уж для них не стало тайной, что между ней и княжичем происходит. И сама Даромила не могла понять, когда ту грань переступила, за которой теряется, как юница. Только всё сильнее крепла мысль, что отступать теперь уже бессильна, да и не хотелось, как ни пыталась гнать от себя это признание. Может быть, в остроге поутихнет, ведь не так часто будут видеться, да и он поди забудет о ней. Вот в поход соберутся, так и вовсе не до неё станет. Вспомнив о том, княгиня помрачнела. Так и стояли вдвоём у костра молча, вроде с виду греясь. Даромила, допив остатки выстывшего питья, принялась укладывать вещи свои и Божаны. Пребран подступил, вызываясь помочь сложить тяжёлую шкуру. Случайно, а быть может, и нет, коснулся её руки и тут же убрал свою. Внутри знакомо кольнуло, прошлась тёплая волна по всему телу, будто в пруд вошла, руки-ноги потяжелели. От его близости костёр и весь лес поплыл куда-то, земля под ногами будто пошатнулась. И как устояла? Не хватало сил поднять глаза, казалось, посмотрит — так и упадёт, а потому она ещё нарочитей засобиралась.

— Сегодня уже прибудем в острог, — сказал княжич тихо, так, чтобы она только слышала. — А завтра мы отправляемся на поиски врагов.

Даромила промолчала, продолжая сворачивать подстилки. Княжич вдруг взял её руку в свои ладони, склонившись к самому уху, согревая теперь и дыханием.

— А после, — продолжил литься в самую душу голос, — если останусь жив, хочу взять тебя с собой, — Пребран чуть сжал пальцы, горячая ладонь его грела, как та плошка с отваром, которую до этого держала в руках, даже ещё жарче. — За это время, пока ты была рядом, я понял, что ты нужна мне. Я дальше смотрю и не вижу свою жизнь без тебя. Я хочу взять тебя за себя.

Даромила замерла, лишаясь дыхания, качнула укоризненного головой.

— Что ты такое говоришь, княжич? — выдернула руку, задыхаясь, сердце стучало где-то в горле.

«Немедленно уйти как можно дальше», — билось в голове, но княжич взял её за подбородок, вынудив посмотреть в глаза.

Даромила подняла взгляд, хлопнув ресницами, и будто бы в небо грозовое опрокинулась, такие были его глаза тёмные, глубокие, и в недрах их притаилась где-то опасность, золотые крапинки сверкали что зарницы, но пальцы мужчины только ласково поглаживали, очерчивая овал лица, призывая не бояться. Он смотрел так, словно она единственная для него была. Даромила, собравшись с силами, отвернулась, высвобождаясь.

— Смотрят же, княжич, — пролепетала, а у самой в груди защемило. О том, что они могут сгинуть в этом походе, и не думала. — Боги вам помогут, — быстро добавила она, унимая пронявшую тело дрожь.

Руки не слушались, и, бросив укладывать подстилку, растерявшись совсем, княгиня развернулась и пошла прочь, хмурясь, сдерживая душащие слёзы. Над лесом плыли пуховые облака воздушно и легко, и как бы к вечеру не заполонило, не поднялся бы буран, вон и птицы все притихли. Стёрла со щёк горячие дорожки. Не хватало, чтобы её увидели такой раскисшей и плаксивой. Божана ждала, собрав все вещи. Разговаривать не хотелось, но повитуха и не пыталась, только искоса всё поглядывала на помрачневшую княгиню.

Словно во сне, Даромила воспринимала окружение: как взнуздали воины лошадей, как, засыпав снегом кострища и раскидав ветки, погрузились мужчины в седла и тронулись с места, покидая место становища, как выехали на дорогу.

Даян плёлся в хвосте всё такой же понурый и угрюмый. Ладимира рядом с Боджаной — тоже поникшая и молчаливая. Княжич с воеводой вперёд всех уехали. Позади, за Даяном, понукая коня, следовал Гроздан вместе с Саргимом. Последний из всех был самым молчаливым, от него Даромила и слова не услышала, даже не понятно было, разговаривал ли тот вообще, или все больше только слушал. И Никрас, который вчера по не осторожности задел Ладимиру, сегодня тоже молчал.

Даромила вслушивалась в звуки леса. Скрипели, постанывая, вековые деревья, иногда доносился и хруст ветвей — это, проламываясь сквозь чащу, удирали от дороги дикие лоси. Голова в скором времени сделалась пустой и лёгкой, а с сердца спала глыба льда. Лоно природы умиротворило, привело в равновесие душевные терзания. И хорошо будет, если останется жить в таком месте, только на пользу. Даромила вовсе отгородилась от случившегося у костра разговора, решая как можно скорее забыть об этом.

День расходился, всё быстрее клонясь к середине, а вот небо, как и ожидала Даромила уплотнилось низкими облаками, разом потемнело в лесу. После обеда посыпал снег, сначала воздушными хлопьями, но через некоторое время поднялся ветер, пробуждая пургу, такую, что на несколько саженей стало не видно ничего, только серый лесной массив и никаких чётких очертаний. Даромила потерялась во времени — близится ли день к вечеру, или замерло все в ожидании бури? Ждала, не теряя надежду, что тучи разойдутся и блеснет огненным оком светило. Но как ни трудно было идти, отряд не останавливался, только, как и говорил Вяшеслав, делали короткие привалы по нуждам и вновь поднимались в сёдла, трогались в дорогу. А потом стало понятно, что всё же начало темнеть, но наконец, в мути снегопада завиднелись крепостные огни.

Тут уж и легче стало. Лошадей погнали быстрым ходом, хоть из-за усиливающегося ветра и бурана земля сравнялась с небом, потому так скоро, как хотелось, добраться до очага не получилось. Пришлось ещё побороться с ветром, что нещадно хлестал по лицу, сметал гривы, рвал полы плащей, сбивая с шага тяжеловесных меринов. Перед солнцеворотом самое суровое тёмное время. Морана ожесточается люто. Стоит зазеваться, накроет своим чёрным покровом. Пережить бы, переждать, когда закончится студень и ослабнет богиня смерти, там и тепло победит, тогда и не страшно. Вот так и в жизни Даромилы настали холодные беспросветные дни — пережить бы.

Острог находился в лоне лесного хвойного массива, окруженного с западной стороны каменными нагорьями. Огибала острог, насколько хватало глаз, река неширокая, по берегу под слоем снега сокрыты были челны, только штыки мачт и торчали. Когда всадники вывернули к главным воротам, Ждан отделился ото всех, погнал мерина вперёд, видно, упредить о приезде хозяев. И как только путники подъехали, сбитые массивные створки ворот распахнулись, впуская припозднившихся гостей. На дворе поднялась суета, и не было уже понятно, где свои, а где чужие. Одни встречали приезжих громкими выкриками, другие забирали лошадей, уводя в стойла. Даромила поняла, что не может разжать задубевшие пальцы, настолько озябли руки. Уже и не грели пуховые рукавицы, что отыскала Божана для неё. На этот раз с лошади помог слезть Ждан. Княжича и воеводу она отыскала взглядом у крыльца, те переговаривали с видным широкоплечим мужем в длинном тулупе нараспашку и в расшитой косоворотке под ним. Видно, это и был тот самый старший рода Радим.

Раздался гогот, да такой громкий, что даже взволновались псы во дворах, залаяли, поднимая в округе шум. Даромила, ничего не понимая, пыталась высмотреть, что же там произошло, Ладимира тоже насторожилась. У крыльца уже столпились почти все.

— Что там, Божана? — спросила девушка повитуху, хотя откуда той было знать.

— Будята пропавший вернулся, — ответил за женщину Саргим, что стоял позади женщин.

Даромила обернулась.

— Кто он, Будята? — спросила повитуха.

— А, неважно, — махнул мужчина рукой, — слуга княжича.

Вдруг выбежала из ворот женщина, низенькая ростом, и, завидев Ладимиру, кинулась к ней, закутываясь в платок.

— Вернулась, как же так, а? Как же пошла-то в одиночку? Горе ты наше, кому же нас оставила, не побоялась ни татя, ни зверя. Цела, — гладила она девку по щекам. — Куда ж тебя, глупую, понесло-то? Ты зачем ушла?

Ладимира молчала, только глаза всё опускала.

Женщина, опомнившись наконец, обратила внимание на путниц, скользя взглядом то на Божану, то на Даромилу. Расспрашивать ничего не стала, только расширила в удивлении глаза, узнав в одной из них княгиню Оруши, а очнувшись, поклонилась.

— Чего же мы на холоде-то? Вон непогода как разошлась, Моранушка разгулялась не на шутку. Скорее в дом, нечего тепло ей своё отдавать, силой кормить, — засуетилась женщина, поманив за собой, подтянув и Ладимиру.

Даромила с Божаной, переглянувшись, прошли следом — им-то теперь деваться некуда, куда скажут, туда и пойдут. А женщина видно хозяйкой была, повела прямо в терем Радима. Княгиню Оруши в Даромиле она узнала, да откуда же? Из стана своего та не выходила, прошлой зимой только на праздник годовой, а так люди-то её и в лицо не знают, не успела она обжиться да за год стать матушкой-княгиней для народа здешнего.

В натопленной горнице, куда завела хозяйка, кровь по венам побежала свободнее, приливая к пальцам и ногам, что даже закололо иглами. Даромила всё на дверь смотрела, ожидая увидеть княжича, но тот так и не появлялся со своими собратьями.

«Вот и разошлись», — подумала, а внутри как в пещере стало темно и пусто, и холодное разочарование, не ждала, а разлилось в душе.

Женщина повернулась к гостьям, наверное, не смысля, что и предложить в первую очередь, смотрела растерянно, натягивая на лицо улыбку. И Даромила не знала, что сказать, собирала себя по кусочкам, а всё не выходило. Ко всему переход с мороза да в тепло вынудил трястись, как в лихорадке. Не подумала, глупая, как называться перед другими, и что говорить. Признаваться в правде было стыдно. Божана было выступила вперёд, чтобы говорить за княгиню, но на пороге послышались шаги, вынуждая женщин повернуться. В дверной проем вошёл Радим, а за ним и княжич вместе со своей братией, теперь уже из семи человек, включая княжеского сына. Будята оказался парнем молодым, только в пору юношества вступившим.

— Ну, чего ты стоишь, Гаяна, вели стол накрывать, видишь, с пути да с морозу гости? Чего на ногах держишь? — посетовал Радим, окинув девушек взглядом.

Женщина встрепенулась, улыбнулась, бросив растерянный взгляд на Даромилу, и той бы сквозь землю провалиться, но почему-то с княжичем под одной кровлей стало спокойнее.

— Проходите, прошу, — пригласила к столу Гаяна, разводя широко руки, призывая пройти. — Надежа! — тут же окликнула она, видно помощницу. — Ладимира, пойдём со мной, — поманила она девушку и скрылась в недрах терема, шурша длинной юбкой по полу.

Ладимира напоследок помедлила, чуть повернулась к воинам, и было сейчас понятно, что на княжича она смотрит, а тот на неё спокойно, и не поймёшь, как бы ни хотелось о том узнать, что творилось у него в голове. Ладимира, не получив никаких слов, поникла, развернулась, последовала за хозяйкой.

Разлилась по горнице тишина, вязкая, как кисель, что даже и не слышно, как дышат витязи. Радим, потоптавшись на месте, заговорил первым:

— Прошу, боярышня, к столу.

— Это Даромила Святозаровна, — поправил его Пребран, — дочь князя Святозара, правителя Избора.

На лице старшего рода сначала изобразилась хмурость, видно что-то сопоставлял в уме, а потом в изумлении посмотрел на девушку. И Даромила вновь зашлась смущением.

— Что ж, — преклонил он голову, — для нас великая радость видеть в чертоге дочь светлого князя Святозара. Проходите, — сказал он с какой-то рассеяностью в голосе, но вида, узнав, кто его гостья, не подал.

Мужчины один за другим скидывали с широких плеч тяжелые плащи да кожухи, что на время пути стали панцирями, разве только к коже не приросли. Одежу пронырливо подхватывали не пойми куда взявшиеся отроки. Даромила только кожух расстегнула, так и осталась в платке. Все расселись по лавкам, и вскоре вошли девки, внося крынки да чары.

— Ненастье какое поднялось, — посетовал Радим, опускаясь во главу стола. — Вовремя вы вернулись, к ночи посреди поля туго бы вам пришлось. И моя вам благодарность за то, что девку уберегли, хорошо, что к вам она прибилась, пропала бы в лесу.

— Ты, Радим, — первым отозвался Вяшеслав, — Ладимиру и Даяна не ругай сильно. Она ведь за сестёр переживает, к самому князю рвалась помощи просить.

Даромила только теперь обратила внимание, что Даяна среди княжеской братии не оказалось. Радим потемнел лицом, поглаживая завитки недлинной бороды, упёрся взглядом в стол, думая о чём-то своём.

— Давку трогать не стану, как-никак горя она натерпелась, в отчаянии на всё решишься. А Даяну не спущу, — решил он, поднимая глаза на гостей, посмотрев на княжича с интересом. — Рассказывай, княжич, как съездил? Как здоровье Ярополка, в каких заботах он ныне?

Даромила заёрзала, отвела взгляд, наблюдая, как воевода вдруг переглянулся с княжичем. Он напрягся, и было видно, как натянулись жилы на шее, и сам он обратился в камень. Пребран коротко глянул на Даромилу, и враз от его взгляда в груди спёрло дыхание.

— Забот у него полон рот, — ответил княжич, поворачиваясь к Радиму. Несмотря на кипящую внутри лаву, что плескалась в глазах его, говорил он спокойно.

Радим хмыкнул, качнул головой неутешительно, кулаки мужчины сами собой сжались, и верно сказал бы что, да присутствие двух женщин сдерживало гнев.

— О том, что на вас напали тати, он ни сном ни духом, — продолжил княжич и окинул взглядом своих побратимов, — …завтра мы отправимся искать гнездо разбойников.

Радим закаменел, а потом вдруг откинулся на спинку кресла, задумался глубоко, опрокинувшись внутрь себя.

— Как говорит наш волхв, чужими руками жар загребать хорошо, — наконец ответил он. — Если уж девка одна пошла, не побоялась, то мне отсиживаться позор.

— Нет, Радим, — княжич подался чуть вперёд, поворачивая голову к нему.

Даромила удивилась его ответу, да и все остальные тоже воззрились с интересом на княжича.

— Ты нужен здесь, в стане, мало ли, что ещё может случиться. И людей своих побереги, в то, что воины они у тебя хорошие, я верю, но своих людей я знаю больше. Да и лучше не показываться большим войском, спугнуть можем.

Вошла челядь, внося кувшины и лотки с едой, за ними выплыла Гаяна, прерывая столь серьёзный разговор, дослушать который, судя по всему, Даромиле не доведётся.

«Как же не вовремя! На чём же сойдутся они?» — заточило переживание.

— Позвольте забрать женщин, — обратилась она ко всем.

— Конечно, — отозвался Пребран, посмотрев на Даромилу, оглаживая взглядом.

Руки все ещё помнили его тепло, и она ничего не хотела в этот миг, хотела только коснуться его ещё раз, ощутить его тепло, окунуться в потемневший дикий, необузданный взгляд, почувствовать себя нужной, и не просто нужной, а желанной. Даромила забыла об окружении, о том, что они тут не одни, что десяток пар глаз смотрит на неё. Опомнившись — вот неймётся же ей несчастной, — поторопилась. Поднявшись и выйдя из-за стола, они с Божаной под молчаливыми взглядами мужчин покинули горницу. Если завтра уедут, так больше и не увидится она с Пребраном. Внутри всё заныло от безысходности. Надолго ли они? Как скоро ждать обратно? Вспомнились слова княжича о том, что может так случиться, что и не вернутся. Жутко залихорадило, хоть она уже давно согрелась.

Гаяна отвела гостий на второй ярус, ввела в неширокую низкую дверь. Оказались они в просторной светёлке, уютной и, наверное, светлой днём. Здесь уже хлопотала русоволосая чернавка в простом домотканом платье, взбивая постели. Женщина, пройдя чуть вглубь развернулась.

— Банька уже топится, а пока располагайтесь.

Даромила кивнула. Гаяна, посмотрев, раскрыла рот, чтобы что-то сказать ещё, да вдруг передумала и, выдохнув, вышла. Следом, преклонив голову, выбежала и помощница. Божана тут же подступила, помогая княнине раздеться. Сама она и не смогла бы, на плечи словно мешок с зерном навалили, шевелиться не было сил.

Хозяйка не заставила себя долго ждать, вернулась вскоре, зазвав пройти в истопку. После долгого пути да с той ночи, когда Ярополк касался её, княгиня желала скорее смыть с себя следы его рук. А потому тёрлась щелоком, не жалея белой кожи, царапая докрасна. Раны на спине ещё не совсем сошли, но всё же двигалась она свободнее, скоро и на спине можно спать будет. С волосами управилась быстро, и от того не привычно и больно стало.

Вернулись в отведённую им светёлку уже к ночи. Не успели женщины войти и затворить за собой дверь, как скрипнули половицы. Даромила так и остолбенела, когда в полутьме разглядела фигуру княжича.

Божана вдруг вышла обратно, едва Даромила попыталась втянуть её за собой в светёлку.

— Ох, дырявая моя голова, забыла же травы свои! — воскликнула она и пошла прочь.

Даромила не успела сообразить, что произошло, как повитухи уже и след простыл. Княгиня зябко закуталась в платок, который накинула на себя после купания, повела плечами от пробирающей дрожи.

— Что ты тут делаешь? — спросила, и собственный голос ей показался каким-то чужим, не её.

Княжич приблизился, свет от лучин осветил его сосредоточенное лицо, в глазах огонёк дрожал.

— К тебе пришёл, — ответил просто.

Даромила сглотнула, во рту разом пересохло.

— Зачем? — Даромила осознала, что прятаться-то ей некуда. Привычку прятаться она заимела, когда избегала Ярополка.

— Пустишь?

С такой просьбой должна бы она погнать его от порога, впрочем, даже Ярополк никогда к ней не приходил сам. Никогда. Только по его зову она шла к нему. И кажется, что было это словно в другой, прошлой жизни. Вместо того, чтобы сказать «нет», она отступила, пропуская гостя. Пропащая её душа, раз позволила такое. Даромила прикусила губы, когда княжич прошёл внутрь, обдавая её смесью запахов чего-то древесного и терпкого, и с каждым вздохом внутри что-то обрывалось, толкая её в пропасть.

Даромила закрыла дверь подрагивающими пальцами, помедлила, пытаясь совладать с поднявшейся бурей чувств, только отступать уже было некуда. Пусть. Пусть что будет, то будут, пусть снова хлебнёт боли, только уже не от холодного безразличия, а от пожара, что сжигает сейчас всю её и её прошлую жизнь.

От напряжения ладони закололо, и щёки пылали нещадно. Даромила повернулась, переплетаясь взглядами с княжичем.

Даромила прошла вперёд, мимо него, не зная, что сказать.

— Зачем ты пришёл?

Подобрав гребень, принялась расчесывать ещё влажные волосы. Некоторое время слышала тишину, и показалось, что рядом нет никого. Неужели ушёл? Но словно в ответ этой мысли послышались шаги позади. А потом и горячее дыхание на затылке.

— Пришёл на тебя посмотреть, — ответил он прямо.

И в самом деле, что тут уже скрывать, раз признался ей в самом сокровенном, а она не отринула.

Княжич перехватил её руку, забрал гребень. Даромила замерла, когда зубцы прошлись по волосам до самых кончиков. Глаза сами собой закрылись, а дыхание потяжелело. Тугие волны наслаждения прокатились по всему телу. Ярополк никогда не расчёсывал ей волосы, хоть по обычаю иногда, но должен был это делать. Сбрасывая наваждение, шумно вздохнув, она развернулась и тут же была скована объятиями. Видела только подбородок и губы княжича. Сухие и мягкие. Он отложил гребень, рука его скользнула вверх, погладила её шею, пальцы пронизали волосы на затылке. Приятная тяжесть мгновенно разлилась внизу живота негой. Даромила впервые испытывала такую невыносимую тягу, и это пугало, не позволяя никак расслабиться до конца. И самое постыдное, что хотелось большего, хотелось погрузиться в омут до самого дна, впрочем, стоя в его объятиях и принимая его ласки, позволяя касаться себя, она и так утонула, не пытаясь даже сопротивляться. Да и нужно ли? Пребран склонился, опаляя дыханием щёку. Голова совсем затуманилась, и мысли погрязли в густом киселе тумана, уставшее тело отзывалось на каждое движение обессиливающим томлением.

— Тебе нравится? — прошептал он в самое ухо. — Тебе нравлюсь я?

Говорить совсем не было мочи, силы разом оставили её. И как только ещё на ногах держалась?

Княжич, продолжая поглаживать её голову и впадину между ключицами, склонился, и горячие губы накрыли её губы. Даромила одеревенела от удивления, но всё же ответила на поцелуй, раскрывая губы, позволяя ласкать себя, положила ладони на вздымающуюся грудь княжича. Сейчас ничего не существовало, кроме его запаха, который кружил голову, кроме ласк томительных и чувственных, кроме нежных и настойчивых губ. Даромила от прихлынувшего волнения задохнулась.

Он отстранился, давая глотнуть воздуха, сбившиеся дыхания переплелись. Даромила дрожала, взгляд затуманился, и она почти ничего не видела, не видела, что и княжич смотрел откуда-то из глубины.

— Ответь мне, — попросил он мягко.

— Что изменится, если отвечу? Ярополк мой муж, как я могу пойти за тебя? Мы скрепляли узы перед Богами… Что скажут люди… — Даромила прикусила язык, что же она говорит?

Пребран молчал, размышляя.

— Справедливости легко добиться, если сказать правду…

Даромила поникла. Признаваться в правде казалось непосильной задачей, по крайней мере, не сейчас. Княгиня отступила, отходя к столу, унимая сбившееся дыхание.

— Мне нужно время, — ответила она немного холоднее, чем хотелось.

Конечно, его у неё не было, но непросто вот так сразу принять решение, когда ещё не улеглись чувства и пережитое потрясение.

— Я подожду, — Пребран посмотрел прямо, — но по возвращении мне нужно знать, — отступил на шаг. — Надеюсь, ты не уйдёшь, и я увижу тебя здесь, — сказав это, Пребран прищурился, сверкнул в них дикий огонёк, и, развернувшись, он решительно пошёл прочь.

И как только дверь прикрылась за ним, сразу и прохладно стало. Даромила без сил опустилась на постель, долго смотрела в пол. Сплела же богиня-пряха для неё узел, такой, что и не развяжешь, да и надо ли пытаться? Но одно она понимала ясно, нужно вычеркнуть прошлое и больше не вспоминать.

ГЛАВА 14. Тропы

Пребран покидал второй ярус быстро. Мало. Слишком мало он получил, и хотелось большего. Бешено колотилось сердце, а мышцы в паху свело от боли, налились свинцовой рудой. Он остался голодным, не насытившимся ни её запахом, ни быстрым поцелуем, ни сколь короткой близостью. Хотелось ещё и от чувства неудовлетворения, казалось, перевернулся весь мир, и он падал в бездну, потеряв всякую надежду выгрести из омута, в котором необратимо тонул. Возвращаться в клеть было сейчас пагубно, княжич вышел из терема на крыльцо, под ночное небо, оперся руками о брусья, опустив голову, дыша тяжело и надрывно, вбирая воздух большими глотками, наполняя грудь морозом. Нечеловеческими усилиями удалось отстраниться от неё, выдернув насильно себя из омута её глаз. Пальцы ещё помнили гладкость её кожи, а губы — бархат её губ, послушных, нежных.

Из утробы небосклона хищно и остро сверкали звёзды. Он бы мог взять её прямо там, ничто не мешало этому, но Даромила была слишком напугана, слишком потеряна, чтобы принять его целиком. Какой же паскуда этот Ярополк! И как он мог обижать её!? Обращаться с ней по-зверски! Но тут же пронзило копьём чувство собственной ничтожности, он-то сам мало чем отличался от князя, лишь только тем, что никогда не поднимал руку на женщину, хотя кто знает, что бы было с ним, если бы не встретил однажды травницу.

Пребран тряхнул одурелой головой, выдохнул шумно, снова глянул в ночное, звенящее мерзлотой небо. Но кипящий гнев и возбуждение не стихали, и буйство это сулило бессонную ночь, уснуть уже не получится совсем. И нужно было срочно что-то делать, сбросить напряжение, которое скопилось за эти дни пребывания рядом с ней, видя её, но не касаясь. Да что там, лишний раз взглянуть не мог, боясь напугать. Но ни с кем не хотелось, только с ней.

Пребран стиснул челюсти, сунув руку в штаны. Рьяно заскользил ладонью по твёрдой, что дуб, плоти, проклиная себя за то, что отправился к ней, зная, чем может это всё закончиться и какими мучениями это ему обернётся. Он всё ещё ощущал её сладкий запах, который оседал на языке, вызывая острое, как нож, желание, чувствовал гладкость кожи, жар и влагу нежных губ, свежесть мокрых волос. Всё это очень быстро привело его к пику, в глазах потемнело, и он закрыл их, а горло сдавил бессильный стон. На руку брызнуло горячее семя. Сердце толкалось в груди судорожно, почти больно. Пребран зажмурился — этого было недостаточно совершенно. Княжич изнеможённо откинулся назад, прислоняясь спиной к бревенчатой стене. Хорош гусь, нет, просто скотина, что ворвался к ней, хватило ей одного подонка. Ещё и его терпит. Твердил же всю дорогу себе, что держаться от неё подальше нужно, но всё равно понесло его, куда не просят, где и не ждут вовсе! Оторвавшись от стены, Пребран одним махом сбежал с порога, ловко, по-мальчишечьи, перепрыгнул через перекладину прямо в снег. Рванул удушливый ворот рубахи, оголяя грудь, зачерпнул холодную горсть, вытер руки, следующей горстью растёр шею и грудь. Леденящий холод взбодрил, поостудив пыл, вышибая всю дурь.

Вернулся княжич на крыльцо не скоро, только после того, как вдоволь надышался свежим воздухом. Мысли мало-помалу развеивались, пускаясь привычным руслом, и мороз всё же начал сковывать, пробираясь под кожу, становясь обжигающе колючим. Только тогда княжич вернулся в спящий терем. Все же нужно попытаться уснуть, иначе усталость и напряжение за все дни пребывания в пути сыграют в неподходящий миг с ним злую шутку.

Пребран прошёл полутёмными переходами до отведенной ему Радимом светелки. Шорох за спиной вынудил развернуться в готовности дать отпор нежданному преследователю, но в последний миг он разглядел в темноте хрупкую фигурку. Девка, от неожиданности сдавленно вскрикнув, отпрянула. Только потом Пребран разглядел в ней знакомые черты.

— Лади, зачем так подкрадываться?

Девушка выпрямилась, гордо, по своему обыкновению, подняла подбородок, плотно сжав губы. Тьма расступилась, княжич, скользя взглядом по знакомым чертам лица, успокаивался, да только зря.

— Что ты тут делаешь? — спросил твёрдо.

В пути Ладимира была очень тихой, почти незаметной, взгляд её полнился грустью и болью, от которых нутро в узел сворачивалось, и потому ещё больше хотелось помочь ей поскорее найти сестёр. Даян по своей неумелости и неопытности даже не мог толком поддержать её, утешить, а только надоедал своим излишним вниманием, желанием оберечь, и зря мозолил глаза.

Догадался княжич быстро, зачем она пришла, потому поспешил утешить:

— Мы найдём их, далеко они не ушли, где-то поблизости в такое ненастье.

Конечно, в том, что они найдут пленниц, он не сомневался, другое дело, будут ли в целости они — в этом он был не уверен.

Ладимира, выслушав, уронила взгляд, нахмурила светлые брови.

— Я пришла вернуть тебе это, — тихо проговорила она.

Только тут Пребран заметил в её руках сверток, тоже нахмурился.

— Всю дорогу проносила… А так и не отдала.

Княжич принял свёрток, развернул. Это была его рубаха, та самая, в которой его ранили тати, но прорези он не нашёл бы, как ни искал, залатала она на славу. Пребран вспомнил, как девушка, ставшая невольно его спутницей, исцелила его травами, а ведь и позабыл уже, что был ранен, а кровь — отравлена. И тут, пробившись сквозь толщу сознания, мысли выстроились в ряд. Он вновь оглядел её, но уже внимательней. Пришла так поздно, и грусть эта вовсе была о другом… И как раньше не догадался? Ведь ему хорошо было знакомо это затаённое молчание, просто спутал с другим. Ладимира, почувствовав его пристальный взор, поднял голову. Смотрела с замиранием искренне и прямо, даже дышать перестала. Ранить её ему не хотелось, а потому ответ его был коротким и простым.

— Иди спать, Лади, поздно уже.

Глаза девушки мгновенно заволокло, они влажно блеснули, как отражение луны на воде. Она разочарованно опустила ресницы, и внутри у княжича всё перевернулось от её отрешённого вида. Слишком неосторожно он поступал, но теперь какой смысл себя корить?

— Всё-таки мне не нужно было тебя брать с собой… — проговорил он, злясь на себя.

Ладимира вздрогнула, вернув на него строгий взгляд.

— Не говори так, — выпалила сдавленно.

Пребран некоторое время стоял неподвижно, не зная, что и делать, такой нелепой казалась ситуация.

— Я всё поняла, — проговорила девка уже шёпотом и вдруг подалась вперёд, поправив ворот рубахи.

— Мокрая вся, переоденься, на сквозняке застудишь голос, — сказала и тут же убрала руки, коротко улыбнувшись, не скрывая во взгляде грусть и что-то ещё, от чего пещерным холодом повеяло вдруг.

Развернулась девушка, пошла по переходу в темноту, теряясь из видимости.

Пребран озадаченно смотрел ей вслед, а потом зло смял рубаху, в голове кровь зашумела, всколыхнув со дна его памяти, словно ил, воспоминания, замутив голову. Тогда ради единственной он прогнал Верну. Но ту единственную он потерял, сдавшись, ушёл, теперь уходить не намерен.

Окаменев внутри, кинул рубашку через плечо, толкнул дверь. Едва вошёл, с лавки в углу всколыхнулся Будята. О нём Пребран уже позабыл и привык обходиться без его помощи, но тот услужливо приготовился слушать поручения.

— Ничего не нужно, Будята, — остановил его Пребран, сорвал с плеча рубаху, швырнул на скамью.

Парень, поняв с одного раза, опустился на своё место. Княжич стянул с себя мокрую косоворотку, кинул её туда же, прошёл вглубь, опустившись тяжело на постель. И как же не послушал Вяшеслава, когда тот уговаривал оправить девку обратно в острог? Жаль, что не имеет такой же холодной отрешённости и рассудительности. А нужно было отослать ещё после того, как вырвали её из зубов волчьих, когда он был разъярён, и сделать это было куда уж проще, чем оказалось после.

Пребран ещё долго не мог уснуть. Уже догорала последняя лучина, а он всё смотрел в потолок, видел перед собой зелёные глаза Даромилы, и сердце билось неровно, задерживалось дыхание в груди. Но понемногу чернота всё же заволокла светёлку и успокоила ум, и вскоре он провалился в небытие без всяких сновидений. На этот раз ему не снились ни пожарища, ни хищные морды степняков, ни голубые, как вода, глаза той, которая не покидала его душу уж много лет. Разбудил княжича шорох. Будята уже поднялся и стоял почему-то в дверях. Никак ходил куда-то? Недоумение заставило проснуться быстро. Уж хотел обругать парня, что шарахается без его ведома, где ему вздумается, но вспомнил, что тот у Радима под кровлей почитай второй день, верно уже обжился. И всё же со своеволием смириться не мог.

— Ты где был? — спросил сонно.

— Так это… — оробел Будята. — Вещи готовил в дорогу, оружие носил чистить. Там внизу Вяшеслав, — вспомнил он, зачем всё же явился, — ждёт тебя, княже, — сказал он, тихо прикрывая за собой дверь, — просил поторопиться.

Пребран тяжело откинулся на спину, потирая глаза. По комнате уже разливался утренний белёсый свет, холодный и мутный, окутывал, зябко пробегался по коже стылым воздухом. Полежать бы ещё, да нужно подниматься. Нехотя поднялся с постели, пока Будята готовил одежду, сполоснул холодной водой лицо и грудь и сразу взбодрился. Собрался быстро и легко, облачившись в чистую рубаху, тёплые штаны, подвязался поясом, взял кольчужную рубашку, которую подал отрок. Надев её, поводил плечами, привыкая к её тяжести, набросил поверх налатник. Волосы за время пути сильно отрасли и лезли в глаза, да и щетина стала гуще, но теперь и не до этого, не заставлять же ждать других.

Будята тоже вдруг подрядился, и Пребран остановил его, наказав собрать ему вещи в дорогу и вынести во двор, уж хватило с ним хлопот. Тот такому исходу даже обиделся, понурившись, что туча.

Княжич поторопился спуститься в горницу, где уже ждали его Радим, Вяшеслав и Ждан, который ещё позёвывал в кулак, остальные подтягивались один за другим, подсаживаясь к столу.

— Вы аккурат вдоль Вольхи езжайте, там она выведет к глухим местам. Вчера вернувшиеся с соседней деревни кузнецы вести принесли горестные. Ещё одну деревеньку тати разорили, чтоб горели они в пекле в синем пламени, твари, — выругался Радим. — По слухам две дюжины их. Столько же и на острог напало.

— Целы, гады, и мороз им нипочём, — буркнул Ждан.

Мужчины хмуро переглянулись.

— Нужен вам воевода в острог, чтоб за землями присматривал, тогда не сунутся они сюда, побаиваться станут, — сокрушался Вяшеслав. — Тебе, Радим, всё в свои руки нужно взять. Людей собрать надобно со всех весей и идти к князю Ярополку, требовать справедливости.

— Крик поднять не сложно, да народ не так легко собрать, у всех забот полон рот, — сверкнул Радим глазами, в которых злость забурлила при упоминании местного вседержителя.

Больше заговаривать о том не стали, один за другим, подтянулись и остальные, поутреничали в молчании. После засобирались, накидывая на плечи кожухи, а на головы — меховые шапки, подпоясывались, сапоги обували, да надёжно оружие поправляли, как-то задумчиво поглаживая ножны, готовясь к схватке, и выходили во двор.

Пузатые тучи плыли ныне низко, плотным беспросветным слоем — никак опять будет снегопад, а то и буря?

Пребран, приняв от Будяты пояс с ножнами, опоясался.

— Останешься тут, и чтобы ни ногой за стены, — ещё раз наказал он, склонился ближе, всматриваясь в бледное лицо парня, добавил тихо: — Присматривай за женщинами, что вчера с нами прибыли, видел их?

Будята торопливо кивнул, радуясь тому, что нашлась для него задача, а значит, не отошлёт хозяин.

— Внимательно приглядывай, потом донесёшь мне всё.

Едва княжич взялся за луку, чтобы подняться в седло, как услышал шум позади себя.

— Куда тебя бесы несут, окаянный, никак жить надоело!! — выкрикнул кто-то из столпившихся перед теремом Радима мужей.

В следующий миг, отстранив прислужника, перед княжичем предстал Даян, взъерошенный и хмурый.

— Чего тебе?

— Возьми с собой, — сказал он, запыхавшись с бега.

Пребран поднял голову, окидывая взглядом своё уж совсем небольшое войско. Мало их, да за каждого он ручался, каждого знал, каков тот в бою. А этот, что он может? Не хватало смертей. Впрочем, догадаться было не сложно, откуда у парня появилась такое сумасбродное рвение.

— Нет, — ответил княжич твёрдо, снова хватаясь за седло мгновенно подтягиваясь, водружаясь на мерина, принимая от Будяты повод.

— Я всё равно пойду следом, — набычился юноша, сопя от гнева.

Побратимы смотрели с любопытством, но никто из них не вмешивался.

— Я не сомневаюсь, что с Ладимирой вы два сапога пара, так что мог бы и не грозить, — хмыкнул Пребран, глядя с высоты своего места.

Юноша вспыхнул, дёрнулись желваки на скулах, а взгляд стал ошалелый и потемневший, даже свирепый, такою злость и в самом деле только в бою иметь, подучить бы только ратному делу, и толковый воин бы получился.

— Даян! — раздался грозно, что гром по весне, голос Радима откуда-то с крыльца.

— Ты здесь нужен, защищать острог, — успел только сказать княжич, как подступил староста, протискиваясь через толпу.

— Ты что же, против моего слова вздумал пойти?! Вот я тебе десять плетей всыплю! — набросился старший на парня.

— Не нужно, — остановил его княжич.

Даян стиснул челюсти, развернулся и рванул прочь.

Вяшеслав кивнул и, решив прекратить балаган, выкрикнул, призывая к отбытию. Воины повернули к воротам. Пребран, окинув единым взглядом двор, на котором уже толпилось много народа, и не только мужчин, но и баб — и когда успели, — тронулся с места, решая как можно скорее покончить с этим всем, нагнал удаляющихся по заснеженной дороге воинов. Желал он одного — увидеть по возращении Даромилу.

— До излучины к обеду должны добраться, а там и взять след, — подбодрил воевода, как только княжич с ним поравнялся.

Покинув окрестности острога, мужчины свернули с главной дороги, пуская лошадей к реке, которую местные прозвали Вольха. Русло её оказалось достаточно широким, огибало лесистые мысы, теряясь в снежной белизне. Путники спустились на лёд — всё идти ровнее, — не забывая оглядываться по сторонам, всматриваясь в гущу леса, ожидая подвоха с любой стороны. И хоть защищала броня, а все же пущенная недругом стрела может и в шею, и в голову угодить. Нападут ведь и на воинов, чтобы взять оружие да лошадей — для разбойников это самое ценное да ещё таке добротное.

И всё одно не о том Пребран беспокоился, всё возвращался мыслями к вчерашней встрече. Залегало всё глубже тяжёлым железом беспокойство — что, если Даромила покинет острог, пока он за душегубами по лесу гоняется? Что, если Ярополк всё же нагрянет? И гнал от себя эти мысли, приказывая себе не думать о том. Не только собой, но людьми рискует своими, и не просто людьми, а лучшими воинами, ставшими братьями за время пути, каждый из них был ему дорог. И главное, теперь бы не потерять ни одного из них и самому не сгинуть, хоть и славная смерть — в бою, спасая неповинных людей, но жить теперь хотелось как никогда сильно.

Когда день перемахнул за середину, всадники сошли со льда, погрузившись в лес, благо буря не поднималась, идти было легко через стройные стволы сосен, окутанных снегом. Шли недолго, лес вдруг поредел, сменяясь берёзовым молодняком, а потом и вовсе оборвался, и взору открылась деревенька из семи дворов. Только от той деревни, какая была здесь, мало что осталось: погорелые избы, как разбитые гнёзда с вывернутыми столбами и створками, проваленными крышами, а у других так и вовсе только каменные печи и остались. Ясное дело, при приближении никто к всадникам не вышел, никто не встретил с поклоном, а если кто выжил, ушёл давно.

— Твари, — не выдержав, ругнулся Ждан, мрачно окидывая взглядом разорённые хлева.

Пребран огляделся. Следы, само собой, замело, не нашлось ничего, что подсказало бы, в какую сторону ушли тати.

Подъехав к заваленному частоколу, воины остановились перед валяющейся на снегу разбитой в щепки люльки, слушая гробовою тишину. Убитых нигде не оказалось, верно, кто-то всё же вернулся, схоронить, как положено.

— Пошли, нечего время терять. К вечеру управимся, вырежем до одного ублюдков, — разорвал тишину Вяшеслав.

Тронув коней, всадники пустили их вдоль улицы, проезжая мимо завалин, вскоре наткнулись и на заснеженный курган, засыпанный камнями. Внутри разлилась ярость, чёрная и густая, как смола. Постояли недолго каждый думая о своём и мысли те утешительными не были. Тронулись дальше, устремляясь прямо чрез луга. Теперь-то они на видном месте, заметить враги уже могли, да только никто не спешил показываться, потому легко подобрались вновь к лесу. Воздух звенел вечерним морозом, прошибая грудь, кони тревожно фыркали, пуская клубы пара, опасливо озирались, дёргая головами, прижимая уши, чуяли то ли дикого зверя, то ли притаившуюся опасность. Но кругом царили тишина и покой. Всё крепче оплетала, словно в сети, тревога — не ушли ли паскуды? И что станет говорить Ладимире? И только тут Пребран вдруг вспомнил, что та даже не вышла во двор проводить.

Мёрзлый лес холодом сжимал путников. Двигались через ельник не спеша, тот становился всё гуще, вскоре негде будет и копыту лошадиному ступить. Потом и вовсе каменистые валы окружили, и начало быстро смеркаться. Вяшелав сосредоточенно водил глазами по гущам, хмурился, делаясь всё мрачнее.

— Костёр что ли развести, чтобы сами нагрянули? — заговорил первым Никрас.

— Оно и придётся, без костра околеем ночью, коли не нагоним ныне, — отозвался воевода, выпуская клубы пара. — Деревеньку искать другую, только на ближайшие версты есть ли хотя бы одна?

— Надо было всё же Даяна взять, он места-то здешние поди знает.

Пребран резанул взглядом Гроздана, и тот повинно смолк, плотно сжав челюсти.

— Может, не туда идём? Как будто тупик, так и заплутать можно, или, хуже всего, в ловушку попасть, — присоединился к разговору Саргим.

Когда в неизвестность идёшь, всегда так — сковывающее напряжение давит, как туча перед грозой, вынуждая совершать много опрометчивых поступков. Не угадать, с какого боку ждать опасность. Но больше всего не нравилось Пребрану, что поход может затянуться, и затянуться неведомо насколько. Ночь неумолимо приближалась, погружая всадников в сизый сумрак, вынуждая искать место для становища.

Прошли ещё два десятка верст, и темень всё же вынудила остановиться. Сноровисто стащив сухих веток в ложбину меж скал, что выбрал Вяшеслав для укрытия, быстро запалили огонь. Никрас споро сварганил густую похлёбку с кусочками душистого вяленого мяса. Наваристая пища сгорело нутро быстро, разморила, разливая по телу приятную тяжесть. Вот только расслабляться ныне никто и не собирался, как, впрочем, и спать. Сидели вокруг огня, вслушиваясь в звуки, отзываясь чуть ли не на каждый скрип да хруст ветвей. Но на много саженей окрест верно и не было никого, что удручало ещё больше. Без дела сидеть у костра вскоре надоело, разбрелись кто куда: Никрас вызвался посмотреть окрестности, за ним увязался и Гроздан. Саргим, вытащив из седельных сумок нож, отправился в лес.

— Далеко не уходи, — предупредил его Вяшеслав.

Пребран, откинувшись спиной на обмерзлый ствол дерева, скрестив руки на груди, хоть в налатнике это было и не так удобно, вытянул длинные ноги, грея стопы, неподвижно наблюдая, как вверх от костра брызгают снопы искр, как лижет тьму белое пламя. Мысли крутились вокруг одного — что делает сейчас княгиня. Верно, готовится ко сну, если уже не спит. Увидел её лежащей в тонкой рубахе, что облегала гибкий стан, округлые бёдра, упругую грудь. Княжич хмыкнул самому себе, выныривая из размышлений, где было так хорошо, но уже не так спокойно, мысли о княгине слишком рьяно разгоняли по венам кровь. Он выдохнул. И когда же успел так погрязнуть? И стало всего горше, когда понял, что и не собирается выныривать, хотелось уйти на самое дно, где граничит отчаяние с наслаждением.

Рьяное ржание лошадей разорвало вечернюю тишину, вынудив подорваться со своих мест.

В следующий миг на свет костра вышел Саргим.

— Ты чего так пугаешь!? — ругнулся Ждан, раздражённо отшвыривая ветку, которой он ещё недавно ворошил угли.

Пребран скорее почуял нутром, нежели увидел, насколько воин был бледен и как не мог разжать зубы, чтобы ответить. Княжич бросился к ратнику ещё за миг до того, как холод инеем разлился по спине. Он успел подхватить Сргима за плечи, когда у того подкосились ноги. Воин, охнув, обмяк в его руках, откидывая голову назад, глаза его закатились. Ждан немедля рванулся вперёд, в лес, осматривать окрестности.

— Они там… лагерь, — ослабленно шепнул Саргим и безвольно повис немереной тяжестью. В спине его торчала рукоять ножа, который мужчина взял с собой для охоты.

— Давай сюда, — скомандовал Вяшеслав, перехватывая воина под другую руку, осторожно уложил его на подстилку.

Рухнув на колени, воевода обхватил рукоять ножа, потянул осторожно и медленно из лопатки, благо броня спасла от смертоносного удара, и нож вошёл не так глубоко. Саргим только простонал, всхлипнув от боли, сжимая до хруста челюсти, но глаз не открыл, снова обмяк, из раны полилась кровь. Княжич мигом подхватил походной мешок, выуживая из тряпья первое, что попалось под руку.

— Живым будет, — уверил воевода, распахнув кожух Саргима, освободил его из панциря и налатника, зажал рану.

— Держи, — велел он княжичу, пока рвал рубаху на части, и принялся обматывать вкруг груди раненого.

— Не нужно было нам расходиться, — простонал Саргим сквозь стиснутые зубы. — Их больше… намного. Лучше уходите.

Пребран вскинул голову, всматриваясь в темноту, вслушиваясь. Лошади беспокойно топтались на месте, рвя узду. Из темноты на свет выбежал Ждан.

— Там они, далеко от нас, — проговорил он, отдышавшись. — Кажется… наших взяли.

— Гадство! — ругнулся воевода.

Пребран поднялся, подхватил с земли окровавленный нож Саргима. Воевода, закончив перевязывать рану, тоже подобрался.

— Что делать будем? — спросил Ждан. — Выходит, трое нас осталось.

Пребран оглядел лес, раздумывая, вдыхая глубоко и мерно. Мелкие снежинки сыпались с крон, плавно опускаясь на землю. Удирать и оставлять своих — самое паскудное, что мог сделать, не того он хотел, идя в этот поход, и внутри стояло глыбой ледяное «нет». Да и разбойники узнали, что в лесу они не одни, даже если попытаться уйти, нагонят быстро, и лучше не терять время, пока они сами сюда не нагрянули, повязав оставшихся, как щенят.

— Пошли, — сказал он Ждану и Вяшеславу, шагнул в сторону леса, но воевода крепко перехватил его за локоть.

Княжич повернулся, приготовившись отстаивать своё решение, по которому ему лучше сгинуть там, чем вернуться с позором. Вяшеслав бегло и беспокойно осмотрел его, не находя слов.

— Об одном только сожалею, что соглашаюсь с тобой во всём, слова княжеского не слушаю, — сказал он.

— Это моя жизнь, а не отца, — прорычал Пребран, хотя истину он не поведал, развернувшись, широкими шагами направился прочь от костра.

Трое бросились через лес. Княжич замедлил бег, когда услышал лязг оружия и глухие крики, на ходу выдёргивая нож из ножен, перехватывая для броска, ударившись спиной о дерево, развернулся, метнув в татя, который оказался ближе всех к нему. Лезвие свистнуло в морозном воздухе, меткий удар уложили громадину на лёд, застигнутые врасплох враги всколыхнулись, и уже шестеро бежали в сторону, где притаилась опасность. Один тут же был подкошен тесаком воеводы. Пребран мрачно качнул головой — всё же неймётся, схватился за ледяную рукоять меча, с шелестом вынимая клинок из ножен. Послышался треск — тати уже проломились сквозь заросли боярышника, как вдруг Вяшеслав с криком рванулся из засады навстречу, перетягивая часть на себя.

Первого он срубил, как только несчастный выбежал перёд, развернувшись, замахнулся в следующем смертоносном ударе, проткнув другому грудину. Тать всхрапнул, рухнул на колени, а потом повалился набок. Третий отскочил в сторону, увернувшись от подсекающего его шею меча, спасся. Пребран медленно обошёл его с левого бока, держа противника в напряжении. Теперь он мог свободно рассмотреть разбойников, и тех, кто предстал перед ним, и тех, кто лежал уже в снегу. Разглядев, Пребран вернул взор на противника, и от его взгляда тать попятился. Плотный телосложением, не старше Ждана, проблёскивали диким огнём впалые тёмные глаза, заволоченные пеленой, и мало было схожего с человеческим в его взгляде, и одет он был в кожух да островерхую шапку, как и все местные. Мелькнула и пропала мысль, что странно видеть справную одежду на тех, кто нападает сейчас на них, но долго раздумывать не было времени. В два прыжка княжич настиг врага, железо задребезжало в морозном воздухе, следующий удар отшвырнул противника в сторону, и сам княжич едва не рухнул в снег, получив мощную отдачу. Боли он не чувствовал, давно переступив ту грань, где и в нём ничего человеческого не осталось.

С мрачной миной душегуб, оправившись, отступал. Не спеша делая шаги назад, обходил по кругу. Где-то близко бились Вяшеслав и Ждан, Пребран слышал их рычание и лязг оружия. Мелькнули в темноте ещё фигуры — его заметили. И уже пятеро, набежав, теснили княжича к зарослям, в которых пролегала речушка. Раздался громкий окрик, отвлекая нападающих. Вяшеслав с остервенением бросился в бой, сбивая с ног одного, полоснув по плечу другого, накидываясь на третьего. Княжич занёс меч, рубанул по плечу ближнего косматого громилу, вместо него предстал другой, в грудь ткнулось что-то тупое, но отчего дыхание всё же вылетело надолго. Не разбирая, что это было, он развернулся, захватывая татя, повалил его наземь уже со сломанными позвонками. По венам, казалось, вместо крови разлился жидкий огонь, заполняя голову, горячил. Воздух ворвался в грудь так же резко, как и пропал, от чего лес перекосился набок и вдруг закружился, едва не опрокинув мужчину в снег, но тело преданно подчинялось воле хозяина. Враги теряли своих воинов, а в том, что это были какие-никакие, но подученные в ратном деле люди, княжич и не сомневался. Уже остерегались нападать так рьяно, но всё одно их сбегалось всё больше, хоть на снегу лежал уже не один десяток.

— И откуда же, поганые, стекаются? Их тут тьма тьмущая, — подступив, ударившись спиной о спину княжича, проговорил воевода.

— Ждан где?

— Был жив…

Пребран пронизывал нападающих взглядом, словно жалом. Они, не давая долго передохнуть, наступали, давили, решаясь поскорее прикончить если не замученных, то достаточно вымотанных воинов. И всё же тело безысходно предавало, как бы отчаянно ни бился дух внутри, силы утекали, удары уже получались не такими тяжёлыми и быстрыми. Все смешалось: и небо, и земля, и кровь его и чужая на руках и одеждах. Кажется, его всё же зацепили — резало острой болью бедро до самого колена, на лоб стекала кровь. Он даже не заметил, как получил раны, ярость продолжала ослеплять, не отпускала, брало и отчаяние за то, что сейчас где-то остались Гроздан и Никрас. Душа рвалась в пропасть от мысли, что их больше нет в живых, и вновь появлялись откуда-то силы. До сознания не сразу долетел чей-то клич, грозный, как гром. И только потом помутневшим от пульсирующей ярости и дрожи взором Пребран различил всадника, а потом и ещё двоих.

— Назад! — рявкнул один из них.

Только потом княжич понял, кому была дана команда, когда разбойники отступили. Замелькало режущее глаза пламя факелов, что поплыли по лесу вереницей, приближаясь к ним. Пребран сжал рукоять задеревеневшими от натуги пальцами, рванулся было вперёд, но твёрдая рука воеводы сковало плечо железной хваткой, обрывая последние силы в нём.

— Нам не одолеть их, княжич.

Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, изучая, и верно много потребовалось душевных сил, чтобы остаться в покое и признать поражение, хоть внутри всё ходуном ходило от гнева.

Главарь глядел с высоты коня. Пребран сжал челюсти, всё ещё ярясь уничтожить вожака, вспомнив раненого Саргима, который остался в лесу, истекая кровью.

— Как твоё имя, назовись, — потребовал княжич, бросая острые, как ножи, взгляды на обступивших разбойников, число которых превышало три десятка.

— Это я у тебя хотел выведать, кто ты такой, что положил половину моего войска?

ГЛАВА 15. Поиски

Ярополк пробудился не в духе. Голова раскалывалась, да и как не будет лопаться от боли после-то трёх дней гульбы? Сел в постели, свесив голову к груди, тёмные кудри упали на лоб, опутали. Князь закрыл глаза, слушая, как в виски бухает кровь, горько усмехнулся, сглатывая кислый вкус браги, выжидая, когда дребезжание в голове прекратится. Он не помнил, как вчера завалился на постель, как вообще дошёл сюда. Эти три дня мутью плескались в памяти, никак не укладываясь в последовательность. Чёрная пропасть разверзалась внутри, когда в мозгу всё же вспыхнули обрывки воспоминаний о том, как бил он Даромилу. Ножом будто полоснуло, что он невольно положил ладонь на грудь. То и была причина его загула, всё пытался заглушить распирающее чувство гнева, граничащее с бессилием. Она же с тех пор не показывалась совсем, и он не беспокоился о ней, не справился даже о здоровье супружницы. Если что случится с княгиней, перед князем Святозаром не хватало держать ещё ответ. Тишина с женского стана вынудила заволноваться. Видно заперлась у себя. Но как бы себя ни успокаивал, а стоило бы проведать. Ярополк, кривя душой, всё же понял, что перегнул палку. Ладно, прошёлся ремнём — заслужила, блудливая сука, а вот косы не стоило бы трогать. Всё проклятая ревность.

— Проклятье, — полушёпотом выругался он, просыпаясь окончательно.

Но вздрогнул, когда ощутил на спине жаркие девичьи ладони. Открыл глаза, покосившись в сторону, вспоминая, что не один. Девка, что лежала рядом, пошевелилась, скользнуло со стана покрывало, оголяя стройные ноги и молочные бёдра. Спину обожгли влажные нежные губы, ладони огладили плечи, грудь, скользнули на живот и ниже, проникая под прикрывавшее бёдра покрывало. Ярополк закрыл глаза, отдаваясь наслаждению. Горячая волна желания прошла по телу мощным толчком, вышибая всякие муторные мысли. Хорошо. Слишком хорошо, чтобы устоять.

— Ни свет не заря, князь, рано, — пролепетала она успокаивающим лилейным голоском, размеренно поглаживая.

Он, не выдержав такой муки, развернулся, сгрёб в охапку девку, впиваясь в её сочные мягкие от сна губы, целуя сладко, жарко, словно мёда хлебнул после сна, стиснул её в объятиях. Девка, окинув голову назад, разметав по постели длинные и блестящие русые волосы с золотистым отливом, открыла шею и грудь для поцелуев. Ярополк втянул в себя сосок, поиграв языком, обхватил лицо девки, заглядывая в серо-синие глаза, а в них туман и какая-то пустота, словно выпила она много мёда. Готова она отдаться беспрекословно, вот и бёдрами сжала его, ногами обхватив пояс, призывая взять её. Но внутри через острое желание точила злость. Не ту он вовсе хочет. Нет в глазах её ни борьбы, ни ярости, ни непреклонности, чем полнились глаза Даромилы, вызывая в нём самые разные чувства от зверской похоти до ненависти, показывая, что она хоть и принадлежит телом, но душой — нет. А это приторное, как мёд, подчинение только раздражало.

Схватив чернавку, он легко опрокинул её на живот, навалился сверху, раздвигая ноги, вторгся твёрдо, принялся выбивать из неё вскрики да стоны. Никакого сопротивления, девица покорно сносила его жёсткие толчки и только всхлипывала. Он терзал её до тех пор, пока между хрупких лопаток спина не покрылась испариной, пока глаза не заволокло чернотой, и сам он рухнул в бездну. В исступлении придавил к постели бедолагу, изливая соки. Прокатилась по телу запоздалая судорога. Дыхание бешено шелестело, а сердце гулко билось в груди. Ярополк бессильно навис, отстранился, позволив девице дышать свободней. Некоторое время он лежал неподвижно с закрытыми глазами, а придя в себя, потянулся за рубахой. За дверью послышались шаги, раздался глухой стук и голос прислужника:

— Князь, просит тебя Фанвар спуститься к нему.

— Скажи, пусть ждёт.

Натянув на себя исподнее, Ярополк тяжело поднялся с постели.

— Вели княгине спуститься в горницу, — наказал он распластавшейся на постели девке.

— Так нет её у себя…

Ярополк, позабыв завязывать пояс, застыл, посмотрев на чернавку с высоты своего роста.

— Что значит «нет»? — не понял он.

Чернавка растерянно хлопнула ресницами, натягивая сильнее на себя покрывало, будто укрытие искала.

— Что значит «нет»?! — гаркнул он, а внутри заледенело всё.

— Я не знаю… В её опочивальне уж пусто давно, может…

— Замолчи! — рявкнул Ярополк, едва не подавившись скверным предчувствием. — Пойди к повитухе, у неё она, к ней, наверное, ушла, — приказал он уже спокойнее.

И в самом деле, к кому же пойдёт зализывать раны, как ни к ней. Даромила не может уйти, хотя эта сука даже не побоялась в лицо ему сказать, как ненавидит его. Ярополк оскалился в ухмылке, завязав тесьму на вороте.

«Вздор», — тряхнул он головой. Куда она может пойти из Оруши? Гнев забурлил, как кипяток в котле. Надо было это паскудину выпороть так, чтобы неделю не вставала. Взор Ярополка потемнел, и девица, увидев его, сжалась, как сухой лист.

— Чего разлёживаешься, — бросил он небрежно, — вон пошла отсюда, — кивнул на дверь. — Чтобы сей же час нашла мне её.

— Как велишь, князь, — буркнула девка, быстро слетев с постели, нацепив торопливо исподнее на белое тело, покрытое в некоторых местах проступившими синяками, оставленными, видимо его руками, и выскользнула в дверь.

Ярополк прошёл через холодные пустые переходы, спустился в горницу. Фанвар сидел за столом в суконном кафтане и зимнем кожухе с меховым воротником. Как только князь появился в дверях, он поднялся.

— Ты чего меня просишь в такую рань?

Фанвар рассеяно посмотрел на князя, но тут же собрался.

— Приехал я к тебе с плохими вестями, князь.

Ярополк, что держал воина стальным взглядом, прошёл к столу, подхватил крынку, плеснул в чарку питья. А внутри уже брала злость — стоит ему на немного отойти от насущных дел, сразу льются, словно из ковша, неприятности.

— Выкладывай тогда.

Не успел Фанвар и рта раскрыть, как створки распахнулись, и в хоромы вошла Искра.

Фанвар преклонил голову перед ней, замолк. Сестрица, как всегда, была хороша собой, но румянца от чего-то на щеках не было, и губы поблекли. Не прохворала ли на чужбине-то? Толстая блестящая коса падала на грудь, голову покрывал белый плат, стянутый очельем, на котором височные кольца позвякивали при каждом шаге. Белоснежный покров делал синие глаза ещё ярче, а взгляд — совершенно чистым и девственным, как первый лёд на реке. Сияющие очи так и притягивали внимание. Искра приехала в Орушь очень вовремя. И её просьба посватать её доловскому княжичу сначала разозлила, но потом, поразмыслив, Ярополк понял, что и неплохой выгоде может полужить этот союз. Но чем была сейчас она так взволнована? Передумала что ли, но не похоже, в последнее время только имя гостя и упоминала, румянясь на глазах. Ярополк глядел то на неё, то на ближника. Глотнул питья — оказался рассол — поморщился от кислоты на языке. Какими бы ни были девичьи переживания, но появление Фанвара в тереме требовало первостепенного внимания.

— Говори, Фанвар, что там у тебя, — велел князь мужчине, присаживаясь на край стола, снова сделал глоток, на этот раз рассол показался не такой и кислый, а скорее острый.

Фанвар, бегло глянув на Искру, как бы извиняясь, ответил:

— Деревню сожгли, князь, у реки Вольхи. А ныне люди бунт подняли на торге. Еле разогнали.

— Ясно.

Ярополк плюхнулся в кресло, подобрал нож, нанизал на остриё мякоть жареной щуки, отправил себе в рот. Остывшая, зараза. Равнодушно посмотрел на воина, не спеша пережёвывая. Конечно, это было слишком некстати. Ладно один раз в зиму, но тут уже и рядом совсем. Хочешь не хочешь, а дружину придётся собирать, но это потом, к весне ближе, отправит Демира и Гарая пошугать недругов маленько. Сытый взгляд Ярополка скользнул на Искру, которая всё так же стояла на прежнем месте, словно снежная баба.

— Ну, а у тебя что стряслось?

Потеребив в руках концы своего покрова, девушка не спешила говорить, явно волнуясь. Неужели она его боится? Уж этого Ярополк не мог себе простить.

— Говори же, не укушу.

— Я не могу Даромилу найти, — пожаловалась она, и глаза её забегали быстро, растерянно, внушая если не тревогу, то сомнение. — Третий день пошёл, а нет её. Раньше хоть выходила воздухом дышать, да в светлицу — прясть. Куда она делась? Что произошло? — осеклась на полуслове.

«Не выходит ясно, почему, — ухмыльнулся мужчина, — в таком виде теперь не покажется долго».

Да и Искре лучше бы не знать, что случилось между ними. Хотя, наверное, такое не скроешь долго, всё равно узнает.

— К Божане ходила? — голос всё же проскрежетал от внутреннего раздражения, словно ржавое железо, он сжал рукоять ножа, оттяпал ещё кусок белой мякоти.

Фанвар, что остался стоять, переминался с ноги на ногу.

— Так нет её у Божаны… ходила, я к ней. И самой повитухи нет. Я уже всех поспрашивала, а никто ничего не знает.

Ярополк напрягся, пища комом встала в горле, его от чего-то затрясло, он с силой ткнул нож в стол, что звякнула посудина. Искра испуганно вздрогнула, смяв сильнее плат в руках.

В глазах потемнело.

«Сука».

Он соскочил со стола, выпрямился, дыша глубоко, редко, неотрывно глядя на сестру. Глаза её синие потемнели, как вечернее небо, замутились страхом.

— Ярополк… — начала она, пытаясь понять что-то.

Тот повернулся к Фанвару.

— Ты что-то знаешь?

Ближник совершенно бесстрашно посмотрел на князя. Закаленный воин был, умелый, Ярополк его ценил, ведь таких людей ещё поискать. А за годы верной его службы уверился в нём ещё больше.

— Слухи по посаду ходят, что якобы видели её, — ответил он сосредотачиваясь. — Но я думал, что всё кривотолки из-за Богдана… Люди многое могут придумать.

Ярополк слушал, и слова будто проваливались в пустоту, которая разверзлась внутри, затягивая в чёрную стылую воронку.

— Жди меня тут, — приказал он и, развернувшись, направился прочь из хором, сжимая кулаки.

Искра бросилась было за ним, но передумала.

Ярополк шёл быстро, пугая своим свирепым видом челядь. Достиг он женского стана во мгновение ока, даже не помнил, как. Рванув дверь, ворвался в светлицу. Утренний свет, просачивающийся сквозь щели створок маленьких прорубленных окон, заливал пустую светелку, плавали в туманном воздухе пылинки. Ярополк медленно прошёл внутрь, окидывая взглядом прибранную постель, пустой стол, холодную плошку для лучины. Здесь было ощутимо прохладнее, нежели в переходах, и чувствовалось, что человеческого тепла тут уж давно не случалось. Медленно, откуда-то из недр его поднялась кипучая ярость. Как она могла? Ударило, словно обухом, непонимание вперемешку с глухой ненавистью.

— Как вообще посмела?! — взор заполонило багряной вспышкой, князь сощурился, туго втягивая в лёгкие воздух, а внутри происходило что-то страшное, поднимался шквал чувств, как ветер перед грозой.

Постояв немного, слушая тишину, Ярполк развернулся, вылетел на лестничную площадку, спустился бегом с лестницы, пролетел коршуном пустующие клети, направился прямиком к повитухе. Божаны внутри пустой комнаты он не нашёл. Прошёл в глубь, окунувшись в густой запах трав. Опёршись ладонями о стол, который стоял посередине, он свесил голову, шумела нещадно кровь. В следующий миг злость всплеснула с такой мощью, что казалось, сквозь кожу просочилась, пыхнула ядовитым жаром. Князь, схватившись за столешницу, с утробным криком рванул вверх. Перекувыркнувшись, тяжеловесный стол с гулким грохотом ударился о пол, треснули ножки, звон разбитых в дребезги глиняных мисок и плошек, что стояли на нём, оглушил вместе с яростью.

Выбежали другие женщины, что заселяли соседние клети, выглянули в двери.

— Когда она ушла? — спросил он, поворачиваясь к ним.

Женщины испуганно и недоумённо переглянулись меж собой.

— Когда!! — рявкнул князь.

— Так уж три дня почитай не видно её, — ответила самая старшая.

Другие вжали головы в плечи, зыркая ошарашенно.

Услышав ответ, он не сразу осмыслил его, понадобилось время. Ярополк стиснул зубы, пошёл прочь к терему, женщины только и успели рассыпаться в стороны, пропуская князя.

На этот раз Ярополк пошёл через двор, но даже мороз не охладил и не привёл в чувство, только противно царапал горло. Взлетев на крыльцо вороном, ворвался в горницу.

Искра подскочила на ноги, бледнея ещё больше.

— Фанвар, найди мне эту тварь, — проговорил Ярополк на ходу, приближаясь к воину быстрым широким шагом. — Живой найди, приволоки сюда, ко мне. Немедленно, сейчас же бери людей и приведи мне её. Мало этой суке было! Мало!! Как она посмела так опозорить меня перед всеми?! Надо было её на глазах у всех исполосовать. Пожалел. Приведи её обратно, чтобы я смог на глазах у всех прилюдно её, блудницу, иссечь, пусть все знают, что за падшую дрянь мне вручил Святозар! А после, если жива останется, самолично вышвырну за ворота. Только найди её.

— Три дня уже прошло, — ответил Фанвар, выслушав князя.

Ярополк мгновенно подступил, в два счёта оказавшись рядом, посмотрел в глаза, меряясь взглядами.

— Ты слышал, что я сказал тебе? Кажется, я никогда тебе дважды не повторял. Куда она пойдёт в мороз? За три дня далеко не смогла уйти.

— Слухи ходят, что она с доловким княжичем подалась.

Слова его ударили, что кулак пудовый, дыхание застряло в грудине, опрокидывая Ярополка в смертный холод.

Искра позади охнула от услышанного, закрыла лицо, верно не веря ушам.

— И ты… — прошипел сквозь зубы князь, — и ты мне говоришь это только сейчас!?

Фанвар стиснул зубы, смотря неотрывно, но взгляд его был, что плита каменная — не прошибёшь.

— Я думал, что это слухи, и ты молчал. Я даже представить не мог, что это окажется правдой.

— Ступай, Фанвар, и исполни всё, что я тебе сказал, — повторил Ярополк, оторвав от него взгляд, отступил, понимая, что не в силах больше держать себя в руках.

Фанвар удалился. Искра в онемении смотрела на брата, и лицо её совсем поблекло.

— Ярополк, я не понимаю, что случилось? Почему она ушла?

Князь бросил на неё мрачный взгляд. Хоть и о рёбра сердце билось камнем, но при взгляде на сестру гнев приутих. Он прошёл к ней, поднял руку, коснувшись легкого белого плата, задумчиво провёл кончиками пальцев по струящейся по плечу ткани. Вспомнился день его венчания с княжной, на ней был такой же белоснежный, как лилия, плат, чистый и непорочный, как и её зелёные глаза, словно лесной пруд.

— Иди к себе, — сказал он спокойно. — Собирайся в дорогу, завтра отправишься обратно к отцу в Избор.

Искра задышала часто в непонимании и растерянно посмотрела на него.

— Как? Почему? Я же только приехала, — нахмурилась она, капризно сжав губы.

— Неспокойно здесь становится. Тебе лучше вернуться домой.

Княжна приоткрыла губы, чтобы говорить, но потом сжала их — знала, что с решением брата спорить бессмысленно. Не сказав больше ни слова, пошла из горницы. Пахла она, как и матушка, липой, Ярополк глубоко втянул её аромат, который потускнел вместе с её уходом. Как только дверь за ней притворилась, князь прошёл к столу, плеснул в чарку браги.

За окнами расходился утренний туман и начавшийся день набирал силы. Слишком долго ждать возвращения Фанвара, до того времени гнев изъест. Что-то в голове перемкнуло, когда он представил, как она там случается с этим… при воспоминании о княжиче его словно мечом рассекли, коверкая всё нутро, хоть в колодец с головой прыгай. Она же, дрянь, этого только и добивалась, ждала, когда сорвётся и в шею погонит, выводила его из себя нарочно, злила. Неблагодарная стерва.

Ярополк, сдавив кулак, шарахнул по столу.

— Убью, — процедил сквозь зубы.

Он взялся за рукоять ножа, который так и остался воткнутым в доску, выдернул, покрутив в руках перед глазами. То-то сукин сын глаз не спускал с княгини, а он ещё скалился в улыбке гостю как последний дурак, прямо перед носом палёным воняло, а он ни о чём не заподозрил, словно старый пёс, потерявший нюх. Обвели вокруг пальца. Зараза! Князь стиснул зубы, хрустнуло в челюсти, а в глазах вновь потемнело, как будто взор тяжёлой чёрной смолой залился. Сунув нож за пояс, подхватил чарку, осушив одним залпом до дна, делая большие глотки. Даже пошатнулся от того, что брага ударила в голову, на пустое нутро кровь мгновенно захмелела, горячими толчками застучала в виски, одурманивая, путая мысли.

Больше не раздумывая, Ярополк прямиком направился в детинец. Про Богдана он и думать забыл, но теперь щенок ответит за всё. Ноги понесли его в кром быстро, широким шагом князь достиг дружинных изб. Ему ещё давно доносили, где находится Богдан, отлёживаясь, и князь знал, что кмети не выкинули его вон на мороз, пожалели и видно зря. Знали бы, какая участь его ждёт теперь. Ярополк шагнул в дружинную избу, внутри было пусто, мужи уже встали давно, с первыми петухами, разошлись, у каждого были свои обязанности и поручения. Князь минул несколько клетей, пока нюх не уловил душный запах трав и чего-то кислого, направился к источнику. Кметя он нашёл за тяжёлой занавесью. Богдан лежал на лавке на животе, потому взору открылась изуродованная спина, исчерченная сине-бурыми полосами, которые за три дня всё же успели поджить. Когда парень услышал приближающиеся шаги, он достаточно легко поднялся, сев на постели. Прислужник, что чинил обувь в углу, подорвался с места, округлив ошалело глаза, не ждал, пока прогонят, метнулся прочь.

Богдан глянул исподлобья, выказывают свою нерадость, что князь к нему заглянул.

— Говори, Богдан… что… Даромила тебе по нраву пришлась? — Ярополк глянул на иссечённые плечи парня. — Не расхотел её?

Тёмные синие глаза Богдана блеснули, что-то дикое в них промелькнуло. Недаром Даромила всё смотрела в его сторону — крепкие каменные плечи, грудь, ростом не обделён, такого воина и жаль было бы жизни лишать, если бы не заглядывался на чужую жену и не смотрел бы на неё так жадно, едва ли не слюни текли. Ярополк призвал хладнокровие, не время распаляться.

— Не достоин ты её, князь, лучшей доли она заслуживает и любви.

Желваки на скулах Ярополка всё же дернулись.

— Значит, я не ошибся, — ответил лишь. — За такие дерзкие речи я бы мог тебя прямо сейчас убить, — сказал, мыслями вернулись к ножу, что был заткнут за пояс, — но я поступлю иначе. Лечи раны, скоро выйдешь на суд к людям, живого места на тебе не останется, это я тебе обещаю, ответишь перед всеми вместе с ней.

Угроза князя достигла цели — во взоре Богдана мелькнуло недоумение, а потом взор его потемнел вовсе, но вдруг лицо исказил гнев.

— Смертью меня не напугаешь, я не боюсь. Но Даромила ни в чём не виновата перед тобой, поклясться могу перед богами, — вскинул он на князя твёрдый взгляд.

Ярополк хмыкнул.

— Вижу, ты не знаешь о том, что сбежала она, сбежала с другим мужчиной, и ты ей не нужен стал, блуднице. Но скоро её найдут. Что будет с ней и с тобой, скоро узнаешь, — Ярополк придавил парня тяжёлым взглядом.

Богдан выслушал внимательно, и тёмные глаза его начали тускнеть, всё же слова пробили, и завладело им немое отчаяние. Он опустил голову. Ярополк, удовлетворившись, развернулся, спеша поскорее уйти, иначе он покончит с ним раньше времени. Теперь нужно только выждать, когда Фанвар приведёт девку в детинец. Во дворе он отдал распоряжение посадить в темницу Богдана до людского суда, поставить охрану. После вернулся в горницу, велев челяди принести ещё браги. Сидел он так долго, осушая чару за чарой в полном одиночестве, пока тяжёлая дремота не начала смаривать и придавливать к столу непомерной каменной плитой. Он не помнил, как добрёл до постели и опрокинулся на спину, закрыл глаза и мгновенно нырнул в мутный омут, так быстро, словно тянул его привязанный к ногам камень.

Проснулся он, когда в хоромах уже царил глубокий вечер, и ярко горели лучины и светцы. Ярополк, сглатывая сухость, кое-как раскачавшись, поднялся. Оказалось, с него уже кто-то снял пояс и кафтан. Голова звенела, боль била, как молот в колокол. Едва поднялся с постели, как прислужник тут же подал испить студёной воды, а следом послышался шум за дверью.

— Пойди посмотри, что там, — велел князь мальчишке, и тот, преклонив голову, выскользнул за дверь.

Ярополк стянул с себя влажную от пота рубаху, облачился в чистую. Отрок вернулся скоро, хлопнул дверью, грохот отдался болезненным эхом в голове, хотелось тукнуть ему в наказание за шум. Князь подавил гнев, потому что глаза щенка были взволнованы.

— Там Демир просит тебя, князь. Фанвар вернулся.

Ярополк от удивления даже приподнял брови. Быстро же управился, а руки уже в нетерпении покалывало. Они уже сдавливали тонкую шею Даромилы, а глаза видели, как она задыхается и смотрит на него с мольбой и сожалением. Ярополк даже головой встряхнул, сбрасывая острое наваждение. Сначала отдаст её на потеху истосковавшимся по женской ласке чужеземцам, что были пленниками у него в услужении много лет, чтобы она, потаскуха, запомнила и пожалела обо всём, пожалела, что изменяла. И он почти слышал её крики, от которых кровь пошла горячо по жилам, а дыхание сбилось. Не видя перед собой дороги, Ярополк спустился в горницу. Пламя от держателей заливало золотистым светом помещение и мужчин, что стояли, ожидая почти у порога. Когда князь увидел их лица, внутри что-то оборвалось.

— Где она? — спросил он, выпуская из потяжелевшей груди воздух.

Мужчины молчали, лишь глаза застыли холодными льдинами.

— Где Фанвар? — подошёл он к ним ближе, требуя немедленного ответа у Демира.

Тот от чего-то побледнел, а лицо вытянулась, воин сглотнул, чего никогда за ним не замечалось, нельзя его было вот так врасплох застать.

— Снаружи остался, — ответил за него Гарай тяжело.

Ярополк, оторвав от него взгляд, пошёл прочь, вышел на крыльцо. Во дворе столпилось много народу. И кто их звал всех? Увидев князя, люди расступились, пропуская его вглубь толпы. По мере того, как открывалось ему то, что вынудило собраться чуть ли не весь кром, Ярополк замедлял шаг, слыша, как противно хрустит под ногами снег. Мороз обдавал лицо, но мужчина его не чувствовал, уже зная, что Даромилы он не увидит, а увидит… Он остановился. Запряжённая с сани, покрытая снегом лошадь неспокойно топтала коптами, чуяла неживое — на сене в ряд сложены были тела мужчин, непомерно белые лица их были окроплены кровью, среди них лежал и Фанвар.

Грудь сдавило, князь не смог сделать и вдоха, судорожно сглотнул, неотрывно глядя на мертвецов, а внутри уже разливалась боль и зверская ярость, заполоняя его до краёв. Он взревел, но это только показалось ему. На самом же деле оставался неподвижным и немым. Не заметил, как подошли ближники.

— Душегубы напали, — отозвался Демир. — Их привёз купец, увидев на дороге.

Князь чуть повернулся, пытаясь осмыслить сказанное, а потом оглядел ватагу мужчин, коих подтянулось ещё больше. Они обступили кругом погибших, хмурились, переговаривались тревожно.

— Всех… со всеми почестями… — приказал Демиру, перевёл взгляд на Гарая. — Собирай людей, сей же миг выдвигаемся. Убью гадов, задавлю, а её… — Ярополка задушил приступ, и он процедил гневно: — Только поскорей бы добраться.

ГЛАВА 16. Возвращение

Когда багряная пелена растворилась, а гнев притих, Пребран рассмотрел, что вождь не стар, а скорее даже молод, пожалуй, лет ему было меньше, чем самому княжичу. Их вели куда-то вглубь леса. Пришлось сдать оружие, и теперь мужчины настороженно переглядывались между собой, краем глаза держа во внимании шедших по обе стороны воинов. Те хоть и ярились, держась за рукояти, готовые в любой миг рассечь воздух и снести головы с плеч за убитых собратьев, а всё же слушались своего предводителя, который, судя по всему, пребывал в таком же недоумении, как и они. Когда потянуло дымом и жаренным мясом, пленники поняли, что где-то поблизости лагерь. Ещё через несколько саженей замелькали костры, освещая стволы деревьев. Но он был всё одно непомерно далёк. Каждый шаг давался с трудом, выстреливала боль в рёбрах и одновременно в колене, плечо жгло, силы разом оставили Пребрана, уходя куда-то в землю, бой измотал, и усталость вернулась сторицей.

Становище развернулось на берегу реки средь тонких сосен. Расставлены были шатры, костры разбросаны среди них. Если в лесу их настигло с полсотни воинов, то здесь угадывалось ещё не меньше сотни. Завидев приближающийся отряд, лагерь всколыхнулся, забегали воины, собираясь вокруг своего предводителя. Вартай — так он назвался перед чужаками, хотя кто из них были чужаки, это ещё предстояло выяснить, и самое главное — почему они нападают на деревни, грабят и уводят в полон людей. Скручивать их верёвками похоже не собирались, что радовало, но не меньше и настораживало, ведь убитых им не простят.

Вартай прошёл к костру, другие перед ним с почтением расступались. Он встал перед огнём, и теперь его можно было хорошо рассмотреть. Пребран не ошибся — на вид и двадцати зим нет, но высокие скулы, заострённый нос, проницательный взгляд и медного отлива волосы и щетина придавали ему вид если не благородный, то волевой, а тлеющий глазах огонь не являл молодецкую горячность, а холодил решительностью.

Пребран переглянулся с воеводой, который тоже пытался хоть что-то понять.

— Где мои люди, Вартай, ещё двое? — начал первым Пребран.

Вождь поднял руку, давая знак своим воинам, и уже скоро к костру вывели связанных Никраса и Гроздана, изрядно помятых и побитых, но всё же целых. Мужчины смотрели на врагов дикими злобными взглядами, но, завидев княжича замерли, сглатывая. Конечно, все они знали, что могла их ждать засада, что нужно быть на стороже, и все равно угодили в лапы. Да видно тому суждено было случиться, знали бы, где падать, соломы бы подстелили, да кто ждал, что разбойничья шайка-лейка целым войском окажется.

— Шибко буйные были, пришлось вязать. Твоим людям я не хотел вредить, — глянул Вартай недовольно на своих воинов, — да за всеми не усмотришь. Признаюсь, ждали мы не ту ватагу, — вождь недоверчиво прищурил глаза. — Наслышан я, что Ярополк гостей дорогих с северных земель принимает, стало быть, это вы и есть. Неужто дорогой заплутали? Городище ваш, насколько знаю, в другой стороне. Скажи мне, княжич, что привело вас, чужеземцев, сюда, в леса столь отдалённые?

Как бы ни был он юн, а в сравнении с княжичем и не проигрывал, держа подле себя стольких людей, и каждый сейчас за своего предводителя готов был отдать голову на отсечение, жизнь. Потому Пребран не стал пререкаться да властью мериться, да и положение не то, чтобы поперёк слова идти — всё же проиграли, что ни говори, как бы от того душа ни кривилась. Ответил:

— Всё верно, мы и есть. На веси Оруши часто нападают тати, грабят, разоряют, уводят скот и людей. Ты, если о нас наслышан, верно знаешь и старшего Радима, так вот, увели у него людей.

Вартай выслушал внимательно, поднял подбородок, хмыкнул, поглядел на мужчин, что обступили с обеих сторон каменной стражей — оба широкоплечи, ростом в косую сажень, издали за медведей принять можно.

— И я обещал, что ему вернут их, — дополнил княжич, глядя на Вартая прямо.

— Беду его я знаю, — неспешно ответил тот.

Пребран в свою очередь тоже хмыкнул.

— И деревню не ты сжёг и разорил подчистую?

— Знаю, что поверить сложно, но так и есть, хоть и выглядит наоборот, — уверил вождь, вселяя ещё большее смятение. — Тати, что спалили деревню, ушли на север, трогать мы их не стали, людей выкупили, а их самих отпустили.

Пребран приподнял брови, быстро глянул в удивлении на Вяшеслава. Тот едва только плечом пожал, обращая настороженный взгляд на Вартая, намереваясь слушать дальше.

— Сказ твой хорош, Вартай, но как-то не верю я тебе.

— Понимаю, — согласился он, — не трогаю их, потому что хочу вытравить князя из Оруши, — на последнем он заострил особое внимание, выговаривая вкрадчиво каждое слово.

Мужчины кругом заухмылялись. И только тут к воспалённому недавней сечей сознанию княжича пробилась догадка. Он оглядел с головы до ног сгинувшего двадцать зим назад наследника.

Пребран стёр с губ проступившую кровь.

— Что же ты, князь, прячешься? Не заявишь о себе, о своём наследстве? Или не нужно оно тебе?

Вартай помолчал, раздумывая недолго, а потом вдруг тронулся со своего места, покидая свою охрану, как бы желая немного пройтись вокруг костра, приблизился. Стража забеспокоилась, но с места своего не сдвинулась, да и зачем — наверняка где-то за деревьями их держат под прицелом лучники. Чуть не осторожный шаг — и жало в сердце.

— Я двадцать зим жду, — ответил вождь, останавливаясь в двух шагах от княжича, смотря в глаза прямо, бесстрашно, блестело в его взоре такое же хладнокровие, как и миг назад. — Войско моё не такое и большое, узнай обо мне Ярополк — раздавит. Силы его велики, мои куда меньше, я не могу позволить себе лишиться всего, у меня нет права на ошибку.

Пребран сощурился, подозревая, что отсюда не уйти ему теперь.

— Значит, не отпустишь нас?

Воины зашевелились, восприняв его слова как угрозу, переговариваясь, смотрели на чужаков с недоверием и опаской, да только команды скрутить их Вартай не давал.

Вартай одним рывком оголил меч, остриё которого тут же упёрлось в горло княжича. Вяшеслав и Ждан дёрнулись, но их тут же скрутили воины.

— Ты убил много моих людей, каждый из них мне как брат, — сказал он, и голос его был такой же ледяной и тяжёлый, как блеск стали.

Пребран, оторвав взгляд от упирающегося в шею клинка, посмотрел на молодого вождя.

— Мы не нападали первыми, — напомнил он, пребывая в таком же спокойствии, как и миг назад, неотрывно глядя в глаза Вартаю. — Моего воина ранили и взяли в плен ещё двоих. И искали мы тех, кто учинял людям беды. Как и все в округе, о твоём войске мы не знали. Если вы никому не желаете причинить зла, зачем же первыми напали?

Повисло молчание, лишь полнилась тишина гулом огня. Лезвие неожиданно ушло от шеи в сторону. Пребран вдохнул свободнее, наблюдая за вождём, пытаясь понять, что решит он. Поразмыслив, Вартай, опустил меч, но ни единый мускул на его лице не дрогнул — не угадаешь, что ждать от него в следующий миг.

— Я ждал войско Ярополка, — ответил, наконец, и в голосе его дрогнула и исчезла досада.

Он посмотрел на огонь. Всполохи света облили половину его лица, другую полвину скрывала густая тень, что придавало ему грубой резкости, и стало понятно, что всё это время жилось ему не так и просто. Да и в самом деле, скитаться по лесам, зная, что имеешь право на княжеский стол, весьма тяжело. Вартай имел железный нрав, раз сумел призвать к себе столько людей, готовых верно служить.

— Убивать я тебя не стану, — он повернулся, подал знак своим людям развязать плененных, новь повернулся к княжичу. — Мне враги не нужны, а нужны союзники.

Никрас и Гроздан, освободившись, разминая лопатки и руки, прошли к воеводе, то и дело зло оглядываясь на Вартая.

— Твоя гибель мне не на пользу, а тем более, у Вячеслава есть какие-то дела к Ярополку. Но теперь передай доловскому князю, что скоро взойдёт на княжий стол истинный наследник.

Самоуверенности хоть ковшом вычерпывай. Пребран глянул на него, и слова едкие едва не сорвались с языка, да только зачем судьбу лишний раз испытывать, и так по острию ходит. Промолчал, сдержавшись.

— Отпустите их, — велел вождь детинам, которые отделяли от княжича воеводу и Ждана, а потом обратился к Пребрану: — Пленных тебе не отдам, верну, когда сяду в Оруши или… — он помолчал, — когда погибну.

Вартай отступил, а затем развернулся, на ходу вкладывая меч в ножны, пошёл прочь, теряясь в толпе, в глубине лагеря замелькали тени меж шатров, поднялся шум. Воины Вартая, оставшись одни, переглянулись между собой, да всё равно бросали спесивые взгляды на чужаков. Горячность стала совсем спадать, и теперь предутренний мороз хватал куда крепче, даже жар от костра не грел совсем. Ко всему от полученных ран стало знобить. Да и что говорить, даже Вяшеслав с широкой своей душой был на грани. Послышались шаги, к костру вышли стражи Вартая.

— Князь велел проводить, — отозвался один из них, с кудлатой бородой и голубыми, обжигающими морозом глазами.

Покидали лагерь, не оборачиваясь, княжич чувствовал, как в его спину врезаются взгляды воинов. Видно, были не так уверены в них, как Вартай, что милостиво их отпустил. Шли медленно, а когда оказались средь скальных утёсов, окутанных мохнатыми елями да соснами, остановились. Косматый муж вернул воинам оружие и дал знак своим людям, махнув рукой. Те пошли обратно, не сказав ни слова. Впрочем, брататься с ними никто и не собирался. Случившаяся неурядица не укладывалась в голове. Взгляд княжича упал, как камень, на Никраса и Гроздана — те руками только развели.

— Даже и понять ничего не смогли, как они нас скрутили, — попытался оправдаться Гроздан.

— Пошли, от костра верно уже и углей не осталось, — только и ответил Пребран, не находя в себе никакого терпения говорить.

Мысли о раненном Саргиме подтолкнули поторопиться продолжить путь. Воевода молчал, да и все остальные — тоже. Что тут скажешь, конечно, такого поворота они и не ждали. Ещё больше омрачало то, что девиц не вернули, а только смертей зря натворили. Вражда, коли поселится в умах, заслоняет всё вокруг, как тучи — светило. Воины приободрились, когда нашли Саргима живым, и не только живым, а способным хоть и худо-бедно да передвигаться, он даже костру не дал погаснуть. Неестественно бледный, лежал на боку, прислонившись здоровым плечом к дереву. Поход не принес никакого толка, и от вспоминая о тех, кто остался лежать там, в лесу, стало ещё сквернее. Выходит, и зря всё. Для разговоров и пустых пересудов не было времени и сил, воины принялись перевязывать полученные в сече раны.

Вытирая на плече кровь, что текла из раны, портя рубаху и всю одежду, Пребран перетянул лоскутом ткани плечо. Закрепив узлы, подсел к огню, устало опёршись спиной о шершавый ствол ели. Хорошо бы на ноге перевязать рану, но холод сковывал, и сил уже не хватало ни на что. Дотянет до общины Радима.

Пребран помрачнел, представляя, как завтра огорчится Ладимира, когда не увидит сестёр среди вернувшихся.

«А ведь надеялась…», — скривился, понимая, что и рассказать о Вартае не сможет. Если узнает о нём Ярополк, так князя и вовсе не выкурить из городища.

«Вот зараза!»

Уходя от скверных мыслей, Пребран закрыл глаза, некоторое время лишь ощущая на лице жар костра, но в недрах суетливого ума вдруг всплыл образ Даромилы. Она же там совсем одна осталась. Забухала в ушах кровь, а дыхание задрожало, толкнулась в грудь тревога. Тут уж стало вовсе не до отдыха, да и какой теперь может быть сон — его бы воля, прямо сейчас на коня и назад, в острог. Пребран открыл глаза, оглядывая примостившихся у огня мужчин. Саргим спал, как и Гроздан. Никрас, Вяшеслав и Ждан переговаривались о чём-то отвлечённом. Нет. Другим всё же нужно было дать хоть ненадолго прикорнуть, да и раны у Саргима были посерьёзней, чем его, благо хоть кровь остановилась. Не будить же его да в седло поднимать. Невольно скользнула мысль отправиться вперёд них, но тут же погасла, Вяшеслав так просто его не отпустит, увяжется, а ему отдых тоже нужен.

Так он и просидел в беспокойстве, не в силах уснуть. Но едва только небо начало светлеть, Пребран поднялся на ноги. За ним потихоньку подобрались и остальные. И лучше бы уж вовсе не присаживался, все кости выворачивало и ломило, совсем одеревенели мышцы. Утешало то, что до острога рукой подать, день ещё потерпит в седле, а там и отдохнуть можно. Правда лучше уж поскорее покинуть и Радима, да вообще эти неспокойные земли с их враждебными племенами. Но боль и усталость исчезали, стоило подумать о том, что ныне увидит зеленоглазую княгиню, в груди замирало от одного представления, и оттаивала корка льда, поднимая с потеплевшего дна что-то лёгкое, дурманное и желанное настолько, что кружилась голова. Пребран, расправившись с упряжью, тряхнул головой, очухиваясь, взъерошил пышную гриву коню. По крайней мере, он попытался помочь… Поднял подбородок и ненароком застыл, вслушиваясь в предрассветную тишину, что затопила лес, оглушая неподвижной толщей, будто уши закрыла вода. Но в следующий миг жизнь буйно зашумела, прорезая слух, сбрасывая холодные оковы — полилась птичья трель, всё вокруг задышало, зашевелилось, пролетели над мощными раскидистыми кронами совы, бездонное прозрачное небо над ними, смотревшее сверху, оттаивало, покрывали его розовыми кружевами облака, всё гуще окрашивались вздымающиеся верхушки сосен золотом. И не такая уж и давняя стычка показалось тягостным сном, который необратимо ускользал вместе с уходящей ночью.

Пребран, обжигая горло, вдохнул полной грудью морозного воздуха, пропуская его через себя, в каждую частичку тела. Холодная зябь прокатилась по спине, поднимая волосы на затылке. Никогда ещё так явственно не чувствовалось ему существование, никогда оно не было таким желанным, до покалывания в ладонях. Ничто не вечно, всё предаётся праху, но для того, чтобы возродиться вновь, вновь ощутить будоражащую сладострастную жажду жизни.

— Сможешь удержаться? — нарушил тишину Вяшеслав, передавая поводья Саргиму.

Пребран оглянулся.

— До очага хоть ползком, — ответил он, имея силы ещё и шутить, что радовало.

Саргим нынче выглядел свежее. Быстро собравшись и водрузившись в сёдла, воины покинули становище.

Гаяна, жена Радима, так и оставила гостий под своей кровлей, выделив им самую теплую и уютную светлицу на втором ярусе. Лишний раз женщин не тревожила. Один раз только заходила узнать, не нужно ли чего. Но уже и ничего не скроешь, глаза-то у неё на месте были, видела она отчётливо ссадины да синяки, которые стали уже пропадать. Женщиной хозяйка показалась стойкой, волевой, и с гостьей не заговаривала лишний раз, что было лучше для всех.

Даромила отложила рукоделие. Взялась за него ещё вчера только лишь ради того, чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, да только пальцы исколола все, работа никак не хотела ладиться, а мысли всё в порядок не приходили. Поднялась, пройдя бесцельно по светёлке, да только всё одно вновь к окошку направилась, прикусив губы — запретила же себе. Божана, что сидела за веретеном, проследила за ней, покачала головой — в последнее время совсем отчаялась хоть как-то разобраться в порывах воспитанницы, вновь принялась скручивать в пальцах шерсть в тонкую нить. Она тоже взяла работу у хозяйки, чтобы скоротать время да безрадостное затворничество, что устроила для них обеих Даромила — стыдно было ей на людях показываться, да и боялась косых взглядов, толков разных смутных, что и без того охватили острог. Вчерашний день длился медленно и лениво, а нынешний и вовсе замер, и казалось, конца ему не будет, уж и лучины в пятый раз меняют.

Даромила прошла к оконцу, открыла волок. С того мига, как уехал княжич, с замиранием смотрела всё на ворота, ожидая увидеть в них Пребрана. Вечерний пропитанный дымом и сеном бодрящий мороз пахнул в лицо, взбудоражив застоявшиеся мысли, хлынув на грудь. Погружавшийся в вечерний сумрак двор по-прежнему пустовал, только одиноко из серого набухшего неба падали редкая снежная крупа. Словно плотину прорвало, внутрь хлынула досада, Даромила сжала кулаки, злясь на себя за то, что ждёт, хоть и не должна совсем, и в тот же миг острая тревога, что таилась где-то под сердцем, уколола, как та самая игла, которую время назад держала она в руке — случилось ли чего?

— Не стой там, застудишься, — произнесла обеспокоенно повитуха со своего места.

Даромила выдохнула и, устало опустив плечи, закрыла окошко, хлопнув створкой, вернулась на прежнее место, вновь взявшись за иглу.

— Побыстрее бы покинуть это место, — проговорила и, что диво, со злостью. Сама не знала, отчего так рвётся уйти. То ли от того, что ожидание стало невыносимо тягостным, то ли ещё от чего, да только разгоралось желание, что кострище. — Может, не нужно ждать их, — говорила сдавленно сквозь зубы, уткнувшись в шитьё. — Уйдём, и им без нас спокойнее станет.

— И куда же пойдём с тобой? — отвела от неё взор Божана, выбрала новую кудель, примостив на лопасть, вновь взялась за веретено.

Даромила, проткнув грубую ткань иглой, рванула нить, вонзила иглу в мягкую игольницу. Довольно на сегодня. Расправила рушник, оценивая старательно проделанную работу, да только ничего не увидела. Голову заполоняло другое.

— Не знаю, куда, — продолжила упрямиться, будто девица юная, незрелая, вешая плотно на спинку скамьи. — Подальше от Оруши лишь бы.

Говорить о том, что чувствует, как внутри всё колышется от волнения — это что переливать из пустого в порожнее. Не привыкшая она жаловаться, с детства не приученная. Да и что говорить, если сама не может разобраться в своих чувствах. Как бросало её в дрожь при воспоминании о том, как княжич касался её, а губы горели от его поцелуя заново, что хотелось подскочить с места и бежать, бежать как можно дальше от всего, потому что всё это не должна она испытывать, да и не нужно ей!

— Не суетись, — утешила её повитуха, поворачиваясь, — пусть идёт всё своим чередом.

— Не могу я, — сказала княгиня полушёпотом, чуть хриплым голосом, смотря в пол, — неправильно это всё, Божана! Кажется, если пойду с ним, то снова угожу в яму. Не хочу больше. Не хочу, — слёзы подступили к глазам, и Даромила закрыла их, сглотнула, унимая мечущиеся перед взором огни.

А потом друг резко выпрямилась, сдавив резной подлокотник до боли в пальцах, едва удерживая готовый прорваться вулкан внутри себя, в котором скручивалось всё: и боль, и обида, и лютая ненависть к мужу. Она раскрыла губы, задыхаясь, и вновь сомкнула их, поникнув плечами. Повитуха не виновата в том, что случилось с её жизнью. И злость да негодование на женщине вымещать негоже. Права она, нужно взять себя в руки, да только как, когда на душе кошки скребут, а сомнения в правильности в своих поступков на части рвут?

— Уляжется всё, — заговорила женщина вдруг мягко, пронаблюдав за резкой переменой в княгине. — Вот увидишь, потом и забудешь.

Даромила повернулась к женщине, взглянула на неё, утонув в голубых, как родник, глазах повитухи.

— Хватит, Божана, и так тошно.

Взгляд Божаны в один миг обесцветился, снова становясь твёрже льда. Она сомкнула губы, промолчала. Говорить бессмысленно, знала, что всё равно княгиня — да и не княгиня уже — по-своему поступит.

Даромила прошла к оконцу, приоткрывая створку. Внизу сбегались к раскрытым воротам мужчины, встречая въехавших во двор всадников. Знакомую сердцу фигуру княжича княгиня узнала сразу, выделив из всех остальных, хоть лица его и не видела, а широкие плечи и сильные руки, что сжимали повод, углядела. В груди дрогнуло. Даромила одёрнула себя, понимая, что улыбается, призывая уняться расплескавшуюся радость, да только от чего-то ещё сильнее заволновалась.

— Чего там? — поднялась Божана, заглядывая в окно. — Вернулись?

Двор всё больше заполнялся людьми — каждый в этом остроге ждал отряд, как прихода весны, потому сбежались встречать чуть ли не всем поселением. В толпе Даромила приметила и Ладимиру, которая выбежала чуть ли не вперёд всех, не покрытая, только коса и мелькнула, стирая совсем улыбку с лица княгини. Княжич спешился, затерявшись в толпе людей да в густоте опускающейся ночи. Поднялся шум вместе с лаем собак и криками детей, все наперебой расспрашивали вернувшихся, и только тут Даромила заметила, что вернулись они одни. Слишком высоко, чтобы услышать хоть что-то, и только доносило обрывки слов «увели» да «ушли», а кого «увели» и кто «ушли», девушка только гадала, но по разочарованным возгласам да рокоту селян, княгиня поняла, что вызволить людей Радима не удалось, а враги не наказаны.

Даромила отвернулась. Божана, увидев, как девушка вдруг омрачилась, отстранилась от окна и опустилась на скамью, выдохнула, продолжая смотреть на улицу:

— Хоть живые.

В голове потемнело, и казалось, глухая стала к окружению, угрюмо сжав губы, пока внизу не поднялся такой гул, будто табун волов запустили, топот множества сапог перемешался с грохотом скамей и столов. А как отлегло, встряхнулась и против воли стала вслушиваться в каждый возглас, вырывавшийся из общего гвалта, от чего внутри всё леденело — не позовёт её с собой княжич, хоть и боялась этого больше всего. Кровь так и стыла в жилах от терзаний, от того, что вдруг позовёт с собой, или напротив — нет. И то, и другое пугало до одури.

Нутро терема не стихало, видно устроили застолье по случаю отъезда доловской дружины. Божана вернулась за свою работу, не зная, чем ещё утешить девушку. Даромила всё вслушивалась в доносившиеся голоса, а потом в светлицу заглянула девица, принеся на широком деревянном подносе еду гостьям. Есть не хотелось совсем, но наставница всё же уговорила, и Даромила съела кусок пирога с грибами, запив квасом. Потом принялась вдруг готовиться ко сну, хоть совсем и не хотелось спать, но ничего, как-то попытается, иначе голова просто лопнет от тягостных раздумий, кои к ночи только сильнее овладевали, набухали, как тесто. Только сон способен помочь забыться хоть на время да утихомирить мысли. Княгиня расправляла постель, а сама всё на дверь смотрела. И зачем ждёт?!

Она стянула повой и верхнее платье, оставшись в исподнем, нырнула под покрывало и, положив голову на руку, наблюдала, сощурив глаза, как колышется огонь лучины. Княжич — он вон какой, все девушки на него засматриваться, не давал покоя юным сердцам чужеземец, а Ладимира так и вовсе глаз не сводит. На кой Даромила ему сдалась, несчастная женщина с не сложившейся женской долей? Странно ещё, что сам не женатый, уж столько красавиц вокруг вьётся, а в своём городище поди и подавно. Вспомнилась и Искра — уж она-то завидная невеста. Даромила вздохнула, закрыла глаза, пытаясь выкинуть всё из головы, но стоило отвлечься, как вновь возвращалась мыслями к тому, что забрало у неё покой. Хорошо бы проснуться завтра и не обнаружить доловцев в остроге. Даромила нахмурилась, а в груди заныло — нет, вовсе не хорошо делалось, как представит, что не увидит больше княжича. Холодный разум всё же взял вверх, и Даромила решила, что лучше будет, если она сама откажется идти с ними в Доловск. Лучше для неё и для него, и хоть как бы от этого гадко и больно ни было, но нужно быть в трезвом уме, не идти на поводу у сердца, которое верно хочет погибели.

Постепенно внизу шум стихал, и только слышалось шуршание от веретена, что вертела в руках повитуха, а потом полилось и тихое пение наставницы, развеивая все смутные тревоги. Даромила ощутила себя как в детстве, когда матушка вот так же пела песни на ночь. Стоило сомкнуть глаза, как утонула в небытии, где мягкий голос обволок, как тёплое молоко, со всех сторон, но голос этот был уже не повитухи, а матушки, и пела она о своей нелёгкой женской доле. Каждое слово камнем падало в самую глубь, медленно опускаясь на дно, покрываясь илом, а дальше глухая пустота…

Кто-то бережно укрыл её озябшие плечи, и Даромила проснулась, едва только разобрала постороннее присутствие и чужой, но волнующий запах. Она открыла глаза и проснулась окончательно, когда в свете тускнеющей лучины различила очертания Пребрана. Уж не снится ли ей? Даромила, хмурясь, сонно оглядела светлицу, обнаруживая, что повитухи нет на месте.

— Её здесь нет, — поспешил оповестить Пребран.

Взяло жуткое стеснение.

— Что же ты, княжич, — Даромила приподнялась, натягивая больше на себя покрывало, поёжилась от взявшей неловкости, — так и будешь приходить, когда тебя никто и не зовёт?

Пребран усмехнулся, продолжая стоять на месте, обводя её взглядом. И пусть находилась она под покровом, а смотрел так, будто и не было на ней ничего. Жар прихлынул к лицу. Захотела прикрыться, подняла руку, да только убрала за ухо выбившиеся из узла волосы.

— Я прихожу, когда меня кто-то ждёт, — ответил он просто. — Или я не прав?

Даромила замерла — и откуда ему-то всё ведомо? Но тут же обругала себя за то, что поддалась на уловку. Он же просто-напросто лукавит, играется, как волк с ягнёнком. Княгиня приподняла подбородок, пытаясь сохранить какую-то твёрдость и невозмутимость, но они тут же разрушились, когда губы княжича растянулись в широкой улыбке, от которой Даромила неожиданно для себя обомлела — улыбка его на загляденье. Да только ей вовсе не смешно. Пребран не стал смущать больше, чуть отошёл к столу, как-то тяжело опустился на приставленный к стенке сундук, и только тогда Даромила поняла, насколько он был уставшим. Сдержала себя, чтобы не броситься в расспросы и как-то помочь, напомнив себе, что не собирается подавать никакого повода. Он, откинувшись спиной и затылком к стенке, повернул к ней голову, которую видно и держать не было сил, и в тлеющем свете лучин Даромила отчётливо разглядела его лицо, которое было в полосах ран. Позабыв обо всём на свете, она вскочила с постели, приблизилась, коснувшись ладонью лица, заставив княжича повернуться ближе к свету, оглядывая беспокойно, а внутри сердце молотом забилось. На лице, шее и руках — везде были порезы.

— Тебе же помощь нужна. На вас напали? Что случилось?

Пребран смотрел на неё и ничего не говорил, а глаза его казались пустыми и в тоже время глубокими, утонуть можно. И когда мужчина коснулся её руки, что так и поглаживала щёку, она, опомнившись, резко отпрянула. Прошла к бадье с водой, торопливо, с излишней суетой подхватив рушник и ковш, и даже не услышала, как мужчина приблизился к ней со спины. Забрав из рук посудину, бросил обратно. Жар его тела окутал спину и плечи, а руки легли на талию, охватив в кольцо. Даромила замерла, затаив дыхание, чувствуя, как ласковые пальцы его прожигают ткань и кожу, и лишь только рвалось дрожащее дыхание, и она судорожно втягивала в себя воздух, пытаясь вместить в грудь как можно больше. Плечо вдруг обожгли губы, уколола щетина, дыхание княжича потревожило пряди волос на шее, от чего прокатилась будоражащая дрожь по спине. В глазах Даромилы мгновенно потемнело, а внутри онемело всё, будто она встала на край обрыва и вот-вот опрокинется в бездну. Она откинула голову на его плечо, позволяя целовать себя, его волосы погладили щёку, и пахли они хорошо, слишком, чтобы о чём-то постороннем думать, только дышать глубже хотелось.

Поцелуи княжича стали настойчивыми и жадными, он вдруг сковал её подбородок пальцами, повернул её к себе, погладив по волосам, накрыл губы своими обветренными морозом, но такими желанными и сладкими, как хмельной мёд. Княжич покачнулся, тихо выдохнул, притянул её плотнее к себе, прижимаясь. Она почувствовала его твёрдое тело, тугие мышцы и бёдра через тонкую ткань ночной рубахи.

«Что же делает?» — вонзилось, что спица, осознание происходящего. Ещё немного и не устоит, хотя уже ноги едва держали. Княгиня, сжав пальцы в кулаки, заставила себя отстраниться, покачнувшись, что былинка на ветру.

— Отпусти, — прошептала она ослабевшим голосом.

И следом, высвободившись из ставших каменными рук, отошла на пару шагов.

— Уходи, прошу, — попросила, глотая воздух.

Голова кружилась. Сердце стучало где-то в горле, и как бы грубо и холодно это ни звучало, но так будет лучше для обоих. Или для неё. И с горечью подумала — матушка права, она ледяная, и совсем нет в ней тепла. Теплее в речке по весне, чем рядом с ней.

Как бы ни бушевали чувства, Пребран, хоть и заострились его черты, оставался расслаблен. Впрочем, так только казалось на первый взгляд, под тенями ресниц в глубине его губительно-серых глаз дрожало неуёмное пламя. Он напряжённо глянул на дверь, потом вновь на княгиню. Выдержав ещё мгновение тишины, княжич шагнул к двери, и к глазам девушки уже подступили опостылевшие слёзы, но, конечно, вида она никакого не показала, сдерживаясь. Однако княжич вдруг помедлил, замер, верно что-то решив, повернулся, посмотрев по своему обыкновению, с пытливым прищуром.

— Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? — прогудел его голос, отозвавшись у неё внутри.

Даромила не дала и доли мига себе на раздумья, ведь она уже приняла решение.

— Да, — сказала, облизав губы, которые сушил жар. — Я хочу, чтобы ты… Совсем ушёл.

Слова, что оползень каменный, осыпались перед ней, отрезая её от княжича, и уже назад их не взять. Пребран нисколько не изменился в лице, смотрел так же неподвижно-опасно с высоты своего роста.

— Хорошо, если ты так желаешь, — бросил и, выдохнув, развернулся, быстрым шагом пересёк светлицу, дернул дверь. Немедля вышел за порог, прикрывая за собой створку.

Даромила так и стояла посередине светлицы, а в голове всё трезвонил его ответ. «Если ты так желаешь».

«Ничего я не желаю!» — хотелось крикнуть вслед, но все силы разом покинули её, а грудь заволокла боль. Глаза затуманились. Даромила до последнего боролась с подступившем отчаянием, да куда там, слёзы покатились по щекам, обжигая. Она угрюмо сжала губы и вернулась к лучине, да только взглянула на неё, та потухла. Руки не слушались, подрагивали. Княгиня стала бессмысленно ходить по пустой светёлке, ожидая, когда же вернётся Божана. С ней всё потише на душе, не так больно и пусто, но повитуха, как назло, всё не возвращалась, а светлица что клетка стала — невыносимо находиться в ней. Побродив по углам, Даромила всё же вернулась на лежанку, опустилась, свернулась клубком, закрыла лицо ладонями, ругая себя за всё, что не сделала, и за всё, что сделала, да только ничего больше не изменить.

Плакала она долго, пока глаза не стали сухими, словно в них песка насыпали, пока не начали болеть и резать. Потом забылась, балансируя где-то между сном и бодрствованием. Хоть и слышала она сквозь толщу дремоты, как скрипнула дверь — вернулась Божана, как заголосили первые петухи, как зазвучал за дверью топот слуг, а вставать всё никак не хотелось, да выдернуть себя из полусна не могла, пока её не растолкала наставница. Даромила потёрла распухшие от слёз веки, поднялась, заплетаясь ногами в подоле, прошла к бадье и долго умывалась студёной водой, пока кожа не онемела. Немного да пришла себя. Утренний белёсый туманный свет окутывал светлицу.

— Куда ты вчера ушла, Божана? — спросила девушка, утираясь рушником.

— Так в храм, Богов просила о помощи, — ответила повитуха, продолжая как ни в чём не бывало складывать вещи. Неужели уже собирается в путь отправляться? Но вдруг опомнилась, повернулась. — А что?

Даромила, повесив полотно на крюк, буркнула:

— Ничего.

Не стоило её подозревать и винить в чём-то, как бы Даромила к этому ни привыкла, а делать крайними других не следовало. Сама позволила княжичу приблизиться к себе. И гневаться нужно на себя.

— Проснулась, а тебя рядом нет, — отмахнулась только.

— Так я ж тебя упреждала.

Даромила удивлённо вскинула брови, но тут же вспомнила, что и в самом деле женщина предупреждала ещё со вчерашнего утра. Княгиня прошла к повитухе, забрала из её рук свёртки одежды, сказала:

— Мы никуда не едем.

ГЛАВА 17. Неизвестность

Заснул Пребран под самое утро и прямо за столом. Разбудил его Ждан, который поднялся самый первый.

— Ты бы лёг в постель, ещё есть время прикорнуть. Дорога дальняя предстоит, когда ещё в постели в тепле да сухости поспим, — проговорил он негромко.

Княжич поднял чугунную голову, сквозь сон осмотрелся. Ещё было рано, горели лучины, но утренний свет уже пробивался в маленькие квадратные оконца, и мужчина выхватил мутным взглядом в глубине хором спавших по лавкам витязей. Он приподнялся, разминая затёкшую шею и спину, зацепив случайно чарку, опрокинул на стол, брага полилась на пол ручейками, омочила одежду. Вот гадство!

Пребран отстранился, всполошено поднимаясь со скамьи, да пошатнулся, опрокинув и скамью, что упала с грохотом, перебудив всех. Голова дико кружилась, оказывается, он был ещё сильно хмельной. Всю оставшуюся ночь пил, и теперь голова нещадно трещала, да только хуже было другое. Ждан поступил, чтобы поддержать, но княжич пихнул его от себя.

— Воды подай, — попросил, опускаясь на лавку, сглатывая сухость.

Будята было опередил, но Ждан выхватил из его рук черпак, поднёс княжичу. Пребран пил долго, жадно делая большие глотки, пока студёная вода не охладила нутро. Осушив посудину, отбросил в сторону, и та треснула надвое. Пусть никто ничего и не сказал, но смотрели на него с тревогой и хмуростью, ему же был плевать, он всегда таким был и останется. Лёг на лавку, закрыв глаза, унимая бурливый клёкот сердца. Но уснуть вновь не дали мысли, которые потоком хлынули, придавили непомерной тяжестью, что даже дышать стало туго. Пребран с силой зажмурился, отворачивая лицо к стене. Наверное, никогда не испытывал такого бессилия наравне с приливом бешенства, что истощало не только тело, но и душу. Наверное, не нужно было тревожить её, приходить ночью, совершенно не имел на то ни права, ни согласия, но после трудного пути и нелёгкого разговора с Радимом и его старейшинами, невыносимо хотелось видеть её, найти ту тишину, которая рождалась, когда он находился рядом с Даромилой. Тупая боль била по груди нещадно, ещё никогда не чувствовал себя так погано. Выходит, отказала ему, так просто прогнала, как тряпьё выкинула ненужное. Пребран смотрел на неё и не находил в ней ничего, кроме мутного безразличия, что смыло всякую надежду. А что же хотел? Чтобы она бросилась по первому зову? Ведь знал, что это могло случиться. Но как бы ни был к тому готов, а сердце всё одно скрипело, словно ржавое железо, причиняя мучения. Неразумная, и как останется одна? Куда пойдёт? Но неволить он её не собирался, раз решила всё, пусть катится, хоть смириться с этим казалось невозможным.

Пребран слышал, как в хоромине постепенно поднимался шум, все уже были на ногах, подтягиваясь к столу, к утренней трапезе. Хочешь не хочешь, а надо вставать да выдвигаться из острога. Погостили и хватит. Оставаться здесь он не собирался ни на день, поскорей бы прыгнуть в седло и мчаться, не останавливаясь. И когда Пребран опустился за общий стол, разделить наравне со всеми трапезу, Вяшеслав хмуро на него посмотрел.

— Может…

— Нет, — твёрдо сказал княжич, перебив воеводу, подхватил кувшин с рассолом и под настороженными взорами да переглядами мужчин припал к горлу надолго.

Теперь хоть не штормило, пусть и не утих трезвон в голове, мысли стали всё же яснее, а движения — твёрже, на морозе так и вовсе враз очухается. Никто возражать да встревать со своими предложениями больше не стал, переговаривались отвлечённо. Им-то, конечно, неведомо, что случилось с княжичем за ночь, но догадаться было не сложно, зная, что так волнует в последнее время мужчину и кто заполняет его мысли.

Сегодня, несмотря на вчерашний длинный и трудный день, дружинники были в приподнятом духе и бодры, уже хотелось на родные земли. Даже Саргим шутил и смеялся наравне со всеми, поддерживая беседу, хоть и по-прежнему был бледен, но первая опасность минула. Как сотрапезничали, начали собираться, вновь надевая латы да наручи, верхнюю одежду из тяжеловесной дублёной кожи. Подпоясывались ножнами да вбрасывали в них начищенные булатные мечи, которые витязи так ценили. Покинули хоромы, где ночевали, всем скопом, уговорившись не разбредаться. Домочадцы Радима уже пробудились, собрались и дети самых разных возрастов по горнице, во все глаза оглядывая чужеземцев, с неприкрытым восторгом рассматривали массивное оружие, кое не так просто получить воину, а только за заслуги да ратное умение. Да и не видели они никогда княжеской дружины. На улице стало ясно, что вышли проводить всей общиной. Со старейшинами гости ещё вчера распрощались, и всё равно вышли даже женщины, но как бы Пребран ни оглядывался, не увидел среди них Даромилы. Даже Ладимира, и та не вышла, хоть он очень старался её не обижать, впрочем, зачем ей показываться — сестёр её не вызволил, обещание не исполнил. И всем пришлось солгать, что наткнулись на шайку разбойников, но не тех, коих искали, а местные ждали расправы справедливой. Муторно стало, когда окинул взглядом людный широкий двор, но и тут не отыскал глазами княгиню. Разозлился, только злость эта была какой-то обречённой, и горечь только опускалась чёрным осадком. Может, оно так и лучше, но только это совсем не утешало, лишь рождало разрушительной силы гнев, который толкал его наплевать на её слова, ворваться в терем, схватить в охапку, посадить рядом с собой, прижав, и увезти, да только понимал, что тем сам добьётся лишь презрения и ненависти. Она была для него хуже самой мучительной пытки.

Взгляд Пребрана в который раз скользнул по высоким крыльцам. Если бы только она вышла, он бы, не раздумывая, подхватил её на руки и унёс далеко-далеко, но среди кутающихся в платки, в цветастых повоях и полушубках с лисьими да норковыми воротниками старших женщин да девиц в одеждах и украшениях попроще, Даромилы не было. И от этого всё инеем покрывалась внутри, остужая кровь, даже оскомина появилась от испытываемой горечи.

Ворота распахнулись, открывая заснеженные невыносимо белые дали, Пребран даже кожей почувствовал, как хлынула стужа внутрь острога, глотнув её, зло рванул повод, не давая себе больше раздумывать, развернул мерина, во весь опор пуская его прочь. Остальные едва поспевали следом. Мороз обжёг лицо, а от порывов ветра глаза заполонила влага. Холод рьяно бодрил, вышибая из груди дыхание, а из головы — всякие скверные мысли, вот только в груди по-прежнему свербело. Не вышла даже. Что же он такого плохого сотворил, что заслужил такую отчуждённость? Никак не могло улечься острое, как лезвие, негодование с ядовитыми всплесками гнева.

Острог остался позади, и пронзила какая-то страшная пустота. Свернув с дороги, витязи пустили коней вдоль опушки леса, уклоняясь чуть на восток. Белый камень решили объехать, дабы не испытывать больше судьбу. Дорога была не совсем знакома, и Пребран всё время осматривался, выискивая избы и постройки, но ничего такого не попадалось. Лишь минув расщелины да лядины, выехали-таки к широкой, в несколько десятков саженей, реке, проломившись через частокол оледенелого рогоза, погнали лошадей по льду. До самого вечера не попадалось ни одной избушки, ни деревни, и лишь на исходе дня, когда начал окутывать морозно-синий сумрак, впереди завиднелись седые вихри дыма. Добрались до них только когда стало совсем темно. Издали уже залаяли собаки, небольшая неизвестная община, обнесённая высоким частоколом, раскинулась на холмистом берегу.

Объяснять местным ничего не пришлось: кто такие, откуда взялись, с миром или мечом; слава о них уже сама всё сделала, вперёд них во все концы разнеслась, а потому путников приняли с почётом, всё чин по чину, за стол богатый посадили и потчевали щедро, а после к ночи и баню натопили, да с таким ядрёным жаром, что с похмелья дурно стало. А после гости сидели в предбаннике вместе с хозяином дома Доброгой. Мужчины переговаривались между собой, попивая квас, только Пребан их почти не слышал, хотя что-то отвечал и говорил, но всё это будто не он делал, а кто-то другой. Только к полуночи гостей проводили по избам. Места здесь было предостаточно, каждый хотел приветить в своём доме отважных чужаков. И когда, наконец, оставшись одиночестве, Пребран скинул с себя рубаху и рухнул на бережно выстеленную постель, едва закрыл глаза, как скрипнула дверь, и внутрь скользнула девица, молодая, волосы тёмные, как земля, на пробор разделены да сплетены в косу, которая была до пояса. В руках гостья держала наполненный ковш и нарезанное вяленое мясо.

— Хозяйка велела угостить гостя дорогого.

Пребран, лёжа, со своего места скользнул какими-то одержимым вожделением взглядом по ладной фигурке, поднялся, приблизился, смотря в глаза девице, потом опустил взгляд на содержимое ковша, которое было травяного цвета, а в нос ударил резкий запах.

— Что это?

— Зелено-вино, княжич, — ответила девушка, мельком глянув на мужчину.

Пребран нахмурился, ещё раз окинув взглядом питьё, а потом снова девушку. Ресницы, будто подрубленные, густо опускались на щёки. Нос прямой и маленькие пухлые губки, гладкие белые щёки и лоб. И тут он понял, что хозяйка не вином хочет угостить его, а угодить, чтобы ночь была теплее.

— Тебя как зовут?

— Видана.

Пребран забрал из рук её посуду, поднёс к губам, отпил. Крепкое, зараза. Девушка тут же подала кусок вяленого мяса, он обхватил её за запястье, поднёс к лицу, втянул съестной аромат и откусил прямо с её руки. Но всё равно на языке остался пахучий привкус горечи полыни и берёзовых почек. Зато горло, как и нутро, обволокло жаром, пробирая до покалывания в ладонях, вино, ясное дело, после бани ударило в голову мгновенно, но не расслабило, не разжало оковы, что стискивали нутро, где скопилось столько всего, что отравляло похуже яда увягов. Пребран закрыл дверь, поставив ковш на верхнюю полать.

— Доброе у хозяйки вино, — сказал он, погладив её по мягкой щеке и гладкой косе, опустив руку ниже, на пленительно округлую небольшую — в ладонь ляжет — грудь. — И девицы здесь красивы.

Видана мельком глянула на мужчину, руки не смахнула, позволив поглаживать, и в глазах с кошачьим разрезом стыда вовсе не было, а было желание голое и красноречивое, от которого волна возбуждения покатилась горячими токами с головы к паху.

— Иди сюда, — притянул он её к себе за талию и, не успела девица опомниться, впился в её сочные губы жарким ненасытным поцелуем, ощущая чуть солоноватый с кислинкой вкус.

И как бы ни терзал её губы, не позволяя вдохнуть полно, а внутри всё одно пропасть зияла. Разозлившись до одури, он подхватил девушку и опрокинул на постель, что оказалась и не так далеко от двери. Навис над ней, нетерпеливо и грубо целуя шею, покрывая поцелуями и грудь через ткань. Вторгся руками под её платье, задирая до пояса, желая одного — забыть ту, которая осталась там, за много вёрст, в остроге, ту, которая верно сейчас так же спит под покровом, желанная, трепетная, но которой плевать на него. Выдернуть её из мыслей и души. Видана порывисто распустила тесьму на его штанах, запуская шаловливые руки. Дыхание сбилось от прикосновений её прохладных пальцев к набухшей плоти, а сердце яростно колотилось от острого желания, бешеного гнева — от всего вместе, что гремучей смесью кипело в груди. Ласки девушки вынудили забыться. Пребран грубыми рывками расплёл её косу, запустив пальцы в волосы, сгрёб их в кулаки, потянул, одновременно придавливая порывисто девицу бёдрами. Та охнула в нетерпении, шире раздвинула колени, призывая поскорее проникнуть. И он не заставил себя долго ждать, толкнувшись в неё, размеренно заскользил. Девушка, вцепившись в его плечи, прикрыла ресницы, приоткрыв губы, выпуская жаркие выдохи, обвила крепкими ногами, вынуждая ускориться. Только внутри по-прежнему яма чернела, и сквозило из неё стужей такой же, как и миг назад. Пребран закрыл глаза, но всё равно перед внутренним взором была другая. Княгиня смотрела на него как будто с высоты, равнодушно, слишком, до дикого буйства, от которой вскипала кровь. Слух стали царапать женские стоны, и Пребран, вынырнув из своих видений, задвигался ещё резче, проникая почти яростно и беспрерывно, до исступления, чтобы поскорее завершить начатое. Желаемого он достиг быстро, после битв да долгого пути тело быстро ответило. Напрягшись до предела, позволяя нарастающей блажи захлестнуть его целиком, достигая требуемого удовольствия, но сливаться с чернавкой полностью не хотелось, как и оставаться в том же положении, потому отстранился, но понадобилось время, чтобы вновь к телу прилила сила. Некоторое время он слушал гулкое биение сердца, рваные обрывки дыханий её и своего собственного, а потом, сжав кулаки, всё же поднялся, покинув распластавшуюся изнеможенную, но всё ещё распалённую после недавнего соития девушку, натянул на бёдра штаны.

— Мне больше ничего не нужно, можешь идти, — сказал, бросив быстрый, но острый, как жало, взгляд. Для пущей убедительности прошёл к бадье, плеснув в лицо горсть воды, а когда повернулся, вытираясь рушником, Виданы и след простыл.

Хорошо, что понятливая попалась. Сделав шумный вдох и выдох, взглядом княжич наткнулся на оставленное угощение, взяв ковш в руки, сделал ещё пару глотков, опустился на мятую постель. Выпитое вино зашумело в голове и угомонило его куда быстрее.

Ночь выдалась крайне отвратительной. Пребран, ворочаясь в постели, то и дело выныривая из липкой полудрёмы, вновь тонул в чёрной тягучей смоле и снова просыпался, отзываясь на каждый шум, доносившийся с задворок, на каждое своё движение, совершенное в полусне, пока не открыл глаза, вперившись в потолок, раздумывая о том, что случилось вчера и день назад. И как ни обдумал, как ни вертел и так и эдак, а всё сходилось на том, что поступил он глупо. Оставил её там одну. Княжич смотрел на низкие балки, а видел тонкий овал лица, обрамлённый волнистыми светлыми волосами, большие зелёно-серые глаза, розовые нежные губы, белую шею, чувствовал её запах тонкий, дурманный, будоражащий до одури. Но самое горькое было то, что стоило отдалиться, как тянуло к ней с дикой силой. И то, что ждало его впереди — возращение домой и последующая пустая одинокая волчья жизнь — горячей смолой жгло душу.

Он сглотнул сухость и замер, а в следующий миг холодная волна накрыла его, вынуждая слететь с постели. Он метнулся к двери в другую клеть, где остался спать Будята, открыл её и негромко окликнул парня. Тот вскинулся с постели мгновенно, потирая глаза и зевая.

— Лошадь мне выведи, и чтобы никто не знал о том, понял?

Юноша, продрав глаза, кивнул.

— Как велишь, княжич, — поднялся он.

Вернувшись, Пребран подхватил рубаху, торопливо натянул на себя, подвязал поясом, умылся наспех и так же быстро облачился во вчерашнюю верхнюю, хоть и грубую, но тёплую одежду да ратное снаряжение, накинув на плечи и стёганый плащ с волчьим воротом. Взяв оружие, покинул светёлку. Изба хоть с виду казалась не такой и великой, внутри была просторной. Бесшумно минул хозяйскую горницу и сени, вышел на высокое крыльцо и тут же прищурился от ударившего по глазам ослепительно-жемчужного света. Светило, выглядывая из-за туч где-то над окоёмом, едва только восходило над заснеженными лугами и лесами. Чистый до скрипа и сверкающий, невыносимо завораживающей чистоты снег устилал двор и толстыми шапками лежал на кровлях. А внутри мужчины будто перегорело что-то, он окончательно осознал, понял, что только княгиня ему и нужна. Спускаясь с порога, Пребран знал наверняка, что без Даромилы в Доловск не вернётся, пусть хоть проклянёт его, побьёт, возненавидит, всё что угодно, но он заберёт её с собой. Вчера совершил самую большую ошибку, и виной тому то, что чрезмерно остерегался испугать её своей настойчивостью и дерзостью, в чём часто винил его отец, потому и сделал то, что она попросила. Теперь её слова казались ложью — не верил ни одному слову, ведь податливые губы её говорили другое, а тело, что прижималось к нему, с трепетом отвечало на его прикосновения, с желанием.

Вскочив в седло, оглядывая ещё пустующий двор — настолько ранним было утро, что даже по хозяйству ещё никто не выходил справляться — Пребран взял повод из рук Будяты.

— Воеводе, как тот проснётся, скажешь, чтобы дождался моего возращения. Два или три дня пусть ждут. Всё понял?

— Понял, княжич, — воззрился на него юноша, прищуривая от лившегося из-за горизонта солнечного света левый глаз. — Только не послушает он меня.

Скорее всего так и будет, но ждать, пока те пробудятся да соберутся, не было времени, нужно поспешить, пока его пташка куда-нибудь не упорхнула, и как бы не случилось какой беды до того времени, как он приедет. Последнее взбудоражило, подгоняя поторопиться.

— Главное, передай, — сказа Пребран, ударив пятками ярившегося в нетерпении мерина, рвавшегося пуститься по просторам.

Тот всхрапнул, бросился в галоп с места, и уже через долю мгновения спящая деревня осталась позади. На открытом просторе свирепый, что молодой жеребец, встречный ветер стегал по лицу, и как бы ни прятался Пребран за мех ворота, тут же сковало его в морозный панцирь, а взвивавшаяся под копытами снежная, колючая крупа забиралась за ворот, царапая кожу. Утро с таким же дерзновением разгоралось, как и неутомимый бег коня. Не покидало беспокойство, предчувствие чего-то неопределённого. В пылу и горячке сумел он много чего наворотить, и билось в грудь одно — сожаление. Не нужно было оставлять её одну. И теперь обрушивал на себя лавину гнева за то, что сразу не настоял. Всё ничтожные опасения, всё задетое самолюбие.

* * *

Даромила спать не ложилась, выжидая, когда стемнеет, чтобы покинуть острог тихо, не тревожа никого. Уйти в какую-нибудь глухую деревню, где бы её никто не узнал, перезимовать, а там и дальше можно думать, куда идти и что делать, но одно она знала твёрдо, что уйти ей нужно как можно дальше от Оруши и забыть, кто она, забыть прошлое и заново всё начать, если, дай Боги, всё получится.

Божана неторопливо складывала вещи, только изредка бросала на взволнованную княгиню тихие взгляды, полные негодования, но ничего не говорила, зная, что если поперёк пойдёт, то только хуже сделает. И когда немногие вещи были собраны, а всё прибрано, женщины сели за стол перед лучиной, каждая погрузившись в свои мысли. Хотя Даромиле оставаться наедине со своими думами было невыносимо. Всё внутри переворачивалось, стоило только подумать о том, что случилось за последнюю седмицу с ней, а особенно вчера ночью, когда княжич пришёл к ней, ища в её близости тепла. Да только как она может дать то, чего не имеет, чего самой остро не хватает? Все соки выпил из неё Ярополк, и сил не хватало, чтобы ответить хоть как-то взаимностью.

«Нет, — выдохнула она, — как прежде, уже никогда не будет, и назад уже ничего и не вернуть».

Хоть возвращать было и нечего, хуже, чем было, уже не будет.

И утром даже не смогла выйти проводить его, смотрела в окно, наблюдая с каким-то холодным отчуждением, как покидает доловская дружина острог. И гнала прочь подступающую к горлу дурноту после, когда Пребран исчез вдалеке. Эту нить разорвать оказалось совсем не просто, хоть и знакомы всего ничего, а свилась крепко да надолго. Ничего, переживёт. Должна. Даромила тряхнула головой — вот же напасть. Лихо все пути-дорожки перепутало, и её собственная неразумность! Не нужно было его так близко подпускать к себе, и не понимала, почему вместо сердца камень лёг, что так давит, топит. Невыносимо! Просто невыносимо! Горячие слёзы вновь подступили к глазам от досады и боли, что прорезала душу. Всё помнилось: и его руки тёплые, бережные, и взгляд ласковый, топкий, и дыхание волнующее, жаркое.

Божана вздохнула, прерывая молчание. Даромила, очнувшись от горьких дум, поднялась, запахивая кожух, застёгивая петли. Уже жарко становилось в верхней одежде, нужно выходить.

— Чего смотришь, Божана, пора нам, — поторопила повитуху.

Женщина покачала только головой, поднялась.

— Бедная моя ты детка, чего же ты себя так истязаешь? — запричитала она. — Молодая, красивая, справная, а много горя свалилось на тебя, куда же тебе прятаться-то, а? Скажи!

— Хватит, Божана, — незамедлительно остановила её Даромила, завязывая платок, впрочем, пальцы непослушные дрожали, а горло сжималось.

— Он же ведь к тебе приходил? Звал с собой?

— Приходил, — княгиня не стала ничего утаивать. Подхватила суму. — Звал. И что с того?

Божана опустилась обратно, плотно сжимая губы.

— Ты со мной пойдёшь или тут останешься? — взяла вдруг злость. — Что же это такое, что же не наладится ничего! — в сердцах бросила.

— Ох, что же делаешь ты, губишь себя! — в свою очередь завелась Божана. — Княгиня мне не простила бы такого. Всю жизнь буду корить себя за то, что не вразумила.

Даромила бессильно выдохнула, гневно бросила суму на скамью, опёршись о стол руками, нависла над женщиной, и такой холод её взял, аж самой не по себе сделалось. Острые, как осколки льда, слова сами сорвались с языка.

— Перестань, — прошипела она, бегло посмотрела на неё. — Дольно уже меня жалеть! Я сама знаю, как мне быть, не нужно мне ничьё сочувствие, ясно? И его не нужно! — выдала на одном дыхании, а потом прикрыла ресницы, унимая буйство, глубоко втянула воздух. Опустила голову, бесцельно скользнув взглядом по пустому столу. И где тут взяться силам, невозможно просто. Хотелось разрыдаться.

Даромила отвернулась, опершись о стол, тонкая морщина врезалась между бровей, она сжала губы. Больше всего боялась этих слов, этих причитаний, которые шатали и без того хлипкую уверенность, от которых разом рассыпалась она, как лопнувшие бусы, разбилась на части.

Божана медленно встала, расправила плечи, обошла стол, приблизилась бесшумно.

— Может, подумаешь ещё хорошенько? Сгоряча много можно пустого сотворить.

Даромила упрямо дёрнула подбородком, отворачиваясь от наставницы, а внутри поднимался колючий терновый клубок, оплетая грудь и горло, дышать стало трудно.

— Поздно… — выдохнула, чуть повернувшись, глядя с высоты на повитуху. — Уже поздно, я всё решила, так что молчи лучше, ни слово больше не говори.

— Я же тебе доли желаю.

Колебание внутри вынудило задуматься, Даромила долго смотрела на Божану, пока в сознание не стали просачиваться посторонние звуки: скрип открывающихся ворот, тревожное ржание лошадей, а потом поднялся и лай собак, зазвучали мужские оклики. Сердце мгновенно обмерло, Даромила повернулась, вытягивая шею, глянула на окно, а потом кинулась к нему, рванув волок.

По двору мелькали снопы факелов, суетливо бегали мужчины, кто-то кланялся, иные стягивали с голов шапки. Сердце подпрыгнуло, она и сама того не ожидала, а забилось оно в трепещущей радости. Даже не подозревала, как ждёт его, но тут же Даромилу ударило разочарование с примесью страха, словно копьём, и она совсем потеряла дыхание, а сердце занемело, леденея. В свете огней среди вплывших во двор ратников княгиня разглядела Ярополка. Его ожесточённое бледное лицо с ровно очерченными тёмными бровями и щетиной. Она закрыла глаза, и такая пропасть под ней разверзлась, что едва не рухнула без чувств. Божана подступила, вовремя её поддержала.

— Что там? — выглянула она, и руки женщины ослабли тут же. — Да как же… — только и сказала.

Во дворе поднялся такой шум, а внизу в горнице — топот, что Даромила содрогалась от каждого нового звука, и всю её пробрал дикий озноб, а на лбу проступил холодный пот, как и на ладонях. Её затрясло, а мысли заметались, как перепуганные кони в стойле. Божана обхватила лицо девушки, что-то требовательно говорила. Даромила по началу её не слышала, пока повитуха не схватила её за плечи, встряхнув хорошенько, и не потянула к двери.

— Уходить нужно. Немедленно, давай, детка, быстрее. Всё будет хорошо.

Божана выпустила её, сгребла вещи и вновь подтолкнула побледневшую девушку к двери. Даромила шагнула было, повинуясь, но тело стало совсем непослушным, она сжала кулаки, рванулась обратно в свет лучин.

— Нет. Теперь уже некуда бежать, — сказала, оправляясь. Ясно ей стало, что уйди они и немного раньше, всё равно бы настиг её князь.

Глаза Божаны наполнились лютым испугом и неверием.

— В лес уйдём, я заговоры знаю, запутаем тропы.

Даромила горько хмыкнула, черты лица её исказились, а взгляд замутился, и увидь её родная матушка, не узнала бы. Обида пронзила мечом острым — за что ей проклятие такое?

А внизу уже гудели голоса, среди них княгиня различила глубокий тон Ярополка, будто из страшного сна вселился в явь, очернял всё вокруг. Заныли на спине рубцы, напоминая о жестоком наказании. Божана так и замерла у двери, а за порогом послышались торопливые шаги и стук в дверь.

— Открой, — велела она женщине.

Повитуха засомневалась на миг, но всё же послушалась, отодвинула задвижку. В светлицу вошла высокая женщина в клетчатой понёве и таком же повое из-под, которого тяжёлыми гроздями свисали по вискам латунные колты — богатство замужней женщины. Гаяна, растерянная и бледная, оглядела одетую в кожух княгиню, а потом и повитуху. От мудрой женщины ничего не ускользнуло, и та прекрасно поняла, что к чему, и куда княгиня собралась в такое позднее время. Да и то, почему Даромила пришла с чужеземцами, и зачем приехал князь, не стало для неё тайной. По лицу Гаяны прошлась мелкая судорога — и рада была бы не выдавать, да деваться некуда, силой возьмут, кметей своих пустят обшаривать терем да все закоулки, отыщут, достанут, хоть из-под земли. А за сокрытие если не её накажут, то детей.

— Скажи, что сейчас выйду, — не стала Даромила принуждать женщину оправдываться.

Гаяна только благодарно кинула и незамедлительно удалилась.

В груди ещё острее забились горлицами боль и сожаление, прожигая кожу, а ноги будто отнялись.

— Достань шубу и украшения, — велела она остолбенелой Божане. — Живей, — подогнала повитуху.

Та безропотно прошла к мешкам, не в силах что-либо сделать, и Даромила её не винила.

Размотав платок и скинув кожух, Даромила оделась в шубу, подвязала волосы венцом, Божана помогла нацепить тяжёлые височные кольца и массивные обручья на руку. Лишь потому княгиня нарядилась, чтобы не показывать Ярополку своей уязвимости.

— Жди меня тут, — велела Божане.

Подняв подбородок и сжав кулаки, прошла к двери, шагнула за порог, оставив повитуху за ним. Конечно, она знала, что Божана не дождётся её. Скорее всего, Ярополк пожелает тут же, немедля, забрать её и не отпустит никуда, и что сделает с ней, тоже догадывалась, но гнала от себя страшные мысли, стараясь не думать о самом худшем, иначе при встрече с князем тут же предал бы её взгляд. Словно в густом киселе, спустилась по лестнице, слушая, как нарастают голоса мужчин, теперь более разборчивые, и учащается собственный грохот сердца. Даромила из-за мутного тумана в голове от неопределённости не могла понять, о чём они разговаривают. Вошла в широкий и сводчатый дверной проём. Смолкли все. Даромила узнала сразу Демира и Гарая. Пересилив себя, она глянула в другой конец стола, где и сидел Ярополк. Он смотрел на неё со своей неизменной ухмылкой, от которой нутро колотит. Потемневшие глаза князя казались бесцветными, царапали. Потребовалась много воли, чтобы выдержать его стальной, налитый лютой злостью взгляд, и хоть вида он не показывал, в каком бешеном гневе пребывал, а не ушло от внимания Даромилы, как сжался его кулак до хруста, побелел, вздулись синие вены, оплетя руку. Этот мужчина вытоптал всю душу, запятнав своей грубостью и жестокостью. С ним она познала только страх и боль. Но есть другой, тот, который согревал её лаской, обещал защиту. Тот, с кем хотелось дышать одним дыханием. Он был глотком её новой жизни. Его она отвергла.

Даромила замерла в ожидании, мгновения проплывали за мгновениями, как осенние листья по реке, нещадно долго, и это сулило не кончиться никогда. Тишина сгустилась и давила на слух, а тревога била, как волны о скалу, всё с большим напором. Краем глаза княгиня увидела и Гаяну, которая делала вид, что хлопочет по хозяйству в соседней клети, а сама с тревогой поглядывала в горницу.

Ярополк пошевелился, медленно поднимаясь. А под ногами Даромилы будто земля вздрогнула.

— Нашлась пропажа, — выдавил он из себя, откидываясь на спинку кресла резного.

Радим напряжённо глянул на князя, а потом опустил голову, посмотрел в стол.

— Ну, чего ты там стоишь, проходи, разве не соскучилась по своему князю? Садись со мной рядом, испей мёда, раздели со мной радость, мы как-никак разбили врагов.

Даромила смотрел на него прямо, она-то знала, что речи его лживые, и просит он её подчиниться только для смеха ради. Отвернула лицо, посмотрев в сторону выхода, такое отвращение её взяло, что не смогла с собой справиться, с подступившим комом к горлу, хоть и знала, что только хуже себе делает. Впрочем, пусть и играет с огнём, да только хуже уже не будет, гордость она не потеряла.

— Вот, значит, как, — разочаровано и нарочито досадливо бросил Ярополк. — Не желаешь, стало быть, рядом с мужем быть. А я тебя по всему лесу ищу, волнуюсь, а она нос воротит. Что ж, стало быть, ни в чём я не ошибся. Стало быть, гуляла, — процедил он сквозь зубы. — Сука.

Даромила закрыла глаза, чувствуя, как руки совсем поледенели, и всю её трясло. Радим вдруг поднялся со своего места, не выдержал.

— Позволь, князь, удалиться, коли принял тебя неподобающе, прости, — приклонил он голову.

— Иди, задерживаться мы не станем, сей же миг отправляемся обратно в Орушь. Демир, — окликнул он мужчину, — приготовь ещё одну лошадь для… — он осёкся.

Его слова были поняты, и мужчины всей гурьбой вышли из-за стола, спеша покинуть терем.

Ярополк, оставшись один, встал, медленно обошёл стол, приближаясь к княгине. Даромила почувствовала его резкий запах, такой неприятный, чужой, что захотелось немедленно отпрянуть, но она силой воли сдержалась. Теперь, когда она побывала вдали от мужа, поняла, насколько тот стал ей посторонним. И как жила с ним под одной кровлей столько времени?

Она чувствовала кожей его давящий взгляд, а потом его ладонь легла на её щёку, оглаживая, заставляя взглянуть на него. Даромила повернулась, наблюдая, как вздымается его грудь, как с шумом вырывается его дыхание, опаляя. Золотисто-серые глаза его были сухими, настолько, что Даромила невольно сглотнула, а внутри кричало всё о том, что нужно вырваться из его плена, но тут же задушила она подступившее отчаяние, и только назло ему, хоть как бы ни плескалась внутри тошнота, терпела касания его пальцев, которыми он сковал её подбородок. И всё же омерзение к этому человеку взяло вверх, она дёрнула головой, высвобождаясь, и следом тут же поплатилась. Ярополк занёс руку, ударил с силой, но отлететь в сторону не позволил, перехватив её за волосы, рванув к себе, прижимая.

— Что же ты, дрянь, хотела так легко уйти?

Даромила задохнулась от нахлынувших чувств, перед глазами закружились белые искры, слёзы не заставили себя долго ждать, а колени подогнулись от бессилия, мало же ей нужно было, чтобы упасть духом, хотя после всего, что случилось с ней, ломаться она стала быстрее.

— Я бы мог тебе простить многое, но не измены, — прошипел он гневно в самое ухо. — Я тебе голову отсеку. Ты пожалеешь, я клянусь, — он жёстко стиснул её шею в своих пальцах, не давая глотнуть воздуха.

Даромила смотрела на него из-под ресниц, снова сделала попытку вырваться, но он ещё сильнее сжал пальцы, силясь передавить гортань. Лёгкие загорелись, подступила паника, и когда в глазах начало темнеть, он грубо толкнул её вперёд, командуя идти. Она закашлялась, но не успела оправиться, Ярополк подхватил под локоть, потащил на улицу.

На дворе уже стояла ночь, и общинники не видели её лица, иначе сразу бы увидели, в каком отчаянии пребывала княгиня, а сама она старалась ни на кого смотреть, хотя скользящим взглядом приметила и Ладимиру, и Даяна, что истуканом стоял позади неё. Ярополк пихнул её от себя грубо и небрежно, как ненужную вещь, она едва не споткнулась. Прислужники поступили к князю, накидывая на плечи ему богатое корзно. Людей, что вышли проводить княжескую дружину, словно охватило оцепенение. Вроде и честь, что правитель появился в их остроге, да что-то радости в их лицах не было.

Даромиле подвели кобылу, кто-то помог ей подняться. Мешкать не стали, ворота распахнулись. Едва княгиня увидела, как на крыльцо выскочила Божана, отряд двинулся быстрее, подхватив княгиню, будто бурный поток, вынося за ворота. Только там она смахнула застывшие влажные дорожки на щеках, мороз охладил пламеневшую от удара щёку, поутихла боль, да только в груди словно зыбкая топь развезлась, утягивая её на самое дно. Оставалось только догадываться, что замыслил Ярополк, и какая расправа её ждёт впереди. Чтобы ни ждало, выстоит. А ведь при всех не стал трогать, выставив себя великодушным. Князь ехал где-то впереди. То и дело в свете факелов, что воины держали в руках, освещая путь, сама не желая того, она цепляла взглядом его бордовое, как клюква, корзно да богатый мех ворота. Рядом с княгиней держался Демир, не выпуская её из-под своего внимания.

По обе стороны неумолимо быстро проносились пашни, и не было никаких путей отступления. Даромила очнулась только тогда, когда начала замерзать, подняв ворот полушубка, поёжилась. Рукавиц не успела прихватить, и теперь руки нещадно обжигал встречный ветер. Острог остался далеко позади, как и надежда на спасение, которая истлевала, как догоравшая свеча. И когда девушка вконец околела, а пальцы, что сжимали, повод, стали совсем бесчувственными, впереди, средь тонких стволов сосен, показались огни кострищ. По мере приближения лес стал расступаться, открывая глазам прогалину, и Даромила поняла, что это был лагерь, который разбил Ярополк, прежде чем приехать за ней.

Въехав в самую сердцевину, где полыхали сразу несколько костров, кмети не попрыгали наземь, остались сидеть в сёдлах. Очаги освещали небольшую толпу мужчин, которых прежде Даромила и не видела никогда. А потом её вдруг облил холод — это вовсе не лагерь дружины князя, не узнала она никого из встречаемых воинов, что были, так же при оружии и ратном снаряжении, только глаза их сверкали хищно, а губы кривились в зверином оскале.

Не успела толком оглядеться, как каменной скалой подступил Ярополк, сдёрнув княгиню с седла в снег. Она упала, сбив о лёд колени. Князь схватил за волосы всей пятернёй, так, что женщина вскрикнула, вцепившись ногтями в его руку, но он только больнее дёрнул за собой, на глазах у ближников и кметей потащил к костру так стремительно, что едва Даромила поспевала за ним, оступаясь. Остановившись, он швырнул её к очагу, Даромила полетела далеко вперёд, споткнувшись, едва не угодила в огонь. Сердце бешено заколотилось, вместе с дыханием чуть не выскакивало, сдавило болью виски, а грудь спирало от вспыхнувшего страха. Она судорожно смахнула ледяными бесчувственными пальцами с лица волосы, что выбились из узла, затравленно огляделась. Всё больше подходило к костру мужчин, полюбопытствовать.

— Как и обещал за работу, вот ваш трофей! — выкрикнул Ярополк вышедшему вперёд главарю шайки наёмников.

Покинув своё место, широким стремительным шагом князь направился к жене. Даромила попятилась, но Ярополк удержал её, жёстко схватив за ворот полушубка, рванул, петли хрустнули, и он одним рывком с лёгкостью сдёрнул одёжу с плеч, швырнул в огонь, следом сорвал с головы венец, бросил его туда же. Глаза Ярополка в этот миг были словно колодцы, налились чёрной смолой, пугающие свей бездонной пропастью, дыхание его резко вырывалось из груди, и от вида его свирепого леденело всё внутри. Даромила не сомневалась, что обещание беспощадной расправы он своё исполнит. И как бы ни держалась, а губы предательски задрожали, горло сжимало саднящее дыхание да подступающее рыдание, и она обхватила себя руками, закрываясь. Её трясло, но вовсе не от мороза, а от того, что Ярополк смотрит на неё хладнокровно и так легко отдаёт её на погибель, намереваясь наблюдать за тем, как её будут брать другие. И это тот человек, с которым она прожила бок о бок целый год.

Нутро налилось свинцом, обездвиживая, Даромила чувствовал, как лижет жар костра спину, и как жадно, с блеском скользят по ней взгляды мужчин. Ярополк схватил её за плечи, тряхнул так, что голова взорвалась болью.

— Из-за тебя, тварь, погиб мой верный человек Фанвар.

Даромила вжала голову в плечи, уклоняя лицо — его голос полосовал, словно ножом.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, я не виновата ни в чём, — залепетала она, страшась на него смотреть.

Ярополк онемел, пальцы его, что сдавливали плечи, прожигали через ткань кожу, впились, что крюки. Но вдруг его забила крупная дрожь, которую Даромила ощущала кожей, он сжал губы, выпустил плечи. От предоставленной свободы Даромила поёжилась, закружилась голова от подступающей дурноты и близости неизбежной беды. Ладони князя судорожно и требовательно погладили её спину, скользнули к шее, собрав ворот платья в кулаки, Ярополк рванул его, ткань с треском разошлась, оголяя плечи и грудь. Мороз сотнями осколков вонзились в спину вместе с множеством чужих вглядов, и тогда в груди Даромилы что-то надорвалось так податливо и резко, как это самое платье, что лоскутами теперь висело на ней. Глаза заполонили слёзы, Даромила попыталась закрыться руками, но Ярополк не позволил ей, сорвав последние остатки одежды, оставляя её совершенно голой.

— Она ваша! — выкрикнул в толпу. — И не против будет, если её кто-то согреет.

Даромила сквозь шум в голове и путающиеся в отчаянной панике мысли смотрела на Ярополка и не могла осмыслить ничего, душу крутило от боли и обиды. Князь пихнул её от себя, и тут же сзади её кто-то обхватил руками, и тогда земля будто опрокинулась. Даромила отчаянно забилась в стальных оковах. Ярополк смотрел на бессмысленную борьбу девушки неотрывно, каким-то холодным, пустым и безумным взглядом, что источала его почернелая душа. Он отошёл на пару шагов, наблюдая за тем, как шершавые грубые руки главаря наёмной своры трогают белое тело девушки везде, где только вздумается, царапая кожу. Даромила извивалась и пыталась хоть как-то увернуться от грубого пощипывания, не её неуклонно прижимали к твёрдому телу. Она в свете огня различила сквозь влажный туман, что застилал глаза, каменное лицо Ярополка, черты которого ожесточились.

Губы скользили по коже жадно и ненасытно, вырывая Даромилу из оков оцепенения, сиплое дыхание прокатывалось по шее противно.

— Холодная какая, — прохрипел он, обхватывая бёдра, прижимая к себе, стискивая грудь.

Даромила зажмурилась, снося жёсткие ласки. И когда главарь спустил с бёдер штаны, прижимая к ней горячий детородный орган, Даромила сорвалась на рыдание и не услышала, как на окраине лагеря поднялся шум, а следом над её головой чиркнула стрела. Тело его обмякло, наваливаясь на жертву, и Даромила, теряя равновесие, не выдержав его веса, упала в снег.

Что-то горячее потекло по плечу. Даромила, найдя в себе силы, спихнула неподъёмного наёмника, шея которого была насквозь пробита стрелой. Хлестала из раны бурая кровь. Отерев снегом плечо, княгиня подползла к свергнутому главарю, принялась расстегивать озябшими пальцами петли плаща, не думая о том, как мертвеет его лицо, а глаза стекленеют: как ни странно, но жить хотелось ей остро. И ничего не ощущала кроме потребности немедленно укрыться, защититься от холода, что железными когтями скрёб по спине и плечам, сжимал нутро. Стянуть с убийцы неподъёмную накидку сразу не получилось, пришлось повозиться, руки отнимались от холода, а пальцы и вовсе никак не могли справиться с завязками. Она слышала будто за глухой стенкой, как кругом поднялась суматоха, и все позабыли о княгине. Стянув, наконец, одежду, Даромила завернулась в неё — немного, но защитила та от жёсткого мороза. Только теперь женщина смогла оглядеться: кмети и оставшиеся без главаря наёмники теперь сгрудились возле Ярополка, держа плотное кольцо и оружие наготове, они что-то выкрикивали, но Даромила ничего не разбирала, едва ли до сознания проталкивалось понимание окружающего её безумия. Снова прорезали воздух стрелы, и трое мужчин, всхрапнув, упали замертво. Даромила, испуганно озираясь, страшась, что стрела и в неё угодит, поползла дальше от костра. Стоило ей удалиться, как следом грянул зычный рёв, и со стороны леса вдруг хлынули — откуда только взялись — разбойники. Ураганом ударились о вставших стеной кметей Ярополка. Зазвенело угрожающе железо, были слышны выкрики князя, голос которого звоном ударялся о слух, сотрясая всё внутри. Посыпались искры, кто-то угодил в кострище, заорал, катаясь в снегу, силясь потушить тлевшие волосы и мех одежды. Опомнившись, Даромила, вскочила на ноги и, больше не медля, опрометью бросилась в чащобу. Только тогда кто-то заметил пленницу, громко окликнул. Гонимая страхом, княгиня желала одного — как можно дальше уйти от побоища. Лучше ей не будет, коли попадёт в руки татей. И тогда уж точно случится ей худо.

Несколько раз она падала, запутавшись в длинных складках плаща, боль и страх заставляли подниматься и бежать вновь. Шум, что доносился сквозь колоннаду деревьев, начал стихать, и тогда перестала оборачиваться, утешаясь тем, что нет преследователей. Голова трещала, ходила кругом, дыхания в груди не хватало, рывком втягивала его. Вконец задохнувшись от беспрерывной, бешеной беготни, Даромила перешла на шаг, едва переставляя ноги, бороздя снег. Хорошо, что сапоги с неё не сняли, но на голое тело толку от плаща было мало, мороз пробивался снизу, сковывал и обездвиживал, тянул неумолимо тепло. Даромила старалась не обращать внимания на то, что перестала чувствовать задубевшие руки и пальцы ног, пока они вовсе не стали заплетаться, но теперь уже не от неудобной, не по размеру, одежды и снега… Отчаянно хотелось оказаться как можно быстрее в безопасности, в тепле. Очнувшись вконец, Даромила осмотрелась. От острога они уехали не так и далеко, только кругом был лес и никакого просвета. Заблудилась. Девушка с остервенением отринула дурные мысли, упрямо шагая вперёд, но лес как будто только густел, вгоняя её в какое-то дурманно-сонное состояние. Монотонность пути убаюкивала, и в какой то миг Даромила поймала себя на том, что не идёт быстро, а плетётся, едва переставляя ноги, покачиваясь, держась за шершавые сосны, а после совсем стала будто выпадать из яви, вздрагивая, пока не споткнулась, удержавшись о толстый ствол сосны, прильнув нему щекой. Усталость и сон навалились непосильной ношей, придавливали к земле, отяжеляли веки. Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение, да только поняла, что холод всё больше вытесняет тёплое дыхание.

— Нет, — сказала хрипло, выдыхая пар. — Не спать! — выкрикнула, срывая севший голос.

Мороз только креп. Какая скверная доля — уйти от мужа, от жестокой расправы и погибнуть здесь, в глуши, замёрзнуть насмерть. Она вонзила ноги в оледенелую кору, продирая её, не чувствуя боли и пальцев, что побелели и стали будто чужие, зажмурилась, задыхаясь от безысходности. Теплые слёзы согрели щёки, но мгновенно превратились в льдинки. Даромила медленно сползла вниз, оседая в корни дерева, закрыла глаза, уткнувшись лбом в колени, дыхание стало утихать, а вскоре и отступил холод, ощущая как плечи обнимают сильные и в то же время нежные руки княжича, как губы согревают поцелуи, ласкают, утешают, разгоняя по телу тягучее тепло. На этот раз она его не прогнала.

ГЛАВА 18. Наследник

Конь был загнан до полусмерти, и когда Пребран въехал в ворота острога, тот едва не свалился с ног: туго вздымались его бока, храпело где-то внутри. Как бы ни спешил, но прибыл только к полуночи. Избы, что грудами высились вокруг, тонули в темноте, только народ отчего-то не спал. Люди собрались на площадки кучками, разговаривая о чём-то. Из оконцев терема Радима сочился свет тлеющих лучин. Это утешило, не спит ещё старший рода. Нутро сжало крюками, когда княжич скользнул взглядом по крыльцу, предчувствуя встречу с княгиней, задышал глубоко, пытаясь найти прежнюю внутреннюю устойчивость, да только всё срывался в пропасть, впервые он чувствовал себя неуверенно. Всю дорогу думал, что скажет ей, много чего приходило на ум, да только всё растерялось, когда оказался на пороге терема, и сомнение в том, что княгиня согласится поехать с ним, точило нещадно. Сбросив все лишние тревоги, Пребран спешился, отдавая коня подступившему мужику.

— Не пои только пока, — велел.

Тот кивнул.

— А чего люди не спят? — спросил княжич.

— Дык как тут уснёшь, княжич, к нам сам князь Ярополк наведывался, токмо вот уехал.

— Что?

— Сами не ждали, а он явился, — ответил мужик и, подхватив мерина под уздцы, повёл в стойло.

Пребран невидящим взглядом смотрел ему вслед, осмысливая сказанное, подумал бы, что пошутил тот, да только стало ясно, что народ недаром собрался, когда время самое для сна. С запозданием ударила, как молотом в грудь, тревога. Развернувшись, Пребран бросился к терему Радима.

Гаяна медленно поднялась из-за стола, ошарашено глядя на ворвавшегося в горницу гостя. Повернулся к двери и Радим, что сидел в окружении ближников. Здесь же была и Ладимира, и Даян, они недоумённо таращились на вернувшегося княжича. И всё никак не укладывалось в голове, почему Божана с бледным лицом и припухшими глазами сидит одна.

— Где Даромила? — спросил Пребран, обводя всех взглядом.

Поднялся Радим с места, чтобы говорить, но повитуха его опередила.

— Увёз он её с собой, что сделает, не знаю, да только живой её не оставит, — проговорила она мрачно.

Пребран ощутил, как внутри всё леденеет от ударившего мороза. Отступил к порогу, а потом, резко развернувшись, пошёл прочь, спустился обратно во двор. Он не услышал, как вышли за ним Радим и Даян.

— Куда ты, княжич? — спросил старейшина, но вопрос, что крюк, вонзился в спину, дёрнул назад. Пребран даже боль ощутил от того, что его кто-то пытается остановить.

Княжич замер, развернулся, прочертив раздражённым взглядом Даяна.

— Лошадь мне нужна другая, своего коня я загнал, — сказал княжич Радиму бесцветно.

Мужчина замер, а потом повернулся к Даяну.

— Иди, сделай всё, — велел он юнцу, а тот и рад стараясь, пустился со двора к стойлу.

Радим приблизился, оглядывая двор и людей своих.

— А где же воевода? Где дружина твоя? — забеспокоился старейшина.

— Остались у Доброги они в деревне, день пути отсюда.

Радим угрюмо покачал головой.

— И что же ты, один собираешься идти к Ярополку? Ты, княжич, дров не ломай — один в поле не воин.

Пребран глянул за плечо старейшины. На крыльцо, кутаясь в кожух, вышла Ладимира, побледневшая и встревоженная. Пребран стиснул челюсти, переводя взгляд на Радима. И больше всего сейчас проклинал себя, что оставил её тут, а сам уехал, гневно сощурился, унимая бурлящее ненастье внутри себя. Как бы ни ярился, а староста прав. Но одно он знал точно, в обиду не даст Даромилу, глаз с неё не спустит, и пусть князь провалится сквозь землю.

«Паскуда! Убью, если сделает с ней чего худого».

Или умрёт сам, ему плевать, ничего его теперь не остановит. Ничего. Только бы успеть. Радим помрачнел, прочитав ответ на лице мужчины. Пребран сжал кулаки, отступил, направляясь к конюшням, навстречу уже шёл Даян, ведя взнузданную лошадь, вручая княжичу.

— Возьми с собой, — вдруг сказал он.

— Нет, — не затянул княжич с решением.

— Я лес знаю, дороги, — не отступил юнец.

Княжич вскочил в седло, оглядывая башни, где горели сторожевые огни.

— Если нагонишь, то останешься, — бросил ему княжич, разворачивая лошадь, ударяя пятками, направляясь к воротам, а как оказался за ними, погнал по натоптанной дороге во весь опор. Отъехав на несколько десятков саженей, услышал за спиной приближающего всадника.

— Вот упрямец, — буркнул он себе, покосившись на поравнявшегося с ним юнца.

Слишком долго тянулся путь, и тревога, что ядовитый сок болиголова, разъедал нутро. Пребран знал, что найдёт её, только бы успеть. Какой же дурак, что отпустил, что оставил одну. Теперь он ощущал остро, что только она одна ему и нужна. Она заполняла его душу светом, заставляла понимать, что вся его предыдущая жизнь — это груда хлама, возведённая на песке. Почему? Почему он понял это так поздно?! Вспомнил последнюю встречу, как держал её в руках. В тот момент думал, что ни за что её не отпустит, не отдаст никому, и что эта женщина станет его. Она тогда прогнала его, но это было её право, слишком много случилось на её долю испытаний, и он должен был это понять. И понял, да только не смог справиться с собственными чувствами. На что он тогда надеялся, придя к ней? Столько натерпелась, а он ожидал, что его примут вот так сразу. Дурак. Просто дурак, и в груди холодело, когда думал, что не увидит её больше. И не простит себе этого никогда. Сердце пропустило удар, когда впереди показались огни. Пребран подстегнул лошадь, приближаясь к развернувшемуся среди леса лагерю, да только лошадь встала на задние ноги, едва не скинув всадника, он чудом удержался, когда на дорогу выскочили двое мужиков. Затем к путнику подбежали ещё люди, да только на княжеских кметий не похожи были. Пребран оглядел лагерь и только теперь заметил у костра сложенных в ряд убитых.

— Что это там? — вмешался в его мысли Даян.

— Я бы и сам хотел знать, — ответил княжич и обратился к чужакам. — Мне нужен князь Ярополк.

Кмети переглянулись, их стекалось всё больше, и наконец, они пропустили вперёд Вартая.

— Это кто, разбойники? — шепнул Даян, хватаясь за повод крепче.

— Нет, — Пребран уже почти пожалел, что взял его с собой, любопытства в нём хоть отбавляй. Хотя как тут не задавать вопросов?

— Ну, здрав будь, княжич, — поприветствовал Вартай.

Пребран, спешившись, поправил плащ и оружие на поясе, приблизился, оглядывая не в меру довольные лица кметей. Только вот по лицу юного наследника, как всегда, не возможно было понять, о чём переживает он и переживает ли вообще. Раздался клич празднующих у костра.

— И ты будь здоров, княжич. К Ярополку спешишь? — Вартай чуть повернулся в сторону, где лежали воины. — Малость припозднился ты.

— Стой здесь, — велел Пребран спутнику и прошёл мимо Вартая.

Кмети расступились, пропуская его. Княжич не дошёл несколько саженей, а уже увидел среди павших Ярополка. Бледный, как снег, тёмные волосы опутали лицо. Увиденное осадком село в груди.

— Вижу, скорбишь по князю?

— Скорблю о том, как порой не складываются жизни, — ответил княжич мрачно, отрывая взгляд от мертвецов, поворачиваясь к Вартаю.

— Выживает сильнейший, — заледенели глаза юноши, ожесточаясь.

Княжич усмехнулся, ему ли этого не знать, но промолчал, у каждого своя правда.

— По каким таким нуждам ты среди ночи пустился в погоню за ним? — кивнул он в сторону лежащих на земле воинов.

— Я прибыл за девушкой, что была с ними. Где она?

Вартай нахмурился, обернувшись на своих воинов.

— О какой девушке ты говоришь?

Пребран сжал челюсти, напрягаясь, изучающе бегая взглядом по Вартаю. Уж не держит ли тот его за дурака?

— О бывшей жене Ярополка, Даромиле, — ответил он чуть резче.

Вартай вытянулся, глядя свысока, стиснул челюсти.

— Я был бы не прочь прибрать девушку к своим рукам, ведь это законный мой трофей, — молвил князь. — Но коли ты имеешь на неё виды, с тобой бы поделился я добычей, только не было её здесь, я не знаю, о чём ты говоришь, княжич.

Всё же выросший в диких местах, хоть и с высокой кровью, Вартай иной раз сам казался дикарём. Пребран смял кулаки, посмотрел на него пристально с недоверием, да только и в самом деле, зачем ему таить такое. Если собирается взойти на княжеский стол, должен искать себе союзников, а не ссоры разводить.

— Князь! — окликнул кто-то из кметей, и вперёд вышел чернобородый парень. — Так была тут девка, в лес она убежала, видел я.

Пребран в два шага оказался рядом с ним, нависая грозной скалой.

— В какую сторону она ушла? — потребовал.

— Так туда, — махнул он неопределённо в сторону леса.

В глазах замельтешили чёрные точки. Как давно она ушла? Ход панических мыслей оборвал Даян, догнав, приспосабливаясь к шагу. Пребран уже стремительным шагом направился к лесу.

— Оставайся здесь, — приказал княжич.

— Я часто хожу на охоту, могу найти след.

Пребран окинул его холодным взглядом, но всё же кивнул. Даромилу нужно найти как можно быстрее. В лесу она не только могла заблудиться и замёрзнуть, но и зверям попасться, как однажды попалась Ладимира. От этих мыслей стыла кровь в жилах, и он, как мог, откидывал их в сторону. Не может такого случиться. Не может. Не должно. Хотелось в это верить.

Лес поглотил стылым холодом и тишиной, где-то за спиной ещё были слышны голоса ватаги пропавшего наследника, а внутри закручивался воронкой страх. Даян ушёл чуть в сторону. Пребран вскоре потерял его из виду, всё осматривался вертел головой в надеже увидеть притаившуюся девушку, и горько делалось от того, кто где-то она ждёт помощи, беззащитная и напуганная. Он думал о ней, и его ломало, ломало нещадно. И чем глубже уходил в лес, тем крепче сковывал воздух. Хоть бы след найти, обломанную ветку, но ничего такого по пути не попадалось. Вот гадство! В какую сторону она пошла? Чем дальше он удалялся от становища, тем сильнее скручивала безысходность, тянула силы.

Мгновения, что пролегли вечностью, оплетали терновником, царапали, кололи шипами. Истлевала внутри и надежда найти Даромилу. Пребран осознал это так отчётливо, что сбился с шага и остановился совсем. Вдыхая глубоко, заполняя грудь морозом, выдыхал, а внутри делалось опаляюще горячо. Медленно обвёл лес взглядом. Стоило собраться с мыслями и довериться чутью, как миг покоя был тут же вознаграждён. Потянуло в сторону орешника, и княжич, не раздумывая, повиновался внутреннему побуждению. Продравшись через кустарники, он почти съехал с заледеневшего пригорка к замершему лесному роднику. Пройдя средь деревьев, едва не споткнулся, заметив следы, маленькие, только девичьим ногам и могли принадлежать. Немедля сорвался на бег, туда, куда повёл его след, а через несколько саженей навстречу выбежал запыхавшийся и всполошённый Даян с побелевшим донельзя лицом.

— Она там, — проговорил он сипло.

Расстояние, которое отделяла его от княгини, провалилась в памяти чёрной ямой. Пребран упал на колени к мирно лежавшей в корнях деревьев, будто в ложе, Даромиле. Сердце сжалось в железный кулак, а потом оборвалось, пускаясь в галоп, разгоняя по венам лёд страха, когда он увидел её бледное лицо с белыми губами.

Сгребая девушку в охапку, зашептал тихо, беспрерывно, так чтобы она только слышала его:

— Проснись, проснись, проснись…

— Будил я её уже, княжич.

Пребран не услышал его, бережно обхватил холодное лицо руками.

— Проснись, — повторил он ей в поблекшие губы, целуя их, целуя горячо, пытаясь хоть как-то передать своё тепло, погладил по растрёпанным волосам, ощупывая шею. Тиски оков на сердце разжались, когда под пальцами он почувствовал бившуюся слабым родником кровь. Торопливо потёр её руки, согревая дыханием. Ресницы девушки дрогнули, Даромила глянула из-под них мутным, не осмысленным взглядом, как глядят новорождённые младенцы, что видят всё впервые. Он торопливо расстегнул свой плащ, намереваясь закутать девушку, но полы её одежды вдруг соскользнули, открыв взору голые ноги. Пребран закаменел, распахнул её плащ, только теперь осмысливая, что тот был и не её вовсе. Под ним княгиня была совершенно нагая. Внутри всё почернело, Пребран и не помнил, в какой миг его затрясло. Суки.

— Кто? Кто это сделал?

Даромила не слышала его, только пошевелилась, сжалась в комок, простонав невнятно, и, содрогнувшись в его руках, прошептала едва слышно:

— Холодно.

— Сейчас, — очухался Пребран, приподнимая её, закутывая в мех.

Не время было раздумывать. Что бы ни случилось, это осталось позади, она жива, и это главное. Срочно к очагу, немедленно!

— До острога недалеко, тут рукой подать, три версты не дошла княгиня, — напомнил о своём присутствии Даян.

Княжич поднялся, прижимая Даромилу к груди.

— Сюда, — указал парень, — я знаю короткий путь.

Юноша вильнул вправо, побежал вперёд, показывая дорогу.

Шли быстро, петляя меж деревьями. Даромилу начало трясти, а значит, отогревалась. И в самом деле, через несколько десятков саженей лес расступился, будто тяжёлый занавес, разомкнулись ветви, открывая высокие заснеженные лесистые холмы, средь которых возвышался громадиной острог, мерцали огни у ворот в держателях. Только идти было куда труднее, утопая в сугробах, мужчины бороздили снег, словно землю — плугом.

Даян брёл первый, хоть как-то протаптывая путь, чтобы обременённому ношей княжичу шлось немного легче. До утра ещё было далеко, чернело сажей небо над светящимися белизной снежным взгорками, но окружение исчезло, как и чувства, и усталость от проделанного пути, не ощущал и онемения в руках, держа девушку крепко — уж теперь он её, хоть руки оторви, не выпустит. Даромила, уткнувшись в его грудь, всё так же пребывала в беспамятстве, не от холода вовсе, а от пережитого, появился на щеке тусклый, но всё же румянец, пусть и по-прежнему кожа была бледна. О том, что случилось с ней, Пребран как ни пытался не думать, а всё же всякое скверное лезло в голову. Если бы Вартай не убил первым Ярополка, он бы это сделал сам. Тот ещё легко отделался, умерев быстрой смертью, пожалела его Мара.

Едва они показались на окраине общины, как стражники, завидев приближающихся со стороны леса путников, распахнули створки ворот. Бросились к ним все, кто был на дворе, обступая, провожая до терема Радима. Местные-то ничего не понимали, смотрели с затаённым испугом, увидев на руках княжича девушку. На шум вышел сам староста вместе с Гаяной.

— Чего встали, дайте пройти, — прикрикнул он на самых любознательных.

Божана, что встретила на пороге горницы, всплеснула руками, бросилась с причитаниями. Гаяна быстро распорядилась, велев чернавкам натопить пожарче печь да воды согреть, и те бросились в глубь терема. Указывая княжичу, куда нужно отнести княгиню, хозяйка пошла вперёд. Пребран последовал за женщиной в сопровождении Божаны. Ладимира, поникнув совсем, словно в тень обратилась, осталась в горнице вместе с мужчинами, будучи не в силах ничем помочь.

В тепле Даромила пробудилась, но всё равно глаз не открывала, залегла только от хмурости токая морщинка между бровей, ещё сильнее её трясло. Гаяна завела Пребрана в небольшую светёлку, где уже хлопотали чернавки, прибирая постель, да вносили тёплые одеяла и шкуры.

— Сюда, — поманила хозяйка вглубь, где горели в светце берёзовые лучины ярко и почти без копоти.

Пребран осторожно положил Даромилу в ворох подушек, та, вздохнув глубоко и тихо, только крепче свернулась. Хотелось немедленно её коснуться, согреть, прижать к груди и расспросить обо всём, но тут же оказалась рядом Божана, оттесняя мужчину. И когда повитуха, расправляя жёсткую одежду, обнаружила девушку нагой, то выпрямилась резко, но даже не глянула на княжича. Тут же подступила Гаяна, и Пребран сделал шаг назад, потом ещё и, развернувшись, вышел за порог, оставляя княгиню в руках женщин. Завтра он с ней поговорит и скажет всё, чем полнится сердце. Теперь с каждым шагом он ощущал зверскую усталость, будто все токи выжали из него, и хорошо бы пойти поспать хоть немного, но внизу его ждали. Да и нужно рассказать обо всём, что видел, ведь Радим должен знать, какие перемены их ждут в скором времени. Спустившись, он вошёл в горницу и только теперь услышал густой и терпкий запах можжевельника, что мгновенно отяжелил голову. Свет лучин обливал бронзой сидящих за столом Радима и двоих крепких ближников, что по-прежнему были здесь. Завидели гостя, и взгляды их окрепли, как льды, и вместе с тем черты отвердели — видать ждали разъяснений. Княжич бросил взгляд на Даяна, тот держал в руках плошку с взваром, грелся видно. Неужели не рассказал ещё ни о чём, что видел собственными глазами? Парень поднял голову, когда Пребран сел в общий круг.

Радим взяв крынку, налил в чару сбитня, придвинул гостю.

— Рассказывай княжич, всё как на духу. Ждать ли нам беды, али утешиться.

Пребран, охватив чару, поднёс к устам, отпил тёплого настоя, что упал в пустое нутро. Отставив посудину, княжич обвёл мужчин взглядом. Те смотрели на него хмуро и сурово, так и гуляла тревога в глубине их глаз, и хоть какими грозными хозяевами своей земли они себя не считали, да только к правителю были привязаны по рукам и ногам.

— Князь Ярополк мёртв, — ответил Пребран, вяло скользя взглядом по столу и не видя, как в этот миг изменились лица мужчин.

Только один Радим не терял хозяйского твёрдого положения. И прежде, чем посыпались вопросы, княжич поднял взгляд на старшего рода.

— Князь Ярополк погиб в сражении с Вартаем, с тем самым, который сгинул двадцать зим назад.

Повисло гнетущее удушливое молчание, такое, какого и на мёртвых топях не бывает.

— Ступай, Даян, — сказал Радим, кивая в сторону двери. — Тебя родичи искали, тревожатся. Иди отдыхай.

Парень не заставил себя долго ждать, поднялся. Какое бы любопытство его ни мучило, а и помыслить о том не мог, чтобы настаивать перед старшим на своём, вышел в дверь, стихли и шаги вскоре. Пребран, проводив его взглядом, шумно выдохнул и повернулся к Радиму.

— Что же ты такое говоришь, княжич? Он же сгинул давно.

Говорить о том, какая сеча развернулась в лесу между князьями, было невмоготу.

— Я думаю, вы сами скоро обо всём узнаете, — ответил Пребран, сцепляя пальцы в замок и глядя на Радима исподлобья. — И будет ли он править хуже или лучше старого князя, я не знаю, но думаю, справедливости в нём больше, чем… — Пребран замолк, отстраняясь от стола, опершись ладонями о края, поднялся. Зверски хотелось прилечь, что даже ноги едва держали. — Устал я, пойду спать, — сказал он и покинул горницу.

Никто его не остановил, хоть вопросов было столько, что не уйти бы до самого утра. Поднявшись наверх, он посмотрел в женскую сторону, где была сейчас Даромила. Невообразимо потянуло взглянуть на неё ещё, узнать, как она, но нельзя. Теперь она в безопасности, рядом с ним, и это было главным. Добравшись, наконец, до постели, распоясавшись и скинув с себя верхнюю влажную от растаявшего снега одежду, бросил на примостившийся рядом с лежанкой сундук. Рухнул на твёрдую постель, и стоило на мгновение закрыть глаза, как его столкнуло в пропасть. Избитым камнем он ушёл в тёплые обволакивающие и желанные просторы небытия.

Проснулся княжич от того, что жалобно скрипнула дверь, а на пороге возник Будята. Пребран хотел было обругать его — шарахается по терему, как ему вздумается, — но спохватился вовремя и проснулся окончательно, ведь парень-то должен быть сейчас с Вяшеславом.

— Доброе утро, княжич, — прижал он к груди шапку, виновато клоня голову. — Я всё передал, как ты велел, только воевода меня не послушал, за тобой вслед пустился.

Пребран вновь откинулся на подушку, потянувшись, разминая затёкшие и болевшие со вчерашнего пути кости, закрыл глаза. Как бы ни хотелось подремать ещё, а мысли о Даромиле пробудили его совсем, бросая в тягучую негу. Впервые он испытывал безмятежное спокойствие и лёгкость сердца.

Он открыл глаза, увидев Будяту, стоявшего так же на прежнем месте в ожидании распоряжений.

— Где они сейчас?

— В избе хозяйской.

— Предай, что сейчас спущусь.

Парень кивнул, попятился к двери, выскользнул наружу.

Сегодня отправиться в дорогу скорее всего не выйдет, нужно дождаться, когда окрепнет Даромила. Пребран поднялся быстро, оделся, сполоснув лицо водой, вышел из комнаты. В стенах стояла утренняя прохлада, по-прежнему веяло тонким запахом можжевельника. Едва появился на лестничной площадке, как вышла к нему навстречу Божана. В голубых, как ключевая вода, глазах женщины плескалась только лишь усталость, видно не спала всю ночь.

— Даромила к себе просит тебя, княжич, — сказала женщина.

Пребран направился вслед за Божаной, но только та не стала заходить, пропустив мужчину вперёд. Едва переступил порог, как его окутало душное тепло, пропитанное ароматами смеси разнотравья и ягод брусники и малины. Даромилу он застал сидящей в постели. Волосы её были собраны назад, открывая белую шею и плечи, только падал на щёку непослушный завиток. Она была одета в сорочку из мягкой ткани и укрыта одеялом. Княгиня вытянулась, расправив плечи, когда княжич вошёл в дверь. Наверняка ей что-то хотелось выяснить, иначе зачем позвала в столь раннее время. Он прошёл вглубь, нарушая неловкое молчание. Даромила чуть подвинулась, позволяя сесть на край постели. Выглядела она отдохнувшей, светилась жемчугом гладкая кожа, на щеках здоровый румянец. И пришлось приложить усилие, чтобы мысли и бурные чувства, а с утра и не совсем уёмные, не увели в другую степь. Княжич, вздохнув, смотрел в её живые густо-зелёные глаза, окунаясь будто в весну, испытывая и волнение, и гнев за то, что не смог помочь, за мучительную тягу быть рядом, но совершенно чужим, и за что-то ещё, отчаянное живое, что никак не могло уместиться в нём, не способном выразить это никак, потому что прежде не испытывал ничего подобного.

Даромила опустила ресницы на миг, не в силах выдержать его взгляда, но быстро вернула взор на княжича.

— Что с Ярополком? — спросила, как ушатом холодной воды окатила.

— Мёртв.

— Кто его убил?

— Ты так хочешь это знать?

Ресницы Даромилы дрогнули, она вдохнула, вбирая воздух полной грудью.

— Нет, не хочу, больше не хочу, — она вернула на него взгляд, помолчала в нерешительности задать следующий вопрос, смяла одеяло. — Почему ты вернулся?

Пребран усмехнулся.

— Наверное, это рок — гоняться за теми, кому я безразличен, — прошептал вкрадчиво, чуть склоняясь. — Я вернулся, чтобы забрать тебя с собой и сделать тебя своей женой.

Даромила закаменела, но спокойно обводила взглядом его лицо, а потом сглотнула.

— И даже не спросишь, хочу ли я этого?

Пребран склонился ещё ближе. Он впервые переживал, так тщательно подбирая слова в голове, подходящие, осторожные, чтобы не спугнуть и не ранить. К бесам осторожность, он хочет её каждой частичкой своей души, каждым вздохом, взглядом растворяясь в ней.

— Нет, не спрошу. Ты моя, уже давно, с первой встречи, взгляда.

Даромила выдохнула, будто до этого держала воздух в груди, и вдруг сделала то, чего он никак не ожидал — подалась вперёд, обнимая его, обдавая своим дурманным сладким запахом, обнимая его сама, прильнув тонким телом, оплетая руками шею, кладя голову на плечо и не говоря ни слова. Но слов и не потребовалось, этим было всё сказано. Он прижал её к себе крепко, с жадностью вдыхая запах её кожи и волос.

* * *

Ладимира заменила берёзовою лучину, вновь взялась за работу, вышивая ворот платья, в нём она выйдет к своему мужу в святилище, чтобы соединиться с ним узами. Взялась она его готовить после того, как уехала из острога доловская дружина, забрав с собой все переживания, что так тяготили её сердце. С того мига, как княжич принёс Даромилу в острог, она поняла, что уже напрасно ждёт чего-то, расточая свою силу, которую направила не туда, куда нужно было. Хоть и не забудет никогда свой поход в Орушь. Весть о том, что князь пал, облетела уж все веси, и среди общинников только и слышны были разговоры о новом молодом князе, что скитался двадцать лет по землям, и наконец, занял своё положенное место. Тревожно делалось от этих слухов, всё же неизвестно, чего ждать от нового вождя, и в тоже время теплилась надежда, что жить станет поспокойней, улеглась и боль утраты сестёр, хоть порой накатывало такое отчаяние, что вся подушка мокрой становилась за ночь.

Ладмира вздрогнула, когда в дверь привычно постучали. Отложила шитьё и, поправив косу, осторожно, чтобы не разбудить домочадцев, оделась, обула сапоги, вышла в сени. Тут же её сжали крепкие объятия, в темноте и не разобрать лица Даяна, его теплые ладони охватили её лицо, и в следующий миг горячие губы прижались к её губам. Ладимира хоть и ответила, но посторонилась, унимая пыл, коего в юноше пребывало много, так и зайти может далеко, тем более, когда у самой внутри тугой узел неги завязывался, раскатывая волны дрожи. Осталось до тепла чуть, а там и опоясаться понёвой да надеть на волосы повой недолго, как и должна носить каждая замужняя женщина. И волнительно, и страшно делалось от того, и одновременно хотелось этого всем сердцем.

— Зачем пришёл? — спросила она, опираясь о стенку.

— Увидеть тебя.

Даромила засмеялась тихо.

— И что, видишь? Темень-то тут какая.

— Вижу, — возразил он, — ещё как вижу, — начал снова наступать.

Ладимира было ускользнула, как шум, что поднялся, во дворе заставил обоих насторожиться. Даян бросился первым к двери. Ладимира поспешила за ним, выбегая на крыльцо.

— Отворяй ворота!! — кто-то зычно крикнул по ту сторону частокола.

Ладимира прижалась к Даяну, сжимая его руку, а тот и вовсе в камень обратился. Во двор вышел Радим, а за ним все остальные.

— Кто такие?! — крикнул он.

— Свои, от князя Вартая мы, — раздался ответ незамедлительно.

— Открывай, — приказал старший, махнув рукой.

Сердце Ладмиры замерло, когда на площадку въехал беспорядочный отряд всадников, а потом пропустило удары, когда девушка разглядела среди них женщин. Она рванулась вперёд, что Даян даже не успел перехватить её.

Ладмимира была не одна, кто встречал уведённых в полон родичей, бросились к ним и другие женщины со вскриками и всхлипами.

Девка встала, как вкопанная, узнавая сидящих в сёдлах сестёр: Найду и младшую Золину.

— Ладимира! — звонко и чисто, как треньканье колокольчиков, вскрикнула последняя, спрыгивая седла и бросаясь навстречу.

Подоспела и старшая, кинувшись в объятия. Выбежали их домов и тётки, встречая пропавших дочерей, зажимая будто в тисках, оглаживая, целуя в разрумяненные щёки.

— Князь Вартай велел вернуть вам и лошадей, — сказал русобородый витязь, приказывая кметям подвести двух кобыл. — Велел предать, что чужого добра ему не нужно, он берёт только своё.

Староста качнул головой, переглянулся с мужчинами, ответил:

— Передай нашу благодарность и признательность за вызволенных наших дочерей.

Витязь кивнул одобрительно, подав знак своим людям отступать. Те развернулись и гурьбой выехали обратно. Ладамира посмотрела им вслед, но сёстры скоро увлекли в дом, где на крыльце по-прежнему стоял Даян. Найда, увидев его, ткнула локтём сестру, подмигнула и заулыбалась, шепнув озорно:

— Что это он тут делает?

Ладимира так и сгорела от стыда, промолчала на то. Они ещё долго разговаривали до самой поздней ночи, всё не могли насмотреться друг на друга, держась за руки, радуясь, что снова вместе.

ЭПИЛОГ

Весенний воздух, наполненный цветущим запахом дикой яблони, дурманил голову, оживляя каждую частичку души. Даромила жадно втягивала в себя сладкий запах, прикрывая ресницы от удовольствия, наслаждаясь солнечным теплом, что обливал небольшую, покрытую молодой травой лужайку, где и росла раскидистая, в белом цвету, яблоня, а на краю паслись две бурнастой масти лошади, щипая сочную хрустящую траву. Ветерок приятно обдувал голое тело, лицо, раскидывая длинные льняные пряди волос по плечам. А следом горячие ладони огладили потяжелевшие груди, и мурашки пробежали по спине.

— Иди ко мне, — прошептал на ухо Пребран, притягивая её к себе, обжигая плечи и шею поцелуями.

Даромила ещё не отошла от первой близости, что случилась совсем недавно, но к животу опять вся кровь прихлынула, тяжёлой негой растекаясь по рукам и ногам. Она развернулась и тут же утонула в потемневших от желания серых глазах княжича, подалась к нему, увлечённая его ласковыми руками, села сверху, охватив бёдрами, вновь принимая его в себя. По телу разлились волны блаженства, рвавшиеся наружу стоны она не в силах была сдержать, оглаживая напряжённые до каменной твёрдости мышцы рук мужчины, твёрдую грудь, и когда горячая волна хлынула на неё, она прильнула к его губам, целуя мягко и тягуче, сливаясь с любимым мужчиной в единое целое, окунаясь в водоворот необъятного обволакивающего наслаждения. Теряя качающееся буйно зелёное окружение где-то на краю сознания, она легла на грудь Пребрана, всё ещё вздрагивая от близости и прилива разных чувств, ослабевая и растаивая, как воск, в крепких объятиях. Грудь Пребрана ещё долго неровно вздымалась и опадала. Ветерок срывал лепестки соцветий и бросал их на траву, они запутывались в волосах, легонько оглаживали кожу. Даромила любовно поворошила светлые пряди княжича. Он ведь так и не рассказал о своём прошлом, о чём не желала говорить ни его матушка, ни родная сестра Радмила.

Пребран улыбнулся и протянул руку, выбирая из её волос бледно-розовые лепестки. Тень, что падала от кроны на его сильное тело, плела причудливое кружево на его бронзовой коже, притягивая взгляд.

— Ты упоительно красива, — проговорил он, окутывая единым взглядом всю её расслабленно, но вместе с тем жадно и ненасытно. Он подхватил гладкую прядь волос, пропустил через ладонь.

Пребран повторял эти слова каждый день, и каждый раз от этих простых слов внутри у неё всё расцветало, как эта самая яблоня над ними. Даромила смотрела на него, а сердце замирало от его взгляда, и голова шла кругом. Подумай она ещё чуть больше года назад, что окажется на лоне счастья в объятиях любимого мужчины — не поверила бы, даже если бы предсказала то самая сильная вещунья. Даромила провела ладонью по его груди, шее, очертила подбородок и скулу, скользнув кончиками пальцев по красивым губам, не удержалась, прежде чем вновь подтянуться и прильнуть к ним. Пребран перехватил её руку, целуя горячо в середину ладони, с жаром впился в её губы. Она задохнулась. От счастья быть его.

— Ты мой муж, сильный, — прошептала в губы, склоняясь к уху, — желанный, — прикусив мочку, — любимый.

Пребран задышал неровно, охватив её затылок.

— Даромила, — прошептал он хрипло и как-то бессильно.

Она прижалась всем телом к его налитому сталью телу. Но как бы ещё ни хотелось продлить мгновения единения, а нужно возвращаться назад, в город. Сплетя пальцы и положив подбородок на плечо, она прищурилась — и когда переняла такую привычку от него?

— Дочку, скоро кормить, — виновато посмотрела.

Пребран улыбнулся краешком губ, взгляд сделался густой и игривый, как хмельной мёд, от которого затеплилось всё внутри.

— Я люблю тебя, — сказал он, подняв руку к её лицу и заботливо заправив пряди волос за ухо.

Примечания

1

Студень — декабрь.

(обратно)

2

Большак — в старину: широкая, наезженная дорога, тракт.

(обратно)

3

Кром — детинец.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1. Замысел

ГЛАВА 2. Гостиный двор

ГЛАВА 3. Острог

ГЛАВА 4. Решение

ГЛАВА 5. Путница

ГЛАВА 6. Тропами войны

ГЛАВА 7. Встреча

ГЛАВА 8. Княжеский чертог

ГЛАВА 9. Даромила

ГЛАВА 10. Ярополк

ГЛАВА 11. Беглянка

ГЛАВА 12. Погоня

ГЛАВА 13. Пропавший

ГЛАВА 14. Тропы

ГЛАВА 15. Поиски

ГЛАВА 16. Возвращение

ГЛАВА 17. Неизвестность

ГЛАВА 18. Наследник

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg