«Никаких принцесс!»

Никаких принцесс! (fb2) - Никаких принцесс! (Сердце Тёмного Властелина - 2) 1217K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Николаевна Сакрытина

Мария Сакрытина НИКАКИХ ПРИНЦЕСС!

Пролог, В КОТОРОМ ЕСТЬ АКТЕРЫ, ОТРАВЛЕННЫЕ ЯБЛОКИ, БЕЛЫЙ КРОЛИК И НОВЫЙ ЗЛОДЕЙ

— …И кинжалом, что сестры преподнесли Мне в дар, должна я жизнь любимого Забрать?..

На последнем слове голос юной актрисы сорвался, а бутафорский нож в тонкой руке дрогнул. Сглотнув, девушка покрепче сжала украшенную фальшивыми сапфирами рукоять и, поймав взгляд лежащего на кровати актера-«принца», вдохнула поглубже. Открыла рот… но поняла, что не помнит ни слова.

Прошла секунда, потом две. На третьей актриса, схватив нож обеими руками, бросила отчаянный взгляд на суфлера…

— Да бей наконец! — раздраженно бросила Изабелла из зрительного зала. Места вокруг нее пустовали… Впрочем, ничего удивительного в этом не было: пустовал почти весь зрительный зал: новая владелица главного сиернского театра приглашала на репетиции только избранных — и всех потом кормила своими знаменитыми отравленными яблоками с зельем забвения. Желающих проникнуть в ее новое королевство от этого, однако, меньше не становилось. Посмотреть, как низложенная королева ставит слезливую историю о несчастной любви, мечтала вся страна — билеты на премьеру расхватали быстрее, чем горячие пирожки.

— Ваше Величество… — Актриса откашлялась. — Простите, госпожа, но по сценарию я должна пощадить принца и бросить кинжал в море, а не…

— Да? — перебила Изабелла, быстро-быстро пролистывая сценарий. — Какая глупая пьеса. Правильней было бы выкинуть в море принца… Попробуй его все-таки разок ударить. Так будет зрелищнее.

— Госпожа, я не думаю… — подал голос сидящий на пару рядов ниже режиссер, но экс-королева только отмахнулась:

— И правильно. Думаю тут я. Бей!

Пожав плечами, актриса картинно замахнулась… «Принц», в нужный момент закрыв глаза, принял нож под мышку, не забыв также картинно вздрогнуть и захрипеть.

Изабелла бросилась к сцене.

— Ну кто так бьет? Ну кто так умирает?! Дай сюда! Нож давай! — И, выхватив бутафорский кинжал у отпрянувшей актрисы, закричала еще громче: — Это что? Ты где это взяла? На кухне? Он же тупой!

— Но, госпожа, — режиссер тоже поднялся и заторопился к сцене, — это ведь не настоящее убийство, а воображаемое действо…

Закончить он не успел — экс-королева уже выхватила откуда-то маленький изящный кинжальчик, поймала за ворот бросившегося было наутек актера-«принца» и толкнула его обратно на кровать.

— Смотрите, как надо правильно сердце вырезать…

Незадействованные в сцене актеры, режиссер и рабочие испуганно ахнули. Актер-«принц» сжался, закрыв глаза, чувствуя холодный кончик лезвия у своей груди…

— Вот! — Изабелла убрала кинжал и выпрямилась. — Вот настоящие эмоции. А не то, что вы сейчас изображали. Еще раз, — и протянула ошеломленной актрисе бутафорский нож.

— Госпожа, при всем уважении, — вклинился режиссер, — от текста пьесы мы отступать не будем. Его писал сам Златоуст Крысолов, и его работа была одобрена Его Величеством, поэтому…

— Хорошо, — снова перебила его Изабелла. — Если Его Величество так хочет слезливую драму, пусть подавится. Но экспрессию я все-таки увижу. Ты, — она повернулась к актрисе, — думаешь об убийстве своего возлюбленного. Возлюбленного! Думай об этом с чувством.

— Но я думаю, — жалобно пролепетала актриса. — Я правда думаю. Госпожа, я не понимаю…

Изабелла улыбнулась — той кривой, злой улыбкой, от которой в былое время замирало все королевство, а теперь только главный сиернский театр.

— Да, я забыла сказать, — подавшись к девушке, шепнула она. — Я навестила утром твоего свинопаса… Или кузнеца… Кто он там? Так вот, милый мальчик… Ты получишь его сердце назад, когда меня устроит твоя игра. Так что давай, девочка, старайся.

И, потрепав побледневшую актрису по щеке, Изабелла вернулась в зрительный зал.

— … К-кинжалом, что с-сестры… — с надрывом раздалось спустя мгновение со сцены.

— Вот, уже лучше, — улыбнулась экс-королева. — Вы все будете делать то, что я говорю.

И хоть актрисой Изабелла действительно была посредственной, вниманием зрителей (сейчас — актеров, рабочих и режиссера) ей в такие минуты удавалось завладеть полностью.

А когда не действовали улыбка и угрозы, в ход шли отравленные яблоки.

Неудивительно, что уже спустя пару дней таких репетиций актеры отправились на прием к королю всем составом, и ни городская, ни дворцовая стража не смогли их остановить. Никто не смог, кроме самой Изабеллы, очень возмутившейся, почему это вся труппа прогуливает репетицию.

А король, говорят, в тот день отсиделся в школе…

Перерыв на обед на этот раз — как, впрочем, и всегда — задержали. К концу актриса, игравшая главную роль, билась в рыданиях, избитый ножом «принц» лежал в глубоком обмороке, а режиссер несколько раз бегал за нюхательной солью — три флакончика подряд он умудрился потерять во мраке зрительного зала.

— Ничего, — обнадежила бывшая королева, величественно поднимаясь, — к ночи мы эту сцену добьем. А пока отдыхайте.

«…если осмелитесь» повисло в воздухе. И никто даже не рискнул застонать вслед Изабелле — как бывало в первые дни.

Уже в своем кабинете она позволила себе рассмеяться. Ей определенно нравилось управлять театром. Пусть встретили бывшую королеву здесь холодно: некоторые помнили, как с первой же репетиции ее с позором выгнал бывший владелец; а некоторые просто злорадствовали над королевой, лишившейся трона… Пусть. Они думали, ей не справиться? Думали, она откажется, бросит и уедет тихо растить сына в далекой провинции? Ха! Изабелла успешно правила королевством и чуть-чуть не захватила мир — неужели ей не покорился бы какой-то театр!

Из зеркала на стене — не волшебного (все ее колдовские зеркала разбил этот лис, пасынок Ромион) — на бывшую королеву смотрела та, что краше всех в Сиерне, а может, и во всем мире. Волосы цвета черного дерева, кожа белая как снег и губы алые, точно кровь… От женщины в отражении невозможно было оторвать взгляд, и Изабелла даже не сразу обратила внимание на еще одно возникшее из сумрака лицо. А заметив, недовольно обернулась.

Сидевший в кресле у двери юноша мог бы стать достойным кавалером для королевы из отражения. Он был красив — хищной, острой красотой, которая пристала злодеям-разлучникам в трагедиях или харизматичным негодяям в комедиях. Темные волосы оттеняли мраморно-белую кожу, а зеленые колдовские глаза притягивали, пробуждая порочные желания и тут же обещая их исполнить… Изабелла не стала в них долго смотреть. Она откинулась на спинку кресла и улыбнулась.

— Как неприлично — прятаться в комнате дамы… Чем обязана? — Она сделала многозначительную, достойную театральной примы паузу.

Юноша тоже улыбнулся — за такую улыбку женщины выстроились бы в очередь и отдали бы свои сердца сами… Или показали, как правильно их вырезать.

Изабелла усмехнулась.

— Мне нужна не ты, колдунья. Мне нужен Темный Властелин.

Изогнув брови, Изабелла тихо рассмеялась:

— Темный Властелин? Я не прячу его под столом, мальчик. Так что… поди вон из моего кабинета.

Незваный гость предсказуемо не пошевелился — даже улыбка не поблекла.

— Это правда, что лучше тебя никто не знает, как забрать сердце, человеческая ведьма?

А вот теперь Изабелла смеялась уже искренне.

— И ты, мальчишка, решил забрать сердце Темного Властелина? — Она с улыбкой покачала головой. — Ты опоздал. Его сердце уже отдано другой. К тому же что проку в сердце этого глупца?.. Хотя сияет оно сейчас, конечно, красиво. — Спохватившись, она снова бросила взгляд на незнакомца. — Уходи, мальчик. Иди, мне нужно работать. И не смей больше вламываться в мой кабинет без приглашения, или я украду и твое сердце.

Она замерла, когда юноша, посерьезнев, нагнулся, поднял стоявшую на полу у кресла клетку и поставил ее себе на колени.

В клетке замер белый кролик.

Смертельно побледнев, Изабелла вскочила.

— Томми!..

А юноша, просунув между прутьями палец, почесал дрожащего кролика за ухом.

— Кажется, я нашел твое сердце, колдунья, — спокойно произнес он. — И оно теперь у меня. Сядь.

Медленно, не сводя глаз с клетки, Изабелла опустилась в кресло.

— С твоим сыном ничего не случится. — Юноша постучал по клетке пальцем — тум-тум, — и кролик растаял в воздухе. — Конечно, пока ты будешь делать то, что я прошу.

Спустя мгновение пропала и клетка.

— Томми — наследник сиернского трона, — сдавленным голосом начала Изабелла.

— Я знаю, — беззаботно отозвался юноша. — Ты хочешь сказать, что король этой человеческой страны начнет на меня охоту, как только узнает, что его младший брат пропал? Ну и пусть. Ты же не так глупа, колдунья, чтобы решить, что какой-то человек или его волшебники смогут меня хотя бы найти, не то что успеть помочь твоему сыну?

Изабелла спрятала руки в складках платья — там не было видно, как они дрожат.

— Чего ты хочешь? Какой тебе прок с сердца Темного Властелина?

Юноша снова улыбнулся.

— Какая разница? Ты просто поможешь мне его добыть. А теперь… — Он потянулся, взял из корзинки на столике одно из румяных яблок. И под взглядом бывшей королевы с удовольствием откусил кусок. — А теперь расскажи мне про эту «другую».

Глава 1, В КОТОРОЙ НА НАГЛЯАНОМ ПРИМЕРЕ ПОКАЗАНО, ЧТО ПОСЛЕ «ДОЛГО И СЧАСТЛИВО» ПРОБЛЕМЫ ТОЛЬКО НАЧИНАЮТСЯ

— Ну как? — спрашивает Дамиан.

Я бросаю взгляд на планшет, где мигает ярлык скайпа, приглушаю музыку и честно отвечаю:

— Никак.

— Совсем никак? Но, Виола, я же отправил тебе вчера все решенное задание. Может быть, ты мои заметки не поняла? Или не нашла? Я их в конце каждого решения написал…

Написал. Нашла. Поняла, что почерк Дамиану следует менять. А еще — очень сомневаюсь, что наш математик одобрит выписанную из уравнения пентаграмму с дополнением «из нее очень удобно вызывать анималия, только повернуть на двадцать градусов и вот здесь знак поменять…».

А если быть совсем честной, то я вчера сразу, как получила решения Дамиана, бросила их на стол и забыла — очень не хотелось отрываться от новой приключенческой истории. В итоге роман я «прикончила» поздно ночью с фонариком под одеялом, не выспалась, решения сейчас в первый раз просматриваю, а завтра контрольная по этим чертовым интегралам, и мне заранее плохо…

— Виола? Давай ты подвинешь свое зеркало так, чтобы я тоже видел решения, и мы вместе разберем?

Меньше всего мне сейчас хочется разбирать с Дамианом алгебру. Но когда дело касается синусов-косинусов, то мои руки доходят до них всегда в последнюю очередь, а настроения решать и вовсе никогда нет. Так что какая разница: сейчас или потом? Сама я точно ничего не пойму… Если вообще заставлю себя за них сесть, а не нырну с головой в очередной роман.

Так что, сжав волю в кулак, поднимаю планшет на уровень глаз — Дамиан видит меня, улыбается. И тут же с тревогой спрашивает:

— Виола, что такое? Ты так выглядишь… То есть ты такая… — Это нормально для Дамиана, когда он смотрит на меня, — заикаться. И я нахожу это очень милым (хоть и раздражает иногда).

— Несчастная я. — Ветер бросает волосы в лицо, и я машу свободной рукой, отводя их. — Плохо мне. У меня корень не извлекается.

Дамиан моргает. Кажется, он не понимает, как это у кого-то может не извлекаться какой-то там корень, ведь (цитирую): «Это же очень легко!»

— Точно? А тебя там никто не обижает? Виола, точно? Ты только скажи!..

Я сдерживаю смех. В прошлый раз мой конфискованный на физкультуре планшет перешел в режим скайпа прямо на уроке, как раз когда учитель показывал мне, как правильно метать мячи в цель. Планшет стоял на подставке, так что Дамиану, когда он режим камеры включил (или как там у него это в заклинаниях называется?), все было очень хорошо видно. Минут пять (судя по длительности звонка) он наблюдал. А потом, уже после урока — ровно столько времени потребовалось Дамиану, чтобы прогуляться в Астрал и соорудить портал, — он вывалился прямо перед обалдевшим физруком с претензиями. Слава богу, в это время мои одноклассники уже разбрелись по раздевалкам, и мне удалось вовремя вытащить Дамиана на стадион за школой. В итоге я узнала, что ни один мужчина (который не мой отец) уже не может трогать меня за талию и ниже (да ради бога, физрук просто показывал, как корпус наклонить!), а учитель насмотрелся на «этих чокнутых ролевиков» (за кого еще он мог принять Дамиана в одежде этак эпохи Ренессанса?). Я же получила зачет за метание мячей в цель, потому что процесс выяснения отношений закончился именно этим. Нет, вру, он закончился, когда «этот чокнутый ролевик» подхватил меня на руки и утащил за территорию школы, где я немного остыла. И слава богу, никто, кроме учителя, этого не видел: мои одноклассники торопились на алгебру.

— Говорю. Меня алгебра обижает. Дамиан, спаси меня, пожалуйста. — Надеюсь, получается достаточно похоже на даму в беде?

Наверное, да, потому что Дамиан кивает, задерживает на мне взгляд еще мгновение, потом смотрит на свои записи.

А мне интересно: когда он смотрел на меня, кого он видел?

Дело в том, что, когда папа опомнился (довольно быстро, и трех дней не прошло), он вызвал меня обратно в этот мир и категорично заявил, что закончить школу — мой дочерний долг. А образованию сказочного мира папа не доверяет («Посмотри, что они с твоей мамой сделали!»). И то, что я теперь наследница фей, не отрицает того факта, что «трояк» по математике у меня до сих пор не исправлен. В общем, какие там Зачарованные Сады, какая школа, какие свидания — «Ты, Виола, взрослая, вот и веди себя соответственно». В папиной интерпретации — сиди за учебниками, а потом сдай экзамены в «бауманку». Угу — мечтать не вредно.

В спор вмешалась мама, но папа уже был ученый — он не то что ее больше не целовал, а даже и не смотрел (потому как феи действительно сражают человеческих мужчин наповал одним своим видом). Очень забавно было, когда он высказывал стене свои требования, а мама использовала меня как связную, требуя передать «этому ослу»… много всего.

В результате я хожу сразу в две школы. По очереди — месяц в одной, месяц в другой. Папа договорился с моей директрисой здесь, мама разобралась со школой там. Мое мнение не учитывалось — а мне было что сказать (и до сих пор есть). Не знаю, как это «обучение» будет выглядеть: пока что с первого сентября я пошла на занятия, как раньше; а в мамином мире как раз очень удобно настали каникулы на месяц (целиком поддерживаю начало учебы с октября, пусть везде так будет!).

Так что Дамиан сейчас наслаждается отдыхом, а я тут чахну над математикой.

— Виола, но это же совсем просто! — восклицает он после третьего круга объяснений.

— Это тебе просто, — бурчу я, протыкая график автоматическим карандашом. — Не все же такие умные.

Между прочим, Дамиану потребовалось ровно три дня, чтобы наладить между нами связь, пока я здесь учусь. Наверное, не стоит удивляться — он же, говорят, очень одаренный маг, восходящая звезда демонологии, и все такое. Но когда я пришла однажды домой и нашла его в моей комнате радостно копающимся во внутренностях моего ноутбука… Не то чтобы я удивилась, но именно в этот день мне нужно было готовить проект по английскому… А по закону подлости собрать ноутбук обратно нормально Дамиан не смог: он сделал это, кажется, три раза, и все время одна-две нужных детали или терялись, или оставались лишними. А на папином компьютере, конечно, не был загружен нужный мне словарь…

Ну так вот, возвращаясь к теме внешности. Дамиан меня расколдовал, и я теперь красавица. Папа еще как-то меня узнает, мама тоже, про Роз вообще молчу. Дамиан, естественно, в этом же списке. А остальные о-о-очень удивляются, если узнают, что я — это, хм, я. В связи с чем возникла проблема: в школе папиного мира меня вот уже девять лет помнят и знают жабой. И в такое шикарное преображение за одно лишь лето никто не поверит. Так что мама вместе с моей крестной посовещались и… Нет, не превратили меня обратно — не нужно так плохо думать о моих родственниках. Они только заставили меня снова казаться жабой. Всем, кто меня видит, и круглые сутки. Это теперь можно, раз проклятие Дамиан с меня снял. А еще вроде бы они запечатали мою магию, но я об этом ничего не знаю, потому что у меня ее и раньше не было (хотя мама с крестной уверены, что теперь, когда проклятие снято, я стану нормальной феей — а нормальные феи неплохо колдуют).

Так что когда Дамиан вот так задерживает на мне взгляд… Не знаю, мне становится… странно. Я не привыкла, чтобы мной любовались. Я также не привыкла за собой следить. И я честно не понимаю, чем там Дамиан восхищается: уродливой жабой или всклокоченной, невыспавшейся, растрепанной феей?

— Виола, ты меня не слушаешь.

— Нет, слушаю. Просто это так скучно…

— Стыдись, — усмехается Дамиан, — мне потребовалось десять минут, чтобы решить все твои задания, а ты не можешь справиться с ними уже второй день.

Ну, допустим, не второй, а первый. И не очень-то я стараюсь. Скука!

Но мне хочется позлить Дамиана — а незачем хвастаться! И еще очень хочется… хочется его коснуться. Взять за руку, провести пальцем по щеке, взъерошить волосы… Но этого я ему точно не скажу!

— Да, да, я в курсе, какой ты умный и замечательный… Ну не мое это, все эти тангенсы-котангенсы и прочее, не мое, понимаешь!

— Виола, если твой отец хочет…

— Папа меня тиранит, — вздыхаю я. И грустно смотрю на график: он снова похож на лягушку…

— Виола, возьми себя в руки! — Дамиан ловит мой взгляд и не отпускает. — Зачем ты ноешь, тебе это совершенно не идет…

Ответить я не успеваю.

— Это с кем ты разговариваешь? — раздается за спиной, и я поскорее выключаю планшет.

Можно не смотреть — я и так знаю, кто это. Раньше я бы и вовсе прикинулась спящей, а заодно глухой и невменяемой. Раньше мне казалось, что не огрызаться, не замечать подначки — самый правильный выход. Обидчики устанут, им надоест — и они уйдут.

Не уйдут. Серьезно — никогда не уходят. Я знаю, я была жабой шестнадцать лет.

Поэтому я поднимаю голову, оглядываюсь и широко улыбаюсь. Жаль, что все в классе уже привыкли к моей улыбке. А первое время ведь работало… Главное было — вытерпеть, пока они улюлюкать перестанут. А, и не вытащить у них что-нибудь из кармана длинным лягушачьим языком. Не то чтобы я страдала клептоманией, просто люди обычно моего языка пугаются… Пугались. Феи — а я же теперь почти фея, — наверное, не едят комаров и не ловят мух… языком, да. Так что не доставать мне теперь у обидевших меня нехороших личностей всякие мелочи вроде фигурок героев аниме и комиксов, фишек с покемонами и ярких ручек. Признаюсь, ручки я оставляла себе. Особенно с пуховками сверху — они у нас в школе последний год были модными. Фурор произвела коллекция таких вот ручек, когда я на годовом экзамене по русскому разложила их на своей парте в ряд. Полагаю, полкласса узнали там свои любимые пуховки… И только учительница русского забрала свою.

— Что, Жаба, ботанишь? — хмыкает Большая Т, наклоняясь ко мне. Вообще-то ее зовут прозаично — Таня. Но она крупная, как тролль, пухлая, как булочка, и вечно недовольная, как русичка. И да, она гроза нашего класса. Ей даже парни дорогу не переходят — в разных они с ней весовых категориях. Большая Т — человек суровый и неразговорчивый. Она без разговоров сразу в нос дает. — Что, и у тебя этот бред не идет? — разочарованно сопит она. — Кто ж мне списать даст? — И вертит мою тетрадь, разглядывая график-лягушку.

— Кто б мне дал, — фыркаю я, но руку за тетрадью не тяну. Знакомый номер — а играть в лягушку-попрыгунью у меня сейчас нет настроения.

— Я тебе дам — мне Щенников обещал, — выдыхает Джулия (она всегда говорит с придыханием… когда не кричит, но кричит она нынче редко). И да, ее, естественно, зовут Юля. И до пятого класса она была максимум Юлька. Тощая, высокая, как жердь. Ловкая и умная — настолько, чтобы не учиться, но получать хорошие оценки. А потом в классе появился Он, и Юлька превратилась в Джулию — за какое-то лето. Стала волосы укладывать, носить открытые блузки и короткие юбки, краситься и манерничать. Он плевать на Джулию хотел, но она не теряет надежды. До сих пор — хотя уже чего только не перепробовала. Вот, например, в походе прошлым летом… Ладно, это совсем другая история.

Большая Т с Джулией вместе всегда — они подруги с детства. По понятным причинам популярны в классе — их просто невозможно не заметить, а потом забыть. С их мнением считаются все, даже учителя. Даже тот самый Он, успешно проделавший путь от новенького до лидера класса… Впрочем, новеньким он был года четыре назад. Или уже пять?

Обычно около наших королев отирается парочка шестерок разного пола — но сейчас их что-то не видать. А, ну конечно, физрук же всех гоняет строевым шагом маршировать под музыку. Выпускную линейку репетируем. Наша директор решила начать пораньше, чтобы через год уж наверняка никто не споткнулся и с шага не сбился. Мы же одиннадцатый класс, никак свободы не дождемся — ну вот нам под конец школа и показывает, что она еще с нами может сделать. Например, заставить мерить шагами стадион под бодрый хор «Все мы маленькими были». Скука смертная — хуже, чем алгебру решать, вот я и сбежала.

Большая Т роняет мою тетрадь и с ленцой скользит по мне равнодушным взглядом. Я вскидываю брови:

— Что?

— Русский мне когда пришлешь? — фыркает она.

— После дождичка в четверг. — Я забираю тетрадь и кидаю ее вместе с планшетом в сумку. — Чего вам?

— Смелая? — усмехается Т, а Джулия вдруг ловит меня за руку.

— Симпатичный браслетик. Где купила?

Ч-ч-черт!

— Отец из командировки привез, — вру я, вырывая руку, но Джулия держит крепко.

— Тебе он не идет.

— Тебе тоже не пойдет. — Мне наконец удается освободить руку, и я быстро встаю, но отойти далеко не успеваю.

Джулия капризно требует:

— Та-а-ань, отними!

Большая Т морщится, закатывает глаза, но ловит меня и принимается грубо сдирать Дамианов браслет. Я даже не вырываюсь — бесполезно. Зато прокручиваю в голове все возможные моменты, когда Джулия может свалиться с ее ходулей, которые она обзывает шпильками, и потерять косметичку, куда она все отнятое складывает.

— Ай! — взвизгивает вдруг Большая Т и отшатывается. — Он током бьется! Ты почему мне не сказала? — И да, это она мне.

Я молча потираю руку, пока Джулия возмущенно тянет:

— Вот жабы пошли, уже браслеты на сигнализацию ставят…

Ждать, что они еще придумают, у меня нет никакого желания — я вешаю сумку на плечо и тащусь обратно в класс.

— Эй, тебя на вальс зовут! — кричит мне вслед Большая Т. -Только посмей снова не явиться! Я тебя опять три часа ждать не буду, поняла?!

Да ладно, прошлый раз всего-то полчаса меня все ждали. Подумаешь! И всего за полчаса ведь нашли — в лаборантской. Дамиан как раз объяснял, как сделать из жженого сахара живую змею…

— Интересно, кто тот бедняга, которому придется с ней танцевать? — усмехается Джулия.

— Да ей снова пары не найдется, — отзывается Большая Т.

— Ну еще бы, такой-то уродине… Эй, Жаба, а если браслетик отдашь, я тебе кого-нибудь взамен подыщу! Хочешь?

Я не оборачиваюсь, а Джулия, конечно же, смеется. На самом деле это действительно унизительно — сидеть на скамеечке в актовом зале, пока остальные будут романтично вальсировать… А и ладно! Буду алгебру делать… Или можно поглазеть на того несчастного, которому придется танцевать с Большой Т. Она тоже, мягко говоря, не красавица, но кавалера находит просто: щурится, гипнотизирует наших парней минуту, потом подходит, цапает за руку — и не отвертишься. Никто даже не пытается.

На стадионе кто-то включил вместо слезливо-сладкого «Первоклашка-чебурашка» более подходящую всеобщему настроению «Достала родная школа!». Под нее оставшиеся «штрафниками» мальчишки (девочки убежали готовиться к танцам — переодеваться и брать искусственные цветы и жезлы: перед вальсом планируется танец муз) весело кривляются, имитируя строевой шаг. Физрук, ругаясь, пытается образумить стереосистему. К нему уже бежит настройщик на пару с завхозом, а я останавливаюсь у дорожки в школу и со стороны наблюдаю. Мне торопиться незачем: в музы я, по общему мнению, не гожусь, вальсировать, конечно, тоже не придется, а возвращаться к интегралам не хочется совершенно. О, может, Дамиан еще на связи? Я вытаскиваю планшет, жму на скайп, но тот ярко мигает рекламой и не хочет показывать моего принца. Жаль…

Хм, а может, в столовую зайти? За лето они, наверное, уже отошли от майского скандала, когда я мух в чай покидала. И совсем не моя вина, что половина этих мух не захлебнулась и не сварилась, а, освобожденная, полезла спасаться в носы комиссии из РОНО. Скандал вышел знатный, да… Пожалуй, от столовки я все-таки воздержусь.

Ладно, значит, танцы… Когда-нибудь я их, наверное, полюблю. Когда-нибудь, когда Дамиан додумается меня пригласить и закружит… Вот, как Савченко кружит сейчас Женю в коридоре. И да, они всем потом скажут, что просто репетировали, что они пара только в танце… и так далее. Но все же видно, и не только мне.

На скамейке в актовом зале я снова сижу одиноко (что-то меня на лирику потянуло), грызу карандаш, морщусь от громкой музыки… Зато две из пяти задач по алгебре все-таки сдаются. А тем временем тот самый Он в шутку придумал репетировать с девчонками подъем (или как это правильно называется, когда партнершу за талию в воздух поднимают?). У Него это более-менее изящно получается (хотя я вспоминаю, как Ромион делал так же со мной, и сразу перестаю завидовать). Девчонки визжат, парни их кружат — без музыки и учителей, но от этого только веселее. И уж точно свободнее. И все идет прекрасно, пока в очереди желающих быть поднятыми сильными руками Его не вырастает Большая Т. Он замирает, озадаченно глядя на нее, а Т скалится, и весь ее вид говорит: «Только попробуй меня проигнорировать».

Я снова возвращаюсь к задаче — ясно же, сейчас будет драка. Но нет, минут пять спустя раздается визг и гогот парней — это мальчишки вдесятером подняли Большую Т и раскачивают, а та визжит, как поросенок.

Им весело, с завистью думаю я. Им всегда весело, но стоит только мне подойти и, допустим, встать в ту же девичью очередь к Нему, как меня «тактично» не заметят. Между мной и классом — словно стеклянная стена, всегда была и всегда будет. Поэтому я очень хорошо понимаю Дамиана, которого точно так же травят в его школе. Только он всего лишь бастард, а я жаба, бельмо в глазу и учителей, и одноклассников — моего языка они все-таки боятся, а потому меня предпочитают не замечать. На учителях это, конечно, не срабатывает (они отлично вызывают меня к доске на самые сложные задания) — зато прекрасно работает на одноклассниках. А Дамиан еще удивлялся, почему я так комплексую из-за своей «жабости». Вот что бывает с уродливыми людьми — по крайней мере так я думала раньше. А сейчас мне кажется: вот что бывает с теми, кто отличается и не хочет прогибаться под остальных. Все равно я не стала бы такой, как Венька, наш главный ботаник. Он решает домашние за весь класс (исключая, естественно, меня) и бегает как собачонка за Ним и его компанией. Зато сейчас у него есть пара для вальса, а у меня нет.

Сделаем вид, что меня это не волнует.

Парни находят медленную музыку (вроде бы для танца муз), в шутку разбиваются на пары и принимаются сначала со смехом кружить друг друга, потом — девчонок. Я поскорее утыкаюсь в тетрадь — потому что да, мне завидно.

И под танец иксов с игреками временно перестаю замечать, что происходит вокруг, — а зря, потому что музыка не стихает, но смеха уже не слышно. Атмосфера вдруг из веселой становится удивленно-напряженной (что очень подходит моей математике). А когда надо мной вдруг нависает тень, я только сжимаю зубы. Ну чего, чего вам опять надо?

И тут мне на решение ложится рука ладонью вверх, и знакомый голос звенит по актовому залу, органично сплетаясь с музыкой:

— Моя леди удостоит меня танцем?

Я поднимаю голову, встречаюсь взглядом с Дамианом… И целое мгновение мне хочется закрыться от него алгеброй: «Нет, я занята».

Наверное, Дамиан это понимает, потому что сам берет меня за руку, сам поднимает со скамьи и ведет в центр зала мимо обалдевших одноклассников. А там, обняв и лишь мгновение прислушавшись к музыке, кружит, как я и мечтала…

Нет, я, конечно, хотела, чтобы он меня однажды пригласил, — но чтобы мои мечты исполнялись так стремительно!..

Минуты не проходит, как нас уже снимают на камеры смартфонов, а я с опаской бросаю взгляд на одежду Дамиана. Уф, слава богу — уже не «чокнутый ролевик». На Дамиане черные джинсы и рубашка, и все это подозрительно напоминает его обычный наряд «брюки-и-сорочка». И на том спасибо.

Дамиан ловит мой взгляд, сверкает улыбкой, а потом еще и объявляет (точнее, добивает):

— Я решил не выделяться.

— Умница, — выдыхаю я, и больше ничего сказать не получается, потому что он явно еще и решил блеснуть своим искусством танцора: меня подбрасывают в воздух, потом ловят и кружат, снова кружат…

Когда мы танцевали с Ромионом на лебедином озере, я была красива, а Ромион — мастер музыки. С ним все эти пируэты наверняка выглядели (и уж точно чувствовались) естественно. Сейчас же… Боюсь подумать, как это выглядит сейчас. Знаете, наверное, как если бы большую лягушку в воздух подбросить. Она лапы растопырит, морда обалдевшая — а тут еще вспышки фотоаппаратов…

Где-то минуты через три я понимаю, что с меня хватит.

— Дамиан, довольно!

Он изумленно смотрит на меня, обезоруживающе улыбается и быстренько закругляет танец — конечно же, церемонным поклоном вкупе с поцелуем моей руки, которая всем кажется перепончатой лапой.

Тут и музыка как раз смолкает, и мы остаемся в полной, изумленной тишине: я в центре внимания одноклассников. В голове проносится мысль: ну ты же сама хотела, чтобы тебя заметили.

Дамиан шагает вперед, аккуратно задвигает меня за спину и улыбается моему классу — как улыбается непокорным демонам, мечущимся по пентаграмме.

— А ты вообще кто? — выдыхает один из «демонов», и я понимаю: пора сваливать. Срочно.

Дамиан хмыкает, всем видом показывая, как он тут выше всех — особенно всех мужского пола. У него получается: он и впрямь выше, а уж статью своей королевской… Блин, он сейчас ляпнет про королевство! Что-нибудь вроде «Я советник Его Величества, правителя Сиерны» (да, по демоническим вопросам; у Ромиона губа не дура).

— Я…

Я отчаянно зажимаю ему рот рукой, шипя: «Молчи!»

И тут кто-то из девочек интересуется (челюсти с пола подобрали, вот и интересуются):

— А тебе наша Жаба кто?

Ой, блин!..

Дамиан сдирает мою руку — очень настойчиво (наш борец за мое доброе имя бывает жутко сильным и безумно настойчивым), так что я понимаю: свалить уже не успеем, так пойду же забьюсь в какую-нибудь щель. Вот хоть под скамейку залезу.

— Виола моя возлюбленная…

Заткнись-заткнись-заткнись-заткнись!

— … госпожа и…

Я хватаю свою сумку, расталкиваю обступивших Дамиана девчонок и толкаю его к выходу.

— Идем!

— Эй, Жаба, красивыми мальчиками делиться надо, — вырастает у порога Большая Т, а ее подружка уже подступается к Дамиану — как бы половчее на нем повиснуть.

Я же подумываю, как бы половчее Большую Т перепрыгнуть (забыв, что у меня сейчас одна видимость лягушачьих лап).

А Дамиан не придумывает ничего лучше, как развернуть меня к себе, прижать и — угу, вы правильно поняли — поцеловать.

Конечно, этот момент оказывается тоже запечатлен в памяти смартфонов.

Я стану звездой Ютюба?

Когда Дамиан меня наконец отпускает, я влепляю ему пощечину — гулкую и… ну, в общем, такую, как в фильмах, — а потом разворачиваюсь и бегу мимо удивленной Большой Т по коридору и дальше по лестнице — к выходу из школы. Все, сил моих больше нет!

— Виола! Виола, стой! — Дамиан догоняет меня уже за воротами. По тротуару шествуют молодые мамы с колясками — я торможу прямо перед ними.

Дамиан ловит меня за руку.

— Да что случилось? Что я опять не так сделал?

— Все!

— Виола, я только хотел, чтобы они не думали, будто ты не желанна, потому что ты самая, самая… — Его взгляд становится странным. Слишком испуганным. — Не бросай меня!

Тут до меня доходят сразу две вещи: Дамиан несет что-то уж совсем запредельное; и мамаши, перестав толкать коляски, тоже нацелили на нас свои смартфоны.

— Любовь моя…

Я ловлю взгляд Дамиана — мутный, как… как у кавалеров моей сестры, когда она их целует.

Целует… Ах ты!..

— Пойдем! — Я хватаю Дамиана за руку и тащу к ближайшему скверу. А подумав — к скверу подальше, безлюдному в это время. Туда, где на нас никто не наткнется какое-то время.

Там Дамиан еще оправдывается немного, потом резко замолкает, изумленно смотрит прямо перед собой…

Я вытаскиваю из сумки бутылку воды и протягиваю ему.

— Поцелуй феи, — шепчет Дамиан, выпивая сразу половину.

— Вот именно. И больше так не делай, — огрызаюсь я.

Дамиан допивает воду, моргает и смотрит на меня — по-щенячьи робко. Мило. Он всегда со мной такой: очень нежный, очень аккуратный, обходительный, галантный и безумно боится меня обидеть. Не знаю, чем я это заслужила…

Не уверена, что мне это нравится…

— Виола, но я не понимаю. Почему ты меня остановила? Про тебя говорили такие ужасные вещи! Хочешь, я сниму с тебя этот флер, и все эти… ничтожества увидят, какая ты на самом деле красавица?

Неужели он сам не замечает, что это даже звучит глупо?

— Не хочу. Во-первых, это запрещено — в моем мире нет магии. Во-вторых, Дамиан, зачем? Ну увидят они красавицу под руку с прекрасным принцем. Ну позавидуют. И что?

Дамиан изгибает бровь и вздыхает. А потом неожиданно говорит:

— В такие моменты я жалею, что рядом нет Ромиона. Он бы нашел слова, чтобы тебя убедить. Он для всего слова находит. Виола, ты принцесса, тем более наследница королевства фей, к тебе нельзя относиться как…

Зря он так. И зря он про это — больная для меня тема с некоторых пор.

— Да это я в твоем мире принцесса и фея! А здесь я жаба — была, есть и буду! — вскрикиваю я. — Как ты не понимаешь? Ну пришел ты, ну потанцевал, поцеловал — жабу. И что, ты думаешь, это что-то изменит? Я всегда буду другая, странная, ненормальная — и знаешь, мне плевать! Меня это устраивает! Так что не лезь, больше никогда не лезь в мою жизнь!

Дамиан смотрит на меня — мгновение, что-то в его взгляде меняется.

— Мне уйти, Ваше Высочество?

Я ловлю этот изменившийся взгляд… И, больше не доверяя словам, хватаю его за руку. И обнимаю. Сама. Поколебавшись, Дамиан прижимает меня к себе крепче и невесомо целует в щеку. А потом тихо шепчет:

— Прости. Я думал, тебе понравится. Ты была такая несчастная… Я хотел как лучше.

— Я знаю. — Но все, о чем я могу думать: как странно мне в его объятиях. Как странно, что меня обнимает кто-то кроме сестры. Как странно, что я это позволяю. И какой хрупкой чувствую себя в этот момент, и — вот это действительно очень странно — мне это нравится.

Проходит мгновение, может, два, и наши губы снова встречаются — больше нет никакой обжигающей страсти, никто никому ничего не хочет доказывать, мы просто исследуем друг друга, и рука Дамиана скользит к моему воротнику, к пуговицам…

Я вздрагиваю, и он отстраняется. Потом недоуменно моргает. Раз. Еще.

И изумленно выдыхает:

— Ничего себе! Мощная штука…

— Что? — Я дышу так, как будто пробежала марафон и сейчас умру от разрыва сердца.

— Поцелуй феи, — все еще заторможенно отвечает Дамиан. — Я давно знаю, как защититься от суккубы, но даже тогда, в первый раз, с ней не было так мощно…

— С какой еще суккубой?

Дамиан, опомнившись, улыбается мне.

— Ты ее не знаешь.

— Да? А может, познакомишь?

— Ни в коем случае, — весело отвечает Дамиан и сует мне под нос кулек со смородиновым мармеладом.

На пару минут меня это действительно занимает.

— Виола, но я действительно не понимаю. — Дамиан знакомо дергает уголком рта. — Почему твой отец отдал тебя в эту школу? Он же тебя любит, а здесь вокруг одни… — Он ловит мой взгляд и беспомощно улыбается. — Ну признай, они же тебя недостойны. Если бы я не знал, что здесь не замешана магия, я бы решил, что их всех прокляли чем-нибудь вроде «зеркала»…

— Какого еще зеркала?

— Это такое вредное проклятие, когда человек становится своей противоположностью. Король Мантки лет двести назад применял его на своих заключенных… Так что история нашумевшая.

— Помогло?

— Нет, конечно. — Дамиан ловит мой взгляд. — Нельзя заклинать сознание человека. Поверь, наша история показывает, что ни к чему хорошему это еще ни разу не приводило. Все подобные заклинания запрещены.

А я представляю, как мужская половина нашего класса склоняется к моим лягушачьим лапам… Признаюсь, года три назад я всерьез думала попросить Роз или крестную заколдовать их так на денек. Или на месяц. После того как на День влюбленных абсолютно весь класс надо мной, хм, пошутил. Ребята думали, что если сыграть с уродиной в любовь и дружбу, а потом разом фарс прекратить, зазнайке-жабе, которая месяца два назад не дала им выиграть на викторине против другой школы, будет плохо. Да, на тех «Что? Где? Когда?» я действительно вела себя неспортивно и вызывающе, и да, наша команда проиграла по моей вине — и мне нисколечко не было стыдно. Потому что я тогда была за правду — а если правда заключается в том, что я нужна своему милому дружному классу, только когда требуется ответить на сложные вопросы гуманитарного профиля… то мой милый и дружный класс может катиться к дьяволу со всеми остановками. Та, вторая школа тогда выиграла и потешалась над нами потом полгода, а одноклассники мне отомстили. Да и я дура, что повелась… Влюбилась впервые жаба в прекрасного принца. В роли жабы выступала, конечно, я. В роли принца — Славачев, он тогда был объектом поклонения всех девчонок нашего класса… И не только нашего. Я тоже на него заглядывалась, а тут крыша поехала окончательно. Мда. Больно было потом невыносимо. И еще уверена, именно после того случая к красивым парням я теперь отношусь настороженно. А Дамиану тот же Славачев и в подметки не годится… Не знаю, как сейчас — этот павлин ушел от нас после восьмого класса. И есть у меня подозрения, что без небольшого заклинания моей крестной ведьмы тогда не обошлось.

— Не такие уж они плохие. — Я бросаю кулек из-под мармелада в урну и гипнотизирую собственную руку. Спустя пару мгновений сквозь зеленую кожу и перепонки проглядывает аккуратная кисть с узкими длинными пальчиками и розовыми ноготками — такая же чужая для меня, как и лягушачья кожа. — Мои одноклассники. Серьезно, если разобраться — они совершенно обычные. Просто меня не понимают, вот и все. Да и зачем им?

Дамиан, наверное, замечает мой взгляд и быстро берет меня за руку.

— Виола, я же слышал, что о тебе говорили те девушки. Я знаю таких, как они. Та, что красива, уверена, что мир должен упасть к ее ногам. — Да, у Дамиана в голове свои тараканы. — А вторая… полагаю, может просто на него наступить — и мир под нее прогнется. Так она считает.

Я тихо смеюсь в ответ. Забавно: я не доверяю красивым парням, Дамиан считает каждую красивую девушку высокомерной зазнайкой. Как мы умудряемся быть вместе?

— Дамиан… — Я сжимаю его руку. Это… просто приятно. И сам факт этой «приятности» до сих пор меня удивляет. — Ты не прав.

Дамиан недоверчиво усмехается.

— Я серьезно. Вот, например, Юля. Она, конечно, красива, но очень не уверена в себе. Да, так тоже бывает: она влюблена, но ее любовь на нее даже не смотрит. А еще она не может сказать «нет» маме, которая хочет, чтобы она закончила учебу в музыкалке, хотя самой Юле ее скрипка надоела до зубного скрежета. Плюс она очень боится остаться одна — оказаться на моем месте, например. И при этом понимает, что она уже одна. Одиночество для нее — как сладкая булочка с ядом, и хочется, и колется. Вот наша красавица и мстит всем на свете за то, что ее не понимают, оставили одну, бросили… Ха, там такая буря бушует внутри Юльки! Девочка-оторва, которая всех на свете боится и оттого «зажигает» еще сильнее. Честно, мне ее жаль. Ну а вторая, Таня, — некрасивая, учится плохо, мечтает похудеть, похорошеть, оказаться в сказке со своим принцем на белоснежном коне, но также прекрасно понимает, что принцы на дороге не валяются. Она такая же, как я, — только кулаки у нее тяжелее и проклятие никто не снимет.

— Нет, не такая, — качает головой Дамиан. — Ты никогда не будешь вести себя как они. Ты не будешь издеваться над теми, кто отличается. Кто ниже тебя.

— А ниже меня никого нет, — улыбаюсь я. — Серьезно, если бы я задалась целью расписать, какой у меня класс — сборище неудачников, это заняло бы очень долгое время… Ты не думал так же о своем?

Дамиан ловит мой взгляд и искренне говорит:

— Нет. Никогда. Я восхищен твоим сочувствием и проницательностью, моя принцесса, — и, поднеся мою руку к губам, нежно целует.

Я смеюсь, но руку не отнимаю. Черт возьми, это приятно.

— Проницательностью? Скажешь тоже! Думаешь, я сама до всего этого додумалась? Это Виллинда, моя ведьма-крестная, мне рассказала, когда я ей что-то наподобие твоего ляпнула. Дескать, вокруг одни злодеи, прямо деваться от них некуда. Вот она и разложила весь мой класс по полочкам. Правда, некоторые личности на одну полку не уместились…

— Виола? — перебивает меня Дамиан. — Можно, я тебя поцелую?

Я сама тянусь к нему в ответ, а потом шепчу:

— Даю тебе свое высочайшее позволение целовать меня, когда вздумается.

Дамиан странно смотрит на меня и снова целует. В щеку.

На следующий день я решаю все задачи по алгебре правильно и получаю высший балл. А еще — очень забавно наблюдать за девчонками, шушукающимися в своих «группировках» — не дает им покоя мой Дамиан. Впервые моя стеклянная стена отчужденности делает хоть что-то хорошее. Вот бы пришлось сейчас отвечать на все их бесконечные вопросы! И что бы я сказала? «Да, это мой принц из другого мира»? Ничего-ничего, пусть мучаются.

А неделю спустя по дороге к метро меня неожиданно ловит Он. Угу, мечта женской половины нашего класса (с уходом Славачева) — Артур Эйрен. Да, его предки, кажется, были немцами, а мама, видимо, любила английские сказки. Девочки обожают проходиться по его имени — король Артур, то, се… А я однажды прочитала, что «Артур» с кельтского переводится как «медведь». Смешно было — что-то от медведя в Артуре действительно есть. Например, фигура. Настоящий мачо, издалека видно, ошибиться невозможно.

Ну так вот, ловит меня Артур (для этого ему пришлось забежать вперед и встать у меня на пути, потому что останавливаться я упорно не желала), заглядывает в глаза и неожиданно говорит:

— Виола, погоди. Скажи…

— О, ты знаешь мое имя? — улыбаюсь я. — А что сказать? Отчество? Или фамилией обойдешься?

Артур морщится и смотрит на меня так, будто это я вечно все порчу (положа руку на сердце, в половине случаев он не так уж и не прав).

— Скажи, до твоего друга можно как-нибудь дозвониться? У тебя наверняка есть его телефон. Или «мыло». Дашь мне?

Я удивленно замираю.

— Какого друга?

— Ну, — Артур морщится еще сильней, — того, со странным именем.

И чья бы корова по поводу имени мычала?

— У меня нет друзей со странными именами.

— Может, тогда передашь ему, чтобы пришел сегодня как обычно? — кричит мне вслед Артур. — Очень надо!

— Тебе надо, ты и…

Но Он меня перебивает:

— Вспомнил! Дамиан. Передай, что он нам очень нужен. Виола, ну хоть раз помоги, а? Нас эти пушкинцы без него в порошок сотрут…

Пушкинцы — это он про ту школу, которая наш конкурент. Чего-то там имени Пушкина. Только при чем тут Дамиан?

— Погоди, — перебиваю я. — Ты что, знаешь Дамиана? И давно?

Артур кивает:

— Мы с ним уже три игры выиграли, а сегодня…

— Игры? Ты что, про футбол?

— Ну да. — К метро мы идем теперь вместе, и всю дорогу Артур развлекает меня рассказом, как Дамиан явился не то бить моим одноклассникам морды, не то промывать мозги, но дело было на тренировке и — неожиданно — футбол оказался интереснее, а Дамиан (цитируя Артура) «просто во-о-о!».

Во. В метро я подключаюсь к бесплатному вай-фаю (незачем тратить свой, если есть бесплатный, правильно?) и набираю Дамиану мгновенное сообщение: «Тебя ждут. Футбол. Сегодня. Как обычно и где обычно. Ты задолжал мне объяснение».

— А, так у него скайп есть, — воодушевляется Артур. — Вот я дурак, надо было давно взять.

«Ну попробуй», — думаю я, а вслух интересуюсь, где и когда будет сегодня игра. А то у меня тоже проснулась тяга к футболу. Резко.

Артур удивляется, но говорит.

Да, обычно я на такие мероприятия не ходок. На трибунах вечно сидят раскрашенные в «боевой режим» девчонки, машут плакатами и визжат, точно резаные. Но посмотреть на Дамиана в этом окружении — не-е-е, такое я не пропущу.

Так что через два часа с ведром попкорна я оказываюсь на стадионе и пытаюсь разобраться в правилах. Футбол оказывается сложнее, чем я думала, там, выходит, тоже есть какая-то стратегия, но все, что я вижу: счастливого Дамиана в погоне за мячом. Времени на попкорн, конечно, не остается: я снимаю всю игру на смартфон и думаю, что если обработать — классный фильм получится. Буду показывать всему сказочному королевству, когда Дамиан — ну вдруг? — станет Темным Властелином. Такой няшка в шортиках! Ха, у него еще и на футболке выведено «I’ll be back» и кошачья лапа с растопыренными пальцами. М-м-м, это так мило!

После игры — наши, естественно выиграли — Дамиан буквально выдирается из объятий поклонниц, счастливо машет мне и уже бежит по привычке проводить, как дорогу ему заступает недружелюбно настроенная троица из класса проигравших. Недружелюбием от них просто веет, можно было даже так не плеваться и кулаки не сжимать. Я бросаю взгляд в сторону раздевалок: Артур со товарищи уже спешат на помощь, им наперерез, естественно, несутся «побитые» (пока еще только в переносном смысле) пушкинцы. Ясно, что при таком раскладе грядет драка, Дамиана снова побьют, и он уже не расскажет мне сегодня, как ему в голову пришло заняться футболом.

Ну уж нет. Я поудобнее перехватываю свою дамскую сумочку, в которой, по моему скромному мнению, скрывается целая вселенная. И, неспортивно подкравшись к самому высокому из «недружелюбных», с размаху опускаю эту «вселенную» ему на голову. Получается неожиданно гулко и с характерным треском (кажется, это из моей косметички). Зато, пока парни не опомнились, я успеваю схватить Дамиана за руку и потащить за собой к выходу со стадиона.

— Виола! — возмущается Дамиан, когда приходит в себя. — Подожди, я с ними еще не закончил!

«Недружелюбные» кричат что-то похожее.

— Закончил, закончил! — Я упрямо тащу его к воротам.

Но, увы, не закончили с нами.

— Ты глянь, красавец и чудовище! — заявляет кто-то из догнавших нас пушкинцев. И, не церемонясь: — Детка, отойди, мы твоего парня бить будем. Смотри, тебя тоже задеть можем.

Дамиан порывается ответить — сразу кулаками, но я толкаю его на себя, а в лицо говорящему распыляю перцовый спрей (всегда наготове в моей «вселенной», полезная вещь).

Больше нас уже никто не останавливает — там и без нас дико весело. Зато Дамиан возмущается всю дорогу.

— Виола! Почему ты не дала мне с ними разобраться? Ты что, думаешь, я слабее их?

Мальчишки…

— Нет, я всего лишь хотела, чтобы ты вернул меня, живую и здоровую, к папе.

— Ты думаешь, я бы дал им хоть пальцем тебя…

— Нет, но потом мне пришлось бы идти домой одной. Дамиан, не увиливай: ты задолжал мне объяснение. С каких пор ты пристрастился к футболу?

Дамиан надувается, бурчит что-то вроде: «Я их все равно еще побью», и я начинаю понимать, с чьей подачи в его семье вечные драки с Ромионом.

— Ты сказала, что у тебя в классе учатся нормальные люди. Я понял, что не могу возразить, поскольку я их не знаю, и решил лично проверить.

— Проверил?

— Да.

— И как?

— Нормальные.

Некоторое время мы идем молча. Дамиан выглядит задумчивым, у меня же слишком много невысказанных реплик, и большая их часть может запросто испортить этот вечер. Лучше уж промолчать.

— Виола, в твоем мировоззрении плохих людей нет совсем? — говорит вдруг Дамиан.

Я удивленно смотрю на него. Солнце садится, бросая косые алые лучи и удлиняя тени. Дамиан в этом неверном свете кажется взрослее, чем на самом деле. Серьезнее. Не хватает черной мантии, меча в ножнах на поясе и какого-нибудь шрама на щеке, чтобы получился Темный Властелин (в моем представлении).

— Есть, наверное. Не знаю. Я не встречала, — наконец отделываюсь я уклончивым ответом. — А что?

— Ты пожалела мою мачеху. И ты так рассуждаешь… — Дамиан хмурится, убирает со лба отросшую челку, и мое сердце подпрыгивает. Черт возьми, какой же он красивый! — Просто иногда ты мне кажешься совсем ребенком, а иногда говоришь как Ромион. Это странно. Только знаешь, Ромион бы никогда никого жалеть не стал.

— Да ты его просто мало знаешь!

— Своего-то брата, — усмехается Дамиан. — Знаю, и получше, чем ты. Я помню, что ты его любишь, Виола. И не буду оскорблять его при тебе. — Он качает головой, когда я по привычке пытаюсь возразить. — Мне просто иногда… иногда очень хочется тебя спросить…

— О чем?

Дамиан сжимает кулаки и молчит, но я жду, и он все-таки решается:

— Со мной ты тоже из жалости?

— Чего?! Да как… как тебе в голову пришло!

Но Дамиан продолжает внимательно смотреть на меня. Мда. Похоже, наступило время для признания. Очередного.

Господи, когда его самооценка поднимется хотя бы на мой уровень?

— Дамиан, я же говорила, что я тебя… что ты мне нравишься. — Куцо как-то получилось. Может, еще раз попробовать? — В смысле…

Но Дамиан берет меня за руку, сжимает пальцы и улыбается — грустно так, что у меня сердце удар пропускает.

— Не надо. Не надо, Виола. Просто… Знай, что я все равно всегда буду с тобой рядом — пока не прогонишь, конечно.

— А, — усмехаюсь я. — То есть ты меня сейчас специально злишь? Чтобы прогнала? Так вот — не дождешься! Я свою настоящую любовь так просто не отпущу!

Дамиан в ответ только улыбается и снова целует мою руку. Но я вижу, все еще вижу в его глазах — глубоко-глубоко, но оно там есть — недоверие.

Знать бы еще, как его переубедить? И… почему это простое «я тебя люблю», оказывается, так сложно сказать?

Дома, в своей комнате, я долго и пристально смотрю в зеркало. Мне все еще странно видеть в нем красавицу — сквозь флер, конечно. Да, раньше после полуночи я тоже становилась красива. Да, после лягушачьей кожи эта красота ослепляла. Но и вполовину не так, как сейчас.

Я трогаю золотистые длинные пряди — они волнами струятся по спине, плечам и высокой груди, очерчивают тонкую талию и крутые бедра, и дальше — к ногам, длинным и стройным, словно у балерины. Распущенные волосы достают до пола — с непривычки я уже раз сто запутывалась в них, просыпаясь, или садилась, подстилая под себя вместо диванной подушки. Жидкое золото — и отрастают мгновенно, стоит их немного подровнять. Хотя чего там, они и так ровные. Но я бы хотела покороче…

А еще глаза — не мои, чужие, темно-синие, при определенном освещении даже фиолетовые. Не мои губы, совершенные и изгибом, и розово-алым цветом. Черты лица: идеально-ровный нос такого размера, словно его рассчитывал скульптор — и не раз, а как минимум сто. Острые скулы, ямочки на щеках, и кожа — лепесток розы.

Девушка в отражении прекрасна каждой черточкой — но это не я. Точнее, я — но где-то там, в глубине чудесных фиолетовых глаз. Глубоко-глубоко. Мне странно признаться, но я уже тоскую по своей жабьей внешности — ведь зеркала даже здесь, в моем родном мире, даже сквозь дымку флера всегда показывают меня настоящую. Красавицу. И это настолько не похоже на мое восприятие себя, что хочется кричать — но даже кричит эта красавица иначе. И голос у нее другой. Другое все.

Забавно: меня расколдовали, а я чувствую себя проклятой сильнее, чем когда-либо.

Закрыв глаза, я представляю рядом с этой красавицей Дамиана, и у меня екает сердце — от ревности.

— Что, принцесса, красота не принесла тебе счастья?

Я открываю глаза и стремительно оборачиваюсь. Это странно — не такие чувства должен вызывать бесцеремонно развалившийся у меня на постели юноша, — но да, я чувствую облегчение.

— Габи! Сколько лет, сколько зим!

— Ровно месяц, принцесса. Прикройтесь. — Мне на руки падает бархатный темный плащ, пахнущий апельсином. Фыркнув, я игнорирую его и тянусь за снятым было халатом. Кто знает, кому этот плащ принадлежал раньше?

— Габриэль, я тебе, конечно, рада, но можно ты в следующий раз постучишься и спросишь разрешения войти?

Сногсшибательный брюнет у меня на кровати поворачивается на бок, улыбается и становится очень похож на огромного кота. Того, Чеширского.

— Я демон, принцесса. Мне положено возникать из ниоткуда.

— Протестую. Ты можешь возникнуть из ниоткуда, спросив разрешения.

Габриэль тихо смеется. Но смех быстро замерзает у него на губах, и взгляд становится тоже морозный, а еще почему-то требовательный.

— Ты изменилась, принцесса. Я чувствую.

— Да. Я стала настоящей принцессой, и мне это не нравится. Подвинься.

Я падаю на кровать рядом с ним и пихаю демона руками и ногами к стене. Полагаю, раньше с Габриэлем так не обращались, потому что какое-то время (все-таки отодвинувшись) он выглядит ошеломленным.

— Тебе следовало бы быть осторожнее в присутствии высшего демона, принцесса.

— А то что? Сваришь меня на обед? Габи, я тебя не боюсь. Тебя — нет. Так что не стоит строить из себя… что ты там обычно строишь.

Он приподнимается на локте и нависает надо мной — гротескная тень, одни глаза сверкают в тяжелых сумерках.

— Нет, не боишься. Мне это нравится. Но другая тень лежит на твоем сердце, принцесса. Какая?

— Что, этого твой рентген не показывает? — ворчу я. Психоаналитик доморощенный…

Закрываю глаза и неожиданно говорю… Просто… просто давно хотелось с кем-нибудь нормально поговорить. С кем-нибудь, кто бы меня понял. А Роз сейчас так далеко и так занята…

— Я боюсь. Боюсь становиться феей, — получается жалко и по-детски, но Габриэль молча смотрит на меня, и я продолжаю: — Наследницей. Боюсь, что в Зачарованных Садах мне качественно промоют мозги и я стану как мама. Боюсь оставаться одна в том, ну, вашем мире — он, конечно, сказочный и абсурдный, но я видела, беда там может случиться вполне настоящая. А еще я боюсь своего отражения, потому что мне все время кажется, что это какая-то другая девица на меня смотрит из зеркала и надо мной смеется. И папу я боюсь одного оставлять — если со мной что-нибудь случится, он же правда один останется. Боюсь… Видишь, сколько всего я боюсь?

— Да, — тянет Габриэль. — Взрослеть страшно.

— Да что ты об этом знаешь! — нервно смеюсь я. — Тебе сколько лет, демон? Сто? Тысяча?

— Демоны меняются так же, как и люди, — возражает Габриэль. — А твои страхи — детские, принцесса. Не того тебе нужно бояться.

— Да? А чего? Тебя?

Все-таки с Роз разговаривать легче. Она хотя бы пытается утешить… Ха, да она мастер утешения!

— Ты не хочешь быть феей. А ведьмой? — неожиданно спрашивает Габриэль.

— Ведьмой? Нет! Я хочу быть человеком!

Демон с усмешкой качает головой:

— Ты не рождена человеком. Фея или ведьма. Выбирай.

— Бред!

Габриэль усмехается, и рядом со мной падает книга — толстый фолиант в переплете из крашеной черной кожи. Ни тебе названия, ни автора — только серой от корешка тянет. Прямиком из Преисподней?

— Твой страх здесь, принцесса. Отнесись к нему серьезно. Это совет высшего демона, им не стоит пренебре…

— А-а-а! Габи! Да ради всего святого! Я поняла, что ты крут, ты можешь просто сказать, что там у вас в сказочных королевствах надвигается?

Но демон только тонко улыбается в ответ:

— Просто — это скучно, принцесса. Почитай умную книгу. Тебе полезно.

Я бросаю в него подушкой, но он исчезает, и подушка падает на пол, заодно сбив гору учебников физики и химии для завтрашних контрольных. Вздохнув — ну не уроки же делать, в самом деле! — я тянусь к черной книге.

«Откуда есть пошли Темные Властелины», — гласит надпись на первой странице, вся в ало-черных завитушках, а буквы подозрительно намекают на подсохшую кровь.

— Па-а-ап! А где у нас антисептик? — кричу я.

Через полчаса антисептический гель оказывается найден среди папиных рубашек, вылит на книгу — та несколько теряет товарный вид и становится уже не такой зловещей. Полагаю, примерно как труп в морге вместо, скажем, трупа, вылезшего из открытой могилы. Труп бактерий, которых наверняка несла в себе кровь таинственного писаря. Серьезно, это ведь еще не доказано, что сумасшествие через кровь не передается, да? А кто еще будет так писать? Только чокнутый.

Ну что там дальше?

А дальше на меня пялится шикарный в своем кошмарном величии дракон с припиской «Слуга Темного Властелина». Я тянусь за телефоном и запечатлеваю слугу на камеру. Моему Инстаграму пригодится.

К полуночи я узнаю, что не каждый повелитель становится истинно Темным и не всякий усмирит своего дракона, и тэ дэ и тэ пэ, а мой аккаунт в Инстаграме получает шквал новых лайков и «даешь еще тех готических картинок»! Надеюсь, таинственный оформитель книги не против легкого нарушения копирайта?

Был бы против, подписался бы, наверное, да? А то имя художника я долго искала…

Ночью мне снится Дамиан верхом на укрощенном драконе, позирующий мне на камеру. Мы делаем селфи, а потом лихо летим завоевывать еще и Фейсбук, а то у меня там лайков вообще ноль.

Кажется, какой-то не такой реакции ожидал от меня Габриэль в ответ на свою готическую книгу…

Дамиан на нее тоже реагирует странно. Вместо «О, где взяла, дашь почитать?» он бормочет что-то про гримуары и «Некроминикон» и пытается при мне (и у меня же в комнате) ее сжечь. Но, как известно, рукописи не горят — рукопись Габриэля только смеется злодейским потусторонним смехом и пышет дымом. Я поливаю ее, а заодно и Дамиана водой, оба шипят и долго потом сушатся — в разных углах моей комнаты.

Дамиан советует книгу не читать, ибо это какой-то жуткий сборник историй о Темных Властелинах с рейтингом «18+». Конечно, после такой рекламы я зачитываю книгу до дыр тем же вечером, но ничего интересного не нахожу. Ну да, сказки. Ну да, все заканчиваются плохо. Но по-моему, автору стоило бы вдохновиться некоторыми нашими сериалами, потому что там и градус страха, и насилия (я уж молчу про рейтинг, ну, который «18+») гораздо выше, чем в этих их Астралах.

Надо подождать Габриэля, пусть он объяснит, чего мне действительно стоит бояться. Может, он намекает, что Дамиан превратится в одного из описанных Властелинов? Но это вроде бы даже забавно…

Над этим предположением мы смеемся с Дамианом вместе, а потом он горячо убеждает меня, что ни-ни, и вообще творить зло направо и налево ему совершенно не хочется. Я знаю — это совсем не его стиль. Хотя не отказываю себе в удовольствии пошутить, что если понадобится юная девственница — слезы там, кровь или еще чего добыть, — то я вся в его распоряжении. Дамиан при этом так смотрит, что я начинаю подозревать: кажется, зря я предложила…

Но это на самом деле смешно!

А через пару дней на одной из «тренировок» выпускного вальса мне совершенно неожиданно находится пара. Оказывается, подбитые (боюсь, что местами в прямом смысле) благодарным Артуром (видали, что футбол с людьми делает!) парни договорились взять меня в оборот и меняться, танцуя со мной по очереди. Первым вызвался, естественно, предложивший — Артур. Очень удивился, что я умею танцевать (да уж, этот медведь мне три раза на ноги наступил!). Мы проболтали с ним всю репетицию, а Дамиан, оказывается, все это время за нами подсматривал и потом попытался устроить мне сцену ревности.

На самом деле Дамиан меня последнее время тревожит все сильнее. Он то кидается ко мне с признаниями любви и вечной верности, то говорит, что я терплю его из жалости. Еще обзывает меня «Вашим Высочеством». Пока что эта дурь вытрясается из его головы подушкой и — чего уж там — поцелуем. После поцелуя Дамиан становится примерно как моя сестра после розовой пыльцы. Надо спросить маму, можно ли что-нибудь с этим сделать, а то мне бы в будущем не хотелось, чтобы мой парень зависал минут на пять с улыбкой дебила, когда я решу его поцеловать.

Ладно, завтра уже отправляюсь на тот свет. В смысле, во вторую школу. Габриэль заранее прислал тамошние учебники — похоже, демон взял надо мной шефство и кайфует от этого. Садист. Еще и комментарии на полях оставил, но я их еще не читала. Мне тут своих уроков хватает.

Уф, поскорее бы уже сбежать отсюда — в смысле, сменить обстановку. А то, чувствую, зажмут меня скоро одноклассницы в углу и потребуют дать адрес и нарисовать маршрут до места, где водятся такие, как Дамиан.

Еще и папа в командировку как раз собрался — почти на месяц…

Однозначно пора на тот свет.

Глава 2, ГДЕ МЕНЯ ОТПРАВЛЯЮТ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА, ЗА ТЕМ, НЕ ЗНАЮ ЧЕМ

На том свете меня никто не ждет.

Да, мама вызвала на два дня раньше — в начале выходных, а не в конце, как договаривались. Но могла бы хоть карету прислать, а не просто портал бросить!

В итоге стою я перед домом Роз, где жила все время, пока притворялась моей сестрой. Стою, смотрю на здоровенный замок на воротах, на табличку «Продано с аукциона». И такая тоска в мою душу вползает! Черная. Аж разбить что-нибудь хочется.

Куда б податься? В принципе смутно, но я помню дорогу до королевских садов, а оттуда и до дворца недалеко. Но! До садов в прошлый раз мы летели на драконе, платил Дамиан, а сейчас у меня по закону подлости в кармане ни копейки. В кармане пижамы, между прочим, — я же не знала, что портал выбросит меня посреди улицы. А стоило догадаться: если мама портал открывает — жди беды. Феи легкомысленные существа… Неужели и я такой же стану?

В общем, стою я, как… не очень умная женщина, перед закрытыми воротами, в белой пижаме с голубыми слониками, переминаюсь с ноги на ногу в розовых тапочках с помпонами, прижимаю к груди любимого плюшевого мишку, с которым сплю… И прямо хочется мне что-нибудь разбить, ну очень хочется!

Ладно, дворец отпадает. Куда еще? Вроде бы здесь до главного столичного театра недалеко. Что скажет низложенная мной королева Изабелла, если я явлюсь к ней с медведем под мышкой и в розовых тапочках? Не то чтобы она меня и в бальном платье бы хорошо приняла… Да еще и в семь утра. Мама у меня тоже придерживается принципа, что кто рано встает — тому все блага мира?

Хм. А куда еще?.. О, я знаю — к Дамиану. Дорогу до школы смутно, но помню. Идти, правда, долго. Зато Дамиан точно проснется. Вот кто мне будет рад в любое время дня и ночи, да?

Ну вот и проверим.

Это получается забавное путешествие. Улицы сказочного королевства рано утром отнюдь не так пусты, как можно подумать. Ну казалось бы — куда тут все спешат в выходной день, да еще и спозаранку? Ан нет — мимо меня дважды (туда и обратно) проезжают по очереди булочник, молочник, зеленщик и мальчишки с листовками (ха, король Ромион занялся агитками?). Меня пытаются зазвать к гадалке (ну точно же девица в пижаме сбежала из дома из-за несчастной любви!), меня приглашают работать моделью скульптор, уличный художник (и не один) и даже женатая пара — вышивальщица с портным (тут я слегка настораживаюсь). Спустя час о моем появлении, кажется, знает уже весь город (особенно если учесть, что я сворачиваю не туда и попадаю на рынок — уже открывшийся). Меня угощают горячей булочкой с карамелью и стаканом лимонада. У доброго булочника сразу прибавляется покупателей — юные подмастерья, лакеи и праздно шатающиеся с похмелья или от несчастной любви аристократы наперегонки кидаются покупать мне булочки, крендельки и мороженое (да, мороженщику тоже перепадает). О моем появлении складывают уличную песню, которую скандируют мальчишки — разносчики пирожков (пока я прячусь от толпы поклонников под чьим-то прилавком).

Кажется, папа был прав насчет паранджи.

В общем, в школу я являюсь во главе громадной толпы мужчин, которые спешат накормить меня завтраком, обедом и ужином сразу, подарить цветы, предложить сводить «туда, где ты еще не была», организовать для меня бал и сшить, а потом и купить лучшее платье в мире. И да, если бы эти энтузиасты выстроились в очередь и говорили не хором, я была бы, может, и польщена. А так мне пришлось удирать от них с тапочками и медведем под мышкой, пока эта толпа ненормальных неслась за мной до самого мужского общежития (которое я каким-то чудом все-таки нашла). Еще и поют песню о моей сногсшибательной красоте (вот и сшиблись бы с ног, в самом деле!).

Так что да, мое появление получается очень эффектным.

— Не впускайте их! — кричу я сонному юноше в синей пижаме — единственному обитателю холла в восемь утра.

Юноша пожимает плечами и щелкает пальцами. Барабанящая в дверь и окна толпа затихает, как выключенная. Еще мгновение длится эта ненормальная тишина — а потом все расходятся, словно резко вспомнили про неотложные дела и — слава богу — напрочь забыли про меня.

— Ух ты, — выдыхаю я, глядя им вслед. — Круто. Как ты это сделал?

Юноша зевает, запускает руку в и так всклокоченную темную шевелюру.

— А я этот… ну… менталист.

— Да? — Я с опаской отступаю к двери. Менталист — это в смысле без мыла залезет в мою голову, прочтет мысли и пошлет к черту?

— Ага. — Парень равнодушно скользит взглядом мимо меня, шарит руками по ближайшему подоконнику. — А ты… — выуживает и надевает толстенные очки, — кто?

И поднимает на меня взгляд.

Я прямо вижу, как у него в глазах начинают плясать сердечки. Это, конечно, блики на стеклах очков, но мне становится очень не по себе. Еще сильнее, чем когда он сказал про менталиста.

— Ну, спасибо тебе, и все такое. Я, пожалуй, пойду.

— А-а-а… в-в-а… — блеет бедняга и краснеет до ушей и дальше. — Д-д-да…

Мне его жаль. И я делаю большую ошибку: хлопаю его по плечу и желаю:

— Ну, в общем, хорошего утра.

Ошибку, потому что, спохватившись, этот горе-влюбленный бежит за мной.

— П-п-постойте! А в-в-вы… Феям нельзя!

Я уже поднимаюсь по лестнице, пытаясь вспомнить, как попасть в комнату Дамиана. Вроде бы она далеко от холла. Налево потом по коридору или направо? И какой этаж?

— П-подождите! Нельзя! Феям нельзя!

— Чего нельзя? — оборачиваюсь я, и парень в очках моментально снижает обороты.

— Н-н-нельзя… Это м-м-мужское общежитие. А хотите… хотите, я вас в женское п-п-провожу? Вы, наверное, з-з-заблудились…

— Не хочу. Лучше скажите, господин менталист, как мне пройти в комнату Дамиана?

— К-кого?

— Дамиана. — Я очень стараюсь не казаться грубой. Надо привыкать, я же теперь фея… — Он брат короля Сиерны…

— Демонолога! — выпаливает несчастный менталист. И бледнеет.

— Да нет, Ромион вроде не демонолог…

Но парень не слушает. Он хватает меня за руку, потом отпускает, словно обжегся. Смотрит взволнованно:

— Вам нельзя к нему, госпожа, это опасно. Дамиан…

— … мой друг. — Я отворачиваюсь и наугад выбираю коридор. Пойду налево, терять-то уже нечего.

— Но, госпожа, — торопится за мной менталист, — поймите, это вам сейчас кажется, что вам нужно… А на самом деле, — задыхается он, а я торопливо заглядываю во все комнаты, где дверь открывается: библиотека, гостиная, еще гостиная, учебная… — А на самом деле он вас призвал и… Госпожа! А если вы девственница?!

Я резко оборачиваюсь и одариваю беднягу таким взглядом, что он снова заливается краской. Но увы, не умолкает.

— Госпожа, да послушайте! Нет, туда нельзя! Это жилые комнаты!

— И мне нужна комната Дамиана. Послушай… те. Мне нужна помощь, или я правда буду ломиться в каждую дверь.

Какое там! Менталист задыхается от волнения, но помогать не собирается, а я снова собираю толпу — невыспавшихся магов на этот раз, которые прожигают меня взглядами, вываливаясь из-за открывшихся на стук дверей. Всклокоченные, кто-то с мишками, как и я, кто-то с деревянным мечом наперевес, с дубиной, с плакатом «Не беспокоить!», с комплектом расчесок, с кинжалом, с жезлом, с котом…

— Не он, не он, не он, — говорю я, переходя от двери к двери. Да сколько ж народу учится в этой школе? Странно, а я раньше только наш класс видела…

«Не я?» — отражается на лице каждого всклокоченного и заспанного. Но никто не возражает — стоит им только бросить взгляд на меня (тоже, кстати, всклокоченную и помятую), их как будто переклинивает… ну, помните — сердечки.

В общем, я снова собираю толпу, которая готова показать мне общежитие, школу — да хоть всю столицу, но только не комнату Дамиана.

Гомон стоит такой, что мне кажется, я потихоньку схожу с ума. И уже прикидываю, куда же мне отсюда бежать, когда в коридоре слева что-то взрывается. И наступает относительная тишина.

Относительная, потому что в ней на толпу проснувшихся парней бросаются духи. Парни уже привычно их зачаровывают, меня пытаются затоптать, отодвигают подальше, к стене… когда над всем этим бедламом взлетает громкий недовольный голос:

— Я же просил… — и дальше нецензурное. Потом снова: — Просил дать мне поспать!

Волна юных волшебников колышется передо мной, и гам стихает.

— Кто заступил черту? — требует между тем голос, в котором я с трудом, но узнаю Дамиана. — Кто, я спрашиваю?!

И все эти менталисты, природники, стихийники (и кто там еще?) отступают от несчастного коридора, обтекая меня, являя темную фигуру (в прямом смысле темную: Дамиан, оказывается, спит во всем черном), в ауре холодной ярости надвигающуюся на нас.

Потом кто-то хватает меня за руку, пытается увести вместе со всеми, но я вырываюсь и, работая локтями, пробираюсь к этой жуткой фигуре, окруженной духами, точно темно-фиолетовым облаком.

— Ты что? С ума сошла? Вернись! — шепчут мне и пытаются снова схватить, вернуть в испуганное людское «море», но я оказываюсь быстрее.

Дамиан тем временем решает всех простить, но с условием: он требует человека с третьей группой крови для эксперимента, а еще «добудьте мне черную крысу, и я, так и быть, вернусь в комнату».

— Господа, не заставляйте меня вспоминать, у кого тут эта демонова третья кровь! Или мне снова вызывать архи…

— У меня! У меня вторая группа, но я же сгожусь! — кричу я, вырываясь-таки вперед. — Привет, Дамиан!

Толпа за моей спиной замирает.

Дамиан тоже замирает. А потом меняется на глазах: демонов как не бывало, яростной ауры тоже. Пижаму он перекрасить, конечно, не успевает, но сам весь розовеет, ярко улыбается…

— Виола!

Толпа обреченно ахает, когда Дамиан обнимает меня за плечи и, зардевшись (я целую его в щеку), торопливо говорит:

— Виола, ты замерзла, пойдем ко мне, тебе надо переодеться… Э-э-э, то есть нет, ко мне не пойдем, у меня там, ну…

— Что, девственница? — в шутку интересуюсь я, оборачиваясь и подмигивая изумленным зрителям.

— Нет, суккуба…

— Что? Суккуба?! — Да, я уже успела прочитать классификацию демонов и запомнила, что суккуба — это секс-демон для мужчин. — Где?!

Эпопея «ворвись в каждую спальню, которая на глаза попадется» продолжается — с той только разницей, что позади теперь не движется огромной гусеницей толпа разбуженных парней, а всего лишь мечется один демонолог-гот, который тут, кажется, гроза всей общаги.

— Виола, ты все не так поняла! Она мне нужна… Ну, для эксперимента! — А сам пассы какие-то делает и меня за руку схватить пытается. — Виола, ну пойдем, я тебя завтраком накормлю, твои любимые булочки со смородиновым конфитюром! Или шоколадом. Хочешь с шоколадом?

Я мрачно распахиваю третью дверь, с порога натыкаюсь на пентаграмму, в центре которой еще возлежит нечто порочно-роскошное, увенчанное изящными рожками, а через пару мгновений остается только лифчик со стразами да запах дорогих духов вместе с затихающим вдали: «Еще увидимся, милый».

— Милый? — Я наклоняюсь, подбираю лифчик (ха, у меня нынче грудь больше!) и выпрямляюсь. — Милый?!

— Виола, — щенячьим взглядом смотрит на меня оробевший Дамиан. — Ты правда все не так поняла. Я только… я…

— Меня месяц не было, а ты в Астрале развлекался? — Да, признаюсь, я не столько зла, сколько взгляды благодарной публики меня вдохновляют. — С этим? — размахиваюсь лифчиком. — И с девственницами?!

— Виола… — Дамиан отступает, и толпа перед ним расступается, образуя коридор — перед ним и мной. — Виола, ты не думай… Я никогда… Я не…

— Угу. Я не думаю. Но лифчиком я тебя все-таки профилактически отстегаю. Чтобы запомнил.

— Виола!

Но я уже размахиваюсь, и гроза общежития, демонолог, ужас и будущий Темный Властелин бежит прочь от взбесившейся феи-девственницы. Думаю, это войдет в местные байки. А может, даже песню споют. А то и не одну.

Заканчивается все, впрочем, как всегда, прозаично.

— Дорогу королю! Его Величество идет! Дорогу! — Меня сгребает за шкирку какой-то громила-стражник, Дамиан разворачивается и бросается меня спасать, я по инерции еще размахиваю лифчиком… Попадаю прямо по макушке Ромиону (а что, он же мелкий).

Ничтоже сумняшеся, Ромион вырывает у меня деталь суккубиного гардероба. Рассматривает, хмыкает. Делает стражнику знак меня отпустить, поворачивается к брату:

— Я же говорил, она узнает.

Дамиан заливается краской и бормочет: «Виола, это не то, что ты думаешь», — а Ромион тем временем снимает плащ, встав на цыпочки, укутывает им меня (плащ оказывается мне чуть ниже колен) и вежливо улыбается.

— Ваше Высочество, прошу в мою карету, — и уже Дамиану: — Брат, приведи себя в порядок. Я жду тебя не раньше чем через два часа.

Дамиан встречается со мной взглядом, я корчу рожицу и киваю, мол, все нормально, потом поговорим.

— Прошу, Ваше Высочество, — подталкивает меня к дверце Ромион. И уже внутри: — Здравствуй, Виола. Не могла бы ты в следующий раз появиться менее эффектно? — Карета трогается, меня вжимает в мягкое сиденье, а Ромион продолжает: — Мне пришлось отменить завтрак с эльфийским послом, потому что, цитирую капитана моей стражи: «Какая-то сумасшедшая фея носится по городу и зачаровывает честных жителей розовым медведем». — Он замолкает на мгновение, хмурится, глядя, как я усаживаю медведя на подушку рядом с собой. Вздыхает и тянется к нему. — Виола, у тебя совесть есть? Приносить магические артефакты из другого мира…

— Не тронь Самсона! — Я прижимаю медведя к себе. — Он невиновен! И вообще, никакой он не артефакт, а мой единственный плюшевый друг. И любит меня — в отличие от тебя, Твое Величество.

Ромион одаривает Самсона таким красноречивым взглядом, что я поскорее прижимаю голову медведя к своему боку.

— Самсон, никто нас здесь не любит!..

— О звезды, Виола, прекрати! — вздыхает Ромион. — Лучше расскажи, как так получилось, что ты разгуливаешь по улицам моей столицы в непотребном виде? Даже Дамиан после своих экспериментов на такое не способен.

Я вздыхаю еще горше.

— Нормальная у меня пижама. Тебе слоники не нравятся?.. Ромион, мне-то откуда знать? Спроси мою маму, почему она с утра пораньше портал прислала и не предупредила, что следует хотя бы нормально одеться? Я думала, окажусь в моей старой спальне… Кстати, а что там с моим домом? В смысле, с домом Роз?

Ромион хмуро глядит на меня. Недоволен, вечно он всем недоволен!

— Поскольку выяснилось, что король Кремании этот особняк никогда не покупал, а счет за его обслуживание приходит в мое казначейство благодаря моей дорогой и, к несчастью, все еще живой мачехе… Виола, дешевле будет тебе жить во дворце.

— То есть дешевле? А если… если я не хочу жить во дворце? Ромион, тебе что, для меня дом жалко? После всего, что я сделала?.. Ромион, ты знаешь, что жадность с людьми творит?

— Я знаю, что творит расточительство короля с его подданными. Особенно бедными подданными, — парирует Ромион, хмурясь еще сильнее. — Виола, ты не могла бы перестать это делать?

— А что я делаю?

— Зачаровываешь меня. И с каждой минутой все сильнее. — Ромион действительно выглядит так, будто ему приходится сейчас бежать вместо лошадей. Даже капелька пота по виску стекает. — Пожалуйста, прекрати. Это низко — выпрашивать у меня обратно тот особняк таким способом.

— Выпрашивать? — ахаю я. — Да я ничего не делаю! Ромион, думать обо мне так — вот это низко! Послушай, я не знаю, что происходит, но я тебя не зачаровываю, я и колдовать-то толком не умею!

— А… ясно, — выдыхает минуту спустя Ромион и с видимым усилием отрывает взгляд от меня. — Королева, твоя мать, не показала тебе, как держать свою магию под контролем?

— Нет… А зачем? Какая магия, Ромион, я же правда ничего не делаю!

— Я сегодня же выскажу официальную ноту протеста Садам, — бормочет Ромион. — Виола, умоляю, отвернись. Звезды, как мой брат это терпит?..

Так мы и едем до дворца в мертвой тишине, старательно глядя в разные стороны. И атмосфера в карете такая, что стоит не так вздохнуть, как между нами заискрит. Все-таки Ромион неисправим…

У парадного подъезда — того самого, где нас всего-то месяц назад встречали сиернские придворные, ужасаясь моему уродству и сочувствуя Ромиону, наша карета останавливается, Ромион приказывает (именно приказывает — королевский титул на него плохо влияет) мне оставаться в карете и громко требует к себе придворного мага.

Придворный маг еще молод — для мага, я имею в виду. Или я просто жертва стереотипа, что придворные маги все, как Мерлин, старики? Этому волшебнику на вид лет тридцать, и все равно очень забавно выглядит, когда он кланяется маленькому юному Ромиону и взволнованно интересуется, что происходит.

— Сделай с ней что-нибудь! — вместо ответа выдыхает Ромион, неприлично указывая на меня пальцем.

Маг встречается со мной взглядом и бледнеет, как будто я не девушка, а какой-то… волколак! И только что съела его бабушку.

— Ваше Величество, может быть, вы просто вывезете ее за пределы Сиерны…

Я давлюсь воздухом. Этот колдун что, только что вежливо предложил Ромиону выкинуть меня за границу его страны?

Ромион вздыхает еще горше.

— Я не могу, это наследница Зачарованных Садов, — «а то бы выкинул» невысказанное повисает в воздухе.

— Да я сама уйду! — обиженно восклицаю я и, подхватив мишку, пытаюсь выбраться из кареты, но Ромион с магом встают в проходе грудью.

— Виола, не смей!

— Ваше Высочество, подождите, прошу вас… Минутку… Еще немного. — Колдун чарует, я с подозрением за ним слежу… Но в лягушку вроде не превращаюсь. Зато Ромион вдруг выдыхает, как будто снял с себя всю тяжесть мира.

— Звезды…

— Я запечатал… Ее Высочество… — задыхаясь, как после пробежки, говорит придворный маг.

— Надолго? — с надеждой интересуется Ромион, но маг качает головой:

— Часа на три, не больше.

— Я сейчас же вызываю королеву Садов! — бледнеет Ромион.

— Эй, а может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит?

Но Ромион себе не изменяет. Он торопливо отдает приказы, сдает меня с рук на руки армии горничных, которые несут меня в то, что здесь называется «гостевыми апартаментами», а по сути — дом в доме, в смысле, во дворце. Одна купальня чего стоит!

Где-то на периферии маячит придворный маг, но больше никаких мужчин — только горничные. Уносят моего Самсона, снимают с меня пижаму, облачают в утреннее платье, пытаются прибрать мои волосы… И когда терпеть это у меня сил больше нет, дурдом наконец прекращается — с приходом мамы.

Она вплывает в купальню, точно на облаке — из летних терпких ароматов. Розой всегда пахнет моя сестра, фиалкой, если верить Дамиану, — я, а вот мама — это всегда цветочная смесь, терпкая и требовательная. В детстве я представляла, что это золотая пыльца вокруг мамы — облако. И до сих пор мне так кажется — неудивительно, ведь мама теперь носит все золотое. Я не знаю названия ткани, из которой сшито ее платье, но это что-то цветочное. В смысле, если взять лепесток той же розы и приложить к маминому платью да покрасить в золотой, будет не отличить от той ткани.

Всегда красивая, моя миниатюрная мама теперь держит себя как истинная королева. Горничные перед ней расступаются, приседая в реверансах, словно заранее знали, что королева фей придет навестить дочь.

Я же смотрю на нее и вижу, что теперь, когда проклятие снято, я действительно очень на нее похожа. Волосы, фигура — возможно, у всех фей такие. Но вот черты лица — мы кажемся сестрами теперь, точно так же, как когда-то мама с бабушкой казались сестрами мне. Просто одна чуть-чуть старше — видно по взгляду. Мудрее, быть может?

Это было лет десять назад. Интересно посмотреть на бабушку сейчас… Ха. Сдается мне, скоро так и так ее увижу.

Мама прогоняет служанок и сама принимается за мной ухаживать… Дамиан как-то заметил, что я странно говорю о матери — о крестной ведьме и то теплее. Ему есть чему удивляться — у него, рассказывают, была нормальная, обычная мать. А я уже лет десять знаю: моя мама — наследница (а теперь и вовсе королева) и титул важнее, чем дочь. Дочери. Так или иначе, меня никогда это не удивляло: сложно удивляться обычаям фей, побывав в их Садах. Я и не удивляюсь — ни тому, что мама все-таки бросила папу, и даже ни тому, что отца Роз она точно так же бросила, как и саму Роз. Для фей это нормально: наследница обязана родить дочь… И забрать ее, когда та вырастет достаточно, чтобы ее магия пробудилась. Обычно это происходит в двенадцать, но я была проклята, а Роз так и осталась феей лишь наполовину. Это я тоже приняла как данность: хоть Роз и казалась мне истинной феей, до уровня мамы она никогда не дотягивала. Не такая красивая и без… всего этого. Флера. Пыльцы. Всего, что делает фею феей. Не знаю, мне пока сложно это объяснить, но я уже чувствую.

Сейчас, выходит, мое время пришло — этого я и боялась, когда говорила Габриэлю: я была в Садах и знаю, что там могут сделать с человеком. Со мной. Я не фея в душе, мне будет сложно. Наверное, мама это тоже чувствует: она долго стоит за моей спиной, глядя через мое плечо в зеркало. У нее тоже темно-синие, почти фиолетовые глаза, но взгляд сейчас грустный. Она знает, что меня ждет. Она сама через это прошла.

Я же говорила, что сказка сказкой — а жить в этом мире… Не знаю, может быть, принцессой это было бы замечательно. Но не постоянно, не всегда. И не феей. Не мне.

— Я научу тебя, как дать понять мужчинам, чтобы они тебя не тревожили, — говорит мама наконец. Она не говорит: «Я научу тебя, как стать незаметной». Или: «Как вернуть все, как было прежде». Мы обе знаем, что это невозможно.

Мама маленькая, меньше меня. Может быть, даже меньше Ромиона. И ее голос — он не человеческий, он тоньше. Нотки этого «нечеловеческого» я слышу последний месяц и у себя, когда говорю.

— Было бы проще, если бы твой отец дал увезти тебя, когда тебе исполнилось шесть.

Да, как раз тогда, когда я уяснила, что уродлива днем. И побывала в Зачарованных Садах — один-единственный раз. Меня там жалели. А если бы мама правда увезла меня тогда от папы навсегда — я бы стала парией среди фей. Одно дело терпеть неуклюжую уродину неделю, ну, две. Но годы? Легкомысленные феи столько ждать не могут.

Мама оглядывает приготовленные для меня платья и морщится. Протягивает руку — и ей на ладонь падает такая же «цветочная» ткань, из которой сделано ее платье.

— Фиалка, — глядя на меня, говорит мама. — Фиалка всегда будет твоим счастливым цветком. Повернись.

Ткань окутывает, превращаясь в громадную перевернутую фиалку. Пять темно-синих, под цвет моих глаз, лепестков расходятся от бедер, а лиф украшают все те же фиалки, только темнее и с ребристыми, точно рюш, краями.

— Хорошо, — решает мама. — Но вот еще…

«Еще» венок из фиалок ложится на мою голову — просто, но изысканно. Маленькая корона.

А я только малодушно радуюсь, что эти цветы молчат. Но Роз как-то говорила, что фиалки вообще неразговорчивы…

— Никому не позволяй заплетать тебе волосы, — предупреждает мама. — Они должны быть распущены. Так ты сильнее.

— Но они же мешаются…

— Потерпишь.

Моя мама, королева, легкомысленно относится к моим жалобам давным-давно. Наверное, ей так проще. Так проще и мне: до недавнего времени она совсем не лезла в мою жизнь.

Но я всегда знаю, если мне действительно, по-настоящему нужна будет помощь, мама сделает все, чтобы помочь. А еще — на самом деле под этим флером, и легкомыслием, и забывчивостью (она давно уже не поздравляет меня с днем рождения и с Новым годом тоже) мама все та же прекрасная, милая женщина-видение из моих детских снов, певшая мне колыбельную. Просто — незнакомка. Как и я для нее.

— Миледи… — Ромион, видно, решил, что раз с эльфийским послом завтрак не задался, так стоит наверстать его с королевой фей. Во всяком случае, нас ждет накрытый стол в столовой через три комнаты от купальни. Богато и изысканно: золото, тончайший фарфор, серебро и хрусталь… — Позвольте пригласить вас…

Они все-таки с мамой одного роста, с усмешкой замечаю я, садясь за стол. Ох, да что ж это — Ромион превзошел себя: он не только раздает нам обеим комплименты, он еще и приказал положить по десять вилок вокруг наших тарелок. Зачем? Даже отец Роз подобным излишеством не страдает…

Но мама, конечно, знает, как и когда пользоваться каждым прибором — чего не скажешь обо мне. Понятия не имею, кто как, а я все еще чувствую себя как красивая дылда, нарядившаяся в цветок. В общем, не в своей тарелке.

Хорошо хоть в разговоре участвовать не приходится: мама с Ромионом обсуждают какой-то экспорт, отчего мама нехорошо щурится, а Ромион краснеет, но продолжает любезничать. Я же гоняю по тарелке листик салата… Пока эта идиллия не разбивается с грохотом — от открывшейся двери.

Все еще слегка помятый, с перевязанными запястьями, в комнату влетает (именно так) Дамиан.

— Полдворца вас найти не мог!

Ромион тут же встает, делая Дамиану знаки вести себя прилично.

— Ваше Величество, могу я представить моего брата?..

Дамиан кланяется, не отрывая восторженного взгляда от меня. Я облегченно улыбаюсь. Вот кто меня спасет!..

— Конечно, я знаю человека, расколдовавшего мою Виолу, — сдержанно говорит мама, подавая Дамиану руку для поцелуя.

— Мам, — начинаю я, — вообще-то мы с Дамианом любим друг друга и… — «и ты могла бы быть с ним потеплее», но этого я сказать не успеваю.

— Помолчи, Виола.

Я обиженно замолкаю, а Дамиан — ура! — садится рядом со мной. И тут же шепчет:

— Виола, ты прекрасна!

— Я тут чуть не умерла от скуки, — шепчу я в ответ. — Слушай, сколько обычно длятся эти завтраки? Я хочу отсюда сбежать. — Тут Ромион больно пинает меня под столом, и я понимаю, что еще чуть-чуть придется потерпеть.

Дамиан вздыхает, но тут же снова улыбается.

— Виола, насчет той суккубы…

— А, успокойся, все я понимаю, — тоже улыбаюсь я. — Весело же было, нет? Кстати, что там с кровью? Мне кажется, твои… ну, остальные в этой общаге тебя боятся. Ты уже не первый раз…

— Виола.

Я поднимаю взгляд на маму.

— Я только что говорила Его Величеству, что эти апартаменты прекрасны.

— Я ему тоже кое-что скажу, когда ты уйдешь, — бурчу я, но так, что Ромион слышит. И снова пинается.

— Виола, — щурится мама, — я также сказала, что твой портал должен был открыться в Ниммерии, а вовсе не здесь.

— Это где? — Да, с картой этого мира у меня до сих пор проблемы.

— Зачем в Ниммерии? — в унисон мне спрашивает Дамиан, получает свою порцию «того взгляда» от мамы. И от брата тоже — дотянуться до него ногой Ромион не может.

Мама изящно отставляет кубок с нетронутым вином и смотрит только на меня.

— Ты должна мне помочь.

Хм, как-то не так я представляла тот момент, когда мама попросит меня о помощи… Хорошо, я никак этот момент не представляла. Он невозможен.

— Ты уже доказала, что можешь работать со смертельными проклятиями. — Мама взглядом показывает на Ромиона. — Теперь я хочу убедиться, что ты также можешь выполнять роль доброй волшебницы.

Я тоже на всякий случай отставляю в сторону бокал с соком. Поперхнуться сейчас будет… невежливо.

— Кого?

— Виола, ты, конечно, знаешь, чем занимаются феи, — ледяным голосом говорит мама, пронзая меня взглядом.

— Откуда? — фыркаю я. — Я думала, вы с цветка на цветок летаете.

— Целый день? — Невероятно, но мамин голос стал еще холоднее.

— Именно.

— Ваше Величество, — неожиданно приходит мне на помощь Ромион, — но роль доброй волшебницы ведь исполняют только рабочие феи.

Рабочие… феи? Такие действительно существуют?

А потом я вспоминаю фей из «Спящей красавицы», и у меня появляется неприятное подозрение… Мне же не нужно ехать на крестины? Нет? Не нужно? Ненавижу младенцев!

Мама, тем временем ответив Ромиону, что феи работают все — независимо от титула, снова смотрит на меня.

— Виола, ты должна помочь принцу Ниммерии.

Ромион хмыкает, а Дамиан замирает, крепко сжимая рукоять ножа.

— И как я должна ему помочь?

Мама пожимает плечами:

— В этом и испытание. Фея всегда знает сама, как помочь. Это наша работа.

— Мама…

— Дочь!

— Ваше Величество, давайте я покажу вам наши сады! Уверен, они вам понравятся! — объявляет Ромион, вставая.

— Благодарю, — холодно откликается мама. — Вы посмотрите их сами. И прихватите с собой, пожалуйста, вашего брата. Я должна поговорить с Виолой. Если это возможно, наедине.

Ромион краснеет, но за плечо выдергивает Дамиана из-за стола.

— Мама! — выдыхаю я. — Это же мои друзья, как ты можешь!..

— Виола, веди себя прилично!

— А ты… — Но я ловлю взгляд Ромиона, и он советует мне заткнуться. Неожиданно даже для самой себя я так и поступаю. Но внутри все горит от возмущения!

Мама словно ничего не замечает. Или замечает, но ее это не заботит? За Ромионом и Дамианом закрывается дверь, а мама спокойно пробует сладкие карамельные шарики с разноцветной обсыпкой и жмурится от удовольствия. А я машинально отмечаю, что действительно все феи любят сладкое в той или иной степени. Наверное, поэтому на столе столько разновидностей десерта. Ромион хочет задобрить королеву фей.

— Виола, этот мальчик, Дамиан…

— Что? — слишком резко спрашиваю я, но мама будто не замечает моей злости.

— Ты любишь его?

Я ошеломленно смотрю на нее, а мама изящно накалывает на десертную вилочку очередной карамельный шарик.

— Темный Властелин не пара фее. Тем более фее королевских кровей.

— Да идите вы со своей кровью в… — На этот раз мы с мамой встречаемся взглядом. Я была права: все она замечала, просто успешно делала вид, что ничего не происходит. Маска. Кукла.

Я не хочу такой быть!

— Да!

— Жаль.

— Виола…

— Я его люблю. Он любит меня. Что еще нужно?

Мама смеется в ответ — так обидно, что меня аж перекашивает. В сердцах я отбрасываю вилку, она звенит по тарелке… А мама неожиданно оказывается рядом — ее руки на моих плечах, ее губы у моего уха.

— Фиалочка моя, я знаю, что ты сейчас думаешь. Не надо, не смотри на меня так. Я все-все знаю. Меня тоже увезли прочь из места, которое я считала домом. Потом мне не дали выйти замуж по любви — и знаешь, я была этому рада, потому что любовь любовью, но все прошло, а быть королевой лучше, чем третьей по счету принцессой. Разве нет?

— Мам, о чем ты?..

— Виола, цветочек мой, я скажу тебе только один раз: я всегда тебе помогу, ты это знаешь. Но если этот твой мальчик разобьет тебе сердце, я буду бессильна его склеить. И да, я знаю, что тебе сейчас плохо, ты запуталась и боишься Садов, которые уже давно должны были стать твоим домом. И еще я знаю, что ничего не могу сделать, чтобы тебе было легче: ты уже взрослая девочка и сама должна справиться. Понимаешь?

— Понимаю, мамочка. Я с шести лет взрослая, — едко добавляю я.

Мама поворачивает мою голову за подбородок, заставляет смотреть себе в глаза.

— Поймешь. Я только прошу: веди себя прилично. Тебе же будет хуже, если ты испортишь себе репутацию — как это сделала твоя сестра.

— Мам, Роз — еще и твоя дочь!..

— Да, поэтому ей я тоже помогу. И ее супругу. Но это не значит, что я одобряю ее поведение и выбор.

— А мне плевать, одобряешь ли ты мой выбор. — Я повожу плечом, и мамины руки падают, отпускают меня.

— Виола…

— Не хочу быть такой, как ты! — бросаю я и гордо оставляю маму одну.

Мне стыдно, капельку, но стыдно. Я сорвалась, не сдержалась: не стоило говорить с мамой так резко. Но и ей не стоило… Раз уж я взрослая, пусть не вмешивается!

Ага, а когда она будет нужна — то да, пусть вмешается, тогда можно. Какое-то двуличие получается.

Самой противно.

Ни садов, ни Ромиона с Дамианом я не нахожу — зато меня вдруг находит придворный маг. Видимо, ему тоже нечего делать, раз он вдруг решает устроить мне экскурсию по дворцу. И ведь устраивает, с подробной историей каждого встречного портрета. Я украдкой зеваю от скуки, по большей части пропуская его монотонный голос мимо ушей. И кажется, мы оба радуемся, когда на очередной галерее встречаем Ромиона, и тот подает мне руку, кивая магу, чтобы исчез. Тот и исчезает — торопливо, правда, не в клубах дыма и даже не растворяясь в воздухе. Просто сбегает. Но и ладно, и так сойдет.

— Пойдем, хоть тебя отведу в сад, — вздыхает Ромион.

— Что, мама и тебе настроение испортила?

Ромион усмехается, но молчит.

— Что ей от меня хоть надо?

— После обеда ты отправишься порталом в Ниммерию, в лавку цветочной торговки, представишься… чьей-нибудь дочерью — придумаешь. А там сориентируешься по ситуации, — монотонно, как до этого его маг, объясняет Ромион.

— Класс! — хмыкаю я. — Пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что.

Ромион через силу улыбается:

— Виола, но твоя мать права: феи действительно инстинктивно знают, что…

— Ромион, посмотри на меня и скажи: ну какая из меня фея?

Ромион действительно окидывает меня внимательным взглядом и честно отвечает:

— Как из меня демонолог. Ладно, если хочешь, я напишу в Ниммерию…

— Сама справлюсь, — бурчу я. И тут же спохватываюсь: — Но спасибо. И извини за то, что там утром случилось. Я ничего не поняла…

— С порталом? Никто не понял. Королева…

— Нет, я про толпу мужчин, которые почему-то решили признаться мне в любви.

Ромион наконец-то улыбается.

— Виола, ты фея… Это нормально. Это твои чары, королева сейчас их скрыла, но это временно. И… привыкай. Ты сильная фея.

— Прелесть. А ты помнишь, я же жабой была. Месяц назад.

Ромион смотрит на меня, наклонив голову набок.

— Звезды, какое счастье, что я на тебе не женился.

— В смысле?!

— Ты была бы ужасной королевой, Виола. Не знаю, чего хочет твоя уважаемая мать, но если она ждет от тебя покорности, то…

— …долго будет ждать, — заканчиваю я, и мы смеемся.

Ромион подводит меня к смутно знакомой беседке — а не тут ли он признавался, что обвел меня вокруг пальца с любовью и волшебным поцелуем?..

— Виола, на самом деле я хотел поговорить с тобой о другом.

— Дай угадаю. О Дамиане? — усмехаюсь я, садясь на скамейку. Ромион усаживается напротив — мы же собеседники, а не любовники. А не так давно он в похожей беседке сидел рядом, сжимал мою руку и говорил, что я удивительна…

А потом сказал, что все это была ложь.

И после этого я все еще его не возненавидела.

Наверное, роль доброй волшебницы и впрямь мне подойдет.

— Да, о нем. Как ты узнала? — сконфуженно смеется Ромион.

— А о ком же еще? Единственный раз, когда ты хотел со мной о чем-то серьезно поговорить, разговор шел о Дамиане. Исключая тот момент, когда ты признался, что вскружил мне голову из чисто практических целей.

— И я извинился, — напоминает Ромион. — Виола, я серьезно. Дамиан меня беспокоит. И раз уж ты пока здесь — я специально отправил его в Астрал, чтобы мы с тобой могли спокойно поговорить.

— Угу. А потом он снова закатит мне сцену ревности.

Ромион хмурится:

— Ты тоже это заметила? Он стал нервный последнее время. Жалуется мне на всех подряд. На меня тоже жалуется. На тебя. Говорит, что ты его не любишь.

— Что, прямо так и говорит?

— Прямо так — когда я напоил его зельем правды. Я верю этому зелью, Виола, я сам его готовил. Дамиан хороший демонолог, но не зельевар. И я считаю, что проблема в тебе.

— А я-то тут при чем? Я тоже зелья варить не умею.

— Виола, ты меня отлично понимаешь. В чем дело? Почему ты не вышла за Дамиана на церемонии, месяц назад? Мы с ним все обговорили, и ты должна была…

— Ничего я не должна! Вы обговорили, устроили фарс, а потом жалуетесь, что я играю не по правилам? Девушку нельзя насильно тащить под венец, Ромион. А если уж тащишь, не удивляйся, что она скажет «нет» в неподходящий момент.

Ромион поднимает бровь — недоверчиво:

— Но ты же его любишь. Ты же любишь моего брата — в чем тогда дело?

— Люблю. Но это же не повод выходить замуж. — Ромион смеется, и я строю ему рожицу. — Ромион, мне еще нет семнадцати. В моем мире я еще даже не совершеннолетняя. Замуж? И не смейся!

— Тогда поговори с Дамианом и объясни ему это. Мой брат сомневается — а когда он сомневается, он становится… неприятным.

— А тебе же нужен хороший слуга, — передразниваю я.

— Мне нужен здоровый брат. Ну и здоровое королевство бы не помешало, — с улыбкой добавляет Ромион. — Знаешь, несчастный демонолог способен на многое.

— Угу… Слушай, а вот с высоты своего опыта общения с женщинами, — Ромион начинает ехидно улыбаться, но я продолжаю: — скажи, почему Дамиан ведет себя со мной… так? И для справки: я пыталась спросить его об этом, но он не понял.

— Я тоже не понял, — веселится Ромион. — Так — как?

— Как будто я хрустальная. И обязательно разобьюсь, если он вовремя не подставит мне плечо. Нет, меня это устраивает, но я все-таки взрослая, самостоятельная…

— У вас там все такие? — перебивает Ромион.

— Что?

— У вас, в твоем мире, все девчонки такие? Взрослые и самостоятельные.

— Ну… большинство.

— Кошмар.

— Ромион!

Он смеется, потом смотрит на меня и качает головой:

— Виола… радуйся. Да, мой брат может перегнуть палку, но он любит тебя, ему простительно.

— Да, но даже ты, когда ухаживал за мной…

— Виола, маленькая поправка: я тебя не любил. А Дамиан любит. Он умеет любить, и, как видишь, у него это очень… самозабвенно получается. К тому же наш отец вел себя так же. С его матерью, конечно. С матерью Дамиана. А она, знаешь, тоже была не хрустальная: пастушки хрустальными не бывают в отличие от принцесс. Это моя мать постоянно падала в обморок, а мать Дамиана норовила встретить короля хворостиной. Никакого воспитания. Как и у тебя.

— Угу. То есть это все нормально… — Я пропускаю оскорбление мимо ушей. Это же Ромион, в конце концов. Он всегда такой.

— Смотря что считать нормальным, — пожимает плечами Ромион. — Но, Виола, давай решим этот вопрос раз и навсегда. Если ты моего брата обидишь — я буду мстить.

— Чего? Это ты на что… на что намекаешь?

— Ты сегодня с этой суккубой только дурачилась. Но Дамиан, если ты полюбишь другого, сойдет с ума. Мне не нужен сошедший с ума демонолог. Поэтому разберись в себе поскорее и выйди за моего брата замуж, как порядочная принц…

— Да ты!.. Да с чего ты взял!.. А может, я буду любить его вечно?!

Ромион смотрит на меня с таким скептицизмом, что… Ах да, он же считает, что вечной любви не бывает, а его брат — злостное исключение.

— Виола… Ты фея. Ты не можешь любить вечно.

В ответ я кидаю в него диванной подушкой. А заслужил.

После обеда меня снова заставляют переодеться — на этот раз очень просто, в коричневое мешковатое платье, да еще и черный жесткий плащ сверху. И отправляют порталом в эту самую Ниммерию.

Разницы я вот так сразу и не замечаю — но как по мне, половина этих сказочных королевств похожи друг на друга как две капли воды. Или я просто не приглядываюсь?

Портал на этот раз открывается удобно — цветочная лавка появляется за поворотом. Я вхожу, вижу торговку, встречаюсь с ней взглядом… Усталая женщина лет сорока улыбается мне в ответ и просит помочь с вазоном.

В общем, часа два мы просто работаем, изредка прерываясь на не очень частых покупателей. И только потом женщина интересуется, кто я.

Я перевожу дух — тоже устала. А цветочница тем временем предполагает:

— Ты, наверное, работы пришла просить, да, девочка? Тебя родители отправили?

— Ага. Мама. Послала так, что попробуй не пойди, — хмуро отзываюсь я.

— А кто ты, девочка? — снова интересуется цветочница.

— Я, госпожа, фея, — честно отвечаю я. — А отправила меня мама, она же королева фей. Рассказывайте, какая у вас проблема — мне сказали по ситуации сориентироваться.

Цветочница изумленно смотрит на меня, а потом смеется.

Еще через час мне удается убедить ее, что я правда фея (цветы под моим прикосновением оживают) и я действительно здесь, чтобы помочь. Тогда цветочница жалуется: оказывается, у нее украли дочь. И не кто-нибудь, а местный принц. Которому я вроде бы и должна была помочь… Нет?

Что-то я запуталась.

— Ага, — говорю я. — То есть вашу… Бэтси надо просто вернуть, да?

Цветочница вытирает слезы грязным кружевным фартуком и смотрит на меня с надеждой.

— Ясно. Тогда скажите дорогу до дворца. А то я заблужусь. И там есть что-то вроде приемных часов?.. А то вломлюсь, как какая-нибудь деревенщина, не вовремя, мама опять расстроится, — мстительно добавляю я.

— Что ты?! — пугается цветочница. — Нельзя тебе во дворец!

Причину, почему нельзя, и как я спасу эту Бэтси, которая во дворце, не приближаясь к этому самому дворцу, мы как раз выясняем, когда в дверь требовательно стучат. Кажется, даже ногами. Цветочница бледнеет, но спешит открыть — а потом меня в рекордные сроки хватают, толкают в карету и снова куда-то везут.

Как оказывается, во дворец.

И здесь — ну просто проклятие какое-то! — меня снова запихивают в купальню, переодевают, пытаются справиться с моими волосами… Потом, надушенную и умытую, сдают на руки какому-то старикашке, похожему на унылого бульдога. Тот скептично меня оглядывает, причмокивает, но вроде бы остается доволен. И уже он ведет меня в какую-то маленькую комнатку, приказывает сидеть тихо… И приникает к двум дырочкам в стене.

Я честно сижу тихо целую минуту, потом подхожу и отвоевываю себе одну из дырочек. Старик пыхтит, обзывается «крестьянкой» и «невоспитанной девчонкой», но все-таки сдает позиции. Теперь мы смотрим вместе.

Я уже предвкушаю, что узнаю много нового об интимной жизни ниммерийских королевских особ, но вошедший в комнату — спальню вроде бы, хотя кровать я не вижу, зато громадное зеркало на стене и кресло рядом очень намекают, что это или спальня, или гардеробная; правда, для второй мало шкафов. Так вот, вошедший юноша (принц, наверное?) ничего такого не делает — он просто становится перед зеркалом, смутно знакомым жестом откидывает челку со лба… И торжественно спрашивает, кто самая красивая дева в его королевстве.

Зеркало отвечает. Точнее, показывает. Меня.

Кажется, я неприлично выражаюсь, но именно в этот момент старик хватает меня за руку и выталкивает в комнату через потайную дверь.

— Ах, советник! — восклицает юноша, даже не поворачиваясь к нам. — Вы как всегда быстры! И именно эта девушка… Благодарю вас, благодарю…

Старик кланяется, пытается заставить и меня присесть в реверансе, но я вырываюсь. В итоге он бормочет что-то сердитое про невоспитанных девчонок и так, в поклоне, уходит.

— Милая красавица, — смеется юноша, — надеюсь, ты не откажешься скрасить мне этот вечер?

И оборачивается.

Я неприлично фыркаю. А потом улыбаюсь. До ушей. Кажется, юноша тоже чувствует, замечает во мне что-то знакомое, потому что удивленно отступает к зеркалу (в котором почему-то не отражается).

И я вспоминаю моего (точнее, тогда еще Роз) одноклассника-хулигана, который смеялся над моей лягушачьей внешностью и предлагал мне свидание, чтобы я стала еще одной принцессой в его коллекции. Ах да, и Дамиан еще с ним постоянно дрался.

— Ну конечно, не откажусь. Я вся твоя, если моей зеленой сыпи не испугаешься. Кстати, привет, Вейл.

Глава 3, В КОТОРОЙ Я ПОПАААЮ НА БАЛ ЗЛОАЕЕВ, СНИМАЮ ПРОКЛЯТИЕ ДЕМОНА И ПРОВАЛИВАЮ СВОЕ ПЕРВОЕ ЗАААНИЕ

— Я в замешательстве, моя дорогая, — удивленно поднимает брови Вейл. Брови на его оливковой коже словно выведены углем, и каждое движение выверено до мелочей — даже такой простой жест изумления. Неужели все это только для того, чтобы очаровать очередную «гостью»? Он же не всегда такой… совершенно-соблазнительный. Ха, да в школе он просто хулиган! — Мне кажется… Нет, я уверен, что запомнил бы, имей я удовольствие познакомиться с такой красавицей раньше.

Рядом с ним так и хочется сделать что-нибудь грубое или неприличное — рожицу состроить, например. Как-то разбить эту совершенную картинку «Очаровательный мальчик ухаживает за девушкой в замешательстве». Господи, это просто ненормально! Как будто мы на сцене.

Как будто за нами подсматривают…

Но рядом же больше никого нет.

Выдохнув, я отбрасываю эти мысли — кажется, я просто становлюсь параноиком. Это все Ромион, надо с ним поменьше общаться. Его мнительность заразительна.

— Я тоже в замешательстве. Раньше ты приглашал послушать соловьев в лунную рощу, а не тащил насильно во дворец. — Случайно бросаю взгляд Вейлу через плечо и с изумлением понимаю, что в зеркале тоже не отражаюсь. — Эм-м-м, по-моему, с ним что-то не так. С твоим зеркалом.

Вейл удивленно моргает, потом открывает рот… И тут же становится похожим на загнанного в угол хорька. Вот это уже нормально, привычно — он так всегда выглядит, когда у доски, в смысле, у зеркала отвечает. Так что я улыбаюсь с облегчением и спешу заметить:

— В Сиерне есть очень хороший специалист по зеркалам — королева Изабелла. То есть бывшая королева, но на ее знания о волшебных зеркалах это не отразилось. Она точно может твое починить. — Тут я вспоминаю, как «специалист» отреагировала на то зеркало, в котором на вопрос «кто краше всех» появилась заколдованная я… Может, не стоило королеву так расхваливать? Да и вообще, что я несу?..

Так что я сконфуженно замолкаю и принимаюсь оглядываться. Взгляд приковывает только окно — оно здесь большое, не зашторенное, и закат в нем сейчас догорает очень красиво. А еще я вижу шпили других дворцовых башен. И отстраненно отмечаю, что — ну вдруг — через окно сбежать не получится. Если только внизу нет удобного карниза.

Надо проверить.

— Сдаюсь, — останавливает меня Вейл. — Красавица, ты кто?

Красавица? А жабой совсем недавно обзывал!

— Виола, — отвечаю я, чувствуя, что объяснения только начинаются.

Да, определенно: Вейл смотрит на меня уже без этих своих чарующих примочек вроде идеально изогнутой брови или улыбки, которой в Голливуде позавидуют. И совершенно точно не узнает.

Нет, это просто неприлично! Пусть узнает и удивится. Узнает и пожалеет, что такая вот красотка от него ускользнула. Узнает и…

Да что со мной такое? Какое мне дело, что этот… принц обо мне думает?..

Стоп-стоп-стоп. Что-то не так. Что-то совершенно точно не так с этим местом. Я здесь глупею. Катастрофически.

А может, я просто начала превращаться в фею и это — побочный эффект?

Нет, лучше думать, что дворец с Вейлом виноваты… Что? Снова всю вину на других сваливать?

Но я же говорю, тут что-то не так.

— У меня в школе нет ни одной знакомой Виолы, — говорит тем временем Вейл и задумчиво хмурится. — Да и как возможно, чтобы кто-то из моих одноклассниц вдруг оказался здесь? Все же знают…

Что? Что все знают? Мама, ты куда меня отправила?

Не могла же она послать меня туда, где мне грозит опасность, правда?

— Но ты мне кого-то напоминаешь, — продолжает Вейл, — особенно когда улыбаешься. — Он одаривает меня тяжелым взглядом. — Попробуем снова. Кто ты?

— Виола. Это мое настоящее имя. И да, мы познакомились в школе в Сиерне, только я тогда назвалась Розалиндой — так мою сестру зовут, — и еще я была зеленая и вообще напоминала лягушку… Ты уже вспомнил, или мне и дальше представляться?

Вейл снова открывает рот… И мгновение спустя начинает хохотать. Но даже смех звучит неестественно.

«Странно-странно-странно!» — колокольчиком звенит в голове тревожная мысль. И ей в унисон: «Опасность!»

Я отступаю к дивану у окна. А Вейл все смеется:

— Да… да ладно!.. Роз?.. Та жаба?..

— А это обидно, между прочим.

Но Вейл все никак не остановится — ровно до тех пор, пока я не кидаю в него диванной подушкой. Только тогда затихает — больше от удивления, по-моему.

Кажется, мама бы мной в этот момент не гордилась…

— Погоди, но Розалинда — человеческая принцесса, а ты… Звезды, да ты же фея! — выдыхает он вдруг и взволнованно тянет себя за прядь волос у виска. Наверное, нервная привычка.

Делаю последний шаг к дивану.

— Ну, фея. У меня что, на лице написано? — Я оглядываюсь на зеркало, но мое отражение в нем так и не появилось. — Я же говорю: в школе я назвалась именем сестры, потому что… надо было, в общем. А тут я теперь, хм, настоящая…

— И кто тебя расколдовал? — Вейл садится на подлокотник дивана, кивает мне, и, поколебавшись (Да в самом деле, что такое со мной? Это всего лишь мой одноклассник!), я сажусь на диванную подушку.

Вейл улыбается и с интересом экспериментатора вглядывается в мое лицо.

— Забавно, я слышал, невесту Ромиона зовут Виолой. Ту, что стала ею после Розалинды… Звезды, как же это запутанно!

— Именно, — натянуто улыбаюсь я. Мне с каждой минутой все страшнее, и хуже всего, что я не понимаю, чего боюсь. — Поэтому давай для экономии времени мы сделаем вид, что я тебе все объяснила, ты все понял и мы уже переходим к той части, в которой ты рассказываешь, почему ты… Послушай, ты правда находишь себе девчонок, спрашивая волшебное зеркало, кто всех прекрасней в твоей стране?

— Именно… — Вейл не видит в этом ничего смешного. Вместо этого он зачем-то подцепляет пальцем мою прядь и сжимает в руке. — Значит, Виола? — Он снова улыбается, и его совершенное очарование возвращается. В ответ у меня в голове прямо-таки грохочет сигнал тревоги. Но это же глупо — встать, развернуться и уйти… Или нет?

— Ты, конечно, любишь мед? — глубоким, чувственным голосом говорит вдруг Вейл. — Позволь предложить тебе медовые руле…

— Что ты делаешь с моими волосами? — Мой вопрос похож на вскрик. Или, скорее, на визг.

Идея сбежать — и даже через окно, и даже не посмотрев, есть там карниз или нет, — уже не кажется такой бредовой.

Наоборот, она мне с каждым мгновением все больше нравится.

А Вейл все наклоняется и наклоняется ко мне… слишком близко… и эта близость как будто лишает меня сил, приковывает к дивану, не дает двинуться. Уверена, Вейл это как-то чувствует, но продолжает:

— Ниммерия славится своими лугами, так что мед у нас на любой вкус… Тебе понравится… Фея…

— Ты знаешь… — Пытаясь сбросить с себя оцепенение, я отодвигаюсь, но Вейл тянется следом, сползает на подушки. Так мы «путешествуем» к другому подлокотнику, где я оказываюсь зажата между Вейлом, этим самым подлокотником и спинкой дивана. — Вообще-то… Я на самом деле… не очень люблю мед… И луга тоже… Вейл, что ты делаешь? Отпусти мои волосы!

Но он только берет меня за плечи, поворачивает к себе, и слабость усиливается. Дурея от нее, я поднимаю руку — на это у меня еще сил хватает — и прижимаю палец к губам Вейла, которые уже непозволительно близко.

— Прекрати сейчас же… И… имей в виду: у меня очень ревнивый парень. И он о-о-очень злой. Так что если тебе дорога жизнь…

— Это ты про бастарда, что ли? — удивляется Вейл и на мгновение отстраняется. Достаточно, чтобы мне стало легче.

— Да. — Я пытаюсь встать, но этот… ниммерийский принц меня так прижал к подлокотнику, что я могу только бесполезно дергаться. Как пришпиленная бабочка. — Его зовут Дамиан. Вейл, отпусти меня немедленно.

Но он только усмехается и снова тянется ко мне.

— Не сопротивляйся… фея… Поверь, оно того стоит…

Дальше я эту чепуху не слушаю — потому что нахожу рукой на столике сбоку подсвечник и, недолго думая, опускаю его Вейлу на голову. И пусть благодарит свои звезды за то, что свечи в нем не горели, а я не могла как следует размахнуться.

А потом смотрю — подальше, у окна (нет карниза!), — как он морщится, потирая ссадину у виска… Вспоминаю, что мама говорила помочь принцу… А не подсвечниками бить.

Это было бы очень по, хм, феевски — помочь парню, зацеловав его до невменяемого состояния, — успокаиваю я себя. А именно это с Вейлом бы случилось. Или со мной? У меня же до сих пор голова кружится.

— Не подходи! Или я… я буду защищаться! — предупреждаю, выставляя перед собой подсвечник, когда Вейл поднимается с колен.

— Виола, это не смешно! — огрызается он. — Сейчас пробьет полночь. — Я нервно оглядываюсь на часы — да ладно, уже? Нет, еще только десять. А Вейл продолжает: — И после полуночи без моего поцелуя ты умрешь, и у меня даже не будет надежды когда-нибудь тебя оживить.

Ага. Кажется, мы потихоньку приближаемся к той проблеме, из-за которой я здесь. Всего-то надо было разок двинуть парня подсвечником.

— А можно подробнее? Желательно с того места, где я должна умереть.

Вейл смотрит на меня — с подсвечником наперевес, — вздыхает, и уже не чарующе совершенный — обычный парень (хотя, признаю, внешность у него экзотическая) кивает в сторону неприметной дверцы:

— Идем, покажу.

… - Сначала я предупреждал каждую, чтобы она просто не заглядывала в эту комнату. Давал ключ и требовал, чтобы она им не пользовалась.

— Ну ты и садист.

Вейл смотрит на меня и вздыхает:

— Как скажешь — что бы это ни значило. Так вот, я давал ключ, а потом уезжал в школу. Девушки были довольны — я их из бедных в основном брал. Они жили во дворце, купались в роскоши — и всего-то за это нужно было не открывать дверь, к которой мой маг прикрепил это… проклятие. Но каждый раз, когда я возвращался — всегда, абсолютно всегда, даже когда я давал не тот ключ, — они уже были здесь. — Вейл грустно кивает на круглую залу без окон, пыльную и очень скромно украшенную деревянной резьбой на панелях у потолка… и полную хрустальных гробов. Их так много, что многие стоят друг на друге — в три ряда, а у порога уже растет четвертый. — Это было раньше. Сейчас проклятие стало еще сильнее: несчастной красавице удается продержаться со мной только до полуночи, а потом, если я ее не поцелую, у меня на руках остается ее тело. А если поцелую, то — вот, — он снова указывает на гробы.

— Печально. — На мгновение мне становится любопытно: он всех этих красавиц только целовал или… Настолько любопытно, что я даже собираюсь спросить. А потом встречаюсь с Вейлом взглядом и понимаю, что нет, мне неинтересно. Совсем.

И глаза его черные, как угольки на лице, мне не нравятся!

Совсем.

Кажется, это снова начинается: его очарование.

Я дышу глубже и пытаюсь себя отвлечь. А в голове бьется мысль: утром я на мужчин так же действовала? Хотя нет, они все очень живенько мне в любви признавались, а не соловели штабелями мне под ноги.

— Послушай, а в школе… — «у тебя есть такая же комнатка?» я спросить не успеваю, Вейл перебивает:

— А в школе проклятие не действует. Собственно, оно нигде не действует, кроме Ниммерии. И да, я знаю, что ты сейчас скажешь — я бы сбежал отсюда уже давно, но моя мама — вон она, кстати, в первом ряду лежит… И не надо на меня так смотреть, она просто поцеловала меня на ночь! А потом, — голос Вейла вздрагивает, и я против воли смотрю на пыльный гроб. — Вот поэтому я вынужден постоянно возвращаться в этот опостылевший дворец. Теперь и вовсе каждый вечер — подписывать горы бумаг, танцевать на балах, выбирать себе очередную… жертву и…

— А зеркало прилагалось к проклятию? — перебиваю я.

— Да. Оно появилось в первую же ночь. — Вейл поднимает с пола мой подсвечник и, размахнувшись, бросает. Я вздрагиваю, но… ничего не происходит. Осколки зеркала не брызжут, звона нет — ничего. Как висело, так и висит. Кстати, комната в нем тоже не отражается.

— Не бьется, как видишь, — отмечает Вейл. Потом смотрит на меня. — Твоя очередь. Что ты забыла в моем королевстве, фея? Ни одна красавица в здравом уме в Ниммерию не сунется, все знают про проклятие.

— Я не знала. Вейл, по-хорошему предупреждаю, не подходи ко мне близко. — Я на всякий случай отступаю к двери потайной комнатки. Оказаться зажатой меж этих гробов… Нет уж.

— Виола! — Вейл улыбается. Хищно. — Поверь мне, я хорошо целуюсь. У меня было столько девушек, что и не сосчитать.

— Угу, — отступаю за порог. — И каждая тебе говорила, что ты хорошо целуешься? Мне жаль тебя разочаровывать, но по крайней мере половина твоих… девушек просто не могла пошевелиться, когда ты… Вейл, я сказала: не подходи!

— Во-первых, — плевать он хотел на мои предупреждения, — в школе проклятие не действует и ни одна из моих спутниц не жаловалась. А во-вторых… Ты что, правда так хочешь умереть? Сильнее, чем всего лишь со мной поцеловаться?

— Мне сестра говорила, что со «всего лишь» все только начинается, — бурчу я. — Вейл, я не собираюсь умирать. Я фея, и вообще-то предполагается, что я как-то сниму с тебя это проклятие. Ну что ты смеешься?

— Виола, его уже почти пять лет снять не могут, — усмехается Вейл. — Это не то, что говорят девушке на первом свидании, но я не верю, что такая милашка, как ты, справится. Ты еще месяц назад колдовать не умела!

— Я и сейчас не умею, — с достоинством говорю я. — Но как показывает недавняя история с королевой Сиерны, магия не главное. Стой, где стоишь! — Я прижимаюсь спиной к стене. Все, дальше отступать некуда, а на меня уже накатывает слабость.

Но Вейл действительно останавливается. Окидывает меня долгим взглядом и вдруг усмехается.

— Звезды, я еще ни разу не делал это насильно. И начинать не намерен. Ну и что ты предлагаешь? — Это он уже мне.

— Открой окно, — слабо прошу я. «И вывались наружу». Но нет, нельзя же говорить такое принцу, в гостях у которого ты оказалась. Пусть и насильно. — Спасибо. Да, — вздыхаю. Правда легче стало. Пусть за окном давно сгустились сумерки, но они звенят сверчками, и мне уже не кажется, что я заперта в одном из гробов потайной комнаты. — У тебя есть шахматы?

— Мы будем играть в… шахматы? — ядовито интересуется Вейл. — Да. Есть. Виола, ты просто расширяешь границы моих познаний. Никогда не ухаживал за девушкой… во время игры в шахматы.

— И не начинай, — предупреждаю я. — Мы просто скоротаем время.

— Не понимаю: что тебя не устраивает? — бормочет Вейл, шагая к двери — позвать слуг. — С бастардом ты была куда как ласкова.

— Потому что Дамиан меня любит! — вскидываюсь я.

— Я прикажу поставить ему памятник, — роняет Вейл, прежде чем скрыться за дверью. Вовремя — еще одна диванная подушка мажет мимо цели.

— Ты там про мед что-то говорил, — кричу я ему вслед. А что? Умирать — так со сладким.

Или от скуки. Вейл паршиво играет в шахматы. Даже нет — безумно паршиво, он конем пытался ходить как ферзем, потому что «это же всадник!». Не вижу в этом смысла, но Вейл — видит. Почему-то он уверен, что всадник может все. Хм, может, всех принцев этому учат? Что они непобедимы? Потому что на конях? Делаю мысленную заметку сыграть в шахматы с Ромионом. Если не помру сейчас от скуки.

— Шах. Твой ход.

Вейл зевает и бессмысленно смотрит на доску. Там его несчастный король отрезан от не менее несчастного коня (я оставила беднягу в «живых» из чистой вежливости), еще пара пешек мечется где-то в центре, но в целом и так понятно, кто выиграл. Так что выбор у Вейла невелик.

Был. Пока этот слабак не упал лицом на шахматную доску, раскидав фигуры.

— Эй! Вейл, ты что?..

— Я спать хочу, — бормочет тот. — Звезды, ни с одной девушкой я еще так смертельно не уставал. Как… бастард… тебя выдерживает?

Я бросаю в него черным королем, но Вейл даже не отмахивается.

— Его зовут Дамиан!

— Без разницы. — Он снова зевает и опять пристраивается спать на доске.

— Эй! — Вейл не реагирует, и я трясу его за плечо. — Ты, может, хоть на кровать переберешься? Я по-джентльменски ее тебе уступлю.

— Ну да. Мою же кровать. — Вейл пытается встать, но тут же падает обратно в кресло. — М-м-м, что это я?.. Виола, не молчи, мне так легче сосредоточиться.

— Да зачем? Ложись и спи в свое удовольствие, а я твое проклятие посторожу, — фыркаю я, собирая фигурки. — Все равно от тебя толку… Тоже мне, принц.

— Не-е-ет, я не хочу… пропустить момент… когда же ты наконец… умрешь…

— Чего?!

Вейл сонно — и как будто пьяно — смеется и заплетающимся языком просит:

— Не молчи.

— А что, хочешь, я скажу, что о тебе думаю? Тогда ты точно никогда не заснешь. Ладно, ладно. Вот скажи, а хрустальный гроб вокруг тех девушек в комнате, он из чего образуется? И сразу, как только они замертво падают, или чуть погодя? И почему гроб? Это типа бонус, да? За поцелуй?

— Они не… замертво… Они… засыпают, — бормочет Вейл и закрывает глаза.

— Засыпают? — Я вспоминаю свою слабость, когда он пытался меня поцеловать. Смотрю на спящего Вейла. — Эй! Эй, а ну проснись! Вейл! Это же я должна заснуть! Или умереть, а не… ты…

Но он уже спит, крепко, и даже хлопок в ладоши над его ухом не работает (а ведь всегда срабатывал — на папе, на сестре, на крестной…).

Черт, черт, черт! Это что… что происходит?

Что я сделала?

По наитию я подхожу к зеркалу и нагло интересуюсь:

— Ну, кто краше всех?

И зеркало являет наконец отражение. Вейла. Долго так, еще и вертит на манер 3D-показа.

Я падаю на диван и сжимаю виски пальцами. Господи, где же я прокололась? Мама же не хотела… Не этого она хотела!

И как я теперь расскажу ниммерийцам, что их принц… м-м-м… того? Спит. Кажется, надолго. Может, даже навсегда.

И ладно — как скажу? А вот что они в ответ скажут?..

Мда, вот это я влипла.

Утром я просыпаюсь на диване от того, что браслет Дамиана очень жжет мне руку. Чувствуя себя совершенно несчастной и абсолютно разбитой (если не крепче — в смысле, слово стоило выбрать покрепче), я вспоминаю, где я и зачем…

Попытку окуклиться под пледом на диване прерывает голос Дамиана. Даже не столько голос, сколько звучащее в нем восхищение поровну с ужасом.

— Звезды, Виола… Что ты с ним сделала?

От его голоса у меня екает сердце и нехорошее предчувствие подкрадывается, норовя выдернуть из-под пледа… Я встаю сама — точнее, приподнимаюсь на локтях. И, щурясь, смотрю туда же, куда глядит Дамиан.

Вейл, красиво уложенный в гроб, мирно спит, а грани хрусталя играют в солнечных лучах очень весело, по-праздничному.

— А-а-а! — фыркаю я. — Всего-то! — и снова падаю на диван.

— Всего-то! — повторяет Дамиан, на цыпочках обходя гроб. Ха, он что, правда боится, что Вейл проснется? — Как ты это сделала?

— Если б я знала…

Да, я боялась реакции ниммерийцев. Ну, вроде как их принц теперь не знай сколько проспит, и все такое. О будущем надо думать — кто ж править будет? В Сиерне, по словам Ромиона, подобная ситуация привела бы к катастрофе.

Так вот, это в Сиерне. Я говорила, что здешние королевства похожи как две капли воды? Ничего подобного!

Ниммерийцы сказали: «Е-ху-у-у!» Ниммерийцы сказали: «Наконец-то наши дочери в безопасности!» Ниммерийцы сказали: «Уважаемая фея, ты наша спасительница, как нам тебя отблагодарить?»

А потом долго гнались за мной по всему дворцу с цветами, плакатами «Прекрасной избавительнице» и венками, пока я не забилась в какой-то чулан, где меня нашел Дамиан. Успокоил, принес чашку горячего шоколада, пять раз сказал, что еще не все потеряно и «да, твоя матушка хотела не этого, но мы еще все исправим». Он же дал совет изучить странное зеркало, потому что оно совершенно точно связано с проклятием.

Так что мы до вечера запираемся в спальне Вейла — это несложно, там все равно, кроме спящих в гробах, никого сейчас нет. И изучаем зеркало. Точнее, изучает Дамиан, а я пытаюсь не мешать, но то и дело спрашиваю: «Ну как? Ну что? Что-нибудь изменилось?» Дамиан молча становится на колени, принимается что-то чертить на полу (Вейл ведь уже не будет против). Потом мрачно затирает нарисованное носком сапога, и все повторяется заново: изучение, мои вопросы, рисунки…

К вечеру мы так ничего и не узнаем.

К полуночи мы молча сидим рядышком на диване, депрессивно глотаем горячий шоколад и смотрим на зеркало.

— А может, ну его? — говорю я наконец.

— Виола, а как же твоя мать?.. — говорит Дамиан, но я слышу в его голосе надежду.

— Да ладно, как-нибудь договоримся. Ну какая из меня фея?

— На самом деле… — Тут Дамиан замолкает и снова смотрит на зеркало. — Постой-ка…

И, вручив мне свою кружку, снова подходит к зеркалу.

— Ну и кто всех прекраснее?

Зеркало молчит. То есть ничего не показывает.

Дамиан прищуривается.

— Кто?

Молчание.

— А ну говори!..

Молчание.

Дамиан поворачивается ко мне:

— Виола, закрой уши.

— Что? Зачем?

— Пожалуйста.

— Ладно. — Я закрываю и… Ну, просто потому, что времени проходит довольно много, я их чуть приоткрываю. Ну, уши.

Ха, а я-то думала, Дамиан колдует… А он ругается. Зато как!..

Надо взять у него парочку уроков — специально для одноклассников. Или для папиных друзей. Их сыновья, когда напьются, тоже такую ахинею несут… Так вот, буду своей в их компании.

Тут зеркало мигает и показывает — красивого, просто сногсшибательного мужчину, очень похожего на Вейла, только вовсе не эльфа, как я думала. Эльфы же длинноухие, тонкокостные, а не… Хм, тут мускулатурой бог не обделил, нет… И харизмой наверняка — она во взгляде прямо большими буквами написана. Такого на улице увидишь — сама штабелем упадешь. Невольно. Ну а вдруг споткнется?

— Я так и знал, — бормочет Дамиан. Потом протягивает руку, и та проходит в зеркало, как сквозь туман.

На руке Дамиан не останавливается — он весь подается вперед, делает шаг…

— Постой! — Я вскакиваю с дивана. — Ты куда?

Дамиан оборачивается и взглядом пытается пригвоздить меня к месту, при этом становясь неприятно похожим на своего брата.

— Виола, останься, пожалуйста. Я сам разберусь.

В такие моменты очень жалеешь, что у тебя под рукой нет сковородки. Или хотя бы скалки. На худой конец подсвечника.

— Дамиан, вернись и объясни, — пытаясь хотя бы казаться спокойной, прошу я. А потом вежливо добавляю: — Пожалуйста.

Дамиан улыбается мне ободряюще и кивает:

— Обязательно. Когда я вернусь, я все объясню.

— Дамиан, но это же мое задание!..

— Девушке там не место, Виола, — и шагает в зеркало.

Минуту я сама себе напоминаю выброшенную на берег рыбу. Знаете, она кроме как рот разевает, еще хвостом по песку бьет. Я тоже бью — все, что бьется у Вейла в спальне (не очень много на самом деле). И только добравшись до гробов, вспоминаю, когда в моей жизни была такая же ситуация.

Очевидно, братья похожи сильнее, чем им кажется. Замашки «ты — женщина, сиди в башне» у них совершенно одинаковые.

Ну ладно. Ладно же. Прошлый раз я выпрыгнула из башни, и ничем хорошим это не кончилось. Теперь будет умнее.

Я подбегаю к зеркалу и бьюсь об него лбом. Зеркалу хоть бы хны, мне — больно.

— Ну хорошо, — вглядываюсь в туманную даль стекла. — Сим-сим, откройся.

Ничего не меняется.

— Ну пожалуйста, дай пройти! — меняю тактику я.

Ничего не происходит.

Я поднимаю на уровень глаз руку с браслетом Дамиана и прошу:

— Помоги!

Никаких изменений.

Тогда я зло поворачиваюсь к зеркалу и на-гора выдаю кое-что из недавних эпитетов Дамиана.

Угу, и вы уже решили, что помогло? Так вот нет.

Полчаса спустя, уставшая, расстроенная, я сажусь на диван, оглядываю взглядом комнату в поисках чего-нибудь тяжелого и передразниваю:

— «Вернусь — объясню!» Я ему вернусь!.. Пусть только сунется… А вот если бы ты меня к нему пустило, — это я зеркалу, — я бы показала уже сейчас!

Тут зеркало мигает, мерцает, стекло пропадает — вместо него колеблется белая дымка вроде тумана.

В нарушение всех правил осторожности и сказочной БЖД я бросаюсь в эту дымку — и только на периферии сознания проносится мысль: «А вдруг этот туман ядовит?» Но уже поздно.

И он не ядовит.

Наверное.

Ну, пока мне вроде не плохо. Если только топчущийся перед воротами готичного замка Дамиан мне не мерещится.

Темное-синее небо, на нем громадная луна, которую даже облака, подгоняемые ветром, надолго не заслоняют. Но тени на землю бросают, и в этих тенях замок кажется еще более зловещим: такие в фильмах обычно принадлежат вампирам. Переброшенный через ров дощатый мост скрипит под ногами — и это несмотря на то, что я иду на цыпочках, потому что снова оделась, а точнее, обулась не по сезону. Если быть совсем точной, то туфли я потеряла в спальне Вейла еще вчера, что во дворце проблемой не было: там ковры и паркет. А здесь скользкие, холодные, все в занозах доски. Еще и скрипят.

А Дамиан и не слышит. Сидит себе у ворот перед каменной горгульей в позе мыслителя и выглядит очень задумчивым и очень несчастным. А так ему и надо — будет знать, как девушек в башнях запирать!

И если я подойду ближе и позову, он меня заметит и отправит назад — понимаю я. Поэтому так же на цыпочках, но уже по каменной плитке (холодная!) я сдаю влево и еще влево, к крепостной стене, прячусь в ее тени и крадусь дальше. Метров через сто понимаю, что так просто обогну замок по кругу и вернусь к Дамиану, а так как идей — что делать дальше? — у меня никаких, придется, видимо, возвращаться к зеркалу. Это унизительно — самой лезть в свою клетку, точнее, башню. Может, все-таки попытаться договориться с Дамианом? Но это тоже унизительно — договариваться с человеком, который тебя в башне бросил и на которого ты обижена, а он еще не попросил прощения…

— Добро пожаловать на мрачный бал всех злобных, пугающих и ужаснейших злодеев, — скрипит вдруг чей-то голос, и я, вздрогнув, поднимаю голову.

И встречаюсь взглядом с горгульей — ровно такой, рядом с которой сидит у ворот, задумавшись, Дамиан.

— Предъявите ваше приглашение, — скрипит горгулья.

— Э-э-э… — Бал? Приглашение? Злодеев?! Придя в себя, я повторяю: — Приглашение? Я его… м-м-м… дома забыла.

Вот оно! Если появился злодей, значит, сказка продолжается — и есть возможность снять проклятие с Вейла и десятка спящих в гробах девушек. А не вернуться к маме с пустыми руками.

Горгулья не мигая — да и странно, если бы она мигала, она же каменная, — смотрит на меня и совершенно точно не одобряет.

— Тогда я не могу позволить вам пройти.

Я тоже на нее смотрю. Тоже не одобряю.

— И вы собираетесь держать замерзшую босую девушку за воротами?

Горгулья склоняет длинную птичью шею — каждое каменное перышко противно скрипит.

— Героям не место на балу злодеев.

— А кто сказал, что я герой? — изумляюсь я. — Я еще какой злодей! Вы таких, как я, никогда не видели.

Горгулья нависает надо мной — но уже не страшно, скорее обидно. Тоже мне, закрытая вечеринка! Я что, фэйсконтроль не прохожу? Потому что босая?!

Это дискриминация, в конце концов! По признаку обуви.

— Докажите, — решает наконец горгулья. — Что вы сделали злобного?

— М-м-м… Я заставила заснуть вечным сном в хрустальном гробу пригласившего меня в свой дворец принца. Без возможности проснуться. И это только вчера. А еще я… м-м-м… сняла проклятие мертвого сна с другого принца, чтобы потом перед всем королевством сказать ему «нет» у алтаря. А потом…

Но горгулья машет каменными крыльями, чуть не сбивая меня с ног и заставляя замолчать.

— Добро пожаловать, Ваше Злобнешейство.

— Уже? Но я еще не закончила…

— … Как вы хотите появиться на балу? Я могу вам чем-нибудь помочь? Провести вас через парадный портал, или к галерее пыток, или…

— Спасибо, но будет достаточно, если вы меня просто перебросите через эту стену и покажете дорогу.

Горгулья приседает передо мной:

— Забирайтесь мне на спину, госпожа.

Я окончательно рву подол платья, в которое меня одели во дворце Вейла. Ну и не больно-то оно мне нравилось. Никогда не любила розы, особенно на ткани типа «тюль». Я в ней была похожа на балерину, а сейчас вполне, наверное, напоминаю злодейку. Еще бы оставшиеся розы перекрасить в черный…

— Может быть, мне отнести вас в комнаты отдыха, госпожа? — словно прочитав мои мысли, интересуется услужливая горгулья.

— А они как-нибудь связаны с пытками? — на всякий случай спрашиваю я. — А то у меня на пытки аллергия.

— Нет, госпожа, — успокаивает горгулья и поднимается в воздух, а я, распластавшись на ее спине, чувствую себя пришпиленной бабочкой. Только бы не упасть!

Внизу проносится стена, по которой бродят какие-то тени, на поверку оказывающиеся троллями. Наверное, стража. А еще Дамиан все никак не разберется со своей горгульей у ворот.

— А этому юноше внизу тоже нужно доказать, что он злодей?

— Да, госпожа. Только пока он ведет себя как настоящий герой, а героям не место в замке зла.

— Да, это я уже поняла. Он рассказал, как он требует кровь и девственниц у своих сокамерников, простите, соседей по общежитию?

Горгулья принимается парить над шпилями башен — ветер противно свистит у меня в ушах и пытается содрать с каменной спины, но я «пришпиливаюсь» крепче.

— Госпожа, это детские игры для настоящего злодея. Он не убил ни одного человека и не разрушил ничье счастье — как вы, например. Я прошу прощения, что сразу не признала вас, темная госпожа.

— А-а-а… Ага.

Полет наконец заканчивается, когда горгулья, зацепившись когтями за балкончик — слишком узкий для того, чтобы она могла на него спокойно приземлиться, — вытягивает крыло на манер моста.

— Прошу вас, госпожа.

— Ага. Спасибо. — Я вдыхаю — для смелости — и шагаю к окну. Створки распахиваются мне навстречу, как двери, и минуту спустя (пока я перешагиваю через воткнутые лезвием вверх на подоконнике ножи) оказываюсь в мрачной готичной комнате: каменные стены, громадные зеркала, еле-еле горящий камин, дымящиеся свечи и змеи, свисающие гирляндами с потолка.

Но хуже всего те, кто поворачивается мне навстречу: по крайней мере трое из них… э-э-э… трупы. Женские. Одна в бинтах на манер мумии, другая голая (и от ее живота, кишащего не то червями, не то чем похуже, мне становится плохо), а третья напоминает мертвую невесту. Собственно, они все здесь в платьях, праздничных, бальных платьях, декоративно заляпанных кровью. И украшенных… м-м-м… пальцами?

— Нравится? — улыбается прелестница с голубой кожей, поигрывая своим пояском. Там еще и руки болтаются. Кошмар какой! — Это все принцы. Последняя мода, слыхала?

— Раньше мы их просто убивали, — добавляет «невеста». — Это было совершенно непрактично. А ведь убитый принц — это не только труп и уважение, это еще и десять пальцев…

— Можно и с ног срезать, — добавляет дама у зеркала, лаская одну из сотен своих змей. Горгона?

— Фу, на ногах они некрасивые!

— Я прошу прощения, — перебиваю я. — Может быть, кто-нибудь из вас знает, кто наложил проклятие на принца Ниммерии? Я очень хочу поговорить с этим злодеем.

В комнате наступает тишина. Только змеи шипят.

Потом из гроба у двери поднимается что-то вроде зачахшей спящей красавицы (красавицей она была до того, как умерла и зачахла) и с присвистом интересуется:

— А тебе с-с-зачем?

— Потому что принц заснул? — неуверенно отвечаю я. Под взглядом всех этих мертвячек мне становится очень неуютно. И это еще слабо сказано: я вдруг понимаю, что залезла к злодеям, которые с феями вроде меня ни в одной сказке не церемонились.

— И что тебе с заснувшего принца?

— А… М-м-м… — Против воли я смотрю на эти пальцы на поясе… Боже, что я здесь делаю?!

Хоть одна здравая мысль за весь вечер.

— Ну так… он заснул. А я хочу сама его убить. А, во-первых, его гроб не открывается, и, во-вторых, как я его убью, если он уже спит мертвым сном?

Напряжение тут же рассеивается.

— Принца не поделили? — улыбается мне «невеста». — Бывает. Найди его отца, он в зале, как обычно.

— Отца?

— Да, ты его сразу узнаешь, — усмехается та, что со змеями. — Между прочим, — это уже мне вслед, пока я иду к двери (перешагивая через змей и упавшие с чьего-то пояса пальцы), — как тебя зовут? Что-то я тебя раньше, девочка, не встречала.

— Виола.

— Как-то очень она похожа на фею, — слышу я за спиной, берясь за ручку двери.

— Да нет, это только внешнее, ты же видишь.

— А не та ли это Виола, о которой было предсказание?..

Но я уже перешагиваю через порог, и дверь за мной закрывается.

Я оказываюсь в коридоре, освещаемом только факелами, вставленными в пасти каменных монстров. И куда теперь?

Куда глаза глядят, полагаю. Глаза горгулий, в чьих пастях вздрагивает пламя факелов. А они все глядят сначала на меня, а потом налево — туда и иду.

И очень скоро оказываюсь в громадном круглом зале, ярко освещенном, полном зеркал и танцующих пар. Почти обычный для этого мира бал, только на лицах многих из танцующих что кавалеров, что дам — ужас. Как будто они спят и никак не могут проснуться. А у их партнеров сверкают алым глаза, серебристым — клыки и черным — рога.

«А чего ты хотела от злодейского бала?» — стучится мысль, и тут же вся оторопь пропадает. Действительно, странно было бы ждать здесь веселья и флирта.

— Помоги! — шепчет красавица в белом, цепляющаяся за своего рогатого кавалера. Но танец увлекает ее дальше, и я отворачиваюсь.

— Фея? — рычит кто-то за моей спиной, но и его кружит этот колдовской танец.

— Помоги! — просит меня другая девушка, почти девочка, украшенная белыми розами.

Я отшатываюсь, но поздно — зал уже наполняется стонами, умоляющими о помощи, и недовольными возгласами: «Кто пустил фею на бал?»

Поэтому когда меня осторожно берут за руку, я все равно вздрагиваю и рывком оборачиваюсь.

— Госпожа подарит мне танец?

Я смотрю в скрытое полумаской лицо, в яркие зеленые глаза и не успеваю ответить, как меня уже обнимают и тоже кружат — снова звучит музыка, и (о счастье!) больше никто не обращает на меня внимания. Я слилась с ними, стала частью танца.

— Виола, правильно? — говорит мой кавалер. А я все никак не могу оторваться от его ярко-зеленых глаз.

— Д-да… Мы знакомы?

— Еще нет. — У него очень красивая улыбка. И я уверена — под маской лицо тоже прекрасно. Как у злодея. Невольно, но я вспоминаю королеву Изабеллу и думаю, что такой красавец идеально подошел бы ей. Парой по красоте.

А потом перед глазами проносится белый кролик в клетке и надкусанное яблоко…

— Кто вы?

— Тс-с-с, фея. Еще рано, — улыбается он. Одними губами, глаза остаются холодными. — Не сейчас. Ты, кажется, искала одного инкуба?

— Нет, я…

Но меня кружат и в этой свистопляске буквально с рук на руки передают другому партнеру.

Отдышавшись, я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с черными, как угли, глазами. Я их уже видела — у Вейла. И у того красавца в зеркале. Того, перед которым хочется упасть, чтобы он споткнулся.

— М-м-м, фея, — улыбается он, поедая меня взглядом. У него хищная и одновременно жгучая улыбка. Как огонь — он обожжет, но его так хочется коснуться!.. — Это что-то новенькое.

«Что-то новенькое» — это то, что со мной сейчас происходит. Обычно у меня аллергия на красивых парней… мужчин (потому как, увы (или ах?), на парня этот красавец уже не тянет; а вот на умудренного жизнью, опытного самца в отличной форме — очень даже), и чаще всего мне хочется стереть улыбку с их лица любым способом (хоть учебником, хоть вазой). Но этот… От него буквально искрит. От его прикосновений, от его улыбки, взгляда, — все точно огонь. Жжется, но так хочется быть поближе…

Разве что его лицо, так похожее на лицо Вейла, подобных ассоциаций не рождает. Скорее напоминает, как вчера Вейл пытался меня поцеловать и что я при этом чувствовала. Не эту жгучую, приятную неправильность, а неправильность рода «отвали-от-меня-или-я-буду-сопротивляться!».

— Изумительно, — вкрадчиво шепчут мне на ухо, и музыка вокруг словно стихает, а танцующие пары, да и сам зал как будто исчезают. Хотя скорее всего я просто перестаю обращать на них внимание. — Обычно всем нравится это лицо.

Я вздрагиваю, ахнув, когда он прикусывает мне мочку уха. Отшатываюсь.

— Да что вы!..

Но он ловит мои руки и снова огненно улыбается:

— Ну куда же ты, фея? Мы еще не сыграли…

В голове тут же галопом проносятся мысли: во что мы будем играть? В «Монополию»? Не дай боже! На фортепиано в четыре руки? И он будет сидеть рядом и…

Не-а. Я не хочу!

— Знаете, я вообще-то хотела вас спро…

И спотыкаюсь на полуслове, потому что на меня теперь смотрит (и мне улыбается, и держит за руки, и… Ну вот, мой разум помахал мне ручкой) повзрослевшая копия Дамиана. Все — фигура, лицо, даже наклон головы — то же самое, кроме взгляда (Дамиан никогда не смотрел на меня так откровенно) и улыбки (он не улыбается так хищно). А еще руки — мне всегда казалось странным (читай — злило), что Дамиан никогда не касался меня… обычно, нормально. А всегда так, словно если мою руку сжать слишком сильно, она разобьется. Эта… копия подобным не страдает — мои руки сжимают сильно, с намеком («Не сбежишь!»), но как же мне это нравится!

— Ну конечно, — смеется этот новый Дамиан, и даже его голос становится увереннее. — Конечно. Принц. Для юной феи. — Он улыбается, лаская меня взглядом. — Иди ко мне, милая.

За таким я бы побежала сломя голову на край света — и фиг бы он там от меня отделался. Так что да, я иду. Иду, куда меня ведут — кажется, прочь из зала, кажется, по коридору, кажется, где-то мелькает тот, зеленоглазый в маске. Но все это совершенно меня не заботит, потому что за руку меня ведет ожившая мечта, и я иду за ней в состоянии, близком одновременно к экстазу и эйфории.

Разум стучится обратно, когда эта «мечта» принимается меня целовать — потому что это страстно, жгуче и просто м-м-м — вот какой это поцелуй. Но! Это не Дамиан.

Краем сознания я понимаю, что при всей его робости и неуверенности мне нравится, когда меня целует Дамиан, и только он. Я это понимаю, удивляюсь… А потом вспоминаю: «…одного инкуба?..»

Инкуб!

Демон-сердцеед для девушек. Ожившая женская секс-мечта, герой-любовник сотни историй в книге о демонах, которую мне недавно Дамиан дал почитать.

Вот что сейчас меня целует, вот что шепчет, какая я миленькая и хорошенькая, вот что притворяется моим Дамианом!

И я тут же соображаю, что сижу у него на коленях, он меня обнимает и губами исследует мою шею, а я откинулась в его руках и жмурюсь от удовольствия.

Пожалуй, никогда в жизни мне еще не было так стыдно.

Попытка вырваться приводит только к тому, что эта… тварь, демон, самозванец!.. поднимает на меня взгляд и изумленно изгибает бровь. Черт, ровно как Дамиан.

— Что такое, моя фиалочка?

— Я не твоя фиалочка! — И когда я научилась так зло шипеть? — Отпусти меня немедленно!

— Ты такая симпатяга, когда сердишься, — смеется он и чмокает меня в щеку.

Я вырываю одну руку и с остервенением тру то место, куда он поцеловал. Вернусь, еще и шею надо вымыть.

— Послушай, красавчик, у нас проблема! — Помните, я всегда начинаю хамить, когда нервничаю? А сейчас я очень нервничаю, даже коленки от злости трясутся!

— Правда? — «Дамиан» снова завладевает моими руками и принимается их не то целовать, не то вылизывать. Вот только сейчас меня чуть не выворачивает от омерзения.

Попутно я замечаю, что мы сидим одни в маленькой комнатке, куда помещается только диван да столик с кувшином и бокалами. И где-то неподалеку играет музыка — значит, бальный зал рядом. Но что-то говорит мне, что кричать и звать на помощь бесполезно.

Ладно, будем действовать по старинке.

— Правда. — Пытаюсь одновременно забрать руки, свалиться с его колен и дотянуться до кувшина. — Я хочу, нет, требую, чтобы ты немедленно расколдовал ниммерийского принца!

Инкуб на мгновение замирает, смотрит мне в глаза и смеется:

— Конечно, крошка. Все, что хочешь. Только два вопроса: «Зачем тебе этот мальчишка?» и «А что мне за это будет?».

— Он твой сын? — Чертов кувшин, ну почему он так далеко? — Вейл твой сын? Вы очень похожи.

— Вейл? — усмехается демон. — Его так зовут? Ну и что?

— Ну и то, что будет тебе счастье в карму и просветление по жизни. Пусти меня!

— Крошка моя цветочная, ну как же я отпущу такую красотулю? — Кажется, инкубу надоело, и он решил вернуться к десерту — моей шее. Точнее, уже ключицам. И сильный, гад, — или это я млею в объятиях?

Кто-нибудь, ну спасите же меня! Сказка это или нет?!

И словно в ответ у столика, к которому я так тянулась, появляется Габриэль, ловит мой взгляд, берет кувшин — в его руках он превращается в биту, — подбрасывает ее, улыбается.

А потом эта бита оказывается у меня в руках.

А потом инкуб падает на диван как подкошенный, а я и без всяких лягушачьих лап отпрыгиваю к противоположной стене.

И? Что теперь?

Вопрос решается сам: дверь распахивается — в комнату врывается настоящий Дамиан. Видит свою копию на диване, тормозит. Переводит взгляд с инкуба на меня и, открыв рот, прижимается к уже закрывшейся двери.

Инкуб стонет, морщится, пытается подняться.

Я снова замахиваюсь битой, но Дамиан быстрее. Он выпаливает какое-то заклинание-скороговорку, вытягивает руку, и под инкубом прямо на диване распахивает пасть сверкающая пентаграмма. Мгновение — и демон снова падает без сознания.

Я опускаю биту.

И мы с Дамианом оба смотрим на демона. Флер с него спадает — теперь он снова похож на Вейла. Беззащитного, жалобного, вызывающего сочувствие Вейла. Я чуть было не поворачиваюсь к Дамиану попросить отпустить его, но обрываю себя.

Да, мы оба смотрим на демона, и какое-то время в комнате царит тишина.

Разбивает ее Дамиан:

— Виола, у нас проблема.

— Да?

— Нам нужно вместе с… ним, — он указывает на инкуба, — оказаться за пределами замка. Это коридор, бальный зал, снова коридор, парадная лестница, холл, снова лестница и двор до крепостной стены, по которой бродят тролли, а на воротах сидят горгульи. Нужно найти какой-нибудь наименее заметный способ преодолеть все это расстояние, и я сомневаюсь, что использовать магию будет разумно в замке, где каждый злодей и его миньон может эту магию учуять. Что будем делать?

Мы переглядываемся. Потом дружно шагаем к инкубу, берем — я за руки, Дамиан за ноги — и тащим к двери.

И так по коридору. В бальном зале мы вызываем фурор: пары останавливаются, злодеи глазеют… А когда мертвая «невеста» в заляпанной не то вином, не то кровью фате хихикает: «Наконец-то этот мерзавец нарвался», — вся злодейская братия разражается аплодисментами и советами, что сделать с заколдованным инкубом. Все женщины сходятся на том, что ему нужно оторвать одну часть тела (нет, не голову), мужчины же оказываются более изощренными.

Дамиан изумленно моргает, слушая это, смотрит на меня, а потом, когда мы выбираемся в коридор и становится потише, спрашивает:

— Ты еще считаешь, что я хочу стать Темным Властелином?

— А что? — усмехаюсь я. — Они изобретательные.

Инкуб у нас на руках пытается очнуться и дергается — Дамиану приходится снова приложить его заклинанием.

А потом выясняется, что портал-зеркало, через которое мы сюда пришли, выражаясь конкретно, дал дуба. То есть не просто превратился в дуб, а еще и дупло закрыл.

Дамиан с тоской смотрит на него, потом на спящего инкуба. И шепчет мне:

— Я не могу одновременно работать над порталом и держать этого скованным!

— Проблемы, милые? — раздается за спиной. Я оборачиваюсь: «невеста» с кавалером-человеком. Она с улыбкой цепляется за его руку, человек же — мужчина возраста моего папы, красивый и смертельно бледный — выглядит так… Ну как и должен выглядеть нормальный мужчина под руку с мертвячкой.

— О, у вас портал закрылся? Может, воспользуетесь моей каретой? — «Невеста» делает приглашающий жест, и прямо перед нами возникает черная как ночь карета, запряженная воронами размером со свиней.

— Благородная леди, мы признательны за предложение, — начинает Дамиан, но я перебиваю:

— Конечно!

— Ну и прекрасно, — улыбается во все свои гнилые зубы «невеста», и ее кавалер торопливо открывает дверцу.

— Виола, что ты делаешь? — шепчет Дамиан, но я подхватываю инкуба под руки и тащу к карете.

— Все нормально, я фея, у меня наитие.

Ну не объяснять же мужчине, что, когда женщина восхищается, что другой мужчина нарвался, она поможет наперснице сделать так, чтобы он нарвался еще сильнее.

Всю дорогу до Ниммерии «невеста» дает мне советы, что сделать с отцом Вейла, как долго и сколько раз. Я киваю, а кое-что даже записываю углем на обрывке ее истлевшего савана. Дамиан с кавалером сидят напротив и смотрят на нас с одинаковым ужасом, а очнувшегося инкуба никто даже не заколдовывает — он и так сидит тише воды, ниже травы.

— Виола, — уже в спальне Вейла, когда запряженная воронами карета с карканьем скрывается в ночи, говорит Дамиан, — а ты не думала о судьбе Темной Властительницы? У тебя бы получилось.

— Ничего ты не понимаешь. — Я сижу рядом с дрожащим, снова скованным инкубом и слежу, как Дамиан что-то опять чертит на полу. — Это женская солидарность. Дружить против мужчин легко и приятно.

Дамиан бросает на меня странный взгляд:

— Теперь я понимаю, почему во всех учебниках вызов двух суккуб помечен знаком «очень сложно», а вызов двух инкубов — «сможет даже начинающий».

— Да нет, просто все демонологи наверняка мужчины.

— Не все. — Дамиан смотрит на инкуба. — Виола, отойди от него, он тебя боится. А то мы так ничего не добьемся.

— А можно, я ему сначала напомню, как он меня целовал, когда я просила, чтобы он прекратил?

Дамиан меняется на глазах:

— Он тебя целовал?!

Инкуб, сжавшись, переводит взгляд с меня на Дамиана — в замешательстве, кого бояться сильнее.

Сегодня явно не его ночь.

И все-таки мстить мужчины умеют лучше. Мне бы, несмотря на все советы, в голову не пришло чертить вокруг демона колдовской круг крысиной отравой. Или чем-то похожим, хотя по запаху это вполне может быть и людская отрава — я сбегаю в потайную комнату, а мрачный Дамиан остается. Около часа потом из-за закрытой двери в спальню доносится грохот, там что-то искрит и шипит.

А я впервые задумываюсь: если момент настанет и мы с Дамианом поссоримся или, не дай бог, даже расстанемся… Надо тогда или проситься к Роз на постоянное место жительства — хотя рассерженный демонолог тебя и под землей, полагаю, найдет. Или замуроваться в Зачарованных Садах — к феям никто в здравом уме не сунется.

По всему выходит, что нам с Дамианом суждено жить «долго и счастливо». Потому как другие варианты просто не предусмотрены. Я же не хочу злить демонолога, да?

Не нравятся мне эти мысли. Надо тоже стать какой-нибудь крутой волшебницей, чтобы, если что, достойно ответить. А то Дамиан, кажется, ревнивый…

С этим, опираясь на чей-то гроб, я и засыпаю. И снится мне, конечно, снедаемый ревностью Дамиан, находящий меня под землей. А король гоблинов ему в этом деятельно помогает.

Потом сон странным образом дает крен в сторону магии: я стою перед зеркалом и вместо себя-феи или даже себя-жабы вижу… себя-колдунью. Этакая классическая ведьма, только еще не старая, но уже жуть как уродливая. Нет, к бородавкам я еще жабой привыкла, но вот крючковатого носа у меня тогда не было, и волосы тоже были на месте.

Я улыбаюсь отражению, и оно тоже улыбается в ответ, показывая все свои десять желтых кривых зубов.

— Ты настоящая — такая, — шепчет кто-то позади.

Я оглядываюсь, но никого не вижу. А потом взгляд падает на мои руки — морщинистые, желтые, со знакомыми пятнами и кривыми звериными когтями.

— Никто не любит ведьм, — добавляет голос. Подозрительно знакомый. — Никто не любит тебя, Виола.

Я тихо смеюсь, рассматривая свои обновленные пальчики.

— Это неправда.

Минуту царит молчание, и я снова поворачиваюсь к зеркалу. Странно, но ведьма в нем становится еще уродливее. Хотя казалось бы — куда хуже?

— Никто не полюбит тебя такой, — все-таки раздается вкрадчивый шепот. Теперь он звучит еще настойчивее. — Ты такая никому не нужна. Безобразная…

— Ты сон перепутал, — перебиваю я. — Это не мой. Мне снился мой парень — верни, пожалуйста. А этот покажи королеве Сиерны, она любит всем рассказывать, как красота спасет мир.

Но мой невидимый собеседник только смеется:

— Представь, что проснешься сейчас… такая.

И я смеюсь в унисон:

— Круто. Тогда-то мама точно не потребует, чтобы я стала феей. Послушай… кто бы ты ни был (хотя я все равно тебя вспомню!). Я поняла одну вещь месяц назад. Мне плевать, как я выгляжу. Действительно плевать. Главное, что у меня внутри. Вот если я начну запекать младенцев и бросаться с топором на прохожих — тогда да, тогда я испугаюсь. А это… это не мой кошмар.

И в это же мгновение отражение в зеркале меняется — сквозь маску ведьмы проглядывает фея. Ничуть не более привычная мне, как и ведьма, — но к зеркалам у меня давно отношение равнодушное. Примерно как к телевизору, когда каналы щелкаешь — ну что там опять покажут?

А потом за спиной появляется зеленоглазый юноша в маске, с которым я танцевала на балу. Он внимательно смотрит в зеркало на наши отражения… На меня.

— Я найду твою слабую сторону, — обещает он. — И ты будешь мне подчиняться.

Оборачиваюсь — но я по-прежнему одна, несмотря на то что показывает зеркало. Наверное, оно тоже сломанное. Или волшебное — что, кажется, в этом мире синонимы.

— Удачи. Моя мама ищет эту самую сторону уже десять лет, и, как видишь, я все никак не стану ее достойной преемницей. Так что удачи, неведомый злодей. А теперь верни мне мой сон, пожалуйста.

— Виола! Виола, просыпайся, — врывается голос Дамиана.

— Его я тоже заберу, — говорит зеленоглазый, прежде чем пропасть.

— Виола!

Вдохнув поглубже, я открываю глаза — и тут же чихаю, подняв гигантское облако пыли. Оно кружит по потайной комнатке пару минут и снова оседает на гробы.

Дамиан помогает мне встать.

— Я решил, что проклятие тебя все-таки настигло. Ты не просыпалась!

— Да ну, какое проклятие! — зеваю я. — Просто… несоблюдение режима, вот и снится какая-то… чепуха. О, а гробов-то вроде меньше стало. Ты снял проклятие?

— Не стало, — вздыхает Дамиан. — Но я понял причину проклятия. — Он берет меня за руку и осторожно ведет в спальню. Как будто я сахарная, честное слово! — Королева Ниммерии никак не могла родить наследника, и тогда ее советники, посовещавшись, нашли ей…

— Что, инкуба? — недоверчиво фыркаю я.

— М-м-м… да, — криво улыбается Дамиан.

На месте королевы я бы бежала от таких советников как минимум в другое королевство. А еще лучше — отправила бы их искать то, не знаю что в море-океан… Или это уже слишком жестоко?

— На самом деле королева обрадовалась, — говорит Дамиан, когда я делюсь с ним моими размышлениями. — Да и кто бы не обрадовался? — Он искоса смотрит на меня. — Только в обряде вызова была маленькая неточность, которой демон через десять лет воспользовался. Он пытался сбежать, преуспел, но наложенное на него в результате обряда заклинание срикошетило на его сына… Результат тебе известен.

В спальне стоят два гроба: с Вейлом и, кажется, с королевой. На полу у открытого окна догорает пентаграмма. Инкуб исчез.

— Так ты снял проклятие? — в замешательстве уточняю я. — Или мне этого демона снова по всем Темным Твердыням искать?

Дамиан бросает короткий взгляд и говорит обиженно:

— Я демонолог, Виола, если ты захочешь, я вытащу тебе из Астрала любого демона. Кроме высшего, — тут же торопливо добавляет он.

Ну-ну, всегда у парней ограничения. Поцелую, как только станешь красивой, найду любого, только не этого…

Кажется, невыспавшаяся, я очень злая. Надо держать себя в руках.

— Но они все еще спят, — я киваю на королеву с Вейлом.

Дамиан усаживает меня на диван, а сам становится на колени у гроба королевы.

— Да, спят. И я пока не знаю, как их разбудить.

«Как же так! Всесильный демонолог — и не знает?» — хочется съязвить мне, но я молчу. Только выжидательно смотрю на Дамиана. В конце концов, я тоже не знаю, а будить полагается мне.

Только фея я, кажется, лишь внешне.

— И самое неприятное, — добавляет Дамиан, — заклинание должно быть снято этой ночью. Как только взойдет солнце, уже будет поздно.

Вот за это я и ненавижу сказки — вечно у них проблемы с дедлайном.

— А п-почему сегодня?

Дамиан устало смотрит на меня и вытряхивает на пол из черной кожаной сумки все содержимое — пузырьки, шкатулки… Стандартный набор зельевара, полагаю. Ну и демонолога.

Забавно, а еще вечером у него этой сумки с собой не было.

— Потому что я разбил связь королевы с демоном. Я думал, это поможет — но получается, я только усилил проклятие. Боюсь, что… боюсь, утром здесь уснут все.

— Все? То есть вообще все? — Я некстати вспоминаю «Спящую красавицу». Нет, советников усыпить еще можно — чай, они насоветовали. Но совсем всех…

— То есть вообще все, — мрачно повторяет Дамиан.

— А будить их потом как?..

— Я не знаю.

Блеск! Значит, вместо освобожденного от проклятия принца я уложу вечно отдыхать всю Ниммерию.

Ну что, отличная из меня получилась фея. Теперь мама точно не возьмет меня наследницей. И слава богу — но королевство жалко.

— А демон, значит, свободен?

— А демон, значит, свободен, — со вздохом повторяет Дамиан. — Виола, я знаю, мне нужно было держать себя в руках, когда я его освобождал, но смысла жалеть об этом сейчас нет. Теперь, пожалуйста… Я честно не представляю, чем ты можешь помочь, но попытайся, ладно?

Ух ты. Мой парень «я-все-могу-и-даже-демона-для-тебя-достану» просит помощи?

Я сажусь на колени рядом и принимаюсь отыскивать укатившиеся склянки.

— Конечно.

Пожалуй, лишним будет говорить, что ничего путного нам в голову не приходит. Наверное, и мучиться не стоило — я же знаю, что во всех сказках все происходит в самый последний момент. Героев озаряет как раз перед дедлайном, принц целует принцессу (я честно чмокнула разок Вейла в щеку — под ворчание Дамиана: «Не поможет»), помощь является, ровно когда ее уже и не ждешь… В общем, всякая спасительная чепуха происходит, когда еще чуть-чуть — и будет поздно.

Наверное, относись Дамиан к жизни проще, он бы согласился на мое предложение просто спокойно попить чайку и подождать рассвета — а уже в последний момент чертить все эти его схемы, портить Вейлу паркет, короче, что-то делать, пусть оно и бесполезно.

С первым лучом солнца, когда злой-злой Дамиан взглядом поджигает свою пентаграмму, я роняю на спящего Вейла какую-то склянку из тех, что до этого сортировала для Дамиана. По запаху — крысиная отрава. Или нет… нашатырь. Меня тут же тянет кашлять, даже привыкший Дамиан морщится и закрывает нос рукой. Но это что! Куда ярче реагирует Вейл — он вскакивает в гробу с таким видом, с каким, наверное, поднимаются перед некромантом-самоучкой его первые зомби.

За зомби я, если честно, Вейла и принимаю, а потому от души бью подсвечником. Бедный Вейл падает обратно в гроб, хрипит: «Воздух!» — Дамиан забирает у меня подсвечник, обрызгивает его какой-то пахучей дрянью и, как кадилом, машет на Вейла. Вейл ругается, восстает из гроба снова — дальше я не смотрю, потому что воздуха и правда не хватает.

А пока открываю окно, потайная комната наполняется звоном, а потом и вскриками и даже визгом. Как оказывается, кое-кто из пробудившихся девиц умудрился порезаться об осколки хрустальных крышек — половина от вида крови бухнулась в обморок обратно в гробы, а половина стала подавать сигналы помощи.

В общем, наступает громкая, визгливая неразбериха, в которой Дамиан с Вейлом — уже привычно для них — кубарем катаются по полу, очнувшаяся королева пытается понять, что происходит, и зовет слуг…

Ну а я примериваюсь выпасть из окна, чтобы, когда они успокоятся и найдут причину этого бедлама… В общем, «причине» лучше быть от них подальше. Желательно в другом королевстве.

Удивительно, но на этот раз мое желание сбывается. Увы, не так, как я загадывала: портал открывается прямо у меня под ногами, и, конечно же, он пахнет мамиными духами.

Два часа спустя, снова в фиалковом платье, с венком на голове я сижу в королевском саду Ромиона, смотрю, как мама попивает чай, снова чувствую себя куклой и очень хочу спать. А еще — съесть что-нибудь нормальное, кроме медовых рулетиков.

— Ужасно, — сообщает мама. — Даже я, даже в свой первый раз не смогла бы так опростоволоситься.

Я тоскливо смотрю на полное блюдо рулетиков (тот момент, когда очень хочется есть, но если съешь еще что-нибудь сладкое, точно слипнется).

— Ты по крайней мере понимаешь свою ошибку? — Мама нынче — сама серьезность.

— Которую? — вздыхаю я. — Не стоило освобождать демона? Лезть к злодеям? Мам, ну не гожусь я в феи…

— Да. Не годишься. — Мама ставит чашку с чаем на стол. — Но у меня нет другой дочери, а наследница нужна уже сейчас. Виола, ты должна была сыграть роль доброй волшебницы. Я же рассказывала тебе сказки в детстве, неужели ты не запомнила, что делают добрые волшебницы?

— Они помогают? — Мне очень-очень хочется провалиться сквозь землю. К Роз.

— Именно, Виола. Помогают.

— Но я же помогла! Я сняла в итоге то проклятие… Не знаю как, но они же проснулись!

— Виола, ты подобрала необходимый компонент для отмены проклятия. Да. — Мама снова отпивает чай, строго глядя на меня. — Но только потому, что ты извратила все, что должно было произойти. Посмотри. — Посреди стола появляется собранная из бабочек фотография… в смысле, портрет какого-то парня, похожего на медведя.

Я недоуменно гляжу на него, а мама продолжает:

— Тебе нужно было найти того, кто снимет заклинание. Найти героя, Виола. У половины из заснувших девушек остались суженые. Они бы с удовольствием отправились на подвиги, лишь бы вернуть нареченных. Это же было очень легко — среди такого количества претендентов! Найти того, кто должен стать героем. А не делать все самой. Добрые волшебницы помогают. Героям. А не снимают проклятия сами.

— Но, мам, меня же притащили во дворец…

— Да, а потом ты притащила туда своего друга-демонолога. — Мама сокрушенно качает головой. — Я же говорила, не к добру ваша дружба.

— Любовь!

— Тем более. Дочь от него не родишь, мешаться вечно будет, на подвиги подначивать. Все эти Темные такие…

— Мама, — решительно перебиваю я. — Но зачем мне искать какого-то медведя, когда я могу сама найти отца принца? Так же будет быстрее! Если я сама все сделаю.

— Вот, — грустно кивает мама, — вот. Выучил тебя отец. Все сама. Виола, милая, мужчины нужны для того, чтобы совершать за нас подвиги. А мы им поможем, мы их подтолкнем…

— Не понимаю!

Мама печально улыбается:

— Завтра ты отправишься на учебу и отдельным предметом будешь изучать основы дарения.

— Чего?

— Ты должна понимать, как думает, как ведет себя фея, — словно не слыша, продолжает мама, — иначе ты никогда не станешь…

— Да я не хочу! Не хочу никем становиться! Мама! Я хочу жить долго и счастливо самостоятельно!

Мама со вздохом допивает чай, но бросает только:

— Звезды, сколько же тут работы…

И исчезает, не дав мне как следует повозмущаться.

Ромион, естественно, чем-то занят. Его маг снова пытается развлечь меня экскурсией, но я прошу только отвести в предназначенные для меня комнаты и оставить в покое. Потом еще час пытаюсь объяснить армии горничных, что они мне не нужны. Совсем. Единственное: пусть закажут мне платья попроще — и все.

Кажется, девушки обижаются, но платья на следующее утро действительно появляются в моей гардеробной.

А я укладываюсь спать — надо же возместить вчерашний недосып.

Во сне я бегу за белым кроликом, и бывшая королева Сиерны просит спасти ее сына. Почему-то получается, что белый кролик — это малыш Томми.

На закате я просыпаюсь в тревоге, разбитая, и не придумываю ничего лучше, как выйти освежиться в сад. Да, Ромион расщедрился на мой личный сад — который примыкает к общим, дворцовым, но по нему придворные не шастают и в беседке никто не целуется.

Бывают и у Ромиона светлые моменты…

…Дамиан сидит на берегу озера, подальше от центральной аллеи, и кормит черного, как ночь, лебедя.

— Ты представляла инкуба как… меня? — говорит мой демонолог вместо приветствия.

— Представляла? Нет, он сам превратился…

— Виола, инкубы принимают ту форму, которую ждет от них человек. Идеал его красоты. Ты видишь идеалом… меня?

— Ну… — Я сажусь рядом, и лебедь, бросив на меня косой взгляд, уплывает на середину озера. — Я же говорила, что ты очень красивый.

И жду, что сейчас Дамиан вспомнит свою любимую песню о том, как все девушки вокруг видят только его красоту (ну а что делать, если она так бросается в глаза?), а в душу и заглянуть не удосуживаются…

Но Дамиан улыбается. Солнечно и… счастливо.

А потом берет мою руку, сжимает — так крепко, как мне нравится.

И мы вместе наблюдаем, как алеет, окунается за черную линию горизонта солнце.

Глава 4, В КОТОРОЙ Я ПОСЕЩАЮ СИЕРНСКИЙ ТЕАТР И В ЧЕСТЬ МЕНЯ УСТРАИВАЮТ ТУРНИР

— Ваше Высочество, вам пора вставать.

Я сонно таращусь на болтающуюся прямо под носом золотую кисточку балдахина. Молча удивляюсь: вчера эта кисточка висела в районе моего пояса, а теперь, получается, над головой? Потом соображаю, что во сне умудрилась развернуться и улечься в позу кренделя, ногами на подушке. А, и еще мои нынешние длиннющие волосы захлестнуты вокруг шеи — и чудо, что я не задохнулась. Никак не могу к ним привыкнуть — и это уже не первый раз, когда я пытаюсь «повеситься» во сне.

— М-м-м, — мычу я и пытаюсь выпутаться из волос, заодно забираясь в уютную одеяльную норку. А потом, когда меня нахально оттуда вытаскивают и куда-то несут, недовольно повторяю: — М-м-м!

Не помогает — и, пока я сонно прикидываю, кто это такой наглый, я же вчера всех горничных разогнала, а лакеев во дворце на километр в спальню девушки не пустят… воспоминанием ярко вспыхивает, чем подобная сцена закончилась в прошлый раз.

Ледяную воду, в которую тебя окунули со сна, так просто не забудешь.

— Габриэль, не надо! — визжу я, сваливаясь с рук на пол.

— Как скажете, принцесса, — равнодушно отвечает демон, придерживая меня за плечо. — Вы зря вчера прислугу распустили. Я вам хотел с купальней помочь, но не надо — так не надо.

— А чего с ней помогать?.. — Я подползаю к краю бассейна и с изумлением вижу, что он пустой. — Ха. А как…

А потом перевожу взгляд на десятки труб, ползущих к нему, точно змеи, по одной из стен. Вижу, как эти «змеи» переплетаются рычагами и заглушками… И ни одного крана.

— А… а как это включается?

— Вы удивитесь, Ваше Высочество, — магией, — с усмешкой сообщает Габриэль.

И смотрит на меня. Почему я чувствую себя как ученая собака в цирке?..

— Магией, — киваю я. — А поточнее?

Габриэль объясняет. На втором предложении я, кажется, проваливаюсь в сон снова, потому что, вскинувшись, опять встречаюсь взглядом с Габриэлем, и демон молчит. Но улыбается. Очень саркастично.

— Я ничего не поняла.

— Неудивительно, принцесса, вы же не знакомы даже с основами магии.

— Габриэль, помоги мне, пожалуйста.

— Вам следовало сказать это горничным, принцесса, а не портить с ними отношения, показывая, как вы самостоятельны, когда на самом деле…

— Габриэ-э-эль, ну помоги-и-и, пожа-а-а-алуйста!

Демон только усмехается — очень обидно — и вроде бы ничего не делает, но вода в бассейн откуда-то льется. Я опускаю руку, пробую — температура нормальная. Потом пытаюсь понять, где же все-таки спрятали кран, но такое чувство, что вся стена, по которой ползли трубы, превратилась в миниатюрный водопад. Ароматный, сладкий, пенистый водопад. Еще и лепестки роз откуда-то падают.

Я чувствую себя очень глупо.

Поднимаю взгляд — Габриэль, прислонившись к косяку закрытой двери в спальню, смотрит в ответ и улыбается. С истинным наслаждением.

Чувство собачки в цирке возвращается.

— Как ты это сделал?

— «Спасибо» будет вполне достаточно, принцесса.

— Габриэль, ты называл меня Виолой — вот и зови. И да, спасибо. Так как ты это сделал? И когда объяснишь, выйди, пожалуйста, я купаться собираюсь.

Но демон только улыбается. Под его взглядом водопад на стене исчезает, снова являя целые и ничуть не изменившиеся трубы.

— Тебе стоит сегодня внимательнее слушать преподавателя по основам магии, Виола. В числе прочего он еще раз скажет тебе, что демоны не имеют постоянной формы.

— И что?

Мы снова встречаемся взглядами.

— Иными словами, если я превращусь в горничную, ты не будешь смущаться? — улыбается демон.

— Если ты превратишься в горничную, я смогу выгнать тебя хотя бы в спальню? — в ответ интересуюсь я.

Габриэль изгибает бровь и качает головой:

— Вряд ли.

— Тогда так оставайся. — Я зеваю, совсем не эротично скидываю с себя ночную сорочку и очень неизящно падаю в бассейн, окунаюсь сразу с головой.

Вот интересно, почему этот демон до сих пор не пришпилил меня к какой-нибудь булавке, если ему так любопытно? Как исследователь — редкую бабочку.

— Потому что тогда весь интерес пропадет, — отвечает Габриэль, когда я выныриваю. — Пришпиленная бабочка еще какое-то время действительно может двигаться, но уже не летает. Мне интересна бабочка живая, в естественной среде обитания.

— Ты что, мои мысли читаешь?

— Это все, что вы можете сказать мне в ответ, принцесса? — усмехается демон.

Я молча смотрю на него пару мгновений, потом смаргиваю капли с ресниц.

— Нет. Еще, пожалуйста, верни свой водопад обратно, только сделай напор поменьше и подай мне шампунь.

Забавно, но демон слушается. Вода удобно льется мне на голову, а на бортике, прямо под рукой, выстраивается целая армия пузырьков — ароматных масел, странных смесей и даже порошков. Я недоуменно смотрю на них, потом беру первый попавшийся… А Габриэль уже начинает довольно:

— Чтобы сделать аналог шампуня, которым пользуются в твоем мире, местные девушки…

— Спасибо, — обрываю я. — Разберусь сама.

Габриэль замолкает на полуслове. Минуту я тестирую содержимое порошков и масел, а потом просто выливаю их все на голову. Если мои роскошные волосы от них вылезут… Ну и слава богу!

Хотя сомневаюсь, что волосы феи хоть что-то возьмет. Полагаю, даже универсальный растворитель не справится.

А надо, кстати, попробовать. Может, хоть так я обрету привычную прическу каре?

— Почему ты не принимаешь советы? — спрашивает Габриэль. Наверное, устал, бедняга, от тишины. Как только выяснилось, что он демон, его так и тянет поболтать. Дать мне эти самые советы.

— Потому что я сама могу со всем справиться.

— Воду ты вызвать не способна, — поднимает брови демон.

Я промываю волосы. Кажется, в пятый раз. Вот так и мучаюсь с ними каждое утро… Длинные волосы — очень красиво, но, господи, сколько же с ними мороки!

— А зачем мне вызывать воду самой, когда под рукой есть такой удобный демон?

Поток над головой тут же иссякает.

— А ты не думала, принцесса, что твоя дерзость может мне надоесть?

— И ты уйдешь? — улыбаюсь я.

Габриэль молча смотрит на меня. Моргает — и вода возвращается.

— Нет.

— Ну тогда я выбираю брать от жизни по максимуму. Поэтому если остаешься, будь добр мне помогать. Я, может, и редкая бабочка, но наблюдать за мной просто так не позволю. Если ты понимаешь, о чем я.

— Ваше Высочество… — вкрадчиво начинает Габриэль.

— Виола.

— … я прислуживал вам, когда принес клятву вашей сестре…

— По пьяни.

— … теперь же я свободен, и если вы ждете, что я снова буду…

— Габриэль, — я опираюсь на бортик (очень надеюсь, что аки русалка) и заглядываю демону в глаза, — послушай. Я не против изображать из себя бабочку в естественной среде. Я даже не буду возмущаться, видя тебя рядом. И просить Дамиана тебя изгнать…

— Он все равно не сможет.

— … но взамен, будь добр, помогай и ты мне. Или я стану очень скучной бабочкой. Гарантирую, ты сам сбежишь от меня уже завтра. Ну как?

Габриэль встречается со мной взглядом и смеется.

— Принцесса, если вы думаете, что так легко изгнать высшего демона, который хочет остаться…

Я весело смеюсь в унисон.

— Уж поверь мне, я захочу — и больше никогда тебя не увижу, Габриэль. Мне всего-то надо вести себя как фея. Мама будет счастлива.

Смех замирает.

— Принцесса, это шантаж, — замечает демон. — Вас это недостойно. К тому же вам ли жаловаться: я и так за вас всю домашнюю работу делаю!

— Когда тебе этого хочется, — добавляю я. — Нет, Габриэль. Это не шантаж, это симбиоз — взаимовыгодное сотрудничество.

— Что, подпишешь договор кровью? — фыркает демон. — Сделку заключим? Мне контракт приготовить?

— Да нет, я тебе на слово верю, — усмехаюсь я. — К тому же зачем контракт, если все просто: наблюдай за мной, сколько влезет, а в ответ просто помогай, когда попрошу. И советы, так уж и быть, можешь давать. Я честно выслушаю. Ну как?

— Твой демонолог прав, — спустя минуту задумчивой тишины отвечает Габриэль. — Тебе стоило бы попробовать себя ведьмой. Только они так торгуются.

— Это ты с моей мамой мало общался, — фыркаю я. — Я ее от крестной не всегда отличаю, когда она принимается требовать, чтобы я что-нибудь сделала. Хотя нет, моя крестная мягче… Так это значит «да»? Ты согласен?

— Да, — тихо отвечает Габриэль. Потом усмехается: — Почему мне кажется, что от этого договора тянет серой?

— Розами, Габи, принюхайся. Розами. И я тоже буду рада с тобой сотрудничать. А теперь, может, объяснишь, чем я тебе так интересна? Вон сколько принцесс вокруг, фей и прочих золушек. Почему я?

Габриэль «выключает» воду, а когда я выхожу из бассейна, мне под ноги падает банный халат. Мой, домашний, с капюшоном в виде морды единорога.

— Мне скучно, — говорит наконец демон. — Ты удивишься, девочка, как скучно в Астрале.

— Да? — Я укутываюсь целиком и только что не мурчу от удовольствия. И почему все герои книг так боятся заключать с демонами договор? Милые создания. От скуки вон мучаются. — А Дамиан говорит, там весело.

Габриэль усмехается и со странной жадностью наблюдает, как я пытаюсь выпутаться из спутанных волос-удавок.

— Демонологу — может быть. Высшему демону — нет. Там нет никого сильнее, ничего неизведанного, ничего любопытного, странного или опасного. Люди… — Габриэль улыбается. О, он, оказывается, умеет нормально улыбаться — не ехидно или саркастично, а… мечтательно даже. — Люди куда интереснее всего, что живет в Астрале. Но даже они наскучивают, потому что в итоге их схема поведения оказывается слишком простой и понятной.

— А моя схема, значит, непростая и непонятная?

— Ты сама ответь на этот вопрос, — предлагает Габриэль.

Я молча смотрю в запотевшее зеркало, где на меня в ответ глядит силуэт красавицы в стиле «я-упала-с-сеновала».

— Ты ломаешь все здешние законы, — продолжает Габриэль. — Как и любой гость из другого мира. И, как другие, ты понемногу привыкнешь к местной жизни и станешь как все. Тогда я уйду. А пока… Пожалуй, потворствовать твоим невинным желаниям — не такая уж и высокая плата за лекарство от скуки.

— Пожалуй, терпеть рядом скептика-демона — не такая уж высокая плата за исполнение всех желаний, — передразниваю я. — Слушай, а фен ты мне можешь организовать? Пожалуйста?

Как и все нормальные парни, Габриэль особенно интересными считает девушек — то есть чаще всего подглядывает именно за ними. И вот не надо мне заливать, что демоны-де бесплотны и им не важен пол, и все такое. Сам-то Габриэль почему-то предстает передо мной как красавец брюнет, а не какой-нибудь тролль.

— Хотите, чтобы я превратился в тролля, принцесса?

— Габи, подслушивай мои разумные мысли, а не всякую чепуху!

Я это к чему — Габриэль удивительно много знает всяких женских секретиков, которыми мы обычно делимся разве что с подругами, да и то — только с очень близкими. Ну и со всеми остальными, если хотим похвастаться.

Например, как заплести эти чертовы волосы, чтобы они не мешались весь день и выглядели словно распущенные, но на самом деле были заколоты шпильками — и чтобы эти шпильки в нужный момент не выпали.

Когда красавец демон рассказывает тебе такие вещи… Не знаю, кто как, а я долго смеялась. Но волосы действительно больше не мешают, хорошо выглядят и все шпильки держатся.

Ничего удивительного, что этот демон некогда заказал мне гардероб, не измеряя меня сто раз сантиметровой лентой. И не просто угадал с размером — ничего удобнее я раньше не носила.

— Габриэль, а ты не хочешь попробовать себя в модельном бизнесе? — говорю я, выходя (вся такая красивая и довольная) в столовую. — Говорят, там интересно.

— Виола? С кем это ты разговариваешь? — удивляется сидящий за накрытым столом Ромион.

Я оглядываюсь: Габриэль исчез. Или просто стал невидимым. Что ж… Стоило, наверное, оговорить его появление и уход в нашем «контракте», но… На это у меня еще будет время.

— С моим вторым «я», Ваше Величество, — не моргнув глазом, сообщаю я. — Очень приятный собеседник. А что вы здесь делаете? Разве не нашлось никакого посла, способного составить вам компанию за завтраком в это прекрасное солнечное утро?

— Когда у меня во дворце гостит милая фея? — улыбается Ромион, вставая и отодвигая мне кресло. — Ромашковый чай, Виола?

Кажется, я начинаю постигать гениальный план сиернского короля, по которому он продал дом Роз и поселил меня во дворце. Наверняка выторговал у мамы что-нибудь в пользу своего королевства. Плюс брат-демонолог всегда будет под рукой. И «милая фея». Хорошо устроился сиернский король!

Словно тоже читая мои мысли, Ромион улыбается.

— Будут какие-нибудь пожелания, принцесса? — сладенько спрашивает он, когда я сажусь напротив и беру кружку с дымящимся чаем.

— Да. Верни Самсона.

Ромион на мгновение теряет лицо — изумленно поднимает брови и стирает сладенькую улыбку.

— Кого?

— Самсона. Моего медведя. Мне без него плохо спится. — Я отрезаю себе кусочек ежевичного рулета.

— А, — хмыкает Ромион, глядя, как я орудую ножом, — да, конечно. Экономка сообщает, что он еще не высох. А еще она жалуется, что ты…

— Вы что, постирали Самсона? — Моего пушистого, специально набитого гречкой медведя? Страшно представить, во что он превратился.

— Полагаю, горничные сочли это уместным, — пожимает плечами Ромион. — Виола…

— Вы убили Самсона, — дрожащим голосом, с надрывом говорю я.

— Виола… — Ромион начинает сердиться.

— Тише, Ваше Величество, я в трауре, — скорбно сообщаю я и запихиваю в рот сразу весь кусок рулета. К черту вилки, надоело чувствовать себя как на званом ужине.

— Виола! Серьезнее! — просит Ромион. — Твоя мать просила передать твое расписание на ближайшую неделю.

— И для этого она использует короля Сиерны? Как это похоже на маму.

Ромион заливается краской, и мне становится стыдно.

— Прости. — Я вытираю губы салфеткой. — Я тебя внимательно слушаю.

Ромион отводит взгляд и скучным менторским тоном принимается оглашать, несомненно, мамины слова. Я узнаю, что меня ждет школа (кто бы сомневался — разве не учиться я сюда вернулась?), спецкурс по дарению (как мама и обещала), а также поездка в Зачарованные Сады в конце недели.

На этом месте я роняю десертную ложечку и несчастно смотрю на Ромиона. Тот перестает равнодушно перечислять мой список дел и кривит губы в жалком подобии улыбки.

— Виола, ты официальная наследница королевства фей. Неужели ты думала, что тебе удастся быть принцессой и ни разу не посетить свое королевство?

— Если бы ни разу… Ромион, а можно?..

— Нельзя, — обрывает он. — Виола, я говорил с твоей матерью. Не как король, а как твой… друг и…

— Мы друзья? — изумляюсь я. — Правда? С каких пор?

И тут же жалею, что сказала: сквозь маску уверенного в себе, собранного и сдержанного юного короля внезапно проглядывает одинокий мальчишка-музыкант, в которого я не так давно влюбилась. То есть сначала пожалела, а уже потом влюбилась. Та любовь оказалась обманом. А вот одиночество — оно настоящее. И я не хотела бы однажды оказаться на месте Ромиона и почувствовать себя такой же… Одной.

— Я и сам удивляюсь, зачем я за тебя просил? — Ромион старательно смотрит на воткнутую в кусок сливового пирога серебряную вилку. — Ты не моя подданная. Разве что Дамиан расстроится, когда ты уедешь, а расстроенный демонолог создает определенные сложности…

Я двигаю кресло — со скрипом по паркету. Ромион умолкает и удивленно поднимает на меня взгляд. А потом переводит его на мою руку, которой я теперь сжимаю его пальцы, до этого стискивавшие подлокотник.

— Мы друзья, — улыбаюсь как можно беспечней. — Ты странный, но да, мы друзья. Не дуйся.

Медленно Ромион поднимает взгляд, видит мою улыбку. И мгновение спустя сначала тоже улыбается, а потом и смеется.

А я расслабленно откидываюсь на спинку своего кресла. Все, конфликт улажен. А мне правда стоит следить за своим языком.

— Значит, я странный?

— Угу, как лук.

— Как что?

— Лук. У него много слоев, а внутри такая гладкая сердцевина. Вот и ты такой же. Слой, слой — а потом, может быть, доберешься до тебя настоящего.

Ромион смеется — точнее, заходится смехом.

— Виола, ты невозможна…

— И очень горда, — с достоинством добавляю я, корча смешную рожицу, — что меня причислили к друзьям короля Сиерны. А что мне это даст?

Бедняга Ромион уже дышать не может от смеха — только всхлипывать. Я терпеливо жду, когда он успокоится, потом напоминаю:

— Так что хотела моя мама — забрать меня в Сады сейчас?

— Она хотела тебя «забрать в Сады сейчас», еще когда ты отправилась к злодеям на бал, — хихикает Ромион. — Виола, это же додуматься!.. Добрая волшебница — на бал к злодеям, ха-ха! И этот идиот — туда же!..

Это он, кажется, о Дамиане. Ну а что — меня же никто не предупредил, что нужно искать героя! По какому-такому «наитию» я должна была прийти к подобному решению самостоятельно?

— В любом случае… Ты отправляешься в Сады в конце недели. На выходные, но убеди, пожалуйста, Дамиана, что с тобой все будет в порядке. Мне не хочется разгребать последствия еще одного его эксперимента.

— Всего на два дня? — удивляюсь я, размышляя. — А мне про какое-то посвящение говорили…

Ромион с улыбкой смотрит на меня:

— Феи действительно проводят обряд посвящения, но, Виола, ты еще с ролью доброй волшебницы не разобралась… Не бойся, посвящение тебе пока не грозит.

— Тогда оно может мне вообще никогда не грозить.

— На месте королевы фей я бы обзавелся еще одной дочерью, — кивает Ромион. — И, Виола, если вдруг она все-таки лишит тебя наследства — в Сиерне тебе всегда рады. Особенно когда ты сможешь сама контролировать свою магию.

— Угу. Спасибо.

— И еще одно. — Ромион допивает свой чай, ставит бокал на стол и внимательно, уже без смеха, смотрит на меня. — Виола, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Это будет серьезно и сложно, но я верю, что у тебя получится…

— Пропусти эту часть. Мне уже страшно. Что такое ужасное я должна для тебя сделать?

— Сходи в театр на премьеру Изабеллы.

— А?

Мы с Ромионом переглядываемся. Серьезно? Всего-то? Я-то думала, снова кого-то расколдовать! Я же теперь эксперт по снятию проклятий. С помощью «наития». И нашатыря.

— Виола, это была твоя идея — оставить королеву в живых. И ты предложила отправить ее в театр. Поэтому, я считаю, ты должна, нет, обязана посетить ее премьеру как принцесса и наследница фей…

— Хорошо-хорошо, а в чем подвох?

Ромион смотрит теперь в свою пустую чашку.

— Возьми с собой Дамиана и… Вы пойдете вместо меня.

Я удивленно смотрю на него, и Ромион снова поднимает взгляд — для разнообразия настоящий, из сердцевины его «луковицы».

— Она прислала мне пригласительные! На две персоны, Виола! Сказала взять друзей! Как будто она не знает, что у меня нет друзей! И приказала — приказала! — чтобы я играл на премьере! Почему, почему я послушался тебя, а не убил ее, как хотел?! Она отравляет мне жизнь, даже когда я уже стал королем!

— Тихо-тихо-тихо! Я схожу в театр. И Дамиан сходит. Может, даже два раза — для верности. Или вообще весь сезон. Но скажи, если пригласительные тебе… — Я смотрю на побледневшего Ромиона. — Тебе разве не интересно, что она там поставила?

— Я знаю, что она поставила, — ворчит Ромион. — Историю несчастной русалки. Она в моде в этом сезоне, а ее композитор знаменит настолько, что чуть не погиб под букетами поклонников после одного из своих концертов. Виола, это не важно! Важно, что я не хочу идти ни на какую премьеру, ни в какой театр и уж тем более не хочу видеть женщину, снившуюся мне в кошмарах последние несколько лет! Я достаточно посещаю разные скучные балы, приемы — и сам их теперь вынужден устраивать. Я достаточно играю на этих приемах — хотя мне до смерти это надоело. Я понимаю, что это нужно, чтобы Сиерна процветала, и никто не сказал, что новый король недостоин отцовского трона — ах да, ведь старый король не зря так плохо говорил о сыне! Не дождутся. Я сделаю эту страну великой. Процветающей. Богатой! Я…

Я хлопаю. Когда Роз разойдется, аплодисменты всегда помогают привлечь ее внимание. Сестра — заученно — сразу же начинает улыбаться, раскланиваться. И потихоньку успокаивается.

Ромион только вздрагивает и, да, умолкает. А потом снова краснеет. Второй раз за утро — ай-ай, вечно сдержанный Ромион, ай-ай!

— Извини. Я никому это не говорил. — Он снова прячет глаза. — И не должен был. Не понимаю, что на меня находит в твоем присутствии? Хотя нет, понимаю. Твоя легкость, Виола, заразительна.

— Легкость? — Вот уж не замечала у себя никакой «легкости». Даже на вес я не такая уж легкая. Одни волосы теперь сколько весят — ух!

— Жизнелюбие, — криво улыбается Ромион. — Завидую. Дамиан в твоем присутствии расцветает — и я его понимаю… Когда попробуешь себя в стихийной магии, скажешь, чем тебе легче управлять? Уверен, это будет воздух. Ветер.

— Ничего не знаю насчет ветра, но тебе нужен психоаналитик, Ромион.

— Кто?

— Друг. Друг, который выслушает. Давай начнем этим вечером — я приду пожелать тебе спокойной ночи, принесу показать мертвого Самсона, чтобы ты устыдился. А ты мне расскажешь, что тебя заботит. Ну как?

Ромион усмехается, потом переводит взгляд на часы и быстро бросает на стол салфетку.

— Тебе пора. Я прикажу подать карету — и не вздумай идти из школы пешком, когда занятия закончатся. Не хочу потом искать тебя по всей столице.

Он просто душка, правда? Особенно когда строит из себя идеального принца. Или идеального короля, вот как сейчас.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь доберется до его сердца сквозь все слои и шелуху?

В школе мне все очень рады. Первым делом меня радостно встречает директриса. Вместе с манулом-в-сапогах она внимательно смотрит на меня через стол в своем кабинете. И заявляет:

— Виола, меня не проведешь.

Я только открываю рот — сказать, что и не собиралась, — но директриса продолжает:

— Я узнаю, кто делает за тебя домашние задания.

У меня екает сердце, манул моргает, а за спиной слышится тихий смех. Я не оборачиваюсь, но уверена, что это Габриэль.

— Я уже попробовала все известные заклинания по определению почерка, и как ты думаешь, куда они указывают?

Смех за спиной резко стихает.

— В Астрал, — торжественно объявляет директриса. Потом встает и грозно нависает надо мной, сверкая громадным бриллиантом в декольте. — Признайся, это брат Его Величества тебе помогает?

— Его зовут Дамиан, — зачем-то поправляю я. — Нет, он мне не помогает.

Директриса кивает.

— Он сказал мне то же самое, и я уверена, что он не лгал. Но поверь мне, девочка, я преподаю уже больше сотни лет, я знаю все ваши уловки. Больше не пытайся меня провести.

Я молчу — потому что не представляю, как буду успевать делать домашнее задание сразу в обеих школах. Домой-то я тоже не могу вернуться просто так, неподготовленная. Математик первым делом закатит контрольную, специально для меня.

— Идем. Занятия уже начались. — Директриса поднимает обвисшего, как раздувшаяся сосиска, кота. Легко так поднимает, словно пушинку. — А тебя еще надо классу представить.

— Зачем? — скулю я. Не знаю, что говорил про легкость Ромион, но мне никогда не было легко общаться со сверстниками. Особенно когда их много, они сидят за партами, а ты стоишь перед ними, краснеешь и пытаешься рассказать о себе. — Я же месяц с ними училась!

— Твоя сестра месяц с ними училась, согласно бумагам, — откликается директриса, открывая дверь и пропуская меня вперед. — А с принцессой фей они еще не знакомы. Идем, Виола. Принцессам не след опаздывать.

Конечно же, первый урок ведет мастер Хэвишем — я же дико везучая. Это с его подачи я провела несколько замечательных, незабываемых часов в карцере, а также у доски, то есть волшебного зеркала, где правильно рассказала урок, а этот… нехороший человек поставил мне «два». Ах да, там еще Вейл затесался, двойку он предложил. Я помню, как он руку тянул…

Какая я злопамятная.

Директриса снова представляет меня. Я стою как дурочка, улыбаюсь — тоже как дурочка — оглядываю класс и с недовольством замечаю, что Дамиан отсутствует. Странно… Ромион опять его эксплуатирует?

А потом замечаю — боже ты мой! — восхищенные взгляды. Всех, но особенно парней… М-м-м, Вейл, кстати, тоже отсутствует. Не на пару ли они с Дамианом прогуливают?.. А то вчера, когда мама порталом забрала меня из Ниммерии, они дрались. Правда, вечером Дамиан гулял со мной в саду, но что мешало ему вернуться и выяснить отношения с принцем Ниммерии ночью? Ничего — и это было бы очень в духе Дамиана.

Директриса соловьем разливается. Восхищение в классе достигает апогея — даже мастер Хэвишем смотрит на меня почти как на богиню. Я отступаю на шаг к двери и с подозрением прислушиваюсь к тому, что про меня говорят.

Ха, ну конечно. Мадам сообщает, что я принцесса фей, а моя мама — владелица мировых запасов розовой пыльцы. Так что не злите Виолу, а то бедному котику — манул высовывает язык — нечего будет курить по выходным и праздникам.

— А теперь Виола расскажет пару слов о себе.

Я остервенело улыбаюсь.

— Здравствуйте, очень рада вас видеть! На самом деле мы уже знакомы: я та самая жаба, над которой вы смеялись два месяца назад. Правда, тогда я изображала мою сестру Розалинду, а заодно невесту Ромиона. Но это неважно, потому что я запомнила каждую издевательскую улыбку, поэтому не надо сейчас так на меня смотреть, лицемеры. И фиг вам, а не розовая пыльца, я с мамой поговорю, она вам все поставки перекроет, вот!

И гордо шагаю к последней парте. В полной тишине, даже покрасневшая директриса для разнообразия молчит.

Только Габриэль, усевшийся на парту — прямо на столешницу, закинув ногу на ногу, — смеется.

Ну да, я социопат. Иногда агрессивный.

И наслаждаюсь этим!

Остаток урока проходит как в тумане. На следующем — его тоже ведет мастер Хэвишем — меня все-таки вызывают к зеркалу. И снова там светится карта, снова надо что-то показывать, а для меня по-прежнему все эти цветные лоскутки ничего не значат.

Но теперь я знаю, что делать.

Жестом фокусника я вынимаю из волос шпильки, пока иду по проходу между партами, и, даже не глядя на зеркало, поворачиваюсь к учителю.

— Ну ма-а-а-астер Хэвише-е-ем, я уро-о-ок не выучила. Помогите мне, пожа-а-алуйста!

И губки надуть. И ресницами похлопать. Короче, сделать все, что обычно делает Роз, когда приходит что-нибудь просить у отцовского советника. Например, поездку в соседнее королевство, к пока еще не наскучившему принцу — с кортежем, официальную, где одна свита в кругленькую сумму обойдется.

Советник всегда сдается на пятой минуте. Мастера Хэвишема, по ощущениям, даже на две не хватает: он краснеет, тает передо мной, только что в лужицу не растекается, и, когда я взглядом указываю на зеркало — задаю, так сказать, направление помощи, — спешит сам ответить на свой вопрос.

— Фея, нельзя использовать чары… — недовольно начинает кто-то из «зала», но я оборачиваюсь, окидываю всех любящим, ласковым взглядом — и готово. Кажется, кто-то из парней даже падает под парту, а остальные просто улыбаются так мечтательно, словно я уже сказала им «да» у алтаря.

Не дождутся.

Даже девочки смотрят на меня — правда, не с восхищением, а с завистью. И кажется, их больше интересует, как я добилась такого объема волос, чем тема урока.

Дамиан прав, обычно к людям я отношусь весьма положительно. Я могу понять, что они все разные, что они поступают не всегда так, как считают правильным, что большинство из них хорошие, а многих и вовсе стоит пожалеть (как моих одноклассников). Да, в целом я люблю людей. Но на расстоянии. Желательно за стеклом. Как в зверинце. Ирония состоит только в том, как говорит моя крестная, кто из нас сидит в клетке в роли зверя. Чаще всего, кажется, это я.

После третьего урока, на обеденном перерыве, я пытаюсь узнать, где Дамиан. В столовую он не приходит, а я с трудом отбиваюсь от поклонников, которые очень хотят угостить «милую феечку» всякими сладостями. А когда я снова обзываю их лицемерами, только по-идиотски улыбаются.

Габриэль смеется за спиной, и он же говорит мне, что Дамиан все еще в общежитии, спит. Неужели правда ночью дрался с Вейлом?

Я отправляюсь на кухню, собираю там обед для бедного, невысыпающегося прогульщика-демонолога и иду искать мужское общежитие.

— На урок опоздаешь, — предупреждает Габриэль. Он идет впереди, невидимый для остальных, и показывает мне дорогу.

— Ну и что. Все равно там одной скучно.

Демон поворачивается и с веселым изумлением смотрит на меня:

— Одной, фея? У тебя теперь весь класс в поклонниках.

— Только парни. А девчонки — в завистниках. Считай, одна.

Габриэль только качает головой:

— Когда тебе снова понадобится помощь, фея, к кому ты пойдешь?

— Помощь? А! — Я вспоминаю ленты для турнира и девочку-русалку. На секунду мне становится стыдно. — Да брось, Габриэль. Скажу, что знаю, как отрастить такие же волосы, как у меня. Помогут.

Габриэль только усмехается.

— Неудивительно, что ты так хорошо ладишь с этим демонологом. Кажется, он тоже, если ему что-нибудь нужно, первым делом насылает на своих соседей по общежитию демона, а потом обещает его изгнать — за определенную плату.

— Правда? — смеюсь я. — М-м-м, Дамиан крут. Почему я не демонолог? Я тоже хочу иногда кого-нибудь попугать.

— Представь, что испугают тебя.

— Габриэль, позволь напомнить, что не так давно я была жабой и…

— Помолчи, Виола. И просто представь.

Всю дорогу до общежития мы теперь идем молча: я представляю — против воли, это как «не думай про синего быка», — и мне действительно стыдно. Снова.

Что не так со мной в этом мире? Я и вполовину не так часто стыжусь себя дома.

Может, потому что дома все спокойно и размеренно и я просто привыкла, а здесь могу взглянуть на себя со стороны и вижу… не фею. Пока еще не ведьму, но точно не фею. Феи же добрые. А я, разве я добрая?

— Габриэль, ты сможешь сделать меня невидимой? — прошу я, когда здание общежития показывается за поворотом. Просто не хочется, чтобы мной снова восхищались. И кружить головы не хочется тоже. Я лишь хочу пройти в комнату моего парня и узнать, все ли с ним в порядке, а не устраивать из этого представление.

Наверное, прочитав мои мысли, демон кивает, и дальше я снова иду за ним, но никто больше на меня не смотрит.

Это неожиданно приятно. Нужно научиться заклинанию невидимости, если я действительно могу колдовать. Обязательно. И использовать каждый раз, когда выхожу на улицу. Жизнь тогда будет просто замечательной!

Перед комнатой Дамиана я прошу Габриэля расколдовать меня и громко стучу в дверь. Мне не открывают. Я оглядываюсь на Габриэля, тот кивает.

— Эй, госпожа! — кричит кто-то из коридора. — Госпожа, к демонологу сейчас лучше не соваться! Госпожа, не…

Но я уже закрываю за собой дверь и слышу, как сама собой поворачивается щеколда замка.

— Спасибо, — говорю невидимому Габриэлю, а потом поворачиваюсь и вижу… себя. То есть себя, копию себя — в пентаграмме, среди свечей. Рядом навзничь лежит Дамиан, запястье вскрыто, рубашка в крови… Я замираю…

— С ним все в порядке, принцесса, не бойся, — шепчет Габриэль. — Он просто еще не вернулся из Астрала. А ты, — он бросает короткий взгляд на мою копию, — брысь отсюда.

«Я-в-пентаграмме» припадает к полу, шипит — совершенно по-кошачьи — и исчезает. А Габриэль спокойно поднимает обмякшего Дамиана и кивает мне:

— Освободи кровать, принцесса.

Комната Дамиана и раньше меня удивляла: да, я понимаю, что он демонолог, да, я примерно представляю, с чем ему приходится и нравится работать; но все равно черный, как мне кажется, не его цвет. И готика — стильно, конечно, но… Смешно — я раньше действительно над этим смеялась, но теперь, когда мы вроде как «встречаемся»… Мой парень — гот, и он не просто прикидывается — носит там черное и разные серебряные побрякушки в виде браслетов и колец (и одаривает ими меня), нет, он серьезно проводит обряды. С кровью. С черными кошками. И предположительно с девственницами.

А я ведь никогда серьезно не задумывалась: могу я с этим ужиться? Порталы, помощь духа или покорность демона — это замечательно, когда нужно снять проклятие, ну или выбраться из какой-нибудь Темной Твердыни. Разово, так сказать, с положительными последствиями в виде спасения королевства. Но если мы — в перспективе — поженимся (лет через, допустим, десять, но все-таки), как я отнесусь к порталу в Астрал в нашей спальне? К заляпанным кровью простыням? К скелету на стене вместо портрета? Ха, да что там портрета — к скелету вместо плюшевого мишки Самсона! Потому что все это, кажется, составляет образ жизни Дамиана.

Мне нужно очень серьезно об этом поразмыслить — и в самое ближайшее время. Помощник-демонолог — это замечательно, прекрасный принц — еще лучше, но что, если я просто переношу на Дамиана мой идеал «парня-с-которым-хочу-встречаться»?

Такие вот философские мысли лезут в голову, когда замечаешь над кроватью своего принца распластанное нечто, отдаленно напоминающее летучую мышь, только раз в пять больше, мохнатое и с головой теленка. Вдобавок эта образина пришпилена (а точнее, прибита) к стене серебряными гвоздями, дергается, свирепо смотрит на меня фосфоресцирующими глазами и истекает зеленой кровью.

Это у Дамиана, я так понимаю, вместо настенного ковра. Или шкуры медведя. Действительно, зачем демонологу шкура, если можно повесить на стену настоящего монстра?

Я перевожу взгляд на кровать, и мне делается тошно. Такое чувство, что Дамиан на ней кого-то вскрывал. Да, прямо на атласном черном покрывале, вышитом серебряными символами. Причем вскрывал неоднократно — потому что ошметки… м-м-м… плоти и… м-м-м… всего остального разбросаны по всему одеялу, а что-то валяется и на полу. Похожую картину я видела только у мясника да у крестной на кухне. Но даже они не додумывались делать это на кровати.

Зато под покрывалом лежит скелет чего-то, напоминающего миниатюрного динозавра. Мило так, трогательно лежит, как я обычно Самсона «спать» оставляю: голова на подушке, все остальное укрыто одеялом, чтобы без меня не простыл… Дамиан делает то же самое — со скелетом.

— Виола, кровать, — напоминает Габриэль.

И укладывает Дамиана рядом с этим «динозавром» — когда я, рывком и стараясь очень уж не смотреть, срываю с кровати покрывало вместе с его содержимым. Хочу выбросить и «динозавра», но тот неожиданно щелкает на меня зубами и поудобнее устраивается под вторым одеялом.

Да, мне нужно серьезно подумать, хочу ли я делить свою постель и Дамиана с… этим.

Залитая солнцем — когда я распахиваю тяжелые бархатные шторы, чтобы впустить в комнату свет и найти, где Дамиан держит воду, — комната выглядит еще омерзительнее. Пол покрыт пентаграммами весь: схема наслаивается на схему, потом на еще одну, так что уже непонятно, что там нарисовано. Погасшие свечи валяются повсюду, и все вокруг: мебель, найденный мною кувшин с водой, кожаная сумка и какие-то ящики, — все заляпано воском и кровью. И чем-то еще, цветным, тоже засохшим и вонючим.

Я торопливо открываю окно и впускаю в комнату еще и свежий воздух.

Габриэль с усмешкой следит за мной из темного угла (тут их полно).

— Что, принцесса, рассказать тебе, где прислуга держит щетки и метлу?

— Зачем? — Я сажусь на кровать рядом с Дамианом, достаю платок, макаю его в воду и принимаюсь обтирать моему демонологу лицо. Белый кружевной платочек тут же становится красным.

Габриэль улыбается.

— Уборка, принцесса. — И, когда я поднимаю на него удивленный взгляд, объясняет: — Во всех семьях волшебников, за которыми я наблюдал, женщины делают одно и то же. Обычно вам не нравятся пентаграммы на полу и кровь на кровати, несмотря на то что ваш муж, быть может, потратил на изобретение формулы целый месяц, сделал около тысячи расчетов и забил вашу любимую кошку… Именно поэтому демонологи так редко женятся.

— Хватит, — прошу я. — Это комната Дамиана, пусть сам в ней и убирается. Габриэль, ты можешь исчезнуть на часок?

Демон бросает на меня последний странный взгляд и пропадает, а я ложусь на кровати удобнее, скидываю туфли на пол и устраиваю голову Дамиана себе на колени.

— Фы-ы-ы-ы! — говорит летучая мышь — коврик надо мной. — Фы-ы-ы!

— Захлопнись!

Солнечный луч падает на лицо Дамиану, но ресницы не дрожат и — я только сейчас замечаю — грудь Дамиана не поднимается и не опадает в такт дыханию.

Я принимаюсь перевязывать его окровавленные запястья и никак не могу избавиться от мысли: а если он когда-нибудь уйдет в свой Астрал и не вернется? Мне туда дорога закрыта, разве что с помощью Габриэля, но, боюсь, это чревато последствиями. Одно дело — помогать по мелочи — это высший демон, быть может, еще воспринимает как игру. Но вот если я начну разбрасываться желаниями покрупнее, вроде «сделай и меня крутыми демонологом»? Ничего хорошего из этого точно не выйдет.

Может быть, мама права и нам с Дамианом действительно не по пути? Мы же разные: вот он черный цвет любит, а я — сиреневый и зеленый. У него комната насквозь пропахла смертью, моя — цветами и сладостями. Я в детстве никогда не оперировала никого крупнее дождевого червя (и не напоминайте мне об этом никогда!), а Дамиан, вон, монстра над кроватью вешает. Я люблю свою сестру, а Дамиан завидует брату. И этот список можно перечислять долго, и все равно получится одно: мы разные.

Что мне в нем так нравится, кроме его, безусловно, соблазнительной внешности? Что он снял с меня проклятие? Да, после этого моя жизнь стала интереснее, но почему-то не счастливее и не радостнее. И не благодарность ли я принимаю за любовь? Мое сердце не замирает, когда я его вижу, — а все книги и фильмы говорят, что должно. Я не думаю о нем постоянно, когда он не рядом. Мне без него не так уж и плохо.

А правда ли я его люблю? Да, Дамиан мне дорог, он милый и заботливый — но разве этого достаточно?

Передо мной сейчас весь мир и любой принц, хоть трижды прекрасный, любой рыцарь, любой… Да кто угодно! С такой внешностью, как у меня, с этими моими чарами… Зачем мне демонолог со скелетом в кровати?

Мы ведь можем остаться просто друзьями.

Я вздрагиваю, когда рука Дамиана неожиданно сжимает мою. Он вздыхает — глубоко и тяжело. И только потом открывает глаза.

— В-виола?

Я просто смотрю на него, а Дамиан, с трудом сфокусировав на мне взгляд, переводит его на окно:

— Уже утро?!

— Уже полдень, — улыбаюсь я. — Ты проспал обед. Но не волнуйся, я принесла его тебе прямо сюда. Будешь?

— Д-да. — Дамиан с трудом закрывает глаза и открывает снова. — Где… Это моя комната?

— Что, успешно потусил вчера с суккубой? — хмыкаю я, вставая с кровати и проходя к столу, край которого мне удалось освободить под поднос. Пока я иду, схемы на полу подо мной сияют — разными цветами, как сенсорные лампы.

— Суккубой? — отстраненно повторяет Дамиан, с трудом садясь. — А? — И тут же: — Нет, Виола, это не…

— …то, что я думаю. Помню-помню. — Я возвращаюсь к кровати с чашкой бульона. — Я ее, кстати, видела, твою суккубу. Симпатяжка. На меня похожа.

Дамиан в ответ розовеет — ужас, у него даже покраснеть сил не хватает. И тут же его взгляд прилипает к бульону.

Я придерживаю чашку, пока Дамиан пьет — он странно слабый сейчас, сонный… Я волнуюсь.

А раз волнуюсь, значит, он мне небезразличен. Ведь так?

Но за друзей тоже можно волноваться.

— Спасибо. — Дамиан отдает мне пустую чашку. — Виола, не смотри на меня так, я всегда не в себе после возвращения. Но это быстро закончится. Мне уже лучше. Спасибо, что принесла обед, не знаю, как бы я сам дополз до кухни. Но зачем ты пришла? У тебя же сегодня учеба.

— У тебя тоже, — киваю я. — И ты пропустил тот невероятный момент, когда мастер Хэвишем чуть не признался мне в любви. Вместе со всей мужской половиной класса… Что?

Дамиан внимательно смотрит на меня:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Ну… Я думала, это весело…

— Ты думала, это весело, — повторяет Дамиан и откидывается, закрыв глаза, на подушки. — Когда ты заведешь себе фаворита, принцесса, не забудь мне и об этом рассказать. Я посмеюсь.

— Дамиан, ты что?

Он открывает глаза, коротко смотрит на меня и отворачивается.

— Ничего. Спасибо, Ваше Высочество, что удостоили меня визитом. А теперь оставьте меня, пожалуйста, одного.

Ясно. У него снова то настроение.

И почему я терплю парня, который только половину времени ведет себя совершенно и галантно, а остальное время обзывает меня «Высочеством»?

— Прости, — теперь я сама беру его за руку. — Я же ничего такого не имела в виду, правда. Дамиан, мне ведь и самой все это не нравится…

Он отнимает у меня руку, перекатывается на бок и… обнимает свой скелет! А тот мурлычет — всеми позвонками, образина белокостная!

— Дамиан, если ты сейчас же не прекратишь, я выброшу этот твой скелет в окно, — терпеливо предупреждаю я.

— Виола, уйди, пожалуйста, — откликается Дамиан.

Ну и ладно. Ну и хорошо. Я же предупреждала.

Скелет вырывается и пытается меня цапнуть, когда я выдираю его из кровати и несу к окну. Мгновение — и к нему присоединяется Дамиан с криком: «Виола, не смей трогать Винки, она привыкла к нежному обращению!»

Не знаю, какое нежное обращение нужно скелету мини-динозавра. Надеюсь, я достаточно нежно вышвыриваю его из окна? Ой, кажется, нет — Винки рассыпается на косточки. Только череп еще щелкает челюстями, скачет по плитам двора, распугивая каких-то ботанов, разложивших во дворе не то географический, не то звездный атлас.

Дамиан опасно перегибается через подоконник, смотрит на останки Винкиного скелета. Потом поворачивается ко мне, и я понимаю, что вот оно, настал момент истины: наша первая ссора. Можно праздновать. Или нет, не первая? Первая была, когда Дамиан выяснил, что я прикидывалась своей сестрой и замутила с его братом. Правда, тогда мы еще фактически не встречались… Вроде бы.

Но тогда Дамиан просто молча дулся. А теперь в его комнате сияют, кажется, абсолютно все пентаграммы. Нехилая такая иллюминация получается, очень в стиле злого демонолога. Даже молнии сверкают раз так пять, освещая бледного Дамиана со взором горящим. Алым, кстати, горящим.

— Чем тебе мешала Винки?!

И музыкальный грохот за его спиной: молнии проскакивают между катушками и наигрывают мелодию. Вроде бы что-то военное — марш. Или это из «Звездных войн»?

Когда это Дамиан умудрился посмотреть «Звездные войны»?

— Ой, а сделай так еще раз! — улыбаюсь я, садясь на подоконник и жалея, что не взяла с собой попкорн. Кажется, ссора обещает быть зрелищной.

— Никогда. Больше. Не смей! Трогать! Мои! Вещи! — рычит Дамиан и на глазах превращается в какое-то чудовище. Так уже было, когда он спасал меня от королевы Изабеллы, поэтому я даже не удивляюсь.

И теперь катушки за его спиной играют пятую симфонию Бетховена. Или нет? Нет, кажется, не совсем ее — но очень похоже.

— Ой, а можно я другую музыку закажу? Из «Титаника», хочу из «Титаника»! — хлопаю в ладоши, а когда Дамиан подходит ближе — свирепо и медленно, ну прямо как настоящий злодей, — я хватаю его за хвост — крысиный, ф-ф-фе! Но — улыбаюсь. И, подавшись вперед, касаясь губ — тоже изменившихся, тонких и почему-то твердых, — целую.

Сияние в комнате гаснет, музыка и грохот стихают, а Дамиан обмякает у меня в руках — я усаживаю его на подоконник, а сама, свесившись вниз, во двор, прошу зевак, собравшихся поглядеть на громкую ссору демонолога:

— Ребят, помогите собрать Винки. Это тот скелет, который сейчас по всему двору валяется. Пожалуйста!

Мне что-то кричат в ответ, но я уже не слышу — именно в этот момент Дамиан вздрагивает, вдыхает и, резко схватив меня за плечи, рывком поворачивает к себе. И впивается — именно впивается, больно — мне в губы.

Привкус крови во рту тут же становится сильным, настойчивым — по-моему, Дамиан ее пьет, мою кровь из прокушенной губы. Вместе с моим дыханием. Вместе с чем-то еще — я чувствую резкое головокружение, слабость.

И злость.

Теперь я кусаю его губы и слизываю с них кровь, теперь я обнимаю его крепко, не заботясь, что ему может быть неудобно.

Мы сваливаемся с подоконника на пол, перекатываемся по нему и…

Я прихожу в себя, уже сидя на Дамиане верхом и сжимая руками его шею. Дамиан всхлипывает, задыхается, а когда я быстро убираю руки, кашляет, проталкивая в себя воздух.

— Прости. — У меня дрожат руки. Частично от слабости, частично от страха. И на пол капает кровь, а верхняя губа горит огнем.

Дамиан поднимает на меня мутный взгляд, всхлипывает. И, спотыкаясь, со всех ног бросается к одному из ящиков в углу. Чем-то звенит там — я удивленно наблюдаю, — а потом бежит обратно.

— Звезды, Виола, я же… я же мог…

От политого чем-то мятно-спиртовым бинта мне только хуже — очень больно, резко больно. Я чуть не прикусываю еще и язык, но боль, волной накатившая, так же быстро стихает.

— Прости, прости, прости, — шепчет Дамиан. — Я не хотел, я не… Я бы никогда тебя не тронул!

— Дамиан, расслабься. — Я трогаю губу. Хм, странно. Ни корочки, ни самой раны. Что это за примочка? Я тоже такую хочу. Интересно, а сломанные ногти она так же быстро отращивает? А то я свои слишком часто теперь ломаю.

— Виола, я… я… — На бедного Дамиана жалко смотреть. Он и раньше-то был бледный, а теперь еще и помятый. И на шее следы от моих рук. Сильно я его…

— Да ладно тебе, подумаешь, кусаешься, — улыбаюсь я. — А за Винки ты прости, ее сейчас принесут. Хочешь, обратно склею? Я могу, правда, только ты ее череп держи, чтобы еще и он меня не укусил.

— Виола, я правда…

— Дамиан, хватит!

Он умолкает, словно выключенный. И несчастно смотрит на меня.

Я вздыхаю.

— Дамиан, в чем дело? Ты сам не свой последний месяц. Я же вижу. Что случилось?

— Ты… Виола, ты… Я пойму, если ты больше не захочешь меня видеть, — несчастно шепчет Дамиан. — Я… я хотел тебя… Я мог…

— Дамиан! — Я подаюсь вперед, в свою очередь хватаю его за плечи и с силой встряхиваю. — Что. Такое? Объясни мне! Как я смогу тебе помочь, если ты ничего не говоришь?

Он коротко, пронзительно-отчаянно смотрит на меня, потом отворачивается. И выдыхает:

— Я не хочу снова остаться один.

О… Всего-то. Я-то думала, он какую-нибудь заразу в своем Астрале подцепил.

— Ты ж мой грустный демонолог, — облегченно улыбаюсь я. — Ну иди сюда.

И сама придвигаюсь ближе, обнимаю его. Теперь — нежно. Ласково.

— Ты не останешься один. Я буду рядом. Пока не прогонишь. — Я просто повторяю его слова, но они кажутся к месту. И Дамиан обнимает меня в ответ.

А потом тихо, шепотом, как будто не мне, быстро начинает:

— Я боюсь, Виола, я начинаю бояться Астрала. Я не знаю, что со мной происходит. Я просыпаюсь утром, и свет кажется тусклым, даже если снаружи яркое солнце…

— Ну ты бы еще плотнее шторы у себя повесил, вообще бы было как в темнице.

— … Мне кажется, как будто ничего хорошего, ничего светлого больше не осталось, а тебя я только придумал. Это проходит, когда я вижу тебя, настоящую, — когда вспоминаю, что ты не мой сон или иллюзия. Но тогда я понимаю, что никогда не смогу быть с тобой рядом, никогда не буду тебя достоин…

— Дамиан, это чепуха. Выкинь ее из головы сейчас же.

— … А самое страшное, что мне порой кажется: это не мои мысли. Их шепчет мне кто-то другой, кто-то, кто очень хочет, чтобы я изменился. Я вижу твою улыбку и слышу его голос у меня в голове… — Дамиан отстраняется и закрывает лицо руками. Потом убирает их и пытается мне улыбнуться. — Не бери в голову, Виола. И прости. Это просто новое заклинание для контроля демона — я пытаюсь понять, как призвать для тебя твоего высшего демона, помнишь, Габриэля. Тебе ведь это бы понравилось.

— Э-э-э… Вообще-то… Дамиан, забудь про Габриэля, ладно? Я уже… м-м-м… и сама забыла. — Почему я не хочу сказать ему, что уже заключила с Габриэлем сделку? Почему это кажется неправильным? — Скажи, а у твоего голоса в голове, случайно, не зеленые глаза? Такие салатовые. Кислотные.

— Виола, это голос. У него нет глаз, — улыбается Дамиан. — К тому же это только плод моего воображения.

— Угу. Дамиан, а знаешь что? Давай… сходим куда-нибудь вместе. Ты и я, и чтобы без всяких заклинаний, злодеев и прочей чепухи, которая нам вечно мешает. Хочешь?

Улыбка Дамиана, еще робкая, становится шире.

— Куда ты хочешь?

— М-м-м… Вообще-то Ромион просил сходить за него в театр. Чуть истерику мне не устроил, когда я попыталась отказаться. Хотя я не против театра. А ты?

Дамиан нежно целует мне руки — я всегда сладко замираю, когда он так делает. И вот в эти мгновения мое сердце действительно бьется чаще.

Может быть, я его все-таки люблю?

— Все, что ты хочешь.

Ну какая девушка не мечтает услышать такое?

— Все-все?

— Все.

— Тогда, может… м-м-м… уберешь у себя в комнате? Чтобы я тоже могла сюда приходить? Ну так, легко, я же ничего такого не требую: пентаграммы пусть остаются, но вырванное сердце на кровати, м-м-м…

Дамиан смотрит на несчастное сердце — оно уже на полу — и краснеет, прямо как маков цвет.

— Прости. Если бы я знал, что ты придешь, я бы привел тут все в порядок.

— Спасибо. — Я сама целую еще в щеку. Это неожиданно приятно. — Тогда ставлю тебя в известность, что зайду завтра в это же время. А теперь доедай свой обед, а я на занятия побежала. У меня там спецкурс какой-то, мамин.

— Виола?

— М-м-м?

— Тебя правда все это, — Дамиан обводит взглядом комнату, — не пугает?

— Ну что ты, я буду любить тебя хоть готом, хоть демонологом, хоть белым кроликом, — смеюсь я. — Вообще любым. Все, я ушла! Пришли мне кости Винки!

И, уже спеша к главному зданию — пролетая мимо студентов, теней-слуг, преподавателей и фея-куратора, — я понимаю, что солгала. Точнее, слукавила.

Любить — я не знаю. Мне важно знать, что будет с Дамианом, и я хочу, чтобы он был счастлив.

Но любовь?

Я не знаю…

На спецкурс в итоге опаздываю. Несильно, на полчаса — пока я заблудилась, пока выяснила, где буду заниматься, пока нашла дорогу (Габриэль не появился меня проводить, а я не позвала). Часы в открытой галерее, увитой вьюном и виноградом, показывают два тридцать, когда я со всех ног взбегаю по ступенькам, поскальзываюсь на последней, чудом не падаю, но отпускаю длинный подол платья, наступаю на него и слышу характерный треск рвущейся ткани. Кусок вышивки — фиалки на изумрудном фоне — остается на ступеньке.

— Извините, я опоздала! — восклицаю, ногой отбрасывая лоскут в траву, к милым, позванивающим на ветру колокольчикам.

— Спасибо, что вообще почтила меня своим присутствием, — спокойно отзывается стоящая у круглого стола…

— Мам?

— Добрый день, Виола. — Мама огибает стол, подходит ко мне и, нахмурившись, изучает порванный подол. — Пожалуй, тебе стоит пройти еще один курс подготовки: манеры. Принцесса никогда не опаздывает, никогда не бежит сломя голову и не запутывается в собственных юбках.

— Мам, а научи меня летать? Я тогда в два раза быстрее везде успевать буду. — И уже представляю, как стану, аки Супермен, рассекать пространство, когда мама отвечает:

— Виола, феи летают, только когда это необходимо. И только когда они полностью постигнут свою магию. Тебе до этого еще далеко. К тому же во дворцах у людей так много красивых мелких вещей… Будет жаль, если рядом с ними объявится фея-недоучка.

Вот так мечты и рушатся.

— Садись, Виола. — Маме словно нет дела до моего недовольства. — Давно пора начинать.

Мы начинаем, и если первые десять минут я еще пытаюсь внимательно слушать, то уже через двадцать просто слежу, как по ближайшему ко мне виноградному листу ползет улитка.

Мама читает по бумажке. Листов у нее много, читает мама невыразительно, скучно, с ошибками в интонации. Слова сливаются в сплошной поток — и не прекращаются, не прекращаются, не прекращаются, как улитка, которая ползет, ползет, ползет…

— Виола!

— Да, мам? — Зевая, я перевожу взгляд на нее. — А может, хватит на сегодня? Я уже и так сильно поумнела…

Мама с сожалением смотрит на меня — как на закоренелого двоечника, которому в будущем кроме метлы ничего не светит.

— И зачем же нужны дарители?

— Эм-м-м… Чтобы дарить?

— Что?

— Э-э-э… Мам, ну это скучно, эта твоя лекция. Ты сама ее сочинила?

Мама бросает взгляд на записи у нее в руках. Поджимает губы.

— Их писала еще моя мать. Твоя бабушка, Виола. Гортензия Ослепительная, от упоминания которой вздрагивают все короли этого мира.

— Она их тоже чем-то одаривала? — невпопад интересуюсь я, и мама со вздохом бросает листки на стол.

— Безнадежно. Мне все больше кажется, что отец тебя испортил.

— Не надо говорить плохо про папу, — огрызаюсь я. — Это ты нас бросила, а он меня вырастил. Он, а не ты, а теперь тебе не нравится результат? Сама виновата!

Мама отводит взгляд и с минуту тоже смотрит на вечноползущую улитку — достаточно долго, чтобы я пожалела, что сорвалась.

— Виола, давай я расскажу тебе все еще раз — но своими словами?

Я выдыхаю — кажется, ссора пока откладывается.

— Да, мам.

Мама садится в кресло напротив, зачем-то берет мои руки в свои, ловит взгляд и начинает рассказывать. Наверное, это какая-то магия, но теперь я запоминаю чуть ли не каждое слово. Они врезаются в память, как бесконечные золотые волны маминых волос, и в этих волнах запутываются мои мысли: как она справляется с такими длинными волосами — еще длиннее моих? Как у нее получается так легко держаться? Почему она не тащит с собой толпу мужчин каждый раз, когда где-нибудь появляется? Я вот без этого теперь не обхожусь.

Напоследок — после проверочных вопросов — мама учит меня, как держать под контролем «флер». Это то, от чего сходят с ума мужчины, это естественно для феи, как золотая пыльца…

— А такая тоже бывает? — удивляюсь я.

Мама смеется, проводит себе по волосам и показывает мне руку — золотую.

Присмотревшись, я понимаю, что и ткань ее платья, которую я раньше принимала за золотую, тоже покрыта этой пыльцой.

— Она позволяет летать? Да? — вспоминая мультик про Питера Пэна, спрашиваю я.

Мама смеется еще веселее.

— Ну что ты, Виола. Нет, она образуется, когда мы колдуем слишком много и слишком часто. Загляни в мировую историю — раньше люди ловили фей именно из-за пыльцы. Пока не разобрались, что мы можем давать не только золото в маленьких количествах, но и наколдовать, например, целиком набитого этим самым золотом осла… — Мама устало закрывает глаза. — Знаешь, мне кажется, я погорячилась с этим спецкурсом, Виола. Ты не я, тебе нужно объяснять это иначе. Давай в качестве домашнего задания ты потренируешься и совершишь хотя бы пять добрых дел за эту неделю? Как думаешь, справишься?

— А это должны быть грандиозные добрые дела? — на всякий случай уточняю я. — Вроде спасения еще одного бедолаги от проклятия? Или что-то более приземленное?

Мама улыбается и ласково гладит меня по щеке.

— Как пожелаешь. Но сделай это от чистого сердца. Феи несут добро, Виола, всегда. Мы спасаем героев, когда они в отчаянии. Мы помогаем им, когда они еще не знают, что уже стали героями. Этим стоит гордиться. — Она ловит мой взгляд. — А ты почему-то думаешь, что фея — это красивая мордашка и легкомыслие. Это совсем не так. Просто для постоянной помощи, для постоянного дарения и желания делать счастливыми нужно быть не просто человеком и даже не только очень хорошим человеком. Нужно стать феей. — Мама улыбается. — Когда-то, поняв это, я захотела пройти посвящение и стать принцессой-наследницей Зачарованных Садов. Я очень надеюсь, что ты поймешь это тоже. И мы наконец будем вместе.

Я ухожу от нее в смешанных чувствах. Да, феи и в сказках всегда несут добро — по возможности, конечно. И мама сегодня напомнила, что нам дано одаривать сирых и убогих, да и вообще всех, разными чудесами вроде красоты и вечной молодости. Мы ух какие сильные. И все это просто замечательно — только как быть с тем фактом, что феи крайне редко привязаны к семье? Да и вообще к чему-либо. Что феям обязательно нужно в кого-то влюбиться или влюбить в себя. Что, наконец, фей стараются не трогать все местные королевства — целей будут.

Я не хочу, чтобы в отдаленном светлом будущем моя дочь росла с отцом одна, и… Тут мне в голову лезет картинка: Дамиан рядом с такой же дочуркой-готом копается во внутренностях несчастной черной кошки. А я наблюдаю за этим со стороны, давлю отвращение и думаю, как же мне сделать из моей дочери фею.

Наверное, нечто похожее чувствует сейчас мама (за исключением вскрытия черной кошки, конечно). И я понимаю, сейчас очень хорошо все понимаю — у мамы долг, она на самом деле меня любит, но ей приходится…

А я не хочу. Не хочу одаривать других, когда в ответ никто не подарит счастье мне. Когда даже дочь нельзя растить самой — потому что нужно, видите ли, одарить красотой очередную сиротку! Да, мне жалко сироток, но себя жалко больше.

Нет, мам, не выйдет из меня достойной феи. Не выйдет…

Настроение стремительно портится. Карета от Ромиона уже ждет, я забираюсь внутрь — и сижу там одна всю поездку, усталая и одинокая. Слушаю, как стучат колеса по мостовой, вспоминаю Дамиана, которому, кажется, лгу, а ведь совсем этого не хочу. Маму, которой тоже лгу — она же думает, что из меня еще может получиться фея. А она не может. И пять добрых дел я сделаю, хотя правильней, честней было бы забить и даже не пытаться.

Еще и уроки учить — Габриэль наверняка снова приволочет кучу учебников. И директриса подозревает, что я мухлюю с домашним…

В общем, жизнь ужасна, и я планирую отметить это каким-нибудь грандиозным тортом. Самой сходить на королевские кухни и посмотреть, что у них есть из сладкого. Я, когда в депрессии, очень чернослив люблю — может, у них найдется для меня много, очень много чернослива, м-м-м, в жирных сливках и с шоколадной посыпкой? Или мятной? Или все вместе…

Если бы. По приезде во дворец меня под руку выводят из кареты — не дай бог ведь споткнусь на ступеньке — и настойчиво просят следовать за церемонным мужчиной, похожим на дворецкого из какого-то английского сериала. Такой весь манерный и обходительный, в костюме с иголочки и с лицом, на котором не отражается ни одна эмоция.

Он приводит меня в королевские покои, где в красивой мраморной гостиной неприлично довольный Ромион воркует со смутно знакомой рыжей девушкой (не та ли это маркиза из моих новых одноклассниц, которая очень хотела стать королевой?). Девушка стреляет глазками, тонко улыбается и вовремя опускает взгляд в пол, а Ромион перед ней ну прямо гоголем…

В другое время я бы просто насладилась картиной. Но сейчас я злая и уставшая — поэтому невежливо интересуюсь:

— Кх-м! Я прошу прощения, но мне еще долго в дверях стоять?

— Виола! — с улыбкой поворачивается ко мне Ромион. — Ты уже вернулась, отлично-отлично! — Он встает и ласково улыбается девушке. — Оливия, дорогая, подожди меня здесь.

Звучит это как приказ, но рыжая Оливия пытается возмутиться:

— Но, Роми… Ты уйдешь с ней? — Она бросает на меня колючий взгляд. — Чем она лучше, я же для тебя на все готова!

Ромион с вежливой улыбкой выслушивает эту чепуху, потом наклоняется к Оливии и проникновенно говорит:

— Дорогая моя, Виола — принцесса, а ты — нет. Поэтому будь добра дождаться меня и больше не утомлять своими жалобами, — и, как фокусник, вытаскивает из рукава сапфировое ожерелье.

Взгляд Оливии прилипает к сверкающим камням, и по лицу расползается глупая улыбка.

— Конечно, любовь моя.

— С ума сойти, — шепчу я, когда Ромион, взяв меня под руку и махнув «дворецкому», выходит в коридор. — Тебе не кажется, что это чересчур?

— Сапфиры? — изгибает бровь Ромион. — Да, пожалуй. Агаты бы больше подошли. Она скучна, как…

— Какое счастье, что я не вышла за тебя замуж!

Ромион встречается со мной взглядом и задумчиво тянет:

— Да, от тебя ожерельем я бы не отделался…

— Неудивительно, что ты не веришь в настоящую любовь.

— А ты еще веришь?

И я умолкаю, а Ромион, хмыкнув, ведет меня куда-то сначала по коридору, потом в холл — картинную галерею и наконец снова в гостиную, убранную изумрудным шелком.

У окна стоят эльфы — совершенно обычные: светлые длинные волосы, острые уши, тонкие черты лица, худощавая фигура. Яркие зеленые глаза и надменные лица. Никогда не понимала, что привлекательного девчонки находят в эльфах? Когда на тебя как на насекомое смотрит высокий, как их деревья, светлый «столб», никакого благоговения, уверяю вас, не испытываешь.

— Виола, поклонись, — шепчет Ромион, сам кланяясь — не низко, но с уважением.

Я встречаюсь взглядом с самым надменным и фыркаю.

— Еще чего.

Ромион вздыхает, но не настаивает.

Далее мы обмениваемся тем, что эльфы могли бы назвать любезностями — в стиле «Не так уж и плохо в этой вашей деревне… А, это ваша столица? Да?» Точнее, Ромион и главный эльф обмениваются, а мы, то есть еще два эльфа и я, просто сидим и скучаем. Я скучаю намного демонстративнее, чем эльфы, хотя они тоже стараются всем видом показать, как им в этой «деревне» не нравится.

— У вас новая фаворитка? — вдруг невпопад интересуется эльф-переговорщик, окидывая меня внимательным взглядом. — Позвольте отметить ваш вкус, Ваше Величество…

— Прошу прощения, господин посол, — перебивает Ромион, — но это не…

— Я его несостоявшаяся невеста, — скучным тоном бросаю я. — А еще его бывшая одноклассница. И у меня сегодня был тяжелый, скучный день, так что я не понимаю, что я тут делаю? Ромион?

Король Сиерны изо всех сил улыбается:

— Позвольте представить вам принцессу-наследницу Зачарованных Садов.

М-м-м. А раньше я думала, что единственная эмоция, которую способны испытывать эльфы, — это презрение. А они еще и удивляются. Разница разительная — у них уши прижимаются к голове, а глаза становятся на пол-лица, как в японских мультиках.

— Неужели? — тонким голосом интересуется главный эльф.

— Увы, — киваю я.

— А что вы делаете в Сиерне, Ваше Высочество? — приходит на помощь кто-то из до этого молчавшей парочки.

— Делаю вид, что учусь, — с достоинством отвечаю я. — Страдаю. Скучаю. А вообще меня Его Величество пригласил. Мы же друзья.

Ромион пытается скрыть улыбку, но у него плохо получается. А эльфы растерянно переглядываются.

Остаток странной беседы — вообще-то речь идет об экономике… вроде бы — я сижу, накручиваю прядь волос на палец (удивительно увлекательное занятие!) и молчу.

— Виола, спасибо. — Когда эльфы, раскланявшись, уходят, Ромион целует мне руку. Не нежно, как Дамиан, а… выверенно, что ли? Как по учебнику. — Ты мне очень помогла.

— Угу. Для чего еще нужны друзья?

— Именно.

Милый расчетливый Ромион показал, что в фаворе у фей, с которыми эльфы совсем не хотят ссориться. И завтра получит какой-нибудь выгодный договор. Молодец — что тут скажешь? Очень в его стиле.

Весь вечер я наслаждаюсь горой учебников. Габриэль положил их на видном месте — на пороге, чтобы гарантированно споткнулась и заметила — с пометками и подробным описанием, что и как должно сделать.

Спать ложусь я совершенно несчастная.

— Я нашел твою слабость, — улыбается мне зеленоглазый злодей, снова отражающийся в зеркале, но невидимый без него.

— Кто ты такой? — вяло интересуюсь я, глядя на осунувшуюся фею в отражении.

— Мы скоро встретимся, Виола, — улыбается «маска». — Уже очень скоро.

Зеркало дрожит и тает в тумане…

— Постой! Это ты мучаешь Дамиана?!

— Он будет мой, — тихо говорит голос — бесплотный и вкрадчивый. — Ты сама мне поможешь, Виола.

— Размечтался! Дамиан сильнее, чем ты думаешь, и он тебе не верит! Прекрати над ним…

— Верит, Виола, — прямо в ухо шепчет мне голос. — Верит. И сделает то, что я хочу. Так же, как и ты.

— Одна низложенная королева недавно так уже говорила, и она плохо кончила!

— Она тоже делает то, что я хочу, — загадочно отвечает голос, и сон меняется.

Снова какая-то чепуха про кролика в клетке и яблоки. И волшебные зеркала…

Просыпаюсь я разбитая, невыспавшаяся, шиплю на Габриэля и объявляю, что я сегодня прогульщица.

Отворачиваюсь и сплю. На этот раз, слава богу, без сновидений.

А потом на меня льется вода. Почему, ну почему первое, что приходит в голову этому проклятому демону, когда он хочет меня разбудить, — это вылить на меня кувшин ледяной воды?!

Конечно, я мгновенно просыпаюсь, особенно когда вода заливается мне в нос. И уже заученным движением, отфыркиваясь, хватаю подушку и размахиваюсь.

— Габриэль! По-твоему, это смешно?!

Звенит по полу кувшин, я роняю подушку — она падает в лужу у кровати и там мокнет. А с пола поднимается изумленный Ромион, бросает на меня любопытный взгляд и поднимает брови:

— Кто такой Габриэль?

— Никто. — Я оглядываю комнату: Габриэль сидит на подоконнике и беззвучно смеется. Я корчу ему рожицу и поворачиваюсь к Ромиону.

Тот удивленно переводит взгляд в сторону окна, но никого там, конечно, не видит.

— Виола, только не говори мне, что завела роман с кем-то из слуг.

Мне становится жаль, что подушка уже лежит на полу — не бить же Ромиона одеялом?

— Во-первых, моя личная жизнь не твое дело…

— Как раз мое, — возражает Ромион. — Мой брат с замашками темного колдуна влюблен в тебя по уши, и я должен узнать, если ты решишь его бросить. По меньшей мере за полгода, чтобы успеть все подготовить.

— И что ты собираешься готовить? — Сначала мне хотелось сказать отнюдь не это, но последняя фраза звучит слишком интригующе. Ромион устроит конкурс красоты, кастинг на лучшую замену мне или…

— Клетку, Виола. Серебряную клетку для начала. Большого размера, — сбрасывает меня с небес на землю Ромион. — Дамиан последнее время пристрастился превращаться в дракона. Причем боевого. Не заметила?

Заметила… Правда, вчера он был чем-то средним между ящерицей и крысой, но суть волнений Ромиона я уловила.

— Поэтому будь добра вовремя уведомить меня. — Ромион отряхивает свой камзол, хотя каждая «художественная» складочка там и так на месте.

— В письменном виде. Обязательно, — киваю я.

— Нет, в письменном не надо. — Кажется, Ромион решил, что я это серьезно. — В письменном он может раньше узнать, а мы же этого не хотим.

— Нет, — фыркаю я. — Не хотим.

— Отлично, — улыбается Ромион. — Я рад, что мы друг друга понимаем.

Да уж. Друзья называется.

— А сейчас, будь добра, приведи себя в порядок — я пришлю горничных, чтобы помогли. У тебя полчаса.

Полчаса? А потом что? Расстрел?

— Зачем?

— Ты обещала пойти на премьеру моей мачехи, — объявляет Ромион таким тоном, будто не он меня об этом просил, а я умоляла и он любезно согласился.

— Она что, сегодня?

— Она через час. Кучеру и так придется гнать против правил, и все потому, что ты спишь, когда должна вовсю готовиться.

— Ромион, а можно я стукну тебя по лбу?

— Виола, позволь напомнить, что я король… — и отодвигается на всякий случай.

— Я помню, — ворчу я.

— Прекрасно. Дамиан тебя ждет. Кажется, уже час как. Позволь напомнить также, что принцессы…

Я все-таки бросаю в него одеяло.

Достал.

— Полчаса! — напоминает Ромион, выпутавшись из-под одеяла, и сбегает за дверь. Его место занимает целая орава горничных, которые молчат, пугливо косятся на ту, что выбирает мне наряд, — суровую даму в чепце, больше похожем на корону, чем на атрибут горничной. И да, управляются меньше чем за полчаса, хотя результат, на мой взгляд, получается слишком роскошный, я даже в зеркале себя не узнаю. Какая-то голубоглазая золотоволосая кукла в желтом воздушном платье таращится на меня в ответ и хлопает глазами.

— Уберите, — прошу я, и зеркало в мой рост увозят.

Часы отбивают половину шестого.

Со вздохом я смотрю на свои руки в лимонных шелковых перчатках, длинных, до локтя. Понимаю, что менять наряд поздно. Что ж, побуду куклой. А по возвращении поговорю со старшей горничной — за что она меня так не любит?

Дамиан стоит у окна моей гостиной, освещенный тусклыми красноватыми лучами вечернего солнца. В строгом черном бархатном костюме по местной моде а-ля наше позднее Возрождение, спиной ко мне, облитый светом, он кажется чем-то неземным, конечно же, очень красивым, но и… сломанным. Как выброшенная кукла.

Я вспоминаю издевающийся вкрадчивый голос из сна и понимаю, что это все не шутка. Это уже не смешно. Он, этот голос, эта «маска», сломал что-то в моем Дамиане. Что-то треснуло, и с каждым мгновением эта трещина растет… А ведь совсем недавно я видела, как Дамиан сияет. Его любовь ко мне светилась — и меня грел этот свет. Как это могло уйти так быстро?

Дамиан оборачивается, и на мгновение — недолго, всего-то секунда — я ясно вижу обреченность в его глазах. Она очень яркая, очень заметная, эта обреченность.

— Виола. — Он улыбается и идет ко мне. И я к нему и тоже улыбаюсь. Так же фальшиво. — Ты прекрасна.

— Серьезно? — усмехаюсь я. — Похожа на громадный лимон?

— На что?

Значит, тут не растут лимоны…

— Такой кислый фрукт, по цвету — как я сейчас.

Дамиан, кажется, не слушает: он берет меня за руку, подносит ее к губам — но вместо того, чтобы дать поцеловать, я сама подаюсь к нему и легко целую в губы.

— Я рада тебя видеть.

Глупая фраза, ею не разбить отчаяния и фальши между нами. Ну как же так: какая-то иллюзия, какой-то голос во сне — и все наше счастье летит в тартарары. Настолько хрупкое? А казалось таким сильным, таким огромным…

Дамиан смотрит на меня — даже высокая, как сейчас, я все равно ниже его. Дамиану приходится наклонять голову, чтобы заглянуть мне в глаза, когда я так близко.

— Все хорошо? — зачем-то спрашиваю шепотом.

Ломкая, больная улыбка служит мне ответом.

— Да. Все хорошо.

Киваю.

— Мы, наверное, опаздываем.

— Да…

— А может, пусть Ромион сам едет?

Дамиан усмехается:

— А потом он так разноется, что от него совсем житья не станет? Едем, Виола, мы и правда опаздываем.

И выводит меня — быстро, мы и правда торопимся — вон из моих комнат, по коридору к лестнице, мимо слуг, мимо залитых солнцем окон, мимо глазеющих на нас придворных…

— Ноет? — удивляюсь я, почти вприпрыжку спеша за Дамианом к карете. — Ромион умеет ныть?

— Еще как, — усмехается мой демонолог и вместо лакея помогает мне взобраться по ступеньке.

Уже в карете, почему-то сидя напротив и жадно поедая меня взглядом — и это тоже кажется нормальным, — Дамиан тихо говорит:

— Я люблю тебя.

А я почему-то молчу в ответ.

Неловкая тишина длится недолго: Дамиан спохватывается, вытаскивает, кажется, из воздуха и раскладывает на сиденье около меня с десяток разноцветных пузырьков.

— Комплексное противоядие? — изумляюсь я. — Дамиан! Зачем? Мы едем в театр, а не… Я не буду там ничего есть!

Дамиан бросает на меня быстрый взгляд и открывает первый пузырек. Пахнет он отвратительно.

— Это и комплексное противоядие, и вспомогательные. Я дал слово брату, к тому же мы уверены, что если мачеха предложит тебе отравленное яблоко, ты согласишься. Пей.

— Но, Дамиан… Откажусь, я откажусь и ни на шаг от тебя не отойду! Да… Это же всего лишь театр!

— А это всего лишь наша мачеха, — кивает Дамиан. — Пей, Виола.

— Да ладно, ну упаду я замертво, ты же меня потом поцелуешь, и я очнусь, — дразню я, но Дамиан шутку не поддерживает. Он просто молча следит, как я опустошаю пузырьки один за другим.

Если Ромион глотал эту гадость целых три года правления его мачехи… Я понимаю, почему он до сих пор так хочет ее убить.

— А там побочные эффекты есть? — слабо выговариваю я после десятого пузырька. В театр мне уже, конечно, не хочется. Хочется лечь и умереть прямо здесь и сейчас.

Дамиан внимательно смотрит мне в глаза, потом берет за руку и считает пульс.

— Не волнуйся, сейчас все пройдет.

«Все», может быть, и прошло бы, не рассекай мы по городу, как на гонках «Формулы-1». К сожалению, карета куда как неповоротливей гоночных болидов, и держаться в ней можно разве что за занавески окна да за Дамиана. За Дамиана и держусь: его бархатный костюм и руки, почему-то очень теплые, сильно напоминают мне моего плюшевого мишку — в детстве я за него тоже хваталась, когда было плохо.

— Как там Винки? — вспоминаю я и тянусь потрогать щеки и лоб Дамиана — тоже очень горячие. Он не заболел?

Дамиан вздыхает.

— Виола, я хотел с тобой серьезно поговорить.

— Ну давай. — Посмотрим, как ты будешь со мной серьезно разговаривать, когда я сижу рядом в полупрозрачном платьице и тру тебе щеки.

— Виола, я могу сделать для тебя очень многое, — проблему щек Дамиан решает быстро: сжимает мои руки и кладет себе на колени, — но Винки я не брошу. Она остается.

— Это зомби твоей любимой собачки? — шучу я.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — Дамиан крепко держит меня за руки, точно боится, что я сейчас выскочу из кареты и сбегу, — но Винки — моя кошка.

Действительно. Она же мурлыкала.

— Ладно. Кошка так кошка. Винки остается. Только попроси ее на меня не шипеть, ладно?

Дамиан коротко смотрит на меня и тут же — снова на мои руки у себя на коленях.

— Боюсь, тебе придется самой заслужить ее доверие, Виола.

Мне придется заслужить доверие кошки-скелета. Восхитительно. Один-ноль не в пользу Дамиана.

— Хорошо.

— Хорошо?

Я киваю, высвобождаю руки и снова трогаю его лоб.

— Дамиан, ты не заболел? Ты весь горишь.

— Нет, — быстро отвечает он. Слишком быстро и слишком внимательно при этом смотрит в окно. — Все в порядке.

Развить эту тему — спросить, будет ли «все в порядке», если Дамиан совсем сгорит, то есть сыграет в ящик, — я не успеваю. Мы наконец приезжаем.

Главный столичный театр Сиерны совсем не похож на его московский аналог. Ни на один, если честно, — ни изнутри, ни снаружи. Для начала — он открытый. Поняв это, я непроизвольно смотрю на небо: оно, естественно, хмурится в ответ. Я проникаюсь еще большим негодованием в сторону коронованной чепчиком горничной, нарядившей меня в это желтенькое открытое платьице. Пойдет дождь — и я буду практически в неглиже. Не то чтобы я теперь стеснялась своего тела — или вообще хоть когда-нибудь его стеснялась, — но сомневаюсь, что зрители мужского пола при виде меня станут вежливо отворачиваться. Скорее уж дело закончится дракой — Дамиана со всеми. А точнее, его духов со всеми. А потом он будет на меня дуться, и кто знает, во что это выльется.

Может, повезет и дождь все-таки не пойдет?

Вряд ли. Мы занимаем наши места — в ложе (да, тут есть ложи; они, конечно, крытые, но это мне не поможет, если вместе с дождем подует ветер), но стоит только мне расслабиться и начать изучать других зрителей (а что еще делать, пока сцена пустая?), театр сотрясает оглушительный раскат грома. Потом сверкает молния, и снова гремит гром. И все это в полном безветрии — затишье перед бурей.

Что ж, над королевской ложей есть хоть какой-то потолок. Большинство зрителей не удостаиваются и этого: кресла расположены вокруг сцены, конусом, как в амфитеатре, только это очень узкий конус, и вместимость театра соответственно весьма скромная. И если внизу сиденья еще вполне ничего так, со спинками и даже условно мягкие, то галерка пользуется лавочками (как в том же амфитеатре). Я бы серьезно подумала, прежде чем идти в такой театр — наверняка уже изобрели заклинание вроде «удаленного просмотра». Или «запиши представление на хрустальный шар и скинь другу». Так смотреть было бы намного комфортнее.

Хотя что мне жаловаться: в ложе у нас с Дамианом мягкие кресла и видна вся сцена. И половина зрительного зала, который гудит, жужжит, ругается с лоточниками, предлагающими сладости и местный аналог пива. Больше всех слышно, конечно, галерку, она же выглядит куда колоритнее «богачей» с первых рядов и лож — последних всего пять на весь зал. Вот и весь сиернский театр. Не понимаю, почему королеве Изабелле здесь так нравится?..

Ждать начала приходится довольно долго, хотя мы приехали в минут пять седьмого. Облокотившись о перила нашей ложи, я разглядываю соседей в ложе напротив — какое-то чопорное, расфуфыренное семейство, бросающее на меня презрительные взгляды, — и пару рядов выше в одеждах попроще, наверное, простолюдины. Если присмотреться, аристократов в зале не очень много, если только здесь нет традиции для таких мероприятий одеваться попроще и смешиваться с толпой. А я бы так и сделала, но я не воспитана как местный аристократ.

Вдоволь насмотревшись, поворачиваюсь к бледному, забившемуся в угол Дамиану, ловлю его взгляд и удивленно оглядываюсь. И тут же понимаю, что по крайней мере половина зала смотрит на нас. На меня. Нет, все-таки на нас.

А потом, прислушавшись, понимаю, что они нас еще и обсуждают. Именно нас, и Дамиану в этих, хм, сплетнях отведено почетное место предмета разговоров. Я-то что — фея, красавица, чего там долго косточки перемывать? А вот бастард-демонолог в фаворитах у феи — это уже интересно.

Дамиан забивается еще дальше в угол (как он умудряется прихватить с собой кресло, для меня мистика), когда я, оставив перила в покое, пытаюсь подсесть к нему поближе.

— Что?

Дамиан бросает отчаянный взгляд сначала на меня, потом на зал.

— Только не говори, что ты меня стесняешься, — усмехаюсь я.

— Я не хочу быть фаворитом, — тихо шепчет Дамиан, так тихо, что я вряд ли бы его услышала, не прислушивайся специально.

— А я не хочу быть принцессой, — шучу я, но Дамиан отчего-то не смеется. И вздрагивает, когда я беру его за руку. — Тебе так важно, что они о нас думают?

Дамиан молча отводит взгляд, а я сжимаю его руку крепче. Но не знаю, что сказать или сделать, чтобы он почувствовал себя лучше. И не понимаю… Вот Ромион — его все любят, зайди он сейчас в зал, звучали бы овации, как популярным актерам, а то и громче. И что, стал он от этого счастливее? Помогла ему эта любовь, когда его прокляли? Да в конце концов, стал ли он менее одиноким?

Я почти решаюсь — и репетирую в голове — сказать все это Дамиану, но тут (вместе с очередным раскатом грома) раздается рев горна, и на сцену выпархивают красивые и абсолютно одинаковые девушки в платьях, очень напоминающих мое, только голубых, и начинают танцевать среди синих лент, рассказывая, как им нравится быть русалками. В это время зал потихоньку успокаивается, только по галерке все еще бродит один упрямый лоточник, выкрикивая что-то про пирожки, пока одна сердобольная старушка не угощает его яблоком. После лоточника уносят, а пирожки достаются довольным зрителям даром.

Танцуют девочки под какую-то дикую авангардную музыку, помесь рока и джаза (трубач очень старается). Потом вперед выталкивают маленькую русалочку — действительно очень маленькую, я не сразу отличаю ее от остальных девиц, не в пример крупнее ее, хотя она очень высоко подпрыгивает, говоря, что рвется на поверхность, потому что там красиво. И все это декламируется пятистопным ямбом, высокопарным стилем, что в театральных декорациях смотрится по меньшей мере странно.

Ко второму действию я понимаю, что где-то уже видела эту историю. А к третьему вспоминаю где. К четвертому у меня болят уши, и я безумно завидую Ромиону, который мудро остался дома.

Оставшееся до антракта время я наблюдаю за Дамианом, потому что это куда интереснее представления. Дамиан, временно забыв о своих волнениях по поводу репутации, подается вперед, облокачивается о перила и смотрит на сцену так восхищенно — особенно когда там появляется русалочка в своем фривольном платье, — что мне не раз и не два хочется одновременно и захохотать, и стукнуть его по лбу, чтобы не пялился. А когда русалочка спасает принца и наблюдает на берегу, как его увозит другая принцесса, этот черный демонолог, у которого монстр живет не под кроватью, а висит над ней в виде коврика, еще и плачет.

Я очень жалею, что мне нельзя брать в этот мир технику: фотоаппарат бы очень пригодился. Расчувствовавшийся демонолог — зрелище трогательное и ломающее стереотипы. Особенно когда после объявления антракта Дамиан вздрагивает, быстро вытирает лицо руками и бросает на меня тревожный взгляд: видела?

Я тактично изучаю потолок ложи.

Зрители во время антракта не расходятся: они скупают все имеющееся у лоточников пиво, сладости и «детям мороженое». Немного обсуждают представление. Чуть-чуть — прелести актрисы-русалочки. Потом поворачиваются к королевской ложе, глазеют на меня, на побледневшего Дамиана. И решают, что эта тема им интереснее.

Я со вздохом облокачиваюсь о перила и принимаюсь смотреть, как за кулисами рыжий котенок играет с шелковым шнурком. И потому пугаюсь, когда Дамиан неожиданно кладет мне руку на плечо и, когда я удивленно оборачиваюсь, крепко обнимает и целует. И тихо шепчет, прижавшись лбом к моему лбу:

— Мне все равно. Я люблю тебя — и только это важно.

Получается немного пафосно, но сейчас я не рискую пошутить на этот счет.

Обсуждения наших отношений за стеной ложи становятся еще яростнее. И минут через пять к нам стучится и без приглашения входит какой-то высокий лысый мужчина лет пятидесяти, толстоватый и сразу занимающий собой всю ложу.

— Ваше Высочество, — сально улыбается он мне. Потом отвешивает что-то вроде поклона и кивает Дамиану. — Я…

Имя звучит два раза — первый раз оно совпадает с громовым раскатом. А второй получается смазано и странно, как шипение недовольного кота, так что смысл я не улавливаю. А вот Дамиан, кажется, понимает, потому что бледнеет еще сильнее, а лицо становится изумленно-восторженным, как у ребенка, которому показывают чужую красивую игрушку.

А потом этот странный все-еще-незнакомец объясняет, зачем он пришел. Мы с Дамианом его якобы вдохновили на написание нового шедевра. И не могли бы мы приехать к нему, ну, скажем, завтра, чтобы подробно рассказать, как мы дошли до жизни такой, читай — влюбились.

Я смотрю на Дамиана — тот молчит, по-прежнему с восторженным лицом. А толстяк разливается соловьем, что после этого история наших злоключений осчастливит читателей, вдохновит на подвиги и все в том же духе, такое же позитивное. Минут десять мне вешают на уши эту лапшу, потом толстяк спохватывается, говорит, что в его романе один из нас, конечно же, умрет, зато это будет очень поучительная смерть, очень трагичная и красивая, и мы можем выбрать, чья именно.

Я терпеливо жду, что Дамиан его выгонит, но он слушает молча, как зачарованный, поэтому на фразе «вашу историю будут ставить в театрах, и она станет куда популярней этих слезливых драм исписавшегося Златоуста» я встаю, подхожу к толстяку и вежливо прошу его заткнуться. И выйти. Заодно и на дверь показываю. А то вдруг он забыл в мечтах о популярности и радужных перспективах.

— Вы отказываетесь? — удивляется толстяк.

На всякий случай я повторяю — короче и понятнее. Очнувшийся Дамиан пытается вмешаться, но меня уже не остановить — я толкаю на себя кресло и совсем недружелюбно объясняю, что я с этим креслом сделаю, если кое-кто сейчас не уйдет.

Толстяк уходит, но напоследок объявляет грозно, что он про нас все равно еще напишет, но теперь это нам совсем не понравится.

— Виола! — слабо выдыхает Дамиан, когда я запираю дверь ложи. — Это же… — и тот же набор шипящих звуков.

— И?

Дамиан смотрит на меня и пытается сформулировать — долго, еще минут пять. Оказывается, этот толстяк — местный гений литературной мысли. Пишет только трагедии, про любовь — все женское население обливается слезами, когда этот доморощенный Коэльо осчастливливает их еще одним шедевром. Дамиан уверяет, что глаголом жжет этот «Шипящий» получше драконов, а чувства, им описанные, такие яркие и душещипательные, что слезы прямо сами наворачиваются. Особенно когда в последней книге он убил главную героиню…

На этом месте я Дамиана прерываю и аккуратно интересуюсь, где это он узнал такие подробности. Дамиан краснеет, и я понимаю, что этот Коэльо — его кумир. И да, Дамиан читает слезливые мелодрамы.

— Дамиан, нам нужно серьезно поговорить.

— Да, Виола…

— Я могу сделать для тебя очень многое, но если этот толстяк напишет о нас свою трагедию, я ему лично докажу, что рукописи очень даже горят.

Дамиан моргает, смущенно смотрит на меня и кивает.

А я придумываю коварный план: потренироваться с флером, изменить таким образом внешность, прийти к этому литературному гению и рассказать ему трагедию про нас с Ромионом. И сразу сказать, кто из нас умрет. Конечно же, Ромион. И так бы подгадать, чтобы этот шедевр вышел аккурат накануне местного первого апреля.

Ромион меня не простит, но, черт возьми, это будет весело. К тому же музу этого гения надо чем-то занять. А то ведь напишет…

Остаток спектакля я смотрю на Дамиана и пытаюсь понять, как суровому демонологу могут нравиться такие вот слезливые истории.

Тем временем действие на сцене немного разбавляет хлынувший ливень, но так как с платьицем актрисы творится то же, что стало бы с моим, не забери я у Дамиана его плащ, то на сцену зрители смотрят лишь усерднее.

Скажу честно, даже мне делается интересно — в конце, на том месте, где русалочка решает выброситься в море и не убивать своего возлюбленного. В этой версии она так картинно рыдает с кинжалом в руках, голая и мокрая, что мне даже становится ее жаль.

И да, в этой версии корабль принца тонет вместе с ним и его молодой женой. А русалочки, готовой спасти возлюбленного, больше нет, потому как она уже стала пеной морской. Все умирают. Занавес.

— Мне кажется, конец там был немного другой, — задумчиво говорит Дамиан, глядя, как потрясенные зрители понемногу покидают зал.

— Угу. И я даже знаю, кто его изменил.

Дамиан удивленно смотрит на меня, но сказать ничего не успевает: в дверь стучат, и когда я открываю, готовая прогнать назойливого писателя к черту на рога, вместо него мальчишка-лакей передает мне приглашение пройти за кулисы. Лично мне, Дамиан может остаться, потому что королева Изабелла желает видеть только принцессу Виолу.

— Ты одна никуда не пойдешь, — тут же объявляет Дамиан.

— Я одна никуда не пойду, — повторяю я мальчику.

Тот пожимает плечами — дескать, «не мое дело» — и ведет нас за кулисы, в святая святых сиернского театра.

«Святая святых» находится в здании за сценой. Я насчитываю три этажа: длинные узкие коридоры, время от времени прорезаемые светом фонарей сквозь узкие окошки. Ряды дверей, наверное, в гримерные, напоминают общежитие Дамиана. Что меня удивляет: идеальный порядок и тишина. В коридорах пусто, за дверьми слышны только приглушенные голоса — специально приглушенные: «тише-тише» раздается, стоит говорящим расслышать наши шаги. Атмосфера в целом напряженная, что меня удивляет: я всегда думала, что в гримерках актеров черт знает что творится. Во всех фильмах так показывают, и в паре книг я описания встречала. Здесь — как на кладбище, и так же мрачно.

Мы поднимаемся по мраморной лестнице наверх: мальчик-провожатый замедляет шаг и начинает красться на цыпочках. А когда стук моих каблуков раздается по мрамору — я схожу с узкого бордового ковра, которым застелена лестница, — мальчишка вздрагивает, оглядывается на меня и прижимает палец к губам.

— А что? — шепчу я. — Мы разбудим монстра?

Дамиан за моей спиной тихо смеется, а мальчик в ужасе смотрит на нас и ступает еще тише. Наверное, будь его воля, он совсем бы исчез, стал невидимым, а лучше и вовсе растворился в воздухе.

Мы приходим к единственной двери в коридоре на третьем этаже. Мальчик останавливается перед ней, мнется…

— Королева здесь? — интересуюсь я. В полный голос.

Мальчишка снова делает знак — мол, тише — и скребется в дверь. А потом, не получив ответа, приоткрывает ее и отскакивает в тень коридора. Пожав плечами, я шагаю вперед, собираясь зайти, но Дамиан меня обгоняет. В итоге перед дверью образуется небольшая давка, потому что мы с Дамианом пытаемся зайти одновременно, но дверь тяжелая, открывается не полностью, на полпути ее заклинивает, и она печально скрипит на несмазанных петлях. Очень мрачно, прямо как в фильмах ужасов. Сразу ясно, что мы идем к тому самому монстру, которого здесь так боятся разбудить. Призрак театра.

Дамиан наконец отпихивает меня от двери, заходит первый и останавливается на пороге.

— Я звала не тебя, — недружелюбно говорит ему усталый голос Изабеллы. — Выйди, мальчишка, и закрой за собой дверь.

Дамиана это нисколько не смущает.

— Вы звали Виолу, и я хочу знать зачем.

— Я тоже! Тоже хочу! — восклицаю я, выглядывая из-за плеча Дамиана. Мне открывается темная комната с одной-единственной зажженной свечой у громадного зеркала да уютными креслами и диванчиком у стеклянного столика, на котором стоит внушительная корзина спелых ароматных яблок. Мне тут же хочется съесть хотя бы одно, но я вспоминаю вкус комплексного и дополнительных противоядий, и аппетит пропадает.

Дамиан двигается так, чтобы полностью закрыть меня, а сидящая у зеркала королева Изабелла устало вздыхает.

— Клянусь, я хочу только поговорить. И не желаю зла ни тебе, ни Виоле.

Дамиан еще какое-то время сомневается, но я стучу его по плечу и говорю, что мне надоело стоять на пороге и к тому же это невежливо — вся эта ситуация.

— Хоть кто-то здесь помнит о манерах, — улыбается одними губами королева, когда Дамиан меня пропускает. Дверь закрывается, оставляя испуганного мальчишку-слугу в коридоре. А я немедленно прохожу к уютному диванчику — он к зеркалу ближе всего.

Изабелла выглядит плохо. Сумерки многое скрадывают, но тени под глазами и нездоровую бледность убрать не могут. Этим она очень напоминает мне Дамиана, так что я, забыв о манерах, спрашиваю:

— У вас все в порядке?

Королева, прищурившись, смотрит на меня и надменно поднимает подбородок. Если и не в порядке, понимаю я, она ничего не скажет. Ну конечно, не думала же я, что она станет жаловаться?

Дамиан, поколебавшись, садится на диван рядом со мной — чинно, руки на коленях. Почему-то мне кажется, что стоит Изабелле хоть что-то попытаться наколдовать, эти спокойные расслабленные руки разобьют ее заклинание в мгновение ока.

Королева очень показательно не обращает на Дамиана внимания.

— Я хочу тебя предупредить, Виола. Я перед тобой в долгу: ты спасла мне жизнь, и я хочу ответить тем же, — спокойно, точно сводку погоды, объявляет она. — Не езжай в Зачарованные Сады.

— Почему? — удивляюсь я. Королева серьезна, но это же смешно: мама что, убьет меня? Проклянет? Глупости какие. Признаю, у меня странная мама, но она любит меня. По-своему.

Изабелла устало прикрывает на мгновение глаза.

— Я не могу тебе ответить, — поколебавшись, говорит она. — Разве что… Ты встретишь там… человека, который заберет все, что тебе дорого, все, что ты любишь. Он не станет тебя убивать, но иногда, — ее голос дрожит, — иногда такая жизнь хуже смерти. Не езжай в королевство фей.

Я молчу: королева серьезна, а когда тебе серьезно говорят, что то, что ты любишь, у тебя некто заберет… как-то начинаешь беспокоиться.

— Как Виола может это сделать? — тихо говорит вместо меня Дамиан. — Она принцесса фей. Как принцесса может избегать своего королевства?

Изабелла холодно смотрит на него.

— Не мне тебя учить, как принцесса, — выделяет она, — может избегать своего королевства. Ты любишь ее, Дамиан? Увези ее — далеко, туда, где ее никто не найдет.

— Погодите, — встреваю я. — Ваше Величество, но какой такой человек попадется мне в Зачарованных Садах? Там живут только феи.

— Не только. — Изабелла снова закрывает глаза: значит, я ей надоела. — Все, девочка, я не скажу больше ничего. Я предупредила — и ты услышала. Сейчас — уходите.

Аудиенция окончена.

Дамиан встает первым, я — следом. Но уже на пороге останавливаюсь.

— Ваше Величество?

Она открывает глаза и равнодушно смотрит на меня.

— Как там Томми? — не говорить же, что я периодически вижу, как он превращается в белого кролика и от кого-то убегает. — Мы можем как-нибудь приехать его навестить?

Странно, но я уверена, что на мгновение — одно-единственное мгновение — лицо Изабеллы ее предает, и сквозь маску равнодушия и отстраненности проглядывает страх. Точнее, ужас. Хм, да нет, наверное, показалось — вот уже королева по-прежнему спокойно смотрит на меня как на насекомое. Конечно, она же ненавидит красавиц, а я сейчас красива.

— С ним все хорошо. — Она отворачивается, а Дамиан берет меня за руку и выводит из комнаты.

По дороге во дворец мы спорим.

Дамиан крайне редко мне перечит и уж тем более не повышает голос, но на этот раз он просто рогом уперся: раз королева сказала, что в Садах опасно, значит, там опасно.

— Ты никуда не поедешь, Виола. Я тебя никуда не пущу.

— Ну-ну, посмотрим, как ты скажешь то же самое моей маме, — фыркаю я. — Дамиан, это глупо! Какой такой человек может что-то там у меня забрать? Кому это нужно? У меня даже врагов нет!

И осекаюсь, вспомнив, как во сне тип в маске обещал, что заберет у меня Дамиана. Но это странно: то, что мне дорого — Дамиан? Да, мне будет грустно, если мы расстанемся. Какое-то время. А потом…

Я поднимаю голову и смотрю на Дамиана, яростно доказывающего, что меня везде поджидают дикие опасности и только он сможет меня от них защитить.

…А потом найду себе другого, менее требовательного, готового отпустить меня, если захочу, готового делать то, что я захочу, тоже красивого, и чтобы всегда был рядом…

Какой-то странный у меня нынче список черт идеального принца.

— Дамиан, я давно хотела тебе сказать, — решившись, начинаю я, но Дамиан, побледнев, мотает головой.

— Виола, молчи. Я тебя в любом случае увезу.

— Куда?!

— Туда, где ты будешь в безопасности. И не спорь!

— Дамиан, да послушай же…

Дамиан ничего не желает слушать. Он отворачивается, зло гипнотизирует занавески, а потом и вовсе исчезает из кареты — на том месте, где я говорю, что уже взрослая, самостоятельная и не дам никому, даже моему парню, умалять мою свободу выбора. И вообще я сама могу за себя постоять.

Очень мило — в прямом смысле сбежать от разговора. Очень ярко это, мне кажется, кое-кого характеризует.

Во дворце Ромион заглядывает в мою спальню, как раз когда я в профилактических целях бью коллекцию хрустальных бабочек с каминной полки. Бабочки кончаются, Ромион встречается со мной взглядом и с радостной улыбкой объявляет, сколько каждая бабочка стоила и какой счет придет завтра утром маме в Зачарованные Сады.

К сожалению, он успевает увернуться, а потом и закрыть дверь, когда я швыряю в него подушкой.

Спать я ложусь в скверном настроении, порезавшись, пока пыталась убрать осколки бабочек с пола. Да, пришедшие по приказу Ромиона горничные справляются с этим лучше. Они же набирают воды в ванную и оставляют мне чистую сорочку. И проветривают комнату. И приносят с кухни успокаивающий настой. Ни черта он не помогает — я еще час, наверное, ворочаюсь, репетируя будущий разговор с Дамианом.

Зато потом мне снится на диво прелестный сон: я гуляю по волшебному саду под руку с изумительно милым молодым человеком, который говорит мне ровно то, что я хочу услышать, улыбается, держит за руку, так, как мне приятно, и это совершенно точно не Дамиан. Я таю, как мороженое на солнце, только что не мурлычу, а потом он тянется меня поцеловать, я закрываю глаза…

И меня вытаскивает из кровати какая-то когтистая ящерица.

Нет, я не сразу понимаю, что это дракон. На вид снизу вполне себе птерозавра напоминает. Да и честно говоря, мне не до классификаций: когда тебя в одной сорочке выдергивают из кровати, зажимают меж когтей и несут в ночь и небо на дикой скорости, тараня облака и уворачиваясь от стрел, — в такие моменты как-то не до биологии.

Да и потом, уже в небе и ночи, тоже как-то не до размышлений, что за чудовище тебя утащило и куда. Какая, черт возьми, разница, лишь бы приземлиться нормально. А уж потом я ему покажу, где раки зимуют, думаю я, потихоньку Коченея в когтях.

Приземляемся мы действительно нормально: на крышу одиноко торчащей башни. Меня аккуратно кладут на каменный пол, потом дракон неловко садится рядом — в свете восходящего солнца я таки умудряюсь его узнать. А еще понять, что этот дракон мне кого-то напоминает.

Мои опасения подтверждаются минуту спустя: дракон сверкает в солнечных лучах, тает и превращается в донельзя довольного Дамиана, который объявляет, что похитил меня, но не просто так, а чтобы уберечь от неведомой опасности, и здесь меня даже королева фей не найдет. Здесь меня вообще никто не найдет, кроме него, Дамиана.

— Ты сдурел? — вырывается у меня, когда я дослушиваю эту тираду до конца.

— Виола, я понимаю, ты в растерянности, — говорит этот… герой. — Но ты должна…

Я очень быстро показываю, что конкретно ему я ничего не должна. В качестве утренней зарядки — кросс по башне туда-сюда по лестнице. Заканчивается он в комнате, похожей на спальню (там стоит большая кровать и висит одинокое зеркало, и больше ничего). Дамиан подло запирает дверь и уже из-за нее пытается еще раз объяснить, почему он прав, а я, дурочка, ничего не понимаю.

Бить в комнате нечего, но я все равно стараюсь отодрать зеркало от стены — мне же нужно хоть что-то острое, чтобы прорыть этим путь наружу? К Дамиану. И его этим прибить — так нам обоим, похоже, будет проще.

Но зеркало прибито намертво, а Дамиан за дверью наконец-то умолк.

Через десять минут, облазив всю комнату — что несложно, потому что она совсем небольшая, — я проникаюсь к Дамиану прямо-таки пылающей ненавистью. Если он все еще за дверью, то ничего хорошего в ответ на свою увещевательную тираду не слышит — кроме разве что: «Только зайди, гад, только зайди!»

Я кричу это в полный голос — несколько раз, для верности, — когда обнаруживаю, что решетка с окна не снимается. Да и окно такое узкое, хоть и вытянутое, что я бы в него не протиснулась при всем желании.

Дамиан учел, что я могу решиться из него выпрыгнуть. Ну конечно, учел, я ведь один раз уже попыталась.

— Виола, я же тебя и заколдовать могу, — тихонько предупреждает из-за двери Дамиан, когда я рычу ему, что он не только гад, но еще и мерзавец, а также трус — иначе уже открыл бы дверь и встретился со мной лицом к лицу. Но после «заколдовать» в адрес Дамиана добавляется еще парочка нежных эпитетов и метафор.

— А я обижусь и заколдую, — несчастно отвечает Дамиан.

Я в красках описываю ему, что сделаю, когда я обижусь. Ах да, я ведь уже обиделась. Я прямо сейчас это сделаю! Только пусть сначала войдет. Пусть войдет и покажет мне свои бесстыжие глаза, демонолог несчастный!

Дамиан вздыхает и тихонько говорит, что он меня пока оставит, чтобы я посидела одна, пришла в себя, отдохнула и поняла, как я не права.

У меня даже дар речи пропадает. А когда находится, Дамиана за дверью уже нет — он не отвечает даже на «трус» и «знала бы я раньше!».

Орать на закрытую дверь смысла нет, поэтому я падаю на кровать, взбиваю ее ногами, а потом вспоминаю о Габриэле.

Тот не появляется, но отвечает.

И знаете что? Сегодня не мой день! Сегодня точно-точно не мой день! Этот… мерзавец сообщает, что ему куда интереснее смотреть, как я буду выбираться из этой… клетки, чем выпускать меня самому. Так-то.

Ему я тоже объявляю все, что думаю, но больше мне уже никто не отвечает. Так что, покатавшись немного по кровати, я решаю, что все, баста — постараюсь уснуть. Может, увижу во сне хоть одного нормального человека, который не решает за меня, что мне нужно, и не тащит в когтях черт знает куда!

Никто ко мне во сне не приходит, зато по пробуждении я вижу забавную картину: блещущий на солнце дракон сражается с десятком рыцарей. Не знаю, в каком рыцарском кодексе написано, что десять на одного — честно. Хотя десять на одного дракона, поливающего их с неба огнем, — может, и честно. Предполагаю, что очень скоро от бедняг останется запеченный в доспехах кебаб.

Хм, а Дамиан говорил: никто не найдет…

— Габриэль, что происходит? — интересуюсь я в никуда.

— Не знаю, — отвечают почему-то надо мной. — Но узнавать не пойду: здесь интереснее.

Кто бы сомневался.

— А можешь кровать подвинуть, чтобы мне удобнее смотреть было? Пожалуйста.

Габриэль с минуту молчит, потом у окна возникает мягкое кресло.

— Так будет еще удобнее. Все, не мешай!

— Эй! Погоди, а еда? А попкорн с шоколадом?

Мгновение спустя мне на колени падает комплект «Хеппи-мил» из «Макдоналдса». Потом по лбу ударяет большая шоколадка с мармеладом, орехами и изюмом.

— Габриэль, я тебя люблю! Я даже поделюсь с тобой картошкой фри. Хочешь?

— Потому что ее ты как раз не любишь, — вставляет Габриэль.

Вообще-то он прав, но я кривлюсь и говорю, что нет, я просто очень щедрая. Могу даже шоколадкой поделиться. Ма-а-аленьким кусочком.

Габриэль больше не отвечает, но картошка исчезает. Как и половина шоколадки. Мы так не договаривались!

Рыцари тем временем меняются: те, десять, исчезают, наверное, в портале. Им на смену приходят пятнадцать, а потом и еще двадцать. А потом еще. И еще.

А потом поле, над которым парит Дамиан, светится, и до меня доносится голос герольда. Вроде как: «Рыцарь такой-то с рыцарем таким-то только что отважно ткнули копьями в брюхо мерзкому дракону! О, мерзкий дракон уклонился! Теперь рыцарь такой-то идет на таран… А прекрасная принцесса Виола в знак одобрения машет ему платочком из башни. Напоминаем зрителям, что принцесса была похищена в ночь с…»

— Габриэль? — оставляя в покое гамбургер, тихо спрашиваю я. — Что это значит?

— Турнир, принцесса, — отзывается демон. — В твою честь устроили турнир. Достать тебе платочек, чтобы махать им из башни?

— Лучше достань мне гранату. А лучше базуку. Или нет, огнемет. Или ракету. Что-нибудь, что к черту сметет их оттуда. Какой, блин, турнир?! Я что, подписывалась служить тут народным развлечением?!

Габриэль смеется в ответ, а я салютую из окна очередному рыцарю стаканом колы и говорю нехорошие слова. Тому, кто победит и придет выковыривать меня из башни, сильно не повезет. Это я гарантирую.

Битва длится до заката, и мне даже становится жаль Дамиана: он явно устал. Рыцари все не кончаются, а он который уже час парит в небе и поливает их огнем.

Под конец рыцари все-таки побеждают: Дамиан падает, и они просто наваливаются на него, как блестящие муравьи.

— Так ведь нечестно! — восклицаю я.

— А когда турнир был честным? — усмехается Габриэль. — Зато объявят, что победила дружба, и денежный приз вернется в казну королевства.

Я начинаю подозревать, кто устроил эту «потеху», еще до того, как дверь спальни открывается и на пороге возникает Ромион в доспехах и саже.

— Виола, только без глупостей, — тут же предупреждает он. — Ты и так уже достаточно натворила.

— Я?!

Ромион молча щурится, а я оказываюсь лицом к лицу с его магом. А потом и порталом.

Уже во дворце я сижу в своей гостиной, замотанная в плед, как в смирительную рубашку, вымытая, с чашкой успокоительного настоя и пораженно смотрю на сидящего в кресле у камина, точно на троне, Ромиона. И Дамиана. В цепях. Кажется, заговоренных. Перед Ромионом. На коленях.

— Брат, — голос Ромиона звучит устало и совсем не по-королевски, — скажи сам, что мне с тобой делать?

Дамиан гордо молчит.

— А давай я скажу! — кровожадно предлагаю я.

— А вот ты помолчи, Виола, — не поворачиваясь, говорит Ромион. — Сбежать буквально накануне своего отъезда в Сады? Твоя мать в ярости.

— Я тоже в ярости! Меня украли! Меня целый день держали взаперти! Меня!..

— Виола! Ты думаешь, я поверю, что вы не действовали заодно?

— Что?!

— Мы действовали не заодно, — тихо повторяет Дамиан, поднимая на Ромиона больной взгляд. — Виола ничего не знала.

— Ну конечно, а что ты еще можешь сказать, — фыркает Ромион, но Дамиан тихо добавляет:

— Я клянусь, брат.

И Ромион изумленно вскидывает брови:

— Тогда ты совсем ума лишился!

— Да! — вставляю я.

— Виоле нельзя ехать в Сады, — упрямо твердит Дамиан. — У меня было видение.

— Не у тебя, а у королевы Изабеллы! — вскидываюсь я. — Ромион, не слушай его, он все врет! Это Изабелла объявила, что меня в Садах встретит некто и что-то важное отнимет. Она рехнулась там у себя в театре, вот и заговаривается.

Ромион бросает на меня задумчивый взгляд.

— Это вряд ли. Мачеха может быть кем угодно, но не сумасшедшей. С ума она сойдет последней в этом королевстве, уж поверь мне… Дамиан, так правда было?

Дамиан молчит, но Ромиону и этого достаточно. Он откидывается на спинку кресла и устало закрывает глаза.

— Ну и кто на этот раз? Кому ты теперь нужен?

Дамиан молчит.

— Виола? Ты что-нибудь знаешь?

— Ну… Мне во сне последнее время постоянно является какой-то чудак в маске и говорит, что он у любого может найти слабое место. Говорит, у Дамиана уже нашел. Понятия не имею, о чем это он.

Ромион поворачивается и смотрит на меня так, как будто я только что заставила его съесть килограмм лимонов.

— Ясно. Брат — отдохнешь в темнице. Это самое защищенное место в Сиерне. И цепи я оставлю — чтобы ты не ушел ненароком в Астрал.

Дамиан молча склоняет голову.

— Эй, Ромион, — начинаю я, но он отмахивается:

— Хватит, Виола. Так нужно. А насчет Садов… Я не смогу остановить твою мать, но я попытаюсь убедить ее, что ты в опасности.

Дамиан кривится, словно от боли.

— Да вы с ума сошли? — Я пытаюсь выпутаться из пледа. — Это Сады, Ромион! Там бе-зо-пас-но! Там моя мама! Да и кому я нужна?

Ромион с изумлением смотрит на меня:

— Ты принцесса фей, Виола, ты очень много кому нужна.

— Да глупости! И потом, что, ну что такого этот таинственный некто у меня заберет, а? Мой отец ему на фиг не сдался, и он в другом мире, сестра под защитой гоблинов, а мама — королева фей. До кого из них он доберется, интересно мне знать?

Теперь братья смотрят на меня оба. И оба с одинаковым изумлением.

— Дамиан, Виола, — говорит Ромион. — Ты что, не понимаешь? Цель — Дамиан. Ударят по вашим с ним отношениям, по любви…

— По любви! — Меня понесло, а когда меня несет (особенно после сумбурной ночи и такого же дня), я просто не могу остановиться. — Какая любовь? Да мы максимум друзья!

На Дамиана уже даже не жалко, на него страшно смотреть. Полагаю, он снова обратился бы в дракона, если бы мог.

— Погодите-ка, — хмурится Ромион. — Дамиан ведь тебя расколдовал. И его любовь к тебе победила королеву Изабеллу…

— И что? А я расколдовала тебя, и помнишь, что ты мне сказал?

Ромион пораженно смотрит на меня. А Дамиан — в пол. И выглядит так, будто еще чуть-чуть, и он или прожжет его насквозь, или потеряет сознание.

— Виола, но ты же не такая, — слабым голосом говорит изумленный Ромион.

— А какая? Ты думаешь, ты меня знаешь? Думаешь, я хорошенькая фея, которая влюбилась в прекрасного принца, потому что он ее расколдовал? А он меня спросил? Спросил, хочу ли я всю жизнь — всю жизнь! — быть с ним рядом?

Дамиан молчит — за него говорит Ромион:

— Виола, но ты же сама говорила, что мой брат тебе нравится.

— Ты мне говорил то же самое. Про меня. Помнишь?

— Но…

— Так вот — я хочу свободы. Я не хочу, чтобы меня запирали в башне. — Я поворачиваюсь к Дамиану, и в любое другое время я бы уже замолчала и бросилась его утешать. Но сейчас мне сильно все равно. Пусть хоть разрыдается. Тряпка! — Я думала, что ты не такой! Что ты отличаешься! А ты — ты как твой брат! Ты вечно лезешь со своей помощью — а ты меня спросил, она мне нужна?

— Виола, замолчи! — Это Ромион пытается вернуть контроль над ситуацией. Дурак, этим меня не остановишь.

— Так вот — я хочу, чтобы ты перестал лезть в мою жизнь! Вообще! Навсегда! Я не обязана любить тебя в ответ! Я буду делать то, что хочу, с кем хочу и как хочу! А ты… похищай другую принцессу!

— Я хотел тебя защитить, — тихо вставляет Дамиан.

«И это все, что ты можешь мне сказать?» — бьется в голове. Да-да, я помню, как он говорил мне это из-за закрытой двери в той башне. Из-за запертой двери! Так вот, значит, как он будет меня защищать! Заперев «там, где никто не найдет»?!

Я подпрыгиваю в коконе из пледа.

— А я не хочу, чтобы ты меня защищал! Если не можешь держать себя в руках — держись от меня подальше! Ромион, запри его в темницу, пусть посидит там и поймет, каково это! Я тебе не какая-нибудь принцесса, которую когда угодно можно похитить! Я…

На этом месте Ромион что-то делает, потому что мои слова прерывает громкий звук расстроившейся скрипки.

— Успокойтесь. Оба. Виола, ты потом пожалеешь…

— Я?! Ну уж нет!

Дамиан поднимает голову, мертво смотрит на меня и тихо говорит:

— Это все, моя госпожа?

— Все? Да нет! У меня еще много, много чего есть тебе сказать!

— Виола! — пытается остановить меня Ромион, но у Дамиана — неожиданно — получается лучше:

— Я приносил тебе клятву. Я обязался тебя защищать. Ты приняла ее.

— Ах да! Клятву! А я не знала тогда! Ромион?! Можно все обратно отыграть?! Я не хочу! Не хочу, чтобы он был моим рыцарем! Я видеть его больше не хочу!!

— Браслет, госпожа. Отдайте мой браслет, — напоминает Дамиан, пока Ромион, выпучив глаза, пытается набрать достаточно воздуха для крика. Ха, перекричит он меня, как же! Силенок не хватит.

Я сдираю с руки браслет, который давным-давно уже забыла и перестала замечать, и швыряю в Дамиана:

— Да подавись! Другой дуре дари!

Браслет вспыхивает прямо в полете, а Ромион кричит: «Стража!» — так, будто мы его убиваем.

Гвардейцы врываются в комнату и по приказу короля уводят Дамиана — тот больше не смотрит на меня и вообще выглядит сломанной куклой. Марионеткой, у которой оборвали ниточки. Я же говорю, тряпка. Даже отвечать мне не стал! Ничего! Только браслет потребовал, как скряга какой-то! Может, ему еще и весь мармелад, который он мне скормил, компенсировать? Или…

— Виола, что ты натворила! — выдыхает Ромион, вставая.

— Что? Клетку приготовить не успел? — ядовито отзываюсь я.

— Тебе не стыдно? Мне, когда я признался, что обманывал тебя, было стыдно.

— Стыдно? За что? За то, что не пожалела чувства этого божьего одуванчика? Да пусть катится в свой Астрал со всеми своими проблемами! Достал уже ныть!

Ромион молча смотрит на меня какое-то время, потом качает головой:

— Я скажу твоей матери, чтобы она проверила тебя на наличие проклятия. Ты ведешь себя странно, Виола. Ты уверена, Что тебя…

— Я веду себя нормально! — кричу я. — Привыкли к изнеженным принцессам? А я — нормальная!

Ромион уходит, больше не сказав ни слова, — до того, как я успеваю криком «посадить» себе горло.

Весь вечер я не нахожу себе места — не понимаю почему. Заснуть снова получается не сразу, и Габриэль не отзывается. Усталая и всеми покинутая, я обнимаю подушку и кое-как умудряюсь задремать.

Во сне зеленоглазый незнакомец в маске снова смотрит на меня из зеркала и торжествующе улыбается:

— Умница, Виола. Ты была великолепна.

— Да? И когда же? — Я оглядываюсь, но его по-прежнему нет рядом — только отражение.

— Ты не понимаешь? — усмехается «маска». — Твой демонолог отдал сердце тебе — а ты так легко его выбросила. Это прекрасно. Я в восхищении. — Он аплодирует, пока я, с ненавистью глядя в зеркало, пытаюсь понять, о чем это он.

— Какое еще сердце?

— Которое сияло, — смеется зеленоглазый. — Глупая девочка. Теперь он мой. Осталось лишь совсем немного…

— Знаешь, если бы я была на твоем месте, о, таинственный злодей, я бы не стала выдавать мне все планы, — зло отзываюсь я.

— А что ты можешь сделать, девочка? — улыбается «маска». — Это мне и нравится больше всего: я рассказываю тебе все, что делаю, а ты, даже вооруженная этим знанием, не можешь меня остановить.

— И что ты делаешь с Дамианом? — не понимаю я.

— Он любит тебя, — голос «маски» звучит покровительственно-насмешливо. — И боится, что недостоин. Что ты его не любишь. Что ты от него откажешься. Именно это ты и сделала. Я старался внушить ему, что так будет, я давил на эту его слабость, как на трещину в разбитом стекле. Но ты ударила в нее с размаху. Я и говорю — великолепно. Умница, Виола. Теперь осталось всего ничего.

— И что же?

— Показать ему, что ты его не любишь, конечно, — улыбается «маска». — Что единственный человек, который для него важен, оставил его. Что он одинок. Он не справится с этим и станет Темным Властелином.

— Ну станет. Тебе это зачем?

— Моим Темным Властелином, — вкрадчиво шепчет голос. — Между прочим, Виола, хочешь узнать свою слабость?

Я молча гляжу в зеркало, и мне впервые становится страшно. По-настоящему страшно. Может, марионетка вовсе не Дамиан, а я?

— Свобода, Виола, — улыбается злодей. — Твое желание независимости.

— Это слабость? — пораженно шепчу я.

— А ты не замечаешь? — шепчет голос мне на ухо. — Свободный очень легко остается один.

Испуганная красавица фея глядит на меня из зеркала, и ее совершенные алые губы дрожат.

— Не бойся, феечка. Я не буду тебя убивать, — смеется голос. — Мне просто это не нужно. Ты же всего лишь глупая фея. Ты не опасна.

«Что ты натворила?» — восклицает в голове голос Ромиона, и я просыпаюсь в холодном поту.

А потом успешно убеждаю себя, что это был всего лишь сон.

Ведь просто сон. А кто боится снов, а?

Правильно?

Глава 5, В КОТОРОЙ Я РЕШАЮ, ЧТО БЫТЬ ФЕЕЙ НЕ ТАК УЖ И ПЛОХО

Громадные разноцветные бабочки перелетают с цветка на цветок, порхают в пронизанном солнечным светом воздухе, оставляя за собой след из золотистой пыльцы. Поэтому в Зачарованных Садах цветы и трава — да на самом деле все вокруг — сверкает. И поэтому же цветы здесь вырастают такими большими. Конечно, они не настолько огромны, как иногда рисуют на картинках в детских книжках про Алису в Стране Чудес (хотя я помню, как, еще маленькой, представляла себе мамины Сады именно такими).

Нет, королевство фей совсем не похоже на фантазию художников или Льюиса Кэрролла. Сады — это именно сады, даже не всегда ухоженные, даже если цветы растут здесь не на клумбах, а полевые колокольчики в беспорядке мешаются с изящными гиацинтами. Фей не волнует, что эти цветы распускаются в разное время года. Так у людей. У фей они цветут тогда, когда хочет фея.

На самом деле все в Садах происходит именно тогда, когда этого хочет фея. Это своеобразный рай для таких, как мама, владеющих магией, умеющих создавать золотую пыльцу, ослепительно красивых и творящих добрые дела направо и налево. Всем, кто отличается от этого описания, жизнь в Садах может показаться вовсе не такой сказочной, но об этом после.

Так вот, бабочки. Когда я была маленькая, я думала, что это и есть феи — потому что здешние бабочки вовсе не бабочки, а скорее нечто среднее между человеком и насекомым. Они огромны: самая маленькая будет величиной с мою открытую ладонь (учитывая размах крыльев). На них приятно смотреть, хотя никакой маленькой и хрупкой человеческой фигурки, как ее любят описывать в сказках моего мира или стихах этого, у здешних бабочек нет. Это совершенно нормальное туловище насекомого, только большое и покрытое золотой пыльцой.

Зато голова напоминает то, что любят рисовать насекомым в диснеевских мультиках. Она вроде как и человечья и вроде как и нет. Но милая. А глаза чаще всего либо синие, либо фиолетовые, реже зеленые. Громадные. Действительно громадные, занимают половину… м-м-м… лица, и я понятия не имею, зачем такие огромные глаза существам, весь день занимающимся исключительно переносом золотой пыльцы с цветка на цветок, а попутно и на все остальное, что попадется по дороге (включая вас). Но выглядят эти глаза совсем не страшно, а очень даже мило.

Ну и конечно, как я уже говорила, местные бабочки вовсе не бабочки, а виспы. Здесь их так называют. Ночью они не спят — то есть спят, конечно, но только те виды, которые не летают днем. Поэтому ночные виспы сияют в темноте куда ярче светлячков. И разными цветами. Это очень красиво, и что еще приятнее: даже если вы боитесь насекомых, вы не будете бояться висп. Я видела человеческих детей, которых феи время от времени привозят в Сады (сирот обычно), которые визжали и с криком убегали от пчел, ос и даже безобидных стрекоз. Висп не боится никто. Висп обожают тискать — и виспы, кстати, это тоже обожают.

Феи уверены, что виспы разумны. Нет, их не держат здесь как домашних любимцев — у фей нет любимцев, здесь это не принято, — но в каждом доме живет висп, один, два, а то и с десяток. Они свободно летают по комнатам, они врезаются в вас, от их пыльцы хочется чихать, а потом кожа от нее чешется (моя чесалась, особенно лягушачья — постоянно, жуткий зуд, ужас). Они садятся вам на плечо, на голову, путаются в волосах или специально за них дергают — у висп есть руки (или что-то на них похожее), по три с каждой стороны. Виспы проказливы и обожают цветочное «молоко». По большому счету — и на мой предвзятый взгляд — они совершенно бесполезны, но феи обожают своих висп и гонят настои из цветков в садах иногда специально, чтобы прокормить своего виспа.

А еще висп — это национальный символ. Есть специальный закон, по которому виспов запрещается вывозить (совершенно бесполезный, потому что эти твари тут же дохнут, стоит их увезти из Садов), а также убивать (это приравнивается к убийству феи), калечить (опять же как фею) или наносить вред любым другим способом (то есть обкормить цветочным «молоком» и затискать тоже нельзя — был случай, когда одну высокую гостью из эльфов чуть не казнили за это).

О виспах много пишут, а по преданиям, один из то ли эльфийских, то ли все-таки человеческих художников как-то решил польстить королеве и изобразил ее а-ля висп. Королеве очень понравился свой портрет с крыльями бабочки, ее даже не смутило, что изображена она перелетающей с цветка на цветок. Она повесила портрет в спальне, осыпала художника милостью… Конечно, другие живописцы тут же просекли, что нужно сделать, чтобы Ее Величество дала и им столько же розовой пыльцы, сколько они весят (то есть очень много — пыльца ведь легкая). В общем, королеву и ее фрейлин стали изображать виспами все, кому не лень. Считается, оттуда и пошла традиция рисовать Ее Величество на парадном портрете в виде привычной моему миру сказочной феи.

На самом деле никаких крыльев у королев и их подруг нет. Да и зачем? Делать Ее Величеству больше нечего, как цветы опылять. Но летать они, конечно, могут. Правда, редко — как мама говорила, только в исключительных случаях. И маленькими, размера этих самых бабочек, они не становятся. Впрочем, все феи и так крайне миниатюрны — я дылда на их фоне. Роз, кстати, тоже. Бабушка говорила, что это все человеческая дурная кровь, а виновата мама — не умеет выбирать мужчин. Вот бабуля в свое время выбирала только самых породистых принцев, изучая их родословную до пятидесятого колена. Поэтому мама получилась настоящей феей. А мы с Роз — так, какие-то, прости господи… Даже назвать это стыдно.

В общем, о бабушке у меня воспоминания самые приятные. О Садах в принципе тоже, но я помню их другими. Не пустыми, как сейчас, не такими мирными и спокойными. Рядом со мной, шестилетней, обязательно кто-то носился, какой-нибудь висп дергал за волосы, какая-нибудь юная феечка пыталась заплести в них цветы, а они неизбежно превращались в крапиву, и это было жуть как больно, когда крапива стегает по лицу и шее…

Когда мама забрала меня в Сады на три дня раньше, я морально подготовилась. Оделась неброско и так, чтобы не жалко было порвать. Ну и чтобы открытых мест было не очень много — я привыкла чесаться от золотой пыльцы, помните? Я бы еще на голову шляпу нацепила, желательно с вуалью, но оказалось, в Сиерне они давно вышли из моды, и даже коронованная главная горничная не смогла мне найти ни одну. Тогда я подумала, что если что, буду защищаться от пыльцы волосами. Не зря же они у меня такие пышные и длинные.

Габриэль, когда меня увидел, поинтересовался, нужен ли мне меч на пояс или доспехи. Сказал, подойдут к костюму. Да, я оделась в мужской охотничий наряд, подозреваю, кого-то из пажей, поэтому он так жмет в груди. Зато все закрыто.

Но маме, конечно, не понравится.

А зря — на крашеной коричневой коже золотая пыльца смотрится очень экстравагантно. А уж когда трое висп притаскивают мне откуда-то венок из фиалок и кладут на голову, я начинаю чувствовать себя настоящей принцессой.

Дурацкое чувство, если честно.

Да, мама забрала меня пораньше. Во-первых, она поняла, что с добрыми делами, когда у меня депрессия, ничего не выйдет. Во-вторых, ей написал Ромион, когда я наутро после ссоры с Дамианом отказалась вставать с кровати, объявила, что жизнь ужасна, и даже принудительное купание в ванной, устроенное мне Габриэлем, не помогло.

Мама примчалась очень быстро, первым же делом обвинила во всем Ромиона, потом — его брата. Дескать, они оба плохо на меня влияют. Конечно же, слушать о том, что на меня кто-то нападет в Садах, она даже не стала. Сады безопасны — это аксиома, и она не обсуждается.

Пообщавшись таким образом с королем Сиерны (он только чудом отговорил ее от посещения темницы и разговора с Дамианом), мама навестила меня, попытавшись в ультимативной форме напомнить про добрые дела и «времени осталось совсем немного».

Я послала ее вместе с делами и временем — кажется, бедняге Ромиону тоже что-то досталось, — потом устроила истерику с битьем всего, что можно и нельзя (например, у меня получилось разбить стул, не знаю как: когда позже я попыталась поднять второй такой же, у меня не вышло).

Мама очень удивилась. Она потом говорила Ромиону — пока горничные закатывали меня в смирительный плед, — что Виола всегда была спокойной девочкой в отличие от ее сестры и совсем никогда не била стулья. И что же такое случилось со спокойной девочкой Виолой, что она вдруг пошла вразнос?

На этот вопрос я сделала стойку и ответила куда эмоциональнее Ромиона. Даже плед меня не смирил. Я рассказала, как меня заперли в башне, как нарушили мои права и какой Дамиан мерзавец, что заставляет меня страдать даже сейчас, когда он сидит в темнице, а я торчу тут, в пледе, и захлебываюсь успокоительным чаем.

Лично мне чай не помог, а вот мама успокоилась. Отослав Ромиона (ага, как лакея — бедный король!), она полночи рассказывала мне, что все мужчины — ослы, а демонологи — ослы в квадрате. И «тебе просто нужно выбирать любовников тщательнее, мой цветочек». Я пообещала ей, что никого и никогда больше выбирать не буду. Еще я, кажется, пообещала, что буду злиться на Дамиана вечно. Надо ли говорить, что вместо этого он полночи снился мне, бедный и несчастный, в цепях в темнице. У меня сердце кровью обливалось, но я собрала волю в кулак и попросила маму забрать меня пораньше. Мама согласилась.

Я настояла на том, что доберусь до столицы королевства фей (если можно назвать столицей огромный сад) самостоятельно, а мама пусть идет заниматься своими делами, потому что я хочу побыть одна, подумать и успокоиться.

Мама согласилась и на это. Действительно, прогулка по цветущим садам в солнечный день должна обладать терапевтическим эффектом. Тем более маме совсем не хотелось, чтобы я топтала цветы, орала на висп и билась в истерике в ее дворце. Пусть лучше я все это делаю в Сиерне. Ромиона ей не жалко.

Так что с утра пораньше я оделась, приготовилась, хмуро попрощалась с явившимся меня провожать королем Сиерны (он пытался вручить мне какие-то амулеты, но я гордо отказалась). Я даже стойко не поинтересовалась, как там Дамиан, — потому что меня не волнует состояние всяких там демонологов! Меня вообще не волнуют всякие там демонологи! А конкретно Дамиана я больше знать не хочу! И почему он постоянно лезет мне в голову?! Кто ему позволил?!

Так что я шагнула в портал и вот уже второй час иду по бесконечным садам, то и дело спрашивая у висп направление. Они что-то пищат в ответ, но я не понимаю, тогда они выстраиваются в воздухе в огромную указательную стрелу — то направление я и выбираю. Честно говоря, мне все равно, куда я в итоге попаду. Выберусь как-нибудь, нестрашно.

К концу третьего часа, устав, я сажусь прямо у обочины дороги — в траву и цветы, чуть не придавив парочку замешкавшихся висп. Они взволнованно кружат надо мной какое-то время, потом начинают приносить цветы. Наверное, я должна сплести из них венок… А, черт с ними, плету. Руки лучше чем-то занять, тогда не надо страдать из-за всяких там… Ну вы поняли.

Не буду описывать все мои мысли насчет Дамиана, они кажутся бредовыми даже мне. Хватит сказать и того, что за вчерашний день я трижды порывалась перед ним извиниться и трижды — убить. Моя душа в полном раздрае. А все он, этот… осел. Влюбилась я в него, как когда-то на День святого Валентина в этого… еще одного осла. Тогда мне тоже было плохо. Так что я знаю: пострадаю немного, с неделю, а потом все пройдет. Ничего. Выдержу. Он же сам виноват! Не надо было меня красть! Не надо!..

А, опять я о нем думаю!!

Срочно нужно найти другую тему для размышлений. Отвлекающий фактор…

И словно в ответ на мои мысли с неба падает ракушка. С чистого голубого неба, на котором ни облачка, на меня бухается громадная ракушка, чуть не отправляя в нокаут, и голосом моей крестной заявляет: «Виола, а помнишь, ты обещала взять Рапунцель в Зачарованные Сады?»

Конечно, я попыталась забыть то обещание (на которое ответила нечленораздельным «э-э-э» и «как-нибудь потом»), как страшный сон. Но крестная, конечно, уже тогда знала, что мне светит титул принцессы фей, вот и подстраховалась.

Я не успеваю придумать ответ — да и как, мне нужно орать его в ракушку? — когда с неба (вслед за ракушкой) падает сама Рапунцель. Довольная безумно и почти лысая. То есть прическа под мальчика ей очень идет, но у Виллинды никогда не было таланта парикмахера, так что обкорнала она бедную Пусю, как могла. Рапунцель это все равно не портит, да и волосы отрастут дня через три, а через неделю будут как мои.

— Виола! — восклицает Рапунцель, опрокидывая меня в траву и сжимая в объятиях. — Как я рада! Какой сегодня отличный день! Какое яркое солнце!

Она может тарахтеть, как пулемет — под настроение. И тогда этот пулемет становится поистине убийственным.

— Ой, Виола, ты так изменилась!

И даже не стоит пытаться вставить хоть слово в эту «очередь» — Рапунцель слышит только себя. Зато она очень оптимистично застрелит вас словами. Она милая и добрая, наша Рапунцель.

Я терплю ее еще полчаса, пока она выкладывает, как счастлива меня видеть, как ей здесь нравится и как там поживает Виллинда. У крестной все хорошо. Она что-то хотела мне передать, но Рапунцель забыла, что именно. Но обязательно вспомнит. Может быть, вечером. А может быть, завтра. Или вообще никогда.

Потом мне надоедает сидеть в траве и смотреть, как виспы пытаются понять, что такое Рапунцель, можно ли ее погладить или лучше дернуть за жидкие волосики. Я встаю и тяну подругу за собой.

Рапунцель не умолкает. Ее словесная «очередь» отлично позволяет отвлечься от Дамиана, а уж когда она пытается танцевать среди цветов, чуть не задавив ухаживающего за ними фея (помните, я рассказывала, как выглядят феи-мужчины, что они уродливы, писклявы, но очень трудолюбивы?). Фея Рапунцель замечает в последний момент, на целую секунду замолкает, а потом пытается повиснуть у визжащего трутня на шее.

Феи-мужчины поголовно интроверты, поэтому вокруг нас — пусто. Было, но когда фей завизжал, а виспы его крик подхватили, к нам сбежались все феи в округе, обоих полов. И даже парочка людей — детей лет пяти.

Давно Рапунцель не видела такого количества благодарных слушателей…

Пока она тарахтит, как все вокруг замечательно, я узнаю дорогу до столицы: оказывается, быстрее пойти через портал, он тут, неподалеку: круг камней в саду анемонов.

Кое-как удается увести Рапунцель: она тискает детей, обалдевших висп, пытается потискать и фей. Трутни, разобравшись, что она не опасна, млеют от удовольствия: феи-женщины обычно предпочитают их не замечать, а человеческие дети первое время и вовсе с криком шарахаются.

Но, соблазнившись анемонами, Рапунцель идет за мной, а потом носится по саду, собирая цветы, как огромный висп, пока я пытаюсь раскочегарить портал (вернее, понять, как он работает).

В итоге Рапунцель обзаводится венком из анемонов, заводит дружбу с особенно любопытным виспом — и вместе со мной неожиданно (кажется, я просто куда-то туда наступила) оказывается перед королевским дворцом.

Нет, мамин дворец вовсе не похож на дворец Ромиона или Роз. Он больше напоминает громадную беседку, весь увит цветами, виноградником, вьюном и чем-то еще душистым, цветущим и таким же ползучим. Здесь почти невозможно остаться одной ни на минуту, а если вдруг повезло: сквозь, хм, «стены» все видно. Но это никого не волнует. Феи не имеют привычки подсматривать. Зачем подсматривать, если можно распахнуть дверь или залезть в окно и посмотреть с комфортом?

Рапунцель не сразу понимает, что мы уже на месте, и громко интересуется у каждого встречного, как попасть в «дом королевы». Естественно, каждый встречный бросается ей объяснять: служат во дворце, как ни странно, в основном люди. И если верить Роз, на работу сюда фиг устроишься: платят много, феи прекрасны и любвеобильны, вкусы у них разнообразны, поэтому даже горбатого и косого карлика кто-нибудь полюбит, лишь бы хорошо работал. Больше всего феи-женщины ценят, когда кто-нибудь за них пашет. Поэтому во дворце много людей, все мужчины, и сейчас все они укладываются у ног Рапунцель штабелями, потому что ее чары бьют без промаха абсолютно всегда.

Как-то эта неразбериха прекращается, но точно не скажу как: меня приглашают пройти в покои королевы — отдельная беседка в саду роз. Рапунцель остается одна, но ее это нисколько не смущает. Она готова дружить со всеми и каждым. Она любит этот мир.

Черт возьми, я ей завидую.

О Рапунцель мама уже знает — я замечаю на столе в углу такую же ракушку, как та, что чуть не убила меня недавно. «За твоей подругой присмотрят», — говорит мама. А потом ведет меня к бабушке. Это ритуал, полагаю: десять лет назад меня тоже сразу же потащили к бабуле. Правда, тогда она занимала королевские апартаменты, но не важно. Бабуля не изменилась.

Роз говорила, что она нашла себе милого мальчика и с ним предается благодатной феечной старости (или правильнее будет — «феерической»?). В случае с бабушкой старость… относительное понятие. Вы можете представить себе старую фею? Дисней что-то пробовал изобразить в «Спящей красавице», но неубедительно, на мой взгляд. Феи не стареют. Они умирают — когда устают жить, это да. Но не стареют. Так что моя бабуля похожа на девочку едва ли старше меня, разве что глаза выдают возраст: слишком ледяные для семнадцатилетней. Слишком презрительные.

Меня бабуля презирала всегда. Я недостойна быть феей, считает она, но раз уж родилась, раз уж я первенец, надо работать с тем, что есть.

Они с мамой кружат, как коршуны, обсуждая, как еще можно изменить меня в лучшую сторону. К определенному выводу не приходят, и бабуля задает сакраментальный вопрос: а как там с доброй волшебницей?

Потом они с мамой ссорятся. Бабуля никогда не кричит, мама тоже, но улыбаются они друг другу очень старательно и ласково бьют словами.

Всеми забытая, я сижу на широком подоконнике (бабуля простит, что я скинула ее кадки с цветами, я полагаю?) и переглядываюсь с тем самым милым мальчиком, с которым бабушка и решила провести свою старость.

Он правда милый. Чем-то похож на Ромиона: такой же миниатюрный и тонкий. Но в глазах ни тени насмешки или расчета. Он прозрачный, как стеклышко, этот красавец. Он с наслаждением мастерит для меня маленького воздушного змея, цепляет его к виспу. Висп парит над садом, змей парит тоже, но на некотором отдалении. И благодаря магии разворачивается в разные символы или надписи.

У мальчика хорошее чувство юмора, и он добрый. Мы успеваем подружиться и посмеяться над виспами, над моим нарядом, я узнаю, что этот молодец — сирота и что о том, как погибли его родители, лучше не спрашивать. Бабуля его спасла, она просто богиня в его глазах.

Я вздыхаю и думаю, что тоже хочу быть богиней ну хоть в чьих-нибудь глазах.

Наконец мама с бабушкой приходят к каким-то выводам, и аудиенция оказывается окончена. Меня уводят — с милым мальчиком я прощаюсь с сожалением. Он обещает сделать для меня нормального воздушного змея. Надеюсь, не забудет.

И да, его зовут Рауль. По имени я предполагаю, что он принц, но какая разница — в Садах на происхождение людей всем плевать.

— Понравился? — улыбается мама, когда замечает, что я оглядываюсь на бабушкин розовый сад. — Не завидуй, Виола. У тебя теперь таких много.

— То есть?

— Виола, дорогая, — улыбается мама. Ехидно улыбается, с насмешкой. — Позволь напомнить, что королева фей не обязана выбирать себе спутника жизни, но она должна родить наследницу. Стать отцом будущей принцессы — огромная честь для человеческих мужчин. И для этого совсем не обязательно так, как я, сбегать в другой мир или в соседнее королевство. Твоя бабушка нашла моего отца здесь. К сожалению, он почему-то сбежал потом обратно в свое королевство. Наверное, потому что был слишком сильным волшебником. Но большинство…

А Роз ведь говорила про гаремы. Мы смеялись. Я как-то не думала, что меня это однажды коснется.

— Мам, а что, если я сейчас не хочу… рожать наследницу?

— Никто этого от тебя и не требует, цветочек мой. Но найди себе подходящего юношу. Позволь ему за тобой ухаживать. Вот увидишь, ты изменишься, станешь счастливее и добрые дела сможешь совершать, не задумываясь!

Угу. Может, я лучше розовой пыльцы обкурюсь? Я тогда тоже буду совершать. Дела. Добрые. Не задумываясь.

Что я прошлый раз-то совершила? Папа, кажется, упоминал наркологическое отделение, которое потом перекочевало в Кащенко…

— Мам, а если он не захочет за мной ухаживать?

Мама смеется:

— Виола! Ну что ты, как это — не захочет? Любой захочет…

Да, я помню, как они за мной, как за Рапунцель теперь, неслись до школьного мужского общежития. И по школе тоже…

— Мам, это же чары. Это ненастоящее.

— Глупости, Виола. Глупости. И любой здесь будет рад тебе услужить отнюдь не из-за чар. Они знают, как себя вести, не переживай. Я лично отобрала тебе десять милых красивых мальчиков, они тебе понравятся…

На этом месте мне становится нехорошо.

— А если они мне не понравятся? Или я им?

— Ты — им? Невозможно. Они — тебе? Заменим другими.

Я уже представляю, как мама перебирает всех парней в округе, и ни один из них не может меня вынести. Потом парни кончаются, бабушка делает свою обычную мину и говорит…

— Виола, дорогая, не думай о плохом. Я не знаю, что за отношения были у тебя с тем демонологом, но нормальные юноши только рады за тобой ухаживать. Уж поверь мне.

— Что ж ты тогда сбежала от них, когда была на моем месте? — не выдерживаю я.

Мама усмехается:

— Потому что была юной и глупой. Потому что мне никто не нравился, и я думала, что там, где я привыкла жить — во внешнем мире… или даже в другом… мужчины лучше. Виола, пользуйся ими — вот тебе мой совет. Роди дочь — когда придет время. Дай им сделать тебя счастливой. И все. Не позволяй себе влюбляться — фея не должна любить самозабвенно кого-то одного. Иначе другим ее любви не достанется…

Я привычно пропускаю лекцию мимо ушей и с ужасом представляю, что мне делать с этими десятью «милыми мальчиками»?

— Не бойся, Виола, они не станут навязываться, — говорит мама. — Идем, тебе лучше отдохнуть.

Не станут навязываться? Ну да. Не знаю, как отличить выбранного мне мальчика от обычного слуги, но… Я же говорила, во дворце невозможно остаться одной. Стоит только маме отвести меня в мою «беседку», как тут же просто роем появляется толпа юношей — я их даже рассмотреть не успеваю, — готовых сделать со мной все, что угодно, лишь бы я улыбалась.

Меня пугает такое количество народа в моей зоне комфорта. Пугает и злит. Попытки им нагрубить проваливаются: им плевать. Кажется, если я решу снова разбить стул, они и не заметят.

Тогда я прошу найти мою подругу — Рапунцель появляется и… спасает меня, как принц на сияющем белом скакуне. Она тут же переключает внимание всех на себя, по крайней мере на какое-то время. А я успеваю сбежать.

В Садах есть укромные уголки — это я помню еще по опыту десятилетней давности. Если сбежать удалось — спрятаться можно. Ненадолго, потом нужно перепрятываться, — но можно.

Я углубляюсь в Сады все дальше и дальше от дворца и вечер встречаю вся в золотой пыльце (кстати, кожа от нее больше не зудит — и прекрасно), с рассеченными коленками, порванной курткой и аж пятью венками от висп. Полагаю, такая принцесса, а уж тем более фея, как я, может присниться разве что в страшном сне.

До заката мне удается остаться незамеченной. Я лежу в траве, среди цветов, слушаю, как гудят виспы и нормальные пчелы, стрекочут кузнечики, время от времени проваливаюсь в дрему, где не надо думать, что я жестокая ужасная женщина, нагрубила бедному парню, который меня очень любит, и разбила ему сердце. В общем, совесть молчит, и я пытаюсь заснуть — когда мне на грудь вдруг с размаху падает маленький, но неожиданно тяжелый белый кролик.

Падает, прижимает уши и дрожит.

— Привет, — добродушно говорю я. Кролик топчется по моей груди, ловит взгляд.

Где-то я его уже видела…

— Куда ты бежал? — продолжаю я, почти ожидая, что он сейчас достанет карманные часы и посмотрит время.

Кролик прижимает уши к голове еще сильнее, а взгляд становится умоляющим.

— За тобой кто-то плохой гнался? — предполагаю я. Глупости, в Садах хищники все сплошь добрые и травоядные. Поэтому, бедняги, давно уже мигрировали в соседние эльфийские леса.

Кролик кивает. По-человечески. И начинает скрести лапкой по моей рваной куртке.

— Эй-эй, аккуратнее! Ладно, не бойся, — я сажусь и подхватываю пушистика на руки, — я тебя в обиду не дам.

Кролик все равно дрожит и прядет ушами — я понимаю почему. Сквозь кусты роз к нам кто-то ломится. Громко так — я представляю себе слона. Сейчас затопчет на фиг.

Но лично я ломиться сквозь розы — а они колючие вообще-то, — чтобы сбежать, не собираюсь, поэтому просто встаю, баюкая кролика на груди. И, прямо как герой, смело заявляю:

— Не бойся, сейчас разберемся.

Да, я ожидала увидеть слона. Слона, с хоботом и ушами, как у Дамбо. Мне просто было сложно представить, что сквозь кусты с таким треском будет продираться… юноша.

— Это мой кролик, — тут же заявляет он, замечая меня. И убирает за спину что-то вроде серебряного короткого жезла. — Отдай.

Бедный кролик закрывает лапками глаза, и я, спрятав его под курткой, вежливо говорю:

— Какой кролик?

— Тот, которого ты только что спрятала, — недружелюбно отвечает парень. — Верни сейчас же.

Разбежалась!

— И что ты с ним сделаешь?

Парень подходит ко мне почти вплотную — мы оба при этом не отрываем взгляда от моей груди. То есть кролика, конечно.

— Сварю и съем! — раздраженно бросает парень. — Я предупреждал тебя сидеть смирно! — Это он кролику? — А ну отдай! — А вот это уже мне.

Я уворачиваюсь.

— Не-а. Я за Гринпис. Ищи себе другого кролика.

Минут пять мы еще распугиваем виспов, бегая друг от друга по пятачку полянки, потом я шагаю на тропу сквозь розы, которую этот любитель кроликов проложил, пока ко мне шел.

— Ты кто такая? — интересуется он вдруг.

Самое время знакомиться, конечно.

— Герой я, — фыркаю, прижимая кролика к груди сильнее. — Спасаю невинно обиженных направо и налево. От таких, как ты.

Юноша вздыхает и неожиданно улыбается. А мне вдруг кажется, что зашедшее солнышко решило выглянуть из-за горизонта и посветить еще немного — настолько у него яркая улыбка.

— Я Туан. Извини, фея, просто этот кролик — все, что осталось мне от дома.

Бездомный, значит. Прелесть. Тащат феи к себе всякую…

— То есть он тебе дорог как память?

— Ну… как-то так. — Парень выстреливает улыбкой, прямо как Рапунцель словами. Но я держусь.

— Отринь воспоминания свои и живи настоящим, — бросаю я, отворачиваюсь и иду по тропе к садовой дорожке.

— Фея! Постой! Ну хорошо, забирай ты этого несчастного кролика! Ты что, обиделась?

Мужчины — странные существа. У них очень, очень странная логика. И выводы они делают соответственно очень странные.

— Давай я тебя провожу! Ты в каком круге живешь?

Это он про ад намекает?

— В девятом, — тут же отзываюсь я. — Только там жарко — тебе не понравится.

— В смысле? — Парень уже поравнялся со мной. — Тут жарко не бывает. Или я чего-то не знаю?

— Ничего ты не знаешь, — вздыхаю я. — Как там тебя…

— Туан.

— Вот-вот.

— А тебя?

— Виола.

— Забавно, — снова улыбается он, — так же зовут принцессу, которую я должен был встретить и куда-то отвести, но я забыл куда. На самом деле это плохо — теперь Ее Величество может решить, что я недостоин ее доверия и не разрешит мне познакомиться с ее дочерью… Это ведь не ты?

Вот черти! И тут нашли… мамины поклонники…

— Я похожа на принцессу?

— Ты и на фею не очень похожа, но что в Садах делать человеческим девушкам? — парирует Туан.

— Ну вот, значит, это не я. Кстати, помоги вспомнить дорогу до дворца. Я там живу.

И пытаюсь его обогнать — помню я дорогу, хорошо помню. Просто хочу, чтобы от меня отстали. Желательно все.

— Погоди! А ты точно не принцесса?

— Точно.

— Налево, Виола, так короче, если срезать через вишневую рощу… И знаешь, ты самая странная фея из всех, что я здесь встречал.

— А я только что приехала. Скоро адаптируюсь.

— Что это значит?

— Сольюсь с коллективом.

— То есть?..

— Слушай, ты отстанешь от меня сам или тебя нужно в лицо вежливо послать? — не выдерживаю я.

— Не отстану, — улыбается он. Как-то очень уж радужно и солнечно для человека, которого только что попытались отшить. — Ты мне нравишься.

— Ты сумасшедший?

— А ты уверена, что можешь понравиться только сумасшедшему?

Я некстати вспоминаю Дамиана. И его комнату.

— Да!

— Ну а я привык считать себя нормальным, и ты мне все равно нравишься, хоть ты и колючая, как ежик. — И берет меня за руку. Панибратски так.

— Отпусти!

— Зачем?

— Затем!

— Нет.

До дворца мы успеваем поругаться, неожиданно помириться — с этого Туана как с гуся вода все мои уколы. И расстаемся уже почти приятелями. По крайней мере я мирно желаю ему пойти утопиться в ближайшей речке, а он мне — спокойной ночи.

— Как кролика зовут? — кричу я ему вслед.

— Томми! Он любит яблоки!

Томми. Надо же — как юного принца Томми, брата Ромиона и Дамиана. Забавно.

Уже ночью, укрывшись одеялом с головой — чтобы не слышать, как жужжат ночные виспы (а то сейчас прихлопну гадов, потом еще и под суд за убийство попаду), — я размышляю, поглаживая спящего рядом Томми. И вдруг понимаю две вещи: со встречи с Туаном я ни разу не вспомнила Дамиана. До этого момента. Ну да я же говорила, что все пройдет…

И вторая вещь: у Туана ярко-зеленые глаза. Пронзительно-зеленые, прямо как… У «маски». Но не может же это быть он. Голос вроде другой. И… Злодей, спец по слабостям, будет препираться с жертвой из-за кролика?

Да и какой из Туана злодей? Милый мальчик, непосредственный и дружелюбный. Вот и все. А у меня со всеми этими снами скоро паранойя начнется. Что теперь, от всех зеленоглазых шарахаться?

Спать, спать, спать! Боюсь каких-то монстров под кроватью — и с тем же успехом. Глупости это все. Спать!

Вот странно: я могу по пальцам пересчитать те моменты, когда мне снились кошмары. Я уже говорила, что тщательно блюду режим питания и сна — «Скажи болезням „нет“!» И я убеждена, что никаких кошмаров при таком образе жизни быть не может. Ха, да я способна во сне посмеяться даже над математиком, который требует, чтобы я построила для него сотню парабол. Примерно этим же способом, кажется, в каком-то из «Гарри Поттеров» избавлялись от полтергейста… Вроде бы. Ну, когда представляешь что-нибудь веселое и лепишь его к кошмару. Тот сразу превращается в абсурд, и тебе смешно. Мое подсознание всегда так поступает, когда я испугана, но последнее время мне стала сниться такая отборная и качественная гадость, что юмор уже не помогает.

Допустим, я еще могу мысленно — правда, только проснувшись — пририсовать злодею в маске рожки и коровий хвост и отправить плясать на зеленый лужок под «Du hast». И даже когда мне снится кладбище а-ля хоррор с привидениями, я тоже могу пошутить и представить, как зомби отплясывают лезгинку или калинку-малинку.

Но есть моменты, когда моя закаленная общением с крестной ведьмой и Рапунцель психика дает сбой. Думаю, у многих, если не у всех, имеется запрятанный далеко на подкорку детский страх, когда ты испугался так, что помнишь и десять, и двадцать лет спустя, пусть даже это какая-то мелочь вроде страшилки про красную руку, черную простыню и зеленые пальцы или громадное, красочное изображение кузнечика со всеми подробностями его хитинового покрова.

У меня это картинка из детской книги «Дикие лебеди» Андерсена. Сказка мне нравится, я всегда сочувствовала Элизе (хотя она, конечно, безвольная дура в первой половине истории: запросто дала королеве себя облапошить). Но потом, уже в конце, есть момент, где принц (или король?), женившись на Элизе, узнает, что она каждую ночь (или не каждую? не помню, я давно читала) ходит за крапивой на кладбище. Принц тайно идет за женой, видит, как она рвет эту крапиву… Фантазия иллюстратора сказки дорисовала много деталей, о которых сам Андерсен, быть может, и не задумывался. Например, он населил ночное кладбище ведьмами, очень похожими на зомби, заставил их выкапывать могилы, а потом жрать мертвецов. Еще посреди кладбища танцевали черти — вокруг котла, в котором варилась какая-то мерзость. Но особенно мне запомнилась одна ведьма, зеленая, как авокадо, в черном глухом платье, с выпученными глазами и лицом, как у обтянутого кожей черепа. Она сидела где-то у котла, рядом с чертями, на коленях у нее лежал некто без головы, а ведьма, запрокинув голову, готовилась его, полагаю, съесть.

Я очень понимала принца, увидевшего свою жену в таком окружении и резко ее разлюбившего. Я бы тоже сто раз подумала: а только ли за крапивой ходит моя суженая, когда на кладбище так весело?

Виллинда, когда я показала ей эту картинку, рассмеялась и сказала, что все это глупости: шабаш так не проходит. Я поинтересовалась: а как он проходит? Крестная подумала, повертела в руках книгу сказок, полистала… И сказала, что больше трех ведьм собирается редко. Ведьмы большие индивидуалисты и интроверты. Им вместе колдуется плохо. А кушать покойников вообще опасно для здоровья. Они ядовитые, эти покойники.

Я не буду описывать реакцию папы, когда я ляпнула при нем эту фразу перед воспитательницей в детском саду.

Та ведьма, пусть сколько угодно нереальная, преследовала меня во сне еще долго — пока крестная не устроила сеанс психотерапии: взяла меня на мирное ночное кладбище, поводила меж могил, позволила поболтать с привидениями и наглядно показала, что они все милые и неопасные, а мои страхи — глупости и результат слишком хорошего воображения.

С тех пор я не вспоминала ту иллюстрацию лет десять — до сегодняшней ночи. Это, конечно, снова кладбище, конечно, шабаш, конечно, сумасшедшие ведьмы. И я отлично понимаю, что все это бред моего уставшего подсознания: крестная же мне говорила, что это невозможно, а она сама ведьма, и я ей верю.

Только этот бред реален. Все эти звуки, даже запахи (мне полагается слышать запахи во сне?) — все это совершенно, абсолютно реально. Я чувствую, как мои туфельки — сиреневые, украшенные фиалками, туфельки феи — вязнут в рыхлой кладбищенской земле. Я чувствую холод — могильный, полагаю. Я не вижу чертей, но ведьм и открытых гробов мне хватает.

Я изо всех сил пытаюсь проснуться. Я даже осознаю, что да, это сон, — и командую сама себе, что пора «перенастроить программу» и включить что-нибудь приятное и веселое. Но ничего не меняется.

Вдобавок неподалеку, где должен стоять котел, я вижу Дамиана. Вот уж кому тут делать совершенно нечего, о чем я ему громко и говорю. Он словно не слышит. И не откликается даже, когда я просто зову его.

Я только потом замечаю, что что-то все-таки изменилось. Дамиан бледный в свете полной луны — но он давно уже бледный. В черном — но он всегда предпочитал этот цвет. Только раньше от него не тянуло морозом (Дамиан решил заделаться в Снежные королевы?), раньше он не казался мне таким тощим, и раньше такого выражения лица у него не было. Вокруг, простите, разгул и вакханалия, а он смотрит на все это, как будто так и должно быть.

А потом мой сон изворачивается и творит вообще что-то странное. Я подхожу к Дамиану, он наконец-то меня замечает (сложно не заметить — я трясу его за плечи), поднимает глаза… Вот тут мне действительно становится до ужаса, до крика страшно. У него черные глаза. То есть совсем черные, без радужки, без белка — черные-черные глаза. Взгляд от этого становится такой, что пробирает аж до печенок.

— П-простите, — дрожащим голосом говорю я. — Обозналась.

И пытаюсь отойти. Но это чудовище с внешностью Дамиана протягивает руки, с неожиданной силой прижимает меня к себе — я моментально замерзаю — и целует. Нет ничего общего между этим поцелуем и тем, как он целовал меня раньше. Теперь это — как будто Дамиан окаменел. И заледенел — одновременно.

С трудом я отстраняюсь — настолько далеко, насколько могу. И тут же над нами взлетает облачко золотой пыльцы — оно падает на Дамиана, на его черный бархатный камзол, мерцает в лунном свете — единственная теплая краска среди всего этого льда и смерти.

А я изумленно замечаю, как тьма из глаз Дамиана уходит, оставляя жуткий коктейль из отчаяния, тоски и гаснущей надежды.

— Виола?

— Привет! — Я дергаюсь, пытаюсь заставить его меня отпустить. — Маньячим потихоньку? Может, сменим антураж, а то у меня на трупы аллергия — аж выворачивает.

Но пыльца гаснет — и так же быстро темнота возвращается. Дамиан снова смотрит на меня этим жутким, неживым взглядом и улыбается.

И тянется ко мне.

И я замечаю клыки у него под верхней губой.

И с криком: «Вампир!» — просыпаюсь. Все та же луна заглядывает в окно, сверкает усыпанное золотой пыльцой одеяло… Я со вздохом сажусь на подушке, прижимаю пальцы к вискам и глубоко дышу. Приснится же…

Надо срочно обнять медведя! Где Самсон? Тут я вспоминаю, что Самсон давно почил, искупавшись и разбухнув по воле жестоких сиернских горничных. Но у меня же теперь есть ручной кролик! За неимением утешительного медведя обнимем кролика.

Я откидываю одеяла — где кролик? А нету кролика. Зато есть мальчишка, смутно мне знакомый, в пижамке с узором из висп и… Так это же Томми! Точно, это же Томми!

Что-то я не понимаю. А кролик где? И что делает малыш-принц в моей постели?

Изабелла меня убьет…

Я осторожно кладу руку на плечо мальчика и пытаюсь разбудить. Зову. Он не просыпается.

А потом у меня что-то случается с глазами, потому что Томми превращается — его образ тает, наслаиваясь на другой, — в моего белого кролика… которого тоже зовут Томми.

И меня начинают терзать смутные сомнения…

Когда я просыпаюсь во второй раз — уже светит солнце и кролик умильно спит на спине, прижав лапки к груди, — сомнения меня терзают уже не смутные, а вполне конкретные.

Сады еще спят — солнце только встало, и трава вся мокрая от росы, сверкает, точно усыпанная алмазами. Я тоже моментально становлюсь мокрая, и сырой подол сорочки неприятно липнет к ногам.

У маминых комнат стоит символическая стража. Символическая, потому что дрыхнет на посту. Я проношусь мимо них, громко шлепая босыми ногами по гранитным плитам садовой дорожки, распахиваю дверь, потом еще одну — и на мгновение замираю, потому что спит мама не одна.

Забавно, не думала, что ей нравятся такие слащавые мальчики… И такие наглые — потому что он просыпается первый, сонно трет глаза, видит меня, окидывает внимательным взглядом — я буквально чувствую себя голой — и даже не делает попытки прикрыться.

Ну ладно. Я обхожу кровать и трясу маму за плечо — кажется, слишком усердно.

— Виола? — вскрикивает мама. — Что случилось? Звезды, в каком ты виде!

Я в каком виде? А в каком виде эта сладкая картинка рядом с тобой?!

— Мама, я хочу домой!

— Цветочек мой, потерпи еще немного. Хотя бы неделю. Если ты не передумаешь…

— Мама! Я хочу домой прямо сейчас!

Мама хмурится:

— Виола, у твоего отца все в порядке. Если хочешь, я настрою зеркало…

— Я хочу домой в Сиерну! Там не все в порядке! Там все плохо! У меня в кровати спит заколдованный кролик! Мой бывший парень превращается в чудовище! Я хочу ДОМОЙ!!!

Я выдыхаюсь, мама изумленно смотрит на меня, а «картинка» рядом с ней начинает смеяться.

«Убью!» — бьется в голове, когда я хватаю подушку (да, я слишком сильно реагирую на такую мелочь, но меня можно понять — у меня была жуткая ночь).

Мама успевает перехватить мою руку, забирает подушку и быстро что-то говорит. Мальчик пожимает плечами и — так и не думая прикрыться — встает с кровати и, улыбаясь, уходит. Еще и подмигивает мне! Да что… что тут за порядки?!

Домой хочу…

— Виола, ты не можешь сейчас уйти, — говорит мама, когда мы остаемся одни. — Ты моя наследница. Пожалуйста, отнесись к этому серьезно — ты же всегда была серьезной девочкой…

Ха, это смотря с кем сравнивать. Если с Роз — тогда конечно.

— …поэтому пойми: у тебя есть определенные обязанности, которые ты должна выполнить…

— Мама, я выполню все, что скажешь, только верни меня сейчас в Сиерну, там черт знает что творится!

Мама ловит мой взгляд и с нажимом говорит:

— Молодой король, Ромион, отлично знает, что там творится. Он, между прочим, просил передать, что твоего друга-демонолога уже выпустили из темницы…

Господи, его еще и выпустили! С такими глазами! Ромион совсем сдурел?

— Мама, ну послушай!..

— Нет, Виола, — твердо обрывает меня мама. — С этого дня ты по крайней мере попытаешься вести себя как принцесса. Для начала ты выберешь себе спутника…

— А-а-а-а!

— Не кричи. Далее — ты будешь ухаживать за своим садом…

Портал, вспоминаю я. Здесь неподалеку есть портал, даже не один. Вчера, пока пряталась, я видела пять кругов камней, каждый в отдельном саду. Какой-нибудь из них должен привести меня в человеческое королевство. А оттуда попрошусь в Сиерну. Может, повезет, и попаду в Креманию…

А в крайнем случае у меня есть кольцо короля гоблинов. Подозреваю, что первым делом Ульрик отправит меня назад к маме, но если удастся увидеться с Роз…

— Виола, ты меня слушаешь? — Кажется, мама спрашивает это уже не в первый раз.

— Мам, у тебя когда-нибудь было такое чувство, что ты находишься не там, где должна?

Мама вздыхает:

— Да. Когда Виллинда превратила твоего отца в осла. Я думала, что должна найти его и расколдовать. Как видишь, ни к чему хорошему это не привело.

— Конечно. Только я родилась. — Я встаю.

— Виола, это другое… Куда ты?

— Рыдать в подушку, — огрызаюсь я. — Этим же занимаются порядочные принцессы, когда у них жизнь не ладится? Авось кто спасет.

— Виола, я понимаю, тебе срочно нужно найти юношу…

Очевидно, который меня спасет. Спасибо, я как-нибудь сама!

Не знаю почему, но я напрочь забываю про Томми, спящего в моей комнате. Может, это и к лучшему, квест «найди нужный портал» заранее обречен на провал. К тому же я боюсь, что мама отправит за мной стражу или своих фрейлин и меня вернут в спальню силой.

Короче, я бегу к ближайшему порталу, дотрагиваюсь до всех его камней и в конце концов оказываюсь в чужом саду. Обалдевший фей-трутень объясняет мне, что сад этот его, что сам он… Я перебиваю и требую подробное описание дороги до другого портала.

Так за утро я умудряюсь побывать в десяти чужих садах, вывалиться в спальню вроде бы короля эльфов, скороговоркой извиниться, отказаться от предложения присоединиться к его любовнице, сбежать в портал, выкатиться в священном круге орков, потом в горах троллей, снова у эльфов («Нет, Ваше Величество, вы неправильно поняли, я не шпионю, я в Сиерну хочу! В Сиерну!»), но, наверное, не стоило так орать, потому что эльфийский маг, отцепив меня от своего короля, отправляет обратно в Сады, а вовсе не в Сиерну.

Последний раз я вываливаюсь у какого-то озера. Оно все заросло кувшинками, к тому же на его берегу величественно шевелят ветвями ивы — в одну из них я и падаю. Неудачно: ногу пронзает дикая боль, а когда я сваливаюсь на землю, колено разбухает просто на глазах.

Добегалась…

Следующие полчаса я наслаждаюсь аттракционом «Доползи до ближайшего портала по-пластунски». Или допрыгай. Прыгать оказывается неожиданно тяжелее, да и после ползанья моя сорочка представляет настолько плачевное зрелище, что, ей-ей, проще совсем раздеться.

До меня начинает доходить, что если я свалюсь в таком виде на голову Ромиона, он тоже сразу отправит меня обратно. Пожалеет. Или решит, что я сбрендила.

Тогда что же мне делать?

Я останавливаюсь, сажусь, неловко вытянув больную ногу, и принимаюсь думать, как быть дальше. Ничего путного в голову, естественно, не приходит.

А потом мимо проносится олень — и исчезает среди деревьев. И тут же на поляну из ближайших кустов выскакивает Туан с луком в руках и полным колчаном стрел на плече. Замечает меня и очень удивляется:

— Виола?

Мне в голову не приходит, что не стоит злить вооруженного парня. Я недружелюбно гляжу на него исподлобья и отползаю подальше.

— Иди куда шел.

— Виола. — Он смотрит на мою распухшую коленку. Потом на мою порванную в интересных и неинтересных — почти во всех, если честно, — местах сорочку. — С тобой все в порядке?

— Уходи, — огрызаюсь я.

Но он шагает ко мне.

— Виола, позволь, я помогу…

— Не подходи! — кричу я, и в тишине леса на мой крик отвечает эхо. — Я знаю, кто ты! Ты злодей, который сбил с толку меня и Дамиана! А теперь пытаешься ко мне подмазаться! Я тебя раскусила! Ты и бедного Томми наверняка заколдовал! Не подходи, я сказала, — или я не знаю, что с тобой сделаю! — А что, я и впрямь не знаю. Что я могу сделать колдуну, когда у меня нога сломана? Разве что укусить?

А и укушу — пусть только подойдет.

Угу, а потом выяснится, что он ядовитый…

Но Туан останавливается и, забыв про оленя, забыв про лук и стрелы, смотрит на меня, удивленно подняв брови. А потом выдыхает:

— Первый раз вижу сумасшедшую фею.

Это получается настолько неожиданно — ему ведь сейчас полагается или зловеще захохотать, или начать оправдываться, — что я даже не нахожусь, что сказать.

— Виола, — перерывает тишину Туан. — Послушай. Я просто хочу тебе помочь…

— Да? А когда в зеркале говорил про мою слабость, ты мне тоже помочь хотел? А когда Дамиана… Да ты! Ты!.. Не подходи!

— Виола, я действительно не понимаю, о чем ты. — Он и правда выглядит сбитым с толку. Но да, да, меня не проведешь!

— Скажи еще, что Дамиана не знаешь. И на балу злодеев никогда не бывал.

Туан хмурится:

— Дамиана я знаю: он принц Сиерны. Точнее, не совсем принц, а бастард вроде бы, но король зовет его братом, поэтому… Но ты, очевидно, говорила не про него: что известному демонологу делать в Садах?

— Откуда ты все это знаешь? Про демонолога и брата? — Конечно, он меня не убедил. Слабая попытка!

— Виола, — улыбается Туан. — Ну что ты, это все знают. Я школу вообще-то закончил.

— Сиернскую? — усмехаюсь я.

Улыбка Туана становится грустной и что-то меняет во мне. Выпивает злость? Кажется, да. Поэтому я стараюсь смотреть Туану в глаза. Эти же глаза мучили меня несколько ночей подряд. Они помогают мне сосредоточиться, только вот… Только их выражение далеко от холодного равнодушия и ледяного торжества, как у «маски». Но это ведь те же самые глаза!

— Конечно, нет, Виола, в Сиернской высшей школе учатся только принцы, в крайнем случае лорды. А мой отец был пастухом. Но это не значит, что я никогда не учился. А что ты про бал говорила?

— А ты забыл, как со мной танцевал?

— Это я вряд ли бы забыл, — смеется Туан. — Ты бы мне все ноги отдавила. На тебе же буквально написано: «Не подходи — убью» и «Не танцую». Виола, успокойся и подумай: на бал злодеев пускают только злодеев. Что мне там делать?

— Злодейничать! Ты и есть злодей!

Он снова улыбается, а я пытаюсь отвести взгляд и не могу. Туан очень красивый. Не как Дамиан, нет — это хищная какая-то красота, злая. Как у королевы Изабеллы. И добрая улыбка на этом лице смотрится как приклеенная.

— Неужели я похож на злодея? Виола, ты действительно странная. Позволь мне хотя бы осмотреть твою ногу. Я действительно могу помочь.

— А ну стой! А кролик? Кролика ты как объяснишь?

— А что с ним?

— Он заколдованный принц!

— Надо же, — смеется Туан. — А я и не знал. Ты его расколдовала?

— Нет, я же не знаю как…

— Попробуй поцеловать, — веселится Туан. — Говорят, это работает. Виола, я его в лесу со сломанной лапкой подобрал…

— Какой же ты добрый, аж зубы сводит! — восклицаю я в ответ, и Туан снова хмурится. Смотрит на меня неодобрительно, обиженно. Качает головой.

И снимает свой подбитый мехом плащ. Бросает мне:

— Возьми.

— Ага, а если он…

— Он не заколдован, Виола, — вздыхает Туан. — И я не злодей. Я не знаю, почему ты так решила. И мне жаль. Портал в той стороне, — и показывает туда, откуда я приползла.

— Я в курсе, я только что оттуда. Это портал к эльфам, — ворчу я.

— Ты уже и у эльфов была? — улыбается Туан. — Но другой портал в самой чаще. Ты уверена, что не хочешь?.. Я могу вылечить твою ногу.

Я открываю рот возразить, но Туан быстро договаривает:

— Клянусь, я только вылечу. И покажу дорогу.

— Ты меня заколдуешь.

— Виола, я умею только лечить. Не знаю, как целительской магией можно проклясть.

Я тоже не знаю и уже начинаю потихоньку сомневаться. Может, у моего злодея есть двойник? Да и выкручивался бы он изящнее, мне кажется…

Пока я терзаюсь, Туан все-таки подходит ближе и кладет руку на мое бедное колено. Мне сразу становится приятно-тепло, рука Туана светится золотом… А потом боль проходит, словно ее и не было.

— Все. Попробуй встать. — Он помогает мне, пока я, неуклюже цепляясь за его рубашку, кое-как поднимаюсь. — Ну как?

— Вроде нормально… Так ты правда целитель?

Туан только улыбается.

Целитель-злодей? Это что-то новенькое. Ни один злодей вроде бы еще не лечил свою жертву. Зачем ему?

Я встречаюсь с Туаном взглядом — и очень ярко понимаю, что этот человек просто не может быть злодеем. Слишком открытый у него взгляд. Слишком честная улыбка.

Ромион мне когда-то тоже честно и искренне улыбался. И глаза у него тоже были красивые, честные…

Но нельзя же всю жизнь всех вокруг подозревать!

Да и что я, в самом деле! Ну приснился мне Дамиан — конечно, я же только о нем и думаю. А картинка та вылезла — так ведь нервничаю. Томми-кролик не знаю как прицепился… Но Томми я вчера вспоминала, и кролик тоже был…

Наверное, это моя депрессия так проявляется. Там же входят кошмары в список симптомов, да? А я кидаюсь на невиновного парня с обвинениями, веду себя и впрямь как помешанная, на маму сегодня накричала, подняла ни свет ни заря…

Стыдно, Виола, стыдно.

Да и что я бегаю, как коза, по порталам? Можно же просто написать Ромиону. И Изабелле. А не истерить, как… не очень умная фея.

Точно, так и сделаю: напишу. Только вот дорогу в мамин дворец найду…

Я ловлю любопытный взгляд Туана — парень тут же улыбается.

— Все хорошо? Твой приступ умопомешательства уже прошел? Ты не будешь кусаться?

А я ведь и в самом деле хотела его укусить. Сойдешь тут с ума, в этих сказках…

— Нет. Ты говорил, что знаешь портал в столицу. Отведешь? Пожалуйста.

— Ну конечно, не бросать же тебя. Ноге больше не больно?

— Вроде нет. Ты, наверное, сильный целитель. И извини, я тебе охоту сорвала.

— Какую… А! Нет, мне нужна была слеза оленя. Оленя с белой полосой на морде. Я весь месяц такого искал…

— Ну вот, а из-за меня упустил…

Туан кивает, но улыбается:

— Зато тебе легче стало. Всегда приятно найти в лесу девушку и спасти — чувствуешь себя героем. Нет, Виола, туда ногу не ставь, там гнездовье змей. Где ты раньше жила, ты же совсем не умеешь ходить по лесу!

— В городе. Я жила в городе. Большом городе из камня…

— Он заколдованный?

— Да нет…

Солнце припекает, я иду, держась за руку Туана, и чувствую, как все мои страхи исчезают, растворяются в нагретом воздухе.

Глупая я просто. Все же хорошо.

И этот Туан — нормальный. Он мне даже нравится. Капельку. Пожалуй, можно попробовать с ним подружиться. Хотя с друзьями мне последнее время удивительно не везет — или это так принято: дружить из выгоды? Габриэлю скучно, Ромиону нужны королевские бонусы от моей мамы… Интересно, что бы захотел от меня Туан?

— Виола? О чем ты думаешь?

— О том, можно ли дружить со мной просто так, а не ради выгоды, — честно отвечаю я.

Туан удивленно смотрит на меня, и на мгновение в его глазах появляется настолько странное, нечитаемое выражение — вроде и изумление, и злость, и понимание, и… что-то еще, что не читается. Я усмехаюсь и меняю тему:

— А ты где раньше жил? Уж точно не в городе, как я, да?

Туан моргает и снова солнечно мне улыбается.

— Да нет, и в городе тоже — когда учился. Мы часто переезжали, пока не… — Он обрывает себя, улыбка гаснет и больше уже не появляется. — И потом я тоже часто переезжал. На самом деле где я только не был! Пожалуй, только у гоблинов в пещерах.

— А, ты ничего не потерял. У них скучно, и их король — страшный зануда, — усмехаюсь я. — Что? Я была у Ульрика — еще бы мне не бывать: он мою сестру украл. А потом и меня. После, правда… Что? У меня что-то на лице?

Туан изгибает бровь и наклоняет голову — как будто с нового угла он может разглядеть во мне что-то еще, кроме симпатичной мордашки феи.

— Я все пытаюсь понять, кто ты такая.

— Да ладно! А то ты еще не понял! — вырывается у меня.

Туан качает головой:

— Ты не можешь быть принцессой…

Он же знает, кто я, мелькает в голове очень яркая мысль. Знает и просто играет. Все эти улыбки, взгляды и комплименты — часть игры. Он делает это специально. И специально же говорит то, что я хочу услышать.

Мне тут же становится неуютно, а деревья вокруг — громадные, шелестящие кронами где-то далеко в вышине и на стволах покрытые мхом, — как будто придвигаются ближе.

— Виола? Тебе снова нехорошо?

— Нет, — тихо отвечаю я. — Мне замечательно. А где портал?

— Да вот же он. — Действительно, передо мной словно из-под земли вырастает круг камней — острых, словно клыки. И весь он напоминает чью-то оскаленную пасть.

Нет, Туану сейчас наверняка невыгодно меня никуда заманивать и уж тем более убивать. Он хочет меня очаровать — отлично: я подыграю. Лучше уж быть параноиком, но живым, чем мертвым оптимистом. Вот, отсюда правило: надо быть осторожнее со всякими мальчиками. А то Красная Шапочка тоже цветы в лесу собирала, а потом встретила Серого Волка, и все знают, чем этот детский кошмар закончился.

Волк ей поначалу, наверное, тоже казался милым и дружелюбным…

— Виола, в чем дело?

— А? Нет, ни в чем. М-м-м, ты со мной?

Туан странно, с подозрением смотрит на меня:

— Да, мне кажется, тебя лучше проводить. С тобой точно все хорошо?

— Да! Просто замечательно! — Вернусь и первым делом узнаю у мамы, кто такой этот милый лекарь — любитель кроликов. И откуда к нам приблудился. Путешественник, ага! А я милая фея-крестная. Не смешите мою волшебную палочку!

— Ну вот, — говорит Туан спустя минут десять и три портала, когда мы оказываемся на лужайке перед дворцом. — Куда именно тебя проводить?

— Никуда, дальше я сама. Спасибо. — Я снимаю плащ и отдаю ему. — И за это тоже.

— Виола, не стоит…

— Держи, — кладу ему плащ прямо в руки и тихо выдыхаю: — Я все равно знаю, кто ты.

Туан хмурится, но сказать ничего не хочет или не успевает: я отворачиваюсь и иду по дорожке к своей беседке. Точнее, к своим комнатам. Один черт.

На полпути меня ловят мамины фрейлины — они так и представляются: «Мы подруги королевы». Как по мне, болтают и суетятся они слишком много, зато предаваться серьезным или грустным мыслям в их присутствии совершенно невозможно. Меня заваливают сотней вопросов, пока приводят в порядок волосы и смазывают, а потом еще и обертывают во что-то вкусно-сладкое все тело. Сами же за меня отвечают, крутят, вертят… Наверное, через час моя голова просто пухнет от их звонких голосов, и вдобавок мне объявляют, что мама с бабушкой ждут меня на завтрак. В ответ я интересуюсь, было ли обертывание приправой или маринадом. И меня поджарят прямо в бабушкином саду? Феи делают вид, что не понимают, о чем я, одевают меня в сиреневое, украшенное фиалками платье, кладут на голову венок — опять же из фиалок — и отправляют завтракать.

Ладно, думаю я, сразу не съедят… Да и глупости все это, все эти мысли — лучше спрошу у мамы про письма в Сиерну, кролика (есть же здесь придворный чародей… надеюсь) и про Туана. А то как-то он очень настойчиво попадается мне на глаза. Не к добру это.

Бабушку бы только вытерпеть.

Завтрак проходит в неожиданно приятной атмосфере: мама с бабулей обсуждают нейтральные темы вроде погоды и цветов, потом переходят на платья и способы плетения венков (десять штук насчитываю я, и это еще, кажется, не все).

Я вылавливаю орхидеи из мятно-мелиссового меда и думаю, что я тут лишняя. Да, мне приходится угукать в ответ на некоторые реплики бабушки, да, я то и дело ловлю встревоженный мамин взгляд. Но никто не спрашивает меня, какого лешего я спозаранку ворвалась в покои королевы, нагрубила, а потом где-то шлялась все утро. Ха, да не верю, что эльфы маме еще не настучали, где именно я была и с какими выражениями оттуда уходила. Что-то здесь не так…

Прислуживающий нам милый мальчик Рауль все пытается накормить меня посытнее: с десяток видов сыра, с полсотни — хлеба и пышных булочек, про сладости вообще молчу (что феи из меда только не делают!) — и все это выстраивается передо мной, а то и укладывается на тарелку в виде мордочки смешного зверька или моего же портрета (карикатурного). Я утверждаюсь в мысли, что Рауль — единственный нормальный человек в нашем милом междусобойчике (строго говоря, так оно и есть), проникаюсь к мальчику симпатией и наедаюсь до отвала. А что, я люблю сыр, а говорить мне не с кем, так что единственная возможность занять рот — запихнуть в него еще вон тот вкусный кусочек, нарезанный в виде тюльпана, тем более он лежит прямо передо мной на тарелке, прямо как подарок от возлюбленного…

В общем, я бессовестно объедаюсь, мама с бабушкой к концу завтрака и вовсе перестают меня замечать, и ничего странного я не вижу в том, что, когда сироп в моем бокале кончается, милый мальчик Рауль, подмигнув, приносит другой бокал с чем-то дымящимся и изумительно ароматным. Я интересуюсь, что это. Рауль беззаботно пожимает плечами и ставит бокал передо мной.

Ладно, наверняка какой-нибудь цветочный настой. Что еще может появиться на столе у фей?..

Но что-то меня настораживает. Не знаю что — я задумчиво верчу бокал в руке, раза три собираюсь отпить, и все как-то… Не знаю, какой-то холодок по коже. Неприятный.

Что-то я мнительная становлюсь. Но…

Рауль удивленно смотрит на меня, когда я прошу принести мне что-нибудь другое. Потом бросает взгляд на бабушку — та кивает ему, мол, отойди. А мне говорит:

— Пей, Виола.

— А что там? — повторно интересуюсь я. Ну не отравить же они меня собрались, в самом деле! Родная мать с бабушкой!

— Немного золотой пыльцы, немного фиалок, немного роз, — отмахивается бабушка. — Пей, тебе понравится, — и поворачивается к маме, непринужденно улыбаясь.

Но я ловлю виноватый взгляд мамы… Он многое мне говорит.

— Спасибо, бабушка. У меня аллергия на розы, — и поднимаю бокал, собираясь его вылить.

На меня падает золотистое облако, любопытные виспы с визгом шарахаются от стола, а моя рука замирает на мгновение… и подносит ко рту бокал.

Прелестно! Меня хотят напоить какой-то гадостью, а когда я разгадываю их злодейский план, они, вместо того чтобы извиниться, еще и заставляют меня эту дымящуюся бурду выпить. Магией. Родная мама с бабушкой! Куда катится этот мир?

От злости у меня прибавляется сил, и рука снова опускается, а пара капель из бокала падает на пол. Хотя бы паркет под ними не дымится. Уже стоит быть благодарной, да — не кислоту родной дочери и внучке подали.

Бабушка сжимает свои маленькие кулачки, смотрит исподлобья на меня и вся светится золотой пыльцой.

— Пей, я сказала. Глория, помоги.

— Виола, это для твоего же блага, — клишированно оправдывается мама и тоже светится.

Снова бокал у моего рта. Снова я пышу, искрюсь от злости и несправедливости — рука опять опускается. И так раз пять — туда-сюда.

В самом деле, это уже смешно!

— Сильная, — с неожиданным одобрением говорит моя добрая любящая бабуля. — Сильная — это хорошо. Виола, выпей по-хорошему.

— А по-плохому — как? — шиплю я в ответ.

Бабушка прищуривается, берет столовый нож, поворачивается к милому мальчику Раулю, хватает его за волосы, вынуждая встать перед ней на колени, и приставляет этот нож к его глазу.

— Мама, это уже слишком!

— Тише, Глория. Все средства хороши, когда цель ясна, — я тебя этому учила. Виола, мальчишка умрет, если ты не выпьешь.

— А как же твоя счастливая старость, бабуля? — Мой голос пугает даже меня: так ведьма должна проклинать обидевшего ее человека. Очень обидевшего, сильно.

— Найду другого, — невозмутимо откликается бабушка, а я встречаюсь с Раулем взглядом. И понимаю, что если не выпью, совесть будет мучить меня всю оставшуюся жизнь. А эффект от любого долговременного зелья, если верить здешним учебникам, длится всего год. Так что выбор очевиден.

Я встаю, беру бокал и пафосно, зато искренне говорю бабушке:

— Я тебе это еще припомню.

Та улыбается, и я, чтобы не видеть ни глаз Рауля, ни ее издевательской улыбки, опускаю взгляд в бокал, потом зажмуриваюсь и выпиваю.

Зря я встала. Голова начинает кружиться почти сразу, в ушах звенит, во рту привкус чего-то мерзко-сладкого… Как в тумане, я вижу, что бабушка отпускает Рауля, тот влюбленно смотрит на нее, они целуются, и бабуля говорит маме:

— Мы еще и не в такие игры играем, да, зайчонок?

Рауль счастливо улыбается в ответ.

Не знаю, почему мне становится нехорошо — то ли от этой сцены, то ли от зелья. Или от всего вместе.

Я оседаю на пол, роняя бокал.

Все-таки отравили…

— Мама, за что?.. — Я знаю, все эти клише глупо звучат, но это первое, что приходит в голову в такой ситуации и кажется удивительно уместным.

— Виола, — мама падает на колени передо мной, поддерживает мою голову, — так тебе будет лучше. Правда.

— Я тебе больше никогда верить не буду…

— Не говори так, цветочек…

— Для доверия есть масса зелий, — вставляет бабушка. — У меня в тайнике их полно.

— Мама, замолчи!

— Глория, я уже говорила, ты ее балуешь.

— Мама!

Как-то это неправильно: я умираю, а они ссорятся… Нет бы достойно на тот свет проводить… Ай, моя голова!

Я вскрикиваю: боль становится невыносимой. Мама что-то нервно спрашивает у бабушки, та отмахивается:

— Не волнуйся, Винсент — лучший зельевар тысячелетия и кругом мне должен. Он плохого не сварит.

И словно в подтверждение боль пропадает, а мне становится легко-легко, как после третьего бокала шампанского. Точно пьяная, я кое-как сажусь на пол, трясу головой — она потихоньку наполняется мыслями. Светлыми, добрыми мыслями: какой сегодня чудесный день, как солнце замечательно сверкает, какая у меня мама красивая…

Краешком сознания я понимаю, что это бред, достойный Рапунцель, но потом мне становится все равно. Хочется продлить это ощущение легкости и радости. Солнца. Мне нравится, черт возьми, мне так нравится…

— Виола, как ты себя чувствуешь? — интересуется мама, и даже бабушка смотрит на меня с интересом, сидя на коленях у своего Рауля.

— Хорошо, — улыбаюсь я. — Мне хорошо. Замечательно…

Мама почему-то хмурится, обхватывает мое лицо руками, минуту рассматривает, потом снова спрашивает:

— Ты еще хочешь в Сиерну?

— Куда? А… Нет, зачем?

— Поговорить с королем. Я могу настроить тебе портал, или зеркало, или…

— Да ну нет, мамуль. — Наверное, я очень по-идиотски сейчас улыбаюсь. Но мне хорошо! — Не надо его беспокоить. Я… Зачем я вообще хотела с ним поговорить?

Я не помню, но это меня и не волнует.

— Хорошо, цветочек. А насчет того демонолога…

— Какого демонолога, мам? А, Дамиана… — Я с удивлением понимаю, что вся моя обида, депрессия и раздрай «помириться-поссориться» исчезли. Я больше не вздрагиваю от имени Дамиана, я больше не забочусь, что с ним произойдет. Да что бы ни случилось… Мне все равно.

— Я же говорила, — довольно усмехается бабушка. — Только добрые, счастливые мысли.

Мама все еще хмурится, а бабушка встречается со мной взглядом:

— Виола, у тебя на полдень назначен выбор спутника. Будь добра, отнесись к нему серьезно.

Спутника? Как это замечательно! Я еле сдерживаюсь, чтобы не захлопать в ладоши. С ним можно будет играть, исследовать Сады, разговаривать обо всем и… Ой, кажется, я говорю это вслух!

— Мама, а какие побочные эффекты у этого зелья? Кажется, Виола впала в детство.

— Глория, у этого зелья нет никаких побочных эффектов, оно абсолютно безопасно. Виола совершенно нормально относится к выбору спутника — это действительно замечательно.

— Мама!

— Глория! Она станет феей любой ценой. И ей это понравится! Так же, как нравится тебе.

— Мама, да ладно, все же хорошо, — улыбаясь, встреваю я. — Пойдем выберем мне спутника, я очень хочу! Ну ма-а-ам!

Мама помогает мне встать и, бросив на бабушку один-единственный, зато очень красноречивый взгляд, ведет меня к двери.

Бабушка смеется, а Рауль кормит ее с руки сахарными розами. Что-то толкается мне в голову при виде этой картины, что-то неприятное. С трудом я держу это в голове.

— Мам, а что ты говорила про… ну… демонолога?

— Ты очень из-за него переживала, — отвечает мама. Мы выходим в сад, на солнце, и мне снова становится легко и хорошо. — Вы расстались, если я правильно поняла. Ты… ты забыла?

— А? Нет. Просто мне теперь кажется… Я все правильно сделала.

Мама неожиданно улыбается и счастливо смотрит на меня:

— Ну конечно, моя фиалочка. Ну конечно.

Что-то кажется странным, неправильным, и это чувство — единственное омрачает прекрасный яркий день. Мне нравится — почему раньше я думала, что это скучно? — сидеть на траве и следить за игрой висп. Или плести с ними венки. Я не пытаюсь сбежать, когда ко мне присоединяется Рапунцель с мамиными фрейлинами — они все уже большие друзья, кажется, на почве нарядов. Я слушаю их, и раздражавшая меня раньше словесная «очередь» Рапунцель теперь звучит музыкой, а феи уже не кажутся глупыми, легкомысленными болтушками.

Это все то зелье, понимаю я. Глупо было обижаться на маму, да и на бабушку тоже. Они действительно хотели как лучше. Им удалось усыпить — надеюсь, что навсегда — ту часть меня, которая постоянно волновалась, расстраивалась, оценивала других. Которая не могла просто наслаждаться солнцем, красотой цветов и сладкими ароматами Зачарованных Садов. Которая сбегала от людей или фей, которая боялась подпустить их ближе, которая не могла с ними запросто болтать. А мне же правда это нравится — когда я не одна. Мне приятно улыбаться шуткам — пусть и весьма плоским — фей и давать им и Рапунцель вплетать в мои волосы цветы.

Мне давным-давно не было так хорошо и спокойно. И если для этого нужно выпить какое-то зелье — ну и прекрасно. Надо попросить бабушку, пусть закажет еще. И сказать ей спасибо. И маме тоже. Почему я раньше на нее обижалась? Как я могла быть с ней и бабушкой такой грубой? Мы же семья. Совершенно естественно, что они хотят мне добра.

Все в Садах хотят мне добра, а я подозревала их черт знает в чем. Как это грубо, как это неправильно с моей стороны…

Феи пытаются посвятить меня в тонкости ритуала выбора спутника — полдень приближается. Разговор очень быстро сваливается на обсуждение достоинств мужской внешности и мужского же характера. Я улыбаюсь, слушаю и нежусь на солнышке.

Почему раньше я так не хотела участвовать в этом… ритуале? Кто внушил мне, что тот, кого я выберу, обязательно сделает мне больно — словом или жестом?

— Ой, Виола, я же вспомнила! — кричит вдруг мне прямо в ухо Рапунцель. — Матушка, — так она зовет Виллинду, — просила передать, чтобы ты ничего не пила за завтраком с мамой и бабушкой. Вот… Точно. Она еще что-то говорила, но я забыла. Но вспомню! Обязательно вспомню.

Я улыбаюсь и успокаиваю ее, что все хорошо, все замечательно. Совет крестной опоздал, но он и не был нужным. Мне стало намного лучше после того зелья. Виллинда просто ничего не понимает — но она же ведьма, а не фея. А мы, феи…

Я замираю, вдруг сообразив, что только что, пусть и мысленно, по своей воле причислила себя к феям.

Но почему нет? Я же фея. Почему я раньше думала, что это плохо? Мне же нравится…

Полдень тем временем подкрадывается, как любопытный котенок — тихонько, на мягких лапках. Все еще в розовом тумане, пронизанном солнечным светом и запахом роз (сладкий, приятный аромат — как я раньше могла его не любить?), я оказываюсь в беседке — тронном зале. Человеческий тронный зал это напоминает разве что наличием трона — высокого кресла, увитого плющом и розами без шипов. Как на нем можно сидеть, не раздавив цветы?..

Мама в золотом богатом платье, похожем на перевернутый тюльпан, в венке, так густо усыпанном золотой пыльцой, что не узнать корону невозможно, стоит у трона и улыбкой подзывает меня ближе. Я подхожу, замечая, как стихает шушуканье фей, писклявый приглушенный разговор трутней, и даже виспы перестают носиться по залу, а чинно выстраиваются в ряд под потолком, цепляясь за белые цветы, напоминающие маленькие лилии. Становится тихо, так тихо, что слышно, как снаружи ветер перебирает ветви цветущих яблонь и где-то неподалеку звенит ручей.

Мама берет меня за руку, шепчет, чтобы я просто стояла и улыбалась. Я стою и улыбаюсь, а она делает совершенно, на мой взгляд, ненужную вещь: представляет меня присутствующим как свою старшую дочь и наследницу. Зачем? Все же и так знают…

Речь королевы длится долго — она сплетается с шепотом ветра, со звоном ручья, и я покачиваюсь, прикрываю рот ладошкой, прогоняя зевок, и даже умудряюсь задремать стоя, поэтому чуть не пропускаю момент, когда в залу входят десять юношей и под мамин голос выстраиваются в шеренгу перед троном. Я равнодушно смотрю на них и мечтаю, что, когда все закончится, найду этот говорливый ручеек и посплю на полянке у его берега. Там, конечно, должна быть полянка, покрытая бархатистой травой…

— Виола, — шепотом обрывает мои мечты мама. — Ты должна выбрать.

— Да? — спохватываюсь я. — Уже?

Мама коротко кивает.

Я оглядываю зал и глупо улыбаюсь:

— А из кого?

Мама изумленно моргает и взглядом указывает на юношей в шеренге.

— А-а-а… — Интересно было бы сейчас посмотреть на мое лицо: улыбка наверняка побила все рекорды глупости и идиотизма.

А впрочем, мне это неважно.

Я делаю шаг, подхожу к неподвижно стоящим юношам и принимаюсь их с интересом разглядывать. В голову лезет сравнение со смотринами, а еще та, заснувшая часть меня ворочается и стонет, что это ненормально, что стыдно — вот так стоять, пялиться и… Все должно быть не так!

Я успокаиваю ее, что все идет именно так, как нужно. Ну что в том, что передо мной аж десять парней, готовых стать моими женихами? Ну и что, что их мама выбрала. Они же…

— Мам?

Кажется, я только что нарушила какую-то традицию: мама хмурится еще сильнее и одними губами спрашивает:

— Что?

— Мам, они все одинаковые.

Затаив дыхание, нас слушает весь королевский двор. Мне очень хочется хихикнуть, а еще почему-то танцевать.

Странно, я никогда особенно-то не любила танцевать. Но… А впрочем, меня это тоже не волнует.

— Конечно, Виола, они и должны быть одинаковыми.

Смех я уже еле сдерживаю. Да, понимаю, звучать он в тишине тронного зала, когда на тебя, затаив дыхание, смотрит толпа из сотни придворных, будет по меньшей мере очень глупо. Но войдите в мое положение: передо мной в шеренге стоят десять абсолютно одинаковых юношей, причем внешность да и одежда у них настолько невыразительные, что шпион должен скончаться от зависти при взгляде на них. Я их мгновенно же всех забываю, стоит только повернуться к маме.

И как я должна выбрать?

— Сердце, Виола, слушай свое сердце, — шепчет мама в ответ, когда я довольно громко задаю ей этот вопрос.

Я честно прислушиваюсь. Снова оглядываюсь. Мама с надеждой ловит мой взгляд.

— Ну?..

— Стучит.

Кажется, мама тоже хочет засмеяться — по крайней мере лицо ее на мгновение приобретает такое выражение, словно она мечтает и захохотать, и зарыдать одновременно. Но королевы так не поступают.

— Виола, — она подходит ближе, — прислушайся. Посмотри на них, — она снова показывает на юношей. — При взгляде на кого-то из них твое сердце должно екнуть…

Я честно смотрю на всех десятерых. Потом на каждого по очереди. Сердце не екает.

Время идет. В зале наступает звенящая, напряженная тишина.

— Виола? — шепотом разбивает ее мама.

— Мама, — шепот у меня тоже получается очень громкий, особенно учитывая тишину, — я ничего не чувствую.

Мама хмурится.

— Может, ты мне других найдешь? — тихо предлагаю я.

Но других мама искать почему-то не соглашается. С видом «нет уж, выбирай из этих» она тихо-тихо шепчет:

— Просто укажи пальцем.

Пожав плечами (и не глядя), я протягиваю руку, указываю — и даже не сильно удивляюсь, когда флер с парней спадает и они оказываются очень даже разными, включая одежду. Действительно очень разными: комплекция, цвет волос, лица… Но все красивые — правда, на разный вкус.

— Что ж вы раньше так не сделали? — зеваю я. В конце концов, даже у героев в сказках, когда невесту надо было из ее одинаковых сестриц выбрать, мушка по щеке ползла. Муха — я так всегда читала.

Правда, у меня не было никакой невесты. Ну, или жениха. Раньше не было.

Мама мой вопрос то ли не слышит, то ли специально не замечает. Это легко: феи аплодируют, к оставшимся бесхозными юношам подходят мамины фрейлины, завязывается непринужденный разговор — девять непринужденных разговоров на весь зал. И виспы, устав сидеть на лилиях, носятся повсюду как сумасшедшие.

Интересные у фей ритуалы. А впрочем — какое мне дело?

Мама подводит ко мне десятого, выбранного мной юношу, и я не сильно удивляюсь, узнав в нем Туана.

Сон как рукой снимает. На лужайке у ручья можно же заняться кое-чем повеселее…

Мама тем временем говорит что-то про прекрасный выбор, и «я всегда знала», и что-то еще про «бабушка будет довольна». Я с улыбкой подаю смущенному Туану руку и громко спрашиваю, а можем мы уже остаться одни или еще нужно какой-то ритуал соблюсти?

Поколебавшись, мама разрешает. И даже кивает на дверцу за троном — черный ход. Наверное, она боится, что я своим глупым видом и неуместными вопросами сорву ей церемонию. Жаль, я ведь действительно хочу сделать все как надо…

— Виола? С тобой все в порядке? — первым делом интересуется Туан, когда мы все-таки оказываемся на той лужайке у ручья, о которой я мечтала.

— Да. — Я ложусь в траву и пристраиваю голову ему на колени. Еще очень хочется помурлыкать, и потереться, и поиграть в кошечку. Большую ласковую кошечку. — А ты, конечно, не удивлен, что я все-таки принцесса, да?

«Не думай об этом!» — звенит в голове. И я послушно не думаю.

Туан ловит мой взгляд и на мгновение натягивает маску добродушного дурачка.

— Что ты! Я… — И вдруг принюхивается. По-звериному. И наивность, и простодушие тут же исчезают. — Виола, с тобой что-то не так!

— Да? — Я тянусь и игриво, кончиками пальцев, трогаю его волосы — длинные, темные, до плеч, вьющиеся локоны. Девчонки бы померли от зависти!

В глазах Туана появляется затравленное выражение.

— Виола, что ты делаешь?

— Глажу тебя… Ой, ты такой милый!.. Мур! — Я обвиваюсь вокруг него руками и ногами, чтобы не сбежал. А то он, кажется, хочет. Ха, нам еще дочь рожать! Я теперь настоящая фея и от обязанностей не отлыниваю! — М-м-м, и пахнешь вкусно… А можно я тебя поцелую? — Если что, это был риторический вопрос.

Но Туан почему-то пытается на него ответить, хотя, конечно, не успевает. Я целую его — долго, с наслаждением, пока дышать становится нечем. На вкус он — как мятный мед.

— Виола, ты что?! — М-м-м, а он еще забавнее, когда удивлен. Такой няшка, ну прямо зацеловала бы. — Ты же любишь Дамиана!

— О, ты знаешь о Дамиане? — хихикаю я. Туан снова чего-то пугается. — Ну что ты, мы расстались. Да какой там Дамиан, ты же рядом, и ты… м-м-м… мне нравишься!

Няшка Туан смотрит на меня, точно я превратилась в чудовище и собираюсь его сожрать. Смущается, понимаю я. Ничего, с этим мы сейчас разберемся. Еще парочка поцелуев…

А потом Туан крепко сжимает мою руку, которой я пытаюсь расстегнуть его рубашку и коснуться груди — мне интересно, и потом, она кажется мне такой красивой, такой притягательной, такой…

— Виола! Послушай меня! Ты изменилась!

— Не кричи мне в ухо, — капризно отвечаю я. — Да, изменилась. И что? Тебе не нравится?

«Да!» — говорит весь вид Туана, но я только смеюсь. Как я могу кому-то не нравиться?

— Виола, что случилось?!

— Поцелуй меня — скажу, — мурлычу я.

— Виола, это не смешно…

— Уверен? — шепчу я ему в лицо, точнее, в губы, и опрокидываю на траву. Кажется совершенно правильным сидеть на его бедрах, упираясь руками в землю, нависая над ним, таким милым и беззащитным сейчас, что меня попеременно кидает то в жар, то в холод. А еще та, вторая часть меня кричит во сне. Кажется, что-то нецензурное.

— В-виола…

Я усмехаюсь, приникаю к его лицу и снова целую — так, как мне хочется. С наслаждением. Страстно. И все-таки кладу руки ему на грудь. Она горячая, его грудь, ненормально горячая, и в ней громко и часто-часто бьется сердце. Сердца. По ощущениям, две штуки — по одному с каждой стороны.

Ух ты, я выбрала мутанта!

Туан испугался бы еще сильнее, если бы залез сейчас мне в голову и прочитал мои мысли: я думаю, что хочу изучить, чем он еще отличается от людей или фей. И если для этого нужно сделать вскрытие — лично я не против!

— Ну хорошо, — шепчет он и, подавшись навстречу, быстро клюет меня в щеку. — Теперь говори.

— Что, сладкий? — Я пью его дыхание. Да, сладкое.

Туан моргает и дышит часто-часто.

— Что с тобой случилось? Виола!..

— М-м-м, но я не хочу. — Я кладу голову ему на грудь и слушаю стук его сердец. Как музыка. — Я передумала. Я хочу целоваться.

Стук стихает — не сразу, но успокаивается, уже не бьется так бешено. А Туан изворачивается и опрокидывает на траву уже меня.

— Виола, говори! — Я извиваюсь, пытаюсь дотянуться, поцеловать, но он держит крепко.

Кажется, мне не нравится эта поза.

— Ну хорошо, хорошо… Бабушка дала мне что-то выпить за завтраком. Что-то сладкое, цветочное. Я выпила, и мне теперь так хорошо-о-о-о!

Туан моргает, и его лицо вдруг становится злым-злым.

А потом он тянется ко мне.

В другое время я бы, наверное, испугалась. Но что плохого случится со мной в Садах? Да и вообще, что плохого со мной может случиться?

Туан целует меня на этот раз сам — с таким видом, будто ставит эксперимент. Пробует на вкус. Оценивает. А потом отстраняется.

— Ясно, — шепчет он. И сразу же: — Как же я ненавижу фей!

— И меня, милый? — Я хлопаю ресницами.

«И тебя», — отвечает его взгляд, но уже мгновение спустя Туан улыбается, встает и подает мне руку:

— Виола, а ты не хочешь прогуляться по лесу? Как утром.

— Мы будем ловить бабочек? — хлопаю в ладоши я. — Ой, да! И цветы собирать!

Туан секунду молчит, глядя на меня, словно я сказала что-то странное, потом кивает:

— Почти, моя радость. Почти. Но ты, если хочешь, можешь собрать цветы и поймать пару бабочек.

— Но я хочу целоваться!

— А потом я тебя поцелую, — скрепя сердце соглашается Туан.

Я надуваю губки:

— Хочу сейчас!

— Виола!

— М-м-м, какой ты серьезный, надо было другого выбрать…

— Ты бы не выбрала другого, Виола. На кого бы ты ни указала, им бы все равно оказался я.

— В смысле?

— Ничего. Забудь. Идем ловить бабочек. — Он крепко обнимает меня (чтобы не вывернулась) и ведет к порталу. И улыбается всем встречным феям. И я тоже улыбаюсь. Ну он же тако-о-ой ми-и-и-илый, и я та-а-ак счастлива!

…Лес — граница Садов и эльфийского королевства — сверкает на солнце каждым изумрудно-глянцевым листочком, каждой травинкой, усыпанной золотой пыльцой. Виспы вместе с бабочками снуют между деревьев, в кустах поют цикады, где-то в кроне дуба надрывается кукушка, ей вторит дятел…

Я собираю цветы, то и дело бросая взгляд на Туана. Он занимается чем-то странным: кажется, что-то смешивает или даже варит, но почему-то без огня. Слева от него возлежит олень — тот, утренний, с белой полосой у носа. Туан попросил меня его приручить, и я битый час с этим оленем общалась, рассказывая, какой Туан замечательный, и, пожалуйста, пусть рогатый господин олень подарит нам эту несчастную слезинку — ведь тогда Туан меня поцелует. Он же обещал.

Получив слезу, Туан чмокнул меня в щеку, вытащил из кармана кожаную сумочку вроде клатча, высыпал оттуда разноцветные флакончики и, даже не дав их рассмотреть, принялся что-то смешивать в медном маленьком котелке.

Я сначала надулась, но потом решила, что все вокруг и так замечательно — поэтому вот уже полчаса собираю цветы.

Но скучно.

— Туан? Туан, почему ты такой хмурый?

— Потому что тебя напоили заковыристым зельем из десяти составляющих, и эта бурда будет действовать по меньшей мере год! — огрызается он.

— Ну и что? Я без него была такая же, как ты, хмурая и грубая, и…

— Без него ты была собой! — рычит Туан.

— А с ним я кто?

— А с ним ты — дура набитая!

— Туа-а-ан, я же обижусь…

— Фея? — фыркает Туан. — Обидишься? Да ты через пять минут повиснешь у меня на шее, требуя поцеловать!

— Ой, зачем через пять минут, поцелуй сейчас! — Я с надеждой поднимаю голову, но Туан на меня даже не смотрит.

— Вот что они с тобой сделали! — Он раздраженно выливает нечто ярко-алое в котелок. — Демоны, ведьмы и Темный Властелин, какого духа ты мне такая нужна?!

— То есть ты меня не любишь?

Туан стонет и швыряет щепотку синей пыли в котелок.

— Твой Дамиан тебя такой не любит! Он решит, что тебя заколдовали, поэтому ты так себя с ним вела. К тому же ты сразу же повиснешь и у него на шее, стоит только нам вернуться в Сиерну.

— Я не хочу в Сиерну! Хотя… Да, Дамиан тоже милый… И целуется хорошо… В отличие от тебя.

— Вот и я о том же.

Он заканчивает с зельем только к закату — я успеваю задремать, поиграть с оленем, поиграть с виспами, сплести три венка и жутко устать.

— Все? Больше не будет этих твоих скучных пузырьков? Туан?

— Виола, мы возвращаемся во дворец, — устало говорит он, пряча что-то в кармане брюк.

Я снова дуюсь, но Туан как будто не замечает. Ну ладно. Ладно же! Я ему это припомню.

В королевском саду посыльный висп вручает мне приглашение от бабушки на ужин: королева в отставке желает посмотреть на спутника ее внучки.

Туан шипит что-то сквозь зубы про «сволочную старуху».

— Не смей так говорить про мою бабушку!

— Она тебя опоила, дура!

— И не обзывайся!

Так мы с Туаном оказываемся за столом в бабушкиной беседке: мы вчетвером (я, Туан и мама с бабушкой) ужинаем, а Рауль снова исполняет роль официанта. Бабушка особенно подчеркнула, что в будущем Туан будет ему помогать, но сегодня ужин в его честь, так что можно сделать исключение. Но только сегодня.

Туан фальшиво улыбается, сыплет комплиментами, даже перестает рычать на меня и начинает ухаживать. Ну-ну, я, может, теперь и добрая, но еще ничего не забыла.

Так что после того, как бабушка, потрепав Туана по щеке (для этого ей пришлось перегнуться через стол, чуть не опрокинув мой кубок), отдает должное моему вкусу: «Такой милашка, себе бы забрала!», — я фыркаю и капризно говорю:

— А можно сегодняшнюю церемонию повторить? По-моему, я ошиблась в выборе спутника. Он мне уже не нравится.

Немая сцена — только Рауль посмеивается. Ему весело. Мама с бабушкой просто удивлены, а вот Туан смотрит на меня так ошеломленно, словно действительно не ожидал подобного предательства. И это после того, как мы по лесу «гуляли»?

— А чем этот плох? — заинтересованно спрашивает бабуля, а мама тянет:

— Можно… — И тут же: — Но, Виола, зачем?

— Принцесса!.. — вставляет Туан, но я не слушаю. Ага, уже «принцесса»! А то — дура… Я, может, теперь и простодушная, но с памятью у меня все хорошо!

— Он мне грубит, он меня не уважает, не любит и заставляет скучать. И целуется он плохо, — добиваю я.

Туан бледнеет на глазах — отчего мне вдруг становится так радостно, как не было даже после выпитого утром зелья.

— Невозможно, — удивленно говорит мама, переводя взгляд то на меня, то на моего спутника. — Виола, этого просто не может быть. Я сама всех претендентов отбирала, и они…

— А, Глория, — отмахивается бабушка, хищно глядя на Туана. — Ты еще не знаешь, какими они бывают, когда добиваются своего. Да, мальчик? Хотел возвыситься, ничего не делая? Виола, давай я покажу, как нужно наказывать таких зарвавшихся…

— Мама!

— Глория, Виола уже взрослая девочка, ей пора знать такие вещи.

— Мама! Моя дочь никогда заниматься подобным не будет!

— Не отнимай у девочки свободу выбора. — Бабушка довольно потирает ручки и кивает Раулю: — Мальчик мой, принеси из спальни тот набор, который моя дочь привезла из другого мира.

Мама бледнеет, а Рауль, вскинув брови, пожимает плечами, встает и исчезает за дверью.

— Давно пора тебе научиться, девочка, давно, — приговаривает бабушка, придвигая кресло к опешившему Туану. — Ну что, мальчик, мы приятно проведем время, не так ли? Посмотри мне в глаза и скажи: ты любишь боль? Чего ты боишься больше всего на свете? Что заставляет тебя кричать по ночам?

— Да-да, я тоже хочу послушать! — Я подпрыгиваю на подушке и хлопаю в ладоши.

— Виола, тебе лучше выйти, — сдавленно говорит мама. — Время позднее, тебе пора спать. Я сама разберусь.

— Но, ма-а-ам!

— Виола, спать! — повышает голос мама, и я плетусь, поминутно оборачиваясь, как побитая собака, к двери…

И тут Туан наконец приходит в себя.

Больше не медля, он срывается с кресла и бросается ко мне. Под ноги. На колени. Хватает за руки и, осыпая их поцелуями, принимается страстно клясться, что он исправится, что все это досадное недоразумение, что я зеница его ока, что он любит только меня, меня одну, и любое мое желание для него закон, и если он меня чем-то обидел, то он лучше сам себя накажет. Или нет — лучше он умрет! В доказательство он хватает со стола нож и замахивается, готовясь картинно вонзить его себе в сердце, восклицая, что если госпожа его разлюбила, то сердце ему больше не нужно…

Мама изумленно моргает, глядя на это представление. Бабушка улыбается и жестом отсылает явившегося с бархатной коробкой Рауля. А я, когда у меня в ушах начинает звенеть, досадливо говорю — выкрикиваю (иначе меня просто не слышно):

— Хорошо, хорошо, ты прощен! Но это в последний раз! И пойдем уже спать, я устала.

Туан умолкает — и уже молча дрожащими руками хватается за мой локоть. И улыбается. Робко и с надеждой. Как…

Не думать!

Я морщусь, отворачиваюсь и тянусь к ручке двери. Туан опережает — сама предупредительность, — распахивает дверь, еще и склоняется в грациозном поклоне:

— Прошу вас, моя госпожа!

— То-то же, — усмехаюсь я и важно выплываю в укутанный сумерками сад.

— Видишь, вот так с ними и надо, — говорит бабушка, прежде чем дверь закрывается. — Твоя Виола наконец-то стала понимать, как правильно себя держать с мальчиками.

— Мама…

А по-моему, бабушка права. Туан весь вечер ведет себя как и должен — все мне позволяет. И улыбается при этом, счастливо и радостно. Я заставляю его рассказывать мне сказку, спеть песню, сыграть со мной в шахматы (правда, устаю на половине партии и бросаю), потом требую примерить мой венок, помочь мне переодеться, принести мне шоколадные конфеты, накормить ими меня с руки…

Туан похож на испуганную собачку, которая скачет перед хозяйкой и виляет хвостом. Но я решаю — пусть так, искренность потом прибавится. Чем-нибудь еще припугну. А пока…

— Ну ладно, ты снова мне нравишься, — объявляю я, когда запыхавшийся Туан выгоняет из спальни последнего виспа и приносит мне медовый напиток в постель. — Но учти, заставишь меня скучать еще раз…

— Ни за что, моя принцесса! — жарко выдыхает Туан. — Я все понял, осознал и исправился! — и тут же, заливаясь краской, шепчет: — Могу я… Позволено ли мне будет… вас поцеловать?

Не могу я на него долго дуться! Тем более я, оказывается, люблю поцелуи.

— Ну хорошо, — улыбаюсь. — Целуй.

Правда, меня удивляет, зачем Туан сначала отворачивается — впрочем, ненадолго, — и только потом осторожно приникает ко мне, находит мои губы. Я с готовностью отвечаю — и чуть не задыхаюсь от неожиданности: мне в рот льется кислая, как рассол, жидкость, которую я непроизвольно проглатываю и тут же, отстраняясь, заношу руку для пощечины.

— Это что еще за…

Слабость наваливается мгновенно. Я успеваю разглядеть, как зеленые глаза внимательно наблюдают за мной, словно мысленно сравнивают с картинкой в учебнике по зельеварению…

Потом сил смотреть больше не остается, и я проваливаюсь в ватный, тяжелый сон. Последнее ощущение — дрожащий пушистый Томми-кролик, которого я до этого кормила морковкой и яблоками, а он пугливо прижимал уши и с опаской косился на Туана. Теперь жмется ко мне, к моей шее.

А еще — тот самый столовый нож, которым Туан пытался за ужином заколоться. Я зачем-то, забирая его, спрятала в складках платья, а в спальне сунула под подушку. Ну случился у меня такой каприз. Подумаю об этом потом…

Этот нож — первое же, что я чувствую, проснувшись среди ночи в холодном поту и липкой сорочке, с кроликом на груди. Он скатывается мне под бок, когда я резко сажусь и вглядываюсь в темноту. В голове проносятся, вальсируя: мама, бабушка, зелье, смотрины, Туан, снова бабушка, мама и тот странный поцелуй…

Поцелуй… Господи… Как я себя вчера вела?!

Первую минуту мне просто хочется умереть от стыда, но потом я мужественно стискиваю рукоять ножа и оглядываю комнату.

— Проснулась, принцесса?

Туан сидит на подоконнике, облитый лунным светом, и кажется мне черным сгустком тени.

Я заставляю себя дышать спокойнее.

— Да, — получается хрипло, я откашливаюсь и уже сладко зову: — Иди ко мне, мой милый, мне что-то холодно. И так грустно спать одной! — Противно даже говорить таким тоном, не то что вести себя так, но Туан, поколебавшись, встает с подоконника, подходит к кровати — я улыбаюсь, — наклоняется ко мне.

— Конечно. Все, что желает моя…

Я толкаю его на кровать, изворачиваюсь и замахиваюсь ножом. План был — прижать клинок к его горлу. Или к глазу. Последнее даже лучше, потому что тупым столовым ножом горло Туана я бы долго пилила…

Увы, ничего из этого не выходит. Туан перехватывает мою руку, больно выкручивает запястье — шипя, я роняю нож и мгновение спустя падаю на кровать, чуть не задавив Томми.

— Ты будешь мне подчиняться, — выдыхает Туан мне в лицо, и мои руки опускаются, а по телу разливается страшная слабость. Она тут же проходит, стоит Туану отстраниться, и я пытаюсь подобрать нож, но руки просто не поднимаются.

— Что ты со мной сделал?!

— Тебе стоит быть мне благодарной, фея, — выплевывает в ответ взъерошенный Туан, садясь на край кровати. — Я отменил действие зелья, которое дала тебе твоя мать. Вижу, ты уже достаточно пришла в себя. Все вспомнила?

— Что. Ты. Со мной. Сделал?!

— Ты будешь подчиняться моим прямым приказам, — отвечает Туан. — Любым.

На некоторое время в комнате повисает тишина. Я молча костерю Туана на чем свет стоит и пытаюсь придумать, как бы его связать, вызвать стражу или на худой конец все-таки пырнуть ножом. Да, я кровожадная, но у меня был тяжелый день, и этой ночью я, кажется, еще и не высплюсь.

— Что же ты мне прикажешь?

Туан ловит мой взгляд. От его довольной улыбки у меня случается аллергия — очень кулаки чешутся врезать.

— Утром мы возвращаемся в Сиерну.

— Прекрасно, — бросаю я. — Нам по пути. Что-нибудь еще?

— Ты продолжаешь вести себя как… Словно ничего не произошло. Ты делаешь вид, будто я действительно твой спутник…

— А ты забыл, сладкий, ты действительно мой спутник? — ядовито улыбаюсь я, а Туан морщится.

— Попробуешь меня поцеловать, принцесса, и я сделаю тебе очень, очень больно.

— Уже трясусь от страха.

— И правильно делаешь.

Я натягиваю одеяло до шеи и закрываю глаза.

— Хорошо. Можешь сейчас куда-нибудь исчезнуть? Все равно куда. И думаю, что мне надо позвать Габриэля, чтобы он накостылял тебе по самое «не хочу». А до этого демона придется уговаривать, так что мне нужно время и одиночество, чтобы никто не видел этой в высшей степени занимательной картины.

— Позволь напомнить, принцесса, здесь я отдаю приказы, — язвительно шипит Туан. — А ты — подчиняешься.

— Это не мешает тебе прямо сейчас испариться и оставить меня одну.

Туан смотрит на меня, и улыбка потихоньку сползает с его лица.

— Спутник и фея проводят вместе все свободное время. Если я «куда-нибудь испарюсь», меня первым делом отведут к твоей матери. И тогда, поверь, тебе будет больно — куда хуже, чем мне.

— А? — Я снова сажусь на подушках. — Могущественный злодей «я-знаю-все-ваши-слабости» боится фей?

— Всесилен только Темный Властелин, — парирует Туан. — И с твоей помощью он будет мне принадлежать.

— Через мой труп.

— До этого не дойдет, — усмехается юноша. — Ты мне нужна живой, Виола. Итак, утром ты пойдешь к королеве…

— Иди к черту. — Я снова ложусь и укрываюсь одеялом с головой. Глаза слипаются, голова трещит, испуганный кролик прижимается…

Я распахиваю одеяло. Туан ловит мой взгляд, насмешливо вскидывает брови.

— Чем я могу еще служить вам, моя госпожа?

— Кролик. Томми. Это…

— Юный принц Сиерны. — Туан тянется погладить, но кролик прячется под одеяло. — Видишь ли, мне нужна была помощь его матери…

— Ты превратил маленького ребенка… в кролика?!

— В крольчонка, если быть точным. Именно.

— Ну ты и… — У меня на языке вертятся сразу несколько эпитетов и метафор, но все они нецензурные, а при детях выражаться нельзя. Табу.

Я нахожу Томми под одеялом и прижимаю к себе.

— Посмеешь тронуть его еще раз…

— И что ты мне сделаешь, принцесса? — вскидывает брови Туан.

— Покусаю.

— Да, ты наверняка ядовитая, — усмехается он.

— Расколдуй Томми и верни матери. Сейчас же!

— Ну уж, феечка. Его мать еще нужна мне покорной и предсказуемой. Так что — нет.

— Туан, — вспомнив еще несколько определений и сравнений, очень сдержанно говорю я. — У тебя совесть есть?

Юноша ловит мой взгляд и улыбается:

— О да. Я за добро и справедливость, дорогая Виола. Слыхала, что лучше всего добро орудует кулаками?

— Добро? Ты в своем уме? Ты заколдовал трехлетнего мальчишку! Ты угрожал его матери! Ты…

— Тебе не понять, фея, — кривит губы Туан. — Ты ничего не знаешь. Ты здесь лишняя — но даже тебя можно использовать. Этим я и занимаюсь.

— Я. Тебя. Ненавижу!

— Поверь, ты мне тоже не нравишься.

Конечно, я не могу заснуть этой ночью. Даже когда назло пытаюсь задремать, обнимая Томми и поглаживая его по спинке. Все заканчивается, когда я со слезами в голосе начинаю объяснять ему, что скоро сниму проклятие, верну его к маме и все-все будет хорошо.

— Не трудись, — мрачно бросает с подоконника Туан. — Он сейчас кролик, а не человек. И ощущает себя кроликом — на всех планах. Он все равно все забудет, когда проклятие спадет. Разве что морковку будет любить больше обычного. — И под нос себе бормочет: — Я же не какой-нибудь зверь.

Эта фраза оказывается последней каплей.

— Не зверь?! — Я вылетаю из-под одеяла и с разбега наталкиваюсь на прозрачную преграду, окружающую подоконник. — А кто ты?! Что тебе от меня надо? Что тебе от нас с Дамианом надо?! Что ты с нами сделал?!

— Я с вами? — улыбается Туан и сразу напоминает мне себя же из сна. — Поверь, ничего страшного. Я никого из вас даже не заколдовал. Разве что тебя чуть-чуть. Над Дамианом я не властен — иначе требовалась бы мне помощь этой стервы Изабеллы? Или твоя? Я бы вынудил его подчиняться, как тебя, и вопрос был бы решен. — Он ловит мой взгляд, трет переносицу. — Слушай, ты сегодня больше не будешь спать? Потому что я безумно устал. И если ты не против…

Кролик Томми при этих словах пулей выскакивает из-под одеяла. А я наоборот возвращаюсь к кровати.

— А ковер из роз тебе под ноги не постелить? Или…

— Умолкни.

Язык прилипает к небу — пару минут я пытаюсь выдавить из себя хотя бы слово, но получается невнятный хрип. Тогда я сажусь прямо и начинаю гипнотизировать Туана ненавидящим взглядом. Не отрываясь. С ростом градуса ненависти.

Минут через пять Туан не выдерживает и со смехом поворачивается ко мне:

— Бездна и демоны, Виола, я бы с легкостью мог сделать из тебя послушную куклу… Говори.

— И всегда бы знал, что я тебя презираю! — пафосно восклицаю я.

Туан поднимает в ответ брови.

— И что?

— И все! Ты злодей, а еще…

— Я запрещаю тебе меня оскорблять, — спокойно добавляет Туан. — Но можешь задавать вопросы. Раз уж поспать с тобой не удастся…

Я пропускаю пару минут, беззвучно разевая рот — просто потому, что кроме: «Ах ты мерзавец, гад, чудовище!» — и ряда таких же метафор сказать мне нечего. Но потом успокаиваюсь и спрашиваю:

— Как расколдовать Томми?

— Твоя крестная знает, — отвечает Туан. — Она все сделает. Когда я с тобой закончу, то отпущу и тебя, и твоего ненаглядного Томми. И даже портал поставлю к Виллинде. Еще что-нибудь?

— Откуда ты знаешь, что Виллинда моя крестная? — По моим представлениям, это известно мне, маме и Роз. Теперь еще Дамиану. И папе, но он в другом мире. Никакие злодеи в этот список не входят.

Туан давит зевок.

— Я знаю о тебе все.

— Прямо-таки все?

— Прямо-таки все. Виола, мне нужно было, чтобы ты сделала из Дамиана Темного Властелина. Вряд ли ты бы согласилась на это по своей воле.

— Уж конечно!

— Поэтому я узнал все о тебе, о Дамиане, сложил два и два, изучил ваше поведение, ваши слабости… С Дамианом было проще, но он дольше сопротивляется. А вот ты — ты странная, но, наверное, это нормально, ты же иномирянка. Зато стоит на тебя чуть-чуть надавить, и ты делаешь все, что мне нужно, и даже больше.

— То есть? Что же я делаю… Когда это ты на меня давил? Если ты про свои идиотские сны?..

— А, это было просто так, для развлечения, — усмехается Туан.

— Угу, я развлеклась!..

— Не перебивай. Так вот, помнишь, как после представления в театре Изабелла намекнула Дамиану украсть тебя?

— Нет, она вообще-то сказала, что в Садах меня поджидает опасность и… — Я обрываю себя: ведь точно Изабелла обращалась тогда к Дамиану и не прогнала его, хотя могла. Она — могла. И она знала, что мы придем вдвоем. Она сделала вид, что зовет только меня, но ей было известно, что Дамиан обязательно увяжется следом…

— То есть… Это ты все подстроил?

— Что-то я, что-то она… Но, право, я даже не думал, что ты так станешь носиться со своей свободой и независимостью. Это было настолько глупо, что после я решил: ты просто удачливая, возомнившая о себе невесть что дурочка-фея. До этого у меня был план, сложный и многоуровневый: как заставить тебя выбрать меня в спутники… Но потом я подумал: зачем? Ты и сама в меня влюбишься. Феи всегда так делают, а ты точно фея, хоть и из другого мира.

— Ты очень высокого мнения о себе.

— Нет, я низкого мнения о феях. В любом случае я ошибся — фея из тебя, как и принцесса, получилась… Не получилась. А жаль: теперь остается довольствоваться банальным «ошейником»… Как видишь, Виола, я очень мало что с тобой делал. Разве что пару раз заставлял думать в нужном мне направлении, но это сущие мелочи. Практически все ты всегда делала самостоятельно.

Да уж. Очень мало: подстроил мое похищение, врывался в мои сны, пытался влюбить в себя… Вообще ничего не делал, ну совсем!

— Зачем тебе Дамиан?

Туан удивленно смотрит на меня:

— Чтобы завоевать мир, конечно.

Еще один. Интересно, здесь все злодеи этим грезят?

— И для чего же?

— Изменить его, Виола, — усмехается Туан. — Даже нет: просто я хочу, чтобы вы все увидели, что даже самые-самые ничтожные, самые слабые и вами обиженные иногда добиваются своего. А потом мстят. Что, Виола? А ты никогда не думала посмотреть на сказку глазами злодея? Для меня злодей ты. И твоя мать. И твоя стерва-бабушка. Все вы — и еще с десяток таких же, как вы. Для меня весь мир полон злодеями, которые если не убьют меня — и правда, зачем им? — то просто вернут туда, где, по их мнению, мне место, а остальные пройдут мимо, даже если я буду кричать о помощи.

— Бедненький несчастный кукловод, — фыркаю я. — Что, у тебя было тяжелое детство? Деревянные игрушки? Родители не любили, друзья обижали?

— Что ты знаешь о тяжелом детстве? — шипит вдруг Туан, разом теряя всю свою задумчивость и вкрадчивость. — Ты, принцесса, фея…

— Для справки, господин злодей, я была жабой до шестнадцати лет. Совсем не фигурально, а очень даже фактически. Я в курсе, каково это, когда все вокруг смотрят на тебя как на урода. А вот тебя, милый друг, внешностью боги не обделили. Так что ты знаешь о тяжелом детстве? Поговорим об этом?

— Красота! — смеется Туан. — Виола, у тебя был отец, у тебя была сестра, у тебя даже крестная была и мать, и все они тебя любили. Ты даже не представляешь, что такое валяться в грязи в своем истинном облике, беспомощным, на лесной тропе и ждать, когда тебя найдут и снова побьют до полусмерти, потому что ты… потому что ты родился тем, кем родился, — неуклюже заканчивает он. — Тебя хоть раз били, а? Просто потому, что ты — это ты. Просто так! Ты можешь себе представить: единственного человека, который мне помог, убили за одно лишь это! Ты можешь себе это представить?! Я сидел на цепи, видел, как его тащат за лошадью, и не мог даже… Вообще ничего не мог сделать! Потому что единственная магия, с которой я родился, — это, демоны ее забери, никому не нужное целительство и магия жизни! Сдалась она мне?! — Он замолкает, хватая ртом воздух, и бешено смотрит на меня.

Мда. Тяжело быть психотерапевтом. Того и гляди, какой-нибудь псих в буйного переквалифицируется.

— Тих-тих-тихо! Я ничего не поняла. Кто кого убил, за что и почему? И кто ты такой? Что за истинный облик?

Туан минуту молча смотрит на меня, потом отворачивается.

— Неважно. Просто не думай, что ты хоть что-то знаешь… — Он бросает взгляд на забившегося под прикроватный столик кролика. — И это я-то чудовище!.. Да если бы я мог поступать со всеми вами так, как вы поступали со мной… Мне бы и Темный Властелин был не нужен… Это он бессердечен… А ведь это даже было бы справедливо… А у меня руки не поднимаются…

— Бедняжечка, — перебиваю я этот поток сознания. — Слушай, гуманист, напомнить тебе, что ты с Дамианом делаешь? И кстати, почему ты называешь его бессердечным?

— Это ты делаешь, — усмехается Туан. — Я только говорю ему, что ты его не любишь. И это правда, не так ли?

Я молча смотрю на него.

— А насчет бессердечия… Как думаешь, зачем мне нужна Изабелла? Намекнуть твоему другу, когда и как тебя украсть, я мог бы и сам. — Он снова улыбается, и у меня опять чешутся кулаки — а ведь я никогда не любила насилие!

— Изабелла? — повторяю я. — Ты решил скормить Дамиану отравленные яблоки? И… — Я умолкаю. Что-то бьется в голове, какая-то мысль-воспоминание про Изабеллу и ее…

— Нет, Виола. — Туан глядит на свои руки и улыбается уже им. — Я расскажу Дамиану, как он может избавиться от своего сердца, ведь оно причиняет ему столько боли!..

— Да что ты! Ни один человек в своем уме на это не пойдет!

— В своем — может быть. Но ты же беднягу так мучаешь. — Улыбка все не сходит с лица Туана. — Именно так всегда и становятся Властелинами. Когда боли слишком много…

— От чего боли? — Я со вздохом падаю на кровать. Голова болит — жуть как. Вот это — боль. А Дамиану-то чего болеть? Он же у нас весь из себя крутой, аж голова кругом: и Астрал ему подчиняется, и общага его боится, и красавец он хоть куда… Ну расстался со мной — так и что? Пусть только свистнет, уверена, к нему такие, как я, прибегут толпой — только выбирай — не хочу. Вот уж боль-то!

Вечно эти мальчишки все преувеличивают…

— Я же говорю, ты не понимаешь, — зевает Туан. — Он любит тебя…

— Любовь проходит.

— Это у таких, как ты или его брат, любовь проходит, — смеется Туан. — А у впечатлительных Властелинов все серьезно. Глубоко и на всю жизнь, так что потом остается только вырвать сердце.

— И откуда ты такой умный? — Не верю я ему. Конечно, не верю. Господи, да, меня тоже бросали, да, было больно — но все проходит, все и всегда. Да и встречались мы с Дамианом всего-то два месяца. И ничего друг другу не обещали. Он меня, конечно, расколдовал, и сердце его светилось в тронном зале, когда Изабелла еще была королевой… Но все же меняется. Я изменилась, Дамиан тоже изменится, успокоится, влюбится в какую-нибудь другую принцессу… Может, найти ему мне замену? Какую-нибудь поуродливей и поглупее… Да, и это ее он будет нежно целовать и… Даже представлять противно.

Ладно, и это пройдет. Справлюсь. А все, что этот умник Туан говорит, — бред, достойный настоящей сказки. Истинная любовь! Вот, влюбилась я в Ромиона. И разлюбила с тем же успехом…

— Потому что фея, — вставляет Туан. — Феи всегда легко относились к любви. Тебе не понять…

— Не смей читать мои мысли!

Он усмехается в ответ и больше ничего не говорит. Так мы и сидим, каждый в своем углу спальни, до рассвета. Я размышляю, может ли случиться так, что любовь не пройдет — никогда не пройдет, что любить можно вечно? Со мной такого не случалось, хотя раньше я верила… в сказки, ну-ну. Ромион мне преподал хороший урок. Моя любовь к нему прошла, как дым, теперь мы просто друзья.

Кто еще? Мама? Ну да, просто образец долгой, стойкой любви. Бабушка — о да, та еще лучше мамы. Папа? После мамы он видеть никого не хочет, но не потому, что его любовь крепче алмаза. Просто мамы ему хватило на всю жизнь. Крестная? Та же проблема, что и у папы, — его Виллинде хватило на всю жизнь. Роз? Ну-ну. Любит она Ульрика. Сейчас. Как же! Самая длинная любовь Роз длилась, если я не ошибаюсь, год. И то лишь потому, что того рыцаря я услала добывать жемчужину света так далеко, что он год только туда-обратно ездил. И вернулся, кстати, с какой-то русалкой — на том вся любовь и закончилась.

Нет, не бывает долгой любви. Не на всю жизнь. Туан утрирует, сам-то, поди, никого никогда не любил. Ведь не любил же? Нет?

— Я книги читал, — признается он, все еще не слезая с окна.

Ботаник доморощенный, думаю я. Сам ты ничего не знаешь.

Утром, отдавшись на растерзание маминым феям, снова сделавшим из меня милую куколку в фиалковом венке, я отправляюсь завтракать с королевой. Какое счастье — бабушка за столом не присутствует и Рауля тоже нет. Вот его я бы с удовольствием повидала, он милый и добрый. А бабушке лучше в ближайшие лет сто держаться от меня подальше. Я ей столько мух в чай напущу, что она столько не выпьет!

Мы завтракаем в маминых комнатах.

— Виола, с тобой все хорошо? Ты выглядишь… нездоровой, — с тревогой говорит мама, всматриваясь в мое лицо.

Я смотрю на нее в ответ и думаю, что не могу на нее злиться. Доверять и правда больше не буду — и потому с опаской принюхиваюсь ко всему, что мне подают. И прислушиваюсь к своим ощущениям, но, кажется, все хорошо.

А злиться — злиться не могу. Это бабушка у меня — бессердечная стерва (может, тоже жертва Изабеллы или просто родилась с дефектом?). А мама хотела мне добра. И положа руку на сердце, мне было хорошо с тем зельем. Я видела мир иначе, более ярким, чистым… Настоящим. Я видела, и мне понравилось. Если это мама имела в виду под «дарить добро» — то да, я бы дарила добро этому большому, красивому, чистому миру без зла и тревоги. Дарила бы с удовольствием. Был, конечно, побочный эффект в виде озабоченности поцелуями и легкомыслием… Но это же зелье, и что бы бабушка ни говорила, у всех зелий есть побочный эффект. Без него я бы так себя не вела. А кроме этого — я оглядываюсь вокруг и вижу теперь мир немного иначе. Вижу красоту Садов. Гармонию в танце висп. Цветы тянутся ко мне, а мое платье светится золотой пыльцой…

Да, я фея, но я же не обязана быть такой же феей, как мама или бабушка! Я могу быть не легкомысленной феей. Но тоже доброй. Я могу помочь Дамиану, если он действительно сейчас страдает. И Ромиону — хотя он поможет себе и сам. Я могу помочь Изабелле с ее сыном — и я должна.

Золотой свет Зачарованных Садов останется теперь во мне навсегда — я это знаю. И я этому рада, потому что даже в самую темную ночь я буду знать, что этот свет есть. Такое знание дорогого стоит.

— Мам, я хочу обратно в Сиерну.

— Виола?..

— Мама, дослушай. Помнишь Дамиана, моего… друга? Ему сейчас плохо. Я вижу его во сне — и ему плохо. Я хочу ему помочь. Отпусти меня, прошу. Я думаю, это важнее, чем выращивать собственный сад.

Мама изумленно смотрит на меня пару мгновений, потом неожиданно улыбается:

— Ну наконец-то! Я уж думала, это никогда не случится! Виола, и ты… ты светишься…

— Я знаю, мам.

— Твоя бабушка права. — Мама подсаживается ближе и гладит мою руку, расслабленно лежащую на подлокотнике. — Ты действительно сильная. Когда-нибудь у фей будет прекрасная королева.

— Мам…

— На что это похоже? — вдруг интересуется она. — Для тебя. На что это похоже?

Я понимаю, о чем она, с полуслова.

— На свет. На теплый золотой свет во мне.

Она улыбается и кивает. А потом сжимает мою руку крепко-крепко и закрывает глаза. Мы сидим так долго, каждая со своим светом и теплом, каждая фея по-своему.

Мне стыдно, что я так долго думала о маме и ее народе плохо. И что заставила ее волноваться.

Я люблю маму. Пожалуй, только такая любовь и может быть вечной.

…Портал, мама говорит, будет готов в полдень. Я заглядываю к Рапунцель, с трудом отвязываюсь от ее венков и бесконечных слов. Она извиняется, что так и не вспомнила, что наказывала крестная. «Не переживай, — говорю я Рапунцель, — я все равно скоро ее навещу». Рапунцель кивает и, состроив умильную просительную мордашку, добавляет, что не хочет пока уезжать. Не сейчас. Я пожимаю плечами: «Оставайся». Повиснув у меня на шее, Рапунцель вручает мне букетик фиалок и убегает к феям.

Иногда дарить добро очень легко и, несомненно, приятно.

С легким сердцем я возвращаюсь в свою беседку, ловлю Томми — он прыгает мне прямо в руки. И удивленно смотрю на Туана: свернувшись калачиком и закрывая руками голову, он спит на краешке моей кровати.

Я зову его, но он не отзывается. Тогда я кормлю Томми морковкой, глажу и интересуюсь, всегда ли Туан такой. Ну, когда не строит из себя всезнающего злодея или влюбленного простачка.

Томми хрумкает морковкой, дергает левым ухом и морщит носик. Но, конечно, не отвечает.

До полудня остается еще часа три. Самое время позвать Габриэля, что я и делаю, но демон не отзывается. Зато мне в руки падают учебники. Мда, это знак…

Делать нечего, я сажусь за книги, но уже минут через пять не выдерживаю, подхожу к кровати и укрываю Туана одеялом. А еще аккуратно поправляю его подушку. Иначе проснется — будет шея болеть.

Ф-ф-фе, нашла кому помогать!

Но черт возьми, он такой несчастный во сне, просто как Томми… А я слишком добрая…

Туан что-то бормочет, кажется, чье-то имя — я не вслушиваюсь, — и разворачивается в нормальную позу, обнимая подушку. Ну и чудненько, думаю я, теперь мое желание делать добро удовлетворено по всем статьям.

За оставшееся время я успеваю прочитать половину первого учебника, сделать задания с пометками Габриэля «срочно» и проголодаться. Интересно, портал подождет, пока я пообедаю?

Подождет, уверяет меня одна из маминых фрейлин. Ну конечно, подождет. Что желает Ее Высочество — человеческую кухню или цветочную? Я выбираю пятьдесят на пятьдесят, потом закрываю за девочкой дверь и подхожу к кровати.

— Эй! Туан? Обедать будешь?

На волшебном слове «обедать» он просыпается — рывком, бешено смотрит на меня и запутывается в одеяле.

Ну точно псих.

— Дай помогу. — Я тянусь к нему, пока бедняга бьется в одеяле, как рыба в сети, но Туан свободной рукой отталкивает меня:

— Не трогай!

Вид у него при этом как у сумасшедшего со стажем. Чему я даже не удивляюсь, если честно.

— Признайся, друг мой, — я встаю с пола и потираю ушибленное плечо, — ты сбежал из психушки?

Уже придя в себя, Туан удивленно разглядывает и подушку, и одеяло — хотя, казалось бы, что в них необычного? — и угрюмо отвечает:

— Я не твой друг.

— Нет, конечно, это просто фигура речи.

— И никогда не смей меня касаться. Или…

— Да-да, мне будет очень больно. Я запомнила. Не буду. — Чокнутый, ну точно. Таким лучше поддакивать. — Так ты обедать будешь?

Он хмуро смотрит на меня в ответ:

— Ты договорилась с матерью? Где портал в Сиерну?

— Ждет, пока мы пообедаем.

— У нас нет времени… — Туан неуклюже, еще заторможенно после сна встает с кровати.

— Что? На обед? Не смеши.

— Виола, я приказываю…

— Туан, послушай остатки своего разума, если у тебя они еще есть. И сообрази, что ты тоже голоден. Сообразил? А теперь пошли обедать. — И, не слушая возражений, я выхожу в столовую, уже пустую, только любопытные виспы парят под потолком. Фей я попросила оставить нас с Туаном одних. Мудрая я.

— Все равно никогда не смей меня трогать, — ворчит Туан, выходя из спальни следом за мной и жадно глядя на накрытый стол. — Поняла?

— Поняла. Не объяснишь почему? Не то чтобы я жаждала тебя коснуться… Просто любопытно.

Туан молчит и отдает все внимание жареному поросенку, исходящему жиром и потрясающим ароматом на всю комнату. Сверху, между ушей, на нем, конечно же, красуется венок из марципановых орхидей. Мамин повар с выдумкой, но традициям верен.

— Чужие прикосновения — всегда боль, — говорит вдруг Туан.

— Слушай, а тебе не кажется, что в твоем словарном запасе слишком много слова «боль»?

Туан, прищурившись, переводит взгляд на меня и вдруг ядовито осведомляется:

— Хочешь узнать почему, принцесса?

— Нет, спасибо. — Хватит с меня его бреда.

До конца обеда мы не разговариваем.

— В Сиерне делай то, что я говорю, — шепчет Туан, когда мы идем к порталу.

— А у меня есть выбор?

— Нет.

— Тогда оставь свои пустые замечания для другой принцессы.

Думаю, идеальным будет вариант, если мы вообще перестанем общаться.

Да, это было бы просто чудесно.

Мама провожает меня, целует напоследок — Туан отворачивается. Ему феи вручают громадную корзину с тем, что обязательно понадобится принцессе в чужом королевстве. Под ее тяжестью Туан сгибается чуть не до земли, но покорно улыбается и играет влюбленного в меня спутника просто замечательно.

Еще один артист.

Я прижимаю к груди Томми, машу рукой маме, улыбаюсь Рапунцель и шагаю в портал. Все будет хорошо, что бы там всякие злодеи ни думали.

Все будет хорошо, потому что иначе и быть не может.

Глава 6, В КОТОРОЙ ЧТО БЫ Я НИ ДЕЛАЛА, ВСЕ ИДЕТ НЕ ТАК

Дамиан сидит в кресле у горящего камина, крутит в руке мой браслет — я сразу его узнаю, сложно не узнать, если каждый урок математики я разглядывала и пересчитывала все его подвески. А у феи со звездой в руке отломано одно крыло… Дамиан гладит звезду, и я впервые замечаю, какие у него длинные, чуткие пальцы. По-девичьи изящные. Как же он с ними фехтует или на плацу упражняется? Я же видела, какие у мальчиков в сиернской школе тренировки… Зато такими пальцами, наверное, очень удобно колдовать. В чьих-нибудь внутренностях копаться. Ловить крупинки золота, случайно попавшие к пшеничным зернам, когда и то и другое нужно для зелья, но в разных пропорциях и в разное время. Делать знаки, колдовские знаки, на которые обычные люди не способны…

Красивые пальцы. Красивые руки. Красивый — то, что всегда сражало меня наповал при взгляде на Дамиана. Красота — но это же не любовь! Для любви ее мало. Настоящей, серьезной любви.

Ромион стоит за спиной Дамиана, положив ему руки на плечи — так разница братьев в росте, когда один сидит, а другой стоит, почти не ощущается. И музыкальные пальцы Ромиона почти точь-в-точь как у Дамиана. Ну конечно, они же все-таки братья…

В зале темно — тяжелые синие портьеры на окнах задернуты, а огонь в камине не дает достаточно света. Поэтому лицо Дамиана видно хорошо, а Ромиона — теряется в тени.

Я оглядываюсь — где это мы? Маленькая зала, наверное, кабинет — у противоположной стены горделиво стоит громадный письменный стол, на котором стопками, в идеальном порядке, разложены документы, кажется, на гербовой бумаге. Точно, позолоченный герб Сиерны, змея, поблескивает во всполохах пламени.

И сладковатый запах корицы — из оставленных кубков на столике неподалеку от кресла Дамиана…

Ромион что-то говорит, сжимая плечи брата. Я не понимаю что — пространство после портала все еще плывет, — но слышу голос короля Сиерны, знакомые уверенные нотки. Дамиан сидит молча, но я вижу его лицо, вижу, как он смотрит на мой браслет. Словарь Туана хорошо бы здесь подошел — боль. Как будто несчастный браслет — это жуткое, невообразимое орудие пытки, на которую Дамиан согласился добровольно. Он не сводит взгляда с украшения, и, наверное, все слова Ромиона, все его уверения сейчас впустую…

Я тоже смотрю, только не на браслет — на Дамиана. Он как… как сладость, как вкуснейшее угощение, от которого ты вынужден отказаться. Например, в пользу хозяина. В детстве Виллинда смастерила вместе со мной голема-собачку, я очень сильно к ней привязалась, а потом крестная сказала подарить ее сестре. «У вас все должно быть общее, вы же сестры». Я подарила и передала Роз эту фразу. Роз долго смеялась: «Общее, Ви? Мы же не голем с двумя головами!» Собачка в итоге досталась мне — Роз никогда не забирала мои игрушки. Никогда. И у меня мысли не было поступать с ней иначе. Но идею «общего» мы с ней не оценили. Зачем? Мы же разные. И правда, не сиамские же близнецы.

И вот так, как я смотрела на ту собачку — Митька, кажется, я так ее назвала, — так же смотрит на браслет Дамиан. Только кому это он собрался его отдать?

Пространство успокаивается — да и длился этот «эффект портала» всего пару секунд. Я хватаюсь за спинку второго, свободного кресла, чтобы не упасть, и осторожно делаю шаг вперед. К Дамиану.

Он замечает меня. Поднимает голову, наконец отводит взгляд от браслета, смотрит на меня… Только на меня. И его лицо освещает такая солнечная, такая яркая улыбка — последняя деталь встает на место. Последняя деталь в мозаике моего нового мира — спокойного, сверкающего, солнечного мира, где царит добро. Я чувствую себя так, словно если распахну руки, как крылья, то точно взлечу. Мне становится так хорошо, так… по-настоящему спокойно и тепло, как не бывало даже под волшебным зельем. И всего лишь от одного взгляда на улыбающегося Дамиана.

«Ты дурочка, — проносится мысль. — Ты его любишь. Беги от этого сколько угодно и куда угодно. Но ты его любишь. Иначе почему тебе так страшно, так невыносимо приятно на него смотреть?»

В это мгновение мне не хочется искать ответ. Мне не хочется думать ни о чем, кроме: «Я твоя, а ты мой». И взгляд Дамиана обещает мне это. Мы принадлежим друг другу. Так должно быть. Как я могла сомневаться?

Сейчас мы разберемся с недоразумением в виде нашей размолвки перед моим отъездом, я получу свой браслет обратно и… Я же говорила, все будет хорошо!

И тогда из портала появляется Туан.

Эффект его появления несколько скрадывается из-за громадной корзины «все-что-нужно-фее-в-пути». Но даже так получается ярко: он буквально светится, мой спутник-злодей. Фальшивка, пародия на улыбку Дамиана.

И настоящее солнце гаснет — Дамиан смотрит на Туана, на меня, снова на Туана…

— Моя леди, — ласковым голосом влюбленного простачка говорит Туан, шмякая корзину об пол и подходя ко мне. — Виола, любовь моя, это твои друзья?

Я не выдерживаю взгляда Дамиана, оборачиваюсь к Туану — единственно с целью выразить этому… злодею, что я сейчас чувствую, а также думаю о тех, кто говорит под руку и невпопад. Какая, черт возьми, любовь я ему?!

Ну и все в этом духе.

Однако вместо этого рот открывается сам и сам же произносит:

— Да, мое счастье.

И я сама подаюсь Туану навстречу… И сама же подставляюсь под его поцелуй.

В голове в этот момент пляшут какие-то обрывки мыслей — в основном содержащие слово «убью!» — и я слышу и снова с трудом понимаю слова Ромиона:

— Виола? Мы не ждали тебя так рано. И… ты… привела с собой друга?

Туан оставляет меня беспомощно хватать воздух и склоняется перед Ромионом в изящном поклоне.

— Ваше Величество, я спутник принцессы Виолы и ее жених…

Что?!

Забавная, должно быть, сцена со стороны: теперь все присутствующие смотрят на Туана с одинаковым изумлением, включая потенциальную невесту.

А Туан наслаждается. Его голос, бархатный, сладкий, льется, как медовый напиток:

— Ваше Величество, могу ли я выразить мое почтение, — и тут же, уже без лишнего официоза, совершенно по-мальчишечьи весело добавляет: — Ви столько о вас рассказывала!

Ви? За «Ви» я тебя точно убью!

Ромион изумленно смотрит на меня:

— Правда? Полагаю, только плохое?

Ну хоть кто-то здесь пытается шутить.

— Что вы, Ваше Величество, Ви… Простите, моя леди очень дорожит вашей дружбой. Она так скучала вдали от вас, мне еле удавалось ее развлечь. — И он заговорщически подмигивает Ромиону. — Вы же знаете, как Ви… принцесса любит прятки?

Ромион смотрит на меня из-за плеча Туана как на сумасшедшую. В его взгляде ясно читается: «Серьезно? Ты прятки любишь?»

— И поцелуи, — радостно добавляет Туан. — Можно совместить и то и другое, если прятаться в темных, укромных местах…

«Замолчи, а то я правда тебя убью!» Но из открытого рта вновь вырывается совсем не то:

— Счастье мое, мне кажется, сейчас не время…

Туан тут же обращает все внимание на меня:

— Ну конечно, любимая, прости, я забылся. Просто мне так хочется кричать об этом всему миру…

Меня перекашивает, и Туан ничего не успевает с этим сделать — мой голос он контролирует полностью, а вот лицо пока еще может отражать настоящие эмоции. И на нем сейчас ярко написана, полагаю, ненависть. «Ну, сча-а-а-астье ты мое, ну держись!»

— Виола? Ты… в порядке? — Кажется, Ромион пытается уточнить, звать ли ему стражу, или целителя, или всех сразу, но тут Туан возвращает контроль над ситуацией, и я снова улыбаюсь.

— Конечно. Наверное… Это просто любовь. Говорят, от нее глупеют. — Я льну к Туану. Единственно с желанием задушить. Ах, если бы!..

— Да? — переспрашивает Ромион. Вглядывается в мою, полагаю, глупую, даже идиотскую теперь физиономию. — А ты уверена?

— Ну конечно! — Я пытаюсь взглядом показать ему: «Зови охрану. Стражу. Магов. Кого-нибудь!», но Туан хватает меня за плечи, закрывает Ромиона собой и крепко, настойчиво целует меня.

И этот человек боится прикосновений?!

— Ваше Величество, я могу быть свободен? — голос Дамиана звучит тихо и глухо. Полагаю, как и должен он звучать у человека, которого подвергают пытке.

Туан наконец-то отстраняется и еле слышно, шепотом говорит мне на ухо:

— Даже не думай сопротивляться.

«Я хочу убивать тебя медленно», — отвечаю я глазами.

— Дами, — голос Ромиона нерешителен. Вот небылица: Ромион — и нерешительный? — Постой. — И с нажимом: — Пожалуйста.

Дамиан замирает уже у двери, оборачивается, всеми силами избегая смотреть на нас с Туаном — что сложно, Туан только что подтолкнул меня к Ромиону и сам прилип как репей.

— Да, Ваше Величество?

— Постой, — повторяет Ромион и поворачивается ко мне: — Виола, ты ведешь себя странно. В Садах тебя заколдовали? Опоили? Это… — он присматривается ко мне, — очень похоже на «Эликсир легких мыслей».

Да! Ну конечно, Ромион не мог не догадаться! Он умный, он сейчас придумает, как мне избавиться от этого… репья!

— Конечно, нет! Кто меня отравит? Моя мать? Ромион, на что ты намекаешь? — «В глаза, пожалуйста, смотри мне в глаза и не слушай бред, который я несу!»

— Ни на что, Виола, я просто вспоминаю, что говорила моя мачеха — а она редко предсказывает и еще реже ошибается. И кажется, там было что-то про «встретишь в Садах своего врага». — Ромион подходит ко мне и, когда Туан заступает ему дорогу, останавливается, поднимает на моего спутника взгляд. Забавно, Ромион ниже, взглядом он уперся бы Туану в грудь. Но при этом у него получается смотреть на моего спутника снизу вверх.

— Ромион, я тебя не понимаю…

— Это, случайно, не вы? — Ромион, не слушая меня, пристально смотрит на Туана. На месте последнего я бы давно уже сбежала и спряталась за креслом — мягко говоря, ничего хорошего взгляд сиернского короля сейчас не сулит. — Может быть, объясните… Как там вас?.. Почему Виола ведет себя так странно. И «Эликсиром…» от нее буквально разит.

Туан стоит, загораживая меня, как будто защищая, а на деле не пуская к Ромиону. Я что-то бормочу, сама не понимаю что.

— Не можете? — кивает Ромион. И громко: — Стража!

Мы с Дамианом говорим хором:

— Ромион, не смей!

— Ваше Величество, это лишнее.

Ромион делает знак рукой, и стражники замирают в дверях.

— Ваше Величество… — глухо начинает Дамиан в наступившей тишине.

— Я просил называть меня по имени, когда мы одни, — перебивает его Ромион.

— Когда мы одни, — повторяет Дамиан и кивает на стражников.

Ромион пожимает плечами, и стража исчезает за дверью.

— Не надо!.. — начинаю, глядя им вслед. «Не надо, не уходите, останьтесь!» Но заканчиваю, конечно же, не так: — Не надо делать подобных жестов, Ромион! Ты обижаешь моего спутника! Туан…

— Да, моя леди? — ласково отзывается тот.

— Помолчи, Виола, ты заколдована, — отмахивается Ромион.

И тут Дамиан вставляет:

— Она сама его выпила. Ты что, не видишь? Ты же в разы сильнее меня в зельях, Ромион, ты что, не видишь? Она сама его выпила, по своей воле.

Ромион хмурится, глядя на меня. «Нет-нет-нет, не слушай этого страдающего глупца, я заколдована, заколдована я! Спасите меня кто-нибудь!»

— Не… — опять начинаю я. И снова: — Не смейте говорить обо мне так, словно меня нет рядом! Я здесь, и я все понимаю.

— Простите, Ваше Высочество, — кротко отвечает Дамиан, бросая на меня быстрый взгляд. — Могу я задать вам один вопрос?

«И ты прозрел? Свершилось! Ну все, Туан, ты попа…»

— Вам нравится быть феей?

«Да что ж ты такой… глупый?! Нет, не нравится, меня подчинили, мне слова не дают сказать, и мне на шею вешается сумасшедший злодей, спаси меня, что же ты стоишь?!»

— Да. Намного больше, чем вздыхать вместе с тобой, глядя на закат, и ждать, когда ты наконец решишься взять меня за руку.

«Ой, не-е-ет! Боже мой, Дами, прости, это не я, это Туан, я не хотела!..»

Дамиан кивает:

— Благодарю, Ваше Высочество.

Я отчаянно смотрю на него, пытаюсь поймать взгляд. «Спаси меня!»

— Ромион, я тебе еще нужен?

— Дами, — выдыхает король Сиерны. — Но посмотри же на нее! Как ты не видишь: здесь что-то не так! Да, она выпила «Эликсир…» по своей воле, но…

— Роми, как ты не видишь, что Ее Высочеству противно мое общество! — повышает голос Дамиан. — Ты оскорбляешь наследницу королевы фей, — и, открывая дверь, бросает мне: — Хорошего вам вечера, принцесса.

— И вам, милорд, — машинально отзываюсь я.

Фальшивые слова горчат на языке и звучат неправильно, но Дамиан только кивает в ответ и мягко закрывает за собой дверь.

Я так и знала. А ведь пел мне: «Я тебя люблю, я тебя в обиду не дам, я всегда буду рядом!» Где он, когда я в беде?! Пошел тешить уязвленную гордость, за которой очевидного не видит? Даже его брат заметил, а с ним мы и вполовину не были так близки!

— Так, еще раз повторите-ка, юноша, кто вы такой? — тянет Ромион, не сводя глаз с Туана.

— Мой король…

— Я не ваш король.

— Простите… Принцесса… — Туану, видимо, все это надоедает, и он использует последний козырь: бросается передо мной на колени, цепляясь за рукав моего платья. — Моя госпожа, я не понимаю… Что я сделал не так? Прошу вас, скажите, я все исправлю! — звучит это истово и заученно, как будто Туан выразительно читает по бумажке. Или говорил подобное не раз.

— Ромион! — Я обнимаю Туана за плечи и помогаю встать. Точнее, он заставляет меня это сделать. — Что ты делаешь? Туан мой спутник, мое счастье и моя любовь…

— Виола, если бы я тебя не знал, я бы, может, и поверил, — усмехается Ромион, изгибая бровь. — Ты скорее откусишь себе язык, чем назовешь кого-то «счастьем».

«Что, Туан, съел?»

— Ты не понимаешь, Ромион. Это любовь. Да, я влюбилась. Да, я теперь знаю, что это такое. И если ты посмеешь забрать у меня это большое и настоящее чувство, как уже один раз сделал, теперь я так просто стоять и молчать не буду.

— Ты и тогда не молчала.

— Полагаю, мы поняли друг друга?

— Это ты у королевы фей таких фраз нахваталась? — усмехается Ромион. — А может, я все-таки запру этого артиста, твое, хм, счастье, в темнице? Ты сможешь его навещать.

«Да, пожалуйста! И ключ выброси!»

— Ромион, это не смешно.

— А кто смеется, Виола? Ты же знаешь, — он прямо-таки пронзает Туана взглядом, — счастья много быть не должно. Это вредно, когда счастья много. Так что давай я его в чисто целительских целях все-таки запру?

Я привлекаю Туана ближе.

— Даже не смей.

— Ну, нет так нет. Но я буду за вами следить, господин спутник. — Ромион одаривает Туана еще одним тяжелым взглядом. — И не советую вам показываться рядом с моим братом. Он последнее время не в себе. Если заколдует, я ему только спасибо скажу.

— Дорогая, кажется, я не смог понравиться твоему другу, — громко шепчет мне на ухо Туан.

Я открываю рот, но Ромион отмахивается:

— Виола, избавь меня от той чепухи, которую ты последнее время изрекаешь просто как баньши, без остановки. И да, твои комнаты готовы, а вот для твоего… спутника…

— Мы будем жить вместе! — вставляет Туан, удивив всех.

— Что?

— Ваше Величество, моя леди не может остаться одна…

— Да? С каких это пор? Раньше она очень неплохо оставалась одна. Она только и делала, что оставалась одна, и ей это нравилось. — Ромион снова в упор смотрит на меня.

— А сейчас я изменилась! — говорят мои губы. — Я влюбилась и изменилась! Ромион, мы с Туаном живем вместе, таковы порядки Садов. Ты должен уважать традиции других народов…

— Понял, — перебивает Ромион. — Понял. Только, пожалуйста, замолчи. Живите вместе. Делайте что хотите. Только Дамиану на глаза не попадайтесь, он еще после того турнира в себя не пришел… Виола, зачем ты вообще вернулась? Может, прогуляешься обратно в свои Сады? Раз уже тебе нравятся тамошние порядки.

Рассказала бы я, как они мне нравятся, если б не этот, что б его, мой спутник.

— Я вернулась в школу, Ромион. Я правильно понимаю, ты не хочешь видеть меня в своем дворце? Договор с Садами тебе уже не нужен? — Какой еще договор?

Но Ромион вздыхает.

— Звезды! Как хочешь. Иди… Отдохни, Виола. Ты устала.

— Моя принцесса! — Туан уже у двери. — Прошу вас.

Я иду к нему, но у порога резко разворачиваюсь — быстрее, чем Туан успевает меня одернуть.

— Ромион, я хочу съездить в театр.

— К мачехе? — удивляется Ромион. — Зачем?

Кролик, до этого сидевший тихонечко у меня на руках и притворявшийся меховой оторочкой рукава, дергает ушами.

— Дорогая, ты хочешь в театр? — голосом махрового простачка говорит Туан. — Конечно, я тебя отвезу…

— Хочу. Сегодня. Ромион, прошу тебя.

— Хорошо, я прикажу подать карету к шести, — отвечает Ромион. — Но сегодня там не дают представления… Ты к Изабелле, я понял. Хорошо. Между прочим, милый кролик. Не советую везти его к мачехе, она последнее время помешалась на белых кроликах — скупает их, кажется, со всего мира. То ли к кроличьему рагу пристрастилась, то ли шубу себе шьет.

— А ты… — Я хотела спросить: «А ты не интересовался, зачем она это делает, глупый ты король, перед тобой твой заколдованный брат, а ты и бровью не ведешь!» Но получается, конечно: — А ты не поедешь со мной?

Ромион улыбается:

— Нет, Виола, благодарю. Между прочим, твой спутник забыл свою корзину.

Уже в моих комнатах я сажаю Томми на кровать, чешу за ушком и поворачиваюсь к Туану.

— Ну ты и мерзавец! — Увы, моя рука замирает до того, как я успеваю схватить первый попавшийся тяжелый предмет. Например, подсвечник.

— Я же сказал, что ты будешь мне подчиняться, — устало говорит Туан, тоже опускаясь на кровать и принимаясь лениво поглаживать дрожащего Томми. — Что, решила воссоединить мать с сыном?

— Именно. Оставь Томми в покое. Сейчас же.

— Ну конечно, моя принцесса, — ядовито усмехается Туан и отпускает кролика. Тот прыгает мне на руки.

— И даже не пытайся мне помешать, — добавляю я. — Иначе…

— Знаю, я видел твои мысли, — равнодушно отзывается Туан. — И запомнил, сколько раз ты хотела меня убить. Не выйдет, Виола. Смирись.

— Гори в аду!

— В этом мире нет ада.

— Специально для тебя найдется!

…В Сиерне идет дождь. Оседлав ветер, он рвется в окна, те звенят от града или стонут от порывов ветра, и вечер вползает в комнаты раньше, чем прежде, — тяжелое, угрюмое чудовище, тенями закрывающее углы, сумрачным одеялом укутывающее пол, серыми портьерами — окна и стены. Я смотрю, как зажигаются за окном фонари, как пламя мерцает, пугливо жмется к стеклянным стенкам своей «клетки», вздрагивает от ветра.

Мне тоже грустно. Я не знаю, что делать: Туан продолжит использовать меня как куклу всюду, где ему вздумается. К Дамиану лучше не подходить, или я снова наговорю ему гадостей и выйдет только хуже. Ромион, конечно, подозревает, но что он сделает? Когда пару часов назад я все-таки долбанула Туана подсвечником, мне было так больно, будто ударили меня. «Ты будешь чувствовать все то же, что и я, пока заклятие действует. И если убьют меня, ты умрешь тоже». Перспектива, прямо скажем, очень веселая. Чтобы сделать ее еще забавнее, Туан добавил — прежде чем улегся спать на моей кровати, — что когда заклятие спадет, то зелье, которым напоили меня мама с бабушкой, снова начнет действовать. Именно из-за него ни Ромион, ни Дамиан не чувствуют Туанов «ошейник».

Кажется, я в ловушке.

Томми сидит напротив, на подушке — я накидала их на широкий подоконник, чтобы было удобнее и теплее, — и грызет морковку. Рядом лежит корзина яблок, отвергнутая кроликом клубника, листы капусты, свернутые в розы, и даже один, зато большой помидор. У Томми пир. Надеюсь, он не сильно потолстеет, когда расколдуется? Изабелла меня саму съест, если в ее сыне что-то изменится в худшую сторону, да еще и по моей вине.

Габриэль не откликается. Я звала его уже пять раз, и вслух, и про себя, но ни ответа, ни хотя бы учебником по голове я не получаю. Может быть, это тоже из-за заклятия Туана? Или демон решил, что я достаточно освоилась в этом мире, стала как все и больше ему не интересна?

Так или иначе, но помощи мне ждать неоткуда. И я старательно давлю в себе тоску и ярость от бессилия, вожу пальцем по стеклу, воображая, что раздвигаю завесу дождя. И разглядываю дворцовый внутренний двор. Там кто-то из детей придворных — мальчишка лет девяти, симпатяга в алой курточке и бархатном берете под цвет, — пытается заставить свою пегую лошадку чеканить шаг. Рядом бродит мальчик-слуга, того же возраста, только одет победнее — в серую рубашку, короткие штаны и стеганую жилетку. Оба мокрые — дождь льет как из ведра. Лошадка тоже мокрая, но покорно терпит седока, а мальчишки, кажется, ссорятся. Они размахивают руками, лорд даже подпрыгивает в седле, а его друг периодически отбегает и делает круг по дворику — с непонятной для меня целью.

Я смотрю на них, мокрых, наверняка замерзших, но упрямых, и мне удивительным образом становится теплее. Они, вон, не сдаются и в итоге все-таки научат лошадку чеканить шаг… И слягут оба назавтра с простудой, это уж точно. А я сижу тут, разглядываю озлобившийся, тоже печальный дождь и думаю, какая я бедная-несчастная. Ну и что, что никто не поможет. С каких это пор мне нужна помощь? Да, не помешала бы, именно сейчас не помешала бы, я согласна. Но раз уж никто не придет и не даст Туану по шее за меня… Я справлюсь. Стисну зубы, сожму кулаки и сделаю так, чтобы было по-моему. Туан не имеет никакого права мучить Дамиана или меня. Мы ничего ему не сделали, и раз это его не останавливает, я тоже буду играть грязно. На войне как на войне.

С этой мыслью я достаю вытащенный из корзины, которую дала мне напоследок мама, медальон с щепоткой розовой пыльцы. Этого как раз хватит, чтобы заставить десятерых блаженно хихикать. Сработает и на Туане, не может не сработать — когда он попытается помешать мне вернуть Томми Изабелле. А вот на меня пыльца теперь подействовать не должна, я же фея. В крайнем случае, уверена, даже под пыльцой Изабелла не забудет о сыне и спрячет его где-нибудь. И пусть больше мне такого, хм, страшного оружия не раздобыть… Сделаю хоть одно доброе дело, хотя бы сейчас — а потом подумаю, как помочь Дамиану.

От этих мыслей на душе становится тепло. Я улыбаюсь, и Томми удивленно оставляет в покое морковку и смотрит на меня черными бусинами глаз. А потом обнюхивает манишку — на нее, кружась в воздухе, ложится золотая пыльца. А за окном, прорезав тучи, прямо на неугомонных мальчишек падает солнечный луч. И в его столбе кружатся, вальсируют, сверкая каплями дождя, как алмазами, роза и фиалка…

— Ты уже оделась?

Туан стоит на пороге спальни, держась одной рукой за дверь, и выспавшимся нисколько не выглядит. Зато принарядился: на нем черный с серебром костюм, похожий на тот, в котором в театр ездил Дамиан, только цепь на груди, крепящая накидку серебристого меха, напоминает золотой венок из роз. Почему-то это не смотрится ни вычурно, ни смешно.

А вот я рядом с ним в своем домашнем платье, больше похожем на махровый халат до пола, буду смотреться точно весело. Но я огрызаюсь:

— А что, не видишь? Как тебе мой наряд, милый спутник? Нравится?

— Безвкусно даже для тебя, — бросает Туан, выходя на середину комнаты. Томми тут же бросает морковку и кидается мне на руки. — Отпусти этого проклятого кролика и иди одевайся, раз хочешь ехать. — Туан, морщась, смотрит в окно. — Какая паршивая погода…

— А ты наколдуй солнышко. Или что — не можешь?

Туан с презрением смотрит на меня, потом кивает на дверь спальни:

— Тебе помочь выбрать платье или сама справишься?

— Помоги, — сладко улыбаюсь я. — Боюсь, не смогу одеться достойно вас, мой милый спутник. Вы, кстати, так вежливы…

— Виола, твои словесные уколы не больнее комариных, — отмахивается Туан. — Идем.

Платье он выбирает наугад. А я специально распахиваю перед ним дверь моей гардеробной, чтобы впечатлился размером и испугался разнообразия. Туану плевать. Он заходит, не глядя что-то выбирает, бросает мне, приказывает: «Надевай». Точно так же выбранными для меня оказываются туфли и накидка с капюшоном. Как заводная игрушка, я напяливаю все это на себя, путаясь в крючках и завязочках, но здесь Туан и не думает помогать. Зато его занимает медальон с пыльцой.

— Что это? Раньше его на тебе не было.

— Ничего, — как можно небрежней бросаю я. — Подарок. Хочешь посмотреть? — и быстро дергаю застежку.

— Уволь. — Туан отворачивается, а я тихонько вздыхаю. Пронесло.

В итоге я оказываюсь одета в темно-синее глухое платье, упаковавшее меня как футляр, в нем и двигаться-то сложно. Сверху на это безобразие накинута меховая накидка из чьего-то черного меха. Украшения мне не полагаются. «Зачем фее украшения?» — удивляется Туан. «У тебя совсем нет вкуса?»

Бьет шесть часов. Я сажаю Томми в маленькую корзинку, которую приносит услужливая горничная, закрываю вязаной шерстяной салфеткой и под руку с Туаном покидаю покои.

— Улыбайся! — шипит Туан. — Тебе что, все нужно приказывать?

— Боже мой, как же ты меня достал, — против воли улыбаясь, вздыхаю я.

— Веди ты себя нормально, нам обоим было бы проще, — огрызается Туан.

Я жду минут пять, молчу, успокаиваюсь — мы как раз спускаемся во двор.

— Ты же не позволишь мне отдать Томми Изабелле?

— Именно, — холодно бросает Туан. — Не понимаю, зачем мы вообще едем? Тебе больше заняться нечем, фея? Съездила бы лучше к Дамиану, мы бы тогда быстрее закончили…

Угу, я бы рассказала ему, как люблю своего кукловода, и нам обоим точно стало бы легче. Дурдом.

Карета действительно дожидается: слуга предупредительно протягивает мне руку, чтобы не споткнулась на откидной ступеньке, но Туан опережает его, сам хватает меня за руку и буквально заталкивает внутрь.

Я не ударяюсь об обитую бархатом стенку лишь по одной причине: меня подхватывает, а потом и усаживает на диванчик рядом с собой Ромион.

— Ваше Величество?! — изумленно восклицает Туан, забираясь внутрь. — Вы… тоже едете?

Ромион усмехается, обнимая меня.

— Что, не ждали?

Я тихо смеюсь и беззвучно шепчу: «Спасибо». Вслух не получается — Туан не позволяет.

Карета трогается с места.

— А Ви говорила, что вы не любите театр, — невинно замечает Туан, глядя на короля Сиерны.

— Ненавижу, — кивает Ромион. — И мачеху тоже, которая в этом театре обосновалась. Но видишь ли, любезный мальчик, я хочу побыть в твоем приятном обществе еще какое-то время. Считай, ты и меня очаровал, — и улыбается во все тридцать два зуба.

Туан подается назад — наверное, от неожиданности.

— Вы…

— Предпочитаю ни в чем себе не отказывать, — улыбается Ромион. — Дорогая Виола, ты поделишься своим спутником, если я попрошу?

— Да ты что?! — вполне искренно восклицаю я.

— А если я очень попрошу? — настаивает король.

— Да не…

— А если взамен расскажу и покажу тайную лабораторию моего брата?

Я не успеваю ответить — Туан быстро, даже, кажется, привстав, отзывается:

— Да! Принцесса, я сделаю для вас все, что угодно, развлечь вашего друга будет для меня честью!

Воцаряется тяжелая тишина.

Туан садится и с плохо скрываемой жадностью смотрит на Ромиона. Тайная лаборатория Дамиана… Значит, все-таки не все он о нас знает, как похвалялся…

— Выходит, тебе нужен Дамиан, — уже нормальным, не сладким голосом спокойно говорит Ромион. — Прокололся, мальчик. И зачем же тебе мой брат с его лабораторией?

Туан бросает на меня быстрый взгляд, и я тут же начинаю:

— Ромион, немедленно…

Ромион в ответ щелкает пальцами, и мой рот сам собой закрывается. Очень мило. Хоть бы кто-нибудь спросил у меня разрешения для разнообразия, а?!

— Итак, мой очаровательный охотник на демонологов. Зачем тебе мой брат?

— Я… Ваше Величество… — Туан забивается еще дальше в тень, а я про себя ликую. Ага, а Ромион-то умнее тебя!

— Да ты не стесняйся, не стесняйся. Я же понимаю, ты наверняка заколдовал Виолу так, чтобы я не мог тронуть тебя, не навредив ей. Значит, тебя я не трону. Есть же и другие способы, верно?

— Ваше Величество, но я правда не понимаю! Сначала вы делаете странные намеки, потом обвиняете меня невесть в чем! Что я сделал?! Госпожа! Ах… Отпустите госпожу!

Карета останавливается, и Ромион, улыбаясь, похлопывает меня по плечу. Давление на губы, язык и нижнюю челюсть исчезает.

— Ну хорошо, хорошо. Хватит пока. После продолжим, о, мой скользкий друг.

— Ви! Ты в порядке?! — тут же кидается ко мне Туан.

Ромион, фыркнув, открывает дверцу, не дожидаясь, когда это сделает слуга, и выходит.

— Отвяжись! — шиплю я Туану. Тот, не слушая, на руках выносит меня наружу.

— Улыбайся, дура!

— Да чтоб ты провалился, мерзавец! — улыбаясь, шепчу я. — И пожалуйста, прямо сейчас!

Ромион тоже улыбается — сама доброжелательность и приветливость. Он оставляет стражников мокнуть под дождем и, обласкав улыбкой обалдевшего сторожа, открывшего нам ворота, подмигивает слугам-мальчишкам (один из них прошлый раз провожал нас с Дамианом к Изабелле). И идет к закрытой двери здания за сценой. С такой уверенностью идет, что кажется, будто растет с каждым шагом, и дверь перед ним распахивается сама собой. Ромион и ее одаривает благосклонной улыбкой и, горделиво вскинув голову — как будто на голове у него сияет корона, а сам он шагает по красной дорожке, осыпаемый лепестками роз на своей коронации, — вступает в темный холл.

— Вот это король, — тихо говорит Туан, толкая меня следом.

— Ты же, кажется, хочешь отобрать у него королевство, — небрежно бросаю я.

— Это дело принципа, Виола. И оно не отменяет того, что король он хороший. Но да, его королевство будет принадлежать его брату, а через него — мне.

— Так править хочешь?

— Нет, отомстить.

— Ты сумасшедший.

— Как скажешь, — равнодушно отвечает Туан и рывком вталкивает меня в темный холл.

Тут так же тихо, как и прошлый раз — Ромион, замерев посреди холла, слушает тишину, потом поворачивается ко мне и говорит:

— Вот и во дворце раньше так же было.

И тут же, громко:

— Матушка! Я приехал!

Я усмехаюсь, Туан удивленно смотрит на нас, а холл потихоньку начинает заполняться слугами — они, как тени, жмутся к стенам и тихо кланяются, стараясь не шуметь.

— Матушка-а-а-а! — кричит довольный Ромион. — Что же ты не выйдешь ко мне?

— Госпожа в репетиционном зале, — шепчет кто-то из слуг, не разгибаясь. — Ваше Величество, позвольте, я провожу…

— Вот еще, сама спустится, — бросает Ромион. — Матушка!

— А может, мы в кабинете пока подождем? — осторожно предлагаю я. — Он на третьем этаже, я помню. Ромион?

— Виола, не мешай. Матушка! Любимая! Где ты?!

— Здесь, — отзывается холодный голос с лестницы, скрывающейся в сумерках где-то в глубине холла. — Ну здравствуй, пасынок.

Лицо на мгновение предает Ромиона: на нем отражаются ненависть и страх, которые никто не видит, кроме меня и Туана — к слугам и мачехе король стоит спиной. Но уже через мгновение Ромион, радостно улыбаясь, оборачивается и бросается к лестнице:

— Матушка! Я так скучал!

— Какое убожество, — ледяным голосом отзывается королева. — Даже эти идиоты-актеры, — она кивает куда-то себе за спину, в темноту, — играют лучше.

— Так я ведь от души, матушка, — яростно улыбается Ромион и, взбежав по ступенькам, пытается поймать ручку Изабеллы. Бывшая королева убирает ее сначала за спину, потом поднимает, а после, размахнувшись, бьет Ромиона по щеке.

— Уймись!

Ромион, держась за щеку, поднимает на нее взгляд… И я побыстрее встреваю:

— Ваше Величество, мы можем поговорить наедине? Я тут…

— Я уже давно не королева, по твоей милости, девочка, — бросает Изабелла. — И я надеюсь, ты оторвала меня от работы по стоящему поводу, а не из праздного желания посмеяться над изгнанницей.

Ромион громко фыркает, а я подхожу к лестнице, и Туан следом. Ничего говорить больше не нужно — взгляд Изабеллы падает на Туана, бывшая королева бледнеет и разом теряет всю свою пафосную холодность.

— Пройдемте в мой кабинет.

— Я же говорила — сразу надо было, — ворчу я, поравнявшись с Ромионом. — Ты в порядке?

Тот бросает на меня косой взгляд и улыбается мачехе:

— Тяжелая у вас рука. Актеров тоже бьете?

— А что, кто-то жалуется? — величественно интересуется Изабелла, старательно больше не замечая ни меня, ни Туана.

Королевская стать и то особое величие, которое есть в Ромионе, никуда и в Изабелле не делись. Красота, конечно, страшная сила, но, как говорила Роз, куда важнее то, как себя подать. Изабелла одним взглядом может заставить упасть перед ней на колени и от души целовать ее изящную ручку в черной шелковой перчатке. И испытывать при этом благоговение. Даже мне в присутствии бывшей королевы до сих пор не по себе. А каково Ромиону — он три с лишним года ее боялся. И как Туан умудрился ее подчинить?

Боже мой, он справился с Изабеллой, а я еще надеюсь его победить? Я и вполовину не такая сильная, могущественная и опытная, как бывшая королева Сиерны. На что я рассчитываю?..

— Да кто же на вас пожалуется? — усмехается Ромион.

— Глупцов хватает, — отзывается королева, и разговор замирает до самого кабинета.

Здесь Изабелла садится в кресло у зеркала — свой нынешний трон, — сцепляет руки в «замок» и смотрит поверх них на Ромиона.

— Наслаждаешься, пасынок? Как тебе, нравится быть королем?

Ромион с улыбкой кивает — и садится в кресло у столика с корзиной яблок. Туан подводит меня к дивану, нажимает рукой на плечо — я падаю, а сам Туан садится следом, обнимая меня.

— Отвали, — шепчу я.

— Тише, — шепчет он.

— Матушка, я слышал, вы сделали Виоле предсказание, — говорит тем временем Ромион.

Изабелла кивает и внимательно смотрит на меня:

— Вижу, что оно сбылось.

— Вот как? — Ромион бросает быстрый взгляд на Туана. — А мне что-нибудь предскажете?

— Нет.

— Отчего же?

— Ромион, зачем ты приехал? — вместо ответа спрашивает Изабелла.

— За компанию с Виолой, — пожимает плечами Ромион. — Мы же теперь друзья, как я могу оставить ее одну со странным молодым человеком, который питает такой интерес к моему брату?.. А вот зачем приехала Виола, мне и самому невдомек. Виола?

Я ставлю на колени корзинку с Томми и осторожно вытаскиваю кролика. Тот какой-то вялый — не дай бог объелся морковки! — висит у меня в руках, и Изабелла смертельно бледнеет. Но даже не делает попытки подойти. А я замираю, как марионетка.

Ромион недоуменно смотрит на нас.

— Почему у меня такое чувство, что я один здесь не знаю чего-то важного? Виола? Что это за кролик? Матушка, тебе только его не хватает для твоей великолепной новой шубы? Ты бы сказала, я бы тебе прислал что-то из твоих старых нарядов, например, медвежью шкуру… Виола?

Я начинаю светиться. Золотом. От, полагаю, острого желания прибить Туана прямо сейчас — это, черт возьми, несправедливо! Он дал мне приехать к Изабелле, чтобы я показала ей Томми, а потом мы просто уехали?! Да это просто пытка какая-то!

— Дамы… и этот… — Ромион даже не смотрит на Туана, — что происходит?

— Моя принцесса, — вскакивает Туан, — вам плохо?

Щас тебе станет плохо! Но это я только думаю. Руки сами убирают вялого Томми обратно в корзинку… А в голове бьется: «Пусти, немедленно пусти, отпусти меня! Ты опустишь!» Так, что аж перед глазами краснеет.

Я взрываюсь золотой пыльцой. Туан отшатывается, изумленно стряхивает ее с себя и вдруг поворачивается к Ромиону:

— Ваше Величество! Помогите, моей госпоже плохо!

— Я вижу, — с интересом экспериментатора отзывается Ромион.

Туан изумленно смотрит на него, потом подхватывает меня под руку.

— Идем, милая, идем, во дворце тебе станет легче. Зачем только ты захотела поехать!

Ромион, подняв брови, следит за нами. Изабелла не сводит взгляда с корзинки. А я сверкаю золотом — Туан вздрагивает — и на какую-то долю секунды чувствую, что мои руки свободны. Только руки, но мне этого достаточно.

Я бью Туана медальоном с розовой пыльцой по лбу.

Медальон раскрывается, и пыльца душистым облаком взлетает в воздух.

Ромион с Изабеллой одновременно зажимают носы — у них есть на это время, они далеко от нас.

Туан не успевает.

Я прямо-таки вижу, как он вдыхает пыльцу, как сверкают алым его глаза, как почему-то начинает плыть его смазливое лицо, а под ним бьется что-то, больше всего похожее на языки пламени.

— Что ты наделала?! — вскрикивает он и падает на колени.

Ха. Обычно после пыльцы совсем не такой эффект… Кстати, ни щекотки, ни покалывания в кончиках пальцев, ни желания станцевать на столе я не чувствую — значит, все-таки на меня больше не действует. Жаль, честно говоря, мне нравилась эта гадость — никакого привыкания, а пробирает хлеще папиного виски.

Но лучше подумаю об этом после — а то что-то странное происходит. Для начала — я вся горю, как будто меня облили керосином, а потом подожгли. Ощущение не из приятных. Зато теперь могу свободно двигаться — хоть и взрываясь каждую секунду золотой пыльцой.

Потому я подныриваю под руку Ромиона, который подбегает и пытается вытолкать меня за дверь, бросаюсь к Изабелле и сую ей корзинку с Томми. А потом — подвеску браслета, пропуск к крестной. Туан же говорил, она может расколдовать Томми.

И только потом, цепляясь за Ромиона, бегу прочь из кабинета.

— Виола! — раздается мне вслед нечеловеческий рев, но я не оглядываюсь. Сколько пыльца обычно действует? Свежая — сутки. Если представить, что Туан как-то подстраховался (хотя полностью подстраховаться тут не получится — противоядий и нейтрализатора от розовой пыльцы нет), то, наверное, двенадцать часов. Мне хватит.

Ромион успевает довести меня до кареты и оседает у нее прямо на плиты двора.

— Молодец, — выдыхает он и начинает блаженно улыбаться, хихикая. Тут же кто-то из стражников, не дожидаясь приказа, подхватывает его на руки и заносит в карету. Потом пытается сделать то же со мной, но я вырываюсь и кричу:

— Ромион! Мне к Дамиану надо! Пожалуйста!

Из последних сил и остатков разума Ромион отдает приказ, и один из гвардейцев подсаживает меня к себе в седло.

— Быстрее! — умоляю я.

Карета трогается с места, и мы тоже скачем — быстрее, гвардеец пускает коня в галоп (что вообще-то запрещено правилами местного дорожного движения).

А вслед нам раздается оглушительный рев, от которого вибрируют плиты двора и весь театр, кажется, содрогается. У меня звенит в ушах, но я цепляюсь за куртку гвардейца.

— Быстрее! Да быстрее же! — Пока я еще не пляшу под дудку кукловода. Другого шанса ведь не будет!

Дождь стегает меня по лицу, и я пытаюсь спрятаться от него, заслониться спиной гвардейца и все прошу:

— Быстрее, быстрее!

Промокшая отяжелевшая накидка давит на плечи — я дергаю завязки, и она шлепается в лужу — прямо перед девочкой-нищенкой, прямо на ее пустую чашку. Девочка, открыв рот, смотрит на сверкающие в свете ближайшего фонаря золотые звенья завязок, на мокрый серебристый мех… Смотрит, не решаясь коснуться.

Гвардеец дергает поводья, конь хрипит, а я истошно кричу:

— Не останавливайтесь! Пожалуйста, только не останавливайтесь!

Надеюсь, девочка догадается продать накидку подороже.

— Быстрее, еще быстрее! — умоляю я, мотаясь, подпрыгивая и кое-как держась за куртку всадника. — Прошу вас, быстрее!

— Загоним коня, госпожа, — огрызается гвардеец. — Пойдете пешком.

Я умолкаю, но сердце все равно бьется как сумасшедшее и екает при каждом резком звуке. Мне все кажется, что за мной летит, ищет меня нечто страшное, огромное и очень опасное. Но пока это только ветер ревет в ушах да стонут деревья — мы уже проезжаем школьную рощу.

Гвардеец знает дорогу — какое счастье! Мне остается только зажмуриться да трястись от страха и холода. Ну, еще молиться, и я истово шепчу: «Все будет хорошо, все будет хорошо!» Мне страшно до чертиков, и я даже не понимаю почему. Какое мне дело — я вообще живу в другом мире! Ну, превратится Дамиан во Властелина, ну, победит Туан, ну…

Все это только слова, но душа уходит в пятки, стоит только о них подумать. Мне не все равно, нет, мне не все равно!

Пусть, пожалуйста, пусть все будет хорошо!

— Мне ждать вас, госпожа? — спрашивает гвардеец, когда мы останавливаемся у крыльца мужского общежития и он помогает мне спешиться. Окна уютно светятся, намекая, что внутри тепло и сухо. Мне хочется кричать, чтобы впустили — не к Дамиану, так хотя бы погреться, но получается только тихий шепот:

— Нет, благодарю.

Даже зубы стучат громче.

Дверь заперта — я колочу кулаками, но все равно получается тихо, будто мышка скребется за панелью. Я все колочу и колочу и вздрагиваю, когда гулкий громкий звук сотрясает дверь: это гвардеец поднялся на крыльцо и качнул то, что я сначала приняла за дверную ручку — дугообразную, скользкую и очень тяжелую. Наверное, это и есть дверной молоточек?..

Дверь наконец открывается — но на пороге стоит фей. Он видит меня, распахивает изумленно глаза, всплескивает всеми своими руками и разражается возмущенным визгом.

Я пытаюсь пролезть между ним и косяком, но ничего не выходит.

— Пусти!

Фей не слышит.

Зато он быстро замолкает, когда его шею колет кончик меча.

Ахнув, я оглядываюсь.

— Приказ Его Величества, — веско бросает гвардеец, убирая меч в ножны. — Велено пропустить.

Фей молча отодвигается, давая мне пройти.

Нужную комнату я нахожу только чудом — в таком, как я сейчас, виде и состоянии мне только стучаться во все встречные двери!..

Зато в эту, нужную, одну-единственную нужную я молочу кулаками со всей силы. С меня на пол стекает вода, с челки капает прямо на глаза, а оттого все вокруг периодически плывет и заволакивается туманом. Я вытираю лицо рукой и стучу, стучу снова.

Из-за угла коридора за мной со странным выражением на лице наблюдает фей.

Соседняя дверь приоткрывается, оттуда высовывается вихрастая рыжая голова и тут же исчезает под шепот: «А ну не смей, это не наше дело!»

А я все стучу. Всхлипываю, дрожу и стучу.

Дверь подается совершенно неожиданно — я содрогаюсь, по инерции поднимаю руку и успеваю отшатнуться.

На пороге возникает Дамиан, в привычно черной рубашке и таких же брюках, идеально чистых и аккуратных. Золотистые волосы у него тоже аккуратно расчесаны и убраны в короткий пышный хвостик. Несмотря на поздний час, Дамиан выглядит великолепно. Аккуратно. И эта вот аккуратность почему-то пугает меня сейчас до крика.

— Что? — мрачно интересуется Дамиан. Потом поднимает голову, встречается со мной взглядом. Кажется, с трудом узнает и тоже отшатывается.

— В-виола? Что случилось? Кто?!

Я врываюсь в комнату мимо него… И с изумлением замираю.

Чисто. Удивительно, ненормально (для Дамиана) чисто. Кто-то даже соскреб с пола все кровавые пятна и счистил-стер магические схемы. И вместо живой шкуры чудовища над кроватью висит лесной пейзаж, обычный, без надгробий и демонов лесной пейзаж. А над ним горит веселенький ночник в виде синей птицы с лампой (то есть хрустальным светящимся шаром) в клюве.

Комната изменилась настолько, что меня невольно посещает мысль: а туда ли я попала?

— Вы промокли, принцесса. — Дамиан закрывает дверь и снимает с кровати зеленый пушистый плед. — Возьмите.

«Принцесса». «Вы». Дуется. Ну, конечно, дуется, после всего, что я ему из-за Туана наговорила. И не только из-за Туана…

Дрожащими руками я кутаюсь в плед, а Дамиан, стоя поодаль, в тени, внимательно смотрит на меня.

— Госпожа, зачем вы приехали?

Я вдыхаю. Смотрю на него. Ловлю абсолютно равнодушный взгляд… на совершенно спокойном лице… Выдыхаю.

И заливаюсь слезами.

Это настолько неожиданно даже для меня, что первое время в голове бьется: «Виола, ты чего?» Но слезы текут, не останавливаются, я дрожу, комкаю в руках несчастный плед, отворачиваюсь к окну, за которым так же тоскливо рыдает дождь…

Короче, все плохо.

— Виола? — Теплые руки обнимают меня, чуткие пальцы смахивают слезы со щек. — Виола, что ты, что случилось?

Всхлипнув, я оборачиваюсь, заглядываю ему в глаза. Дамиан пытается улыбнуться.

— Ну что ты?

Я хватаюсь за его плечи, держусь изо всех сил и начинаю совершенно безобразно, громко, в голос рыдать.

Всегда со мной так — редко плачу, но если уж начала, то не остановиться… Стыдно-то как!

— Ну тише, тише. — Дамиан аккуратно подводит меня к кровати и усаживает, сам садясь рядом. — Виола, да что случилось? Ты поссорилась со своим… спутником? Он тебя обидел?

— Да! Он! Он меня… меня…

Дамиан невесомо держит мою руку и смотрит, улыбаясь. Больная, ломкая улыбка.

— Что он?..

— Он меня заколдова-а-ал!

— Что? — выдыхает Дамиан. — Виола, но на тебе нет…

— Да! Ты не видишь! Никто не видит! А я — я говорю то, что он хочет, я делаю то, что он хочет! А он — он хочет захватить мир! С помощью тебя! Он говорит, что ты сердце себе вырве-е-ешь! А-а-а-а!

— Виола, это какой-то… — Дамиан вдруг замирает и, секунду подумав, тянется к шкафчику над кроватью. — Выпей-ка это.

— Это с-с-сыворотка п-правды? Т-ты мне не в-в-веришь?!

— Нет, это успокоительное. Виола, извини, но ты говоришь чепуху. Отборную, качественную чепуху. Ты не могла придумать повод получше, чтобы прийти ко мне?

— А-а-а-а! Да поверь же мне! — Я выбиваю флакон у опешившего Дамиана из рук. — Да послушай же! Меня действительно напоили каким-то там зельем, мама и бабушка, я феей быть не хотела! Я хотела сюда! Извиниться! Дамиан! Я, наверное, тебя люблю!

— Наверное? — тихо переспрашивает Дамиан. Я, еще вздрагивая от слез, молча смотрю на него, и он продолжает: — Потому что я люблю тебя по-настоящему.

По-настоящему. Ага. Нежный, ранимый, чтоб его, демонолог. Только и умеет, что жалеть себя и называть меня несерьезной, только и… У-у-ух!

— Дамиан. Послушай. Меня. Пожалуйста. Внимательно. И ради бога, молчи! В общем, меня напоили каким-то зельем, у меня в голове помутилось, я выбрала этого мерзавца Туана, я к нему… Неважно! А потом он меня чем-то напоил и сказал, что я теперь ему подчиняюсь, потому что он на всех обижен и хочет поработить мир! И он заколдовал вашего брата, Томми, превратил в кролика! Шантажировал им Изабеллу! И еще он слал нам с тобой страшные сны! Он твердил тебе, что я тебя не люблю, что я с тобой из жалости, — он мне сам так говорил! А это неправда! Дамиан, мне удалось от него сбежать, и пока он меня не контролирует, но это только пока, потому что потом… потом… Я прошу тебя: помоги!

— И что я должен сделать? — спокойно интересуется Дамиан, чем совершенно сбивает меня с толку.

— Ну не знаю! Быть мужчиной! Сними с меня этот чертов волшебный «ошейник»! Убей Туана! Сделай что-нибудь!

Дамиан улыбается:

— Принцесса, вам хочется развлечься? Желаете дуэли? Чтобы за ваше сердце дрались? Огласки хотите? — И, резко перестав улыбаться, выплевывает: — Обойдешься.

— Дамиан, да ты что?! Я же говорю: ненормальный злодей хочет захватить ваш мир! Тебя что, не поражает масштаб проблемы? Помоги мне!

— Ваше Высочество, — Дамиан встает, — в следующий раз, когда поедете к следующему любовнику, репетируйте речь заранее. Очень путано выходит, и сразу даже непонятно, что вам нужно.

— Дамиан! Да ты!..

— А сейчас извольте оставить меня одного.

— Ты!.. Ты меня выгоняешь?!

Дамиан вежливо улыбается:

— Если хотите, можно и так это назвать. Вон из моей комнаты. И больше не возвращайтесь. Я вас видеть не хочу. Совсем. Никогда. Вы понимаете?

— Но… Дамиан…

— Ваше Высочество, если вы сейчас не уйдете сами, я вынесу вас в коридор и запру дверь перед вашим носом. Представьте, как это будет унизительно. Пожалуйста, прекратите этот спектакль и уходите.

А у меня действительно в голове не укладывается, что Дамиан меня… совсем… прогонит? Просто возьмет и прогонит? Вот так просто? Но… но это же Дамиан… Он же всегда… мне поможет… Я так думала… Я уверена была! А он…

Дамиан ловит мой ошеломленный взгляд и вздыхает:

— Хорошо.

И идет ко мне.

В голове молнией проносится: сейчас правда возьмет в охапку, вынесет и запрет дверь. А потом колоти — не колоти…

И еще: «Да это же тебе, дурак, тоже помощь нужна! Ты Властелином станешь, не я! Ты себе сердце… Что ты строишь из себя, черт тебя возьми?!»

И последнее, паническое: все! Сейчас… и все! Он захлопнет за мной дверь — и все! Совсем все! Абсолютно! Он больше на меня не посмотрит, не улыбнется, не…

И это меня настолько пугает, что я совершенно перестаю себя контролировать. Проще говоря, с катушек слетаю по полной.

В такие моменты узнаешь себя с другой стороны… Я бросаюсь Дамиану в ноги. Чуть и его не сшибаю на пол: Дамиан хватается за стену, я — за его рубашку, поднимаю зареванное лицо, ловлю взгляд и очень серьезно, громко и четко говорю:

— Помоги. Пожалуйста!

Дамиан моргает, и лицо у него делается такое забавно-ошеломленное, что, наблюдай я со стороны, смеялась бы. Он смотрит на меня так, будто я тот самый высший демон, невидаль местная, явился к нему с просьбой — и он просто не может в это поверить. Просто никак. Невозможно.

А я стискиваю ткань его рубашки — скользкий черный шелк. Смотрю на него и с ужасом осознаю, что да, я стою на коленях. Перед парнем стою на коленях. Я.

Лицо горит, точно меня ударили. Слезы высыхают моментально, а вот нос забит — я всхлипываю, пытаясь вздохнуть, и дрожу…

Боже мой, заплаканная, сломленная, я на коленях перед парнем. Скажу Роз — не поверит. Да… да что же это я…

Дамиан снова моргает, наклоняется и торопливо поднимает меня.

— Виола, ты сошла с ума.

— К-кажется, д-да… — Дамиан так же ошеломленно смотрит на меня, и я продолжаю: — А т-ты м-мне не в-веришь!..

— Ты бы себя со стороны слышала! — слабо улыбается он. — Тебе и целитель не поверит. Ну-ну, тише, Виола, тише. Я понял, сама себе ты веришь. Сядь.

Меня уже даже не трясет, а колотит, и Дамиан быстро сует мне в руку кружку теплого молока. Кажется… да нет, уверена — она появилась из воздуха.

Дамиан внимательно смотрит на меня, хмурится и смотрит.

— Ты меня теперь выгонишь? — шепчу я, допивая молоко.

— В таком состоянии? Конечно, нет. Виола, на тебе нет заклинаний. Ты… уверена?..

Я снова начинаю плакать, и Дамиан быстро берет меня за руки. И начинает нести какую-то успокоительную чушь: все хорошо, это пройдет, все будет хорошо…

— Ну ладно, — чуть успокоившись, говорю я. — Никто не чувствует, что меня заколдовали. Ладно. Но что мне делать? Дамиан, он серьезно настроился покорить мир! С твоей помощью. Ты опять мне не веришь? Я правду говорю!

— Я верю, что ты в это веришь. — Дамиан отпускает мои руки и отодвигается. — Утром я отведу тебя к целителям.

Класс — я перед ним на коленях стояла, а он меня — в психушку.

— Виола, ляг, тебе нужен отдых…

Кажется, меня и правда записали в заправские сумасшедшие.

— Дамиан, почему тут так прибрано?

— Что? А… — Дамиан оглядывается, словно видит свою комнату впервые. — Я… думал… Ты же говорила… — Он знакомо дергает щекой, и я против воли улыбаюсь.

— Ты думал, что я приду?

Дамиан отворачивается и зло отвечает:

— Да, я дурак. Ну, смейся.

— Но я же пришла.

— Пришла!..

— Дамиан, давай… давай вернем все как было? Прости меня. Я сама придумаю, как избавиться от этого… Туана. Ромион мне поможет, он догадывается, что со мной что-то не так. Давай… А?

Дамиан смеется в ответ:

— Виола, ты правда не понимаешь? Ты фея, я внебрачный сын короля. Мы не можем быть вместе, если только я не приду в твои Сады и не попрошу выбрать меня тебе в спутники. И даже если представить, что твои родные одобрят демонолога, ты бросишь меня, как только родишь дочь. Как всегда феи поступают со своими спутниками. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я все просчитал: как бы жизнь ни сложилась, мы не будем вместе.

— Дамиан, ты не прав! Я никогда так не поступлю! Я люблю тебя!

— Ты забыла добавить «кажется», — улыбается он. — Нет, Виола. Со мной нельзя так. Я не хочу быть твоей игрушкой. Нет.

Я хватаю его за руки — до того, как он успевает отодвинуться и встать. Держу. Останавливаю.

— А кем? Кем ты хочешь быть?

Он долго смотрит сначала мне в глаза, потом — на наши сцепленные руки.

— Твоим супругом, Виола. Мужем. Я хочу, чтобы ты любила меня так же, как я люблю тебя. Только меня. Я твой, а ты моя — и никак иначе. Но я еще не настолько спятил, чтобы просить этого у феи.

От неожиданности я отпускаю его руки.

— Ты… ты делаешь мне предложение? Я правильно тебя поняла? Ты хочешь?..

— Я не… — Он останавливается и вдруг усмехается. — А впрочем!.. — И поворачивается ко мне. — Да, Виола, ты правильно поняла. Будь моей женой.

Он не становится на колени, в его руке не блестит кольцо — он просто улыбается, и по его улыбке я понимаю, что он уже знает ответ. Ему плохо, ему больно, но он продолжает играть.

А я вдруг думаю: «Ха! А вот возьму и соглашусь!» И уже открываю рот… А потом вспоминаю: папа… Мама в Садах… Я навсегда останусь здесь, с человеком, который вряд ли сможет обеспечить мне хорошее будущее. Плевать, что он не король, но у него же ничего нет! И сам он, конечно, крутой демонолог, но по сути… никто. Мама вычеркнет меня из списка наследников — плевать. Папа… папа останется один. И я буду навсегда привязана к этому сумасшедшему миру, к человеку, которым привыкла любоваться, как куклой, но даже не уважаю… Останусь здесь, сломаю жизнь и ему, и себе…

— Дамиан… я… я не могу!

Он улыбается:

— Ну конечно. Конечно, не можешь. Как же иначе?

Я сползаю с кровати. Мне нестерпимо хочется бежать — точно так же, как до этого я мечтала остаться.

— Дамиан, ты не понимаешь… Я же должна буду остаться здесь… Навсегда… С тобой…

— Со мной, — усмехается он. — Понимаю.

— Дамиан, я еще… Мне только шестнадцать! Ты снял с меня проклятие, и я теперь… — Я понимаю, что это очень глупо и совершенно неблагодарно звучит, но… это же правда! — Я хочу пожить свободно! Я…

— Виола, успокойся, я все понимаю.

Я отступаю к двери.

— Нет… Нет, ты… Почему ты требуешь это от меня? Какое ты имеешь право?! Ты не должен!

— Ну конечно, — улыбается Дамиан. — Я должен ждать, когда принцесса фей одарит меня своим вниманием. Как глупо было с моей стороны надеяться на большее… Виола, куда ты?

Я выскальзываю за дверь и со всех ног бегу вниз, в холл. И наружу, в дождь.

Никто меня не догоняет.

Плед остался у Дамиана, накидка — где-то тут, на улице. В промокшем насквозь платье я шагаю по лужам к дворцу, понимая, что дорогу не знаю, да и если бы знала — идти долго… Подол платья путается под ногами, туфли с каждым шагом набирают воды — я скидываю их и иду босиком. А потом избавляюсь и от платья, оставаясь в одной сорочке, все равно я уже бедная, несчастная, промокшая и продрогшая. Все плохо. Лучше уже не будет. И дело не в злодее — я, я сама не могу дать Дамиану то, что он хочет. Но почему, почему ему не нужна я, просто я, почему ему нужно, чтобы я?.. Да ладно, я же и сама хочу, чтобы он был только мой… Вот только принадлежать ему одному… Бросить ради него все… Стать его… Нет. Я не могу. Я не могу!

А я-то думала, что стоит мне поговорить с Дамианом, и все образуется. И все будет хорошо…

Дождь льет как из ведра, плачет вместе со мной — я даже перестаю его замечать. Я все вокруг перестаю замечать, тем более на улицах никого и нет. И… В общем, чуть не попадаю под карету. Точнее, под копыта ее лошадей.

— Сдурела, что ли, девчонка! — орет кучер и стегает воздух рядом со мной плетью.

Я отшатываюсь, всхлипываю и, как бедная родственница, семеню по обочине, мимо…

Проехав вперед, карета вдруг останавливается. Дверца открывается…

— Виола? Это ты?!

Да, встреть я себя в таком состоянии, тоже бы удивилась и не поверила. И вообще, я никого сейчас не хочу видеть!

Вейл спрыгивает прямо в лужу под колесами и бежит ко мне.

— Звезды, Виола! — Он срывает с себя плащ и укутывает меня в него всю, с головой. — Идем.

— Пусти! Оставь меня в покое!

— В дождь, голую, на улице? За кого ты меня принимаешь! Идем-идем…

Он очень настойчиво толкает меня к карете, а потом и внутрь. И мы едем куда-то, я рыдаю у Вейла на плече, а он молча, без вопросов, без своих обычных бахвальных шуточек прижимает меня к себе и гладит по спине.

В окно кареты рвется дождь…

Я слышу его и во сне — как-то мне удается задремать. Хотя что там — после истерики всегда накатывает усталость и хочется спать. Мне снится Дамиан, сидящий на подоконнике у открытого окна. Дождь всюду — здесь, у меня в душе; у Дамиана — я вижу, как на его протянутую ладонь падают капли. Глупое, бесполезное сравнение, но они действительно как слезы. Мои слезы, его слезы…

Почему так? Почему все не может быть хорошо?

Что мне сделать, чтобы все исправить?..

Я вздрагиваю и просыпаюсь, только когда Вейл выносит меня из кареты.

— Где мы?

— Тише, Виола. Спи.

— Где мы? — настойчивей повторяю я.

— Дома, — успокаивает Вейл. — Спи.

Сил спорить нет. Я устало закрываю глаза и снова проваливаюсь в бесконечный дождь, из которого на этот раз меня вытягивает сладкий аромат корицы.

— Виола, выпей. Ну же.

Я сижу, укутанная в одеяло, на кровати; Вейл склоняется надо мной и протягивает исходящую паром деревянную кружку:

— Пей, это лекарство. Ты заболеешь, если не выпьешь.

Я смотрю на Вейла, на кружку. Вспоминаю, как зельем напоила меня мама, как отравил меня Туан… Да ладно, куда уж хуже? И так состояние такое, что хоть помирай. Даже если это яд — и зачем Вейлу меня убивать? — то мне не страшно. А подчиняюсь я уже и так Туану. Вот будет весело, если Вейл решил напоить меня чем-то похожим! Минус на минус вроде как дает плюс…

Я пью. А потом оглядываю тонущую в сумраке комнату, особенное внимание уделяю горящему камину. Это спальня. Женская спальня, если трюмо с кучей флакончиков о чем-то говорит. Из нее — стандартно — ведут две дверцы, в купальню и гардеробную. Окно занавешено, но я и так слышу дождь… Приглушенно, сквозь треск пламени в камине. От молока с медом мне становится тепло, тепло и уютно…

Я смотрю на Вейла и задаю, наверное, самый глупый в жизни вопрос:

— А что ты тут делаешь?

Вейл вскидывает брови и улыбается. Он ничуточки не изменился с нашей последней встречи в Ниммерии и даже улыбается так же задорно. От этого мне становится еще теплее.

— Виола, дорогая, ты не поверишь, но это мой дом.

Я катаю в ладонях пустую, но еще горячую кружку.

— Верю. А что я делаю в твоем доме? Мы… мы разве не в Сиерне?

— В Сиерне. — Вейл забирает у меня кружку, а потом садится рядом. — В Сиерне, в том особняке, в котором я живу, когда приезжаю на учебу.

— А… Ну да. Спасибо. Но ты мог подбросить меня до дворца, я туда шла…

— Ты шла от дворца, Виола. И знаешь, я же еще не сказал тебе спасибо за снятое проклятие, — и подмигивает мне.

Я изумленно смотрю на него, а Вейл тихо смеется:

— Бедненькая фея, ты что… ты меня боишься?

— Нет, что ты, я просто вдруг осознала, что лежу в постели в чужом доме, и мне пришло в голову… — Я не договариваю, Вейл и так все отлично понял, смеется он теперь еще веселее.

— Виола… Я помню, что ты у нас фея-недотрога. И что у тебя безумно ревнивый жених-демонолог…

На этом месте я вздрагиваю, всхлипываю, и Вейл изумленно замолкает. Потом хмурится:

— Это из-за него ты…

— Из-за себя, — огрызаюсь я и опускаю голову.

На минуту наступает полная уютного потрескивания поленьев в камине тишина. Прерывает ее Вейл:

— Он никогда не умел обращаться с девушками. Не расстраивайся, Виола, он того не стоит.

Нет. Это я того не стою.

— Вейл, — хрипло говорю я, пытаясь сменить тему, — скажи, а есть зелья, подчиняющие чужую волю?

— Да миллион!

— И сколько они действуют?

— Зависит… Виола, послушай, они все запрещены, и этот бастард…

— Как потом найти противоядие?

Вейл хмуро смотрит на меня, потом качает головой:

— От них нет противоядий, Виола. Нужно ждать, пока зелье само прекратит действие, а потом или пить следующее, или оставаться свободным. Но поверь мне, ни один парень, даже я…

— Вейл, не надо, — тихо перебиваю я, но он слышит и замолкает.

Это клетка, и мне не выбраться. Мне никто не поможет. Я же знала… Что толку биться о прутья? Будет только больнее…

— Звезды, Виола, ну что ты… Ни один парень не стоит того, чтобы так убиваться, даже я. — Он ловит мой взгляд и снова улыбается. — Отдохни. Завтра будет лучше…

— Не будет.

— Виола… Нет, в таком состоянии я тебя одну не оставлю. Хочешь… ну хочешь, я с тобой в шахматы сыграю?

— Ты же не любишь…

— Да, но хоть тебе настроение подниму. — Он тянется к шнурку звонка. — Хочешь еще молока? Или меда? Молока с медом? Я прикажу приготовить.

— Поднимешь бедного повара с постели? — зеваю я. — Нет, спасибо. И ты можешь оставить меня одну…

— Не сейчас. Ты еще немного успокоишься — и тогда, может быть… — Он красноречиво улыбается и подмигивает. — А что, фея, ты же теперь свободна…

— Вейл!

— Ну, ты еще можешь передумать, не так ли?

Следующий час я сижу, окруженная подушками, укутанная по горло одеялом, и лишь время от времени высовываю руку — двигать фигурки. Вейл играет по-прежнему паршиво, но его это нисколько не заботит: он смеется над собой, шутит, щебечет что-то про учителя, который еще в детстве пытался научить Вейла играть в логические игры (но тоже ничего не вышло), травит школьные байки…

Я смотрю на него и начинаю понимать, почему девчонки не прочь прогуляться с ним в лунную рощу послушать соловьев. Он забавный. И добрый. Вот уж никогда бы не подумала — он же смеялся надо мной, когда я выглядела как жаба. А сейчас помогает, и если бы на его месте был Ромион, я бы решила, что дело в каком-нибудь выгодном договоре с феями или просто в желании иметь наследницу Садов в числе должников… Вейл не кажется мне таким расчетливым. Наоборот, он открыт, как книга — читай спокойно. Книга анекдотов…

— Это ты из рощи с соловьями ехал? — пытаюсь пошутить я. — Или я прервала твое свидание, м-м-м?

Вейл замирает на мгновение: мой вопрос никак не вяжется с историей о мастере Хэвишеме. Но тут же с улыбкой продолжает:

— Виола, что ты, какие соловьи, в такую погоду только сумасшедшие принцессы гуляют. Нет, мы были у нее дома. — Он мечтательно смотрит куда-то мимо меня.

— Она красивая? — Не знаю, и почему мне это интересно?

Вейл окидывает меня внимательным взглядом:

— Не как ты, Виола.

— Эй!

— Но да, она интересная. И у нее потрясающее чувство юмора.

Я хмыкаю:

— Она знает, что ты принц?

— Конечно! А почему, ты думаешь, я ей так интересен, — смеется Вейл.

— Ага, потрясающее чувство юмора.

— Виола, мы все живем в реальном мире: сейчас, когда матушка очнулась — кстати, спасибо, но тебе лучше не попадаться ей на глаза в ближайшее время: она интересуется, где же ты все эти годы шля… хм, гуляла?.. Так вот, матушка очнулась, приняла корону, и я теперь могу встречаться с кем пожелаю, когда пожелаю и сколько пожелаю. Правда, с одним условием. — Вейл делает эффектную паузу. — Меня хотят женить.

— О… — Да, этого стоило ожидать, он же принц. — И… это плохо?

— Вообще-то отвратительно: матушка уверена, что из меня выйдет никудышный король, так что невесту она собирается искать сама, такую, чтобы могла в тени трона подсказывать, как мне править. И не забрала у меня этот самый трон. То есть умную, но не гордую. А такие, если верить моему опыту, Виола, обычно жутко уродливы. Так что свадьба меня не прельщает. Зато я теперь самый завидный жених в этой части света, что дает мне массу преимуществ у охотниц за мужьями. Моя коллекция красивых любовниц пополняется с головокружительной скоростью… Ну что ты смеешься? Тебе, может, пока не понять — ты у нас странная фея. А я люблю жить весело и легко.

— Зачем ты тогда учишься? — вставляю я. — Да еще и в другой стране. Ты же принц, за тебя даже править будут. Веселись дома… нет?

Вейл смотрит на меня как на… глупышку.

— Виола, дорогая, сразу видно, что ты никогда ни за кем не пыталась ухаживать. Или хотя бы флиртовать. Для этого мозги нужны. Конечно, если бы я перешел на крестьянок… Хотя, знаешь, какие нынче крестьянки пошли умные? Все в золушки мечтают податься, просто наваждение какое-то… Так вот, образование мне не помешает, к тому же матушка настаивала. А Сиернская школа — лучшая в мире. И еще, Виола, тебе этого не понять, ты совсем недавно стала принцессой, но в нашей школе учатся все дети голубых кровей нашего мира… Ну, и всякая там чернь вроде твоего бастарда, но это так, случайно затесались. И именно здесь, милая моя Виола, образуются будущие альянсы, заключаются экономические договоры и решаются судьбы мира на ближайшие полсотни лет. Учеба учебой, а дружить надо с правильными людьми. Вот возьми Ромиона…

— А почему ты тогда не живешь в мужском общежитии? — перебиваю я. Не хочу брать Ромиона, все с ним ясно. — Там связи заводить еще легче.

— Общежитии? — удивляется Вейл. — Ты что, это же для бедных! Там ни один принц не поселится, разве что опальный — был такой случай однажды, сейчас расскажу… А так там живут те, кто не в состоянии купить особняк в столице!

— А комнату снять? — удивляюсь я. — Что? Нельзя?

— В столице? — смеется Вейл. — Только если имеешь разрешение и желание стать трактирщиком. Виола, ты совсем ничего не знаешь о мире? Где ты жила все это время — в Садах? Но тогда ты была бы раскованней…

По-моему, я засыпаю прямо над шахматной доской — понятно, Вейл решил мне так отомстить. Надеюсь, проснусь я не в хрустальном гробу?..

Это последнее, что лениво тянется в голове, прежде чем я окончательно проваливаюсь в очередной сон-видение.

В темной комнате гулял ветер: рвал занавески, швырял дождевые капли, стонал и звенел колбами и тонкими пузатыми флаконами на рабочем столе.

Спрятавшись под кровать, скелет кошки мрачно грыз браслет: серебряное крыло феи никак не поддавалось, хоть зубы у Винки и были крепче алмаза. Но браслет светился и совсем не хотел ломаться, пусть ни одного духа в его подвесках уже не осталось. Но эта золотая пыльца…

Ею в комнате было отмечено все: не владеющий магией человек мог этого не заметить, но волшебные существа — а Винки была, без сомнения, волшебным существом — видели следы пыльцы везде, где ходила, чего касалась эта мерзкая жестокая фея (которая, кстати, угрожала от Винки избавиться). Особенно много пыльцы было на кровати — хозяин весь светился ею, но почему-то не делал попытки очиститься. И все лежал, лежал, таращился в потолок и лежал. Потом на подоконнике грустно сидел, ветер впустил (Винки чуть не сдуло). Теперь лежит вот.

Винки уже и мурчала, и под руку ему подлазила, ластилась. Сама в пыльце испачкалась, а без толку.

Жаль, у Винки не было голоса сказать, что она об этой фее думает. Подумаешь, какая-то девчонка — и зачем из-за нее так переживать? Вот Алия, суккуба, у той голос был — и она сказала. Теперь сидит в другом углу комнаты, жмется к своей пентаграмме. Хозяин так на ней сорвался!.. Никогда раньше руку не поднимал, ни на младших демонов, ни даже на духов. А тут…

А все фея. Как ни явится — одни из-за нее проблемы. Жили же раньше без нее хорошо, и никто не предлагал Винки в окно выкинуть! Да кто бы хоть попытался!..

А теперь Винки забилась под кровать — на всякий случай, там-то ее не видно и заклинанием достать сложнее, прицельно-то. И грызет браслет. Весь бы его на звенья растрепать — пусть потом заносчивая девчонка поносит, покичится тем, что лучший демонолог мира (и лучший в мире хозяин, что важнее!) дарит ей такие подарки. Не ценит, не понимает — а туда же!..

— Господин? — подала голос суккуба. Она снова приняла облик феи, наверное, надеялась, что так демонолог будет держать себя в руках: если умильно смотреть да глазами хлопать, как его возлюбленная, он трижды подумает, прежде чем заклинаниями швыряться. — Вам больно, господин…

Дамиан на кровати не ответил — если вообще слышал.

Суккуба осторожно подползла ближе.

— Господин? — и еще ближе. Демонолог не отозвался, даже когда она осторожно положила ручки ему на грудь. Только отвернулся к стене. — Господин, вам здесь больно. — Руки феи несильно надавили. Там билось, ровно, мерно, то, чего ни у одного духа или демона никогда не было и быть не могло. То, что рождало магию и свет — странный свет, каким демонолог не должен светиться. То, что заставляло хозяина страдать. — Зачем оно вам, господин? — шепнула суккуба, кладя голову на локоть и глядя на демонолога снизу вверх. — Вам же из-за него плохо. Почему вы не избавитесь от него? Если вам плохо.

— Уйди, Алия, — прошептал Дамиан, не поворачиваясь.

— Не понимаю, — шепнула суккуба, отодвигаясь, выпрямляясь и чинно кладя руки на колени ладонями вверх — поза подчинения у демонов. — Я не понимаю. Если вам плохо — почему вы просто не прекратите это?

Хозяин не ответил.

Посидев так, суккуба вернулась в свой угол: пентаграмма все-таки немного грела.

Люди странные. Насколько проще духам или демонам: голод решает все. И ничего не бьется, не стучит в груди, не толкает на глупости, из-за которых потом больно… Оно вкусное, конечно, это сердце, и хорошо, что есть у людей. Но люди — добыча, а демонолог — совсем нет, сердце ему только мешает. Ведь насколько сильнее он станет, если перестанет быть человеком! А что слаще силы и как можно от нее отказываться?..

Нет, люди действительно странные.

Она не видела, как Дамиан положил руку туда, где только что лежали ручки феи-суккубы. И еле слышно прошептал: «Я хочу быть с тобой».

Ветер, застонав, швырнул с прикроватного столика засохшую фиалку — с венка феи. Дамиан снял ее, спрятал, а Виола даже не заметила. И в этот раз, когда приходила, не заметила тоже — Дамиан боялся, что она увидит и поймет, делать потом вид, что она ему безразлична, не будет никакого смысла. Но Виола не обратила внимания, хоть и рассматривала комнату: удивлялась. Но что там какой-то засохший цветок — Дамиан проследил взглядом, как ветер швыряет его по комнате и наконец уносит в окно.

«Не хочу так жить», — мелькнула поначалу безумная, а потом показавшаяся нормальной мысль — единственно нормальной среди всего хаоса, который творился в душе Дамиана. «Не хочу жить без тебя». Кажется, это была строчка из песни Роми — это он обожает петь такое девушкам, а потом срывает их поцелуи, как перезревшие фрукты. А Дамиан боялся сорвать цветок с венка Виолы…

Как же он жалок…

Виола права — зачем ей связывать с ним судьбу? Он никто. Не сумел сохранить даже ту, что полюбил больше жизни.

«Пусть все это закончится», — кажется, он прошептал это вслух. И волшебный свет, тот чистый свет, что помог ему выжить в пустыне Астрала, засиял ярче. Дамиан воспринял это как должное.

— Пожалуйста, пусть все это закончится. — Да, точно вслух. И кого он упрашивает? Лучше не будет. Никогда не будет. Он просто слишком слаб, чтобы бороться — да и зачем? Виоле все равно. Слишком слаб и слишком горд, чтобы быть одним из многих.

— Хватит. Я не хочу так больше. — Это его голос? Такой спокойный? Дамиану впору было кричать. — Пусть это закончится.

Свет стал еще ярче, в груди закололо, сердце зашлось — Дамиан улыбнулся и закрыл глаза. Может, на этот раз он останется в Астрале навсегда…

Выползшая из-под кровати Винки и поднявшая голову суккуба — обе смотрели, как между пальцев спящего демонолога мерцает все реже и реже маленькая звездочка. Длилось это недолго — мигнув последний раз, звезда поднялась в воздух, точно уносимая ветром… И исчезла.

А хозяин вздохнул — и задышал свободнее.

Винки и суккуба переглянулись.

Что-то странное только что произошло… Что-то…

Винки не могла этого понять — строго говоря, у нее не было ушей. А вот суккуба спустя некоторое время осознала, почему комната кажется ей такой непривычно тихой, хоть и ветер стонет, и звук дыхания, мерный и спокойный, слышится, как и раньше.

Сердце хозяина больше не билось.

…Мечущаяся в кошмарах Виола вскрикнула во сне и ударила правой рукой по одеялу. На безымянном пальце сверкнуло золотое кольцо с прихотливо ограненным рубином. Внутри камня пульсировал свет — словно в такт ударам сердца.

У закрытого окна, на подоконнике, вздохнул, глядя на все это, высший демон.

И почему люди такие глупые?..

Глава 7, В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ТЕМНЫЙ ВЛАСТЕЛИН

— Доброе утро, Виола. — Судя по голосу, оно не то что не доброе, а очень даже злое. Настолько, что лучше даже не вставать.

Я открываю глаза, сонно таращусь на сидящего в кресле безукоризненно опрятного, свежего Туана… И понимаю, что да, действительно лучше не вставать.

— Это опять ты!..

Туан не шевелится — так и сидит, скрестив руки на груди, — а одеяло с меня слетает в мгновение ока.

— Чтоб ты провалился, проклятый, — зеваю я, кое-как садясь на кровати и прислоняясь спиной к подушкам. — Ну чего тебе?

— Ваше Высочество, — приторно улыбается Туан, — вам пора в школу.

Я смотрю на него. На всякий случай наклоняя голову и так, и эдак. Увы, Туан не превращается в Габриэля даже при некотором умственном усилии с моей стороны.

— Это не твоя реплика.

— Прости?

— На черта мне школа? — Я тоже скрещиваю руки на груди. Фиг вам, никуда я не пойду. Чтобы дать лишний повод этому кукловоду-любителю дергать меня за ниточки?.. Не-а!

Безымянному пальцу на правой руке что-то мешает, я удивленно опускаю взгляд… Ха. Это еще что такое? Нет, красивое, конечно… м-м-м… колечко… Но что-то мне не нравится этот пульсирующий камешек. А ну как Туан запихнул туда детонатор?

Кольцо не снимается. Я тяну его, трясу рукой, тяну снова. Все равно не снимается.

— Виола, что это? — говорит вдруг Туан и тянется ко мне — Позволь…

— А то ты не знаешь! — пыхтя, отзываюсь я. — Оно не снимается! Что это… за… дрянь?! Туан, пожалуйста, скажи, что это не бомба!

Туан ловит мою руку, минуту внимательно разглядывает кольцо и вдруг ярко, радостно улыбается:

— Ну наконец-то!

— Что «наконец-то»?

— Позволь, — и не думая отвечать, говорит Туан. И тоже принимается дергать кольцо на моем несчастном пальце. Забавно — оно по-прежнему не снимается. Минут пять спустя Туан сдается (за это время мой палец, да и вся рука, успевает померцать всеми цветами радуги), отпускает и улыбается. — Что ж, пусть так. Тебе это все равно не поможет.

— В смысле? Это вообще что?

Туан с усмешкой переводит взгляд на меня:

— А ты не видишь? Не понимаешь?

— Я понимаю, что это очередной твой трюк… Что?!

Туан смеется. Громко, заливисто и почему-то очень обидно. Долго. А потом, все еще хихикая, с трудом произносит:

— Какая же ты дурочка, фея… Впрочем, мне-то это только на руку.

— Я бы попросила не обзываться, — с достоинством отвечаю я, чтобы скрыть смятение. Что только что произошло? Почему ему это на руку? Что это, черт возьми, за кольцо? И почему не снимается? Мне не хочется таскать всю жизнь непонятно какое, непонятно чье да еще и пульсирующее кольцо на месте обручального!

Туан внимательно — и, кажется, с искренним наслаждением — рассматривает меня.

— Ну хорошо… Да просто замечательно!.. А что касается школы, Виола, то ты туда пойдешь. Потому что я хочу побывать на занятиях в лучшей школе нашего мира. Когда еще так повезет? — и широко мне улыбается.

Как же он бесит! С утра пораньше. Чем я заслужила?..

— Послушай, Туан, я вчера получила предложение руки и сердца от самого потрясающего мальчика, которого ветрчала. — Туан удивленно поднимает брови. — И отказала ему. Я прошлась по ночному городу под дождем босиком, в одной сорочке, рыдая, как дурочка. Я просыпаюсь в чужом доме, в постели, в гостях у едва знакомого мне парня. Ты можешь понять: у меня депрессия! Оставь меня в покое.

— Виола, дорогая, — улыбается Туан. Я начинаю ненавидеть его улыбку. Но почему же только начинаю? Я уже давно ее ненавижу! Как и самого Туана. — Не заставляй меня приказывать. Между прочим, — мне на колени ложится, возникнув из ниоткуда, пушистая белая шкурка. Кроличья, — низложенная королева Изабелла передает тебе привет и просит впредь быть осмотрительнее. Конечно, сына у нее больше нет…

Ну все, кое-кто доигрался.

— Туан, радость моя, даже я вижу, что это выделанная шкурка. Ты такой заправский маг, что смог снять ее с Томми и за пару минут привести в божеский вид?

— Что ты, Виола, у меня было по крайней мере два часа, пока ты спала…

Угу, а то я сказок не читала! Там черным по белому пишут, что «снял с себя шкуру и обернулся добрым молодцем». В нашем случае — ребенком. Ну, вот шкура. Значит, ребенок отдельно, к тому же я же отдала Изабелле амулет-маячок крестной. Туан просто хочет меня напугать. Не выйдет!

— …Я подумал, ты не хочешь видеть шкурку в крови, и так далее…

— Туан, заткнись.

Он и правда замолкает, правда, всего на секунду.

— Что, и даже слез не будет? А оскорблений? А угроз? Просьб?

— Да, я тебя по-человечески прошу: выйди и не показывайся мне больше на глаза, пожалуйста! Кстати, как докажешь, что это, — я машу шкуркой, — действительно принадлежит… принадлежало Томми? А не какому-нибудь другому кролику.

Туан изумленно смотрит на меня:

— Виола, любой волшебник, хоть сколько-нибудь сильный и умелый, это почувствует!

Ну, я не волшебница и даже не учусь. И ничего не чувствую.

— Проехали. Забери, — кидаю ему шкурку. — И уйди куда-нибудь… Встаю я, встаю. Уговорил.

— Тогда тебе пригодится это, — Туан кивает на корзину на полу, которую я только сейчас заметила. — Я проверил, там отличные настои и зелья — как раз чтобы привести себя в порядок. Ты ужасно выглядишь.

В ответ я только усмехаюсь. Если Туан думал меня уколоть, то это даже не комариный укус, а что-то помельче, сильно помельче. Я была жабой шестнадцать лет, и мне все, кому не лень, говорили, что я уродина. Так что… я привыкла.

— Еще я проверил, — продолжает Туан, — больше розовой пыльцы там нет. Виола, это было очень неразумно и опасно. Я мог не совладать с собой…

— Ты о чем?

Он протягивает мне руку:

— Об этом.

Я смотрю… и с удивлением замечаю, как по его пальцам, тыльной стороне ладони, запястьям пробегают… словно всполохи пламени! Красиво…

— Ух ты!

— Не трогай! — Туан отдергивает руку, но я успеваю почувствовать исходящий от нее жар. Как от огня. — Никогда не трогай меня без разрешения, поняла, фея? Ты же не хочешь, чтобы я обернулся, правда?

— Обернулся? Кем?

— Демоны и бездна, ну какая же дура! — стонет Туан и швыряет мне что-то из маминой корзины. — Приводи себя в порядок!

Я удивленно смотрю ему вслед, а потом — на дверь, захлопывающуюся за его спиной. Мог бы и не обзываться!.. Хотя какая мне разница? И как будто я должна знать, у кого из местных существ огонь живет под кожей? Может, он дух? Или демон? Должна, наверное, знать — этому здесь в школе учат… Но я же не здесь училась!.. Ладно, спрошу у Ромиона. Он точно в курсе.

Ох, черт, еще же и с Дамианом надо что-то делать! Это я понимаю уже в купальне, где с помощью горничной сумела набрать воды — наверное, девочку прислал Туан. Она милая, расторопная и говорливая. Под ее щебет я и размышляю о вчерашнем разговоре с Дамианом. Ну что ж… Может, оно и к лучшему? Мы же действительно разные и жить друг с другом до гроба со смертью в один день — это как-то… пошло, что ли? Не моя мечта.

Но мы ведь можем остаться друзьями?

Да, надо будет сегодня с Дамианом поговорить. Попросить прощения, воззвать к его разуму или, там, не знаю… Черт, я же еще и на колени перед ним падала вчера. Совсем с катушек съехала…

Ладно, то было вчера, а вчера уже прошло. И переживать из-за этого глупо. Сегодня я все исправлю. Поговорю, разумно, с доводами, Дамиан согласится, никуда не денется. Будем дружить. Так оно даже лучше.

И почему мне кажется, что я сама себя уговариваю?..

Горничной удается сделать из меня красавицу. Сногсшибательную красавицу — я снова себя в зеркале не узнаю. Это приятно, конечно, видеть такое в отражении и знать, что это ты. И что остальные это тоже видят. И завидуют. Но я словно в маскарадном костюме, который никак не снимется. Красивая куколка с большими глазками (которыми эта куколка умильно хлопает), полными губками (вытягиваю их в трубочку, получается ровно как у блондинок на селфи… кошмар какой!) и нежной кожей, которой так и хочется коснуться. А горничная все щебечет: «Ах, госпожа, какие у вас волосы!» (Она заплетает их мудреным образом в шикарную косу и украшает маленькими жемчужными и алмазными цветочками-звездочками.) «Ах, какая у вас прелестная фигурка!» (Меня упаковывают в длинное легкое платье нежно-голубого цвета, переливающееся сиреневым на солнце.) «Ах, госпожа, вы великолепны!» Да, эта «госпожа» в зеркале действительно великолепна, но никакой гордости я не чувствую. Это не настоящая я. Это маска, фальшивка. А гордиться маской?..

Туан ждет меня в соседней комнате и ничего не говорит, когда вслед за горничной я выплываю, вся из себя великолепная, благоухая фиалками и сверкая на солнце. Да, Туан молчит — и слава богу! — только берет мою руку, кладет на свой согнутый локоть и ведет вниз, в столовую, где, оказывается, нас уже ждет Вейл.

Вот он-то рассыпается в комплиментах!

— Виола, ты чудесна, восхитительна, очаровательна! Прошу, — оттолкнув Туана, он лично отодвигает мне кресло. — Как ты отдохнула? Надеюсь, тебе снились только легкие, красивые сны? Между прочим, что это за… — он бросает в сторону Туана презрительный взгляд, — мальчик крутится вокруг тебя? Неужели ты уже выбрала себе спутника?

Все в этом мире, похоже, знают о традиции фей выбирать юношу для продолжения феечьего рода. А какая разница, можно подумать, Туан дал бы мне солгать!

— Угу.

— Моя госпожа, — сладко начинает Туан, возникая рядом, — могу я…

— Не можешь, — тут же обрывает его Вейл. — Завтракай со слугами на кухне. Виола, извини, но он плебей, а в этом доме такие правила: плебеям место на кухне.

Я замираю, ожидая, когда Туан заставит меня разразиться по этому поводу тирадой, в которой будет много слов «люблю» и «не смей». Но Туан ничего такого не делает. Наоборот, он отвешивает поклон, отворачивается и молча исчезает за дверью.

Ух ты!

— Ну ты и сноб, — бросаю я, подтягивая поближе блюдо с корзинками марципановых орхидей.

— А ты не сильно расстроена, — улыбается Вейл, — что он ушел, а, Виола? Да ладно, можешь не объяснять. — Куда там! У меня язык тут же к нёбу прилипает, жуть как неприятно. А то я бы объяснила. Ох, я бы объяснила! — Серьезно, меня матушка за последнюю неделю с кем только не заставляла и завтракать, и обедать, и ужинать. Все как одна страшные — целуй, не целуй, красавицами не обернутся.

— А ты пробовал?

— А то как же!

Удивительно, но Вейл тактично не напоминает, как подобрал меня вчера на улице и как я ревела буквально на его плече. И как в шахматы мне проиграл — тоже. Зато, узнав, что я собираюсь в школу, предлагает подвезти — и меня, и Туана («Раз уж ты говоришь, что он должен учиться вместе с нами…»). А я молчу и не спрашиваю, откуда в его доме женская гостевая спальня с гардеробом и аксессуарами.

— Красивое кольцо, — замечает под конец завтрака Вейл. — Бастард расщедрился?

— Вейл, пожалуйста, можешь называть его по имени? — прошу я вместо ответа.

— Могу, — кивает Вейл. — Только не хочу.

— Но я тебя прошу…

— Только если красивая принцесса просит! — смеется принц Ниммерии. — Виола, ты слишком к нему добра.

— А вот это не твое дело! — Грубо получается, но Вейл спокойно пропускает это мимо ушей.

Над Туаном он откровенно издевается. Под девизом «мой дом — мои правила» Вейл требует, чтобы Туан вообще не попадался ему на глаза, желательно нарядился лакеем и — раз уж едет с нами в школу — сидел вместе с кучером. Причем требует так, что спорить с ним невозможно. Туан, конечно, мог бы попытаться — заставил бы меня устроить истерику, например. Но он, видимо, решает, что легче промолчать и подчиниться. А я лично палец о палец не ударяю, чтобы ему помочь. Вот еще, после вчерашнего! После Томми!

Для Вейла все это незначительный эпизод, о котором даже думать не стоит. Куда больше усилий он тратит, чтобы изящно помочь мне сесть в карету, а потом болтает всю дорогу, словно мы лучшие друзья. Только чуть позже, уже на территории школы, словно между прочим просит:

— Виола, контролируй, пожалуйста, свой флер. Или здесь скоро будет очень людно.

С трудом я вспоминаю, как «закрываться». Мама же рассказывала.

— Спасибо, — кивает Вейл минут пять спустя. Помогает мне выйти из кареты, бросает удивленный взгляд на подбежавшего Туана и, рассыпаясь в комплиментах, ведет меня к главному зданию. Туан плетется сзади.

— Ты точно не хочешь его отослать? — интересуется Вейл. — О, это, наверное, традиция, да? Спутник должен всегда быть рядом. Ну что ж…

Как ему удается одним взглядом смешивать Туана с грязью? Я в восхищении! Хочу уметь так же!

Сказать, что на нас не смотрят проходящие мимо ученики… И потом, в классе… Да, это значит не сказать ничего! На нас просто беззастенчиво глазеют, особенно когда Вейл усаживает меня за свободную парту рядом со своей, а Туана приказным тоном отправляет на «галерку». Самое забавное, Туан слушается. А я, кажется, вошла в коллекцию Вейла. Что ж, если эту цену надо заплатить, чтобы отделаться от Туана… Ну ладно, пока потерплю. Тем более Вейл просто не дает мне опомниться. Он умудряется улыбаться и мне, и остальным одноклассникам, и говорить мне комплименты, и рассказывать остальным, что провел со мной ночь… Что?!

— Но, Виола, разве не так? — искренне удивляется Вейл, а Туан за последней партой откидывается на спинку кресла и болезненно морщится.

Я оглядываю столпившихся вокруг наших парт парней, удивленно моргаю и отодвигаюсь вместе с креслом насколько возможно дальше.

— Мы играли в шахматы!

— Ну конечно, Виола, — многозначительно усмехается Вейл, переглядываясь с одноклассниками. — И ты выиграла.

— Да ты!..

Ничего я не успеваю: в класс заходит мастер Хэвишем и приказывает всем успокоиться и занять свои места. Кто-то тихо напоминает, что урок еще не начался: часы не пробили. Но мастеру до этого дела нет. Он разве что мне улыбается, желает доброго утра, с трудом отводит взгляд и начинает перекличку.

В этот момент в класс заходит Дамиан.

У меня почему-то екает сердце, кольцо на пальце ощутимо нагревается, а Вейл придвигается ближе и берет меня за руку, картинно ее целуя. Я выдергиваю руку, испуганно смотрю на Дамиана — ох, сейчас начнется!.. Но тот, даже не взглянув на меня, спокойно желает доброго утра мастеру Хэвишему, замирает на мгновение на пороге, хмурится. И, снова улыбаясь — странной, какой-то не своей улыбкой, — проходит к пустующему месту Ромиона в первом ряду.

По классу проносится недоуменный гул.

— Вы опоздали, — недовольно замечает мастер Хэвишем.

— Неужели? — улыбается Дамиан, и в унисон его словам раздается бой часов.

Мастер Хэвишем делает пометку в журнале.

— Эй, бастард, — шипит кто-то с задних парт, — ты забыл свое место?

Дамиан лениво оборачивается и, продолжая улыбаться, спокойно отвечает:

— Ну что ты, Дерек. На самом деле я его только сейчас вспомнил.

В классе наступает удивленная тишина, только мастер Хэвишем усмехается чему-то своему. И начинает наконец урок.

…Идет двадцатая минута — я слежу за часами, потому что скука смертная. Вейл переписывается записочками с девчонками, бросает бумажными шариками в парней… В общем, ведет себя как ребенок. Туан слушает. Заинтересованно. Реально слушает бубнеж Хэвишема.

И тут вызывают к доске — флэшбэк, что ли, какой-то вроде «напомните, пожалуйста, что мы проходили год назад» — какого-то принца-очкарика (ага, и такие бывают). Он вылитый Гарри Поттер в первом фильме, такой же маленький и забитый. Выходит, на ступеньках к возвышению у доски, то есть зеркала, спотыкается… Что характерно, никто ему не свистит, бумажками не бросает и вообще никак его выход не комментирует. Точно принц.

Мастер Хэвишем берет себе тайм-аут: идет за учительский стол, открывает журнал и начинает что-то писать, не слушая очкарика. А тот испуганно смотрит в зеркало, трясущейся рукой достает тихонечко шпаргалку (ему, наверное, кажется, что незаметно) и начинает по ней читать. Зеркало послушно показывает карты, чьи-то портреты, столбики дат…

Вейл случайно ловит мой удивленный взгляд и придвигается еще ближе.

— Не обращай внимания, это Кони, пятый сын короля Даниэтта. Он медленный.

— А читает вроде быстро.

— Да нет, запоминает медленно, соображает тоже медленно. И видишь, как трясется? Очень боится выступать перед публикой. Королем ему точно не быть, к тому же отец у него просто зверь… Кстати, в прямом смысле, ну, ты знаешь, — и усмехается. — Так что после каждой двойки или провинности он прикатывает сюда и устраивает маленькому Кони экзекуцию. Зрелище неприятное, поэтому заканчивай так смотреть, а то — видишь? — Хэвишем на тебя поглядывает. Заметит у Кони шпору, отправит его в карцер. Потом король-зверь примчится… Поняла?

— Угу. — Я опускаю взгляд.

— Мы давным-давно все договорились его не сдавать… — Конец фразы перебивает Дамиан:

— Мастер Хэвишем, у принца Кони шпаргалка. Мне казалось, это запрещено.

Если на последнюю реплику Дамиана в ответ стояла тишина, то сейчас это просто… напряжение и осуждение плюс тишина. Их, кажется, даже пощупать можно.

Кони у доски вздрагивает и роняет шпаргалку. Она красиво падает, подхватываемая легким ветерком из открытого окна… Прямо на стол мастеру Хэвишему.

— Виола, — шепчет Вейл, пока учитель отчитывает готового расплакаться очкарика. — Что ты вчера сделала с нашим бастардом? Ты его по голове била, да? Клянусь звездами, так он снова огребет после уроков!

А я смотрю на спокойного, как скала, Дамиана и познаю… Пожалуй, да, теперь я знаю значение выражения «у меня отпала челюсть». Раньше я думала, что уместных его употреблению случаев просто не существует. Но сейчас как раз такой случай. Я познала, ага. И челюсть у меня… отпала.

Что, черт возьми, происходит?

Наконец малыша Кони отправляют в карцер.

— За что? — патетично, с всхлипыванием восклицает юный принц, проходя мимо парты Дамиана.

— За те двадцать шесть раз, когда я сидел в карцере вместо тебя, — улыбается Дамиан. — Сейчас мне кажется, это было несправедливо.

Кони, вздрагивая от едва сдерживаемых слез, отворачивается и исчезает за дверью.

— Вот крыса, — шепчет Вейл. И начинает еще усерднее строчить записочки — кажется, всему классу.

А Дамиана вызывают отвечать вместо Кони, и справляется он на «отлично». Это как раз неудивительно: Дамиан всегда хорошо учился. Но он бы никогда не стал так себя вести… Его что, прокляли вчера, когда я ушла?

Когда только успели?

После урока, в коридоре, я расталкиваю мальчишек — пусть после занятий отношения выясняют, у меня срочное дело! — и ловлю Дамиана за руку.

— Нам надо поговорить!

Парни тут же по знаку, кажется, Вейла, уходят, мы словно по волшебству остаемся одни… Идеально.

— Ты что-то хотела? — вежливо интересуется Дамиан, глядя на меня как на чужую.

— Что происходит?

Он открывает рот… И замирает, глядя на мою правую руку.

— У тебя есть кое-что мое, — говорит Дамиан после паузы.

— Что? — и машинально вспоминаю, что Дамиан мне дарил и что я еще не съела.

— Можно? — Это явно был риторический вопрос, Дамиан берет меня за руку, не успеваю я и рта раскрыть. И снимает кольцо. Совершенно без усилий.

Я молча смотрю, как он изучает украшение, особенное внимание уделяя камню… Потом поднимает взгляд на меня. Тоже изучает. Откровенно. Даже… Я бы сказала пошло, если бы это слово вязалось у меня с Дамианом.

— Что ж. Ты хотя бы красивая.

— Дамиан? — ошеломленно шепчу я.

— Понимаешь, Виола, — с «не своей», странной улыбкой продолжает Дамиан. — Я проснулся сегодня впервые за несколько лет отдохнувшим и в хорошем настроении. Я помню, что еще вчера переживал из-за тебя, а сегодня я смотрю на тебя и… никак не пойму почему. Что я нашел в тебе такого, что заставляло меня унижаться и страдать? В тебе решительно ничего нет, кроме симпатичной мордашки. Таких, как ты, десятки, если не сотни. Ты глупа, себялюбива, горда… Но да, красива. Хотя бы. Возьми, — он протягивает мне кольцо, и оно словно случайно падает на пол. Мне под ноги. — Не знаю почему, но я хотел, чтобы это было у тебя. Пусть будет.

И, не глядя, не дожидаясь ответа, не… Да ничего! Он просто уходит. Спокойно и да, с улыбкой.

Я медленно поднимаю кольцо, машинально надеваю его обратно на палец. В голове только одна мысль: «Что это было?»

И я сейчас это выясню!

Туан беседует с мастером Хэвишемом. Они остановились у витражного окна в коридоре; на Туана падает преломленный алыми волосами русалки луч света, и я замираю на мгновение: впечатление такое, будто юноша горит. Даже его кожа светится золотом, но не так, как у фей в Садах, а огненным золотом. Опасным, слишком ярким, чтобы долго смотреть.

Я отворачиваюсь, а когда смотрю снова, наваждение проходит.

Мастер Хэвишем увлеченно рассказывает о каких-то векторах социального развития, витках истории и еще о чем-то подобном, перемежая рассказ терминами, которые звучат как ругательства. Туан слушает, время от времени вставляет пару слов — кажется, тоже термины, — кивает, а один раз, забывшись, перебивает.

Мне даже как-то неловко становится. Ни тот ни другой меня не замечают — слишком увлечены беседой. Я мнусь у Хэвишема за спиной: ясно же, что если вежливо покашлять или вставить «прошу прощения», они даже внимания не обратят.

И очень хочется громко объявить увлеченному Туану: «А помнишь, ты хотел захватить этот мир и, кажется, мечтал сделать плохо всем, включая мастера Хэвишема, который тебе так сейчас нравится? Помнишь? И как, до сих пор хочешь?»

Или он такой лицемер, или просто не может разобраться в себе.

Но мы с Дамианом тут при чем?

Поэтому, а еще от злости, я подкрадываюсь поближе и с силой наступаю Туану на ногу. Еще и жалею, что каблука нет — я их вообще-то не люблю, но сейчас бы пригодились.

Туан вздрагивает, отшатывается и пару мгновений смотрит на меня так, словно собирается сжечь прямо здесь и сейчас. А мастер Хэвишем, наоборот, расплывается в радостной улыбке.

— Виола…

— Мастер Хэвишем, могу я забрать моего спутника? — улыбаясь, перебиваю я. — Буквально на пару слов.

Хэвишем переводит изумленный взгляд на Туана, и тот мгновенно надевает маску.

— Ваше Высочество, простите…

— Прощаю, — надменно отвечаю я. — Пойдем. Извините, мастер Хэвишем.

Наверное, я снова что-то напутала с флером, потому что учитель смотрит на меня как на сошедшую с небес богиню и забывает даже кивнуть.

Жаль, на Туана эта штука не действует.

— Виола, сделаешь так еще раз!.. — недовольно шипит он, когда мы выходим на залитую солнцем открытую галерею.

Угу. Ой, как страшно!

Я разворачиваюсь и — наверное, неожиданно, потому что Туан поддается, — толкаю его к стене.

— Ты что с Дамианом сделал?

Туан хмурится, и тут снизу раздается… Наверное, сначала крик, просто он слишком быстро перерастает в грохот. Долгий, оглушительный грохот, какой бывает, когда асфальт сверлят перфоратором.

Мы с Туаном наперегонки бросаемся к высоким перилам балкончика. Правда, Туан меня отталкивает, быстро хватает за руку и тянет на пол, поэтому я очень мало что успеваю разглядеть. Только какую-то темную сферу, громадную, на весь сквер у фонтана с лягушкой. И внутри этой сферы сверкает, бьется, пульсирует нечто. И грохот создает тоже оно.

Я вырываюсь, Туан что-то кричит мне в ухо, но из-за шума я не слышу.

А потом сфера внизу взрывается, как настоящая бомба, нас с Туаном отдирает друг от друга и отбрасывает к стене. И хорошо бы только нас, но мраморные перила волна складывает буквально в гармошку, и они тоже летят к стене. Так что последнее, что я помню, — несущегося на меня каменного льва в обнимку с мраморным столбиком и обрывком позолоченной цепи. И золотой, яркий золотой свет. И все.

«Все» довольно быстро (субъективно, для меня) прерывается жуткой мигренью и чьими-то недовольными криками. Кое-как (удивительно, насколько это может быть сложно) я открываю глаза, минуту тупо смотрю на осколки льва у ног: голова отдельно, туловище отдельно, лапы тоже. Все это, словно снегом, припорошено золотой пыльцой.

А потом, будто сквозь вату, прорываются крики.

— …никогда! — кричит директриса. Где-то неподалеку, но не здесь, не в галерее. Наверное, внизу, в сквере. — Демонология запрещена в стенах этой школы! И вам это прекрасно известно!

Очень аккуратно я приподнимаюсь на руках и сажусь. Вроде бы ничего не сломано… Боже, сколько пыльцы!.. А этот где?

«Этот», то есть Туан, сидит прямо на краю обрыва (до взрыва это был аккуратный балкончик) и очень внимательно следит за чем-то внизу.

Пошатываясь, я подхожу к нему и тоже сажусь. Лучше знать, что так интересует этого мерзавца… Ну конечно! Кто бы сомневался…

Посреди вспучившегося, покореженного и пересохшего фонтана, прямо на уцелевшей золотой лягушке сидит спокойный, как удав, Дамиан. А вокруг аккуратными штабелями, прямо как поленья в дровнице, лежат мои одноклассники. Парни, я имею в виду. Все, включая Вейла. Вокруг них бегает фей, бегают учителя, лениво ходит манул. И только директриса стоит напротив фонтана — этакая скульптура ярости и возмездия. И кричит.

Похоже, Вейл со товарищи не стали дожидаться конца занятий. Они решили показать Дамиану его место прямо здесь и сейчас. Так сказать, коллектив плюнул, вот только утерся Дамиан, потому что остальные лежат какие-то… окаменевшие.

— Странно, почему он их не убил? — бормочет Туан, пока директриса переводит дух.

— Убил?! — выдыхаю я.

Туан молчит. Зато директриса принимается грозить Дамиану всеми карами небесными — тот спокойно слушает, но когда она доходит до: «Запрещаю практиковать демонологию на территории школы, или ты будешь немедленно исключен!», Дамиан негромко (но каким-то магическим образом ему удается перекричать директрису) замечает:

— Госпожа директор, а вот этого, пожалуйста, делать не стоит.

Директриса замолкает, и над сквериком (точнее, тем, что от него осталось) повисает тишина. Даже фей успокаивается, и преподаватели замирают. Один кот, не обращая ни на кого внимания, трогает лапкой плечо застывшего Вейла.

— Дамиан, ты, конечно, помнишь, что школа оставляет за собой право отказывать ученикам в обучении? — неожиданно совершенно другим тоном и на порядок тише говорит директриса.

Дамиан соскальзывает с лягушки и, как дирижер, взмахивает руками. Получается эффектно, особенно если учесть, что, повинуясь его жесту, от земли к рукам тянутся тени. Тянутся и сизым облаком принимаются виться над головой Дамиана.

— Этого тоже делать не стоит, госпожа, — безмятежно улыбается он.

— Ты не посмеешь, — начинает директриса, но голос ее звучит не очень уверенно.

— Вы думаете? — отзывается Дамиан и хлопает в ладоши. Облако растворяется в воздухе, словно его и не было. — Прошу прощения за этот небольшой переполох. Не я его начал.

И спокойно, только что не насвистывая, идет мимо замершего фея, мимо хватающей воздух ртом директрисы к тропинке в рощу.

— Что ты с ним сделал? — почему-то шепотом повторяю я, поворачиваясь к Туану. — Что ты сделал?! — Ага, оказывается, шепотом можно кричать.

— Ты сделала, — поправляет Туан, стирая кровь из царапины на лбу. Смотрит удивленно на испачканную руку, усмехается. — Ты, Виола, сделала. Ты.

Занятия отменяют. Вместе с щебечущими девочками (которые не обращают на меня ровно никакого внимания) я иду на обед, но не замечаю ни того, что вокруг меня словно создали вакуум (первый раз, что ли?), ни того, что остальные стайкой сидят у соседнего окна и довольно громко обсуждают случившееся в сквере у фонтана. Не замечаю ни того, что Туан куда-то исчез, ни даже того, что у меня стоит на подносе. Лишь под конец обеденного перерыва я «просыпаюсь»: в столовой наступает звонкая тишина.

Дамиан неторопливо идет от входа, но подноса в руках не несет. «Наверное, приказал духам», — лениво думаю я и сама себе удивляюсь. Дамиан никогда так не помыкал духами. Ага, а еще он никогда не вызывал их в школе (общага не в счет), даже чтобы защититься. Очень много «никогда» было нарушено сегодня.

Проходя мимо девочек, Дамиан улыбается и подмигивает — я не вижу кому. Но тут же оставляю кружку с медовым напитком в покое и встаю — посмотреть.

Дамиан замечает меня, лениво скользит взглядом мимо… И с улыбкой подходит к девочкам. К самой симпатичной из них, темноволосой, чем-то похожей на Изабеллу… Не помню, как зовут. Впрочем, я и не трудилась запомнить их имена.

— Хочешь посмотреть Астрал, Анника?

Я медленно сажусь. Раньше Дамиан предлагал такое только мне…

— С тобой? — изгибает бровь красавица Анника. — Чтобы ты и меня заморозил? Благодарю, нет.

Ха-ха.

Дамиана это, впрочем, не смущает.

— Заморозить? — Он смеется. Совершенно бесчувственно, если возможно представить такой смех. Пожалуй, так смеются киношные злодеи… — Ты же не будешь нападать на меня с криком «Бастард, ну ты нарвался!». Соглашайся, Анника, я вдруг осознал, что у меня сегодня свободный вечер. У тебя, кажется, тоже.

— Фея так и не научила тебя общаться с девушками, — усмехается Анника, а девочки у нее за спиной принимаются возбужденно шушукаться. — Разве вы не помолвлены?

— Насколько я помню, уже нет, — тянет Дамиан, — но если для тебя это важно… Виола, ты не против?

— Еще как против! — отзываюсь я.

Анника усмехается, и светленькая девочка у ее плеча встает на носочки и что-то шепчет ей на ухо.

— Почему? — удивляется Дамиан.

Я снова встаю.

— Знаешь, Дамиан, я, конечно, понимаю, что мы поссорились вчера, но тебе не кажется, что это слишком бессердечно…

И замираю.

О. Боже. Мой.

— Договаривай, — поторапливает Дамиан.

Я подскакиваю, сжимаю кулаки — чертов Туан!..

— Дамиан, вопрос жизни и смерти! Срочно! — Мой голос звучит настолько испуганно, что даже девочки прекращают шушукаться и снова затихают, а Дамиан изумленно поднимает брови. — Подними руку и прижми к груди, слева. У тебя там что-нибудь бьется?

— Это что, шутка? — хмурится Дамиан и отшатывается, когда я, подскочив к нему, тяну руку.

— Нет! Дай я пощупаю! Дамиан! Стой! Стой, говорю! — Он пятится от меня, как от сумасшедшей. Девочки начинают несмело хихикать. А я выкрикиваю: — У тебя сердце есть?!

— Не смешно, Виола. — Опомнившись, Дамиан останавливается и отталкивает мою руку. — Успокойся. Немедленно.

— А то и ее окаменишь? — интересуется кто-то из девочек.

— Возможно, — отзывается Дамиан, и я замираю. — Да, я же вспомнил, зачем шел сюда. Мой брат прислал за тобой карету, принцесса фей. Он обедает сегодня с нами.

— С нами?..

— С тобой и со мной. Пойдем, не будем заставлять короля ждать. Кстати, а почему король он, а не я?.. — задумчиво добавляет он и хмурится еще сильнее.

— Ты же бастард, — тянет кто-то из девочек.

Дамиан моргает.

— Да, но я же сильнее…

— Знаешь, Дамиан, благодарю за предложение, но сегодня вечером я занята, — перебивает его Анника. Ставит поднос на подоконник, берет сумку и идет к двери в сад. Медленно, красиво, остальные девочки тянутся следом.

— Ну, может, еще передумает, — пожимает плечами Дамиан. И, словно только что вспомнив про меня: — Идем, Виола. Если я правильно помню, ты всегда теряешься…

— Так у тебя сердце есть или нет?

Я буквально бегу — что в платье в пол совершенно неудобно, — а Дамиан даже не замечает, как мне трудно за ним поспеть.

— Зачем оно мне? — задумчиво отзывается он.

Мой взгляд падает на сверкающее в солнечном свете кольцо. Рубин в виде сердца. Сияет…

— Это оно, да? Это теперь оно?!

Дамиан оборачивается, хватает меня за руку и тащит за собой.

— Виола, ты можешь не кричать так громко? Это раздражает.

— Дамиан, ну пожалуйста, скажи, это ведь твое сердце? Я… я превратила его в камень?

— Ты? — смеется он. — Какое самомнение! Это я сделал, глупая фея. Я же сказал, сердце мне больше не нужно. Залезай, — и чуть не пинком запихивает меня в карету.

Я падаю на подушки, в ушах шумит, перед глазами какой-то не то дым, не то туман.

— Дамиан? Это из-за вчерашнего? Дамиан, ну прости меня, пожалуйста!..

— Виола, замолчи.

Не в силах больше открыть рот, я смотрю на него, а в голове — мешанина из угроз Туана, моих собственных страхов… Наш вчерашний разговор…

Боже мой, что же я наделала!

Но как, как?.. Туан же вчера загибался от розовой пыльцы. Именно поэтому я смогла сбежать. Как у него получилось сделать это с Дамианом? И как, как все вернуть?..

Всю оставшуюся дорогу я смотрю на кольцо. Рубин тихонько мерцает в сумраке кареты. Дамиан совершенно не обращает на него внимания, а мне становится чуточку теплее. Это лишь отголосок света, что я видела в тронном зале Изабеллы, когда сидела в ледяной клетке. Тот свет растопил лед, этот может лишь чуточку согреть. Но мне сейчас, кажется, самое время хвататься за соломинку.

По прибытии во дворец Дамиан выходит из кареты первым и предоставляет мне выбираться наружу самой, что в платье, да еще и по ступенькам совершенно неудобно делать.

Между прочим, где Туан?..

Поскальзываюсь — меня ловит кто-то из гвардейцев и осторожно ставит на землю. До этого рассматривающий двор и парадное крыльцо дворца (словно видит его впервые), Дамиан оборачивается, удивленно глядит на меня, потом спохватывается и подает руку.

— Какая ты неуклюжая…

Я молчу, потому что рот у меня просто не открывается — благодаря заклятию кое-кого! Даже сияние рубина в кольце уже не греет…

Ничего. Ничего же. Ничего страшного! Не знаю, что сделал Туан и где его носит сейчас… Но я найду способ отыграть все обратно. Мы с Ромионом найдем. Ему это, кстати, выгодно, так что он точно мне поможет.

Интересно, а Дамиан вообще собирается меня расколдовывать или мне теперь до конца жизни немой ходить? Какой же он… жук-то, без сердца! А еще смеялся надо мной вчера, говорил, что чепуху несу. Дескать, я самый сильный, мне твои предупреждения до лампочки. А оно вон как обернулось. Туан же говорил, что нашел его слабое место…

В знакомом уже мне кабинете — только сейчас залитом солнечным светом — Ромион сидит в кресле, нога на ногу (украшенный серебряной вышивкой носок правого сапожка отбивает в воздухе какой-то непонятный ритм). В руках короля Сиерны — длинный свиток, Ромион читает его и довольно улыбается. Но когда кто-то из слуг (никак не разберусь в их рангах) объявляет нас с Дамианом, Ромион мгновенно откладывает свиток и встает.

— Виола, ты, как всегда, прекрасна. Дамиан, — радостно улыбается он. — Между прочим, что ты опять устроил в школе? Мне уже семеро послов приходили жаловаться.

— Я устроил? — удивляется Дамиан. — Когда?.. А, да так, небольшая магическая дуэль.

Он подводит меня к одному из кресел у камина, толкает, и я падаю, то есть сажусь. Ромион с Дамианом остаются стоять у горящего камина.

— Стол уже накрывают, — говорит Ромион. — Виола, я надеюсь, ты не очень голодна. Я могу приказать принести тебе десерт прямо сейчас.

Вообще-то я уже пообедала. Но сказать об этом сейчас не могу, потому просто качаю головой и пристально смотрю на Дамиана, но все его внимание обращено на брата.

— Я так понимаю, между вами снова мир, — улыбается Ромион. — Виоле вчера все-таки удалось до чего-то с тобой договориться? — Он подмигивает. Дамиан удивленно поднимает брови. — И? Когда свадьба?

— Какая свадьба? — изумляется Дамиан.

— Ваша, — улыбается Ромион. — Твоя и Виолы. Кстати, перед свадьбой обязательно нужно будет поговорить о пошлинах на пыльцу…

— Роми, ты что? Какая свадьба? Никакой свадьбы не будет. Виола, конечно, очень красивая фея, но я пока не чувствую себя готовым связывать свою судьбу с женщиной…

Ромион моргает. Смотрит на меня. Потом снова на Дамиана.

— Да? Как-то ты быстро, Дами, передумал. Вы вчера все-таки поссорились?

— Прости, брат, но мне кажется, это не твое дело, — холодно бросает Дамиан и отворачивается к окну. — Ты позвал меня, чтобы утомлять этими пустыми разговорами? Я бы прекрасно провел время иначе.

Ромион недоуменно молчит пару секунд, потом качает головой:

— Кто-то из нас сошел с ума. Могу допустить, что я. Виола, твоя пыльца вчера… Послушай, это нормально, что у меня мысли в голове до сих пор путаются? И постоянно хочется улыбаться. Очень глупо.

Вместо ответа я очень внимательно смотрю на Дамиана.

— Виола? — хмурится Ромион. — Что случилось? И кстати, где твой спутник?

Я дергаюсь, пытаясь встать, но и это почему-то не получается. Так что я еще усерднее гляжу на Дамиана. Тот как раз оборачивается, натыкается на мой взгляд.

— Ах да, совсем забыл. Можешь говорить, фея.

Ромион изумленно смотрит на нас:

— Что…

— У него нет сердца!

— Бездна и демоны, брат, ты уверен, что хочешь, чтобы она говорила? — восклицает Дамиан. — По-моему, когда молчит, она приятнее.

Не обижаться! Дамиан… ну, можно сказать, болен, а на больных не обижаются.

— Дами, да что происходит?..

— У него нет сердца! — выкрикиваю я, вскакивая. На этот раз двигаться получается свободно. — Ромион, его сердце превратилось в камень! Вот в этот! — и сую Ромиону под нос кольцо.

Дамиан тяжело вздыхает и снова поворачивается к окну.

— Хм. Симпатичный рубин, — тянет Ромион, взглядом приказывая мне молчать. — Дами, Виола права? Ты действительно превратил свое сердце в рубин и подарил его Виоле? Очень… экстравагантно даже для тебя.

— Не помню, чтобы я что-то там дарил, — отзывается Дамиан. — Но да, выходит, все так. Не понимаю только, почему принцессу это так волнует?

— Действительно, — задумчиво кивает Ромион. — Между прочим, Виола, у меня же для тебя подарок. Пойдем, посмотрим?

Я непонимающе хмурюсь, но Ромион уже берет меня за руку.

— Дами, идем с нами.

— Зачем? — скучающе отзывается тот.

— Идем, — смеется Ромион. — Я соскучился, брат. К тому же ты же окажешь мне моральную поддержку, когда я буду делать Виоле предложение.

— Что? — выдыхаю я, и Ромион предупреждающе сжимает мою руку.

— Политика? — усмехается Дамиан. — А ты умный, братец.

Ромион в ответ только смеется. И пока мы идем по коридорам, спускаемся по лестницам, пересекаем полупустые холлы, говорит:

— Раз уж Виола теперь свободна… Мне все еще нужен выгодный договор с феями.

— Действительно, — задумчиво бросает Дамиан. — Я не смотрел на брак с этой стороны… Виола, а ты уверена, что Ромион тебе предпочтительнее?

— Эй, братец! Вы уже расстались.

— Вчера, а сегодня можно и свадьбу сыграть. — Дамиан окидывает меня задумчивым взглядом. — Она все-таки красивая.

— И принцесса, — словно между прочим замечает Ромион, стискивая мою руку.

— Да, а я, кажется, всего лишь герцог… Виола?

— Дами, ты снова заставил ее молчать?

— Нет, она сама. Брат, женщины странные, — вздыхает Дамиан. — Думаю, им всем лучше быть немыми.

— Но это же скучно, Дами!

— Отнюдь. — Дамиан вдруг резко останавливается. — Мы идем в темницу? — Он с подозрением смотрит на Ромиона: — Зачем?

Ромион обезоруживающе улыбается:

— Брат, ты только не смейся… Я вырастил там сад.

Даже я смеюсь.

А Ромион краснеет и опускает взгляд.

— Я подумал… Виола мне прошлый раз отказала… И она же фея, а сад ей понравится…

— В темнице? — хохочет Дамиан. — Ну ты и выдумщик, брат! Но хорошо, пойдем, посмотрим на твой сад… Виола, как тебе идея? Может, и мне сад вырастить? Ты тогда скажешь мне «да»?

— Не сможешь. — Я поглаживаю теплый пульсирующий рубин. Кажется, в ответ он становится еще горячее.

— Я? Я не смогу? — изумляется Дамиан. — Да я!.. Ну-ка, брат, сейчас посмотрим на твой сад, спорим, я выращу лучше! Где он?

Мы спускаемся в подземелья. Здесь сухо, тихо, темно и никаких крыс и всего, что обычно появляется в книжных подземельях и уж тем более в фильмах. Ромион незаметно кивает стражникам и те, вытянувшись по стойке «смирно», только провожают нас взглядами.

— Так где? — торопит Дамиан.

— Погоди, брат.

Мы спускаемся еще ниже. Потом по винтовой лестнице — Ромион освещает дорогу факелом — и еще ниже. Останавливаемся перед единственной дверью, серебряная ручка сверкает в свете пляшущего пламени.

Ромион передает факел мне и возится с ключами.

— Зачем растить сад под землей? — снова интересуется Дамиан, и снова в его голосе звучит подозрение.

— Потому что… я слышал… именно этим, — Ромион толкает дверь, но та не поддается, — король гоблинов… покорил сердце… сестры Виолы… Дами, помоги, пожалуйста.

Дамиан подходит и, кажется, даже без напряжения толкает дверь. Та со скрипом подается.

— И где сад? — Дамиан с любопытством заглядывает в камеру.

— Как, ты не видишь? — очень натурально удивляется Ромион. — Вон же. Виола, факел.

— Мне не нужен огонь, чтобы видеть в темноте, — бормочет Дамиан и заходит в камеру. — Роми, тут ничего нет.

— А ты повнимательнее посмотри.

— Ромион, это какая-то шутка? Если да, то она очень глупая…

Дверь тем временем закрывается. Ромион, подняв факел, жмурится… Дверь сияет и покрывается сначала льдом, а потом еще и серебряной корочкой.

— Ромион? — голос Дамиана звучит теперь еле слышно, но Ромион отвечает:

— Прости, брат, мне сейчас не до шуток.

— Ромион! — Дверь содрогается. И светится снова.

— Ты оставишь его там? — выдыхаю я, но Ромион не обращает на меня внимания.

— Дамиан, пока мы не вернем тебе сердце, посиди, пожалуйста, тихо. И успокойся. Тебе никогда не открыть эту дверь. И стены тебя просто не выпустят. Я все-таки король этой страны. Истинный король, сама земля мне подчиняется.

— За что?! — рычит за дверью Дамиан.

— Мы оба знаем, кем становится демонолог без сердца. — Ромион берет меня за руку. — Идем, Виола. — И, оглянувшись, бросает через плечо: — Прости меня, брат. Так нужно. Я не могу позволить Темному Властелину свободно разгуливать по моему королевству.

В ответ дверь снова вздрагивает и сияет. Ромион качает головой и тянет меня по ступенькам наверх.

— Он же откроет… Он же откроет эту дверь и вырвется на свободу! — шепчу я. — Ромион, ты что, он же теперь будет зол, он такого натворит!

— Он и добрый без сердца натворит, — вздыхает Ромион. — Я все еще король, Виола, и немного времени у нас есть. И хорошо хоть, что его сердце не потерялось, а то бы еще искали… Послушай, Виола, сейчас я вызову сюда мою дражайшую мачеху, и она расскажет, как вернуть Дамиана обратно на сторону добра. И ты ее спокойно выслушаешь. Понимаешь? Спокойно. Потому что возвращать скорее всего тебе. А пока Изабеллу везут, расскажи мне про своего спутника.

Обед получается скомканным и очень грустным. Ромион молча ест, лишь изредка задавая вопрос, и все дергает уголком рта, нервно и раздраженно, слушая меня. А я на этот раз свободно говорю про Туана. Под конец по приказу Ромиона придворный маг, присоединившийся к нам вместе с еще парочкой советников, подает мне золотой кубок с каким-то вонючим зельем.

— Пей, Виола, это чтобы ты не стала снова легкомысленной феей. — Ромион откидывается на спинку кресла и ловит мой взгляд. — Пей. Мне-то ты веришь?

Я молча пью. Ромион тем временем о чем-то переговаривается с советниками и магом, и минут через десять мы снова остаемся одни.

— Ты дура, Виола, — тихо говорит Ромион. — Вы с Дамианом оба идиоты. Вас обвели вокруг пальца, как щенков. И я ведь тоже повелся, — добавляет он. — Изабеллы нет в Сиерне. Похоже, благодаря тебе. Не знаю, правда это или нет про Томми… Возможно, этот Туан хотел просто тебя напугать… Но моего второго брата в королевстве тоже нет. Что ж, мы придумаем, что делать с сердцем, Изабелла не единственная ведьма в этом мире. Что куда хуже, так это то, что твой Туан, похоже, истинный слуга Темного Властелина. И если они встретятся…

— Слуга? Но, Ромион, Туан хотел управлять Дамианом, а не наоборот!

— Советники тоже иногда управляют королем, — пожимает плечами Ромион. — Ничто не мешает миньону, слуге контролировать Властелина. Если Дамиан встретится с ним, их будет не остановить… Потому они не встретятся. Хорошо, что мой брат пока в темнице.

— Ромион, его же ни одна клетка не удержит!

— Поздно ты задумалась об этом, Виола, — фыркает Ромион. — Не беспокойся, эту клетку еще наш отец готовил, когда понял, кем уродился его бастард. Эх, папа, снова ты мне подложил свинью: предлагали же ребенка убить…

— Ромион, ты что?! Он же твой брат!

— Посмотрим, что ты скажешь, когда мой брат начнет творить зло и сеять тьму направо и налево. Это не твой спокойный мир, Виола, здесь Темный Властелин всесилен. И вряд ли я именно тот герой, который его остановит. — Ромион задумчиво смотрит на меня. — И ты тоже. Что ж, теперь все равно ничего не поделаешь. Виола, отправляйся сейчас в свои покои — я приставлю к ним охрану на случай, если твой спутник решит вернуться. Но вряд ли он настолько глуп…

— Ты и меня запрешь?!

— Виола, звезды, иди! Кто-то здесь должен расхлебывать ту кашу, что вы с моим братцем заварили. — Ромион отворачивается и с грустью смотрит в огонь.

Угу. Друг называется. Хотя чем я недовольна? Он же прав. Нас действительно обвели вокруг пальца… Как у Туана это получилось? Еще пару недель назад я была уверена, что люблю Дамиана больше жизни!

Легко любить больше жизни на расстоянии, особенно если любимый скачет вокруг тебя на задних лапках, как преданный щенок.

И снова я сижу на подоконнике у открытого окна, глядя, как катится за горизонт солнце (до сих пор мурашки по коже на закате), и смотрю, как собирается над столицей Сиерны гроза. За дверью спальни щебечут о чем-то горничные, смеются — я сжимаю кулаки, прижимаю колени к груди и кладу на них голову. На черном небе расцветает первая молния.

А каково Дамиану внизу? Там же каменный мешок. Дамиан не задохнется?.. Я до крови, до следов от ногтей сжимаю кулаки. Из-за меня, все это из-за меня. Дамиан превратился в… в это из-за меня. Боже мой, а ведь я так хотела все сделать правильно! Неужели мое «да» вчера так сильно бы что-то изменило?..

А может, стоило согласиться? Ну пожертвовала бы своим счастьем ради Дамиана, он бы в этого… Темного Властелина не превратился. Да? Угу, испортила бы жизнь и ему, и себе.

Как ни крути, замкнутый круг. Чувствую себя пчелой, запутавшейся в нитях паутины. Плохо, все плохо и будет только хуже…

Гром сотрясает дворец, и камень в кольце у меня на пальце ярко сверкает в наступившей темноте. Успокаивающе. Словно уговаривает: не плачь, все еще будет хорошо, ты справишься… Я глажу рубин — он теплый — и, глотая слезы, думаю, что вот, даже сейчас Дамиан меня успокаивает. А я, дурочка, глупая эгоистичная фея, только и умею все портить!..

— Госпожа, давайте закроем окно.

Я вздрагиваю, но это всего лишь одна из горничных с подсвечником в руках. Она вежливо улыбается мне.

— Ваше Высочество, вы устали. Пойдемте, мы приготовим вас ко сну.

Ага, утро вечера мудренее… Я иду и мысленно познаю всю степень моего эгоизма. Я привыкла, привыкла и считаю нормальным, что люди с первого взгляда меня не любят. Это действительно нормально: я же совсем недавно была уродиной, лягушкой-переростком, которую даже коснуться противно. Уродов не любят. Сейчас я красавица и могу, пусть и волшебством, заставить себя любить. Но сама отношусь к людям так же, как раньше. Я уверена, что они не полюбят меня по-настоящему, без колдовства, значит, пусть держатся от меня подальше. И как с таким подходом к жизни я умудрилась упустить Дамиана, единственного, кто оценил настоящую меня? И что, если он думает о себе так же? Ха, ему-то что — он же всегда был красив!..

Ладно, утро вечера и правда мудренее, а то что-то я совсем разнылась. Спать, спать, спать…

Нет, но что за дурацкий этот волшебный мир! Не хочу быть принцессой фей! Пусть и мама, и бабушка катятся со своими титулами к черту на рога. А я — я уеду домой, к папе, поступлю в «бауманку», право же, это будет легче и менее волнительно. Может, встречу там кого-нибудь, милого и обаятельного, как Дамиан… Угу, что-то мне говорит, что такие, как он, на дороге не валяются. А я вот возьму и встречу! И не буду больше думать ни о каком волшебстве, ни о каких Властелинах, жизнь снова станет простой и понятной… А не как здесь, вечно какие-то пророчества, сердца, которые, оказывается, можно превратить в камень, чьи-то слуги… И все хотят захватить мир! Нет, уйду я отсюда, тут все сумасшедшие…

С этими мыслями я наконец засыпаю — свернувшись клубочком под одеялом, дрожа от холода и баюкая мерцающее кольцо.

Будит меня мерзкий грохот. Такой… протяжный, не прекращающийся, стонущий грохот. Пол кренится, прикроватный столик едет куда-то в тень, кровать тоже едет, и я вместе с ней, вцепившись в подушку. Со сна это очень страшно — аж до паники.

Потом грохот, не меняя тональности, усиливается, пол кренится в другую сторону, я вместе с кроватью тоже меняю направление и еду к другой стене, подушка под руками светится от золотой пыльцы…

И меня грубо выдирают из-под одеяла и куда-то сначала несут, потом тащат. В очередном всполохе молнии я различаю форму гвардейца и взвизгиваю:

— Землетрясение?

Мне не отвечают, только передают с рук на руки другому гвардейцу, потом еще раз передают… И еще… В итоге я оказываюсь в ярко освещенном зале, где полно народа (в основном не или только частично одетого), все возмущаются, жалуются или даже плачут, туда-сюда снуют горничные, мне в руки дают чашку горячего шоколада: «Выпейте, госпожа, все будет хорошо», я послушно пью… Не знаю насчет «хорошо», но проснуться шоколад позволяет замечательно. Я понимаю, что никакое это не землетрясение. Это Темный Властелин выбирается на свободу.

Четыре гвардейца стоят у входа и успешно изображают предметы обстановки. Ха, один такой предмет однажды прекрасно оказался демоном, так что не надо мне тут делать вид, что они не живые и ничего не слышат.

— Где Ромион?

Нет ответа, только горничная выныривает ко мне из человеческого недовольного, бушующего «моря» и пытается увести и успокоить:

— Госпожа, все…

Я вырываюсь.

— Где король?!

Мне тут же зажимают рот, причем не горничная, а кто-то из слуг-мужчин — просто так не вырваться, он сильный.

— Госпожа, прошу вас, успокойтесь…

То есть я должна спокойненько сидеть… тут… И ждать, пока Дамиан — там — невесть что сделает с Ромионом, а потом — еще и с нами?! Или — тоже не лучший вариант — Ромион невесть что сделает с Дамианом?

Да щас! Не знаю, как я могу помочь, но я точно хочу при этом присутствовать!

Слуги меня не понимают. Они пытаются напоить еще шоколадом, держат (могли бы, наверное, с радостью связали). Я накручиваю себя, злюсь — и с новым раскатом грома и стоном грохота где-то там, снаружи, наверху, взрываюсь золотой пыльцой.

Меня тут же отпускают. Еще одна порция пыльцы требуется для стражников — они пытаются остановить. Но я краем глаза вижу золотой отблеск на их лицах и знакомые глупые улыбки… И бегу, бегу дальше, по пустым коридорам, ориентируясь на шум, пока не оказываюсь во дворе. Точнее, там, что раньше было двором — сейчас он скорее напоминает очень пересеченную местность. Этакий лунный пейзаж с вздыбленными в неожиданных местах горами и дырами в земле — кратерами. Над всем этим бушует гроза, а в стоне грохота отчетливо слышится скрипка.

Где-то впереди, за ближайшим каменным холмом светится холодным белым пламенем знакомая фигурка. Ромион, понимаю я и с трудом, рискуя свалиться в очередной кратер — кто их знает, какой они глубины, но ноги точно сломаю, — иду к нему. Мне страшно, и чувство вины буквально обжигает, так что вопрос «зачем?» передо мной просто не встает. Стоять здесь и смотреть, как братья друг друга убивают, я все равно бы не смогла.

Прямо передо мной в черное небо впивается каменный штырь, невесть как тут появившийся. Я добираюсь до него и осторожно выглядываю, держась — ветер, до этого лишь слабо перебиравший мои волосы, вдруг принимается рвать сорочку и швырять в лицо холодные капли дождя. Зато камень под руками неожиданно теплый.

Дамиан стоит посреди идеально круглого, ровного участка двора, раскинув руки, словно крылья, и, запрокинув голову, смотрит не то на рваные облака и прячущуюся за ними луну, не то на дождь и вспыхивающие то и дело в небе молнии.

Ромион, скорчившись за каменным холмом, жмется в комок. Холм содрогается, перед Дамианом то и дело появляется и тут же исчезает серебристая сеть, ее пронзают черные копья… Красиво, в общем. Что б такого сделать, чтобы они прекратили и смогли наконец по-человечески поговорить? Ромион же умный, он убедит Дамиана забрать сердце обратно и не становиться Темным Властелином!

— Правда, он прекрасен? — звучит рядом знакомый голос.

Я оборачиваюсь: Туан стоит рядом, спиной привалившись к камню, и, улыбаясь, смотрит на Дамиана.

— Клянусь, ему и самому это нравится, — добавляет Туан, и глаза у него при этом полыхают алым. — Между прочим, молодец, что пришла, феечка.

Я пискнуть не успеваю, как он хватает меня за плечо и толкает к Дамиану.

Сеть, копья и прочие спецэффекты немедленно гаснут, пока я кубарем качусь под ноги Дамиана. Тот отмирает, наклоняется ко мне и… Стоп, а вот это уже плагиат! Я такое видела в «Звездных войнах»! Дарт Вейдер обожал так делать. Ну, когда человека поднимают в воздух и вроде как душат, а он за шею хватается, дескать, отпусти.

Я тоже хватаюсь, в ушах звенит, но я кое-как различаю голос Дамиана: он говорит, что, если Ромион не сдастся, меня убьют…

Как это типично и шаблонно, задыхаясь, думаю я, скребя ногтями шею. А потом рубин-сердце ярко светится — и я падаю, с размаха, больно ударяясь спиной о каменные плиты двора. Сверху нависает изумленный Дамиан. Я кашляю, весело думая про себя: «Ха, а ты думал, Ромион из-за меня тебе уступит? Щас!» Потом на нас падает серебряная цепь, и Дамиана отбрасывает в сторону.

А дальше случаются сразу две вещи. Во-первых, рядом появляется Ромион и не хуже своей скрипки орет мне на ухо: «Зачем?!» А во-вторых, он еще успевает оттолкнуть меня под защиту своего каменного холма и окружить белым сиянием — прежде чем его пронзает черное копье Дамиана.

Все случается буквально в мгновение ока: я успеваю только поднять голову, а свет Ромиона гаснет, и, нелепо подняв над головой руки, король Сиерны застывает. В прямом смысле. Статуей. Каменной.

Наступает оглушительная тишина.

Дамиан, встряхнув руками, подходит ближе. Сначала, кажется, с опаской, потом все увереннее. И, улыбаясь, говорит:

— Вот так, братец, ты выглядишь намного лучше.

Я отчетливо понимаю, что сейчас самое время где-нибудь спрятаться, помолчать, переждать… Но когда волнуюсь, мозги у меня просто не работают и чувство самосохранения куда-то пропадает. Так что не думайте, что я окончательно свихнулась (хотя чего уж там, я и сама так думаю). И сама себе тоже говорю: «Куда ты лезешь, тебя уже раз чуть не придушили!» Это все очень красноречиво и в тему, но абсолютно не помогает и не убеждает. Сейчас.

— А ну расколдуй его обратно!

Дамиан поворачивается ко мне, удивленно смотрит и вдруг спрашивает:

— Ты кто?

Нормально — он меня еще и забыл! Это мою злость только подстегивает.

— Твоя совесть! — кричу я в ответ. — Он твой брат, Дамиан! Ты не можешь так просто взять и превратить его в камень!

Дамиан наклоняет голову к левому плечу и задорно усмехается:

— Ах да, я вспомнил тебя, фея. Теперь ясно, почему я не смог тебя убить… И да, Виола, вообще-то могу. Видишь ли… Я могу все, — и выбрасывает вперед руку.

Мимо меня летит черная волна, какая-то жуткая, потому что в ней еще что-то колышется, дергается и даже не то стонет, не то жужжит. И этой волной относит обратно к дворцу гвардейцев Ромиона и, кажется, его придворного мага.

Дамиан улыбается:

— Видишь, фея? Все просто.

— Но… но… — Ладно, признаюсь, аргументы кончились. На самом деле очень сложно их найти, эти аргументы, когда стоишь в порванной сорочке на ветру, под дождем, ладони и колени расцарапаны в кровь, шея — один сплошной синяк, а твой бывший парень швыряется людьми, как куклами. — Дамиан, но послушай! Давай… давай решим все спокойно! Ты же не хочешь править миром, ты же не такой…

Дамиан в ответ удивленно изгибает бровь:

— Да нет, фея. Хочу. И с каждым мгновением все больше. — Он делает пару шагов ко мне, а я почему-то отступаю, пока не упираюсь спиной в каменную стену. — А ты забавная, фея. Пожалуй, я не буду тебя убивать.

— Дамиан, да ты с ума сошел!

Он усмехается, подходит еще ближе и резко хватает меня за руку.

— А это я, пожалуй, все-таки заберу. — Он дергает кольцо, чуть не ломая мне палец. — На случай, если кто-нибудь такой же глупый, как ты или мой брат, снова решит запереть меня в клетке. Не выйдет.

Я ахаю, вжимаясь спиной в стену. Дамиан тем временем жестко хватает меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза.

— А я бы сделал тебя шутом, фея. Как думаешь, будет весело, когда я буду убивать всех твоих друзей, одного за другим, у тебя на глазах? Да, думаю, это будет весело.

Говорила Ромиону не запирать его в темнице! Теперь у Дамиана окончательно поехала крыша.

— Дамиан, ты же не такой!..

— А я изменился, Виола. Ты умудрилась и это не заметить? И знаешь, мне нравится быть… — он смотрит мне в глаза и улыбается. Ромион превращен в камень, за его спиной гвардейцев мотает, как былинки на ветру, а Дамиан улыбается, — таким.

Я вижу за его спиной Туана, Дамиан замечает, наверное, как меняется мой взгляд, и оборачивается.

— Ну наконец-то. Ты заставил себя ждать.

— Молю о прощении, повелитель, — смиренно отзывается Туан.

Дамиан отмахивается — или просто так колдует, потому что меня вдруг поднимает в воздух. Правда, невысоко.

— Отнесите фею в темницу. И следите, чтобы она не умерла там раньше времени, — приказывает Дамиан непонятно кому. Может, своим подручным-духам? — Когда я захочу шуток, она мне понадобится. — И уже застывшему Туану: — Чего ты ждешь? Превращайся. Это королевство должно узнать, что у него новый правитель.

Меня уносят — словно порыв ветра, мягко и аккуратно (правильно, Дамиан же сказал пока не убивать). И небыстро, поэтому я успеваю, вывернувшись, разглядеть, как тает фигура Туана, как он весь превращается во что-то, напоминающее громадный зажженный факел; увеличивается в размерах, обрастает чешуей. В тишине, под расчистившимся небом, в свете луны это скорее жутко, чем красиво. Но отчего-то очень уместно.

Потом ветер бросает в лицо горячие капли, я вскрикиваю и растираю их по щекам, а когда смотрю снова, перед Дамианом, склонив рогатую голову, стоит дракон. Такой, какого я ожидала бы увидеть в кино, а не такой, какие здесь вместо автобусов используют. Изящный, высокий, матово-черный, с красными глазами.

Дамиан, улыбаясь, поглаживает выдыхающий пар острый нос дракона, что-то говорит — но тихо, а меня уже отнесло к дворцу, и я не слышу. А скоро покосившаяся башня и вовсе скрывает Дамиана из виду.

— Габриэль, — шепчу я, — сейчас как раз самое время мне помочь.

Внизу, во внутреннем дворе, в галереях, на башнях мечутся сиернские гвардейцы. Меня несут дальше, к самой «толстой» башне. Что забавно, эта башня стоит отдельно, а дыра во дворе и каменное основание — отдельно. Словно гриб, который аккуратно срезали ножом и поставили рядышком с грибницей. Видимо, там темницы, и оттуда Дамиан выбирался.

— Еще нет, — отзывается темнота голосом демона.

— То есть?! — хриплю я. — Габриэль!

Над головой навстречу луне проносится, распахнув крылья и словно обняв ими все небо, дракон с маленькой фигуркой-наездником. Мне чудится, что я вижу, как знакомо сверкает рубин-сердце, но потом дракон закладывает лихой вираж, и все вокруг тонет в ослепительно-ярком пламени.

А меня со всего маху швыряют в дыру, оставшуюся от темниц. Тут же становится очень горячо, что-то бьет по голове, на руки сыплется золотая пыльца и песок, наверху кричат… И я все-таки теряю сознание. Очень вовремя — я бы вообще промотала все эти… приключения… Да, до того момента, когда я проснусь в темнице, целая, невредимая, не выспавшаяся и избитая. Зато живая.

Да, пожалуй, промотаем…

Снова я просыпаюсь от холодной воды в лицо. Пить хочется нестерпимо — я ловлю ртом струйку и жадно глотаю. Вода кажется безумно сладкой, жаль только, что ее так мало.

Заснуть снова не дают: когда вода кончается, меня больно бьют по щекам, и я недовольно открываю глаза. Туан, хмурясь, склоняется надо мной, одну руку занеся для очередной пощечины, а в другой держа пустую кружку.

— Опять ты, — выдыхаю я, пытаясь сесть. Голова болит ужасно, просто раскалывается на миллион кусочков. — А чего не драконом? И не залетел в окно?

— Здесь нет окон, фея, — тихо отзывается Туан. — Ты в темнице. Ты что-нибудь помнишь?

— Да… — Сил нет, и шевелиться тоже не хочется, а то бы я тоже отвесила этому мерзавцу пару пощечин. — Воды больше нет?

— Перебьешься.

— Как грубо. — Я отвожу с лица волосы — они, как плащ, лежат на мне, а концы — на полу. Наверное, всю пыль и песок собрали. Угу, даже пара листочков запуталась. Может, даже пауки. В темнице ведь обязаны быть пауки. Превосходно. Обожаю пауков. Особенно в волосах.

Чертов Туан! И Дамиан тоже. Что за мания с темницами и у него, и у его брата…

— Что с Ромионом? — резко спрашиваю я.

Туан изумленно поднимает брови:

— Это все, что ты хочешь знать, фея?

— У меня есть имя. Что с Ромионом?

— Стоит в королевском саду.

Я удивленно моргаю — заодно смаргиваю слезы. Песок, везде песок, в волосах, еще и в глаза как-то попал. Это, наверное, когда я падала. Кстати — я смотрю вверх, — сейчас дыры в потолке нет. Уже заделали?

— В смысле, стоит в саду?

— Вместе со своими советниками, — спокойно добавляет Туан. — И придворным магом. У Сиерны новый король, фея. Все недовольные обращены в камень.

Жесть! Ничего себе у них тут смена власти…

Я вздыхаю и поднимаю взгляд на Туана. Его зеленые глаза, нечеловечески яркие, смотрят в ответ, но я не опускаю голову. Мне уже совсем не страшно.

— Ну что, ты рад? Ты угробил все хорошее, что было в человеке, которого я любила. Ты счастлив?

Туан знакомо-издевательски улыбается:

— Милая фея, это ты сделала практически самостоятельно, можно сказать, без моей помощи. Мне сейчас остается только довести дело до конца, и все.

Звучит зловеще, особенно в тишине подземелья. Но мне уже все равно.

— Оно того стоит? Твоя месть действительно стоит всего этого? Дамиан не хотел становиться никаким Властелином. Он не хотел драться с братом…

— Сейчас хочет, — улыбаясь, перебивает Туан. — Сейчас он счастлив, потому что все его мечты сбываются буквально по мановению пальца. Я же говорил, тебе не понять, что чувствует человек, которого…

— Ради бога, давай без этого! — вздыхаю я. — И так голова раскалывается. Зачем ты пришел? Поставите и меня статуей в саду?

Туан тихо смеется:

— А как же «мой Дамиан так никогда не поступит»?

— Да поняла уже, что поступит, — огрызаюсь я. — Ну? Учти, я никуда не пойду, так что тебе придется нести меня на руках.

Туан смотрит мне в глаза и качает головой:

— Нет, повелитель ничего насчет тебя не приказывал. Возможно, он вообще о тебе уже забыл.

— Повелитель? — Я глотаю насмешку. — Что, уже повелитель? А как же «с его помощью я захвачу мир»? Кажется, это Дамиан захватит. С твоей помощью.

— Ты ничего не понимаешь, фея. И хватит об этом. Я пришел, потому что обещал.

Мгновение мы молча смотрим друг на друга. Ну что еще обещал сделать со мной этот мерзавец? Уж конечно, ничего хорошего!

— Я обещал, что, когда все закончится, я отправлю тебя к твоей крестной. — Туан достает подвеску для браслета, с помощью которой Дамиан как-то открывал портал к Виллинде. — Держи. Ты уже перемещалась по порталам, ты знаешь, что делать?

Ага. Я знаю, что нужно закрыть глаза, задержать дыхание и не думать о плохом.

— С этой штукой? — Я забираю подвеску. — Понятия не имею.

Туан тихо вздыхает, потом терпеливо объясняет. Три раза — чтобы я точно поняла. На четвертый просит повторить. Я посылаю его к чертовой бабушке.

— Туан, кольцо. Кольцо с… сердцем. Дамиан забрал, — говорю я напоследок. — Ты можешь его вернуть? — Ну а что, раз у нас тут исполнение обещаний и раздача слонов. Вдруг?..

— Оно принадлежит повелителю, — криво улыбается Туан. — Нет, фея, даже если мог бы, не стал. Оно дало бы тебе некоторую власть над Властелином, которую кто-нибудь мог бы надоумить тебя использовать.

Злость накатывает неожиданно, жаркой, обжигающей волной. Это кольцо — последнее, что осталось от моего Дамиана. От настоящего Дамиана, а не этой его кривой копии! Тот свет в рубине — он был мой! Никто не имел никакого права его у меня забирать!

— Да? Потому что сама бы я точно не додумалась, — бормочу я. — А сейчас куда меня этот портал отправит? Я, может, и кажусь тебе дурой, но не настолько же!

Туан щурится. Наверное, тоже злится.

— Я обещал, фея. Я просто исполняю обещание.

— С каких это пор злодеи стали исполнять обещания? Ах да! Мне же не понять.

— Как же я ненавижу таких, как ты, — отзывается Туан. — Проваливай, фея. Или мне еще раз повторить, как запустить портал?

Вместо ответа я закрываю глаза и вспоминаю лес рядом с домом Виллинды. В нос тут же ударяет запах хвои, свежий ветер треплет волосы, под руками вместо холодных камней — опавшие желтые иголки и мягкая теплая земля…

— Видишь, фея, — издалека раздается тихий голос Туана. — Я держу обещания.

Я открываю глаза и еще успеваю заметить, как портал закручивается вокруг меня, как воронка. Потом в руках остается только горячая подвеска, и свет магии пропадает. Над головой величественно качают верхушками сосны, слева таращится желтыми глазами череп на шесте, да ворон на нем щелкает клювом.

— Рапунцель? — по привычке шепчу я. Конечно, никто не отзывается. Ее башня за поворотом, но Рапи наверняка еще в Садах. — Вилла? Матушка?

Встать получается с пятой попытки — и то я тут же падаю. Ладно, если полежу еще немного, отдохну, то потом ведь станет легче?

Точно — и я закрываю глаза, слушаю шум ветра, перекличку птиц и потихоньку проваливаюсь в сон. Он полон драконами — они летают наперегонки. Потом их заслоняет лицо мамы и, оттеснив его, лицо Виллинды.

— Виола! — вскрикивает мама, и я вся покрываюсь золотой пыльцой. Опять. — Звезды, что они с тобой сделали?!

А голос Виллинды упрашивает ее успокоиться. Дескать, ради меня. Это мне нужен покой.

Потом меня куда-то несут. Или я лечу? Точно, лечу на драконе, сидя за спиной Дамиана, держась за его плечи, а Дамиан что-то говорит мне, что-то доброе, своим обычным голосом, а не этим… от которого веет льдом. «Виил!» Почему он меня так называет?

А мимо плывут розовые, золотистые и фиолетовые облака, а раненое солнце плещет алой кровью через черную линию горизонта.

«Ты настоящий друг, Виил», — оборачиваясь, широко улыбается мне Дамиан. И что-то нехорошо сжимается в груди, что-то давит от обиды при его словах. Но почему? Я же хотела, чтобы мы остались друзьями…

Только почему «Виил»?

Глава 8, В КОТОРОЙ МЕНЯ СНАЧАЛА УБЕЖДАЮТ ВСТАТЬ НА СТОРОНУ ДОБРА, А ПОТОМ — ЗЛА

— Виола, ты у меня умная девочка, ты должна понять, — уже третий раз начинает мама. Видимо, чтобы до «умной девочки» лучше дошло. — Этот мальчик, этот… демонолог…

— Фафиан!

— Да, Дамиан. Виола, он с самого начала тебя просто использовал. Понимаешь? — и с надеждой смотрит на меня.

— М-м-м!

— Твоя уважаемая матушка, милая Глория, — вставляет Виллинда, стоя в дверях, — сейчас бы сказала, что у нее есть замечательное зелье…

— Вилла! Это была вынужденная мера!

— А еще меня называют ведьмой, — хмыкает крестная и ловит мой взгляд. — Извини, Виола, мне еще дороги эти милые безделушки в моей башне.

…Которые я недавно пыталась выкинуть в окно. Да потому что бесят меня все! Как будто сговорились! Мама уже третий раз поет, что Дамиан мерзавец и его — внимание! — надо убить. Не просто остановить, а убить.

А крестная молча за этим наблюдает.

— Виола, давай еще раз, — вздыхает мама. — Этот мальчик…

— Фафиан!

— Да, Дамиан, — он сильный маг, и ты помнишь, что он безроден и что…

— Мм-м-фея-фюфит! Фефя фрояфлятие фнял!

Мама, подняв бровь, поворачивается к Виллинде.

— Виола напоминает, что этот мальчик снял с нее проклятие, — равнодушно «переводит» крестная.

Мама вздыхает.

— Виола. Дорогая моя. Сильные маги… они такие… сильные… Откуда ты знаешь, что он снял с тебя проклятие именно любовью?

— Фа фифела, фон фиял!

Мама снова поворачивается к Виллинде.

— Она не верит, — просто отвечает та. — И между прочим, Глория, мое проклятие можно было снять только любовью. Настоящей и чистой. Мне ли не знать.

— Виллинда, мила… — Мама натыкается на взгляд крестной, совсем не милый, и пропускает обращение. Но потом упрямо продолжает: — Ты ведь не станешь отрицать, что этот юный демонолог в чем-то сильнее тебя. Иначе Темной Королевой была бы ты…

— Ничего ты, Глория, не понимаешь, — морщится крестная. Потом, словно спохватившись, добавдяет: — В чем-то он, может, и сильнее. Но не в моих же проклятиях.

Мама морщится, но снова поворачивается ко мне.

— Хорошо, допустим, он тебя полюбил. Но это была любовь, в которой он себя убедил, Виола, любовь, вызванная специально, чтобы потом…

— Глория, настоящую любовь специально не вызывают, — хмыкает крестная. — Это тебе не приворотное зелье — выпил, и готово.

Мама закатывает глаза — но поворачивается к крестной спиной, так, чтобы Виллинда ничего не заметила. И кладет руку мне на плечо.

— Виола, поверь. Я хочу тебе только добра, и сейчас…

— Фафа фафффяфи фефя!

— Она просит, чтобы ее развязали, — переводит Виллинда. И сама же отвечает: — Нет. Или ты выкинешь из моей башни всю мебель, а потом выбросишься сама. А мне потом порядок наводить. Одной. Так что сиди так, Виола, раз не можешь спокойно мамины глупости слушать.

— Почему глупости? Виллинда!

— Глория, мы это уже обсуждали. И кляп на твоем месте я бы все-таки вытащила.

— Фа!

— Тогда она меня точно слушать не будет, — резонно замечает мама.

— А чего ты хотела? — усмехается Виллинда. — Шестнадцать лет не вспоминала про дочь, а потом, как выяснила, что она твоя наследница, так сразу зачастила в ее жизнь и ждешь, что она тебя примет?

— Виллинда, это больно, — капризно тянет мама. — Мы с Виолой отлично друг друга понимаем.

— Я вижу. Понимаете. Особенно когда твоя дочь связанная и с кляпом. Ты просто мастер убеждения, Глория.

— Вилла, ты могла бы мне помочь, — вздыхает мама. — А так ты только хуже делаешь. И больнее. Мне. Так нельзя, мы же подруги.

— Я ведьма, мне можно. — Вилла снова ловит мой взгляд и подмигивает.

А мама начинает заново. Говорит она действительно убедительно, как… как, наверное, и должна королева. Жечь глаголом, и все такое. И если закрыть глаза и представить, что речь идет не о Дамиане… Да я бы, пожалуй, рванула на баррикады первой.

Но мама говорит о Дамиане и совсем не в том ключе, в каком хотелось бы мне. Вместо «да, дочь, мы, конечно, поможем тебе вернуть ему сердце» мама убеждает меня, что сердца у Дамиана никогда не было. У Властелинов сердец не бывает. Они злы по умолчанию. Дамиан тоже был по умолчанию зол, просто успешно это скрывал. А я, такая дура, дала обвести себя вокруг пальца. Впрочем, в уме Дамиану не откажешь, признает мама, он обманул даже ее, королеву Садов! Нет, она всегда подозревала, что этому мальчику доверять нельзя, но не предполагала даже, что он может отправить своего слугу в Сады, чтобы тот — какой ужас! — притворился спутником и использовал наследницу фей! Дальше следует немного причитаний о моей нелегкой судьбе всю прошлую неделю (ни слова о зелье, которым меня насильно напоили) и снова о Дамиане. Теперь-то этот мерзавец показал свое истинное лицо! Теперь-то все, все знают, что он за человек! Узурпировал трон у родного брата! Поставил этого самого брата статуей в саду! Взял в заложники учеников лучшей магической школы! Собирается завоевать мир! Но мы — мы, феи — ему не позволим! Мы знаем, как остановить чудовище, посмевшее покуситься на мир и покой нашего мира! Мы, — тут мама делает эффектную паузу, — поддержим истинного героя, способного сразить Темного Властелина.

— Глория, ты уверена, что сейчас именно то время?.. — встревает Виллинда.

Мама, захлебнувшись воздухом, поворачивается к ней:

— Сейчас не то время, чтобы делать паузу! Чтобы останавливаться! Мы победим!..

— Я просто хотела напомнить, что твоя дочь, связанная и с кляпом, может неправильно тебя понять.

— Виола — настоящая фея и послушная дочь, она обязательно примет мою сторону, — патетично восклицает мама.

— Ну-ну, пока кляп не вытащишь.

Мама отмахивается и поворачивается ко мне.

Дальше начинается рекламная кампания героя. Он и такой, он и сякой, и обязательно победит, и Властелина сразит…

— Фо фефь, фаф фрафит?

— Виола против убийства ее бывшего друга, — переводит Виллинда.

Мама ловит мой взгляд.

— Виола, я понимаю, как это должно быть тебе непривычно, но иногда герою приходится убивать злодея. Пусть тебя успокаивает, что делать это нужно не тебе…

— Ну да, у добра-то всегда ручки чистые, — вставляет крестная.

— Виллинда, пожалуйста!..

— Хорошо, хорошо, я просто вспомнила, как один такой идиот, то есть герой, однажды пытался убить меня…

— Виллинда, ты превратила его возлюбленную в лягушку.

— Она мне за это заплатила. И неужели я была виновата, что когда он ее поцеловал, она так и осталась лягушкой?..

Мама снова поворачивается ко мне. Рекламная кампания продолжается. Герой великолепен, и быть его феей-выручалочкой — настоящая честь. Там даже делать ничего не придется, просто иногда осыпать его золотой пыльцой, поддерживать и лечить — ну так, от случая к случаю…

Я начинаю понимать, к чему она клонит, но маме требуется еще полчаса, чтобы дойти до кульминации и с улыбкой объявить: именно ты, Виола, и будешь поддерживать того героя, который сразит Темного Властелина! Ты будешь отомщена и даже сможешь в этой мести лично поучаствовать! Всего-то надо довести какого-то крети… простите, героя до Твердыни Властелина и там проследить, чтобы поединок добра со злом закончился с нужным результатом.

— Ты, конечно же, согласна? — улыбается мама. — Да? Виола? Ты рада?

— По-моему, она не выглядит радостной, — говорит крестная, глядя, как я свирепо гипнотизирую маму.

— Виола, но ты же фея!..

— Фи фо?!

— Виола!.. Ну хорошо. Посмотри сама. — Мама хлопает в ладоши, с них срывается облачко золотой пыльцы, и передо мной зависает зеркало, в котором вместо моего отражения появляется смутно знакомый, похожий на медведя парень. Так, так, а не он ли должен был помочь мне снять заклятие с Ниммерии? Ах, мама, ты еще тогда нас свести задумала?..

— Ну разве не красавец? — восхищенно восклицает мама, не замечая моего раздражения. — Погляди, какой мускулистый! Ну просто… м-м-м!

Я закатываю глаза. Красавец? Вот это?! Да Дамиан в сто раз изящнее и привлекательнее! Это… этот медведь говорить-то умеет? Или, как Конан-Варвар, только драться?

— Глория, даже мне он красивым не кажется, — поддакивает Виллинда.

— Ах, Вилла, что ты понимаешь в мужчинах?

У крестной становится такое лицо, что не мешай кляп, я бы рассмеялась. Но Виллинда сдерживается и молчит.

— Виола, ты согласна? Ты же будешь ему помогать? Это твой долг как принцессы Садов…

— Феф!

— Ох, ну в самом деле! — Крестная щелкает пальцами, и кляп у меня во рту исчезает. Ура.

— Не буду! — кричу я маме в лицо. — Я не хочу! Я больше не хочу быть твоей принцессой! И наследницей! Слышишь?! Не хочу!! Ни-ка-ких принцесс!!

— Ее заколдовали, да? — в перерыве между моими криками поворачивается мама к Виллинде. — Этот… Дамиан ее заколдовал?

— Нет, это просто действие твоего зелья кончилось, — цинично отвечает крестная.

Мама ждет, когда я выдохнусь, и начинает убеждение заново. Примерно теми же словами, спокойно, наставительно… В общем, заканчиваем мы тем, что я срываю горло от крика, а она все убеждает. Наверное, это называется патом?

— Хорошо. — Мама встает, тоже, наверное, поняла, что рогами мы с ней уперлись одинаково. — Виола, полежи, подумай. А как решишь, что я права, можешь отправляться к своему герою.

— А если не решит? — интересуется крестная, пока я набираюсь сил для нового крика.

— Решит. — Мама замирает у двери. Моя тоненькая, прекрасная, несгибаемая мама, которой победа добра важнее счастья дочери. — Она фея и моя наследница. Виллинда, пойдем. Виоле нужно побыть одной.

И мама уходит. Виллинда, чуть помедлив, идет за ней, лишь послав мне еще один предупреждающий взгляд. Мол, не дури.

Куда там! Я остаюсь, связанная, таращиться на зеркало с портретом медведя-героя. И думать. Ой, чувствую, сейчас додумаюсь!

Но если отбросить раздражение, обиду и злость… Ничего не изменится. Мама действительно считает, что я буду помогать будущему убийце? Герою, который победит моего Дамиана? Который убьет моего Дамиана?! После того как из-за меня — ну, или при моем попустительстве — Дамиан стал тем, кем стал?

Как только меня освободят, я сделаю все, чтобы донести до мамы: хватит, побывала принцессой, надоело. Фея — это не мое. Да, я понимаю их взгляд на жизнь, да, они дарят добро, да, они нужны, но когда это добро хочет победить зло в лице моего бывшего парня — это уж слишком!

Если мама не желает помочь мне (а не какому-то там герою), то я сама вернусь к Дамиану и попробую… сделать хоть что-нибудь. Пусть это бесполезно, но я хотя бы попытаюсь. Я виновата, я близко подпустила к нему Туана, я сделала все это — вот и страдать должна я. Не Дамиан, не весь мир, а я.

А пока я буду до Сиерны добираться, заодно и придумаю план действий. Тут целый сказочный мир! Должен же быть выход!

Виллинда, крестная, должна его знать. Ее спрошу. Точно. Она мне поможет. Она не как мама, она нормальная. Она…

Ха-ха. По-моему, весь мир сошел с ума. После того как мама, благополучно не дождавшись моей капитуляции, отбывает в Сады, Виллинда снимает магический замок с моей комнаты («Фея, еще и колдует, словно у себя дома»), берет с меня слово, что я буду вести себя прилично, снимает теперь уже волшебные путы. И слушает. Я не хуже мамы убеждаю мне помочь — могу, когда хочу.

Виллинда слушает, кивает, слушает, снова кивает… Потом говорит:

— Давай я открою тебе портал в Сиерну, и мы вместе поговорим с твоим Дамианом? Хорошо? Если, как ты считаешь, его можно уговорить…

Я соглашаюсь. Да, конечно, крестная у меня просто мозг, она уговорит Дамиана запихнуть сердце обратно в грудь и вести себя как человек, а не машина для захвата мира. Крестная у меня ого-го, уж она-то справится!..

Виллинда выслушивает мою благодарственную речь, берет меня за руку, подводит к воронке, возникшей посреди комнаты… И толкает вперед.

В папину квартиру. Домой.

— Прости, Виола, — говорит Виллинда напоследок. — Я понимаю, что ты не отступишься, и понимаю, что фея из тебя никудышная. И что ты преданный друг. И это не твой мир. Вот теперь ты дома и в безопасности.

Я бросаюсь обратно в воронку, но та уже исчезает. Мгновение я смотрю на то место, где она была, потом падаю на пол и с криком принимаюсь бить по ковру кулаками. От безысходности.

Всегда полезно побить по ковру кулаками, когда ты в ярости. Хоть пыль выбью. Не свои же любимые безделушки из окна выбрасывать. За это, между прочим, и штраф схлопотать можно. А папа не одобрит.

Ладно, ни о чем таком я не думаю. Мне просто никогда, наверное, не было так плохо. Это такое жгучее чувство несправедливости, когда тебе нужна помощь, очень нужна помощь, а никто, даже близкие, не торопятся ее оказывать! Еще и убеждают тебя, что это ты сошла с ума, а не весь остальной мир.

Да, даже когда я поняла, что лягушка в зеркале — это навсегда, мне не было так плохо…

Вечером папа находит меня навзничь на полу посреди прихожей. Очень удивляется, пытается понять, что случилось и почему я вернулась так рано, но добивается только сдавленных всхлипов — я от них уже задыхаюсь.

И с ходу вызывает «Скорую».

Врач, симпатичный парень лет двадцати на вид, осматривает меня и машет рукой — все, дескать, нормально.

— Да где ж нормально, — восклицает папа, — когда она никак в себя прийти не может! А ну-ка сделайте с ней что-нибудь, чтобы была как раньше!

Папа у меня на руководящей работе хорошо приказы раздавать научился, так что звучит очень внушительно. Только на молоденького доктора не действует.

— Не, мы ее забирать никуда не будем, — говорит он папе, — потому как она у вас здоровая.

Папа готовится приказ повторить, а то вдруг с первого раза не поняли (к слову, первый раз его приказы обычно не понимаю только я, зато часто). Но врач тем временем тянется к своему саквояжу (серьезно, настоящий саквояж, стильный такой — я-то наивно думала, что врачи ходят со специальными белыми чемоданчиками с красными крестами на боку), достает оттуда что-то (я не вижу что) и тем временем объясняет папе, мол, не бойтесь, девочка просто переволновалась. У нее, может, первая любовь? Ну так, радуйтесь, папаша, что не последняя, а то (вспоминает милый болтливый дядя доктор) на прошлой неделе в соседнем подъезде вот такая же себе вены вскрыла. Очень грамотно, по всем правилам, наверняка в Интернете прочитала (а все потому, что Интернет — зло). Так вот, хорошо, что вовремя успели. Выжила. А месяц назад парень один в петлю лез. Хорошо, вовремя сняли…

Бледный до синевы папа командным голосом перебивает его болтовню и напоминает, что работа не волк, а его дочь по-прежнему не в себе. Так не пора ли хоть что-нибудь наконец сделать?

В итоге я получаю профилактический укол с успокоительным и витаминами. Так врач говорит. А потом, подмигнув мне, добавляет, что если я уже свободная, то он тоже не женат, так, может…

Папа провожает его на лестницу вместе с саквояжем в режиме Азазелло «и курицу свою забери!». Возвращается довольный.

— Ну и напугала ты меня, Виола!

Я в ответ зеваю — после укола мне дивно похорошело — и вспыхиваю золотой пыльцой.

— Ну вся в мать, — заявляет папа, садится рядом, берет меня за руку и просит рассказать, как там дела в Тридевятом королевстве и кто из нас — я или мама — довел другую до белого каления. Впрочем, добавляет он, ответ, кажется, очевиден.

Я все равно ему рассказываю. В подробностях, а под конец еще и в лицах. После успокоительного мне очень хочется с кем-нибудь поговорить. Все обсудить. Заручиться поддержкой. Короче, нужна хоть одна живая душа, которая похлопает меня по плечу и скажет: «Все ты, Виола, сделала правильно, а они, идиоты, тебя не понимают. Не расстраивайся».

В процессе рассказа папа два раза сбегает на кухню. Один раз — за виски, второй — за закусками. К закускам я тоже прикладываюсь. Папа классно готовит…

— Ну вот скажи, — прошу я, когда говорить уже нечего, — скажи, разве я была не права?

— Я всегда знал, что твоя мама не в себе, — задумчиво отвечает папа и подливает себе еще виски. Это он может долго так делать, папа умеет пить, не пьянея. Работа научила. — Но даже не думал, что это заразно.

— В смысле?

— Виола, я сейчас скажу тебе не как отец, а как мужчина. Ты еще маленькая у меня и неопытная, но ты очень жестоко поступила.

И раскладывает мне чувства Дамиана по полочкам. Я запутываюсь уже на второй, но покорно слушаю. Мужская солидарность — великая вещь.

— То есть надо было за него замуж идти?

— Я тебе пойду! — огрызается папа. — Нет, жабенок, надо было не динамить парня — так у вас говорят? — а сразу ему отказать и не тянуть кота за хвост. А так — ты сама виновата.

Утешил. Все мужчины такие? Тогда понимаю, почему Роз всегда ко мне за утешением бежит, а не к папочке. Впрочем, к папочке она тоже бежит, чтобы король Кремании нахала в ссылку, например, отправил. А ко мне — чтобы придумала план жестокой мести с участием лягушки-уродины. Роз у меня весьма практичная.

— Но, пап, я же его люби-и-ила, — тяну я. — Мне же нравилось…

— …как он перед тобой на задних лапках скакал? — перебивает папа. — Ну еще бы тебе не нравилось!

— Пап… — и я умолкаю. Потому что понимаю, что он прав, и сказать больше нечего. Надо было и правда не давать Дамиану надежду, может, тогда… Но откуда мне было знать, я же думала, что люблю его!

«Виола, дорогая, признайся хотя бы себе: ты не думала…»

— Когда отправишься назад — а я знаю, что ты найдешь способ, — говорит напоследок папа. — Исправь все. — Он встает и чмокает меня в лоб. — Моя дочь не должна выглядеть жестокой дурочкой.

— Пап, — всхлипываю я. Сейчас, дома, я уже не чувствую себя такой сильной и уверенной, как у Виллинды. — Он стал Темным Властелином, пап. Это как Саурон во «Властелине колец». Как же я… как же я все исправлю? Пап, ты только не говори, что я сама виновата и должна сама все расхлебывать. Я знаю, что должна. Но мне правда совет нужен.

Папа задумчиво смотрит в окно — там все тонет в тумане, так что вряд ли он видит что-то интересное. А потом говорит:

— Раз как Саурон, то и сделай, как Фродо. Забери то кольцо с сердцем…

— Пап, если я брошу его в Ородруин — или как там тот вулкан назывался? — Дамиан, наверное, умрет.

— Виола… Надень кольцо на палец и скажи, что на все согласна, убеди его вернуть себе сердце, а потом уже извинишься и разберешься. Если он и правда Темный Властелин, то обманывает еще чаще тебя — значит, поймет и простит.

— Ясно, — шепчу я. У папы, как всегда, все просто. Не сложилась личная жизнь — поступай в «бауманку». Бывший парень стал Властелином — победа любой ценой вообще не проблема.

— Выспись, жабенок, — говорит папа напоследок и уносит бутылку виски. Потом, правда, заглядывает снова. — А вообще, мы на одном слете такого Властелина здорово зарубали. Я найду контакты того парня, попрошу его, пусть передаст тебе ту отраву. Не чета всем этим вашим… пыльцам. Не один Властелин не устоит, зуб даю!

— Спасибо, пап…

Никакой сон меня и в помине не ждет. Я пялюсь в потолок, смотрю, как плывут по нему подсвеченные «ночными» лампами облака (папин подарок мне на тринадцать лет), и думаю, что понятия не имею, как быть. Необученная фея в этом мире произведет фурор, я уж молчу, что не знаю, как постоянно держать флер, да еще и такой сложный, как мое бывшее обличье. А мамино заклинание явно уже не действует — врач-то видел меня красивую, настоящую.

И да, мне безумно надо к Дамиану. Я до боли хочу, чтобы все вернулось на круги своя. И до ужаса боюсь, что он превратит меня в камень, как Ромиона. А он ведь превратит.

Замкнутый круг. Что же делать?

— Обычно в таком положении или точат оружие, или ищут помощи, принцесса.

— Угу. Поможешь, Габриэль? — хмуро интересуюсь я, даже не поднимая головы.

Но мне в ответ раздается:

— Да. Это будет куда интересней, чем смотреть, как ты крутишься, словно белка в колесе.

— Да ну? А может, лучше оставить меня и уйти? Раз я больше неинтересная?

Габриэль садится рядом на кровать и смотрит на меня — я вижу, как в сумраке блестят его глаза.

— Может. Но правления Темных Властелинов я уже видел — они все одинаковые. И герои их убивают тоже всегда одинаково. Скучно. А вот если ты вмешаешься…

— Если я вмешаюсь, меня поставят статуей в саду.

— Обязательно, — кивает Габриэль. — Если я тебе не помогу.

Я приподнимаюсь на локтях и смотрю ему в глаза.

— Габриэль… А вот скажи… Тебе будет весело, если меня — ну, не знаю, — например, снова отравят каким-нибудь зельем?

Демон улыбается. В синеватом отсвете фальшивого неба я хорошо вижу его улыбку, и от нее меня пробирает дрожь.

— Пожалуй, да.

— Тогда катись к черту. — Я снова падаю на кровать.

Габриэль тихо смеется. Потом я чувствую, как он поднимает с одеяла прядь моих волос — осторожно, чтобы не дернуть, — и тихо говорит:

— Виола, ты же хотела вернуться к своему демонологу. И еще торгуешься!.. Вы, люди…

— У нас, людей, есть чувство самосохранения, — огрызаюсь я. — Возвращаться, чтобы меня убили или превратили во что-нибудь похуже лягушки? Габриэль, тебе надо было явиться хотя бы час назад, я бы за тобой вприпрыжку побежала. А сейчас я успокоилась и способна размышлять здраво. И по здравому размышлению, я уверена, что ты меня предашь. Ты не помогал мне все это время!

— А зачем? — усмехается демон. — Ты была куда веселее, когда пыталась справиться сама. Принцесса, ты же у нас самостоятельная и так этим гордилась. Что, теперь ты уже не так в себе уверена?

Я поворачиваюсь на бок и закрываю голову подушкой.

— Убирайся.

Габриэль молчит. Долго, так, что я решаю, что он уже ушел, и выглядываю из-под подушки. Но нет, по-прежнему сидит рядом.

— Виола, предлагаю сделку.

— Чего?

— Сделку, — терпеливо повторяет демон. — Я помогаю тебе вернуть сердце твоему Дамиану, а ты взамен делаешь то, что я тебе скажу.

— Какая-то… расплывчатая сделка.

— На то я и демон, — усмехается Габриэль. — Хорошо, уточняю: я отзываюсь на любую твою просьбу, пока демонолог не вернет себе сердце, а ты исполняешь любой мой приказ.

— Любой? — подумав, переспрашиваю я. — А если ты решишь, что будет интереснее мне… например, спрыгнуть с крыши? Габриэль, ты помнишь, что я говорила про чувство самосохранения? Я не хочу умирать.

Габриэль смеется — чему? Разве я пошутила?

— Будь по-твоему, принцесса. Я обещаю, что мои приказы не будут стоить тебе жизни. Ты довольна?

— Вообще-то не очень… — Но это, кажется, единственный способ вернуться к Дамиану. — Я ведь пожалею о том, что соглашусь, да?

— Откуда мне знать? — улыбается Габриэль. — Вы, люди, такие переменчивые. Сейчас жалеете, потом благодарите и тут же пытаетесь изгнать… На мой взгляд, это делает вас еще очаровательнее…

— Я согласна.

Габриэль смотрит мне в глаза.

— Не так быстро принцесса. Ты должна поклясться.

— Мы должны поклясться, — поправляю я, но Габриэль словно не замечает.

— Повторяй: я клянусь исполнять любые приказы…

— Я клянусь исполнять приказы…

— Любые.

— Любые твои приказы, пока Дамиан не вернет себе сердце.

Вокруг меня вспыхивает радужный свет и тут же гаснет. А правую руку жжет.

— Что… это?

— Это знак клятвы, — спокойно отзывается Габриэль и скороговоркой повторяет свою часть. Он тоже светится, только не морщится, поэтому я тянусь посмотреть на его правое запястье. Но да, на нем тоже горит знак, похожий на какой-то очень изощренный иероглиф.

— Все честно, принцесса, — улыбается демон.

— Не называй меня принцессой, — тихо прошу я. — Мама от меня отречется в ближайшее время.

— Это вряд ли.

— Никаких принцесс!

— Как скажешь. Между прочим, если тебе интересно, Изабелла благополучно расколдовала сына и едет к побережью, подальше от Сиерны.

— Да я и не сомневалась…

И правда не сомневалась, но у Виллинды надо было спросить. И узнать, как чувствует себя Томми. Или даже попросить с ним встретиться: крестная бы помогла, она сильная ведьма, могла бы перенести меня в мгновение ока. Просто мама сразу начала меня «обрабатывать», и стало не до того.

— И твоя сестра с женихом в безопасности под землей.

— Ну конечно, Ульрик Роз в обиду не даст.

— А значит, тебе можно больше ни за кого не волноваться и делать то, что я скажу, — улыбаясь, продолжает Габриэль.

— Я и так буду делать то, что ты скажешь… И как же я верну Дамиану сердце?

— Видишь ли, Виола, — начинает Габриэль таким тоном, что я понимаю: то, что он скажет, мне не понравится. — Трудность в том, что демонолог должен вернуть себе сердце сам.

— В смысле?

— Он должен пожелать, чтобы оно к нему вернулось. Это должно быть очень сильное и осознанное желание. Желательно высказанное вслух.

— Габи, что-то мне не кажется, что Дамиан сейчас горит таким желанием.

— Сейчас — нет. — Габриэль улыбается. Но ты же его убедишь.

Теперь все это сильно напоминает папин совет: сделай все, что можно, цель оправдывает средства.

— Габи… Как?

— Виола, — смеется демон. — Просто! Демонолог должен быть у тебя в долгу. Взамен ты попросишь его исполнить твое желание. Он захочет это сделать, потому что демонологи всегда — всегда, это кодекс чести Астрала, — отдают долги. И все, условия нашей с тобой сделки будут выполнены.

— Угу… Только вот Дамиан у меня пока не в долгу. Это я у него в долгу, он меня в красавицу превратил, и все такое…

Габриэль улыбается. Я снова холодею от этой его улыбки, и неприятное предчувствие становится еще сильнее. Кажется, уже жалею, что согласилась. Да сам Дамиан бы пришел в ужас, скажи я, что пошла на сделку с демоном. Реальную сделку, где со мной может случиться что угодно.

Но я должна вернуть его. Должна помочь Ромиону — мы же друзья. Должна исправить все, что натворила.

— Ну и что же я должна сделать?

Габриэль улыбается еще шире.

Эпилог, В КОТОРОМ ТЕМНЫЙ ВЛАСТЕЛИН НЕ ПОЛУЧАЕТ ЖЕЛАЕМОГО

Дамиан, хмурясь, оглядел камеру. Третий раз. Но фея не пряталась в темном углу, куда свет факела в руках демонолога не падал. И даже у дальней стены, на которой тоже густо лежали тени, девчонки не было. Дамиан поднял факел и вдруг представил, как в свете пламени красиво, жидким золотом, сверкали бы волосы принцессы фей. Неожиданная мысль грела. Дамиану было так холодно все время, так безумно, дико холодно, и никто не мог его согреть, кроме дурацких мыслей о девчонке из Садов. Это потому, что она красива, решил Дамиан поначалу. Она красива и сияет вся, как свечка. Он спускался в темницу и думал, что она и сейчас будет светить — для него. Светить и греть. И неважно почему, но хоть ненадолго станет теплее.

И вот девчонки нет.

Дамиан закрепил факел и прошелся по камере. Вот тут девчонка спала — пол усыпан золотой пыльцой. Интересно, что она думает об этой пыльце?..

Дамиан замер. Снова неожиданная мысль. Да какая разница, что думает какая-то там фея? Ничтожество, ноющая слабачка, пусть хоть сколько угодно сияет и греет. Не ровня Дамиану.

Но куда она могла деться?..

След портала Дамиан нашел не сразу: кто-то довольно умело его замаскировал. Впрочем, узнать почерк мага Властелину труда не составило.

Что ж, он хотел согреться? Боль тоже греет.

— Туан.

— Повелитель.

Слуга появился мгновенно — с порталами он тоже отлично обращался, а господина чувствовал буквально на уровне инстинктов — и склонился перед ним в глубоком, почти до земли поклоне. Дамиан смотрел на него, улыбаясь. Дракон, маг жизни, покорный миньон. Еще одно ничтожество, которое возомнило о себе непонятно что.

— Почему ты отпустил девчонку?

— Какую дев… — договорить Туан не успел — Дамиан лениво размахнулся кнутом. И улыбнулся, наблюдая.

— Значит, так тебя уже били. И твоя магия на тебя не действует. Надо же… Вставай.

Дракон послушно поднялся — то есть встал на колени, держа голову опущенной. Дамиан отлично чувствовал его злость, и напряжение, и тщательно сдерживаемый страх. Но все это были мелочи. А вот боль действительно грела.

Но дракон ему еще нужен, так что с кнутом потренироваться можно на ком-нибудь другом. Может, расколдовать брата?..

— Так зачем ты ее отпустил?

— Мой господин, я думал, она вам больше не нужна…

Дамиан вздохнул. Бездна и демоны, а ведь он не хотел…

Кнут опустился снова. Спокойно наблюдая, Дамиан равнодушно подумал, а сможет ли его дракон в ближайшее время летать? Наверное, сможет. У оборотней, например, все заживает, стоит им сменить ипостась. Правда, сил на это уходит много. Ну да какая теперь разница?

— Не лги мне. Так зачем ты ее отпустил?

— Я… обещал, — пытаясь говорить внятно, произнес Туан. — Господин.

— Ну да, а обещания надо держать. — Это Дамиан понимал и уважал. Скажи ему Туан раньше, может, и не стал бы его бить. Или стал бы? — Найди ее. Найди и приведи ко мне. Сейчас же.

Туан дернулся, но с колен не поднялся и исполнять приказ не побежал.

— Мой господин, ее больше нет в этом мире.

— Значит, найди в Астрале. Если она умерла, ее дух еще не успел уйти далеко.

— Господин, она жива. Она… дома. В другом мире, вы помните, господин?

Дамиан действительно помнил. Очень смутно, зато яркие картинки. И ощущения. Ему было там хорошо, в этом «другом мире». Хорошо и тепло.

И что? Забери ее оттуда.

— Я не уверен, что… Простите, господин, но я не всесилен так, как вы… Я…

Дамиан со вздохом поднял взгляд к потолку. Почему его окружают одни идиоты, к тому же бесполезные? Зачем они вообще живут?

— Три дня. Даю тебе три дня. Или я сделаю с тобой то, что хотел сделать с ней.

Теперь страх чувствовался сильнее злости. Приятный, пряный запах страха. Хорошо.

— Д-да, г-господин.

Дамиан обошел его, аккуратно положил рядом со вздрогнувшим слугой кнут и вышел в коридор.

Страхом пропиталось все, страхом тянуло от гвардейцев, страхом воняли его телохранители, даже из стен словно бы сочился страх. Дамиану это нравилось, но это совсем не грело. Последнее время ему стало казаться, что внутри его дыра, может, даже сама Бездна, ледяная. Оттого так холодно. Любая радость, тепло, волшебное или настоящее, пожиралась этой бездной, а Дамиану не оставалось ничего. Это злило.

Впрочем, была еще одна вещь, которая могла согреть, но — Дамиан бы не признался в этом даже себе — она пугала.

В спальне над кроватью, вмерзшее в лед, сияло его сердце.

Сегодня Дамиан долго смотрел на него, прежде чем уснуть. В темноте сердце светилось, лед не плавило, но теплом от него тянуло вполне ощутимо. Защищенное заклинаниями здесь, в святая святых Темного Властелина, оно было в безопасности, но Дамиан прочитал слишком много историй, чтобы не знать: и этим герой может воспользоваться. Его всегда смущало: Темные Властелины обязательно проигрывали и умирали. Дамиан не собирался ни умирать, ни проигрывать, но и терпеть постоянный холод не хотел. К тому же и до него свои сердца Властелины хранили… Да где только не хранили. Даже в Океане, но и там обязательно находилась ушлая рыбешка, которая потом попадала к герою…

Дамиан протянул руку, дождался, когда лед исчезнет совсем, и подобрал упавший рубин. Почему-то опять в голову влезло ненужное воспоминание: как красиво камень смотрелся на пальце феи. Как… правильно.

Ха! У Дамиана на шее он будет смотреться еще лучше. И защищенный заклинаниями. Пусть только попробуют снять…

— Мой господин, — пропел чей-то очень знакомый голос. Ах да, суккуба. Дамиан помнил ее, но не помнил имени и…

— Зачем я тебя звал?

— Вы не звали, господин. — Суккуба ластилась к нему, постоянно меняя обличья, одно краше другого.

— Да нет, зачем я вызвал тебя из Астрала?

— Вы… — Суккуба запнулась и подалась назад, а Дамиан удивленно замер с поднятой рукой — собирался погладить по обнаженной спинке. Она так красиво изгибалась… — Вы хотели понять, как сделать приятное вашей… невесте.

— У меня была невеста? — изумился Дамиан. — Погоди, приятное?

— Совет, господин, — по-своему поняла его суккуба. — Вам нужен был совет. Женский совет, вы так сказали.

— И для этого я звал демоницу из Астрала! — расхохотался Дамиан. — Иди сюда, не бойся.

Суккуба тут же прильнула к нему.

— Невеста, — фыркнул демонолог. — Это та фея? Я на ней жениться хотел? Какая… чепуха!

— Я тоже так думаю, повелитель, — шепнула суккуба.

Дамиан бросил на нее тяжелый взгляд:

— Думай лучше, как меня порадовать. Для начала измени это… Темненькие мне не нравятся.

Суккуба послушно изменилась. Еще раз пять, пока Дамиан не понял, что ему нужно.

— Ви… Виола, — пробормотал он и неожиданно улыбнулся. Потянул за длинную золотую прядь, сильно, больно — суккуба вскрикнула. И впился в губы.

Демоница отвечала, льнула к нему, делала все, как нужно, — вот уж кто в таких вещах разбирался. Но все это было не то. Поцелуй не тот, девчонка не та!..

Рыкнув, Дамиан скинул суккубу с кровати.

— Вон пошла!

Суккуба позволила себе только раз всхлипнуть, но тут же исчезла.

Злой, раздраженный Дамиан остался лежать и лениво теребить цепь, на которой болталось теперь его сердце.

Одни идиоты, бесполезные идиоты вокруг.

Но ничего, Туан приведет ему эту девчонку, фею, и тогда, может быть, это щемящее чувство пустоты исчезнет. Дамиан очень надеялся, что так и будет.

А пока, быть может, завоевать Сады?..

Оглавление

Пролог, В КОТОРОМ ЕСТЬ АКТЕРЫ, ОТРАВЛЕННЫЕ ЯБЛОКИ, БЕЛЫЙ КРОЛИК И НОВЫЙ ЗЛОДЕЙ

Глава 1, В КОТОРОЙ НА НАГЛЯАНОМ ПРИМЕРЕ ПОКАЗАНО, ЧТО ПОСЛЕ «ДОЛГО И СЧАСТЛИВО» ПРОБЛЕМЫ ТОЛЬКО НАЧИНАЮТСЯ

Глава 2, ГДЕ МЕНЯ ОТПРАВЛЯЮТ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА, ЗА ТЕМ, НЕ ЗНАЮ ЧЕМ

Глава 3, В КОТОРОЙ Я ПОПАААЮ НА БАЛ ЗЛОАЕЕВ, СНИМАЮ ПРОКЛЯТИЕ ДЕМОНА И ПРОВАЛИВАЮ СВОЕ ПЕРВОЕ ЗАААНИЕ

Глава 4, В КОТОРОЙ Я ПОСЕЩАЮ СИЕРНСКИЙ ТЕАТР И В ЧЕСТЬ МЕНЯ УСТРАИВАЮТ ТУРНИР

Глава 5, В КОТОРОЙ Я РЕШАЮ, ЧТО БЫТЬ ФЕЕЙ НЕ ТАК УЖ И ПЛОХО

Глава 6, В КОТОРОЙ ЧТО БЫ Я НИ ДЕЛАЛА, ВСЕ ИДЕТ НЕ ТАК

Глава 7, В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ТЕМНЫЙ ВЛАСТЕЛИН

Глава 8, В КОТОРОЙ МЕНЯ СНАЧАЛА УБЕЖДАЮТ ВСТАТЬ НА СТОРОНУ ДОБРА, А ПОТОМ — ЗЛА

Эпилог, В КОТОРОМ ТЕМНЫЙ ВЛАСТЕЛИН НЕ ПОЛУЧАЕТ ЖЕЛАЕМОГО Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg