«Луна в окне [СИ]»

Луна в окне [СИ] (fb2) - Луна в окне [СИ] 243K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анастасия Быкова (Escribeme)

Быкова Анастасия ЛУНА В ОКНЕ

Баю-бай, луна в окне И корова на стене, Баю-баю, шарик — Летучий фонарик, Баю-бай, медвежатки — Пора вам в кроватки. Баю-баюшки, звезды, И воздух ночной, И весь мир, укутанный ти-ши-ной!

Десять.

«Баю-бай, луна в окне и корова на стене…» — Магнус широко улыбается и передает им считалочку, чтобы выбрать, кто будет догонять.

Каждый замирает в предвкушении.

«Укутанный ти-ши-ной!» — палец указывает на Йена. Магнус, Алек и Микки разбегаются в разные стороны и мысленно покатываются со смеху.

На детской площадке всё, как всегда — тишину нарушает лишь звук бегущих по жухлой траве ботинок.

* * *

Алек выбегает на поляну и пытается унять быстро бьющееся сердце. Хотя бы сейчас, в этот момент, подожди. Не разрывай грудную клетку и не выскакивай из неё.

Для этого время скоро придёт.

Каждая мышца в теле резонирует тянущей болью. Ноги не чувствуются уже очень давно, с того момента, как теряется счёт времени. Он дрожит от быстрого бега, страха и… предвкушения? Да. Глупого и неуместного, но никуда не желающего уходить предвкушения.

Под ботинком хрустит и разламывается на две половинки тоненькая ветка. Одно неловкое движение нарушает тишину леса.

Одно неловкое слово рушит жизнь.

Какая грёбанная безысходность.

В центре поляны сломанной игрушкой застывает покосившийся домик с прохудившейся крышей. Когда идёт дождь, вода тоненькими холодными струйками просачивается в жилую комнату. В первый раз капли ударяют Алека прямо по макушке, а потом он приносит из дома небольшую оловянную чашку, чтобы капало туда, а не мимо.

Рука невольно дергается ко лбу, чтобы стереть несуществующие капли вместе со слишком живыми воспоминаниями.

За стуком сердца в ушах почти теряется тихий скрип, с которым открывается дверь.

— Что ты забыл здесь, Александр? — Магнус складывает руки на груди и с безразличием, доведённым до совершенства, оглядывает Алека с ног до головы. Ни один мускул не дёргается на его лице.

Но про Алека этого сказать нельзя. Он бежал так быстро, что почти избавился от правды, разрывающей грудную клетку. Но сейчас всё вернулось.

Он поднимает голову, делает шаг вперед и хрипло сообщает:

— Они знают, где ты.

Безразличие, доведённое до совершенства, идёт трещинами и разлетается на миллион осколков.

* * *

Тринадцать.

«Можете отключаться» — механический, ничего не выражающий голос Профессора врывается прямо в поток информации, поступающей в подсознание.

Алек открывает глаза, снимает очки, наушники и отцепляет от руки несколько примочек, которые соединены с компьютером в центре класса. Сегодня они пробежались по эпохе древности — по девятнадцатому и двадцатому веку — изучили литературу и искусство. Алек встает резче, чем нужно, и сразу же хватается рукой за спинку стула: после Подключения всегда немного кружится голова.

Это последний урок, поэтому он находит взглядом Магнуса и улыбается, посылая мысленное сообщение: «Идём?»

В уголках раскосых глаз собираются морщинки от широкой ответной улыбки, и в голове Алека звучит весёлое: «Идём».

Белый школьный коридор встречает их продезинфицированным воздухом, чистотой и тишиной. Ученики молча расходятся по домам, молча выходят из кабинетов, молча что-то обсуждают. Наверняка то, что они узнали сегодня в школе, других тем для разговоров было немного.

Но «молча» — это не странно. «Молча» — это правильно и так, как должно быть.

Когда-то давно весь мир погрузился в Войну. До неё случались гражданские войны, мировые, но эта оказалась настолько страшной, что её называли просто Война. За десятки лет многие погибли, больше половины планеты превратилось в выжженную ненавистью и тоннами оружия пустыню, и, чтобы такого больше никогда не повторялось, Земля начала жить по новым правилам.

Слушайся Старейшин, ничего не делай без их ведома, не думай о себе, строй семью с тем, кого для тебя выбрали, избегай телесных контактов, кроме самых необходимых. Не прикасайся ни к коже, ни к мыслям другого человека. И забудь про любовь. Роди и воспитай своё потомство таким же послушным и прозрачно-правдивым.

Делай всё на благо планеты.

А самое главное — молчи. Кто-то когда-то сказал: «Слова только мешают понимать друг друга», и оказался прав. Без слов намного проще. Дети, не имея возможности плакать, благодаря специальным зажимам, учатся стойко переносить свои неудачи. Нет заговоров и сплетен. Нет неуместных высказываний и случайных фраз, которые могут нанести обиду.

Нет поводов воевать.

Сейчас общение намного проще: тебе стоит только подумать, и с помощью вживленной при рождении в основание мозга программы то, что ты хотел сказать, дублируется у собеседника в голове. А еще и на Мировом Компьютере перед одним из Старейшин, который слушает все разговоры на планете и следит за тем, чтобы не появлялись неугодные.

В старинном учебнике истории, который очень редко и под большим секретом достаёт из-за пазухи школьный уборщик, это называют «тотальным контролем», но эти слова Алек понимает плохо. Ему намного ближе то определение, которое дается в школе — «Благословение Старейшин».

* * *

Магнус срывается с места, в два шага оказывается рядом и с размаха ударяет ладонями ему в грудь. Алек чуть не падает от неожиданности. Только что Бейн стоял в дверном проеме и почти не дышал, метался взглядом по продрогшей вечерней земле, пока осознание медленно просачивалось сквозь поры на коже внутрь, всасывалось в кровь, которая разгоняла его по всему организму. Алек не шевелился, даже руку боялся поднять: непонятно, что могло сделать хуже.

А в следующий момент Магнус уже вкладывает в удар всю силу, на которую только способен.

— Тогда что ты здесь забыл?

Очередной удар, ещё сильнее, чем предыдущий. Но Алек дергается не от него, а от диких эмоций, врезающихся в тело сотнями иголок.

— Ты должен быть в городе, рядом с отцом. Он защитит тебя.

Ещё удар.

Алека парализует. Никогда в жизни он не сталкивался с такими оголенными и натянутыми до предела чувствами. Как провода Главного городского компьютера, за которыми следят с десяток человек, ведь если их перетянуть, они лопнут и оставят Старейшин без доступа к разговорам.

* * *

Пятнадцать.

«Отстань от меня!»

«Сам от меня отстань!»

«Профессор сказал нам вместе готовиться к уроку, значит, мы должны…»

«Ничего мы не должны».

«Хей, вы же понимаете, что мы с Алеком тоже получаем ваши сообщения?»

Йен и Микки фыркают, обиженно сопят и отворачиваются в разные стороны, всем своим видом показывая, что не только делать совместный проект, но и разговаривать друг с другом они не намерены.

«Может, вы объясните, что у вас произошло?» — Алеку правда интересно, почему их друзья уже несколько дней косо смотрят друг на друга и даже появляться рядом не желают, но, видимо, это останется тайной, потому что Йен машет рукой и разворачивается на каблуках, чтобы уйти. Микки сплевывает на гладкий, тёплый, без единого лишнего камешка, асфальт, и идёт в другую сторону.

«Ему это с рук не сойдет».

«Да им обоим не сойдет» — Алек поправляет челку. В прошлый раз, когда Микки и Йен поругались, их вызвали к Старейшинам: ссоры в их мире любят не больше, чем разговоры вслух.

Они еще пару минут смотрят вслед уходящим друзьям, а потом переглядываются. И в этих взглядах информации больше, чем в любом из сообщений: они уже давно в совершенстве овладели искусством чтения по глазам друг друга.

Магнус чуть щурится, совсем немного, и слегка склоняет голову вправо.

Алек дергает уголки губ вверх и едва заметно кивает.

Они совершенно одинаково поправляют сумки на плечах и расходятся, чтобы через полчаса встретиться снова.

Их город, который зарегистрирован под двадцать восьмым номером, ничем не отличается от других таких же городов, разбросанных по всей уцелевшей поверхности планеты. На территориях, некогда сожженных Войной, даже не идут работы по восстановлению, ведь население Земли уменьшилось в несколько десятков раз, и им вполне хватает места. Всего зарегистрировано шестьдесят три Города и одна Столица, центр планеты, город Старейшин.

Алек знает Город 28, как свои пять пальцев: очень мало что может удержать десятилетних мальчишек от игр в догонялки или прятки в запрещенных местах, особенно когда отец одного из них — сам глава Карателей Роберт Лайтвуд, который иногда мог или прикрыть их, или просто закрыть глаза на безобидные проделки.

В одиннадцать лет Алек и Магнус забираются дальше, чем когда-либо, за черту города, к незаселённым домам. Именно тогда они и находят бункер.

Бункер был небольшим складским помещением с тремя комнатами, забытыми строительными материалами, и холлом размером семь на семь метров с круглым застеклённым окном на потолке. В двенадцать он становится их единственным убежищем, о котором они не рассказывают даже Йену и Микки.

Алек воровато оглядывается, хотя прекрасно понимает, что за границу жилых домов никто не выходит, и приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы иметь возможность прошмыгнуть внутрь.

Магнус уже ждёт его.

— Ты задержался.

Сердце в груди делает двойной аксель с идеальным приземлением и начинает биться быстрее, сумка соскальзывает с плеча, и Алек улыбается, глядя на притворно нахмуренные брови друга.

Не сказать, что он слышал много живой человеческой речи, чтобы вслух, а не отголоском своего собственного голоса в сознании, но никто не смог бы разубедить его в том, что голос Магнуса ни с чьим не сравнится. Хрипловатый, но тягучий, как горький шоколад, который когда-то давно им давали в садике после обязательного дневного сна.

Ему приходится откашляться и вспомнить о существовании голосовых связок, чтобы ответить.

— Забежал домой по пути, предупредил родителей, что буду с тобой готовиться к выступлению с проектом на завтра.

— Профессор со своими заданиями всегда очень вовремя.

— Согласен.

Говорить неприятно, немного больно, и каждое слово даётся с трудом, но, в то же время, это ни с чем несравнимое удовольствие. Такое же, как легкое прикосновение руки к руке, когда Магнус подходит ближе. Такое же, как чужое теплое дыхание на щеке и мягкий поцелуй в краешек губ.

— Нам это тоже с рук не сойдет, — усмехается Магнус, повторяя свою же фразу, которую сказал получасом ранее.

И пусть признавать это страшно, но он прав.

Насколько бы не был уединенным бункер, насколько бы хорошо они не скрывались, насколько бы сами не понимали, что то, что они делают — неправильно, ничто не избавит их от кары закона высокомерных Старейшин.

Чёрт, за одну такую мысль их могли бы убить.

Хорошо, что Компьютер пока не научился читать мысли и довольствуется лишь сообщениями.

Но даже Компьютер не смог застраховать от появления чувств сильнее их самих, каких-то доводов и голоса разума, потому что от одной мысли всё прекратить бросает в дрожь. Потому что запретный плод сладок — вовсе не выдумки, они смогли в этом убедиться. Потому что не было на свете лучшего чувства, чем то, которое возникало при взгляде в раскосые глаза с шоколадными радужками.

Первым заговорил Магнус. Точнее, вскрикнул, когда Алек впервые его поцеловал. Около года назад был сложный день, тишина в просторном особняке давила слишком сильно, и Лайтвуд впервые убежал из дома на всю ночь, не забыв позвать с собой друга. Они пришли в бункер, а дальше… Алек не сдержался, и один слабый вскрик, почти хриплое дуновение ветра, снес ядерной волной все «правильно», «нужно» и «по-другому не бывает». Казалось, что умение говорить дремало в них очень чутко и распахнуло глаза сразу же, как выдалась возможность.

Магнус может часами сидеть и держать руку Алека в своей.

Алек тает от этих прикосновений.

Магнус может улыбаться счастливо и беззаботно, а потом произносить «Александр». Никогда в сообщениях, только вслух.

Алек уверен, что его собственное имя, слетающее с желанных губ — извращённый вид пытки.

Магнус может молчать и неловко опускать глаза.

Алек понимает без слов, когда нужно подойти и поцеловать.

— Александр?

Алек моргает и возвращается в реальность, в которой свет уже не поступает через круглое окно в потолке, потому что день несколько часов назад сменился ночью. Они успели завершить подготовку к защите проекта, отключились от электронной библиотеки и позволили тетрадкам с их многочисленными проводками пачкать уголки об далеко не самый чистый пол бункера.

— Красиво, правда? — Магнус полулежит на пледе, гладит примостившегося рядом Алека по коленке и глаз не может отвести от круглой серой луны.

Неважно, сколько раз они были здесь и видели это, луна восхищает его так, что Алеку впору начать ревновать.

— Красиво, — улыбается он. Потому что не ревнует. Потому что восхищается сам.

Их ноги переплетены, волосы перепутались между собой, ведь головы слишком близко, а руки привычно сцеплены в замок.

Алека внезапно озаряет.

— Небо похоже на циклопа…

Магнус удивлённо поворачивается к нему.

— Ну, оно огромное, и у него всего один большой глаз.

В бункере на пару минут становится тихо, пока Магнус не замечает:

— А звёзды — это его родинки.

* * *

Шоколадные радужки резко покрываются инеем.

— Я услышал тебя. Но это не меняет ничего из того, что я говорил раньше. Я не люблю тебя, Александр. Уходи.

Алека бросает в дрожь. В голове оживают слишком яркие картинки их последней встречи. Но сейчас он не верит ни одному слову.

— Уже слишком поздно.

Магнус поднимает полный ужаса взгляд.

— Что ты сделал?

* * *

— Как думаешь, а небу не обидно?

— Из-за чего?

— Ну, мы его с циклопом сравнили.

— Думаю, ему это льстит, — Магнус усмехается.

Он разворачивается к Алеку и склоняет голову к плечу. Привычное молчаливое — останемся?

Алек не думает и секунды — подается вперед, обхватывает чужие плечи и тянет на себя.

Останемся.

Не поцелуй, а какой-то затягивающий водоворот безумия. Это всегда так или только с теми, от кого сердце трепещет пойманной в клетку птицей? Едва губы касаются губ, становится понятным, почему прикосновения и любовные связи запрещены с человеком, не выбранным тебе Старейшинами для продолжения рода. На первом месте должно быть удержание мира, но губы на губах — и все катится в тартарары. Вся Вселенная сужается до конкретного и определенного человека, и ты понимаешь, что ничего не может быть важнее.

Тишина, обволакивающая планету, нарушается поступью животных в клетках, чириканьем птиц в лабораториях, счастливцами-насекомыми, которые избежали послевоенной мутации, и двумя мальчишками, посылающими все правила к черту.

Они всегда целуются с какой-то долей обречённости.

Магнус первым отрывается от губ и нежно проводит подушечкой большого пальца по острой скуле.

— Помнишь нашу детскую считалочку? Про луну.

— Помню, — Алек всё ещё находится в какой-то прострации после поцелуя, поэтому голос его звучит хрипло и приглушенно.

— Иди ко мне и слушай, — облокачивается на стену и тянет Алека к себе так, что его голова вновь оказывается на плече Магнуса. — Баю-бай, луна в окне и корова на стене, баю-баю, шарик — летучий фонарик…

Из груди Алека вырывается удивленный выдох, а руки сами собой собирают ткань белой футболки Бейна в кулак. Это уже не считалочка, это… Песня. Магнус тянет слова, и получается медленная, успокаивающая мелодия, которая разливается по всему небольшому помещению, заглядывает в комнаты и трогает проводки.

Они танцуют.

Проводки на полках, стройматериалы, двери и дверные ручки. В воображении Алека они танцуют.

Нельзя восхищаться человеком так сильно. Нельзя так сильно нуждаться.

Это и есть любовь?

* * *

— Ты… Почему? — голос Магнуса глухой и ничего не выражающий. Так компьютерные программы сообщают, что они не могут выполнить запрос.

Но тело говорит лучше голоса. Трясущиеся губы и сумасшедший взгляд выдают с головой.

— Зачем? Ты ведь знал, к чему всё идёт, — слышно, что эти слова даются ему в несколько раз тяжелее, чем те, самые первые, сказанные, кажется, множество жизней назад.

— Знал, — Алек не видит смысла отпираться. — Поэтому и поступил так.

Магнус не верит. Он не пытается вновь начать контролировать руки, двумя безвольными ленточками повисшими вдоль тела, и на дрожащих ногах отступает. На один маленький шаг, на второй. На третий. Наверное, Магнус не верит, что Алек мог оказаться таким идиотом.

Не надо уметь читать мысли, если с самого детства учился читать по выражению лица.

— Я просто не мог иначе, понимаешь? — голос Алека звучит ненамного громче и твёрже голоса Бейна.

Он протягивает руку и зарывается пальцами в волосы Магнуса на затылке, посылая к черту его бессильные попытки вырваться. Жесткая усмешка приподнимает вверх уголки губ Алека. Уже все кончено, нечего терять, а Магнус всё ещё пытается строить из себя кого-то другого, лишь бы ударить побольнее и заставить уйти.

Алек сильнее. Всегда был. Он притягивает Магнуса к себе, чувствуя, насколько сильно трясётся тело в его объятиях.

— Я люблю тебя, — тихо, почти выдохом, всхлипом.

И других объяснений не нужно. Любит и никогда не сможет уйти, забыть, сидеть в молчащем городе и знать, что Магнуса больше нет.

Невозможность в квадрате, умноженная на невозможность.

— Я тебя тоже, — едва слышный ответ в ткань водолазки и крепкие руки, обхватывающие талию.

Алека охватывает неуместное и глупое облегчение и почти-счастье.

* * *

Восемнадцать.

«И что ты будешь с этим делать?»

Микки смотрит на него, как на сумасшедшего.

«А что с этим можно делать? Радоваться великой чести и работать на благо нашего мира».

Мысленно Алек запрокидывает голову и разражается громким смехом, но в сообщении передаёт совсем другое.

«Ты прав, — возможно, получается не совсем правдоподобно. Возможно, слишком много желчи и насмешки. Хорошо, что они не передаются со стопроцентной точностью. — А Йен?»

«Он тоже» — Микки спокойно пожимает плечами.

Пожимает плечами.

Самым лучшим вариантом дальнейших действий кажется взять Милковича за плечи и хорошенечко встряхнуть, чтобы тот понял, что быть Карателем — не честь, как навязывали в школе, а грязная и страшная работа по уничтожению неугодных.

Алек этого не делает. Алек откидывает со лба челку и как можно беззаботнее начинает передавать сообщения о погоде и прошедшем выпускном. А потом, когда Микки уходит, срывается с места и бежит за черту города к бункеру.

Совершенно не смотря по сторонам. Не получается задумываться о безопасности, когда что-то необъяснимое давит изнутри на грудную клетку и хочет вырваться.

И бить, бить, бить.

Неважно кого или что.

С того момент, когда первый раз происходит снятие отпечатков пальцев на голографической панели Главного Компьютера, в них тяжелой ногой в классических ботинках начинают втаптывать послушание и прописные истины. Чтобы уж наверняка. Но, оказывается, чем дольше спит вулкан, тем громче он взрывается. Неподобающие чувства, в конце концов, выходят из-под контроля.

В такие моменты помочь сдержаться может лишь одно. Вернее, лишь один — Магнус, который уже ждёт его.

Алек не здоровается, хлопает дверью и налетает на Бейна. Сбивает с ног, но успевает подхватить, а потом вжимает покорное тело в стену.

— Александр…

— Магнус… — ловит губами изумлённый вздох.

Губы обрушиваются на губы, а руки стараются как можно быстрее стянуть мешающую одежду — в такие моменты ткань почти жжёт. Кофта, футболка, ремень на брюках Алека. Кофта, футболка, ремень на брюках Магнуса. Незамысловатая и почти одинаковая форма летит на пол.

Бейн прикусывает нижнюю губу Алека, и тот рычит, распаляясь ещё больше. Уже не получается впустить в себя ни одной адекватной мысли и сосредоточиться на чем-нибудь другом (хотя бы на том, что сейчас день). Получается только прижать еще ближе и углубить поцелуй.

Хотя, куда глубже-то?

Для нежности не время. Их обоих засасывает в водоворот желания, которому не хочется сопротивляться. Алек притирается пахом и стонет от ярких ощущений, а Магнус проводит пальцами между двух половинок и надавливает подушечкой большого пальца на поджавшееся колечко мышц. Вырывает ещё один стон. Наслаждается тем, что на этот раз удивлённо выдыхает Алек.

— Ты меня с ума сводишь.

Магнус не отвечает. Разворачивает несопротивляющегося Лайтвуда к стене и, не убирая руки, опускается на колени, чтобы обхватить губами возбуждённую плоть.

Алек вжимается в стену, царапает ногтями шпаклёвку и слишком ярко ощущает спиной все её углубления и трещинки. Только это он и чувствует — углубления, трещинки и тесность и жар чужого рта. Даже если бы напротив него висели часы, он бы вряд ли смог сказать, сколько прошло времени. Пять минут, шесть, целая вечность? Просто понимает, что не выдержит больше этой сладостной пытки, и подрагивающими пальцами вцепляется в плечи Магнуса, чтобы рывком поднять его на ноги, а потом подхватить под коленки и снова вжать в стену.

Кажется, что после сегодняшнего на ней останутся выемки в форме их тел.

Это последняя мысль до того, как голова становится удивительно пустой, лёгкой, и все органы чувств сосредотачиваются совсем на другом.

Они изголодались друг по другу так, словно и не встречались вчера. Пальцы оставляют следы на коже, зубы прикусывают шею, чтобы потом провести по этому месту языком, плоть погружается в растянутую заботливыми пальцами дырочку.

Они достигают пика так же, как и всего в своей жизни — вместе.

— Йена и Мика забирают в Каратели.

Язык шевелится с большой неохотой, и внутренний голос намекает, что нужно просто помолчать или даже заснуть на родном плече, но эта новость все еще выжигает изнутри каленым железом. Молчать не получается, а передавать такие сообщения смерти подобно.

Ах, простите. Не смерти, конечно же. Стирание из памяти компьютера и смерть — разные вещи.

— Слышал, — так же шёпотом отвечает Магнус. Подушечки пальцев прекращают вырисовывать узоры на обнажённой спине Алека.

— А что? — почти выдавливает эти слова, напополам с горечью и желчью. — Может, мне тоже примкнуть к ним? Учеба закончена, вся жизнь впереди, а Карателям не выбирают пару до тридцати. Отличные перспективы.

— Вкупе со всеобщей ненавистью и обязанностями по уничтожению нарушителей.

— Таких, как мы?

В глазах Магнуса плещется отчаяние. Наверное, и у него в голове возникала картина, как Йен и Микки, их близкие люди, лучшие друзья, ожесточаются, а в один из ничем не выделяющихся серых будней обнаруживают бункер. Обнаруживают их.

Пустят ли они лазеры в ход сразу или для начала постараются разобраться?

Магнус и Алек переглядываются и переплетают пальцы. Уже не просто жест, а обещание никогда не оставлять друг друга.

— Слова только мешают понимать друг друга…

Лайтвуд приподнимает бровь:

— Что?

— Более лживой фразы я не слышал.

— Просто изначально в неё закладывался совсем другой смысл…

* * *

— Люблю. Люблю, Александр, слышишь? И никогда не переставал.

Алек упивается близостью Магнуса и этими словами. Алек упивается тишиной на поляне. Временной пока-ещё-тишиной.

Где-то далеко от них, слишком далеко, чтобы услышать, несколько пар тяжёлых ботинок приминают траву.

* * *

Он на носочках проскальзывает в дом и убирает звук с замка прежде, чем закрыть дверь. Но понимает, что все его усилия оказались напрасными, когда разворачивается и встречается взглядом с гневными искрами в потемневших глазах Главного Карателя.

«Добрый вечер, отец».

«Алек, наконец-то ты спустился! — сообщение приходит не от Роберта. От матери, суетящейся на кухне. — Весь день просидел в своей комнате… Всю программу решил выучить за несколько часов?»

Отец всё ещё продолжает молчать, только кивает в сторону, откуда доносятся скворчащие звуки и запах еды. Алек непонимающе моргает, разглядывает отца, но всё же проходит на кухню.

Мама и папа добровольно в одной комнате? Это что-то новенькое.

«Ужин на столе, сын».

Алек кивает маме и делает два шага к столу. На столешнице действительно стоит тарелка с горячим мясом, но рядом с ней лежит листок и ручка. Зачем им старинные способы ведения записей?

Алек снова бросает взгляд за спину, а потом берёт в руки бумагу. Берёт только для того, чтобы в следующее мгновение выронить её.

«Час назад нас оповестили о том, что в город со стороны нежилых домов вошёл юноша. Он разговаривал сам с собой».

Одно предложение, способное сломать жизнь. Одно слово. Одно… Чёрт, Бейн.

Лайтвуд смотрит на отца и мать, открывает и закрывает рот и пытается вернуть себе возможность дышать.

Роберт смотрит в упор. Знает, что Алек был там тоже. Так почему в их доме ещё нет отряда Карателей?

Прикрывает его, как и в детстве.

Вот только Магнусу это не поможет.

Его уже схватили? Уничтожили?

«Правда, бифштекс сегодня очень вкусный? В нем целых пятнадцать процентов натурального мяса! Лучшее, что я смогла достать за долгое время».

От сообщения мамы веет беззаботностью и искренней радостью. В то время, как она заламывает себе руки и переводит умоляющий взгляд с Роберта на Алека и обратно.

Желудок Алека скручивает, и его рвёт на белоснежный пол.

* * *

— Сколько у нас времени? — Магнус всё ещё прижимается к нему и прячет лицо на груди.

— Немного.

Немного. Немного. Немного.

Одно слово яркой жилкой. Только оно одно сейчас разгоняет кровь по венам. «Немного» — это не «нисколько».

* * *

«Как всё прошло?»

Алек вздрагивает и чуть ли не кричит от безысходности. Зачем мама передает это сообщение и ему? Неужели мало того, что его заперли в комнате и не дают даже на пять минут выйти на улицу? Неужели мало того, что за прошедшую ночь он умер уже десять раз? Неужели он должен это слушать?

Он зажимаете себе уши руками.

«Быстро. Закрытая казнь такая».

Замолчите. Замолчите. ЗАМОЛЧИТЕ.

Пожалуйста.

Слезы бегут по лицу и впитываются в ткань подушки. Ногти впиваются в мясистую часть ладони, и едва затянувшиеся царапины вновь наливаются кровью.

Дверь в комнату открывается, и тяжелые шаги отца приближаются к кровати. Алек не смотрит. Алек не может. Алек знает, что именно Главный — палач на закрытых казнях.

Тяжелые шаги так же медленно отдаляются. Дверь закрывается.

От Роберта на тумбочке остается лишь листок, сложенный вдвое.

«Он жив».

* * *

Темнеет стремительно. Еще несколько минут назад небо было сине-голубым, а сейчас уже на темном полотне проступают звёзды. Из-за густых верхушек деревьев выкатывается луна.

Под тонкую ткань и слой кожи просачивается холод.

А это удобно — можно сказать, что трясёт его из-за чёртовой погоды, а не стремительного течения времени и окольцевавшего сердце страха. Нельзя показывать, что внутри из-за ужаса сложившейся ситуации — лишь выжженная пустыня.

И Магнус в его руках.

Они сидят под кронами дерева, Алек прижимается спиной к шершавому стволу и перебирает волосы Магнуса, положившего голову ему на плечо. Покосившийся домик манит теплотой и уютом, но пойти туда — значит потерять что-то ценное, выпустить их личное счастье за дверь и осквернить ожиданием смерти.

Ах да, снова. Не смерти, а стирания с лица земли.

— Как думаешь, а они придут за нами?

— Придут… — Алек чуть мешкается. — Я попросил.

Бейн всхлипывает, но понимающе кивает. Прижимается губами к шее Алека и собирает ткань его футболки в кулак.

Так будет лучше. Так Йена и Микки не заподозрят в предательстве.

А после они справятся. Они пообещали.

* * *

Девятнадцать.

Алек не сворачивает десятки вкладок и не отключается от компьютера, когда дверь его комнаты открывается.

«Роберт передал, что ты хотел нас видеть?»

Йен и Микки в форме Карателей застывают в дверном проеме. Они не заглядывают через плечо и не смотрят на экран, хотя так было бы куда проще — сразу стало бы понятно, уничтожат они его на месте или выслушают. Но они не смотрят. Или профессионально делают вид.

Алек разворачивается на стуле и смотрит друзьям в глаза. За прошедшие полгода с момента смерти/побега Магнуса они почти не разговаривали. Точнее, это Алек не разговаривал с ними, как и почти ни с кем в городе. Официальной версией стала скорбь по лучшему другу, который оказался предателем. Даже бывших одноклассников, тоже скорбящих друзей, ему не хочется видеть.

Неофициальная версия — Алек прикладывает все силы, чтобы понять, где может скрываться Магнус.

Но для этого нужны технологии, которых у него никогда не будет. Отца просить нельзя, он не подпустит его к Магнусу Бейну после всего случившегося, а вот друзей…

Алек уже все для себя решил. И будь что будет.

Он приветственно кивает и жестом просит закрыть дверь.

— Мне нужна ваша помощь, — тихо, почти шепотом, но все же вслух. А потом замирает, опустив глаза в пол.

Ему не надо смотреть на друзей, потому что чувствует, как комнату заполняет удивление и непонимание. А потом доносится звук включения лазера.

Но почему-то в него не стреляют.

Йен и Микки замирают в одинаковых позах, готовые атаковать. Лазеры в их руках могут выстрелить в любой момент, но друзья почему-то медлят.

— Я вам всё расскажу, а потом вы решите, что будете делать с этим, хорошо?

Они не кивают, не стреляют, не убирают оружие. Вообще ничего не делают. Но в данной ситуации это лучшее, на что можно было рассчитывать.

И Алек рассказывает. О том, как они с Магнусом нашли бункер, как впервые начали говорить, как знали, что нарушают закон, но всё равно ничего не могли с этим поделать. Как бороться с чувствами тоже оказались бессильны.

На этих словах Йен скашивает взгляд на Микки и отключает лазер.

На этих словах Микки сжимает челюсти до хруста.

А Алек рассказывает, как Магнус почему-то потерял бдительность лишь на мгновение, но его тут же поймали. Как Роберт скрыл участие собственного сына в этом преступлении. Как Магнус его не выдал. Как все решили, что казнь свершилась, но Роберт исхитрился помочь Магнусу сбежать.

Как Алек ищет его, потому что даже один молчаливый день без взгляда шоколадно-карих глаз кажется вечностью.

Когда он заканчивает, в комнате еще несколько минут никто не двигается. Только взгляды сражаются друг с другом. А потом Микки сплёвывает на белоснежный ковер и, убрав лазер, выходит из комнаты, хлопнув дверью.

Если бы он только мог, наверняка бы передал сообщение с чем-то нелицеприятным.

Йен зарывается пальцами в рыжую шевелюру, изучающим взглядом прожигает Алека, а потом хлопает его по плечу и выходит вслед за другом.

Они оба возвращаются спустя час.

* * *

Магнус облизывает губы и легко касается носом подбородка Алека. В его взгляде — всё восхищение мира. В его прикосновении — вся нежность галактики.

— Знаешь, а мы ведь счастливчики.

В его голосе — любовь, размером с Вселенную. И предательски дрожащий голос не может этого изменить.

Зыбкая реальность с объятым тишиной лесом отходит на второй план.

— Счастливчики, — Алек оставляет поцелуй на темной макушке.

Уже не так далеко от поляны грубые ботинки вдавливают упавшую шишку в землю. Пока ещё не слышно.

* * *

Первыми словами, произнесёнными Йеном, становится радостное: «Мы нашли!»

Алек и Микки одновременно поднимают головы и распахнутыми от удивления глазами прожигают Йена насквозь. Тот сам резко тормозит и даже роняет на пол несколько проводов и чип, которые держал в руках. Его ладонь непроизвольно дёргается ко рту.

А потом он обводит взглядом комнату, дрожащими руками поднимает чип и откашливается.

— Нашли, — медленно, прислушиваясь, проводя языком по губам. — Вот. Безопасно, — хмуря брови.

Видимо, фраза должна была быть длиннее, что-то вроде «Возьми, можешь подключаться к компьютеру без страха, чип безопасен», но голосовые связки, привыкшие отдыхать, не слушаются обладателя.

Эффект от нескольких слов больше похож на взорвавшуюся бомбу. Взорвавшуюся бомбу в вакуумном пространстве. Алек переводит взгляд с веснушек на щеках Йена на его губы, а потом на чип с информацией о том, кто жизненно необходим. Микки, сжимая кулаки, встает с дивана и стремительно выходит из комнаты.

— Я догоню, — Галлагер протягивает Алеку чип, а потом бросается вслед за Миком.

Кажется, догонять его уже не обязанность, а привычка.

Первыми словами, произнесёнными Микки, становится громкое и резкое: «Блядские уебаны, вот вы кто», когда он возвращается, хмуро поглядывая на идущего впереди Йена.

Впрочем, за те несколько дней, что проходят до того момента, когда у них на руках оказываются точные координаты, они оба начинают неплохо владеть своим голосом.

Благодаря вживлённому в основание мозга чипу можно с точностью определить местонахождение человека, если того требуют обстоятельства. Конечно, процедура это длительная, а если незаконная, то ещё и очень опасная, но верная на сто процентов. Если бы Старейшины были в курсе того, что Магнус Бейн жив, они бы давно соорудили поисковый отряд. Поисковый отряд, чья основная и единственная задача — уничтожение. Но Роберт хорошо замёл следы.

Йен и Микки очень рисковали, обращаясь к этим данным.

— Блять, Лайтвуд, может ты уже уйдешь? Время не резиновое, а тебе нужно вернуться до наступления темноты, чтобы показаться отцу.

Алек непременно бы вызнал, откуда Мик успел понабраться древних оскорблений, если бы не невидимая блокада в горле, мешающая говорить.

— Только не говори, что струсил в последний момент.

— А если… — слова вырываются из горла с хлюпающим звуком. — Если он всё это время, почти год, жил с мыслями о том, что я предал его? Что это я рассказал?

— Брось, Алек, — подаёт голос Йен с другого конца комнаты. — Твой отец наверняка рассказал ему, что не ты его сдал. К тому же, если он правда любит, то никаких обвинений и ненависти быть не может.

Йен встаёт с места.

«Я проголодался, пойду посмотрю, что миссис Лайтвуд приготовила на завтрак».

Конечно же, они должны обмениваться ничего незначащими сообщениями для конспирации, но Йен действительно выходит за дверь.

Алек поворачивается как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как желваки на скулах Микки начинают ходить ходуном.

— Любовь — не зло, Мик, — сам не знает, зачем говорит это, просто понимает, что должен. — Любить не того, кого выбрали Старейшины, любить не для продолжения рода — это нормально.

Последние слова тонут в истеричном смехе.

— Ебало завали, понял? И никогда больше не неси такой чуши. Мы живем не в том мире, Лайтвуд. Любовь — не двигатель прогресса, не гарантия мира. Любовь — это блядское ничто. Пустота.

— Тогда почему ты помогаешь?

Микки лихорадочно облизывает губы, но не отвечает.

— И ты не отрицаешь, — кулаки и удары давно в прошлом, но Алек бы не удивился, если бы Милкович ударил его. — Не говори, что не видишь, как он смотрит на тебя, и что вы всю жизнь собачитесь не из-за этого.

— Нахуй его. И эту любовь, как вы её называете. А ты собери яйца в кулак и иди к Магнусу, мы с рыжим не для того свои жизни ставили под удар, чтобы ты строил из себя кисейную барышню. Иначе и тебя нахуй.

И как всё время до того, как Микки начал разговаривать, он обменивался сообщениями без использования мата?

* * *

В лесу становится все темнее, уже даже свет избушки неспособен сразиться с мглой и отступает. Освещенный круг становится всё меньше.

Алек крепко сжимает чужие холодные пальцы. Чем меньше света, тем мертвее воспоминания.

* * *

Алек выходит на залитую солнцем поляну и выдыхает. Прогулка по лесу под ручку с колотящимся в груди сердцем и сотнями вопросов отбирают все силы. Он вынимает из волос серовато-синий листочек.

И не сразу замечает, что на поляне он не один.

— Александр?

Становится ещё тише, чем было до этого.

Алек сглатывает, пытается утихомирить сердце и мысли, но все же поднимает взгляд.

— Магнус.

* * *

Холод ползёт по ногам, карабкается вверх, впивается длинными острыми ноготками в кожу. Скользит по рукам и шее, почти нежно перебирает волосы. Забирается даже между телами, вынуждая прижаться еще ближе.

Прямо на кончик носа Алека падает холодная капля.

Магнус вздрагивает.

— Все еще не жалеешь о том, что сидишь здесь со мной, а не под защитой в городе?

Алек вздыхает и лишь сжимает руки на плечах Бейна. Сильно, может быть, даже до синяков, потому что не может иначе.

Глупый. Неужели не понимает, что он вытерпит и холод, и дождь, и уничтожение ради возможности быть здесь. Без Магнуса даже дышать не вышло бы, так что он просто выбрал более легкий и быстрый способ.

Он хмыкает.

— Помнишь, мы когда-то сравнили небо с циклопом?

Бейн грустно и как-то совсем безнадежно улыбается. Конечно же, помнит.

— Кажется, ему всё-таки было обидно, и теперь оно мстит.

— Думаю, что ему просто плевать.

* * *

Двадцать один.

Алек выходит из леса и пытается нацепить на лицо маску полного безразличия ко всему. Вежливо-дежурное выражение, кажется, так это называется. Только тяжело это сделать, когда руки всё ещё помнят теплоту чужих пальцев, губы чуть припухли от поцелуев, а кожа горит от сперва нежных, затем страстных прикосновений.

В последнее время стало меньше возможности выбираться к Магнусу, но от этого встречи превратились в горящее пламя, сносящее всё на своем пути. На улице светит солнце, но Алек поправляет горловину светло-бежевой водолазки. Специально после ночной смены забежал домой и переоделся, потому что знал, что возвращаться будет со следами прошедшего с Магнусом дня, о которых сам же и будет умолять, находясь на грани между жизнью и страстью.

Он был счастлив. Почти. Если бы на горизонте не маячило скорое приближение 23-х лет, верхней границы, когда ему придется явиться к Старейшинам и принять свою судьбу. Будет ли эта судьба длинноногой брюнеткой, рыжей с четвертым размером груди или миниатюрной блондинкой, это не изменит того факта, что судьба не будет Магнусом.

Он оглядывается по сторонам и переходит границу города, направляясь к своему дому. Отец на работе, считает, что Алек отсыпается после ночной смены, а мама, как всегда, в своей комнате. Она редко выходит оттуда, только когда надо накрыть на стол или сходить с мужем на какое-то официальное мероприятие и показать, какая образцовая у них семья. Алек быстро преодолевает два квартала, по привычке убирает звук с замка, заходит внутрь и сразу же поднимается в свою комнату.

Но там его кое-кто ждёт.

Лайтвуд хмурит брови и запирает дверь.

— Йен? — настолько тихо, насколько может.

Галлагер, меривший комнату шагами, останавливается и разворачивается. Под глазом у него красуется большой фингал.

— Кто тебя так?

— Мик, — короткий ответ и взмах рукой. Неважно. Он пришел не поэтому. — Уже прогресс. Сейчас он ударил меня после поцелуя, а не до него.

Алек понимающе хмыкает, но всё равно напряженно продолжает смотреть на друга. Он говорит это не только потому, что хочет поделиться. Явно тянет время.

— И… — Йен медлит. — У нас проверки. Тебе надо быть аккуратнее. Лучше вообще пока не ходить к Магнусу.

Алек сжимает в кулаке дверную ручку.

* * *

Тяжелые ботинки уже совсем близко. Магнус напрягается, судорожно выдыхает и поднимает глаза.

— Слышал?

* * *

Двадцать два.

Её зовут Мелисса. Это все, что он о ней знает, но больше и не нужно. Свадьба состоится через неделю. Её зовут Мелисса…

Алек зарывается пальцами в волосы и тянет, тянет, тянет. Может, если он выдерет их все, воспоминания тоже уйдут? В горле свербит. Он не говорил уже год, даже с Йеном и Микки общался исключительно сообщениями. Ему больше нечего было скрывать.

Он пинает камешек под ногами, когда его догоняют и резко разворачивают за плечи на сто восемьдесят градусов.

Взгляд у Йена сумасшедший. Микки за его спиной держит руки в кулаках и пытается придать себе вид «у-меня-все-хорошо». Ничего не выходит.

На них оглядываются прохожие.

«Они нашли Магнуса».

Немое сообщение отзывается звуком Войны в ушах.

«Уже собирается группа по уничтожению».

«Да, мистеру Лайтвуду, наверное, не поздоровится».

«Скорее всего. Но суд старейшин может признать его невиновным, если докажут, что он был под чьим-то влиянием. Тогда просто отстранят».

Они общаются между собой, словно в обычный обеденный перерыв на работе, но смотрят при этом только на Алека. Передают сообщения и ему тоже. А Йен крепко сжимает руки на плечах, не давая ему упасть.

Лайтвуд переводит взгляд с одного на другого, а потом улыбается. Улыбается так, что Микки отступает назад. Сумасшедше. Дико. Страшно.

— Постарайтесь задержать их, — губами шевелит как можно меньше, чтобы случайные прохожие этого не заметили. — Вы знаете, что делать. Мы договаривались.

Пальцы на его плечах безвольно разжимаются.

Алек бежит. Сшибает по пути Профессора, но даже не оборачивается, потому что сейчас уже плевать. Главное — как можно быстрее оказаться дома.

Там он вытащит уже давно подготовленный конверт с письмом, в котором убеждает друзей, что все произошло так, как и должно произойти. Поцелует маму в лоб, второй раз за всю жизнь. Улыбнется и попросит её передать отцу, насколько сильно он благодарен.

А потом выйдет и…

Из груди уже рвется колыбельная, спетая Магнусом когда-то давно. В другой жизни.

* * *

— Слышал, — голос предательски дрожит. Не от страха, уже поздно бояться. Не от холода, он уже не чувствуется. От осознания, что все получилось.

Магнус поднимается на ноги и протягивает Алеку руку:

— Не будем же мы их сидя встречать.

Алек обхватывает протянутую ладонь и не сопротивляется, когда его ведут ближе к домику. Трава под ногами плачет дождевыми каплями.

— Как думаешь, Йен и Микки когда-нибудь простят нас?

— Сразу после того, как они простят себя, — пульсирующая в голове кровь бьёт по вискам так, что хочется заткнуть уши и убежать. Улететь. В какой-нибудь другой мир. Было бы неплохо.

Магнус останавливается, крепко обхватывает ладонями лицо Алека и приподнимается на носочки.

Лес уже совсем не тихий, он живет звуками тяжелых ботинок, молчаливым прерывистым дыханием и шипением лазеров.

Совсем близко.

Алека не надо просить — он наклоняется и прижимается губами к губам, ловит языком дождевую влагу и зарывается руками в мокрые темные волосы.

Ботинки оказываются на поляне раньше, чем всё остальное.

Магнус прерывает поцелуй и поднимает голову вверх, чуть щурясь, чтобы посмотреть на луну.

— Красиво, правда?

— Красиво, — Алек не смотрит на небо. Даже если бы хотел, не смог бы оторвать взгляда от острой линии скул и приоткрытых блестящих губ.

Они старательно делают вид, что на поляне всё ещё одни.

Каратели подходят почти бесшумно.

— Александр?

— Да?

Магнус смотрит на круглобокую, полную луну.

«Баю-бай, луна в окне…» — сообщение передается каждому на этой поляне.

Алек подхватывает.

«И корова на стене. Баю-баю, шарик — летучий фонарик».

«Баю-бай, медвежатки, пора вам в кроватки».

«Баю-баюшки, звезды и воздух ночной».

«И весь мир, окутанный ти-ши-ной».

Они улыбаются только друг другу, заговорщицки щурятся, потому что и те двое, кто должны были услышать эту колыбельную, услышали. А потом Алек в последний раз захватывает в плен губы Магнуса.

Йен переглядывается с Микки. Даже за пеленой дождя видна вся тяжесть и неизбежность, тяжелым грузом повисшие на их плечах. Радужки Йена блестят из-за набежавших слез.

Как хорошо, что идёт дождь.

Микки стреляет первым.

* * *

В живом, но в то же время мёртвом городе, зарегистрированном под номером 28, Роберт Лайтвуд сжимает руки своей жены, прикасаясь к ней впервые за много лет.

…А на столе лежит запечатанный конверт с письмом и наспех набросанной картой, указывающей путь в бункер. Теперь очередь Йена и Микки наблюдать луну в окне.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg