«Лорд Теней»

Лорд Теней (fb2) - Лорд Теней [litres] (пер. М. Моррис) (Тёмные искусства - 2) 4222K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кассандра Клэр

Кассандра Клэр Темные искусства Книга II Лорд Теней

Посвящается Джиму Хиллу

«То боль и скорбь во мне», – так молвил я. Господь в ответ: «Храни их, не тая, Мой Свет в тебя сквозь рану изольется»[1]. Джалал ад-Дин Руми[2]

Copyright © 2017 by Cassandra Clare, LLC

Jacket design by Russell Gordon

Jacket photo-illustration copyright © 2017 by Cliff Nielsen

© М. Моррис, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Часть первая Страна грез

СТРАНА ГРЕЗ

Тайною дорогой трудной, Мучим адом беспробудно, Где двойник мой, Эйдолон, Занял Ночи черный трон — В эти земли, что едва ли Сумрак бездны покидали, Я явился – в дикий сон Без границ и без времен. Бездонные долы, моря бесконечные, Пещеры, расселины, чащи предвечные: От смертного взора укрытое чудо Росой, чья завеса простерлась повсюду. И горы глядятся в безбрежные воды, Чью суша вовек не стесняла свободу, Чьи волны упорно главы воздымают Туда, где огонь небеса опаляет. Бескрайних озер, где и дна не сыскать, Так одинока и мертвенна гладь, Так безмятежна и так холодна — Лилии снежной белее она. Там, в краю озер бескрайних, Одиноких вод печальных, Мертвенных и безмятежных, Как бутоны лилий снежных, Где приречные утесы Шепчут вечно, безголосо, В серой чаще, в топи сонной, Царстве жабы и тритона, Под скалою – там, где омут Для чудовища стал домом — И везде, где скорбь и страх Окружают мрачный прах — Там увидит странник праздный Память в саванах ужасных, Тени, что с печальным стоном Проплывают обреченно — Призраки родных и милых, Взятых Небом и могилой. Чьим утратам несть числа — Там ему не ведать зла! Дух, что тенью осенен — Там найдет блаженство он! Но скиталец, выйдя в путь, Не посмеет заглянуть Недостойным плотским оком Под покров, хранимый роком. Так велел Владыка здешний, Смежив веки смертных грешных; Лишь сквозь темное стекло К скорбным знанье снизошло. И дорогой тайной, трудной, Мучим адом беспробудно, Из земель, где Эйдолон Занял Ночи черный трон — Под свой кров я возвратился, С бездной сумрачной простился. Эдгар Аллан По

1 Мертвенна гладь

Кит только недавно выяснил, что такое цеп, а теперь целая связка цепов болталась у него над головой, сверкающая, острая и смертельно опасная.

Никогда прежде он не видел ничего, хотя бы отдаленно похожего на оружейную в Институте Лос-Анджелеса. Стены и полы были облицованы серебристо-белым гранитом, а по всему залу через равные промежутки возвышались гранитные островки, придавая всему помещению сходство с выставкой оружия и доспехов. Тут были шесты и булавы; хитроумно устроенные трости, ожерелья, ботинки и пуховики, в которых скрывались узкие и плоские, метательные и колющие клинки; сюрикены, сплошь покрытые жуткими шипами, и арбалеты всех видов и размеров.

Гранитные островки были завалены сияющими орудиями, выточенными из адаманта: похожего на горный хрусталь материала, который Сумеречные охотники добывали в шахтах, и который они одни умели превращать в мечи, кинжалы и стила. Но Кита гораздо больше заинтересовала полка с кинжалами.

Не то чтобы Кит питал особое желание научиться драться на кинжалах – ничего такого, что выходило бы за рамки обычного подросткового интереса к боевому оружию, да и то, тогда бы он скорее выбрал автомат или огнемет. Но кинжалы сами по себе были произведениями искусства, с золотыми рукоятями, инкрустированными драгоценными камнями – голубыми сапфирами, рубиновыми кабошонами, свивавшимися в сверкающий узор платиновыми шипами, выложенными черными алмазами.

Кит мог навскидку назвать как минимум троих на Сумеречном базаре, кто отвалил бы за эти кинжалы хорошие деньги, не задавая лишних вопросов.

Может, и четверых.

Кит сбросил джинсовую куртку. Он понятия не имел, кому из Блэкторнов она раньше принадлежала, просто на следующее утро после того, как он попал в Институт, он обнаружил в ногах кровати стопку свежевыстиранной одежды – и натянул куртку. Он вдруг увидел себя в зеркале в дальнем конце зала: неровно подстриженные светлые волосы, синяки постепенно сходят с бледной кожи. Кит расстегнул внутренний карман куртки и принялся запихивать туда кинжалы в ножнах, выбирая те, у которых были самые затейливые рукоятки.

Дверь оружейной распахнулась. Кит уронил кинжал, который держал в руках, обратно на полку и поспешно обернулся. Он-то думал, что выскользнул из спальни незамеченным – но если Кит что и понял за недолгое время своего пребывания в Институте, так это то, что Джулиан Блэкторн замечал абсолютно все, а братья и сестры от него не слишком отставали.

Но в дверях стоял не Джулиан. Это оказался молодой человек, которого Кит никогда прежде не видел, хоть что-то в нем и казалось знакомым. Незнакомец был высоким, с волнистыми светлыми волосами, и сложен как Сумеречный охотник – широкие плечи, мускулистые руки. Из-под ворота и манжет рубашки выглядывают черные линии защитных рун.

Глаза у него были редкого цвета – темно-золотые, а на пальце, как и у многих Сумеречных охотников, Кит увидел тяжелый серебряный перстень.

Молодой человек поднял бровь и уставился на Кита.

– Любитель оружия, да? – спросил он.

– Оно тут неплохое. – Кит чуть попятился к одному из столов, надеясь, что кинжалы во внутреннем кармане не забренчат.

Гость прошагал к полке, которую обчищал Кит, и поднял упавший кинжал.

– Хороший ты выбрал, – сказал он. – Заметил клеймо на рукояти?

Кит не заметил.

– Его выковал один из потомков Велунда Кузнеца, создателя Дюрендаля и Кортаны. – Незнакомец покрутил кинжал в пальцах, прежде чем вернуть обратно на полку. – С Кортаной, конечно, и близко не сравнится, но кинжалы вроде этого всегда возвращаются в руку после того, как их метнешь. Удобно.

Кит прочистил горло.

– Наверное, дорого стоит, – сказал он.

– Не думаю, что Блэкторны ищут покупателей, – сухо заметил незнакомец. – Кстати, я Джейс. Джейс Эрондейл.

Он сделал паузу, словно ожидая ответной реакции, но Кит не собирался ему помогать. Фамилия «Эрондейл» была ему знакома, да еще как. Казалось, за последние две недели никто ему других слов вообще не говорил. Но это не значило, что Кит был намерен позволить незнакомцу – Джейсу – получить удовлетворение, которого тот явно искал.

Но, похоже, молчание Кита не произвело на Джейса никакого впечатления.

– А ты – Кристофер Эрондейл.

– Откуда ты знаешь? – сухо и без энтузиазма отозвался Кит. Фамилию Эрондейл он ненавидел. Ненавидел само слово.

– Семейное сходство, – сказал Джейс. – Мы похожи. Ты похож на портреты кучи Эрондейлов, которые я видел. – Он помолчал и добавил: – А еще Эмма скинула мне на мобильник твою фотографию.

Эмма. Эмма Карстерс спасла Киту жизнь. Хотя с тех пор они не очень много разговаривали. После смерти Малкольма Фейда, верховного колдуна Лос-Анджелеса, все полетело вверх тормашками. Никто не считал Кита важной персоной, и к тому же, ему казалось, что для Эммы он всего лишь ребенок.

– Отлично. Я Кит Эрондейл. Люди постоянно мне об этом говорят, но для меня это ничего не значит. – Кит стиснул зубы. – Я Грач. Кит Грач.

– Я знаю, что тебе сказал твой отец. Но ты Эрондейл. И это что-то да значит.

– Что? Что это значит? – требовательно спросил Кит.

Джейс прислонился к стене оружейной – как раз под витриной с тяжелыми клейморами. Кит понадеялся, что какой-нибудь из них сорвется ему на голову.

– Знаю, что ты в курсе начет Сумеречных охотников, – сказал он. – Многие в курсе, особенно обитатели Нижнего мира и простецы, наделенные Зрением. Таким ты себя и считал, верно?

– Я никогда не считал себя простецом, – сказал Кит. Сумеречные охотники что, не понимают, как это слово звучит?

Впрочем, Джейс не обратил на него ни малейшего внимания.

– Общество и история Сумеречных охотников – вот об этом большинство людей, не являющихся нефилимами, не знает. Мир Сумеречных охотников делится на семьи, каждая из которых с честью хранит свое имя. Историю каждого рода мы передаем из поколения в поколение. Мы несем славу и бремя своих имен, добрые и злые деяния, совершенные нашими предками, через всю свою жизнь. Мы пытаемся оставаться достойными своего имени, чтобы тем, кто придет после нас, досталось не такое тяжкое бремя.

Он скрестил руки на груди. Его запястья были покрыты рунами; на тыльной стороне левой ладони Кит увидел руну, похожую на открытый глаз. Он заметил, что такую вроде бы носили все Сумеречные охотники.

– Для Сумеречных охотников твоя фамилия несет глубокий смысл. Род Эрондейлов не одно поколение вершил их судьбы. Нас не так-то много осталось – на самом деле, все думали, что я последний. Что на свете есть ты, верили только Джем и Тесса. Они долго тебя искали.

Джем и Тесса. Они вместе с Эммой помогли Киту спастись от демонов, убивших его отца. И рассказали ему историю Эрондейла, который предал друзей, бежал и начал новую жизнь вдали от других нефилимов. Новую жизнь и новую ветвь рода.

– Я слышал о Тобиасе Эрондейле, – сказал он. – Так я, выходит, потомок жалкого труса.

– Люди несовершенны, – ответил Джейс. – Не все твои родственники окажутся чудесными. Но когда в следующий раз увидишься с Тессой, а ты увидишься, она тебе расскажет про Уилла Эрондейла. И Джеймса Эрондейла. И, конечно, про меня, – скромно прибавил он. – Для Сумеречных охотников я типа большая шишка. Не то чтобы я давил на тебя авторитетом…

– Особо подавленным я себя не чувствую, – сказал Кит, втайне изумляясь – неужели этот парень в самом деле такой? В глазах Джейса плясала искорка, намекавшая, что, может, он и сам не принимает свои слова всерьез, но утверждать наверняка было трудно. – Зато чувствую, что хорошо бы меня оставили в покое.

– Знаю, не так-то просто все это переварить, – сказал Джейс. Он потянулся, чтобы похлопать Кита по спине. – Но мы с Клэри будем тут столько времени, сколько тебе это понадо…

Похлопывание по спине сдвинуло в кармане Кита один из кинжалов. Тот с лязгом вывалился на пол и теперь лежал между ними, подмигивая, как обвиняющий глаз.

– Так, – нарушил Джейс воцарившуюся тишину. – Ты, значит, оружие тыришь.

Кит, хорошо знавший, что отрицать очевидное бессмысленно, промолчал.

– Ну ладно, смотри, я в курсе, что твой папаша был жуликом, но ты-то теперь Сумеречный охотник, и… Стоп, погоди, что там еще в этой куртке? – спросил Джейс. Левой ногой он как-то хитро пнул кинжал – так, что тот взлетел в воздух. Джейс ловко поймал оружие на лету. Рубины на рукояти бросали отблески во все стороны. – Снимай ее.

Кит молча скинул куртку и бросил на стол. Джейс перевернул ее и открыл внутренний карман. Оба молча уставились на сияние клинков и драгоценных камней.

– Значит, – сказал Джейс, – ты собирался сбежать, я правильно понимаю?

– А какой смысл оставаться? – взорвался Кит. Он знал, что делать этого не следует, но сдержаться не мог. Слишком много на него навалилось: гибель отца, требования Охотников принять фамилию, на которую Киту было плевать, и он предпочел бы, чтобы так оно и оставалось. – Мне тут не место. Можешь сколько угодно распинаться насчет моей фамилии, для меня она ничего не значит. Я сын Джонни Грача. Меня всю жизнь учили быть как отец, не как вы. Вы мне не нужны. Никто из вас не нужен. Все, что мне нужно, так это начальный капитал, и я смогу открыть палатку на Сумеречном базаре.

Золотые глаза Джейса сузились, и Кит впервые увидел под высокомерной, насмешливой маской проблеск острого ума.

– И чем ты будешь торговать? Твой отец торговал информацией. Чтобы обзавестись связями, ему понадобились годы и много скверного колдовства. Собираешься продать душу, чтобы потом перебиваться с хлеба на воду на задворках Нижнего мира? А как насчет тех, кто убил твоего отца? Ты же видел, как он умер, так?

– Демоны…

– Ага. И ведь их кто-то послал. Хранитель, может, и мертв, но это не значит, что тебя никто не ищет. Тебе всего пятнадцать. Может, ты и думаешь, что хочешь умереть, но поверь мне – ты не хочешь.

Кит сглотнул. Он попытался представить себе, как стоит за прилавком в палатке на Сумеречном базаре – как представлял себе все последние дни. Но, по правде говоря, на базаре ему никогда ничего не грозило только благодаря отцу. Люди боялись Джонни Грача. Что там с ним сделают без отцовской защиты?

– Но я же не Сумеречный охотник, – сказал Кит. Он обвел зал взглядом: миллионы орудий убийства, груды адаманта, доспехи, снаряжение, оружейные ремни… Это как-то слишком, он же не ниндзя. – Я понятия не имею даже с чего начать.

– Подожди еще неделю, – сказал Джейс. – Всего неделя тут, в Институте. Дай себе шанс. Эмма рассказала, как ты бился с демонами, которые убили твоего отца. На такое способен только Сумеречный охотник.

Кит почти не помнил, как дрался с демонами в родительском доме, но знал, что он действительно это сделал. Тело действовало как будто само, и он сражался. И даже, как ни странно, втайне и совсем чуть-чуть наслаждался этим.

– Это твоя суть, – сказал Джейс. – Ты Сумеречный охотник, на какую-то долю ангел. В твоих венах – кровь ангелов. Ты Эрондейл. Что, к слову, означает, что ты из семьи не только потрясающих красавцев, но и владельцев немалого имущества, включая дом в Лондоне и особняк в Идрисе, на часть которого ты, скорее всего, имеешь право. Ну, знаешь, вдруг это тебя заинтересует.

Кит поглядел на перстень на левой руке Джейса. Тот был из чистого серебра, тяжелый и на вид старинный. И ценный.

– Заинтересовало.

– Все, что я хочу сказать: подожди еще неделю. В конце концов, – усмехнулся Джейс, – Эрондейл просто не может устоять перед вызовом.

– Головоногий демон? – нахмурив брови, проговорил Джулиан в телефонную трубку. – Это же, по сути, кальмар, так?

Ответа Эмма не расслышала: она узнала голос Тая, но не разобрала слов.

– Да, мы у пирса, – продолжал Джулиан. – Пока ничего не видели, но мы только что прибыли. Какая жалость, что парковок для Сумеречных охотников тут не предусмотрено…

Слушая Джулиана вполуха, Эмма огляделась. Солнце только-только зашло. Пирс Санта-Моника всегда ей нравился – с раннего детства, когда родители брали ее сюда играть в воздушный хоккей и кататься на старомодной карусели с лошадками. Эмма обожала дешевый фастфуд – бургеры и молочные коктейли, жареных устриц и гигантские спиральные леденцы – и «Пасифик-Парк», старенький парк развлечений на самом конце пирса, с видом на Тихий океан.

Простецы вложили не один миллион долларов в то, чтобы с годами пирс превратился в туристическую достопримечательность. «Пасифик-Парк» был полон блестящих новеньких аттракционов; от прежних вагончиков с чуррос не осталось и следа, вместо них предлагали мороженое ручной работы и лобстеров на тарелках. Но доски у Эммы под ногами были, как прежде, покороблены и истерты, пропитаны солнцем и солью. И здесь по-прежнему пахло сахаром и водорослями. Карусель все так же расплескивала вокруг механическую музыку. Никуда не делись автоматы, куда можно бросить монетку и получить шанс выиграть гигантскую плюшевую панду. И под причалом все еще было полно темных мест, где бесцельно собирались простецы. А порой творилось и кое-что более зловещее.

Вот в чем вся суть жизни Сумеречного охотника, подумала Эмма, глядя на большое колесо обозрения, украшенное сияющими электрическими гирляндами. Очередь желающих залезть на него простецов вилась вниз по пирсу; за ограждениями мелькало темно-синее море, с белыми барашками там, где волны разбивались о пирс. Сумеречные охотники видели в творениях простецов красоту – огни колеса обозрения отражались в океанской воде так ярко, что казалось, будто под водой кто-то пускает фейерверки: красные, синие, зеленые, лиловые и золотые – но они видели и тьму, и опасность, и гниль.

– Что случилось? – спросил Джулиан. Он уже успел убрать телефон в карман доспехов. Ветер – на пирсе всегда был ветер, без устали дувший с океана, приносивший аромат соли и дальних стран – взъерошил мягкие волны его каштановых волос, заставил их коснуться его щек и висков поцелуем.

Темные мысли, хотела сказать Эмма. Но не могла. Когда-то Джулиан был человеком, которому она могла рассказать абсолютно все. Теперь он был единственным, кому она не могла доверить вообще ничего.

Она отвела глаза.

– Где Марк с Кристиной?

– Вон там, – показал он, – у метательного тира.

Эмма проследила за его взглядом до ярко раскрашенной стойки, где люди соревновались, кто сможет набросить пластиковое кольцо на горлышко одной из дюжины выстроенных в ряд бутылок. Она постаралась подавить в себе чувство превосходства: кажется, простецы находили эту задачу непростой.

Сводный брат Джулиана, Марк, держал три пластиковых кольца. Кристина, с собранными в аккуратный пучок темными волосами, стояла рядом с ним и, смеясь, ела карамельный попкорн. Марк метнул кольца: все три разом. Все они ушли по спирали в разных направлениях – и наделись на бутылочные горлышки.

– Конспирация на высоте, – вздохнул Джулиан.

Простецы у тира разразились криками восторга и недоверия. К счастью, их было немного, и Марк смог забрать приз – что-то в полиэтиленовом пакете – и без особой суеты ретироваться.

Вместе с Кристиной он двинулся обратно к ним. Кончики острых ушей проглядывали сквозь его светлые кудри, но он наложил на себя гламор, защитные чары, чтобы простецы их не замечали. Марк был наполовину фэйри, и кровь Нижнего мира проявлялась в его тонких чертах, кончиках ушей, миндалевидных глазах и угловатых скулах.

– Так это демон-кальмар? – уточнила Эмма, главным образом для того, чтобы заполнить тишину, воцарившуюся между ней и Джулианом. В последние дни это случалось все чаще. Прошло всего две недели с тех пор, как с прошлым было покончено, но Эмма уже успела до мозга костей почувствовать, как все переменилось. Джулиан отдалился от нее, хотя с тех пор, как она сказала ему о них с Марком, он был подчеркнуто вежлив и доброжелателен.

– Похоже на то, – сказал Джулиан. Марк и Кристина успели подойти на расстояние оклика. Кристина, почти прикончив свой карамельный попкорн, грустно заглянула в пакет, словно надеялась, что там вдруг появится добавка (Эмма очень ее понимала), а Марк не сводил глаз со своего выигрыша. – Залезает сбоку на пирс и хватает народ – в основном детей, ну и тех, кто ночью облокотится на перила, чтобы сделать хороший кадр. Впрочем, в последнее время он осмелел. Кто-то, кажется, заметил его в игровой зоне у настольного хокке… это что, золотая рыбка?

Марк поднял пакет. Внутри плавала кругами маленькая оранжевая рыбка.

– Сегодня лучший из всех наших патрулей, – заявил он. – Еще никогда я не получал рыбу в награду.

Эмма вздохнула про себя. Последние несколько лет Марк провел в Дикой Охоте, среди самых диких и непокорных фэйри. Они носились по небу верхом на всевозможных зачарованных созданиях – на мотоциклах, конях, оленях, огромных рычащих псах – и мародерствовали на полях сражений, обирая мертвые тела и принося дань ко Дворам Фэйри.

Марк пока неплохо справлялся с возвращением в лоно своей семьи – Сумеречных охотников, но порой еще казалось, что обычная жизнь застает его врасплох. От него не укрылось, как все смотрят на него. Насторожившись, он нерешительно обнял Эмму за плечи, а другой рукой протянул ей пакетик.

– Я выиграл для тебя рыбу, красавица моя, – сказал он и поцеловал ее в щеку.

Это был чудесный поцелуй, мягкий и нежный, и Марк пах как всегда: как холодный воздух за окном и молодая зелень. Абсолютно логично, подумала Эмма, Марк решил – все, видимо, ждут, что он отдаст свой выигрыш ей. В конце концов, она же его девушка.

Эмма встревоженно переглянулась с Кристиной, чьи темные глаза стали совсем огромными. Джулиан выглядел так, словно его вот-вот вырвет кровью. Это выражение промелькнуло у него на лице лишь на краткий миг, а потом он снова напустил на себя равнодушный вид, но Эмма поспешила с извиняющейся улыбкой отстраниться от Марка.

– Рыбка у меня не выживет, – сказала она. – Да мне даже на цветок в горшке посмотреть достаточно, чтоб он завял.

– Полагаю, у меня возникла бы та же проблема, – заявил Марк, не сводя с рыбки глаз. – Какая жалость! Я хотел назвать его Магнусом, потому что у него чешуйки блестят.

Кристина хихикнула. Магнус Бейн был верховным колдуном Бруклина и питал слабость ко всему блестящему.

– Полагаю, лучше отпустить его на волю, – провозгласил Марк. Прежде, чем кто-либо успел что-то сказать, он подошел к перилам и вытряхнул пакетик в море.

– Никто не хочет ему сказать, что золотые рыбки пресноводные и в океане не живут? – тихо спросил Джулиан.

– Не горю желанием, – сказала Кристина.

– Он что, только что убил Магнуса? – спросила Эмма, но прежде, чем Джулиан успел ответить, Марк резко развернулся к ним.

На его лице больше не было ни следа веселья.

– Я только что видел, как что-то взобралось по свае под пирсом. Что-то крайне нечеловекоподобное.

Эмму пробрала легкая дрожь. Демоны, избравшие своим обиталищем океан, на суше показывались редко. Иногда ей снились кошмары о том, как океан выворачивается наизнанку и изрыгает на пляж свое содержимое: поросших шипами и щупальцами склизких почерневших тварей, полураздавленных толщей воды.

Секунду спустя Сумеречные охотники обнажили оружие – Эмма сжимала свой меч, Кортану, доставшийся ей от родителей золотой клинок. Джулиан вынул из ножен клинок серафимов, а Кристина – свой нож-бабочку.

– Куда оно направилось? – спросил Джулиан.

– К концу пирса, – сказал Марк; он единственный пока еще не потянулся за оружием, но Эмма знала, насколько он проворен. В Дикой Охоте его прозвали «эльфийской стрелой» – так быстр и точен он был что с луком и стрелами, что с метательным клинком. – К парку развлечений.

– Я туда, – сказала Эмма. – Постараюсь увести его от пирса. Марк, Кристина, вы – вниз и хватайте его, если попытается заползти обратно в воду.

Они едва успели кивнуть, и Эмма побежала со всех ног. Ветер трепал ее за косы, пока она пробиралась сквозь толпу к ярко освещенному парку на конце пирса. Кортана тепло и прочно лежала в руке, а ноги так и летели по покоробленным морем деревянным доскам. Эмма чувствовала себя свободной – тревоги отброшены, тело и разум сосредоточились на цели.

Она слышала позади себя шаги. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Джулиан. Его шаги звучали у нее за спиной на протяжении всех тех лет, что она была боевым Сумеречным охотником. Когда проливалась ее кровь, проливалась и его. Он спасал жизнь ей, а она ему. Он был частью ее самой, когда она становилась воином.

– Там! – услышала она голос Джулиана, но уже и сама увидела темный, бугристый силуэт, карабкавшийся по опорам колеса обозрения. Вокруг продолжали кружиться вагончики, и ничего не подозревавшие пассажиры пищали от восторга.

Эмма добежала до колеса и принялась проталкиваться к нему сквозь толпу. Прежде, чем добраться до пирса, они с Джулианом наложили на себя руны гламора, так что простецы их не видели. Это, впрочем, вовсе не означало, что они не чувствовали присутствия Эммы и Джулиана. Все в очереди вопили и ругались, когда Эмма наступала им на ноги и толкалась локтями, пробираясь вперед.

Один из вагончиков, покачиваясь, прибыл вниз, и парочка – девушка, жевавшая сиреневую сладкую вату, и ее долговязый парень, весь в черном – как раз собиралась в него забраться. Подняв глаза, Эмма заметила тень движения – головоногий демон скользнул наверх и обвился вокруг опоры колеса. Выругавшись, Эмма оттолкнула парочку, едва не сбив их с ног, и запрыгнула в вагончик. Тот был восьмиугольный, с опоясывавшей его изнутри скамейкой, и свободного места, чтобы стоять, хватало. Пока вагончик поднимался, унося ее от хаоса, который она устроила внизу, до Эммы доносились вопли – парочка, которая хотела сесть в вагончик, орала на кассира, а люди, которые стояли за ними в очереди, орали друг на друга.

Вагончик качнулся – Джулиан, расшатав его, приземлился рядом с Эммой. Он запрокинул голову:

– Ты его видишь?

Эмма прищурилась. Демона она видела, она была в этом уверена, но сейчас он как будто исчез. С этой точки колесо обозрения казалось мешаниной ярких огней, вертящихся штырей и выкрашенных в белый цвет железных оградок. Два вагончика под ней и Джулианом были пусты; в очереди, должно быть, все еще пытались восстановить порядок.

Отлично, подумала Эмма. Чем меньше людей сядет на колесо, тем лучше.

– Стой, – она почувствовала, как Джулиан взял ее под руку – и повернул. Эмма напряглась всем телом. – Руны, – коротко сказал он, и Эмма поняла, что в свободной руке он держит стило.

Вагончик, в котором они стояли, продолжал идти вверх. Эмме был виден распростершийся внизу пляж: темная вода, плещущая на песок, и вертикально вздымающиеся над шоссе холмы Палисадес-Парка, увенчанные полосой травы и деревьев.

Сквозь яркий свет огней пирса звезды сияли тускло – но все же сияли. Джулиан держал ее за руку не грубо и не нежно – но с какой-то врачебной отстраненностью. Он перевернул руку Эммы ладонью вверх и начал быстро чертить стилом по ее запястью, рисуя защитные руны, руны скорости, ловкости и обостренного слуха.

Ближе, чем сейчас, Эмма не подходила к Джулиану две недели. И от этого голова у нее пошла кругом, словно она была слегка навеселе. Джулиан наклонил голову, не отрывая глаз от того, что делал, и Эмма воспользовалась возможностью насмотреться на него.

Огни колеса теперь сияли янтарным и желтым; они словно осыпали золотом загорелую кожу Джулиана. Его шелковистые и волнистые волосы свободно ниспадали. Эмма знала, до чего мягкой была кожа в уголках его рта, и каково касаться его плеч – сильных, твердых и полных жизни. Ресницы его были длинными и густыми, такими темными, как будто их чернили углем; казалось даже, что если Джулиан моргнет, с его ресниц посыплется сажа.

Он был прекрасен. Всегда был прекрасен, но заметила она это слишком поздно. И теперь стояла, опустив руки, с болью во всем теле потому, что не могла его коснуться. И никогда больше не сможет.

Он закончил рисовать руны, подал Эмме стило рукояткой вперед, и та молча взяла его. Джулиан оттянул в сторону воротник футболки под доспехами. Кожа там была на тон светлее загорелых лица и рук – в несколько слоев покрытая бледными метками рун, сила которых уже была исчерпана, и они истаяли.

Чтобы нанести на него метку, Эмме пришлось подойти на шаг ближе. Под кончиком стила расцветали руны ловкости и ночного зрения. Голова Эммы доставала Джулиану как раз до подбородка. Она смотрела прямо на его шею и видела, как он сглотнул.

– Просто скажи мне, что ты с ним счастлива, – проговорил он. – Что ты счастлива с Марком.

Эмма подняла голову. Она закончила рисовать руны, и Джулиан потянулся, чтобы забрать стило из ее руки. Впервые за время, показавшееся ей вечностью, Джулиан смотрел прямо на нее. Его глаза стали темно-синими, цвета ночного неба и моря – которые теперь, когда вагончик поднялся на самый верх, заслонили собой весь мир.

– Я счастлива, Джулс, – сказала она. Пусть будет еще одна ложь среди многих других… Эмма была не из тех, кому ложь давалась легко, но она постепенно училась. Оказалось, что она была вполне способна лгать, когда от этого зависит безопасность тех, кого она любит. – Это правильнее… и безопаснее для нас обоих.

Очертания его нежных губ стали жестче.

– Это не…

Эмма ахнула. За его спиной вздыбилось извивающееся чудище. Его шкура переливалась, как нефтяная пленка. Оно обвило спицу колеса изодранными щупальцами. Демон разинул пасть – идеально круглую, с жуткими клыками.

– Джулс! – завопила она и, уцепившись на лету за один из узких железных штырей между спицами, выпрыгнула из вагончика. Повиснув на одной руке, Эмма наотмашь рубанула Кортаной и зацепила попятившегося кальмара. Демон испустил пронзительный вой, брызнул ихор. Эмма вскрикнула, когда, обжигая кожу, он плеснул ей на шею.

В круглое ребристое тело демона вонзился нож. Подтянувшись на штырь, Эмма посмотрела вниз и увидела, как Джулиан балансирует на бортике вагончика, второй нож – уже в руке. Он прицелился и метнул второй клинок…

Тот со звоном отрикошетил от дна пустого вагончика. Демон-кальмар стремительно скрылся. Эмма слышала, как он карабкается вниз по перекрещенным металлическим балкам колеса.

Эмма убрала Кортану в ножны и поползла вниз – на дно колеса. Вокруг сияли золотые и лиловые гирлянды.

Руки, выпачканные кровью и ихором, скользили, спускаться было трудно. Вид, открывавшийся с колеса обозрения, тем не менее, был прекрасным: море и песок, куда ни кинь взгляд, как будто Эмма висела, уцепившись за край мира.

Она чувствовала привкус крови и соли во рту. Внизу она видела Джулиана, который тоже выбрался из вагончика и полз по штырю ниже того, на котором висела Эмма. Джулиан поднял на нее глаза и показал пальцем; Эмма проследила за его рукой и увидела кальмара почти у центра колеса.

Щупальца демона так и хлестали вокруг туши, молотя по оси колеса. Эмма чувствовала, как дрожь проходит через ее кости. Она запрокинула голову, пытаясь понять, что затеяло чудовище, и похолодела: в самом центре аттракциона находился огромный винт, удерживавший колесо обозрения на опорах. Кальмар раскачивал винт, пытаясь выдернуть его. Если ему это удастся, вся конструкция сорвется с креплений и съедет с пирса, как сорвавшееся велосипедное колесо.

Эмма понимала, что тогда никто не выживет – ни пассажиры колеса, ни те, кто окажется рядом. Колесо рухнет под собственным весом и раздавит всех в лепешку. А чудовищу только того и было нужно, ведь демоны питаются разрушением и энергией смерти. Эту тварь ожидает настоящий пир.

Колесо обозрения качнулось. Кальмар крепко вцепился щупальцами в железный винт и крутил его из стороны в сторону. Эмма поползла вдвое быстрее, но она всё еще была слишком высоко. Джулиан был ближе к чудовищу, но она знала, что у него было только два ножа, которые он уже метнул, и клинки серафимов, длины которых ему не хватит, чтобы достать демона.

Джулиан посмотрел на нее и вытянулся вдоль железного штыря; обвил его левой рукой, чтобы не упасть, и вытянул правую с раскрытой ладонью.

Эмма тут же поняла, что он задумал. Она набрала побольше воздуху в грудь – и отпустила штырь.

Она рухнула вниз, к Джулиану, и, падая, тянулась к его руке. Их пальцы соприкоснулись, и сцепились, и Эмма услышала, как охнул Джулиан, приняв на себя ее вес. Эмма качнулась вперед и вниз, уцепившись за руку Джулиана, а свободной рукой выхватила Кортану из ножен. Инерция падения пронесла ее вперед и швырнула к центру колеса.

Кальмар поднял голову, и Эмма, которая летела прямо в нее, впервые увидела его глаза – овальные, затянутые зеркальной защитной пленкой. Казалось, они слегка расширились, как человеческие, когда Эмма взмахнула Кортаной. Пробив череп, она вонзила клинок прямо в мозг демона.

Соскальзывая с клинка, тварь в агонии молотила щупальцами и наконец рухнула вниз.

Эмме показалось, что где-то далеко внизу раздался всплеск. Но раздумывать об этом времени не было. Джулиан крепче стиснул ее руку и тянул наверх. Она сунула Кортану обратно в ножны, а он тащил ее все выше и выше – на штырь, на котором лежал сам, так что половиной тела Эмма неуклюже растянулась прямо на Джулиане.

Джулиан все еще не отпускал ее руку и тяжело дышал. Их взгляды встретились – всего на секунду. Колесо обозрения медленно кружилось, опуская их на землю. Эмма видела толпу на пляже, блеск воды у берега, и даже темную и светлую макушки, которые вполне могли принадлежать Марку и Кристине…

– Неплохо работаем в команде, – наконец изрек Джулиан.

– Знаю, – сказала Эмма, и она действительно знала. И это было хуже всего – Джулиан прав, они даже сейчас безупречны как парабатаи. Как боевые товарищи. Как идеально подобранная пара солдат, которым никогда, никогда в жизни не суждено разлучиться.

Марк и Кристина ждали их, стоя под пирсом. Марк снял обувь и по щиколотку вошел в океан. Кристина складывала нож-бабочку. Песок у ее ног был весь в постепенно подсыхающей слизи.

– Видели, как этот недокальмар свалился с колеса обозрения? – спросила Эмма, когда они с Джулианом подошли ближе.

Кристина кивнула.

– Рухнул на мелководье, но еще не сдох. Так что Марк оттащил его на берег, и мы его прикончили. – Она пнула песок. – Такая мерзость, и Марк весь в слизи перемазался.

– А я в ихоре, – сказала Эмма, оглядывая свои испачканные доспехи. – Грязная была работа.

– Но даже так ты очень красива, – с учтивой улыбкой заметил Марк.

Эмма улыбнулась в ответ – как смогла. Она была очень благодарна Марку, который подыгрывал ей, ни на что не жалуясь, хотя наверняка находил все это странным. По мнению Кристины, Марк тоже извлекал выгоду из их притворства, хотя Эмма не могла даже предположить, какую. Не похоже было, чтобы Марку нравилось врать – он провел так много времени среди фэйри, неспособных лгать, что теперь любая ложь казалась ему противоестественной.

Джулиан отошел от них на шаг и теперь снова негромко говорил по телефону. Марк с плеском выбрался из воды и сунул мокрые ноги в ботинки. Ни на нем, ни на Кристине сейчас не было полного гламора, и Эмма заметила пристальные взгляды прохожих: Марк был высоким и очень красивым, и его глаза сияли ярче огней на колесе обозрения. Один его глаз был голубой, а другой – золотой.

А еще потому что в нем было нечто неуловимо странное: шлейф дикости, свойственной стране фэйри, который неизменно напоминал Эмме о не знавших плуга бескрайних просторах, о свободе и беззаконии. Я потерянное дитя, словно говорили его глаза. Отыщи меня.

Он потянулся к Эмме и заправил ей за ухо выбившуюся прядь. Эмму захлестнула волна чувств: грусть и восторг, и тоска по чему-то – хотя по чему именно, она и сама не знала.

– Звонила Диана, – сказал Джулиан. Даже не глядя на него, Эмма представила себе его лицо, когда он это говорил – серьезность, вдумчивость, тщательный анализ ситуации, какой бы та ни была. – Прибыли Джейс и Клэри с посланием от Консула. Они созвали в Институте собрание, и хотят видеть нас там. Прямо сейчас.

2 Моря бесконечные

Все четверо прошли прямо в библиотеку, не задержавшись даже, чтобы снять доспехи. Только когда они ворвались в комнату, и Эмма поняла, что они с Марком, Кристиной и Джулианом с ног до головы покрыты липким ихором, она задумалась, не лучше ли было все-таки принять душ.

Пробитую две недели назад крышу библиотеки наскоро подлатали: витражный люк заменили простым, со стеклом, защищенным чарами. Искусно украшенный потолок теперь был спрятан за рябиновыми досками, покрытыми резными рунами.

Рябина не позволяла темной магии проникнуть внутрь. Еще она действовала на фэйри – Эмма заметила, как Марк, когда они вошли, нахмурился и покосился наверх. Он говорил ей как-то, что когда рядом с ним слишком много рябины, кажется, что на него сыплются крошечные искры. Интересно, подумала Эмма, а как бы рябина подействовала на чистокровного фэйри?

– Рада, что вы добрались, – сказала Диана. Она сидела во главе одного из длинных библиотечных столов. Волосы Дианы были зачесаны в гладкий пучок, на темной коже блестело ожерелье – толстая золотая цепь. Ее черно-белое платье было, как всегда, девственно чисто и идеально выглажено.

Рядом с ней сидел Диего Росио Розалес, известный Конклаву тем, что являлся Центурионом высочайшего класса, а Блэкторнам – тем, что заработал себе прозвище «Безупречный Диего». Он действительно был настолько безупречен, что всех раздражал – противоестественно красивый, великолепный в бою, умный и неизменно учтивый. А еще он успел разбить сердце Кристине еще в Мехико – из чего следовало, что в обычных обстоятельствах Эмма уже замышляла бы его убийство; но теперь это был не вариант – две недели назад они с Кристиной помирились.

Сейчас же Диего улыбнулся Кристине, сверкнув ровными белыми зубами. На плече у него поблескивала булавка Центуриона – на серебре читались слова Primi Ordines[3]. Он был не просто Центурионом; он был членом Первой Когорты, лучших из лучших выпускников Схоломанта. Потому что, само собой, он был безупречен.

Напротив Дианы и Диего сидели две весьма знакомые Эмме фигуры: Джейс Эрондейл и Клэри Фэйрчайлд, возглавлявшие Институт Нью-Йорка; хотя, когда Эмма с ними познакомилась, они были подростками – ровесниками ее самой сейчас. Джейс был сплошная растрепанная золотая прелесть – похоже, с годами он сделался только изящнее. Клэри словно состояла из рыжих волос, упрямых зеленых глаз и обманчиво нежного личика. Воля у нее была железная – как Эмма прекрасно знала по собственному опыту.

Сейчас Клэри, просияв, вскочила с места – а Джейс лишь с улыбкой откинулся на спинку стула.

– Вы вернулись! – воскликнула она, бросившись к Эмме. На Клэри были джинсы и потрепанная футболка с надписью «СДЕЛАНО В БРУКЛИНЕ», которая, должно быть, в свое время принадлежала ее лучшему другу Саймону. Выношенная и мягкая, эта футболка была точно такой же, как те, что Эмма частенько как бы невзначай отбирала у Джулиана и отказывалась возвращать. – Как все прошло с кальмародемоном?

Ответить Эмме не дали крепкие объятия, в которые ее заключила Клэри.

– Прекрасно, – сказал Марк, – просто прекрасно. У них, у кальмаров, столько жидкости внутри.

Судя по всему, это и вправду его радовало.

Клэри выпустила Эмму и, нахмурившись, оглядела ихор, морскую воду и неведомую слизь, которые теперь оказались у нее на футболке.

– Понимаю, о чем вы.

– Я вас отсюда поприветствую, – вставил Джейс и помахал им рукой. – А то от вас морепродуктами пованивает.

Послышался короткий смешок. Эмма подняла глаза и увидела ноги, болтавшиеся между столбиками перил второго этажа. С веселым удивлением она узнала длинные ноги Тая и пестрые чулки Ливви. Наверху, на галерее, было много укромных уголков, идеально подходивших для того, чтобы подслушивать. Она и сосчитать не могла, сколько встреч, возглавляемых Эндрю Блэкторном, они с Джулианом в детстве подсмотрели, впитывая знания и проникаясь значительностью происходящего, которая неизменно передавалась всем участникам Конклава.

Эмма покосилась на Джулиана и поняла, что и он заметил присутствие Тая и Ливви и тоже решил их не выдавать. Одной его усмешки хватило, чтобы Эмма смогла прочитать его мысли. Удивительно, как легко ей было читать Джулиана тогда, когда он забывался и опускал щит, и как мало она могла разгадать, когда он намеренно прятал свои мысли и чувства.

Кристина подошла к Диего и легонько ткнула его в плечо. Он поцеловал ее запястье. Эмма заметила, как на них с непроницаемым лицом поглядел Марк. Марк о многом с ней говорил за последние две недели – но не о Кристине. О Кристине – никогда.

– Так сколько у нас в итоге получается морских демонов? – спросила Диана, приглашая всех занять место за столом.

Они расселись, хлюпая перепачканной одеждой: Эмма рядом с Марком, напротив Джулиана. Тот ответил Диане с таким спокойствием, как будто это вовсе не с него капал ихор на натертый до блеска пол.

– На последней неделе несколько экземпляров поменьше, – сказал он, – но в сезон штормов это нормально. Их выносит на берег. Мы организовали несколько патрулей. Эшдауны патрулировали дальше к югу. Думаю, теперь уже все перебиты.

– Этот был первый по-настоящему крупный, – сказала Эмма. – Я имею в виду, что таких раньше видела не много. Обычно они из океана не вылезают.

Джейс и Клэри переглянулись.

– Есть что-то, что нам следует знать? – спросила Эмма. – Вы что, собираете коллекцию здоровенных морских демонов для украшения Института?

Джейс, поставив локти на стол, подался вперед. У него было спокойное, немного кошачье лицо и непроницаемые янтарные глаза. Клэри как-то обмолвилась, что, когда впервые увидела его, то подумала, что он похож на льва. И Эмма ее понимала: львы казались такими спокойными, почти ленивыми… пока не бросались в бой.

– Думаю, пора поговорить о том, зачем мы приехали, – сказал он.

– Я думал, вы здесь из-за Кита, – сказал Джулиан. – Ну, типа, что он Эрондейл и все такое.

Сверху донесся шорох и негромкое бормотание. Тай последние несколько ночей спал у Кита под дверью – это было странно, но никто по этому поводу пока не высказывался. Эмма решила, что Тай нашел Кита интересным и необычным – примерно так же, как порой он находил необычными и интересными ящериц и пчел.

– Отчасти, – согласился Джейс. – Мы только что с заседания Совета в Идрисе. Вот почему мы так долго сюда добирались, хотя я, когда услышал про Кита, хотел приехать как можно скорее. – Он вновь откинулся назад и положил руку на спинку стула. – Вас вряд ли удивит, что ситуация с Малкольмом обсуждалась очень плотно.

– Ситуация – это ты про то, что верховный колдун Лос-Анджелеса оказался массовым убийцей и некромантом? – уточнил Джулиан. В его голосе совершенно четко слышался подтекст: Конклав ни в чем Малкольма не заподозрил, одобрил его назначение на должность верховного колдуна и ничего не сделал, чтобы положить конец совершаемым им убийствам. Все это сделали Блэкторны.

Наверху вновь захихикали. Диана кашлянула, чтобы скрыть улыбку.

– Прошу прощения, – пояснила она Джейсу и Клэри. – Кажется, у нас тут мыши.

– Я ничего не слышал, – сказал Джейс.

– Мы просто удивлены, что заседание Совета так быстро закончилось, – сказала Эмма. – Мы думали, что нам, возможно, придется давать показания. Про Малкольма и про все, что случилось.

Эмме и Блэкторнам уже приходилось давать показания перед Советом. Несколько лет назад – после Темной войны. Эмма не горела желанием повторять этот опыт – но то была бы возможность изложить события с их точки зрения. Объяснить, почему они сотрудничали с фэйри, напрямую нарушив тем самым Законы Холодного мира. Почему следили за верховным колдуном Лос-Анджелеса, Малкольмом Фейдом, не сообщив об этом Конклаву; что сделали, когда нашли его виновным в ужасающих преступлениях.

Почему Эмма его убила.

– Вы уже рассказали все Роберту – Инквизитору, – сказала Клэри. – Он вам поверил. И дал показания от вашего имени.

Джулиан поднял бровь. Роберт Лайтвуд, Инквизитор Конклава, был не из сердечных и дружелюбных людей. Они рассказали ему о случившемся потому, что их заставили; но ждать услуг от человека вроде Роберта Лайтвуда не приходилось.

– Роберт не такой плохой, – сказал Джейс. – Правда. С тех пор, как он стал дедом, он стал мягче. И факт есть факт – на самом деле вы интересовали Конклав гораздо меньше, чем Черная книга.

– Похоже, никто и не думал, что она вообще была здесь в библиотеке, – добавила Клэри. – Это Институт Корнуолла славится внушительной коллекцией трудов по темной магии: там и оригинал «Молота ведьм», и «Демонатия». Все думали, что и Черная книга там – заперта как следует.

– В свое время Институтом Корнуолла заправляли Блэкторны, – сказал Джулиан. – Быть может, когда отца назначили главой здешнего Института, он привез ее с собой. – Джулиану явно было не по себе. – Хотя понятия не имею, зачем она могла бы ему понадобиться.

– Может, ее привез Артур, – предположила Кристина. – Старинные книги его всегда зачаровывали.

Эмма покачала головой.

– Не вариант. Книга должна была уже быть здесь, когда на Институт напал Себастьян – а это было до того, как приехал Артур.

– Насколько тесно связано обсуждение моего права остаться с тем фактом, что наши показания заслушать не пожелали? – спросил Марк.

– Связано, – Клэри, не дрогнув, встретила его взгляд. – Но, Марк, мы никогда бы не позволили им заставить тебя вернуться в Охоту. Все бы против этого взбунтовались.

Диего кивнул.

– Конклав все тщательно обдумал, и то, что Марк останется здесь, со своей семьей, их полностью устраивает. Изначально приказ запрещал Сумеречным охотникам именно что искать его – а он пришел к вам сам, так что формально приказу ничто не противоречит.

Марк чеканно кивнул в ответ. Безупречный Диего ему никогда не нравился.

– И уж поверьте, – прибавила Клэри, – они очень обрадовались, когда нашли эту лазейку. Думаю, даже самые ярые фэйриненавистники Конклава, и те сочувствуют Марку, которому пришлось пережить такое.

– Но не тому, что пришлось пережить Хелен? – спросил Джулиан. – Было хоть слово о ее возвращении?

– Ни одного, – признал Джейс. – Мне жаль. Они и слышать об этом не хотят.

Марк напрягся. И Эмма вдруг увидела в нем воина: темную тень с полей битвы, где бродит Дикая Охота, блуждающую среди мертвых тел.

– Мы их в покое не оставим, – сказала Диана. – То, что ты вернулся, Марк, это уже победа, и мы ей воспользуемся. Но пока что…

– Что – пока что? – спросил Марк. – Разве самое худшее еще не позади?

– Мы Сумеречные охотники, – сказал Джейс. – Как ты сам убедишься, самое худшее никогда не бывает позади.

– Пока что, – продолжила Диана, – Совет только-только завершил обсуждать появления крупных морских демонов по всему Калифорнийскому побережью. В рекордном количестве. За прошлую неделю их видели больше, чем за последние десять лет. Кальмар, с которым вы бились, вовсе не отбился от стаи.

– Мы полагаем, это потому, что труп Малкольма и Черная книга все еще где-то в океане, – сказала Клэри. – И мы думаем, что, возможно, это еще и из-за заклятий, которые Малкольм наложил при жизни.

– Но заклятия колдуна рассеиваются с его гибелью, – возразила Эмма. Она подумала про Кита. Защитные чары, которые Малкольм поставил вокруг дома Грачей, исчезли, когда маг испустил дух. Не прошло и нескольких часов, как нагрянули демоны. – Мы сходили к дому Малкольма, когда он уже умер – хотели поискать улики его преступлений. Так там все рассыпалось в пустую породу.

Джейс, в свою очередь, ссыпался под стол. Секундой позже он вновь вылез – держа на руках Чёрча, институтского кота на полставки. Чёрч вытянул все четыре лапы прямо перед собой и имел совершенно удовлетворенный вид.

– Мы думали точно так же, – заявил Джейс, усаживая кота себе на колени. – Но судя по всему, если верить Магнусу, возможно создать и такие заклятия, которые активируются после смерти колдуна.

Эмма бросила на Чёрча испепеляющий взгляд. Она была в курсе, что кот когда-то жил в Институте Нью-Йорка, но выражать свои предпочтения так явно, вообще-то, было грубо. Кот лежал на коленях у Джейса пузом вверх, урчал и не обращал на нее ни малейшего внимания.

– Как сигнализация, которая включается, когда открывают дверь? – уточнил Джулиан.

– Да, но в этом случае открытая дверь – это смерть, – сказала Диана.

– И как с этим справиться? – спросила Эмма.

– Скорее всего, чтобы «отключить» заклятие, нам понадобится тело колдуна, – сказал Джейс. – И подсказка насчет того, как именно он всё это устроил, тоже была бы не лишней.

– Руины прочесали вдоль и поперек, – сказала Клэри. – Но завтра мы проверим дом Малкольма – ну, чтобы наверняка.

– Там только щебень, – предупредил Джулиан.

– Щебень, который нужно как можно скорее убрать, пока простецы его не заметили, – сказала Диана. – Мы наложили на него гламор, но только на время. А это значит, что у нас есть максимум два дня.

– Взглянуть на него напоследок не помешает, – заметил Джейс. – Особенно учитывая, что Магнус нам подсказал, куда смотреть.

Он почесал Чёрча за ушком и не стал развивать тему.

– Черная книга – невероятно мощный артефакт, – сказал Безупречный Диего. – Она способна вызвать такие аномалии, какие мы даже вообразить не можем. То, что самые глубоководные морские демоны выползают на берег, ставит простецов под удар. С пирса уже пропали несколько человек…

– Завтра сюда прибудет отряд Центурионов, – продолжил Джейс.

– Центурионов? – в глазах Джулиана мелькнула паника – уязвимость и страх, которые, как решила Эмма, заметила только она. В следующий миг всё это пропало. – Зачем?

Центурионы. Их, лучших из лучших Сумеречных охотников, тренировали в Схоломанте – школе, выточенной в отвесных скалах Карпатских гор и со всех сторон окруженной ледяным озером. Центурионы изучали тайные знания и были сведущи во всем, что касалось фэйри и Холодного мира.

И, очевидно, во всем, что касалось морских демонов, тоже.

– Отличные новости, – заметил Безупречный Диего. Ну конечно, подумала Эмма, он просто не мог этого не сказать. Диего с гордостью коснулся значка на плече. – Они смогут найти и труп, и книгу.

– Будем надеяться, – сказала Клэри.

– Но Клэри, ты ведь уже здесь, – обманчиво мягко произнес Джулиан. – Вы с Джейсом… Если бы вы позвали еще Саймона с Изабель и Алека с Магнусом, держу пари, вы бы тут же нашли тело.

Чужаки ему тут не нужны, – подумала Эмма. Те, кто начнет совать нос в дела Института, требовать аудиенции у дядюшки Артура… Джулиан сумел сохранить тайны Института даже несмотря на все то, что на них навлек Малкольм. И вот теперь они снова оказались под угрозой – из-за каких-то непрошеных Центурионов.

– Мы с Клэри тут проездом, – объяснил Джейс, – и не можем остаться и принять участие в поисках, хоть нам и хотелось бы. У нас задание от Совета.

– Какое задание? – спросила Эмма. Что за миссия могла быть важнее того, чтобы вернуть Черную книгу и таким образом раз и навсегда покончить со всем тем, что устроил Малкольм?

Но по тому, как переглянулись Джейс и Клэри, она поняла, что снаружи был целый мир куда более важных вещей – таких, которые она и вообразить-то не могла. Эмма не смогла подавить всплеск горечи в душе, страстное желание быть хоть немного старше, быть на равных рядом с Джейсом и Клэри, узнать их секреты. И секреты Совета.

– Мне очень жаль, – произнесла Клэри, – но мы не можем рассказать.

– Так что, вас тут даже не будет? – возмутилась Эмма. – Когда такое творится, а наш Институт заполонили…

– Эмма, – перебил ее Джейс. – Мы в курсе, что вы привыкли сидеть здесь одни, и чтобы вам никто не мешал. И никому не отчитываться, кроме Артура.

Если бы он только знал… Но сказать правду было невозможно.

– Однако цель существования любого Института, – продолжал Джейс, – не только в том, чтобы быть центром деятельности Конклава, но и в том, чтобы давать приют Сумеречным охотникам, которых необходимо расквартировать в чужом городе. Здесь пятьдесят комнат, которыми никто не пользуется. Так что, если нет никаких уважительных причин, по которым они не могут приехать…

Окончание фразы повисло в воздухе. Диего внимательно разглядывал свои руки. Всей правды об Артуре он не знал, но Эмма догадывалась, что он что-то подозревает.

– Можете нам сказать, – предложила Клэри. – Мы сохраним это в строжайшей тайне.

Но это тайна принадлежала не Эмме и она не имела права ею делиться. Она заставила себя не смотреть ни на Марка, ни на Кристину, ни на Диану, ни на Джулиана – единственных людей за столом, знавших правду о том, кто на самом деле управляет Институтом. Правду, которую придется скрывать от Центурионов, которые обязаны будут передать ее Совету.

– Полагаю, вы в курсе, что дядя Артур в последнее время не очень хорошо себя чувствует, – сказал Джулиан, указывая на пустой стул, на котором полагалось сидеть главе Института. – Я волнуюсь, не ухудшит ли визит Центурионов его состояние, но учитывая важность их миссии, мы сделаем все, чтобы они чувствовали себя как дома.

– После Темной войны у Артура начались мигрени, у него болят старые раны, – прибавила Диана. – Пока ему не станет лучше, я буду выступать как посредник между ним и Центурионами.

– Здесь не о чем беспокоиться, – сказал Диего. – Это же Центурионы, дисциплинированные, вымуштрованные солдаты. Оргий они устраивать не будут, и луну с неба не потребуют.

Он слегка обнял Кристину.

– Рад, что вы познакомитесь кое с кем из моих друзей.

Кристина улыбнулась ему в ответ. Эмма не удержалась и посмотрела на Марка – чтобы знать, не смотрит ли он на Диего с Кристиной так, как часто смотрел раньше: так, что Эмма понятия не имела, как Джулиан мог этого не заметить. Однажды он заметит, и тогда возникнут неудобные вопросы.

На которые придется отвечать.

Но не сегодня – потому что не прошло и нескольких минут, а Марк уже успел беззвучно выскользнуть из библиотеки. И исчез.

Разные комнаты в Институте ассоциировались у Марка с разными чувствами – и большая часть этих чувств после возвращения была для него внове. В библиотеке, обшитой рябиновыми досками, ему было не по себе. В холле, где много лет назад он стоял насмерть против Себастьяна Моргенштерна, кровь закипала, по коже бежали мурашки.

В спальне ему было одиноко. В комнатах близнецов, Дрю или Тавви, он мог забыться и оставаться только их старшим братом. В комнате Эммы он чувствовал себя в безопасности. Комната Кристины была для него под запретом. В комнате Джулиана он терзался чувством вины. А в тренировочном классе чувствовал себя Сумеречным охотником.

Выйдя из библиотеки, он машинально направился в тренировочный класс. Марку казалось, что Сумеречные охотники слишком сильно скрывают свои эмоции. Как они вообще могут жить в мире, в котором Хелен отправлена в изгнание? Сам он едва мог это выносить. Каждый день его терзала тоска по сестре. Но если он закричит от боли или упадет на колени, все только посмотрят на него с удивлением. Марк знал, Джулиан не хотел присутствия здесь Центурионов, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Фэйри могли говорить загадками, и жульничать, и интриговать, но своей боли они не прятали.

Ноги принесли его к стойке с оружием. Руки потянулись к первому попавшемуся предмету, лишь бы можно было начать тренировку и забыться. Когда-то Диана держала в Идрисе оружейную лавку, и теперь для них всегда было подготовлено великолепное оружие: греческие махаиры[4] с однолезвийными клинками, спаты[5] викингов, двуручные клейморы[6] и ландскнехтские цвайхендеры[7], японские деревянные боккэны[8], использовавшиеся только для тренировок.

Марк подумал об оружии фэйри. О мече, который был у него, когда он участвовал в Дикой Охоте. Фэйри не пользовались ничем железным, потому что заболевали от близости железных орудий – будь то орудия смерти или орудия труда. В Охоте у Марка был меч из рога, лежавший в руке так же легко, как эльфийские стрелы, которые Марк пускал из своего лука. Легко, как ветер под копытами его коня, как воздух, свистевший вокруг во время скачки.

Марк взял со стойки клеймор и на пробу повернул его в руке. Он чувствовал, что меч стальной – не совсем железо, но все-таки железный сплав, хоть и не реагировал на железо так, как чистокровные фэйри.

Клеймор был достаточно тяжелым. Но это была не первая тяжесть, которую ощутил Марк с тех пор, как вернулся домой. Еще были гнет ожиданий, бремя любви к своей семье…

А еще на его плечах лежала тяжесть того, во что он впутался с Эммой. Марк доверял ей. Не сомневался, что она поступает правильно. И если она в это верит, то и он поверит ей.

Однако ложь давалась ему непросто, а лгать семье он просто терпеть не мог.

– Марк? – окликнула его Клэри, за ней шел Джейс. Должно быть, встреча в библиотеке закончилась. Оба они переоделись в доспехи. Рыжие волосы Клэри на фоне темной одежды казались яркими, как брызги крови.

– Я тут, – сказал Марк, водворяя меч на стойку. Полная луна стояла высоко, и белый свет лился в окна. Лунная дорожка пересекала море, как тропа – от горизонта, лобызаемого светом, до песчаного берега.

Джейс молчал. Он следил за Марком золотистыми соколиными глазами из-под полуприкрытых век. Марк невольно вспомнил, какими были Джейс и Клэри, когда он впервые встретился с ними, сразу после того как его забрала Охота. Он прятался в подземных ходах недалеко от Благого Двора, когда они подошли к нему, и его сердце зашлось от боли и чуть не разбилось от одного их вида. Сумеречные охотники, идущие сквозь все опасности страны фэйри с высоко поднятыми головами… Они не заблудились; они не бежали. Они не боялись.

Он задумался тогда: вернет ли он себе когда-нибудь эту гордость, это отсутствие страха. Даже когда Джейс вложил ему в руку колдовской огонь, даже когда сказал: «Покажи им, из чего сделаны Сумеречные охотники, покажи, что ты не боишься» – Марк умирал от ужаса.

Не за себя. За свою семью. Каково им придется в объятом войной мире, где больше не будет его, чтобы их защитить?

А пришлось им на удивление неплохо, как выяснилось. И он оказался им не нужен. У них был Джулиан.

Джейс примостился на подоконнике. Естественно, с того времени, как Марк в последний раз его видел, он вырос. Стал выше, шире в плечах, но все еще был полон изящества. Ходили слухи, что его внешность и манеры впечатлили даже Королеву Благого Двора, а людям редко удавалось произвести впечатление на знатных фэйри. Даже Сумеречным охотникам.

Хотя кое-кому это и удавалось. Его собственное существование, полагал Марк, служило тому доказательством. Его мать, леди Нерисса Благого Двора, полюбила его отца, Сумеречного охотника.

– Джулиану не нужны тут Центурионы, – сказал Джейс. – Не так ли?

Марк поглядел на них с подозрением.

– Откуда мне знать?

– Марк не выдаст нам тайн своего брата, Джейс, – сказала Клэри. – Ты сам бы выболтал секреты Алека?

Окно за спиной Джейса было высоким и прозрачным – таким прозрачным, что Марку иногда казалось, что он мог бы вылететь сквозь него наружу.

– Возможно – если бы это было для его же блага, – возразил Джейс.

Клэри с сомнением фыркнула.

– Марк, – произнесла она. – Нам нужна твоя помощь. У нас есть вопросы насчет страны фэйри и Дворов – их реального местоположения. Но, похоже, ответов нигде не знают – ни в Спиральном Лабиринте, ни в Схоломанте.

– И, честно говоря, – прибавил Джейс, – нам не хотелось бы выдать, что мы ведем расследование, потому что эта миссия секретная.

– Ваша миссия – в страну фэйри? – попробовал угадать Марк.

Оба кивнули.

Марк был потрясен. Сумеречные охотники в истинных Землях Фэйри всегда чувствовали себя не в своей тарелке, и после Холодного мира избегали их как огня.

– Почему? – Он тут же отвернулся от клеймора. – Это что, какая-то месть? За то, что Иарлаф и еще кое-кто сотрудничал с Малкольмом? Или… за то, что случилось с Эммой?

Эмме до сих пор еще иногда требовалась помощь с перевязками. Всякий раз, когда Марк видел красные полосы у нее на коже, на него накатывали тошнота и чувство вины. Ее шрамы были словно паутина кровавых нитей, не позволявшая ему освободиться от предательства, которое оба они совершили.

Клэри мягко на него посмотрела.

– Мы не собираемся никому причинять зла, – проговорила она. – Никакой мести. Миссия касается сбора информации, и только.

– Вы думаете, что я беспокоюсь за Кьерана, – догадался Марк. Это имя встало у него поперек горла, словно обломок кости. Он любил Кьерана, а Кьеран предал его и вернулся к Охоте, и когда бы Марк о нем не вспоминал, его сердце истекало кровью. – За Кьерана я не беспокоюсь, – сказал он.

– Тогда ты не станешь возражать, если мы с ним поговорим? – уточнил Джейс.

– Если бы я и беспокоился, то не за него, – сказал Марк, – а, возможно, за вас.

Клэри негромко рассмеялась.

– Спасибо, Марк.

– Он сын Короля Неблагого Двора, – отрезал Марк. – У Короля пятьдесят сыновей, и все жаждут захватить трон. Король от них устал. Он был должен Гвину услугу, и в уплату отдал ему Кьерана. Как будто меч подарил или пса.

– Вот как я это вижу, – сказал Джейс. – Кьеран пришел к тебе и предложил помощь против фэйри. Чтобы помочь тебе, он подверг себя смертельной опасности.

Марк подумал: ничего удивительного, что Джейс это знает. Эмма многое рассказывала Клэри.

– Он мне задолжал. Из-за него те, кого я люблю, были тяжело ранены.

– И все же, – не сдавался Джейс, – есть шанс, что он согласится довериться нам. В особенности в том случае, если мы скажем ему, что действуем при твоей поддержке.

Марк промолчал. Клэри поцеловала Джейса в щеку и прошептала что-то ему на ухо, а затем вышла из комнаты. Джейс смотрел ей вслед – его лицо тут же смягчилось. Марк испытал острый укол зависти. Интересно, задумался он, ждет ли вообще его с кем-то что-то подобное: Клэри и Джейс так подходили друг другу, с ее игривой добротой – и его насмешливой силой. Марк задумался: а подходил ли ему вообще Кьеран? И подошла бы ему Кристина, если бы дела обстояли иначе?

– О чем вы собираетесь расспрашивать Кьерана? – уточнил он.

– Да так, кое-что о Короле с Королевой, – сказал Джейс.

Заметив нетерпеливое движение Марка, он добавил:

– Я расскажу тебе кое-что, и помни: я не должен тебе ничего рассказывать. Конклав меня за это прикончит. – Он вздохнул. – Себастьян Моргенштерн оставил при одном из Дворов фэйри оружие. Оружие, – повторил Джейс, – способное уничтожить всех нас, всех нефилимов.

– Как это оружие действует? – спросил Марк.

– Не знаю. Это, в том числе, мы и должны выяснить. Но одно мы знаем точно – оно смертоносно.

Марк кивнул.

– Думаю, Кьеран вам поможет, – сказал он. – А я могу дать вам список тех в стране фэйри, кто может выказать сочувствие вашему делу – потому что таких будет немного. Вряд ли вы себе представляете, как они вас ненавидят. И если у них и правда есть такое оружие, то, надеюсь, вы его отыщете – потому что они без колебаний пустят его в ход и не дадут вам пощады.

Джейс посмотрел на Марка сквозь золотые ресницы, так похожие на ресницы Кита. Его взгляд был цепким и неподвижным.

– Не дадут нам пощады? – повторил он. – Ты – один из нас.

– Это смотря у кого спрашивать, – сказал Марк. – Есть у вас ручка и бумага? Начну с имен…

Дядюшка Артур уже давно не покидал мансарды, где спал, ел и трудился. Когда они с Дианой вскарабкались по узкой лестнице, Джулиан поморщился – в воздухе, еще более спертом, чем обычно, крепко пахло объедками и потом. Кругом лежали густые тени. Артур, сгорбившийся над столом, и сам казался тенью. Колдовской огонь горел наверху, в блюдце на подоконнике. На приход Джулиана и Дианы Артур не отреагировал.

– Артур, – сказала Диана, – нам нужно с вами поговорить.

Тот медленно повернулся в кресле. Джулиан почувствовал, как дядюшка оглядывает сперва Диану, а затем его самого.

– Мисс Рейберн, – наконец сказал он. – Чем могу вам помочь?

Диана и раньше сопровождала Джулиана в походах в мансарду, но нечасто. Теперь, когда истинное положение дел стало известно Марку и Кристине, Джулиан смог признаться Диане в том, что они оба всегда знали, но о чем никогда не говорили.

Годами, с тех самых пор, как ему исполнилось двенадцать лет, Джулиан в одиночку нес бремя знания о том, что дядя Артур сошел с ума. Его рассудок повредился, когда он был в плену при Благом Дворе. Благодаря лекарству, которое поставлял Малкольм Фейд, у Артура наступали периоды просветления, но долго они никогда не длились.

Знай Конклав правду, они бы тут же лишил Артура должности главы Института. И, скорее всего, он кончил бы свои дни запертым в Базильясе, без права выходить наружу и принимать посетителей. В его отсутствие, без взрослого Блэкторна во главе Института, детей бы разделили, отослали в Академию в Идрисе, рассеяли бы по свету. Джулиан был твердо намерен этого не допустить, и целых пять лет хранил тайну, пять лет прятал Артура от всего мира и весь мир – от Артура.

Порой он задавался вопросом, правильно ли он поступает по отношению к дядюшке. Но какое это имело значение? Так или иначе, он должен был защитить братьев и сестер. Если бы понадобилось, он пожертвовал бы ради них Артуром, даже если бы муки совести потом не давали бы ему спокойно спать, если бы он вскакивал среди ночи, задыхаясь от ужаса… Что ж, Джулиан готов был с этим жить.

Он вспомнил, как внимательно смотрел на него Кьеран этим своим взглядом фэйри: «Твое сердце не знает пощады».

Может, это и правда так. Сейчас сердце Джулиана лежало у него в груди как мертвое: распухший неподвижный комок. Все как будто происходило на расстоянии от него самого. Джулиан даже чувствовал себя так, словно двигался медленнее, чем всё вокруг, как будто оказался под водой.

И все же рядом с Дианой ему было немного легче. Артур нередко принимал Джулиана за его покойного отца или деда, но Дианы в прошлом Артура не было, поэтому ему приходилось ее узнавать.

– Лекарство, которое делал для вас Малкольм… – сказала Диана. – Он когда-нибудь с вами о нем говорил? Из чего оно состояло?

Артур покачал головой.

– Мальчик не знает?

Джулиан понял, что речь идет о нем.

– Нет, – сказал он. – Малкольм никогда о нем не рассказывал.

Артур нахмурился.

– Есть какие-нибудь остатки, которые можно было бы изучить?

– Две недели назад я использовал все, до последней капли. – Джулиан угостил дядюшку мощным коктейлем из Малкольмова снадобья, когда Джейс, Клэри и Инквизитор посещали Институт в прошлый раз. Артур должен был твердо стоять на ногах и мыслить настолько ясно, насколько это только было возможно. Джулиан не мог допустить, что бы хоть что-то пошло не так.

Он был вполне уверен, что Джейс и Клэри, если бы знали о состоянии Артура, помогли бы его прикрыть. Но несправедливо было просить их взвалить на себя это бремя, и к тому же – Инквизитору, Роберту Лайтвуду, он не доверял. Он не доверял ему с тех самых пор, когда Роберт пять лет назад вынудил его пройти жестокое испытание Мечом Смерти, потому что не поверил, что Джулиан не станет лгать.

– Артур, у вас его совсем не осталось? – спросила Диана. – Может быть, вы что-то спрятали?

Артур снова помотал головой. В тусклом свете колдовского огня он казался старым – намного старше, чем был, с проседью в волосах и глазами выцветшими, как океан ранним утром. Тело в давно не стиранной серой одежде было настолько худым, что сквозь ткань проступали ключицы.

– Я не знал, что Малкольм окажется тем, кем он оказался, – ответил он. Убийцей, душегубом, предателем. – К тому же, я полагался на мальчика. – Он откашлялся. – На Джулиана.

– Я тоже не знал про Малкольма, – сказал Джулиан. – Дело в том, что у нас будут гости. Центурионы.

– Кентархи, – пробормотал Артур, выдвинув один из ящиков стола, словно собирался что-то в нем искать. – Так они назывались в византийской армии. Но Центурион всегда был столпом войска. Он командовал сотней воинов. Центурион мог подвергнуть римского гражданина даже такому наказанию, от которого тот обычно был защищен законом. Центурионы выше закона.

Джулиан не знал, сколько на самом деле общего между римскими центурионами и Центурионами Схоломанта. Но мысль Артура и так была понятна.

– Понятно. Значит, нам придется быть особенно осторожными. Я имею в виду то, как тебе держаться и действовать в их присутствии.

Артур сжал пальцами виски.

– Я так устал, – пробормотал он. – Разве нельзя… Попросить у Малкольма еще снадобья…

– Малкольм мертв, – сказал Джулиан. Дядюшке уже сообщили, но, кажется, он не вполне это усвоил. И именно таких ошибок ему ни в коем случае нельзя допускать при чужаках.

– Существуют ведь лекарства простецов, – после секундного колебания произнесла Диана.

– А как же Конклав? – возразил Джулиан. – Наказание за обращение к медицине простецов – это…

– Знаю я, что это, – неожиданно резко сказала Диана. – Но мы в отчаянном положении.

– Но мы даже не поймем, какие таблетки нужны и сколько. Мы же не знаем, как простецы лечат такие недуги.

– Я не болен. – Артур с грохотом захлопнул ящик. – Фэйри повредили мой разум. Я почувствовал, как мой рассудок разбился. Ни одному простецу этого не понять и не вылечить.

Диана встревоженно переглянулась с Джулианом.

– Что ж, можно действовать другими путями. Мы оставим вас в покое, Артур, и все обсудим. Мы понимаем, как важна ваша работа.

– Да, – пробормотал Артур. – Моя работа… – И он вновь склонился над бумагами, тут же позабыв о Диане и Джулиане. Выходя следом за Дианой из мансарды, Джулиан не мог не задуматься: что же за утешение находит его дядя в древних рассказах о богах и героях, о прежних временах, когда спастись от безумия можно было, заткнув уши и отказавшись внимать музыке сирен.

Спустившись с лестницы, Диана обернулась к Джулиану и мягко проговорила:

– Сегодня вечером тебе придется сходить на Сумеречный базар.

– Что? – потрясенно спросил Джулиан. Нефилимам на Сумеречном базаре нельзя было показываться, если только они были не на задании. А несовершеннолетним нефилимам соваться туда вообще не разрешалось. – С тобой?

– Мне туда нельзя, – покачала головой Диана.

Джулиан не стал спрашивать. Оба они молча согласились с тем, что у Дианы есть свои секреты, и Джулиан не должен их выпытывать.

– Но там будут колдуны, – продолжила она. – Незнакомые колдуны, которые за плату будут молчать и не узнают тебя. А еще – фэйри. В конце концов, это же безумие, наведенное фэйри, а не естественное состояние Артура. Может, они поймут, как все исправить.

Диана на мгновение задумалась.

– Возьми с собой Кита, – сказала она. – Он знает Сумеречный базар лучше, чем любой, кого мы можем попросить, и жители Нижнего мира ему доверяют.

– Но он же ребенок! – возразил Джулиан. – И не выходил из Института с тех пор, как погиб его отец. – Точнее, был убит. Растерзан у него на глазах. – Боюсь, ему будет не легко.

– Придется ему привыкать, что легко не будет, – бесстрастно отрезала Диана. – Теперь он Сумеречный охотник.

3 Для чудовища стал домом

Из-за жутких пробок Кит с Джулианом добирались из Малибу до Старой Пасадены целый час. Когда они нашли, где припарковаться, у Джулиана уже голова раскалывалась от боли. И то, что Кит не сказал ему почти ни слова с тех пор, как они выехали из Института, радости не добавляло.

Солнце давно село за горизонт, но небо на западе все еще было исчерчено алыми и черными штрихами. Ветер дул с востока, а значит, даже среди ночи можно было вдохнуть аромат пустыни: пыль и песок, кактусы и койоты, жгучий запах шалфея.

Джулиан заглушил мотор, и Кит тут же выскочил из машины, словно каждая лишняя минута рядом с ним была для него невыносима. Когда они проезжали мимо поворота с шоссе, который вел к старому дому Грачей, Кит спросил, можно ли заскочить туда взять кое-что из его прежней одежды. Джулиан ответил, что это небезопасно, особенно ночью. Кит поглядел на него так, словно Джулиан воткнул нож ему в спину.

Джулиану было не привыкать к тому, что кто-то клянчит, дуется или клянется, что ненавидит его. У него было четверо младших сестер и братьев. Но Кит бросал испепеляющие взгляды с особым искусством и был при этом совершенно искренен.

Джулиан закрыл машину, и Кит фыркнул.

– Выглядишь как Сумеречный охотник.

Джулиан оглядел себя. Джинсы, ботинки, винтажный блейзер – подарок Эммы. Поскольку на базаре от рун гламора было мало толку, ему пришлось положиться на опущенные рукава, скрывшие руну войянс, и поднятый воротник, чтобы спрятать края меток, которые иначе выглядывали бы из-под рубашки.

– Что? – бросил он. – Никаких меток не видно.

– Этого и не требуется, – скучающе заметил Кит. – Ты похож на копа. Все вы всегда похожи на копов.

Головная боль Джулиана усилилась.

– И что ты предлагаешь?

– Разреши мне пойти одному, – сказал Кит. – Они меня знают и доверяют мне. Ответят на любой вопрос и продадут все, что я захочу. – Он протянул раскрытую ладонь. – Само собой, мне понадобятся деньги.

Джулиан уставился на него, не веря своим глазам.

– Только не говори, что всерьез рассчитывал, что это прокатит.

Кит пожал плечами и убрал руку.

– Могло и прокатить.

Джулиан двинулся по переулку к входу на Сумеречный базар. Он был там только один раз, много лет назад, но хорошо это запомнил. После Холодного мира Сумеречные базары стали расти как грибы – жители Нижнего мира получили возможность вести дела вдали от ока новых Законов.

– Так, дай-ка я угадаю. Ты собирался взять у меня денег, притвориться, что идешь на Сумеречный базар, сесть на первый же автобус и уехать из города?

– Вообще-то я собирался взять у тебя денег, притвориться, что иду на Сумеречный базар, и сесть на Метролинк, – уточнил Кит. – У них сейчас не только городские поезда. Да-да, огромный прогресс, я в курсе. Тебе бы послеживать за такими вещами.

Джулиан прикинул, что сделает Джейс, если он придушит Кита. Он задумался, не сказать ли об этом вслух, но тут они дошли до конца переулка, туда где воздух слегка мерцал. Джулиан сгреб Кита под локоть и протолкнул их в мерцание одновременно.

Они очутились по ту сторону – в самом сердце базара. Кругом сияли огни, затмевая звезды над головой. Даже луна казалась не более чем бледной оболочкой.

Джулиан все еще крепко держал Кита за руку, но тот и не пытался бежать. Он глядел по сторонам с тоской, заставлявшей его казаться совсем юным – порой Джулиан забывал, что Кит ровесник Тая. Его синие глаза – ясные и цвета неба, без прозелени, отличавшей глаза Блэкторнов – оглядывали базар, жадно впитывая то, что видели.

Ряды палаток были освещены факелами, пылавшими золотым, синим и ядовито-зеленым пламенем. Цветы, которые пахли сильнее белого олеандра и слаще жараканды, сплошь увивали прилавки по бокам. Прекрасные фэйри, девушки и юноши, плясали под звуки флейт и волынок. Отовсюду неслись голоса, взывавшие: Подходи, покупай! Подходи, покупай. На прилавках было разложено оружие, драгоценности, расставлены склянки с зельями и порошками.

– Сюда, – сказал Кит, высвобождаясь из хватки Джулиана.

Джулиан зашагал следом. Он чувствовал, что на них смотрят, и пытался понять, не оттого ли это, что Кит прав: он похож на копа, ну или как минимум на сверхъестественного копа. Он Сумеречный охотник и всегда им был. Нельзя так просто взять и стряхнуть с себя собственную природу.

Они дошли до окраины базара, где свет был тусклее, и можно было разглядеть начерченные под ногами на асфальте белые линии, выдававшие, что днем это место служило парковкой.

Кит двинулся к ближайшей палатке, где перед вывеской, рекламировавшей предсказание будущего и приворотные зелья, сидела женщина-фэйри. При его приближении она подняла глаза – и так и просияла.

– Кит! – воскликнула она. Лоскутное белое платье подчеркивало ее бледно-синюю кожу, а кончики заостренных ушей торчали из лавандовых волос. Тонкие золотые и серебряные цепочки блестели у нее на шее и свисали с запястий. Джулиана она наградила испепеляющим взглядом. – Что он тут делает?

– Гиацинт, нефилим нормальный, – сказал Кит. – Я за него ручаюсь. Он просто хочет кое-что купить.

– Как и все мы, – промурлыкала фэйри и хитро покосилась на Джулиана. – Ты хорошенький, – заявила она, – у тебя глаза почти такого же цвета, как мои.

Джулиан подошел поближе к палатке. Именно в такие моменты он жалел, что не обладает ни малейшими навыками кокетства; флиртовать он не умел совершенно. Ни мгновения в жизни он не желал никого, кроме Эммы, и потому никогда не учился общаться с девушками.

– Мне нужно зелье, способное исцелить Сумеречного охотника от безумия, – произнес он. – Или хотя бы на время купировать симптомы.

– От какого рода безумия?

– Его пытали при Дворах, – прямо сказал Джулиан. – Его рассудок повредился от наведенных галлюцинаций и зелий, которые его заставляли пить.

– Сумеречный охотник, которого свели с ума фэйри? Божечки, – скептически отозвалась Гиацинт. Джулиан принялся объяснять про дядюшку Артура, не называя того по имени: описывать сложившуюся ситуацию и его состояние. Что время от времени случались периоды просветления. Что порой приступы болезни делали его бесчувственным и жестоким. Что собственную семью он узнавал не всегда. Джулиан описал снадобье, которое готовил для Артура Малкольм – в ту пору, когда они еще верили Малкольму и считали его другом.

Не то чтобы он назвал Малкольма по имени.

Когда он закончил, фэйри покачала головой.

– Тебе бы обратиться к колдуну, – сказала она. – Эти возьмутся за Сумеречных охотников. А я не возьмусь. Не горю желанием переходить дорогу ни Дворам, ни Конклаву.

– Не нужно никому об этом рассказывать, – взмолился Джулиан. – Я хорошо вам заплачу.

– Дитя мое, – с ноткой жалости произнесла Гиацинт, – ты думаешь, что возможно сохранить что-то в тайне от всего Нижнего мира? Думаешь, по всему базару не разнеслись вести о падении Хранителя и гибели Джонни Грача? Что никто не знает, что у нас больше нет верховного колдуна? Исчезновение Ансельма Найтшейда – хоть он и был ужасным человеком… – она покачала головой. – Не следовало вам сюда приходить, – заключила она. – Это для вас обоих небезопасно.

Кит словно не верил ушам своим.

– Ты имеешь в виду, для него? – уточнил он, указав на Джулиана едва заметным кивком. – Для него небезопасно?

– И для тебя тоже, малыш, – скрипуче произнес кто-то у них за спиной.

Оба обернулись. Перед ними стоял бледный коротышка с кожей мертвенного, болезненного оттенка. На нем был серый шерстяной костюм-тройка, в котором в такую погоду наверняка можно было свариться заживо. Темные волосы и борода были аккуратно подстрижены.

– Барнабас, – заморгав, сказал Кит. Джулиан заметил, что Гиацинт в палатке передернуло. За спиной у Барнабаса уже собралась небольшая толпа.

Коротышка шагнул вперед.

– Барнабас Хейл, – представился он и протянул руку. Стоило его пальцам сомкнуться вокруг пальцев Джулиана, как тот непроизвольно напрягся. Только слабость Тая к ящерицам и змеям да то обстоятельство, что Джулиану неоднократно приходилось выносить их из Института и выпускать на траву, помогло ему не отдернуть ладонь.

Кожа Барнабаса оказалась вовсе не бледной, а покрытой белесыми чешуйками. Глаза у него были желтые и смотрели на Джулиана с веселым удивлением, словно ожидая, что тот отдернет руку. Чешуйки на ощупь были как гладкие, холодные камушки; не склизкие, но такие, как будто должны были быть склизкими. Джулиан продлил рукопожатие на несколько долгих секунд.

– Вы колдун, – сказал он.

– Никогда не утверждал обратного, – заявил Барнабас. – А ты – Сумеречный охотник.

Джулиан вздохнул и поправил рукав.

– Полагаю, в попытках скрыть это особого смысла не было.

– Ни малейшего, – сказал Барнабас. – Большинство из нас узнает нефилима с первого взгляда, к тому же, все только и говорят, что о юном мистере Граче. – Он перевел глаза со зрачками-щелочками на Кита. – Печально было услышать, какая судьба постигла твоего отца.

Кит поблагодарил за соболезнование легким кивком.

– Сумеречный базар принадлежит Барнабасу. По крайней мере, земля, на которой базар стоит. И он собирает арендную плату за палатки.

– Это правда, – подтвердил Барнабас. – Так что не сомневайтесь: я знаю, что говорю, когда прошу вас уйти.

– Мы не устраиваем неприятностей, – сказал Джулиан. – Мы пришли сюда по делу.

– У нефилимов на Сумеречном базаре не может быть никаких дел, – отрезал Барнабас.

– Вы увидите, что есть, – сказал Джулиан. – Один мой друг недавно купил тут стрелы. Они оказались отравленными. Есть что сказать по этому поводу?

Барнабас ткнул в него скрюченным пальцем.

– Вот об этом и речь, – произнес он. – Вы не можете избавиться от этого, даже если сами хотите – от убежденности, что это вы задаете здесь вопросы и устанавливаете правила.

– Но они и правда устанавливают правила, – вставил Кит.

– Кит, – процедил Джулиан, – ты только хуже делаешь.

– Один мой друг недавно пропал, – проговорил Барнабас. – Некто Малкольм Фейд. Есть что сказать по этому поводу?

По толпе у колдуна за спиной пронесся тихий ропот. Джулиан сжал и разжал кулаки. Будь он здесь в одиночку, он бы не беспокоился – он мог без особого труда выбраться из толпы и добежать до машины. Но с необходимостью прикрывать Кита это было бы уже сложнее.

– Видите? – грозно спросил Барнабас. – Нам известно немало ваших тайн. Я знаю, что случилось с Малкольмом.

– А вы знаете, что он сделал? – спросил Джулиан. Малкольм был серийным убийцей. Он убивал не только простецов, но и обитателей Нижнего мира. И уж конечно, в его смерти следовало винить не Блэкторнов. – Знаете, почему это с ним случилось?

– Я вижу только очередного жителя Нижнего мира, убитого нефилимами. А еще Ансельма Найтшейда, который попал за решетку за то, что лишь попытался прибегнуть к обыкновенной магии. А дальше что? – Он плюнул себе под ноги. – Возможно, когда-то я и терпел на базаре Сумеречных охотников и охотно принимал их деньги. Но это время прошло.

Маг перевел взгляд на Кита.

– Уходи, – велел он. – И забирай с собой своего приятеля-нефилима.

– Он мне не приятель, – заявил Кит. – И я не такой, как они! Я такой же, как вы…

Барнабас покачал головой. Гиацинт, сомкнув синие пальцы под подбородком, следила за ними во все глаза.

– Темные времена грядут для Сумеречных охотников, – произнес Барнабас. – Ужасные. Сила их будет сокрушена, мощь – втоптана в грязь, и кровь их, как вода, наполнит все реки мира.

– С меня довольно, – прервал его Джулиан. – Хватит его пугать.

– Вы заплатите за Холодный мир, – проговорил колдун. – Тьма грядет, и с твоей стороны, Кристофер Эрондейл, мудро было бы послушаться совета и держаться подальше от Институтов и Сумеречных охотников. Скрывайся, как скрывался твой отец, а до него – отец твоего отца. Только так ты избежишь опасности.

– Откуда ты знаешь, кто я? – возмутился Кит. – Откуда тебе известно мое настоящее имя?

Джулиан впервые слышал, чтобы Кит признал имя Эрондейлов своим настоящим именем.

– Все знают, – сказал Барнабас. – Дни напролет на базаре только об этом и говорят. Ты что, не заметил, когда пришел, что все только на тебя и таращатся?

Выходит, глазели они не на Джулиана. Ну, или не только на Джулиана. Не то чтобы это сильно утешало, подумал Джулиан. Только не тогда, когда у Кита такое лицо.

– Я думал, что смогу сюда вернуться, – проговорил Кит. – Занять прилавок отца. Работать на базаре.

Между губами Барнабаса мелькнул и тут же втянулся обратно раздвоенный язык.

– Рожден Сумеречным охотником – навсегда Сумеречный охотник, – сказал маг. – Скверна из крови никуда не денется. В последний раз повторяю, мальчик, уходи с базара. И не возвращайся.

Кит попятился, оглядываясь по сторонам – видя, словно впервые, обращенные к нему лица, по большей части бесстрастные и недружелюбные, а некоторые – полные нескрываемого любопытства.

– Кит… – произнес Джулиан, протягивая руку.

Но Кит уже сорвался с места.

Джулиану потребовалось не больше нескольких секунд, чтобы догнать его; он просто вслепую проталкивался сквозь толпу. Они оказались у большого разгромленного прилавка.

Теперь от него остались только деревянные решетки. Казалось, что кто-то рушил его голыми руками. Вокруг валялись щепки и сломанные доски, над прилавком болталась перекошенная вывеска с напечатанным на ней воззванием:

ВЫ НЕ СОВСЕМ ЧЕЛОВЕК?

ВЫ НЕ ОДИНОКИ!

СЛУГИ ХРАНИТЕЛЯ ПРИГЛАШАЮТ ВАС

НА ЛОТЕРЕЮ СУДЬБЫ!

ВПУСТИ УДАЧУ В СВОЮ ЖИЗНЬ!

– Хранитель, – сказал Кит. – Это был Малкольм Фейд?

Джулиан кивнул.

– Он втянул отца во все эти дела со Слугами и Полночным театром, – задумчиво произнес Кит. – Это Малкольм виноват в его смерти.

Джулиан промолчал. Джонни Грач был не подарочек, но он приходился Киту отцом. А отец может быть только один. И Кит был прав.

Кит подскочил и изо всех сил врезал кулаком по вывеске. Та с грохотом обрушилась на землю. И на мгновение перед тем, как Кит, морщась от боли, схватился за руку, Джулиан увидел в нем проблеск Сумеречного охотника. И поверил, что если бы чародей не был уже мертв, Кит бы его убил.

От прилавка Гиацинт за ними последовала кучка обитателей базара, таращившихся на них во все глаза. Джулиан положил руку Киту на спину, и тот не дернулся, чтобы ее сбросить.

– Пошли отсюда, – сказал Джулиан.

Эмма вымылась очень тщательно. Если ты Сумеречный охотник, то длинные волосы имеют свои недостатки: никогда не знаешь, не застряло ли в них ихора. Однажды она неделю ходила с позеленевшей сзади шеей.

Когда Эмма вышла из ванной в спальню – в спортивных штанах и майке без рукавов, вытирая голову полотенцем, то обнаружила в ногах своей постели свернувшегося клубком Марка, который читал «Алису в Стране чудес».

Он был в пижамных штанах, которые Эмма купила когда-то за три доллара в PCH[9]. Он питал к ним слабость – свободные, из тонкой ткани, они были похожи на штаны, которые он носил в стране фэйри. Если его и удивляло, что на штанах был вышитый узор из зеленых трилистников и надписей «УДАЧИ!», вида он не показывал. Когда Эмма вошла, он сел, провел руками по волосам и улыбнулся.

Улыбка Марка была способна разбить сердце. Казалось, она заполняет все его лицо и делает глаза ярче, словно внутри, за золотом и синевой, полыхает огонь.

– Воистину странный вечер, – произнес он.

– Вот только не надо мне тут «воистину»! – Эмма упала на кровать рядом с ним. Марк ни за что не соглашался спать на кровати, но вполне мог на ней валяться. Он отложил книгу и откинулся на спинку кровати в ногах. – Правила насчет «воистину» в моей комнате тебе известны. То же относится к выражениям типа «однако же», «увы мне» и «о горе».

– А как насчет «раны Господни»?

– Кара за «раны Господни!» сурова, – сообщила ему Эмма. – Придется тебе голым бежать в океан на глазах у Центурионов.

Марк, казалось, был озадачен.

– А потом?

Эмма вздохнула.

– Извини, совсем забыла. Мы как правило стесняемся расхаживать нагишом при незнакомцах. Поверь мне на слово.

– Что, правда? Ты никогда не плавала в океане без одежды?

– Это немного другой вопрос, но нет, никогда. – Эмма откинулась на спинку кровати рядом с ним.

– Надо нам как-нибудь это сделать, – сказал он. – Всем.

– Не представляю себе, чтобы Безупречный Диего сорвал с себя одежду и прыгнул в воду на глазах у всех. Разве что только на глазах у Кристины. И то не факт.

Марк выкарабкался из кровати на кипу одеял, которую Эмма постелила для него на пол.

– Сомневаюсь. Держу пари, он плавает полностью одетый. Иначе ему пришлось бы булавку Центуриона отколоть.

Она рассмеялась, и Марк улыбнулся ей, хотя выглядел усталым. Эмма ему сочувствовала. Сама она уставала не от обычных дел Сумеречной охоты, а от притворства. Может, потому они с Марком и могли расслабиться только по ночам, рядом друг с другом, и не перед кем было притворяться.

Только в эти минуты она и могла выдохнуть – с того дня, как Джем рассказал ей о проклятии парабатаев, о том, как влюбившиеся друг в друга сходят с ума и уничтожают и себя, и всех, кого любят.

Эмма сразу поняла: она не может этого допустить. Только не Джулиан, только не его семья, которую она тоже любила. Она не могла заставить себя разлюбить Джулиана, это было невозможно. Поэтому она должна была заставить Джулиана разлюбить ее.

Джулиан сам дал подсказку всего за несколько дней до того: слова, которые он прошептал ей на ухо в редкий миг уязвимости. Он ревновал к Марку, к тому, что Марк мог говорить с ней, запросто флиртовать с ней, в то время как Джулиану всегда приходилось скрывать свои чувства.

Теперь Марк с полузакрытыми глазами сидел рядом с ней, прислонившись к спинке кровати. Цветные полумесяцы под полуприкрытыми веками, ресницы на тон темнее волос… Эмма вспомнила, как попросила его зайти к ней в комнату. Мне нужно, чтобы ты притворился, будто мы встречаемся. Будто мы влюбляемся друг в друга.

Он протянул ей руку, и она увидела в его глазах бурю. Жесткость, которая напомнила ей, что страна фэйри – не только шумные пиры и веселые луга. Это еще и дикая жестокость, бессердечие, слезы и кровь, молния, рассекающая ночное небо словно ножом.

Зачем лгать, спросил он.

На мгновение она тогда подумала, что он спрашивает – зачем ей нужна эта ложь? Но Марк спрашивал не об этом. Он спрашивал: зачем лгать, если это может стать правдой?

Она стояла перед ним, до глубины души терзаясь болью – всюду, где она отрывала от себя Джулиана. Как будто отрывала себе руку.

Говорят, что иногда люди присоединяются к Дикой Охоте, если пережили большую утрату и предпочитают изливать скорбь, воя на небеса, а не страдать молча на протяжении обычной серой жизни. Она помнила, как парила в небе вместе с обнимавшим ее Марком. Ветер уносил ее возгласы восторга в небеса, где не было ни боли, ни тревог, одно лишь забытье.

И вот перед ней снова Марк, прекрасный как ночное небо, и он протягивает ей руку и снова предлагает свободу. А что, если бы я смогла полюбить Марка, подумала она. Что, если бы смогла сделать эту ложь правдой?

Тогда не придется лгать. Если она сможет полюбить Марка, это уничтожит опасность. И Джулиану ничего не будет грозить.

И она кивнула. Протянула Марку руку в ответ.

Эмма позволила себе вспомнить тот вечер у нее в спальне, выражение глаз Марка, когда он спросил: «Зачем лгать?». Она вспомнила теплое пожатие его руки, пальцы, охватившие запястье. Как они чуть не споткнулись, так спешили очутиться ближе друг к другу, столкнувшись почти неловко, словно они танцевали – и пропустили шаг. Она схватила Марка за плечи и потянулась его поцеловать.

В Охоте он стал жилистым, не таким мускулистым, как Джулиан; кости плеч и ключицы отчетливо чувствовались под ее руками. Но кожа Марка там, где ладони Эммы скользнули под ворот его футболки, поглаживая верхнюю часть спины, была гладкой. И губы его под ее губами были теплыми.

На вкус он был горько-сладким и горячим, словно его била лихорадка. Эмма инстинктивно придвинулась ближе к нему; она не понимала, что ее саму трясет, но ее трясло. Под ее поцелуем он приоткрыл рот; он исследовал ее губы своими, и по телу Эммы плыли медленные волны тепла. Марк поцеловал ее в уголок губ, легко коснулся губами щеки.

Он отстранился.

– М-м, ты соленая, – с озадаченным видом сказал он.

Рукой, которой только что обнимала Марка за шею, Эмма коснулась своего лица. Щеки были мокрыми. Она плакала.

Марк нахмурился.

– Не понимаю. Ты хочешь, чтобы весь мир уверовал, будто мы пара, и все же рыдаешь, словно я сделал тебе больно. Я причинил тебе боль? Джулиан никогда меня не простит.

При звуке имени Джулиана она чуть было не сломалась. Эмма тяжело опустилась в изножье своей кровати и сжала руками колени.

– Джулиану так много всего приходится выносить, – сказала она. – Я не могу допустить, чтобы он еще и обо мне волновался. О моих отношениях с Кэмероном.

Эмма мысленно попросила прощения у Кэмерона Эшдауна, который на самом деле не сделал ничего плохого.

– Это скверные отношения, – продолжила она. – Нездоровые. Но всякий раз, как они заканчиваются, я снова в них вляпываюсь. Пора разорвать этот порочный круг. И мне надо, чтобы Джулиан об этом не беспокоился. На него и так уже слишком много свалилось – Конклав будет расследовать хаос, свалившийся на нас из-за смерти Малкольма, наши дела с Двором…

– Тс-с, – прервал он, усаживаясь рядом. – Я понимаю.

Он поднял руку и стянул одеяло с кровати на пол. Эмма с изумлением следила за тем, как Марк оборачивает его вокруг них обоих и подтыкает вокруг плеч.

Затем она подумала о Дикой Охоте – о том, как, должно быть, они с Кьераном лежали, прильнув друг к другу, в укрытиях, завернувшись в плащи, чтобы укрыться от холода.

Марк провел пальцами по ее скуле – но то был дружеский жест. Жар, которым полнился их поцелуй, ушел. И Эмма была рада. Чувствовать подобное к кому-либо, кроме Джулиана – даже тень подобного, – казалось неправильным.

– Те, кто не фэйри, утешаются ложью, – произнес он. – Не мне это осуждать. Я сделаю это для тебя, Эмма. Я тебя не брошу.

Она прислонилась к его плечу. Облегчение словно лишило ее тело веса.

– Но Кристине-то ты должна сказать, – прибавил Марк. – Она твоя лучшая подруга; ты не можешь скрывать от нее так много.

Эмма кивнула. Она и так собиралась рассказать Кристине. Кристина единственная знала о ее чувствах к Джулиану и ни на мгновение бы не поверила в то, что Эмма вместо него вдруг внезапно влюбилась в Марка. Даже из практических соображений следовало ей рассказать, и Эмма была этому рада.

– Я могу ей полностью доверять, – сказала она. – А теперь – расскажи мне про Дикую Охоту.

Он начал говорить, сплетая историю жизни, прожитой в облаках и в пустынных и заброшенных уголках земли. Города-призраки у подножия медных каньонов. Пепелище Орадур-сюр-Глан[10], где они с Кьераном спали на наполовину сожженном сеновале. Песок и запах океана на Кипре, в опустевшем курортном городе, где сквозь половицы заброшенных гранд-отелей проросли деревья.

Марк держал Эмму в объятиях и нашептывал ей свои рассказы, и постепенно она задремала. Отчасти удивив ее, на следующую ночь он вернулся – это поможет выставить их отношения более правдоподобными, сказал он, но в его глазах Эмма прочитала: Марку пришлось по вкусу ее общество, как и ей – его.

И так они с тех пор и проводили вместе каждую ночь, распластавшись на брошенных на пол покрывалах и обмениваясь историями; Эмма говорила о Темной войне, о том, как она порой чувствовала себя потерянной с тех пор, как уже не разыскивала убийцу своих родителей, а Марк рассказывал о своих братьях и сестрах, о том, как они с Таем поссорились и он боялся, что внушил младшему брату чувство, словно на него нельзя положиться, словно он в любой момент может исчезнуть.

– Просто скажи ему, что ты можешь уйти, но всегда к нему вернешься, – посоветовала Эмма. – Скажи, что жалеешь, если когда-то дал ему повод думать иначе.

Марк только кивнул в ответ. Он так никогда ей и не сказал, воспользовался ли ее советом – но она его советом воспользовалась и рассказала Кристине все. Это принесло ей огромное облегчение, и несколько часов Эмма навзрыд проплакала в ее объятиях. Джулиан даже разрешил ей вкратце изложить Кристине ситуацию с Артуром – в достаточной степени, чтобы стало понятно, как важно присутствие Джулиана здесь, в Институте, со своей семьей. Чтобы поделиться этой информацией, она спросила у Джулиана разрешения; разговор вышел ужасно неловкий, но Джулиан, казалось, почти испытывал облегчение от того, что удастся разделить эту тайну еще с кем-то.

Она хотела спросить еще, не планирует ли он вскоре рассказать и остальным Блэкторнам правду об Артуре. Но не смогла. Джулиан окружил себя стенами, которые казались неприступными, как терновые заросли вокруг замка Спящей красавицы. Эмма гадала, заметил ли это Марк или хоть кто-то из остальных – или же это могла увидеть только она.

Сейчас она обернулась взглянуть на Марка. Тот спал на полу, подложив ладонь под щеку. Эмма соскользнула с кровати, устроилась между одеял и подушек и свернулась клубочком рядом с ним.

В ее обществе Марку спалось лучше – так он сказал, и она этому верила. Ел он в последнее время тоже лучше, быстро набирая мышечную массу; его шрамы постепенно бледнели, а на щеки возвращался румянец. Эмма была рада. Может, в глубине души она и умирала от боли каждый день, но это была ее проблема – и она с ней справится. Никто не обязан был ей помогать, и в каком-то смысле она даже приветствовала боль. Та означала, что Джулиану не приходится страдать в одиночестве – даже если он считал именно так.

И если она могла хоть как-то помочь Марку, то это уже было что-то. Она любила его – так, как ей следовало бы любить Джулиана; дядюшка Артур назвал бы это филией, дружеской любовью. И хотя она никогда не смогла бы рассказать Джулиану о том, как именно они с Марком друг другу помогают, по крайней мере, ей казалось, что хотя бы это она может для Джулиана сделать: помочь его брату стать счастливее.

Даже если он никогда об этом не узнает.

Стук в дверь вырвал ее из дремы. Эмма подскочила; в комнате было темно, но она различила в полумраке ярко-рыжие волосы и любопытное лицо Клэри, выглядывавшее из-за двери.

– Эмма? Ты не спишь? Ты что, на полу?

Эмма опустила глаза на Марка. Тот явно спал, свернувшись под одеялами так, что Клэри его не видела. Эмма показала Клэри два пальца; та кивнула и захлопнула дверь; две минуты спустя Эмма уже была в холле, на ходу застегивая толстовку с капюшоном.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Клэри. Она до сих пор такая маленькая, подумала Эмма, что иногда забываешь, что ей уже за двадцать. Забранные назад волосы были заплетены в косички, и от этого Клэри казалась еще моложе.

– На крыше, – решила Эмма. – Я тебя провожу.

Она провела Клэри вверх по лестнице, к стремянке и люку, и затем – на темную просторную крышу. Сама Эмма не была тут с той самой ночи, когда явилась в Институт с Марком. Казалось, с тех пор прошли годы – хотя она и знала, что всего лишь недели.

Черная асфальтовая черепица[11] после дня на жаре все еще оставалась горячей и липкой. Но ночь была прохладной – как и все ночи в пустыне, где температура с закатом падала, точно камень, брошенный с высоты – и океанский бриз шевелил влажные волосы Эммы.

Она пошла по крыше – Клэри шагала следом – к своему любимому месту: оттуда открывался прекрасный вид на шумевший внизу океан, на шоссе, вьющееся по холму под Институтом, и на горы, темными пиками вздымавшиеся вдали.

Эмма уселась на край крыши, подтянув колени к груди, позволив ветру пустыни ласкать ее кожу и волосы. Лунный свет посеребрил ее шрамы – особенно тот крупный, с внутренней стороны правого предплечья. Его она получила в Идрисе, когда проснулась среди ночи, крича и зовя родителей, и Джулиан, зная, что ей нужно, вложил ей в объятия Кортану.

Клэри села рядом с Эммой, склонив голову набок так, словно прислушивалась к ревущему дыханию океана, мягко накрывавшего волной берег и отступавшего прочь.

– Ну, с точки зрения видов нью-йоркский Институт вы точно победили. Там я с крыши не вижу ничего, кроме Бруклина. – Она обернулась к Эмме. – От Джема Карстерса и Тессы Грей тебе привет.

– Это они тебе про Кита рассказали? – спросила Эмма. Джем был очень дальним и очень старым ее родственником – хоть он и выглядел на двадцать пять, ему скорее было сто двадцать пять с лишним. Тесса была его женой – и к тому же могущественной колдуньей. Они обнаружили существование Кита и его отца как раз тогда, когда Джонни Грача растерзали демоны.

Клэри кивнула.

– Они отправились на миссию – и даже не говорят мне, что ищут.

– Я думала, они ищут Черную книгу?

– Как вариант. Я знаю, что первым делом они направились в Спиральный Лабиринт. – Клэри откинулась назад, опираясь на руки. – Знаю, что Джем очень хотел бы быть сейчас рядом с тобой. Чтобы ты могла кому-нибудь выговориться. Я ему сказала, что ты в любой момент можешь выговориться мне, но ты не звонила с той самой ночи после того, как умер Малкольм…

– Он не умер. Я его убила, – перебила Эмма. Ей все время приходилось напоминать себе, что она убила Малкольма, вспорола ему кишки Кортаной, потому что в это упорно не верилось. И от этого было больно, как бывает, если вдруг задеть колючую проволоку: внезапная боль из ниоткуда. Хоть он и получил по заслугам, от этого все равно было больно.

– Я же не должна переживать, да? – сказала Эмма. – Он был ужасным человеком. Мне пришлось это сделать.

– Да, и еще раз да, – отозвалась Клэри. – Но от этого не всегда легче.

Она взяла Эмму за подбородок, повернула ее лицо к себе.

– Слушай, если кто тебя тут и поймет, то я. Я убила Себастьяна. Своего брата. Я вонзила в него нож. – На мгновение Клэри показалась Эмме намного младше своих лет, как будто стала ровесницей Эммы. – Я до сих пор об этом думаю, мне до сих пор это снится. В нем было хорошее – немного, всего крупица, но все это не дает мне покоя. Тот крошечный потенциал, который я уничтожила…

– Он был чудовищем, – в ужасе произнесла Эмма. – Убийцей хуже Валентина, хуже кого угодно. Ты обязана была его прикончить. Если бы ты оставила его в живых, он бы уничтожил мир – в буквальном смысле этого слова.

– Знаю, – Клэри опустила руку. – Для Себастьяна никогда не существовало даже тени шанса на искупление. Но снам это не мешает, разве не так? Во сне я до сих пор иногда вижу брата, который мог бы у меня быть в каком-нибудь другом мире. И у него зеленые глаза. И ты, наверное, видишь Малкольма, которого считала другом. Когда люди умирают, с ними умирают и наши сны о том, кем они могли бы быть… Даже если их кровь – на наших руках.

– Я думала, что буду счастлива, – сказала Эмма. – Все эти годы я хотела только мести тому, кто убил моих родителей. Кем бы он ни был. Теперь я знаю, что с ними случилось, и я убила Малкольма. Но чувствую… пустоту.

– После Темной войны я чувствовала себя так же, – призналась Клэри. – Я столько времени провела в беготне, сражениях и отчаянии. А потом все стало обычным. Но я не доверяла этой «обычности». Мы привыкаем жить определенным образом, пусть даже плохо или трудно. И когда этому приходит конец, остается дыра, которую нужно заполнить. Нам свойственно сразу заполнять ее тревогами и страхами. А чтобы заполнить ее хорошим, требуется время.

Эмма увидела, как на мгновение в лице Клэри проступило прошлое – ей вспомнилась девушка, которая настигла ее в дальней комнатушке Гарда и не дала ей скорбеть в одиночестве. Та, которая сказала: «Герои не всегда побеждают. Иногда они терпят поражение. Но продолжают бороться, продолжают вставать. Они не сдаются. Вот это и делает их героями».

Эти слова помогли Эмме пережить худшие времена.

– Клэри, – проговорила она. – Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно, о чем угодно.

– Найтшейд, – сказала Эмма. – Ну, знаешь, вампир, который…

Клэри явно удивилась.

– Глава вампирского клана Лос-Анджелеса? Которого вы, чуваки, вывели на чистую воду с темной магией?

– Это же была правда? Он действительно пользовался незаконной магией?

Клэри кивнула.

– Да, конечно. Всё у него в ресторане проверили, и да – определенно пользовался. Если бы не пользовался, не сидел бы сейчас в тюрьме!

Она осторожно накрыла руку Эммы своей.

– Знаю, иногда Конклав ошибается, – сказала Клэри. – Но в нем немало людей, которые стараются быть справедливыми. Ансельм правда был плохим парнем.

Эмма безмолвно кивнула. В конце концов, сомневалась она не в Ансельме.

А в Джулиане.

Губы Клэри изогнулись в улыбке.

– Ну ладно, хватит о скучном, – заявила она. – Расскажи мне что-нибудь веселое. Ты о личной жизни уже сто лет как не рассказывала. Ты до сих пор встречаешься с этим Кэмероном Эшдауном?

Эмма покачала головой.

– Я… я с Марком встречаюсь.

– С Марком? – Клэри воззрилась на Эмму так, словно та протянула ей двухголовую ящерицу. – С Марком Блэкторном?

– Нет, с другим Марком. Да, с Марком Блэкторном, – немного резко ответила Эмма. – А что, нельзя?

– Да просто… никогда не представляла тебя с ним вместе. – Клэри, судя по всему, была ошарашена.

– А с кем представляла? С Кэмероном?

– Нет, не с ним. – Клэри подтянула колени к груди, оперлась на них подбородком. – В том и дело, понимаешь, – произнесла она. – Я… в смысле, тот, с кем я тебя себе представляла… это бред какой-то. – Под удивленным взглядом Эммы она опустила глаза. – Наверное, ерунда какая-то. Если ты с Марком счастлива, я за тебя рада.

– Клэри, ты мне что-то не договариваешь?

Последовала долгая пауза. Клэри смотрела на темную воду. Наконец, она заговорила.

– Джейс сделал мне предложение.

– Ого! – Эмма почти раскрыла объятия, чтобы заключить в них Клэри, но вдруг увидела выражение ее лица. И замерла. – Что случилось?

– Я отказала.

– Отказала? – Эмма уронила руки. – Но вы же… вместе… разве вы уже не?..

Клэри поднялась на ноги. Она стояла на краю крыши, глядя на море.

– Мы всё еще вместе, – сказала она. – Я сказала Джейсу, что мне нужно время подумать. Уверена, он думает, что я чокнулась или… Ладно, я понятия не имею, что он думает.

– А тебе оно действительно нужно? – спросила Эмма. – Время подумать?

– Чтобы решить, хочу я за Джейса замуж или нет? Нет, не нужно. – В голосе Клэри звенело напряжение, причину которого Эмма понять не могла. – Нет, я знаю ответ. Конечно, хочу. Для меня существует только он и никого, кроме него, и так будет всегда. Иначе просто и быть не может.

От того, как Клэри это сказала, Эмму пробрала дрожь. Для меня существует только он и никого, кроме него, и так будет всегда. А еще ей стало страшно.

– Тогда почему ты отказала?

– У меня бывают сны… – сказала Клэри. Она пристально глядела на лунную дорожку на темной воде – словно белый мазок на черном холсте. – Когда я была в твоем возрасте. Сны, предвещавшие будущее, сны об ангелах и пророчествах. Когда закончилась Темная война, они прекратились. Я думала, их больше не будет, но в последние полгода… они вернулись.

Эмма почувствовала растерянность.

– Сны?..

– Они не такие четкие, как были когда-то. Но я чувствую… знаю, что грядет что-то ужасное. Вижу стену крови и тьмы. Тьму, которая простирается над миром и поглощает его. – Клэри сглотнула. – И есть кое-что еще. Это даже не образ чего-то, что должно случиться. Скорее, это знание.

Эмма встала. Ей хотелось положить руку Клэри на плечо, но что-то ее удерживало. Это была не Клэри – не та девушка, что утешала ее после смерти родителей. Это была Клэри, которая вошла в Эдом, обитель демонов, и убила Себастьяна Моргенштерна. Клэри, стоявшая лицом к лицу с Разиэлем.

– Знание о чем?

– Что я умру, – сказала Клэри. – И у меня осталось не так много времени. Это будет скоро.

– Это из-за вашей миссии? Ты думаешь, с тобой что-то случится?

– Нет… нет, ничего такого, – ответила Клэри. – Трудно объяснить. Я знаю, что это случится, но не знаю, когда или как.

– Все боятся смерти, – сказала Эмма.

– Не все, – возразила Клэри, – и я ее не боюсь. Но я боюсь оставить Джейса. Боюсь того, что с ним станет. И я думаю, что если мы поженимся, ему будет еще хуже. Брак… многое меняет. Это ведь обещание остаться с человеком. Но я не смогу пообещать остаться надолго… – Она опустила глаза. – Понимаю, похоже на бред. Но я знаю то, что знаю.

Последовало долгое молчание. В тишине у них под ногами шумел океан, пел ветер в пустыне.

– Ты ему сказала? – спросила Эмма.

– Я не говорила никому, кроме тебя. – Клэри обернулась и с беспокойством на нее поглядела. – Я прошу тебя об услуге. О крупной. – Она набрала воздуха в грудь. – Если я действительно умру, скажи им, Джейсу и остальным, что я знала. Я знала, что умру, и не боялась. Скажи Джейсу, что я отказалась выйти за него именно поэтому.

– Я… но почему я?

– Ты единственный человек, кому я могу это рассказать и не получить в ответ истерику – или заявление, что у меня нервный срыв и мне надо к психотерапевту. Саймон бы именно так и сказал. – Глаза Клэри подозрительно блеснули, когда она упомянула своего парабатая. – И я тебе доверяю, Эмма.

– Я это сделаю, – сказала Эмма. – И конечно, ты можешь мне верить, я никому не скажу, но…

– Я верю, что ты сохранишь мою тайну, – перебила ее Клэри. – Во снах я вижу тебя с Кортаной в руке. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Эмму в лоб, почти по-матерински. – Я верю, что ты всегда будешь бороться, Эмма. Я верю, что ты никогда не сдашься.

Кит заметил, что костяшки у него окровавлены, только когда они сели в машину. Когда он ударил по вывеске, то не почувствовал боли. Зато почувствовал сейчас.

Джулиан, который был уже готов завести мотор, заколебался.

– Я мог бы тебя вылечить, – сказал он. – С помощью ираци.

– С помощью чего?

– Это целебная руна, – объяснил Джулиан. – Одна из самых мягких. Как раз разумно будет, если ты начнешь с нее.

У Кита в голове промелькнула тысяча язвительных реплик, но он слишком устал, чтобы произнести их вслух.

– Не тыкай в меня этими вашими волшебными палочками, – буркнул он. – Я просто хочу… – Он чуть было не сказал «домой». – …обратно.

Пока они ехали, Кит молчал и смотрел в окно. Шоссе было почти пустым, серое и безлюдное. Мимо промелькнули дорожные указатели Креншоу и Фэрфакса. Это был не прекрасный Лос-Анджелес пляжей, особняков и зеленых лужаек. То был Лос-Анджелес потрескавшихся тротуаров, увядающих деревьев и неба, свинцового от смога.

Эти места всегда были Киту домом, но сейчас он смотрел на них отстраненно, словно Сумеречные охотники уже втягивали его на свою странную орбиту, прочь от всего, что он знал раньше.

– Что со мной будет? – вдруг прервал он молчание.

– Что? – Джулиан скривился, взглянув на пробку в зеркале заднего вида. Кит видел его сине-зеленые глаза, почти отвратительные в своей необычности. Кажется, у всех Блэкторнов, кроме Тая, глаза были такие (в случае с Марком – один глаз).

– Выходит, Джейс – моя настоящая семья, – сказал Кит. – Но я не могу жить с ним, потому что он со своей красоткой отправляется на какое-то там секретное задание.

– Яблочко от яблони Эрондейлов падает недалеко, – пробормотал Джулиан.

– Что?

– Ее зовут Клэри. Но, в общих чертах, ты прав. Прямо сейчас он забрать тебя не может. Это сделаем мы. И это не проблема. Сумеречные охотники дают приют Сумеречным охотникам. Мы так устроены.

– Ты правда считаешь, что это хорошая мысль? – спросил Кит. – В смысле, у тебя там и так полный дурдом, один только дядюшка-агорафоб да странный братец чего стоят.

Джулиан крепче стиснул руль, но сказал только:

– Тай не странный.

– Я про Марка, – сказал Кит. Последовала странная пауза. – Тай не странный, – добавил Кит, – он просто аутичный.

Пауза продолжилась. Кит даже задумался, не обидел ли он Джулиана.

– Да это фигня, – сказал он наконец. – Когда я еще ходил в школу для простецов, я знавал там ребят из спектра. У Тая есть с ними кое-что общее.

– Какого спектра? – не понял Джулиан.

Кит удивленно посмотрел на него.

– Ты что, правда не понимаешь, о чем я?

Джулиан покачал головой:

– Ты, может, не заметил, но мы не особо погружены в культуру простецов.

– Это не культура простецов. Это… нейробиология. Наука. Медицина. У вас что, и рентгена нет? Антибиотиков?

– Нет, – сказал Джулиан. – Для мелочей, вроде головной боли, есть исцеляющие руны. Для более серьезных вещей – Безмолвные Братья. Медицина простецов у нас под строжайшим запретом. Но если есть то, что мне, по-твоему, следует знать о Тае…

Порой Кит хотел ненавидеть Джулиана, просто страстно этого желал. Джулиан обожал правила. Он казался несгибаемым, раздражающе невозмутимым и бесстрастным, именно таким, каким, судя по рассказам, должны быть Сумеречные охотники. Только вот на самом деле он таким не был. Нескрываемая любовь, с которой Джулиан произносил имя брата, его выдавала.

Кит внезапно напрягся. Недавний разговор с Джейсом отчасти унял тревогу, терзавшую его со времени смерти отца. Джейс представил все в таком виде, словно все еще может стать простым. Словно они все еще живут в мире, где можно положиться на удачу и ждать.

Теперь же, глядя на тянувшееся впереди серое шоссе, он думал: как ему вообще могло прийти в голову, что он сумеет выжить в мире, где все, что он знал, считается дурным знанием, а все его ценности (уж какие были, учитывая, что прививал их ему отец – человек по кличке «Грач-Рвач»), переворачивались с ног на голову.

В мире, где держаться тех, к кому манил его голос крови, означало навлечь на себя ненависть тех, с кем он вырос.

– Неважно, – сказал он. – Я ничего не собирался говорить про Тая. Так, бессмысленная простецовая фигня.

– Кит, мне жаль, – произнес Джулиан. Они уже выехали на прибрежное шоссе. Вдали виднелся океан, высоко стоявшая полная луна отбрасывала на воду безупречно белую дорожку. – Я имею в виду то, что случилось на базаре.

– Они меня теперь ненавидят, – проговорил Кит. – Все, кого я знал.

– Нет, – сказал Джулиан. – Они тебя боятся. Это не одно и то же.

Может, и так, подумал Кит. Но пока что он вовсе не был уверен, что тут есть какая-то разница.

4 Дикий сон

Кристина стояла на вершине холма, где когда-то был дом Малкольма Фейда, и смотрела на развалины.

Малкольм Фейд… Она не знала его так, как Блэкторны. Он был им другом, или, во всяком случае, они так думали, на протяжении пяти лет, и жил в нескольких километрах от них во внушительном особняке из стали и стекла, на безводных холмах Малибу. Кристина бывала здесь однажды вместе с Дианой, и Малкольм покорил ее своим чувством юмора и простым обхождением и приветливостью. Она даже пожалела, что верховный колдун Мехико не кто-то вроде Малкольма – моложавого и симпатичного, а ворчливая старуха с ушами нетопыря, которая жила прямо в Линкольн-Парке[12].

Потом оказалось, что Малкольм – убийца, и все развалилось на куски. Ложь была разоблачена, их вера в него – разбита, безопасность Тавви оказалась под угрозой – пока они не сумели его вызволить, а Эмма не избавилась от Малкольма, пронзив его мечом.

Снизу, с шоссе, доносился шум машин. Чтобы сюда попасть, пришлось карабкаться по холму, и Кристина вспотела, вся кожа зудела. Клэри Фэйрчайлд стояла на груде строительного мусора, который некогда был домом Малкольма, и держала в руках странный предмет, похожий на гибрид клинка серафимов и металлоискателя. Марк, Джулиан и Эмма разбрелись по руинам и рылись в стекле и искореженном металле.

Джейс предпочел провести день с Китом в тренировочном классе Института. Кристину это восхитило. Ее воспитывали в убеждении, что нет ничего важнее семьи, а Кит и Джейс были последними живыми Сумеречными охотниками от крови Эрондейлов. К тому же, Киту нужны были друзья. Он был странным ребенком, еще слишком маленьким, чтобы считаться красивым, но его большие голубые глаза внушали желание довериться ему – даже если он в этот момент как раз обчищал ваш кошелек. Была в нем искорка озорства, напоминавшая ту, что горела в Хайме, лучшем друге детства Кристины. И эта искра с легкостью могла разжечь преступный огонь.

– ¿En que piensas?[13] – спросил подошедший к ней со спины Диего. Он был в джинсах и рабочих ботинках. И прицепил значок Центуриона на свою совершенно обычную черную футболку. Кристина и рада была бы не раздражаться, но ничего не могла с собой поделать.

Диего был красавцем. Говоря начистоту, намного красивее Марка. Черты Диего были более правильными, челюсть – более квадратной, а грудь и плечи – шире.

Кристина отпихнула ботинком несколько кусочков раскрашенной штукатурки. Им с Диего поручили осмотреть восточную часть дома, где раньше, кажется, находились спальня Малкольма и его шкаф. Кристине то и дело попадались обрывки одежды.

– Вообще-то я думала о Хайме.

– О. – В темных глазах Диего читалось сочувствие. – Понятно, что тебе его не хватает. Я тоже по нему скучаю.

– Тогда тебе не помешало бы с ним поговорить. – Кристина понимала, что ее слова звучат недобро, но ничего не могла с собой поделать. Она сама не знала, почему Диего так бесит ее. Может, потому, что она так долго винила его в том, что он ее предал, и теперь ей трудно его простить. А может, дело было в том, что чем меньше она винила Диего, тем более виноватым становился Хайме, а это казалось несправедливым, ведь Хайме тут не было, и он не мог ничего сказать в свою защиту.

– Я не знаю, где он, – сказал Диего.

– Совсем? Не знаешь, где он находится, или не знаешь, как с ним связаться? – это как-то ускользнуло у Кристины из виду. Возможно, потому, что Диего об этом не упоминал.

– Он не хочет, чтобы я его беспокоил, – ответил Диего. – Все мои огненные послания возвращаются непрочитанными. С отцом он тоже не говорил, – их мать умерла. – И ни с кем из кузенов тоже.

– Так откуда тебе вообще знать, жив он или умер? – спросила Кристина, и тут же об этом пожалела. Глаза Диего сверкнули.

– Как бы там ни было, он по-прежнему мой младший брат, – отрезал он. – Если бы он умер, я бы знал.

– Центурион! – Клэри помахала им с вершины холма. Диего, не оглядываясь, ловко поспешил туда. Кристине было совестно, что она его расстроила; ее захлестнуло чувство вины, и она от души пнула тяжелый кусок штукатурки, из которого, как зубочистка, торчал кусок арматуры.

Штукатурка откатилась в сторону. Кристина уставилась на то, что лежало под ней, затем наклонилась и подняла. Перчатка – мужская, кожаная, мягкая как шелк, но в тысячу раз прочнее. Кожа была украшена набивным узором из разломанных надвое золотых корон.

– Марк! – позвала она. – ¡Necesito que veas algo![14]

Мгновение спустя Кристина осознала, что находка застала ее врасплох настолько, что она позвала Марка по-испански – но, судя по всему, это было неважно. Марк уже успел спуститься к ней, легко перепрыгивая с камня на камень. Он стоял рядом с ней, ветер трепал его светло-золотые кудри, открывая заостренные кончики ушей. Вид у него был встревоженный.

– Что там такое?

Она протянула ему перчатку.

– Это же эмблема одного из Дворов фэйри, разве нет?

Марк повертел перчатку в руках.

– Сломанная корона – символ Короля Неблагого Двора, – пробормотал он. – Он считает себя истинным королем и Благого, и Неблагого Дворов, и пока не воцарится над обоими, корона останется разломленной надвое. – Он склонил голову набок, как птица, с безопасного расстояния рассматривающая кошку. – Но перчатки вроде этой… у Кьерана были такие, когда он явился в Охоту. Очень тонкая работа. Обычно их носит только знать. Точнее говоря, обычно только сыновья Короля их и носят.

– Не думаешь, что это Кьерана? – уточнила Кристина.

Марк покачал головой.

– Своих он… лишился. В Охоте. Но это значит, что кто бы ни приходил сюда к Малкольму, и кто бы ни оставил эту перчатку, он занимает высокое положение при Дворе. Или это сам Король.

Кристина нахмурилась.

– Странная находка…

Из ее кос выбились длинные пряди и теперь развевались на ветру. Марк протянул руку и заправил одну ей за ухо. Его пальцы легко коснулись ее щеки, глаза стали мечтательными и отстраненными. От близости, сквозившей в этом жесте, Кристина даже слегка вздрогнула.

– Марк, – сказала она. – Не надо.

Марк уронил руку. В отличие от большинства парней, которым девушка велела ее не трогать, он вовсе не выглядел рассерженным – всего лишь озадаченным и немного грустным.

– Это из-за Диего?

– И из-за Эммы, – очень тихо произнесла Кристина.

Марк, казалось, еще больше удивился.

– Но ты же знаешь, что…

– Марк! Кристина! – позвала их Эмма. Они с Джулианом успели присоединиться к Диего и Клэр. Чувствуя благодарность за то, что не пришлось отвечать Марку, Кристина помчалась вверх по груде камней и стекла, радуясь, что ботинки и доспехи Сумеречной охотницы защищают ее от торчащих острых краев.

– Вы что-то нашли? – спросила она.

– Тебе когда-нибудь хотелось увидеть мерзкое щупальце поближе? – спросила Эмма.

– Нет, – отрезала Кристина, осторожно подходя ближе. На острие странного орудия Клэри было нанизано что-то неприятно обмякшее. Оно слегка подергивалось, обнажая розовые присоски на зеленой крапчатой шкуре.

– Никто и никогда не говорит «да», – печально заметила Эмма.

– Магнус когда-то познакомил меня с колдуном, у которого были такие же щупальца, – заявила Клэри. – Его звали Марвин.

– Не думаю, что это останки Марвина, – заметил Джулиан.

– Я не уверена, что это вообще чьи-то останки, – ответила Клэри. – Чтобы повелевать демонами моря, нужна или Чаша Смерти, или что-то вроде того – например, часть могущественного демона, которую можно было бы зачаровать. Думаю, у нас есть исчерпывающее доказательство связи между смертью Малкольма и недавними атаками головоногих.

– А теперь что? – спросила Эмма, косясь на щупальце. Ей не очень-то нравился океан и обитавшие в нем монстры, хотя на твердой земле она сразилась бы с кем (или с чем) угодно.

– А теперь возвращаемся в Институт, – сказала Клэри, – и будем думать, что делать дальше. Кто хочет понести щупальце?

Добровольцев не нашлось.

– Да ты издеваешься, – сказал Кит. – Не стану я отсюда прыгать.

– Ты хотя бы подумай. – Джейс свесился со стропил. – Это очень легко.

– Просто попробуй разок! – крикнула Эмма. Когда они вернулись из дома Малкольма, она, движимая любопытством, пришла в тренировочный класс – посмотреть, как идут дела. И обнаружила, что Тай с Ливви сидят на полу и наблюдают, как Джейс с переменным успехом убеждает Кита учиться метать ножи (на это Кит охотно согласился), а затем – прыгать и падать (к этому он был решительно не готов).

– А ведь отец предупреждал, что вы попытаетесь меня прикончить, – заявил Кит.

Джейс вздохнул. Он был в тренировочном доспехе и балансировал на сложной системе стропил под островерхой крышей. Эмма годами училась падать с этих самых стропил, и порой ломала кости.

Сумеречный охотник был обязан уметь лазать – демоны были шустрыми, нередко могли похвастаться множеством конечностей и взбирались по стенам стремительно, словно пауки. Так что умение падать было не менее важно.

– У тебя получится! – крикнула Эмма.

– Да ладно? А если меня размажет по полу? – спросил Кит.

– Мы устроим тебе пышные похороны, – пообещала Эмма. – Положим твой труп в лодку и спустим с водопада, как викинга.

– Это из кино, – мрачно посмотрел на нее Кит.

– Возможно, – пожала плечами Эмма.

Джейс, у которого уже лопалось терпение, спрыгнул с самой высокой балки. Прежде, чем беззвучно приземлиться, слегка согнув ноги, он выполнил в воздухе изящное сальто. Затем выпрямился и подмигнул Киту.

Эмма украдкой улыбнулась. Когда ей было двенадцать, она по уши влюбилась в Джейса. Потом это превратилось в желание быть Джейсом – лучшим из всех. Лучшим бойцов, лучшим выживальщиком, лучшим Сумеречным охотником.

Пока что она этого не добилась, но с другой стороны, пытаться она тоже пока не бросила.

Кит, против собственной воли, явно был впечатлен, но потом вновь скривился. На фоне Джейса он казался тощим. Ростом он был почти как Тай, но не такой спортивный. Но в его руках и плечах, тем не менее, чувствовалась сила Сумеречного охотника. Эмма видела его в бою, когда ему грозила реальная опасность. Она знала, на что он способен.

– Ты сможешь, – сказал Джейс, показывая сперва на стропило, а затем на Кита. – Как только захочешь.

Эмма прекрасно понимала выражение глаз Кита. А может, никогда не захочу.

– Какой там девиз у нефилимов?

– Мы прах и тени, – отозвался Тай, не отрываясь от книги, которую читал.

– Некоторые, впрочем, очень даже симпатичный прах, – прибавил Джейс, когда дверь отворилась и в комнату заглянула Клэри.

– Пойдемте в библиотеку, – объявила она. – Щупальце начало разлагаться.

– Как же меня заводят твои развратные разговорчики, – сказал Джейс, натягивая доспешную куртку.

– Взрослые, – с некоторым отвращением произнес Кит и вышел из комнаты. К пущему веселью Эммы, Тай и Ливви тут же вскочили на ноги и последовали за ним. Она гадала, с чего это они так заинтересовались Китом. Неужели только потому, что он был их ровесником? Джейс, подумала она, наверняка списал бы это на знаменитое обаяние Эрондейлов, хотя, насколько ей было известно, его предшественники-Эрондейлы особым обаянием не отличались.

В библиотеке царил некоторый хаос. Щупальце и в самом деле начинало разлагаться, растекаясь липкой лужей розово-зеленой слизи. Эмме она показалась тошнотворно похожей на растаявший мармелад. Как отметила Диана, это значило, что время на определение демона стремительно истекало. И если Маркус не брал трубку, а связываться с Конклавом никто не хотел, оставалось только рыться в книгах, как в старые добрые времена. Каждому было выдано по стопке толстых трудов о морских тварях, и все разбрелись по библиотеке, чтобы изучить картины, рисунки, наброски, а иногда и приколотое к странице фото.

Спустя несколько часов Джейс вдруг решил, что им срочно необходима китайская еда. Судя по всему, без курицы кунг пао[15] и лапши в соусе из черных бобов ни одна исследовательская работа Института Нью-Йорка не обходилась. Пообещав всем лучшую китайскую еду, какую только можно добыть на Манхэттене, он выпроводил Клэри в пустой кабинет, чтобы та создала там портал. Из всех Сумеречных охотников это умела делать только она.

– Есть! – воскликнула Кристина минут через двадцать после того, как за Джейсом и Клэри закрылась дверь. Она подняла над головой увесистый экземпляр Carta Marina[16].

Все сгрудились вокруг главного стола, и Диана подтвердила, что щупальце принадлежало морскому демону макара[17], который, согласно наброскам между картами, напоминал нечто среднее между осьминогом и слизнем с огромной пчелиной головой.

– Скверно не то, что это морской демон, – поморщилась Диана, – а то, что останки демона макара выдерживают на суше не дольше одного-двух дней.

Джейс распахнул дверь библиотеки. Их с Клэри было почти не видно из-под бело-зеленых картонных коробочек с едой навынос, на каждой из которых красовалась надпись «Нефритовый волк».

– Не поможете, а?

Исследовательская группа сделала небольшой перерыв, чтобы расставить еду на длинных библиотечных столах. Тут была и лапша ло-мейн[18], и обещанная курица кунг пао, и мапо тофу[19], и чжа цзян мянь[20], и жареный рис с яйцом, и восхитительные шарики из кунжута, похожие на горячие конфеты.

Каждому выдали по бумажной тарелке – даже Тавви, который расставлял за стеллажом игрушечных солдатиков. Диего с Кристиной устроились на двухместном диванчике, а Джейс и Клэри – на полу, и ели лапшу из одной тарелки. Юные Блэкторны чуть не передрались из-за курицы – за исключением Марка, который пытался разобраться, как есть палочками. Наверное, подумала Эмма, в стране фэйри такого не было. Джулиан сидел за столом напротив Ливви и Тая, и, нахмурившись, смотрел на разлагавшееся щупальце. Как ни странно, это зрелище не отбило ему аппетит.

– Вы ведь дружите с великим Магнусом Бейном, так? – спросил Диего у Джейса и Клэри спустя несколько блаженных минут, когда все были заняты только едой.

– Великим Магнусом Бейном? – Джейс поперхнулся жареным рисом. Чёрч устроился у него в ногах, надеясь, что тот уронит кусочек курицы.

– Да, дружим, – сказала Клэри, сдерживая улыбку. – А что?

Джейс постепенно приобретал фиолетовый цвет. Клэри постучала его по спине. Чёрч заснул на спине, задрав вверх все четыре лапки.

– Я хотел бы взять у него интервью, – объяснил Диего. – Думаю, это был бы прекрасный материал для газеты Спирального Лабиринта.

– Вообще-то сейчас он очень занят. Макс, Рафаэль и всякое такое, – сказала Клэри. – В смысле, ты можешь, конечно, спросить…

– А кто такой Рафаэль? – перебила Ливви.

– Их второй сын, – сказал Джейс. – Они только что усыновили в Аргентине малыша. Сумеречного охотника, который осиротел из-за Темной войны.

– В Буэнос-Айресе! – оборачиваясь к Джулиану, воскликнула Эмма. – Когда мы встретили Магнуса у Малкольма, он сказал, что Алек в Буэнос-Айресе и что он собирается к нему поехать. Наверное, как раз этим они тогда и занимались.

Джулиан лишь кивнул в ответ, но не поднял глаз, чтобы признать воспоминание общим. Она и не должна от него этого ожидать, напомнила себе Эмма. Джулиан еще долго не станет таким, каким она его помнила; если вообще когда-нибудь станет прежним.

Она почувствовала, как ее щеки заливает краска, хотя никто больше этого вроде и не заметил, кроме Кристины, с беспокойством смотревшей на нее. Диего закинул руку Кристине на плечо, но та держала обе руки на коленях – и легонько помахала Эмме, практически одним пальцем.

– Возможно, нам стоит вернуться к обсуждению насущных проблем, – сказала Диана. – Если останки макары выдерживают на суше только день-два, то…

– То этот демон побывал в доме Малкольма совсем недавно, – подхватила Ливви. – Ну, типа, много времени спустя после его смерти.

– Что странно, – произнес Джулиан, глядя в книгу. – Это глубоководный демон, довольно опасный и очень крупный. Кто-то должен был его заметить. К тому же, что ему искать в разрушенном доме?

– Тогда, выходит, другой чародей? – предположил Джейс. – Какой-нибудь соучастник Малкольма?

– Катарина не думает, что у Малкольма были соучастники, – возразила Диана. – Он был дружен с Магнусом, но в остальном держался скорее в одиночку – как теперь ясно, по очевидным причинам.

– Но если у него все-таки был соучастник-чародей, то вряд ли бы он трезвонил об этом по всем углам, – вставил Диего.

– Впечатление однозначно такое, что Малкольм, если бы с ним что-то случилось, был твердо намерен вредить и с того света, – сказала Диана.

– Ну, мы не только щупальце нашли, – заявила Кристина. – Марк, покажи им перчатку.

Эмма ее уже видела на обратном пути от Малкольма, но, когда Марк извлек перчатку из кармана куртки и положил на стол, склонилась над ней вместе со всеми.

– Знак Короля Неблагого Двора, – объяснил Марк. – Перчатки такого рода – чрезвычайная редкость. Кьеран носил такие, когда прибыл в Охоту. Порой на пирах я узнавал его братьев по плащам, перчаткам и наручам, похожим на эти.

– Выходит, странно, что у Малкольма такая была, – сказала Ливви. Тай, заметила Эмма, куда-то отошел от сестры; может, к стопкам книг?

– Ни один принц фэйри не расстанется с такой вещью по доброй воле, – заявил Марк. – Разве что в качестве знака особой милости – или чтобы скрепить обещание.

Диана нахмурилась.

– Мы знаем, что соучастником Малкольма был Иарлаф.

– Но Иарлаф не был принцем. Он даже не был знатным, – возразил Марк. – Это скорее могло означать, что Малкольм заключил сделку с самим Неблагим Двором.

– Мы знаем, что много лет назад он посещал Короля Неблагого Двора, – сказала Эмма. – И Король научил его стихотворению, которым Малкольм собирался воскресить Аннабель. «Горит пожар, потоп грядет…»

– «…в конце кровь Блэкторнов идет», – подхватил Джулиан.

И кровь Блэкторнов чуть было не пролилась. Чтобы поднять Аннабель из мертвых, Малкольму нужна была человеческая жертва и кровь, и жертва должна была быть из Блэкторнов. Он похитил Тавви и чуть не убил его. От одного воспоминания об этом Эмму пробрала дрожь.

– Но в то время знак Короля был другим, – сказал Марк. – Этот стали использовать только с начала Холодного мира. В стране фэйри время идет по-другому, но… – Он покачал головой, словно говоря: не настолько по-другому. – Я боюсь.

Джейс с Клэри переглянулись. Они ведь направлялись в страну фэйри на поиски оружия, разве нет? Эмма перегнулась вперед, собираясь спросить, что им известно, но прежде, чем она успела произнести хоть слово, в дверь Института позвонили и эхо разнеслось по всему зданию.

Все удивленно переглянулись. Но первым заговорил Тавви, подняв глаза из угла, в котором играл:

– Кто там?

Если Кит в чем и был хорош, так это в искусстве выскальзывать из комнаты незамеченным. Он практиковался в этом всю жизнь – пока отец принимал в гостиной нетерпеливых колдунов или особенно нервных оборотней.

Так что выбраться из библиотеки, пока все остальные ели китайскую еду и болтали, было не трудно. Клэри изображала какого-то «Инквизитора», и все смеялись. Интересно, – подумал Кит, – неужели им не кажется странным, что государственную должность назвали так, что единственные мысли, которые возникают, когда слышишь это слово, – о пытках.

Он уже несколько раз бывал на кухне. Ему нравились такие помещения – кухня была по-домашнему уютной, с синими стенами и «деревенской» каменной раковиной. Да и в холодильнике было, чем поживиться. Кит предположил, что Сумеречные охотники, должно быть, часто не прочь были перекусить – особенно учитывая, сколько времени они проводили в тренажерном зале.

Кит задумался: а если бы он стал Сумеречным охотником, ему тоже пришлось бы столько качаться? Может, тогда бы у него выросли мускулы, кубики на животе и все такое, как у Джулиана и Джейса? Пока что он был худым, как Марк. Кит задрал футболку и посмотрел на свой плоский живот. Ни одного кубика.

Он вытащил из холодильника пластиковый контейнер с печеньем. Может, Сумеречных охотников взбесит, если он откажется качаться и будет просто сидеть и набивать желудок углеводами. Я отрицаю вас, Сумеречные охотники, – подумал он, снимая крышку с контейнера и запихивая в рот печенье. – Моей сахарозависимости плевать на вас.

Он позволил двери холодильника захлопнуться и чуть было не заорал в голос. На автомате проглотив печенье, Кит уставился перед собой во все глаза.

Посреди кухни, сунув руки в карманы, стоял Тай Блэкторн с болтавшимися на шее наушниками.

– Эти неплохие, – заметил он, – но мне больше нравятся шотландские песочные.

Мысли о Кондитерском Бунте тут же вылетели у Кита из головы. Несмотря на то, что Тай спал у порога его комнаты, он почти никогда еще с ним не заговаривал. Самую длинную тираду, обращенную к Киту, Тай произнес, когда в доме Грачей приставил Киту нож к горлу, и Кит не думал, что это можно считать полноценным общением.

Кит поставил контейнер на стол. Он снова почувствовал, что Тай его изучает: возможно, подсчитывает его плюсы и минусы, или что-то вроде. Если бы это был не Тай, а кто-то еще, Кит постарался бы перехватить его взгляд – но он знал, что Тай никогда не посмотрит ему в глаза. Было в каком-то смысле приятно в кои-то веки об этом не волноваться.

– У тебя кровь на руке, – сказал Тай. – Я ее раньше заметил.

– Ой. И правда. – Кит посмотрел на свои разбитые костяшки. – Поранился на Сумеречном базаре.

– Как? – спросил Тай, облокачиваясь на стол.

– Стукнул доску, – сказал Кит. – Я был зол.

Тай поднял брови. Брови у него были интересные, чуть ломаные, словно перевернутая буква «V», и очень черные.

– Тебе полегчало?

– Нет, – признал Кит.

– Могу всё исправить, – сказал Тай, вынимая из кармана джинсов один из волшебных карандашей Сумеречных охотников. Стило – так они назывались. Он протянул Киту руку.

Кит подумал, что мог бы и отказаться от этого предложения – как отказал Джулиану, когда тот предложил подлечить его в машине. Но не стал. Он доверчиво протянул Таю руку запястьем вверх, подставив его тому, кто еще недавно держал у его горла нож.

Пальцы Тая были прохладными и осторожными. Длинные пальцы, как и у всех Сумеречных охотников, заметил Кит. Возможно, это было связано с необходимостью владеть разными видами оружия. Кит задумался достаточно глубоко и лишь слегка дернулся, когда стило пересекло предплечье, оставив теплый след, как будто он провел рукой над пламенем свечи.

Тай стоял, опустив голову, черные волосы упали ему на лицо.

– Ну, посмотри, – сказал он, когда закончил.

Кит перевернул руку и увидел сходящиеся края ссадин на костяшках и красные шрамы, превращающиеся в гладкую кожу. Он уставился на черную метку у себя на предплечье. Интересно, подумал он, когда она начнет выцветать? Такое очевидное доказательство, что всё это правда, выбило его из колеи. Выходит, он действительно Сумеречный охотник.

– Вообще, это круто, – признал он. – Значит, вы вообще все, что угодно, можете вылечить? Ну, типа, как насчет диабета и рака?

– Мы можем лечить только некоторые болезни. Рак – не всегда. Моя мама от него умерла. – Тай убрал стило. – А что с твоей мамой? Она тоже была Сумеречным охотником?

– Не думаю, – сказал Кит. Отец иногда говорил, что его мать была танцовщицей из Вегаса и сбежала после рождения сына, но за последние две недели он успел догадаться, что тут Джонни Грач, пожалуй, чего-то недоговаривал. А насчет всего остального не договаривал точно. – Она умерла, – добавил он, не потому, что действительно так думал, а потому, что больше не хотел о ней говорить.

– Значит у нас обоих мамы умерли, – подытожил Кит. – Как ты думаешь, захочешь тут остаться? И стать Сумеречным охотником?

Кит только собрался ответить, но тут по дому разнесся низкий и мелодичный колокольный звон.

– Это еще что такое?

Тай поднял голову. Кит мельком увидел, какого цвета у него глаза: серые. Настолько серые, что уже почти серебристые.

Кухонная дверь распахнулась. За ней стояла Ливви с банкой газировки в руке. Присутствие Кита и Тая вовсе ее не удивило. Она растолкала их и уселась на стол, скрестив длинные ноги.

– Центурионы прибыли, – сказала она. – Все носятся, как подорванные. Диана пошла их встречать, А Джулиан выглядит так, будто собирается кого-нибудь убить…

– И ты хочешь знать, пойду я шпионить за ними вместе с тобой или нет, – закончил Тай. – Правильно?

Ливви кивнула.

– Предлагаю засесть где-нибудь, где нас не увидят. Потому что если Диана нас поймает, следующие два часа будем застилать Центурионам кровати и складывать полотенца.

Это решило дело. Тай кивнул и направился к двери, Ливви соскочила со стола и двинулась следом.

Положив руку на косяк, она притормозила и обернулась к Киту:

– Ты идешь?

Кит поднял брови.

– А вы точно этого хотите? – Он даже не думал напрашиваться. Близнецы казались идеальной командой, посторонние им были не нужны.

Ливви усмехнулась. Кит нерешительно улыбнулся в ответ. Он привык к девушкам, даже к красивым, но что-то в Ливви заставляло его нервничать.

– Конечно, – сказала она. – Только одно предупреждение: гадкие комментарии о тех, за кем мы шпионим, строго обязательны. Естественно, если речь не идет о членах нашей семьи.

– А если сумеешь рассмешить Ливви, то шутка идет за две, – добавил Тай из коридора.

– Ну, в таком случае… – Кит двинулся за ними. Как там говорил Джейс? Ни один Эрондейл не в силах устоять перед вызовом.

Кристина с неудовольствием оглядела Центурионов – около двадцати человек, толпившихся у тяжелых входных дверей Института. У нее было не так много времени, чтобы подготовиться к встрече с друзьями Диего по Схоломанту. И уж точно она не собиралась явиться на эту встречу в пыльных доспехах и с волосами, заплетенными в косы.

Ну, что поделать. Она выпрямила спину. Сумеречным охотникам нередко доставалась грязная работа. И вряд ли Центурионы ждали от нее идеально чистой одежды. Хотя, заметила она, оглядевшись, их собственная одежда была именно такова. Форма Центурионов была похожа на обычные доспехи с накинутыми поверх полувоенными куртками, сиявшими металлическими пуговицами, и перевязями с вышитыми на них жезлами римских центурионов. На спине курток красовался родовой герб Центуриона: у юноши с песочными волосами – волк, у темнокожей девушки – кольцо из звезд. Юноши были коротко подстрижены; девушки или носили косы, или гладко зачесывали волосы назад. Все они выглядели аккуратными, профессиональными и слегка пугающими.

У двери в Убежище Диана болтала с двумя Центурионами: темнокожим юношей с регалиями Primi Ordines и юношей в куртке с волком. Они обернулись и помахали Диего, который как раз спускался по лестнице, а Кристина и все остальные следовали за ним.

– Поверить не могу, что они уже тут, – пробормотала Эмма.

– Будьте вежливы, – негромко посоветовала, подходя к ним, Диана. Легко ей говорить, подумала Кристина. Она-то не была вся в пыли. Диана взяла Эмму за запястье, другой рукой вцепилась в Джулиана и потащила их общаться с Центурионами; Джулиана она подтолкнула к симпатичной девушке-индианке с золотым гвоздиком в носу, а Эмму – к темноволосым девушке и юноше, явно близнецам, которые принялись ее разглядывать.

Кристина тут же вспомнила о Тае и Ливви, и стала высматривать, не выглядывают ли они со второго этажа, как это нередко бывало. Если и выглядывали, их было не видно. Спрятались, наверное. И Кристина их не винила. Повсюду на полу валялись чемоданы; кому-то придется провожать Центурионов в их комнаты, принимать их, придумывать, как всех накормить…

– Я и понятия не имел… – заметил Марк.

– О чем? – спросил Диего, помахав в ответ двум юношам, которые беседовали с Дианой, и они тут же двинулись в их сторону.

– Насколько Центурионы похожи на солдат, – объяснил Марк. – Я думал, что они – что-то вроде студентов.

– Мы и есть студенты, – отрезал Диего. – Даже после выпуска мы продолжаем учиться.

Прежде, чем Марк успел сказать что-то еще, два Центуриона подошли к ним. Диего похлопал их по спине и повернулся, чтобы представить:

– Мануэль, Раджан, это Кристина и Марк.

– Gracias[21], – сказал юноша с волосами песочного цвета. На самом деле, они были светло-каштановыми, но выгорели на солнце. У него была кривоватая улыбка. – Un placer conocerte[22].

Кристина даже ахнула.

– Вы говорите по-испански?

– Es mi lengua materna[23], – рассмеялся Мануэль. – Я родился в Мадриде и вырос в мадридском Институте.

У него и правда был акцент, который Кристина по некотором размышлении сочла за испанский: смягченный звук «с», так что «грасиас», когда он ее поблагодарил, звучало как «грашиаш». Это было очаровательно.

Она увидела, как на другом конце холла Дрю, державшая за руку Тавви – они просили ее остаться в библиотеке и присматривать за братом, но Дрю захотела посмотреть на Центурионов, – подошла к Эмме, потянула за рукав и зашептала ей что-то на ухо.

Кристина улыбнулась Мануэлю.

– Я чуть было не провела свой выделенный на учебу год в Мадриде.

– Но пляжи тут получше, – подмигнул он.

Кристина заметила, что Эмма подошла к Джулиану и неловко постучала того пальцем по плечу. Она что-то ему сказала, тот кивнул и вышел вслед за ней из комнаты. Куда это они пошли? Кристине нестерпимо хотелось последовать за ними, а не оставаться тут вести светские беседы с друзьями Диего – даже если те и были вполне милыми.

– Мне хотелось себя испытать – смогу я говорить на английском все время или… – начала было Кристина, как вдруг выражение лица Мануэля изменилось – а затем Раджан потянул ее за рукав и оттащил с дороги как раз перед тем, как кто-то подскочил к Диего и схватил его за руку. Это оказалась белокожая девушка, бледная и круглолицая, с собранными в тугой пучок густыми каштановыми волосами.

Она бросилась Диего на грудь, и он тут же как-то поблек, словно вся кровь отхлынула от его лица.

– Зара?

– Сюрприз! – девушка поцеловала его в щеку.

У Кристины закружилась голова. Может, в доме Малкольма она перегрелась на солнце… Но честно говоря, настолько солнечно там не было.

– Я не думал, что ты приедешь, – сказал Диего. Судя по его виду, он все еще был в глубоком шоке. Раджан и Мануэль выглядели так, как будто им было очень не по себе, и чем дальше, тем больше. – Ты же говорила… ты говорила, что будешь в Венгрии…

– А, ты об этом! – небрежно отмахнулась Зара. – Оказалась какая-то полная ерунда. Кучка нефилимов твердила, будто их стила и клинки серафимов не работают; на самом деле они сами просто не разобрались. Зато тут происходит столько важного! – она взяла Диего под локоть и, сияя, повернулась к Кристине и Марку. Те молча смотрели на эту сцену. Диего выглядел так, словно его вот-вот стошнит; и улыбка Зары, по-прежнему не отпускавшей руки Диего, постепенно стала напряженной и застывшей.

– Я Зара Диарборн, – закатив глаза, наконец произнесла она. – Уверена, вы обо мне слышали. Я невеста Диего.

5 Небо и могила

Джулиан шел за Эммой по институту, по коридорам, знакомым им даже в темноте. Оба хранили молчание. Косички Эммы раскачивались, и Джулиан смотрел на них, вспоминая, как уже тысячу раз шагал за Эммой по дороге к выходу из Института, и оба они шли с оружием, смеясь и болтая, и обсуждая то, что ожидало их впереди – чем бы это ни было.

И на сердце у него всегда становилось легче, стоило выйти из Института, запрыгнуть в машину и погнать по шоссе, с ветром в волосах и вкусом соли на коже. Сейчас, когда они вышли на плоскую песчаную равнину за Институтом, это воспоминание давило на грудь, точно гиря.

Джейс и Клэри уже их ждали – в куртках и с вещмешками в руках. Они склонились друг к другу и были погружены в беседу. Их тени, четкие, как будто вырезанные бритвой в вечернем свете, слились в одну.

Эмма кашлянула, и Джейс с Клэри оторвались друг от друга.

– Жаль, что мы вот так уходим, – неловко сказала Клэри, – но мы решили, что лучше будет избежать расспросов Центурионов о нашей миссии. – Она огляделась. – А где Кит?

– Думаю, он с Ливви и Таем, – ответила Эмма. – Я послала за ним Друзиллу.

– Я тут. – Кит, белокурый призрак стоял, сунув руки в карманы и удерживая плечом заднюю дверь Института, чтобы она не закрылась. Ходит бесшумно, – подумал Джулиан. – Врожденное свойство Сумеречных охотников. А его отец был лжец и вор – они тоже ходят бесшумно.

– Кристофер, у нас для тебя кое-что есть, – с непривычной мрачностью сказал Джейс. – Во всяком случае, у Клэри.

– Вот. – Клэри выступила вперед и положила Киту в ладони что-то, сверкнувшее серебром. – Это фамильный перстень Эрондейлов. Прежде, чем попасть к Джейсу, он принадлежал Джеймсу Эрондейлу. При жизни Джеймс был близок кое с кем из Блэкторнов.

Кит принял подарок с непроницаемым лицом. Он сжал кольцо в кулаке и кивнул. Клэри коснулась ладонью его щеки. Это был материнский жест, и на мгновение Джулиану показалось, что на лице Кита промелькнуло выражение уязвимости.

У мальчика была мать, – вдруг подумал Джулиан, – но никто из нас ничего о ней не знает.

– Спасибо, – сказал Кит. Он надел кольцо на палец и явно удивился, когда оно подошло по размеру. Фамильные перстни Сумеречных охотников всегда сидят идеально; это часть их магии.

– Если раздумываешь, не продать ли его, – сказал Джейс, – то я бы на твоем месте воздержался.

– А почему нет? – Кит поднял голову. Голубые глаза пристально уставились в золотые. Цвет глаз у них был разный, но лицо – одно, как и форма век, острые скулы и тревожная угловатость черт.

– Я бы воздержался, – с нажимом повторил Джейс; Кит пожал плечами, кивнул и исчез в недрах Института.

– Ты что, пытался его напугать? – возмутилась Эмма, как только за Китом захлопнулась дверь.

Джейс лишь усмехнулся в ответ.

– Спасибо Марку, что помог, – сказал он, заключив Эмму в объятия и взъерошив ей волосы. Следующие несколько мгновений прошли в суматохе объятий и прощаний, обещаний Клэри при первой возможности отправить им огненное послание, а Джейс проверил, точно ли у них есть номер Алека и Магнуса на случай, если они попадут в беду.

Никто не упоминал, что, вообще-то, если они попадут в беду, нужно обратиться к Конклаву. Но Клэри и Джейс еще в юности научились не слишком ему доверять, и, судя по всему, с возрастом их подозрительность не уменьшилась.

– Не забудь, что я говорила тебе на крыше, – негромко сказала Клэри Эмме, положив руки девушке на плечи. – Что ты пообещала.

Эмма кивнула с необычной для себя серьезностью. Клэри отвернулась и подняла стило, готовясь создать портал в страну фэйри. Но как только текучие формы начали преображаться под ее руками, а контур двери замерцал в сухом воздухе, дверь Института снова с грохотом отворилась.

На сей раз это оказалась Дрю – с беспокойством на круглом личике. Она накручивала на палец одну из своих косичек.

– Эмма, лучше тебе вернуться, – сказала она. – С Кристиной что-то случилось.

Он вовсе не собирается, как придурок, играть с ними в шпионов, думал Кит. И плевать на то, сколько радости это доставляет близнецам, которые забились в угол на галерее второго этажа и разглядывали оттуда главный холл – перила надежно укрывали их от чужих глаз.

По большей части игра заключалась в попытках вычислить, кто кому что говорил, по движениям и жестам. Творческие порывы Ливви не знали границ – она была способна выдумать драматический сюжет даже там, где люди, скорее всего, попросту беседовали о погоде; она уже решила, что хорошенькая азиатская девушка в расшитой звездами куртке влюблена в Джулиана, а два других Центуриона – тайные соглядатаи Конклава.

Тай высказывался реже, но Кит подозревал, что он оказывается прав чаще. Он хорошо замечал всякие мелочи – например, у кого какой фамильный герб вышит на куртке, а значит, откуда человек родом.

– Что скажешь про Безупречного Диего? – спросила Ливви Кита, когда тот вернулся, попрощавшись с Клэри и Джейсом. Она сидела, обхватив руками колени, кудри рассыпались у нее по плечам.

– Смазливый ублюдок, – ответил Кит. – Волосы слишком хорошие. Не доверяю я людям с такими хорошими волосами.

– Думаю, та девушка с волосами, собранными в пучок, на него злится, – заметил Тай, придвинувшись ближе к перилам. Его лицо состояло сплошь из углов и острых линий. Кит проследил за его взглядом и увидел, что Диего разговаривает с бледной девушкой, размахивавшей руками.

– Кольцо! – Ливви поймала Кита за руку и перевернула ее ладонью вверх. На пальце у него сверкал перстень Эрондейлов. Сам он уже заметил изящную резьбу на нем: летящих птиц. – Это Джейс тебе дал?

Кит покачал головой.

– Клэри. Сказала, что оно принадлежало Джеймсу Эрондейлу.

– Джеймс… – Ливви выглядела так, словно отчаянно пыталась что-то вспомнить. Тут их накрыла чья-то тень, Ливви пискнула и выпустила его руку.

Это оказалась Эмма.

– Ну ладно, маленькие шпионы, – заявил она. – Где Кристина? В ее комнате я уже посмотрела.

Ливви указала наверх. Кит нахмурился. Он не подумал, что на третьем этаже может быть что-то, кроме мансарды.

– Ага, – сказала Эмма, – спасибо! – Она потрясла кулаками. – Ну, попадись мне только Диего!..

Снизу донесся возглас. Все четверо перегнулись через перила и увидели, как бледная девушка закатила Диего пощечину.

– Что за?.. – Изумление Эммы вновь сменилось гневом. Она развернулась и направилась к лестнице.

Тай улыбнулся. Со своими кудряшками и светлыми глазами, он казался ожившим херувимом с церковной фрески.

– Та девушка и правда злилась! – заметил он, в восторге от того, что угадал.

Кит расхохотался.

Небо над Институтом полыхало красками: ярко-розовый, кроваво-красный, глубокий золотой. Солнце садилось, и пустыня купалась в его сиянии. Институт сверкал, и океан сверкал тоже – там, вдали, где воды готовились принять светило.

Кристина оказалась именно там, где и подумала Эмма: она сидела, скрестив ноги, со своей обычной аккуратностью расстелив на черепице куртку от доспехов.

– Он за мной не пошел, – сказала она, когда Эмма подошла ближе. Черные волосы Кристины плясали на ветру, в ушах поблескивали жемчужины. Медальон на шее тоже блестел, и яркое солнце ярко подсвечивало выбитые на нем слова: «Благословен Ангел, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани».

Эмма рухнула на крышу рядом с подругой – так близко, как только могла. Она потянулась к Кристине, взяла за руку и крепко стиснула.

– Ты про Диего?

Кристина кивнула. У нее на лице не было и следа слез. Учитывая обстоятельства, она казалась удивительно собранной.

– Подошла та девушка и заявила, что она его невеста, – произнесла Кристина. – И я подумала, что это, должно быть, какая-то ошибка. Даже когда я выбежала из комнаты, я все еще думала, что это ошибка, и он догонит меня и все объяснит. Но он не догнал. Следовательно, он остался из-за нее. Потому что она действительно его невеста, и значит для него больше, чем я.

– Не знаю, как он мог так поступить, – сказала Эмма. – Дикость какая-то. Он так тебя любит… Он ради тебя сюда приехал.

Кристина издала придушенный звук.

– Он же тебе даже не нравится!

– Иногда нравится… то есть, нравился, – сказала Эмма. – Его безупречность слегка бесила. Но как он на тебя смотрел… такое не сыграть.

– Эмма, у него есть невеста. Не просто девушка. Невеста. Кто знает, как давно он помолвлен? Помолвлен. Он собирается жениться!

– Испорчу им свадьбу, – предложила Эмма. – Выскочу из торта, но не сексуально, а, типа, с гранатой.

Кристина фыркнула, но затем отвернулась.

– Я чувствую себя такой дурой, – проговорила она. – Он мне солгал, и я его простила, и потом он снова солгал… Да что я за идиотка? С какой стати я вообще решила, что могу ему доверять?

– Потому что ты этого хотела, – сказала Эмма. – Тина, ты давно его знаешь, а это все-таки имеет значение. Когда кто-то так долго был частью твоей жизни, выкинуть его – все равно что отрубить дереву корни.

Последовало долгое молчание.

– Я знаю, – наконец сказала Кристина. – Я знаю, что ты понимаешь.

Эмма почувствовала во рту горечь. Сейчас она должна поддержать Кристину, а не распространяться о собственных проблемах.

– Когда я была маленькой, – сказала она, – мы с Джулсом почти каждый вечер приходили сюда на закате и дожидались зеленой вспышки.

– Зеленой… чего?

– Зеленой вспышки. Когда солнце садится, прямо перед тем, как оно исчезнет, ты видишь вспышку зеленого света. – Они обе уставились на воду. Солнце уходило за горизонт, по небу протянулись алые и черные полосы. – Если загадаешь желание, оно сбудется.

– Правда? – тихо проговорила Кристина, как и Эмма, не отрывавшая глаз от горизонта.

– Не знаю, – призналась Эмма. – Я много желаний успела загадать.

Солнце погрузилось под воду еще на несколько миллиметров. Эмма пыталась придумать, что бы загадать. Даже когда она была младше, она понимала, что есть вещи, которых желать бессмысленно: мир во всем мире, или чтобы родители воскресли… Вселенная не вывернется наизнанку ради тебя одного. Загадывать можно приятные мелочи: выспаться без кошмаров, чтобы с лучшим другом еще целый день ничего не случилось, чтобы на день рождения было солнечно.

– Помнишь, – спросила Эмма, – перед тем, как ты снова встретилась с Диего, ты говорила, что нам стоит вместе поехать в Мексику? Провести там год в путешествии?

Кристина кивнула.

– Я нескоро смогу поехать, – продолжила Эмма. – Мне только зимой исполнится восемнадцать. Но когда исполнится…

Покинуть Лос-Анджелес. Провести год с Кристиной, учась, тренируясь и путешествуя.

Без Джулиана. Эмма вздрогнула, сдерживая боль, пронзившую ее от этой мысли. Это была боль, с которой придется научиться жить.

– Мне нравится эта идея, – сказала Кристина. От солнца уже оставался только золотой краешек. – Вот это я и загадаю. И, может, еще забыть Диего.

– Но тогда вместе со всем плохим тебе придется забыть и все хорошее. Я ведь знаю, что было и хорошее. – Эмма переплела пальцы с пальцами Кристины. – Он не твой человек. Он недостаточно сильный. Постоянно тебя подводит и разочаровывает. Я знаю, он тебя любит, но этого недостаточно.

– Очевидно, любит он не только меня.

– Может, он начал встречаться с ней, чтобы попытаться тебя забыть, – сказала Эмма. – А потом ты к нему вернулась, а он этого не ожидал и не знал, как ее бросить.

– Что за идиот! – сказала Кристина. – Я имею в виду, если бы это было правдой, которой оно не является.

Эмма рассмеялась.

– Ну ладно, хорошо, я сама в это не верю. – Она подалась вперед. – Слушай, просто разреши мне его за тебя отметелить. Тебе станет легче…

– Эмма, нет. Даже пальцем его не трогай. Я серьезно.

– Я могла бы избить его ногами, – предложила Эмма. – Они на учете как боевое оружие. – И она поболтала ногами.

– Пообещай, что не тронешь его. – Кристина так грозно посмотрела на Эмму, что та подняла свободную руку.

– Ладно, ладно, обещаю, – сказала она. – Не трону Безупречного Диего.

– И орать на Зару тоже нельзя, – сказала Кристина. – Это не ее вина. Я уверена, что она понятия не имеет о моем существовании.

– Тогда мне ее жаль, – сказала Эмма. – Потому что ты одна из самых классных людей, что я знаю.

Кристина слегка улыбнулась. Солнце уже почти зашло. Год вместе с Кристиной, подумала Эмма. Вдали от всего и всех, кто напоминал ей о Джулиане. Год на то, чтобы забыть. Если она сумеет это выдержать.

Кристина тихонько ахнула.

– Смотри, вот оно!

Небо полыхнуло зеленым. Эмма закрыла глаза и загадала желание.

Когда Эмма вернулась в свою спальню, она с удивлением обнаружила, что Марк и Джулиан уже там и стоят по разные стороны ее кровати, оба – скрестив руки на груди.

– Как она? – спросил Марк, не успела за Эммой закрыться дверь. – В смысле, Кристина.

В его глазах читалось беспокойство. Взгляд Джулиана был более суровым. Он казался бесстрастным и властным, что, как знала Эмма, означало, что он разозлен.

– Она расстроена?

– Конечно, расстроена, – сказала Эмма. – Думаю, не столько потому, что он успел несколько недель опять побыть ее парнем, сколько потому, что они так долго друг друга знают. Их жизни переплетены.

– Где он сейчас? – спросил Марк.

– Помогает Диане и остальным привести комнаты для Центурионов в порядок, – сказала Эмма. – Не подумаешь, что таскание простыней и полотенец по дому способно хоть кого-то приободрить, но Диана обещает, что способно.

– В стране фэйри я бы вызвал Розалеса на дуэль, – произнес Марк. – Он нарушил клятву, более того – любовную клятву. Если бы Кристина позволила мне защищать ее, Розалесу пришлось бы сойтись со мною в бою.

– Что ж, не выйдет, – сказала Эмма. – Кристина заставила меня пообещать, что я и пальцем его не трону. И держу пари, что и на вас обоих это тоже распространяется.

– Ты хочешь сказать, что мы ничего не можем сделать? – нахмурился Марк. Хмурился он так же, как Джулиан. Что-то в них такое есть, подумала Эмма, хоть один и был темноволосый, а другой – белокурый; в этот миг они походили на братьев намного больше, чем за все немалое прошедшее время.

– Мы можем пойти помочь приготовить спальни, чтобы Кристина могла пойти спать, – предложила Эмма. – Диего с Зарой закрылись в одном из кабинетов, так что вряд ли она с ним столкнется, но отдохнуть ей не помешает.

– Мы отомстим Диего, складывая его полотенца? – уточнил Джулиан.

– Технически, это не его полотенца, – указала Эмма. – Это полотенца его друзей.

Она направилась к двери, а парни с неохотой пошли за ней. Было ясно, что, чем заправлять Центурионам кровати, они предпочли бы смертельную схватку на ристалище. Эмма сама не слишком радовалась такой перспективе. Джулиан куда лучше стирал и застилал постели, чем она.

– Я могу присмотреть за Тавви, – предложила она. Марк обогнал ее по коридору; оказалось, что она идет рядом с Джулианом.

– Он спит, – сказал тот. Он не уточнил, как ему удалось во всей этой суете улучить момент, чтобы уложить Тавви спать. В этом был весь Джулиан: уж время выкраивать он умел. – Знаешь, что мне кажется странным?

– Что? – спросила Эмма.

– Диего не мог не знать, что его выведут на чистую воду, – произнес Джулиан. – Даже если он и не ожидал, что Зара приедет сегодня вместе с остальными Центурионами, все они и так про нее знают. Кто-нибудь непременно упомянул бы его невесту или помолвку.

– Хорошо подмечено. Диего, может, и подлец, но не идиот.

– Можно причинить ему боль, не тронув при этом и пальцем, – проговорил Джулиан. Он сказал это очень тихо, так, чтобы слышала только Эмма. В его голосе было нечто темное, и ее пробрала дрожь. Она повернулась, чтобы ответить, но увидела, как по коридору к ним идет Диана – с видом человека, который только что застал кого-то отлынивающим от работы.

Она отправила их в разные места Института: Джулиана – в мансарду, проверить, как там Артур, Марка – на кухню, а Эмму – в библиотеку, помогать близнецам с уборкой. Кит словно испарился.

– Он не сбежал, – с готовностью сообщил Тай. – Просто не захотел застилать кровати.

Когда они закончили уборку, решили, в какую спальню кого из Центурионов поселить, и заказали доставку еды на завтра, было уже довольно поздно. Еще они назначили патруль, чтобы посменно обходить Институт ночью – на случай появления бродячих морских демонов.

Направляясь по коридору в свою комнату, Эмма заметила, что из-под двери Джулиана пробивается свет. Вообще-то, дверь была приоткрыта, и в коридор лилась музыка.

Эмма сама не заметила, как оказалась перед комнатой Джулиана и подняла руку, чтобы постучать. По правде говоря, она постучала. Эмма в изумлении опустила руку, но Джулиан уже распахнул дверь.

Эмма моргнула. Джулиан был в старых пижамных штанах, с переброшенным через плечо полотенцем и кистью в руке. На его обнаженной груди и даже на волосах видны были брызги краски.

Он не прикасался к ней, но Эмме было не скрыться от его тела, его тепла. Черные спирали Меток покрывали торс Джулиана, словно виноградная лоза – колонну. Некоторые из них она нанесла сама, еще тогда, когда от прикосновения к его телу у нее не тряслись руки.

– Тебе что-то нужно? – спросил он. – Уже поздно. Марк тебя, наверное, уже ждет.

– Марк? – на мгновение она забыла о Марке.

– Я видел, как он зашел в твою комнату. – Краска капнула с кисти на пол. За спиной Джулиана Эмма видела его комнату. Казалось, она уже целую вечность туда не входила. Часть пола была накрыта пленкой, а там, где Джулиан обновлял роспись, занимавшую две стены, виднелись более яркие участки.

Эмма помнила, как он это рисовал, когда они вернулись из Идриса после Темной войны. Они лежали в кровати без сна, как часто бывало еще тогда, когда они были совсем детьми. Эмма рассказывала, как нашла в библиотеке сборник волшебных сказок – из тех, что сотни лет назад читали простецы, и какие они оказались кровавые и полные убийств и скорби. Она рассказала ему о замке из «Спящей Красавицы», окруженном колючим кустарником, и как сотни принцев пытались прорваться к нему, чтобы спасти принцессу, но каждому из них сердце пронзили терновые шипы, и тела лежали вокруг, пока солнце не сожгло их до белых костей.

На следующий день Джулиан расписал свою спальню: замок и терновая стена, белые кости и печальный принц со сломанным мечом в руке. На Эмму это произвело большое впечатление. А еще им пришлось неделю спать у нее, пока краска не высохла.

Она никогда не спрашивала, почему именно этот образ, эта история вызвали у Джулиана такой отклик. Она всегда знала: если бы он хотел ей рассказать, то рассказал бы.

Эмма прочистила горло.

– Ты сказал, я могу причинить Диего боль, даже пальцем его не тронув. Что ты имел в виду?

Джулиан провел свободной рукой по волосам. Он выглядел взъерошенным. И прекрасным.

– Лучше я не буду тебе этого говорить.

– Он причинил боль Кристине, – сказала Эмма. – И, похоже, ему на это наплевать.

Джулиан закинул руку за голову, разминая шею сзади. Когда он потянулся, мускулы на груди и животе пришли в движение. Эмма помнила, какова его кожа на ощупь, и отчаянно жалела, что не может повернуть время вспять и вновь стать той, кто не разваливается на куски при одном только виде Джулиана. Они ведь выросли вместе, она миллион раз видела его без футболки.

– Я видел его лицо, когда Кристина выбежала из холла, – сказал Джулиан. – Полагаю, ты зря волнуешься, ему достаточно больно.

Он взялся за дверную ручку.

– Никто не может читать мысли других людей или до конца понимать их мотивы, – произнес он. – Даже ты, Эмма.

И захлопнул дверь у нее перед носом.

Завернувшись в одеяло, Марк лежал на полу у ее кровати. Из одеяла торчали только босые ноги.

Казалось, он спал (опущенные веки темнели как полумесяцы на фоне бледной кожи), но, когда Эмма вошла, приоткрыл синий глаз.

– Она в порядке?

– Кристина? Да. – Эмма уселась на пол рядом с ним и прислонилась к кровати. – Паршиво себя чувствует, но она выкарабкается. Она тебе нравится, да?

Марк перекатился набок и уставился на нее тем взглядом фэйри, от которого ее всякий раз накрывало чувством, будто она стоит одна в чистом поле и смотрит, как ветер колышет траву.

– Само собой, она мне нравится.

Эмма мысленно прокляла экспрессию языка фэйри – «нравиться» ничего для них не значило. Они жили в мире любви или ненависти, презрения или поклонения.

– Твое сердце питает к ней чувство? – она решила сформулировать точнее.

Марк сел.

– Не думаю, что она… чувствует ко мне то же самое.

– Почему нет? – сказала Эмма. – Ты же знаешь, предрассудков против фэйри у нее точно нет. Ты ей нравишься…

– Она добрая, нежная, щедрая сердцем. Разумная, вдумчивая, добрая…

– Ты уже говорил «добрая».

Марк наградил ее испепеляющим взглядом.

– Она совсем на меня не похожа.

– Не обязательно быть на кого-то похожим, чтобы его любить, – сказала Эмма. – Посмотри хоть на нас с тобой. Мы очень похожи, и все-таки не чувствуем ничего такого друг к другу.

– Только потому, что у тебя есть кто-то еще. – Марк сказал это довольно бесстрастно, но Эмма с удивлением на него посмотрела. Он знает про Джулса, с ужасом подумала она, и тут же вспомнила свою ложь насчет Кэмерона.

– Какая жалость, правда? – безмятежно сказала она, пытаясь сдержать бешеное биение сердца. – Мы с тобой, вместе, это было бы… так просто.

– Страсть – это непросто. И отсутствие таковой – тоже. – Марк прислонился к ней теплым плечом. Эмма вспомнила их поцелуй, свои пальцы в его мягких кудрях. Прижавшееся к ней его тело, отзывчивое и сильное.

Но даже несмотря на то, что Эмма изо всех сил пыталась уцепиться за этот образ, он проскальзывал между пальцами, как песок. Как на пляже в ту ночь, когда она лежала там с Джулианом. В ту единственную ночь, которую им довелось провести вместе.

– Ты выглядишь печальной, – сказал Марк. – Я сожалею, что заговорил о любви. – Он коснулся ее щеки. – Может, когда-нибудь в другой жизни. Мы с тобой.

Эмма устало откинула голову на спинку кровати.

– Когда-нибудь в другой жизни.

6 Странник праздный

На кухне не хватило бы места, чтобы принять всех обитателей Института, да еще и двадцать с лишним Центурионов в придачу, поэтому завтрак накрыли в столовой. Портреты старых Блэкторнов глядели со стен на тарелки с яичницей с беконом и подставки с тостами. Кристина пробиралась в толпе, стараясь, чтобы ее не заметили. Она вообще бы не стала спускаться, если бы ей не был так отчаянно нужен кофе.

Она огляделась в поисках Эммы и Марка, но они еще не пришли. Эмма была «совой», и Марк тоже все еще тяготел к ночному образу жизни. Зато тут был Джулиан, раскладывавший по тарелкам еду, но на лице у него было приятное, почти бесстрастное выражение, которое он всегда принимал в присутствии чужих.

Забавно, подумала Кристина, что она знает Джулиана достаточно хорошо, чтобы это понять. Они оба любили Эмму, и это создало между ними некую связь, но то, что Кристина знала – и о чем Джулиан и не подозревал – разделило их. Джулиан пытался скрыть, что любит Эмму, а Кристина пыталась скрыть, что знает об этом. Она и хотела бы, чтобы у нее была возможность проявить к нему сочувствие, но он лишь отшатнулся бы в ужасе…

– Кристина.

Она чуть не уронила чашку. Это был Диего. Выглядел он ужасно – осунувшееся лицо, мешки под глазами, спутанные волосы. На нем были обычные доспехи, а значок Центуриона, кажется, куда-то делся.

Она вскинула руку.

– Aléjate de mí, Diego[24].

– Просто выслушай меня…

Кто-то встал между ними. Тот испанец с волосами песочного цвета, Мануэль.

– Ты ее слышал, – сказал он по-английски. Пока никто на них не смотрел, все были заняты разговорами. – Оставь ее в покое.

Кристина вышла из комнаты, стараясь держать спину прямо. Она из рода Розалес, и жалость Центурионов ей не нужна.

Она толкнула входную дверь и сбежала по ступенькам. Кристина жалела, что Эмма еще спит. Они могли бы пойти в тренировочный класс и выпустить пар, раздавая инвентарю пинки и удары.

Она брела, ничего не видя, пока чуть не налетела на рябину с узловатым стволом, которая до сих пор росла перед Институтом, посреди нестриженого газона. Рябину, древо бичевания, служившее для наказаний, посадили фэйри. Даже после того, как наказание было исполнено, после того, как дождь смыл кровь Эммы с камней и травы, дерево осталось.

– Кристина, прошу тебя!..

Она повернулась. Перед ней стоял Диего, который, очевидно, решил проигнорировать предупреждение Мануэля. Вид у него и впрямь был ужасный. Под глазами залегли такие глубокие тени, что казалось, что они вырезаны на лице, как у статуи.

Всего две недели назад, вспомнила она, когда она была ранена, он нес ее на руках по траве. Он крепко держал ее в объятиях, шептал ее имя. И все это время был помолвлен с кем-то еще.

Она прислонилась к стволу рябины.

– Ты что, правда не понимаешь, почему я не хочу тебя видеть?

– Естественно, понимаю, – ответил он. – Но это не то, что ты думаешь.

– Вот как? То есть ты не помолвлен? И не должен жениться на Заре?

– Она моя невеста, – признал Диего. – Но, Кристина… всё не так просто.

– Да куда уж сложнее.

– Я писал ей, – произнес он. – После того, как мы с тобой помирились. Я ей написал, что все кончено.

– Похоже, она не получала твоего письма, – сказала Кристина.

Диего запустил пальцы в волосы.

– Нет, получила. Она сказала, что прочитала его и именно поэтому приехала. Честно говоря, я и подумать не мог, что она так поступит. Когда она не ответила, я подумал, что всё кончено. Я подумал… Я был уверен, что свободен.

– Значит, вчера вечером ты ее бросил?

Он замялся, и сомнение, которое Кристина еще питала в глубине души, робкая надежда, что все это было ошибкой, исчезли, словно туман под палящими лучами солнца.

– Не бросил, – произнес он. – Я не могу.

– Но ты только что сказал, что бросил. Что в письме…

– Обстоятельства изменились, – сказал он. – Кристина, ты должна мне верить.

– Нет, – отрезала Кристина. – Я не поверю тебе. Я уже верила – вопреки тому, что слышала собственными ушами. Понятия не имею, что из того, что ты говорил раньше, правда. И понятия не имею, правду ли ты говорил про Хайме. Где он?

Диего уронил руки. Он был совершенно уничтожен.

– Я не имею права тебе всё рассказать. Если бы ты только мне поверила…

– Что тут происходит? – В сухом воздухе прозвенел высокий, чистый голос Зары. Она шагала к ним, и ее значок Центуриона сиял на солнце.

Диего смотрел на нее с лицом, искаженным от боли.

– Я разговариваю с Кристиной.

– Это я вижу, – заметила Зара с полуулыбкой, которая, казалось, вообще никогда не покидала ее лица. Она скользнула по Кристине взглядом и положила руку Диего на плечо.

– Возвращайся в дом, – велела она. – Мы распределяем поисковые участки на сегодня. Ты хорошо знаешь окрестности. Пора тебе подключаться, время не ждет. – Она постучала по циферблату своих часов.

Диего только раз взглянул на Кристину и повернулся к своей невесте.

– Ладно.

Бросив на Кристину последний, полный торжества взгляд, Зара взяла Диего под руку и на буксире потащила его обратно к Институту. Кристина смотрела им вслед. Выпитый кофе разъедал желудок, точно кислота.

К разочарованию Эммы, Центурионы никому из Блэкторнов на позволили сопровождать их во время поисков тела Малкольма.

– Нет уж, благодарю покорно, – заявила Зара, которая, судя по всему, назначила себя неофициальной главой Центурионов. – Мы этому обучены, а если взять на такое задание менее опытных Сумеречных охотников, это будет только отвлекать.

Эмма послала Диего, стоявшему рядом с Зарой, испепеляющий взгляд. Тот отвел глаза.

Почти весь день Центурионов не было, вернулись они как раз к ужину, готовить который в итоге пришлось Блэкторнам. На ужин подали спагетти – очень много спагетти.

– Скучаю по вампирской пицце, – пробормотала Эмма, прожигая взглядом огромную миску с красным соусом.

Джулиан фыркнул. Он стоял над кастрюлей с кипятком; пар превращал его волосы во влажные кудряшки.

– Может, они нам хоть скажут, нашли что-нибудь или нет.

– Сомневаюсь, – вставил Тай, который готовился накрывать на стол. Это занятие с детства ему нравилось; Тай обожал раскладывать столовые приборы в четком, повторяющемся порядке. Ливви ему помогала. Кит успел незаметно ускользнуть, и найти его не представлялось возможным. Казалось, что вторжение Центурионов бесит его чуть ли не больше всех. Эмма вряд ли могла его упрекнуть – только он начал привыкать к нормальной жизни Института, как вдруг врываются какие-то люди, и все ждут, что он кинется их обслуживать.

Тай оказался прав. Ужин был шумным и веселым; Зара каким-то образом оказалась во главе стола вместо Дианы и коротко рассказала о событиях прошедшего дня – проведен обыск участков океана, ничего важного не найдено, хотя следы темной магии указывают на точку в дальних водах, где находится скопление морских демонов.

– Завтра мы туда отправимся, – подытожила она, изящно наматывая спагетти на вилку.

– Как именно вы ведете поиски? – спросила Эмма. Желание узнать больше о передовых технологиях Сумеречных охотников перевесило антипатию к Заре. В конце концов, как сказала Кристина, вины Зары в случившемся не было. Во всем виноват Диего. – У вас специальное оборудование?

– К сожалению, эта информация находится в интеллектуальной собственности Схоломанта, – спокойно улыбнулась Зара. – И даже тех, кто предположительно является лучшим Сумеречным охотником своего поколения, это тоже касается.

Эмма покраснела и откинулась на спинку стула.

– Что это значит?

– Не знаешь, что о тебе говорят в Идрисе? – Зара говорила вроде бы беззаботно, но карие глаза смотрели жестко. – Говорят ты новый Джейс Эрондейл.

– Ну, у нас еще старый никуда не делся, – озадаченно заметил Тай.

– Это поговорка, – тихо объяснил ему Джулиан. – Это значит, типа, кто-то такой же крутой.

Обычно он сказал бы: «Тай, я тебе это нарисую». Когда нужно было растолковать Таю сложные выражения, вроде «лопнул со смеху» или «восьмое чудо света», появлялись уморительные рисунки Джулиана – с пояснительными пометками, объяснявшими истинное значение слов.

Но сейчас Джулиан не стал рисовать, и это заставило Эмму посмотреть на него внимательней. Джулиан закрылся из-за Центурионов, и вряд ли можно его в этом винить. Когда Джулиан кому-то не доверял, обострялись его инстинкты защитника: он стремился скрыть любовь Ливви к компьютерам, необычный способ, каким Тай обрабатывал информацию, ужастики Дрю и наплевательство, с каким Эмма относилась к правилам.

Джулиан с великолепной фальшивой улыбкой поднял стакан с водой.

– Разве знания – не общее достояние всех нефилимов? Мы сражаемся с одними теми же демонами. Разве справедливо, если у одной ветви нефилимов будет преимущество перед другой?

– Может быть, и справедливо, – сказала Саманта Ларкспир, женская половина Центурионов-близнецов, с которыми Эмма познакомилась накануне. Ее брата звали Дейн. У них были узкие, хищные, как у борзых, лица, бледная кожа и прямые темные волосы. – Не все обучены пользоваться любым оружием, а оружие, с которым не умеют обращаться, все равно что потеряно.

– Но ведь можно научиться, – вставил Марк.

– Тогда, возможно, однажды вы поступите в Схоломант и вас обучат, – ответила Центурион из Мумбая. Ее звали Дивья Джоши.

– Вряд ли в Схоломант примут того, в ком течет кровь фей, – заметила Зара.

– Конклав погряз в предрассудках, – сказал Диего. – Это действительно так.

– Мне не нравится слово «предрассудки», – возразила Зара. – Это всего лишь здоровый традиционализм. Они стремятся восстановить границы между обитателями Нижнего мира и Сумеречными охотниками. Смешение приведет к хаосу.

– Я хочу сказать, вы только посмотрите на Алека Лайтвуда и Магнуса Бейна, – размахивая вилкой, заявила Саманта. – Все в курсе, что Магнус пользуется своим влиянием на Лайтвудов, чтобы заставить Инквизитора снять нижнемирцев с крючка. Даже если речь идет об убийстве.

– Магнус никогда бы такого не сделал, – сказала Эмма. Она перестала есть, хотя, когда они сели за стол, умирала от голода.

– И Инквизитор не рассматривает обвинения, предъявленные обитателям Нижнего мира, только Сумеречным охотникам, – добавил Джулиан. – Роберт Лайтвуд не мог бы «снять нижнемирцев с крючка», даже если бы захотел.

– Да какая разница, – отмахнулась Джессика Босжур, Центурион. Она говорила с легким французским акцентом. Все ее пальцы были унизаны кольцами. – Союз Сумеречных охотников и Нижнего мира все равно скоро разгонят.

– Никто его не разгонит, – отрезала Кристина, поджав губы. – Это всего лишь слух.

– Кстати говоря, о слухах, – заявила Саманта, – я слышала, что Бейн приворожил Алека Лайтвуда заклятьем. – Ее глаза блестели, словно она никак не могла решить, нравится ей это или же кажется отвратительным.

– Это неправда, – произнесла Эмма с отчаянно колотящимся сердцем. – Это вранье.

Мануэль в ответ на это поднял бровь. Дейн рассмеялся.

– В таком случае, интересно, что будет, когда эффект заклинания рассеется, – сказал он. – Если Инквизитор перестанет быть таким дружелюбным… плохие новости для нижнемирцев.

Тай был в шоке, и Эмма не могла его в этом упрекнуть. Кажется, все до единого из кружка Зары плевать хотели на факты.

– Вы что, не слышали Джулиана? – сказала она. – Инквизитор не занимается нарушениями Соглашений обитателями Нижнего мира. Он не…

Ливви положила руку ей на запястье.

– Мы все здесь сторонники Соглашений, – сказал Мануэль, откидываясь на спинку стула.

– Соглашения были неплохой мыслью, – возразила Зара. – Но всякий клинок нуждается в заточке. Соглашения нуждаются в пересмотре. К примеру, следует урегулировать деятельность колдунов. Они слишком сильны – и слишком независимы. Мой отец планирует внести в Совет предложение о введении реестра колдунов. Каждый колдун обязан сдать данные о себе Конклаву, чтобы его отслеживали. Если эта модель покажет себя успешной, ее распространят на всех обитателей Нижнего мира. Нельзя допустить, чтобы они бегали повсюду на воле, а мы даже подвергнуть учету их не могли. Вы только посмотрите на случай Малкольма Фейда.

– Зара, ты несешь чушь, – сказал Джон Картрайт – один из Центурионов постарше; Эмма дала бы ему года двадцать два, как Джейсу и Клэри. Кроме того, что у него есть девушка по имени Марисоль, ей ничего о нем не вспомнилось. – Боишься перемен, словно дряхлый член Совета.

– Согласен, – вставил Раджан. – Мы студенты и бойцы, а не законотворцы. Чем бы твой отец не занимался, к Схоломанту это отношения не имеет.

– Но это же просто реестр… – вознегодовала Зара.

– Я что, один тут читал «Людей Икс» и понимаю, почему это плохая идея? – спросил Кит. Эмма понятия не имела, когда он успел вновь материализоваться, но он успел, и как раз лениво наматывал спагетти на вилку.

Зара нахмурилась, но тут же просияла.

– Ты Кит Эрондейл, – произнесла она. – Потерянный Эрондейл.

– Понятия не имел, что меня теряли, – сказал Кит. – Никогда потерянным себя не чувствовал.

– Должно быть, сильное впечатление – вдруг узнать, что ты Эрондейл, – сказала Зара. Эмма сдержалась и не стала указывать ей, что, если ты мало что знаешь о Сумеречных охотниках, то узнать, что ты Эрондейл – это все равно что узнать, что ты какая-то редкая улитка. – Я однажды видела Джейса Эрондейла.

Зара выжидающе огляделась.

– Ничего себе, – сказал Кит. Он и правда Эрондейл, подумала Эмма. Кит умудрился уместить в каких-то два слова достойную Джейса концентрацию безразличия и сарказма.

– Держу пари, ты ждешь не дождешься, когда попадешь в Академию, – продолжила Зара. – Поскольку ты Эрондейл, ты совершенно точно добьешься потрясающих успехов. Могу замолвить за тебя словечко.

Кит промолчал. Диана прочистила горло.

– Зара, Диего, какие у вас планы на завтра? Может ли Институт вам как-то помочь?

– Раз уж вы об этом заговорили, – сказала Зара, – было бы очень здорово…

Все, и даже Кит, с интересом подались вперед.

– …если, пока нас не будет, вы постирали бы нам одежду. От морской воды она быстро портится, не правда ли?

Ночь накрыла Институт внезапно, как тени в пустыне, но, несмотря на доносившийся из окна шум прибоя, Кристина не могла уснуть.

Ее терзали мысли о доме. О матери, о кузинах. Лучшие – прошедшие – дни, проведенные с Диего и Хайме. Она вспомнила, как однажды в выходные они выслеживали демона в полуразрушенном городе-призраке Герреро-Вьехо. Вокруг был похожий на сон пейзаж: полузатонувшие дома, заросли сорняков, здания, стены которых давным-давно выцвели от воды. Она лежала вместе с Хайме на камне под небом, усыпанным мириадами звезд, и они рассказывали друг другу, о чем мечтают больше всего на свете: Кристина – положить конец Холодному миру; Хайме – вернуть доброе имя своей семье.

Кристина в изнеможении выбралась из кровати и пошла вниз, освещая себе путь только колдовским огнем. На лестнице было темно и тихо, из задней двери Института Кристина вышла почти бесшумно.

Маленькая земляная площадка, на которой стояла машина, была залита лунным светом. За ней виднелся сад, над песками пустыни нелепо белели мраморные статуи.

Кристина вдруг особенно остро почувствовала, как скучает по маминому розовому саду, как ей не хватает аромата цветов, который слаще запаха пустынного шалфея, и матери, расхаживавшей между аккуратными клумбами. Кристина шутила, что матери, должно быть, помогает какой-то колдун, ведь розы у нее цветут даже в самое жаркое лето.

Она отошла подальше от дома, к рядам калифорнийской вишни и ольхи. Подойдя поближе, она заметила тень и замерла, сообразив, что безоружна. Дура! – подумала она. Пустыня полна опасностей, и далеко не только сверхъестественных. Пуме нет никакой разницы, простец ты или нефилим.

Это оказалась не пума. Тень приблизилась; Кристина напряглась, затем расслабилась. Это был Марк.

Его волосы в лунном свете казались серебристо-белыми; из подвернутых джинсов торчали босые ноги. Когда он ее увидел, на его лице отразилось изумление; затем он без колебаний подошел к Кристине и коснулся ее щеки.

– Ты мне чудишься? – спросил он. – Я думал о тебе, и вот ты здесь.

Это было так похоже на Марка – честно говорить о своих чувствах. Фэйри не могут лгать, подумала она, а он вырос среди фэйри, и научился говорить о любви и любовных утехах у Кьерана, который был горд и высокомерен, но всегда правдив. Фэйри, в отличие от людей, не считали честность признаком слабости и уязвимости.

Это придало Кристине храбрости.

– Я тоже о тебе думала.

Марк легонько, будто перышком, провел большим пальцем по ее скуле. Его теплая ладонь гладила ее щеку.

– О чем именно?

– О твоем лице, когда Зара с приятелями говорили за ужином об обитателях Нижнего мира. О твоей боли…

Он невесело рассмеялся.

– Этого следовало ожидать. Будь я среди Сумеречных охотников последние пять лет, я бы, разумеется, уже привык к таким разговорам.

– Из-за Холодного мира.

Он кивнул.

– Когда правительство принимает подобное решение, оно придает смелости тем, кто и так чувствует предубеждение. И они начинают говорить вслух о своих тайных, полных ненависти мыслях. Они уверены, что им просто хватает смелости произнести то, о чем все и так думают.

– Марк…

– Зара считает, что меня нужно ненавидеть, – сказал Марк и его глаза потемнели. – Я уверен, что ее отец – один из тех, кто требует оставить Хелен в заточении на острове Врангеля.

– Она вернется, – заверила его Кристина. – Теперь, когда ты снова дома и так храбро сражался на стороне Сумеречных охотников, они обязательно ее отпустят.

Марк покачал головой и только сказал:

– Мне жаль насчет Диего.

Кристина накрыла его ладонь своей, коснувшись его легких и прохладных, как ивовые ветви, пальцев. Ей вдруг захотелось прикасаться к нему снова и снова, узнать, какова его кожа на ощупь под рубашкой, коснуться его гладкого подбородка – он никогда не брился, ему это было и не нужно.

– Нет, – сказала она. – На самом деле тебе не жаль. Так ведь?

– Кристина, – беспомощно выдохнул Марк. – Можно мне?..

Кристина покачала головой. Если бы она позволила ему спросить, она не сумела бы отказать.

– Нам нельзя, – сказала она. – Эмма.

– Ты же знаешь, что это не по-настоящему, – сказал Марк. – Я люблю Эмму, но не в этом смысле.

– Но то, что она делает, важно. – Кристина отстранилась от Марка. – Джулиан должен в это верить.

Марк посмотрел на нее озадаченно, и Кристина вспомнила: Марк не знает. Ни о проклятии, ни о том, что Джулиан любит Эмму, ни о том, что Эмма любит его.

– Все должны в это верить. И к тому же, – поспешно прибавила она, – есть же еще и Кьеран. У вас с ним все только что закончилось. А у меня все только что закончилось с Диего.

Марка это как будто озадачило еще больше. Наверное, предположила Кристина, фэйри не переняли у людей обычай давать друг другу время – и пространство, – чтобы пережить разрыв отношений.

Возможно, это глупо. Может быть, любовь есть любовь, и следует хвататься за нее, как только встретишь. Ее тело отчаянно приказывало ей заткнуться: Кристине хотелось заключить Марка в объятия, держать его так же, как он держал ее, чувствовать его дыхание, чувствовать, как его грудь касается ее груди.

Что-то эхом отозвалось во тьме. Это было похоже на хруст ломающейся гигантской ветки, за которым последовал шум, как будто что-то волокли. Кристина резко обернулась и потянулась за ножом-бабочкой. Но тот остался внутри, на столике у кровати.

– Думаешь, это ночной патруль Центурионов? – шепнула она Марку.

Тот, прищурившись, тоже всматривался в темноту.

– Нет. Этот шум издал не человек. – Он вынул из ножен два клинка серафимов и вложил один ей в руку. – И не животное.

Ощущение клинка в руке было для Кристины привычным, его тяжесть действовала успокаивающе. Краткая пауза, чтобы нанести руну ночного видения, и она последовала за Марком в глубь ночи, укрывшей пустыню.

Кит приоткрыл дверь спальни и выглянул наружу.

В коридоре не было ни души. Ни Тая на полу за дверью, сидящего с книжкой или лежащего на полу в наушниках. Ни света из-под других дверей. Лишь тусклое сияние белых огоньков, рядами бежавших по потолку.

Пока Кит крался по замершему зданию и отпирал входную дверь Института, он все время был готов к тому, что вот-вот сработает сигнализация – какой-нибудь визгливый свисток или внезапная вспышка света. Но ничего подобного не случилось: лишь звук тяжелой двери, которая, скрипнув, отворилась и захлопнулась у него за спиной.

Он оказался снаружи, на верхней площадке лестницы, которая вела к утоптанной траве перед Институтом и дальше, к морю, залитому в лунном свете – черному и серебряному, с белой полосой, пересекавшей воду, как рубленая рана.

Здесь очень красиво, – подумал Кит, забросив вещмешок через плечо. – Но не настолько, чтобы остаться. Нельзя продавать свободу за вид на пляж.

Он принялся спускаться по лестнице. Нога коснулась первой ступеньки – и вылетела из-под него, а сам Кит опрокинулся на спину. Вещмешок взмыл в воздух. Чья-то рука держала его за плечо, и крепко; Кит вывернулся, едва не полетев кубарем по ступеням, и вырвал руку, столкнувшись с чем-то твердым. Кто-то придушенно зарычал – едва различимая фигура, еще одна тень среди теней, нависла над ним, загородив луну.

Секундой позже они падали уже вдвоем – Кит с грохотом упал на спину, темная тень рухнула сверху. Он почувствовал, как в него врезались острые колени и локти, а секундой позже вспыхнул огонек: идиотский камушек из тех, что они тут называют колдовскими огнями.

– Кит, – раздался голос у него над головой. Голос Тиберия. – Прекрати пихаться!

Тай отбросил с лица темные волосы. Он сидел на Ките, упираясь коленями в солнечное сплетение, поэтому дышать было не так-то просто, и был одет во все черное, как обычно одевались Сумеречные охотники, отправляясь на битву. Только руки и лицо у него были открыты и казались в темноте неестественно светлыми.

– Ты пытался сбежать? – спросил он.

– Я хотел прогуляться, – соврал Кит.

– Нет, ты врешь, – ответил Тай, мрачно глядя на вещмешок. – Ты пытался сбежать.

Кит вздохнул и со стуком откинул голову назад.

– Какая тебе разница, что я делаю?

– Я Сумеречный охотник. Мы помогаем людям.

– Теперь ты врешь, – убежденно заявил Кит.

Тай улыбнулся. Это была искренняя улыбка, из тех, что мгновенно озаряют лицо, и Киту вспомнилась их первая встреча. Тогда Тай на нем не сидел – он приставил кинжал Киту к горлу.

Кит смотрел на него, забыв про кинжал, и думал: Он прекрасен.

Прекрасен, как все Сумеречные охотники, как был прекрасен лунный свет, отражающийся в кромке разбитого стекла: восхитителен и смертельно опасен. Прекрасное и жестокое, жестокое, как могут быть жестоки люди, абсолютно уверенные в собственной правоте.

– Ты мне нужен, – сказал Тай. – Возможно, это тебя удивит.

– Удивило, – согласился Кит. Интересно, подумал он, прибежит кто-нибудь сюда со всех ног или нет. Ни приближающихся шагов, ни голосов он не слышал.

– Что случилось с ночным патрулем? – спросил он.

– Они, наверное, примерно в километре отсюда, – сказал Тай. – Пытаются помешать демонам приблизиться к Институту, а вовсе не тебе – выбраться. Так хочешь узнать, зачем ты мне нужен, или нет?

Киту невольно стало любопытно. Он приподнялся на локтях и кивнул. Тай сидел на нем так же непринужденно, как если бы Кит был диваном, но его пальцы – длинные, быстрые пальцы (Кит помнил, как искусно они обращались с ножом) – зависли над оружейным ремнем.

– Ты преступник, – сообщил Тай. – Твой отец был мошенником, а ты хотел быть как он. Твой вещмешок, скорее всего, полон вещей, которые ты украл из Института.

– Это… – начал Кит и осекся, когда Тай протянул руку, расстегнул молнию на мешке и принялся рассматривать освещенные луной кинжалы, шкатулки, ножны, канделябры и все остальное, что Кит успел украсть. – …возможно, – закончил он фразу. – Но все равно, тебе-то какое дело? Ничего твоего там нет.

– Я хочу расследовать преступления, – сказал Тай. – Стать детективом. Но всем тут на это плевать.

– Разве вы не поймали убийцу вот буквально только что?

– Малкольм оставил записку, – убитым голосом возразил Тай, словно был разочарован тем, что Малкольм своим признанием испортил все расследование. – А потом он во всем признался.

– Ну, это, конечно, сужает список подозреваемых, – заметил Кит. – Слушай, если я тебе нужен, чтобы арестовать, то позволь заметить, что второй раз это провернуть не получится.

– Я не хочу тебя арестовывать. Я хочу, чтобы у меня был партнер. Кто-то, кто разбирается в преступлениях и людях, которые их совершают. Чтобы он мне помогал.

В голове у Кита словно вспыхнула лампочка.

– Ты хочешь, чтобы… Стой! Ты что, спал у меня под дверью, потому что… Шерлоку Холмсу нужен Ватсон?

Глаза Тая засияли. Он все еще разглядывал Кита, не встречаясь с ним взглядом, словно читая его, исследуя.

– Ты про них знаешь?

Да все на свете про них знают, – еле удержался Кит, но сказал только:

– Я не собираюсь становиться чьим-то Ватсоном. Не хочу расследовать преступления. Мне плевать на преступления. Плевать, совершают их или не совершают…

– Не думай о них как о преступлениях. Думай о них как о тайнах. К тому же, а что тебе еще делать? Сбежишь? И куда подашься?

– Мне плевать…

– Тем не менее, тебе не плевать, – сказал Тай. – Ты хочешь жить. Как все без исключения. Ты просто не хочешь сидеть в клетке, вот и все.

Он наклонил голову набок, глаза – бездонные, почти белые в свете колдовского огня. Луна зашла за облако, и другого источника света не осталось.

– Откуда ты знал, что я сегодня сбегу?

– Потому что ты начал привыкать к здешней жизни, – объяснил Тай. – Ты начал привыкать к нам. Но Центурионы… эти тебе не нравятся. Ливви первая это заметила. А после того, что Зара сегодня сказала насчет отправки в Академию – ты, наверное, после этого чувствуешь себя так, словно у тебя вообще не осталось выбора, что делать.

Это, на удивление, оказалось правдой. Кит не мог подобрать слов, чтобы объяснить, что он ощутил за обеденным столом. Словно стать Сумеречным охотником значило позволить запихнуть себя в машину, которая прожует тебя – и выплюнет Центуриона.

– Смотрю я на них, – сказал он, – и думаю: «Я, наверное, никогда не смогу стать как они, а никого, кроме себе подобных, они не выносят».

– Тебе не обязательно отправляться в Академию, – произнес Тай. – Можешь оставаться с нами, сколько хочешь.

Кит сомневался, что Тай уполномочен раздавать такие обещания, но все равно оценил.

– Пока я помогаю тебе распутывать тайны, – сказал он. – Как часто они тебе попадаются? Или надо подождать, пока очередной колдун рехнется?

Тай прислонился к одной из колонн. Руки его порхали, словно ночные бабочки.

– Вообще-то у нас тут прямо сейчас есть тайна.

Кит невольно заинтересовался:

– И что за тайна?

– Думаю, они здесь не по той причине, по которой утверждают. Думаю, они что-то задумали, – сказал Тай. – И они определенно нам лгут.

– Кто лжет?

Глаза Тая сверкнули.

– Естественно, Центурионы.

Следующий день выдался кошмарно жарким – один из тех редких дней, когда сам воздух, казалось, замирает, а близость океана не приносит никакого облегчения. Когда Эмма с запозданием спустилась в столовую к завтраку, вентиляторы под потолоком – которыми обычно пользовались редко – работали на полную мощность.

– Это что, был песчаный демон? – расспрашивал Кристину Дейн Ларкспир. – Демоны-акваны и иблисы в пустынях часто встречаются.

– Мы в курсе, – сказал Джулиан. – Марк уже сказал, что это был морской демон.

– Он ускользнул, когда мы посветили на него колдовским огнем, – подтвердил Марк. – Но остался запах морской воды – и мокрый песок.

– Поверить не могу, что тут по периметру нет защитных чар, – заявила Зара. – Почему никто об этом не позаботился? Придется мне попросить мистера Блэкторна…

– Защитные чары по периметру не смогли удержать Себастьяна Моргенштерна, – сказала Диана. – После этого они не использовались. Такие защитные чары редко когда срабатывают.

Судя по голосу, Диана еле сдерживалась. Эмма не могла ее винить.

Зара посмотрела на нее с чем-то вроде сочувственного превосходства.

– Ну, когда все эти морские демоны так и ползут из океана – чего они бы не делали, знаете ли, не будь где-то там тела Малкольма Фейда, – без защитных чар, я думаю, не обойтись. Вы так не считаете?

Все разом заговорили: большая часть Центурионов, за исключением Диего, Джона и Раджана, казалось, была согласна. Пока они планировали наведение утром защитных чар, Эмма постаралась поймать взгляд Джулиана, чтобы разделить его раздражение, но он смотрел не на нее, а на Марка с Кристиной.

– А что вы двое вообще делали снаружи ночью?

– Нам не спалось, – сказал Марк. – Мы друг с другом столкнулись.

Зара улыбнулась.

– Ну конечно же.

Она повернулась и прошептала что-то Саманте на ухо. Обе девушки захихикали.

Кристина залилась гневным румянцем. Эмма заметила, как Джулиан стиснул вилку – а затем медленно положил ту рядом с тарелкой.

Эмма прикусила губу. Если бы Марк с Кристиной захотели встречаться, она бы их на это благословила. Она бы разыграла с Марком какой-нибудь разрыв; их «отношения» уже многое сделали из того, что должны были. Джулиан теперь едва мог на нее смотреть, а разве не этого она добивалась – ведь так?

Впрочем, казалось, что мысль об их с Марком разрыве вовсе Джулиана не радовала. Ничуть не радовала – если он вообще об этом думал. Было время, когда Эмма всегда могла сказать, что у Джулиана на уме. Теперь же она читала его мысли лишь на поверхности: его более глубокие помыслы были от нее скрыты.

Диего перевел взгляд с Марка на Кристину и встал, оттолкнув от себя стул. Он вышел из столовой. Мгновение спустя Эмма бросила салфетку на тарелку и последовала за ним.

Прежде, чем Диего заметил ее, он успел дойти до задней двери и выйти на парковку. Учитывая его выучку, это был верный признак того, что он очень расстроен. Сверкая темными глазами, он обернулся к ней.

– Эмма, – произнес он. – Я понимаю, ты хочешь меня отругать. Ты и так целыми днями меня ругаешь. Но сейчас не лучшее время.

– А когда будет лучшее? Запишешь это в ежедневник с пометкой «после дождичка в четверг»? – подняла бровь Эмма. – Так я и думала. Пошли.

Вместе с Диего, нерешительно следовавшим за ней, она побрела за угол Института. Они дошли до небольшого пригорка между кактусами, который Эмма успела очень хорошо узнать.

– Стой тут, – указала она на пригорок.

Диего недоверчиво на нее уставился.

– Чтобы из окон нас не было видно, – объяснила она, и он ворчливо сделал, как велено, и встал, скрестив руки на мускулистой груди.

– Эмма, – сказал он, – ты не понимаешь и не можешь понять, и я не могу тебе этого объяснить…

– Пари держу, не можешь, – оборвала его Эмма. – Слушай, я, конечно, никогда не была от тебя в восторге… Но такого даже я от тебя не ожидала!

Лицо Диего дрогнуло, он стиснул зубы.

– Как я и сказал, ты не можешь понять, а я не могу объяснить.

– Одно дело, если бы ты просто встречался с ними параллельно, хотя и это кажется мне гадким, но… Зара? Она тут из-за тебя. Ты знаешь, что мы не… Ты знаешь, что Джулиан должен быть осторожен.

– Ему не стоит беспокоиться, – ровным голосом ответил Диего. – Зару заботит только собственная выгода. Не думаю, что ей есть какое-то дело до тайн Артура. Ее интересует только одно: как привлечь внимание Совета успешным завершением миссии.

– Легко тебе говорить, – заметила Эмма.

– У всего, что я делаю, есть причины, – произнес он. – Возможно, Кристине они пока не известны, но настанет день, и она все узнает.

– Диего, у всех есть причины. У Малкольма они тоже были.

Диего сжал губы так, что его рот превратился в тонкую линию.

– Не сравнивай меня с Малкольмом Фейдом.

– Потому что он был колдуном? – спросила Эмма, и в ее голосе звучала угроза. – Потому что ты думаешь так же, как твоя невеста? Насчет Холодного мира? Колдунов и фэйри? Насчет Марка?

– Потому что Фейд был убийцей, – процедил Диего. – Что бы ты обо мне ни думала, Эмма, я не безмозглый ксенофоб. Я не считаю обитателей Нижнего мира хуже себя, и не считаю, что их надо регистрировать или пытать…

– Но признаешь, что Зара считает именно так, – заметила Эмма.

– Я никогда ничего ей не рассказывал, – сказал он.

– Может, ты понимаешь, почему я никак в толк не возьму, как ты мог выбрать ее – а не Кристину, – сказала Эмма.

Диего напрягся – и завопил. Эмма забыла, как быстро, несмотря на мощное телосложение, он может двигаться: Диего отскочил назад, отчаянно ругаясь и дергая левой ногой. Бормоча от боли ругательства, он сбросил ботинок. По лодыжке Диего спешно маршировали вверх колонны муравьев.

– Ох ты ж боже ты мой, – сказала Эмма. – Ты, наверное, наступил на муравейник. Ну, знаешь, нечаянно.

Диего, все еще ругаясь, стряхнул с себя муравьев. Он сбил верхушку грязевого холмика, и оттуда так и повалили насекомые.

Эмма отступила на шаг.

– Не волнуйся, – заметила она, – они не ядовитые.

– Ты заманила меня на муравейник? – Диего уже сунул ногу назад в ботинок, но Эмма знала – если не применить ираци, укусы будут чесаться еще несколько дней.

– Кристина заставила меня пообещать, что я тебя не трону, так что пришлось подойти творчески, – сказала она. – Не следовало тебе врать моей лучшей подруге. Desgraciado mentiroso[25].

Диего уставился на нее во все глаза.

Эмма вздохнула.

– Надеюсь, это значило то, что я думаю. Ужасно было бы обозвать тебя просто ржавым ведром или типа того.

– Нет, – сказал Диего. К ее удивлению, в его усталом голосе звучало веселье. – Это значило именно то, что ты думаешь.

– Прекрасно. – Она зашагала назад к дому. Эмма отошла так далеко, что еще пара шагов, и она бы уже не услышала оклик, и тут Диего позвал ее. Она обернулась и увидела, что он стоит там же, где она его оставила – судя по всему, не обращая внимания ни на муравьев, ни на палившее его плечи жаркое солнце.

– Поверь, Эмма, – сказал он достаточно громко, чтобы она услышала, – никто сейчас не ненавидит меня сильнее, чем я сам.

– Ты правда так думаешь? – спросила она. Эмма не кричала, но знала, что Диего услышит. Тот молча посмотрел на нее долгим взглядом, и она ушла.

Жара не спадала до раннего вечера, когда с океана нагрянул шторм. Центурионы ушли до полудня, и Эмме ничего не оставалось, кроме как с тревогой наблюдать из окон за тем, как солнце на горизонте скрывается за черно-серой грозовой грядой, то и дело вспарываемой молниями.

– Думаешь, с ними все будет в порядке? – спросила Дрю, теребя рукоять своего метательного ножа. – Разве они там не в лодке? Похоже, шторм будет сильный.

– Мы не знаем, что именно они делают, – сказала Эмма. Она чуть было не прибавила, что благодаря высокомерному стремлению Центурионов скрыть свои занятия от Сумеречных охотников Института, очень трудно будет их спасти, если что-то опасное и правда случится – но увидела выражение лица Дрю и сдержалась. Дрю чуть ли не молилась на Диего – несмотря ни на что, он мог до сих пор ей нравиться.

На миг Эмме стало стыдно за муравьев.

– Все с ними будет в порядке, – заверила Кристина. – Центурионы очень осторожны.

Ливви позвала Дрю с собой к забору, и та зашагала туда, где на тренировочном мате стояли Тай, Кит и Ливви. Каким-то чудом Кита удалось убедить одеться в тренировочный доспех. С этими светлыми кудрями и угловатыми скулами он как мини-версия Джейса, – весело подумала Эмма.

За их спинами Диана показывала Марку тренировочную стойку. Эмма удивилась – секунду назад там был Джулиан. Она была в этом совершенно уверена.

– Он пошел проверить, как там твой дядюшка, – сказала Кристина. – Он не любит штормов или что-то в этом роде.

– Нет, это Тавви не… – Эмма осеклась. Тавви сидел в углу тренировочного класса и читал книгу. Она вспомнила все те случаи, когда Джулиан исчезал во время грозы, утверждая, что это Тавви их боится.

Она сунула Кортану в ножны.

– Еще вернусь.

Кристина с беспокойством проводила ее взглядом. Кажется, никто больше не заметил, как Эмма выскользнула из тренировочного класса в коридор. Сквозь освещавшие его тяжелые окна лился странный серый свет, подсвеченный серебристыми искрами.

Она дошла до двери в мансарду и взбежала по лестнице; хотя она и не пыталась скрыть звук своих шагов, ни Артур, ни Джулиан, казалось, не заметили, когда она вошла.

Окна были плотно закрыты и заклеены бумагой – все, кроме одного, над столом, за которым сидел Артур. С него бумага была сорвана, и за стеклом виднелись бегущие по небу тучи, сталкивавшиеся и расплетавшиеся, словно толстые мотки черной и серой пряжи.

На нескольких принадлежавших Артуру столах валялись подносы с несъеденной едой. В комнате пахло гнилью и плесенью. Эмма сглотнула, подумав, не зря ли она пришла.

Артур обмяк в своем рабочем кресле, тонкие волосы ниспадали ему на глаза.

– Хочу, чтобы они ушли, – говорил он. – Мне не нравится, что они тут.

– Я знаю, – произнес Джулиан с поразившей Эмму нежностью. Как он мог не злиться? Она сама злилась – злилась на все, что сошлось воедино, чтобы принудить Джулиана повзрослеть на годы раньше, чем следовало. На все, что лишило его детства. Как мог он смотреть на Артура – и не думать об этом? – Я тоже хочу, чтобы они ушли, но не в моих силах их отослать. Придется нам потерпеть.

– Мне нужно мое лекарство, – прошептал Артур. – Где Малкольм?

Эмма поморщилась от боли, увидев выражение лица Джулиана, и Артур вдруг как будто ее заметил. Он поднял глаза, глядя на нее… нет, не на нее. На ее меч.

– Кортана, – сказал он. – Работы Велунда Кузнеца, легендарного создателя Экскалибура и Дюрандаля[26]. Говорят, она сама выбирает хозяина. Когда Ожье[27] занес ее, чтобы зарубить на поле боя сына Карла Великого, явился ангел и сломал этот меч, и сказал ему: «Милосердие лучше мести».

Эмма посмотрела на Джулиана. В мансарде было темно, но она видела, что он судорожно сжимает кулаки. Он что, злится на нее за то, что она за ним пошла?

– Но Кортану никогда не ломали, – сказала она.

– Это просто история, – отозвался Джулиан.

– В таких историях заключена истина, – произнес Артур. – В каком-нибудь из твоих рисунков, мальчик мой, сокрыта истина, или в закате, или в куплете из Гомера. Выдумка тоже истина, хоть она и не является фактом. Если ты веришь только фактам и забываешь об историях, твой мозг будет жить, но сердце умрет.

– Я понимаю, дядюшка, – устало сказал Джулиан. – Я еще вернусь. Поешь, пожалуйста. Хорошо?

Артур уронил лицо в ладони, качая головой. Джулиан двинулся через комнату к лестнице; на полпути он схватил Эмму за запястье и потянул за собой.

Он не прилагал настоящей силы, но Эмма все равно пошла следом, с изумлением чувствуя его руку у себя на запястье. Теперь он дотрагивался до нее, только чтобы нанести руны, и она скучала по прикосновениям, к которым привыкла за годы их дружбы: погладить по предплечью, постучать пальцем по плечу. Их тайный язык: писать пальцами на коже друг у друга слова и буквы, незаметно для остальных.

Казалось, прошла целая вечность. И теперь от того места, где они прикасались друг к другу, вверх по руке Эммы бежали искры. Ее охватил жар, странное жгучее чувство… и смятение. Когда они прошли в парадную дверь, Джулиан сжал пальцами ее запястье.

Когда дверь за ними закрылась, Джулиан отпустил Эмму и повернулся к ней лицом. Воздух был густым и тяжелым и почти ощутимо давил на кожу. Дорога была скрыта в тумане. Эмма видела, как на берег набегают вздымающиеся серые волны; отсюда каждая казалась не меньше горбатого кита. Еще Эмма видела луну, отчаянно пытавшуюся выглянуть из-за облаков.

Джулиан тяжело дышал, словно только что пробежал несколько километров. Воздух был влажным, и его футболка прилипла к груди, когда он прислонился к стене Института.

– Зачем ты пришла в мансарду? – спросил он.

– Прости, – деревянным голосом ответила Эмма. Она терпеть не могла чувствовать себя вот так рядом с Джулианом. Они редко ссорились так, чтобы это не могло закончиться обычным извинением или шуткой. У меня было чувство, что я тебе нужна, и я не смогла не прийти. – Я пойму, если ты рассердился…

– Я не сержусь. – Вдали над водой сверкнула молния, на миг озарив все небо. – В этом-то и весь ад, да? Что я не могу сердиться? Марк ничего о нас с тобой не знает, он не пытается причинить мне боль, он ни в чем не виноват. А ты… ты поступила правильно. Я не могу тебя за это ненавидеть. – Джулиан оттолкнулся от стены, сделал несколько быстрых взволнованных шагов. Его кожа как будто потрескивала от мощи грядущего шторма. – Но я не могу это выносить. Эмма, что мне делать? – Он запустил руки в волосы. От влажного воздуха они завились и липли к пальцам. – Мы не можем так дальше жить.

– Я знаю, – сказала она. – Я уеду. Осталось всего несколько месяцев. Мне исполнится восемнадцать. Поедем путешествовать по отдельности. Мы все забудем.

– Разве? – Его губы дрогнули, сложившись в кривую улыбку.

– Нам придется. – Эмму начало трясти. Было холодно, и тучи над ними катились словно дым, клубившийся в опаленном молнией небе.

– Не следовало мне тебя касаться, – произнес он и подошел ближе. Или это она подошла ближе к нему, чтобы взять его за руки – как всегда брала. – Я никогда не думал, что то, что было между нами, так легко уничтожить.

– Оно не уничтожено, – прошептала она. – Мы ошиблись… но не в том, что были вместе.

– Эмма, большинство людей ошибается. Но не всем эти ошибки ломают жизнь.

Она прикрыла глаза, но все равно его видела. Все равно чувствовала рядом жар его тела, аромат гвоздики, исходивший от его волос и одежды. Это сводило ее с ума, и ее колени дрожали, как будто она только что сошла с американских горок.

– Наши жизни не сломаны.

Джулиан обвил ее руками. На миг Эмма подумала, не воспротивиться ли этому, но она так устала бороться с тем, чего желала. Она даже не думала, что когда-нибудь ей выпадет это вновь – Джулиан в ее объятиях, сухие мускулы, упругость, напряжение, сильные руки художника гладят ее по спине, пальцы выводят на коже буквы, слова.

«М-Н-Е-К-О-Н-Е-Ц».

Эмма в ужасе открыла глаза. Его лицо было так близко, что почти превратилось в пятно света и тени.

– Эмма, – произнес он, крепче прижимая ее к себе.

А потом он целовал ее. Они целовали друг друга. Он подстроил ее тело под свое – изгибы и впадины, мышцы и мягкость. Его губы приоткрылись, прижавшись к губам Эммы, язык нежно их очертания.

Раскат грома прогрохотал, как взрыв, молния ударила в горы и словно выжгла дорожку на внутренней стороне век Эммы.

Она вновь приоткрыла губы, уступая его напору, Джулиан обвил руками ее шею. На вкус он был как огонь, как пряности. Его руки скользили по ее телу, он прижимал ее к себе крепче, издал горлом негромкий, мучительный стон желания.

Казалось, это длилось целую вечность. Ладони Джулиана словно лепили очертания ее тела – спину, изгиб тела под грудью, округлые линии бедер. Он поднял ее и прижал к себе так, словно они могли заполнить пустоту друг друга, и шептал – лихорадочно, поспешно:

– Эмма… ты мне нужна, я все время, все время о тебе думаю, я так хотел, чтобы ты была со мной в этой чертовой мансарде, а потом я обернулся – и ты там была, как будто ты меня услышала, как будто ты всегда рядом, когда ты мне нужна…

Вновь сверкнула раздвоенная молния и озарила все вокруг: Эмма увидела свои руки, вцепившиеся в край футболки Джулиана – о чем она вообще думала? Она что, собиралась раздеть его у главного входа в Институт? Реальность вступила в свои права; она высвободилась, с колотящимся о ребра сердцем.

– М-м? – Джулиан недоумевающее смотрел на нее сонными, томными вожделеющими глазами. Эмма с трудом перевела дух. Но его слова продолжали звучать в ее голове: он ее хотел, и она пришла, словно услышала его зов – она почувствовала это желание, узнала его, не в силах была остановиться.

Она неделями внушала себе, что их связь как парабатаев слабеет, а он сказал, что они только что прочитали мысли друг друга.

– Марк, – произнесла она, и всего одно слово стало тем самым словом. Жестоким напоминанием о том, как обстоят дела. Томное выражение исчезло из глаз Джулиана. Он побелел от ужаса и отвращения. Вскинул руку, словно намереваясь что-то сказать – извиниться, объясниться, как вдруг небо словно разорвалось надвое.

Они обернулись и посмотрели на тучи, расступившиеся прямо над ними. В воздухе росла тень, темневшая по мере приближения: силуэт мощного, облаченного в доспехи мужчины на красноглазом, покрытом пеной коне без седла и упряжи – черно-сером, как грозовые тучи над головой.

Джулиан двинулся так, словно собрался зашвырнуть Эмму к себе за спину, но та не собиралась его слушаться. Она просто смотрела, как конь с ржанием и стуком копыт приземляется у подножия парадной лестницы Института. Всадник посмотрел на них.

Его глаза были разного цвета, как у Марка, один черный, а другой голубой. Лицо всадника оказалось знакомым. Это был Гвин ап Нудд, лорд и предводитель Дикой Охоты.

И довольным он не выглядел.

7 Безбрежные воды

Прежде, чем Джулиан или Эмма успели сказать хоть слово, дверь Института с грохотом распахнулась. На пороге стояла Диана, а за ее спиной – Марк, всё еще в одежде для тренировок. Диана в белом костюме выглядела, как всегда, сногсшибательно и непреклонно.

Гигантский скакун Гвина встал на дыбы, когда Марк вышел на улицу. Заметив двинувшихся к нему Эмму и Джулиана, Марк не смог скрыть удивления. Эмме казалось, что щеки у нее горят, хотя, взглянув на Джулиана, увидела, что тот невозмутим и спокоен, как обычно.

Они догнали Марка как раз тогда, когда Диана плавным шагом приблизилась к лестнице. Четыре Сумеречных охотника уставились на Гвина сверху вниз. Глаза его лошади были кроваво-красными, такими же, как доспехи Гвина – грубая алая кожа, тут и там распоротая когтями и оружием.

– Не могу сказать тебе «добро пожаловать» из-за Холодного мира, – произнесла Диана. – Зачем ты здесь, Гвин Охотник?

Взгляд древних глаз Гвина скользнул по ней с головы до ног. В нем не было ни злобы, ни презрения, лишь присущее одним только фэйри восхищение красотой.

– Прелестная леди, – проговорил он, – не думаю, что мы встречались прежде.

Диана тут же сконфузилась.

– Диана Рейберн. Я здесь преподаю.

– В Стране Под Холмами почитают тех, кто учит, – изрек Гвин. Под мышкой он держал тяжелый шлем, украшенный оленьими рогами. Его охотничий рог лежал на луке седла.

Эмма заколебалась. Гвин что, клеит Диану? Она понятия не имела, что фэйри вообще всегда так поступают. Марк, услышала она, издал некий придушенный звук.

– Гвин, – сказал он, – приветствую тебя, как подобает. Видеть тебя дари радость моему сердцу.

Эмма задумалась, а правда ли это? Она знала, что Марк питает к Гвину сложные чувства. Иногда ночью в ее комнате, подложив руку под голову, он говорил о них. Теперь у нее появилось более ясное представление о Дикой Охоте, о ее восторгах и ужасах, и о том странном пути, который Марк вынужден был прокладывать для себя под звездами.

– Хотел бы я иметь возможность сказать то же самое, – ответил Гвин. – Я принес темные вести от Неблагого Двора. Кьеран твоего сердца…

– Он больше не «моего сердца», – прервал его Марк. Это было выражение фэйри, ближайшее к «моя девушка» или «мой парень».

– Кьеран Охотник признан виновным в убийстве Иарлафа, – сказал Гвин. – Он предстал перед Судом Неблагого Двора. Разумеется долго этот суд и не продлился.

Марк вспыхнул и напрягся.

– А приговор?

– Смерть, – произнес Гвин. – Он умрет завтра ночью, когда взойдет луна. Если никто не вмешается.

Марк не пошевелился. Эмма задумалась, не должна ли она что-нибудь сделать – подвинуться ближе к Марку, предложить утешение, дружескую руку? Но выражение его лица невозможно было прочесть. Если это была скорбь, Эмма ее не узнала. Если гнев, то Марк выражал его совершенно не так, как прежде.

– Печальные известия, – наконец сказал Марк.

Джулиан встал рядом с братом, положил руку ему на плечо. Эмма почувствовала облегчение.

– И это все? – спросил Гвин. – Больше тебе нечего сказать?

Марк покачал головой. Он так хрупко выглядит, обеспокоенно подумала Эмма. Словно сквозь его кожу просвечивали кости.

– Кьеран меня предал, – произнес он. – Теперь он для меня ничто.

Гвин недоверчиво взглянул на Марка.

– Он любил тебя, потерял тебя, и пытался тебя вернуть, – сказал он. – Он хотел, чтобы ты вновь присоединился к Охоте. Того же хотел и я. Ты был в числе лучших из нас. Разве это настолько ужасно?

– Ты видел, что произошло. – Теперь в голосе Марка была злость, и Эмма невольно вспомнила: узловатая рябина, к которой она прижималась, пока Иарлаф сек сперва Джулиана, а затем ее саму, а Марк и Гвин смотрели. Боль и кровь, удары хлыста обжигают кожу, словно пламя… Но больней всего было видеть, как причиняют боль Джулиану. – Иарлаф высек моих родных и мою подругу. Из-за Кьерана он высек Эмму и Джулиана.

– И теперь ради них ты бросил Охоту, – произнес Гвин, бросив на Эмму быстрый взгляд двухцветных глаз. – Ну, вот тебе твое возмездие, если ты так его хотел. Но где же твое милосердие?

– Что тебе нужно от моего брата? – возмутился Джулиан, не выпуская плеча Марка. – Хочешь, чтобы он публично скорбел тебе на потеху? За этим ты приехал?

– Смертные, – изрек Гвин. – Вы думаете, что так много знаете, а на самом деле знаете так мало. – Он стиснул кулак. – Я не хочу, чтобы ты скорбел по Кьерану. Я хочу, чтобы ты его спас, Марк Охотник.

Вдалеке прокатился гром, но перед Институтом царило молчание, оглушительное, словно крик.

Даже Диана как будто лишилась дара речи. В тишине из тренировочного класса наверху доносились голоса и смех Ливви и остальных.

Лицо Джулиана было бесстрастным. Задумчивым. Он стискивал плечо Марка. Я хочу, чтобы ты его спас, Марк Охотник.

В душе Эммы закипала ярость, но в отличие от Джулиана, она не стала ее сдерживать.

– Марк больше не принадлежит Дикой Охоте! – запальчиво сказала она. – Не называй его «Охотник». Он не такой.

– Он ведь Сумеречный охотник, разве нет? – спросил Гвин. Произнеся свою безумную просьбу, он немного расслабился. – Охотник всегда остается охотником.

– И теперь ты хочешь, чтобы я начал охотиться на Кьерана? – срывающимся голосом спросил Марк, словно ярость мешала ему говорить. – Почему я, Гвин? Почему не ты? Не кто угодно из вас?

– Ты что, меня не слышал? – сказал Гвин. – Он в плену у своего отца, самого Неблагого Короля, в глубинных подземельях Двора.

– А Марк, по-твоему, неуязвим? Думаешь, он сможет справиться с Неблагим Двором там, где этого не сумеет Дикая Охота? – Диана спустилась на ступеньку ниже, и ветер пустыни развевал ее темные волосы. – Твое имя покрыто славой, Гвин ап Нудд. Ты провел в Дикой Охоте сотни смертных лет. О тебе многое рассказывают. Но ни разу еще я не слышала, чтобы предводитель Дикой Охоты впал в безумие.

– Дикая Охота не подчиняется власти Дворов, – сказал Гвин. – Но мы их страшимся. Безумием было бы не страшиться. Когда они пришли за Кьераном, я, и все мои Охотники, были вынуждены поклясться жизнью, что не станем выступать ни против суда, ни против приговора. Попытаться вызволить Кьерана теперь для нас означает смерть.

– Так вот почему ты ко мне пришел. Потому что я не клялся. Потому что даже если бы я поклялся, я способен лгать. Лживый вор – вот кто тебе нужен, – сказал Марк.

– Мне нужен тот, кому я могу доверять, – произнес Гвин. – Тот, кто не приносил клятвы. Тот, кто осмелится пойти против Двора.

– Мы не хотим с тобой ссориться. – Джулиан заставлял себя говорить ровно, с усилием, которое, подозревала Эмма, почувствовала она одна. – Но ты должен понимать, что Марк не может сделать то, о чем ты просишь. Это слишком опасно.

– Мы, Народ Воздуха, не боимся ни опасности, ни смерти, – сказал Гвин.

– Если вы не боитесь смерти, – сказал Джулиан, – пусть Кьеран с ней встретится.

От холода в голосе Джулиана Гвин отшатнулся.

– Кьерану и двадцати нет.

– И Марку тоже, – сказал Джулиан. – Если ты думаешь, что мы тебя боимся, ты прав. Мы были бы дураками, если бы не боялись. Я знаю, кто ты такой, Гвин, – знаю, что однажды ты скормил человеку сердце его собственного отца. Я знаю, что ты отнял Охоту у Херна в битве над Кадер-Идрис. Я знаю такое, что ты сам удивишься. Но Марк мой брат. И я не позволю ему вновь подвергнуть себя опасности в стране фэйри.

– Дикая Охота – это еще и братство, – возразил Гвин. – Марк, если ты не можешь заставить себя помочь Кьерану из любви, сделай это из дружбы.

– Довольно, – огрызнулась Диана. – Мы здесь уважаем тебя, Гвин Охотник, но это обсуждение закончено. Марка у нас не заберут.

– А что, если он сам выберет уйти? – низко пророкотал Гвин.

Все они поглядели на Марка. Даже Джулиан повернулся, медленно уронив руку с плеча брата. Эмма увидела в его глазах страх. Должно быть, подумала она, в ее глазах – такой же. Если Марк все еще любит Кьерана… хотя бы чуточку…

– Я этого не выбираю, – сказал Марк. – Я не выбираю этого, Гвин.

Лицо Гвина напряглось.

– У тебя нет чести.

Вспышка, словно копье, пронзила прорехи в тучах у них над головой. Шторм уходил к горам. Серый свет затянул глаза Марка пленкой и лишил их всякого выражения.

– Я думал, ты мой друг, – произнес он, а потом развернулся и нетвердым шагом ушел назад в Институт, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Гвин начал было спешиваться, но Диана вскинула раскрытую ладонь.

– Ты знаешь, что не можешь войти в Институт, – напомнила она.

Гвин замер. На мгновение, пока он смотрел на Диану, его лицо как будто постарело и покрылось морщинами, хоть Эмма и знала, что у Гвина Охотника нет возраста.

– Кьерану и двадцати не исполнилось, – повторил он. – Он еще совсем мальчишка.

Лицо Дианы смягчилось, но прежде, чем она успела что-нибудь сказать, конь Гвина поднялся на дыбы. Что-то вылетело у Гвина из руки и упало на ступеньки под ноги Диане. Гвин наклонился вперед, конь рванул с места; его хвост и грива превратились в сполох белого пламени. Пламя взмыло в небо и исчезло, растворившись в сети ночных облаков.

Джулиан толкнул плечом дверь Института, и та открылась.

– Марк? Марк!

Пустой холл вращался вокруг, пока Джулиан оглядывался по сторонам. Страх за брата давил на него почти физически, заставлял туго натянуться вены, замедлял ток крови. Он никак не мог сформулировать, чего именно боится – Гвин ведь уехал, Марку ничего не угрожает. Это была просьба, а не похищение.

– Джулс? – Марк появился из шкафа под лестницей, в который только что повесил куртку. Его светлые волосы растрепались, на лице застыло недоумение. – Он уехал?

– Окончательно, – сказала Эмма, вошедшая следом за Джулианом. Сразу за ней вошла Диана и закрыла входную дверь. Марк прошагал через весь холл к Эмме и заключил ее в объятия.

Джулиана обожгло ревностью.

Он-то думал, что уже привык видеть это между Эммой и Марком. Они не выставляли напоказ свои отношения, не целовались на глазах у всех. Эмма не стала бы этого делать, подумал Джулиан. Она не такая. Эмма была целеустремленной, и говорила все как есть, и делала, что следует, а там будь что будет. Но жестокой она не была.

Обычно это Марк тянулся к ней с тихими, скромными жестами – положить руку на плечо, убрать упавшую ресницу, приобнять. Видеть это было больно. Но куда хуже было бы смотреть на их страстные объятья. В конце концов, когда ты умираешь от жажды, то мечтаешь о глотке воды, а не о целом бассейне.

Но сейчас воспоминание об Эмме в его объятиях было так свежо, вкус ее губ еще оставался на его губах, его одежда пахла ее розовой водой. Он знал, что в его голове сцена их поцелуя будет повторяться снова и снова, пока она не поблекнет и не станет похожа на фотографию, которую слишком много раз складывали и разворачивали.

Но пока всё это было как свежая рана. И видеть Эмму в объятиях Марка было похоже на ожог кислотой. Это было жестокое напоминание: Джулиан не вправе позволять себе сентиментальность, и не вправе думать об Эмме как о той, кто когда-то принадлежала ему. Эти мысли снова сделают его уязвимым. Нужно сосредоточиться на реальности и обязательствах перед семьей. Иначе он сойдет с ума.

– Думаешь, он вернется? – Эмма отстранилась от Марка. Джулиану показалось, что она встревоженно покосилась на него, но уверен он не был. А задаваться этим вопросом не стоило. И он жестоко подавил свое любопытство.

– Гвин? – переспросил Марк. – Нет. Я ему отказал. Он не станет умолять, и возвращаться не станет.

– Ты уверен? – произнес Джулиан.

Марк сухо взглянул на брата.

– Не позволяй Гвину обвести себя вокруг пальца, – сказал он. – Если я ему не помогу, он найдет еще кого-нибудь, кто поможет, или справится сам. Кьерану ничего не грозит.

Эмма с облегчением выдохнула. Джулиан промолчал – ему самому было не наплевать на Кьерана. Он помнил, что это мальчишка-фэйри разбил Марку сердце, и что это из-за него Эмму исхлестали в кровь. Но еще он помнил и то, как Кьеран помог им победить Малкольма. Без него у них бы не было шансов.

И он помнил, что Кьеран сказал ему перед боем с Малкольмом: «Ты не мягок. Твое сердце не знает пощады».

Если бы он мог, рискнув собой, спасти Кьерана, он бы рискнул. Но он не мог рисковать братом. Если это значит, что он не знает пощады – пусть будет так. Если Марк прав, с Кьераном в любом случае все будет в порядке.

– Диана, – произнесла Эмма. Их наставница стояла, прислонившись к закрытой входной двери, и разглядывала что-то у себя на ладони. – Чем Гвин в тебя кинул?

Диана протянула ей руку; на ее темной коже поблескивал маленький золотой желудь.

Марк явно был удивлен.

– Это щедрый подарок, – сказал он. – Если ты разломишь этот желудь, то призовешь Гвина на помощь.

– С чего бы ему давать что-то такое Диане? – спросила Эмма.

Марк, двинувшийся было вверх по лестнице, слабо улыбнулся.

– Она внушила ему восхищение, – объяснил он. – Прежде я редко видел, чтобы Гвин восхищался женщиной. Я думал, что сердце его, быть может, и вовсе закрыто для подобных чувств.

– Гвин запал на Диану? – спросила Эмма и ее темные глаза засияли. – В смысле, Диана, ты правда очень симпатичная, но это как-то внезапно.

– Фэйри – они такие, – сказал Джулиан, почти сочувствуя Диане. Он никогда еще не видел ее такой потрясенной. Она кусала нижнюю губу, и Джулиан вспомнил, что Диана, на самом деле, не так-то и стара – ей всего около двадцати восьми лет. Не многим старше Джейса и Клэри.

– Это ничего не значит, – отрезала она. – И к тому же, у нас есть более важные проблемы!

И она уронила желудь Марку в ладонь – как раз перед тем, как входная дверь отворилась настежь, и Центурионы заполнили холл. Все они промокли насквозь и с головы до ног, и были исхлестаны ветром. Диана, испытывая явное облегчение от того, что разговор о ее личной жизни закончен, отправилась за одеялами и полотенцами (руны сушки были печально известны тем, что прекрасно сушили кожу – но когда нужно было высушить одежду, их эффективность оставляла желать лучшего).

– Вы что-нибудь нашли? – спросила Эмма.

– Думаю, мы нашли место, где скорее всего было утоплено тело, – сказал Мануэль. – Но море было слишком бурным, чтобы нырять за ним. Завтра придется попытаться еще раз.

– Мануэль, – предостерегающе сказала Зара, словно тот выдал тайный пароль и у них под ногами вот-вот разверзнется преисподняя.

Мануэль и Раджан закатили глаза.

– Знаешь, Зара, они вроде и так в курсе, что именно мы ищем.

– Методы Схоломанта – это секретная информация! – Зара швырнула Диего свою мокрую куртку и вновь повернулась к Эмме и Джулиану. – Ну ладно, что на ужин?

– Я их вообще не различаю, – сказал Кит. – Это все из-за формы. В ней они для меня все одинаковые, как муравьи.

– Муравьи не одинаковые, – возразил Тай.

Они сидели на втором этаже, на краю галереи, опоясывавшей поверху главный вход Института. Мокрые Центурионы носились туда-сюда. Кит заметил Джулиана и Эмму, которые вместе с Дианой пытались разговорить тех, кто еще не ушел греться в столовую к камину.

– Еще раз – это вообще кто? – спросил Кит. – И откуда они взялись?

– Дейн и Саманта Ларкспир, – ответила Ливви, ткнув пальцем в сторону двух темноволосых Центурионов. – Атланта.

– Близнецы, – уточнил Тай.

– Да как они посмели! – фыркнула Ливви. Кит волновался, что план Тая втянуть Кита в свои детективные замыслы не придется ей по вкусу, но когда они подошли к ней в тренировочном классе, Ливви лишь сухо усмехнулась и сказала: «Добро пожаловать в клуб».

Ливви продолжала тыкать пальцем.

– Мануэль Казалес Вийялобос, из Мадрида. Раджан Мадуабучи, Институт Лагоса. Дивья Джоши, Институт Мумбая. Хотя не все тут связаны с конкретными Институтами. Диего, например, не связан, Зара тоже, и ее подруга Джессика, которая, по-моему, француженка. А вон там Джон Картрайт и Джен Уайтлоу, и Томас Алдертри, все выпускники Академии, – она склонила голову набок. – И ни одному из них не хватило мозгов убраться из-под дождя.

– Повтори-ка, с чего ты взял, что они что-то задумали? – спросил Кит.

– Ладно, – сказал Тай. Кит уже заметил, что Тай отвечает именно на то, что ему сказано, и куда в меньшей степени – на тон или интонацию. Но лишнее напоминание о том, зачем они засели на полпути к потолку и разглядывают кучку придурков, все равно бы не помешало. – Утром я сидел перед твоей комнатой и увидел, как Зара вошла в кабинет Дианы. Когда я пошел за ней, то увидел, что она роется там в бумагах.

– У нее могла быть на это причина, – сказал Кит.

– Копаться в бумагах Дианы? Какая причина? – Ливви так возмутилась, что Кит вынужден был признать: если это выглядит неприличным, то, наверное, это и правда неприлично.

– Я написала сообщение Саймону Льюису насчет Картрайта, Уайтлоу и Алдертри, – продолжила Ливви, опершись подбородком на нижнюю перекладину перил. – Он говорит, Джен и Томас – нормальные люди, а Картрайт немного здоробан, но в целом безвредный.

– Может, не все они замешаны, – сказал Тай. – Нам нужно вычислить, кто именно замешан – и что им нужно.

– А что такое здоробан? – уточнил Кит.

– Думаю, помесь здоровяка и чурбана. В смысле, здоровенный – но не очень-то умный. – Ливви быстро улыбнулась им, и их тут же накрыла тень – Кристина, руки в бока, брови нахмурены.

– Что вы трое тут делаете? – спросила она. Кит питал к Кристине Розалес уважение. Какой бы миленькой она ни выглядела, он как-то видел, как она метнула нож-бабочку на пятнадцать с лишним метров – и попала в яблочко.

– Ничего, – сказал Кит.

– Говорим про Центурионов грубости, – сказала Ливви.

На секунду Киту показалось, что Кристина собирается их отругать. Вместо этого она уселась рядом с Ливви и улыбнулась.

– Я в деле, – заявила она.

Тай сложил руки на крестовину перил. Его серые, как гроза, глаза быстро глянули на Кита.

– Завтра, – тихо произнес он, – мы за ними проследим и узнаем, куда они ходят.

К своему удивлению, Кит понял, что ждет этого с нетерпением.

Вечер получился так себе – Центурионы, хоть они и высохли, были вымотаны и не слишком горели желанием говорить о том, чем занимались днем. Вместо этого они ринулись в столовую и набросились на разложенную по тарелкам еду как стая голодных волков.

Кита, Тая и Ливви нигде не было видно. И Эмма их не винила. Совместные с Центурионами трапезы были делом крайне неловким. Хотя Дивья, Раджан и Джон Картрайт пытались, как могли, поддержать дружескую беседу о том, где все планируют провести свой год путешествий, Зара вскоре прервала их и разразилась пространным описанием того, чем занималась в Венгрии до прибытия в Институт.

– Кучка Сумеречных охотников жаловалась, что их стила и клинки серафимов якобы перестали работать после стычки с какими-то фэйри, – закатив глаза, сообщила она. – Мы им объяснили, что это была просто иллюзия – фэйри дерутся грязно, и в Академии следовало бы этому учить.

– На самом деле, фэйри дерутся не грязно, – сказал Марк. – Они дерутся на редкость чисто. У них жесткий кодекс чести.

– Чести? – разом рассмеялись Саманта и Дейн. – Сомневаюсь, что ты знаешь, что это значит, по…

Они осеклись. Говорил Дейн – но покраснела Саманта. Непроизнесенное слово повисло в воздухе. Полукровка.

Марк отпихнул свой стул и вышел вон из столовой.

– Простите, – нарушила Зара молчание, воцарившееся после его ухода. – Но ему не следует принимать это близко к сердцу. Если он отправится в Аликанте, он наслушается много чего похуже – в особенности на заседаниях Совета.

Эмма уставилась на нее, не веря своим глазам.

– Но это по-прежнему ненормально, – возмутилась она. – Даже если какие-то ксенофобы в Совете и наговорят ему гадостей, это не значит, что сперва он должен выслушать это у себя дома.

– Или вообще должен слушать такое в собственном доме, – густо покраснев, добавила Кристина.

– Хватит нас обвинять, – огрызнулась Саманта. – Это мы весь день носились, подчищая бардак, который развели вы потому, что доверяли Малкольму Фейду! Как будто нижнемирцам можно доверять… Народ, вас что, Темная война вообще ничему не научила? Фэйри ударили нам в спину. Все нижнемирцы такие, и если вы не будете осторожны, Марк и Хелен и с вами поступят так же.

– О моих брате и сестре ты ничего не знаешь, – сказал Джулиан. – Прошу воздержаться от их упоминания.

Диего, сидевший рядом с Зарой, все это время хранил каменное молчание. Наконец он заговорил – едва шевеля губами.

– Слепая ненависть не делает чести мундиру Центурионов, – произнес он.

Зара подняла бокал, крепко держа его за тонкую ножку.

– Я не ненавижу обитателей Нижнего мира, – сказала она, и в ее голосе звучала спокойная убежденность, более жуткая, чем ярость. – Соглашения не сработали, и Холодный мир не работает. Обитатели Нижнего мира не следуют никаким правилам, включая установленные нами, если только это не в их интересах. Они нарушают Холодный мир, когда захотят. Мы – воины. Демоны должны нас страшиться. И обитатели Нижнего мира – тоже. Когда-то мы были облечены величием: нас страшились, и мы правили. Теперь мы лишь тень того, чем были прежде. Я хочу сказать всего лишь, что если система не работает, если она довела нас до такого состояния, в котором мы сейчас, то нам нужна новая система. Получше.

Зара улыбнулась, заправила выбившуюся прядку обратно в свой безупречный пучок и пригубила из бокала воды.

Ужин завершился в молчании.

– Она врет. Просто сидит тут и врет, как будто ее мнение – это и есть факты, – с гневом произнесла Эмма. После ужина они с Кристиной удалились к той в комнату; обе сидели на кровати, и Кристина теребила свои темные волосы.

– Думаю, так это и есть – для нее и ей подобных, – сказала Кристина. – Но не следует впустую тратить время на Зару. Ты по дороге наверх говорила, что что-то хочешь мне сказать?

Эмма так кратко, как только могла, обрисовала Кристине визит Гвина. По мере того, как она рассказывала, Кристина явно все больше и больше беспокоилась.

– Марк в порядке?

– Думаю, да – иногда по нему и не поймешь толком.

– Да, он из тех, кто много чего держит внутри, – согласилась Кристина. – Он хоть раз спрашивал – про вас с Джулианом.

Эмма энергично покачала головой.

– Не думаю, что он когда-нибудь догадается, что между нами было что-то, помимо чувств, которые парабатаи обычно испытывают друг к другу. Мы с Джулсом так давно друг друга знаем… – Она потерла виски. – Марк думает, что Джулиан питает ко мне те же чувства, что и он сам – братские.

– Как странно всё, что ослепляет нас, – сказала Кристина, подтянула колени к груди и обхватила их руками.

– Ты не пыталась связаться с Хайме? – спросила Эмма.

Кристина уткнулась подбородком в колени.

– Я отправила ему огненное послание, но ответа не получила.

– Он был твоим лучшим другом, – сказала Эмма. – Он ответит. – Она защипнула покрывало на кровати Кристины и стала крутить ткань в пальцах. – Знаешь, по чему я скучаю больше всего? Здорово просто… быть парабатаями, Эммой и Джулианом. Я скучаю по своему лучшему другу, по человеку, которому все и всегда рассказывала, по тому, кто все обо мне знал. И хорошее, и плохое. – И когда она говорила это, перед ее глазами словно стоял сам Джулиан, такой, каким он был во время Темной войны – худые плечи и глаза, полные решимости.

В дверь громко постучали. Эмма посмотрела на Кристину – она кого-то ждет? – но та была удивлена не меньше ее самой.

– Pasa[28]! – крикнула Кристина.

Это оказался Джулиан. Эмма удивленно взглянула на него – юный Джулиан из ее воспоминаний потускнел и слился со стоявшим перед ней почти взрослым Джулианом, высоким и мускулистым, с непослушными кудрями и тенью щетины на подбородке.

– Вы не знаете, где Марк? – без предисловий спросил он.

– Он разве не у себя? – удивилась Эмма. – Он ушел с ужина, и я подумала…

Джулиан покачал головой.

– Там его нет. Может, он у тебя?

Ему стоило видимого усилия это сказать, подумала Эмма. Она заметила, как Кристина закусила губу, и взмолилась, лишь бы Джулиан не заметил. Ему ни в коем случае нельзя было понять, как много Кристина знает.

– Нет, – сказала Эмма и пожала плечами. – Я заперла дверь. Не доверяю я этим Центурионам.

Джулиан рассеянно провел рукой по волосам.

– Слушай… я беспокоюсь за Марка. Пошли со мной, и я покажу, что имею в виду.

Кристина и Эмма последовали за Джулианом в комнату Марка. Дверь была нараспашку. Джулиан вошел первым, за ним Эмма и Кристина, внимательно оглядываясь, словно Марк мог прятаться где-нибудь в шкафу.

С тех пор, как Марк впервые вернулся сюда из страны фэйри, его комната очень изменилась. Тогда это было пыльное, нежилое помещение, которое никто не занимал из уважения к памяти Марка. Все его вещи убрали в коробки, а пыльные шторы оставались задернутыми.

Теперь же все было совсем по-другому. Одежду Марк сложил аккуратными стопками на кровати. Однажды он сказал Эмме, что не понимает, зачем нужны комоды и шкафы – ведь они прячут вещи от вас самих.

Подоконники были завалены дарами природы – засушенными цветами, листьями, кактусовыми иголками, подобранными на пляже ракушками. Постель была аккуратно заправлена. Марк явно ни разу на ней не спал.

Джулиан старался не смотреть на слишком аккуратную постель.

– Его башмаки пропали, – сказал он. – А у него всего одна пара. Из Идриса должны были прислать еще, но до сих пор не прислали.

– И его куртка, – заметила Эмма. Это была единственная теплая куртка Марка, джинсовая, с шерстяной подкладкой. – И вещмешок… у него же был вещмешок, правильно?

Кристина ахнула. Эмма и Джулиан обернулись и увидели, как она тянется к листку бумаги, который вдруг возник в воздухе перед ней. Он был сложен и запечатан сияющими рунами. Когда Кристина схватила листок, они поблекли.

– Это мне, – сказала она, разрывая конверт. – От Марка.

Она пробежала записку глазами, побледнела и молча передала ее Джулиану. Эмма тоже стала читать, склонившись над его плечом.

Моя дорогая Кристина,

я знаю, что ты покажешь это кому следует и тогда, когда следует. Я всегда могу положиться на тебя в том, чтобы все необходимое было сделано именно тогда, когда нужно.

Теперь ты уже знаешь, что произошло в связи с арестом Кьерана. Хоть мы и расстались нехорошо, на протяжении многих лет в стране фэйри он был моим защитником. Я перед ним в долгу, и не могу бросить его на смерть при мрачном Дворе его отца. Сегодня ночью я уйду в страну фэйри по лунной дороге. Скажи моим братьям и сестрам, что я вернусь, как только смогу. Скажи Эмме, что я вернусь. Однажды я уже вернулся к ним из Страны Под Холмами. Я сделаю это снова.

Марк Блэкторн

Джулиан в бешенстве скомкал листок дрожащими пальцами.

– Я иду за ним.

Эмма потянулась было к его руке, но затем вспомнила и отступила.

– Я с тобой.

– Нет, – отрезал Джулиан. – Ты понимаешь, что Марк пытается сделать? Ему одному не прорваться в пределы Неблагого Двора. Король Теней тут же уничтожит его.

– Конечно, понимаю, – сказала Эмма. – Вот почему нужно перехватить Марка, прежде чем он доберется до входа в страну фэйри. Стоит ему войти в земли Волшебного народа, и помешать ему будет почти невозможно.

– А еще время! – добавила Кристина. – Как только он пересечет границу, время для него потечет иначе. Он может вернуться через три дня, или через три недели…

– Или через три года, – мрачно закончила Эмма.

– Поэтому я отправляюсь за ним сейчас, – сказал Джулиан. – До того, как он уйдет в страну фэйри и время начнет работать против нас…

– Тут я могу помочь, – сказала Кристина.

В юности Кристина с особенным усердием изучала фэйри. Однажды она призналась Эмме, что частично это было из-за Марка – и из-за того, что в детстве она о нем узнала. История юного Сумеречного охотника, похищенного фэйри во время Темной войны, ее зачаровала.

Кристина коснулась медальона на шее – золотой подвески с изображением Разиэля.

– Это талисман, благословленный фэйри. Моя семья… – она заколебалась. – Многие из моих родных… давным-давно были близки с Волшебным народом. У нас до сих пор сохранилось немало знаков их симпатии. Хотя мы нечасто об этом говорим, потому что отношение Конклава к друзьям Волшебного народа… вам известно. – Она обвела комнату взглядом.

– А что этот талисман делает? – спросила Эмма.

– Не позволяет времени во владениях Волшебного народа идти слишком быстро для смертных.

Кристина, держа медальон в руке, взглянула на Джулиана с безмолвным вопросом: словно в рукаве у нее еще много тузов, если он только соизволит ее выслушать.

– Медальон всего один, – сказал Джулиан. – Как он защитит нас всех?

– Если я надену его на время путешествия, защита распространится и на вас с Эммой, и на Марка. Если только вы не будете слишком далеко отходить.

Джулиан прислонился к стене и вздохнул.

– И, полагаю, вариант «просто дай его мне, я надену его в стране фэйри» не рассматривается?

– Решительно нет, – ответила Кристина. – Это семейная реликвия.

Эмма чуть не расцеловала Кристину, но ограничилась тем, что подмигнула. Уголок рта Кристины дрогнул в улыбке.

– Тогда пойдем втроем, – сказала Эмма, и Джулиан вроде бы понял, что спорить не имеет смысла. Он кивнул – и в его глазах было что-то от прежнего парабатая, как бы говорившего: мы двое вот-вот полезем в самое пекло.

Вместе.

– А еще медальон позволит нам пройти лунной дорогой, – сказала Кристина. – Обычно доступ к ней есть только у тех, в ком течет кровь фэйри. – Она расправила плечи. – Марк и не заподозрит, что мы можем за ним последовать. Поэтому он и прислал записку.

– Лунная дорога? – переспросил Джулиан. – Что это такое?

И тут Кристина улыбнулась. Странной улыбкой – не то чтобы счастливой, да этого Эмма, зная, как подруга тревожится, от нее и не ожидала, – но в этой улыбке всё же было немного чуда. Это была улыбка человека, которому предстояло испытать нечто, о чем он и не мечтал.

– Я вам покажу, – сказала она.

Собрались они быстро. Темный дом казался неожиданно оживленным из-за нестройных звуков дыхания многочисленных спящих. Спускаясь по коридору и на ходу надевая рюкзак, Джулиан увидел спящего перед комнатой Кита Тая – тот полусидел, уронив подбородок в ладонь. Перед ним на полу лежала раскрытая книга.

Перед дверью в мансарду Джулиан задержался. Он заколебался. Он мог бы оставить записку и просто уйти. Так было бы проще. Времени было мало; надо было перехватить Марка до того, как тот попадет в страну фэйри. Это была бы не трусость – просто разумный поступок. Просто…

Он распахнул дверь и взбежал вверх по ступеням. Артур был там же, где Джулиан его оставил – у себя за столом. Квадратный пласт лунного света падал на него из потолочного люка.

Артур бросил ручку и повернулся к Джулиану. Серые волосы обрамляли его глаза – глаза типичного Блэкторна. Это было все равно что смотреть на размытое фото отца Джулиана – на пострадавшее при проявке изображение, где черты лица выбились из привычных пропорций.

– Мне надо на несколько дней уехать, – сказал Джулиан. – Если тебе что-нибудь понадобится, спроси у Дианы. Только у Дианы.

Глаза Артура были словно затянуты пленкой.

– Ты… Джулиан, куда ты собрался?

Джулиан задумался, не соврать ли. Лгать он умел хорошо, и давалось это ему без труда. Но почему-то врать ему не хотелось.

– Марк… вернулся, – сказал он. – Я собираюсь его поймать, в идеале – до того, как он попадет в страну фэйри.

Артура сотрясла дрожь.

– Ты идешь за братом в страну фэйри? – хрипло проговорил он, и Джулиан вспомнил обрывки того, что было ему известно о дядюшке – о том, что их с Эндрю, отцом Джулиана, годами держали в стране фэйри в плену, что Эндрю влюбился в женщину из Волшебного народа и та родила от него Хелен и Марка, но Артура разлучили с братом и заперли, и пытали заклинаниями.

– Да. – Джулиан перекинул рюкзак на одно плечо.

Артур потянулся, словно чтобы схватить Джулиана за руку, и тот от неожиданности отшатнулся. Дядя так его и не коснулся.

Артур уронил руку.

– В Римской республике, – произнес он, – к каждому полководцу, одержавшему победу в войне, приставляли специального слугу. Когда полководец проезжал по улицам, принимая знаки народной благодарности, слуга должен был шептать ему на ухо: «Respice post te. Hominem te esse memento. Memento mori».

– «Обернись, – перевел Джулиан. – Помни, что ты человек. Помни, что ты смертен».

По спине у него прошел холодок.

– Ты молод, но не бессмертен, – сказал Артур. – Если окажешься в стране фэйри – и не дай тебе бог, чтобы такое случилось… Если ад существует, он – там. Если ты окажешься в стране фэйри – не слушай ничего, что они станут тебе говорить. Не слушай их обещаний. Поклянись, Джулиан.

Джулиан выдохнул. Он подумал о древнем полководце, которого увещевали, чтобы слава не опьянила его. Помнить, что всё пройдет. Всё конечно. Счастье конечно, как и боль.

Всё преходяще, кроме любви.

– Клянусь, – сказал он.

– Нужно дождаться момента, – сказала Кристина. – Когда лунный свет на воде покажется твердым. Если посмотрите, то увидите – что-то вроде зеленой вспышки.

Она улыбнулась Эмме, стоявшей между ней и Джулианом – все трое в ряд на берегу океана. Дул легкий ветер, и океан расстилался перед ними, широкий и черный, окаймленный белым там, где вода встречалась с песком. Гребни морской пены там, где разбивались и таяли на линии прибоя волны, тянули вверх по пляжу водоросли и осколки ракушек.

Небо успело проясниться после недавнего шторма. Луна стояла высоко и отбрасывала на воду совершенную сплошную линию света, тянувшуюся до самого горизонта. Волны, лизавшие ноги Эммы, тихонько нашептывали что-то; прибой захлестывал ее водонепроницаемые ботинки.

Джулиан не сводил глаз с часов. Раньше они принадлежали его отцу – тяжелые старомодные механические часы, поблескивавшие у него на запястье. Эмма заметила, что браслет из морского стекла, который она когда-то для него сделала, все еще был у Джулиана на руке, сияя в лунном свете рядом часами – и голова у нее слегка закружилась.

– Почти полночь, – сказал Джулиан. – Интересно, насколько Марк нас обогнал.

– Зависит от того, сколько ему пришлось ждать, чтобы ступить на дорогу, – сказала Кристина. – Нужные моменты приходят и уходят, и полночь – лишь один из них.

– И как же мы собираемся его поймать? – спросила Эмма. – Старые добрые салочки? Или попытаемся отвлечь его танцем, а потом набросим лассо?

– Шутки тут неуместны, – ответил Джулиан, глядя на воду.

– Шутки всегда уместны, – возразила Эмма. – Особенно когда мы ничего не делаем, только смотрим на воду и ждем, пока она затвердеет…

Кристина пискнула.

– Идем! Сейчас!

Эмма пошла первой, перепрыгнув через расплескавшуюся у ног небольшую волну. Половина ее мозга все еще твердила, что она сейчас плюхнется в воду. И с изумлением почувствовала под ногами твердую поверхность.

Она пробежала несколько шагов и повернулась к пляжу. Эмма стояла на сияющей тропе, выглядевшей так, словно она была из хрусталя, тонкого, как стекло, и твердого, как камень. Лунный свет на воде затвердел. Джулиан уже был у нее за спиной, удерживая равновесие на сверкающий линии, а за ними на тропу запрыгивала Кристина.

Эмма услышала, как Кристина, приземлившись, ахнула. Они были Сумеречными охотниками и видели всякие чудеса, но в этой магии было нечто, свойственное только стране фэйри. Казалось, она существует лишь в промежутках обычного мира – между светом и тенью, между одной минутой и другой. Они были нефилимами и существовали в своем, отдельном пространстве. А это происходило между.

– Пойдемте же, – сказал Джулиан, и Эмма зашагала вперед. Тропинка была широкой. Она как будто гнулась и извивалась под ногами в такт движениям и ряби прилива. Это было всё равно что идти по подвесному мосту над глубоким ущельем.

Только при взгляде вниз Эмма видела не пустоту, а то, что пугало ее куда больше. Глубокая тьма океана, в которой, прежде, чем их вынесло на берег, дрейфовали мертвые тела ее родителей. Годами Эмма представляла себе, как они задыхались, умирая, под водой, а вокруг – километры открытого моря и ни одной живой души. Теперь она знала больше о том, как они умерли, знала, что, когда Малкольм Фейд отдал их тела морю, они были уже мертвы. Но со страхом было не договориться, правды ему было не рассказать: страх жил глубоко внутри, проникнув до мозга костей.

Эмма думала, что вода так далеко от берега, на глубине, будет непрозрачной. Но лунный свет заставлял море светиться словно изнутри: Эмма могла заглянуть в него, как в аквариум.

Она видела длинные ветви водорослей, плясавшие вместе с приливом. Порхали рыбьи косяки, а вслед за ним скользили тени темнее и крупнее. Едва уловимые движения, что-то огромное и тяжелое – может, кит, а может, что-то больше… и хуже. Водяные демоны могли вырастать до размера футбольного поля. Она представила себе, как тропинка вдруг обломится под ногами, и все они упадут во тьму… Вокруг холодные и смертоносные просторы, полные слепых чудовищ с акульими зубами, и Ангел невесть чего еще, встающего из глубин…

– Не смотри вниз! – Джулиан догнал ее. Кристина была чуть позади и в восторге оглядывалась по сторонам. – Смотри прямо на горизонт. И иди туда.

Она подняла подбородок. Она чувствовала, что Джулиан рядом, ощущала тепло его кожи и волоски у нее на руках вставали дыбом.

– Я в порядке.

– Ничего подобного, – сухо сказал он. – Я знаю, каково тебе в океане.

Они уже далеко отошли от берега. Тот превратился в сверкающую линию, шоссе стало лентой движущихся огней, дома и рестораны мерцали вдоль береговой линии.

– Как выяснилось, мои родители умерли не в океане. – Она судорожно вдохнула. – Они не утонули.

– От того, что ты это знаешь, годы кошмарных снов никуда не денутся, – взглянул на нее Джулиан. Ветер сдувал волосы ему на лицо. Эмма вспомнила, каково это: запустить пальцы в его волосы. Объятия Джулиана привязывали ее не только к миру, но и к себе самой.

– Ненавижу так себя чувствовать, – призналась она, сама толком не зная, что имеет в виду. – Ненавижу бояться. Чувствую себя слабой.

– Эмма, все чего-то боятся. – Джулиан подошел чуть ближе. Она почувствовала, как их плечи соприкоснулись. – Мы боимся того, что ценим. Боимся терять людей, потому что любим их. Боимся смерти, потому что ценим жизнь. Не желай ничего не бояться. Это значило бы только, что ты ничего не чувствуешь.

– Джулс… – Эмма начала оборачиваться к нему, удивленная чувством, которым был полон его голос, но остановилась, услышав, как Кристина зашагала быстрей и громко, с узнаванием, окликнула:

– Марк!

8 Приречные утесы

Эмма тут же увидела Марка. Тень на сияющей тропе перед ними, сполохи лунного света в светлых волосах. Судя по всему, он их пока не заметил.

Эмма бросилась бежать, Кристина и Джулиан бежали за ней. Тропа ныряла и гнулась, но Эмма часто бегала по пляжу, по мягкому песку. Теперь Марка было четко видно. Он остановился и с ошарашенным видом обернулся к ним.

Он был без доспехов, в одежде, похожей на ту, в которой явился в Институт, только в целой и чистой: лен и мягкая коричневая кожа, высокие сапоги на шнуровке и вещмешок за плечами. Приблизившись, Эмма увидела отражения звезд в его широко раскрытых глазах.

Марк уронил вещмешок под ноги и возмущенно уставился на своих преследователей.

– Вы что тут делаете?

– Ты серьезно? – Джулиан пинком отшвырнул вещмешок Марка в сторону и схватил брата за плечи. – Ты что тут делаешь?

Джулиан был выше Марка, и это всегда казалось Эмме немного странным. Ведь Марк много лет был выше. Выше и старше. Но теперь он не был ни старше, ни выше, и на фоне более сильного и высокого Джулиана стал похож на узкий меч, тускло сияющий во тьме. Марк выглядел так, словно в любой момент мог превратиться в лунный свет на воде, и исчезнуть.

Он посмотрел на Кристину.

– Ты получила мое послание.

Та кивнула; темные кудри, которые она собрала на затылке под усыпанную самоцветами заколку, вились, обрамляя ее лицо.

– Мы все его прочитали.

Марк закрыл глаза.

– Я не думал, что вы сможете последовать за мной по лунной дороге.

– Но смогли. – Джулиан стиснул плечи Марка еще крепче. – Ты не пойдешь в страну фэйри, тем более, в одиночку.

– Это ради Кьерана, – просто сказал Марк.

– Кьеран предал тебя, – ответил Джулиан.

– Джулс, они его убьют. Из-за меня. Кьеран убил Иарлафа из-за меня. – Он открыл глаза и посмотрел брату в лицо. – Я не должен был уходить, не сказав тебе. Это было нечестно. Но я знал, что ты попытаешься меня остановить, а времени у меня мало. Я никогда не прощу Кьерану того, что сделали с тобой и с Эммой, но и на смерть и пытки я его тоже не оставлю.

– Марк, Волшебный народ тебя не очень-то любит, – сказал Джулиан. – Их силой вынудили тебя вернуть, а они ненавидят отдавать то, что взяли. Если ты войдешь в страну фэйри, они оставят тебя там навсегда. Это будет непросто, и они причинят тебе вред. Я этого не допущу.

– В таком случае, брат, ты станешь моим тюремщиком? – Марк протянул ему руки ладонями вверх. – Скуешь мои руки холодным железом, а ноги – терниями?

Джулиана передернуло. Было слишком темно, чтобы различить черты Марка Блэкторна, его сине-зеленый глаз, и во мгле братья казались лишь Сумеречным охотником и фэйри – извечными врагами.

– Эмма, – произнес Джулиан, отпуская плечи Марка. В его голосе звучала отчаянная горечь. – Марк тебя любит. Убеди его ты.

Горечь Джулиана пронзила Эмму, словно терновые шипы, впивающиеся под кожу, и она вновь услышала полные страдания слова Марка: «Станешь моим тюремщиком?»

– Мы не собираемся мешать тебе. Мы пойдем с тобой.

Даже в свете луны стало видно, как Марк побледнел.

– Нет. Вы нефилимы, вас ни с кем не спутать. Вы в доспехах, ваши руны не скрыты. В Стране Под Холмами Сумеречных охотников тоже не любят.

– Похоже, любят только Кьерана, – сказал Джулиан. – Везет ему, что ты на его стороне, Марк. Ведь ты явно не на нашей.

На это Марк вспыхнул и отвернулся от брата, сердито сверкнув глазами.

– Ладно, стой… погоди, – воскликнула Эмма, шагая к ним. Мерцающая вода у нее под ногами прогнулась и задрожала. – Вы, оба…

– Кто ступил на лунную дорогу? – глубокий голос разнесся над водой.

К ним кто-то приближался. Рука Джулиана метнулась к кинжалу на поясе. Эмма выхватила клинок серафимов; Кристина уже держала свой нож-бабочку. Пальцы Марка потянулись туда, где когда-то, в ямке между ключиц, висела подаренная ему Кьераном эльфийская стрела. Теперь там ничего не было. Лицо Марка напряглось – прежде, чем расслабиться, узнавая.

– Это пука[29], – тихо объяснил он. – Они по большей части безвредные.

Силуэт приблизился. Это оказался высокий фэйри в подпоясанных веревкой рваных штанах. В его длинных темных волосах поблескивали золотые пряди, мерцавшие на фоне темной кожи. Пука был босым.

Он заговорил, и голос его был подобен приливу на закате.

– Не ищете ли вы прохода во Врата Лира?

– Да, – сказал Марк.

Отливающие металлом золотые глаза, лишенные зрачков и радужки, скользнули по Марку, Кристине, Джулиану и Эмме.

– Только в одном из вас кровь фэйри, – произнес пука. – Остальные – люди… нет, нефилимы. – Его тонкие губы изогнулись в усмешке. – Это неожиданно. Кто из вас желает пройти сквозь врата в Земли Теней?

– Все мы, – сказала Эмма. – Четверо.

– Если Король или Королева вас обнаружат, они вас убьют, – проговорил пука. – Волшебный народ со времен Холодного мира не дружит с кровью ангелов.

– Я наполовину фэйри, – сказал Марк. – Моя мать была леди Нерисса из Благого Двора.

Пука поднял брови.

– Всех нас опечалила ее смерть.

– А это мои братья и сестры, – продолжил Марк, не желая упускать шанс. – Они со мной, я буду им защитой.

Пука пожал плечами.

– До того, что постигнет вас в Землях, мне дела нет, – сказал он. – Меня интересует только дань, которую вы должны заплатить.

– Никаких платежей, – произнес Джулиан, крепче стиснув рукоять кинжала. – Никакой дани.

Пука улыбнулся.

– Подойди сюда и поговори со мной наедине, а потом уж решай, будешь ли платить. Я не стану тебя принуждать.

Джулиан помрачнел, но шагнул вперед. Эмма изо всех сил старалась услышать, что он говорит пуке, но их разделял шум ветра и волн. За спиной у Джулиана и пуки кружился и туманился воздух: Эмме показалось, что она различает в нем очертания чего-то изогнутого, на манер двери.

Пока говорил пука, Джулиан стоял неподвижно, но Эмма увидела, как у него дернулась щека. Мгновение спустя он стянул с запястья отцовские часы и уронил их в ладонь фэйри.

– Один заплатил, – заявил пука. – Кто следующий?

– Я, – сказала Кристина и осторожно двинулась по тропинке. Джулиан вернулся к Марку и Эмме.

– Он тебе угрожал? – шепнула Эмма. – Джулс, если он тебе угрожал…

– Нет, – сказал Джулиан. – Если бы угрожал, я бы и близко не подпустил к нему Кристину.

Эмма повернулась посмотреть, как Кристина поднимает руку – и снимает с головы заколку с драгоценными камнями. Локоны чернее ночного неба каскадом рассыпались по ее спине и плечам. Она отдала пуке заколку и направилась обратно к ним. Выглядела она сбитой с толку.

– Марк Блэкторн пойдет последним, – произнес пука. – Пусть следующей ко мне подойдет златовласая девушка.

Шагая к пуке, Эмма чувствовала на себе взгляды остальных. Особенно пристально смотрел на нее Джулиан. Она вспомнила портрет, который он с нее нарисовал – тот, на котором она парит над океаном, а ее тело соткано из звезд.

Интересно, подумала Эмма, что он сделал с теми картинами. Выбросил или нет? Сжег без следа? От одной этой мысли ее сердце защемило. У Джулиана были такие чудесные работы – каждый мазок словно шепот, словно обещание.

Она подошла к фэйри, который стоял, лукаво усмехаясь, как и все его сородичи, когда что-то их забавляло. Вокруг простиралось море, черное и серебристое. Пука склонил голову, чтобы обратиться с ней. Поднялся ветер. Теперь они стояли в кольце облаков, и Эмма больше не видела остальных.

– Если ты собираешься мне угрожать, – произнесла она прежде, чем пука успел сказать хоть слово, – имей в виду, я до тебя доберусь. Не сейчас, так потом. И умирать ты будешь долго.

Пука рассмеялся. Зубы у него тоже были золотые, с оправленными в серебро верхушками.

– Эмма Карстерс, – проговорил он, – вижу, ты мало знаешь о пуках. Мы соблазняем, а не запугиваем. Когда я скажу тебе то, что скажу, ты сама пожелаешь отправиться в страну фэйри. Сама захочешь отдать мне то, чего я прошу.

– И чего же ты просишь?

– Это стило, – сказал он, указывая на стило у нее на поясе.

Все существо Эммы восстало. Стило подарил ей Джейс много лет назад, в Идрисе, после Темной войны. Это был символ всего, что отмечало ее жизнь после войны. Клэри подарила ей слова, и Эмма ценила их как сокровище. Джейс дал ей стило, и вместе с ним дал напуганной, убитой горем девочке цель. Стоило ей коснуться стила, как оно вновь нашептывало ей: «Отныне будущее принадлежит тебе. Сделай его таким, каким захочешь».

– Зачем фэйри стило? – спросила она. – Руны вы не рисуете, да и работают они только на Сумеречных охотниках.

– Стило мне не нужно, – сказал пука. – Но вот драгоценная кость демона, из которой сделана рукоять, может много на что сгодиться.

Эмма покачала головой.

– Выбери что-нибудь другое.

Пука наклонился к ней. От него пахло солью и высохшими на солнце водорослями.

– Послушай, – сказал он, – если ты войдешь в страну фэйри, то вновь увидишь лицо того, кого любила, хоть он и умер.

– Что? – его слова пронзили Эмму, словно клинком. – Ты лжешь!

– Ты же знаешь, я не могу лгать.

Во рту у Эммы пересохло.

– Не говори остальным, что я тебе сказал, а то не сбудется, – велел пука. – И я тоже не могу сказать тебе, что это значит. Я всего лишь посланник – но послание правдиво. Если хочешь еще раз взглянуть на того, кого любила и утратила, если хочешь услышать его голос, ты должна пройти Вратами Лира.

Эмма отстегнула стило от пояса и с болью передала пуке. Она невидяще отвернулась от фэйри, чьи слова все еще звенели у нее в ушах. Эмма едва осознавала, что мимо нее пронесся Марк – последний в очереди на разговор с водяным фэйри: слишком сильно колотилось ее сердце.

Того, кого любила и утратила. Но Темная война унесла многих. Ее родителей – но о них она боялась и думать; тогда она вообще утратила бы способность соображать и двигаться дальше. Отец Блэкторнов, Эндрю. Ее прежняя наставница, Катерина. Быть может…

Шум ветра и волн утих. Марк, побледнев, молча стоял перед пукой: трое остальных все без исключения выглядели потрясенными, и Эмме нестерпимо хотелось узнать, что же сказал им фэйри. Что могло заставить Джулиана, Марка или Кристину сотрудничать?

Пука вытянул руку.

– Врата Лира отворяются, – объявил он. – Ступайте сейчас. Или скорее бегите обратно к берегу. Лунная дорога уже начала растворяться.

Раздался звук, похожий на хруст ломающегося льда, подтаявшего на весеннем солнце. Эмма посмотрела под ноги: по сияющей тропе бежали черные трещины, сквозь которые проступала вода.

Джулиан схватил ее за руку.

– Надо идти, – сказал он. За Марком, стоявшим перед ними на тропе, вода поднялась аркой. Ее края сверкали ярким серебром, а в проеме бурлила вода.

Пука, рассмеявшись, изящно соскочил с тропы и нырнул в волны. Эмма вдруг подумала, что понятия не имеет, что Марк ему отдал. Хотя какая теперь разница? Дорожка под ногами стремительно рассыпалась на куски, превращалась в осколки льда.

По другую руку от Эммы стояла Кристина. Они втроем рванулись вперед, перепрыгивая с одного надежного участка тропы на другой. Марк кричал и махал им руками, проход за его спиной затвердевал. Эмма видела по ту сторону зеленую траву, деревья и лунный свет. Она толкнула Кристину вперед; Марк ее поймал, и оба они исчезли во вратах.

Эмма сделала шаг вперед, но дорожка просела под ногами. Она полетела в черную воду. Казалось, это длилось не несколько секунд, а целую вечность. Но Джулиан ее поймал – и, в объятиях друг друга, они вместе провалились в арку.

Тени в мансарде стали длиннее. Артур сидел неподвижно, глядя сквозь затянутое рваной бумагой окно на лунный свет над морем. Он догадывался, где сейчас Джулиан и остальные: Артур знал о лунной дороге, и о других путях в стране фэйри. По ним гнали его с улюлюканьем пикси и гоблины, забегая перед своими хозяевами – прекрасными принцами и принцессами Волшебного народа. Однажды он упал в зимнем лесу, и разбил своим телом лед, затянувший пруд. Артур помнил, как смотрел на кровь, растекавшуюся по серебряной поверхности пруда.

– Как красиво, – промурлыкала леди фэйри, пока кровь Артура вмерзала в лед.

Иногда о своем разуме он думал так же: разбитое зеркало, отражающее ломаную, несовершенную картину. Он знал, что его безумие не похоже на человеческое. Оно то приходило, то уходило, порой едва касаясь его разума, и он начинал надеяться, что оно ушло навсегда. Но оно возвращалось и топтало его, как кавалькада всадников, которых никто кроме него не видел, оглушало хором голосов, которые слышал он один.

Лекарство помогало, но лекарства больше не было. Джулиан всегда приносил его, с раннего детства. Артур не знал точно, сколько ему сейчас лет. Наверное, немало. Порой Артур задавался вопросом, любит ли он Джулиана, и вообще племянников. Порой он просыпался от снов, в которых с ними происходили всякие ужасы, и лицо его было мокрым от слез.

Но это могло быть и чувством вины. Артуру не хватило ни сил вырастить их, ни духу позволить Конклаву выбрать для них лучшего опекуна. Но кто бы оставил их вместе? Наверное, никто, а семью разлучать нельзя.

Внизу скрипнула дверь. Артур живо обернулся. Может, Джулиан все-таки обдумал как следует свой безумный план и вернулся. Лунная дорога полна опасностей, а море – предательства. Артур вырос на берегу моря, в Корнуолле, и прекрасно помнил морских чудовищ: «И в горькой он крови омоет нас, гордыней, как клыками, раздирая»[30].

А может, чудовищ никогда и не было.

Она появилась на верхней ступеньке лестницы и спокойно поглядела на него. Ее волосы были собраны на затылке так туго, что кожа натянулась. Она склонила голову набок, внимательно разглядывая тесную грязную каморку и заклеенные бумагой окна. И в ее лице было что-то такое, что разожгло в Артуре искорку воспоминания.

Воспоминания, от которого на него нахлынул холодный ужас. Артур вцепился в подлокотники кресла, а в голове зазвучали обрывки старинного стихотворения: «Белей проказы лик ее, она – посмертья забытье…»[31]

– Артур Блэкторн, если я не ошибаюсь? – улыбаясь с притворной скромностью, спросила она. – Я Зара Диарборн. Полагаю, вы знали моего отца.

Эмма, все еще в объятиях Джулиана, жестко приземлилась на густую траву. На секунду он очутился на ней – локти на земле, бледное лицо почти светится под луной. Воздух вокруг был холодный, а тело Джулиана – горячим. Эмма почувствовала, как вздымается его грудь. Когда он резко выдохнул, его дыхание обожгло ей щеку.

В следующее мгновение позже Джулиан уже был на ногах и протягивал ей руку, чтобы помочь подняться. Но Эмма встала сама, обернулась и увидела, что они стоят на поляне, окруженной деревьями.

Луна светила ярко и Эмма разглядела истошно-зеленый цвет травы и усыпавшие деревья яркие фрукты: лиловые сливы, красные яблоки, другие плоды, названия которых Эмма не знала, похожие на розы и звезды. Марк и Кристина тоже были тут, под деревьями.

Марк закатал рукава рубашки и раскинул руки, словно купался в воздухе страны фэйри. Он запрокинул голову и приоткрыл рот. Эмма покраснела, как будто увидела что-то очень личное, вроде воссоединения любовников.

– Эмма, – выдохнула Кристина, – смотри.

И указала пальцем на небо.

Звезды тут были другие. Они изгибались и свивались в незнакомые Эмме узоры, а еще они были разноцветные – льдисто-синие, морозно-зеленые, мерцающее золото и слепящее серебро.

– Как красиво, – прошептала она, заметив, что на нее смотрит Джулиан.

Но тут заговорил Марк. Он больше не выглядел потерянным в ночи, но все еще казался немного не в себе, словно воздух страны фэйри был вином, и он выпил слишком много.

– Охота иногда скакала по небу страны фэйри, – сказал он. – В небе звезды похожи на раздробленные драгоценные камни – размолотые в порошок рубины, сапфиры и алмазы.

– Я знала про звезды в стране фэйри, – восторженно и тихо проговорила Кристина, – но никогда не думала, что увижу их собственными глазами.

– Может, нам передохнуть? – Джулиан нервно расхаживал по краю поляны, заглядывая между деревьев. Он был в своем репертуаре: только насущные вопросы. – Нужно набраться сил перед завтрашней дорогой.

Марк покачал головой.

– Нельзя. Мы должны передвигаться ночью. Я умею ориентироваться в Землях только по звездам.

– Тогда нам понадобятся руны энергии. – Эмма протянула Кристине руку. Не то чтобы она хотела зацепить Джулиана – руны, которые наносит парабатай, всегда мощнее, но она никак не могла забыть о том, как его тело придавило ее, когда они упали. Эмма все еще чувствовала, как все у нее внутри сжалось, когда его дыхание легко скользнуло по ее щеке. Джулиан ни в коем случае не должен сейчас оказаться близко от нее, иначе он все прочитает в ее глазах. Она подозревала, что смотрит на него так же, как Марк смотрел на небеса страны фэйри.

Прикосновение Кристины оказалось теплым и успокаивающим, а кончик стила быстро и искусно вывел на предплечье Эммы руну энергии. Закончив, она выпустила запястье подруги. Эмма подождала обычного приступа бодрящего жара, похожего на двойную порцию кофеина.

Но ничего не произошло.

– Не работает, – нахмурившись, сообщила она.

– Дай-ка гляну, – шагнула к ней Кристина. Она взглянула на кожу Эммы и широко распахнула глаза. – Смотри!

Метка, которая была чернильно-черной, когда Кристина наносила ее Эмме на предплечье, бледнела и серебрилась. Таяла, словно иней. За несколько секунд она слилась с кожей и исчезла.

– Что происходит? – удивилась Эмма, а Джулиан уже напустился на Марка.

– Руны! – рявкнул он. – Они работают в стране фэйри?

Марк был изумлен.

– Даже не задумывался, что могут не работать, – признался он. – Никто и никогда об этом не упоминал.

– Я много лет изучала страну фэйри, – сказала Кристина. – И ни разу нигде не читала о том, что руны в Землях не работают.

– Когда ты в последний раз пытался их тут использовать? – спросила Эмма Марка.

Тот покачал головой. Светлые волосы упали ему на глаза, и он отбросил их тонкими пальцами.

– Не помню, – сказал он. – У меня не было стила, они его сломали, но колдовской огонь всегда работал…

Марк полез в карман и достал круглый отполированный рунный камень. Затаив дыхание, они смотрели, как он его поднял, и ждали, что в руке Марка ярко засияет свет.

Ничего не произошло.

Тихо выругавшись, Джулиан выхватил один из своих клинков серафимов. Адамант тускло поблескивал в лунном свете. Джулиан повернул клинок плашмя, так, чтобы в нем отразилось сияние звезд.

– Михаил! – произнес он.

В толще клинка что-то сверкнуло – краткий, тусклый отблеск – и тут же погасло. Джулиан уставился на свое оружие. Клинок серафимов, который нельзя было вызвать к жизни, был не полезней пластикового ножа: тупой, тяжелый и короткий.

Яростно размахнувшись, Джулиан отшвырнул клинок, и тот покатился по траве. Джулиан поднял глаза. Эмма чувствовала, что он сдерживается изо всех сил. Это давило на нее, мешая дышать.

– Итак, – заключил он. – Нам предстоит пробираться через страну фэйри, где Сумеречным охотникам не рады, ориентируясь исключительно по звездам. А еще мы не можем пользоваться рунами, клинками серафимов и колдовскими огнями. Я не ошибся?

– Я бы сказал, ты совершенно точно обрисовал ситуацию, – заметил Марк.

– А еще мы направляемся в обитель Неблагого Двора, – прибавила Эмма. – Который похож на любимые ужастики Дрю, только не такой забавный.

– Тогда будем передвигаться по ночам, – сказала Кристина и указала вдаль. – Вон там приметы, которые я видела на картах. Видите там, вдалеке, скалы на фоне неба? Думаю, это Терновые горы. Неблагие Земли лежат в их тени; так что это не так далеко.

Эмма заметила, как Марк расслабился при звуках ее спокойного голоса. На Джулиана, впрочем, это не слишком-то действовало. Он по-прежнему стоял, стиснув зубы и сжав кулаки.

Не то чтобы Джулиан никогда не злился, просто он не позволял себе этого показывать. Люди считали его тихим и спокойным, но это впечатление было обманчиво. Эмма вспомнила, что как-то читала: на склонах вулканов трава всегда гуще и зеленей, а пейзажи самые безмятежные – потому что пульсирующее под ними пламя никогда не дает земле промерзнуть.

Но стоит вулкану проснуться, и лава расплещется на многие километры.

– Джулс! – позвала она. Джулиан бросил на нее взгляд, полный тлеющей ярости. – Может, у нас и нет колдовских огней или рун, но мы все еще Сумеречные охотники. Со всем, что из этого следует. Мы сможем справиться. Сможем.

Ей самой эта тирада показалась неловкой, но пламя в глазах Джулиана потухло.

– Ты права, – произнес он. – Прости.

– И меня простите за то, что я вас сюда затащил, – сказал Марк. – Если бы я знал про руны… Но это, должно быть, недавно появилось. Совсем недавно…

– Ты нас сюда не тащил, – возразила Кристина. – Мы сами пошли за тобой. И перешли на ту сторону не только за тобой, но и из-за того, что каждому из нас сказал пука. Разве не так?

Кого ты любила и утратила.

– В моем случае – так, – сказала Эмма, глядя на небо. – А вообще, пора бы нам выдвигаться. До утра осталось всего несколько часов. И если рун энергии у нас нет, придется восполнять энергию старым добрым способом.

Марк явно не понял.

– Наркотиками?

– Шоколадом, – сказала Эмма. – Я взяла с собой шоколад. Марк, откуда у тебя такое вообще в голове берется?

Марк криво улыбнулся и пожал плечами.

– Юмор фэйри?

– А я-то думал, фэйри в основном высмеивают других людей да разыгрывают простецов, – сказал Джулиан.

– Иногда они еще рассказывают длинные истории – в рифму, которые им кажутся очень смешными, – сказал Марк. – Но, должен признать, я так и не понял, почему.

Джулиан вздохнул.

– Хуже этого я еще ничего про Неблагой Двор не слышал.

Марк с благодарностью взглянул на брата, словно говоря, что понимает – Джулиан справился с собой и ради него тоже. Ради них всех, чтобы с ними было все в порядке. Чтобы они могли продолжить путь и найти Кьерана – с Джулианом во главе, как обычно.

– Пойдемте, – отвернувшись, сказал Марк. – Нам туда. Пора выдвигаться. Возможно, до рассвета осталось не так уж много времени.

Марк направился в сумрак между деревьями. За ветви цеплялся туман, его пряди были похожи на серебристо-белые канаты. Над головами на ветру тихонько шелестели листья. Джулиан обогнал их и пошел рядом с братом; Эмма услышала, как он спрашивает:

– А каламбуры? Пообещай, что там хотя бы не будет каламбуров.

– Парни так странно выражают друг другу свою любовь, – заметила Кристина, когда они с Эммой пригнулись, чтобы не удариться о ветку. – Почему они не могут просто взять и сказать друг другу о своих чувствах? Это что, так трудно?

Эмма усмехнулась.

– Кристина, я тебя люблю, – сказала она. – И я рада, что тебе довелось побывать в стране фэйри, пусть даже и при странных обстоятельствах. Может, найдешь себе красавца-фэйри и забудешь Небезупречного Диего.

Кристина улыбнулась.

– Я тоже тебя люблю, Эмма, – произнесла она. – И, может, и найду.

Список претензий Кита к Сумеречным охотникам удлинился настолько, что он начал его записывать.

Тупые крутые чуваки, – записал он, – не разрешают сходить домой за шмотками.

Ничего мне не говорят о том, что значит по правде стать Сумеречным охотником. Мне что, надо будет куда-то ехать и тренироваться?

Ничего не говорят о том, сколько еще я могу здесь жить, только «сколько хочешь». Мне что, даже в школу не надо ходить? Хоть в какую-нибудь.

Не хотят ничего объяснять про Холодный мир, и почему он лажа.

Не разрешают есть печеньки.

Кит немного подумал – и вычеркнул этот пункт. Печеньки есть ему разрешали; Кит просто подозревал, что его за это осуждают.

Кажется, они не понимают, что такое аутизм, или психические заболевания, или психотерапия, или медикаментозное лечение. А в химиотерапию они верят? А если я раком заболею? Скорее всего, не заболею. Но если бы заболел…

Они мне не рассказывают, как Тесса с Джемом нашли моего папу. Или за что мой папа так ненавидел Сумеречных охотников.

Это было написать труднее всего. Кит всегда думал об отце как о мелком жулике, обаятельном прохвосте вроде Хана Соло, прокладывающего по галактике свой извилистый путь. Но обаятельных прохвостов не рвали на клочки демоны, стоило только отказать хитрым защитным заклинаниям. И хотя Кит до сих пор не понимал точно, что именно произошло на Сумеречном базаре, одно он для себя уяснил: папа вовсе не был похож на Хана Соло.

Порой, темной ночью, Кит гадал: на кого же похож он сам.

Кстати говоря, о темных ночах: к списку скорбей Кита прибавилась еще одна.

Они заставляют меня рано вставать.

Диана, официально считавшаяся наставницей, но, судя по всему, выступавшая в качестве опекунши и директора школы разом, разбудила Кита спозаранку и потащила его, вместе с Таем и Ливви, в угловой кабинет с потрясающим видом из окна – и тяжелым стеклянным столом. Вид у нее был такой, какой обычно бывает у взрослых, когда они злы вовсе не на тебя – но именно на тебе собираются эту злость выместить.

Кит оказался прав. Диана бесилась из-за Джулиана, Эммы, Марка и Кристины, которые, по словам Артура, под покровом ночи канули в страну фэйри, чтобы спасти какого-то Кьерана, с которым Кит отродясь не встречался. Дальнейшее обсуждение показало, что Кьеран был сыном Короля Неблагого Двора и бывшим парнем Марка – оба этих факта показались Киту небезынтересными, и он мысленно отложил их под гриф «обдумать потом».

– Это скверно, – закончила Диана. – Нефилимам категорически запрещены посещать страну фэйри. Это возможно только по особому разрешению.

– Но они же вернутся? – напряженно уточнил Тай. – Марк вернется?

– Ну конечно, они вернутся, – заверила Ливви. – Это же просто миссия. Спасательная миссия, – прибавила она, повернувшись к Диане. – Разве Конклав не поймет, что они не могли не пойти?

– Если спасают фэйри, то нет, – покачала головой Диана. – По Соглашениям они не подлежат нашей защите. Центурионы ни в коем случае не должны об этом узнать. Конклав будет в ярости.

– Я никому не скажу, – пообещал Тай.

– И я, – согласилась Ливви. – Это само собой.

Оба посмотрели на Кита.

– Даже не знаю, что я тут делаю, – сказал он.

– Разумно, – сказала Ливви и обернулась к Диане: – Что он тут делает?

– Ты, кажется, можешь узнать что угодно, – сказала Киту Диана. – Я решила, что лучше держать под контролем, что ты знаешь, а что нет. Поэтому возьму с тебя слово.

– Что я не настучу? Конечно, не настучу. Центурионы мне даже не нравятся. Они… – такие, какими я всегда представлял себе Сумеречных охотников. Вы не такие. Вы все… разные. – Придурки, – закончил он.

– Поверить не могу, – произнесла Ливви, – что они с Джулианом нашли себе клевое приключение, а нас бросили тут подавать Центурионам полотенца.

Диана явно этого не ожидала.

– Я думала, вы расстроитесь, – сказала она. – Будете за них беспокоиться.

Ливви покачала головой, встряхнув длинными, светлее, чем у Тая, волосами.

– Беспокоиться, что они смылись приключаться в страну фэйри, пока мы тут торчим? Когда они вернутся, я Джулиану всё выскажу.

– Что выскажешь? – Тай на мгновение растерялся, но затем его лицо прояснилось. – А, – сказал он. – Ты будешь его ругать.

– Я собираюсь использовать все неприличные слова, какие знаю, и еще в словаре новые посмотрю, – пообещала Ливви.

Диана кусала губы.

– Вы правда в порядке?

Тай кивнул.

– Кристина подробно изучала страну фэйри, Марк был в Охоте, а Джулиан с Эммой умные и храбрые, – объяснил он. – Я уверен, с ними все будет нормально.

Диана, казалось, была потрясена. Кит вынужден был признать, что тоже удивлен. Блэкторны казались ему семьей с такими тесными отношениями, что даже слово «слипнуться» тут не совсем подходило. Но когда они сообщили Дрю и Тавви, что остальные уехали привезти что-то из Академии Сумеречных охотников, Ливви не утратила смешливого раздражения – и была крайне убедительна, поскольку не забыла упомянуть, что Кристина присоединилась к ним потому, что посещение Академии теперь обязательно включалось в год путешествий. То же самое они повторили сердитому Диего и Центурионам, включая его невесту – которую Кит про себя прозвал Мразотной Зарой.

– В общем и целом, – сладко закончила Ливви, – не исключено, что некоторым из вас придется самим стирать себе полотенца. Теперь, если вы нас извините, мы с Таем пойдем покажем Киту периметр.

– Периметр? – изогнула бровь Зара.

– Защитные чары, которые вы только что поставили, – объяснила Ливви и промаршировала наружу. Она не стала тащить Кита и Тая за собой, но некая часть ее сильной личности именно это и сделала. Когда двери Института захлопнулись у них за спиной, она уже бежала вниз по парадной лестнице.

– Видели, что за физиономии были у Центурионов? – спросила она, когда они заворачивали за угол громадного здания Института. На Ливви были ботинки и джинсовые шорты, выставлявшие на обозрение длинные загорелые ноги. Кит изо всех сил старался не пялиться.

– Не думаю, что им понравились твои слова насчет «самим стирать полотенца», – ответил Тай.

– Может, надо было нарисовать им карту, как найти стиральный порошок, – сказала Ливви. – Ну знаешь, раз уж им так нравятся карты.

Кит расхохотался. Ливви покосилась на него.

– В чем дело?

Они уже прошли парковку за Институтом и добрались до низкой полоски полыни, за которой начинался сад статуй. Гипсовые греческие драматурги и историки застыли в самых разных позах, сжимая в руках лавровые венки. Сад выглядел тут удивительно неуместно… С другой стороны, Лос-Анджелес был городом, состоявшим исключительно из неуместных вещей.

– Смешно вышло, – сказал Кит, – вот и всё.

Ливви улыбнулась. Голубая футболка подчеркивала цвет ее глаз, а солнечный свет выделял рыжие и медные пряди в ее темно-каштановых волосах, и заставлял их сиять. Сперва Киту было немного не по себе от того, до чего все Блэкторны друг на друга похожи – кроме, разумеется, Тая, – но, вынужден был признать он, если уж вам выпало унаследовать какую-то черту, то сияющие сине-зеленые глаза и волнистые темные волосы – это не так уж плохо. Сам он получил от отца разве что угрюмый характер и склонность к кражам со взломом.

А что до матери…

– Тай! – позвала Ливви. – Тай, слезай оттуда!

Они уже достаточно далеко отошли от дома и теперь шагали по настоящей пустыне, заросшей колючим кустарником. Кит только несколько раз был в горах Санта-Моника со школьными экскурсиями. Он вспомнил, как наслаждался здешним воздухом: запахами соли и полыни, мягким неподвижным жаром пустыни. В зарослях кактусов то тут, то там мелькали шустрые зеленые ящерки, похожие на листочки, и исчезали так же стремительно, как появлялись. Повсюду лежали огромные валуны – следы какого-то ледника, прокатившегося здесь миллион лет назад.

– Слезу, когда закончу. – Тай увлеченно карабкался на один из самых крупных валунов, ловко находя, за что зацепиться. Он подтянулся, уверенно влез на вершину и раскинул руки, чтобы удержать равновесие. Его волосы развевались, словно темные крылья, а сам он выглядел так, будто готовится пуститься в полет.

– С ним все будет в порядке? – спросил Кит, следя за Таем.

– Он отлично лазает, – сказала Ливви. – Когда мы были помладше, я очень пугалась. Он вообще не задумывался, опасно ли то, что он делает, или нет. Я думала, он свалится с камней в Лео Карилльо[32] и разобьет голову. Но Джулиан везде ходил с ним, а Диана показала ему, как правильно лазать, и он научился.

Она подняла глаза на брата и улыбнулась. Тай привстал на носках и глядел вниз, на океан. Киту почти показалось, как он стоит где-то на пустынной равнине в черном плаще, развевающемся за плечами, словно герой фэнтези.

Кит набрал побольше воздуха в грудь.

– Ты не до конца верила в то, что говорила Диане, – сказал он Ливви. Та обернулась, как ужаленная, и уставилась на него. – О том, что не беспокоишься за Джулиана и остальных.

– Почему ты так думаешь? – осторожно спросила она.

– Я за вами следил, – признался он. – За всеми.

– Я знаю, – она весело посмотрела на него своими яркими глазами. – Как будто ты делал в уме заметки.

– Привычка. Папа учил меня, что все люди делятся на два типа. Тех, кого можно обмануть, и тех, кого нельзя. Так что нужно наблюдать за людьми. Стараться понять, как они устроены. Как они работают.

– И как же мы работаем?

– Как очень сложный механизм, – объяснил Кит. – Вы все переплетены. Один чуть-чуть пошевелится, и это уже тянет за собой остальных. А если ты двинешься в другую сторону – от этого тоже зависит, что они будут делать. Вы связаны друг с другом теснее, чем любая семья из тех, что я видел. И даже не пытайся уверять меня, что не волнуешься за Джулиана и остальных. Я знаю, что волнуешься. Я знаю, что вы думаете про Волшебный народ.

– Что они злые? Поверь, все намного сложнее.

Взгляд синих глаз Ливви метнулся к ее брату. Теперь Тай лежал на камне на спине, и его почти не было видно.

– Так зачем же мне было врать Диане?

– Джулиан врет, чтобы всех вас защитить, – сказал Кит. – Если его рядом нет, то ты будешь врать, чтобы защитить младших. Не о чем беспокоиться, Джулиан с Марком поехали к Неблагому Двору, надеюсь, пришлют оттуда открытку. Вот бы и нам сейчас оказаться там же.

Ливви разрывалась между раздражением и облегчением – она злилась, что Кит угадал правду, но теперь хоть перед кем-то можно не притворяться, и ей стало легче.

– Думаешь, Диана мне поверила? – наконец спросила она.

– Думаю, она поверила, что ты не волнуешься, – сказал Кит. – Она-то все равно волнуется. Скорее всего, она сейчас делает все, что может, чтобы выяснить, как их отыскать.

– Мы тут не очень много можем, если ты не заметил, – сказала Ливви. – По стандартам Институтов мы странные.

– Ну, сравнивать мне особо не с чем. Так что поверю тебе на слово.

– Кстати, ты так и не сказал, можно нас обмануть или нет? – Ливви заправила локон за ухо.

– Нет, – сказал Кит. – Но не потому, что вы Сумеречные охотники. А потому, что вы искренне заботитесь друг о друге больше, чем о себе. И сложно заставить вас действовать эгоистично.

Она отошла на несколько шагов и, протянув руку, коснулась маленького алого цветка, венчавшего серебристо-зеленый куст. Когда Ливви вновь обернулась к Киту, ее волосы развевались, а глаза неестественно блестели. На мгновение он испугался, что она вот-вот расплачется или накричит на него.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Кит понятия не имел, к чему вел весь предыдущий разговор, но явно не в эту сторону. Он едва не закашлялся.

– Чего?!

– Ты меня слышал. – Она вновь подошла к нему, медленно и выверяя каждый шаг. Кит постарался не пялиться на ее ноги. – Я попросила тебя меня поцеловать.

– Зачем?

Ливви улыбнулась. За ее спиной Тай все еще балансировал на валуне, глазея на море.

– Ты что, никогда раньше не целовался? – спросила она.

– Никогда. И понятия не имею, какое это имеет отношение к делу – то есть к тому, что ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя здесь и сейчас.

– А ты уверен, что ты Эрондейл? Я вот не сомневаюсь, что любой Эрондейл так бы и ухватился за такую возможность. – Ливви скрестила руки на груди. – Или есть причина, по которой ты не хочешь со мной целоваться?

– Во-первых, у тебя жуткий старший брат, – сказал Кит.

– Нет у меня жуткого старшего брата.

– Точно, – согласился Кит. – У тебя их два.

– Ну и пожалуйста, – сказала Ливви и отвернулась. – Ну и пожалуйста, если не хочешь…

Кит поймал ее за плечо и почувствовал жар ее кожи сквозь тонкую ткань футболки.

– Хочу.

К его собственному удивлению, Кит не кривил душой. Знакомый мир ускользал от него. Он чувствовал себя так, словно падает куда-то, в темную неведомую бездну, в рваную череду нежеланных выборов. И вдруг красивая девушка предлагает ему что-то, во что можно вцепиться. Способ забыть. Что-то, что сможет его удержать – пусть даже на миг.

Ливви обернулась к нему. Ее волосы скользнули по его руке, на шее у нее билась жилка.

– Ладно, – сказала она.

– Но только объясни, почему я? Почему ты хочешь поцеловаться со мной?

– Я ни с кем еще не целовалась, – тихо ответила она. – Я даже почти ни с кем не знакомлюсь. Мы всю жизнь одни против всего мира. Я не жалуюсь, я для семьи все сделаю, но у меня такое чувство, будто все шансы проходят мимо меня. Ты мой ровесник, и ты Сумеречный охотник, и ты меня не бесишь. Выбор у меня невелик.

– Могла бы поцеловать Центуриона, – предложил Кит.

Теперь Ливви совсем обернулась. Рука Кита все еще лежала у нее на плече, а на ее лице застыло возмущение.

– Ладно, это было слишком! – признал он. Желание поцеловать ее стало невыносимым, так что он оставил попытки запретить себе это, обнял ее за плечи и притянул ближе. Глаза Ливви распахнулись, она запрокинула голову, и их губы соприкоснулись с неожиданной нежностью.

И это было мягко, и сладко, и тепло, и она вплыла в его объятия, положив руки ему на плечи, сперва нерешительно, а затем увереннее. Ливви вцепилась в него, притягивая к себе, прикрыв глаза. Вдали океан блестел синевой, и земля ушла у Кита из-под ног, и весь мир исчез – всё, кроме утешительного знания, что его кто-то обнимает. Кто-то, кому он не безразличен.

– Ливви. Тай! Кит!

Это была Диана. Кит стряхнул оцепенение и выпустил Ливви. Она отшатнулась с изумленным видом, вскинув руку к губам.

– Вы все! – звала Диана. – Немедленно возвращайтесь! Мне нужна ваша помощь!

– Ну и как? – спросил Кит. – Сойдет для первого поцелуя?

– Неплохо. – Ливви опустила руку. – А ты и правда старался. Я такого не ожидала.

– Эрондейлы не опускаются до небрежных поцелуев, – заявил Кит. Вдали что-то мелькнуло: это Тай спустился с валуна и шагал к ним по заросшей кустарником пустыне.

Ливви мягко рассмеялась.

– Кажется, я впервые слышу, чтобы ты назвал себя Эрондейлом.

К ним подошел Тай, его бледное лицо было непроницаемо. Кит не мог понять, видел он, как они с Ливви целуются, или нет. Хотя, если и видел, какая ему разница?

– Кажется, сегодня ночью будет ясно, – сказал он. – Облаков пока что не видно.

Ливви, уже отходя, чтобы, как обычно, идти рядом с Таем, сказала что-то насчет погоды, подходящей для слежки за подозрительными Центурионами. Кит двинулся следом, сунув руки в карманы джинсов, но все равно чувствуя тяжесть перстня Эрондейлов на пальце, словно надел его впервые.

Страна Под Холмами. Равнина Наслаждений. Земля Под Волнами. Земли Вечной Юности.

Время шло, и Эмма уже вспомнила все названия страны фэйри, какие только слышала. Говорили они все тише и, наконец, утомившись, умолкли. Кристина молча шагала рядом с Эммой, ее медальон сверкал в лунном свете. Марк шел впереди, время от времени сверяясь по звездам, куда идти. Терновые горы стали ближе и четче; поразительные и незабываемые, они вздымались на фоне темно-сапфировых небес.

Впрочем, горы было видно не всегда. Тропка, по которой они шли, вилась между деревьями, под низко свисающими и переплетенными ветвями. То тут, то там Эмма замечала, как среди теней сверкают чьи-то блестящие глаза. Когда деревья шелестели, она поднимала взгляд и успевала увидеть, как над ними мелькают тени, и смех тянулся за ними, словно туман.

– Это места диких фей, – объяснил Марк, пока тропа огибала холм. – Знатные феи живут при Дворах или иногда в городах. Они предпочитают жить в комфорте, какое бы странное представление о нем они ни имели.

То тут, то там виднелись руины: рассыпающиеся, поросшие мхом каменные стены, деревянные заборы, построенные без единого гвоздя. В час перед рассветом они прошли мимо нескольких деревень; все были безлюдны и темны, пустые окна в домах выбиты. И чем дальше они углублялись в страну фэйри, тем чаще замечали кое-что еще. Когда они наткнулись на это впервые, Эмма замерла как вкопанная и вскрикнула – трава, по которой они ступали, вдруг растворилась у нее под ногами, фыркнув у лодыжек серо-белым порошком, точно пеплом.

Эмма в изумлении огляделась. Остальные тоже смотрели во все глаза. Они стояли на краю неровного круга мертвой земли. Это напомнило Эмме фотографии волшебных кругов на полях. Все внутри круга – трава, деревья, листья и растения – было тусклого, беловато-серого цвета. По серой траве были разбросаны косточки мелких животных.

– Что это? – возмутилась Эмма. – Какая-то темная магия?

Марк покачал головой.

– Никогда прежде не видел ничего подобного. Оно мне не нравится. Скорее идемте отсюда.

Никто не стал спорить, но, проходя через города-призраки и минуя холмы, они увидели еще несколько уродливых мертвых участков. С приближением рассвета небо начало светлеть. Когда они наконец сошли с дороги и очутились среди деревьев и покатых холмов, все четверо уже почти валились с ног от усталости.

– Можем передохнуть здесь, – сказал Марк, указывая на холм, вершина которого была скрыта каменными каирнами[33]. – Хоть какое-то укрытие.

Эмма нахмурилась.

– Слышу воду, – заметила она. – Там что, ручей?

– Ты же знаешь, нам нельзя пить здешнюю воду, – сказал Джулиан, но Эмма уже спускалась по склону холма на звук ручья, бурлившего между камней и корней деревьев.

– Да знаю, но можно в ней хотя бы вымы… – она осеклась. Там и правда оказался ручей. Он бежал между двух невысоких холмов, но текла в нем не вода. Поток был густым и алым. Он лениво, медленно и тягуче, катил красные волны меж черных древесных стволов.

– В ручьях этой страны течет вся кровь, пролитая на земле, – сказал Марк где-то у нее за спиной. – Ты сама мне это цитировала.

Джулиан вышел на берег кровавого потока и опустился на колени. Обмакнул в ручей пальцы, и, когда вынул их, они стали алыми.

– Сворачивается, – заметил он с гримасой, выражавшей отвращение и восхищение, и вытер руку о траву. – Это что, правда человеческая кровь?

– Так говорят, – ответил Марк. – Не все реки в стране фэйри похожи на эту, но они утверждают, что здесь в лесу в родниках, ключах и ручьях течет кровь тех, кого убили в мире людей.

– Кто это – они? – поднимаясь с колен, спросил Джулиан. – Кто так говорит?

– Кьеран, – просто ответил Марк.

– Я тоже слышала, – сказала Кристина. – У этой легенды есть разные версии, но я их слышала много, и большая часть утверждает, что это человеческая кровь.

Она попятилась, разбежалась и перемахнула на другую сторону кровавого ручья. Остальные последовали ее примеру и поднялись по склону холма на плоскую, поросшую травой вершину, откуда было видно далеко вокруг. Осыпавшиеся каменные каирны, догадалась Эмма, были когда-то чем-то вроде сторожевых башен.

Они расстелили на траве одеяла и накрылись куртками. Марк свернулся клубком и тут же заснул. Кристина улеглась, закутавшись в темно-синюю куртку; ее длинные волосы падали на руку, которую она подложила под голову.

Эмма нашла местечко в траве и свернула куртку, превратив ее в некое подобие подушки. Завернуться ей было не во что, и она вздрогнула, коснувшись холодной земли, пока аккуратно пристраивала Кортану рядом на камне.

– Эмма, – сказал Джулиан, перекатившись к ней поближе. Он лежал так тихо, что Эмма решила сначала, что он уснул. Она даже не поняла, как вышло, что они лежат так близко. В лучах рассвета его глаза сияли, как морское стекло. – У меня есть запасное одеяло. Возьми.

Одеяло было серым и мягким – тонкое покрывало, которое обычно лежало в изножье его кровати. Эмма усилием воли отогнала воспоминания о том, как проснулась, запутавшись в нем ногами, зевая и потягиваясь в залитой солнцем комнате Джулиана.

– Спасибо, – шепнула она, скользнув под одеяло. Трава становилась влажной от росы. Джулиан, положив голову на согнутую руку, по-прежнему не отрывал от Эммы взгляда.

– Джулс, – прошептала Эмма, – тут не работают ни колдовские огни, ни клинки серафимов, ни руны. Что это значит?

– Когда я заглянул в окно постоялого двора, – устало ответил он, – в одном из городков, которые мы проходили, я видел ангельскую руну. Кто-то нарисовал ее на стене. Она была вся в крови, исцарапана и осквернена. Понятия не имею, что тут творилось после Холодного мира, но знаю точно – они нас ненавидят.

– Думаешь, медальон Кристины все равно сработает? – спросила Эмма.

– Я думаю, тут заблокирована только магия Сумеречных охотников, – сказал Джулиан. – Медальон Кристины – подарок фэйри. С ним все должно быть нормально.

Эмма кивнула.

– Спокойной ночи, Джулс, – прошептала она.

Он слабо улыбнулся.

– Эмма, сейчас утро.

Она промолчала. Просто закрыла глаза; но не полностью, и все еще смотрела на Джулиана. Они не спали рядом с того страшного дня, когда Джем рассказал ей о парабатаях и проклятии, и она даже не представляла себе, как ей этого не хватало. Она была вымотана до предела; по мере того, как расслаблялось ноющее тело, усталость как будто начала сочиться из самых костей и впитывалась в землю, на которой Эмма лежала. Эмма совсем забыла, каково это – позволить сознанию медленно ускользать, когда человек, которому она доверяет больше всего на свете, лежит с ней рядом. Даже здесь, в стране фэйри, где Сумеречных охотников ненавидели, она чувствовала себя в большей безопасности, чем в одиночестве в собственной спальне – потому что Джулиан был здесь, так близко, что, если бы Эмма протянула руку, она могла бы его коснуться.

Протянуть руку она, само собой, не могла. И коснуться его – тоже. Но они дышали рядом, делили на двоих одно дыхание. Сознание Эммы постепенно туманилось. Она разрешила себе не бодрствовать и погрузилась в сон; и образ Джулиана в лучах рассвета последовал за ней в грезы.

9 В эти земли

Вскоре у Кита появился новый пункт в списке того, что ему не нравилось в Сумеречных охотниках. Они будят меня посреди ночи.

А точнее, разбудила его Ливви, буквально вытряхнув из кошмара, полного демонов-богомолов. Кит уселся, судорожно хватая ртом воздух, с ножом в руке – это был один из кинжалов, который он взял в оружейной. Кинжал лежал на тумбочке возле кровати – и Кит не помнил, чтобы тянулся к нему.

– Неплохо, – сказала Ливви. Она возвышалась над его постелью – волосы убраны назад, доспехи едва различимы в темноте. – Быстрые рефлексы.

Нож был всего в сантиметре от ее груди, но она даже не пошевелилась. Кит со звоном уронил его обратно на тумбочку.

– Да ты издеваешься.

– Подъем, – объявила она. – Тай только что засек, как Зара тайком вышла через парадную дверь. Мы ее отслеживаем.

– Вы ее что? – Кит, зевая, выбрался из постели. Ливви сунула ему стопку темной одежды. Увидев его трусы-боксеры, она подняла брови, но от комментариев воздержалась.

– Надевай доспехи, – велела она. – Объясним по дороге.

Она вышла из комнаты, оставив Кита переодеваться. Тому всегда было интересно, каково это – носить доспехи Сумеречного охотника. Ботинки, штаны, футболка и куртка из прочного темного материала и тяжелый оружейный ремень выглядели не слишком удобными, но внешность, как оказалось, была обманчива. Доспехи оказались легкими и гибкими, несмотря на такую прочность, что, когда Кит взял с тумбочки кинжал и постарался прорезать рукав куртки, клинок даже не проткнул ткань. Ботинки, казалось, тут же приняли размер его ноги, как кольцо Эрондейлов, а оружейный ремень легко и плотно обхватил бедра.

– Я нормально выгляжу? – спросил он, выходя в коридор. Тай задумчиво смотрел на свой правый кулак, на тыльной стороне которого мерцала руна.

Ливви показала Киту два больших пальца.

– Но тебя бы точно не взяли в ежегодный Календарь Горячих Сумеречных охотников.

– Не взяли? – возмутился Кит по пути вниз по лестнице.

Глаза Ливви лукаво плясали.

– Из-за возраста, конечно же.

– Никакого Календаря Горячих Сумеречных охотников не существует, – заявил Тай. – А теперь заткнитесь оба. Нужно выйти из дома так, чтобы нас не заметили.

Они выбрались из Института через черный ход и двинулись вниз, по дороге к пляжу, стараясь не нарваться на ночной патруль. Ливви шепнула Киту, что у Тая в руке заколка, которую Зара оставила на столе: заколка работала маячком, притягивая его в ту сторону, где находилась Зара. Судя по всему, она спустилась на пляж и затем пошла по песку: Ливви указала на ее следы, которые смывал прилив.

– Это мог быть и простец, – заметил Кит, просто чтобы поспорить.

– Который шел точно по нужному маршруту? – уточнила Ливви. – Слушай, мы ведь даже сбиваемся с пути там же, где она.

Киту нечего было возразить, и он сосредоточился на том, чтобы не отставать от Тая. Тот почти летел по песчаным дюнам, валунам и неровным камням, которые тем плотнее устилали берег, чем дальше на север они продвигались. Он залез на высокую каменную стену и спрыгнул по ту сторону; Кит последовал за ним, но едва не споткнулся и не упал лицом в песок.

Он сумел устоять на ногах и с облегчением выдохнул. Кит и сам не знал, перед кем ему больше всего не хотелось опозориться: перед Таем или Ливви. Может быть, перед обоими?

– Вон там, – прошептал Тай, указывая на темный провал в отвесном утесе, отделявшем пляж от дороги. Дальше в океан уходили неровные груды камней, о которые, взметывая вверх серебристо-белые брызги, бились волны.

Песок сменился каменистым рифом. Они пробирались по нему с осторожностью – даже Тай, который наклонился рассмотреть что-то в лужице прибоя. Он выпрямился с улыбкой – и с морской звездой в руке.

– Тай, – сказала Ливви, – положи на место, если только не собираешься кинуть ею в Зару.

– Вот еще, потратить отличную морскую звезду на такую ерунду! – пробормотал Кит, и Тай рассмеялся. Его прямые черные волосы спутались на соленом ветру, а глаза сияли, как лунный свет на воде. Кит смотрел, как Тай осторожно опускает морскую звезду в лужицу.

До входа в пещеру они дошли, больше не отвлекаясь на живность. Ливви вошла внутрь первой, а Тай с Китом – за ней. Когда темнота пещеры Кита, он остановился.

– Ничего не вижу, – сказал он, пытаясь побороть нарастающий страх. Он ненавидел темноту. Но, с другой стороны, а кто ее не ненавидит?

И тут вспыхнул свет, словно с неба вдруг упала звезда. Это был колдовской огонь, который держал в руке Тай.

– Хочешь руну ночного видения? – спросила Ливви, взявшись за стило.

Кит покачал головой.

– Без рун, – сказал он. Он сам не знал толком, почему упрямится. Дело было не в том, что ираци наносить оказалось больно, вовсе нет. Просто это было бы как последние узы, окончательное признание того, что он – Сумеречный охотник, а не просто парень, в венах которого течет кровь Сумеречного охотника, и который решил использовать Институт как перевалочную станцию, пока не придумает план получше.

Каким бы этот план ни был, Кит постарался не зацикливаться на этих мрачных мыслях, пока они продвигались все глубже в подземные ходы.

– Думаешь, это часть катакомб? – расслышал он шепот Ливви.

– Нет, – покачал головой Тай. – Вдоль берега полно пещер, так всегда было. В смысле, там внизу может быть что угодно – гнезда демонов, вампиры, – но не думаю, что это как-то связано с Малкольмом. И силовых линий тут поблизости совсем нет.

– Зря ты сказал «гнездовья демонов», – сказал Кит. – Звучит так, как будто они пауки.

– Некоторые демоны и есть пауки, – заметил Тай. – Самый крупный, говорят, был шесть метров в холке и с метровыми жвалами.

Кит подумал о гигантских демонах-богомолах, разорвавших его отца на части. Никаких остроумных реплик насчет гигантских пауков после того, как он видел белеющие ребра своего отца изнутри, на ум Киту не приходило.

– Тс-с! – Ливви подняла руку. – Слышу голоса.

Кит навострил уши, но ничего не расслышал. Он заподозрил, что существовала еще какая-то руна, которой ему не хватало – что-то, что подарило бы ему слух Супермена. Впрочем, вверху впереди, за поворотом тоннеля, он различал огни.

Они двинулись вперед; Кит держался за Таем и Ливви. Тоннель перешел в просторный зал – комнату с потрескавшимися гранитными стенами и утоптанным земляным полом, в которой пахло плесенью и гнилью. Потолок терялся наверху, во тьме.

Посередине комнаты стоял деревянный стол и два стула. Единственным источником света служили лежавшие на столе рунные камни, а на одном из стульев восседала Зара. Кит инстинктивно прижался к стене; на другой стороне тоннеля его примеру последовали Тай и Ливви.

Зара изучала разложенные на столе бумаги. У ее локтя стояли бутылка вина и бокал. На ней был не доспех, а простой черный костюм, а волосы были убраны в невообразимо тугой пучок.

Кит изо всех сил пытался разглядеть, что она там читает, но стоял слишком далеко. Впрочем, он различил кое-что из вырезанных на столе слов: «Огонь жаждет пылать». Он понятия не имел, что это значит. Зара тоже вроде бы не делала ничего интересного; может, она пришла сюда просто почитать в одиночестве. Может, она втайне устала от Безупречного Диего, и поэтому пряталась. И кто мог ее винить?

Зара, нахмурившись, подняла взгляд. Кто-то приближался – до Кита донеслись быстрые шаги, и в дальнем конце зала появился кто-то растрепанный, в джинсах.

– Это Мануэль, – прошептала Ливви. – Может, у них роман?

– Ману, – нахмурившись, сказала Зара. Ничего романтического в ее голосе не было. – Ты опоздал.

– Прости! – Мануэль обезоруживающе улыбнулся и, схватив свободный стул, развернул его и сел, сложив руки на спинке. – Зара, не сердись. Пришлось дождаться, пока Раджан и Джон заснут, а они были настроены поболтать. Не хотелось рисковать, что кто-нибудь увидит, как я выхожу из Института. – Он указал на бумаги. – Что это там у тебя?

– Новости от отца, – сказала Зара. – Разумеется, он разочарован итогами последнего Совета. Позволить полукровке Марку Блэкторну остаться среди честных нефилимов – это просто плевок в лицо.

Мануэль взял ее бокал, в глубине вина замерцали красные искорки.

– Все равно, нужно смотреть в будущее, – заметил он. – В конце концов, мы сюда ехали не ради того, чтобы избавиться от Марка. Он просто досадная мелкая помеха, как и его братья и сестры.

Тай, Кит и Ливви оторопело переглянулись. Ливви окаменела от гнева, а лицо Тая, как обычно, ничего не выражало, но он нервно перебирал руками в воздухе.

– Все так. Первый шаг – это Реестр, – согласилась Зара и похлопала рукой по стопке бумаг. – Отец пишет, что в Идрисе Когорта сильна. И они убеждены, что Институту Лос-Анджелеса пришло время собирать камни. Инцидент с Малкольмом вызвал большие сомнения в том, что Западное побережье имеет право голоса. И то, что и верховный колдун Лос-Анджелеса, и глава местного вампирского клана оказались замешаны в темной магии…

– Но мы же не виноваты, – прошептала Ливви. – Откуда нам было знать, что…

Тай шикнул на сестру, но было поздно – Кит не услышал последние слова Зары. Он разглядел только ее улыбку, похожую на багровую рану.

– Им не слишком доверяют, – сказала она.

– А Артур? – спросил Мануэль. – Мнимый глава этого заведения? Не то чтобы я хоть раз его тут видел.

– Он спятил, – сказала Зара. – Отец говорил, что именно это и подозревает. Он знал его в Академии. Я поговорила с Артуром, и он принял меня за кого-то по имени Аматис.

Кит покосился на Ливви, та озадаченно пожала плечами.

– Предъявить его Совету, чтобы доказать, что он сумасшедший, будет нетрудно, – продолжила Зара. – Не могу сказать, кто управлял Институтом в его отсутствие… Полагаю, это была Диана. Но если бы она хотела занять место главы, она бы уже это сделала.

– И тогда на сцену выходит твой отец, Когорта обеспечивает ему голоса, и Институт будет его, – подхватил Мануэль.

– Наш, – поправила его Зара. – Я буду управлять Институтом вместе с ним. Он мне доверяет, так что мы будем командой.

Мануэля это не слишком впечатлило. Скорее всего, он это уже слышал.

– И тогда – Реестр.

– Вне всяких сомнений. Мы сразу же сможем предложить его как законопроект, и стоит ему пройти, как можно будет начать выявление, – глаза у Зары заблестели. – Все обитатели Нижнего мира будут носить опознавательные знаки.

Желудок Кита скрутило. Это было до того похоже на историю простецов, что к горлу отчетливо подступила желчь.

– Можем начать с Сумеречного базара, – предложила Зара. – Там этих существ больше всего. Если арестуем достаточно народу, то сможем вскоре переловить для регистрации и остальных.

– А если они будут не в восторге от всего этого, нетрудно будет их убедить, причинив немного боли, – прибавил Мануэль.

Зара поморщилась.

– Ману, мне кажется, тебе нравятся пытки.

Юноша с красивым, открытым, обаятельным лицом подался вперед, оперся локтями о стол.

– Мне кажется, Зара, тебе тоже. Я видел, как ты восхищалась моей работой. – Он размял пальцы. – Ты просто не хочешь признавать это перед Безупречным Диего.

– Что, правда, что ли? Они тоже его так зовут? – тихонько пробормотал Кит.

Зара запрокинула голову, но Мануэль ухмылялся.

– Рано или поздно тебе придется посвятить его в полный план Когорты, – заметил он. – Ты знаешь, он не обрадуется. Если кто и любитель нижнемирцев, так это он.

Зара издала звук отвращения.

– Чепуха. Он ничуть не похож на этого мерзкого Алека Лайтвуда с его союзом и отвратительным женихом, демонским отродьем. Блэкторны, может, и кретины-фэйрилюбы, но Диего… он просто запутался.

– А как насчет Эммы Карстерс?

Зара принялась собирать страницы отцовского письма. На Мануэля она не смотрела.

– А что с ней?

– Все называют ее лучшим Сумеречным охотником со времен Джейса Эрондейла, – заметил Мануэль. – А ты, я знаю, долго мечтала об этом титуле.

– Ванесса Эшдаун говорит, она просто свихнувшаяся на парнях шлюха, – произнесла Зара, и эти отвратительные слова, казалось, эхом отразились от каменных стен. Кит подумал об Эмме с мечом в руке; Эмме, спасающей ему жизнь; Эмме, держащей в объятиях Кристину и глядящей на Джулиана так, словно тот только что спас мир… и подумал, сойдет ли ему с рук, если при следующей встрече он изо всех сил наступит Заре на ногу. – И при личной встрече она не особенно меня впечатлила. Посредственность.

– Я в этом и не сомневаюсь, – согласился Мануэль, когда Зара, держа бумаги, встала со стула. – Но я все еще не понимаю, что ты нашла в Диего.

– И не поймешь. Это союз двух семей.

– Династический брак? Средние века простецов… – Мануэль сгреб со стола рунные камни, и свет в зале словно заплясал – странный узор сияния и тени. – Так что, возвращаемся?

– Пора бы. Если на кого-нибудь наткнемся, сможем сказать, что проверяли защитные чары. – Зара смяла письмо отца и убрала бумаги в карман. – Заседание Совета уже скоро. На нем отец прочитает мое письмо, в котором я заявляю, что Артур Блэкторн не в состоянии управлять Институтом, а затем выдвинет свою кандидатуру.

– Они и опомниться не успеют, – сказал Мануэль и сунул руки в карманы. – Ну и само собой, когда всё это закончится…

– Не беспокойся, – раздраженно оборвала его Зара. – Ты получишь то, чего хочешь. Хотя было бы лучше, если бы ты был более предан делу.

Она отвернулась, но Кит заметил, как сверкнули из-под ресниц глаза Мануэля, когда тот смотрел ей вслед. Что-то странное было в выражении его лица – какой-то неприятный голод. Но было ли то вожделение или нечто более сложное, Кит сказать не мог.

– О, я предан делу, – произнес Мануэль. – Я не меньше тебя, Зара, хочу очистить вселенную от нижнемирцев огнем и мечом. Просто я не признаю безвозмездного труда.

Зара обернулась.

– Не безвозмездного, Ману, – проговорила она. – Это я тебе обещаю.

И они ушли, оставив Кита, Тая и Ливви жаться друг к другу в устье тоннеля – в потрясенном молчании.

Кристина проснулась от такого тихого звука, что сперва даже подумала, что ей показалось. Она лежала, всё еще уставшая, и смотрела на пробивавшийся сквозь туман солнечный свет. Интересно, подумала она, сколько еще до заката, когда снова можно идти будет идти по звездам?

Звук повторился – мелодичный далекий зов, – и она села, отряхивая мокрые от росы волосы. Эмма попыталась расчесаться пальцами и пожалела, что волосы нечем связать. Она почти никогда не носила их распущенными, и тяжесть мокрых волос причиняла ей неудобство.

Джулиан и Эмма, увидела она, спали – бесформенные фигуры на земле. Но где же Марк? Его одеяло было брошено, рядом валялись ботинки. Увидев ботинки Марка, Кристина поднялась на ноги. Все они на всякий случай спали в обуви, почему же он разулся?

Она подумала, не разбудить ли Эмму, но, скорее всего, дело выеденного яйца не стоило… Марк наверняка просто пошел прогуляться. Она потянулась к ножу-бабочке, сняла его с ремня и двинулась вниз по холму мимо Джулиана и Эммы. Сердце Кристины заныло, когда она увидела, что они держатся за руки: во сне они каким-то образом нашли друг друга. Кристина подумала, не стоит ли осторожно разъединить их руки, но не решилась. Невозможно было осторожно расцепить Джулиана с Эммой – сам акт их разъединения был насилием, как разрыв в ткани мироздания.

Повсюду по-прежнему стелился густой туман, и солнце тускло просвечивало через него то тут, то там, создавая сияющую белую вуаль, сквозь которую Кристина могла видеть мир лишь урывками.

– Марк! – негромко позвала она. – Марк, ты где?

Она вновь услышала прежний звук, на этот раз четче – это была музыка. Гудение волынки, звон струн арфы. Кристина попыталась расслышать еще что-нибудь, и чуть не закричала, когда что-то коснулось ее плеча. Она обернулась и увидела стоявшего перед ней Марка, вскинувшего руки так, словно он пытался ее прогнать.

– Я не хотел тебя напугать, – сказал он.

– Марк! – выдохнула она, но тут же осеклась. – Ты Марк? Фэйри мастера создавать иллюзии…

Он склонил голову набок. Светлые волосы спадали ему на лоб. Кристина помнила – когда-то они доходили до плеч, и Марк в то время был похож на эльфийского принца из книжки. Теперь его волосы были короткими, мягкими и вьющимися. Кристина сделала ему современную стрижку, но в стране фэйри она выглядела странной и неуместной.

– Я не слышу голос сердца, – произнес он. – Я слышу лишь ветер.

Такими были одни из первых слов, которые она от него услышала.

– Это ты, – с облегчением признала Кристина. – Что ты делаешь? Почему не спишь? Если мы хотим явиться к Неблагому Двору к восходу луны, нужно отдохнуть.

– Ты что, не слышишь музыку? – спросил он. Музыка и правда стала громче: чистые звуки скрипок и флейт, а еще смех и топот танцующих ног. – Это пир.

Сердце Кристины пропустило удар. Пиры фэйри вошли в легенды: Волшебный народ плясал под зачарованную музыку и пил зачарованное вино, и продолжалось это дни напролет. Яства на этих пирах заставляли грезить, влюбляться, сходить с ума… Они преследовали даже во снах…

– Тебе лучше снова лечь спать, – сказал Марк. – На пиру опасно.

– Всегда хотела увидеть хотя бы один… – Кристина вдруг поняла, что не может не взбунтоваться. – Подойду поближе.

– Кристина, не надо! – почти беззвучно выдохнул Марк, когда она развернулась и двинулась вниз по склону холма. – Эта музыка заставит тебя танцевать…

Кристина обернулась, так резко, что черный локон прилип к ее влажной щеке.

– Это ты нас сюда завел, – отрезала она и зашагала дальше, на звуки музыки, и та захлестнула ее со всех сторон, и Марк, слышала она, отчаянно ругаясь, всё же последовал за ней.

Кристина вышла на поле у подножия холма и остановилась, глядя во все глаза. Поле все рябило от яркого света и мелькания. И отовсюду неслась пронзительная и дивная музыка.

И, конечно же, повсюду был Волшебный народ. Посреди танцоров группа фей, запрокинув головы и притоптывая, играла на музыкальных инструментах. Вокруг плясали зеленокожие лесные фэйри с узловатыми руками и желтыми, как смола, светящимися глазами. Мерцали, как вода, синие и зеленые фэйри с волосами до пят, похожими на прозрачную рыболовную сеть. Тут были прекрасные девушки с цветами, вплетенными волосы, поясами из цветов и ожерельями – и с копытами вместо ног; и симпатичные парни в лохмотьях с лихорадочно блестящими глазами, которые, проносясь мимо, протягивали к Кристине руки.

– Давай потанцуем! – звали они. – Потанцуй, красавица! Chica bella[34], потанцуй с нами.

Кристина двинулась к ним – к музыке и к танцорам. Поле всё еще было затянуто туманом, его белые полосы тянулись по земле, скрывали небесную синеву. Когда Кристина вошла в туман, он словно засиял, тяжелый от странных ароматов – фруктовых, винных и напоминающих благовония.

Она пустилась в пляс, следуя за музыкой. Восторг переполнял ее. Кристина вдруг перестала быть девушкой, позволившей Диего Розалесу дважды обмануть ее; девушкой, которая подчинялась правилам и верила людям, пока те не разбивали ей сердце так же небрежно, как будто смахнули бокал со стола. От девушки, остающейся на заднем плане и готовой поддержать друзей, если те оступятся, не осталось и следа. Пришла ее очередь оступаться.

Кто-то схватил ее и повернул к себе. Это был Марк. Его глаза сверкали, он притянул ее к себе и заключил в крепкие от гнева объятия.

– Кристина, что ты творишь? – негромко спросил он. – Ты же знаешь про фэйри! Знаешь, что это опасно!

– Вот потому, Марк, я это и делаю.

С того самого дня, как Кьеран заявился в Институт с Иарлафом и Гвином, она еще не видела его в такой ярости. Кристина почувствовала, в груди маленькое, тайное биение восторга – возбуждение при мысли, что, оказывается, она способна так взбесить его.

– Сумеречных охотников тут ненавидят, ты что, забыла? – произнес он.

– Они не знают, что я Сумеречный охотник.

– Поверь мне, – прошептал Марк, наклонившись так близко, что его горячее дыхание обожгло ей ухо, – они знают.

– Тогда им плевать, – сказала Кристина. – Это пир. Я о них читала. Фэйри растворяются в музыке так же, как люди. Они танцуют – и забывают, совсем как мы.

Руки Марка сомкнулись у нее на талии. Это он меня защищает, напомнила себе Кристина; но ее сердце все равно забилось быстрее. Когда Марк впервые появился в Институте, он был худым как тростинка, с запавшими глазами. Теперь она чувствовала его мышцы, его твердую силу.

– Я никогда тебя не спрашивал… – начал Марк, пока они пробирались сквозь толпу. Рядом с ними танцевала пара девушек; их черные волосы были зачесаны наверх и украшены затейливыми коронами из желудей и ягод. Обе были в красновато-коричневых платьях, с лентами на тоненьких шеях, они едва успели отдернуть свои юбки от Марка и Кристины и потешались над неуклюжими гостями. Кристину это не задевало. – Почему фэйри? Почему именно их ты стала изучать?

– Из-за тебя. – Она откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза – и увидела, как на лице Марка промелькнуло удивление. – Из-за тебя, Марк Блэкторн.

«Из-за меня?» – беззвучно переспросил он.

– Когда я узнала, что с тобой произошло, я сидела в мамином розовом саду, – сказала Кристина. – Мне было всего тринадцать. Темная война заканчивалась, объявили Холодный мир. Весь мир Сумеречных охотников уже знал, что твою сестру отправили в изгнание, а тебя бросили. Мой двоюродный дед рассказал мне об этом. У нас в семье всегда шутили, мол, я всё принимаю близко к сердцу, и довести меня до слез легче легкого, и дед знал, что я за тебя переживала. И он мне сказал, так и сказал: «Твой потерянный мальчик никогда уже не найдется».

Марк сглотнул. Чувства, отражавшиеся в его глазах, сменялись стремительно, словно облака, летящие по небу.

– И как?

– Что – как?

– Ты заплакала? – спросил он. Они всё еще танцевали, уже почти не замечая этого. Кристина не думала о движениях и чувствовала только дыхание Марка и свои пальцы, сплетенные у него на шее.

– Я не заплакала, – сказала Кристина. – Но решила, что посвящу свою жизнь отмене Холодного мира. Это был несправедливый Закон. И он никогда не станет справедливым.

Губы Марка приоткрылись.

– Кристина…

Их прервал голос, похожий на голубиное воркование – мягкий, кроткий и легкий как перышко:

– Желаете выпить, сударь и сударыня? Чего-нибудь прохладительного после танца?

Фэйри с кошачьей мордочкой – пушистой и усатой – стоял перед ними в лохмотьях, оставшихся от костюма, который был моден в начале двадцатого века. Фэйри держал золотой поднос, уставленный стаканчиками с синими, красными, янтарными напитками.

– Они заколдованы? – тихонько выдохнула Кристина. – Я выпью и буду видеть странные сны?

– Госпожа, они утолят вашу жажду, – сказал фэйри. – А взамен я попрошу всего лишь вашу улыбку.

Кристина взяла стаканчик с янтарной жидкостью. На вкус она оказалась как маракуйя, сладкая и терпкая. Но Кристина успела сделать лишь один глоток: Марк выбил стаканчик у нее из рук. Тот со звоном упал к их ногам, забрызгав руку Марка напитком. Тот, не сводя с нее разъяренного взгляда, слизал капли.

Кристина попятилась. В груди распространялось приятное тепло. Продавец напитков накинулся на Марка с упреками, но тот оборвал его жалобы, сунув монетку – обыкновенный цент, который в ходу у простецов. Марк бросился за Кристиной.

– Остановись! – взмолился он. – Кристина, погоди, ты же идешь в самое сердце пира, там музыка будет только сильнее…

Кристина остановилась и протянула ему руку. Она ничего не боялась. Она прекрасно понимала, что должна дрожать от ужаса: она ведь выпила напиток фэйри, и теперь с ней может случиться что угодно. Но вместо этого она испытывала лишь чувство полета. Кристина была свободна до боли, и только Марк еще привязывал ее к земле.

– Потанцуй со мной, – сказала она.

Марк догнал ее. Он все еще выглядел сердитым, но все же заключил ее в крепкие объятия.

– Ты уже натанцевалась. И достаточно выпила.

– Натанцевалась? – это снова оказались девушки в коричневом, их алые рты смеялись. Если не считать того, что глаза у девушек были разного цвета, их было не отличить друг от друга. Одна из них сняла с шеи ленточку. Кристина во все глаза смотрела на плясунью: на шее фэйри были кошмарные шрамы, словно кто-то пытался отрубить ей голову.

– Так потанцуйте вместе! – Девушка бросила эти слова им в лицо, словно проклятье, обвила ленточкой запястья Марка и Кристины и связала их вместе.

– Счастливой связи, Охотник, – усмехнулась она. Зубы у нее были черные, словно выкрашенные тушью, и острые как иголки.

Кристина ахнула, отшатнувшись и потянув за собой Марка; лента удерживала их вместе. Она растягивалась, словно резиновая, но не рвалась. Марк снова догнал ее и схватил за руку, переплетя ее пальцы со своими.

Быстро и уверенно идя по неровной земле, выискивая прорехи в густом тумане, он тянул ее за собой. Они проталкивались среди танцующих пар, пока музыка не стихла вдали.

Марк свернул в сторону, направляясь к небольшой рощице. Он скользнул под ветви, придержав самые низкие, чтобы Кристина могла последовать за ним. Стоило ей нырнуть под длинные, тяжелые от плодов ветви, спускавшиеся до самой земли, как он их отпустил, и ветви укрыли их обоих.

Марк сел на землю и вынул из-за пояса нож.

– Иди сюда, – велел он, и когда Кристина села рядом, он взял ее за руку и провел ножом по связывавшей их ленте.

Раздался тихий, короткий стон, словно вскрикнуло раненое животное. Марк отпустил Кристину и выронил нож. Сквозь ветви едва проникали солнечные лучи, и в этом неярком свете лента, все еще завязанная у него на запястье, была похожа на кровь.

Лента оставалась и на запястье Кристины, но больше не обжигала; обрезанный конец грустно волочился по грязи. Кристина царапала узел ногтями, и наконец лента развязалась и упала на землю.

Она посмотрела на Марка. Тот сидел с мрачным видом, под глазами – синим и золотым – залегли тени.

– Это могло очень плохо кончиться, – произнес он, откладывая в сторону свой обрывок ленты. – Такое связующее заклятие может соединить двух людей, и свести одного с ума, заставить его утопиться, а второго утянуть за ним.

– Марк, – сказала Кристина, – прости меня. Я должна была тебя послушать. Ты больше знаешь о пирах, чем я. У тебя есть опыт. А я только книги читала.

– Нет, – неожиданно ответил он, – я тоже хотел пойти. Мне понравилось с тобой танцевать. Здорово было побывать там с…

– С человеком? – спросила Кристина.

Жар у нее в груди сменился странным пощипыванием, давлением, которое становилось сильнее, стоило ей посмотреть на Марка, на изгибы его скул, на впадины на висках. Ворот его свободной, пшеничного цвета сорочки был расстегнут, и Кристине было видно местечко, которое всегда казалось ей самой красивой точкой мужского тела – гладкая мышца над ключицей и беззащитная ямочка.

– Да, с человеком, – сказал он. – Я знаю, все мы люди. Но я почти никогда не встречал человека настолько человечного, как ты.

У Кристины перехватило дыхание. Фэйри, наверное, украли у меня способность дышать, подумала она; фэйри и разлитое в воздухе волшебство.

– Ты добра, – продолжил Марк. – Ты одна из самых добрых людей, что я когда-либо знал. В Охоте доброты было мало. Стоит мне подумать, что, когда мне вынесли приговор Холодным миром, тот, кто никогда меня не видел, за тысячи километров от Идриса плакал о мальчике, которого бросили…

– Я же сказала, что не плакала, – с трудом выговорила Кристина.

Рука Марка была как бледное пятно. Она почувствовала, как он коснулся ее лица. Пальцы Марка стали влажными и поблескивали в туманном свете.

– Зато сейчас плачешь, – сказал он.

Когда Кристина поймала его за руку, она была мокра от ее слез. И когда она подалась к нему в тумане и поцеловала, его губы были как соль.

Мгновение изумленный Марк не шевелился, и Кристина почувствовала укол страха, даже более жуткого, чем при появлении самого страшного демона. Что, если Марк этого не хочет, что, если он в ужасе…

– Кристина, – произнес он, когда она отстранилась, и приподнялся на коленях, неловко обняв ее и запустив руку ей в волосы. – Кристина, – повторил Марк срывающимся голосом, хриплым от желания.

Кристина взяла его лицо в ладони, коснулась впалых щек, и поразилась мягкости кожи. Теперь уже она позволила Марку обнять ее и накрыть губами ее губы.

Кристина закрыла глаза, но под ее опущенными веками словно взрывались звезды. И не просто звезды, а разноцветные светила страны фэйри. Перед ней плыли облака и созвездия. Губы Марка были на вкус как ночной воздух. Он лихорадочно целовал ее, неразборчиво шепча ее имя. Его рука скользнула ей на талию – и выше, он застонал, когда пальцы Кристины проникли под ворот его сорочки, коснулись ключицы, почувствовали, как пульсирует кровь в ямке под горлом.

Марк что-то произнес на незнакомом языке, а потом откинулся назад, и Кристина была на нем, и он тянул ее вниз, на себя, властно надавив на плечи, и она подумала – неужели и с Кьераном у него всегда было так, яростно, без нежности? Она вспомнила, как видела их поцелуй в пустыне за Институтом, и каким лихорадочным тот был – судорожное соприкосновение тел, – и как зажег в ней желание тогда… и сейчас.

Марк выгнулся и ахнул, когда она скользнула ниже, целуя его сперва в шею, а потом – в грудь через рубашку. Затем Кристина взялась за пуговицы, и Марк слабо рассмеялся, шепча ее имя, и вдруг произнес:

– Никогда не думал, что ты на меня вообще посмотришь, только не ты, Сумеречная охотница королевской крови… принцесса…

– Диву даешься, на что способен глоток волшебного фейского питья. – Кристина хотела сказать это в шутку, но Марк застыл под ее руками. В следующее мгновение он уже сидел в полуметре от нее, вскинув руки, словно пытался прогнать ее.

– Фейского питья? – переспросил он.

Кристина с удивлением посмотрела на него.

– Сладкого напитка, который мне дал человек с кошачьим лицом. Ты же сам его пробовал.

– В нем ничего не было, – с необычной для себя резкостью бросил Марк. – Я это понял, как только коснулся губами кожи. Кристина, это был просто ежевичный сок.

Кристина отпрянула – и от его гнева, и от осознания, что все, что она только что сделала, происходило вовсе не под воздействием туманящей магии.

– Но я думала…

– Ты думала, что целуешься со мной потому, что пьяна, – отрезал Марк. – Не потому, что тебе этого хотелось, и не потому, что я тебе и правда нравлюсь.

– Но ты мне и правда нравишься. – Она встала на колени, но Марк уже был на ногах. – Ты мне понравился с первого взгляда.

– И поэтому ты сошлась с Диего? – спросил Марк и, отойдя еще дальше, покачал головой. – Может, это мне одному не дано.

– Что тебе не дано? – Кристина с трудом поднялась на ноги.

– Лгать как человек, – ровным голосом произнес Марк.

– Но ведь и ты лгал, – возразила Кристина. – Лгал, что встречаешься с Эммой.

– И ты была соучастницей этой лжи.

– Потому что так было нужно, – сказала Кристина. – Для блага их обоих. Если бы Джулиан не был в нее влюблен, незачем было бы заставлять его думать…

Марк в тени побелел как полотно, и Кристина осеклась.

– Что ты сказала?

Кристина зажала рот рукой. Знание о чувствах Эммы и Джулиана друг к другу настолько в нее въелось, что трудно было не забыть, что знают, а что не знают другие. Каждое их слово, каждое движение кричало об их любви – даже сейчас. Как мог Марк не знать?

– Но они же парабатаи, – в ужасе произнес он. – Это же незаконно. Наказание… Джулиан не стал бы. Просто не стал бы!

– Мне так жаль! Я не должна была ничего говорить. Я просто предположила…

– Ничего ты не предположила, – сказал Марк, отвернулся и зашагал прочь, пробираясь между ветками.

Кристина двинулась следом. Марк должен был понять, что нельзя ничего говорить Джулиану. Предательство камнем лежало у нее на совести, и от страха за Эмму и осознания того, что она натворила, Кристина совсем забыла о недавнем унижении. Сухие листья царапали ей лицо, пока она продиралась между деревьями. Мгновение спустя она вышла из леса на зеленый холм и увидела Джулиана.

Джулиана разбудила музыка. И обволакивающее тепло. Ему уже давно не было так тепло, даже ночью, когда он кутался в одеяла.

Он открыл глаза. Издали доносилась музыка, плывшая по небу, словно легкие перышки. Он повернул голову и увидел, с внезапным чувством близости, лежавшую рядом Эмму. Под головой у нее была его куртка. Их руки сплелись в траве – загорелые пальцы Джулиана крепко держались за тонкие пальчики Эммы.

Джулиан с колотящимся сердцем тут же отдернул руку и поднялся на ноги. Он гадал, не потянулся ли он сам к Эмме во сне. Или это она потянулась к нему первой? Нет, она бы к нему не потянулась. У нее был Марк. Может, она его, Джулиана, и поцеловала, но имя, которое она произнесла, принадлежало Марку.

Джулиан думал, что справится, если будет спать так близко от Эммы, но он явно ошибся. Рука до сих пор горела, а остальное тело бросило в холод. Эмма что-то пробормотала во сне и повернулась; белокурые волосы упали ей на руку – та теперь лежала на траве ладонью вверх, словно протянутая к Джулиану.

Он больше не мог этого выносить. Джулиан подхватил куртку с земли, набросил ее на плечи и пошел посмотреть с холма на окрестности. Может, получится определить, далеко ли еще до подножия гор и сколько времени займет дорога до Неблагого Двора – где с этой безумной миссией наконец будет покончено. Джулиан, в сущности, не винил Марка; Кьеран был тому все равно что семья, а уж что такое семья, Джулиан знал очень хорошо.

Но он уже начал волноваться об оставшихся в Институте младших. Они, наверное, в ярости? В ужасе? Смертельно обижены? Он никогда еще не покидал их прежде. Никогда.

Ветер сменился, и музыка стала громче. Джулиан очутился на гребне холма, откуда открывался вид на море зеленой травы, в котором тут и там встречались небольшие рощицы. Луг спускался к расчищенному участку, где смутно виднелись яркие движущиеся пятна.

Танцоры. Они двигались в такт музыке, которая доносилась словно из-под земли, настойчиво и требовательно. Музыка звала присоединиться, забыться и отдаться на волю танцу – словно на волю волн, которые, может, и вынесут тебя когда-нибудь на берег.

Джулиан почувствовал этот зов, но его источник был слишком далеко, чтобы помешать по-настоящему. Впрочем, руки у него так и чесались взяться за кисти. Куда бы он ни бросил взгляд, всюду были невероятно яркие и выразительные цвета и движения, и Джулиану страстно хотелось очутиться у себя в студии перед мольбертом. Он словно смотрел на фото с выкрученной на максимум насыщенностью. Листья и трава были пронзительного, почти ядовитого зеленого цвета, плоды на деревьях – ярче самоцветов. Оперение порхавших в небе птиц поражало неукротимой пестротой настолько, что Джулиан даже заподозрил, что никто на них не охотится, а единственный смысл их существования – являть миру свою красоту.

– Что-то не так? – он обернулся и увидел стоявшую вплотную к нему Эмму, которая последовала за ним на вершину холма. Ее длинные распущенные волосы развевались по ветру, словно металл, раскатанный в тончайший лист. Сердце Джулиана сжалось от зова, куда более настойчивого, нежели зов музыки фэйри.

– Ничего, – сказал он хрипло. – Просто смотрю, где там Марк и Кристина. Как только я их найду, надо будет отправляться. Большая часть пути еще впереди.

Эмма двинулась к нему с мечтательным выражением на лице. Солнечные лучи пробивались сквозь облака, отбрасывая на ее волосы сочные шафрановые блики. Джулиан сжал кулаки, запрещая себе поднять руку и погрузить пальцы в светлые локоны, которые Эмма распускала только на ночь. Это зрелище напомнило ему о безмятежных мгновениях между сумерками и темнотой, когда дети уже спали и они с Эммой оставались одни: о времени тихих разговоров и близости, задолго предшествовавшей осознанию того, что они больше, чем просто парабатаи. В чертах ее спящего лица, в том, как ниспадали ее волосы, в тенях, которые ресницы Эммы отбрасывали на щеки, была та безмятежность, которую Джулиану так редко доводилось испытывать.

– Слышишь музыку? – спросила она, приблизившись еще на шаг – так близко, что он мог бы ее коснуться. Джулиан подумал: может, именно так чувствуют себя наркоманы? Те, кто желают того, что не дозволено. Те, кто думает: один-то разочек не повредит.

– Эмма, не надо, – сказал он, сам не зная, что имеет в виду. Не надо ко мне подходить, я этого не вынесу. Не надо так на меня смотреть. Не надо быть всем, о чем я мечтаю, и что для меня под запретом. Не заставляй меня забывать, что ты принадлежишь Марку и никогда не станешь моей.

– Пожалуйста, – произнесла она, взглянув на него широко раскрытыми, полными боли глазами. – Пожалуйста, мне нужно…

И та часть Джулиана, которая не могла не откликнуться, когда в нем нуждались, заставила его разжать кулаки и сделать шаг. Спустя пару секунд он чуть не налетел на нее, вступив в ореол ее присутствия. Коснулся ладонью ее лица. Она без Кортаны, с отстраненным удивлением отметил он. Почему она ее не взяла?

Глаза Эммы сверкнули. Она встала на цыпочки и запрокинула голову. Ее губы шевельнулись – но гул крови в ушах Джулиана заглушил слова. Джулиан вспомнил, как когда-то его сбило с ног волной и прижало к океанскому дну – не в силах вдохнуть, не в силах встать. В этом был ужас – но и чувство освобождения тоже: его тянуло за собой что-то сильнее его самого, и больше не нужно было ни за что бороться.

Она обхватила его руками за шею, губы к губам, и Джулиан сдался. С колотящимся, рвущимся из груди сердцем он содрогнулся всем телом, в венах гудели кровь и энергия. Он притянул Эмму к себе – маленькую и сильную. И ахнул, задохнувшись от сладковато-острого вкуса крови.

Но не Эммы. Он не чувствовал знакомой близости Эммы, да и пахла она по-другому. От сладости согретой солнцем кожи не осталось и следа, как и от пряных трав в ее мыле и шампуне – и от запаха доспехов, золота и девичьего тела.

Нельзя было вырасти с человеком бок о бок, грезить о нем, позволить ему сформировать твою душу и навсегда отпечататься в твоем сердце – и не сообразить, что целуешься с кем-то другим. Джулиан вырвался, утирая рот тыльной стороной ладони. По костяшкам размазалась кровь.

Перед ним стояла фэйри с кожей гладкой и бледной, словно нетронутый, туго натянутый холст. Она усмехалась алыми губами. Волосы у нее были цвета паутины – они и были паутиной, тонкой, летучей и серой. Ей могло быть сколько угодно лет, а из одежды на ней была только драная черная сорочка. Фэйри была прекрасна и в то же время отвратительна.

– Ты восхитителен, Сумеречный охотник, – промурлыкала она. – Что, не вернешься в мои объятия за новыми поцелуями?

Фэйри потянулась к нему, и Джулиан отпрянул. Он никогда в жизни не целовался ни с кем, кроме Эммы; и теперь его тошнило и душевно, и физически. Рука потянулась к клинку серафимов – озарить воздух между ними, ощутить, как знакомый жар поднимается по руке и разливается по венам, заглушая тошноту.

Но, уже стиснув рукоять, он вспомнил: клинок тут не работает.

– Оставь его в покое! – заорал кто-то. – Отвали от моего брата, ланнан-ши![35]

Это был Марк, выбиравшийся из рощи с Кристиной по пятам. В руке у него был кинжал.

Фэйри рассмеялась.

– В этих землях твое оружие не сработает, Сумеречный охотник.

Раздался щелчок, и в руке Кристины раскрылся нож-бабочка.

– Иди-ка сюда и повтори это моему клинку – посмотрим, чья возьмет, обитательница курганов!

Фэйри с шипением отшатнулась, и Джулиан увидел у нее на зубах свою кровь. Голова у него закружилась от недомогания и ярости. Ланнан-ши закружилась вокруг собственной оси – и тут же исчезла, лишь по склону холма неслось черно-серое пятно.

Музыка умолкла. Танцоры тоже начали расходиться: солнце садилось, тени на земле стали гуще. В честь чего бы ни был устроен этот пир, в темноте ему явно было не место.

– Джулиан, брат мой, – встревоженный Марк поспешил к нему. – Ты плохо выглядишь. Сядь, выпей воды…

С вершины холма донесся негромкий свист. Джулиан обернулся. Эмма стояла на гребне холма и пристегивала к поясу Кортану. Наконец она их заметила, и на ее лице появилось облегчение.

– Я понятия не имела, куда вы делись, – сказала она, сбегая по склону, и глядя на всех с улыбкой, полной надежды. – Уже стала волноваться, не наелись ли вы фейских фруктов и не носитесь ли по лугам нагишом.

– Никакой наготы, – ответил Джулиан, – никаких лугов.

Эмма потуже затянула пряжку на ножнах. Она собрала волосы в длинную косу, и выбивались только несколько светлых завитков. Оглядев их напряженные лица, она широко раскрыла карие глаза.

– Всё правда в порядке?

Джулиан еще чувствовал на себе пальцы ланнан-ши. Он знал, что она такое – дикая фэйри, которая принимает облик того, кого человек хочет видеть, соблазняет жертву, а затем выпивает кровь и сжирает кожу.

Только он увидел в ней Эмму. Марк и Кристина увидели ланнан-ши в ее истинном обличье. Все, кроме него, избежали унижения и опасности.

– Всё хорошо, – сказал он. – Нам пора выдвигаться. Звезды только появились, а идти еще далеко.

– Ну ладно, – произнесла Ливви, замешкавшись перед узкой деревянной дверью. Та не слишком гармонировала с остальным Институтом – со стеклом, металлом и современной архитектурой – и выглядела как предостережение. – Пошли.

Особого энтузиазма ее лицо не выражало.

Они решили – Кит выступал в роли молчаливого наблюдателя – отправиться в кабинет Артура Блэкторна. Несмотря на то, что было два часа ночи, и на то, что он не желал и слышать о Центурионах, нужно было рассказать ему, что затеяла Зара.

Заре нужен Институт, объяснила им Ливви, пока они брели обратно по песку и камням. Наверняка поэтому она и сказала про Артура то, что сказала – она явно ни перед какой ложью не остановится.

Кит никогда не был об Институтах особо высокого мнения – раньше они напоминали ему полицейские участки: жужжащие ульи Сумеречных охотников, присматривающих за той или иной местностью. Как выяснилось, они скорее были похожи на маленькие города-государства: Институты отвечали за определенные регионы, но возглавляла каждый семья, назначенная Советом в Идрисе.

– Это что получается, взаправду есть целая отдельная страна специально для Сумеречных охотников? – подивился Кит, пока они поднимались по дороге к Институту, что высился тенью на фоне гор.

– Да, – коротко сказала Ливви. Иными словами, заткнись и слушай. У Кита было ощущение, что, объясняя ему, что происходит, Ливви и сама начинает лучше это понимать. Поэтому он заткнулся и стал слушать.

Каждый Институт управлялся главой, вместе с которым жила его – или ее – семья. Еще в Институтах жили поредевшие семьи и нефилимы-сироты – которых всегда хватало. Глава Института обладал значительной властью: из них избиралось большинство Консулов, а также они обладали правом законодательной инициативы – и, если голосование было в их пользу, предложение главы становилось Законом.

Все Институты были так же безлюдны, как и Институт Лос-Анджелеса. Честно говоря, из-за присутствия Центурионов этот последний сейчас был необычно полон народу. Институты и должны были быть просторными и безлюдными – чтобы иметь возможность в любой момент принять батальон Сумеречных охотников. Штатных сотрудников Институтам не полагалось, да они были и не нужны: Сумеречные охотники, которые работали на Институт и назывались Конклавом, жили в собственных домах по всему городу.

Этих тоже было немного, мрачно прибавила Ливви. Пять лет назад война собрала свою дань. Но если отец Зары сумеет возглавить Институт Лос-Анджелеса, то мало того, что он сможет предложить свой полный предубеждений Закон – Блэкторнов вышвырнут на улицу, и им некуда будет податься, кроме Идриса.

– А что, в Идрисе настолько плохо? – спросил Кит, пока они поднимались по лестнице. Нет, сам он не хотел, чтобы его отправили в Идрис. Он только начал привыкать к Институту. Но, разумеется, Киту не хотелось бы остаться тут, если отец Зары дорвется до власти. Кит все-таки не имел с Зарой ничего общего.

Ливви взглянула на Тая, который слушал ее не перебивая.

– Да в Идрисе нормально. Даже круто. Но мы-то живем тут.

Они подошли к двери в кабинет Артура, и все затихло. Интересно, подумал Кит, может, мне пойти первому? В конце концов, ему было, в общем-то, наплевать, разозлит он Артура Блэкторна или нет.

Тай с беспокойством поглядел на дверь.

– Мы не должны беспокоить дядюшку Артура. Мы дали Джулиану слово.

– Придется, – просто сказала Ливви и толкнула дверь.

За ней оказалась узкая лестница, она привела их в темную комнату под самыми стропилами. Повсюду стояли столы, и на каждом по лампе – столько ламп, что в комнате была светло, как днем. Каждая книга, каждый исписанный нетвердой рукой клочок бумаги, каждая тарелка с объедками – всё было залито беспощадным светом.

За одним из столов сидел босой человек в длинном банном халате поверх джинсов и драного свитера. Когда-то халат, возможно, был голубым, но давно полинял и стал грязно-белым. Человек явно был Блэкторном – его волосы, почти совсем седые, вились, как у Джулиана, а глаза были пронзительного сине-зеленого цвета.

Эти глаза равнодушно посмотрели на Ливви и Тая и остановились на Ките.

– Стивен, – произнес незнакомец. Из его руки выпала перьевая ручка, расплескав по полу темные чернила.

Ливви открыла рот, Тай прижался к стене.

– Дядя Артур, это Кит, – сказала Ливви. – Кит Эрондейл.

Артур сухо хихикнул.

– И правда, Эрондейл, – заметил он. Глаза у него горели: в них было что-то болезненное, словно жар лихорадки.

Он встал и подошел к Киту, пристально глядя на него сверху вниз.

– Зачем ты последовал за Валентином? – спросил он. – Ты – у которого было всё? «Даже сам Аполлон златокудрый, повелитель арфы златой – он жестокостью беспробудной славен столь же, сколь красотой»?[36]

От него горько пахло прокисшим кофе. Кит отступил на шаг.

– И что ты за Эрондейл? – прошептал Артур. – Вильям или Тобиас? Стивен или Джейс? Славен жестокостью, или красотой, или и красотой, и жестокостью разом?

– Дядюшка, – произнес Тай громким, хоть и чуть дрожащим голосом. – Нам нужно с тобой поговорить. Про Центурионов. Они хотят отобрать Институт. Сместить тебя с поста главы.

Артур повернулся к Таю, сверкнув глазами – почти со злобой. И вдруг захохотал.

– Это правда? Правда? – переспросил он, смеясь всё громче, пока хохот вдруг не оборвался, превратившись в рыдания. Артур отвернулся и тяжело опустился в свое кресло.

– Что за шутка? – с гневом произнес он.

– Это не шутка… – начала было Ливви.

– Они хотят отобрать у меня Институт, – перебил Артур, – как будто он мой! Дети, я отродясь не управлял Институтом. Это он все делает – ведет переписку, планирует встречи, общается с Советом.

– Кто делает? – спросил Кит, хотя знал, что ему не стоит вмешиваться.

– Джулиан, – раздался в ответ голос Дианы. Она стояла на верхней ступеньке лестницы и оглядывала комнату, словно изумляясь яркому свету. На ее лице читалось смирение. – Он имеет в виду Джулиана.

10 Так велел Владыка здешний

Они сидели в кабинете Дианы. Океан за окном, залитый черным светом, отливал металлическим блеском.

– Мне жаль, что вам пришлось узнать такое о вашем дяде, – сказала Диана. Она стояла, опираясь на свой стол – в джинсах и свитере, но как всегда безупречная. Копну кудрявых волос она зачесала назад и скрепила кожаной заколкой. – Я надеялась… Джулиан надеялся… что вы никогда не узнаете.

Кит стоял, прислонившись к дальней стене, Тай с Ливви сидели на столе Дианы. Брат с сестрой выглядели растерянными, словно кто-то ударил их под дых, и они еще не опомнились. Несмотря на то, что у них был разный цвет волос, Кит никогда еще не видел так ясно, что они близнецы.

– Так все эти годы это был Джулиан, – произнесла Ливви. – Управлял Институтом, занимался всем… Прикрывал Артура.

Кит вспомнил, как Джулиан возил его на Сумеречный базар. Он не так много времени провел со вторым по старшинству Блэкторном, но даже так Джулиан всегда казался ему ужасно взрослым – словно он был на много лет старше своего настоящего возраста.

– Мы должны были догадаться. – Тай судорожно крутил в пальцах узкие белые проводки висевших у него на шее наушников. – Я должен был догадаться.

– Мы не замечаем того, что у нас под носом, – сказала Диана. – Такова человеческая природа.

– Но Джулсу было всего двенадцать, – прошептала Ливви. – Ему наверняка так тяжело пришлось…

Ее лицо заблестело, и на мгновение Киту показалось, что это отраженный свет из окна. Затем он понял – это слезы.

– Он очень вас любил, – сказала Диана. – Он хотел так поступить.

– Он нужен нам здесь, – проговорил Тай, – и сейчас.

– Пойду-ка я, – сказал Кит. Никогда в жизни еще ему не было настолько неловко. Нет, то есть, конечно, было – взять хоть тот случай на Сумеречном базаре с пятью пьяными оборотнями и полной клеткой тритонов, – но редко.

Ливви подняла глаза. Ее мокрое от слез лицо было полно горя.

– Нет, не надо. Ты должен остаться и помочь нам объяснить Диане про Зару.

– Да я половины не понял из того, что она несла, – запротестовал Кит. – Главы Институтов, реестры там какие-то…

Тай набрал воздуха в грудь.

– Я объясню, – сказал он. Пересказывая случившееся, он вроде бы успокоился: факты шли по порядку, один за другим. Когда Тай закончил, Диана подошла к двери и заперла ее на ключ, на два оборота.

– Кто-нибудь из вас еще что-нибудь запомнил? – спросила она, оборачиваясь к ним.

– Только одно, – сказал Кит, сам удивившись тому, что может принести какую-то пользу. – Зара упомянула, что следующее заседание Совета уже скоро.

– Полагаю, именно то, на котором они раззвонят всем про Артура, – сказала Ливви. – И нацелятся на Институт.

– Когорта – это влиятельная фракция Конклава, – объяснила Диана. – Они отвратительны. Убеждены, что любого обитателя Нижнего мира, нарушившего Соглашения, надо пытать. И без оговорок поддерживают Холодный мир. Если бы я только знала, что отец Зары – из этих… – она покачала головой.

– Нельзя отдавать Заре Институт, – произнесла Ливви. – Нельзя. Это же наш дом.

– Да плевать ей на Институт, – заметил Кит. – Им с отцом нужна власть, которая к нему прилагается.

Он подумал о тех обитателях Нижнего мира, которых знал по Сумеречному базару; о том, как их сгонят вместе, заставят носить опознавательные знаки; выжгут им клейма или вытатуируют номера…

– Тем не менее, у Когорты пока преимущество, – заметила Ливви. – Она знает про Артура, и мы не можем допустить, чтобы это дошло до кого-то еще. Она права: они отдадут Институт в другие руки.

– А не знаете ли вы чего-нибудь про Когорту или про Диарборнов? Чего-нибудь, что их скомпрометирует? – спросил Кит. – Чтобы Институт им не достался?

– Но мы-то все равно его потеряем, – возразил Тай.

– Ага, – согласился Кит. – Но тогда они не смогут начать перепись обитателей Нижнего мира. Может, это и звучит безобидно, но это только начало. Заре явно наплевать, жить обитателям Нижнего мира или умереть. Как только она будет знать, где они, как только им придется перед ней отчитываться, Когорта получит над ними власть. – Кит вздохнул. – Почитали бы книжки по истории простецов, ну правда.

– Может, пригрозим ей, что всё расскажем Диего? – предложила Ливви. – Он не в курсе, и… я знаю, что он скверно поступил с Кристиной, но я не верю, что всё это ему понравится. Если бы он знал, он бы бросил Зару, а этого ей не надо.

Диана поморщилась.

– Это, конечно, не джокер, но хоть какая-то карта в рукаве. – Она повернулась к столу и взяла блокнот и ручку. – Напишу Алеку и Магнусу. Они пытаются добиться союза Сумеречных охотников и обитателей Нижнего мира. Если кто и знает что-нибудь про Когорту и как ее обойти, то это они.

– А если не знают?

– Тогда попробуем с Диего, – сказала Диана. – Хотелось бы больше доверять ему, но… – Она вздохнула. – Он мне нравится. Но и Мануэль мне тоже нравился. Люди не то, чем кажутся.

– А мы так и будем всем говорить, что Джулиан и остальные уехали в Академию? – спросила Ливви, спрыгнув со стола. Под глазами у нее от усталости залегли черные круги; Тай сидел, опустив плечи. Кит и сам чувствовал себя как пыльным мешком ударенный. – Если кто-нибудь узнает, что они ушли в страну фэйри, то уже неважно, как мы будем выкручиваться с Зарой – Институт мы все равно потеряем.

– Будем надеяться, что они скоро вернутся, – сказала Диана, глядя на отражение луны в океанских волнах. – А если надежда не поможет, будем молиться.

Лес наконец кончился, и сумерки постепенно сгущались, превращаясь в настоящую ночную тьму. Четыре Сумеречных охотника шагали по призрачным зеленым полям, разделенным невысокими каменными стенами. То тут, то там в тумане виделось очередное пятно странной мертвой земли. Иногда они замечали вдали очертания города и умолкали, не желая обращать на себя внимание.

Скудные остатки припасов, захваченных с собой, они доели еще на холме. Но Эмма не была голодна, ее грызли тяжелые чувства.

Она никак не могла забыть то, что увидела, проснувшись в одиночестве на траве.

Поднявшись, Эмма огляделась в поисках Джулиана. Тот исчез, и даже примятая трава там, где он лежал рядом, уже распрямлялась.

Серо-золотой воздух был тяжелым, и, пока Эмма взбиралась на гребень холма, уже готовясь позвать Джулиана, в голове у нее гудело.

И тут она его увидела – на полпути вниз по склону, рукава и волосы развеваются на влажном ветру. И он был не один, а с девушкой-фэйри в черной изорванной сорочке. Волосы фэйри были цвета обгорелых розовых лепестков, серо-розовые, парившие в воздухе над плечами.

Эмме показалось, что девушка на мгновение встретилась с ней глазами и улыбнулась. Впрочем, возможно, ей это просто почудилось. Но то, что случилось после, точно произошло наяву: фэйри склонилась к Джулиану и поцеловала его.

Эмма сама не знала, что должно было после этого случиться; какая-то ее часть ожидала, что Джулиан оттолкнет фэйри прочь. Но он не оттолкнул. Вместо этого он притянул ее к себе и запустил пальцы в ее мерцающие волосы. У Эммы, когда он прижал фэйри к себе, свело все внутри. Джулиан крепко обнимал девушку, а ее руки скользнули с его плеч вниз по спине.

Это зрелище было почти прекрасным, ужасающе прекрасным. Но Эмма вспомнила, каково это – целовать Джулиана, и ее пронзила резкая боль. И он не колебался, не сомневался, не пытался удержаться, храня какую-то часть себя для Эммы. Он весь отдался поцелую, и был в нем столь же прекрасен, сколь мучительно было понимание, что теперь-то Эмма и вправду его потеряла.

Ей показалось, что она чувствует, как ее сердце разбилось, словно хрупкая фарфоровая статуэтка.

Девушка-фэйри оторвалась от Джулиана, и на склоне холма появились Марк и Кристина. Но Эмма уже не сумела досмотреть, что там происходит: она отвернулась и рухнула на траву, преодолевая рвотные позывы.

Эмма уперлась в землю сжавшимися кулаками. А ну вставай! – гневно велела она себе. Уж на это Джулиан точно мог рассчитывать – он скрывал свою боль, когда она разорвала между ними отношения, и Эмма обязана была отплатить ему тем же.

Каким-то образом ей все же удалось подняться на ноги, изобразить улыбку, нормально со всеми разговаривать, когда она спустилась к ним с холма. Кивнуть, когда вышли звезды и Марк определил, что сможет по ним ориентироваться, и все сели на траву и разделили припасы. Притвориться, что ее ничего не гложет, когда они выдвинулись в путь – Джулиан рядом с братом, они с Кристиной за ними, и все вместе – за Марком по извилистым, не отмеченным на картах тропам страны фэйри.

Теперь наверху сияли разноцветные звезды, и каждая расцвечивала небосвод мазком собственной краски. Кристина была необычно молчалива и пинала на ходу камушки. Марк и Джулиан заметно их обогнали – как раз настолько, чтобы голос до них не долетал.

– ¿Qué onda? – покосилась на нее Кристина.

Эмма плохо знала испанский, но даже она поняла: что происходит?

– Ничего.

Врать Кристине было ужасно, но чувства Эммы были еще ужаснее. А поделиться ими – значило ощутить их еще более настоящими.

– Ну, это хорошо, – произнесла Кристина. – Потому что я должна тебе что-то сказать, – она набрала воздуху в грудь. – Я поцеловала Марка.

– Ого, – отвлеклась от своих мыслей Эмма. – Огогошеньки.

– Ты только что сказала «огогошеньки», я не ослышалась?

– Не ослышалась, – признала Эмма. – Так что у нас за ситуация – «гип-гип-ура, давайте все обнимемся» – или «о господи, что же делать»?

Кристина нервно потянула себя за волосы.

– Даже не знаю… Он мне очень нравится, но… сначала я думала, что целуюсь с ним только из-за фейского питья…

Эмма ахнула.

– Ты пила фейское вино? Кристина! Ты что, не знаешь, чем это заканчивается? Ты вырубаешься, а наутро просыпаешься под мостом с татуировкой «ЛЮБЛЮ ВЕРТОЛЕТЫ!»

– Но это же оказалось не вино, а просто сок!

– Ну ладно, ладно. – Эмма понизила голос. – Хочешь, чтобы мы с Марком всё свернули? Ну, знаешь, сообщим остальным, что всё, проехали?

– А Джулиан? – с беспокойством возразила Кристина, – как же тогда быть с ним?

На мгновение Эмма утратила дар речи – она вспомнила, как к Джулиану по траве подошла красавица-фэйри, как она заключила его в объятия, и как он обнял ее в ответ.

Никогда еще она не испытывала такой ревности. Боль всё еще не утихла, словно ныла старая рана. Но, как ни странно, Эмма была этому рада – она заслужила боль, думала она. Если Джулиану было больно, пусть и ей будет больно, и она ведь его отпустила. Он был совершенно свободен, мог целоваться с фэйри, искать любви и быть счастливым. Он ничего плохого не сделал.

Эмма вспомнила, что ей сказала Тесса – что заставить Джулиана разлюбить ее можно, только заставив думать, что это она его не любит. Убедить его в этом. Ну что ж, кажется, у нее получилось.

– Думаю, наше с Марком представление достигло цели, – сказала она. – Так что, если хочешь…

– Не знаю, – произнесла Кристина и тяжело вздохнула. – Я должна кое-что тебе сказать. Мы с Марком поссорились, и я не хотела, но…

– Стойте! – далеко впереди раздался голос Марка. Он обернулся к ним – Джулиан стоял у него за спиной – и вскинул руку. – Вы это слышите?

Эмма навострила уши и пожалела, что нельзя использовать руну. Ей очень не хватало рун, улучшавших слух и скорость реакции.

Она покачала головой. Марк переоделся в костюм, который, видимо, носил когда был Охотником – темнее и истрепанный, и даже испачкал грязью волосы и лицо. Его двухцветные глаза сверкали в сумеречном свете.

– Слушайте, – сказал он. – Она все громче! – И вдруг Эмма услышала музыку. Это была музыка, какой она никогда прежде не слышала: жутковатая, странная, от которой нервы словно корчились под кожей.

– Двор близко, – объяснил Марк. – Это волынщики Короля! – Он нырнул под деревья, которые росли вдоль тропы, и обернулся, чтобы скомандовать остальным: «Ступайте за мной!»

Так они и поступили. Эмма думала только о том, что Джулиан идет прямо перед ней. Он вынул короткий меч и прорубал себе дорогу. Под ноги ему сыпались ветки в маленьких кроваво-красных цветах.

Музыка становилась всё громче по мере того, как они пробирались через густую чащу, среди деревьев, покрытых блуждающими огоньками. С ветвей свисали разноцветные фонарики, указывавшие путь в самую темную часть леса.

Неблагой Двор появился перед ними внезапно – взрыв громкой музыки и ярких огней, больно ударивших по глазам, привыкшим к темноте. Эмма сама не знала, каким представляла себе Неблагой Двор: огромный каменный замок с мрачным тронным залом? или роскошные сумрачные покои на вершине башни, куда ведет серая винтовая лестница? Она вспомнила призрачную тьму Города Костей: шепотки и холодок.

Но Неблагой Двор находился не под крышей – лавочки и палатки, похожие на те, что они видели на Сумеречном базаре, теснились на поляне посреди густого леса. В центре стоял большой шатер с бархатными знаменами по углам, на которых была золотом вытиснена сломанная корона.

В шатре стоял высокий трон из гладкого и мерцающего черного камня. На спинке трона были вырезаны половинки короны, словно парящие в воздухе над изображениями луны и солнца.

Несколько знатных фэйри в темных плащах прохаживались перед троном. На их плащах были вышиты королевские регалии, фэйри были в перчатках вроде той, которую Кристина нашла в развалинах дома Малкольма. Большинство из них были молодыми; некоторые казались не старше четырнадцати-пятнадцати лет.

– Сыновья Короля Неблагого Двора, – прошептал Марк. С оружием в руках они спрятались за грудой валунов и выглядывали из-за камней. – Во всяком случае, некоторые.

– А дочерей у него нет? – тихонько спросила Эмма.

– Они ему не нужны. – ответил Марк. – Говорят, девочек он приказывает убивать при рождении.

Эмма не сумела сдержать гнев.

– Дайте мне только до него добраться! – прошептала она. – Я ему покажу, на что годятся девочки.

Музыка вдруг стала громче. Фэйри на поляне двинулись к трону. Они были ослепительно прекрасны в пышных нарядах – золотых, зеленых, синих, ярко-алых.

– Почти пора, – сказал Марк. – Король призывает к себе знать.

Джулиан потянулся, сидя за валунами.

– Тогда нужно сменить позицию. Я посмотрю, нельзя ли подобраться поближе к шатру. – Его короткий меч тускло сиял в лунном свете. – Кристина, – добавил он, – пойдем со мной.

После секундного замешательства Кристина кивнула.

– Конечно. – Она вынула нож, быстро кивнула Эмме в качестве извинения, и они с Джулианом исчезли под деревьями.

Марк облокотился на тяжелый валун, загораживавший их от взглядов с поляны, и, не глядя на Эмму, тихо сказал:

– Я больше не могу. Не могу больше врать брату.

Эмма замерла.

– Врать о чем? – спросила она, хотя прекрасно знала ответ.

– О нас, – сказал Марк. – Врать, что у нас роман. Мы должны с этим покончить.

Эмма закрыла глаза.

– Я в курсе. Вы с Кристиной…

– Она мне рассказала, – перебил Марк, – что Джулиан тебя любит.

Эмма не открывала глаз, но даже так видела яркие факелы вокруг шатра и поляны.

– Эмма не виновата, – продолжил Марк. – Так вышло. Но когда она мне сказала, я понял. Кэмерон Эшдаун изначально был ни при чем, да? Ты пыталась защитить Джулиана от его же чувств. Если Джулиан тебя любит, ты должна убедить его, что взаимность невозможна.

Его сочувствие едва не сломало ее. Эмма открыла глаза. Сидеть зажмурившись было трусостью, а трусов среди Карстерсов не водилось.

– Марк, ты знаешь про Закон, – сказала она. – И знаешь тайны Джулиана – об Артуре, об Институте. Ты знаешь, что будет, если кто-нибудь это разнюхает, что они сделают с нами, с твоей семьей…

– Знаю, – ответил он. – И не сержусь на тебя. Я бы поддержал тебя, если бы ты нашла кого-нибудь другого, чтобы его обманывать. Порой приходится обманывать тех, кого любим. Но я не могу быть орудием, причиняющим ему боль.

– Но это можешь быть только ты. Думаешь, если бы был кто-то другой, я бы тебя просила? – Эмма сама слышала, с каким отчаянием говорит.

Глаза Марка помрачнели.

– Почему только я?

– Потому что ни к кому другому Джулс не ревнует, – сказала Эмма, и тут за спиной у нее хрустнул сучок, а в глазах Марка отразилось изумление. Эмма тут же обернулась, выхватывая Кортану из ножен.

Это оказался Джулиан.

– С мечом на своего парабатая? – усмехнулся он.

Эмма опустила клинок. Слышал ли Джулиан что-то из того, о чем они с Марком говорили? Не похоже.

– Зря ты шумишь, когда подходишь.

– Рун беззвучия не существует, – сказал Джулиан и перевел взгляд на Марка. – Мы нашли позицию поближе к трону. Кристина уже…

Но Марк застыл на месте. Он не отрываясь глядел на что-то, что Эмме было не видно. Джулиан встретился с ней взглядом, полным неприкрытой тревоги, но Марк уже пробирался сквозь кустарник.

Они бросились следом. Эмма отчаянно старалась не наступить на сучок, который может треснуть, ни на сухой лист, который может хрустнуть, и чувствовала, как выступивший от усилий пот собирается над поясницей. Осознать, до какой степени нефилимы полагаются на свои руны, было болезненно и почти приводило к смирению.

Она быстро поравнялась с Марком, чуть не врезавшись ему в спину. Марк не так далеко успел убежать – только к самому краю поляны, где от взглядов из шатра его укрывали заросли папоротника.

Теперь ничего не закрывало им вид на поляну. Перед троном, видела Эмма, собрались Неблагие фэйри: скорее всего, сотня, но может, и больше. Они были одеты с потрясающей роскошью, с гораздо большим изяществом, чем она себе представляла. Темнокожая женщина была в платье из лебединых перьев, белоснежных и твердых, а ее стройную шею украшало ожерелье из лебяжьего пуха. Двое бледных мужчин были одеты в сюртуки из розового шелка и жилеты из блестящих крылышек сиалий[37]. К шатру приблизилась дама с кожей золотистого цвета и волосами розовыми, как лепестки цветов. На ней было платье, представлявшее собой клетку тончайшей работы из косточек мелких животных, скрепленных нитями из человеческих волос.

Но Марк ни на кого из них не смотрел, так же, как и на шатер, где, ожидая чего-то, стояли Неблагие принцы. Вместо этого он не отрывал глаз от двух Неблагих принцев в черных шелковых одеждах. Один был высокий, с темно-коричневой кожей; на шее у него висел череп ворона, оправленный в золото. Второй был бледным, с черными волосами и бородой, с узким лицом. Они тащили безвольно повисшего у них на руках узника в окровавленной одежде. Толпа, тихо переговариваясь, расступилась.

– Кьеран, – прошептал Марк. Он дернулся вперед, но Джулиан поймал его за рубаху, вцепившись в брата так крепко, что даже костяшки побелели.

– Еще не время, – прошипел он. Его бесстрастные глаза блестели, и в них Эмма увидела ту самую безжалостность, которая, как она когда-то призналась Джулиану, внушала ей страх. Не за себя – за него.

Принцы приблизились к высокому дереву с белой корой, которое росло слева прямо перед шатром. Бородатый принц швырнул Кьерана об ствол. Принц с черепом ворона покачал головой и что-то резко сказал брату. Черноволосый рассмеялся.

– Тот, что с бородой – принц Эрек, – объяснил Марк. – Любимец Короля. Второй – принц Адаон. Кьеран говорит, что Адаон не любит никого мучить. А Эрек этим наслаждается.

Судя по всему, то была правда. Эрек вытащил терновую веревку и протянул ее Адаону, который покачал головой и отошел к шатру. Пожав плечами, Эрек принялся привязывать Кьерана к стволу. У него на руках были плотные перчатки, а на Кьеране – ничего, кроме драной рубахи и штанов до колена, и терновые шипы впились сперва в его запястья и лодыжки, а затем, когда Эрек плотно затянул еще один виток страшной веревки, и в горло. Все это Кьеран сносил совершенно равнодушно – в полузакрытых глазах читалось явное отсутствие интереса к собственной судьбе.

Марк напрягся, но Джулиан его не отпускал. Кристина присоединилась к ним и стояла, зажав рот; она, не отрываясь, следила за Эреком. Тот закончил привязывать Кьерана и отошел.

Там, где терновые путы врезались Кьерану в кожу, появилась кровь. Голова принца безвольно откинулась на ствол дерева; Эмма видела и серебряный глаз, и черный, оба полузакрытые. На бледной коже Кьерана виднелись синяки – на щеке и над бедром, там, где в рубахе зияла прореха.

У шатра засуетились, кто-то протрубил в рог, и на поляне всё стихло. Знатные эльфы подняли глаза наверх. За троном появилась высокая фигура. Он был весь в белом, как соль: в белоснежном шелковом дублете и белых костяных наручах. На голове его вились белые рога, потрясающе яркие на фоне черных волос, и сиял золотой обруч.

– Король, – выдохнула Кристина.

Эмма видела его в профиль, и он был прекрасен. Четкий, точный, ясный – само совершенство. Эмма не сумела бы описать разрез глаз Короля или форму его скул, или изгиб губ, и не обладала талантами Джулиана, чтобы это нарисовать, но она знала, что Король Неблагого Двора был волшебен и жуток, и она не забудет его лик до самой смерти.

А потом он повернулся, полностью открыв взглядам свое лицо. Эмма услышала, как Кристина сдавленно ахнула. Лик Короля был разделен надвое точно посередине. Правая сторона принадлежала юноше и сияла изяществом и красотой, хотя глаз и был алым, как пламя. А левая сторона была столь же ужасна – покрытая кошмарными шрамами маска, мертвая серая кожа, обтягивающая кости, пустая черная глазница.

Привязанный к дереву Кьеран только раз взглянул на чудовищное лицо отца и отвернулся, уронив голову. Спутанные черные волосы упали ему на глаза. Эрек поспешил к шатру и вместе с Адаоном и толпой других принцев встал рядом с отцом.

Марк тяжело дышал.

– Лицо Неблагого Короля… – прошептал он. – Кьеран говорил о нем, но…

– Спокойно, – прошептал в ответ Джулиан. – Подожди, послушаем, что он скажет.

Словно услышав его, Король заговорил.

– Народ Двора, – произнес он, – мы собрались здесь по печальному поводу: чтобы узреть, как свершится правосудие над тем из Волшебного народа, кто поднял оружие и умертвил другого на мирной земле. Кьеран Охотник обвиняется в убийстве Иарлафа, одного из моих рыцарей. Он убил его мечом здесь, в Неблагих Землях.

В толпе пробежал ропот.

– Мир в нашем народе не дается нам даром, – продолжил Король. Его голос был подобен колокольному звону – звучный и сладкий. Что-то коснулось плеча Эммы – свободная рука Джулиана, та, что не сжимала Марка за плечо. Эмма взглянула на Джулиана с удивлением – но тот неотрывно смотрел вперед, на поляну. – Ни один Неблагой фэйри не смеет поднимать руку на другого. Цена неповиновения – справедливая кара. Смерть за смерть.

Пальцы Джулиана запорхали по коже Эммы, выводя через ткань рубашки старинную азбуку их общего детства:

С-Т-О-Й-Т-Е-З-Д-Е-С-Ь.

Она повернулась к нему, но Джулиан уже шагал прочь. Эмма услышала, как Марк с шипением выдохнул, и перехватила его за руку, не давая последовать за братом.

В свете звезд Джулиан вышел на поляну, полную знатных Неблагих эльфов. Эмма с колотящимся сердцем вцепилась в запястье Марка; все ее существо стремилось бежать за парабатаем, но тот просил ее остаться – и она знала, что останется и не выпустит Марка. Потому что Джулиан шел так, как будто у него был план. А если у него есть план, Эмма обязана верить, что тот сработает.

– Что он делает? – непонимающе простонала Кристина. Эмма лишь покачала головой. Некоторые фэйри, стоявшие с краю, уже его заметили и теперь расступались с изумленными восклицаниями. Джулиан даже не попытался прикрыть черные несмываемые руны на коже – руна войянс на тыльной стороне его руки, точно око, глядела на разряженный в пух и прах Волшебный народ. Женщина в платье из костей пронзительно завизжала.

– Сумеречный охотник! – завопила она.

Король выпрямился на троне. Мгновение спустя Джулиана обступили рыцари-фэйри в черно-серебряных доспехах – в том числе и принцы, что тащили Кьерана к дереву. Серебряные, медные и золотые мечи взметнулись вверх, словно в мрачном салюте.

Кьеран поднял голову. Когда он узнал Джулиана, выражение его лица стало просто неописуемым.

Король поднялся. Его разделенное надвое лицо было ужасно и мрачно.

– Приведите лазутчика Сумеречных охотников ко мне. Я убью его своими руками.

– Вы меня не убьете. – Спокойный и уверенный голос Джулиана перекрыл общий шум. – Я не лазутчик. Я посланник Конклава, и если вы меня убьете, это будет означать, что вы открыто начали войну.

Король заколебался. Эмма испытывала отчаянное желание расхохотаться. Джулиан солгал так спокойно и уверенно, что даже она едва не поверила. На лице Короля промелькнуло сомнение.

Мой парабатай, – подумала она, глядя на Джулиана, который стоял с прямой спиной и гордо поднятой головой, – единственный семнадцатилетний парень на свете, способный пошатнуть уверенность Короля Темного Двора.

– Посланник Конклава? А почему не официальное посольство? – спросил Король.

Джулиан кивнул, словно ожидал этого вопроса. Возможно, и правда ожидал.

– Времени не было. Когда мы услышали об угрозе, нависшей над Кьераном Охотником, мы поняли, что должны выдвигаться немедленно.

Кьеран издал придушенный звук, и его ударили по шее хлыстом с шипами. Кровь заструилась на его ключицы.

– Какое дело Конклаву или Консулу до жизни мальчишки из Дикой Охоты? – спросил Король. – Преступника, если уж на то пошло!

– Он же ваш сын, – сказал Джулиан.

Король улыбнулся. Это было странное зрелище: половина его лица озарилась светом, а другую половину исказила отвратительная гримаса.

– В таком случае, – заметил он, – никто не обвинит меня в том, что я кому-то отдаю предпочтение. Суд Неблагого Двора безупречен.

– Человек, которого он убил, – сказал Джулиан. – Иарлаф, был братоубийцей и плел заговор по убийствам Волшебного народа вместе с Малкольмом Фейдом.

– Те были из Благого Двора, – возразил Король, – не из наших подданных.

– Но вы называете себя правителем обоих Дворов, – заметил Джулиан. – Разве не следует подданным, которые однажды станут вашими, ожидать от вас милости и справедливости?

В толпе вновь раздался ропот, на сей раз более тихий. Король нахмурился.

– Иарлаф убивал и нефилимов, – продолжил Джулиан. – Кьеран предотвратил гибель других Сумеречных охотников. Мы перед ним в долгу, а мы всегда платим долги. Мы не позволим вам лишить его жизни.

– И как же вы нам помешаете? – огрызнулся Эрек. – Как ты один нам помешаешь?

Джулиан улыбнулся. Эмма знала его всю жизнь, он был частью ее самой, но от этой ледяной уверенной улыбки ее бросило в холод.

– Я не один.

Эмма выпустила руку Марка. Тот, не оглядываясь, зашагал на поляну, следом вышли Эмма и Кристина. Никто из них не обнажил оружия, хотя Кортану за спиной у Эммы видели все. Толпа расступилась, пропуская их к Джулиану. Когда они вошли в круг стражей, Эмма вдруг заметила, что Марк до сих пор бос. Его бледные ноги в высокой темной траве выглядели, как белые кошачьи лапки.

Но даже босой, Марк был серьезным бойцом. Уж Эмма-то знала.

Король посмотрел на них и улыбнулся. Эта улыбка Эмме не понравилась.

– Что я вижу? – спросил он. – Посольство детей?

– Мы Сумеречные охотники, – сказала Эмма, – и Конклав наделил нас полномочиями.

– Так вы сказали, – ответил принц Адаон. – И каковы ваши требования?

– Хороший вопрос, – заметил Король.

– Мы требуем суда поединком, – заявил Джулиан.

Король рассмеялся.

– В Неблагих Землях суд поединком полагается только тому, в ком течет кровь Волшебного народа.

– Я из Волшебного народа, – сказал Марк. – Я могу сражаться.

Кьеран начал вырываться из пут.

– Нет! – крикнул он, пока кровь заливала его пальцы. – Нет!

Джулиан на него даже не посмотрел. Может, они и явились сюда спасать Кьерана, но если для того, чтобы его спасти, пришлось бы его пытать, Джулиан бы и глазом не моргнул. Ты делаешь то, что должен, потому что никто больше этого не сделает, – когда-то сказала ему Эмма. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.

– Ты Дикий Охотник, – сказал Эрек. – И наполовину – Сумеречный. Над тобой не властны никакие законы, и ты верен Гвину, а не правосудию. Ты не можешь сражаться, – оскалился он. – А остальные вообще не фэйри.

– Это не совсем так, – заявил Джулиан. – Говорят, что дети и безумцы сродни фэйри. Между ними существует связь. А мы – дети.

– Что за чепуха, – фыркнул Эрек. – Вы уже взрослые.

– Король назвал нас детьми, – указал Джулиан. – «Посольство детей». Ты назовешь своего сюзерена лжецом?

Толпа ахнула. Эрек побледнел.

– Милорд, – начал он, оборачиваясь к Королю. – Отец…

– Молчи, Эрек, ты уже довольно сказал, – прервал его Король. Он не сводил с Джулиана глаз – и ясный, сверкающий, и темную пустую глазницу. – Интересный экземпляр, – заметил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Выглядит как Сумеречный охотник, а говорит, как знатный эльф.

Король поднялся на ноги.

– Ты получишь суд поединком. Рыцари, опустите клинки.

Сверкающая стена яркого металла, окружавшая Эмму с друзьями, исчезла. Вместо клинков на них уставились каменные лица. Некоторые принадлежали принцам – в их тонких угловатых чертах было отчетливое сходство с Кьераном. Другие были жестоко изрублены в битвах. Немало лиц было скрыто под капюшонами и вуалями. А за ними Неблагие придворные суетились и восклицали в восторге. Над поляной неслись слова «суд поединком».

– Ты получишь свой суд, – повторил Король. – Только поединщика из вас выберу я.

– Мы все согласны, – сказала Кристина.

– Ну, конечно. Такова природа Сумеречных охотников – неразумное самопожертвование. – Король посмотрел на Кьерана, подставив беспощадному свету мертвую половину лица. – Но как же теперь выбрать? Знаю. Нам поможет загадка!

Эмма почувствовала, как Джулиан напрягся. Эта идея ему не понравилась: слишком много неизвестных в уравнении. Джулиану не нравилось то, что он не мог контролировать.

– Подойдите ближе! – Король поманил их пальцем. Руки его были бледными, словно белая древесная кора, и над каждой костяшкой торчал крюк, похожий на короткий коготь.

Толпа расступилась, пропуская Эмму и остальных к шатру. Эмма никак не могла отделаться от окутавшего их странного запаха – тяжелого и горько-сладкого, словно древесный сок. Чем ближе они подходили к трону, тем сильнее он становился, пока, наконец, они не очутились прямо перед троном. Король возвышался над ними, словно статуя. За его спиной выстроилась шеренга рыцарей, их лица были спрятаны за коваными масками – золотыми, серебряными и медными. Некоторые маски изображали крыс, некоторые – золотых львов или серебряных пантер.

– Истина отыщется в грезах, – произнес Король, глядя на них сверху вниз. Отсюда Эмме было видно, что странная линия, рассекающая его лицо, заканчивается у горла, на шее уже была обычная кожа. – Слушайте, Сумеречные охотники: вы входите в пещеру. В пещере лежит яйцо, оно светится изнутри и сияет. Вы знаете, что в нем бьются ваши грезы – не те, что вы видите днем, а те, что к утру почти забываются. Яйцо раскалывается. Что явилось на свет?

– Роза, – сказал Марк. – С шипами.

Кристина бросила на него изумленный взгляд, но не пошевелилась.

– Ангел, – сказала она. – С руками в крови.

– Нож, – сказала Эмма. – Блестящий и чистый.

– Решетка, – тихо произнес Джулиан. – Решетка тюремной камеры.

Лицо Короля не изменилось. Ропот придворных вокруг казался скорее озадаченным, нежели заинтригованным или гневным.

Король простер длинную белую когтистую руку.

– Ты, ярковолосая девочка, – провозгласил он. – Ты выйдешь на поединок от своего народа.

Эмма испытала облегчение. Выбор пал на нее, остальным рисковать не придется. Она чувствовала себя как будто невесомой, теперь она снова могла дышать.

Кристина повернулась к Эмме, она выглядела потрясенной. Марк, казалось, сдерживался из последних сил. Джулиан поймал Эмму за руку, попытался шепнуть ей что-то на ухо, не скрывая, как это срочно и важно.

Эмма стояла, не шевелясь и не сводя глаз с Джулиана, а вокруг безумствовал Двор. Ее уже начал охватывать холод битвы: приглушающий эмоции, не оставляющий ничего, кроме боя.

И Джулиан был частью этого – начала битвы, холода в ее разгаре и ярости окончания. В мгновения перед боем она ни на что не хотела смотреть так, как на его лицо. Ничто другое не сообщало ей такой уверенности в себе, не делало ее еще больше Сумеречным охотником.

– Помни, – прошептал Джулиан ей на ухо, – в Идрисе ты уже проливала кровь фэйри. Они бы убили тебя – и всех нас. Это тоже битва. Никакой пощады, Эмма.

– Джулс! – она не знала, слышал ли он, как она окликнула его. Рыцари вдруг окружили их и отделили ее от остальных. Рука Эммы выскользнула из руки Джулиана; она бросила на троих друзей последний взгляд, и ее тут же грубо потащили вперед. Прямо перед шатром образовалось пустое пространство.

Подули в рог – пронзительный звук вспорол ночь, словно ножом. Из-за шатра вышел один из принцев, а рядом с ним шагал рыцарь в маске. На рыцаре были прочные серые доспехи, похожие на звериную шкуру. Шлем закрывал лицо. На передней части шлема был намалеван грубый рисунок: широко расставленные глаза, растянутый в ухмылке рот. Кто-то коснулся шлема мокрыми от краски руками, и теперь по нащечникам стекали алые потоки – в ином случае они могли бы показаться клоунскими, но сейчас оставляли зловещее впечатление.

Принц проводил рыцаря в маске до края очищенного участка и оставил там, лицом к Эмме. Рыцарь был вооружен мечом фейской работы – с серебряным, инкрустированным золотом клинком и усыпанной самоцветами рукоятью. Обоюдоострый клинок сиял остротой, как бритвенное лезвие.

Серьезный меч, но не настолько, чтобы сломать Кортану. Оружие, знала Эмма, ее не подведет – только она сама может себя подставить.

– Правила вам известны, – скучающим тоном произнес Король. – После начала боя друзья не могут помогать ни одному из воинов. Бьемся до смерти. Выживший объявляется победителем.

Эмма вынула Кортану из ножен. Та сверкнула, словно закатное солнце за миг перед тем, как погрузиться в море.

От рыцаря в разрисованном шлеме не последовало никакой реакции. Эмма сосредоточилась на его стойке. Противник был выше нее, его удары имели больший охват. Он тщательно выбрал место, на котором встать. Несмотря на комичный шлем, он явно был серьезным бойцом.

Эмма тоже приняла стойку: левая нога впереди, правая сзади, чтобы встать к противнику ведущей стороной тела.

– Да начнется битва, – объявил Король.

Рыцарь, взмахнув перед собой мечом, тут же помчался на Эмму, точно беговая лошадь, вырвавшаяся из загона. Его скорость застала Эмму врасплох, и она еле увернулась от удара. Но она уже потеряла время – занести Кортану следовало раньше. Она полагалась на быстроту, что дарила руна точного удара, но та больше не работала. Острие меча скользнуло в нескольких сантиметрах от нее, и Эмму охватил почти забытый пронзительный ужас.

Эмма вспомнила, что говорил ей отец, когда она начинала учиться. Целься во врага, а не в его оружие. Большинство бойцов следят за твоим клинком. А хороший боец – за тобой.

Это был хороший боец. Но разве Эмма ждала чего-то другого? Ведь его выбрал сам Король. Теперь оставалось лишь надеяться, что ее Король недооценил.

Два быстрых разворота, и она оказалась на кочке, поросшей травой. Может, ей даже удастся компенсировать разницу в росте. Трава зашуршала. Эмме не нужно было даже оборачиваться, она и так знала, что это рыцарь снова атакует ее. Она развернулась и взмахнула Кортаной.

Рыцарь почти не отшатнулся. Меч вспорол его толстую кожаную броню, оставив широкую прореху. Противник даже не дернулся, и, судя по всему, не был ранен. В скорости он точно не потерял. Рыцарь прыгнул на Эмму, она пригнулась и отскочила с сторону. Серебряный клинок просвистел прямо у нее над головой. Рыцарь снова прыгнул, и Эмма опять отскочила.

В холодном воздухе леса она слышала свое прерывистое дыхание. Рыцарь-фэйри был хорош, а у нее не было ни рун, ни клинков серафимов – никакого оружия Сумеречных охотников. А что, если она выдохнется раньше? Что, если эта темная земля высасывает даже ту силу, что бурлит в ее крови?

Эмма отразила удар, отскочила и вдруг вспомнила презрительный голос Зары: «Фэйри дерутся грязно». И Марка: «На самом деле, фэйри дерутся не грязно. Они дерутся удивительно чисто. У них жесткий кодекс чести».

Она уже склонялась, метя в лодыжки рыцаря – тот подскочил, почти взлетев, и обрушил вниз свой меч – как раз тогда, когда Эмма зачерпнула горсть палых листьев и грязи и вскочила, швырнув их в прорезь шлема фэйри.

Тот задохнулся и отступил. Это дало Эмме всего лишь секунду, но ей и этого было достаточно. Эмма ударила его по ногам, и еще раз, а затем нанесла удар по корпусу. Доспехи на груди рыцаря пропитались кровью; ноги подкосились, и он с грохотом рухнул на спину, словно поваленное дерево.

Эмма наступила на серебряный меч и толпа взревела. Она слышала, как Кристина, Джулиан и Марк выкрикивают ее имя. С отчаянно бьющимся сердцем она стояла над неподвижным рыцарем. Даже сейчас, распростертый на почерневшей от его крови траве, он не издал ни звука.

– Сними с него шлем и покончи с этим, – велел Король. – Такая у нас традиция.

Эмма набрала воздуху в грудь. Вся ее природа Сумеречного охотника противилась этому, не желая лишать жизни того, кто безоружным лежал у ее ног.

Она вспомнила, что Джулиан сказал ей перед боем. Никакой пощады.

Звякнул металл о металл. Эмма подцепила Кортаной шлем фэйри и сбросила его.

Тот, кто лежал на траве перед Эммой, оказался человеком, а не фэйри. Голубоглазым, со светлыми волосами, тронутыми сединой. Его лицо было знакомо Эмме лучше, чем ее собственное.

Она опустила Кортану, ее рука словно онемела.

Перед ней лежал ее отец.

11 Занял Ночи черный трон

Кит сидел на ступенях Института и смотрел вдаль, на воду.

День был долгий и неприятный. Отношения между Центурионами и обитателями Института стали натянутыми как никогда – хоть Центурионы, по крайней мере, и не знали, почему именно.

Диана совершила героическое усилие и вела уроки так, словно все было в порядке. Никто не мог сосредоточиться – в кои-то веки Кит, несмотря на полное отсутствие у него знаний о различии между алфавитами серафимов, оказался не самым невнимательным в классе. Но цель уроков была в том, чтобы держать перед Центурионами хорошую мину при плохой игре, так что, пусть через силу, но они продолжались.

За обедом лучше не стало. После длинного дождливого дня, за который они ничего не нашли, Центурионы были крайне раздражительны. В довершение всего, Джон Картрайт, судя по всему, впал в истерику и выбежал из-за стола. Судя по сжатым в ниточку губам Зары, поругался он именно с ней, хотя по какому поводу, Кит мог только гадать. Наверное, решил он, обсуждали, насколько с моральной точки зрения допустимо существование концлагерей для колдунов или порядок доставки фэйри в камеры пыток.

Диего с Раджаном изо всех сил старались поддерживать веселый разговор, но ничего из этого не вышло. Ливви большую часть ужина таращилась на Диего, видимо, обдумывая план использовать его, чтобы остановить Зару. Диего это явно действовало на нервы: он дважды попытался разрезать стейк ложкой. И как будто этого было мало, Дрю и Тавви словно заразились нервной атмосферой – и весь ужин засыпали Диану вопросами о том, когда же Джулиан и остальные вернутся с «миссии».

Когда все закончилось, Кит с благодарностью ускользнул, избежав мытья посуды, и нашел тихое местечко под передним портиком дома. Воздух пустыни был прохладным и пряным, а океан мерцал под звездами – пласт глубокой черноты, окаймленный разбегающимися белыми волнами.

Кит в тысячный раз спросил себя, что же его здесь держит. Сбежать из-за неловкого разговора за ужином казалось глупым – но, с другой стороны, накануне ему успели резко напомнить, что проблемы Блэкторнов его не касаются, а, возможно, и не должны касаться. Быть сыном Джонни Грача – это одно дело. Быть Эрондейлом, как оказалось, совсем другое.

Он коснулся прохладного серебра кольца на пальце.

– Я не знал, что ты здесь, – раздался голос Тая. Кит узнал его, даже не глядя. Тот вышел из-за угла дома и смотрел на него с любопытством.

На шее у Тая что-то висело, но это были не наушники. Когда Тай поднялся по ступеням – худенькая тень в джинсах и свитере – Кит понял, что у этого чего-то есть глаза.

Он прижался к стене.

– Это что, ферретка?

– Он дикий, – объяснил Тай, облокачиваясь на перила крыльца. – Ферретки домашние. Так что вообще-то это хорек, хотя если бы он был домашним, то был бы ферреткой.

Кит уставился на зверька. Тот моргнул и замахал на него крошечными лапками.

– Ничего себе! – совершенно искренне заметил Кит.

Хорек сбежал по руке Тая, вскочил на перила и исчез во тьме.

– Ферретки – отличные питомцы, – сказал Тай. – Удивительно верные. Вернее, удивительным это считают люди. Не знаю чему тут удивляться. Они чистоплотные, и любят игрушки, и не издают шума. А еще их можно научить… – он осекся. – Тебе неинтересно?

– Нет. – Он застал Кита врасплох. У него что, такой вид, как будто ему скучно? Ему нравилось слушать Тая, его живой и вдумчивый голос. – С чего ты взял?

– Джулиан говорит, иногда люди не хотят знать столько, сколько знаю я, – сказал Тай. – Так лучше просто об этом спрашивать.

– Думаю, это на всех распространяется, – сказал Кит.

Тай покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Я не такой, как все.

В его голосе не было ни беспокойства, ни какого-либо расстройства по этому поводу. Это просто был факт, который он о себе знал – и все. Тай обладал той тихой уверенностью в себе, которой Кит, к собственному удивлению, завидовал. Он никогда не думал, что способен позавидовать Сумеречному охотнику хоть в чем-то.

Тай забрался на крыльцо рядом с Китом и сел. От него слегка пахло пустыней, шалфеем и песком. Кит подумал о том, почему ему нравится слушать Тая: редко кто-нибудь получал такое искреннее удовольствие просто от того, что делился информацией. Наверное, решил он, это тоже какой-то защитный механизм – противные Центурионы и беспокойство за Джулиана и остальных наверняка действовали Таю на нервы.

– Почему ты не в доме? – спросил Тай Кита. – Снова обдумываешь побег?

– Нет, – сказал Кит. И это была правда. Ну, почти. Вид Тая лишал его желания планировать побег, и наоборот, внушал желание отыскать какую-нибудь тайну, которую можно было преподнести Таю, которую тот сможет разгадать. Все равно что подарить сладкоежке коробку шоколадных конфет.

– Хотел бы я, чтобы мы все могли отсюда сбежать, – с обезоруживающей честностью произнес Тай. – После Темной войны мы долго не могли почувствовать себя тут в безопасности. А теперь Институт как будто снова наводнили враги.

– Ты про Центурионов?

– Мне не нравится, что они все сюда набились, – сказал Тай. – Мне вообще не нравится, когда много людей. Когда они все одновременно говорят и шумят. Хуже толпы ничего нет, особенно в местах вроде Пирса. Ты там когда-нибудь бывал? – Он скорчил рожу. – Все эти огни, и крики, и люди… У меня от этого как будто битое стекло в голове.

– А как насчет сражений? – спросил Кит. – Битвы, убийства демонов – это же наверняка громко и шумно?

Тай покачал головой.

– Битвы – это другое. Это то, чем Сумеречные охотники занимаются. Сражения – они у меня в теле, а не в голове. И пока я в наушниках…

Он осекся. Вдалеке, услышал Кит, раздался слабый звон, словно ураганный ветер разбил окно.

Тай тут же вскочил на ноги, чуть не наступив на Кита, и выхватил клинок серафимов из-за оружейного ремня. Он крепко стиснул в оружие, напряженно вглядываясь в океан – неподвижно, словно статуя из сада за Институтом.

Кит с колотящимся сердцем поспешно поднялся следом.

– Что случилось? Что это было?

– Защитные чары… Чары, поставленные Центурионами… Это они разбились, – объяснил Тай. – Что-то приближается к нам… Что-то опасное.

– А ты говорил, что в Институте безопасно!

– Обычно да, – согласился Тай и занес клинок. – Адриэль, – произнес он, и лезвие словно вспыхнуло изнутри, освещая ночь, и в его свете Кит увидел, что на дороге к Институту полно движущихся фигур. Не человеческих. Это была толпа темных тварей, скользких, влажных и извилистых, и впереди них катился смрад, от которого Кит чуть не задохнулся. Он вспомнил, как однажды на пляже Венис-Бич набрел на гниющий труп тюленя, весь в водорослях, похожих на червей. Сейчас воняло примерно так же, только еще хуже.

– Держи, – велел Тай, и секундой позже Кит понял, что ему в руку сунули пылающий клинок серафимов.

Это было все равно что взяться за оголенный провод. Казалось, что меч пульсирует и извивается, и Киту оставалось только не дать ему вывернуться.

– Но я никогда такой не держал! – возразил он.

– Брат говорит, придется же тебе с чего-то начинать. – Тай отстегнул с оружейного ремня кинжал. Тот был короткий и острый, и казался не таким опасным оружием, как клинок серафимов.

Какой именно из братьев? – не понял Кит, но переспросить не успел – теперь до него уже доносились крики и топот бегущих ног, и он был рад, поскольку темная волна тварей почти поднялась до конца дороги. Он вывернул запястье невозможным – как ему прежде казалось – образом, и клинок лег в руку как будто уверенней: он сиял, не обжигая, словно был сделан из того же вещества, что звезды и лунный свет.

– Ну, раз все уже проснулись, – уточнил Кит, – мы же все равно не отступаем в дом, да?

Тай, уперевшись ногой в черной кроссовке сразу над верхней ступенькой, как раз доставал из кармана наушники.

– Мы Сумеречные охотники, – произнес он. – Мы не убегаем.

И тут луна вышла из-за облака – как раз тогда, когда дверь за спинами Кита и Тая распахнулась, и наружу высыпали Сумеречные охотники. У нескольких Центурионов были с собой колдовские огни: тьма рассеялась, и Кит увидел тварей, что поднимались по дороге и лезли на траву. Они с шумом двигались к Институту, и Сумеречные охотники на крыльце занесли оружие.

– Морские демоны, – мрачно сказала Диана, и Кит вдруг понял, что вот-вот начнется первая настоящая битва в его жизни – нравится это ему или нет.

Кит резко обернулся. Ночь была полна света и шума. Сияние клинков серафимов разгоняло тьму – и это было разом и благословением, и проклятием.

Кит увидел Ливви с Дианой с оружием наготове, а за ними – Диего с тяжелым топором в руках. Зара и остальные Центурионы шли сразу за ними.

Но еще он увидел морских демонов, и те оказались намного хуже, чем он себе представлял. Там были твари, похожие на доисторических ящеров в каменной чешуе, с беспорядочным месивом каплющих ядом игольчатых зубов и мертвых черных глаз вместо головы. Твари, похожие на пульсирующий студень с многочисленными клыкастыми пастями, в их чреве плавали отвратительные потроха: бесформенные сердца и прозрачные желудки, в которых Кит различал очертания последней трапезы чудищ – что-то с человеческими конечностями… Твари вроде гигантских кальмаров с хищными рылами и усыпанными присосками щупальцами, с которых на землю капала зеленая кислота – и прожигала дыры в траве.

Демоны, растерзавшие его отца, по сравнению с этими выглядели вполне себе ничего.

– Именем Ангела, – выдохнула Диана. – Центурионы, встаньте за мной.

Зара бросила на нее злобный взгляд – хотя Центурионы, в большинстве своем, и так столпились на крыльце и глазели. Один только Диего выглядел так, словно ему в буквальном смысле не терпится броситься в бой. На его лбу проступили вены, а руки дрожали от ненависти.

– Мы Центурионы, – начала было Зара. – Мы вам не подчиня…

Диана тут же обернулась к ней.

– Заткнись, тупая ты недоросль, – с ледяной яростью процедила она. – Как будто во время Темной войны Диарборны не отсиживались в Цюрихе как последние трусы! Ты ни разу еще не была в реальном бою – а я была. Чтоб я ни слова больше от тебя не слышала!

Зара отшатнулась, окаменев от шока. Ни один из ее Центурионов – даже Саманта или Мануэль – не сказал ни слова в ее защиту.

Демоны – кудахча, хлопая ластами и скользя по траве – почти уже добрались до крыльца. Кит почувствовал, как Ливви пробивается к ним с Таем и загораживает его, Кита, от чудищ. Они пытаются его прикрыть, вдруг понял он. Защитить. Он испытал прилив благодарности – и затем раздражения: они что, считают его беспомощным простецом?

Он уже сражался с демонами. И в глубине его души что-то уже не находило себе покоя – что-то, отчего клинок серафимов в его руке разгорелся еще ярче. Что-то, что заставило его понять Диего, когда тот повернулся к Диане и спросил:

– Приказы?

– Ну, разумеется, убить их всех, – сказала Диана, и Центурионы хлынули с крыльца. Диего всадил топор в первого же демона, которого увидел; когда лезвие разрубило студень и брызнула черно-серая кровь, на металле вспыхнули руны.

Кит бросился вперед. Пространство перед ступеньками превратилось в поле боя. Он понял всю силу клинков серафимов – Центурионы рубили и кололи, в воздухе завоняло демонической кровью, а клинок в его руке так и полыхал… но тут кто-то поймал его за руку и задержал на верхней ступеньке.

Это оказалась Ливви.

– Нет, – произнесла она. – Ты не готов…

– Все со мной в порядке, – запротестовал он. Тай уже наполовину сбежал по ступенькам; он отвел руку назад и метнул кинжал. Тот погрузился в широкий плоский, словно камбалиный, глаз принявшего угрожающую стойку рыбоголового демона – и глаз закрылся навсегда.

Тай обернулся к Киту и сестре.

– Ливви, – сказал он. – Дай ему…

Дверь вновь распахнулась, и, к удивлению Кита, на крыльце появился Артур Блэкторн – все еще в халате поверх джинсов, но, по крайней мере, не босой. В руке у него болтался древний, почерневший меч.

Диана, бившаяся с ящероподобным демоном, в ужасе вскинула на него глаза.

– Артур, нет!

Артур тяжело дышал, на его лице был ужас – но, помимо ужаса, еще и странное яростное упорство. Он шумно спустился с крыльца и бросился на первого же демона, которого увидел – гребнистую красноватую тварь с единственной здоровенной пастью и длинным жалом. Когда жало пошло вниз, Артур разрубил его надвое, и чудище, визжа и лепеча, унеслось по воздуху, словно сдувшийся воздушный шарик.

Ливви выпустила Кита. Она в изумлении глядела на дядюшку. Кит вновь двинулся вниз по ступеням… но тут демоны вдруг начали отступать. Но почему? Центурионы все больше ликовали по мере того, как очищалось пространство перед Институтом – но, с точки зрения Кита, радоваться было еще рано. Демоны не проигрывали бой. Конечно, они и не побеждали – но время для отступления все равно еще не пришло.

– Что-то происходит, – сказал он, глядя куда-то между Ливви и Таем, которые стояли рядом с ним на ступеньках. – Что-то не то…

Раздался пронзительный смех. Демоны замерли полукругом, загораживая спуск к дороге, но не двигаясь. В центр полукруга выбралась фигура, словно вышедшая из фильма ужасов.

Когда-то это был человек; он все еще сохранял некое человекоподобие, но его кожа была серо-зеленой – цвета рыбьего брюха, а большая часть бока и руки была отъедена, и он хромал. Рубашка висела лохмотьями, обнажая серую кожу вокруг жутких ран и дочиста обглоданные белые ребра.

Голова его была почти лысой, а редкие волосы были белыми, как кости. Лицо раздулось, как у утопленника, глаза выцвели от морской воды. Человек улыбнулся почти безгубым ртом. В руке он сжимал черный мешок, покрытый влажными темными пятнами.

– Сумеречные охотники, – произнес он, – как же мне вас не хватало.

Это был Малкольм Фейд.

В молчании, воцарившемся после того, как с Неблагого рыцаря сорвали маску, Джулиан слышал, как сердце колотится о ребра. Он чувствовал, как его руна парабатаев горит острой, резкой болью. Болью Эммы.

Ему хотелось подбежать к ней. Эмма стояла, словно рыцарь на картине – склонив голову, с мечом в руке, на доспехах – брызги крови, выбившиеся из прически волосы окутывают ее. Он видел, как шевелятся ее губы: знал, что она говорит, хоть и не слышал. Джулиана пронзило воспоминаниями о той Эмме, которую он знал, казалось, тысячи лет назад – о маленькой девочке, тянущейся к отцу, чтобы тот взял ее на руки.

Папа?

Король рассмеялся.

– Перережь ему глотку, девочка, – велел он. – Или ты не можешь убить собственного отца?

– Отца? – эхом отозвалась Кристина. – Что он имеет в виду?

– Это Джон Карстерс, – сказал Марк. – Отец Эммы.

– Но как…

– Не знаю, – сказал Джулиан. – Этого не может быть.

Эмма рухнула на колени, убрала Кортану в ножны. В лунном свете ее отец и она, склонившаяся над ним, превратились в тени.

Король расхохотался; его странное лицо вспорола широкая усмешка, и Двор рассмеялся вместе с ним, то тут, то там взрываясь воплями радости.

Никто не обращал внимания на трех Сумеречных охотников посреди поляны.

Джулиану отчаянно хотелось оказаться рядом с Эммой. Но он привык не делать и не получать того, что ему хотелось, и обернулся к Марку и Кристине.

– Иди к ней, – велел он Кристине. Она широко раскрыла темные глаза. – Иди к нему, – сказал он Марку, и тот кивнул и растворился в толпе – тень среди теней.

Кристина исчезла следом, проталкиваясь через толпу в противоположном направлении. Придворные всё еще смеялись – их смех звучал всё звонче, расцвечивая ночь. Человеческие чувства кажутся им такими глупыми, а человеческие умы и сердца – такими хрупкими.

Джулиан высвободил из ремня кинжал. Это был не клинок серафимов, и даже без рун. Это был кинжал из холодного железа, удобно лежавший в руке. Среди рыцарей, смотревших на шатер, стояли и смеялись принцы. Джулиану хватило нескольких шагов, чтобы подойти к ним, обхватить принца Эрека сзади и приставить кинжал к его горлу.

Первая мысль Кита была такой: «Так вот почему им не удалось найти тело Малкольма».

Потом пришло воспоминание. Верховный колдун был завсегдатаем Сумеречного базара и дружил с отцом Кита, хотя тот только потом узнал, что Джонни с Малкольмом были не просто знакомыми, а подельниками. Так или иначе, колдуна с фиолетовыми глазами на базаре любили, и время от времени он приносил Киту интересные конфетки, которые, по его словам, привозил из далеких стран, куда путешествовал.

Киту было странно осознавать, что знакомый дружелюбный чародей оказался убийцей. Но еще страннее было видеть, во что Малкольм превратился теперь. Колдун, пошатываясь, направился к ним по траве. В его движениях уже не было никакой грации. Сумеречные охотники тут же перестроились как римский легион. Они намеревались встретить Малкольма, встав в шеренгу, плечом к плечу, и обнажив оружие. Только Артур стоял отдельно и смотрел на Малкольма.

Трава перед ними была в черных и серых подпалинах от крови демонов.

Малкольм усмехнулся – насколько ему это позволило разложившееся лицо.

– Артур, – произнес он, глядя на сжавшегося человека в окровавленном халате. – Тебе-то меня точно не хватало. Ты, кажется, нехорошо себя чувствуешь без лекарств. Очень нехорошо.

Артур вжался в стену Института. Центурионы что-то забормотали, но умолкли, когда заговорила Диана.

– Малкольм, – сказала она с удивительным спокойствием. – Что тебе нужно?

Малкольм остановился рядом с Центурионами, но недостаточно близко, чтобы нанести удар.

– Эй, Центурионы, понравилось искать мой труп? Наблюдать за вами было сплошным удовольствием. Мечетесь в своей невидимой лодчонке и понятия не имеете, что ищете и как вообще это искать. Без колдунов от вас никогда не было пользы, не так ли?

– Заткнись, тварь! – взвилась Зара, дрожа как провод под напряжением. – Ты…

Дивья ткнула ее локтем.

– Не надо, – прошептала она. – Пусть Диана говорит.

– Малкольм, – всё тем же холодным тоном произнесла Диана, – положение изменилось. На нашей стороне – мощь Конклава. Мы знаем, кто ты, и выясним, где ты. Ты глупец, раз явился сюда и раскрыл карты.

– Карты, – промурлыкал Малкольм, – мои карты… Где же они? Ах, точно, они же в этой котомке!

Он сунул руку в мешок, который держал. И вытащил, держа отрубленную человеческую голову.

Воцарилась тишина, полная ужаса.

– Джон! – хрипло выговорил Диего.

Джен Алдертри, казалось, был на грани обморока.

– Господи, бедная Марисоль. Боже…

Зара смотрела на голову, раскрыв рот от ужаса. Диего шагнул вперед, но Раджан схватил его за руку как раз, когда Диана рявкнула:

– Центурионы! Держать строй!

Малкольм швырнул отрубленную голову Джона Картрайта, и раздался придушенный звук. Кит понял, что издал его сам. Он глядел на обнажившийся позвоночник Джона Картрайта. Ярко белый на фоне темной земли.

– Полагаю, ты права, – обратился Малкольм к Диане. – Пора бы нам прекратить притворство, не так ли? Ты знаешь мои слабости, а я – твои. На то, чтобы убить его, – он указал на останки Джона, – ушли секунды. На то, чтобы разрушить твои защитные чары, и того меньше. Неужели ты думаешь, что получить то, что мне действительно нужно, займет больше времени?

– И что же это? – спросила Диана. – Что тебе нужно, Малкольм?

– То же, что и всегда. Мне нужна Аннабель и то, что необходимо, чтобы ее вернуть, – Малкольм рассмеялся с жутким бульканьем. – Мне нужна кровь Блэкторнов.

Эмма не помнила, как рухнула на колени, но теперь она стояла на коленях.

Ее окружали рыхлая земля и палые листья. Рыцарь-фэйри – ее отец – лежал на спине в растекающейся луже крови, которая впитывалась в темную землю, казавшуюся теперь черный.

– Папа! – прошептала она. – Папа, посмотри на меня, пожалуйста.

Уже много лет она не произносила слова «папа». С тех пор, как ей исполнилось семь.

На покрытом шрамами лице распахнулись голубые глаза. Он выглядел именно таким, каким Эмма его запомнила: светлые бакенбарды, лучики морщин в уголках глаз. На его щеке засохли брызги крови. Отец смотрел на нее.

Король рассмеялся.

– Перережь ему глотку, – велел он. – Или ты, девочка, не можешь убить собственного отца?

Губы Джона Карстерса беззвучно шевельнулись.

Ты вновь увидишь лицо того, кого любила и утратила, сказал ей пука. Но Эмма не думала, что его пророчество сбудется так. Только не это…

Она вцепилась в отцовскую руку, затянутую в кожаную броню.

– Я сдаюсь, – отрывисто произнесла она. – Я сдаюсь, сдаюсь, только помогите ему…

– Она сдалась, – объявил Король.

Двор разразился смехом, становившимся все громче, но Эмма его почти не слышала. Что-то в глубине души твердило ей: тут что-то неправильно, что-то очень важное… Но она видела перед собой отца, и в голове шумело, словно волны разбивались о риф. Она потянулась за стилом – в конце концов, отец был Сумеречным охотником! – но вспомнила, что руны здесь не работают.

– Я тебя не покину, – проговорила она. В голове гудело. – Я тебя не брошу! – Съежившись у подножия шатра, она крепче схватила отца за руку, чувствуя, что Король не сводит с нее глаз, слыша, как хохочут придворные. – Я не уйду.

Первым пошевелился Артур. Он отделился от стены и бросился к Ливви и Таю. Схватив близнецов за руки, он потащил их к дверям Института.

Они вырывались, но Артур оказался очень сильным. Ливви оборачивалась и громко звала Кита. Артур пинком открыл входную дверь и втолкнул племянников в дом. Кит успел услышать крики Ливви, и тут дверь за ними захлопнулась.

Диана, глядя на Малкольма, выгнула бровь.

– Как-как ты сказал – кровь Блэкторнов?

Малкольм вздохнул.

– Англичане и безумцы, – произнес он. – А иногда бывает и то и другое разом. Неужели он серьезно рассчитывает, что это поможет?

– Ты что, хочешь сказать, что можешь войти в Институт? – спросил Диего.

– Я хочу сказать, что это не имеет никакого значения, – ответил Малкольм. – Я все это подстроил еще до того, как Эмма меня убила. Моя смерть – а я мертв, пусть теперь это и ненадолго… Черная книга – разве это не чудо? – освободила морских демонов побережья. Те, кто стоит сейчас рядом со мной – лишь малая часть подвластных мне полчищ. Или вы выдадите мне Блэкторна, или я пошлю их на сушу – вершить разрушения и истреблять простецов.

– Мы тебя остановим, – пообещала Диана. – Конклав остановит. Они пошлют Сумеречных охотников…

– Вас не хватит, – торжествующе произнес Малкольм и начал прохаживаться вдоль пускавшей слюни стены морских демонов. – В том-то и прелесть Темной войны. Вам просто не удержать всех демонов Тихого океана – не с нынешней вашей численностью. О, я не утверждаю, что вы в конце концов не победите. Победите. Но только подумайте о том, сколько будет погибших. Что, один паршивый Блэкторн того стоит?

– Фейд, мы не выдадим тебе на смерть одного из нас, – сказала Диана. – И ты это прекрасно знаешь.

– Диана, ты не можешь говорить от имени Конклава, – заметил Малкольм. – А они не брезгуют кем-то пожертвовать. – Он попытался ухмыльнуться. Одна прогнившая губа треснула, и по подбородку мертвеца заструилась черная жидкость. – Одним ради многих.

Диана тяжело дышала, ее плечи гневно поднимались и опадали.

– И потом что? Все эти смерти и разрушения – что тебе это даст?

– Вы тоже пострадаете, – сказал Малкольм. – И пока что меня это устроит – то, что Блэкторны будут страдать.

Он обежал взглядом стоявших перед ним.

– А где же мои Джулиан с Эммой? И Марк? Струсили встретить меня лицом к лицу? – он хихикнул. – Какая жалость. Хотел бы я поглядеть на выражение личика Эммы, когда она меня увидит. Можешь передать ей, что я сказал: надеюсь, проклятие пожрет их обоих.

Кого пожрет? – подумал Кит, но тут взгляд Малкольма сосредоточился на нем, и молочно-белые глаза колдуна блеснули.

– Прости за отца, Эрондейл, – произнес Малкольм. – Увы, ничего не мог поделать.

Кит занес над головой Адриэль. Клинок серафимов в руке раскалился и начал подергиваться – но окружил его сиянием, которого, надеялся Кит, колдуну хватило, чтобы увидеть, как Кит плюнул в его сторону.

Взгляд Малкольма утратил всякое выражение. Он вновь повернулся к Диане.

– Даю вам время на принятие решения до завтрашнего вечера. Затем я вернусь. Если вы не предоставите мне Блэкторна, я разнесу побережье до основания. А пока что, – он щелкнул пальцами, и в воздухе сверкнул тусклый лиловый огонек, – можете наслаждаться обществом моих друзей.

И, когда морские демоны ринулись на Центурионов, Малкольм Фейд исчез.

12 Где приречные утесы

Марк проталкивался через толпу фэйри Неблагого Двора. Прежде ему доводилось бывать среди них только на пирах: Двор не пребывал всегда на одном месте, но путешествовал по Неблагим Землям. Сейчас, приближаясь к тесно стоящей знати, Марк чуял в ночном воздухе запах крови – а еще паники, страха и ненависти. Ненависти их к Сумеречным охотникам. Король призывал Двор быть потише, но толпа кричала Эмме пролить кровь отца.

Кьерана никто не охранял. Тот обмяк, стоя на коленях, повиснув под весом собственного тела на терновых путах, словно на колючей проволоке. Из проколов на запястьях, шее и лодыжках медленно сочилась кровь.

Марк протолкался мимо последних придворных. С этого расстояния ему было видно, что на цепочке на шее у Кьерана что-то висит. Эльфийская стрела. Эльфийская стрела Марка. От этого зрелища Марку скрутило живот.

– Кьеран, – он коснулся ладонью его щеки.

Кьеран распахнул глаза. Его лицо посерело от боли и безнадежности, но улыбнулся он с нежностью.

– Столько грез… – произнес он. – Это что, конец? Ты пришел увести меня в Сияющие Земли? Лучшего лица ты надеть бы не мог.

Марк провел руками по терновым веревкам. Те были крепкими. Клинок серафимов разрезал бы их – но клинки серафимов здесь не работали, так что Марку остались только обычные кинжалы. Тут ему пришла идея, и он протянул руку и осторожно снял с шеи Кьерана эльфийскую стрелу.

– Какие бы боги это ни устроили, – прошептал Кьеран, – они смилостивились и послали мне в последние мгновения того, кто любезен моей душе. – Он уронил голову, обнажив алые раны на шее там, где кожу пронзили шипы. – Моего Марка.

– Тихо, – придушенно произнес Марк. Эльфийская стрела была острой, и он разрезал ею сперва веревки на горле Кьерана, а затем – те, что на запястьях. Путы спали, и Кьеран ахнул, когда боль уменьшилась.

– Выходит, правду говорят, – сказал Кьеран. – Когда умираешь, боль уходит.

Марк распорол веревки, связывавшие лодыжки Кьерана, и выпрямился.

– Хватит с меня, – сказал он. – Я Марк, а не иллюзия. Ты не умираешь, Кьеран, а живешь, – он взял Кьерана за запястье и помог тому подняться. – И совершаешь побег.

Кьеран оторопело смотрел на лунный свет. Он потянулся к Марку и положил руки ему на плечи. В какое-то мгновение у Марка была возможность отстраниться – но он ей не воспользовался. Он шагнул к Кьерану так же, как Кьеран к нему, и почувствовал исходивший от него запах крови и разрезанной лозы, и они поцеловались.

Изгиб губ Кьерана был так же знаком губам Марка, как вкус сахара или тепло солнца. Но здесь не было ни сахара, ни солнца – ничего сладкого и ничего яркого, лишь темное давление Двора со всех сторон и запах крови. И все же его тело отозвалось на Кьерана, прижав того к стволу дерева, стиснув, гладя кожу, ощущая пальцами шрамы и свежие раны.

Марка словно подхватило и выбросило вон из тела, и он вновь очутился в Дикой Охоте, вцепившись в гриву Ветрогона, низко пригибаясь под ветром, треплющим волосы, заполняющим горло и уносящим прочь его смех. Кьеран обнимал его руками, и только он один дарил Марку тепло в холодном мире, и целовал его в щеку.

Что-то просвистело у него над ухом. Марк шарахнулся прочь от Кьерана. Что-то снова свистнуло, и он инстинктивно прижал Кьерана к дереву.

Стрелы. На хвосте каждой мерцал огонек, и они летели через Двор, как смертоносные светлячки. Один из Неблагих принцев уже бежал к Марку и Кьерану, на ходу поднимая лук.

Кажется, их все-таки заметили.

Трава перед Институтом словно кипела: смешались демоны и Центурионы, хлещущие по сторонам щупальца и выпады клинков серафимов. Кит спрыгнул с крыльца, едва не налетев на Саманту, которая бок о бок с братом-близнецом яростно рубилась с уродливым серым существом с множеством жадных алых ртов.

– Глаза разуй! – завопила она и тут же завизжала, когда щупальце обвило ее. Кит сделал выпад Адриэлем и разрубил щупальце у Саманты над самым плечом. Демон заверещал всеми своими ртами и исчез.

– Фу, гадость! – воскликнула Саманта, с ног до головы покрытая густой серой кровью демона. Она скривилась, что Кит посчитал неблагодарным, но времени обижаться не было. Он развернулся и занес меч над шипастым созданием со шкурой, похожей на кожу морской звезды.

Он вспомнил, как Тай улыбался на пляже, держа в руках морскую звезду. Это наполнило его яростью – прежде он не осознавал, как много демонов, похожих на прекрасные существа, исказивших их облик и сделавших их омерзительными.

Клинок опустился. Демон заверещал и отшатнулся, а Кита вдруг обхватили чьи-то руки и потащили назад.

Это оказалась Диана, наполовину вымокшая в крови демонов и людей. Она вцепилась в руку Кита и тянула его за собой к лестнице и Институту.

– Я в порядке… Не надо мне помогать… – пытаясь вырваться из ее хватки, судорожно выдохнул он.

Она выхватила у него Адриэль и швырнула меч Диего, который поймал клинок и вогнал его в жирное тело демона, похожего на медузу, а другой рукой опустил на чудовище топор. Получилось весьма впечатляюще, но Кит был слишком зол, чтобы заметить это.

– Не надо мне помогать! – снова заорал он, пока Диана тащила его вверх по ступенькам. – Не надо меня спасать!

Диана развернула его к себе лицом. Один ее рукав был окровавлен, а на горле, там, где с нее сорвали ожерелье, виднелась красная отметина. Но ее голос по-прежнему оставался властным.

– Может, тебя и не надо, – сказала она. – Но Блэкторнов – надо. Этим ты и займешься.

Кит перестал вырываться. Диана отпустила его, толкнула плечом двери Института и шагнула внутрь. Бросив назад последний взгляд, он вошел следом за ней.

Первые мгновения после того, как Джулиан схватил Эрека и приставил ему нож к горлу, были полны хаоса. Некоторые фэйри, стоявшие около шатра, завыли; рыцари в ужасе подались назад. Король Неблагого Двора кричал.

Джулиан не позволял себе утратить сосредоточение: Держи пленника. Не отводи нож. Если он вырвется, останешься ни с чем. Если поспешишь убить его, останешься ни с чем. Это твое преимущество. Воспользуйся им.

По команде Короля рыцари расступились, образовав нечто вроде тоннеля, по которому Джулиан и прошел, толкая перед собой Эрека. Тоннель завершался у подножия трона. Король стоял на краю шатра, его белый плащ хлопал на ветру.

Эрек не вырывался, но, когда они дошли до шатра, запрокинул голову, чтобы взглянуть на отца. Джулиан почувствовал, как их взгляды встретились.

– Ты не перережешь горло моему сыну, – сказал Король Неблагого Двора, с презрением глядя вниз на Джулиана. – Ты Сумеречный охотник. У вас есть кодекс чести.

– Такими Сумеречные охотники были когда-то, – ответил Джулиан. – А я вырос в годы Темной войны и крещен огнем и кровью.

– Ты мягок, – сказал Король, – и нежен, как ангел.

Джулиан плотнее прижал нож к горлу Эрека. От принца фэйри пахло страхом и кровью.

– Я убил собственного отца, – сказал он. – Думаете, я не убью вашего сына?

На лице Короля мелькнуло удивление. Раздался голос Адаона.

– Он говорит правду, – сказал он. – Многие во время войны были в Зале Соглашений. Тому есть свидетели. Этот – безжалостен.

Король нахмурился.

– Молчи, Адаон! – приказал он, но услышанное его явно встревожило. В глазу Короля мелькали тени. – Тот, кто прольет кровь моей родни при моем Дворе, заплатит небывалую цену, – сказал он Джулиану. – Не только ты заплатишь за это, но и весь Конклав.

– Тогда не вынуждайте меня делать это, – ответил Джулиан. – Дайте нам уйти миром. Мы возьмем Эрека с собой, отойдем километра на полтора и отпустим. Никто не должен идти за нами. Если мы почувствуем, что нас преследуют, то мы его убьем. Я его убью.

Эрек выругался и сплюнул.

– Отец, пусть он меня убьет, – сказал он. – Пусть моей кровью начнется война, которая, мы и так знаем, грядет.

Король на мгновение остановил взгляд на сыне. Любимец Короля, – сказал Марк. Но Джулиан не мог не подумать: а что, если грядущая война и возможность контролировать, как и где она начнется, заботят Короля больше, чем судьба Эрека?

– Вы думаете, что ангелы нежные, – сказал Джулиан. – Но они какие угодно, только не такие. Они вершат кровавый суд, разят небесным огнем. Мстят железом и кулаками. Их слава выжжет вам глаза, если вы посмотрите на них. Это холодная слава, и жестокая. – Он посмотрел прямо в глаза Королю: в огненный и в мертвый. – Взгляните на меня, если сомневаетесь, что я сделаю то, что сказал, – продолжил Джулиан. – Посмотрите мне в глаза. Говорят, фэйри многое видят. Ну как, думаете, мне есть, что терять?

Они собрались в холле: Тай, Ливви, Артур и младшие – Тавви на руках у Дрю.

Когда вошли Диана и Кит, все просияли, хотя Кит не был уверен, из-за Дианы или из-за него. Артур в окровавленном халате молча глядел на них, сидя на лестнице. Увидев Кита с Дианой, он вскочил на ноги, держась одной рукой за перила.

– Мы все слышали, – сказала Ливви. Ее лицо было серым от волнения, она держала Тая за руку. – Малкольму нужна кровь Блэкторнов, и у него армия демонов…

– А когда он говорит «кровь Блэкторнов», он не может иметь в виду, ну, типа, кружку крови? – спросил Кит. – Или там пол-литра?

Все гневно уставились на него. Все, кроме Тая.

– Я тоже об этом подумал, – сказал Тай, глядя на Кита с восхищением. – Но заклинания написаны старинным слогом. «Кровь Блэкторнов» – значит жизнь Блэкторна.

– Он этого не получит, – отрезала Диана. Она скинула пропитанную кровью куртку на пол. – Нам нужен портал. Сейчас же! – Она порылась в кармане джинсов в поисках телефона, нашла его и принялась набирать номер.

– Но мы не можем просто взять и исчезнуть, – возразила Ливви. – Малкольм же выпустит всех этих демонов! Люди погибнут!

– С Малкольмом нельзя торговаться, – сказала Диана. – Он лжет. С тем же успехом он может выпустить демонов, и если получит кровь Блэкторнов. Доставить вас в безопасное место и затем ударить по нему – более верный способ победить.

– Но…

– Она права, – прервал Кит. – Малкольм чего только ни обещал моему папе, в том числе и безопасность. А в конце концов оказалось, что он позаботился о том, чтобы, если с ним самим что-то случится, папе бы тоже была крышка.

– Катарина? – Диана отвернулась, прижимая телефон к уху. – Мне нужна услуга. Крупная.

– Нас будут считать трусами, – несчастным голосом сказала Дрю. – Вот так вот сбежать…

– Вы дети, – произнес Артур. – Никто и не ожидал, что вы встанете в строй и будете сражаться.

Он подошел к окну. Никто не двинулся следом – звуков, доносившихся снаружи, хватало. Тавви уткнулся в плечо сестры.

– В Лондон? – переспросила Диана. – Это подойдет. Спасибо, Катарина, – она повесила трубку.

– Лондон? – повторила Ливви. – Но почему Лондон?

– Почему не Идрис? – спросила Дрю. – К Эмме и Джулсу.

– Катарина не может открыть портал в Идрис, – ответила Диана, не глядя Дрю в глаза. – Но с Институтом Лондона у нее есть договоренность.

– Тогда надо связаться с Конклавом! – воскликнула Дрю. Воздух перед ней замерцал, и она отскочила.

– Нам надо вещи собрать, – произнес Тавви, с беспокойством глядя на все усиливающееся сияние. Оно распространялось, словно вертушка вращающихся цветов и движущегося воздуха. – Не можем же мы пойти без ничего.

– Нет на это времени, – отрезала Диана. – И на то, чтобы связаться с Конклавом, тоже. А в Лондоне есть дома Блэкторнов, убежища, знакомые…

– Но почему? – начала было Ливви. – Если Конклав…

– Вполне возможно, что Конклав предпочел бы выдать одного из вас Малкольму, – объяснил Артур. – Диана, ты разве не это имеешь в виду?

Диана промолчала. Вертушка постепенно превращалась в очертания обрамленной сияющими рунами двери, длинной и широкой.

– Как предпочли бы и Центурионы – по крайней мере, некоторые, – произнесла Диана. – Мы бежим в том числе и от них, и не в меньшей степени. Они уже почти добили морских демонов. Время на исходе.

– Диего бы никогда… – возмутилась Дрю.

– Диего тут не командует, – сказала Диана. Портал превратился в покачивающуюся из стороны в сторону дверь. На той стороне Кит увидел что-то вроде гостиной с потемневшими обоями в цветочек. Выглядело это крайне неуместно. – А теперь, пошли. Друзилла, ты первая!

Не скрывая гнева и отчаяния, Друзилла подошла к порталу и шагнула внутрь, все еще с Тавви на руках. Кит удивленно смотрел, как они завертелись и исчезли.

Ливви пошла к порталу следующей, рука об руку с Таем. Перед дверью она помедлила. Пульсировавшая магия, прорывавшаяся сквозь портал, трепала ее волосы, словно ветер.

– Но мы же не можем оставить тут все Заре и Когорте, – запротестовала она, обернувшись к Диане. – Мы не можем отдать им Институт…

– Это лучше, чем отдать кого-то из вас на смерть, – сказала Диана. – А теперь иди.

Но теперь заколебался Тай.

– Кит же идет, да?

Диана посмотрела на Кита, и почувствовала комок в горле.

– Иду, – сказал он. Кит смотрел, как Ливви и Тай шагнули в разноцветную бездну и исчезли. Смотрел, как Диана ушла следом. Сам шагнул к порталу. И помедлил, глядя на Артура.

– Вы хотели пойти первым? – спросил он.

Артур покачал головой. На его лице было странное выражение. Странное даже для него. Хотя, подумал Кит, сегодня Артур был не таким уж и странным, словно чрезвычайная ситуация заставила его максимально собраться.

– Передай им… – начал Артур, и его лицо дрогнуло. За его спиной затряслась входная дверь. Кто-то пытался ее открыть. – Передай им…

– Да вы через минуту сами им скажете, – перебил Кит. Он чувствовал, как сила портала затягивает его внутрь. Ему даже показалось, что с той стороны доносятся голоса Тая и Ливви. Но все еще стоял на месте.

– Что-то не так, да? – спросил он.

Артур двинулся к порталу. Кит решил, что Артур хочет шагнуть на ту сторону одновременно с ним. Но вместо этого он почувствовал руку на плече.

– Передай Джулиану спасибо, – сказал Артур и толкнул его. Изо всех сил.

Кит рухнул в кружащееся беззвучное ничто.

Принц фэйри спустил тетиву.

Кьеран оказался быстрее, чем Марк вообще считал возможным. Он тут же метнулся вперед и закрыл Марка собой. Стрела просвистела в воздухе, словно смертоносная певчая птица. Марк едва успел схватить Кьерана, чтобы его оттолкнуть, как стрела попала в цель, войдя Кьерану в спину точно под лопаткой.

Он повис на плече у Марка. Свободной рукой Марк выхватил и метнул кинжал; принц с воплем упал с клинком в бедре.

Марк потащил Кьерана прочь с поляны. Дождь стрел прекратился, но знамена с эмблемой сломанной короны загорелись и теперь цвели огнем. Эльфийская знать с криками носилась вокруг, а многие пустились наутек.

Не выпуская Кьерана, Марк исчез в лесу.

– Эмма, – прошептала Кристина. На поляне стоял шум и гам: смех, уханье и улюлюканье. Вдали, видела она, Джулиан держал Эрека, приставив тому нож к горлу; аханье стало громче, когда он принялся проталкиваться к королевскому шатру, хотя Король, отвлекшись на Эмму, этого пока не заметил.

Эмма стояла на коленях на голой земле, цепляясь за руку раненого фэйри-поединщика. Вскинув глаза и увидев Кристину, она просияла.

– Помоги мне с папой, – попросила Эмма. Она тянула его за руку, пытаясь забросить ту себе на шею. Карстерс лежал неподвижно, и на мгновение Кристина испугалась, что он мертв.

Он высвободил руку из хватки Эммы и, пошатываясь, поднялся. Это был стройный, высокий человек, чье семейное сходство с Эммой было очевидно: те же черты, тот же разрез глаз. Впрочем его глаза были совершенно пустыми, а голубой цвет в них выцвел до млечно-белого.

– Пусти меня, – сказал он. – Пусти, нефилимская дрянь. Это уже слишком далеко зашло.

От этих слов кровь застыла у Кристины в жилах. Король вновь разразился хохотом. Кристина вцепилась в Эмму, притянув ее к себе.

– Эмма, нельзя же верить всему, что ты тут видишь.

– Это мой отец, – отрезала Эмма. Кристина держала ее за запястье и чувствовала, как бьется ее пульс. Эмма протянула свободную руку. – Папа, – произнесла она, – пожалуйста. Пойдем со мной.

– Ты нефилим, – сказал отец Эммы. На его горле виднелись белые шрамы старых Меток. – Если ты до меня дотронешься, я оттащу тебя к ногам своего Короля, и он прикажет тебя прикончить.

Повсюду вокруг фэйри задыхались от смеха, цепляясь друг за друга, и сама мысль, что это ужас и смятение Эммы заставляют их хихикать, пронзила Кристину шипами убийственной ярости.

Одно дело было изучать фэйри; читать об отличиях их чувств от человеческих, о том, как воспитывают фэйри Неблагого Двора: приучают их получать удовольствие от чужой боли, окутывать людей паутиной слов и лжи – и с улыбкой наблюдать, как те насмерть давятся их фокусами.

Совсем другое дело было видеть это воочию.

Вдруг поднялась суета. Король Неблагого Двора отбежал на противоположную сторону шатра: он выкрикивал приказы, а строй рыцарей неожиданно рассыпался.

Джулиан, – подумала Кристина. И да – вот он стоял, держа перед собой Эрека, у подножия королевского шатра. Джулиан нарочно отвлек короля от Эммы и Кристины.

– Ну, разобраться в этом будет нетрудно, – заявила Кристина. Она сняла с ремня нож-бабочку и протянула его рыцарю. – Возьми это, – велела она.

– Кристина, что ты делаешь?.. – оторопела Эмма.

– Это холодное железо, – произнесла Кристина и приблизилась к рыцарю еще на пару шагов. Его лицо менялось у нее на глазах, все меньше и меньше походя на лицо Эммы, и все больше и больше – на нечто иное, гротескное, живущее под кожей. – Он Сумеречный охотник. Холодное железо не должно его смущать.

Она подошла еще ближе – и рыцарь, который выглядел как Джон Карстерс, полностью преобразился. Его лицо стало искажаться, все тело гнулось и менялось, кожа пошла пятнами, стала серо-зеленой. Губы вывернулись наружу, глаза увеличились и пожелтели, а волосы втянулись в кожу, обнажив влажный бугристый череп.

Там, где только что был отец Эммы, теперь стоял приземистый рыцарь-фэйри с жабьей головой. Побледневшая как полотно Эмма смотрела на него во все глаза. Фэйри разинул широкую пасть и хрипло прокаркал:

– Наконец-то я могу сбросить личину отвратительного нефилима!..

Договорить он не успел. Эмма взмахнула Кортаной и, прыгнув, вонзила меч рыцарю в шею.

В горле фэйри что-то хлюпнуло. Из широко открытого рта хлынула кровь цвета гноя. Покачнувшись, он отступил, но Эмма последовала за ним, проворачивая меч в ране. От смрада крови и звука рвущейся плоти Кристину чуть не стошнило.

– Эмма! – закричала Кристина. – Эмма!

Та подняла меч и ударила снова, и снова, пока Кристина не схватила ее за плечи и не оттащила назад. Рыцарь-фэйри замертво рухнул наземь.

Эмму, забрызганную кровью, трясло и шатало.

– Пошли! – Кристина схватила подругу за руку и потянула прочь от шатра. И тут воздух взорвался шуршащим, певучим звуком. Стрелы с огненными наконечниками осветили поляну жутким переливающимся сиянием. Кристина пригнулась и тут же услышала громкий звяк в нескольких сантиметрах над головой. Эмма отмахнулась Кортаной, стрела попала в клинок и тут же рассыпалась на кусочки.

Кристина зашагала быстрее.

– Надо выбираться отсю…

Просвистевшая мимо огненная стрела попала в знамя на королевском шатре. Полотнище с треском загорелось и осветило принцев, выбегающих из шатра и исчезающих в тени на краю поляны. Король все еще стоял перед троном, глядя в пустоту. Где же Джулс? Куда они с Эреком делись?

Когда Эмма и Кристина приблизились к краю поляны, перед ними выросла фэйри в платье, расшитом костями. Ее зеленые, лишенные зрачков рыбьи глаза блестели в свете звезд, как масло. Кристина со всей силы наступила фэйри на ногу и вопли той потонули в вое Двора. Кристина локтем отпихнула ее в сторону. Фэйри врезалась в шатер; косточки хлынули с ее платья, словно снежинки странной формы.

Эмма держалась за Кристину ледяными пальцами. Кристина стиснула их.

– Идем! – скомандовала она, и они вновь нырнули под сень деревьев.

Марк не рискнул уходить далеко. На территории Двора еще оставались Джулиан, Эмма и Кристина. Он затащил Кьерана за толстый дуб и усадил, прислонив к стволу.

– Как ты? Тебе больно? – спросил Марк.

Кьеран взглянул на него с неприкрытым раздражением. Прежде, чем Марк успел его остановить, он завел руку за спину, ухватился за стрелу и вытащил ее из раны. Хлынула кровь и тут же пропитала его рубаху.

– Господи, Кьеран, какого черта!..

– К каким чужеземным богам ты теперь взываешь? – спросил Кьеран. – Ты, кажется, сказал, что я не умираю.

– Ты не умирал. – Марк стянул с себя льняной жилет, свернул его и прижал к спине Кьерана. – Если только я тебя не убью сейчас за тупость.

– На Охотниках все быстро заживает, – охнув, проговорил Кьеран. – Марк, это правда ты? – Его глаза сияли. – Я знал, что ты за мной придешь.

Марк промолчал. Он сосредоточенно зажимал рану Кьерана, но его грудь сдавливала тревога. Вряд ли можно было сказать, что они с Кьераном расстались по-хорошему. Почему тогда Кьеран думал, что Марк за ним придет? Ведь он едва не отказался?

– Кьер… – произнес он и убрал жилет. Рана, действительно, почти затянулась. Кровь теперь еле сочилась ленивым ручейком. Марк уронил мокрый от крови жилет и коснулся щеки Кьерана; его кожа буквально обжигала. – Ты весь горишь! – Он потянулся, чтобы вновь накинуть эльфийскую стрелу Кьерану на шею, но юноша его остановил.

– Почему твоя подвеска у меня? – скривился он. – Она же должна быть у тебя.

– Я тебе ее вернул, – сказал Марк.

Кьеран хрипло рассмеялся.

– Такое бы я запомнил. – Тут его глаза широко распахнулись. – Я не помню, как убил Иарлафа, – произнес он. – Знаю, что убил. Они хотя бы это мне рассказали. И я верю, он был мерзавец. Но я этого не помню. Последнее, что я помню, это как я увидел тебя в окне Института, в кухне. Ты говорил с той девушкой. С Кристиной.

Марк похолодел. Он надел эльфийскую стрелу себе на шею и почувствовал, как та стукнулась о грудь. Кьеран не помнит?

Значит, он не помнит, как предал Марка, как донес Дикой Охоте, что Марк поделился тайнами фэйри с нефилимами. Не помнил наказания – бичевания, которое вынесли Джулиан и Эмма.

Не помнил, как Марк разорвал их отношения и вернул ему подвеску.

Неудивительно, что Кьеран верил, что Марк за ним вернется.

– Эта девушка прямо перед вами, – раздался голос. Кристина подошла к ним в тени деревьев. Из длинной царапины у нее на щеке текла кровь. Марк вскочил.

– Что происходит? Кого-то из вас ранили?

– Я… думаю, мы в порядке, – растерянно ответила Эмма странным невыразительным голосом.

– Эмма убила королевского рыцаря, – сказала Кристина и замолчала. Марк почувствовал, что это еще не все, но не стал требовать продолжения.

Эмма медленно сфокусировала взгляд на Марке и Кьеране.

– А, так это ты, гнусный хорек, – сказала она голосом, уже больше похожим на прежний. – Еще кого-нибудь предал, или у тебя пока пауза в карьере?

Кьеран был явно сбит с толку. Обычно с Неблагими принцами так не разговаривают, и к тому же, подумал Марк, он ведь забыл, за что Эмма может на него злиться и обвинять в предательстве.

– Ты привел ее сюда, чтобы меня спасти? – спросил он Марка.

– Мы все пришли, чтобы тебя спасти, – сказал Джулиан, выглядывавший из-за Эрека, которого толкал перед собой. Эмма выдохнула, не скрывая облегчения. Джулиан покосился на нее, они переглянулись. Марк всегда думал, что так переглядываются парабатаи: быстро проверить, все ли в порядке с другим, рядом ли он, в безопасности ли, жив ли. Впрочем, теперь, зная об истинных чувствах Джулиана к Эмме, он не мог не задуматься, нет ли под этим еще какого-то подтекста.

Шея Эрека кровоточила там, где кинжал соскользнул. Скалясь, он злобно смотрел из-под черных бровей.

– Предатель крови! – бросил он Кьерану и сплюнул мимо кинжала. – Братоубийца!

– Иарлаф был мне не брат, – устало сказал Кьеран.

– Он был тебе больше брат, чем эти чудовища, – заявил Эрек, обведя Сумеречных охотников свирепым взглядом. – И даже сейчас ты предаешь нас ради них.

– Так же, как ты предал меня отцу нашему Королю? – спросил Кьеран. Съежившись у корней дерева, он казался удивительно маленьким, но, когда поднял голову и посмотрел на Эрека, его взгляд был твердым, как камень. – Думаешь, я не знаю, кто донес Королю, что я убил Иарлафа? Думаешь, я не знаю, кого винить в своем изгнании в Дикую Охоту?

– Гордец, – сказал Эрек. – Ты, щенок, всегда был гордецом, раз думал, что твое место при Дворе, среди нас. Это я любимец Короля, а не ты. Ты не завоевал никакого особого места ни в его сердце, ни в сердцах Двора.

– И все же я им нравился больше, – тихо сказал Кьеран. – До того, как…

– Довольно, – прервал Джулиан. – Двор горит. Как только суматоха уляжется, за нами в погоню отправят рыцарей. Сидеть тут и сплетничать – безумие.

– Важные дела Двора – это не сплетни, – ощерился Эрек.

– Для меня – сплетни. – Джулиан осторожно выглянул между деревьев, окинул взглядом чащу. – Где-то тут должна быть быстрая дорога в Благие Земли. Можешь нас провести?

Эрек молчал.

– Он может, – сказал Кьеран, неуверенно поднимаясь на ноги. – Он не может солгать и сказать, что это невозможно. Поэтому он молчит.

Эмма, вскинув бровь, покосилась на Кьерана.

– Надо же, Хорек, ты можешь быть на удивление полезным, когда хочешь.

– Мне хотелось бы, чтобы ты не была так фамильярна, – с неудовольствием заметил Кьеран.

Эрек зарычал – это Джулиан крепче прижал кинжал к его горлу. Рука Джулиана, державшаяся за рукоять, чуть дрожала. Марк предположил, что удерживать Эрека было тяжело, но подозревал, что это еще не все. Хоть Джулиан мог быть – и был – безжалостен, когда речь шла о защите тех, кого он любил, роль палача была ему противна.

– Если ты поведешь нас не туда, я тебя убью, – произнес он. – Медленно.

– Ты дал моему отцу слово…

– Я не фэйри, – сказал Джулиан. – Я могу лгать.

Эрека охватила темная ярость, и Марк насторожился. Фэйри умели долго хранить обиды. Тем не менее, он тронулся с места, и остальные двинулись за ним, оставив позади поляну, залитую оранжевыми всполохами.

Они направились в темную чащу. Деревья росли тесно, и толстые корни вились по темной земле, как змеи. Низкие ветви были усеяны гроздьями кроваво-красных и ядовито-зеленых ягод. Путники миновали хихикающую древесную фэйри, которая сидела в развилине веток в чем мать родила, не считая искусно сплетенной серебристой сетки, и подмигнула проходящему мимо Марку. Кьеран тяжело опирался на его плечо; Марк придерживал его за талию. Как знать, озадачены остальные или гадают, что между ними происходит? Марк заметил, как Кристина на него оглянулась, но не разглядел выражения ее лица.

Эмма и Кристина шагали рядом, Джулиан – впереди, позволив Эреку их вести. Марку все еще было не по себе. Они как-то слишком легко отделались. Чтобы Король Неблагого Двора дал им уйти, да еще и позволил взять любимого сына в заложники…

– Где остальные? – спросил Эрек, когда деревья поредели и стало видно небо во всей роскоши его многоцветья. – Ваши друзья?

– Друзья? – удивленно переспросил Марк.

– Лучники, – объяснил Эрек. – Те огненные стрелы при Дворе – умно, не буду отрицать. Мы все гадали, как же вы справитесь с оружием после того, как мы отняли у вас ангельские силы.

– Как вам это удалось? – спросил Марк. – Вы что, осквернили все эти земли?

– Это бы ни на что не повлияло, – возразила Эмма. – Руны работают даже в обителях демонов. Это что-то более странное.

– И мор, – прибавил Марк. – Что он значит? Моровые участки в Неблагих Землях повсюду, как рак в теле больного.

– Так я вам и сказал, – огрызнулся Эрек. – И угрожать мне бессмысленно – раскрой я вам это, мне не жить.

– Поверь, я сам уже устал тебе угрожать, – признался Джулиан.

– Так отпустите меня, – сказал Эрек. – Сколько еще вы планируете меня удерживать? Вечно? Потому что если вы рассчитываете прикрыться мной от гнева моего отца, чтобы его рыцари не нашли вас и не перерезали вам глотки, на меньшее не стоит и рассчитывать.

– Я сказал, что устал тебе угрожать, а не что прекращу это делать, – поправил Джулиан, постучав пальцем по лезвию ножа. Они вышли на опушку, лес сменился полями. – А теперь куда?

Эрек направился в поле, и они пошли следом. Кьеран стал тяжелее опираться на Марка. Его лицо в лунном свете казалось очень бледным, и звезды подчеркнули синие и зеленые пряди в его волосах – мать Кьерана была водной фэйри, и в цвете его глаз и волос еще оставалось немного мерцающей прелести волн.

Марк неосознанно обвил Кьерана рукой. Да, он на него злился – но здесь, в стране фэйри, под сияющими многоцветными звездами, трудно было не вспомнить о прошлом, о том, как он раз за разом шел к Кьераном за теплотой и дружбой. Как во всем мире были только они двое – и как Марк думал, что, может статься, так тому и быть всегда. Как он считал себя счастливцем, раз кто-то вроде Кьерана – принц, причем прекрасный – вообще на него посмотрел.

Кьеран тихонько прошептал Марку в шею:

– Ветрогон.

Ветрогон был – во всяком случае, прежде – конем Кьерана. Когда Кьеран покинул Двор и присоединился к Охоте, он захватил его с собой.

– А что с ним? Где он?

– С Охотой, – произнес Кьеран и отчаянно закашлялся. – Мне его Адаон подарил, когда я был еще совсем юн.

Марк никогда прежде не встречался со сводными братьями Кьерана – десятками принцев от разных матерей, стремившихся занять Неблагой Трон. Адаон, как он знал из рассказов Кьерана, был из тех, что подобрее. А Эрек – напротив. Большую часть жизни Кьерана он был с ним чудовищно жесток, и Кьеран редко вспоминал о нем без гнева.

– Мне показалось, я услышал стук его копыт, – сказал Кьеран. – И до сих пор слышу.

Марк прислушался. Сперва он ничего не различил. Его слух был не так остер, как у Кьерана или у других чистокровных фэйри – по крайней мере, без рун. Ему пришлось изо всех сил навострить уши, чтобы наконец услышать. Это и правда был стук копыт, но не Ветрогона – и не одного коня. То был доносившийся из леса гром дюжин копыт.

– Джулиан! – вскрикнул он.

Пытаться сдержать панику в голосе было бессмысленно; Джулиан услышал ее и стремительно обернулся, ослабив хватку. Эрек вырвался и пустился бежать, черный плащ развевался у него за спиной. Он пересек поле и нырнул в лес.

– Замечательная была компания, – буркнула Эмма. – «Ах, нефилимы, вы захлебнетесь в собственной крови!» – хоть что-то новенькое. – Вдруг она услышала конский топот. – Это что за?..

Кортана сама собой порхнула ей в руку. Джулиан по-прежнему держал кинжал, Кристина потянулась за ножом-бабочкой.

– Королевская конница, – на удивление спокойно сказал Кьеран. – Вам против них не выстоять.

– Надо бежать, – сказал Марк. – Сейчас же.

Никто не стал возражать. И они бросились бежать.

Они продрались через поле и перемахнули через каменную стену на той стороне. Марк перетащил через нее Кьерана. Земля под ногами дрожала от топота копыт. Джулиан ругался, извергая негромкий размеренный поток проклятий. Наверное, в Институте ему так ругаться не доводилось, подумал Марк.

Они двигались быстро, но все-таки недостаточно. Вот бы найти еще лес или какое-нибудь другое укрытие. Но ничего подобного видно не было, а звезды мало что подсказывали Марку. Он был так вымотан, что, когда посмотрел на небо, у него закружилась голова. Половина его силы была потрачена на Кьерану – не только на то, чтобы его тащить, но и на то, чтобы он просто держался на ногах.

Они добрались до очередной стены – ее высоты не хватило бы, чтобы остановить конницу фэйри, но оказалось более чем достаточно, чтобы доставить им неприятности. Эмма через нее перепрыгнула; Джулиан перелетел следом, едва коснувшись камней.

Кьеран покачал головой.

– Я не смогу, – констатировал он.

– Кьер… – зло начал Марк, но Кьеран опустил голову, словно побитая собака. Слипшиеся от пота волосы упали ему на лицо, а рубаха и пояс штанов насквозь промокли от крови. – У тебя опять идет кровь. Ты же сказал, что рана заживает…

– Я так думал, – мягко произнес Кьеран. – Марк, оставь меня тут.

Кто-то тронул Марка за плечо. Это была Кристина. Она убрала нож и смотрела на него.

– Я помогу перетащить его через стену.

– Спасибо, – ответил Марк. У Кьерана не было сил даже бросить на нее сердитый взгляд. Кристина забралась на стену и протянула им руки; вместе они перетащили Кьерана через препятствие и спрыгнули на траву рядом с Эммой и Джулианом. Кьеран рухнул на землю.

– Он больше не может бежать, – сказал Марк.

Джулиан выглянул из-за стены. Теперь топот копыт гремел, как гром с небес. Уже можно было разглядеть авангард Неблагой конницы – темную движущуюся линию.

– Ему придется, – отрезал он. – Они нас убьют.

– Оставьте меня тут, – сказал Кьеран. – Пусть они убьют меня.

Джулиан опустился на колено и взял Кьерана за подбородок, заставив того поднять голову и посмотреть ему в глаза.

– Ты назвал меня безжалостным, – произнес он. – Мне не жаль тебя, Кьеран. Ты сам навлек это на свою голову. Но если ты думаешь, что мы проделали весь этот путь, чтобы спасти тебя, а теперь просто позволим тебе лечь и умереть – ты еще глупей, чем я думал. – Он схватил принца за руку и заставил встать. – Марк, помоги мне.

Братья подхватили Кьерана с двух сторон и двинулись вперед. Это было очень трудно. Паника и попытки удержать Кьерана на ногах заглушили охотничьи инстинкты Марка. Спотыкаясь о корни и камни, они забрались в густую рощу, ветви деревьев царапали кожу, рвали одежду. На полпути через рощу Кьеран обмяк. В конце концов он всё-таки потерял сознание.

– Если он умрет… – начал Марк.

– Он не умрет, – отрезал Джулиан.

– Можно спрятать его тут и вернуться за ним…

– Он тебе не запасные ботинки. Нельзя просто взять и оставить его где-нибудь и рассчитывать, что, когда мы вернемся, он там и будет, – прошипел Джулиан.

– Вы двое, прекрати… – начала было Эмма, но вдруг осеклась. – Ой!

Они вырвались из рощи. Перед ними высился холм, зеленый и гладкий. Они могли бы на него взобраться – но, для этого нужно цепляться ногами и упираться ногами. Сделать это с Кьераном на руках не представлялось возможным.

Даже Джулиан остановился. Прежде Кьеран обхватывал его за шею; теперь рука принца безвольно упала вниз. Марка вдруг посетило жуткое подозрение, что тот уже мертв. Ему хотелось уложить Кьерана на траву, проверить пульс…

Вместо этого он обернулся. Кристина, закрыв глаза, вцепилась в свой медальон и беззвучно шептала молитву. Эмма сжимала Кортану, ее настороженные глаза блестели. Она собиралась защищать их до последнего – и Кьерана в том числе. Она готова была погибнуть под копытами темной конницы.

Преследователи приближались: Марк видел тени между деревьями. Кони как черный дым, сверкающие глаза – словно алые уголья, упряжь из серебра и полыхающего золота. Жизнь им дарили огонь и кровь: они были жестоки и смертельно опасны.

Марку показалось, что во главе погони он даже разглядел Короля. На его боевом шлеме был выгравирован узор из кричащих лиц. Шлем закрывал только прекрасную человеческую половину его лица, обнажая мертвую серую кожу. Единственный глаз Короля горел, точно адское пламя.

Грохот погони был подобен реву сходящей лавины – оглушительный; убийственный. Марку вдруг захотелось услышать, что же говорит Кристина, которая тихо молилась. Он прочитал по ее губам: Ангел, призри на нас, благослови нас, спаси нас.

– Марк, – Джулиан обернулся к брату с неожиданно беззащитным выражением сине-зеленых глаз, словно собирался сказать то, что уже давно носил в сердце. – Если ты…

Внезапно холм словно раскололся надвое. Большой квадрат дерна перед ним открылся, будто дверь. Марк остолбенел. Он о таком слышал, но никогда еще не видел.

Из открывшегося проема шел свет. За ним оказалось что-то вроде коридора, по спирали уходившего в глубь холма. Молодая фэйри со слегка заостренными ушами и светлыми волосами, в которые были вплетены цветы, стояла на пороге с фонарем. Поверх платья на ней был белый меховой жилет. Она протянула им руку.

– Входите! – сказала она с акцентом Благого Двора. – Скорее, пока вас не настигли, ибо всадники Короля свирепы и не оставят вас в живых.

– А вы? – спросил Джулиан. – Вы желаете нам добра?

Только Джулиан может спорить с Провидением, подумал Марк. Но, с другой стороны, Джулиан не доверял никому, кроме своей семьи. А порой не доверял даже им.

Женщина улыбнулась.

– Меня зовут Нене, – сказала она. – Я не причиню вам вреда. Но входите же, входите скорее!

Марк услышал, как Кристина прошептала спасибо. И они побежали, боясь оглянуться. Один за другим они проскочили в дверь, ступили на утоптанную землю внутри. Марк и Джулиан, тащившие Кьерана, ворвались внутрь последними. Марк обернулся и увидел преследовавших их темных всадников. До него донеслись вопли ярости и досады. Дверь с грохотом захлопнулась за ними, холм вновь стал непроницаемым.

13 Страна Грез

Эмма в изумлении оглядывалась по сторонам, разглядывая коридор. Трудно было поверить, что он вырыт в склоне холма. Стены были облицованы гладким серым камнем, а потолок – синим мрамором с узором из позолоченных звезд. Слабо освещенный коридор тянулся в глубь холма.

Женщина-фэйри, Нене, подняла фонарь выше. Он был полон мечущихся светлячков, отбрасывавших на их маленький отряд тусклый отблеск. Эмма разглядела Джулиана с твердо сжатыми губами, Кристину, крепко сжимавшую медальон. Марк бережно опускал Кьерана наземь. Она не сразу поняла, что Кьеран без сознания: его голова запрокинулась, одежда была насквозь пропитана кровью.

– Теперь мы в Благих Землях, – сказала Нене. – Можете пользоваться рунами и колдовскими огнями. – Она с тревогой посмотрела на Кьерана. – И вылечить вашего друга.

– Не можем. – Джулиан выхватил свой колдовской огонь. Его свет стал для Эммы не меньшим облегчением, чем глоток воды в пустыне. – Он не Сумеречный охотник.

Нене подошла ближе, испуганно подняв брови. Марк сидел на земле, держа в объятиях Кьерана. Лицо принца стало белым как лед, опущенные веки на помертвевшем лице были похожи на темные полумесяцы.

– Он Охотник? – спросила она.

– Мы оба… – начал Марк.

– Вы можете ему помочь? – перебила Эмма, прежде чем Марк успел наговорить лишнего.

– Да. – Нене опустилась на колени и поставила фонарь рядом с собой. Она вынула из-за пазухи фиал – и, заколебавшись, взглянула на Марка. – А ты не ранен? Я захватила это и для тебя.

Марк удивленно покачал головой.

– А что это?

Нене откупорила флакон, поднесла к губам Кьерана и вполголоса заворковала на незнакомом языке.

Кьеран приоткрыл рот и глотнул. Из уголков его губ сбежала бледно-золотая жидкость. Он тут же открыл глаза и приподнялся, глотнул еще и еще. Перехватив взгляд Нене, он отвернулся, утирая рот рукавом.

– Сберегите остаток, – хрипло произнес он. – Мне уже достаточно.

Пошатываясь, он с помощью Марка поднялся на ноги. Остальные уже убрали стила. На руке Эммы горела свежая целебная руна, а рядом – руна энергии. Но несмотря на это, у нее болело всё тело. И сердце. Она снова и снова видела распростертого на земле отца, который смотрел на нее.

Она знала, что это не он, но воспоминание по-прежнему причиняло боль.

– Пойдемте, – сказала Нене, убирая фиал. – Напиток поддержит его лишь на короткое время. Мы должны поспешить ко Двору.

Она двинулась дальше по коридору, остальные пошли следом. Марк поддерживал спотыкающегося Кьерана. Джулиан не убирал колдовской огонь, так что вокруг было светло. Издали стены выглядели как искусная мозаика – но вблизи Эмма разглядела, что они сделаны из прозрачной смолы, которой залиты цветочные лепестки и крылья бабочек.

– Миледи, – произнесла Кристина, в чьих волосах, как и у Эммы, запутались листья и семена деревьев, – что вы имели в виду, когда сказали, что захватили этот напиток для Марка? Откуда вы знали, что он сюда придет?

– У нас при Дворе были гости, – ответила Нене. – Рыжая девушка – Сумеречный охотник, и светловолосый юноша.

– Джейс Эрондейл и Клэри Фэйрчайлд, – догадалась Эмма.

– Они рассказали мне о Блэкторнах. Мне было знакомо это имя. Моя сестра Нерисса полюбила человека из рода Блэкторнов и родила ему двоих детей, и умерла от любви к нему, когда он ее оставил.

Марк замер как вкопанный. Кьеран тихонько зашипел от боли.

– Вы сестра моей матери? – недоверчиво уточнил он.

– По-моему, это называется тетей, – заметила Эмма.

Марк бросил на нее мрачный взгляд.

– Я та, что отнесла тебя и твою сестру к дому твоему отцу и оставила на пороге, чтобы он вас вырастил, – ответила Нене. – Ты моей крови.

– Мне уже интересно, есть ли среди вас хоть кто-то, у кого нет давно потерянной родни в стране фэйри, – съязвил Кьеран.

– Я, – грустно призналась Кристина.

– Половина родичей Марка и есть фэйри, – заметила Эмма. – Где же им еще жить?

– Как вы узнали, что меня надо спасать? – спросил Марк у женщины-фэйри.

– Пука, впустивший вас в лунные врата, мой старый друг, – сказала Нене. – Он сообщил мне о вашем походе, и я догадалась, какова ваша цель. Я знала, что без помощи вам не пережить.

– Горящие стрелы… – сказал Джулиан. Тем временем каменные стены с мозаикой превратились в земляные. С потолка свисали корни, увитые сверкающими цветами, разгонявшими тьму. Жилы самоцветов жилы мерцали и переливались. – Это были вы.

Нене кивнула.

– И кое-кто еще из Королевской гвардии. А потом нужно было лишь опередить вас на несколько шагов и открыть эту дверь. Было непросто, но в Землях Короля повсюду есть двери, ведущие в Благие Земли. Их гораздо больше, чем ему известно. – Она бросила на Кьерана суровый взгляд. – Ты ведь этого не выдашь, Охотник?

– Я думал, ты считаешь меня нефилимом, – сказал Кьеран.

– Считала, пока не увидела твои глаза, – произнесла она. – Как и мой племянник, ты служишь Гвину. – Она негромко вздохнула. – Знай моя сестра Нерисса, что ее сын вырастет и будет проклят, это разбило бы ей сердце.

Лицо Джулиана потемнело, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, перед ними выросла высокая фигура. Они подошли к круглому залу, от которого в во все стороны ответвлялись другие ходы.

Путь им преграждал рыцарь-фэйри. Это был высокий мрачный человек с золотистой кожей, в одежде из сверкающей разноцветной ткани.

– Фергюс, – произнесла Нене, – дай нам пройти.

Фергюс изогнул темную бровь и разразился длинной тирадой на странном, похожем на птичий щебет языке – не зло, но с явным раздражением. Нене вскинула руку и что-то резко ответила. Глядя на нее, Эмма подумала, что видит некоторое сходство с Марком – не только в золотых волосах, но и в изящном сложении, и в точности жестов.

Рыцарь вздохнул и отступил в сторону.

– Мы можем пройти, но на рассвете нас вызовут к Королеве, – спеша вперед, объяснила Нене. – Пойдемте, помогите мне довести Охотника до комнаты.

У Эммы уже накопилось много вопросов – как им тут, под землей, понять, когда наступит рассвет? За что Нене, судя по всему, так не любит Дикую Охоту? И, конечно же, куда их ведут? Но она оставила их при себе, и в конце концов они дошли до конца коридора, стены которого были выложены отполированными полудрагоценными камнями: тигровым глазом, лазуритом и яшмой. Проемы в стенах были занавешены длинными бархатными портьерами, расшитыми сверкающей нитью.

Нене откинула одну из портьер, за ней оказалась комната с гладкими, стенами, переходящими в куполообразный потолок, с которого свисали белые занавеси, наполовину скрывавшие кровать из толстых, перевитых цветами ветвей.

Нене поставила фонарь.

– Уложите Охотника, – велела она.

С тех пор, как они оказались на территории Благого Двора, Кьеран успокоился. Он позволил Марку подвести себя к постели. Выглядит он довольно паршиво, отметила про себя Эмма, наблюдая, как Марк помогает Кьерану улечься. Она задумалась – сколько же раз приходилось Марку делать это для Кьерана, когда тот был вымотан охотой, и сколько раз Кьеран делал это для Марка. Жизнь Охотника полна риска. Она и представить себе не могла, сколько раз они видели друг друга в крови.

– Есть при этом Дворе лекарь? – выпрямляясь, спросил Марк.

– Я лекарь, – ответила Нене. – Хотя редко работаю в одиночку. Обычно мне помогают, но уже поздно, и Двор наполовину опустел. – Ее взгляд упал на Кристину. – Ты мне поможешь.

– Я? – изумилась Кристина.

– Ты похожа на лекаря, – заметила Нене, подбегая к деревянному шкафчику и распахивая дверцы. Внутри оказались банки с травами, связки сушеных цветов и флаконы с разноцветными жидкостями. – Узнаешь тут что-нибудь?

– Тиарелла сердцелистная, – быстро, как на уроке, ответила Кристина, – клейтония пронзеннолистная, майник широколистный, клинтония одноцветковая.

Нене это явно впечатлило. Она вынула из ящика стопку льняного полотна и аккуратно нарезанные полоски для повязок, и вручила всё это Кристине.

– Если в помещении слишком много народу, пациент будет поправляться медленнее. Этих двоих я отведу в соседнюю комнату; а ты должна снять с Кьерана одежду.

Кристина покраснела.

– Это может сделать Марк.

Нене закатила глаза.

– Как угодно. – Она обернулась к кровати, где на подушках лежал Кьеран. Лицо и рубашка Марка были в бурых потеках, но он этого не замечал. – Натри в ступке тиареллы сердцелистной и дай ему с водой. Пока не перевязывай, нужно осмотреть рану.

Она стремительно вышла из комнаты, Эмма и Джулиан поспешили следом. Они прошли всего несколько шагов – к темно-красной портьере, за которой была открытая дверь. Нене жестом пригласила их войти.

Войдя внутрь, Эмма едва не ахнула. Эта комната была намного роскошнее предыдущей. Потолок терялся в тени, стены были из серебристого горного хрусталя и светились изнутри, наполняя комнату мягким сиянием. По стенам водопадом спускались цветы, сливочно-белые и цвета слоновой кости, наполняя воздух ароматом сада. Лесенка вела на помост с большой кроватью, которая была накрыта роскошным покрывалом и завалена бархатными подушками.

– Это вам подойдет? – спросила Нене.

Эмма смогла лишь кивнуть. Вдоль одной стены тянулась изгородь из цветущих роз, за ней по камням бежал водопад. Заглянув за изгородь, Эмма увидела, что вода стекает в каменный бассейн в форме бабочки, выложенный синими и зелеными камнями.

– Не так шикарно, как в Институте, – услышала она голос Джулиана, – но сойдет.

– Чья это комната? – спросила Эмма. – Королевы?

Нене рассмеялась.

– Покои королевы? Ну конечно, нет. Это комната Фергюса. У него их две. При Дворе он в большом фаворе. Сегодня у него ночное дежурство, так что он не будет возражать, если вы здесь переночуете.

Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась перед занавесом и оглянулась.

– Вы брат и сестра моего племянника?

Эмма открыла рот и снова его закрыла. Марк по большей части был ей именно как брат – во всяком случае, больше брат, чем Джулиан.

– Да, – ответил Джулиан, почувствовав ее колебания.

– И вы его любите, – сказала Нене.

– Если вы найдете время и познакомитесь с ним, то и сами увидите, что его трудно не любить, – сказал Джулиан, и сердце Эммы подпрыгнуло, страстно желая, чтобы они с Марком были вместе, счастливые и смеющиеся, как и подобает братьям. Но тут она заметила вызов, с которым Джулиан взглянул на Нене. Ты обязана любить моего брата, как он того заслуживает! Дай это понять, или между нами все кончено.

Нене прочистила горло.

– А моя племянница Алесса?

– Теперь ее зовут Хелен, – сказал Джулиан. Он помедлил, и Эмма поняла, что он обдумывает, не сказать ли о положении, в котором оказалась Хелен, и отбрасывает эту мысль. Он еще не доверял Нене. – Да, она моя сестра. И я люблю ее так же, как Марка. Их обоих легко полюбить.

– Легко полюбить, – задумчиво повторила Нене. – Мало о ком из нашего народа я могла бы сказать такое.

Она вновь шагнула к двери.

– Нужно спешить обратно, пока тот молодой Охотник не умер, – сказала она и исчезла.

Джулиан, вскинув брови, посмотрел на Эмму.

– Она такая…

– Ага, – согласилась Эмма. Чтобы понять, что он имеет в виду, других слов не требовалось. О людях они с Джулианом почти всегда судили одинаково. Она почувствовала, как, несмотря ни на что, несмотря на невообразимую, невероятную усталость этой ночи, улыбается ему.

И ведь не скажешь, что опасность уже позади, подумала она, оглядывая комнату. Ей еще не доводилось бывать в таком прекрасном месте. Эмма, конечно, слышала о пещерных отелях в Каппадокии и Греции, где роскошные комнаты вырублены прямо в скале и убраны шелками и бархатом. Но здесь ее тронули именно цветы – те самые белые цветы, что пахли как сливки с сахаром, такие же, как белые цветы в Идрисе. Они словно излучали свет.

А ведь была еще и кровать. С запоздалым потрясением Эмма осознала, что их с Джулианом оставили наедине в безумно романтической обстановке. С одной на двоих, очень большой и очень бархатной кроватью.

Поводы для волнения и не думали заканчиваться.

Вернувшись, Нене бережно промыла рану Кьерана влажными льняными полотенцами, осторожно сжимая края пореза. Кьеран напряженно и прямо сидел на краю кровати, не шевелясь и никак не реагируя на происходящее, но по глубокому следу от зубов на нижней губе Кристина поняла, что ему очень больно.

Марк тихо сидел рядом. Он казался изможденным и вымотанным и даже не пошевелился, чтобы взять Кьерана за руку – просто сидел с ним плечом к плечу. Но, с другой стороны, подумала Кристина, вряд ли они были из тех, кто вечно держатся за ручки. В Дикой Охоте подобные нежные выражения привязанности не приветствовались.

– Неблагая стрела была смочена в аконите, – объяснила Нене, закончив промывать рану. Она протянула руку за повязкой и принялась бинтовать стройный торс Кьерана. Того успели раздеть и переодеть в чистые брюки, на кровати рядом с ним была сложена рубашка. На спине у Кьерана виднелись шрамы, похожие на те, что у Марка, и спускавшиеся через плечи на руки. Он был тонок, но довольно силен на вид, с четкими очертаниями мускулов на руках и груди. – Будь ты человеком или даже обычным фэйри, ты бы погиб, но у Охотников – своя защита. Ты выживешь.

– Да, – сказал Кьеран, презрительно вздернув подбородок. Но Кристину это удивило. Он не сказал: «Да, я знал, что выживу». Он сомневался, заподозрила она; он опасался, что умрет.

Кристина отчасти восхищалась его отвагой – тут она ничего не могла с собой поделать.

Нене, заканчивавшая перевязку, закатила глаза. Она постучала Кристину по плечу, пока Кьеран натягивал рубашку и дрожащими пальцами медленно застегивал пуговицы, и показала на плоское мраморное блюдо на прикроватном столике, полное плавающих в зеленой жидкости влажных полотенец.

– Это примочки для предотвращения заражения. Прикладывай к ране свежую каждые два часа.

Кристина кивнула. Она не совсем понимала, как ей завести будильник или просыпаться ровно через каждые два часа – или, может, предполагалось, что она просто не будет спать всю ночь, – но, так или иначе, она была уверена, что справится.

– Вот, – сказала Нене, склоняясь к Кьерану с очередным фиалом. – Выпей это. Оно тебе не повредит, только поможет.

Мгновение помедлив, Кьеран выпил. Вдруг он закашлялся и оттолкнул фиал.

– Как ты сме… – начал было он, но тут его глаза закатились и он обмяк, откинувшись на подушки. Марк поймал Кьерана прежде, чем тот коснулся кровати раненой спиной, и помог Нене аккуратно перекатить его на бок.

– Не переживайте, – успокоил Нене Марк, заметив, как та обиженно вздернула подбородок. – Он, когда засыпает, всегда так орет.

– Ему надо было отдохнуть, – сказала Нене и выскользнула из комнаты, не проронив больше ни слова.

Марк обеспокоенно смотрел ей вслед.

– Не так я себе ее представлял, когда мечтал о семье, оставшейся в стране фэйри, – признался он. – Я искал их так много лет, и не нашел и следа… Я уже успел опустить руки.

– Она из кожи вон лезла, чтобы найти тебя и спасти, – возразила Кристина. – Ты явно ей небезразличен.

– Она меня даже не знает, – сказал Марк. – Но фэйри придают колоссальное значение кровным связям. Она не могла допустить, чтобы я попал в руки Короля Неблагого Двора. Что случается с одним членом семьи, то отражается и на других его кровных родичах.

Она погладила тебя по голове, – чуть было не сказала Кристина. Она только мельком это заметила: когда Нене склонилась перебинтовать Кьерану спину, она погладила подушечками пальцев самые кончики светлых волос Марка. Он этого не заметил, и сейчас Кристина засомневалась даже, поверит ли он ей, если она ему скажет.

Кристина уселась в изножье кровати. Кьеран спал беспокойно, мотал головой со спутанными темными волосами. Марк сидел, прислонившись к изголовью. Босые ноги он закинул на кровать, они были всего в нескольких сантиметрах от Кристины.

Но смотрел он на Кьерана.

– Он не помнит, – произнес Марк.

– Кьеран? Чего он не помнит?

Марк подтянул колени к груди. В рваной окровавленной одежде он выглядел даже хуже, чем тогда, когда его отпустили из Дикой Охоты.

– При Неблагом Дворе его пытали и мучили, – сказал он. – Я этого ожидал, они всегда так поступают с узниками. Когда я его развязал, как только вывел с поляны, я понял, что они сделали с ним что-то еще. Он не помнит, как убил Иарлафа. Он вообще ничего не помнит после той ночи, когда подсматривал за нами и услышал наш разговор на кухне.

– И порку не помнит? Не помнит, что случилось с Джулианом и Эммой?..

– Ни этого, ни того, что из-за это я его бросил, – мрачно произнес Марк. – Он сказал, что знал, что я за ним приду. Как будто мы всё еще… то, чем мы были.

– А чем вы были? – Кристина вдруг поняла, что никогда об этом не спрашивала. – Вы обменялись обещаниями? У вас было для этого слово, ну, вроде novio?

– «Парень»? – повторил Марк. – Нет, ничего такого. Но это было… чем-то, а потом ничего не стало. Потому что я рассердился, – он бросил на Кристину убитый взгляд. – Но как я могу сердиться на того, кто даже не помнит, что он сделал?

– Твои чувства – это твои чувства. Кьеран сделал то, что сделал. Даже если он этого не помнит, он все равно это сделал, – нахмурилась Кристина. – Я не слишком сурово говорю? Не хотелось бы. Но тогда, потом, я сидела с Эммой. Я помогала бинтовать ее раны.

– А сейчас ты помогала бинтовать Кьерана, – Марк набрал побольше воздуху в грудь. – Кристина, прости меня. Это должно быть… даже не представляю себе, что ты думаешь. Ты вынуждена сидеть тут со мной, с ним…

– Ты имеешь в виду, из-за?.. – Кристина покраснела. Из-за нашего поцелуя на пиру? Она заглянула в свое сердце в поисках ревности, горечи, злости на Марка. Но ничего подобного не обнаружила. Даже ярости вроде той, которую она испытала к Диего при появлении Зары.

Каким далеким это сейчас казалось – далеким и неважным. Зара могла забирать себе Диего хоть сейчас; он был полностью в ее распоряжении.

– Я не сержусь, – сказала она. – И ты в любом случае не должен переживать из-за моих чувств. Нам надо сосредоточиться на том, что Кьеран в безопасности и мы можем возвращаться.

– Я не могу перестать переживать из-за твоих чувств, – произнес Марк. – Я вообще не могу перестать о тебе думать.

Кристина почувствовала, как глухо ухнуло ее сердце.

– Думать о Благом Дворе как о тихой гавани, где мы можем передохнуть, было бы ошибкой. Есть старая пословица, что единственное различие между Благими и Неблагими состоит в том, что Неблагие творят зло в открытую, а Благие его скрывают, – Марк опустил глаза на Кьерана; тот дышал тихо и ровно. – И я не знаю, что нам делать с Кьераном, – добавил он. – Отправить его обратно в Охоту? Позвать Гвина? Кьеран не поймет, почему я хочу расстаться с ним сейчас.

– А ты хочешь? Расстаться с ним сейчас?

Марк промолчал.

– Я понимаю, – сказала она. – Правда. Все это время Кьеран был так тебе нужен, что у тебя раньше даже не было возможности задуматься, а чего ты с ним хочешь.

Марк издал странный придушенный звук. Он взял ее за руку – и стиснул, по-прежнему не отрывая глаз от Кьерана. Его хватка была крепкой – но Кристина не отняла руки.

Джулиан сидел на огромной кровати Фергюса. За высокой изгородью, закрывавшей от него каменный бассейн, Эмму он не видел – но слышал, как она там плещется; звук отражался от сияющих стен.

И действовал ему на нервы. Когда она закончит с купанием, она вылезет – и заберется к нему в постель. Они с Эммой сотню раз ночевали вместе в одной кровати. Может, и тысячу. Но когда они были детьми, это ничего не значило, а потом, когда они уже выросли, Джулиан по-прежнему внушал себе, что это ничего не значит – даже когда просыпался посреди ночи, чтобы смотреть на то, как прядки ее волос прикрывают ее щеку, когда она спит. Даже когда она начала уходить спозаранку на пробежку по пляжу, он сворачивался на нагретом ее телом на простынях местечке и вдыхал аромат розовой воды, исходивший от ее кожи.

Дыши. Он вцепился в бархатную подушку, которую положил на колени. Думай о чем-нибудь другом.

А подумать было о чем. Они очутились при Благом Дворе – не совсем узники, не совсем гости. Покинуть страну фэйри ничуть не легче, чем в нее войти, и плана, как отсюда выбраться, у них пока что не было.

Но он безумно устал. К тому же, с тех пор, как Эмма оборвала их отношения, он впервые оказался в спальне с ней наедине, и, в качестве редчайшего исключения, им руководило сердце, а не разум.

– Джулс! – позвала Эмма. Он вспомнил недолгие дни, когда она называла его Джулианом – и сам звук этого имени в ее устах заставлял его сердце рассыпаться на осколки от наслаждения. – Нене оставила для меня платье, и оно… – Эмма вздохнула. – Наверное, лучше тебе самому посмотреть.

Она вышла из-за закрывавшей бассейн изгороди – с распущенными волосами и в платье. Одежды фэйри были либо очень вычурны, либо очень просты. Это платье было из простых. Тонкие бретельки крест-накрест охватывали ее плечи; само платье было сшито из шелковистой белой ткани, облеплявшей влажное тело, словно вторая кожа, и подчеркивавшей изгибы талии и бедер.

У Джулиана пересохло во рту. Ну зачем Нене оставила ей платье? Что, разве не могла Эмма лечь спать в грязных доспехах? За что мир был к нему так жесток?

– Оно белое, – поморщилась она.

Кто у гроба встал, рыдая, тем лишь белый подобает. У Сумеречных охотников белый был цветом траура: для почетных похорон имелись белые доспехи, а глаза мертвых Сумеречных охотников перед тем, как сжечь тела, накрывали белым шелком.

– Белый для фэйри ничего не значит, – объяснил Джулиан. – Для них это цвет нераспустившихся бутонов, природы…

– Да знаю я, просто… – Она вздохнула и босиком зашлепала по лестнице на помост, в центре которого стояла кровать. Эмма остановилась, разглядывая огромный матрас, и восхищенно покачала головой. – Ладно, признаю, Фергюс не очень-то мне понравился при первой встрече, – заявила она. Ее лицо сияло после купания в теплой воде, щеки порозовели. – Но надо признать, гостиницу он бы держал отличную. Держу пари, он каждую ночь подкладывал бы карамельки под подушки!

Пока она забиралась на кровать, платье немного съехало, и Джулиан, к своему ужасу, понял, что боковой разрез доходит почти до бедра. Эмма принялась устраиваться на кровати, и в разрезе вновь мелькнули ее длинные ноги.

Мир не просто был к Джулиану жесток, он явно пытался его убить.

– Дай-ка мне еще подушек, – потребовала Эмма, и прежде, чем Джулиан успел пошевелиться, выхватила несколько у него из-за спины. Джулиан, не выпуская подушку, которую держал на коленях, бесстрастно взглянул на Эмму.

– Чур, одеяло не перетягивать, – сказал он.

– Да я бы никогда!.. – Она запихала гору подушек себе за спину. Влажные волосы прилипли к ее шее и плечам – длинные пряди цвета мокрого золота.

Глаза Эммы покраснели, как будто от слез. Эмма почти никогда не плакала. Джулиан осознал, что веселая болтовня, с которой она вошла в спальню – это хорошая мина при плохой игре, и что он должен был понять это раньше – он, знавший Эмму лучше всех на свете.

– М-м, – сказал он, не в силах бороться ни с собой, ни с нежностью в своем голосе. – Ты в порядке? Что случилось при Неблагом Дворе?..

– Я такой дурой себя чувствую, – произнесла она, мгновенно лишившись напускной бравады. Под броней была Эмма – его Эмма, сильная, умная и храбрая. И совершенно раздавленная. – Я знаю, что фэйри лукавят. Знаю, что лгут, когда не лгут. И все-таки пука мне сказал… он сказал, что если я пойду в страну фэйри, то увижу лицо того, кого любила и утратила.

– Очень в духе Волшебного народа, – сказал Джулиан. – Ты и увидела лицо твоего отца, но это был не он. А иллюзия.

– Но я никак не могла этого понять, – сказала она. – В голове был сплошной туман. Я думала только о том, что отец вернулся.

– Возможно, у тебя в голове и был туман, – заметил Джулиан. – Тут полно незаметных заклинаний, которые способны помутить разум. И все так быстро произошло. Я тоже не подумал, что это иллюзия. Никогда о такой мощной не слышал.

Эмма промолчала. Она сидела, откинувшись на руки; белое платье обрисовывало ее тело. Джулиан почувствовал боль, словно в его тело вонзили ключ, который с каждым поворотом все сильнее натягивал кожу. Воспоминания безжалостно затопили его разум – вот он ласкает тело, вот ее зубы впились в его нижнюю губу, а изгибы ее тела совпадают с изгибами его тела – двойной полумесяц, разомкнутый знак бесконечности.

Джулиан считал, что испытывать вожделение должно быть приятно. Он и подумать не мог, что оно способно причинять такую боль, как будто под кожей у тебя сотни бритвенных лезвий. До той ночи с Эммой на пляже он думал, что желает ее сильнее, чем кто угодно на свете, что это желание способно прикончить его. Но теперь он понял, что воображение – лишь бледная тень действительности. Даже когда он истекал воображением, словно кровью или краской на холст, он не в силах был изобразить ощущение ее кожи, обжигающе-сладкий вкус ее губ. Желание меня не убьет, подумал он; но знание, что именно я теряю – вполне может.

Он сжал кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. К несчастью, он успел обкусать их слишком коротко, чтобы нанести себе хоть сколько-нибудь серьезный ущерб.

– Когда я увидела, что эта тварь все-таки не мой отец – я поняла, что немалая часть моей жизни тоже была иллюзией, – произнесла Эмма. – Я так долго жаждала мести – но когда я отомстила, это не сделало меня счастливой. И Кэмерон не сделал. Я думала, все это подарит мне счастье, но все это было лишь иллюзией, – она обернулась к нему; ее широко раскрытые глаза были невообразимо темны. – Джулиан, ты один из немногих реальных вещей в моей жизни.

Джулиан всем телом чувствовал, как колотится его сердце. Все прочие эмоции – ревность к Марку, боль от разрыва с Эммой, тревога за младших, боязнь участи, уготованной им Благим Двором – все это поблекло. На него смотрела Эмма, ее щеки порозовели, губы были приоткрыты, и если бы она подалась к нему, если бы она вообще его захотела, он бы сдался и сломался и капитулировал бы. Даже если бы это значило предать брата – он все равно бы это сделал. Он притянул бы ее к себе и потонул бы в ней – в ее волосах, коже и теле.

Потом он, конечно, вспоминал бы это с болью как от раскаленных добела ножей. Это стало бы очередным напоминанием о том, что никогда не смогло бы принадлежать ему. И он возненавидел бы себя за то, что причинил боль Марку. Но ничего из этого его бы не остановило. Он знал, на сколько хватает его силы воли, и он достиг предела. Его уже трясло, дыхание участилось, осталось только протянуть руку, и…

– Хочу, чтоб мы снова были парабатаями, – проговорила она. – Как раньше.

Эти слова словно взорвались у него в голове. Она его не хотела; она хотела быть парабатаями, и точка. Он сидел тут и думал о своих желаниях, о том, сколько боли он может вынести – но какое это имело значение, если Эмма его не хотела? Как он мог быть таким глупцом?

– Эмма, мы всегда будем парабатаями, – ровно произнес он. – Это на всю жизнь.

– С тех пор, как мы… с тех пор как я стала встречаться с Марком, это стало каким-то не таким, – сказала Эмма, глядя ему прямо в глаза. – Но это не из-за Марка, а из-за нас. Из-за того, что мы сделали.

– Все будет в порядке, – сказал он. – На этот случай нет ни правил, ни инструкций. Но мы не хотим друг другу навредить, так что не навредим.

– Бывали и парабатаи, которые потом возненавидели друг друга. Вспомнить хотя бы Люциана Греймарка и Валентина Моргенштерна.

– С нами такого не произойдет. Мы выбрали друг друга еще в детстве. А потом снова, когда нам было по четырнадцать. Я выбрал тебя, а ты выбрала меня. Это же и есть церемония парабатаев, так ведь? Способ скрепить эту клятву – обещание, что я всегда буду выбирать тебя.

Она прислонилась к его руке – всего лишь легчайшее касание плеча плечом, – но от этого во всем теле Джулиана словно зажглись фейерверки, как над пирсом Санта-Моника.

– Джулс!

Он кивнул, не решаясь заговорить.

– Я тоже всегда буду выбирать тебя, – сказала она и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза.

Кристина резко очнулась от беспокойного сна. В комнате царил полумрак; она свернулась клубочком в изножье кровати, поджав под себя ноги. Кьеран, откинувшись на подушки, спал дурманным сном, а Марк, укутавшись в одеяла, лежал на полу.

Два часа, – сказала Нене. Каждые два часа надо было проверять, как там Кьеран. Она вновь взглянула на Марка, решила, что не может его будить, вздохнула и, сев, потянулась через кровать к принцу фэйри.

Многие казались во сне спокойными и безмятежными – но только не Кьеран. Он тяжело дышал, а глаза судорожно бегали под закрытыми веками, руки нервно плясали по покрывалу. И все же, когда она наклонилась и неловко задрала рубашку у него на спине, он не проснулся.

Кьеран весь горел. Но, тем не менее, вблизи он был до боли прелестен: длинные скулы перекликались с миндалевидными глазами, густые ресницы прикрывали их, точно перья, а волосы были глубокого иссиня-черного цвета.

Кристина быстро сменила примочку; старая наполовину пропиталась кровью. Когда она нагнулась, чтобы опустить рубашку Кьерана обратно, его рука вдруг сжала ее запястье как тисками.

На Кристину снизу вверх глядели черный и серебряный глаза. Сухие и потрескавшиеся губы шевельнулись.

– Воды? – прошептал он.

Каким-то образом ей удалось одной рукой перелить воды из кружки на прикроватном столике в оловянную чашу и подать ему. Кьеран осушил чашу, не выпуская ее руки.

– Ты, может, меня не помнишь, – сказала она. – Я Кристина.

Кьеран опустил чашу и уставился на нее.

– Я знаю, кто ты, – немного помолчав, произнес он. – Я думал… но нет. Мы при Благом Дворе.

– Да, – сказала Кристина. – Марк спит, – добавила она на случай, если Кьеран беспокоится.

Но мысли принца, казалось, были далеко.

– Я думал, что этой ночью умру, – признался он. – Я был готов.

– Не всегда все выходит так, как мы думаем, – сказала Кристина. Ей самой эта сентенция показалась не слишком убедительной, но Кьерана это, судя по всему, утешило. Его лицо, словно занавесом, стремительно накрывало усталостью.

Он стиснул ее запястье еще крепче.

– Побудь со мной, – попросил он.

Кристина вздрогнула от неожиданности и наверняка попыталась бы что-нибудь ответить – возможно, даже отказала бы, но Кьеран не дал ей такой возможности. Он уже уснул.

Джулиан лежал без сна.

Он хотел спать; усталость пропитала его кости насквозь. Но комнату заливал тусклый свет и Эмма была так близко – всё это сводило его с ума. Она спала, и Джулиан чувствовал жар ее тела. Она сбросила покрывало, и Джулиан видел ее обнаженное плечо там, где сползло платье, и контуры руны парабатаев на руке.

Он вспомнил грозу за стенами Института, и как Эмма целовала его на крыльце перед тем, как явился Гвин. Нет, лучше себе не врать. Потом она отстранилась и произнесла имя его брата. Вот когда всё закончилось.

Может, всё дело в том, что, когда они так близко друг к другу, легче поддаться неподобающим чувствам. Какая-то часть Джулиана хотела, чтобы Эмма забыла его и была счастлива. Другая – чтобы помнила так, как помнил он. Воспоминания о том, каково им было вместе, жили в его крови.

Он беспокойно провел руками по волосам. Чем глубже он старался похоронить эти чувства, тем чаще они поднимались на поверхность, как вода в каменном бассейне. Он хотел склониться и притянуть Эмму к себе, прижаться губами к ее губам – поцеловать настоящую Эмму и стереть всякую память о ланнан-ши… И даже свернуться рядом, держать ее всю ночью в объятиях и чувствовать, как она дышит – это тоже его вполне бы устроило. Его устроило бы даже провести ночь, лишь чуточку соприкасаясь с ней мизинцами.

– Джулиан, – мягко произнес кто-то. – Проснись, сын терний[38].

Джулиан тут же уселся. В изножье стояла женщина. Не Нене и не Кристина: эту женщину он никогда прежде не видел, но узнал по портретам. Она была худой, почти изможденной, но все-таки красивой, с пухлыми губами и глазами синими, как стекло. Рыжие волосы волной спадали до самой талии. Платье сидело на ней так, словно его сшили до того, как она исхудала, но все равно было прелестно: белое и темно-синее, с изящным орнаментом, оно мягко окутывало ее до самых пят. Длинные руки были бледными до белизны, губы – алыми, а уши – слегка заостренными.

Голову женщины охватывал золотой обруч – корона изящной фейской работы.

– Джулиан Блэкторн, – произнесла Королева Благого Двора. – Проснись и пойдем со мной, ибо мне есть, что тебе показать.

14 Сквозь темное стекло

Королева шла молча, и Джулиан едва за ней поспевал босиком. Она уверенно шла вниз, по длинным коридорам Двора.

Было трудно уразуметь географию страны фэйри, где местность все время менялась, а громадные пространства легко умещались в меньших; словно кто-то взял знаменитую философскую загадку: «Сколько ангелов поместится на конце иглы?» – и превратил ее в пейзаж.

По пути они проходили мимо других знатных эльфов. Здесь, при Благом Дворе, было меньше темной роскоши – потрохов, костей и крови. Зеленые ливреи словно отражали цвет растений, деревьев и травы. Повсюду сверкало золото: золотые дублеты мужчин, длинные золотые платья дам – словно таким образом сюда проносили солнечный свет, что не мог проникнуть под землю.

Наконец они свернули в просторный круглый зал. Здесь не было никакой мебели, а гладкие каменные стены сходились в купол, в центр которого был вделан кристалл хрусталя. Под самым кристаллом стоял большой каменный постамент, увенчанный золотой чашей.

– Это мое гадальное стекло, – объяснила Королева. – Одно из сокровищ фэйри. Желаешь заглянуть?

Джулиан оробел. Он не так хорошо разбирался в этом, как Кристина, но знал, что такое гадальное стекло. Оно позволяло, глядя в отражающую поверхность – обычно в зеркало или в воду – увидеть, что происходит в других местах. Джулиану ужасно хотелось воспользоваться этим, чтобы узнать, как там его семья, но он был твердо намерен не принимать от фэйри никаких подарков без крайней необходимости.

– Нет, миледи, благодарю вас, – сказал он.

Джулиан увидел, как в глазах Королевы промелькнул гнев. Это его удивило: он полагал, что уж она-то контролирует свои чувства получше. Впрочем, гнев тут же исчез, и Королева ему улыбнулась.

– Некий Блэкторн вот-вот подвергнет свою жизнь смертельной опасности, – сказала она. – Разве это не достаточно уважительная причина тебе заглянуть в стекло? Или же ты предпочитаешь пребывать в неведении об опасности, что грозит твоей семье, твоей крови? – она чуть ли не ворковала. – Судя по тому, что мне о тебе известно, Джулиан, сын терний, это не в твоей природе.

Джулиан сжал кулаки. Блэкторн подвергнет себя опасности? Может, это Тай вляпался в очередную тайну, или Ливви, безрассудная и упрямая? Дрю? Тавви?

– Тебя не так просто искушать, – заметила Королева – уже более мягко и соблазнительно. Ее глаза так и блестели. Ей это нравится, подумал Джулиан. Охота; игра. – Как необычно видеть это в ком-то столь юном.

Джулиан, мрачно усмехнувшись про себя, вспомнил, как только что едва не дрогнул из-за близости Эммы. Но это была слабость, а слабости есть у всех. За годы, в течение которых он отказывал себе во всем ради блага семьи, его воля переплавилась в нечто такое, что порой удивляло даже его самого.

– Я не смогу проникнуть на ту сторону и повлиять на то, что происходит, так ведь? – спросил он. – Разве смотреть на это не станет для меня пыткой, и больше ничем?

Королева улыбнулась.

– Не могу сказать, – произнесла она. – Мне самой неведомо, что произойдет. Но если ты не заглянешь, ты тоже так никогда и не узнаешь. По моему опыту, и люди, и нефилимы хуже всего переносят неизвестность. – Она посмотрела на воду и сказала: – А, он как раз прибыл к точке пересечения.

Джулиан очутился перед постаментом быстрее, чем успел подумать, стоит ли это делать, и посмотрел на воду. То, что он увидел, потрясло его.

Вода была словно гладкое стекло – как телеэкран, на который с пугающей четкостью проецировалась картинка. Джулиан увидел ночь в горах Санта-Моника – зрелище настолько знакомое, что он почувствовал тоску по дому.

Над руинами точки пересечения вставала луна. Поросшая сухой травой равнина, простиравшаяся до отвесного обрыва над черно-синим океаном, была усеяна валунами. Между валунами бродил Артур.

Джулиан и не помнил, когда последний раз видел дядюшку вне стен Института. На нем были ботинки и грубая куртка, в руке тускло сиял колдовской огонь. Даже в Зале Соглашений он меньше походил на Сумеречного охотника, чем сейчас.

– Малкольм! – воззвал Артур. – Малкольм, я требую, чтобы ты явился ко мне! Малкольм Фейд! Я здесь, и со мной кровь Блэкторнов!

– Но Малкольм же мертв, – пробормотал Джулиан, неотрывно глядя в чашу. – Он умер.

– Слабость вашего биологического вида – представление о смерти как о чем-то бесспорно окончательном, – ликующе произнесла Королева, – особенно, когда речь идет о колдунах.

Страх пронзил Джулиана, словно стрела. Когда они покидали Институт, он был уверен, что его семья остается в безопасности. Но если Малкольм всё еще там, и всё еще охотился за кровью Блэкторнов… Хотя, если Артур ее предлагал, Малкольм наверняка еще не успел ее получить. Но с другой стороны, Артуру едва ли можно было доверять…

– Тс-с, – шикнула Королева, словно слышала шум его мыслей. – Смотри.

– Малкольм! – крикнул Артур, и его голос эхом пронесся по горам.

– Я здесь. Хотя ты явился раньше. – Голос принадлежал бесформенной тени. Когда Малкольм вышел на свет луны, стало видно, что с ним сделали (или что он сам сделал с собой). Джулиан громко сглотнул.

Изображение в воде стало мутным. Джулиан чуть было не потянулся к картинке, но опомнился и отдернул руку.

– Где они? – хрипло спросил он. – Что они делают?

– Терпение. Им надо кое-куда дойти. Малкольм заберет твоего дядюшку туда. – Королева Благого Двора просто лучилась злорадством.

Она думает, я у нее в руках, подумал Джулиан и тут же ее возненавидел. Королева окунула в воду длинные пальцы, и перед Джулианом пронесся стремительный калейдоскоп образов – двери Института Нью-Йорка, Джейс и Клэри спят в зеленом поле, Джем и Тесса в каком-то темном месте, – а затем картинка вернулась.

Раны на лопнувшей коже выглядели совершенно жутко по контрасту с дорогим костюмом. Артур и Малкольм были в церкви – старой, с витражами и резными скамейками. На алтаре лежало нечто, накрытое темной тканью. Оно едва заметно шевелилось, как просыпающееся животное.

Малкольм смотрел на Артура с улыбкой на изуродованном лице. Его словно выпустили из какого-то подводного Ада. Из трещин и рытвин кожи сочилась морская вода. Тусклые глаза выцвели добела, половина седых волос исчезла, а голый череп покрылся пятнами и коростой. На Малкольме был белый костюм, жутко контрастировавший с больной кожей.

– Для ритуала магии крови, кровь, отданная добровольно, лучше взятой насильно, – заметил Артур. Он стоял, сунув руки в карманы джинсов, ссутулившись, как обычно. – Я отдам тебе свою добровольно, если ты поклянешься оставить мою семью в покое.

Малкольм облизнул губы синеватым языком.

– И это все, чего ты хочешь? Это обещание?

Артур кивнул.

– Тебе что, не нужна Черная книга? – поддразнил его Малкольм, постукивая по заткнутой за пояс книге. – Не нужны гарантии, что я никогда не причиню вреда никому из нефилимов?

– Если моя семья не пострадает, то до твоей мести мне дела нет, – произнес Артур, и у Джулиана от облегчения подкосились колени. – К тому же, колдун, кровь Блэкторнов, которую я тебе отдам, должна будет удовлетворить твои аппетиты.

Малкольм улыбнулся. Его зубы были кривыми и острыми, как у акулы.

– А если я пойду на эту сделку, что же выйдет? Я подло воспользовался твоим положением, ведь ты же сумасшедший… – принялся он размышлять вслух. – Верно ли твой пошатнувшийся разум оценил ситуацию? Может быть, ты в замешательстве? Бредишь? Ты хоть знаешь, кто я такой?

Артур скривился, точно от боли, и Джулиан ощутил острую жалость к дяде и приступ ненависти к Малкольму.

Убей его, – подумал он. – Дядя, скажи мне, что ты взял с собой клинок серафимов, и проткни его насквозь.

– Твой дядя не пришел бы с оружием, – вставила Королева. – Фейд бы об этом позаботился. – Она следила за зрелищем с жадным восторгом. – Безумный нефилим и безумный колдун, – произнесла она. – Прямо как в сказке.

– Ты – Малкольм Фейд, убийца и предатель, – сказал Артур.

– Как неблагодарно отзываться подобным образом о том, кто все эти годы снабжал тебя лекарствами, – пробормотал Малкольм.

– Лекарствами? Скорее уж ложью. Ты делал то, что должен был делать, чтобы и дальше обманывать Джулиана, – возразил Артур, и Джулиан вздрогнул, услышав свое имя. – Ты давал ему лекарство для меня потому, что так ты мог завоевать его доверие. Моя семья тебя любила. Больше, чем меня. А ты всадил им нож в сердце.

– Ах, – промурлыкал Малкольм, – если бы…

– Лучше быть безумцем как я, чем как ты, – продолжил Артур. – У тебя было так много – любовь, власть, вечная жизнь, а ты все это выбросил, как придорожный мусор. – Он покосился на то, что билось в конвульсиях на алтаре. – Интересно, будет ли она и дальше тебя любить – таким, каков ты сейчас.

Малкольма перекосило.

– Довольно, – выдавил он, и на усталом лице Артура промелькнуло выражение триумфа. По-своему он все-таки перехитрил Малкольма. – Я согласен дать тебе обещание. Иди сюда.

Артур шагнул вперед. Малкольм вцепился в него и потащил к алтарю. Колдовского огня у Артура больше не было, но свечи в настенных канделябрах наполняли церковь дрожащим желтоватым светом.

Одной рукой Малкольм придерживал Артура, нагнув его над алтарем; другой он сдернул с алтаря темное покрывало. Их глазам предстал труп Аннабель.

– Ах, – выдохнула Королева, – когда-то она была прелестна.

Что ж, теперь она такой не была. От Аннабель остался лишь скелет, но не беленькие чистенькие голые кости из тех, как обычно изображают в книгах и на картинах. Ее кожа потемнела и ссохлась, черви проточили в ней множество дыр. Джулиана замутило. Аннабель скрывали белые погребальные пелены, но руки и ноги торчали наружу; местами кожа с них слезла, кости и высохшие сухожилия поросли мхом. С ее черепа осыпались темные ломкие волосы.

Увидев Малкольма, она задергала челюстью, из сгнившей глотки исторгся стон. Аннабель как будто мотала головой.

– Не волнуйся, любимая, – произнес Малкольм. – Я принес то, что тебе нужно.

– Нет! – завопил Джулиан, но все было именно так, как он и боялся: он не мог ничему помешать. Малкольм выхватил откуда-то из-за спины Аннабель кинжал и перерезал Артуру горло.

Кровь фонтаном обдала Аннабель – и сам ее труп, и камень, на котором она лежала. Артур попытался зажать горло руками, и Джулиан едва не задохнулся, стиснув пальцами чашу.

Погребальные пелены Аннабель побагровели. Артур медленно уронил руки. Теперь он оставался на ногах только потому, что Малкольм его держал. Кровь пропитала истлевшие волосы и ссохшуюся кожу Аннабель, и превратила белый костюм Малкольма спереди в алый саван.

– Дядя Артур! – прошептал Джулиан. Он почувствовал на губах соль. На мгновение он испугался, что плачет, да еще и на глазах у Королевы, но с облегчением понял, что всего лишь прикусил губу. Он сглотнул металлический привкус собственной крови, а Артур обмяк в руках у Малкольма, и тот отшвырнул его тело прочь. Артур рухнул наземь перед алтарем и застыл.

– Аннабель! – выдохнул Малкольм.

Аннабель зашевелилась.

Первыми задвигались ее конечности – руки и ноги, пальцы тянулись в никуда. На мгновение Джулиану показалось, что с водой в чаше что-то не то, отражение исказилось – но затем он понял, что это действительно была Аннабель. Ее постепенно окутывало белое сияние – нет, это кожа обтягивала голые кости и обнажившиеся сухожилия. Труп словно раздувался – плоть принимала форму живого тела, как будто поверх скелета натягивали гладкую, шелковистую перчатку. Серое и белое стало розовым: босые ноги и лодыжки теперь выглядели как человеческие. На пальцах ног даже появились полумесяцы ногтей.

Кожа всё ползла по ее телу, проскальзывая под погребальные пелены, вздымаясь, чтобы укрыть грудь и ключицы, охватывала руки. Аннабель раскинула руки, растопырив пальцы, словно пыталась пощупать воздух. Шея выгнулась, на черепе мгновенно выросли темно-каштановые волосы. Под саваном проступили очертания грудей, впалые щеки округлились, глаза открылись. Это были глаза Блэкторнов – переливающиеся, сине-зеленые, цвета морской волны.

Аннабель села, прижимая к себе обрывки окровавленного савана. Под ним оказалось тело молодой женщины. Бледное удлиненное лицо обрамляли пышные волосы; алели пухлые губы; удивленные блестящие глаза уставились на Малкольма.

А Малкольм преобразился. Он больше не был пугающе уродлив, и на мгновение Джулиан увидел его влюбленным юношей, излучавшим любовь и ласку. Малкольм застыл как вкопанный, и когда Аннабель соскользнула с алтаря, его лицо озарилось благоговейным восторгом. Она опустилась на каменный пол рядом с телом Артура.

– Аннабель! – воскликнул Малкольм. – Моя Аннабель! Я так долго тебя ждал, столько всего совершил, чтобы вернуть тебя… – Он сделал к ней нетвердый шаг. – Любовь моя, ангел мой, посмотри на меня.

Но Аннабель смотрела на Артура. Она медленно склонилась над ним и подняла нож, валявшийся рядом с трупом. Когда она выпрямилась, теперь уже не отводя глаз от Малкольма, по ее лицу бежали слезы. Она что-то беззвучно произнесла. Джулиан наклонился вперед, но не смог расслышать. Поверхность гадального стекла задрожала и пошла рябью, словно море перед бурей.

Малкольм, казалось, был поражен в самое сердце.

– Не плачь, – проговорил он, – моя милая Аннабель.

Он протянул к ней руки. Аннабель шагнула к нему, подняв к Малкольму лицо. Тот склонился над ней словно для поцелуя – и она вскинула руку и вонзила в него нож.

Малкольм недоверчиво посмотрел на нее, а потом закричал. Это был крик не только боли – это был вой разбитого сердца, раненного беспощадным, чудовищным предательством. Этот вой словно пронзал вселенную насквозь, разрывая на части сами звезды.

Он отшатнулся, но Аннабель преследовала его – кровавый, жуткий призрак в багровых и белых могильных одеждах. Она вновь ударила Малкольма ножом, вспоров ему грудь, и он рухнул наземь.

И даже когда Аннабель подошла и встала над ним, он все равно не вскинул руку, чтобы защититься. Он заговорил, и из уголка его рта, пузырясь, потекла кровь.

– Аннабель! – выдохнул он. – О, любовь моя, любовь моя…

Аннабель яростно опустила кинжал, вонзив его Малкольму в сердце. Тело колдуна дернулось. Голова безвольно откинулась назад, глаза закатились. Аннабель бесстрастно склонилась над ним и выхватила Черную книгу у него из-за пояса. Не бросив больше ни единого взгляда на Малкольма, она повернулась и вышла из церкви, исчезнув из вида гадального стекла.

– Куда она пошла? – выговорил Джулиан. Он еле узнал собственный голос. – Последуйте за ней, воспользуйтесь стеклом…

– Гадальному стеклу не пробиться через такое количество темной магии, – возразила Королева. Она сияла, словно только что насладилась чудесным зрелищем.

Джулиан отшатнулся от нее – он ничего не мог с собой поделать. Больше всего на свете ему хотелось уковылять в угол – и чтобы его там стошнило. Но Королева приняла бы это за слабость. Джулиан добрел до стены и к ней прислонился.

Королева улыбалась ему, положив руку на край золотой чаши.

– Ты заметил, как Фейд даже не попытался себя защитить? – произнесла она. – Такова любовь, сын терний. Мы приветствуем жесточайшие ее удары, и, когда истекаем после них кровью, шепчем слова благодарности.

Джулиан усилием воли не дал себе сползти по стене.

– Зачем вы мне это показали?

– Я собираюсь предложить тебе сделку, – сказала она. – И когда мы приступим к ее обсуждению, я предпочла бы, чтобы некоторые вещи были тебе известны.

Джулиан постарался дышать ровно, заглянуть в глубины собственного разума, в самые страшные свои воспоминания. Вот он, двенадцатилетний, в Зале Соглашений, он только что убил отца. Вот он в Институте и только что узнал, что Малкольм Фейд похитил Тавви. Вот он в пустыне, и Эмма говорит, что любит Марка. Марка, а не его.

– Какую сделку? – спросил он твердым, как камень, голосом.

Королева покачала головой. Ее рыжие волосы развевались вокруг изможденного лица, освещая его, будто солнечные лучи.

– При заключении сделки, Сумеречный охотник, присутствовать будет весь ваш отряд.

– Я не стану торговаться, – отрезал Джулиан. – Холодный мир…

Она расхохоталась.

– Ты уже тысячу раз нарушил Холодный мир, дитя мое. Не думай, будто я ничего не знаю о тебе и твоей семье. Несмотря на Холодный мир, несмотря на все, что я потеряла, я все еще Королева Благого Двора.

Джулиан задумался, что же значило это «все, что я потеряла» – что именно она потеряла? Речь идет о Холодном мире и позоре проигранной Темной войны, или?..

– К тому же, – продолжила она, – ты еще даже не знаешь, что именно я предлагаю. И твои друзья тоже. Я думаю, их это вполне может заинтересовать – особенно твоего прелестного парабатая.

– У вас есть что-то для Эммы? – спросил Джулиан. – Тогда почему вы привели сюда только меня?

– Я желаю кое-что тебе сказать. И, возможно, ты предпочтешь, чтобы она этого не знала. – Королева тонко улыбнулась и сделала шаг к нему. Теперь она стояла так близко, что Джулиан разглядел перья на ее платье – капельки крови выдавали, что их с корнем рвали из птиц. – Проклятие парабатаев. Я знаю, как его снять.

Джулиан словно задохнулся. Именно это и сказал ему у Врат пука: «В стране фэйри ты найдешь того, кто знает, как можно снять проклятие парабатаев».

С тех самых пор, как они сюда попали, он носил это знание в глубине души и все гадал, кто же это может быть. Но это, конечно же, оказалась Королева – существо, которому совершенно не следовало доверять.

– Проклятие? – тихо и немного удивленно переспросил он, старательно прикидываясь, словно понятия не имеет, почему она это сказала.

В глазах Королевы промелькнуло нечто неуловимое.

– Я бы сказала «связь парабатаев», но для тебя ведь она проклятие, не так ли? – Она поймала его за запястье и заставила повернуть руку. Следы от впивавшихся в ладонь обгрызенных ногтей почти исчезли, но все еще были различимы. Джулиан подумал о гадальном стекле, о том, как Королева следит за ними с Эммой в комнате Фергюса. Ну конечно же, она следила. Она знала, когда Эмма заснет, а он будет уязвим, и знала, что он влюблен в Эмму. Он мог скрывать это от родных и друзей, но для Королевы Благого Двора, привыкшей искать слабости и уязвимости, безошибочно и жестоко находившей неприятную правду, это было совершенно очевидно.

– Как я и говорила, – с улыбкой сказала королева, – мы принимаем раны любви с благодарностью, не так ли?

Джулиана захлестнула ярость, но любопытство пересилило. Он отнял руку.

– Расскажите мне, – сказал он. – Расскажите, что знаете.

Рыцари-фэйри в алых, золотых и зеленых одеждах явились за Эммой, чтобы проводить ее в тронный зал. Отсутствие Джулиана немного испугало ее. Но тут перед ней предстали Марк и Кристина с таким же эскортом, и Марк тихо сказал ей, что кто-то из стражи проговорился, мол, Джулиан уже ждет их в тронном зале, и она успокоилась.

Эмма проклинала собственную усталость. Как она могла не заметить, что он ушел? Она заставила себя заснуть, не в силах выносить больше ни секунды такой физической близости к Джулиану без возможности его обнять. А он был так спокоен – спокоен до глубины души; он смотрел на нее отчужденно и дружелюбно – и даже по-доброму, когда убеждал ее, что их дружба никуда не делась – и это было адски больно, и Эмма хотела лишь, чтобы усталость прогнала все это прочь.

Она коснулась привязанной за спиной Кортаны. Прочие их с Джулианом пожитки были у нее в вещмешке. С оружием поверх тонкого, как паутина, платья она чувствовала себя на редкость глупо – но о том, чтобы переодеваться перед Королевской гвардией, не могло быть и речи. Стражники предложили понести за нее меч, но она отказалась. Никто не смел прикасаться к Кортане, кроме нее.

Кристина чуть не приплясывала от возбуждения.

– Тронный зал Королевы Благого Двора, – прошептала она. – Я про него читала, но даже не думала, что когда-нибудь воочию его увижу. Его облик меняется в зависимости от настроения Королевы – вместе с ней.

Эмма вспомнила, что Клэри рассказывала ей о Дворе – о покоях изо льда и снега, о том, что Королева вся была в золоте и серебре, о занавесе из живых бабочек. Но, когда они вошли в тронный зал, тот выглядел иначе. Как Марк и сказал, Джулиан был уже там. Тронный зал представлял собой пустое овальное помещение, заполненное сероватым дымом. Дым стелился над полом и потрескивал под потолком, где мелькали зигзаги крошечных черных молний. Окон не было, но вдоль стен серый дым сгущался в узоры – стену увядших цветов, волну, разбивающуюся о берег, крылатый скелет.

Джулиан сидел на ступеньках, которые вели к большому квадратному камню, на котором стоял трон. Одет он был частично в доспехи, частично в обычную одежду, а поверх футболки накинул куртку, которую мог раздобыть только тут, в стране фэйри. Она сверкала ярким шитьем и парчой; подвернутые рукава открывали предплечья. На запястье Джулиана поблескивал браслет из морского стекла.

Когда они вошли, он поднял глаза. Даже на бледном лице они сияли синим и зеленым.

– Подожди, не говори ничего. Сперва я должен кое-что тебе сказать, – произнес он. Эмма только отчасти следила за его словами. Она пыталась понять, почему он держится с таким странным облегчением.

Джулиан казался спокойным, а обычно это бывало тогда, когда связываться с ним было страшнее всего. Но он всё не умолкал, и Эмма начала постепенно понимать, что именно он говорит. Малкольм: умер, ожил и снова умер? Артур убит? Аннабель восстала из мертвых? Черная книга пропала?

– Но Малкольм же умер, – глухо произнесла она. – Я его убила. Я видела, как унесло его труп. Он был мертв.

– Королева предостерегала меня – не стоит считать смерть чем-то окончательным, – сказал Джулиан. – Особенно если речь идет о колдунах.

– Но Аннабель-то жива, – заметил Марк. – Чего она хочет? Зачем ей Черная книга?

– Все это очень правильные вопросы, Миах, – раздался голос на другом конце зала. Все, кроме Джулиана, изумленно обернулись.

Королева в серых одеждах выступила из серых теней: длинное платье из крыльев мотыльков и пепла, в низком вырезе видны выступающие ключицы. На худом треугольном лице горели синие глаза. Рыжие волосы были гладко причесаны и убраны под серебряную сетку. В глазах Королевы плясали чертики: признак злого умысла… или безумия?

– Кто это – Миах? – спросила Эмма.

Королева указала рукой.

– Он, – произнесла она. – Племянник моей фрейлины Нене.

Марк явно такого не ожидал.

– Нене назвала Хелен Алессой, – вспомнила Эмма. – Так, значит, их фейские имена – Алесса и Миах?

– Не полные, нет, ибо полное имя дало бы над ними власть. Но звучит намного мелодичней, чем Марк и Хелен, вы не находите?

Королева подошла к Марку, одной рукой придерживая подол, а другой коснулась его лица.

Марк не пошевелился. Он словно застыл на месте. Страх перед знатными эльфами, и в особенности – перед монархами, ему внушали годами. Это Джулиан сузил глаза, когда Королева положила ладонь Марку на щеку и погладила.

– Прелестный мальчик, – произнесла она. – Зря ты достался Дикой Охоте. Мог бы служить при моем Дворе.

– Они меня похитили, – сказал Марк, – а вы нет.

Даже Королеву это привело в некоторое замешательство.

– Миах…

– Меня зовут Марк, – сказал он: без враждебности и без бунтарства, а просто констатируя факт. Эмма заметила, как, когда Королева отняла руку, глаза Джулиана сверкнули гордостью за брата. Королева прошествовала обратно к трону, и Джулиан поднялся и сошел вниз по ступеням, присоединившись к остальным у подножия камня, меж тем как Королева заняла свое место.

Она улыбнулась, глядя на них сверху вниз, и вокруг нее, словно по приказу, заклубились тени, свиваясь в похожие на цветы узоры.

– Итак, Джулиан рассказал вам все, что вам следовало знать, – подытожила она. – Теперь можно и поторговаться.

Эмме не понравилось, как Королева назвала его по имени: это томное, почти хозяйское «Джулиан». Еще она задумалась, где же была Королева, пока Джулиан рассказывал им о случившемся. Уж точно на расстоянии голоса, в этом она не сомневалась. Где-то неподалеку, откуда можно было подслушать, что он говорит, и оценить их реакцию.

– Миледи, вы собрали нас здесь, но мы не знаем, зачем, – произнес Джулиан. По выражению его лица было ясно, что он не знает, о чем Королева намерена их попросить. И он еще не принял твердого решения отказаться. – Чего вы хотите?

– Я хочу, чтобы вы нашли Аннабель Блэкторн, – сказала она, – и вернули Черную книгу.

Все переглянулись. Они ожидали чего угодно, но только не этого.

– Вам нужна только Черная книга? – уточнила Эмма. – Не Аннабель?

– Только книга, – ответила Королева. – Аннабель мне нужна только потому, что книга у нее. Она наверняка впала в безумие, ведь ее воскресили спустя столько лет.

– Ну, тем интереснее будет ее искать, – съязвил Джулиан. – Почему бы вам не отправить свой Двор самим обыскать мир простецов?

– Холодный мир сделал это более затруднительным, чем прежде, – сухо произнесла Королева. – Нас тут же схватят. А вы – любимчики Совета.

– Я бы так не сказала, – заметила Эмма. – Любимчики – это слишком сильное слово.

– Так расскажите же нам, зачем Королеве Волшебной страны Черная книга мертвых? – спросил Марк. – Это игрушки чародеев.

– В плохих руках они опасны, особенно если это руки фэйри, – ответила Королева. – Со времени Холодного мира Король Неблагого Двора становится всё сильнее. Его зло привело в Неблагие Земли мор и наполнило реки кровью. Вы увидите, что на его земле не живет ни одно дело ангельских рук.

– Это правда, – признала Эмма. – Но вам-то что за дело, если даже он и перестанет пускать Сумеречных охотников на свои земли?

Королева посмотрела на нее, улыбаясь одними губами.

– Никакого, – согласилась она. – Но Король похитил одного из моих подданных – придворного, который мне очень дорог. Он теперь пленник в Неблагих Землях, и я хочу его вернуть.

Ее голос был холоден.

– И чем же вам поможет книга? – спросила Эмма.

– В Черной книге содержатся не только сведения по некромантии, – сказала Королева. – В ней найдутся заклятия, которые помогут мне выкрасть узника у Неблагого Двора.

Кристина покачала головой.

– Миледи, – ласково, твердо и без капли волнения произнесла она, – мы все сочувствуем вашей потере, но, помогая вам, нам придется тяжко трудиться и подвергнуть себя огромной опасности. Полагаю, в уплату за нашу помощь вы намерены предложить нечто особенное.

Королеву это развеселило.

– Для столь юной особы ты весьма решительна. – Она взмахнула рукой, и на ее пальцах сверкнули кольца. – Но, видишь ли, наши интересы совпадают. Вы не хотите, чтобы Черная книга попала в руки Короля, я тоже этого не хочу. Здесь, при моем Дворе, она будет охраняться лучше, чем где-либо на свете – Король ведь тоже будет ее искать, и спрятать ее можно только в сердце Благого Двора.

– Но откуда нам знать, что вы не станете использовать ее и против Сумеречных охотников? – с сомнением спросила Эмма. – Не так много времени прошло с тех пор, как Благие воины штурмовали Аликанте.

– Времена меняются, и союзники тоже, – сказала Королева. – Для меня и моего народа Король сейчас представляет большую угрозу, чем нефилимы. Я предоставлю вам доказательство своей доброй воли. – Она откинула голову, ее корона заблестела. – Я предлагаю положить конец Холодному миру, – произнесла она, – и вернуть вам твою сестру Алессу.

– Это не в вашей власти, – сказал Марк. Но он не сумел скрыть реакцию на имя сестры. Его глаза слишком ярко сверкнули, как и глаза Джулиана. Алесса. Хелен.

– Не в моей, – произнесла Королева. – Принесите мне книгу, и я предложу Совету свои Земли и свою армию, и мы вместе одержим победу над Королем.

– А если они откажутся?

– Не откажутся, – Королева говорила чрезвычайно уверенно. – Они поймут, что только в союзе с нами сумеют победить Короля, а чтобы заключить такой союз, придется сперва положить конец Холодному миру. Как я понимаю, твою сестру приговорили к изгнанию по законам нефилимов за то, что она частично фэйри. Отменить такой приговор – во власти Инквизитора. С окончанием Холодного мира твоя сестра будет свободна.

Эмма знала, Королева не может лгать. И все же чувствовала, что где-то их обманывают. Оглядевшись, по напряженным выражениям лиц остальных она поняла, что не у нее одной такое чувство. И все же…

– Вы хотите захватить Неблагие Земли? – спросил Джулиан. – И чтобы Конклав вам в этом помог.

Королева лениво отмахнулась.

– На что мне Неблагие Земли? Мной движет не жажда завоеваний. Вместо Лорда Теней на трон сядет другой – более расположенный к нефилимам. Это должно вас заинтересовать.

– Вы имеете в виду кого-то конкретного? – уточнил Джулиан.

И тут Королева улыбнулась – искренне улыбнулась, и от этого стало словно незаметно, до чего она исхудала. Когда она улыбалась, ее красота была потрясающа.

– Да, – она повернулась к теням за спиной. – Приведите его, – приказала она.

Одна из теней шевельнулась и отделилась от мглы. Это был Фергюс. Рыцарь выскользнул в арочную дверь и мгновение спустя вернулся. Вряд ли, решила Эмма, кто-то удивился, увидев его спутника – моргающего, ошарашенного и, как обычно, мрачного.

– Кьеран? – изумился Марк. – Кьеран, Король Неблагого Двора?

Кьеран как-то умудрялся выглядеть одновременно испуганным и оскорбленным. Его переодели в новую одежду – льняную рубашку, штаны до колен и светло-коричневую куртку. Он все еще был очень бледен, а под рубашкой проступали повязки.

– Нет, – заявил он. – Ни в коем случае.

Королева рассмеялась.

– Не Кьеран, – уточнила она, – его брат. Адаон.

– Адаон этого не захочет, – сказал Кьеран. Фергюс крепко держал принца под локоть. Кьеран, пытаясь сохранить достоинство, притворялся, будто это вовсе не так. – Он верен Королю.

– В таком случае не очень-то он дружелюбен к нефилимам, – заметила Эмма.

– Он ненавидит Холодный мир, – сказала Королева. – Всем это известно. Всем известно также и то, что он верен Королю Неблагого Двора и принимает его решения. Но только до тех пор, пока Король жив. Если Неблагой Двор будет разгромлен Сумеречными охотниками в союзе с Благим Двором, посадить на трон нашего кандидата будет несложно.

– Легко вам говорить, – сказал Джулиан. – Если вы не собираетесь сажать Кьерана на трон, зачем тащить его сюда?

– У меня на него другие планы, – сказала Королева. – Мне нужен посол, которого все знают. – Она повернулась к Кьерану: – Ты станешь моим посланником к Конклаву. Принесешь клятву верности одному из стоящих здесь Сумеречных охотников. И поэтому, а еще потому что ты сын Короля Теней, когда ты станешь говорить с Советом, они будут знать, что ты говоришь от моего имени, и что они не будут вновь обмануты, как со лжецом Мелиорном.

– Кьеран должен на это согласиться, – сказал Марк. – Это должен быть его выбор.

– Что ж, безусловно, это его выбор, – согласилась Королева. – Он может согласиться – или почти наверняка будет убит своим отцом. Король не любит, когда у него из-под носа сбегают приговоренные узники.

Кьеран пробормотал что-то и сказал:

– Я принесу клятву верности Марку. Я буду делать то, что он скажет, и последую ради него за нефилимами. И я попробую уговорить Адаона на ваше дело, хотя выбирать ему.

В глазах Джулиана что-то мелькнуло.

– Нет, – сказал он. – Ты не станешь присягать Марку.

Марк с удивлением посмотрел на брата. Кьеран напрягся.

– Почему не Марку?

– Любовь все усложняет, – сказал Джулиан. – Клятва должна быть свободна от дополнительных обязательств.

Кьеран выглядел так, словно вот-вот взорвется. Его волосы полностью почернели. Бросив на Джулиана испепеляющий взгляд, он прошагал к Сумеречным охотникам и преклонил колени перед Кристиной.

Все были изумлены, но Кристина – больше всех. Кьеран откинул назад темные волосы и с вызовом поднял на нее глаза.

– Я присягаю тебе, Леди Роз.

– Кьеран Делатель Королей, – произнес Марк, глядя на Кьерана и Кристину с абсолютно непроницаемым выражением лица. Эмма не могла его винить. Он, должно быть, все время ждал, когда Кьеран вспомнит то, что забыл. И еще Эмма знала, что Марк наверняка боится боли, которую им обоим принесут эти воспоминания.

– Я делаю это не ради Адаона и не ради Холодного мира, – сказал Кьеран. – Я делаю это потому, что желаю смерти отцу.

– Обнадеживает, – пробормотал Джулиан, пока Кьеран поднимался на ноги.

– Итак, мы договорились, – с удовлетворением произнесла Королева. – Вы можете обещать Совету мою помощь и поддержку. Но, пока Черная книга не окажется у меня в руках, войной на Трон Теней я не пойду.

– А что, если он сам пойдет на вас войной? – спросил Джулиан.

– Сперва он нападет на вас, – сказала Королева. – Уж это я точно знаю.

– А что, если мы ее не найдем? – спросила Эмма. – В смысле, Книгу.

Королева лениво отмахнулась.

– Конклав сможет по-прежнему рассчитывать на мою добрую волю, – проговорила она. – Но, пока я не получу Черную книгу, мой народ воевать не будет.

Эмма посмотрела на Джулиана. Тот пожал плечами, словно говорил, что ничего другого от Королевы и не ожидал.

– И еще одно, последнее, – сказал Джулиан. – Хелен. Я не хочу ждать ее возвращения до конца Холодного мира.

На лице Королевы промелькнула досада.

– Не все в моих силах, маленький нефилим, – резко ответила она, и то были первые ее слова, которым Эмма поверила.

– Это – в ваших, – сказал Джулиан. – Поклянитесь, что потребуете от Конклава сделать Хелен и Алину вашими послами. Стоит Кьерану исполнить свой долг и доставить Совету ваше послание, как его роль будет исполнена. Путешествовать ради вас в страну фэйри и обратно должен будет кто-то другой. Пусть это будут Хелен и ее жена. Тогда им придется вернуть их с острова Врангеля.

Королева мгновение колебалась, потом едва заметно кивнула.

– Как ты понимаешь, им незачем меня слушаться, если только они не рассчитывают на помощь мою и моих подданных, – произнесла она. – Так что, когда вы добудете Черную книгу, тогда сможете объявить, что это и есть условие получения моей помощи. Кьеран, уполномочиваю тебя выдвинуть это требование, когда придет время.

– Так я и сделаю, – сказал Кьеран и посмотрел на Марка. Эмма читала в его глазах невысказанные слова: «Только не ради вас».

– Прелестно, – сказала Королева. – У вас есть возможность стать героями, положившими конец Холодному миру.

Кристина застыла. Эмма вспомнила, как когда-то подруга сказала ей: «Я всегда надеялась, что однажды помогу создать новый договор, который будет лучше Холодного мира. Справедливее по отношению к обитателям Нижнего мира и к тем Сумеречным охотникам, которые их любят».

Мечта Кристины. Сестра Марка и Джулиана. Безопасность для Блэкторнов, когда Хелен и Алина вернутся. Королева предложила им всем исполнение самых отчаянных надежд и тайных желаний. Эмма ненавидела бояться – но в этот миг она боялась Королевы.

– Ну что же, мы договорились, суетливые детишки? – спросила Королева, чьи глаза так и сияли. – По рукам?

– Вы же знаете, что да! – резко ответил Джулиан. – Мы начнем поиски, хотя понятия не имеем, откуда.

– Люди возвращаются в те места, которые что-то для них значили. – Королева склонила голову набок. – Аннабель была Блэкторном. Изучите ее прошлое. Поймите ее душу. У вас есть доступ к бумагам Блэкторнов, к историям, к которым больше никому не притронуться. – Она поднялась на ноги. – Когда они были еще молоды и счастливы, некоторые мои подданные их навещали. У Фейда был дом в Корнуолле. Возможно, он стоит до сих пор. Может быть, там что-то найдется. – Она принялась спускаться по ступеням. – А теперь время вам скорей отправляться в путь. Вы должны вернуться в мир простецов прежде, чем станет слишком поздно.

Она дошла до последней ступеньки и обернулась, величественная в своей властности и роскоши.

– Войдите! – позвала она. – Мы вас ожидали.

В дверях тронного зала появились две фигуры, с обеих сторон окруженные рыцарями в королевских ливреях. В одной из фигур Эмма узнала Нене – та вошла с выражением почтения и даже легкого страха. Рядом с ней шагала мощная фигура Гвина ап Нудда. На Гвине был парадный камзол из темного бархата, в который с трудом помещались его могучие плечи.

Гвин обернулся к Марку. Синий и черный глаз поглядели на него с гордостью.

– Ты спас Кьерана, – произнес он. – Я не должен был в тебе сомневаться. Ты сделал все, о чем я мог тебя просить, и даже больше. И сейчас ты в последний раз поскачешь со мной и с Дикой Охотой: я доставлю тебя к твоей семье.

Впятером они последовали за Королевой, Нене и Гвином вглубь по запутанным коридорам – пока один из тех не кончился пологим тоннелем, воздух в котором был свеж и прохладен. Из тоннеля они вышли на зеленый луг: нигде не было и следа деревьев, лишь усыпанная цветами трава, а наверху – ночное небо с кружащимися разноцветными звездами. Интересно, подумала Эмма, та ли это самая ночь, в которую они прибыли к Благому Двору, или же под землей прошли целые сутки. Узнать это было неоткуда. Время в стране фэйри двигалось словно в танце, шагов которого Эмма не знала.

На лугу стояло пять коней. В одном из них Эмма узнала Ветрогона, скакуна Кьерана, на котором тот мчался в битву с Малкольмом. Увидев Кьерана, тот заржал и, встав на дыбы, забил копытами.

– Вот это мне и обещал пука, – тихо проговорил Марк. Он стоял за Эммой и не сводил с Гвина и лошадей глаз. – Что, если я пойду в страну фэйри, я снова буду скакать с Дикой Охотой.

Эмма взяла его за руку и крепко ее сжала. Хотя бы для Марка обещание пуки сбылось без горького двойного дна. Она надеялась, что с Джулианом и Кристиной будет так же.

Кристина как раз приближалась к чалому коню, бившему копытами по земле. Она мягко приговаривала что-то лошади, пока та не успокоилась, а затем вскочила ей на спину и потянулась, чтобы погладить по шее. Джулиан забрался на черную кобылу с глазами странного зеленого цвета. Он выглядел совершенно невозмутимым. Кристина сияла от восторга. Она перехватила взгляд Эммы и улыбнулась, едва сдерживая радость. Интересно, подумала Эмма, как долго Кристина мечтала прокатиться с всадниками фэйри?

Она медлила, дожидаясь, пока Гвин окликнет ее по имени. Почему лошадей только пять, а не шесть? Она получила ответ на этот вопрос, когда Марк вскочил на Ветрогона и нагнулся, чтобы подсадить Кьерана себе за спину. Эльфийская стрела у Марка на шее блеснула в свете звезд.

Тогда Нене подошла к Ветрогону и, не обращая на Кьерана внимания, взяла Марка за руки, Эмма не слышала, что она ему шепчет, но на лице ее была боль; прежде, чем Марк отнял руки, он на миг сжал ее пальцы. Нене развернулась и ушла обратно в холм.

Кьеран молча сел в седло позади Марка, но не прикоснулся к нему.

Марк полуобернулся в седле.

– Волнуешься? – спросил он Кьерана.

Тот помотал головой.

– Нет, – сказал он. – Потому что я с тобой.

Марк явно напрягся.

– Да, – произнес он. – Со мной.

За спиной у Эммы негромко рассмеялась Королева.

– Всего три слова, а столько лжи, – заметила она. – И ведь он сказал даже не «Я тебя люблю».

Эмма почувствовала злость.

– Уж кому разбираться во лжи, как не вам, – сказала она. – По-моему, величайшая ложь, что когда-либо произносил Волшебный народ, это «фэйри не лгут».

Королева выпрямилась. Она смотрела на Эмму словно с высоты огромного роста. За спиной у нее кружились звезды – синие и зеленые, лиловые и алые.

– Почему ты сердишься, девочка? Я предложила вам честную сделку. Всё, чего вы могли желать. Я дала вам достойный приют. Даже одежда на тебе вся из страны фэйри.

– Я вам не доверяю, – бесстрастно проговорила Эмма. – Мы заключили с вами сделку потому, что у нас не было выбора. Но всё это время вы нами манипулировали. Даже платье, которое на мне, – манипуляция.

Королева выгнула бровь.

– К тому же, – продолжила Эмма, – вы заключили союз с Себастьяном Моргенштерном. Помогли ему развязать Темную войну. И Малкольм добрался до Черной книги, и мои родители погибли. Почему я не должна вас в этом винить?

Королева смерила Эмму взглядом, и та увидела в ее глазах всё, что Королева так отчаянно скрывала: гнев, порочность и злобу.

– Так вот почему ты назначила себя самозваной защитницей Блэкторнов? Потому что не сумела спасти родителей, так спасешь хоть этих – твою новую «семью»?

Прежде, чем ответить, Эмма долго смотрела на Королеву.

– Можете хоть собственную задницу на это поставить – я их спасу, – наконец проговорила она.

И больше не глядя на повелительницу Благого Двора, Эмма побрела к коням Дикой Охоты.

Лошади Джулиану никогда особенно не нравились, хотя держаться в седле он умел, как и многие Сумеречные охотники. В Идрисе, где на машинах не ездят, лошади до сих пор оставались основным видом транспорта. Джулиан учился ездить верхом на вредном пони, который постоянно раздувал бока и то и дело норовил проскакать под самыми низкие ветками, чтобы скинуть Джулиана не землю.

Лошадь, которую ему выдал Гвин, мрачно смотрела на него злыми зелеными глазами, и явно не собиралась обойтись с ним лучше того пони. Джулиан мысленно приготовился к вертикальному взлету галопом, но когда Гвин отдал команду, лошадь просто взмыла в воздух, как воздушный шар на веревочке.

Джулиан охнул вслух от неожиданности. Он осознал, что вцепился в конскую гриву так крепко, как только мог. Рядом стремительно взлетали остальные – Кристина, Гвин, Эмма и Марк с Кьераном. На мгновение они зависли в воздухе – тени в лунном свете.

Затем лошади рванули вперед. Небо над ними превратилось в размытое пятно, звезды – в разноцветные мерцающие полосы. Джулиан понял, что улыбается – искренне, так, как не улыбался с самого детства. Он ничего не мог с собой поделать. Должно быть, подумал он, пока они мчались в ночи, в глубине каждой души дремлет отчаянная жажда полета.

И не такого полета, как у простецов, запертых в железной коробке. А вот такого, когда мчишься сквозь мягкие, как пух облака, и ветер ласкает кожу. Он покосился на Эмму. Та пригнулась к шее своего коня, сжимая его бока длинными ногами; ее волосы развевались на ветру, как знамя. За ней скакала Кристина, раскинув руки в воздухе и визжа от счастья.

– Эмма! – завопила она. – Эмма, смотри, я не держусь!

Эмма оглянулась и расхохоталась. Марк, правивший Ветрогоном, в то время как Кьеран цеплялся за его пояс, не видел в этом ничего смешного.

– Держись обеими руками! – проорал он. – Кристина! Это тебе не американские горки!

– Нефилимы чокнутые! – крикнул Кьеран, откидывая с лица хлещущие на ветру волосы.

Кристина лишь рассмеялась, и Эмма посмотрела на нее, широко улыбаясь, с глазами, сияющими как лунный свет, который вскоре сменился серебристым мерцанием звезд мира простецов.

Перед ними сгущались тени – белые, черные и синие. Скалы Дувра, подумал Джулиан, и при мысли о том, что они совсем скоро минуют их, испытал укол боли. Он повернул голову и посмотрел на брата. Марк сидел на Ветрогоне так, будто родился в седле. Ветер трепал его светлые кудри, открывая острые кончики ушей. Он тоже улыбался – спокойной улыбкой человека, который занимается любимым делом.

Далеко внизу под ними медленно вращалась земля – лоскутное одеяло из серебристо-черных полей, темных холмов и светящихся, извилистых рек. Мир был прекрасен, но Джулиан не мог оторвать глаз от брата. Так вот что такое Дикая Охота, – думал он. Свобода, раздолье, лютая радость. Впервые он понял, почему Марку было не просто принять решение остаться с семьей. Впервые Джулиан с восхищением подумал о том, как же брат его любит, если ради него он оставил небо.

Часть вторая Дикий сон

15 Призраки родных и милых

Кит никогда не думал, что побывает хотя бы в одном Институте Сумеречных охотников. Теперь ему довелось обедать и ночевать уже в двух. Если так пойдет и дальше, это уже грозит перейти в привычку.

Институт Лондона был именно таким, каким он представил бы его себе, если бы кто-нибудь его об этом попросил, чего, понятное дело, не было. Расположенный в большой старой каменной церкви, лондонский Институт был лишен лоска и современности Института Лос-Анджелеса. Его как будто лет восемьдесят не ремонтировали – комнаты были выкрашены в модные в начале века пастельные тона, которые за несколько десятков лет выцвели и приобрели грязноватый оттенок. Горячая вода появлялась от случая к случаю, матрасы были бугристыми, а мебель покрыта пылью.

Насколько Кит понял из подслушанных обрывков разговоров, когда-то в лондонском Институте жило гораздо больше народу. Во время Темной войны на Институт напал Себастьян Моргенштерн, и большая часть прежних обитателей так и не вернулась.

Глава Института Эвелин Хайсмит выглядела почти такой же древней, как и само здание. У Кита сложилось впечатление, что Сумеречные охотники считают Хайсмитов важными шишками, хотя и не такими важными, как Эрондейлы. Эвелин была высокой властной седовласой женщиной лет семидесяти, а то и больше. Она носила длинные платья в стиле сороковых годов, у нее была трость с серебряным набалдашником и время от времени она беседовала с кем-то невидимым.

Судя по всему, в Институте жил еще только один человек – Бриджет, горничная Эвелин, такая же древняя, как ее хозяйка. У нее были выкрашенные в ярко-рыжий цвет волосы и покрытое мелкими морщинками лицо. Бриджет то и дело возникала в самых неожиданных местах, и доставляла немало неудобств Киту, прикидывавшему, что бы украсть. Особых успехов он пока не добился – основную ценность тут представляла мебель, а как незаметно выбраться из Института с сервантом на спине, Кит пока не придумал. Оружие было тщательно заперто. Как «толкнуть» подсвечники, Кит не знал, и, хотя в огромной библиотеке попадались ценные первые издания книг, поля большинства из них были исчерканы каким-то придурком «Уиллом Э.».

Дверь столовой отворилась и вошла Диана. Она старалась не напрягать руку. Теперь Кит знал, что некоторые раны Сумеречных охотников, особенно те, куда попал яд или ихор демонов, заживают медленно, несмотря на руны.

Увидев наставницу, Ливви просияла. Семейство собралось к ужину, который накрыли на длинном столе в пышной викторианской столовой. Когда-то на потолке были фрески с изображениями ангелов, но они почти полностью исчезли под слоем пыли и копоти.

– Есть новости от Алека и Магнуса?

Диана покачала головой, усаживаясь напротив Ливви. На той было синее платье, словно из костюмерной какого-нибудь исторического фильма BBC. Они сбежали из Лос-Анджелеса, не захватив никаких вещей, но оказалось, что одежды в Лондоне им хватит на много лет – хотя, судя по всему, самые новые вещи здесь были куплены в сороковых. Эвелин, Кит и Блэкторны сидели за столом, одетые кто как: Тай и Кит в брюках и рубашках с длинными рукавами, Тавви в тельняшке и шортах, а Друзилла – в черном бархатном платье, которое привело ее в восторг своей готичностью. Диана отвергла все предложенные ей наряды и сама постирала свои джинсы и футболку.

– А что насчет Конклава? – спросил Тай. – Ты с ними поговорила?

– От них вообще хоть какая-то польза есть? – буркнул Кит. Он не думал, что кто-то его услышит, но, видимо, ошибся, потому что Эвелин расхохоталась.

– Ох, Джессамина, – сказала она, глядя перед собой. – Хватит, это все-таки грубо.

Блэкторны переглянулись. Никто, впрочем, ничего не сказал, потому что из кухни выплыла Бриджет с дымящимися подносами, полными мяса и овощей – и то, и другое было выварено до полной потери вкуса.

– Не понимаю, почему нам нельзя вернуться домой, – мрачно протянула Дрю. – Если Центурионы перебили всех морских демонов, как обещали…

– Это еще не значит, что Малкольм не вернется, – перебила ее Диана. – А ему нужна кровь Блэкторнов. Вы останетесь здесь, и это не обсуждается.

Во время кошмарной штуки, которую тут называли переходом через портал, Кит потерял сознание – ужасный водоворот тащил его сквозь ледяное ничто, – и поэтому пропустил сцену, которая, должно быть, разыгралась, когда они прибыли в лондонский Институт, и Диана объяснила, что тут они и останутся.

Диана связалась с Конклавом, чтобы рассказать об угрозах Малкольма, но Зара ее опередила. Судя по всему, она убедила Совет, что у Центурионов все под контролем, что они смогут противостоять Малкольму и его армии, и Конклав был только рад поверить ей на слово.

И, словно уверения Зары и впрямь сотворили чудо, Малкольм больше не появился, а демоны так и не посетили Западное побережье. Прошло уже два дня, а никаких вестей о катастрофе не поступало.

– Бесит, что Зара с Мануэлем там в Институте без нашего присмотра, – процедила Ливви, отшвырнув вилку. – Чем дольше они там торчат, тем больше поводов для Когорты его захватить.

– Чушь, – сказала Эвелин. – Институтом руководит Артур. Не впадай в паранойю, девочка. – Она произнесла это как девотчка.

Ливви вздрогнула. Уже все, даже Дрю и Тавви, знали об истинном положении дел – включая недуг Артура и то, где на самом деле находились Джулиан и остальные, – но все-таки было решено, что Эвелин лучше об этом не знать. Она не была их союзником; и не было никаких причин, по которым она приняла бы их сторону, хотя она казалась совершенно равнодушной к политическим дрязгам Совета. В сущности, большую часть времени она как будто вообще их не слушала.

– По словам Зары, Артур заперся у себя в кабинете и не выходил с тех самых пор, как мы ушли, – сказала Диана.

– Если бы мне пришлось терпеть Зару, я бы тоже так сделала, – заметила Дрю.

– Все равно не понимаю, почему Артур не отправился с вами, – фыркнула Эвелин. – В свое время он жил в этом Институте, и, строго говоря, мог бы и нанести визит.

– Ливви, подумай о хорошем, – посоветовала Диана. – Когда Джулиан и остальные вернутся из… оттуда, где они сейчас, они, скорее всего, сразу направятся в Лос-Анджелес. Ты что, хотела бы, чтобы они вернулись в пустой Институт?

Ливви молча тыкала вилкой в еду. Она побледнела и похудела, под глазами залегли лиловые тени. В ночь после прибытия в Лондон Кит пошел к ней, подумав, что вдруг она хочет его видеть – но, взявшись за дверную ручку, услышал, как она плачет у себя в комнате. Он развернулся и ушел со странным, болезненным чувством в груди. Тот, кто так плакал, явно никого не хотел видеть, и уж тем более никого вроде Кита.

То же болезненное чувство он испытал, когда посмотрел через стол на Тая и вспомнил, как тот вылечил ему руку. Какой прохладной была кожа Тая… Тай был по-своему на взводе – переезд в Институт Лондона существенно нарушил распорядок его дня, и это его явно беспокоило. Он много времени проводил в тренировочном классе, который выглядел почти так же, как и в Лос-Анджелесе. Иногда, когда ему было особенно тяжело, Ливви растирала ему руки. Давление его успокаивало. И все же сейчас Тай выглядел напряженным и отсутствующим, и словно обращенным внутрь себя.

– Можем сходить на Бейкер-стрит, – неожиданно для себя сказал Кит. – Мы же в Лондоне.

Серые глаза Тая просияли. Он сдвинул почти всю еду на край тарелки: Ливви объяснила Киту, что Тай долго привыкает к новой еде и новым вкусам. Так что сейчас он ел, кажется, одну картошку.

– На Бейкер-стрит, 221-Б?

– Но только когда с Малкольмом все закончится, – вмешалась Диана. – До тех пор Блэкторны из Института не выходят, и Эрондейлы тоже. Кит, мне не понравилось, как Малкольм на тебя смотрел. – Она встала. – Я буду в приемной, надо отправить огненное послание.

Когда дверь за ней закрылась, Тавви, который таращился в воздух рядом со своим стулом (если честно, Кита это настораживало), хихикнул. Все удивленно посмотрели на него. Младший Блэкторн в последнее время не часто смеялся.

Кит решил, что мальчика нельзя в этом винить. Джулиан заменил Тавви отца. Кит знал, каково это – скучать по отцу, а ведь ему все-таки было не семь лет.

– Джесси! – сказала Эвелин, и Кит оглянулся, словно тот, к кому она обращалась, был с ними в одной комнате. – Оставь ребенка в покое, вы с ним даже не знакомы. – Она обвела взглядом сидящих за столом. – Все воображают, будто умеют ладить с детьми. Мало кто понимает, что на самом деле ничего в этом не смыслит. – Она откусила кусок морковки. – Мне вот это не дано, – жуя, продолжила Эвелин. – Никогда терпеть детей не могла.

Кит закатил глаза, а Тавви поглядел на Эвелин так, словно прикидывал, не запустить ли в нее тарелкой.

– Дрю, думаю, ты можешь увести Тавви спать, – поспешно сказала Ливви. – Мы все уже поужинали.

– Ну конечно, почему бы и нет? Я и одежду ему сегодня утром собирала, и вчера его спать укладывала. Я тут все равно что прислуга, – огрызнулась Дрю, сдернула Тавви со стула и вышла из комнаты, волоча брата за собой.

Ливви схватилась за голову. Тай поднял на нее глаза и сказал:

– Знаешь, ты вовсе не обязана обо всех заботиться.

Ливви шмыгнула носом и покосилась на своего близнеца.

– Просто… Джулса нет, и я тут самая старшая. Ну, на несколько минут.

– Самая старшая – Диана, – заметил Тай. Про Эвелин, которая нацепила на нос очки и читала газету, никто не вспомнил.

– У нее и так полно всяких дел, чтобы она еще и о нас заботилась. В смысле о всяких мелочах, – сказала Ливви. – Я никогда раньше об этом не задумывалась… Обо всем, что для нас делает Джулиан! Он всегда за всем следит, и заботится о нас, и я даже понятия, не имею, как…

Наверху как будто что-то взорвалось. Тай побледнел. Было ясно, что такое он уже слышал.

– Ливви, – произнес Тай. – Зал Соглашений…

Теперь звук был меньше похож на взрыв, и больше – на гром, катившийся по небу, словно облака рвались надвое.

В столовую влетела Дрю, а за ней по пятам – Тавви.

– Это они! – крикнула Дрю. – Я вылезла на крышу, и вы не поверите, но… Скорее идите туда! Я увидела, как они летят!..

– Кто? – Ливви уже была на ногах. Все вскочили, кроме Эвелин, которая так и не оторвалась от газеты. – Кто там на крыше, Дрю?

Дрю подхватила Тавви в объятия.

– Все! – сияя, сообщила она.

Крыша Института, широкая и плоская, тянулась до железных перил, которые были высотой по пояс стоящему рядом человеку. Столбики перил были увенчаны коваными лилиями. Вдали Кит различил сияющий купол собора святого Павла, знакомый ему по тысячам фильмов и телевизионных передач.

Тяжелые, стального цвета облака сгрудились у крыши Института, словно вокруг горы. Кит едва мог разглядеть город, раскинувшийся внизу. Воздух дрожал от летнего грома.

Все, кроме Эвелин и Бриджет, высыпали на крышу. Диана тоже была тут, осторожно баюкая раненую руку. Тай, не отрываясь, смотрел на небо.

– Вон там, видите? – сказала Дрю.

По мере того, как Кит вглядывался в облака, гламор слабел, и вдруг словно ожила картина или кинопленка, но ни от одного фильма не охватывало такое животное ощущение чуда и страха. Кино не разливало в воздухе трещащий, как молния, аромат магии, и не отбрасывало на небо тень парящей высоко в небе кавалькады. В кино звездный свет не играл на белокурых волосах девушки, которая, визжа от восторга и счастья, соскальзывала на лондонскую крышу с летающего коня. И в кино никогда не бывало таких лиц, какие стали у Блэкторнов, когда они увидели вернувшихся к ним братьев и друзей.

Ливви подскочила к Джулиану и бросилась ему на шею. Марк спрыгнул с коня. Дрю и Тавви чуть не опрокинули его. Тай подошел к братьям спокойней, но его лицо тоже сияло от счастья. Он дождался, когда Ливви перестанет душить Джулиана в объятиях, и только тогда подошел и взял его за руки.

Джулиан, которого Кит считал пугающим образцом отстраненности и самоконтроля, схватил брата и притянул его к себе, вцепившись в футболку на его спине. Он зажмурился, и, увидев выражение его лица, Кит отвернулся. У него никогда не было никого, кроме отца, и он был уверен, что отец никогда его так не любил.

Марк подошел к братьям. Тай повернулся к нему и Кит услышал, как он произнес:

– Я не был уверен, что ты вернешься.

Марк положил руку брату на плечо и хрипло ответил:

– Я всегда буду возвращаться к тебе, Тиберий. Прости, если заставил тебя в этом сомневаться.

Вместе с Блэкторнами прибыло еще двое гостей, которых Кит не знал: мрачный юноша с иссиня-черными волосами, развевавшимися вокруг угловатого лица, и широкоплечий, мощный мужчина в жутковатом шлеме с резными оленьими рогами по бокам. Оба молча сидели на своих конях. Может, это был эскорт фэйри – для безопасности остальных? Но как Блэкторнам и Эмме удалось добиться такой любезности?

Хотя, если кто-то и мог этого добиться, то только Джулиан Блэкторн. Как говаривал отец Кита о разных преступниках, Джулиан был из тех, кто хоть в Ад сойдет, а когда выйдет оттуда, сам дьявол будет ему должен.

Диана, прослезившись, обняла сперва Эмму, а потом Кристину. Чувствуя себя ужасно неловко, Кит подошел к перилам. Тучи рассеялись, и отсюда было видно Мост Тысячелетия в радужной подсветке. По другому мосту, отражаясь в воде, прогромыхал поезд.

– Ты кто? – спросил кто-то у него за спиной. Кит подпрыгнул и обернулся. Это оказался фэйри – тот, мрачный. Вблизи его темные волосы оказались не черными, а, скорее, смесью глубоких синих и зеленых прядей. Поморщившись, он отбросил волосы с лица; у него были полные, слегка асимметричные губы, но куда занятней оказались его глаза. Они были разноцветными, как и у Марка. Один – серебристый, как отполированный щит; другой – такой черный, что едва можно было разглядеть зрачок.

– Кит, – сказал Кит.

Юноша с волосами, цвет которых был похож на цвет океанских вод, кивнул.

– Я Кьеран, – назвал он себя. – Кьеран Охотник.

Кит знал: «Охотник» – это не настоящее фейское имя. Фэйри обычно никому не говорили своих истинных имен, ибо имя дает другому власть над тобой. «Охотник» означало лишь то, кем фэйри являлся. Так никси, например, называют себя «Водорожденными». Кьеран был из Дикой Охоты.

– Хм, – сказал Кит, вспомнив о Холодном мире. – Ты что, пленный?

– Нет, – сказал фэйри. – Я любовник Марка.

Ого, – подумал Кит. – Тот, кого Марк отправился спасать в страну фэйри. Он попытался не показывать, как его забавляет манера фэйри выражаться. Он понимал, что слово «любовник» родом из старинной речи, но ничего не мог с собой поделать: Кит был из Лос-Анджелеса, и с его точки зрения Кьеран только что сказал: «Привет, я трахался с Марком Блэкторном, а ты?».

– Я думал, Марк встречается с Эммой, – сказал Кит.

Кьеран был явно сбит с толку. Несколько его прядей словно потемнели. А может быть, это была лишь игра света?

– Думаю, ты ошибаешься, – сказал он.

Кит поднял бровь. Интересно, насколько Марк близок с этим парнем? Может, у них был просто ни к чему не обязывающий романчик? Хотя тогда совершенно непонятно, зачем Марк потащил половину своего семейства в страну фэйри, чтобы его спасти.

Прежде, чем он успел что-то сказать, внимание Кьерана переключилось, и он отвернулся.

– Это, должно быть, прелестная Диана, – заметил он, указывая на наставницу Блэкторнов. – Гвин ею восхищается.

– Гвин – это тот здоровенный? С рогатым шлемом? – уточнил Кит. Кьеран кивнул, наблюдая, как Гвин спешился, чтобы побеседовать с Дианой, которая рядом с ним казалась крошечной, хотя вообще-то была довольно высокой.

– И вновь Провидение нас сводит, – изрек Гвин.

– Я не верю в Провидение, – отрезала Диана. Ей явно было неловко и она держалась чуть настороже, прижимая к себе раненую руку. – И во вмешательство Небес тоже.

– Есть многое в природе, – заметил Гвин, – что и не снилось нашим мудрецам[39].

Кит фыркнул. Диана явно была потрясена.

– Ты цитируешь Шекспира? – удивилась она. – Странно, что это не «Сон в летнюю ночь».

– Фэйри ненавидят «Сон в летнюю ночь», – пробормотал Кьеран. – Там все вранье.

Уголки губ Гвина дрогнули.

– Кстати о снах, – сказал он. – В моих ты бывала, и нередко.

Диана изумленно смотрела на него. Блэкторны умерили пыл громкого воссоединения и с нескрываемым любопытством наблюдали за ней и Гвином. Джулиан даже слегка улыбался, держа на руках Тавви, который обвил его шею руками, словно коала – дерево.

– Хотелось бы, чтобы ты встретилась со мной официально, чтобы я мог за тобой ухаживать, – произнес Гвин. Он пошевелил могучими руками, и Кит с изумлением понял, что Гвин нервничает. Мускулистый исполин, предводитель Дикой Охоты, нервничает. – Мы могли бы вместе убить ледяного великана, или съесть оленя.

– Ни то, ни другое мне не нравится, – подумав, ответила Диана.

Вид у Гвина стал абсолютно убитый.

– Но я схожу с тобой на свидание, – краснея, продолжила она. – Лучше всего, в приличный ресторан. Приходи с цветами, и без шлема.

Блэкторны рассмеялись и разразились аплодисментами. Кит прислонился к стене рядом с Кьераном, который весело качал головой.

– Любовь сразила гордого предводителя Охоты! – сказал он. – Надеюсь, когда-нибудь об этом сложат балладу.

Кит не отрываясь смотрел на Гвина, который, не обращая внимания на овации, готовил коней к отбытию.

– Ты не похож на остальных Блэкторнов, – помолчав, заметил Кьеран. – У тебя глаза синие, но не как море. Скорее как обычное небо.

Кит, сам не зная почему, почувствовал себя оскорбленным.

– Я не Блэкторн, – отрезал он. – Я Эрондейл. Кристофер Эрондейл.

Он подождал. Обычно на большую часть обитателей этого сверхъестественного мира фамилия Эрондейл производила эффект разорвавшейся бомбы. Но юноша с волосами как океан не моргнул и глазом.

– Тогда что ты тут делаешь, если ты им не родственник? – спросил он.

Кит пожал плечами.

– Понятия не имею. Но мне здесь не место, в этом я уверен.

Кьеран улыбнулся типичной для фэйри кривоватой улыбкой.

– Значит, теперь тут нас таких двое.

В конце концов они собрались в приемной, самой теплой комнате дома. Эвелин уже была там и что-то бормотала, сидя у пылающего камина. Даже сейчас, поздним летом, в Лондоне было сыро и холодно. Бриджет принесла сэндвичи – с тунцом и сладкой кукурузой и с курицей и беконом – и новоприбывшие набросились на них, словно умирали с голоду. Джулиану пришлось есть левой рукой, правой он придерживал Тавви, сидевшего у него на коленях.

Годы пощадили приемную больше, чем другие помещения Института. Она была оклеена веселенькими обоями в цветочек, лишь слегка выцветшими, и обставлена роскошной старинной мебелью, которую явно подбирали с большой заботой – прелестное бюро, изящный секретер и расставленные у камина диваны и кресла, обитые плюшевым бархатом. На кованой решетке были фигуры цапель, распростерших крылья, и когда в камине горел огонь, тени птиц ложились на стену.

Кьеран не проявил к сэндвичам никакого интереса. Он с подозрением потыкал в них пальцем, отодвинул и съел только помидоры.

Джулиан пересказывал, что произошло в стране фэйри: путешествие к Неблагому Двору, встречу с Королевой, мор в Неблагих Землях.

– Выжженные места, белые как пепел, как лунная поверхность, – вставил Марк с потемневшими от расстройства глазами.

Кит старался следить за рассказом, как мог, но это было всё равно что кататься на американских горках со сломанными тормозами – слова типа «гадальное стекло», «Неблагой рыцарь» и «Черная книга мертвых» постоянно его сбивали.

– А сколько для них времени прошло? – наконец прошептал он Таю, который сидел, втиснувшись между ним и Ливви на слишком короткой для них троих кушетке.

– Похоже, на несколько дней меньше, чем для нас, – сказал Тай. – Сколько-то времени пропало, но не много. Кажется, медальон Кристины сработал.

Кит присвистнул.

– А кто такая Аннабель?

– Она была из Блэкторнов, – объяснил Тай. – Она умерла, но Малкольм ее вернул.

– Из мертвых? – переспросил Кит. – Это же… некромантия.

– Малкольм был некромантом, – заметил Тай.

– Заткнитесь! – Ливви пихнула локтем задумавшегося Кита. На Сумеречном базаре некромантия считалась не просто запретным искусством, о ней даже говорить было нельзя. Наказанием за воскрешение мертвых была смерть. Если даже вас не поймают Сумеречные охотники, вас поймают другие обитатели Нижнего мира – и умрете вы неприятно.

Воскрешение мертвых, говорил Джонни Грач, корежит саму ткань бытия, так же, как и обретение людьми бессмертия. Пригласи смерть войти, и она останется. «И никто не может воскресить мертвеца так, чтобы это сработало? – спросил его как-то раз Кит. – Даже самый могучий волшебник?»

«Бог, – произнес Джонни после долгой паузы. – Бог может. А тот, кто поднимает мертвых, может, конечно, возомнить себя богом, но очень скоро он поймет, как ошибается».

– Глава Института Лос-Анджелеса мертв? – воскликнула Эвелин, уронив недоеденный сэндвич на старинный столик – скорее всего, очень дорогой.

Кит не слишком винил ее за удивление. Блэкторны вели себя вовсе не так, как подобало скорбящему по любимому дядюшке семейству. Скорее, они казались потрясенными и озадаченными. Но, с другой стороны, они и с Артуром обходились почти как с незнакомцем.

– Так вот почему он захотел остаться в Лос-Анджелесе? – вспыхнув, спросила Ливви. – Чтобы принести себя в жертву… за нас?

– Во имя Ангела! – Диана прижала руку к груди. – Он ни на одно мое послание не ответил, но так уже бывало. Но даже так, чтобы Зара не заметила…

– Может, не заметила, а может, заметила, – сказала Ливви. – Но для ее планов как раз лучше, если он не будет стоять у нее на пути.

– Каких еще планов? – спросила Кристина. – Вы что, имеете в виду планы Зары?

Последовало еще одно долгое объяснение, на сей раз того, о чем Кит уже знал. Эвелин заснула перед камином и похрапывала. Кит попытался прикинуть, сколько мог бы стоить серебряный набалдашник ее трости. Интересно, это чистое серебро или он просто посеребрен?

– Клянусь Ангелом! – произнесла Кристина, когда объяснение было закончено. Джулиан промолчал, Эмма выругалась, а Марк, вспыхнув, подался вперед.

– Вот что я понял, – сказал он. – Зара с отцом хотят управлять Институтом Лос-Анджелеса, потому что это позволит им действовать против обитателей Нижнего мира. Новые законы, скорее всего, распространятся и на меня, и на Хелен. И, безусловно, на Магнуса, Катарину… на каждого известного нам обитателя Нижнего мира, не зависимо от того, насколько они поддерживают Сумеречных охотников.

– Эта группа мне знакома, – сказала Диана. – В лояльность обитателей Нижнего мира они не верят.

– А что это за группа? – спросила Эмма.

– Когорта, – объяснила Диана. – Довольно известная фракция Совета. Как и все, кого объединяет ненависть, они убеждены, что говорят от имени молчаливого большинства. Они думают, что все презирают обитателей Нижнего мира так же, как и они. Они считают, что с Холодным миром не согласны только трусы, или те, кому он причинил личные неудобства.

– Неудобства? – переспросил Кьеран. Он сказал это абсолютно бесцветно – просто слово повисло в воздухе.

– Умом они обделены, – сказала Диана. – Но не злобой и не громкостью, и многих они запугали настолько, что те будут молчать. Главы Института среди них пока нет, но если будет…

– Это плохо, – произнесла Эмма. – Раньше им пришлось бы доказывать, что Артур не в состоянии управлять Институтом. А теперь он мертв. Место свободно. И теперь им нужно только дождаться следующей встречи Совета и выдвинуть своего кандидата.

– И они для этого в неплохом положении, – Диана встала и принялась прохаживаться по комнате. – Конклав под огромным впечатлением от Зары Диарборн. Они убеждены, что Зара с Центурионами самостоятельно отбили атаку морских демонов.

– Демоны исчезли потому, что Малкольм умер – опять, и на этот раз, надеюсь, окончательно, – яростно проговорила Ливви. – И Зара ничего для этого не сделала. Она присвоила себе лавры Артура!

– И мы ничего не можем с этим поделать, – заметил Джулиан. – Во всяком случае, пока. Скоро они поймут, что Артур погиб или пропал – но даже уход с поста был бы поводом его сменить. И нельзя, чтобы поняли, что мы знаем, как или почему он погиб.

– Потому что знаем мы это только благодаря Королеве Благого Двора, – тихо произнесла Эмма, не сводя глаз со спящей Эвелин.

– Аннабель – вот наш ключ к поискам Черной книги, – сказал Джулиан. – И сейчас мы должны быть единственными, кто ее ищет. Если Конклав найдет книгу первым, мы никогда не переправим ее к Королеве.

– Тем не менее, когда мы соглашались на план Королевы, мы не знали про Когорту, – обеспокоенно сказал Марк. – А что, если найти книгу до того, как Когорта сделает ход, мы уже не успеваем?

– Значит, придется найти ее побыстрее, – отрезал Джулиан. – Нельзя выходить против Диарборнов на Совете в открытую. С точки зрения Конклава, что Зара сделала не так? Артур по своему состоянию не мог управлять Институтом. Многие члены Совета ненавидят обитателей Нижнего мира. Зара хочет возглавить Институт, чтобы протолкнуть злобный закон – так не она первая. Она играет по правилам. Это мы их нарушаем.

Кит почувствовал, как по спине поднимается холодок. На мгновение Джулиан прозвучал почти как его отец. Мир не таков, каким ты хочешь его видеть. Он таков, какой есть.

– Так что, мы просто будем притворяться, что не знаем, что Зара затеяла? – нахмурилась Эмма.

– Нет, – сказала Диана. – Я отправлюсь в Идрис и поговорю с Консулом.

Все уставились на нее широко раскрытыми глазами – все, кроме Джулиана, которого это как будто не удивило, и Кьерана, по-прежнему испепелявшего взглядом свою еду.

– То, что предлагает Зара, означает, что дочь Джии окажется замужем за одной из тех самых обитательниц Нижнего мира, которых будут регистрировать. Джия знает, к чему это приведет. Я знаю, она меня примет. Если я сумею с ней договориться…

– Она дала узаконить Холодный мир, – сказал Кьеран.

– У нее не было выбора, – возразила Диана. – Если бы кто-то ее предупредил, чем это обернется, то, я уверена, все вышло бы по-другому. На этот раз ее предупредят. К тому же – теперь нам есть, что ей предложить.

– Это правда, – указал на Кьерана Джулиан. – Конец Холодного мира. Посланник-фэйри от Благой Королевы.

Эвелин, дремавшая у очага, тут же подскочила.

– Ну, уж нет! – Она бросила на Кьерана убийственный взгляд. – Я готова принимать в этом доме Блэкторна, пусть даже сомнительного происхождения. Блэкторна я всегда приму! Но чистокровного фэйри?.. Чтобы он подслушивал разговоры нефилимов? Этого я не допущу!

Кьерана ее слова явно удивили. Он встал. Марк тоже стал подниматься, а Джулиан остался сидеть.

– Но Кьеран – часть нашего плана…

– Чушь и ерунда. Бриджет! – громко позвала Эвелин, и горничная, очевидно подслушивавшая в коридоре, тут же появилась на пороге. – Будь добра, проводи его в свободную спальню. С тебя, фэйри, слово, что не выйдешь оттуда, пока тебе не позволят.

Кьеран посмотрел на Кристину.

– Каково будет твое желание, миледи?

Кит был озадачен. С чего это эльфийский принц ждет указаний Кристины?

Та покраснела.

– Ты не должен клясться, – сказала она. – Я тебе доверяю.

– Что, правда?! – изумилась Эмма.

Кьеран скованно поклонился и вышел из комнаты.

Выпроваживая его за дверь, Бриджет бормотала себе под нос, но так, что все ее слышали:

– Фэйри в Институте! Одно дело привидения, колдуны, но я отродясь не видывала…

Друзилла явно ничего не понимала.

– Почему Кьеран здесь? – спросила она, как только он ушел. – Я думала, мы его ненавидим. В смысле, он спас нам жизнь, но всё равно…

Все зашумели. Кит вспомнил, что день или два назад слышал разговор Ливви и Друзиллы. Еще несколько кусочков головоломки под названием «Кьеран»: Ливви злилась на Марка, который отправился в страну фэйри спасать кого-то, кто ему навредил. Навредил Эмме и Джулиану. Кит не знал точно, что именно случилось, но это явно было что-то серьезное.

Эмма села на диван рядом с Кристиной. Она была в тонком, как осенняя паутинка, платье, похожем на что-то из того, что Кит видел на Сумеречном базаре. В нем она выглядела хрупкий и грациозной, но Кит помнил, что в ней есть и сталь – помнил, как в его доме она рубила демонов-богомолов со спокойствием невесты, разрезающей свадебный торт.

Джулиан молча слушал разговоры родни. Даже несмотря на то, что на Эмму он не глядел, между ними явно потрескивало напряжение. Кит вспомнил, как она сказала его отцу: «Джулиану не по душе такие места» – едва ли не первые слова, которые он услышал от нее на Сумеречном базаре – и, казалось, она обнимает голосом сами звуки его имени.

Парабатаи были странными. Такими близкими – это был не брак, но всё же больше, чем самая тесная дружба. В мире простецов этому не было подходящих аналогий. И это притягивало его – сама идея подобной связи с кем-то, – как притягивали все дивные и опасные вещи мира Сумеречных охотников.

Может быть, Тай…

Джулиан встал, пересадил Тавви в кресло. Он размял руки, хрустя запястьями.

– Дело в том, что Кьеран нам нужен, – сказал он.

Эвелин фыркнула.

– Нужен фейский лорд, вы только подумайте!

Джулиан прошептал что-то Тавви на ухо, и мгновение спустя тот уже вылез из кресла.

– Мисс Хайсмит, – произнес Джулиан, – мой маленький брат очень устал, но он говорит, что не знает, где его спальня. Не могли бы вы его проводить?

Эвелин с раздражением посмотрела на Тавви, который ангельски ей улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках.

– А сами вы не можете проводить ребенка?

– Я только что прибыл, – сказал Джулиан, – и не знаю, где его комната. – И он тоже улыбнулся. Кит чуть не забыл, что, если Джулиан хотел, то мог просто лучиться обаянием.

Эвелин огляделась в поисках добровольцев, которые могли бы ее выручить; никто и не пошевелился. С полным отвращения фырканьем, она щелкнула пальцами и бросила Тавви:

– Ну что ж, дитя, пойдем, – и прошествовала прочь из комнаты с Тавви на буксире.

Улыбка Джулиана превратилась в кривоватую ухмылку. Кит никак не мог отделаться от чувства, что Джулиан использовал Эвелин, чтобы избавиться от Кьерана, а Тавви – чтобы избавиться от Эвелин, да так ловко, что никто и никогда не смог бы этого доказать.

Если бы Джулиан когда-нибудь захотел переключиться на преступления и аферы, подумал Кит, он достиг бы невероятных высот.

– Кьеран нам нужен, чтобы торговаться с Конклавом, – невозмутимо продолжил Джулиан, словно ничего не произошло. – Когда мы нашли его в стране фэйри, его отец собирался его убить. Кьеран сбежал, но, пока Неблагой Король на троне, ему никогда не быть в безопасности. – Джулиан нервно пригладил волосы; Кит удивился, сколько всего Джулиан держит в уме: планы, заговоры, тайны и правда.

– И Королева хочет свергнуть Короля, – добавила Эмма. – Она готова помочь нам заменить его братом Кьерана, но Кьерану пришлось пообещать, что он его убедит.

– Брат Кьерана будет лучше, чем их теперешний Король?

– Лучше, – подтвердила Эмма. – Хочешь верь, хочешь – не верь.

– Еще Кьеран даст показания перед Советом, – сказал Джулиан. – Он доставил послание Королевы: она готова заключить с нами союз, чтобы победить Короля. Он расскажет Совету, что Король творит в Неблагих Землях…

– Но ведь и вы можете это рассказать, – сказал Кит.

– Если бы хотели рискнуть и навлечь на себя гнев Конклава за то, что влезли на земли фэйри, – сказал Джулиан. – И даже если бы тут мы выкрутились, то за сделку с Королевой Благого Двора прощения нам не будет.

Киту пришлось признать, что Джулиан прав. Он знал, какие неприятности чуть не постигли Блэкторнов за договор с конвоем фэйри, что вернули им Марка. Королева Благого Двора была под запретом совершенно иного порядка. Это было бы все равно что получить шлепок по руке за то, что перебежал дорогу на красный свет – а на следующий день вернуться и взорвать всю улицу.

– Кьеран – ваша карточка выхода из тюрьмы[40], – подытожил он.

– Дело не только в нас, – сказала Эмма. – Если Совет к нему прислушается, это может положить конец Холодному миру. Иначе и быть не может. Им придется ему поверить – он не может лгать. А если Королева готова сразиться с Неблагим Королем вместе с Конклавом, не думаю, что они смогут от этого отказаться.

– Что означает, что нам надо охранять Кьерана, – добавил Джулиан. – А еще стараться, как можем, не восстановить его против нас.

– Потому что он делает это ради Марка? – уточнила Дрю.

– Но Марк же его бросил, – возразила Ливви – и встревоженно огляделась, задев собранными в хвост волосами Кита по плечу. – Я что, не должна была это говорить вслух?

– Нет, – сказал Марк. – Так оно и есть. Но… Кьеран этого не помнит. Когда его пытали при Неблагом Дворе, он утратил часть воспоминаний. Он не помнит ни как привел послов в Институт, ни как пороли Джулиана и Эмму, ни какой опасности он нас подверг в своей запальчивости и гневе. – Он опустил глаза на свои сплетенные руки. – И рассказывать ему нельзя.

– Но… Эмма, – сказала Ливви. – Мы что, должны притворяться, что они с Марком не?..

Кит пододвинулся ближе к Таю. От Тая пахло шерстью и чернилами.

– Ничего этого не понимаю.

– И я тоже, – шепнул в ответ Тай. – Все это очень сложно.

– Мы с Марком, – произнесла Эмма, не отрывая глаз от Марка, – расстались.

Кит задумался, а знал ли об этом Марк. Во всяком случае, своего изумления он скрыть не мог.

– Просто не сложилось, – продолжила Эмма. – Так что, что бы Марку ни пришлось делать, все нормально.

– Они расстались? – прошептала Ливви. Озадаченный Тай пожал плечами. Ливви напряглась и с явным беспокойством переводила взгляд с Эммы на Марка.

– Нам надо позволить Кьерану думать, что они с Марком все еще встречаются? – в ошеломлении спросил Тай. Киту тоже казалось, что все это выше его понимания; но, с другой стороны, Генрих Восьмой ведь обезглавил несколько своих жен по, вроде как, политическим мотивам. Так что личное, политическое и романтическое нередко странно переплетались.

– Скрывать это все от Кьерана – не лучший вариант, – сказал Джулиан, сунув руки в карманы. – И мне правда противно просить вас врать. Пожалуй, лучше вообще не касаться этой темы. Но другого способа гарантировать, что он точно появится перед Советом, у нас в буквальном смысле слова нет.

Марк сел, рассеянно запустив пальцы в свои белокурые волосы. Кит расслышал, как тот говорит Кристине: «Я в порядке, все нормально». Он испытал прилив странного сочувствия – не к Марку, а к Кьерану. К Кьерану, который не знал, что его парень на самом деле вовсе не его парень, и ночевал под крышей дома, полного людей, которые, какими бы дружески настроенными к нему ни казались, солгали бы ему ради собственной выгоды, не моргнув глазом.

Он подумал о холодности Джулиана, которую заметил еще на Сумеречном базаре. Чтобы получить то, чего он хочет, Джулиан пожертвовал бы Кьераном. А может, даже и собственным братом.

Кит посмотрел на Джулиана, глядевшего в пламя камина бездонными глазами, и подумал, что в этом тихом омуте черти точно водятся.

Там, где дело касается Джулиана Блэкторна, они всегда будут водиться.

16 Проплывая обреченно

Марк направлялся к комнате Кьерана, собираясь с духом, чтобы солгать.

Из приемной Марка прогнали неловкость и усталость. Все остальные разошлись по спальням. Марк не заметил, как ускользнула Кристина, хотя почувствовал ее отсутствие – болезненный укол в груди, когда она ушла. Диана хотела отправиться в Идрис как можно скорее, и Джулиан с Эммой решили ее проводить.

Марк был немного шокирован, когда Эмма объявила, что их притворные отношения закончены; он прекрасно помнил, что сказал ей тогда в стране фэйри, и понимал, что она просто сделала то, о чем он сам попросил. И все же он чувствовал себя слегка одиноко, словно дрейфующая лодка, и понятия не имел, как, глядя Кьерану в глаза, говорить ему неправду.

Лгать ему не нравилось; в Охоте он не лгал, и от самого ритма лжи ему становилось неприятно. Ему хотелось бы обсудить это все с Кристиной, но он представить себе не мог, что она захочет выслушивать о его сложных чувствах к Кьерану. Джулиан бы сосредоточился исключительно на том, что было нужно и должно, и неважно, сколько боли это принесет. А с Эммой он теперь уже поговорить не мог. Он и не понимал, насколько близко их роман, хоть и притворный, подвел их к настоящей дружбе; и гадал, не потеряет ли он теперь и это.

А что же до Кьерана… Марк прислонился лбом к стене у двери в спальню Кьерана. На обоях в коридоре были вытиснены тусклые золотые листья и увитые виноградом решетки; Марк чувствовал лбом их прохладу. С Кьераном он мог поговорить по душам меньше всего.

Впрочем, биться лбом о стену – едва ли значило что-то поправить. Марк выпрямился и тихонько отворил дверь; комната, которую выделили Кьерану, находилась вдали от остальных спален, над коротким лестничным пролетом, и выглядела так, словно когда-то была кладовкой. Узкие арочные окна выходили на глухие стены соседних зданий. В центре комнаты стояли большая кровать с балдахином и огромный платяной шкаф – хотя что, по мнению Эвелин и Бриджет, Кьеран должен был туда класть, для Марка оставалось загадкой.

Покрывало с кровати было стянуто, а Кьерана нигде не было видно. Марку стало слегка не по себе. Кьеран по-своему пообещал Кристине, что не уйдет: если бы он решил нарушить данный Кристине обет, неприятности бы не заставили себя ждать.

Марк вздохнул и закрыл глаза. Стоя посреди комнаты с зажмуренными глазами, он чувствовал себя глупо и беззащитно – но он знал Кьерана.

– Кьер, – сказал он. – Я ничего не вижу. Выходи и поговори со мной.

Мгновение спустя сильные руки схватили его и подняли, и швырнули спиной на кровать. Кьеран вдавил Марка в матрас; Марк открыл глаза и увидел устроившегося на нем фэйри, который в эльфийской одежде казался диковатым и чужим. Грудью Марк чувствовал очертания его повязок; но во всем остальном тяжесть Кьерана была Марку привычна. А телу Марка – приятна.

Кьеран смотрел на него сверху вниз, и его серебряный и черный глаза были словно ночное небо.

– Я люблю тебя, – сказал Кьеран. – И я дал слово. Но если меня так и будут постоянно унижать и отсылать прочь, я за себя не отвечаю.

Марк заправил за ухо Кьерану выбившийся локон. Волосы скользнули у него между пальцев тяжелым шелком.

– Я позабочусь, чтобы они обращались с тобой уважительно. Им просто надо к тебе привыкнуть.

Глаза Кьерана сверкнули.

– Я не сделал ничего такого, чтобы заслужить их недоверие.

Ох, сделал, – подумал Марк. – Еще как сделал, и все, кроме тебя, прекрасно об этом помнят.

– Они помогли мне тебя спасти, – сказал он вместо этого. – Не будь неблагодарным.

Кьеран улыбнулся.

– Я лучше буду думать, что это только твоя заслуга. – И он склонился, уткнувшись носом Марку в шею.

Марк прикрыл глаза; он чувствовал, как собственные ресницы щекочут ему щеки. Он чувствовал, как переместился на нем вес тела Кьерана. Кьеран пах океаном, как и всегда. Марк вспомнил холм на зеленой равнине, каирн из влажных камней, и как они с Кьераном скатились к его подножию. Руки в его волосах, и на теле – когда к нему так долго не прикасались… Его бросало то в жар, то в холод. Кем для него был Кьеран? Кем он был для Кьерана? Кем они вообще всегда были друг для друга?

– Кьер, – произнес Марк. – Послушай…

– Не время для разговоров, – проговорил Кьеран и принялся целовать Марка легкими, как перышко, губами – сперва в шею, затем дальше, следуя за биением пульса, потом в подбородок и, наконец, в губы.

Этот миг длился как вечность – миг, когда Марк падал в бездну разбивающихся на осколки звезд. Губы Кьерана были прохладными и мягкими, и на вкус они были как дождь, и в темном, сломленном месте на самом дне неба Марк вцепился в него изо всех сил.

Он запустил пальцы Кьерану в волосы и сжал руку, и услышал, как Кьеран хрипло выдохнул ему в губы. Он крепче прижался к Марку, а затем его пальцы скользнули ему за шею – и взялись за цепочку, на которой висела эльфийская стрела.

И это было словно грубое пробуждение ото сна. Марк перекатился набок, утянув за собой Кьерана, так что теперь они лежали на кровати рядом. Это движение прервало их поцелуй, и Кьеран уставился на него – наполовину ошеломленно, наполовину досадуя.

– Миах, – произнес он. В устах Кьерана это имя звучало как обещание ласки, как приглашение к невообразимым наслаждениям фэйри.

– Нет, – сказал Марк. – Не называй меня так.

Кьеран словно задохнулся.

– Между нами что-то не так, да? Марк, прошу, скажи, в чем дело. Я чувствую отчуждение, но не понимаю его причины.

– Ты не помнишь… но мы поссорились. Из-за того, что я остался с семьей. Вот почему я вернул тебе свою эльфийскую стрелу.

Кьеран был потрясен.

– Но я всегда понимал, что ты можешь остаться с семьей. Мне этого не хотелось, но, видимо, со временем я сумел это принять. Я помню, как очнулся при Неблагом Дворе. И не помню, чтобы я на тебя злился.

– Мы не то чтобы поссорились, – Марк сглотнул. – Но я этого не ожидал… Тебя – в моем мире. Со всеми этими политическими сложностями…

– Я тебе здесь не нужен? – На лице Кьерана не дрогнул ни один мускул, но во вьющихся волосах на висках вдруг проступила седина.

– Не в этом дело, – сказал Марк. – В Дикой Охоте я думал, что в любую ночь могу умереть. В каждую ночь. И я хотел всего и сразу, и рисковал всем, потому что никто от меня не зависел. А потом появился ты, и мы стали зависеть друг от друга, но… – Он подумал о Кристине. Вспомнил ее слова, и не смог от них удержаться, хоть и почувствовал себя едва ли не предателем. Кристина, которую в те несколько мгновений близ пира он целовал в радостном забытье, прежде чем осознал, кем именно она его считает – тем, с кем целоваться можно только спьяну или обезумев…

– Ты всегда был нужен мне, Кьеран, – произнес он. – Нужен мне, чтобы жить. Ты всегда был мне так нужен, что у меня не было даже возможности подумать, подходим мы друг другу или нет.

Кьеран сел. Он молчал, хотя Марк с облегчением заметил, что седые пряди в его волосах вновь приняли более нормальный для них иссиня-черный цвет.

– Это честно, – сказал он наконец. – Тут я тебя ни в чем винить не могу.

– Кьеран…

– Сколько времени тебе нужно? – Кьеран выпрямил спину, и стал до мозга костей гордым принцем Волшебного народа. Марк подумал о всех тех пирах, на которых он смотрел на Кьерана издали; видел, как меньшие фэйри поспешно уступают ему дорогу, как юноши и девушки виснут на нем в надежде на слово или взгляд, ибо милость даже опального принца ценилась на вес золота. Но Кьеран не дарил им ни взгляда, ни слова, потому что все его взгляды и слова были для Марка. Все они были для того, что творилось между ними в те мгновения, когда Дикая Охота смотрела в другую сторону…

– Может, несколько дней, – сказал Марк. – Если ты столько вытерпишь.

– Несколько дней я вытерплю.

– Почему ты выбрал Кристину? – отрывисто спросил Марк. – Когда тебе нужно было присягнуть одному из нас. Почему именно она? Чтобы задеть меня?

Кьеран усмехнулся.

– Не все вертится вокруг тебя, Марк. – Он откинулся на спину. На фоне кипенно-белых простыней его волосы казались черными. – Тебе разве не пора?

– А ты не хочешь, чтобы я остался? – спросил Марк. – Здесь, с тобой?

– Пока ты оцениваешь мои достоинства, как будто я лошадь, которую ты собираешься купить? Нет, – произнес Кьеран. – Возвращайся к себе, Марк Блэкторн. И не ищи меня, если одиночество не даст тебе смежить веки. Уверен, что существует руна от бессонницы.

Такой руны не было, но Марк сомневался, что говорить об этом Кьерану – хорошая идея. Его глаза опасно сверкали. И Марк ушел, гадая, не совершил ли он ужасную ошибку.

Комната Кристины в лондонском Институте оказалась очень похожа на комнаты, которые она видела на фотографиях Институтов по всему миру, с очень простой обстановкой – большая кровать, платяной шкаф, трюмо и письменный стол. Она уже успела воспользоваться душем в небольшой чистенькой ванной, и теперь лежала на бугристом матрасе, натянув одеяла до груди. Рука у нее болела.

Кристина сама не знала, почему рука болит. Полет с Дикой Охотой привел ее в восторг целиком и полностью; если она каким-то образом и поранилась, то совершенно этого не помнила. Когда она взбиралась на лошадь, все прошло гладко, и во время скачки тоже, и уж конечно, она бы не забыла такую боль? А где еще она могла так пораниться?

Она перекатилась набок и потянулась к колдовскому огню на прикроватном столике. Тот испустил мягкое сияние, осветив комнату – гигантскую английскую кровать, тяжелую дубовую мебель. На стене у окна кто-то процарапал в краске инициалы «Дж. Б. + Л. Х.».

Кристина уставилась на свою правую руку. Вокруг запястья шла полоска более бледной кожи, чуть покрасневшей по краям – словно шрам от огненного браслета.

– С вами все будет в порядке? – уточнила Диана. Это был наполовину вопрос, наполовину констатация факта.

Диана, Джулиан и Эмма стояли в холле лондонского Института. Двери были открыты, за ними виднелся темный внутренний двор. Прошел дождь, отмыв тротуарную плитку дочиста. Джулиан видел арку знаменитых железных ворот и выкованные на ней слова: «МЫ ПРАХ И ТЕНИ».

– С нами всё будет в порядке, – заверил Джулиан.

– Малкольм снова умер. Никто не пытается нас убить, – подхватила Эмма. – Да это почти что каникулы.

Диана поправила сумку на плече. Она собиралась доехать на такси до Вестминстерского аббатства, а оттуда тайный ход, которым могли воспользоваться лишь Сумеречные охотники, вел прямо в Идрис.

– Не нравится мне вас покидать.

Джулиан удивился. Диана всегда появлялась и исчезала, как ей заблагорассудится.

– Все с нами будет в порядке, – повторил он. – Эвелин тут, а в Конклав надо только позвонить, если что.

– Вряд ли вам этого захочется, – сказала Диана. – Я еще раз написала Алеку и Магнусу, а из Аликанте свяжусь с ними. – Она помолчала. – Если вам понадобится их помощь, отправьте огненное послание, и они приедут.

– Я с этим справлюсь, – сказал Джулиан. – Я справлялся с вещами куда как хуже – и куда как дольше.

Диана перехватила его взгляд.

– Я бы вписалась, если бы могла, – сказала она. – Ты знаешь. Если бы это было возможно, я бы взяла себе Институт. Восстала бы против Диарборнов.

– Я знаю, – сказал Джулиан, и, как ни странно, он и правда знал. Даже несмотря на то, что причина, не позволявшая Диане выдвинуть свою кандидатуру, оставалась для него тайной, он знал, что это нечто важное.

– Если бы это хоть что-то меняло, – сказала Диана. – Но я бы даже собеседование не прошла. Это все было бы зря, а потом мне запретили бы остаться с вами и помогать вам.

Она словно уговаривала саму себя, и Эмма, импульсивно, как всегда, протянула ей руку.

– Диана, ты же знаешь, что мы никогда не позволим им тебя у нас отобрать, – сказала она.

– Эмма! – резче, чем намеревался, одернул ее Джулиан. Гнев, который он старательно душил с тех самых пор, как Эмма объявила, что они с Марком расстались, вновь начинал его захлестывать, и он не знал, как долго ему еще удастся сдерживаться. – Диана знает, о чем говорит.

Эмму холодность его тона явно застала врасплох. Диана переводила взгляд с одного из них на другого и обратно.

– Слушайте, я понимаю, что это очень трудно – когда вас вот так вот не пускают домой, но постарайтесь не ссориться, – сказала она. – Пока я не вернусь из Идриса, вам придется следить, чтобы тут все не развалилось.

– Да это всего-то день-два, – произнесла Эмма, не глядя на Джулиана. – И никто и не ссорится.

– Будь на связи, – велел Джулиан Диане. – Сообщи нам, что скажет Джия.

Диана кивнула.

– Я в Идрисе с Темной войны не бывала. Обещает быть интересно, – она склонилась к ним и быстро поцеловала в щеку сперва Джулиана, а потом Эмму. – Берегите себя. Я серьезно.

Диана натянула на голову капюшон куртки и вышла, почти тут же канув в темноту. Подняв руку, чтобы помахать на прощание, Эмма коротко прижалась плечом к Джулиану. Издалека до Джулиана донесся лязг парадных ворот.

– Джулс, – не оборачиваясь, проговорила Эмма. – Я знаю, ты говорил, что Диана отказалась возглавить Институт, но ты не знаешь, почему?..

– Нет, – отрезал он. Всего одно слово – но в нем было полно яда. – К слову о признаниях, ты, часом, не собиралась объяснить семье Марка, за что вдруг с бухты-барахты бросила их брата?

Эмма была поражена.

– Ты сердишься, что мы с Марком расстались?

– Если так уж считать, то ты бросила двух их братьев, – продолжил он, словно не слышал ее. – Кто следующий? Тай?

Он тут же понял, что зашел слишком далеко. Тай был для Эммы младшим братом – так же, как для Джулиана. Ее лицо окаменело.

– Пошел ты, Джулиан Блэкторн, – процедила она, развернулась и ушла вверх по лестнице.

Ни Джулиану, ни Эмме той ночью не спалось, хотя каждый из них думал, что скверно только ему, и что другой наверняка видит десятый сон.

– Думаю, пришло тебе время получить первую настоящую метку, – сказал Тай.

В приемной остались только они трое – Ливви, Тай и Кит. Все остальные разошлись спать. По оттенку мглы снаружи Кит догадался, что уже, наверное, три или четыре часа ночи, но он совсем не чувствовал себя уставшим. Может, это было из-за разницы в часовых поясах, или портальных поясах, или как там это у них называлось; может, он заразился облегчением Блэкторнов от того, что они все вновь воссоединились.

А может, дело было в примерно шестистах чашках чая.

– У меня уже были метки, – сказал Кит. – Ты же мне наносил ираци.

Ливви было интересно, но спрашивать она не стала. Она развалилась в кресле у огня, свесив ноги через подлокотник.

– Я имею в виду постоянную, – сказал Тай. – Это первая настоящая метка, которую всем нам ставят. – Он поднял правую руку и показал Киту тыльную сторону ладони, на которой была руна в форме глаза, отмечавшая всех Сумеречных охотников. – Войянс. Проясняет Зрение.

– Я и так уже вижу Сумеречный мир, – заметил Кит, грызя шоколадное печенье. По мнению Кита, это было одно из немногих бесспорных достижений Англии в области кулинарии.

– Но, скорее всего, не видишь всего, что мог бы, – возразила Ливви и подняла руки в знак того, что не собирается вставать ни на чью сторону. – Впрочем, поступай как знаешь.

– Эту руну больнее всего наносить, – сказал Тай. – Но она того стоит.

– Ерунда, – сказал Кит, лениво потянувшись за очередным печеньем. Ливви стащила из буфета целую пачку. – Отлично звучит.

Мгновение спустя, когда на него упала тень Тая, он в изумлении вскинул глаза; Тай стоял у него за спиной со стилом наизготовку и сияющими глазами.

– У тебя ведущая рука правая, – велел он, – так что вытяни ее ко мне.

Кит от неожиданности поперхнулся печеньем. Ливви тут же выпрямилась в кресле.

– Тай, – сказала она, – не надо. Он ее не хочет. Он просто пошутил.

– Я… – начал было Кит, но Тай побелел как слоновая кость и с подавленным видом отступил. Он избегал смотреть Киту в глаза. Ливви начала было вставать из кресла.

– Нет-нет, я хочу, – произнес Кит. – Я хочу метку. Ты прав, пора мне получить настоящую.

Это мгновение, казалось, длилось целую вечность; Ливви наполовину встала из кресла, Тай быстро моргал. Затем он чуть улыбнулся – и сердце Кита вновь забилось как положено.

– Тогда правую руку, – сказал Тай.

Кит вытянул руку, и Тай оказался прав: наносить метку было больно. Это было примерно так, как, по представлениям Кита, набивали бы татуировку: жгучая боль где-то глубоко под кожей. К тому времени, как Тай закончил, глаза у Кита уже были на мокром месте.

Кит размял пальцы, не сводя глаз с руки. Это с ним навсегда – глаз с тыльной стороны ладони; штука, которую поместил на нем Тай. Это не стереть и не переделать.

– Интересно, – произнес Тай, возвращая стило обратно на пояс, – где там в Корнуолле может быть этот дом Малкольма.

– Так я могу вам точно сказать, – заявила девушка, стоявшая у камина. – Он в Полперро.

Кит уставился на нее во все глаза. Он был совершенно уверен, что еще секунду назад ее там не было. Она была светловолосой, очень юной – и прозрачной. Сквозь нее он четко видел обои.

Кит ничего не мог с собой поделать. И заорал.

Бриджет проводила Эмму в спальню, которую, судя по всему, выбрала заранее, и вскоре Эмма поняла, почему: на штукатурке было накарябано две шкалы роста – которые получаются, если поставить человека спиной к стене и провести у него над головой линию с датой. Одна была помечена «Уилл Эрондейл», другая – «Джеймс Карстерс».

Комната Карстерса. Эмма обхватила себя руками и представила перед собой Джема: его добрый голос, темные глаза. Ей его не хватало.

Но и это было еще не все; в конце концов, Джем с Уиллом могли замерять себе рост где угодно. В ящике прикроватного столика Эмма нашла пачку старых фотографий, большая часть – начала 1900-х годов.

На фотографиях были запечатлены четыре мальчика – на разных этапах жизни. Судя по всему, все они были те еще сорванцы. Двое – один блондин, другой темноволосый – почти на каждой фотографии стояли рядом, обнявшись и смеясь. С ними была девушка с каштановыми волосами, очень похожая на Тессу, но не Тесса. А еще там была Тесса, которая совсем не изменилась, рядом с потрясающе красивым мужчиной лет под тридцать. Знаменитый Уилл Эрондейл, догадалась Эмма. А еще там была другая девушка, смуглая, с темно-рыжими волосами и серьезным видом. В руках она держала золотой меч. Эмма сразу же его узнала, даже без надписи на клинке: «Аз есмь Кортана, стали и закалки Жуайеза[41] и Дюрендаля».

Кортана. Кем бы девушка на фотографии ни была, она была Карстерс.

На обороте снимка кто-то нацарапал фразу, похожую на строчку из стихотворения: «Свет в тебя сквозь рану изольется».

Эмма долго на нее смотрела.

– Вообще-то орать совершенно не обязательно, – обиженно заявила девушка. Произношение у нее было очень английское. – Я просто привидение, вот и все. Ты как будто никогда ни одного не видел.

– Я и не видел, – уязвленно сказал Кит.

Ливви вскочила на ноги.

– Кит, что происходит? Ты с кем разговариваешь?

– С призраком, – объяснил Тай. – Кто она, Кит?

– Меня зовут Джессамина, – сказала девушка. – И если вы раньше меня не видели, это не значит, что я не пыталась.

– Ее зовут Джессамина, – доложил Кит. – Она говорит, что старалась привлечь наше внимание.

– Привидение, – сказал Тай, глядя в сторону камина. Было ясно, что Джессамину он не видел, но, тем не менее, неплохо представлял себе, где именно она стоит. – Говорят, во время Темной войны Институт Лондона спасло привидение. Это была она?

Кит выслушал и повторил:

– Говорит, она. Вид у нее по этому поводу очень самодовольный.

Джессамина бросила на него испепеляющий взгляд.

– Еще она говорит, что знает, где жил Малкольм, – добавил Кит.

– Правда? – Ливви перебралась к столу и схватила блокнот и ручку. – Она нам расскажет?

– Полперро, – повторила Джессамина. Светловолосая и темноглазая, она была очень хорошенькой. Кит задумался, а не странно ли это: находить призрак привлекательным. – Это городок на юге Корнуолла. Малкольм, когда был в Институте, иногда упоминал о своих планах на дом. – Она взмахнула полупрозрачной рукой. – Он этим домом очень гордился – тот стоял прямо на каких-то знаменитых пещерах. Ужасно, что в итоге он оказался злодеем. И бедняжка Артур, – прибавила она. – Я за ним иногда присматривала во сне. У него были жуткие кошмары про страну фэйри и брата.

– Что она говорит? – спросила Ливви, занеся ручку над бумагой.

– Полперро, – сказал Кит. – Южный Корнуолл. Малкольм этим местом очень гордился. Ей жаль, что он оказался задницей.

Ливви записала.

– Держу пари, слово «задница» она не говорила.

– Нам нужно в библиотеку, – сказал Тай. – За атласом и расписанием поездов.

– Узнай у нее кое-что для меня, – сказала Ливви. – Почему она просто не сказала Эвелин, где дом Малкольма?

Спустя мгновение Кит перевел:

– Она говорит, Эвелин ее не слышит. Просто иногда что-нибудь выдумывает и притворяется, что это Джессамина сказала.

– Но она знает, что Джессамина здесь, – возразил Тай. – Должно быть, она слабый дух, раз все остальные ее не видят.

– Пф! – возмутилась Джессамина. – Слабый! Все понятно. Никто из вас, видимо, не упражнялся в наблюдениях за нежитью. Да чего я только не делала, чтобы привлечь ваше внимание! Разве что спиритической доской по голове вас не стукнула.

– Я просто тебя увидел, – сказал Кит.

– Ты Эрондейл, – заявила Джессамина. – Они видят призраков.

– Эрондейлы обычно видят призраков, – одновременно с ней произнес Тай. – Вот почему я хотел сделать тебе метку Видения.

Кит тут же обернулся к нему.

– Почему ты просто этого не сказал?

– Могло не сработать, – объяснил Тай. – Не хотел, чтобы ты расстроился, если бы не получилось.

– Ну, оно получилось, – сказала Ливви. – Надо разбудить Джулиана и рассказать ему.

– Старший мальчик, с каштановыми кудрями? – уточнила Джессамина. – Он не спит. – Она хихикнула. – Как приятно вновь видеть эти прелестные блэкторновские глаза.

– Джулиан не спит, – сказал Кит, решив не упоминать, что в того, возможно, влюблено привидение.

Тай присоединился к Ливви в дверях.

– Кит, ты идешь?

Кит, к собственному удивлению, покачал головой. Спроси его кто-нибудь несколько недель назад, доставит ли ему удовольствие остаться наедине с привидением, он сказал бы «нет». Так что сейчас удовольствия он, пожалуй, не испытывал, но и беспокойства тоже. В Джессамине не было ничего устрашающего. Она казалась старше своего возраста, немного задумчивой и совершенно не мертвой.

Вот только она была мертвой. Джессамина парила на сквозняке из закрывающейся двери, касаясь каминной доски длинными белыми пальцами.

– Тебе не обязательно оставаться, – сказала она Киту. – Я, скорее всего, через минуту исчезну. Даже призракам нужен отдых.

– У меня вопрос, – сказал Кит. Он с усилием сглотнул; сейчас, когда момент настал, в горле у него пересохло. – Ты… ты когда-нибудь видела моего отца? Он как раз недавно умер.

Ее карие глаза наполнились жалостью.

– Нет, – ответила она. – Кристофер, большинство людей не становятся призраками. Только те, у кого на земле остались незаконченные дела, или кто умер с чувством не отданного кому-то долга.

– Отец считал, что никогда никому ничего не должен, – буркнул Кит.

– То, что я его не видела, к лучшему. Это значит, что он ушел дальше. Он упокоился в мире.

– Ушел куда? – вскинул голову Кит. – Он что, в раю? Как-то с трудом в это верится.

– Кристофер! – потрясенно воскликнула Джессамина.

– Ну, правда, – сказал Кит. – Ты его не знала.

– Я не знаю, что бывает после смерти, – призналась Джессамина. – Тесса тоже постоянно меня спрашивала. Ей хотелось знать, где Уилл. Но он не застрял – он умер счастливым, в его душе был мир, и он отправился дальше. – Она беспомощно всплеснула руками. – Я же не Харон[42], не перевозчик. И не могу сказать, что там, на том берегу реки…

– Может, там что-нибудь ужасное. – Кит сжал кулак и почувствовал, как заболела свежая метка. – Может, там вечные пытки.

– Возможно, – сказала Джессамина. Ее голос был легким, как перышко, но в нем звучала мудрость. – Но я так не думаю.

Она склонила голову. Отблеск огня из камина мелькнул на ее золотистых волосах, и в следующий миг она исчезла. Кит остался один. В его руке что-то лежало – что-то, шуршавшее при движении.

Это оказался сложенный клочок бумаги. Кит развернул его: записка была написана изящным женственным почерком.

«Если украдешь из библиотеки хоть одну книгу, я узнаю, и ты пожалеешь».

И подпись с росчерками: Джессамина Лавлейс.

Когда Ливви вошла в комнату Джулиана, тот лежал на кровати, словно бутерброд, упавший маслом вниз. Он не переоделся и даже ничем не накрылся.

– Джулс! – окликнула его Ливви, застыв на пороге.

Он тут же сел. Джулиан пытался разобраться в собственных мыслях, но, когда он увидел младшую сестру, явившуюся так поздно ночью к нему в комнату, все мысли и чувства, кроме первобытной паники, тут же исчезли.

– Все в порядке? Что-то случилось?

Ливви кивнула.

– Вообще-то, у меня хорошие новости. Мы выяснили, где дом Малкольма – тот, который в Корнуолле.

– Что? – Джулиан взъерошил рукой волосы и потер глаза, чтобы проснуться. – Где Тай?

– В библиотеке. – Она присела на краешек кровати Джулиана. – Выяснилось, что в доме есть привидение. Джессамина. Как бы там ни было, она вспомнила Малкольма и знала, где его дом. Тай это проверяет, но думать, что она ошиблась, повода нет. Эвелин сутками с ней разговаривала, мы просто не думали, что она и правда существует, но Кит…

– Может видеть призраков. Точно, – сказал Джулиан. Он слушал уже внимательней. – Хорошо. Схожу завтра, посмотрю, что там найдется.

– А мы сходим в Блэкторн-Холл, – заявила Ливви. Блэкторн-Холл был одним из двух земельных владений семейства Блэкторн: у них был особняк в Идрисе и большой дом в Чизвике, на берегу Темзы. В свое время, давным-давно, он принадлежал Лайтвудам. – Посмотрим, нет ли там каких-нибудь бумаг, чего-нибудь про Аннабель. Марк может остаться тут с Кристиной и с Кьераном, раз тому из Института толком не выйти, и они могут поискать в библиотеке.

– Нет, – сказал Джулиан.

Ливви выпятила подбородок.

– Джулс…

– Можете сходить в Блэкторн-Холл, – продолжил он. – Уж это-то вы точно заслужили, и вы с Таем, и Кит. Но Марк пойдет с вами. Кьеран пусть развлекается плетением веночков из ромашек, ну или балладу пусть сочинит.

Ливви сдержала улыбку.

– Смеяться над Волшебным народом как-то неправильно.

– Над Кьераном можно, – заверил Джулиан. – В конце концов, раньше он нас бесил.

– Думаю, Кристина может за ним последить.

– Я собирался позвать ее с собой в Корнуолл, – сказал Джулиан.

– Ты с Кристиной? – Ливви явно такого не ожидала. Джулиан ее, в сущности, не винил. В конце концов, их отряд действительно разбивался на группы по четким критериям возраста и близости знакомства. «Джулиан и Эмма» или «Джулиан и Марк» – это имело какой-то смысл. Но не «Джулиан и Кристина».

– И с Эммой, – прибавил Джулиан, мысленно выругавшись. Сама мысль о лишнем времени в обществе Эммы, в особенности теперь, наводила… ужас. Но если бы он отправился без нее, без своего парабатая, это было бы воспринято как дикость. Ну и Эмма, уж конечно, в ответ на такое бы не смолчала. Ни в коем случае.

Впрочем, присутствие Кристины помогло бы. Кристина сыграла бы роль буфера. От необходимости ставить между собой и Эммой кого-то третьего Джулиана замутило, но от воспоминания о том, как он рассердился на нее в холле, мутило еще сильнее.

Джулиан как будто со стороны смотрел, как кто-то говорит с его самым любимым человеком. Как кто-то другой нарочно причиняет боль его парабатаю. Когда она была с Марком, Джулиану удавалось хоть что-то сделать со своими чувствами – ломать их и выкручивать, заталкивать, загонять в глубь сознания. Он чувствовал, как они кровоточат, как раздирают его изнутри, но он их хотя бы не видел.

А теперь они вновь оказались перед ним во всей своей наготе. Ужасно любить того, кого любить нельзя. Ужасающе было чувствовать нечто, о чем никогда не сможешь рассказать, нечто, что почти все, кого ты знал, считали кошмарным, нечто, что могло разрушить твою жизнь.

Но знать, что твои чувства безответны, было в каком-то смысле даже ужаснее. Пока он думал, что Эмма тоже его любит, он в этом аду все-таки не был совершенно одинок. Когда она была с Марком, он мог внушать себе, что это Марк их разделяет. Что она не предпочитает одиночество его, Джулиана, обществу.

– Кристина очень много знает про Черную книгу, – сказал Джулиан. Он понятия не имел, правда это или нет. Ливви любезно не стала требовать подробностей. – Она пригодится.

– Встречай нас, Блэкторн-Холл, – объявила Ливви и соскользнула с кровати. В синем платьице с пышными рукавами она напомнила Джулиану маленькую девочку из старинной книжки с картинками. Но, может, Ливви всегда напоминала ему маленькую девочку.

– Джулс!

– Да?

– Мы знаем, – сказала она. – Мы знаем про Артура, и что с ним было не так. Мы знаем, что это ты управлял Институтом. Мы знаем, что с самой Темной войны всё это делал ты.

Под Джулианом словно накренилась кровать.

– Ливия…

– Мы не сердимся, – быстро вставила она. – Я тут одна потому, что хотела поговорить с тобой с глазу на глаз, до Тая и Дрю. Мне надо тебе кое-что сказать.

Джулиан все еще цеплялся за простыню. Он заподозрил, что в каком-то шоке. Он так много лет представлял себе это мгновение, что сейчас, когда оно настало, он понятия не имел, что сказать.

– Почему? – наконец выдавил он.

– Я кое-что поняла, – сказала она. – Я хочу быть как ты, Джулс. Не сию секунду, не вот прямо сейчас, но когда-нибудь. Хочу заботиться о людях, о других Сумеречных охотниках, о тех, кому я нужна. Хочу руководить Институтом.

– У тебя бы хорошо получилось, – сказал он. – Ливви… я тебе не рассказывал, потому что не мог. Не потому, что я тебе не доверял. Я даже Эмме не рассказывал. Сказал ей только несколько недель назад.

Ливви лишь улыбнулась в ответ и обошла кровать на ту сторону, на которой сидел он. Она наклонилась, и Джулиан почувствовал, как она тихонько целует его в лоб. Он закрыл глаза и вспомнил, как когда-то она была такой маленькой, что он мог взять ее на руки; как она ходила за ним по пятам, протягивая руки: Джулиан, Джулиан, понеси меня.

– Я хочу быть похожей на тебя больше, чем на кого угодно, – произнесла она. – Хочу, чтобы ты мной гордился.

На это он открыл глаза и неловко обнял ее одной рукой, и она отстранилась и взъерошила ему волосы. Он жалобно возмутился, и она рассмеялась и направилась к двери, сообщив, что ужасно устала. Выходя из комнаты, она выключила свет и оставила его в темноте.

Джулиан забрался под одеяло. Ливви знала. Они знали. Знали – и не возненавидели его за это. С него сняли бремя, о тяжести которого он уже почти успел забыть.

17 Беспробудно

То был идеальный английский день. Небо было цвета веджвудского фарфора – голубое и гладкое. Теплый, сладковатый воздух веял ароматом возможностей. Джулиан, стоя на парадном крыльце Института, пытался не дать своему самому младшему брату его придушить.

– Не уходи! – выл Тавви. – Ты уже уходил! Ты не можешь опять уйти!

Эвелин Хайсмит презрительно хмыкнула.

– В мое время детей было только видно, но и не слышно, и они уж точно не жаловались.

Она стояла в дверях, чопорно сложив руки на набалдашнике трости. Чтобы проводить их на вокзал, Эвелин облачилась в потрясающий наряд: в числе прочего, в нем были задействованы амазонка и, кажется, даже бриджи для верховой езды. На шляпе Эвелин красовалась птичка – хотя, к разочарованию Тая, совершенно мертвая.

На свет божий извлекли принадлежащий Институту древний черный автомобиль, и рядом с ним уже стояли Бриджет, Кристина и Эмма. Рюкзаки Эммы и Кристины загрузили в багажник – Марка изрядно повеселило, что в Англии, оказывается, его называют «багажным отделением», – и подруги восторженно болтали. Обе были в джинсах и футболках, поскольку в поезде им предстояло сойти за простецов, и Эмма заплела волосы в косу.

И все же Джулиан был рад, что Кристина едет с ними. В глубине души он продолжал цепляться за мысль, что она станет буфером между ним и Эммой. С утра Эмма ничем не показывала, что сердится, и все было хорошо, пока они размечали маршрут до Полперро, сопоставляли расписания поездов и рылись в гардеробной в поисках одежды. Они собирались снять комнату в частном мотеле, лучше всего – с кухней, чтобы готовить самим и как можно реже показываться простецам. Они даже заранее купили билеты на поезд, отправлявшийся с Паддингтонского вокзала. Планировать оказалось легко и просто – они всё еще были командой парабатаев и вдвоем по-прежнему справлялись лучше, чем поодиночке.

Но даже в тисках железного самоконтроля, которому Джулиан себя подвергал, первозданная мощь любви и тоски, охватывавших его при взгляде на Эмму, была подобна поезду, сбивающему его на полном ходу.

Вот бы от этого был предохранитель, который помогал продержаться, пока само не пройдет. Если это вообще может пройти. Но о другом варианта событий Джулиан заставлял себя не думать.

Это должно когда-нибудь пройти.

– Джулс! – взвыл Тавви. Джулиан обнял брата в последний раз и опустил на землю. – Почему мне нельзя с тобой поехать?

– Потому, – объяснил Джулиан, – что ты должен остаться тут и помогать Друзилле. Ты ей нужен.

Тавви посмотрел на него с сомнением. Друзилла, на которой была юбка до самого пола, закатила глаза.

– Поверить не могу, что ты уезжаешь, – заявила она Джулиану. – Стоит за тобой закрыться двери, как Ливви и Тай начинают обращаться со мной как с прислугой.

– Прислуге платят, – заметил Тай.

– Видишь? Вот что я имею в виду! – Дрю ткнула Джулиана в грудь указательным пальцем. – Лучше бы тебе поспешить обратно, чтобы они тут меня не заморили.

– Постараюсь. – Поверх головы Дрю Джулиан встретился взглядом с Марком. Братья обменялись улыбками. Прощание Эммы с Марком вышло странным – и это еще мягко сказано. Перед тем, как спуститься по ступеням, Эмма заключила Марка в быстрое, рассеянное объятие; Марка это нимало не беспокоило, пока он не заметил, что Джулиан и остальные таращатся на него во все глаза. Он сбежал по лестнице следом за Эммой, поймал ее за руку и развернул к себе лицом.

– Хорошо, что ты уезжаешь, – заявил он, – чтобы из моей памяти изгладились твои волосы и твой жестокий лик, и сердце мое исцелилось.

Эмма была ошарашена; Кристина, негромко бросив Марку что-то вроде «Это было излишне», оттащила Эмму к машине.

Тай и Ливви подошли попрощаться с Джулианом последними; Ливви заключила его в жаркие объятия, а Тай застенчиво улыбнулся. Интересно, подумал Джулиан, где Кит? Все то время, что они были в Лондоне, он ходил за Ливви и Таем как приклеенный, но во время семейного прощания исчез.

– У меня кое-что для тебя есть, – объявил Тай. Он протянул брату коробочку, которую Джулиан принял с некоторым удивлением. Тай был безупречно точен с рождественскими подарками и подарками на день рожденья, но неожиданные подарки он редко дарил.

Заинтригованный, Джулиан открыл коробочку и обнаружил внутри набор цветных карандашей. Фирму он не опознал, но карандаши казались совершенно нетронутыми.

– Где ты их купил?

– Флит-стрит, – сказал Тай. – Сходил сегодня рано утром.

Горло Джулиана перехватило от любви настолько сильной, что она почти не отличалась от боли. Он вспомнил о том времени, когда Тай был младенцем, тихим и серьезным. Он долго не мог научиться засыпать, если кто-нибудь не держал его на руках, и хотя Джулиан и сам был маленьким, он помнил, как, засыпая, обнимал Тая, всего состоявшего из перетяжек, прямых черных волос и длинных ресниц. Он уже тогда так любил брата, что сердце едва не разрывалось.

– Спасибо. Мне не хватало возможности рисовать, – сказал Джулиан и сунул коробочку в вещмешок. Он не суетился; Тай ненавидел суету, но Джулиан постарался говорить так тепло, как только мог, и Тай просиял.

Джулиан подумал о Ливви, о прошлой ночи, о том, как она поцеловала его в лоб. Это было ее «спасибо». А это «спасибо» Тая.

– Будьте осторожны в Блэкторн-Холле, – сказал он. Джулиан нервничал из-за их экспедиции, но старался этого не показывать. Он знал, что ведет себя неразумно. – Идите туда днем. Днем, – с нажимом повторил он, когда Ливви скорчила рожицу. – И постарайтесь не впутывать Друзиллу и Тавви в неприятности. Помните, Марк остается за главного.

– А сам-то он в курсе? – уточнила Ливви.

Джулиан принялся высматривать Марка в толпе на крыльце. Тот стоял, заложив руки за спину, и с подозрением смотрел на каменную фигурку гнома.

– Тебе меня не провести, гном, – пробормотал он. – Я глаз с тебя не спущу.

Джулиан вздохнул.

– Просто делайте, что он говорит.

– Джулиан! – окликнула Эмма. Она стояла у машины. Кортана, зачарованная так, чтобы простецы ее не видели, сверкала у нее над правым плечом. – На поезд опоздаем.

Джулиан кивнул и поднял два пальца. Он прошел по ступеньке к Марку и крепко взял того за плечо.

– С тобой все будет в порядке?

Марк кивнул. Джулиан подумал, не спросить ли, где Кьеран, но решил, что не стоит. А Марк еще больше разнервничается.

– Спасибо, что доверяешь мне, – сказал Марк. – После того раза, ну, с кухней.

В Лос-Анджелесе Джулиан как-то оставил Марка на ночь присматривать за братьями и сестрами, а тот умудрился устроить на кухне разгром, вывалять Тавви в сахаре и едва не довел Джулиана до нервного срыва.

– Я тебе и правда доверяю. – Джулиан и Марк молча переглянулись. Затем Джулиан усмехнулся: – К тому же, это не моя кухня.

Марк негромко рассмеялся. Джулиан направился вниз по ступеням к машине, в которой уже сидели Эмма и Кристина. Он обошел ее сзади, чтобы закинуть в багажник свой вещмешок, и замер. В пространство за багажом втиснулась фигурка в грязноватой белой футболке.

Тавви посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Я тоже хочу поехать! – объявил он.

Джулиан вздохнул и принялся закатывать рукава. У старших братьев не бывает отпусков и выходных.

Одним из преимуществ жизни Сумеречного охотника, подумала Эмма – из тех, о которых нечасто упоминают – было то, что не возникало проблем с парковкой в местах вроде церквей и железнодорожных вокзалов. Для Сумеречных охотников часто оставляли парковочное место, зачарованное так, чтобы простецы видели вместо него что-нибудь другое – стройку или мусорные баки. Бриджет остановила громыхающий «Остин Метро» на Прэд-стрит, в двух шагах от Паддингтонского вокзала, и Сумеречные охотники высыпались наружу. Пока Бриджет закрывала машину, они забрали свой багаж.

Собрались они быстро, вещей взяли мало – всего на несколько дней. Оружие, доспехи и немного одежды, хотя Эмма была уверена, что Кристина в любом случае будет выглядеть элегантно. Кристина нерешительно сунула нож в карман и, наклонившись, чтобы вскинуть на плечо рюкзак, нахмурилась.

– Ты в порядке? – спросила Эмма, соскальзывая за ней на ступеньку. Она была невероятно рада, что между ней с Джулианом – Кристина, сглаживавшая тернистые и опасные тропы их разговоров.

Они вошли в здание вокзала, современное и ярко освещенное; в проходах было множество магазинов вроде The Body Shop и Caffè Nero[43]. Она посмотрела вперед, на Джулиана, но тот был глубоко погружен в разговор с Бриджет. У Джулиана была потрясающая способность заводить разговоры буквально с кем угодно. Эмма подивилась, какие же темы для беседы он нашел с Бриджет. Странные привычки Эвелин? История Лондона?

– А у тебя вообще была возможность поговорить с Марком про… Ну, про тот ваш поцелуй? – спросила Эмма, когда они проходили мимо булочной Upper Crust. Аромат сдобы и корицы смешивался с запахами вокзала. – Особенно учитывая все эту историю с Кьераном.

Кристина помотала головой. Она выглядела похудевшей и бледной, как будто плохо спала.

– У Кьерана с Марком общее прошлое. Как и у меня с Диего. Не могу винить Марка за то, что его тянет к прошлому. Меня именно потому и потянуло к Диего, а ведь на меня ничего не давило так, как на Марка.

– Не знаю, чем всё это кончится. Лжец из Марка не очень, – сказала Эмма. – Говорю как человек, который сам в этом не очень преуспел.

Кристина вымученно улыбнулась.

– Да ты никуда вообще не годишься. Смотреть, как вы с Марком притворяетесь влюбленными, было все равно что смотреть на людей, которые все время падают и надеются, что никто не заметит.

Эмма хихикнула.

– Вот уж польстила так польстила.

– Я хочу сказать только, что, для нашего общего блага, Кьеран должен верить в чувства Марка, – сказала Кристина. – Фэйри, решивший, что его презирают или отвергли, может быть очень жесток.

Она вдруг охнула и согнулась чуть не вдвое. Эмма подхватила Кристину на руки и не дала ей упасть. В слепой панике она оттащила ее в уголок между двумя магазинами. Закричать она не решилась; гламора на ней не было, простецы бы ее услышали. Но она уставилась на Джулиана и Бриджет, все еще глубоко погруженных в беседу, и подумала так сильно, как только могла.

Джулс, Джулиан, ты мне нужен! Прямо сейчас. Подойди ко мне, пожалуйста!

– Эмма… – Кристина обхватила себя руками, как будто у нее болел живот. Но не это привело Эмму в ужас, а кровь на ее футболке.

– Кристина, солнышко, дай я посмотрю, дай посмотрю. – Она принялась лихорадочно тянуть Кристину за руки, пока подруга не уступила.

Правая рука Кристины и рукав были в крови. Большая часть вроде бы вытекла из руки и залила футболку. Эмма немного успокоилась. Ранение в руку было не таким опасным…

– Что происходит? – раздался голос Джулиана. Они с Бриджет вернулись. Джулиан был белым как полотно. Она увидела в его глазах ужас и поняла его причину: он решил, что что-то случилось с Эммой.

– Я в порядке, – сказала Эмма, потрясенная выражением его лица.

– Ну, естественно, ты в порядке, – нетерпеливо произнесла Бриджет. – Дай мне подойти к девочке. Хватит за нее цепляться, во имя всего святого.

Эмма оторвалась от Кристины и принялась следить, как Бриджет становится на колени и поддергивает рукав Кристины вверх. Ее запястье как будто сжимал кровавый браслет, кожа вздулась. Выглядело это так, словно кто-то затягивает у нее на руке невидимый шнур, врезающийся в плоть.

– Чего вы двое сидите? – возмутилась Бриджет. – Нанесите девочке целебную руну!

Оба потянулись за стилами. Джулиан успел первым и быстро начертил на коже Кристины ираци. Эмма подалась вперед, затаив дыхание.

Ничего не произошло. Кожа вокруг кровоточащего кольца еще больше вспухла. Кровь брызнула на одежду Бриджет. Эмма пожалела, что при ней больше нет старого стила. Она суеверно считала, что с его помощью у нее получаются более сильные руны. Но теперь оно в руках фэйри.

Кристина даже не застонала. В конце концов, она ведь была Сумеречным охотником. Но ее голос дрожал.

– Не думаю, что ираци тут поможет.

Эмма помотала головой.

– Что это такое?..

– Похоже на фейское заклятие, – сказала Бриджет. – Пока вы были в Землях, никакой фэйри не сотворил над тобой ничего похожего на колдовство? Запястья тебе не связывали?

Кристина подтянулась на локтях.

– Ну… то есть, не могло же оно…

– Что произошло? – спросила Эмма.

– На пиру две девушки связали наши с Марком запястья лентой, – нерешительно проговорила Кристина. – Мы ее срезали, но, возможно, магия оказалась сильнее, чем я думала. Это могло быть какое-то связующее заклятье.

– С тех пор, как мы вернулись из страны фэйри, ты впервые оказалась вдали от Марка, – сказал Джулиан. – Думаешь, в этом дело?

Кристина выглядела очень мрачной.

– Чем дальше я от него отхожу, тем хуже. Прошлую ночь я, кажется, впервые провела отдельно от него, и руку жгло. А чем дальше мы отъезжали от Института, тем больнее мне становилось. Я надеялась, что это пройдет, но не прошло.

– Надо отвезти тебя обратно в Институт, – сказала Эмма. – Мы все пойдем. Выдвигаемся.

Кристина покачала головой.

– Вам с Джулианом все равно нужно ехать в Корнуолл, – сказала она и здоровой рукой указала на табло с расписанием. Поезд до Пензанса отправлялся меньше, чем через пять минут. – Вы должны. Это совершенно необходимо.

– Можем задержаться на день, – запротестовала Эмма.

– Это магия фэйри, – сказала Кристина, пока Бриджет помогала ей подняться. – Нельзя быть уверенными, что за день мы с ней разберемся.

Эмма колебалась. Ей не хотелось оставлять Кристину. Тут, удивив всех, вдруг заговорила Бриджет.

– Поезжайте, – решительно сказала она. – Вы – самая мощная команда, которая только может быть у нефилимов. Я видела, на что способны парабатаи. Хватит колебаться.

– Она права, – сказал Джулиан и сунул стило назад за ремень. – Пошли, Эмма.

Дальнейшее происходило так быстро, что все словно смешалось: Эмма, поспешно обнимающая Кристину на прощание; Джулиан, хватающий ее за руку и волокущий прочь; и бег напролом через вокзал, когда они чуть не сшибли турникеты и запрыгнули в пустой вагон поезда Западной железной дороги точно в тот момент, когда тот отъехал от перрона с громким скрежетом отпущенных тормозов.

С каждым километром, на который они с Бриджет приближались к Институту, боль Кристины утихала. На Паддингтонском вокзале ее рука просто-таки заходилась в агонии. Теперь это была всего лишь глухая ноющая боль где-то в глубине кости.

Я что-то потеряла, – словно шептала эта боль. – Мне чего-то не хватает. По-испански Кристина бы могла сказать: Me haces falta. Еще когда она только начинала учить английский, она заметила, что дословного перевода этой фразы толком не существовало: англоязычные говорили «Ты мне нужен», в то время как me haces falta означало что-то ближе к «Тебя мне недостает». Именно это она сейчас и чувствовала: недостачу, словно из песни пропал аккорд или со страницы – слово.

Они с визгом тормозов остановились перед Институтом, и Кристина услышала, как Бриджет ее зовет, но она уже выбралась из машины и, прижимая к себе руку, бежала к парадной лестнице. Она ничего не могла с собой поделать. Разум Кристины протестовал против самой мысли, что ее контролирует нечто внешнее, но тело словно тащило ее вперед, толкая к тому, в чем нуждалось, чтобы обрести целостность.

Двери Института с грохотом распахнулись. За ними стоял Марк.

На его руке тоже была кровь, пропитавшая светло-голубой рукав свитера. За ним гомонили голоса – но он смотрел только на Кристину. Светлые волосы Марка были растрепаны, синий и золотой глаз горели, словно знамена.

Кристина подумала, что никогда еще не видела ничего прекрасней.

Он, босой, сбежал по ступеням и, поймав ее за руку, притянул к себе. Стоило только их телам столкнуться, как Кристина почувствовала, что боль внутри ушла.

– Это связующее заклятье, – прошептал Марк ей в волосы. – Какое-то связующее заклятье, что держит нас вместе.

– Девушки на пиру – одна связала нам запястья, а другая засмеялась…

– Знаю, – он поцеловал ее в лоб. Она почувствовала, как колотится его сердце. – Мы с этим разберемся. Мы всё исправим.

Она кивнула и закрыла глаза – но прежде успела заметить, что на крыльцо высыпали еще люди и глядели на них во все глаза. В центре стоял Кьеран – его изящное лицо напряглось и побледнело, а в глазах застыло нечитаемое выражение.

Они взяли билеты в первый класс, так что в распоряжении Эммы и Джулиана оказалось целое купе. Серо-коричневый город остался позади, и поезд катился меж зеленых полей, усеянных подсолнухами и рощами зеленеющих деревьев. Угольно-черные каменные изгороди между фермерскими участками пересекали холмы, деля землю на кусочки мозаики.

– Немножко похоже на страну фэйри, – заметила Эмма, прислонившись к окну. – Только, знаешь, без полных рек крови и вечеринок с грудой трупов. Больше сдобы, меньше смерти.

Джулиан поднял глаза. На коленях у него лежал альбом для набросков, а рядом, на полке – черная коробочка с цветными карандашами.

– Полагаю, именно так на воротах в Букингемский дворец и написано, – заметил он спокойным, совершенно нейтральным тоном. Джулиан, рассердившийся на нее в холле Института, исчез. Перед ней сидел вежливый, учтивый Джулиан. Джулиан-в-общественно-приемлемой-маске-для-незнакомцев.

И на сколько бы они не застряли в Корнуолле, о том, чтобы все это время взаимодействовать только с этим Джулианом, и речи быть не могло.

– Так вот, – сказала она. – Ты еще сердишься?

Джулиан посмотрел на нее долгим взглядом и отложил альбом.

– Прости меня, – сказал он. – То, что я сказал… это было жестоко и неприемлемо.

Эмма встала и прислонилась к окну. Мимо пролетал сельский пейзаж: серое, зеленое, серое.

– Почему ты это сказал?

– Я злился, – Эмма видела в отражении в стекле, что он на нее смотрит. – Злился за Марка.

– Я и не знала, что ты так болеешь за наши отношения.

– Он мой брат. – При этих словах Джулиан неосознанно коснулся лица, словно воссоединяясь с чертами – длинными скулами и ресницами, – что были так похожи на Марка. – Он не… он очень ранимый.

– С ним всё в порядке, – сказала она. – Я тебе обещаю.

– Дело не только в этом. – Джулиан упорно не отводил глаз. – Пока вы были вместе, я, по крайней мере, чувствовал, что ты с кем-то, кто мне небезразличен и кому я могу доверять. Ты любила кого-то, кого и я любил. Есть ли шансы, что это может случиться снова?

– Не знаю я, что еще может случиться, – призналась она. Я знаю, что тебе не о чем беспокоиться. Я не любила Марка. Я никогда не полюблю никого, кроме тебя. – Знаю только, что бывают вещи, над которыми мы властны, а бывают те, над которыми – нет.

– М-м, – протянул он. – Мы же про меня говорим.

Она отвернулась от окна и прижалась спиной к холодному стеклу. Она смотрела в упор на самого Джулиана – не просто на его отражение. И хотя в его лице не было гнева, хотя бы его глаза смотрели открыто и честно. Теперь это был настоящий Джулиан – не притворный.

– То есть ты признаешь, что ты контрол-фрик?

Он улыбнулся – ласковой улыбкой, что запала Эмме прямо в сердце, потому что напомнила ей о Джулиане ее детства. Она была как солнце, как тепло, как море и как песчаный пляж – все слитое воедино и прямым ударом вбитое в сердце.

– Ничего я не признаю.

– Ну и ладно, – сказала она. Эмма знала, что незачем говорить, что она его простила, и знала, что он простил ее; они оба это знали. Вместо этого она уселась напротив и показала на его художественные принадлежности. – Что рисуешь?

Джулиан поднял альбом и развернул, чтобы Эмма могла увидеть его работу – потрясающее изображение каменного моста, который они проехали, в окружении дубов с поникшими от тяжести ветвями.

– Надо тебе меня набросать, – сказала Эмма. Она перепорхнула на свое место и оперлась головой на руку. – Нарисуй меня как одну из этих твоих француженок.

Джулиан ухмыльнулся.

– Ненавижу это кино, – сказал он, – ты же знаешь.

Эмма возмущенно выпрямилась.

– Когда мы первый раз смотрели «Титаник», ты плакал.

– У меня аллергия на пыльцу была, – заявил Джулиан. Он снова углубился в рисование, но на его лице все еще блуждала улыбка. Вот это и есть их с Джулианом суть, подумала Эмма. Все это нежное подшучивание, простое веселье. Оно почти застало ее врасплох. Но именно к нему они всегда возвращались, к уюту их детства – как перелетные птицы раз за разом возвращаются к дому.

– Жалко, что нам не связаться с Джемом и Тессой, – сказала Эмма. За окном промелькнуло размытое пятно зеленых полей. По узкому проходу в вагоне туда-сюда ходила женщина с тележкой с закусками. – И с Джейсом и Клэри. Рассказать им про Малкольма и Аннабель и все остальное.

– Про возвращение Малкольма знает весь Конклав. И я уверен, что у них и свои способы добычи информации есть.

– Но только мы, по сути, знаем про Аннабель, – сказала Эмма.

– Я ее нарисовал, – сказал Джулиан. – Подумал как-то, что если бы мы могли на нее смотреть, это бы, может, упростило нам поиски.

Он перевернул альбом. Эмма подавила легкую дрожь. Не потому, что лицо, смотревшее на нее с рисунка, было отвратительно – вовсе нет. То было юное лицо, овальное, с правильными чертами, почти потерявшееся в облаке темных волос. Но в глазах Аннабель горела искра чего-то призрачного и почти звериного; она стиснула руки у горла, словно пытаясь завернуться в исчезнувший покров.

– Где бы она могла быть? – вслух задумалась Эмма. – Если бы тебе было так грустно, куда бы ты отправился?

– По-твоему, она грустная?

– А по-твоему нет?

– Я думал, она в гневе.

– Ну, она действительно убила Малкольма, – признала Эмма. – Не понимаю, с чего бы она это сделала – он же ее вернул. Он ее любил.

– Может, она не хотела, чтобы ее возвращали, – он все еще не отрывал глаз от наброска. – Может, она была счастлива там, где она была. Борьба, агония, потери – вот каков удел живых.

Поезд подошел к маленькой белой станции с вывеской «Лискерд», и Джулиан захлопнул альбом. Они прибыли.

– Так и задумывалось? – с каменным лицом спросил Кьеран. – Не может же это быть совпадением.

Марк вскинул брови. Кристина сидела на краю кровати в лазарете с перевязанным запястьем. Рану Марка скрывал рукав свитера. В палате больше никого не было. Тавви расстроился, увидев кровь, и Дрю увела его, чтобы успокоить. Ливви и оставшиеся два мальчика ушли в Блэкторн-Холл, пока Кристина была на вокзале.

– Ну и какого черта это, по-твоему, значит? – спросил Марк. – Ты что, решил, что мы с Кристиной собирались по приколу залить весь Лондон кровью?

Кристина удивленно посмотрела на него: Марк говорил сейчас совсем как человек.

– Связующее заклятье, – сказал Кьеран. – Для него вы должны были протянуть запястья и не двигаться, пока вас связывают.

В его голосе звучали смятение и боль. Здесь, в стенах Института, Кьеран выглядел совершенно неуместно в своих коротких штанах и мятой льняной рубахе. Вокруг стояли кровати, похожие на больничные койки, стеклянные и медные банки с настойками и порошками, лежали стопки повязок и покрытые рунами медицинские инструменты.

– Это случилось на пиру, – сказал Марк. – Мы не могли этого ожидать… мы не ожидали. И никто бы не мог такого хотеть, Кьеран, никто не стал бы устраивать это нарочно.

– Фэйри стал бы, – сказал Кьеран. – Это именно то, что сделал бы один из нас.

– Я не фэйри, – сказал Марк.

Кьеран вздрогнул, и Кристина увидела в его глазах боль. Она испытала прилив болезненного сочувствия: должно быть, ужасно было быть настолько одиноким.

Даже Марка это, казалось, потрясло.

– Я не это имел в виду, – добавил он. – Я не только фэйри.

– И как же ты этому рад, – произнес Кьеран, – как ты этим хвалишься при первой возможности.

– Пожалуйста, – вмешалась Кристина, – пожалуйста, не ссорьтесь. Мы должны в этом быть на одной стороне.

Кьеран перевел на нее озадаченный взгляд. Затем он шагнул вплотную к Марку и положил руки тому на плечи. Они были почти одного роста. Марк не отвел глаз.

– Это единственный способ мне убедиться, что ты не лжешь, – сказал Кьеран и поцеловал Марка в губы.

В запястье Кристины запульсировала боль. Она понятия не имела, было ли то случайностью или неким отражением силы чувств Марка. Он никак не мог отказаться от этого поцелуя – иначе он бы отверг Кьерана и разорвал хрупкую цепь лжи, которая удерживала здесь принца фэйри.

А вот хотел ли Марк поцеловать Кьерана в ответ, Кристина понять не могла; он отвечал на поцелуй с той же яростностью, которую Кристина почувствовала в нем в первый раз, когда увидела Марка вместе с Кьераном. Но теперь в страсти Марка было больше гнева. Он стиснул плечи Кьерана, глубоко вонзив в них ногти; от силы поцелуя Кьеран выгнул шею назад. Марк присосался к нижней губе Кьерана, а потом прикусил ее – и Кьеран ахнул.

Они оторвались друг от друга. Кьеран коснулся губ; на тех была кровь, а в глазах принца – жаркое торжество.

– Ты не отвернулась, – заметил он Кристине. – Интересно было?

– Полезно, – Кристина чувствовала себя странно, дрожа не то от жара, не то от холода, но не собиралась этого показывать. Она села, сложив руки на коленях, и послала Кьерану улыбку. – Грубо было бы не смотреть.

На это Марк, до этого казавшийся вне себя от ярости, расхохотался.

– Кьер, она тебя понимает.

– Поцелуй был на пять баллов, – продолжила она. – Но теперь пора перейти к насущным проблемам – к заклятию.

Кьеран все еще смотрел на Кристину. На большинство людей он смотрел с отвращением, с яростью или оценивающе. Но когда он глядел на Кристину, он казался озадаченным, словно пытался собрать ее, словно головоломку – и не мог.

Вдруг он повернулся и вышел прочь из палаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Марк, качая головой, посмотрел ему вслед.

– По-моему, еще никто и никогда его так не выводил из себя, – сказал он. – Даже я.

Диана надеялась, что встретится с Джией сразу по прибытии в Идрис, но бюрократия в Конклаве оказалась еще хуже, чем она помнила. Пришлось заполнять формуляры и ждать, пока переданные послания взмоют ввысь по служебной лестнице. То, что Диана отказалась назвать причину визита, усложнило все еще больше. Учитывая, насколько деликатной была ситуация с Кьераном и событиями в стране фэйри, Диана не рискнула доверить эти сведения никому, кроме Консула.

Ее небольшая квартирка в Аликанте находилась над оружейной лавкой на Флинтлок-стрит, которой ее семья владела долгие годы. Когда Диана переехала в Лос-Анджелес, к Блэкторнам, она ее закрыла. Ожидание сводило ее с ума, и она спустилась вниз, в лавку, и отворила окна, впустив внутрь свет и заставив пылинки танцевать в ярком летнем воздухе. Раненая рука все еще болела, хотя уже почти зажила.

Воздух в лавке был затхлым. Прежде сверкающие клинки и богато выделанную кожу ножен и рукоятки топоров покрыла пыль. Диана сняла с подставок несколько любимых образцов оружия и отложила в сторону для Блэкторнов.

Дети заслужили новое оружие. Они его заработали.

Когда в дверь постучали, Диана уже успела успешно отвлечься на сортировку мечей по твердости металла. Она отложила один из своих любимцев – клинок из дамасской стали – и пошла открывать дверь.

На пороге, усмехаясь, стоял Мануэль, которого Диана в последний раз видела сражающимся с морскими демонами на лужайке перед Институтом. Он был не в доспехах Центуриона, а в модном черном свитере и джинсах, с уложенными гелем кудряшками. Он криво ей улыбнулся.

– Мисс Рейберн, – объявил он, – меня прислали проводить вас в Гард.

Диана заперла лавку и последовала за Мануэлем, шагавшим вверх по Флинтлок-стрит по направлению к северной части Аликанте.

– Что ты тут делаешь, Мануэль? – спросила она. – Я думала, ты будешь в Лос-Анджелесе.

– Мне предложили должность в Гарде, – объяснил он. – Не мог упустить шанс на повышение. В Лос-Анджелесе Институт охраняет более чем достаточно Центурионов. – Он покосился на Диану, но та промолчала. – Приятно встретить вас в Аликанте, – продолжил Мануэль. – В последний раз, когда мы виделись, вы, если я не ошибаюсь, как раз бежали в Лондон.

Диана стиснула зубы.

– Я должна была доставить детей, находящихся под моей ответственностью, в безопасное место, – произнесла она. – Кстати, с ними все в порядке.

– Полагаю, до меня бы дошли вести, будь это не так, – безмятежно заметил Мануэль.

– Соболезную в связи со смертью твоего друга Джона Картрайта, – сказала она.

Мануэль промолчал. Они дошли до калитки, стоявшей поперек тропинки, которая вела наверх, к Гарду. Раньше калитка закрывалась только на щеколду. Мануэль провел над ней рукой, и та, щелкнув, открылась.

С тех пор, как Диана была ребенком, тропинка не изменилась. Она была все такая же неровная, изрытая змеящимися корнями деревьев.

– Я не очень близко знал Джона, – произнес Мануэль, когда они начали подниматься по ней. – Полагаю, Марисоль, его девушка, очень расстроена.

Диана промолчала.

– Некоторые не умеют справляться с горем, как подобает Сумеречным охотникам, – прибавил Мануэль. – Это прискорбно.

– Некоторые также не выказывают сочувствия и терпимости, подобающих Сумеречным охотникам, – сказала Диана. – Это также прискорбно.

Они поднялись наверх, и вид на Аликанте расстилался перед ними, как карта, и демонические башни вздымались, пронзая солнце. Диана вспомнила, как ходила по этой тропе вместе с сестрой, когда они обе были еще детьми, и смех сестренки. Иногда она так сильно тосковала по ней, что казалось, будто сердце рвали когтями.

Здесь я была в одиночестве, – подумала она, глядя на Аликанте с высоты. – Здесь мне приходилось скрывать человека, которым я была – и знала об этом.

Они дошли до Гарда. Тот высился над ними – гора сияющего камня. После того, как его заново отстроили, он стал только крепче. К главным воротам вела тропа, окруженная колдовскими огнями.

– На Зару намекаете? – Мануэля это явно позабавило. – Знаете, вообще-то, она очень популярна. Особенно после того, как убила Малкольма. Институту Лос-Анджелеса это все как-то не удавалось.

Диана потрясенно посмотрела на Мануэля.

– Зара не убивала Малкольма, – произнесла она. – Это ложь.

– Вот как? – спросил Мануэль. – Что ж, с удовольствием посмотрю, как вы это докажете.

Он ослепительно улыбнулся Диане и удалился, а она смотрела ему вслед, щурясь от солнца.

– Дай посмотрю на твое запястье, – сказала Кристина Марку. Они сидели рядом на кровати в лазарете. Марк прикасался к ней теплым плечом.

Он задрал свитер и молча протянул руку. Кристина отогнула повязку и приложила свое запястье к его. Они молча глядели на одинаковые раны.

– О такой магии я ничего не знаю, – сказал Марк. – И мы не можем обратиться ни в Конклав, ни к Безмолвным Братьям. Им нельзя знать, что мы были в стране фэйри.

– Прости за Кьерана, – сказала она. – Он разозлился.

Марк покачал головой.

– Не извиняйся, это я виноват. – Он набрал воздуха в грудь. – Извини, что я на тебя разозлился – там, в стране фэйри, после пира. Люди очень сложные. Обстоятельства у них сложные. Я знаю, почему ты скрывала от меня чувства Джулиана. И знаю, что выбора у вас с Эммой, считай, не было.

– Сейчас я совсем на тебя не сержусь, – поспешно заверила его она. – Из-за Кьерана.

– Из-за тебя я переменился, – сказал Марк. – Кьеран чувствует, что мое отношение к нему перестало быть прежними, хоть и не знает, почему. И я не могу ему сказать. – Он поднял глаза к потолку. – Он принц. Принцы привыкли получать, что хотят. И не выносят, когда выходит иначе.

– Ему, должно быть, так одиноко, – заметила Кристина. Она вспомнила, каково ей было с Диего, когда с тем, что их связывало, было покончено, и она не понимала, как всё вернуть. Это было всё равно что ловить рассеявшийся в воздухе дым. – Ты здесь его единственный союзник, и он не понимает, почему ваша связь разорвана.

– Но он тебе присягнул, – заметил Марк. Он склонил голову, словно стыдился собственных слов. – И если ты ему прикажешь, он просто должен будет это исполнить.

– Я не хочу этого делать.

– Кристина…

– Нет, Марк, – твердо ответила она. – Я знаю, что связующее заклятье действует. И если Кьеран расстроен, шансы получить его показания снижаются. Но я не стану его ни к чему принуждать.

– А разве мы уже не принуждаем? – возразил Марк. – Лжем ему о положении дел, чтобы он поговорил с Конклавом…

Кристина нерешительно дотронулась до раненого запястья. Кожа была странной: горячей и вспухшей.

– А после того, как он даст показания? Ты же скажешь ему правду, да?

Марк поднялся на ноги.

– О Ангел, да. За кого ты меня принимаешь?

– За человека в трудной ситуации, – сказала Кристина. – В которой оказались мы все. Если Кьеран не даст показания, погибнут невинные обитатели Нижнего мира. Конклав еще сильнее погрязнет в коррупции. Я понимаю, обман необходим. Но это не значит, что мне или тебе это по нраву.

Марк кивнул, не глядя ей в глаза.

– Пойду-ка лучше его поищу, – сказал он. – Если он согласится помочь, это будет лучший способ разобраться с этим. – Он указал на свое запястье.

Кристина почувствовала легкий укол боли. И задумалась, не обидела ли она Марка. Она этого вовсе не хотела.

– Посмотрим, какой у него радиус действия, – предложила она. – На сколько мы сможем отойти друг от друга, чтобы не было больно.

Марк замер в дверях. Его четкие, острые черты были словно выточены из стекла.

– Когда я от тебя отошел, мне уже было больно, – произнес он. – Может, в этом-то и была вся соль.

И он исчез прежде, чем Кристина успела ответить.

Она поднялась на ноги и подошла к столу, уставленному порошками и лекарствами. У Кристины имелось лишь самое общее представление о медицине Сумеречных охотников: вот листья, которые можно использовать как антибиотики, вот припарки от отеков…

Когда она откручивала крышку с очередной банки, дверь лазарета отворилась. Кристина подняла глаза: это был Кьеран, раскрасневшийся, с волосами, растрепанными ветром, словно вернулся с улицы. На высоких скулах горели пятна румянца.

Казалось, он пришел в такое же замешательство, увидев Кристину, как и она, увидев его. Она осторожно отставила банку.

– Где Марк? – спросил он.

– Пошел тебя искать. – Кристина облокотилась на стол. Кьеран молчал. Молчал как фэйри: размышлял, направив внимание внутрь себя. Кристина подумала, что многие почувствовали бы искушение заполнить это молчание. Она же оставила Кьерана в покое; позволила ему напитаться молчанием, придать ему форму и расшифровать.

– Я должен принести извинения, – наконец, сказал он. – У меня не было оснований обвинять вас с Марком в том, что вы подстроили эту историю со связующим заклятием. Это было глупо. Вы ничего от этого не выигрываете. Если бы Марк хотел со мной расстаться, он бы так и сказал.

Кристина промолчала. Кьеран шагнул к ней – осторожно, словно боясь испугать.

– Можно еще раз взглянуть на твою руку?

Она вытянула руку. Кьеран взял ее, и Кристина задумалась – прикасался ли он к ней прежде по своей воле. Его прикосновение было как прохладная вода в летний день.

Кьеран рассматривал рану, а Кристину тем временем пробрала легкая дрожь. Интересно, подумала она, каким он был, когда оба его глаза были черными? Сейчас они выглядели еще удивительнее, чем у Марка – контраст между тьмой и мерцающим серебром был как между льдом и пеплом.

– Похоже на след от ленты, – заметил он. – Так, говоришь, вас связали воедино на пиру?

– Да, – сказала Кристина. – Две девушки. Они поняли, что мы нефилимы, и смеялись над нами.

Кьеран крепче сжал ее руку. Она вспомнила, как он держался за Марка при Неблагом Дворе. Не так, словно был слаб и нуждался в помощи. То была хватка силы, удерживавшая Марка на месте и словно говорившая: Оставайся со мной, это приказ.

В конце концов, он все-таки был принцем.

– Связующие заклятья такого рода – одни из самых старых и сильных, – сказал он. – Не знаю, зачем кому-то понадобилось так над вами шутить. Это довольно жестоко.

– А ты знаешь, как его снять?

Кьеран выпустил ее руку.

– Я был нежеланным сыном Короля Неблагого Двора, меня мало чему учили. А потом вышвырнули в Дикую Охоту. В магии я не силен.

– Ты небезнадежен, – заметила Кристина. – И знаешь больше, чем думаешь.

Кьеран поглядел на нее так, словно она вновь застала его врасплох.

– Я мог бы поговорить с братом, с Адаоном. Я все равно должен спросить его о претензиях на трон, и мог бы узнать, не знает ли он чего-либо о связующих заклятьях и о том, как их снять.

– Когда ты планируешь с ним поговорить? – спросила Кристина. Перед глазами у нее встала картина: спящий Кьеран вцепился в ее руку при Благом Дворе. Пытаясь не покраснеть, она опустила глаза и вернула повязку на место.

– Скоро, – сказал он. – Я уже пытался с ним связаться, но пока безуспешно.

– Если я могу чем-то помочь, только скажи, – произнесла она.

Кьеран дернул бровью. А затем склонился и взял ее за руку – на сей раз, чтобы коснуться ее губами, не обращая внимания на кровь и повязки. Это был жест королевских дворов давно минувших дней – в этом мире, но не в мире фэйри. Кьеран застал ее врасплох, но Кристина не стала сопротивляться.

– Леди Мендоза Розалес, – произнес он, – благодарю тебя за доброту.

– Я предпочла бы, чтобы ты звал меня Кристиной, – сказала она. – Вот честно.

– «Вот честно», – эхом повторил он. – Мы, фэйри, никогда такого не говорим. Каждое наше слово честное.

– Я бы так далеко не заходила, – возразила Кристина. – А ты?

Раскат грома сотряс Институт. Или то, что показалось раскатом грома. Стены и оконные стекла задрожали.

– Оставайся здесь, – велел Кьеран. – Пойду выясню, что это было.

Кристина еле сдерживала смех.

– Кьеран, – сказала она, – ты вовсе не обязан меня защищать.

Его глаза сверкнули. Дверь лазарета распахнулась, и за ней стоял Марк с вытаращенными глазами. Он вытаращился еще больше, когда увидел Кьерана с Кристиной, которые стояли рядом.

– Советую вам идти туда, – сказал он. – Вы глазам своим не поверите, когда увидите, кого только что перенесло в холл.

Полперро оказался крошечным, добела отмытым живописным городком. Он ютился в тихой гавани, окруженный безбрежной морской синевой. Разноцветные домики карабкались вверх по крутым холмам, окружавшим порт. Мощеные улочки вились между булочными и магазинчиками, где продавали мороженое.

Машин тут не было. Автобус из Лискерда высадил их в пригороде. У самой гавани им пришлось перейти небольшой мост. Эмма вспомнила родителей, улыбку отца и солнце в его светлых волосах. Он был бы в восторге от моря, от жизни на берегу океана, от любого пляжного отдыха. Он был бы в восторге и от городка, где пахло водорослями, жженым сахаром и кремом от загара, а рыбацкие лодки оставляли белые росчерки на морской синеве. И маме бы тоже тут понравилось – она всегда любила нежиться на солнце, как кошка, и смотреть, как пляшут океанские волны.

– Как насчет этого? – спросил Джулиан. Эмма вернулась к реальности и вспомнила, что, перед тем, как она погрузилась в свои мысли, они обсуждали, не поесть ли где-нибудь.

Джулиан стоял перед наполовину деревянным домиком, на решетчатом окне висело меню. Мимо прошла стайка девочек в шортах и лифчиках от купальников, направлявшаяся в кондитерскую в соседнем доме. Увидев Джулиана, они захихикали и принялись пихать друг друга локтями.

Интересно, подумала Эмма, каким он им кажется: красавец с разметавшимися на ветру каштановыми волосами, сияющими глазами, и все такое; но в то же время какой-то странный – слегка не от мира сего, весь в метках и шрамах.

– Конечно, – сказала она, – этот подойдет.

Джулиан был высоким, когда он входил в низенькую дверь, ему пришлось пригнуться. Эмма вошла следом, и несколько мгновений спустя жизнерадостная полная дама в платье в цветочек уже провожала их к столику. Было пять часов вечера, и ресторан почти опустел. В нем чувствовался ненавязчивый дух давнего прошлого: от неровных половиц до стен, которые украшали предметы эпохи контрабандистов[44], старые карты и забавные рисунки с корнуолльскими пикси – вредными фэйри, уроженцами здешних мест. Эмма задумалась, верят ли в них горожане. И вполовину не так, как следовало бы, подозревала она.

Они сделали заказ – кока-кола и жареная картошка для него, сэндвич и лимонад для нее – и Джулиан развернул на столе карту. Рядом лежал его телефон; одной рукой Джулиан пролистывал фотографии, а другой тыкал в карту. На руке у него были пятна от цветных карандашей – привычные мазки синего, желтого и зеленого.

– Район на восточном берегу гавани называется Уоррен, – объяснил он. – Много домов, среди них много старых, но большую часть сейчас сдают туристам. И ни один из них не стоит на пещерах. А значит, остается вся территория вокруг Полперро и дальше на запад.

Принесли еду. Эмма жадно вгрызлась в сэндвич. До сих пор она даже не догадывалась, как проголодалась.

– А что это? – спросила она, показывая на карту.

– Это, милочка, Часовенный утес, – ответила официантка, ставя на стол перед Эммой лимонад. Она произнесла это как «Чайсовенный». – Начните с тропинки на побережье. А оттуда уж пройдете прямо до Фоуи. – Она бросила взгляд через плечо на стойку бара, за которую как раз уселась пара туристов. – Эй! Никуда не уходите!

– А как найти эту тропинку? – спросил Джулиан. – Если мы сегодня захотим пройтись, откуда начинать?

– Ох, до Фоуи тут не близко будет, – сказала официантка. – Но тропинка начинается прямо за трактиром «Синий Питер». – Она указала пальцем в окно, на противоположную сторону гавани. – Вверх по холму идет тропа для туристов. Свернете на побережье у старого сарая с рыболовными сетями, его сейчас разломали, но вы сразу увидите то, что от него осталось. Он прямо над пещерами.

– Пещерами? – подняла брови Эмма.

Официантка рассмеялась.

– Старые пещеры контрабандистов, – объяснила она. – Вы же в прилив приехали, я правильно догадалась? Иначе вы бы их точно увидели.

Джулиан и Эмма обменялись одним-единственным взглядом и тут же поднялись на ноги. Не слушая изумленных протестов официантки, они выскочили на улицу за ресторанчиком.

Та, конечно же, была права: наступил отлив, и гавань теперь выглядела совсем по-другому, лодки лежали на мокром песке. За гаванью высился вытянутый в длину островок из серого камня. Нетрудно было понять, почему его прозвали Часовенным утесом – он был весь утыкан криво торчавшими вверх камнями, похожими на церковные шпили.

Вода успела уйти, и утес обнажился. Когда они только прибыли в Полперро, море било о скалы; теперь же оно тихо плескалось в гавани и, отступая, открывало узкий песчаный пляж, а за ним – темные пасти пещер.

Над ними на уступе утеса примостился дом – один из множества домиков, усыпавших холмы, на которые открывался вид с Уоррена. В первый раз Эмма едва на него взглянула, хотя заметила, что он стоит гораздо ближе к морю, чем остальные. Домик стоял на отшибе, один между небом и морем.

Его окна были заколочены досками, белая краска облупилась со стен. Но, взглянув на него зрением Сумеречного охотника, Эмма увидела куда больше, чем заброшенный дом: на окнах висели белые тюлевые занавески, на крыше – новая черепица.

На каменной изгороди висел почтовый ящик. На нем небрежными белыми буквами была написана фамилия, которую с такого расстояния едва можно было разглядеть. Простец уж точно не сумел бы ее прочитать, но Эмма смогла.

«ФЕЙД».

18 Память

Джия Пенхоллоу, в лучах солнца Аликанте, восседала за столом в кабинете Консула. За окном, словно окровавленные осколки стекла, сверкали шпили демонических башен – алые, золотые и оранжевые.

В ее лице была та же теплота, которую помнила Диана, но выглядела Джия так, словно с Темной войны прошло не пять лет, а гораздо больше. В ее черных волосах, элегантно собранных в пучок на макушке, проступила седина.

– Рада видеть тебя, Диана, – сказала она, кивком указав на стул по другую сторону стола. – Твои таинственные известия нас всех заинтриговали.

– Представляю себе, – Диана уселась. – Но я надеялась, что то, о чем я вынуждена буду рассказать, останется между нами двумя.

Джия, казалось, вовсе не была удивлена – впрочем, если бы даже и была, она бы в любом случае этого не показала.

– Понимаю. Я все думала, не по поводу ли поста главы Института Лос-Анджелеса ты едешь. Я предположила, что теперь, после смерти Артура Блэкторна, ты хотела бы принять управление. – Ее изящные руки порхали, перебирая и складывая бумаги, вставляя ручки в держатели. – С его стороны было очень храбро в одиночку пойти к точке пересечения. Печально было узнать, что его убили.

Диана кивнула. По неизвестным им обеим причинам, тело Артура обнаружили неподалеку от разрушенной точки пересечения, залитым кровью из перерезанного горла и в пятнах от ихора, который, как мрачно сообщил ей Джулиан, был кровью Малкольма. Не было причин усомниться в официальной версии, согласно которой Артур пустился в одиночную атаку на логово и был убит демонами Малкольма.

По крайней мере, Артура запомнят храбрецом – хотя Диане было больно при мысли о том, что его сожгли и похоронили, а его племянников и племянниц не было рядом, чтобы его оплакать. И о том, что, по сути, никто во всем мире так и не узнает, что он пожертвовал собой ради родных. Ливви сказала ей, что надеется, что, когда они все вместе поедут в Идрис, то смогут провести мемориальную церемонию. Диана тоже на это надеялась.

Джия, казалось, вовсе не удивило молчание Дианы.

– Патрик помнит Артура еще с детства, – сказала она, – хотя я, боюсь, так и не была с ним знакома. Как дети с этим справляются?

Дети? Как объяснить, что вторым отцом для Блэкторнов с двенадцати лет стал старший брат? Что Джулиан, Эмма и Марк успели выстрадать столько, что большинству взрослых хватило бы на всю жизнь, и, в сущности, вовсе не были детьми? Что Артур Блэкторн на самом деле никогда толком не управлял Институтом, и сама мысль о том, что его надо заменить, все равно что кошмарная изуверская шутка?

– Дети совершенно убиты, – сказала Диана. – Как вы знаете, их семья разбита. Они хотят вернуться домой – в Лос-Анджелес.

– Но, пока Институт там возглавить некому, вернуться они не могут. Вот почему я и подумала, что ты…

– Я не хочу брать это на себя, – сказала Диана. – Я здесь не затем, чтобы попросить себе это место. Но отдавать его Заре Диарборн и ее отцу я тоже не хочу.

– Вот как, – заметила Джия – нейтральным тоном, но ее глаза заинтересованно заблестели. – А если не Диарборнам и не тебе, то кому?

– Если бы Хелен Блэкторн позволили вернуться…

Джия выпрямилась.

– И возглавить Институт? Ты же знаешь, Совет никогда не позволит…

– Тогда пусть его возглавит Алина, – сказала Диана. – Хелен могла бы просто остаться в Лос-Анджелесе как ее жена, и быть со своей семьей.

Лицо Джии было спокойно, но руки крепко вцепились в край стола.

– Алина – моя дочь. Думаешь, я не хочу вернуть ее домой?

– Я никогда не знала, что именно было у вас на уме, – сказала Диана. То была чистая правда. Детей у нее не было, но если бы в изгнание отправляли ее сестру, она и представить себе не могла, что не стала бы драться за ее освобождение всеми зубами и когтями.

– Когда Хелен приговорили к изгнанию в первый раз, и Алина выбрала отправиться с ней, я думала сложить с себя полномочия Консула, – произнесла Джия, все еще со стиснутыми руками. – Я знала, что отменить решение Конклава не в моей власти. Консул – не тиран, который может навязать свой выбор тем, кто этого не желает. В обычных обстоятельствах я сказала бы, что это хорошо. Но, скажу тебе, я долго жалела, что не могу быть тираном.

– Тогда почему не сложить с себя полномочия?

– Я не доверяла своим возможным преемникам, – просто сказала Джия. – Холодный мир пользовался большой популярностью. Если бы следующий за мной Консул захотел, он мог бы разлучить Алину с Хелен – и, хоть я и хочу, чтобы моя дочь вернулась домой, я не хочу, чтобы ее сердце было разбито. Он мог бы поступить и хуже: судить Алину и Хелен как изменников, заменить приговор Хелен к изгнанию на смертный. Может, и приговор Алины тоже. Ни от чего нельзя было зарекаться, – она смотрела на Диану темным тяжелым взглядом. – Я остаюсь там, где остаюсь, чтобы укрыть свою дочь от темных сил Конклава.

– Тогда разве мы не на одной стороне? – спросила Диана. – Разве мы не хотим одного и того же?

Диана тускло улыбнулась.

– Нас разделяет пять лет, Диана. Пять лет, в течение которых я испробовала все, что могла, чтобы заставить Совет передумать. Хелен для них – показательная порка. Так они говорят Волшебному народу: глядите, мы принимаем Холодный мир настолько всерьез, что даже своих наказываем. Каждый раз, как доходит до голосования, меня давят большинством.

– Но что, если бы обстоятельства изменились?

– А какие это изменившиеся обстоятельства у тебя на уме?

Диана размяла плечи, чувствуя, как от напряжения защипало вдоль по спине.

– Джейс Эрондейл и Клэри Фэйрчайлд отправили с миссией в страну фэйри, – произнесла она. Диана наполовину блефовала – пока те были в Институте, она мельком заметила, что было у них в сумках: оба вещмешка были набиты железом и солью.

– Да, – сказала Джия. – С тех пор, как они отбыли, мы уже получили несколько сообщений.

– В таком случае, они вам доложили, – сказала Диана. – О море в землях Неблагого Короля.

Джия замерла; ее рука застыла над столом.

– Никто не знает, о чем именно они мне докладывали, кроме меня и Инквизитора, – проговорила она. – Откуда ты узнала?..

– Неважно. Я вам это сказала, потому что мне важно, чтобы вы понимали – я знаю, о чем говорю, – сказала Диана. – Я знаю, что Король Неблагого Двора ненавидит нефилимов, и что он открыл некую силу, какую-то магию, которая лишает нас наших сил. Он устроил в своем королевстве такие уголки, где руны не действуют, а клинки серафимов не светят.

Джия нахмурилась.

– Ничего настолько конкретного Джейс и Клэри не говорили. И с тех пор, как они ушли в страну фэйри, они ни с кем, кроме меня, не связывались…

– Есть один юноша, – прервала Диана. – Фэйри, посланник Благого Двора. Кьеран. Он еще и принц Неблагого Двора и знает кое-что о планах своего отца. Он готов дать показания перед Советом.

Джия явно такого не ожидала.

– Неблагой принц даст показания от Благого Двора? А что с того Благому Двору?

– Королева Благого Двора ненавидит Неблагого Короля, – объяснила Диана. – Больше, судя по всему, чем ненавидит Сумеречных охотников. Она готова предоставить силы своего войска, чтобы победить Короля Неблагого Двора. Лишить его власти и исцелить мор в его Землях.

– По доброте душевной? – вскинула бровь Джия.

– В обмен на отмену Холодного мира, – сказала Диана.

Джия коротко, хрипло расхохоталась.

– Никто на это не согласится. Конклав…

– От Холодного мира тошнит всех, кроме самых закоренелых ксенофобов, – сказала Диана. – И не думаю, что кто-либо из нас двоих хочет, чтобы они вошли в силу.

Джия вздохнула.

– Ты имеешь в виду Диарборнов. И Когорту.

– Я достаточно много времени провела с Зарой Диарборн и ее друзьями-Центурионами в Институте, – сказала Диана. – Воззрения у нее неприятные.

Джия встала из-за стола и отвернулась к окну.

– Зара с отцом стремятся вернуть Конклав в утраченный золотой век – выдуманную эпоху, когда обитатели Нижнего мира знали свое место, а нефилимы правили в гармонии. На самом деле, это прошлое было временем жестоким, когда обитатели Нижнего мира страдали – а тех нефилимов, кто не был лишен милосердия и сострадания, пытали и карали вместе с ними.

– И сколько их? – спросила Диана. – Сторонников Когорты?

– Отец Зары, Гораций Диарборн, их неофициальный предводитель, – сказала Джия. – Его жена умерла, а дочь он воспитал по образу своему и подобию. Если он преуспеет и займет место главы Института Лос-Анджелеса, она станет править в его тени как серый кардинал. Есть еще и другие семьи – Ларкспиры, Бриджстоки, Кросскиллы – то тут, то там по всему миру.

– И их цель – продолжить поражение обитателей Нижнего мира в правах. Всех их внести в реестр, присвоить им номера…

– Запретить вступать в брак с Сумеречными охотниками?

Диана пожала плечами.

– Это все из одной оперы, разве не так? Сперва вы нумеруете людей, потом поражаете их в правах и рушите их браки. Потом…

– Нет, – решительно произнесла Джия. – Мы не можем этого допустить. Но ты не понимаешь – Зару прочат на роль великого Сумеречного охотника нового поколения. Нового Джейса Эрондейла. С тех пор как она убила Малкольма…

Диана вскочила со стула.

– Эта… эта лгунья не убивала Малкольма.

– Мы знаем, что Эмма его не убила, – сказала Джия. – Он вернулся.

– Мне точно известно, как он умер, – отчеканила Диана. – Он поднял из мертвых Аннабель Блэкторн, и она его убила.

– Что? – воскликнула Джия.

– Такова правда, Консул.

– Диана… Тебе потребуются доказательства того, о чем ты говоришь. Испытание Мечом Смерти…

Самый главный страх Дианы.

– Нет, – отрезала она. Я выдам не только свои тайны. Тайны Джулиана. Эммы. Им всем настанет конец.

– Ты должна понимать, как это выглядит со стороны, – сказала Джия. – Словно ты ищешь возможность удержать Институт Лос-Анджелеса под своим контролем путем дискредитации Диарборнов.

– Они сами себя дискредитируют. – Диана посмотрела на Джию в упор. – Вы знаете Зару, – произнесла она. – Вы правда верите, что это она убила Малкольма?

– Нет, – помолчав, созналась Джия. – Я в это не верю, – она подошла к затейливому резному шкафу у стены кабинета и выдвинула ящик. – Диана, мне нужно время, чтобы это обдумать. А пока, – она вытащила толстую, сливочного цвета папку, битком набитую бумагами, – вот отчет Зары Диарборн о смерти Малкольма Фейда и нападениях на Институт Лос-Анджелеса. Может, тебе удастся отыскать там какие-нибудь нестыковки, которые бросят тень на ее рассказ.

– Спасибо, – Диана взяла папку. – А заседание Совета? Возможность Кьерану дать показания?

– Я поговорю с Инквизитором. – Джия вдруг показалась Диане даже старше, чем раньше. – Ступай домой. Я вызову тебя завтра.

– Надо было взять с собой Дрю, – сказала Ливви, стоя в воротах Блэкторн-Холла. – Это прямо ее мечты из ужастиков, только наяву.

Блэкторн-Холл, как оказалось, стоял в пригороде Лондона недалеко от Темзы. Местность, окружавшая его, была совершенно обычной: дома из красного кирпича и обклеенные киноафишами автобусные остановки, дети на велосипедах. После дней, что Кит провел замурованный в Институте, даже незнакомый и чуждый Лондон казался ему пробуждением ото сна.

На Блэкторн-Холле лежал гламор, что значило – для простецов он невидим. Когда Кит взглянул на него впервые, то словно увидел две картинки разом: приятный, но скучноватый частный парк как будто наложился на большой запущенный каменный дом с вздымающимися ввысь воротами и стенами, почерневшими за долгие годы от дождей.

Кит прищурился. Парк исчез, и остался только нависавший над ним дом. Он казался слегка похожим на греческий храм с колоннами, поддерживавшими арку над двойными дверями и из того же металла, что и высокая ограда, увенчанная острыми пиками. Единственным входом служили ворота, и Тай быстро открыл их, воспользовавшись одной из своих рун.

– А эта руна что значит? – спросил Кит, указывая пальцем, когда ворота, дохнув ржавчиной, со скрипом отворились.

Тай посмотрел на него.

– «Откройся».

– Я почти угадал, – пробормотал Кит.

Войдя, он огляделся с восхищением. Сады, может, и пришли в запустение, но все еще было видно, где когда-то были розарии, а на мраморных балюстрадах по-прежнему стояли тяжелые каменные вазы, заросшие цветами и сорняками. Повсюду росли полевые цветы, и все здесь дышало своеобразным, тронутым тленом, очарованием.

Дом был похож на маленький замок. На металлических входных дверях и верхушках колонн был выбит терновый венец – Кит тут же узнал фамильный герб Блэкторнов.

– Выглядит так, как будто тут водятся привидения, – заметила Ливви, когда они поднимались по ступеням. Вдалеке Кит заметил черный блестящий круг старого пруда, окруженного мраморными скамьями. Одинокая статуя в тоге смотрела на Кита пустыми испуганными глазами.

– Раньше тут была целая коллекция статуй греческих и римских поэтов и драматургов, – объяснила Ливви, пока Тай сражался с дверями. – Дядя Артур большую часть перевез в Институт Лос-Анджелеса.

– Открывающая руна не работает, – сказал Тай, глядя на Кита так, словно знал, о чем тот думает. Словно знал всё, о чем Кит вообще когда-либо думал. Взгляд Тиберия одновременно и пугал, и кружил голову. – Придется найти другой вход.

Тай спустился по лестнице. Они обошли особняк по гравийной дорожке. Изгороди, которые когда-то были аккуратно подстрижены, теперь разрослись. Вдалеке мерцала гладь Темзы.

– Может, с черного хода можно зайти, – сказала Ливви. – Ну, и окна вряд ли такие уж надежные.

– А как насчет этой двери? – показал Кит.

Тай, нахмурившись, обернулся.

– Какой двери?

– Да вот же, – озадаченно сказал Кит. Он совершенно ясно видел дверь: высокий, узкий вход с вырезанным на нем странным символом. Кит положил руку на старое дерево, шероховатое и теплое. – Вы что, не видите?

– Теперь вижу, – сказала Ливви. – Но… клянусь, секунду назад ее не было!

– Какой-то двойной гламор? – предположил Тай, стоя за спиной Кита. Он накинул капюшон, и его лицо между черными волосами и темным воротником казалось бледным овалом. – Но почему Кит ее видит?

– Может, потому, что я привык смотреть сквозь чары на Сумеречном базаре, – сказал Кит.

– Сквозь чары, которые накладывали не Сумеречные охотники, – добавила Ливви.

– Сквозь чары, сквозь которые не должны были видеть Сумеречные охотники, – поправил Кит.

Тай задумался. Иногда в нем была какая-то непрозрачность, которая мешала Киту понять, согласен с ним Тай или нет. Тем не менее, он приложил стило к двери и принялся рисовать открывающую руну.

В результате щелкнул не замок, а разлетевшиеся дверные петли. Кит, Тай и Ливви отскочили с дороги, а дверь наполовину упала, наполовину свесилась на сторону, с гулким эхом впечатавшись в стену.

– Не нажимай так, когда рисуешь, – посоветовала Ливви Таю. Тот пожал плечами.

За дверью оказалось достаточно темно, чтобы заставить близнецов зажечь колдовские огни. Их свет был жемчужно-белым и показался Киту очень красивым.

Они стояли в старой прихожей, полной пыли и разбегающихся во все стороны пауков. Тай пошел впереди, Кит и Ливви – за ним; он подозревал, что они его защищают, но знал, что, если он и выразит свой протест против этого, они все равно не поймут.

Миновав прихожую, они поднялись по длинной, узкой лестнице, в конце которой оказалась дверь из прогнивших досок, а за ней – просторный зал с люстрой.

– Наверное, это бальный зал, – сказала Ливви, и ей ответило эхо. – Смотрите-ка, за этой частью дома ухаживали лучше.

И это действительно было так. Бальный зал был пустым, но чистым, а в других комнатах они обнаружили мебель, накрытую чехлами, и заколоченные досками (чтобы стекла не побились) окна, и башни из коробок. В коробках лежала пропахшая нафталином одежда. Ливви закашлялась и замахала рукой перед лицом.

– Тут должна быть библиотека, – сказал Тай. – Где-то же они хранили фамильные документы.

– Поверить не могу, что папа в детстве мог здесь бывать… – Ливви повела их дальше по залу. За ней тянулась тень – длинные ноги, длинные волосы, мерцающий колдовской огонь в руке…

– Он тут не жил? – спросил Кит.

Ливви помотала головой.

– Вырос в Корнуолле, не в Лондоне. Но в школу ходил в Идрисе.

Идрис. В библиотеке лондонского Института Кит читал про Идрис. Прославленная родина Сумеречных охотников, страна высоких гор и зеленых лесов, ледяных озер и города стеклянных башен. Он вынужден был признать, что та его часть, которая любила «Властелина Колец» и фэнтези-фильмы, отчаянно стремилась увидеть Идрис.

Кит велел этой самой части вести себя тише. Идрис – это дело Сумеречных охотников, а он еще не решил, хочет ли быть Охотником. Вообще-то, он был почти наверняка уверен, что не хочет.

– Библиотека! – объявил Тай. Кит подумал, что Тай никогда и пяти слов не скажет там, где можно обойтись одним. Он стоял перед дверью в шестиугольную комнату, а стены у него за спиной были увешаны картинами, изображавшими корабли. Некоторые висели под странными углами, словно качаясь на волнах.

Стены библиотеки были выкрашены в темно-синий цвет, и единственным произведением искусства внутри был мраморный бюст какого-то мужчины, венчавший каменную колонну. Тяжелый стол с кучей ящиков оказался разочаровывающе пуст. Поиски на книжных полках и под ковриком также не принесли ничего, кроме пыли.

– Может, стоит посмотреть в другой комнате, – сказал Кит, вылезая из-под секретера. Его белокурые волосы были все в пыли.

Тай покачал головой.

– Тут что-то есть. Я чувствую.

Кит не был уверен, что Шерлок Холмс руководствовался чувствами, но промолчал и просто встал. И тут он заметил клочок бумаги, выглядывавший из-под края небольшого письменного столика; Кит потянул, и клочок подался.

Это была очень старая бумажка, вытертая почти до прозрачности. Кит удивился: на ней было его имя – вернее, фамилия, «Эрондейл», написанная много раз и переплетенная с другой, так что два слова образовывали узоры.

Вторым словом было «Блэкторн».

Кит вдруг почувствовал тревогу. Он поспешно сунул бумажку в карман джинсов. И тут Тай сказал:

– Кит, подвинься. Хочу рассмотреть этот бюст получше.

Для Кита слово «бюст» означало только одно; но, поскольку единственная женская грудь в комнате принадлежала сестре Тая, он с готовностью отступил. Тай подошел к небольшой статуе и стянул с головы капюшон. Его волосы, мягкие, как пух черного лебедя, стояли дыбом.

Тай коснулся таблички, привинченной к колонне.

– «Друга такого найти, что был бы жизни дороже, много сложнее подчас, чем жизнь за друга отдать», – прочел он.

– Гомер, – сказала Ливви. Что ж, вынужден был признать Кит, учили Сумеречных охотников на славу.

– Разумеется, – бросил Тай, вынимая из-за пояса кинжал. Секундой позже он уже вонзил клинок в резную глазницу статуи. Ливви взвизгнула.

– Тай, что?..

Ее брат выдернул клинок и повторил то же со второй глазницей статуи. На сей раз из дыры в гипсе с отчетливым треском вывалилось нечто круглое и блестящее, и Тай поймал его левой рукой.

Он усмехнулся, и это полностью изменило его лицо. Когда Тай был неподвижен, а его лицо лишено всякого выражения, его сосредоточенность зачаровывала. Но когда Тай улыбался, он становился совершенно необыкновенным.

– Что ты нашел? – Ливви бросилась к брату с другого конца комнаты, и все сгрудились вокруг Тиберия, державшего на ладони кристалл размером с детскую ладошку. – И как ты понял, что оно там?

– Когда ты упомянула Гомера, – объяснил Тай, – я вспомнил, что он был слепым. Его почти всегда изображают с закрытыми глазами или с повязкой. Но у этой статуи глаза открыты. Я присмотрелся и увидел, что бюст – из мрамора, но глаза у него – гипсовые. А потом уже было…

– Элементарно? – подсказал Кит.

– Знаешь, вообще-то Холмс в книгах никогда не говорит «Элементарно, Ватсон», – заметил Тай.

– Клянусь, я в кино это видел, – сказал Кит. – Или, может, по телеку.

– Да кому нужны кино или телек, когда есть книги? – пренебрежительно заметил Тай.

– Может, кто-нибудь наконец обратит на меня внимание? – возмутилась Ливви, гневно взмахнув собранными в хвостики волосами. – Тай, что ты нашел?

– Кристалл алетейи. – Он поднял камень так, чтобы в нем отразился свет колдовского огня сестры. – Смотри.

Кит взглянул на ограненную поверхность камня. К его изумлению, в ней, словно греза, промелькнуло лицо – женское лицо в облаке длинных темных волос.

– Ой! – Ливви зажала рот ладонью. – Она немножко на меня похожа. Но как?..

– Кристалл алетейи – способ записывать или передавать воспоминания. Думаю, это воспоминание – об Аннабель, – сказал Тай.

– «Алетейя» – это по-гречески, – заметила Ливви.

– Она была древнегреческой богиней правды, – сказал Кит. Когда оба уставились на него, он лишь пожал плечами. – Список литературы на лето за девятый класс.

Тай слегка улыбнулся.

– Очень хорошо, Ватсон.

– Не называй меня Ватсоном, – огрызнулся Кит.

Тай это проигнорировал.

– Нам нужно выяснить, как получить доступ к тому, что заключено в этом кристалле, – объявил он. – Как можно быстрее. Это может помочь Джулиану и Эмме.

– Ты не знаешь, как в него залезть? – спросил Кит.

Тай с досадой покачал головой.

– Это не магия Сумеречных охотников. А другие виды магии мы не изучаем, это запрещено.

Это правило показалось Киту откровенно дурацким. Как вообще можно понять природу и образ действий своих врагов, если врагов запрещено изучать?

– Пора уходить, – сказала Ливви, стоя в дверном проеме. – Уже темнеет. Время демонов.

Кит покосился на окно. Небо темнело, по синеве, как пятно, расползались сумерки. На Лондон спускались тени.

– У меня идея, – сказал он. – Почему бы не отнести это на местный Сумеречный базар? Я на базаре не растеряюсь. Смогу найти колдуна или, может, даже ведьму нам в помощь, чтобы добраться до начинки в этой штуке, какая бы та ни была.

Близнецы переглянулись. Оба явно колебались.

– Вообще, нам вроде как нельзя ходить на Сумеречные базары, – заметила Ливви.

– Так скажете, что я туда сбежал, а вам пришлось меня ловить, – возразил Кит. – Если вам вообще придется объясняться – а вам не придется.

Блэкторны промолчали, но Кит видел горящее в серых глазах Тая любопытство.

– Да ладно вам, – произнес он, стараясь, чтобы его голос зазвучал ниже – так, как научил его отец на тот случай, если надо будет убедить кого-то, что говоришь на полном серьезе. – Пока вы дома, Джулиан никуда вас не отпускает. А это ваш шанс. Скажете, вы не хотели все это время взглянуть на Сумеречный базар?

Ливви сломалась первой.

– Ну ладно, – сказала она, быстро покосившись на брата, чтобы проверить, согласен тот с ней или нет. – Ладно, если знаешь, где он.

Бледное лицо Тая зажглось волнением. Кит почувствовал, что искорка того передалась и ему. Сумеречный базар. Его дом; его убежище; место, где его вырастили.

Пока они с Ливви и Таем таскались за демонами и артефактами, это близнецы Блэкторн знали все; а он – ничего. Но на Сумеречном базаре он бы блистал. Он бы их потряс. Впечатлил.

А потом, может, улучил бы момент и слинял.

К тому времени, как Джулиан с Эммой доели обед, тени уже удлинялись. Джулиан купил в небольшой бакалейной еды и припасов, а Эмма тем временем метнулась в соседний магазинчик – ньюэйджевскую лавочку, торговавшую таро и хрустальными гномами – за пижамами и футболками. По возвращении она, ухмыляясь, выдала Джулиану сине-фиолетовую футболку, украшенную улыбающимся единорогом, на которую тот в ужасе уставился. Перед тем, как они пустились в путь через город, на поиски тропы, ведущей на холмы и по побережью, она аккуратно засунула футболку ему в рюкзак.

Холмы возвышались над водой почти отвесно, взбираться по ним было нелегко. Тропа, обозначенная табличкой «В ХОЛМЫ», вилась через пригороды и ненадежно примостившиеся на уступах дома, которые выглядели так, словно в любой момент могут обрушиться прямо в полукруглую гавань.

Впрочем, Сумеречных охотников тренировали с расчетом на куда более серьезные нагрузки, и они неплохо провели время. Вскоре они уже оставили город позади и шагали по узкой тропинке. Холм поднимался впереди по правую руку, а по левую в море спускался отвесный обрыв.

Море светилось глубоким синим цветом, словно лампа. Бледные облака клубились на небе. Пейзаж был в своем роде прекрасен, хотя и совершенно не походил на закат над Тихим океаном. Вместо ярких цветов моря и пустыни, здесь все было в пастельных тонах – зеленых, голубых и розовых.

А вот что здесь действительно бросалось в глаза, так это сами холмы. Джулиан и Эмма подходили все ближе к Часовенному утесу – каменистому мысу, выдававшемуся в океан. Венчавшие его острые шпили из серого камня зловеще чернели на фоне розоватого неба. Холм пропал из виду. Они уже были на узкой полоске суши; длинные серые сланцевые пласты, похожие на колоду игральных карт, которую кто-то перетасовал и бросил, отвесно спускались к морю с обеих сторон.

Дом, который они заметили из города, примостился между скалами; шипастая корона каменной часовни высилась сразу за ним. Приблизившись, Эмма ощутила силу его чар – едва ли не как стену, толкавшую ее назад.

Джулиан тоже сбавил ход.

– Тут табличка, – сказал он. – Написано, место принадлежит Национальному тресту[45]. Без разрешения не входить.

Эмма скорчила рожицу.

– «Без разрешения не входить» – обычно это адресовано местным юнцам, которые устроят тусовку и все завалят обертками от конфет и бутылками из-под выпивки.

– Даже и не знаю. Гламор тут и правда сильный – не просто визуальный, а эмоциональный. Ты же чувствуешь, правда?

Эмма кивнула. От домика волнами исходило «держись подальше» и «опасность» и «не на что вам тут смотреть». Это было немного похоже на то чувство, которое испытываешь, когда в автобусе на тебя вдруг начинает орать злобный незнакомец.

– Возьми меня за руку, – сказал Джулиан.

– Что? – Эмма удивленно обернулась. Он протягивал ей руку.

Она увидела у него на коже почти стершиеся следы цветных карандашей. Джулиан размял пальцы.

– Вместе мы лучше с этим справимся, – сказал он. – Сосредоточься и сама его отталкивай.

Эмма взяла его за руку и почувствовала, что ее как будто ударило током. Кожа Джулиана была мягкой и теплой, и грубой там, где на пальцах появились мозоли. Он стиснул ее руку.

Они прошли через ворота и ступили на тропинку, поднимавшуюся к парадному входу. Эмма представила себе гламор как занавес, как нечто, чего можно коснуться. Представила, как отодвигает его в сторону. Это было нелегко: все равно что мысленно поднимать тяжести, но через Джулиана, через его пальцы в нее вливалась сила – и текла вверх по руке, в сердце и легкие.

Эмма резко сфокусировала внимание. И, едва ли не шутя, отвела гламор прочь, с легкостью отбросила его в сторону. Коттедж стало видно лучше: окна были вовсе не заколочены, а целы и чисто вымыты, парадная дверь сияла свежей ярко-синей краской. Даже бронзовую дверную ручку, казалось, совсем недавно отполировали до блеска. Джулиан взялся за нее, толкнул, и дверь открылась, приглашая их войти.

Чувство, будто им приказывают убираться прочь, исчезло. Эмма отпустила руку Джулиана и шагнула в дом, но там было слишком темно. Она вынула из кармана колдовской огонь, он вспыхнул и осветил все вокруг.

Джулиан у нее за спиной удивленно присвистнул.

– Похоже, дом вовсе и не забрасывали. А если его и оставили, то не надолго.

Они стояли в небольшой уютной комнатке. У окна, откуда открывался вид вниз, на деревню, стояла деревянная кровать с балдахином. По морю лоскутных ковриков была беспорядочно расставлена мебель, вручную раскрашенная в синие, серые и мягкие песочные оттенки.

Две стены занимала кухня с гранитными столешницами и современной техникой: кофеваркой, духовкой, посудомоечной машиной. По обе стороны выложенного камнем камина возвышались аккуратные кучки дров. Из главной комнаты вели две двери: Эмма заглянула туда и обнаружила маленький кабинет с расписанным вручную столом и выложенную синей плиткой ванную комнату с ванной, душем и умывальником. Не веря своим глазам, она повернула краны душа – и взвизгнула, когда ее обдало водой. Все здесь казалось в абсолютно рабочем состоянии, словно заботливый и аккуратный обитатель коттеджа только что вышел.

– Наверное, можно здесь и заночевать, – предложила Эмма, возвращаясь в гостиную, где Джулиан уже включил свет.

– Читаешь мои мысли, Карстерс, – сказал он, открывая кухонный шкафчик и убирая туда продукты. – Приятное место, аренду платить не надо, и, раз уж мы все равно здесь, с поисками будет проще.

Эмма положила колдовской огонь на стол и задумчиво огляделась.

– Знаю, что это звучит дико, – сказала она, – но, как ты думаешь, не вел ли Малкольм двойную жизнь, сдавая в аренду прелестно обставленные домики для отпускников?

– Или гламор тут еще сильней, чем мы думаем, – заметил Джулиан, – и это место только выглядит как прелестно обставленный домик для отпускников, а на самом деле это кишащая крысами яма.

Эмма упала на кровать. Одеяло было мягким, как облако, а матрас был просто райским по сравнению с тем, комковатым, который был в лондонском Институте.

– Лучшими крысами в мире, – сказала она, радуясь, что не придется снимать гостиницу.

– Представь, как вокруг тебя извиваются их крошечные мохнатые тельца. – Джулиан обернулся и посмотрел на нее с усмешкой. В детстве Эмма панически боялась крыс и вообще грызунов.

Она уселась и бросила на него убийственный взгляд.

– Зачем ты пытаешься испортить мне настроение?

– Ну, если уж начистоту, это все-таки не отпуск. Не для нас. Это миссия. И мы должны искать любые возможные зацепки – все, что может хоть как-то намекнуть нам, куда отправилась Аннабель.

– Даже и не знаю, – сказала Эмма. – Этот дом как будто снесли и отстроили заново. Он такой старый – откуда нам знать, сколько осталось от первоначального здания? И разве Малкольм не перевез бы все, что считал важным, в свой дом в Лос-Анджелесе?

– Не обязательно. Думаю, этот коттедж был для него особенно важен. – Джулиан продел большие пальцы за пояс джинсов. – Ты только погляди, как он о нем позаботился. Это личное место, это настоящий дом, в отличие от той железно-стеклянной штуки, в которой он жил в Лос-Анджелесе.

– В таком случае, наверное, пора начать тут осматриваться. – Эмма постаралась изобразить спортивный азарт, но, по правде говоря, она абсолютно выдохлась. Бессонная ночь, долгий путь на поезде, тревога за Кристину – все это высосало из нее все силы.

Джулиан скептически на нее поглядел.

– Заварю чаю, – решил он. – Это поможет.

Эмма наморщила нос.

– Чай? Ты предлагаешь все решать чаем? Ты ведь даже не англичанин! Живешь в Англии два месяца! Когда они успели тебе мозги промыть?

– Кофе ты не любишь, а тебе нужен кофеин.

– Вот и раздобуду себе кофеина там, где его берут нормальные люди! – Эмма вскинула руки и побрела в кабинет. – Из шоколада!

Она принялась выдвигать ящики стола. Все они оказались пустыми. Эмма осмотрела книжные полки; и там ничего интересного. Она пошла на другой конец комнаты к шкафу – но тут что-то скрипнуло. Эмма обернулась, опустилась на колени и отбросила в сторону лоскутный коврик.

Половицы были из ошкуренного дуба. Прямо под ковриком обнаружился квадрат более светлого дерева и тонкие черные линии швов там, где виднелся люк. Эмма вынула стило и приставила к нему.

– Откройся, – шепнула она, рисуя руну.

Раздался звук разрывающейся ткани. Деревянный квадрат отвалился и рассыпался в щепки, которые провалились в открывшуюся дыру. Та оказалась немного больше, чем думала Эмма. В провале лежало несколько небольших книжек и большой том в кожаном переплете, на который Эмма посмотрела в недоумении. Это что, какая-то книга заклинаний?

– Ты что тут, взорвала что-то? – вошел Джулиан. Щека у него была вымазана чем-то черным. Он заглянул Эмме через плечо и присвистнул. – Классический тайник в полу.

– Помоги все это вытащить. Чур, гигантская книжища тебе. – Эмма подобрала три томика поменьше. Все они были в потертых кожаных переплетах с выбитыми на корешках инициалами «МФБ» и разлохмаченными страницами.

– Это не книга, – странноватым голосом сказал Джулиан. – Это портфолио.

Он подхватил том и понес его в гостиную, Эмма поспешила следом. На кухонном столе стояли две дымящиеся чашки с чаем, в камине угасал огонь. Эмма сообразила, что черный мазок на лице у Джулиана – скорее всего, зола. Она представила себе, как он стоял тут на коленях, терпеливо разводя для них огонь, и ее захлестнула всепоглощающая нежность.

Джулиан уже стоял у стола, осторожно раскрывая портфолио. Он затаил дыхание. Первый рисунок акварелью изображал Часовенный утес, вид издали. Формы и цвета были полны жизни; Эмма словно почувствовала прохладный морской ветер, услышала крики чаек.

– Прелестно, – сказала она, садясь на высокий стул напротив.

– Работа Аннабель. – Джулиан коснулся подписи в правом углу листа. – Я понятия не имел, что она была художницей.

– Наверное, искусство у вас в крови, – сказала Эмма. Джулиан не поднял на нее глаз. Он осторожно, почти благоговейно переворачивал страницы. В папке было еще много пейзажей: Аннабель, судя по всему, любила рисовать океан и его берег. Еще Аннабель сделала не одну дюжину набросков дома Блэкторнов в Идрисе, запечатлев мягкость золотого камня, красоту садов, терновник, оплетавший ворота. Как роспись у тебя в комнате, хотела сказать Джулиану Эмма, но не сказала.

Джулиан, впрочем, не задержался ни на одном из этих рисунков. Но остановился, увидев набросок, изображавший коттедж, в котором они сейчас находились. Домик был обнесен деревянным забором, а вдали виднелся Полперро с разбросанными по противоположному холму домами Уоррена.

Прислонившись к забору, стоял Малкольм, удивительно юный – в то время он еще явно не перестал стареть. Набросок был сделан простым карандашом, но рисунок каким-то образом передал светлые волосы и необычность глаз. Всё это было запечатлено с такой любовью, что Малкольм казался прекрасным. Впечатление было такое, что он вот-вот улыбнется.

– Думаю, они жили тут двести лет назад, возможно, когда спасались от Конклава, – сказал Джулиан. – В местах, где ты был с тем, кого любишь, есть нечто особенное. Они становятся чем-то большим – концентрированной выжимкой того, что вы друг к другу чувствовали. Мгновения, что ты провел с кем-то в доме… впитываются в его камни. Впитываются в его душу.

Огонь осветил половину его лица, позолотил волосы. Эмма почувствовала, как к горлу подступают слезы, и изо всех сил старалась их сдержать.

– Малкольм не позволил этому дому обратиться в руины. Он его любил и заботился о нем, потому что тут он был с ней.

Эмма взяла свою чашку.

– И, может, сюда он и хотел снова ее привезти? – спросила она. – После того, как воскресит?

– Да. Думаю, Малкольм поднял Аннабель где-то рядом и планировал укрыться с ней здесь, как тогда, давно. – Джулиан, казалось, стряхнул нахлынувшее на него наваждение, как собака стряхивает воду. – На полках какие-то путеводители по Корнуоллу, я в них покопаюсь. А у тебя что? Что в книгах?

Эмма открыла первый томик. Изнутри на форзаце было нацарапано: «Дневник Малкольма Фейда Блэкторна. 8 лет».

– Во имя Ангела! – охнула она. – Это его дневник.

Она начала читать вслух с первой страницы:

Меня зовут Малкольм Фейд Блэкторн. Первые два имени я выбрал сам, а последнее мне разрешили взять Блэкторны, которые были так добры, что забрали меня к себе. Феликс говорит, что я приемыш, но я не знаю, что это значит. Еще он говорит, что я колдун. Когда он так говорит, я думаю, что быть колдуном, наверное, не очень хорошо, но Аннабель сказала, чтобы я не волновался. Все мы рождаемся тем, кто есть, и изменить это нельзя. Аннабель говорит…

Она осеклась. Это был голос человека, который убил ее родителей. Но в то же время это был доносящийся из глубины веков голос беспомощного и ничего не понимающего ребенка. Двести лет – в дневнике не стояло дат, но он явно был написан в начале девятнадцатого века.

– «Аннабель говорит», – прошептала она. – Он так рано в нее влюбился…

Джулиан встал.

– Похоже на то, – сказал он. – Придется прошерстить дневник на предмет упоминаний мест, важных для них обоих.

– Тут много… – заметила Эмма, глядя на три тома.

– Значит, нам много придется прочесть, – сказал Джулиан. – Сделаю-ка я нам еще чаю.

И Джулиан удалился на кухню. Жалобный вопль Эммы «Только не чаю!» раздался ему вслед.

Сумеречный базар Лондона находился на южном конце Лондонского моста. Кит был разочарован, обнаружив, что Лондонский мост оказался всего лишь скучной бетонной громадиной без единой башни.

– Я думал, он будет как на открытках, – сокрушался он.

– Ты про Тауэрский мост, – лукаво заметила Ливви, когда они начали осторожно спускаться по узкой каменной лестнице под железнодорожные пути Лондонского моста, пересекавшиеся у них над головой. – Это тот, который на всех картинках. Настоящий Лондонский мост давным-давно снесли; это современная замена.

Указатель сообщал, что здесь находится какой-то дневной рынок фруктов и овощей; но тот давным-давно закрылся. Выкрашенные в белый прилавки были надежно закрыты жалюзи, а ворота – заперты. Всюду простиралась тень Саутворкского собора – груды стекла и камня, закрывавшей вид на реку.

Спустившись, Кит сморгнул, прогоняя гламор. Пейзаж разорвался, точно паутина, и на его месте расцвел Сумеречный базар. Многие его обитатели пользовались прилавками обычного рынка. Умно вот так спрятаться у всех на глазах, – подумал Кит. Но теперь они сверкали яркими цветами, радугой красок и блесток. Между прилавками теснились еще и палатки, шелковые и гобеленовые, с парящими над входом вывесками, предлагавшими все: от предсказаний будущего и амулетов на удачу до приворотных зелий.

Они смешались с бурлившей толпой. За прилавками продавали зачарованные маски, бутылки выдержанной крови для вампиров (увидев этикетку «Со вкусом пряной красной вишни», Ливви чуть не поперхнулась), а аптекари бодро торговали магическими порошками и настойками. Оборотень с тонкими седыми волосами продавал бутылки с серебристым порошком, а напротив него ведьма, вся кожа которой была покрыта татуировкой, изображавшей разноцветную чешую, торговала книгами заклинаний. Несколько прилавков было занято амулетами для отпугивания Сумеречных охотников. Заметив их, Ливви захихикала.

В вот Киту это смешным не показалось.

– Опустите рукава, – велел он, – и натяните капюшоны. Прикройте столько меток, сколько только сможете.

Ливви и Тай так и поступили. Тай потянулся было за наушниками, но вдруг остановился и медленно намотал их обратно на шею.

– Не буду их надевать, – сказал он. – Может, понадобится что-то услышать.

Ливви сжала плечо брата и тихо сказала ему что-то, чего Кит не расслышал. Тай покачал головой, отмахнувшись, и они углубились дальше в недра базара. Группа бледнокожих Детей Ночи собралась у стойки под вывеской: «Добровольные жертвы здесь». За столом сидели и болтали люди. Время от времени какой-нибудь вампир приближался к столу, деньги переходили из рук в руки, и одного из людей уводили в тень, чтобы укусить.

Ливви придушенно вскрикнула.

– Они очень осторожны, – заверил ее Кит. – На базаре в Лос-Анджелесе есть такое же место. Вампы никогда не забирают столько, чтобы это кому-нибудь повредило.

Он задумался, не сказать ли Таю еще что-нибудь ободряющее. Темноволосый юноша побледнел, на скулах у него выступила испарина. Он нервно сжимал и разжимал кулаки.

Следующая стойка – «Сыроедческий бар». Дюжину свежих звериных туш окружили оборотни, торговавшие кровавым мясом, которые проходившие мимо клиенты отрывали кусками. Ливви поморщилась, Тай промолчал. Кит уже замечал, что каламбуры и игра слов его не очень интересуют. А сейчас Тай выглядел так, словно не может решить: разглядывать базар и запомнить каждую деталь, или отвернуться и подождать, когда его стошнит.

– Надень наушники, – тихонько сказала ему Ливви. – Все нормально.

Тай снова покачал головой. Его черные волосы прилипли ко лбу. Кит нахмурился. Ему хотелось схватить Тая и утащить прочь с базара – куда-нибудь, где тихо и спокойно. Он вспомнил, как Тай говорил, что ненавидит толпу, что шум и суета сами по себе для него как «битое стекло в голове».

И это было еще не все. Что-то на этом базаре было неправильно.

– Кажется, мы забрели на продуктовый рынок, – сказала Ливви, скорчив гримасу. – Это мы зря.

– Сюда. – Кит повернул к собору. Обычно там находилась часть рынка, где собирались колдуны, но пока он видел только вампиров, оборотней, ведьм и…

Он замедлил шаг и почти остановился.

– Фэйри нет, – произнес он.

– Что? – переспросила Ливви, едва не налетев на него.

– На базаре обычно полно фэйри, – объяснил Кит. – Они торгуют всем подряд от плащей-невидимок до скатертей-самобранок. Но я пока тут ни одного не вижу.

– Я вижу, – сказал Тай и указал пальцем.

Неподалеку стоял большой прилавок. Его хозяином был высокий ведьмак с длинными, заплетенными в косы седыми волосами. Перед прилавком стоял накрытый зеленым сукном стол, а на нем – старинные клетки для птиц, кованые и выкрашенные белой краской. Каждая сама по себе выглядела вполне симпатично, и на мгновение Кит подумал, что именно их тут и продают.

А затем он присмотрелся поближе. В каждой клетке было заперто маленькое существо. Всевозможные пикси, никси, брауни и даже гоблин, чьи широко расставленные глаза заплыли так, что почти не открывались – вероятно, от близости к холодному железу. Фэйри негромко печально переговаривались, то хватаясь за прутья клеток, то отшатываясь с тихими вскриками боли.

Тай от расстройства побледнел как полотно, руки у него дрожали. Кит вспомнил, как Тай в пустыне гладил ящерок, сажал в карманы мышей, подбирал хорьков, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Тай сочувствовал маленьким, беспомощным живым существам.

– Нельзя их так оставлять!

– Они, наверное, на мясо их продают, – дрожащим голосом произнесла Ливви. – Мы должны что-то сделать.

– Здесь у тебя власти нет, Сумеречный охотник. – Спокойный, отрывистый голос заставил их тут же обернуться. Перед ними стояла женщина с кожей темной, как красное дерево, и высоко зачесанными волосами с бронзовым отливом. Зрачки ее глаз были в форме золотых звезд. Женщина была в белоснежном брючном костюме и сверкающих туфлях на высоких каблуках. Лет ей могло быть и восемнадцать, и тридцать.

Они уставились на нее, и она улыбнулась.

– Я узнаю Сумеречного охотника, даже если он прячет свои метки. Кстати, довольно неловко прячет, – заметила она. – Предлагаю вам уйти отсюда раньше, чем вас заметит кто-то менее дружелюбный.

Близнецы едва заметно потянулись к оружейным ремням, их руки замерли у рукоятей клинков серафимов. Кит понял, что настал его звездный час: самое время показать, как легко он управляется с базаром и с его обитателями.

Ну, и предотвратить кровавую бойню, само собой.

– Я посланник Барнабаса Хейла, – объявил он, – с базара Лос-Анджелеса. Эти Сумеречные охотники – под моей защитой. А вы кто такая?

– Гипатия Векс, – сказала женщина. – Я совладелица этого базара. – Она прищурилась, глядя на Кита. – Представитель Барнабаса, говоришь? А с чего я должна тебе верить?

– О Барнабасе Хейле можно узнать, только если он этого захочет, – сказал Кит.

Гипатия едва заметно кивнула.

– А Сумеречные охотники? Их тоже послал Барнабас?

– Барнабасу нужно, чтобы я навел у колдуна справки об одном необычном магическом предмете, – сказал Кит. Теперь он играл по-крупному, отчаянно лавируя между враньем и блефом. – Этот предмет принадлежит им.

– Что ж, прекрасно. Раз Барнабас прислал тебя к колдуну – то к какому именно?

– Ко мне, – раздался из тени гулкий низкий голос.

Кит обернулся и увидел фигуру у большой темно-зеленой палатки. Голос был мужской, но на фигуре было слишком много слоев одежды – тяжелая мантия, плащ, капюшон и перчатки, – чтобы понять, какого незнакомец пола.

– Гипатия, я этим займусь.

Гипатия медленно моргнула – словно звезды исчезли за облаком и вновь показались.

– Если ты настаиваешь…

Она повернулась, чтобы уйти, но затем помедлила, оглянувшись через плечо на Тая и Ливви.

– Если вам жаль тех созданий, фэйри, которые умирают в клетках, – сказала она, – подумайте вот о чем: если бы не Холодный мир, на котором настоял ваш народ, их бы здесь не было. Кровь на ваших руках, Сумеречные охотники.

Она исчезла между палатками. Тай выглядел совершенно убитым.

– Но у меня на руках нет…

– Это просто так говорится, – Ливви обняла близнеца и крепко прижала к себе. – Это не твоя вина, Тай. Она просто хочет тебя помучить.

– Нужно торопиться, – сказал Кит колдуну в капюшоне и мантии, и тот кивнул.

– Идите за мной, – велел он и скользнул в свою палатку. Остальные последовали за ним.

Внутри палатка оказалась на удивление чистой и аскетичной: деревянный пол, простая кровать с бортиками и несколько полок с книгами, картами, бутылями с порошком, разноцветными свечами и банками, в которых плескались жидкости неприятных цветов. Тай выдохнул, прислонившись к одному из шестов палатки. На его лице, пока он наслаждался относительными спокойствием и тишиной, отчетливо отразилось облегчение. Кит хотел было подойти к Таю и спросить, все ли с ним в порядке, но Ливви его опередила и отбросила со лба брата влажные от пота волосы. Тай кивнул и сказал ей что-то, чего Кит не расслышал.

– Подойдите, – произнес колдун, – присядьте со мной.

Он указал на столик в центре комнаты, окруженный стульями. Сумеречные охотники сели, и колдун в капюшоне занял место напротив. В дрожащем освещении палатки Кит заметил, как под капюшоном мелькнула маска, скрывавшая лицо колдуна.

– Можете называть меня Шейд, – сказал он. – Это не настоящее имя, но вполне пойдет.

– Почему вы солгали, чтобы нас защитить? – спросила Ливви. – Там, снаружи. У вас же нет никаких договоренностей с Барнабасом Хейлом.

– О, ну, несколько найдется, – произнес Шейд. – Не насчет вас, конечно. Но я Барнабаса знаю. И заинтригован тем, что его знаете вы. Не многие Сумеречные охотники даже слышали его имя.

– Я не Сумеречный охотник, – сказал Кит.

– Охотник, да еще какой, – возразил Шейд. – Ты тот новый Эрондейл.

– А вы откуда знаете? – резко спросила Ливви. – Выкладывайте сейчас же.

– Узнал по лицу, – сказал Шейд Киту. – По твоему миленькому личику. Ты не первый Эрондейл, с которым я общаюсь, и даже не первый с такими глазами… Похожими на разбавленные сумерки. Не знаю, почему у тебя только одна метка, но могу попытаться угадать. – Он сложил пальцы домиком, оперся на них подбородком, и Киту показалось, что на запястье колдуна, за краем перчатки, блеснула зеленая кожа. – Должен признаться, я и не думал, что когда-нибудь буду иметь удовольствие развлекать Потерянного Эрондейла.

– Вообще-то тут не так уж весело, – сказал Кит. – Вот если бы мы снимали кино…

Ливви подалась вперед.

– Простите, – сказала она. – Он всегда такой… когда ему не по себе.

– Кто бы знал, что это передается по наследству. – Шейд протянул затянутую в перчатку руку. – Ну, показывайте, что вы там принесли. Это, я полагаю, была не выдумка?

Тай сунул руку в карман куртки и вытащил кристалл алетейи. В отблесках свечей тот сверкал сильнее прежнего.

Шейд усмехнулся.

– Памятехранилище, – сказал он. – Кажется, кино вы все-таки получите.

Он протянул руку, и после секундного колебания Тай позволил ему взять кристалл.

Шейд осторожно установил кристалл в центре стола. Провел над ним рукой, нахмурился и снял перчатку. Кожа у него действительно оказалась зеленой. Интересно, подумал Кит, зачем Шейд так старается скрыть это тут, на Сумеречном базаре, где колдуны – обычное дело.

Шейд провел рукой над кристаллом и что-то пробормотал. Язычки свечей задрожали. Шейд заговорил громче. Кит узнал латынь, которую три месяца учил в школе, пока не решил, что ему не пригодится язык, на котором можно поговорить разве что с папой Римским, а с ним Кит вряд ли встретится.

Сейчас он вынужден был признать, что латынь звучит внушительно, словно каждое слово имеет глубокое значение. Свечи погасли, но комната не погрузилась в темноту: кристалл сиял все ярче и ярче.

Наконец, из него появился луч света, и Кит понял, что имел в виду Шейд, когда говорил о кино. Луч волшебного света, словно луч проектора, отбрасывал на темную стену палатки движущиеся картины.

В круглом зале с множеством скамей, похожем на университетскую аудиторию, сидела привязанная к стулу девушка. За окнами зала Кит увидел заснеженные горы. Скорее всего, стояла зима, но на девушке была только длинная белая сорочка; ее ноги были босы, а длинные темные волосы спутались.

Она была очень похожа на Ливви – настолько, что, когда это лицо исказилось от муки и ужаса, Киту стало не по себе.

– Аннабель Блэкторн! – В кадре появился небольшой сутулый мужчина. Он был в черном и носил на плече значок, очень похожий на булавку Диего. На голову его был наброшен капюшон; из-за этого, а еще из-за угла, под которым кристалл показывал происходящее, как следует разглядеть его лицо и фигуру было невозможно.

– Инквизитор, – пробормотал Шейд. – Тогда он был Центурионом.

– Ты предстала перед нами, – продолжал мужчина, – по обвинению в общени с обитателями Нижнего мира. Твоя семья приняла у себя колдуна Малкольма Фейда и растила как твоего брата. Он же отплатил за добро самым гнусным предательством. Он выкрал из корнуолльского Института Черную книгу мертвых, а ты ему помогала.

– Где Малкольм? – Голос Аннабель дрожал, но при этом был чист и решителен. – Почему его здесь нет? Без него я отказываюсь отвечать на вопросы.

– До чего ты привязана к своему колдуну-совратителю! – презрительно бросил Инквизитор. Ливви ахнула. Аннабель пришла в ярость; она упрямо выпятила челюсть – точь-в-точь как Ливви, подумал Кит. В ней было что-то и от Тая (сосредоточенное выражение лица), и от остальных тоже – надменность Джулиана, ранимость Дрю. – В таком случае ты, наверное, будешь разочарована, узнав, что он сбежал?

– Сбежал? – повторила Аннабель.

– Исчез ночью из камеры в Безмолвном Городе. Оставил тебя в наших руках.

Аннабель стиснула лежавшие на коленях руки.

– Это не может быть правдой, – отрезала она. – Где он? Что вы с ним сделали?

– Ничего. С удовольствием повторю это под Мечом Смерти, – произнес Инквизитор. – А от тебя нам нужно только одно, и, узнав это, мы сразу тебя отпустим – местонахождение Фейда. Подумай, зачем нам этим интересоваться, если он и вправду не сбежал?

Аннабель отчаянно мотала головой, темные волосы хлестали ее по лицу.

– Он не бросил бы меня, – прошептала она. – Не бросил бы.

– Лучше тебе принять правду как есть, Аннабель, – проговорил Инквизитор. – Он воспользовался тобой, чтобы проникнуть в Институт Корнуолла и обокрасть его. Как только он получил, что хотел, то исчез и оставил тебя нести бремя нашего гнева.

– Черная книга нужна была ему, чтобы защитить нас. – Голос Аннабель дрожал. – Чтобы мы могли начать новую жизнь вместе, в безопасности… вдали от Закона и от вас.

– В Черной книге нет ни защитных, ни охранных заклятий, – отрезал Инквизитор. – Она могла быть вам полезна только в одном случае – если бы вы обменяли ее на покровительство кого-то могущественного. Аннабель, кто этот могущественный союзник Фейда?

Аннабель покачала головой, упрямо стиснув зубы. За ее спиной в зал вошел кто-то еще: женщина с суровым лицом, в руках у нее был сверток из черной ткани. От одного его вида по спине Кита побежали мурашки.

– Я ничего вам не скажу. Даже если вы примените Меч.

– В самом деле, нельзя верить тому, что ты скажешь под Мечом, – согласился Инквизитор. – Малкольм настолько тебя испортил…

– Испортил? – в ужасе повторила Аннабель. – Словно… словно я теперь грязь и мерзость?

– Как только ты впервые его коснулась, ты стала грязью и мерзостью. И теперь мы не знаем, во что именно он тебя превратил. С тем же успехом ты могла получить защиту от орудий нашего правосудия, узнать какое-нибудь неизвестное нам заклятье. Потому нам придется действовать так, как действуют простецы.

Женщина с суровым лицом подошла к Инквизитору и передала ему черный сверток. Тот развернул его; внутри оказалась россыпь остро наточенных ножей, бритв и шил. Лезвия некоторых из них были покрыты бурыми пятнами.

– Скажи, у кого сейчас эта книга, и боли не будет, – произнес Инквизитор, занося бритву.

Аннабель закричала.

Изображение милосердно погасло. Ливви побледнела. Тай подался вперед, крепко обхватив себя руками. Киту захотелось броситься к нему, обнять, сказать, что все будет хорошо, убедить его в этом, но его самого это застало врасплох.

– Это еще не всё, – сказал Шейд. – Еще одно воспоминание. Смотрите.

Изображение на стене задвигалось. Они увидели ту же аудиторию, но теперь настала ночь, за окнами было темно. Зал освещали факелы, горевшие бело-золотым пламенем. Они увидели лицо Инквизитора, хотя раньше могли разглядеть только полы его черных одежд и руки. Он оказался не таким старым, как думал Кит: моложавый человек с темными волосами.

Кроме него и нескольких мужчин разного возраста в зале никого не было. Все кроме Инквизитора были в одежде эпохи Регентства – в лосинах и коротких жилетах на пуговицах. У одних были бакенбарды, у других – аккуратные, ухоженные бороды. Все они явно пребывали в волнении.

– Феликс Блэкторн! – слегка нараспев проговорил Инквизитор. – Ваша дочь Аннабель избрала стезю Железной Сестры. Ее отправили к вам, чтобы попрощаться, но я только что узнал от дам Адамантовой Цитадели, что она так и не прибыла на место. Где, по-вашему, она может находиться?

Человек с каштановыми волосами, в которых мелькала проседь, нахмурился. Кит глядел на него как завороженный: перед ним был живой предок Тая и Ливви, Джулиана и Марка. У Феликса Блэкторна оказалось широкое лицо, на котором отражался его скверный и гневливый характер.

– Если вы думаете, что я прячу свою дочь, то вы ошибаетесь! – произнес он. – Она опозорила себя общением с колдуном, и больше не член нашей семьи.

– Дядя говорит правду, – вставил другой мужчина, помоложе. – Для всех нас Аннабель мертва.

– Какой удивительно меткий образ, – заметил Инквизитор. – Прошу простить меня, но я считаю это чем-то большим, чем просто удачно подобранные слова.

Младший Блэкторн вздрогнул. На лице Феликса Блэкторна не дрогнул ни один мускул.

– Я полагаю, Феликс, вы не станете возражать против испытания Мечом Смерти? – спросил Инквизитор. – Просто чтобы убедиться, что вы действительно не знаете, где ваша дочь.

– Вы вернули ее нам полубезумной от пыток, – огрызнулся младший Блэкторн. – Только не притворяйтесь теперь, что вам есть дело до ее судьбы!

– Она пострадала не больше, чем многие Сумеречные охотники в бою, – произнес Инквизитор. – Но гибель – это совсем другое дело. Железные Сестры хотят знать, что случилось.

– Могу я сказать? – спросил еще один мужчина, темноволосый с аристократической внешностью.

Инквизитор кивнул.

– С тех пор, как Аннабель Блэкторн отправилась к Железным Сестрам, – проговорил он, – Малкольм Фейд стал верным союзником нефилимов. Одним из тех редких колдунов, которых мы можем смело числить на своей стороне, а в битве он незаменим.

– К чему вы клоните, Эрондейл?

– Если он не поверит, что возлюбленная покинула его, скажем так, добровольно, или если он узнает, что ей причинили вред, думаю, с высокой долей вероятности можно утверждать, что он перестанет представлять для нас такую ценность.

– Дамы Адамантовой Цитадели не позволят сплетням расползтись с их острова, – заметил еще один человек, с узким, как у хорька, лицом. – Если обсуждение участи несчастной Аннабель окончится здесь, так оно и будет. В конце концов, может быть, она пустилась в бега или пала жертвой демона или разбойника по дороге в Цитадель. Вероятно, мы так никогда этого и не узнаем.

Инквизитор забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, не сводя полуприкрытых глаз с Феликса Блэкторна. Глядя на Инквизитора, Кит никак не мог догадаться, о чем тот думает. Наконец, он сказал:

– Черт возьми, Феликс! Очень умно с твоей стороны впутать в это дело твоих друзей. Ты прекрасно знаешь, что я не смогу тебя наказать, не вызвав настоящий хаос. И ты прав насчет Фейда. Недалеко от Схоломанта произошло восстание демонов, и он нам нужен. – Он вскинул руки. – Что ж, прекрасно. Больше к этой теме мы никогда возвращаться не будем.

Выражение лица Феликса Блэкторна было странным – облегчение пополам с горечью.

– Благодарю вас, – ответил он. – Благодарю вас, Инквизитор Диарборн.

Картинка уменьшилась, превратилась в черную точку и исчезло.

Некоторое время Кит сидел, не шевелясь. Он слышал, как тараторят Тай и Ливви и как Шейд отвечает им: да, то, что вы видели – это подлинное воспоминание; нет, определить, кому оно принадлежит, невозможно. Скорее всего, ему лет двести. Появление Инквизитора Диарборна взволновало их, но разум Кита зацепился, как ткань за гвоздь, за одно-единственное слово:

Эрондейл.

Один из этих кошмарных людей был его предком. Эрондейлы, Диарборны и Блэкторны стали соучастниками, скрыв пытки и убийство молодой женщины, чьим единственным преступлением была любовь к колдуну. Одно дело думать, что он родственник Джейса, которого все обожали и у которого получалось все, за что бы он ни взялся. Об Эрондейлах все говорили словно о спасителях мира, да еще – к тому же и королевской крови.

Он вспомнил слова Артура. И что ты за Эрондейл? Вильям или Тобиас? Стивен или Джейс? Славен жестокостью? Или красотой? Или тем и другим одновременно?

– Грач! – переднее полотнище палатки затряслось. – Кит Грач, а ну, немедленно выходи оттуда!

Болтовня в палатке мгновенно утихла. Кит сморгнул; он был не Кит Грач, он был Кристофер Эрондейл, он был…

Пошатываясь, он поднялся на ноги. Ливви и Тай вскочили следом; Тай помедлил, лишь чтобы сунуть кристалл алетейи обратно в карман.

– Кит, не надо… – начала было, протягивая к нему руку, Ливви, но Кит уже откинул полог плечом и вышел из палатки.

Кто-то звал его настоящим именем… Ладно, допустим, это имя не было настоящим, но эту часть себя он не в силах был отрицать. Нетвердой походкой он вышел наружу, в переулок.

Перед ним, скрестив руки на груди, стоял Барнабас Хейл, чья белая чешуйчатая кожа тускло блестела в лунном свете. За его спиной мрачно толпились оборотни: рослые, мускулистые мужчины и женщины в черной кожаной одежде и шипованных браслетах. Многие надели по паре латунных кастетов.

– Итак, птенчик-Грач, – произнес Барнабас, ухмыляясь и то и дело высовывая змеиный язык, – что это я такое слышу? Прикидываешься, будто это я послал тебя сюда по делу?

19 В серой чаще

– Я предупреждал тебя, Грач, держись подальше от Сумеречного базара! – проговорил Барнабас. – И почему же ты меня не послушал? Недостаточно уважаешь лично меня? Или просто недостаточно уважаешь обитателей Нижнего мира?

Вокруг начали собираться зеваки – надменные вампиры, ухмыляющиеся оборотни и настороженные колдуны.

– Ты велел мне держаться подальше от базара в Лос-Анджелесе, – возразил Кит, – а не от всех базаров на свете. У тебя, Хейл, не столько власти и влияния, так что уйти мне или остаться – зависит от владельца этого базара.

– То есть от меня, – сказала Гипатия. Ее гладкое лицо было совершенно бесстрастно.

– Я думал, вы совладелец? – заметил Кит.

– Хорошая попытка, дитя, но советую не дерзить. Я не люблю, когда мне лгут. И от того, что ты притащил сюда двух нефилимов, я тоже не в восторге.

Толпа ахнула. Кит мысленно закатил глаза. Преимущество пока было не на их стороне.

– Они не поддерживают Холодный мир, – сказал он.

– Значит, они голосовали против? – спросила колдунья в ошейнике с шипами.

– Нам было десять лет, – сказала Ливви. – Мы были еще слишком малы.

– Дети, – прошипел мужчина, стоявший за прилавком с пленными фэйри. Трудно было понять, сказал он это удивленно, презрительно или плотоядно.

– О, он не просто привел с собой нефилимов, – заметил Барнабас со змеиной усмешкой. – Он сам один из них, шпион Сумеречных охотников.

– Что нам делать? – прошептал Тай. Они так тесно прижимались друг к другу, что Кит, стиснутый между Таем и Ливви, не мог даже пошевелить рукой.

– Доставайте оружие, – сказал Кит. – И соображайте, как нам отсюда выбираться.

К чести близнецов, оба лишь судорожно вздохнули. Их руки тут же исчезли у Кита из поля зрения.

– Это ложь, – заявил он. – Мой отец – Джонни Грач.

– А твоя мать? – раздался у них за спинами гулкий голос Шейда. За ним тоже успела собраться толпа, так что бежать в ту сторону смысла не было.

– Не знаю, – сквозь зубы процедил Кит. К его удивлению, Гипатия вскинула брови, словно знала то, что было ему неизвестно. – И это не важно! Мы пришли сюда не для того, чтобы вредить вам или шпионить. Нам нужна помощь колдуна.

– Но у нефилимов есть свои колдуны, – сказал Барнабас. – Те, кто готов предать Нижний мир ради того, чтобы запустить руку в мошну Конклава. Хотя после того, что все вы творили с Малкольмом…

– С Малкольмом? – Гипатия выпрямилась. – Это что, Блэкторны? Те, кто в ответе за его смерть?

– Он только наполовину умер, – заявил Тай. – Превратился во что-то типа морского демона и вернулся… на время. Разумеется, сейчас он мертв, – прибавил он, словно сообразив, что сказал что-то не то.

– Вот почему вместо Шерлока Холмса всегда говорит Ватсон, – прошипел ему Кит.

– Ватсон никогда не говорит вместо Холмса, – огрызнулся Тай. – Ватсон – просто подкрепление.

– Я не подкрепление, – произнес Кит и вынул из кармана нож. Он услышал, как оборотни засмеялись, увидев более чем скромные размеры клинка, но его это не задело. – Как я и сказал, – повторил он, – мы пришли сюда с миром, чтобы поговорить с колдуном и уйти. Я вырос на Сумеречных базарах и не желаю им ничего дурного, равно как и мои спутники. Но если вы на нас нападете, мы станем защищаться. И тогда мстить за нас придут другие нефилимы. И зачем все это? Кому от этого станет лучше?

– Мальчик прав, – сказал Шейд. – Война никому не нужна.

Барнабас отмахнулся от колдуна. Его глаза фанатично горели.

– Зато нам нужен хороший пример, – произнес он. – Пусть нефилимы узнают, каково это – находить под дверью изуродованные трупы своих детей и не ждать ни справедливости, ни шанса на возмездие.

– Не делайте этого… – начала Ливви.

– Прикончить их! – отрезал Барнабас, и стая его оборотней вместе с теми, кто столпился вокруг, бросилась на них.

Снаружи огни Полперро сияли на фоне темных холмов, словно звезды. Слышно было плеск моря – мягкий шум вздымающихся и опадающих волн, колыбельная всего мира.

На Эмму шум моря уж точно подействовал как колыбельная. Несмотря на все старания Джулиана по части чая, она, свернувшись, как кошка, рядом с раскрытым дневником Малкольма, уснула у камина.

Прежде, чем заснуть, она читала дневник Джулиану вслух. С самого начала, когда Малкольма нашли одного – растерянного ребенка, не помнившего родителей и понятия не имевшего, что такое колдун. Блэкторны, насколько понял Джулиан, взяли над ним опеку, потому что решили, что колдун мог быть им полезен – послушный колдун, исполняющий их приказы. Они объяснили ему его истинную природу – и не слишком выбирали выражения.

Из всего семейства только Аннабель была добра к Малкольму. В детстве они вместе исследовали утесы и пещеры Корнуолла, и она научила его тайно обмениваться посланиями, используя ворона вместо почтового голубя. Малкольм лирически описывал побережье, смену его обликов, бури, и не менее лирически писал об Аннабель, хотя и не осознавал собственных чувств. Он был влюблен в остроту ее ума и силу духа, в ее склонность защищать слабых – он писал, как Аннабель гневно вступалась за него перед кузенами, а со временем он стал восхищаться не только красотой ее души. Запинающимся неровным пером он писал о мягкости ее кожи, очертаниях губ и рук, о том, как временами ее волосы выбивались из кос и реяли вокруг нее, словно облако тьмы.

Джулиан был почти рад, когда голос Эммы утих, и она легла – просто чтобы глаза отдохнули, – сказала она и тут же заснула. Он никогда не думал, что будет сочувствовать Малкольму или увидит между ним и собой сходство, но слова Малкольма как будто описывали его собственное разбитое сердце.

Порой, – писал Малкольм, – тот, кого ты знаешь всю жизнь, вдруг превращается в незнакомца – чудесным и дивным образом, словно берег, который ты видел всю жизнь, вдруг оказался не из песка, а из алмазов, и они слепят тебя своей красотой. Аннабель, ты забрала мою жизнь, никчемную, как незаточенный клинок, ты разъяла ее на части и собрала вновь, придав ей форму столь поразительную и дивную, что я могу лишь гадать…

Внезапно раздался звук, словно птица ударилась в оконное стекло. Джулиан вздрогнул и потянулся к кинжалу, который лежал на столике рядом с диваном.

Стук вновь повторился, на сей раз еще громче.

Джулиан поднялся на ноги. За окном промелькнуло что-то белое, потом исчезло, и снова раздался удар. В стекло что-то швыряли – словно ребенок, чтобы привлечь внимание друга, бросал камушки в окно.

Джулиан посмотрел на Эмму. Она лежала на спине, ее глаза были закрыты, грудь мерно вздымалась и опадала. Губы были приоткрыты, на щеках алел румянец.

Он подошел к двери и медленно повернул ручку, стараясь, чтобы та не скрипнула. Дверь отворилась, и Джулиан вышел в ночь.

Было прохладно и темно, и луна мерцала над водой, словно подвешенная на цепочку жемчужина. Дом стоял на клочке неровной земли, с одной стороны отвесно уходившей в океан. Поверхность воды была темной и прозрачной; Джулиан видел сквозь нее очертания скал, словно сквозь черное стекло.

– Джулиан, – раздался голос. – Джулиан Блэкторн.

Он обернулся. Дом остался за спиной, а впереди была скала Пик, вершина утеса и темная трава в расщелинах между серыми камнями.

Он поднял руку с колдовским огнем. Хлынул свет, озарив стоявшую перед ним девушку.

Она словно сошла с его рисунка. Темные прямые волосы, лицо как у скорбящей Мадонны, на голову наброшен капюшон плаща. Под плащом виднелись тонкие бледные лодыжки и потрескавшиеся туфли.

– Аннабель? – спросил он.

Кит метнул нож. Тот полетел от него в приближающуюся толпу и вонзился прямо в плечо Барнабаса Хейла. Змеекожий колдун отшатнулся и упал, вереща от боли.

– Кит! – воскликнула Ливви. Кит понял: она не уверена, правильно ли он поступил. Но он никогда не забывал цитату из Эмерсона, которую очень любил Джонни Грач: «Если уж напал на короля, так убей его».

Один колдун был сильнее целой стаи оборотней; и Барнабас был их предводителем – целых две причины, чтобы вывести из строя именно его. Но думать об этом времени больше не было, обитатели Нижнего мира их настигли.

– Умбриэль! – завопила Ливви. В ее руке возник пылающий клинок. Она была словно вихрь, тренировки с саблей сделали ее грациозной и быстрой. С хлещущими вокруг волосами, она закружилась в смертоносном танце: великолепное пятно света и тьмы, и за ее клинком летел кровавый след.

Тай, сражавшийся коротким мечом, прижался спиной к прилавку, что было умно, поскольку владелица лавчонки сразу заорала, чтобы обитатели Нижнего мира не смели приближаться.

– Эй! Пошли вон! – завопила она, и ее товары взмыли в воздух. Бутылки с настойками полетели в удивленные лица оборотней и вампиров. Некоторые жидкости оказались едкими – какой-то оборотень с воплем отскочил, схватившись за лицо, на котором с шипением плавилась кожа.

Тай улыбнулся, и несмотря на всё, что творилось кругом, Киту тоже захотелось улыбнуться. Он решил запомнить это и позже вернуться к этому воспоминанию. Удачная мысль, особенно учитывая, что прямо сейчас на него мчался огромный оборотень с руками, мощными, как опоры моста. Он выдернул один из шестов, поддерживавших палатку Шейда, и та накренилась.

Кит замахнулся шестом. Тот был из металла, но гнулся, словно гигантский кнут. Он ударил прыгнувшего на него оборотня прямо в грудь и услышал, как хрустнули кости. Зарычав от боли, оборотень перелетел через голову Кита.

Кит вздрогнул от радости. Может, у них и получится! И втроем они сумеют отбиться. Так вот, что это такое – когда в твоей крови Небеса!

Ливви закричала.

Кит яростным ударом отшвырнул с дороги вампира, обернулся и увидел, как одна из летевших по воздуху бутылок попала в нее. Это была какая-то кислота, она прожигала одежду насквозь. Ливви зажимала рану рукой, но Кит увидел, что сквозь ее пальцы сочится кровь.

Другой рукой Ливви еще отбивалась, но обитатели Нижнего мира, словно акулы, почуявшие кровь, оставили Тая и Кита и направились к Ливви. Она сделала выпад, пронзив клинком сразу двоих, но все-таки не могла защищаться как следует и становилась все более беззащитной. Один из вампиров, облизываясь, шагнул ближе.

Кит бросился к Ливви. Тай его опережал, прорубаясь с коротким мечом сквозь толпу. Крупные капли крови падали на землю у ног Ливви. Сердце Кита сжалось от страха. Как только Тай подбежал к Ливви, ноги у нее подкосились, и они оба рухнули на землю. Умбриэль с лязгом выпал из ее руки.

Кит, пошатываясь, подошел к ним. Он отшвырнул шест, попав сразу в несколько оборотней, и поднял клинок Ливви.

Тай бросил свой меч. Он держал потерявшую сознание сестру, ее волосы разметались по его плечам. Он достал стило и чертил на коже Ливви исцеляющую руну. Рука дрожала, и руна выходила неровной.

Кит поднял полыхающий меч. Его свет заставил обитателей Нижнего мира отступить, но Кит понимал, что это ненадолго: они бросятся в атаку и разорвут его на куски, а потом растерзают Ливви и Тая. Он увидел, как Барнабас в пропитанном кровью костюме опирается на руку телохранителя. Хейл не сводил с Кита полные ненависти глаза.

Пощады ждать не приходилось.

На Кита прыгнул волк. Кит вскинул Умбриэль, размахнулся – и ни в кого не попал. Волк рухнул наземь, словно его оттолкнула невидимая рука.

Внезапный порыв ветра швырнул волосы в глаза Киту, и он отбросил их назад окровавленной рукой. Палатки тряслись; разбилось еще больше склянок и бутылок. Сверкнула синяя молния и двузубцем вонзилась в землю прямо перед Барнабасом.

– Вижу, – мягким, как шелк, голосом произнес кто-то, – что я прибыл как раз вовремя.

К ним шагал высокий человек с короткими черными волосами, уложенными острыми пиками. Это явно был колдун: глаза у него были кошачьи, золотисто-зеленые, с вертикальными зрачками. На нем было черное пальто с яркой алой подкладкой, на ходу оно развевалось, как плащ.

– Магнус Бейн, – с нескрываемым отвращением произнес Барнабас. – Предатель из предателей.

– Не самое мое любимое прозвище, – заметил Магнус, чуть пошевелив пальцами в сторону Барнабаса. – Предпочитаю «Господин наш и Повелитель» или хотя бы «Однозначно Самый Соблазнительный».

Барнабас съежился.

– Эти три нефилима вломились на рынок под ложным предлогом…

– Они нарушили Соглашения?

– Один из них меня порезал, – оскалился Барнабас.

– Который? – спросил Магнус.

Барнабас показал пальцем на Кита.

– Ужас-то какой, – сказал Магнус. Левую руку он держал опущенной – и тайком показал Киту поднятый большой палец. – Это случилось до того, как вы на них напали или после?

– После, – сказал Кит. Один из телохранителей Барнабаса двинулся к нему. Кит взмахнул мечом. На сей раз молния, вырвавшаяся из руки Магнуса, вонзилась между ними, словно упавший электрический провод.

– Стоять! – приказал он.

– У тебя нет здесь власти, Бейн, – произнес Барнабас.

– Вообще-то есть, – возразил Магнус. – Как представитель колдунов в Совете Сумеречных охотников, я обладаю немалой властью. Полагаю, тебе это известно.

– О, нам всем очень хорошо известно, что ты в рабстве у Сумеречных охотников. – Барнабас был в такой ярости, что с его губ летела слюна. – Особенно у Лайтвудов.

Магнус лениво вскинул бровь.

– Это что, намек на моего парня? Барнабас, ты ревнуешь?

Кит прочистил горло.

– Мистер Бейн… – начал он. Он слыхал о Магнусе Бейне, а кто не слыхал? Это, наверное, был самый знаменитый колдун в мире. Его парень, Алек, помогал Майе Робертс и Лили Чень устроить союз Сумеречных охотников и обитателей Нижнего мира. – Ливви потеряла много крови. Тай наложил целебную руну, но…

Лицо Магнуса потемнело уже от настоящего гнева.

– Ей всего пятнадцать лет! Она же ребенок! – оскалился он. – Да как вы посмели…

– Сдашь нас Совету, Магнус? – спросила Гипатия, впервые нарушив молчание. Она не участвовала к стычке и теперь стояла, прислонившись к прилавку, и разглядывала Бейна. Шейд, кажется, исчез. Во всяком случае, Кит понятия не имел, куда тот делся.

– Кажется, у нас тут два варианта, – произнес Магнус. – Вы будете сражаться со мной, и, уж поверьте, вы проиграете, потому что я старше вас всех, и очень зол. А потом я доложу Совету. Или вы дадите мне уйти с этими детьми нефилимов, мы не сражаемся, и я не сдаю вас Совету. Что думаете?

– Я за второй вариант, – подала голос женщина, кидавшаяся в оборотней бутылками.

– Она права, Барнабас, – сказала Гипатия. – Отойди.

На лице Барнабаса ходуном ходили желваки. Он резко развернулся и ушел прочь, вместе со свитой своих телохранителей. Остальные обитатели Нижнего мира начали расходиться, сутулясь и смешиваясь с толпой.

Кит рухнул на колени рядом с Таем, который так и не пошевелился. Его взгляд блуждал, губы побелели; он выглядел так, будто его контузило.

– Тай, – нерешительно сказал Кит и коснулся его руки. – Тай…

Тай, словно не заметив, кто это, стряхнул его руку. Он не выпускал Ливви из объятий, а пальцы прижал к ее запястью; Кит понял, что Тай измеряет ее пульс. Ливви была жива, Кит видел, как поднимается ее грудь, но Тай все равно держал ее за запястье, словно биение ее сердца помогало ему самому сохранить равновесие.

– Тиберий! – Магнус опустился на колени рядом с ним, не обращая никакого внимания на кровь и грязь, заляпавшие его дорогой плащ. Он не стал тянуть руки или пытаться коснуться Тая, просто негромко заговорил. – Тиберий. Я знаю, ты меня слышишь. Помоги мне доставить Ливви в Институт. Там я смогу о ней позаботиться.

Тай поднял взгляд. Он не плакал, но его серые глаза потемнели, стали угольно-черными. Он выглядел потрясенным.

– С ней все будет в порядке? – спросил он.

– Все будет хорошо, – твердо сказал Магнус. Кит потянулся, чтобы помочь Тиберию поднять Ливви, и теперь Тай ему позволил. Пока они поднимались на ноги, Магнус уже успел создать портал – сине-зелено-розовый вихрь на фоне темных палаток и прилавков базара.

Тай вдруг обернулся к Киту.

– Можешь ее подержать? – спросил он. – Понести Ливви?

Кит потрясенно кивнул. Для Тая позволить понести его сестру-близнеца означало такое доверие, что Кит был в шоке. Он принял Ливви на руки; в нос ударил запах крови и магии.

– Давайте! – позвал Магнус. Портал уже широко раскрылся; Кит видел на той стороне очертания Института Лондона.

Тай даже не обернулся. Он нахлобучил на голову наушники и несся вдоль по пустому проулку базара. Он сутулился, словно защищаясь от несущихся со всех сторон ударов, но руки его, когда он добежал до последнего прилавка, того, что с пленными фэйри, были тверды. Тай принялся хватать клетки и рывком открывать их одну за другой. Запертые пикси, никси и хобгоблины хлынули наружу, визжа от радости свободы.

– Ты! Ты, а ну прекрати! – завопил владелец прилавка и помчался назад, чтобы предотвратить дальнейшие разрушения, но было уже поздно. Тай швырнул перед собой последнюю клетку, ее дверца отлетела – и явила на свет разъяренного хобгоблина с выпущенными когтями, который тут же впился зубами в плечо того, кто удерживал его в плену.

– Тай! – позвал Кит, и Тай побежал обратно к открытому порталу. Зная, что Тай прямо за ним, Кит шагнул в портал, крепко прижимая к себе Ливви, и отдался водовороту.

Аннабель безмолвно подошла к нему, бесшумно ступая по камням потрескавшимися туфлями. Джулиан не мог и шевельнуться. Неверие пригвоздило его к месту.

Он знал, что она жива. Он видел, как она убила Малкольма. Но почему-то он никогда не думал о ней как о настоящей, живой и материальной личности. Она выглядела как обычный человек. Как тот, кого Джулиан мог встретить где угодно: в кинотеатре, в Институте, на пляже.

Интересно, подумал он, где она раздобыла одежду? Плащ не был похож на то, что можно снять с веревки для белья, а в том, что у Аннабель были деньги, Джулиан сомневался.

В тенях, отбрасываемых высокими скалами, Аннабель приблизилась и стянула с головы капюшон.

– Как ты нашел это место? – спросила она. – Этот дом?

Джулиан вскинул ладони, и Аннабель остановилась – меньше, чем в паре метров от него. Ее волосы плясали на ночном ветру.

– Пикси сказали мне, где ты, – продолжила она. – Когда-то Малкольм был их другом, и я все еще пользуюсь их расположением.

Она что, всерьез? Джулиан понять не мог.

– Тебе здесь не место, – сказала она. – Ты не должен меня искать.

– Я не желаю тебе навредить или причинить боль, – проговорил Джулиан. Интересно, подумал он, если подойти ближе, сумеет он ее схватить? Хотя сама мысль о том, чтобы отобрать Черную книгу грубой силой, ему претила. Он вдруг понял, что даже не представлял себе, как выманить у Аннабель книгу – он слишком зациклился на ее поисках. – Но я видел, как ты убила Малкольма.

– Помню, как тут было двести лет назад, – произнесла она, словно не слышала его. Аннабель говорила с британским акцентом, но в нем было что-то странное, незнакомый отзвук. – Очень похоже на то, что сейчас, хотя домов было меньше, а кораблей в гавани – больше. – Она обернулась и посмотрела на коттедж. – Малкольм сам построил этот дом. Собственной магией.

– Почему ты не вошла? – спросил Джулиан. – Почему дожидалась меня снаружи?

– Мне не войти, – объяснила она. – На моих руках кровь Малкольма, и я не могу переступить порог его дома. – Она повернулась к Джулиану: – Как мог ты видеть, как я его убиваю?

– Я видел, как Малкольм вернул тебя из мертвых, – сказал Джулиан, – в гадальном стекле Королевы Благого Двора. Она хотела, чтобы я это увидел.

– Но зачем бы Королеве хотеть этого? – И, вдруг догадавшись, она приоткрыла рот. – Ах, точно! Чтобы ты захотел меня преследовать. Чтобы ты пожелал получить Черную книгу мертвых и всю ее силу.

Она вытащила из-под плаща книгу. Та и правда оказалась черной – густого, плотного черного цвета, который словно вбирал в себя тени. Книга был перевязан кожаной лентой. Вытисненные на обложке слова давным-давно стерлись.

– Я ничего не помню о своей смерти, – мягко проговорила Аннабель, пока Джулиан таращился на книгу у нее в руках. – Ни как меня убили, ни что было после, когда я лежала под землей, ни как Малкольм узнал о моей смерти и потревожил мои кости. Я только потом узнала, что Малкольм много лет провел, пытаясь воскресить меня из мертвых, но за все это время ни одно из его заклинаний не сработало. Мое тело продолжало гнить, и я не просыпалась, – она повертела книгу в руках. – Стихотворение и заклятье дал ему Король Неблагого Двора. И это Король рассказал Малкольму, когда Себастьян Моргенштерн нападет на Институт – когда там никого не будет. Все, чего Король попросил взамен – это помощь Малкольма в работе над ослабляющими нефилимов заклинаниями.

Джулиан принялся лихорадочно соображать. Когда Малкольм излагал Блэкторнам свою версию событий, он ни разу не упомянул ни о чем, связанном с Королем Неблагого Двора. Но это было как раз неудивительно. Король был куда могущественнее Малкольма, и колдун мог опасаться поминать его имя.

– В Неблагих Землях наши силы бесполезны, – согласился Джулиан. – Ни клинки серафимов, ни колдовские огни, ни руны там не работают.

– Это дело рук Малкольма, – сказала она. – И Король желает, чтобы во всем мире, и в Идрисе, все стало так же, как в его собственных Землях, и Сумеречные охотники лишились своих сил. Он завоюет Аликанте и станет оттуда править; и нефилимы из Охотников превратятся в добычу.

– Аннабель, мне нужна Черная книга, – сказал Джулиан. – Чтобы помешать Королю, чтобы все это остановить.

Она лишь пристально поглядела на него в ответ.

– Пять лет назад, – произнесла она, – Малкольм, пытаясь меня воскресить, пролил кровь Сумеречных охотников.

Родители Эммы, – подумал Джулиан.

– Это пробудило мой разум – но не тело, – продолжила Аннабель. – Заклятие сработало наполовину. Понимаешь ли, что я лежала в агонии, полуживая – но под землей? Я беззвучно кричала от боли. Малкольм меня не слышал. Я не могла даже шевельнуться. Он думал, что я ничего не слышу и не чувствую, но все же говорил со мною.

Пять лет, – подумал Джулиан. Пять лет она была заперта в гробнице под точкой пересечения, в сознании – но не в силах сделать так, чтобы ее услышали, не в силах говорить, кричать или пошевелиться.

Джулиана передернуло.

– Его голос просачивался ко мне в гробницу. Он раз за разом читал мне то стихотворение. «Это было давно, это было давно…»[46] – она смотрела на Джулиана пустыми, бесстрастными глазами. – Он предал меня при жизни, и предал снова, уже после смерти. Смерть, видишь ли, есть дар. Спасение от боли и страданий. Которого Малкольм меня лишил.

– Мне жаль, – произнес Джулиан. Луна уже начала спускаться к горизонту. Интересно, подумал он, сколько сейчас времени?

– Жаль, – небрежно повторила она, как будто это слово ничего для нее не значило. – Грядет война, – продолжила Аннабель, – между Сумеречными охотниками и Волшебным народом. Но мне до этого дела нет. Мое дело – взять с тебя обещание, что ты больше не станешь пытаться заполучить Черную книгу. Оставь ее в покое, Джулиан Блэкторн.

Джулиан выдохнул. Он собирался было солгать, не моргнув глазом, и пообещать – но заподозрил, что слово, данное кому-то вроде Аннабель, обрело бы ужасающую силу.

– Не могу, – сказал он. – Нам нужна Черная книга. Я не вправе рассказать тебе, зачем, но я клянусь, что она будет в полной безопасности и не попадет к Королю.

– Я расскажу тебе, что эта книга сделала со мной, – ответила Аннабель и впервые словно ожила, ее щеки покрылись румянцем. – Она может быть использована только во зло. Ты не должен ее желать.

– Я не употреблю ее во зло, – пообещал Джулиан. Хотя бы это правда, подумал он.

– Ни на что другое она не годна, – сказала Аннабель. – Она уничтожает семьи, людей…

– Если я не получу книгу, будет уничтожена моя семья.

Аннабель помедлила.

– Ох, – сказала она. И прибавила, уже мягче: – Но подумай о том, что эта книга уничтожит во всем миру. Есть ведь и высшее благо.

– Не для меня, – отрезал Джулиан. Главное, чтобы мои родные были живы – а там хоть трава не расти, подумал он, и уже собирался произнести это вслух, когда дверь коттеджа распахнулась.

На пороге стояла Эмма. С Кортаной в руке, она как раз совала ноги в незашнурованные ботинки. Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, но рука держала меч твердо.

Она поискала глазами Джулиана, потом увидела Аннабель; Эмма вздрогнула и неверяще уставилась на нее. Аннабель набросила капюшон на голову и рванулась с места. Джулиан успел увидеть, как Эмма беззвучно произносит ее имя.

Джулиан бросился за Аннабель, Эмма – за ним, задержавшись лишь на секунду. Но Аннабель оказалась очень быстрой. Она промчалась по траве и заросшему вереском склону к краю утеса; и, в последний раз взглянув назад, бросилась с обрыва.

– Аннабель! – Джулиан и Эмма подбежали к краю утеса и посмотрели на воду внизу, у подножия обрыва. На ровной глади не было даже кругов. Аннабель исчезла бесследно.

Обратно в Институт они вломились через библиотеку. Вывалиться из разорвавшегося портала было все равно что упасть с огромной высоты, и Кит, не удержавшись на ногах, налетел спиной на стол и изо всех сил сжал Ливви в объятиях, чтобы не уронить ее.

Тай выпал из портала на колени и встал на ноги. Кит посмотрел на Ливви: лицо у нее было серым, с жутковатым желтым отливом.

– Магнус… – выдохнул он.

Колдун, приземлившийся с изяществом, достигнутым долгой практикой, развернулся и быстро оценил ситуацию.

– Успокойтесь, все в порядке, – сказал он и осторожно забрал Ливви у Кита. Кит с облегчением выпустил ее из рук: наконец кто-то обо всем позаботится! Магнус Бейн обо всем позаботится. Он не позволит Ливви умереть.

И только в следующее мгновение Кит заметил, что в библиотеке есть кто-то еще. Тот, кого он не знал, подошел к Магнусу, как только колдун положил Ливви на длинный стол. Это был молодой человек, ровесник Джейса, с прямыми темными волосами, которые выглядели так, словно он лег спать с мокрой головой, а утром так и не причесался. На незнакомце были джинсы и застиранный свитер. Он сердито посмотрел на Магнуса.

– Ты детей разбудил, – сказал он.

– Алек, у нас тут вроде как чрезвычайная ситуация, – огрызнулся Магнус.

Значит, это и есть Алек Лайтвуд! Кит почему-то ожидал, что тот окажется старше.

– Маленькие дети, которых разбудили среди ночи, тоже чрезвычайная ситуация, – отрезал Алек. – Так, просто сообщаю.

Магнус сбросил плащ, и Алек тут же подхватил его точным движением, говорившим о том, что он к этому привык.

– Ладно, отодвиньте мебель, – велел Магнус Таю и Киту. – Мне потребуется место. – И, пока они передвигали стулья и небольшие книжные шкафы, покосился на Алека: – Ну и где дети?

– Оставил их с милой девушкой по имени Кристина. Она сказала, что любит детей.

– Ты оставил детей с чужим человеком?

– Все остальные спят, – возразил Алек. – К тому же, она знает колыбельные песенки. По-испански. Раф уже в нее влюблен. – Он вновь покосился на Кита. – Клянусь Ангелом, это стремно, – вдруг выпалил Алек, словно не сумев сдержаться.

Киту стало не по себе?

– Что стремно-то?

– Он имеет в виду, ты похож на Джейса, – объяснил Магнус. – Джейса Эрондейла.

– Моего парабатая, – с любовью и гордостью произнес Алек.

– Мы с Джейсом знакомы, – сказал Кит. Он следил за Таем, который с трудом волок стул. Стул вовсе не был слишком для Тая тяжелым – но то, что Тай все судорожно сжимал и разжимал кулаки, делало его движения непривычно неуклюжими и раскоординированными. – Он заехал в Институт Лос-Анджелеса после моего… после того, как они выяснили, кто я.

– Легендарный Потерянный Эрондейл, – сказал Магнус. – Знаешь, я-то уж думал было, что это просто слух, который пустила Катарина – вроде как с Лох-Несским чудовищем или Бермудским треугольником.

– Катарина выдумала Бермудский треугольник? – переспросил Алек.

– Александр, не говори ерунды. Рагнор его выдумал. – Магнус легонько коснулся руки Ливви. Она вскрикнула. Тай выронил стул, с которым мучился, и судорожно набрал воздуху в грудь.

– Вы делаете ей больно, – сказал он. – Не надо.

Тай говорил тихо – но Кит услышал в его голосе сталь, и увидел того мальчишку, который в доме его отца приставил ему нож к горлу.

Магнус оперся ладонями о стол.

– Постараюсь, Тиберий, – произнес он. – Но чтобы ее вылечить, мне, возможно, придется сделать ей больно.

Тай уже вроде бы собирался что-то ответить, но тут дверь распахнулась, и в библиотеку влетел Марк. Он увидел Ливви и побелел как полотно.

– Ливви. Ливия!

Он дернулся вперед, но Алек перехватил его за руку. При всей своей стройности, Алек был силен, а его хрупкость – обманчива. Пока он удерживал Марка, из руки Магнуса вырвалось синее пламя, и колдун провел огнем вдоль бока Ливви. Рукава ее куртки и рубашки словно растаяли и обнажили длинный, скверно выглядящий порез, сочившийся желтой жидкостью.

Марк со свистом втянул воздух.

– Что происходит?

– Стычка на Сумеречном базаре, – коротко сообщил Магнус. – Ливию ранили осколком из-под склянки, в которой хранился ориатический[47] яд. Отравление им очень сильное, но вылечить можно. – Он провел пальцами по руке Ливви, и под ее кожей словно засиял свет, пульсирующий изнутри.

– На Сумеречном базаре? – возмутился Марк. – Какого черта Ливви делала на Сумеречном базаре?

Никто не ответил. Кит почувствовал себя так, словно съеживается внутри.

– Что происходит? – спросил Тай. Он все еще сжимал и разжимал кулаки, словно пытался стряхнуть что-то с пальцев, и отвел назад плечи. Тай как будто выражал тревогу и волнение в бесшумной музыке, что заставляла его нервы и мышцы плясать. – Этот синий свет – он вообще нормален?

Марк сказал что-то Алеку, и тот кивнул. Алек выпустил юношу, Марк подошел к столу и положил руку Таю на плечо.

– Магнус тут круче всех, – заверил его Алек. – Исцеляющая магия – как раз его специальность. – Он говорил мягко, искренне сопереживая, а не как тот, кто старается говорить тише, лишь для того чтобы успокоить собеседника. – Однажды он вылечил и меня. Это был яд демона; я должен был умереть. Можете ему доверять.

Ливви вдруг охнула и выгнулась; Тай стиснул пальцы. Затем она расслабилась, румянец начал возвращаться на лицо, щеки порозовели. Тай начал успокаиваться.

– Яд вышел, – сказал Магнус. – Теперь надо разобраться с кровопотерей и порезом.

– Для того и другого существуют руны, – сказал Тай. – Я могу их нанести.

Но Магнус покачал головой.

– Лучше ими не пользоваться. Часть своей силы руны забирают у того, на кого их нанесли, – объяснил он. – Если бы у нее был парабатай, мы могли бы попробовать взять силу у него, но у нее же его нет, так?

Тай промолчал. Его лицо окаменело, побелело как полотно.

– Нет, – ответил Кит, сообразив, что Тай ничего не скажет.

– Ничего страшного. С ней всё будет в порядке, – заверил их Магнус. – И, кстати, мы можем перенести ее в спальню. Зачем ей спать на столе?

– Я помогу ее донести, – сказал Марк. – Тай, идем с нами.

– Алек, можешь заглянуть в лазарет? – спросил Магнус, пока Марк поднимал сестру на руки. – Ты знаешь, что мне оттуда нужно.

Бедняжка Ливви, – подумал Марк. – Если бы она знала, что ее таскают туда-сюда как мешок картошки, она бы не обрадовалась.

Алек кивнул.

– Возьми с собой Кита, – добавил Магнус. – Чтобы все унести, тебе понадобятся лишние руки.

Кит обнаружил, что не прочь поговорить с Алеком. Присутствие Алека, тихого и сдержанного, как-то утешало. Выходя из комнаты, Кит обернулся и посмотрел на Тая. У Кита никогда не было ни братьев, ни сестер, ни даже матери – у него был только Джонни, его отец. Его покойный отец. И Кит не думал, что у Джонни было бы такое лицо, как у Тая – словно самой возможности того, что с Ливви что-то случится, было довольно, чтобы сломать его изнутри.

Может, это с ним самим что-то не так, подумал Кит, шагая за Алеком по коридору. Может, это у него неправильные чувства. Он никогда особо не задумывался о матери, о том, кем она была, а разве человек с правильными чувствами не думал бы об этом?

– Итак, вы с Джейсом знакомы, – произнес Алек, мягко ступая по ковру. – И как он тебе?

– Джейс? – удивился Кит. Он понятия не имел, зачем кому-то спрашивать его мнение о главе Института Нью-Йорка.

– Поддерживаю светскую беседу, и все, – Алек кривовато улыбнулся, словно оставил часть мыслей при себе. Они вошли в дверь с табличкой «Лазарет» и очутились в просторной комнате, заставленной старомодными узкими железными кроватями. Алек подошел к столу и стал перебирать расставленные на нем лекарства.

– Джейс не очень на тебя похож, – сказал Кит. На противоположной стене он увидел странное темное пятно – как будто краску размазали снизу вверх и в стороны, и получилось что-то, похожее на дерево.

– Ты его недооцениваешь, – Алек сложил повязки в стопку. – Но это неважно. Парабатаи не обязательно должны быть похожи. Они просто дополняют друг друга. Вдвоем работать лучше.

Кит представил себе Джейса (сияние золота и уверенность) и Алека (тихая, сосредоточенная легкость) вместе.

– А вы с Джейсом друг друга дополняете?

– Помню, как мы познакомились, – сказал Алек. Он нашел пару коробок и набивал одну из них повязками, а другую – склянками с порошками. – Он вышел из портала в Идрис, тощий, весь в синяках, и с этими огромными глазищами. А еще он был очень высокомерным. Они с Изабель постоянно цапались… – Алек улыбнулся воспоминаниям. – Но для меня он как будто словно кричал: «Люби меня, ведь никто и никогда меня не любил». А еще он волновался насчет встречи с тобой, – прибавил Алек. – Он не привык, что у него могут быть живые кровные родственники. Ему не все равно было, что ты подумаешь. Он хотел тебе понравиться, – Алек посмотрел на Кита. – Вот, держи коробку.

У Кита кружилась голова. Он подумал о Джейсе – развязном, надменном, вечно надо всем потешающемся. Но Алек говорил о нем как о хрупком ребенке, о ком-то, кто нуждался в любви потому, что всегда был ее лишен.

– Но я же никто, – сказал он, забирая набитую бинтами коробку. – Какая ему разница, что я думаю? Я не имею никакого значения. Я ничто.

– Для Сумеречных охотников ты имеешь значение, – произнес Алек. – Ты Эрондейл. И это никогда не станет «ничем».

Кристина тихонько напевала, держа Рафа в объятиях. Для пяти лет он был маленьким, и спал чутко. Он ворочался и вздыхал во сне, зажав в смуглых пальчиках прядь своих темных волос. Он напоминал Кристине ее маленьких кузенов – те всегда хотели еще обняться, еще конфетку, еще одну колыбельную перед сном.

Макс, напротив, спал крепко как камень – как темно-голубой камень с очаровательными темно-синими глазищами и щербатой улыбкой. Когда Кристина, Марк и Кьеран сбежались в холл и обнаружили там Алека и Магнуса с двумя детьми, там же оказалась и Эвелин, негодовавшая по поводу колдунов в доме и нежелательности синего цвета. Кристина понадеялась, что большинство Сумеречных охотников все же реагирует на Макса по-другому, иначе для бедного малыша это станет ужасной травмой.

Судя по всему, Алек и Магнус вернулись из поездки и обнаружили сообщения от Дианы с просьбой о помощи. Они немедленно прошли через портал в лондонский Институт. Услышав от Марка и Кристины о связующем заклятье, Магнус направился на местный Сумеречный базар, чтобы отыскать книгу заклинаний, которая, как он надеялся, могла бы снять колдовство.

Раф и Макс, оставшись в незнакомом доме всего с одним родителем, тут же заныли.

– Спи, – мрачно велел Алек Рафу, унося его в свободную комнату. – Adorno.

Кристина хихикнула.

– Это значит «украшай», – объяснила она, – а не «спи».

Алек вздохнул.

– Я еще только учу испанский. Это Магнус на нем говорит.

Кристина улыбнулась шмыгавшему носом Рафаэлю. Она всегда пела своим маленьким кузенам колыбельные на ночь, как ей самой пела ее мать; может, Рафу это понравится. «О, Рафаэлито, – сказала она ему, – о, крошка Рафаэль! Ya es hora de ir a dormir. ¿Te gustaría que te cante una canción?»[48] «¡Sí!»[49] – закивал Рафаэль.

Кристина учила Алека, пока тот укачивал Макса, а сама она сидела с Рафом, всем колыбельным, какие знала. Вскоре после того, как Магнус вернулся через портал, из библиотеки стали доноситься грохот и стук, и Алек умчался туда, но Кристина решила остаться на месте, если только ее не позовут, ведь пути колдунов и их очаровательных возлюбленных неисповедимы.

К тому же, хорошо было отвлечься от тревог на что-нибудь безопасное. Например, на ребенка. Кристина была уверена (почти уверена), что связующее заклятье можно разорвать. Но все равно беспокоилась: а что, если нет? Они с Марком вечно будут несчастны, соединенные нежеланной связью. И что тогда делать? Вдруг он захочет вернуться в страну фэйри? Ее, наверное, вместе с ним не пустят…

Еще ее грызли мысли о Диего. Она-то думала, что, вернувшись из страны фэйри, найдет от него весточку, но ничего подобного не произошло. Разве кто-то может дважды вот так исчезнуть из твоей жизни?

Она вздохнула и погладила Рафа по голове, продолжая тихо напевать:

Arrorró mi niño, arrorró mi sol, arrorró pedazo de mi corazón. Спи, дитя мое, Спи, солнышко мое, Спи, мое сердечко, Милое мое.

Пока она пела, вошел Алек и присел на кровать к Максу, прислонившись к стене.

– Я уже слышал эту песенку, – сказал Магнус, стоявший в дверях. Колдун выглядел усталым, его кошачьи глаза слипались. – Но не помню, кто ее пел.

Он вошел и наклонился, чтобы взять у нее Рафа. Магнус принял мальчика в объятия, и на мгновение голова Рафа упала на его плечо. Интересно, подумала Кристина, такое вообще раньше случалось: чтобы у Сумеречного охотника родителем был колдун?

Sol solecito, caliéntame un poquito, Por hoy, por mañana, por toda la semana, —

пропел Магнус. Кристина удивленно на него посмотрела. У него оказался неплохой голос, хотя мелодию она не узнавала. Солнце мое, солнышко, согрей меня немножко: на луну и на рассвет, и на много-много лет.

– Магнус, ты в порядке? – спросил Алек.

– В порядке, и Ливви тоже. Выздоравливает. К завтрашнему дню должна встать на ноги. – Магнус размял плечи и потянулся.

– Ливви? – Кристина встревоженно выпрямилась. – Что случилось с Ливви?

Алек и Магнус переглянулись.

– Ты ей не сказал? – процедил Магнус.

– Не хотел расстраивать детей, – возразил Алек, – и подумал, что ты лучше сможешь ее успокоить…

Кристина, дрожа, поднялась на ноги.

– Ливви пострадала? Марк знает?

И Магнус, и Алек заверили ее, что Ливви в порядке и что да, Марк знает, но она уже была в дверях.

Кристина помчалась по коридору к комнате Марка. Запястье болело, его словно сжимали тисками – она не обращала на это внимания, но сейчас, когда Кристина разволновалась, боль вспыхнула с новой силой. Была ли то боль Марка, которая передавалась ей через связь между ними, так же, как парабатаи иногда чувствуют страдания друг друга? Или связующее заклятье становилось сильнее?

Дверь спальни Марка была приоткрыта, из нее лился свет. Марк лежал на кровати, но не спал. Кристина увидела, что его левое запястье, словно браслет, опоясывает глубокая прорезь связующей руны.

– Кристина? – он сел. – Ты в порядке?

– Ранили не меня, – сказала она. – Алек и Магнус рассказали мне про Ливви.

Марк подобрал ноги, чтобы она могла сесть рядом с ним на одеяло. Боль в запястье внезапно утихла, и у Кристины слегка закружилась голова.

Марк рассказал ей, что натворили Кит, Ливви и Тай: о кристалле, который они нашли в Блэкторн-Холле, о посещении Сумеречного базара и о том, как Ливви была ранена.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он, – всё думаю, что, если бы Джулиан был здесь, ничего бы этого не случилось.

– Это Джулиан разрешил им пойти в Блэкторн-Холл. И большинство в пятнадцать лет уже получает самостоятельные задания. Не твоя вина, что они не послушались.

– Я не говорил им, что нельзя ходить на Сумеречный базар, – поежился Марк. Он натянул лоскутное одеяло на плечи и стал похож на грустного Арлекина.

– Что нельзя тыкать друг в друга ножами, ты им тоже не говорил, потому что они и так это знают, – ядовито заметила Кристина. – На базар ходить нельзя. Запрещено, и точка. Но не будь слишком суров с Китом. Ведь Сумеречный базар – это весь известный ему мир.

– Я не знаю, как о них заботиться, – сказал Марк. – Как я могу требовать, чтобы они соблюдали правила, если никто из нас их не соблюдает? Мы отправились в страну фэйри, а это куда более серьезное нарушение Закона, чем вылазка на Сумеречный базар.

– Может, вы все должны позаботиться друг о друге? – сказала Кристина.

Марк улыбнулся.

– Ты такая мудрая.

– А Кьеран в порядке? – спросила она.

– Думаю, он еще не ложился, – ответил Марк. – По ночам он бродит по Институту. С тех пор как мы сюда прибыли, он толком не отдыхал. Наверное, тут слишком много холодного железа. И города.

Вырез его футболки была растянут и потрепан. Кристина видела, откуда начинаются шрамы у него на спине – отметины старых ран, память о ножах. Лоскутное одеяло сползло с его плеча, и Кристина рассеянно потянулась, чтобы его поправить.

Она задела рукой шею Марка – голую кожу там, где горло соприкасалось с хлопковой футболкой. Кожа Марка была горячей. Он подался к ней, и она почуяла аромат лесных сосен.

Его лицо было так близко, что Кристина видела, как его глаза меняют цвет. Прибой и отлив ее собственного дыхания несли ее все ближе к нему.

– Можешь сегодня поспать тут? – хрипло спросил он. – Нам обоим будет не так больно.

Его нечеловеческие глаза на миг заблестели, и Кристина вспомнила слова Эммы, сказавшей, что когда она смотрит на Марка, то иногда видит дикость, и свободу, и бесконечные небесные дороги.

– Не могу, – прошептала она.

– Кристина… – он встал на колени. За окном было облачно, ни звезд, ни луны видно не было, зато Кристина видела его спутанные светлые волосы и пристально глядящие на нее глаза.

Он был слишком близким, слишком осязаемым. Она знала, что, если он ее коснется, она рассыпется. Она сама толком не знала, что это значит – только то, что мысль о таком полном растворении ее пугает, и что, глядя на Марка, она всегда видит за ним Кьерана, словно тень.

Она соскользнула с кровати.

– Прости, Марк, – сказала она и почти выбежала из комнаты.

– Аннабель кажется такой грустной, – сказала Эмма. – Ужасно грустной.

Они лежали рядом на кровати в домике. Эта кровать была гораздо удобнее тех, что были в Институте. Довольно забавно, особенно учитывая, что дом принадлежал Малкольму. Даже убийцам, решил Джулиан, нужны ровные матрасы. Не спят же они, в самом деле, на грудах черепов.

– Она хотела, чтобы я оставил в покое Черную книгу, – сказал Джулиан. Он лежал на спине; Эмма тоже. На ней была купленная в деревенском магазине хлопковая пижама, а на Джулиане – спортивные штаны и старая футболка. Они соприкасались плечами и ногами; кровать была не очень широкой. Хотя Джулиан не стал бы отодвигаться, даже если бы у него была такая возможность. – Говорит, книга приносит только зло.

– Но ты так не думаешь.

– Я не думаю, что у нас есть выбор. Пожалуй, из всех мест на свете книгу и правда лучше всего держать при Благом Дворе. – Он вздохнул. – Она упоминала, что говорила с местными пикси. Придется написать остальным, выяснить, не знают ли они, как ловить пикси. Поймаем одного и выпытаем, что им известно.

– Ладно, – засыпающим голосом произнесла Эмма и закрыла глаза. Джулиан чувствовал такую же усталость. День был очень длинным. – Можешь, если хочешь, написать с моего телефона.

Джулиан не смог зарядить свой телефон, потому что у него не было правильного адаптера. Сумеречные охотники о таком не задумывались.

– Не думаю, что стоит говорить остальным, что приходила Аннабель, – сказал Джулиан. – Пока не время. Они закатят истерику, а я хочу сначала выслушать пикси.

– Но надо сказать им, что это Король Неблагого Двора помог Малкольму добыть книгу, – сонно проговорила Эмма.

– Я скажу, что он написал это в дневниках, – сказал Джулиан.

Он подождал, не возразит ли Эмма на предложение солгать, но она уже заснула. А Джулиан должен был уснуть вот-вот. Эмма была рядом, лежала у него под боком, как и должно было быть. Он вдруг осознал, как плохо спал последние недели, пока ее не было рядом.

Он не знал точно, задремал ли он, и если да – то насколько. Когда он открыл глаза, то увидел мерцание углей в камине. И почувствовал рядом Эмму, закинувшую руку ему на грудь.

Он застыл. Должно быть, она пошевелилась во сне. Она свернулась клубочком, прижалась к нему. Он чувствовал кожей ее ресницы и тихое дыхание.

Эмма что-то пробормотала и повернула голову – которой все это время утыкалась ему в шею. Прежде, чем они забрались в кровать, Джулиан боялся, что если коснется ее, то почувствует то же сокрушающее волю желание, что и тогда, при Благом Дворе.

То, что он чувствовал сейчас, было и хуже, и лучше. Это была всепоглощающая, ужасная нежность. Бодрствуя, Эмма держалась так, что казалась высокой и внушительной, но сейчас, свернувшись рядом с ним, стала маленькой и такой нежной, что у Джулиана сердце переворачивалось, когда он думал, как же защитить эту хрупкость от всего мира.

Он хотел бы вечно держать ее в объятиях, защищать и не отпускать от себя. Он хотел бы уметь так же свободно писать ей о своих чувствах, как писал Малкольм о своей зарождающейся любви к Аннабель. Ты разъяла мою жизнь на части и собрала вновь.

Эмма тихо вздохнула, устраиваясь поудобнее. Джулиану хотелось очертить контур ее губ, нарисовать их – их очертания менялись в зависимости от выражения ее лица, но вот это выражение – между сном и бодрствованием, наполовину невинное, наполовину знающее – особенно тронуло его.

В голове зазвучали слова Малкольма. Как будто берег, который ты знал всю свою жизнь, вдруг оказался не из песка, но из алмазов, и они слепят тебя своей красотой.

Может, алмазы и слепят красотой, но еще они – самые твердые и острые камни в мире. Они могут разрезать тебя, перемолоть, раздавить и нашинковать на куски. Малкольм, обезумев от любви, об этом не думал. Но Джулиан не мог думать ни о чем, кроме этого.

Дверь комнаты Ливви хлопнула и разбудила Кита. Он уселся на кровати, чувствуя боль во всем теле, как раз когда Тай выходил из спальни сестры.

– Ты на полу, – глядя на него, заметил Тай.

Кит не мог этого отрицать. Как только они с Алеком закончили дела в лазарете, то сразу пошли в комнату Ливви. Затем Алек ушел посмотреть, как там дети, и остался только Магнус. Он тихо сидел рядом с Ливви и время от времени осматривал ее, чтобы убедиться, что она поправляется. И Тай, который, привалившись к стене, не сводил с сестры немигающих глаз. Атмосфера была как в больничной палате, в которую Киту нельзя было заходить.

Поэтому он вышел и, вспомнив, как Тай в первые дни в Лос-Анджелесе спал под его дверью, сам свернулся на ковре. Он даже не помнил, как вырубился, но, очевидно, все-таки вырубился.

Кит с трудом постарался сесть ровнее.

– Погоди…

Но Тай уже шагал дальше по коридору, словно вообще не слышал Кита. Мгновение спустя Кит с трудом поднялся на ноги и пошел следом.

Он сам не понимал, почему. Когда Тай почти не глядя повернулся и двинулся вверх по лестнице, Кит подумал, что едва знает Тиберия Блэкторна. Как и его сестру. К тому же, они были Сумеречными охотниками. А Тай хотел создать вместе с ним какую-то команду детективов-любителей, что само по себе было идиотской идеей. Уж точно не такой, которой он мог бы заинтересоваться, сказал себе Кит, когда лестница привела их на небольшую площадку перед облезлой старой дверью.

Снаружи, наверное, холодно, подумал он. Тай толкнул дверь, и в дом действительно хлынул влажный холодный воздух. Тай растворился в промозглом сумраке снаружи, и Кит пошел следом за ним.

Они вновь очутились на крыше, хотя ночь, к удивлению Кита, уже прошла; было раннее утро, пасмурное и серое, и над Темзой и куполом собора святого Павла сгрудились тучи. Все громче раздавался шум города – толчея миллионов людей, спешивших по делам и ничего не знавших о Сумеречных охотниках, о магии, об опасности. Ничего не знавших о Тае, который подошел к перилам и смотрел на город, вцепившись в железную лилию.

– Тай! – Кит подошел к нему, и Тиберий обернулся, вжавшись спиной в перила. Плечи Тая были напряжены, и Кит остановился, не желая вторгаться в его личное пространство. – Ты в порядке?

Тай покачал головой.

– Холодно, – стуча зубами, сказал он. – Мне холодно.

– Так, может, пойдем обратно? – предложил Кит. – Внутри теплее.

– Не могу. – Голос Тая звучал так, словно доносился из самой глубины его тела, как эхо. – Сидеть в той комнате я не мог… это было…

Он с досадой помотал головой, словно его сердило то, что он не может найти правильное слово.

– С Ливви все будет в порядке, – сказал Кит. – Магнус говорит, завтра она уже поправится.

– Но ведь это я виноват! – Тай еще сильнее вжался спиной в перила, но и это не помогло ему удержаться на ногах. Он соскользнул вниз, на крышу, и подтянул колени к груди. Он тяжело дышал и раскачивался взад и вперед, подняв руки к лицу, словно пытаясь смахнуть паутину или отогнать надоедливых мошек. – Если бы я был ее парабатаем… Я хотел поехать в Схоломант, но это неважно… Ливви – вот что важно!..

– Ты не виноват, – сказал Кит. Тай лишь помотал головой. Кит лихорадочно попытался вспомнить всё, что читал в интернете о нервном срыве. Он был уверен, что Тай стремительно к нему приближается. Кит опустился на колени на мокрую крышу. Дотронуться до Тая или наоборот, не стоит его трогать?

Он мог только воображать, каково Таю живется: весь мир набрасывается на него разом, оглушительные звуки и слепящие огни, и никто даже не думает понижать голос. И страх или скорбь мгновенно лишают тебя всех привычных способов справляться с этим, оставив беззащитным, как Сумеречного охотника, идущего в бой без доспехов.

Кит что-то вспомнил насчет темноты, тяжелых одеял и тишины, но понятия не имел, как раздобыть что-то из этого тут, на крыше.

– Скажи мне, – попросил Кит. Скажи, что тебе нужно.

– Обними меня, – сказал Тай. Его руки казались бледными пятнами в воздухе, словно Кит смотрел на фотографии, сделанные с промежутком в секунду. – Держи меня.

Он все еще раскачивался. Кит обнял Тая, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Это было всё равно что держать летящую стрелу: Тай казался горячим и острым, и весь дрожал. Спустя некоторое время, которое показалось Киту очень долгим, Тай слегка расслабился. Он коснулся Кита, вцепился в его свитер. Его руки перестали дрожать так сильно.

– Крепче, – попросил Тай. Он цеплялся за Кита словно за спасательный плот, больно вжимаясь лбом в его плечо. В его голосе звучало отчаяние. – Мне надо это почувствовать.

Кит не имел привычки кого-то обнимать, и никто, насколько он помнил, никогда не утешал его самого. Так что утешитель из него был так себе – во всяком случае, так Кит всегда думал. И Тая он едва знал.

Но с другой стороны, Тай никогда ничего не делал без причины, даже если люди, чей мозг был устроен иначе, не могли сразу его понять. Кит вспомнил, как Ливви растирала руки Тая, когда тот нервничал, и подумал: Давление – это ощущение; ощущения должны заземлять. Успокаивать. Это звучало разумно. Так что Кит обнял Тая еще крепче, пока Тай не расслабился в его объятиях. Он обнимал Тая крепче, чем кого бы то ни было в жизни, обнимал его так, словно они затерялись в небесных просторах, и единственным способом удержаться в воздухе и не рухнуть на руины Лондона было изо всех сил цепляться друг за друга.

20 Вовеки

Сидя в каморке над оружейной лавкой, Диана просматривала папку, которую ей дала Джия.

Она не бывала в этой комнате после окончания Темной войны, но всё в ней оказалось удобно и знакомо. В ногах кровати было сложено одеяло, когда-то связанное ее бабушкой, на стене висели первые затупленные деревянные кинжалы, которые отец дал ей для тренировок, на спинке кресла лежала шаль матери. Диана надела ярко-красную шелковую пижаму, которую нашла в старом сундуке, и чувствовала себя до смешного нарядной.

Смешливое настроение, впрочем, довольно быстро покинуло ее – по мере того, как она изучала страницы, вложенные в кремовую папку. Первым шел рассказ Зары о том, как она якобы убила Малкольма; Саманта и Дейн подписались под этим текстом как свидетели. Впрочем, скажи Саманта или ее братец, что небо голубое, Диана и тут бы им не поверила.

Зара утверждала, что Центурионы прогнали Малкольма прочь, когда он напал в первый раз, а следующей ночью она якобы бесстрашно патрулировала границы Института, пока не выследила крадущегося в тени Малкольма и не одолела его в поединке на мечах. А его труп, утверждала Зара, после этого исчез.

Однако Малкольм был не из тех, кто крадется в тени. И исходя из того, что Диана видела в ночь его возвращения, его магия все еще работала. Он никогда не стал бы драться с Зарой на мечах, если мог испепелить ее на месте.

Но это не могло служить неопровержимым доказательством того, что Зара лжет. Диана хмурилась, переворачивая страницы, и вдруг выпрямилась в кресле. В папке лежал не только отчет о смерти Малкольма. Дальше было еще много страниц о самой Заре. Дюжины отчетов о ее достижениях. Собранное вместе, все это и впрямь выглядело впечатляюще. И все же…

По мере того как Диана вчитывалась, старательно делая пометки, начала вырисовываться схема. Каждый успех, каждый триумф Зары случался тогда, когда рядом никого не было, кроме членов ее ближнего круга – Саманты, Дейна или Мануэля. Остальные частенько появлялись как раз вовремя, чтобы полюбоваться на опустевшее гнездо демона или на оставленное поле боя, но только и всего.

Судя по отчетам, Зара ни разу не была ранена и не получала боевых травм. Диана подумала обо всех шрамах, которые успела заработать за свою жизнь Сумеречного охотника, и нахмурилась сильнее. И еще сильнее – когда дошла до составленного год назад отчета Марисоль Гарзы Сольседо: Марисоль утверждала, что спасла в Португалии группу простецов от нападения демона друджа[50]. Ее отправили в нокаут. А когда Марисоль, по ее словам, пришла в себя, то обнаружила, что вокруг уже вовсю празднуют победу Зары над этим самым демоном.

Отчет приобщили к делу – вместе с подписанным Зарой, Джессикой, Самантой, Дейном и Мануэлем заявлением, где утверждалось, что Марисоль все придумала. Зара, сообщали они, убила демона в жестокой схватке. Но ни одной раны не получила.

Она присваивает себе чужие заслуги, – подумала Диана. Окно задрожало, вероятно, от ветра. Пора спать, – подумала она. Куранты Гарда – после Темной войны установили новые – уже успели пробить раннее утро. Но Диана продолжила читать как завороженная. Обычно Зара держалась подальше, дожидалась окончания битвы, а затем объявляла победу своей. Поскольку Зару поддерживала ее клика, Конклав принимал ее заявления как должное.

Но если можно доказать, что она не убивала Малкольма – как-нибудь так, чтобы при этом не подставить Джулиана и остальных, – то, может, Когорту удастся опозорить. И тогда, уж конечно, попытка Диарборнов захватить Институт Лос-Анджелеса провалится…

Окно вновь загремело. Она подняла глаза и увидела за стеклом Гвина.

Вскрикнув от удивления, Диана вскочила, и бумаги разлетелись во все стороны. Опомнись, – велела она себе. Не мог же предводитель Дикой Охоты в самом деле быть у нее за окном.

Она протерла глаза и посмотрела снова. Гвин никуда не делся, и, подходя к окну, Диана увидела, что он висит в воздухе прямо за подоконником, восседая на могучем сером коне. На Гвине были темно-коричневые кожаные доспехи, а рогатого шлема нигде не было видно. На его лице читалось мрачное любопытство.

Он жестом велел Диане открыть окно. Та помедлила, но все же отодвинула засов, откинула легкую занавеску. Необязательно же его впускать, сказала себе она. Можно ведь просто поговорить через окно.

В комнату хлынул прохладный воздух, запах сосен и утра. Двуцветные глаза Гвина остановились на Диане.

– Миледи, – произнес он. – Я надеялся, что ты составишь мне компанию в полете.

Диана убрала локон за ухо.

– Зачем?

– Затем, чтобы наслаждаться твоим обществом, – произнес Гвин. Он окинул ее взглядом. – Вижу, ты нарядно одета, в шелка… Ты ждешь другого гостя?

Диана, развеселившись, покачала головой. Пижама, чего греха таить, действительно была красивая.

– Ты прекрасна, – сказал Гвин, – а я счастливец.

Наверное, он не врет, решила Диана. Он не может врать.

– А ты не мог назначить встречу заранее? – спросила она. – Ну там, не знаю, сообщение мне отправить?

Гвина ее вопрос явно застал врасплох. У него были длинные ресницы и квадратный подбородок. Красивое лицо. Диана старалась о таких вещах вообще не думать, потому что выходили одни неприятности, но сейчас ничего не могла с собой поделать.

– Я лишь на рассвете узнал, что ты в Идрисе, – объяснил он.

– Но тебе же нельзя тут быть! – Диана испуганно оглядела пустынную Флинтлок-Стрик. – Если его кто-то увидит…

На это Гвин лишь усмехнулся.

– Пока копыта моего коня не касаются земли Аликанте, тревогу не поднимут.

Тем не менее, Диана почувствовала, как в груди свивается комок нервов. Он приглашал ее на свидание, и бессмысленно прикидываться, будто это не так. И, хоть она и хотела поехать, страх, тот самый старый страх, что шел рука об руку с недоверием и скорбью, не пускал ее.

Гвин протянул ей руку.

– Идем со мной. Небо ждет.

Она посмотрела на него. Он был немолод, но не выглядел старым. Он казался лишенным возраста, как это бывает с фэйри, и, хотя выглядел серьезным и надежным, нес с собой обещание полета и неба. Когда еще тебе выпадет шанс прокатиться на волшебном коне? – спросила себя Диана. – Когда еще ты вообще полетишь?

– Если узнают, что ты здесь, – прошептала она, – тебя ждут такие неприятности…

Гвин пожал плечами, по-прежнему протягивая ей руку.

– Ну, тогда лучше поспешить, – сказал он.

Диана полезла в окно.

Завтрак подали поздно; Кит даже ухитрился урвать несколько часов сна и попасть в душ прежде, чем прибрел в столовую и обнаружил, что все уже собрались за столом.

Все, кроме Эвелин. Чай разливала Бриджет – как обычно, со страдальческим выражением лица. У Алека и Магнуса на коленях сидело по ребенку. Они представили сыновей Киту: Макс оказался маленьким синекожим колдуном, который размазывал коричневую подливку по дизайнерской рубашке Магнуса, а Раф – кареглазым малышом, крошившим на куски свой тост.

Кьерана нигде не было видно, что, впрочем, было обычным делом. Марк сидел рядом с Кристиной, которая пила кофе. Она выглядела, как и всегда, аккуратно и сдержанно, несмотря на алую метку на запястье. Кристина – вот еще одна тайна, подумал Кит. Не Блэкторн, как и он сам, но неразрывно связана с Блэкторнами.

И, наконец, за столом были Ливви и Тай. Тай сидел в наушниках; Ливви выглядела уставшей, но совершенно здоровой. Лишь легкие тени под глазами у Тая свидетельствовали, что прошлая ночь Киту не приснилась.

– То, что мы обнаружили в Блэкторн-Холле, оказалось кристаллом алетейи, – сказал Тай. – Раньше такие кристаллы использовал Конклав для записи показаний.

Все изумленно зашумели. Голос Кристины перекрывал все остальные. У нее был особый талант: она могла заставить услышать себя, не повышая при этом голоса.

– Показаний памяти? О чем?

– О чем-то вроде суда, – сказала Ливви. – В Идрисе, с участием Инквизитора. Там было много знакомых имен – Эрондейлы, Блэкторны и, конечно, Диарборны.

– А Лайтвуды? – спросил Алек.

– Несколько человек, кажется, были на них похожи, – нахмурилась Ливви.

– Эрондейлы всегда славились красотой, – вставила Бриджет, – но, если желаете знать мое мнение, Лайтвуды наиболее сексуально привлекательны.

Алек поперхнулся чаем. Магнус сохранял бесстрастное выражение лица, но явно с большим трудом.

– Мне нужно изучить воспоминание, – сказал Магнус. – Посмотрим, узнаю ли я кого-нибудь в той эпохе.

– Если Аннабель и сердится на Сумеречных охотников, – сказала Ливви, – то, сдается мне, у нее есть на это серьезные причины.

– У многих есть серьезные причины сердиться на нефилимов, – заметил Марк. – И у Малкольма они тоже были. Но те, кто причинил ей зло, мертвы, а потомки за них не в ответе. Вот так и работает ловушка ненависти – ты убиваешь невинных заодно с виновными.

– А она-то это знает? – поморщился Тай. – Мы ее не понимаем. Мы не знаем, что она думает или чувствует.

Он явно забеспокоился, тени под глазами проступили ярче. Киту захотелось подойти к Таю и обнять его, как накануне ночью, на крыше. Юноша вызывал у него нестерпимое желание защитить, странное и пугающее. Кит и раньше заботился о других людях, в основном об отце, но защищать их ему никогда не хотелось.

Он убил бы любого, кто попытался бы причинить Таю вред. Это было очень необычное чувство.

– Все должны посмотреть записи с кристалла, – объявил Магнус. – А у нас с Алеком для вас новости.

– Вы женитесь, – сияя, догадалась Ливви. – Обожаю свадьбы.

– Не-а, вот прямо сейчас мы не женимся, – сказал Алек. Почему бы и нет? – удивился Кит. Они явно были верной, сложившейся парой. Но, с другой стороны, это было не его дело.

– Эвелин нас покинула, – сообщил Магнус. Каким-то образом ему удавалось сохранять хладнокровие, даже когда на коленях у него сидел хныкающий малыш. – Как сообщает Джия, Институт временно подотчетен Алеку.

– Они столько лет пытались всучить мне какой-нибудь Институт, – сказал Алек. – Джия, должно быть, вне себя от счастья.

– Эвелин нас покинула? – Дрю вытаращила глаза. – В смысле, умерла?

Магнус поперхнулся.

– Разумеется, нет. Она поехала за город навестить вашу двоюродную бабушку Марджори.

– Это как тогда, когда собака умерла, а всем говорят, что она теперь живет на ферме? – спросил Кит.

На сей раз закашлялся Алек. Кит подозревал, что тот смеется, но пытается этого не показывать.

– Ничего подобного, – заявил Магнус. – Просто она решила, что основное действие ей лучше пропустить.

– Она у Марджори, – подтвердил Марк. – Утром я получил огненное послание. Ну и, очевидно, она оставила Бриджет помогать по дому.

Кит вспомнил, как Эвелин отреагировала на фэйри в Институте. Он мог только гадать, что она чувствовала, когда появилось еще и два колдуна. Наверное, когда она отъезжала от Института, под шинами земля горела.

– Это значит, что нам не обязательно доедать овсянку? – спросил Тай, неприязненно глядя на сероватую массу.

– Вообще-то говоря… – усмехнулся Магнус.

Он щелкнул пальцами, и посередине стола появился пакет из «Пекарни Примроуз»[51]. Пакет накренился, и из него посыпались маффины, круассаны и кексы в глазури.

Раздался вопль счастья, и все набросились на выпечку. Маленькую битву за шоколадные печенья выиграл Тай, и поделился с Ливви.

Макс заполз на стол и потянулся к маффину. Магнус оперся локтями на стол, пристально глядя на всех своими кошачьими глазами.

– А после завтрака, – сказал он, – полагаю, можно пойти в библиотеку и обсудить, что нам известно о сложившемся положении дел.

Все кивнули; только Марк глянул на колдуна чуть сузившимися глазами. Кит понял – Магнус избавил их от Эвелин, принес завтрак и поднял всем настроение. А теперь он хочет выпытать все, что они знают. Очевидная разводка.

Глядя на радостные лица собравшихся за столом, Кит на мгновение возненавидел отца – за то, что тот навсегда лишил его способности верить в то, что кто-то может давать что-то просто так.

Кьеран находил все эти совместные завтраки и ужины странной и малоинтересной затеей. Марк приносил ему тарелки с настолько простой пищей, насколько Бриджет вообще могла приготовить – рис, мясо и хлеб, сырые овощи и фрукты.

Но Кьеран почти не ел. Когда Марк после завтрака вошел в его комнату, принц с усталым отвращением смотрел на город за окном. Его волосы выцвели, стали светло-голубыми и вились у ушей и висков, как полоса пены на гребне волны.

– Ты только послушай, – произнес Кьеран. На коленях у него лежала раскрытая книга.

Фэйри страна — Старости, горя и Бога не знает она, Мудрости и коварства не знает она, Горьких и желчных речей не знает она.

Он вскинул на Марка фосфоресцирующие глаза.

– Какая чушь.

– Это Йейтс, – сообщил Марк, передавая ему малину. – Очень известный поэт у простецов.

– Он ничего не знал о фэйри. Горьких и желчных речей не знает она? Ха! – Кьеран проглотил малину и соскользнул с подоконника. – Куда же теперь лежит наш путь?

– Мой путь лежал в библиотеку, – сказал Марк. – Там что-то вроде… собрания насчет того, что делать дальше.

– В таком случае, я хотел бы его посетить, – заявил Кьеран.

Марк принялся лихорадочно соображать. Есть ли причины, по которым Кьерану не стоит там присутствовать? Что касается Магнуса и Алека, то, как бы он ни описал свои отношения с Кьераном, они примут это за чистую монету. К тому же, ни этим натянутым отношениям, ни самому Кьерану явно не идет на пользу то, что принц фэйри проводит все время в тесной комнатушке, гневаясь на плодовитых ирландских поэтов.

– Ну что ж, – сказал Марк. – Если ты действительно этого хочешь…

Когда они вошли в библиотеку, Магнус как раз изучал кристалл алетейи, а остальные пытались рассказать ему о том, что случилось до его прибытия. Вытянувшись во весь рост, колдун лежал на спине на одном из столов, и осторожно держал кристалл прямо над собой.

Кристина, Тай, Ливви и Дрю сели за длинный библиотечный стол. Алек устроился на полу, и вокруг него сгрудились трое ребятишек: его собственные сыновья, и еще Тавви, который был в восторге от того, что ему теперь есть с кем играть. Семилетний мальчик как раз объяснял Максу и Рафу, как он строит из книг города, и показывал, как соорудить тоннель для поездов из поставленных корешками вверх томов.

Магнус жестом пригласил Марка подойти и заглянуть в кристалл алетейи, который испускал странный свет. Звуки вокруг словно угасли, пока Марк смотрел, как идет суд; как Аннабель ропщет и умоляет; как Блэкторны приговаривают ее к ее судьбе.

Когда Марк, наконец, отвел взгляд, его трясло. Понадобилось несколько мгновений, чтобы вновь сфокусировать взгляд на библиотеке. К его удивлению, Кьеран подхватил Макса и держал на вытянутых руках, явно восторгаясь его синей кожей и пробивающимися рожками.

Макс запустил ручку в волнистые волосы Кьерана и потянул за них. Кьеран лишь рассмеялся.

– Правильно, маленький никсиподобный колдун, они меняют цвет, – кивнул он. – Смотри.

И волосы Кьерана мгновенно сменили цвет с иссиня-черного на ярко-голубой. Макс захихикал.

– Не знал, что ты можешь делать это по собственному желанию, – заметил Марк, который всегда считал волосы Кьерана отражением его настроения, неподвластным ему, как морской прилив.

– Ты многого обо мне не знаешь, Марк Блэкторн, – произнес Кьеран, опуская Макса на пол.

Алек и Магнус переглянулись, и Марку показалось, что они пришли к общему мнению по поводу его с Кьераном отношений.

– Итак, – сказал Магнус, глядя на Кьерана с некоторым интересом, – ты сын Короля Неблагого Двора?

Кьеран успел принять то выражение лица, которое Марк про себя называл придворным – бесстрастное и исполненное превосходства, как и подобает принцу.

– А ты – колдун Магнус Бейн.

– Истинная правда, – сказал Магнус. – Хотя тебе догадаться было легко, я-то один, а вас – пятьдесят.

Тай явно не понял.

– Пятьдесят сыновей Неблагого Короля, – объяснила Ливви. – Кажется, это была шутка.

– И, разумеется, не лучшая, – сказал Магнус, обращаясь к Кьерану. – Прошу прощения, но я не большой поклонник твоего отца.

– У моего отца нет поклонников. – Кьеран присел на край стола. – У него есть подданные и враги.

– И сыновья.

– Его сыновья и есть его враги, – бесстрастно отрезал Кьеран.

Магнус посмотрел на него с искоркой еще большего интереса.

– Ну ладно, – усаживаясь, сказал он. – Кое-что из этого Диана нам объяснила, но все сложней, чем я думал. У Аннабель Блэкторн, которую поднял из мертвых Малкольм, который до этого уже был вроде как мертв, а сейчас мертв окончательно и бесповоротно, Черная книга мертвых. И Королеве Благого Двора эта книга нужна?

– Нужна, – сказал Марк. – На этот счет она выразилась совершенно однозначно.

– И заключила с вами сделку, – вставил Алек. – Она всегда заключает сделки.

– Если мы доставим ей Черную книгу, она воспользуется ею против Неблагого Короля, – сказал Марк и замялся. «Можешь доверять Магнусу и Алеку, – написал ему Джулиан. – Рассказывай им что хочешь». – Она поклялась не использовать книгу нам во вред. По сути, она пообещала нам помощь. Королева сделала Кьерана своим посланником. Он даст перед Советом показания о планах Короля Неблагого Двора, который собирается развязать войну против Аликанте. Когда Королева получит Черную книгу, она прикажет своим Благим солдатам сражаться бок о бок с Сумеречными охотниками против Короля. Но Конклаву, если тот хочет ее помощи, придется отменить все законы, запрещающие сотрудничество с фэйри.

– Что они и сделают, – подытожил Магнус. – Воевать с фэйри куда проще, когда фэйри на твоей стороне.

Марк кивнул.

– Мы надеемся не только победить Короля, но еще и раздавить Когорту и положить конец Холодному миру.

– Ах да, Когорта… – Магнус переглянулся с Алеком. – Нам они хорошо известны. Гораций Диарборн и его дочурка Зара.

– Гораций? – встрепенулся Марк.

– К сожалению, – сказал Магнус, – именно так его зовут. Потому он и встал на путь зла.

– Не то чтобы помимо Диарборнов никого там не было, – сказал Алек. – В Конклаве куча ксенофобов, которые будут только счастливы собраться под знаменем вышвыривания обитателей Нижнего мира вон и возвращения Конклаву его былой славы.

– Славы? – вскинул бровь Кьеран. – Они имеют в виду время безнаказанных убийств обитателей Нижнего мира? Когда наша кровь рекой текла по улицам, а их дома ломились от трофеев?

– Да, – сказал Магнус, – хотя они, конечно, описывают это иначе.

– Работая над Союзом, мы порядочно наслушались о Когорте, – вставил Алек. – Их попытки ограничить использование колдунами магии и централизовать запас крови для вампиров, чтобы Конклав мог его отслеживать, не прошли незамеченными.

– Нельзя допустить, чтобы они прибрали к рукам какой-нибудь Институт, – сказал Магнус. – Это приведет к катастрофе. – Он вздохнул и спустил ноги со стола. – Если я правильно понял, мы должны отдать Королеве Черную книгу. Но мне это не нравится, особенно учитывая то, что в этом мире она важна вдвойне.

– Вы имеете в виду, потому, что Аннабель и Малкольм украли ее из Института Корнуолла? – уточнил Тай. – А потом Малкольм снова ее украл, уже из Института Лос-Анджелеса.

– В первый раз они собирались передать ее кому-то, кто, как они думали, мог защитить их от Конклава, – сказала Ливви. – Во второй раз Малкольму помог Король Неблагого Двора. Ну, если верить Эмме и Джулиану.

– А как они это узнали? – спросил Магнус.

– Это было в одной из книг, которые они нашли, – сказала Кристина. – В дневнике. Там объясняется, почему мы обнаружили на развалинах дома Малкольма перчатку Неблагого Двора. Должно быть, он встречался там с Королем или с одним из его сыновей.

– Странно писать о таком в дневник, – пробормотал Магнус. – «Список дел на сегодня: предательский сговор с Королем Неблагого Двора, смотрите все!».

– Еще более странно, что Малкольм после первой кражи исчез из Безмолвного Города, – заметил Марк, – и бросил Аннабель одну нести бремя вины и наказания.

– Почему странно? – удивилась Ливви. – Он был ужасным человеком.

– Но Аннабель он действительно любил, – возразила Кристина. – Все, что он совершил, все преступления, убийства, все его решения – было из любви к ней. И когда он узнал, что она вовсе не стала Железной Сестрой, а убита своей же семьей, он отправился к Королю Фэйри и попросил помощи, чтобы ее вернуть. Ты что, забыла?

Но Марк не забыл историю из старинной книги, найденной Тавви, которая в итоге оказалась правдой.

– Это объясняет, зачем Малкольм пять лет назад вломился за книгой в Институт Лос-Анджелеса, – сказал он. – Чтобы вернуть Аннабель. Но зачем книга понадобилась ему двести лет спустя? Кому он собирался ее предложить? Большинство некромантов не сумело бы его защитить. А если это был колдун, то он должен был быть сильнее, чем Малкольм.

– «Могущественный союзник Фейда», – процитировал Тай сцену из кристалла.

– А мы не думаем, что это мог быть Король Неблагого Двора? – уточнила Ливви. – Оба раза?

– В 1812 году Король Неблагого Двора еще не питал ненависти к Сумеречным охотникам, – сказал Магнус. – По крайней мере, не такую.

– И Малкольм сказал Эмме, что, когда он узнал, что Аннабель не мертва, и отправился к Неблагому Двору, он боялся, что Король его убьет, потому что колдунов тот недолюбливал, – прибавила Кристина. – Если Король прежде не сотрудничал с Малкольмом, то с чего бы ему недолюбливать колдунов?

Магнус встал.

– Ну ладно, хватит гадать, – произнес он. – У нас на сегодня два обязательных дела. Во-первых, не стоит терять из виду связующее заклятье Марка и Кристины. Это не просто неудобство, а реальная опасность для них обоих.

Марк ничего не смог с собой поделать и покосился на Кристину. Она смотрела не на него, а на стол. Он вспомнил прошлую ночь, тепло ее тела рядом с ним на постели, и как она дышала ему в ухо.

Внезапно он вновь вернулся в реальность и услышал, что уже вовсю идет обсуждение, где достать ингредиенты для контрзаклятия.

– Учитывая то, что произошло вчера на Сумеречном базаре, – добавил Магнус, – никому из нас там уже не будут рады. Впрочем, здесь в Лондоне есть магазин, где продается то, что мне нужно. Если я дам вам адрес, Кит, Тай и Ливви смогут его найти?

Ливви и Тай громогласно сообщили всем о своем согласии, явно в восторге от того, что их посылают на задание. Кит вел себя тише, но все равно улыбнулся уголком рта. Каким-то образом этот самый младший Эрондейл успел так привязаться к близнецам, что даже Магнус думал о них как об одной команде.

– Вы правда считаете, что отправить их – мудрая мысль? – перебил Марк. – После вчерашнего, после того, как они улизнули на Сумеречный базар и чуть не угробили Ливви?

– Но Марк… – запротестовал Тай.

– Ну что ж, – сказал Магнус, – вам с Кристиной стоит остаться в Институте. Связующие заклятья могут быть опасными, и вам лучше не отходить слишком далеко друг от друга. Алек – глава Института; ему следует оставаться здесь. И, самое главное, у владельца магазина со мной связаны, скажем так, некоторые воспоминания. Лучше мне там не показываться.

– Я могу сходить, – пискнула Дрю.

– Не в одиночку, Дрю, – сказал Марк. – А эти трое, – он указал пальцем на Кита, Тая и Ливви, – только в неприятности тебя втянут.

– Могу поставить на одного из них отслеживающее заклятье, – предложил Магнус. – Если они сойдут с маршрута, которым должны идти, оно начнет издавать кошмарные звуки, которые услышат простецы.

– Восхитительно, – кивнул Марк, пока близнецы возмущались. Кит промолчал, он вообще редко жаловался. Марк заподозрил, что вместо жалоб он просто планирует месть – возможно, вообще всем, кого знал.

Магнус разглядывал кольцо с крупным синим камнем у себя на пальце.

– А мы пороемся в библиотеке. Разузнаем поподробнее об истории Черной книги. Мы не знаем, кто ее создал, но, возможно, удастся выяснить, кто владел ею прежде, для чего ее использовали… все, что может навести нас на того, с кем работал Малкольм в 1812 году.

– И не забывайте, с чем нас просили помочь Джулиан и Эмма, – вставила Кристина, постукивая по телефону в кармане. – Это буквально несколько минут займет…

Марк не мог отвести от нее глаз. Она как раз заправляла темный локон за ухо, рукав ее свитера соскользнул вниз, и Марк увидел красную отметину у нее на запястье. Ему захотелось подойти к ней, поцеловать отметину, принять боль Кристины на себя.

Он отвел взгляд, но не раньше, чем заметил, что Кьеран покосился на него. Тай, Ливви и Кит уже поднимались, весело болтая и явно с нетерпением предвкушая свой поход. Дрю сидела, скрестив руки на груди. А Магнус задумчиво переводил медленный, оценивающий взгляд кошачьих глаз с Кристины на Марка и на Кьерана.

– Нам вообще не надо ничего смотреть, – сказал Магнус. – У нас прямо тут сидит непосредственный источник. Кьеран, что ты знаешь о ловле пикси?

Эмма проснулась ранним утром, нежась в тепле. Свет лился в незанавешенные окна и отбрасывал на стены узоры, похожие на пляшущие волны. За окном мелькала синева – моря и неба: летний, праздничный пейзаж.

Она зевнула, потянулась – и замерла, осознав, отчего же ей так тепло. Они с Джулианом ночью как-то умудрились сплестись.

Эмма застыла в ужасе. Левую руку она закинула на тело Джулиана – но не могла так просто ее убрать. Он успел повернуться к ней лицом и заключил в объятия, крепко прижав к себе. Щекой Эмма прижималась к гладкой коже его ключиц. Их ноги тоже переплелись – ступня Эмма покоилась у него на лодыжке.

Эмма принялась медленно выпутываться. О Господи. Если бы Джулиан проснулся, стало бы так неловко – а ведь все так хорошо шло. Разговор в поезде – обнаружение коттеджа – разговор об Аннабель – все было так комфортно. Эмма не хотела это потерять – только не сейчас.

Она подалась вбок, вытянув пальцы из его руки – ближе к краю кровати – и неуклюже, как куль, рухнула на пол. Эмма приземлилась с грохотом и вскриком, который разбудил Джулиана – и тот обеспокоенно выглянул над краем кровати.

– Ты почему на полу?

– Слышала, что если утром выкатываться из постели, то развиваешь сопротивляемость внезапным атакам, – сказала растянувшаяся на твердом деревянном полу Эмма.

– Вот как? – Джулиан сел на кровати и потер глаза. – А вопли «мать твою!» что развивают?

– Это необязательная часть, – сказала Эмма и поднялась на ноги с максимально возможным достоинством. – Итак, – продолжила она, – что на завтрак?

Джулиан усмехнулся своей скупой улыбкой и потянулся. Эмма не смотрела туда, где его задравшаяся футболка открывала полоску тела. Какой смысл сплавляться в Море Извращений по Реке Игривых Мыслей, если это всё равно ни к чему не приведет.

– Есть хочешь?

– А когда не хочу? – она подошла к столу и порылась в сумке в поисках телефона. Несколько смс от Кристины: большей частью про то, как Кристина «В порядке», а Эмме «Не о чем беспокоиться», и «Некоторое время не смогу писать, потому что Магнус будет разбираться со связующим заклятьем». Эмма отправила ей встревоженный смайлик и промотала дальше.

– Про способы ловли пикси ничего? – спросил Джулиан.

– Пока ничего.

Джулиан промолчал. Эмма разделась до шортиков и майки на лямках. Она заметила, как Джулиан отводит взгляд – хотя чего он тут не видел? Ее белье прикрывало больше, чем купальник. Эмма сгребла мыло и свое полотенце.

– Схожу в душ.

Может, она и вовсе надумывала себе его реакцию. Джулиан лишь кивнул и пошел на кухню, включать духовку.

– Никаких блинчиков, – предупредил он. – Нужных ингредиентов у них не водится.

– Удиви меня, – сказала Эмма и направилась в ванную. Когда, спустя пятнадцать минут, она вернулась чисто вымытая, собрав волосы в две влажных косы, капавших водой на футболку, Джулиан уже накрыл завтрак – тосты, яичница, горячий шоколад Эмме и кофе себе. Эмма благодарно опустилась на стул.

– Пахнешь эвкалиптом, – заметил Джулиан, передавая ей вилку.

– В ванной эвкалиптовый гель для душа, – Эмма отправила в рот кусочек яичницы. – Малкольма, наверное. – Она помолчала. – Никогда, на самом деле, не думала, что у серийных убийц может быть гель для душа.

– Немытые колдуны никому не нравятся, – сказал Джулиан.

Эмма подмигнула.

– Некоторые, знаешь ли, могут с этим не согласиться.

– Без комментариев, – заявил Джулиан, намазывая на свой тост арахисовое масло и нутеллу. – У нас есть ответ на наш вопрос. – Он показал Эмме ее собственный телефон. – Инструкция по ловле пикси. От Марка; но на самом деле, наверное, от Кьерана. Так что сначала – завтрак, а потом – охота на пикси.

– Прямо жду не дождусь выследить этих милых крошечных созданий и всыпать им по первое число, – сказала Эмма. – Жду не дождусь.

– Эмма…

– Может, даже бантики им завяжу.

– Нам придется их допросить.

– А можно, я с одним сначала сделаю селфи?

– Эмма, ешь свой тост.

Все отстой, думала Дрю. Она лежала под письменным столом в кабинете, скрестив руки под головой. В метре над ней на дереве было выцарапано послание, поблекшее и размывшееся за много-много лет.

В комнате было тихо, лишь тикали часы. Тишина служила и напоминанием, до чего же ей одиноко, и облегчением. Никто не командовал пойти присмотреть за Тавви и не спрашивал в миллионный раз, не сыграет ли она в демонов и Сумеречных охотников. Никто не приказывал передавать сообщения или таскать туда-сюда бумаги по библиотеке. Никто не перебивал, пропуская мимо ушей ее слова.

Никто не говорил, что она слишком мала. По мнению Дрю, возраст измерялся в зрелости, а не в годах, а она была вполне зрелым человеком. Ей было восемь лет от роду, когда она с мечом в руках защищала колыбель младшего брата. Восемь – когда она видела, как Джулиан убивает тварь с лицом их отца, когда бежала по столице Идриса, рушившегося среди огня и крови.

И она вовсе не испугалась несколько дней назад, когда Ливви рассказала ей, что дядюшка Артур никогда не управлял Институтом; всё это время им управлял Джулиан. Ливви говорила так, словно ничего особенного в этом не было, но умолчала о том обстоятельстве, что Диана и не подумала пригласить Дрю на встречу, на которой, судя по всему, и сообщила эту новость. А что до Ливви, то она, судя по всему, считала, что польза от этой новости только та, что используя чувство вины, можно будет снова загнать Дрю в няньки.

Не то чтобы она терпеть не могла присматривать за Тавви. Совсем наоборот. Но она чувствовала, что заслуживает хоть какого-то признания своих заслуг. Не говоря уж о том, что Дрю пришлось целых два летних месяца терпеть двоюродную бабушку Марджори, которая постоянно называла ее толстой. И Дрю ее не убила – что, по ее собственному мнению, было несокрушимым доказательством зрелости и самоконтроля.

Она посмотрела на свой животик и вздохнула. Дрю никогда не была худой. Большинство Сумеречных охотников было худыми – результат тренировок по четырнадцать часов в сутки, – но она оставалась округлой и мягкой, что бы ни делала. Дрю была мускулистой и сильной, ее ловкое тело выдерживало нагрузки, но понимала – ей никогда не избавиться от бедер, грудей и этой мягкости. И она смирилась – в отличие от населявших мир Марджори.

Что-то звякнуло. В комнате что-то упало. Дрю замерла. Здесь что, есть кто-то еще? Она услышала, как кто-то негромко выругался – не по-английски, а по-испански. Но это не могла быть Кристина. Кристина никогда не ругалась, и к тому же, голос был мужской.

Диего? Все еще влюбленное сердечко Дрю пропустило удар, и она выглянула из-под стола.

И взвизгнула от неожиданности. Другой человек тоже вскрикнул и с размаху уселся на подлокотник кресла.

Это оказался не Диего, а юноша из Сумеречных охотников, примерно ровесник Джулиана: высокий и стройный, с копной черных волос, выделявшихся на фоне смуглой кожи. Он был весь в метках и в татуировках – слова обвивали его предплечья и змеились вдоль ключиц.

– Что… что происходит? – спросила Дрю, вытряхивая из волос комки пыли. – Ты кто? Что ты тут делаешь?

Она подумала, не закричать ли? Конечно же, в Институт мог прийти любой Сумеречный охотник – но обычно они, по крайней мере, звонили в дверь.

Юноша оставался настороже. Он вскинул руку, словно чтобы ее остановить, и Дрю заметила, что у него на пальце блеснуло кольцо с резным узором из роз.

– Я… – начал было он.

– О, да ты же Хайме, – с облегчением перебила она. – Хайме, брат Диего.

Юноша помрачнел.

– Ты знаешь моего брата?

У него был легкий акцент – заметней, чем у Диего или у Кристины, – который придавал его голосу особенную звучность.

– Типа того, – сказала Дрю и прочистила горло. – Я живу в Институте Лос-Анджелеса.

– Ты из Блэкторнов?

– Я Друзилла. – Она протянула ему руку. – Друзилла Блэкторн. Зови меня Дрю.

Хайме рассмеялся и пожал ей руку. Его рука оказалась теплой.

– Красивое имя для красивой девушки.

Дрю почувствовала, что краснеет. Хайме был не безупречно красив, как Безупречный Диего – нос чуть длинноват, рот широковат и слишком подвижен, но в его карих глазах мерцали искорки, а ресницы были чертовски длинными и черными. И что-то в нем было такое – какая-то живость, которой Диего, при всей его красоте, был лишен.

– Должно быть, Кристина рассказывала про меня ужасные вещи, – сказал он.

Дрю помотала головой.

– Она вообще про тебя особо не рассказывала.

Кристина и не стала бы, подумала Дрю. Она же не считает, что Дрю достаточно взрослая, чтобы довериться ей и поделиться своими тайными. Дрю было известно только то, что другие девушки обсуждали в общей беседе.

Но она не станет говорить этого Хайме.

– Какое разочарование, – заметил он. – На ее месте я бы постоянно обо мне рассказывал. – В уголках его глаз собрались веселые морщинки. – Не хочешь присесть?

Дрю села рядом.

– Я тебе кое-что доверю, – сказал он. Сообщил, словно только что принял решение и почувствовал, что очень важно как можно скорее сообщить об этом кому-нибудь.

– Правда? – Дрю не была уверена, что ей вообще когда-нибудь доверяли чей-то секрет. Большинство братьев и сестер считали ее слишком маленькой, а у Тавви секретов не было.

– Я прибыл, чтобы повидать Кристину, но ей пока нельзя знать, что я здесь. Сперва мне нужно связаться с братом.

– А с Диего всё в порядке? – спросила Дрю. – Когда я в последний раз его видела… В смысле, я слышала, что после битвы с Малкольмом с ним все было в порядке, но я его не видела и никаких вестей от него не получала, а они с Кристиной…

Она тут же замолчала.

Хайме негромко рассмеялся.

– Все нормально, я в курсе. Ellos terminaron.

– Они расстались, – перевела она. – Ну да.

Хайме, казалось, был удивлен.

– Ты говоришь по-испански?

– Я его учу. Хотела поехать в Мехико на свой год путешествий. Или, может, в Аргентину, помогать всё отстраивать заново.

Дрю увидела, как опустились его длинные ресницы, когда Хайме ей подмигнул.

– Так тебе, выходит, нет еще восемнадцати? – спросил он. – Все нормально. Мне тоже.

Даже близко нет. Но Друзилла лишь нервно улыбнулась.

– Так что ты собирался доверить?

– Я в подполье. Не могу рассказать, почему именно, но причина важная. Пожалуйста, никому не говори, что я здесь, пока я не повидаюсь с Кристиной.

– Ты ведь не совершил преступления или типа того?

Он не рассмеялся.

– А если бы я сказал – нет, но, возможно, знаю того, кто совершил, ты бы мне поверила?

Он пристально следил за ней. Наверное, не стоит ему помогать, подумала она. В конце концов, она его не знает, а из того, что говорил о брате Диего, ясно, что он считает – от Хайме одни неприятности.

С другой стороны, перед ней человек, который готов ей довериться, отдать свои планы и безопасность в ее руки, а не затыкать ее потому, что она слишком маленькая или ей надо сидеть с Тавви.

Она посмотрела Хайме прямо в глаза.

– Ну ладно, – сказала она. – Как ты собирался сделать, чтобы никто тебя не увидел, пока ты не поговоришь с Кристиной?

Его улыбка была ослепительна. Дрю удивилась: как она могла подумать, что Диего красивее?

– Вот тут ты и можешь мне помочь, – произнес он.

Забравшись по стене коттеджа на крышу, Эмма протянула Джулиану руку, чтобы помочь ему подняться. Он, впрочем, отверг ее помощь, с легкостью подтянулся и вспрыгнул на черепицу.

Крыша дома Малкольма была слегка покатой и выступала над стенами. Эмма подошла к краю крыши там, где внизу была парадная дверь.

Отсюда было видно ловушку. Марк научил их, какая приманка лучше всего: пикси обожали молоко, хлеб и мед. А еще дохлых мышей, но так далеко Эмма заходить была не готова. Мыши ей нравились, несмотря на то, что Чёрч испытывал к ним застарелую неприязнь.

– Теперь будем ждать, – объявил Джулиан, усаживаясь на краю крыши. Мисочки с молоком и медом и тарелка с хлебом были выставлены наружу и соблазнительно поблескивали на куче листьев у тропинки, что вела к парадной двери.

Эмма села рядом с Джулианом. Безоблачное небо сливалось с темной синевой моря на горизонте. Рыбацкие лодочки неторопливо чертили белые узоры на морской глади, глухой рокот волн вторил теплому ветру.

Эмма ничего не могла с собой поделать – это напомнило ей обо всех тех днях, когда они с Джулианом сидели на крыше Института, болтая и глядя на океан. Может статься, то и впрямь был совсем другой берег – но моря не знали границ.

– Уверена, существует какой-нибудь закон, запрещающий ловить пикси без разрешения Конклава, – заметила Эмма.

– Lex malla, lex nulla, – сказал Джулиан и с сожалением взмахнул рукой. Это был девиз Блэкторнов: «Плохой закон – не закон».

– Интересно, какие у других девизы, – задумчиво проговорила Эмма. – Знаешь какие-нибудь?

– Девиз рода Лайтвудов: «С добрыми намерениями».

– Очень смешно.

Джулиан обернулся на нее.

– Нет, честно, у них правда такой девиз.

– Серьезно? А у Эрондейлов тогда какой? «Красавчики, но всё равно ноем»?

Он пожал плечами.

– «Если не знаешь, какая у тебя фамилия, то, скорей всего, Эрондейл»?

Эмма расхохоталась.

– А как насчет Карстерсов? – спросила она, постучав пальцем по Кортане. – «У нас есть меч»? «Тупые предметы – для неудачников»?

– Моргенштерн, – предложил Джулиан. – «В любой непонятной ситуации развязывай войну»?

– А как насчет «Хоть от кого-нибудь из нас когда-нибудь был толк? Не, мы серьезно!».

– Длинновато, – возразил Джулиан. – И слишком уж в лоб.

Они оба уже хохотали и почти не могли говорить. Эмма подалась вперед – и ахнула, отчего смех превратился во что-то вроде кашля. Она зажала рот рукой.

– Пикси! – прошептала она сквозь пальцы, и ткнула пальцем вниз.

Джулиан беззвучно подобрался к краю крыши; Эмма держалась рядом. Около их ловушки столпились тощие, мертвенно-бледные оборванные создания. Их кожа была почти прозрачная, светлые волосы – прямые как солома, а ноги – босые. Огромные черные глаза без зрачков на прозрачных как фарфор, лицах.

Они выглядели точно как на рисунках на стене в ресторанчике, где Эмма с Джулианом обедали накануне. В стране фэйри она ни одного такого не видела – судя по всему, их и правда в свое время изгнали в мир простецов.

Они молча набросились на тарелку с хлебом, молоко и мед – и земля под ними просела. Хлипкое сооружение из веток и листьев, набросанных Эммой поверх выкопанной Джулианом ямы, обрушилось и пикси попали в западню.

Пока конь парил над Аликанте, а затем над Броселиандским лесом, Гвин даже не пытался вести светскую беседу. Диана была за это благодарна. Она давно уже не чувствовала себя так свободно, как сейчас – с прохладным и мягким ветром в волосах и расстилавшейся внизу темно-зеленой тенью леса. Разговоры бы лишь отвлекали.

Заря сменилась светом дня, а Диана все смотрела, как под ней проносится мир: внезапный проблеск воды, изящные очертания елей и белых сосен. Когда Гвин натянул поводья, и конь стал снижаться, Диана почувствовала укол разочарования и – внезапно – что-то вроде близости с Марком. Неудивительно, что он скучает по Охоте; неудивительно, что, даже вернувшись к семье, тоскует по небу.

Они приземлились на поляне, окруженной липами. Гвин соскользнул с коня и подал Диане руку, чтобы спешиться: плотный зеленый мох под босыми ногами оказался мягким. Диана бродила среди белых цветов и любовалась голубым небом, пока Гвин расстилал льняную скатерть и вынимал еду из седельных сумок.

Она не вполне сумела сдержать смех – вот она, Диана Рейберн собственной персоной, плоть от плоти законопослушного и респектабельного семейства Рейберн, выбралась на пикник с предводителем Дикой Охоты.

– Иди сюда, – сказал Гвин, когда закончил и уселся на землю. Его конь отошел пастись на край поляны. – Ты, должно быть, проголодалась.

К удивлению Дианы, она обнаружила, что действительно голодна – и проголодалась еще больше, когда попробовала угощение: изумительно вкусные фрукты, вяленое мясо, пышный хлеб и мед, и вино – которое было на вкус как рубины на вид.

Может, дело было в вине, но она обнаружила, что с Гвином, несмотря на его молчаливую натуру, легко разговаривать. Он расспрашивал Диану о ней самой, но не о ее прошлом; а о ее увлечениях, интересах и мечтах. Она поймала себя на том, что рассказывает ему, как любит преподавать, как мечтала бы когда-нибудь преподавать в Академии. Он спросил ее о Блэкторнах и о том, как осваивается Марк на новом месте, и мрачно кивал в ответ.

Он был красив не той красотой, что многие фэйри, но тем более приятным казалось Диане его лицо. Его волосы оказались каштановыми и пышными, руки – широкими, ловкими и сильными. У него были шрамы – на шее и на груди, и с тыльной стороны ладоней, – но это напомнило ей о ее собственных шрамах и жизни Сумеречных охотников. Это было знакомо – и успокаивало.

– А почему в Дикой Охоте нет женщин? – спросила Диана. Она всегда задавалась этим вопросом.

– Женщины слишком дикие, – усмехнулся Гвин. – Мы собираем жатву с мертвых. Выяснилось, что, когда Леди Рианнон ездили вместе с Охотой, они не слишком желали ждать, пока мертвые станут мертвыми.

Диана рассмеялась.

– Рианнон… знакомое имя.

– Женщины оставили Охоту и взяли себе имя Адар Рианнон – Птицы Рианнон. Некоторые называют их валькириями.

Диана грустно улыбнулась в ответ.

– Страна фэйри бывает такой прелестной, – заметила она. – И вместе с тем – чудовищной.

– Ты про Марка?

– Марк любит своих родных, – сказала она. – И они счастливы, что он вернулся. Но по Охоте он тоскует – что порой трудно понять. Когда он к нам прибыл, он был весь в шрамах – и телесных, и душевных.

– Многие Сумеречные охотники покрыты шрамами, – возразил Гвин. – Это вовсе не значит, что они более не желают быть Сумеречными охотниками.

– Не уверена, что это одно и то же.

– А я не уверен, что это настолько уж разные вещи. – Он привалился спиной к большому серому валуну. – Марк был хорошим Охотником, но не отдавался этому всем сердцем. Он скучает не по Охоте, а по свободе и открытому небу и, может быть, по Кьерану.

– Ты знал, что они поссорились, – сказала Диана. – Но когда ты к нам приехал, ты был так уверен, что Марк его спасет.

– Сумеречные охотники желают спасти всех. А когда в дело замешана любовь – тем паче.

– Думаешь, Марк все еще любит Кьерана?

– Думаю, невозможно выкорчевать любовь полностью. Я думаю, что там, где любовь была, всегда будут тлеть уголья – как остатки костра переживают пламя.

– Но рано или поздно они угасают. И превращаются в пепел.

Гвин подался вперед, не отводя от нее мрачного взгляда двуцветных глаз – синего и черного.

– Ты когда-нибудь любила?

Она покачала головой, чувствуя, как каждый ее нерв дрожит – от предвкушения и страха.

– Не так.

Нужно рассказать ему, почему так вышло – подумала она. Но слова не шли.

– Это прискорбно, – произнес он. – Я думаю, быть любимым тобою было бы величайшей честью.

– Ты меня почти не знаешь, – сказала Диана. Его слова не должны меня трогать. Я не должна этого хотеть. Но она хотела – так, как давным-давно попыталась запретить себе раз и навсегда.

– В ту ночь, когда я приехал в Институт, я видел по твоим глазам, кто ты, – сказал Гвин. – Твою храбрость.

– Храбрость, – эхом отозвалась Диана. – Храбрость, с которой убивают демонов, да. Но храбрость бывает очень разная.

Его глубокие глаза сверкнули.

– Диана…

Но она уже вскочила на ноги и направилась к краю поляны, в большей степени – чтобы отвлечься на движение, чем ради чего-либо еще. Когда она приблизилась к коню Гвина, тот заржал и попятился.

– Осторожней, – сказал Гвин. Он встал, но не пошел следом. – Кони моей Дикой Охоты могут нервничать в присутствии женщин. Они к ним не слишком привыкли.

Диана повременила мгновение, а затем обошла коня, оставив между ним и собой достаточно места. Приблизившись к опушке леса, она заметила уголком глаза, как мелькнуло что-то белесое.

Она подошла поближе, вдруг осознав, до чего она уязвима – на открытом пространстве, безоружная, одетая в одну пижаму. Как она вообще на это согласилась? Что такого сказал Гвин, что ее убедил?

Я видел, кто ты.

Она загнала эти слова подальше в глубину разума и вытянула руку, чтобы опереться на стройный ствол липы. Глаза увидели быстрее, чем ум осознал: странное зрелище, круг мертвенного ничто в сердце Броселианда. Земля как пепел, выгоревшие до пней деревья – словно все живое было выжжено кислотой.

– Во имя Ангела, – прошептала она.

– Это мор, – проговорил Гвин у нее за спиной: широкие плечи напряжены, челюсть выдвинута вперед. – Прежде я видел такое только в стране фэйри. Это знак могучей темной магии.

Там были сожженные места, белые как пепел, как поверхность луны.

Диана крепче вцепилась в ствол.

– Отвези меня назад, – сказала она. – Мне надо возвращаться в Аликанте.

21 Плотским оком

Марк сидел на краю кровати, разглядывая запястье. Опоясывавшая его рана потемнела, по краям запеклась кровь, а расходившиеся от нее красные ссадины стали лиловыми.

– Позволь мне перевязать, – сказал Кьеран. Он сидел на столике к кровати, подтянув под себя ноги. Он был босым, со спутанными волосами – словно дикое создание, ястреб, сидящий на голове статуи. – Хотя бы это разреши для тебя сделать.

– Перевязка не поможет, – объяснил Марк. – Как сказал Магнус – пока заклятие не снимут, не заживет.

– Тогда сделай это для меня. Я не могу это видеть.

Марк изумленно посмотрел на Кьерана. В Дикой Охоте они повидали немало ран и крови, и Кьеран никогда не проявлял такой чувствительности.

– Повязки – там. – Марк указал на ящик прикроватного столика. Он смотрел, как Кьеран спрыгивает, берет всё что нужно и возвращается на кровать – к нему.

Кьеран уселся и взял Марка за запястье. Его руки были ловкими и умелыми, с коротко подрезанными ногтями, покрывшиеся мозолями за годы сражений и скачки верхом. (Руки Кристины тоже покрылись мозолями, но ее запястья и пальцы были гладкими и мягкими. Марк помнил их прикосновение к его щеке там, в заколдованной роще.)

– Ты так отдалился, Марк, – произнес Кьеран. – Теперь ты дальше от меня, чем когда я был в стране фэйри, а ты – в мире людей.

Марк упорно смотрел на свое запястье, теперь перевязанное бинтом. Кьеран умело затянул узел и отставил коробку.

– Кьер, ты не можешь остаться тут навсегда, – сказал Марк. – А когда ты уйдешь, мы будем разлучены. Я не могу об этом не думать.

Кьеран с тихим стоном упал на кровать, в простыни. Одеяла уже свалились на пол. Со спутанными черными волосами на фоне белого льна, распластавшись без всякого уважения к человеческим понятиям о пристойности – рубашка Кьерана задралась до самых ребер, а ноги он широко раскинул, – Кьеран еще больше походил на дикого зверя.

– В таком случае, уходи со мной, – сказал он. – Будь со мной. Я видел, какое у тебя было лицо, когда ты увидел коней Охоты. Ты что угодно сделаешь, лишь бы снова летать.

Марк вдруг почувствовал гнев и склонился над ним.

– Не что угодно, – прорычал он придушенным от злости голосом.

Кьеран тихо зашипел и поймал Марка за футболку.

– Вот так-то, – произнес он. – Злись на меня, Марк Блэкторн. Кричи на меня. Почувствуй хоть что-нибудь.

Марк не шевельнулся, застыв прямо над Кьераном.

– Ты думаешь, я ничего не чувствую? – удивленно проговорил он.

В глазах Кьерана что-то сверкнуло.

– Коснись меня, – потребовал он, и Марк так и сделал, не в силах остановиться. Кьеран вцепился в простыни, пока Марк прикасался к нему, тянул за рубашку, расстегивал пуговицы. Он скользил ладонями по телу Кьерана, как и много ночей прежде, и в его груди стало медленно разгораться пламя – воспоминание о желании превращалось в здесь-и-сейчас.

Оно пылало в нем: искрящий, горестный жар, подобный сигнальному костру на далеком холме. Кьеран стягивал рубашку через голову и запутался в ней, обхватил Марка ногами, притягивая его к себе, удерживая коленями. Кьеран потянулся губами к губам Марка, и на вкус принц фэйри был как сладкий лед полярных шапок под звездами, сияющими сквозь северное сияние. Марк не мог остановиться: очертания плеч Кьерана напоминали вздымающиеся холмы, его волосы были темными и мягкими, как тучи; его глаза – как звезды, а тело двигалось под Марком как водопад, которого никогда не видел ни один смертный. Кьеран был звездным светом, свободой. Он весь был как сотня стрел, выпущенных из сотни луков.

И Марк пропал. Он падал сквозь темные небеса, посеребренные алмазной пылью звезд. Его ноги переплелись с ногами Кьерана, он запустил руки Кьерану в волосы, они со свистом неслись сквозь туман над зелеными пастбищами, мчались на подкованном огнем коне над пустынями, и песок взметался золотыми облаками. Он вскрикнул – и Кьеран стал куда-то ускользать, все исчезало… Марк открыл глаза и оказался в библиотеке.

Он заснул, уронив голову на стол. Ахнув, он выпрямился – и увидел Кьерана. Тот сидел на подоконнике и смотрел на него.

Слава Ангелу, библиотека была пуста. Кроме них здесь никого не было.

Ладонь Марка занемела. Должно быть, он ударился о край стола; пальцы уже начинали опухать.

– Как жаль, – заметил Кьеран, задумчиво рассматривая руку Марка. – А то ты бы не проснулся.

– Где все? – спросил Марк и сглотнул, чувствуя сухость в горле.

– Кое-кто отправился искать ингредиенты для снятия связующего заклятья, – сказал Кьеран. – Дети сделались беспокойны, и Кристина и любовник Магнуса ушли с ними.

– Ты имеешь в виду Алека, – поправил Марк. – Его зовут Алек.

Кьеран пожал плечами.

– Что до Магнуса, он отправился в некое заведение под названием «Интернет-кафе», чтобы распечатать сообщения от Эммы и Джулиана. Нас оставили работать с источниками, но ты быстро уснул.

Марк закусил губу. Он все еще чувствовал тело Кьерана, хоть и знал, что Кьеран к нему не прикасался. Он знал – но все равно должен был спросить, хоть и страшился ответа.

– И ты наслал на меня сны, – сказал он.

Кьеран поступал так далеко не впервые: несколько раз, когда в ночи Охоты Марк не мог заснуть, он насылал на него приятные сны. Таков был дар фэйри.

Но на сей раз всё было по-другому.

– Да, – сказал Кьеран. В его темных волосах виднелись белые пряди, словно жилы руды в стенах шахты.

– Зачем? – спросил Марк. Гнев копился у него в венах, он чувствовал его, словно давление в груди. Когда они были в Дикой Охоте, у них случались потрясающие ночи – из тех, когда кажется, что весь мир поставлен на кон, потому что другой человек – это всё, что у тебя есть. Марк вспомнил, как столкнул Кьерана с ледника и бросился следом: поймал его, и оба они вкатились в сугроб, цепляясь друг за друга мокрыми, заледеневшими пальцами.

Проблема была в том, что ссоры с Кьераном обычно заканчивались поцелуями, и это, чувствовал Марк, было не очень-то правильно.

– Затем, что ты со мной не искренен. Твое сердце заперто и скрыто завесой, я не могу его увидеть, – ответил Кьеран. – Я подумал, что, может, во сне…

– Ты думаешь, я тебе лгу? – Марк почувствовал, как его сердце подпрыгнуло от ужаса.

– Я думаю, ты лжешь самому себе, – сказал Кьеран. – Ты был рожден не для такой жизни – не для политики, заговоров и лжи. Для нее рожден твой брат. Джулиан чувствует себя во всем этом как рыба в воде. Но ты не хочешь заключать сделки, в которых придется жертвовать душой ради высшего блага. Ты для этого слишком добр.

Марк бессильно откинул голову на спинку кресла. Если бы он только мог убедить себя, что Кьеран ошибается… Но он не мог. Каждый день, каждый миг Марк ненавидел себя за то, что лжет Кьерану, даже если эта ложь и была во благо.

Кьеран проговорил:

– Твой брат спалил бы мир дотла, лишь бы спасти семью. Есть такие люди. Но ты не такой.

– Я понимаю, Кьеран, ты не можешь поверить, что для меня это настолько важно, – сказал Марк. – Но это так.

– Помни, – прошептал Кьеран. Даже здесь, в мире простецов, в жестах и голосе Кьерана было нечто гордое и надменное. Несмотря на одолженные Марком джинсы, он выглядел так, словно должен был бы стоять во главе армии фэйри, простирая руку в плавном повелении. – Помни, что все это происходит не на самом деле.

И Марк помнил. Он вспомнил записку на пергаменте, вложенную в желудь. Первое послание, что он получил от Кьерана после того, как покинул Охоту.

– Для меня это на самом деле, – сказал Марк. – Все это для меня – на самом деле. – Он подался вперед. – Кьеран, я должен понимать, со мной ли ты во всем этом.

– Что это значит?

– Это значит – никакой больше злости, – отрезал Марк. – Никакого насылания снов. Ты так долго был мне нужен, Кьеран! Ты был так мне нужен! И это ломает, искажает мою жизнь. Приводит в отчаяние. Вынуждает не выбирать.

Кьеран застыл.

– Ты хочешь сказать, что не выбирал меня?

– Я хочу сказать, что нас выбрала Дикая Охота. Я хочу сказать – если ты считаешь меня чужим и отстраненным, то это потому, что я ничего не могу с собой поделать. И спрашиваю себя снова и снова: в другом мире, в другой ситуации, выбрали бы мы друг друга или нет? – Он пристально посмотрел на Кьерана. – Ты принц эльфов. А я наполовину нефилим, хуже последнего отребья, с нечистой кровью и родословной.

– Марк.

– Я хочу сказать, что выбор, который мы делаем в плену, не всегда равен выбору, который мы совершаем на свободе. Поэтому мы в нем сомневаемся и ничего не можем с этим поделать.

– Для меня всё совсем по-другому, – произнес Кьеран. – Я возвращаюсь в Охоту. А ты свободен.

– Я не позволю силой забрать тебя обратно в Охоту, если ты этого не хочешь.

Взгляд Кьерана смягчился. И Марк подумал, что сейчас мог бы пообещать ему что угодно – и неважно, насколько обдуманным было бы это решение.

– Мне хотелось бы, чтобы мы оба были свободны, – сказал Марк. – И могли бы смеяться, радоваться тому, что мы вместе, любить, как обычные люди. Здесь, со мной, ты свободен, и, может, тогда мы смогли бы воспользоваться этой возможностью.

– Очень хорошо, – после долгой паузы произнес Кьеран. – Я останусь с тобой. И помогу тебе с твоими скучными книгами. – Он улыбнулся. – Я с тобой, Марк, если так мы сможем выяснить, что значим друг для друга.

– Спасибо, – сказал Марк. Кьеран, как и большинство фэйри, не снисходил до «не за что». Он просто соскользнул с подоконника и принялся разыскивать на полках какую-то книгу. Марк пристально смотрел ему вслед. Он не сказал Кьерану ни одного слова неправды; и, тем не менее, чувствовал такую свинцовую тяжесть, словно всё сказанное им, от первого слова и до последнего, было ложью.

Небо над Лондоном было безоблачным, голубым и прекрасным. Вода Темзы, расступавшаяся по обе стороны теплохода, была почти голубой. Как чай, подумал Кит, если налить в него голубых чернил.

Место, куда они направлялись – у Тая был адрес, – находилось на Джилл-стрит. Как объяснил Магнус, это в Лаймхаусе.

– Раньше это был ужасный район, – сказал он. – Сплошь опиумные притоны и игорные дома. Господи, как там было весело!

Марк запаниковал.

– Не беспокойся, – заметил Магнус, – теперь там очень скучно. Только элитные многоэтажки да гастропабы. Совершенно безопасно.

Кит был почти уверен, что Джулиан запретил бы эту экскурсию. Но Марк даже не сомневался – судя по всему, он гораздо больше брата был склонен относиться к Ливви и Таю как к взрослым Сумеречным охотникам, от которых ждут, что они, как и все остальные, будут просто делать свою работу.

Засомневался на мгновение Тай, обеспокоенно поглядев на сестру. Сейчас Ливви вроде бы была в полном порядке. Они сидели на верхней палубе теплохода, на свежем воздухе, и она подставляла лицо ветру с нескрываемым удовольствием, позволив бризу развевать и трепать ее волосы.

Тай разглядывал все вокруг с обычным для себя сосредоточенным восхищением, словно запоминал каждое здание, каждую улицу. Он барабанил по металлическим перилам, но Кит не думал, что это признак беспокойства. Он уже заметил, что жесты Тая не всегда означают, что он в дурном настроении. Иногда он, наоборот, был в хорошем расположении духа. Если Тай чувствовал себя спокойным, то следил, как его собственные пальцы чертят в воздухе ленивые узоры – так метеоролог наблюдает за движением облаков.

– Если бы я стал Сумеречным охотником, – сказал Кит, не обращаясь ни к кому из близнецов в отдельности, – у меня было бы много домашних заданий? Или можно было бы, типа, просто начать это делать?

Глаза Ливви блеснули.

– Ты уже это делаешь.

– Да, но мы в чрезвычайной ситуации, – возразил Тай. – Он прав, ему пришлось бы наверстать некоторые предметы. Я не хочу сказать, что ты несведущ как простец, – добавил он, обращаясь к Киту, – но есть то, чему тебе, возможно, следует подучиться. Разновидности демонов, языки и всё такое.

Кит скорчил рожу.

– Я вообще-то надеялся, что научусь просто по ходу дела.

Ливви рассмеялась.

– Ты всегда можешь выступить с этим предложением перед Советом и создать прецедент.

– Перед Советом? – переспросил Кит. – А это разве не то же самое, что Конклав?

Ливви рассмеялась еще громче.

– Вот теперь понятно, почему ты рисковал проиграть это дело, – сказал Тай. – Но, думаю, мы могли бы тебя немного подтянуть.

– Немного? – переспросил Кит.

Тай ослепительно улыбнулся.

– Да, немного. У меня, знаешь ли, полно важных дел.

Кит вспомнил Тая на крыше прошлой ночью – в каком тот был отчаянии. Теперь он снова стал прежним собой, словно выздоровление Ливви воскресило и его. Он опирался на перила – кораблик как раз проплывал мимо внушительного, похожего на крепость здания, высившегося над рекой.

– Лондонский Тауэр, – объяснила Ливви, заметив, куда смотрит Кит.

– Легенды рассказывают, что Тауэр всегда должны сторожить шесть воронов, – сказал Тай, – или монархия падет.

– Все легенды – правда, – тихо сказала Ливви, и у Кита по спине прошел холодок.

Тай повернул голову.

– А разве не ворон носил послания от Аннабель к Малкольму и обратно? – спросил он. – Кажется, в заметках Эммы и Джулиана про это было.

– С трудом верится, – сказал Кит. – А что, если бы ворону надоело, или он бы отвлекся, или встретил бы по пути соблазнительного сокола?

– Или его бы перехватили фэйри, – вставила Ливви.

– Не все фэйри плохие, – возразил Тай.

– Некоторые фэйри – хорошие, некоторые – плохие, все как у всех, – сказал Кит. – Но для Конклава это, наверное, слишком сложно.

– Для большинства людей это слишком сложно, – сказал Тай.

Услышав такое от кого угодно другого, Кит воспринял бы это замечание как осуждающее. Впрочем, Тай, скорее всего, просто сказал, как думал. Что было странным образом приятно понимать.

– Не нравится мне то, что рассказывает Диана, – проговорила Ливви. – Насчет того, что Зара приписывает себе убийство Малкольма.

– Папа говаривал, что крупная ложь нередко легче сходит с рук, чем мелкая, – заметил Кит.

– Что ж, надеюсь, он заблуждался, – довольно резко сказала Ливви. – Меня возмущает, что кто-то считает Зару и ей подобных героями. Даже если они и не знают, что про Малкольма она врет, планы Когорты отвратительны.

– Очень жаль, что никто из вас не может просто взять и рассказать Конклаву, чему Джулиан стал свидетелем через гадальное стекло, – сказал Кит.

– Если они узнают, что он был в стране фэйри, его могут приговорить к изгнанию, – произнесла Ливви, и в ее голосе прозвучала нотка настоящего страха. – Или снять с него метки.

– Я мог бы притвориться, что это видел я – если из нефилимов выкинут меня, это будет значить куда меньше, – предложил Кит.

Кит собирался поднять всем настроение очевидной шуткой, но близнецы были явно потрясены.

– Ты разве не хочешь остаться? – вопрос Тая был прям и резок, как нож.

Ответа у Кита не было. Раздался шум, и теплоход резко затормозил. Он причалил в Лаймхаусе, и все трое поспешили сойти – гламора на них не было, и, проталкиваясь к выходу, Кит услышал, как кто-то пробормотал что-то начет того, что дети теперь слишком уж рано делают себе татуировки.

Тай поморщился, слыша весь этот шум, и, пока они пробирались по улицам, надел наушники. Пахло речной водой, но Магнус оказался прав: доки быстро сменились извилистыми улицами, вдоль которых стояли большие здания – старые фабрики, превращенные в лофты.

Карта была у Тая, и Ливви с Китом шли за ним, держась чуть позади. Ливви привычно положила руку на талию, где под курткой прятался оружейный ремень.

– Когда ты рядом, он меньше пользуется наушниками, – заметила она, не сводя взгляда с брата, хотя ее слова предназначались Киту.

– Это хорошо? – удивился Кит.

Ливви пожала плечами.

– Это не хорошо и не плохо. Просто я это заметила. Это не магия, ничего такого. – Она покосилась на Кита. – Думаю, он просто не хочет пропустить ничего, что ты скажешь.

Кита пронзило странное чувство. Это застало его врасплох. Он покосился на Ливви. С тех пор, как они покинули Лос-Анджелес, она ничем не выдала, что хочет повторить их единственный поцелуй. И Кит понял, что тоже ничего подобного не выказывал. Не то чтобы Ливви ему не нравилась или он не считал ее хорошенькой. Но что-то в этом теперь ощущалось не то – как будто это было как-то неправильно.

Может, дело было в том, что Кит не знал, хочет ли он вообще быть Сумеречным охотником.

– Мы на месте. – Тай стянул наушники, белый шнур ярко выделялся на фоне черных волос. Из всех нынешних Блэкторнов такие волосы были только у него одного, хотя в Институте Кит видел портреты их предков с такими же темными волосами и серебристо-серыми глазами. – Должно быть очень познавательно. Такие магазины обязаны подчиняться Соглашениям, в отличие от Сумеречных базаров, но зато ими управляют специалисты. – Тай выглядел счастливым при мысли обо всем этом специализированном знании.

Они миновали оживленный проезд Нэрроу-стрит и теперь, вероятно, оказались на Джилл-стрит – напротив единственного открытого магазина с тускло освещенными витринами и именем владельца, написанным медными буквами над дверью: «Владелец Ф. Сэллоуз». Что это за магазин, нигде не было сказано, но Кит предположил, что покупатели сами знают, что им нужно.

Тай уже перешел улицу и открывал дверь. Ливви поспешила за ним. Кит шел последним – настороже и с некоторой неохотой. Он вырос среди торговцев магией и их клиентов, и опасался и тех, и других.

Внутри магазина мнение Кита не изменилось. Матовые окна пропускали лишь тусклый свет. Но тут было чисто, а длинные полки заставлены тем, что Кит уже видел – драконьими зубами, святой водой, освященными гвоздями, заговоренными порошками для красоты, талисманами на удачу – и тем, чего он не видел никогда. Часы, которые шли задом наперед, хотя он понятия не имел, почему. Скрепленные проволокой скелеты неведомых животных. Акульи зубы, слишком большие даже для акулы. Бесконечные банки с крыльями бабочек, ядовитых цветов – ярко-розовые, неоново-желтые, лаймово-зеленые. Бутыли с синей водой, вода в которых плескалась, как в крошечном море.

На ближайшем прилавке стоял пыльный медный колокольчик. Ливви позвонила, пока Тай изучал развешенные на стенах карты. На той, которую он разглядывал, были незнакомые Киту названия – Терновые горы, Пустой город, Расколотый лес.

– Страна фэйри, – сдавленным голосом проговорил Тай. – Ее карты тяжело достать, потому что ландшафт постоянно меняется, но я много их изучил, пока Марка не было.

Стук каблуков по полу возвестил о приходе продавца. К изумлению Кита, они с ней были уже знакомы. Темнокожая, с бронзовыми волосами, в простом черном облегающем платье перед ними стояла Гипатия Векс.

– Нефилимы, – вздохнула она. – Ненавижу нефилимов.

– Я так понимаю, в заведении вроде этого клиент не всегда прав, – заметила Ливви.

– Вы не Сэллоуз, – сказал Тай. – Вы Гипатия Векс. Мы с вами вчера встречались.

– Сэллоуз давным-давно умер, – сказала Гипатия. – Точнее говоря, убит нефилимами.

Неловко вышло, подумал Кит.

– Вот список того, что нам нужно. – Ливви положила на прилавок листок. – Для Магнуса Бейна.

Гипатия вскинула бровь.

– А, Бейн… Ваш неподражаемый защитник. Негодяй. – Она взяла листок. – Кое-что из этого придется готовить как минимум день. Сможете вернуться завтра?

– А у нас есть выбор? – с ангельской улыбкой спросила Ливви.

– Нет, – отрезала Гипатия. – И платить будете золотом. Деньги простецов меня не интересуют.

– Просто скажите, сколько, – сказал Тай, и колдунья взяла ручку и принялась черкать по бумаге. – И еще… я кое-что хочу у вас спросить.

Он посмотрел на Кита и Ливви. Ливви поняла намек первая, и вытащила Кита из магазина на улицу. Солнце грело кожу и волосы; интересно, подумал Кит, что видят простецы на месте магазина. Может, пыльный универмаг или мастерскую с каменными надгробиями. Что-то, куда в жизни не захочется зайти.

– Как долго ты собираешься дружить с моим братом? – отрывисто спросила Ливви.

Кит вздрогнул.

– Я… что?..

– Ты слышал, – сказала она. Ее глаза были синее Темзы.

– Люди обычно не думают о дружбе с этой точки зрения, – сказал Кит. – Зависит от того, сколько ты человека знаешь… сколько вы провели вместе.

– У тебя есть выбор, – сказала она, и ее глаза потемнели. – Ты можешь оставаться с нами так долго, как пожелаешь.

– Да ладно! А как насчет Академии? Как насчет того, чтобы учиться на Сумеречного охотника? Как я вообще должен вас нагнать, если отстаю на миллион лет?

– Нам это безразлично…

– А мне, может, нет.

– Когда мы были маленькими, – сказала Ливви, – к нам приходили играть Эшдауны. Родители считали, что мы должны больше общаться с другими детьми, не только с братьями и сестрами, а Пейдж Эшдаун было примерно столько же лет, сколько мне, так что ее запихнули ко мне и к Таю. И как-то раз он рассказывал нам о том, чем был одержим в тот раз. Тогда это были машины, еще до Шерлока. И она с насмешкой ему сказала: мол, почему бы тебе не прийти в гости и рассказать мне о машинах всё-всё-всё, ведь это же так интересно!

– И что было дальше?

– Он пришел к ней в гости поговорить о машинах, но ее не было дома. А когда она пришла, то стала над ним смеяться и велела ему уходить. Она, мол, вовсе не это имела в виду, он что, тупой?

Кит почувствовал, как в нем постепенно закипает ярость к совершенно незнакомой девочке.

– Я бы никогда так не сделал.

– Слушай, – сказала Ливви. – С тех пор Тай много узнал о том, что люди далеко не всегда имеют в виду то, что говорят. Что тон не всегда совпадает с выражением лица, и все такое прочее. Но тебе он доверяет. Я просто хочу сказать, не ври ему. Не позволяй ему обманываться.

– Я и не… – начал было Кит, но тут зазвонил колокольчик, и дверь магазина отворилась. Это оказался Тай, натягивавший капюшон.

– Готово, – объявил он. – Пошли домой.

Если он и заметил некоторое напряжение, то ничего не сказал, и всю дорогу они болтали о всякой ерунде.

Пикси с несчастным видом расселись на камнях, огораживавших сад рядом с домом. После того, как Эмма и Джулиан вытянули их из ямы, они предложили им еды, но только один согласился и в настоящий момент сидел, погрузив лицо в миску с молоком.

Самый высокий из фэйри пронзительно пропищал:

– Малкольм Фейд? Где Малкольм Фейд?

– Его тут нет, – сказал Джулиан.

– Уехал навестить заболевшего родственника, – подхватила Эмма, завороженно глядя на пикси.

– У колдунов не бывает родственников, – сказал пикси.

– Никто моих шуток не понимает, – пробурчала Эмма.

– Мы друзья Малкольма, – помолчав, произнес Джулиан. Если бы Эмма его не знала, она бы ему поверила. Он лгал с совершенно честным лицом. – Попросил нас присмотреть за домом, пока его нет.

Пикси принялись перешептываться тоненькими писклявыми голосами. Эмма стала прислушиваться, но не поняла ни слова. Они говорили не на эльфийском языке страны фэйри, а на каком-то гораздо более простом и древнем наречии. В нем было бормотание воды на камнях, острота и кислинка зеленой травы…

– Вы тоже колдуны? – спросил самый высокий пикси, отделившись от группы. Серый цвет его глаз был переплавлен с серебром, как в скалах Корнуолла.

Джулиан покачал головой и вытянул руку так, чтобы показать четкую руну войянс на предплечье.

– Мы нефилимы.

Пикси снова стали переговариваться между собой.

– Мы ищем Аннабель Блэкторн, – продолжил Джулиан. – Хотим забрать ее домой, где она будет в безопасности.

Пикси явно пребывали в сомнениях.

– Она сказала, что вы знаете, где она, – сказал Джулиан. – Вы с ней говорили?

– Мы знали ее и Малкольма много лет назад, – сказал пикси. – Смертные редко живут так долго. Нам стало любопытно.

– Можете нам сказать, – предложила Эмма. – Если скажете, мы вас отпустим.

– А если не скажем? – спросил самый маленький пикси.

– Тогда не отпустим, – сказал Джулиан.

– Она в церкви Портхэллоу, – произнес от имени всех остальных самый маленький пикси. – Все эти годы она пустовала. Аннабель ее знает и чувствует себя там в безопасности, да и высокого народа там почти не бывает.

– А далеко отсюда эта церковь? – спросил Джулиан. – А от города близко?

– Очень близко, – сказал самый высокий пикси. – Убийственно близко. – Он вскинул тонкие бледные руки, показывая. – Но сегодня туда нельзя. Сегодня воскресенье, и высокий народ толпится там, гуляет на церковном кладбище.

– Спасибо, – сказал Джулиан. – Вы нам очень помогли.

Дрю толкнула дверь спальни, и та открылась.

– Хайме? – прошептала она.

Ответа не последовало. Дрю прокралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она несла тарелку испеченных Бриджет сконов[52]. Когда Дрю попросила целую тарелку, Бриджет захихикала от одной ей известных воспоминаний, а затем велела Дрю не съедать их все, а не то растолстеет еще больше.

Дрю уже давно приучилась не есть много при незнакомцах, и не показывать виду, что голодна, и не класть слишком много еды на тарелку. Она ненавидела взгляды, которые на нее кидали, словно говоря: Ох, так вот почему она не худая.

Но для Хайме она была готова пойти на это. После того, как он освоился у нее в комнате – растянулся на кровати так, словно уже сутками там спал, а затем вскочил и спросил, нельзя ли воспользоваться душем, – она спросила, не хочет ли он есть.

Он опустил ресницы и улыбнулся.

– Я не хотел доставлять тебе хлопот, но…

Она отправилась на кухню и не собиралась возвращаться оттуда с пустыми руками. Так могла бы поступить напуганная тринадцатилетняя девочка, но не шестнадцатилетняя. Дрю не стала уточнять, на сколько лет с его точки зрения она выглядит.

– Хайме?

Он вышел из ванной в джинсах, натягивая футболку. Прежде чем футболка прикрыла его плоский живот, перед Дрю мелькнула черная татуировка – не метка, а слова, – змеившаяся по смуглой коже. Дрю молча таращилась на Хайме, а тот подошел и схватил с тарелки скон и подмигнул ей:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответила она.

Хайме уселся на кровать, рассыпая повсюду крошки; мокрые черные волосы завились. Дрю аккуратно пристроила тарелку на трюмо. Когда она обернулась, Хайме уже спал, примостив голову на руку.

Дрю присела на прикроватный столик, обхватила себя за плечи. В изгибах лица Хайме она узнавала Диего: словно кто-то взял Диего и сделал все углы его лица острее. Еще одна вытатуированная надпись окружала смуглое запястье Хайме, исчезая под рукавом футболки; Дрю пожалела, что не знает испанского настолько хорошо, чтобы перевести ее.

Она повернулась к двери, чтобы оставить его одного.

– Не уходи, – вдруг сказал Хайме. Дрю обернулась и увидела, что его глаза Хайме, а ресницы отбрасывают тени на высокие скулы. – Мне так давно не с кем было поговорить.

Она присела на край кровати. Хайме перекатился на спину, скрестил руки за головой. Он весь состоял из длинных конечностей и черных волос, и ресниц, похожих на паучьи лапки. Все в нем было немножко шероховатым – как всё в Диего было ровным. Дрю старалась не пялиться.

– Я видел наклейки у тебя на прикроватном столике, – сказал Хайме. Дрю купила их в магазине на Флит-стрит, когда выходила за сэндвичами вместе с Дианой. – Они все с ужастиками.

– Мне нравятся ужастики.

Он усмехнулся. Черные кудри упали ему на глаза, и он откинул их назад.

– Нравится пугаться?

– Ужастики меня не пугают, – сказала Дрю.

– А разве не должны? – В его голосе звучал искренний интерес. Дрю и не помнила, когда в последний раз кто-то искренне интересовался ее любовью к слэшерам и ретро-хоррорам. Джулиан иногда засиживался допоздна, чтобы посмотреть с ней «Отель ужасов», но она понимала, что это лишь потому, что он ее старший брат.

– Я помню Темную войну, – произнесла она. – Помню, как люди умирали у меня на глазах. Мой отец был одним из Затемненных. Он вернулся, но это… это был не он. – Она с усилием сглотнула. – Когда я смотрю фильм ужасов, я знаю: что бы ни случилось, когда он закончится, со мной всё будет в порядке. Я знаю, что все люди там – актеры и после титров разойдутся по домам. Кровь ненастоящая, и ее смыли.

Глаза Хайме были темными и бездонными.

– И у меня почти получается поверить, что ничего не было, – проговорил он. – Представить себе, что ничего не случилось.

Дрю грустно улыбнулась.

– Мы Сумеречные охотники, – сказала она. – Мы себе такого не представляем.

– Люди на что угодно пойдут, лишь бы не делать работу по дому, – сказал Джулиан.

– Но только не ты, – заметила Эмма. Она лежала на диване, перекинув ноги через подлокотник.

Поскольку сегодня они не могли пойти за Аннабель в церковь, они решили провести день за чтением дневников Малкольма и изучением рисунков Аннабель. К закату у них уже накопился внушительный объем заметок, рассортированный стопками по всему коттеджу. Заметки о хронологии – когда Малкольм присоединился к семье Аннабель, возглавлявшей корнуолльский Институтом. Они усыновили его еще ребенком. Заметки о том, как сильно Аннабель любила Блэкторн-Мэнор – фамильное владение Блэкторнов в зеленых холмах Идриса. Как они вместе играли в Броселиандском лесу. Как Малкольм начал планировать их будущее и построил коттедж в Полперро, и как они с Аннабель скрывали свои отношения, обмениваясь письмами через ворона Аннабель. Как отец Аннабель разоблачил их и вышвырнул дочь из дома Блэкторнов, и Малкольм наутро нашел ее, рыдающей на берегу.

Тогда Малкольм твердо решил, что им необходима защита от Конклава. Он знал и раньше о собрании книг с заклинаниями в Институте Корнуолла. Ему понадобится могущественный покровитель, решил он. Тот, кому он сможет передать Черную книгу, и кто взамен будет держать Совет подальше от них.

Эмма читала дневники вслух, а Джулиан делал заметки. Время от времени они прерывались, фотографировали свои записи и вопросы на телефоны, и отсылали в Институт. Иногда они получали встречные вопросы и спешили отыскать ответы. Иногда вообще ничего не приходило. Однажды им прислали фотографию Тая, который нашел в библиотеке целую полку первых изданий книг о Шерлоке Холмсе и сиял от счастья. Еще им прислали фото ноги Марка. Они не знали, что об этом и думать.

В какой-то момент Джулиан потянулся, сходил на кухню и сделал горячие бутерброды с сыром на тяжелой железной плите, распространявшей по всей комнате тепло.

Плохо дело, – подумал он, глядя на собственные руки, пока раскладывал бутерброды по тарелкам – и вспомнил, что Эмма любит, чтобы с хлеба были срезаны корочки. Он так часто над ней за это подсмеивался. И потянулся за ножом – механически, по привычке.

Джулиан представил себе, каково бы было делать это каждый день. Жить в доме, который сам построил – как и здесь, оттуда было бы видно море. С внушительной студией, где он мог бы писать. С залом для тренировок Эммы. Он представил себе, как просыпался бы каждое утро и видел бы ее рядом с собой – или за кухонным столом, напевающей над утренней овсянкой, и поднимающей голову, чтобы улыбнуться ему, когда он вошел бы.

Волна желания – не только телесного, но желания этой сказочной жизни – захлестнула его и чуть не задушила. Мечтать опасно, напомнил он себе. Так же опасно, как для Спящей Красавицы в замке, когда она погрузилась в грезы, что поглотили ее на целый век.

Он вернулся и присоединился к Эмме перед камином. Она улыбнулась, когда принимала от него тарелку, ее глаза сияли.

– Знаешь, о чем я переживаю?

Сердце Джулиана медленно перевернулось в груди.

– О чем?

– Чёрч, – сказала она. – Он же в Институте Лос-Анджелеса совсем один.

– Нет, не один. Он окружен Центурионами.

– Что, если кто-нибудь из них попытается его украсть?

– Тогда их надлежащим образом накажут, – сказал Джулиан, придвигаясь чуть ближе к огню.

– А каково надлежащее наказание за кражу кота? – спросила Эмма с набитым бутербродом ртом.

– В случае Чёрча – обязанность оставить его себе, – заявил Джулиан.

Эмма скорчила рожицу.

– Будь на этом бутерброде корки, я бы их в тебя кинула.

– Почему бы тебе не кинуть в меня бутерброд?

Эмма явно пришла в ужас.

– И отказаться от вкусного сыра? Никогда в жизни я бы не отказалась от вкусного сыра!

– Просчитался. – Джулиан подбросил в огонь очередное полено. В груди у него надувался пузырь счастья – сладкого и незнакомого.

– Такой вкусный сыр не каждый день попадается, – сообщила ему Эмма. – Знаешь, что сделало бы его еще лучше?

– Что? – Джулиан уселся на пятки.

– Еще один бутерброд. – Она со смехом протянула ему пустую тарелку. Джулиан взял тарелку, и это был абсолютно будничный момент, но в нем присутствовало всё то, чего он всегда желал и о чем никогда не позволял себе даже мечтать. Дом, а в нем Эмма; и они вместе смеются у огня.

Единственное, что сделало бы эту картину еще лучше – его братья и сестры где-нибудь поблизости, чтобы он мог видеться с ними каждый день, фехтовать с Ливви, смотреть кино с Дрю, учить Тавви стрелять из арбалета. Где бы он мог вместе с Таем искать на прибрежной полосе крабов-отшельников, который поспешно прячутся под своими панцирями. Где он мог бы вместе с Марком и Хелен, и Алиной готовить пышные ужины, и они сидели бы все вместе под звездным небом пустыни.

Где слышно было бы море, как сейчас. И где он мог бы всегда видеть Эмму, свою лучшую, светлую половину, которая смягчала его безжалостность, заставляла видеть свет там, где он видел лишь темноту.

Но всем им пришлось бы жить вместе, подумал он. Давным-давно его душа раскололась на части, и каждый ее кусочек жил в ком-то из его братьев и сестер. Кроме того кусочка, что жил в Эмме, и был вплавлен на место огнем церемонии парабатаев и силой его собственного сердца.

Впрочем, это невозможно. Несбыточно. Даже если бы каким-то чудом его семья прошла через все это, оставшись целой и невредимой – и если бы Хелен и Алина могли к ним вернуться, – даже тогда Эмма, его Эмма, когда-нибудь завела бы себе собственную семью и собственную, отдельную жизнь.

Джулиан подумал, что, возможно, он станет ее суггенесом – вручит будущему мужу на свадьбе. Для парабатаев это было обычное дело.

От одной этой мысли Джулиан почувствовал себя так, словно его режут изнутри острой бритвой.

– Помнишь, – говорила она мягким, дразнящим голосом, – когда ты сказал, что можешь протащить Чёрча в класс так, что Диана не увидит, и он укусил тебя посреди лекции о Джонатане Сумеречном охотнике?

– Ничего подобного. – Он снова устроился на полу с одним из дневников. Тепло комнаты, запах чая и подгоревшего хлеба, отсвет огня на волосах Эммы – всё это убаюкивало. Он был невероятно счастлив, и в то же время страдал, и разрываться между этими состояниями было очень утомительно.

– Ты заорал, – сказала она. – А потом сказал Диане, что это потому, что ты действительно любишь учиться.

– Ты что, нарочно вспоминаешь все позорные случаи из моей жизни? – спросил Джулиан.

– Кто-то же должен, – сказала Эмма. Ее лицо было осыещено пламенем камина. Стеклянный браслет у него на запястье сверкнул, холодя щеку, когда Джулиан опустил голову.

Он боялся, что без Кристины они будут ссориться и ругаться. Что будут обижаться друг на друга. Но всё шло просто идеально. И это было гораздо хуже.

Марк проснулся посреди ночи от боли – в запястье как будто впивались гвозди.

Они допоздна засиделись в библиотеке – Магнус возился с рецептом противоядия от связующего заклятия, а остальные по уши зарылись в старые труды о Черной книге. Воспоминания из кристалла алетейи и сведения из заметок, которые прислали Эмма и Джулиан, помогали создавать более полный портрет Аннабель и Малкольма, но Марк ничего не мог с собой поделать и сомневался, есть ли от этого польза. Им нужна Черная книга, и даже если ее история уходит в прошлое, как это поможет Блэкторнам отыскать ее в настоящем?

С другой стороны, ему удалось уговорить Кьерана съесть почти всё, что Алек принес из кафе на Флит-стрит, несмотря на то, что принц всё время жаловался, что сок не настоящий, а такой штуки, как чатни, вообще не существует.

– Наверняка не может существовать, – изрек он, мрачно глядя на свой сэндвич.

Сейчас он спал, свернувшись в гнезде из одеял на полу под окном, примостив голову на стопку сборников поэзии, которые принес из библиотеки. Почти все они были подписаны на форзаце: они принадлежали Джеймсу Эрондейлу, который аккуратно выписывал любимые строчки.

Запястье Марка снова занемело. Вместе с болью пришло беспокойство. Кристина, – подумал он. Весь день они почти не говорили и избегали друг друга. Частично из-за Кьерана, но в большей степени – из-за связующего заклятия и вставшей между ними ужасной реальности.

Марк с трудом поднялся, натянул джинсы и футболку. Он не мог спать – только не так, не тогда, когда его терзает тревоге о ней. Босиком он направился через коридор в ее спальню.

Но там было пусто. Кровать Кристины стояла застеленная, освещенное лунным светом покрывало было туго натянуто.

Марк озадаченно двинулся по коридору, позволив связующему заклятью себя вести. Это было всё равно что следовать издали за музыкой волшебного пира. Он почти ее слышал: она была где-то в Институте.

Он прошел мимо двери Кита и услышал громкие голоса, и кто-то рассмеялся – это был Тай. Он подумал, как Тай нуждался в нем, когда он впервые вернулся, а теперь от этого не осталось и следа: Кит излучал странную магию, превратив отношения между близнецами, в отношения троих, и эта тройка сама хранила свое равновесие. Тай больше не смотрел на Марка так, словно искал хоть кого-то, кто сможет его понять.

Вот и хорошо, подумал Марк, спускаясь по лестнице, по две ступеньки зараз. Сейчас он не в лучшей форме, чтобы кого-нибудь понимать. Он и себя-то не понимал.

Длинный коридор привел его к белым двустворчатым дверям, одна половина была открыта. За ней виднелась просторная пыльная и полутемная комната.

Ею уже давно не пользовались, хотя, если не считать пыли, там было чисто. Почти вся мебель была накрыта белыми простынями. Арочные окна выходили во внутренний двор, сквозь них была видна мерцающая звездами ночь.

Кристина была здесь, стояла посреди комнаты и разглядывала одну из люстр под потолком. Их было три – незажженных, сверкавших хрустальными подвесками.

Марк позволил двери захлопнуться у себя за спиной, и Кристина обернулась. Она не удивилась, увидев его. На ней было простое черное платье, как будто для кого-то меньше ростом, а волосы она зачесала наверх, открыв лицо.

– Марк, – сказала она. – Не спится?

– Не очень. – Он посмотрел на свое запястье, хотя сейчас, когда он был с Кристиной, боль ушла. – Ты то же самое чувствовала?

Она кивнула. Глаза ее сияли.

– Мама всегда говорила, что бальный зал в лондонском Институте – самый прекрасный из всех, что она видела. – Кристина огляделась, любуясь обоями начала века и тяжелыми бархатными занавесями. – Но она, должно быть, видела его оживленным, полным людей. А теперь тут как в замке Спящей Красавицы. Словно Темная война окружила его колючими зарослями, и с тех пор он спит.

Марк протянул ей руку. Рана заклятья опоясывала ее, как руку Джулиана – его браслет из морского стекла.

– Так давай разбудим его, – сказал он. – Потанцуй со мной.

– Но музыки нет, – возразила Кристина. Тем не менее, она чуть подалась к нему.

– Я на многих пирах танцевал, – произнес он, – где не было ни скрипок, ни волынок, и звучала лишь музыка звезд и ветра. Могу тебе показать.

Она подошла к нему, на шее у нее блестел золотой медальон.

– Как волшебно, – сказала она. Ее темные глаза были огромными и светились лукавством. – А я могу сделать вот что.

Она вынула из кармана телефон и нажала несколько кнопок. Из маленьких колонок полилась музыка – негромкая, но Марк слышал ее. Мелодия была ему не знакома, но быстрая и энергичная музыка заставляла кровь пульсировать в такт.

Он протянул ей руки. Положив телефон на подоконник, Кристина взялась за них и рассмеялась, когда он притянул ее к себе. Их тела слегка соприкоснулись, и, закружившись, она порхнула прочь, заставив Марка двинуться следом. Если он думал, что будет вести в танце, то он ошибался.

Он следовал за ней, а она двигалась как огонь, всегда чуть впереди, кружась вокруг себя, волосы выбились из-под ленты, разметались. Люстьры у них над головой сверкали, как дождь, и Марк сжал руку Кристины в своей. Он закружил ее. Ее тело коснулось его, и он поймал ее за бедра и притянул к себе.

Танцуя, она очутилась в его объятиях, и всюду, где он ее касался, словно вспыхивала искра. Всё, кроме Кристины, вылетело у него из головы. Блики на ее смуглой коже, ее раскрасневшееся лицо, то, как взлетала ее юбка, когда она кружилась, открывая мельком очертания стройных ног, которые он столько раз себе представлял.

Он поймал ее за талию, и она гибко прогнулась назад, подметая волосами пол. Снова выпрямилась, полуприкрыв глаза, и он больше не мог сдерживаться. Он притянул ее к себе и поцеловал.

Ее руки вспорхнули и погрузились в его волосы, притягивая его к ней. На вкус ее губы были как чистая холодная вода, и он пил ее так, словно умирал от жажды. Все его тело охватила боль, и когда она отстранилась, он тихонько застонал. Но она смеялась, глядя на него, игриво отступая в танце назад и протягивая к нему руки. Кожа Марка словно натянулась; он отчаянно хотел снова ее поцеловать, хотел запустить руки туда, где уже успели побывать его глаза: скользнуть вверх по ее длинным ногам, под юбку, по талии, по спине, где мышцы по обе стороны ее позвоночника были длинными и гладкими.

Он хотел ее, и это было очень человеческое желание; не мечты о свете звезд, а здесь-и-сейчас. Он двинулся за ней, пытаясь поймать ее руки.

– Кристина…

Она застыла, и на миг ему показалось, что это из-за него. Но она смотрела ему за спину. Он обернулся и увидел в дверях Кьерана, прислонившегося к косяку и пристально смотревшего на них обоих.

Марк напрягся. Он вдруг понял, что был глупцом, но что сделано, то сделано. Кристина ни в чем не виновата. И если Кьеран решил выместить на ней свой гнев…

Но когда Кьеран заговорил, его голос был беспечен.

– Марк, – произнес он. – Ты ведь понятия не имеешь, как это делается, так ведь?

Он двинулся к ним – истинный принц страны фэйри во всем своем великолепии. На нем были белая сорочка и короткие штаны, черные волосы, разделенные на прямой пробор, ниспадали на плечи. Он вышел на середину зала и протянул Кристине руку.

– Миледи, – проговорил он и поклонился. – Окажите мне любезность и потанцуйте со мной.

Кристина на миг засомневалась, а потом кивнула.

– Ты не обязана, – шепнул ей Марк. Она лишь посмотрела на него долгим взглядом, а затем последовала за Кьераном.

– Начали, – скомандовал Кьеран и пустился в движение.

Марк не помнил, чтобы он прежде хоть раз танцевал с Кьераном – не на пиру; в стране фэйри они всегда старались скрывать свои отношения. А что до Кьерана, тот предпочитал воздерживаться от танца, чем танцевать с кем-то, кроме выбранного им самим партнера.

Но теперь он танцевал. И если Кристина двигалась как пламя, то Кьеран – как молния. После секундного колебания Кристина последовала за ним – он притянул ее к себе, поймал, поднял в воздух с небрежной силой фэйри, закружил вокруг себя. Она ахнула, и ее лицо засияло от наслаждения музыкой и движением.

Марк стоял на месте, чувствуя себя неловко и тревожно. Что Кьеран творит? О чем он думает? Это что, какой-то упрек? Не похоже… Как много Кьеран успел увидеть? Поцелуй или только танец?

Он услышал, как Кристина рассмеялась. Марк широко распахнул глаза. Невероятно. Они с Кьераном были как кружащиеся вместе звезды, лишь слегка соприкасавшиеся краями – но в миг касания взрывавшиеся дождем искр и пламени. И Кьеран улыбался – на самом деле улыбался. Улыбка меняла его лицо – он выглядел совсем юным, каким он на самом деле и был.

Музыка кончилась. Кристина оборвала танец и вдруг смутилась. Кьеран поднял руку, коснулся ее длинных темных волос, откинул их за спину, склонился и поцеловал Кристину в щеку. Ее глаза расширились от удивления.

И только тогда, уже отстранившись, он посмотрел на Марка.

– Вот так, – произнес он. – Вот как танцует кровь Волшебной страны.

– Проснись.

Кит застонал и перекатился на спину. Он наконец-то уснул, и ему снилось что-то приятное про поход на пляж с отцом. Не то чтобы отец хоть раз в жизни на самом деле водил его на пляж, но ведь сны для того и существуют, правильно?

Во сне отец коснулся его плеча и сказал: «Я всегда знал, что из тебя получится хороший Сумеречный охотник».

И кого волновало, что Джонни Грач скорее предпочел бы, чтобы его сын стал серийным убийцей, чем нефилимом. С трудом прогоняя сон, Кит вспомнил, как видел всезнающую улыбку отца в последний раз – в то утро, когда демоны Малкольма Фейда растерзали Джонни Грача.

– Ты меня что, не слышал? – Голос, будивший Кита, стал настойчивей. – Проснись!

Кит открыл глаза. Его комнату освещало бледное сияние колдовского огня, и над его кроватью нависла тень. Сознание Кита еще не вполне покинули свежие образы демонов-богомолов, и он рывком сел на постели.

Тень быстро подалась назад, чудом избежав столкновения. Колдовской огонь испустил луч снизу вверх и высветил Тая – его черные волосы были всклокочены, словно Тай выкатился из кровати и, не расчесываясь, сразу пошел к Киту. На нем была серая толстовка с капюшоном, которую Джулиан подарил ему перед отъездом в Корнуолл – наполовину для удобства и наполовину для уюта. Провод от наушников обвивал шею и уходил в карман.

– Ватсон, – произнес он. – Я хочу вас видеть.

Кит застонал и потер глаза.

– Чего? Сколько времени?

Тай повертел в пальцах колдовской огонь.

– Ты знал, что первые произнесенные по телефону слова были «Ватсон, подойдите сюда, я хочу вас видеть»?

– Совсем другой Ватсон, между прочим, – указал Кит.

– Я знаю, – сказал Тай. – Я просто подумал, что это интересно, – он потянул за провод наушников. – Я правда хотел тебя видеть. Вернее, мне нужно кое-что сделать, и я хочу, чтобы ты пошел со мной. Твои слова навели меня на одну мысль…

Кит откинул одеяла. Он всегда спал в одежде – привычка, которой он обзавелся, когда одна из сделок, в которой участвовал его отец, пошла не так, и они много ночей спали одетыми на случай, если вдруг придется внезапно бежать.

– Исследовать? – переспросил он.

– Это в библиотеке, – сказал Тай. – Могу показать тебе, прежде чем мы пойдем. Если хочешь.

– Я бы хотел на это взглянуть.

Кит выскользнул из постели, надел ботинки, подхватил куртку и последовал за Таем по коридору. Он знал, что должен чувствовать себя ужасно уставшим, но что-то в том, как Тай быд сосредоточен и энергичен, было такое, что подействовало и на на Кита. Тревожило смутным обещанием, словно грядущие мгновения вдруг стали сулить бесконечные возможности.

В библиотеке Тай оккупировал один из столов с заметками, которвые Эмма и Джулиан прислали из Корнуолла, и распечатками рисунков Аннабель. Для Кита все это по-прежнему выглядело как хаос, но Тай уверенно водил колдовским огнем над страницами.

– Помнишь, мы говорили про ворона, который носил письма от Малкольма к Аннабель и обратно? На теплоходе? И ты сказал, что с трудом в это верится.

– Помню, – сказал Кит.

– И у меня появилась идея, – сказал Тай. – У тебя хорошо получается подкидывать мне идеи. Не знаю, почему. – Он пожал плечами. – Неважно. Мы отправляемся в Корнуолл.

– Зачем? Ты что, собираешься выкопать эту птицу и допросить?

– Естественно, нет.

– Тай, это была шутка… – Кит осекся, запоздало осознав, что именно сказал Тай. – Что? Куда мы отправляемся?

– Я знаю, что это была шутка, – сказал Тай, взяв один из рисунков. – Ливви мне говорила, что, когда люди неудачно шутят, нужно не обращать внимания. Разве не так?

Он встревожился, и Киту захотелось его обнять – как тогда ночью, на крыше.

– Нет, всё так, – сказал он, спеша за Таем прочь из библиотеки. – Просто юмор – штука субъективная. Не все считают смешным одно и то же.

Тай посмотрел на него с искренней приязнью.

– Уверен, многие люди считают, что ты уморительно смешной.

– Совершенно верно. – Они поспешно спускались в тень, по лестнице. Кит подумал: зачем они туда идут? Но это почти не имело значения – он чувствовал, как пальцы покалывает от возбуждения, от предвкушения приключений. – Но Корнуолл – ты это, серьезно? И что насчет Ливви?

Тай не обернулся.

– Сегодня я не хочу брать ее с собой.

Они дошли до последней ступеньки. Перед ними была незапертая дверь в просторный каменный зал – крипту собора. Пол и стены были из массивных глыб темного камня, отполированного до гладкости. На каменных колоннах были закреплены бронзовые кронштейны, на которых, должно быть, когда-то висели светильники. Теперь свет исходил от рунного камня Тая, проникая между его сложенных пальцев.

– А что именно мы делаем? – спросил Кит.

– Помнишь, как я задержался в магазине поговорить с Гипатией Векс? – произнес Тай. – Она мне рассказала, что тут внизу постоянный портал. Старый, может, один из самых первых, он создан около 1903 года. И ведет только в Институт Корнуолла. Конклав о нем не знает и никак его не контролирует.

– Неконтролируемый портал? – переспросил Кит. Тай расхаживал по комнате, освещая колдовским огнем стены, трещины и углы. – А разве это не опасно?

Тай промолчал. Через равное расстояние на стенах висели длинные гобелены, и под каждый из них он заглядывал, водя светом вдоль стены вверх и вниз. Сияние отражалось от камня, освещая зал.

– Вот почему ты не хотел звать Ливви, – сказал Кит. – Потому что это опасно.

Всклокоченный Тай выпрямился.

– Она уже попадала в беду, – отрезал он. – Из-за меня.

– Тай…

– Нужно найти портал. – Тай прислонился к стене, барабаня по ней пальцами. – Я уже за всеми гобеленами посмотрел.

– А может, надо посмотреть в них? – предложил Кит.

Тай бросил на него долгий удивленный взгляд. Кит успел увидеть лишь промельк его серых глаз, прежде чем Тай отвернулся и вновь стал разглядывать гобелены. На каждом был фрагмент пейзажа, напоминавшего средневековый: замки, каменные стены, башни и дороги, кони и битвы. Тай остановился перед гобеленом, на котором была вышита высокая изгородь с аркой посередине. По ту сторону арки виднелось море.

Он неуверенно приложил к гобелену ладонь. Сверкнула вспышка. Гобелен замерцал, превращаясь в нечто блестящее и разноцветное, как бензиновая пленка, и Кит ринулся вперед.

Тай вновь посмотрел на рисунок, который держал, затем обернулся, протягивая Киту свободную руку.

– Не тормози!

Кит ухватился за теплые, жесткие пальцы Тая. Тай шагнул вперед, в портал. Цвета вокруг него расступались и преображались – он уже был наполовину невидим, и крепче стиснул руку Кита, утягивая того за собой.

Кит держался крепко. Но в какой-то момент в клубящемся хаосе портала его рука вырвалась из руки Тая. Кита охватила паника, и он громко выкрикнул что-то – он сам не знал, что – прежде, чем вихрь портала швырнул его через темную дверь туда, где был холодный воздух и склон, поросший мокрой травой.

– Да? – Тай стоял над ним с колдовским огнем в руке. Небо у него за спиной было высоким и темным, в нем мерцали миллионы звезд.

Кит, морщась, встал на ноги. Он начинал уже привыкать к путешествиям через порталы, но ему все равно это не нравилось.

– В чем дело? – Тай не смотрел Киту в глаза, но оглядывал его с ног до головы, словно искал повреждения. – Ты меня звал.

– Разве? – Кит огляделся. Вокруг расстилались зеленые лужайки, а с четвертой стороны склон поднимался наверх к большой серой церкви. – Наверное, я беспокоился, не застрял ли ты в портале.

– Такое случалось всего несколько раз. Статистически это крайне маловероятно. – Тай поднял колдовской огонь. – А вот Институт Корнуолла.

Вдали Кит различил блеск лунного света на черной воде. Море. Церковь над ними казалась грудой серого камня с пустыми черными окнами и зияющей дырой на месте двери. Ее шпиль вонзался в водоворот облаков, и луна подсвечивала его сзади. Кит присвистнул.

– Давно его забросили?

– Несколько лет назад. Сумеречных охотников не столько, чтобы обслуживать все Институты – только не после Темной войны. – Тай сверял рисунок у себя в руках с окружающим пейзажем. Кит различил остатки заросшего сада: мертвые розовые кусты заросли сорняками, траву давно нужно было стричь, статуи, разбросанные по саду как жертвы Медузы Горгоны и покрытые мхом. Рядом с мальчиком, на запястье у которого сидела птица, конь поднялся на дыбы. Каменная женщина держала изящный зонтик от солнца. Из густой травы выглядывали каменные кролики.

– И мы пойдем внутрь? – с сомнением уточнил Кит. Эти темные окна ему не нравились. – Разве не лучше было бы прийти днем?

– Внутрь мы не пойдем. – Тай поднял принесенный с собой рисунок. В свете колдовского огня Кит увидел, что это сделанный тушью набросок Института и сада. За две сотни лет это место не очень изменилось. Все те же розовые кусты, все те же статуи. Рисунок, скорее всего, сделали зимой, поскольку ветви деревьев были голыми. – То, что нам нужно, находится снаружи.

– А что нам нужно? – спросил Кит. – Уж сделай одолжение, объясни, какое отношение все это имеет к моему замечанию о ненадежности воронов.

– Ворон действительно был бы ненадежен. Штука в том, что Малкольм не говорил, что ворон был живой, или вообще настоящей птицей. Мы это просто предположили.

– Нет, но… – Кит осекся. Он хотел сказать, что передавать послания через мертвого ворона вообще бессмысленно, но что-то в лице Тая заставило его промолчать.

– Намного разумнее было бы оставлять послания в укромном месте, – продолжал Тай. – Там, куда оба без труда могли бы добраться. – Он подошел к статуе мальчика с птицей на запястье.

Кит вздрогнул. Он не очень много знал о птицах, но эта была вырезана из блестящего черного камня и очень напоминала изображения воронов, которые он видел.

Тай протянул руку вбок и пробежал пальцами по каменной птице. Раздался щелчок и скрип дверных петель. Кит поспешил к Таю и увидел, как тот заглядывает в маленькое углубление у птицы в спине.

– Есть там что-нибудь?

Тай покачал головой.

– Пусто. – Он сунул руку в карман, вынул сложенный листок бумаги и положил тот в полость, прежде чем снова ее закрыть.

Кит замер как вкопанный.

– Ты оставил послание.

Тай кивнул. Он сложил рисунок и спрятал его в карман. Его рука, державшая колдовской огонь, свободно висела вдоль тела: сияние рунного камня померкло, луна давала достаточно света, чтобы оба они хорошо видели.

– Для Аннабель? – спросил Кит.

Тай заколебался.

– Никому не говори, – произнес он наконец. – Просто у меня появилась такая идея.

– Это умно, – сказал Кит. – По-настоящему умно! Не думаю, что кто-нибудь еще додумался про статую. Не думаю, что кто-нибудь смог бы.

– Но, возможно, ничего и не получится, – произнес Тай. – Тогда я облажался. И предпочел бы, чтобы никто об этом не знал. – И он начал что-то бормотать, как это с ним иногда бывало.

– Я буду знать.

Тай осекся.

– Я не против, – сказал он, – если это будешь ты.

Кит хотел спросить его, почему – ужасно хотел, – но у Тая был такой вид, словно тот и сам не знает. И он еще продолжал бормотать – всё тот же поток негромких слов, нечто между шепотом и песней.

– Что ты говоришь? – наконец спросил Кит, сомневаясь, стоит ли спрашивать, но не в силах совладать с любопытством.

Тай поднял голову и посмотрел на луну из-под ресниц. Они были густые и темные, почти как у ребенка, и придавали ему особую невинность, делали его младше на вид – странный эффект, учитывая пугающую остроту его ума.

– Это просто слова, которые мне нравятся, – ответил он. – Когда я говорю их сам себе, у меня в голове… становится тише. Это тебе мешает?

– Нет! – выпалил Кит. – Просто мне было любопытно, какие слова тебе нравятся.

Тай закусил губу. На мгновение Киту показалось, что тот вообще промолчит.

– Дело не в значении, просто в звучании, – сказал он. – Стекло, близнец, яблоко, шепот, звезды, хрусталь, тень, напев. – Он отвернулся, дрожащая фигурка в слишком большой для него толстовке, черные волосы впитывают лунный свет, не отражая.

– «Шепот» мне тоже нравится, – сказал Кит. Он шагнул к Таю и легко коснулся его плеча. – Облако, секрет, шоссе, ураган, зеркало, замок, тёрн.

– Блэк-тёрн, – с ослепительной улыбкой подхватил Тай, и Кит понял, в этот момент, что всё, что бы он себе ни говорил последние несколько дней насчет побега, было ложью. И, может, Ливви именно в ответ на эту ложь и набросилась на него тогда, у магического магазина – на то, что скрывалось в глубине его сердца, что твердило ему, что он, возможно, уйдет.

Но теперь он знал: он не уйдет из Сумеречных охотников. Никуда не уйдет. Потому что отныне его дом там, где Блэкторны.

22 Мрачный прах

Когда на следующее утро Эмма проснулась, то увидела, что ухитрилась не завязаться во сне узлом вокруг Джулиана. Прогресс. Может, это потому, что всю ночь ее мучили кошмары, в которых она видела своего отца – и он сдирал кожу с лица, и превращался в Себастьяна Моргенштерна.

– «Люк, я твой отец», – пробурчала она, и Джулиан тихонько рассмеялся. Она поплелась на поиски доспехов, чтобы не видеть, как он встает, очаровательно заспанный и растрепанный. Она переоделась в кабинете, пока Джулиан принимал душ и одевался; они встретились за быстрым завтраком, состоявшим из тоста и сока, и отправились на поиски Аннабель.

Когда они добрались до церкви Портхэллоу, был почти полдень. Солнце высоко стояло в небе – судя по всему, «близко» по меркам пикси не совпадало с человеческим «близко». Хотя у Эммы в голове всё время звучал пронзительный голосок пикси. Убийственно близко, – сказал он. Что бы это ни значило, ей это не нравилось.

Церковь стояла на утесе. Вдали простиралось море – матово-синий ковер. По небу, словно мазки кистью, стелились облака – словно кто-то расщипал и разбросал пук ваты. Воздух был наполнен жужжанием пчел и ароматом поздних полевых цветов.

Вокруг церкви всё заросло сорняками, но само здание осталось в неплохом состоянии, хоть и было заброшено. Окна аккуратно забрали досками, а к входной двери был приколочен знак «Проход воспрещен: Частная собственность! Ваше пребывание здесь незаконно». Недалеко от церкви находилось маленькое кладбище. Серые, отмытые дождем надгробия были едва видны в траве. Колокольня одиноко возвышалась на фоне неба. Эмма поправила Кортану на спине и оглянулась на Джулиана, который, хмурясь, смотрел в ее телефон.

– Что ты там читаешь? – спросила она.

– Википедию. «Церковь Портхэллоу расположена выше уровня моря, на вершине утеса в Талланде, недалеко от Полперро в Корнуолле. Считается, что алтарь церкви был создан во времена короля Марка, известного по легенде о Тристане и Изольде, и строился в точке пересечении лей-линий».

– В Википедии есть про силовые линии? – Эмма забрала телефон.

– В Википедии есть всё. Не исключено, что ее пишут колдуны.

– Думаешь, вот чем они заняты в Спиральном Лабиринте? Пишут Википедию?

– Согласен, звучит не очень здорово.

Сунув телефон в карман, Эмма указала на церковь.

– Так это еще одна точка пересечения?

Джулиан покачал головой.

– Точка пересечения – это место, где стыкуются все местные лей-линии. А тут – точка соединения – здесь пересекаются две лей-линии. Но все равно это мощное место.

В ярком свете дня он вынул из-за пояса клинок серафимов и, пока они шли ко входу в церковь, держал его наготове.

– Ты уже знаешь, что скажешь Аннабель? – прошептала Эмма.

– Понятия не имею, – сказал Джулиан. – Наверное, я… – он осекся. В его глазах мелькнула тревога.

– Что-то не так? – спросила Эмма.

Они подошли к церковным дверям.

– Нет, – после долгой паузы сказал Джулиан, и, хотя Эмма понимала, что он неискренен, решила не настаивать. Но вытащила из-за спины Кортану – на всякий случай.

Джулиан толкнул двери плечом, и они открылись. Удерживавший их небольшой замок разлетелся, и они очутились внутри. Джулиан шел на несколько шагов впереди Эммы. В заброшенной церкви было темно, хоть глаз выколи.

– Арариэль, – пробормотал Джулиан, и клинок серафимов полыхнул, точно маленький костер, осветив все вокруг.

Вдоль одной стены шла каменная галерея, между арками примостились скамьи. Камень был покрыт тонкой резьбой, изящными листьями. Центральный неф и трансепт, где обычно стоит алтарь, находились в густой тени.

Эмма услышала, как Джулиан втянул воздух.

– Тут Малкольм и поднял Аннабель, – произнес он. – Я это запомнил из гадального стекла. Тут умер Артур.

– Ты уверен?

– Да, – Джулиан склонил голову. – Ave atque vale[53], Артур Блэкторн. – Его голос был полон скорби. – Ты умер храбро, и ради своей семьи.

– Джулс… – Ей хотелось протянуть руку и коснуться его, но он уже выпрямился, скрывая скорбь под непроницаемой маской Сумеречного охотника.

– Не знаю, с чего бы Аннабель захотелось поселиться именно здесь, – заметил он, освещая церковь клинком серафимов. Все вокруг было покрыто толстым слоем пыли. – Об этом месте у нее не было никаких хороших воспоминаний.

– Но если она отчаянно нуждалась в укрытии…

– Смотри! – Джулиан указал на алтарь, который стоял на гранитной плите примерно в метр толщиной. Каменный алтарь был накрыт деревянной доской, и на ней лежало что-то белое. Сложенный листок бумаги, прибитый к дереву ножом.

На нем женским почерком темными чернилами было написано имя Джулиана.

Эмма схватила записку и протянула Джулиану, тот быстро ее развернул и в свете его клинка они прочитали:

Джулиан,

Можешь считать это своего рода проверкой. Если ты здесь, и читаешь эту записку, то ты ее не прошел.

Эмма услышала, как Джулиан со свистом втянул воздух. Они принялись читать дальше.

Я сказала пикси, что живу здесь, в церкви. Это неправда. Я бы не осталась там, где было пролито столько крови. Но я знала, что ты продолжишь искать меня и выспросишь у пикси, где я.

Хоть я и просила тебя этого не делать.

Теперь же ты здесь. Хотела бы я, чтобы дело обстояло иначе, ибо Малкольм Фейд и кровь твоего дяди подняли не меня одну. Но тебе необходимо было увидеть, на что способна Черная книга.

Аннабель

Кристина сидела в проеме библиотечного окна и читала. Выглянув наружу, она заметила, как из парадных ворот выскользнула знакомая темная фигура.

Она уже несколько часов сидела в библиотеке, честно просматривая книги на тех языках, которые знала лучше всего – испанском, древнегреческом, старокастильском и арамейском, ища упоминания о Черной книге. Сосредоточиться, впрочем, не получалось.

Воспоминания о прошлой ночи настигали ее снова и снова в самые неподходящие моменты – например, когда она передавала Таю сахар и едва не просыпала его ему на колени. Она что, правда поцеловала Марка? Танцевала с Кьераном? Получила удовольствие от танца с Кьераном?

Нет, подумала Кристина, себе она врать не станет: она получила от этого удовольствие. Это было все равно что летать с Дикой Охотой. Она чувствовала себя так, будто вырвалась из тела и кружится меж звезд и облаков. Все было точно, как в историях о пирах фей, которые рассказывала ей в детстве мать, где смертные танцевали вместе с Волшебным народом и умирали от восторга.

Конечно же, потом они просто разошлись по своим комнатам – Кьеран спокойно, а Марк и Кристина оба с потрясенным видом. И Кристина долго лежала там без сна, глядя в потолок и гадая, во что же это она ввязалась.

Она со вздохом отложила книгу. В библиотеке больше никого не было, и это не сильно улучшало дело – Магнус то и дело бегал в лазарет, где Марк помогал ему установить оборудование для смешивания противоядия к связующему заклятью, а Дрю помогала Алеку присматривать за детьми в одной из гостевых комнат. Ливви, Тай и Кит отправились забирать припасы из магазина Гипатии Векс. Бриджет то приходила, то уходила с подносами сэндвичей и чая, бормоча, что ее совсем загоняли и что это не дом, а проходной двор какой-то. Кьеран… Кьерана нигде не было.

В Лос-Анджелесе Кристина успела немного привыкнуть к контролируемому хаосу, но обнаружила, что тоскует по тишине Института Мехико, молчанию розового сада матери, и даже по сонным полудням, которые они с Диего – и иногда с Хайме – проводили в парке Чапультепек.

Еще она тосковала по Эмме. Ее мысли кружились в водовороте растерянности, как и всё вокруг, и ей хотелось, чтобы Эмма говорила с ней, заплетала ей косы, рассказывала дурацкие анекдоты и смешила ее. Может, Эмма сумела бы найти хоть какой-то смысл в событиях прошлой ночи.

Кристина потянулась за телефоном, но передумала. Она не собиралась забрасывать Эмму сообщениями обо всех своих проблемах – только не тогда, когда они в гуще событий. Вместо этого она решительно посмотрела в окно и увидела, как через двор идет Кьеран.

Он был с ног до головы в черном. Кристина понятия не имела, где он достал эту одежду, но Кьеран в ней выглядел как тень под серым дождливым небом, сменившим утреннюю синеву. Волосы его были черными, на руках – перчатки.

В сущности, никакое правило не запрещало Кьерану покидать Институт. Но, как сказал Марк, он ненавидел город. Повсюду сталь и холодное железо. И к тому же, они должны были следить, чтобы Кьеран оставался в безопасности, с ними, а не позволить ему ускользнуть раньше, чем он даст показания Конклаву. Не допустить, чтобы с ним что-то случилось.

И, возможно, он был расстроен. Может быть, он злился на Марка, ревновал, хотя прошлой ночью этого не показывал. Кристина спрыгнула с подоконника. Кьеран уже выскользнул в приоткрытые ворота, в дождливые тени снаружи, где словно вспыхнул и исчез, как то делали фэйри.

Кристина стремглав выбежала из библиотеки. Ей показалось, пока она мчалась по коридору, кто-то ее окликнул – но она не отважилась остановиться. Кьеран был быстр. Она бы его потеряла.

Останавливаться для нанесения руны Беззвучия времени не было, равно как и искать стило. Она поспешила вниз по лестнице, схватила с вешалки куртку. Сунув руки в рукава, выскочила во двор.

По запястью прошла судорога – боль, предупреждавшая, что она удаляется от Марка. Кристина не обратила на нее внимания и последовала за Кьераном за ворота.

Может, он ничего плохого и не делал, говорила она себе, пытаясь быть справедливой. В конце концов, он находится в Институте не как узник. Может, Марк в курсе.

Кьеран спешил вниз по узкой улочке, переходя из тени в тень. Что-то в его движениях было от бегства. Кристина в этом не сомневалась.

Следуя за ним по пятам, она держалась обочины. На улицах, влажных от моросящего дождя, никого не было. Без руны гламора Кристина до крайности пристально следила за тем, чтобы ни один простец ее не заметил – ее руны были более чем на виду, и она не могла быть уверена, что реакция простецов не выдаст ее Кьерану.

Она волновалась, что в конце концов они выйдут на более людную улицу, и там ее заметят. Рука теперь не просто саднила – ее пронзала острая боль, словно вокруг запястья затягивалась стальная проволока.

И все же, по мере того как Кьеран углублялся все дальше в сердце города, улицы, казалось, становились все уже, а не шире. Электрические фонари померкли. Железные заборчики вокруг деревьев исчезли, и ветви у Кристины над головой принялись соприкасаться над дорогой, формируя зеленый навес.

Кьеран уверенно шел впереди – тень среди теней.

В конце концов они достигли квадрата из обращенных друг к другу кирпичных зданий с увитыми плющом зелеными решетками на фасадах. В центре квадрата имелся небольшой скверик типичной городской растительности: несколько деревьев, плоская ухоженная трава и каменный фонтан посередине. Когда Кристина скользнула за дерево, прижавшись к стволу, и выглянула оттуда, чтобы последить за Кьераном, до нее донесся слабый плеск воды.

Кьеран задержался у фонтана. С дальней стороны маленького парка к нему прогулочным шагом приближался некто в зеленом плаще. Лицо его было знакомо: мягкая смуглая кожа и блестевшие даже в темноте глаза. У него были длинные худощавые руки; под плащом виднелся дублет с нашитой сломанной короной Неблагого Двора. Это был Адаон.

– Кьеран, – устало сказал он. – Зачем ты меня призвал?

Кьеран отвесил неглубокий поклон. Кристина чувствовала, что он нервничает. То, что она знает Кьерана достаточно хорошо, чтобы понимать, когда он нервничает, ее удивило. Она бы скорее сказала, что он для нее почти незнакомец.

– Адаон, брат мой, – произнес он. – Мне нужна твоя помощь. Мне нужны твои знания о заклятиях.

Брат Кьерана выгнул бровь.

– На твоем месте, темноволосый братец, я бы не обращался к заклинательству в мире простецов. Ты среди нефилимов, и они будут этим недовольны, равно как и местные колдуны и ведьмы.

– Я не хочу накладывать заклятий. Я хочу одно снять. Связующее.

– А, – сказал Адаон. – И кого же оно связало?

– Марка, – сказал Кьеран.

– Марка, – с некоторой издевкой повторил Адаон. – Что же в нем такого особенного, что тебе есть дело, связан он или нет? Или он должен быть связан лишь с тобой одним?

– Этого бы я не хотел, – яростно произнес Кьеран. – Никогда бы не хотел. Он должен любить меня по собственной воле.

– Привязка – не любовь, хотя она может изобличить чувства, которые в ином случае не вышли бы наружу. – Вид у Адаона стал задумчивый. – Я и не представлял себе, темноволосый братец, что услышу от тебя такие слова. Когда ты был ребенком, ты брал что хотел и не думал о цене.

– В Дикой Охоте никто не остается ребенком, – сказал Кьеран.

– Какая жалость, что тебя отослали, – сказал Адаон. – Ты стал бы прекрасным Королем после нашего отца, и Двор бы тебя любил.

Кьеран покачал головой.

– Я бы не захотел стать Королем.

– Потому что тебе пришлось бы оставить Марка, – подхватил Адаон. – Но каждый король чем-то жертвовуют. Такова их природа.

– Но не в моей природе – быть королем. – Кьеран откинул голову назад, чтобы посмотреть на более высокого брата. – Я думаю, это из тебя вышел бы правитель, брат. Тот, кто вновь принесет мир на Земли.

– Выходит, дело не только в связующем заклятье? – спросил Адаон. – За всем этим кроется что-то еще. Отец убежден, что ты укрылся у Сумеречных охотников, чтобы избежать его гнева. Признаю, я думал так же. Стоит ли за этим еще что-то?

– Возможно, – ответил Кьеран. – Я знаю, что ты не пойдешь против отца, но также знаю, что ты его недолюбливаешь и не находишь его правление справедливым. Если бы трон опустел, занял бы ты его?

– Кьеран, – произнес Адаон. – О таких вещах мы не говорим.

– Так долго льется кровь, и нет никакой надежды, – сказал Кьеран. – Дело не только в моей личной безопасности, поверь.

– Что ты затеял, Кьеран? – спросил Адаон. – В какую беду на сей раз попал?

Чья-то рука зажала Кристине рот. Другая обхватила поперек тела, не давая двинуться. От неожиданности Кристина согнулась вдвое и почувствовала, как хватка ослабла. Она откинула голову назад, почувствовала, как ударилась затылком о чье-то лицо и услышала вопль боли.

– Кто там? – вихрем обернулся Адаон, положив руку на рукоять меча. – Покажись!

Что-то прижалось к горлу Кристины – что-то длинное и острое. Нож. Она замерла как вкопанная.

– Надо уходить, – прошептала Эмма. Она не стала спрашивать у Джулиана, что имела в виду Аннабель. Эмма подозревала, что они оба это поняли.

Вдоль прохода мелькнуло что-то темное, скользкое, перетекающее. В церкви словно стемнело. Эмма наморщила нос – всё вдруг наполнилось вонью гниения, свидетельствовавшей о присутствии демона.

Лицо Джулиана в тени казалось таким бледным, что как будто светилось. Он смял в кулаке письмо, и они стали пятиться, отступать вон из церкви – осторожными шагами, в неровном свете клинка серафимов. Они были уже на полпути к выходу, когда раздался грохот – огромные входные двери захлопнулись.

Эмма услышала слабый смешок пикси.

Они обернулись и увидели, как алтарь переворачивается и с оглушительным грохотом рушится наземь.

– Заходи слева, – шепнула Эмма. – Я справа.

Джулиан бесшумно скользнул в сторону. Эмма всё равно чувствовала его присутствие. На полпути от города к церкви, там, откуда видна бухта Талланд и синяя гладь океана, они остановились и нанесли друг другу руны. Сейчас руны на Эмме с покалыванием оживали. Скользнув в проход между скамейками, она кралась вдоль стены.

Эмма дошла до нефа. Тот утопал во мраке, но ее руна ночного видения мерцала, позволяя видеть в темноте. Она различила перевернутый алтарь, огромную лужу высохшей крови на каменном полу. На одной из ближайших колонн был кровавый отпечаток ладони. В стенах церкви все это выглядело жутко и неправильно, и напоминало об оскверненном Институте.

О Себастьяне, проливающем кровь на пороге Лос-Анджелесской крепости Сумеречных охотников.

Она нахмурилась и отвлеклась – всего на одно мгновенное воспоминание. Боковым зрением она заметила, как что-то мелькнуло, и в тот же миг голос Джулиана словно взорвался у нее в ушах:

– Эмма, берегись!

Эмма метнулась в сторону, прочь от мелькающей тени. Она приземлилась на перевернутый алтарь, тут же развернулась и увидела, как перед ней вздымается рябящий ужас. Он был черно-алый, цвета крови – он и был кровью, соткавшись из запекшегося, вязкого алого, с парой горящих белых глаз. Его руки оканчивались плоскими лопастями, как у мотыги, и из каждой выступало по одному черному, изогнутому когтю. С когтей капала жидкая светящаяся слизь.

Оно заговорило. Кровь хлынула из его пасти – черной прорези в алом лице.

– Я Сабнок из Бездны. Как смеешь ты стоять предо мной, уродливый человек?

Эмма была удивлена, что ее не назвали Сумеречным охотником – большая часть демонов отличала нефилимов. Но она этого не показала.

– Какой личный выпад, – сказала она. – Я задета.

– Я не разумею твоих слов. – Сабнок скользнул к ней. Эмма подалась назад. Она чувствовала, что Джулиан где-то у нее за спиной. Даже не оборачиваясь, она знала, что он там.

– Мало кто разумеет, – заметила она. – Склонность к сарказму – тяжкое бремя.

– Кровь призвала меня сюда, – произнесло чудовище. – Кровь есть я. Кровь, пролитая во гневе и ненависти. Кровь, пролитая в отвергнутой любви. Кровь, пролитая в отчаянии.

– Ты демон, – сказала Эмма, выставив Кортану перед собой. – Мне незачем знать, откуда ты взялся и почему. Мне просто нужно, чтобы ты вернулся туда, откуда пришел.

– Я пришел из крови, и в кровь обращусь, – проговорил демон и прыгнул, обнажив клыки и когти. Эмма не думала, что у него есть клыки, но они были тут как тут, похожие на осколки красного стекла.

Она прыгнула назад и сделала сальто, уворачиваясь от твари. Демон ударился об алтарь. Эмма крутила сальто, и мир кружился вокруг. Холод пробрал ее до костей – леденящее спокойствие битвы. Всё вокруг замедлилось.

Она приземлилась и выпрямилась. Демон, скалясь, сжался на краю алтаря. Он снова прыгнул – и на сей раз она рубанула его мечом: быстрый колющий выпад снизу.

Кортана ни во что не вонзилась. Она скользнула сквозь плечо твари. На запястье и предплечье Эмме плеснула кровь – густая, свернувшаяся, гнилая. Эмма задыхалась, пока тварь кружилась, словно торнадо, пытаясь достать ее когтем. Они кружились по полу церкви в подобии танца, Кортана сверкала. Чудище невозможно было убить – Эмма наносила ему раны, но они тут же затягивались, исчезали, как рябь на воде.

Она не решалась отвести взгляд от демона и поискать глазами Джулиана. Она знала, что он где-то здесь, но уже дальше, словно отошел на другую сторону церкви. И далекой вспыхивающей звезды его клинка тоже было не видно. Джулс, – подумала она. – Мне бы не помешала помощь!

С разъяренным рыком демон вновь бросился в атаку. Занеся обеими руками Кортану над головой, Эмма обрушила на демона удар. Тот взвыл. Эмма выбила ему несколько зубов. Острая боль пронзила ее руку. Эмма провернула меч, вкручивая его глубже в голову демона, наслаждаясь его воплями.

Мир взорвался светом. Эмма отшатнулась, глаза жгло. В крыше над ними, словно люк в машине, открывался квадратный проем. Ослепленная солнцем, она все-таки различила фигуру – Джулиан стоял на одном из самых высоких стропил. А затем солнечный свет хлынул в пробоину, и демона охватило пламя.

Тварь горела, вереща. Церковь заполнила вонь кипящей крови. Джулиан спрыгнул со стропил на алтарь. В одной руке у него было стило, в другой – клинок серафимов.

Эмма протянула к нему свободную руку – ту, которой не сжимала Кортану. Он, не спрашивая, понял, чего она хочет. Клинок серафимов по дуге полетел к Эмме. Она поймала его, развернулась и вонзила клинок в горящего демона.

И тот исчез, издав напоследок пронзительный крик.

Наступившая тишина казалась оглушительной. В ушах у Эммы звенело. Она охнула и обернулась к Джулиану.

– Это было потрясающе…

Джулиан спрыгнул с алтаря и выхватил перепачканный ихором клинок серафимов у нее из рук. На клинке уже застывала кровь демона, и меч начинал терять форму. Джулиан отшвырнул клинок в сторону и схватил Эмму за руку, перевернув предплечье так, чтобы видно было длинную царапину, бежавшую вверх от запястья.

Он побелел как полотно.

– Что случилось? Он тебя укусил?

– Не совсем. Я порезалась о его зуб.

Он провел пальцами по ее руке снизу вверх. Эмма поморщилась. Порез был длинный, узкий и довольно глубокий.

– Не жжет? Не болит?

– Я в порядке, Джулс, – сказала она. – Я в порядке.

Он в упор смотрел на нее. В жестком свете, лившемся сверху, его глаза были полны ярости. Потом он отвернулся и побрел к выходу между рядами скамей.

Эмма опустила глаза на руку. Совершенно обычная рана, подумала она. Надо будет ее промыть, но ничего особенного в ней не было. Она убрала Кортану в ножны и вышла из церкви вслед за Джулианом.

Сначала она его не увидела. Как будто он исчез – и остался только вид, открывавшийся из церкви. Зеленые поля, плавно переходившие в дымчатую синеву: синее небо, синее море, синяя дымка далеких холмов.

До Эммы донесся крик, тоненький и слабый, и она побежала на звук – к кладбищу, где истершиеся от времени надгробия стояли, накренившись в разные стороны, похожие на рассыпанную колоду карт.

Раздался громкий писк.

– Пусти меня! Пусти!

Эмма развернулась и увидела, как шевелится трава; самый маленький пикси отчаянно выворачивался, прижатый к земле Джулианом – и его бесстрастное, холодное лицо бросило Эмму в дрожь.

– Вы заперли нас с этой тварью! – произнес Джулиан, зажав голову пикси локтем. – Это так?

– Не знал, что оно там! Не знал! – пропищал пикси, пытаясь вырваться из рук Джулиана.

– Какая теперь разница? – запротестовала Эмма. – Джулиан, не надо…

– В этой церкви занимались некромантией. Это разорвало завесу между измерениями, в которую и пробрался демон. Он мог растерзать нас в клочья!

– Не знал! – ныл пикси.

– Кто не знал? – спросил Джулиан. – Потому что бьюсь об заклад, ты-то знал.

Пикси обмяк, словно лишился костей. Джулиан прижал его коленом к земле.

– Леди велела сказать вам, чтобы шли туда. Сказала, что вы опасные. Станете убивать фэйри.

– Теперь уж точно стану, – заметил Джулиан.

– Джулс, все нормально, – сказала Эмма. Она знала, что пикси вовсе не был таким по-детски невинным созданием, каким выглядел. Но от зрелища того, как он скулит и извивается, ее почему-то тошнило.

– Нет, не нормально. Тебя ранило, – сказал Джулиан, и его ледяной тон напомнил ей, какое у него было лицо, когда уводили Ансельма Найтшейда. Джулиан, я даже испугалась, – сказала она ему тогда.

Но, с другой стороны, Найтшейд был виновен. Так сказала Клэри.

– Оставь его в покое! – это в траве металось бледное пятнышко – еще один пикси, судя по одежде и длине волос – женского пола. Пикси отчаянно замахала на Джулиана руками: – Он ничего не знает!

Джулиан не пошевелился. Он смерил фэйри леденящим взглядом – похожий на статую ангела мести, бесстрастный и безжалостный.

– Чтоб я вас рядом с нами больше не видел, – процедил он. – Никому об этом ни слова. Или мы вас найдем, и вы мне заплатите.

Пикси судорожно кивнула. Джулиан встал, и пикси исчезли, как будто провалились сквозь землю.

– Обязательно было так их пугать? – помедлив, спросила Эмма. Лицо Джулиана было все таким же пугающе бесстрастным, словно сам он был здесь, но его мысли блуждали за тысячи километров отсюда.

– Пусть лучше боятся, чем путаются под ногами, – обернулся к ней Джулиан. Кровь понемногу приливала к его щекам. – Тебе нужна ираци.

– Все в порядке. Мне не очень больно, и к тому же, я хочу сперва промыть царапину.

Ираци могли затянуть любую рану, но иногда в ране оставалась грязь или инфекция. В глазах Джулиана мелькнуло беспокойство.

– Тогда лучше вернуться в коттедж. Но сперва ты должна помочь мне.

Эмма подумала о сломанном алтаре и разлитой крови и застонала.

– Только не говори, что с уборкой.

– Мы не будем убирать в церкви, – сказал Джулиан. – Мы ее сожжем.

Кто бы ни держал Кристину, он был силен. Сильнее, чем простец.

– А теперь шаг вперед, и делай, что я скажу, – произнес голос у нее за спиной, тихий, глухой, но уверенный. Кристину вытолкнули в центр сквера. Ее протащили к фонтану и к стоявшим там двум фэйри. Оба смотрели во все глаза: Кьеран – на нее, его брат – чуть выше ее головы.

– Эрек, что ты здесь делаешь? – устало проговорил Адаон.

– Я последовал за тобой, – эхом отозвался Эрек у Кристины за спиной. Она вспомнила его, и почувствовала ненависть. Вспомнила как в стране фэйри он держал нож у горла Джулиана. А сейчас Эрек приставил нож к ее горлу. – Цель твоего визита сюда вызвала мое любопытство. Да и нашего младшенького повидать тоже хотелось.

– Отпусти ее, – сказал Кьеран, жестом указав на Кристину. В глаза ей он не смотрел. – Она не имеет к этому отношения. Просто Сумеречная охотница, шпионившая за мной.

– Ты сказал, что она не имеет к этому отношения, – усмехнулся Эрек. – Но не сказал, что она тебе безразлична. – Шею Кристины обожгла боль, она почувствовала тепло крови и выпрямилась. Вырываться и молить о пощаде она не собиралась.

– Оставь ее в покое! – лицо Кьерана превратилось в бледную маску ярости. – Эрек, ты хочешь, чтобы нефилимы тебя преследовали? Ты глупец? Я знаю, что ты мастер пыток. Меня ведь ты пытал. – Он сделал шаг к Кристине и Эреку. – Помнишь? Это же твоих рук дело. – Он закатал свободные черные рукава, и Кристина увидела у него на руках длинные шрамы. – И те, что на спине, тоже.

– Ты был нежным ребенком, – сказал Эрек. – Слишком нежным для королевского сына. Мягкости при дворе сломанной короны не место! – Он рассмеялся. – К тому же, я принес свежие вести. Отец послал Семерых.

Кьеран побледнел еще больше.

– Семерых Маннана? Куда он их послал?

– Сюда. В мир простецов. Теперь, когда известно, что Малкольм Фейд мертв, им поручено завладеть Черной книгой. Они ее найдут – и раньше тебя.

– Черная книга не имеет ко мне отношения, – отрезал Кьеран.

– Но к нашему отцу – имеет, – сказал Адаон. – Он желает получить ее с тех самых пор, как был похищен Первый Наследник.

– Дольше, чем ненавидел нефилимов? – уточнил Кьеран.

Эрек сплюнул.

– Твои нефилимы обречены. Ты впустую растрачиваешь силы, Кьеран, а мог бы добиться намного большего.

– Оставь его, Эрек, – сказал Адаон. – Что, по-твоему, сделал бы отец, если бы Кьеран вернулся? Разве он не убил бы его?

– Если бы отец был жив и мог убивать…

– Хватит заговоров! – взревел Адаон. – Довольно, Эрек!

– Тогда пусть он докажет, что верен! – Эрек неожиданно отвел нож от горла Кристины. Та закашлялась. Запястье горело, руки Эрека сжимали ее плечи, как железные тиски. Не ослабляя хватки, он подтолкнул ее вперед, к своим братьям. – Убей Сумеречную охотницу! – проорал он Кьерану. – Адаон, дай ему свой клинок. Пронзи ее сердце, Кьеран. Докажи, что ты верен, и я заступлюсь за тебя перед отцом. Вместо того, чтобы быть убитым или изгнанным в Дикую Охоту, ты можешь быть с радостью принят при Дворе.

Адаон потянулся за мечом, но Кьеран уже выхватил клинок. Кристина вырывалась и пиналась, но вывернуться из хватки Эрека она была не в силах. Ужас захлестнул ее, когда Кьеран ринулся на них обоих со сверкающим в руке фейским мечом и глазами пустыми, как зеркала.

Кристина начала молиться. Ангел, сохрани меня! Разиэль, помоги мне! Она не закрывала глаза, так умирают только трусы. Если воля Ангела такова, чтобы ей умереть сейчас – то она умрет стоя, с открытыми глазами, как Джонатан Сумеречный охотник. Она…

Кьеран наклонил голову и блеснул глазами – со значением. Кристина проследила за ним и вдруг поняла, что он собирается сделать. Он взмахнул мечом, и она пригнула голову.

Меч просвистел в воздухе прямо над ней. Что-то горячее и влажное и пахнущее медью расплескалось у нее по спине. Кристина вскрикнула, вывернувшись в сторону, как только руки Эрека разжались. Горло принца было перерезано, тело оседало на гравийную дорожку.

– Кьеран!.. – в ужасе крикнул Адаон. Кьеран стоял над телом Эрека с окровавленным мечом в руках. – Что ты наделал?

– Он бы ее убил, – произнес Кьеран. – А она мне… и Марк…

Кристина вцепилась в фонтан, чтобы не упасть. Ноги у нее занемели. Рука горела огнем.

Адаон прошествовал вперед и вырвал меч из руки.

– Кьерана Иарлафа был не твоя, – проговорил он. Его кожа от шока словно задубела. – Кровь Эрека – твоя. Если кто-нибудь узнает, что ты наделал, тебя назовут братоубийцей.

Кьеран вскинул голову. Его пылающие глаза в упор уставились на брата.

– Ты им расскажешь?

Адаон решительно надвинул на лицо капюшон. Поднимался ветер – холодный, пронизывающий. Плащ Адаона хлопал как крылья.

– Ступай, Кьеран. Ищи укрытия в Институте.

Адаон склонился над телом Эрека. Гравий и траву заливала кровь. Кьеран двинулся к выходу из парка, но остановился. Он медленно обернулся и посмотрел на Кристину.

– Ты идешь или как?

– Да, – она поразилась тому, как уверенно звучал ее голос, но тело ее предало. Когда она выпрямилась, мучительная боль пронзила руку сверху донизу и отдалась в боку, и Кристина, хватая воздух, сложилась пополам.

Мгновение спустя ее схватили, и совсем не бережно. От неожиданности Кристина вздрогнула. Она почувствовала, как ее поднимают над землей – это Кьеран взял ее на руки и понес прочь из парка.

Руки Кристины безвольно болтались, дар речи ее покинул. Несмотря на танец прошлой ночью, ей было странно, что Кьеран несет ее на руках. Тогда с ними был Марк, а сейчас они остались одни.

– Не валяй дурака, – произнес Кьеран. – Обхвати меня руками. Я не хочу тебя уронить и потом объясняться с Марком.

Он бы ее убил. А она мне… и Марк…

Что же он собирался сказать? Марк бы разозлился? Марк был бы разочарован? Она мне друг?

Нет, этого он иметь в виду не мог. Кьерану она не нравилась. В этом Кристина была уверена. И, может, он вообще ничего такого не говорил. Ее воспоминания туманились от боли.

Они как раз шли по улице, на которой, казалось, газовые фонари постепенно сменялись электрическими. В окнах над головой мигал свет. Кристина вскинула руки и обняла Кьерана за шею. Она переплела пальцы и прикусила губу от боли связующего заклятья.

Волосы Кьерана щекотали ей пальцы. Они оказались на удивление мягкие. Его кожа была невероятно гладкой – более, чем у какого угодно человека, словно отполированный фарфор. Она вспомнила, как Марк целовал Кьерана у дерева в пустыне, руки на его волосах, оттягивая горловину его свитера, чтобы добраться до кожи, до костей, до тела. Она покраснела.

– Почему ты пошла за мной? – деревянным голосом спросил Кьеран.

– Я увидела тебя через окно библиотеки, – сказала Кристина. – Я подумала, что ты сбегаешь.

– Я пошел повидаться с Адаоном, как и обещал, вот и все. К тому же, – рассмеялся он, – куда бы я отправился?

– Люди часто сбегают, даже если им некуда идти, – сказала Кристина. – Всё дело в том, сколько ты можешь вынести там, где ты есть.

Последовала долгая пауза – такая долгая, что Кристина уже решила, что Кьеран не намерен отвечать. Затем он заговорил.

– У меня такое чувство, – произнес он, – что я причинил Марку какое-то зло. Не знаю, что это было. Но, когда он смотрит на меня, я вижу это в его глазах. Он думает, что ему удается утаить это, но он ошибается. Он умеет лгать словами, он так и не научился скрывать правду в глазах.

– Придется тебе спросить Марка, – ответила Кристина. Они вышли на улицу, что вела к Институту. Кристина уже различала вдали его вздымающийся шпиль. – Когда Адаон сказал, что, если бы ты стал Королем, тебе пришлось бы оставить Марка, что он имел в виду?

– Король Страны фэйри не может иметь консорта-человека. – Он посмотрел на глазами, подобными звездам. – Марк о тебе лжет. Но я видел, как он на тебя смотрит. Прошлой ночью, когда мы танцевали. Он тебя желает, и даже более того.

– Ты… ты против? – спросила Кристина.

– Я не против тебя, – сказал Кьеран. – Я думал, что буду против, но я не против. Это что-то в тебе: ты прекрасна, и ты добра, и ты… хорошая. Я не знаю, почему это меняет дело. Но меняет.

Он говорил почти с удивлением. Кристина промолчала. Ее кровь пачкала рубашку Кьерана. Это было сюрреалистическое зрелище. Его тело оказалось теплым, не холодным как мрамор, каким она всегда его себе представляла. Он слабо пах ночью и лесом – чистый аромат, не тронутый городом.

– Марку нужна доброта, – после долгой паузы произнес Кьеран. – И мне тоже.

Они пришли в Институт. Кьеран быстро поднялся по лестнице, но на площадке у дверей остановился.

Кристина недоуменно уставилась на него. И вдруг ее осенило.

– Ты не можешь открыть дверь, – поняла она. – Ты не Сумеречный охотник.

– Ну да. – Кьеран смотрел на двери, словно те застали его врасплох.

– А что, если бы ты вернулся без меня? – Как ни странно, Кристине захотелось расхохотаться, хотя в случившемся не было ровным счетом ничего смешного, а одежда на спине затвердела от крови Эрека. Интересно, подумала она, сколько раз придется принять душ прежде, чем она почувствует себя относительно чистой. – А я-то уж думала, что ты обо всём позаботился.

– Кажется, ко мне перешла некоторая доля вашей человеческой импульсивности, – сказал Кьеран.

Казалось, он был сам от себя в шоке. Сжалившись, Кристина принялась расплетать сцепленные у него за шеей пальцы.

Она потянулась к двери, но та распахнулась сама. Из холла вырвался свет, и на пороге появился Марк, изумленно переводя взгляд с одного из них на другого.

– Где вас носило? – возмутился он. – Именем Ангела… Кьеран, Кристина… – он потянулся, словно хотел взять ее из рук Кьерана.

– Все в порядке, – сказала Кристина. – Я могу стоять.

Кьеран бережно опустил ее на землю. Боль в руке уже начинала утихать, хотя, взглянув на запястье Марка – красное, опухшее, окровавленное, – Кристина почувствовала себя очень виноватой. Даже теперь было сложно поверить, что ее боль была и его болью, ее кровь – его кровью.

Марк провел рукой по ее рукаву, который затвердевал по мере того, как высыхала кровь Эрека.

– Вся это кровь… это же не только твое запястье… и зачем вам было выходить, обоим?..

– Это не ее кровь, – сказал Кьеран. – Это кровь моего брата.

Они уже были в холле. Кьеран протянул руку им за спины и нарочно захлопнул тяжелые входные двери с грохотом. Сверху до Кристины донеслись шаги – кто-то спешил вниз.

– Твоего брата? – эхом отозвался Марк. На темных одеждах Кьерана кровь была не так видна, но Марк присмотрелся и разглядел брызги алого на шее и щеке Кьерана. – Ты имеешь в виду… Адаона?

Кьерана это явно потрясло.

– Я пошел, чтобы встретиться с ним и поговорить о связующем заклятье и о его возможном восхождении на трон.

– И пролилась кровь? Но почему? – Марк нежно коснулся щеки Кьерана. – Если бы мы знали, что будет схватка, мы никогда бы не попросили тебя говорить с ним от нашего имени. Почему ты пошел один? Почему не сказал мне, не взял меня с собой?

Кьеран закрыл глаза – всего на миг, прильнув щекой к ладони Марка.

– Не хотел подвергать тебя риску, – глухо ответил он.

Марк посмотрел Кристине в глаза поверх плеча Кьерана.

– Не Адаон захотел драки, – сказала она, потирая запястье, – а Эрек.

Кьеран открыл глаза и нежно отстранил руку Марка от своего лица, переплетя свои пальцы с его пальцами.

– Должно быть, он шел за Адаоном до места нашей встречи, – сказал он. – У меня даже не было возможности рассказать Адаону о наших планах на него и на трон, – его глаза потемнели. – Марк, ты должен кое-что знать…

В вестибюль ворвался Магнус, а за ним – Алек. Оба они запыхались.

– Что происходит? – спросил Алек.

– Где дети? – спросил Кьеран. – Малыши, и синий ребенок с рожками?

Алек моргнул.

– Бриджет за ними присматривает, – сказал он. – А что такое?

– Объясню подробнее, когда смогу, – сказал Кьеран. – Пока что вы должны знать следующее. Король, мой отец, послал на поиски Черной книги Семерых Всадников, и они здесь, в Лондоне. Полагаю, он убежден, что местонахождение Черной книги известно обитателям Института. Опасность чрезвычайно велика. В этих стенах мы пока что в безопасности, но…

Марк побелел.

– Но Ливви и Тай не в этих стенах, – сказал он. – Они с Китом пошли за ингредиентами для связующего заклятья. Они где-то в городе.

И тут все разом завопили. Алек резко спрашивал что-то, Магнус жестикулировал. Но боль и шок – не только ее собственные, но и Марка – мутили зрение Кристины, как бы она ни пыталась оставаться в сознании. Она хотела что-то сказать, но слова исчезли, и все вдруг метнулось куда-то вверх и прочь, и она провалилась во тьму.

Она не знала, кто ее подхватил – Марк или Кьеран.

Ясное небо над Лондоном сменилось дождевыми облаками. Тай, Кит и Ливви, забрав ингредиенты для Магнуса, решили лучше пройтись от лавки Гипатии пешком, чем ждать теплохода в суетливой и мокрой очереди.

Кит наслаждался, шлепая по лужам на Тропе Темзы, которая, словно гранитная змея, извивалась вдоль берега реки. Они снова прошли мимо Тауэра, и Тай показал на Ворота Предателя, через которые когда-то в башню входили осужденные преступники, чтобы там лишиться головы.

Ливви вздохнула.

– Жалко, что Дрю с нами нет. Ей бы это понравилось. Она в последнее время из комнаты почти не выходит.

– Думаю, она боится, что если выйдет, то кто-нибудь заставит ее сидеть с детьми, – сказал Кит. Он не был уверен, что успел составить себе четкое впечатление о Дрю – скорее лишь расплывчатый образ круглого лица, румяных щек и огромного количества черной одежды. У нее были глаза Блэкторнов, но обычно они смотрели не на него, а куда-то еще.

– Мне кажется, у нее какой-то секрет, – сказала Ливви. Они прошли по Мосту Тысячелетия – длинной железной полосе, натянутой через реку – и приближались к более старому мосту, покрытому облупившейся красной и серой краской.

Тай, задумавшись, напевал себе под нос. Сегодня река была цвета его глаз – серо-стальная с искрами серебра. Белые наушники прижимали его непослушные черные волосы. Выглядел он озадаченным.

– С чего бы ей иметь секреты?

– Просто у меня такое чувство, – сказала Ливви. – Я не могу это доказать… – ее голос стих. Она щурилась, глядя вдаль и заслоняясь рукой от серого полуденного света. – Что это?

Кит проследил за ее взглядом, и его пробрал холод. По небу что-то двигалось – шеренга стремительных фигур, силуэтов на фоне туч. Три коня, четкие, словно вырезанные из бумаги, и их три всадника.

Он обвел вокруг себя диким взглядом. Повсюду были простецы, не обращавшие почти никакого внимания на трех подростков в джинсах и дождевиках с капюшонами, которые спешили куда-то с сумками, полными магических порошков.

– Дикая Охота? – спросил Кит. – Но почему?..

– Не думаю, что это Дикая Охота, – произнесла Ливви. – Те летают ночью. А сейчас ясный день.

Она положила руку на бок – туда, где висели ее клинки серафимов.

– Мне это не нравится, – еле слышно выдохнул Тай. Фигуры были уже невообразимо близко, скользя над вершинами опор моста, снижаясь под углом. – Они движутся на нас.

Они повернулись, но было уже слишком поздно. Кит почувствовал, как ветерок взъерошил его волосы, когда кони и их всадники пролетели над головой. Мгновением спустя раздался стук копыт – когда троица четким строем приземлилась вокруг Кита, Ливви и Тая, отрезав им пути к отступлению.

Их кони были цвета блестящей бронзы, а всадники – бронзовокожи и бронзоволосы, в полумасках из сияющего металла. Они были прекрасны, причудливы и не от мира сего, совершенно не на своем месте в тени под мостом, где мимо скользили водные такси, а дорога над головой гудела от потока машин.

Они явно были фэйри – но не имели ничего общего с теми, кого Кит прежде видывал на Сумеречных базарах. Всадники были выше и крупнее и, несмотря на эдикты Холодного мира, они были вооружены: у каждого на поясе висел тяжелый меч.

– Нефилимы, – произнес один из них голосом, похожим на грохот раскалывающегося ледника. – Я Эохайд из Семерых Всадников, а это мои братья Этарлам и Карн. Где Черная книга?

– Черная книга? – эхом отозвалась Ливви. Они теснее прижались к стене, отгораживавшей пешеходную дорожку. Кит заметил, что прохожие странно на них поглядывают, и понял, что со стороны кажется, что они пялятся в пустоту.

– Да, – сказал Этарлам. – Ее ищет наш Король. Вы ее отдадите.

– У нас ее нет, – сказал Тай. – И мы не знаем, где она.

Карн рассмеялся.

– Вы всего лишь дети, потому мы намерены проявить снисходительность, – произнес он. – Но поймите вот что. Всадники Маннана тысячу лет исполняли веления Короля Неблагого Двора. За это время многие пали от наших клинков, и мы никого и ни по какой причине не щадили – ни стариков, ни слабых и немощных. И вас мы сейчас не пощадим. – Он перегнулся через шею своего скакуна, и Кит впервые заметил, что у лошади акульи глаза, черные, пустые и полные смертельной ненависти. – Или вы знаете, где находится Черная книга, или вы будете полезны как заложники, чтобы искушать тех, кто знает.

23 Огонь небеса опаляет

– И снова я выиграл! – Хайме бросил свои карты: все черви. Он торжествующе ухмыльнулся Дрю. – Кристина говаривала, я везучий как черт.

– А разве черта не должно преследовать невезение? – Дрю вовсе не смущало проигрывать Хайме. Он всегда казался довольным, и ей было все равно, почему именно.

Прошлой ночью он спал на полу возле ее кровати, и когда она проснулась, то перекатилась на бок и посмотрела на него сверху, с переполненным счастьем сердцем. Во сне Хайме казался хрупким и больше похожим на брата, хотя теперь она думала, что он симпатичней, чем Диего.

Хайме был тайной – ее тайной. Чем-то важным, что она делала, знают об этом другие или нет. Она знала, что он на важной миссии – что-то такое, о чем он не мог особо распространяться; это было, словно у нее в комнате поселился шпион или супергерой.

– Я буду по тебе скучать, – честно сказал он, сцепив пальцы и потягиваясь, как кошка на солнышке. – Тут я получил больше веселья, и больше отдыха, чем за долгое-долгое время.

– Мы же сможем и потом дружить, правда? – спросила она. – Я имею в виду, после того, как ты закончишь миссию.

– Я не знаю, когда закончу. – По его лицу промелькнула тень. Настроения Хайме менялись гораздо быстрее, чем у его брата: он мог радоваться, потом грустить, потом задуматься, а потом рассмеяться – и все это за пять минут. – Это может быть долго. – Он покосился на нее. – Не исключено, что ты успеешь меня возненавидеть. Из-за меня у тебя теперь секреты от родных.

– У них-то от меня есть секреты, – сказала она. – Они думают, я слишком маленькая, чтобы что-нибудь знать.

Хайме нахмурился. Дрю испытала легкий укол тревоги – они никогда еще не обсуждали ее возраст. С чего бы об этом зашла речь? Впрочем, обычно люди давали ей не меньше семнадцати. У нее была более развитая фигура, чем у девушек ее возраста, и Дрю привыкла, что парни на нее пялятся.

Хайме пока что не пялился. По крайней мере, не так, как другие парни – как будто у них есть какие-то права на ее тело. Как будто она должна быть благодарна за внимание. И она поняла, что отчаянно не хочет, чтобы он узнал, что ей всего тринадцать.

– Ну, у Джулиана есть, – продолжила она. – А Джулиан более-менее за все отвечает. Дело в том, что пока мы были маленькие, мы все были просто «дети». Но после того, как мои родители умерли, а Джулиан, по сути, нас всех вырастил, мы разбились на группы. На меня повесили ярлык «младшая», а Джулиан вдруг стал старше, как родитель.

– Знаю, на что это похоже, – сказал он. – Когда мы с Диего были детьми, мы играли и возились друг с другом, как щенки. Потом он вырос и решил, что должен спасать мир, и начал мной помыкать.

– Вот точно, – сказала она. – Именно так всё и было.

Он нагнулся за своим вещмешком и поставил тот на кровать.

– Я не могу остаться тут еще надолго, – сказал он. – Но прежде, чем я уйду – у меня кое-что для тебя есть.

Он вытащил из вещмешка ноутбук. Дрю так и вытаращилась – он же не собирается дарить ей ноутбук, ведь так? Хайме открыл компьютер, и по его лицу расплылась ухмылка – улыбка Питера Пэна, ясно говорившая, что ему никогда не надоест шкодить.

– Я скачал «Дом, где стекает кровь», – сказал он. – Подумал, может, нам посмотреть его вместе.

Дрю захлопала в ладоши и забралась на матрас рядом с ним. Хайме подался в сторону, дав ей предостаточно места. Она смотрела, как он наклоняет на них экран, чтобы обоим было видно. Дрю могла прочитать обвивавшие его руку слова – хоть и не знала, что они значат. La sangre sin fuego hierve[54].

– И да, – сказал он, как только на экране появились первые кадры, – я надеюсь, что в будущем мы сможем дружить.

– Джулс, – сказала Эмма, прислонясь к стене церкви, – ты уверен, что это хорошая идея? Тебе не кажется, что сжечь церковь… это святотатство?

– Она заброшена. Осквернена, – Джулиан закатал рукава куртки. Он помечал себя руной Силы, аккуратно и точно, на внутренней стороне предплечья. За его спиной Эмма видела изгиб бухты, и как вода синими завитками бьется о берег.

– И все-таки… Мы ведь уважаем все религии. Любая религия платит дань Сумеречным охотникам. Так мы живем. Так что это кажется…

– Неуважительным? – Джулиан невесело улыбнулся. – Эмма, ты не видела того, что видел я. Того, что натворил Малкольм. Он разорвал ткань того, что делало эту церковь святым местом, в клочья. Он пролил кровь, а потом тут пролилась и его собственная. А когда в церкви происходит такая бойня, это хуже, чем в любом другом здании. – Он с силой провел рукой по волосам. – Помнишь, что Валентин сделал с Мечом Смерти, когда забрал его из Безмолвного Города?

Эмма кивнула. Все это знали. Это вошло в историю Сумеречных охотников.

– Он изменил его. Раньше меч принадлежал серафимам, а потом стал принадлежать аду. Валентин превратил добро в зло.

– И эту церковь тоже изменили. – Джулиан откинул голову назад, чтобы посмотреть на колокольню. – Каким бы это место в свое время ни было святым, сейчас оно настолько же нечисто. И демонов будет и дальше к нему притягивать, они будут прорываться в наш мир, и не станут сидеть на месте – они пойдут в деревню. Станут опасны для тех, кто там живет. И для нас.

– Убеди меня, что тебе не просто хочется сжечь дотла церковь в качестве громкого заявления.

Джулиан вежливо ей улыбнулся – той улыбкой, которая вызывала к нему всеобщую любовь и доверие и придавала безобидный вид. Даже незапоминающийся. Но Эмма видела ее насквозь – до самых бритвенных лезвий под ней.

– Я не думаю, что кому бы то ни было тут захочется слушать мои аргументы.

Эмма вздохнула.

– Здание каменное. Нельзя просто взять и нарисовать на нем огненную руну, а потом ждать, что оно вспыхнет как спички.

Джулиан посмотрел на нее.

– Я не забыл, что случилось тогда в машине, – сказал он. – Когда ты меня лечила. Я знаю, на что способна руна, которую мы рисуем, подпитываясь энергией друг друга.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогала?

Джулиан повернулся к церковной стене – серому граниту, в котором через равные промежутки были заколоченные окна. Вокруг буйно пробивалась трава, вся в звездочках одуванчиков. Издали слабо доносились крики играющих на пляже детей.

Джулиан протянул руку со стилом и начертил руну на каменной стене. Рисунок вспыхнул, по краям забились язычки пламени. Огонь. Но пламя быстро угасло, впитавшись в камень.

– Положи на меня руки, – велел Джулиан.

– Что? – Эмма не была уверена, что поняла его правильно.

– Если мы прикоснемся друг к другу, будет легче, – заметил он. – Положи мне руки на спину или на плечи.

Эмма подошла к нему сзади. Джулиан был выше нее; поднимать руки к его плечам значило бы очень неловко вытянуться. Стоя так близко к нему, она чувствовала, как поднимается его грудь при дыхании, видела крошечные веснушки на шее сзади – там, где ветер отбросил в сторону волосы; видела, как широкие плечи переходят в узкие талию, бедра и длинные ноги.

Она положила руки ему на пояс, как будто ехала у него за спиной на мотоцикле – под куртку, но на футболку. Его кожа под хлопком была теплой.

– Ну, хорошо, – сказала она. Его волосы шевелились от ее дыхания; по коже пробежала дрожь. Эмма это почувствовала. Она сглотнула. – Давай.

Она прикрыла глаза, пока стило царапало по стене. От Джулиана пахло свежескошенной травой – неудивительно, ведь он валялся в траве вместе с вырывающимся пикси.

– Почему никто не станет слушать? – спросила она.

– Что слушать? – Джулиан потянулся наверх. Его футболка задралась, и Эмма почувствовала, что ее руки теперь касаются голой кожи, напряженных мышц пресса. У нее перехватило дыхание.

– Твои аргументы, – произнесла Эмма, когда пятки Джулиана вновь опустились на землю. Ее руки теперь запутались в ткани его футболки. Она подняла глаза на еще одну руну Огня: эта была глубже, чернее, и ее пламя ярко сияло. Камень вокруг нее начал трескаться…

И затем огонь погас.

– Может не сработать, – сказала Эмма. Сердце у нее колотилось. Она хотела, чтобы это сработало – и в то же самое время не хотела. Их руны должны были быть мощнее, если они создавали их вместе; так было у всех парабатаев. Но этой силе был предел: она работала, только если парабатаи не были друг в друга влюблены. Джем, впрочем, подал это так, словно их сила могла быть почти беспредельной – и расти, пока не уничтожит их самих.

Джулиан больше ее не любил; она поняла это, глядя, как он целовал ту девушку-фэйри. И все равно, видеть доказательство этого воочию было бы тяжело.

Но, может, для нее это было бы лучше всего. Реальность все равно придется признать – так пусть это случится раньше, а не позже.

Она обвила Джулиана руками, сцепив пальцы у него на животе, прижалась грудью к его спине. Она почувствовала, как Джулиан напрягся от неожиданности.

– Попробуй еще раз, – сказала она. – Помедленней.

Дыхание Джулиана участилось. Он поднял руку и стал выцарапывать на камне еще одну руну.

Руки Эммы инстинктивно поднялись ему на грудь. Она слышала, как спотыкается и срывается стило. Ее ладонь лежала на сердце Джулиана, которое бешено колотилось о ребра.

Сердце Джулиана. Она сотни тысяч раз слышала, как оно бьется, или чувствовала его удары, как будто рядом мчится скорый поезд. В шесть лет она свалилась со стены, на которую ее посадили, и Джулиан ее поймал; они вместе упали на землю, и она услышала, как бьется его сердце. Она вспомнила, как билась жилка у него на горле, когда в Зале Совета он держал Меч Смерти. Как они бегали наперегонки по пляжу, а потом он клал ее пальцы себе на запястье и после высчитывал свой пульс за минуту. Синкопирующий ритм, когда их сердца бились в унисон во время церемонии парабатаев. Рев его крови, когда он выносил ее из океана. Размеренное биение сердца, когда той же ночью она положила голову ему на грудь.

Ее тело вздрогнуло от мощи воспоминаний, и она почувствовала, словно их сила пульсирует сквозь нее и вливается в Джулиана, как бичом прогнав мощь руны сквозь его руку, пальцы, стило. Огонь.

Джулиан судорожно втянул в себя воздух и выронил стило, конец которого сиял красным. Он отшатнулся и высвободился из рук Эммы. Она едва не споткнулась, но он подхватил ее и оттащил подальше от здания, в церковный двор. Оба, тяжело дыша, смотрели во все глаза: руна, которую Джулиан начертил на стене церкви, прожгла камень насквозь. Доски, которыми были заколочены окна, трещали, наружу вырывались оранжевые языки пламени.

Джулиан посмотрел на Эмму. Огонь – больше, чем просто отражение – трещал и искрился в его глазах.

– Мы это сделали, – сказал он, и повторил еще громче: – Мы это сделали.

Эмма тоже смотрела на него. Она сжимала его руки, ощущая твердые мускулы. Джулиан словно светился изнутри от восторга, его кожа обжигала.

Их взгляды встретились. И это был Джулиан, ее Джулиан, который ничего от нее не скрывал – лишь алмазная ясность глаз и горящий взгляд. Эмма почувствовала, как ее сердце рвется из груди. Она слышала рев окружившего их пламени. Джулиан подался к ней, ближе, сметая ее уверенность в том, что им нужно держаться подальше друг от друга.

Вдруг Эмма услышала завывание сирен спешившей к церкви пожарной бригады. Джулиан отстранился, но тут же схватил ее за руку. Они успели отбежать от церкви, когда к ней подъехала первая пожарная машина.

Марк сам толком не знал, как они все набились в библиотеку. Он смутно помнил, что сходил проверить, как там Тавви – тот вместе с Рафом и Максом строил причудливую башню из кубиков, – а затем постучать в дверь Дрю. Та сидела у себя в комнате и не желала выходить наружу. Это было даже к лучшему. Незачем пугать ее раньше времени.

И все же Марк хотел бы ее увидеть. Теперь, когда Джулиан и Хелен уехали, и Ливви с Таем были где-то в Лондоне, в опасности, он чувствовал себя как дом, из-под которого выбили фундамент. Он был отчаянно благодарен тому, что Дрю и Тавви оба были в безопасности, и тому, что в настоящий момент они в нем не нуждались. Он не знал, как Джулиан все эти годы с этим справлялся: каково это, когда для других ты должен быть сильным, но не знаешь, как быть сильным для себя самого. Он понимал, что это должно быть для него, для взрослого, слегка из ряда вон – хотеть общества тринадцатилетней сестренки, чтобы укрепить свою решимость, но именно так и обстояло дело. И Марку было за это стыдно.

Он сознавал присутствие Кристины, с невероятной скоростью говорившей по-испански с Магнусом. Кьерана, который облокотился на один из столов, повесив голову: его волосы были фиолетово-черного цвета, как самая темная вода. Алека, который вернулся из коридора со стопкой одежды в руках.

– Это Тая, Ливви и Кита, – сказал он, вручая ее Магнусу. – Набрал в их комнатах.

Магнус посмотрел на Марка.

– По телефону пока ничего?

Марк постарался дышать глубже. Он уже звонил Эмме и Джулиану, равно как посылал смс, но ответа не было. Кристина сказала, что, пока была в библиотеке, получила весточку от Эммы, и с ними обоими все вроде бы было в порядке. Марк знал, что Эмма и Джулиан были умны и осторожны, и что лучше воина, чем Эмма, не было. Но тоска все равно щипала его за сердце.

Но он должен был сосредоточиться на Ливви, Тае и Ките. Кит был почти не обучен, а Ливви и Тай так молоды… Когда его забрала Охота, ему было столько же лет, сколько им, но для него они все равно оставались детьми.

– От Эммы и Джулса ничего, – сказал он. – Таю я уже дюжину раз набирал, даже две дюжины. Нет ответа.

Он сглотнул комок в горле. Он был в панике, хотя Тай мог не брать трубку по миллиону причин, не имевших отношения ко Всадникам.

Всадники Маннана. Хоть он и знал, что сидит в библиотеке Института Лондона и смотрит, как Магнус Бейн начинает водить руками над одеждой, запуская отслеживающее заклятье, часть его оставалась в стране фэйри, внимая рассказам о Всадниках – смертоносных убийцах Неблагого Двора. Они спали под холмом, пока их не пробуждали, обычно – во время войн. Он слышал, как их называют Королевскими Гончими: стоит им учуять дичь, и они настигнут ее на суше, море и небесах, и лишат жизни.

Если Король призвал своих Всадников, должно быть, Черная книга и впрямь ему нужна. В прежние времена Всадники охотились на чудовищ и великанов. Теперь они охотились на Блэкторнов. Холод пробрал Марка до самых костей.

До него доносилась негромкая речь Магнуса, также рассказывавшего о Семерых: о том, кто они такие и чем занимаются. Алек дал Кристине серую рубашку, которая, вероятно, принадлежала Таю; та держала ее – с отслеживающей руной на тыльной стороне руки, – но, даже стиснув ткань еще крепче, покачала головой.

– Не работает, – сказала она. – Может, если Марк попробует – дайте ему что-нибудь из вещей Ливви…

Ему в руки сунули черное платье с оборками. Марк не мог представить себе сестру в чем-то вроде этого, но он не думал, что дело в этом. Он крепко сжал ткань, набросав неуклюжую руну Отслеживания на тыльной стороне правой руки и пытаясь вспомнить, как Сумеречные охотники это делали – ты очищаешь разум, тянешься в пустоту, пытаясь отыскать искорку человека, которого ищешь на другом конце своего настороженного воображения.

Но там было пусто. Платье на ощупь было совершенно мертво. Ливви в нем не было. Ливви не было нигде.

Он открыл глаза.

– Не думаю, что это сработает.

Магнус казался сбитым с толку.

– Но…

– Это не их платье, – вскинул голову Кьеран. – Вы разве забыли? Когда они сюда прибыли, одежду им одолжили. Я слышал, как они на это жаловались.

Марк никогда бы не подумал, что Кьеран обращает внимание на слова Блэкторнов и замечает такие детали. Выходит, обращает.

Но ведь таковы Охотники, разве нет? Притворяйся, будто не обращаешь внимания, но впитывай каждую деталь, – часто говорил Гвин. – Жизнь Охотника зависит от того, что он знает.

– Неужели нет совсем ничего, что принадлежало бы им? – спросил Магнус с ноткой паники в голосе. – Одежда, которая была на них, когда они прибыли…

– Бриджет ее выбросила, – сказала Кристина.

– Их стила…

– Они взяли бы их с собой, – сказал Марк. – Остальное оружие им одолжили. – Его сердце отчаянно колотилось. – Вы что, ничего не можете сделать?

– Как насчет Портирования в Институт Лос-Анджелеса? – спросил Алек. – Захватить оттуда что-нибудь из их вещей…

Магнус принялся прохаживаться по комнате.

– Прямо сейчас он огражден от Портирования. Вопросы безопасности. Я мог бы поискать другое заклятье, мы могли бы послать кого-нибудь снять блокировку с Института Калифорнии, но все это требует времени…

– Времени нет, – сказал Кьеран и выпрямился. – Позвольте мне последовать за детьми, – произнес он. – Я клянусь своей жизнью, что сделаю все, что в моих силах, чтобы их отыскать.

– Нет! – выпалил Марк и заметил, как лицу Кьерана исказилось, словно от боли. Впрочем, объяснять или растолковывать времени не было. – Диана…

– В Идрисе, и помочь не может, – сказал Кьеран.

Марк сунул руку в карман. Его пальцы нащупали что-то маленькое, холодное и гладкое.

– Возможно, настало время призвать Безмолвных Братьев, – сказал Магнус. – Каковы бы ни были последствия.

Кристина нахмурилась. Марк знал, что она думает об Эмме и Джулиане, о встрече Конклава в Идрисе, о крушении и опасности, грозивших Блэкторнам. О катастрофе, которая случилась бы в дежурство Марка. Джулиан никогда бы такого не допустил. В его дежурство не случалось катастроф. Ничего, чо он не смог бы исправить.

Но Марк не мог об этом думать. Все его мысли и сердце были наполнены образами брата и сестры, оказавшихся в опасности. И в этот миг они были больше, чем просто его брат и сестра: он понял, что чувствовал Джулиан, глядя на них. Это были его дети, его ответственность, он умер бы ради того, чтобы их спасти.

Марк вынул руку из кармана. Золотой желудь сверкнул в воздухе, когда он его бросил, ударился о противоположную стену и раскололся.

Кристина обернулась.

– Марк, что ты?..

В библиотеке ничего вроде бы не изменилось, но комнату наполнил запах, и на мгновение показалось, что они стоят на склоне холма в стране фэйри – Марк чуял свежий воздух, листья и грязь, землю и цветы, и тронутую медью воду.

Кьеран весь напрягся, его глаза были полны надежды и ужаса.

– Алек, – произнес Магнус, протягивая руку, и в его голосе было не только предостережение, сколько требование действовать немедленно: пугающая нездешность страны фэйри вошла в эти стены, и Магнус готовился защищать то, что любит. Но Алек не пошевелился – лишь следил глазами, как на дальней стене вырастает тень. Тень, которую нечему было отбрасывать.

Тень распрямилась. Это был мужчина со склоненной головой и сутулыми широкими плечами. Кристина положила руку на медальон на шее и что-то забормотала – молитву, догадался Марк.

В комнате стало светлее. Тень больше не была тенью. Она обрела форму и цвет и стала Гвином ап Нуддом: руки скрещены на мощной груди, двуцветные глаза сверкают из-под нависших бровей.

– Марк Блэкторн, – пророкотал он. – Не тебе я вручил этот дар, и не ты должен был им воспользоваться.

– Ты правда тут? – как зачарованный, спросил Марк. Гвин казался вполне материальным, но, присмотревшись, Марк заметил, что видит сквозь его тело очертания оконных рам…

– Это проекция, – перебил Магнус. – Приветствую тебя, Гвин ап Нудд, спутник могил, отец павших. – И он отвесил очень неглубокий поклон.

– Магнус Бейн, – сказал Гвин. – Давно не виделись.

Алек пнул Магнуса по ноге – возможно, заподозрил Марк, чтобы не дать Магнусу сказать что-нибудь в духе «давно, да не слишком».

– Гвин, ты мне нужен, – сказал Марк. – Ты нам нужен.

Гвин явно был недоволен.

– Если бы я хотел, чтобы ты мог вызывать меня, когда пожелаешь, я бы тебе и дал желудь.

– Ты позвал меня, – возразил Марк. – Ты пришел ко мне и попросил выручить Кьерана, так что я спас его от Короля Неблагого Двора, и теперь Всадники Маннана охотятся за моими братьями и сестрами, а они всего лишь дети.

– Несчетное число детских тел вынес я с полей сражений, – сказал Гвин.

Марк знал – Гвин не хотел его ранить. Просто у Гвина была своя реальность, полная крови, смерти и войны. Для Гвина и Дикой Охоты никогда не наступал мир: где-то всегда шла война, их долг был служить ей.

– Если ты не поможешь, – сказал Марк, – то отдашь себя на службу Королю Неблагого Двора, защищая его интересы и планы.

– Так вот каков твой маневр? – мягко спросил Гвин.

– Это не маневр, – сказал Кьеран. – Король, мой отец, намерен развязать войну. Ксли ты не сделаешь ход и не покажешь тем самым, что ты против него, он будет считать, что ты на его стороне.

– Охота ни на чьей стороне, – сказал Гвин.

– Знаешь, кто точно в это поверит, если ты сейчас ничего не сделаешь? – спросил Марк. – Никто.

– Охота может найти Ливви, Тая и Кита, – сказала Кристина. – Вы лучшие охотники, каких только знал мир – куда лучше, чем Семеро Всадников.

Гвин посмотрел на нее, словно не веря своим ушам – как будто он вообще не мог поверить, что она заговорила. Лесть Кристины его не то развеселила, не то дала понять, что так просто от него не отстанут. Кьеран, напротив, был впечатлен.

– Очень хорошо, – произнес Гвин. – Я попытаюсь. Ничего не обещаю, – мрачно прибавил он и исчез.

Марк стоял и изумленно смотрел на место, откдуа исчез Гвин – на ровную стену библиотеки, на которой не было никаких теней.

Кристина всетревоженно улыбнулась ему. Кристина всегда была откровением, подумал он. Нежная и честная, но обладавшая настоящим талантом ко всяким волшебным штучкам. То, что она сказала Гвину, звучало совершенно искренне.

– Нам могло показаться, что Гвин колеблется, но если он сказал, что попытается что-то сделать, то перевернет каждый камушек, – сказал Магнус. Вид у него был такой усталый, какого Марк никогда не помнил. Усталый и мрачный. – Алек, мне понадобится твоя помощь, – сказал он. – Мне пора отправляться через прортал в Корнуолл. Нужно найти Эмму и Джулиана прежде, чем это сделают Всадники.

Бой часов в Зале Совета заполнил весь Гард, словно звук гигантского колокола. Диана, несколько минут назад закончившая рассказ, сложила руки на столе Консула.

– Пожалуйста, Джия, – проговорила она, – скажи что-нибудь.

Консул встала из-за стола. На ней было струящееся платье с окаймленными парчой рукавами. Спину она держала очень прямо.

– Похоже на работу демонов, – сказала она. – Но в Идрисе демонов нет – с тех пор, как закончилась Темная война.

В этой войне пал предыдущий Консул. С тех пор Джия оставалась у власти, и демоны больше ни разу не входили в Идрис. Но демоны были не единственными существами, замышлявшими дурное против Сумеречных охотников.

– Хелен и Алина знали бы, проявись в Броселианде демоническая активность, – прибавила Джия. – На острове Врангеля полно всяких карт и графиков и чувствительных приборов. Они засекли, как Малкольм разрушил защиту вокруг вашего Института, и сообщили мне об этом раньше вас.

– Это была работа не демонов, – сказала Диана. – Она не оставляет такого чувства, как… Это была смерть всему живому, гибель земли. Это было то… то, что Кьеран описывал как происходящее в Неблагих Землях.

Будь осторожна, напомнила себе Диана. Она чуть не проговорилась, что это описывал Джулиан. Она надеялась, что Джия на их стороне, но пока доказательств этому не было. И Джия все еще оставалась членом Конклава – его старшим представителем.

Раздался стук в дверь. Это был Роберт Лайтвуд, Инквизитор. Он стягивал с рук перчатки для верховой езды.

– Мисс Рейберн говорит правду, – без предисловий заявил он. – В центре леса – моровой участок, примерно в полутора километрах от особняка Эрондейлов. Сенсоры подтверждают: никакого присутствия демонов.

– Вы ходили туда в одиночку? – спросила Диана.

Роберт слегка удивился.

– Я и еще несколько человек. Патрик Пенхоллоу, кое-кто из младших Центурионов…

– Дайте угадаю, – сказала Диана. – Мануэль Вильялобос.

– Я не знал, что эта миссия считалас секретной, – вскинул брови Роберт. – Его присутствие что-то меняет?

Диана промолчала, лишь посмотрела на Джию, чьи темные глаза были усталыми.

– Надеюсь, Роберт, вы взяли пробы, – сказала Джия.

– Они у Патрика. Он как раз переправляет их Безмолным Братьям. – Роберт затолкал перчатки в карман и покосился на Диану. – Я обдумал вашу просьбу, и полагаю, что заседание Совета по вопросу Когорты и посланца фэйри будет небесполезно.

Он коротко кивнул Диане и вышел из комнаты.

– Хорошо, что он взял с собой Мануэля и остальных, – негромко сказала Джия. – Они не смогут отрицать то, что видели, если до этого дойдет.

Диана встала со стула.

– Как вы думаете, что они видели?

– Не знаю, – прямо ответила Джия. – Ты пыталась использовать клинок серафимов или какую-нибудь руну, когда была в лесу?

Диана покачала головой. Она не говорила Джии, что именно делала в Броселианде на рассвете. И уж точно не сказла, что была там в пижаме на полусвидании с фэйри.

– Ты хочешь доказать, что это признак вторжения Неблагого Двора в наши земли, – сказала Джия.

– Кьеран сказал, что Король Неблагого Двора на собственных землях не остановится. Он придет за нашими. Вот почему нам нужна помощь Королевы Благого Двора.

Диана знала – эта помощь напрямую зависела от того, найдут ли они Черную книгу. Но Джии она этого не сказала. Слишком важно было избавиться от Когорты.

– Я прочитала документы, которые вы мне дали, – добавила Диана. – Полагаю, вы могли случайно забыть среди них некоторые бумаги, касающиеся прошлого Зары.

– Вот ужас, – бесстрастно сказала Джия.

– Вы дали мне эти бумаги, потому что знали, что это правда, – сказала Диана. – Зара лгала Совету. И благодаря этой лжи ее считают героем.

– Ты можешь это доказать? – Джия подошла к окну. Жесткие солнечные лучи осветили морщины на ее лице.

– А вы?

– Нет, – сказала Джия, не отрывая взгляда от пейзажа за стеклом. – Но я могу рассказать тебе кое-что, чего мне говорить не следует. Я упоминала об Алине и Хелен, и об их знаниях. Некоторое время назад они сообщили, что видели на картах Аликанте нечто подозрительное в районе Броселианда. Нечто очень странное – темные пятна, словно даже деревья обратились к скверной магии. Мы отправились туда, но ничего не нашли – возможно, мертвые участки еще не разрослись настолько, чтобы их можно было заметить. Все списали на неисправность оборудования.

– Придется перепроверить, – заметила Диана, но ее сердце колотилось от радости. Еще одно доказательство, что Король Неблагого Двора представляет собой угрозу. Явную угрозу Идрису. – Если их темные пятна соответствуют участкам мора, то они должны явиться для дачи показаний – показать Конклаву…

– Не торопись, Диана, – оборвала ее Джия. – Я много о тебе размышляла. И знаю, что кое-чего ты мне не договариваешь. Причины, по которым ты так уверена, что Зара не убивала Малкольма. Причины, по которым ты так много знаешь о планах Короля Неблагого Двора. С тех пор, как я впервые пригласила Джулиана Блэкторна и Эмму Карстерс в свой кабинет, они не говорили мне всего начистоту и скрывали информацию от Конклава. Так же, как ты сейчас. – Она коснулась оконного стекла. – Но я очень устала. От Холодного мира, который разлучил меня с дочерью. От Когорты и от атмосферы ненависти, которую она нагнетает. То, что ты предлагаешь сейчас – тоненькая ниточка, на которой повиснут все наши надежды.

– Но это лучше, чем ничего, – сказала Диана.

– Да, – Джия вновь обернулась к ней. – Это лучше, чем ничего.

Когда несколько минут спустя Диана вышла из Гарда на серовато-белый дневной свет, ее кровь пела. Она это сделала. Встреча состоится. Кьеран даст показания. У них будет шанс вернуть себе Институт и, может быть, раздавить Когорту.

Она подумала об Эмме и Джулиане и о Черной книге. Тяжкое бремя на слишком юных для этого плечах. Она помнила их обоих еще детьми в Зале Соглашений – они с обнаженными мечами встали вокруг младших Блэкторнов и готовы были умереть за них.

Боковым зрением она заметила краткую яркую вспышку. Что-то упало на землю к ее ногам. Наверху что-то порхнуло – движение в тяжелых тучах. Когда Диана нагнулась, чтобы быстро спрятать в карман маленький желудь, она уже знала, от кого это послание.

И все же она прочитала его, только когда дошла до середины спуска к Аликанте. Если уж Гвин отправил ей послание средь бела дня, пусть даже под прикрытием облаков, это наверняка что-то серьезное.

В желуде оказался клочок бумаги, на котором было написано:

Приходи ко мне немедленно, за городские стены. Это важно. Дети Блэкторнов в опасности.

Отшвырнув желудь, Диана со всех ног помчалась вниз по склону холма.

Эмма и Джулиан в молчании возвращались от церкви Портхэллоу. Начался дождь. Джулиан отлично помнил дорогу, и даже срезал путь через непаханые участки полей, шагая прямо на Уоррен.

Отдыхающие в доке и около бассейнов у Часовенного утеса спешили, собирая вещи под первыми каплями дождя – матери переодевали сопротивляющихся малышей в купальниках, складывали яркие полотенца, убирали пляжные зонты.

Эмма вспомнила, как ее отец любил шторм на пляже. Она вспомнила, как он держал ее на руках, когда гром грохотал над бухтой Санта-Моника, и рассказывал, что, когда молния ударяет в пляж, она переплавляет песок в стекло.

И сейчас этот грохот стоял у нее в ушах – громче шума моря, которое поднялось с приливом и билось о скалы по обе стороны бухты. Громче, чем ее собственное дыхание – пока они с Джулианом бежали вверх к коттеджу по скользкой мокрой тропинке и нырнули внутрь как раз в тот момент, когда небеса разверзлись, и вода хлынула вниз, как из пробоины в рушащейся плотине.

Всё в коттедже казалось почти ужасающим в своей обыденности. Чайник на плите. Чашки и пустые тарелки, разбросанные по лоскутному коврику перед камином. Толстовка Джулиана на полу – там, где Эмма скомкала ее прошлой ночью и устроила себе из нее подушку.

– Эмма? – Джулиан прислонился к шкафу. Капли дождя стекали по его лицу, волосы завились от влажности. Он выглядел как человек, который готовится сообщить ужасные новости. – С тех пор, как мы ушли из церкви, ты ни слова не сказала.

– Ты меня любишь, – сказала Эмма. – До сих пор.

Джулиан ожидал чего угодно, но только не этого. Он собирался расстегнуть молнию на куртке, но его руки замерли. Эмма увидела, как дернулся его кадык.

– О чем ты? – произнес он.

– Я думала, ты больше меня не любишь, – сказала она. Она стянула ветровку, попыталась пристроить ее на вешалку у двери, но руки у нее так тряслись, что ветровка упала на пол. – Однако это не так, верно?

Она услышала, как он вдохнул, медленно и с усилием.

– Зачем ты это говоришь? Почему сейчас?

– Из-за церкви. Из-за того, что случилось. Мы сожгли церковь, Джулиан, мы расплавили камень.

Он яростно рванул молнию, содрал с себя куртку и отшвырнул. Под ней оказалась футболка, насквозь мокрая от дождя и пота.

– Какое это вообще имеет значение?

– Это имеет значение для… – Эмма осеклась, ее голос дрожал. – Ты не понимаешь. И не поймешь.

– Ты права. – Он отошел от нее, развернулся посередине комнаты и вдруг в бешенстве пнул одну из стоявших на полу кружек. Та пролетела через всю комнату и разбилась о стену. – Я не понимаю. Эмма, я ничего во всем этом не понимаю, я не понимаю, почему ты вдруг решила, что я тебе не нужен, а нужен Марк. А потом ты решила, что и он тебе не нужен, и бросила его на глазах у всех, как будто он пустое место. Какого черта ты думала…

– А тебе какая разница? – возмутилась она. – Тебе какая разница, что мне до Марка?

– Потому что мне нужно было, чтобы ты его любила, – произнес Джулиан. Его лицо был серым, как пепел в камине. – Потому что если ты вышвырнула прочь меня и всё, что было между нами, лучше, чтобы это было ради чего-то более важного. Чего-то настоящего… Но, может, это всё вообще для тебя ничего не значит!..

– Для меня ничего не значит? – Эмма выкрикнула это так громко, что к нее заболело горло. В ее венах словно бежали электрические искры и били ее током, разъяряя всё больше. Она злилась не на Джулиана, а на себя, на мир, который сделал это с ними, и теперь она стала единственной, кто хранит ядовитый, отравленный секрет. – Ты не знаешь, о чем говоришь, Джулиан Блэкторн! Ты понятия не имеешь, чем мне пришлось пожертвовать и зачем я это делаю! Ты не знаешь, чего я пытаюсь добиться…

– Пытаешься добиться? А как насчет того, чего ты уже добилась? Как насчет моего разбитого сердца, и сердца Кэмерона, и сердца Марка? – Лицо Джулиана исказилось. – Или я кого-то еще забыл, кому ты собираешься сломать жизнь?

– Твоя жизнь не сломана. Ты живее многих. И у тебя может быть счастливая жизнь! Ты целовал ту фэйри…

– Она была ланнан-ши! Оборотень! Я думал, что это была ты!

– Ой, – Эмма застыла. – Ой.

– Да, ой. Ты что, правда думаешь, что я могу полюбить кого-то еще? – возмутился Джулиан. – Думаешь, я так могу? Я не ты, я не влюбляюсь каждую неделю в кого-то нового. Мне жаль, что это оказалась именно ты, Эмма. Но это ты, и всегда будешь ты, так что не рассказывай мне, что моя жизнь не сломана. Ты ровным счетом ничего об этом не знаешь!

Эмма ударила ладонью в стену. Штукатурка тресмнула, и на месте удара зазмеилась паутина трещин. Боль Эмма почувствовала так, будто та была где-то далеко. Черная волна отчаяния грозила вот-вот захлестнуть ее с головой.

– Чего ты от меня хочешь, Джулс? – спросила она. – Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Джулиан шагнул вперед. Его лицо казалось вырезанным из мрамора, твердого и неподатливого.

– Чего я хочу? – спросил он. – Я хочу, чтоб ты поняла, каково это. Каково постоянно терпеть пытку, днем и ночью, отчаянно желать того, чего желать нельзя. Того, кто даже не желает тебя в ответ. Каково понимать, что принятое тобой в двенадцать лет решение означает, что ты никогда не добьешься того, что одно только может сделать тебя счастливым. Я хочу, чтобы ты мечтала только об одном, и хотела только одного, и была одержима лишь одним…

– Джулиан… – ахнула Эмма, отчаянно пытаясь остановить его. Остановить всё это прежде, чем станет слишком поздно.

– …как я одержим тобой! – яростно закончил он. – Как я одержим тобой, Эмма! – Гнев, казалось, покинул его. Теперь Джулиана трясло, словно его ударило током. – Я думал, ты меня любила, – тихо сказал он. – Не знаю, как я мог так ошибаться.

Эмме показалось, что по ее сердцу прошла трещина. Она отвернулась, чтобы не видеть выражения его глаз, не слышать голоса, оставляя за спиной крушение всех тщательно выстроенных планов. Эмма распахнула дверь. Она слышала, как Джулиан зовет ее, но вылетела из дома – навстречу буре.

24 Несть числа

Вершина Часовенного утеса была похожа на башню посреди урагана – гладкий утес вздымался в небо, с трех сторон окруженный кипящим котлом океана.

Небо было серым в черных потеках и тяжело, как камень, нависло над городком и морем. Вода в гавани прибыла и подняла рыбацкие лодочки до окон прибрежных домов. Суденышки крутились и вертелись на гребнях волн.

Море в очередной раз ударило в утес, взметнув в воздух белую пену. Эмма стояла в водовороте кружащихся волн, утопая в запахе моря; над головой взрывалось небо, двузубцы молний вспарывали тучи.

Она раскинула руки. Молнии словно били прямо сквозь нее в камни под ногами и в воду, серо-зелеными почти отвесными пластами встававшую на фоне неба. Гранитные шпили, давшие имя Часовенному утесу, вздымались вокруг словно каменный лес, словно зубцы короны. Скала под ногами была скользкой от влажного мха.

Эмма любила грозы – ей нравилось, как молнии вспарывают небо, нравилось их обнажающее сердце неистовство. Она выбежала из коттеджа, не думая ни о чем: ей отчаянно хотелось убраться подальше до того, как она выпалит Джулиану все то, что знать ему было ни в коем случае нельзя. Пусть думает, что она никогда его не любила, что разбила Марку сердце, что у нее нет никаких чувств. Пусть ненавидит ее, если это значит, что он останется жив и здоров.

И, может, гроза сумела бы отмыть ее начисто, смыть с ее рук то, что ощущалась как кровь их сердец.

Она спустилась по стороне утеса. Камень стал еще более скользким, и она остановилась, чтобы нанести свежую руну равновесия. Стило скользило по влажной коже. Снизу Эмме было видно, где пещеры и приливные озерца заливает кудрявящейся белой водой. На горизонте сверкнула молния; Эмма подняла лицо, чтобы попробовать на вкус соленые капли дождя, и услышала, как вдали трубят в рог.

Ее сердце подскочило в груди. Однажды она уже слышала подобное – когда в Институт прибыло посольство Дикой Охоты. Звук повторился – глубокий, холодный и одинокий, – и Эмма, оскальзываясь, побежала по тропинке обратно на вершину утеса.

Тучи, увидела Эмма, сталкивались в небесах как тяжелые серые валуны; там, где они расступались, вниз лилось бледно-золотистое сияние, освещавшее бурлящий океан. Над гаванью парили черные точки – птицы? Нет, для птиц они были слишком большими, и ни одна птица в такую погоду все равно бы не летала.

Черные точки летели к ней. Теперь они были ближе, четче – больше не точки. Она видела их как есть: всадники. Четверо всадников, облаченных в сверкающую бронзу. Они неслись по небу, как кометы.

Это была не Дикая Охота. Эмма поняла это сразу, сама не зная как. Их было слишком мало, и они были слишком молчаливы. Дикая Охота выезжала с яростным громом оружия. Бронзовые всадники плыли к Эмме беззвучно, словно соткались из облаков.

Можно побежать обратно к коттеджу, подумала она. Но это приманило бы их к Джулиану, и к тому же, они уже взяли курс так, чтобы отрезать ее от тропки назад к дому Малкольма. Они двигались невообразимо быстро. На утесе они оказались бы уже через пару секунд.

Эмма стиснула правой рукой рукоять Кортаны. Она выдернула меч из ножен почти не думая. Ощущение Кортаны в рук заземлило ее, замедлило пульс.

Всадники кружили, зависнув у нее над головой. На мгновение Эмму поразила их странная красота – вблизи кони казались почти что бесплотными, прозрачными как стекло, сотканными из завитков туч и влаги. Они взмыли в воздух – и нырнули вниз, как чайки за добычей. Как только их копыта ударились о твердую почву утеса, кони рассыпались на океанские буруны, каждый обратился во всплеск тающей воды – остались только четверо всадников.

Которые стояли между Эммой и тропинкой. Она оказалась отрезана от всего, кроме моря и крохотного участка утеса у нее за спиной.

Четверо Всадников стояли лицом к лицу с ней. Эмма поставила ноги поуже. Самая вершина хребта была до того узкой, что ее ботинки упирались в камень по обе стороны вершины. Эмма подняла Кортану. Меч сверкнул, по клинку стекала дождевая вода.

– Кто там? – окликнула она.

Четыре силуэта пошевелились, как один, вскинув руки, чтобы отбросить с лиц капюшоны бронзовых плащей. Под капюшонами оказалось еще больше блеска – то были трое высоких мужчин и женщина, все в бронзовых полумасках и с волосами как металлическая нить, заплетенными в свисавшие до лопаток толстые косы.

Доспехи у них были металлические: нагрудники и наручи, сплошь гравированные изображениями волн и моря. А глаза, вперившиеся в Эмму, серые и пронзительные.

– Эмма Корделия Карстерс, – произнес один из них. Он произнес ее имя так, словно говорил на иностранном языке и это давалось ему с трудом. – Рад встрече.

– Ты-то рад, – пробормотала Эмма, крепко сжимая Кортану. Каждый из стоявших перед ней фэйри (она знала, что это фэйри) был вооружен длинным мечом, из-за плеч торчали их рукоятки. И громче спросила: – Что нужно от меня посольству Дворов фэйри?

Фэйри вскинул бровь.

– Скажи ей, Фаль, – произнес другой, но с тем же акцентом. Что-то в нем заставило волоски на руках Эммы встать дыбом.

– Мы Всадники Маннана, – сказал Фаль. – Ты о нас слышала.

Это был не вопрос. Эмма отчаянно пожалела, что рядом нет Кристины. Кристина очень много знала о культуре фэйри. Если бы слова «Всадники Маннана» что-нибудь значили для Сумеречных охотников, Кристина бы это знала.

– Вы часть Дикой Охоты? – спросила Эмма.

Замешательство. Четверо принялись негромко переговариваться, Фаль перегнулся на сторону и сплюнул. Фэйри с жестко очерченным подбородком и презрительным выражением лица ответил вместо него.

– Я Айрмид, сын Маннана, – произнес он. – Мы дети бога. Мы намного старше Дикой Охоты, и намного сильнее.

И тут Эмма поняла, что именно она услышалв в их голосах. Это был не иноземный акцент, а древность, тянувшаяся от начала времен.

– Мы ищем, – сказал Фаль, – и находим. Мы ловчие. Мы бывали и под волнами, и над волнами. Мы бывали и в стране фэйри, и в обителях проклятых, и на полях битв, и во мраке ночи, и при свете дня. За всю нашу жизнь лишь одно мы искали и не нашли.

– Чувство юмора? – предположила Эмма.

– Ей не помешало бы заткнуть свой рот, – сказала женщина-Всадник. – Фаль, может, поможешь ей?

– Еще не время, Этна, – отрезал Фаль. – Нам нужно то, что она скажет. Нам нужно знать, где находится то, что мы ищем.

Рука Эммы, сжимавшая рукоять Кортаны, стала горячей и скользкой.

– Что вы ищете?

– Черную книгу, – ответил Айрмид. – Мы ищем то же, что и ты и твой парабатай. То, что забрала Аннабель Блэкторн.

Эмма невольно сделала шаг назад.

– Вы ищете Аннабель?

– Книгу, – произнес четвертый Всадник глубоким голосом. – Скажи нам, где она, и мы оставим вас в покое.

– У меня ее нет, – сказала Эмма. – И у Джулиана тоже.

– Она лжет, Делан, – сказала Этна.

Делан улыбнулся одними губами.

– Все нефилимы лгут. Не считай нас глупцами, Сумеречный охотник, или мы развесим твои кишки на ближайшем дереве.

– Попробуйте, – предложила Эмма. – Я это дерево вам в глотку вколочу, пока ветки…

– Из ушей не полезут. – закончил фразу Джулиан. Должно быть, он применил руну беззвучия, Эмма не слышала, как он подошел. Он сидел на мокром валуне у тропинки, ведущей к дому, словно просто возник там, соткавшись из туч и дождя. Он был в доспехах, с мокрыми волосами и незажженным клинком серафимов в руке. – Уверен, ты собиралась сказать про уши.

– Определенно, – Эмма улыбнулась ему. Она ничего не могла с собой поделать. Несмотря на их ссору, ее парабатай был здесь, прикрывал ей спину. И теперь они окружили Всадников, зажав их с двух сторон.

Будущее перестало казаться таким уж мрачным.

– Джулиан Блэкторн, – растягивая слова, заметил Фаль, едва удостоив Джулиана взглядом. – Прославленные парабатаи. Как я слышал, при Неблагом Дворе вы дали очень недурное представление.

– Уверен, Король без устали поет нам дифирамбы, – ответил Джулиан. – Слушайте, с чего вы взяли, что мы знаем, где Аннабель и Черная книга?

– При каждом Дворе есть шпионы, – сказала Этна. – Мы знаем, что Королева отправила вас на поиски книги. Король должен получить ее раньше, чем Королева.

– Но мы дали Королеве слово, – сказал Джулиан, – и такого рода обещание не может быть нарушено.

Делан зарычал, его рука вдруг очутилась на рукояти меча. Он переместил ее так быстро, что она казалась размытым пятном.

– Вы люди и лжецы, – произнес он. – Вы можете нарушить любой обещание. И нарушите, когда на кону будет стоять ваша шкура. Например, как сейчас. – Он дернул подбородком в сторону коттеджа. – Мы пришли за книгами и бумагами колдуна. Если вы ничего нам не скажете, просто отдайте их нам, и мы уйдем.

– Отдать их вам? – Джулиан явно был озадачен. – Почему вы просто не… – Он встретился взглядом с Эммой. Она поняла, о чем он думает: почему вы просто не вломились и не забрали их? – Вы не можете войти, так ведь?

– Защитные чары, – подтвердила Эмма.

Фэйри промолчали, но по тому, как упрямо они выпятили челюсти, она поняла, что права.

– Что Король Неблагого Двора даст нам в обмен на книгу? – спросил Джулиан.

– Джулс! – прошипела Эмма. Как он мог просчитывать ходы в такой момент?

Фаль расхохотался. Эмма впервые заметила, что одежда и доспехи фэйри были сухими, словно дождь их не касался. Его взгляд, брошенный на Джулиана, был полон презрения.

– У тебя здесь нет преимущества, сын терний. Отдай нам то, за чем мы пришли, иначе, когда мы отыщем остальную твою семью, мы выжжем им глаза раскаленной кочергой, не исключая маленьких детей.

Тавви. Эти слова пронзили Эмму, словно стрела. Она почувствовала удар, ее тело дернулось и ее захлестнул холод – ледяное дыхание битвы. Она бросилась на Фаля, опуская Кортану в яростном замахе из-за плеча.

Этна завопила, но Фаль ушел из-под удара быстрее, чем океанское течение. Кортана просвистела в воздухе. Остальные фэйри потянулись к мечам, и раздался лязг оружия.

Клинок серафимов в руке у Джулиана вспыхнул и засиял сквозь дождь. Сияние обвилось вокруг Эммы подобно светящимся нитям, отведя удар Этны; Кортана скрестилась с мечом фэйри с такой силой, что Эмма отшатнулась назад.

Лицо Фаля дрогнуло от удивления. Эмма охнула – мокрая, захлебывающаяся дождем, но не чувствуюящая холода. Весь мир превратился в кружащуюся серую вершину. Она бросилась к одному из каменных шпилей и взобралась на него.

– Трусиха! – выкрикнул Айрмид. – Как ты смеешь убегать?

Эмма услышала, как рассмеялся Джулиан, когда она влезла на самый верх шпиля и спрыгнула оттуда на Айрмида с такой силой, что сбила его наземь. Он попытался откатиться в сторону, но замер, когда Эмма нанесла удар ему в висок рукояткой Кортаны. Он вскрикнул от боли.

– Заткнись, – прошипела Эмма. – Не смей трогать Блэкторнов, не смей даже говорить о них…

– Оставь его в покое! – вскрикнула Этна, и Делан прыгнул на них, но Джулиан остановил его взмахом клинка серафимов. Утес взорвался светом, а дождь, казалось, неподвижно завис в воздухе, когда клинок опустился вниз и врезался в нагрудник воина-фэйри.

И разлетелся на куски. Он разбился, словно был сделан изо льда, и Джулиана отбросило назад, сбило с ног, швырнуло на камни и мокрую землю.

Делан расхохотался, приближаясь к нему. Эмма оставила Айрмида там, где тот лежал, и прыгнула следом за воином-фэйри в тот самый миг, когда тот занес меч над Джулианом и опустил его…

Джулиан быстро перекатился вправо, развернулся и вонзил кинжал в бедро Делана. Тот заорал от боли и ярости и развернулся, чтобы дотянуться до Джулиана мечом. Но Джулиан уже вскочил на ноги, с кинжалом в руке.

Из-за туч неожиданно пролился свет, и Эмма увидела, как тени на земле переместились – кто-то стоял у нее за спиной. Она ушла из-под удара как раз в тот миг, когда меч опустился и едва не рассек ей плечо. Она развернулась и увидела Этну. Фаль склонился над лежащим на земле Айрмидом, помогая тому подняться. На мгновение сражаться продолжили лишь Эмма и женщина-фэйри. Эмма перехватила рукоять Кортаны обеими руками и замахнулась.

Этна смеясь, отпрыгнула назад.

– Вы, нефилимы, – презрительно усмехнулась она, – называете себя воинами, а сами обложились защитными рунами и ангельскими клинками! Без них вы ничто, и скоро, очень скоро вы их лишитесь! Мы всё у вас отнимем! Всё, что у вас есть! Всё!

– Хочешь еще раз повторить? – спросила Эмма, уходя из-под меча Этны. Она вспрыгнула на валун и посмотрела на фэйри сверху вниз. – Ну, ту часть, которая про всё? А то до меня с первого раза не дошло.

Этна оскалилась и прыгнула за ней. И на несколько долгих мгновений в мире осталась лишь битва, сияющая дымка дождя, грохот и гул моря под утесом, и всё как будто замедлилось, когда Эмма отшвырнула Этну и бросилась на Айрмида и Фаля, скрестив свой меч с их клинками.

Они были хороши – быстры и ослепительно сильны. Но Кортана в руках у Эммы словно ожила. Ярость наполняла ее мощью, электрическим током, который бурлил в венах и управлял мечом в ее руках, ударяя клинком о клинки, занесенные над ней, заглушая шум моря звоном металла. Эмма почувствовала во рту соленый привкус – крови или океанских брызг, она сама не знала. Мокрые волосы разметались вокруг ее лица, когда она развернулась, чтобы снова скрестить Кортану с мечом фэйри.

Жестокий морок, охвативший ее, развеял гнусный смешок. Она подняла глаза и увидела, что Фаль прижал Джулиана к обрыву утеса. За его спиной скала отвесно уходила в море. Джулиан стоял на фоне серого неба, темные волосы облепили голову.

Эмму охватила паника. Она оттолкнулась от камня и ударила Айрмида в грудь. Фэйри с рычанием опрокинулся на спину, и Эмма бросилась бежать, мысленным взором уже видя Джулиана пронзенным мечом или сброшенным с обрыва, разбившимся о камни или утонувшим в водовороте.

Фаль продолжал смеяться. Он стоял с обнаженным мечом. Джулиан отступил еще на шаг – и пригнулся, быстро и ловко, чтобы подхватить арбалет, спрятанный за нагромождением камней. Он вскинул его к плечу, как раз когда Эмма налетела на Фаля. Она не замедлила движение, не остановилась и вонзила Кортану Фалю между лопаток.

Меч пробил его доспехи и достиг цели. Она почувствовала, как острие клинка вышло с другой стороны, прорезав металлический нагрудник.

За спиной у Эммы раздался пронзительный вопль Этны. Она рвала на себе волосы, причитая на языке, которого Эмма не знала. Но Эмма слышала, как она выкрикивает имя брата: Фаль, Фаль!

Этна начала опускаться на колени. Делан попытался ее подхватить – его искаженное лицо было смертельно белым. Айрмид с ревом вскинул меч и бросился на Эмму, которая пыталась выдернуть Кортану из обмякшего тела Фаля. Она напряглась и рванула еще раз – окровавленный меч высвободился, но времени обернуться уже не оставалось…

Джулиан встрелил из арбалета. Болт просвистел в воздухе – тише, чем дождь – и выбил меч из руки Айрмида. Айрмид взвыл, его рука окрасилась алым.

Эмма развернулась, встала в стойку, занесла меч. По лезвию Кортаны стекали кровь и дождь.

– Ну, кто еще хочет сразиться? – прокричала она. Ветер и вода рвали и заглушали ее слова. – Кто?!

– Пусти, я убью ее! – Этна вырывалась из хватки рук Делана. – Она убила Фаля! Пусти, я перережу ей глотку!

Но Делан качал головой и что-то говорил – что-то про Кортану. Эмма шагнула вперед. Если они не хотят сами идти к ней, она с удовольствием подойдет к ним сама.

Айрмид вскинул руку; она увидела, как у него в пальцах замерцал свет, бледно-зеленый в сером воздухе. Лицо Фэйри исказилось от напряжения.

– Эмма! – Джулиан обхватил ее сзади прежде, чем она успела сделать еще шаг, и потянул назад, прижал к себе в тот самый момент, когда дождь взорвался и принял форму трех коней, вихрящихся созданий из ветра и влаги, которые храпели и били копытами в воздухе между Эммой и оставшимися Всадниками. Фаль лежал на земле, его кровь смешивалась с корнуолльской грязьь, а его братья и сестра запрыгивали на своих скакунов.

Эмму затрясло. Перед тем, как кони взмыли в небо и скрылись среди туч и дождя, один из Всадников помедлил и обернулся. Это была Этна. Ее глаза были полны неверия и смертельной ненависти.

Ты убила древнее и дикое существо, – говорил ее взгляд. – Приготовься к столь же древнему возмездию. И столь же дикому.

– Бежим! – сказала Ливви.

Кит ожидал чего угодно, но только не этого. Сумеречные охотники никогда не убегают. Так ему всегда говорили. Но Ливви сорвалась с места, как пуля, промелькнула мимо Всадника у нее на пути, и Тай помчался за ней.

Кит бросился следом. Они прорвались мимо фэйри и смешались с толпой на Тропе Темзы. Когда Кит догнал Ливви и Тая, он сильно запыхался, а они – нисколько.

Он слышал позади гром. Стук копыт. Нам их не обогнать, – подумал он, но дыхания, чтобы произнести это вслух, не хватило. Свинцово-серый воздух, который он втягивал, казался тяжелым. Темные волосы Ливви струились по ветру, когда она перемахнула через калитку в ограде, отделявшей тропу от реки.

На мгновение она словно застыла в воздухе – руки раскинуты, ветровка хлопает как крылья, – а затем упала вниз, исчезнув из поля зрения. И Тай последовал за ней, боком перемахнув через ограду, и тоже исчез.

В реку? – в смятении подумал Кит, но не стал медлить. Его мышцы охватил знакомый жар, ум напрягся и сосредоточился. Он ухватился за верх калитки, подтянулся и перемахнул на ту сторону.

Падать пришлось не больше метра или двух – и, согнувшись, он приземлился на выступавшую в Темзу бетонную площадку, окруженную невысоким железным ограждением, проломленным в нескольких местах. Тай и Ливви уже были там, скинув куртки, чтобы освободить руки, с клинками серафимов в руках. Кит выпрямился, и Ливви кинула ему короткий меч; Кит понял, почему она побежала – не чтобы спастись, а чтобы найти место для боя.

И, если получится, связаться с Институтом. Тай держал телефон в руке и продолжал тыкать в конпки, уже подняв клинок серафимов, который полыхнул тусклым сиянием на фоне облаков.

Кит обернулся как раз тогда, когда три Всадника проплыли над заграждением и приземлились рядом с ними – сплошь сверкающая бронза и золото, и выхватили мечи из ножен.

– Остановите его! – оскалился Карн, и его братья ринулись на Тая.

Ливви и Кит бросились, чтобы закрыть его собой. На Кита накрыло холодным, жестоким опьянением битвы, но Всадники были быстрее демонов. И сильнее. Кит сделал выпад в сторону Эохайда, но фэйри там уже не было: он осткочил к дальнему краю платформы. Эохайд рассмеялся над выражением лица Кита, и смеялся даже тогда, когда Этарлам мощным ударом выбил телефон у Тая из руки. Телефон проскользил по бетону и упал в реку.

Над Китом нависла чья-то тень. Он тут же вскинул меч вверх и услышал, как кто-то захрипел. Карн рухнул назад, обагрив землю темной кровью. Кит вскочил и прыгнул вперед, на Эохайда, но Ливви и Тай его опередили; их клинки серафимов размытыми пятнами света вспарывали воздух вокруг Всадников.

Но воздух – и только. Кит заметил, что ангельские клинки, судя по всему, не прорезали ни доспехи Всадников, ни даже их кожу – в отличие от меча, которым он сумел достать Карна. На лице Тая было недоумение, а на лице Ливви, нацелившейся клинком серафимов в сердце Эохайду, ярость.

Ее меч сломался у самой рукояти, и сила отдачи чуть не отбросила Ливви, с трудом удержавшуюся на ногах, в реку. Тай обернулся и увидел, как Эохайд занес меч и стал разворачиваться к нему длинным движением по кругу. Кит прыгнул через платформу, сбил Тая на землю.

Клинок вылетел у Тая из руки и упал в Темзу, подняв вихрь огненных брызг. Кит упал на Тая и ударился головой о выступающий кусок дерева. Он почувствовал, как Тай пытается его спихнуть, откатился в сторону и увидел, что над ними стоит Эохайд.

Ливви сражалась с оставшимися двумя Всадниками и билась отчаянно, в вихре сверкающих клинков. Но она была на другом конце платформы. Кит попытался отдышаться, вскинул меч…

Эохайд замер, его глаза сверкали под прорезями маски. Зрачки у него тоже были цвета бронзы.

– Я тебя знаю, – произнес он. – Мне знакомо твое лицо.

Кит уставился на него, открыв рот. Секундой позже Эохайд, усмехнувшись, уже заносил меч… Как вдруг на них упала чья-то тень. Всадник поднял глаза – и тут на него сверху опустилась мускулистая тяжелая рука и схватила изумленного фэйри за шкирку. В следующую секунду он, изрыгая проклятия, взмыл в воздух. Раздался всплеск: Всадника швырнули в реку.

Кит с трудом уселся, Тай – рядом с ним. Ливви с разинутым ртом обернулась к ним. Оба Всадника остолбенели, безвольно опустив мечи и глядя, как грохочущее кружащее нечто приземляется в центре платформы.

Это был конь, а на спине у него сидел Гвин, казавшийся огромным в своем шлеме и похожих на древесную кору доспехах. Это его рука зашвырнула Эохайда в реку. Но тот уже подплыл обратно к платформе и как раз взбирался на нее. Тяжелые доспехи замедляли его движения.

За пояс Гвина крепко держалась Диана; ее темные кудри выбились из прически.

Тай поднялся на ноги, Кит с трудом последовал его примеру. На воротнике толстовки Тая виднелись пятна крови, но Кит не знал чья это кровь – Тая или его собственная.

– Всадники! – громовым голосом пророкотал Гвин. На его руке зиял широкий порез, там, где его все-таки достал меч Эохайда. – Остановитесь.

Диана соскользнула с коня и подошла к тому месту, где Эохайд вылезал из воды. Она вынула меч из ножен и приставила к груди фэйри.

– Не двигайся, – велела она.

Всадник повиновался, молча оскалив зубы.

– Гвин, тебя это не касается, – произнес Карн. – Это дело Неблагого Двора.

– Дикая Охота не склоняется ни перед чьим законом, – сказал Гвин. – Наша воля – это воля ветра. И моя воля сейчас – отослать вас прочь от этих детей. Они под моей защитой.

– Они нефилимы! – резко сказал Этарлам. – Творцы Холодного мира, жестокого и порочного.

– Вы не лучше, – возразил Гвин. – Не знающая жалости свора Королевских гончих.

Карн и Этарлам уставились на Гвина. Эохайд упал на колени. Мгновение тянулось как резина, длилось целую вечность.

Эохайд вдруг вскрикнул и вскочил на ноги, не обращая внимания на неоступно следовавший за ним меч Дианы.

– Фаль, – выговорил он. – Он мертв.

– Этого не может быть, – произнес Карн. – Всадники не умирают.

Но Этарлам испустил пронзительный скорбный вопль, выронил меч и прижал руку к сердцу.

– Его больше нет, – прорыдал он. – Я чувствую это! Наш брат погиб.

– Всадник ушел в Земли Теней, – произнес Гвин. – Желаете ли вы, чтобы я протрубил по нему в рог?

Хотя, по мнению Кита, Гвин был вполне искренен, Эохайд оскалился и чуть не бросился было на Охотника, но меч Дианы коснулся его горла и пустил кровь. Густые темные капли заструились по клинку.

– Довольно! – вскрикнул Карн. – Гвин, за это предательство ты еще заплатишь. Этар, Эохайд, ко мне. Отправимся к братьям нашим и сестре.

Диана опустила меч, и Эохайд, оттолкнув ее плечом, прошествовал к остальным двум Всадникам. Длинными прыжками они взмыли с платформы высоко ввверх, вцепились в блестящие бронзовые гривы своих коней, вскочили им на спины.

Всадники промчались мимо над водой, но голос Эохайда все звенел в ушах у Кита.

Я тебя знаю. Мне знакомо твое лицо.

Когда они добрались обратно в коттедж, Эмму трясло – от холода и адреналина. Волосы и одежда плотно облепили ее, и Эмма подозревала, что выглядит как мокрая курица.

Она прислонила Кортану к стене и стала устало стягивать с себя насквозь промокшую куртку и ботинки. Она слышала, как Джулиан закрывает дверь, ходит по комнате. А еще в доме было тепло. Должно быть, он заранее развел огонь.

В следующее мгновение она почувтвовала, что в руки ей настойчиво суют что-то мягкое. Джулиан с непроницаемым лицом стоял перед ней и протягивал старое банное полотенце. Она взяла его и принялась вытирать волосы.

Джулиан до сих пор не снял мокрую одежду, только разулся. На концах его волос и ресниц сверкали капли воды.

Эмма вспомнила, как меч звенел о меч, хаос битвы, море и небо. Интересно, подумала она, не так ли Марк чувствовал себя в Дикой Охоте? Когда между тобой и стихией уже ничего не стоит, легко забыть о том, что тянет тебя к земле.

Она подумала о крови на лезвии Кортаны, о крови, ручьям и текущей из-под тела Фаля и смешивавшейся с дождевой водой. Они закатили его труп под каменный навес, чтобы не оставлять на милость непогоды – хотя ему уже было ничем не помочь.

– Я убила Всадника, – тихо, почти шепотом проговорила она.

– Тебе пришлось. – Джулиан крепко, впиваясь пальцами, держал ее за плечо. – Эмма, это был бой не на жизнь, а на смерть.

– Конклав…

– Конклав поймет.

– Волшебный народ не поймет. Король Неблагого Двора не поймет.

По лицу Джулиана скользнул призрак улыбки.

– Не думаю, что мы ему и раньше нравились.

Эмма судорожно вдохнула.

– Фаль загнал тебя на край обрыва, – сказала она. – Я думала, он тебя убьет.

Улыбка Джулиана померкла.

– Прости, – сказал он. – Я заранее спрятал там арбалет…

– Я не знала, – сказала Эмма. – Я обязана чувствовать, что происходит с тобой в битве, понимать это, предугадывать твои действия, но я не знала.

Она отшвырнула полотенце, и оно упало на пол. Кружка, которую разбил Джулиан, исчезла. Должно быть, он всё прибрал.

В душе у Эммы закипало отчаяние. Ничего из того, что она делала, не сработало. Они было ровно в том же положении, что и прежде, только Джулиан этого не знал. Вот и всё, что изменилось.

– Я так старалась, – прошептала она.

Джулиан непонимающе нахмурился.

– В бою? Эмма, ты сделала всё, что могла…

– Не в бою. Я старалась заставить тебя разлюбить меня, – произнесла она. – Я старалась.

Она почувствовала, как он отшатнулся – так, словно даже его душа шарахнулась прочь.

– Это что, настолько ужасно? То, что я тебя люблю?

Эмму снова затрясло, но уже не от холода.

– Это было лучше всего на свете, – сказала она. – А потом хуже всего на свете. И у меня даже шансов не было…

Она осеклась. Он качал головой, разбрызгивая капли воды.

– Придется тебе научиться с этим жить, – сказал он. – Даже если это тебя так пугает. Даже если тебя от этого тошнит. Точно так же, как мне придется пережить всех остальных твоих парней, потому что мы вместе навсегда. Эмма, что бы ни случилось, как бы ты ни называла то, что между нами, мы всегда будем мы.

– Никаких других парней не будет, – сказала она.

Джулиан удивленно посмотрел на нее.

– То, что ты говорил раньше – про помыслы, и одержимость, и желание лишь одного, – сказала она. – Вот это я к тебе и чувствую.

Джулиан выглядел ошарашенным. Она нежно взяла его лицо в ладони, слегка погладила пальцами влажную кожу. Эмма видела, как на шее у него колотится жилка. На лице у него была длинная царапина, тянувшаяся от виска до подбородка. Эмма не знала, получил он ее только что, в битве на утесе, или она была и раньше. Она очень старалась не смотреть на него – и не заметила. Интересно, подумала она, скажет ли он вообще еще хоть слово?

– Джулс! – позвала она его. – Пожалуйста, скажи что-нибудь…

Его руки сжали ее плечи. Эмма ахнула – Джулиан двинулся, тесня ее назад, пока она не прижалась спиной к стене. Он смотрел прямо на нее пугающе яркими, сияющими как морское стекло глазами.

– Джулиан, – сказал он. – Хочу, чтобы ты звала меня Джулианом. И никак иначе.

– Джулиан, – произнесла она, и он накрыл ее губы своими, сухими и обжигающе-горячими, и ее сердце словно остановилось, а затем снова пошло – мотор, разогнавшийся до небывалых оборотов.

Она вцепилась в него так же отчаянно, сжимая его, пока он пил дождь с ее губ, пробуя его на вкус: гвоздика и чай. Она потянулась, чтобы стащить с него свитер. Под свитером была футболка. Тонкая влажная ткань не стала преградой, когда Джулиан прижал Эмму спиной к стене. Его джинсы тоже промокли и облепили тело. Она чувствовала, как он ее хочет, и хотела его не меньше.

Весь мир исчез: остался только Джулиан; жар его кожи, желание быть к нему еще ближе, прижаться к нему всем телом. Каждое его движение ударяло по нервам Эммы как молния.

– Эмма. Господи, Эмма! – он уткнулся в нее лицом, целуя в щеку, в шею, большими пальцами поднырнул под пояс ее джинсов – и потянул вниз. Эмма стряхнула с ног мокрую ткань. – Я так тебя люблю.

С той ночи на пляже как будто прошла уже тысяча лет. Ее руки заново открывали его тело, его шрамы. Когда-то он был таким худым. Она еще помнила его таким – длинным, костлявым и неловким. Уже тогда она его любила, хотя еще сама об этом не знала, любила его всего целиком.

Теперь на нем была одежда, а под ней – гладкие мышцы, твердые и неподатливые. Эмма заново изучала его, запоминала, каков он на ощупь.

– Джулиан, – произнесла она. – Я…

Я люблю тебя, хотела она сказать. Ни Кэмерона, ни Марка я никогда не любила, всегда только тебя, и всегда буду любить только тебя, я вся создана из тебя, как кровь состоит из кровяных клеток. Но он прервал ее страстным поцелуем.

– Не надо, – прошептал он. – Не хочу слышать ничего разумного, только не сейчас. Не хочу логики. Хочу этого.

– Но ты должен знать…

Он помотал головой.

– Не должен, – он опустил руки, взялся за край футболки и стянул ее. С его влажных волос на них обоих падали капли воды. – Я столько времени жил, как будто разломанный на куски, – глухо произнес он, и Эмма знала, чего это ему стоило – ризнание, что он был не властен над собой. – Я должен снова почувствовать себя целым. Пусть ненадолго.

– Это не может продлиться долго, – сказала она, глядя на него. Им не позволят сохранить то, что между ними. – И это разобьет сердце нам обоим.

Он поймал ее за запястье, поднес ее руку к своей обнаженной груди. Прижал ее пальцы к своему сердцу. Оно билось под ее ладонью словно кулак, пробивающий себе дорогу сквозь ребра.

– Разбей мне сердце, – сказал он. – Разбей на кусочки. Я разрешаю.

Синеву его глаз почти полностью поглотили расширившиеся зрачки.

Тогда, на пляже, она не знала, что произойдет. Каким всё это будет между ними. Теперь Эмма знала. И от некоторых вещей невозможно было отказаться – ни у кого не хватило бы на это силы воли.

Ни у кого.

Она, сама не зная, что сейчас сделает, кивнула.

– Да, Джулиан, – сказала она. – Да.

Она услышала, как он застонал. Потом его руки опустились ей на бедра; он приподнял ее, зажав между собой и стеной. В этом чувствовалось отчаяние, словно перед концом света, и Эмма только гадала: неужели так и будет всегда? Когда же настанет время, когда они смогут быть медленными и нежными, тихими и любящими.

Джулиан яростно ее поцеловал, и она забыла о нежности. Осталось лишь это – Джулиан, шепчущий ее имя, пока они отшвыривали в сторону всю ставшую лишней одежду. Он задыхался, его кожа слабо блестела от пота, мокрые волосы прилипли ко лбу; Джулиан поднял Эмму повыше, прижался к ней так резко, что ударился об нее всем телом. Она услышала, как из его горла вырвался отрывистый стон. Когда он поднял лицо – глаза его почернели от желания – она смотрела на него не отрываясь.

– Ты в порядке? – шепнул он.

Эмма кивнула.

– Не останавливайся.

Он нашел ее губы своими, дрожащими, держал ее трясущимися руками. Эмма чувствовала – он борется за каждую секунду самоконтроля. Она хотела сказать ему, что всё хорошо, всё в порядке, но сознание ее покинуло. Она слышала, как волны снаружи яростно колотятся о скалы. Эмма закрыла глаза, и услышала, как Джулиан говорит ей, что любит ее, и обвила его руками, сжимая в объятиях, когда его колени подогнулись и они опустились на пол, цепляясь друг за друга, словно выжившие в кораблекрушении, забросившем их на далекий берег.

Тавви, Рафа и Макса найти было не сложно. Они оказались под крылышком у Бриджет, которая развлекала малышей тем, что позволяла им бесить Джессамину, пока та не принималась сшибать вещи с верхних полок. И Магнус разразился лекцией о том, почему нельзя дразнить привидения.

А вот Дрю нигде не было видно. Она куда-то ушла из своей спальни, в библиотеке или в кабинете ее тоже не оказалось, и дети ее не видели. Возможно, Джессамина могла бы еще чем-то помочь, но Бриджет сказала, что та в гневе унеслась прочь, как только детям надоело ее дразнить, и к тому же, общаться Джессамине нравилось только с Китом.

– Дрю ведь не ушла бы из Института, так? – спросил Марк. Он бродил по коридору, открывая двери одну за другой. – С чего бы она стала это делать?

– Марк, – Кьеран взял юношу за плечи и развернул к себе лицом. Кристина почувствовала, как запястье занемело, словно смятение Марка через связующее заклятье передавалось и ей.

Разумеется, между Марком и Кьераном была связь иного рода, основанная на общем опыте и общих чувствах. Кьеран держал Марка за плечи, сосредоточившись лишь на нем одном, как это умели фэйри. И Марк постепенно расслаблялся – напряжение постепенно покидало его тело.

– Твоя сестра здесь, – сказал Кьеран. – И мы ее найдем.

– Разделимся и поищем, – предложил Алек. – Магнус…

Магнус подхватил Макса на руки и направился вперед по коридору; Тавви и Раф поплелись следом. Остальные договорились встретиться в библиотеке через двадцать минут. Каждому был отведен свой участок Института – Кристине досталось западное крыло, и она спустилась на первый этаж, в бальный зал.

Кристина была этому не рада – воспоминания о том, как она танцевала там сперва с Марком, а затем с Кьераном, смущали и отвлекали. А отвлекаться сейчас не стоило: нужно было искать Дрю.

Она двинулась вниз по лестнице – и застыла. Там, на лестничной площадке, стояла Друзилла – вся в черном, в каштановых косах – черные ленты. Она обернула к Кристине бледное, встревоженное лицо.

– Я тебя ждала, – сказала она.

– Все тебя ищут! – воскликнула Кристина. – Тай и Ливви…

– Я знаю, слышала. Я подслушивала, – перебила Дрю.

– Но тебя не было в библиотеке…

– Прошу тебя, – сказала Дрю. – Ты должна пойти со мной. Времени мало.

Она поспешила вверх по лестнице и Кристина последовала за ней.

– Дрю, Марк волнуется. Всадники очень опасны. Ему нужно знать, что ты в порядке.

– Через секунду я скажу ему, что все со мной хорошо, – сказала Дрю. – Но мне надо, чтобы ты пошла со мной.

– Дрю… – они оказались в коридоре, где находилась большая часть гостевых спален.

– Слушай, – сказала Дрю. – Мне просто надо, чтобы ты это сделала, ладно? Если попытаешься позвать Марка, то клянусь, в этом Институте есть такие места, где я смогу от тебя прятаться целыми днями.

Кристина не смогла сдержать любопытства.

– Как тебе удалось так хорошо изучить Институт?

– Ты бы тоже изучила, если бы каждый раз, как высунешь нос, кто-нибудь пытался заставить тебя сидеть с детьми, – отрезала Дрю. Они дошли до ее спальни. Дрю взялась за дверную ручку и застыла, явно колеблясь.

– Но у тебя в спальне мы смотрели! – возмутилась Кристина.

– Я же тебе говорю, – сказала Дрю. – Укрытия. – Она набрала воздуху в грудь. – Ну ладно, заходи. И не психуй.

Личико Дрю было упрямым и решительным, словно она набиралась мужества перед тем, как сделать что-то неприятное.

– Все в порядке? – спросила Кристина. – Может, тебе лучше поговорить с Марком, а не со мной?

– Это не я хочу с тобой поговорить, – сказала Дрю и толкнула дверь спальни. Кристина шагнула внутрь, чувствуя себя озадаченной.

Сперва она разглядела только тень – силуэт у окна. Потом он встал, и сердце Кристины подскочило к горлу.

Смуглая кожа, спутанные черные волосы, острые черты лица, длинные ресницы. Легкая сутулость, которая, как говорила Кристина, всегда придавала ему такой вид, точно он идет против сильного ветра.

– Хайме! – выдохнула она.

Он раскинул руки, и мгновение спустя она уже крепко его обнимала. Хайме всегда был худой, но сейчас, с выступающими ключицами и торчащими локтями, он казался просто тощим. Он крепко обнял ее, и Кристина услышала, как дверь спальни тихонько закрылась и щелкнул замок.

Она отстранилась и взглянула Хайме в лицо. Он ничуть не изменился – ясные, с озорной искоркой глаза.

– Выходит, – произнес он, – ты и правда по мне скучала.

Ночи, которые она провела из-за него без сна, в рыданиях – потому что он пропал, потому что она его ненавидела, потому что он был ее лучшим другом и она ненавидела его ненавидеть – словно взорвались в ее голове. Кристина закатила ему пощечину, а затем принялась колотить по плечам, по груди – куда только могла дотянуться.

– Ой! – уворачивался он. – Больно же!

– ¡Me vale madre![55] – Кристина снова его треснула. – Как ты посмел так исчезнуть! Все волновались! Я думала, что ты умер! А ты тут как тут, прячешься в спальне у Друзиллы Блэкторн, за что, кстати, ее братья просто убью тебя, если узнают…

– Всё было не так! – Хайме махал руками, словно пытаясь отвести ее удары. – Я тебя искал.

Кристина уперлась руками в бедра.

– Все это время ты меня избегал, и вдруг выясняется, что ты меня искал, да?

– Я не тебя избегал, – сказал он, вынул из кармана мятый конверт и протянул его ей. С болью в сердце Кристина узнала почерк Диего.

– Если Диего хочет мне написать, необязательно передавать послание из рук в руки, – сказала она. – За кого он тебя держит, за почтового голубя?

– Он не может тебе писать, – сказал Хайме. – Зара проверяет всю его почту.

– Так, значит, ты знаешь про Зару, – сказала Кристина, забирая конверт. – И давно?

Хайме прислонился к большому дубовому столу.

– Давно ли они помолвлены? С тех пор, как вы в первый раз расстались. Но, Кристина, это не настоящая помолвка.

Она села на кровать Дрю.

– А выглядела как настоящая.

Хайме провел рукой по своим черным волосам. Он был немного похож на Диего – очертаниями рта, формой глаз. Хайме всегда был весел там, где Диего был серьезен. Теперь, усталый и исхудавший, он напоминал угрюмых, озабоченных модой юношей, тусовавшихся вокруг кофеен в Колония-Рома[56].

– Знаю, ты, наверное, меня ненавидишь, – сказал он. – У тебя есть на это все причины. Ты думаешь, я хотел, чтобы наша ветвь семьи взяла на себя управление Институтом потому, что я жаждал власти и плевать на тебя хотел. Но на самом деле у меня была уважительная причина.

– Я тебе не верю, – сказала Кристина.

Хайме нетерпеливо хмыкнул.

– Тина, я не из тех, кто жертвует собой, – сказал он. – Это по части Диего, не по моей. Я только хотел отвести беду от семьи.

Кристина вцепилась пальцами в простыню.

– Какую еще беду?

– Ты знаешь, мы всегда были связаны с фэйри, – начал Хайме. – Вот откуда у тебя медальон. Но этим дело не ограничивалось. По большей части это было неважно. До Холодного мира… Тогда семью обязали сдать всё Конклаву – всю информацию, и всё, что они когда-либо получали от фэйри.

– Но они не сдали, – догадалась Кристина.

– Не сдали, – подтвердил Хайме. – Они решили, что отношения с хадас[57] важнее Холодного мира. – Он пожал плечами. – Существует некое наследство. Всей его силы даже я не понимаю. Диарборны и Когорта потребовали его себе, и мы им сказали, что только Розалес может запустить этот артефакт.

Понимание настигло Кристину. Она была потрясена.

– Поэтому-то и придумали фальшивую помолвку… – сказала она. – Чтобы Зара смогла возомнить, что станет Розалес.

– В точку, – сказал Хайме. – Диего свяжет себя с Когортой. А я заберу наследство и сбегу. Чтобы Диего мог всё свалить на меня – скверный младший братец удрал с артефактом. Помолвка будет длиться и длиться, и наследства они не найдут.

– И это весь ваш план? – спросила Кристина. – Вечно тянуть время?

Хайме нахмурился.

– Кажется, ты не собираешься восторгаться тем, как дерзко я нахожусь в бегах уже несколько месяцев, – заметил он. – Очень храбро и дерзко.

– Хайме, мы нефилимы. Храбрость – это наша работа, – сказала Кристина.

– И некоторым это дается лучше, чем другим, – заметил Хайме. – Ну да ладно. Я бы не сказал, что наш план состоит только в том, чтобы тянуть время. Вовсе нет. Диего пытается выяснить, какие у Когорты слабости. А я – что там с этим наследством.

– Ты этого не знаешь?

Он покачал головой.

– Знаю только, что оно позволяет войти в страну фэйри незамеченным.

– И Когорта хочет войти в страну фэйри, чтобы развязать войну? – догадалась Кристина.

– Звучит логично, – сказал Хайме. – Ну, во всяком случае, с их точки зрения.

Кристина молча сидела на кровати. Снаружи зарядил дождь, вода струилась по оконным стеклам. Она вспомнила, как дождь заливал деревья Чапультепека, как она сидела там с Хайме, смотрела, как он ест дориколос[58] целыми пакетами и облизывает соленые пальцы. И как они говорили – часами, буквально обо всем, о том, что будут делать, когда станут парабатаями и смогут путешествовать по всему миру.

– Куда ты намерен направиться? – наконец спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

– Этого я не могу тебе сказать, – он оттолкнулся от стола. – Никому не могу сказать. Я мастер побегов, Кристина, но только до тех пор, пока не говорю, где прячусь.

– Ты сам не знаешь, так ведь? – сказала она. – Собираешься импровизировать.

Он криво улыбнулся.

– Никто меня не знает так, как ты.

– А Диего? – голос Кристины дрогнул. – Почему он мне ничего не рассказал?

– Влюбленные делают всякие глупости, – сказал Хайме тоном человека, который никогда в жизни не был влюблен. – И к тому же, я сам его попросил не говорить.

– Так почему сейчас рассказываешь?

– По двум причинам, – сказал он. – В Нижнем мире ходят слухи, что Блэкторны поднялись против Когорты. Если дойдет до драки, я хочу в ней участвовать. Пошли мне огненное послание. Я приду. – Хайме говорил совершенно искренне. – А во-вторых, чтобы доставить письмо Диего. Он сказал, что, возможно, ты будешь слишком сердита, чтобы его прочесть. Но я надеялся, что теперь… что не будешь.

Кристина посмотрела на конверт, который держала в руке. Его много раз сгибали и складывали.

– Я прочитаю, – тихо сказала она. – А ты разве не останешься? Поешь с нами. У тебя такой вид, словно ты умираешь от голода.

Хайме помотал головой.

– Тина, никто не должен знать, что я тут был. Обещай мне. В память о том, что когда-то мы собирались стать парабатаями.

– Это нечестно, – прошептала она. – И к тому же, Друзилла знает.

– Она никому не скажет… – начал было Хайме.

– Кристина! – это был голос Марка, эхом разнесшийся по коридору. – Кристина, ты где?

Хайме внезапно схватил ее своими сильными руками и заключил в крепкие объятия. Когда он ее отпустил, Кристина легонько коснулась его лица. Ей хотелось сказать ему миллион самых разных вещей – и прежде всего, ten cuidado – береги себя, будь осторожен! Но Хайме уже бросился прочь, к окну. Он распахнул раму, тенью выскользнул наружу и растворился в залитой дождем ночи.

25 С печальным стоном

Входить в Институт Гвин наотрез отказался.

Кит понятия не имел, почему, но предводитель Дикой Охоты лишь покачал головой, когда Алек сердечно пригласил его в Институт, хотя рука его кровоточила, пачкая доспехи алым.

– Хоть и временно, но я глава лондонского Института, – сказал Алек. – Я вправе приглашать, кого хочу.

– Мне некогда прохлаждаться, – ответил Гвин. – Нужно еще много сделать.

Начался дождь. Алек стоял на крыше рядом с Марком, который с облегчением и ужасом приветствовал Тая и Ливви. Близнецы всё еще держались поближе к брату, и тот одной рукой обнимал Ливви за плечи, а другой крепко держал Тая за рукав.

Кита никто так не встречал. Он стоял поодаль и наблюдал. Полет верхом от реки – Гвин доставал коней из воздуха, как фокусник монетки – был так стремителен, что слился в одно размытое пятно. Тай и Ливви ехали с Дианой, а Киту пришлось сидеть за спиной у Гвина, отчаянно цепляясь за него и пытаясь не свалиться с коня в Темзу.

– Я не могу оставаться среди всего этого холодного железа, – сказал Гвин, и Кит подумал, что он выглядит соврешенно измученным. – А вам, Блэкторнам, стоит зайти в Институт. В его стенах вы в безопасности.

– А как же Эмма и Джулиан? – спросила Ливви. – Возможно, они на улице! Всадники их ищут…

– Магнус отправился за ними, – заверил ее Алек. – Он проследит, чтобы с ними всё было в порядке.

Ливви мрачно кивнула, но все еще выглядела обеспокоенной.

– Диана, возможно, нам понадобится ваша помощь, – продолжил Алек. – Как только Магнус вернется, мы отправим детей в Аликанте.

– Кого именно? – уточнила Диана. Ее обычно мягкий, низкий голос охрип от усталости. – Только ваших, или…

– Тавви с Друзиллой тоже, – сказал Алек. Он смерил взглядом Тая и Ливви; Кит догадывался, что, будь его воля, Алек бы и близнецов забрал – но знал, что они этого ни за что не потерпят.

– А, – сказала Диана. – Могу ли я предложить вам поселиться не в Аликанте у Инквизитора, а у меня на Флинтлок-стрит? Было бы хорошо, если бы Когорта знала, что вы прибыли.

– Ты меня опередила, – сказал Алек. – Лучше, чтобы Диарборны и им подобные нас не засекли, особенно перед заседанием Совета. – Он нахмурился. – И, надеюсь, прежде чем нам придется уехать, мы успеем снять с Марка и Кристины связующее заклятье. Иначе они могут не суметь…

– Одного из Всадников убили, – сказал Кит.

Все уставились на него. Он сам не знал, почему вдруг заговорил. Мир вокруг словно потерял равновесие, и важными становились странные вещи.

– Вы же помните, – продолжил он. – Это почему они в конце сбежали. Один из них умер, и остальные это почувствовали. Может, Джулиан и Эмма сразились с ними и победили.

– Никто не смог бы убить Всадника Маннана, – отрезал Гвин.

– Эмма смогла бы, – возразила Ливви. – Если бы Кортана…

Колени Кита подогнулись – в высшей степени внезапно, чего он совершенно не ожидал. Вот только что он стоял – а в следующий момент уже осел на колени в холодную лужу, дивясь, почему не может подняться.

– Кит! – вскрикнула Диана. – Алек, в бою он ударился головой… он сказал, что ему не больно, но…

Алек уже шагал к Киту. Он оказался сильнее, чем выглядел. Он подхватил Кита на руки и поднял; при движении голову Кита пронзила горячая боль, и над ним сомкнулась милосердная серая мгла.

После, в сумерках, они лежали на кровати – голва Эммы на груди Джулиана. Сквозь мягкую ткань его футболки она чувствовала, как бьтеся его сердце.

Они высушили волосы полотенцами, переоделись в сухое и свернулись под одним одеялом. Их ноги переплелись; Джулиан медленно, задумчиво гладил ее по распущенным волосам.

– Скажи мне, – произнес он. – Ты говорила, я должен кое-что узнать. И я тебя остановил, – он помедлил. – Скажи это теперь.

Она сложила руки у него на груди и оперлась на них подбородком. Джулиан вполне расслабленно обвивал Эмму своим телом, но в его лице было больше чем любопытство; она видела в глубине его глаз напряжение, необходимость узнать. Сложить воедино все то, что пока что никак не складывалось.

– Я никогда не встречалась с Марком, – сказала она. – Это все был обман. Я попросила его притвориться, будто мы встречаемся, и он сказал, что уже обязан мне жизнью, так что он согласился. Мы никогда не встречались по-настоящему.

Его пальцы так и застыли у нее на волосах. Эмма сглотнула. Это надо было пережить, не думая, возненавидит ее Джулиан в итоге или нет. Иначе она никогда не сумела бы договорить до конца.

– Зачем вам это было нужно? – осторожно спросил он. – Зачем Марку причинять мне боль?

– Он не знал, что причиняет тебе боль, – сказала Эмма. – Он не знал, что между нами что-то было, пока мы не отправились в страну фэйри. Там он все выяснил, и сказал мне, что с этим пора кончать. Вот почему в Лондоне я все это оборвала. Марк не переживал. У нас не было таких отношений.

– Так, значит, Марк не знал, – проговорил он. – В таком случае, зачем это было тебе? – Он поднял руку. – Впрочем, неважно. Я знаю ответ: чтобы я тебя разлюбил. Чтобы мы расстались. Я даже знаю, почему ты выбрала Марка.

– Как бы я хотела, чтобы это мог быть кто-то другой…

– Никто другой не заставил бы меня тебя возненавидеть, – невыразительно сказал он. – Никто другой не заставил бы меня от тебя отказаться. – Он приподнялся на локте, глядя на нее сверху вниз.

– Объясни мне, – произнес Джулиан. – Ты любишь меня, а я – тебя, но ты хотела все это разрушить. Ты была так решительно настроена, что втянула в это Марка, чего, я знаю, никогда бы не сделала, не будь ты в отчаянии. Так отчего, Эмма, ты впала в такое отчаяние? Я знаю, что любовь между парабатаями под запретом, но это идиотский Закон…

– Это не идиотский Закон, – сказала она.

Он моргнул. Волосы у него уже успели высохнуть.

– Если тебе что-то известно, Эмма, – тихо проговорил он, – самое время мне рассказать.

И она рассказала. Ни о чем не умалчивая, она передала ему всё, что рассказал ей Малкольм о проклятии парабатаев, как он оказывал ей милость, убивая, иначе они с Джулианом стали бы свидетелями смерти друг друга. Как нефилимы ненавидели любовь. Как Джем всё ей подтвердил: ужасный жребий влюбившихся друг в друга парабатаев; смерть и разрушение, которые те несли всем вокруг. И ни один из них никогда не сумел бы стать простецом или обитателем Нижнего мира, чтобы разорвать эту связь. Быть Сумеречными охотниками – это стало частью их души, и изгнание из семьи их уничтожило бы.

Пламя камина отбрасывало на лицо Джулиана и на его волосы темно-золотой отсвет, но Эмма видела, как он побледнел, и как черты его лица становились всё более резкими по мере того, как она говорила. Снаружи мерно шумел дождь.

Когда она закончила, Джулиан долго молчал. Во рту у Эммы пересохло, словно она наелась ваты. Наконец она уже не могла это выдерживать и подалась к нему, спихнув подушку на пол.

– Джулс…

Он вскинул руку.

– Почему ты мне ничего этого не рассказывала?

Эмма с несчастным видом посмотрела на него.

– Потому что так сказал Джем. Что будет только хуже, если мы узнаем, что то, что между нами, запретили не зря. Поверь, я знала то, что знала, но это не заставило меня меньше тебя любить.

Его глаза в тусклом свете казались такими темно-синими, что походили на глаза Кита.

– И ты решила заставить меня тебя возненавидеть.

– Я пыталась, – прошептала она. – Я не знала, что мне еще делать.

– Но я никогда не смог бы тебя возненавидеть, – сказал он. – Ненавидеть тебя – всё равно что ненавидеть саму мысль о том, что в мире происходит хоть что-то хорошее. Это было бы как смерть. Эмма, я думал, что ты меня не любишь. Но я никогда тебя не ненавидел.

– А я думала, ты меня не любишь.

– И это ничего не меняло, так ведь? Мы всё равно друг друга любили. Теперь-то я понимаю, почему ты так расстроилась из-за того, что мы сделали с церковью Портхэллоу.

Она кивнула.

– Прежде, чем проклятие заставляет тебя разрушать, оно делает тебя сильнее.

– Я рад, что ты мне рассказала. – Он коснулся ее щеки, ее волос. – Теперь мы знаем, что ничего не можем сделать, чтобы изменить наши чувства друг к другу. Придется найти другое решение.

Лицо Эммы было залито слезами, но она не замечала, что плачет.

– Я думала, если ты меня разлюбишь, то будешь какое-то время грустить. А если я буду грустить всю жизнь, это неважно. Потому что с тобой все будет в порядке, и я всё равно буду твоим парабатаем. А если ты в конце концов найдешь счастье, я тоже смогу быть счастлива – за тебя.

– Идиотка, – сказал Джулиан. Он заключил ее в объятия и принялся укачивать, прижавшись губами к ее волосам, и шептал ей, как нашептывал Тавви, когда тому снились кошмары, что это было очень храбро с ее стороны, что они всё исправят, найдут выход. И хотя Эмма по-прежнему не видела никакого выхода, она забылась у него на груди, позволив себе испытать облегчение от того, что теперь есть с кем разделить тяжкое бремя, хотя бы на этот миг. – Но я не могу на тебя злиться. Я тебе тоже должен был кое-что сказать.

Эмма отстранилась.

– Что?

Он теребил свой стеклянный браслет. Поскольку Джулиан редко когда показывал свое волнение, сердце Эммы заколотилось.

– Джулиан, – произнесла она. – Расскажи мне.

– Когда мы шли в страну фэйри, – тихо проговорил он, – пука сказал мне, что если я войду в Земли, то встречу того, кто знает, как разорвать связь парабатаев.

Стук сердца Эммы превратилось в барабанную дробь. Она села и выпрямилась.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, как ее разорвать?

Он покачал головой.

– Все сбылось дословно – я встретил того, кто знает, как это сделать. Королеву Благого Двора. Она сказала, что это возможно, но не сказала, как.

– Это часть истории о возвращении книги? – спросила Эмма. – Мы вернем ей Черную книгу, а она расскажет, как разорвать нашу связь?

Джулиан кивнул, глядя в огонь.

– Ты мне не говорил, потому что думал, что мне всё равно?

– Поэтому тоже, – произнес он. – Если ты не хотела разрывать связь, то и я не хотел. Лучше быть твоим парабатаем, чем никем.

– Джулс… Джулиан…

– Но и это еще не всё, – перебил он. – Она сказала, что у этого будет своя цена.

Ну, конечно. Если дело касается фэйри, всё имеет свою цену.

– Какая цена? – прошептала Эмма.

– Чтобы разорвать связь, нужно использовать Черную книгу. Но в ней содержится то, что связывает всех парабатаев на свете, – сказал Джулиан. – Мы можем разорвать нашу связь, но это разрушит и связи всех остальных парабатаев. Все они отменятся. Парабатаев больше не будет.

Эмма потрясенно смотрела на него.

– Мы не сможем на это пойти. Алек и Джейс… Клэри и Саймон… и столько остальных…

– Думаешь, я сам не знаю? Но я не мог от тебя это скрыть. У тебя есть право знать.

Эмма едва могла дышать.

– Королева…

В комнате раздался громкий хлопок, словно кто-то взорвал петарду. На кухне появился Магнус Бейн в длинном черном плаще. Его правая рука искрилась синим пламенем, глаза метали громы и молнии.

– Почему, во имя девяти князей Ада, вы оба не отвечаете на телефон? – возмутился он.

Джулиан и Эмма глазели на него, открыв рот. В следующее мгновение Магнус, точно так же разинув рот, уставился на них.

– О господи, – выговорил он. – Вы что?..

Он не договорил. Этого и не требовалось.

Эмма и Джулиан выбрались из кровати. Они оба были почти одеты, но Магнус смотрел на них так, словно застал их в чем мать родила.

– Магнус, – сказал Джулиан. Он не стал говорить, что, мол, это не то, чем кажется, или что Магнус всё неправильно понял. – Что случилось? Дома что-то стряслось?

Магнус выглядел так, словно ощущал себя на свои годы.

– Парабатаи, – произнес он и вздохнул. – Да, что-то стряслось. Вы должны вернуться в Институт. Собирайте вещи и готовьтесь к отбытию.

Он прислонился к шкафу, скрестив руки на груди. На нем было нечто вроде плаща с несколькими слоями пелерин. Магнус был сухим – судя по всему, он прибыл через портал прямо из Института.

– Эмма, на твоем мече кровь, – заметил он, глядя на прислоненную к стене Кортану.

– Кровь фэйри, – сказал Эмма. Джулиан натягивал свитер и расчесывал пальцами спутанные кудри.

– Говоря «кровь фэйри», – уточнил Магнус, – ты имеешь в виду Всадников, не так ли?

Эмма увидела, как Джулиан вздрогнул.

– Они нас искали… откуда ты знаешь?

– Они искали не только вас. Король отправил их на поиски Черной книги и велел охотиться на всех Блэкторнов.

– Охотиться на нас? – возмутился Джулиан. – Кто-нибудь пострадал? – Он прошел через всю комнату, как будто собирался схватить Магнуса за грудки и встряхнуть. – Кто-нибудь из моей семьи пострадал?

– Джулиан, – твердо сказал Магнус, – у всех всё хорошо. Но Всадники там побывали. Они напали на Кита, Тая и Ливви.

– И они в порядке? – встревоженно спросила Эмма, суя ноги в ботинки.

– Да. Я получил от Алека огненное послание, – сказал Магнус. – У Кита шишка на голове, у Тая и Ливви ни царапины. Но им повезло, вмешались Гвин и Диана.

– Диана и Гвин? Вместе? – Эмма была совершенно сбита с толку.

– Эмма убила одного из Всадников, – сказал Джулиан. Он собирал рисунки Аннабель и дневники Малкольма и запихивал их в сумку. – Мы спрятали труп на утесе, но, возможно, не стоит его там оставлять.

Магнус присвистнул сквозь зубы.

– Всадников Маннана не убивали ни разу за… Да за всю историю, насколько я знаю.

Эмма вздрогнула, вспомнив холод, охвативший ее, когда клинок вошел в тело Фаля.

– Это было ужасно.

– Остальные ушли не навсегда, – напомнил Магнус. – Они еще вернутся.

Джулиан застегнул сумки, свою и Эммы.

– Тогда нужно отправить детей куда-нибудь в безопасное место. Куда-нибудь, где Всадники их не найдут.

– Сейчас Институт – самое безопасное место после Идриса, – сказал Магнус. – Я поставил вокруг защитные чары, и еще поставлю.

– В коттедже тоже безопасно, – сообщила Эмма, закидывая сумку на плечо. Теперь, когда внутри лежали книги Малкольма, она стала вдвое тяжелее, чем раньше. – Всадники не могут к нему приблизиться, они сами сказали.

– Предусмотрительно со стороны Малкольма, – заметил Магнус. – Но если вы останетесь, то окажетесь заперты в доме, и что-то мне не кажется, что вам понравится вечно сидеть в этих стенах.

– Нет, – сказал Джулиан, но сказал это тихо. Эмма видела, как Магнус рассматривает домик изнутри – кучу кружек из-под чая, следы готовки, смятые простыни, догорающие угли в камине. Дом, построенный двумя для двоих, которые любили друг друга, но им не было это дозволено. Дом, приютивший двоих таких же двести лет спустя. – Полагаю, не прельщает.

Когда Магнус вновь взглянул на Джулиана, потом на Эмму, и в его глазах читалось сочувствие.

– Стоит проснуться, и грезам приходит конец, – произнес он. – А теперь идемте. Портирую нас домой.

Дрю смотрела, как дождь струится по окнам. Снаружи Лондон превратился в размытое пятно, свет уличных фонарей под дождем расплывался, они были похожи на желтые одуванчики на длинных металлических стеблях.

Она пробыла в библиотеке достаточно долго и успела сказать Марку, что с ней всё в порядке. А потом он забеспокоился о Кристине и отправился ее искать. Когда они оба вернулись, у Дрю от страха скрутило живот. Она была уверена, что Кристина собирается рассказать всем о Хайме, выдать ее секрет, выдать его секрет.

Выражение лица Кристины тоже не утешало.

– Дрю, можно поговорить с тобой в коридоре? – спросила она.

Дрю кивнула и отложила книгу. Все равно она ее не читала. Марк отошел к Кьерану и малышам, и Дрю последовала за Кристиной в коридор.

– Спасибо, – сказала Кристина, как только дверь за ними захлопнулась. – За то, что помогла Хайме.

Дрю прочистила горло. Благодарность вроде как была хорошим признаком. По крайней мере, признаком того, что Кристина не злится. Вроде бы.

Кристина улыбнулась. У нее на щеках были ямочки. Дрю тут же захотелось такие же. Или они у нее и так были? Придется проверить. Хотя улыбаться самой себе в зеркале как-то странно…

– Не волнуйся, я никому не скажу, что он тут был и ты ему помогала. Должно быть, терпеть его было непросто.

– Мне было не трудно, – ответила Дрю. – Он меня слушал.

В темных глазах Кристины была печаль.

– Когда-то он и меня слушал.

– С ним все будет хорошо? – спросила Дрю.

– Думаю, что так, – ответила Кристина. – Он всегда был умным и осторожным, – она коснулась щеки Дрю. – Я дам тебе знать, если получу от него весточку.

И на этом все и закончилось. Дрю вернулась в спальню, чувствуя себя совершенно опустошенной. Она знала, что должна была, по идее, оставаться в библиотеке, но ей нужно было очутиться где-нибудь, где она могла бы поразмыслить.

Она сидела на краю кровати и вяло болтала ногами. Ей хотелось, чтобы Хайме был здесь – так она могла бы хоть с кем-то поговорить. Ей хотелось обсудить усталый вид Магнуса; стресс Марка; то, что она боится за Эмму и Джулиана; поговорить о том, как она скучает по дому, по запаху океана и пустыни.

Она посильнее поболтала ногами – и ударилась обо что-то пяткой. Склонившись, Дрю с изумлением обнаружила, что вещмешок Хайме все еще засунут под кровать. Она вытащила его из-под матраса, стараясь не рассыпать содержимое. Молния уже была расстегнута.

Должно быть, он запихал его туда в спешке, когда вошла Кристина; но зачем бы он его оставил? Значило ли это, что он собирался вернуться? Или он просто бросил тут ненужные вещи?

Дрю вовсе не собиралась заглядывать внутрь – во всяком случае, именно так она себе потом говорила. Не то чтобы ей важно было знать, вернется он или нет. Это был просто несчастный случай.

В вещмешке оказалась мятая куча мальчиковой одежды, сверток джинсов и футболок, несколько книг, запасные стила, неактивированные клинки серафимов, нож-бабочка вроде Кристининого и какие-то фотографии. И кое-что еще – сиявшее так ярко, что на мгновение она решила, что это колдовской огонь, – но свет был не такой белый. Это нечто сияло тусклым, глубоким золотом, словно океанская гладь. Прежде, чем Дрю сама это осознала, она положила на него руку…

Дрю почувствовала, как земля ушла у нее из-под ног, словно ее засасывало в портал. Она отдернула руку – но она уже ничего не касалась. Она вообще была уже не у себя в комнате.

Дрю очутилась под землей, в длинном земляном коридоре. В пространство вокруг врастали корни деревьев, словно завитая лента на дорого упакованном подарке. По обе стороны от нее коридор уходил в тень, сгущавшуюся так, как не в силах была ни одна тень на поверхности.

Сердце Дрю так и колотилось. Ее душило ужасное чувство нереальности происходящего. Она как будто переместилась через портал – но понятия не имея, куда, и ничего не узнавая. Даже воздух здесь пах чем-то странным и темным, совершенно неведомым ей прежде.

Дрю автоматически потянулась к оружию на поясе – но там ничего не оказалось. Она явилась сюда совершенно неподготовленной, в одних джинсах и черной футболке с котиками. Она подавила истерический смешок и прижалась к стене подземного коридора, держась в гуще теней.

В конце коридора замерцали огни. До Дрю донесся далекий смех и мелодичные голоса, чирикавшие, точно птицы. Фэйри.

Она слепо двинулась в другую сторону и чуть не рухнула на спину, когда стена за ней подалась и превратилась в тканевый занавес. Дрю провалилась на ту сторону и обнаружила, что попала в просторный каменный зал.

Стены были выложены квадратами зеленого мрамора с толстыми черными прожилками. На некоторых плитках виднелись золотые узоры – сокол, трон, разделенная надвое корона. В зале было и оружие, разложенное на разных столах – медные и бронзовые мечи и кинжалы, крюки и шипы и булавы из всех металлов, кроме железа.

А еще в зале был мальчик – лет примерно тринадцати, ее ровесник. Когда Дрю вошла, он обернулся и теперь ошеломленно таращился на нее.

– Как смеешь ты входить в эти покои? – его голос был резким и властным.

Он был богато одет – в шелк и бархат и тяжелые кожаные сапоги. Волосы у него были светлые до белизны, цвета колдовского огня. Они были коротко обрезаны, а лоб мальчика охватывал обруч из светлого металла.

– Я не хотела, – Дрю сглотнула. – Я просто хочу отсюда убраться, – прибавила она. – Вот и всё.

Его зеленые глаза полыхали.

– Кто ты такая? – Он сделал шаг вперед и сдхватил со стола кинжал. – Ты что, Сумеречный охотник?

Дрю вскинула подбородок и уставилась на него.

– А ты кто такой? – возмутилась она. – И почему ты такой грубый?

К ее удивлению, он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то знакомое.

– Меня зовут Эш, – сказал он. – Тебя прислала моя матушка? – спросил он с надеждой. – Она обо мне волнуется?

– Друзилла! – раздался чей-то голос. – Дрю! Дрю!

Дрю в недоумении огляделась: откуда шел этот голос? Стены комнаты начали темнеть, таять и сливаться. Вокруг открывались все новые и новые дыры: в стенах, в полу, и мальчик в богатых одеждах, с острым лицом фэйри, ошарашенно посмотрел на нее, занося кинжал. Земля ушла у Дрю из-под ног, она взвизгнула и провалилась во тьму.

Вертящийся воздух – холодное вращение почти-портала – вновь ее подхватил, и она рухнула в реальность, на пол своей спальни. Больше в комнате никого не было. Дрю, задыхаясь, пыталась подняться на колени. Сердце словно пыталось вырваться из груди.

Голова шла кругом – ужас от того, что она очутилась под землей, ужас от незнания, вернется ли она когда-нибудь домой, ужас оказаться в незнакомом месте – и все же образы от нее ускользали, словно она пыталась удержать ветер или воду. Где я была? Что случилось?

Она поднялась на колени, чувствуя тошноту и недомогание. Дрю сморгнула головокружение – перед ней все еще стояли глаза, зеленые глаза – и увидела, что вещмешок Хайме пропал. Окно спальни стояло открытое, пол под ним был влажным. Должно быть, он забежал и снова ушел, пока… ее тут не было. Но где она была? Она не помнила.

– Дрю! – вновь раздался все тот же голос. Голос Марка. В дверь в очередной раз нетерпеливо постучали. – Дрю, ты меня что, не слышала? Эмма и Джулиан вернулись.

– Ну вот, – сказала Диана, в последний раз проверяя повязку на руке у Гвина. – Жаль, что я не могу нанести тебе ираци, но…

Она осеклась, чувствуя себя глупо. Это она настояла, чтобы они отправились в ее комнаты в Аликанте, чтобы она могла перевязать его рану, и с тех самых пор Гвин молчал.

Стоило им забраться в ее комнату через окно, как Гвин хлопнул коня по крупу, и тот взмыл в воздух.

Пока он осматривался в ее комнате, двуцветными глазами вбирая все видимые приметы ее жизни – грязные кружки из-под кофе, брошенную в угол пижаму, письменный стол в чернильных пятнах, – Диана гадала, правильное ли решение приняла, приведя его сюда. Много лет она допускала в свое личное пространство лишь немногих, показывая только то, что хотела показать… Тщательно контролировала доступ к своему внутреннему «я». Она никогда не думала, что первый мужчина, которому она позволит войти в ее комнату в Идрисе, будет странным и прекрасным фэйри – но, когда он поморщился от боли, сев на кровать, она поняла, что всё сделала правильно.

Когда Гвин принялся сдирать с себя похожие на древесную кору доспехи, она почувствовала, как ему больно, и стиснула зубы. Ее отец всегда держал в ванной запасные повязки. Когда она вернулась оттуда с марлей в руках, то обнаружила Гвина мрачным и по пояс нагим на смятом одеяле; его каштановые волосы были почти такого же цвета, что и деревянные стены. Кожа была на несколько оттенков бледнее, гладкая и туго натянутая.

– За мной не надо ухаживать, – сказал он. – Я всегда сам перевязывал себе раны.

Диана не ответила и приступила к сооружению повязки на скорую руку. Сидя рядом с ним, она вдруг поняла, что никогда еще не оказывалась так близко к нему. Она думала, что его кожа на ощупь будет как древесная кора, как доспехи, но ошиблась: она была на ощупь как самая мягкая выделанная кожа, из которой шили ножны для самых хрупких клинков.

– У всех бывают раны, уход за которыми лучше поручить кому-нибудь другому, – заметила она, откладывая в сторону коробку с повязками.

– А что насчет твоих ран? – спросил он.

– Меня не задело. – Она поднялась на ноги, чтобы доказать ему: она в порядке, ходит и дышит. Но отчасти она сделала это еще и затем, чтобы восстановить между ними дистанцию. Сердце ее сбивалось с ритма, и ее это настораживало.

– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – сказал он. – Я вижу, как ты заботишься об этих детях. Почему бы просто не предложить возглавить Институт Лос-Анджелеса? Из тебя был бы лучший лидер, чем из Артура Блэкторна за всю его жизнь.

Диана сглотнула, хотя во рту у нее пересохло.

– А это имеет значение?

– Имеет в том смысле, что я желаю тебя узнать, – произнес он. – Я поцеловал бы тебя, но ты от меня ускользаешь; я познал бы твое сердце, но ты скрываешь его в тени. В том ли дело, что я тебе не нравлюсь или ты меня не хочешь? Потому что в таком случае я не стану тебя беспокоить.

В его голосе не было никакого намерения вызвать чувство вины – лишь простая констатация факта.

Если бы он взмолился более эмоционально, она, может быть, и не ответила бы. Но сейчас она поймала себя на том, что идет через комнату к полке у кровати и снимает оттуда книгу.

– Если ты думаешь, что я что-то скрываю, то, полагаю, ты прав, – сказала она. – Но сомневаюсь, что это то, что ты думаешь. – Она вскинула подбородок, подумав о своей тезке – богине и воительнице, которой не за что было извиняться. – Я ничего плохого не сделала. Я не стыжусь; у меня нет на то причин. Но Конклав… – она вздохнула. – Вот, возьми.

Гвин с серьезным лицом принял у нее книгу.

– Это книга законов, – заметил он.

Диана кивнула.

– Законов об инвеституре. Тут описаны церемонии, в ходе которых Сумеречные охотники вступают в новые должности: как присягают на должность Консула, или Инквизитора, или главы Института. – Она перегнулась через него, открыв книгу на хорошо изученной странице. – Вот тут. Когда присягаешь при вступлении в должность главы Института, ты должен отвечать на вопросы Инквизитора с Мечом Смерти в руках. Это закон. Вопросы никогда не меняются.

Гвин кивнул.

– И на какой же из них, – спросил он, – ты не желаешь отвечать?

– Притворись Инквизитором, – сказала Диана, точно не слышала. – Задавай вопросы, и я буду отвечать соверешенно чесно, так, словно держу Меч.

Гвин кивнул. Он начал читать вслух, и его глаза потемнели от любопытства – и от чего-то еще.

– Вы Сумеречный охотник?

– Да, – сказала Диана.

– Вы родились Сумеречным охотником или были Вознесены?

– Я родилась Сумеречным охотником.

– Какую фамилию вы носите?

– Рейберн.

– Какое имя дали вам при рождении? – спросил Гвин.

– Дэвид, – сказала Диана. – Дэвид Лоренс Рейберн.

Гвин удивился:

– Не понимаю.

– Я женщина, – сказала Диана. – И всегда ею была. Я всегда знала, что родилась девочкой, что бы Безмолвные Братья не сказали моим родителям, как бы мое тело этому не противоречило. Моя сестра, Арья, тоже это знала. Она говорила, что знала это с тех самых пор, как я научилась разговаривать. Но мои родители… – она осеклась. – Они не были ко мне жестоки, но не представляли себе другого выхода. Они сказали мне, что дома я буду жить как хочу, но на людях должна быть Дэвидом. Мальчиком, которым я знала, что не была. Чтобы не попадать в поле зрения Конклава. Я понимала, что жить так – значит лгать. И все-таки мы четверо хранили эту тайну. Но с каждым годом росло мое отчаяние. Я отстранилась от общения с другими Сумеречными охотниками нашего возраста. Засыпая и просыпаясь, я мучилась от тревоги и дискомфорта. Я боялась, что никогда не смогу быть счастлива. Потом мне исполнилось восемнадцать. Моей сестре было девятнадцать. Мы вместе поехали в Таиланд, учиться в Институте Бангкока. Там я познакомилась с Катариной Лосс.

– Катарина Лосс, – повторил Гвин. – Она знает. Что ты… что ты была… – он нахмурился. – Прости. Я не знаю, как это сказать. Что родители назвали тебя Дэвидом?

– Она знает, – подтвердила Диана. – Но тогда еще не знала. В Таиланде я жила как женщина, которой я и явдяюсь. Я одевалась как женщина. Арья представляла меня как свою сестру. Я была счастлива. Впервые почувствовала себя свободной, и выбрала имя, выражавшее эту свободу. Оружейная лавка моего отца всегда называлась «Стрела Дианы», в честь гордой и свободной богини охоты. Я взяла себе имя Диана. Я Диана. – Она отрывисто вздохнула. – А потом мы с сестрой отправились исследовать остров, где, по слухам, водились демоны-тотсаканы[59]. Оказалось, что это никакие не демоны, а голодные привидения. Мы сражались, но обе были ранены. Катарина нас спасла. Спасла меня. Когда я очнулась в маленьком домике неподалеку, Катарина за нами ухаживала. Я поняла, что она видела мои раны – видела мое тело. Я поняла, что она знает…

– Диана, – глубоким голосом произнес Гвин и протянул руку. Но Диана покачала головой.

– Не надо, – сказала она. – А то я не смогу договорить. – В ее глазах сверкали непролитые слезы. – Я завернулась в свои лохмотья. Попыталась позвать сестру. Но она была мертва – умерла, пока Катарина за ней ухаживала. И тогда я совсем сломалась. Я всё потеряла. Моя жизнь была разрушена. Так я тогда думала. – По ее щеке скатилась слеза. – Катарина выходила меня от ран и спасла от безумия. Я не одну неделю просидела там с ней, в этом домике. И она со мной говорила. Подарила мне слова, которых мне всегда не хватало. Тогда-то я впервые и услышала слово «трансгендер». Я разрыдалась. Я никогда прежде не осознавала, сколь многого можно лишить человека, запретив ему описывать себя теми словами, которые ему нужны. Откуда мне было знать, что я не одна такая, ведь я даже не знала, как себя называть? Я знаю, что должны быть и другие трансгендерные Сумеречные охотники, что они наверняка существовали в прошлом и существуют сейчас. Но я не знаю, как их разыскать, а расспрашивать опасно. – Старая несправедливость зажгла в ее голосе искру гнева, и он стал резче. – Тогда Катарина рассказала мне о переходе. Что я могла бы жить такой, какая я есть, так, как мне это нужно, и меня будут признавать той, кто я есть. Я поняла, что именно этого и хочу. Я поехала с Катариной в Бангкок. Но не как Дэвид. Я поехала туда как Диана. И не как Сумеречный охотник. Я поселилась с Катариной в маленькой квартирке. Я сообщила родителям о смерти Арьи и о том, что теперь я Диана. Они ответили, что сказали Конклаву, что погибла не Арья, а Дэвид. Что они меня любят и понимают, но что теперь я должна жить в мире простецов, потому что я ходила к врачам простецов, а это незаконно. Я уже не могла им помешать. Конклаву доложили, что Дэвид погиб на острове в бою с привидениями. Они подарили Дэвиду почетную смерть – смерть моей сестры. Мне жаль, что они солгали, но если им важно было носить белое по ушедшему мальчику, пусть даже его никогда не существовало, я не могла их этого лишить. Катарина много лет проработала медсестрой. Она ориентировалась в медицине простецов и привела меня в клинику в Бангкоке. Там я познакомилась с другими такими же, как я. Я больше не была в одиночестве. Там я провела три года. Я никогда не собиралась снова становиться Сумеречным охотником – слишком драгоценно было то, что я обретала. Я не могла рисковать, что меня разоблачат, выпотрошат мои тайны, станут называть мужским именем, откажут мне в том, кто я есть. Все эти годы Катарина не оставляла меня во время медицинской процедуры простецов, которая подарила мне тело, в котором мне стало комфортно. Она прятала необычные результаты моих анализов от докторов, чтобы те не удивлялись, увидев кровь Сумеречного охотника.

– Медицина простецов, – эхом отозвался Гвин. – Сумеречным охотникам ведь запрещено искать помощи у врачей простецов, разве не так? Почему Катарина просто не помогла тебе магией?

Диана покачала головой.

– Мне этого не хотелось, – сказала она. – Колдовское заклятье всегда можно снять другим заклятьем. Я не хочу, чтобы истину обо мне можно было развеять случайными чарами или проходом через неправильные магические врата. Мое тело – это мое тело. Тело, в которое я вросла как женщина, как все женщины врастают в свои тела.

Гвин кивнул, хотя Диана не знала, понял ли он ее.

– Так вот чего ты боишься, – вот и всё, что он сказал.

– Я не за себя боюсь, – возразила Диана. – Я боюсь за детей. Пока я их наставница, я чувствую, что могу как-то их защитить. Если бы в Конклаве узнали, что я сделала, что я обращалась к докторам простецов, я бы очутилась в темнице под Безмолвным Городом. Или в Базилиасе, если бы они были добры ко мне.

– А твои родители? – лицо Гвина было нечитаемо. Диане хотелось, чтобы он подал ей хоть какой-то знак. Злится ли он? Станет над ней глумиться? От его спокойствия у нее останавливалось сердце. – Они к тебе приехали? Ты, должно быть, по ним скучала.

– Я боялась выдать их Конклаву. – Диана замялась. – Каждый раз, как они заговаривали о тайном визите в Бангкок, я это дело откладывала. А потом до меня дошли вести, что они погибли при нападении демона. Мне рассказала Катарина. Я всю ночь прорыдала. Своим друзьям-простецам о гибели родителей я сказать не могла, потому что они бы не поняли, почему я не еду домой на похороны. А потом пришли вести о Темной войне. И я осознала, что я до сих пор Сумеречный охотник, и не смогла без боя оставить Идрис в опасности. Я вернулась в Аликанте и сообщила Совету, что я дочь Аарона и Лиссы Рейберн. Потому что это была чистая правда. Они знали, что были брат и сестра и что брат умер: я представилась Дианой. В хаосе войны никто не стал меня расспрашивать. В битве я восстала как Диана. Я сражалась от своего имени, с мечом в руке и ангельским пламенем в крови. И я знала, что никогда не смогу вернуться к жизни простеца. От моих друзей-простецов мне приходилось скрывать существование Сумеречных охотников, от Сумеречных охотников – то, что однажды я воспользовалась медициной простецов. Я знала, что, так или иначе, часть себя мне придется скрывать. Я выбрала быть Сумеречным охотником.

– Кто еще знал об этом? Помимо Катарины?

– Знал Малкольм. Я должна принимать лекарство, чтобы поддерживать гормональный баланс тела – обычно мне его поставляет Катарина, но однажды у нее не получилось, и я попросила Малкольма его приготовить. И он узнал. Он никогда не говорил мне этого открыто, но я понимала, что он знает. И может причинить мне зло.

– И может причинить тебе зло, – пробормотал Гвин. Лицо у него было как маска. У Дианы в ушах стоял грохот собственного сердца. Она как будто пришла к Гвину с собственным сердцем руках, сырым и кровоточащим, и теперь ждала, вынет ли он ножи.

– Всю жизнь я искала место, где могла бы быть сама собой, и все еще продолжаю искать, – сказала Диана. – Из-за этого я скрывала кое-что от людей, которых любила. И от тебя я это скрывала. Но в истине обо мне я никогда не лгала.

То, что сделал Гвин после этого, поразило Диану. Он поднялся с кровати, сделал шаг вперед и преклонил перед ней колени. Он опустился на колени, как оруженосец перед рыцарем или рыцарь перед прекрасной дамой. В самом этом жесте было что-то древнее – что-то, что росло из самого сердца и корней Волшебного народа.

– Я знал, – произнес он. – Когда я увидел тебя на ступенях Института и увидел пламя в твоих глазах, я сразу понял, что ты – самая храбрая женщина из всех, что когда-либо ступали на эту землю. Я сожалею лишь о том, что такой бесстрашной душе другие причиняли боль своим невежеством и страхами.

– Гвин…

– Можно тебя обнять? – спросил он.

Она кивнула, лишившись дара речи. Диана опустилась на колени перед предводителем Дикой Охоты и позволила ему заключить себя в могучие объятия, гладить по волосам и нашептывать ее имя голосом, который звучал подобно раскатам грома – но теперь это был гром, доносившийся снаружи в теплый, запертый со всех сторон дом, и всем, кто внутри, ничего не грозило.

Когда Эмма и Джулиан вместе с Магнусом вернулись через портал обратно в Институт, Тавви первым их почувствовал. Он сидел на полу и с помощью Макса разбирал старые игрушки. Как только Джулиан почувствовал под ногами твердый пол, Тавви тут же подскочил, помчался к нему и врезался в брата как поезд, сошедший с рельсов.

– Джулс! – воскликнул он, и Джулиан подхватил его на руки и стиснул в объятиях, а Тавви повис на нем и пытался рассказать сразу обо всем, что видел, ел и делал за последние несколько дней. Джулиан взъерошил волосы брата и почувствовал, как его покидает напряжение, о котором он и не подозревал.

Кристина сидела с Рафом и негромко беседовала с ним по-испански. За библиотечным столом за кучей раскрытых перед ними книг расположились Марк с Алеком и, к удивлению Джулиана, Кьеран.

Кристина вскочила и бросилась обнимать Эмму. Ливви стремительно ворвалась в комнату, Тай следовал за ней. Джулиан опустил Тавви на землю, и тот уцепился за ногу брата, пока тот приветствовал остальную родню в круговороте объятий и восклицаний.

Эмма обнимала близнецов – зрелище, пронзившее грудь Джулиана знакомой болью. Страх расставания, расчленения того, что должно было держаться вместе: мечта о семье, об Эмме в качестве партнера и о детях как общей ответственности.

Его плеча коснулась чья-то рука, и Джулиан вздрогнул, очнувшись от грез. Это оказался Марк, смотревший на него с некоторым смущением.

– Джулс?

Ну конечно. Марк не понимал, что Джулиан знает о них с Эммой правду. Он казался встревоженным и полным надежды, как щенок, который выпрашивает объедки со стола, но в то же время боится, что его прогонят.

Я что, так скверно себя вел? – задумался Джулиан, которого как копьем пронзило чувство вины. Марк понятия не имел и даже представить себе не мог, что Джулиан влюблен в Эмму. Он пришел в ужас, когда это выяснилось. Марк с Эммой любили друг друга – но не романтической любовью, которой желал бы сам Джулиан. Сердце Джулиана переполнилось нежностью к ним обоим – за все, чем они пожертвовали, чтобы его защитить, за готовность быть ненавидимыми им, если так было нужно.

Он отвел Марка в угол. Вокруг продолжали гомонить приветствия; Джулиан понизил голос.

– Я знаю, что вы сделали, – сказал он. – Знаю, что вы с Эммой никогда не встречались по-настоящему. Я благодарен. Я знаю, что это было для меня.

У Марка стал удивленный вид.

– Это была идея Эммы, – сказал он.

– О, поверь мне, я знаю. – Джулиан положил руку брату на плечо. – И с детьми ты отлично справился. Магнус мне рассказал. Спасибо.

Марк просиял, и в сердце у Джулиана стало саднить еще сильнее.

– Я не… в смысле, они в такие неприятности влипали…

Джулиан притянул брата к себе и крепко обнял. Марк издал придушенный звук удивления – и сам заключил Джулиана в объятия, чуть не вышибив из того дух. Джулиан чувствовал, как сердце брата колотится напротив его собственного, пока общие радость и облегчение бьются в их общей крови.

Спустя мгновение они отстранились.

– Так вы с Эммой?.. – наполовину колеблясь, начал Марк. Но прежде, чем Джулиан успел ответить, им на шею бросилась Ливви, как-то умудрившись обнять разом и Марка, и Джулиана, и разговор потонул в смехе.

Тай последовал за ней по-другому – улыбнувшись и коснувшись сперва плеча Джулиана, а затем руки, словно чтобы убедиться, что тот в самом деле тут. Тактильный контакт порой значил для Тая не меньше, чем то, что он мог наблюдать глазами.

Марк сообщил Эмме, что Дрю еще у себя в комнате, но что она скоро придет. Магнус подошел к Алеку, и пара тихо беседовала перед камином. Только Кьеран остался на своем месте за столом – такой молчаливый и неподвижный, что сошел бы за декоративное растение. Его вид, впрочем, кое о чем напомнил Джулиану, и тот огляделся в поисках белокурых волос и саркастической мины.

– А где Кит?

Последовал поток объяснений вразнобой: рассказ о Всадниках на берегу, как их спасли Гвин и Диана, ранение Кита. Эмма описала четырех Всадников, с которыми они встретились в Корнуолле, хотя детали того, как Эмма убила одного из них, изложил Джулиан – в ответ на что раздалось множество восклицаний.

– Никогда раньше не слышала о том, чтобы кто-нибудь убил Всадника, – заявила Кристина, торопясь к столу за книгой. – Но кто-то же когда-то был должен.

– Нет, – тихо и ровно произнес Кьеран. Что-то в тембре его голоса напомнило Джулиану о голосе Короля Неблагого Двора. – Никто и никогда. Их всегда было семеро, детей Маннана, и они живут на свете почти от начала времен. В тебе, Эмма Карстерс, должно быть нечто очень особенное.

Эмма залилась румянцем.

– Да нет во мне ничего такого.

Кьеран все еще глядел на Эмму с любопытством. На нем были джинсы и сливочного цвета свитер. Он казался до тревожного человечным – пока не случалось по-настоящему всмотреться в его лицо и нечеловеческую структуру костей.

– Каково было убить нечто настолько старое?

Эмма поколебалась.

– Как будто… ты когда-нибудь держал лед в руках так долго, что от холода коже больно?

Кьеран помедлил, а затем кивнул.

– Смертельно больно.

– Вот так это и было.

– Итак, здесь мы в безопасности, – обратился Джулиан к Магнусу – отчасти чтобы пресечь дальнейшие вопросы о покойном Всаднике. – В Институте.

– Здесь Всадникам до нас не добраться. От них мы защищены чарами, – сказал Магнус.

– Но Гвин смог приземлиться на крыше, – возразила Эмма. – То есть Волшебный народ нельзя совсем не пускать в…

– Гвин – из Дикой Охоты. Они не то же самое. – Магнус нагнулся и подхватил на руки Макса, который хихикнул и потянул его за шарф. – А еще я после полудня удвоил защитные чары вокруг Института.

– Где Диана? – спросил Джулиан.

– Вернулась в Идрис. Она говорит, что должна следить за тем, чтобы Джия и Совет были всем довольны, не волновались и ожидали, что заседание пройдет без сучка без задоринки.

– Но Черной книги-то у нас нет, – сказал Джулиан.

– Ну, у нас есть еще полтора дня, – заметила Эмма. – Чтобы найти Аннабель.

– Не выходя за эти благословенные стены? – спросил Марк. Он присел на подлокотник одного из кресел. – Мы тут вроде как в ловушке.

– Я не знаю, понимают ли Всадники, что здесь и мы с Алеком, – сказал Магнус. – Или, может, можно было бы взмолиться Гвину.

– Опасность представляется весьма серьезной, – сказала Эмма. – Нам было бы неловко просить о помощи такого рода.

– Ну, я с детьми возвращаюсь в Идрис – и, без сомнения, посмотрю, что смогу оттуда сделать. – Алек опустился в кресло рядом с Рафом и взъерошил темные волосы мальчика.

Может, Алек сумеет пробраться в Блэкторн-Мэнор, – подумал Джулиан. Он был в полном изнеможении, с нервами, издерганными от лучшего – и худшего – в его жизни дня. Но Блэкторн-Мэнор с шансами был самым любимым местом Аннабель во всем свете. Джулиан принялся просчитывать возможности.

– Аннабель была привязана к Блэкторн-Мэнору, – сказал он. – Не Блэкторн-Холл здесь в Лондоне – тогда он еще не принадлежал нашей семье. Тот, который в Идрисе. Она его обожала.

– Так ты думаешь, она может быть там? – спросил Магнус.

– Нет, – сказал Джулиан. – Она ненавидит Конклав и Сумеречных охотников. Отправиться в Идрис ей было бы слишком страшно. Я просто подумал, что если бы особняк был в опасности, если бы ему что-нибудь грозило, можно было бы выманить ее из ее укрытия.

Он понимал, что Эмма недоумевает, почему он не упомянул о встрече с Аннабель в Корнуолле; он сам не очень это понимал, но инстинкты твердили ему еще ненадолго сохранить это в тайне.

– Предлагаешь нам сжечь Блэкторн-Мэнор? – Тай вскинул брови чуть не до волос.

– Как ни странно, – пробормотал Магнус, – не вам первым такая мысль приходит в голову.

– Тай, радуйся не так явно, – укорила брата Ливви.

– Я интересуюсь пироманией, – заявил Тай.

– Думаю, прежде, чем ты сможешь считать себя настоящим пироманом, тебе придется сжечь несколько зданий, – возразила Эмма. – А пока, мне кажется, ты всего лишь любитель.

– А я думаю, что устроить большой пожар в Идрисе – значит привлечь к нам нежелательное внимание, – сказал Марк.

– А я думаю, что вариантов у нас не очень-то много, – сказал Джулиан.

– А я думаю, что пора есть, – сказала Ливви, потирая живот. – Я с голоду помираю.

– Можем обсудить все, что знаем, в особенности то, что касается Аннабель и Черной книги, – сказал Тай. – Объединить информацию.

Магнус покосился на Алека.

– После обеда нужно будет отправить детей в Идрис. Диана стоит на другой стороне, чтобы помочь нам поддерживать портал открытым, и я не хочу заставлять ее ждать слишком долго.

Благородно с его стороны, подумал Джулиан, выразиться так, как будто отправка детей в Аликанте – это услуга, которую Магнус оказывает Диане, а не предосторожность, призванная уберечь их от опасности. Тавви вместе с Рафом и Максом прошествовал в столовую, и Джулиана пронзила боль, как только он понял, как сильно его младшему братцу не хватало друзей примерно его же возраста – даже если он сам этого и не понимал.

– Джулс!

Он опустил взгляд и увидел, что рядом с ним идет Дрю. В свете колдовских огней коридора ее лицо казалось бледным.

– Да? – он подавил желание потрепать ее по щеке или дернуть за косички. Дрю это перестало нравиться, еще когда ей было десять лет.

– Я не хочу в Аликанте, – сказала она. – Хочу остаться здесь с вами.

– Дрю…

Ее плечи поникли.

– Во время Темной войны ты был младше, чем я сейчас, – заметила она. – Мне тринадцать. Отправь в безопасное место малышей, но не меня. Ты Блэкторн, и я тоже.

– И Тавви тоже.

– Ему семь! – Дрю судорожно вдохнула. – Я из-за тебя так себя чувствую, как будто я вообще не член семьи.

Джулиан застыл как вкопанный. Дрю остановилась одновременно с ним, и оба они смотрели, как остальные идут в столовую. Джулиан слышал, как Бриджет всех их распекает; судя по всему, она придерживала для них ужин уже несколько часов, хотя найти их и сообщить об этом ей в голову не пришло.

– Дрю, – сказал он. – Ты правда хочешь остаться?

Она кивнула.

– Правда.

– Так вот только это и надо было сказать. Можешь оставаться с нами.

Она бросилась ему на шею. Дрю была не из тех, кто любит обниматься, и какое-то мгновение Джулиан был так ошарашен, что не мог пошевелиться; затем он обнял сестру и стиснул ее, пока воспоминания захлестывали его с головой – малышка Дрю спит у него на руках, делает первые неуверенные шажки, смеется, когда Эмма держит ее над водой на пляже, едва-едва макая в море пальчиками ног.

– Ты сердце нашей семьи, малышка, – сказал он голосом, который знали лишь его братья и сестры. – Честное слово. Ты наше сердце.

Бриджет несколько бессистемно подала на стол холодную курицу, хлеб, сыр, овощи и банановый пирог с ирисом. Кьеран ковырял овощи, пока остальные перебивали друг друга, выкладывая все, что знали.

Эмма сидела рядом с Джулианом. Время от времени они сталкивались плечами или соприкасались руками, когда за чем-нибудь тянулись. Каждое касание отзывалось в Джулиане целым дождем искр, как маленький фейерверк.

Тай, поставив локти на стол, возглавил обсуждение и рассказывал, как они с Китом и Ливви нашли кристалл алетейи и заключенные в том воспоминания.

– Двести лет назад Малкольм и Аннабель вломились в Институт Корнуолла, – вещал он, рубя воздух рукой. Что-то в Тае изменилось, подумал Джулиан, хотя как мог его брат успеть измениться за те несколько коротких дней, что Джулиана не было? – Они украли Черную книгу, но их поймали.

– А мы знаем, зачем она была им нужна? – спросила Кристина. – Не вижу, как бы некромантия могла им помочь.

– Похоже, они собирались кому-то ее предложить, – сказала Эмма. – Книга нужна была им не для себя. Кто-то в обмен на нее пообещал им защиту от Конклава.

– В те времена отношения между Сумеречным охотником и обитателем Нижнего мира могли означать смертный приговор для обоих, – вставил Магнус. – Защита была бы крайне привлекательным предложением.

– До этого дело у них не дошло, – сказал Тай. – Их схватили и бросили в темницу в Безмолвном Городе, а Черную книгу отобрали и вернули в Институт Корнуолла. А потом случилось кое-что странное. – Он нахмурился. Таю не нравилось чего-то не знать. – Малкольм исчез. Он бросил Аннабель на допрос и пытки.

– Он не сделал бы это по доброй воле, – сказал Джулиан. – Он ее любил.

– Люди предают даже тех, кого любят, – заметил Марк.

– Нет, Джулиан прав, – сказала Эмма. – Я ненавижу Малкольма больше других, но он точно никогда не бросил бы Аннабель. В ней была вся его жизнь.

– И все-таки именно это и произошло, – сказал Тай.

– Они пытали Аннабель, пока она почти не сошла с ума, – сказала Ливви. – Тогда они отдали ее семье. А те убили ее и сказали всем, что она стала Железной Сестрой. Но это неправда.

У Джулиана перехватило горло. Он подумал о рисунках Аннабель, о сквозившей в них легкости и надежде и любви к Блэкторн-Мэнору в Идрисе и к Малкольму.

– Перематываем вперед почти на век, – продолжила Эмма. – Малкольм идет к Королю Неблагого Двора. Он выяснил, что Аннабель – не Железная Сестра, что ее убили. Он хочет кровавой мести. – Она помедлила, расчесывая пальцами волосы, все еще спутанные от корнуолльского ветра и дождя. – Король Неблагого Двора рассказывает ему, как поднять Аннабель из мертвых, но есть один подвох – для этого Малкольму нужна Черная книга, и теперь ее у него нет. Она в Институте Корнуолла. Он уже однажды туда вламывался и не отваживается это повторять. Поэтому там она и лежит, пока Блэкторны, заправляющие Институтом, не переезжают в Лос-Анджелес и не забирают ее с собой.

Глаза Тая просияли.

– Точно. И когда Себастьян Моргенштерн штурмует Институт, Малкольм видит в этом шанс и забирает книгу. Он пытается воскресить Аннабель, и наконец это ему удается.

– Вот только она вне себя от злости и убивает его, – заключила Эмма.

– Как неблагодарно, – подал голос Кьеран.

– Неблагодарно? – возмутилась Эмма. – Он был убийцей. Она правильно сделала, что убила его.

– Может, он и был убийцей, – возразил Кьеран, – но стал им ради нее. Он убивал, чтобы подарить ей жизнь.

– Возможно, жизнь ей была не нужна, – сказал Алек и пожал плечами. – Он ведь никогда ее не спрашивал, чего она сама хочет, разве не так?

Словно почувствовав напряжение за столом, Макс разрыдался. Алек, вздохнув, поднял его на руки и вынес из комнаты.

– Я убежден, что всё это полезно знать, – сказал Магнус. – Но приближает ли это нас к Черной книге?

– Может статься, и приближало бы – если бы у нас было больше времени и если бы нас не преследовали Всадники, – сказал Джулиан.

– Думаю, – медленно сказал Кьеран, глядя куда-то в пространство, – что это был мой отец.

Судя по всему, сегодня у Кьерана был день внезапных заявлений. Все снова уставились на него. К удивлению Джулиана, первой заговорила Кристина.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, это ему нужна была книга тогда, много лет назад, когда Малкольм в первый раз ее украл, – сказал Кьеран. – Он – нить, которая связывает все это воедино. Ему нужна была эта книга тогда, и она нужна ему сейчас.

– Но почему ты думаешь, что она была нужна ему тогда? – спросил Джулиан. Он старательно говорил мягким и низким голосом, который Эмма всегда мысленно называла «голос-разговори-свидетеля».

– Из-за того, что сказал Адаон. – Кьеран не отрывал взгляда от собственных рук. – Он сказал, что мой отец хотел получить эту книгу с тех самых пор, как был похищен Первый Наследник. Для страны фэйри это не новость – похищение первенца моего отца. Это случилось больше двухсот лет назад.

Кристина была ошарашена.

– Я не сообразила, что это он и имел в виду.

– Первый Наследник, – Магнус смотрел куда-то вдаль. – Я слышал эту историю. Или слышал о ней. Ребенка не просто похитили, а убили.

– Так говорят, – произнес Кьеран. – Возможно, отец желал воскресить ребенка с помощью некромантии. Я не мог говорить о его мотивах. Но он мог предложить Фейду и Аннабель защиту в Неблагих Землях. Если бы в стране фэйри они были в безопасности, ни один Сумеречный охотник их бы не коснулся.

Эмма положила вилку.

– Принц с пафосными волосами прав.

Кьеран моргнул.

– Как-как ты меня назвала?

– Я еще не решила, как тебя называть, – отмахнулась Эмма. – И сказала, что ты был прав. Наслаждайся, потому что сомневаюсь, что скажу это еще раз.

Магнус кивнул.

– Король – один из немногих существ на этом свете, которые могли бы похитить Малкольма из темниц Безмолвного Города. Должно быть, он не хотел, чтобы Совет узнал об их связи.

– Но почему он не забрал и Аннабель? – спросила Ливви, не донеся до рта полную вилку пирога.

– Может быть, потому, что Малкольм разочаровал его, когда попался, – предположил Марк. – Может, он хотел наказать их обоих.

– Но Аннабель могла бы их выдать, – сказала Ливви. – Она могла бы сказать, что Малкольм работает на Короля.

– Если не знала – не могла бы, – сказала Эмма. – В дневниках Малкольма нет ни одного упоминания о том, для кого он крадет книгу, и держу пари, что Аннабель он тоже не сказал.

– Они ее пытали, – сказал Тай, – а она все равно не могла сказать, кто это, только что понятия не имеет. Должно быть, она говорила правду.

– Это объясняет, почему, когда он выяснил, что Аннабель не Железная Сестра, что ему солгали, Малкольм отправился к Королю Неблагого Двора, – сказал Джулиан. – Потому что он его знал.

– Итак, когда-то Королю нужна была книга для некромантии, – сказала Кристина. – А теперь она нужна ему, чтобы уничтожить Сумеречных охотников?

– Воскрешение мертвых – это еще не вся некромантия. – Магнус разглядвал бокал вина у своей тарелки так, словно в его глубине была сокрыта некая тайна. – Минуточку, – сказал он, сгреб Рафа из соседнего кресла и обернулся к Тавви. – Не хочешь пойти с нами? И поиграть с Александром и Максом?

Тавви бросил взгляд на Джулиана, а затем кивнул. Они вышли из столовой. Магнус жестом показал, что сейчас вернется.

– Заседание будет только одно, – сказала Эмма. – Сперва нужно будет убедить Совет в том, что Неблагой Двор – реальная угроза. Они не отличают хороших фэйри от плохих и не хотят этого делать.

– И тут в дело вступают показания Кьерана, – подхватил Марк. – И у нас есть улики – мор, который Диана, по ее словам, видела в Броселиандском лесу, и отчет Сумеречных охотников, которые утверждали, что сражались с отрядом фэйри и их оружие не сработало.

– Не очень-то много, – сказала Ливви. – Особенно если помнить про Зару и кучку ее мерзких ксенофобов. На этом заседании они правда собираются попытаться захватить власть. Они собираются попытаться захватить Институт! Да им вообще плевать на какую-то абстрактную фейскую угрозу.

– Я могу внушить Совету страх перед моим отцом, – сказал Кьеран. – Но, возможно, понадобятся наши общие усилия, чтобы заставить их понять – если они не хотят новой эпохи тьмы, придется оставить мечты о расширении Холодного мира.

– Никаких реестров колдунов, – сказал Тай. – Никаких концлагерей для оборотней.

– Все обитатели Нижнего мира, у кого есть места в Совете, знают о Когорте, – сказал Магнус, возвращаясь уже без детей. – Если дело дойдет до голосования о должности главы Института Лос-Анджелеса, им придется привлечь Майю и Лили, и меня тоже. У нас есть право голоса. – Он упал в кресло, стоявшее во главе стола.

– Но даже если вы проголосуете против Когорты, это все равно всего три голоса, – заметил Джулиан.

– Не все так просто, – ответил Магнус. – По словам Дианы, Джия не больше нашего хочет видеть Зару во главе Института Лос-Анджелеса. Сейчас ее трудно будет дискредитировать – она ведь наплела, будто это она убила Малкольма, и пока пользуется большой любовью.

Эмма глухо зарычала. Кристина похлопала ее по руке.

– Тем временем, у нас есть обещание Королевы сражаться на нашей стороне, в которое Совет вряд ли поверит, да и то – она сдержит его, только если получит книгу, которой у нас сейчас нет, и которую нам все равно не разрешили бы ей дать, если бы книга у нас была, – продолжил Магнус.

– Наш уговор с Королевой Благого Двора – это наше дело, – сказал Джулиан. – Пока что скажем, что она изъявила готовность сотрудничать в подходящих для этого обстоятельствах. Кьеран уполномочен пообещать, что она придет на помощь. Углубляться в детали не обязательно.

– Думаешь как фэйри, братец, – заметил Марк таким тоном, что Джулиан задумался, хорошо это или плохо.

– Может, Король хочет поднять армию мертвецов, – с надеждой сказала Дрю. – Ну, в смысле, это же книга по некромантии.

Магнус вздохнул, задумчиво постукивая ногтем по бокалу.

– Некромантия – это про магию, работающую на энергии смерти. Всякой магии нужно топливо, и энергия смерти – невероятно мощное топливо. А еще оно невероятно разрушительное. Разрушение земли, которое вы видели в стране фэйри, мор в Броселианде – это шрамы, оставленные страшной магией. Но остается вопрос – какова конечная цель?

– Вы имеете в виду, что ему нужно больше энергии для распространения этих заклятий? – уточнил Джулиан. – Тех, с которыми ему помогал Малкольм? Которые обнуляют магию Сумеречных охотников?

– Я имею в виду, что ваша магия – ангельская по своей природе, – сказал Магнус. – Она исходит из света, жизни и энергии. Противоположностью является Шеол, ад, как вам будет угодно. Отсутствие света и жизни. И всякой надежды. – Он кашлянул. – Когда Совет проголосовал за Холодный мир, они голосовали за эпоху, которой никогда не существовало. Точно так же, как и Когорта жаждет вернуть все к утраченному золотому веку, когда Сумеречные охотники ходили по земле как боги, а простецы и обитатели Нижнего мира преклоняли перед ними колени.

Все смотрели на него во все глаза. Такого Магнуса Бейна люди видят нечасто, подумал Джулиан. Магнуса, которого покинули жизнерадостность и привычный оптимизм. Магнуса, который припоминал всю тьму, что повидал за века: смерти и утрат; того самого Магнуса, которого Джулиан видел в Зале Соглашений, когда ему было двенадцать, который тщетно молил Совет не принимать Холодный мир и знал, что они его примут.

– Король хочет того же. Объединить два королевства, что всегда были независимы – но в его воображении они некогда были едины. Мы должны остановить Короля, но в каком-то смысле он поступает именно так, как поступила бы Когорта. Так, как, остается надеяться, не поступил бы Конклав.

– Ты хочешь сказать, – спросил Джулиан, – что это возмездие?

Магнус пожал плечами.

– Это буря, – сказал он. – Будем надеяться, что мы сумеем ее остановить.

26 Тенью осенен

Эмма сидела на кровати у Кристины и расчесывала подруге волосы. Она начинала понимать, почему, когда она была маленькой, мама так любила ее расчесывать: было что-то странно успокаивающее в том, как скользили сквозь пальцы гладкие темные волосы, в монотонных движениях щетки.

Это успокаивало боль у нее в голове и в груди – ту, что ощущалась не только как ее собственная, но и как боль Джулиана. Она знала, как тяжело ему было проститься с Тавви, даже для собственного блага Тавви, и чувствовала внутри пустоту там, где Джулиан сейчас расставался с самым младшим своим братом.

В обществе Кристины было полегче. Кудахча над Кристининым запястьем и втирая в красную метку от связующей руны крем простецов под названием «Савлон», Эмма выложила без утайки все, что произошло в Корнуолле. Кристина охала и жаловалась, что мазь щиплет, а потом вручила Эмме расческу и велела ей заняться чем-нибудь на самом деле полезным.

– Так как, помогает что-нибудь с заклятьем? – спросила Эмма. – Ну, то есть если бы Марк сейчас вошел и лег прямо на тебя, болеть бы перестало?

– Да, – приглушенно ответила Кристина.

– Ну, с его стороны невежливо этим пренебрегать, так я скажу.

Кристина тихонько простонала что-то вроде «Кьеран».

– Точно, Марку же всё еще нужно притворяться, что ему есть дело до Кьерана. Думаю, лежание на тебе не слишком этому поможет.

– Ему есть дело до Кьерана, – сказала Кристина. – Просто… мне кажется, ему и до меня есть дело. – Она обернулась к Эмме и взглянула на нее большими темными, встревоженными глазами. – Я с ним танцевала. С Марком. И мы целовались.

– Это же хорошо! Это же хорошо, да?

– Было хорошо, но потом пришел Кьеран…

– Что?

– Он не сердился, просто сказал Марку, что тот должен танцевать лучше, и потанцевал со мной. Это было всё равно что с пламенем танцевать.

– Ого, сексапильные странности, – заметила Эмма. – Может, даже больше сексапильных странностей, чем мне бы хотелось.

– Это не странности!

– Странности, – отрезала Эмма. – Ты прямым курсом движешься к фейскому тройничку. Или к войне, или типа того.

– Эмма!

– Горячий фейский тройничок, – весело объявила Эмма. – В старости смогу рассказывать, что была этому свидетелем.

Кристина застонала.

– Ну ладно. А что у вас с Джулианом? У вас есть план, что делать после того, что было в Корнуолле?

Эмма вздохнула и отложила расческу. Это была прелестная старинная викторианская щетка, оправленная в серебро. Эмма гадала, была ли та в комнате, когда туда поселилась Кристина, или подруга нашла ее где-то еще в Институте. Комната Кристины в Лондоне уже несла на себе приметы ее личности – фотографии почистили и повесили ровно, Кристина где-то добыла яркое покрывало на кровать, а нож-бабочка висел у камина на новеньком крючке.

Эмма принялась заплетать Кристине косы.

– Плана у нас нет, – сказала она. – Всё как всегда – мы вместе и чувствуем себя непобедимыми. А потом до нас начинает доходить, что нам по-прежнему предстоит делать всё тот же выбор, и снова куда ни кинь, всюду клин.

Кристина расстроилась.

– Это всегда будет всё тот же выбор, так? Расстаться друг с другом или перестать быть Сумеречными охотниками.

Эмма доплела косу. Она оперлась подбородком на плечо Кристины, думая о том, что узнал Джулиан от Королевы Благого Двора. До смерти пугающая возможность оборвать все связи парабатаев. Но это было слишком ужасно, чтобы даже произносить это вслух.

– Я раньше думала, что это поможет – физическое расстояние между мной и Джулианом, – сказала она. – Но теперь я так не думаю. Всё остальное не помогло. Думаю, куда бы и насколько бы я ни отправилась, я всегда буду это чувствовать.

– Бывает, что любовь прочна как канат. И связывает тебя, – сказала Кристина. – В Библии говорится: «Сильна как смерть любовь». Я в это верю.

Эмма пересела, чтобы заглянуть подруге в лицо.

– Кристина, – сказала она. – Что-то еще ведь происходит, так? Что-то, связанное с Диего. Или с Хайме?

Кристина опустила глаза.

– Не могу сказать.

– Позволь тебе помочь, – сказала Эмма. – Для всех остальных ты всегда такая сильная. Позволь мне быть сильной для тебя.

В дверь постучали. Девушки удивленно вскинули головы. Марк, – подумала Эмма. Что-то такое проступило у Кристины в лице. Наверняка это Марк.

Но это оказался Кьеран.

Эмма застыла от удивления. Хотя она уже до некоторой степени привыкла, что Кьеран вертится где-то рядом, тоненькие волоски на руках у Эммы все равно вставали от него дыбом. Не то чтобы она винила именно его в ранах, которые претерпела от рук Иарлафа. Но вид Кьерана всё равно возвращал ее в тот день: жаркое солнце, свист хлыста, медный запах крови.

Кьеран за это время и в самом деле удивительно изменился. Его черные волосы чуть растрепались и спутались, но в джинсах он выглядел настолько по-человечески, что это было даже неуместно. Отросшие волосы скрывали заостренные кончики ушей, хотя черно-серебристые глаза всё еще выделялись.

Он коротко, но учтиво поклонился.

– Миледи…

Вид у Кристины был озадаченный. Она явно тоже не ожидала этого визита.

– Я пришел поговорить с Кристиной, если она позволит, – прибавил Кьеран.

– Тогда валяй, – сказала Эмма. – Говори.

– Думаю, он желает поговорить со мной наедине, – прошептала Кристина.

– Да, – сказал Кьеран. – Такова моя просьба.

Кристина посмотрела на Эмму.

– Тогда увидимся утром?

Пф, подумала Эмма. Она соскучилась по Кристине, а теперь наглый фейский принц вышвыривает ее из комнаты подруги. Когда она слезла с кровати и направилась к двери, Кьеран едва удостоил ее взглядом.

Проходя мимо Кьерана, Эмма задержалась, почти касаясь его плечом.

– Если обидишь ее или расстроишь, – сказала она тихо, чтобы Кристина не расслышала, – я тебе уши оторву. Понял?

Кьеран покосился на нее глазами цвета ночного неба, нечитаемыми словно облака.

– Нет, – ответил он.

– Давай по буквам, – резко сказала Эмма. – Я ее люблю. Не вздумай к ней приставать.

Кьеран сунул длинные, изящные руки в карманы. В современной одежде он выглядел очень странно: это было все равно, что увидеть Александра Македонского в косухе и кожаных штанах.

– Ее легко полюбить.

Эмма удивленно взглянула на него. Не таких слов она ожидала от Кьерана. Легко полюбить. Нене вела себя так, что сама эта мысль казалась дикой. Но, с другой стороны, что Волшебный народ вообще знает о любви?

– Не хочешь сесть? – спросила Кристина. И задумалась: не превращается ли она в свою мать, которая, по ее собственным словам, первым делом предлагала гостю стул. «Даже если это убийца?» – спросила как-то Кристина. «Да, даже убийцам, – ответила мать. – Если не хочешь предлагать убийце стул, не надо было его приглашать».

– Нет, – сказал Кьеран. Он прошелся по комнате – руки в карманах, всё в нем выдавало беспокойство. Как это похоже на Марка, подумала Кристина. Оба двигались так, словно запертая внутри энергия не находила выхода. Интересно, подумала она, каково это: когда тебя распирает от внутренней силы, но ты вынужден стоять неподвижно.

– Миледи, – произнес он. – То, в чем я поклялся тебе при Благом Дворе, создало между нами связь. Думаю, ты успела почувствовать ее мощь.

Кристина кивнула. То была не наведенная магией связь между ней и Марком, но она все равно была – мерцающая энергия в их беседах, их танце.

– Я думаю, эта сила может помочь нам вместе сделать кое-что, что одному мне не по силам. – Кьеран подошел ближе к кровати, вынимая руку из кармана. У него на ладони что-то сверкало. Он протянул это Кристине, и она увидела желудь, которым воспользовался Марк, чтобы призвать Гвина. Желудь выглядел слегка побитым, но целым, словно его снова склеили после того, как он раскололся.

– Хочешь снова призвать Гвина? – Кристина покачала головой. Ее коса расплелась, волосы рассыпались по спине. Она заметила, как Кьеран на них посмотрел. – Нет. Он больше не станет вмешиваться. Ты хочешь поговорить с кем-то другим из страны фэйри. С братом?

– Как я и предполагал, – он чуть наклонил голову, – ты угадываешь мои намерения.

– И ты можешь это сделать? Желудь не призовет только Гвина, и всё?

– Магия тут довольно простая. Не забывай, ты не нашей крови и не можешь накладывать заклятья, но я-то могу. Желудь может призвать к нам проекцию моего брата. Я расспрошу его о планах отца. Я также спрошу, не может ли он остановить Всадников.

Кристина оторопела.

– Всадников кто-то может остановить?

– Они слуги Двора и повинуются его приказам.

– Почему ты мне это рассказываешь? – спросила Кристина.

– Потому, что для призыва брата я должен буду тянуться разумом в страну фэйри, – сказал Кьеран. – И, если я желаю сохранить свой разум в неприкосновенности, было бы безопасней обзавестись привязкой здесь, в этом мире. Чем-то – кем-то – кто станет для меня якорем, пока я разыскиваю брата.

Кристина соскользнула с кровати. Выпрямившись, она была лишь немногим ниже Кьерана, ее глаза оказались на уровне его губ.

– Почему я? Почему не Марк?

– От Марка я уже достаточно требовал, – сказал он.

– Возможно, – сказала она, – но даже если это и так, не думаю, что это вся правда.

– Мало кто из нас достаточно везуч, чтобы знать всю правду о чем бы то ни было. – Кристина помнила, что Кьеран юн, но когда он говорил, в глазах его было что-то древнее. – Вложишь ли свою руку в мою?

Она подала ему руку, пересеченную на запястье красной меткой ее связи с Марком. Почему-то это показалось правильным. Пальцы Кьерана – прохладные и сухие, легкие как касание падающего листа, – сомкнулись вокруг ее пальцев.

Другой рукой Кьеран швырнул золотой желудь в стену рядом с камином.

На мгновение воцарилась тишина. Кристина слышала отрывистое дыхание Кьерана. Это казалось странным – всё, что они делали, было так далеко от обычных человеческих чувств, и непривычно было слышать, что Кьеран запыхался. Но затем она вспомнила, как он держал ее в объятиях, вспомнила неровное биение его сердца. В конце концов, фэйри тоже из плоти и крови, разве нет? Из мышц и костей, как Сумеречные охотники. И пламя ангельской крови горело и в них…

Тьма расползлась по стене, словно пятно. Кристина со свистом втянула воздух, и Кьеран крепче сжал ее руку. Тьма дергалась и шевелилась, дрожала и преображалась. В ее глубине плясал свет, и Кристина разглядела разноцветное ночное небо страны фэйри. А внутри тени был сгусток еще более плотной тьмы – человек, закутанный в темный плащ. Когда тьма растаяла, Кристина сперва разглядела его усмешку, а потом и все остальное, и ее сердце словно остановилось.

Половина его лица была маской смерти, как у скелета, а другая половина – сияла дивной красотой. Плащ на его плечах был черным, с вышитой на нем сломанной короной. Человек стоял, расправив плечи, и ухмылялся половиной лица, глядя на Кьерана сверху вниз.

Они призвали вовсе не Адаона. Перед ними был Король Неблагого Двора.

– Нет! Нет! – рыдал Тавви, уткнувшись Джулиану в плечо. Известие о том, что он отправляется в Идрис с Алеком, Максом и Рафом, он принял хуже, чем Марк рассчитывал. Неужели даже при сообщении о короткой разлуке все дети так плачут, словно мир рушится, а их сердце разбито?

Не то чтобы Марк винил Тавви. Просто сам он, увидев, как Джулиан ходит по комнате, держа брата на руках и похлопывая его по спине, а Тавви рыдает, чувствовал себя так, словно его сердце рвалось на кусочки.

– Тавс, – нежно произнес Джулиан. Марку трудно было представить, что это голос того же юноши, который стоял перед Неблагим Королем, приставив нож к горлу наследного принца. – Это всего на день, максимум на два. Посмотришь каналы в Аликанте, увидишь Гард…

– Ты всегда уезжаешь! – Тавви захлебывался от рыданий, уткнувшись в рубашку брата. – Ты не можешь снова уехать!

Джулиан вздохнул. Он опустил голову и потерся щекой о непослушные кудри брата. Поверх головы Тавви он встретился взглядом с Марком. В его глазах не было ни укора, ни жалости к себе, только печаль.

И все же Марк чувствовал себя так, словно чувство вины вот-вот сломает ему ребра. «Если бы» – это слова на ветер, сказал как-то Кьеран, когда Марк рассуждал, встретились бы они вообще, если бы не присоединились к Дикой Охоте. Но сейчас он не мог остановить поток «если бы»: если бы он только мог остаться тогда с семьей, если бы Джулиану не пришлось быть для младших и матерью, и отцом, если бы Тавви не рос среди смертей и утрат… Может быть, тогда каждое прощание не воспринималось бы как в последний раз.

– Это не твоя вина, – произнес Магнус, бесшумно появившийся рядом с Марком. – Нельзя ничего исправить в прошлом. Всех нас, пока мы взрослеем, не минуют утраты. Всех, кроме редких счастливцев.

– Не могу ничего поделать. И жалею, что мой брат не из тех редких счастливцев, – сказал Марк. – Кто, как не ты, должен это понимать.

Магнус поглядел на Джулиана и Тавви. Малыш выплакал все слезы и цеплялся за старшего брата. Его плечи горестно поникли.

– Кто именно из братьев?

– Оба, – сказал Марк.

Магнус протянул руку и с любопытством коснулся сверкающего наконечника стрелы у Марка на шее.

– Узнаю, из чего это сделано, – заметил он. – Когда-то этот наконечник венчал оружие Королевского гвардейца Неблагого Двора.

Марк дотронулся до наконечника – холодного и гладкого. Несгибаемого, как сам Кьеран.

– Мне его подарил Кьеран.

– Ему цены нет, – сказал Магнус. Он обернулся на зов Алека и выпустил подвеску из рук.

Алек стоял с Максом на руках, рядом с Рафом, тут же лежал и небольшой мешок с их пожитками. Марк заметил, что Алеку почти столько же лет, сколько было бы Марку, если бы его не похитила Дикая Охота. Марк задумался, был бы он таким же зрелым, каким казался Алек, таким же собранным и способным позаботиться и о себе, и о других.

Магнус поцеловал Алека и с безграничной нежностью взъерошил его волосы. Он наклонился, чтобы поцеловать Макса и Рафа. Потом выпрямился и начал создавать портал. С его пальцев летели искры, и воздух перед ним словно замерцал.

Тавви на руках у Джулиана превратился в комок отчаяния. Джулиан прижал его к себе еще крепче, мышцы его рук напряглись, и принялся нашептывать ему что-то успокаивающее. Марку хотелось подойти к ним, но он не мог заставить себя тронуться с места. Даже в несчастье они казались единым целым, и никто другой был им не нужен.

Но стоило боли пронзить руку Марка, как грустные мысли вылетели у него из головы. Он схватился за запястье и ощутил пальцами агонизирующую открытую рану, скользкую кровь. Что-то не так, – подумал он; а потом: – Кристина!

Он сорвался с места. Посреди комнаты рос и мерцал портал; сквозь него Марк, пробегая мимо, разглядел контур демонических башен.

Что-то подсказывало ему, что он приближается к Кристине, но, к его удивлению, боль в запястье не утихала. Она пульсировала, как тревожный сигнал маяка.

Дверь ее комнаты была закрыта. Марк выбил ее плечом, не тратя времени на то, чтобы повернуть ручку. Дверь распахнулся, и Марк едва не упал внутрь.

Он закашлялся, глаза щипало. В спальне пахло гарью, как будто тут сгорело что-то органическое – например, палая листва или подгнившие фрукты. В комнате было темно, но глаза Марка быстро привыкли, и он увидел Кристину и Кьерана, стоявших в ногах кровати. Кристина сжимала в руке нож-бабочку. Над ними нависла тяжелая тень – нет, не тень, понял Марк, подойдя поближе. Проекция.

Проекция Короля Неблагого Двора. Обе стороны его лица светились чудовищным весельем – и та, что была прекрасна и величественна, и та, где скалился мерзкий скелет.

– Ты хотел призвать своего брата? – презрительно усмехнулся Король, не сводя с Кьерана глаз. – И ты думал, что я не почувствую, как ты тянешься в страну фэйри, разыскивая мою собственную плоть и кровь? Ты глупец, Кьеран, и всегда им был.

– Что ты сделал с Адаоном? – От лица Кьерана отхлынула кровь. – Он ничего не знал. Он понятия не имел, что я собираюсь его призвать.

– Не тревожься за других, – сказал Король. – Тревожься за себя, Кьеран Королевский сын.

– Я долго был Кьераном Охотником, – сказал Кьеран.

Лицо Короля потемнело.

– А должен называться Кьераном Изменником, – сказал он. – Кьераном Предателем. Кьераном Братоубийцей. Это больше тебе подходит.

– Он защищался, – резко сказала Кристина. – Если бы он не убил Эрека, то погиб бы сам. И он защищал меня.

Король удостоил ее презрительного взгляда.

– Это и есть измена, глупая девица, – сказал он. – Ставить жизнь Сумеречных охотников выше жизни собственного народа – что может быть хуже?

– Продать собственного сына Дикой Охоте, потому что тревожился, что народ любит его больше тебя, – вставил Марк. – Вот что хуже.

Кристина и Кьеран с изумлением посмотрели на него. Они не слышали, как он вошел. Король, впрочем, не выказал ни малейшего удивления.

– Марк Блэкторн, – произнес он. – Даже любовников мой сын выбирает среди врагов своего народа. И что же это говорит о нем?

– То, что он лучше знает, какой народ – его? – ответил Марк и демонстративно повернулся к Королю спиной. При Дворе за такое его бы повесили. – Надо от него избавиться, – негромко сказал он Кьерану и Кристине. – Позвать Магнуса?

– Это просто проекция, – сказал Кьеран. Его лицо осунулось. – Он не может нам навредить. И оставаться здесь вечно тоже не может. Думаю, ему это непросто дается.

– Не сметь поворачиваться ко мне спиной! – взревел Король. – Думаешь, Кьеран, мне не известны твои планы? Думаешь, я не знаю, что ты намерен предать меня перед Советом нефилимов?

Кьеран отвернулся, словно не в силах был смотреть на отца.

– Тогда оставь то, что ты делаешь, – дрожащим голосом произнес он. – Вступи с нефилимами в переговоры. Не иди на них войной.

– С теми, кто лжет, не может быть переговоров, – оскалился Король. – Они лгали, и будут лгать! И будут проливать кровь нашего народа. А когда ты им больше не будешь нужен, думаешь, они оставят тебя в живых? Станут обращаться с тобой как с равным?

– Они обращались со мной лучше, чем родной отец. – Кьеран вскинул подбородок.

– Вот как? – Глаза Короля были темными и пустыми. – Когда ты прибыл к моему двору, Кьеран, я лишил тебя некоторых воспоминаний. Не вернуть ли мне их тебе?

Кьеран явно был в смятении.

– Зачем тебе понадобились мои воспоминания?

– Кое-кто из нас знал бы своего врага, – сказал Король.

– Кьеран, – произнес Марк. От выражения глаз Короля его замутило от страха. – Не слушай его. Он хочет причинить тебе боль.

– А чего хочешь ты? – спросил Король, оборачиваясь к Марку. Только то, что Марк видел сквозь него, сквозь прозрачные очертания его тела, контуры кровати Кристины, ее шкафа, удержало его от того, чтобы схватить кочергу и запустить ее в Короля. Если бы…

Если бы Король был хоть немного похож на нормального отца, если бы он не бросил сына Дикой Охоте, словно кость стае голодных волков, если бы не сидел, наслаждаясь тем, как Эрек пытает Кьерана…

Каким бы тогда был Кьеран? Насколько меньше боялся бы потерять любовь? Возможно, даже не стал бы цепляться за нее любой ценой, не захотел бы навсегда удержать Марка в Дикой Охоте?

Король усмехнулся, словно читал мысли Марка.

– Когда я заглянул в воспоминания сына, – произнес он, – то увидел тебя, Блэкторн. Сына леди Нериссы, – зло улыбался он. – Твоя мать умерла от горя, когда твой отец бросил ее. Половина мыслей моего сына была о тебе – о том, как он тебя потерял. Марк, Марк, Марк. Интересно, неужели это у вас в крови – зачаровывать нам подобных и превращать в глупцов?

Кьеран слегка нахмурился. Как он тебя потерял.

Кьеран не помнил, как потерял его. Холодный ужас расползся по венам Марка.

– Тем, кто не способен любить, любви не понять, – сказала Кристина и обернулась к Кьерану. – Мы защитим тебя, – произнесла она. – Мы не позволим ему причинить тебе вред за показания на Совете.

– Ложь, – сказал Король. – Из благих побуждений, быть может, но все же ложь. Если ты, Кьеран, дашь показания, ни на этой земле, ни в стране фэйри не будет такого места, где ты будешь в безопасности, где спрячешься от моих воинов и от меня. Я буду вечно преследовать тебя за то, что ты сделал с Иарлафом и Эреком, и когда найду тебя, ты пожалеешь, что не умер. Нет такой пытки, которой я тебя не подвергну.

Кьеран с усилием сглотнул, но голос его был тверд.

– Боль – это всего лишь боль.

– О, – сказал его отец, – боль бывает разной, темноволосое дитя.

Он не пошевелился, не сделал никакого жеста вроде тех, что делали колдуны, когда творили заклинания, но Марк почувствовал, как атмосфера в комнате сгустилась, словно сам воздух стал давить на них.

Кьеран ахнул и отшатнулся, словно его подстрелили. Он ударился о кровать и вцепился в спинку, чтобы не сползти на пол. Синие волосы упали ему на глаза, стали черными, а затем – белыми.

– Марк? – Он медленно поднял лицо. – Я помню. Я помню.

– Кьеран, – прошептал Марк.

– Я рассказал Гвину, что ты нарушил закон страны фэйри, – проговорил Кьеран. – Я думал, они просто вернут тебя в Охоту.

– Вместо этого они покарали мою семью, – сказал Марк. Он знал, что Кьеран этого не хотел и не ожидал. Но произнести эти слова все равно оказалось больно.

– Вот почему ты не носил свою эльфийскую стрелу. – Кьеран не смотрел в глаза Марку. – Я был тебе не нужен. Ты прогнал меня. Ты ненавидел меня. И, должно быть, ненавидишь.

– Я тебя не ненавидел, – сказал Марк. – Кьер…

– Слушай его, – промурлыкал Король. – Слушай, как он лжет.

– Тогда почему? – спросил Кьеран. Он попятился от Марка, отступил всего на шаг. – Почему ты мне солгал?

– Подумай, дитя, – сказал Король. Он явно наслаждался. – Что им было от тебя нужно?

Кьеран судорожно вздохнул.

– Показания, – произнес он. – Свидетельство перед Советом. Ты… ты так все и задумывал, Марк? Это предательство? Что, все в Институте знают? Да, иначе быть не может. Не может. – Его волосы почернели как нефть. – И Королева тоже знает, полагаю. Вы с ней собирались выставить меня болваном?

Страдание на его лице было непереносимо; Марк не мог смотреть на Кьерана. Вместо него заговорила Кристина.

– Кьеран, нет, – сказала она. – Все было совсем не так…

– А ты знала? – Кьеран с такой же мукой посмотрел на нее. – Ты тоже знала?

Король расхохотался. Марка захлестнул гнев, слепящая ярость, и он выхватил из камина кочергу. Король все хохотал, а Марк подошел к нему, занес кочергу, размахнулся…

Кочерга ударила по лежавшему перед камином золотому желудю, размолотив его в пыль. Смех Короля резко оборвался. Он бросил на Марка взгляд, полный ненависти, и исчез.

– Почему ты это сделал? – возмутился Кьеран. – Испугался того, что еще он может мне рассказать?

Марк швырнул кочергой в камин. Та громко лязгнула.

– Он вернул тебе воспоминания, разве не так? – спросил он. – Тогда ты всё знаешь.

– Не всё, – надтреснутым, срывающимся голосом сказал Кьеран. Марк вспомнил, как тот висел при Неблагом Дворе в терновых кандалах. Сейчас в глазах принца сквозило то же отчаяние. – Не знаю, чего ты хотел, когда решил, что станешь мне лгать и заставишь делать то, что тебе нужно. Не знаю, насколько тошно тебе было всякий раз, когда ты меня касался, когда притворялся, что хочешь меня. Я не знаю, когда ты собирался рассказать мне правду. После того, как я дам показания? А может, ты хотел посмеяться надо мной перед всем Советом? Или дождаться, пока мы останемся одни? Всем ли ты успел рассказать, какое я себялюбивое и бессердечное чудовище?..

– Ты не чудовище, Кьеран, – перебил его Марк. – И с сердцем у тебя всё в порядке.

В глазах Кьерана, когда тот взглянул на Марка, была лишь боль.

– Это не может быть правдой, – произнес он, – ведь это ты был моим сердцем.

– Хватит, – сказала Кристина тихо и встревоженно, но твердо. – Позволь Марку объяснить…

– Хватит с меня объяснений, – сказал Кьеран и вышел прочь из комнаты, с грохотом захлопнув дверь.

Остатки мерцающего портала рассеялись. Джулиан и Магнус стояли почти плечом к плечу и смотрели вслед Алеку и детям, пока те не исчезли.

Вздохнув, Магнус перебросил конец шарфа за плечо и вышел из комнаты, чтобы налить себе вина из графина, пылившегося на столике у окна. Снаружи почти стемнело, небо над Лондоном было цвета анютиных глазок.

– Хочешь? – спросил он Джулиана, закрывая графин пробкой.

– Пожалуй, лучше мне оставаться трезвым.

– Как пожелаешь. – Магнус взял бокал и принялся разглядывать его на свет. Вино было рубиново-красным.

– Почему ты нам так помогаешь? – спросил Джулиан. – В смысле, я в курсе, что мы милая семейка, но не настолько же.

– Нет, – согласился Магнус, едва заметно улыбаясь. – Не настолько.

– Тогда в чем же дело?

Магнус сделал глоток вина и пожал плечами.

– Меня попросили Джейс и Клэри, – сказал он. – Джейс парабатай Алека, а я всегда питал к Клэри отцовские чувства. Они мои друзья. А на свете мало есть такого, на что я не готов пойти ради друзей.

– И это правда всё?

– Хм-м, кого-то ты мне напоминаешь.

– Я? – удивился Джулиан. Люди нечасто такое ему говорили. – Кого же?

Магнус, не ответив, покачал головой.

– Много лет назад, – сказал он, – я постоянно видел один и тот же сон о городе, утопающем в крови. О костяных башнях и крови, которая лилась по улицам как вода. Я думал, что это было к Темной войне, и, когда она закончилась, сон и в самом деле прекратился. – Он осушил бокал и поставил его на стол. – Но недавно он вновь мне приснился. Не могу перестать думать, что грядет нечто.

– Ты их предупреждал, – сказал Джулиан. – Совет. В день, когда они решили изгнать Хелен и бросить Марка. Когда они приняли Холодный мир. Ты им сказал, какие будут последствия. – Он прислонился к стене. – Мне было всего двенадцать, но это я помню. Ты сказал: «Волшебный народ долго ненавидел нефилимов за суровость. Покажите им не только суровость, и получите в ответ не только ненависть». Но они тебя не послушали, разве не так?

– Совет… Они хотели мести, – сказал Магнус. – И не понимали, что месть порождает только еще больше мести. «Они сеяли ветер, и пожнут бурю».

– Из Библии, – узнал Джулиан. Нельзя было вырасти с дядюшкой Артуром и не выучить при этом столько древних цитат, что на всю жизнь хватит. – Но есть разница между местью и возмездием, – добавил он. – Между тем, чтобы наказать виновных, и тем, чтобы карать всех подряд. «И праведно врагов мы умерщвляем, чьи Сатаною движимы сердца»[60].

– Полагаю, можно подобрать цитату в оправдание чего угодно, – сказал Магнус. – Слушай… я не стучу Конклаву, что бы там ни думали чародеи с Сумеречного базара. Но я знавал парабатаев, не одну дюжину, и представляю себе, на что они должны быть похожи, а вы с Эммой другие. Не представляю себе, чтобы вам позволили это пройти, если бы не хаос Темной войны.

– А теперь из-за церемонии, которая должна была связать нас навсегда, нам придется выяснить, как разделиться, – горько заметил Джулиан. – Мы оба это знаем. Но когда Всадники…

– Да, – сказал Магнус. – Пока что вы вынуждены оставаться вместе.

Джулиан выдохнул сквозь зубы.

– Просто подтверди кое-что, – сказал он. – Не существует заклятия, отменяющего любовь?

– Есть несколько временных заклинаний, – сказал Магнус. – Они действуют не бесконечно. Истинная любовь и сложность человеческого сердца и разума все еще непостижимы для механизмов большей части магии. Может быть, ангел или Высший демон…

– Так, значит, Разиэль смог бы, – сказал Джулиан.

– Я бы на твоем месте не торопился радоваться, – сказал Магнус. – Ты что, правда, уже выяснял насчет заклинаний для отмены любви?

Джулиан кивнул.

– Ты действительно безжалостен, – заметил Магнус. – Даже к себе самому.

– Я думал, Эмма меня больше не любит, – сказал Джулиан. – А она думала то же самое обо мне. Теперь мы знаем правду. Это не просто запрещено Конклавом, это несет в себе проклятие.

Магнус нахмурился.

– Я не знал, в курсе ты или нет.

Джулиан похолодел. Выходит, нет ни малейшего шанса, что Джем хоть в чем-то ошибся. Хотя Джулиан и так не очень-то на это надеялся.

– Эмме рассказал Джем. Но он не объяснил, как это работает и что случится.

Магнус прикрыл глаза слегка дрожавшей рукой.

– Посмотри историю Сайласа Пэнгборна и Элоизы Рейвенскар. Были и другие истории, хотя Безмолвные Братья скрывают их, как могут. – Его кошачьи глаза налились кровью. – Сперва сойдешь с ума ты сам, – сказал он. – В тебе невозможно будет узнать человеческое существо. А после того, как ты превратишься в чудовище, ты уже не сможешь отличать друзей от врагов. И когда близкие побегут к тебе, чтобы спасти тебя, ты вырвешь сердца у них из груди.

Джулиана замутило.

– Я… я никогда бы не причинил вреда своей семье.

– Ты их не узнаешь, – отрезал Магнус. – Ты не сможешь больше отличать любовь от ненависти. И станешь разрушать все вокруг не потому, что будешь этого хотеть – не больше, чем волна хочет сломать скалы, о которые бьется. Ты сделаешь это потому, что не будешь понимать, почему этого делать нельзя. – Он посмотрел на Джулиана с жалостью, которой было очень много лет. – Не имеет значения, добрые у тебя намерения или злые. Неважно, что любовь – светлая и созидательная сила. Магии наплевать на мелкие человеческие заботы.

– Я знаю, – сказал Джулиан. – Но что мы можем сделать? Я не могу стать простецом или обитателем Нижнего мира и бросить семью. Это убьет и меня, и их. А перестать быть Сумеречным охотником – для Эммы самоубийство.

– Есть еще изгнание, – сказал Магнус. Его глаза были бездонны. – Вы все еще останетесь Сумеречными охотниками, но лишитесь части своей магии. Это и есть изгнание, это и есть кара. И поскольку магия парабатаев – одна из драгоценнейших и сплетенных с самой вашей сутью, изгнание уничтожит ее мощь. Все, чему проклятие дает силу – мощь рун, которые вы друг на друга наносите, способность ощущать чувства друг друга и причинен ли другому вред – в изгнании все это уйдет. Если я хоть что-то понимаю в магии – а я понимаю, это означает, что изгнание несоизмеримо замедлит развитие проклятия.

– А еще оно разлучит меня с детьми! – с отчаянием сказал Джулиан. – Быть может, я никогда больше их не увижу. С тем же успехом я мог бы стать простецом. По крайней мере, тогда я мог бы видеть их хотя бы тайком, издали. – Его голос словно проржавел от горечи. – Условия изгнания определяются Инквизитором и Конклавом. Мы никак не сможем на них повлиять.

– Не факт, – сказал Магнус.

Джулиан пристально взглянул на него.

– Думаю, лучше бы тебе объяснить мне, что ты имеешь в виду, – сказал он.

– У тебя только один вариант. И он тебе не понравится, – Магнус помедлил, словно надеялся, что Джулиан откажется слушать, но Джулиан промолчал. – Ну ладно, – сказал Магнус. – Когда будешь в Аликанте, расскажи Инквизитору всё.

– Кит…

Что-то прохладное коснулось его виска, откинуло назад его волосы. Кита окружали тени, он видел знакомые и незнакомые лица: женщина со светлыми волосами, беззвучно напевающая песню; лицо отца, злобная физиономия Барнабаса Хейла, Тай, глядящий на него из-под ресниц черных и густых, как сажа на лондонских улицах в романе Диккенса…

– Кит.

Прохладное прикосновение превратилось в постукивание пальцем. Веки Кита задрожали, и над ним появился потолок лазарета в Институте Лондона. Он узнал выжженное на оштукатуренной стене странное пятно в форме дерева, вид на крыши из окна, вентилятор, лениво кружившиеся лопасти над головой.

А еще он увидел пару встревоженных сине-зеленых глаз – Ливви. Длинные каштановые волосы ниспадают вниз волной спутанных кудряшек. Когда он поморщился, она с облегчением выдохнула.

– Извини, – сказала она. – Магнус велел будить тебя каждые несколько часов, чтобы убедиться, что тебе не становится хуже. У тебя же сотрясение…

– Сотрясение? – Кит вспомнил крышу, дождь, Гвина и Диану, небо, полное туч, которые скользили вверх – и вбок, когда он упал. – Когда это я получил сотрясение? Со мной же все было в порядке.

– Так бывает, – сказала она. – Людей бьют по голове, а они и не знают, что дело плохо, пока не вырубятся.

– Тай? – позвал он и попытался сесть. Это было ошибкой. Голова болела так, словно кто-то огрел его дубинкой. Обрывки воспоминаний мелькали у него перед глазами: фэйри в наводящих ужас бронзовых доспехах. Бетонная платформа у реки. Уверенность, что им не выжить.

– Вот – Она просунула руку Киту под шею и приподняла ему голову. О зубы лязгнуло что-то холодное. – Выпей это.

Кит проглотил. На него опустилась темнота, и боль ушла. До него вновь донеслось пение – в самой глубине всего, что он успел позабыть. Повесть о том, как тебя люблю я, не знает конца.

Когда он снова открыл глаза, свеча у кровати успела погаснуть. В палате, впрочем, был свет – Тай сидел у его кровати с колдовским огнем в руке и глядел на вращающиеся лопасти вентилятора.

Кит кашлянул и сел. На сей раз было немного легче, но в горле пересохло.

– Воды, – выговорил он.

Тай оторвал взгляд от вентилятора. Кит и раньше замечал, что смотреть на лопасти ему нравилось, словно изящное кружение доставляло ему удовольствие. Тай нашел графин с водой и стакан и передал тот Киту.

– Хочешь еще воды? – спросил Тай, когда Кит осушил уже весь графин. С тех пор, как Кит видел его в последний раз, Тай успел переодеться – очередные старомодные шмотки из кладовки. Полосатая рубашка, черные штаны – так и просилось в старую рекламу.

Кит помотал головой, крепко сжимая в руке стакан. Его охватило странное чувство нереальности происходящего – вон он, Кит Грач, в Институте, и ему долбанули по голове здоровенные фэйри – за то, что он защищал нефилимов.

Отцу было бы за него стыдно. Но Кит ощущал только чувство собственной правоты. Чувство, будто в его жизни чего-то всегда не хватало, и это тревожило его и не давало покоя – а теперь вдруг судьба и случай расставили все на свои места.

– Почему ты это сделал? – спросил Тай.

Кит выпрямился.

– Почему я сделал что?

– Вот когда я вышел из волшебной лавки, а вы с Ливви ругались. – Взгляд серых глаз Тая уперся куда-то Киту в ключицу. – Вы же из-за меня ругались, так?

– Откуда ты знаешь, что мы ругались? – спросил Кит. – Ты нас что, слышал?

Тай покачал головой.

– Я знаю Ливви, – сказал он. – Знаю, когда она злится. Знаю, как она это проявляет. Она мой близнец. Ни о ком другом я такого не понимаю, но о ней – да. – Он пожал плечами. – Так вы ссорились из-за меня, да?

Кит кивнул.

– Все и всегда стараются меня оберегать, – сказал Тай. – Джулиан пытается защитить меня вообще от всего, Ливви – от разочарований. Она не хотела, чтобы я знал, что ты можешь уйти, но я всегда это знал. Джулиан с Ливви… им тяжело осознать, что я вырос. Что я могу и понимать, что какие-то вещи – не навсегда.

– Ты про меня, – сказал Кит. – Что я не навсегда.

– Тебе выбирать – уйти или остаться, – сказал Тай. – В Лаймхаусе я подумал, что ты выберешь «уйти».

– А как же ты? – спросил Кит. – Я думал, тебя отправят в Схоломант. А меня-то туда ни за что не возьмут. Я же даже азов не знаю.

Кит отставил стакан. Тай тут же его подхватил и принялся крутить в руках. Стакан был из молочно-белого стекла, с шершавой поверхностью, и Таю, кажется, нравилась его текстура.

Тай молчал, и в этом молчании Кит думал о наушниках Тая, о музыке, которую он слушает, словах, которые он нашептывает, о том, как он касается всего с таким всеобъемлющим сосредоточением: гладких камней, шершавого стекла, шелка и кожи и неровного льна. Кит знал: на свете есть и такие люди, которые думают, что человеческие существа вроде Тая делают все это просто так – потому, что они необъяснимы. Сломаны.

Кита захлестнула ярость. Как они могли не понимать, что Тай все делает зачем-то? Если сирена скорой помощи слепит, то надо закрыть глаза. Если что-то тебя бьет, надо согнуться, чтобы защититься от удара.

Но не все слышали и видели совершенно одинаково. Слух Тая был вдвое острее и четче, чем у других. Наушники и музыка, чувствовал Кит, служили буфером: они заглушали не только прочие звуки, но и ощущения, которые иначе были бы слишком сильными. Они защищали Тая от боли.

Он не мог не задумываться над тем, каково это: жить так ярко, чувствовать столько всего, видеть, как мир то и дело оборачивается слишком яркими цветами и слишком громкими звуками. Когда все звуки и ощущения были выкручены на максимум, казалось более чем разумным успокаиваться, полностью сосредоточившись на чем-то небольшом, над чем ты властен: спутавшиеся трубочные ершики, которые надо расплести, неровная поверхность стекла под пальцами.

– Я не хочу отговаривать тебя от Схоломанта, если это – то, чего ты хочешь, – сказал Кит. – Но я просто скажу, не всегда дело в том, что люди пытаются тебя уберечь, или знают, что для тебя лучше, или думают, что знают. Иногда они просто понимают, что им будет тебя не хватать.

– Ливви будет меня не хватать…

– Всей твоей семье будет тебя не хватать, – сказал Кит, – и мне тоже.

Это было всё равно что спрыгнуть с обрыва – намного страшнее, чем любая афера из тех, что Киту когда-либо поручал отец, чем любой обитатель Нижнего мира или демон, какого он видел. Тай удивленно поднял глаза, забыв о стакане в руках. Он покраснел и на его бледной коже это было очень заметно.

– Правда?

– Ага, – сказал Кит, – но, как я уже сказал, не хочу мешать тебе. Поезжай, если хочешь…

– Не хочу, – сказал Тай. – Я передумал. – Он отставил стакан. – Не из-за тебя. А из-за того, что в Схоломанте, похоже, полно ублюдков.

Кит расхохотался. Тай удивился даже больше, чем тогда, когда Кит сказал, что будет по нему скучать. Но секунду спустя он тоже рассмеялся. Когда Магнус вошел в палату, оба катались от смеха. Чародей посмотрел на них и покачал головой.

– Дурдом, – сказал он и, подойдя к столу, на котором стояли стеклянные пробирки и воронки, посмотрел на Тая и Кита с довольным видом. – Не думаю, что это кого-нибудь заинтересует, – продолжил он, – но противоядие к связующему заклятью готово. И, кажется, ничто не должно помешать нам завтра отбыть в Идрис.

Кристина чувствовала себя так, словно по комнате пронесся торнадо. Она положила нож-бабочку на каминную полку и повернулась к Марку.

Тот прислонился к стене, глядя куда-то в пространство. Кристине вспомнилась старая книга, которую она читала еще в детстве. В книге был мальчик с глазами разного цвета – рыцарь в Крестовых походах. Один глаз для Бога, говорилось в книге, и один для дьявола.

Мальчик, которого рассекли напополам – половина добрая и половина злая. Точно так же, как Марка рассекли надвое между фэйри и нефилимами. Кристина видела происходившую в нем сейчас борьбу, хотя гневался Марк только на себя.

– Марк, – начала она, – это не…

– Только не говори, что это не моя вина, – ровным голосом перебил он. – Я этого не вынесу, Кристина.

– Это не только твоя вина, – сказала Кристина. – Мы все знали. Это наша общая вина. Это было неправильно, но выбора у нас особо не было. И Кьеран действительно причинил тебе зло.

– Всё равно, я не должен был ему лгать.

Единственным свидетельством случившегося в комнате Кристины была рваная темная трещина на оштукатуренной стене, бугрившаяся сквозь краску. Трещина – и еще размолотый золотой желудь в камине.

– Я хочу сказать только, что если ты в силах простить его, то должен простить и себя, – закончила она.

– Можешь подойти? – придушенно проговорил Марк.

Он стоял с закрытыми глазами и нервно сжимал и разжимал кулаки. Кристина чуть не споткнулась, пока шла к нему через всю комнату. Казалось, он почувствовал ее приближение: не открывая глаз, он потянулся к ней и сжал ее руку так крепко, что чуть кости не треснули.

Кристина опустила взгляд. Он стискивал ее руку так сильно, что это должно было быть больно – но она видела лишь красные метки на их запястьях. Очутившись так близко друг к другу, отметины истаяли почти в ничто.

Она вновь ощутила то, что почувствовала той ночью в бальном зале, словно связующее заклятье усиливало ее близость к чему-то еще – к тому, что раз за разом уводило ее мысли обратно на холм в стране фэйри, к воспоминанию о том, каково это было – греться в объятиях Марка.

Марк нашарил ее губы своими. Кристина услышала, как он застонал: он целовал ее отчаянно и крепко; по всему ее телу словно прокатывались волны огня и делали ее легкой как пепел.

И все же она не могла забыть, как Кьеран целовал Марка у нее на глазах – с силой, нарочито. Кажется, она утратила способность думать о Марке и не думать при этом о Кьеране, видеть сине-золотые глаза – и не видеть черно-серебряных.

– Марк, – произнесла она. Он касался ее руками, и это наполняло ее кровь мягким жаром. – Это неправильный способ забыться.

Он отстранился.

– Я хочу держать тебя в объятиях, – сказал он. – Ужасно этого хочу. – Марк медленно, словно с усилием, выпустил ее. – Но так было бы нечестно. И по отношению к тебе, и по отношению к Кьерану, и ко мне. Не сейчас.

Кристина коснулась тыльной стороны его ладони.

– Ты должен пойти к Кьерану и помириться с ним. Он слишком важная часть тебя самого, Марк.

– Ты слышала, что сказал Король. – Марк бессильно откинул голову на стену. – Он убьет Кьерана за дачу показаний. Он будет вечно его преследовать. Это наших рук дело.

– Он сам согласился…

– Не зная правды! Он согласился, потому что думал, что любит меня, а я люблю его…

– Разве это не так? – спросила Кристина. – А даже если бы это и было не так, он ведь забыл не только то, что вы поссорились. Он забыл и то, что натворил, забыл, что он перед тобой в долгу, забыл свою собственную вину. И так разозлился он и поэтому тоже. Не на тебя, а на себя.

Марк крепче сжал ее руку.

– Мы с Кьераном оба теперь друг перед другом в долгу, – сказал он. – Я подверг его опасности. Король Неблагого Двора знает, что он собирается дать показания. Он поклялся гнать Кьерана как дичь. Кристина, что нам делать?

– Постараемся его уберечь, – сказала Кристина. – Даст он показания или не даст, Король все равно его не простит. Нам надо найти такое место, где Кьеран будет в безопасности. – Вдруг до нее дошло, и она вскинула подбородок. – Я точно знаю, где. Марк, мы должны…

В дверь постучали. Когда она открылась, они отступили друг от друга; оба ждали, что войдет Кьеран, и Марк не сумел скрыть разочарования, когда это оказался Магнус.

Чародей нес гравированные металлические фляжки и вскинул бровь, увидев выражение лица Марка.

– Не знаю уж, кого ты ждал, и жалею, что я не он, – сухо сказал он. – Но противоядие готово.

Кристина ожидала, что ее затрясет от облегчения, но ничего не почувствовала. Она коснулась левой рукой больного запястья и посмотрела на Марка, который упорно смотрел в пол.

– Не стоит благодарностей и аплодисментов, – объявил Магнус, вручая каждому по фляжке. – Чрезмерные выражения признательности меня только смущают, хотя денежные презенты всегда приветствуются.

– Спасибо, Магнус, – краснея, сказала Кристина. Она отвинтила крышечку: из фляжки пахнуло чем-то темным и горьким, вроде пульке[61]. Кристина никогда не любила этот напиток.

Магнус вскинул руку.

– Погодите пить, пока не разойдетесь по разным комнатам, – предупредил он. – На самом деле, вам нужно хотя бы несколько часов провести по отдельности, чтобы заклинание нормально усвоилось. К завтрашнему дню все эффекты должны пройти.

– Спасибо, – сказал Марк и направился к двери. Там он задержался и оглянулся на Кристину.

– Я с тобой согласен, – сказал он ей. – Насчет Кьерана. Если ты можешь сделать хоть что-нибудь для обеспечения его безопасности – делай.

И он ушел бесшумно, по-кошачьи мягкими шагами. Магнус посмотрел на треснувшую стену, а потом на Кристину.

– Мне охота это знать? – спросил он.

Кристина вздохнула.

– А может за твои защитные чары пробраться огненное послание?

Магнус вновь уставился на стену, покачал головой и сказал:

– Лучше отдай его мне. Я отправлю.

Кристина засомневалась.

– И читать не стану, – с раздражением добавил он. – Обещаю.

Кристина положила фляжку, отыскала бумагу, ручку и стило и нацарапала послание с рунной подписью, а затем сложила его и вручила Магнусу. Увидев имя получателя наверху, чародей присвистнул.

– Ты уверена?

Кристина кивнула с решимостью, которой вовсе не ощущала.

– Целиком и полностью.

27 Мучим адом

– Эмма! – Джулиан постучался к ней в дверь. Ну, он был почти уверен, что это дверь Эммы. В ее комнате в Институте Лондона он ни разу не бывал. – Эмма, ты не спишь? Я знаю, что уже поздно.

Приглушенное толстой деревянной дверью, до него донеслось приглашение Эммы войти. Изнутри ее комната оказалась очень похожей на его собственную: небольшая, с тяжелой викторианской мебелью и внушительной кроватью под шелковым балдахином.

Эмма лежала на покрывалах в застиранной футболке и пижамных штанах. Она перекатилась набок и широко улыбнулась Джулиану.

Словно удар в грудь, его накрыло всепоглощающее чувство любви. Она небрежно стянула волосы на затылке и лежала на смятом одеяле рядом с тарелкой выпечки, и ему пришлось остановиться на секунду на середине комнаты, чтобы перевести дух.

Эмма весело помахала ему куском пирога.

– Банановый с ирисом, – сообщила она. – Хочешь?

Он мог бы подойти к ней всего в несколько шагов. Мог бы подхватить ее на руки и стиснуть в объятиях. Мог бы сказать, как сильно ее любит. Будь они кем угодно другим, это было бы так легко.

Но для них двоих никогда и ничего не будет легко.

Эмма озадаченно на него глядела.

– Все в порядке?

Он кивнул, сам слегка дивясь собственным чувствам. Обычно он лучше себя контролировал. Может, дело было в их разговоре с Магнусом. Может, тот подал ему надежду.

Если Джулиана чему и научила жизнь, так это тому, что нет ничего опаснее надежды.

– Джулиан, – сказала Эмма, положив пирог обратно на тарелку и стряхивая крошки с ладоней. – Не мог бы ты, пожалуйста, сказать хоть что-нибудь?

Он прочистил горло.

– Нам надо поговорить.

Эмма застонала и опрокинулась на подушки.

– Ладно, только не это.

Джулиан сел в ногах ее кровати, пока Эмма чистила покрывала, убирая еду и вещи, которые рассматривала – Джулиан заметил старую фотографию девушки с клинком, похожим на Кортану, и еще одну – с четырьмя мальчишками у реки, одетых по моде начала века.

Когда Эмма закончила, то снова отряхнула руки и обернулась к нему с упрямым выражением на лице.

– Скоро нам придется разделиться? – спросила она чуть дрожащим голосом. – Как только заседание в Аликанте закончится? Что мы скажем детям?

– Я поговорил с Магнусом, – сказал Джулиан. – Он сказал, что нам надо пойти к Инквизитору.

Эмма издала звук, свидетельствовавший о полном неверии.

– К Инквизитору? То есть к главе Совета, в чьи обязанности входит исполнение Законов?

– Я уверен, что Магнус в курсе, кто такой Инквизитор, – сказал Джулиан. – Это отец Алека.

– Он это что, в качестве угрозы сказал? Типа, или мы добровольно сдаемся Роберту Лайтвуду, или он сам нас сдаст? Но Магнус бы не… Не представляю, чтобы он такое сделал. Он слишком верный.

– Не в этом дело, – сказал Джулиан. – Магнус хочет нам помочь. Он помнит таких же, как мы, парабатаев, и он… указал мне на то, что никто из них ни разу не обращался за помощью к Конклаву.

– Потому что Закон принадлежит Конклаву!..

– Но не в этом же проблема, – перебил Джулиан. – С Законом мы бы справились. Другое дело – проклятие, из-за которого и существует Закон, даже если Конклав этого не знает. Но мы-то знаем.

Эмма только посмотрела на него.

– Все остальные парабатаи боялись Закона больше, чем проклятия, – сказал Джулиан. – Они всегда или расставались, выходили из Конклава, или скрывали то, что с ними творилось, пока их не ловили с поличным или пока проклятие их не убивало. Магнус сказал, что мы были бы первыми, и что для Роберта это бы что-то да значило. И еще он указал на кое-что помимо этого. Много лет назад Роберт был в Круге, и его изгнали. Изгнание на время разорвало его связь со своим парабатаем. Магнус сказал, что Алек ему об этом рассказывал – это повредило их связь настолько, что Роберт даже не понял, что его парабатай умер.

– Изгнание? – голос Эммы дрожал. – Изгнание значит, что Конклав тебя отсылает… у тебя тут нет выбора…

– Но условия изгнания определяет именно Инквизитор, – сказал Джулиан. – Это Роберт решил, что Алина может последовать в изгнание за Хелен; Конклав был против.

– Если одному из нас придется отправиться в изгнание, то это буду я, – сказала Эмма. – Уеду с Кристиной в Мексику. Ты незаменим для детей. Я – нет.

Ее голос был тверд, но глаза блестели от стоявших в них слез. Джулиан почувствовал волну все той же отчаянной любви, которая уже чуть его не захлестнула, и силой сдержался.

– Мне тоже претит мысль о расставании, – сказал Джулиан, проводя рукой по одеялу – грубая на ощупь поверхность успокаивала. – То, как я тебя люблю, Эмма, это основа основ. Это то, что я есть. Как далеко мы бы ни были друг от друга.

Блеск в ее глазах превратился в жидкость, и по щеке Эммы скатилась слеза. Она даже не пошевелилась, чтобы ее утереть.

– Тогда, выходит?..

– Изгнание уничтожит связь, – сказал он, стараясь, чтобы голос его не дрожал. Какая-то часть Джулиана все еще, несмотря ни на что, находила невыносимой саму мысль о том, чтобы перестать быть парабатаем Эммы – и мысль об изгнании тоже. – Магнус в этом уверен. Эмма, изгнание совершит нечто, на что не способно расставание, потому что изгнание – это глубинное волшебство Сумеречных охотников. Церемония изгнания уменьшает некоторые твои способности как нефилима, твою магию, а иметь парабатая – часть этой магии. Это значит, что проклятие будет отложено, а у нас есть время – и я смогу остаться с детьми. Иначе мне пришлось бы их покинуть. Эмма, проклятие вредит не только нам, оно вредит и людям вокруг нас. Я не могу оставаться рядом с детьми и думать, что я могу представлять для них какую-то угрозу.

Она медленно кивнула.

– Допустим, это даст нам время, а потом что?

– Магнус пообещал все свои силы бросить на то, чтобы вычислить, как разорвать нашу связь или покончить с проклятием. Одно из двух.

Эмма подняла руку, чтобы потереть мокрую щеку, и он заметил у нее на предплечье длинный шрам, который был там с тех самых пор, как пять лет назад в зале в Аликанте он вручил ей Кортану. Сколько же меток мы друг на друге оставили, – подумал он.

– Ненавижу, – прошептала она. – Ненавижу, что придется быть вдали от тебя и детей.

Он хотел было взять ее за руку, но сдержался. Если бы он позволил себе ее коснуться, он мог бы сломаться и рассыпаться на куски – а он должен был оставаться сильным, рассудительным и полным надежды. Это он слушал Магнуса, это он со всем этим согласился. Ответственность за это лежала на нем.

– И я ненавижу, – сказал он. – Эмма, если бы я хоть как-то мог отправиться в изгнание, я бы отправился. Слушай, мы согласимся на это только в том случае, если условия будут такие, какие нам надо – если изгнание будет недолгим, если тебе разрешат жить с Кристиной, если Инквизитор пообещает, что к имени твоей семьи не пристанет бесчестье.

– Магнус что, правда думает, что Роберт Лайтвуд будет вот прямо так стремиться нам помочь? Что позволит нам, по сути, диктовать условия нашего изгнания?

– Правда, – сказал Джулиан. – Он не сказал, почему именно так думает – может, потому, что Роберт однажды сам себя отправил в изгнание, а может потому, что умер его парабатай.

– Но Роберт не знает о проклятии.

– И не надо ему знать, – сказал Джулиан. – Задолго до того, как проклятие начнет действовать, влюбленность уже сама по себе нарушает Закон. А Закон велит или разлучить нас, или снять с нас метки. Для Конклава это нехорошо. Они всем сердцем болеют за Сумеречных охотников, за таких годных, как ты – уж точно. Он очень захочет такого решения, которое оставило бы тебя нефилимом. И к тому же… нам есть, на что давить.

– И на что?

Джулиан набрал побольше воздуху в грудь.

– Мы знаем, как разорвать связь. Все это время мы вели себя, как будто не знаем, но – мы знаем.

Эмма вся застыла.

– Потому что мы даже думать об этом не вправе, – сказала она. – Это не то, что мы когда-нибудь могли бы сделать.

– И все равно оно существует, – сказал Джулиан, – и мы все равно об этом знаем.

Она стремительно вытянула руку и схватила его за футболку на груди – невероятно крепко.

– Джулиан, – сказала она. – Было бы непростительным грехом использовать любую магию, о которой бы ни говорила Королева. Мы причинили бы зло не только Джейсу с Алеком и Клэри с Саймоном. Мы причинили бы зло всем тем, кого мы даже не знаем – разрушив то, что так же основа основ для них, как твоя любовь ко мне и моя к тебе…

– Они – не мы, – произнес Джулиан. – Это касается не только нас с тобой, но и детей. Моей семьи. Нашей семьи.

– Джулиан, – она глядела на него с нескрываемой тревогой. – Я всегда знала, что ради детей ты сделаешь все, что угодно. Мы оба всегда говорили, что сделаем. Но когда мы говорим «что угодно», мы все равно имеем в виду, что есть вещи, которых мы не сделаем. Ты разве не понимаешь?

Джулиан, я даже испугалась…

– Да, понимаю, – сказал он, и она немного расслабилась, глядя на него широко раскрытыми глазами. Сейчас ему как никогда прежде хотелось ее поцеловать – потому, что это была Эмма, добрая, честная и рассудительная.

Вот же ирония судьбы.

– Это просто угроза, – добавил он. – Рычаг давления. Мы бы этого не сделали, но Роберту знать об этом необязательно.

Эмма отпустила его футболку.

– Слишком крутая выходит угроза, – сказала она. – Уничтожить парабатаев как явление – это значит, уничтожить самую суть нефилимов.

– Ничего разрушать мы не будем. – Он взял ее лицо в ладони, коснулся мягкой кожи. – Мы все исправим. Мы будем вместе. Изгнание даст нам время, чтобы выяснить, как разорвать связь. Если это возможно так, как предлагает Королева Благого Двора, значит, возможно и как-нибудь иначе. Проклятие преследовало нас, как чудовище. Но теперь у нас есть пространство для маневра.

Она поцеловала его в ладонь.

– Ты так уверенно говоришь.

– Потому что я уверен, – сказал он. – Эмма, я абсолютно уверен.

Он больше не мог этого выносить и притянул ее к себе на колени. Эмма упала ему на грудь, уткнулась лицом ему в шею. Рукой она обвела вырез его футболки – там, где ткань касалась кожи.

– Знаешь, почему я уверен? – прошептал он, целуя ее в висок, в соленую щеку. – Потому что когда родилась эта вселенная, когда во славе и в огне она взорвалась и начала свое существование, было создано всё, что будет когда-либо существовать. Наши души сотканы из того пламени и славы, из его атомов, из кусочков звезд. У всех так – но я убежден, что именно наши души, твоя и моя, сделаны из пепла одной звезды. Вот почему нас всегда, всю жизнь, тянуло друг к другу как магнитом. Мы полностью, без остатка предназначены друг другу. – Он крепче прижал ее к себе. – Твое имя, «Эмма», переводится как «вселенная», ты же знаешь, – произнес он. – Разве это не доказывает, что я прав?

Смеясь и плача, она подняла лицо и поцеловала его. Джулиан вздрогнул, как будто коснулся провода под напряжением. В голове у него звенела пустота, остался лишь звук их дыхания, ее руки у него на плечах, вкус ее губ.

Это было невыносимо. Не разжимая объятий, он перекатился набок, потянув ее за собой, и они легли поперек покрывала. Его руки поднырнули под слишком большую для нее футболку, обхватили за талию, обвели большими пальцами бедра. Поцелуй всё продолжался. Джулиан чувствовал себя так, будто его резали живьем, каждый его нерв истекал желанием. Он слизал сахар с ее губ, и она застонала.

Да всё с этим запретом неправильно, подумал он. Никто не был так предназначен друг другу судьбой, как они с Эммой. Он чувствовал, как их связь прожигает себе дорогу сквозь их метки парабатаев, притягивая ближе друг к другу, усиливая каждое ощущение. Одного того, как его рука запуталась в ее мягких волосах, было достаточно, чтобы его кости словно расплавились, превратились в огонь. Когда она выгнулась под ним, он подумал, что вдруг и в самом деле сейчас умрет.

И тут она отстранилась, судорожно и длинно вздохнув. Ее била дрожь.

– Джулиан… нам нельзя.

Он откатился в сторону, чувствуя, что ему словно оторвали руку или ногу. Он впился пальцами в одеяло.

– Эмма, – сказал он. Больше ничего он сказать не мог.

– Я хочу, – сказала она, приподнимаясь на локте. Ее золотые волосы спутались, а выражение лица было самым истовым. – Ты должен знать, что я хочу. Но пока мы парабатаи, нам нельзя.

– Меньше я тебя от этого любить не буду, – хрипло произнес он. – Я просто тебя люблю. И буду любить, даже если мы никогда друг друга не коснемся.

– Я знаю. Но мы как будто искушаем судьбу. – Она потянулась и погладила его по лицу, по груди. – У тебя так быстро сердце бьется.

– Всегда, когда ты рядом, – сказал он и поцеловал ее так, будто подтверждал, что сегодня дальше поцелуев не зайдет. – Только ты. Никто, кроме тебя.

Это была чистая правда. Он никогда не желал никого до Эммы, и никого не желал после. Порой, когда он был младше, его это удивляло – он был подростком, ему положено было терзаться желаниями, томлениями и страстями, разве нет? Но он никогда никого не хотел, даже не фантазировал, не мечтал и не желал.

А потем был один день на пляже. Эмма была рядом с ним, она смеялась и потянулась, чтобы развязать ленту, и волосы хлынули вниз, рассыпались, разлились, словно жидкий свет.

Всё тело Джулиана отозвалось на это. Он даже сейчас это помнил – с ума сводящая боль, словно ему нанесли смертельный удар. Он понял тогда, почему греки считали любовь стрелой, пронзающей тело, и оставляющей огненный след желания.

По-французски внезапно влюбиться называлось coup de foudre. «Удар молнии». Огонь в венах, разрушительная сила в тысячи миллионов вольт. Джулиан не влюбился внезапно: он всегда был влюблен. Просто понял это только тогда.

Потом он желал. О, как он желал. И жалел о тех временах, когда думал, что из-за отсутствия желания что-то упускает – потому что желание оказалось похоже на тысячу жестоких голосов, нашептывавших ему, что он дурак. Прошло только полгода со времени их церемонии парабатаев, которая была самой страшной его ошибкой в жизни. И совершенно неисправимой. Каждый раз, когда после этого он видел Эмму, ему в грудь словно вонзался нож – но боль от этого ножа он встречал с радостью. То был клинок, рукоять которого он держал в своей руке, приставив к своему сердцу, и никто и никогда не отнял бы его у него.

– Спи, – сказал он. Он обнял ее, и она свернулась у него на руках, закрывая глаза. Его Эмма, его вселенная, его клинок.

– Видите, – сказала Диана. – Это именно то, что мы и думали.

Серебристо-черная луна освещала Броселиандский лес, когда Джия Пенхоллоу выступила из морового круга пепельных деревьев и выжженной травы. Стоило ей это сделать, как клинок серафимов в ее руке вспыхнул светом, словно кто-то нажал на выключатель.

Она ступила обратно в круг. Клинок серафимов погас.

– Я послала Кьерану фото, – сказала Диана, глядя в мрачное лицо Консула. – Они… Кьеран сказал, что это такие же круги мора, как и те, что он видел в Неблагих Землях.

В Неблагих Землях Кьеран в последнее время видел в основном прутья клетки – причем изнутри.

Джию передернуло.

– Стоять в этом круге ужасно, – сказала она. – Такое чувство, как будто земля изо льда, и сам воздух пропитан отчаянием.

– Эти круги, – сказала Диана. – Они в тех же местах, которые, по словам Хелен и Алины, потемнели на их карте, ведь так?

Джии даже смотреть не пришлось. Она кивнула.

– Я не хотела впутывать в это дочь.

– Если они с Хелен смогут присутствовать на заседании Совета, у них будет возможность выступить в качестве кандидатов на пост главы Института.

Джия промолчала.

– Хелен очень этого хочет, – сказала Диана. – Они обе этого хотят. Лучшее место – не всегда самое безопасное. В тюрьме никто не счастлив.

Джия прочистила горло.

– Время на удовлетворение прошения Советом… Порталы на остров Врангеля жестко контролируются… заседание уже закончится…

– Это предоставьте мне, – сказала Диана. – В сущности, чем меньше вам известно, тем лучше.

Диана сама поверить не могла, что только что сказала Консулу: «Чем меньше вам известно, тем лучше». Рассудив, что лучшая заключительная реплика ей вряд ли придет в голову, она повернулась и зашагала прочь от поляны.

Дрю снились подземные тоннели, разделенные корнями, похожими на пальцы великана. Ей снился чертог, полный сверкающего оружия, и зеленоглазый мальчик.

Она проснулась и увидела в тусклых лучах рассвета каминную полку. Золотым охотничьим кинжалом, гравированным розами, к дереву была прибита записка.

Друзилле: спасибо за помощь. Хайме.

Кит проснулся ночью – руку тихо жгла ираци. Лазарет был залит теплым желтым светом, а за окном под убывающей луной виднелись тяжелые викторианские крыши Лондона.

И он слышал музыку. Повернувшись набок, он увидел, что на соседней кровати спит Тай – в наушниках, из которых доносится слабый отзвук симфонии.

На краю сознания Кита затеплилось воспоминание. Он еще совсем маленький, болеет гриппом, ночью его мучает жар, и кто-то спит у его кровати. Отец? Наверняка да. Кто еще это мог быть, если не отец. Но теперь он не был так в этом уверен.

Нет. Об этом он думать не станет. Это часть его прежней жизни; а теперь у него есть друзья, которые будут спать у его кровати, когда он болеет. И сколько бы это ни продлилось, он будет за это благодарен.

На высоких железных дверях Убежища был вырезан символ, знакомый Кристине с рождения – четыре переплетенные латинские «C»: Конклав, Совет, Завет и Консул.

Она толкнула двери и они бесшумно отворились. Кристина шагнула в просторный зал, вспоминая Убежище в Институте Мехико, и ее позвоночник сковало напряжение. В детстве она там играла, наслаждаясь огромным пространством, тишиной, гладкими холодными плитами. В каждом Институте имелось свое Убежище.

– Кьеран? – шепнула она, входя. – Кьеран, ты тут?

По сравнению с Убежищем в лондонском Институте, Убежища в Мехико и Лос-Анджелесе казались крошечными. Этот зал был подобен сокровищнице из мрамора и камня, буквально каждая поверхность сияла. Для защиты от незваных вампиров окон не было, зал освещали факелы с колдовским огнем. В центре зала бил фонтан, в середине которого стоял каменный ангел. Из его пустых глазниц в чашу, словно слезы, струились потоки воды. Основание фонтана опоясывала надпись: «A fonte puro para defluit aqua».

В чистом фонтане – чистая вода.

На стенах висели серебристые гобелены, изображения на них выцвели с годами. Между двумя высокими колоннами валялись опрокинутые набок высокие стулья с прямыми спинками, словно кто-то повалил их в гневе. По полу были разбросаны подушки.

Кьеран бесшумно вышел из-за фонтана. Он упрямо вскинул подбородок; волосы его были черны как никогда. Казалось, они вбирали в себя даже свет факелов, что исчезал без единого отблеска на прядях.

– Как ты открыл двери? – спросила Кристина, оглядываясь на тяжелые железные засовы. Когда она повернулась обратно, Кьеран поднял руки с раскрытыми ладонями: они были покрыты темно-красными отметинами, как будто он схватился за раскаленные кочерги и крепко их держал.

Железо обжигает.

– Что, нравится? – спросил Кьеран. Он тяжело дышал. – Вот он я, в вашей нефилимской железной темнице.

– Конечно, мне это не нравится, – нахмурилась она. Тихий внутренний голосок продолжал спрашивать Кристину, зачем она вообще сюда пришла. Из головы у нее не шел Кьеран, одинокий, преданный и потерянный. Может, дело было в связи между ними – той, о которой он говорил тогда у нее в спальне. Но она ощущала его присутствие и его несчастье как постоянный шепоток на задворках разума, пока не отправилась его искать.

– Кто ты для Марка? – спросил он.

– Кьеран, – сказала она, – давай сядем и поговорим.

Но он продолжал смотреть на нее – тревожно и напряженно, как дикий лесной зверь, готовый броситься прочь при первом ее движении.

Кристина медленно уселась на разбросанные по полу подушки. Поджала ноги и разгладила юбку.

– Прошу, – сказала она, указывая на подушку напротив, словно приглашала Кьерана на чай. Он сел на подушку, как устраивающийся поудобней кот – шерсть дыбом от напряжения.

– Вот мой ответ, – сказала она, – я не знаю. Я не знаю, кто я для Марка или кто Марк для меня.

– Как это возможно? – спросил Кьеран. – Мы ведь знаем, что чувствуем. – Он посмотрел на свои руки – руки фэйри, с длинными пальцами, покрытые множеством шрамов и мелких порезов. – В Охоте, – продолжил он, – все было по-настоящему. Мы любили друг друга. Мы спали рядом, наше дыхание смешивалось, мы никогда не расставались. Это всегда было по-настоящему и никогда – притворно. – Он с вызовом посмотрел на Кристину.

– А я никогда так и не думала. Я всегда знала, что это было по-настоящему, – сказала она. – Я видела, как Марк на тебя смотрит. – Она скрестила руки, чтобы они не тряслись. – Знаешь Диего?

– Смазливый тупица, – сказал Кьеран.

– Он не тупица. Хотя это ничего не меняет, – поспешно добавила Кристина. – Я любила его, когда была младше, а он любил меня. Было время, когда мы всегда были вместе, как вы с Марком. А потом он меня предал.

– Марк рассказывал. В стране фэйри его бы казнили за такое неуважение к леди твоего ранга.

Кристина так и не знала, каким именно Кьеран считал ее ранг.

– Ну, и я решила, что то, что было между нами, не было по-настоящему. Так было больнее, чем думать, что он просто меня разлюбил. Хотя я тоже уже не любила его так, как раньше. Мы выросли из того, что было между нами. Но так часто бывает. Намного больнее верить, что твоя любовь с самого начала была ложью.

– А во что еще мне верить? – возмутился Кьеран. – Если Марк готов лгать мне ради Конклава, который он презирает…

– Он сделал это не ради Конклава, – сказала Кристина. – Ты Блэкторнов вообще слушал? Это ради его семьи. Его сестра в изгнании, потому что она наполовину фэйри. Все это ради того, чтобы ее вернуть.

Лицо Кьерана было непроницаемо. Кристина знала, что семья мало что значила для него, и трудно было его в этом винить. Но Блэкторны со всей их безумной, честной и всеобъемлющей любовью друг к другу… Видел ли он это?

– Выходит, ты больше не веришь, что ваша с этим Розалесом любовь была ложью? – спросил он.

– Это была не ложь, – сказала она. – У Диего свои причины для того, что он сейчас делает. И когда я оглядываюсь назад, мне приятно вспоминать былое счастье. Кьеран, плохое не может быть важнее хорошего.

– Марк рассказал, – произнес он, – что когда вы входили в страну фэйри, стороживший врата пука каждому из вас пообещал, что там вы найдете то, чего желаете. А чего желала ты?

– Пука сказал мне, что я получу шанс покончить с Холодным миром, – сказала Кристина. – Поэтому я и согласилась, когда было решено сотрудничать с Королевой.

Кьеран, качая головой, поглядел на нее. На мгновение ей показалось, что он считает ее глупой, и сердце у нее сжалось. Он протянул руку и коснулся ее лица. Его пальцы были легкими, как перышко. Ей казалось, что ее погладили бутоном цветка.

– Когда я поклялся тебе в верности при Дворе Королевы, – произнес он, – я сделал это назло Марку, чтобы задеть его. Но теперь я думаю, что поступил мудрее, чем мог вообразить.

– Кьеран, ты знаешь, что я никогда не заставлю тебя хранить верность этой клятве.

– Да. Вот поэтому я и говорю, что ты совсем не такая, как я думал, – сказал он. – Я жил в маленьком мирке Дикой Охоты и Дворов фэйри, а ты позволяешь мне почувствовать, что мир гораздо больше и полон возможностей. – Он уронил руку. – Я не знал никого с таким щедрым сердцем.

Лицо Кристины словно горело огнем.

– Марк тоже такой, – сказала она. – Когда Гвин приехал и рассказал нам, что в стране фэйри тебе грозит опасность, Марк тут же отправился туда, чтобы вытащить тебя любой ценой.

– Рассказать мне об этом было с твоей стороны очень благородно, – произнес он. – Ты всегда была добра.

– Почему ты так говоришь?

– Ты в любой момент могла отнять у меня Марка, но ты этого не сделала.

– Нет, – сказала Кристина. – Как ты сам сказал Адаону, ты не хотел бы любви Марка, если бы та не была добровольной. И я бы тоже. Я не стала бы на него давить или влиять. Если ты думаешь, что стала бы, и что это сработало бы, то ты совсем меня не знаешь. И Марка тоже. Во всяком случае, не такого, какой он на самом деле.

Кьеран приоткрыл рот. Но не сказал ни слова, потому что двери Убежища открылись и вошел Марк.

Он был весь в черном и выглядел очень усталым. В глаза Кристине бросилось красное кольцо, опоясывавшее его запястье; она невольно коснулась своего, заживающей кожи на ране от заклятья.

– Я шел по твоим следам, – сказал он Кристине. – Связующего заклятья еще хватает, чтобы я мог это сделать. Я подумал, что ты будешь с Кьераном.

Кьеран промолчал. Он был похож на принца фэйри, каким его рисуют на картинах: отстраненный, непроницаемый, далекий…

– Милорд Кьеран, – официальным тоном сказал Марк, – мы можем поговорить?

Кьеран и Кристина выглядели как фигуры на картине: оба на коленях, темные волосы Кристины закрывали ее лицо. Кьеран был похож на этюд в черно-белых тонах. Марк на мгновение замер в дверях Убежища и смотрел на них, чувствуя, как сердце сжимается в груди.

У меня и правда слабость к темноволосым, – подумал он.

И в этот момент он услышал, как Кристина произнесла его имя, и понял, что подслушивает. Спуститься в Убежище было все равно что войти в ледяную пустыню: оно было всё обито железом. Кьеран наверняка тоже это почувствовал, хотя его лицо никак этого не выдавало. Оно вообще не выдавало никаких чувств.

– Милорд Кьеран, – произнес Марк. – Мы можем поговорить?

Кристина поднялась на ноги.

– Мне нужно идти.

– Не нужно. – Кьеран откинулся назад на разбросанные подушки. Фэйри не лгали словами, но лгали голосом и выражением лиц, жестами рук. Сейчас всякий, взглянув на Кьерана, подумал бы, что тот не испытывает ничего, кроме скуки и неприязни.

Но он не ушел. Он всё еще был в Институте. И Марк за это цеплялся.

– Я должна, – сказала Кристина. – Пока связующее заклятье не исчезнет, нам с Марком нельзя находиться рядом.

Впрочем, пока она шла к дверям, Марк придвинулся к ней поближе. Они мельком соприкоснулись руками. Подумал ли он, что она прекрасна, когда впервые увидел ее? Он вспомнил, как проснулся от звуков ее голоса, увидел ее на полу с раскрытым ножом. Как благодарен он был за то, что никогда не знал ее до Охоты, что она ничего от него не ждала.

Она бросила на него взгляд и ушла. Он остался один на один с Кьераном.

– Зачем ты здесь? – спросил Кьеран. – Зачем унижать себя, являясь к тому, кого ненавидишь?

– Я тебя не ненавижу. Все это было не из ненависти и не потому, что я хотел тебя задеть. Я на тебя злился, и это естественно. Ты разве не понимаешь, почему?

Кьеран не смотрел ему в глаза.

– Вот почему Эмма меня не любит, – сказал он. – И Джулиан.

– Иарлаф их обоих высек. Эмму он выпорол так, что простец бы не выжил.

– Я помню, – несчастным голосом сказал Кьеран. – И все же это кажется таким далеким… – Он сглотнул. – Я знал, что теряю тебя. Я боялся. И это было еще не все. Иарлаф намекнул, что в мире Сумеречных охотников ты не будешь в безопасности. Что они хотят заманить тебя назад только затем, чтобы казнить по надуманному обвинению. Я был глупцом, что поверил ему. Теперь-то я понимаю.

– Ох, – сказал Марк. Знание заполнило его. Понимание и отблеск облегчения. – Ты думал, что спасаешь мне жизнь.

Кьеран кивнул.

– Это, впрочем, ничего не меняет. Я поступил скверно.

– Тебе придется извиниться перед Эммой и Джулианом, – сказал Марк. – Но что до меня, Кьеран, то я тебя простил. Ты вернулся, хотя не был обязан это делать. Ты помог спасти Тавви…

– Когда я искал тут убежища, я был ослеплен гневом, – произнес Кьеран. – Я мог думать лишь о том, что ты мне солгал. Я думал, что ты пришел ко Двору спасти меня потому, что ты… – его голос дрогнул, – потому что ты любил меня. Невыносимо понимать, каким я был глупцом.

– Я и правда тебя люблю, – сказал Марк. – Но, Кьер, это не простая, спокойная любовь.

– Она не похожа на то, что ты чувствуешь к Кристине?

– Нет, – ответил Марк. – Не похожа на то, что я чувствую к Кристине.

Плечи Кьерана слегка расслабились.

– Я рад, что ты это признаешь, – сказал он. – Думаю, сейчас я не вынес бы лжи. Когда я в тебя влюбился, я знал, что полюбил нечто, способное на ложь. Я убеждал себя, что это не имеет значения. Но это имеет гораздо большее значение, чем я думал.

Марк подошел к нему. Он был почти уверен, что Кьеран отступит, но юноша-фэйри не шевельнулся. Марк приближался, пока между ними не осталось всего несколько сантиметров, пока глаза Кьерана не расширились, и тогда Марк встал на колени на холодный мраморный пол.

Этот жест он видел прежде – в Охоте и на пирах. Один фэйри преклоняет колено перед другим. Не подчинение, а извинение. Прости меня. Глаза Кьерана стали огромными.

– Это имеет значение, – сказал Марк. – Хотел бы я не уметь лгать, чтобы ты мне поверил: все эти дни я сдерживал привязанность к тебе не потому, что был зол на тебя или мне было противно. Я хотел тебя так же, как и в Охоте. Но я не мог быть с тобой, касаться тебя, запятнав все это тенью лжи. Я не чувствовал бы себя честным и искренним. Я не мог бы считать, что ты выбрал меня, потому что для подлинного выбора необходимо подлинное знание.

– Марк… – прошептал Кьеран.

– Я люблю тебя не как Кристину. Я люблю тебя как тебя, – произнес Марк и склонил голову. – Хотел бы я, чтобы ты мог видеть мое сердце. Чтобы ты понял.

Кьеран тоже опустился на колени.

– Ты бы мне рассказал? – спросил он. – После показаний?

– Да. Иначе я бы не вынес.

Кьеран прикрыл глаза. Марк видел под его темными ресницами черный и серебряный полумесяцы. Волосы Кьерана посветлели, стали цвета сплава стали с серебром.

– Я верю тебе, – он открыл глаза и посмотрел прямо на Марка. – А знаешь, почему?

Марк покачал головой. Он слышал, как за спиной у них плещется фонтан, напоминая о тысячах рек, над которыми они пролетали вместе, о тысячах ручьев, на берегу которых они спали.

– Из-за Кристины, – сказал Кьеран. – Она не согласилась бы на бесчестный план. Я понимаю, почему ты пытался помочь своей семье, сестре. Понимаю, почему ты был в отчаянии. И я уверен, что ты не обманывал бы меня дольше, чем необходимо. – Что-то в глубине его глаз вдруг показалось Марку очень древним. – Я дам показания.

Марк начал было подниматься.

– Кьеран, ты не…

Кьеран взял лицо Марка в ладони. Его прикосновение было нежным.

– Я делаю это не ради тебя, – сказал он. – А ради Эммы и остальных. Тогда мой долг будет уплачен. А мы с тобой… Наши долги уже уплачены. – Он подался вперед и коснулся губ Марка. Марку хотелось продлить поцелуй, чувствовать знакомое тепло. Рука Кьерана опустилась ниже, прижалась к его груди, коснулась эльфийской стрелы, висевшей на шее, ниже ключиц. – И тогда между нами все будет кончено.

– Нет, – прошептал Марк.

Но Кьеран уже встал, тепло его рук больше не грело кожу Марка. Глаза фэйри потемнели, тело напряглось. Марк тоже вскочил на ноги, собираясь потребовать объяснений, узнать, что Кьеран подразумевал под словом «кончено»… Но тут раздался какой-то ужасный шум.

Он доносился из-за стен Института, но его источник находился близко, слишком близко. В памяти Марка промелькнула картина: сидя на коне, он смотрит на молнию, сжигающую лес. Внизу промелькнул огонь, он слышал жуткий грохот падающих ветвей и стволов.

Кьеран со свистом втянул в себя воздух. Его глаза глядели куда-то в пространство.

– Они пришли, – произнес он. – Они близко.

Грохот вырвал Эмму из сна и из объятий Джулиана. Сперва ей показалось, что это похоже на звук лобового столкновения двух машин на шоссе – скрип тормозов и разлетающиеся осколки стекла. Она вскочила и бросилась к окну.

Во дворе их было пятеро. В утреннем свете кони и Всадники сияли бронзой. Кони казались металлическими – шкуры отливали бронзовым шелком, отполированные до блеска копыта сверкали. Восседавшие на них фэйри были такими же сияющими и прекрасными – в доспехах без видимых швов, они выглядели, словно облитые расплавленной бронзой. Маски скрывали их лица, длинные волосы отливали металлом. Почему-то тут, в сердце Лондона, они внушали куда больше ужаса, чем в тот раз, когда Эмма увидела их впервые.

Джулиан проснулся и, сидя на краю кровати, потянулся к оружейному ремню, висевшему на стене.

– Они пришли, – сказала она. – Это Всадники.

Все, кроме Кита и Бриджет, бросились в библиотеку, как и велел Магнус. Когда в комнату ворвалась Эмма с Кортаной в руках, Магнус, Кристина, Тай и Ливви уже были там.

Джулиан отставал от Эммы на несколько шагов. Они решили, что будет лучше не выдавать, что они были вместе.

Все столпились у окон; шторы были отброшены, ничто не загораживало вид на двор и фасад Института. Магнус приник к окну – рука вытянута, ладонь распласталась по стеклу, лицо угрюмо. Под глазами залегли черные тени, его измученный, усталый вид вызывал тревогу.

В тот момент, когда Эмма перекинула меч за спину и поспешила к окну, вошли Марк и Кьеран. Джулиан скользнул за спину Эммы и посмотрел в окно.

Пятеро Всадников стояли во дворе, словно статуи. У них не было ни узды, ни поводьев – ничего, за что можно было бы держаться, сидя верхом. В руках они держали мечи, подняв их перед собой, словно ряд сверкающих зубов.

Кьеран подошел к окну, обогнав Марка, и спустя мгновение Марк двинулся следом. Они стояли в ряд: Сумеречные охотники, колдун и принц фэйри, мрачно глядевшие во двор. Кьеран молчал, вид его был болезненным, волосы стали совсем светлыми, цвета костей.

– Им не войти в Институт, – заметил Тай.

– Нет, – сказал Магнус. – Защитные чары их не пускают.

– Тем не менее, нужно выбираться отсюда и как можно быстрее, – сказал Кьеран. – Не доверяю я Всадникам. Они придумают, как сюда проникнуть.

– Надо связаться с Аликанте, – предложила Ливви. – Пусть откроют портал со своей стороны.

– У нас ничего не выйдет, если мы им не скажем, что здесь Всадники. И почему они здесь, – возразил Джулиан. – Но… мы все равно можем отсюда уйти через портал, даже если не напрямую в Идрис. – Он покосился на Магнуса.

– Я не смогу прямо сейчас создать портал со своей стороны, – с некоторым усилием сказал Магнус. – Нужно продержаться несколько часов. Мои запасы энергии истощены. Я не ожидал, что придется лечить Кита или отправлять отсюда Алека и детей.

Наступило ужасное молчание. Никто из них никогда даже не думал, что Магнус чего-то не может. Что у него, как и любого другого, могут быть слабости.

– В крипте есть портал, – сказал Тай. – Но он ведет только в Институт Корнуолла.

Никто не стал спрашивать, откуда ему это известно.

– Тот Институт заброшен, – сказал Джулиан. – Защитные заклинания здесь, наверное, сильнее.

– Тогда мы просто попадем из одного Института в другой, – сказал Магнус. – И все равно будем заперты внутри, причем с более слабой защитой. И поверьте, они сумеют за нами последовать. Нет и не было охотников более великих, чем Всадники Маннана.

– А как насчет Катарины Лосс? – спросила Ливви. – Она нас вытащила из Института Лос-Анджелеса.

Магнус отрывисто вздохнул.

– Те же чары, что не пускают сюда Всадников, не позволят никому снаружи создать сюда портал.

– А как насчет Королевы Благого Двора? – спросила Эмма. – Не согласится ли она поддержать нас в битве с Всадниками?

– Королева не на нашей стороне, – сказал Джулиан, – а только на своей собственной.

Все замолчали, но наконец Магнус сказал:

– Вынужден признать, я никогда не думал, что кто-то сможет обойти Джейса и Клэри в том, что касается безумных, саморазрушительных решений, но им очень далеко до вас.

– Я тут совершенно ни при чем, – сухо заметил Кьеран.

– Думаю, друг мой, тебя сюда привела длинная цепочка не лучших решений, – заметил Магнус. – Ну ладно. Я могу кое-что сделать, чтобы поднять уровень моей энергии. Вы, все вы, ждите тут. И не делайте глупостей.

И он, ругаясь себе под нос, вышел из комнаты.

– Чем дальше, тем больше он похож на Гэндальфа, – заметила Эмма, глядя вслед Магнусу. – Я имею в виду, на симпатичного молодящегося Гэндальфа. Все время жду, что он вот-вот начнет поглаживать длинную белую бороду и мрачно бормотать.

– По крайней мере, он пытается нам помочь, – сказал Джулиан. Он посмотрел в окно. В ворота въезжал еще один Всадник, шестой. Он был стройнее, с длинными бронзовыми волосами. Этна, – подумала Эмма. Сестра.

Она почувствовала такой ужас, что все ее мысли исчезли. На спине бронзового коня перед Всадницей виднелась небольшая фигурка. Маленькая девочка с короткими черными волосами безвольно болталась в руке фэйри, которая крепко держала ее. Ее личико было искажено ужасом. Ей было года четыре, не больше, на ногах у нее были лосины с пчелками и ярко-розовые кроссовки. В другой руке Этна держала кинжал, приставив его к шее девочки сзади.

Джулиан застыл, его лицо побелело как мрамор. Вокруг звучали голоса, но Эмме они казались невнятным шумом. Не различая слов, она смотрела на маленькую девочку и видела перед собой Дрю, Тавви, даже Ливви и Тая. Все они когда-то были такими же маленькими, такими же беспомощными.

Этна была сильная. Все, что ей нужно было сделать – увеличить давление на кинжал, и тот отрубит девочке голову.

– Отойдите от окна, – велел Джулиан. – Все отойдите. Если мы не будем смотреть, больше шансов, что девочка останется невредимой.

Он держал Эмму под локоть. Она отступила вместе с остальными. До нее доносились возражения Марка. Они должны спуститься, говорил он. Прогнать Всадников силой.

– Мы не можем, – в отчаянии сказал Джулиан. – Нас всех перережут.

– Я уже убила одного из них, – сказала Эмма. – Я…

– Тогда мы их застали врасплох, – услышала она искаженный от потрясения голос Джулиана. – Они этого не ожидали… не думали, что это возможно… но теперь они будут готовы…

– Он прав, – сказал Кьеран. – Иногда самое безжалостное сердце правдивее всех.

– Ты о чем? – Марк вспыхнул, схватив себя правой рукой за запястье. Эмма как сквозь сон заметила, что и с его кожи, и с кожи Кристины сошла метка связующего заклятья.

– Дети Маннана никогда еще не терпели поражения, – сказал Кьеран. – Эмма первая убила одного из них. Они схватили ребенка, чтобы выманить нас наружу, потому что знают, что как только мы выйдем, мы окажемся в их власти.

– Они ее убьют, – сказала Эмма. – Это же ребенок!

– Эмма… – Джулиан потянулся к ней. Она читала его лицо как раскрытую книгу. Джулиан сделал бы что угодно, все что угодно, ради своей семьи. Не было такой вещи и такого человека, которыми он бы не пожертвовал.

Именно поэтому это и должна была быть она.

Она рванула с места. Она слышала, как Джулиан выкрикивает ее имя, но она уже выбежала из библиотеки. Дверь с грохотом захлопнулась за ней, а она уже мчалась прочь по коридору – в доспехах, сжимая Кортану в руке. С грохотом скатившись по лестнице, она выскочила из парадных дверей Института.

Она успела увидеть размытое бронзовое пятно Всадников, затем развернулась, захлопнула двери и выхватила стило из кармана. Она стремительно начертила на них закрывающую руну и тут до нее донеслись глухие удары тел с другой стороны, голоса, взывающие к ней, требующие не совершать безумств, открыть двери, открой их, Эмма…

Она сунула стило в карман, вскинула Кортану и принялась спускаться по лестнице.

28 К скорбным

– Это она! – мелодично и весело воскликнула Этна. Она прижала к себе ребенка и подняла клинок. – Вот убийца, сразившая Фаля!

– Это было в бою, – сказала Эмма. – Он убил бы меня. – Она обвела взглядом остальных Всадников. Те стояли перед ней в ряд, шеренга мрачных статуй. – Я думала, воины понимают разницу.

– Прикончить бы тебя так же, как твоих родителей! – прошипел другой Всадник. Делан. – Запытать и изрезать ножами, как их…

Сердце Эммы дрогнуло в груди. Страх за ребенка никуда не делся, но к нему теперь прибавился гнев.

– Отпустите девочку, – велела она. – Отпустите ее, и сражайтесь со мной. Отомстите мне, как вам будет угодно.

Она слышала, как за ее спиной колотят в двери. Скоро они их откроют. Никаких иллюзий насчет продолжительности действия закрывающей руны Эмма не питала. Из-за Джулиана ее руны теперь обладали удивительной мощью.

Эмма подняла Кортану. Утренний свет стекал по клинку, как подтаявшее масло.

– Я убила вашего брата этим мечом, – сказала она. – Хотите мести? Отпустите девочку, и я буду сражаться с вами. Но если она еще хоть секунду будет в опасности, я вернусь в Институт. – Эмма быстро переводила взгляд с одного Всадника на другого. Она подумала о своих родителях, об их обнаженных трупах, брошенных на берегу на растерзание птицам. – Мы осквернили труп Фаля, – солгала она. – Сорвали с него доспехи, сломали оружие, бросили его воронам и крысам…

Этна завопила и отшвырнула девочку. Малышка упала на землю, и Эмма ахнула, но девочка тут же вскочила на ноги и, рыдая, бросилась к дороге. Она оглянулась всего один раз – Эмма увидела ее залитое слезами лицо, – выскочила в калитку и исчезла.

Эмма почувствовала огромное облегчение. Девочка была в безопасности.

И тогда Этна бросилась в атаку. Копыта ее коня не издавали ни звука, соприкасаясь с камнями, которыми был вымощен двор. Она была словно летящее по воздуху копье, бесшумное и смертоносное. Эмма согнула колени и прыгнула, вложив всю силу в руку, державшую меч.

Клинки со звоном скрестились в воздухе. Отдача сотрясла тело Эммы. Этна замахнулась широким движением, Эмма пригнулась и снова вскинула меч. Фэйри спрыгнула с коня и стояла рядом, смеясь. Остальные Всадники тоже спешились. Их кони исчезли, словно растворившись в воздухе, а дети Маннана уже неслись на Эмму, занеся клинки.

Эмма выпрямилась, описав Кортаной широкий полукруг над головой и отбив все мечи. Это напомнило ей скользящую по клавишам пианино руку, извлекающую ноту за нотой.

Но она еле увернулась. Последний меч, Делана, достал Эмму в плечо. Она услышала, как рвется доспех, почувствовала, как жжет кожу. Еще одна отметина в карту шрамов.

Она вихрем развернулась – и Этна была у нее за спиной. В руках у фэйри были два коротких меча, сиявших бронзой, и она сделала выпад сперва одним, а затем другим. Эмма едва успела отпрыгнуть. Если бы она была без доспеха, она была бы уже мертва – ей выпустили бы кишки на брусчатку. Она почувствовала, как разорвалась куртка, и даже сквозь холод битвы по ее позвоночнику прошел жаркий шип страха.

Это было не в человеческих силах. Никто не мог драться с шестью Всадниками. Безумно было даже пытаться – но она вспомнила ножки маленькой девочки в этих ее розовых кроссовках, и не пожалела. Даже когда обернулась и обнаружила, что трое из Всадников загораживают ей путь отступления к Институту.

Двери Института перестали содрогаться. Хорошо, – подумала Эмма. Остальные останутся внутри, в безопасности. Она поступила мудро.

– Твои друзья тебя бросили, – презрительно усмехнулся один из Всадников перед ней. Его бронзовые волосы были короткими и вьющимися, он был похож на греческоую статую обнаженного юноши. Он был прелестен. Эмма ненавидела его. – Сдавайся, и мы подарим тебе быструю смерть.

– Если бы я хотела быстрой смерти, я и сама могла бы себе ее подарить, – огрызнулась Эмма, выставив вперед, чтобы удерживать трех других фэйри на расстоянии.

Этна испепеляла ее взглядом. Остальные Всадники – она узнала Айрмида – перешептывались. Она расслышала обрывок фразы: «…в мече, я же тебе говорил».

– Но руны не могут нас ранить, – возразил Айрмид. – И клинки серафимов тоже.

Эмма бросилась на Этну. Фэйри развернулась, стремительно, словно хлыст, вскинув перед собой скрещенные клинки.

Эмма прыгнула. Этот прием она много раз отрабатывала с Джулианом в тренировочном классе – на планке, которую они каждый день чуть-чуть приподнимали. Клинки просвистели у нее под ногами, и мысленным взором она увидела Джулиана – с поднятыми, чтобы поймать ее, руками.

Джулиан. Она приземлилась за спиной у Этны, развернулась и вонзила меч фэйри ей в спину.

По крайней мере, попыталась. В последний момент Этна ушла из-под удара, и клинок пробил ее бронзовый доспех сбоку. Она вскрикнула и отшатнулась, и Эмма выдернула Кортану, забрызгав брусчатку кровью.

И снова занесла меч.

– Это Кортана, – выдохнула она. Ее грудь тяжело вздымалась. – Стали и закалки Жуайеза и Дюрендаля. Нет ничего, что она не могла бы разрубить.

– Клинок Велунда Кузнеца, – вскрикнул Всадник с бронзовыми кудрями, и, к изумлению Эммы, в его голосе звучал страх.

– Молчи, Карн! – огрызнулся другой. – Это всего лишь клинок. Убей ее.

Прекрасное лицо Карна исказилось. Он поднял свое оружие – тяжелый боевой топор – и двинулся на Эмму.

Парадные двери Института распахнулись, выпустив волну Сумеречных охотников.

Джулиан. Эмма заметила его первым – размытое пятно доспехов, меча и темных волос. Потом Марк, Кристина. Кьеран, Тай, Ливви. И Кит, который, должно быть, спустился прямо из лазарета, поскольку набросил доспехи прямо поверх пижамы. Ботинки он надеть не успел.

Они оттеснили Всадников со ступеней – Джулиан и Марк в первых рядах, мечи сверкали в их руках. Эмма увидела, что ни один из них не вооружился клинком серафимов – они взяли только оружие с обычными клинками, без рун, предназначенное для убийства обитателей Нижнего мира. Даже у Кьерана было такое – меч, навершие и рукоять которого сверкали золотом и серебром, а не сталью.

Увидев Кьерана, один из Всадников испустил рев ярости.

– Предатель! – прорычал он.

Кьеран отвесил неглубокий учтивый поклон.

– Эохайд, – произнес он вместо приветствия. – И Этарлам! – Он подмигнул Всаднику, который смотрел на него с кислым выражением лица. – Рад встрече.

Эохайд прыгнул на него. Кьеран стремительно пригнулся и взмахнул мечом с легкостью и мастерством, поразившими Эмму.

Звон скрестившихся клинков подал сигнал к началу гораздо более масштабного боя. Джулиан и Марк оттеснили Всадников со ступеней, воспользовавшись эффектом неожиданности. За ними последовали остальные, преследуя фэйри и пытаясь нанести им удар. Марк с мечом в руках устремился на Делана, близнецы преследовали Айрмида, а Кристина, вне себя от ярости, сцепилась с Этарламом.

Джулиан шел вперед сквозь хаос битвы, раздавая удары мечом направо и налево, прорубаясь к Эмме. Вдруг его глаза расширились. Сзади!

Эмма обернулась. Перед ней оказалась Этна, с лицом, превратившимся в маску ненависти. Ее клинки сомкнулись крест-накрест, как ножницы, но Эмма успела вскинуть Кортану. Мечи Этны обрушились на нее. И разлетелись на куски.

Фэйри ахнула от удивления. И отступила, пошатываясь, размахивая руками. Джулиан сменил курс и прыгнул за ней, но в ее руках уже обретало форму другое оружие – на сей раз с изогнутым клинком, как у персидского шамшира[62].

Меч Джулиана с размаху скрестился с мечом Этны. Эмма почувствовала, как их клинки схлестнулись. Ее пронзило, словно молнией. Всё вдруг стало происходить очень быстро: Джулиан изящно ушел из-под клинка, но тот все-таки задел верхнюю часть его предплечья. Эмма почувствовала боль своего парабатая, так же, как и удар, когда его меч лязгнул о клинок Этны. Она бросилась к ним, но перед ней вырос Эохайд, и перед ее лицом воздух вспарывало острие меча, превратившееся в серебряное пятно.

Меч отлетел в сторону. Эохайд взвыл гневно и зло, и обернулся, чтобы сделать яростный выпад в сторону того, кто напал на него со спины и чей клинок пронзил его плечо. По бронзовым доспехам Эохайда расползались пятна крови.

Это оказался Кьеран. Его черные и белые волосы слиплись на виске от крови. Одежда тоже была в крови, бедро распорото. Он смотрел на Эмму, тяжело дыша.

Эохайд прыгнул на него, и началась яростная схватка. Весь мир превратился в скрещивающиеся клинки: Эмма услышала скрик и увидела, как Кристина пробивается к Киту, которого Делан сшиб с ног. Всадники сгрудились у лестницы, чтобы отрезать путь к дверям Института. Джулиан сдерживал Этну. Близнецы бились спина к спине, вместе с Марком пытаясь подняться по ступеням.

Эмма, чувствуя, как заледенело ее сердце, начала пробиваться к Киту. Всадники были слишком жестоки, слишком сильны. И не знали усталости.

Делан навис над Китом, высоко занеся меч. Кит отползал, опираясь на локти. Перед Эммой сверкнул меч, она отбила его Кортаной и услышала, как кто-то выругался. Делан пристально вглядывался в Кита, словно в его лице была заключена тайна.

– Кто ты, мальчик? – спросил Всадник, не опуская клинка.

Кит утер кровь с лица. Рядом с ним, чуть дальше, чем он мог дотянуться, на земле валялся кинжал.

– Кристофер Эрондейл, – сказал он, надменно сверкнув глазами. Он был Сумеречным охотником, подумала Эмма. Он не станет молить о пощаде.

Делан фыркнул.

– Qui omnia nomini debes[63], – изрек он и начал опускать меч. И тут Эмма пригнулась и подкатилась под клинок, вскинув Кортану, и отрубила Делану руку.

Фэйри издал протяжный вой, полный ярости и боли. В воздухе, как туман, стояла кровяная взвесь. Кисть Делана со стуком упала на землю, все еще сжимая меч. Секунду спустя Кит был уже на ногах и подхватил с земли оружие. Эмма встала рядом с ним; вместе они принялись теснить Делана, который отступал, пятная брусчатку кровью.

Но Делан смеялся.

– Убейте меня, если думаете, что вы на это способны, – презрительно усмехнулся он. – Но посмотрите вокруг. Вы уже проиграли!

Кит не опускал меча, нацеленного точно в горло Делану.

– Ты посмотри, – спокойно сказал он. – А я добью.

Эмма обернулась. Айрмид прижал Тая и Ливви к стене. Этна приставила меч к горлу Джулиана. Этарлам поставил Кристину на колени. Марк смотрел на нее в ужасе, но не мог и пошевелиться – Эохайд приставил ему к спине меч и мог в любой момент перебить ему позвоночник.

Карн стоял на вершине лестницы с мечом наголо и на его жестоком и прекрасном лице расплывалась усмешка.

Эмма сглотнула. Кит выругался. Карн заговорил, сверкая зубами.

– Отдай нам Черную книгу, – сказал он, – и мы вас отпустим.

Кьеран застыл, переводя взгляд с Марка на Кристину.

– Не слушай! – вскрикнул он. – Всадники – это дикая магия, они способны лгать!

– Книги у нас нет, – твердо повторил Джулиан. – И никогда не было. Ничего не изменилось.

Он казался спокойным, но Эмма смотрела ему прямо в душу. Она слышала, как колотится его сердце. Он смотрел на нее, на Марка, на Тая и Ливви, и умирал от ужаса.

– Вы просите нас о том, чего мы сделать не можем, – сказал Джулиан. – Но, может быть, заключим сделку? Мы поклянемся, что принесем Книгу, когда найдем ее…

– Ваши клятвы ничего не значат, – оскалилась Этна. – Давайте убьем их и пошлем весточку Королеве!

Карн рассмеялся.

– Мудро говоришь, сестрица, – заметил он. – Клинки наизготовку…

Лихорадочно обдумывая ситуацию, Эмма стиснула Кортану. Всех не перебить, не предотвратить то, что они затеяли, но именем Ангела, кого-то она да заберет с собой…

Ворота во двор открылись настежь. Они и раньше были не заперты, но теперь распахнулись с такой силой, что тяжелые створки с грохотом ударились о каменные стены.

За воротами стоял туман – густой и совершенно неуместный в солнечный день. Кровавая пантомима во дворе остановилась, и, когда туман рассеялся, во двор шагнула женщина.

Она была худощавой, среднего роста, темно-каштановые волосы ниспадали до талии. На ней была изодранная ночная рубашка поверх слишком широкой и длинной юбки, и пара низко обрезанных ботинок. Обнаженная кожа рук и плеч выдавала в ней Сумеречного охотника – со шрамами Сумеречного охотника. Правую руку украшала руна войянс.

Она была безоружна. Но прижимала к себе книгу – старый, истрепанный, переплетенный в темную кожу том. Между страницами словно закладка торчал сложенный листок бумаги. Женщина подняла голову и обвела всех взглядом. Удивленной она не выглядела, словно ничего другого и не ожидала увидеть.

У Эммы заколотилось сердце. Она уже видела эту женщину, хотя дело и было темной ночью в Корнуолле. Она знала, кто это.

– Я Аннабель Блэкторн, – ясным, ровным голосом с легким акцентом произнесла женщина. – Черная книга принадлежит мне.

Эохайд выругался. У него было жестокое с тонкими чертами и орлиным профилем лицо.

– Вы солгали нам! – зарычал он, глядя на Эмму и остальных. – Вы сказали, что понятия не имеете, где книга.

– И не имели, – сказала Аннабель все так же ровно. – Книга была у Малкольма Фейда. Я забрала ее у мертвеца. Но она моя и всегда была моей. Ее место – в библиотеке дома, в которым я выросла. Книга всегда принадлежала Блэкторнам.

– И тем не менее, – произнесла Этна, глядя на Аннабель с сомнением и уважением, которое, подумала Эмма, видимо, следует оказывать нежити, – ты нам ее отдашь, или на тебя обрушится гнев Короля Неблагого Двора.

– Короля Неблагого Двора… – промурлыкала Аннабель. Ее лицо было по-прежнему безмятежно, и Эмма похолодела – уж конечно никто не мог бы сохранять в такой ситуации спокойствие, разве что полный безумец. – Передавайте ему привет. Расскажите ему, что мне известно его имя.

Делан побелел.

– Его что?

Истинное имя фэйри давало всякому, кто его знал, абсолютную власть над носителем. Эмма и представить себе не могла, что раскрытие его имени будет значить для Короля.

– Его имя, – повторила Аннабель. – Малкольм много лет был с ним очень близок. Он узнал имя вашего короля. Я тоже его знаю. Если вы немедленно не уберетесь, и не вернетесь к Королю с моим посланием, я сообщу его всем и каждому в Совете. Расскажу его каждому обитателю Нижнего мира. Король не пользуется особой любовью. Последствия этого будут для него самыми неутешительными.

– Она лжет, – сказал Айрмид, сузив ястребиные глаза.

– Что ж, рискните, – предложила она. – Пусть ваш король узнает, что его истинное имя стало известно по вашей вине.

– Тебя-то заставить замолчать будет легче легкого, – сказал Этарлам.

Аннабель не шевельнулась, когда он двинулся к ней, занося свободную руку, словно собирался ударить ее по лицу. Он размахнулся, и Аннабель поймала его за запястье – легко, словно девушка на первом балу, которая берет за руку партнера по вальсу.

А затем она швырнула его. Этарлам пролетел над двором и, дребезжа доспехами, ударился о стену. Эмма ахнула.

– Этар! – вскрикнула Этна. Она бросилась к брату, забыв о Джулиане, и застыла. Кривой меч выплывал у нее из руки. Этна потянулась за ним, но тот уже парил у нее над головой. Остальные Всадники тоже закричали – мечи вырывались у них из рук и взмывали над головами. Этна бросила на Аннабель испепеляющий взгляд. – Ты, дрянь!..

– Это не ее рук дело, – нараспев произнес кто-то в дверях. Это был Магнус, тяжело опиравшийся на плечо Дрю. С пальцев его руки срывались синие искры. – Магнус Бейн, верховный колдун Бруклина, к вашим услугам.

Всадники переглянулись. Эмма знала, что они запросто могли сделать себе новое оружие, но какой смысл, если Магнус снова вырвет его у них из рук? Они оскалились.

– Мы еще не закончили, – сказал Карн, и посмотрел через весь двор прямо на Эмму. Мы еще не закончили.

Затем он исчез, а следом и остальные Всадники. Только что они были здесь, а в следующий миг пропали, словно падающие звезды. Их мечи, лязгая о камень, посыпались на землю.

– Эй, – пробормотал Кит. – Мечи на халяву!

Магнус глухо застонал и пошатнулся. Дрю подхватила его, с тревогой глядя на него.

– Все внутрь, немедленно! Вы все!

Они поспешно повиновались, задержавшись лишь для того, чтобы помочь раненым. Но, к счастью, никто не пострадал серьезно. Эмма даже не глядя нашла Джулиана. Ее чувства парабатая все еще гудели – знание где-то в глубине тела, что его задели, что ему нужно будет лечение. Она обхватила его рукой так осторожно, как только могла, и он поморщился. Их взгляды встретились, и она поняла, что он тоже чувствует ее рану – порез в верхней части плеча.

Ей хотелось броситься ему на шею, вытереть кровь с лица, расцеловать закрытые глаза. Но она понимала, как это будет выглядеть. Эмма сдержалась, и это усилие причинило ей больше боли, чем рана.

Джулиан стиснул ее руки и с неохотой отстранился.

– Мне нужно подойти к Аннабель, – тихо сказал он.

Эмма вскочила. Она почти забыла об Аннабель, но та все еще стояла посреди двора, прижимая к груди Черную книгу. Остальные нерешительно столпились вокруг. Они столько времени провели, разыскивая ее… Никто и подумать не мог, что она сама придет к ним.

Даже Джулиан помедлил, прежде чем подойти к ней, колеблясь, словно не знал, что сказать. Рядом с ним между Ливви и Китом стоял Тай, и все смотрели на Аннабель так, словно та была видением.

– Аннабель… – раздался голос Магнуса. Прихрамывая, маг спустился по лестнице. Теперь он лишь слегка опирался на плечо Дрю рукой, хотя под глазами у него залегли темные полумесяцы смертельной усталости. В его голосе была та бездонная грусть, что может родиться лишь за такую долгую жизнь, какую Эмма и представить себе не могла. – Ох, Аннабель… Зачем ты пришла?

Аннабель вытащила из Черной книги сложенный лист бумаги.

– Я получила письмо, – сказала она так тихо, что ее едва можно было расслышать. – От Тиберия Блэкторна.

Один только Кит не выглядел удивленным. Он положил руку Таю на плечо, пока тот испепелял взглядом землю у себя под ногами.

– В нем кое-что было, – продолжила Аннабель. – Я думала, что весь мир обернулся против меня, но пока я читала письмо, то подумала, что, возможно, это не так. – Она решительно подняла голову. От этого типично блэкторновского жеста у Эммы всегда сжималось сердце. – Я пришла поговорить с Джулианом Блэкторном о Черной книге мертвых.

– У нас в библиотеке нежить, – сказала Ливви. Она сидела на одной из длинных кроватей лазарета. Все они собрались там – все, кроме Магнуса, который заперся в библиотеке с Аннабель, – и находились на разных стадиях нанесения рун, умывания и бинтования. На столе росла кучка окровавленных салфеток.

Тай сидел на одной кровати с Ливви, прислонившись спиной к изголовью. Как всегда после битвы, заметила Эмма, он слегка отстранился от происходящего, словно ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он что-то крутил в пальцах, но Эмма не видела, что именно.

– Не у нас в библиотеке, – сказал он, – а у Эвелин.

– Все равно странно, – сказала Ливви. Ни ее, ни Тая в схватке не ранили, но Киту досталось, и она заканчивала выводить у него на спине ираци. – Готово, – объявила она, похлопав его по плечу, и, поморщившись, он опустил футболку.

– Она не нежить. Ну, не совсем, – возразил Джулиан. Эмма нанесла ему ираци, но теперь она боялась рисовать на нем руны, так что этим она и ограничилась и просто забинтовала рану. Джулиан получил длинный порез в плечо и даже после того, как натянул футболку, сквозь ткань проступали повязки. – Она не зомби и не призрак.

Один из стаканов с водой с грохотом слетел с ночного столика на пол.

– Джессамина от этих слов не в восторге, – заметил Кит.

Кристина рассмеялась – ее тоже не ранили, но она теребила медальон на шее, глядя, как Марк ухаживает за ранами Кьерана. На Охотниках все заживает быстрее, но, судя по всему, им и синяков наставить было легче. По спине и плечам Кьерана расползся черно-синий узор, и скула тоже начинала темнеть. Марк осторожно стирал кровь салфеткой, которую намочила для него Кристина.

На шее у Марка блестела эльфийская стрела. Эмма не знала наверняка, что именно происходит между Марком и Кьераном и Кристиной – как ни странно, та не захотела ничего рассказывать, – но понимала, что Кьеран узнал правду об их с Марком отношениях. И все-таки Кьеран не забрал свою эльфийскую стрелу назад, так что это было уже что-то.

С легким уколом удивления она вдруг поняла, что надеется, что у них все будет хорошо. Ей хотелось думать, что тем самым она не предает Кристину. Но она больше не злилась на Кьерана. Может, он и совершил ошибку, но с тех пор много раз искупил ее.

– А где Джессамина была раньше? – спросил Джулиан. – Разве она не должна защищать Институт?

Еще один стакан разбился.

– Она говорит, что не может выйти из Института. И может только защищать его внутри. – Кит помедлил. – Не знаю, стоит ли повторять то, что еще она сказала. – Помедлив, он улыбнулся. – Спасибо, Джессамина.

– Что она сказала? – спросила Ливви, берясь за стило.

– Что я настоящий Эрондейл, – ответил он и нахмурился. – Что мне сказал тот металлический парень, когда я представился? Это что, на языке фэйри?

– Как ни странно, это была латынь, – сказал Джулиан. – Оскорбление. Так Марк Антоний однажды сказал Августу Цезарю – «Ты, мальчик, что всем обязан имени». Он имел в виду, что тот ничего бы не добился, если бы не был из рода Цезаря.

Кита это явно задело.

– Я Эрондейл уже, типа, недели три, – заявил он. – И не уверен, что чего-то вообще этим добился.

– Не обращай внимания на фэйри, – посоветовал Кьеран. – Они будут задевать тебя, как только могут.

– Это и к тебе относится? – с улыбкой уточнила Кристина.

– Очевидно, – заявил Кьеран и улыбнулся в ответ, пусть и едва заметно.

Их дружба, наверное, самая странная из тех, какие она видела, подумала Эмма.

– Мы отвлеклись, – напомнила Ливви. – У нас в библиотеке Аннабель Блэкторн. Стрёмно, да? Эй, разве никто больше не думает, что это стрёмно?

– А почему это стремнее вампиров? – спросил Тай, явно находившийся в затруднении. – Или оборотней?

– Ну, ты-то точно не думаешь, что это стрёмно, – сказал Кит. – Ты же ее и пригласил.

– Да, вот, кстати… – начал Джулиан. – Есть ли какая-то причина, по которой ты никому из нас не сказа…

Открывшаяся дверь лазарета спасла Тая от выволочки. Это оказался Магнус. Эмме не понравился его вид – чародей казался угрюмым и бледным, под глазами залегли тени, движения были скованными, как будто его избили. Губы его были сурово сжаты.

– Джулиан, – произнес он, – не мог бы ты пойти со мной?

– Зачем? – спросила Эмма.

– Я пытался разговорить Аннабель, – сказал Магнус. – Подумал, что, возможно, если у нее будет выбор, она захочет поговорить не с Сумеречным охотником. Но она упрямая. Она держится вежливо, но повторяет, что будет говорить только с Джулианом.

– Она что, тебя не помнит? – поднимаясь на ноги, спросил Джулиан.

– Помнит, – сказал Магнус. – Как друга Малкольма. А сейчас она не самая большая его поклонница.

Неблагодарно, вспомнила Эмма слова Кьерана. Но сейчас он хранил молчание, застегивая на себе разодранную сорочку и не поднимая подбитых глаз.

– Почему она не хочет поговорить с Таем? – спросила Ливви. – Это он ей отправил послание.

Магнус пожал плечами – мол, хотел бы я сам знать.

– Ну хорошо, скоро вернусь, – сказал Джулиан. – Мы как можно скорее отправимся в Идрис, так что собирайте все вещи, что могут с собой понадобиться.

– Заседание Совета сегодня днем, – сказал Магнус. – Через несколько часов мне хватит силы сделать портал. Сегодня ночуем в Аликанте.

В его голосе звучало облегчение. Они с Джулианом вышли в коридор. Эмма собиралась остаться, но не смогла – она выскочила за ними прежде, чем дверь успела закрыться.

– Джулс! – позвала она. Они с Магнусом уже двинулись по коридору, но, услышав ее голос, обернулись.

В лазарете она бы этого сделать не могла, но тут был только Магнус, а он уже знал. Она подошла к Джулиану и обняла его.

– Будь осторожен, – сказала она. – Она уже заманила нас в ловушку в той церкви. Это тоже может быть западня.

– Я буду прямо там, за дверями, – тихо сказал Магнус. – Буду готов вмешаться. Но Джулиан, ни при каких обстоятельствах не пытайся забрать у нее Черную книгу, даже если она ее не держит. Книга привязана к ней довольно мощной магией.

Джулиан кивнул, и Магнус исчез дальше по коридору, оставив их наедине. Они долго молча держали друг друга в объятиях, позволяя тревогам дня рассеяться: страху друг за друга в бою, страху за детей, беспокойству за то, что ждет их в Аликанте. Джулиан в ее объятиях был осязаемым и теплым и успокаивающе гладил ее по спине. Он пах гвоздикой, как всегда, а еще антисептиком и бинтами. Она ощутила, как он опустил подбородок ей в волосы, а его пальцы запорхали по спинке ее футболки.

Н-Е-В-О-Л-Н-У-Й-С-Я.

– Ну конечно же, я волнуюсь, – сказала Эмма. – Ты видел, что она сделала с Этарламом. Думаешь, сможешь убедить ее просто взять и отдать тебе книгу?

– Не знаю, – сказал Джулиан. – Пойму, когда буду с ней говорить.

– Аннабель столько уже лгали, – сказала Эмма. – Не обещай ничего, что мы не сможем исполнить.

Он поцеловал ее в лоб. Его губы коснулись ее кожи, а голос был так тих, что никто, кто не знал его так, как Эмма, его бы не понял.

– Я сделаю, – произнес он, – то, что нужно будет сделать.

Она знала, что он говорит всерьез. Больше нечего было добавить; Джулиан зашагал дальше по коридору, а Эмма с тревогой смотрела ему вслед.

Кит паковал свои скромные пожитки у себя в комнате, когда вошла Ливви. Она оделась для дороги в Идрис – в длинную черную юбку и белую рубашку с круглым воротничком. Распущенные волосы ниспадали ей на спину.

Она посмотрела на Тая, сидевшего у Кита на кровати. Они обсуждали Идрис и что Тай оттуда запомнил.

– Он не похож ни на одно место на свете, – сказал он Киту, – но когда ты туда попадаешь, то чувствуешь себя так, словно уже там был.

– Тай-Тай, – произнесла Ливви. – Бриджет передает, что ты можешь взять из библиотеки одну из тех старых книжек про Шерлока Холмса и оставить ее себе.

Тай просиял.

– Какую?

– Какую хочешь. Сам выберешь. Только поторопись; Магнус сказал, мы отправляемся как можно скорее.

Тай направился к двери, судя по всему, вспомнил о Ките, и обернулся.

– Потом можем еще поговорить, – заявил он и бросился бежать по коридору.

– Только одну книжку! Одну! – со смехом крикнула Ливви ему вслед. – Ой! – Она потянулась поправить что-то сзади на шее и поморщилась. – Ожерелье в волосах запуталось…

Кит потянулся, чтобы распутать тонкую золотую цепочку. На цепочке висел медальон, целовавший впадинку между ключицами. Вблизи Ливви пахла как цветки апельсина.

Их лица оказались совсем близко, и изгиб ее губ – рядом с его губами. Губы Ливви были светло-розового цвета. Кита охватило смятение.

Но Ливви покачала головой.

– Не стоит, Кит. Никаких больше поцелуев. Я имею в виду, мы все равно только один раз поцеловались. Но я не думаю, что для нас это правильно.

Цепочка высвободилась. Кит, смущенный, быстро отдернул руки.

– Почему? – спросил он. – Я что-то не то сделал?

– Ни в коем случае. – На мгновение она взглянула на него задумчивыми мудрыми глазами; в Ливви было какое-то мягкое счастье, притягивавшее Кита, но не в романтическом смысле. Она была права, и он это знал. – Все отлично. Тай даже говорит, что после того, как все это закончится, нам стоит стать парабатаями, – она сияла. – Надеюсь, ты придешь на церемонию. И ты же всегда будешь моим другом, правильно?

– Конечно, – сказал он, и только позже остановился и задумался, что она сказала «моим другом» – не «нашим другом», ее и Тая. А пока он просто почувствовал облегчение, что ее решение не ранило его и не уязвило. Он испытывал приятное удовлетворение, что скоро покончит с этим заседанием Совета и отправится домой – обратно в Лос-Анджелес, где сможет начать тренировки, а близнецы помогут ему с самым трудным. – Друзья навек.

Входя в библиотеку, Джулиан почувствовал, как живот свело от дурного предчувствия. Он ожидал, что Аннабель исчезнет или будет летать вокруг стопок книг, как длинноволосое привидение из ужастика. Он однажды видел фильм ужасов, в котором призрак девочки выползал из колодца, а бледное лицо было занавешено густыми влажными, темными волосами. От воспоминаний об этом его даже сейчас потряхивало.

Библиотека была хорошо освещена рядами длинных зеленых настольных ламп. Аннабель восседала за самым длинным столом, сцепив руки на коленях; перед ней на столе лежала Черная книга. Длинные темные волосы наполовину скрывали ее лицо, но они не были мокрыми и ничего жуткого в ней не было. Она выглядела… обычно.

Джулиан сел напротив. Магнус, судя по всему, принес ей что-то из кладовки переодеться: на Аннабель было очень простое синее платье, чуть коротковатое в рукавах. Джулс догадался, что, когда она умерла, ей было около девятнадцати, может, двадцати.

– Ты здорово нас подловила, – заметил он, – с запиской в церкви. И с демоном.

– Я не ожидала, что вы сожжете церковь. – В ее голосе вновь проступил всё тот же акцент, странное, давным-давно устаревшее произношение. – Вы меня удивили.

– А ты удивила меня тем, что пришла сюда, – сказал Джулиан, – и сказала, что будешь говорить только со мной. Я думал, что не нравлюсь тебе.

– Вот почему я пришла. – Она вынула из книги сложенный листок и подала ему. Пальцы у нее были длинные, а суставы странно деформированы. Джулиан понял, что видит свидетельство того, что пальцы ей ломали, причем не раз. Чувствуя легкую тошноту, он взял письмо и открыл его.

Кому: Аннабель Блэкторн

Аннабель,

Ты, наверное, меня не знаешь, но мы родственники. Меня зовут Тиберий Блэкторн.

Мы с моими родными ищем Черную книгу мертвых. Мы знаем, что она у тебя, потому что мой брат Джулиан видел, как ты отобрала ее у Малкольма Фейда.

Я тебя не виню. Малкольм Фейд нам не друг. Он пытался навредить нашей семье, уничтожить нас, если сумеет. Он чудовище. Но дело в том, что теперь нам нужна книга. Она нужна нам, чтобы спасти нашу семью. Мы хорошая семья. Если бы ты нас знала, мы бы тебе понравились. Есть я – я собираюсь стать сыщиком. Есть Ливви, моя сестра-близнец, она умеет фехтовать, и Друзилла, которая любит все страшное, и Тавви, который любит, чтобы ему читали вслух. Есть Марк, который наполовину фэйри. Он отлично готовит. Есть Хелен, которую отправили в изгнание следить за защитными чарами, но не за то, что она сделала что-то плохое. И Эмма, которая, строго говоря, не Блэкторн, но она всё равно у нас как дополнительная сестра.

И есть Джулс. Он, наверное, больше всех тебе понравится. Он о нас всех заботится. Благодаря ему мы все в порядке и до сих пор вместе. Не думаю, что он знает, что мы это понимаем, но мы понимаем. Иногда он требует, что мы что-нибудь сделали, или не слушает нас, но ради каждого из нас он пойдет на что угодно. Люди говорят, что мы несчастны, потому что у нас нет родителей. Но я думаю, что это они несчастны, потому что у них нет такого брата, как у меня.

Тут Джулиану пришлось прерваться. Глаза щипало. Ему хотелось опустить голову на стол и заплакать немужественными, недостойными слезами – о мальчике, которым он был, испуганном, дрожащем от ужаса, о двенадцатилетнем, который смотрел на младших братьев и сестер и думал: теперь они мои.

Слезами о них, об их вере в него, в то, что его любовь безусловна, что ему не нужно говорить, что его тоже любят, потому что, конечно же, любят. Тай думал о нем вот так – и полагал, что это очевидно. Но Джулиан даже не догадывался.

Он заставил себя сдержаться, сохранить бесстрастное выражение лица. Он положил письмо на стол, чтобы было не так заметно, что у него трясутся руки. Осталось совсем немного.

Не думай, что я прошу тебя оказать нам услугу и ничего не предлагаю взамен. Джулиан может тебе помочь. Он может помочь кому угодно. Ты не можешь хотеть убегать и прятаться. Я знаю, что с тобой случилось, что сделали Конклав и Совет. Сейчас всё совсем по-другому. Позволь нам объясниться. Позволь показать тебе, что ты не должна жить в изгнании или в одиночестве. Тебе не обязательно отдавать нам книгу. Мы просто хотим помочь.

Мы в лондонском Институте. Когда бы ты ни захотела прийти, мы будем рады тебя видеть.

Твой Тиберий Нерон Блэкторн

– Откуда он знает, что со мной случилось? – В голосе Аннабель не было злости, только любопытство. – Что со мной сделали Инквизитор и остальные?

Джулиан встал ноги и подошел к книжному шкафу, на котором лежал кристалл алетейи. Потом вернулся к столу и подал кристалл Аннабель.

– В Блэкторн-Холле Тай нашел вот это, – сказал он. – Это чьи-то воспоминания о твоем… процессе… в покоях Совета.

Аннабель поднесла кристалл к глазам. Джулиан никогда прежде не видел лицо человека, который смотрит в кристалл алетейи. Ее глаза расширились и двигались из стороны в сторону, сдедя за тем, что показывал кристалл. Ее щеки залила краска, губы задрожали. Рука у нее затряслась. Она отшвырнула кристалл, он ударился о стол, оставив на дереве вмятину, но не разбился.

– О боже, неужели не будет мне милости? – произнесла она глухим голосом. – Неужели никогда не будет ни милости, ни прощения?

– Не будет, пока есть несправедливость. – Сердце Джулиана отчаянно колотилось, но он знал, что снаружи его волнения не видно. – Пока они не искупят перед тобой то, что сделали, тебе всегда будет больно.

Она подняла на него глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Вернись со мной в Идрис, – сказал Джулиан. – Дай показания перед Советом. А я прослежу, чтобы ты добилась справедливости.

Она побледнела и слегка пошатнулась. Джулиан привстал со стула. Он потянулся к ней и замер – может быть, она не хотела бы, чтобы до нее дотрагивались.

И какая-то его часть не хотела до нее дотрагиваться. Он видел ее скелет, который не рассыпался только благодаря хрупкой паутине пожелтевшей кожи и сухожилий. Теперь она выглядела живой, настоящей, но он никак не мог отделаться от чувства, что его рука пройдет сквозь кожу и коснется крошащихся костей.

Он отвел руку.

– Ты не можешь предложить мне справедливость! – произнесла она. – Ты не можешь предложить мне ничего из того, что я хочу.

Джулиана охватил холод, но вдруг он почуствовал искру восторг. Он вдруг увидел план, стратегию, и восторг затмил даже холодок от лезвия бритвы, по которому он сейчас шел.

– Я никому не говорил, что ты была в Корнуолле, – сказал он. – Даже после церкви. Я сохранил твою тайну. Ты можешь мне доверять.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Вот почему он это сделал, подумал Джулиан. Он сохранил эту информацию как возможный рычаг давления, хотя и знал наверняка, наступит ли когда-нибдуь момент, когда им можно будет воспользоваться. В голове у него голос Эммы шепнул:

Джулиан, я даже испугалась…

– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Джулиан и вытащил из кармана куртки свернутый лист бумаги и протянул его Аннабель.

Это был нарисованный им портрет Эммы на Часовенном утесе, с морем, бьющимся у ног. Ему нравилось, как он уловил ее задумчивость, густое, как краска, море под ней, слабый серо-золотой отблеск солнца у нее в волосах.

– Эмма Карстерс. Моя парабатай, – сказал Джулиан.

Аннабель подняла на него мрачные глаза.

– Малкольм о ней упоминал. Говорил, что она упрямая. Он обо всех вас упоминал. Малкольм тебя боялся.

Джулиан удивился:

– Почему?

– Он сказал то же, что и Тиберий: что ради своей семьи ты пойдешь на что угодно.

Твое сердце не знает пощады. Усилием воли Джулиан отогнал слова Кьерана. Отвлекаться он не мог, это было слишком важно.

– А что еще можно понять по этому рисунку? – спросил он.

– Что ты ее любишь, – сказала Аннабель. – Всей душой.

В ее взгляде не было ни малейшего подозрения; парабатаи и должны любить друг друга. Джулиан уже видел выигрыш, видел решение. Показания Кьерана были всего лишь фрагментом головоломки. Они бы им помогли. Но Когорта стала бы возражать, как и против любого союза с фэйри. Аннабель была ключом к падению Когорты, от нее зависела безопасность Блэкторнов. Джулиан уже видел свою семью спасенной, возвращение Алины и Хелен – словно сверкающий город на холме. И напрвился к нему, ни о чем больше не думая.

– Я видел твои наброски и картины, – сказал он. – По ним я тоже понял, что ты любишь.

– Малкольма? – спросила она, вскинув брови. – Но это было давно.

– Не Малкольма. Блэкторн-Мэнор. Тот, что в Идрисе. Где ты жила в детстве. Все твои наброски были живые, словно ты видела его мысленным взором, касалась рукой, словно он был в твоем сердце.

Она молча положила его рсунок на стол.

– Ты можешь получить его обратно, – сказал он. – Особняк, весь целиком. Я понимаю, почему ты сбежала. Ты думала, что если Конклав тебя поймает, они тебя накажут и вновь причинят боль. Но я могу тебе пообещать, что они этого не сделают. Они не идеальны, они очень далеки от идеала, но это новый Конклав и новый Совет. У нас в Совете заседают обитатели Нижнего мира.

Она распахнула глаза.

– Магнус говорил, но я ему не поверила.

– Это правда. Брак между обитателем Нижнего мира и Сумеречным охотником теперь законен. Если мы представим тебя Конклаву, они не просто тебе не навредят – они восстановят тебя в правах. Ты снова станешь Сумеречным охотником. Сможешь жить в Блэкторн-Мэноре. Мы его тебе отдадим.

– Зачем? – она поднялась на ноги и принялась ходить по комнате. – Зачем вам все это для меня делать? Ради Книги? Я вам ее не отдам.

– Мне нужно, чтобы ты встала перед Советом и сказала, что это ты убила Малкольма, – объяснил он.

Черная книга лежала на столе перед ним. Аннабель всё еще прохаживалась по комнате, не глядя на него. Помня предостережение Магнуса – «Ни при каких обстоятельствах не пытайся забрать у нее Черную книгу, даже если она выпустит ее из рук», – Джулиан осторожно ее приоткрыл и заглянул на страницу, исписанную убористым нечитаемым почерком. Идея начинала распускаться у него в уме, словно робкий цветок. Он сунул руку в карман.

– Что я убила Малкольма? – она обернулась и пристально посмотрела на него. Джулиан вытащил телефон, но подозревал, что это для нее ничего не значит – она наверняка видела, как простецы расхаживают с сотовыми телефонами, но не знает, что телефон можно использовать, как видеокамеру. На самом деле, и о видеокамерах она ничего не знает.

– Да, – сказал он. – Поверь, тебя будут чествовать как героя.

Она вновь стала ходить взад и вперед. Плечи у Джулиана болели. Положение, в котором он сидел – наклонившись вперед, обе руки заняты – было на редкость неудобным. Но если всё получится, оно того стоит.

– Кое-кто заврался, присвоив себе лавры убийцы Малкольма, – сказал он. – А врет она затем, чтобы получить власть над Институтом. Над нашим Институтом. – Он набрал воздуха в грудь. – Ее зовут Зара Диарборн.

Услышав это имя, Аннабель, как Джулиан и предполагал, вздрогнула, как от удара током.

– Диарборн, – выдохнула она.

– Инквизитор, который тебя пытал, – сказал Джулиан. – Его потомки не лучше. Все они соберутся там, с плакатами против обитателей Нижнего мира и против тех, кто стоит за Конклав. Они навлекут на нас тьму. Но ты можешь доказать, что они лгут. Опорочить их.

– Но ты и сам мог бы рассказать правду…

– Только выдав, откуда я это узнал. Я видел, как ты убила Малкольма, в гадальном стекле Королевы Благого Двора. Я рассказываю тебе это потому, что я в отчаянии. Если ты слышала, что Малкольм говорил о Холодном мире, то должна знать, что любые контакты с фэйри запрещены. То, что я сделал, сочтут государственной изменой. Я бы охотно понес наказание, но…

– Твои братья и сестры этого не вынесут, – закончила за него Аннабель. Она обернулась к Джулиану как раз тогда, когда он отшатнулся от книги. Интересно, глаза у нее были как у Ливви или как у Дрю? Они были сине-зеленые и совершенно бездонные. – Вижу, не так уж сильно всё изменилось. Закон всё еще суров, и это всё еще Закон.

Джулиан услышал ненависть в ее голосе и понял, что победил.

– Но Закон можно обойти. – Он наклонился вперед. – Мы можем их обмануть. И посрамить. Заставим их опровергнуть собственную ложь. Диарборны заплатят. Они все там будут – Консул, Инквизитор, все, кто унаследовал власть, которой злоупотребили, когда причинили тебе зло.

Ее глаза заблестели.

– Ты заставишь их это признать? То, что они сделали?

– Да.

– А взамен?..

– Твои показания, – сказал он. – И всё.

– Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой в Идрис. И снова предстала перед Конклавом, Советом и Инквизитором?

Джулиан кивнул.

– А если они назовут меня сумасшедшей, если скажут, что я лгу, или нахожусь под влиянием Малкольма, ты вступишься за меня? Подтвердишь, что я в своем уме?

– Магнус будет с тобой всё время, – заверил Джулиан. – Он может стоять рядом с тобой на помосте. Он сумеет тебя защитить. Он представитель колдунов в Совете, и ты знаешь, сколько у него власти. Можешь доверять ему, если не доверяешь мне.

Это не было настоящим ответом, но Аннабель приняла его. Джулиан не сомневался, что так и будет.

– Я тебе доверяю, – с удивлением заметила она. Взяла со стола Черную книгу и снова прижала ее к груди. – Из-за письма твоего брата. Оно было честным. Я и не думала, что бывают честные Блэкторны. Но я вижу, что он тебя любит. Видимо, ты достоин такой любви и доверия, раз внушил их кому-то настолько правдивому. – Она пристально смотрела на него. – Я знаю, чего ты хочешь. И все же теперь, когда я к тебе явилась, ни разу об этом не попросил. Это тоже чего-то да стоит. Ты не прошел мое испытание, но теперь я понимаю, почему. Ты действовал во благо своей семьи. – Джулиан видел, как она сглотнула, как шевельнулись мышцы на тонкой, покрытой шрамами шее. – Клянешься ли ты, что если я дам тебе Черную книгу, ты спрячешь ее от Лорда Теней? И используешь только на благо семьи?

– Клянусь Ангелом, – сказал Джулиан. Он знал, как сильна клятва Ангелом, и Аннабель тоже должна была это знать. Но ведь он говорил чистую правду.

Сердце его билось размеренно и мощно, словно молот. Он был ослеплен сиянием того, что сможет сделать для них Королева, если они вручат ей Черную книгу: Хелен сможет вернуться, и Алина! И Холодный мир окончится.

И Королева знает. Она знает…

Усилием воли он отогнал эту мысль. Он почти слышал голос Эммы – шепоток где-то в глубине разума. Предостережение. Но Эмма была хорошей: честной, прямолинейной, и совершенно не умела врать. Она не понимала, как жестока бывает необходимость. Не понимала, на что он готов ради семьи. Не было предела тому, на что он был способен – на всё. На что угодно.

– Очень хорошо, – произнесла Аннабель. Ее голос был сильным и твердым. Джулиан слышал в нем мощь корнуолльских скал. – Я отправлюсь с тобой в Город Стекла и выступлю перед Советом. И если меня признают, Черная книга станет твоей.

29 Сумрак бездны

В Аликанте сияло солнце.

Впервые Эмма побывала в Идрисе зимой, холодной как смерть, и смерть тогда была повсюду – ее родителей только что убили, а Темная война опустошила город. Тела убитых на улицах Сумеречных охотников не успевали сжигать, и трупы сложили в Зале как брошенные детские игрушки.

– Эмма… – Джулиан прохаживался по длинному коридору в Гарде, мимо множества дверей, каждая из которых вела в кабинет какого-нибудь чиновника. Между дверей были окна, впускавшие внутрь яркий свет позднего лета, и гобелены, изображавшие важные события из истории Сумеречных охотников. У большинства наверху были вытканы строки с описанием: «Битва при Бунде», «Последний бой Валентина», «Схватка в Париже», «Восстание». – Помнишь?..

Она помнила. Пять лет назад они стояли на этом самом месте и слушали, как Люциан Греймарк и Джия Пенхоллоу обсуждают изгнание Марка и Хелен – пока Эмма не распахнула дверь и не наорала на них. Это был один из немногих случаев, когда она видела Джулиана потерявшим самообладание. У нее до сих пор, даже сейчас, звенел в ушах его голос: «Вы обещали, что, пока Марк жив, Конклав его не бросит – вы обещали!»

– Как будто можно такое забыть, – сказала она. – Тут мы и сказали Консулу, что хотим стать парабатаями.

Джулиан коснулся ее руки. Лишь краткое соприкосновение пальцев – оба они понимали, что в любой момент в коридоре может появиться кто угодно.

Путь до Аликанте оказался трудным – Магнус сумел создать портал, но это лишило его последних сил так, что Эмма даже испугалась. К тому моменту, как появились привычные кружащиеся огоньки, он опустился на колени, и ему пришлось опереться на Марка и Джулиана, чтобы встать.

Но он отмахнулся от их тревоги и сказал, что они должны поторопиться. Идрис окружен защитными чарами, и попасть туда через портал сложно, поскольку кто-то должен быть на другой стороне, чтобы встретить тебя. Теперь с ними был Кьеран, и всё стало вдвое сложнее. И, хотя Джия сняла на время с Гарда защиту против фэйри, временное окно для безопасного перемещения было коротким.

Портал привел Аннабель в ужас.

Она никогда еще такого не видела, и несмотря на всё, через что ей пришлось пройти, несмотря на жуткую магию Малкольма, которой она была свидетелем, водоворот хаоса в дверном проеме заставил ее вскрикнуть от страха.

Но после того, как все Сумеречные охотники вошли в портал, она прошла его вместе с Магнусом, сжимая в руках Черную книгу и уткнувшись чародею лицом в плечо.

И всё это лишь ради того, чтобы на другой стороне ее встретила толпа членов Совета и лично Консул. Джия побелела как полотно, увидев Аннабель, и изумленно произнесла:

– Это что, правда она?

Магнус на мгновение встретился взглядом с Консулом.

– Да, – твердо сказал он. – Это она.

Посыпались вопросы, но Эмма не могла винить членов Совета. Когда Джулиан вышел из библиотеки и сообщил ожидавшим его Магнусу и Эмме, что Аннабель отправляется с ними в Идрис, ему тоже пришлось отвечать на вопросы.

Он изложил свой план, и Эмма заметила, какое у Магнуса стало лицо. Чародей смотрел на Джулиана со смесью изумления, уважения и чего-то, что даже напоминало ужас.

Но, скорее всего, это было просто удивление. В конце концов, Магнус пресиполнился оптимизма и тут же отправил огненное послание Джие, чтобы та знала, чего ожидать.

Когда с пальцев Магнуса полетели синие искры, Эмма потянула Джулиана в сторону.

– Что насчет книги? – прошептала она. – Что насчет Королевы?

Глаза Джулиана блестели.

– Если это сработает, Аннабель отдаст нам Черную книгу, – шепотом ответил он, гляда на дверь в библиотеку так, словно Аннабель, сидевшая за ней, была ответом на все их молитвы. – А если нет… Ну, на этот случай у меня тоже есть план.

Возможности спросить у него, что это за план, не оказалось: Аннабель вышла из библиотеки, вид у нее был смущенный. Сейчас, когда вокруг нее поднялась суета, она казалась еще более напуганной: Кьеран вызвал часть огня на себя, выйдя вперед и объявив, что он посланник Королевы Благого Двора, прибывший на переговоры с Советом Сумеречных охотников от имени Благого Двора. Его ожидали, но это вызвало очередной всплеск ажиотажа.

– Восстановите защитные чары, – велела Джия, наклонив голову к Кьерану. Лицо ее было учтивым, но намек оказался ясен: хоть Кьеран и прибыл им на помощь, но Конклав по-прежнему относится с величайшим недоверием всем чистокровным фэйри.

Марк и Кристина двинулись к Кьерану, словно желая его защитить, а Магнус тем временем тихо говорил о чем-то с Консулом. Мгновение спустя Джия кивнула и жестом подозвала Эмму и Джулиана.

– Если хотите поговорить с Робертом, вперед, – сказала она. – Но не слишком затягивайте, заседание уже скоро.

Эмма не удивилась, увидев, что, когда они с Джулианом направились к кабинетам Гарда. Ливви, Тай, Кит и Дрю окружили Аннабель, словно хотели защитить ее. Особенно Тай – подбородок выпячен, кулаки сжаты. Интересно, подумала Эмма, он чувствует себя в ответе за Аннабель потому, что ее привело к ним его письмо, или просто ощущает некую близость с теми, кто не вписывается в рамки «нормальности» по меркам Конклава?

Распахнулась дверь.

– Можете войти, – объявил стражник. Это оказался Мануэль Вильялобос в форме Центуриона. Он вздрогнул от удивления, увидев их, но тут же улыбнулся. – Нежданное удовольствие, – сказал он.

– Мы не к тебе пришли, – сказал Джулиан. – Хотя приятно видеть, что ты теперь открываешь Инквизитору двери. Он там?

– Впустите их, Центурион, – окликнул Роберт, и Эмме не нужно было другого разрешения, чтобы оттолкнуть Мануэля и пойти дальше по коридору. Джулиан последовал за ней.

В конце короткого коридора оказался кабинет Инквизитора. Тот сидел за столом и, казалось, почти не изменился с тех пор, как Эмма видела его в Институте Лос-Анджелеса. Крупный мужчина, над которым возраст только недавно начал одерживать победу: легкая сутулость и седина в темных волосах. Роберт Лайтвуд, сидевший за массивным письменным столом из красного дерева, представлял собой внушительное зрелище.

Мебели в комнате почти не было, за исключением стола и двух кресел. Над незажженным камином висел гобелен, вроде тех, что украшали коридор. Этот назывался «Битва при Буррене». Фигурки в красном сражались с фигурками в черном – Сумеречные охотники против темных воинов Себастьяна Моргенштерна, – а над схваткой темноволосый лучник, стоя на накренившемся валуне, держал лук с натянутой тетивой. Любому, кто его знал, было очевидно, что это Алек Лайтвуд.

Эмма задумалась, что чувствовал Роберт Лайтвуд, который, сидя каждый день у себя в кабинете, смотрел на портрет сына – героя знаменитой битвы. Конечно же, гордость, но наверняка и удивление, что он создал этого человека… Этих людей – ведь Изабель Лайтвуд по части героизма не отставала, – потрясающих и грозных.

Однажды Джулиан, подумала Эмма, будет так же гордиться Ливви, Таем, Тавви и Дрю. Но ее родителей лишили возможности испытать эти чувства. У нее никогда не было шанса сделать так, чтобы они ими гордились. Ее захлестнула знакомая волна горечи и негодования.

Роберт жестом предложил им сесть.

– Я слышал, вы хотите со мной поговорить, – сказал он. – Надеюсь, вы не собираетесь меня отвлекать.

– Отвлекать от чего? – спросила Эмма, сидя на неудобном кресле в стиле восемнадцатого века.

– От того, что вы задумали. – Он откинулся на спинку кресла. – Итак, в чем дело?

Сердце Эммы словно перевернулось. Хорошая это идея или ужасная? Ей была невыносима сама мысль о том, что им с Джулианом придется бросить свои чувства под ноги Конклаву.

Джулиан подался вперед и заговорил. Он казался абсолютно спокойным, пока рассказывал об их с Эммой детской дружбе, привязанности друг к другу, о решении стать парабатаями, вызванном Темной войной и тем, что оба они потеряли родителей. Он говорил о разумном решении – в котором никто не был виноват, да и кто бы стал винить кого-то из них? Все они потеряли кого-то на Темной войне. Никто не виноват в том, что пренебрег деталями. Неверно понял их чувства.

Глаза Роберта Лайтвуда раскрывались все шире. Он молча слушал, как Джулиан рассказывает о том, что они с Эммой чувствуют друг к другу. Как они оба независимо друг от друга поняли, что именно испытывают, боролись с собой, но в конце концов признались друг другу и решили искать помощи у Инквизитора.

– Мы знаем, что нарушили Закон, – закончил Джулиан, – но это было не намеренно и не по нашей воле. Нам нужна ваша помощь.

Роберт Лайтвуд поднялся на ноги. За окном Эмма видела стеклянные башни, сверкавшие в лучах закатного солнца, как горящие знамена. Она едва могла поверить, что утром они сражались с Всадниками во дворе лондонского Института.

– Никто еще не просил меня отправить их в изгнание, – наконец, сказал он.

– Но вас самого однажды изгоняли, – заметил Джулиан.

– Да, – сказал Роберт. – С женой, Маризой, и Алеком, когда он был совсем еще малышом. И за дело. Изгнание – штука одинокая. А для кого-то такого юного, как Эмма… – он поглядел на них. – Кто-нибудь еще про вас знает?

– Нет. – Голос Джулиана был спокоен и тверд. Эмма понимала, что он пытается защитить тех, кто догадался или кому рассказали – но это все равно ее напугало: то, что он способен лгать так абсолютно искренне.

– И вы уверены? Это не преходящая влюбленность, и не просто… чувства к парабатаю могут быть очень сильны. – Роберт говорил с явной неловкостью, сцепив руки за спиной. – Их легко истолковать превратно.

– Мы абсолютно уверены, – сказал Джулиан.

– Обычной мерой будет разделение, а не изгнание. – Роберт переводил взгляд с Джулиана на Эмму и обратно с таким видом, словно до сих пор не мог поверить своим глазам. – Но вы хотите не этого. Я уже вижу. Вы не пришли бы ко мне, если бы думали, что я могу предложить вам только стандартные меры – разделение, лишение меток.

– Мы не можем рисковать нарушением Закона и наказаниями, которое то влечет. – Голос Джулиана был по-прежнему спокоен, но Эмма видела его руки с побелевшими костяшками, впившиеся в подлокотники кресла. – Я нужен своей семье. Мои братья и сестры еще малы, и они сироты. Я их вырастил, и я не могу их оставить. Это не обсуждается. Но мы с Эммой понимаем, что не можем на себя положиться и просто держаться подальше друг от друга.

– Итак, вы хотите, чтобы вас разлучил Конклав, – сказал Роберт. – Вы хотите изгнания, но не желаете ждать, пока вас поймают. Вы пришли ко мне, чтобы иметь возможность выбрать, кто из вас отправится в изгнание, на какой срок и какое наказание Конклав, по моим указаниям, вам назначит.

– Да, – сказал Джулиан.

– И, хоть вы этого и не говорите, я думаю, что вы хотите и части того воздействия, которое изгнание на вас окажет, – добавил Роберт. – Оно уничтожит вашу связь. Может быть, вы рассчитываете, что так вам будет проще разлюбить друг друга.

Ни Эмма, ни Джулиан не произнесли ни слова. Инквизитор подобрался пугающе близко к истине. Лицо Джулиана было совершенно бесстрастно; Эмма постаралась заставить себя принять такое же выражение. Роберт постукивал друг о друга сведенными домиком пальцами.

– Мы просто хотим суметь стать нормальными парабатаями, – наконец сказал Джулиан, но Эмма слышала беззвучные слова за сказанными вслух: Мы никогда друг от друга не откажемся, никогда.

– Серьезное требование. – Эмма напряглась, стараясь расслышать в голосе Инквизитора упрек или недоверие, но тот говорил нейтрально. Это ее напугало.

– У вас же был парабатай, – в отчаянии сказала она. – Разве нет?

– Майкл Вэйланд, – ледяным тоном проговорил Роберт. – Он погиб.

– Мне очень жаль. – Эмма уже это знала, но ее сочувствие было искренним. Мало что она могла представить себе ужаснее гибели Джулиана.

– Держу пари, он хотел бы, чтобы вы нам помогли, – сказал Джулиан. Эмма понятия не имела, говорит ли он, зная натуру Майкла Вэйланда, или же основываясь лишь на интуиции, на искусстве читать глаза людей, видеть истину в том, как те хмурятся или улыбаются.

– Майкл бы… да, – пробормотал Роберт. – Он хотел бы. Именем Ангела. Изгнание станет для Эммы тяжелым бременем. Я могу попытаться ограничить наказание, но ты все равно потеряешь некоторые свои силы как нефилима. Чтобы посетить Аликанте, тебе понадобится разрешение. Некоторые метки ты использовать не сможешь. Клинки серафимов для тебя зажигаться не будут.

– У меня есть Кортана, – сказала Эмма. – Больше мне ничего не нужно.

Роберт грустно улыбнулся.

– Если начнется война, ты не сможешь в ней участвовать. Вот почему меня вернули из изгнания – потому что вернулся Валентин и развязал Темную войну.

Выражение лица Джулиана было таким напряженным, что скулы выделялись, словно ножи.

– Мы не согласимся на изгнание, если Эмме не будет дозволено сохранить столько сил нефилима, чтобы быть в безопасности, – сказал он. – Если из-за этого изгнания она пострадает…

– Изгнание – это ваша идея, – заметил Роберт. – Вы уверены, что сможете разлюбить друг друга?

– Да, – солгал Джулиан. – В любом случае, расставание будет первым шагом, ведь так? Мы просто просим о скромных дополнительных гарантиях.

– Я кое-что слышал, – произнес Роберт. – Закон против любви между парабатаями существует не просто так. Я не знаю точно, почему, но догадываюсь, что это что-то важное. Если бы я только думал, что вы знаете, в чем там дело… – он покачал головой. – Но вам наверняка неоткуда. Я мог бы поговорить с Безмолвными Братьями…

Нет, – подумала Эмма. Они и так слишком много поставили на кон, но если Роберт узнает о проклятии, они будут плавать в очень опасных водах.

– Магнус сказал, что вы нам поможете, – мягко заметила она. – Он сказал, что мы можем вам доверять, и что вы нас поймете и никому этого не выдадите.

Роберт поднял глаза на гобелен, висевший над камином. На Алека. Он коснулся перстня Лайтвудов у себя на пальце; скорее всего, бессознательно.

– Я доверяю Магнусу, – решил он. – И я очень многим ему обязан.

Он смотрел куда-то вдаль. Эмма не знала точно, думает ли он о прошлом или о будущем; они с Джулианом сидели как на иголках, пока Инквизитор размышлял. Наконец он сказал:

– Ну хорошо. Дайте мне несколько дней – вам двоим придется остаться в Аликанте, пока я не уточню, как устроить церемонию изгнания, и жить в разных домах. Мне нужно видеть, что вы достаточно усилий вкладываете, чтобы друг друга избегать. Это ясно?

Эмма с усилием сглотнула. Церемония изгнания. Она надеялась, что Джем сможет на ней присутствовать: Безмолвные Братья председательствовали на всех церемониях, и хотя он больше не был одним из них, на их с Джулианом церемонии парабатаев он все равно присутствовал. Если бы он мог быть там с ней, ей было бы чуть менее одиноко.

Она видела, какое лицо у Джулиана: он выглядел примерно так же, как она себя чувствовала – словно внутри него боролись облегчение и ужас.

– Спасибо, – произнес он.

– Спасибо, Инквизитор, – эхом повторила она, и вид у Роберта стал удивленный. Она заподозрила, что никто и никогда еще не благодарил его за приговор к изгнанию.

Кристина никогда еще не бывала в Зале Совета Гарда. Тот имел форму подковы, ряды скамеек сходились к помосту, стоявшему на небольшом возвышении; высоко наверху, на втором балконе, имелось еще больше скамеек и стульев. Над помостом висели огромные золотые часы, роскошно украшенные изящными спиралями и повторяющейся латинской фразой – ULTIMA THULE[64] – что опоясывала циферблат. За помостом была невообразимая стена, сплошь состоявшая из окон, из которых открывался вид вниз, на Аликанте. Кристина чуть приподнялась на цыпочки, чтобы разглядеть извилистые улицы, синие прорези каналов, демонические башни, высившиеся на фоне неба, словно стеклянные иглы.

Зал начинал заполняться. Аннабель и Кьерана увели в комнату ожидания вместе с Магнусом. Остальных впустили пораньше, и они заняли скамьи в первых двух рядах. Тай, Кит и Ливви беседовали между собой. Дрю тихо сидела сама по себе и, казалось, глубоко задумалась. Кристина почти уже двинулась было к ней, когда кто-то легонько постучал ее пальцем по плечу.

Это оказался Марк. Он тщательно нарядился для визита в Совет, и сердце Кристины при взгляде на него сжалось – так роскошно он выглядел в отглаженном старомодном костюме, словно чудесно раскрашенная старая фотография. Темный сюртук и жилет хорошо на нем сидели, а белокурые волосы Марк зачесал так, чтобы прикрыть кончики ушей.

Он даже побрился, и чуть-чуть порезался на подбородке – что было довольно странно, потому что никакой достойной упоминания растительности на лице у Марка не было. Кристине он показался похожим на маленького мальчика, который хочет произвести хорошее впечатление в первый день в школе. Кристине стало его жалко – он так переживал из-за мнения людей, что бросили его в Дикой Охоте, несмотря на мольбы его семьи, просто за то, что он был тем, кем был.

– Думаешь, с Кьераном все будет в порядке? – спросил Марк. – Послу Двора следовало бы оказывать больше почтения. Вместо этого они побежали восстанавливать чары почти сразу, как мы прибыли.

– С ним все будет хорошо, – заверила его Кристина. И Кьеран и Марк, подумала она, сильнее, чем думает другой – может, потому, что в Охоте они были так уязвимы. – Хотя не представляю себе, чтобы Аннабель преуспела в светской беседе. По крайней мере, там с ними Магнус.

Марк натянуто улыбнулся, когда в зале раздались негромкие голоса. Центурионы явились при полном параде, в алой, серой и серебряной форме с серебряными значками, приколотыми так, чтобы все их видели. У каждого был посох из чистого адаманта. Кристина узнала кое-кого из Лос-Анджелеса – например, Саманту, подружку Зары с худым противным личиком, и Раджана, который озабоченно оглядывал комнату.

Процессию возглавляла Зара с высоко вскинутой головой; ее рот был похож на ярко-красную рану. Когда она прошла мимо Марка и Кристины, ее губы скривились от отвращения. Но почему рядом с ней не было Диего? Разве он с ними не приехал? Но нет, вот и он – почти в самом конце ряда, с лицом, серым от усталости, но тем не менее он был тут.

Он задержался перед Марком и Кристиной, пока другие Центурионы проходили мимо.

– Я получил твое послание, – тихо сказал он Кристине. – Если ты этого хочешь…

– Что за послание? – спросил Марк. – Что происходит?

Рядом с Диего появилась Зара.

– Воссоединение, – произнесла она. – Как это мило! – она улыбнулась Кристине. – Уверена, вы все будете счастливы узнать, как славно все шло в Лос-Анджелесе после вашего отбытия.

– Очень впечатляюще с твоей стороны – убить Малкольма, – заметил Марк. Глаза у него были непроницаемые и блестящие. – Кажется, это было отмечено заметным продвижением по службе. Заслуженным, я уверен.

– Благодарю! – Зара беззвучно рассмеялась и взяла Диего под локоть. – Ох! – воскликнула, изображая оживление. – Смотрите!

В зал вошли новые Сумеречные охотники. Они были самого разного возраста, и пожилые, и юные. Некоторые из них были в форме Центурионов, но большинство пришли в доспехах или в обычной одежде. Необычного в них было только то, что все они несли плакаты и транспаранты. «ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬ ВСЕХ КОЛДУНОВ». «НИЖНЕМИРЦЕВ НЕОБХОДИМО ВЗЯТЬ ПОД КОНТРОЛЬ». «СЛАВА ХОЛОДНОМУ МИРУ». «ГОЛОСУЙ ЗА РЕЕСТР». Среди них был бесстрастный человек с каштановыми волосами и невыразительным лицом – таким, которое потом и не вспомнить. Он подмигнул Заре.

– Мой отец, – гордо сообщила она. – Реестр – его идея.

– Какие интересные плакаты, – сказал Марк.

– Как прекрасно, что люди выражают свои политические убеждения, – сказала Зара. – Холодный мир дал начало целому поколению революционеров.

– Редкий случай, – заметила Кристина, – чтобы революция требовала ограничить права людей, а не расширить.

На мгновение маска Зары дала трещину, и Кристина смогла заглянуть за вежливое притворство, нарочито инфантильные манеры и голосок с придыханием. За всем этим скрывалось нечто холодное, лишенное всякой теплоты, сочувствия и привязанностей.

– Люди, – сказала Зара. – Какие еще люди?

Диего взял ее под руку.

– Зара, – произнес он. – Пойдем, займем наши места.

Марк и Кристина молча смотрели им вслед.

– Надеюсь, Джулиан прав, – сказала Ливви, глядя на пустой помост.

– Обычно он прав, – сказал Тай. – Не во всем, но в таких вещах – да.

Кит сидел между близнецами, что означало, что переговариваются они через его голову. Он сам толком не знал, как очутился в таком положении. Не то чтобы он был против – или вообще это замечал. Он впал почти в полное молчание – чего с ним обычно никогда не бывало – из-за того, где именно находился: в Аликанте, сердце страны Сумеречных охотников, глядя на легендарные демонические башни.

Он влюбился в Идрис с первого взгляда, и совершенно этого не ожидал.

Это было все равно, что войти в сказку, и не в одну из тех, к каким он привык на Сумеречном базаре – где феи всегда были чудовищами. В сказку, которую он видел по телевизору и в книгах, когда был маленький – в мир величественных замков и дремучих лесов.

Ливви подмигнула Киту.

– У тебя такой вид…

– Какой?

– Идрис произвел на тебя впечатление. Признай это, мистер «Меня Ничто Не Впечатляет».

Ничего такого делать Кит не собирался.

– Мне часы нравятся, – сказал он, показывая на них пальцем.

– Об этих часах есть легенда. – Ливви, глядя на него, шевельнула бровью. – На секунду, пока они отбивают час, врата Рая открываются. – Ливви вздохнула, задумалась. – Что до меня, то Рай – это когда наш Институт снова станет нашим. И все мы отправимся домой.

Это удивило Кита; он думал об этой поездке в Идрис как о финале их безумного приключения. Они вернутся в Лос-Анджелес, и он начнет тренироваться. Но Ливви была права: еще ничего не было известно наверняка. Он покосился на Зару и на ее ближний круг, ощетинившихся уродливыми плакатами.

– Еще остается Черная книга, – заметил Тай. Он был аккуратно причесан и выглядел необычно официально; Кит привык, что Тай ходит по-простому, в джинсах и толстовках с капюшоном, и при красивом Тае, выглядевшем старше своих лет, он чувствовал себя немного скованно. – Королеве она все еще нужна.

– Аннабель отдаст ее Джулсу. Думаю, он способен выпросить что угодно у кого угодно, – сказала Ливви. – Или выманить. Но да, я бы очень хотела, чтобы им не пришлось потом в самом деле встречаться с Королевой. Мне даже говорить о ней стремно.

– Кажется, про это есть поговорка, – сказал Кит. – Что-то про неубитого медведя и его шкуру.

Тай вдруг застыл, словно гончая, увидевшая лису.

– Ливви.

Сестра проследила за его взглядом, и Кит тоже. К ним через толпу пробиралась улыбающаяся Диана, на темной скуле блестела татуировка с карпом кои.

С ней рядом шли две молодые женщины лет чуть за двадцать. Одна очень напоминала Джию Пенхоллоу; у нее были такие же темные волосы и решительный подбородок. Другая была удивительно похожа на Марка Блэкторна – вьющиеся золотистые волосы и заостренные уши. Обе были одеты не по сезону тепло, словно явились откуда-то, где было холодно.

Кит понял, кто это, за мгновение до того, как Ливви просияла как солнце.

– Хелен! – завопила она и бросилась сестре на шею.

По Гарду разносился бой часов из Зала Совета, призывая нефилимов на заседание.

Роберт Лайтвуд настоял, что лично проводит Джулиана из своего кабинета в комнату, где ожидали Магнус, Кьеран и Аннабель. К несчастью для Эммы, это означало, что по пути в Зал Совета ей никак не отделаться от Мануэля в роли проводника.

Эмма мечтала хотя бы мгновение провести наедине с Джулианом, но этому было не суждено сбыться. Прежде, чем разойтись, они сухо переглянулись.

– Ждешь не дождешься заседания? – спросил Мануэль. Он держал руки в карманах, светлые волосы были искусно растрепаны. Эмма удивилась, что он не насвистывает.

– Никто его не ждет, – сказала Эмма. – Заседания – это неизбежное зло.

– О, ну я бы не сказал, что так уж и никто, – заметил Мануэль. – Зара обожает заседания.

– Кажется, она вообще любит пытки, – пробормотала Эмма.

Мануэль развернулся и пошел по коридору спиной вперед. Они были в одном из наиболее широких проходов, построенных после того, как Гард сгорел во время Темной войны.

– Не думала податься в Центурионы? – спросил он.

Эмма покачала головой.

– Им нельзя иметь парабатая.

– Я всегда думал, как обидно – вы с Джулианом Блэкторном, – сказал Мануэль. – Да ты только посмотри на себя. Ты хорошенькая, ты знаешь свое дело, ты Карстерс. А Джулиан… он все время возится с малышами. В свои семнадцать уже старик.

Интересно, подумала Эмма, что будет, если выкинуть Мануэля в окно. Наверное, заседание отложат.

– Да я просто вслух рассуждаю. Даже если ты не хочешь ехать в Схоломант, Когорте люди вроде тебя пригодятся. За нами будущее. Сама увидишь! – Его глаза блестели. На мгновение из них исчезло веселье. Это был блеск настоящего фанатизма, и, увидев его, Эмма почувствовала себя опустошенной.

У дверей Зала Совета никого не было. Эмма выставила ногу и сделала Мануэлю подножку. Тот грохнулся на пол и тут же поднялся на локтях. Вид у него был разъяренный. Эмма не думала, что ему больно. Пострадало только его самолюбие, в чем, собственно, и был весь смысл.

– Очень ценю твое предложение, – сказала она, – но если присоединиться к Когорте означает на всю жизнь застрять на горе с кучкой фашистов, то я, пожалуй, выберу жить в прошлом.

Она перешагнула через Мануэля и, входя в Зал, услышала, как он что-то прошипел по-испански. Эмма напомнила себе при случае узнать у Кристины перевод этих слов.

– Джулиан, ты не обязан тут быть, – твердо сказала Джия.

Они сидели в большой комнате. Из панорамного окна открывался вид на Броселиандский лес. Обстановка была на удивление изящной, хотя Джулиану всегда казалось, что весь Гард состоит из темного камня и тяжелого дерева. Здесь же были парчовые обои и позолоченная обитая бархатом мебель. Аннабель сидела в старинном кресле и выглядела не очень здоровой. Магнус, прислонившись к стене, явно скучал. Он тоже выглядел усталым, тени у него под глазами были почти черными. А Кьеран стоял у панорамного окна и пристально разглядывал небо и деревья.

– Я бы хотела, чтобы он остался со мной, – сказала Аннабель. – Я тут ради него.

– Аннабель, мы все очень ценим, что ты пришла, – сказала Джия. – Особенно учитывая, что у тебя уже был неприятный опыт общения с Конклавом.

Голос ее был спокоен. Интересно, подумал Джулиан, сохранила бы Джия свое спокойствие, если бы видела, как Аннабель, вся в крови, воскресает из мертвых, и наносит Малкольму удар кинжалом в сердце?

Кьеран отвернулся от окна.

– Мы знаем Джулиана Блэкторна, – сказал он. С тех пор, как Джулиан впервые его увидел, он стал говорить почти как человек, его фейский акцент постепенно стирался. – Вас мы не знаем.

– «Мы» – это значит вы с Аннабель? – уточнила Джия.

Кьеран выразительно обвел рукой всю комнату.

– Я здесь, потому что я посланник Королевы, – сказал он. – Аннабель Блэкторн здесь по своим собственным причинам. А Магнус – потому, что терпит всех вас ради Алека. Но тем не менее, я полагаю, что помыкать нами – не самая удачная идея.

– Аннабель – Сумеречный охотник, – сказал Роберт.

– А я принц страны фэйри, – перебил его Кьеран. – Сын Короля, Кронпринц Морозного Двора, Хранитель Холодного Пути, Дикий Охотник и Меч Воинства Эльфов. Не докучайте мне.

Магнус прочистил горло.

– Вообще он дело говорит.

– Насчет Алека? – вскинул бровь Роберт.

– В общем и целом, – сказал Магнус. – Кьеран – обитатель Нижнего мира. Аннабель приняла от Конклава участь хуже смерти потому, что переживала за обитателей Нижнего мира. Там в Зале Совета собралась Когорта. Сегодня они попытаются захватить власть. Помешать им важнее, чем выяснять, где Джулиан должен стоять согласно протоколу.

Джия коротко взглянула на Магнуса.

– А ты? – неожиданно мягко спросила она. – Бейн, ты ведь сам обитатель Нижнего мира.

Магнус медленно и устало пожал плечами.

– О, – произнес он. – Что до меня, то я…

Бокал выскользнул у него из руки, упал на пол и разбился, и в следующее мгновение Магнус рухнул следом, его голова ударилась о камень с жутким звуком.

Джулиан бросился к нему, но Роберт перехватил его.

– Ступай в Зал Совета, – велел он. Джия стояла на коленях рядом с Магнусом, положив руку магу на плечо. – Приведи Алека.

Он отпустил руку Джулиана, и Джулиан бросился бежать.

Эмма в немом ужасе проталкивалась по Залу Совета. Всякое удовольствие, испытанное ею от пинка Мануэлю, рассеялось. Весь зал словно превратился в вихрь гадких выкриков и размахивания плакатами: «ОЧИСТИМ КОНКЛАВ», и «РЕЗЕРВАЦИИ ДЛЯ ВЕРВОЛЬФОВ – ВОТ ОТВЕТ», и «КОНТРОЛИРУЙТЕ НИЖНЕМИРЦЕВ».

Она пробралась мимо кучки народу, в центре которой стояла Зара, и расслышала, как кто-то говорит: «Поверить не могу, что после того, как Конклав облажался, тебе пришлось самой убивать это чудовище Малкольма Фейда!» Зазвучал общий хор согласных. «Сразу видно, чего ждать, если разрешить колдунам творить, что они хотят, – добавил другой голос. – Они забрали себе слишком много власти. В этом нет никакого насущного смысла».

Большинство лиц в зале были Эмме незнакомы. Она должна была бы знать тут больше народу, подумала она, но Блэкторны вели своего рода затворническую жизнь, редко когда выбираясь из Института Лос-Анджелеса.

Среди незнакомых лиц она заметила Диану, как всегда, высокую и царственную. Та шагала сквозь толпу, а за ней спешили две знакомые фигуры. Алина и Хелен, обе разрумянившиеся, закутанные в тяжелые шубы и шали. Должно быть, они только что прибыли с острова Врангеля.

Теперь Эмма разглядела и остальных Блэкторнов – Ливви, Тай и Дрю сорвались с мест и побежали к Хелен, которая склонилась, распахнула объятия и всех их крепко прижала к себе.

Хелен отбросила назад волосы Дрю и, заливаясь слезами, обнимала близнецов. Марк тоже был там, направляясь к сестре, и Эмма с улыбкой смотрела, как они бросились друг другу на шею. Смотреть на это было по-своему больно – ей с родителями было больше никогда такого не испытать, никогда не обнять их и не сжать их рук снова – но это была хорошая боль. Марк поднял сестру в воздух, и Алина с улыбкой смотрела, как они обнимаются.

– Мануэль Вильялобос прихрамывает, – сказала Кристина. Она подошла к Эмме сзади и обняла ее со спины, пристроив подбородок подруге на плечо. – Твоих рук дело?

– Возможно, – промурлыкала Эмма. Кристина хихикнула. – Он пытался уговорить меня вступить в Когорту. – Она обернулась и стиснула руку Кристины. – Мы же их разгромим. Они не победят. Правильно? – она посмотрела на медальон Кристины. – Скажи мне, что Ангел на нашей стороне.

Кристина покачала головой.

– Я волнуюсь, – призналась она. – За Марка, за Хелен… и за Кьерана.

– Кьеран свидетель перед Конклавом. Когорта и пальцем не может его тронуть.

– Он принц фэйри. Само воплощение всего, что они ненавидят. И я не думала, что понимала, как сильно они ненавидят, пока мы не прибыли сюда. Они не захотят, чтобы он говорил, и совершенно точно не захотят, чтобы Совет его слушал.

– Поэтому мы и здесь – чтобы заставить их слушать, – начала Эмма, но Кристина изумленно уставилась ей за спину. Эмма обернулась и увидела Диего. Как ни странно, тот был без Зары и указывал Кристине на пустой ряд стульев.

– Я должна с ним поговорить, – сказала Кристина. Она сжала плечо Эммы и на ее лице внезапно вспыхнула надежда. Эмма пожелала ей удачи, и Кристина растворилась в толпе, оставив Эмму оглядываться в поисках Джулиана.

Ее парабатая нигде не было видно. Зато Эмма увидела плотную группку Сумеречных охотников, в том числе и Марка, и внезапный серебристый проблеск оружия. Саманта Ларкспир обнажила угрожающего вида клинок. Эмма направилась на звук повышенных голосов, заранее нащупывая рукоять Кортаны.

Марк любил всех своих братьев и сестер совершенно одинаково. И все же Хелен была особенной. Она была как он – наполовину фэйри, склонная к тем же искушениям. Хелен даже утверждала, будто помнит их мать, Нериссу, хотя Марк ее не помнил.

Он поставил Хелен на ноги и взъерошил ее светлые волосы. Ее лицо изменилось, она стала выглядеть старше. Морщинок вокруг глаз не было, кожа не загрубела – просто что-то в ее чертах стало другим. Интересно, подумал Марк, а давала ли она все эти годы имена звездам, как он: Джулиан, Тиберий, Ливия, Друзилла, Октавиан. И она добавила бы еще одну, которой у него не было: Марк.

– Я хотел бы с тобой поговорить, – сказал он. – О Нене, сестре нашей матери.

Когда Хелен ответила, в ее голосе звучала нотка фейской официальности:

– Диана рассказала, что вы виделись в стране фэйри. Я знаю о ней, но не знаю, где ее искать. Мы должны будем о ней поговорить, и о других, не менее насущных вопросах. – Она подняла на него глаза, вздохнула и коснулась его щеки. – Когда это ты так вырос?

– Думаю, пока был в Охоте. Мне следует извиниться?

– Ни в коем случае. Я боялась… – Она отступила на шаг, чтобы окинуть его слегка озадаченным взглядом. – Думаю, мне стоит поблагодарить Кьерана Королевского сына за то, что он о тебе заботился.

– И мне – Алину, за заботу о тебе.

Хелен улыбнулась.

– Она свет моих дней. – Она подняла глаза на огромные часы над помостом. – Марк, у нас мало времени. Если все пойдет так, как мы надеемся, то мы сможем беседовать вечно. Но, как бы там ни было, мы с Алиной на эту ночь останемся в Аликанте, и, судя по словам Джии, ты тоже. Это даст нам возможность поговорить.

– Зависит от того, как все сегодня пройдет, не так ли? – прервал их резкий голос. Это была Саманта Ларкспир. Марк смутно вспомнил, что у нее еще был очень похожий на нее брат.

На ней был доспех Центуриона, а в руках она держала табличку с надписью «ХОРОШИЙ ФЭЙРИ – МЕРТВЫЙ ФЭЙРИ». Внизу плаката расплылась клякса чего-то вроде черной краски.

– Старо как мир, – заметил Марк. Но Хелен побледнела, не в силах отвести глаза от надписи на плакате.

– После сегодняшнего голосования я буду очень удивлена, если отребье вроде вас продолжат пускать в Аликанте, – сказала Саманта. – Радуйтесь, пока можете.

– Ты говоришь с женой дочери Консула, – с раздувающимися ноздрями оборвала ее Алина. – Следи за языком, Саманта Ларкспир.

Саманта издала странное, захлебывающееся шипение и потянулась к оружейному ремню, выхватив кинжал с толстой, снабженной гардой рукоятью. Марк видел, как к ним сквозь толпу проталкивается ее брат – такой же бледный и черноволосый. Хелен положила руку на рукоять клинка серафимов на поясе. Марк инстинктивно потянулся к собственному мечу, приготовившись к схватке.

Кит таращился в потолок, когда Джулиан опустил руку ему на плечо.

Он лениво развалился на стуле, любуясь Аликанте через большое окно за деревянной штукой в конце комнаты, похожей на сцену. Кит старательно не смотрел на то, как Ливви и Тай приветствуют сестру. Что-то в тесной куче обнимавшихся Блэкторнов, восклицавших друг над другом, напомнило ему, насколько он все-таки не один из них, так, как ничего после Лос-Анджелеса еще не напоминало.

– Твоя сестра здесь, – сказал он Джулиану и указал пальцем. – Хелен.

Джулиан бросил на братьев и сестер быстрый взгляд; Кит почувствовал, что тот уже в курсе. Джулиан казался напряженным и чуть ли не искрился по краям, словно оборванный электрический провод.

– Мне надо, чтобы ты кое-что сделал, – сказал он. – Алек охраняет восточный вход в Зал. Найди его и приведи к Магнусу. Скажи, что Магнус в гостевых комнатах Консула. Он поймет, где это.

Кит снял ноги со спинки стула впереди.

– Зачем это?

– Просто доверься мне. – Джулиан выпрямился. – Постарайся, чтобы это выглядело как твоя собственная идея, как будто ты хочешь Алеку что-то показать или чтобы он помог тебе кого-то найти. Не хочу возбуждать ничьего любопытства.

– Вы же не собираетесь на самом деле драться посередь Зала Совета, так ведь? – спросила Эмма. – В смысле, ну это же незаконно и всякое такое. – Она поцокала языком. – Плохая идея, Саманта. Убери-ка этот кинжал.

Группка – Хелен, Алина, Марк и Саманта – обернулась на Эмму с таким видом, словно та явилась из ниоткуда в клубах дыма. Все они слишком разозлились, чтобы заметить, как она подошла.

Золотые часы у них над головами принялись настойчиво отбивать время. Толпа начала рассасываться – Сумеречные охотники искали свободные места на рядах перед помостом. Дейн Ларкспир, приближавшийся было к сестре, завис на середине прохода; Эмма, к собственному удивлению, увидела, что дорогу ему преграждает Мануэль.

Может, Мануэль тоже считал, что Центурион, задирающийся в Зале Совета, плохая идея. Зара смотрела туда же, злобно поджав губы.

– Не тебе давить на меня титулом, Алина Пенхоллоу, – отрезала Саманта, но затолкала кинжал обратно в ножны. – Не после того, как ты вышла за эту… за эту штуку.

– Это ты рисовала? – перебила Эмма, ткнув пальцем в размазанный набросок у Саманты на плакате. – Это что, типа мертвый фэйри?

Она была вполне уверена, что так оно и есть. На наброске имелись ручки, ножки и стрекозиные крылышки – ну, или что-то вроде.

– Впечатляет, – заявила Эмма. – Да у тебя талант, Саманта. Настоящий талант.

Саманта явно такого не ожидала.

– Ты правда так думаешь?

– Господи, да нет, конечно, – сказала Эмма. – А теперь иди садись, Зара тебе уже машет.

Саманта поколебалась, а затем отвернулась. Эмма схватила Хелен за руку и двинулась к длинной скамье, на которой расселись Блэкторны. Ее сердце колотилось. Не то чтобы Саманта представляла собой большую опасность, но если бы они что-то затеяли, а остальные приятели Зары подключились, это могло бы превратиться в настоящую схватку.

Алина и Марк шли по обе стороны от них. Хелен обвила пальцами руку Эммы.

– Я это помню, – тихо сказала она и погладила шрам, который много лет назад оставила Кортана, когда Эмма прижала клинок к себе после смерти родителей.

Когда Эмма очнулась в мире, где ее родители ушли навсегда, рядом с ней была Хелен – хотя это Джулиан вложил ей в руки меч.

Но теперь Кортана висела у нее за спиной. Теперь у них был шанс исправить несправедливости прошлого, совершенные Конклавом против Хелен, Марка и подобных им, и несправедливость, совершенную Конклавом против Карстерсов. Поэтому осознавать, что скоро ее изгонят, что при воссоединении Блэкторнов ее с ними не будет, становилось еще больнее.

Приближаясь к Блэкторнам, они зашагали быстрее, и наконец увидели Джулиана, стоявшего в окружении братьев и сестер. Он перехватил взгляд Эммы. Даже издалека она увидела, что его глаза стали почти черными.

Не спрашивая, она уже поняла: что-то пошло не так.

Угнаться за Алеком Лайтвудом оказалось непросто. Он был старше Кита, и ноги у него были длиннее, и как только Кит сказал ему, что он нужен Магнусу, Алек бросился бежать.

Кит не был уверен, что если кто-нибудь их остановит, выдуманное прикрытие – мол, он хочет, чтобы Алек показал ему Гард – сработает. Но никто их не остановил. Часы продолжали бить и все торопились в главный Зал Совета.

Они ворвались под высокие своды покоев Консула и увидели Магнуса – он лежал на длинном диване. Кьеран и Аннабель стояли в разных углах и таращились, словно кошки, попавшие в незнакомое место.

Джия и Роберт стояли рядом с диваном; Алек двинулся к нему, но отец шагнул вперед и положил руку ему на плечо.

Алек замер там, где стоял, и напрягся всем телом.

– Пусти меня, – сказал он.

– Он в порядке, – сказал Роберт. – Только что тут был Брат Енох. Его магия израсходована, и он ослабел, но…

– Я знаю, что он не в порядке, – отрезал Алек, проталкиваясь мимо Инквизитора. Роберт увидел, как его сын опускается на колени у длинной кушетки. Алек отбросил волосы Магнуса со лба, чародей заворочался и что-то пробормотал.

– Ему уже давно нехорошо, – тихо сказал Алек. – Его магия так быстро расходуется. Я говорил ему поехать в Спиральный Лабиринт, но времени не было.

Кит смотрел во все глаза. Даже до встречи с Магнусом он, конечно же, уже был о нем наслышан; Магнус в Нижнем мире был знаменитостью. А когда они познакомились, чародей был так полон движения и энергии – вихрь суховатого юмора и синего огня. Он никогда даже не думал, что Магнус может заболеть или устать.

– Ему никак нельзя помочь? – спросила Аннабель. Она дрожала от напряжения и нервно сжимала и разжимала кулачки. Кит впервые заметил, что на правой руке у нее не хватает пальца. Раньше он особенно к ней не присматривался – Аннабель наводила на него жуть. – Он… он мне нужен.

Алек, к его чести, не взорвался.

– Ему нужно отдохнуть, – сказал он. – Мы могли бы отложить заседание…

– Алек, мы не можем, – мягко проговорила Джия. – Магнусу очевидно нужно отдохнуть. Аннабель, о тебе позаботятся. Я обещаю.

– Нет. – Аннабель вжалась в стену. – Я хочу, чтобы со мной был Магнус. Или Джулиан. Приведите Джулиана.

– Что тут происходит? – Кит сразу узнал ее голос, даже до того, как обернулся и увидел в дверях Зару. Ее помада на бледном лице казалась жестким мазком кровью. Зара смотрела на Магнуса и усмехалась уголком рта.

– Консул, – произнесла она и отвесила Джие поклон. – Все собрались. Следует ли мне сообщить им, что заседание откладывается?

– Нет, мисс Диарборн, – сказала Джия, разглаживая свою расшитую мантию. – Спасибо, но ваша помощь нам здесь не требуется. Заседание пройдет, как планировалось.

– Диарборн, – повторила Аннабель. Она не сводила с Зары глаз – теперь бесстрастных и блестящих, как у змеи. – Ты Диарборн.

Зара, казалось, была немного озадачена – словно пытаясь понять, кто Аннабель может быть такая.

– Зара большая сторонница ограничения прав обитателей Нижнего мира, – ровно заметила Джия.

– Мы заинтересованы в безопасности, – явно уязвленная, сказала Зара, – вот и всё.

– Лучше бы нам уже идти, – произнес Роберт Лайтвуд. Он всё еще не сводил глаз с Алека, но Алек на него не смотрел; он сидел рядом с Магнусом, положив руку тому на щеку. – Алек, если я тебе понадоблюсь, пошли за мной.

– Пошлю Кита, – не оборачиваясь, сказал Алек.

– Я за тобой вернусь, – сказал Роберт Кьерану, который все так же молча стоял у окна – едва различимая тень в полных теней покоях. Кьеран кивнул.

Роберт коротко сжал плечо Алека. Джия протянула Аннабель руку, и, еще раз смерив Зару взглядом, та вышла из комнаты вслед за Консулом и Инквизитором.

– Он что, заболел? – спросила Зара, глядя на Магнуса с отстраненным интересом. – Не думала, что колдуны болеют. Разве не забавно выйдет, если он умрет раньше, чем ты? Я имею в виду, раз уж он бессмертный… Ты, наверное, думал, что выйдет наоборот.

Алек медленно поднял голову.

– Что?

– Ну, я хотела сказать, что раз Магнус бессмертный, а ты, знаешь ли, нет, – объяснила Зара.

– Он что, бессмертный? – Алек говорил таким ледяным тоном, какого Кит в жизни не слышал. – Что же ты мне раньше-то не сказала. Я бы обратил время вспять и нашел себе смертного муженька, с которым можно вместе состариться.

– Но разве так было бы не лучше? – возразила Зара. – Тогда вы могли бы состариться и умереть вместе.

– Вместе? – повторил Алек. Он почти не шевелился и не повышал голоса, но его гнев затопил всю комнату. Даже Заре стало не по себе. – И как бы ты предложила это устроить? Вместе спрыгнуть с утеса, как только один из нас заболеет?

– Как вариант, – надулась Зара. – Ты не можешь не согласиться, что твое положение – трагедия.

Алек поднялся на ноги и в этот миг он стал тем самым знаменитым Алеком Лайтвудом, о котором Кит столько слышал – героем битв прошлого, смертоносно метким лучником.

– Это то, чего я хочу, и то, что я выбрал, – сказал он. – Как смеешь ты говорить мне, что это трагедия? Магнус никогда не притворялся, не пытался убедить меня в том, что будет легко, но выбрать Магнуса – одно из самых легких решений, что я когда-либо принимал. Все мы смертны, Зара, и никто не знает, скоро или нескоро нас настигнет смерть. Даже ты, наверное, об этом слышала. Я понимаю, что ты намеревалась проявить грубость и жестокость, но сомневаюсь, что ты планировала выказать еще и глупость.

Она покраснела.

– Но если ты умрешь от старости, а он будет жить вечно…

– Тогда он будет рядом с Максом, и мы оба этому счастливы, – отрезал Алек. – А я буду единственным в своем роде счастливцем, потому что кто-то всегда будет обо мне помнить и всегда будет меня любить. Магнус не станет скорбеть вечно, но помнить меня и любить меня он будет до конца времен.

– И почему ты так в этом убежден? – спросила Зара, но в голосе у нее зазвучала нотка неуверенности.

– Потому что он в три тысячи раз больше человек, чем ты, – сказал Алек. – А теперь пошла вон отсюда, пока я не подверг его жизнь опасности и не разбудил его, чтобы тебя превратили в горящий мусорный бак. Чтобы твоя форма, знаешь ли, отвечала содержанию.

– Ой! – воскликнула Зара. – Как грубо!

Кит подумал, что это было не просто грубо – Алек говорил всерьез. Он надеялся, что Зара останется и даст ему возможность проверить эту догадку. Но она двинулась к выходу, задержавшись в дверях, чтобы смерить их обоих неприязненным взглядом.

– Да ладно тебе, Алек, – сказала она. – Истина в том, что Сумеречные охотники и обитатели Нижнего мира и не должны быть вместе. Вы с Бейном – позор для всех. Но тебе же мало, что Конклав разрешил тебе извратить твое ангельское наследие. Ты хочешь и всех нас принудить к тому же.

– Правда, что ли? – спросил Кьеран, о чьем присутствии Кит уже почти забыл. – Вам всем придется переспать с Магнусом Бейном? Как воодушевляюще.

– Заткнись, эльфийская дрянь, – процедила Зара. – Ты еще попомнишь. Ты встал не на ту сторону! Ты, и эти Блэкторны, и Джейс Эрондейл, и эта рыжая сучка Клэри… – Она тяжело дышала, ее щеки горели. – Я еще порадуюсь, когда вы все падете, – бросила она и вылетела прочь из комнаты.

– Она что, в самом деле сказала «извратить твое ангельское наследие»? – ошеломленно уточнил Алек.

– «Эльфийская дрянь», – пробормотал Кьеран. – Как сказал бы Марк, это что-то новенькое.

– Ушам своим не верю. – Алек снова уселся рядом с диваном и подтянул колени к груди.

– Ни одно ее слово меня не удивило, – сказал Кьеран. – Такие уж они. Такими их сделал Холодный мир. Они боятся нового и незнакомого и полны ледяной ненависти. Зара Диарборн, может, и кажется смешной, но не совершайте ошибку – не стоит недооценивать ее и Когорту. – Он снова поглядел в окно. – Такая ненависть способна уничтожить весь мир.

– Это очень странная просьба, – заметил Диего.

– Это ты у нас тут в фиктивных отношениях, – сказала Кристина. – Уверена, от тебя и более странных вещей хотели.

Диего рассмеялся, но довольно невесело. Они сидели в Зале Совета через ряд от Блэкторнов. Часы закончили бить, оглашая начало заседания, и зал был полон, хоть на помост пока никто еще не вышел.

– Я рад, что Хайме тебе рассказал, – произнес он. – Эгоистичная радость. Я мог бы вытерпеть твою ненависть, но не твое презрение.

Кристина вздохнула.

– Не уверена, что вообще когда-нибудь презирала тебя по-настоящему, – заметила она.

– Я должен был рассказать тебе больше, – продолжил он. – Я хотел, чтобы ты была в безопасности, и убеждал себя, что Когорта и их планы тебя не касаются. Я не знал, что они хотят захватить Институт Лос-Анджелеса, пока не стало слишком поздно. И я ошибся в Мануэле не меньше, чем в остальных. Я доверял ему.

– Я знаю, – сказала Кристина. – И не виню тебя. Я… Просто мы так долго были Кристиной-и-Диего. Парой, вместе. А когда это закончилось, от меня словно осталась половина. Когда ты вернулся, я думала, что всё могло бы стать как прежде, и я старалась, но…

– Ты больше меня не любишь, – закончил он.

Она помедлила.

– Нет, – произнесла она, – не люблю. Не так, как раньше. Я словно пыталась вернуться в то место из детства, в котором все казалось идеальным… Но оно никогда не остается прежним, потому что ты сам меняешься.

Кадык Диего дернулся.

– Не могу тебя винить. Я и сам себе сейчас не очень-то нравлюсь.

– Может, будет лучше, если ты будешь нравиться себе чуть больше. Это было бы очень по-доброму, Диего.

Он покачал головой.

– Ты-то понимаешь в доброте, раз сжалилась над фэйри, сбившемся с пути.

– Это не жалость, – произнесла Кристина. Она оглянулась. Зара недавно вышла из зала и до сих пор не вернулась. Саманта, впрочем, продолжала испепелять ее взглядом – очевидно, решила, что Кристина пытается увести у Зары жениха. – Они меня пугают. После того, как он даст показания, они его убьют.

– Когорта пугает, – согласился Диего. – Но Когорта – это еще не Центурионы, и не все Центурионы такие, как Зара. Раджан, Дивья, Джен – хорошие люди. Как у Конклава, у их организации рак сердца. Часть тела здорова, а часть больна. Наша задача – найти способ уничтожить болезнь, но не убить при этом все тело.

Двери Зала Советов распахнулись. Консул, Джия Пенхоллоу, вошла в развевающейся мантии, расшитой серебром.

Разговоры стихли. Кристина откинулась на спинку стула, а Джия стала подниматься по ступеням помоста.

– Нефилимы, благодарю всех, что прибыли, несмотря на позднее извещение. – Консул стояла перед длинным деревянным подиумом, основание которого было украшено четырьмя латинскими «C». В ее черных волосах блестела седина, которой Эмма раньше не помнила, а в уголках глаз появились морщинки. Быть Консулом во время необъявленной войны наверняка тяжело. – Большинство из вас знает о Малкольме Фейде. Он был одним из самых верных наших союзников. По крайней мере, мы так думали. Несколько недель назад он нас предал, и даже сейчас до нас продолжают доходить новости о его кровавых и ужасных преступлениях.

Пронесшийся по залу приглушенный ропот напомнил Эмме шум прибоя. Она пожалела, что рядом нет Джулиана – и она не может толкнуть его плечом, или сжать его руку, но, помня об указаниях Инквизитора, и после того, как Джулиан рассказал ей, что Магнус упал в обморок, они сели на противоположных концах длинной скамьи.

– Я обещал Аннабель, что с ней будет Магнус, – тихо сказал он ей, не желая, чтобы младшие Блэкторны услышали и запаниковали. – Я дал ей слово.

– Ты никак не мог этого предвидеть. Бедняга Магнус. Откуда нам было знать, что он болен?

Но она вспомнила, как сама говорила: «Не обещай ничего, что не сможешь выполнить», и похолодела.

– У предательства Фейда есть долгая предыстория, которая, возможно, вам неизвестна, – продолжила Джия. – В 1812 году он влюбился в девушку из Сумеречных охотников, Аннабель Блэкторн. Ее семья воспротивилась ее браку с колдуном. В конце концов, Аннабель убили другие нефилимы. Малкольму сообщили, что она стала Железной Сестрой.

– Почему они и его тоже не убили? – выкрикнул кто-то в толпе.

– Он был могучим чародеем. Он представлял собой ценность, – сказала Джия. – Было решено оставить его в покое. Но когда он узнал об истинной участи Аннабель, он обезумел. Последние сто лет он хотел отомстить Сумеречным охотникам.

– Миледи, – произнесла Зара, которая только что вошла в Зал и с очень прямой спиной стояла в проходе. – Вы так рассказываете об этом, как будто хотите внушить нам сочувствие к девушке и колдуну. Но Малкольм Фейд был чудовищем. Убийцей. Влюбленность в него какой-то девушки не оправдывает его деяний.

– Я нахожу, – сказала Джия, – что между оправданием и объяснением есть разница.

– В таком случае, к чему нам излагают это объяснение? Колдун мертв. Я надеюсь, это не какая-то попытка выжать из Совета репарации. Никто, связанный с этим чудовищем, не заслуживает никакой компенсации за его гибель.

Джия бросила на нее взгляд, острый как нож.

– Я понимаю, Зара, что в последнее время ты очень активно занималась делами Совета, – произнесла она. – Но это не означает, что ты вправе перебивать Консула. Ступай и садись.

Мгновение спустя Зара со злобным видом уселась. Алина вскинула кулак.

– Давай, мам, – прошептала она.

Однако кто-то поднялся, чтобы занять место Зары.

– Консул, – произнес он. – Мы не невежды; нам сообщили, что на этом заседании будут даны значимые свидетельские показания, которые могут повлиять на Конклав. Не пора ли представить нам этого свидетеля? Если он, конечно, и в самом деле существует?

– О, она существует, – сказала Джия. – Это Аннабель. Аннабель Блэкторн.

Шепотки, звучавшие в зале, теперь превратились в ревущую волну. Мгновение спустя появился мрачный Роберт Лайтвуд. За ним шагали два стражника, а между ними шла Аннабель.

Поднимаясь на помост рядом с Инквизитором, Аннабель казалась очень маленькой. Черная книга висела у нее за спиной на ремешке, и от этого Аннабель выглядела еще младше – как девочка, идущая в школу.

По залу пронеслось шипение. Нежить, расслышала Эмма, а еще нечистая. Аннабель прижалась к Роберту.

– Это возмутительно! – выкрикнул отец Зары. – Разве мы все не достаточно претерпели от разъедающей грязи темных воинов? Неужели обязательно выводить нам на глаза эту штуку?

Джулиан вскочил на ноги.

– Темные воины не были нежитью, – заявил он, оборачиваясь лицом к Залу. – Их Обратили с помощью Адской Чаши. Аннабель – тот же человек, что и при жизни. Малкольм пытал ее, годами держал в полумертвом состоянии. Она хочет нам помочь.

– Джулиан Блэкторн, – презрительно протянул Диарборн. – Дочь мне о тебе рассказывала – твой дядюшка тронулся, вся семья у тебя тронутая, и только полный безумец нашел бы хорошей идеей…

– Не смейте, – чистым и сильным голосом произнесла Аннабель, – так с ним говорить. Он моя кровная родня.

– Блэкторны, – процедил Диарборн. – Кажется, они все или чокнутые, или дохлые, или и то и другое разом!

Если он и ожидал в ответ смеха, то напрасно. В зале стояло молчание.

– Сядьте, – холодно велела Диарборну Консул. – Судя по всему, сложности с достойным нефилимов поведением в обществе у вас семейные. Посмейте перебить меня еще раз – и вас вышвырнут из Зала.

Диарборн сел, глаза его полыхали гневом. И не у него одного. Эмма быстро оглядела зал и заметила то тут, то там группки, с ненавистью смотревшие на помост. Она подавила тревогу; Джулиан протолкался в проход и стоял лицом к залу.

– Аннабель, – тихо, ободряюще сказал он. – Расскажи им о Короле.

– Король Неблагого Двора, – негромко начала Аннабель. – Лорд Теней. Он был в союзе с Малкольмом. Важно, чтобы вы все это узнали, потому что даже теперь он все еще планирует уничтожить Сумеречных охотников.

– Но Волшебный народ слаб! – на ноги, обеспокоенно сверкая глазами, вскочил человек в расшитой тунике. Кристина прошептала Эмме на ухо, что это глава Института Марракеша. – Годы Холодного мира их ослабили. Королю нечего и надеяться выстоять против нас.

– Не в столкновении равных армий, нет, – всё тем же тихим голоском продолжила Аннабель. – Но Король подчинил себе силу Черной книги и узнал, как лишать нефилимов их сил. Как гасить наши руны, клинки серафимов и колдовские огни. Вы будете сражаться с его войском, будучи не сильнее простецов…

– Это никак не может быть правдой! – это оказался худой темноволосый человек, которого Эмма помнила по давнему обсуждению Холодного мира. Лазло Балох, глава Института Будапешта. – Она лжет.

– У нее нет причин лгать! – Диана тоже вскочила и расправила плечи, точно готовясь к бою. – Лазло, да из всех на свете…

– Мисс Рейберн, – лицо венгра посуровело. – Я думаю, все мы знаем, что вам-то как раз следует воздержаться от участия в дискуссии.

Диана застыла.

– Вы братаетесь с фэйри, – продолжил он, брызгая слюной. – За вами наблюдали.

– Ох, Лазло, клянусь Ангелом, – сказала Консул. – Диана тут ни при чем, разве что она имела несчастье разойтись с вами во мнениях!

– Лазло прав, – сказал Гораций Диарборн. – Блэкторны симпатизируют фэйри, они предали Закон…

– Но мы не лжецы, – прервал его Джулиан. Его голос был как оледеневшая сталь.

Диарборн заглотил наживку.

– И что это должно означать?

– Ваша дочь не убивала Малкольма Фейда, – произнес Джулиан. – Это сделала Аннабель.

Зара вскочила на ноги, как марионетка, которую потянули за ниточки.

– Ложь! – взвизгнула она.

– Это не ложь, – возразила Аннабель. – Малкольм воскресил меня из мертвых. Для этого он воспользовался кровью Артура Блэкторна. И за это, и за мучения и предательство, которым он меня подверг, я его убила.

Теперь зал словно взорвался. Крики эхом отдавались от стен. Саманта и Дейн Ларкспиры вскочили, потрясая кулаками. Гораций Диарборн ревел, что Аннабель лжет, как и все Блэкторны.

– Довольно! – прокричала Джия. – Тишина!

– La Spada Mortale, – маленькая, оливково-смуглая женщина поднялась на одном из задних рядов. Платье на ней было скромное, но увесистое ожерелье сверкало драгоценными камнями. Волосы у нее были темно-седые и ниспадали почти до бедер, а в голосе звучало достаточно властности, чтобы перекрыть царивший в комнате шум.

– Что ты говоришь, Кьяра? – переспросила Джия. Эмма знала, кто это – Кьяра Малатеста, глава Римского Института в Италии.

– Меч Смерти, – перевела Кьяра. – Если вы сомневаетесь, что эта личность, если можно ее так называть, говорит правду, испытайте ее Маэллартахом. Тогда мы сможем прекратить бессмысленные споры о том, лжет она или нет.

– Нет, – Аннабель в панике огляделась. – Только не Меч…

– Вот видите, она лжет, – сказал Дейн Ларкспир. – Она боится, что Меч откроет нам правду!

– Она боится Меча, потому что в Совете ее пытали! – воскликнул Джулиан. Он двинулся было к помосту, но два стражника Совета остановили его. Эмма начала вставать с места, но Хелен заставила ее сесть обратно.

– Пока не время, – прошептала Хелен. – Ты сделаешь только хуже… Она должна хотя бы попытаться…

Но сердце у Эммы колотилось все сильнее. Джулиана все еще не подпускали к помосту. Каждый нерв Эммы словно закричал, когда Роберт Лайтвуд отошел, а потом вернулся с чем-то длинным, острым и серебристым. С чем-то сверкавшим, как темная вода. Она увидела – почувствовала – как Джулиан судорожно втянул воздух. Он держал в руках Меч Смерти и знал, какую боль тот причиняет.

– Не делайте этого! – взмолился он, но голос его потонул в потоке остальных голосов и гомоне, когда Сумеречные охотники вскочили на ноги, пытаясь разглядеть, что происходит.

– Это грязная нежить! – выкрикнула Зара. – Надо положить конец ее страданиям, а не выставлять ее перед Советом!

Аннабель побелела. Эмма чувствовала напряжение Джулиана, знала, о чем он думает: будь здесь Магнус, тот объяснил бы им, что Аннабель не живой мертвец, а живой Сумеречный охотник. Магнус был одним из немногих обитателей Нижнего мира, пользовавшихся доверием Конклава. Если бы он смог присутствовать на заседании, ничего бы этого не произошло.

Магнус, – подумала Эмма, – ах, Магнус, надеюсь, с тобой все в порядке. Если бы ты только был с нами.

– Меч определит, в состоянии Аннабель давать показания, – резко, так, что ее голос донесся до самых задних рядов, произнесла Джия. – Таков Закон. Отойдите и дайте Мечу Смерти делать свое дело.

Толпа умолкла. Орудия Смерти были величайшей известной Сумеречным охотникам силой после самого Ангела. Даже Зара заткнулась.

– Не торопись, – сказал Роберт, обращаясь к Аннабель. Сочувствие на его лице удивило Эмму. Она помнила, как он сунул клинок в руки Джулиану, а ведь тому было всего двенадцать лет. Она еще долго злилась на Роберта, хотя Джулиан вроде бы не таил на него обиды.

Аннабель тяжело дышала, как загнанный кролик. Она посмотрела на Джулиана, который ободряюще кивнул ей, и медленно протянула руки.

Когда она взяла Меч, все ее тело содрогнулось, словно она налетела на колючую проволоку под напряжением. Лицо Аннабель напряглось, но она держала Меч невредимой. Джия с видимым облегчением выдохнула. Меч подтвердил – Аннабель и в самом деле Сумеречный охотник. В Зале по-прежнему царила тишина, собравшиеся смотрели во все глаза.

И Консул, и Инквизитор отступили на шаг, уступая Аннабель больше места. Она стояла посреди помоста – одинокая фигурка в платье с чужого плеча.

– Как ваше имя? – обманчиво мягким тоном спросил Роберт.

– Аннабель Каллисто Блэкторн, – задыхаясь, выговорила она.

– С кем вы стоите на этом помосте?

Она в отчаянии переводила глаза с Роберта на Джию.

– Я вас не знаю, – выдохнула она. – Вы Консул и Инквизитор – но не те, которых я помню. Вы явно Лайтвуд, но… – она помотала головой, но затем просияла. – Роберт, – произнесла она. – Джулиан называл вас Робертом.

Саманта Ларкспир издевательски рассмеялась, и к ней присоединились еще несколько людей с плакатами.

– Да у нее мозгов не хватит, чтобы давать нормальные показания!

– Молчать! – прогремела Джия. – Мисс Блэкторн, знали ли вы… Были ли вы любовницей Малкольма Фейда, верховного колдуна Лос-Анджелеса?

– Когда я его знала, он был просто колдуном, без титула, – голос Аннабель дрожал. – Прошу вас. Спросите, убила ли я его, я не смогу долго это выносить.

– Не вам выбирать, что мы здесь обсуждаем, – Джия говорила не зло, но Аннабель вздрогнула.

– Это ошибка, – прошептала Эмме Ливви. – Им надо просто спросить ее про Малкольма и закончить с этим. Они не могут превращать это в допрос.

– Все будет хорошо, – сказала Эмма. – Иначе быть не может.

Но ее сердце колотилось. Остальные Блэкторны напряженно следили за происходящим. По другую сторону от Эммы, вцепившись в подлокотники кресла, застыла Хелен. Алина растирала ей плечо.

– Спросите ее, – сказал Джулиан. – Джия, просто спросите.

– Джулиан, хватит, – сказала Джия, но обернулась к Аннабель, выжидающе глядя на нее темными глазами. – Аннабель Каллисто Блэкторн, это вы убили Малкольма Фейда?

– Да, – голос Аннабель словно сгустился от ненависти и стал сильнее. – Я его выпотрошила и смотрела, как он истекает кровью. Зара Диарборн ничего не делала. Она вам всем врала.

По залу пронесся вздох. Джулиан на мгновение расслабился, и державшие его стражники ослабили хватку. Зара, побагровев, стояла в толпе.

Слава Ангелу, – подумала Эмма. – Теперь-то им придется прислушаться.

Аннабель стояла лицом к залу с Мечом в руке, и в этот миг Эмма поняла, во что влюбился Малкольм. Аннабель казалась гордой, торжествующей, прекрасной.

Что-то пролетело у нее над головой и ударилось о кафедру. Бутылка, подумала Эмма – стекло разлетелось во все стороны. Кто-то ахнул, потом хихикнул, и в воздух полетели другие предметы – толпа, кажется, швырялась всем, что попадалось под руку.

Не вся толпа, поняла Эмма. Только Когорта и ее сторонники. Их было не очень много, но достаточно. А ненависти у них хватило бы на весь зал, и еще осталось бы.

Эмма перехватила взгляд Джулиана и увидела в его глазах отчаяние. Они надеялись на лучшее. Даже после всего, через что им пришлось пройти, они почему-то надеялись на лучшее.

Многие Сумеречные охотники действительно вскочили на ноги и теперь кричали на Когорту, требуя прекратить. Но Аннабель упала на колени, опустив голову, все еще сжимая Меч. Она не подняла рук, чтобы защититься от летящих в нее предметов – те разбивались о пол, о кафедру, попадали в окно. Бутылки и сумки, монеты и камни, даже часы и браслеты…

– Прекратите! – закричал Джулиан, и холодной ярости в его голосе оказалось достаточно, чтобы как минимум несколько человек остановилось. – Именем Ангела, это правда. Она говорит правду! Про Малкольма, про Короля Неблагого Двора…

– Откуда нам это знать? – прошипел Диарборн. – Кто сказал, что Меч Смерти действует на эту… эту тварь? Она полна скверны…

– Она чудовище! – выкрикнула Зара. – Это заговор, чтобы втянуть нас в войну с Неблагим Двором! Блэкторнам дела нет ни до чего, кроме их выдумок да их грязной фейской родни!

– Джулиан! – выдохнула Аннабель, так сильно стиснув Меч Смерти, что на руках там, где она сжимала клинок, показалась кровь. – Джулиан, помоги мне… Магнус… где Магнус…

Джулиан принялся вырываться из хватки стражников. Роберт поспешил вперед, раскинув могучие руки.

– Довольно, – сказал он. – Аннабель, пойдем со мной…

– Оставьте меня в покое! – хрипло вскрикнула Аннабель и отшатнулась, поднимая Меч. Эмма неожиданно и холодно вспомнила две вещи:

Меч Смерти был не просто орудием правосудия. Он был оружием.

И Аннабель была Сумеречным охотником с клинком в руке.

Словно не веря в то, что происходит, Роберт сделал еще один шаг к Аннабель, протягивая к ней руки, словно мог успокоить ее, убедить. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и она подняла меч, преграждая ему путь.

Меч вспорол мантию Роберта Лайтвуда и вонзился ему в грудь.

Кит чувствовал себя так, словно забрел в чужую больничную палату, а обратно его уже не выпустили. Алек сидел рядом с Магнусом, время от времени касался его плеча или что-то негромко говорил. Кьеран глядел в окно так, словно мог перенестись по ту сторону стекла.

– Не хочешь… В смысле, может, кому-нибудь стоит рассказать детям? Максу и Рафу? – наконец спросил Кит.

Алек поднялся и подошел к стоявшему на столике кувшину и налил воды в стакан.

– Не сейчас, – сказал он. – В доме, с моей матерью, они в безопасности. Им не нужно… Магнусу не нужно… – Он сделал глоток воды. – Я надеялся, что он поправится и нам не придется ничего им говорить.

– Ты говорил, что знаешь, что с ним не так, – заметил Кит. – Это… опасно?

– Не знаю, – ответил Алек. – Но одно я знаю точно. Такое не только с ним, с другими колдунами тоже. Тесса и Джем пытались выяснить причину или найти лекарство, но она тоже заболела…

Он осекся. До них донесся глухой рев, словно волны вздымались, грозя вот-вот обрушиться на берег. Алек побелел.

– Такое я уже слышал, – произнес он. – В Зале что-то происходит.

Кьеран одним плавным движением соскользнул с подоконника.

– Это смерть.

– Вовсе не обязательно, – возразил Кит, прислушиваясь.

– Я чую кровь, – сказал Кьеран, – и слышу крики. – Он взобрался на подоконник и сдернул одну из портьер. Ухватившись за карниз с остро заточенными концами, он спрыгнул на пол и взмахнул карнизом, как копьем. Его черно-серебряные глаза сверкали. – Когда они придут, то не найдут меня безоружным.

– Вам лучше остаться здесь. Обоим. Я выясню, что происходит, – сказал Алек. – Отец…

Дверь распахнулась. Кьеран метнул карниз. Диего, только что появившийся в дверях, пригнулся, и карниз просвистел у него над головой, ударился о стену и накрепко засел в ней.

– ¿Que chingados? – оторопело спросил Диего. – Какого черта?

– Он думает, что ты пришел нас убивать, – объяснил Кит. – Это правда?

Диего закатил глаза.

– В Зале всё плохо, – сообщил он.

– Кого-то ранили? – спросил Алек.

Диего замялся.

– Твой отец… – начал было он.

Алек поставил стакан и подошел к Магнусу. Он склонился и поцеловал чародея в лоб и в щеку. Магнус не пошевелился, продолжал мирно спать, закрыв кошачьи глаза.

Кит ему завидовал.

– Оставайтесь тут, – велел Алек Киту и Кьерану. Затем развернулся и вышел из комнаты.

Диего мрачно поглядел ему вслед. Кита замутило. У него было чувство, что, что бы ни случилось с отцом Алека, это явно была не мелочь.

Кьеран выдернул карниз из стены и направил острием на Диего.

– Ты доставил послание, – произнес он. – Теперь ступай. Я защищу мальчика и колдуна.

Диего покачал головой.

– Я здесь, чтобы забрать тебя, – он указал пальцем на Кьерана, – и увезти тебя в Схоломант.

– Я никуда с тобой не поеду, – отрезал Кьеран. – У тебя нет никакого понятия о морали. Ты навлек бесчестье на леди Кристину.

– Ты понятия не имеешь, что произошло между мной и Кристиной, – ледяным тоном прибавил Диего. Кит заметил, что Безупречный Диего выглядит несколько небезупречно. Под глазами у него залегли глубокие лиловые тени, смуглая кожа пожелтела. Тонкие черты заострились от усталости и напряжения.

– Говорите о фэйри что угодно, – сказал Кьеран, – но мы никого не презираем сильнее тех, кто предал вверенное им сердце.

– Это Кристина, – сказал Диего, – попросила меня прийти сюда и забрать тебя в Схоломант. Если ты откажешься, то ты навлечешь на ее желания бесчестье.

Кьеран оскалился.

– Ты лжешь.

– Не лгу, – сказал Диего. – Она боялась за твою безопасность. Ненависть Когорты – все равно что чумная яма, а в Зале все сошли с ума. Если ты пойдешь со мной, то будешь в безопасности, но в ином случае ничего не обещаю.

– И как же я буду в безопасности в Схоломанте, с Зарой Диарборн и ее приятелями?

– Ее там не будет, – объяснил Диего. – Они с Самантой и Мануэлем собираются остаться здесь, в Идрисе, в средоточии власти. Они всегда хотели только власти. Схоломант же – место мирной учебы, – он протянул руку. – Пойдем со мной. Ради Кристины.

Кит смотрел на это, затаив дыхание. Момент был очень странный. Он успел достаточно узнать о Сумеречных охотниках, чтобы понимать, что именно значит то, что Диего – Центурион, и какие законы он нарушает, предлагая тайно переправить Кьерана в Схоломант. И он достаточно знал о гордости Волшебного народа, чтобы понимать, на что пойдет Кьеран, если согласится.

Снаружи вновь раздался рев.

– Если ты будешь тут, – осторожно сказал Кит, – и Когорта на тебя нападет, Марк и Кристина захотят тебя защитить. И в процессе им может достаться.

Кьеран положил карниз на пол и посмотрел на Кита.

– Скажи Марку, куда я направился, – попросил он. – И передай Кристине мою благодарность.

Кит кивнул. Диего наклонил голову, а затем шагнул вперед и неловко взял Кьерана под руку. Пальцами другой руки он нажал на значок Primi Ordines у себя на груди.

Прежде, чем Кит успел хоть что-нибудь сказать, Диего с Кьераном исчезли – лишь на том месте, где они стояли, поднялся вихрь яркого света.

Стражники рванулись вперед, а Джия подхватила оседающее тело Роберта. С лицом словно маска ужаса, она опустилась на колени, выхватывая стило, выводя на обмякшей, болтающейся руке Роберта ираци.

Вокруг них обоих растекалась его кровь – медленно расползающаяся алая лужа.

– Аннабель! – еле слышно произнес потрясенный Джулиан. Эмма видела бездну вины, разверзшуюся у него под ногами. Он принялся лихорадочно вырываться из рук стражников. – Пустите меня, пустите!..

– Все назад! – завопила Джия. – Никому не приближаться!

Она стояла на коленях рядом с Робертом, с мокрыми от крови руками, и пыталась нанести на него целебную руну.

Еще пара стражников тяжело взбежала по ступенькам и, услышав ее слова, замерла. Аннабель, в забрызганном кровью синем платье, выставила перед собой Меч. Кровь Роберта уже впитывалась в клинок, как вода в губку.

Джулиан вырвался и запрыгнул на окровавленный помост. Эмма тут же вскочила на ноги, Кристина пыталась поймать ее за футболку, но тщетно: Эмма уже взбиралась на узкую спинку скамьи.

Благодарение Ангелу за все часы, что я провела, тренируясь на балках в Институте, – подумала Эмма и побежала, спрыгнув с края скамейки в проход. На нее кричали, ей что-то кричали, рев стоял кругом, как волны; она не обращала на все это внимания. Джулиан медленно поднялся, глядя на Аннабель.

– Не подходи! – взвизгнула та, размахивая Мечом Смерти. В ее руках он словно светился, даже пульсировал. Или Эмме это просто показалось? – Не подходи ко мне!

– Аннабель, прекрати. – Джулиан говорил спокойно, подняв руки, чтобы показать, что они пусты.

Пусты? – возмутилась Эмма. – Где его меч, где его оружие?

Широко раскрыв честные глаза Джулиан продолжал:

– Ты только все усугубляешь.

Аннабель тяжело дышала сквозь слезы.

– Лжец! Прочь, отойди от меня…

– Я никогда тебе не лгал.

– Ты говорил, что они отдадут мне Блэкторн-Мэнор! Ты говорил, что Магнус меня защитит! Но посмотри! – Она широко повела рукой. – Я для них полна скверны, презренная преступница…

– Ты всё еще можешь вернуться. – Голос Джулиана был удивительно спокоен. – Положи Меч.

На мгновение Аннабель вроде бы заколебалась. Эмма уже была у подножия лестницы, ведущей на помост. Она увидела, как хватка Аннабель на рукояти Меча слабеет…

Джия встала. Ее мантия насквозь промокла от крови Роберта, стило безвольно повисло в руке.

– Он мертв, – произнесла она.

Эти слова словно отворили клетку, и звери вырвались наружу. Стражники взлетели по ступеням и прыгнули на Аннабель с обнаженными мечами. Та развернулась с нечеловеческой быстротой и сделала выпад, вспоров Мечом грудь и одному, и другому. Когда они повалились, раздались крики, и Эмма, выхватывая из ножен Кортану, взбежала на помост и перепрыгнула к Джулиану, закрыв его собой.

Отсюда ей было видно весь Зал Совета. Тот превратился в бойню. Некоторые выбегали в двери. Блэкторны и Кристина вскочили на ноги и прорубались к помосту, хотя шеренга стражников их не пропускала. Ливви на глазах у Эммы нырнула под руку стражника и принялась проталкиваться к ним с Джулианом. В руке у нее сверкал длинный меч.

Эмма оглянулась на Аннабель. Вблизи было ясно – что-то у нее внутри сломалось. Она выглядела совершенно безучастной, глаза погасли. Аннабель скользнула по Эмме равнодушным взглядом. В зал ворвался Алек. Он потрясенно смотрел на помост, его лицо было искажено горем.

Аннабель прыгнула на Джулиана как кошка, вспарывая воздух перед собой мечом. Вместо того, чтобы отбить выпад Аннабель Кортаной, Эмма бросилась в сторону, сбив Джулиана на гладкие доски помоста.

На мгновение он очутился совсем рядом; они были вместе, тело к телу, и она ощутила, как наполняет ее сила парабатаев. Меч Смерти вновь опустился, и они отскочили в сторону друг от друга, удвоив свою силу, а клинок вонзился в дерево у них под ногами.

Зал полнился криками. Эмме показалось, что она слышит, как Алек зовет Роберта: «Папа, папа!». Она подумала о гобелене с его портретом в кабинете у Роберта, подумала об Изабель. И развернулась с Кортаной в руке, плашмя ударив по Маэллартаху.

Оба клинка задрожали. Аннабель отдернула руку, которой держала Меч, ее взгляд вдруг стал диким. Кто-то громко звал Джулиана. Это была Ливви, карабкавшаяся на помост сбоку.

– Ливви! – заорал Джулиан. – Убирайся отсюда!..

Аннабель вновь замахнулась, и Эмма вскинула Кортану, отбивая выпад, тесня Аннабель, ударив ее изо всех сил. Они скрестили клинки. Раздался оглушительный лязг…

…и Меч Смерти разлетелся на куски.

Во клинку пробежала зубчатая трещина, верхняя половина отвалилась. Аннабель вскрикнула и отшатнулась, а из сломанного меча, как смола из срубленного дерева, хлынула черная жидкость.

Эмма рухнула на колени. В руку, которой она держала Кортану, словно ударила молния. Запястье гудело, Эмму трясло. Она вцепилась в рукоять Кортаны правой рукой, отчаянно стараясь не выронить меч.

– Эмма! – Джулиан держал руку скованно, как будто его тоже задели.

Боль в запястье постепенно стихала. Эмма попыталась встать на ноги, споткнулась и прикусила губу от досады. Как ее тело смеет ее предавать?

– Я в порядке… в порядке…

Увидев сломанный Меч Смерти, Ливви ахнула. Она уже забралась на помост; Джулиан протянул руку, и Ливви бросила ему свой меч. Джулиан ловко поймал его и повернулся к Аннабель, которая не могла отвести глаз от сломанного клинка в своей руке. Консул тоже видела, что произошло, и уже направлялась к ним.

– Все кончено, Аннабель, – произнес Джулиан. Он выглядел не торжествующим, а очень усталым. – Кончено.

Аннабель глухо зарычала и прыгнула. Джулиан вскинул клинок. Но Аннабель пролетела мимо, ее черные волосы летели за ней, как шлейф. Она оторвалась от земли и на мгновение стала поистине прекрасна – Сумеречный охотник в зените цветущей славы, – а затем легко приземлилась на деревянный пол на краю помоста и вонзила зазубренный обломок клинка Ливви в сердце.

Глаза Ливви широко распахнулись. Она приоткрыла рот, как будто удивилась, увидев что-то маленькое и неожиданное – например, мышь на кухонном столе. Опрокинутую вазу с цветами, сломанные наручные часы. А не что-то огромное. Не что-то ужасное.

Аннабель, тяжело дыша, отступила. Она больше не казалась прекрасной. Ее платье и рука стали красными и черными.

Ливви с недоумением коснулась рукояти Меча, торчавшей у нее из груди. Ее щеки залила краска.

– Тай? – прошептала она. – Тай, я…

Колени Ливви подогнулись, и она упала на спину. Клинок был похож на вцепившееся ей в грудь большое мерзкое насекомое – на металлического комара, сосавшего кровь, бежавшую из раны, алую с черными разводами от меча, и растекавшуюся по полу.

Тай, стоявший в проходе Зала Совета, поднял голову и его лицо посерело. Эмма понятия не имела, видит ли он их за собравшейся толпой – видит ли сестру, видит ли, что случилось, но вдруг он прижал руки к сердцу, упал на колени и, как Ливви, упал наземь.

Джулиан издал звук. Эмма не могла его даже описать – не человеческий звук, не вой и не вопль. Этот звук словно вырвали у него изнутри, будто что-то продиралось наружу прямо из груди. Он выронил меч, который Ливви принесла ему, так сильно рискуя, упал на колени, подполз к ней и прижал ее к себе.

– Ливви, Ливви, моя Ливви, – шептал он, баюкая сестру, торопливо убирая с ее лица мокрые от крови волосы. Крови было так много… За несколько секунд она покрыла Джулиана с ног до головы; вся одежда Ливви насквозь пропиталась кровью, даже в туфлях хлюпала кровь. – Ливия… – Руки Джулиана тряслись, он достал стило, приставил его к ее руке.

Целебная руна исчезла, как только он ее нарисовал.

Эмму как будто ударили под дых. Некоторые раны были неподвластны ираци. Целебные руны исчезали с кожи только в том случае, если в деле был замешан магический яд – или если человек был уже мертв.

– Ливия! – Нголос Джулиана стал громче, перебивая сам себя, словно накатывавшая на море волна. – Ливви, маленькая моя, пожалуйста, солнышко, открой глаза, это Джулс, я тут с тобой, я всегда с тобой, пожалуйста, пожалуйста…

Перед глазами у Эммы взорвалась чернота. Боль в руке прошла; она не чувствовала ничего, кроме ярости. Ярости, заслонившей от нее все на свете – кроме скорчившейся за кафедрой Аннабель, которая смотрела на Джулиана, баюкавшего мертвое тело сестры. Смотрела на дело рук своих.

Эмма вихрем развернулась и пошла на Аннабель. Той некуда было деваться. Стражники оцепили помост. В Зале продолжал бурлить хаос.

Эмма надеялась, что Тай потерял сознание и ничего этого не видит. В конце концов он очнется, и ужас того, что его встретит, погнал Эмму вперед.

Аннабель отшатнулась, поскользнулась и повалилась на пол. Она подняла лицо на нависшую над ней Эмму – то превратилось в маску ужаса.

В голове у Эммы зазвучал голос Артура: «Милосердие лучше мести». Но шепот Джулиана и рыдания Дрю его заглушили.

Она опустила Кортану, рассекая воздух, точно косой – но пока меч летел вниз, из окна за спиной у Аннабель мощно, словно взрыв, повалил чернильно-черный дым. Эмму отбросило взрывной волной. Падая на колени, она успела заметить в дыму движущиеся очертания – проблеск золота, промельк символа, который навеки отпечатался у нее в мозгу: преломленная надвое корона.

Дым исчез, а вместе с ним – и Аннабель.

Эмма свернулась в клубок над Кортаной и прижала клинок к себе. Душу, словно ржавчина, точило отчаяние. Повсюду вокруг раздавались все более громкие голоса, крики и вопли. Она видела, как Марк склонился над скорчившимся на полу Таем. Плечи Марка тряслись. Хелен пробивалась сквозь толпу к ним обоим. Дрю сидела на полу и рыдала, закрыв лицо ладонями. Алек привалился к дверям Зала и глядел на постигшую их катастрофу.

А перед ней сидел Джулиан, не видя и не слыша ничего, кроме Ливви, лежавшей у него в объятиях. Она казалась хрупкой горсткой пепла или снега, чем-то быстротечным, что случайно упало ему в руки: лепесток цветка из страны фэйри, белое перышко с ангельского крыла. Маленькая девочка-видение, воспоминание о сестренке, тянущей руки вверх: Джулиан, Джулиан, понеси меня.

Но душа, дух, который делал ее именно Ливви, уже отлетел в далекие, недосягаемые края, хоть Джулиан и продолжал гладить ее по волосам и умолял проснуться и посмотреть на него еще хоть раз.

Высоко над Залом Совета золотые куранты принялись отбивать время.

Благодарности

Вот список подозреваемых, тех же, что и всегда:

Холли Блэк, Морин Джонсон, Ли Бардуго, Келли Линк, Робин Вассерман и Сара Риз Бреннан, которые дарили мне литературную и эмоциональную поддержку. Особые благодарности Йону Сковрону и Ане Де Ниро за их путеводный свет. Эрин, Алиссе, Кейти, Ману, Ро и Вирне, Джулии, Мариане, Тьяго, Раиссе, Артуру и Лоре за то, что заставляли меня улыбнуться. Катрин Лангнер за то, что она все помнит, и Вивиан Хебель и Глории Альтозано Саиз за помощь с испанским. И спасибо Карен – на нашу десятую годовщину, и спецагентам Руссу и Дэнни. Выражаю любовь и благодарность моим родителям, и в особенности Джиму Хиллу. Эмили Хук – за то, что превзошла сама себя. И, как всегда, Джошу: Aimer, ce n’est pas se regarder l’un l’autre, c’est regarder ensemble dans la même direction[65].

Примечания

1

Здесь и далее стихи в переводе М. Моррис, если не указано иное.Здесь и далее – примечания переводчика.

(обратно)

2

Джалал ад-Дин Руми (Мевляна) – выдающийся персидский поэт XIII в., вдохновитель турецкого суфизма.

(обратно)

3

«Первая когорта» (лат.).

(обратно)

4

Древнегреческий меч с асимметричной рукоятью и широким однолезвийным клинком.

(обратно)

5

Прямой обоюдоострый меч с клинком длиной 60–80 см. Галльские спаты завоевали популярность и у варваров, и у римской армии, и благополучно дожили в европейском арсенале до Высокого Средневековья.

(обратно)

6

Длинный двуручный меч с крестовидной гардой и специфической формой дужек крестовины. Специфичен для Горной Шотландии XV–XVII вв.; некоторые воины пользовались клейморами вплоть до 1746 года.

(обратно)

7

Очень длинный двуручный меч ландскнехтов на двойном жаловании; в их дополнительные обязанности входило рубить вражеские пики.

(обратно)

8

Деревянный макет японского меча, используется для тренировок. Впрочем, при должном мастерстве фехтовальщика также может являться смертельным оружием.

(обратно)

9

Publishers Clearing House (PCH) – американская производственная компания, специализирующаяся на торговле по каталогам. Особенно известна маркетингом, построенным на конкурсах среди покупателей.

(обратно)

10

Орадур-сюр-Глан – деревня во Франции, разрушенная нацистами во время Второй Мировой войны. Во время тотального истребления нацистами ее жителей было убито 642 человека, включая стариков, женщин и детей. Впоследствии Шарль де Голль приказал сохранить руины в качестве памятника погибшим; люди поселились в отстроенной неподалеку новой деревне с таким же названием.

(обратно)

11

В Северной Америке черепица из асфальта – один из самых популярных кровельных материалов.

(обратно)

12

Линкольн-Парк – городской парк в черте Мехико.

(обратно)

13

О чем думаешь? (исп.).

(обратно)

14

Мне надо, чтоб ты кое на что взглянул (исп.).

(обратно)

15

Популярное китайское блюдо – обжаренные кусочки курицы с орехами.

(обратно)

16

Carta Marina et descriptio septentrionalium terrarium («Морская карта и описание северных земель») – одна из самых ранних и точных карт Северной Европы, созданная шведским ученым, писателем и дипломатом Олафом Магнусом в 1539 году.

(обратно)

17

В индийской, тибетской буддистской и некоторых других мифологиях – морское чудовище, прообразом которого послужили, согласно различным теориям, крокодилы либо крупные морские млекопитающие.

(обратно)

18

Лапша, отваренная в остром бульоне с соевым соусом.

(обратно)

19

Соевый сыр, тушенный с фаршем в остром соусе.

(обратно)

20

Лапша с мясным фаршем и соусом.

(обратно)

21

Благодарю (исп.).

(обратно)

22

Очень рад познакомиться (исп.).

(обратно)

23

Это мой родной язык (исп.).

(обратно)

24

Отвали от меня, Диего (исп.).

(обратно)

25

Бесчестный лжец (исп.).

(обратно)

26

Легендарный меч Роланда, маркграфа Бретонского и полководца Карла Великого, по преданию, пожалованный Роланду Карлом по указанию ангела.

(обратно)

27

Ожье Датчанин, он же Хольгер Датчанин – в героическом эпосе франков мятежный вассал Карла Великого, который, впрочем, в итоге примиряется с ним.

(обратно)

28

Войдите (исп.).

(обратно)

29

Пука – персонаж низшей мифологии ирландцев, шотландцев, валлийцев и корнцев: фэйри, в большинстве рассказов с ног до головы заросший черной лохматой шерстью. Обладает способностью к оборотничеству; требует к себе уважения и может жестоко подшутить над человеком, однако традиционно считается, что он как правило доброжелательно настроен по отношению к людям.

(обратно)

30

Из стихотворения Элджернона Суинберна «Гимн Прозерпине».

(обратно)

31

Из поэмы Сэмюэля Тэйлора Кольриджа «Сказание о старом мореходе».

(обратно)

32

Пляж в Лос-Анджелесе.

(обратно)

33

Пирамидка из камней. В кельтской традиции – один из видов памятника или надгробия.

(обратно)

34

Красотка (исп.).

(обратно)

35

Ланнан-ши – персонаж ирландской, шотландской и мэнской мифологии; фэйри-вампир, являющаяся в образе прекрасной девы.

(обратно)

36

Из стихотворения Элджернона Суинберна «Гимн Прозерпине».

(обратно)

37

Маленькие ярко-синие птички семейства дроздовых, обитают в Новом Свете.

(обратно)

38

Игра слов: Blackthorn и thorn – тернии, терновник.

(обратно)

39

«Гамлет» в переводе М. Вронченко (1828).

(обратно)

40

Кит имеет в виду соответствующую карточку из «Монополии».

(обратно)

41

Легендарный меч Карла Великого. По легенде, клинок Жуайеза был изготовлен из острия того самого копья, которым пронзили распятого Иисуса Христа.

(обратно)

42

В древнегреческой мифологии – перевозчик душ мертвых в загробный мир через реку забвения Лету.

(обратно)

43

Популярная в Европе сеть кофеен.

(обратно)

44

Вплоть до конца XVIII в. Корнуолл был одним из главных центров контрабанды в Британии, через который на острова поступали французские ткани, вино и другие запрещенные или обложенные высокими податями товары.

(обратно)

45

Государственная организация, занимающаяся охраной памятников архитектуры и природы.

(обратно)

46

Цитата из стихотворения Э. По «Аннабель Ли» в переводе К. Бальмонта.

(обратно)

47

Производное от «Ориас» – имени одного из князей Ада в европейской демонологии XVII века.

(обратно)

48

Уже пора спать. Хочешь, я спою тебе песенку? (исп.).

(обратно)

49

Да! (исп.).

(обратно)

50

Друдж – в зороастризме: ложь, насилие, зло, всякое вредоносное духовное начало (в противовес аша – добру, истине и правде).

(обратно)

51

Знаменитая лондонская кондитерская.

(обратно)

52

Популярная в Великобритании шотландская выпечка – круглые сладкие хлебцы, чаще всего овсяные.

(обратно)

53

Здравствуй и прощай (лат.) – знаменитая цитата из элегии Катулла на смерть брата.

(обратно)

54

Кровь кипит без огня (исп.).

(обратно)

55

Мне плевать! (исп.).

(обратно)

56

Район недалеко от исторического центра Мехико, центр хипстерской культуры и богемной жизни города.

(обратно)

57

Хадас – наименование фэйри в испанской традиции.

(обратно)

58

Популярная мексиканская уличная еда – кукурузные чипсы в остром соусе с огурцом, свиными шкварками и прочими приправами.

(обратно)

59

Тотсакан – князь демонов Шри-Ланки в Рамакиене, тайском национальном эпосе, производном от индийской Рамаяны.

(обратно)

60

Из поэмы Джордж Элиот «Испанская цыганка».

(обратно)

61

Популярный в Южной Америке слабоалкогольный напиток из забродившего сока агавы.

(обратно)

62

Кривая сабля, основной тип оружия индоиранского региона.

(обратно)

63

[О, мальчик], который всем обязан имени (лат.) – знаменитое оскорбление, брошенное Марком Антонием Октавиану, приемному сыну Цезаря и будущему императору Октавиану Августу.

(обратно)

64

Дословно – «последняя Туле» (лат.). Отсылка к мифическому острову Туле, употреблялась в значении «бездна, бесконечно далекое, неизведанное».

(обратно)

65

Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит смотреть вместе в одном направлении (фр.). Автор фразы – Антуан де Сент-Экзюпери.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Страна грез

  1 Мертвенна гладь

  2 Моря бесконечные

  3 Для чудовища стал домом

  4 Дикий сон

  5 Небо и могила

  6 Странник праздный

  7 Безбрежные воды

  8 Приречные утесы

  9 В эти земли

  10 Так велел Владыка здешний

  11 Занял Ночи черный трон

  12 Где приречные утесы

  13 Страна Грез

  14 Сквозь темное стекло

Часть вторая Дикий сон

  15 Призраки родных и милых

  16 Проплывая обреченно

  17 Беспробудно

  18 Память

  19 В серой чаще

  20 Вовеки

  21 Плотским оком

  22 Мрачный прах

  23 Огонь небеса опаляет

  24 Несть числа

  25 С печальным стоном

  26 Тенью осенен

  27 Мучим адом

  28 К скорбным

  29 Сумрак бездны

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg