«Обрученные холодом»

Обрученные холодом (fb2) - Обрученные холодом [litres] (пер. Ирина Яковлевна Волевич) (Сквозь зеркала - 1) 2137K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристель Дабо

Кристель Дабо Обрученные холодом

© Gallimard Jeunesse, 2013

© Christelle Dabos, текст, 2013

© Волевич И.Я., перевод, 2018

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2018, издание на русском языке

* * *

Издание осуществлено в рамках программы содействия издательскому делу «Пушкин» при поддержке Французского института

Cet ouvrage, publié dans le cadre du Programme d’aide à la publication Pouchkine, a bénéficié du soutien de l’Institut français

Предисловие

Вначале мы были единым целым.

Но Богу это не нравилось. Он развлекался, пытаясь нас разъединить. А потом, наскучив этими играми, забывал про нас. Бог был до того жестоким в своем равнодушии, что пугал меня. Но порой Он бывал добрым, и тогда я любил Его так, как не любил никого на свете.

Я думаю, мы все могли бы жить вполне счастливо – Бог, я и остальные, – не будь этой проклятой Книги. Она внушала мне отвращение. Я знал, чтό меня связывает с ней (и как ужасно связывает!). Но в полной мере я осознал это позже, много позже. А тогда я ничего не понимал, я был слишком глуп.

Да, я любил Бога, но ненавидел Книгу, которую Он раскрывал по всякому поводу и без повода. Это Его забавляло. Когда Бог приходил в доброе расположение духа, Он писал. Когда Он гневался, Он тоже писал. А однажды, в ярости, Он совершил чудовищную глупость.

Бог расколол наш мир на куски.

Так появились ковчеги – осколки Земли, летающие в пространстве…

Обручение

Архивариус

О старых домах часто говорят, что у них есть душа. На ковчеге Анима[1] душой были наделены все здания и предметы. Что касается старых домов, они частенько проявляли свой дурной характер.

К примеру, здание Семейных Архивов постоянно пребывало в скверном настроении. День за днем оно недовольно поскрипывало, покряхтывало и пошатывалось. Оно не любило летних сквозняков, из-за которых громко хлопали двери. Не любило сырость, которая пропитывала стены зимой. Не любило сорняки, которые нагло заполоняли двор каждую весну.

Но больше всего здание Архивов не любило посетителей, пренебрегавших часами его работы.

Вот почему этим ранним сентябрьским утром Архивы поскрипывали, покряхтывали и пошатывались сильнее обычного. Они возмущались вторжением незваного гостя. Ведь было еще слишком рано, чтобы изучать архивы! Хуже того, гость не удосужился даже взойти на крыльцо и позвонить в дверь, как подобает приличному посетителю. Куда там! Он пытался проникнуть внутрь совсем иначе…

Сквозь зеркальную дверцу шкафа, стоящего в вестибюле Архивов, просунулся нос. Следом тут же возникли очки, брови, лоб, рот, подбородок, щеки… Вынырнув из зеркала, голова повернулась вправо, потом влево. Еще миг, и внизу показалось согнутое колено, тащившее за собой остальное тело. Посетитель лез и лез вперед, пока не показался весь, целиком. Он выбрался из зеркала, словно из ванны с водой (если, конечно, ванна может быть вертикальной!). Незваный гость был в серых очках и поношенном пальто. Вокруг шеи обвивался длинный трехцветный шарф.

А под всем этим скрывалась Офелия.

От столь наглого вторжения Архивы разъярились. Шкафы скрипели петлями и топали ножками. Вешалки с громким стуком сталкивались между собой, словно ими играл злой дух-барабанщик.

Однако такой прием не испугал Офелию. Она давно привыкла к обидчивости Архивов.

– Ну, тише, тише, – прошептала она.

Шкафы и вешалки мгновенно успокоились. Здание Архивов узнало девушку.

Офелия вышла из вестибюля, прикрыв за собой дверь. На стене в коридоре висело объявление:

ВНИМАНИЕ: В ЗАЛАХ ХОЛОДНО!

НЕ СНИМАЙТЕ ПАЛЬТО!

Держа руки в карманах и не обращая внимания на волочащийся сзади шарф, Офелия прошла мимо череды шкафчиков с надписями: «Свидетельства о рождении», «Свидетельства о смерти», «Свидетельства об аннуляции кровного родства»… Затем она тихонько открыла дверь читального зала. Ни души. Ставни были закрыты, но сквозь щели пробивались солнечные лучи. Кое-где из полутьмы выступали ряды столов-пюпитров. Из сада доносился щебет дрозда. Невольно хотелось распахнуть все окна и впустить с улицы в ледяной зал и этот щебет, и теплый воздух.

С минуту Офелия неподвижно стояла на пороге, следя за солнечными лучами, медленно скользившими по паркету. Светало. Девушка с удовольствием вдыхала запах старинной мебели и бумаги. Скоро, очень скоро ей придется забыть об этом запахе, овевавшем всё ее детство…

Гостья медленно подошла к каморке архивариуса. Его личные «покои», служившие и кухней, и гостиной, и спальней, и кабинетом для чтения, отделялись от зала обыкновенной занавеской. Несмотря на ранний час, из каморки уже доносились аромат кофе и звук патефона. Офелия кашлянула в шарф, чтобы возвестить о своем приходе, но патефон заглушил кашель. Тогда она тихонько отодвинула занавеску и вошла.

Архивариус сидел на кровати, уткнувшись в какую-то газетку. Седые волосы старика были взъерошены. В глазницу он вставил свою лупу для экспертиз, сквозь стекло которой его глаз казался огромным, размером с яйцо. На руках у него были перчатки, а под пиджаком виднелась мятая белая рубашка.

Офелия снова кашлянула, но старик не услышал ее. Углубившись в чтение, он подпевал бодрой оперной арии, правда, довольно фальшиво. Пыхтела кофеварка, потрескивали дрова в печурке, да и само здание Архивов издавало свои обычные утренние звуки.

Офелия наслаждалась в этой комнатке всем: и фальшивым пением старика, и утренним светом, сочившимся сквозь закрытые ставни, и шорохом осторожно переворачиваемых страниц, и кофейным ароматом, и едва различимым нафталиновым запахом газового рожка. На столике в углу стояла шахматная доска. Фигуры двигались по ней сами собой, словно их переставляли два невидимых игрока.

Как же Офелии не хотелось вторгаться в эту идиллию!

Но делать нечего, нужно было разрушить очарование. Подойдя к кровати, гостья тронула архивариуса за плечо.

– Ох, гос-с-споди! – воскликнул тот, вздрогнув всем телом. – Ты могла бы и предупредить, а не кидаться вот так на людей!

– Да я пыталась, – виновато сказала Офелия.

Она подобрала упавшую на ковер лупу и подала ее старику. Затем сняла пальто, закрывавшее ее от шеи до пят, размотала нескончаемо длинный шарф и бросила всё это на спинку стула. Теперь она представляла собой тоненькую фигурку в прямоугольных очках и старомодном платье, подходившем скорее пожилой даме, чем юной девушке.

– Надеюсь, ты не явилась опять через зеркало в вестибюле, а? – проворчал архивариус, протирая лупу рукавом. Его пышные и невероятно длинные усы подрагивали в такт словам. – Ну что это за мания – являться из зеркала, да еще в неположенное время?! Ты же знаешь, моя лачуга терпеть не может такой бесцеремонности! В один прекрасный день тебе на голову свалится балка, и по заслугам!

Старик еще какое-то время говорил, перейдя на древний диалект, которым только он и владел на Аниме. Занимаясь старинными документами, архивариус и сам жил в прошлом. Даже его газетке было не меньше полувека.

Наконец старик с трудом встал с кровати, взялся за кофейник.

– Выпьешь кофейку, девочка?

Офелия кивнула. Ей было трудно говорить – в горле у нее стоял комок.

Старик разлил по чашкам дымящийся кофе. Он не слишком любил общение с посетителями, но при взгляде на Офелию всякий раз глаза у него – вот как и сейчас – начинали поблескивать золотыми искорками, словно сидр. Он всегда питал слабость к этой своей крестнице, приходившейся ему к тому же внучатой племянницей. В их семье она больше других походила на него – такая же несовременная, такая же скрытная. И такая же одинокая.

– Вчера вечером я говорил по телефону с твоей мамашей, – пробурчал старик себе в усы. – Она была так взбудоражена, что я не разобрал и половины ее трескотни. Но главное понял: похоже, тебя наконец решили окольцевать.

Офелия снова молча кивнула. Старик тут же насупился, сдвинув лохматые брови.

– Только не сиди с такой похоронной миной, сделай милость! Твоя мать нашла тебе жениха, что тут плохого?

Он протянул ей чашку, а сам тяжело плюхнулся на кровать под жалобные стоны пружин.

– Ну-ка, присядь. И давай потолкуем серьезно, как крестный с крестницей.

Офелия придвинула стул к кровати. Глядя на крестного, на его роскошные усы, она будто бы видела сейчас страницу собственной жизни. Страницу, которую у нее на глазах рвали в клочья…

– Твои поникшие плечи, тусклый взгляд, горестные вздохи – все это пора отправить в архив! – объявил старик. – Ты уже отказала двум своим кузенам![2] И хотя они были глупы как пробки и противны, как ночные горшки, каждый твой отказ порочил семью. А хуже всего то, что разорвать помолвку тебе помогал я… – Старик вздохнул в усы.

Офелия подняла глаза от своей чашки:

– Не беспокойтесь, крестный. Я пришла вовсе не для того, чтобы просить вас воспротивиться моему браку.

В этот миг патефонная игла застряла в бороздке, и женское сопрано закуковало на всю комнату: «Зато тебя лю… Зато тебя лю… Зато тебя лю… Зато тебя лю…»

Старик не встал, чтобы вызволить иголку из плена. Он был ошарашен.

– Что ты там бормочешь? Ты не желаешь, чтобы я вмешивался?

– Нет. Единственное, о чем я вас прошу, – это открыть мне доступ в архивы.

– В мои архивы?

– Да, и сегодня же.

«Зато тебя лю… Зато тебя лю… Зато тебя лю…» – запинался патефон.

Старик скептически приподнял одну бровь и взъерошил усы.

– Значит, ты не ждешь от меня заступничества перед твоей матерью?

– Это бесполезно.

– И не хочешь, чтобы я подвиг на это твоего тряпку-отца?

– Нет. Я выйду замуж за человека, которого они для меня выбрали.

Иголка вдруг подпрыгнула, и пластинка завертелась снова, позволив певице торжественно и громогласно закончить фразу: «Зато тебя люблю я, так берегись любви моей!»[3]

Офелия приспустила очки и отважно выдержала испытующий взгляд крестного.

– Ну что ж, в добрый час! – со вздохом облегчения сказал он. – Признаюсь, я считал, что ты не способна произнести такие слова. Наверно, парень пришелся тебе по сердцу. Давай-ка, выкладывай все как есть. Но сперва скажи мне, кто он.

Офелия встала, чтобы убрать кофейные чашки. Она собралась помыть их под краном, но раковина была доверху забита грязными тарелками. Обычно Офелия не любила заниматься хозяйством, однако на этот раз сняла перчатки, засучила рукава и начала мыть посуду.

– Вы его не знаете, – произнесла она, помолчав.

Ее ответ растворился в журчании воды. Старик остановил патефон и подошел к раковине.

– Я не расслышал. Что ты сказала, девочка?

Офелия закрыла кран. У нее были слабый, глуховатый голос и плохая дикция, поэтому ей часто приходилось повторять свои слова.

– Вы его не знаете.

– Ты забыла, с кем говоришь! – ухмыльнулся крестный, скрестив руки на груди. – Я, конечно, не вылезаю из архивов и не слишком общителен, зато наше генеалогическое древо изучил лучше всех вас. Нет ни одного твоего близкого или дальнего родственника, от долины до Великих Озер, которого я бы не знал.

– И все-таки вы с ним незнакомы, – упрямо повторила Офелия.

Глядя прямо перед собой невидящими глазами, она машинально терла губкой тарелку. Прикосновения к этой посуде позволяли девушке читать ее историю, мысленно двигаясь от настоящего к прошлому. Она в мельчайших подробностях описала бы все, что ее крестный когда-либо ел с этих тарелок. Офелия была добросовестным специалистом и в обычное время никогда не читала чужие предметы без перчаток, но сейчас не испытывала смущения. Крестный научил ее чтению именно здесь, в этой самой комнате. И теперь ей была досконально знакома каждая вещь в его кухне.

– Этот человек не член нашей Семьи, – сказала она наконец. – Он живет на Полюсе.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая только урчанием воды, уходившей в трубу. Офелия вытерла мокрые руки о платье и взглянула на крестного поверх своих прямоугольных очков. Старик внезапно как-то съежился, словно в один миг постарел еще больше. Даже его усы и те повисли уныло, как траурные флаги.

– Это еще что за фокусы? – спросил он сиплым, почти беззвучным голосом.

– Больше я ничего не знаю, – тихо сказала Офелия. – Правда, мама говорит, что это хорошая партия. Но мне неизвестно ни как его зовут, ни как он выглядит.

Старик подошел к кровати, достал из-под подушки табакерку, заложил по щепоти табака в каждую ноздрю и чихнул в платок. Это был его способ собраться с мыслями.

– Тут, верно, какая-то ошибка…

– Мне хотелось бы в это верить, крестный, но, судя по всему, никакой ошибки нет.

И Офелия уронила в раковину тарелку, которая тут же раскололась пополам. Она протянула обе части старику, он сложил их вместе. Половинки мгновенно срослись, и старик поставил тарелку на сушилку.

Крестный Офелии был выдающимся реаниматором. Он обладал способностью чинить вещи одним прикосновением. Самые строптивые, раздражительные предметы становились в его руках кроткими, как голуби.

– Нет, это, конечно, ошибка, – повторил он. – Уж на что я знаток архивов, но мне никогда не встречались упоминания о таких противоестественных браках. Чем меньше жители Анимы будут сталкиваться с этими чужаками, тем лучше. И точка.

– Да, но свадьба все-таки состоится, – прошептала Офелия, снова принимаясь за посуду.

– Господи, какая муха вас укусила – твою мать и тебя?! – Было видно, что старик сердится, но в голосе его звучал страх. – Из всех наших ковчегов у Полюса самая скверная репутация. Они там наделены такими способностями, от которых с ума сойти можно! И вдобавок у них даже нет единой Семьи. Отдельные кланы насмерть грызутся между собой, как собаки! Да знаешь ли ты, что о них рассказывают?

Офелия разбила еще одну тарелку. Старик, обуянный гневом, даже не замечал, как его слова действуют на крестницу. Впрочем, заметить было мудрено: отрешенное лицо Офелии, как обычно, не выдавало ее чувств.

– Я не знаю, что о них говорят, и меня это не интересует, – сдержанно сказала она. – Мне нужно другое – серьезная документация. И доступ к архивам.

Старик реанимировал вторую тарелку и поставил ее на сушилку. В комнате сердито закряхтели потолочные балки: дурное настроение хозяина передавалось зданию.

– Я тебя просто не узнаю! Когда тебе сватали кузенов, ты привередничала вовсю. А теперь, когда тебе предложили какого-то варвара, ты покорно согласилась!

Офелия, с губкой в одной руке и с чашкой в другой, вся сжалась и закрыла глаза. Под опущенными веками было темно. Она заглянула в свое сердце…

Чтобы «покорно согласиться», нужно принять ситуацию, а чтобы принять ситуацию, нужно хоть что-нибудь знать. Тогда как у нее впереди полная неизвестность. Еще несколько часов назад она даже не подозревала, что станет невестой. А теперь ей казалось, будто она больше не принадлежит себе, будто она на краю пропасти. Оглушенная, растерянная, сбитая с толку, она походила сейчас на пациента, которому объявили о том, что он смертельно болен. Но «покорно согласиться»… Да разве это возможно?!

– Нет, я решительно не понимаю, что за кашу вы там заварили! – продолжал старый архивариус. – Во-первых, чем он займется тут, у нас, этот чужак? В чем его интерес? Ты уж не обессудь, девочка, но на нашем генеалогическом древе твой листок – не самый завидный. Я хочу сказать, что музей, которым ты заведуешь, – отнюдь не золотая жила!

Офелия уронила чашку. Не нарочно и даже не от волнения – неловкость была свойственна ей с рождения. Вещи постоянно валились у нее из рук. Крестный давно к такому привык и спокойно восстанавливал все, что она ломала.

– Мне кажется, вы не совсем поняли, – угрюмо произнесла Офелия. – Этот человек вовсе не собирается жить на Аниме. Я должна уехать с ним на Полюс.

Теперь старик сам выронил тарелки, которые пристраивал на сушилке, и выругался на своем древнем диалекте.

Из окна в каморку лился яркий свет, словно поток чистой воды. Солнечные зайчики плясали на спинке кровати, на пробке графина, на корпусе патефона. Офелия не понимала, с чего это солнце так резвится: оно было фальшивой нотой в их разговоре. В его сиянии снегá Полюса казались такими далекими и нереальными, что ей самой в них не верилось.

Офелия сняла очки, протерла их и снова машинально нацепила на нос, словно в надежде яснее увидеть свое туманное будущее. Стекла, ставшие было прозрачными, тотчас вернули себе унылый серый цвет. Эти старенькие очочки всегда подстраивались под хозяйское настроение.

– Я вижу, мама забыла вам сказать самое важное. Меня обручили с этим человеком Настоятельницы. И сейчас только они знают все условия брачного контракта.

– Настоятельницы?! – пролепетал старик.

Его морщинистое лицо исказилось от ужаса. Он наконец осознал, в какую ловушку попала Офелия.

– Дипломатический брак… Если уж в этом замешаны Настоятельницы, тут никто не поможет… – прошептал он и горестно выдохнул: – Несчастная!..

Он снова напихал в нос табак и чихнул так сильно, что ему пришлось поправить съехавшую вставную челюсть.

– Но почему?! – вопросил он, взъерошивая свои поникшие усы. – Почему ты? И почему туда?

Офелия ополоснула руки под краном, надела и застегнула перчатки. Она разбила уже много посуды – пожалуй, на сегодня хватит.

– Кажется, семья этого человека обратилась напрямую к Настоятельницам. Я не знаю, по каким причинам выбрали меня.

– А твоя мать?

– Она в восторге, – горько отозвалась Офелия. – Эта партия превзошла все ее ожидания.

Девушка крепко сжала губы, но тут же продолжила:

– Отвергнуть жениха не в моей власти. Я поеду за ним. Так мне велят долг и честь. Но этим все и ограничится, – решительно заключила она. – Наш брак будет чисто номинальным.

Старик печально взглянул на Офелию:

– Нет, девочка, об этом и не помышляй. Посмотри на себя… Ты ростом не выше стула, а весишь не больше моей подушки… Так вот, как бы ты ни относилась к своему мужу, советую тебе никогда не противиться его воле. А не то он тебя просто сломает.

Офелия повертела ручку патефона, чтобы завести его, и неловко поставила иглу на край пластинки. Комнату снова огласили бодрые звуки «Хабанеры».

Офелия стояла, заложив руки за спину, и отрешенно смотрела на патефон. Вот такой был у нее характер. В ситуациях, когда любая другая девушка плакала бы, жаловалась, кричала и умоляла, она хранила гордое молчание. Ее кузены и кузины в один голос уверяли, что она попросту туповата.

– Послушай, – пробормотал старик, почесывая плохо выбритый подбородок, – а может, не стоит драматизировать? Может, я и перегнул палку, когда говорил тебе о жителях Полюса… Кто знает, вдруг этот парень тебе понравится.

Офелия внимательно вгляделась в крестного. В ярком солнечном свете его черты как будто заострились, а морщины стали глубже. У нее сжалось сердце. Девушка вдруг поняла, что человек, которого она всегда считала крепким, как скала, и неподвластным течению времени, на самом деле дряхлый старик. А она сейчас поневоле состарила его еще больше.

Офелия заставила себя улыбнуться:

– Что мне нужно, так это достоверная информация.

В глазах архивариуса снова затеплились золотые искорки.

– Надевай пальто, девочка, и пошли!

Раскол

Старик спускался по узкой лестнице, слабо освещенной тусклыми лампочками. Офелия, сунув руки в карманы пальто и до самого носа укутавшись в шарф, следовала за ним. С каждой ступенькой становилось всё холоднее. Девушке чудилось, будто она входит в черную ледяную воду.

Она вздрогнула, когда ворчливый голос крестного гулким эхом отозвался от каменных стен:

– Полюс… это же на другом конце света!

Старик резко остановился, обернулся к Офелии:

– Ты ведь умеешь летать сквозь зеркала… Может, тебе удастся иногда навещать нас, хоть ненадолго?

– Нет, крестный, на такое я не способна. Сквозь зеркала можно летать только на маленькие расстояния. А преодолеть пустоту между двумя ковчегами… Нет, об этом и думать нечего.

Старик снова выругался на древнем диалекте и продолжил спуск. А Офелия почувствовала себя виноватой в том, что обманула его надежды.

– Я постараюсь навещать вас почаще, – жалобно сказала она.

– И когда же ты отбываешь?

– В декабре – кажется, так распорядились Настоятельницы.

Крестный опять выругался, и Офелия подумала: «Слава богу, что я не понимаю этот язык!»

– Ну а кто же тебя заменит в музее? – мрачно спросил старик. – Вряд ли найдется человек, способный читать старинные вещи, как ты!

Офелия не нашлась с ответом. То, что ее оторвут от родных, уже казалось трагедией. А расстаться с музеем и вовсе означало для нее потерять себя. Офелии было дано в жизни только одно – умение читать. Стоило лишить ее этого дара, как от нее осталась бы только жалкая оболочка. Больше она ничего не умела: ни заниматься домашним хозяйством, ни вести светские разговоры.

– Ну, я не такая уж незаменимая, – пробормотала она, уткнувшись в шарф.

В подземелье старик сменил обычные перчатки на стерильные. Включив слабенькие электрические лампочки, он стал выдвигать ящики и перебирать архивные документы, сложенные по поколениям. В помещении было не больше десяти градусов, и при каждом выдохе из-под усов архивариуса выбивалось облачко пара.

– Ну, вот они, наши семейные архивы. Только не жди никаких чудес. Я знаю, что один или двое из наших предков побывали на Великом Полюсе, но это случилось в незапамятные времена…

Офелия вытерла капельку под носом. Невольно подумала о том, какая температура может быть в доме ее жениха. Неужели еще ниже, чем в этом архиве?..

– Я бы хотела увидеть наброски Аугустуса, – сказала она.

Аугустус, умерший задолго до рождения Офелии, был великим путешественником и легендой Семьи. В школах детям преподавали географию по его путевым зарисовкам. За свою жизнь он не написал ни одной строки, у него вообще было плоховато с грамотностью, но зато рисунки оказались кладезем информации.

Старик не отвечал, и Офелия подумала, что он ее не расслышал. Она оттянула от лица шарф и повторила громче:

– Я бы хотела увидеть наброски Аугустуса.

– Аугустуса? – пробормотал старик, не поднимая глаз. – Ничего интересного, ровно ничего! Так… всякая мазня…

Офелия недоуменно нахмурилась: ее крестный никогда еще не хулил свои драгоценные архивы.

– Интересно, – промолвила она, – неужели это до такой степени страшно?

Старик с тяжким вздохом оторвался от большого ящика, в котором что-то рассматривал. Лупа, зажатая в глазнице, вдвое увеличивала его глаз.

– Секция номер четыре, слева от тебя, нижняя полка. Только, пожалуйста, не запачкай ничего, надень чистые перчатки.

Офелия прошла между рядами шкафов, опустилась на колени перед нужным ящиком. Здесь хранились оригиналы альбомов Аугустуса. Она нашла три альбома по ковчегу Аль-Андалузия, семь – по ковчегу Ситэ и около двадцати – по Серениссиме. Полюсу был посвящен всего один. Офелия осторожно перенесла альбом на пюпитр и начала бережно его перелистывать.

Белесые равнины, голые утесы, фьорды, скованные льдами, леса с богатырскими елями, дома, утонувшие в снегу… Да, суровые пейзажи, но не такие уж пугающие, какими Офелия их представляла. Природа Полюса была даже по-своему красива… И девушка стала гадать, где в этом белом царстве живет ее жених. На берегу вон той речки с каменистыми берегами? В рыбацком селении, затерянном в ночи? На равнине, среди тундры? До чего же пустынным, почти диким выглядел этот ковчег! И почему в таком случае ее суженый считается прекрасной партией?

Дальше Офелии попался совершенно непонятный рисунок: нечто вроде улья, парящего в небе. Наверно, фантазия художника…

Перевернув еще несколько страниц, она увидела сцену охоты. Мужчина стоял, гордо подбоченившись, на фоне какой-то груды мехов. Рукава его рубашки, засученные до локтей, обнажали сильные, мускулистые руки, сплошь покрытые татуировкой. У охотника были светлые волосы и жесткий взгляд.

Офелия не сразу поняла, что груда мехов за его спиной – шкура всего лишь одного зверя. Это был гигантский волк, величиной с медведя. Офелия перевернула страницу. На сей раз охотник стоял в группе людей. Они позировали перед нагромождением рогатых лосиных голов, и голова каждого лося была размером с человека. Все охотники походили друг на друга: безжалостный взгляд, светлые волосы, одинаковые татуировки до локтей. Никто из них не держал никакого оружия, как будто они убивали лосей голыми руками.

Перелистывая альбом, Офелия обнаруживала тех же охотников, красовавшихся перед другими поверженными животными – моржами, мамонтами, медведями. Все животные отличались невероятными размерами.

Девушка медленно закрыла альбом и положила его на место. Таких гигантских зверей она видела только на картинках в детских книжках… Маленький музей Офелии не подготовил ее к той жизни, о которой рассказывали наброски Аугустуса. Очки у девушки посинели – синий был цветом дурных предчувствий. Больше всего ее поразил взгляд охотников. Жестокий и вызывающий. Так смотрят глаза, привыкшие к виду крови. Офелия очень надеялась, что глаза ее жениха будут иными…

– Ну как? – спросил крестный, когда она подошла к нему.

– Теперь я лучше понимаю вашу неприязнь.

Старик снова начал перебирать документы.

– Сейчас найду тебе еще кое-что, – буркнул он. – Те наброски все-таки сделаны полтора века назад. И, кроме того, на них изображено далеко не всё!

Именно это и беспокоило Офелию: Аугустус чего-то не показал в своем альбоме. Однако она промолчала, вместо ответа пожав плечами. Кто угодно, кроме старого архивариуса, мог бы принять ее пассивность за бесхарактерность. Офелия казалась невозмутимой, и было почти невозможно угадать, что за чувства бушуют в ее груди.

Рисунки Аугустуса напугали девушку. Офелия спрашивала себя: действительно ли за этим она пришла в архив?

Легкий сквозняк пробежал по ее лодыжкам, чуть приподняв подол платья. Холодный воздух шел из лестничного пролета, ведущего ниже, в еще более глубокое подземелье. Офелия бросила взгляд на цепь, преграждавшую проход. На цепи висела табличка:

Посетителям вход запрещен

Сквозняк по-прежнему гулял по архиву, и Офелия расценила его как приглашение. Второе подземелье явно требовало ее присутствия.

Она дернула за рукав крестного, сидевшего на скамеечке и поглощенного чтением документов.

– Вы разрешите мне спуститься?

– Вообще-то, как тебе известно, я не имею такого права, – пробурчал старик из-под усов. – Там личный архив Артемиды, туда допускаются только архивисты. Она доверяет нам, и мы не должны этим злоупотреблять.

– Не волнуйтесь, я ничего не собираюсь читать голыми руками, – пообещала Офелия, кивнув на свои перчатки. – И потом, я прошу у вас разрешения не как родственница, а как директор музея Примитивной истории.

– Ну да, ну да, знаю я эту песню! – вздохнул старик. – Что ж, я сам виноват, слишком много воли тебе давал.

Офелия сняла цепь и спустилась по лестнице, однако лампочки на ее пути не зажглись.

– Свет, пожалуйста! – попросила она, оказавшись в полной темноте.

Ей пришлось повторить это несколько раз. Здание Архивов явно осуждало столь невиданное нарушение правил. Наконец оно неохотно включило несколько слабо мигающих лампочек, дав понять Офелии, что этим и ограничится.

Сверху донесся голос крестного, гулким эхом заметавшийся от стены к стене:

– Ничего там не трогай, слышишь? Я ведь знаю, какая ты безрукая!

Офелия прошла по сводчатому залу, под аркой, на которой был выбит девиз архивистов: «Артемида, мы почтительные хранители твоей памяти!» Теперь перед ней тянулись бесчисленные ряды Реликвий.

Если в жизни Офелия, с ее непослушными волосами, неловкими движениями и робким поведением, временами напоминала неуклюжего подростка, прячущего взгляд за очками, то перед лицом Истории она совершенно преображалась. Все ее кузины обожали балы и прогулки у реки. Но для Офелии самым чарующим местом на свете был этот зал в подземелье Архивов. Здесь, в стеклянных витринах, благоговейно хранилось общее наследие ее Семьи – документы самого первого поколения ковчега. Здесь можно было найти сведения обо всем, что произошло сразу после Раскола.

Раскол… Это стало ее профессиональным наваждением. Иногда ей снилось, что она бежит к линии горизонта, которая неуклонно отдаляется. И вот так, ночь за ночью, она бежала все дальше, но мир по-прежнему оставался бесконечным, круглым и гладким, как яблоко. У себя в музее она собирала вещественные приметы прежнего мира: швейные машинки, двигатели внутреннего сгорания, метрономы… Офелия не испытывала ни малейшей симпатии к молодым людям, своим ровесникам, зато могла часами любоваться каким-нибудь древним барометром.

Она остановила взгляд на первом Реликварии, где под толстым стеклом покоился старинный пергамент. Это был основополагающий документ их ковчега, тот, что связывал Артемиду с ее потомством на Аниме. В соседнем Реликварии хранился первый вариант их законодательства. В нем уже были сформулированы юридические положения, предоставляющие Настоятельницам полную власть над всем сообществом. В третьем Реликварии находился кодекс, содержащий основные обязательства Артемиды перед ее потомками: следить, чтобы все были сыты, имели крышу над головой, получали образование, честно соблюдали законы. Заключительная статья, написанная крупными буквами, гласила:

Артемида не должна покидать ковчег и оставлять на произвол судьбы свою Семью.

Не сама ли Артемида вписала сюда это обязательство, дабы на все грядущие века привязать себя к Аниме, к ее обитателям?!

Офелия переходила от витрины к витрине, чувствуя, как на нее нисходит великий покой. Будущее уже не так тревожило ее. Она забыла жестокие взгляды охотников, забыла свое принудительное обручение и предстоящий отъезд далеко, очень далеко от всего, что было ей дорого…

Чаще всего в Реликвариях хранились особо ценные рукописные документы, такие как карты нового мира или свидетельство о рождении первого ребенка Артемиды, старшего предка всех жителей Анимы. Но были здесь и вполне обычные атрибуты повседневной жизни: парикмахерские ножницы (ныне бесполезные), очки-«хамелеоны», сборник сказок, чьи страницы переворачивались сами собой. Все эти вещи относились к разным периодам, однако Артемида пожелала, чтобы они стали символической частью ее коллекции. Но что именно они символизировали? Артемида уже и не помнила этого.

Ноги сами вынесли Офелию к очередной витрине. Там, под стеклом, лежал полуистлевший список; чернила почти совсем выцвели от времени. В списке значились мужчины и женщины, выжившие при Расколе и примкнувшие к Духу Семьи, чтобы создать новое общество.

Бесстрастный перечень дат и имен… Но при виде его у Офелии дрогнуло сердце. Она поняла, какая сила привела ее сюда. Это было не просто желание ознакомиться с документами, это был возврат к истокам. Ее давние предки своими глазами видели гибель Вселенной. Но разве они покорно уступили смерти? Нет, они выстояли и создали для себя иную жизнь.

Офелия откинула волосы со лба. Ее очки, сохранявшие в последнее время унылый серый цвет, неожиданно посветлели. Сейчас девушка переживала свой личный Раскол. Ее все еще мучил страх, но теперь она знала, что ей следует делать. Она должна была принять вызов судьбы.

Шарф на ее плечах зашевелился.

– С добрым утром! – поддразнила его Офелия.

Шарф, медленно извиваясь, сполз по пальто хозяйки, затем вернулся на место, плотнее обвил ее шею и снова замер. Это был очень старый шарф, он почти все время спал.

– Пойдем-ка наверх, – сказала ему Офелия. – Я нашла то, что искала.

Уже собравшись уходить, она вдруг заметила еще один Реликварий, самый пыльный и самый таинственный из всего наследия Артемиды. Невозможно было уйти, не попрощавшись с ним. Офелия нажала на кнопку, и стеклянные половинки витрины разъехались в стороны. Она приложила руку в перчатке к обложке книги – нет, Книги! – и ощутила то же смятение, что овладело ею, когда она сделала это впервые. Но, как и тогда, ничего не смогла прочесть. И не только по вине перчаток, чья специальная ткань создавала неприступный барьер между чтицей и миром предметов. Просто Книга отказывалась открываться перед ней.

Офелия вынула ее из витрины, погладила обложку. Пролистала веером гибкие страницы, исписанные странными вычурными буквами давно забытого языка. Можно ли было назвать книгой то, что не обладало ни плотностью, ни мягкостью привычной бумаги?.. Страшно подумать, но больше всего это походило на человеческую кожу. Кожу, которой было бессчетное количество лет.

Офелия вспомнила о священных вопросах, коими до нее задавались многие поколения архивистов и археологов. О какой истории повествовал этот загадочный документ? Почему Артемида непременно пожелала включить его в свою личную коллекцию? И что означало послание, выгравированное на цоколе Реликвария: «Не пытайтесь ни под каким предлогом уничтожить Книгу»?

Теперь все эти вопросы Офелия увезет с собой на другой конец света, в другой мир, где не будет ни архивов, ни музеев, ни долга памяти. Словом, ничего из того, что было ей бесконечно дорого.

Из лестничного колодца донесся голос крестного, эхом разлетевшийся под низкими сводами подземелья:

– А ну, поднимайся скорей, я тут кое-что нашел для тебя!

Офелия в последний раз положила руку на Книгу. Закрыла витрину. Она попрощалась с прошлым так, как и было положено.

А теперь вперед, к будущему.

Дневник

«19 июня, суббота. Мы с Родольфом благополучно прибыли к месту назначения. Полюс оказался совершенно не таким, как я себе представляла. Кажется, я никогда еще не испытывала настолько сильного потрясения. Госпожа посол весьма любезно приняла нас в своем имении, где царит вечная летняя ночь. Я просто ослеплена множеством чудес! Здешние жители очень вежливы и гостеприимны, а их свойства превосходят все ожидания…»

– Кузина, можно ненадолго отвлечь вас от работы?

Офелия вздрогнула, и ее очки тоже. Погрузившись в дневник прабабушки Аделаиды, она не заметила появления маленького человечка с оттопыренными ушами. Он широко улыбался, держа в руке шляпу-котелок. На вид посетителю было лет пятнадцать, не больше. Широким жестом он обвел стайку юных весельчаков, гоготавших в углу над старинной пишущей машинкой:

– Я и мои кузены просим вас прочитать несколько безделушек в вашем великолепном музее.

Офелия невольно нахмурилась. Она, конечно, не могла знать лично всех членов Семьи, которые проходили через турникет у входа в ее музей Примитивной истории, но с этими хамоватыми парнями точно никогда не встречалась. К какой же ветви на генеалогическом древе они принадлежат? Шляпники? Портные? Кондитеры? Кем бы они ни были, они явно настроились поглумиться над музеем.

– Я в вашем распоряжении, – ответила она, отставив чашку с кофе.

Ее подозрения укрепились, когда она подошла вплотную к этой компании. Слишком уж весело они скалились.

– Вот главный и уникальный экспонат музея! – проворковал предводитель, многозначительно оглядев Офелию.

Она нашла его иронию довольно бестактной, хотя и сама знала, что не очень-то привлекательна. Растрепанные темные волосы, падавшие на лицо, волочащийся по полу шарф, старомодное парчовое платье, стоптанные ботинки и скверная осанка – все это сразу бросалось в глаза. Вдобавок она уже неделю не мыла голову и надевала первые попавшиеся платья, не заботясь о том, как при этом выглядит.

Нынче вечером Офелии предстояло впервые встретиться с женихом. Он должен был прилететь на Аниму – представиться ее семье, провести здесь несколько недель, а потом забрать Офелию на Великий Полюс. Может, ей повезет и он найдет ее такой непривлекательной, что сразу откажется от женитьбы?

Офелия покосилась на парня с котелком. Он, похихикивая, щупал куртки своих товарищей. Значит, тоже умел читать, хотя, видимо, научился совсем недавно. И желал попользоваться этим для развлечения.

– Хотелось бы увидеть что-нибудь волнующее, – сказал Котелок. – У вас тут, случайно, нет оружия? Или вообще чего-то, что имеет отношение к войне?

Офелия достала из ящика нужный ключ. Войны былого мира неизменно возбуждали интерес современной молодежи, которая не знала ничего, кроме мелких семейных стычек. Очевидно, и эти молокососы желали развлечься. Офелия спокойно относилась к насмешкам над собой, но не терпела пренебрежительного отношения к своему музею. И все же твердо решила до конца вести себя как настоящий профессионал.

– Прошу следовать за мной, – сказала она.

Вся компания поднялась наверх, на галерею. Там Офелия отперла одну из застекленных витрин и вынула крошечный свинцовый шарик, перед этим старательно обернув его платком.

– Вот прекрасный экспонат, который многое расскажет вам о былых войнах, – произнесла она нарочито бесстрастно.

Парень расхохотался, схватив шарик голой рукой.

– Что вы мне впариваете? Карамельку?

Но по мере того как через кончики пальцев до него доходило прошлое шарика, с его лица сползала улыбка. Он побледнел и замер, будто время застыло вокруг него. Сначала при виде такого испуга его приятели захихикали, подталкивая друг друга локтями, но потом встревожились.

– Что за гадость вы ему дали?! – крикнул в панике один из парней.

– Это пуля. Экспонат, высоко ценимый историками, – возразила Офелия сугубо профессиональным тоном.

Из бледного Котелок стал серым.

– Это… это не то… что я просил… – с трудом пробормотал он, выпуская пулю из рук.

Офелия поймала свинцовый шарик в платок и уложила обратно, на красную подушечку в стеклянной витрине.

– Вы хотели прочитать оружие, не так ли? Так вот, я дала вам пулю, которая в свое время разворотила грудь рядового солдата. Это и есть война, – заключила она, поправляя очки. – Люди, которые убивают, и люди, которых убивают.

Котелок держался за живот – похоже, его сильно тошнило, – и Офелия смягчилась. Она понимала, что дала парню слишком суровый урок. Он явился в музей с героическими представлениями о войне, но прочесть оружие было все равно что взглянуть в глаза собственной смерти.

– Это пройдет, – сказала она. – Советую вам выйти на свежий воздух.

Группа направилась к выходу, бросая на Офелию угрожающие взгляды. Один из парней назвал ее «оборванкой», другой – «очкастой кошелкой». Она очень надеялась, что и жених найдет ее именно такой.

– Ах, вот ты где, дорогуша! А я-то тебя ищу, ищу!

Офелия обернулась. К ней направлялась, подхватив юбки и зажав под мышкой зонтик, ослепительная молодая дама. Каблучки ее белых сапожек звонко цокали по плиточному полу. Это была старшая сестра Офелии, Агата. Рыжая, кокетливая и крайне энергичная, она была полной противоположностью темноволосой, замкнутой, неуклюжей Офелии. Две сестры, разные, как день и ночь.

– Ну, и чем ты тут занимаешься? – поинтересовалась Агата.

– Хочу тебе напомнить, что я работаю в своем музее до шести вечера.

Агата театральным жестом схватила сестру за руку.

– Уже не работаешь, глупенькая! – воскликнула она. – Мама велела тебе передать, что теперь ты должна думать только о приготовлениях к свадьбе. – И добавила, всхлипнув и крепко обняв Офелию: – Ох, сестричка моя дорогая! Представляю, как ты взволнована!

– Ну-у-у… – промямлила Офелия, и это было все, что ей удалось из себя выдавить.

Агата тотчас выпустила ее из объятий и зорко осмотрела с головы до ног.

– Господи, когда ты последний раз смотрелась в зеркало? Нет, тебе ни в коем случае нельзя показываться жениху в таком виде. Иначе что он о нас подумает?!

– Вот это меня волнует меньше всего, – отрезала Офелия.

Агата уселась на ее стол и теперь болтала ногами в белых сапожках.

– А у меня есть для тебя новости, притом очень даже интересные! Твой загадочный суженый наконец-то обрел имя!

Офелия подняла на сестру глаза. До официального знакомства с женихом остается несколько часов – самое время узнать, как его зовут! Семья ее будущего мужа, видимо, приняла все меры к тому, чтобы бракосочетание прошло в условиях строжайшей секретности. Настоятельницы были немы как могила – за всю осень они ничего не сообщили о женихе. Мать Офелии, которую тоже не посвятили в тайну, все эти месяцы буквально кипела от возмущения.

– Ну, так как же его зовут? – спросила Офелия, поскольку Агата сделала эффектную паузу.

– Господин Торн!

Офелия вздрогнула под обвивавшим ее шарфом. Торн? Само звучание этого имени уже было неприятно. Оно с трудом сходило с языка – жесткое, отрывистое, почти враждебное. Имя охотника.

– А еще мне известно, дорогая сестричка, что твой будущий супруг ненамного старше тебя. То есть отнюдь не дряхлый старик, неспособный оценить свою молодую жену! Но самое интересное я оставила на закуску! – продолжала Агата, не переводя дух. – Тебе предстоит жить не в какой-нибудь жалкой дыре. Можешь мне поверить, Настоятельницы позаботились о тебе. У господина Торна есть тетушка, сколь красивая, столь же и влиятельная, и она обеспечивает ему высокое положение при дворе Полюса. Ты будешь жить как принцесса!

У Агаты восторженно блестели глаза, а Офелия пришла в ужас. Торн – придворный?! Уж лучше бы он был простым охотником. Чем больше она узнавала о своем будущем супруге, тем сильнее ей хотелось удрать подальше.

– А… откуда все эти сведения?

Агата поправила шляпку, из-под которой выбивались задорные рыжие кудряшки. Ее вишневый ротик растянулся в улыбке.

– Источник самый что ни на есть надежный! Мой деверь Жерар узнал все это от своей прабабки, а та – от своей кузины, сестры-двойняшки одной из Настоятельниц!

И Агата, лихо прищелкнув пальцами, соскочила со стола.

– Считай, что ты выиграла главный приз в брачной лотерее, дорогуша! Подумать только: человек такого круга просит твоей руки! Поедем скорее, нужно придать тебе товарный вид!

– Иди вперед, – прошептала Офелия. – Мне нужно выполнить одну формальность. Последнюю…

Ее сестра в несколько грациозных шажков оказалась у двери.

– Пойду вызову нам фиакр!

Офелия долго стояла у своего стола. Мертвая тишина, воцарившаяся в музее после ухода Агаты, прямо-таки физически давила на уши. Офелия наугад открыла дневник прабабушки Аделаиды. Пробежала глазами строки, написанные изящным, нервным почерком почти век тому назад. Впрочем, она и так знала их почти наизусть:

«6 июля, вторник. Вынуждена признать, что у меня поубавилось восторга. Госпожа посол отбыла в путешествие, оставив меня и брата на своих бесчисленных гостей. Мне кажется, что о нас попросту забыли. Мы проводим дни за карточными играми и прогулками в парках. Брат приспособился к этой праздной жизни лучше моего и даже увлекся какой-то герцогиней. Необходимо призвать его к порядку, ведь мы прибыли сюда с сугубо деловой миссией…»

Офелия была сбита с толку. Дневник Аделаиды и сплетни Агаты не имели ничего общего с рисунками Аугустуса. Теперь Полюс представлялся девушке в высшей степени изысканным местом. Интересно, играет ли Торн в карты? Если он придворный, то просто обязан играть. Может, он посвящает свои дни только этому развлечению?

Офелия уложила дневник в фетровый чехольчик и спрятала к себе в сумку. Затем отперла секретер, стоявший позади ее рабочего стола, и вынула инвентарный журнал.

Девушке часто случалось забывать ключи от музея прямо в двери, терять важные документы и даже ломать уникальные артефакты. Но инвентарный журнал она вела регулярно и аккуратно.

Офелия была превосходной чтицей, одной из лучших в своем поколении. Она могла прочесть историю любого предмета, поэтапно, век за веком: какие руки к нему прикасались, кто им пользовался, кто его любил, кто ломал, а кто чинил. Этот дар позволял ей описывать предмет с невиданной точностью. Там, где ее предшественники мучились, раскапывая подробности биографии хозяев, Офелия безошибочно выявляла всех владельцев вещи, включая создателя.

Инвентарный журнал был для девушки все равно что личный дневник. По обычаю ей следовало бы передать его из рук в руки своему преемнику – новому директору музея. Увы, пока еще на эту должность никто не польстился. Поэтому Офелия вложила в журнал записку для того или той, кто в будущем заменит ее, убрала инвентарную опись в секретер и заперла его на ключ. Потом медленно вернулась к столу, оперлась на него обеими руками и постояла так несколько минут, заставляя себя глубоко дышать и привыкать к мысли о неизбежном. Теперь все кончено. Завтра она уже не откроет свой музей, как делала каждое утро. Завтра ее свяжут с человеком, чье имя она будет носить отныне и до смерти.

Госпожа Торн… Лучше уж сразу смириться с этим.

Офелия в последний раз оглядела музей. Через стеклянный купол лился в зал поток света, украшая золотым ореолом экспонаты, которые отбрасывали на пол причудливые тени. Никогда еще музей не казался Офелии таким прекрасным!

Девушка оставила ключи в каморке привратника и направилась к выходу из музея. Едва она вышла из двери под стеклянный козырек, усыпанный листвой, как сестра уже окликнула ее из дверцы экипажа.

– Влезай скорей! Мы едем на улицу Орфевр!

Кучер картинно щелкнул кнутом, хотя в экипаж не была впряжена ни одна лошадь. Скрипнули колеса, и фиакр двинулся вдоль реки, ведомый лишь силой внушения своего хозяина.

По дороге Офелия смотрела в окошко. Фахверковые дома[4], рыночные площади, нарядные здания мануфактур выглядели отчужденно. Весь город словно говорил ей: ты уже нездешняя! Между тем люди жили обычной жизнью в золотистом сиянии поздней осени. Молоденькая няня везла коляску с младенцем, краснея от восхищенного свиста маляров, работавших на строительных лесах. Школьники возвращались домой, жуя на ходу теплые жареные каштаны. Рассыльный бежал по тротуару с пакетом под мышкой. И все они были родственниками Офелии, хотя она не знала и половины этих мужчин и женщин.

Офелия взглянула на гору, высившуюся над их Долиной и сплошь исчерченную серпантином тропы. Ближе к вершине виднелся первый снег. Сама же вершина тонула в сером туманном мареве, мешавшем разглядеть обсерваторию Артемиды. Подавленная видом этой холодной скалистой громады, Офелия ощутила себя совсем беззащитной.

Агата щелкнула пальцами перед ее лицом:

– Давай-ка быстренько обсудим план действий! Тебе нужны новые платья, туфли, шляпы, белье, много постельного белья…

– Мне нравятся мои старые платья, – отрезала Офелия.

– Молчи лучше! Ты одеваешься как наша бабушка! – воскликнула Агата и тут же схватилась за перчатки сестры. – Господи боже мой, ну зачем ты таскаешь это старье? Мама же заказала для тебя целую коробку новых у Жюльена!

– На Полюсе не делают перчаток для чтецов, я должна их экономить.

Но Агата осталась глухой к этим доводам. Кокетство и элегантность оправдывали в ее глазах любую расточительность.

– Да встряхнись же ты, наконец! Ну-ка, выпрями спину, втяни живот, выпяти грудь! И, ради бога, смени цвет очков, твой серый просто ужасен! А что касается вот этого, – продолжала Агата, брезгливо приподняв кончиками пальцев темную косу Офелии, – на твоем месте я давно бы отрезала всё под корень! Надо радикально сменить имидж! Жаль, сейчас у нас нет на это времени… Ну давай, выходи скорей, приехали!

Офелия неохотно потащилась за сестрой. При виде каждой новой юбки, каждого корсета, каждого ожерелья она отрицательно мотала головой. После двух скандалов и десятка бутиков девушка дала себя уговорить лишь на покупку новых ботинок вместо стоптанных старых.

В парикмахерском салоне Офелия проявила так же мало энтузиазма. Она и слышать не хотела о щипцах для завивки и бантиках по последней моде.

– С тобой надо железные нервы иметь! – бушевала Агата. – Мне было семнадцать лет, когда меня выдали за Шарля! А маме – на два года меньше, когда она вышла за папу! И вот посмотри, какими мы стали: примерными женами, счастливыми матерями, эффектными женщинами! А тебя просто избаловал наш двоюродный дед. И оказал тебе этим медвежью услугу!

Офелия вдруг увидела в зеркале рыжую головку Агаты, которая прижалась подбородком к ее макушке.

– Офелия, если бы ты захотела, ты могла бы нравиться, – прошептала сестра.

– Нравиться… зачем? И кому?

– Да господину Торну, дурочка! – раздраженно бросила Агата, шлепнув ее по затылку. – Очарование – лучшее оружие женщины, и нужно им пользоваться без зазрения совести. Чтобы покорить мужчину, достаточно пустяка – взгляда, улыбки. Взять хотя бы моего Шарля – я из него веревки вью!

Офелия всмотрелась в свое отражение. Без очков она видела плохо, но все же смогла разглядеть хрупкую белую шею, бледные щеки, невыразительный нос и слишком тонкие губы, не любившие лишних слов. Она попробовала робко улыбнуться, но улыбка выглядела фальшиво. Есть ли у нее очарование? И как его распознать? По мужскому взгляду? Каким же взглядом посмотрит на нее Торн сегодня вечером?

Эта мысль показалась ей такой дикой, что она рассмеялась бы от всего сердца, не будь ее положение столь плачевным.

– Ну, пойдем уже? Кончились мои муки? – спросила она у сестры.

– Почти.

И Агата отвернулась, чтобы попросить у мастерицы шпильки. Офелия только этого и ждала. Она торопливо надела очки, схватила сумку и нырнула головой вперед в зеркало парикмахерской, едва втиснувшись в его узкую раму. Верхняя половина тела уже выбиралась из зеркала в комнате Офелии, в нескольких кварталах отсюда, но Агата успела схватить сестру за лодыжки. Офелия отбросила сумку, уперлась в оклеенную цветастыми обоями стену и напрягла все силы, чтобы вырваться из цепких сестринских рук.

Ей все-таки удалось вывалиться из зеркала в свою комнату, опрокинув попутно табурет и стоявший на нем цветочный горшок. Она растерянно посмотрела на собственную необутую ногу: один новый ботинок остался в руках Агаты. Сестра не умела летать сквозь зеркала, так что короткая передышка Офелии была обеспечена.

Девушка доковыляла до массивного деревянного сундука, стоявшего рядом с двухэтажной кроватью, села на него и огляделась по сторонам. Всюду валялись чемоданы, шляпные картонки… В комнате, где она выросла, всё говорило сейчас о скором отъезде.

Офелия бережно вынула из сумки дневник Аделаиды и задумчиво просмотрела еще несколько страниц.

«18 июля, воскресенье. От госпожи посла все еще никаких известий. Здешние дамы очаровательны: мне кажется, ни одна из моих кузин на Аниме не может сравниться с ними в грации и красоте. Но иногда в их обществе мне как-то не по себе. По-моему, они непрестанно злословят, осуждая мои туалеты, мои манеры и мой способ выражать свои мысли. А может, это мне просто чудится?..»

– Ты почему явилась так рано?

Офелия вздрогнула и взглянула на верхнюю кровать. Ворвавшись в комнату, она и не заметила, что из-под одеяла торчат худенькие ноги в лакированных туфлях! Ноги принадлежали ее младшему брату Гектору, с которым она делила комнату.

Девушка закрыла дневник.

– Я сбежала от Агаты.

– Почему?

– Из-за наших мелких женских проблем. Господин Почемучка желает узнать подробности?

– Еще чего!

Офелия чуть заметно усмехнулась – она с нежностью относилась к брату. Лакированные туфли исчезли, вместо них появились губы, перепачканные чем-то оранжевым, вздернутый нос и пара безмятежных глаз. У Гектора был точно такой же взгляд, как у Офелии без очков, – невозмутимый в любых обстоятельствах. В руке он держал тартинку с абрикосовым джемом.

– Тебе, кажется, запретили полдничать в спальне, – напомнила Офелия.

Гектор пожал плечами и ткнул рукой с тартинкой в дневник, который держала сестра.

– А почему ты перечитываешь эту тетрадку? Ты же ее наизусть знаешь!

– Наверно, чтобы чувствовать себя уверенней, – прошептала Офелия.

Чем чаще она заглядывала в этот дневник, тем ближе ей становилась Аделаида. И все-таки каждый раз, дойдя до последней страницы, Офелия ощущала разочарование:

«2 августа, понедельник. Ну наконец-то я успокоилась! Госпожа посол вернулась из поездки. И Родольф подписал у нотариуса договор с монсеньором Фаруком. Я не имею права распространяться о подробностях, но завтра нам предстоит встреча с Духом Семьи. И, если мой брат представит убедительные доводы, мы станем богачами».

Дневник кончался на этой записи. Аделаида сочла излишним описывать последующие события. Так какой же договор она и ее брат подписали с Фаруком, Духом Семьи Полюса? И действительно ли они разбогатели? По всей видимости, нет – иначе это было бы известно…

– А почему ты его не читаешь руками? – спросил Гектор, флегматично жуя тартинку. – Я бы на твоем месте так и сделал.

– Ты отлично знаешь, что у меня нет такого права.

На самом деле Офелии ужасно хотелось снять перчатки и проникнуть в тайны прабабушки. Но она была слишком честным профессионалом, чтобы заразить этот документ собственными страхами. Крестный был бы очень разочарован, если бы она поддалась соблазну.

С нижнего этажа до них донесся пронзительный женский голос:

– Эта гостевая комната – просто кошмар! Она должна быть достойна придворного, тут нужна роскошь! Что о нас подумает господин Торн?! Ладно, мы постараемся реабилитировать себя вечерним приемом. Розелина, сбегай в ресторан, проверь, как там мои пулярки![5] Поручаю тебе организацию ужина!

– Мама, – невозмутимо промолвил Гектор.

– Мама, – так же невозмутимо подтвердила Офелия.

Голос матери не вызывал у нее никакого желания спуститься вниз. Она подошла к окну, чтобы задернуть цветастую штору, и заходящее солнце позолотило ее щеки, нос и очки. На темнеющем небосклоне уже проглядывала луна, похожая на фарфоровую тарелку.

Офелия долго смотрела на склон горы в рыжем осеннем уборе, на фиакры, снующие по улицам вдалеке, на двух своих младших сестер, которые играли в серсо внизу, во дворе, среди палой листвы…

И вдруг девушку захлестнула острая тоска по прошлому. Глаза ее расширились, губы плотно сжались, всегда невозмутимое лицо исказилось. Как ей хотелось побегать вместе с сестрами, беззаботно задирая юбки и швыряя камешки в сад тетушки Розелины! Увы, это время кануло в прошлое, а сегодня вечером…

– Почему ты должна уезжать? Я же тут с тоски помру с нашими занудами!

Офелия обернулась к Гектору. Он так и не слез с верхней кровати – сидел там, облизывая липкие пальцы, и следил за сестрой, глядевшей в окно. В его спокойном тоне проскальзывали укоризненные нотки.

– Ты же знаешь, я тут ни при чем.

– А тогда почему ты не вышла за какого-нибудь кузена?

Этот вопрос обжег Офелию, как пощечина. Гектор был прав: выйди она здесь за первого встречного, ей не пришлось бы оказаться в таком положении.

– Теперь уже поздно жалеть, – прошептала она.

– Берегись! – вдруг шепнул Гектор.

Он торопливо вытер губы рукавом и распластался на кровати. Сильный сквозняк взметнул юбку Офелии. В комнату вихрем ворвалась ее мать с растрепавшейся прической и вспотевшим лицом. За ней следовал кузен Бертран.

– Я переведу сюда девочек, поскольку в их спальне разместится жених. О господи, эти чемоданы загромоздили всю комнату, ну куда мне их девать?! Отнеси вон тот в кладовую, только аккуратно, там хрупкие…

Внезапно мать поперхнулась и замолчала, увидев Офелию в оконном проеме, в лучах заходящего солнца.

– Как… А я думала, ты с Агатой!

И она возмущенно поджала губы, испепеляя взглядом старомодное платье дочери и ее шарф-пылесборник. Значит, Офелия так и не сменила наряд, вожделенной метаморфозы не произошло!

Мать патетическим жестом прижала руку к пышной груди:

– Ты меня убить хочешь?! И это после всех неприятностей, которые ты мне доставила! За что мне такое испытание, дочь моя?!

Офелия только смущенно моргнула за своими очками. Она всегда отличалась дурным вкусом в одежде, с какой же стати ей сейчас отказываться от старых привычек?

– Да ты хоть знаешь, сколько времени?! – возопила мать. – Меньше чем через час мы должны быть в аэропорту! И куда подевалась твоя сестра? А я-то еще не прибрана… Нет, мы точно не успеем!

Она выхватила из корсажа пудреницу, покрыла потный нос облаком розовой пудры, умелой рукой привела в порядок сбившийся рыжеватый шиньон и ткнула наманикюренным пальцем в Офелию:

– Я требую, чтобы ты пристойно оделась! Это относится и к тебе, неряха! – добавила она, обращаясь к верхней кровати. – Ты думаешь, Гектор, я не учуяла запах абрикосового джема?

И, обернувшись, столкнулась нос к носу с кузеном Бертраном, который замер, беспомощно опустив руки.

– Ты до завтрашнего утра будешь так стоять?! Займись чемоданом!

И, взмахнув подолом, вихрь по имени мама умчался из комнаты так же внезапно, как появился.

Медведь

Вечер принес с собой сильный дождь. Капли барабанили по металлической крыше ангара, служившего стоянкой для прибывающих дирижаблей. Этот ангар пятидесятиметровой высоты был самым современным строением в Долине. Он предназначался для приема летательных аппаратов дальнего следования.

Редкие фонари источали слабый свет, еще более тусклый из-за дождя. Насквозь промокший сторож проверял, надежно ли укрыты брезентом ящики с почтой для отправки на другие ковчеги. Наткнувшись на целый лес зонтов, он остановился и изумленно замигал. Под зонтами стояли мужчины в парадных сюртуках, принаряженные дамы и дети с тщательно прилизанными волосами. Все они молча и невозмутимо смотрели в облака.

– Прошу прощения, уважаемые кузены, я могу чем-то помочь? – спросил сторож.

Мать Офелии, чей красный зонт выделялся среди прочих, ткнула пальцем в часы на ближайшем столбе:

– Скажите, любезный, они спешат? Мы уже сорок минут дожидаемся прибытия дирижабля с Полюса!

– Спешат, как всегда, – заверил ее сторож с широкой улыбкой. – Вы ждете грузовой дирижабль с мехами?

– Нет, мой милый, мы ждем гостя, – ответила другая дама из толпы встречающих.

Сторож покосился на нее. У дамы был внушительный нос, похожий на вороний клюв. Одета она была во все черное, от мантильи, прикрывавшей ее седые волосы, до платья из дорогой тафты. Элегантные серебряные галуны на лифе указывали на ее статус Настоятельницы, Первой среди Матерей.

Сторож почтительно снял фуражку.

– Уважаемая госпожа, вы уверены, что не ошиблись? Я работаю здесь с самого детства и никогда не видел, чтобы кто-нибудь с Полюса прилетал к нам в гости! Эти люди не путешествуют просто так – только по делу…

Он взмахнул фуражкой на прощание и побрел дальше, к своим ящикам.

– Скатертью дорога! – прошипела Агата и тут же начала шпынять Офелию, с которой стояла под одним лимонно-желтым зонтом: – Не сутулься и не вылезай под дождь! И улыбнись наконец! Думаешь, господин Торн зарыдает от счастья, когда увидит твою унылую физиономию?

По раздраженному голосу Агаты было понятно, что она так и не простила сестре бегства сквозь зеркало. Однако Офелия ее почти не слушала. Гораздо громче этих слов звучали для нее шелест дождя и стук собственного испуганного сердца…

– Отстань ты от нее! – сердито крикнул Агате Гектор.

Офелия благодарно взглянула на брата, но тот уже снова прыгал по лужам вместе с кузинами и кузенами. Малышей не волновали никакие заботы: они пришли сюда, чтобы посмотреть не на жениха, а на дирижабль. Это редкостное зрелище было для них настоящим праздником.

– Агата права! – объявила мать из-под своего красного зонта. – Моя дочь будет улыбаться, когда прикажут. Не правда ли, мой друг?

Последнее было обращено к отцу Офелии, который пробормотал в ответ нечто утвердительное. Лысоватый, седеющий, преждевременно постаревший, этот бедняга жил под каблуком у своей женушки.

Офелия поискала глазами старика-крестного. Он стоял с мрачным видом, в стороне от сборища зонтиков, чуть ли не до усов подняв воротник темно-синего плаща. Офелия не ждала от него никакого чуда, но его ободряющий кивок хоть немного утешил ее.

Громкие возгласы, раздавшиеся вокруг, поразили ее как удар грома.

– Смотрите!

– Вот он!

– Ну наконец-то!

Офелия, сжавшись от страха, подняла глаза и взглянула в небо. Из облаков с угрожающим рокотом выплывала темная масса, похожая на гигантского кита. Дирижабль снижался. Гул моторов стал невыносимо громким, пропеллеры подняли ветер. Дети восторженно завопили. Дамы подхватили кружевные юбки. Лимонно-желтый зонт Агаты улетел в небо. Зависнув над посадочной площадкой, дирижабль выпустил причальные канаты.

В тот же миг откуда-то из темноты и дождя вынырнули десятки рабочих. Они вцепились в эти веревки и, напрягая все силы, потянули аэростат вниз, чтобы помочь ему приземлиться. Затем они установили его на рельсы, завели внутрь ангара, зафиксировали канаты и приставили к люку металлический трап. Из дирижабля стали выходить члены экипажа, несущие тюки с почтой.

Кузены и кузины, как мухи, облепили вход в ангар. И только Офелия осталась на прежнем месте, поодаль, не обращая внимания на холодный дождь и прилипшие к лицу мокрые волосы. Очки у нее сплошь покрылись дождевыми каплями, и она ничего не видела, кроме неясного скопления платьев, жакетов и зонтов.

Трубный голос ее матери перекрыл общий гомон:

– Ну дайте же ему выйти, пропустите его! Мой дорогой, дорогой господин Торн, добро пожаловать на Аниму! Ах, неужели вы один, без эскорта? О, Великие Предки! Офелия! Ну куда она подевалась, эта растяпа? Агата, сейчас же найди сестру! Бедный мой друг, какая ужасная погода! Прилети вы на час раньше, мы встретили бы вас без этого потопа… Дайте же ему кто-нибудь зонтик!

Офелия оцепенела, не в силах сделать ни шагу. Вот он, ее жених. Человек, разрушивший ее жизнь. Она не хотела ни видеть его, ни говорить с ним.

Но Агата схватила сестру за руку и потащила за собой, расталкивая родственников. Оглушенная гомоном и ливнем, Офелия почти уткнулась в грудь полярного медведя и от растерянности даже не отреагировала на его холодное «здравствуйте», прозвучавшее где-то высоко над ее головой.

– Итак, знакомство состоялось! – объявила мать под шелест вежливых аплодисментов. – А теперь быстро по фиакрам! Не хватает еще подцепить простуду.

Офелию впихнули в один из экипажей. Сухо щелкнул кнут, фиакр содрогнулся и покатил в город. Кучер зажег лампочку, озарившую желтоватым светом лица пассажиров. Дождь по-прежнему звонко барабанил по стеклам. Притиснутая к дверце, Офелия сосредоточилась на этой водяной дроби. Она никак не могла выйти из оцепенения, и лишь через несколько минут до нее дошло, что рядом кто-то оживленно разглагольствует. Это была ее мать, говорившая за десятерых. А где же медведь… он тоже тут?

Офелия приподняла на лоб очки, забрызганные дождем. Первое, что она увидела, был высокий, чуть ли не до крыши фиакра, шиньон ее матери, второе – вороний нос Настоятельницы, сидевшей напротив. И наконец, сбоку от Офелии… Медведь! Он упрямо смотрел в окошко фиакра, время от времени коротко кивая в ответ на болтовню матери и не удостаивая взглядом ни одну из пассажирок.

Успокоенная тем, что не вызывает у жениха интереса, Офелия вгляделась в него. Первое впечатление ее обмануло: Торн вовсе не был медведем. Ей почудилось это из-за огромной белой шкуры с клыками и когтями, накинутой на его плечи. Но сам по себе он оказался не таким уж могучим. Пальцы его рук, скрещенных на груди, были тонкими и заостренными, как клинок шпаги. Однако, при всей своей худобе, он отличался гигантским ростом: его голова упиралась в крышу фиакра, отчего ему приходилось сгибаться в три погибели.

«Великие Предки, – изумленно подумала Офелия, – неужели эта громадина будет моим мужем?!»

Торн держал на коленях красивый ковровый саквояж, который придавал ему чуть более цивилизованный вид, хотя никак не сочетался с медвежьей шкурой. Офелия поглядывала на жениха исподтишка, боясь смотреть пристально – вдруг он почувствует ее интерес… Ей хватило пары коротких взглядов, чтобы изучить его лицо, и от увиденного у нее мороз пробежал по коже. Холодные серые глаза, орлиный нос, грива светлых волос, шрам через висок – весь этот профиль дышал враждебностью. Враждебностью по отношению к ней и ее родным.

И Офелия, в каком-то мгновенном озарении, поняла, что этот человек женится на ней тоже против воли.

– Я привез подарок для госпожи Артемиды.

Офелия вздрогнула. Ее мать поперхнулась и умолкла. Даже Настоятельница, убаюканная ездой, приоткрыла глаза. Торн произнес эту фразу сквозь зубы, через силу, словно заставляя себя обращаться к ним. Каждую согласную он выговаривал жестко, с характерным северным акцентом.

– Подарок для Артемиды? – растерянно пролепетала мать Офелии, но тут же встрепенулась и воскликнула: – О, для нас будет великой честью представить вас Духу нашей Семьи! Если мы сможем доставить вам удовольствие этим визитом, то отправимся к Артемиде завтра же!

– Сейчас.

Ответ Торна прозвучал резко, как щелчок кнута. Мать заметно побледнела.

– Э-э-э… поймите, господин Торн, если мы потревожим Артемиду сегодня вечером, это будет неверно понято. Она не принимает посетителей после заката. И, кроме того, – добавила мать с самодовольно-любезной улыбкой, – на сегодняшний вечер у нас запланирован скромный ужин в вашу честь…

Взгляд Офелии метался между женихом и матерью. Уж она-то знала, что скрывается за этими словами – «скромный ужин»! Затеяв роскошнейший банкет, мать буквально опустошила кладовые дядюшки Юбера, велела зарезать трех поросят, заказала в магазине хозяйственных товаров фейерверки и конфетти и организовала костюмированный бал на всю ночь, до рассвета. Тетушке Розелине, крестной Офелии, было велено завершить все приготовления к их приезду.

– Нет, это срочно! – объявил Торн. – И, кроме того, я не голоден.

– Понимаю, сынок, понимаю, – неожиданно вмешалась Настоятельница и добавила с кислой улыбкой: – Ничего не поделаешь, раз надо, значит, надо.

Офелия растерянно заморгала: уж она-то не поняла ровным счетом ничего. Чем объяснялось такое поведение Торна? Он вел себя настолько грубо, что она, в сравнении с ним, была воплощением хороших манер.

Между тем Торн ударил кулаком в стеклянное окошко передней стенки фиакра, отделявшей кучера от пассажиров. Фиакр тут же остановился.

– Чего желает господин? – спросил возница, прижавшись носом к стеклу.

– К госпоже Артемиде! – приказал Торн со своим жестким акцентом.

Кучер вопросительно глянул на мать Офелии. От испуга она смертельно побледнела, у нее перекосилось лицо.

– Вези нас в Обсерваторию, – подтвердила она сквозь зубы.

Экипаж круто развернулся и пополз вверх по склону, откуда только что съехал. Снаружи послышались протестующие крики родственников.

– Какая муха вас укусила?! – вопила тетушка Матильда из своего фиакра.

Мать опустила стекло и отчеканила:

– Мы едем в Обсерваторию.

– Куда?! – возмутился дядя Юбер. – В такое время? А как же банкет? А бал? У нас всех животы уже подвело!

– Садитесь за стол без нас, празднуйте и расходитесь по домам! – отрезала мать.

Она рывком подняла стекло и махнула кучеру, приказывая ехать дальше. Офелия прикусила краешек своего шарфа, чтобы скрыть улыбку. Этот человек с Севера смертельно оскорбил ее мать. На такое она даже не надеялась!

Торн отвернулся к окну, уделяя внимание только дождю за стеклом. Он явно давал понять, что никак не расположен беседовать с матерью и уж тем более с ее дочерью. Взгляд гостя, острый как клинок, ни на миг не обратился на девушку, с которой ему полагалось любезничать.

Офелия с довольным видом откинула прядь волос, прилипшую к носу. Если так дело пойдет и дальше, возможно, помолвка будет разорвана еще до полуночи.

Мать сидела, плотно сжав губы, и только ее глаза гневно сверкали в полумраке фиакра. Настоятельница снова погрузилась в дрему под своей черной мантильей. Их путь обещал быть долгим…

Фиакр въехал на плохо вымощенную дорогу, которая вилась серпантином по склону горы. Офелия безропотно терпела непрерывную тряску, развлекая себя созерцанием пейзажа. Западный ветер унес грозовую тучу, и в просвете между облаками появилась бледная россыпь звезд. Но ниже, на краю Долины, у самого горизонта, небо еще пылало последними отсветами заката. Лиственничные леса сменились еловыми, и в воздухе разлился терпкий аромат хвои.

Пользуясь сумраком в экипаже, Офелия могла чуть смелее разглядывать согнутую в три погибели фигуру Торна. Теперь, в этой полутьме, его опущенные веки казались голубоватыми. Офелия заметила еще один шрам, рассекавший бровь. Неужели этот человек тоже охотник? Он, конечно, выглядит довольно худым, но у него тот же взгляд, что у людей на рисунках Аугустуса! Можно было бы подумать, что он заснул, утомленный тряской ездой, если бы не гневная морщина, прорезавшая его лоб, и не пальцы, нервно барабанившие по саквояжу.

Внезапно Торн поднял веки, из-под них сверкнул стальной взгляд.

Фиакр затормозил.

– Обсерватория! – объявил кучер.

Обсерватория

Офелии довелось встречаться с Духом Семьи только дважды в жизни.

Первую встречу она не запомнила, да и неудивительно. Это случилось на ее крещении, и она была тогда всего лишь плачущим свертком на руках Настоятельницы.

А вот вторая встреча оставила в ее памяти яркий след. В возрасте пятнадцати лет она одержала победу на конкурсе чтецов, организованном Научным обществом. Офелия сумела на три века назад прочитать историю пуговицы от рубашки. Артемида лично вручила девушке главную премию – ее первые перчатки чтицы. Именно эти перчатки, изношенные вконец, были у нее на руках и сейчас, когда она выходила из фиакра.

Ледяной ветер взметнул полы ее пальто. При виде величественного белого купола, увенчанного телескопом, у Офелии от восторга перехватило дыхание. Обсерватория Артемиды служила не только исследовательским центром в области астрономии, метеорологии и горной механики – она была еще и чудом архитектуры. Этот комплекс, встроенный в горный склон, состоял из десятка корпусов. Над Долиной высился фронтон главного здания, украшенный черно-золотым циферблатом в виде солнечного диска. В сумраке уже поблескивали первые фонари… Офелия протянула руку Настоятельнице, помогая ей сойти с высокой подножки фиакра. Вообще-то это следовало сделать мужчине, но Торн был занят другим: сосредоточенно хмурясь, он рылся в своем саквояже. На женщин почетный гость не обращал никакого внимания.

Налетел новый порыв ветра. На террасе Обсерватории показался какой-то человек с тростью в руке. Он бегал между рядами колонн, пытаясь догнать слетевший с головы цилиндр…

– Прошу нас простить, господин ученый! – окликнула его мать Офелии, придерживая свою великолепную шляпу с перьями. – Вы работаете здесь?

– Совершенно верно! – откликнулся тот.

Внезапно он нахмурился, и его подозрительный взгляд за стеклами пенсне уперся в трех женщин, а затем и в фиакр перед главным входом.

– Что это значит? Что вам угодно?

– Нам нужна аудиенция, сынок, – вмешалась Настоятельница.

– Это невозможно. Совершенно невозможно. Приходите завтра.

И ученый взмахнул тростью, указывая на разгоняемые ветром облака:

– Это первое прояснение за всю неделю! И Артемида совершенно завалена работой, совершенно!

– Мы ненадолго, – прозвучал резкий голос Торна. Гость выбрался из фиакра, держа под мышкой какой-то ящичек.

– Нет-нет, даже если вы попросите одну секунду, я скажу, что это совершенно невозможно. У нас инвентаризация в самом разгаре. Четвертое переиздание каталога «Astronomiae instaurate machanica»[6]. Это совершенно неотложное дело, совершенно!

«Семь!» – сосчитала про себя Офелия. Она еще никогда не слышала, чтобы слово «совершенно» произнесли столько раз подряд.

Торн в два прыжка одолел ступени и во весь свой огромный рост встал перед ученым. Тот боязливо попятился. Сильный ветер взметнул край белой шкуры, под которой обнаружился висевший на поясе пистолет. Торн сделал резкое движение, и ученый отшатнулся. Но гость всего лишь выхватил карманные часы, которые и сунул бедняге под нос:

– Десять минут, и ни одной больше. Где я могу найти госпожу Артемиду?

Ученый указал тростью на главный купол:

– Она у своего телескопа.

Каблуки Торна звонко простучали по мрамору. Он ринулся вперед, даже не оглянувшись на своих спутниц и не поблагодарив ученого. Лицо матери под огромной шляпой побагровело от ярости. Она отыгралась на Офелии, когда та, оступившись на скользком полу, упала и едва не увлекла за собой Настоятельницу.

– Господи, ты когда-нибудь избавишься от своей косолапости? Вечно позоришь меня!

Офелия ощупью нашла очки на плитах террасы. Когда она их нацепила, перед ней предстали сразу три материнских платья: стекла треснули.

– А этот невежа… даже не подумал нас подождать, – пробурчала мамаша, подбирая юбки. – Господин Торн, пожалуйста, не так быстро!

Но Торн, с ящичком под мышкой, пересек вестибюль, сделав вид, что не слышит. Он воинственно шел вперед, распахивая на ходу, без стука, все двери подряд.

Офелия следовала за ним, закутавшись в шарф. Сквозь треснувшие стекла очков она и Торна видела в трех экземплярах. Со спины он особенно смахивал на белого медведя.

Девушка искренне наслаждалась ситуацией: этот человек вел себя в высшей степени бесцеремонно! «Не слишком ли все прекрасно, чтобы быть правдой?» – размышляла она. Между тем Торн начал подниматься по винтовой лестнице, и Офелия взяла Настоятельницу под руку, чтобы помочь ей одолеть крутые ступени.

– Можно мне задать вам вопрос? – шепнула она.

– Можно, дочка, – с улыбкой ответила Настоятельница.

По лестнице им навстречу спускался еще один ученый. Он толкнул их на ходу и даже не извинился.

– Скажите, сколько еще оскорблений потребуется нашей семье, чтобы разорвать эту помолвку? – спросила Офелия.

Ее вопрос был принят довольно холодно. Настоятельница отстранила руку девушки, на которую опиралась прежде, и надвинула на лоб черную мантилью. Теперь были видны только ее вороний нос и улыбка на сморщенных губах.

– Чем ты недовольна, девочка? Этот молодой человек просто очарователен.

Офелия изумленно оглядела черную сгорбленную фигуру Настоятельницы, осторожно поднимавшейся по крутой лестнице. «Неужели она насмехается надо мной?» – подумала девушка.

Наверху, под куполом, гулко прозвучал голос Торна:

– Госпожа Артемида, меня прислал ваш брат.

Офелии не хотелось пропустить встречу своего жениха с Артемидой. Она торопливо преодолела последнюю ступень и открыла металлическую дверь, на которой еще качалась табличка:

НЕ БЕСПОКОИТЬ! ИДЕТ НАБЛЮДЕНИЕ!

Напряженно щурясь в треснувших очках, девушка пробиралась по темному залу. Рядом с ней что-то шелестело, словно хлопали птичьи крылья. Это ее мать обмахивалась веером, пытаясь охладить вспотевшее лицо. Что касается Торна, Офелия разглядела его шкуру с когтями лишь тогда, когда стали загораться, один за другим, стенные светильники.

– Мой брат? Который из них?

Хриплый полушепот, больше походивший на скрип жернова, чем на женский голос, донесся до пришедших сквозь путаницу сложных металлических конструкций зала. Офелия попыталась определить его источник. Подняв голову, она обвела взглядом мостки, которые шли спиралью по всему куполу, а затем медный ствол телескопа, чей диаметр раз в шесть превосходил ее собственный рост. Здесь-то она и увидела склоненную фигуру Артемиды, глядевшей в объектив.

Ее фигура тоже троилась в глазах девушки. Необходимо как можно скорее починить очки.

Артемида медленно оторвалась от созерцания звезд и так же медленно встала, оказавшись намного выше самого Торна. Она пристально рассматривала незнакомца, который бесцеремонно ворвался к ней, помешав изучать небо. Но тот даже глазом не моргнул под ее тяжелым, неотрывным взглядом.

Внешность Духа Семьи произвела на Офелию столь же гнетущее впечатление, как и много лет назад, когда она приняла перчатки из рук богини.

Артемида отнюдь не была безобразной, но в ее красоте таилось что-то жуткое. Буйные рыжие кудри, напоминающие поток огненной лавы, ниспадали до самого пола, расстилаясь на мраморных плитах. Грациозностью и изяществом Артемида затмевала прелестнейших девушек ковчега. Но она презирала божественную красоту, которой наградила ее Природа. Эта женщина гигантского роста желала носить только мужскую одежду. Вот и нынче вечером на ней был красный бархатный камзол и простые короткие брюки чуть ниже колен.

Однако Офелию смущали вовсе не мужские замашки Артемиды. Ей делалось жутко оттого, что красота Духа Семьи была холодной, бесстрастной, нечеловеческой.

Спустя минуту, показавшуюся вечностью, Артемида приветствовала гостя равнодушной, формальной улыбкой, в которой не было ни тепла, ни враждебности.

– У вас акцент и манеры людей с Севера. Вы потомок Фарука.

С этими словами она медленно откинулась назад. Мраморный пол за ее спиной взметнулся фонтаном и мгновенно превратился в кресло. Никто из жителей Анимы не был способен на такие чудеса.

– Что же угодно моему брату Фаруку? – спросила богиня своим низким голосом.

Настоятельница шагнула вперед, присела в реверансе и ответила:

– Брак, прекрасная Артемида, – вы помните?

Желтые глаза Духа Семьи обратились к женщине в черном, затем к женщине в шляпе с перьями, которая судорожно махала веером, и наконец к Офелии. Под этим пристальным взглядом девушка вздрогнула. Артемида, которую она сейчас видела смутно и вдобавок дробящейся на три части, приходилась ей прапрапрапрапрапрапрабабушкой.

А может, и еще на два «пра» больше.

Однако сейчас было ясно одно: Дух Семьи девушку не узнал. Артемида никогда никого не узнавала. Ей давно уже были безразличны лица потомков, слишком мимолетные для богини, не имевшей возраста. Она не покидала свою обсерваторию и не общалась с ныне живущими на Аниме, передав бразды правления Настоятельницам. Прошлое Артемиды было непроницаемо как для всех, так и для нее самой: она жила в вечном настоящем. Никто не знал, какую жизнь она вела до того, как основала свою династию на этом ковчеге, много веков назад. Но все дела Семьи – и в прошлом, и в настоящем, и в будущем – должны были решаться с ее участием.

Так же всё происходило и на других ковчегах, имевших своих Духов.

Офелия нервно поправила разбитые очки. Иногда она невольно задавалась вопросом: кем были на самом деле Духи Семей и откуда они взялись? Ей плохо верилось, что в ее жилах течет кровь такого загадочного существа, как Артемида…

– Я помню о браке, – изрекла наконец Артемида и вновь посмотрела на девушку: – Как ваше имя, дочь моя?

– Офелия.

Раздалось презрительное фырканье. Офелия взглянула на Торна. Он стоял к ней спиной, и она не видела выражение его лица, но была уверена, что фырканье исходило от него. Ему явно не понравился ее тоненький голосок.

– Офелия, – произнесла Артемида, – примите мои поздравления со вступлением в брак и благодарность за согласие на этот союз, который укрепит сердечную связь между моим братом и мною.

Слова Духа Семьи были стандартной формулой, протокольной, бесстрастной. Торн подошел к Артемиде и протянул ей лакированный ларец. Вид прекрасной богини, способной вскружить головы даже сонму старых ученых, оставлял его совершенно равнодушным.

– Это вам от монсеньора Фарука.

Офелия из-под очков взглянула на мать. Неужели в день прибытия на Полюс ей, невесте, придется так же вручать послание Духу Семьи Торна? Судя по изумленной гримасе, ее мать задавала себе тот же вопрос.

Артемида спокойно приняла подарок. Но едва она коснулась ларца, ее бесстрастное лицо дрогнуло.

– Почему? – спросила она, прикрыв глаза.

– Я не знаю, что в ларце, – с деревянным поклоном ответил Торн. – Мне просто поручено передать его вам.

Артемида задумчиво провела рукой по лакированному ящичку, и ее желтые глаза снова обратились на Офелию. Она как будто хотела ей что-то сказать, но только слегка пожала плечами.

– Вы все можете быть свободны. Мне нужно работать.

Не дожидаясь благословения, Торн круто повернулся и начал спускаться по лестнице. Три женщины торопливо распрощались с Артемидой и поспешили за ним. При его бесцеремонности он вполне мог уехать в фиакре и без них.

– Великие предки! Нет, я отказываюсь выдавать дочь за этого грубияна!

Поскольку разъяренная мать говорила шепотом, Торн ее не услышал.

От неистовой надежды на спасение у Офелии бурно заколотилось сердце… Однако усмешка Настоятельницы разбила ее иллюзии.

– Не спеши радоваться, девочка. Между нашими Семьями заключен договор, и никто, кроме Фарука и Артемиды, не сможет его расторгнуть, не вызвав дипломатического скандала.

– Да, но что мне делать с праздничным ужином?! – возмутилась мать. Ее пышный шиньон сбился на сторону, а острый нос заметно покраснел даже под толстым слоем косметики.

Офелия мрачно уткнулась в шарф. Она и сама не знала, что было в этой истории оскорбительнее всего – поведение жениха, матери или Настоятельницы.

– Если хотите знать мое мнение… – прошептала она.

– Никто его у тебя не спрашивает, – отрезала Настоятельница с той же легкой усмешкой.

В других обстоятельствах Офелия не посмела бы возражать. Она слишком ценила свой душевный покой, чтобы вступать в споры. Но сегодня речь шла о ее будущем.

– И все-таки я скажу, – продолжала она. – Господину Торну этот брак нужен не больше, чем мне. Я думаю, что тут какая-то ошибка.

Настоятельница остановилась. Ее согбенная фигура медленно выпрямилась, стала выше и внушительнее. Теперь перед ними стояла не сутулая старуха, а само воплощение высшей власти на Аниме, достойная представительница Матриархального Совета, Мать среди матерей.

– Никакой ошибки тут нет, – сказала она ледяным тоном. – Господин Торн подал официальное заявление на брак с жительницей Анимы. И мы выбрали из всех девушек на выданье именно тебя.

– Похоже, господин Торн совсем не одобрил ваш выбор, – спокойно сказала Офелия.

– Ему придется удовлетвориться им. Наши Семьи обо всем договорились.

– Но почему именно я?! – воскликнула Офелия, не обращая внимания на испуганное лицо матери. – Вы решили меня наказать?

Девушка была в этом твердо уверена. Слишком долго она отвергала предложения вступить в брак, слишком долго противилась обычаю, резко отличаясь тем самым от всех своих ровесниц, давно уже ставших матерями семейств. Она была среди них белой вороной, и, видимо, Настоятельницы устроили этот брак для устрашения других строптивиц.

Старуха впилась своими выцветшими глазами в очки Офелии, словно и впрямь видела что-то за треснувшими стеклами.

– Мы даем тебе последний шанс. Поддержи честь нашей Семьи, девочка. Если твой брак не удастся, я клянусь, что ты больше никогда не вернешься на Аниму.

Кухня

Офелия открыла глаза. Нос был заложен, и она высморкалась – шумно, будто сыграла гамму на осипшем фаготе. Потом взглянула на решетчатое основание матраса у себя над головой. Неясно было, спит Гектор там, наверху, или уже убежал.

Девушка приподнялась на локте и близоруким взглядом обвела комнату. На ковре, в полном беспорядке, валялись скомканные простыни и подушки-валики – импровизированные постели ее младших сестренок. Сами они наверняка давно уже встали и ушли в школу. На улице совсем рассвело.

Офелия нырнула под пестрое лоскутное одеяло и высморкалась еще раз. Ей казалось, что и нос, и горло, и даже глаза забиты ватой. К простудам она давно привыкла: мгновенно подхватывала насморк от любого сквозняка.

Дотянувшись до туалетного столика, Офелия нащупала очки. Треснувшие стекла уже начали срастаться, но до полного восстановления было далеко. Тем не менее девушка нацепила очки на нос: они придут в норму гораздо быстрее, если почувствуют себя нужными.

Вставать не хотелось. Вчера, после возвращения домой, Офелии с трудом удалось заснуть. И она знала, что не только ей. Торн, буркнув что-то, отдаленно напоминавшее «спокойной ночи», поднялся к себе, заперся и долго шагал взад-вперед по комнате, отчего пол под его ногами, над головой девушки, ужасно скрипел.

Теперь, уткнувшись лицом в подушку, Офелия пыталась разобраться с одолевающими ее противоречивыми чувствами. Ей не давали покоя безжалостные слова Настоятельницы: «Если твой брак не удастся, я клянусь, что ты больше никогда не вернешься на Аниму».

Такой приговор был страшнее смерти. Всеми помыслами, всей душой Офелия была привязана к родному ковчегу. Значит, выбора нет – ей придется выйти замуж за этого медведя.

Дипломатические браки между женихом и невестой из разных ковчегов всегда имели тайную цель. Например, желание «влить свежую кровь», дабы избежать дегенерации, неизбежной при браках между близкими родственниками. Или намерение развить торговые и деловые связи. И крайне редко это был брак по любви.

Офелия инстинктивно чувствовала, что от нее ускользает нечто важное… Торн явно питал отвращение ко всему, что он здесь увидел. Так какую же пользу этот человек надеялся извлечь из их брака?

Она снова уткнулась в клетчатый носовой платок, высморкалась в последний раз и решительно откинула одеяло. Посмотревшись в зеркало, не без удовольствия отметила, что лицо у нее помятое, очки сидят криво, нос красный, а волосы растрепаны. Да, Торн вряд ли захочет видеть на своем ложе такое пугало. Вчера она уже ясно почувствовала его неприязнь – не такую жену он искал для себя. И хотя семьи могли заставить их пожениться, они сами уж позаботятся о том, чтобы этот брак оставался фиктивным.

Офелия накинула старенький халат на ночную рубашку. Будь ее воля, она с удовольствием понежилась бы в постели до полудня. Но мать запланировала безумное количество мероприятий на ближайшие дни, вплоть до торжественного отъезда. Завтрак на траве в Семейном парке. Чаепитие с бабушками Сидонией и Анриэттой. Прогулка по берегу реки. Прием у дяди Бенжамена и его новой жены. Вечером – спектакль в театре, а после него – ужин и танцы. От одного этого перечня Офелии становилось тошно. Она предпочла бы что-нибудь менее бурное для достойного прощания с родным ковчегом.

Девушка решила спуститься вниз, и скрип деревянных ступеней показался ей непривычно громким. В доме было подозрительно тихо.

Оказывается, вся семья собралась на кухне: из-за узкой застекленной двери доносились приглушенные голоса. Но когда Офелия вошла, воцарилось безмолвие.

Все взгляды обратились на девушку. Взгляд матери, хлопотавшей у плиты, был пронзительным. Взгляд отца, вяло привалившегося к столу, – унылым. Тетушка Розелина, уткнувшаяся длинным носом в чашку чая, глядела негодующе. И только старый крестный, у окна листавший газету, смотрел сочувственно. Что касается Торна, то он набивал трубку и даже не повернул головы в сторону вошедшей. Волосы, небрежно откинутые назад, плохо выбритый подбородок, чрезмерная худоба, плохо сшитый камзол и кинжал за отворотом сапога делали его больше похожим на бродягу, чем на придворного. Он выглядел чужаком на этой кухне, среди сияющих медных кастрюль и сладких ароматов.

– Доброе утро, – просипела Офелия.

Ответом ей было неодобрительное молчание. «Да, это не самое веселое утро в кругу семьи», – подумала она, машинально поправила сползающие на нос очки и налила себе полную чашку горячего шоколада. Журчание молока, льющегося из фарфорового кувшинчика, скрежет стула, придвинутого к столу, шмыганье ее простуженного носа… Девушке казалось, что каждый исходивший от нее звук, даже самый тихий, громом разносится по кухне.

Она вздрогнула, услышав голос матери:

– Господин Торн, вы ни крошки не съели с самого приезда. Вас не соблазнят тосты с маслом и чашка кофе?

Сегодня ее тон изменился. Он был ни теплым, ни враждебным – всего лишь учтивым. За прошедшую ночь мать, видимо, поразмыслила над словами Настоятельницы и несколько угомонилась. Офелия вопросительно взглянула на нее, но мать отвела глаза и сделала вид, что ужасно занята у плиты.

Что-то было не так. В воздухе явственно пахло заговором.

Офелия умоляюще посмотрела на крестного, но тот лишь яростно шептал что-то себе под нос. Тогда она устремила настойчивый взгляд на жалкое, нерешительное лицо отца, и тот, как она и думала, сдался:

– Дочка, тут… одно маленькое непредвиденное обстоятельство…

У Офелии екнуло сердце. На мгновение у нее вспыхнула надежда, что помолвка разорвана. Отец исподтишка взглянул на Торна, словно надеялся, что тот опровергнет его слова. Но Торн даже не обернулся и только нетерпеливо постукивал ногой по полу. Офелии казалось, что сейчас, без своей шкуры, он походил не столько на медведя, сколько на хищного, беспокойного ястреба, готового взмыть в воздух.

Она придвинулась к отцу, который ласково похлопал ее по руке.

– Я знаю, что твоя мать напридумывала массу всяких шикарных развлечений на эту неделю…

Он осекся, услышав яростный кашель супруги, потом вздохнул и продолжил:

– Только что господин Торн объяснил нам, что рабочие обязанности срочно призывают его обратно, на Полюс. Первостепенные обязанности, понимаешь? Короче говоря, он не может тратить время на пышные приемы, на развлечения и…

Торн раздраженно прервал его, щелкнув крышкой карманных часов:

– Короче говоря, мы отбываем сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, на дирижабле.

Кровь бросилась в лицо Офелии. Сегодня! Ровно в шестнадцать… Ее брат, сестры, племянники и племянницы еще не вернутся из школы. И она не сможет с ними попрощаться. И никогда не увидит, как они растут…

– Что ж, возвращайтесь к себе, господин Торн. Я вас не удерживаю.

Эти слова вырвались у нее непроизвольно. Сказанные осипшим от насморка голосом, они прозвучали еле слышно, но все равно произвели эффект разорвавшейся бомбы. Лицо отца испуганно перекосилось, мать испепелила девушку взглядом, тетушка Розелина захлебнулась чаем, а крестный громко закашлялся. Но Офелия не смотрела ни на кого из них. Ее внимание сосредоточилось на Торне, который впервые с момента встречи оглядел ее всю, с головы до ног.

Офелия ждала вспышки ярости. Но ответ прозвучал глухим шепотом:

– Вы отказываетесь?

– Ну разумеется, нет! – воскликнула мать, выпятив пышный бюст. – Она не имеет права голоса, господин Торн, и поедет с вами, куда вам будет угодно.

– А я тоже не имею права голоса?

Этот вопрос, заданный пронзительным фальцетом, исходил от тетушки Розелины, которая мрачно уставилась в свою пустую чашку.

– И я, видимо, тоже? – из-под усов буркнул крестный, скомкав газету. – По-моему, никто в этой семье уже не интересуется моим мнением!

Мать сердито подбоченилась:

– Замолчите, вы оба, сейчас не время для споров!

Ни Офелия, ни Торн не обратили на них ни малейшего внимания. Они мерили друг друга взглядами: она – сидя перед чашкой горячего шоколада, он – встав на ноги, с высоты своего гигантского роста. Офелия не желала уступать этому человеку, но, подумав, решила не провоцировать его. В такой ситуации самое разумное – промолчать. У нее не было другого выхода.

Опустив глаза, она стала намазывать маслом вторую тартинку. Когда Торн снова сел и выпустил из трубки клуб дыма, все облегченно вздохнули.

– Идите собирать вещи, – коротко сказал он.

Для Торна инцидент был исчерпан. Но не для Офелии. Из-под растрепанных волос она бросила на жениха мрачный взгляд, суливший ему такое же тяжкое существование, на какое он обрек ее.

Серые глаза Торна, холодные, как стальной клинок, снова обратились к ней.

– Идите, Офелия, – добавил он без улыбки.

Казалось, имя невесты жжет ему язык – с таким трудом он его произнес.

Офелия с отвращением сложила салфетку и вышла из-за стола. Поднявшись по лестнице, она заперлась в своей комнате. Девушка застыла, прислонившись к двери, не мигая, не плача, но в груди у нее стоял крик. Мебель спальни, почувствовав гнев хозяйки, начала нервно подрагивать. Но тут Офелия расчихалась вовсю, и чары тотчас рассеялись, мебель замерла.

Девушка даже не подумала причесаться. Она надела самое унылое и строгое из своих платьев – серое, старомодное. Потом села на кровать и стала натягивать ботинки на босые ноги. Тем временем шарф изогнулся, пополз вверх и обвил ее шею.

В дверь постучали.

– Войдите, – прохрипела Офелия. У нее снова заложило нос.

В приоткрывшуюся дверь просунулись усы крестного.

– Можно к тебе, девочка?

Она кивнула, уткнувшись в платок. Тяжелые башмаки архивариуса проложили себе дорогу среди тюфяков, подушек и простынь, валявшихся на ковре. Он поманил пальцем стул – тот охотно подбежал к нему, цокая ножками, – и плюхнулся на сиденье.

– Бедняжка моя, – сказал крестный, вздохнув. – Этот тип – последний из мужей, какого я желал бы тебе.

– Знаю.

– Тебе придется быть мужественной. Так решили Настоятельницы.

– Так решили Настоятельницы, – повторила Офелия.

«Но последнее слово останется не за ними», – подумала она, хотя понятия не имела, на что может надеяться.

К великому изумлению Офелии, старик вдруг рассмеялся, указав на зеркало на стене:

– Помнишь свой первый проход сквозь зеркало? Одна нога дрыгалась снаружи, а все остальное застряло! Мы тогда по твоей милости не спали всю ночь. Думали, ты навечно так и останешься! Тебе еще и тринадцати лет не было…

– Да, у меня осталось несколько шрамов, – со вздохом ответила девушка, глядя на свои руки.

Взгляд крестного внезапно стал серьезным.

– Вот именно. Но это не помешало тебе повторить попытку и снова застрять между зеркалами, и так до тех пор, пока ты не освоила этот трюк. В нашей семье Проходящие сквозь зеркала встречаются редко… И знаешь ли почему, девочка?

Офелия подняла голову.

– Потому что это какой-то особый вид чтения? – предположила она.

Старик фыркнул в усы и широко раскрыл желтые глаза под мохнатыми бровями.

– Ничего подобного! Чтение вещей требует способности частично забыть себя, чтобы освободить место для их прошлого. А чтобы проходить сквозь зеркала, нужно смотреть на себя самого, видеть себя таким, каков ты есть. И это требует большого мужества. Те, кто прячет лицо, те, кто льстит себе и считает себя лучше, чем на самом деле, никогда не смогут этого сделать. Так что поверь мне: таких, как ты, – раз-два и обчелся!

Услышанное поразило Офелию. Она всегда проникала сквозь зеркала чисто интуитивно, вовсе не считая себя такой уж храброй.

Крестный вдруг указал на старый, истершийся от многолетней носки трехцветный шарф, который лениво обвивал ее плечи.

– Это твой первый помощник, верно?

– Да.

– Тот самый, который чуть было не лишил нас твоего общества?

Помедлив, Офелия кивнула. Иногда она забывала, что старый шарф, который она вечно таскала за собой, некогда пытался ее задушить.

– И тем не менее ты продолжала его носить! – громко заявил старик, хлопнув ладонью по колену.

– Я вижу, вы на что-то намекаете, – мягко сказала Офелия. – Только я не понимаю на что.

Старик испустил мрачный вздох.

– Ты далеко не красавица и, верно, поэтому прячешься за волосами и очками, говоришь полушепотом. Но из всего выводка твоей матери ты единственная, кто не пролил ни слезинки, кто ни разу ни на что не пожаловался…

– Вы преувеличиваете, крестный.

Старик, закряхтев, опустился на колени перед кроватью, на которой, ссутулившись, сидела Офелия. Он сжал ее локти и проговорил, легонько встряхивая девушку, словно хотел, чтобы каждое его слово запечатлелось в ее памяти:

– Послушай меня, малышка. Ты самая сильная личность среди всех твоих родных. И запомни мое предсказание: воля твоего мужа разобьется о твою собственную!

Медаль

Сигарообразная тень дирижабля скользила по земле. Офелия приникла к иллюминатору, тщетно пытаясь разглядеть башню аэропорта, возле которой ее родные прощально махали платками. У нее все еще кружилась голова. Сразу же после взлета, как только дирижабль начал закладывать вираж в небе, ей пришлось срочно прервать прогулку по правому борту и бежать в туалет. А когда она вернулась, Долина внизу уже превратилась в темное пятнышко…

Церемония прощания никогда еще не проходила столь неудачно.

– Надо же, у тебя морская болезнь! Твоя мать права, ты всегда найдешь повод отличиться…

Офелия оторвалась от иллюминатора. На другом конце салона, среди ковров и кресел медового цвета, выделялось бутылочно-зеленое платье тетушки Розелины. Старушка орлиным взором изучала карты разных ковчегов, развешанные по стенам. Офелия не сразу поняла, что ее интересуют не сами ковчеги, а качество печати: тетушка была реставратором бумажных документов.

Розелина, сухопарая и жилистая пожилая дама, приходилась Офелии не только теткой, но и крестной. Именно ее, бездетную вдову, избрали на роль компаньонки и наставницы для девушки. Она должна была сопровождать крестницу на Полюс и оберегать там до самой свадьбы.

– Ты заметила, с каким выражением посмотрел на тебя Торн, когда ты стравила свой завтрак и перемазала весь дирижабль? – едко спросила тетушка Розелина, усаживаясь напротив Офелии.

– Тетя, в тот момент мне было как-то не до наблюдений.

Офелия взглянула на Розелину поверх очков. Она плохо знала эту свою родственницу и рядом с ней чувствовала себя неловко. Прежде, на Аниме, они редко виделись и почти не разговаривали. Старая вдова жила только одним – реставрацией бумаг, так же как Офелия – своим музеем.

– Так вот, твой жених чуть не умер от стыда! – продолжала Розелина. – И запомни, милочка, больше никаких представлений! Береги честь семьи!

Тень дирижабля теперь скользила по водам Великих Озер, сверкающим, как ртуть. Предвечерний свет проникал в салон, превращая медовый цвет обивки в коричневый. В аэростате стоял неумолчный шум: громко скрипели металлические конструкции, рокотали пропеллеры. Офелия заставила себя вслушаться в эти звуки, ощутить качку, и ей полегчало – в общем, к полету можно было привыкнуть.

Она вынула из рукава платок в горошек и громко чихнула в него – раз, другой, третий. Глаза за очками слезились. Тошнота прошла, но насморк остался при ней.

– Бедняга Торн! – язвительно сказала она. – Если он боится выглядеть смешным, то сильно ошибся в выборе жены.

Тетушка Розелина побледнела и обвела тесный салон испуганным взглядом, трепеща от мысли, что увидит в одном из кресел белую медвежью шкуру.

– Великие предки! Не смей говорить такие вещи! – прошипела она.

– А что, вы его боитесь? – удивилась Офелия.

Она и сама боялась Торна, но только до момента их встречи. Стоило незнакомцу обрести лицо, как страх бесследно развеялся.

– У меня от него мороз по коже, – призналась тетушка с тяжким вздохом и дрожащей рукой поправила на затылке крошечный пучок, смахивающий на подушечку для булавок. – Ты видела его шрамы? Сильно подозреваю, что когда он не в духе, то способен на любую жестокость. Так что советую тебе вести себя потише, особенно после той утренней сцены. И вообще, постарайся произвести на него хорошее впечатление. Нам ведь предстоит жить рядом с ним… Мне – восемь месяцев, а тебе – всю оставшуюся жизнь.

Офелия бросила взгляд в иллюминатор, и у нее захватило дух. Дирижабль улетал все дальше от Анимы, и она казалась теперь мелким астероидом в окружении облаков. Значит, вот как выглядит родной ковчег в небесном просторе? Трудно даже предположить, что на нем есть луга и озера, леса и города, равнины и горы…

Приникнув к стеклу, Офелия смотрела, как Анима исчезает в клубящихся облаках, и старалась навсегда запечатлеть в памяти эту картину. Она не знала, когда вернется домой – да и вернется ли?

– Ты могла бы взять с собой запасную пару, чтобы не выглядеть как нищенка.

Офелия обернулась к тетке, взиравшей на нее с неодобрением. Она не сразу поняла, что та говорит о ее очках.

– Да они почти зарубцевались, – успокоила ее девушка. – Завтра совсем ничего не будет заметно.

За иллюминатором теперь простиралось только бескрайнее небо. Начали поблескивать первые звезды. В салоне включилось освещение, и иллюминаторы превратились в зеркала, сквозь которые ничего не было видно. Офелия подошла к стене, увешанной картами. Знаменитые географы в мельчайших подробностях изобразили на них двадцать один большой ковчег и сто восемьдесят шесть малых. Также на картах были помечены коридоры ветров, позволявшие дирижаблям беспрепятственно курсировать между ковчегами.

Офелия не сразу нашла Аниму и еще дольше отыскивала Полюс. Сравнив их, она с удивлением осознала, что Полюс почти в три раза крупнее. На рисунке этот ковчег, с его внутренним морем, озерами и источниками, напоминал гигантский таз с водой.

Однако больше всего девушку очаровало изображение Ядра Мира. По орбитам вокруг него вращались ковчеги. Ядро Мира – скопище вулканов, над которыми непрерывно сверкали молнии, – считалось крупнейшим осколком Земли. Жизни на Ядре не было. Его окутывало Море Облаков – плотная завеса пара, сквозь которую никогда не проникало солнце.

В салоне раздался звон колокола.

– Ужин! – со вздохом объявила тетушка Розелина. – Надеюсь, ты сможешь продержаться за столом, не покрыв нас позором?

– Вы хотите сказать, не стравив и ужин? Это будет зависеть от меню.

Когда Офелия и Розелина вошли в столовую, к ним поспешил человек в белом кителе с красными эполетами и двойным рядом золоченых пуговиц.

– Капитан Бартоломе, к вашим услугам! – напыщенно объявил он с широкой улыбкой, блеснув несколькими золотыми зубами. – На самом деле я всего лишь старший помощник, но это неважно. Надеюсь, вы простите нас: мы уже приступили к закускам. Присоединяйтесь, милые дамы, мы будем рады женскому обществу!

И он повел женщин вглубь зала, где за столом уже сидело несколько человек. Среди них Офелия без труда разглядела высокую худощавую фигуру, вид которой не доставил ей никакой радости. Торн сидел к ней спиной, и она видела только длинную спину в дорожном камзоле, гриву светлых волос да локти, двигавшиеся в такт еде. Он и не думал прервать трапезу ради появления дам.

– Боже мой, что вы делаете?! – ужаснулся Бартоломе, заметив, что Офелия собирается сесть рядом с теткой. – За столом мужчин и женщин полагается чередовать!

Он схватил девушку за талию, провальсировал с ней несколько шагов и властно усадил возле последнего человека, которого ей хотелось бы видеть так близко.

Офелия почувствовала, как ее накрыла длинная тень Торна, возвышавшегося над ней. Он сидел в напряженной, деревянной позе. Девушка без особой охоты стала намазывать маслом редиску – аппетита не было. За столом царило молчание, нарушаемое лишь позвякиванием приборов. Присутствующие ели свежие овощи, пили вино, передавали друг другу масло. Офелия опрокинула на скатерть солонку, которую хотела придвинуть к тетке.

Старшего помощника явно угнетало молчание, и он наконец заговорил:

– Ну, как мы себя чувствуем, милая девочка? Эта противная тошнота уже прошла?

Офелия вытерла рот салфеткой. Почему он говорит с ней так, словно ей десять лет?

– Да, благодарю вас.

– Простите, не слышу! – воскликнул Бартоломе, прыснув со смеху. – У вас такой тоненький голосок…

– Да, благодарю вас, – повторила Офелия, напрягая слабые связки.

– Если что, не стесняйтесь, обращайтесь к нашему корабельному врачу. Он мастер своего дела.

Человек с рыжеватыми бакенбардами, сидевший напротив, учтиво и скромно поклонился. Видимо, это и был врач.

За столом вновь воцарилась тишина, которую нарушал только Бартоломе, барабанивший пальцами по тарелке. Офелия высморкалась, стараясь подавить раздражение: юркие глазки старшего помощника так и бегали от нее к Торну и обратно.

– Вы не очень-то разговорчивы, друзья мои! – с усмешкой бросил Бартоломе. – Если я правильно понял, вы путешествуете вместе, не так ли? Две дамы с Анимы и господин с Полюса… честно говоря, редкое сочетание!

Офелия украдкой взглянула на худые длинные руки Торна, который в этот момент разрезал редиску. Значит, членам экипажа неизвестно, что их связывает? И она решила оставить всех в неведении, ограничившись вежливой улыбкой.

Однако тетушка была совсем другого мнения.

– Эти молодые люди помолвлены! – оскорбленно воскликнула она. – Разве вы не знаете?

Офелия заметила, как пальцы Торна судорожно стиснули ручку ножа, а на запястье бешено запульсировала вена. Бартоломе, сидевший во главе стола, снова блеснул золотыми зубами.

– Весьма сожалею, мадам, но я и вправду ничего не знал. Тогда почему же вы молчали, господин Торн? Нужно было сразу сообщить, кем вам приходится это очаровательное дитя! Как я теперь выгляжу?!

«Как человек, смакующий ситуацию», – подумала Офелия.

Однако радостное возбуждение Бартоломе длилось недолго. Его улыбка потухла при виде разъяренного лица Торна. Тетушка Розелина тоже заметно побледнела.

Доктор, который явственно ощутил общую неловкость, поспешил сменить тему.

– Меня крайне интересуют необычные свойства вашей семьи, – сказал он, обратившись к тетушке Розелине. – Ваша власть над самыми обычными предметами просто поражает воображение! Простите мою нескромность, но могу ли я узнать, в чем заключается ваша профессия, мадам?

Тетушка Розелина промокнула губы салфеткой.

– Моя специальность – бумага. Я разглаживаю, реставрирую и восстанавливаю документы.

Она взяла со стола карту вин, бесцеремонно разодрала ее на части, а затем простым прикосновением пальца привела в прежнее состояние.

– Очень интересно! – одобрительно сказал доктор, поглаживая свои крошечные усики. Официанты начали разносить суп.

– Еще бы не интересно! – гордо ответила тетушка. – Я спасла от гибели архивы огромной исторической ценности. Все члены нашей Семьи – специалисты по генеалогии, реставраторы, хранители – состоят на службе у Артемиды.

– И вы тоже? – спросил Бартоломе, послав Офелии сияющую улыбку.

Ей не хотелось уточнять, что все это в прошлом. Но Розелина ответила вместо нее, между двумя ложками супа:

– Моя племянница – великолепная чтица.

– Чтица? – изумленно переспросили в один голос старший помощник и врач.

– Я заведовала музеем, – коротко сказала Офелия.

Она умоляюще взглянула на тетку, давая понять, что не нужно развивать эту тему. Ей было больно говорить о том, что осталось в прежней жизни. Прощальные взмахи платков возле башни аэропорта не давали покоя. Больше всего ей хотелось сейчас доесть суп-пюре и уйти спать.

Но, на ее беду, тетушка Розелина была сделана из того же теста, что и мать Офелии. Недаром же они были сестрами. Старушке ужасно хотелось поразить Торна.

– Нет-нет, не скромничай, музей – это пустяки! Знайте, господа, что моя племянница способна входить в телепатическую связь с предметами, читать их прошлое и проводить в высшей степени точные экспертизы.

– А вот это забавно! – воодушевленно откликнулся Бартоломе. – Может, вы устроите нам маленькую демонстрацию, милая девушка? – Он потянул за золотую цепочку, свисавшую из кармана его парадного кителя, и вытащил прикрепленную к ней медаль. – Вот мой талисман. Человек, подаривший мне эту медаль, сообщил, что она принадлежала одному древнему императору. И мне безумно хочется узнать о ней побольше.

– Я… не могу, – пробормотала Офелия.

Бартоломе был крайне разочарован.

– Не можете? Почему?

– Этика чтецов запрещает мне это. Я ведь восстанавливаю не прошлое предмета, а прошлое его владельцев. Таким образом, я невольно проникну в вашу частную жизнь.

– Да, таковы законы этики чтецов, – подтвердила тетушка Розелина, демонстрируя свои лошадиные зубы. – А чтение частной жизни допускается только с согласия владельца.

Офелия вновь укоризненно взглянула на нее, но та явно решила блеснуть талантами племянницы, чего бы это ни стоило. И добилась своего: нервная рука Торна выпустила ложку и замерла на скатерти. Он внимательно слушал. А может, просто уже не был голоден.

– Ну, в таком случае даю вам свое разрешение! – заявил Бартоломе, как и следовало ожидать. – Я хочу узнать, кто он был, мой император!

И он протянул девушке золотую медаль, такую же блестящую, как его пуговицы и зубы. Сперва Офелия рассмотрела ее через очки, и ей тут же стало ясно, что побрякушка не имеет к древности никакого отношения. Решив скорее покончить с этим, она расстегнула перчатки. Пальцы коснулись медали, и перед глазами замелькали видения. Она впитывала их все – от совсем недавних до самых старых, пока еще не спеша истолковывать.

Сеанс чтения всегда разворачивался именно так, от настоящего к прошлому. Тоска и одиночество в небе, наедине с бесконечностью… Кроткая супруга и малыши, ждущие дома… Они далеко, они почти не существуют… Полеты, один за другим, не оставляют следа в душе… И женщины… И скука, которая сильнее угрызений совести… Внезапный блеск стали на фоне черного плаща – это нож… Чей-то муж мстит за себя… Острое лезвие натыкается на медаль в кармане кителя… Снова скучно… За брелан[7] противник, в неистовой ярости, выкладывает на карточный стол медаль… Учитель с ласковой улыбкой ставит мальчика на стул и вручает ему награду – блестящий золотой кружок…

– Ну, так как же? – с усмешкой спросил старший помощник.

Офелия надела перчатки и протянула ему талисман.

– Вас обманули, – прошептала она. – Это обыкновенная школьная награда, полученная мальчиком за успехи в учебе.

Золотая улыбка Бартоломе угасла.

– Не может быть, мадемуазель! Вы, наверно, невнимательно читали!

– Это детская медаль, – упрямо повторила Офелия. – Она вовсе не золотая, и ей не больше пятидесяти лет. Человек, которого вы обыграли в покер, вас обманул.

Тетушка Розелина нервно закашлялась: не такого подвига она ожидала от племянницы. Корабельный врач с преувеличенным интересом разглядывал содержимое своей тарелки. Рука Торна выдернула из кармашка часы демонстративным жестом, свидетельствующим об отсутствии интереса к застольной беседе.

Старший помощник выглядел таким убитым, что Офелии стало его жаль.

– Не огорчайтесь, от этого медаль не перестала быть талисманом. Она ведь спасла вас от ревнивого мужа…

– Офелия! – задыхаясь, вскричала Розелина.

Конец ужина прошел в гробовой тишине. Когда все встали из-за стола, Торн первым покинул комнату, даже не буркнув «спасибо».

На следующий день Офелия обследовала весь дирижабль. Закутавшись в шарф, она прошла от носа до кормы, выпила чаю в салоне, потихоньку (с разрешения Бартоломе) осмотрела кабину пилотов, штурманскую каюту и радиорубку. Но чаще всего она заглядывалась на пейзажи за иллюминатором. Иногда это был пронзительно-синий, бескрайний небосвод, по которому проплывали редкие облачка. Иногда – сырой туман, застилавший все кругом. А иногда, если дирижабль пролетал над каким-нибудь ковчегом, – городские колокольни.

Мало-помалу Офелия свыклась со столами без скатертей, с каютами без пассажиров, с креслами без отдыхающих. Никто никогда не садился в их дирижабль, и трапы были не нужны, потому что нигде не случалось остановок. Тем не менее полет был долгим: им приходилось облетать другие ковчеги, чтобы сбрасывать на них мешки с почтой.

Если Офелия и ее шарф разгуливали по всем помещениям, то господин Торн вообще не высовывал носа из каюты. Много дней подряд он не выходил ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину.

Когда в отсеках дирижабля похолодало и стекла покрылись кружевным инеем, тетушка Розелина решила, что племяннице пора серьезно поговорить с женихом.

– Если вы сейчас не наладите отношения, потом будет слишком поздно, – предупредила она девушку, когда они вдвоем прогуливались по палубе.

Стекла иллюминаторов пылали в огне заходящего солнца. Снаружи стоял невообразимый холод. Осколки прежнего мира, слишком мелкие, чтобы стать ковчегами, подернулись инеем и сверкали в небе, как россыпи бриллиантов.

– Какая вам разница, поладим мы с Торном или нет? – вздохнула Офелия, кутаясь в шарф. – Мы ведь все равно поженимся, а это самое главное.

– Ну и ну! Я в твоем возрасте была куда более романтичной невестой!

– Вы – моя дуэнья, – напомнила ей Офелия. – И ваша задача – следить за тем, чтобы со мной не случилось ничего неприличного, а не в том, чтобы толкать меня в объятия этого человека.

– Неприличного… скажешь тоже! – проворчала тетушка Розелина. – В этом смысле ты ничем не рискуешь. У меня такое впечатление, что ты не вызываешь у господина Торна никаких пылких чувств. Да и вообще… я никогда еще не видела мужчины, который бы так шарахался от женщин.

Офелия не смогла сдержать довольной улыбки, которую, на ее счастье, тетка не заметила.

– Вот что: пойди-ка предложи ему травяной отвар, – вдруг решительно сказала Розелина. – Липовый отвар. Липа хорошо успокаивает нервы.

– Тетя, это ведь он хочет на мне жениться, а не наоборот. С какой стати я должна за ним ухаживать?

– Но я же не прошу тебя кокетничать с ним! Мне просто хочется наладить между вами нормальные отношения. Отнеси отвар и постарайся быть полюбезнее!

Рыжий солнечный диск скрылся в тумане. Офелия увидела, как ее тень на полу вытянулась, побледнела и растаяла. Темные очки девушки побледнели, приспосабливаясь к новому освещению.

– Ладно, тетя, я подумаю.

Розелина взяла ее за подбородок, заставив поднять голову.

– Ты должна быть покладистой, слышишь, девочка?

За иллюминаторами стемнело. Офелия замерзла, несмотря на шарф, плотно обвивший ее плечи. В глубине души она признавала правоту тетки. С Торном лучше не ссориться. Ведь они обе понятия не имели, какая жизнь ожидает их на Полюсе…

Предостережение

Тихий стук в металлическую дверь потонул в шуме двигателей. Офелию и ее маленький поднос с дымящейся чашкой окутывала полутьма. Однако светильники в коридоре позволяли различать полосатую обшивку стен, номера кают и вазоны с цветами.

Офелия с бьющимся сердцем постояла еще немного, ловя звуки по другую сторону двери. Тишину нарушал только мерный рокот моторов. Одной рукой ухватив покрепче поднос, другой она еще раз стукнула в дверь. Но никто не открыл.

Ну что ж… Значит, она вернется попозже.

Держа поднос обеими руками, Офелия осторожно развернулась, чтобы уйти. И тут же вздрогнула от толчка в спину. Дверь каюты распахнулась!

На пороге, во весь свой гигантский рост, стоял Торн, устремив на нее безжалостный взгляд. Слабенькие светильники не смягчали, а, наоборот, подчеркивали резкие контуры его лица, шрамы на виске и на лбу.

Офелия подумала: «Нет, он решительно слишком высок для меня».

– Что вам угодно?

Торн произнес это ровным голосом, со своим северным акцентом, четко выделявшим каждую согласную.

Офелия протянула ему поднос:

– Тетя попросила принести вам отвар.

Крестная наверняка осудила бы ее откровенность, но Офелия не умела лгать. Торн, неподвижный как скала, не шевельнул и пальцем, чтобы взять чашку. «Может, он вовсе и не презирает меня? – подумала Офелия. – Может, он просто туго соображает?»

– Это липовый отвар, – добавила она. – Кажется, он успо…

– Вы всегда говорите так тихо? – грубо прервал ее Торн. – Вас едва можно понять.

Помолчав, Офелия ответила еще тише прежнего:

– Всегда.

Наморщив лоб, Торн разглядывал ее так, словно старался найти в этом намеке на женщину хоть что-нибудь достойное интереса. Тяжелые темные волосы, очки, изношенный шарф… Еще несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Офелии показалось, что Торн хочет вернуться в каюту, и она отступила на шаг. Торн развернулся и прошел к себе. А Офелия так и осталась у двери, со своим бесполезным подносом. Казалось, жених начисто забыл о ее присутствии в коридоре. Но при этом хотя бы не захлопнул за собой дверь.

Со своего места Офелия разглядывала его каюту. Мягкий раскладной диванчик, ночью служивший постелью, багажная сетка, в глубине – столик с письменным прибором, вот и вся обстановка. Торн зажег лампу, небрежно сбросил медвежью шкуру на диванчик и оперся обеими руками на столик. Здесь он, видимо, работал – столик был завален альбомами и исписанными листками для заметок. Торн стоял не шевелясь, и Офелия никак не могла понять, чем он занят – читает или размышляет.

Она внимательно изучала его фигуру. Напряженная поза, костлявые запястья, выглядывающие из рукавов, острые лопатки под камзолом, длинные сухощавые ноги. Казалось, будто ему неудобно в этом слишком большом и слишком худом теле.

– Вы еще здесь? – проворчал он, даже не соблаговолив обернуться.

Офелия поняла, что пить ее отвар он не собирается, и стала прихлебывать из чашки сама. Горячий настой приятно согревал.

– Я вас отвлекаю? – прошептала она.

– Вы не выживете.

У Офелии замерло сердце. Она выплюнула отвар в чашку, испугавшись, что поперхнется.

А Торн упрямо стоял к ней спиной. Девушка дорого дала бы, чтобы взглянуть ему в лицо и убедиться, что он не шутит.

– Где именно я не выживу?

– На Полюсе. При дворе. На свадьбе. Пока не поздно, возвращайтесь под крылышко своей матери.

Растерянная Офелия ничего не понимала в этих смутных угрозах.

– Вы меня отвергаете?

У Торна дернулись плечи. Он слегка развернул свое длинное тощее тело и бросил на девушку презрительный взгляд. Офелия не могла понять, от чего кривится его рот: то ли это усмешка, то ли гримаса…

– Отвергаю? – едко переспросил он. – Поистине, у вас слишком идиллические представления о наших нравах.

– Тогда я ничего не понимаю, – прошептала Офелия.

– Заверяю вас, что наш брак мне так же отвратителен, как и вам. Но я принял на себя это обязательство как перед вашей семьей, так и перед моей собственной. И мне придется дорого заплатить, если нарушу клятву. Очень дорого.

До Офелии не сразу дошел смысл его слов.

– Если хотите знать, мне этот брак нужен не больше, чем вам. Но, отказавшись от него без веских оснований, я опозорю семью и буду беспощадно изгнана и проклята.

Торн еще сильнее нахмурил брови, одну из которых рассекал шрам. Казалось, он ждал от Офелии совсем не такого ответа.

– И все же ваши обычаи гораздо мягче наших, – чуть спокойней возразил он. – Я имел возможность лично изучить гнездышко, где вы росли. Оно не имеет ничего общего с миром, в который вам предстоит попасть.

Пальцы Офелии непроизвольно сжали чашку. Торн явно старался ее запугать, и это ей очень не нравилось. Она прекрасно понимала, что не нужна ему, и не сердилась. Но то, что он хотел свалить на нее всю ответственность за разрыв, было похоже на трусость.

– Вы намеренно сгущаете краски, – с упреком сказала она. – Какую пользу обе семьи надеются извлечь из нашего брака, если я рискую не выжить? Либо вы придаете моей особе слишком большое значение, что не соответствует истине…

Она сделала паузу и закончила, внимательно следя за реакцией Торна:

– …Либо скрываете от меня что-то важное.

Стальной взгляд Торна стал еще пронзительнее. Теперь он глядел на девушку не через плечо, сверху вниз, а прямо, испытующе, потирая плохо выбритый подбородок. И нервно мигнул, заметив, что шарф Офелии, спускавшийся до пола, заметался, как хвост раздраженной кошки.

– Чем больше я вас рассматриваю, тем больше убеждаюсь, что мое первое впечатление меня не обмануло, – проворчал он. – Вы слишком слабенькая, слишком вялая, слишком избалованная… Вы не созданы для того места, куда я везу вас. Если вы последуете за мной, то вряд ли переживете зиму. Решайте сами.

Офелия храбро выдержала его вызывающий взгляд. В ее памяти всплыли слова старого крестного, и она с удивлением услышала собственный ответ:

– Вы меня плохо знаете.

Придерживая поднос, она отступила дальше в коридор и медленно, аккуратно закрыла за собой дверь.

Прошло еще много дней, а Офелия так и не увидела Торна ни в столовой, ни на палубе. Их разговор привел девушку в полное недоумение. Ей не хотелось волновать тетку, и она солгала, сказав, что Торн был очень занят и не принял ее. Крестная принялась строить новые планы сближения жениха и невесты. А Офелия лихорадочно размышляла, покусывая кончики своих старых перчаток. (Она делала это от волнения, подобно тому как некоторые люди кусают ногти.) Какую роль в дипломатических интригах отвели ей Настоятельницы? Действительно ли Торн занимает прочное положение при дворе? И о каких опасностях он говорил – о реальных или выдуманных? Может, он просто хотел напугать ее, чтобы заставить вернуться домой?

Настырная Розелина не оставляла племянницу в покое, а Офелия хотела спокойно подумать в одиночестве. Наконец она заперлась в туалете дирижабля, сняла очки и приникла лбом к холодному иллюминатору. Из-за снега, налипшего на стекло, ничего не было видно, но она знала, что снаружи сейчас темно. Солнце, побежденное полярной стужей, не показывалось уже три дня.

Внезапно лампочка на потолке нервно замигала, а пол под ногами Офелии затрясся. Она вышла из туалета. Дирижабль стонал, скрипел, трещал и рвался с причальных канатов под напором жуткого снежного бурана.

– Как, ты еще не готова? – ахнула тетушка Розелина, выйдя в коридор. Она была закутана с головы до ног в пышные меха. – Собирай поскорей вещи и надень шапку, если не хочешь закоченеть еще до выхода!

Офелия натянула на себя две шубы, теплую шапку, рукавицы поверх перчаток и обмотала вокруг шеи свой нескончаемо длинный шарф. В результате она так закуталась, что не могла даже пошевелить рукой.

Экипаж уже начал выгружать пассажирские чемоданы. Ветер, режущий как стекло, врывался в дирижабль через открытый люк, засыпая пол снегом. От жгучего мороза у Офелии на глазах выступили слезы.

Торн, невозмутимый, бесстрастный, в медвежьей шубе, развевающейся на бешеном ветру, без колебаний спустился по трапу. Когда Офелия, в свой черед, вышла в снежную круговерть, ей показалось, что легкие тут же забились льдом. От снега, налипшего на очки, она почти ослепла. Канаты, служившие перилами трапа, скользили под рукавицами. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, пальцы ног заледенели в ботинках. Откуда-то сзади, сквозь завывания ветра, до нее донесся голос тетки:

– Смотри, куда ставишь ноги!

Этого окрика было достаточно, чтобы Офелия тут же поскользнулась. Она судорожно вцепилась в канат, чувствуя, что нога повисла над пустотой. Какое расстояние отделяет ее от земли, девушка предпочитала не знать.

– Спускайтесь осторожней, – посоветовал кто-то из экипажа, поддержав ее под локоть. – Ну, вот так!

Офелия ступила на землю, чуть живая от страха. Ветер распахивал ее шубы, вздымал подол платья, потом сорвал шапку, которая мгновенно куда-то улетела, и начал трепать волосы. Девушка попыталась рукавицами смахнуть снег с очков, но тот намертво прилип к стеклам. Ей пришлось снять очки, чтобы оглядеться. Но куда бы ни упал ее близорукий взгляд, вокруг были только мрак и снег. Она даже потеряла из вида Торна и тетку.

– Давайте руку! – прокричал какой-то человек.

Она растерянно протянула ему руку и тут же очутилась в санях, которые прежде не заметила.

– Держитесь крепче!

Девушка вцепилась в бортик саней. Все ее тело, скованное холодом, сотрясалось от толчков.

Над ее головой непрерывно свистел бич, подгоняющий собачью упряжку. Сквозь прищуренные веки Офелия смутно различала светящиеся полосы, которые переплетались между собой во мраке. Это были фонари. Сани мчались по городу, разметая белые вихри по тротуарам и стенам домов. Казалось, эта бешеная гонка в снегах не кончится никогда… Но тут сани наконец замедлили бег.

Упряжка въехала на величественный подъемный мост.

Егерь

– Сюда! – крикнул незнакомец, размахивая фонарем.

Дрожащая, растрепанная, Офелия кое-как выбралась из саней и тут же по щиколотку увязла в снегу. Она понятия не имела, где находится. Перед ней был какой-то двор в окружении каменных стен. Буран уже стих, но ледяной ветер все еще больно хлестал по лицу.

– Удачно съездили, господин Торн? – спросил человек с фонарем, подходя к путешественникам. – Я и думать не думал, что вы так долго будете в отлучке. Уже и беспокоиться начал. Ну и ну, вот так явление!

И он осветил фонарем измученное лицо Офелии. Его акцент был еще более резким, чем у Торна, и девушка с трудом поняла, что он сказал.

– Черт возьми, какая щупленькая! И еле на ногах стоит. Надеюсь, она не отдаст концы прямо тут, у нас на глазах. Они что, не могли вам подыскать девушку попухлявее?

Офелия изумленно слушала его. Но едва человек протянул к ней руку, явно желая коснуться, как ему на голову обрушился сильный удар зонтиком тетушки Розелины.

– Лапы прочь от моей племянницы! И укоротите язык, грубиян! – гневно вскричала она из-под меховой шапки. – А вы, господин Торн, могли бы и запретить ему…

Но Торн воздержался от ответа. Он был уже далеко, и силуэт его огромной медвежьей шкуры четко вырисовывался в освещенном дверном проеме. Офелия, как во сне, пошла за ним. Она старалась идти по его следам, чтобы не увязнуть в снегу.

Наконец девушке удалось добраться до крыльца.

Тепло. Свет. Ковер.

Какой контраст с беснующейся злобной стихией там, снаружи! Почти вслепую Офелия пересекла длинный вестибюль и инстинктивно направилась к печке, которая обдала жаром ее окоченевшие щеки.

Теперь ей стало ясно, почему Торн был уверен, что она не переживет здешнюю зиму. Этот холод не имел ничего общего с холодом ее ковчега. Офелия еле дышала. Грудь, горло и нос болели как обожженные.

Она вздрогнула, когда позади раздался женский голос, еще более зычный, чем голос ее матери:

– Ничего себе ветерок, а? Снимайте-ка свою шкуру, господин Торн, она вся вымокла. Ну как, удачно съездили? Привезли наконец компанию для госпожи? Она, верно, совсем заждалась!

Женщина явно не заметила маленькую дрожащую фигурку, которая съежилась у печки. А Офелия с трудом понимала ее из-за резкого акцента. Что означает «компания для госпожи»? Торн, верный себе, ничего не ответил. Женщина удалилась, пробормотав напоследок:

– Пойду-ка подсоблю мужу.

Офелия медленно осваивалась в новой обстановке. По мере того как оттаивали ее очки, она начинала различать вокруг себя странные предметы. Это были охотничьи трофеи, развешанные по стенам просторной галереи, – звериные головы с оскаленными пастями и застывшими глазами. Прибитые над дверью оленьи рога напоминали развесистую крону дерева. Судя по гигантским головам, убитые звери были просто чудовищами.

В глубине зала вырисовывался силуэт Торна. Он сидел перед огромным камином. У его ног стоял ковровый саквояж.

Соблазнившись жарким огнем камина, Офелия отошла от маленькой печки. При каждом шаге в ботинках у нее хлюпала вода. Платье, влажное от растаявшего снега, стало свинцово-тяжелым. Приподняв подол, Офелия заметила, что мягкая подстилка у нее под ногами – не ковер, а огромная серая шкура. По спине у нее пробежал холодок: каким же великаном был этот зверь, если содранная с него шкура покрыла пол в таком огромном зале?!

Торн уставился на пламя в камине, игнорируя подошедшую Офелию. Его руки были скрещены на груди, как пара сабель, а длинные ноги нетерпеливо подрагивали, словно им не терпелось снова шагать. Он выхватил часы из жилетного кармана, открыл крышку, взглянул на них, закрыл крышку. Щелк-щелк.

Немного согревшись, Офелия обратилась к Торну:

– Должна вам сказать, я плохо понимаю этих людей…

Торн упрямо молчал, и она решила, что не дождется ответа. Но он все же заговорил:

– Для всех посторонних, пока я не решу иначе, вы с вашей родственницей будете считаться компаньонками моей тетки. Я привез вас с другого ковчега, чтобы ее развлечь. И если хотите облегчить мне задачу, прошу держать язык за зубами. Особенно это касается вашей опекунши. А главное – не обращайтесь со мной как равная, – добавил он с принужденной улыбкой. – Это может вызвать подозрения.

Офелия отошла от камина, хотя ей было жалко расставаться с его теплом. Значит, Торн намерен скрывать факт их помолвки? Очень странно… И что за отношения у него со здешними хозяевами? Они величали Торна монсеньором, и за их внешней фамильярностью скрывалось почтение. На Аниме все жители состояли в родстве, и подобные церемонии были им не свойственны. Здесь же явственно проглядывала нерушимая иерархия, смысл которой Офелии был пока непонятен.

– Вы живете здесь? – спросила она, стоя поодаль, еле слышно.

– Нет, – помолчав, соблаговолил ответить Торн. – Это домик егеря.

Офелия облегченно вздохнула. Ей был неприятен едкий запах охотничьих трофеев. Даже запах гари из камина не мог перебить его.

– Мы здесь заночуем?

До сих пор Торн сидел к ней боком, и ей был виден только его четко очерченный профиль. Но при этом вопросе он повернулся, устремив на нее свой ястребиный взгляд. От удивления строгие черты его лица вдруг смягчились.

– Заночуем?! Как вы думаете, который теперь час?

– Видимо, гораздо более ранний, чем я полагала, – вполголоса призналась Офелия.

Полумрак, застилавший небо, ввел ее в заблуждение. Ей хотелось спать, она вся промерзла, но ничего не сказала Торну. Не стоит показывать свою слабость этому человеку, он и без того считает ее слишком хрупкой.

Внезапно в передней раздался грохот. И следом – яростный вопль тетушки Розелины:

– Вандалы! Негодяи безрукие!

Офелия почувствовала, как сжался Торн. В зал шумно ворвалась ее тетка в меховой шапке, багровая от гнева. За ней шла жена егеря. Теперь Офелия смогла ее рассмотреть как следует. Это была розовощекая толстушка с золотистой косой.

– Ну можно ли заявляться к добрым людям с такими штуковинами?! – сердито сказала она. – Герцогиней вы, что ли, себя возомнили?

Розелина заметила Офелию и, воинственно потрясая зонтиком, как шпагой, призвала ее в свидетели:

– Они сломали мою прекрасную, мою замечательную швейную машинку! Как прикажете мне теперь подрубать платья, чинить прорехи?!

– Да так же, как все делают, милая моя, – презрительно ответила женщина. – Возьмете иголку с ниткой и почините!

Офелия вопросительно глянула на Торна, чтобы узнать, как ей держаться. Но ее жениха явно не интересовали разборки с женскими тряпками. Он решительно отвернулся к камину, однако по его застывшей позе девушка догадалась, что он не одобряет поведение Розелины.

А та прямо-таки задохнулась от ярости:

– Моя специальность – реставрация бумаг, а не тканей! Да вы хоть знаете, с кем… с кем…

Офелия схватила ее за руку, призывая к молчанию.

– Успокойтесь, тетя, это всё пустяки.

Жена егеря изумленно переводила глаза с тетки на племянницу и обратно. В ее взгляде на Офелию – бледную, растрепанную, в старомодном промокшем платье – явственно читалось презрение.

– Я надеялась, что для мадам Беренильды подберут что-нибудь повеселей. Желаю ей терпения!

– Позови мужа! – резко приказал Торн. – Пусть запрягает собак. Нам еще ехать и ехать через леса. Я не желаю терять время попусту.

– А вы разве не хотите лететь на дирижабле? – удивленно спросила женщина.

Офелия надеялась услышать «да» – дирижабль все-таки был уютнее, чем сани, – но Торн раздраженно ответил:

– До четверга почты не будет, а я тороплюсь.

– Хорошо, как скажете, – с поклоном ответила женщина.

– А наше мнение вас совсем не интересует, господин Торн?! – возмутилась тетушка Розелина, снова потрясая зонтиком. – Я бы предпочла переночевать в отеле, пока не растает снег!

Торн подхватил саквояж и, не глядя на Офелию и ее крестную, буркнул:

– Он не растает.

Путешественники вышли из дома через просторную крытую террасу. Невдалеке темнел лес. Солнце еще не встало, но на горизонте небо слегка розовело.

Офелия закуталась в шарф, уткнулась носом в платок. Она вздрогнула при виде псов, которых запрягали в сани. Это были лохматые, взъерошенные волкодавы размером чуть ли не с лошадь. Одно дело – рассматривать чудовищ в альбоме Аугустуса, и совсем другое – увидеть их перед собой, живых и клыкастых. Тетушка Розелина едва не упала в обморок от ужаса.

Торн сменил белую медвежью шкуру на серую шубу, не такую просторную и тяжелую. Он стоял с угрюмым лицом, натягивая кучерские рукавицы и рассеянно слушая отчет егеря, который жаловался на браконьеров.

И снова Офелия задалась вопросом: кем же он был для этих людей? Наверно, лес принадлежит ему, раз егерь обязан перед ним отчитываться?

– А наши чемоданы? – строго спросила тетушка Розелина, клацая зубами от холода. – Почему их не грузят в сани?

– Они вас задержат, дамочка, – ответил егерь, жуя табак. – Да вы не волнуйтесь, их скоро доставят к госпоже Беренильде.

Розелина не сразу поняла его из-за акцента и табачной жвачки во рту, и егерю пришлось трижды повторить свои слова.

– Но дамы не могут путешествовать без вещей! – возмутилась она. – Почему же господин Торн взял с собой этот саквояж?

– Ну, тоже мне сравнили! – оскорбленно воскликнул егерь.

Торн сердито прищелкнул языком и спросил, игнорируя рассерженную тетку:

– Где он сейчас?

Егерь взмахнул рукой, неопределенно указывая в небо над деревьями:

– Вроде бы там, над озером, монсеньор.

– Да о ком вы говорите?! – нетерпеливо осведомилась Розелина.

Офелия, спрятавшая лицо в шарф, тоже ничего не понимала. От холода у нее ломило голову и путались мысли. Она пребывала в каком-то забытье…

Сани рванули с места и помчались в темноту. Съежившись на заднем сиденье, содрогаясь от непрерывных толчков, девушка придерживала свои тяжелые волосы, хлеставшие ее по лицу. Торн, сидевший впереди, погонял собак. Его темный силуэт, устремленный вперед, стрелой рассекал ветер. С соседних саней, где ехали егерь и тетушка Розелина, едва доносился звон бубенчиков. Офелии казалось, что дороге не будет конца.

Внезапно лесной полумрак остался позади, и перед ними разверзлась бескрайняя, хрустальная, ослепительная ночь под звездным покровом. Глаза Офелии изумленно расширились за очками. Она выпрямилась, забыв о ледяном ветре. Открывшееся зрелище ошеломило ее почти до потери сознания.

В ночном небе над озером парила гигантская цитадель, нацеленная шпилями башен на Млечный Путь. Казалось, что самая высокая ее башня вонзается в лунный серп. Это было фантастическое, невообразимое зрелище: огромный город, оторванный от ковчега, не соединенный ни с чем на земле, с извилистыми лабиринтами улиц, мостами, зубчатыми парапетами, лестницами, арками… В пустоте поблескивали водяные рвы, окружавшие тройным ледяным кольцом воздушную заснеженную крепость. Она сверкала огнями окон и фонарей, отражаясь тысячами бликов в зеркале озера. «Непостижимо! – подумала Офелия, зачарованная волшебным зрелищем. – Значит, Аугустус запечатлел в своем альбоме именно этот небесный город?»

Торн, сидевший впереди, бросил взгляд через плечо. Его глаза смотрели сейчас живее обычного. Он крикнул:

– Держитесь крепче!

Изумленная Офелия изо всех сил вцепилась в бортик саней. Она чуть не захлебнулась, когда сильный воздушный поток ударил ей в лицо. Собаки и сани взмыли в небо. Туда же, к звездам, полетел и истерический крик тетушки Розелины. А Офелия не могла издать ни звука. Ей казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце. Чем выше они взлетали, тем стремительнее двигались сани, тем больнее что-то сжималось у нее внутри. Наконец сани описали большую дугу, такую же нескончаемую, как вопли ее тетки. Полозья так резко опустились на лед, что из-под них брызнул сноп искр. Офелию подбросило вверх, и она чуть не вылетела из саней. Собаки побежали медленнее, и вскоре упряжка остановилась перед монументальными воротами.

– Небоград, – лаконично объявил Торн, выпрыгнув из саней.

И направился к воротам, даже не оглянувшись, чтобы проверить, идет ли за ним невеста.

Небоград

Офелия запрокинула голову в небо. Она не могла отвести изумленного взгляда от гигантского города, вздымавшегося до самых звезд.

Здешняя архитектура была скорее причудливой, нежели красивой. Повсюду виднелись башенки самых разнообразных форм – округлые, вытянутые, прямые, наклонные. Лестницы нависали над пустотой, не вызывая желания ступить на них. Витражные окна расцвечивали ночную тьму палитрой пестрых красок.

– Боже, я чуть не умерла… – раздался голос за спиной Офелии.

– Осторожно, дамочка, по такому катку не в вашей обувке ходить!

Растерянная тетушка Розелина, которую егерь поддерживал под руку, пыталась сохранить равновесие. В тусклом свете фонаря ее лицо казалось еще желтее, чем обычно.

Офелия, в свой черед, опасливо ступила на лед и тут же грохнулась на спину.

Торн выпрягал собак из своих саней и впрягал их в повозку егеря. Его сапоги с рифлеными подошвами прекрасно держались на толстой корке льда.

– Все в порядке, господин Торн? – спросил егерь, наматывая вожжи на запястья.

– Да.

Управляемая егерем упряжка бесшумно сорвалась с места и взмыла в небо. Сидя на льду, Офелия проводила ее глазами. Она с болью подумала о том, что эти сани унесли последнюю надежду на возвращение.

– Помогите мне, – раздался повелительный голос Торна.

Его высокая сухощавая фигура склонилась над пустыми санями. Он явно ждал, чтобы Офелия подошла к нему.

Девушка кое-как поднялась и доковыляла до саней. Торн указал ей на колышек, вбитый в лед:

– Упритесь в него ногой. По моему сигналу толкайте как можно сильнее.

Офелия кивнула, хотя сомневалась в своих силах. Закоченевшие ноги едва слушались. Торн махнул ей, она согнулась и вместе с ним всем телом налегла на сани. Повозка, которая так легко неслась по небу, теперь, казалось, намертво вмерзла в лед.

Наконец полозья поддались. Продолжая толкать сани, Торн и Офелия вместе с семенящей следом тетушкой Розелиной добрались до большого запертого ангара. Ворота, неплотно соединенные толстыми цепями, скрипели на ветру. Торн откинул полу шубы и вынул из сумки на ремне связку ключей. Щелкнул замок, цепи упали. В темном чреве ангара стояли рядами такие же сани. Торн, уже без помощи Офелии, втолкнул повозку внутрь, вынул свой саквояж и знаком велел женщинам следовать за ним вглубь ангара.

– Вы не хотите вести нас через парадную дверь?! – вопросила тетушка Розелина.

Торн обвел спутниц мрачным взглядом.

– Начиная с этого момента, – сказал он угрожающе, – вы будете беспрекословно следовать за мной, без промедления и без шума.

Тетушка оскорбленно поджала губы. Офелия сочла за лучшее промолчать: Торн явно не нуждался в ее мнении. Они должны были войти в город тайком, и, видимо, у него имелись на это причины. Другой вопрос, уважительные или нет…

Торн потянул вбок тяжелую деревянную дверь на полозьях, за которой обнаружился подъемник из кованого железа. Согнувшись, он прошел внутрь, подождал, когда женщины встанут рядом с ним, задвинул сложенную гармошкой предохранительную решетку и нажал на какой-то рычаг. Лифт с металлическим лязгом пополз вверх. По мере подъема воздух становился все теплее. Вскоре жара, поначалу приятная, превратилась в настоящую пытку. Горячий воздух обжигал щеки Офелии, затуманивал очки.

Лифт остановился так резко, что тетушка Розелина с трудом подавила испуганный крик. Торн отодвинул решетку и, вытянув шею, внимательно посмотрел по сторонам.

– Нам направо. Поторопитесь.

Перед ними была мрачная улочка с грязной выщербленной мостовой и старыми рекламными плакатами на стенах домов. В воздухе витал неясный запах сдобы и специй, от которого Офелию замутило.

Торн, с саквояжем в руке, вел их по безлюдным кварталам с потайными проходами и ветхими лестницами. Дважды он поспешно вталкивал спутниц в темные переулки, заслышав приближение фиакра или отдаленный взрыв смеха. Наконец он схватил Офелию за руку, чтобы заставить идти быстрее. На каждый его шаг приходилось несколько ее шажков.

Когда на жениха падал свет уличного фонаря, девушка видела его строгий профиль: стиснутые челюсти, нахмуренный лоб. Она спрашивала себя, насколько законным было его место при дворе, если он действует таким образом.

Наконец они вошли на задний двор неприметной лачуги, спугнув кошку, забравшуюся в помойку. Нервные пальцы Торна выпустили руку Офелии. Он снова настороженно огляделся, втолкнул обеих женщин в какую-то дверь, вошел следом и тут же дважды повернул в замке ключ.

Тетушка Розелина икнула от изумления, а Офелия удивленно раскрыла глаза. Перед ними, в закатном свете, пылал роскошными осенними красками великолепный парк. Никакой тьмы. Никакого снега. Никакого Небограда. Словно по взмаху волшебной палочки, они очутились совсем в другом мире. Офелия обернулась. Дверь, в которую они только что прошли, нелепо стояла сама по себе, ни на что не опираясь, посреди лужайки.

Судя по виду Торна, здесь ему стало гораздо спокойнее, и тетушка Розелина решила, что запрет на разговоры снят.

– Потрясающе! – пролепетала она. Ее вытянутое желтоватое лицо сияло от восхищения. – Куда мы попали?

Торн, не выпуская из руки саквояж, зашагал по аллее, обсаженной вязами и тополями.

– Это имение моей тетки. Буду очень благодарен, если вы отложите на потом все другие вопросы и не станете нас задерживать, – добавил он, заметив, что Розелина готова расспрашивать еще и еще.

Дамы шагали следом за Торном по ухоженной аллее. По обе стороны от нее бежали два ручейка. Тетушка расстегнула шубу, наслаждаясь теплым воздухом.

– Фантастика! – твердила она с улыбкой, обнажая лошадиные зубы. – Просто фантастика!

Офелия вела себя более сдержанно. Она внимательно смотрела на газон у своих ног, на мерцающие ручейки, на листву, шелестевшую от дуновения ветерка, на нежно-розовое закатное небо и никак не могла справиться с ощущением фальши. Здешнее солнце стояло в небе не там, где положено. Трава на лужайке была слишком зеленой. Деревья в осеннем уборе не роняли ни одного листочка. И еще одна странность: тут не было слышно ни птичьего пения, ни жужжания насекомых.

Офелии вспомнилась запись из путевого дневника Аделаиды:

«Госпожа посол весьма любезно приняла нас в своем имении, где царит вечная летняя ночь. Я просто ослеплена таким множеством чудес! Здешние жители очень вежливы и гостеприимны, а их свойства превосходят все ожидания…»

– Не торопитесь снимать шубу, тетя, – шепнула Офелия. – Мне кажется, этот парк – иллюзия.

– Иллюзия? – недоверчиво повторила Розелина.

Торн на миг обернулся – Офелия успела увидеть его шрам на брови и плохо выбритый подбородок. Во взгляде, который он бросил на девушку, промелькнула искорка удивления.

Постепенно парк уступил место великолепным регулярным садам. Наконец за ажурной листвой на пламенеющем фоне заката показалось прекрасное здание. Это был замок, увитый плющом, с черепичной крышей и затейливыми флюгерами.

На каменном крыльце с полукруглыми ступенями стояла старая дама в шали, накинутой на плечи. Казалось, она давно уже поджидает путников, сложив руки на черном переднике. Пока гости поднимались по лестнице, она буквально пожирала их глазами. Глубокие морщины обрамляли ее сияющую улыбку.

– Торн, мальчик мой, как я счастлива тебя видеть!

Забыв об усталости, забыв о насморке, забыв о своих подозрениях, Офелия невольно улыбнулась. В ее глазах Торн был кем угодно, только не «мальчиком». Но она изумленно заморгала, когда Торн бесцеремонно оттолкнул старуху, протянувшую к нему руки.

– Прекратите это, – прошипел он.

И исчез в вестибюле, оставив трех женщин на крыльце.

– Боже, какое бессердечие! – с тяжким вздохом воскликнула Розелина.

Но старуха уже нашла себе новую жертву. Ее сморщенные пальцы жадно, едва не сбивая очки, шарили по лицу Офелии, словно хотели убедиться в его свежести.

– Вот она, новая кровь, которая спасет Драконов, – бормотала она с мечтательной улыбкой.

– Что вы сказали? – пролепетала девушка.

Она не поняла ни слова в этой приветственной фразе.

– У тебя доброе лицо! – радостно воскликнула старуха. – И такое невинное!

«Скорее уж оторопелое…» – подумала Офелия. Она заметила, что дряблые руки женщины покрыты странной татуировкой. Точно такой же, какая была на руках охотников в альбоме Аугустуса.

– Простите, мадам, я вас намочила, – сказала Офелия, откидывая с лица волосы, все еще мокрые от растаявшего снега.

– Великие предки, да вы вся дрожите, милая моя девочка! Входите же, дамы, входите скорее! Скоро подадут ужин.

Драконы

Офелия блаженствовала в горячей воде.

Как правило, девушка избегала пользования чужой ванной – читать эти маленькие интимные пространства всегда было неприятно. Но сейчас она вовсю наслаждалась купанием. Пальцы ног, посиневшие от холода, теперь наконец-то порозовели. Разморенная теплым паром, Офелия сонно оглядывала длинный цветной бордюр по краю ванны, коврик с узором из лилий и красивые фарфоровые вазы в стенных нишах. Каждая вещь здесь была подлинным произведением искусства.

– Знаешь, детка, я и успокоена, и вместе с тем сильно озабочена!

Офелия взглянула сквозь затуманенные очки на силуэт тетушки Розелины, двигавшийся за занавеской, как в детском театре теней. Старушка закалывала шпильками свой скромный шиньон, надевала жемчуга, пудрила нос.

– Успокоена, – продолжала теткина тень, – потому что этот ковчег оказался не таким уж враждебным, как я боялась. Никогда еще я не видела настолько роскошного дома… И хотя акцент этой почтенной бабули режет ухо, она просто душечка!

Розелина отодвинула занавеску и наклонилась к Офелии. Ее светлые волосы, туго стянутые в пучок, излишне сильно благоухали туалетной водой. Она уже облекла свое тощее тело в красивое темно-зеленое платье – подарок «почтенной бабули», компенсацию за сломанную егерем швейную машинку.

– Но я озабочена тем, что человек, за которого ты собираешься замуж, неотесанный грубиян, – прошептала старушка.

Офелия откинула назад тяжелые мокрые волосы и подумала, не рассказать ли крестной о предостережении Торна.

– А ну-ка, вылезай! – приказала тетка, щелкнув пальцами. – Ты уже вся сморщилась, как сушеная слива.

Офелия вынырнула из горячей воды и передернулась от холода. Первым делом она машинально натянула на руки свои перчатки чтицы. Затем с удовольствием закуталась в белую купальную простыню и вышла из ванной в спальню. Бабушка Торна предоставила в ее распоряжение множество платьев. Разложенные на широкой кровати с балдахином, они напоминали томных женщин, соперничавших в красоте и грации. Девушка выбрала самое скромное – жемчужно-серого цвета, приталенное, с пуговицами едва ли не до самого подбородка. Увидев себя в зеркале такой разряженной, да еще и с уложенной на затылке косой вместо свисающих на лицо волос, она почувствовала, как ей не хватает привычной небрежности. Офелия дотянулась до своего шарфа, все еще влажного, и он обвил трехцветным кольцом ее шею, свесившись до самого пола.

– Бедная моя племянница, ты начисто лишена вкуса, – раздраженно сказала Розелина.

В дверь постучали. Девушка в фартучке и наколке горничной сделала почтительный реверанс:

– Ужин готов, не угодно ли дамам следовать за мной?

Офелия внимательно посмотрела на ее хорошенькое личико, осыпанное веснушками, и попыталась – впрочем, безуспешно – угадать степень их с Торном родства. Если это его сестра, то она совсем на него не похожа.

– Благодарю вас, – сказала Офелия, в свою очередь приседая в церемонном реверансе.

Девушка так изумленно взглянула на нее, что Офелии стало ясно: она допустила какую-то оплошность.

– Мне кажется, это простая служанка, – шепнула ей крестная, пока они спускались по лестнице, устланной мягким ковром. – Я слышала о таких, но впервые вижу своими глазами.

Офелия кивнула. Ей приходилось читать ножницы горничной у себя в музее, но она думала, что эта профессия исчезла вместе со старым миром.

Девушка ввела их в просторную столовую. Здесь было темнее, чем в коридоре. Коричневые стены, сводчатый потолок и свинцовые переплеты витражных окон создавали полумрак. На длинном столе слабо горели свечи, пламя которых отбрасывало золотые отблески на столовое серебро.

Посреди всего этого, во главе стола, сидела в резном кресле дама волшебной красоты. Ее гибкое холеное тело было облачено в голубое атласное платье с кремовыми лентами, нежно шуршавшее при каждом ее движении. Молочно-белая шея гордо выступала из пены светлых кружев. Лицо с мягкими чертами, лишенное возраста, озарялось ангельской улыбкой. Раз взглянув на него, невозможно было отвести взгляд. Но Офелия все-таки опустила глаза. Она смотрела на ухоженную руку, которую протянула ей дама. Под полупрозрачной кружевной манжетой виднелась все та же затейливая татуировка.

– Милое мое дитя! – обратилась дама к Офелии томным, чувственным голосом. – Дайте же мне вами полюбоваться!

– Боюсь, я недостойна того, чтобы мной любовались, – вырвалось у Офелии.

Улыбка дамы стала еще шире, сделав заметными ямочки на ее белоснежных щеках.

– Ну, во всяком случае, вы достаточно искренни. Вот чего нам здесь не хватает, не правда ли, мама?

Северный акцент, такой неблагозвучный в устах Торна, придавал голосу этой женщины воркующие интонации и делал ее еще обольстительнее.

Бабушка, сидевшая через два стула от нее, кивнула с добродушной улыбкой:

– Я ведь тебе уже говорила, дочь моя, эта юная особа – воплощение простодушия и невинности!

– О, простите, я забыла свой долг хозяйки и даже не представилась вам! – спохватилась красавица. – Меня зовут Беренильда, я прихожусь Торну тетей. Люблю его как сына и уверена, что скоро полюблю и вас как родную дочь. Прошу вас относиться ко мне как к матери. Садитесь же, милое дитя, и вы тоже, мадам Розелина.

Перед Офелией поставили тарелку супа, и только тут она заметила Торна, сидевшего напротив. Прежде его скрывал царивший в столовой полумрак.

Сейчас Торна трудно было узнать.

Густые светлые волосы уже не походили на гриву – они были коротко острижены. Борода, скрывавшая щеки, исчезла. Толстая дорожная шуба уступила место темно-голубому камзолу со стоячим воротником, из-под обшлагов которого выступали широкие манжеты белоснежной рубашки. В этом наряде Торн уже больше походил на знатного человека, чем на дикого зверя. Пламя свечей играло на его часовой цепочке и запонках.

Однако выражение лица жениха не стало любезнее. Он упрямо смотрел только в свою тарелку с тыквенным супом. Казалось, он молча считает, сколько раз его ложка проделала путь от тарелки до рта и обратно.

– Тебя что-то совсем не слышно, Торн! – заметила красавица Беренильда, поднимая бокал с вином. – А я-то надеялась, что женское присутствие в твоей жизни сделает тебя более разговорчивым.

Торн поднял голову и пристально взглянул – но не на свою тетку, а на Офелию. В его свинцово-сером взгляде блестел все тот же холодный вызов. Два шрама, один на виске, второй поперек брови, никак не вязались со свежевыбритым лицом и аккуратной прической.

Затем Торн медленно повернулся к Беренильде и сказал:

– Я убил человека.

Он произнес это небрежно, как обычную реплику между двумя ложками супа. Очки Офелии побледнели. Тетушка Розелина, сидевшая рядом с ней, поперхнулась супом и чуть не упала в обморок. А Беренильда спокойно поставила бокал на ажурную скатерть и коротко уточнила:

– Где? Когда?

Офелия подумала, что на ее месте спросила бы: «Кого? Почему?»

– В аэропорту, перед отлетом на Аниму, – равнодушно ответил Торн. – Ко мне подослали какого-то оборванца, и тот шел за мной по пятам, явно с преступной целью. В результате я был вынужден ускорить отлет.

– И правильно сделал.

Офелия застыла от изумления. Как… и это все?! «Ты убил человека, и правильно сделал, передай мне, пожалуйста, соль…»

Беренильда почувствовала состояние девушки и грациозным движением положила руку с татуировкой на ее перчатку.

– Вы, наверно, считаете нас ужасными, – сказала она вполголоса. – Я с сожалением констатирую, что мой дорогой племянник верен себе: он не потрудился посвятить вас в подробности.

– Какие еще подробности?! – вопросила тетушка Розелина. – Мы даже вообразить себе не могли, что моя племянница должна выйти замуж за преступника!

Беренильда обратила к ней безмятежный ясный взор:

– Это не имеет ничего общего с преступлением. Мы вынуждены защищаться от врагов. Боюсь, многие знатные особы при дворе сочтут союз между семьями с Полюса и Анимы слишком опасным для себя. То, что делает одних сильнее, ослабляет положение других, – заключила она с очаровательной улыбкой. – Малейшее нарушение равновесия чревато интригами и тайными убийствами.

Офелия была потрясена до глубины души. Значит, вот что такое их двор?! А она-то наивно воображала, что здешние аристократы проводят время, философствуя и играя в карты!

Тетушка Розелина тоже, видимо, лишилась иллюзий.

– Великие предки! Вы хотите сказать, что преспокойно тут убиваете друг друга и вам это ничего не стоит?!

– О нет, все гораздо сложнее, – терпеливо ответила Беренильда.

В зал бесшумно вошли мужчины в черных фраках и белых галстуках. Они молча собрали суповые тарелки, подали рыбу и мгновенно исчезли. Никто из хозяев даже не подумал представить их Офелии. Неужели люди, живущие в замке, не принадлежали к Семье? Значит, это тоже слуги, безмолвные, безымянные призраки?

– Видите ли, – продолжала Беренильда, опершись подбородком на скрещенные пальцы, – наш образ жизни немного отличается от вашего, на Аниме. Одни Семьи пользуются милостями нашего Духа – Фарука, другие их уже лишены, а третьи и вовсе никогда не были их удостоены.

– То есть у вас тут много Семей? – тихо переспросила Офелия.

– Да, дитя мое. Наше генеалогическое древо гораздо сложнее вашего. С момента создания ковчега оно разделилось на несколько совсем разных кланов. Кланы объединяются в случае крайней необходимости, но чаще борются между собой не на жизнь, а на смерть.

– Ну и ну! Какая прелесть! – бросила тетушка Розелина, яростно вытирая губы салфеткой.

Офелия опасливо разделывала свою порцию лососины. Она не умела есть рыбу и вечно давилась костями. Девушка украдкой взглянула на Торна: ей было страшновато видеть его так близко. К счастью, он уделял больше внимания своей тарелке, чем сотрапезницам. Впрочем, рыбу он жевал с таким мрачным видом, словно и еда была ему противна. Неудивительно, что он такой тощий…

Офелия поправила очки и перевела взгляд на сгорбленную фигуру бабушки. Пожилая дама сидела рядом с Торном и поглощала рыбу с отменным аппетитом.

Как там сказала старушка, встретив их на крыльце? «Вот она, новая кровь, которая спасет Драконов!»

– Драконы… – внезапно выдохнула Офелия. – Это имя вашего клана?

Беренильда подняла тонкие брови и удивленно взглянула на Торна:

– Значит, ты ничего им не объяснил? Чем же ты занимался во время путешествия?

С полурассерженной-полушутливой гримаской она встряхнула золотыми кудрями, бросив на Офелию лукавый, искрящийся взгляд:

– Да, милое мое дитя, это имя нашего клана. В настоящее время при дворе правят три клана, в том числе и наш. Драконы очень влиятельны и грозны, но малочисленны. Вам не понадобится много времени, чтобы познакомиться со всеми нами!

Офелии стало не по себе, когда она поняла, что за роль ей отвели в судьбе этого клана. Внести струю новой крови… Плодовитая мать – вот в кого они собирались ее превратить.

И она уже открыто взглянула на Торна. Угрюмое лицо, угловатые жесты, презрительный взгляд, грубые манеры… При одной мысли о близости с этим человеком Офелию бросило в дрожь. Она выронила на пол вилку и нагнулась было, чтобы ее поднять, но из темного угла мгновенно подскочил старик во фраке и подал ей чистую.

– Прошу меня извинить, госпожа Беренильда, – снова заговорила тетушка Розелина. – Неужели вы хотите сказать, что жизнь моей племянницы в опасности из-за глупой неприязни какого-то придворного?

Беренильда ловко управлялась со своей лососиной, продолжая говорить все так же благодушно:

– Увы, милая моя бедняжка! Я всерьез опасаюсь, что попытка устрашения в адрес Торна – всего лишь одно звено в длинной цепи.

Офелия закашлялась в салфетку. Ну вот, так она и знала, что подавится косточкой.

– Но это же просто смешно! – возопила Розелина, бросив на племянницу многозначительный взгляд. – Наша девочка и мухи не способна обидеть, кому она может навредить?!

Торн закатил глаза: ему явно опротивел этот разговор. Офелия прилежно раскладывала рыбьи косточки по краю тарелки.

– Мадам Розелина, – медоточиво произнесла Беренильда, – вы должны понять, что союз, заключенный с другим ковчегом, будет воспринят здесь, в Небограде, как захват власти. Как бы объяснить, не слишком вас шокируя… – мягко продолжала она, щуря свои большие лучистые глаза. – Дело в том, что женщины вашей Семьи славятся своей плодовитостью.

– Славятся… плодовитостью? – растерянно пролепетала тетушка Розелина.

Офелия поправила очки; стоило ей наклониться над тарелкой, как они съезжали на нос.

Ну, вот слово и прозвучало.

Она снова взглянула на Торна, пытаясь прочесть его мысли. Он старательно отводил от нее взгляд, но она увидела на его лице такое же отвращение, какое испытывала сама. Это ее слегка успокоило. Офелия медленно выпила стакан воды, чтобы прочистить горло. Может быть, встать и объявить прямо сейчас, посреди семейного ужина, что у нее нет никакого желания делить ложе с этим человеком?

Впрочем, ресницы Беренильды вздрагивали так сильно, словно она делала над собой усилие, отвечая тетушке Розелине. Уж не колеблется ли она? Или что-то недоговаривает? Определить это было трудно, но Офелия явственно ощущала, что за ее объяснениями кроется другая причина брака.

– Н-да, мы и понятия не имели о вашем положении, – пробормотала наконец Розелина в полной растерянности. – Госпожа Беренильда, я обязана снестись с нашей Семьей. Все вышесказанное может поставить под вопрос эту помолвку.

Улыбка Беренильды стала еще слаще.

– Мадам Розелина, вы, вероятно, не знаете, что таково было решение ваших Настоятельниц. Я очень сожалею, что они не поставили вас в известность обо всех обстоятельствах. Но мы были вынуждены действовать в глубокой тайне, чтобы обеспечить вам безопасность. Чем меньше людей будет знать об этом браке, тем лучше. Однако если вы сомневаетесь в моих словах, то, разумеется, можете написать Семье. Торн займется доставкой письма на Аниму.

Тетушка побелела как мел. Ее дрожащие пальцы судорожно сжали вилку. Она воткнула ее в то, что лежало на тарелке, даже не заметив, что лососину уже сменил десерт – крем-карамель.

– Я не могу допустить, чтобы мою племянницу убили из-за ваших дрязг!

Крик старушки так потряс Офелию, что она позабыла о собственных переживаниях. В этот миг она осознала, насколько одинокой и беззащитной чувствовала бы себя здесь без своей старой ворчливой тетки.

И она попыталась успокоить ее, покривив душой:

– Не волнуйтесь, тетя. Если Настоятельницы дали свое согласие, значит, они были уверены, что мне ничего не грозит.

– Да ты пойми, глупая, что из-за этого уже погиб человек!

Офелия не нашла других доводов. Ей и самой очень не понравилось то, что она узнала, но горячиться в такой ситуации было бесполезно. Она настойчиво посмотрела на Торна, взглядом призывая его нарушить молчание.

– У меня при дворе много врагов, – бросил он наконец, повернувшись к Розелине. – И не воображайте, что ваша племянница – пуп земли.

Беренильда удивленно взглянула на Торна – видимо, не ожидала, что он заговорит.

– Верно, твое положение было сложным с самого начала, независимо от матримониальных планов, – подтвердила она.

– Неудивительно! – вмешалась Розелина. – Если этот ненормальный убивает всех, кто попадается ему под руку, легко понять, почему друзей у него куда меньше, чем врагов!

– Кто еще хочет крем-карамель? – торопливо предложила бабушка, взявшись за блюдо.

Никто не ответил. В неверном свете свечей Офелия увидела, как сверкнул взгляд Беренильды и судорожно сжались челюсти Торна. Она прикусила губу. Ей стало ясно, что, если тетка не угомонится, ее заставят замолчать, тем или иным способом.

– Простите нашу нервозность, месье, – прошептала она, наклонившись к Торну. – Вероятно, это сказывается усталость от долгого путешествия.

Тетушка Розелина открыла было рот, чтобы возразить, но Офелия наступила ей на ногу, не сводя глаз с жениха.

– Нам обеим следует извиниться, тетушка. Теперь я понимаю, господин Торн, что все принятые вами предосторожности имели целью только нашу безопасность, за что я вам искренне благодарна.

Торн взглянул на нее с подозрением, удивленно подняв брови. Девушка положила на стол салфетку и взглядом призвала Розелину, задыхавшуюся от возмущения, встать из-за стола.

– Я думаю, нам с тетушкой нужно отдохнуть.

Беренильда из глубины своего кресла послала Офелии одобрительную улыбку.

Спальня

Офелия близоруко всматривалась в темноту. Ее что-то разбудило, но она не понимала, что именно. Сев на кровати, она вгляделась в неясные контуры обстановки спальни. Из-за бархатных портьер балдахина едва было видно окно с переплетами. Запотевшие стекла пропускали внутрь бледные отсветы уходящей ночи – близилось утро.

Вчера Офелия долго не могла заснуть. Всю жизнь она делила спальню с младшими сестрами и братом, и теперь ей как-то непривычно было ночевать одной в незнакомом доме. Да и разговор за ужином не способствовал душевному покою.

Так что же все-таки ее разбудило?..

Вдруг она услышала тихий стук в дверь. Значит, это был не сон…

Откинув толстое одеяло, Офелия содрогнулась от холода. Она набросила халат на ночную рубашку, встала, споткнулась о скамеечку возле кровати и открыла дверь. На нее тотчас обрушился суровый голос:

– А ведь я предупреждал, что вы должны быть осторожны!

В полумраке коридора вырисовывался огромный черный силуэт в плаще, мрачный как смерть. Офелия, не успевшая надеть очки, скорее угадывала, чем видела Торна. Да, у него была поистине оригинальная манера начинать разговор…

– Отступать уже поздно, – прошептала она.

– Вы правы, слишком поздно. Отныне нам придется ладить друг с другом.

Офелия протерла глаза, как будто это помогло бы ей от близорукости, но по-прежнему видела всего лишь черный плащ. Впрочем, какое это имело значение?! Интонация Торна ясно свидетельствовала о том, что необходимость «ладить друг с другом» его совсем не радует, и это вполне устраивало Офелию.

Ей показалось, что он держит в руке какой-то чемодан.

– Разве мы уезжаем?

– Я уезжаю, – поправил черный плащ. – А вы останетесь здесь, у моей тетки. Мое отсутствие слишком затянулось, я должен вернуться к своим обязанностям.

Внезапно Офелия осознала, что до сих пор ничего не знает о профессии жениха. В ее представлениях он так прочно ассоциировался с охотником, что она и забыла задать ему этот вопрос.

– А в чем состоят ваши обязанности?

– Я работаю в интендантстве, – нетерпеливо ответил он. – Но я тороплюсь и пришел сюда не для светской беседы.

Офелия удивленно взглянула на Торна: она никак не могла представить его в роли чиновника.

– Я вас слушаю.

Торн так резко толкнул дверь в сторону Офелии, что едва не отдавил ей ноги. Войдя в комнату, он трижды повернул ключ в замке, чтобы показать девушке, как с ним управляться. Жених явно считал ее слабоумной.

– Начиная с сегодняшнего дня вы будете запирать дверь двойным поворотом ключа, вам ясно? И будете есть только то, что подается за столом. А еще позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы ваша почтенная тетушка умерила свой пыл. Объясните ей, что не слишком-то учтиво оскорблять мадам Беренильду в ее собственном доме.

– Это совет или угроза?

Черный плащ сделал паузу, тяжкую, как свинец.

– Моя тетка – ваш надежнейший союзник, – помолчав, сказал он. – Будьте постоянно под ее надзором, никуда не выходите без ее разрешения и не доверяйте никому, кроме нее.

– «Никому, кроме нее» – это относится и к вам?

Торн презрительно фыркнул, вышел в коридор и захлопнул дверь у Офелии перед носом. Он явно не понимал шуток.

Девушка стала разыскивать свои очки, нашарила их между подушками и, подойдя к окну, протерла стекло рукавом халата. Заря уже окрасила небосвод в бледный сиреневый цвет и начала класть первые розовые мазки на облака. Величественные деревья еще окутывал туман, в котором осенняя листва казалась пепельно-серой; нужно было ждать восхода солнца, чтобы она запылала багрянцем по всему парку.

Но чем дольше Офелия разглядывала чудесный пейзаж, тем больше убеждалась в том, что все это обман зрения, подделка под истинную природу, пусть и прекрасно исполненная.

Она посмотрела вниз. По аллее, между двумя газонами, засаженными фиалками, шагал Торн в своем черном плаще, с чемоданом в руке. Этот молодчик напрочь отбил у нее охоту поспать еще.

Офелия стучала зубами – зола в камине давно уже остыла, и в комнате стоял могильный холод. Сняв ночные перчатки, которые не позволяли ей читать вещи, окружавшие ее в постели, она взяла кувшин и начала умываться над красивым фаянсовым тазиком, стоявшим рядом с трюмо.

«Ну и что дальше?» – спросила она себя, ополаскивая лицо холодной водой. Ей не сиделось на месте. Предостережения Торна скорее заинтриговали, чем напугали ее. Интересно, почему этот человек прилагает столько усилий, чтобы защитить женщину, которая ему совсем не нравится?..

И, кроме того, девушка чувствовала еще что-то неуловимое, что проскользнуло в поведении Беренильды за ужином. Может, это и пустяк, но он не давал ей покоя.

Офелия взглянула в зеркало трюмо на свой покрасневший нос и мокрые ресницы. Неужели ей придется жить под неусыпным надзором? И вдруг девушке пришла в голову спасительная мысль: «Зеркала! Если я хочу быть свободной в передвижениях, нужно обследовать все зеркала в доме!»

Она нашла в стенном шкафу бархатный пеньюар, но домашних туфель нигде не обнаружила и, поморщившись, втиснула ноги в свои ботинки, скукоженные от сырости. Потом открыла дверь и, стараясь ступать бесшумно, пошла по главному коридору второго этажа. Им с теткой предоставили две гостевые комнаты по обе стороны личных покоев Беренильды. Кроме того, здесь было еще шесть незанятых помещений, которые девушка обследовала, одно за другим. Потом, заглянув попутно в бельевую и два туалета, она спустилась по лестнице. На первом этаже слуги в ливреях и горничные в фартучках, несмотря на ранний час, уже начищали перила, стирали пыль с ваз, разводили огонь в каминах. В доме витали запахи воска, горящих дров и кофе.

Слуги учтиво здоровались с Офелией, пока она обходила маленькие гостиные, столовую, бильярдную и музыкальный салон, но явно пришли в замешательство, когда она стала обследовать кухню, прачечную и буфетную.

Офелия старалась отразиться в каждом зеркале, каждом трюмо. Способность летать сквозь зеркала не очень отличалась от чтения, что бы там ни думал ее старый крестный, но была гораздо более загадочной. Любое зеркало запоминает образ, который запечатлелся на его поверхности. По какой-то неведомой причине некоторые чтецы могли прокладывать себе путь между двумя зеркалами, в которых они отражались ранее. Но это не относилось ни к простым стеклам, ни к шероховатым поверхностям, ни к зеркалам, находившимся далеко друг от друга.

Офелия попробовала, хотя и без особой надежды на успех, пролететь в свою детскую спальню на Аниме. Однако зеркало, вместо того чтобы превратиться в текучую материю, осталось под ее пальцами непроницаемо твердым и холодным, как самые обычные зеркала: расстояние между ковчегами было слишком велико. Офелия понимала это и все же почувствовала разочарование.

Поднявшись по черной лестнице, девушка очутилась в заброшенном крыле замка. Здесь мебель в коридорах и передних была покрыта белыми чехлами и все предметы обстановки напоминали спящих призраков. Офелия расчихалась от запаха пыли. Может быть, эти комнаты предназначались другим членам клана, когда они гостили у госпожи Беренильды?

Девушка отворила двустворчатую дверь в глубине галереи, где царил гнилостный запах плесени. Но этот запах не подготовил ее к тому, что она обнаружила внутри. Узорчатые занавеси, широкая кровать с деревянным резным изголовьем, потолок, украшенный фресками… Офелия никогда еще не видела такой роскошной комнаты. Больше всего ее удивило приятное тепло: в камине не было огня, а в галерее, за дверью, стоял ледяной холод. Но ее изумление возросло еще больше, когда она увидела на ковре лошадку-качалку и целую армию оловянных солдатиков.

Это была детская.

Любопытство побудило Офелию войти, чтобы рассмотреть фотографии в рамках, развешанные по стенам. С каждой из них глядела супружеская пара с маленьким ребенком.

– А вы ранняя пташка!

Офелия обернулась: в дверях стояла улыбающаяся Беренильда, свежая и полностью одетая. Ее фигуру облекало просторное атласное платье, волосы были собраны в высокий затейливый шиньон. В руке она держала пяльцы для вышивания.

– Я вас искала, милая малютка. Как вы сюда забрели?

– Кто эти люди, мадам? Члены вашей семьи?

Губы Беренильды приоткрылись в легкой улыбке, показав жемчужные зубки. Она подошла к Офелии и взглянула на фотографии. Теперь, когда они стояли рядом, их разница в росте особенно бросалась в глаза: Беренильда, хотя и не такая высокая, как ее племянник, все же была на голову выше Офелии.

– Ну конечно нет! – ответила она со своим очаровательным акцентом, смеясь от души. – Это бывшие владельцы замка. Уже много лет, как они мертвы.

Офелии показалось странным, что Беренильда унаследовала замок, не будучи в родстве с этими людьми. Она еще раз взглянула на их строгие лица. Глаза были затенены от бровей до нижних век. Что это, макияж? Но фотографии были не настолько четкими, чтобы определить это.

– А… ребенок? – спросила она.

Улыбка Беренильды чуть померкла, став почти грустной.

– Пока этот ребенок жив, комната тоже будет жить. С ней можно делать всё что угодно: зачехлить мебель, вынести ее прочь, наглухо закрыть ставни, – она всегда будет такой, какой вы сейчас ее видите. И так оно наверняка лучше.

Значит, снова обман зрения? Офелия нашла это странным, хотя не особенно удивилась. В конце концов, жители Анимы тоже умели изменять облик своих домов. Она собралась было расспросить, каким образом здесь создают такой оптический эффект и что стало с ребенком, запечатленным на фотографиях, но Беренильда перебила ее, предложив посидеть с ней в креслах, под лампой с розовым абажуром.

– Вы любите вышивать, Офелия?

– О нет, мадам, боюсь, что я слишком неловкая для такого занятия.

Беренильда опустила пяльцы на колени, и ее холеные пальцы, украшенные татуировками, начали спокойно класть стежок за стежком.

– Вчера вы назвали себя «недостойной того, чтобы вами любоваться», сегодня – «неловкой», – промурлыкала она. – Да еще этот тоненький голосок, из-за которого вас трудно расслышать! В конце концов я подумаю, что вам безразлично, оценю ли я ваши достоинства, дорогая моя крошка. Вы либо слишком скромны, либо слишком умелая притворщица.

Несмотря на мягкий уют и красивые драпировки, Офелии было не по себе в этой комнате. Ей казалось, что она вторглась в святилище, где каждая игрушка – от заводной обезьянки до марионеток с вывернутыми конечностями – сурово осуждает ее. Нет ничего мрачнее детской без детей.

– Но я действительно ужасно неловкая, мадам. Когда мне было тринадцать лет, со мной произошел несчастный случай. Я застряла между двумя зеркалами на несколько часов. И с тех пор тело не всегда подчиняется мне.

Красивое лицо Беренильды озарилось улыбкой.

– Какая вы забавная! Вы мне нравитесь.

Офелия, с ее грязными ботинками и всклокоченными волосами, чувствовала себя замарашкой рядом с этой блестящей светской дамой. А та, оставив пяльцы на коленях, с порывистой нежностью сжала руки Офелии, затянутые в перчатки.

– Я понимаю, что вы слегка нервничаете, моя дорогая крошка. Все это так непривычно для вас! Не бойтесь меня, вы можете доверить мне свои переживания, как доверили бы их вашей матушке!

Офелия остереглась признаться Беренильде, что ее мать – последний человек на свете, кому она стала бы поверять свои мысли и страхи. Она не собиралась изливать душу тетушке Торна, ей хотелось другого – получить конкретные ответы на свои вопросы.

Но Беренильда внезапно отдернула руки и извинилась:

– О, простите, я все время забываю, что вы чтица.

Офелия не сразу поняла, что смущает Беренильду.

– Когда я в перчатках, я не могу читать, мадам. Но даже когда я их снимаю, вы можете брать меня за руки без всяких опасений. Я читаю не людей, а только предметы.

– Спасибо, я это учту.

– Ваш племянник сообщил мне, что он работает в интендантстве. А кто же его хозяин?

Глаза Беренильды, сверкающие и прекрасные, как драгоценные камни, изумленно расширились. Ее журчащий смех прозвучал на всю комнату.

– Я что, сказала какую-то глупость? – удивилась Офелия.

– О нет, это всё Торн виноват, – ответила Беренильда, не переставая смеяться. – Узнаю своего племянника: он скупится на слова так же, как на хорошие манеры. Дело в том, что он не «работает в интендантстве», как вы выразились. Он – суперинтендант монсеньора Фарука, главный администратор управления финансов Небограда и всех провинций Полюса.

Очки Офелии приняли бледно-голубой цвет, а Беренильда подкрепила свои слова кивком.

– Именно так, моя дорогая, ваш будущий супруг – самый главный бухгалтер королевства.

Офелии с трудом верилось в это ошеломляющее сообщение. Мрачный, грубый, неотесанный Торн – чиновник высшего ранга?! Это не укладывалось у нее в голове. Но тогда зачем ее, неуклюжую простушку, выбрали в жены для такого знатного человека? Напрашивалась мысль, что этим браком хотели наказать не Офелию, а Торна.

– Я плохо представляю себе мое место в вашем клане, – призналась она. – Чего вы ждете от меня, помимо детей?

– Как это – чего?! – воскликнула Беренильда.

Офелия укрылась за маской бесстрастного, чуть благодушного спокойствия, но в глубине души заинтересовалась этой реакцией. Неужели ее вопрос был таким уж шокирующим?

– На Аниме я заведовала музеем, – объяснила она вполголоса. – Может быть, здесь от меня ждут, чтобы я занималась тем же или чем-то еще в этом роде? Мне бы не хотелось быть вам в тягость, так что вы можете располагать мной…

Больше всего Офелии хотелось добиться независимости. Беренильда задумчиво обвела своим прелестным, прозрачным взглядом книжки с картинками в книжном шкафу.

– Музей?.. Да, я полагаю, это могло бы стать интересным занятием. Здесь, на Полюсе, женщинам живется скучновато, нам не доверяют важных обязанностей, как у вас на Аниме. Но мы подумаем об этом позже, когда ваше положение при дворе станет достаточно прочным. А пока придется вам потерпеть, милое мое дитя…

Если Офелии и не терпелось чего-то достичь, то уж точно не «положения при дворе». Девушка знала о нем лишь по записям Аделаиды: «Мы проводим дни за карточными играми и прогулками в парках», – и такой образ жизни отнюдь не соблазнял ее.

– А как мне достичь этого положения? – спросила она с легкой тревогой. – Я должна буду участвовать в светской жизни и представиться Духу вашей Семьи?

Беренильда снова взялась за вышивание, но ее светлый взгляд слегка омрачился. Офелия поняла, что, сама того не желая, чем-то задела ее.

– Вы увидите монсеньора Фарука только издали, дитя мое. Что же касается светской жизни, то о ней пока рано говорить. Нам придется подождать до конца лета, когда состоится ваша свадьба. Настоятельницы Анимы просили, чтобы мы строго соблюдали сроки помолвки. Это позволит вам с Торном лучше узнать друг друга. И, кроме того, – добавила Беренильда, слегка нахмурившись, – мы таким образом успеем подготовить вас к жизни при дворе.

Офелии было неудобно сидеть в слишком мягких подушках. Она сдвинулась на край кресла и посмотрела на свои заляпанные грязью ботинки, торчавшие из-под подола ночной рубашки.

Ее подозрения подтверждались: Беренильда что-то утаивала от нее. Девушка подняла голову и взглянула в окно. Первые лучи солнца пронзили золотыми стрелами завесу тумана, и по земле протянулись тени деревьев.

– Этот парк… эта комната… – прошептала Офелия. – Неужели все это – обман зрения?

Беренильда продолжала вышивать, спокойная и безмятежная, как горное озеро.

– Да, милая крошка, но я не имею к этому никакого отношения. Драконы не способны создавать иллюзии; это свойственно скорее клану наших врагов.

«Вражеский клан, от которого Беренильда все-таки унаследовала замок и парк, – подумала Офелия. – Может быть, их связывают не такие уж скверные отношения?»

– А в чем заключаются ваши свойства, мадам?

– Какой нескромный вопрос! – притворно возмутилась Беренильда, не отрывая глаз от своих пялец. – Все равно что спросить у женщины о ее возрасте. Мне кажется, вашему нареченному следовало бы обучить вас всему этому…

– Мы оба не слишком разговорчивы, – заметила Офелия, осторожно подбирая слова. – И, кстати, не в обиду будь сказано, я боюсь, что ваш племянник не склонен отдать мне свое сердце.

– Сердце Торна… – усмехнулась Беренильда. – Что это, миф? Необитаемый остров? Иссохший комочек плоти? Скажу вам одно, милое дитя: я никогда не видела, чтобы Торн был кем-то увлечен.

Офелия вспомнила, с каким необычным для него красноречием он говорил ей о своей тетке.

– Торн очень привязан к вам, мадам.

– Это верно, – признала Беренильда. – Я и сама люблю его, как мать. Думаю, он тоже питает ко мне теплые чувства, тем более трогательные, что это ему совершенно несвойственно. Я уже и не надеялась, что он полюбит какую-нибудь женщину. Знаю, он немного сердится на меня за то, что я принудила его жениться… Я вижу, ваши очки часто меняют цвет, – внезапно сказала она, улыбнувшись, – как забавно!

– Просто солнце встает, мадам, и они приспосабливаются к новому освещению…

Офелия взглянула на Беренильду сквозь противный серый цвет, который приняли стекла ее очков, и решила быть чуточку более искренней:

– …А также к моему настроению. По правде говоря, мне кажется, Торн надеялся, что вы подберете ему жену, более похожую на вас. Боюсь, я полная противоположность этому идеалу.

– Вы боитесь или вас это утешает?

Беренильда внимательно следила за выражением лица своей гостьи, словно забавлялась необыкновенно увлекательной игрой.

– Не смущайтесь, Офелия, я не расставляю вам никакой ловушки. Вы думаете, я не понимаю ваших чувств? Вас насильно отдают замуж за человека, которого вы не знаете, который холоден как айсберг. Но я хочу вас успокоить, дитя мое: Торн – человек долга. Я полагаю, он просто-напросто приучил себя к мысли, что никогда не женится. А вы разрушили это убеждение, вот и все.

– Но почему он не хотел жениться? Оказать уважение своему клану, создав семью, – разве это не долг каждого его члена?

И Офелия поправила сползавшие очки, посмеиваясь про себя: уж кому бы говорить такое, только не ей…

– Он не мог этого сделать, – спокойно возразила Беренильда. – Вы ведь не знаете, почему я стала искать ему невесту так далеко от Полюса, не в обиду вам будь сказано.

– Прикажете что-нибудь подать, мадам?

Старый слуга, возникший на пороге комнаты, был явно удивлен тем, что видит свою хозяйку в этом крыле замка. Беренильда небрежно отбросила пяльцы на соседнее кресло.

– Чаю и бисквитов с апельсиновым джемом! Подайте их в малую гостиную, мы уходим отсюда… Так о чем мы говорили, крошка моя? – спросила она, обратив к Офелии ясные лазурные глаза.

– О том, что Торн не мог жениться. Признаюсь, я не совсем понимаю, что мешает мужчине вступить в брак, если таково его желание.

– Дело в том, что он бастард[8].

Офелия замигала, ослепленная солнечным светом, хлынувшим в окна. Значит, Торн – незаконнорожденный?

– Его покойный отец, мой брат, имел глупость полюбить девушку из другого клана, – объяснила Беренильда, – а семья из этого клана, к несчастью, с тех пор попала в немилость.

При этих словах ее гладкое лицо исказила злоба. «Это больше чем презрение, – подумала Офелия, – это жгучая ненависть». Беренильда протянула Офелии свою красивую руку, покрытую татуировкой, чтобы девушка помогла ей встать.

– Торна чуть не изгнали из общества вместе с его развратной матерью, – продолжала она, уже спокойнее. – Мой дражайший брат совершил еще одну глупость – он скончался, не успев официально признать сына, и мне пришлось использовать все свое влияние, чтобы спасти мальчика от бедствий. Как видите, я в этом преуспела.

И Беренильда с грохотом захлопнула створки двери. Ее злобная усмешка уступила место мягкой улыбке, голос опять стал медоточивым.

– Вы не спускаете глаз с татуировок на руках у меня и моей матери. Так знайте же, милая моя Офелия, что это знак клана Драконов – почетный знак, на который Торн никогда не сможет претендовать. И в нашем клане не найдется девушки, которая согласилась бы вступить брак с бастардом, сыном опозоренного отца.

Офелия усиленно размышляла над этими словами. На Аниме тоже могли сурово наказать человека, опорочившего честь Семьи, но предать из-за него проклятию целый клан… Да, Торн был прав: здешние обычаи более чем суровы…

Вдали раздался медный звон стенных часов. Беренильда, погруженная в свои мысли, внезапно встрепенулась:

– Боже мой, я совсем забыла о партии в крокет у графини Ингрид!

Она потрепала Офелию по щеке.

– Я не приглашаю вас присоединиться к нам – вы, наверно, еще не опомнились от долгого путешествия. Выпейте чаю в гостиной, отдохните у себя в спальне и распоряжайтесь лакеями, как вам угодно!

Офелия посмотрела вслед Беренильде, которая торопливо шла в своем шуршащем платье по галерее, заставленной белыми призраками мебели.

Потом задала себе вопрос: а что это такое – лакеи?

Эскапада[9]

«Мама, папа…»

Гусиное перо, начертавшее эти два слова, долго висело в бездействии над листом бумаги. Офелия просто не знала, что писать дальше. Ей не хватало красноречия ни в устных беседах, ни в письмах. Она не умела выражать словами то, что ее глубоко волновало.

Девушка загляделась на языки пламени в камине. Она сидела на меховой шкуре в маленькой гостиной, а низкая скамеечка для ног заменяла ей письменный стол. Трехцветный шарф лениво свернулся кольцами на полу, словно уснувшая змея.

Она опять склонилась над письмом. Ей всегда трудно было общаться с родителями. Мать обладала всесокрушающей энергией, не оставлявшей места ничему, кроме ее собственной персоны. Она говорила, требовала, жестикулировала и не слушала никого, кроме себя. Что до отца, то он давно уже стал тенью своей жены и вяло одобрял все ее действия, не отрывая глаз от пола.

Офелия знала, чтό ее матери хотелось прочесть в письме – выражения горячей дочерней благодарности и первые придворные сплетни, которые она потом могла бы разносить по знакомым. Но Офелия не собиралась радовать ее ни тем ни другим. Не будет же она благодарить свою семью за то, что ее сослали на другой конец света, на этот жуткий ковчег… А что касается сплетен, тут ей и вовсе нечего было сказать, и это ее ничуть не заботило.

Она продолжила письмо стандартными вопросами: «Как вы все поживаете? Удалось ли найти кого-нибудь, кто заменил меня в музее? Выходит ли мой крестный хоть изредка из своих архивов? Хорошо ли учатся мои сестрички? С кем Гектор делит теперь спальню?»

Дописывая последние слова, Офелия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она обожала брата, и одна мысль о том, что он будет расти без нее, что она станет ему чужой, леденила ей кровь. Она решила, что вопросов уже достаточно.

Обмакнув перо в чернильницу, девушка тяжело вздохнула. Нужно ли ей написать хоть что-нибудь о своем женихе и об их отношениях? Она понятия не имела, чтó он собой представляет на самом деле. Неотесанный грубиян? Важный чиновник? Безжалостный убийца? Человек долга? Бастард, опозоренный своим незаконным рождением? Слишком уж много ипостасей смешалось в одном человеке, и девушка не знала, с какой из них ей скоро придется иметь дело.

«Мы прибыли вчера, путешествие прошло благополучно» – медленно написала она вместо всего этого. Хоть тут ей не пришлось кривить душой, но она умолчала о главном – о предупреждении Торна в дирижабле, об их тайном появлении в замке Беренильды, о распрях между кланами.

А кроме того, была еще дверь в глубине парка, через которую они прошли накануне. Офелия потом вернулась к ней и нашла ее запертой наглухо. Она попросила ключ у слуг, но те ответили, что им всем запрещено его отдавать. Несмотря на учтивое обхождение лакеев и изысканные манеры их госпожи, она чувствовала себя пленницей… и не была уверена, что об этом можно писать родителям.

– Ну вот! – воскликнула тетушка Розелина.

Офелия обернулась. Ее крестная, сидевшая за маленьким секретером, отложила перо на бронзовую подставку и начала складывать три густо исписанных листка.

– Вы уже кончили? – удивленно спросила Офелия.

– Ну еще бы! У меня была целая ночь и целый день, чтобы обдумать свое письмо. Настоятельницы узнают все, что здесь творится, можешь мне поверить.

Офелия задумчиво посмотрела на изящные каминные часы, звонко отсчитывающие секунды. Скоро уже девять вечера, а от Торна и Беренильды никаких известий. За окном стоял мрак, парка не было видно. В темных стеклах, как в зеркале, отражались огни ламп и пламя в камине гостиной.

– Боюсь, ваше письмо никогда не уйдет с Полюса, – тихо сказала девушка.

– Ну что за глупости?! – возмутилась Розелина.

Офелия прижала палец к губам, призывая ее понизить голос. Подойдя к секретеру, она повертела в руках конверт с теткиным письмом.

– Вы же слышали, что сказала мадам Беренильда, – прошептала она. – Нам придется отдать письма Торну. А я не так уж наивна и думаю, что он их никуда не отошлет, если их содержание нарушит его планы.

Тетушка Розелина резко поднялась со стула и бросила на Офелию пытливый, чуточку удивленный взгляд. В свете лампы ее лицо казалось еще желтее, чем обычно.

– Если я правильно тебя поняла, мы здесь совершенно беззащитны?

Офелия кивнула. Да, в этом она была убеждена. Никто не придет им на помощь, а Настоятельницы не откажутся от принятого решения.

– И тебя это не пугает? – спросила тетушка Розелина, прижмурившись, как старая кошка.

Офелия подула на свои очки и потерла их о рукав.

– Немного пугает, – призналась она. – Особенно то, чего здесь недоговаривают.

Розелина поджала губы, подумала, взяла конверт, решительно разорвала его пополам и снова уселась за секретер.

– Ну хорошо, – вздохнула она, взявшись за перо. – Попробую написать помягче, хотя эти экивоки совсем не в моем духе.

Когда Офелия села перед своей скамеечкой, тетка сухо добавила:

– Я всегда считала, что ты дочь своего отца – ни самолюбия, ни воли. Оказывается, я тебя плохо знала, детка.

Офелия и сама не поняла, почему эти слова согрели ее. И в конце письма она добавила: «Я счастлива, что здесь, со мной, тетушка Розелина».

– Уже ночь на дворе, – объявила тетка, бросив неодобрительный взгляд в окно. – А наших хозяев всё нет как нет! Надеюсь, они о нас не забыли. Бабушка очень мила, но, по-моему, она слегка не в себе.

– Они живут по расписанию двора, – ответила Офелия, пожав плечами.

– Двор! – фыркнула Розелина, яростно царапая пером бумагу. – Слишком красивое слово для здешнего безумного театра, где за кулисами люди режут друг друга. Если уж выбирать, то нам лучше сидеть тут, под крылышком у этих полоумных!

Офелия нахмурилась, поглаживая свой шарф. Она не разделяла мнение тетки. Мысль о том, что она будет лишена свободы передвижения, приводила ее в ужас. Сначала ее посадят в клетку, якобы желая защитить, а потом, в один прекрасный день, клетка превратится в тюрьму. Женщина, запертая в четырех стенах, чье единственное назначение – рожать детей своему супругу… Вот во что они ее превратят, если она сейчас же не возьмет будущее в свои руки.

– Вы тут не скучаете, мои милые?

Офелия и Розелина оторвались от своей корреспонденции. Бабушка Торна отворила двустворчатую дверь так тихо, что они и не слышали, как она вошла. Старуха ужасно напоминала черепаху согбенной спиной, морщинистой шеей, медленными движениями и щербатой улыбкой, разрезавшей ее лицо от уха до уха.

– Нет, спасибо, мадам, – ответила тетушка Розелина, стараясь говорить громко и раздельно. – Вы очень любезны.

– Мне только что звонила дочь, – объявила бабушка. – Она просит у вас извинения, ее задержали. Она вернется завтра утром. – И добавила, сокрушенно покачав головой: – Ох, не нравятся мне все эти светские развлечения! А ей кажется, что она непременно должна в них участвовать. Это очень неразумно…

Офелия уловила беспокойство в ее голосе. Неужели Беренильда тоже подвергается опасности, показываясь при дворе?

– А ваш внук? – спросила она. – Когда он вернется?

По правде говоря, девушка не спешила его увидеть, и ответ порадовал ее:

– Ах, бедное мое дитя, это такой серьезный мальчик! Он весь в делах, непрерывно смотрит на часы, ни минуты не посидит на месте! Едва успевает поесть! Боюсь, что вам всегда придется видеть его только мельком.

– Мы должны отдать ему наши письма, – сказала тетушка Розелина. – И нужно указать нашим родным обратный адрес, на который они могли бы нам писать.

Бабушка так усердно закивала, что Офелия подумала: сейчас она устанет и втянет голову в плечи, как черепаха под панцирь.

Назавтра, уже после полудня, Беренильда вернулась в замок, упала без сил на свою кровать с балдахином и потребовала кофе.

– Ах, эти светские оковы, милая Офелия! – воскликнула она, когда девушка пришла поздороваться с ней. – Вы даже не понимаете, как счастливы, что избавлены от них! Будьте добры, передайте мне вон то зеркало на консоли.

Офелия взяла красивое ручное зеркальце и подала его Беренильде, едва не уронив по дороге. Красавица приподнялась, опершись на подушки, и начала с тревогой рассматривать маленькую, едва заметную морщинку на лбу.

– Мне необходимо как следует отдохнуть, если я не хочу превратиться в развалину.

Слуга подал хозяйке чашку кофе, но та с отвращением оттолкнула ее и устало улыбнулась Офелии и тетушке Розелине.

– Я страшно сожалею, что мне пришлось так долго отсутствовать, – сказала она. – Надеюсь, вы не очень скучали без меня?

Беренильда задала этот вопрос только из вежливости, после чего отпустила их и заперлась в своей спальне, вызвав презрительное фырканье тетушки Розелины.

Последующие дни проходили примерно так же. Офелия совсем не видела жениха, встречала Беренильду в коротких промежутках между ее отсутствиями, обменивалась несколькими вежливыми словами с бабушкой, а остальное время проводила в обществе тетки. Ее жизнь свелась к унылой рутине, состоявшей из одиноких прогулок в парке, безмолвных трапез, чтения долгими вечерами и прочих занятий, помогавших кое-как разгонять скуку. Единственным приятным событием стала, в один из дней, доставка их чемоданов, что несколько утешило тетушку Розелину. А Офелия, со своей стороны, заставляла себя при любых обстоятельствах сохранять на лице выражение покорности. Было важно не вызывать подозрений – особенно когда она слишком долго пропадала в глубине парка.

Однажды вечером она ушла к себе раньше обычного. После того как часы отзвонили четыре раза, Офелия решила, что настал момент размять ноги.

Она надела одно из своих старых немодных платьев с пуговицами до подбородка и накинула сверху черный плащ с просторным капюшоном, скрывшим ее лицо до самых очков. У нее не хватило духа будить свой шарф, который дремал, свернувшись клубком под одеялом. Девушка решительно нырнула в зеркало спальни, выбралась из зеркала вестибюля и с бесконечными предосторожностями отодвинула засов на входной двери.

Снаружи, над парком, сияло фальшивое звездное небо. Офелия пересекла лужайку, стараясь держаться в тени деревьев, прошла по каменному мостику и приблизилась к узкой деревянной двери, отрезáвшей владения Беренильды от остального мира.

Опустившись на колени, она приложила ладонь к деревянной створке. К этому моменту девушка готовила дверь во время своих долгих прогулок по парку, день ото дня нашептывая ей ласковые слова, вдыхая в нее жизнь, приучая к себе. Теперь все зависело от благосклонности двери. И Офелия произнесла повелительным шепотом:

– Отворись!

Раздался щелчок. Девушка схватилась за дверную ручку, и дверь, одиноко стоявшая посреди газона, распахнулась. За ней виднелась лестница в несколько ступенек. Офелия прикрыла за собой створку, вошла в тесный дворик со сторожкой и огляделась. Трудно было поверить, что за этой ветхой лачугой скрывается великолепное имение с замком.

Офелия углубилась в лабиринт проулков, окутанных зловонным маревом, сквозь которое с трудом пробивался свет фонарей. Девушка с улыбкой подумала, что впервые за все время, показавшееся ей бесконечным, она вольна идти куда угодно. Это не было бегством – она просто хотела увидеть мир, где ей предстояло жить. Да и чего ей бояться – ведь у нее на лбу не написано, что она невеста Торна!

Офелия шагала по безлюдным полутемным улицам. Здесь было сыро и намного холоднее, чем в парке замка, но она с удовольствием вдыхала этот настоящий – не иллюзорный – воздух. Глядя на запертые двери и слепые фасады квартала, девушка спрашивала себя, уж не скрывают ли и они за своим внешним убожеством замки и сады.

На углу одной из улиц ее остановил странный звук. Позади фонаря, между двумя домами, вибрировал белый стеклянный прямоугольник. Это было окно, настоящее окно. Офелия растворила его, и сильный ветер, откинув назад капюшон, мгновенно залепил ей лицо снегом. Девушка отпрянула, закашлялась и, держась обеими руками за оконную раму, все же выглянула наружу. Посмотрев вниз, она узнала скопище наклонных башенок, головокружительных аркад и зубчатых крепостных стен, опутавших всю поверхность Небограда. Под ним мерцали ледяные кольца. А еще ниже едва виднелся еловый лес, качавшийся под ветром. Холод был невыносимый. Офелия закрыла тяжелую стеклянную створку, стряхнула снег с плаща и отправилась дальше.

Впереди раздался металлический цокот, и она едва успела спрятаться в темном тупике. В ее сторону шел старик в роскошном наряде, с перстнями на всех пальцах, с жемчужными нитями, вплетенными в бороду. Он опирался на серебряную трость, отмечавшую звонким стуком каждый его шаг. Офелия подумала, что он похож на короля. Его глаза были странно затенены, точь-в-точь как у людей на фотографиях в детской.

Старик прошествовал мимо тупика, куда забилась Офелия, не заметив ее. Он тихо насвистывал на ходу. И тут Офелия поняла, что на его глазах лежит не тень – это была татуировка до самых бровей.

Внезапно Офелию ослепил яркий фейерверк. Тихий свист старика бесследно растворился в громкой карнавальной музыке. Девушку окружила веселая толпа в масках. Она осыпала ей голову пестрым конфетти и исчезла так же внезапно, как возникла. Тем временем старик и его трость медленно удалялись.

Растерянная Офелия отряхнула волосы, не нашла там никакого конфетти и посмотрела вслед старику. Иллюзионист, создатель миражей… Значит, он принадлежит к клану, враждующему с Драконами? Девушка подумала: не разумнее ли вернуться? Но она всегда плохо ориентировалась, и ей не удалось найти обратную дорогу к замку Беренильды. Зловонные, окутанные туманом проулки походили один на другой, как две капли воды.

Офелия спустилась по лестнице, которую раньше не видела, и, поколебавшись, выбрала на развилке одну из двух широких улиц. Она прошла в арку, испускавшую зловоние отбросов, и замедлила шаг, увидев на стене объявления:

ВЫСОКАЯ МОДА

ЗОЛОТЫЕ РУКИ БАРОНА МЕЛЬХИОРА

СОВЕРШАЮТ ЧУДЕСА!

ЛЕЧИМ АСТМУ, РЕВМАТИЗМ, НЕВРОЗ!

«ИЛЛЮЗИОН» ДАМЫ КУНИГУНДЫ

СВЕТОВЫЕ ПАНТОМИМЫ ОПТИЧЕСКОГО ТЕАТРА

Девушка сорвала одно из объявлений, чтобы получше разглядеть его, и тут же оказалась лицом к лицу с собственным отражением. Объявления были прикреплены к зеркальной поверхности! Офелия радостно нырнула в нее.

Чем дальше девушка продвигалась, тем реже ей встречались афиши, зато ее собственное отражение бесконечно множилось.

Это был вход в зеркальный лабиринт. Вот повезло так повезло: с помощью зеркал она сможет попасть в свою спальню!

Офелия безмятежно прохаживалась среди других Офелий, в таких же капюшонах до глаз, чуть растерянно смотревших сквозь очки. Увлекшись этой игрой, она долго блуждала по бесконечным коридорам, как вдруг заметила, что уличная мостовая сменилась красивым навощенным паркетом теплого, «виолончельного» цвета. Еще несколько шагов, и она попала из зеркальной галереи в боковые, совсем уж путаные коридоры. Вскоре к ее отражению добавились чужие, и она очутилась в толпе дам под вуалями, офицеров в блестящих мундирах и еще каких-то людей в шляпах с перьями, пышных париках и фарфоровых масках. Все они самозабвенно кружились в танце, с бокалами шампанского в руках. Потом быстрая музыка сменилась вальсом. Офелия поняла, что попала в самую гущу костюмированного бала.

На девушку внимания никто не обращал, но на всякий случай она зачернила очки. Ее мучила жажда, и, когда мимо проходил лакей, она даже отважилась подхватить у него с подноса бокал шампанского.

Офелия прогуливалась вдоль зеркальных стен, с любопытством глядя на карнавал и готовясь в любой момент пролететь сквозь свое отражение. Она внимательно слушала разговоры окружающих, но очень скоро разочаровалась. Гости болтали о сущих пустяках, не затрагивали никаких серьезных, интересных тем, а некоторые из них говорили с таким причудливым акцентом, что девушка их почти не понимала.

Мир, которым Офелию пугали с момента приезда, на первый взгляд вовсе не казался таким опасным. И хотя она любила покой и тишину, сейчас ей было приятно видеть новые лица, пусть даже в масках. От каждого глотка шампанского у нее приятно пощипывало язык. Ей было весело среди толпы незнакомцев, и по этому удовольствию она могла судить, насколько ее угнетала мрачная атмосфера замка.

– Господин посол! – позвала дама, стоявшая рядом.

Она была одета в роскошное платье с фижмами и обмахивалась перламутровым веером в золотой оправе. Офелия не устояла от искушения рассмотреть подходившего к ней мужчину. А вдруг он потомок той женщины, которую прабабушка Аделаида называла «госпожа посол» и так подробно описывала в своем путевом дневнике? Костюм незнакомца – побитый молью камзол, дырявые митенки, помятый шапокляк[10] – грубо дисгармонировал с праздничными, пестрыми нарядами вокруг. Он был без маски, с открытым лицом, и Офелия, обычно равнодушная к мужской красоте, не могла не признать, что этот человек очень хорош собой. Благородное, довольно молодое лицо с правильными чертами было безукоризненно выбрито, но отличалось чрезмерной бледностью. Ярко-голубые глаза, казалось, отражали лазурь небосвода.

Посол отдал учтивый поклон окликнувшей его даме и, сняв цилиндр, сказал:

– К вашим услугам, мадам Ольга!

Выпрямившись, он искоса взглянул в сторону Офелии, и этот зоркий взгляд проник вглубь ее капюшона, сквозь темные очки. Девушка едва не выронила свой бокал. Но не отвела глаз, не шевельнулась, не отступила назад. Она не должна была делать ничего, что выдало бы в ней незваную гостью.

Однако взгляд посла, небрежно скользнув по ее фигуре, обратился к Ольге, которая кокетливо хлопнула его веером по плечу.

– Я вижу, мой скромный праздник вас не развлекает? Почему вы сидите в углу, как сыч?

– Мне скучно, – бесцеремонно ответил он.

Офелию шокировала его откровенность. Госпожа Ольга рассмеялась, но ее смех прозвучал чуточку фальшиво.

– Ну, разумеется, где уж нам сравниться с приемами в Лунном Свете! Полагаю, что здесь всё слишком «чинно» для вас, не так ли?

И она спрятала лицо за веером так, что остались видны только ее глаза. Взгляд, устремленный на посла, был полон обожания.

– Будьте моим кавалером? – проворковала она. – Я не заставлю вас скучать.

Офелия застыла от удивления. Веки дамы были покрыты той же темной татуировкой, что у старика, который встретился ей на улице. Она взглянула на танцующую толпу. Неужели все эти люди носят такой же отличительный знак?

– Благодарю вас, мадам, но я спешу, – ответил посол с загадочной улыбкой.

– О! – воскликнула дама, крайне заинтригованная. – Неужели вас ждут в другом месте?

– Да… в некотором роде.

– Ах, в вашей жизни слишком много женщин! – со смехом упрекнула его госпожа Ольга.

Улыбка посла стала еще шире. Родинка между бровями придавала его лицу странное выражение.

– Нынче вечером к ним добавится еще одна.

Теперь, после этого разговора, Офелия находила в нем куда меньше благородства. И, спохватившись, подумала, что ей давно пора лежать в постели. Поставив бокал на буфет, она пробралась между танцорами в пышных нарядах и вошла в зеркальную галерею, готовясь нырнуть в первое попавшееся зеркало.

Но тут чья-то сильная рука схватила ее за плечо и заставила повернуться. Сбитая с толку мельканием десятков Офелий в зеркалах, девушка наконец остановила взгляд на улыбающемся лице посла. Он наклонился к ней и невозмутимо заявил:

– Так я и думал! Не может быть, чтобы я не знал в лицо какую-то женщину. С кем имею честь, мадемуазель?

Сад

Офелия потупилась и пробормотала первое, что пришло ей на ум:

– Я служанка, месье. Новенькая… я… только недавно работаю…

Улыбка посла тотчас угасла, брови под цилиндром недоуменно поднялись. Он обхватил ее плечи и силой увлек за собой через зеркальную галерею. Офелия совсем растерялась. Что-то подсказывало ей: молчи, не произноси больше ни слова! Она тщетно пыталась освободиться от его железной хватки. Пришлось выйти вместе с ним в зловонный уличный туман. И, только пройдя множество улиц, посол замедлил шаг.

Откинув назад капюшон Офелии, он бесцеремонно потрепал ее по густым темным кудрям. Потом взял ее за подбородок, чтобы как следует разглядеть лицо девушки при свете уличного фонаря. Офелия, в свой черед, внимательно посмотрела на него. Свет, падавший на лицо посла, придавал его белой коже оттенок слоновой кости. Светлые волосы казались теперь блеклыми, как лунное мерцание, голубые глаза стали совсем прозрачными. А то, что девушка приняла за родинку между бровями, оказалось татуировкой.

Да, этот человек был красив, но в его красоте чудилось что-то пугающее. И, несмотря на комичный перекошенный цилиндр, он не вызывал у Офелии желания рассмеяться ему в лицо.

– Подозрительный акцент, убогое платьице, провинциальные манеры, – перечислял он с возрастающей радостью, – да вы же невеста Торна! Я так и знал, что этот негодяй нас дурачит! А что там скрывается за черными очками?

И посол легким движением сдвинул вниз очки девушки, чтобы рассмотреть ее глаза. Она не знала, как на него подействовал ее взгляд, однако он тотчас смягчился.

– Ну-ну, не бойтесь, я еще ни разу в жизни не обидел женщину! И потом, вы такая крошечная, что сразу хочется взять вас под крылышко.

Говоря это, он поглаживал ее по голове, как взрослый, утешающий заблудившегося ребенка. Офелия спросила себя, уж не издевается ли он над ней.

– Такая милая девушка, и такая беспечная! – продолжал он медоточиво. – Разгуливает тут, среди Миражей, ничего не опасаясь. Вам что, жить надоело?

Его слова испугали Офелию. Значит, предостережения Торна и Беренильды были не напрасны? И что означает «Мираж» – может, имя людей с татуировкой на веках? Так вполне могли называть себя те, кто умеет создавать иллюзию реальности. Но она не понимала, почему эти люди уступили свои владения Беренильде, если они так сильно ненавидят Драконов и все, что с ними связано.

– Вы что, язык проглотили? – насмешливо спросил посол. – Неужели я вас так пугаю?

Офелия отрицательно покачала головой, но не произнесла ни слова. Она думала только об одном – как от него избавиться.

– Торн убил бы меня на месте, увидев рядом с вами! – объявил посол. – Какая ирония судьбы, я в восторге! Ну что ж, юная особа, придется вам совершить небольшую прогулку в моем обществе.

Офелия, конечно, отклонила бы это предложение, но железная хватка посла не оставила ей выбора. Верно сказал ее старый крестный: в мужских руках она была беззащитна, как птичка.

Посол тащил ее за собой через кварталы, еще более зловонные, чем прежде, если такое вообще возможно. Офелия чувствовала, как подол ее платья намокает в лужах, настолько черных, что это не могло быть водой.

– Вы ведь совсем недавно пожаловали к нам, не правда ли? – спросил посол, пожирая ее глазами. – Я полагаю, что города Анимы куда более живописны. Ну, ничего, вы скоро убедитесь, что здесь прячут грязь под тройным слоем лака.

Теперь он вел ее через какие-то складские помещения, заваленные ящиками и мешками.

Несмотря на ранний час, здесь трудилось множество рабочих. Все они почтительно касались фуражек, приветствуя посла, но не обращали никакого внимания на его хрупкую спутницу. Свет ламп на железных цепях, свисавших с потолка, подчеркивал равнодушие и усталость на их лицах. Именно сейчас, при виде этих изможденных людей, Офелия в полной мере осознала, чтó представляет собой ковчег, куда ее привезли. Здесь одни танцевали на балах, замкнувшись в своем уютном иллюзорном мирке, а другие делали черную работу, обслуживая их.

«Ну а я? – подумала она. – Где мое место во всем этом?»

– Вот мы и пришли! – пропел посол. – Как раз вовремя!

И он указал Офелии на стенные часы, которые показывали почти десять утра. Она сочла странным, что такие красивые часы висят на складе, но тут же обнаружила себя в помещении, похожем на маленький зал ожидания, с чудесным зеленым ковром на полу, удобными креслами и картинами на стенах. Две кованые решетки, заменявшие одну из стен, выходили в пустые шахты.

Мгновенная смена декораций привела девушку в изумление. Посол прыснул, заметив ее растерянное лицо и широко раскрытые глаза.

– Вот видите, я же вам говорил: грязь под слоем лака! Здесь у нас иллюзии возникают на каждом шагу. Это не всегда удобно, но вы скоро привыкнете. – И он печально вздохнул.

Декорации, сплошные декорации! Соблюдать видимость – вот в чем заключается роль Миражей.

Офелия подумала: неужели лохмотья посла – вызов обществу?

Едва часы прозвонили шесть раз, как послышалось гудение, и за одной из решеток остановился лифт. Грум отодвинул ее, впуская пассажиров. Офелия впервые очутилась в таком роскошном лифте. Его стены были обиты стеганым бархатом, из проигрывателя лилась приятная музыка.

Однако и тут не было ни одного зеркала.

– Вы как будто обслуживали недавно Летний сад? – спросил посол.

– Нет, месье, – ответил грум. – Он вышел из моды.

– Ну и прекрасно. Доставьте нас в Летний сад и позаботьтесь о том, чтобы нам не мешали.

И он сунул груму какой-то маленький предмет, что вызвало у того радостную улыбку.

– Слушаюсь, месье.

Офелия с тревогой осознала, что бессильна изменить ситуацию. Пока грум орудовал рычагом, а лифт плавно поднимался, девушка раздумывала, каким же способом избавиться от назойливого спутника. Подъем сквозь бесчисленные уровни Небограда казался ей нескончаемым, и она машинально начала считать этажи: «Восемнадцать… девятнадцать… двадцать… двадцать один…» Но лифт все не останавливался, а каждый этаж еще больше удалял ее от замка.

– Летний сад! – внезапно объявил грум, нажав на тормоз.

Дверцы распахнулись. Снаружи сияло ослепительное солнце. Посол задвинул решетку, и лифт снова пошел вверх. Офелия прикрыла глаза руками: несмотря на темные стекла очков, ее ослепили яркие краски. Перед ней алым ковром расстилалось поле маков, колыхавшихся под пронзительно-синим небосводом. Оглушительно трещали цикады. Стояла палящая жара.

Офелия оглянулась: стена с двумя решетками лифтовой шахты нелепо торчала посреди красных цветов.

– Вот здесь нам будет удобно побеседовать, – объявил посол, описав в воздухе изящную арабеску своим ветхим цилиндром.

– Мне нечего вам сказать, – предупредила его Офелия.

Улыбка посла растянулась чуть ли не до ушей. Его голубые глаза казались еще ярче небосвода над их головами.

– О, как вы упрямы, юная особа! Я только что избавил вас от почти неминуемой гибели. Вам не кажется, что следовало бы меня поблагодарить?

Благодарить его… за что? За то, что он утащил ее от зеркал? Жара была невыносимая. Офелия откинула капюшон и собралась расстегнуть плащ, но посол шлепнул ее по пальцам, как ребенка.

– Не советую, иначе простудитесь насмерть! Это солнце – такая же иллюзия, как голубое безоблачное небо, прекрасные маки и пение цикад.

Он распростер свой драный плащ над головой Офелии, чтобы укрыть ее от жгучих лучей, и спокойно зашагал вперед.

– Скажите мне, невеста Торна, как ваше имя?

– Это недоразумение, месье, – жалобно ответила она. – Вы принимаете меня за кого-то другого.

Он покачал головой:

– О нет, не думаю. Я ведь посол, а значит, способен распознать иностранца по его произношению. Вы, малютка, из рода Артемиды. И могу поспорить, что это, – добавил он, осторожно обхватив запястье девушки, – перчатки чтицы.

Офелия поневоле признала, что посол произвел на нее впечатление: он явно был очень эрудирован.

– Да от вас за сто метров пахнет провинцией, – насмешливо продолжал он. – И ваши манеры не свойственны ни аристократке, ни служанке. Должен сказать, что именно это и кажется мне очаровательно своеобразным.

Не выпуская запястья Офелии, он все с той же коварной улыбкой запечатлел на ее руке поцелуй.

– Меня зовут Арчибальд. Сообщите же мне, наконец, ваше имя, невеста Торна!

Офелия отдернула руку и коснулась маков кончиками пальцев. Несколько алых лепестков упали наземь от ее прикосновения. Иллюзия была безупречной, еще более убедительной, чем парк Беренильды.

– Меня зовут Дениза. И довожу до вашего сведения, что я уже замужем за членом нашей Семьи. А здесь я проездом. Ведь я уже говорила, что вы принимаете меня за другую.

Улыбка Арчибальда слегка померкла. А Офелия внезапно ощутила прилив вдохновения и решила расцвечивать и дополнять свою удачную ложь. Раз уж ей невозможно отрицать, что она родом с Анимы, значит, нужно сойти за родственницу невесты. Главное – во что бы то ни стало утаить от этого человека свои отношения с Торном. Она чувствовала, что уже совершила одну непоправимую ошибку и усугублять ситуацию крайне опасно.

Арчибальд молча вглядывался в бесстрастное лицо Офелии, словно пытался поймать ее взгляд за черными очками. «А вдруг он умеет читать мысли?» – испуганно подумала девушка и на всякий случай начала твердить про себя детскую считалочку.

– Значит, не мадемуазель, а мадам? – задумчиво протянул Арчибальд. – А что же вас связывает с невестой Торна?

– Она моя родственница… близкая. И я хотела увидеть места, где она будет жить.

После долгой паузы Арчибальд испустил глубокий вздох.

– Признаюсь, я слегка разочарован. Было бы чертовски занятно прибрать к рукам невесту Торна.

– Но зачем?

– Да чтобы обольстить ее, конечно!

– А если бы моя кузина отвергла вас? – спросила Офелия. – Как бы вы поступили?

Он пожал плечами:

– Понятия не имею, со мной никогда еще такого не случалось. Вы хоть представляете себе, кого ей прочат в мужья? Поверьте, она весьма охотно приняла бы мои ухаживания.

Офелия с новым любопытством взглянула на него. Арчибальд был очень красив, с этим не поспоришь, но не пробуждал в ней никаких чувств. Собственно, их никому еще не удалось пробудить. Как-то раз сестра дала ей прочесть один сентиментальный роман. Офелию совершенно не тронули любовные страсти, она нашла книгу смертельно скучной. Может, это ненормально? Неужели ее тело и ее сердце навсегда останутся глухими к голосу любви?

Арчибальд вытер лицо платком, таким же дырявым, как его шапокляк, камзол и митенки.

– Однако все это не объясняет мне, каким образом юная уроженка Анимы оказалась на балу Миражей в такой поздний час, одна, без сопровождения.

– Я просто заблудилась.

Офелия знала, что не умеет лгать, поэтому предпочла держаться как можно ближе к правде.

– Ну и ну! – весело воскликнул посол. – Так куда же я должен сопроводить вас, как повелевает мне долг благородного дворянина?

Вместо ответа Офелия посмотрела на носки своих ботинок, торчавшие из-под юбки, заляпанной грязью. Потом спросила:

– А могу ли я узнать, месье, с какой целью вы вознамерились обольстить мою кузину до ее свадьбы?

Арчибальд обратил свой чеканный профиль к сияющему небу.

– Здесь у нас все ненавидят интенданта, а интендант ненавидит всех нас. Мне жаль его бедную невесту. Пусть уж лучше она полюбит меня, а не кого-нибудь другого. Я знаю людей, готовых обойтись с ней без всяких церемоний, лишь бы свести счеты с Торном.

И он бросил на Офелию взгляд, от которого у нее пробежал холодок по спине. Девушка прикусила шов своей перчатки. «Вы не созданы для того места, куда я везу вас» – слова Торна, сказанные в дирижабле, внезапно обрели зловещий смысл.

Арчибальд легким щелчком сдвинул набекрень свой нелепый цилиндр.

– Этот негодяй знает нас всех как облупленных! – сказал он, хихикнув. – Вот почему прекрасная Беренильда распустила слух, что его невеста прибудет сюда только перед самой свадьбой. Но если вы уже здесь, – добавил он с ангельским простодушием, – значит, ваша кузина тоже где-то недалеко. Вы возьметесь представить меня ей?

– Можно подумать, месье, что у вас нет никаких других занятий. Неужели ваша жизнь настолько пуста и уныла?

Арчибальд был так ошарашен ее ответом, что утратил дар речи. Он растерянно открыл рот и закрыл его, так и не вымолвив ни слова.

– Клянусь, еще ни одна женщина не говорила со мной столь откровенно, – растерянно сказал он наконец. – Даже не знаю, шокирует меня это или восхищает.

– Ну, вы были откровенны не меньше моего, – прошептала Офелия, разглядывая одинокий мак, выросший между двумя булыжниками мостовой. – Но заверяю вас, что моя кузина узнает о ваших намерениях. Я настоятельно порекомендую ей не покидать Аниму до самой свадьбы, как это и было предусмотрено.

Ее ложь звучала не очень-то убедительно, но девушка плохо владела искусством обмана.

– В таком случае объясните мне, юная Дениза, что вы делаете здесь, вдали от своего ковчега? – спросил Арчибальд сладким голоском.

– Я вам уже сказала: это ознакомительная поездка.

Такое объяснение позволяло Офелии избежать дальнейших уверток. Она заставила себя уверенно, не мигая, посмотреть Арчибальду в глаза.

– А эта татуировка между бровями – знак вашего клана?

– Верно, – сказал он.

– Означает ли это, что вы способны читать мысли других людей и подчинять их себе? – спросила девушка с затаенным страхом.

Арчибальд расхохотался:

– К счастью, нет! Жизнь была бы смертельно скучной, если бы я мог читать в женских сердцах, как в открытой книге. Скорее уж это вы способны читать мои мысли. А моя татуировка, – добавил он, ударив себя по лбу, – залог открытости, которой так прискорбно не хватает нашему обществу. Мы всегда говорим то, что думаем, и предпочитаем смолчать, нежели солгать.

Офелия поверила ему – она убедилась на себе в справедливости его слов.

– Мы не так коварны, как Миражи, и не так агрессивны, как Драконы, – продолжал Арчибальд, гордо напыжившись. – Все члены моей Семьи подвизаются в области дипломатии. Мы служим буфером между двумя противоборствующими кланами.

Они оба умолкли, и теперь тишину нарушало только стрекотание цикад. Потом Офелия сказала вполголоса:

– Ну, мне и вправду пора.

Арчибальд как будто заколебался, потом щелкнул по своему цилиндру, который сплющился и тут же расправился, как отпущенная пружина. Он галантно подставил Офелии руку и взглянул на нее с самой что ни на есть сияющей улыбкой.

– А все-таки жаль, что вы не невеста Торна.

– Почему? – с тревогой спросила девушка.

– Мне было бы очень приятно пройтись с такой спутницей!

И он потрепал Офелию по волосам, словно видел в ней скорее девочку, чем взрослую женщину. Они пересекли поле и подошли к лифтовой решетке.

Арчибальд взглянул на свои карманные часы:

– Придется подождать, лифт скоро начнет спускаться. Желаете, чтобы я проводил вас дальше?

– Это не обязательно, месье, – вежливо ответила Офелия, стараясь не обидеть его.

– Ну, как угодно, только будьте крайне осторожны, юная Дениза. Небоград – совсем не подходящее место для прогулок одинокой женщины, замужней или свободной.

Офелия нагнулась, сорвала мак и повертела между пальцами его пушистый стебелек, казавшийся таким реальным.

– Честно говоря, я не рассчитывала встретить кого-нибудь в такое позднее время, – прошептала она. – Мне просто захотелось пройтись.

– Э-э-э, нет, только не воображайте, что находитесь в ваших прекрасных горах, где день и ночь реальны! Здесь танцуют, злословят и строят козни непрерывно, не глядя на часы. Стоит лишь угодить в шестеренки машины, называемой светской жизнью, как человек теряет всякое представление о времени!

– И вам нравится такая жизнь?

– Нет. Но никакой другой я не знаю. Послушайте, юная Дениза, могу ли я дать вам один совет? Совет, который вы сможете потом передать от моего имени вашей родственнице.

Офелия удивленно взглянула на посла.

– Она никогда – вы слышите? – никогда не должна и близко подходить к нашему правителю Фаруку. Он настолько же капризен, насколько непредсказуем, и рядом с ним ей грозит неминуемая гибель.

Арчибальд произнес это так серьезно, что Офелия и впрямь задумалась: что же представляет собой Дух Полюса, внушающий такой страх своим подданным?

– Лучше скажите мне, месье, к кому моя родственница могла бы обратиться, не опасаясь за свою жизнь и добродетель?

Арчибальд одобрительно кивнул, и его глаза заискрились, как брызги водопада.

– Прекрасно! Наконец-то вы начали постигать устройство нашего мира!

Металлический скрежет возвестил им приближение лифта. Арчибальд накинул капюшон на голову Офелии, отодвинул перед ней решетку и мягко втолкнул ее внутрь бархатной кабины. На сей раз лифтом управлял старый грум, такой морщинистый, сгорбленный и трясущийся, что ему, наверно, было не меньше ста лет. Офелия подумала: это просто позор, нельзя заставлять человека работать в таком возрасте!

– Высадите даму у складов, – приказал Арчибальд.

– Разве вы остаетесь здесь? – удивилась Офелия.

Посол согнулся в поклоне, приподняв свой истерзанный цилиндр в знак прощания.

– Я должен вознестись в высшие сферы, поэтому сяду в другой лифт. До свиданья, юная Дениза, берегите себя… Ах да, еще один, последний совет! – И он с насмешливой улыбкой постучал пальцем по татуировке между бровями. – Передайте вашей родственнице, чтобы она не рассказывала все, что у нее на уме, тем, кто носит такой знак. В один прекрасный день это может обернуться против нее.

И решетка задвинулась, оставив Офелию в тяжких раздумьях.

Сестра

Лифт медленно полз вниз. Офелия прислонилась к бархатной стенке. В ушах все еще звучали последние слова Арчибальда. Что он хотел этим сказать? Девушка не была убеждена, что он полностью поверил в ее измышления. У нее кружилась голова – то ли от выпитого шампанского, то ли от недосыпа, то ли от всех увиденных иллюзий. Вдобавок ее пробирала дрожь: по сравнению с жарой Летнего сада в лифте было нестерпимо холодно. Офелия начала энергично растирать руки. Возможно, та жара тоже была иллюзорной, и она, воображая, что ей тепло, подхватила простуду… Ее взгляд упал на проигрыватель – с пластинки лилась нежная скрипичная мелодия. «Все-таки это ужасно, – подумала Офелия, – как они могут непрерывно жить в этой отравленной атмосфере?» По сравнению со здешней действительностью истерики ее матери теперь казались милым пустячком.

Но сейчас Офелию больше всего волновало другое: если она не вернется вовремя и ее не найдут в спальне, тетка просто умрет с перепуга. Девушка взглянула из-под капюшона на старика-грума в красной ливрее, с длинными седыми бакенбардами, свисавшими из-под шляпы, которая держалась на резинке. Он сжимал рычаг управления, как капитан свое рулевое колесо.

– Месье!

Старик не сразу уразумел, что этот тихий возглас относится к нему. По его испуганному взгляду она поняла, что никто еще доселе не называл его «месье».

– Слушаю, мадемуазель?

– Скажите, пожалуйста, как мне добраться от складов до дома госпожи Беренильды?

– О, это не ближний край. Мадемуазель придется взять экипаж, – прошамкал старый грум. – Мадемуазель найдет его возле главного холла, по другую сторону от складов.

– Благодарю вас.

Лифт опустился до очередного этажа, где за фигурной решеткой маячило несколько силуэтов. Грум нажал на тормоз и растворил дверцы. Офелия прижалась к стенке. В кабину вошла супружеская пара с тремя сыновьями, приказав доставить их в «чайный салон». Все они были одеты в пышные меха и выглядели так впечатляюще, что Офелия почувствовала себя мышкой среди медведей.

Мальчишки ни минуты не стояли на месте и непрерывно толкали Офелию, не обращая на нее никакого внимания. Они были похожи между собой, как три капли воды, – у всех троих бритые головы и острые хищные зубы. Забившись в уголок, Офелия спрашивала себя: да ходят ли эти дикари в школу? Она надеялась, что родители призовут их к порядку, но скоро поняла, что у тех другие заботы.

– Попытайтесь же хоть разок как-то отличиться! – сварливо упрекала жена своего супруга. – Если вы не блеснете остроумием в обществе, двери Лунного Света закроются перед нами навсегда. Подумайте о своих сыновьях, их ведь нужно ввести в свет!

Женщина прятала руки в меховой муфте. Манто из норки медового цвета могло бы сделать ее очаровательной, если бы не лицо, искаженное злобой. Кривящиеся губы, подрагивающие ноздри тонкого носа, резкая морщина между бровями – все выдавало в ней постоянное недовольство и глубоко укоренившуюся нервозность. От одного взгляда на эту даму у Офелии разболелась голова.

Муж насупился. Его длинную светлую бороду трудно было отличить от меха плаща – так идеально они совпадали по цвету.

– А вам не кажется, что это вы, а не я, накричали на графиню? Ваши истерики, дорогая моя, отнюдь не способствуют нашему успеху в обществе.

Голос у мужчины был поистине громовой. Даже говоря спокойным тоном, он оглушал всех окружающих.

– Но она меня оскорбила! Должна же я была защитить свою честь, если вы слишком трусливы для этого!

Офелия съежилась, пытаясь стать совсем незаметной. Мальчишки, завязавшие драку, безжалостно толкали ее, но она даже пикнуть боялась.

– Но… что такое, почему мы спускаемся?! – внезапно завизжала женщина. – Мы же велели доставить нас в чайный салон, старый дурак!

– Прошу меня извинить, господа, – сказал грум с почтительным поклоном, – сначала я должен доставить мадемуазель на складской этаж.

Дама, ее муж и трое детей воззрились на маленькую фигурку, которая тщетно пыталась укрыться под своим плащом. Можно было подумать, что они только сейчас заметили ее присутствие. Офелия едва осмеливалась поднять глаза и встретиться с их сверлящими взглядами. Мужчина с длинной светлой бородой был выше и внушительнее всех, но девушка гораздо больше опасалась его супруги. Она не понимала, отчего та вызывает у нее невыносимую головную боль.

– А почему это вам такое предпочтение?! – презрительно выкрикнула дама.

Боясь выдать себя иностранным акцентом, Офелия только беспомощно пожала плечами, давая понять, что вовсе не держится за это «предпочтение».

К несчастью, ее жест еще больше разъярил даму.

– Нет, вы только посмотрите! – оскорбленно воскликнула она. – Эта девчонка считает ниже своего достоинства отвечать мне!

– Фрейя, успокойтесь, – пробормотал в бороду ее супруг. – Вы слишком обидчивы, не стоит устраивать скандал на пустом месте. Ну давайте спустимся до складов, тут и говорить не о чем!

– Вот именно из-за таких слюнтяев, как вы, наш клан и обречен на опалу, – злобно прошипела дама. – Если мы хотим, чтобы нас уважали, нельзя никому спускать обиды. А ну-ка, покажите нам лицо! – скомандовала она Офелии. – Вы наверняка из Миражей, раз так трусливо прячете от нас глаза!

Мальчишки, возбужденные истерическими выкриками матери, гоготали и топали ногами. А Офелия испуганно думала: «Господи, как меня угораздило попасть в это осиное гнездо?!» Но тут старый грум, видя, что дело плохо, решил вмешаться:

– Мадемуазель – иностранка. Она, верно, не очень поняла, что говорит мадам.

Гнев Фрейи мгновенно погас, как задутый огонек.

– Иностранка?

Ее бледные узкие глаза впились в очки Офелии, еле различимые в тени капюшона. А Офелия, со своей стороны, глядела на руки, которые женщина вынула из муфты. Они были покрыты точно такими же татуировками, как у Беренильды. Значит, эти люди принадлежат к клану Драконов, к семейству ее будущего мужа.

– Я не ошибаюсь, вы та самая?.. – вполголоса спросила Фрейя.

Офелия кивнула. Ей было ясно, что в данной ситуации лучше назвать себя, чем быть заподозренной в принадлежности к вражескому клану.

– А можно узнать, что вы здесь-то делаете?

От удивления лицо Фрейи разгладилось, сейчас она выглядела лет на десять моложе.

– Я заблудилась, – пробормотала Офелия.

– Ладно, спустите нас на складской этаж! – милостиво сказала Фрейя, к большому облегчению ее супруга и грума.

Когда лифт прибыл по назначению, Фрейя пропустила вперед Офелию, вышла за ней следом, задвинула решетку и приказала мужу:

– Халдор, поезжайте с мальчиками наверх!

– Э-э-э… вы уверены, дорогая?..

– Мы встретимся в чайном салоне, как только я довезу эту крошку до дома. Мало ли кого она может встретить по дороге. Нужно оградить ее от неприятностей.

Офелия бросила взгляд на стенные часы лифта. Слишком поздно, чтобы пробраться к себе в спальню незамеченной. В замке наверняка уже все проснулись.

Проходя через склады, Фрейя приподнимала подол своего мехового одеяния, чтобы не намочить его в лужах.

– Полагаю, Беренильда поселила вас у себя? Сейчас мы возьмем фиакр.

Они сократили путь, пройдя через обширный рынок, где уже толпились покупатели. От запахов рыбы Офелию затошнило. Больше всего на свете она мечтала о чашке кофе.

Фрейя подозвала экипаж и расположилась на скамейке, Офелия села напротив. Рослая высокомерная блондинка и маленькая неуклюжая брюнетка. Фиакр, содрогаясь на рытвинах, катил по улицам. Внутри царило натянутое, гнетущее молчание.

– Благодарю вас, мадам, – прошептала наконец Офелия.

Фрейя ответила улыбкой, но ее глаза остались холодными.

– Вам нравится здесь, на Полюсе?

– Тут все ново для меня, – ответила Офелия, осторожно подбирая слова.

Она уже поняла, что Фрейя очень раздражительна и лучше ее не обижать.

– А мой брат? Он в вашем вкусе?

Значит, Фрейя – сестра Торна?! У них и в самом деле были одинаковые ледяные глаза. Офелия посмотрела в окошечко дверцы, которая начала дребезжать под сильными порывами ветра. Экипаж вынырнул во внешний, настоящий мир, со скрипом проехал вдоль узкого высокого карниза и спустился по склону Небограда. Опасливо глянув вниз, Офелия увидела вдали, над хвойным лесом, утонувшим в снегах, бледнеющее ночное небо. Фиакр сделал очередной разворот и снова углубился в недра города.

– Мы еще недостаточно хорошо узнали друг друга, – ответила наконец Офелия.

– Вы никогда не узнаете Торна до конца! – с усмешкой бросила Фрейя. – Могу вам сообщить, что ваш жених – бастард, карьерист и расчетливый делец. Общеизвестно, что он ненавидит женщин. Поверьте мне: как только вы забеременеете от него, он потеряет к вам всякий интерес, как к надоевшей игрушке. И вы станете посмешищем в глазах двора!

Офелия, закоченевшая вконец, потирала руки, не снимая перчаток. Она и сама уже убедилась, что Торн отнюдь не святой, но злословие всегда раздражало ее. Она ясно чувствовала: эта бесцеремонная женщина преследует собственные интересы, желая расстроить ее свадьбу. И, кроме того, у девушки вновь разыгралась странная мигрень, словно голову со всех сторон злобно покалывали жгучие иглы.

– Не хочу вас обижать, мадам, но я предпочла бы составить собственное представление о моем женихе.

Внезапная жестокая пощечина отшвырнула Офелию к дверце фиакра. Фрейя, сидевшая напротив, не шевельнула и пальцем – она прятала руки в муфте. Задохнувшись от изумления, широко раскрыв глаза, девушка недоуменно взирала на неясный силуэт своей спутницы. Очки у нее от удара свалились на пол.

– И вот это, – произнесла Фрейя ледяным тоном, – можете считать лаской по сравнению с тем, что готовит вам в браке господин Торн.

Офелия вытерла рукавом струйку крови, текущей из носа. Значит, вот в чем заключена сила Драконов – в способности причинять боль на расстоянии?!

Она ощупью разыскала очки на полу и водворила их на место.

– Ничем не могу утешить вас, мадам, – мне не оставили выбора.

И в тот же миг другую ее щеку обожгла такая же безжалостная пощечина. Офелии показалось, что у нее хрустнули шейные позвонки. Лицо Фрейи, сидевшей напротив, исказила злобная усмешка.

– Что ж, выходите за этого бастарда, моя дорогая крошка, а уж я позабочусь о том, чтобы превратить вашу жизнь в ад!

Офелия подумала, что третьей такой пощечины она не переживет. К счастью, фиакр затормозил. Сквозь запотевшее стекло фасад дома с колоннами, перед которым он остановился, выглядел неузнаваемым.

Фрейя открыла дверцу.

– Подумайте об этом на досуге, – сухо бросила она.

Щелкнул кнут, по мостовой зацокали копыта лошадей. Фиакр растаял в тумане.

Потирая горевшие щеки, Офелия взглянула на мраморный портик, который соединял два монументальных крыла здания. Почему Фрейя высадила ее здесь? Девушка нерешительно поднялась по ступеням, ведущим к великолепному раззолоченному подъезду.

Табличка над дверью гласила:

ПОМЕСТЬЕ ГОСПОЖИ БЕРЕНИЛЬДЫ

В день приезда Торн провел их внутрь через задний двор. Офелия могла бы догадаться, что в замке есть и другой вход, главный, парадный. Она присела на ступеньку: ноги не держали ее. Нужно было прийти в себя, собраться с мыслями.

«Все ненавидят интенданта», – сказал ей Арчибальд. Теперь Офелия понимала, до какой степени он был прав. Эта ненависть уже обрушилась на девушку, доказав, что у нее нет никаких шансов на самостоятельное, отдельное существование: она – невеста Торна, и точка. В глазах окружающих этого было вполне достаточно.

Достав платок, Офелия вытерла сочившуюся из носа кровь. Потом кое-как прикрыла своими пышными волосами следы пощечин. Ей так хотелось увидеть мир, в который она попала, – ну, вот и получила по заслугам. Урок оказался крайне суровым, но теперь вся ее жизнь будет состоять из таких ударов. Так не лучше ли сразу расстаться с иллюзиями…

Офелия встала, отряхнула платье, подошла к двери и трижды дернула за шнур колокольчика. Внутри послышался щелчок: кто-то открыл окошечко в двери, чтобы разглядеть посетительницу. Затем голос мажордома громко позвал: «Мадам, мадам!» – и после долгой паузы Беренильда собственноручно открыла ей дверь.

– Входите. Мы пьем чай, ожидая вас.

Вот и всё. Ни упреков, ни выговора. Лицо Беренильды было, как всегда, мягким и безмятежным, золотистые кудри ниспадали на широкий шелковый пеньюар. И все-таки девушка ощущала напряжение и недовольство, владевшие хозяйкой. Она была разгневана гораздо сильнее, чем показывала. Теперь Офелия поняла, что быть светской дамой – значит уметь маскировать любезной улыбкой свои истинные чувства.

Офелия переступила порог и оказалась в небольшой комнате с цветными витражами, бросавшими теплые отсветы на три арфы и клавесин. Она с изумлением обнаружила, что стоит в музыкальном салоне. Беренильда закрыла входную дверь, которую Офелия всегда считала дверцей шкафа для нот. Неужели между замком и внешним миром существует множество других таких дверей?

Офелия не успела вымолвить ни слова: Беренильда обхватила ее лицо своими нежными руками в татуировках. Ее большие прозрачные глаза с густыми ресницами сузились, изучая красные пятна на щеках девушки. Офелия стойко выдержала этот взгляд, понимая, что рано или поздно придется давать отчет о случившемся. Она не сопротивлялась, хотя руки Беренильды и причиняли ей боль. Девушка не видела себя в зеркале, но взгляд Беренильды был достаточно красноречив.

– Кто? – коротко спросила она.

– Фрейя.

– Идемте в гостиную, – сказала Беренильда, ничуть не удивившись. – Вам придется поговорить с Торном.

Офелия поспешно прикрыла щеки волосами.

– Разве он здесь?

– Мы вызвали его из интендантства, как только обнаружили ваше исчезновение. Это ваш шарф поднял тревогу.

– Мой шарф?.. – пробормотала Офелия.

– Эта… вещь среди ночи поразбивала все вазы у вас в спальне и разбудила нас.

Значит, шарф запаниковал, не дождавшись ее возвращения. Офелия ругала себя за глупость: как же она не подумала о нем?! Девушке очень хотелось получить хотя бы короткую передышку перед объяснением с Торном, но, делать нечего, нужно было отвечать за последствия своей эскапады. И она безропотно пошла за Беренильдой. Едва она переступила порог гостиной, как к ней кинулась тетушка Розелина, похожая на привидение в своем белом чепце, ночном пеньюаре и бледно-желтой шали.

– Великие предки, что за безумные мысли приходят тебе в голову! Выйти на улицу вот так, среди ночи, без меня, без моей защиты! Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Ты… ты совсем спятила, милая моя!

Каждый упрек тетки отдавался в затылке Офелии приступом боли. Наконец та уразумела, что девушке плохо. Она силой усадила племянницу в кресло и сунула ей в руки чашку чая.

– А что это у тебя на лице? На тебя кто-то напал? С тобой плохо обошлись?

Беренильда мягко обняла тетушку Розелину за плечи, стараясь ее успокоить.

– Не волнуйтесь, это был не мужчина, – проворковала она. – Просто Офелия познакомилась с семьей своего будущего мужа. А Драконы иногда относятся к людям… э-э-э… несколько сухо.

– Несколько сухо?! – возмущенно взвизгнула тетка. – Вы что, смеетесь надо мной? Посмотрите на ее лицо!

– Извините, мадам Розелина, но ваша племянница обязана объясниться в первую очередь с моим племянником. Пойдемте-ка посидим немного в передней.

Обе женщины вышли в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой. Офелия вяло помешивала ложечкой свой чай с лимоном. Фигура Торна вырисовывалась на фоне окна огромным застывшим силуэтом. Погруженный в созерцание парка, он не удостоил ее ни единым взглядом с той минуты, как она вошла. На нем был черный мундир с золотыми эполетами, который придавал его облику еще большую чопорность, чем обычный костюм. Вероятно, это была его рабочая форма.

Наконец Торн оторвался от окна и медленно направился к девушке. Офелия могла смотреть только прямо перед собой: боль в затылке и шее мешала ей поднять на него глаза, слишком уж он был высок. А ей обязательно нужно было видеть выражение его лица. Что, если он надает ей пощечин, как Фрейя? На всякий случай она решила его предупредить:

– Я не привыкла жалеть о сделанном.

Девушка ждала от Торна чего угодно: выговора, скандала, оплеухи, – но не этого ледяного голоса, в котором слышалась угроза:

– Не понимаю, каким образом мои предупреждения прошли мимо вашего сознания.

– Ваши предупреждения были для меня пустым звуком. Я хотела увидеть ваш мир своими глазами.

И Офелия встала со стула. Она хотела говорить глядя ему в лицо, но он был намного выше, а у нее самой слишком болела шея. Зато теперь девушка отлично видела часовую цепочку, свисавшую из кармана кителя Торна.

– Кто вам помог выйти наружу?

– Ваша задняя дверь. Я ее приручила.

Мрачный голос Торна, звучавший еще более жестко из-за акцента, побудил Офелию ответить ему честно. Она не собиралась сваливать свою выходку на слуг. Его худая рука схватилась за часы на уровне ее глаз и резким движением пальца открыла крышку.

– А кто вас избил и по какой причине?

Голос Торна был абсолютно бесстрастным, словно у полицейского, ведущего расследование. Его вопросы объяснялись вовсе не сочувствием – он просто хотел определить, как сильно Офелия скомпрометировала их всех. Поэтому девушка решила скрыть свою встречу с послом. Наверняка это было неправильно, но ей ужасно не хотелось передавать жениху содержание их беседы.

– Это ваша сестра Фрейя. Я случайно встретила ее по дороге. Мне кажется, она очень не одобряет наш брак.

– Сводная сестра, – поправил Торн. – Она меня ненавидит. Честно говоря, удивляюсь, как вы остались в живых, столкнувшись с ней.

– Надеюсь, я не слишком огорчила вас.

Палец Торна резко защелкнул крышку часов.

– Вы обнаружили себя перед ними. Остается только надеяться, что Фрейя будет держать язык за зубами и не затеет какой-нибудь мерзкой интриги против нас. А пока настоятельно рекомендую вам затаиться и вести себя как можно скромнее.

Офелия поправила очки. По тому, как Торн вел этот допрос, она сочла его совершенно безразличным к ее судьбе. Но она ошиблась: этот инцидент сильно задел его.

– Это ваша вина, – прошептала она. – Вы держали меня в неведении и тем самым не подготовили в достаточной мере к встрече с этим миром.

Пальцы Торна судорожно сжали часы. Но появление Беренильды отвлекло его внимание.

– Ну как? – мягко спросила она.

– Нам придется изменить стратегию, – объявил Торн, заложив руки за спину.

Беренильда с легкой насмешливой улыбкой встряхнула золотыми кудрями. В своем пеньюаре и без косметики она была еще красивее, чем в нарядном платье.

– Кому твоя сестра может рассказать то, что она увидела?! Она ведь рассорилась со всем Небоградом.

– Предположим, что кто-нибудь еще пронюхает об этом и поползут слухи. Если станет известно, что моя невеста уже здесь, нам не дадут покоя.

Торн взглянул на Офелию. Она не могла посмотреть ему в лицо, но почти физически ощутила на себе его стальной взгляд.

– А главное – нужно во все глаза следить за этой строптивицей.

– Так что же ты предлагаешь?

– Удвоить бдительность и вбить ей в голову, что нужно вести себя разумно. Мы будем следить за ней поочередно, вы и я.

Улыбка Беренильды погасла.

– Если мы станем реже показываться при дворе, это вызовет нездоровый интерес, тебе не кажется?

– Ничего, мы найдем этому убедительное объяснение, – возразил Торн. – Боюсь, тетушка, что ваше положение скоро несколько осложнится. И, думаю, все сочтут вполне нормальным, если я буду уделять вам много времени и забот.

Беренильда инстинктивно прижала руку к животу. И внезапно Офелия поняла то, что буквально бросалось в глаза с первого дня ее пребывания в замке. Эти просторные платья, эти приступы усталости, эта особая томная мягкость…

Беренильда – вдова Беренильда – ждала ребенка.

– Это Он должен заботиться обо мне, – еле слышно прошептала она. – Я не хочу покидать Двор. Пойми, Он действительно любит меня!

Торн состроил презрительную мину: переживания тетки явно раздражали его.

– Фарук потерял к вам всякий интерес, и вы это отлично знаете.

Офелия как с неба свалилась. Дух Полюса?! Неужели эта женщина ждет от него ребенка?!

Беренильда стала бледнее своего белого шелкового пеньюара. Ей пришлось сделать нечеловеческое усилие, чтобы ее лицо вновь обрело безмятежное выражение.

– Хорошо, – сказала она. – Ты прав, мой мальчик, как всегда, прав.

Она улыбнулась, но взгляд, который она бросила на Офелию, был полон ядовитой злобы.

Невидимые когти

После самовольной отлучки из замка жизнь Офелии стала походить на тюремное заключение еще больше, чем прежде. Ей были запрещены прогулки в одиночестве и доступ в комнаты с большими зеркалами. Из ее спальни вынесли трюмо. Торн и Беренильда организовали постоянный надзор за девушкой. Теперь в комнате Офелии, рядом с ее кроватью, спала горничная. На каждом шагу ее сопровождал кто-нибудь из слуг, и даже в туалете она слышала за дверью одышливое дыхание бабушки. В довершение всего ее шею, после двух пощечин Фрейи, сковывал гипсовый воротник.

Офелии поневоле приходилось мириться с этими притеснениями. Торн рекомендовал ей «затаиться», и логика подсказывала девушке, что он прав – по крайней мере сейчас.

В один из февральских дней Беренильда, приехавшая на спектакль в одном модном театре, симулировала обморок. Не успела она вернуться домой, как все газеты Небограда уже распустили о ней громкие слухи. «Фаворитка плохо переносит беременность!» – кричал заголовок в одной газете. «Еще один несчастный случай, постигший вдову!» – цинично объявляли в другой.

– Ах, не обращайте внимания на эти глупости, милое мое дитя! – посоветовала Беренильда Офелии, застав ее за чтением прессы.

Красавица томно раскинулась на софе и приказала подать ей отвар из ромашки.

– Лучше достаньте вон тот сборник и положите его сюда, на стол. Благодаря вам у меня теперь будет полно времени на чтение!

И Беренильда сопроводила свою реплику невинной улыбкой, от которой у Офелии мороз пробежал по коже.

Внезапно за окном потемнело. Под порывами ветра бешено завертелись флюгеры на кровлях замка. Тяжелая дождевая капля бесшумно разбилась о стекло, и через несколько секунд на парк обрушился буйный ливень. Офелия, скованная своим воротником, подошла к окну. Ей открылось странное зрелище: сплошная завеса воды падала наземь без единого звука, не оставляя ни одной лужи. Да, это действительно была потрясающая иллюзия!

– Великие предки, какая ужасная погода! – вздохнула Беренильда, листая книгу. – Мне даже трудно читать. А вы не могли бы мне помочь? – через секунду обратилась она к Офелии. – Вы ведь славитесь как превосходная чтица!

– Я владею другим видом чтения, мадам.

– Ну, так теперь овладейте этим!

Офелия уселась на стул и откинула назад мешавшие ей волосы. Поскольку она не могла наклонять голову, ей пришлось держать книгу прямо перед собой. Девушка бросила взгляд на обложку: Маркиз Адальберт «Нравы Башни».

– Здесь собраны афоризмы и биографии известных людей. Автор – популярный в высших кругах моралист, – объяснила ей Беренильда. – Каждая знатная особа должна прочесть эту книгу минимум один раз!

– А что означает слово «Башня»? Это иносказание?

– Вовсе нет, дорогая моя крошка. Это башня нашего правителя Фарука, вполне реальная. Она возвышается над Небоградом, вы не могли ее не заметить. Именно там сильные мира сего наносят визиты нашему повелителю, министры проводят совещания, самые известные артисты устраивают представления, а маги демонстрируют прекраснейшие иллюзии. Итак, приступайте!

Офелия раскрыла книгу и прочитала, выбрав наобум, афоризм о конфликте между долгом и страстью.

– Простите, но я не слишком хорошо вас понимаю, – прервала ее Беренильда. – Вы не могли бы читать погромче и не с таким резким акцентом?

Вот тут-то Офелия и поняла, в чем реально выражается возмездие Беренильды. Девушка ощутила уже знакомое покалывание в голове, перешедшее в страшную боль, точно такую, какая обрушилась на нее во время встречи с сестрой Торна. Беренильда, удобно раскинувшись на подушках, с очаровательной улыбкой пользовалась своей властью, чтобы наказать девушку.

Офелия попыталась читать громче, но боль усилилась, в висках застучало. Беренильда снова прервала ее:

– О нет, это никуда не годится! Ну как я могу получать удовольствие от чтения, если вы едва бормочете себе под нос?!

– Вы напрасно теряете время! – вмешалась Розелина. – Офелия всегда грешила ужасной дикцией.

Сидя в кресле, тетушка разглядывала в лупу страницы ветхой энциклопедии, которую обнаружила в библиотеке. Она не читала ее, а сосредоточилась исключительно на качестве бумаги. Время от времени она проводила пальцем по складке, разрыву или пятнышку плесени, и лист тотчас начинал выглядеть как новенький. Тетушка Розелина так скучала в замке, что приводила в порядок все книги, попадавшиеся ей под руку.

– Вашей племяннице полезно научиться говорить красиво, поскольку ей предстоит бывать в обществе, – объявила Беренильда. – Ну же, милая крошка, сделайте усилие, напрягите свои голосовые связки!

Офелия попыталась продолжить чтение, но в глазах у нее помутилось. Казалось, ей в голову впиваются острые шипы. Беренильда, раскинувшись на софе, исподтишка следила за ней со своей обычной сладкой улыбкой. Она знала, что терзает Офелию, и знала, что Офелия это знает.

«Она хочет, чтобы я сдалась, – поняла девушка, судорожно сжимая книгу. – И хочет, чтобы я вслух попросила пощады».

Но Офелия этого не сделала. Тетушка Розелина, уткнувшаяся в энциклопедию, даже не догадывалась, какой безмолвной пытке подвергают ее племянницу. Офелия догадывалась, что, если проявит слабость и пожалуется на боль, тетка может устроить скандал и, в свой черед, подвергнется наказанию.

– Громче! – скомандовала Беренильда.

Теперь буквы двоились перед глазами Офелии. Она даже не улавливала смысл того что читала.

В конце концов ей пришлось закрыть книгу.

– Извините, мадам. Я думаю, лучше зажечь лампу, чтобы вы могли читать сами.

Улыбка Беренильды стала еще шире. Офелия подумала: «Эта женщина похожа на розу, под чьими бархатными лепестками скрываются безжалостные шипы».

– Проблема не во мне, дорогая моя девочка. Когда вы станете женой моего племянника и ваше положение упрочится, вам придется бывать при дворе. А там не место слабосильным.

– Моя племянница отнюдь не слабосильная, – сухо возразила тетушка Розелина.

Офелия едва слышала их обеих. Ее мутило, глухая боль пульсировала в затылке.

К счастью, вошел слуга, протянувший Беренильде маленький конверт на серебряном подносе.

– Ко мне едет очаровательная Коломбина, – объявила Беренильда, прочитав письмо. – И ее визит – только начало. Мой обморок не прошел незамеченным.

Лениво поднявшись с софы, она взбила свои золотистые локоны.

– Мадам Розелина и вы, милая моя Офелия, я должна привести себя в порядок. Мое выздоровление должно выглядеть убедительно, так что нужен соответствующий макияж. Слуга проводит вас в ваши спальни, и прошу не показываться здесь, пока я буду принимать гостью.

Офелия облегченно вздохнула. Наконец-то случай помог ей избавиться от пытки. Головная боль прошла, туман перед глазами растаял.

– Великие предки, она совсем с нами не церемонится! – воскликнула Розелина, когда Беренильда вышла из комнаты. – Эта женщина далеко не так добра, какой выглядела поначалу. Она совсем потеряла голову – гордится тем, что носит ребенка правителя Полюса!

Офелия промолчала, предпочитая держать свои соображения при себе. Крестная захлопнула энциклопедию, отложила лупу и вынула из кармана шпильки.

– Но кое в чем она права, – продолжала тетка, приподнимая темные кудри Офелии. – Тебе предстоит стать светской дамой, так что привыкай заботиться о своей внешности.

Офелия молча позволила Розелине соорудить ей высокую прическу. Тетка безжалостно теребила ее волосы, но сам этот ритуал, с оттенком материнской заботы, мало-помалу успокаивал девушку.

– Я не слишком сильно дергаю?

– Нет-нет, – жалобно прошептала Офелия.

– Из-за этого воротника не так-то легко тебя причесывать.

– Скоро я его сниму.

Тетушка Розелина брюзжала, воюя с волосами племянницы, а у Офелии сжималось сердце. Она сознавала, что рассуждает как эгоистка, но мысль о том, что тетка скоро уедет и покинет ее, убивала девушку. Какой бы сухой и желчной ни была старая крестная, только она хоть как-то согревала ее душу с первого дня жизни на Полюсе.

– Тетя…

– М-м-м? – пробормотала Розелина, зажав шпильки во рту.

– Вы… вы не очень тоскуете по дому?

Розелина удивленно взглянула на племянницу и воткнула последнюю шпильку в ее прическу. Потом, неожиданно для Офелии, обняла девушку и легонько потрепала по спине.

– И ты еще спрашиваешь!..

Но объятие длилось всего секунду. Тетушка Розелина отступила на шаг, состроила свою обычную брюзгливую мину и строго изрекла:

– Надеюсь, ты не проявишь слабость! Держись! Покажи этим жалким аристократишкам, чего ты стоишь!

Офелия почувствовала, как у нее затрепетало сердце. Она не знала, откуда взялся этот трепет, но на ее губах появилась улыбка.

– Идет! – сказала она.

Дождь лил весь день, не переставая. Так же лил он и назавтра, и до конца недели. Беренильда непрерывно принимала нахлынувших в замок гостей, обрекая Офелию и тетушку Розелину на заточение в спальнях. Слуги приносили туда еду, но и только. Женщинам не полагалось даже книг, чтобы разогнать скуку. Время тянулось для Офелии мучительно долго, и она с тоской спрашивала себя, сколько еще дней будет длиться этот парад аристократов.

По вечерам, довольно поздно, они ужинали вместе с Беренильдой, и девушке снова и снова приходилось терпеть ее придирки. Очаровательная и деликатная в начале трапезы, хозяйка дома приберегала свои самые ядовитые стрелы на десерт. «Ах, как она неуклюжа, эта девочка!» – вздыхала она, если Офелия роняла на скатерть кусок пудинга. «Боже, мне с вами смертельно скучно!» – сетовала она, если пауза в разговоре затягивалась. «Когда уже вы решитесь сжечь эту гадость?» – шипела она, тыча пальцем в шарф Офелии. Кроме того, она заставляла девушку по нескольку раз повторять сказанное, насмехалась над ее акцентом, критиковала ее манеры и унижала на каждом шагу. А если находила, что Офелия недостаточно усердно стремится к совершенству, то насылала на нее невыносимые головные боли, терзавшие бедняжку до конца ужина. Эти издевательства не были капризами беременной женщины – так проявлялась истинная натура Беренильды.

Однако вскоре визиты гостей прекратились, и Офелия могла наконец размять ноги, гуляя по замку. Во время одной из таких прогулок ей попалась на глаза ежедневная газетка:

«Вчера г-н Торн заявил, что его интендантство закрывается на неопределенный срок. В связи с этим посетителей просят пересмотреть предполагаемые даты посещений. Секретарь г-на Торна сообщил нам, что тот проведет „необходимое время“ в доме у своей тетушки, фаворитки из фавориток, чье здоровье, как мы уже знаем, стремительно ухудшается. Неужели г-н Торн – столь любящий племянник (чего не скажешь по его виду)? Или, может быть, этот прирожденный бухгалтер заботится о том, чтобы г-жа Беренильда не изменила своего завещания, составленного в его пользу? Предоставляем нашим читателям возможность самим разрешить эту дилемму».

Офелия вздохнула. Видно, Торн и впрямь не пользовался популярностью… Едва лишь пронесся слух о его приезде, как замок тут же опустел.

Узнав о скором приезде племянника, Беренильда запрягла в работу всех слуг, приказав им проветривать помещения, перестилать кровати, выбивать ковры, чистить камины, вытирать пыль. Офелия удивлялась, не понимая мотивов Беренильды. Хозяйка готовилась к приезду племянника куда усерднее, чем к визитам своих знатных гостей. Можно было подумать, что он никогда раньше не навещал ее.

На следующий день, рано утром, Торн переступил порог замка. Под мышкой он держал такую огромную стопку папок, что непонятно было, как его длинное худое тело еще сохраняет равновесие.

– Я смотрю, у вас дождь, – сказал он вместо приветствия.

– Неужели ты и здесь будешь работать? – с притворным ужасом спросила Беренильда, спускаясь ему навстречу по лестнице и держа руку на животе. – А я-то надеялась, что ты приедешь поухаживать за мной!

– Ухаживать за вами – да. Но сидеть сложа руки – нет.

Торн произнес это монотонно и равнодушно, даже не взглянув на тетку. Зато он посмотрел выше, на площадку, где Офелия зашнуровывала ботинки. Заметив, что Торн бесстрастно разглядывает ее, она поздоровалась с ним вежливым кивком.

В то утро они завтракали все вместе. Тетушка Розелина, не переносившая даже вида Торна, хранила дипломатическое молчание. А Офелия блаженствовала: впервые за бесконечно долгий срок Беренильда забыла о ней.

Все внимание красавицы было обращено на племянника. Она обволакивала его нежными взорами, подшучивала над его худобой, благодарила за то, что он избавил ее от скуки. И как будто не замечала, что Торн и отвечал ей, и ел нехотя, словно из вежливости.

Но обстановка за столом внезапно изменилась, когда Торн заговорил по собственному почину:

– Вы плохо себя чувствуете?

Он обращался не к тетке, а к невесте. Трудно сказать, кто в этот момент изумился больше – Беренильда, тетушка Розелина или Офелия.

– Нет-нет, – пробормотала девушка, не поднимая глаз от омлета в своей тарелке.

Она знала, что осунулась. Но неужели у нее был такой несчастный вид, что это поразило даже Торна?

– Можешь не сомневаться, мы холим и лелеем нашу малютку, – со вздохом сказала Беренильда. – Уж скорее это я измучилась, занимаясь ее воспитанием. Твоя невеста так же молчалива, как и строптива.

Торн с подозрением взглянул на окна столовой. Дождь по-прежнему лил без передышки, скрывая пейзаж.

– А почему идет дождь?

Это был самый странный вопрос, который Офелия когда-либо слышала.

– Ах, пустяки, – откликнулась Беренильда с обольстительной улыбкой. – Просто у меня слегка разгулялись нервы.

Офелия совсем другими глазами посмотрела на ливень, бесшумно барабанивший в стекла. Неужели здешняя погода отражала настроение хозяйки замка?

Торн подхватил свой портфель и встал из-за стола.

– В таком случае отдыхайте и приводите нервы в порядок. Я вас заменю.

Офелии и ее крестной было предложено пройти в библиотеку, что их совсем не обрадовало: не считая туалетов, это было самое холодное место в замке. Торн уже методично разложил там свои папки, устроившись за письменным столом в глубине зала. Он распахнул окно, не спросив разрешения у дам, снова сел и погрузился в изучение документов.

– А мы?! – возмущенно спросила тетушка Розелина.

– Почитайте книги, – буркнул Торн. – По-моему, их здесь более чем достаточно.

– Но, может быть, нам позволят хоть немного пройтись? Мы не гуляли уже целую вечность!

– Почитайте книги, – безапелляционно повторил Торн.

Отчаявшись добиться своего, тетушка Розелина яростно выдернула с полки какой-то словарь, уселась в другом конце зала, как можно дальше от Торна, и принялась изучать качество бумаги.

Офелия, огорченная не меньше крестной, облокотилась на подоконник и вдохнула безвкусный воздух парка. Дождь бесследно испарялся, коснувшись ее очков, будто иллюзия не имела над ними власти.

Девушка исподтишка наблюдала за Торном. Ему явно было тесно за маленьким столом. Он сидел ссутулившись, низко опустив голову и не отрывая глаз от бумаг. Казалось, ему безразлично все окружающее.

Офелия взяла с полки первую попавшуюся книгу, села на стул и… застряла на первой же странице. В библиотеке хранились сугубо научные труды, и она не понимала ни слова. Устремив невидящий взгляд на формулы, девушка поглаживала старенький шарф, свернувшийся у нее на коленях.

«Чего от меня хотят эти люди? – думала она. – Они то и дело дают мне понять, что я обманываю их ожидания. Так почему же они прилагают столько сил, чтобы возиться со мной?»

– Вы интересуетесь алгеброй?

Девушка обернулась и удивленно взглянула на Торна. Он сидел, опершись локтями на стол и устремив на нее пронизывающий взгляд. «Интересно, давно ли он так разглядывает меня…» – подумала Офелия и поспешно переспросила:

– Алгеброй?

Торн кивком указал на трактат у нее в руках.

– Ах, это! Я взяла его случайно.

– Что происходит между моей теткой и вами?

На сей раз Офелия взглянула на Торна внимательнее. Значит, она не ошиблась: этот человек действительно пытался завязать с ней разговор. Девушка опасливо посмотрела на крестную, но тетушка Розелина сладко дремала, опустив словарь на колени. Офелия набросила шарф на плечи, поставила на полку алгебраический трактат и подошла к столу Торна.

Она взглянула ему в лицо, хотя даже теперь, когда он сидел, а она стояла, он был гораздо выше. Торн казался олицетворением суровой экономии: худое лицо, узкие глаза, костлявые пальцы и сурово сжатый рот, не знающий улыбки. Поистине, этот человек не вызывал желания поверить ему свои мысли.

– Ваша тетушка не простила мне мою эскападу, – объявила Офелия.

Торн презрительно фыркнул:

– Это еще мягко сказано. Доказательство – ливень за окном. В последний раз непогода разгулялась до такой степени, когда произошла дуэль между моей теткой и другой придворной дамой. Советую вам не доводить ее до такой крайности.

Очки Офелии побледнели. Дуэль? Эти нравы превосходили ее понимание.

– У меня нет никакого желания враждовать с вашей тетушкой, – заверила она Торна. – Может быть, госпожа Беренильда тоскует по придворной жизни?

– Скорее по Фаруку.

В голосе Торна явственно слышалось презрение. Да, Фарук и впрямь внушал подданным противоречивые чувства…

Офелия ласково провела рукой по шарфу, словно гладила старую кошку. Интересно, о чем думает человек, сидящий перед ней? И что она должна думать о нем?

– А почему здешние люди ненавидят вас?

В стальном взгляде Торна мелькнуло изумление. Он явно не ожидал такого прямого вопроса. Помолчав с минуту и мрачно нахмурившись, он наконец разжал губы.

– Потому что я доверяю только цифрам.

Офелия не была уверена, что поняла его, но решила временно удовольствоваться этим объяснением. Она и без того считала чудом, что Торн соблаговолил ответить. Ей казалось – быть может, ошибочно, – что он относится к ней уже не так враждебно, как раньше. Правда, внешне он держался по-прежнему нелюбезно и мрачно, но атмосфера как будто слегка разрядилась.

– Вам следовало бы поладить с моей теткой, – сказал он. – Она единственный человек, которому вы можете доверять.

Офелия призадумалась, и Торн воспользовался паузой, чтобы снова уткнуться в свои бумаги. Но девушка решилась задать еще один вопрос:

– Скажите, в чем заключаются свойства вашей семьи?

Торн оторвался от бумаг и удивленно поднял брови.

– Я полагаю, вы имеете в виду семью моего отца? – мрачно уточнил он.

Офелия испуганно подумала, что совершила бестактность, невольно коснувшись темы его незаконного рождения.

– Ну… то есть… я, конечно, имела в виду ваши личные свойства.

– У меня они есть, но на среднем уровне. Только я не могу продемонстрировать их вам, не причинив боли. Почему это вас интересует?

Офелии стало неловко: в голосе Торна внезапно прозвучала настороженность.

– Просто я не была готова к тому, что сделала ваша сестра.

Она хотела умолчать о мигренях, которые насылала на нее Беренильда, но Торн спросил напрямик:

– Моя тетка тоже проявляла перед вами свои способности?

Офелия растерялась, не зная, как ответить на этот коварный вопрос. Если она скажет «да», то на кого он обратит свой гнев – на тетку, мучившую его невесту, или на невесту, выдавшую ему тетку? А может, он и вовсе не рассердится и спросил из любопытства. Девушка решила уклониться от ответа и попросила:

– Расскажите мне об этих свойствах.

Упершись кулаками в стол, Торн поднялся во весь рост и засучил до локтей рукава рубашки.

Его жилистые руки были исполосованы шрамами. Офелия постаралась не слишком пристально разглядывать их, боясь показаться невежливой, но это зрелище ее крайне изумило. Каким образом бухгалтер, занимавший высокую должность, ухитрился получить такие раны?

– Как вы могли заметить, – угрюмо сказал Торн, – я не ношу на себе отличительный знак клана. Однако я единственное исключение, подтверждающее правило: все знатные люди его носят. Приучайтесь с первого взгляда определять место татуировки на каждом человеке, с которым встретитесь. Важно именно ее расположение, а не сам символ.

Офелия была не особенно впечатлительна, однако сейчас с трудом скрывала удивление. Жених не только первым завел с ней разговор, но еще и отвечал на вопросы! Притом это явно не доставляло ему удовольствия. Но тогда почему он так поступает?

– Драконы носят знак своего клана на кистях рук и на предплечьях, – бесстрастно продолжал он. – Старайтесь не вставать у них на пути и никогда не отвечайте на их провокации, как бы унизительны они ни были. Вы можете доверять только моей тетке.

«Ну, как сказать…» – подумала девушка.

– Причинять боль на расстоянии, – прошептала она, – это что, разновидность иллюзии?

– Это гораздо сильнее, чем иллюзия, но, в принципе, вы правы, – пробурчал Торн, взглянув на свои карманные часы. – Боль, которую вы испытываете при столкновении с Драконом, – ответ вашей нервной системы на флюиды извне. Реально она не существует.

– Однако боль, внушенная вашей сестрой, показалась мне очень даже реальной.

– Потому что ее нервная система вошла в прямой контакт с вашей. Если ваш мозг убежден, что тело чувствует боль, тогда тело действительно ее чувствует.

Торн произнес это спокойно, как вполне очевидную истину. Он вел себя чуточку любезнее, но не расстался со своей снисходительной миной.

– И какие же ощущения Драконы способны внушить человеку, когда нападают на него? – тихо спросила Офелия.

– Боль, переломы, кровотечение, тяжкие увечья, – бесстрастно перечислил Торн. – Все зависит от таланта нападающего.

Теперь Офелия и вовсе не осмеливалась глядеть на его шрамы. Неужели это дело рук членов его собственного клана? И как он может называть такое возмездие «талантом»?! Она прикусила шов своей перчатки. Обычно она не позволяла себе такой вольности при посторонних, но сейчас не могла сдержаться.

Ей вспомнились наброски Аугустуса, и воспоминание обожгло ее, как пощечина. Вот она, ее новая семья. Охотники с безжалостными глазами, способные убивать зверей голыми руками. Офелия даже представить себе не могла, как ей жить среди этих людей.

– Теперь я понимаю, о чем вы говорили мне в дирижабле, – призналась она.

– Вы боитесь? Вот уж это на вас не похоже.

Офелия подняла на Торна удивленный взгляд, но боль в шее тотчас вынудила ее опустить голову. Однако то, что она успела заметить, заставило ее призадуматься. Стальные глаза смотрели на нее высокомерно и отстраненно, но в них уже не было презрения. Скорее холодный интерес – как будто эта маленькая невеста оказалась не такой уж серенькой мышкой, какой он считал ее прежде.

Офелия не смогла скрыть негодования:

– Как вы можете судить, что на меня похоже, а что нет?! Вы до сих пор не удосужились лучше узнать меня!

На этот выпад Торн не ответил ни слова. Молчание затянулось. Офелия не знала, что ей делать. Глупо было торчать перед человеком, который стоял, опустив руки, недвижный, как скала, и слишком высокий, чтобы можно было увидеть выражение его глаз.

Девушку вывел из затруднения внезапный грохот в глубине библиотеки. Словарь соскользнул с колен тетушки Розелины на паркет. Старая дуэнья с перепугу проснулась, сонно оглядела зал и наконец заметила у окна Торна и Офелию.

– Это еще что за вольности?! – возмущенно вскричала она. – Будьте любезны отступить на шаг, господин Торн! Вы стоите слишком близко к моей племяннице! Вот когда вас свяжут с ней священные узы брака, тогда делайте все, что вам заблагорассудится!

Ухо

– Сядьте! Встаньте! Сядьте… Нет, не так! Мы уже сто раз это повторили, моя милая, неужели так трудно запомнить?!

Беренильда опустилась в кресло гостиной с той естественной грацией, которая отличала каждое ее движение. И сразу встала, все с тем же изяществом.

– Вот так! Вы не должны плюхаться на сиденье, как мешок с углем. Женщина обязана быть гармоничной, как музыкальная партитура. Сядьте! Встаньте! Сядьте! Встаньте! О нет, нет, нет!

Слишком поздно: Офелия плюхнулась на пол, сев мимо стула. От бесконечных упражнений у нее закружилась голова.

– Прошу вас, мадам, может быть, остановимся? – спросила она, поднимаясь. – Я слишком долго это повторяю, чтобы сделать правильно.

Беренильда подняла изящные брови и с коварной усмешкой обмахнулась веером.

– Я убедилась, что вы очень работоспособны, милое мое дитя. И достаточно дерзки, чтобы скрывать свою выносливость под жалобными, покорными минами.

– Я не считаю себя ни дерзкой, ни покорной, – спокойно парировала Офелия.

– Беренильда, позволь передохнуть бедной девочке! Ты же видишь, ее ноги не держат!

Офелия благодарно улыбнулась бабушке, которая вязала, сидя у камина. Старая дама всегда была невозмутима и безмолвна, как черепаха. Но если уж она вмешивалась в разговор, то, как правило, защищала гостью.

Офелия и впрямь падала от усталости. Беренильда вытащила девушку из постели в четыре часа утра, капризно заявив, что ее подопечной необходимо работать над осанкой. Она заставила Офелию ходить с книгой на голове, спускаться и подниматься по лестнице замка и теперь, уже больше часа, терзала ее зарядкой со стулом.

С тех пор как поток гостей иссяк, Беренильда целыми днями занималась перевоспитанием девушки: учила ее выбирать платья, разливать чай, делать комплименты, четко произносить слова… На Офелию сыпалось такое множество наставлений, что она не запоминала и половины.

– Ну хорошо, мама, – вздохнула Беренильда. – Я устаю от этих занятий гораздо больше, чем наша дорогая крошка. Обучать ее хорошим манерам – тяжелый труд!

Офелия подумала: напрасно Беренильда старается. Все равно грациозная и остроумная невеста из нее никогда не выйдет. И вообще, есть столько других, гораздо более важных вещей, к которым ее можно было бы приобщить! Но вслух она, конечно, этого не произнесла. Перечить Беренильде – значило подвергать себя опасности.

Зато Офелия теперь беседовала с Торном. Правда, это случалось крайне редко – когда он отрывался от своих папок или разговоров по телефону. Он был напряжен и скуп на слова, но никогда не отваживал ее. С каждым днем Офелия все больше и больше узнавала от него об обычаях и нравах Драконов, о жестах и словах, которых следовало избегать в их присутствии.

Единственной темой, которую они оба никогда не затрагивали, был их брак.

– Будьте добры, дитя мое, передайте мне сигареты, – отвлек девушку от размышлений голос Беренильды. – Они вон там, на камине.

Офелия принесла портсигар, и Беренильда дружеским жестом указала ей на соседнее кресло.

– Я признаю, что была довольно строга в последнее время. Ну, посидите же со мной, отдохните.

Девушка предпочла бы выпить чашку кофе на кухне, но пришлось потакать капризам хозяйки.

– Возьмите сигаретку, – велела ей Беренильда.

– Нет, благодарю, – отказалась Офелия.

– Берите, берите, говорю вам! Курительные салоны – места общения, которыми нельзя пренебрегать, так что готовьтесь к этому уже сейчас.

Офелия с отвращением взяла сигарету.

– Ну-ка, попробуйте! – безжалостно приказала Беренильда, протягивая ей зажигалку.

Офелия вдохнула дым и закашлялась до слез. Сигарета выпала у нее из пальцев, и она едва успела подхватить ее, чтобы не прожечь шарф. Отдышавшись, девушка твердо решила, что это будет ее последний опыт курения.

Беренильда издала журчащий смешок.

– Господи, да есть ли что-нибудь на свете, что вы умеете делать как положено?!

Но смех внезапно прервался. Офелия, все еще кашляя, проследила за ее взглядом, устремленным на открытые двери гостиной. В дверях стоял Торн с почтой в руках и молча наблюдал за этой сценой.

– Иди же к нам, – сладким голосом позвала Беренильда. – Мы тут слегка развлекаемся!

Офелия отнюдь не развлекалась: легкие у нее горели огнем. Что касается Торна, он был верен себе: стоял на пороге, мрачный и неподвижный, как служащий погребальной конторы.

– У меня работа, – наконец буркнул он и удалился.

Улыбка Беренильды лишилась своей обычной медоточивости, и она произнесла почти сердито:

– Я не узнаю нашего мальчика!

Тем временем Офелия пыталась успокоить шарф, который разматывался и норовил соскользнуть с ее шеи. Инцидент с сигаретой привел его в ужас.

Лучезарные глаза Беренильды обратились к окну, за которым висели тяжелые грозовые тучи.

– Какие чувства вы питаете к Торну? – вполголоса спросила она. – Я разгадываю эмоции любого человека по его лицу, но ваше остается для меня тайной.

– Никаких особенных чувств я не питаю, – ответила Офелия, пожав плечами. – Я слишком мало знаю этого человека, чтобы высказаться на сей счет.

– Глупости!

Беренильда рывком развернула свой веер и принялась яростно им обмахиваться.

– Глупости, – повторила она чуть спокойнее. – Полюбить человека можно с первого взгляда. И к тому же чем меньше люди знают друг друга, тем горячее их любовь.

Это были горькие слова, но Офелия не страдала избытком сентиментальности, чтобы принять их на свой счет.

– Я увлечена вашим племянником не больше, чем он мной.

Беренильда пристально посмотрела на девушку. Золотистые кудри, танцевавшие вокруг ее лица, как язычки пламени, внезапно замерли. Под ее безжалостным взглядом Офелия ощутила себя овечкой, угодившей в когти львицы. Голову снова пронзила боль. Тщетно девушка пыталась убедить себя, что боль нереальна, что ее внушает Беренильда, – пытка не прекращалась. За что эта женщина сейчас наказывала ее?

– Делайте со своим сердцем все, что хотите, детка. Я жду от вас только одного – чтобы вы исполнили свой долг и не опозорили нас.

«Нет, она меня не наказывает, – поняла Офелия, – она хочет меня приручить. Моя независимость – вот что ее тревожит!»

В этот миг по замку разнесся звонок – приехал какой-то гость. Кем бы он ни был, Офелия мысленно благословила его за своевременное появление.

Беренильда позвонила в колокольчик, стоявший на журнальном столике.

Вошедшая служанка присела в реверансе:

– Что угодно, мадам?

– Где госпожа Розелина?

– В читальном салоне, мадам. Ее очень интересует ваша коллекция марок.

Офелия мысленно усмехнулась: пока в этом доме будет хоть какая-нибудь бумага, тетушка Розелина найдет себе занятие.

– Проследите, чтобы она не выходила оттуда, пока я принимаю гостей, – распорядилась Беренильда.

– Слушаюсь, мадам.

– И проводи эту крошку в ее комнату, – добавила она, указав на Офелию.

– Слушаюсь, мадам.

И Офелию, как нашалившего ребенка, надежно заперли в спальне. Этот ритуал неизменно повторялся всякий раз, как в замок приезжали гости.

Девушка играла со своим шарфом, который радостно извивался на полу, как вдруг кудахтанье служанок в коридоре заставило ее насторожиться.

– Это господин Арчибальд!

– Да ну? И ты его видела своими глазами?

– А то! Он даже отдал мне перчатки и цилиндр!

– Ой, ну почему мне никогда так не везет?!

Офелия приложила ухо к замочной скважине, но торопливые шаги уже затихли вдали. Неужели это тот самый Арчибальд из Летнего сада? Девушка задумчиво намотала на палец прядь волос. А что, если он расскажет хозяйке о своей встрече с маленькой уроженкой Анимы на празднике Миражей?!

«Беренильда сотрет меня в порошок, – сказала себе Офелия. – А если я выживу, Торн никогда больше не станет отвечать на мои вопросы. Господи, в какую же передрягу я попала!»

И она нервно заходила взад-вперед по комнате, не в силах справиться с паникой и тревожно гадая, что же сейчас происходит в гостиной. После ее эскапады атмосфера в доме стала невыносимой, и ей вовсе не хотелось вконец испортить отношения с семьей жениха.

Не выдержав, она забарабанила в дверь спальни.

– Что угодно, мадемуазель?

Офелия облегченно вздохнула: дверь отперла ее горничная Писташ, совсем юная, почти девочка. Она была единственной из всех слуг, кто позволял себе некоторую вольность в отношениях с Офелией, когда рядом не оказывалось хозяев.

– У меня в комнате холодновато, – сокрушенно сказала Офелия. – Нельзя ли развести огонь?

– Конечно, мадемуазель!

Писташ вошла, заперла за собой дверь и отодвинула каминную решетку.

– Мне показалось, что у госпожи Беренильды важный гость? – вполголоса спросила Офелия.

Писташ положила дрова в камин и, оглянувшись, возбужденно взглянула на девушку.

– Еще какой важный! – воскликнула она. – Господин посол собственной персоной! Госпожа так удивилась, прямо остолбенела!

Акцент этой простоватой девчонки, только недавно привезенной из глухой провинции, мешал Офелии понимать ее, но главное она уловила. В замок приехал тот самый Арчибальд, с которым она познакомилась во время своей самовольной отлучки.

Она присела на корточки рядом с Писташ, перед огнем, распространявшим по комнате приятный запах смолы.

– Скажите, а я не могла бы присутствовать при беседе госпожи Беренильды с послом? Незаметно для них, конечно.

Писташ наморщила лоб: она тоже почти не понимала акцент Офелии. Но когда та повторила свой вопрос медленнее, горничная так побледнела, что веснушки запылали у нее на лице, будто огни фейерверка.

– Ой, да как же это! Коли госпожа Беренильда узнает, что я вас выпустила без ее соизволения, она меня со свету сживет! Я-то вас жалею, я ведь вижу, как вы тут со скуки помираете, одна-одинешенька. И потом, вы со мной вон как хорошо обходитесь: говорите «вы», слушаете, когда я чего рассказываю… Но вы уж войдите в мое положение… Не могу я… не могу, и все тут!

Офелия прекрасно ее понимала: Беренильда требовала от слуг беспрекословного повиновения. Если бы кто-нибудь из них предал ее, они все, без сомнения, были бы повешены.

– Да мне только и нужно, что зеркальце, – попросила она.

Горничная затрясла головой:

– Не могу, никак не могу! Хозяйка запретила вам…

– Да, она запретила большие зеркала. Но не карманные. Поймите, я же не пройду через карманное зеркальце, правда?

Писташ тотчас вскочила и оправила белый фартучек.

– И верно! Ждите, сейчас принесу!

Через несколько минут Писташ вернулась, держа прелестное карманное зеркальце в серебряной оправе, украшенной жемчугом, – настоящее произведение искусства. Офелия осторожно взяла его и села на кровать.

– Как по-вашему, где госпожа Беренильда принимает посла?

Писташ непринужденно засунула кулачки в карманы передника, чего никогда не позволила бы себе в присутствии хозяев.

– Важных гостей завсегда водят в Красную гостиную.

Офелия вызвала в воображении эту комнату, названную так по цвету своих великолепных экзотических ковров. Там было две зеркальных поверхности – зеркало над камином и застекленная задняя стенка шкафчика с серебром. Вот она-то и была идеальным тайником.

– Простите за смелость, а на что вам зеркальце? – с любопытством спросила Писташ.

Офелия улыбнулась ей и приложила палец к губам.

– Пусть это останется между нами, хорошо? Я на вас полагаюсь.

Под изумленным взглядом горничной, Офелия приложила зеркальце к уху, будто телефонную трубку. Через несколько минут ухо возникло на другом конце замка, в Красной гостиной, вынырнув из зеркальной стенки. И Офелия тотчас услышала насмешливый голос Арчибальда, который слегка приглушала дверца шкафчика.

– …Нелепая госпожа Серафина, которая так любит окружать себя смазливыми юношами. Вечер у нее был изысканно декадентским, но не хватало вашего блестящего остроумия! Мы сожалели о том, что вас нет с нами.

Арчибальд умолк. Раздался нежный звон хрустальных бокалов.

Потом зазвучал голос Беренильды. Увы, она говорила слишком тихо, и Офелия не могла разобрать слова, даже заткнув второе ухо.

А Писташ, стоявшая рядом с девушкой, пришла в полное изумление:

– Да неужто вы слышите все, что там говорится?! Вот так чудеса!

Офелия знаком велела ей замолчать – на том «конце провода» заговорил Арчибальд:

– Мне все известно, и именно этим объясняется мой сегодняшний визит. Газеты описали ваше состояние в таких мрачных красках, что мы уже сочли вас умирающей! И монсеньор Фарук, которому вообще-то несвойственно заботиться о чем-то, кроме своих развлечений, выказал тревогу по этому поводу.

Тишина. Вероятно, ему отвечала Беренильда.

– Да, я знаю, что наши писаки всегда преувеличивают, – раздался голос Арчибальда, – особенно когда их пером водит зависть. Однако я вынужден говорить с вами откровенно. Вы не очень молоды, и беременность в вашем возрасте может окончиться как угодно. Сейчас, Беренильда, вы особенно уязвимы. Ваш дом, каким бы комфортабельным он ни был, все-таки не крепость, да и слуг нынче подкупить нетрудно. Я уж не говорю о ядах, которые продаются на каждом шагу!

На сей раз Офелия расслышала в ответе Беренильды слова «благодарю, но…» и «племянник».

– Торн не может охранять вас днем и ночью, – с мягким упреком возразил Арчибальд. – Кроме того, я защищаю не только ваши личные интересы. Интендантство должно вновь открыть свои двери. В судах накопилось слишком много нерешенных дел, провинциальная полиция распустилась донельзя, почта работает безобразно, органы контроля перестали выполнять свои обязанности, и все воруют у всех. Как раз вчера Совет министров обсуждал и осуждал подобные нарушения.

Вероятно, Беренильда, раздраженная до крайности, заговорила громче. Теперь ее голос отчетливо слышался в глубине шкафчика с серебром:

– Ну так передайте эти функции кому-нибудь другому! Мой племянник не может единолично управлять всеми делами Небограда.

– Мы уже говорили об этом, Беренильда.

– Так чего вы добиваетесь, господин посол? Если бы я не знала вас достаточно хорошо, то подумала бы, что вы пытаетесь изолировать меня…

Арчибальд расхохотался так громко, что Офелия даже вздрогнула.

– О, Беренильда, за какого злодея вы меня принимаете?! А я-то воображал, что мы с вами прекрасно понимаем друг друга! И потом, что это за «господин посол»? Разве я для вас не Арчибальд, просто Арчибальд?

В Красной гостиной ненадолго воцарилось молчание, а затем посетитель продолжил, уже серьезным тоном:

– На самом деле я приехал для того, чтобы предложить вам перебраться ко мне, а Торну – вернуться в свое интендантство. Я беру на себя обязанность охранять вас и вашего будущего ребенка.

Офелия изумленно вытаращила глаза. Беренильда уедет к Арчибальду?! Торн вернется в интендантство?! Неужели они с тетушкой Розелиной останутся в замке одни?!

– Боюсь, я вынуждена отклонить ваше предложение, – сказала Беренильда.

– А я, со своей стороны, боюсь, что вынужден настаивать. Ибо таков приказ монсеньора Фарука.

Снова настала тишина. Офелии нетрудно было представить себе изумление Беренильды.

– Вы застали меня врасплох. Могу я позвать сюда племянника?

– Я как раз собирался просить вас об этом, моя дорогая!

Беренильда снова отошла от шкафчика так далеко, что Офелия перестала ее слышать. Однако девушка различила характерный звон колокольчика: Беренильда отдавала приказ лакею. Арчибальд едва успел вымолвить еще несколько банальных любезностей, как в Красную гостиную вошел Торн.

– Господин посол…

При первом же звуке этого голоса Офелия представила себе глаза своего жениха, такие же ледяные, как его тон. Она чувствовала, что Торн ненавидит Арчибальда.

– О, вот и наш незаменимый интендант! – воскликнул Арчибальд с неуловимой иронией. – У меня еще не было случая поздравить вас с помолвкой! Нам всем не терпится увидеть счастливую избранницу.

Офелия судорожно стиснула ручку зеркальца. Одно неосторожное слово из уст этого человека – и она навсегда потеряет покой.

– Моя невеста прекрасно себя чувствует там, где она сейчас находится, – отрезал Торн.

– Надеюсь, что так, – промурлыкал Арчибальд.

Вот и все, что он сказал, не добавив ни слова, никак не упомянув об их встрече. Офелии с трудом верилось в такую удачу.

– Но к делу! – весело продолжал посол. – Господин интендант, вам следует немедленно вернуться к вашим обязанностям. Небоград гибнет без вашего руководства!

– Об этом не может быть и речи! – твердо ответил Торн.

– Но это приказ, – возразил Арчибальд.

– А мне плевать на ваши приказы. Я намерен оставаться рядом с моей теткой вплоть до ее родов.

– Приказ не мой, а монсеньора Фарука. А я, по его же просьбе, должен обеспечить безопасность вашей тетушки.

В гостиной воцарилось молчание, показавшееся Офелии нескончаемым. Она была так захвачена происходящим, что совершенно забыла о присутствии Писташ, сгоравшей от любопытства.

– Я полагаю, никакие просьбы об отмене приказа невозможны? – произнес наконец Торн странно монотонным голосом.

– Абсолютно невозможны. Начинайте собираться сегодня же. Беренильда, вы отправитесь в мое имение нынче вечером. В вашу честь будет организован бал! Господа, разрешите откланяться.

Мим

Офелия долго сидела, не двигаясь и напрягая слух, пока наконец не поняла, что в Красной гостиной никого не осталось. Только тогда она положила зеркальце на кровать. Оно было таким тяжелым, что у нее заныла рука.

– Ну как, мадемуазель? – спросила Писташ с озорной улыбкой. – Вы хоть чего-нибудь расслышали?

– Грядут перемены, – прошептала Офелия.

– Перемены? Какие еще перемены?

– Пока не знаю.

Офелию мучили дурные предчувствия. Торн и Беренильда, конечно, не станут рисковать, оставив ее в замке, – они ей больше не доверяли. Так какую же судьбу они ей уготовили?

– Ой, вы только гляньте, мадемуазель!

Писташ радостно прыгала, глядя в окно. Ее косы прыгали вместе с ней. Офелия с изумлением выглянула наружу. Ослепительное солнце золотыми стрелами разогнало облака. Небо стало пронзительно-синим, а парк запылал такими огненно-рыжими красками, что глазам, уже свыкшимся с серой дождливой хмарью, было больно смотреть на это великолепие. Отсюда Офелия сделала вывод, что Беренильда больше не сердится на нее.

В дверь постучали. Девушка поспешно спрятала зеркальце под подушку и знаком велела Писташ открыть.

Это был Торн. Он вошел, не здороваясь, бесцеремонно вытолкал Писташ в коридор и запер дверь. Офелия сидела в кресле у окна, с книгой в руках и шарфом на коленях. Она была недостаточно хорошей актрисой, чтобы изобразить удивление, поэтому ограничилась поэтапным, снизу вверх, осмотром его высоченной фигуры, воздвигшейся перед ней.

– А у нас распогодилось, – сказала она.

Торн встал перед окном, заложив руки за спину. Дневной свет делал его профиль еще более бледным и резким, чем на самом деле.

– К нам пожаловал неприятный визитер, – процедил он сквозь зубы. – Трудно даже представить худшую ситуацию.

– Что случилось?

– Вы уедете отсюда сегодня вечером.

Торн произнес это сухо и отрывисто. Казалось, его ярость обратилась на все вокруг, в том числе и на Офелию, пронзив ее голову тысячами болезненных уколов. Поистине, это была семейная мания – вымещать свои эмоции на других людях!

– Куда меня увезут? – выдохнула она.

– В гнездо стервятника по имени Арчибальд. Это наш посол и правая рука Фарука. Вы сопроводите туда мою тетку и останетесь там до ее родов.

Офелии вдруг почудилось, что под ней рухнуло кресло со всеми его подушками. Стоит Арчибальду увидеть «Денизу», как он прилюдно разоблачит ее.

– Но… зачем? – пролепетала она. – Разве вы не хотели сохранить мое присутствие в тайне?

Торн рывком задернул шторы, как будто его слепил солнечный свет.

– У нас нет другого выхода. Придется выдавать вас и вашу дуэнью за служанок из нашего штата.

Офелия растерянно глядела на потрескивающие в камине дрова. Даже если она переоденется служанкой, Арчибальд узнает ее и выдаст. Недаром же он моментально заприметил ее в карнавальной толпе! Этот человек отличался поистине дьявольской наблюдательностью.

– Нет, я не согласна! – решительно сказала она, захлопнув книгу. – Мы же не пешки, которых вы можете переставлять туда-сюда по своему усмотрению. Я хочу остаться в замке, вместе с тетушкой.

Торн бросил на нее изумленный взгляд. На мгновение Офелии стало страшно: сейчас он разгневается и покарает ее головной болью. Но жених только раздраженно фыркнул.

– Вероятно, лучше убедить вас, чем принудить, или я ошибаюсь?

Офелия растерянно моргнула. Торн придвинул к себе стул, уселся поодаль от ее кресла, кое-как согнув длинные ноги, и устремил на Офелию стальной взгляд.

– Я не очень-то болтлив и всегда считал разговоры пустой тратой времени, – сказал он после паузы. – Но надеюсь, вы заметили, что я пытаюсь пересилить себя.

Офелия нервно забарабанила пальцами по обложке книги. Чего он добивается от нее?

– Вы тоже не болтливы, – продолжал он со своим грубым акцентом. – Вначале меня это утешало, хотя теперь, должен признаться, ваше молчание нередко сбивает меня с толку. Я не заблуждаюсь на ваш счет: вы не очень-то счастливы здесь. Но вообще-то мне трудно понять, как вы ко мне относитесь.

Он умолк, будто ожидал ответа, но Офелия не смогла выговорить ни слова. Она была готова к чему угодно, кроме такого признания. Как она к нему относится… С каких пор это волнует ее жениха? Он ведь даже не доверяет ей.

А Торн задумчиво смотрел на шарф, свернувшийся клубком у нее на коленях.

– Вы были правы, когда сказали, что я не удосужился узнать вас получше. Не в моих привычках раскаиваться в своих поступках, но… Я признаю, что должен был вести себя иначе по отношению к вам.

Он глубоко вздохнул и продолжил, уже более сухо:

– Арчибальд поселит мою тетку в своем имении Лунный Свет, что позволит мне продолжить работу в интендантстве. По крайней мере, такова официальная версия, ибо я подозреваю, что этот негодяй плетет какую-то интригу.

– Разве не разумнее было бы оставить меня здесь? – настойчиво повторила Офелия.

– Нет. Поверьте мне, даже в волчьем логове вы были бы в большей безопасности рядом с моей теткой, нежели в замке в одиночестве. Фрейя знает, что вы находитесь здесь, а она отнюдь не желает вам добра. И все наши слуги, вместе взятые, не смогут защитить вас от нее.

Офелии пришлось признать, что об этом она не подумала. Если уж выбирать между Фрейей и Арчибальдом, то она все-таки предпочитала посла.

– Неужели мне вечно суждено жить при вашей тетушке? – с горечью спросила она.

Торн вынул свои часы и задержал взгляд на циферблате. Часы тикали так долго, что Офелия успела насчитать много секунд.

– Я слишком занят, чтобы самому охранять вас достойным образом.

Он достал из кармана блокнотик в серебряной обложке и что-то быстро набросал в нем карандашом.

– Вот адрес интендантства. Запомните его хорошенько. Если вам понадобится помощь, приходите ко мне, только постарайтесь остаться незамеченной.

Офелия взглянула на листочек. Это было очень любезно со стороны Торна, но не решало ее главную проблему.

– А господин Арчибальд не сможет установить, кто я, если мне предстоит жить рядом с ним несколько месяцев?

Глаза Торна превратились в две узкие щелки.

– Вряд ли он догадается. Но не доверяйте его сладким улыбочкам, это очень опасный человек. Если он узнает, кто вы на самом деле, то сочтет своим долгом обольстить вас, лишь бы унизить меня.

Офелия откинула назад свои пышные волосы. Не обнаружить себя… От нее потребуется незаурядный актерский талант.

– Вдобавок, кроме самого Арчибальда, вы должны остерегаться всех членов его семьи. Эти люди тесно связаны между собой. То, что видит один, видят все. То, что слышит один, слышат все. То, что знает один, знают все. Поэтому их прозвали Паутиной. Этот знак вытатуирован у них между бровями.

Офелии вспомнились последние слова Арчибальда, и воспоминание поразило ее, как удар током: «Передайте вашей родственнице, чтобы она не рассказывала все, что у нее на уме, тем, кто носит такой знак. В один прекрасный день это может обернуться против нее». Значит, той ночью все родственники Арчибальда стали свидетелями их встречи? И теперь они знают ее в лицо.

Офелия поняла, что положение безвыходное. Ей больше нельзя обманывать Торна и Беренильду, она должна рассказать им всю правду.

– Послушайте… – начала она жалобно.

Но Торн расценил ее смущение как страх.

– Вы, наверно, думаете, что я из безразличия бросаю вас на растерзание львам, – глухо сказал он. – Я, конечно, не умею красиво выражаться, но поверьте, ваша судьба крайне важна для меня. И если вас кто-то оскорбит за моей спиной, он дорого заплатит за свой поступок.

С этими словами Торн защелкнул крышку часов и вышел так же стремительно, как появился. Офелия осталась наедине со своей неспокойной совестью.

Она начала стучать в дверь, требуя, чтобы ее отвели к Беренильде, и твердя, что это очень важно.

– Хозяйка очень, очень, очень занята, – объяснила ей Писташ, приоткрыв дверь. – Потерпите немножко, я скоро вам отворю.

Вдали раздался звон колокольчика, и горничная воскликнула:

– Ой, надо бежать!

Когда два часа спустя в двери щелкнул ключ, Офелия воспрянула было духом. Но это оказалась тетушка Розелина, которую забыли в читальне и теперь привели наверх.

– Какая наглость! – кричала старушка, позеленев от ярости. – Эти люди постоянно запирают нас, будто мы воровки! И вообще, что тут у них стряслось? Внизу повсюду чемоданы! Неужели они покидают замок?

Офелия пересказала ей то, что сообщил Торн. Новости повергли тетушку Розелину в еще большее расстройство.

– То есть как?! Этот грубиян был здесь, с тобой наедине, без посторонних?! Он хотя бы вежливо с тобой обошелся?! А что за история со служанками, которых мы должны изображать бог знает где? И кто он такой, этот Арчимед?

Офелия подумала, не рассказать ли о своем обмане, но тут же поняла, что тетушка Розелина – неподходящая слушательница. Девушке и без того пришлось потрудиться, объясняя крестной, чего Торн и Беренильда ждут от них обеих.

После долгого разговора Офелия села в кресло, а тетушка Розелина стала расхаживать по комнате. За окном смеркалось. Офелия поджала ноги и положила подбородок на колени. Чем больше она раздумывала, тем сильнее корила себя за то, что сразу не рассказала все Торну. А теперь было уже слишком поздно.

«Подведем итоги, – думала она. – Драконы хотят избавиться от меня, потому что я выхожу замуж за их бастарда. Миражи смертельно ненавидят меня, потому что я выхожу замуж за Дракона. Арчибальд хочет меня обольстить, потому что это его позабавит и повредит Торну. Вдобавок я его обманула, а через него – всю Паутину. Моими союзниками остались только Беренильда и Торн, но я ухитрилась испортить отношения с первой и теперь, из-за своего обмана, наверняка испорчу их со вторым».

Офелия уткнулась лицом в колени. Новая жизнь оказалась чересчур сложной для нее. Девушку терзала тоска по прошлому.

Она вздрогнула, когда дверь комнаты отворилась.

– Госпожа Беренильда желает поговорить с мадемуазель, – объявил мажордом. – Не угодно ли мадемуазель пройти за мной?

Офелия вошла следом за ним в гостиную. Среди раскиданных шляпных картонок стояла Беренильда, сияющая, как звезда. Напудренная с головы до ног, она красовалась перед Офелией в корсете и белой нижней юбке, ничуть не стыдясь своей наготы.

– Ах, моя дорогая, мне давно уже нужно было с вами поговорить!

– Мне тоже, мадам, – ответила Офелия, набрав воздуха в грудь.

– Нет-нет, никаких «мадам»! Называйте меня по имени, или «тетушкой», или «мамочкой», если хотите! А теперь давайте поговорим откровенно.

И Беренильда грациозно повернулась боком.

– Вы не находите меня округлившейся?

– Округлившейся? – растерянно пролепетала Офелия. – О нет. Я только…

Беренильда театральным жестом заключила ее в объятия, осыпав пудрой.

– Я раскаиваюсь в своем ребяческом отношении к вам, милое мое дитя! Я придиралась к вам, точно капризная девчонка. Но теперь с этим покончено!

Щеки Беренильды рдели, глаза сияли от счастья. Влюбленная женщина – вот кем она сейчас была. Сам Фарук беспокоился о ней, и она торжествовала.

– Я полагаю, Торн уже объяснил вам, что случилось. Думаю, предложение Арчибальда – лучший шанс, какой только мог выпасть на нашу долю.

Беренильда уселась перед трюмо, где три зеркала отразили ее прекрасное лицо, и нажала на грушу флакона с духами, чтобы обрызгать ими корсаж. Офелия чихнула.

– Видите ли, – продолжала Беренильда, уже серьезнее, – жизнь, которую мы здесь вели, не очень-то весела. Придворным опасно сторониться общества, а уж если говорить совсем откровенно, моему племяннику будет невредно какое-то время пожить вдали от вас. Наш мальчик очень смягчился с тех пор, как разлучил вас с вашей семьей. Я нахожу, что он достиг взаимопонимания с вами, а это на него совсем непохоже. Я-то радовалась, что безраздельно царю в его сердце, но теперь, вынуждена признаться, слегка ревную его к вам!

Офелия почти не слушала ее, повторяя про себя признание, которое решила сделать сейчас: «Мадам, я уже встречалась с Арчибальдом…»

– Мадам, я…

– Забудем прошлое! – прервала ее Беренильда. – Теперь важно лишь то, что нам предстоит. Наконец-то я смогу посвятить вас в тонкости всех придворных интриг…

– Подождите, мадам, я…

– …Ибо вы, милая Офелия, станете частью моей свиты, – добавила Беренильда и громко позвала: «Мама!»

Бабушка медленно подошла к ним, растянув губы в своей черепашьей улыбке от уха до уха. Она протянула Офелии маленький саквояж, от которого сильно пахло нафталином. Внутри лежала какая-то черная свернутая одежда.

– Раздевайтесь! – скомандовала Беренильда.

– Но послушайте… – пробормотала Офелия.

– Помогите ей, мама, эта девочка слишком стеснительна.

Бабушка мягкими движениями расстегнула платье Офелии донизу, и оно упало к ее ногам. Девушка стояла, дрожа, скрестив руки на груди, в одной только коротенькой сорочке. Хорошо бы она выглядела, если бы Торн вошел сейчас в гостиную.

– А теперь наденьте вот это, деточка, – сказала бабушка, протянув ей саквояж.

Растерянная Офелия достала из него довольно тяжелое бархатное одеяние, совсем не похожее на женское.

– Это что, ливрея?

– Сейчас вам принесут рубашку и штаны. А пока наденьте это, мы посмотрим.

Ливрея доходила Офелии до бедер. Беренильда посмотрела на нее с довольным видом:

– Начиная с сегодняшнего вечера вас будут звать Мим.

Изумленная Офелия увидела в трюмо Беренильды отражение, в котором не сразу узнала себя. Худенький черноволосый юноша с заурядным лицом глядел на нее с таким же изумлением, как она на него.

– Что же это такое? – пролепетала она.

Юноша зашевелил губами, вторя ей.

– Необходимая маскировка, – ответила Беренильда. – Единственное неудобство – ваш голос… и ваш акцент. Но сейчас они не имеют значения, поскольку вы будете немым лакеем.

Офелия увидела, как у юноши в зеркале расширились глаза. Она поднесла руку к очкам, желая убедиться, что они на месте, хотя их и не было видно. Ее отражение тоже подняло руку, ощупывая пустоту.

– Вам придется отучиться от подобных жестов, – усмехнулась Беренильда. – Ну, что вы об этом думаете? Сомневаюсь, что в таком обличье вами кто-нибудь заинтересуется!

Офелия молча кивнула. Ее проблема была решена.

Лунный Свет

Ключ

Лифт, который доставлял визитеров в Лунный Свет – имение Арчибальда, – был одним из самых роскошных во всем Небограде. Его оформили как будуар, где посетителям предлагались любые сорта чая. Правда, в силу своих громоздких размеров этот лифт был и самым медлительным. Подъем в нем занимал не менее получаса. Попасть в него могли исключительно гости посла. В их числе оказывались только те, кто отличался особо знатным происхождением и экстравагантными манерами.

Устроившись в одном из удобных кресел лифта-будуара, Офелия то и дело потирала ногу об ногу. Она впервые в жизни надела мужской костюм, и тугие манжеты штанов так сдавливали ей лодыжки, что она уже и не знала, какую позу принять.

Беренильда, сидевшая в соседнем кресле, с чашкой чая в руке, бросила на нее недовольный взгляд:

– Надеюсь, вы не станете так вертеться в доме посла. Вам надлежит стоять прямо, сдвинув ноги, высоко подняв голову и опустив глаза. И, главное, не шевелите руками, пока я не прикажу вам что-нибудь сделать.

Отставив чашку, она знаком подозвала к себе девушку. Офелия съежилась, когда Беренильда мягко сжала ее руки в перчатках. С момента неожиданного визита Арчибальда красавица была в прекрасном расположении духа, но девушка знала, насколько переменчиво настроение этой львицы.

– Милое мое дитя, никогда не забывайте, что ваша ливрея – единственный способ создать иллюзию. Сейчас вы походите лицом и одеждой на юношу, но у вас женские руки и ноги. Избегайте всего, что может привлечь к ним внимание посторонних.

Женские руки… Офелия взглянула на свои новые перчатки чтицы, такие же черные, как ее ливрея, и несколько раз согнула и разогнула пальцы, чтобы они привыкли к обновке. Она рассталась со своими старыми перчатками, побоявшись, что их мог запомнить Арчибальд, и надела новую пару, подаренную матерью.

– Я считаю этот маскарад крайне унизительным и неприличным! – прошипела тетушка Розелина. – Превратить мою племянницу в лакея! Узнай об этом моя сестра, у нее волосы бы встали дыбом!

– Не волнуйтесь, скоро все изменится к лучшему, – заверила ее Беренильда с ангельской улыбкой. – Потерпите немного, мадам Розелина.

– Мне кажется, мы уже достаточно терпели до сегодняшнего дня, – холодно возразила тетушка.

Беренильда бросила смеющийся взгляд на стенные часы будуара.

– Через пятнадцать минут мы прибудем на место, дорогая моя. Советую вам воспользоваться этим временем, чтобы усовершенствовать ваше «слушаюсь, мадам» и налить мне еще чашечку вон того прекрасного чая с пряностями.

– Слушаюсь, мадам, – произнесла тетушка Розелина с утрированным северным акцентом.

Беренильда довольно улыбнулась. На ней было светлое платье с кружевами и такой пышный высокий парик, что его можно было принять за свадебный торт. Она выглядела настолько же великолепно, насколько тетушка Розелина была жалкой в своем убогом платье компаньонки.

– Ох уж эта ваша гордыня, мадам Розелина! – вздохнула Беренильда, попивая чай. – Я ценю это качество в дамах, но сейчас оно совершенно неуместно. Скоро я буду разговаривать с вами высокомерным тоном и отдавать приказы. Отныне мы принадлежим к разным мирам. Надеюсь, вы чувствуете себя способной выдержать эту роль?

Тетушка Розелина со стуком опустила чайник на стол и гордо выпрямилась.

– Когда дело касается интересов моей племянницы, я чувствую себя способной даже выносить за вами горшки.

Офелия с трудом подавила улыбку. Да, ее тетушка отличалась поистине оригинальной манерой ставить людей на место.

– Я жду от вас обеих самого скромного поведения и беспрекословного послушания, – объявила Беренильда. – Что бы я ни сделала или ни сказала одной из вас, я не потерплю косых взглядов. И главное, никогда не обнаруживайте в присутствии посторонних свою принадлежность к Аниме. При первом же проступке я буду вынуждена принять строжайшие меры, в наших общих интересах.

С этими словами Беренильда с наслаждением вонзила зубы в миндальное пирожное.

Офелия взглянула на лифтовые часы: до Лунного Света оставалось еще десять минут. Она была так рада возможности покинуть свою раззолоченную тюрьму, что не испытывала никакого страха перед будущим. Сегодня вечером она наконец увидит новые лица, откроет для себя новые места, побольше узнает об устройстве этого мира. Она уже не будет невестой интенданта, а превратится в простого лакея, безликого среди безликих. Ее ливрея – прекрасный наблюдательный пост, о котором можно было только мечтать, и девушка готовилась воспользоваться ситуацией в полной мере. Она станет смотреть, оставаясь невидимой, слушать, оставаясь немой.

Несмотря на предостережения Торна, Офелия была твердо убеждена, что ковчег населен не только одними лицемерами, ворами и убийцами. Здесь наверняка есть и люди, достойные доверия. Нужно только найти таких.

«Замок изменил меня», – констатировала она, сгибая и разгибая пальцы в новых перчатках.

На Аниме все мысли Офелии занимал только ее музей. Но теперь, в чуждой среде, у нее пробудился интерес к окружающим. Ей нужно было найти здесь точку опоры, честных, порядочных людей, которые не предадут ее в клановых распрях. Она не хотела полностью зависеть от Беренильды и Торна. Офелия стремилась выработать собственное представление о Полюсе, сделать собственный выбор, жить по собственным правилам.

Однако за три минуты до конца подъема к ней в голову закралось неприятное подозрение.

– Мадам, – прошептала она, нагнувшись к Беренильде, – как вы думаете, на балу у господина Арчибальда будут Миражи?

Беренильда, пудрившая носик, изумленно взглянула на девушку и залилась хрустальным смехом.

– Ну разумеется! Миражи присутствуют на всех приемах, их нельзя обойти! И вы будете постоянно встречаться с ними в Лунном Свете, милая моя.

Офелию удивил ее беззаботный тон.

– Но ведь ливрея, которую я ношу, сделана Миражами, разве не так?

– О, не волнуйтесь, никто этого не заметит. Вы – простой лакей, безликое ничтожество. Там будут сотни слуг, похожих на вас как две капли воды. Вы затеряетесь среди них.

Офелия подняла голову и взглянула на свое отражение в зеркальном потолке лифта. Бледное личико, самый обычный нос, невыразительные глаза… Да, Беренильда была права.

– Но вы сами, мадам… – продолжала девушка. – Разве вас не пугает то, что вы столкнетесь с Миражами лицом к лицу? Ведь они ваши злейшие враги.

– С какой стати мне их бояться? Лунный Свет – посольская резиденция. Здесь плетут интриги, злословят, но, уж конечно, не убивают. Тут запрещены даже дипломатические дуэли.

Дипломатические дуэли? Офелии никогда не приходилось слышать такое странное сочетание.

– А что, если мы столкнемся с Фрейей и ее мужем? – настойчиво спросила она. – Им известно, что я нахожусь под вашим покровительством. Вдруг они догадаются, что я скрываюсь в вашей свите?

Беренильда подхватила юбку и грациозно встала.

– Вы никогда не встретите Фрейю в Лунном Свете. Ее сюда не допускают из-за вульгарных манер. Успокойтесь, дитя мое, мы уже почти на месте.

И в самом деле, лифт замедлил ход.

Офелия переглянулась с Розелиной. Сейчас они еще были теткой и племянницей, крестной и крестницей. Но через минуту их отношения станут формальными, какими они и должны быть между компаньонкой и немым лакеем. Офелия не знала, представится ли ей случай свободно поговорить с тетушкой. Поэтому сейчас, напоследок, она обратилась к этой женщине, пожертвовавшей ради нее своим комфортом и своей гордостью, с единственным словом:

– Спасибо!

Тетушка Розелина украдкой сжала ее руку. Золоченые решетки лифта раздвинулись, открывая доступ в поместье Лунный Свет. По крайней мере, так думала Офелия. Но вместо этого она с удивлением обнаружила перед собой просторный зал ожидания, роскошно убранный, с плиточным полом, гигантскими хрустальными люстрами и золотыми статуями, державшими корзины с фруктами.

Следуя приказу Беренильды, Офелия взялась вывозить из лифта багажную тележку. На ней было навалено столько тяжелых чемоданов, что сдвинуть тележку с места оказалось так же трудно, как груду кирпичей. Девушка старалась не поднимать голову, хотя ее так и тянуло полюбоваться великолепно расписанными потолками зала. Точно так же она избегала смотреть на толпу придворных в высоких париках. Все они были чрезмерно ярко накрашены, говорили громкими, пронзительными голосами и принимали манерные позы. И все носили на веках, до самых бровей, знак Миражей.

Как только знатные особы завидели прекрасную Беренильду, они рассыпались перед ней в церемонных приветствиях, на которые она ответила лишь небрежным взмахом ресниц. Сперва Офелии показалось, что между ними нет никакой вражды.

Беренильда вместе с матерью расположились на одном из бархатных диванчиков, расставленных по всему залу. Офелия поставила тележку за диванчиком и застыла. Она не понимала, чего ждут ее хозяйки. Час был поздний, и Арчибальд мог счесть оскорбительным опоздание своей почетной гостьи.

Внезапно в зале воцарилась мертвая тишина. Все головы повернулись к вошедшему человеку, толстому, как бочонок. Он шел мелкими торопливыми шажками, радушно улыбаясь. Судя по его черному костюму с золотыми нашивками, это был старший мажордом (Беренильда заставила Офелию выучить наизусть иерархию слуг). Но для такой должности он выглядел слишком нелепо. Человек-бочонок пошатывался на ходу, и парик у него съехал набок.

– Мой милый Густав! – воскликнул льстивым тоном один из Миражей. – Мы с супругой ожидаем здесь уже два дня! Надеюсь, во всем виновата простая забывчивость с вашей стороны?

С этими словами он сунул в карман мажордома какой-то маленький предмет. Офелия не успела разглядеть его, она стояла слишком далеко. Мажордом с довольным видом ощупал карман.

– Ни о какой забывчивости не может быть речи, месье. Вы с супругой значитесь в списке ожидающих.

– Но мы сидим здесь уже целых два дня, – жалобно настаивал Мираж.

– А другие ждут и дольше.

И мажордом, провожаемый унылым взглядом Миража, пошел дальше, приветствуя сияющей улыбкой толпившихся перед ним гостей. Он остановился только перед диванчиком Беренильды и вот тут-то поклонился так низко, что едва не уронил с головы покосившийся парик.

– Благородные дамы, господин посол ждет вас.

Беренильда и ее мать молча встали и последовали за мажордомом. Офелия, толкая тележку, с трудом прокладывала себе путь в толпе возмущенных придворных.

Вскоре они очутились на аллее прекрасного сада. Подняв глаза, Офелия увидела над собой бескрайний звездный небосклон. Да, Лунный Свет недаром носил свое имя. Теплый воздух был таким душистым, цветы благоухали так опьяняюще, что она ни на миг не усомнилась: все это иллюзия, причем очень древняя. Ей пришел на память дневник Аделаиды: «Госпожа посол весьма любезно приняла нас в своем имении, где царит вечная летняя ночь». Значит, Арчибальд унаследовал это имение от своей прапрабабки, так же как Офелия шла сейчас по следам своей. История, с небольшими изменениями, повторялась.

Пронзительный голос мажордома вернул ее к действительности.

– Для меня большая честь сопровождать мадам! – прокудахтал он, обратившись к Беренильде. – Осмелюсь сказать, что я полностью разделяю почтение, которое господин посол питает к мадам.

При этих словах тетушка Розелина воздела глаза к небу. Груда чемоданов, наваленных на тележку, мешала Офелии видеть, что происходит там, впереди. Только на повороте аллеи ей удалось рассмотреть странного мажордома. Этот человек, с его широкой смеющейся физиономией и лиловым носом пьяницы, походил скорее на циркового клоуна, чем на управляющего из богатого дома.

– Мне небезызвестно, верный мой Густав, – льстиво ответила Беренильда, – что я обязана вам множеством услуг. И буду обязана еще одной, если вы коротко обрисуете мне нынешнюю ситуацию в Лунном Свете.

И Беренильда, точно как Мираж несколько минут назад, сунула мажордому какой-то маленький предмет. Офелия изумленно констатировала, что это миниатюрные песочные часы. Интересно, почему здесь платят за услуги простыми песочными часами?

У Густава тотчас развязался язык.

– Нынче у нас уйма народу, мадам, и не какой-нибудь шушеры. Как только пошли слухи о нездоровье госпожи, соперницы тут же осмелели и заполонили двор. Злые языки даже начали болтать, что мадам впала в немилость, но пусть меня повесят, если я к ним прислушивался!

– Соперницы меня беспокоят гораздо меньше, чем соперники, – беззаботно объявила Беренильда.

– Не стану скрывать, мадам, что господин шевалье у нас тут почетный гость. Как только он узнал, что вы приглашены в Лунный Свет, так сразу и заявился. Он тут вхож во все двери, даже когда его присутствие не очень желательно. Ведет себя по-хозяйски. Надеюсь, его пребывание здесь не очень вас огорчит?

Беренильда промолчала. Затем, после долгой паузы, спросила:

– А что, члены моей семьи тоже приглашены?

Мажордом многозначительно закашлялся, и этот звук больше походил на приглушенный смешок.

– Господа Драконы – не очень-то желанные гости у господина посла, не в обиду вам будь сказано. Они вносят столько беспорядка, когда приезжают!

– Ну слава богу, Арчибальд снял камень с моей души! – шутливо воскликнула Беренильда. – Как говорится, избавьте меня от друзей, а уж от врагов я и сама избавлюсь. У Миражей по крайней мере хватает ума не пожирать друг друга.

– Мадам не должна беспокоиться: мой хозяин отвел для вас свои личные апартаменты. Вы будете там в полнейшей безопасности. А теперь прошу почтенных дам извинить меня – я должен объявить господину послу об их прибытии!

– Идите, идите, милый Густав. Сообщите Арчибальду, что мы здесь.

Мажордом удалился мелкой рысцой. Белокаменный замок Арчибальда, с голубыми черепичными крышами, высился вдали, в глубине сада. Он показался Офелии таким же недостижимым, как луна в небе.

– А мы пройдем коротким путем, – объявила Беренильда, взяв мать под руку.

Они миновали обширный газон, засаженный фиалками. Офелии показалось, что «короткий» путь гораздо длиннее обходного. От тяжелой тележки у нее ломило руки. Беренильда ступила на мост, переброшенный через узкий канал и ведущий к другим садам, затем неожиданно повернулась, грациозным движением подхватив юбки. Офелия едва успела затормозить, чтобы не врезаться в нее со своей тележкой.

– А теперь слушайте меня внимательно, – прошептала Беренильда. – Мажордом, с которым я беседовала, самый коварный и продажный человек во всем Лунном Свете. В один прекрасный день, когда кто-нибудь из моих друзей, Драконов или Миражей, предложит ему хорошее вознаграждение за мою жизнь или жизнь моего ребенка, он попробует вас подкупить. В этом случае вы сделаете вид, что согласны, и тотчас известите меня. Понятно?

– То есть как?! – всполошилась тетушка Розелина. – Вы же уверяли нас, что здесь не убивают! Что это дипломатическая резиденция!

Беренильда ответила Розелине ядовитой усмешкой, напоминавшей о том, что кроме «да, мадам» она больше ничего не желает слышать из ее уст. Но тем не менее ответила:

– Да, здесь не убивают, но иногда происходят необъяснимые прискорбные случаи. Правда, их легко избежать, если сохранять бдительность.

Последние слова Беренильда сопроводила выразительным взглядом, направленным на фигурку Мима, еле видную из-за груды чемоданов. Офелия пришла в уныние. В ее представлениях слуги разительно отличались от господ и были чистосердечными и добрыми, как, например, Писташ. Мысль о том, что их тоже нужно остерегаться, путала все ее планы.

Беренильда помогла матери спуститься с горбатого мостика, и Офелия последовала за ними. Она не сразу заметила, что пейзаж на другом берегу канала совсем не похож на прежний, с фиалковым газоном. Теперь они шли через рощицу плакучих ив. В воздухе трепетали тихие звуки вальса. Подняв голову, Офелия увидела сквозь листву, совсем близко, замок Арчибальда, возносивший свои белые башенки в ночной небосклон. Неужели маленький мостик перенес их на другой конец имения? Офелия долго ломала голову над этой загадкой, но так и не поняла, каким образом иллюзии могут играть законами пространства.

В саду танцевали нарядные пары. Чем ближе Беренильда и ее свита подходили к замку, тем гуще становилась толпа – настоящее море париков и шелка. Висевшая в небе искусственная луна сияла ярко, как перламутровое солнце, а искусственные звезды напоминали праздничный фейерверк. Что же до самого замка, он был достоин называться волшебным обиталищем фей. Дом Беренильды казался в сравнении с ним жалкой деревенской хижиной.

Но Офелия недолго наслаждалась очарованием пейзажа. Танцоры останавливались по мере того, как Беренильда проходила мимо них, спокойная, будто озеро в ясную погоду. Все они приветствовали фаворитку льстивыми улыбками и любезными словами, однако их взгляды были холоднее льда. Особенно это относилось к дамам, которые под прикрытием вееров перешептывались, глазами указывая друг дружке на живот Беренильды. От них исходила такая ядовитая злоба, что у Офелии сжалось сердце.

– Беренильда, или Искусство пленять! – прозвучал звонкий возглас, перекрывший музыку и веселые смешки.

Офелия съежилась за своей тележкой. Им навстречу бодрой поступью шел Арчибальд, с помятым цилиндром в одной руке и старенькой тросточкой в другой. За ним следом поспешал целый выводок прелестных молоденьких девушек, хрупких, белокурых, в белых воздушных платьях.

При виде хозяина слуги, находившиеся в саду, низко поклонились. Офелия последовала их примеру.

Беренильда протянула Арчибальду руку для поцелуя, потом заключила в объятия всех девушек по очереди, так сердечно, словно они были ее родными дочерьми.

– Пасьенция! Мелодина! Грациэлла! Клермонда! Фелиция! Гурманда! А, вот и моя милая Дульчинетта! – воскликнула она, обняв самую младшую. – Боже, как мне вас не хватало!

Офелия исподтишка разглядывала девушек. Судя по внешнему сходству, это были сестры, семь сестер, и каждая носила между бровями знак Паутины. На объятия и поцелуи Беренильды девушки отвечали с нежностью куда более искренней, чем ее собственная. В их прекрасных чистых глазах сияло неподдельное восхищение.

– Я вижу, вы прибыли с небольшим эскортом, – заметил Арчибальд.

Он галантно поцеловал руку бабушке, зардевшейся от удовольствия, потом обратил смеющийся взгляд на тетушку Розелину. Ее чопорный вид, холодный взгляд и черное платье выглядели неуместными среди ярких красок бала. Но, возможно, именно это Арчибальд и находил пикантным.

– Моя компаньонка, – небрежно представила старушку Беренильда. – Я ее выбрала не столько за удовольствие с ней беседовать, сколько в качестве опытной акушерки.

Тетушка Розелина судорожно сжала губы и смолчала, ограничившись учтивым наклоном головы.

Когда Арчибальд направился к багажной тележке, Офелия заставила себя стоять смирно и не отворачиваться. Как нарочно, именно в эту минуту у нее снова зачесались лодыжки под тесными штанинами. Она испугалась, что посол обратит внимание и на Мима, но он только похлопал рукой по чемоданам:

– Ваши вещи доставят в мои апартаменты. Чувствуйте себя как дома!

К Арчибальду подошел Густав с ларчиком в руках. Мажордом поднял крышку, и посол достал из ларца изящную серебряную цепочку, на которой висел очаровательный ключик, украшенный драгоценными камнями. Беренильда грациозно склонила голову, чтобы Арчибальд смог надеть цепочку ей на шею. Собравшиеся приветствовали аплодисментами эту странную церемонию.

– А не потанцевать ли нам немного? – предложил Арчибальд, подмигнув Беренильде. – В конце концов, бал-то устроен в вашу честь!

– Мне не следует увлекаться танцами, – ответила она, многозначительно приложив руку к животу.

– О, всего один-два тура. И я разрешаю вам наступать мне на ноги!

Офелию восхитила ловкость, с которой они уединились в толпе гостей. Ей казалось, что под их легкомысленной, почти детской манерой разговора скрывается нечто более серьезное. Арчибальд вовсе не был таким преданным рыцарем, каким хотел выглядеть. Беренильда это знала, и Арчибальд знал, что она это знает. Тогда чего же каждый из них ждал от другого? Действительно ли они слепо повиновались Фаруку или хотели извлечь из ситуации наибольшую выгоду для себя?

Офелия вновь и вновь задавалась этим вопросом, но ее сердце теперь билось спокойнее: Арчибальд не удостоил Мима ни единым взглядом! Правда, девушка и раньше была уверена, что ее трудно узнать в таком обличье, но это первое, успешно пройденное испытание принесло ей огромное облегчение.

Ренар

Теперь начиналось второе испытание Офелии в качестве лакея.

Что ей делать с чемоданами хозяйки? Беренильда ушла танцевать, не дав ей никаких указаний. Бабушка и Розелина затерялись в толпе гостей. И Офелия осталась в одиночестве, под искусственными звездами и плакучими ивами, со своей багажной тележкой. Арчибальд сказал, что разместит Беренильду в своих апартаментах, но Офелия не могла войти в замок как к себе домой. Да и где они, эти апартаменты? Вот оно, неудобство немоты: никого нельзя расспросить.

Она бросала умоляющие взгляды на слуг, разносивших прохладительные напитки по всему саду, но те равнодушно отворачивались от нее.

– Эй, ты!

Один из лакеев, в такой же ливрее, как у Офелии, бодрым шагом направился к ней. Это был высокий здоровяк с такими рыжими волосами, что казалось, на голове у него пылает костер.

– Ну, ты чего тут бездельничаешь? Стоит хозяевам отвернуться, как слуги сачкуют!

Он поднял руку, широкую, как лопата, и Офелия зажмурилась. Ей показалось, что сейчас он влепит ей затрещину. Но вместо этого он дружески похлопал ее по спине:

– Я вижу, мы с тобой поладим. Меня зовут Ренар, и я король сачков. А ты, небось, тут впервые? Забился в угол, такой потерянный, что мне тебя жалко стало. Давай, иди за мной, паренек!

Он взялся за нагруженную тележку и повез ее перед собой легко, как детскую колясочку.

– На самом деле мое имя Рено, – весело продолжал он, – но все зовут меня Ренаром[11]. Я служу бабушке нашего хозяина. А вот ты, юный счастливчик, лакей госпожи Беренильды! Эх, чего бы я ни отдал, чтобы состоять при такой женщине…

Он смачно поцеловал кончики пальцев и ухмыльнулся, обнажив острые белые зубы. Идя следом за ним по аллее, ведущей к замку, Офелия зачарованно разглядывала своего жизнерадостного спасителя. Ренар напоминал ей гудящее пламя в камине. На вид ему было лет сорок, но из него фонтаном била юношеская энергия.

Наконец он удивленно посмотрел на Офелию. Глаза у него оказались ярко-зеленые, как изумруды.

– Эй, а ты не очень-то болтлив, приятель! Это я тебя напугал или ты всегда такой робкий?

Девушка очертила крестик на губах и беспомощно развела руками.

– Стало быть, ты немой? – ухмыльнулся Ренар. – Ай да Беренильда, умеет окружать себя надежными слугами! Надеюсь, ты хотя бы не глухой? Ты меня-то понимаешь?

Офелия кивнула. Ренар говорил с резким акцентом, но все же более разборчиво, чем ее горничная Писташ.

Ренар повернул тележку в сторону, на узкую мощеную дорожку, огибавшую замок и сад. Пройдя под каменной аркой, они очутились на широком заднем дворе. Фонарей здесь не было, зато на первом этаже ярко светились окна. Они запотели так сильно, будто там, внутри, царила адская жара. Из печных труб валил густой дым.

– Это кухни, – объяснил Ренар. – Урок номер один, парень: никогда не суй нос в кухни Лунного Света. Все, что там творится, не для таких младенцев, как ты!

Офелия решила поверить ему на слово. За запотевшими окнами слышны были крики и ругательства. Рискнув заглянуть внутрь через нижний, не так сильно запотевший квадратик стекла, девушка увидела какую-то безумную вакханалию серебряных супниц, хлебных корзинок, многоярусных тортов и шампуров, разложенных на огромных блюдах.

– Сюда! – объявил Ренар.

Он втолкнул тележку в узкую дверь черного хода. Догнав его, Офелия очутилась в обшарпанном, холодном, тускло освещенном вестибюле. Это явно было помещение для слуг. Справа, из двустворчатой двери кухни, вырывались клубы пара, который заволакивал вестибюль остро пахнущим туманом. Дверные створки то и дело громко хлопали, выпуская и впуская официантов, одних со снедью на блюдах, других с тележками, заваленными грязной посудой.

– Я тут посторожу твои вещички, – сказал Ренар, – а ты иди зарегистрируйся у Папье-Маше, чтобы получить ключ.

И он ткнул пальцем в сторону застекленной двери, на которой висела табличка «Управляющий». Офелия заколебалась: какой ключ и зачем он ей нужен? Беренильда поручила ей охранять чемоданы, и мысль о том, чтобы доверить их этому незнакомцу, смущала ее.

– Давай-давай, шевелись, иди за ключом! – торопил ее Ренар.

Офелия постучала в дверь и вошла. Она не сразу заметила человека, сидевшего за секретером, с пером в руке. Серый костюм, бледное лицо и полная неподвижность делали его почти невидимым на фоне стены.

– Ваше имя? – неприязненно спросил он.

Его кожа была сморщенной, как у глубокого старика. Папье-Маше… Это прозвище подходило ему как нельзя лучше[12].

Офелия порылась в карманах, достала рекомендательное письмо, написанное Беренильдой специально для Мима, и вручила его управляющему. Пробежав письмо глазами, тот сделал короткую запись в регистрационном журнале и буркнул Офелии:

– Распишитесь.

Он указал ей нужную строчку под длинным столбиком имен, дат и подписей: «Мим, на службе у госпожи Беренильды».

Затем управляющий встал, обогнул секретер и подошел к картотеке со множеством табличек: «метрдотели», «поварята», «горничные», «кормилицы», «прачки», «шоферы-механики», «садовники»… Открыв ящик с табличкой «лакеи», он не глядя вынул маленький ключик с биркой и вручил Офелии. На бирке она увидела какой-то символ – видимо, герб Лунного Света. На обороте был указан короткий адрес: Банная улица, 6.

– Это ключ от вашей комнаты, – сказал управляющий. – Просьба содержать ее в чистоте, не принимать у себя женщин и, главное, не есть там. Мы только что провели санобработку от крыс. Ключ всегда носить с собой. Он – свидетельство того, что вы временно состоите в штате Лунного Света. Мы регулярно осуществляем проверку личности слуг, дабы обеспечить безопасность гостей нашего хозяина. Вы обязаны предъявлять ключ по первому требованию, иначе вас ждет тюремная камера. Добро пожаловать в Лунный Свет, – закончил он, все так же монотонно.

Офелия вышла из кабинета, слегка сбитая с толку, и с облегчением нашла Ренара на прежнем месте, при тележке. Но облегчение тут же испарилось, когда она увидела, что новый знакомый ссорится с кухаркой, мокрой от пота:

– Бездельник чертов!

– Отравительница!

– Жирный старый лис!

– Старый?! Вот я сейчас залеплю тебе, так узнаешь!

Офелия тронула Ренара за рукав, призывая его успокоиться. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее единственный покровитель сцепился с женщиной.

– Давай-давай, иди отсюда! – насмешливо выкрикнула кухарка. – Тоже мне нашелся защитник сопливых!

Она театрально хлопнула кухонной дверью и исчезла в клубах пара. Офелия почувствовала себя неловко, став свидетельницей этой стычки. Но Ренар добродушно расхохотался, чем немало удивил ее.

– Не бери в голову, малыш! Это моя старая знакомая. Мы с ней вечно вот так собачимся, чтоб языки не заржавели.

Внезапно Офелия поняла, почему Ренар вызывает у нее странное ощущение, будто они давно знакомы. Он напоминал ей крестного, разве что был намного моложе. Но она тут же напомнила себе, что такие сопоставления опасны. Если уж главный мажордом Лунного Света известен своей продажностью, то можно ли доверять простому лакею?

– Ключ получил? – спросил Ренар.

Подавленная Офелия кивнула.

– Прекрасно. Сейчас доставим твой багаж, и я с тобой потолкую.

Ренар втолкнул тележку в просторный грузовой лифт с кованой железной решеткой и нажал на рычаг. Они поднялись на верхний этаж замка и, миновав служебные помещения для горничных, вошли в длинный коридор с десятком дверей. На каждой висела золотая табличка с именем, в том числе с именами семи сестер Арчибальда.

– А вот здесь, – шепнул Ренар, указав на табличку «Клотильда», – апартаменты моей хозяйки, бабушки господина посла. У нее сейчас сиеста, так что не вздумай шуметь. Мне вовсе не хочется заступать на службу раньше времени.

Офелия недоуменно заморгала: близилась полночь, несколько странный час для сиесты[13]. Но тут ей вспомнились слова Арчибальда о том, что при дворе Полюса понятия дня и ночи не имеют никакого смысла.

В центре коридора девушка заметила великолепную решетку лифта, очевидно предназначенного для членов семьи. А дальше виднелась дверь, табличку на которой прикрывал траурный креп. Проследив за взглядом Офелии, Ренар нагнулся к ней и шепнул:

– Супружеская спальня усопших родителей наших хозяев. Они умерли много лет назад, но спальню так и не стерли.

Как это – стереть комнату? Офелия тщетно вопрошала Ренара глазами, но он ничего не объяснил ей. Вместо этого он подкатил тележку к двери в самом конце коридора, на которой значилось имя «Арчибальд». Офелия вошла следом за Ренаром в переднюю. Это помещение было раза в два просторнее гостиной в замке Беренильды. Гигантский камин из розового мрамора, окна до потолка, портреты в полный рост, книжные шкафы вдоль стен, две хрустальные люстры, резная мебель… Да, семейство Арчибальда жило с подлинным размахом. Из проигрывателя, который, вероятно, кто-то постоянно заводил, лились приглушенные звуки оперных арий.

– Там спальня господина посла, – объявил Ренар, указав на закрытую дверь. – А тебе – сюда.

И он отворил небесно-голубую дверь в дальнем конце передней, за которой обнаружилась изысканная туалетная комната, просторная и светлая, но без особых декоративных изысков. Обогреватель, ванна на гнутых ножках, телефонный аппарат на стене – тут имелось всё необходимое для комфортного пребывания.

Зато Офелию удивило отсутствие окон.

– Прежде это была простая гардеробная, – объяснил Ренар, стаскивая с тележки чемодан. – Но по случаю приезда госпожи Беренильды господин посол приказал ее расширить.

Офелия отметила про себя, что в Лунном Свете, похоже, можно по желанию стирать комнаты или создавать новые.

Она помогла Ренару разгрузить тележку, сняв с нее кофры с платьями и обувью, шкатулки с украшениями…

– Э-э-э, я гляжу, у тебя руки не из того места растут! – ухмыльнулся Ренар, когда Офелия во второй раз развалила штабель обувных коробок.

Наконец они сложили все вещи в комнате, рядом с ширмой. Офелия уже знала, что лакею запрещено притрагиваться к платьям хозяйки. По шкафам их должны были развесить горничные.

– А ну-ка, покажи мне свой ключ, – велел Ренар, когда они всё выгрузили. – Сейчас настроим комнату твоей хозяйки на твою.

Офелия уже смирилась с тем, что ничего не понимает, и покорно отдала ему ключ.

– Банная улица! – воскликнул Ренар, прочитав адрес на бирке. – Вот бедняга! Папье-Маше засунул тебя в каморку рядом с отхожим местом.

И он направился к камину, на котором стояли изящные часы с двумя циферблатами. Офелия увидела, что вместо цифр на более крупном циферблате написаны слова: «зигзаг», «подъем», «рикошет» и другие… Ренар перевел большую стрелку на слово «баня». На втором циферблате, поменьше, стояли цифры. Ренар установил маленькую стрелку на цифре 6.

– Вот так! Ну а теперь, поскольку я добрый малый, давай-ка покажу тебе твою комнату.

Офелия начала подозревать, что рыжий великан помогает ей не совсем бескорыстно. По его улыбкам чувствовалось: он чего-то ожидал от нее. Девушке нечем было отблагодарить своего покровителя, но как же ему это объяснить?..

Они вернулись к грузовому лифту и на сей раз спустились в подвальное помещение замка. Сначала Ренар заглянул в бельевую и выдал Офелии стопку постельного белья, чистый камзол и штаны. Затем они миновали прачечную, склады, просторную приемную и наконец пришли в ту часть замка, где обитали слуги. Здесь были длинные кривые коридоры, которые назывались улицами. Бесчисленные пронумерованные двери непрестанно открывались и закрывались. Из них выбегали или выходили слуги, одни – торопясь на работу, другие – лениво потягиваясь после сна, как будто тут одновременно наступили и утро, и вечер. Люди выглядели раздраженными, готовыми вскипеть из-за пустяка – стука двери, небрежного приветствия или косого взгляда. И отовсюду слышался звон колокольчиков.

Офелия совсем растерялась от шума и суеты, стопка белья оттягивала ей руки, и она едва слышала Ренара, бодро шагавшего впереди.

– Спальни слуг разделены по должностям, – разъяснял он на ходу. – Повара отдельно, садовники отдельно, горничные отдельно, лакеи отдельно. А ну-ка, прибавь шагу, малыш! – внезапно воскликнул Ренар, взглянув на свои карманные часы. – Скоро наверху начнется бал, и моя хозяйка ни за что не захочет его пропустить.

Он щелчком закрыл крышку часов, и Офелии вдруг привиделся Торн с часами в руке, который сидел перед ней, ссутулившись, на слишком низком для него стуле. Подумать только, это происходило совсем недавно, а казалось, будто целую вечность назад. Почему она сейчас вспомнила о нем?

Но тут ее мысли были прерваны появлением незнакомки. Женщина, вышедшая из-за поворота, бросила на Офелию крайне суровый взгляд. Левый глаз у нее был скрыт за черным моноклем, а правым она оглядела девушку с головы до ног, молча, так пристально, что та съежилась.

Ренар низко поклонился незнакомке:

– Приветствую, красавица! Где это ты так извозила свои чудесные ручки?

Офелия задала себе тот же вопрос. Женщина, одетая в комбинезон механика, перепачкалась в саже с головы до ног. Ее кудрявые, черные как ночь волосы были коротко острижены и всклокочены.

– Чинила калорифер, опять забарахлил, – мрачно ответила она. – А это еще что за чудо-юдо?

И она снова окинула Мима жестким взглядом. Эта худенькая женщина выглядела ненамного старше Офелии, но чувствовалось, что она обладает необыкновенно сильным характером.

– Лакей госпожи Беренильды, – ухмыльнувшись, представил Мима Ренар. – Не знаю, как его зовут, он у нас неразговорчивый!

– Интересный лакей.

– Да ладно тебе насмехаться! Мальчуган здесь впервые, вот я ему и рассказываю, что к чему.

– И, конечно, бескорыстно? – иронически бросила женщина.

– Познакомься, малыш, – сказал Ренар, обернувшись к Офелии, – эта очаровательная брюнетка – наш механик, ее зовут Гаэль. Отопление, канализация, все трубы в замке – на ее попечении.

– Я не ваш механик, – отрезала Гаэль, – я состою на службе у Матушки Хильдегард.

– А поскольку Матушка Хильдегард – архитектор Лунного Света, то все одно, что наш, – кротко ответил Ренар.

Он протянул женщине носовой платок, но та даже не взглянула на него и с независимым видом прошла мимо. По пути она толкнула Офелию, и та выронила на пол стопку белья.

Ренар, помрачнев, сунул платок в карман.

– Похоже, ты ей приглянулся. Гляди у меня, держись от нее подальше! Я уж сколько лет за ней ухлестываю…

Офелии, подбиравшей простыни, очень хотелось его утешить. Флиртовать с хорошенькой водопроводчицей – последнее, что могло прийти ей в голову.

– Банная улица! – объявил наконец Ренар.

Это был узкий зловонный проход с сырыми кирпичными стенами. Офелия вставила ключ в замок комнаты № 6, и они вошли. Ренар зажег газовый рожок и прикрыл дверь. Когда Офелия разглядела каморку, в которой ей предстояло жить несколько месяцев, у нее пересохло во рту. Грязные стены, колченогая кровать, старый медный таз для мытья и жуткий запах… Мрачная картина.

«Содержать комнату в чистоте» – так сказал управляющий. Теперь это звучало издевкой.

– Гляди сюда, малыш, – Ренар указал на доску над кроватью, – вот она, твоя новая каторга.

На этой доске висело множество колокольчиков. У каждого из них была этикетка: «бальный зал», «бильярдная», «чайный салон», «курительная», «библиотека»… Ренар ткнул пальцем в этикетку «спальня»:

– Теперь ты связан с личными часами твоей хозяйки. Будешь спать и просыпаться в то же время, что и она. У господина посла, когда ему нужно развлечь общество, фантазия может взыграть и средь бела дня, и глубокой ночью.

Ренар схватил табурет, плюхнулся на него и знаком велел Офелии сесть напротив.

– А теперь давай поговорим.

Офелия и ее простыни опустились на кровать, и у той под их общей тяжестью тут же подогнулась ножка.

– Считай, что тебе повезло вытянуть счастливый билет! Вот уже двадцать три года, как я пашу тут, в Лунном Свете, так что опыта мне не занимать. И потом, я человек порядочный, не чета всем этим паразитам, что кишат вокруг. Когда я увидел твои испуганные глаза, то сразу сказал себе: «Эй, Рено, надо помочь мальцу, не то его слопает первый же встречный!» Ну, так вот что я предлагаю. Я тебя научу всему, что надо, – за скромное вознаграждение.

Он расстегнул камзол и вытащил из внутреннего кармана красные песочные часики.

– Знаешь, что это за штука?

Офелия помотала головой.

– Так я и думал. Они имеют хождение только здесь, у нас. Если коротко, это чаевые, которыми знатные персоны вознаграждают слуг. Они бывают четырех цветов – зеленые, красные, голубые и желтые. Ах, эти желтые!..

И Рено восхищенно закатил глаза. Потом сунул часы в руку Офелии:

– На-ка, полюбуйся.

Офелия взвесила часы на ладони. Маленькие, размером не больше пальца, они были такими тяжелыми, словно вместо песка их набили свинцовыми шариками. Сбоку блестела крошечная медная табличка со словом «курорт».

– Вариантов целая куча, – пояснил Ренар, увидев ее недоуменный взгляд. – «Торговые ряды», «женский квартал», «игорные залы» – словом, все, что душе угодно! Тут главное – везение. Никогда не знаешь, что тебе выпадет. Однажды мне достался «глоток свежего воздуха». Я-то, дурак, обрадовался, а угодил в какую-то убогую хижину в диких горах!

Офелия почесала нос. Пока все это было не очень понятно. Она перевернула часы, но, как ни странно, песчинки не посыпались вниз. Ренар расхохотался при виде ее озадаченного лица и указал на металлическое колечко, которое она прежде не заметила.

– Можешь вертеть их сколько угодно. Они не включатся, пока ты не потянешь за это колечко. Только смотри не трогай его. Я не хочу, чтобы ты испарился вместе с моим отпуском! Лучше глянь-ка сюда…

И он показал Офелии позолоченный штампик, врезанный в деревянное донышко:

Семейная мануфактура

Х-д & Co

– Матушка Хильдегард и компания, – пояснил Ренар. – Без этого штампа часы гроша ломаного не стоят. Так что гляди в оба и не дай себя обмануть.

Он проворно выхватил у Офелии часы и, сунув их в карман, продолжал:

– Эти часы – наши отпуска. Уж не знаю, сколько времени ты обслуживаешь свою Беренильду, но, думаю, отдыхать тебе много не приходится. А здесь дамы и кавалеры веселятся так, что пыль столбом! Хозяева до того загоняли слуг, что некоторые начали роптать у них за спиной. И тогда Матушка Хильдегард придумала эти песочные часы. Так вот, поскольку я добрый малый, то удовольствуюсь первым десятком твоих часов, любого цвета. А уж сколько ты их заработаешь дальше, меня не касается.

Офелия решительно замотала головой. Она ничего не поняла в этой истории с часами и отказывалась заключать договор, не уточнив все до мелочей.

– Ах вот как, господин привереда! Ты пойми, другие у тебя попросту отобрали бы их без зазрения совести! А Ренар готов учить тебя уму-разуму и защищать кулаками, если понадобится. Да это стоит в три раза дороже, чем я прошу!

Он сердито повернулся к девушке спиной, но вскоре его гнев уступил место широкой улыбке.

– Ну ладно, я гляжу, ты не такой уж простачок, каким кажешься. Клянусь, я не хотел тебя обжулить. Будешь отдавать мне только зеленые, они самые дешевые. Хочешь, я тебе объясню правила?

Офелия кивнула.

– Итак, – важно начал Ренар, – у каждого цвета своя цена. Зеленые встречаются чаще всего, они дают право на однодневный отдых в Небограде. Там большой рынок, ярмарка с аттракционами, сауна… Красные – эти ценятся куда больше. Они тоже дают однодневный отпуск, но просьба не путать с зелеными. Красные – официальный пропуск в реальный мир, наружу. Ты сам выбираешь направление, дергаешь за колечко и можешь наслаждаться до тех пор, пока весь песок не перетечет вниз. Ну а дальше идут голубые, – продолжал Ренар с восторженным вздохом. – Они еще лучше двух первых, с ними ты попадаешь в страну чудес! Мне всего дважды в жизни довелось там побывать. Как вспомню, так прямо слюнки текут! Представь себе самые волшебные краски, самые дурманящие ароматы, самые прекрасные видения! В общем, царское удовольствие, иллюзия, которой никогда не насладишься сполна, по которой будешь тосковать всю оставшуюся жизнь…

Где-то вдали часы пробили двенадцать раз. Ренар торопливо оглядел себя, проверяя, в порядке ли его одежда.

– В общем, это такая хитрая приманка. Хозяева позволяют ее попробовать разок, после чего ты становишься их верным рабом и живешь только с одной безумной надеждой – заработать однажды желтые часы. Желтые – это право на высшую награду: дорогу в рай… Понял теперь, малыш?

Офелия поняла главное: песочные часы – ловушка для простаков.

– Ну, так как же, решил? – торопил ее Ренар. – Десять зеленых, и я научу тебя всему, что нужно знать, чтобы выжить в Лунном Свете. Идет?

Офелия подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Она ничего не знала об этом мире, и ей нужен был руководитель. Конечно, новый знакомый мог обмануть ее доверие, дать плохой совет… Но как она проверит его надежность, если не согласится? Нельзя же идти вперед, никогда ничем не рискуя!

И она ответила на рукопожатие Ренара, который больно стиснул ее пальцы, скрепив договор сердечным смехом.

– Ну, в добрый час! Буду учить тебя уму-разуму, как полагается, по всей форме! А теперь мне пора, уже полночь, и госпожа Клотильда ждет своего слугу!

Маленький шевалье[14]

Ренар вышел, и Офелии почудилось, что он унес с собой все скудное тепло ее каморки, узкой, серой, промозглой, похожей на тюремную камеру. Девушка машинально поднесла руку к шее, но милого старого шарфа не было – Беренильда приказала оставить его в замке. При одной мысли о том, что она еще много месяцев не увидит друга, у нее сжалось сердце.

Офелия подперла какой-то щепкой покосившуюся ножку кровати и со вздохом улеглась вздремнуть. Она ни на минуту не сомкнула глаз с тех пор, как Беренильда разбудила ее в четыре часа утра, чтобы научить грациозно садиться на стул.

Глядя в потолок, затянутый паутиной, Офелия раздумывала над историей с песочными часами. Она-то считала, что слуги за свою работу получают деньги… И хотя в финансовых вопросах она разбиралась плохо – на Аниме ее работа в музее никак не оплачивалась, – все это было похоже на бессовестное надувательство.

Офелия подняла руки в перчатках и задумчиво взглянула на них. Сейчас ей больше, чем когда-либо, не хватало ее музея. Как давно она не читала старинные документы! Неужели эти десять неуклюжих пальцев, которые так искусно проводили экспертизу, отныне будут служить только для исполнения капризов Беренильды?!

Офелия беспомощно уронила руки на матрас. Ее мучила тоска по дому. Со дня приезда на Полюс она не получила ни одного письма – ни от родителей, ни от сестры, ни от старого крестного. Неужели они так быстро забыли о ней?

«Мне нельзя здесь разлеживаться, – спохватилась девушка, – я могу понадобиться Беренильде».

И все же она продолжала лежать, прислушиваясь к смутному гомону по ту сторону двери: к беготне слуг, звону колокольчиков, шуму спускаемой воды в туалете за стеной…

Потолок над ее головой начал медленно вращаться, потом ощетинился высокими елями, и дремучий лес вырос повсюду до самого горизонта. Вскоре пейзаж побледнел, и на его фоне возникла вдали высокая и худая мужская фигура. Офелия порывисто кинулась к этому человеку, но он защелкнул, прямо у нее перед носом, крышку карманных часов.

«Ваша судьба крайне важна для меня».

Офелия вздрогнула и… проснулась. Действительно ли Торн произнес эту фразу? Она села на скрипнувшей кровати, сняла очки и потерла глаза. Да, он ее произнес. В тот момент она была слишком озабоченна, чтобы вдуматься в эти слова, но сейчас они внезапно всплыли в ее памяти, как пузырек воздуха со дна реки. Так уж Офелия была устроена: она всегда и все осознавала с опозданием.

Девушка нервно вертела в руках очки. Значит, Торна волнует ее судьба? Правда, он высказал это в своей, сугубо оригинальной манере, и она не знала, как расценить его признание.

Но тут ее встревожил другой вопрос: сколько сейчас времени? Девушка снова надела очки, и маска Мима сделала их незаметными. Она выглянула в коридор, где на стене висели часы, и долго присматривалась к стрелкам, не веря своим глазам: они показывали пять часов! Неужели уже утро и она проспала так долго, сама того не заметив?! Ей-то казалось, что она сомкнула веки всего на минутку!

Офелия выбежала из каморки, но тут же вернулась обратно, вспомнив, что оставила ключ в замочной скважине. Управляющий выразился ясно: без ключа ее пребывание в Лунном Свете будет считаться незаконным.

Она долго бродила по лабиринту коридоров, то и дело попадая в тупики и натыкаясь на спешивших слуг.

Наконец она вышла к винтовой лестнице и не успела поставить ногу на первую ступеньку, как лестница вознесла ее наверх. Девушка почти не удивилась: она уже начала привыкать к причудам здешнего пространства.

Лестница вела к длинному узкому коридору со множеством дверей. Пройдя по нему, Офелия поняла, что он опоясывает весь замок.

Девушка заглянула в каждую дверь. В гостиной по столу свободно разгуливали павлины. В театральном зале двое мужчин устроили поэтическую дуэль, декламируя стихи под аплодисменты публики. В саду юные аристократы соревновались в искусстве вождения, гоняя на автомобилях между цветущими газонами. В библиотеке старые дамы читали друг дружке игривые новеллы, и Офелия с изумлением заметила среди них бабушку Торна, которая хихикала в унисон с остальными. Но она нигде не обнаружила ни Беренильду, ни тетушку Розелину и даже не знала, радоваться этому или нет.

Наконец она вошла в игорный зал и облегченно вздохнула, увидев свою тетку, спавшую на диване. Она легонько потрясла ее за плечо, но так и не смогла разбудить. Тетушка была одурманена благовониями, пары которых витали в воздухе. От них у Офелии начали слезиться глаза. Она обвела взглядом игроков в бильярд и в карты – некоторые из них падали и засыпали прямо под столами.

В глубине зала Беренильда, полулежа на софе, с полусонным видом играла в шахматы. Офелия решительно направилась к ней. Она не имела права говорить, но надеялась, что найдет способ убедить хозяйку вернуться к себе вместе с тетушкой Розелиной, пока не дошло до беды. Подойдя к Беренильде, она поклонилась и щелкнула каблуками, как и предписывалось слугам, объявляющим о своем присутствии. Но красавица едва взглянула на нее и как ни в чем не бывало продолжала партию.

Офелия почувствовала себя неодушевленным предметом обстановки.

– Внимание, шевалье! – мягко сказала Беренильда, двинув вперед ладью. – Ваш ферзь в опасной позиции.

Шевалье? Лакеям запрещалось смотреть на знатных особ, но Офелия не устояла перед искушением взглянуть на человека, сидевшего напротив. Велико же было ее изумление, когда она увидела золотистые кудряшки, пухлые щечки и круглые очки. Партнеру Беренильды было на вид не больше десяти лет, его туфельки едва касались пола. Он с трагической гримасой грыз ногти. Что этот ребенок делал здесь в такое время?

– Шах королю, – предупредила его Беренильда.

Шевалье зевнул во весь рот и небрежно опрокинул фигуру.

– Вот если бы моим воспитателем был господин Торн, – невнятно пробурчал он, – я бы играл в шахматы намного лучше.

– Ну-ну, шевалье, я ведь нашла вам лучшего наставника. И уверяю вас, прогресс налицо. Да и, честно говоря, ни одному ребенку в мире я не пожелала бы такого учителя, как мой племянник.

Шевалье обмакнул бисквит в стакан молока и начал жевать, обсыпая крошками свои нарядные бархатные штаны.

– Прошу простить, мадам, вы абсолютно правы. Я и так должен благодарить вас за все, что вы для меня делаете.

– Вам хорошо живется у вашего дяди?

– Да, мадам. Он немного глуховат, но я прекрасно поладил с его собаками.

Офелия вздрогнула, заметив, что шевалье разглядывает ее сквозь очки с толстыми линзами. Его веки по самые брови были покрыты татуировкой Миражей.

– Вы, кажется, состоите на службе у госпожи Беренильды? И работаете в замке? Вам понравилась моя комната? Правда, красивая?

Офелия удивленно заморгала. Значит, та детская принадлежала ему? Любопытство шевалье помогло ей хотя бы в одном: Беренильда сделала вид, будто подавляет зевок.

– Благоволите извинить меня, шевалье, но время уже позднее. Я вдоволь натанцевалась и наигралась!

Беренильда встала и пошатнулась. Офелия поспешно подставила ей плечо. Глаза ее хозяйки, обычно такие ясные, сейчас помутнели от усталости. Красавица весь вечер пила и курила сверх меры, хотя это и было преступным легкомыслием, особенно в ее положении. Офелия поняла, что пора брать дело в свои руки. Беренильда тяжело налегала на ее плечо, и девушке понадобилось собрать все силы, чтобы провести ее через игорный зал и коридоры к золоченой решетке лифта.

– Добрый вечер, мадам! – приветливо сказал грум, кланяясь Беренильде.

– В мои покои, – приказала она.

– Слушаюсь, мадам.

И он поднял их на верхний этаж Лунного Света. По дороге к апартаментам посла Офелия до скрипа сжимала зубы. Беренильда тяжело повисла на ее плече, вонзив в него ногти, острые как ножи. Один ее высоченный парик, наверно, весил несколько килограммов.

Наконец они вошли в переднюю, где по-прежнему мурлыкал проигрыватель, а затем в комнату, отведенную Беренильде. Горничные уже распаковали чемоданы и разложили вещи по местам. Офелия усадила Беренильду в кресло и, помня об оставленной в игорном зале тетушке Розелине, начала обследовать аптечку. В туалетной комнате любой аристократки должны были стоять нюхательные соли… Наконец она отыскала нужный флакон, открыла его и, когда едкий запах ударил ей в нос, тут же закрыла. Она нашла то, что требовалось.

Но Офелия чуть не выронила флакон, когда Беренильда схватила ее за руку.

– Тот мальчик, с которым вы меня видели… – хрипло сказала она. – Держитесь от него подальше, вам ясно?

Сейчас Офелии было ясно одно: тетушка Розелина находится внизу, одна и совершенно беспомощная. Она попыталась выдернуть руку, и Беренильда отпустила ее.

К счастью, одурманенная старушка так и не сдвинулась с места. Офелия сунула ей под нос флакон с нюхательной солью, которая подействовала как пощечина.

– Вонючая мочалка и грязные носки! – пробормотала Розелина, оттолкнув флакон.

Офелия состроила испуганную гримасу, чтобы заставить тетку замолчать. Если она сейчас начнет ругаться, да еще с акцентом Анимы, их инкогнито придет конец. Увидев бледную мордашку Мима, склонившегося над ней, тетушка слегка пришла в себя и обвела растерянным взглядом картежников и бильярдистов.

– А где же Бе… мадам?

Вместо ответа Офелия протянула ей руку. Они потихоньку выбрались из зала, поднялись наверх и вошли к Беренильде. Та уже успела избавиться от своего парика и теперь лежала в постели, прижав к уху телефонную трубку из слоновой кости на длинном проводе.

– Мои служанки вернулись, – сообщила она невидимому собеседнику, – теперь ты спокоен? Сегодняшний прием прошел без сучка без задоринки.

Тетушка Розелина, которая только что нашла свой веер, с оскорбленной миной начала им обмахиваться. По всей видимости, у нее было совершенно иное мнение о проведенном вечере.

– Не беспокойся, я воспользуюсь ключом, – продолжала Беренильда. – Нет-нет, я сама тебе позвоню. До свидания.

И она отдала Офелии трубку, сказав ей с ноткой сарказма:

– Наш мальчик стал удивительно заботливым.

Офелия повесила трубку сердитым движением, которого сама от себя не ожидала. «Ваша судьба крайне важна для меня», – прекрасно сказано, достойно всяческой похвалы! Беренильда и Арчибальд вели себя бездумно и легкомысленно, как избалованные дети, и Торн прекрасно это знал. Так разве человек, который сознательно бросает невесту в гнездо разврата, имеет право утверждать, что он о ней заботится?!

– Закройте дверь, – приказала Беренильда, не вставая с кровати.

Она сняла с шеи цепочку с ключом, которую вручил ей Арчибальд, и протянула Офелии. При первом же повороте ключа в комнате воцарилось безмолвие. Да и в передней, где из проигрывателя лилась гнусавая музыка, стало совершенно тихо.

– А теперь можно говорить свободно, – объявила Беренильда с усталым вздохом. – Пока этот ключ в замке, мы ограждены от чужих ушей. Комнаты Лунного Света – самые надежные на Полюсе, – продолжала она. – Один поворот ключа отрезает нас от внешнего мира так прочно, будто нас вообще здесь нет, понимаете? Вы можете кричать во все горло – вас не услышат даже из соседней комнаты, даже приложив ухо к двери.

– Не могу сказать, что вы меня убедили, – прошипела тетушка Розелина.

– Мы закроемся только на время отдыха, – устало ответила Беренильда. – И ради бога, погасите свет!

С этими словами она откинулась на подушку и с болезненной гримасой начала массировать виски. Ее чудесные волосы свалялись под париком, а лицо, обычно гладкое и нежное, приняло нездоровый восковой оттенок.

Тетушка Розелина притушила свет в комнате и вздрогнула, встретив незнакомый взгляд Мима.

– Никак не привыкну к этому дурацкому маскараду! Неужели ты не можешь быть самой собой, пока мы тут, вместе?

– Напрасная трата времени, – вмешалась Беренильда. – Офелия будет спать не здесь. Ночью с хозяйкой имеют право находиться лишь компаньонки да кормилицы.

Лицо тетушки Розелины, желтое от природы, приняло бледно-синеватый оттенок.

– А куда же она пойдет в таком случае? Хочу вам напомнить, что я обязана печься о моей крестнице, а не о вас!

– Да у меня есть комната, связанная с вашей, – поспешила успокоить ее Офелия, показав свой ключ. – Я буду тут… неподалеку.

На самом деле она очень надеялась, что тетка никогда не заглянет на Банную улицу.

– А где же мама? – с тревогой спросила Беренильда, только сейчас заметив отсутствие старой дамы.

– В библиотеке, – сказала Офелия. – И, по-моему, она там совсем не скучает.

– Вы ведь скоро сходите за ней, дитя мое? А вы, мадам Розелина, приготовьте-ка нам чай.

К спальне Беренильды примыкала маленькая кухонька. Пока тетушка Розелина зажигала газовую плиту, Офелия достала чашки, и ей удалось разбить всего одну.

– А почему я должна держаться подальше от шевалье? – спросила она, разыскивая в шкафчике сахарницу.

Беренильда, распростертая на кровати, отерла потный лоб кружевным платочком. Офелия подумала: если она не заболеет после всего, что выпила и выкурила, это будет чудом.

– Ни вы, ни мадам Розелина не должны и близко к нему подходить, – вздохнула красавица. – Он опаснейший иллюзионист, и вы заранее обречены на поражение в его игре, милое мое дитя.

– Но ваша шахматная партия представляла собой такую идиллическую картину! – удивилась Офелия, попутно подбирая с пола кусочки сахара, которые выронила из рук.

– О, за нашей невинной игрой в шахматы разворачивалась совсем другая битва. Этот мальчишка пытается заманить меня в сети своего воображения, а я напрягаю все силы, чтобы ускользнуть от него! Он способен превратить вас обеих в беспомощную игрушку только потому, что вы принадлежите к моей свите.

– Превратить нас в игрушку? Как бы не так! – воскликнула тетушка Розелина, грозно нахмурившись.

Беренильда иронически взглянула на нее.

– Вот маленький негодник! – разбушевалась старушка. – У нас на Аниме мальчишки тоже далеко не ангелы, но самое ужасное, на что они способны, – это позвонить в дверь и удрать со всех ног.

Беренильда в ответ усмехнулась так уныло и безнадежно, что у Офелии по спине пробежал холодок.

– Но почему он с вами враждует? – настойчиво спросила она. – Мне показалось, вы к нему относитесь вполне благосклонно.

Беренильда улеглась поудобнее и посмотрела на потолок.

– Я ему кое-чем обязана. Но это старая история, расскажу ее в другой раз.

Тишину в комнате нарушил свист закипевшего чайника. Тетушка Розелина, сурово поджав губы, внесла поднос, но Беренильда с брезгливой миной оттолкнула свою чашку.

– Офелия, милая, принесите мне, пожалуйста, мой портсигар, зажигалку и рюмку водки.

– Нет!

Беренильда привстала, а тетушка Розелина пролила свой чай. Обе они изумленно взирали на юношу, стоявшего перед ними с сахарницей в руках.

– Я не расслышала, что вы сказали? – кротко спросила Беренильда.

– Нет, – спокойно повторила Офелия. – Простите за прямоту, но я даже отсюда различаю запах спиртного у вас изо рта. Вы подвергаете огромной опасности и себя, и ребенка. Неужели вам непонятно, что курение крадет вашу красоту, отравляет вас, приближает к смерти? Раз уж вы не способны проявить благоразумие, то я это сделаю вместо вас.

Тетушка Розелина довольно ухмыльнулась, показав на миг свои лошадиные зубы.

– Она права, женщина в вашем возрасте должна быть особенно осторожна.

Беренильда подняла брови и инстинктивно прижала руки к животу.

– В моем… возрасте? – растерянно пролепетала она. – Да как вы смеете!..

Но она слишком устала, чтобы разгневаться всерьез, и бессильно уронила на подушку голову в ореоле золотистых кудрей.

– Я и вправду чувствую себя как-то странно. Боюсь, я была слишком неосмотрительна.

– Сейчас принесу вам ночную сорочку, – сухо промолвила Розелина.

Беренильда, лежавшая на кровати в своем красивом измятом платье, выглядела такой беззащитной, что Офелия невольно пожалела ее. «Я должна была бы презирать эту капризную, самовлюбленную, расчетливую женщину, – подумала она. – Но тогда почему же мне все-таки хочется заботиться о ней?»

Девушка придвинула стул к кровати и села. Теперь она понимала, в чем заключается ее настоящая роль: защищать Беренильду от врагов, от родственников и… от нее самой.

Библиотека

Последующие недели были самыми странными в жизни Офелии. Не проходило и дня – а вернее, ночи – без того, чтобы Арчибальд не затеял костюмированный бал, роскошное пиршество, импровизированный спектакль или еще какое-нибудь и вовсе эксцентрическое развлечение. Беренильда считала делом чести принимать участие во всех этих светских забавах. Она вела изысканные беседы, улыбалась, выпивала, играла в карты, танцевала, а потом, вернувшись к себе, нередко теряла сознание от усталости. Но минуты слабости быстро проходили, и Беренильда спешила вновь появиться в обществе, еще более ослепительная, чем прежде.

– Двор живет по законам силы, – твердила она Офелии в те редкие моменты, когда они оставались наедине. – Стоит проявить слабость, и назавтра все газеты раструбят, что ваше время прошло.

Все это было бы еще сносно, если бы Офелии не приходилось жить в том же ритме, что и ее хозяйке. В каждом зале Лунного Света имелась служебная доска – нечто вроде часов. Достаточно было поставить стрелки на номер комнаты нужного лакея, чтобы в его каморке зазвонил колокольчик. В комнате № 6 по Банной улице он звонил не умолкая, и днем и ночью, так что однажды Офелия заснула на ходу, подавая чай.

Беренильде трудно было угодить. Она требовала то кубики льда, то имбирные пряники, то удобную скамеечку для ног, то подушки без пера, а уж как Офелия все это раздобудет, ее не волновало. Девушка считала, что Беренильда бессовестно пользуется своим положением.

Сложно оказалось и содержать в чистоте одежду. Офелия могла отдавать в стирку рубашки, платки, носки и штаны, но у нее не было запасной ливреи. А без ливреи не было и Мима. И девушке приходилось стирать ее у себя в комнате, в тазу, а потом надевать еще не высохшей.

Она постоянно ходила простуженной, и даже Ренар пожалел ее.

– Прямо жалость берет смотреть, в какой сырости ты живешь, мальчуган! – сокрушенно сказал он, увидев однажды, как Офелия сморкается, прислуживая хозяйке. – Подкинь мне еще одни часики, и я договорюсь с Гаэль, чтобы она подключила отопление в твоей каморке.

Еще одни часики… легко сказать! Офелия до сих пор не заработала ни одного отпуска. Хотя надо признать, что она его и не заслужила, если учесть количество разбитых ею фаянсовых блюд Арчибальда. К счастью, бабушка Торна наградила ее первыми зелеными песочными часами, когда девушка принесла ей шаль. Соблюдая уговор, Офелия вручила свои чаевые Ренару.

– Ну, поздравляю, малыш! – радостно воскликнул он, засунув часы в карман. – Я тоже сделаю, что обещал. Преподам тебе твой первый урок.

Он незаметно указал глазами на жандармов, расставленных по коридору, и прошептал еле слышно:

– Эти господа тут не просто так стоят. Они охраняют хозяйскую семью и гостей. У каждого из них наготове белые песочные часики – маршрут в один конец. Потеряешь хоть раз свой ключ от комнаты или не туда зайдешь, и пиши пропало – они вмиг тебя скрутят.

В тот же день Офелия раздобыла цепочку, чтобы всегда носить ключ на шее. Ее останавливали для проверки каждое утро, и она не хотела искушать судьбу.

Собственно говоря, эти меры предосторожности были вполне объяснимы. Арчибальд приглашал к себе знатных людей, опасавшихся за свою жизнь, влиятельных министров, фаворитов, вызывающих зависть. И Офелия начала понимать, что здесь все враждуют со всеми. Миражи считали оскорбительным присутствие Беренильды в их кругу, но при этом относились с подозрением к самому Арчибальду и его сестрам, хотя и вверили им свою жизнь. Гости расточали друг другу веселые улыбки, но глядели искоса и выражались двусмысленно. Казалось, они так безоглядно развлекаются лишь для того, чтобы забыть о своем страхе перед окружающими.

Но больше всех Офелию удивлял маленький шевалье. Он был так молод, так учтив, так неловок и трогателен в своих очках с толстыми линзами, что выглядел воплощением ангельской кротости. Тем не менее он всем внушал страх, особенно Беренильде, которой упорно навязывал свое общество. Беседуя с ним, она никогда не смотрела ему в глаза.

Офелия вскоре заметила в замке и новые лица. Множество придворных и чиновников появлялись здесь на короткий срок, словно проездом. Девушка видела, как они садились в лифты центральной галереи, находившиеся под особо строгой охраной. Одни посетители возвращались только через несколько дней, другие не возвращались вовсе.

Беренильда отворачивалась всякий раз, когда кто-нибудь входил в один из таких лифтов. И Офелия поняла, что они доставляют людей в башню Фарука. Замок, с его крышами и шпилями, выглядел обычным строением нормальных пропорций, однако некоторые из его лифтов, несомненно, поднимались гораздо выше, в невидимый глазу мир.

– Урок номер два, – объявил Ренар, когда Офелия принесла ему вторые часы. – Ты, наверно, заметил, что архитектура замка крайне изменчива. Поэтому никогда не задерживайся во временных залах, если там больше никого нет. Матушка Хильдегард однажды стерла такие комнаты, когда там находились слуги.

Офелия содрогнулась от ужаса.

Она никогда еще не видела Матушку Хильдегард, но столько наслушалась о ней, что, казалось, давно с ней знакома. Хильдегард была архитектором с далекого и малоизвестного ковчега Аркантерра, где жители умели создавать параллельные пространства и стирать их, как резинкой. В конце концов Офелия поняла, что законами физики на Полюсе распоряжаются отнюдь не Миражи с их иллюзиями, а полновластная Матушка Хильдегард. И если комнаты Лунного Света были непроницаемы, как сейфы, то лишь потому, что каждый поворот ключа герметически замыкал их, полностью изолируя от остального мира.

Офелия раздобыла бумагу и карандаш и как-то утром, сидя в столовой для слуг, заставила Ренара нарисовать ей план замка. Она устала блуждать в непонятных искривлениях этого пространства, по лестницам, ведущим в пустоту, по залам с окнами, выходившими в никуда.

– Ого, ты слишком много от меня хочешь! – возразил Ренар, запустив пальцы в свою рыжую гриву. – Как можно изобразить на бумаге залы, которые занимают больше места, чем им положено?!

Офелия настойчиво тыкала карандашом в узкий коридорчик, совсем уж непонятного назначения.

– Этот? – спросил Ренар. – Он называется Розой Ветров. Никогда такого не видел? Их тут полно.

Он взял карандаш и начертил стрелки, расходившиеся из коридорчика во все стороны.

– Через Розу Ветров можно пройти коротким путем в сады со стороны каскадов; к большой столовой, к мужской курительной и к обычной двери, выходящей в служебный коридор. Главное – запомнить цвет каждой двери. Понял, в чем тут штука?

Благодаря подобным беседам девушка каждый раз узнавала от Ренара много полезного, во всяком случае гораздо больше, чем от Беренильды и Торна. В столовой, где они вместе ели, Ренар становился еще разговорчивее и давал Миму советы, иногда даже не требуя за них вознаграждения.

– Запомни, малыш, ты не должен кланяться одинаково герцогу и барону, даже если они принадлежат к одной семье! Герцогу нужно кланяться чуть не до земли, а для барона достаточно легкого наклона головы.

Так Офелия училась разбираться в тонкостях придворной жизни. Теперь ей было известно, что знатные особы получали титулы либо за свои обширные владения в Небограде и провинциях Полюса, либо за особые заслуги, либо в силу привилегий, предоставленных самим Фаруком. А иногда и за всё вместе.

– Все эти важные шишки – безмозглые идиоты! – выкрикнула как-то Гаэль. – Понавешали фальшивых звезд на фальшивое небо, а котел отопления починить руки коротки!

Офелия чуть не подавилась чечевицей, а Ренар изумленно вздернул лохматые брови. Обычно Гаэль не вмешивалась в их беседы в столовой. Но на сей раз она по собственному почину подсела к ним за ужином, бесцеремонно отодвинула Ренара, поставила локти на стол и впилась в Офелию пронзительным взглядом. Черные как ночь кудри и черный монокль в глазнице скрывали половину ее лица.

– Я уже который день слежу за тобой и должна сказать, что ты меня сильно интересуешь, – обратилась она к Миму. – С виду такой ангелочек, а разнюхиваешь обо всем и обо всех. Ты, случайно, не шпионить сюда явился?

Гаэль произнесла слово «шпионить» с едкой иронией, от которой Офелии стало не по себе. Неужели эта женщина с грубыми замашками хочет выдать ее жандармам Арчибальда?

– Ты все видишь в черном цвете, моя красавица, – с легкой усмешкой возразил Ренар. – Бедный мальчуган жизни не знает, вот и растерялся. Что ж тут странного? И не лезь в наши дела. Просто я ему кое-что рассказываю, такой у нас с ним уговор.

Гаэль даже не взглянула в сторону говорящего. Она продолжала пристально смотреть на Офелию, которая старалась выглядеть как можно простодушнее, жуя свою чечевицу.

– Ну, не знаю, не знаю, – пробурчала наконец Гаэль. – И все-таки очень ты меня интересуешь!

Она хлопнула ладонью по столу, как бы подчеркнув свои слова, встала и ушла так же внезапно, как появилась.

– Ох, не нравится мне это, – огорченно признался Ренар. – Похоже, ты и впрямь ей приглянулся. А я-то столько лет за ней ухлестываю!

Офелия доела ужин, чувствуя, как ее охватывает тревога. Играя роль Мима, она вовсе не хотела привлекать к себе внимание.

Зато она долго раздумывала над словами Гаэль об аристократах. В этом мире слуг не считали за людей. Они не принадлежали к потомству Фарука, были выходцами из самых бесправных слоев населения. Им приходилось зарабатывать на жизнь тяжким трудом, тогда как их господа получали все благодаря своим волшебным свойствам. Какой-нибудь Мираж, создававший иллюзии, ценился выше, чем слуги, которые стирали ему белье и готовили еду.

Чем больше Офелия приобщалась к жизни Полюса, тем сильнее разочаровывалась. Она видела вокруг себя только взрослых избалованных детей, таких как Беренильда и Арчибальд. Девушка не могла взять в толк, почему должность посла доверили такому безответственному, сомнительному и вдобавок неряшливому человеку. Арчибальд никогда не причесывался, брился кое-как и щеголял дырами в перчатках, камзолах и цилиндрах, хотя даже это не вредило его ангельской красоте.

Однажды утром Офелии повезло: ей удалось проникнуть в одну из тайн Арчибальда. Это произошло в тот редкий момент затишья, когда гости еще не очнулись от недавних бурных развлечений и жизнь Лунного Света ненадолго замерла. Кроме одного нетрезвого вельможи, бродившего по коридорам с видом сомнамбулы, на первом этаже было только несколько слуг, наводивших порядок.

Офелия спустилась туда в поисках сборника стихов, который Беренильда, с ее странными капризами беременной женщины, потребовала срочно принести к ней в комнату. Отворив дверь библиотеки, Офелия в первый момент подумала, что очки сыграли с ней злую шутку. Здесь больше не было ни розовых кресел, ни хрустальных люстр. В воздухе пахло пылью, а на полках девушка увидела совсем другие книги, чем прежде. Игривые новеллы, книги философов-гедонистов, проповедующих наслаждения, сентиментальные стихи – всё это бесследно исчезло. Их место заняли специализированные словари, какие-то странные энциклопедии и, главное, внушительное собрание трудов по лингвистике: семиотика, фонемика, криптография, типология языков… Кому понадобилась серьезная литература в доме легкомысленного Арчибальда?

Офелия была заинтригована. Наугад она взяла с полки книгу. Это оказались «Времена многоязычия» с описанием разных языков, существовавших на Земле до Раскола. Внезапно девушка услышала у себя за спиной голос Арчибальда:

– Ну, так как же, это чтение для вас что-то проясняет?

Офелия резко обернулась, чуть не выронив книгу. К счастью, вопрос был обращен не к ней. Над деревянным пюпитром склонились Арчибальд и еще какой-то человек. Офелию они, по всей видимости, не заметили, но девушка на всякий случай спряталась за книжными полками. Она была не уверена, что имеет право находиться здесь.

– Это поистине замечательная копия, – сказал собеседник Арчибальда. – Не будь я опытным экспертом, я бы поклялся, что перед нами оригинал.

Он говорил с акцентом, которого Офелия еще ни у кого не встречала. Девушка не удержалась от искушения взглянуть на незнакомца. Он был таким малорослым, что ему пришлось встать на скамеечку, чтобы видеть текст на пюпитре.

– Не будь вы опытным экспертом, я бы к вам и не обратился, – пренебрежительно заметил Арчибальд.

– А где находится оригинал, сеньор?

– Это известно только Фаруку. Так что нам придется пока довольствоваться копией. И первым делом я должен удостовериться, что перевод текста вам по силам. Наш правитель официально позволил мне ознакомить с ним специалистов, но он уже потерял терпение. А под моей крышей живет конкурентка, которая только и ждет, как бы меня обойти. Так что я очень спешу.

– Ну-ну, оставьте! – ответил незнакомец писклявым голоском, усмехнувшись. – Я, конечно, опытнейший эксперт, но не ждите от меня чуда! Никто еще доселе не смог расшифровать Книгу Духа ковчега. В моих силах предложить вам статистическое исследование всех особенностей этого документа: количество знаков, их частотность, размеры лакун. После чего я смогу произвести сравнительный анализ вашей копии и тех, которые мне посчастливилось раздобыть для себя.

– И это всё? Вы приехали с другого конца света, чтобы сообщить мне то, что и я сам уже знаю?

В голосе Арчибальда не чувствовалось никакого раздражения, но что-то в его медоточивых интонациях, видимо, встревожило незнакомца.

– Прошу меня простить, сеньор, но на нет и суда нет. Я могу утверждать с полной уверенностью лишь одно: чем больше мы будем сравнивать, тем точнее будут общие статистические данные. И со временем, вероятно, мы сможем уловить какую-то логику в этом хаотическом алфавите.

– А вас еще превозносят как главного корифея в вашей науке! – разочарованно сказал Арчибальд. – Нет, месье, я вижу, мы напрасно теряем время. Позвольте мне вас проводить.

Как только за мужчинами закрылась дверь, Офелия на цыпочках подошла к пюпитру. На нем покоилась огромная книга, как две капли воды похожая на Книгу из Реликвария в архиве Артемиды. Офелия бережно, кончиками пальцев в перчатках чтицы, перевернула несколько страниц. Да, это были те же таинственные, затейливые буквы, та же фактура кожаного переплета. Эксперт сказал правду: эта копия представляла собой шедевр.

Значит, такие Книги существуют на всех ковчегах? Судя по словам коротышки-эксперта, каждый Дух Семьи владел одним экземпляром, и, судя по словам Арчибальда, монсеньор Фарук горел желанием расшифровать свой…

Офелия пришла в смятение. Туманная догадка родилась в ее голове, части головоломки начали складываться в цельную картину. Она была почти уверена, что «конкурентка», о которой говорил Арчибальд, – не кто иной, как Беренильда. Но сейчас не стоило размышлять об этом. Интуиция подсказывала ей, что она не должна была слышать то, что услышала, и самое лучшее – не задерживаться в этом опасном месте.

Офелия подбежала к двери и повернула ручку. Дверь была заперта. Девушка поискала глазами окно, служебный выход, но в этой библиотеке ничто не напоминало прежнюю, даже камин куда-то исчез. Единственным источником света был потолок, на котором разворачивалась вполне удачная иллюзия – восход солнца над морем.

Офелия услышала стук собственного сердца и внезапно осознала, что безмолвие, царившее в помещении, как-то неестественно. Из коридора сюда не доносилось ни звука, даже беготни слуг не было слышно. Встревожившись, девушка начала колотить в дверь, чтобы оповестить о себе. Но ее стук не производил ни малейшего шума, как будто она била кулаками в подушку.

Двойная комната.

Ренар уже рассказывал ей о таких помещениях, существующих одновременно в одном и том же пространстве. Ключом от таких комнат владел только Арчибальд. Офелия угодила в ловушку – в двойник библиотеки. Она села на стул и попыталась привести мысли в порядок. Взломать дверь? Но она никуда не вела. Дождаться возвращения Арчибальда? А если он вернется только через несколько недель, она так и будет сидеть здесь взаперти?

– Нужно найти зеркало, – решила Офелия и встала.

К несчастью, библиотека была обставлена куда скромнее других залов Лунного Света. Она не претендовала на восхищение посетителей. Нечего было и надеяться разыскать зеркало среди этих толстых фолиантов. Правда, на полках лежали ручные зеркальца, предназначенные для расшифровки «зеркальных» текстов, но в такие не влезла бы даже рука Офелии.

В конце концов она заметила серебряный поднос, на котором стояли пузырьки с чернилами. Офелия сняла их и тщательно протерла поднос платком, пока он не стал ясно отражать ее. Он был довольно узким, но все же позволял совершить задуманное. Офелия прислонила его к лесенке библиотеки. Арчибальд, конечно, удивится, когда заметит поднос в таком неподходящем месте, но у нее не было выбора.

Встав на колени, Офелия мысленно представила себе свою каморку и бросилась в поднос головой вперед. Увы, она только больно ударилась лбом о металл. Девушка растерянно взглянула на застывшую маску Мима, отражавшуюся в подносе. Почему же ее полет не удался?

«Летать сквозь зеркала может лишь тот, кто способен познать собственную сущность, – говорил ей старый крестный. – А тот, кто скрывает свое подлинное лицо, кто лжет самому себе, кто воображает себя лучше, чем он есть на самом деле, никогда не пройдет сквозь зеркало».

Офелии стало ясно, почему поднос ее не пропустил. Она носила маску Мима и играла чужую роль. Девушка расстегнула ливрею и взглянула на себя прежнюю. После столкновения с подносом нос у нее был разбит, очки покорежились. Странно было видеть свое ошарашенное лицо, растрепанные волосы, плаксивый рот, круги под глазами. Что ж, может, это лицо не так уж привлекательно, но оно хотя бы принадлежало ей.

Офелия сунула ливрею под мышку. Теперь ей удалось проскользнуть сквозь поднос. Она неловко приземлилась на пол своей комнатки № 6 по Банной улице и поспешила надеть ливрею. Ее трясло, как в лихорадке. На этот раз она действительно чудом избежала гибели.

Когда Офелия поднялась в апартаменты Беренильды, та лежала в ванне и встретила ее сердитым взглядом.

– Ну и ну! Мне пришлось посылать на поиски Розелину, и в результате за мной даже некому поухаживать! Только не говори мне, что забыл про сборник стихов, этого еще не хватало! – возмущенно продолжила она, увидев, что Мим вернулся с пустыми руками.

Офелия выглянула в соседнюю комнату, желая удостовериться, что там никого нет, и заперла дверь на ключ. Надоедливая музыка из проигрывателя в передней тотчас смолкла. Офелия и Беренильда оказались в замкнутом пространстве.

– Кто я для вас? – глухо спросила девушка.

Гнев Беренильды тут же унялся. Она положила свои прекрасные руки, покрытые татуировкой, на край ванны.

– Что-что?

– Я не богата, не влиятельна, не красива и не любима вашим племянником, – перечислила Офелия. – Так почему же вы принудили его к браку со мной, если одно мое присутствие причиняет вам столько забот?

После короткой паузы Беренильда, справившись с изумлением, залилась своим хрустальным смехом. Мыльная пена заколыхалась в фарфоровой ванне и улеглась не раньше, чем красавица успокоилась.

– Боже, что за трагедию вы измыслили в своем пылком воображении! Я выбрала вас случайно, милая девочка, на вашем месте вполне могла оказаться ваша соседка. Перестаньте же ребячиться и помогите мне встать. Вода совсем остыла!

Но Офелия осталась при своем убеждении: Беренильда ей солгала. «Случайно…» Такого слова в придворном лексиконе не существовало. Монсеньор Фарук разыскивал эксперта, способного раскрыть тайну Книги. Так, может быть, Беренильда решила, что нашла его?

Визит

– Молодой человек, вы позорите свою профессию! – сладким голоском просюсюкал старший мажордом Густав.

Офелия сокрушенно смотрела на коричневую подпалину, которую ее утюг оставил на бумаге. В числе ежедневных обязанностей Мима была одна особенно тягостная – глажка газет. Каждое утро в служебный вестибюль доставлялись газеты. Лакеи разглаживали их утюгами, чтобы хозяева не пачкали руки свежим шрифтом. Офелия неизменно сжигала три газеты из четырех, пока не достигала нужного результата. Обычно эту работу делал за нее Ренар, но сегодня он наслаждался заслуженным отдыхом, получив зеленые песочные часы. А Офелии не повезло: именно нынче утром старший мажордом решил проинспектировать служебное помещение.

– Как вы понимаете, я не могу допустить такого расточительства, – добавил он со злорадной усмешкой. – С завтрашнего дня вы лишаетесь права гладить газеты. Ну а сейчас идите к госпоже Беренильде и вручите ей плоды вашего разгильдяйства. Надеюсь, у вас хватит на это смелости, не так ли?

Густав захихикал и удалился торопливой рысцой. Старший мажордом уже не впервые выбирал своей жертвой Мима. Несмотря на учтивые манеры, он испытывал садистское удовольствие, унижая и выдавая тех, кто был ниже его по должности. Ренар утверждал, будто бы некоторых своих подчиненных он довел до самоубийства.

Офелии было так плохо, что она даже и возмущаться не могла. Она шла в белый будуар, как в тумане, держа поднос с подпаленной газетой. Из-за сырости в каморке, обманчивого тепла коридоров и постоянного недосыпа у нее началась ангина. Болела голова, саднило в ушах и горле, щипало глаза, текло из носа… Сейчас девушке больше, чем когда-либо, не хватало ее доброго старого шарфа.

Шагая по длинному служебному коридору, Офелия бросила взгляд на жирные заголовки подпаленной газеты.

Совет министров: гора родила мышь!

Конкурс поэзии – беритесь за перья, детки!

Обезглавленная карета в Лунном Свете!

Большая весенняя охота: Драконы точат когти

Неужели уже весна? Как быстро пролетело время… Офелия перевернула страницу, чтобы посмотреть сводку погоды. Двадцать пять градусов мороза. Казалось, термометр ковчега навсегда застыл на этой цифре. Станет ли климат мягче с приходом весны? Честно говоря, девушка не спешила узнать это. Каждый истекший день приближал ее к свадьбе, назначенной на конец лета.

У Офелии, поневоле вовлеченной в бурную жизнь Беренильды, оставалось слишком мало времени, чтобы думать о Торне. Она была совершенно уверена, что и он так же редко думал о ней. «Ваша судьба крайне важна для меня», – сказал он. Ну что же, если жених и впрямь заботился о судьбе невесты, то лишь на расстоянии. Со дня ее приезда в Лунный Свет он ни разу не показался здесь. Офелия ничуть не удивилась бы, узнав, что он и вовсе забыл о ее существовании.

Девушку одолел кашель, разрывающий грудь. Она подождала, пока приступ закончится, и лишь затем открыла дверь, ведущую в белый будуар. Этот маленький женский салон был самым уютным и самым изящным во всем замке: бархат и кружева, мягкие диваны, подушечки… И поэтичная иллюзия: с потолка падали хлопья снега, никогда не достигавшие напольного ковра.

Беренильда и сестры Арчибальда собрались здесь, чтобы оценить последнюю коллекцию шляп барона Мельхиора.

– Вот эта обязательно вам понравится, – уверял он Дульчинетту, вручая ей нечто вроде цветочной композиции. – Розы распускаются и цветут в течение всего бала, до самого конца. Я назвал ее «Вечерний апофеоз».

Дамы зааплодировали. Барон Мельхиор, величественный толстяк из семьи Миражей, некогда решил открыть собственный салон высокой моды. О бароне говорили: «У него золотые руки!» Иллюзорные ткани, из которых он создавал наряды, были одна фантастичнее другой. Чем более дерзкими оказывались его идеи, тем большим успехом они пользовались у покупателей. Панталоны, менявшие цвет в течение дня. Музыкальные галстуки для торжественных случаев. Женское белье, становившееся невидимым ровно в полночь…

– Ах, как мне нравится вон тот чепец из шелкового тюля! – восхищенно сказала Беренильда.

Теперь она старательно подбирала платья, способные скрыть ее беременность, но округлявшийся живот становился все заметнее. Стоя в углу будуара, Офелия наблюдала за хозяйкой. Она не постигала, каким образом та сохраняет свою ослепительную красоту, несмотря на ежедневные бурные развлечения.

– О, я вижу, вы знаток истинно прекрасного! – польстил ей барон, разглаживая свои нафабренные усики. – Я всегда считал вас исключением среди вашей родни. Ваш изысканный вкус достоин только Миражей, мадам!

– Ну-ну, барон, не обижайте мою семью! – возразила красавица, залившись хрустальным смехом.

– А вот и свежие новости! – воскликнула Фелиция, схватив газету с подноса Офелии.

Она грациозно опустилась в кресло и тут же нахмурилась.

– О, я вижу, эта газета слишком близко познакомилась с утюгом.

– Мим, сегодня я лишаю тебя отдыха! – объявила Беренильда.

Расстроенная Офелия меньшего и не ждала. Тетушка Розелина, подававшая дамам чай, на мгновение застыла от гнева. Она не прощала Беренильде ни одного наказания из всех, что сыпались на Офелию.

– Слушайте, слушайте, они все-таки написали об этом! – воскликнула Фелиция. – «Дефиле карет в садах Лунного Света всегда превосходило размахом все остальные. Вчера вечером бедная графиня Ингрид доказала это на своем примере. То ли она выбрала слишком большую карету, то ли велела впрячь в нее слишком горячих лошадей, но факт остается фактом: ни кнут, ни окрики кучера не смогли их сдержать, и графиня пролетела по главной аллее, как пушечное ядро, истошно вопя от испуга». Подождите смеяться! – продолжала Фелиция. – Самое интересное – в конце: «То ли карета оказалась чересчур высокой, то ли арка слишком низкой, но у экипажа срезало крышу быстрее, чем была написана эта строка. К счастью, безумная гонка окончилась благополучно, и графиня отделалась лишь испугом да несколькими синяками».

– Боже, какой минорный финал! – воскликнула Мелодина.

– Ну, если смешное убивает… – вздохнула Фелиция, многозначительно оборвав фразу.

– Ничего, в следующий раз она выберет себе карету поскромнее, – философски заключила Клермонда.

– Или рысаков посмирнее, – подхватила Гурманда.

И сестры Арчибальда расхохотались так неудержимо, что им пришлось вынуть платки и утереть слезы. У Офелии гудела голова; она находила это кудахтанье идиотским. А Беренильда благосклонно взирала на веселившуюся молодежь, обмахиваясь веером.

– Ну, довольно же, милые мои малютки, не нужно так жестоко насмехаться над бедняжкой Ингрид.

– Мадам Беренильда права, – строго сказала Пасьенция, – уймитесь же, дурочки. Как-никак, графиня – наша гостья.

Сестры Арчибальда вполне соответствовали по складу характера своим именам. Пасьенция была образцом сдержанности, Фелицию все смешило, Мелодина в любом происшествии искала параллель с музыкой, Грациэлла уделяла больше всего внимания изяществу движений, Клермонда просвещала слушателей мудрыми суждениями, а Гурманда сводила жизнь к наслаждениям. Что же касается маленькой Дульчинетты, она выглядела такой нежной и кроткой, что даже самые неприятные слова казались в ее устах драгоценными жемчужинами. При взгляде на сестер становилось понятным название их клана: Паутина. Несмотря на разницу в возрасте и темпераменте, они являли собой семь ипостасей одной-единственной девушки. Если одна из них протягивала руку, другая тут же клала в нее пудреницу, щипчики для сахара или перчатки. Для этого даже не требовалось слов. Если одна начинала фразу, другая ее непринужденно заканчивала. А иногда все они дружно смеялись без всякого видимого повода.

Тем временем у Офелии не выходило из головы случившееся в библиотеке. Ей было не по себе. Она смутно чувствовала, что коснулась чего-то очень важного, но никому не могла рассказать об этом, особенно Беренильде. Чем больше она размышляла, тем яснее понимала: фаворитка задумала брак Торна, чтобы при помощи Офелии упрочить свои отношения с Фаруком. А сейчас, пока Мим боролся с непреодолимым желанием чихнуть, дамы болтали, смеялись, пили чай, примеряли шляпы.

– Мадам Беренильда, вам следовало бы отослать своего лакея, – внезапно заявил барон Мельхиор. – Он так кашляет и сопит, что прямо-таки оскорбляет наш слух.

Если бы Офелия могла заговорить, она горячо поблагодарила бы барона. Беренильда собралась было что-то сказать, но внезапно раздался осторожный стук в дверь.

– Иди открой! – приказала она Миму.

Офелия отворила дверь, и увиденное так потрясло ее, что она даже забыла поклониться.

Невероятно высокий, в черном мундире с золотыми эполетами, еще более худой и суровый, чем обычно, перед ней стоял Торн, заводивший свои часы.

Он вошел, даже не взглянув на Офелию, и буркнул сквозь зубы в качестве приветствия:

– Сударыни…

В маленьком будуаре воцарилась мертвая тишина. Беренильда перестала обмахиваться веером, тетушка Розелина икнула от испуга, сестры замерли, не донеся чашки до рта, а маленькая Дульчинетта спрятала лицо в юбках Пасьенции. Одно лишь появление этого высокого мрачного человека нарушило уютную атмосферу женской компании.

Беренильда пришла в себя первой.

– Боже, ну что за манеры! – шутливо упрекнула она племянника. – Неужели нельзя было послать слугу объявить о своем приходе! Ты застал нас врасплох.

Торн выбрал кресло, не занятое грудами подушечек и кружев, и уселся, с трудом согнув слишком длинные ноги.

– Мне нужно было доставить кое-какие документы в кабинет посла. Заодно я пришел узнать, как вы себя чувствуете, тетушка. Я ненадолго.

Услышав это, сестры Арчибальда облегченно вздохнули. А Офелия, стоявшая в углу, с трудом заставляла себя придерживаться роли лакея и не глядеть в лицо Торну. Она слышала, что его недолюбливают, но одно дело – слышать, и совсем другое – видеть это своими глазами. Интересно, знал ли он, кто скрывается за личиной Мима? Догадывался ли о том, что невеста находится в комнате и видит его непопулярность?

Но, казалось, Торн был совершенно безразличен к тому, что внушает робость окружающим. Положив на колени портфель, он разжег трубку, не обращая внимания на укоризненное покашливание вокруг себя. И одним движением бровей отказался от чашки чая, которую поднесла ему тетушка Розелина. Трудно было понять, кто из них двоих при этом более презрительно поджал губы.

– Господин интендант! – с сияющей улыбкой воскликнул барон Мельхиор. – Я счастлив вас видеть, вот уже много месяцев я добиваюсь вашей аудиенции!

Торн обратил на него стальной взгляд, который напугал бы кого угодно, но только не толстяка-барона. Он с довольным видом потирал руки, украшенные кольцами.

– Мы все ждем не дождемся вашей свадьбы, знаете ли! Однако столь торжественная церемония не терпит импровизации, не устраивается в последний момент. Я уверен, что это хорошо известно такому пунктуальному человеку, как вы. Так вот, я мечтаю создать для избранницы вашего сердца самое очаровательное подвенечное платье на свете!

Офелия поперхнулась и с трудом подавила приступ кашля.

– Я оповещу вас ближе к делу, – мрачно ответил Торн.

Ловким движением фокусника, достающего кролика из цилиндра, барон вынул из своей шляпы блокнот.

– Только один вопрос. Вы можете сообщить, какой размер носит ваша избранница?

Офелия была готова провалиться сквозь землю: она попала в самую щекотливую ситуацию в своей жизни.

– Я этим не интересовался! – громко отрезал Торн.

Нафабренные усики Мельхиора поникли, улыбка угасла, а татуированные веки растерянно заморгали; он убрал свой блокнот.

– Как вам будет угодно, господин интендант, – сказал барон со зловещей кротостью.

Он закрыл свой саквояж с лентами и собрал шляпы в картонку. Офелия была уверена, что барон смертельно оскорблен ответом Торна.

– Желаю дамам здравствовать, – пробормотал он и удалился.

В будуаре воцарилась тягостная тишина. Маленькая Дульчинетта, прижавшись к коленям старшей сестры, с отвращением глядела на шрамы Торна.

– А ты совсем исхудал, – посетовала Беренильда. – Неужели не успеваешь поесть на всех этих министерских приемах?

Гурманда подмигнула сестрам и с хитрой улыбкой подошла к креслу гостя.

– Нам не терпится увидеть вашу юную невесту с Анимы, господин Торн, – проворковала она. – Вы такой скрытный!

Офелия начала волноваться всерьез. Ей не хотелось быть предметом обсуждения, и она молила Бога, чтобы девицы не проговорились о ее встрече с Арчибальдом. Торн молчал и смотрел на свои часы.

– Может, вы хотя бы скажете нам, на кого она похожа? – расхрабрившись, спросила Гурманда.

Торн устремил на нее такой свирепый взгляд, что она перестала улыбаться.

– Я могу вам сказать, на кого она НЕ похожа.

За бесстрастной маской Мима Офелия изумленно подняла брови. Что он имел в виду?

– Мне пора в интендантство, – объявил Торн, защелкивая крышку часов.

Он встал и в два шага вышел из будуара. Офелия закрыла за ним дверь, растерянная вконец. Стоило ли ехать так далеко из-за пары минут…

В будуаре тотчас возобновилась беседа, как будто ее никто и не прерывал.

– О, мадам Беренильда, вы не согласились бы выступить вместе с нами в весенней Опере?

– Вы были бы великолепны в роли Изольды!

– А главное, на спектакле будет монсеньор Фарук. Вот удобный случай напомнить ему о себе!

– Может быть… – рассеянно отвечала Беренильда, обмахиваясь веером.

«Уж не сердится ли она?» – подумала Офелия, сморкаясь тайком. Но она поняла причину озабоченности хозяйки секундой позже, когда та указала веером на пол:

– Что это там, на ковре?

Офелия присела на корточки у кресла, на котором сидел Торн, и подняла с пола красивую серебряную печать.

– Да это же печать интендантства, – определила Клермонда. – Ваш уважаемый племянник, наверно, расстроится, заметив пропажу.

Поскольку Офелия стояла, не зная, что делать, Беренильда хлопнула ее веером по руке и раздраженно приказала:

– Ну, чего ты ждешь! Иди же, отнеси ему печать!

Интендантство

Офелия разглядывала тоненький силуэт Мима, отражавшийся в зеркале на стене. В зале ожидания были только двое – она сама и какой-то аристократ. Он нервно теребил цилиндр и нетерпеливо поглядывал на дверь секретариата. Это был дородный человек в тесноватом для него костюме, с татуированными веками. С момента своего появления он непрерывно смотрел на каминные часы. Девять двадцать. Десять сорок. Одиннадцать пятьдесят пять. Четверть первого ночи.

Офелия подавила вздох. Мираж, в отличие от нее, хотя бы не ждал с раннего утра. Проблуждав по коридорам с бесчисленным количеством лифтов, она разыскала наконец помещение интендантства и целый день простояла здесь на ногах. Девушка старалась не смотреть на множество пустых кресел и на буфет, где были расставлены чашки с кофе и бисквиты. В статусе лакея она не имела права ни на кресло, ни на угощение.

От усталости у Офелии все плыло перед глазами. Разумеется, она могла бы просто сдать находку в секретариат, но понимала, что этого делать нельзя. Вероятно, Торн оставил печать умышленно, потому что хотел встречи с Офелией.

Наконец дверь с тонированным стеклом отворилась, и оттуда вышел секретарь в высоком парике.

– Господин советник, прошу вас следовать за мной, – с поклоном обратился он к Миражу.

Посетитель с недовольным бурчанием прошел в секретариат, и Офелия осталась одна. Не вытерпев, она схватила чашку кофе, обмакнула в него бисквит и рухнула в ближайшее кресло. Кофе уже остыл, да и глотать ей было больно, но она умирала с голоду. В конце концов девушка съела все бисквиты, дважды высморкалась и тут же задремала.

Через час дверь открылась, и Офелии пришлось вскочить. Советник удалился, еще более недовольный, чем вначале, а секретарь захлопнул дверь, даже не взглянув на Мима.

Поколебавшись, девушка постучала, чтобы напомнить о себе.

– Чего тебе? – спросил секретарь, приоткрыв дверь.

Офелия знаком показала ему, что не может говорить, и махнула вглубь комнаты, давая понять, что хочет войти. Впрочем, это было ясно и так.

– Господин интендант поднялся к себе, чтобы отдохнуть. Не стану же я беспокоить его из-за какого-то лакея. Если ты что-то принес, давай мне.

Но Офелия замотала головой и снова упрямо ткнула пальцем вглубь комнаты.

– А ты, я вижу, не только немой, но и глухой! – рассердился секретарь. – Тем хуже для тебя.

И он захлопнул дверь у нее перед носом. Теперь и Офелия разозлилась не на шутку. Торн хотел видеть ее здесь? Ну так пусть и расхлебывает последствия!

И она стала барабанить в дверь, пока за стеклом не возник силуэт секретаря.

– Убирайся, или я вызову жандармов!

– Что тут у вас случилось?

Офелия узнала голос Торна.

– О, господин интендант уже спустился? – пролепетал секретарь. – Господин интендант не должен беспокоиться, просто мне тут надоедает один маленький бездельник. Сейчас я ему наподдам как следует…

Но тут его тень за стеклом исчезла, и вместо нее появился высокий худой силуэт Торна. Он открыл дверь и бросил на Офелию ледяной взгляд. На мгновение она испугалась, что жених ее не узнаёт, и подняла голову, давая ему возможность рассмотреть себя.

– Ах ты, наглец! – вскричал секретарь. – Все, я вызываю жандармов!

– Это курьер от моей тетки, – проскрежетал Торн.

Секретарь изменился в лице и, съежившись, рассыпался в извинениях:

– О, простите, господин интендант, я так виноват! Это прискорбное недоразумение…

Офелия вздрогнула: Торн положил ей на плечо свою большую холодную руку и провел в лифт, находившийся в глубине комнаты.

– Погасите лишний свет, сегодня я больше никого не приму. Что у нас завтра?

Секретарь водрузил на нос очки и перелистал блокнот:

– Мне пришлось отменить все ваши встречи, господин интендант. Господин вице-президент, уходя, объявил мне о заседании Совета министров, назначенном на пять часов утра.

– Доставьте мне отчеты для этого заседания.

– Слушаюсь, господин интендант. Разумеется, господин интендант. Всего хорошего, господин интендант!

И секретарь, отдав множество раболепных поклонов, наконец исчез.

Торн задвинул решетку лифта. Офелия осталась с ним наедине. Пока лифт медленно шел вверх, они стояли молча, не глядя друг на друга. Интендантство располагалось в одной из башен Небограда. Расстояние, отделявшее секретариат от кабинета Торна, показалось Офелии нескончаемым – таким тягостным было молчание, царившее в лифте. Офелия непрерывно сморкалась, чихала, кашляла, смотрела на свои башмаки, но Торн не произнес ни одного ободряющего слова.

Наконец лифт выпустил их в длиннейший коридор, где дверей было не меньше, чем клавиш на пианино, и они прошли в самый дальний его конец.

Торн отпер двустворчатую дверь.

Кабинет интенданта оказался под стать своему хозяину. Комната была строгой, никаких излишеств: только большой письменный стол, несколько кресел и шкафчики-картотеки во всех четырех углах. Ни ковра на паркете, ни картин на стенах, ни безделушек на полках. Из всех газовых рожков горел только один. Стены были обшиты темными деревянными панелями. Их не оживляли никакие цветные пятна, если не считать книжных переплетов на длинных стеллажах. Единственным украшением кабинета служили конторские счеты, географические карты и графики.

И только диванчик со старой протертой обивкой, стоявший под овальным слуховым окном, вносил какую-то человеческую нотку в это суровое убранство.

– Здесь вы можете смело говорить обо всем, – сказал Торн, заперев дверь.

Он сбросил свой китель с эполетами, оставшись в безупречно белой рубашке. Непонятно было, как он ухитрялся не мерзнуть в этом помещении, где, несмотря на чугунную батарею, стоял лютый холод.

Офелия указала на слуховое окно:

– Куда оно выходит?

И тут же схватилась за горло. Ее простуженный голос напоминал скрип ржавой калитки.

На столе резко зазвонил телефон. Торн взглядом призвал девушку к молчанию и снял трубку.

– Слушаю! Перенесли? В четыре часа? Хорошо, я буду.

Положив трубку, он повернулся к Офелии. Девушка ждала от него объяснений, но Торн стоял, прислонившись к столу, скрестив руки на груди, и всем своим видом показывал, что она должна говорить первой. Порывшись в карманах ливреи, Офелия нашла печать, положила ее на стол и откашлялась, чтобы прочистить горло.

– Эта выдумка с печатью не очень-то понравилась вашей тетушке. И если уж совсем откровенно, я тоже нашла ее не совсем удачной, – добавила она, вспомнив о своих муках в зале ожидания. – Разве не проще было бы позвонить в Лунный Свет?

Торн презрительно фыркнул.

– Телефонные линии Лунного Света ненадежны. И, кроме того, я хотел говорить вовсе не с моей тетушкой.

– Хорошо, я вас слушаю.

Офелия произнесла это несколько суше, чем ей хотелось бы. У Торна наверняка были веские причины для встречи, но девушке стало не по себе. Если он так и будет ходить вокруг да около, то очень скоро пожалеет об этом.

– Меня сбивает с толку ваш маскарад, – объявил Торн, упорно глядя на свои карманные часы. – Снимите ливрею, прошу вас.

Офелия нервно потеребила пуговицу на вороте.

– У меня под ней только рубашка, – пробормотала она, тут же устыдившись своей глупой стеснительности. В таком ключе она точно не собиралась вести разговор с Торном. Впрочем, его трудно было смутить подобными пустяками. Защелкнув нетерпеливым жестом крышку часов, он кивком указал ей на гардеробную позади письменного стола.

– Возьмите там плащ.

«Сделайте то, сделайте это…» В некотором отношении Торн был достойным племянником своей тетки. Офелия обогнула массивный деревянный стол и сдвинула вбок тонкую дверь гардеробной. Там висела только одежда Торна, в высшей степени строгая и, конечно, гигантских размеров. За неимением лучшего девушка выбрала длинный черный плащ.

Глянув мельком назад, она убедилась, что Торн на нее не смотрит и даже сел к ней спиной. Интересно, почему – из вежливости?

Из равнодушия? Или в насмешку?

Офелия сняла ливрею, накинула плащ и удивленно моргнула, увидев отражение в зеркале на внутренней стороне двери. При своем крошечном росте в этом огромном плаще она напоминала маленькую девочку, нарядившуюся во взрослую одежду. Ее лицо выглядело ужасно – обметанные лихорадкой губы, покрасневший нос. Темные кудри падали на лицо, подчеркивая его бледность. Серые очки не скрывали темных кругов под глазами. Офелия выглядела так жалко, что сочла свой приступ стыдливости еще более смехотворным.

Она была настолько измучена долгим стоянием, что, выйдя из гардеробной, сразу же села в кресло. Поскольку оно было сделано под рост Торна, ее ноги не доставали до пола.

– Так я вас слушаю, – повторила девушка.

Торн вынул какой-то листок и пустил его по гладкой столешнице в сторону Офелии.

– Читайте.

Изумленная Офелия засучила слишком длинные рукава плаща и схватила его. Что это, телеграмма?

Господину Торну Интендантство Небограда Полюс

Ни одного сообщения от тебя со дня отъезда ты могла бы ответить на мамины письма она рассержена твоим молчанием и неблагодарностью рассчитываем на Розелину пусть напишет – Агата

Офелия несколько раз перечитала послание, задыхаясь от возмущения.

– Довольно неприятная история, – ровным голосом сказал Торн. – Настоятельницы Анимы совершили тяжкую ошибку, сообщив этот адрес вашим родным. Со мной ни в коем случае нельзя связываться по адресу интендантства, да еще с помощью телеграмм.

Офелия подняла глаза и посмотрела ему в лицо. На этот раз она пришла в ярость: ведь Торн поручился за доставку ее писем на Аниму! По его вине она чувствовала себя забытой родными, в то время как они с ума сходили от беспокойства за нее!

– Где же письма, о которых говорится в телеграмме?! – гневно спросила она. – Вы ни разу не передали мне ни одного из них. Да и отослали ли вы те, которые мы вам доверили?

У нее был такой разъяренный вид, что Торн слегка растерялся.

– Ваши письма на Аниму, к сожалению, пропали, но я тут ни при чем, – пробормотал он.

– Тогда кто же забавляется перехватом нашей корреспонденции?

Торн приподнял и защелкнул крышку часов. Офелию уже начала раздражать эта мания ежесекундно следить за временем.

– Я не знаю, кто это сделал. Но действовал он очень ловко. Контроль за доставкой почты считается одной из функций моего ведомства. Однако, если бы не эта телеграмма, я так никогда и не узнал бы об исчезновении ваших писем.

Офелия отбросила назад прядь, щекотавшую ей нос.

– Вы позволите мне прочесть телеграмму?

Этот вопрос мог бы вызвать недоумение, однако Торн мгновенно понял, что она имеет в виду.

– Телеграмма адресована не мне. Вы не нуждаетесь в моем разрешении.

Офелия удивленно подняла брови: откуда он знает об этике чтецов? Ах да, она же объясняла это в дирижабле, за столом, старшему помощнику капитана! Видимо, Торн, при всем своем внешнем высокомерии, внимательно слушал их.

– Вы были последним, кто держал телеграмму в руках, – объяснила девушка, – а значит, я неизбежно прочту и вас.

Это явно не понравилось Торну. Его палец нервно открывал и защелкивал, снова открывал и защелкивал крышку часов.

– Если вас смущает подлинность телеграммы, могу вас уверить, что печать на ней настоящая, – наконец сказал он.

Глаза Торна как-то странно мерцали в свете керосиновой лампы. Офелии казалось, что при каждом взгляде на нее он пытается проникнуть в ее тайные мысли.

– Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности, – добавил он со своим резким акцентом. – Может, вы хотите прочесть именно меня?

Офелия отрицательно покачала головой:

– Вы переоцениваете мои возможности. Чтецы не способны глубоко проникать в психологию людей. Я могу уловить лишь ваше мимолетное настроение – то, что вы увидели, услышали или ощутили, когда взяли в руки какой-нибудь предмет. Уверяю вас, это чисто поверхностное знание.

Аргументация никогда не была сильной стороной Офелии. Крышка часов Торна непрерывно щелкала, будто отсчитывая секунды…

– Здесь кто-то имеет доступ к моей корреспонденции, – вздохнула девушка. – Я больше не могу подвергать себя такому риску.

– Хорошо, я вам позволяю.

Офелия начала расстегивать перчатки. Торн наблюдал за ней со своим обычным высокомерным интересом.

– Вы можете читать абсолютно все?

– Нет, конечно. Люди, животные, растения и необработанные минералы мне недоступны.

Офелия взглянула на Торна поверх очков, но он больше не задал ни одного вопроса. Взявшись за телеграмму рукой без перчатки, она ощутила такой бешеный поток эмоций, что у нее перехватило дыхание. Как она и ожидала, невозмутимое спокойствие Торна было только прикрытием. Он казался незыблемым и холодным, как мрамор, но его мысли сменяли одна другую с такой неимоверной скоростью, что Офелия с трудом могла за ними уследить. Торн размышлял непрерывно и очень быстро. Такого она доселе не встречала ни у одного человека.

Идя от настоящего к прошлому, она вскоре уловила его удивление в тот момент, когда он прочитал телеграмму. Значит, он не солгал: ему действительно была неизвестна судьба украденных писем.

Офелия ушла еще глубже по времени, и телеграмма привела ее от Торна к одному незнакомцу, а от него – к другому. Но это были почтовые работники, занятые мелкими повседневными делами. Им было холодно, у них болели ноги, они мечтали о прибавке к жалованью, но ни один из них не проявил ни малейшего интереса к посланию с адресом интендантства. Офелия остановилась на руках телеграфиста, записавшего по буквам полученные звуковые сигналы.

– А где находится телеграфная станция? – спросила она.

– В Небограде, рядом с ангарами дирижаблей.

– И откуда там получают сигналы?

– Телеграммы с других ковчегов приходят на Северный Ветер, – ответил он. – Это крошечный межсемейный ковчег, принимающий воздушные и почтовые сообщения.

– Я думаю, телеграмма подлинная, – заключила Офелия, надев перчатки. – И еще я думаю, что вы тут ни при чем. Извините, что усомнилась в вас.

Удивленный Торн поднял глаза от бумаг, которые перебирал у себя на столе. К такой любезности он явно не привык: застыл, как статуя, и даже не нашелся с ответом. Светлые волосы, которые он всегда тщательно зачесывал назад, теперь падали ему на лоб, скрывая шрам на брови.

– Но пропажа писем остается загадкой, – добавила Офелия, смущенная его молчанием. – Ясно одно: мое присутствие на Полюсе уже перестало быть тайной. Что вы думаете об этом?

– Мы по-прежнему ничего не знаем о похитителе и его мотивах, – сказал наконец Торн. – И, следовательно, пока не станем менять нашу стратегию. Вам и дальше придется играть роль немого лакея в Лунном Свете, но теперь одна из наших служанок будет изображать вас в замке моей тетушки.

С этими словами он отвинтил стекло лампы и, не спросив разрешения у невесты, сжег телеграмму.

Офелия сняла очки, чтобы помассировать горящие веки. Чтение усугубило ее головную боль. Она коснулась лишь поверхностного слоя мыслей Торна, но от их бешеного темпа ей стало нехорошо. И как он всегда живет в таком напряжении?

– Этот маскарад становится нелепым, – прошептала девушка. – Разве так важно, обнаружат меня здесь до или после свадьбы? Ни то ни другое не избавит меня от семейных раздоров, гнусных оскорблений и интриг. В общем, я думаю, что пора перестать изощряться в хитростях и скрывать мое присутствие. Пусть будет что будет, – заключила она.

И решительным жестом надела очки. При этом ее локоть задел чернильницу, та опрокинулась, и чернила залили лакированную поверхность стола. Торн вскочил и торопливо убрал документы подальше от черной лужи, пока Офелия обшаривала карманы ливреи в поисках носовых платков.

– Извините, пожалуйста, – пробормотала она, вытирая чернила, и тут заметила, что ухитрилась вымазать и рукава плаща Торна. – Я отнесу его в чистку, – пообещала она, сконфуженная вконец.

Торн стоял с бумагами в руках, молча наблюдая за ней. Подняв голову, Офелия с удивлением констатировала, что в его взгляде нет ни намека на гнев. Он казался скорее растерянным и тут же отвел глаза, как будто был виноват больше, чем сама девушка.

– Вы ошибаетесь, – пробормотал он, складывая бумаги в ящик секретера. – После свадьбы наше положение, если все пойдет по плану, коренным образом изменится.

– Почему?

– Вы уже довольно долго живете у Арчибальда и, вероятно, больше узнали об особенностях его семьи.

– Да, о некоторых из них. Мне следует знать еще что-то?

– Вам приходилось слышать о церемонии Дара?

– Нет.

Торн разочарованно покривился: он предпочел бы утвердительный ответ. Стоя у секретера, он начал перебирать бухгалтерские книги, словно избегал смотреть на девушку.

– На каждой свадьбе обязательно присутствует один из членов Паутины, – мрачно объяснил Торн. – Наложением рук он создает между супругами нить, которая позволяет «связать их воедино».

– Что вы хотите этим сказать? – пролепетала Офелия, бросив вытирать стол.

Торн нетерпеливо пожал плечами:

– Что скоро вы станете частью меня, а я – частью вас.

Офелия содрогнулась под длинным черным плащом.

– Я не уверена, что правильно поняла, – прошептала она. – Значит ли это, что я подарю вам часть своих способностей, а вы мне – часть вашей… воинственности?

Торн, уткнувшийся в счетную книгу, откашлялся и пробормотал в ответ:

– По крайней мере, такой брак имеет одно преимущество: он сделает вас сильнее. Чем это плохо? Вы должны быть довольны.

Для Офелии его слова прозвучали насмешкой. Бросив на стол испачканный платок, она подошла к секретеру и рукой в перчатке решительно прикрыла страницу книги, которую изучал Торн. Он пронзил ее своими стальными глазами, но она храбро выдержала его взгляд.

– И когда же вы намеревались рассказать мне о церемонии Дара?

– В свое время, – буркнул он.

Торну явно было не по себе, но Офелию его замешательство разозлило еще сильнее. Он держался как-то непривычно, и это действовало ей на нервы.

– Значит, вы так мало доверяете мне? – продолжала она с возмущением. – А ведь я, по-моему, уже не раз доказала вам свои добрые намерения!

Офелия знала, что ее хриплый голос звучит жалко, однако упрек застал Торна врасплох. От удивления его лицо неожиданно смягчилось.

– Да, я понимаю, вы приложили много усилий, – сказал он.

– Боюсь, одних усилий будет мало, – тихо ответила Офелия. – Я слишком неуклюжа. Не надейтесь, что сможете привить мне воинственные обычаи Драконов.

Но тут девушку одолел кашель, и она убрала руку с книги. Торн долго смотрел на чернильный отпечаток маленькой ладони, оставленный на странице, словно не решаясь заговорить. Потом отрывисто сказал:

– Я научу вас.

Произнося эти три слова, он выглядел таким же смущенным, как Офелия, услышавшая их.

«Нет, – подумала она, – только не это! Он не имеет права…»

Но вслух упрекнула его, пряча глаза:

– Если так, то вы впервые дадите себе труд просветить меня.

Торн совсем растерялся. Он открыл было рот, чтобы ответить, но ему помешал новый телефонный звонок. Торн снял трубку и рявкнул в нее:

– Слушаю!.. В три часа? Хорошо. Да, буду, спокойной ночи.

Пока он клал на место трубку, Офелия еще раз провела уже бесполезным платком по огромному чернильному пятну, впитавшемуся в столешницу.

– Мне пора возвращаться. Я могу воспользоваться зеркалом на двери вашей гардеробной?

Держа под мышкой ливрею, она указала на отодвинутую дверь. Нужно было уходить.

Но в глубине души она знала, что уже слишком поздно.

Подходя к гардеробной, Офелия увидела краем глаза высокую фигуру Торна, который шел за ней следом. Его лицо было мрачно, глаза метали молнии. Ему явно не понравился конец их разговора.

– Вы еще придете? – угрюмо спросил он.

– Почему вы спрашиваете?

Вопрос Офелии прозвучал довольно враждебно. Жених подошел к ней совсем близко и остановился у нее за спиной. В зеркале гардеробной она увидела его отражение. Торн нахмурился так сильно, что шрам у него на брови съехал к переносице.

– Благодаря вашей способности проходить сквозь зеркала вы могли бы держать меня в курсе того, что происходит в Лунном Свете. И потом, – добавил он, понизив голос и внезапно проявив пристальный интерес к своим туфлям, – мне кажется, я… начинаю привыкать к вам…

Он произнес последнюю фразу ровным, бесстрастным тоном бухгалтера, но Офелия, услышав ее, похолодела. Голова у нее пошла кругом, в глазах помутилось.

«Он не имеет права!..»

– Во время приема посетителей я буду запирать гардеробную, – продолжал Торн. – Но когда дверь будет открыта, вы можете спокойно входить сюда в любое время дня и ночи.

Офелия погрузила палец в зеркало, как будто это была густая вода, и вдруг увидела в нем их обоих. Маленькую уроженку Анимы, утонувшую в слишком просторном плаще, неловкую и растерянную. И Дракона – огромного, нервного, с морщинами на лбу от постоянных тяжелых дум.

– Торн, я должна быть с вами откровенной. Думаю, мы совершаем ошибку. Этот брак…

И тут Офелия прикусила язык, осознав всю важность того, что собиралась сказать. «Этот брак – всего лишь хитрая интрига Беренильды. Она использует нас обоих в своих целях, мы не должны участвовать в ее игре». Но девушка не могла высказать все это Торну, пока у нее не было веских доказательств своей правоты.

– Я понимаю, что пути назад нет, – со вздохом сказала она. – Просто будущее, которое вы мне предлагаете, не очень-то меня радует.

Она увидела в зеркале, как Торн стиснул зубы. Он, кого никогда не интересовало чужое мнение, сейчас выглядел униженным.

– Я предсказывал, что вы не перенесете нашу зиму, но вы доказали обратное. Если вы считаете, что я не способен обеспечить вам достойную жизнь, так позвольте и мне, в свою очередь, представить вам убедительные доказательства обратного!

Он говорил сквозь зубы, как будто эти слова требовали от него величайшего усилия. Офелия чувствовала себя совсем потерянной. У нее не было никакого желания отвечать.

Он не имеет права…

– Не могли бы вы послать моим родным телеграмму, чтобы успокоить их? – жалобно пробормотала она.

Зеркало отразило гневную искру, промелькнувшую в глазах Торна. На миг Офелии стало страшно: вдруг он пошлет ее к черту? Но вместо этого он кивнул.

Девушка нырнула в зеркало и приземлилась в своей каморке, на другом конце Небограда. С минуту она постояла неподвижно в холодной темноте, с головы до ног укутанная в плащ жениха. От пережитой сцены ее била дрожь и сильно мутило.

Она ждала от Торна всего что угодно: грубости, презрения, равнодушия. Но только не этого.

Он не имел права… не имел права влюбляться в нее!

Апельсин

Офелия смотрела на свой кусок хлеба с маслом без всякого аппетита. В столовой, вокруг нее, стоял неумолчный гул: слуги пересмеивались и сплетничали, сидя за завтраком. Каждый звук, даже негромкое звяканье ложки о чашку, отдавался болью у нее в голове.

Вот уже несколько дней, с момента возвращения из интендантства, ей не удавалось нормально выспаться. И не оттого, что она была измучена работой. Хотя, помимо прежних обязанностей, у нее появилась еще одна: теперь Мим должен был переворачивать страницы партитуры. Беренильда наконец-то согласилась исполнить партию Изольды в спектакле весенней Оперы и не пропускала ни одной репетиции в музыкальном салоне.

– Я буду обращаться с вами еще строже, – объявила она Офелии, узнав о пропаже писем. – Никто здесь не должен усомниться в том, что вы всего лишь лакей.

Честно говоря, Офелии было это в высшей степени безразлично. Ее заботило только одно – выбросить из головы Торна. Он опустился до того, что обратил чисто деловой проект их брака в любовную историю, примешав к нему свои чувства, и девушка не могла ему этого простить. Она считала, что жених нарушил негласный договор о добрых ровных отношениях, далеких от всяческих страстей, – именно на такое она и рассчитывала. А теперь, по его вине, между ними возникло что-то непонятное, чего не было прежде.

В тот момент, когда Офелия пыталась глотнуть кофе из чашки, кто-то сильно шлепнул ее по спине. Поперхнувшись, она пролила половину на стол. Это был Ренар. Он уселся верхом на скамейку и сунул ей под нос часы:

– А ну, поторопись, малыш! Похоронная церемония вот-вот начнется.

Скончалась госпожа Фрида, пожилая кузина Арчибальда. Ее унес сердечный приступ во время последнего бала, где она очень уж резво танцевала. Сегодня утром ее должны были похоронить в семейном склепе.

– Что с тобой стряслось? Мы совсем перестали общаться! Ты и прежде был не шибко болтлив, но объяснялся взглядами, на пальцах, рисунками, и мы друг друга понимали. А теперь я будто к стенке обращаюсь! Меня это начинает беспокоить!

Офелия удивленно взглянула на Ренара: с каких это пор он так заботится о ней? И вздрогнула, когда на ее хлеб с маслом откуда ни возьмись плюхнулась корзинка с апельсинами.

– Можешь отнести их вместо меня?

Позади нее стояла Гаэль, женщина-механик с черным моноклем в глазнице. Она была, как всегда, одета в просторный комбинезон, черный от сажи.

– Черт подери! – воскликнул Ренар. – Где ты их раздобыла?

Апельсины, как и все другие экзотические фрукты, подавались только знатным господам. Арчибальд владел оранжереей на дальнем ковчеге, который назывался Аркантерра. Офелия знала, что туда можно попасть с помощью Розы Ветров, вмиг преодолев тысячи километров вопреки всем законам географии. Но ключ от оранжереи хранился только у управляющего.

– Это апельсины для Матушки Хильдегард. Насколько мне известно, оранжерея Аркантерры принадлежит и ей тоже, – едко сказала Гаэль.

– Ну, так я и думал, – вздохнул Ренар, почесав щеку под рыжими бакенбардами, – ты их стащила из кладовой монсеньора. Даже не надейся, что я прикоснусь к ворованным фруктам. Проси все, что хочешь, только не это.

– А я ничего у тебя и не прошу, я обращаюсь к новичку.

И Гаэль уставилась на Офелию своим незакрытым глазом, ярко-голубым и сверкающим.

– Сможешь передать их моей хозяйке? Она будет на похоронах старухи, а мне известно, что ты должен там присутствовать. Обещаю, ничего плохого с тобой не случится.

– А почему он должен это делать? – с недовольным видом проворчал Ренар. – Почему не ты сама, черт возьми?

Офелия задавала себе тот же вопрос, но ее соблазняла перспектива увидеть наконец Матушку Хильдегард. Эта женщина была такой же чужеземкой, как сама Офелия, однако сумела стать необходимой всем знатным обитателям Полюса. Создание парящего в высях Небограда, воздушные коридоры для собачьих упряжек, манипуляции с пространством, герметичные комнаты, задумка с песочными часами – куда ни глянь, всюду были ее изобретения.

Офелия вся сжалась, когда Гаэль вплотную, нос к носу, придвинулась к ней, пристально посмотрела в глаза и заговорила так тихо, что девушка едва различала ее голос в общем гаме:

– Почему именно ты? Потому что я постоянно наблюдаю за тобой с самого первого дня твоего появления здесь. Ты чувствуешь себя не в своей тарелке, и на это у тебя есть причины. Знаешь, почему моя хозяйка называет себя Матушкой, а не герцогиней или графиней? Потому что она не желает иметь ничего общего с этими аристократишками. Она – мать таких людей, как ты да я. Отнеси ей эти апельсины, она поймет.

И Гаэль, под изумленным взглядом Офелии, удалилась своей независимой мужской походкой, сунув руки в карманы. «Не в своей тарелке»? Что она имела в виду?

– Нет, лично я ничего не понял! – объявил Ренар, теребя свою огненно-рыжую гриву. – Я эту красотку знаю с младых ногтей, но чувствую, что не пойму ее никогда!

Он испустил мечтательный, почти восхищенный вздох и еще раз помахал часами перед носом Офелии:

– Эй, как бы нам не опоздать. Давай-ка шевелись, пошли скорей!

Церемония похорон госпожи Фриды проходила в часовне Лунного Света, в дальнем конце имения. Офелия переступила порог следом за вереницей вельмож, облаченных в траур. Снаружи часовня выглядела старой, ветхой развалиной, вносившей романтическую нотку в красоту окружающего парка. Внутри, за монументальной дверью, царил странный, почти пугающий полумрак. Каждый шаг по мраморным плитам пола, каждый самый тихий шепоток отдавался гулким эхом под сводами часовни. За высокими витражными окнами хлестал искусственный дождь, сверкали искусственные молнии. Их вспышки на миг освещали изображения на витражах в свинцовых переплетах: волк на цепи, водяной змей, молот, выкованный небесным огнем, лошадь с восемью ногами, лицо, разрезанное пополам светотенью.

Держа под мышкой корзинку с апельсинами, Офелия обвела встревоженным взглядом часовню, забитую вельможами. Как же ей найти среди них Матушку Хильдегард?

– Твой ключ! – приказал жандарм, стоявший у входа.

Офелия вытянула из-за ворота цепочку и показала ключ. К великому ее удивлению, жандарм вручил ей черный зонт. Он оказался таким тяжелым, что у нее даже дыхание перехватило. Жандарм раздавал зонты всем входящим лакеям, и те раскрывали их над головами своих господ, словно защищая от невидимого дождя. Неужели этот обряд – часть траурной церемонии? Офелия даже слегка пожалела членов семьи: верно, нелегко испытывать скорбь в таких нелепых декорациях.

Наконец она разыскала в толпе Беренильду и ее мать. Розелины с ними не было: на церемонии разрешалось присутствовать только лакеям.

– К чему эти апельсины? – спросила ее Беренильда, как всегда прекрасная, в вызывающе роскошном траурном платье. – Разве я их заказывала?

Офелия попыталась объяснить жестами, что ей поручено передать их одному из присутствующих.

– У нас нет времени, – отрезала Беренильда, – церемония вот-вот начнется. Чего ты ждешь, раскрывай зонт!

Офелия торопливо исполнила приказ и тут только увидела, что с каждой спицы зонта свисают массивные хрустальные подвески. Так вот почему он такой тяжелый. Офелия, обремененная корзинкой Гаэль, наверняка выронила бы все на пол, если бы ее в очередной раз не выручила бабушка Торна. Она избавила девушку от части ноши, взяв корзинку с апельсинами, к великому раздражению Беренильды.

– Вы слишком добры к этому мальчишке, мама!

Старуха, вероятно, поняла упрек с полуслова, и ее лицо скривилось в принужденной улыбке:

– Просто я очень люблю полакомиться, дочь моя. Обожаю апельсины!

– Только, ради бога, не притрагивайтесь к этим, – неизвестно, где они валялись. И давайте поторопимся, – продолжала Беренильда, взяв мать под руку, – мне хотелось бы сидеть поближе к алтарю óдина.

Офелия воздела зонт как можно выше, чтобы компенсировать свой маленький рост, и пошла за ними следом. Как ни жаль, но Матушке Хильдегард придется подождать свои апельсины. Девушка с трудом протиснулась в толпе под зонтами, напоминавшими странное скопище черных грибов, и подошла к передним скамьям, предназначенным для близких покойной.

В первом ряду сидел Арчибальд в своем дырявом цилиндре, заметном издали. Офелия никогда еще не видела его таким серьезным. Неужели он настолько опечален смертью старой госпожи Фриды? Арчибальд даже немного вырос в ее глазах.

Посол был окружен сестрами, многочисленными тетками и кузинами. Офелия впервые увидела Паутину в полном составе – в Лунном Свете жили далеко не все ее члены. Особенно бросалось в глаза подавляющее число женщин в этой семье. Там же Офелия заметила Ренара. Он стоял в третьем ряду, держа зонт над головой госпожи Клотильды, бабушки Арчибальда. Старушка была туга на ухо. Она направляла свой слуховой рожок в сторону фисгармонии, состроив недовольную мину музыкального критика, хотя за инструментом никто еще не сидел.

Офелия со своим зонтом заняла место позади Беренильды и ее матери, расположившихся в четвертом ряду.

Гроб стоял на виду у всех, в глубине часовни, у подножия огромной статуи гиганта на троне. Офелия с любопытством рассматривала изваяние. Значит, вот он какой, алтарь Одина. Крепко держа зонт обеими руками, чтобы не зазвенели подвески, девушка бросила взгляд на стены часовни. Между витражами высились другие статуи с суровыми лицами и широко раскрытыми глазами. На их воздетых руках покоился свод часовни.

Забытые боги…

Эта часовня воспроизводила церкви прежнего мира, тех древних времен, когда люди верили, что ими управляют всемогущие небесные силы. Офелия видела такие церкви только на гравюрах в старинных книгах. На Аниме все церемонии крещений, свадеб и похорон проходили в так называемом Семейном Доме, в очень скромной обстановке. А здешний люд, судя по всему, предпочитал красочные действа.

Наконец шушуканье на скамьях затихло. Жандармы, выстроенные вдоль стен в почетном карауле, встали по стойке «смирно». По часовне разлились торжественные звуки фисгармонии.

У алтаря Одина появился распорядитель церемонии, почтенный старец в парике, со знаком Паутины на лбу и скорбным лицом. Офелия узнала в нем мужа покойной Фриды, теперь уже вдовца.

– Порвалась нить! – возгласил он дрожащим голосом и, смолкнув, закрыл глаза.

Растроганная Офелия на минуту решила, что он не может подыскать нужные слова, но тут заметила, что все члены Паутины как будто погрузились в раздумья. Пауза сильно затягивалась, и лишь временами ее нарушал кашель или шепот кого-то из присутствующих. Офелии было все труднее держать тяжелый зонт вертикально. Она надеялась, что не слишком обременила бабушку Торна корзинкой с апельсинами. Старушка поставила ее себе на колени и вцепилась в ручку.

Когда Офелия увидела, что сестры Арчибальда, одинаково охваченные печалью, дружно уткнулись в носовые платки, до нее дошло, что семья вовсе не задумывалась, а церемония не прекращалась. Она шла своим ходом, но без слов. Паутина в них не нуждалась, ведь ее члены были мысленно связаны друг с другом и каждый из них чувствовал ровно то же, что все другие. Офелия перевела взгляд на Арчибальда, сидевшего в первом ряду. Ей был виден его профиль. Сейчас на лице посла не было ни следа обычной нагловатой улыбки. Сегодня, по такому печальному поводу, он даже причесался и гладко выбрил щеки.

Эту семью объединяли таинственные узы, о которых ни Офелия, ни члены других кланов Полюса не имели ни малейшего понятия. Смерть одного из членов Паутины была не только потерей дорогого существа – с ней уходила в небытие частица каждого из них.

Девушка вздрогнула, когда старый вдовец поблагодарил собравшихся и все встали. Лакеи закрыли зонты и повесили их на спинки скамеек.

Офелия сделала то же самое и кивком поблагодарила бабушку Торна, вернувшую ей корзинку. Воспользовавшись тем, что Беренильда пошла выражать соболезнования семье Арчибальда, девушка отправилась на поиски Матушки Хильдегард. Нужно было поторопиться, пока все не вышли из часовни.

– Последний ряд, – шепнул ей на ухо Ренар. – Только не торчи там долго, репутация у старухи довольно-таки скверная.

Увидев пожилую женщину на скамье в заднем ряду, Офелия уверенно определила, что это и есть Матушка Хильдегард. Вот уж действительно древность, да притом еще довольно безобразная. Шапка полуседых волос, темная кожа, безвкусное платье в горошек, сигара в зубах, дерзкая ухмылка – все это составляло резкий контраст с элегантной внешностью окружающих. Маленькие черные глазки, круглые, словно шарики, вдавленные в ее грубое лицо, с иронией и презрением изучали бледные лица аристократов. Люди, встретившись с ней взглядом, отворачивались, а потом вынуждены были подойти, когда она окликала их по имени своим густым хрипловатым голосом с необычным акцентом. Казалось, Матушка Хильдегард получала от этого царственное удовольствие.

– Ну как, месье Ульрик, вы довольны проектом моего маршрута?

Названный господин кивнул, выжал из себя благодарную улыбку и поспешно ретировался.

– Я не забыла о вашем загородном домике, мадам Астрид! – успокоила она даму, которая тщетно пыталась скрыть лицо за веером.

Офелия наблюдала за Матушкой Хильдегард с невольной симпатией. Все эти люди нуждались в услугах знаменитой архитекторши, но стыдились показываться в ее обществе. И чем более явно они давали ей понять, что она здесь нежеланная гостья, тем увереннее она вела себя как хозяйка этих мест и тем громче окликала знакомых вельмож. Жандармы уже было двинулись в ее сторону, но Арчибальд знаком приказал им не вмешиваться. Спокойно пройдя через всю часовню, он наклонился над скамьей в последнем ряду, прижав к груди свой ветхий цилиндр.

– Мадам Хильдегард, вы мешаете траурной церемонии. Не могли бы вы вести себя потише?

Матушка Хильдегард ответила с усмешкой злой колдуньи:

– Ну разве я могу отказать вам в такой услуге, Огюстен?!

– Арчибальд, мадам, Арчибальд!

Матушка Хильдегард хихикнула, глядя вслед отошедшему послу, но все же выполнила его просьбу и перестала наводить панику среди гостей. Офелия сочла этот момент подходящим для вручения апельсинов.

– Чего тебе надо, малец? – спросила Хильдегард.

Офелия поставила корзинку на скамью рядом с ней и нерешительно поклонилась. Возможно, Матушка Хильдегард и не была знатной особой, а ее манеры не отличались учтивостью, но она имела право хотя бы на скромные знаки уважения. «Она мать таких людей, как ты да я», – сказала Гаэль. Как ни глупо, но Офелия вдруг почувствовала, что чего-то ждет от этой встречи. Девушка не понимала, почему Гаэль выбрала для своего странного поручения именно ее. Но она смутно надеялась, что наградой станет какое-нибудь скромное чудо: доброе слово, внимательный взгляд, ободряющий жест, которые наконец помогли бы ей почувствовать себя здесь как дома. Слова Гаэль поразили ее гораздо глубже, чем показалось вначале.

Матушка Хильдегард неторопливо достала из корзинки апельсин. Ее крошечные глазки перебегали от него к Офелии и обратно с живостью, удивительной для ее возраста.

– Тебя прислала моя маленькая чернушка?

Она говорила хриплым гортанным голосом, но Офелия не могла определить, что было тому причиной – иностранный акцент или пристрастие к сигарам.

– Ты что, язык проглотил, малец? Тебя как зовут-то? Ты кому прислуживаешь?

Офелия беспомощным жестом указала на губы, искренне сожалея, что не может ей ответить. Матушка Хильдегард с усмешкой покатала апельсин на широкой сморщенной ладони. Потом оглядела Мима с головы до ног, поманила к себе и шепнула на ухо:

– У тебя такой жалкий вид, что это даже подозрительно. Похоже, тебе есть что скрывать, мой милый. Ладно, так и запишем.

К великому изумлению девушки, она сунула в карман ее ливреи голубые песочные часы – целых три штуки! – и отпустила, шлепнув по заду. Офелия так и не поняла, что, собственно, произошло. Она очнулась лишь в тот миг, когда Ренар схватил ее за плечо и развернул лицом к себе, как флюгер.

– Я все видел! – прошипел он сквозь зубы. – Три голубых за какую-то корзинку с апельсинами! Ты знал, в чем дело? Собрался приберечь рай для себя одного, так, что ли, предатель?!

Он был совершенно неузнаваем. Жадность и зависть погасили все следы доброты в его больших зеленых глазах. Девушка замотала головой, давая ему понять, что она ничего не знала, ничего не поняла, что ей и даром не нужны голубые песочные часы. Но тут их отвлек дикий вопль в глубине часовни:

– Держите убийцу!

Вокруг них началась паника. Знатные дамы с испуганным кудахтаньем повскакивали с мест, а растерянные мужчины столпились возле скамьи в последнем ряду, где лежала Матушка Хильдегард в своем нелепом платье в горошек, с остановившимся взглядом, бледная и застывшая, как труп.

Апельсин, который она еще миг назад держала в руке, скатился на каменный пол. И эта рука вздулась и почернела.

– Вот он! – завизжал кто-то, указывая на Офелию. – Он отравил архитекторшу!

Его крик разнесся тысячей отголосков по всей часовне. «Отравитель!.. Отравитель!.. Отравитель!..» Офелии казалось, что это какой-то кошмарный сон. Она беспомощно озиралась, видя вокруг только указующие на нее пальцы. Лишь на мгновение ее взгляд выхватил из толпы три знакомых лица: искаженное от изумления – Ренара, испуганное – Беренильды и заинтересованное – Арчибальда. Растолкав жандармов, готовых ее схватить, девушка сорвала с рук перчатки, подбежала к корзинке с апельсинами и коснулась пальцами ее ручки. Этот жест, пусть и бессмысленный для окружающих, был единственным ее шансом определить виновника. И в какую-то долю секунды она успела прочитать страшную правду.

А миг спустя на Офелию обрушился град ударов.

Заточение

Лежа на коврике, пропахшем плесенью, Офелия размышляла. Или, по крайней мере, пыталась размышлять. Она не могла как следует разглядеть помещение, в котором находилась: при побоях ей сильно повредили очки. Поправить их было невозможно: руки ей сковали за спиной. Свет проникал в комнату лишь через фрамугу над дверью, вырывая из темноты странные силуэты: сломанные стулья, разорванные картины, чучела животных, неисправные часы. В углу одиноко стояло велосипедное колесо.

Значит, вот эта старая кладовка и есть темница Лунного Света…

Офелия попыталась встать на ноги, но тотчас отказалась от этой мысли. Наручники, стиснувшие запястья, причиняли ей боль. Любое движение причиняло боль. Каждый вздох причинял боль. Вероятно, у нее было сломано ребро – жандармы не пожалели кулаков.

Они простерли свое усердие до того, что конфисковали голубые песочные часы, подаренные Матушкой Хильдегард.

Офелии не давали покоя мысли о тетушке Розелине, которая теперь, наверно, сходила с ума от беспокойства. А Торн? Знает ли он о случившемся? С тех пор как Офелию швырнули на эту прогнившую подстилку, прошло уже несколько часов, а о ней словно все забыли. Никогда еще время не тянулось так мучительно долго.

Но главное – как нужно себя вести, если за ней придут? Играть до конца роль немого лакея Мима? Или ослушаться Торна и заговорить, чтобы оправдаться? Ведь единственное доказательство ее невиновности – это чтение корзины с отравленными плодами. Но кто же поверит ей на слово? Она и сама-то с трудом верила себе.

Кроме того, Офелия понимала, что во всем этом есть доля ее вины: Матушка Хильдегард умерла из-за ее простодушной веры в людей.

Вдруг в замке повернулся ключ. Офелия вскинула голову, у нее бурно заколотилось сердце. В дверном проеме возник толстый, как бочка, силуэт человека в высоком парике. Это был Густав, старший мажордом Лунного Света. Войдя, он закрыл за собой дверь и начал пробираться по кладовой, освещая себе дорогу свечой в массивном шандале. Наконец Офелия смогла его рассмотреть. Пламя свечи выхватывало из полумрака его бескровные щеки и накрашенные губы, превращая пухлое улыбающееся лицо в гротескную комедийную маску.

– А я-то думал, что увижу вас избитым до полусмерти, – проворковал он своим сиплым фальцетом. – Наши милые жандармы как будто не отличаются особой деликатностью.

Волосы Офелии слиплись от крови, а один глаз заплыл так сильно, что она едва могла его открыть, но мажордом об этом даже не догадывался. Лакейская ливрея создавала нужную иллюзию, скрывая побои под невредимым лицом Мима.

Густав склонился над ней и сочувственно пощелкал языком.

– Похоже, вас кто-то подставил, верно? Убивать людей столь грубым способом, на дипломатической территории, в самом разгаре траурной церемонии!.. Никто не решился бы на подобную глупость, даже вы сами. Увы, я даже не знаю, что может спасти такое ничтожное создание, как вы. Госпожа Хильдегард, конечно, не святая, тут я с вами солидарен, но в Лунном Свете никогда никого не убивают. Таков закон.

Скованная Офелия не могла жестикулировать, поэтому она только удивленно вытаращила здоровый глаз. С каких это пор толстяка-мажордома волнует ее судьба? Но он наклонился еще ниже и улыбнулся еще слаще:

– Сейчас, когда я говорю с вами, госпожа Беренильда защищает вас перед нашим хозяином так пылко, словно задета ее собственная честь. Уж не знаю, чем вы ей угождаете, но она прямо-таки влюблена в вас и не скрывает этого, верно? Хочу заметить, что данное обстоятельство придает вам особую ценность в моих глазах.

Офелия слушала его как во сне. В этой сцене было что-то нереальное.

– Я даже полагаю, что госпожа Беренильда в конце концов убедит господина посла провести следствие по всей справедливости, – продолжал Густав со своим насмешливым кудахтаньем. – К несчастью, время работает против вас, верно? Наши милые жандармы чересчур усердны. Я даже слышал, что они собираются в скором времени накинуть петлю вам на шею, без всяких расследований, судебных процессов и свидетелей. Вашей хозяйке, конечно, об этом сообщат, но будет уже слишком поздно.

Офелию прошиб холодный пот, ей стало по-настоящему страшно. Что будет, если она откроет свою истинную сущность? Облегчит это ее положение или усугубит ситуацию? И не рискует ли она в своем падении увлечь следом и Беренильду?

Толстый Густав выпрямился, громко пыхтя, – он слишком долго стоял нагнувшись. Выбрав из груды стульев тот, у которого были целы все ножки, он поставил его рядом с ковриком Офелии и уселся. Деревянное сиденье опасно скрипнуло под его грузным телом.

– Не хотите ли заключить со мной договор, юноша?

Офелия теперь видела перед собой только черные туфли да белые чулки Густава. Она дала ему понять, что слушает, мигнув несколько раз.

– В моей власти спасти вас от жандармов, – продолжил Густав своим сладеньким голоском. – Даю вам слово, что никто не причинит вам вреда, пока господин посол не примет решение. Его снисхождение – ваша единственная надежда, верно?

И он прыснул, как будто его забавляла эта ситуация.

– Если господин посол решит дать вам шанс и вы каким-то чудом ускользнете от возмездия, тогда вам придется оказать мне одну маленькую услугу.

Офелия ждала продолжения, но Густав молчал. И, только услышав легкое поскрипывание, она поняла, что он пишет. Затем он наклонился и сунул бумажку ей под нос, опустив свечу пониже. На бумажке было написано:

«Беренильда должна лишиться ребенка до спектакля в Опере».

Впервые в жизни Офелия поняла, что такое ненависть. Этот человек был ей отвратителен. А он сжег бумажку на огоньке свечи.

– Вы ведь так близки к мадам, что это не составит для вас никакого труда, верно? Только не пытайтесь хитрить, – предупредил он медоточиво. – Особа, давшая мне это поручение, весьма влиятельна. Если вы вздумаете выдать меня, у вас ничего не получится, но вашему презренному существованию тут же придет конец, ясно?

И Густав удалился торопливой мелкой рысцой, даже не дождавшись согласия пленника. Да и чего было ждать – разве Мим мог отвергнуть его предложение в такой ситуации?! Густав запер дверь на ключ, и Офелия снова осталась одна, скорчившись на грязной подстилке в темной кладовой.

Отсрочка. Вот и все, чего она добилась.

Девушка долго лежала, борясь со страхом и болью, пока не погрузилась в тяжелый сон без сновидений. Прошло несколько часов, и в двери опять щелкнул ключ. В кладовую вошли трое жандармов в черных треуголках. Офелия едва не закричала от боли, когда они подхватили ее под руки, чтобы помочь встать.

– А ну, шевелись! Нам велено тебя доставить в кабинет посла.

Они держали ее мертвой хваткой – только поэтому девушка смогла кое-как двигаться. Попав из своей темницы в коридор, она зажмурилась, ослепленная ярким светом. Коридор казался бесконечным, за его бесчисленными дверями находились другие такие же кладовые. Ренар рассказывал ей, что темницы расположены в огромном замкнутом пространстве без лестниц, без лифтов, без окон и что выбраться из него невозможно. Здесь свободно расхаживали только жандармы.

Один из них вынул белые песочные часы из маленькой ниши, расположенной рядом с дверью Офелии. Песок медленно, крупица за крупицей, перетекал в нижнюю часть. Судьба каждого провинившегося слуги, брошенного в темницу, зависела от этих часов. Его заключение кончалось, только когда весь песок пересыпáлся вниз. Говорили, что некоторые из таких часов могут переворачиваться автоматически, бесконечно. От одной этой мысли бросало в дрожь.

Офелию долго вели по коридору, через всю территорию Лунного Света. Она шла, еле передвигая ноги. Каждый шаг отдавался жгучей болью в боку. Мысли путались. Она не имела ни малейшего понятия о том, как ей выручить из этой западни Беренильду, Розелину и себя. Говорить или молчать? Офелия почувствовала себя такой одинокой и беспомощной, что неожиданно подумала: хорошо бы Торн был здесь! Она уже не держалась на ногах, когда жандармы втолкнули ее в кабинет посла.

Офелия никак не была готова к тому, что ее там ожидало.

Арчибальд и Беренильда, устроившись в уютных креслах, преспокойно пили чай и вели светскую беседу, а какая-то маленькая пухлая девочка тихо играла им на пианино. Казалось, они даже не заметили появления Мима.

И только тетушка Розелина, которая им прислуживала, нервно вздрогнула. Ее желтое лицо сделалось совсем бледным – от ярости на весь свет и от тревоги за племянницу. Ох, как хотелось Офелии броситься к ней в объятия! Девушке казалось, что это единственное человеческое лицо среди окружающих равнодушных личин.

– Мои сестры не слишком утомляют вас? – спросил Арчибальд с холодной вежливостью. – Я не уверен, что все эти репетиции так уж необходимы.

– О, девочки просто хотят произвести хорошее впечатление на нашего монсеньора, – ответила Беренильда. – Ведь эта опера – их первый официальный выход в свет.

– Но, главное, это станет вашим триумфальным возвращением, моя дорогая. Если Фарук вас увидит, я не сомневаюсь, что он захочет похитить вас из Лунного Света. Вы никогда еще не были так ослепительны.

Беренильда ответила на комплимент кокетливым взмахом ресниц, но ее улыбка выглядела несколько принужденной.

– Я не так уверена в этом, как вы, Арчибальд. Вам ведь известно, насколько ему неприятны «маленькие женские проблемы», – пояснила она, приложив руку к животу. – Пока я пребываю в этом состоянии, он откажется меня принимать. Что ж, такова цена… Я знала об этом с самого начала.

Офелия почувствовала, что у нее голова идет кру́гом. Как все это далеко от того, что она сейчас переживала… Одна женщина умерла, другую будут судить за то, чего она не совершала, а эти двое преспокойно пьют чай, обсуждая сердечные дела!

Человек, забившийся в угол кабинета, кашлянул в кулак, напоминая о своем присутствии. Это был управляющий Папье-Маше, такой тщедушный, такой бесцветный, такой жалкий, что он становился почти невидимым, когда молчал.

– Господин посол, мадам, вызванный доставлен.

Офелия не знала, нужно ли ей сейчас кланяться. У нее так болели ребра, что просто стоять на ногах уже было мучительно. Она растерянно посмотрела на Беренильду, спрашивая глазами, что ей делать. Но хозяйка лишь мельком взглянула в ее сторону. Она ограничилась тем, что поставила чашку на блюдце и приготовилась слушать. Зато тетушка Розелина, казалось, борется с желанием разбить фарфоровый чайник об чью-нибудь голову.

Что же касается Арчибальда, он со скучающим видом обмахивался своим цилиндром.

– Давайте с этим кончать! Мы вас слушаем, Филибер.

Папье-Маше водрузил на нос очки, распечатал конверт, вынул оттуда письмо и монотонным голосом прочел:

– «Я, нижеподписавшаяся г-жа Мередит Хильдегард, ручаюсь честью, что несу полную ответственность за инцидент, имевший место на похоронах г-жи Фриды. Я заказала корзину апельсинов, но ни ее содержимое, ни тот, кто мне ее доставил, ни в чем не виноваты. Мой обморок произошел из-за сильного приступа аллергии, вызванного укусом паука. Надеюсь, что полностью разъяснила данное недоразумение, и прошу принять вас, господин посол, уверения…»

– И так далее и тому подобное, – оборвал его Арчибальд, взмахнув рукой. – Благодарю, Филибер.

Управляющий, поджав губы, сложил письмо и снял очки. Офелия не верила своим ушам: кого убедит такая нелепица?!

– Итак, инцидент исчерпан, – объявил Арчибальд, даже не взглянув в сторону Офелии. – Благоволите принять мои глубочайшие извинения, дорогая!

Он обращался прямо к Беренильде, как будто единственной жертвой была хозяйка, а не лакей. Офелии казалось, что ее здесь попросту не замечают.

– Да-да, это всего лишь прискорбное недоразумение, – жеманно произнесла Беренильда, знаком велев тетушке Розелине налить им еще чая. – Бедная госпожа Хильдегард, эти пауки – сущее наказание! Они невидимы из-за иллюзий, но кишат повсюду. Ну что ж, она полежит несколько дней в постели, и все пройдет. Ты можешь идти, – сказала она Офелии, едва взглянув в ее сторону. – Даю тебе однодневный отпуск.

Офелия, как во сне, двинулась к двери. Один из жандармов снял с нее наручники, второй распахнул перед ней дверь. Она вышла в коридор и сделала несколько шагов, сама не зная куда. Девушка повторяла про себя еще и еще раз, что этот кошмар окончен, что она жива, но тут у нее подкосились ноги, и она рухнула бы на пол, если бы ее не подхватила чья-то милосердная рука.

– Да, дорогонько они тебе обошлись, эти голубенькие!

То был Ренар. Он ждал Мима под дверью кабинета. Его вид так растрогал девушку, что у нее даже слезы выступили на глазах.

– Я мерзко себя вел, – добавил он, смущенно усмехнувшись. – Ты уж прости меня, малыш!

И Офелия благодарно кивнула ему, что означало: «Прощаю от всего сердца».

Нигилистка

Несмотря на поздний час, в подвальном помещении, где жили слуги, двери комнат непрестанно открывались и закрывались. Газовые рожки освещали коридор всю ночь. Некоторые слуги уходили на службу, другие возвращались, чтобы поспать, и все они, налетая друг на друга в коридоре, даже не думали извиняться. Кое-кто, сидя за чашкой кофе, мог перемолвиться словцом с соседом, но большинство высокомерно игнорировало окружающих.

Дальний конец Банной улицы заволокло облаком горячего пара. Лакеи стояли в очереди, с полотенцами на плече, у двери в общую душевую. Этим людям, в силу их профессии, строго возбранялось «пахнуть». Журчание воды в душевой, обрывки песен и перебранки сливались в шумную какофонию, разносившуюся по всему этажу.

По другую сторону от душевой, в комнате № 6 на Банной улице, дверь была заперта изнутри двойным поворотом ключа, и тетушка Розелина возмущенно причитала:

– Черт бы подрал этот шум, как ты можешь здесь спать?!

– Дело привычки, – прошептала Офелия.

– Неужели у вас всегда такой бедлам?

– Всегда.

– Нет, молодой даме из приличной семьи тут не место! И вообще, эта комната просто ужасна! Ты только посмотри, какие заплесневелые, сырые стены, – ничего удивительного, что ты вечно простужена!.. А почему ты морщишься, здесь больно?

Розелина легонько нажала на бок Офелии, и девушка кивнула, сжав зубы. Она лежала на кровати, без ливреи, подняв рубашку, а длинные нервные руки тетки ощупывали ее ребра.

– Наверняка трещина. Тебе нужно отдыхать, избегать резких движений и, главное, не поднимать ничего тяжелого по крайней мере три недели…

– Но Беренильда…

– Она уже доказала, что не способна защитить тебя. Ты обязана своим спасением только благородству этой архитекторши.

Офелия хотела было возразить, но смолчала. Ее жизнь была спасена не благородством, а ложью Хильдегард. И девушка была уже не настолько наивна, чтобы надеяться на бескорыстие старухи: наверняка та чего-нибудь потребует от нее взамен.

– И вообще, хватит с тебя этих игр в лакеи! – проворчала Розелина. – Вся эта история слишком далеко зашла. При такой жизни ты умрешь раньше, чем выйдешь замуж за своего дикаря-жениха.

– Не надо так громко, – шепнула Офелия, показав глазами на дверь.

Тетка обиженно поджала губы, смочила салфетку в тазике с холодной водой и стерла засохшую кровь на лопнувшей губе Офелии, на ее расцарапанном лбу и в спутанных волосах. Они обе надолго замолчали, и комнату заполонил гомон Банной улицы.

Лежа на спине и не надевая очков, чтобы дать отдых глазам, Офелия предавалась горьким мыслям, сменившим недавнее облегчение. Да, она осталась жива, но как мерзко было чувствовать, что ее предали, что теперь уже никому нельзя довериться…

Она взглянула на худую, смутно видимую фигуру тетки, которая осторожно обрабатывала ее раны. Если бы Розелина узнала хоть малую часть того, что произошло сперва в часовне, а потом в темнице, она просто заболела бы от переживаний. Офелия не могла рассказать ей об этом – тетка была вполне способна наделать глупостей и подвергнуть себя опасности.

– Тетя…

– Что?

Офелии очень хотелось сказать ей, как она счастлива, что Розелина тут, рядом, и как она боится за нее, но слова застревали у нее в горле. Почему, ну почему ей никогда не удавалось заговорить вслух о таких вещах?! Вместо этого она прошептала:

– Никогда не выдавайте свои чувства посторонним. Сдерживайте гнев, старайтесь быть незаметной, рассчитывайте только на себя.

Тетушка Розелина так высоко подняла брови, что ее лоб, под туго затянутыми в пучок волосами, стал совсем узеньким.

Она медленно выжала мокрую салфетку и повесила ее на край тазика.

– Видеть повсюду одних врагов, – сказала она мрачно, – да разве так можно жить?

– К сожалению, придется, тетя. Постарайтесь как-нибудь продержаться до свадьбы.

– Да я не о себе говорю, дурочка! Мне кажется, это тебе предстоит остаться здесь до конца дней.

У Офелии все сжалось внутри. Она ведь поклялась себе быть стойкой. Девушка отвернулась к стене, и это простое движение отдалось болью во всем ее теле.

– Мне нужно как следует подумать, – прошептала она. – Честно говоря, мне все видится в ложном свете.

– В таком случае начни вот с этого!

И тетушка Розелина с хитроватой усмешкой нацепила ей на нос очки. Тесная сырая каморка сразу вернула себе четкие очертания и знакомый беспорядок. Старые газеты, украденные у хозяев, чашка с кофе, коробка печенья, корзина с чистыми глажеными рубашками – Ренар навещал Мима в каждую свободную минуту и никогда не приходил с пустыми руками. Офелия вдруг устыдилась: с чего это она так оплакивает судьбу? Ренар помог ей в первый же день ее приезда в Лунный Свет, посвятил во все хитросплетения здешней жизни, дал множество полезных советов и даже встретил по выходе из темницы. Конечно, он был не совсем бескорыстен, но зато никогда не пытался навредить ей, а Офелия теперь начала ценить это редкое качество.

– Вы правы, тетя, – прошептала она. – Теперь мне многое видится гораздо яснее.

Тетушка Розелина коснулась своей жестковатой, но чуткой рукой густых вьющихся волос племянницы:

– У тебя на голове настоящий колтун… Ну-ка, сядь, я попробую распутать твои кудри.

Но едва она провела гребнем по волосам Офелии, как над кроватью зазвенел колокольчик с надписью «Музыкальный салон».

– О господи, твоя хозяйка и ее распроклятая опера! – вздохнула тетушка Розелина. – Что бы она там ни говорила, она просто одержима этим спектаклем. Лежи, отдыхай, я сама займусь ее партитурой.

Тетушка ушла, а Офелия решила встать и одеться. Слишком долго оставаться со своим настоящим лицом было опасно. Облачение в ливрею потребовало долгих осторожных манипуляций, но ее усилия оказались не напрасны. Едва она справилась с пуговицами, как раздался стук в дверь.

Первое, что она увидела, отперев ее, был огромный патефон. Она удивилась еще больше, когда обнаружила, что его тащит Гаэль.

– Похоже, ты тут приходишь в себя, – пробурчала она. – Я к тебе вот с этой музыкой. Войти-то можно?

Офелия подозревала, что рано или поздно жизнь сведет ее с Гаэль, но не ожидала, что это произойдет так скоро. Гостья с трудом удерживала патефон, и ее бровь над моноклем перекосилась от напряжения. Сегодня на ней были простая блузка и куртка. Все лакеи, выходившие из душевой и туалетов, восхищенно свистели ей вслед. Грубые мешковатые комбинезоны скрывали фигуру Гаэль, а оказалось, что она у нее очень даже соблазнительна.

Офелия знаком пригласила гостью войти и заперла дверь на ключ. Гаэль, не теряя времени, водрузила патефон на столик, осторожно вынула пластинку из сумки, висевшей у нее на плече, положила ее на диск и стала накручивать ручку. Оглушительные фанфары загремели на всю комнату.

– Здесь у стен есть уши, – вполголоса пояснила Гаэль. – А так мы сможем поговорить свободно…

Она бесцеремонно плюхнулась на кровать, словно у себя дома, и добавила с насмешливой улыбкой:

– …Как женщина с женщиной.

Офелия испустила покорный вздох и медленно, чтобы не разбередить боль в ребре, села на табурет. Она уже поняла, что Гаэль ее разоблачила.

– Да ты не робей, – сказала та, улыбнувшись еще шире. – Держу пари, что ты и разговариваешь не хуже меня.

– С каких пор вам это известно? – спросила Офелия.

– Да с первой же минуты. Ты могла провести кого угодно, моя милая, но только не Гаэль.

Она не спускала с Офелии сверкающего голубого глаза. Чувствовалось, что она взволнована больше, чем хотела показать.

– Слушай, – сказала Гаэль сквозь зубы, – я представляю, что ты обо мне думаешь, поэтому и пришла. Я ни сном ни духом не виновата, что ты попала в эту заваруху. Можешь мне не верить, но я и правда не знала, что апельсины отравлены. Уж не знаю, как это случилось, я ведь не хотела тебя подставить. Скорее даже наоборот.

Трубы с пластинки звучали так оглушительно, что Офелия едва слышала Гаэль.

– Я знаю, кто ты. Ну, или догадываюсь. Маленькая приезжая, которая должна изображать лакея и прислуживать этой мерзавке Беренильде, верно? Ты невеста ее племянника, и тебя здесь ждали все и каждый. Ты еще не успела появиться, а тебя уже возненавидели, известно тебе это?

Офелия кивнула. Да, она это знала. Враги Торна стали ее врагами, а их было хоть отбавляй.

– Я считаю, что это гнусно, – продолжала Гаэль. – Уж мне-то известно, что такое ненависть. Я ее нахлебалась вдоволь лишь за то, что родилась в «плохой» семье. За тобой я слежу с первого дня и думала, что ты дашь себя сожрать, не пикнув. Вот поэтому и решила познакомить тебя с моей хозяйкой. Апельсины – наш с ней тайный знак.

– Я никогда не сомневалась в вашей честности, – заверила ее Офелия. – Как себя чувствует госпожа Хильдегард?

– Она скоро встанет, – ответила Гаэль. – Здоровье у нее железное – в мире пока нет такого яда, который бы ее прикончил. А история про аллергию, конечно, чистое вранье. Но главное – тебя оправдали.

– А почему она это сделала? – осторожно спросила Офелия. – Она тоже знает, кто я?

– Нет. И не узнает, разве что ты сама решишь ей сказать. А я в это дело больше не вмешиваюсь, честное слово!

И Гаэль, к великому сожалению Офелии, в знак своей искренности торжественно плюнула, отчего пол, и без того грязный, не стал чище.

Офелия глянула в зеркало, желая убедиться, что ее подлинное лицо скрыто под невозмутимой маской Мима, и спросила:

– Вы меня видите такой, какая я на самом деле?

Гаэль покривилась, затем подняла бровь и вынула из глазницы монокль. Офелия впервые увидела ее левый глаз – настолько же непроницаемо черный, насколько правый был ярко-голубым. Гетерохромия – разные цвета радужной оболочки… На веке черного глаза Гаэль носила татуировку, слегка похожую на ту, что была у Миражей.

– Я состою на службе у Матушки Хильдегард, но родилась здесь, на Полюсе. Я последняя выжившая в своем клане. Ты когда-нибудь слышала о Нигилистах?

Офелия, пораженная этим признанием, покачала головой.

– И неудивительно, – саркастически бросила Гаэль. – Мои все умерли еще лет двадцать назад.

– Как это… все умерли? – еле выговорила Офелия.

– От какой-то странной эпидемии, – с усмешкой ответила Гаэль. – Вот такие дела творятся у нас при дворе!

Офелия буквально онемела: это и впрямь пахло преступлением.

– Но вы… вы спаслись.

– Только потому, что притворилась ничтожной служаночкой, вот как ты сейчас. Я тогда была совсем девчонкой, но уже многое понимала.

Гаэль сняла фуражку и тряхнула волосами.

– Все наши дворянчики – блондины, и я в том числе. Это у нас от Фарука, так называемого Духа Семьи, чтоб ему… Мне удалось остаться незамеченной, потому что я покрасила волосы в черный цвет. И если об этом прознают, я умру скорее, чем успею завинтить свой последний болт, – добавила она с ухмылкой. – Ну вот, я раскрыла твою тайну, ты теперь знаешь мою – стало быть, мы квиты.

– Но почему?.. – выдохнула Офелия. – Почему вас могут убить?

– А ты глянь на себя в зеркало.

Офелия озадаченно моргнула и обернулась к своему отражению. Вот так сюрприз: из зеркала на нее смотрело ее подлинное лицо, в синяках и царапинах, с большими вытаращенными глазами за стеклами очков.

– Как вы это делаете?

Гаэль постучала пальцем по своему татуированному веку.

– Мне достаточно посмотреть на тебя этим «дурным глазом». Я ведь Нигилистка, а значит, не признаю и уничтожаю чужую власть. Твоя ливрея, например, для меня не существует – чистый мираж. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу этим хвастать?

Она вставила монокль на место, и Офелия в зеркале тотчас превратилась в Мима.

– Это стеклышко мешает уничтожать иллюзии, которые мне мозолят глаза. Оно действует как фильтр.

– Немного похоже на перчатки чтицы, – прошептала Офелия, глядя на свои руки.

– Моя семья когда-то продавала кучи таких моноклей, – пробормотала Гаэль. – А потом монокли таинственным образом исчезли, вместе с моей родней… Мне удалось спасти только один.

С этими словами она поглубже натянула фуражку. Офелия задумчиво смотрела на нее. Теперь она понимала, почему лицо Гаэль так сурово: ведь она прошла через такие страшные испытания! «Она представляет себя на моем месте, – подумала девушка. – И хочет меня защитить, как хотела бы, чтобы защитили ее». У нее взволнованно забилось сердце. До сих пор она знала только сестер, кузин и теток, а Гаэль могла бы стать ее первой подругой. Офелии очень хотелось выразить этой женщине свою безграничную благодарность. Но, увы, ей, как всегда, не хватало нужных слов, такой уж она уродилась.

– Это очень любезно с вашей стороны – довериться мне, – пролепетала она, кляня себя за косноязычие.

– Моя тайна за твою, – буркнула Гаэль. – Ты не думай, моя дорогая, что я ангел Божий. Если ты меня заложишь, я отвечу тем же.

Она встала с кровати, которая при этом жалобно скрипнула, и спросила:

– Как твое настоящее имя?

– Офелия.

– Ну, так слушай, Офелия, ты не такая уж овечка, какой выглядишь. И вот что я тебе советую: нанеси визит вежливости моей хозяйке. Она пошла на обман ради тебя и очень не любит неблагодарности.

– Я постараюсь это запомнить.

Гаэль, скривившись, указала кивком на голосивший патефон. От его музыки буквально лопались барабанные перепонки.

– Я тебе принесу другие пластинки. Ну, пока. Выздоравливай.

Она притронулась к фуражке в знак прощания и захлопнула за собой дверь.

Доверие

Офелия сняла иголку с пластинки, чтобы избавиться от оглушительной музыки. Заперев дверь на ключ, она сбросила ливрею и легла на кровать, от которой после визита Гаэль пахло машинным маслом. Глядя в потолок, девушка тяжело вздохнула. Ее провели как последнюю дурочку, избили дубинками, пригрозили смертью устами продажного мажордома и совсем запутали рассказом женщины, происходившей из знатной погибшей семьи. Не слишком ли много бедствий на одну беззащитную невесту?!

Офелия поняла, что ей непременно нужно все обсудить с Торном. Но при этой мысли ее сердце забилось так сильно, что даже ребрам стало больно. Она боялась увидеться с ним. Девушка еще не разобралась до конца в том, что произошло во время их последней встречи. Она надеялась, что ложно истолковала поведение Торна. Впрочем, он и впрямь вел себя двусмысленно.

Офелия боялась, боялась до ужаса, что он может влюбиться в нее. Она чувствовала, что не способна ответить ему взаимностью. Конечно, она плохо разбиралась в делах любви, но была уверена: для успешного брака мужчина и женщина должны обладать хотя бы минимальным сходством характеров. А что общего у них с Торном? Абсолютно ничего, совершенно разные люди. И в день свадьбы взаимный обмен их врожденными свойствами ровно ничего не изменит.

Офелия нервно покусывала швы перчатки. Она уже выказала Торну свое враждебное отношение. И если он почувствует себя отвергнутым еще раз, то станет ли по-прежнему помогать ей? А ведь сегодня она, как никогда, нуждалась в поддержке.

Осторожно поднявшись с постели, Офелия нырнула в зеркало на стене. И тут же попала из комнаты № 6 по Банной улице в гардеробную интендантства на другом конце Небограда.

Гардеробная была открыта.

Но тут Офелия заметила свое отражение в зеркале и спохватилась: она стояла в одной рубашке и штанах, босиком. Показаться в таком виде Торну было немыслимо. Ей пришлось вернуться и долго перебирать свои разбросанные по каморке вещи, пока она не нашла одолженный у жениха длинный плащ. Девушка надела его, застегнула сверху донизу и засучила слишком длинные рукава. Плащ, конечно, не скроет следы побоев на ее лице, но остальное выглядело уже более пристойно. Офелия затемнила стекла очков, чтобы скрыть синяк под глазом, и снова нырнула в свое отражение.

Едва девушка прошла из гардеробной в кабинет Торна, как у нее перехватило дыхание от холода. Кроме того, она ничего не видела. Похоже, Торн выключил отопление и свет… Но почему он ушел, оставив гардеробную открытой?

Офелия с бьющимся сердцем постояла, привыкая к темноте. Слуховое оконце в глубине кабинета пропускало тусклый свет. Мало-помалу девушка начала различать контуры большого письменного стола, шкафов с картотеками, кресел. А на диванчике под слуховым окном она обнаружила неподвижный, согнутый в три погибели силуэт.

Торн был здесь.

Офелия направилась к нему, то и дело оступаясь и задевая мебель. Подойдя к дивану, она увидела, что стальные глаза Торна поблескивают в полумраке и следят за каждым ее движением. Он сидел сгорбившись, положив руки на колени, но все равно выглядел несоразмерно высоким. На нем был интендантский мундир с золотыми эполетами.

– Я вас разбудила? – шепотом спросила Офелия.

– Нет. Что вам угодно?

Да, это трудно было назвать теплым приемом. Голос Торна звучал еще мрачнее, чем всегда. Похоже, он был не очень-то рад появлению Офелии, и это ее в каком-то смысле ободрило. Она понадеялась, что с момента их последнего разговора он изменил свое отношение к ней.

– Мне нужно обсудить с вами два-три вопроса. Довольно важных.

– Садитесь, – сказал Торн.

У него был прямо-таки талант превращать каждую любезную фразу в категорический приказ. Офелия ощупью поискала кресло, но, найдя, отказалась от намерения передвинуть его. Для ее треснувшего ребра это сооружение из резного дерева и бархата оказалось слишком тяжелым. Поэтому она устроилась поодаль, спиной к диванчику, тем самым заставив Торна пересесть лицом к ней.

– Я вас слушаю, – нетерпеливо сказал он.

Но едва Офелия заговорила, как он прервал ее вопросом:

– Что с вами случилось?

Его лицо приняло еще более жесткое выражение, если такое было возможно. Офелия хотела скрыть следы ударов под очками и волосами, в надежде, что он ничего не заметит, но это ей не удалось.

– Траурная церемония скверно обернулась для меня. Об этом я и хотела с вами поговорить.

Торн ждал ее объяснений, положив руки на стол. Он выглядел таким суровым, что девушка на миг почувствовала себя преступницей, сидящей на скамье подсудимых, перед неумолимым судьей.

– Вы знаете госпожу Хильдегард?

– Архитекторшу? Кто ж ее не знает.

– Меня попросили передать ей апельсины. Она взяла один из них и сразу упала, потеряв сознание. Моя виновность не вызвала никаких сомнений, и жандармы тут же бросили меня в темницу.

Длинные переплетенные пальцы Торна судорожно сжались.

– Почему моя тетка сразу не позвонила мне?

– Ну… может быть, не успела или не смогла, – уклончиво ответила Офелия. – Но, слава богу, госпожа Хильдегард не умерла. По ее словам, это был просто сильный приступ аллергии.

– Аллергии? – скептически переспросил Торн.

Офелия с трудом перевела дух и стиснула руки, лежавшие на коленях. Наступил момент истины.

– Она сказала неправду. Кто-то отравил эти апельсины… с намерением погубить не госпожу Хильдегард, а меня.

– И, похоже, вы точно знаете, кто это был, – уверенно сказал Торн.

– Ваша бабушка.

Торн даже не шелохнулся при этих словах. Он продолжал сидеть, сплетя пальцы, ссутулившись и нахмурив брови. Офелия редко испытывала такое замешательство, как сейчас. Она высказала то, что хотела, но ей вдруг стало страшно. В конце концов, почему Торн должен ей верить?

– Я прочитала это, дотронувшись до корзинки с апельсинами, – продолжала она. – Ваша бабушка, под предлогом того, что хочет избавить меня от лишней ноши, забрала у меня корзинку и обрызгала апельсины ядом своего изготовления. Я также прочитала ее ненависть ко мне, такую жгучую, что просто ужас охватывает.

Офелия взглянула на Торна, ища в его стальных глазах проблеск хоть какого-нибудь чувства: удивления, презрения, непонимания… Но он словно окаменел – никаких эмоций.

– Она ненавидит все, что я представляю собой, – настойчиво продолжала Офелия, все еще надеясь убедить его. – Ваш брак со мной, девушкой неблагородных кровей, – позорный, недостойный. Она не желает мне смерти, но хочет опорочить перед всеми.

Офелия вздрогнула от громкого телефонного звонка, раздавшегося в кабинете. Торн даже не шелохнулся, не снял трубку. Он сидел, не отрывая взгляда от ее темных очков.

– Я ничего не сказала вашей тетушке, – пробормотала Офелия. – Не знаю, догадывается ли она о коварстве своей матери. Мне хотелось бы сначала услышать ваше мнение, – закончила она упавшим голосом.

Торн наконец зашевелился. Он снял руки со стола, выпрямился в кресле, став еще выше, вынул карманные часы и посмотрел на них. Офелия растерянно следила за ним. Неужели он не принимает ее всерьез? Неужели считает, что она напрасно отнимает у него время?

– Вас интересует мое мнение? – спросил он, не отрывая взгляда от циферблата.

– Да, пожалуйста, говорите!

Офелия произнесла это почти умоляюще. Торн завел часы, спрятал их в карман мундира и вдруг, яростно взмахнув рукой, смел со стола все, что на нем было. Письменный прибор с чернильницами, папки, письма и даже телефонный аппарат – все это с грохотом посыпалось на пол. Офелия испуганно вцепилась в подлокотники кресла, заставляя себя сидеть на месте. Ей ужасно хотелось сбежать. Она впервые видела Торна в бешенстве и боялась, что сейчас его гнев обрушится на нее.

Однако Торн вовсе не выглядел разъяренным.

– Я огорчен, – сказал он. – Даже больше чем огорчен.

– Сожалею, – прошептала Офелия.

Торн досадливо щелкнул языком.

– Я сказал, что огорчен, но не сказал, что вы меня огорчили.

– Значит ли это, что вы мне поверили? – тихо спросила она, слегка успокоившись.

Торн удивленно поднял брови, и его длинный шрам изогнулся вместе с одной из них.

– А почему я не должен вам верить?

Офелия совсем растерялась. Опустив глаза, она взглянула на шкатулку для письменных принадлежностей, валявшуюся на полу. В этом кабинете, где царил чинный порядок, разбросанные вещи выглядели как-то дико.

– Н-ну… вообще-то более естественно поверить родной бабушке, чем малоизвестной особе… Мне кажется, вы порвали телефонный провод, – добавила она, смущенно кашлянув.

Торн внимательно посмотрел на нее:

– Снимите, пожалуйста, очки.

Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Офелия повиновалась. Худая фигура Торна по другую сторону стола сразу сделалась расплывчатой. Он хотел увидеть своими глазами следы побоев – что ж, пусть полюбуется.

– Это жандармы, – со вздохом сказала девушка. – Они со мной не церемонились.

– Они выяснили, кто вы на самом деле?

– Нет.

– Вам нанесли еще какие-то побои, которые вы от меня скрываете?

Офелия снова кое-как нацепила очки. Ей было ужасно неловко. Она не выносила этой манеры Торна – подвергать людей допросам, как будто должность суперинтенданта подавляла в нем все человеческое.

– Ничего серьезного.

– Я проанализировал ситуацию и хочу уточнить то, что сказал, – произнес он монотонно. – Вы все-таки отчасти виноваты в том, что я огорчен.

– Вот как?

– Я ведь просил вас не доверять никому, кроме моей тетки. Ни одному человеку. Неужели я должен все вам разжевывать на каждом шагу?

Торн говорил так укоризненно, что Офелия вышла из себя:

– Да разве я могла хоть на минуту заподозрить вашу бабушку?! Она, по крайней мере, относилась ко мне гораздо добрее, чем вы все!

Торн внезапно побледнел. Офелия слишком поздно осознала, что ее слова звучат как горький упрек. Не каждую истину следует высказывать вслух.

– И потом, она ведь живет под вашей крышей, – смущенно пробормотала она.

– Под моей крышей, так же как и под вашей, будет жить немало врагов. Чем скорее вы свыкнетесь с этой мыслью, тем лучше.

– Неужели вы не доверяли ей с самого начала? – спросила шокированная Офелия. – Ей, вашей родной бабушке?!

Где-то рядом раздался механический гул, перешедший в звонкий щелчок.

– Подъемник для еды, – объяснил Торн.

Он резко встал, откинул деревянную створку в стене и вынул из люка поднос с алюминиевым кофейником.

– А можно мне капельку? – вырвалось у Офелии.

С тех пор как девушка попала на Полюс, она ужасно тосковала по настоящему кофе. Офелия не сразу заметила, что на подносе стоит всего одна чашка, но Торн уступил ее без единого слова. С учетом его характера, она сочла такой жест весьма благородным.

– Я тоже чуть было не погиб из-за этой старой лисы, – сказал он, наливая ей кофе.

Офелия подняла на него глаза. Поскольку она сидела, а он стоял, было от чего ощутить головокружение.

– Неужели она и вам хотела навредить?

– Она пыталась задушить меня подушкой, – невозмутимо ответил Торн. – К счастью, я оказался выносливей, чем она думала.

– И… сколько же вам было лет?

– Я только что родился.

Офелия пристально смотрела в чашку, чувствуя, как ее захлестывает гнев.

– Но это же чудовищно!

– Отчего же… обычная участь незаконнорожденных.

– И никто ничего не сказал, не предпринял? Как же Беренильда может терпеть рядом с собой эту женщину?

Торн уселся в кресло и продолжал:

– Вы теперь и сами можете судить, насколько талантливо эта старая дама обманывает своих домочадцев.

– Значит, никто так и не узнал, что она пыталась вас убить? – удивленно спросила Офелия.

– Никто, – буркнул он. – Точно так же, как в случае с вами.

– Не хочу вас обижать, – мягко, но настойчиво сказала Офелия, – но каким образом вы узнали о том, что произошло? Вы же сказали, что были грудным младенцем!

– У меня прекрасная память.

Даже подбитый глаз Офелии за стеклом очков и тот приоткрылся от изумления. Запомнить события первых месяцев своей жизни… Трудно было поверить, что такое возможно. С другой стороны, именно эта уникальная память и объясняла блестящую карьеру Торна как финансиста. Офелия отхлебнула кофе. Горькая жидкость согрела ее изнутри. Ей очень хотелось добавить в нее хоть немножко сахара и молока, но она смолчала: хватит с нее и этого.

– А вашей бабушке известно, что вы ничего не забыли?

– Может, да, а может, нет, – буркнул Торн. – Мы никогда не обсуждали эту тему.

Офелия вспомнила, как он оттолкнул бабушку при встрече на крыльце замка. Теперь она была вынуждена признать, что в тот день плохо разобралась в них обоих.

– Я думал, что с возрастом она забыла о своих милых смертоубийственных привычках, – продолжал Торн, отчеканивая каждое слово. – Но та шуточка, которую она сыграла с вами, доказывает обратное.

– И что же мне теперь делать? – спросила Офелия.

– Вам? Ничего.

– Я чувствую, что просто не смогу смотреть ей в глаза как ни в чем не бывало.

Во взгляде Торна из-под насупленных бровей сверкнули молнии. Этот взгляд показался Офелии почти зловещим.

– Вам больше не придется смотреть ей в глаза. Я отошлю эту женщину подальше, за пределы Небограда. Я ведь сказал, что буду мстить всем, кто посмеет вас обидеть.

Офелия поспешно уткнулась в чашку с кофе. Ей стало трудно дышать. Она поняла, что Торн действительно дорожит ею. Это не было притворством, он никогда не бросал слов на ветер. Конечно, он выражал свои чувства топорно, но всегда предельно искренне.

«Он относится к нашему браку гораздо серьезнее, чем я», – подумала Офелия. И от этой мысли ей стало совсем плохо. Пускай он трудный человек, но ей вовсе не хотелось причинять ему боль или унижать, отказывая в любви.

– Есть другая неотложная проблема, которую я должна с вами обсудить, – откашлявшись, сказала она. – Кроме вашей бабушки, у меня появился еще один враг.

Торн нахмурился так сильно, что его брови сошлись на переносице.

– Кто?

Офелия собралась с духом и рассказала ему историю с шантажом Густава. По мере того как она говорила, лицо Торна меняло выражение. Он смотрел на нее с такой оторопью, будто перед ним сидело самое невероятное существо, когда-либо созданное природой.

– Если Беренильда не потеряет ребенка перед спектаклем в весенней Опере, меня опять бросят в тюрьму, – заключила Офелия, теребя свои перчатки.

Торн откинулся на спинку кресла и провел рукой по светлым волосам, которые и без того были тщательно приглажены.

– Да, с вами не соскучишься. У вас прямо талант наживать себе врагов. Ладно, я займусь и этим.

– А как? – робко прошептала Офелия.

– Неважно, как именно. Даю вам слово, что этот мажордом больше не причинит никакого вреда ни вам, ни моей тетке.

Офелия в один глоток допила оставшийся кофе, но у нее все еще стоял ком в горле. Она и не надеялась, что Торн с такой готовностью возьмет на себя все ее заботы. И ей было ужасно стыдно за ту враждебность, с которой она относилась к нему.

Часы интендантства прозвонили шесть утра.

– Мне нужно вернуться к себе, – сказала Офелия, отставив чашку. – Я и не думала, что уже так поздно.

Торн встал и отодвинул перед ней дверь гардеробной, как открывают обычную дверь перед дамой. Офелия просто не могла уйти молча, не сказав ему ни одного теплого слова.

– Я… Я вам очень благодарна… – запинаясь, пробормотала она.

Торн поднял брови. Внезапно он показался ей слишком чопорным в этом своем мундире с эполетами, тесно облегавшем его длинное худое тело.

– Хорошо, что вы доверились мне, – пробурчал он. И добавил после короткой неловкой паузы: – Я, наверно, показался вам сегодня слишком резким…

– Это моя вина, – прервала его Офелия. – В прошлый раз я вела себя недостойно.

У Торна резко дернулись губы. Трудно было определить, что это – попытка улыбнуться или смущенная гримаса.

– Отныне доверяйте только моей тетке, – напомнил он.

Офелии было неприятно сознание, что он питает такое безграничное доверие к Беренильде. Эта дама манипулировала ими обоими, как марионетками, а Торн, сам того не зная, содействовал ей.

– Доверять ей… не знаю. Но вам я доверяю всецело, не сомневайтесь.

Офелия похвалила себя за свои слова. Если она не могла изображать любящую невесту, то хотела по крайней мере быть предельно честной с Торном. Она ему верит, и он должен это знать. И все-таки ей стало не по себе, когда он внезапно отвел глаза и смущенно пробормотал:

– Вам надо идти. Я должен прибрать в кабинете и починить телефон до начала приема посетителей. А по поводу того, что вы сказали, я приму необходимые меры.

Офелия нырнула в зеркало и приземлилась в своей комнатке. Ее обуревало столько мыслей разом, что она не сразу заметила: во время ее отсутствия патефон почему-то включился. Она с изумлением взглянула на пластинку, с которой неслись бравурные звуки фанфар.

– Ну наконец-то вы здесь! – со вздохом сказал кто-то у нее за спиной. – А я уж было начал беспокоиться.

Офелия обернулась. На ее кровати сидел мальчик.

Угроза

Шевалье был одет в полосатую пижаму. Он долизывал остатки леденца на палочке, глядя на Офелию сквозь толстые линзы своих круглых очков.

– Вам не следовало бы оставлять ключ в двери, мадемуазель. Разве вы не знаете, что есть способ его достать, вытолкнув шпилькой с наружной стороны? Только сперва нужно подсунуть под дверь листок бумаги, а потом, когда ключ на него упадет, осторожно вытащить его из щели. Если она достаточно широка, это почти всегда удается.

Офелия стояла в своем черном плаще, беспомощно уронив руки. Она не понимала ни слова из того, что говорил шевалье. Появление в ее комнате этого малолетнего Миража было настоящей катастрофой. А он, безмятежно спокойный и ничуть не смущенный, похлопал ладошкой по кровати, приглашая девушку сесть рядом.

– Я вижу, вам не по себе, мадемуазель. Располагайтесь поудобнее. Вам музыка не слишком мешает?

Но Офелия осталась стоять. Она была так испугана, что даже забыла о боли и совершенно не представляла, что говорить, что делать. Но ей стало совсем уж плохо, когда мальчуган неловким движением вытащил из кармана пижамы связку писем.

– Я тут заглянул в вашу личную почту. Надеюсь, я не очень вас шокировал? Меня часто упрекают в излишнем любопытстве.

Пропавшие письма! Каким же образом они попали в руки этого проклятого мальчишки?

– Ваша матушка очень волнуется за вас, – продолжал шевалье, вынимая из пачки наугад одно из писем. – Вам повезло; вот моя первая мама умерла. К счастью, у меня есть госпожа Беренильда. Она для меня так много значит!

И он поднял на Офелию простодушные глаза, увеличенные стеклами очков.

– Вы уже обдумали предложение Густава? У вас ведь сроку только до сегодняшнего вечера, чтобы выполнить условия договора.

– Значит, вот кто зачинщик, – с трудом выговорила Офелия. – Это вы задумали?

Шевалье невозмутимо указал ей на патефон, гремевший бравурным фанфарным маршем.

– Говорите чуть погромче, мадемуазель, а то я вас плохо слышу. Если вы не убьете младенца, – спокойно продолжал он, – Густав натравит на вас жандармов. Я-то не слишком влиятельная персона, чтобы командовать ими. А он – да.

И мальчик с хрустом разгрыз остатки леденца.

– Но главное – вы не должны убивать госпожу Беренильду, – только ее младенца. Я думаю, достаточно будет неудачного падения с лестницы. Мне очень важно, чтобы ребенок умер. Иначе он займет мое место в сердце госпожи Беренильды, понимаете?

Нет, Офелия его не понимала. Как в маленьком десятилетнем тельце может гнездиться такой злобный дух?! Наверное, причина крылась в атмосфере этого ковчега, с его знатью, с его клановыми войнами. Такая обстановка не давала детям ни малейшего шанса вырасти порядочными людьми.

Шевалье бросил палочку от леденца на пол и принялся методично просматривать письма Офелии.

– Я очень внимательно слежу за всем, что касается госпожи Беренильды. А уж ознакомление с корреспонденцией ее семьи стало для меня настоящей манией. И вот когда мне попалось в руки ваше письмо, я узнал из него, что вы здесь, в замке. Но вы не беспокойтесь, – добавил он, сдвигая очки на лоб, – я никому ничего не сказал, даже Густаву.

Он поболтал ногами, проникшись внезапным интересом к своим маленьким тапочкам на меху.

– Честно говоря, я слегка разочарован. Сначала в моем доме поселяют какую-то незнакомку, не спросив у меня позволения. А когда я решаю нанести ей визит, то обнаруживаю, что вашу роль исполняет простая служаночка. Боюсь, я не оценил по достоинству смысл этой шутки, мадемуазель. И бедной девушке пришлось дорого заплатить за это.

Офелия содрогнулась от испуга. Кто же из служанок подменил ее в замке? Уж не Писташ ли? А она-то об этом даже не подумала… Ни разу не озаботилась судьбой девушки, подвергавшейся вместо нее смертельной опасности.

– Вы… навредили ей?

Шевалье пожал плечами:

– О, я просто покопался у нее в голове. И вот так узнал, что юный лакей на самом деле – это вы. Мне захотелось увидеть своими глазами, что вы собой представляете, и теперь я окончательно убедился: все в порядке. Вы слишком незначительная особа, чтобы госпожа Беренильда могла вас полюбить.

И он снова углубился в чтение писем, сморщив нос от усердия.

– Вторая дама, по-видимому, ваша родственница? – между делом уточнил шевалье.

– Не трогайте ее!

Офелия выкрикнула это, не успев подумать. Каждой клеточкой своего тела она ощущала: провоцировать злобного мальчишку опасно и глупо. А он снова взглянул на нее из-под круглых очков, сдвинутых на лоб, и она впервые увидела, как он улыбается. Смущенной, почти робкой улыбкой.

– Если госпожа Беренильда потеряет ребенка до наступления вечера, у меня не будет никаких причин вредить вашей родственнице.

С этими словами шевалье уложил письма Офелии в карман пижамы и неловко встал с кровати. Для такого неуклюжего ребенка он вел себя слишком самонадеянно. Офелия, даже с адской болью в ребре, с огромным удовольствием выпорола бы его, если бы могла двинуться с места. Но она не могла – ей казалось, будто она вся, целиком, тонет в его взгляде. И ей никак не удавалось уклониться от этого благодушного взгляда из-под татуированных век.

«Нет, – подумала Офелия, напрягая все силы. – Я не должна позволить ему управлять моим сознанием!»

– К сожалению, мадемуазель, вы не сохраните никаких воспоминаний о нашем разговоре, – вздохнув, сказал шевалье. – Однако я убежден, что он произведет на вас определенное впечатление. Очень плохое и очень прочное впечатление.

Он кивком попрощался с девушкой, вышел и закрыл за собой дверь.

Офелия стояла в длинном плаще Торна, не в силах двинуться. У нее безумно болела голова. Она сняла иглу с пластинки, чтобы патефон наконец замолчал, и подумала: а почему она вообще его завела? Потом удивленно мигнула при виде ключа, косо торчавшего из дверной скважины.

Странно, она же не запирала дверь, вот дурья башка!

Девушка осторожно уселась на кровать и внимательно оглядела комнату. Ее ливрея, аккуратно сложенная, висела на спинке стула. Из тазика кто-то вылил грязную воду. Дверь наконец-то была заперта на ключ.

Но тогда почему, почему ее мучило ощущение, что она забыла какое-то важное дело?

– Повесился? Ну, туда ему и дорога!

Не успела Офелия сесть за стол для прислуги, как Ренар уже объявил ей об этом событии между двумя глотками кофе. «Кто повесился?» – хотела она спросить и посмотрела на него так настойчиво, что он решил развить эту тему и указал ей на других слуг, охваченных лихорадочным волнением.

– Ты прямо как с луны свалился, малыш! Да об этом нынче все только и говорят! Густав, старший мажордом, – его нашли утром в петле… Повесился на балке в своей комнате.

Если бы Офелия не сидела на скамье, у нее подкосились бы ноги. Она поговорила о Густаве с Торном, и вот Густав мертв! Девушка опять пристально взглянула на Ренара – ей не терпелось узнать, как это произошло.

– Странное дело: ты как будто огорчен? – удивился Ренар, подняв брови. – Ну, тогда ты единственный, кто будет его оплакивать, уж поверь мне. Он ведь был хитрый, развратный негодяй, продувная бестия. Говорят, у него на столе нашли вызов во Дворец Правосудия – незаконное присвоение желтых песочных часов, превышение служебных полномочий и так далее!

И Ренар красноречивым жестом чиркнул пальцем по шее:

– В любом случае ему была крышка. Заиграешься с огнем – непременно обожжешь крылышки.

Офелия едва прикоснулась к кофе, который Ренар с покровительственным видом налил ей в чашку. Органы правосудия были тесно связаны с интендантством – значит, за всем этим стоял Торн. Он сдержал слово. Офелии следовало бы утешиться и быть спокойной за свою судьбу и за ребенка Беренильды, но страх никак не отпускал ее. «Что же теперь будет? – думала девушка. – Надеюсь, Торн не внушит своей бабушке желание выброситься из окна?»

Ренар так усердно скреб подбородок, что она стряхнула с себя эти мысли и посмотрела на него. А он сидел, уставившись в пустую чашку, и вид у него был какой-то смущенный.

– Ты снова заступаешь на службу с сегодняшнего дня? Из-за этой дурацкой оперы?

Офелия кивнула. У нее не было выбора. Сегодня вечером в Опере давали весенний спектакль в честь Фарука. И Беренильде непременно требовалось ее присутствие. Она даже добилась, чтобы девушке дали маленькую роль гондольера. С учетом трещины в ребре, Офелии предстоял довольно трудный вечер.

– А вот меня там не увидят, – пробурчал Ренар. – Моя почтенная хозяйка глуха как тетерев. Все эти оперы ей даром не нужны.

Он так и не оторвал взгляда от чашки, и между его густыми бровями пролегла озабоченная морщинка.

– А тебе не слишком ли рано вылезать на свет божий? – с грубоватой заботой спросил он. – Я хочу сказать, после всего, что на тебя свалилось… Один-единственный день отдыха – маловато для такого случая, верно?

Офелия терпеливо ждала, когда же он вымолвит то, что вертелось у него на языке. А Ренар чесал шею, поглаживал бакенбарды, опасливо поглядывал на окружающих и молчал. Потом вдруг неожиданно сунул руку в карман:

– На, держи! Только смотри не привыкай к таким подаркам, понял? Это так… особый случай, понял? Раз уж тебе неможется, понял?

Растерявшись от всех этих «понял?», Офелия недоуменно взглянула на зеленые песочные часы, стоявшие возле ее чашки. Вот когда она была счастлива, что не должна говорить! Сейчас ей никак не удалось бы выразить словами свои чувства. Ведь до сих пор это она отдавала Ренару полученные чаевые…

А он выложил на стол могучие руки и насупился, словно боялся, что такое благодеяние повредит его репутации.

– Три голубых, которые ты получил от Матушки Хильдегард… – процедил он сквозь зубы. – Жандармы ведь не вернули их тебе, верно? Я считаю, это несправедливо, ну и вот… поэтому…

Офелия во все глаза смотрела на Ренара, на его грубо вылепленное лицо с горящими глазами под рыжими кустистыми бровями, на косматую огненно-рыжую шевелюру. Ей казалось, что она неожиданно разглядела этого человека гораздо яснее, чем прежде. Торн велел ей никому не доверять, но сейчас она была не способна подчиниться его приказу.

– Не смотри на меня так, – буркнул Ренар, отворачиваясь. – У тебя глаза прямо как у женщины… Мне даже как-то не по себе, знаешь ли…

Офелия вернула ему песочные часы. Что бы он ни думал, ему они были нужнее, чем ей. Ренар поперхнулся от изумления, но потом неожиданно расплылся в сияющей улыбке:

– Ага, я понял! Ты хочешь увидеть Его и чтобы Он увидел тебя, так, что ли?

И он почти лег на стол, придвинувшись к Офелии вплотную, чтобы никто, кроме нее, его не услышал.

– Наш Монсеньор бессмертен, – прошептал он. – И только одни знатные люди могут смотреть ему в лицо. А вот я, малыш, однажды попался ему на глаза, клянусь чем хочешь! Это длилось всего одно мгновение. Я тогда сопровождал госпожу Клотильду и видел его, вот как сейчас тебя, ей-богу! Можешь мне поверить, малыш, он бросил на меня взгляд. А когда Бессмертный бросает на тебя взгляд, это… сам понимаешь, что это значит!

Ренар выглядел ужасно гордым – Офелия даже не знала, улыбнуться ей или состроить понимающую мину. Общаясь со слугами, она довольно скоро заметила, что они крайне суеверно относились к Фаруку и всему, с ним связанному. Считалось, будто любой знак внимания с его стороны, даже случайный взгляд, дарит душам бессмертие. Те, кому выпало счастье быть замеченными Духом Семьи, – обычно это оказывались знатные вельможи, – были уверены, что переживут смерть тела. А все другие обречены на небытие.

Ренар похлопал Офелию по плечу, словно желая ее утешить.

– Я знаю, у тебя есть маленькая роль в спектакле. Но не надейся, что Он тебя заметит. Мы с тобой – невидимки в глазах сильных мира сего.

Офелия размышляла над этими словами, пробираясь между слугами по коридору первого этажа. Сегодня утром здесь царила дикая суета. Лакеи, горничные и посыльные метались во все стороны, наступая друг другу на ноги. И все говорили только об опере – смерть Густава уже никого не интересовала.

Каждый вздох отдавался болью в ребрах Офелии. Она стала искать менее людные пути, но и в садах, и в салонах была та же давка. Кроме самих обитателей имения, сюда съехались министры, советники, светские львицы, дипломаты, художники и денди. И все они прибыли с одной лишь целью – попасть в лифты Арчибальда, которые, в отличие от остальных, сообщались с башней Фарука. Весенние празднества давно уже стали самым ожидаемым событием на Полюсе. Да и жандармов по этому случаю нагнали сюда вдвое больше.

В музыкальном салоне, увы, также царило лихорадочное возбуждение. Сестры Арчибальда буквально сходили с ума из-за проблем со сценическими костюмами. Платья затрудняли им движения, головные уборы слишком давили на голову, булавок катастрофически не хватало…

Офелия нашла Беренильду за ширмой. Она стояла на скамеечке, грациозно воздев кверху руки в перчатках, и выглядела блистательно в своем роскошном платье с кружевным жабо. Портной, который подносил ей для примерки атласные пояса, вызвал ее недовольство:

– Я же просила вас замаскировать мой живот, а не подчеркивать, что он округлился!

– Пусть это не беспокоит мадам. Я приготовил для мадам набор вуалей, которые обнажат лишь то, что угодно мадам, и скроют все остальное.

Офелия благоразумно встала в сторонке, но так, чтобы видеть Беренильду в большом зеркале. Щеки красавицы пылали от волнения. Она не притворялась влюбленной в Фарука – она действительно была в него влюблена.

Офелия ясно читала в больших прозрачных глазах хозяйки ее тайные мысли: «Я скоро увижу его. Я должна быть красивее всех. Я смогу его завоевать!»

– Как прискорбно, мадам, что ваша матушка занемогла, – сказал портной с печальным вздохом. – Приболеть в день вашего выхода на сцену – вот уж действительно невезение!

Офелия затаила дыхание. Значит, бабушка Торна захворала? Это не могло быть случайным совпадением. Однако Беренильда, судя по всему, не очень-то горевала – ее слишком занимало собственное отражение в зеркале.

– О, у мамы всегда были слабые легкие, – рассеянно отозвалась она. – Поэтому каждое лето она ездит в санаторий Опалового побережья. Значит, в этом году она поедет туда раньше обычного, вот и все.

Офелии очень хотелось узнать, каким образом Торн ухитрился сделать так, чтобы бабушка расхворалась. Может, он открыто пригрозил ей? Правду сказать, Офелия наконец-то смогла вздохнуть спокойно, и этим она была обязана Торну. Но все-таки девушке чудилось, что над ней по-прежнему довлеет какая-то угроза. Только она не могла определить, какая именно…

И тут взгляд Беренильды упал на черно-белую фигурку Мима, отраженную в зеркале.

– А, вот и ты! Там, на банкетке, твои аксессуары. Только не потеряй их, у нас нет запасных.

Оглядев комнату, Офелия увидела среди клавесинов и платьев диванчик, на котором обнаружила соломенную шляпу с плоским верхом, весло гондольера и тетушку Розелину. Ее обычно желтое лицо сейчас покрывала мертвенная бледность, настолько она была взбудоражена.

– Перед всем двором… – шептала она. – Поднести склянку перед всем двором!

Тетушке Розелине доверили роль наперсницы Изольды, которая, не в силах подать своей госпоже яд, заменяет его любовным напитком. Это была совсем маленькая роль без слов, одна из тех, что доверяют слугам, но мысль о появлении на сцене перед столь важной публикой доводила тетушку чуть не до обморока.

Надевая соломенную шляпу, Офелия гадала, будет ли Торн присутствовать на спектакле. Ей не очень-то хотелось изображать гребца у него на глазах.

Честно говоря, ей не очень-то хотелось делать это на глазах у кого бы то ни было.

В середине дня в музыкальный салон зашел Арчибальд. Сегодня он вырядился в совсем уж ветхую одежду, а его запущенная шевелюра напоминала неряшливый стог сена. Привычка щеголять в лохмотьях при обстоятельствах, менее всего располагавших к небрежности, была для него делом чести. И этот дерзкий эпатаж, наряду с его неумолимой искренностью, Офелия ценила в нем больше всего.

Арчибальд дал последние распоряжения портным своих сестер:

– Эти платья выглядят слишком нескромными для их возраста. Прикройте им голые руки пышными рукавами, а глубокие декольте спрячьте под воланами.

– Но как же, месье… – пробормотала одна из портних, испуганно глядя на часы.

– Я хочу, чтобы у них были открыты только лица! – приказал Арчибальд, игнорируя горестные вопли сестер. Его улыбка выглядела сегодня несколько натянутой, как будто мысль вывести девушек в свет и показать двору была ему крайне неприятна. Офелия признала, что он и впрямь заботливый брат.

Арчибальд ушел, и теперь взгляд Офелии блуждал между часами, Беренильдой и тетушкой Розелиной. До начала представления оставалось более семи часов… Более пяти… Более трех… Густав был уже мертв, но девушка, непонятно почему, все еще чувствовала себя жертвой его шантажа. Наверное, следовало бы предупредить Беренильду о том, что произошло в темнице. Офелия боялась за ее жизнь, за жизнь ребенка, за свою тетку, хотя теперь никаких оснований для этого как будто бы не было.

В конце концов усталость взяла верх над страхами, и она задремала на банкетке.

Ее разбудила мертвая тишина. Такая глубокая, что от нее заложило уши. Сестры Арчибальда перестали щебетать, портнихи прекратили работу, а лицо Беренильды резко побледнело.

В музыкальный салон вторглись странные мужчины и женщины, ничем не походившие на других вельмож Лунного Света. Они не носили ни париков, ни изысканных нарядов, но держались так надменно и уверенно, словно были хозяевами замка. Великолепные меховые одежды, больше подходившие для лесов, чем для светских салонов, не скрывали татуировок на их руках. И у всех без исключения был жесткий, стальной, безжалостный взгляд. Такой же, как у Торна.

Драконы.

Офелия вскочила с банкетки, чтобы поклониться вельможам, как подобало лакею.

Выпрямившись, девушка сразу узнала Фрейю по ее поджатым губам и острому носу. Та обвела ледяным взглядом сценические наряды и музыкальные инструменты, а потом воззрилась на бледных, онемевших сестер Арчибальда.

– А вы почему не приветствуете нас, милые девицы? – медленно процедила она. – Неужто считаете Драконов недостойными приглашения на ваш праздник? Нам дозволено подниматься в Лунный Свет только раз в году, на один день. Но, может быть, на ваш взгляд, и этого слишком много?

Перепуганные девушки дружно, как по команде, повернулись к старшей сестре. Пасьенция с достоинством выпрямилась и крепко сжала руки, скрывая дрожь. В отличие от сестер она не блистала красотой, зато храбрости ей было не занимать.

– Простите нас, мадам Фрейя, мы не ожидали столь внезапного визита. Я думаю, вам достаточно посмотреть вокруг, чтобы убедиться, насколько мы заняты. Нам всем нужно переодеться для участия в Опере.

И Пасьенция бросила многозначительный взгляд на Драконов с их буйными бородами и шрамами на могучих руках. Все они, в своих белых меховых плащах, походили на полярных медведей, забредших по ошибке к цивилизованным людям.

Дамы-хористки вдруг возмущенно завизжали: тройняшки, сыновья Фрейи, совали бритые головы под их пышные юбки, прыская со смеху. Однако сама Фрейя не произнесла ни слова, чтобы призвать детей к порядку. Вместо этого она уселась на табурет перед клавесином, поставив локти на всхлипнувшие клавиши и всем своим видом показывая, что намерена здесь остаться. На ее губах играла хорошо знакомая Офелии усмешка – точно такая же предшествовала жестокой пощечине в фиакре.

– Переодевайтесь, милые девицы, мы вам не помешаем. Это ведь просто семейное сборище, не так ли?

И она с той же змеиной улыбкой обратилась к Беренильде:

– Давненько мы с вами не виделись, тетушка. По-моему, вы постарели.

– Да, в самом деле, очень давно, милая племянница.

Беренильда держалась на удивление спокойно, но Офелия чувствовала, как она напряжена.

– Ты несправедлива, сестренка! Наша тетушка никогда еще не выглядела так блестяще!

Человек, незнакомый Офелии, решительно вышел вперед, чтобы поцеловать Беренильде руку. Массивный подбородок, могучие плечи и здоровый цвет лица… Если это был брат Фрейи, значит, он приходился единокровным братом Торну, но совершенно не походил на него.

Вмешательство великана явно успокоило Беренильду, которая ласково потрепала его по щеке.

– Годфруа! Тебя невозможно вытащить из твоей глуши! Каждый год я спрашиваю себя, пережил ли ты эту ужасную зиму в чаще леса!

Мужчина оглушительно расхохотался. Его искренний смех не имел ничего общего с манерным хихиканьем придворных кавалеров.

– Не бойтесь, тетушка, я никогда не позволю себе умереть, не показавшись перед этим у вас на чаепитии.

– Беренильда, а почему я не вижу Катерины? Разве ее нет здесь, с тобой?

Этот вопрос задал старик. По крайней мере, Офелии показалось, что он стар, хотя, при всех своих морщинах и седой бороде, мог похвастаться могучим сложением. Он презрительно оглядывал изящную обстановку салона. Стоило ему раскрыть рот, как все остальные члены клана умолкли и повернулись к нему. Настоящий патриарх.

– Нет, кузен Владимир, – мягко ответила Беренильда. – Маме пришлось покинуть Небоград. Она заболела и не сможет участвовать в завтрашней охоте.

– Дракон, отказавшийся от охоты, – не Дракон! – буркнул старик в бороду. – Ты и твоя мать слишком увлеклись светской жизнью и стали неженками. Может, и ты мне сейчас объявишь, что не собираешься охотиться?

– Дядюшка, мне кажется, у тети Беренильды есть на то уважительные причины…

– Годфруа, если бы ты не был нашим лучшим охотником, я бы отрубил тебе руки за такие позорные слова. Неужто я должен напоминать, чтó значит для нас большая весенняя охота?! Благородное искусство, которым владеем только мы одни, напоминает всему свету о том, чтó мы собой представляем! Если придворные ежедневно видят у себя в тарелках мясо, то этим они обязаны только нам, Драконам!

– О да, это весьма почетная традиция, – согласился Годфруа, – но наша охота небезопасна. И тетю Беренильду, в ее состоянии, извиняет…

– Ерунда! – воскликнула одна из женщин, прежде молчавшая. – Я была на сносях, беременная тобой, мой мальчик, и все-таки охотилась в тундре!

«Мачеха Торна, – определила Офелия, – и вылитая Фрейя, только черты лица еще резче. Вряд ли она станет относиться к нам по-дружески». Что касается Годфруа, то он сразу понравился Офелии, хотя после мерзкого предательства бабушки она не доверяла слишком симпатичным людям.

Старик Владимир поднял громадную татуированную руку и указал на тройняшек, которые, забравшись в угол, сдирали чехол с арфы.

– Смотрите на них, вы все! Вот истинные Драконы! Еще и десяти лет не стукнуло, а завтра они уже будут охотиться на зверей, вооруженные только своими когтями!

Фрейя, сидевшая перед клавесином, возликовала. Она обменялась заговорщицким взглядом со своим седобородым супругом Халдором.

– Не стоит так распаляться, кузен Владимир, – спокойно сказала Беренильда. – Завтра я, конечно, буду с вами, как и всегда.

– Нет, Беренильда, ты никогда не была с нами. Взяв под свое покровительство бастарда и сделав из него то, чем он стал сегодня, ты всех нас предала.

– Торн принадлежит к нашей семье, кузен Владимир. В его жилах течет наша кровь.

Услышав это, Фрейя издала презрительный смешок, отдавшийся эхом в струнах клавесина.

– Выскочка, беспардонный вычислитель! Да он же разорит моих детей, когда женится на этой жалкой девчонке и народит своих!

– Не волнуйся, – умильно сказала ей Беренильда. – Ты приписываешь Торну власть, которой он не обладает.

– Но он же суперинтендант финансов, тетушка. И, разумеется, обладает большой властью.

Офелия вцепилась обеими руками в весло гондольера. Теперь ей стало понятно, отчего родные будущего мужа так ненавидят ее.

– Этот бастард – не Дракон! – возгласил Владимир громовым голосом. – Пусть только попробует сунуть свой длинный нос в нашу завтрашнюю охоту, и я доставлю себе удовольствие пометить его новыми шрамами. А что касается тебя, – продолжал он, тыча пальцем в Беренильду, – берегись! Если я завтра тебя не увижу, ты будешь опозорена навеки. И не слишком полагайся на благосклонность монсеньора Фарука, – она висит на волоске.

На угрозу Беренильда ответила сладкой улыбкой:

– Благоволите извинить меня, кузен Владимир, но я должна готовиться к спектаклю. Мы встретимся после представления.

Старик презрительно фыркнул и пошел к двери. Все Драконы двинулись за ним. Офелия сосчитала их. Двенадцать, включая тройняшек. Значит, это и есть весь клан, в полном составе.

Драконы ушли, и в музыкальном салоне снова зазвучала светская болтовня, словно птички защебетали после прошедшей грозы.

– Мадам, – робко спросил портной, вернувшись к Беренильде, – теперь мы можем закончить с вашим платьем?

Беренильда не ответила. Она с грустной нежностью поглаживала свой живот.

– Прелестная семейка, не правда ли? – прошептала она, обращаясь к своему младенцу.

Опера

Когда часы в главной галерее пробили семь раз, Лунный Свет уже опустел. Все, кто там находился, от знатных гостей до придворной мелюзги, поднялись на лифтах в башню.

В последний момент Арчибальд собрал вокруг себя исполнителей оперы. Труппа состояла из семи его сестер, Беренильды и ее свиты, дам-хористок и герцогов Ганса и Отто, исполнителей двух мужских партий в спектакле.

– Прошу вас отнестись к моему сообщению предельно внимательно, – сказал Арчибальд, вытащив часы из дырявого жилетного кармана. – Через несколько минут мы сядем в лифт и покинем дипломатическую территорию. Поэтому настоятельно рекомендую вам соблюдать осторожность. Башня не входит в мою юрисдикцию. Там, наверху, я не смогу охранять вас от ваших врагов.

И он обратил свои небесно-голубые глаза к Беренильде, как будто его слова касались главным образом ее. Но она только насмешливо улыбнулась в ответ. В это мгновение она выглядела абсолютно уверенной в себе, и эта аура неуязвимости служила ей надежнейшей броней.

Надвинув на лоб шляпу гондольера, чтобы спрятать лицо, Офелия думала: «Хотелось бы мне разделить ее уверенность». Встреча с семьей будущего мужа напомнила ей сход снежной лавины.

– А что касается вас, – продолжал Арчибальд, повернувшись к сестрам, – то вы уедете со мной в Лунный Свет сразу после спектакля.

Он остался глух к возмущенным крикам девушек, доказывавших, что они уже не дети, что у него нет сердца. Офелия подумала: а приходилось ли этим девушкам видеть что-нибудь, кроме имения брата?

Арчибальд предложил руку Беренильде, и вся их труппа столпилась перед золоченой решеткой лифта, строго охраняемого четверкой жандармов. У Офелии сильно забилось сердце. Сколько раз она видела, как в этом лифте поднимались знатные особы! Так на что же походит мир наверху, куда все так стремятся попасть?

Слуга отодвинул решетку и потянул за шнур вызова. Через несколько минут лифт спустился из башни. С виду его кабина могла вместить не больше трех-четырех человек, однако туда свободно вошли все двадцать два участника спектакля.

Офелия ничуть не удивилась, увидев внутри лифта огромный зал с бархатными диванчиками и столами, ломившимися от сластей. Теперь пространственные иллюзии стали частью ее повседневной жизни.

Воздух был насыщен дурманящими ароматами. Оба герцога в пышных париках стояли, картинно опираясь на трости. Дамы-хористки кокетливо пудрили носики. Пробраться с веслом в руках сквозь эту толпу оказалось настоящим подвигом. Тетушке Розелине, вошедшей следом, пришлось намного легче: единственным ее аксессуаром была склянка, которую предстояло вручить Беренильде на сцене. Но и ее она держала так опасливо, словно несла раскаленный уголь.

Грум в желтой ливрее позвонил в колокольчик.

– Дамы и господа, мы отправляемся. Лифт обслуживает зал Совета, висячие сады и термы фавориток. Конечная остановка – Семейная Опера. Лифтовая компания желает вам приятного подъема!

Золоченая решетка задвинулась, и кабина с черепашьей скоростью поползла наверх.

Вцепившись в весло, точно в спасательный круг, Офелия не спускала глаз с Беренильды. Она понимала, что в такой ситуации хотя бы одна из них двоих должна быть бдительной. Никогда еще атмосфера не казалась ей настолько угрожающей. Что-то непременно должно случиться, девушка была в этом уверена. Оставалось понять, кто и когда нанесет удар.

Увидев, что Арчибальд собирается что-то шепнуть Беренильде, Офелия придвинулась поближе, чтобы услышать их разговор.

– Я невольно присутствовал на вашем милом семейном сборище.

Офелия удивленно мигнула, но тут же вспомнила, что Арчибальд мог видеть и слышать все, что видели и слышали его сестры.

– Дорогая моя, вы не должны поддаваться на провокации, – убеждал посол Беренильду.

– Значит, вы считаете, я уже ни на что не способна? – поддразнила она Арчибальда, кокетливо тряхнув золотистыми локонами.

По ангельски красивому лицу посла пробежала усмешка.

– Я прекрасно знаю, на что вы способны, но мне поручено оберегать вас и ребенка, которого вы носите. А ваша семья на охоте ежегодно платит за добычу несколькими погибшими. Не забывайте об этом!

Офелию от испуга бросило в дрожь. Она вспомнила огромные туши мамонтов и медведей, зарисованные Аугустусом. Неужели Беренильда всерьез намерена участвовать в завтрашней охоте, да еще и вместе с Офелией и ее теткой?! Девушка, при всем старании, не могла представить себя участницей этой бойни, в снегах, во мраке, на двадцатипятиградусном морозе.

И теперь она буквально задыхалась от необходимости молчать.

– Семейная Опера! – объявил грум.

Погруженная в свои мысли, Офелия машинально шагала следом за всеми. И случилось то, что должно было случиться: она кого-то задела веслом гондольера. Девушка начала усердно кланяться и извиняться знаками, не сразу заметив, что обращается к маленькому мальчику.

– Ничего страшного, – сказал ей шевалье, потирая затылок. – Мне совсем не больно.

Его лицо и взгляд были совершенно невозмутимы. Каким образом мальчуган оказался в лифте, среди взрослых? Он держался так скромно, что Офелия его не заметила. Но это мелкое происшествие оставило у нее какой-то неприятный осадок.

Пройдя через холл, вся компания очутилась у подножия монументальной парадной лестницы из мрамора и меди, украшенной мозаиками и позолотой. Она вела в зрительный зал. Бронзовые статуи на каждой площадке воздымали газовые лампы в форме лиры. В самом зале уже были раздвинуты почти все портьеры лож и балконов. В воздухе носились шепотки и приглушенный смех.

У Офелии даже голова закружилась при мысли о том, что ей придется одолеть эти бесчисленные ступени. Каждый шаг причинял ей такую боль, словно под ребра вонзался острый нож. На ее счастье, их группа обогнула лестницу и, спустившись на несколько ступеней, прошла в гримерку, расположенную прямо под зрительным залом.

– Здесь я вас оставлю, – прошептал Арчибальд. – Мне нужно занять свое место в почетной ложе до появления нашего монсеньора.

Он приподнял цилиндр и ушел, закрыв за собой дверь.

Двери гримерки выходили в причудливо соединенные между собой коридоры, которые вели к костюмерным цехам, складам и машинному залу. Офелии никогда еще не доводилось бывать в Опере. Она с любопытством разглядывала статистов в ярких костюмах и механизмы, позволяющие поднимать и опускать занавес и менять декорации.

Но тут девушка заметила отсутствие тетушки Розелины.

– Идите разыщите ее, – приказала Беренильда, садясь перед зеркалом. – Она выйдет на сцену только в конце первого действия, но все равно должна быть здесь, рядом.

Офелия придерживалась того же мнения. Поставив в угол мешавшее ей весло, она отправилась на поиски тетки. К великому своему облегчению, девушка почти сразу нашла ее. Тетушка Розелина, в своем строгом черном платье, торчала посреди коридора, мешая бегавшим туда-сюда рабочим сцены. Офелия издали помахала ей, подзывая к себе, но тетушка как будто не видела ее и только растерянно озиралась, сжимая в руке свою склянку.

– Да закройте же наконец эти двери, – бормотала она сквозь зубы. – Я терпеть не могу сквозняки.

Офелия поспешила взять ее за руку, чтобы отвести в гримерку. Вероятно, тетушка Розелина просто растерялась от страха, но все равно вела себя крайне неосторожно. А главное – она забыла, что не должна говорить на людях. Стоило ей произнести что-нибудь, кроме «Да, мадам» или «Хорошо, мадам», как ее мгновенно выдавал акцент жительницы Анимы. Офелия привела тетушку Розелину в гримерку и усадила в кресло. Теперь старушка вроде бы пришла в себя, и, пока Беренильда распевалась, она сидела молча, в чопорной позе, прижимая к груди склянку.

Сестры Арчибальда уже стояли в кулисах. Им предстояло выйти на сцену в самом начале действия. Что касается Беренильды, она должна была впервые показаться лишь в третьей сцене первого акта.

– Возьмите это.

Офелия вздрогнула. Возле нее стояла Беренильда и протягивала ей театральный бинокль. Великолепный сценический наряд и роскошная искусная прическа придавали ей поистине королевское величие.

– Поднимитесь наверх и осторожно посмотрите на ложу Фарука. Когда эти очаровательные девочки выйдут на сцену, вы должны очень внимательно разглядеть его лицо. У вас будет ровно десять минут, ни одной больше.

Офелия поняла, что сейчас Беренильда обращается именно к ней, а не к Миму. Она вышла в коридор и стала подниматься по лесенке, ведущей к мосткам над сценой. Но скоро убедилась, что пышные складки театрального занавеса не позволят ей разглядеть оттуда зал. Тогда она сбежала вниз и направилась к полутемным кулисам, где теснились хористки в шуршащих платьях, похожие на всполошенных лебедей.

Раздались жидкие аплодисменты, – это поднялся занавес. Оркестр заиграл начало увертюры. Хористки вышли на сцену и громко запели в унисон: «Сеньоры, не угодно ль вам послушать дивное сказанье о пламенной любви и смерти роковой?» Офелия осторожно заглянула в щелочку между декорациями. Она увидела сначала спины хористок и, наконец, зрительный зал Оперы.

Девушка сняла мешавшую ей шляпу с длинной лентой и приложила бинокль к очкам. На этот раз ей удалось как следует разглядеть ярко-красные с позолотой кресла партера. Свободных мест почти не было. И хотя официально спектакль уже начался, знатные особы продолжали болтать друг с другом, прикрываясь веерами. Офелия нашла их поведение крайне невежливым – ведь хористки репетировали свое выступление много дней подряд. Уязвленная этим зрелищем, она навела бинокль на верхние ярусы. В зале их было пять. Все ложи оказались заняты. Однако и там зрители разговаривали, смеялись, играли в карты и даже не думали слушать пение хора.

В двойных стеклах бинокля появилась большая центральная ложа, и Офелия затаила дыхание. Там сидел Торн. Затянутый в черный мундир с эполетами, он пристально смотрел вниз – как предположила девушка, на свои любимые карманные часы. Значит, должность интенданта была настолько высокой, что давала ему право находиться в этой ложе… Рядом с ним Офелия увидела и Арчибальда в старом цилиндре. Он беззаботно разглядывал свои ногти. Оба старательно не замечали друг друга и при этом даже не притворялись, что интересуются спектаклем. Офелия не смогла удержаться от досадливого вздоха. Да, поистине, эти двое – дурной пример для остальных зрителей.

Она медленно повела биноклем вдоль шеренги дам, сверкавших бриллиантами, – вероятно, фавориток правителя, – пока в поле ее зрения не попал человек огромного роста, настоящий великан в элегантном меховом плаще. Изумленная Офелия смотрела на него во все глаза. Вот он какой, Дух Семьи, перед кем пресмыкаются все эти кланы, все эти аристократы, все эти женщины! Тот, к кому Беренильда питает безумную страсть. Тот, ради кого убивают не задумываясь. Уже много недель богатое воображение Офелии рисовало ей образ правителя – противоречивый, одновременно ледяной и страстный, кроткий и жестокий, блестящий и пугающий.

Апатичный…

Вот первое слово, пришедшее ей на ум при виде этого гиганта, сидящего на троне в вялой позе ребенка, которому все наскучило. Он поставил локти на барьер ложи и ссутулился так, что выглядел горбатым. Его подбородок лежал на сжатом кулаке – видимо, для того, чтобы не дать упасть голове. Офелия сочла бы его спящим, если бы не уловила слабый проблеск взгляда из-под опущенных век.

Несмотря на бинокль, она плохо различала лицо Фарука. Вероятно, это ей удалось бы, обладай оно характерными, резко выраженными чертами. Но перед ней было лицо классической мраморной статуи. Глядя на него, Офелия поняла, отчего все потомки правителя отличались бледностью кожи и волос. Этот безбородый и безусый лик, на котором едва виднелись дуги бровей, линия носа и складка губ, казался созданным из перламутра. Он был безупречно гладким, без теней, без шероховатостей. Длинная белая коса обвивала тело Фарука, как странная ледяная река. Он казался одновременно старым, как мир, и юным, как бог. И, без сомнения, был красив, но Офелия сочла эту красоту такой нечеловеческой, что она ее не взволновала.

Внезапно девушка уловила искру интереса в его мертвенном взгляде. Это произошло в тот момент, когда на сцене появились сестры Арчибальда. С плавной медлительностью змеи Фарук повернул голову к девушкам. Офелия увидела, как шевельнулись его губы и как все фаворитки, побледнев от ревности, передали по цепочке его слова Арчибальду. Комплимент правителя явно пришелся послу не по вкусу. Офелия увидела, как Арчибальд встал и покинул ложу.

А Торн тем временем так и не оторвал взгляда от часов. Ему не терпелось вернуться в свое интендантство, и он даже не собирался этого скрывать.

Интерес, проявленный Фаруком к сестрам посла, мгновенно стал достоянием всего зала. Новость распространилась со скоростью ветра, от балконов до партера. Аристократы, до сей минуты высокомерно игнорирующие спектакль, начали бурно аплодировать. То, чем восхищался Дух Семьи, восхищало и его придворных.

Офелия оторвалась от щелки и надела шляпу гондольера. Она выполнила наказ Беренильды и теперь могла вернуть ей бинокль.

А за кулисами уже толпились зрители, спешившие выразить свой восторг сестрам Арчибальда. И ни один из них не удостоил взглядом Беренильду, которая сидела тут же, в своей гондоле на полозьях, как одинокая, всеми покинутая королева. Когда Офелия вошла в гондолу, чтобы занять место гребца, она услышала, как красавица горько прошептала, не переставая улыбаться:

– Наслаждайтесь этими крохами славы, малютки мои, слава так эфемерна!

Офелия опустила пониже мягкие поля шляпы, чтобы скрыть лицо. От слов Беренильды по спине у нее пробежал холодок.

Из оркестровой ямы уже разносились звуки скрипок и арф, возвещавшие выход Изольды. Канаты лебедки мягко стронули с места гондолу, и она плавно заскользила вперед на своих полозьях. Офелия сделала глубокий вдох, чтобы набраться храбрости. Ей предстояло исполнять роль гондольера до самого конца первого действия.

Гондола вплыла на сцену, и тут Офелия недоуменно воззрилась на свои пустые руки. Она забыла весло за кулисами!

Девушка бросила умоляющий взгляд на Беренильду, в безумной надежде, что та найдет какое-нибудь чудодейственное средство спасти ее от насмешек. Но певица, блистающая красотой в свете рампы, уже вдохновенно исполняла арию. Офелии пришлось выпутываться самой. За неимением лучшего, она стала изображать движения гребца без своего драгоценного аксессуара.

Возможно, она и не привлекла бы к себе внимание публики, если бы не стояла у всех на виду, во весь рост, на носу гондолы. Умирая от стыда, она стиснула зубы, когда из зала донеслись раскаты смеха, заглушавшие чарующее пение Беренильды: «О ночь любви в небесном граде, ты не сравнима ни с какой другой…» Беренильда, сбитая с толку шумом, ослепленная светом рампы, на миг даже задохнулась и умолкла, пока не поняла, что насмехаются не над ней, а над ее гондольером. А Офелия изо всех сил спасала положение, молча пытаясь грести невидимым веслом. Иного выхода не нашлось: стоять, опустив руки, было бы еще хуже. Миг спустя Беренильда оправилась от изумления, изобразила сияющую улыбку, которая пресекла смешки в зале, и как ни в чем не бывало возобновила пение.

Сейчас Офелия искренне восхищалась ею. Ей-то самой потребовалось много взмахов воображаемого весла, чтобы оторвать взгляд от своих башмаков. Вокруг нее разворачивались сцены любви, ненависти и мщения, а у нее все сильнее болели ребра. Она попыталась отвлечься, представляя себе, что вокруг картонных домов, под нарисованными мостами, течет и журчит настоящая вода… Но, увы, это зрелище совсем ненадолго помогло ей забыть о боли.

Тогда она рискнула взглянуть из-под полей своей шляпы на почетную ложу. Ей было интересно, что там делается. Фарук на троне совершенно преобразился. Его глаза горели огнем. Бесстрастная маска сползла с лица. И этот волшебный эффект произвела не оперная интрига, не красота пения, но сама Беренильда и только Беренильда. Теперь Офелия понимала, почему красавица с таким упорством добивалась возможности предстать перед ним. Она ясно сознавала, какую власть имеет над правителем.

Вид мраморного колосса, растаявшего при виде женщины, внес смятение в мысли Офелии. Никогда еще она не чувствовала себя настолько далекой от мира страстей. Любовь, которая связывала этих двоих, была, без сомнения, самым подлинным, самым искренним из всех чувств, с которыми девушка столкнулась на Полюсе. Но Офелия твердо знала, что ей самой не дано испытать такого. И чем дольше она смотрела на Фарука и Беренильду, тем больше в этом убеждалась. Она могла заставить себя быть терпимее к Торну, но ей никогда по-настоящему не полюбить его. Понимал ли он сам, насколько всё безнадежно?

Девушка вдруг заметила пристальный взгляд, который Торн устремил на нее из почетной ложи. Если бы Офелия не потеряла весло, она сейчас уж точно выронила бы его от удивления. Никто не усомнился бы в том, что Торн смотрит только на собственную тетку. А вот Офелия, со своего места на носу гондолы, прекрасно видела, что он глядит на Мима, притом глядит жадно, без всякого стеснения.

У девушки сжалось сердце. «Нет, – подумала Офелия, – он просто ничего не понимает. Он ждет от меня чего-то, что я не способна ему дать».

Первое действие уже близилось к концу, как вдруг произошла еще одна непредвиденная накладка. Тетушка Розелина, которой предстояло вручить Изольде склянку с любовным напитком, так и не появилась на сцене. Певцы замолчали, на сцене воцарилась тишина, и даже Беренильда сделала довольно длинную паузу. Наконец один из статистов вывел всех из затруднения, поднеся Изольде кубок вместо склянки.

С этой минуты Офелия уже не думала ни о Торне, ни о Фаруке, ни об Опере и охоте, ни о своем ребре. Она хотела только одного – увидеть тетку, убедиться, что с ней все в порядке. Остальное девушку больше не волновало. Едва опустился занавес и начался антракт, как она выскочила из гондолы, не слушая аплодисментов и криков «Браво!» и даже не взглянув на Беренильду. Тем более что во втором действии хозяйка в ней не нуждалась.

Офелия было успокоилась, увидев тетушку Розелину в гримерке, на том самом месте, где она ее и оставила. Тетушка сидела на стуле, прямая, как палка, со склянкой в руке и, судя по всему, даже не сознавала, сколько времени находится здесь.

Офелия осторожно потрясла ее за плечо.

– Нет, если мы будем шевелиться, так никогда ничего не получится! – сварливо объявила Розелина, глядя в пустоту. – Чтобы фотография удалась, нужно долго сохранять позу.

Она бредит? Офелия потрогала лоб старушки, – температура была как будто нормальная. Но это еще сильнее встревожило девушку. Перед спектаклем, в коридоре, тетушка Розелина уже вела себя странно. С ней явно творилось что-то неладное.

Офелия оглядела комнату и, убедившись, что рядом никого нет, спросила вполголоса:

– Вы плохо себя чувствуете?

Тетушка Розелина отмахнулась, словно муху отгоняла, но не произнесла ни слова. Похоже, она была глубоко погружена в свои мысли.

– Тетя! – позвала Офелия, волнуясь все больше и больше.

– Ты прекрасно знаешь, что я думаю о твоей тете, бедный мой Жорж, – пробормотала Розелина. – Невежественная особа, которая топит книгами печку. Я отказываюсь водить знакомство с людьми, которые так не уважают бумагу.

Офелия вытаращила глаза. Дядя Жорж умер больше двадцати лет назад. Значит, тетушка Розелина ушла мыслями не в настоящее – она заплутала в воспоминаниях!

– Крестная! – умоляюще прошептала Офелия. – Неужели вы меня не узнаёте?

Тетка не удостоила ее даже взглядом, как будто Офелия стала невидимкой. А девушка испытывала неясное чувство вины. Ей почему-то казалось, что она каким-то образом причастна к странному состоянию Розелины… Ее охватил страх. Хоть бы крестная поскорее очнулась! Однако интуиция подсказывала Офелии иное: происходит что-то ужасное.

Требовалась помощь Беренильды.

Офелия осторожно вытащила склянку из стиснутых пальцев тетки, села рядом с ней и стала ждать окончания спектакля. Прошло второе действие, за ним третье. Ожидание казалось бесконечным.

– Я скоро вернусь, – шепнула Офелия, услышав аплодисменты, от которых задрожал потолок гримерки. – Мне нужно найти Беренильду, она-то уж скажет, что делать.

– Только не забудь открыть зонтик, – ответствовала тетушка Розелина.

Девушка взбежала по лестнице так быстро, как ей позволяло больное ребро, и пробралась между статистами, которые вышли на поклоны. Пол под ее ногами дрожал от аплодисментов. Десятки букетов роз летели на сцену.

Офелия поняла причину восторгов, увидев, как Фарук целует руку Беренильды. Дух Семьи соблаговолил взойти на сцену, дабы лично выразить ей свое восхищение. Беренильда была на седьмом небе от счастья. Она сияла, изнемогая от избытка чувств, блистательная и победоносная. Нынче вечером, благодаря выступлению, она отвоевала свой титул первой фаворитки правителя.

Офелия с бьющимся сердцем смотрела на Фарука, не в силах отвести глаза. Вблизи этот величественный седовласый колосс производил еще более сильное впечатление. Неудивительно, что его считали живым богом.

Он устремил пламенный взгляд на Беренильду, трепещущую от волнения. Офелия прочитала по его губам единственное произнесенное им слово:

– Идемте!

Фарук положил свою мощную руку на ее прелестное округлое плечо, и они медленно, очень медленно сошли по ступеням в зал. Толпа придворных сомкнулась за их спинами, точно прихлынувшая волна.

И Офелии стало ясно, что на Беренильду сегодня рассчитывать бесполезно. Значит, придется найти Торна.

Вокзал

Толпа зрителей отхлынула от сцены и увлекла Офелию за собой, к выходу в фойе. Все присутствующие были приглашены на торжественный прием в зале Солнца. Там уже приготовили столы с угощением, и слуги в желтых ливреях, с подносами в руках, сновали между гостями, предлагая им сладкие напитки.

Лакей, который стоит без дела, мог привлечь к себе внимание, поэтому Офелия стала протискиваться сквозь толпу, как усердный слуга, спешащий выполнить поручение хозяина. Вокруг все обсуждали выступление Беренильды, ее слишком громкое меццо-сопрано, слишком пронзительные верхние ноты, одышку в конце спектакля. Теперь, когда Фарук был далеко, критики дали себе полную волю. А фаворитки в бриллиантах, ныне всеми забытые, собрались возле стола с угощением. Проходя мимо них, Офелия услышала, как они злословят уже не о вокальных данных Беренильды, а об ее неудачном гриме, избыточном весе и постаревшем лице. Поистине, за титул избранницы Фарука приходилось платить высокую цену.

Офелия боялась, что Торн уже сбежал в свое интендантство, но в конце концов разыскала его. Впрочем, это было нетрудно: его мрачное лицо со шрамами и высокая худая фигура выделялись в толпе гостей. Он явно не желал вступать с ними в разговоры, но его со всех сторон осаждали претензиями и вопросами люди в парадных мундирах.

– Налог на двери и окна – просто бессмыслица!

– Я послал вам четырнадцать писем, господин суперинтендант, и до сих пор не получил ответа!

– Наши кладовые скоро опустеют! Министры, которые должны затянуть пояса… Боже, куда мы катимся?!

– Вы обязаны спасти нас от голода! Если завтрашняя большая охота не удастся, вы еще услышите о нас на ближайшем Совете!

Офелия пробралась между всеми этими пузатыми чиновниками и подошла к Торну. Он не смог сдержать удивления, когда она протянула ему бокал шампанского. Девушка постаралась как можно настойчивее смотреть на него. Неужели он не поймет, что она нуждается в его помощи?!

– Обратитесь к моему секретарю, вам назначат время приема, – решительно объявил Торн своим просителям.

Он повернулся к ним спиной и пошел прочь. Ни взглядом, ни жестом он не показал Офелии, что нужно делать, но она все поняла без слов и доверчиво последовала за ним. Сейчас он приведет ее в надежное место, она расскажет ему про тетушку Розелину, и они вместе найдут решение.

Но радоваться ей пришлось недолго. Какой-то крепко сбитый весельчак хлопнул Торна по спине, да так сильно, что тот пролил на пол шампанское.

– Дорогой братец!

Это был Годфруа, второй племянник Беренильды. К великому огорчению Офелии, он оказался не один. Его держала под руку Фрейя. Сестра обожгла Торна ненавидящим взглядом из-под красивой меховой шляпки, словно перед ней было какое-то мерзкое существо, ошибка природы. Но тот невозмутимо вынул платок, чтобы вытереть мундир, мокрый от шампанского. Похоже, его ничуть не взволновало появление родственников.

Наступила тяжкая пауза, особенно заметная на фоне жужжания светских разговоров и музыки. Годфруа нарушил ее оглушительным смехом.

– Ну ладно, хватит, хватит вам дуться! Мы уже пять лет как не встречались втроем!

– Пятнадцать, – возразила Фрейя ледяным тоном.

– Шестнадцать, – поправил Торн, как всегда лаконично и бесстрастно.

– Да, верно, вон как время-то бежит! – вздохнул Годфруа, не переставая улыбаться.

Офелия исподтишка разглядывала этого жизнерадостного охотника. Годфруа и впрямь привлекал внимание своими мощными челюстями и длинными золотистыми волосами. В его устах северный акцент обретал насмешливую звонкость. Казалось, он чувствует себя в своем гибком мускулистом теле настолько же привольно, насколько Торну было неловко в его – высоком и худом.

– Ну, признай, что тетушка Беренильда была просто ослепительна нынче вечером! Такая красавица делает честь нашей семье!

– Об этом нам лучше поговорить завтра, Годфруа, – прошипела Фрейя. – Нашей тетушке следовало бы поберечь силы для охоты, а не растрачивать их на рулады. Охота – не опера; того и гляди, может случиться беда.

Торн бросил на сестру яростный взгляд. Он не произнес ни слова, но Офелии очень не хотелось бы сейчас очутиться на месте Фрейи. Однако та надменно вздернула острый нос и сказала со свирепой улыбкой:

– Тебя-то все это не касается. Ты не имеешь права охотиться вместе с нами, будь ты хоть трижды интендантом. Вот ирония судьбы, не правда ли?

Она приподняла подол мехового платья, чтобы не замочить его в лужице шампанского, и бросила вместо прощания:

– Желаю себе никогда больше не видеть тебя.

Торн стиснул зубы, но ничего не ответил. Офелия, потрясенная жестокостью этих слов, не сразу заметила, что мешает Фрейе пройти. Она поспешно отступила в сторону, но ее мелкая оплошность не осталась безнаказанной. Какой-то жалкий лакей задержал Фрейю, а Фрейя не любила ждать. Она устремила на Мима презрительный взгляд, каким смотрят разве что на тараканов.

Офелия схватилась за щеку. Ее пронзила острая боль, как будто в лицо вцепилась когтями разъяренная кошка. Если Торн и заметил это, то никак не отреагировал.

Фрейя скрылась в толпе, оставив после себя напряженность, которую не удалось рассеять даже весельчаку Годфруа.

– Н-да, в детстве она не была такой злыдней, – сказал он, покачав головой. – Видимо, это материнство испортило ей характер.

– Мне плевать на нее.

Торн произнес это не так уж враждебно, но довольно решительно.

Однако Годфруа ничуть не обиделся.

– Да, верно! Ты ведь теперь должен думать о своей семье! – воскликнул он, снова хлопнув Торна по спине. – Мне заранее жаль женщину, которой суждено каждое утро видеть твою мрачную физиономию.

– Мрачную физиономию, которую ты разукрасил на свой манер, – бесстрастно напомнил Торн.

Годфруа с хохотом провел пальцем по своей брови, словно воссоздавая шрам Торна у себя на лице.

– Я придал тебе оригинальности, так что скажи мне спасибо! Да еще будь благодарен за то, что сохранил глаз!

Офелия, которая держалась за горевшую щеку, утратила последние иллюзии. Значит, этот добродушный весельчак Годфруа – всего лишь циничное животное?! Когда он с хохотом удалился, она мысленно взмолилась: «Пусть я никогда больше не встречусь ни с одним Драконом!» Эта семейка внушала ей ужас, и того, что ей уже довелось увидеть, казалось более чем достаточно.

Торн двинулся дальше. В просторном вестибюле дышалось намного легче, но было еще слишком людно, чтобы Офелия могла заговорить. Она с жалостью думала о тетушке Розелине, одиноко сидевшей в гримерке. И шла следом за Торном, надеясь, что он уведет ее не слишком далеко.

Торн прошел мимо билетной кассы к гардеробу. Там не было ни души. Офелия сочла это место идеальным для беседы, но, к ее удивлению, Торн не остановился. Миновав ряд шкафов для одежды, он направился к тому, на котором висела табличка «интендант». Неужели он хотел взять плащ? Торн вынул из кармана связку ключей, выбрал один из них, позолоченный, и вставил его в замок шкафа.

Когда он открыл дверь, Офелия увидела внутри не вешалки с одеждой, а небольшое круглое помещение. Торн дернул подбородком, что, видимо, означало приглашение войти, и запер за ними дверь на ключ. В комнатке, довольно прохладной, не было никакой мебели, зато вдоль всей стены шли двери, окрашенные в разные яркие цвета. Очередная Роза Ветров. Они могли бы поговорить здесь, но помещение было проходным, и Торн уже вставил ключ в скважину одной из дверей.

– Я не должна уходить слишком далеко, – прошептала Офелия.

– Еще несколько шагов, – сухо ответил Торн.

Они прошли через две-три такие же Розы Ветров и наконец оказались в каком-то непроницаемо темном холодном помещении. У Офелии перехватило дыхание от стужи. Торн развернул к себе настенный газовый рожок, подкрутил колесико, и слабый огонек кое-как разогнал темноту. Офелия растерянно огляделась и увидела, что они находятся в привокзальном зале ожидания. Все скамейки были сплошь покрыты инеем, ледяные сталактиты свисали с окошек билетных касс, с багажных тележек и циферблата стенных часов, давным-давно не показывавших время.

– Что это – заброшенный вокзал?

– Только зимой, когда снег заваливает рельсы, – буркнул Торн, выпустив изо рта облачко пара. – Поезда ходят в теплые месяцы. Я думаю, здесь нам никто не помешает.

– И вы можете свободно передвигаться повсюду с помощью ваших ключей? – спросила Офелия, стуча зубами от холода.

– Лишь в общественных учреждениях и административных зданиях, – объяснил Торн, направившись к чугунной печурке в углу. Присев на корточки, он чиркнул спичкой, поджег газету, убедился, что тяга в порядке, добавил топлива и развел огонь. С тех пор как Офелия поднесла ему бокал шампанского, он ни разу не взглянул на нее. Может быть, его смущало ее мужское обличье?

Офелия подошла к печке и протянула к огню руки в перчатках. Горьковатый запах старой горелой бумаги показался ей восхитительным. Торн продолжал сидеть на корточках, пристально глядя в топку. На его лице плясали причудливые тени и отсветы огня. Наконец-то Офелия могла смотреть на него сверху вниз, и это ее вполне устраивало.

– Вы хотели говорить со мной, – буркнул он. – Я вас слушаю.

– Мне пришлось оставить свою тетку одну в Опере. Сегодня вечером она очень странно ведет себя. Вслух перебирает воспоминания о далеком прошлом, а когда я с ней говорю, не слышит меня.

Торн поднял голову и бросил на невесту стальной взгляд. Его светлая бровь, рассеченная надвое шрамом, была удивленно поднята.

– И это все, что вы хотели мне сообщить? – недоверчиво спросил он.

– Но она действительно в каком-то странном состоянии, уверяю вас. Сама не своя…

– Вино, курительная смесь, ностальгия, – перечислил Торн сквозь зубы. – Ничего, это у нее пройдет.

Офелия собралась было ответить, что тетушка Розелина вполне достойная особа и не грешит такими слабостями. Но тут печка выпустила облако едкого дыма, и девушка судорожно закашлялась, отчего у нее внутри снова вспыхнула жгучая боль.

– Мне тоже нужно с вами поговорить, – объявил Торн. – Вы должны помешать моей тетке ехать завтра на охоту.

Офелия была поражена. Она ожидала чего угодно, только не этого.

– Судя по всему, она твердо намеревается быть там, – возразила она.

– Это безумие! – прошипел Торн. – Вся эта традиция – чистое безумие! Звери только что проснулись после зимней спячки, они голодны и свирепы. Каждый год мы теряем нескольких охотников. И, кроме того, мне не очень понравились намеки Фрейи. Драконам не по душе беременность моей тетки. По их мнению, она стала чересчур независимой.

Офелия вздрогнула всем телом, и не только из-за холода.

– Можете мне поверить, я и сама не испытываю ни малейшего желания присутствовать на охоте, – сказала она, потирая ноющее ребро. – Но только я не представляю себе, каким образом смогу помешать намерениям Беренильды.

– Подыщите веские аргументы.

Офелия задумалась. Конечно, она могла бы упрекнуть Торна в том, что он больше заботится о своей тетке, чем о невесте, но к чему бы это привело?! А главное – она разделяла его дурные предчувствия. Если они ничего не предпримут, эта история может кончиться очень скверно.

Девушка покосилась на Торна. Он по-прежнему сидел на корточках, в шаге от нее, поглощенный созерцанием вокзальной печки. Она невольно задержала взгляд на длинном шраме, рассекавшем его щеку. Разве можно считать родными людей, которые наносят такие раны?!

– Вы никогда не рассказывали мне о своей матери, – прошептала Офелия.

– У меня нет никакого желания говорить на эту тему, – сухо оборвал ее Торн.

Офелия не посмела настаивать. Но Торн, вероятно, расценил ее молчание как обиду, потому что бросил на нее тревожный взгляд из-за плеча.

– Я неудачно выразился, – ворчливо сказал он. – Это всё из-за охоты… По правде говоря, я куда больше тревожусь за вас, чем за свою тетку.

Эти слова застали Офелию врасплох. Вместо ответа она снова протянула руки к печке. Теперь Торн смотрел на нее с пристальной зоркостью хищной птицы. Сидя на корточках, он как будто не мог решить, что ему делать. Потом вдруг неловко протянул руку и схватил Офелию за запястье, прежде чем она успела отстраниться:

– У вас кровь на ладони.

Офелия, растерянно мигая, смотрела на свою перчатку чтицы. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, откуда у нее на руке кровь. Сняв перчатку, она коснулась щеки и почувствовала на ней открытую ранку. Торн не заметил ее из-за ливреи Мима. Иллюзия скрывала все подлинное – царапины, родинки, очки – под безупречно гладкой кожей лакея.

– Это ваша сестра, – сказала Офелия, надевая перчатку. – Она обошлась со мной без церемоний.

Торн разогнул свои длинные ноги, поднялся и опять стал несоразмерно высоким. Черты его лица заострились, как лезвия бритвы.

– Она на вас напала?

– Только что, в зале Солнца. Я не сразу уступила ей дорогу.

Торн стал бледным, как его шрамы.

– Я не знал… я ничего не заметил…

Он говорил еле слышно, словно стыдясь, что не выполнил свой долг.

– О, это не так уж страшно, – заверила его Офелия.

– Покажите мне.

Офелия вся сжалась под ливреей Мима.

– Говорю вам, ничего страшного.

– Позвольте мне самому об этом судить.

– Это вас не касается!

Торн изумленно взглянул на Офелию, хотя из них двоих она была удивлена своим поведением гораздо сильнее. Впервые в жизни девушка на кого-то повысила голос.

– А кого же касается, если не меня? – напряженно спросил Торн.

Офелия понимала, что оскорбила его. Ведь он задал вполне законный вопрос: скоро этот человек станет ее мужем. Офелия набрала побольше воздуха в грудь и постаралась унять дрожь в руках. Ей было холодно, ей было больно, а главное – ей было страшно. Страшно вымолвить то, что она хотела ему сказать.

– Послушайте, – прошептала она. – Я очень благодарна вам за заботу и поддержку. Однако есть одна вещь, которую вы должны знать обо мне.

И Офелия заставила себя посмотреть прямо в пронзительные глаза Торна:

– Я вас не люблю.

Несколько долгих секунд Торн стоял не двигаясь. Его застывшее лицо ничего не выражало. Потом он наконец зашевелился, но лишь для того, чтобы вытащить из кармана часы, словно время внезапно приобрело для него решающее значение. Офелия снова взглянула на него, и зрелище не доставило ей никакого удовольствия – застывший взгляд, устремленный на циферблат, и крепко сжатые губы.

– Это из-за чего-нибудь, что я вам сказал… или, наоборот, не сказал?

Торн задал вопрос, с трудом выговаривая слова и не отрывая глаз от часов. Офелия никогда еще не чувствовала себя так неловко.

– Это не ваша вина, – выдавила она. – Я выхожу за вас замуж, потому что у меня нет выхода. Но я не испытываю к вам никаких чувств. Я никогда не стану вам женой, не рожу вам детей. Простите меня, – закончила она, совсем уж тихо, – я очень сожалею, что ваша тетушка сделала такой неудачный выбор.

Офелия испуганно вздрогнула от резкого щелчка: Торн захлопнул крышку часов. Согнувшись, он присел на скамью, слегка оттаявшую от печного жара. Его бледное осунувшееся лицо никогда еще не выглядело таким бесстрастным.

– Значит, теперь я имею право отвергнуть вас. Понимаете?

Офелия медленно кивнула. Своим признанием она поставила под вопрос официальные договоренности, внесенные в брачный контракт. Торн вполне мог обличить ее в отказе и на законных основаниях выбрать себе другую жену. Что же касается Офелии, то она будет опозорена на всю оставшуюся жизнь.

– Я просто хотела поговорить с вами честно, – пролепетала она. – Я оказалась бы недостойна вашего доверия, если бы солгала в этом вопросе.

Торн упорно смотрел на свои ладони, сложенные вместе, палец к пальцу.

– В таком случае я поведу себя так, будто ничего не слышал.

– Торн, – умоляюще сказала Офелия, – вы вовсе не обязаны…

– Нет, разумеется, обязан! – прервал он ее резким тоном. – Вы хоть представляете себе, какая судьба уготована тем, кто нарушает клятвы здесь, на Полюсе? Или, может, вы надеетесь, что вам достаточно принести извинения мне и моей тетке и благополучно вернуться к себе? Нет, вы не на Аниме!

Офелия не смела ни двинуться, ни вздохнуть. Торн помолчал, ссутулившись на скамье, потом распрямил свою бесконечно длинную фигуру и взглянул ей прямо в глаза:

– Если вам дорога жизнь, не вздумайте повторить кому-нибудь то, что вы мне сейчас сказали. Мы поженимся так, как и было задумано, а уж потом, черт возьми, будем сами разбираться в своих делах. Вы меня не любите? Эта тема закрыта. Вы не желаете детей от меня? Прекрасно, я их терпеть не могу. Все будут сплетничать у нас за спиной – что ж, тем хуже.

Офелия не могла прийти в себя. Торн принял ее условия, столь унизительные для него, желая спасти ей жизнь! И она почувствовала себя бесконечно виноватой в том, что не может ответить на его чувства. В горле у нее встал комок. Она только и смогла, что жалобно повторить:

– Простите меня…

Торн обратил на нее стальной взгляд, такой пронзительный, что девушке почудилось, будто ей в лицо вбивают гвозди.

– Не спешите извиняться, – сказал он с еще более резким акцентом, чем обычно. – Вы очень скоро пожалеете, что получили такого мужа, как я.

Иллюзии

Проводив Офелию до вестибюля Оперы, Торн ушел, не оглянувшись. Они больше так и не перемолвились ни единым словом.

Офелия, как во сне, шла одна по сверкающему паркету. Девушке чудилось, что огромные люстры с их ослепительным светом угрожающе нависают над ней. Парадная лестница опустела. Офелия спустилась в лабиринт коридоров, ведущих к гримерке. Не считая нескольких лампочек, свет был уже потушен, работники театра давно разошлись. Офелия неподвижно стояла среди беспорядочно разбросанных частей декораций. Вот нос корабля из папье-маше, а вот фальшивые мраморные колонны… Она стояла и слушала собственное свистящее дыхание.

«Я вас не люблю».

Итак, она сказала это. Девушка никогда не думала, что такие простые слова способны причинить боль, физическую боль. Ей казалось, что треснувшее ребро терзает изнутри все ее тело.

Офелия не сразу разыскала гримерку, где оставила тетушку Розелину. Та по-прежнему сидела на стуле, в темноте, бессмысленно глядя в пространство, словно марионетка, брошенная кукловодом.

Офелия включила свет, подошла к ней и шепнула на ухо:

– Тетя!

Тетушка Розелина не ответила, не повернула головы. И только ее руки мерно двигались, разрывая листок с либретто, склеивая его прикосновением пальцев, снова разрывая и снова склеивая. Может быть, она воображала, что находится в своей реставрационной мастерской? Этого никто не должен был видеть.

Офелия поняла, что нужно увести тетку в безопасное место. Осторожно, стараясь не испугать старушку, она вытащила у нее из пальцев либретто, взяла за руку и вздохнула с облегчением, когда тетка послушно встала со стула.

– Надеюсь, мы идем не в сквер? – пробормотала тетушка. – Терпеть не могу скверы.

– Мы идем в Архив, – солгала Офелия. – Крестный нуждается в вашей помощи.

Тетушка Розелина одобрительно кивнула. Она была настоящим профессионалом и всегда откликалась на просьбы, когда речь шла о спасении книги от разрушительного воздействия времени.

Офелия за руку вывела старушку из комнаты. Казалось, она ведет за собой сомнамбулу. Они прошли по одному коридору, по второму, потом вернулись назад, – недра Оперы были настоящим лабиринтом, а скудное освещение отнюдь не помогало ориентироваться.

Вскоре Офелия поняла, что им нелегко будет выбраться отсюда. Тщетно она предъявляла груму-лифтеру свой ключ, давая понять, что живет в Лунном Свете, – тот ничего не желал слушать.

– Я впускаю только приличных людей, понял, дурачок бессловесный? А эта, – сказал он, ткнув пальцем в тетушку Розелину, – по-моему, выхлестала слишком много шампанского.

И впрямь, тетушка Розелина непрерывно сжимала и разжимала пальцы, бормоча какие-то несвязные фразы. Офелия уже со страхом подумала, что им придется провести в Опере всю ночь, как вдруг за ее спиной раздался густой низкий голос:

– А ну-ка, пропусти их, малый! Они со мной.

К ним неспешной поступью приближалась Матушка Хильдегард, звонко постукивая по паркету золотой тростью. Со дня отравления она немного похудела, однако ее цветастое платье все равно было слишком узко для грузной фигуры. Свои волосы с сединой она выкрасила в черный цвет, но это ее отнюдь не молодило.

Матушка Хильдегард по-хозяйски вошла в кабину, налегая всем телом на трость. Этот лифт с мягкой обивкой был гораздо скромнее того, на котором поднималась оперная труппа. Офелия осторожно подтолкнула вперед тетушку Розелину, моля Бога, чтобы та не заговорила, и поклонилась Матушке Хильдегард так низко, насколько позволяло больное ребро. Вот уже второй раз старая архитекторша приходила ей на помощь, и девушке было приятно хотя бы поклоном поблагодарить свою спасительницу.

Но Офелию ждало разочарование: Хильдегард ответила на ее поклон взрывом смеха.

– Мы с тобой квиты, малыш! Гребец без весла… Только этого мне и надо было, чтобы не подохнуть со скуки в их Опере. Я ржала, как ненормальная, до самого антракта!

Грум резко нажал на рычаг, показывая всем своим оскорбленным видом, как ему неприятно обслуживать столь вульгарную особу. А Офелия, напротив, прониклась к Матушке Хильдегард еще большим почтением. И неважно, что та вела себя как рыночная торговка. По крайней мере, она не стеснялась нарушать устои этого прогнившего мира.

Наконец они прибыли в центральную галерею Лунного Света, и Матушка Хильдегард фамильярно потрепала Мима по волосам.

– Я дважды оказала тебе услугу, малыш. И в благодарность прошу только об одном – чтобы ты этого не забывал. У здешних людишек короткая память, – добавила она, устремив свои маленькие черные глазки на грума, – но я-то прекрасно все помню за них за всех.

Офелия с сожалением смотрела ей вслед. Сегодня вечером она чувствовала себя такой одинокой, что готова была принять помощь от кого угодно.

В Лунном Свете царил необычный покой. Бесчисленные стенные часы показывали четверть первого ночи, а хозяева и гости замка должны были спуститься из Башни только на рассвете.

Добравшись до верхнего этажа и пройдя по коридору к роскошным апартаментам Беренильды, Офелия наконец почувствовала, что они в безопасности. Она уложила тетку на диван, подсунула ей под голову подушечку, расстегнула ворот платья, чтобы легче дышалось, и уговорила выпить немного минеральной воды. Нюхательные соли, которые Офелия сунула тетке под нос, не оказали ровно никакого действия. Розелина испускала громкие вздохи, вращала глазами и наконец задремала.

«Спите, спите, – подумала Офелия с неистовой надеждой. – А потом проснитесь здоровой!»

Упав в низкое кресло рядом с обогревателем, девушка поняла, как безумно она устала. Самоубийство Густава, вторжение Драконов, нескончаемо длинная Опера, бред тетушки Розелины, агрессия Фрейи, разговор с Торном на заброшенном вокзале и ее ребро, проклятое ребро, не дающее ей передышки… Офелии казалось, что с утра на нее навалился непосильный груз проблем…

«Расслабляться нельзя, – подумала она. – Нужно встать, сварить кофе, поухаживать за тетушкой, подлечить рану на щеке…»

И забылась сном, не успев перечислить все, что ей надлежало сделать.

Офелию разбудило позвякивание дверной ручки. Из своего кресла она увидела Беренильду, входившую в комнату. В розовом свете ламп красавица выглядела одновременно сияющей и утомленной. Ее кудри, не скрепленные шпильками, золотистым нимбом окружали точеное лицо. Она была все в том же сценическом наряде, но кружевное жабо, цветные ленты и длинные бархатные перчатки, видимо, где-то потерялись.

Беренильда бросила взгляд на тетушку Розелину, дремавшую на диване, затем на Мима в кресле, возле обогревателя, и заперла дверь на ключ, отрезав таким образом комнату от внешнего мира.

Офелия выбралась из кресла только со второй попытки – тело, как старый заржавленный механизм, не подчинялось ей.

– Моя тетя… – хрипло сказала она. – Ей очень плохо.

Беренильда ответила самой что ни на есть очаровательной улыбкой. Она подошла к девушке с величавой грацией лебедя, скользящего по глади озера. Только вблизи Офелия заметила, что ее глаза, обычно такие ангельски-прозрачные, помутнели от усталости.

– Ваша тетя? – мягко переспросила она. – Ах, ваша тетя…

Беренильда не шевельнула и пальцем, но Офелия вдруг получила жестокую пощечину, которая едва не снесла ей голову с плеч. Царапина, полученная от Фрейи, заболела с новой силой.

Девушка не успела опомниться, как получила вторую пощечину, не менее жестокую, чем первая.

– А это вам, мой маленький безмозглый гребец, за то, что вы выставили меня на посмешище!

Лицо Офелии пылало так, словно его обожгло огнем. В ней вспыхнул безудержный гнев. Она схватила хрустальный графин и выплеснула воду в лицо Беренильды. Та буквально окаменела. С ее бровей и ресниц серыми струйками потек грим.

– Надеюсь, это несколько освежит вас, – глухо сказала Офелия. – А теперь извольте осмотреть мою тетку.

Придя в себя, Беренильда вытерла лицо, подобрала юбки и, опустившись на колени возле дивана, потрясла старушку за плечо.

– Мадам Розелина, вы меня слышите?

– Вам следовало бы сходить к брадобрею, мой бедный друг, – ответила та.

Офелия в свою очередь склонилась над теткой.

– Как по-вашему, ее кто-то одурманил?

– Сколько уже времени она в таком забытьи? – спросила вместо ответа Беренильда.

– Мне кажется, это с ней случилось как раз перед началом спектакля. Но весь день она была в здравом уме. То есть, конечно, она ужасно боялась выйти на сцену, но не до такой степени, чтобы потерять рассудок… По-моему, теперь у нее в голове прошлое смешалось с настоящим.

Беренильда с трудом встала на ноги, вид у нее был мрачный. Вода с мокрых волос капала ей на шею.

– Похоже, рассудок вашей тетки помутился под воздействием какой-то иллюзии.

Офелию точно громом поразило. «Если госпожа Беренильда потеряет ребенка до наступления вечера, у меня не будет никаких причин вредить вашей родственнице». Где она слышала эти слова? Кто их произнес? Это был не Густав, точно не он. Девушке казалось, что ее мозг накалился до предела в попытках вспомнить что-то очень важное.

– Ш-шевалье… – заикаясь, прошептала она. – Он… был с нами в лифте.

Беренильда задумчиво любовалась игрой света в оконных стеклах.

– Я знаю, на что способен этот мальчишка. Если уж он заключает чей-нибудь рассудок в недрах прошлого, оттуда можно выбраться только изнутри. Не хочу вас пугать, моя милая, но я сильно сомневаюсь, что ваша тетя обладает достаточно сильной волей, чтобы избавиться от этого наваждения.

У Офелии помутилось в глазах. Лампы, диван и тетушка Розелина вихрем завертелись вокруг нее, как будто мир разом утратил устойчивость.

– Освободите ее! – почти беззвучно взмолилась она.

Беренильда сердито топнула ногой:

– Вы что, не слышите меня, глупая девчонка?! Ваша тетка заплутала в своих собственных переживаниях, и я бессильна с этим бороться.

– Тогда попросите шевалье, – простонала Офелия. – Он ведь сделал это не просто так? Он наверняка чего-то ждет от нас…

– С ним торговаться бесполезно, – отрезала Беренильда. – Он никогда не отказывается от своих намерений. Ну-ну, успокойтесь же, дорогая моя малютка. Госпожа Розелина ничуть не страдает, а у нас с вами полно других забот.

Офелия с ужасом взглянула на Беренильду.

– Я только что узнала, что служанка, игравшая вашу роль в замке, выбросилась из окна. В припадке «внезапного безумия», – уточнила красавица с нарочитой иронией. – Шевалье раскрыл нашу тайну и решил нам это доказать. Господи, а еще и охота, уже через несколько часов!.. – простонала она. – Как все это неприятно!

– Неприятно… – медленно повторила Офелия, не веря своим ушам.

Из-за них погибла ни в чем не повинная девушка, из-за них тетушку Розелину безвозвратно отправили в прошлое, а Беренильда находит это всего лишь неприятным?!

Очки Офелии потемнели так, словно кругом внезапно настала глубокая ночь. Ночь, населенная кошмарами… Нет, нет, это просто какое-то недоразумение! Юная служаночка вовсе не умерла. И тетушка Розелина сейчас очнется, зевнет и встанет.

– Должна признаться, что я уже начинаю нервничать, – со вздохом сказала Беренильда, рассматривая в карманном зеркальце остатки грима на лице. – Мне хотелось все организовать согласно традиции, но помолвка слишком затянулась. Торну давно пора бы жениться на вас!

Офелия вырвала из рук Беренильды зеркальце и разбила об пол. Потом расстегнула ливрею и отшвырнула ее подальше. Ей нужно было хоть ненадолго сбросить личину Мима, скрывавшую ее собственное лицо, и открыто проявить гнев.

Когда Беренильда увидела девушку такой, какой она была на самом деле, – осунувшуюся, покрытую синяками и кровоточащими царапинами, в искореженных очках, – она не смогла скрыть изумления.

– Я понятия не имела, что жандармы так сильно избили вас…

– И долго вы еще намерены играть нами?! – выкрикнула Офелия. – Мы вам не марионетки!

Беренильда, растрепанная, с размазанным гримом, тем не менее сохраняла олимпийское спокойствие. Она удобно расположилась в кресле и прошептала, глядя на осколки зеркала у своих ног:

– Ах, вот какой вы становитесь, когда вас загоняют в угол… Но почему вы решили, что я вами манипулирую?

В ярости Офелия протянула к ней ладони, расставив пальцы:

– Вот что вам было нужно с самого начала – мои руки! Вы обручили своего племянника с чтицей, ибо где-то там наверху, в башне, ваш Дух Семьи пожелал, чтобы кто-то расшифровал его Книгу!

Наконец-то Офелия могла открыто выложить все, что думала, и слова лились из ее уст неудержимым потоком.

– Всех ваших придворных беспокоит вовсе не наш брак, а то, что вы, именно вы подсунете Фаруку нужного человека – того, кто удовлетворит его любопытство! И тогда вы станете незаменимой, не правда ли?! И сможете покарать всех, кто вам неугоден!

Поскольку Беренильда сидела с застывшей улыбкой и не удостаивала ее ответом, девушка опустила руки.

– У меня для вас плохая новость, мадам. Если Книга Фарука сделана из того же материала, что Книга Артемиды, то прочесть ее невозможно.

– Нет, возможно!

Казалось, Беренильда вдруг решила выложить все карты на стол.

– Возможно, и, более того, другие чтецы уже попытались это сделать, – спокойно сказала она. – Между прочим, ваши собственные предки, дорогая моя крошка. Правда, это случилось давно, очень давно.

Офелия изумленно вытаращила глаза. Ее обожгло воспоминание о последней записи в дневнике Аделаиды:

«2 августа, понедельник. Ну, наконец-то я успокоилась! Госпожа посол вернулась из поездки. И Родольф подписал у нотариуса договор с монсеньором Фаруком. Я не имею права распространяться о подробностях, но завтра нам предстоит встреча с Духом этой Семьи. И если мой брат представит убедительные доводы, мы станем богачами».

– Так с кем же я связана контрактом – с вами или с вашим Духом Семьи?

– Ну наконец-то до вас дошло! – вздохнула Беренильда, подавив зевок. – Правда, моя дорогая малютка, состоит в том, что вы принадлежите Фаруку так же, как и Торну.

Шокированная Офелия вспомнила о таинственном ларце, который Торн вручил Артемиде в ознаменование союза между двумя ковчегами. Что же там было? Украшения? Драгоценные камни? Нет, вряд ли – такая девушка, как Офелия, не могла стоить дорого.

– Моего мнения никто не спросил. Я отказываюсь.

– Своим отказом вы глубоко оскорбите обе наших семьи, – возразила Беренильда бархатным голосом. – А если сделаете то, чего от вас ждут, Фарук возьмет вас под свое покровительство и оградит от любых нападок двора.

Но Офелия больше не верила ни одному ее слову.

– Значит, вы утверждаете, что мои предки уже читали его Книгу? Но раз вы обратились к моей помощи, значит, их попытка оказалась безуспешной?

– Дело в том, что им так и не удалось уйти достаточно далеко вспять во времени, – призналась Беренильда с безрадостной улыбкой.

– Не понимаю, почему вы ждете от меня большего успеха и почему вам обязательно нужно выдать меня замуж, чтобы достигнуть своих целей?

Беренильда раздраженно щелкнула языком.

– Потому что ваши предки не обладали ни вашим талантом, ни свойством Торна.

– Свойством Торна? – растерянно переспросила Офелия. – Вы имеете в виду его когти?

– Нет. Его память. Его жестокую, неумолимую память, которую он унаследовал от своей матери, от Летописцев.

Офелия удивленно подняла брови. Значит, память Торна – семейное свойство?

– Ну, предположим, – пробормотала она. – Но я не понимаю, какое отношение его память и наш брак имеют к чтению Книги?

Беренильда расхохоталась.

– Да самое прямое! Разве вам не рассказывали о церемонии Дара, которая позволяет сочетать свойства мужа и жены? Такой обряд проводится только при заключении брака.

– Ваш племянник говорил мне, что после свадьбы постарается передать мне часть своей… воинственности, – смущенно сказала Офелия. – Но вряд ли это поможет мне прочесть Книгу…

– Чтецом Книги Фарука станет Торн, а не вы, – резко ответила Беренильда.

Офелии понадобилось довольно много времени, чтобы осмыслить ее слова.

– Значит, брак со мной нужен Торну для того, чтобы заполучить себе мою способность к чтению? – спросила она наконец.

– Да, и эта волшебная процедура обещает быть весьма плодотворной. Я убеждена, что мой дорогой племянник совершит настоящее чудо!

Офелия пристально взглянула на Беренильду. Теперь, когда ее гнев улегся, она чувствовала только одно – безысходную печаль.

– Вы презренная женщина.

Лицо Беренильды внезапно помертвело, прекрасные глаза испуганно расширились. Она судорожным движением прикрыла руками живот, словно защищая его от удара кинжала.

– Что я вам сделала, что вы так жестоко судите меня?!

– И вы еще спрашиваете?! – вскричала Офелия. – Я видела вас в Опере, мадам. Любовь Фарука вам обеспечена. Вы носите его ребенка, вы его фаворитка и еще долго будете ею. Но тогда зачем, зачем вы вовлекаете Торна в свои интриги?

– Да затем, что он сам так решил! – в свою очередь вскричала Беренильда. – А я сосватала вас лишь потому, что он высказал такое желание. Неужели вы думаете, что этот человек позволит собой манипулировать? Нет, он гораздо более честолюбив, чем вам кажется. Ему понадобились руки чтицы – и я раздобыла ему руки чтицы. Вполне возможно, что, увидев вас впервые, он счел мой выбор неудачным. Да я и сама, признаюсь, слегка разочаровалась в вас.

Офелия смутно почувствовала, что начинает сомневаться в собственной правоте. Оказалось, дело-то совсем плохо. Ей чудилось, будто какой-то мертвящий холод проникает в ее жилы и медленно поднимается, вместе с кровью, к самому сердцу.

Каким сговорчивым выказал себя Торн, когда она объявила, что не будет ему настоящей женой… Слишком уж сговорчивым. Он не утратил хладнокровия, не попытался ее разубедить – словом, вел себя вовсе не так, как подобает отвергнутому жениху.

– Как же я была наивна! – прошептала Офелия.

Значит, в течение всех этих недель Торн старался защищать и оберегать вовсе не ее. Он оберегал ее руки чтицы.

Тяжело опустившись на табурет, девушка уставилась на свои ноги в лакированных туфлях Мима. Она смотрела Торну в глаза, когда признавалась, что доверяет ему, а он трусливо отводил взгляд. А она-то, глупая, еще чувствовала себя виноватой в том, что отвергает его, и была так благодарна ему за то, что он не отверг ее!

И теперь Офелии было так тошно, как еще никогда в жизни.

Замерев на табурете, она не сразу заметила, что Беренильда опустилась перед ней на колени и гладит ее спутанные темные волосы, ее израненное лицо.

– Офелия, милая моя Офелия! Я считала вас бессердечной, равнодушной и только теперь поняла свою ошибку. Умоляю вас, не судите Торна и меня слишком строго! Мы просто пытаемся выжить, а вовсе не используем вас ради нашего удовольствия.

Офелия предпочла бы не слышать этого. Чем больше говорила Беренильда, тем больнее сжималось у нее сердце.

Измученная усталостью, Беренильда, как обиженный ребенок, приникла щекой к коленям девушки. У Офелии не хватило духу оттолкнуть ее – она вдруг заметила, что Беренильда плачет.

– Мои дети… – прорыдала Беренильда, еще теснее прижимаясь к Офелии. – У меня их отняли, убили, одного за другим. Сначала Томаса, потом мою малышку Марион… Сейчас ей было бы столько же лет, сколько вам…

– О боже! – прошептала Офелия.

Беренильда уже не могла успокоиться. Она всхлипывала, стонала и прятала лицо в рубашке Офелии, стыдясь своей слабости.

– Я думала, что не перенесу этого, я хотела умереть. А Фарук… он… Вам, наверно, хочется обвинить его во всех смертных грехах, но он был рядом, когда Николас… мой муж… погиб на охоте. И он приблизил меня к себе, спас от отчаяния, осыпал подарками, обещал то единственное, что могло вдохнуть смысл в мою жизнь… – Беренильда снова захлебнулась рыданиями, потом прошептала: – Он обещал мне ребенка!

Офелия глубоко вздохнула и ласково повернула к себе лицо Беренильды, залитое слезами, облепленное мокрыми волосами.

– Наконец-то вы говорите со мной честно, мадам. Я вас прощаю.

Субретка[15]

Офелия довела Беренильду до кровати. Та рухнула на постель и тотчас заснула. На белоснежной подушке ее лицо с увядшей кожей и склеившимися ресницами выглядело постаревшим. Офелия грустно посмотрела на нее и выключила лампу у изголовья. Ну как можно ненавидеть женщину, убитую потерей своих детей?!

Тетушка Розелина, с головой ушедшая в прошлое, беспокойно ворочалась на диване, проклиная плохое качество бумаги. Офелия стащила теплое одеяло с незанятой кровати бабушки и укрыла им крестную. Больше она ничего не могла для нее сделать. Девушка осторожно легла на ковер и свернулась клубочком. У нее что-то болело в груди. Болело сильнее, чем расцарапанная щека. Сильнее, чем поврежденное ребро. Это была совсем другая боль – глубинная, пронзительная, неотступная.

Ее терзал стыд. Стыд за то, что она не смогла вернуть тетку в настоящее. Стыд за то, что она вообразила себя способной управлять своей жизнью. Стыд – и какой острый стыд! – за собственную глупую наивность.

Офелия с горечью взглянула на свои руки. «Некоторых женщин берут замуж ради их богатства; меня взяли за мои пальцы».

От этой мысли ее душевная боль уступила место гневу, холодному и твердому, как лед. Да, она простила Беренильде ее расчеты и уловки, но ничего не простит Торну. Если бы он был искренним с ней, если бы не внушил ей смутных надежд, наверно, она простила бы и его. Ему представлялось много случаев сказать ей правду, а он не только упустил их, но еще и позволил себе украшать их встречи заявлениями типа: «Я начинаю привыкать к вам» или «Ваша судьба крайне важна для меня». Это по его вине Офелия увидела настоящее чувство там, где не скрывалось ничего, кроме честолюбия.

Да, этот человек – худший из всех.

Часы пробили пять раз. Офелия поднялась, потерла глаза и решительным жестом надела очки. Теперь с унынием покончено. Ее сердце яростно билось в груди, с каждым толчком воскрешая и укрепляя волю. И пусть это займет сколько угодно времени, она возьмет реванш над Торном и над жизнью, которую ей навязали.

Офелия открыла аптечку, достала пластырь и пузырек со спиртом. В зеркале она увидела на лице синяки, вздутую губу, жуткие круги под глазами и мрачный, прежде несвойственный ей взгляд. Растрепанные волосы беспорядочными прядями падали на лоб. Стиснув зубы, Офелия обработала спиртом ранку, оставленную невидимыми когтями Фрейи. Порез был глубокий, словно от осколка стекла. Наверняка останется небольшой шрам.

Девушка заклеила щеку пластырем.

Покончив с этим, она поцеловала тетку в лоб и шепнула ей на ухо:

– Не бойтесь, я вас выручу.

Подобрав с пола ливрею Мима, она надела ее. Конечно, теперь этот костюм уже не защитит от шевалье – нужно просто по возможности избегать встреч с ним.

Подойдя к кровати Беренильды, Офелия не без труда сняла с ее шеи цепочку с ключом, украшенным драгоценными камнями, и отперла дверь. С этой минуты ей следовало действовать очень быстро. Из соображений безопасности все помещения в посольстве запирались только изнутри. Тетушка Розелина и Беренильда спали крепким сном и были абсолютно беззащитны – иными словами, подвергались опасности извне, пока она не вернется.

Офелия прошла по коридору и спустилась в подвальное помещение. Поравнявшись со столовой для слуг, она с удивлением увидела там жандармов в треуголках и красно-синих мундирах. Окружив стол, где лакеи пили утренний кофе, они, судя по всему, подвергали каждого из них строгому допросу. Что означала эта неожиданная проверка? Лучше было тут не задерживаться.

Офелия заглянула в складские помещения и в котельную – Гаэль нигде не было.

Зато ей попалось на глаза печатное объявление на стене:

«Разыскивается преступник!

Сегодня ночью нам стало известно о прискорбном инциденте. Вчера вечером некий лакей, прислуживавший в замке Лунный Свет, ударил беззащитного ребенка, нанеся таким образом урон репутации нашего посольства!

Приметы преступника: довольно молод, маленького роста, с темными волосами. В момент нападения был вооружен веслом (?). Если вам известен лакей с такими приметами, немедленно обращайтесь в Управление. Награду гарантируем.

Филибер, управляющий Лунного Света»

Офелия нахмурилась: этот маленький шевалье – настоящий дьявол. Он, видимо, решил всерьез навредить ей. Если она попадется на глаза жандармам, ее тут же швырнут в темницу. Нужно было срочно изменить внешность.

Прокравшись по коридору в прачечную, окутанную облаками влажного пара, она тайком, как воровка, схватила белый передник и чепчик, а в гладильной похитила с сушилки черное платье.

Переодеваться в коридоре было нельзя, и Офелия побежала к себе, на Банную улицу. По пути ей пришлось несколько раз прятаться от жандармов, колотивших в двери комнат. Добравшись наконец до своей каморки, она заперлась изнутри, перевела дух, разделась так быстро, как только позволяло болевшее ребро, сунула ливрею под подушку и облачилась в платье горничной, причем второпях сначала надела его наизнанку.

Завязывая тесемки передника и прилаживая чепчик на свои густые темные волосы, Офелия пыталась рассуждать как можно спокойнее. «Что, если я попадусь жандармам? Нет, они в первую очередь будут допрашивать лакеев. А если мне зададут какой-нибудь вопрос? Буду отвечать только „да“ или „нет“, чтобы не выдать себя акцентом. А если все-таки выдам? Ага, вот что: я состою на службе у Матушки Хильдегард. Она сама иностранка, а потому нанимает к себе на работу только иностранцев, и дело с концом».

Поймав собственное отражение – настоящее отражение – в зеркале, Офелия испуганно вздрогнула. Она совершенно забыла о плачевном состоянии своего лица! С этими синяками и заклеенной щекой она была похожа на избитую бродяжку.

Девушка беспомощно окинула взглядом каморку. Плащ Торна! Офелия сняла его с вешалки и внимательно рассмотрела. Типичная одежда чиновника, это было ясно с первого взгляда. Вот она, необходимая деталь ее нового образа! Что может быть естественнее, чем вид скромной служаночки, несущей одежду своего хозяина в чистку?! Офелия надела плащ на деревянные плечики, повесила на руку и подняла ее как можно выше. Заслоняя плащом лицо, она, может быть, пройдет незамеченной. И в конце концов отыщет Гаэль.

Но едва Офелия высунула нос из каморки, как чуть не получила удар кулаком в лицо. Перед ней стоял Ренар, который уже занес было руку, чтобы постучать в дверь. Увидев девушку, он в изумлении вытаращил глаза и разинул рот. Впрочем, сама Офелия, заслонявшая лицо плащом, была удивлена ничуть не меньше.

– Ну и дела! – проворчал Ренар, безжалостно скребя рыжую голову. – Так я и знал, что к моему немому наведываются девчонки! Извини, малютка, мне надо с ним перемолвиться словцом.

Он положил здоровенные ручищи на плечи Офелии и вытолкнул ее за порог, на Банную улицу, как выталкивают непослушных детей. Но не успела она сделать и трех шагов, как Ренар окликнул ее:

– Эй, малышка, постой!

В несколько прыжков он догнал девушку и преградил ей путь.

– А в комнате-то его нет. Ты чем же это там занималась одна?

Офелия предпочла бы услышать вопрос, на который можно было ответить «да» или «нет». Но ей меньше всего хотелось ссориться с Ренаром. Слегка опустив мешавший ей плащ, она неловко вытащила из кармана передника ключ от своей каморки и прошептала:

– Одолжила.

Ренар поднял густые рыжие брови и с бдительностью жандарма проверил адрес на бирке – № 6, Банная улица.

– Да он рехнулся – разгуливать по замку без ключа! А ты, случайно, не таскаешь у моего дружка песочные часы, а?

И Ренар бесцеремонно отодвинул в сторону плащ Торна, которым Офелия прикрывалась, как занавеской.

– Ах ты, бедняжка, – сочувственно пробормотал он, тут же забыв про свои подозрения. – Не знаю, кто твои хозяева, но они настоящие звери. Ты, никак, новенькая? Слушай, я не хотел тебя пугать, просто я ищу своего приятеля. Может, ты знаешь, где его найти? Тут вот час назад вывесили объявление о розыске… А у него как раз такой вид, что его мигом загребут.

Офелия была искренне растрогана. Этот грубоватый лакей внушал ей гораздо большее доверие, чем собственный жених. Она подняла голову, перестав прятать от Ренара лицо, и посмотрела ему прямо в глаза:

– Помогите мне, пожалуйста! Я должна найти Гаэль, это очень важно.

Несколько секунд Ренар стоял неподвижно, озадаченно моргая.

– Гаэль? Но что она… Но что ты… Да кто ты такая, черт подери?

– Где она? – снова умоляюще спросила Офелия. – Скажите, прошу вас!

Но тут в дальнем конце Банной улицы появились жандармы. Они шумно вламывались в душевые и туалеты, вышвыривая оттуда полуголых людей, а тех, кто сопротивлялся, избивали дубинками. Крики и ругательства шумным эхом разносились по всему коридору.

Офелия перепугалась не на шутку.

– А ну, пошли, – шепнул Ренар, схватив ее за руку. – Если они найдут у тебя чужой ключ, тебе несдобровать.

И Офелия побежала следом за Ренаром, который больно стиснул ее пальцы в своей здоровенной клешне. Другой рукой она держала длинный плащ Торна, путавшийся у нее в ногах. Коридоры подвала, все с одинаковыми плиточными полами и тусклыми настенными лампочками, сменяли друг друга. Слуги, напуганные обыском, стояли на порогах комнат, тыча пальцами в тех, кто, на свою беду, соответствовал описанию в афише. Жандармов становилось все больше, но Ренар как-то ухитрялся избегать встречи с ними, вовремя ныряя в поперечные коридоры. При этом он то и дело поглядывал на свои карманные часы.

– Моя хозяйка скоро проснется, – вздыхал он. – Вообще-то к этому времени я должен был приготовить ей чай и погладить газету.

Он завел Офелию в Розу Ветров. Оттуда они попали на задний двор замка и прошли мимо зверинца с экзотическими животными, птичника, овчарни и молочной фермы. Гуси на птичьем дворе яростно шипели им вслед.

Наконец Ренар подвел Офелию к гаражу.

– Господин посол организует завтра автомобильные гонки, – объяснил он. – А наш механик заболел, вот Гаэль и поручили проверить все моторы. И поэтому – сразу предупреждаю! – настроение у нее самое что ни на есть паршивое.

В тот момент, когда он уже собрался открыть ворота гаража, Офелия тронула его за плечо.

– Я вам очень благодарна за помощь, – прошептала она. – Но будет лучше, если вы останетесь здесь, а я войду одна.

Ренар насупился.

– В чем дело? Я ничего не понимаю, не знаю, что ты ищешь и кто ты такая. Но одно, по крайней мере, мне ясно.

И он уставился на лакированные туфли с пряжками, которые выглядывали из-под черного платья Офелии.

– Это башмаки лакея. А среди лакеев я знаю только одного с такими маленькими ножками.

– Чем меньше вы будете знать обо мне, тем лучше для вас! – взмолилась Офелия. – Все, кто знал меня слишком хорошо, пострадали от этого. И я себе не прощу, если с вами что-нибудь случится!

Ренар, растерянный вконец, почесал пышную огненно-рыжую бакенбарду, похожую на пылающий костер.

– Ага, значит, я не ошибся. Это… это и вправду ты? Черт бы меня побрал! – пробормотал он, хлопнув себя по лбу. – Вот уж задачка так задачка! Я тут много чего повидал, но чтоб такое…

И он решительно распахнул ворота.

– Нет уж, теперь-то я точно войду вместе с тобой, – упрямо заключил он. – И не отговаривай меня, я должен во всем разобраться.

Гараж, насквозь пропахший бензином, казался безлюдным. Три лампы, свисавшие с потолка, освещали ряды элегантных портшезов – переносных кресел на двух шестах. Яркие занавески, цветочные мотивы – каждый портшез был разукрашен на свой лад. Автомобили Лунного Света стояли в дальнем конце гаража, поскольку их выводили отсюда довольно редко. Они служили не средством передвижения, а скорее предметом роскоши, усладой для глаз. Извилистые неровные дороги имения не годились для быстрой езды.

Все машины, кроме одной, стояли под чехлами. А единственный расчехленный автомобиль – вероятно, дамский – напоминал коляску со сверкающими колесами и цветным кузовом. Офелия встречала такие машины только у себя в музее, да и то в разобранном виде. На Аниме экипажи не нуждались в моторах и передвигались сами собой, словно хорошо выдрессированные животные.

Гаэль, склонившаяся над двигателем, сыпала проклятиями, как извозчик.

– Эй, красавица! – окликнул ее Ренар. – Тут к тебе гости!

Гаэль еще раз выругалась, злобно стукнула по мотору гаечным ключом, яростно содрала с рук перчатки и подняла на лоб защитные очки. Ее ярко-голубой глаз и черный монокль уставились на маленькую субретку, приведенную Ренаром. Офелия молча позволила себя рассмотреть. Она была уверена, что Гаэль ее узнает, ведь та с самого начала видела ее насквозь.

– Надеюсь, дело важное, иначе берегись! – бросила наконец женщина, не скрывая нетерпения.

Этим она и ограничилась, не произнеся больше ни одного вопроса, ни одного слова, которые могли бы выдать Ренару секрет Офелии. «Моя тайна за твою». Девушка неловко сложила плащ Торна, оттягивавший ей руку. Теперь настал ее черед не подвести Гаэль.

– У меня неприятности, и я могу рассчитывать только на вас. Мне нужны ваши свойства.

Гаэль, недоверчиво глядя на нее, постучала пальцем по моноклю, мрачно черневшему под ее бровью:

– Вот это?

Офелия кивнула.

– Надеюсь, не для того, чтобы оказать услугу какому-нибудь дворянчику?

– Клянусь, что нет.

– Да о чем вы тут обе толкуете? – рассердился Ренар. – Вы что, уже снюхались? И что это за недомолвки, черт возьми?!

Гаэль сорвала со лба защитные очки и встряхнула черными волосами.

– Не лезь в наши дела, Ренар. Чем меньше ты о них узнаешь, тем здоровей будешь.

Ренар был так огорошен, что Офелия даже пожалела его. От этого человека она стала бы таиться в последнюю очередь, но сейчас у нее не было выбора. Она и без того уже показала ему свое истинное лицо, чего не следовало делать.

Внезапно Гаэль прижала палец к губам, призывая к молчанию. Снаружи всполошенно загоготали гуси.

– Кто-то идет.

– Жандармы! – воскликнул Ренар. – Они обыскивают каждый закуток Лунного Света. Атас, ребятки!

Он заприметил в дальнем конце гаража низкую дверцу, еле видную за крышами зачехленных машин.

– Надо сваливать. Они не должны изловить эту малышку.

Гаэль насупилась, еще глубже вдавив монокль в глазницу.

– Все лампы горят, – бросила она, – а эта колымага стоит распотрошенная! Они сразу поймут, что отсюда кто-то сбежал, и поднимут тревогу.

– Не поднимут, если увидят кое-кого на рабочем месте.

С этими словами Ренар торопливо стащил с себя ливрею, засучил рукава рубашки и обрызгал руки машинным маслом.

– Сударыни, перед вами ужасно занятой механик! – хихикнул он, демонстрируя им запачканные ладони. – С жандармами я объяснюсь сам, а вы бегите вон в ту дверцу, да поживей!

Офелия смотрела на него с грустным восхищением. Только теперь она поняла, какую важную роль сыграл в ее жизни этот рыжий верзила. Девушка смутно боялась, что никогда больше не увидит его.

– Спасибо тебе, Рено! – прошептала она. – Спасибо за всё!

В ответ он хитро подмигнул ей:

– Ладно уж… Передай своему немому дружку, чтоб был поосторожней!

– Надень это, – буркнула Гаэль, протянув ему защитные очки, – так скорей сойдешь за механика.

Ренар нацепил очки на лоб, набрал в грудь побольше воздуха для храбрости, обхватил ручищами свирепое лицо Гаэль и крепко поцеловал ее. Она так изумилась, что вытаращила свой голубой глаз и даже не оттолкнула нахала. Когда он выпустил ее, на его лице, между рыжими бакенбардами, сияла счастливая улыбка.

– Сколько уж лет я за ней ухлестываю, за этой женщиной! – прошептал он.

Тут вдали распахнулись ворота, и в проеме возникли силуэты жандармов. Гаэль потащила Офелию за автомобили, толкнула ее в темный угол и вышла вместе с ней через заднюю дверь.

– Вот кретин! – пробурчала она сквозь зубы.

На улице стояла иллюзорная ночная тьма, и Офелия почти ничего не видела вокруг. Но она могла поклясться, что в эту минуту на губах Гаэль, обычно сурово сжатых, заиграла легкая улыбка.

Память о прошлом

Из коридора в коридор, от лестницы к лестнице, Офелия и Гаэль добрались до верхнего этажа Лунного Света, ухитрившись избежать встречи с жандармами. С каким облегчением Офелия закрыла за ними обеими дверь и заперла ее на ключ! Бросив плащ Торна на стул, она первым делом убедилась, что Беренильда спит, а потом указала Гаэль на диван, где тетушка Розелина беспокойно ворочалась с боку на бок, словно ее мучил дурной сон.

– Один из Миражей отправил ее в далекое прошлое, – еле слышно прошептала Офелия. – Вы сможете вытащить ее обратно, в нашу реальность?

Гаэль присела на корточки рядом с диваном и устремила пристальный взгляд на тетушку Розелину. Она долго смотрела на нее, крепко сжав губы…

– Хорошая работа, – пробурчала она наконец. – Мои поздравления тому, кто это сделал. Он большой искусник. Где я могу помыть руки? Они у меня все в смазке.

Офелия налила воды в тазик Беренильды, нашла мыло. Она так нервничала, что пролила воду на ковер.

– Так вы сможете ей помочь? – жалобно спросила девушка.

– Вопрос не в том, смогу ли я ей помочь, а в том, почему я должна ей помогать. Во-первых, кто она такая, эта женщина? Подруга вашей Драконши? – осведомилась Гаэль, бросив презрительный взгляд на кровать Беренильды. – В таком случае мне тут делать нечего.

Офелия умоляюще посмотрела на мрачный монокль, мысленно взывая к Нигилистке, скрывавшейся за черным стеклом.

– Поверьте мне, единственная вина этой женщины состоит в том, что я ее племянница.

И она уловила за непроницаемым стеклом то, чего так истово ждала, – искру гнева. Гаэль всеми силами души ненавидела несправедливость.

Женщина села напротив дивана и вынула из глазницы монокль. Ее левый глаз, темный, как бездонный колодец, иронически оглядел апартаменты Беренильды. Гаэль хотела показать Офелии, что собой представляет в действительности этот иллюзорный мир. Всё, на что падал ее взгляд, тут же изменяло свое обличье. Роскошный ковер оказался дешевой циновкой. Из-под элегантных расписных обоев выступила сырая заплесневелая штукатурка. Фарфоровые вазы превратились в грубые глиняные горшки. Балдахин был изъеден молью, ширма продырявлена, кресла провалены, чайные чашки из сервиза выщерблены. Иллюзия таяла под безжалостным взглядом Гаэль, но стоило ей отвести глаза, как видение возрождалось снова.

«Здесь прячут грязь под тройным слоем лака», – так выразился Арчибальд. Только теперь Офелия поняла насколько он был прав. Она больше никогда не сможет видеть Лунный Свет таким, как прежде.

Гаэль склонилась над спящей тетушкой Розелиной и легонько приподняла старушкину голову.

– Как ее зовут?

– Розелина.

– Розелина, – повторила Гаэль, пристально всматриваясь в лицо спящей.

Сомкнутые веки тетушки дрогнули. Все ее тело охватили жестокие судороги. Но Гаэль еще крепче стиснула тетушкину голову, направив на нее поток своей воли.

– Розелина, – шептала она. – Возвращайтесь, Розелина! Идите за моим голосом, Розелина!

Содрогания прекратились. Гаэль опустила голову Розелины на подушку и поднялась со стула:

– Ну ладно, я побегу. Ренар ни черта не смыслит в механизмах, а машины сами собой не ремонтируются.

Офелия сидела в полной растерянности. Тетушка Розелина по-прежнему покоилась на диване с закрытыми глазами.

– Мне кажется, она еще не проснулась…

Гаэль улыбнулась уголком рта, давая понять, что все в порядке.

– Она должна еще немного поспать. Главное – не буди ее, не пугай. Она обязательно очнется, но не сразу. Можешь мне поверить, ей предстоит вернуться издалека. Еще несколько часов – и я бы уже не смогла ее оттуда вытащить.

Офелия обхватила себя руками, стараясь унять дрожь. Внезапно она осознала, что вся горит. Ей чудилось, что ее больное ребро бьется в том же ритме, что и сердце. Это было больно и одновременно успокаивало.

– Что с тобой? – встревожилась Гаэль.

– Ничего, ничего, все в порядке, – ответила Офелия со слабой улыбкой. – Я просто переволновалась. И я никогда еще не была так счастлива.

– Ну, стоит ли так сильно переживать! – ответила Гаэль, совершенно сбитая с толку.

Офелия посмотрела ей в глаза:

– Я вам так обязана! Не знаю, что нам готовит будущее, но вы всегда найдете во мне надежную союзницу…

– Хватит красивых слов! – прервала ее Гаэль. – Не хочу тебя огорчать, моя козочка, но в будущем двор тебя либо уничтожит, либо прогнет под себя. А знакомство со мной не очень-то престижно.

Нигилистка задумчиво, почти сочувственно взглянула на тетушку Розелину и со свирепой усмешкой ущипнула Офелию за нос.

– Если и впрямь хочешь меня отблагодарить, то не становись одной из них. Выбирай друзей по себе, не лезь в придворные игры, следуй своим путем. И поговорим через несколько лет, идет?

Она открыла дверь и на прощание махнула рукой:

– До встречи!

Гаэль ушла, и Офелия снова заперла дверь. Потом склонилась над тетушкой Розелиной и нежно погладила ее по волосам, стянутым в тугой пучок. Девушке ужасно хотелось разбудить тетку, убедиться, что она благополучно выбралась из прошлого, но Гаэль не советовала спешить…

И самое лучшее, что можно было сейчас сделать, – это поспать.

Офелия широко зевнула. Ей казалось, она бодрствовала целую вечность. Девушка стащила с головы чепчик, развязала передник, сбросила туфли и почти упала в кресло. Когда она взмыла в небо и полетела над лесами, городами и странами, то поняла, что спит и видит сон. Она парила над древним миром, тем, который некогда был одним огромным шаром, круглым, как апельсин. И явственно, с поразительной четкостью различала внизу всё до мелочей: и солнечные блики на воде, и пышную листву деревьев, и городские бульвары…

Но внезапно все заслонил огромный цилиндр. Он рос и рос, и вот уже из-под его полей показалась кисло-сладкая улыбка Арчибальда. Вскоре посол затмил собой весь пейзаж. В руках у него была раскрытая Книга Фарука.

– А ведь я вас предупреждал, – сказал он Офелии. – Все ненавидят интенданта, а интендант ненавидит всех.

Офелия решила, что ей не нравится такой сон, и открыла глаза. Несмотря на тепло, идущее от обогревателя, ее сильно знобило. Наверно, у нее жар. Девушка встала и начала искать, чем бы укрыться, но единственное свободное одеяло она отдала тетушке Розелине. По иронии судьбы, в распоряжении Офелии оставался только плащ Торна. Что ж, она была не настолько горда, чтобы пренебречь им. Закутавшись в плащ, Офелия свернулась клубочком в кресле. Стенные часы начали отбивать удары, но у нее уже не осталось сил их считать.

Кресло было страшно неудобное, в него набилось слишком много народу. Хоть бы они замолчали поскорее, иначе старому интенданту так и не удастся заснуть… О чем они там болтают? Ну конечно, о еде, им только этого и надо. «Нам не хватит съестных припасов!» «Поднимем цены на продукты!» «Накажем браконьеров!» Интенданту были отвратительны их толстые животы, но больше всего он ненавидел Фарука… Нет, решительно, здесь не удастся заснуть. Как хотелось покинуть это место, вырваться наружу, в реальный мир и вдыхать свежий ветер, пока легкие не очистятся от смрада… Но, увы, не хватало времени. Да, вечно не хватало времени, ведь приходилось заседать в парламентах, в судах… У старого интенданта было бессчетное количество врагов, но его неумолимая логика всегда одерживала верх над их кознями… Они уже не раз пытались навязать ему секретаря, чтобы тот проверял, насколько беспристрастно старик ведет дела. И если враги обломали об него зубы, то лишь потому, что интендант доверял одним только цифрам. Не совести, не этике – только цифрам! Итак, о секретаре…

Он обладал безупречной памятью, которая никогда его не подводила. Это вызывало ярость старого интенданта. Он считал секретаря вредным насекомым, конкурентом, готовым вытолкнуть его за дверь и занять вожделенную должность. Вот кретин! Ему не суждено было узнать, что под упрямым молчанием секретаря скрывалось только одно – стремление заслужить его похвалу. В день смерти старого интенданта секретарь был единственным человеком, скорбевшим о нем…

Но это случится позже, а сейчас секретарь корчился от боли. Яд. А ведь это можно было предвидеть! Не следовало доверять никому! Никому, кроме тетки. Неужели он вот так и умрет, прямо здесь, на этом ковре? Нет, ему было еще далеко до смерти… А пока он просто ребенок, серьезный и одинокий. Тетя Беренильда всеми силами старалась развлечь его, даже подарила красивые золотые часы. Но ребенок предпочитал им игру в кости. Они были непредсказуемы, полны сюрпризов, а главное, никогда не разочаровывали, в отличие от людей.

Горечь рассеивалась по мере движения к раннему детству… Теперь мальчик носился по саду в имении Беренильды, пытаясь догнать крепыша-подростка, который дразнился, высовывая язык. Это был его брат Годфруа. Но называть его родным братом не разрешалось. Мальчик радовался, когда Беренильда приглашала Годфруа и Фрейю, пускай они иногда и причиняли ему боль своими когтями. Зато ему совсем не нравилось, когда вместе с ними приезжала их мать, которая смотрела на него с отвращением. Мальчик ненавидел ее взгляд: он разрывал ему голову, терзал внутренности, хотя никто этого не замечал. Но это было позже, намного позже, после того как его родная мать впала в немилость, после того как умер отец…

А пока он играет в свою любимую игру с Фрейей, сидя на невысокой садовой стене, в один из редких солнечных дней. Они играют в кости, которые Годфруа сам вырезал из дерева. Фрейя бросает кости и говорит, какие действия нужно произвести. «Складывай!» «Раздели!» «Помножь!» «Отними!» Такая игра мальчику уже наскучила, он предпочел бы что-нибудь посложнее: десятичные дроби, уравнения, возведение в степень… Но ему ужасно приятно каждый раз видеть восхищенный взгляд сестры. Когда Фрейя бросает кости, мальчику кажется, что он живет настоящей, полной жизнью…

Офелию разбудил резкий звонок. Она сонно мигала, еще не вполне очнувшись от сновидений, и растерянно оглядывала комнату. Откуда этот шум? На кровати виднелась неподвижная фигура Беренильды. Еле слышно потрескивали горевшие газовые рожки. Тетушка Розелина храпела на диване. В конце концов Офелия поняла, что звонит телефон.

Но тут звонки смолкли, оставив после себя оглушительную тишину.

Офелия с трудом выбралась из кресла. У нее ныло все тело, гудела голова. Жар, видимо, унялся, зато ноги были как деревянные. Она склонилась над теткой, надеясь, что та открыла глаза, но поняла, что придется потерпеть еще. Нужно было верить Гаэль.

Пошатываясь, Офелия добрела до туалетной комнаты. Она засучила слишком длинные рукава плаща, сняла перчатки и очки, открыла кран и щедро плеснула водой в лицо, чтобы отогнать странные ночные видения. Надевая перчатки после умывания, она вдруг заметила дырочку, из которой выглядывал кончик ее мизинца… «Ах, вот в чем дело! – прошептала девушка, рассматривая прореху. – Так тебе и надо, будешь знать, как кусать швы!»

Присев на краешек ванны, Офелия начала ощупывать просторный плащ, в который завернулась для сна. Неужели она прочитала воспоминания Торна благодаря дырявой перчатке? Но ведь плащ был одеждой взрослого человека, а она дошла до самого детства. Нет, здесь что-то не так… Девушка порылась в карманах плаща и наконец обнаружила то, что искала, под отпоровшейся подкладкой. Две маленькие игральные кости, неумело вырезанные из дерева. Вот их-то она и прочитала во сне, сама того не зная.

Офелия посмотрела на кости с жалостью и печалью, но тут же встряхнулась и сердито сжала их в кулаке. Если ее расчетливый жених когда-нибудь и мог испытывать эмоции, то наверняка давно уже растерял эту способность, занимаясь своей карьерой. Конечно, судьба была к нему не слишком благосклонна, но Офелия не собиралась ему сочувствовать.

Девушка сбросила с себя плащ, словно чужую кожу. В зеркале над раковиной было видно, что пластырь на щеке у нее отстал и ранка опять кровоточит. Офелия заклеила ее новым пластырем, дотащилась до комнаты и взглянула на каминные часы. Уже одиннадцать… ничего себе! Драконы, верно, давным-давно отправились на охоту. Девушка ликовала при мысли, что ей удалось избежать этой семейной обязанности.

Телефон зазвонил снова и не смолкал до тех пор, пока не разбудил Беренильду.

– Проклятое изобретение! – сердито воскликнула она, приподнявшись на кровати.

Но даже не подумала снять трубку. Ее татуированные руки вспорхнули, как мотыльки, чтобы взбить слежавшиеся золотистые кудри. Сон вернул ее лицу свежесть, но измял роскошный сценический наряд.

– Сварите нам кофе, дорогая моя малютка. Это главное, что нам сейчас требуется.

Офелия была того же мнения. Она поставила на плиту чайник с водой и чиркнула спичкой, едва не подпалив при этом свою перчатку. Затем взялась за кофейную мельницу. Войдя в гостиную, она застала Беренильду сидящей за журнальным столиком и молча поставила перед ней чашку кофе. Беренильда устремила на девушку свой лучезарный взгляд.

– Я что-то не очень ясно помню наш вчерашний разговор… Кажется, час уже довольно поздний…

Офелия протянула ей сахарницу.

– Да… так который же час? – спросила Беренильда, вглядываясь в каминные часы.

– Скоро полдень, мадам.

Стиснув в руке кофейную ложечку, Офелия приготовилась к взрыву негодования, который неизбежно должен был обрушиться на нее. «Как?! И вам, глупая девчонка, даже не пришло в голову вытащить меня из постели?! Разве вы не знаете, насколько охота важна для меня?! По вашей вине меня сочтут трусихой, бездельницей, старой клячей!»

Но ничего подобного не произошло. Беренильда бросила кусочек сахара в кофе и улыбнулась:

– Что ж, тем хуже. Честно говоря, я напрочь забыла об охоте в тот самый миг, когда Фарук обратил на меня взгляд.

Офелия поднесла свою чашку к губам.

– Кофе ужасен! – объявила Беренильда, скривив красивые губки. – Нет, вы решительно не обладаете нужными качествами для жизни в обществе.

Офелия поневоле признала, что Беренильда права. Девушка тщетно добавляла в кофе молоко и сахар – пить его было невозможно.

– Я думаю, шевалье не оставил нам выбора, – продолжала красавица. – Даже если я придам вам другой облик и назову другим именем, он моментально разоблачит вас. Ваше пребывание на Полюсе перестает быть тайной. И одно из двух: либо мы ищем вам более надежное укрытие вплоть до дня свадьбы, либо организуем ваше официальное появление при дворе.

Офелия стала вытирать салфеткой лужицу кофе, который от неожиданности пролила на скатерть. Она предвидела такой вариант, но услышать это ей было тяжело. Девушка предпочла бы и дальше играть роль лакея Беренильды, нежели выступить в ипостаси невесты Торна.

Беренильда откинулась на спинку кресла и сложила руки на своем округлившемся животе.

– Ясно одно: если вы хотите дожить до свадьбы, нужно, чтобы Фарук официально взял вас под свою опеку.

– Под свою опеку? – повторила Офелия, отчеканивая каждый слог. – И каковы должны быть мои достоинства, чтобы заслужить такую честь?

– В вашей ситуации никаких особых достоинств не требуется, – усмехнулась Беренильда. – Фаруку не терпится познакомиться с вами. Он придает этому большое, очень большое значение. Я бы сказала, даже чрезмерное. Именно поэтому Торн с самого начала категорически противился тому, чтобы вы сблизились с монсеньором.

Офелия подняла очки на лоб.

– Что вы под этим разумеете?

– Ах, если бы я точно знала, в чем дело, то не колебалась бы так, – раздраженно ответила Беренильда. – От Фарука можно ждать чего угодно, он совершенно непредсказуем! Меня очень тревожит его нетерпение. До сих пор я скрывала от него ваше пребывание в Небограде, и знаете почему?

Офелия приготовилась к худшему.

– Я боялась, что он тут же испробует ваши свойства на своей Книге. И меня пугает результат такого чтения. Если вы потерпите фиаско – а с учетом неудачи ваших предшественников такое вполне вероятно, – он может дать волю своему гневу, вот чего я опасаюсь.

Офелия поняла, что от волнения не сможет допить кофе, и поставила чашку на столик.

– Вы хотите сказать, что, если я сразу же не удовлетворю его любопытство, он может меня наказать?

– О, конечно, он не причинит вам зла сознательно, – вздохнула Беренильда, – но от этого последствия будут не менее тяжкими. Если бы вы знали, сколько людей лишилось рассудка до вас! А он, как истый ребенок, всегда слишком поздно жалеет о содеянном. Фаруку неведома уязвимость смертных, особенно тех, кто не унаследовал его свойства. В его руках вы будете хрупкой соломинкой, не более того.

– А он, случайно, не полоумный, этот ваш Дух Семьи?

Беренильда с ужасом воззрилась на Офелию, но та стойко выдержала ее взгляд. Она слишком много пережила за последнее время, чтобы хранить свои мысли при себе.

– Такие слова сильно сократят ваше пребывание среди нас, если вы произнесете их на людях, – предупредила ее Беренильда.

– А чем, собственно, отличается Книга Фарука от Книги Артемиды? – спросила Офелия уже деловым, профессиональным тоном.

Беренильда пожала плечом, которое при этом соблазнительно выскользнуло из ее глубокого декольте.

– Признаюсь вам откровенно, дитя мое, я мало интересуюсь этой проблемой. Я видела Книгу всего раз в жизни, и с меня хватит. Отвратительная вещь, просто мерзкая. Похожа на…

– На человеческую кожу или что-то подобное, – прошептала Офелия. – Я уже раздумывала над этим: нет ли в составе ее бумаги какого-то особого ингредиента?

Беренильда бросила на нее взгляд, в котором поблескивало лукавство.

– А вот это уже касается не вас, а Торна. Ваше дело – выйти за него замуж, передать ему свой талант чтицы и попутно подарить нескольких наследников. Большего от вас и не требуется.

Офелия стиснула зубы. Эти слова жестоко уязвили девушку. Значит, Торн и Беренильда ее ни во что не ставят?

– Итак, что же вы собираетесь предпринять? – сухо спросила она.

Беренильда поднялась с решительным видом:

– Я постараюсь вразумить Фарука. Надеюсь, он поймет, что в его интересах обеспечить вам безопасность до дня свадьбы, а главное – пока ничего не ждать от вас. Он ко мне прислушается, я умею его убеждать.

Офелия смотрела на отражение лампы, дрожавшее в чашке кофе, который она машинально помешивала ложечкой. «И что потом? – с горечью думала девушка. – Что со мной будет, когда я передам Торну свой дар и он его использует? Из чего будет состоять моя дальнейшая жизнь на Полюсе – из чаепитий и светских кривляний?»

«Нет! – решила она, глядя на отражение своего лица в кофейной ложке. – Уж не прогневайтесь, господа, но я построю собственное будущее так, как сама захочу!»

Испуганное икание оторвало Беренильду и Офелию от размышлений. Тетушка Розелина внезапно села на диване, устремила зоркий взгляд на каминные часы и воскликнула:

– Великие предки! Почти полдень, а я все еще валяюсь в постели!

Офелия тут же забыла о своих мрачных мыслях. Она так резко вскочила со стула, что тот упал. А Беренильда, напротив, откинулась на спинку кресла, сложив руки на животе и растерянно глядя на старушку:

– Мадам Розелина?! Наконец-то вы здесь, с нами!

Тетушка свирепо втыкала шпильки в свой растрепавшийся пучок.

– А разве я куда-то отлучалась?

– Но… это же невозможно!

– Чем больше я вас слушаю, тем меньше понимаю, – буркнула тетушка Розелина. – Ну а ты чего вдруг так разулыбалась? – спросила она Офелию. – Я гляжу, ты теперь ходишь в платье? И почему у тебя пластырь на щеке? Господи боже, а это еще откуда?

И тетушка схватила Офелию за руку. Она углядела дырочку в перчатке, из которой выглядывал мизинец.

– Ты же всё будешь читать наперекосяк! Где твои сменные перчатки? А эту давай сюда, я ее зашью. И перестань улыбаться, как дурочка, мне прямо глядеть на тебя страшно.

Но как Офелия ни старалась, улыбка не сходила с ее лица. Она могла только улыбаться или плакать от радости. Зато Беренильда все еще пребывала в недоумении.

– Неужели я ошиблась?..

Офелии было ее жаль, но она вовсе не собиралась объяснять, что прибегла к помощи Нигилистки.

И тут снова зазвонил телефон. Беренильда подняла глаза на Офелию:

– Ответьте, дитя мое.

Тетушка Розелина, которая вдевала нитку в иголку, изменилась в лице:

– Как это? Но ее голос!.. Ее акцент!..

– Время тайн окончилось! – объявила Беренильда. – Возьмите трубку, милая моя.

Девушка послушалась. Если это Арчибальд, их беседа станет великолепным прологом к ее «выходу в свет». Она опасливо сняла с рычага трубку из слоновой кости. На Аниме Офелия иногда видела, как родители разговаривают по телефону, но сама никогда им не пользовалась.

Едва девушка прижала трубку к уху, как ее барабанная перепонка чуть не лопнула от громового голоса:

– Алло!!!

С перепугу Офелия чуть не выронила трубку.

– Торн?

Настало молчание, прерываемое только сбивчивым дыханием Торна. Офелия боролась с соблазном взять и повесить трубку. Она предпочитала свести с ним счеты лицом к лицу. И если у него хватит наглости отчитывать ее, она сумеет дать ему отпор.

– Вы?! – бросил наконец Торн. – Очень хорошо. Просто прекрасно. А… моя тетка… она там, с вами?

Офелия изумленно заморгала. Этот запинающийся голос, эти паузы – как непохоже на Торна!

– Да, в конечном счете мы все трое провели ночь здесь.

Наступила тишина: Торн затаил дыхание.

– Вы, вероятно, хотите поговорить со своей теткой? – холодно спросила Офелия. – Мне кажется, вам есть что сказать друг другу.

И вот именно в этот момент, когда она меньше всего ожидала взрыва, он и произошел.

– Вы провели ночь здесь?! – взревел Торн. – Да я уже несколько часов пытаюсь с вами связаться, стучу к вам в комнату! Черт бы побрал эту звукоизоляцию в Лунном Свете! Вы хоть понимаете, до какой степени я… Нет, вам, конечно, это и в голову не пришло!..

Офелия отодвинула трубку от уха. Она подумала: уж не пьян ли он?

– Не кричите так громко, у меня даже в ушах зазвенело. Я и без того вас хорошо слышу. К вашему сведению, еще даже полдень не наступил. Мы только что проснулись.

– Полдень? – изумленно переспросил Торн. – Как это можно, черт подери, спутать полдень с полуночью?

– С какой полуночью? – удивилась Офелия.

– С полуночью? – воскликнули в один голос Беренильда и Розелина за ее спиной.

– Значит, вы не в курсе того, что произошло? Вы спали все это время?

Голос Торна был словно пронизан электрическими зарядами. Офелия приникла к трубке. Она поняла, что жених вовсе не пьян, – видимо, произошло что-то серьезное.

– А что случилось? – пролепетала она.

Торн замолчал. На сей раз пауза длилась так долго, что девушка подумала: уж не бросил ли он трубку? Но нет, он снова заговорил, и теперь его голос звучал по-прежнему сухо и бесстрастно.

– Я звоню вам из кабинета Арчибальда. Отсчитайте три минуты от этого момента, сейчас я к вам поднимусь. Отоприте дверь только через три минуты, не раньше.

– Почему? Торн, да что стряслось?

– Фрейя, Годфруа, кузен Владимир и остальные… – медленно произнес он. – Похоже, все они погибли.

Ангел

Беренильда так побледнела, что Офелия и тетушка Розелина подхватили ее под руки, боясь обморока. Тем не менее она тут же с олимпийским спокойствием стала давать им распоряжения:

– Запомните, по ту сторону двери нас ждут стервятники. Не отвечайте ни на какие вопросы и остерегайтесь выходить на свет.

С этими словами Беренильда вынула свой ключик, разукрашенный драгоценными камнями. Когда щелкнул замок и открылась дверь, они, все втроем, оказались перед возбужденной толпой. Передняя была забита жандармами и придворными. При виде открывшейся двери все они смолкли и уставились на Беренильду. В их глазах горело злорадное любопытство, и тут же градом посыпались вопросы:

– Мадам Беренильда, нам сообщили, что вся ваша семья погибла на охоте. Неужели репутация Драконов как несравненных охотников оказалась дутой?

– Почему вас не было с ними? Говорят, только вчера между вами произошла размолвка. Не значит ли это, что вы предчувствовали такой печальный исход?

– Весь ваш клан исчез. Как вы считаете, ваше место при дворе по-прежнему легитимно?

Растерянная Офелия слушала все эти злорадные вопросы, не видя тех, от кого они исходили: фигура Беренильды, стоявшей в дверном проеме, мешала обзору. А та бесстрашно встречала эти наскоки, в ожидании Торна не произнося ни слова. Офелия съежилась, услышав вопрос какой-то женщины:

– Ходят слухи, что вы прячете у себя чтицу с Анимы. Не находится ли она здесь, в этих апартаментах? Почему вы не представили ее нам?

Внезапно женщина пронзительно вскрикнула, и все, кто находился в передней, возмущенно загомонили. Офелии даже не нужно было видеть происходящее. Она сразу поняла, что появившийся Торн расталкивает на ходу эту великосветскую свору.

– Господин интендант, повлияет ли гибель охотников на заготовки провизии?

– Какие меры вы собираетесь принять в связи с этим?

Вместо ответа Торн втолкнул Беренильду в комнату, впустил туда же Арчибальда и еще одного человека и запер дверь на ключ. Галдеж в передней мгновенно стих: теперь они находились в другом измерении. Беренильда кинулась к Торну и обняла племянника так бурно, что они оба покачнулись и ударились о дверь. Она судорожно стискивала его длинное худое тело.

– Мой мальчик, как я счастлива тебя видеть!

Торн стоял неподвижно, прямой, как шест. Казалось, он не знал, куда девать свои длиннющие руки. Его хищный взгляд был устремлен на Офелию, пронизывал ее насквозь. Наверное, сейчас она выглядела неважно, с синяками на лице и растрепанными волосами, в платьице служанки с короткими рукавчиками, в одной перчатке (вторую, дырявую, забрала тетушка Розелина). Но все это ее совершенно не огорчало. Зато угнетало другое – она не могла сразу же выразить вслух свое отношение к Торну. Девушку переполняла ненависть, но сейчас было не время давать волю эмоциям.

Арчибальд отвесил Офелии низкий поклон, прижав к груди цилиндр:

– Мое почтение, невеста Торна! Каким это чудом вы оказались в моих покоях?

И хотя его прекрасное бледное лицо было невозмутимо, он ухитрился, незаметно от всех, заговорщицки подмигнуть ей. Как и следовало ожидать, наивная импровизация Офелии на маковом поле не ввела его в заблуждение. Оставалось только надеяться, что он ее не выдаст.

– Могу я наконец узнать ваше имя? – настойчиво спросил посол, широко улыбнувшись.

– Офелия, – ответила вместо нее Беренильда. – И, с вашего позволения, мы оставим официальную церемонию знакомства до другого раза. А сейчас мы должны обсудить гораздо более важные дела.

Но Арчибальд почти не слушал красавицу. Его лучистые глаза внимательно изучали невесту Торна.

– Вы стали жертвой грубого обращения, юная Офелия?

Девушка не знала, что ответить. Не могла же она обвинять его собственных жандармов. И она молча опустила глаза. Арчибальд фамильярно коснулся пальцем пластыря на ее щеке. Тетушка Розелина предостерегающе кашлянула в кулак, а Торн нахмурился так сильно, что его лоб прорезали гневные складки.

– Итак, мы собрались здесь сегодня, чтобы обсудить дела! – объявил Арчибальд. – Что ж, давайте обсуждать!

И он с комфортом развалился в кресле, поставив ноги на скамеечку. Тетушка Розелина приготовила чай. Торн сел на диван, согнув длинные ноги. Ему было явно не по себе в этой комнате, с ее кокетливым дамским убранством. Беренильда устроилась рядом и приникла головой к эполете на его плече, но он не удостоил тетку ни единым взглядом. Его глаза неотрывно следили за выражением лица и каждым жестом Офелии. Это привело ее в замешательство. Она не знала, куда ей сесть, как держаться, и стала потихоньку отступать в угол комнаты, пока не стукнулась затылком об этажерку.

Человек в полушубке из густого серого меха, вошедший вместе с Торном и Арчибальдом, стоял посреди гостиной. Он был далеко не молод, на его плохо выбритом лице выделялся большой нос в красных прожилках. Стоя на ковре, он тер о штанины свои грязные башмаки, пытаясь сделать их чуть более презентабельными.

– Ян, доложите госпоже Беренильде всё, что вам известно, – приказал ему Арчибальд.

– Нечистое дело, – буркнул тот. – Ох, нечистое!

У Офелии была скверная память на лица, и она не сразу вспомнила, где видела этого человека. Он оказался тем самым егерем, который доставил их в Небоград в день прибытия на Полюс.

– Мы вас слушаем, Ян, – мягко сказала Беренильда. – Говорите откровенно, вы будете вознаграждены за свою искренность.

– Настоящая бойня, уважаемая госпожа, – прохрипел тот. – Сам я уцелел только чудом. Да, чудом.

Он неловко схватил чашку чая, которую подала ему тетушка Розелина, шумно выхлебал все до дна, поставил чашку на столик и заговорил, неуклюже размахивая руками:

– Я повторю все, что уже рассказал вашему уважаемому племяннику и господину послу.

Ваше семейство собралось в полном составе. С ними было даже трое мальцов, этих я еще никогда в глаза не видел. Вы уж не обессудьте, я буду говорить напрямик, все как есть, ничего не скрывая. Так вот, скажу сразу, чтоб вы знали: ваше отсутствие, мадам Беренильда, их здорово разозлило. И они давай перемывать вам косточки. Мол, вы чураетесь родни, хотите завести свою собственную, а они, мол, вас давно раскусили. И еще говорили, что эту самую «невесту бастарда» – я только повторяю их слова, у меня самого язык бы не повернулся такое вымолвить! – они, мол, никогда не признают, ни ее саму, ни ейных детишков, когда она их нарожает. Так прямо и порешили. Ну, потом, как положено, объявили начало охоты. Я-то в лесу каждую тропку знаю и всё устроил наилучшим манером. Зверей им заранее выбрал. Ясное дело, кроме стельных самок, этих мы никогда не трогаем ради будущего приплода. У меня на примете было три самца, таких здоровенных, что вам хватило бы мяса на целый год. Оставалось только прочесать лес, загнать их в нужное место и прикончить. В общем, всё как обычно!

Офелия слушала его с возрастающим страхом. Этот человек говорил с сильнейшим акцентом, но сейчас она уже лучше понимала его.

– Такого я в жизни своей не видывал. Звери вдруг повыскакивали со всех сторон, откуда их и не ждали. Да такие взъяренные, морды в пене, как будто совсем ополоумели. Ну, тогда Драконы пустили в ход когти и стали раздирать их на части, одного за другим, одного за другим. Но зверей всё прибывало, и конца им не было! Они сожрали некоторых из ваших, а оставшихся затоптали насмерть. Господи, спаси… Я уж было распрощался с жизнью, хотя свое ремесло еще как знаю!

Офелия, забившаяся в уголок, зажмурилась. Только вчера она пожелала себе никогда больше не видеть своих будущих родственников. Могла ли она представить, что ее желание сбудется таким ужасным образом! Девушке пришли на ум прочитанные ею воспоминания Торна о детстве, об играх с Годфруа и Фрейей. Потом она подумала о мальчиках-тройняшках и о том, как гордился кузен Владимир, собираясь взять их на охоту…

Егерь потер заросший щетиной подбородок. Его глаза внезапно расширились и остекленели, словно он увидел нечто превосходящее его понимание.

– Вы сейчас, небось, подумаете, что я свихнулся, да я и сам, как вспомню, думаю то же самое. Еще бы! Ангел… меня спас от расправы ангел! Он появился среди снегов, среди зверей, и они вдруг разошлись, кроткие, как ягнята. Вот так я и спасся – благодаря ему. Чудо… истинное чудо… с вашего позволения, мадам!

Егерь вытащил фляжку с водкой и сделал несколько глотков.

– Но почему я?! – воскликнул он, вытирая рукавом усы. – Почему этот ангелок спас именно меня, а не других? Вот чего мне вовек не понять!

Потрясенная Офелия, не удержавшись, исподтишка взглянула на Торна. Но увидеть его реакцию ей не удалось. Он смотрел на свои часы так упорно, словно их стрелки остановились, и он ждал, когда они пойдут снова.

– Значит, вы утверждаете, что все члены моей семьи погибли на охоте? – терпеливо спросила Беренильда. – Абсолютно все?

Егерь не решался посмотреть в глаза ни ей, ни остальным.

– Мы не нашли ни одного выжившего. Некоторые тела и вовсе изуродованы так, что и не узнать. Жизнью своей вам клянусь, мы будем обшаривать лес до тех пор, пока не соберем все трупы. Чтобы достойно похоронить их, понимаете? И кто знает… Может, ангел спас кого-то из них?

Беренильда ответила ему саркастической усмешкой:

– До чего же вы наивны! А ну-ка, скажите нам, какой он был из себя, этот упавший с неба ангелочек? Случайно, не нарядный мальчик с золотистыми волосами, пухленький и очаровательный?

Офелия дыхнула на свои очки и вытерла их о платье. Шевалье! Снова этот шевалье!

– Вы его знаете?! – изумленно воскликнул егерь.

Беренильда громко расхохоталась. Торн стряхнул с себя оцепенение и обжег тетку яростным взглядом, призывающим ее успокоиться. Лицо красавицы раскраснелось, шелковистые локоны беспорядочно падали на щеки – такой небрежности она никогда себе не позволяла.

– Взбесившиеся звери, не так ли? Ваш ангелочек вдул им в мозги такие иллюзии, какие может породить только самое развращенное воображение. Иллюзии разъярили их, пробудили в них голод. А потом он сам же и разогнал зверей, попросту щелкнув пальцами.

И Беренильда изобразила этот жест так уверенно, что егерь даже поперхнулся. Он слушал ее, как зачарованный, вытаращив глаза.

– А знаете, почему этот ангелочек пощадил вас? – продолжала Беренильда. – Чтобы вы смогли описать мне во всех подробностях, как именно погибли мои родственники.

– Это очень серьезное обвинение, дорогая моя, – вмешался Арчибальд. – Притом обвинение перед многочисленной аудиторией. – И он постучал пальцем по своей татуировке между бровями.

Беренильда мгновенно сменила выражение лица на самое что ни на есть безмятежное.

Ее грудь, которая еще миг назад бурно вздымалась, снова задышала спокойно, а щеки опять стали нежно-белыми, как фарфор.

– Какое обвинение? Разве я назвала хоть чье-то имя?!

Арчибальд устремил внимательный взгляд на дыру в цилиндре, словно она интересовала его куда больше, чем все присутствующие.

– Слушая вас, я подумал, что вы откуда-то знаете этого «ангелочка».

Беренильда подняла глаза на Торна, безмолвно спрашивая его, как ей поступить. Торн, неподвижно сидевший на диване в напряженной позе, ответил ей пронзительным взглядом, в котором был приказ: «Играйте свою роль!» Этот немой диалог длился какую-то долю секунды, но он показал Офелии, как глубоко она заблуждалась относительно Торна. Она долго считала жениха марионеткой в руках Беренильды, тогда как кукловодом был именно он.

– Я потрясена гибелью моих родных, – с горечью прошептала Беренильда. – Это несчастье буквально подкосило меня. Никто не знает и никогда не узнает, какая трагедия произошла сегодня!

Мягкий взгляд, мраморно-белое лицо, словно Беренильда вновь играла на театральных подмостках… Бедняга Ян, огорошенный вконец, совсем уже ничего не понимал.

– Итак, будем считать вопрос закрытым? – глумливо спросил Арчибальд. – Назовем этот эпизод несчастным случаем на охоте?

Да, посол был единственным среди собравшихся, кто открыто наслаждался ситуацией. Офелия сочла бы его мерзким циником, если бы не подспудное ощущение, что каждое его высказывание помогало Беренильде держать себя в руках и сохранять спокойствие.

– Да, закроем дело. По крайней мере, на ближайшее время.

Все взгляды обратились на Торна. Это были первые слова, произнесенные им с начала их маленького военного совета.

– Ну, само собой разумеется, – ответил Арчибальд с ноткой иронии. – Если следствие выявит дополнительные подробности, которые будут свидетельствовать о преступных замыслах, я не сомневаюсь, господин интендант, что вы начнете новое разбирательство. Мне кажется, это в ваших интересах.

– Так же, как в ваших интересах будет доклад Фаруку, господин посол, – отбрил Торн, пронизывая Арчибальда хищным взглядом. – Положение моей тетки при дворе пошатнулось. Могу ли я рассчитывать на то, что вы станете ей опорой?

Офелия почувствовала в этих словах скорее угрозу, чем просьбу. Улыбка Арчибальда стала еще шире. Он медленно снял со скамеечки одну ногу, затем вторую и надел свой ветхий цилиндр.

– Неужели господин интендант сомневается в усердии, с которым я готов служить его тетушке?

– А разве вы уже не навредили ей однажды? – бросил сквозь зубы Торн.

Офелия, еще не отвыкшая от роли лакея, старалась придать своему лицу отрешенное, равнодушное выражение. На самом же деле она принимала к сведению и то, что произносилось вслух, и то, о чем умалчивалось. Значит, в прошлом Арчибальд уже предавал Беренильду и поэтому Торн ненавидел его еще сильнее, чем всех остальных?

– О, стоит ли говорить о том, что было и прошло?! – умильно произнес Арчибальд, не расставаясь со своей сияющей улыбкой. – Какая, однако, у вас крепкая память! Но я понимаю ваше беспокойство. Вы ведь обязаны своей карьерой поддержке вашей тетушки. Если она попадет в опалу, вы погибнете вместе с ней.

– Господин посол! – гневно воскликнула Беренильда. – Ваша роль состоит вовсе не в том, чтобы подливать масла в огонь!

Офелия впилась глазами в Торна, все так же неподвижно сидевшего на диване. Намек Арчибальда как будто не тронул его, однако она заметила, что его длинные тонкие пальцы, обхватившие колени, судорожно сжались.

– Моя роль, мадам, состоит в том, чтобы говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, – сладеньким тоном возразил Арчибальд. – Сегодня ваш племянник лишился только половины родственников. Вторая половина его семьи по-прежнему жива и здорова и проживает где-то там, в провинции. Но эта половина, господин интендант, – заключил он, невозмутимо глядя на Торна, – впала в немилость по вине вашей матери.

Глаза Торна сузились, превратившись в две серые щелки, но Беренильда поспешно сжала его руку, призывая племянника к спокойствию.

– Умоляю вас, господа, не будем ворошить все эти старые истории! Нам нужно думать о будущем. Арчибальд, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

– О, я предлагаю больше чем поддержку, дорогая моя. Я предлагаю вам заключить со мной союз. Объявите меня крестным вашего ребенка, и вы сможете считать всю мою семью своей собственной.

Офелия уткнулась в платок, чтобы приглушить одолевший ее кашель. Крестный прямого потомка Фарука?! Да, поистине, этот человек никогда своего не упустит! Изумленная Беренильда инстинктивно прикрыла руками живот. Торн побелел от ярости. Казалось, он готов вбить в глотку Арчибальду его собственный цилиндр.

– Я не в том положении, чтобы отказываться от вашей помощи, – помолчав, решительно сказала Беренильда. – Пусть будет так.

– Это ваше официальное заявление? – настаивал Арчибальд, многозначительно указывая на татуировку между бровями.

– Арчибальд, я объявляю вас крестным моего будущего ребенка, – повторила Беренильда, собрав всю свою выдержку. – Распространится ли ваше покровительство на моего племянника?

Улыбка Арчибальда стала чуть суше.

– Вы слишком много просите, мадам. Представители моего пола внушают мне глубочайшее безразличие, и у меня нет никакого желания вводить в мою семью столь мрачную личность.

– Так же, как и у меня нет никакого желания числиться вашим родственником, – отрезал Торн.

– Но я готов нарушить свои принципы косвенным путем, – продолжал Арчибальд как ни в чем не бывало. – И хочу предложить свое покровительство вашей юной невесте, при условии, что она сама меня об этом попросит.

Офелия удивленно подняла брови. Арчибальд не спускал с нее сверкающего лукавством взгляда. С девушкой слишком долго обращались как с неодушевленным предметом, и она уже и не надеялась, что кто-то поинтересуется ее мнением.

– Откажитесь от его предложения! – приказал ей Торн.

– И на сей раз я с ним согласна! – внезапно заявила тетушка Розелина, с грохотом поставив на стол чайный поднос. – Я запрещаю тебе водить знакомство с такими подозрительными людьми!

Арчибальд воззрился на нее с искренним изумлением.

– Вот это да! Оказывается, компаньонка тоже с Анимы?! Меня провели в моем собственном доме!

Но он и не думал сердиться, напротив: казалось, это открытие только позабавило его. Он обернулся к Офелии, щелкнул каблуками и взглянул на нее широко раскрытыми глазами, такими голубыми, словно в них сияла вся небесная лазурь. Торн и Беренильда тоже настойчиво смотрели на девушку со своего дивана, безмолвно давая понять, что ждут от нее ответа, а не идиотского молчания.

И тут в голове Офелии возникла странная мысль, затмившая все остальные: «Делайте свой собственный выбор, милая девушка! Если вы сегодня не изберете свободу, завтра может быть слишком поздно».

Арчибальд продолжал глядеть на нее с самым невинным видом, как будто эта мысль была внушена вовсе не им. И Офелия решила, что с этого момента должна принимать решения самостоятельно.

– Я знаю, что вы – человек опасный, – заявила она, стараясь говорить как можно громче. – Но знаю также, что вы никогда не лжете, а я очень нуждаюсь в правде. И поэтому согласна следовать советам, которые вам угодно будет мне давать.

Говоря это, Офелия пристально смотрела в глаза Торну. Она обращала свои слова также и к нему. И увидела, как исказилось его угловатое лицо. Арчибальд же продолжал безмятежно улыбаться.

– Думаю, мы с вами поладим, невеста Торна. С этой минуты мы друзья!

Он попрощался с ней взмахом цилиндра, поцеловал руку Беренильде и увел за собой бедного егеря, совсем сбитого с толку. Едва он переступил порог гостиной, как в передней раздался взрыв голосов заждавшихся придворных. Но стоило тетушке Розелине повернуть ключ в замке, как в комнате воцарилась тишина.

Долгая и напряженная тишина, в которой Офелия ясно почувствовала общее осуждение.

– Я поражена вашей самонадеянностью! – возмущенно вскричала наконец Беренильда, вставая с дивана.

– У меня спросили мое мнение, и я его высказала, – ответила Офелия так спокойно, как только могла.

– Ваше мнение?! Вы не имеете права на свое мнение. Единственное мнение, с которым вы обязаны считаться, – это мнение моего племянника.

Торн, застывший, как труп, упорно смотрел себе под ноги. Его острый профиль был лишен всякого выражения.

– И по какому праву вы публично противопоставляете свою волю воле вашего будущего мужа? – продолжала Беренильда ледяным тоном.

Офелия недолго размышляла над ее вопросом. Лицо девушки было в таком плачевном состоянии, что получить еще одну рану от когтей Беренильды она уже не боялась.

– Это право я сама присвоила себе, – твердо сказала она. – С той самой минуты, как поняла, что вы мной манипулируете.

Лучезарные глаза Беренильды гневно сверкнули.

– Да как вы смеете говорить со мной таким тоном! – прошептала она, задыхаясь от ярости. – Вы без нас – ничто, бедная моя девочка, просто ничто…

– Замолчите!

Беренильда вздрогнула и обернулась. Торн отдал этот приказ голосом, в котором звучала неприкрытая угроза. Он встал с дивана, выпрямился и устремил на тетку пронзительный взгляд, заставивший ее побледнеть.

– Похоже, ее мнение очень важно. Что вы ей сказали? Говорите правду!

Беренильда была так потрясена этой враждебностью, что не нашлась с ответом. Офелия решила говорить вместо нее. Она вскинула голову как можно выше, чтобы встретиться взглядом с Торном там, наверху. Его глаза запали так, что страшно было смотреть, а светлые волосы никогда еще не казались такими растрепанными. Сегодня на его долю выпало слишком тяжелое испытание. Но Офелия не хотела из сострадания к нему откладывать разговор.

– Я все знаю насчет Книги. Знаю ваши истинные честолюбивые планы. Вы намеревались использовать наш брак, чтобы присвоить себе мой дар чтения. И я очень сожалею, что не узнала это от вас самого.

– А вот я очень сожалею, что ни слова не поняла из всего здесь сказанного, – пробурчала тетушка Розелина, возвращая девушке зашитую перчатку.

Торн избегал взгляда Офелии, уставившись на свои часы. Похоже, он делал так всякий раз, когда ситуация выходила из-под его контроля.

– Что сделано, то сделано, – бесстрастно сказал он. – Теперь у нас много других проблем.

Офелия и до этого была обижена на Торна, но такой ответ оскорбил ее до глубины души. Он даже не соизволил выразить сожаление о содеянном, хоть как-то извиниться перед ней! Неожиданно девушка поймала себя на удивительной мысли. Все это время она втайне надеялась на то, что ее обманула Беренильда, а Торн не участвовал в интригах тетки.

Измученная этой сценой, Офелия натянула перчатку и ушла в кухню, чтобы помочь тетушке Розелине мыть посуду. Она была так подавлена, что разбила две чашки и блюдце.

– У нас теперь не осталось выбора, – со вздохом заметила Беренильда, обращаясь к племяннику. – Мы должны представить твою невесту Фаруку, и чем раньше, тем лучше. Скоро все уже пронюхают, что она находится здесь. И прятать ее будет просто опасно.

– А может, еще опаснее – показать ее нашему правителю? – пробурчал Торн.

– Я прослежу за тем, чтобы Фарук взял ее под свою защиту. Обещаю тебе, что все будет хорошо.

– Ну разумеется, – едко ответил Торн. – Если все настолько просто, почему мы не подумали об этом раньше?

Тетушка Розелина и Офелия, стоявшие в тесной кухоньке, удивленно переглянулись. Торн впервые так сурово разговаривал с теткой в их присутствии.

– Ты что же, больше не доверяешь мне? – с упреком спросила Беренильда.

– Нет, я не доверяю Фаруку. Он так забывчив и так нетерпелив…

– Но ведь теперь я всегда буду рядом и смогу им руководить!

– И тогда вам придется пожертвовать остатками своей независимости.

– Я к этому готова.

– Вы все время стараетесь приблизить ее к тому эпицентру, от которого я хотел держать ее как можно дальше.

– Но я не вижу других решений.

Разозлившись вконец, Офелия выглянула из кухни:

– Прошу вас, не стесняйтесь, ведите себя так, словно меня здесь нет. Я ведь тут ни при чем, не правда ли?

Она подняла глаза и встретила пристальный взгляд жениха. В нем она увидела то, что боялась увидеть, – глубокую усталость. Но девушка не хотела жалеть его, не хотела думать о двух маленьких игральных костях.

И в этот момент Торн вошел в кухню.

– Оставьте нас на минуту, – попросил он тетушку Розелину, убиравшую в шкафчик чайный сервиз.

– Только с условием, что дверь будет открыта! – строптиво ответила та и вышла в гостиную.

Торн распахнул дверь шире некуда. В кухне горел только газовый рожок, и от его света долговязая тень Торна легла на обои, а сам он стоял перед Офелией, глядя на нее сверху вниз.

– Вы с ним знакомы.

Он произнес эти слова яростным шепотом.

– Вы встречаете его уже не впервые, – продолжал он. – Я имею в виду, в вашем истинном обличье.

Офелия не сразу поняла, что он говорит об Арчибальде. Она откинула назад густые волосы, падавшие ей на лицо.

– Я случайно познакомилась с ним… раньше.

– В ночь вашей эскапады.

– Да.

– И он все это время знал, кто вы такая.

– Нет, я ему солгала. Признаюсь, не очень умело. Но он так и не понял, что Мим и я – одно лицо.

– Вы могли бы сообщить мне о вашей встрече.

– Несомненно.

– Может, у вас были причины скрывать это знакомство?

Даже тусклый свет газового рожка позволил Офелии заметить, как у жениха на щеках задвигались желваки.

– Надеюсь, вы не имеете в виду того, что я и выговорить не решаюсь, – глухо сказала она.

– Должен ли я понимать ваши слова так, что он вас не оскорбил своим ухаживанием?

Офелия буквально задыхалась от ярости. Это уж слишком! Что он себе позволяет?!

– Нет, не оскорбил. Зато вы сейчас оскорбили меня так, как никто и никогда.

Торн поднял брови и шумно втянул воздух через нос.

– Вы сердитесь на меня потому, что я скрытничал с вами. Но ведь и вы мне солгали, умолчав о встрече с послом. Да… похоже, мы оба с самого начала шли неверным курсом.

Торн объявил это довольно унылым тоном. Офелия никак не могла понять, чего он добивается. Неужели он надеется уладить их ссору так же легко, как улаживает дела в своем интендантстве?

– И потом, я ни в чем вас не обвиняю, – бесстрастно добавил он. – Просто советую держаться подальше от Арчибальда. Не верьте ни одному его слову, никогда не оставайтесь с ним наедине. И еще очень рекомендую соблюдать ту же осторожность в отношении Фарука. Если вам придется его посещать, пусть вас непременно кто-нибудь сопровождает.

Офелия даже не знала, смеяться ей или сердиться. Похоже, Торн переоценивал серьезность ситуации. Девушка чихнула три раза подряд, высморкалась и ответила простуженным голосом:

– Вы напрасно так беспокоитесь. Обычно на меня никто не обращает внимания.

Торн задумчиво помолчал, потом медленно наклонился к Офелии и схватил ее за руку. Не успела она вырваться, как он сам выпустил ее, распрямился и иронически спросил:

– Вы так полагаете?

С этими словами он вышел из кухни. И только тут Офелия поняла, что он сунул ей в руку какой-то листок. Что это, телеграмма?

«Господину Торну, Интендантство Небограда, Полюс

Встревожены вашим молчанием прилетим как только сможем –

Папа Мама Агата Шарль Гектор Домитилла Бертран Альфонс Беатриса Роже Матильда Марк Леонора и др.»

Проходящая сквозь зеркала

– В присутствии монсеньора Фарука стойте с опущенными глазами.

– Но при этом держись независимо!

– Заговаривайте только тогда, когда к вам обратятся.

– Покажи себя прямой и откровенной!

– Офелия, вы должны заслужить оказанное вам покровительство. Выражайте смирение и признательность.

– Ты представительница Анимы, девочка моя, никому не позволяй третировать себя!

Даже сейчас, в кабине лифта, Беренильда и тетушка Розелина продолжали наперебой осаждать Офелию противоречивыми советами. На самом деле девушка не слушала ни ту ни другую. Она пыталась умилостивить свой шарф, который, обезумев наполовину от радости, наполовину от гнева, туго обвивал ее шею, плечи и талию. Он ужасно боялся, что его снова разлучат с хозяйкой.

– Ах, почему я не сожгла эту гадость, когда вас тут не было! – вздохнула Беренильда, обмахиваясь веером. – Ну можно ли показаться при Дворе в таком невоспитанном шарфе?!

Офелия подняла кружевной зонтик, выпавший у нее из рук. Беренильда нарядила девушку в шляпку с вуалеткой и в платье ванильного цвета, легкое и воздушное, как взбитые сливки. Оно напоминало Офелии наряды ее детства в те летние месяцы, когда вся семья отправлялась на пикник. Такое облачение казалось ей гораздо неуместнее шарфа на этом мрачном ковчеге, где летняя температура никогда не поднималась выше пятнадцати градусов.

Лифт мягко затормозил.

– Семейная Опера, почтенные дамы! – объявил грум. – Наша компания сообщает вам, что следующий лифт для пересадки ждет вас на другой стороне холла.

В последний раз Офелия проходила по сверкающему паркету Оперы в ливрее Мима и с веслом в руке вместо зонтика. Теперь ей тоже казалось, что она играет чью-то чужую роль, только уже в дамском платье. Лишь одно оставалось неизменным – у нее все еще болело ребро.

Им навстречу спешил другой грум:

– Наш лифт ожидает вас, почтенные дамы! Монсеньор Фарук выразил горячее желание принять вас.

Иными словами, правителю уже не терпелось их увидеть. Офелия с опаской проходила мимо шеренги жандармов, охранявших подходы к лифту Башни. Неужели для подъема на один-единственный этаж требуется такая надежная охрана?!

– Помните, что мы не в посольстве, – предупредила ее Беренильда, пока грум задвигал позолоченную решетку. – Начиная с этой минуты ничего не берите в рот и не принимайте никаких подарков без моего разрешения. Если вам дороги ваше здоровье и ваша добродетель, избегайте также уединенных ниш и безлюдных коридоров.

Тетушка Розелина, успевшая схватить пышное пирожное на лифтовом столе с заманчивыми лакомствами, тут же испуганно положила его обратно.

– Что вы намерены предпринять относительно моей семьи? – спросила Офелия. – Сейчас их приезд сюда совершенно невозможен.

От одной только мысли, что ее брат, сестры, племянники и племянницы попадут в это змеиное гнездо, девушку пробирала дрожь.

Беренильда томно раскинулась на бархатном диванчике в кабине лифта.

– Доверьтесь Торну. Он уладит эту проблему так, как умеет только он. А пока у вас одна задача – понравиться Духу ковчега. Наше положение при дворе во многом зависит от того, какое мнение Фарук составит о вас.

И обе дамы – Беренильда и тетушка Розелина – вновь принялись воспитывать Офелию.

Лифт кряхтел и сотрясался, точно роскошный корабль, попавший в бурю… Сейчас девушка чувствовала себя еще более хрупкой и уязвимой, чем в ту минуту, когда она увидела в окошке дирижабля исчезавшую Аниму, или когда будущие родственники испробовали на ней свои когти, или когда жандармы избили ее, а потом бросили в темницу Лунного Света. Каждый раз ей казалось, что больше она уже не вынесет, что следующий удар судьбы попросту разобьет ее на куски. Но она выдержала одно испытание за другим, и теперь впереди новое…

Офелия со страхом глядела на дверцы лифта. Через несколько мгновений они откроются и выпустят ее в куда более враждебный мир, чем тот, где она жила прежде. У нее не было ни малейшего желания улыбаться людям, которые заранее, еще до знакомства, презирали ее, видели в ней всего лишь пару читающих рук.

Офелия принялась разглядывать свои перчатки чтицы. Эти десять пальцев больше ей не принадлежали. Они были проданы чужакам, как и сама хозяйка. Причем проданы ее родными. Отныне она – собственность Торна, Беренильды, а скоро и Фарука: трех человек, которым она совершенно не доверяла, но которым обязана подчиняться до конца жизни.

Офелия оторвалась от созерцания перчаток, медленно подошла к лифтовому зеркалу, приподняла вуаль и внимательно вгляделась в свое лицо. Скоро синяки исчезнут, царапина Фрейи на щеке заживет, и Офелия обретет привычный облик. Но ее взгляд никогда уже не будет прежним. На его долю выпало слишком много иллюзий.

Девушка окунула палец в зеркало, под ее рукой ставшее жидким. Внезапно ей вспомнился день, когда сестра наставляла ее в парикмахерском салоне, за несколько часов до приезда Торна. Что же она ей говорила тогда?

«Очарование – лучшее оружие женщины, и нужно им пользоваться без зазрения совести».

И Офелия мысленно дала себе клятву никогда не следовать совету сестры. Совесть и честь были важнее всего. Даже важнее, чем ее руки. Как сказал старый крестный перед расставанием: «Чтобы проходить сквозь зеркала, нужно заглянуть в себя, увидеть себя таким, каков ты есть…» Значит, пока Офелия остается в ладу с совестью, пока она может прямо смотреть в глаза своему отражению, она принадлежит только самой себе, и больше никому.

«Я – Проходящая сквозь зеркала. Вот такая я есть, такой и останусь, а не превращусь в пару рук», – пообещала себе Офелия, вынув палец из зеркала.

– Двор, почтенные дамы! – объявил грум, нажав на тормоз. – Лифтовая компания надеется, что ваш подъем прошел приятно!

Офелия чувствовала, как в душе у нее зарождается новая решимость. Теперь она была готова встретить во всеоружии этот мир фантомов, этот лабиринт иллюзий. Встретить и никогда в нем не заплутать.

Решетка лифта раздвинулась, и за ней их ждал ослепительный свет.

Post scriptum

Теперь я вспомнил: Бог был за это наказан. В тот день я понял, что Он не всемогущ. С тех пор я Его больше никогда не видел.

Об авторе

Кристель Дабо родилась в 1980 г. во Франции, на Лазурном Берегу, и выросла в доме, полном классической музыки и исторических загадок. Наделенная богатым воображением и скорее романтическим, чем рассудочным характером, девушка начала писать свои первые тексты еще на студенческой скамье. Переселившись в Бельгию, она готовила себя к профессии библиотекаря, как вдруг ее настигла тяжелая болезнь. И только писательство спасло ее сначала в больнице, потом в период долгой реабилитации, а впоследствии стало ее второй натурой. Все это время Кристель принимала участие в работе семинара, который проводило в Интернете сообщество писателей «Серебряное перо». Именно благодаря его содействию она решилась представить на суд публики свой первый литературный опус – «Сквозь зеркала». Кристель Дабо приняла участие в конкурсе произведений для молодежи, который объявило издательство «Галлимар» (Gallimard Jeunesse), вышла в финал и получила Первую премию. К настоящему времени ею написаны второй и третий тома романа «Сквозь зеркала», а скоро появится и четвертый, заключительный.

Сноски

1

Анима (лат. anima) – душа. – Здесь и далее примеч. переводчика.

(обратно)

2

Здесь и далее слово «кузены» означает близкое или дальнее родство всех жителей Анимы и других ковчегов.

(обратно)

3

«Хабанера» – ария из оперы Ж. Бизе «Кармен».

(обратно)

4

Фáхверк – тип старинной строительной конструкции, при которой темные скрещенные балки, выполняющие несущую роль, видны на светлом оштукатуренном фасаде дома.

(обратно)

5

Пулярка – жирная откормленная курица, считающаяся изысканным блюдом.

(обратно)

6

Механика астрономических явлений (лат.).

(обратно)

7

Брелан – три короля (при игре в покер). Здесь: выигрыш.

(обратно)

8

Бастард (ист.) – внебрачный, незаконнорожденный ребенок (как правило, говорилось о детях знатных вельмож).

(обратно)

9

Эскапада – экстравагантная выходка, проделка.

(обратно)

10

Митéнки – перчатки без пальцев. Шапокляк – складывающийся цилиндр.

(обратно)

11

Ренар (фр. renard) – лис.

(обратно)

12

Папьé-машé (фр. papier mâché, букв. «жеваная бумага») – легко поддающаяся формовке масса, получаемая из смеси бумаги или картона с клеем. Имеет, как правило, неровную, бугристую поверхность.

(обратно)

13

Сиеста – послеполуденный отдых (исп.).

(обратно)

14

Шевальé – младший дворянский титул, обозначавший принадлежность к высшему сословию лиц, не имевших иного титула (обычно младших сыновей).

(обратно)

15

Субретка (от фр. soubrette) – театральный персонаж комедий и водевилей – бойкая веселая служанка.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Обручение

  Архивариус

  Раскол

  Дневник

  Медведь

  Обсерватория

  Кухня

  Медаль

  Предостережение

  Егерь

  Небоград

  Драконы

  Спальня

  Эскапада[9]

  Сад

  Сестра

  Невидимые когти

  Ухо

  Мим

Лунный Свет

  Ключ

  Ренар

  Маленький шевалье[14]

  Библиотека

  Визит

  Интендантство

  Апельсин

  Заточение

  Нигилистка

  Доверие

  Угроза

  Опера

  Вокзал

  Иллюзии

  Субретка[15]

  Память о прошлом

  Ангел

  Проходящая сквозь зеркала

  Post scriptum

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg