«МЕТАморфоза»

МЕТАморфоза (fb2) - МЕТАморфоза [Пм] 731K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ульяна Соболева

Ульяна Соболева Остров "Д". МЕТАморфоза. Книга вторая

ГЛАВА 1. Неон

Я смотрел, как она моет волосы, склонившись над чаном с водой, и ощущал яростное сплетение злости и радости. Адский водоворот противоречивых эмоций с самого первого мгновения, как увидел ее здесь на острове.

Маленькая дрянь таки ослушалась меня и вышла из корпуса. Могла жизнью поплатиться. Но это Найса Райс. Чертовски умная сучка, которая прекрасно знает, как нужно себя вести, чтоб окружающие ее не сожрали. Это в ней было еще с детства, когда она манипулировала каждым, кто приближался к ней. И мной, в первую очередь. Самая первая эмоция, которую я испытал к ней, была ненависть, а потом восхищение и снова жгучая ненависть. Я жил с этим долгие годы. Воевал сам с собой, с ней, с окружающими и никак не мог понять, почему могу одновременно любить ее до остервенения и так же сильно ненавидеть. Бывало, одно из чувств начинало преобладать, и тогда я либо с ума сходил от беспредельной нежности, либо зверел от дикой ярости и желал ей смерти. Мне хотелось одновременно раздробить ей все кости и свернуть шею и в тот же момент стоять перед ней на коленях и целовать ее ноги за то, что ходит ими со мной по одной земле и дает мне это невыносимое счастье — быть любимым ею.

Моя маленькая бабочка, ради которой я мог превращаться в святого или в самого порочного и ненасытного дьявола. За годы, проведенные на острове, я думал, что изменился, что выдрал ее из своего сердца и выстроил между нами стену. Она там, счастливая, свободная, и я здесь — смертник, приговоренный к пожизненному и не смеющий вернуться обратно, потому что не заслужил. Все, что я мог сделать ради всех тех, кто погиб во имя справедливости — это воевать с системой дальше. Лишить Корпорацию основного дохода от игры, сломать их машину смерти и повернуть против них самих или умереть, как и многие другие игроки. Я все еще надеялся что-то изменить. Заставить людей раскрыть глаза и понять, что им нагло лгут и держат за идиотов.

Мне уже доложили о спасенном ребенке и о мине. Как и том, что она сделала. Вначале я не поверил. Откуда Найсе знать о взрывных устройствах и о том, как их обезвреживать? Но она знала. И теперь я смотрел на нее и думал о том, что именно о ней знаю я.

Когда последний раз видел ее, она все еще была испуганной девчонкой, ввязавшейся во взрослую войну и пытавшейся спасти нас всех от ярости Императора. Девчонкой, которая смотрела в глаза нашему отцу и умоляла простить нас за совершенный грех, которая не побоялась сказать ему, что любит меня и никогда не отступится.

Я тогда сделал все, чтоб ее отпустили. Выторговал ей жизнь. Какой ценой? На хрен кому-то об этом знать? Это только на моей совести. И я никогда не разрешал себе вспоминать об этом. Только по ночам слышал проклятия тех, кого казнили на площади. Они мне снились, все те, кого я слил и утянул за собой ради нее следственному комитету. Слил вместе с документами, конспектами, чертежами и видеосъемками. Отдал все улики и собранный годами материал с именами моих товарищей. Да, я это сделал. Увидел ее за толстым стеклом, стоящую на четвереньках, исторгающую содержимое желудка после того, как один из палачей бил ее ногами по ребрам, и понял, что не выдержу. Еще раз ударит, и я сойду с ума. Словно вся ее боль обрушилась камнепадом мне на голову и погребла под собой угрызения совести, принципы, убеждения. Я согласился говорить в обмен на ее свободу. В обмен на бумажку о помиловании, которую подписал сам император, и не я открыл рта, пока Найсу не вывезли за территорию города с новыми документами. Такова была цена за ее жизнь, и я заплатил ее, не задумываясь.

Тогда я должен был сдохнуть вместе с ними. Меня все устраивало. Я был согласен на что угодно, лишь бы она выжила. Да, я подлый сукин сын и проклятый предатель. А мне плевать. Когда-нибудь на том свете я за все отвечу и позволю полусгнившим призракам из моего прошлого выпустить мне кишки и обглодать мои кости. Но я поступил бы снова точно так же. Я выбрал бы ее. Потому что она — это я сам. Она моя кровь, моя женщина, моя жизнь и проживет ее за нас обоих. Будет счастлива без меня, устроит свою судьбу и умрет в своей постели, будучи старой женщиной, а я дождусь ее там, за чертой и уведу в нашу пещеру, усыпанную цветами Раона. Последнее, о чем я попросил у Советника — это встреча с отцом. Наверное, я остро нуждался в его прощении. Перед смертью это было для меня важно. Сказать ему, что люблю его, горжусь им и буду счастлив умереть вместе с ним. Если бы я мог спасти не только Найсу… но я не мог.

Меня привели в его камеру, и мы с ним долго молча смотрели друг другу в глаза. Избитые, окровавленные и поломанные на части. Он — потому что понял, на кого работал все это время, а я — потому что предал дело всей своей жизни. Отец тогда не сказал мне ни слова. Да и не нужно это было. Нас, наверняка, прослушивали. Лишь напоследок он сделал шаг ко мне и рывком обнял.

— Спасибо.

Я отстранился, чтобы посмотреть ему в глаза, и не смог, мои затянуло пеленой, которая жгла веки и мешала дышать.

— За Найсу… Ты поступил правильно, сын. Не казни себя. Они все равно мертвецы. И я мертвец.

Никто не знает, что, когда меня тащили по коридорам с завязанными глазами, я думал о ней. Вспоминал ее глаза, улыбку, запах волос и кожи… Вот там, где шея, чуть ниже мочки уха. Там особенно сильно всегда пахло ею. У меня перед глазами проносилась вся наша жизнь. От первого дня, когда увидел ее, до последнего, когда солдаты запихивали Найсу в крытый грузовик. Я помнил, как пообещал ей, что все будет хорошо. После того, как снял с парапета и отлюбил прямо на крыше, под шипение метов, скрежет их когтей по стеклам и вонь разложившихся тел. Потом я гладил ее по мокрым щекам, целовал глаза, руки, волосы и обещал, что с ней ничего не случится. Что я не позволю. Сдохну сам, но ей не позволю.

Когда понял, что меня оставили в живых, бился о каменные стены и выл, ломал ногти. Я должен был быть сожжен там, вместе с остальными. Рядом с отцом и матерью, рядом с моими товарищами, которых предал. Это было мое личное наказание, моя кара. Но кто-то свыше наказал меня намного изощренней. Оставил жить со всем этим, чтобы потом я смог узнать, как Найса счастлива с другим, что она вышла замуж за Пирса, покинула пределы города вместе с ним. Да, это и был персональный ад для меня. Я мечтал о смерти. Я жаждал ее и искал с ней встречи. Но эта сука меня предала так же, как и я всех тех, кто мне доверял. Смерть не пришла ни на одно свидание со мной. Костлявая тварь динамила меня раз за разом, зато утащила жизни всех, кого я любил. А потом подсовывала мне по ночам их лица, голоса, чтобы я орал и, скрючившись, катался по полу в приступе панической ненависти к себе.

Первые дни я срывал горло, требуя меня расстрелять. Я умолял охрану вышибить мне мозги и грозился сделать это сам. Бился головой о стены и выломал все пальцы на руках. Меня тогда жестоко избили и посадили на короткую цепь. Кормили с палки, на конец которой нанизывали мясо или хлеб. Никто не решался ко мне приблизиться, потому что я мог порвать зубами или выдрать сердце голыми руками. Последний охранник, который рискнул подойти ко мне, умер от того, что я выгрыз ему кадык, когда он склонился надо мной, решив, что я сдох после недели голодовки. Я никого не подпускал к его трупу и хохотал окровавленным ртом, глядя как остальные охранники блюют на пол. Меня тогда скрутили несколько человек и приковали к стене, как бешеное животное. В наморднике и с кандалами на руках и ногах под воздействием тока.

Мне давали каждый день смотреть на казнь моих друзей и матери с отцом. Я горел там заживо вместе с ними снова и снова. Скрежетал зубами и рыдал от бессилия и ненависти к себе. Но я не жалел. Я точно знал, что поступил бы так же снова.

Меня просто ломали. Крошили и дробили мою психику, но черта с два у них что-то вышло. Я и сам был бы рад слететь с катушек. Но мой разум вцепился в меня мертвой хваткой так же, как и безумие. Они переплелись в клубок настолько плотный, что я сам не понимал, где мыслю трезво, а где мною руководит адская жажда смерти и крови. Я просто хотел, чтобы меня казнили. Я делал для этого все, но вместо казни, спустя несколько недель меня отправили на Остров. Это и стало их ошибкой. Я думаю, они не раз пожалели об этом с той самой минуты, как все вышло у них из-под контроля. Потому что я превратился в того самого монстра, которого они так боялись, когда держали меня в клетке. Теперь мне было уже нечего терять, и я не боялся смерти.

* * *

Найса не видела меня, она смывала грязь с волос, пока Лола сливала ей на голову воду. А я стоял в дверях барака, сложив руки на груди, и чувствовал, как поднимается изнутри волна подозрений, как отравляет меня ядом, мешая наслаждаться ее присутствием. Я больше не тот Мадан, который верил ей безоговорочно. Слишком много опыта, потерь и предательств видел и совершил, чтобы не понимать — Найса мне лжет. Лгала с самого начала. Она — не та, за кого себя выдает, либо она мне много недоговаривает. И я был намерен узнать правду сегодня… Потому что хотел начать дышать снова. И никто, кроме нее, не мог вернуть моим легким кислород. Смотрел, как вода стекает по ее лицу и темным волосам, как намокла майка и прилипла к телу, и меня снова скручивало от дикого голода по ней. От жажды снова получить хотя бы кусочек своего наркотика. Одну дозу. Ощутить ее тело под пальцами, под собой и успокоиться… и снова как ударом под дых — она мне лжет. Моя Найса больше не моя. Она чужая. Она здесь совсем не по той причине, по которой мне бы хотелось.

Я кивнул Лоле на дверь и медленно подошел к ним, ступая неслышно по каменному полу.

— Ну же, лей еще. Я потерплю.

Женщина поставила кувшин на пол, а я поднял и сам вылил воду на темно-каштановые пряди. Наверное, она меня почувствовала. Напряглась, плеснула водой себе в лицо, но я не дал опомниться, схватил за затылок и окунул в чан.

Сука такая. Каждый раз, как думаю о том, что ради нее сделал, о том, что ради нее убил всех, кто был мне дорог, хочется самому свернуть ей шею. За то, что тут оказалась. За то, что не уберегла себя. За то, что смотрит на меня с этой ненавистью. За то, что лжет мне.

Найса пыталась вырваться, схватить меня за рубашку, но я окунул ее почти наполовину и удерживал двумя руками так долго, пока она не перестала барахтаться, а потом рывком вытащил и рванул к себе, глядя как кашляет, как задыхается, хватаясь за горло.

— Значит, случайно тут оказалась? Отвечай?

Быстро кивает, и я снова окунаю ее в чан, удерживая под водой и думая о том, что только солдат, который столкнулся с минами лично, мог обезвредить взрывчатку. Солдат специального подразделения… или… или наемник, который сам мог такие изготовить. Снова выдернул ее из чана и теперь, глядя, как она захлебывается и кашляет, наотмашь ударил по щеке.

— Кто научил? Говори, Най, иначе утоплю на хрен. Не смей мне лгать. Кто тебя послал сюда?

Молчит, ни слова не говорит и ни о чем не просит. Только задыхается и кашляет, убирает волосы с лица, глядя мне в глаза. Не боится. Нет. Смотрит с вызовом и все той же ненавистью вперемешку с каким-то отчаянным триумфом.

— Никто… сама, — выдавила из себя и, когда снова хотел окунуть в воду, вцепилась руками мне в плечи и, не обращая внимание на мои пальцы, удерживающие ее за волосы, впилась в мои губы губами. От неожиданности замер, и по всему телу прошел заряд электричества, — тебя искала… — продолжает целовать, царапая ногтями мне затылок, — Твоя жизнь — моя жизнь. Помнишь?

— Не помню, — а самого трясет от желания снова губы ее чувствовать.

— Помнишь… по глазам вижу, что помнишь.

— На хрен мне тебя вспоминать?

Замахнулась, а я перехватил руку и вывернул назад.

— Я, бл**ь, и не забывал никогда… Зачем ты здесь, Най, не лги мне… не лги мне, Бабочка.

— Сдохнуть здесь с тобой хочу.

Сукаааа… хитрая, подлая сука. Знает, что сказать… Но как же хочется верить ей. Хочется жадно впитывать каждое признание. А сам уже опьянел от вкуса ее мокрого рта и горячего дыхания. Сам не понимаю, как жадно целую в ответ. Жестоко кусая нижнюю губу, сплетая язык с ее языком, давая почувствовать вкус ее крови вместе с моим прерывистым дыханием, пожирая ее стоны, глотая их и не давая ей вздохнуть. Опустил одну руку на мокрую спину и вдавил Найсу в себя, впиваясь в губы сильнее, жестче, царапая нежные щеки щетиной. Сжимаю ее до хруста в ребрах, приподнимая одной рукой. Целуемся, как бешеные, сбивая чан с водой на пол, врезаясь в стол и полки. Прижал ее к стене, задирая майку наверх и обхватывая жадными руками ее грудь, чувствуя, как острые соски упираются в ладони и выдыхая ей в рот от нетерпения. Укусила за губу, заставив дернуться, и хрипло простонала:

— Убить тебя пришла, Мадан.

Почувствовал, как в грудь уперлось дуло пистолета. Выхватила у меня из-за пояса. Оторвал ее от себя, продолжая смотреть в глаза, чтобы понять, когда сдохну от ее выстрела: до того, как спустит курок, или после. Чтобы по глазам увидеть… А там адское безумие плещется, водоворотом, воронкой смертоносного торнадо. Я этот взгляд помню, у меня от него член болезненно дергается и сжимаются яйца от бешеного физического голода по ней.

Усмехнулся и дернул пуговицу на ее штанах, просовывая ладонь под ткань трусиков, придавливая сильнее к стене, так, что дуло до дикой боли впивается мне под ребро, а мне плевать, меня от другой боли трясет, ломает, скручивает. Рывком двумя пальцами в нее и застонал, когда глаза закатила.

— Так убей… Давай, Бабочка, стреляй.

— Я, — жадно целует меня в шею, прикусывая кожу, оставляя следы, — я выстрелю, — стонет мне в плечо.

— Выстрелишь, — скольжу пальцами внутри нее, видя, как запрокидывает голову, кусая губы, — обязательно выстрелишь… я тебе обещаю.

Подалась вперед, а я чувствую, как меня уносит от этого ощущения снова быть внутри нее. Я дьявольски истосковался по скольжению моих пальцев в ней, по ее стонам, крикам, хаотичному дыханию. По вот этим рваным движениям бедер и закатившимся глазам. По ней до боли истосковался. До смерти, бл**ь. И мне кажется я готов закрыть глаза на все. Пусть только смотрит вот так, пусть льнет ко мне и хрипит мое имя.

Рычу ей в губы и снова вбиваюсь в нее на всю длину пальцев, так глубоко, как только возможно, продолжая смотреть в глаза и понимая, что одно неверное движение — и она проделает у меня в груди дыру. Но мне и на это плевать. Я слишком сильно хочу ее.

— Оглушительно громко выстрелишь для меня.

Ускоряя толчки, растирая клитор и погружаясь в нее еще резче. Так быстро, что у меня сводит запястье от этих яростных движений. Она пульсирует под моими ласками… так быстро и горячо пульсирует, что меня самого начинает трясти от желания почувствовать ее оргазм членом. Найса стонет все быстрее и громче, опустив руку с пистолетом, вздрагивая от каждого толчка, впиваясь другой рукой в мои волосы. Вскрикнула одновременно с выстрелом в пол, и я выбил ствол, завел ее руки назад, все еще продолжая трахать пальцами, чувствуя, как течет мне на руку, извиваясь и хватая губами воздух.

— Не останавливайся, — задыхается, впиваясь в мои губы, — пожалуйста, Мадан…

Наклонил голову, чтобы впиться зубами в ее сосок, не прекращая двигаться, пронзая ее жестко и ритмично, пока на замерла и не выгнулась назад, и гортанным стоном мое имя, сокращаясь вокруг моих пальцев, вздрагивая всем телом. Рывком сдираю с нее штаны вниз, стягивая вместе с ботинками. Подхватив одну ногу под колено и лихорадочно сжимая ее грудь другой рукой. Захлебнулся мучительным стоном и тут же ворвался языком в рот. По-звериному зарычал, расстегивая ширинку, скользя голодными пальцами между нашими телами, отодвигая полоску трусиков и ни на секунду не отпуская ее губы. Сначала голод. Мой голод. Потом я буду любить ее, мучить, истязать, а сейчас трахать. Быстро и торопливо, как солдат после воздержания или гребаный заключенный, у которого хрен знает сколько не было женщины. Коснулся головкой члена ее лона и с рыком вошел. На всю длину, пожирая стон и отдавая хриплый рык ей в губы. И бешеными толчками в ней, дрожа от напряжения, сжимая ее за горло и целуя до исступления, кусая губы, язык, ударяясь о ее зубы. Прости, бабочка. Нет сил ждать. Я поиграю с тобой чуть позже. А сейчас ТРАХАТЬ. Я хочу кончить в нее и я близок к тому, чтобы залить ее всю потоками своего голода. Не давая дышать и вламываясь жестко и быстро в ее тело, сжимая грудь, щипая острые соски и снова хватая за горло, продолжая пожирать ее дыхание. Хочу тебя, девочка. Чувствуешь, как дико я тебя хочу? Кричит подо мной, царапая мою спину под рубашкой, сжимает меня сильными спазмами, тянет за собой, срывает все планки, и я толкаюсь в ней быстрее и яростней, под каждую судорогу стону сам, хрипло и низко, вперемешку с рычанием, пока не накрывает острым безумием… сжимая ягодицы обеими руками, изливаться бесконечно долго. Моя одержимость вырывается наружу диким оргазмом, от которого сводит судорогой все тело, и я кричу, широко раскрыв рот, закатив глаза от запредельного кайфа, зарываясь лицом в ее мокрые волосы. Бесконечные минуты нирваны, пока дрожим оба от наслаждения и облегчения.

Отдышался и посмотрел ей в глаза:

— Что ж не убила, а, Бабочка?

Она прислонилась лбом к моему лбу, все еще тяжело дыша.

— Я убью тебя… потом… в другой раз.

И нашла мои губы. Я так и не понял, они соленые от крови или от ее слез.

За поясом затрещала рация:

— У нас прорыв с южной стороны. Люди Фрайя здесь. Обошли мины.

Не отрывая взгляда от ее лица, поднес рацию к губам:

— Сейчас буду.

ГЛАВА 2. НЕОН

Их было около десяти человек: вооружены стволами и легкими стрелами с железными наконечниками, разукрашенные краской, все в зеленом камуфляже. Думали, их не заметят. Но ребята на вышке спалили лазутчиков, едва они появились на нашей территории. Фрай решил с нами справиться отрядом из десятка парней-солдат? Если это так, то он меня разочаровал. Быть мудаком — это не так страшно, чем быть мудаком-идиотом. Я приложил палец к губам и махнул рукой, показывая своим ребятам окружать придурков, которые ползли на животах между минами. Притом, ползли довольно уверенно, словно им кто-то нарисовал карту минного поля. Я отдал приказ убирать всех. Если бы среди них были игроки, мы бы вели себя иначе, но солдат Фрайя я не собирался жалеть — чем меньше их станет, тем больше шансов у нас взять южную часть Острова под свой контроль.

Мы их перестреляли в два счета, некоторые подорвались, пытаясь сбежать. И в какой-то момент я начал понимать, что здесь что-то не так. Слишком все просто. Если бы это были отбившиеся или сбежавшие игроки, я бы еще мог поверить в неадекватность их поведения, но не солдаты. Когда я все понял, было уже поздно.

Ошибку сделал не Фрай, а я… когда даже мысли не допустил, что мудак окажется настолько мудаком, что подставит десять человек под удар, сделав приманкой для нас и организовав более серьезную западню. Это не мы их окружили, а они нас. Сзади по периметру. И едва наши открыли огонь по мишеням, сзади открыли огонь по нам. Из-за деревьев, прямо в спины. Я слишком поздно это понял, и, когда заорал нашим падать на землю, мы потеряли уже человек пять. Затихли. Твою ж мать… Я лихорадочно думал, что теперь. Если ползти вперед, мои пацаны подорвутся на минах, а если отходить назад, нас изрешетят. Мы у Фраевских как на ладони. Выбирай мишень и мочи. Рик подполз ко мне и пригнул голову, когда просвистела пуля и зарылась где-то в землю позади нас.

— Мы в дерьме, Нео. В полном, мать его, дерьме.

— Вижу… Что наши говорят? Видят их?

— Нет. Там несколько снайперов. Они просто снимают движущиеся мишени, и наши не могут выйти из укрытий. Сука хорошо подготовился. Держит на прицеле все позиции. Я думаю, с восточной вышки было бы видно, но наши не высовываются. Снайперы где-то на деревьях.

— Так. Отдавай приказ выбираться на вышку. Пусть прорываются, иначе мы в этой западне будем лежать сутками. Передай: по цепочке ползти к насыпи у колючки и не высовываться.

— Понял тебя.

Кто-то из ребят поднялся и тут же получил пулю в спину, я грязно выругался, а Рик стиснул челюсти до хруста.

— Вик… чтоб его, придурок. Эй? Живой?

— В плечо попали. Жив.

— Еще раз встанешь — сам застрелю.

Затрещала рация, и Ияс принял вызов Рика. Я перевернулся на живот, выглядывая из-за насыпи, рассматривая базу и высокий забор. Послышались выстрелы, и мы все затаились, выжидая новостей от Ияса.

— Не дают подступиться, Нео. Снимают каждого, кто появляется в пределе их видимости.

— Твою ж мать.

Я сжал волосы пальцами, лихорадочно думая, как выбраться из западни. Мы увели половину ребят с собой. На базе плохая защита. Если Фрай все же не идиот, он этим воспользуется. Его снайперы уже давно донесли, сколько нас здесь.

— Давай, я отвлеку, а ты попробуй снять снайперов, — тихо сказал Рик.

— Охренел? Да тебя подстрелят, только ты пошевелишься.

— Я на раз-два-три-упал. Давай, как при взятии города, помнишь? Когда мы снайперов императора лупили?

— Помню, мать твою. Тебе тогда бедро прострелили и я, бл**ь, три часа тебя на себе тащил.

— Зато ты снял троих стрелков с крыши, наши прорвались в город, и мы людей спасли.

Тяжело дыша, я снова перевернулся на спину. Да, он прав. У нас нет выбора. Нужно что-то делать. Черт его знает, что происходит в лагере, пока мы тут валяемся. Словно в ответ на мои мысли снова затрещала рация.

— Они подбираются к базе, с другой стороны. Всех наших с вышек сняли. Слышите меня? У нас нападение на базу.

— Слышим, мать твою. Держите ворота. Укрепите грузовиками. Будьте готовы дать жестокий отпор, но не пускайте их. Ценой жизни не пускайте. Если возьмут базу — нам конец.

Посмотрел на Рика.

— Давай. Раз-два-три и упал. Понял? И без геройства.

Он кивнул, а я перезарядил винтовку и подтянулся к насыпи, вглядываясь в густую крону деревьев. Где-то там притаились твари. Мне придется стрелять после того, как выстрелят они. В темноте я увижу вспышку дульного пламени. Как же я так облажался, мать их?

— Ну что, Нео? Как в старые добрые времена? Запевай, брат.

— Да пошел ты. Спою, когда задница твоя уцелеет.

— Да ладно. Давай нашу любимую.

Я выйду против всех.

Армия семи стран не совладает со мной.

Они обдерут до нитки,

Действуя без спешки прямо за моей спиной.

И я говорю сам с собой в ночи,

Я не могу забыть.

Так и вертится в голове,

За сигаретой.

А мои глаза посылают сигнал:

"Оставь эту мысль".

(с) Sеvеn nаtiоn аrmу (Whitе striреs)

Он поднялся. Два шага и упал. Между деревьев вспыхнул огонек, и уже через секунду пуля просвистела где-то рядом с нами, и я выстрелил. Понять, попал или нет, не смог. Проверять только на живца. Рик снова встал и не успел пригнуться, как пуля цепанула его, и он с рыком упал на спину.

— Бл**ь.

— Тихо-тихо, — пополз к нему, ощупывая рану на ноге, — Навылет. Жить будешь.

— Быстро-то как, вот суки. Но ты видел, стреляют двое? У них всего два снайпера.

— Это для нас хуже целого отряда. Они не выпустят нас отсюда. А сами тем временем окружают базу. Мать твою. Как же я так…

И я знал, как. Я отвлекся. Я с ее появлением на острове вообще с катушек сорвался. Меня просто уносит и рвет на части. Потому что рядом, и я о ней думаю… о ней гребаные двадцать пять часов в сутки и шестьдесят пять минут в час. Чтоб ее, сучку мелкую. Снова затрещала рация.

— Мад, — вздрогнул от звука ее голоса… Она, что, мысли мои читает? Слышит на расстоянии? Откуда взялась сейчас из самого ада моей души? — Мад, ты здесь?

Посмотрел на Рика, а тот усмехнулся и поморщился, когда я ногу его перетянул жгутом чуть выше колена.

— Маааад. Отзовись. Ты цел?

— Здесь, Найса. Я здесь. Цел.

— Я залезла на вышку… через коммуникации под землей. Нас трое женщин. Только мы смогли…

Усмехнулся. Самые худые и мелкие пролезли через трубу. Моя ж ты девочка. Закрыл глаза, словно вживую представляя ее лицо с огромными, испуганными глазами, как рацию сжимает тонкими пальцами. Если б ты знала, как голос твой хотел слышать все эти годы. Как представлял его себе и бился головой о стену, потому что так плохо его запомнил.

— Мы их снимем, Мадан. Продолжайте отвлекать.

— Понял тебя.

— Только умоляю. Не на раз-два-три, слышишь? Это много, Мадан.

И это знает… Кем же ты стала, Найса Райс? В каком дерьме успела побывать? Я вернусь, и мы опять поговорим об этом… только сначала я буду долго ласкать твое тело, так долго, пока пальцы судорогой не сведет. Я устал воевать с тобой, девочка. Я пи***ц как устал. Любить тебя хочу. Прямо в этом пекле любить так, как не мог там… В Раю без войны.

— Слышу.

— Я люблю тебя…

Сам не понял, как улыбаюсь… пекло запахло ее волосами и телом.

— Я знаю.

И добавил.

— Не высовывайтесь. После выстрела сразу на живот.

— Скажи.

— Сказал — не высовывайся.

— Не это…

— Зачем? Ты же знаешь. Знаешь?

Помолчала, а потом так же тихо добавила.

— Знаю.

Посмотрел на Рика, но тот, кажется, вырубился. Я тронул его шею пальцами — живой. Ну что начнем представление. Резко поднялся во весь рост и тут же пригнулся к земле. Выстрел последовал сразу. Быстрый взгляд на вышку — яркий огонек, и свист пули прорезал тишину. Следом за ним еще один в обратную сторону. Суки. Оба снайпера в работе. Я не попал, и она не попала.

— Мааад, — крик в рацию.

— Живой.

Снова встал во весь рост… Так не пойдет. Надо дольше. Надо, чтоб несколько выстрелов. Я ж везучий сукин сын, разве нет? Побежал в сторону деревьев. Выстрелы раздавались один за другим. Со смертью мы часто играем в прятки. Похоже, сейчас ее очередь меня искать. А вот он я. Или слишком быстро бегаю для тебя, старая?

Подальше от этого театра навсегда.

Буду работать среди соломы,

Да так, чтобы пот лился ручьем.

Я истекаю, истекаю, истекаю

Кровью перед богом.

Все слова вытекут из меня,

И я закончу петь.

А пятна от моей крови велят:

"Возвращайся домой".

(с) Sеvеn nаtiоn аrmу (Whitе striреs)

Послышался треск веток. И что-то с грохотом упало на землю. Молодец, девочка. Сняла одного.

— Маад, — снова ее голос в рации, — Маад, — Уже громко, истерически громко.

— Живооой, Бабочка, живой.

Упал на живот, чтобы отдышаться, глядя на звезды. Еще один рывок вперед, отвлекая снайпера и надеясь, что мелкая попадет в него, как можно быстрее, а то так можно и разозлить старуху. Выстрелы раздавались почти беспрерывно. Я склонялся к земле и снова бежал к дороге, отвлекая огонь на себя и надеясь, что парни ползут в сторону деревьев, а не ждут моего приказа.

Когда все стихло, я все еще стоял в полный рост… а потом рассмеялся.

— Бабочка.

В рации тишина, и по телу поползла ледяная паутина ужаса. Схватил рацию и сжал в пальцах до боли в суставах.

— Найса. Ответь, мать твою? Живая?

— Живая. Лолу зацепили… Наши открыли огонь. Слышишь? У нас получилось.

Я слышал. Я отчетливо слышал вакханалию у базы и смеялся. Вот так, суки, вы все же облажались. И в этот момент почувствовал, как пуля впилась мне в бок, упал на колени, прижимая руку к ране. Я не понял, откуда стреляли, оглядывался по сторонам… но ведь там наши? Или кто-то из Фраевских солдат выжил?

— Мад… не молчи.

— Все хорошо, маленькая. Все хорошо.

— Лжешь. Я больше тебя не вижу. Где ты?

— Отдыхаю. Скоро пойду дальше.

— Лжешь. Тебя ранили, да?

— Слегка зацепили.

— Куда?

— В бок. Чуть мяса выдрало. Не серьезно.

— Я заберу тебя оттуда.

— Не высовывайся из лагеря. Не выходи, слышишь? Там месилово. Не смей. Это приказ.

— Плевать я хотела на твои приказы, Мадан Райс. Ты мне не командир.

Лег опять на спину, зажимая рану рукой.

— А кто я тебе?

— Мой.

— Твой кто, девочка?

— Мой и все. Какая разница кто. Просто мой.

— Приказ не нарушать. Поняла? На месте оставайся. Меня Ияс заберет.

Она слегка задыхалась, и я понял, что ползет обратно по трубе, голос доносится в какой-то глухой тишине. Опустил руку с рацией и нащупал пистолет за поясом. Меня подстрелил кто-то из наших. Этот же "кто-то" передал карту Фраю. Набрал на рации комбинацию цифр, связываясь с Иясом.

— Что у вас?

— Они отступают, Мад. У нас раненые и четверо убитых дозорных. Отстреляемся и выйдем за вами. Ваши потери?

— Пока не знаю. Рик ранен. Меня слегка задело. Берегите патроны. Они и так уйдут. Не добивайте.

— Понял тебя. Держитесь. Мы скоро.

Закрыл глаза, зажимая бок и чувствуя, как кровь сочится сквозь пальцы. А потом резко распахнул глаза, почувствовав, что кто-то стоит надо мной, направив на меня пушку. Ухмыльнулся, узнав одного из игроков-перебежчиков, которого спасли от казни несколько недель назад.

— Что ж с первого раза промазал, м? Или снайпера своего испугался?

— Так я сейчас не промажу. Ты брата моего убил, сука.

— Мои соболезнования, — я поморщился и достал из-за пазухи флягу, — не дергайся, дай спирту хлебнуть перед смертью. Помянуть братца твоего, хотя я в упор не знаю, кто это был.

— Хлебай. Все равно пристрелю.

Сделал большой глоток алкоголя и выдохнул, когда горло перехватило огнем.

— Так кем был твой брат?

— Тебе какая разница, мразь? Будь ты проклят и молись — ты сейчас сдохнешь.

— Т-ц-ц. Я не верю в Бога, и я и так проклят.

Вдалеке раздался рокот приближающегося мотоцикла, и в ту же секунду парень взмахнул руками и завалился на спину, мне на лицо брызнула его кровь, и я вытер ее тыльной стороной ладони и сделал еще один глоток спирта.

— Упокой, Господи, его душу без молитвы.

Приподнялся, опираясь на локоть, вглядываясь в силуэт на мотоцикле. Узнал, и внутри что-то дернулось. Упрямая ведьма. Таки приехала. Шлем сняла, и волосы веером взметнулись. Бежит ко мне и уже через секунду губами горячими лицо обжигает, стоя на коленях.

— Расстреляю за то, что приказа ослушалась, — а сам отвечаю на ее поцелуи и волосы глажу ладонью окровавленной. — дура мелкая…

— А как же только после тебя? — улыбается и трется щекой о мою щеку, и я млею, бл**ь… плыву на хрен на волнах бешеного кайфа от этой улыбки. Сколько лет она мне не улыбалась?

— Поэтому не сегодня, — улыбаюсь в ответ, а она на ладони мои окровавленные смотрит и лихорадочно футболку задирает, открывая рану.

— И правда, слегка.

— Ну я же сказал, — пока смачивает вату спиртом, глажу ее волосы, пропуская сквозь пальцы, и, когда обжигает дикой болью, продолжаю гладить. Я подыхать от боли буду, но, если она рядом, ни одна анестезия не нужна.

— Ты — лжец.

Заставил посмотреть себе в глаза и сильнее прижал ее пальцы с ватой к своему боку.

— Я никогда не лгал тебе, Бабочка.

— Лгал…

ГЛАВА 3. МАРАНА

Я чувствовала, как обнимает меня сзади горячими ладонями и дышит в затылок… прикусывает кожу… под рев мотоцикла, и пальцы мне ребра сжимают все сильнее и сильнее. Под майку забираются, накрывая грудь и заставляя судорожно всхлипнуть.

— На дорогу смотри, Бабочка-а-а.

Вцепилась в руль и смотрю вперед, кусая губы, пока он, едва касаясь, дразнит соски и проводит языком по шее, обжигая горячим дыханием.

— Обожаю, когда они вот так сжимаются и твердеют. Я голодный, Найса. Я такой голодный.

Его откровенность всегда повергала в шок. Он редко говорил двусмысленно. Называл вещи своими именами, заставляя дрожать от возбуждения. Так было всегда. Мадан не играл в игры. Он требовал и брал, и лишь тогда начинал дразнить долго и мучительно, озвучивая каждое прикосновение, рассказывая, что сделает дальше, и вызывая у меня едкий румянец на щеках и пульсацию между ног.

— Ты ранен, — пытаясь сбросить его руку.

— Плевать. Когда смерть так близко, любить хочется втройне. Я валялся там и думал не о том, что могу сдохнуть, а о том, что не до любил тебя. Все эти годы я мог по пальцам пересчитать, сколько раз тебя брал… Мало. Ничтожно мало. Трахать тебя хочу. Нежно и долго трахать, Наааай. Ты так пахнешь… твою мать, я так голодал по твоему запаху. Я знаю, ты уже влажная для меня.

О нет, не просто влажная, мои колени стиснули мотоцикл, и я прижимаюсь к его груди спиной, чувствуя, как все тело покрывается мурашками от этих мучительно медленных ласк и от его слов. Едва касается ребер, скользит по бокам и снова возвращается к соскам, пока не сжал грудь сильно, заставляя всхлипнуть.

— Я хочу тебя… сейчас хочу. Сворачивай к деревьям, Бабочка.

— Нет, — прибавила газу, и мотор яростно взревел под нами.

— Нет? — все так же кончиками пальцев по животу, заставляя его судорожно сжиматься. Потянул подол застиранного мешковатого платья вверх. Скользя между ног и сжимая плоть через материю трусиков, — Каждую ночь я представлял, как ты извиваешься подо мной и стонешь мое имя. Люди умирали вокруг, воняло мертвецами, кровью, гарью и смертью, а я думал о тебе, — двигает пальцем по материи, то надавливая, то едва касаясь, и я, тяжело дыша закатываю глаза, теряя управление, и тут же открываю, чтобы смотреть вперед. Чокнутый… мы же разобьемся.

Его голос обволакивал, просачивался в каждую пору на теле. Он голодал? Он не представляет, в каком аду жила я сама. И сейчас я в аду, и огненные языки лижут мой позвоночник от копчика к самому затылку. А он дразнит намеренно медленно, намеренно с этим потрясающе-пошлым шепотом мне на ухо, от которого сладко тянет низ живота. Его голос. Он умел им доводить до безумия, до той тонкой, как волосок, грани, когда я могла взорваться лишь от его хриплого приказа сделать это. Проникает в меня пальцем на всю длину, и по моему телу проходит судорога. Мотоцикл виляет на дороге, прыгая по щебенке.

— Какая горячая. Огненная. Бл*****ь, Найса, останавливайся. Иначе мы на хрен разобьемся, когда ты будешь кончать.

— Боишься, — застонать от резкого толчка и от ощущения, как он сильно сжал сосок, посылая по моему телу разряды в пятьсот вольт электричества, одновременно впиваясь зубами мне в затылок, — разбиться?

— Ну что ты, — еще один толчок, и я шиплю сквозь зубы, сжимая его пальцы мышцами изнутри, — я просто тоже хочу кончить, — выскальзывает наружу, размазывая влагу по моему клитору, и снова резко внутрь, — до того, как мы сдохнем, чертова эгоистка.

Мотоцикл сносит с дороги.

— Тормози, мать твою.

Сильно бью по тормозам и, слегка накренившись, мы останавливаемся возле огромного дерева с длинными тонкими листьями. Тяжело дыша, держусь за руль, чувствуя, как он сжимает меня под грудью двумя руками. Сильно. Так сильно, что мне нечем дышать.

— Сучка ненормальная.

А сам жадно целует мой затылок, прикусывая кожу, сжимает мою грудь и перекатывает соски между пальцами через материю. Его эрекция упирается мне в спину и от одной мысли, что Мадан скоро возьмет меня, хочется взвыть от нетерпения и предвкушения.

— Раздевайся, Найса, хочу тебя голой. Я, бл**ь, задолбался представлять твое тело. Я хочу его видеть.

Взвилась от едкого возбуждения, от его слов и от того, как тяжело дышит мне в затылок, продолжая сжимать мою грудь, мять ладонями.

— Давай, Най, я с ума схожу, так хочу смотреть на тебя… пожалуйста, разденься. — и мне самой нечем дышать от этого шепота, от того, что чувствую его дрожь и затрудненное дыхание, — или я раздеру эти тряпки к е***й матери.

Его "пожалуйста" — совсем не просьба. Это, скорее, наглый нажим. Давление. Сталкивает меня с мотоцикла, и я наконец-то смотрю ему в глаза. Проклятье, какой же он красивый. Секс в чистом виде — это только смотреть на него вот так диким, голодным взглядом, на эротическую маску напряжения, застывшую на его лице. Глаза ядовито-зеленые, такие ослепительно яркие, что дух захватывает и этот убийственно адский взгляд, которым сжигает мне кожу до мяса. Челюсти сжаты с такой силой, что на щеках появились впалости. Дышит рвано и тяжело. Ждет.

Сняла платье через голову и бросила рядом с собой, услышала, как выдохнул с шипением, сквозь стиснутые зубы. Стянула трусики и переступила через них. Осмотрел с ног до головы, впиваясь пальцами в кожаное сидение, отклонившись назад. Сквозь темно зеленую майку на боку выступили пятна крови.

— Сюда иди, — хрипло позвал, и я сделала несколько шагов. Прохладный ночной воздух коснулся тела, и соски сжались еще сильнее, я словно, чувствовала на них его безжалостные пальцы. Хочу и его губы. Везде на своем теле. На сосках и у себя между ног. Хочу от него все.

— Ближе.

Подошла еще ближе и застыла, глядя ему в глаза. Как же я забыла, насколько безумным может быть у него взгляд. Насколько физически осязаемым и тяжелым.

— Поставь ногу, — и я, судорожно сглотнув, уперлась подошвой высокого ботинка в кожаное сидение мотоцикла, вспыхнув от того, как Мад опустил взгляд ниже и как дернулся его кадык.

— Прикоснись к себе.

Дернул пряжку своего ремня и потянул вниз молнию, высвобождая возбужденный член. Теперь уже застонала я. Поняла, чего он хочет. Как раньше. Как когда-то, когда было нельзя. Когда мы сводили друг друга с ума обоюдными ласками и бешеными взглядами, изнывая от похоти и от страсти.

— Медленно, Бабочка, медленно, я хочу видеть, как ты начнешь дрожать и течь.

В горле так пересохло, что я глотала слюну, а там все равно драло до невыносимости, особенно когда увидела, как его ладонь обхватила член и повела вверх. Боже. Он красивый везде. Даже его плоть. Мощная, со вздувшимися венами, со скользящей блестящей кожей то закрывающей, то открывающей напряженную бархатную головку с каплей смазки. От желания прикоснуться к ней языком свело скулы.

Меня начало трясти, как в лихорадке. Пальцы двигались по собственной воспаленной плоти, а глаза следили за его рукой, и я понимала, что сейчас кончу. Так привычно и так грязно кончу у него на глазах, только глядя на то, как он себя ласкает. Резко схватил меня за запястье и сильно сжал.

— Нет.

Дернул к себе и развернул спиной, приподнял, усаживая голой промежностью на кожаное сидение, подтянул за бедра и, впиваясь пальцами в волосы, наклонил к рулю. От прикосновения сосков к холодному железу вздрогнула всем телом и тут же почувствовала, как его язык заскользил вдоль моего позвоночника. Позвонок за позвонком, заставляя корчиться от чувствительности и возбуждения. Контрастом сильные пальцы в волосах и дразнящие касания языка.

— Продолжай, Найса. Я смотрю на тебя.

Надавил на поясницу, заставляя прогнуться, притягивая еще ближе к себе, приподнимая чуть выше за ягодицы.

— М-а-а-а-ад, пожалуйста, прикоснись ко мне. — простонала и сама себя за это возненавидела.

— Позже. Смотреть хочу. Сначала сожрать тебя глазами. Я так долго не видел тебя.

Потянул мою руку вниз, заставляя скользнуть ею между ног, управляя моими пальцами. Слышу трение плоти Мадана о его ладонь, вместе со сбивчивым дыханием и со стоном, закатывая глаза, проникаю в себя пальцами. Сжимает мою ягодицу до синяков.

— Сильнее, Бабочка. Не жалей.

От разочарования хочется выть, но возбуждение уже слишком зашкаливает, выбивает из реальности, и я сама представляю себе, как его пальцы вбиваются в меня на всю длину.

— Ты чувствуешь сейчас меня, да? Чувствуешь? Это ты делала, пока меня не было рядом, Най?

О дааа, и столько раз, сколько ты не можешь себе представить, сукин ты сын.

Хватает за волосы и тянет на себя, заставляя прогнуться, отбрасывая мою руку, скользит подушечками пальцев по напряженному соску, слегка царапая ногтями, а я чувствую спиной его напряженный член и мне хочется заорать, чтоб взял меня. Сейчас, мать его. Как же я ненавижу эти игры. Когда издевается. Как раньше. Когда доводит до слез от неудовлетворенного желания.

Ладонь скользит к моему горлу, и он сжимает ее там, где бешено бьется сбоку жилка, а вторая рука опускается между моих ног, и он сам входит в меня пальцами с громким стоном, но не двигает ими и, едва я пытаюсь пошевелиться, сжимает горло так сильно, что мне хочется заорать, а пальцы скользят так медленно сверху вниз и снова наверх, что я всхлипываю невольно, пытаясь тереться об них. Обводит клитор круговыми движениями… недостаточно сильно, чтоб я сорвалась, и все же так мучительно остро, что я громко стону, извиваясь на сидении. Уверенно и так умело ведет к оргазму и бросает, едва чувствует точку не возврата. Останавливается в наносекунде от нее.

— Я истосковался по твоим стонам, Бабочка, по крикам твоим, по тому, как ты течешь для меня.

Ускоряет движения, и я плыву, пьяная от возбуждения и изнеможения, извиваясь в его руках, хватая ртом воздух.

— Ты так близко. Да? Мучительно близко. Напряженная под моими пальцами. Очень напряженная.

Останавливается снова, и я с рыданием посылаю ему проклятия.

— Если нажать сильнее, ты кончишь. Ты помнишь, как громко и жадно умеешь кончать для меня? Отвечай. Помнишь?

— Ненавижууу… Нет.

Остановился и укусил мочку уха так сильно, что на глаза навернулись слезы.

— Еще как помнишь.

Внезапно сжал пальцами клитор, и я сорвалась в оргазм. Быстро, ярко и беспощадно, в ту же секунду он, не переставая ласкать, насадил меня на свой член резким движением на всю глубину.

Зарычал мне в затылок, когда я сжала его яростными спазмами наслаждения, захлебываясь криками, впиваясь ногтями в его запястье, пока он насаживал меня на себя все быстрее и быстрее. Задыхаясь мне в затылок. Со стонами и матами.

— Твою мать, Бабочка, я сейчас кончу. Как же ты течешь и сжимаешься. Бл*****ь.

Наклонил меня вперед к рулю, впиваясь пальцами в мои бедра и двигая вверх и вниз с сильными, глубокими толчками навстречу, пока не закричал сам, мощно двигаясь во мне и дрожа всем телом, снова притягивая к себе, сжимая груди обеими руками, заставляя запрокинуть голову ему на плечо и прижаться к его мокрой от пота футболке.

Мы не вернулись той ночью на базу. Мы провели ее под открытым небом, сбросив всю одежду и устроившись голыми на ней, рядом с мотоциклом. После того, как отдышались и хлебнули спирта с его фляги.

Я все же принялась менять Мадану повязку, пока он водил пальцами по моему позвоночнику, обрисовывая шрамы, выцарапанные им же много лет назад и говорил, что еще никогда его не перевязывали голые женщины. Упоминание о женщинах укололо где-то под ребрами, словно щелкнул во мне выключателем или сорвал с предохранителя всю былую ярость и ненависть.

— Хоть что-то у тебя будет только со мной, Мадан Райс.

Привлек к себе, сжимая под руками и подтягивая наверх. Так, что наши лбы почти соприкасались с друг другом.

— У меня все только с тобой, поняла? Все. Я жил тобой эти годы. Я не мог сдохнуть, пока не увидел бы тебя снова.

И мне захотелось впиться ногтями ему в глаза за то, что лжет. За то, что снова окунает меня в болото моей одержимости им. Заставляет верить. Заставляет опять зависеть от него и корчиться от этой проклятой любви.

Резкий выпад, и я сжала пальцами его горло. Сильно сжала, так, что суставы заболели.

— Жил мною? А как же наша семья? А как же моя казнь, на которую ты меня отправил?

Усмехнулся. Криво. Зло усмехнулся.

— Сама до этого додумалась, или Пирс идею подкинул?

— Я не дура. Никогда не считай меня идиоткой.

Сжала его горло сильнее, прекрасно понимая, что если он захочет, то сломает мне руку и раздробит кости.

— Ты и есть идиотка.

Не удержалась и сунула пальцы ему в рану, а он побледнел от боли и вдруг перевернул меня рывком на спину, подминая под себя.

— Думаешь, я предатель?

Теперь уже он сжал мое горло и тряхнул так, что я ударилась головой о землю, а сама на тело его голое смотрю, и жажда новой волной накатывает. Нечто звериное, первобытное. Хочу, чтоб взял снова. Больно и быстро. Так чтоб пальцы его на себе везде почувствовать.

— Правильно думаешь, — раздвинул мне ноги, пристраиваясь на коленях между ними и сильным толчком вошел в меня, заставляя выгнуться навстречу, — я предал их всех.

Впилась в его спину ногтями, раздирая кожу, а он медленно толкнулся во мне и наклонился, чтобы втянуть в рот напряженный сосок. Вздрогнула со стоном, а он втянул тугой комочек в себя и чуть прикусил самый кончик.

— Продал мать, — жадно губами по моим ключицам, сжимая грудь и растирая сосок большим пальцем, — Продал отца, — кусает мои скулы, не обращая внимания, что я раздираю ему спину с каждым яростным толчком, — Я продал их жизни в обмен на…

Я замерла, ожидая его последнего слова, тяжело дыша, громко, со свистом.

— Твою.

С каждым резким толчком его мышцы и сильный пресс напрягались. Бархатистая бронзовая кожа в свете фары мотоцикла блестела от капель пота. Я смотрела, как он глубоко двигается во мне. Так мощно. Короткими ударами, заставляя скользить по нашей одежде, запрокидывая голову и обхватывая его торс ногами.

— В обмен на твою… на твою… на твою.

Я не дала ему закричать это снова — нашла его рот и жадно впилась в него поцелуем, сплетая язык с его языком и выдыхая ему в горло свой стон. Целуя его со всей страстью и голодом и чувствуя, как кусает мои губы, прокусывает и посасывает их, проталкиваясь языком еще глубже, захватывая весь мой рот в свой плен, вторя языком движениям его плоти внутри меня.

Резко вышел и схватил меня за скулы, глядя в глаза:

— А ты, сучка такая, сюда попала. Почему, бл**ь?

Сама впилась в его рот снова и притянула за ягодицы к себе, заставляя ворваться в меня снова.

— Потому что узнала, что ты здесь.

Он любил меня всю ночь. Жадно, безжалостно, с каким-то надрывом и остервенением, до полного истощения и дрожи в коленях, до слабости во всем теле и сладкой боли между ног.

Когда мы приехали на базу и за нами захлопнулись ворота, я все еще подрагивала от ощущения его рук на своем теле. Парила где-то в нашем прошлом, где он был так близок ко мне, где еще не было войны, и мы мечтали вместе убежать. Пусть катится к дьяволу и император, и Советник. Я больше не хочу быть Мараной. Я счастья хочу. Хотя бы немножко.

Мадан спрыгнул с мотоцикла, отдавая приказы, чтобы уносили и закапывали тела, расспрашивая о потерях и расходе боеприпасов. Я пожирала его счастливым взглядом, чувствуя, как сжимается сердце от облегчения и восторга. Видела, как он закуривает сигарету и хлопает по плечу Рика, придерживаясь за раненый бок. А потом вдруг повернулся и кивнул своему помощнику на меня:

— Свяжите эту суку и в подвал ее до моих дальнейших распоряжений.

— Как это? Она же сняла снайперов и…

— Ты слышал мой приказ? В подвал ее. Никому не приближаться настолько, чтоб могли заговорить. Держать дистанцию. Полная изоляция. Обыскать и забрать все, что можно использовать, как оружие.

Я даже не поверила, что слышу это… Смотрела в удивлении на него, пока меня связывали, и даже не сопротивлялась. Когда мне скрутили руки за спиной и потащили в сторону административного корпуса, мой брат вдруг преградил нам дорогу и, посмотрев мне в глаза, спросил:

— Черная гадюка, верно? Что тебе пообещали за то, чтобы ты убила меня, Марана? Оно того стоило?

По телу прошла судорога понимания, и я медленно закрыла глаза.

ГЛАВА 4. Мадан

Я врезался сзади в ее тело и смотрел на тонкий хвост черной гадюки, прорисовывающийся под умело нанесенной стойкой телесной краской. Должен был держаться… но идиоты с материка не учли, что осадки у нас тут с иным химическим составом, они всегда разъедают верхний эпителий кожи. Найса тоже этого не учла… а я смотрел, долбился на дикой скорости и понимал, что убью тварь. Задушу на хрен к такой-то матери или глотку перережу. Рука к ножу потянулась и… не смог. Проклятье. Дьявол ее раздери, но я не смог. Только в горле комок застрял. Булыжником не глотаемым. От наслаждения и горечи нервы рвет, и как вожжами вдоль позвоночника ядовитыми осознание, что предала. Таки предала. А точнее, продала меня. Советник подослал. Больше некому. Знает, сука, что я не успокоюсь, что я и отсюда мразь достану. Боится. Упрятал и все равно трясется от страха. Правильно. Пусть боится, тварь. Очень скоро я ему преподнесу такой подарок, от которого его голова с плеч лететь будет со скоростью света. Мне не так много надо, чтоб взорвать бомбу, которую я для него все годы заточения на Острове своими руками лепил. Хитрая сволочь. Знал, кого подослать. Сделал домашнее задание, подонок.

Я хорошо знал, что означает ее татуировка. Все сложилось в четкую картинку моментально. Ее способности, почему сюда попала и почему убить меня хотела. Одно только не сходилось — почему до сих пор не убила. Если имеет татуировку, то она не просто наемница — она машина смерти. Просто так змею не набьют. Джен лично вырисовывал на телах своих учеников знаки отличия. А потом добавлял кольца на теле гадюки. Каждое кольцо — удачно проведенная операция. Сколько ты таких провела, Найса? Я вижу только на хвосте три кольца. Но ведь их больше. Потому что набивают от головы. Что ж ты сделала с собой, девочка, которая плакала, когда на букашку наступали или бродячую кошку машина давила?

Толчками в ее тело, впиваясь в затылок ледяными пальцами. Расслаблена, стонет, извивается сама, как змея. Опасная, смертоносная стерва с ангельским лицом и бездонными глазами, полными фальшивой любви и отчаяния. Сейчас я мог свернуть ей шею одним движением. Мог. И не мог одновременно. Потому что сам без нее сдохну. Пока обратно на базу ехали, думал о том, что карту она слила Фрайю. Да и черт его знает, что еще. Но я узнаю. Позже. Когда буду в состоянии допрашивать ее спокойно. Сейчас меня слишком трясло от понимания — это не моя Найса. Это тварь, которая втесалась к нам в доверие. Наемница. Элитная убийца. Так вот кто ты теперь, Бабочка? Вот кем ты стала, пока меня не было рядом. Что тебе пообещали за это? Денег? Свободу?

Обнимал ее под ребрами, прижимая к себе, целуя затылок, вдыхая запах волос, и думал о том, что я пока не готов наказывать и казнить. Но я должен ее изолировать и лишить возможности доносить Фрайю. Потом я разберусь с ней сам, и, если пойму, что и правда продала, это будет наш конец. Ее. А я вместе с ней, вначале морально, а потом физически, но только после Советника. Должен он мне. Очень много должен. Похороню ублюдка, и тогда можно и о себе позаботиться.

Смотрел Найсе в глаза, когда ребята уводили в подвал, и все так же видел бездонные колодца, полные боли… и, черт бы ее разодрал, понимания. Знает, за что. Конечно, знает. Я ж не лох. Она понимала, что рано или поздно я догадаюсь. Может, рассчитывала убить меня до этого? Тогда какого хрена спасла сейчас?

Мне крышу рвало. Я ни черта не понимал. Если убийцу она подослала, то почему сама не добила, когда пришла?

Я всю ночь пил беспробудно, спиртом заливался до бессознательного бреда. Мои меня не трогали. Потому что знали, что пьяный я — бешеный. Лучше не лезть под руку.

Ночью все равно к ней пошел. Шатаясь, сжимая бутылку в одной руке, а в другой пистолет. Вниз по лестнице спустился и стал напротив решетчатой двери в секторе для особо опасных преступников. Раньше дверь под током была, а сейчас мы отключили, чтоб генераторы не перегружать. Под потолком пару лампочек потрескивают. От перебоев с напряжением слегка мигают. А у меня внутри все точно так же мигает, дергается, дрожит. Стою на каком-то лезвии и балансирую с раскинутыми в стороны руками. Готов всю обойму выпустить и в то же время не готов даже руку вскинуть.

Найса в угол забилась и себя руками тонкими обхватила. Когда меня увидела, молча голову на острые коленки положила. Невыносимо смотреть на нее. Всегда невыносимо. Что ж за одержимость ею, вязкая, назойливая, бешеная? И с годами не проходит, сильнее становится, прогрессирует с такой мощью, что я гнию от нее живьем. Хочу ненавидеть и не выходит, хочу жестоко и безжалостно бить до кровоподтеков, до сломанных костей, а руку поднимаю и. б***ь, она сама опускается. Как ударить? Это же Бабочка моя. Маленькая, нежная. Бабочка, которая мне цветы раона на ладошке протягивала и еду в кладовку таскала, когда меня наказывали. Бабочка, у которой я был первый. Моя сестра, моя женщина, моя жизнь.

Тварь последняя, которая вышла замуж за Пирса, едва решила, что я мертв. Сука. Но она моя. Когда-нибудь я все же вышибу ей мозги. Доведет, и я убью ее, а потом что? А потом себя бензином и зажигалкой щелкнуть… чтоб так, как они все. Чтоб до конца и по-честному. Они давно меня к себе зовут. Каждую гребаную бессонную ночь тянут ко мне обгоревшие, скрюченные пальцы. Только она и держала здесь. Любовь ее, в которую я верил и не умирал.

Я сел по другую сторону решетки на пол и бутылку рядом поставил, достал сигарету, сунул в рот. Ей не предложил — перетопчется.

— Сколько? — спросил глухо, чиркая спичкой в полумраке и поднося огонек к сигарете.

— Нисколько.

— Что ж так? Доброволец, да?

— Не льсти мне.

— Подороже продала меня? Не продешевила?

— Не продешевила. Не волнуйся.

Я ухмыльнулся и с горла бутылки спирта хлебнул. Алкоголь даже не шибанул по мозгам. Только горло обжег и сознание чуть под туманил, но не настолько, чтоб каждое ее слово мне вены не вскрывало.

— Значит накосячила, а, Гадюка? Кого?

— Кандидата в сенаторы.

Откинулся назад, облокотившись о бетонную стену. Говори, девочка. Режь меня. Давай. Когда болит, я живым себя чувствую.

— Как попала туда? Кто вербанул? Джен?

— Сама к нему пришла…

— Кто бы сомневался. В тебе всегда это было… тьма.

Пошевелилась, и я понял, что ползет ко мне.

— На месте сиди, иначе колени прострелю.

Шорох стих, и я переложил ствол к себе на ноги, еще спирта глотнул. Значит, думает и правда прострелю. Дура. Не понимает, что другая на ее месте уже давно бы здесь в кусок мяса превратилась с отбитыми внутренностями, вышибленными зубами и оттраханная во все дыры моими ребятами.

— Карту ты Фраю слила?

— Нет. Я не успела.

— Будешь мне и дальше лгать или все же обойдемся без ненужных физических страданий? А, может, за эти годы боль начала тебя вставлять?

— Я не боюсь боли, Мадан. Давно не боюсь.

Я нервно засмеялся, сильно затягиваясь сигаретой.

— А чего ж ты тогда боишься, Бабочка?

— Уже ничего. Я все потеряла. Чего мне бояться? Смерти?

— Например, да. Смерти. Если так на свободу хотела, значит, и жить хочешь. Есть для чего жить, Найса? Или ради себя любимой?

— Уж точно не ради тебя.

Ударила сука. Как всегда, в самое сердце. Она умела наносить точечные. Метко в цель. Иглы под ногти вгонять.

— А я ради тебя жил, — продолжая улыбаться, пепел на пол сбил, — веришь? Все эти годы думал, что не хочу сдохнуть, не увидев твоего лица перед смертью.

— Как ты его увидеть хотел? Во сне, Мадан? Ты меня на казнь отправил или забыл?

— Ну как же забыть? Прекрасно помню. Как и то, чего мне стоило, чтоб тебе удалось сбежать в последнюю минуту.

Повернул голову, наблюдая за ней боковым зрением. Сидит, не дергается, тоже на меня смотрит. И стук равномерный доносится. Тонкий и дробный. Начинаю понимать, что это Найса зубами стучит. А в подвале духота невыносимая — по мне пот градом катится.

— Не лги мне, — голос дрогнул, а я медленно выдохнул.

— Зачем мне лгать тебе? Это не я у тебя за решеткой сижу, а ты у меня. Не хочешь знать, сколько твоя жизнь стоила?

Молчит тварь, а меня накрывает ядом и ненавистью. Воспоминаниями накрывает, и взвыть хочется, кататься опять по полу и выть.

— Спроси, сука. Давай. Тебе разве не интересно, сколько стоила твоя гребаная, продажная шкура?

— Сколько? Удиви меня, Мадан.

Быстро взяла себя в руки. Теперь я знал почему — ее этому учили. И не только этому. По идее, боец Джена мог нас всех здесь уложить сам. Но она до сих пор этого не сделала. Либо приказ иной получила, либо… Нет. Вот в это я уже не поверю. Хватит. Достаточно шансов ей давал. Только пусть знает, какой ценой она сейчас стоит здесь передо мной.

— Жизнь отца, жизнь матери, жизнь тридцати двух солдат сопротивления. Я их всех… чтоб тебя дрянь такую отпустили.

Всхлипнула, а я пальцы в кулаки сжал. Сам треск суставов услышал, как и ее тихий стон.

— Поняла, сука?

Опять молчит. С ума меня сводит этим молчанием. Я рывком поднялся и замок на решетке сорвал. Два шага к ней и удар со всей силы по лицу, так, чтоб на пару метров отлетела, за шиворот поднял и к стене прижал. И сердце кровью обливается, потому что сам себя бью. Больно, бл**ь, от каждого удара. Когда убивать буду, сам от боли загнусь. Так всегда было. Всегда, дьявол бы ее разодрал и утащил в ад. Каждую ее царапину видел, и у самого внутри все рвало и щемило так, что хотелось сдохнуть, но не думать о том, что ей больно. Вот почему каждый раз, как кто-то трогал ее в школе, я с цепи срывался. Убивать за нее мог. За слезинку одну сердце голыми руками вырвать… а сейчас сам… и руку скручивает и сердце заходится от понимания, что ударил.

— Поняла, я спрашиваю?

Смотрит на меня, тяжело дыша, и удар по ребрам нанесла, туда, где рана через повязку еще кровоточила. Застонал от боли и тряхнул сучку, ударяя о стену так, что волосы на лицо упали. Извернулась и в челюсть локтем заехала и тут же, присев, ногой в бок снова, в одно и то же место, опрокинула на пол и вскочила сверху, сжала мне горло руками. Оторвал от себя и тут же подмял под себя, выкручивая руки за голову. Извивается подо мной, норовит ударить сзади. Коленом по пояснице. Но я ей бедра ногами сжал с такой силой, что кости захрустели.

— Лжешь. Ты нас всех предал. Ты сначала бросил меня, а потом слил… чтоб выжить. Чтоб свою шкуру спасти. Это ты тварь продажная. Ты. Ты мою жизнь в ад превратил. Ты убил меня, Мадан. Убил, понимаешь?

Смотрю в глаза ее сумасшедшие, полные ненависти и слез, и у самого дыхание остановилось. От боли не могу глоток воздуха сделать. От каждого слова ее вздрагиваю. Словно лезвие мне под ребрами прокручивает. Достает, вгоняет снова и опять крутит. Заорать захотелось, чтоб заткнулась.

— Заткнись. Заткнись, мать твою. Сама себя слышишь?

— Слышу. Я себя слышу. Ты нас предал. Мы умирали, а тебя рядом не было. Я видела, как Лиона с отцом живьем горели… видела. А ты… ты живой остался. Почему?

— Ты хотела, чтоб сдох?

— Хотела. Все эти годы я и считала, что сдох… А потом увидела. Здесь. Целый и невредимый. Лучше бы сдох… лучше бы горел там на площади, чем знать, какая ты мразь, Мадан… лучше б умер ты.

— А я и хотел сдохнуть. Только не я это решал. Считаешь, я не думал об этом каждый день? О том, что сделал? Я их крики по ночам слышу… но знаешь, я также думал и о том, что ты жива осталась. Меня это спасало от безумия.

— А меня спасало от безумия то, что я могу тебя найти и убить.

— Когда с Пирсом трахалась, забывала периодически или под ним стонала и мечтала о моей смерти?

Стоило вспомнить о друге-предателе, и ярость зашкаливала с утроенной силой. Хотя и понимаю, что право имела и что ничего сам взамен предложить не мог и не смогу, но ревность-сука ядовитая, она меня жгла, как раскаленным железом, изнутри. Я вонь своей паленой кожи чувствовал и задыхался от нее.

* * *

Пирс. Опять болезненно сердце сжалось. Его жуткая смерть с ума сводит до сих пор. Ради меня. Чтоб спряталась, чтоб бежала… чтоб… Нет. Я не скажу. Не стану вскрывать этот нарыв прямо сейчас. Иначе сама с ума сойду. Не смогу. Не выдержу больше этого груза адского, который ношу с собой уже столько лет. У каждого есть свои мертвецы, которые по ночам приходят. А ко мне не только мертвецы… Я плач слышу. Детский пронзительный плач. И мне головой о стены биться хочется от отчаяния. Что он знает о безумии? Что знает о потерях? Что он знает о том, как больно отказываться от себя самой, выдирать сердце из груди и отдавать кому-то? Отдавать душу свою.

— Что молчишь?

— Не хочу о Пирсе с тобой. Имя его марать. Ты его не достоин, Мадан.

Зеленые глаза вспыхнули ненавистью с такой силой, что меня саму тысячами лезвий исполосовало. Давно он на меня так не смотрел. С юности самой. С того момента как взял первый раз. Пусть ненавидит. Мне так легче будет.

— Имя марать? Святой он, значит, был? — за волосы схватил и о стену лицом припечатал так, что перед глазами потемнело и из носа кровь по губам потекла, — Любила его?

Я расхохоталась. Истерически громко. Господи, о чем мы? Разве это имеет значение здесь, в данный момент, когда один из нас должен умереть?

— Это то, что тебя волнует сейчас? Я убить тебя пришла, Мадан. Вот он — час икс, ты еще не понял? Кто-то из нас обязан здесь сдохнуть: или ты, или я. Потому что я свое задание выполню. Значит, ты должен принять решение — кто?

* * *

Мои пальцы сами разжались. Отпустил ее и медленно назад отходил, а она обернулась и мне в глаза смотрит. Трясется вся. Кровь запястьем вытерла. Зло смотрит исподлобья. В глазах снова тьма та самая. Которую даже я боялся. Потому что ее ненависть была страшнее смерти… Потому что никогда раньше ее там не было. Наверное, меня это добило. Что-то хрустнуло внутри, и я понял, что больше нет смысла ни для чего. Война не война, меты проклятые, Советник-падаль. Плевать на всех, если смотрит на меня вот так.

Решать? Я свое решение принял много лет назад. С тех пор ничего не изменилось. Пистолет с пола поднял и ей швырнул.

— Давай, Бабочка. Стреляй и закончим с этим. Выйдешь на свободу.

Щелкнула предохранителем и подняла обе руки, целясь мне в грудь.

— Я об этой минуте мечтала.

— Видишь, я исполняю твои мечты. Я же обещал тебе когда-то.

Ее руки ходуном ходят. Дрожат так, что из стороны в сторону водит. И по лицу пот каплями выступил.

— Выполняй задание, Найса. И все будет кончено, ты разве не этого хотела? Давай, закончим это здесь и сейчас, девочка. Давно пора.

Делает ко мне шаг за шагом, и руки дрожать продолжают. Вплотную подошла. В глаза мне смотрит. Душу наизнанку выкручивает. Секундная стрелка в голове набатом мозги разрывает. Я даже на спусковой крючок не перевожу взгляд. Только в глаза. Вот она — минута истины.

— Сначала ты, потом я?

Голос сорвался, а мне ее дрожь передается, и сердце о ребра бешено, рвано с перебоями. Мне кажется, что я свою кардиограмму рисунком вижу и попискивание приборов в ушах слышу: от ровного прямого к легким импульсам.

— Нет. Сегодня только я.

И она руки медленно опускает и с рыданием голову мне на грудь уронила. Пистолет опять на пол упал. Рывком обнял ее за шею, прижимая к себе. Сильно вжимаясь лицом в ее макушку, морщась как от боли.

— Почему не закончила, Бабочка?

— Ты знаешь, — очень тихо, подняла заплаканное лицо и в глаза мне посмотрела, — знаешь?

Усмехнулся, сжимая ее скулы пальцами.

— Знаю.

Вот теперь знаю точно, как дышу. В глазах твоих синих вижу. Это знание плескается в расширенных зрачках, где рябью расплывается мое отражение. Никто и никогда не умел так смотреть на меня. Сколько женщин было, и ни одна вот так, как она, не умела. Больше чем с любовью. С дикостью отчаянной, с дьявольской одержимостью и тягучей мрачной тоской. Только у моей Найсы такой взгляд, от которого душу в клочья и за который хочется пулю в висок… если больше так никогда не посмотрит. Трусь щекой о ее макушку, сильно втягивая запах волос и крови с адреналином.

— Рассказывай, Бабочка. Все рассказывай.

— Не могу, — подбородок дрожит, и слезы градом по щекам катятся, — мне страшно рассказывать.

— Будем вместе бояться, — жадными поцелуями слезы ее сжираю и снова к себе на грудь, вжать в себя с такой силой, чтоб дух захватило, — помнишь, как в детстве? Когда гроза начиналась?

— Она у меня не кончается, Мад. Мне так жутко было все эти годы. Так темно и жутко без тебя.

— Нееет. Ты у меня отважная девочка. Ты справилась. Она закончилась только что, маленькая. Нет больше никакой грозы. Никто не достанет тебя здесь пока я рядом.

Смешно звучит, наверное, говорить это Черной Гадюке, которая свою кличку не за плохой характер получила. Но она сильнее прижалась ко мне и лицо у меня на груди спрятала.

— Достанет… меня он обязательно достанет. Но это не важно… Но он достанет и тебя, Мадан. Не я, так кто-то другой. Понимаешь? И этот другой здесь. Карту Фрайу я не отдавала. Есть второй наемник.

Это я и без нее понял, когда руки с пистолетом опустила. Только сейчас мне не до этого было.

— Рассказывай, Найса. Я все знать хочу. Правду. О тебе всю правду. Если солжешь мне и в этот раз, я действительно убью тебя.

ГЛАВА 5. Найса

Я ждала исполнения приговора. Кто-то скулил и орал за стенами душных камер в центральной тюрьме, а я смотрела на узкое окошко, где было видно квадрат ясного летнего неба, и понимала, что скоро наступит избавление. Я смертельно устала от всего. От войны, от ужасов за стеной, от нашей грязной тайны с Маданом. Я только молила бога, чтобы выжили ОНИ. Чтобы случилось чудо. Пусть оно, пожалуйста, случится с ними. Или пусть я умру первой… только не видеть, как они уходят раньше меня. Только не эта боль. Самая страшная из всех, что приходится пережить человеку — это потеря любимых и родных.

Только не эта разрывающая тоска от мысли, что им причинят страдания, а я буду на это смотреть… Потом я проклинала Бога за то, что не дал мне этого — хотя бы увидеть. Разделить их мучения. Я долгие годы не могла простить себе того, что осталась в живых и потеряла их всех. Мадана, папу и Лиону. И у меня не было даже могилы, на которой я могла бы их оплакать. Только мемориал в глубине души, куда я приносила цветы воспоминаний каждый день и плакала по ним изнутри кровавыми слезами.

Предрассветные часы тишины, когда уснули даже те, кто, обезумев, бились о двери своих камер и раздирали ночную тишину мольбами и молитвами. А я не могла спать… я вспоминала всю свою жизнь. Такую короткую. От первого дня и до последнего. Вспоминала его. Но ведь я успела быть счастливой. До безумия, до сумасшествия счастливой. Я познала такую любовь, о которой можно только мечтать. И я ни о чем не жалею. Я люблю каждую каплю грязи, которой мы с Маданом пачкали друг друга все эти годы, отдаваясь своей запретной страсти. С самой первой секунды и до последней я любила только его. Пусть я за это попаду в ад и буду корчиться на костре дважды, но я бы вернулась с того света, чтобы любить его снова. Как только занялся рассвет, ко мне пришел священник в сутане и с нашивкой благотворительного общества Комитета. Я усмехнулась, увидев, как он брезгливо приподнимает полы сутаны и входит в вонючую камеру, сжимая в руках Библию.

Позже он уходил и молился, крестился и трясся всем телом, потому что я рассказала ему о нас с Мадом. Рассказала обо всем и с такой же усмешкой смотрела, как расширяются от ужаса его глаза. Стало ли мне легче после этого? Нет, не стало. Я так и осталась с грузом своих преступлений против чопорного и лицемерного общества, потому что меня они не тяготили и не вызывали ни малейших угрызений совести или стыда. Я слишком дорожила своими грехами, чтобы о чем-то сожалеть. Перед казнью нас покормили, но я не притронулась к еде. Мне было слишком плохо, чтобы проглотить хотя бы кусок хлеба, не то что тюремной похлебки. А исторгать содержимое желудка во время экзекуции я не хотела. Тюремный врач высказал предположение, что это последствия пребывания в загрязненной вирусом зоне и полная антисанитария. Вода, которую мы пили и мылись ею, была грязной и не очищенной. Я смеялась ему в лицо. О чем он говорит? О какой антисанитарии? Мы спали рядом с трупами и ели просроченные продукты. И даже тогда мне и вполовину не было так плохо, как сейчас. У нас брали кровь на анализы, но никто не торопился огласить смертникам заключение врачей. Нас лишь использовали в своих целях. Все результаты проверок были строго засекречены. Я же думала, что это последствия пыток и жестоких побоев. Первые дни над нами страшно издевались. Нас мучили сутки напролет. Я слышала, как выли от боли в соседних камерах воины сопротивления. Меня почти не тронули. Но в первые два дня жестоко избили. Мне тогда казалось, я умру от дикой боли в животе и под ребрами, но я выкарабкалась. Меня тогда мало волновало собственное физическое состояние. Я думала только о том, как там они? Где их держат? Сможет ли кто-то из них выжить.

Потом я долго вспоминала слова священника. Он говорил о раскаянии, о признании своих ошибок, о том, что я должна вымаливать у Господа прощения за себя, не молить его о грехах Мадана и своих родителей, а я не считала себя виноватой. Я любила. Кто меня осудит за это, пусть сами горят в Аду. Никогда не буду стыдиться ни одного прикосновения моего мужчины, ни одного его поцелуя. За все в жизни нужно платить, и я знала, что мы с ним заплатим по всем счетам рано или поздно. Заплатим так, как никто другой. Я говорила ему об этом, когда лежала у брата на груди и гладила его лицо дрожащими руками.

— Я буду гореть в Аду, Мадан, за то, что так люблю тебя.

— Моя маленькая Бабочка, мы будем гореть там вместе. Тебе не будет скучно, я обещаю. Ты мне веришь?

— Если вместе, то я согласна гореть бесконечно.

— А я бы предпочел гореть там один…

— Поздно. Я такая же грешница, как и ты. Не отделаешься от меня даже в Преисподней.

Он подминал меня под себя и долго смотрел мне в глаза своими невыносимыми ярко-зелеными глазами, от которых я сходила с ума.

— Если бы я мог… я такой слабый, Най, я такой безвольный. Втянул тебя в это. Не удержался. Не смог.

— Я бы убила тебя, если бы смог.

— Ты убила и сердце себе забрала.

— У тебя мое, а у меня твое?

Кивает и волосы мои перебирает, нежно целуя скулы, губы, глаза.

— У меня твое, а у тебя мое. Запомни, Най, я никогда и никому не позволю тебя обидеть. Никогда не бойся, слышишь? У тебя есть я. Помни об этом. Пока я жив, с тобой ничего не случится.

— А если тебя не станет, я уйду за тобой.

— Если меня не станет, ты мне пообещаешь быть счастливой и жить дальше ради меня. Не то в Преисподней я прикажу выбрать для тебя самый страшный котел.

— Ты собрался и там командовать?

— А то. Им же нужны солдаты.

— Я никогда не буду счастливой без тебя, Мадан. Твоя жизнь-моя жизнь".

И я не боялась. Пока у меня был он, я никого и ничего не боялась.

Перед самой казнью комендант приводил приговоренного к себе в кабинет и спрашивал его о последнем желании. Меня тоже привели. Уже тогда я испытала эту ненависть к чиновникам, которые ставят себя выше простых сметных, а в данном случае — смертников. Он говорил со мной снисходительно грубо, словно это я виновата в том, что вирус ВАМЕТА вырвался из-под контроля или даже сама распространила его. Гораздо позже я узнаю, что именно в этом обвинили мятежников. Чтобы народ не испытывал к ним жалости, чтобы ненавидели их лютой ненавистью и не попробовали освободить никого из нас. Мы не сопротивление — мы и есть убийцы, повинные в миллионах смертей. Ловкий ход. Глупый народ, готовый верить. Но я никого не осуждаю. Убитым горем людям нужны виновные, и им их дали. Более того, над ними свершили правосудие. У меня была всего одна-единственная просьба: я хотела увидеть ЕГО в последний раз. И все. Больше мне ничего не было нужно. Только чтоб дали в глаза посмотреть и попрощаться. Запах его почувствовать. Услышать голос. Один раз. Комендант сухо повторил мои слова, как робот, удостоверился, что это и есть мое последнее желание и записал в реестр просьбу заключенной-смертницы, не поднимая головы, дал указание увести. Потом, спустя год, я точно так же сухо щелкну затвором и выпущу всю обойму ему в голову… Точнее, не я. Меня уже не стало.

Я не была на это способна. Марана казнит Коменданта. После десяти выполненных заданий ей дадут такое право — убрать того, кого она захочет. Кроме императорской семьи, разумеется.

А тогда меня увели обратно в камеру дожидаться исполнения моей просьбы. Когда мне сказали, что Мадан отказался от встречи, я не поверила. Я билась о дверь в истерике, ломала об нее ногти и кричала. Как же я кричала, чтобы они не смели мне лгать. Он не мог отказаться. Не мог. Только не от меня. Меня облили ледяной водой, чтоб не орала и, не дай Бог, не спровоцировала бунт заключенных. Промерзшая до самых костей, я обессиленно рухнула на пол и смотрела в потолок, надеясь на скорую смерть от холода. Но мне не повезло, было еще слишком рано умирать. Найса еще не прошла все круги своего Ада, чтобы так просто умереть. У нее еще было все впереди.

Нас везли на площадь в бронированном грузовике, разделенном на сектора. У меня уже не осталось слез, я лежала на холодном полу, подобрав ноги под себя, обхватив колени руками и смотрела в одну точку. Мне хотелось, чтобы все это быстрее закончилось. Чтобы не думать, почему он так со мной. Почему отнял право увидеть перед смертью. Но я этого так и не поняла по сей день. Возможно, это было именно то, что так трудно простить — эту безграничную жестокость, на которую мог быть способен только он. Моральную пытку, с которой я так и не справилась тогда. Грузовик остановили где-то возле очередного КПП на досмотр. Именно тогда меня и освободили. Вытянули из машины, якобы на проверку.

Я даже не смотрела по сторонам, послушно шла в небольшое серое здание. Меня завели в одну из комнат, похожую на медкабинет, и закрыли дверь снаружи. Спустя пару минут, туда вошел Пирс. Он сказал мне, что я свободна. Это был апокалипсис. Это была дикая истерика на грани с помешательством. Я не знаю, что со мной тогда творилось. Я била его и царапалась, я орала, как раненый зверь, пойманный в капкан, билась о стены. Я требовала везти меня на площадь, чтобы увидеть их. Чтобы умереть вместе с ними. Пирс стойко держался, схватив меня в охапку и сильно стискивая, не давая дернуться, закрыв рот ладонью, пока не отъедет грузовик, в который вместо меня погрузили другую женщину-смертницу. Я его проклинала и грозилась разорвать на части, если не вернет обратно в машину… Пирс сообщил мне время казни, и я остекленевшим взглядом смотрела на часы, когда стрелка пересекла двенадцать, я выхватила у Пирса пистолет, но ему удалось отобрать его у меня, а потом опять долго держать в железных тисках. Пока выла и кричала, пока срывала горло и, наконец, не затихла.

Позволила увезти себя из города по поддельным документам. Интерес к жизни пропал совершенно. Я пыталась покончить с собой каждый раз, как он оставлял меня одну. Резала вены, вешалась, но каждый раз он возвращал меня обратно и качал как ребенка на руках, умоляя прекратить истязать себя и его. Дать возможность помочь мне, а я сипло шептала, что он не помогает, он мучает меня. Пусть даст уйти или сам пристрелит. Он говорил, что я жить должна, что это чудо, ведь мне удалось спастись. И я понимала, что должна быть ему благодарна, но не могла смириться.

Думать не могла о том, что они все мертвы, а я жива. Что Мадан сгорел там на площади, а я… а я здесь, ем, дышу, сплю. Когда их больше нет. Эти месяцы превратились в кромешный ад. Мы скитались по резервациям, перебивались жалкими крошками еды и воды, жили в перевалочных пунктах для беженцев. Мне было все равно, я не жила — я существовала.

Однажды мне все же удалось стащить у него нож и исполосовать руки, тогда меня и отвезли в больницу. Хотя это сооружение было сложно назвать больницей. Огромная палатка с белыми крестами, врачи в окровавленных халатах, проводившие операции прямо там, при других пациентах. Очередной военный госпиталь возле стены.

Здесь мне и сказали, что я беременна. И срок большой. Удивлялись как я не заметила. А мне смеяться им в лицо хотелось — заметить? У меня месячных с момента прорыва метов не было. Мы голодали, и я исхудала и была похожа на скелет, обтянутый кожей. С таким весом у кого угодно произойдет сбой в организме. Да и меньше всего я думала об этом, ведь рядом умирали люди, и мертвецы по улицам ходили, как в самых жутких кошмарах. Мы выжить пытались. Никого не волновали такие мелочи, как отсутствие менструации.

Но в самом начале, когда Пирс предоставил свои документы, чтобы нам дали пристанище на одной из военных баз после того, как мы покинули пределы столицы, ему отказали, так как по документам я была ему никем, а военным разрешено проводить с собой на территорию полигона только своих жен или близких родственников. Пирс предложил выйти за него, но я отшатнулась от него, как от прокаженного. Лучше сдохнуть, чем предать Мадана. Лучше голодная смерть, чем стать женой Пирса Даваса. Он не настаивал, мы поехали в первый центр помощи беженцам, но и там нас отказались принять вместе. Только по отдельности. Меня вместе с другими беженками-женщинами отвезти в резервацию на юг, а его, как военного, переформировать и отправить ближе к зоне военных действий. Мы снова ушли. Иногда от голода меня шатало, и я теряла сознание и это несмотря на то, что Пирс отдавал мне почти половину своей доли еды.

Я не могла простить ему того, что он вывез меня из столицы, но не спас Мадана и отца. Мне было плевать, почему он этого не сделал, но он не имел права решать за меня, жить мне или умирать. Но постепенно мысли о ребенке начали возвращать меня к жизни, я больше не имела права думать только о себе. Я это поняла, когда чуть не потеряла малыша при переезде из одной резервации в другую, когда людей разогнали, потому что правительство отказалось финансировать этот округ. Людям предложили искать убежище в другом месте.

Именно тогда я и согласилась на брак с Пирсом. Я больше не могла позволить нам голодать. Смотреть, как он отдает мне последние крошки хлеба, а сам жует соломинку и покрывается каплями холодного пота, чтобы удержаться и не съесть свою порцию. Наверное, в те дни я и начала чувствовать к нему нежность, то самое чувство безграничной благодарности за то, что так упорно боролся за меня и за моего еще нерожденного ребенка. Готов был дать нам свою фамилию и при этом ни на что не надеяться. Пирс ни разу не спросил, чей это малыш, а я так и не рассказала ему о нашей с Маданом тайне. Но иногда мне казалось, он и сам все знает. Мы обустроились на военной базе неподалеку от западной стены. Там требовались военные и рабочая сила. Я помогала на кухне с остальными женщинами, а Пирс минировал всю окружающую местность перед стеной на случай прорыва. Нам не платили деньгами, да и кому они были нужны, за них нечего было купить, но, по крайней мере, мы не голодали больше, и я точно знала, что ребенок родится под присмотром врачей, а не где-нибудь в перевалочном пункте. Тогда я еще умела на что-то надеяться.

Стену меты прорвали спустя несколько месяцев. Это не было похоже на то, как произошел прорыв в городе. Это было намного страшнее. Не было сирены, не было никаких предупреждений. На улицах просто вырубился свет, и со всех сторон начали доноситься вопли ужаса и дикой боли. Люди в панике бежали с полигона, а за ними гнались твари и откусывали им на ходу конечности. Там погиб Пирс. Остался навечно на этом полигоне. Он подорвал себя вместе с метами, которых сдерживал у хрупких ворот, пока мы все садились в грузовик, чтобы вырваться из этого ада.

Их было пятеро. Последних солдат, которые пожертвовали своей жизнью ради женщин и детей. Они держались за руки и спинами подпирали ворота, а за ними клацали зубами меты, готовые в любую секунду своей мощью прорвать оборону. Я смотрела в окно грузовика, когда тот наконец-то сорвался с места, взревев старым двигателем, смотрела на то, как вспыхнуло небо ярко-оранжевым пламенем и в воздух полетели осколки бетонных стен, арматура, части человеческих тел, и по щекам катились слезы. Вот и все. Больше у меня никого не осталось. Даже Пирс оставил меня одну. Я шептала ему слова благодарности и стискивала пальцами железную пластину с его именем, которую он надел мне на шею и сказал, что женам военных помогают в первую очередь. Особенно получать гуманитарную помощь и жилье. В самые последние минуты своей жизни он думал обо мне, а я прижимала руки к небольшому животу и думала о своем ребенке и о Мадане. Всегда только о нем.

Потом я часто вспоминала о Пирсе. Очень часто. Наверное, даже жалела, что не дала ему ни малейшего шанса на то, чтобы мы были вместе. Он ведь любил меня… а я… я любила только Мадана Райса и хранила ему верность даже мертвому. Вот только Пирс умер ради нас, а мой брат нас предал. Вот почему я так жаждала его смерти. За каждые мгновения, которые пережила в этом пекле, за каждого, кого похоронила и оплакивала. За каждого, кого потеряла.

Нашу дочь я родила на улице, прямо на земле, посреди полного хаоса смерти и вони канализационных труб, которые разворотило от взрывов снарядов. ДА. Нас не спасали. Едва стало известно, что на западе случился прорыв, сюда отправили группы зачистки. Даже не стали выжидать положенные несколько часов.

Скорей всего, из-за того, что на военных полигонах оставалось оружие. Целые склады под землей. Мы ехали под обстрелом своих же с воздуха. Пытались проскочить по улицам резервации, откуда все же эвакуировали народ, а может, и разогнали, как нас когда-то.

У меня начались роды, а снаряд как раз попал недалеко от машины в невысокий дом, и грузовик остановился, потому что на дорогу упал электрический столб, его снесло взрывной волной. Мы выскочили на улицу, чтобы переждать обстрелы, спрятаться. Среди женщин была врач-акушерка. Нет. Она и не думала мне помогать. Она бросила меня валяться на земле, а сама хотела бежать, как и все остальные… но я наставила на нее пистолет и сказала, что, если хотя бы дернется, я снесу ей голову. Мне было уже нечего терять. Так и рожала, корчась от боли и удерживая женщину под дулом своей пушки, которую мне дал Пирс перед тем, как отправить к грузовику и попрощаться, обещая догнать, как только сможет.

Но мы оба знали, что не догонит. Я видела взрывчатку, которой он обвесился, и пульт в кармане тоже видела.

Мои роды были стремительными, возможно из-за того, что пришлось побегать, а может быть, потому что я терпела схватки несколько часов, пока мы ехали к резервации.

Когда я с диким воплем вытолкнула из себя ребенка, я так и не опустила пистолет.

— Кто? — хрипло спросила, облизывая пересохшие и искусанные до мяса губы.

— Какая разница? Все равно сдохнет в ближайшие пару часов.

— Кто, мать твою?

— Девочка. Пушку опусти, ненормальная.

— Пуповину обрежь и мне помоги, потом опущу. Давай. Работай.

У акушерки даже не было воды, чтобы ее обмыть. Она завернула ее в грязную шторку, едва малышка закричала, и отдала ее мне. Никому не было дела ни до чьего-то рождения, ни до чьей-то смерти. Люди потеряли слишком многих, чтобы сочувствовать кому-то и сопереживать. Все те женщины, которые ехали с нами, оставили на полигоне своих мужей, отцов и сыновей. Кто-то смотрел на меня с нескрываемой ненавистью за то, что мой ребенок родился живым. Война превращает людей в зверей. У нас не было живого противника, против которого можно было сплотиться. Все тряслись только за свою шкуру. Но мне было на них наплевать… я вдруг обрела смысл жизни. Настолько сильный, что мне казалось, именно в день рождения Даны я и сама родилась во второй раз. Мы продолжили ехать в сторону столицы. А я смотрела на крошечное грязное личико и плакала от счастья. Я была уверена, что никогда не расстанусь с ней, я была уверена, что подарю ей всю свою любовь, не потеряю и ее тоже… Но никогда нельзя быть в чем-то уверенной. Никогда нельзя быть слишком счастливой…

ГЛАВА 6. Андерс Тейлор

Андерса Тейлора — бывшего командира расформированного подразделения "Черный орел", а ныне генерала СРВСП мучила бессонница уже несколько дней. Не помогало ни снотворное, ни алкоголь, ни любимая женщина.

С тех пор, как он получил первое послание на свою электронную почту от некоего Анонимуса с засекреченными файлами с Острова Д. Сведения о ликвидации игроков с поименным списком и видеосъемкой. Поначалу генерал решил, что это очередной прорыв системы безопасности, и поручил своему человеку определить откуда прислано письмо. Это оказалось не так-то просто, но ответ его ошарашил — электронные послания приходят с самого Острова. Кому-то удалось подключиться к секретному серверу закрытой лаборатории за стеной. Траффик лаборатории не отслеживался с момента вспышки эпидемии. Анонимус писал, что раздобудет доказательства причастности правительства к возникновению вируса, но взамен просил прикрытия со стороны СРВСП. Само осознание, что некто из осужденных-смертников осмелился писать начальнику тайной разведки Свободной Республики внушало странное ощущение какой-то грязной игры, в которую его пытаются втянуть. По протоколу он был обязан созвать совещание и поставить в известность самого императора и Советника, но что-то его остановило в первый раз. Скорей всего, это было просто любопытством, а во второй он получил первые засекреченные файлы с самой лаборатории.

Он сверил отчеты, которые предоставили СРВСП на момент закрытия исследовательского центра на острове, и в них не упоминалось о дополнительных разработках и опытах, проведенных на территории лаборатории. Это говорило о том, что от СРВСП что-то скрывали, и Андерсу стало интересно, что именно. После третьего послания он почувствовал, как на теле выступили капли холодного пота. Это была аудиозапись с просьбой о помощи. В протоколах она не числилась совершенно, а когда сам Тейлор ее услышал, у него волосы встали дыбом: то, что говорил женский голос, захлебывающийся слезами, походило на бред сумасшедшего.

"Если кто-нибудь нас слышит, пожалуйста, спасите. Нас здесь бросили умирать. Нас заперли за стеной. Кто-то блокировал ее извне. Я, Лючия Лоренцо — эпидемиолог, заведую проектом по глубоким исследованиям неживых особей, зараженных вирусом ВАМЕТ. Я со всей ответственностью заявляю — они разумны. Слышите? Они разумны и поддаются контролю. Ими управляют. Едва я отправила первый отчет, меня лишили должности и перевели в корпус для ожидающих вывоза с острова. Но я не прекратила исследования, мои люди помогали мне до последнего. У нас собраны целые папки материала, доказывающего, что Меты не жертвы спонтанного заражения — это очередная разработка правительства, секретное оружие, полностью поддающееся контролю и распространяемое кем-то совершенно осознанно. После того, как мы отправили последние результаты исследования, у лаборатории прервалась связь с внешним миром, а потом нас начали убивать. Это не прорыв — это убийства. Нас всех превратят в бессловесные машины смерти и закроют нам рты. Вся надежда на Сопротивление, на вас. Надежда, что вы получите это сообщение и сможете его обнародовать. Пусть люди знают, что такое вирус ВАМЕТА.

Спасите нас. Здесь есть дети, старики и раненые. Нас обесточили и оставили без воды. Мы здесь, внизу, в бункере лаборатории. Они наверху. Их много. Улицы кишат ими. За сутки Остров превратился в живое кладбище. Мы все здесь скоро умрем".

Тейлор запросил списки работников лаборатории, но среди них не оказалось доктора эпидемиолога Лучии Лоренцо. Поначалу Андерс подумал, что это поддельная запись. Несколько дней он прослушивал ее снова и снова, она не давала ему покоя. Потом запросил не списки погибших в лаборатории, а списки отправленных на службу на Остров Д врачей и ученых. Оказалось, что информация стерта из базы СРВСП. Тогда Тейлор дал задание своим программистам восстановить копию архивов и именно там он нашел самые первые списки добровольцев, поехавших проводить исследования в военный городок райского уголка. Среди них была и Лючия — молодая и перспективная с большими амбициями и фанатичным желанием нести добро человечеству. Андерс нашел и ее записи по первым исследованиям, проведенным на материке. Отправил обе записи на экспертизу и получил утвердительный ответ — голос принадлежит одному и тому же человеку на обоих записях. Это было первым самым страшным потрясением для Тейлора. Если все, что говорит эта женщина — правда, то совершено чудовищное преступление, которое пытаются скрыть всеми способами… и преступления продолжатся. Неугодных ссылают на Остров или в закрытые зоны. Тейлору нужно больше доказательств. Ему нужны все протоколы исследований Лоренцо.

Тогда Андерс впервые ответил Анонимусу, что найденного материала недостаточно, и запросил больше доказательств. В обмен Тейлор гарантировал для него освобождение с острова, на что получил ответ, что это не цель. Анонимусу не нужна свобода, он хочет справедливости для всех заключенных — игроков. Он хочет ликвидацию игры и уничтожения ныне действующего органа власти. Лишь получив гарантии от генерала, Анонимус продолжит свое расследование и так же затребует от Тейлора необходимую для этого помощь.

Генерал понимал, что теперь он и сам каким-то образом является сообщником сопротивления на Острове Д, и ему предстоит принять тяжелое решение — поверить игроку и начать содействие или узнать, кто это и ликвидировать его, а затем сделать вид, что ничего не знает и продолжить жить дальше. Анонимус ждал ответа, а Тейлор ходил кругами вокруг ноутбука и не мог сделать первый шаг на пути к началу войны с системой. Можно ли доверять неизвестному заключенному? Ведь это вполне может быть провокацией.

Анонимус написал еще два письма, но генерал на них не ответил. Значит, все же решение было принято. Оставалось узнать, кто мог найти доступ к файлам лаборатории и устранить игрока. Теперь генерал запросил списки заключенных. В частности, тех, кто устроил на Острове мятеж и вышел из-под контроля командора Фрайя. Тейлор листал личное дело каждого, пока не наткнулся на знакомое имя. По телу прошла волна электричества, и генерал впился взглядом в лицо заросшего парня с ярко-зелеными глазами.

Игрок № 1929. Мадан Райс. Осужден за измену Свободной Республике, беспорядки, терроризм и экстремизм, попытку государственного переворота.

Он его помнил. Слишком хорошо помнил, чтобы сейчас не узнать. Его любимый ученик, один из самых лучших солдат расформированного подразделения. Именно среди Черных орлов оказалось больше всего повстанцев. Как указано в личном деле Райса, это он вербовал себе людей и подстрекал на измену Родине. Тогда сам Тейлор чуть не лишился должности и не был арестован вместе с другими, но ему повезло, на момент бунта он находился совершенно в другом месте на секретной операции по зачистке Острова С. Операции, за которую получил медаль и новую должность в самом СРВСП. Его предшественник баллотировался в Конгресс и отказался от занимаемого поста в пользу нового, более выгодного и менее опасного. Впрочем, его убили перед самыми выборами, а потом и обнародовали тайные пристрастия бывшего начальника СРВСП и нынешнего кандидата в Конгресс. Он оказался педофилом и растлителем малолетних. Насколько известно самому Тейлору, убийцу кандидата так же сослали на Остров. В эту ночь генерал понял, кем именно является его Анонимус.

Тейлор долго смотрел на фото игрока № 1929, и перед глазами стоял их последний разговор.

— Как же привиделось? Вы мне давали указания. Вы говорили, как их убивать. Вы говорили мне застрелить раненых. Как привиделось, черт вас всех дери? Я этими глазами видел, как они жрали людей. Я этими руками прострелил голову офицеру Регану и убил рядового Шарни.

— Офицер Райс, просто заткнитесь. Закройте рот и слушайте меня внимательно: вы, мать вашу, хотите жить? Так вот, вам все привиделось. Вас контузило при ранении, и вы ничего не помните. Если вы начнете много разговаривать и доказывать, вас просто пристрелят, вам ясно? И не только вас. Вы утянете за собой всю вашу семью.

— Почему… почему я остался в живых? Почему не…

— Мы получили приказ.

— Почему я? Почему не Дуглас или…

— Потому что, Мадан. Не задавай вопросы, на которые не будет ответов.

— Командир, но…

— Просто забудь. Не было ничего. Понял? Не подписывай себе приговор.

— А если они… Если они оттуда когда-нибудь выберутся? Вы представляете, ЧТО будет?

— Я не знаю, о чем ты. Понятия не имею. И еще — запомни, Райс, тебя попытаются все же сбить с толку, заставить признаться. Не всем нужно, чтобы ты вернулся домой. Не всем было нужно, чтобы ты вообще остался в живых.

— Ни черта не соображаю. Вы сказали, что был отдан приказ.

— Был. Но ты ведь понимаешь, что всегда есть оборотная сторона медали? Тебя пытались устранить еще по дороге на Материк. Мы не знаем, кто, и не знаем, почему. Миссия была секретной. Мы знаем только одно — этот кто-то очень могущественен. Это война на войне. Внутренняя война, Райс. Не ввязывайся в нее. Пусть поверят, что ты ничего не помнишь".

Тейлор вдруг сам неожиданно для себя нашел всю документацию по Райсу.

Включая приказ о ликвидации офицера несколько лет назад на том самом задании, после которого сознание солдата поменялось. Он ведь что-то понял. Что-то, чего тогда не понял сам генерал. Но самое интересное, что приказ о ликвидации подписал сам Советник, а вот приказ отменить казнь офицера и отправить его на Остров Д подписан императором. Хотя оно и понятно, почему помиловали — парень сдал всех своих друзей. Подробные протоколы допросов и видеозаписи были прикреплены к личному делу. Для Тейлора это стало полной неожиданностью. Вызвало внутренний диссонанс. Он был всегда отличным психологом, буквально читал мысли своих подопечных, понимал каждого из них, как самого себя. Личные характеристика его солдат всегда были точными и составлены самим Андерсом. Райс не мог сдать своих. Он, скорее, взял бы всю вину на себя. Фанатик. Преданный, чокнутый и повернутый на своем деле. Но. Сам Тейлор разве не обманулся, приняв в свое подразделение террориста-повстанца? Разве тому не удалось умело обвести своего командира вокруг пальца? Кто мог дать гарантию, что сейчас Анонимус не сольет самого генерала правительству? Уже сам факт скрытой переписки с заключенным-смертником является тягчайшим преступлением.

Тейлор копнул глубже, он вытащил все протоколы допросов офицера Райса и просмотрел каждый из них. На самых первых тот все отрицал и утверждал, что не знает ни одного мятежника, что он сам лично стрелял в солдат армии материка при зачистке зараженных зон и это было его решением. Он продолжал это утверждать даже во время жестоких пыток. Что же произошло позже? Почему Мадан вдруг передумал и сдал всех, в том числе, написал донос и на собственного отца с матерью? Тейлор нашел офицера, который тогда допрашивал Райса и руководил расследованием. За год многое изменилось, Эштона перевели в другое подразделение. Теперь он руководил отделом по борьбе с денежными махинациями. Странное назначение, но весьма перспективное. Оттуда открыта дорога в Конгресс. Из инквизитора в чиновники — весьма неплохо. Эштон неохотно пошел на разговор, но лгать самому генералу Секретной службы по расследованию внутренних служебных преступлений все же не стоило. В пятый сектор привозят даже членов императорской семьи, не то что чиновников, и Тейлор не преминул напомнить об этом Эштону. Тогда тот и заговорил. Как интересно, очень часто сами садисты ужасно боятся боли, малейшего намека на нее. Причиняя другим немыслимые страдания, они не допускают даже мысли о насилии по отношению к себе. Когда Тейлор сказал о допросе, Эштона начало трясти как в лихорадке, и он раскрыл все как на духу.

— Как тебе удалось выбить признания из офицера Райса?

— Он заключил с нами сделку.

— Какую? Я хочу знать все подробности.

— Он сдаст всех сообщников в обмен на жизнь своей сестры Найсы Райс.

— Жизнь сводной сестры в обмен на жизнь родного отца и матери? Бред.

— Они были любовниками. У них была кровосмесительная связь.

— Меня не волнуют сплетни, меня волнуют факты.

— Это факт. В протоколах допросов есть его признание в сексуальных контактах с родной сестрой.

Эштон явно гордился собой.

— В чем ее обвиняли?

— Против нее еще не было выдвинуто обвинений. Доказательств ее причастности к движению сопротивления не было.

— Тогда почему по документам она числится в числе казненных?

— Ее помиловали и освободили перед казнью. Вместо нее казнили другую преступницу. Но да, официально по документам Найса Райс была сожжена на площади.

— Но это не все, верно, Эштон? После признаний такого рода Райса-младшего должны были приговорить к смерти. Почему его сослали на Остров?

В этот момент бывший экзекутор замялся и покрылся каплями холодного пота.

— Какая вам разница, почему? Это скрытая информация. Я не имею права ее разглашать и…

— Я могу вас пригласить официально и заставить говорить известными вам методами. Тогда вам больше не видеть должности в Конгрессе как собственных ушей. Как думаете вас ликвидируют еще до первого допроса или после? Ведь сейчас о нашей беседе никто не знает…

— Хорошо. Хорошо, я скажу. Сам император приказал помиловать Райса. Лично отдал распоряжение. Я не знаю, почему. Понятия не имею. Это случилось в самый последний момент.

Теперь Тейлору оставалось только лихорадочно обдумывать полученную информацию. Выбор был тяжелым — поверить Анонимусу или все же уничтожить его. Генерал сам не понял, как ответил на послание игрока № 1929.

— Вам все привиделось. Вас контузило при ранении, и вы ничего не помните.

Несколько секунд ожидания, похожего на бесконечность. И тут же получил ответ:

— Почему я остался в живых?

Идентификация прошла успешно — теперь генерал был уверен, что не ошибся и точно знает, с кем имеет дело. Следующим сообщением он написал:

— На связь выходить по другому адресу электронной почты четко по расписанию. Я тебе приказываю найти доказательства и отправиться домой, Мадан Райс. Понял? Выполнять.

— Есть выполнять.

Усмехнулся уголком рта и понял, что в этот самый момент ввязался в самую крупную игру не на жизнь, а на смерть. Следующим шагом генерал собрался созвать всю верхушку Секретной Службы и вынести на рассмотрение дело об открытии расследования против ныне действующего правительства. Если Райс найдет доказательства, в Свободной Республике будет не просто переворот, а начнется страшная война, в которой может погибнуть все человечество. Но анонимные послания от заключенного нельзя принимать во внимание при столь серьезном решении. Это ведь может быть и обычная месть за полученный приговор, а последствия будут ужасающими вплоть до расформирования СРВСП.

Тейлор долго думал о том, как поступить, и набрал номер, который не набирал уже много лет. Он позвонил адмиралу Сару Салману, с которым когда-то поступил на службу в армию Свободной Республики и стоял бок о бок еще в войне против двух соседних государств, вступивших в альянс и напавших на Материк еще двадцать лет назад. Война, в которой Свободная Республика выиграла. Пути Салмана и Андерса разошлись, когда Тейлор получил в свое распоряжение подразделение Черных орлов, а Салман ушел служить во флот. С тех пор почти не общались. Иногда виделись на приемах у императора или на военных парадах, но общение прекратилось, особенно когда Тейлор начал работать на СРВСП, а Сар занял место адмирала Райса.

Салман согласился встретиться не сразу. Вначале даже замялся. Не каждый обрадуется звонку из сектора пять. Для многих это подобно тому, как получить черную метку и ожидать собственной смерти. Но Тейлор звонил с личного телефона на личный, и встречу назначил сам Сар — он пригласил генерала к себе на загородную виллу, находящуюся вне зоны покрытия интернета и сотовой связи. Генерала обыскали и отобрали оружие. Да, бывший друг не доверял офицеру СРВСП. Впрочем, не напрасно. Тейлор и сам бы себе не доверял и поступил бы точно так же.

* * *

Адмирал повернулся к Андерсу, доставая золотой портсигар.

— После подобного заявления твоя собственная жизнь будет в опасности. Я не готов поручиться за каждого, кто будет присутствовать на данном заседании, Андерс.

— В наше время ни за кого нельзя поручиться. Они все на прослушке.

— Это не гарантирует ровным счетом ничего. Завтра тебя пристрелят из оптической винтовки, пока ты будешь чистить зубы в ванной или сидеть на толчке, Тейлор.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю забыть обо всем, что ты узнал, и жить дальше. Государственные перевороты далеко не всегда приводят к лучшим результатам, иногда случается с точностью наоборот — становится только хуже. Те, кто вчера радели за свободу и равноправие, уже сегодня, получив власть, сажают и убивают тех, кто им эту власть дал, отобрав у предшественников.

— А если это правда? Если чертовы Меты разумны и управляемы? Ты представляешь, что нас ждет дальше, если тот псих, который их контролирует, решит завоевать мир?

— Ты их видел, Тейлор. Они не умнее этой тумбочки, — Салман постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице, — голодное и неуправляемое стадо. До сих пор мы прекрасно справлялись, и их уже долгие годы удается сдерживать.

— Ты видел отчеты о зачистках, Сал?

— Видел. Я лично их получаю, как и ты.

— Я кое-что тебе покажу. Есть выход в интернет?

Салман прищурился, затягиваясь сигарой.

— Конечно есть. Пошли вниз. У меня своя подстанция.

Тейлор ввел код в ноутбуке Салмана и вошел в интернет через защищенный личный сервер адмирала.

— Смотри — это карта контроля над закрытыми территориями за стеной. Интерактивная карта. Светящиеся неоновые синие точки — это меты. Желтые точки — это люди. Фиолетовые точки — это животные и птицы. Внизу стоит количество каждых из них.

Лицо Салмана вытянулось, и глаза расширились, он застыл, вглядываясь в экран.

— Твою ж мать. Засекреченные данные.

— Вот именно, Сал. Вот именно. Отчеты и реальность не просто не совпадают — они в корне отличаются. Нам приходят сведения об уничтожении зараженных, а на самом деле зачистки неэффективны либо намеренно проходят вхолостую. Более того, в зараженных зонах есть люди, и их становится все меньше. Их просто оставили умирать там. Они корм для метов. Как ты думаешь, что будет, когда не останется ни одной желтой точки и твари начнут голодать?

Генерал закрыл карту и открыл графики за предыдущие месяцы.

— Смотри, здесь данные по всем закрытым зонам. Вот эта и эта — зоны прорывов. Обрати внимание, что перед тем, как твари вырывались за стену, у них заканчивался корм.

— Бл**ь, Тейлор. Мы говорим о людях.

— Для них это корм. Так вот, проходило всего несколько недель. Думаешь, они делали это сами?

— Черт. Я ничего не понимаю. Если это правда, то какого дьявола здесь происходит?

— Обрати внимание, где именно образовались зоны заражения. Это западное побережье. На прошлых выборах именно здесь был самый большой процент проголосовавших против нынешней власти. Многие повстанцы — выходцы из этих городов. Теперь смотри на Остров С, перед утечкой вируса здесь произошел переворот, люди требовали автономии и закрытия подводного атомного реактора, отравляющего им воду. А теперь открой самые первые исследования, которые проводились на Остров С. Не те, что лежат в официальных папках, а удаленные архивы. Я их восстановил. Так вот, там говорится о том, что вирус ВАМЕТА был придуман, как усовершенствованное лекарство, способное превратить обычного солдата в машину смерти. Запрещенные эксперименты над заключенными и детьми-инвалидами, от которых отказались родители. Изначально само появление вируса уже было преступлением против человечества. Ты предлагаешь закрыть на это глаза?

Салман выпрямился и посмотрел на Тейлора.

— Я предлагаю тебе иное, Андерс, я предлагаю тебе стать одним из нас.

— Что значит, одним из вас?

— Стать солдатом сопротивления, Андерс. Нас много и нас не истребили. Я руковожу южным движением. Вступай в наши ряды. Эти доказательства должен видеть не СРВСП, а люди. Вот тогда у нас есть шанс свергнуть Императора и действующую власть. Остановить распространение вируса и найти антидот.

Тебе не дадут начать расследование — тебя уничтожат. Ты еще не понял, что происходит? Что скажешь, Андерс, ты с нами? Повоюем, как в старые добрые времена?

Несколько секунд размышлений под включенную запись с голосом Лючии Лоренцо, и генерал протянул руку адмиралу Салману.

— С вами. Вводи в курс дела. Повоюем.

ГЛАВА 7. Найса

Мы не доехали в столицу, нас перехватили у самой границы и запретили выезд за пределы зараженной зоны, обосновывая это тем, что нам всем нужно пройти дезинфекцию, потом — время инкубационного периода и, лишь сдав анализы три раза, мы сможем выбраться за пределы закрытой правительством территории. Какой абсурд. Сейчас я понимаю, что нам лгали с самого начала. Правительство не хотело, чтоб мы вырвались оттуда и рассказали все, что видели. Никто отсюда никогда не выйдет, нас всех приговорили. Но до поры до времени не было приказа на уничтожение, и мы сидели в перевалочном пункте — лагере беженцев и ждали неизвестно чего. Врачей к нам не приводили, никакой дезинфекции не проводили и анализов не брали. Можно подумать, какие-то анализы или дезинфекция могли бы воспрепятствовать распространению вируса ВАМЕТ. Есть только два варианта: либо ты — Мет, либо человек. Зараженные перестают быть людьми. Но именно поэтому нас и не выпустят — мы слишком много знаем, мы откроем рты, и тогда начнется второй виток сопротивления. Мы теперь опаснее метов и апокалипсиса. Нас всех нужно уничтожить. Только как это сделать бесшумно и не грязно, правительство еще не придумало. Как только придумают, наши дни будут сочтены. И я молилась, чтобы журналистов с той стороны ограды было как можно больше, и трусливый император боялся отдать приказ об уничтожении беженцев. Хрупкая и сомнительная надежда, потому что и самих журналистов можно убрать так же легко, как и всех нас.

А пока что нам приходилось рассчитывать на милость солдат и на пайки, которые выдавались строго по времени и в очень маленьких порциях. Но я была рада и этому, лишь бы поддерживать в себе силы. Малышку я кормила своим молоком, которое, как ни странно, в этих жутких условиях не пропало, и пока ей его хватало.

Мы разместились в лагере беженцев, предварительно у нас отобрали все огнестрельное и холодное оружие. У меня забрали мой пистолет, а перочинный нож я все же пронесла в пеленке Даны.

В лагере царила полная антисанитария и бардак, но туда все же подавалась вода, работало электричество. Только нас было так много, что мы стояли в длинной очереди, чтобы помыться или набрать бутылку. Спали на матрасах, которые притащили сюда из соседних домов и из полуразрушенной больницы.

Для кроватей места не было, мы и так лежали чуть ли не друг на друге, и люди продолжали прибывать из соседних городов. Их размещали уже вокруг здания под открытым небом, а во время дождя они все набивались внутрь, и тогда казалось, мы задохнемся в этой тесноте. Даже со скотом обходятся лучше, чем с нами. Пока что солдатам удавалось сдерживать недовольных, нам говорили, что такова ситуация по всей стране. Мы должны соблюдать порядок и терпеливо ждать… Нам только забывали уточнить, что все мы здесь ждем своей смерти. Но надежда умирает последней, и люди хотели надеяться на лучшее. Они до последнего не верили, что на самом деле все мы здесь уже давно мертвы. Что о нас никто не знает и никаких журналистов за пределами ограды нет, а в нескольких километрах от лагеря воздвигают еще одну стену.

Нас просто сгоняли в одну точку, как на убой. Если б я только могла предположить зачем, я бы успела что-то предпринять… но ведь я была еще Найсой Райс, а не всему обученной Мараной, а Най не умела просчитывать свои ходы наперед, ее заботила только Дана. Весь мой мир замкнулся на ней. Маленькое чудо посреди смерти и страданий. Смотрела на нее, и на душе становилось так тепло, так уютно, что сердце замирало от любви к ней. Абсолютной и настолько щемящей, что я плакала от счастья, трогая ее крошечные пальчики, бровки и носик. Такая красивая. Как же она похожа на Мадана. Такие же яркие зеленые глаза и темные волосы. Упрямая, своевольная. Даже пеленать себя не дает, только свобода действий. Бог послал ее мне, чтоб я не сошла с ума от горя. Но иногда по ночам меня накрывало, и я рыдала, уткнувшись лицом в матрас, чтобы не разбудить Дану. Скулила и выла по нему, обезумевшая, так и не смирившаяся с утратой. И время не лечило, а забывать я себе запрещала, я с маниакальной настойчивостью заставляла себя каждый день вспоминать его лицо, голос, запах. Говорить с ним про себя, повторять беззвучно каждое его слово.

"Бабочка, моя Бабочка… никому не отдам"…и отдал. Всем отдал. А сам ушел от меня. Ушел туда, откуда не возвращаются. Если бы не Дана, я бы ушла за ним, и ничего бы меня не остановило. Обвесилась бы взрывчаткой, как Пирс, и десяток метов с собой утащила. Но я не имела права думать о смерти. Мадан оставил мне невероятный подарок, и я благодарила Бога за каждую секунду, проведенную с дочерью. Потом мне и от этого останутся только воспоминания. Вся моя жизнь — сплошные потери… а себя потерять нельзя. Права не имею. Плачу, просыпаюсь вся в слезах, а моя малышка рядом лежит, укутанная в старую шторку, сопит так сладко, так безумно сладко, что жить ради этого чуда хочется дальше, чтоб защитить от всего и от всех, чтоб собой от бед и ошибок укрывать. "Моя маленькая девочка любимая. Счастье мое курносое. Каждый день Бога молю увидеть тебя снова хотя бы издалека. На все ради тебя пойду".

Но это все потом… потом… А пока мне б для нее какой-то одежды найти и пеленок побольше, а то у меня всего одна, и, когда стираю ее, приходится малышку кутать в свою кофту, юбку, в тряпки, которые люди сердобольные нам отдали. Жуткие условие, невыносимые. Я не знаю, как мы там выживали. Каждый раз в кошмарах вижу этот лагерь с матрасами на холодном полу, чувствую вонь немытых тел и смерть. Как она шныряет в этом проклятом помещении, выискивая, кого бы из нас забрать сегодня. Не нажралась тварь всеми теми, кого уже утянула.

Ночами становилось все холоднее. Приближалась зима. Нам обещали, что будут вывозить из лагеря по десять человек каждый день до наступления холодов. Никто не был уверен, что это обещание исполнят, но нам оставалось только ждать и пытаться не сломаться.

По ночам Дана начала замерзать. Я растирала ее ручки и ножки, прижимала к себе, и сама тряслась, стараясь согреться. Бывало, специально часами ходила вокруг здания, боялась заснуть, боялась, что она замерзнет и я упущу этот момент не смогу ее снова согреть. Постепенно нам начали уменьшать паек. Люди нервничали и пытались добраться до начальства, но солдаты их не пропускали дальше, чем к ограде из колючей проволоки. Через несколько дней голода мужчины попытались прорваться через заграждение, и тогда по нему пустили ток. Я помню эти жуткие вопли, когда троих убило. Как кричали их жены и дети. Как выли несчастные, которые вдруг поняли, что все мы здесь обречены. Мертвецов даже не подобрали, а на нас наставили дула автоматов и потребовали самим забирать своих мятежников от ограды. Именно тогда я встретила ИХ. Наверное, так было суждено свыше, и я проклинаю Бога и благодарю одновременно за эту встречу. Той ночью я пошла с Даной вещи стирать, и сама помыться, а на улице было темно хоть глаз выколи. Фонари стояли только у ограждения, а позади здания — мрак. Наощупь пробралась к душевой, Дану положила на скамейку, а сама быстро ополоснулась, немея от холода, и принялась пеленки стирать. Ночью хотя бы очереди такой нет. Тру материю замерзшими пальцами, а она плачет на улице, кричит и я плачу вместе с ней, разговариваю, прошу подождать.

А потом стихла она, и я, выдохнув с облегчением, продолжила стирать дальше, складывая мокрые вещи в полиэтиленовый пакет, чтобы потом развесить у входа в здание. Когда вышла, вздрогнула и пакет уронила — мою малышку какая-то женщина на руках держала и укачивала. Незнакомая женщина. Я ее раньше никогда не видела.

Тяжело дыша, медленно подходила к ней, готовая вцепиться в нее мертвой хваткой. Жизнь уже научила никому не доверять. И эта женщина… она меня пугала, потому что тихо напевала Дане песню и называла совсем другим именем. Я наклонилась, подняла доску и обхватила двумя ладонями, загоняя занозы под ногти.

— Эй. Вы. Положите мою дочь обратно на скамейку и отойдите от нее на десять шагов, не то я за себя не ручаюсь.

Но она, кажется, меня не слышала, а я от волнения трястись вся начала, думая о том, как ударить эту сумасшедшую и забрать ребенка. Но в этот момент услышала мужской голос у себя за спиной. Очень спокойный голос. Даже приятный.

— Тихо… тихо. Не бойтесь. Она не обидит вашего малыша. Не волнуйтесь.

Резко обернулась к бородатому мужчине, одетому в новую кожаную куртку и потертые джинсы. Не помню, чтоб видела его среди нас. Как и эту ненормальную с растрепанными светлыми волосами и в вязаном платье.

— Пусть отдаст моего ребенка, иначе я ее убью, — процедила сквозь зубы, — вы кто такие вообще?

— Она отдаст… у нас горе случилось — нашу полугодовалую дочь убило осколком от разорвавшейся мины, когда из резервации сюда ехали. С ума она сходит… Плач вашей малышки услышала и пришла. Мы здесь неподалеку разместились в полуразрушенном здании. Чтоб она на детей не смотрела.

Я снова перевела взгляд на женщину, а она Дане улыбается и по голове гладит. Внутри защемило так сильно, что я судорожно выдохнула — не дай Бог такое горе. Пережить можно многое, смириться можно со многим, но смерть ребенка, наверное, пережить невозможно. Мужчина тем временем к жене подошел.

— Лира, милая, девочку надо ее маме отдать. А нам пора. Я воду нагрел — чай пить будем. Отдай малышку…

— Радочка моя, смотри, Фил, она улыбается во сне. Такая красивая наша девочка. Я же говорила тебе, что живая она. Что мы ее обязательно найдем.

— Это не Радочка. Наша Радочка на небесах, и ей там хорошо и спокойно. Отдай девочку матери и пошли, милая. Прохладно здесь, а ты без кофты вышла. Ну же. Отдай малышку.

Женщина дернулась, едва он попытался отнять ребенка, а я снова рвано выдохнула.

— Может, вы с нами пойдете? — он пригладил бороду тонкими пальцами и перевел взгляд с жены на меня, — Это недалеко. У нас тепло, я огонь разжег и воду вскипятил. Может быть, Лира отдаст вам вещи нашей малышки… У нас все после нее осталось. Новое, красивое. — его голос дрогнул, а у меня так же все дрогнуло внутри. Даже думать не хочу, каково это — перебирать вещи своего умершего ребенка и сходить с ума от отчаяния. Я бы этого не пережила.

Я пошла с ними. Не знаю почему. Так было нужно. Все, что с нами происходит, предначертано свыше. Они оказались хорошими людьми. Мне, по крайней мере, так виделось. Лира Торн и Филлип, оба врачи. Жили в нашем городе до прорыва метов, потом бежали в резервацию, работали в полевом госпитале, а оттуда перебрались к границе. Их машину унесло с дороги на минное поле. Они выжили, а ребенка убило на месте. С тех пор Лира ни с кем не разговаривает, никого не лечит. Как детский плач или голоса услышит, у нее истерика начинается. Муж от нее не отходит. Она и со мной не заговорила, только Дану протянула со слезами на глазах, а когда ее муж хотел нам вещи ее дочери отдать, закричала, чтоб убирались к черту. Истошно закричала. Страшно. Я малышку схватила и побежала к нашему лагерю, а она все выла и выла в темноте жутким голосом.

На следующий день они вдвоем пришли к нам и принесли вещи для Даны. Пеленки, одежду, игрушки. Я благодарила ее, а она никого, кроме Даны, не видела. Смотрела на нее застывшим взглядом и улыбалась. Потом все время приходила и издалека наблюдала за нами. Моментами становилось страшно от этого пристального внимания, но я ее понимала… точнее, я никогда бы не хотела ее понимать, но я могла только представить себе, что означает потерять ребенка. Фил был более разговорчивым. Он приносил мне хлеб и тушенку. Потом я уже поняла, что ему платили едой за лекарства. А он отдавал мне. Да и плевать я хотела, каким образом они доставали пайки — главное, что я перестала голодать, и молока прибывало все больше. В такой ситуации думаешь только о себе. Может быть, это неправильно, но кто меня осудит? Мне было всего лишь девятнадцать, и я оказалась совершенно одна с грудным ребенком посреди самой жуткой войны для человечества.

Несмотря на то, что теперь у нас были детские теплые вещи, моя девочка все равно заболела. У нее поднялся жар, а у нас не осталось ни одного лекарства, да и какие лекарства я могу дать трехмесячной малышке? Я пыталась растирать ее спиртом, который мне давали сердобольные беженцы, но и тот скоро закончился. Я пыталась идти сама в город и искать аптеки, привязав к себе Дану платком, но после зачистки там остались только полностью сгоревшие здания и пепел. Я возвращалась ни с чем и рыдала от отчаяния. Ей становилось хуже. Она так кашляла, что у меня сердце сжималось каждый раз от этих приступов. Кто-то из женщин сказал, что это воспаление легких, и нам нужны антибиотики, иначе моя дочь умрет.

Мною овладело какое-то злое отчаяние, и я сама пошла к КПП, прижимая к себе кричащего ребенка. Именно тогда Лира впервые со мной заговорила. Она вышла из темноты и схватила меня за руку.

— Не ходи туда. Они не помогут. Отберут ребенка. У них приказ всех больных умертвить. У меня есть лекарства. Пойдем.

Я смотрела, как эта хрупкая белокурая женщина прослушивает Дану, как умело колет в маленькую вену антибиотик и чувствовала облегчение… Я уже понимала, что моя девочка выживет. И мне было все равно, что та называет ее Радой… качает и поет ей колыбельные, я от усталости вырубалась на их жестком матрасе и точно зала, что с моей малышкой ничего не случится.

Через три дня Дана пошла на поправку, спал жар, и я целовала Лире руки и благодарила на коленях за спасение моего ребенка. Я бы хотела отдать ей больше, но у меня ничего не было… Только слова благодарности, только слезы и дикое желание помочь хотя бы чем-то. И все, что я могла тогда сделать, это давать ей общаться с Даной. Когда она брала на руки мою малышку, она словно оживала.

А потом нас начали действительно вывозить из лагеря по десять человек. Люди счастливо вздохнули. Они устраивали праздники на улице и восхваляли Императора, который смилостивился над несчастными беженцами. У всех появилась надежда. И даже это было слишком много для отчаявшихся и измученных горем людей. Я слышала, как матери рассказывают детям о чудесных городах за пределами закрытой зоны, о дорогих игрушках, об озерах и птицах… о бабочках. Они строили планы о будущем, а мною овладевала тоска. Я вдруг осознала, что даже когда мы вырвемся отсюда, я никогда не буду счастлива без него… я никогда не смогу радоваться жизни без моего Мадана. С Лирой мы подружились, насколько вообще можно было подружиться с этой молчаливой и странной женщиной с пустыми глазами, которые начинали светиться, только когда я давала ей подержать Дану. А мне нравилось рядом с ней и молчать. Она была какая-то уютная, внушающая доверие. И муж ее, Филипп, проводил круглые сутки в нашем лагере — лечил больных. Вначале ему не доверяли, когда я первый раз привела его, чтобы осмотрел мальчика с острой болью в животе. Оказалось, что у ребенка острый аппендицит, а мать орала, что не позволит резать своего ребенка этому чистоплюю из богатеньких. Но все же Фил провел операцию и притом успешно. Еще б немного — и мальчик бы умер от перитонита.

Спустя время начали поговаривать, что всех не успеют вывезти до первых морозов. Что многим придется зимовать здесь, и началась паника. Люди понимали, что в таких условиях многие не переживут холода. Они пытались выкупить место в списках у солдат за золото, за оставшиеся сбережения, и эти твари… они реально отбирали у людей последнее за то, чтобы подвинуть их с сотого номера на девяносто пятый. Это посеяло хаос внутри лагеря, люди начали ссориться, драться. Те, кому нечем было откупиться, избивали тех, кто выкупил для себя место поближе, отбирали деньги, вырывали из мочек серьги, убивали за кольцо или цепочку. Все те, кто еще вчера дружили и делились последним, стали врагами. Но меня это не трогало… у меня ничего не было. Мне было нечем оплатить за свою очередь, мне оставалось только ждать и надеяться на чудо.

А потом ко мне пришел Фил. Их вывозили в числе самых первых на вертолете прямиком в столицу. Императору требовались врачи-нейрохирурги. В военный госпиталь. Лире и Филиппу предложили работу в безопасном месте. Всех остальных отправляли на грузовиках и везли через пустыни в неизвестном направлении, а именно за Торнами обещали прислать вертолет. Оказывается, родной брат Фила лечил самого Императора и добился для них такой привилегии. Я была ужасно за них рада, я жала ему руки и искренне желала им с Лирой счастья. Конечно, такие специалисты, как они, нужны Республике. Я тогда еще не поняла, зачем он говорит мне все это…

— Спасибо, Най, спасибо. Мы так ценим твое отношение к нам. Твое доверие… И… мы бы хотели предложить тебе свою помощь. По документам наша девочка… она все еще числится в живых, и на вертолете будет место для нее… Мы подумали, что можем взять с собой Дану. Мы были бы безумно счастливы, если бы ты согласилась.

У меня сердце забилось в горле, и слезы на глаза навернулись.

— О Боже. Я буду вам так благодарна. Так благодарна. Вы не представляете… мы не займем много места, у нас и вещей-то нет и…

Фил молча снял резиновые перчатки и сполоснул руки в тазу, медленно вытер их полотенцем и, не глядя на меня, сказал.

— В вертолете есть место для маленького ребенка. Для нас и нашего ребенка… понимаешь? Мы можем вывезти только Дану… не тебя. Пойми, это было бы спасением для нее. Это…

И я… я расхохоталась ему в лицо. Еще до того, как все в голове сложилось в цельную картинку, как стало понятно, зачем они мне помогали, зачем влезли в доверие. Они хотели отнять у меня дочь. Они знали, что их освободят раньше других и на других условиях. Вот почему эти люди обхаживали меня.

Я посмотрела Филлипу в глаза и тихо, но очень отчетливо процедила:

— Я не отдам вам Дану никогда, понятно? Забирайте ваши вещи, игрушки и не приближайтесь ко мне ни вы, ни ваша жена.

— Найса. Подумай. Не принимай таких скоропалительных решений. Что ты можешь дать девочке? Какое будущее ее ждет с тобой? А мы… мы тебе заплатим. Мы дадим тебе много золота. Ты сможешь купить себе место и в числе первых покинуть лагерь. Мы с Лирой…

— А вы с Лирой катитесь к черту.

ГЛАВА 8. Найса

Именно тогда я и вспомнила о пластине Пирса. Я долго рассматривала ее, крутила в пальцах, а потом все же решилась. Я пошла к КПП, прямиком к охране вместе с Даной. Привыкла везде носить ее с собой, привязывая к груди платком. Так и покормить всегда можно было незаметно, пока разгребали завалы в поисках уцелевшей мебели, возможно, лекарств или запасов еды. Хотя чаще всего мы находили обгоревшие трупы и испорченные продукты. Редко нам удавалось вернуться из мертвого города с консервами. Магазины разграбили задолго до того, как нам пришлось бежать из наших резерваций. Да что там магазины — разграбили все, что было можно, а потом прошла зачистка, и все сгорела дотла.

Едва я приблизилась к воротам, за оградой зарычали собаки и часовой направил дуло автомата мне в голову.

— Стоять. Ни шагу дальше.

— Я хочу говорить с вашим командиром. Это важно. Позови ко мне своего начальника.

— Какие начальники, детка. Я здесь начальник, со мной и говори, — ухмыльнулся второй солдат и отвернулся отлить у небольшого вагончика, где расположился патруль. Чуть дальше стояли брезентовые палатки и военные грузовики. Я отвела взгляд и прижала к себе малышку сильнее, укрывая от ветра.

— Мне сказали, что жены и дети военных, погибших в закрытой зоне, имеют право на первоочередность при выезде с территории. Я вдова офицера. У меня осталась его пластина.

Я сунула руку за пазуху, а второй патрульный снова вскинул автомат:

— Руки держи так, чтоб я видел, сука.

— Тихо, Густ, не ори. Пусть покажет, что у нее там за пазухой помимо ее сочных сисек.

— Я б лучше на сиськи глянул.

— Ну всему свое время, — похотливо усмехнулся и перевел взгляд на меня, — показывай, что у тебя там за сокровище?

Наверное, он думал, я дам ему деньги или золото, потому что, когда я протянула пластину на цепочке, он расхохотался.

— Что это? На хер она мне нужна? Ты знаешь, сколько таких по городу валяется на трупах?

Позвенел ею у меня перед носом.

— Даже если бы это было правдой, мне насрать, чья ты вдова, а правительству — тем более. Золото давай и поговорим.

Я судорожно сглотнула и выхватила у него пластину, глядя в осоловевшие от спирта глаза, в которых не осталось ничего человеческого. Лишь жажда наживы и полное равнодушие к чужому горю, а еще похоть. Скотская, первобытная похоть, с которой он смотрел мне за пазуху.

— Нет у меня золота.

— Ну… — он окинул меня взглядом с ног до головы, — зато у тебя есть приличные сиськи, зад и пухлый рот. Могу подвинуть на три номера вперед, если качественно отсосешь и отпрыгаешь на моем члене.

— И еще три если на моем, — крикнул второй.

Они заржали, а я закрыла глаза, считая про себя до десяти, чтобы не сорваться, не нахамить, не вцепиться в его наглые глаза.

— Это супер-предложение, девочка. За такую цену любая из ваших отсосала бы у всего гарнизона. Мы же предлагаем тебе отсосать только у нас двоих. Мы даже для твоего ребенка няньку найдем, да, Густ?

— Да пошел ты.

— Язык прикуси. Не то ты отсюда вообще не выйдешь. Запомню тварь и сгною за забором или пристрелю на хрен. Давай думай. Надумаешь — у нас смена до шести утра, потом мы здесь только через неделю будем, и кто знает, захотим ли мы тебя трахнуть после поездки в город к шлюхам. А теперь свалила отсюда на хер.

Я вернулась в лагерь, на свой матрас. На автомате перепеленала Дану и дала ей грудь. Смотрела на нее, и в ушах голос Фила звучал… Никогда. Никогда я не отдам свою девочку добровольно. Мы выберемся. Мы с ней обязательно уйдем отсюда вдвоем. Долго еще разглядывала ее спящую, поглаживая пальцем щечки и бровки, напевая колыбельную, укрыла еще одним одеялом и поежилась от холода. Несколько человек в лагере уже умерли от воспаления легких, многие заболели и теперь лежали на улице под навесом, изолированные от других. И мы все знали, что они там умрут от холода быстрее, но никто не был готов впустить их обратно… потому что боялись заразиться. Антибиотиков катастрофически не хватало. Я посмотрела на свою пожилую соседку с соседнего матраса — Вару, которая грела руки о железную кружку с кипятком. Неделю назад она похоронила мужа. Мы с ней часто делились пайком и заваривали один пакетик чая на двоих. Я попросила ее побыть с Даной до утра. Вара согласилась. Ее мучила бессонница. Она не спросила, куда я иду, а я и сама не знала, что могла бы ей ответить… пока не пришла к КПП и не посмотрела в мерзкие глаза капитана Морфа. Пока он спрашивал у меня имя и фамилию, черкая шариковой ручкой в списке, второй стягивал с меня одежду и лапал за грудь. А я молила себя отстраниться. Ни о чем не думать. Только о Дане. Только о том, чтобы она выжила. Это не самая высокая цена за ее жизнь. Я забуду этих подонков, забуду их поганые руки и слюнявые рты. Вкус их немытых тел и членов. Звук их хриплых стонов и матерных окриков. Шлепки тел о мое тело. Ни о чем не думать и просто делать то, что они говорят, подавляя приступы тошноты и рвотные спазмы. Это ничего не значит. Это плата за жизнь Даны. Пусть такая отвратительная, но разве у меня есть выбор?

— Шевели задом, детка. Давай работай. Что ты как неживая?

Они оставили меня ближе к утру. Пошли на перекур и пожрать, обещали и мне принести. А я натянула на себя измятое платье и, подойдя к столу, налила себе из их фляги спирта и выпила залпом. Меня скрутило пополам в адском позыве к рвоте, каждая пора пропиталась их потом и вонью их тел. Вышла из вагончика на утреннюю прохладу и доползла до умывальника, с другой стороны от входа, ополоснула горящее лицо ледяной водой и медленно подняла голову, глядя на себя в заляпанное сколотое зеркало. И не узнала себя. Оттуда на меня впервые смотрела Марана. В ее диких глазах появилась та самая мертвая пустота, а потом сменилась взглядом загнанного зверя, у которого просто не оставалось выбора. Да. Да, мать вашу. Я бы легла под весь гарнизон, лишь бы моя девочка осталась в живых.

У вагончика послышались чьи-то голоса, и я невольно обратилась в слух.

— Может, и правда вывезем ее, когда в город поедем?

— На хер она нужна? Неприятностей потом не оберемся. Хочешь натрахаться — трахай. Оставь ее себе хоть на неделю, Густ, за первое место в списке на корм, — и заржал.

— Последняя партия прибыла к зоне 127 вчера. Все прошло без инцидентов. Нас не станут проверять. Можно взять девчонку в город с собой. Никто не узнает.

Я схватилась за горло, чтобы не закричать, вцепилась так, что вспорола ногтями кожу.

— Нам следующую партию надо отправить завтра, и мы свободны. Твари голодны, налегают на ворота. Я получил приказ вывозить по двадцать человек. Но у нас кончается снотворное.

— Повезем без снотворного.

— Это жестоко, бл**ь.

— Какой ты гуманный у нас. А пачками людей метам скармливать не жестоко?

— Они ничего не чувствуют.

— Это облегчает твою совесть? Ты убийца, Густ. И я убийца. Спят они или нет в момент смерти, этого факта не изменит. А приказ есть приказ. Завтра отсчитаешь двадцать человек и эту сучку вместе с ними, чтоб не западал на корм.

— Ублюдок ты, Морф. Можно было помочь девчонке. Юная совсем, и дите у нее малое.

— Иди лучше потрахайся. Я что-то притомился. Отдаю тебе ее в личное пользование до утра.

— Ладно. Хрен с тобой. Пойду и правда хорошенько ее отымею, может, осточертеет до утра.

— Вот-вот со спермой выйдет все твое благородство. О себе думай. Военное положение — расстреляют и глазом не моргнут.

Я бежала к пункту, задыхаясь и спотыкаясь, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы на затылке и как трясет, словно в лихорадке. Потому что поняла все. Нет никакого вывоза беженцев в город. Людей отправляют к стене и скармливают метам. Вот какое решение приняло правительство.

До самого рассвета я просидела с Даной на руках, раскачиваясь из стороны в сторону. Целовала ее маленькие пальчики, ее глаза и ресницы, запоминала мою девочку, каждую черту лица, каждую родинку… А потом завернула в чистую пеленку и пошла к Лире с Филом. Молча отдала малышку и вместе с ней свою душу и сердце. Я оставила его там, завернутым в сиреневую пеленку с инициалами маленькой Рады, в руках чужой женщины, которая могла подарить моей девочке то, что никогда не смогу теперь я — спокойную, сытую жизнь. Фил клялся мне, что они сделают для нее все, что она получит лучшее образование, что ее ожидает блестящее будущее и их безграничная любовь. Но я их не слышала. Я оглохла и ослепла от горя. Я отдала им свое счастье. Нет меня больше. Я умираю. Разве он этого не видит?.. И каждое его слово о том, как моей дочери будет хорошо с ними, вколачивает по ржавому гвоздю в мой гроб. Я истекаю кровью, а они этого не понимают или не хотят понимать. Деньги мне тычут. Я из его рук банкноты выбила и хриплым, чужим голосом попросила спирта и, когда он протянул мне целую флягу, я забрала ее и ушла.

До ночи просидела в развалинах больницы, глотая из горла обжигающее дикое пойло. Я орала там и ломала ногти о кирпичи, ползала на четвереньках и грызла землю, посылая проклятия тому самому Богу, и тут же вымаливала у него прощения за мои грехи для нашей с Маданом девочки. Вот оно наказание… Я испила его сполна. За все, что мы с ним совершили. Вот она расплата… самая страшная и лютая. Но ведь могло быть и страшнее — я могла потерять мою малышку. Пусть так, но я сохранила ей жизнь. Ведь когда-нибудь я смогу ее найти. Если выживу, обязательно найду и заберу обратно. А пока у меня нет другого выбора. Когда прилетел вертолет, я снова орала, срывая горло, звала ее сначала криком, потом срываясь на шепот, пока не застыла с остекленевшим взглядом, прислушиваясь, как затихает вдалеке шум лопастей.

Ночью я снова пришла на КПП к Густу. А утром их обоих вместе с Морфом нашли с перерезанным горлом и отрубленными членами. Найса умерла в полуразрушенной больнице. Родилась Марана. Она еще не умела всего того, чему научится несколько лет спустя… но она уже была не человеком.

Я сбежала с грузовика неподалеку от стены, перерезав глотку конвоиру, который склонился ко мне, чтобы облапать, думая, что я сплю, как и остальные. Я сбежала одна. Я никому и ничего не сказала. Мне стало наплевать на них всех. Я лишь хотела выжить, чтобы найти свою дочь. И я выживала, как могла. Несколько дней шла по мертвым городам, сожженным дотла. Призрак бывшей меня с окровавленными руками и мертвыми глазами. Именно такая я явилась к Джену…

ГЛАВА 9. Марана

Смотрю на него сквозь стекло слез, они не текут по щекам они застыли в глазах, и я вижу его лицо так мутно, так неясно. Но мне не нужно видеть, чтобы знать, как между бровей пролегла складка и сильно стиснуты его челюсти. Я его лицо нарисую, даже если ослепну, даже если без рук останусь и без ног, онемею — я даже зубами смогу нарисовать каждую черточку… По памяти.

Чувствую, как сжимает мои скулы ладонями, и, пока говорила, в глаза смотрел, кажется, не моргал даже… а я боялась — поймет, что не все сказала. Почувствует. Он всегда умел меня чувствовать. Это и пугало, и сводило с ума одновременно. Пугало, потому что скрыть ничего не выходило. Казалось, он знает еще до того, как я подумала. Только не сегодня и не про это. Не могу и не хочу. Я не готова к этой правде.

Про дочь нашу не могла говорить ни с кем. Даже с ним. Хотелось. До боли хотелось сбросить на него этот груз, раздавить его этой плитой железобетонной, которая меня прибивала к земле все эти годы и не могла. Никто не должен знать. Это только моя боль. Мой стыд. Моя нескончаемая пытка. Отдала. Не могу ему сказать… И, наверное, никогда не смогу. Да и не нужно это. Не во всем следует исповедоваться даже тому, кого любишь до безумия… а, может, даже им в последнюю очередь. Он меня возненавидит. Не простит. И себе не простит. Я и сама иногда думаю о том, как могла вывезти ее оттуда, как могла найти выход, чтобы не отдавать. Сколько таких способов я перебрала за все эти годы — не счесть. Но только толку никакого в этом не было. Уже отдала. Что это было в тот момент? Я до сих пор не знаю. Или это Марана увидела, как можно было выжить, и не могла простить за это Найсу.

Я пыталась найти мою девочку. Потом. Уже когда и доступ везде получила и возможности имела ограниченные, да и умела взломать любую систему, но не нашла. Как сквозь землю провалились. Ни по картотекам, ни в архивах, ни среди списков погибших, ни среди зараженных.

А потом думала о том, что мне могли показать фальшивые документы и назваться фальшивыми именами. Никакие они не Торны. Я могу искать до бесконечности. Если бы у меня хотя бы что-то от нее осталось. Хотя бы прядь волос. Я бы по ДНК. Но… но я тогда об этом не подумала. А должна была. Черт меня раздери. Должна была подумать. Вот что меня грызло и сводило с ума все это время. И я не хотела, чтоб и он сходил с ума вместе со мной. А, может, я боялась, что Мадан не простит мне этого никогда… особенно после всего, что он сделал ради меня.

Мадан и так раздавлен, размазан настолько, что я, по сравнению с ним, еще живая и двигаться могу. И я не дам надежду, я лишь усилю это нескончаемое чувство вины, которое он носит в себе и которое сжирает его и обгладывает до костей все эти годы. Я говорила, а он дрожал всем телом, трясся с такой силой, что и меня колотило вместе с ним, я видела, как по бледному лицу катится градом пот. Особенно, когда рассказывала, как меня обманули солдаты. Нет… не все. Я не сказала, как они трахали меня несколько часов кряду. Я лишь сказала, как узнала, куда они собрались нас вывезти. Он закрыл мне рот ладонью, задыхаясь, сгибаясь пополам и опускаясь на бетонный пол и закрывая лицо руками.

— Твою мааать.

А я к нему, вниз, на колени, сжимая его запястья ледяными пальцами, продолжая рассказывать, как выбиралась из мертвого города и шла к Джену несколько месяцев. Когда от голода ела свои кожаные браслеты и обдирала кору с деревьев. Кишки сворачивались от самой настоящей боли и хотелось сдохнуть. Потом как убивала и как стала Гадюкой…

— Зачем? — шепотом сжимая меня все сильнее и сильнее, тяжело дыша, — Зачем пошла к нему? Ты могла иначе жить. Просто с людьми. Просто как все. Счастливой быть, Найса. Я ради этого их… понимаешь? Ради этого. А ты… Черт тебя раздери, что ж ты натворила, а?

— Не могла. Я отомстить хотела. Я должна была. Иначе жить смысла не имело.

Сдавливает меня сильнее, и, мне кажется, сам не понимает, как сильно его трясет.

А у меня в ушах плач Даны стоит, и мне невыносимо хочется сказать ему, что это не все. Только смысла и в этом нет уже тоже. Никогда нам не выбраться из этого дерьмового места и не найти нашу девочку. Остается только надеяться, что она жива. Что я все сделала правильно. Что все вот это не зря. Иначе я себя никогда не прощу. Не прощу, что отдала ее.

— А ведь это не все? — сжал мое лицо опять и в глаза смотрит, а мне кажется, что прямо в душу, прямо в сердце. Ищет… И может найти, если не спрячу.

— Не все, — киваю и сама губами в его губы, сжимая за голову, — не все. Как сдохнуть каждый день хотелось без тебя, не сказала.

Целует в ответ.

— Дура ты, Най. Ты себе жизнь исковеркала.

— Зато я нашла тебя.

— Чтобы убить, — усмехнулся, но глаза усмешка не тронула, ресницы мои гладит. Самые кончики. Слезы на них собирает.

— Оказывается, чтобы снова начать жить.

Его рация опять зашумела, и мне захотелось приложить ее о стену. Да так, чтоб на куски ее разнесло. Как не вовремя. Как же не вовремя.

— Нео, мы нашли еще одну дорогу к стене. Лаз под землей. Ведет прямо к лаборатории.

— Ничего не трогать. Это может быть ловушка.

Отключился и тихо выругался, а я нахмурилась, заметив, как сильно напрягся и сплюнул на каменный пол.

— Разве это не хорошее известие?

Он не ответил, сунул рацию за пояс и, взяв меня за подбородок, долго смотрел мне в глаза:

— Здесь останешься на сутки хотя бы. Пусть второй проявит себя. Пусть думают, что ты попалась.

Лжет. Не поэтому меня здесь оставил. Я ведь тоже его чувствую и сейчас ложь его мне в поры впитывается вместе со взглядом, из которого тепло начало пропадать, как он ни пытался его там удержать.

— Было бы умнее показать, что мне все удалось и я снова в строю. Дезинформировать их.

Прищурился. Думает. И зелень светлеет в глазах, становится серовато-грязной, как трясина, подернутая морозной коркой.

— Не доверяешь мне, да?

— А стоит не доверять?

Мгновенно выросла стена. Так быстро, что я ее ощутила кожей и он вместе со мной. Отшатнулся назад.

— Тебе решать, стоит или нет.

— Вот именно, Найса. Решать буду я. Здесь я твой командир, твой черт и твой Бог. Ясно? Мои решения не обсуждаются, как и приказы.

К дьяволу твою стену, будь ты проклят, я не хочу никаких стен. Хватит с нас. Мы их с самой первой встречи строили. По кирпичу. Вдвоем. А потом руки в кровь об нее сбивали, через камни друг друга схватить пытались или на развалинах жадно любили друг друга, чтобы уже через секунду опять кулаками о бетон бить. Резко дернула его к себе за воротник.

— А еще мой любовник, мой брат и моя жизнь. Запомнил? Повтори.

И холод в зеленых глазах тает. Взгляд смягчается так же быстро, как и заледенел, двумя руками в волосы мои зарылся, притягивая к себе, заставляя встать на носочки.

— Никогда не забывал. Ни на секунду. Моя жизнь. Ты — моя жизнь, Най. Ты даже не представляешь, насколько. — а потом так же за волосы от себя назад, удерживая на вытянутой руке, — но это не меняет моего решения. Так что сиди здесь, пока я не решу иначе.

Запер клетку и сунул ключ в карман.

— Отсыпайся. Тебе принесут поесть и теплое одеяло. Мне спокойней, когда ты сидишь здесь.

— Сволочь. Ненавижу. Не поступай со мной так.

— Взаимно, маленькая. Безумно ненавижу, до умопомрачения, до трясучки.

* * *

Мне и правда принесли поесть и матрас с одеялом. И я уснула. Да, я именно уснула. Без провалов в бездну, а как когда-то в прошлой жизни. В той, где по ночам еще не снятся личные мертвецы и в голове не орут голоса и не молят вас о помощи. Наверное, я разрешила себе вспомнить, разрешила прожить секунда за секундой свое прошлое, и поэтому меня ненадолго отпустило. Когда я проснулась, в окно уже пробивался первый луч солнца, и у меня затекло все тело. Я резко подскочила на матрасе, осушила залпом остывший вчерашний чай и умылась водой из фляги, вытерлась подолом своей майки.

Подошла к маленькому окошку, подпрыгнула, схватившись за толстые прутья и подтянулась, силясь осмотреть местность, но вместо этого увидела чьи-то ботинки. Этот кто-то стоял прямо у моей темницы. Я хотела спрыгнуть вниз и заметила, как в траве запуталась, свернутая в трубочку бумага. В случайности никогда не верила. Протянула руку, и тут же мне наступили на пальцы. Закусила губы, удерживая вес всего тела на одной руке и стараясь вытерпеть боль. Конвоир или один из солдат отошел в сторону, и я потянула бумажку к себе, стараясь не думать о дикой боли в пальцах. Только пошевелила ими, чтобы убедиться, что не сломаны. Развернула бумажку и тут же схватилась за горло.

"Взорвать тоннель. Не взорвешь — мы раскроем твою маленькую тайну, которую ты так тщательно скрывала от всех. Инструкции получишь позже".

Блеф и ложь. Не могли они узнать. Не могли, черт их раздери. Никто не знал. Ни одна живая душа. Никто, кроме Пирса. А сердце уже колотится в горле и набатом в висках отстукивает. Значит, знали. Или докопались. Советник. Когда-нибудь, если я выберусь отсюда, я загрызу его собственными зубами. Я просто выжру ему кадык и сердце. За все. За всех нас и за то, что пытается меня заставить сделать.

Это грязный блеф. Это провокация… а внутри нарастает волна триумфа, но ведь если знают, значит, Дана жива. Моя девочка точно жива.

Но что мешает Советнику лгать? Тайной может быть что угодно. Я б на его месте сказала то же самое. У каждого есть маленькие тайны. Ведь этот тоннель означает, что сам Мадан нашел лаз за стену. Значит, вот как он добывает всю информацию, которая уходит к повстанцам на большую землю. Вот почему его так хотят уничтожить. Мой Мад нашел способ. Но кто-то слил, его едва лишь успели найти лаз. И не только слил, но и получил задание для меня. Только просчитался, если Мадан мне не доверяет, он никогда не возьмет меня с собой туда. Я надеялась, что брат освободит меня из подвала, но прошло уже несколько дней и никто даже не думал ко мне приходить. Только еду приносили и оставляли возле решетки. Почему черт его раздери, он меня здесь держит? И сам не приходит? Что там происходит снаружи?

Я могла лишь следить, сколько солдат выходит за ворота и сколько возвращается обратно. Мадана среди них не было. Скорей всего, просто смена патруля и обход территории. Ничего масштабного пока не задумывали, либо Мадан выжидал, и это было на него похоже. Искал, кто доносит. Кто еще, кроме меня, работает на правительство.

Я висела по несколько минут на решетке окна, стараясь рассмотреть хоть что-то. Но мне было видно лишь кусок полигона, и ворота. Иногда здание обходил патруль. Через два дня я нашла еще одно послание, и на этот раз его передали уже испробованным методом — прилепили ко дну кружки с водой. Значит, тот, кто передает послания, работает на кухне или имеет туда доступ. И, черт возьми, это мог быть кто угодно. Я разорвала зубами полиэтилен и развернула клочок бумажки:

"Отбой. Мы нашли способ сделать это без тебя. Жди другое задание".

Сделать что? Взорвать тоннель? Я сунула записку в рот и медленно разжевала ее, потом проглотила.

Я ждала, когда мне принесут обед. Не просто ждала. Я охотилась. Затаилась, притворившись спящей прямо у решетки. Обычно они ставят еду сразу за ней на полу. Так, что я могу просунуть руку и взять тарелку и кружку. Мне нужно дождаться разносчицу еды для заключенных и успеть перехватить ее до того, как она поставит поднос.

Я видела эту женщину и раньше, но мы не общались. Я думаю, именно поэтому ее и прислали ко мне. Чтоб не помогла мне и не слушала меня. Неон все предусмотрел, и он не хотел, чтобы я сейчас вышла отсюда, а это означало, что он мне не доверяет и пойдет в тоннель один, и с ним будет тот, кто должен взорвать лаз и, возможно, вместе с Маданом. Только от мысли об этом я начала задыхаться.

— Подожди. Заклинаю. Не уходи.

— Мне запрещено с тобой говорить. Меня накажут, — она дернула рукой, но я вцепилась слишком сильно и потянула ее к решетке.

— Где Неон?

— Я закричу.

— Я сломаю тебе руку. Раздроблю все пальцы и кость по локоть, если хотя бы пискнешь. Где он?

— Собираются куда-то. Нам не сообщают. Отпусти. Я ничего больше не знаю. Меня не допускают к солдатам. Я только на кухне.

Твою ж мать. Они собираются в тоннель. И предатель будет с ними. Думай, Найса. Думааай. Быстрее думай.

— Как звать тебя?

— Роза.

— Что там у тебя в кармане, Роза? Нет, не в куртке, а в штанах, сзади. Отвечай.

Придавила ее кисть к решетке сильнее, и послышался хруст.

— Спирт. Отпусти, мне больноооо.

— Где взяла?

— Это на кухню. Со склада выдали.

— Украла? Отвечай?

— Нет.

— Мне отдай.

Она отрицательно головой мотнула, а я выкрутила ей запястье с такой силой, что девушка со стоном опустилась на одно колено.

— Давай, я сказала.

Уже через секунду я выпустила ее и схватилась за горлышко бутылки, ударила ею о решетку.

— Ты сдурела? — завопила женщина, глядя расширенными глазами, как у меня под ногами спирт растекается. А я себя по вене осколком, да так, что кровь ей в лицо брызнула.

— Скажи Неону, что я его здесь жду.

— О, Боже. Ты ненормальная. Ненормальная. Помогите. Тут эта… пленная… вены порезала.

ГЛАВА 10. Неон

Я вышвырнул врача за шиворот вон, как только влетел в ее камеру. Мне сообщили, едва Найса коснулась себя стеклом. Тут же по рации. Потому что я отдал приказ глаз с нее не спускать, сторожить так, как если бы она была самовозгорающимся фитилем от взрывчатки. Ни на секунду не отходить от камеры и вести постоянное видеонаблюдение. Даже если им покажется, что она не так дышит, должны доложить мне немедленно. И я ждал, когда рация взорвется каким-то сообщением, типа этого.

Да, я испугался. Сильно. Так, что сердце на мгновение биться перестало, и затылок свело судорогой паники. Но вместе с этим я от облегчения зарычал. Громко триумфально с протяжным "даааа". Я должен был понять, что она не лжет мне, я должен был понять, что предатель — не моя Бабочка, и мне пришлось сыграть в грязную игру. Записку написал я. Левой рукой. Потому что мой почерк она узнала бы в любом случае, а я больше никому здесь не доверял. Маленькие и грязные тайны есть всегда и у всех. Иногда их много. Я был уверен, что у Найсы хватает скелетов в шкафу, и она далеко не все мне рассказала. И пока не давил. Я надеялся, что настанет день, и она начнет мне доверять настолько, что сможет открыться передо мной полностью сама. Но для начала я хотел опять начать доверять ей.

Поэтому я жестоко ее разыграл. Был стопроцентный шанс поймать в этом блефе свое бинго — раскрыть тайны Мараны. Но я преследовал иные цели. Я хотел вывести ее из зоны комфорта. Я хотел расшатать ее железные, натренированные Дженом нервы и посмотреть, что она предпримет и предпримет ли. И главной запиской была вторая, а не первая. Хотя, я даже не сомневался, что будь она на стороне моих врагов, нашла бы, как выбраться из камеры. Но ей бы понадобилось время. Я же хотел лишить ее этой привилегии. Не дать ни секунды. Заставить действовать на эмоциях, если они у нее были ко мне, и она не разыгрывала спектакль под руководством проклятого Советника. Я знал, что если Найса ни черта не предпримет, то она и в самом деле пришла сюда убить меня. Ей просто останется подождать, и это сделает кто-то вместо нее. Она ведь прекрасно поняла содержание обеих записок. Я хотел убедиться, могу ли я ей доверять, или это дорога в никуда, и мне придется свернуть ей шею, когда это "никуда" станет слишком близко от нас. И пока я ждал, меня колотило в лихорадке. Я смотрел на окошко ее камеры из наблюдательного пункта у выезда. Смотрел, вцепившись пальцами в решетки на окне, стиснув челюсти до хруста и понимая, что момент истины настал.

Едва я вошел в камеру, Найса бросилась ко мне сама. Бледная, с расширенными в панике глазами и с перебинтованными запястьями, рывком обняла за шею. Так сильно, что у меня защемило сердце. Моя маленькая девочка. Моя Бабочка. Испугалась за меня настолько, что рискнула своей жизнью, чтобы заставить меня прийти к ней. И мне хотелось опуститься перед ней на колени и целовать эти изрезанные руки, целовать и вымаливать прощение за то, что заставил ее причинить себе боль.

— Я не знала, что делать. Мне было страшно, Мад. Мне было страшно, что тебя там убьют. Не ходи в этот тоннель. Есть еще один наемник. Пожалуйста, не ходи туда или возьми меня с собой. Прошу тебя. Я чуть с ума здесь не сошла.

Она шепчет, всхлипывает, а я целую ее запястья в окровавленных бинтах, прижимая к себе, ища ее губы, чтобы слизать с них слезы и глотать ее сбившееся дыхание.

— Мааад, ты слышишь меня? Не ходи. Я люблю тебя… я так сильно и безумно люблю тебя, Мадан Райс. Я умру, если с тобой что-то случится. Не хочу больше жить без тебя… ни секунды, ни мгновения.

— Не случится, — впиваясь в ее рот поцелуем и зарываясь двумя руками в шелковистые волосы. Бля***ь, как же я был счастлив в эту секунду, как последний идиот, как конченый невменяемый идиот. Дикое напряжение лопнуло, как натянутая струна, и я сорвался в пропасть. Я ее слышал, но не мог сдержаться, не мог спрятать свои гребаные эмоции и целовал ее лицо, шею, волосы в каком-то диком исступлении. Пока она вдруг не оттолкнула меня с такой силой, что я отлетел на метр от нее.

— Ублюдок. Ты это сделал нарочно. Нарочно, мать твою.

Я встал на ноги, и она сильно ударила меня по лицу, с диким рыком впилась в меня, нанося хаотичные удары, а я сжимал ее все сильнее за ребра, вдавливая в свое тело и ловя ее губы. Кусается, как дикая кошка. Как поняла, черт ее знает. Мысли мои читает, ведьма маленькая. По глазам увидела, что я доволен. Слишком хорошо знает.

— Сволочь. Ублюдок. Ненавижу.

Впился в ее затылок пятерней, глухо выдыхая ей в рот от ее ударов мне в солнечное сплетение и по груди. Сильно бьет. Профессионально. Злись, маленькая, давай. Я заслужил. Вдирается мне в волосы, пытаясь оторвать от себя, а я чувствую, как дико завожусь от ее ярости.

— Я убью тебя, сукин ты сын.

Впился в ее рот снова, не обращая внимания на то, как кусает меня за язык, перехватил ее руки под локти и развернул спиной к себе, удерживая пятерней за подбородок, не давая ударить себя головой по лицу. Да, Бабочка, я знаю, что ты можешь это сделать.

— Тшшшш, тихо. Да, ублюдок, — покусывая сильно ее затылок, — мразь и сволочь. Я должен был знать. Понимаешь?

— Иди на хер, Райс. Чтоб ты сдох. Ненавижууу.

Пытается вырваться и хрипло стонет от усилий. Я с трудом с ней справляюсь. Не хочу причинить боль, не хочу сдавить порезанные руки. Она перенесла достаточно боли: и физической, и моральной. Только держать, чтоб биться перестала, а она не успокаивается, у нее истерика, и я это понимаю, рывком развернул лицом к клетке, вдавил в нее и щелкнул наручниками на ее запястьях, приковывая к толстым ржавым прутьям сверху.

— Ненавидь, Бабочка. Вот так, как сейчас, можешь ненавидеть меня до конца своих дней, я согласен.

И жадно сжать ее грудь, кусая за затылок, задирая майку вверх, заставляя ее прижаться голым телом к решетке и дразня затвердевшие кончики подушками пальцев, толкаясь ей в ягодицы эрекцией.

— Я должен был знать… ты понимаешь это? — шепча ей в волосы и потираясь вздыбленным членом об нее, закатывая глаза от возбуждения и наслаждаясь запахом ее кожи. Сгреб волосы в кулак, открывая затылок, такой по-детски нежный, провел по нему языком, и она дернулась, звеня наручниками.

Молчит, тяжело дыша, а у меня все тормоза рвет. Хочу ее сейчас. Адреналин шкалит с бешеной силой, пульсирует в висках, простреливает электричеством все тело, и я сдираю ее штаны с бедер, несмотря на сопротивление, прихватывая Найсу за низ живота и подтягивая спиной к своему паху, чтоб почувствовала, как хочу ее. Поцелуями-укусами вдоль позвоночника, прикусывая хрупкие позвонки, сильно сжимая упругие ягодицы и слыша, как она тихо постанывает. Скулы сводит от желания на вкус ее почувствовать.

Снова поцелуями жадными возле уха, широко открытым ртом, захватывая солоноватую кожу языком, удерживая за волосы и оттягивая голову назад, видя, как цепляется острыми сосками за прутья решетки и вздрагивает, а у меня яйца сжимаются от бешеного желания войти в нее и вбивать в эту решетку, чтоб кричала, чтоб проклинала, пока я ее трахать буду. Развернул к себе, сжимая лицо пальцами и впиваясь в губы, не отвечает сучка упрямая, закрывает рот, не давая целовать. Смотрю ей в глаза, на то, как тяжело дышит, как раздуваются ноздри аккуратного носа, и поглаживаю большими пальцами ее соски, такие твердые, и на матовой коже мелкие мурашки. Хочу почувствовать их во рту, наклонился и обхватил губами, дернулась всем телом, а я зажал сосок зубами и ударяю по ее ногам внизу изнутри тяжелыми ударами военного ботинка по ее ступням, как при обыске, заставляя расставить их в стороны, и тут же сжимаю сзади влажную плоть, тяжело дыша Найсе в ухо.

— Ублюдоооок. Какой же ты ублюдок, Мадан, — уже с придыханием, выгибаясь в пояснице навстречу, потираясь о мою ладонь и закатывая глаза.

— Ужасный ублюдок. И ты хочешь, чтоб этот ублюдок взял тебя прямо сейчас.

— Нет. Иди к черту.

— К черту? — обхватывая клитор двумя пальцами и слегка сжимая.

— Даааа… к… дьяволуууу.

Потянула последнее слово, потому что вошел в нее пальцами и зашипел в ухо, чувствуя, какая она мокрая, как сильно стиснула меня мышцами горячей, как кипяток, плоти.

— Вот так, к дьяволу? — не делая толчков, только двигая рукой, сильно поглаживая бархат ее плоти изнутри, — Или вот так? — резким толчком, заставляя ее вскрикнуть и запрокинуть голову, ударяясь о прутья решетки.

— Плевааать как… — застонала, когда я толкнулся в нее еще раз, опускаясь поцелуями вниз, по упругому животу с кубиками мышц к лобку к внутренней стороне бедер, раздвигая плоть двумя руками и приникая к складкам жадным ртом, дергаясь всем телом от ее вкуса и запаха. Бл**ь, от этого можно кончить в штаны, от ощущения под кончиком языка ее клитора, острого и набухшего, от подрагивания ее тела, когда начал медленно обводить его языком, от громких стонов, когда жадно обхватил губам, посасывая и рыча от удовольствия чувствовать ее у себя во рту, расстегивая ширинку и проводя ладонью по вздыбленному члену, сжимая у основания, чтобы не кончить прямо сейчас, пока жадно вылизываю ее мокрые складки и толкаюсь языком внутрь, подготавливая к вторжению.

— Давай, Бабочка, взорвись для меня, покричи, как сильно ты меня сейчас ненавидишь.

— Сукииин ты сын, Мад. Ненавижу… да, я тебя ужасно ненави… о боже… Мааад… пожалуйста. Я сейчас… сейчас…

Да, девочка сейчас, сильно втянуть в себя клитор, ударяя по нему языком и войти в нее снова пальцами, быстрыми сильными толчками, пока не закричала, выгибаясь всем телом, вздрагивая и сокращаясь, кончая мне на язык и заставляя хрипло стонать под ее крики. Подняться вверх и снова развернуть к решетке, чтобы одним толчком наполнить ее сзади до самого основания, зверея от того, что успел захватить последние судороги ее оргазма.

— Твою ж мать… — с голодным рыком быстро двигаясь в ней и чувствуя, что не могу сдержаться, не могу и не хочу, обхватил ее грудь ладонями и, со свистом выдыхая раскаленный воздух ей в шею, двигаясь быстрее и быстрее, — давай, Бабочка, еще раз "ненавижу"…давай громче. Ну. Скажи… скажи мне.

— Ненавижу, — на выдохе.

— Имя.

— Ненавижу. Мадаааан.

— Громче. Ори, Бабочка, нас никто не слышит.

Хаотично толкаться в нее с всхлипами, ощущая, как самого раздирает на части от бешеного возбуждения и от понимания, что все. Моя теперь. Ничего между нами не встанет больше. Я и она. Только я и она.

— Ненавижу, Мадан, — стон, — Райс, — стон, — Ненавижу, — стон, — тебя, — люблю тебя… люблю тебя, люблю тебя. — содрогается в оргазме снова, и я на секунду слепну от острой вспышки наслаждения, с каким-то рыком-рыданием изливаюсь в нее под ее сокращения, под ее стоны, сплетая их со своими, скользя взмокшей футболкой по ее голой спине и ударяясь пахом о ее ягодицы с громкими шлепками, которые мы заглушаем рваным дыханием и животными воплями наслаждения. Последний долгий толчок в нее, вдавливая в решетку всем телом.

А потом покрывать поцелуями ее скулы, расстегивая наручники, перенести на матрас, усаживая к себе на колени, стягивать окровавленные бинты и осторожно касаться губами неаккуратных швов на запястьях и опять бинтовать, глядя в ее глаза и отрываясь на жадные поцелуи.

— Как же мне хочется тебя, Бабочка на постели любить, долго… так долго. А не вот так…

— Какая разница… ты только люби. Это все, что у нас есть сейчас. Постель — это скучно, офицер Райс.

— Я зверски соскучился по тебе, душу ты мне рвешь на куски, Бабочка, — прижал к себе сильнее, глядя на нее снизу вверх.

— Я ее зашью, — целует мне глаза, брови, волосы, — обещаю.

Потом обхватила мое лицо руками, заставляя смотреть ей в глаза.

— С тобой в тоннель пойду.

— Со мной, да, пойдешь со мной. Теперь только со мной.

— Ненавижу тебя, я думала, у меня сердце биться перестанет, — обиженно морщит нос и надувает губы, а я провожу по ним пальцами.

— Не лги. Любишь.

— Дааа, люблю… — сама наклоняется к моим губам, — ненавижу и люблю.

* * *

В тоннель мы пошли спустя несколько часов вшестером. Я, Найса, Рик, Лиса, Коул и Мик, остальные прикрывали нас на выходе с оружием наготове. Всегда был риск вернуться оттуда иными и привести с собой неоновых гостей. Этот тоннель я нашел несколько месяцев назад, он вел к лаборатории. Я исследовал его вместе с Риком, и мы пришли к выводу, что это самый безопасный путь за стену. Тоннель выходит в подвальное помещение лаборатории, и оттуда есть лестница на первый этаж. Так мы можем попасть в саму лабораторию, а не тянуть данные, подключившись к компьютеру. Я хотел выйти на всю базу данных. Рик должен был наладить обход блокировки нашего сервера и отправить информацию на большую землю. Мы ждали помощи. Мы надеялись, что все сведения, которые я успел передать за это время, все же заставят сопротивление снова поднять голову и освободить нас отсюда. Это была наша единственная надежда. Она дорогого стоила. Даже риска не вернуться оттуда живыми.

— Мы, по идее, попадем в герметизированное помещение. — сказал Рик и разложил на земле карту, нарисованную от руки, — Возможно, там даже будут живые люди, но маловероятно. Я набросал приблизительную карту лаборатории. Они все стандартные, по крайней мере, были раньше, и нас могут ждать сюрпризы в виде люка не с той стороны, заблокированного хода и тому подобной хрени. В любом случае, из подвала лестница будет вести на первый этаж, и я не знаю, ждут ли нас там в гости наши вечно голодные друзья, скорей всего, ждут и очень сильно. Наша задача пройти через тоннель, взорвать люк, так как он заблокирован в целях безопасности с другой стороны. Мы окажемся в подвале. Оттуда выбираемся наверх, идем вот по этому коридору и упираемся в железную дверь самой лаборатории. Возможно, и ее придется взрывать. На звук сбегутся неоновые суки. Непременно. И мы будем работать в три этапа. Выберемся наверх, проверим что все чисто, прицепим взрывчатку и уходим обратно в подвал, запираемся изнутри и взрываем двери. Ждем. Твари уйдут примерно через полчаса, но тоже не факт. Будем ждать, пока не уйдут. Нас слишком мало, а перестрелка может привлечь целую орду.

Найса кивнула, а я проверил затвор ее пистолета еще раз. Выдал ей кинжал и патроны.

— Берегите каждый из них. Боеприпасов у нас ничтожно мало. Их мало всегда, сколько бы нам ни удалось украсть у Фрайя. Потому что он получает поставки оружия, а мы нет.

Я обвел взглядом свой отряд и убедился, что они все меня слышат и понимают. Особенно два желторотика, которые стрелять научились всего-то пару месяцев назад. Мы их отбили у командора, когда они проиграли задание и их везли на экзекуцию, чтобы развлечь кровожадных зрителей. Ставки были на части тела. Зрители должны были выбрать, без чего именно останутся ребята. У младшего, Мика, теперь недоставало мизинца на левой руке.

— Микки, повтори что я сказал насчет патронов.

— Беречь каждый из них.

— Куда стрелять в случае столкновения с метами?

— В голову, а лучше всего в глаза.

— Если среди них будут женщины и дети, Коул?

— Не медлить — убивать без жалости. — ответил второй.

— Верно. Лиса, Рик займется центральным компьютером, а ты попытаешься отключить видеонаблюдение. Ясно?

Девушка кивнула, глядя прямо мне в глаза. На большой земле мы были любовниками, в наших перерывах с Найсой, когда каждый из нас пытался справиться с диким влечением и держаться друг от друга подальше, и я пропадал в штабе сопротивления, участником которого она являлась. Лиса намеренно попала сюда, чтобы передать мне послание, и она передала. Именно благодаря ей я имею сейчас координаты для связи со своим бывшим командиром — Тейлором. В ту ночь я отымел ее у себя в комнате в знак признательности. Она, конечно, надеялась, что я продолжу ее трахать и потом, но… появилась Найса и у меня, бл**ь, ни на кого больше не стоял, кроме нее. Даже когда вбивался в рыжую, представлял себе Бабочку. Впрочем, в преданности Лисы я не сомневался. Мы были с ней на связи не один год, и она пришла ко мне в это пекло.

— Мы выслушали Рика, а теперь слушаем меня. Если кто-то попадет в лабораторию и не сможет оттуда выйти, то никто его не ждет. У нас есть ровно полчаса. Каждые полчаса срабатывает система безопасности и оповещает Корпорацию, что произошел прорыв чужаков на территорию. Рик, Лиса и я работаем, а вы нас прикрываете, потом мы уходим. Пережидаем, пока помещение будет просканировано системой безопасности, и возвращаемся снова.

— А двери? Разве взрыв не заставит систему сработать? — спросила Найса. Моя умная девочка. Хороший вопрос.

— Это две разные системы. Наружная повреждена уже давно, еще при прорыве, и внешние компьютеры давно потеряли связь с большой землей и с Корпорацией, а вот внутри ничего не было нарушено, и там работает сканер. Он сканирует всех, кто находится в помещении. Данные лаборантов были занесены в саму систему. Фото ай ди — система которая четко распознает внешность. Как только она обнаружит чужака, сработает блокировка помещения бронированными щитами. Простой взрывчаткой мы их не уберем, не распилим и не вскроем. Это полная герметизация помещения, куда будет пущен яд, либо струи кислоты из противопожарной системы. В каждой лаборатории свои фишки… тот, кто остается, тот остается здесь навечно, а мы тут же уходим, так как у Фрайя сработает оповещение, и сюда будет отправлен отряд вооруженный получше нашего.

— Подожди, я могу испортить систему оповещения, если мы доберемся до главного компьютера. Я ее просто отключу. Тогда у нас будет до хрена времени сделать то, что нам нужно. Главное, чтоб не оказалось сюрпризов в виде работающих камер, транслирующих изображение с лаборатории в центр, тогда к нам может пожаловать сам Фрай в любое время.

— С камерами разбирается Лиса, я уже сказал.

— Они могут нас засечь до того, как она вообще к ним подойдет. Мы не знаем, где и что уцелело.

— В любом случае ему сюда добираться около часа, если не больше, учитывая наши ловушки. Нас успеют предупредить, и мы уйдем.

Найса все это время молчала… а потом тихо спросила.

— Что именно есть на центральном компьютере лаборатории?

— Все. Он напрямую связан с компьютерами корпорации одной системой, через которую они все работают и вносят данные на большой земле. Если я войду в него, я смогу получить доступ к любой информации. Но мне потребуется время.

— А база данных доступна?

— Какая именно?

— Можно ли найти информацию на людей? По фамилии, например?

Я внимательно посмотрел на нее, но она не сводила лихорадочного взгляда с Рика.

— Можно. Как к базе данных живых, так и к базе данных тех, кого с нами уже нет ретроактивно на десять лет. Все что свыше, корпорация запрашивает в архивах… я могу.

— Этого не потребуется.

Я хотел спросить, кого она хочет найти, но передумал. Мы поговорим с ней потом, после того, как наладим связь с нашими людьми. Я не ошибся — Бабочка сказала мне далеко не все.

— Ну что? Погнали? Я не собираюсь провести с тварями всю ночь, у меня были совершенно другие планы.

— Потрахаешься завтра, Рик. Сначала наше дело.

ГЛАВА 11. Марана

Тоннель был настолько узким, что мужчины терлись рукавами о стены, и это шуршание отдавало в висках в гробовой тишине. Где-то вдалеке капала вода, и это был звук, от которого пересыхало в горле, потому что с питьевой водой на Острове было совсем туго, даже несмотря на колодец, который находился в километре от базы. Я шла следом за Маданом, а Рик освещал нам дорогу фонарем, который то и дело мигал и пытался погаснуть.

— Надеюсь, у тебя есть батареи с собой, — проворчала Лиса, следующая за моей спиной. Это был первый раз, что я ее увидела с тех пор, как нас у Фрайя отбил мой брат и отправил ее к солдатам, а не к женщинам, — а ты двигайся быстрее, Зайка, мне надоело смотреть на твой зад.

Намеренно притормозить, чтоб врезалась в меня, и тут же пойти дальше, усмехаясь, когда рыжая тихо выматерилась. Я все еще помнила, какими глазами она смотрела на Мадана, и я бы, мать ее, не удивилась, если бы узнала, что он ее трахал и здесь на Острове. В том, что у них был секс в прошлом, я даже не сомневалась.

— Какого хрена мясо делает с нами?

— Я так захотел, — не оборачиваясь, ответил Мадан, — еще одно слово, и ты останешься сторожить снаружи люк, а после того, как мы вернемся, трое суток будешь чистить туалеты вне очереди.

Тоннель начал расходиться в ширину, и нам больше не нужно было идти гуськом, пригнув головы.

— Мы пришли. Держитесь в паре метров от нас. Я попытаюсь вскрыть эту консервную банку без взрывчатки. Для нас это было бы идеальным вариантом. Оружие наготове, нас могут там ждать. Совсем не факт, что подвал герметизирован.

Пока Мадан и Рик распиливали железный люк по окружности, надев на глаза защитные очки, мы все держали оружие наготове.

— А я смотрю, не так-то плохо быть мясом, да сучка?

— Завидуй молча, — внимательно наблюдая, как Рик придерживает люк, а Мад морщится от летящих в разные стороны оранжевых искр.

— Давай шустрее, Нео, аккумулятор нам еще нужен для второго люка.

— Знаю. Ты лучше держи крепче, обвалится — придавит нас обоих к такой-то матери.

— Чему завидовать? — прошипела Лиса, — Мясо долго не живет. Когда мне подвернется удобный момент, я тебя вздерну. Не поворачивайся ко мне спиной никогда.

— Забыла, как я прикрывала твою спину?

— Здесь каждый сам за себя, и не стой у меня на дороге. Он мой.

Я на долю секунды перевела на нее взгляд.

— А он об этом знает?

— Узнает. Не путайся под ногами, Зайка — затопчу.

— Смотри, не останься без ног.

В этот момент Рик закричал "готово", и парни подхватили люк снизу, опуская на пол. Мадан тут же направил оружие в образовавшийся проем.

— Прикрой, Рик, я проверю, все ли чисто.

— Может, бросите туда взрывчатку вначале? — спросила я, опасаясь, чтобы Мадан лез туда сам. Из люка доносилась специфическая, странная вонь, и продолжала где-то капать вода. Этот звук сильно раздражал. Когда-то Джен рассказывал мне о страшных пытках, которым подвергали врагов Корпорации, одной из них была полная изоляция на долгие месяцы со звуком капающей воды. Люди сходили от этого с ума.

— Нет, мы и так расшумелись, теперь нужно проверить, чисто ли внизу и если да, то переждать какое-то время и заняться вторым люком на первый этаж. Ждете меня десять минут, если я не вернулся, валите отсюда к такой-то матери и взрывайте вход в тоннель, ясно?

Я судорожно сглотнула, стискивая пистолет обеими руками.

— Ясно, я спрашиваю?

— Ясно — тихо ответили все.

Мадан ловко подтянулся и влез наверх, Рик и я смотрели в темноту сжимая оружие и чувствуя, как от напряжения начинают вибрировать нервы. Мое сердце само отсчитывало секунды, они скатывались каплями пота у меня по спине и вискам. Как же здесь душно — никакой вентиляции, а вот сверху веяло прохладой. Видимо, в здании лаборатории по-прежнему работало электричество и кондиционеры. Скорей всего, в автономном режиме от солнечной электростанции. Центральный компьютер контролировал температуру в здании. Я слышала об этом, еще когда жила с Пирсом на военной базе. За стеной, в больнице светились окна последнего этажа. Мы видели это с холма, на котором расположился полевой госпиталь. Еще тогда Пирс объяснил мне, почему в обесточенном городе есть электричество именно в этом здании. После зачистки и бомбежки там все погаснет, и зона станет мертвой, как и многие другие. Хотя, если не будет задета электростанция и батареи на крышах, вполне возможно, что даже в мертвой зоне по ночам будет включаться свет. Нам так не повезло. В нашем с Маданом городе электричество выбило везде… а может быть, мы не искали и не знали. Мысли проскальзывали в голове, а внутренние часы тикали с оглушительным звоном. Каждый удар секундной стрелки, как взрыв. Переглянулась с Риком. Терпение лопнуло.

— Подсади.

— Рано. Прошло всего шесть минут.

— Ну и иди к черту.

Подпрыгнула, хватаясь за острые края и подтянулась на руках, вглядываясь в полумрак и задыхаясь от вони. Ни черта не видно, только силуэты стеллажей.

— Ну что там? — не выдержал Рик, — Видишь его?

Нет, я не видела ни Мадана, ни свет от его фонарика. Липкая паутина страха уже медленно поползла по затылку, вдоль позвоночника, заставляя содрогнуться от паники. Я решительно влезла наверх и застыла на корточках, прислушиваясь к звукам. Вода продолжала капать где-то слева от меня. Монотонный равномерный звук посреди гробовой тишины.

— Восемь с половиной минут. — крикнул Рик, — еще полторы и надо сваливать.

"Да пошел ты на хер" — мысленно послала Рика и двух юных придурков. На полусогнутых прошла вдоль стеллажа и выглянула за угол. От вони начинало подташнивать. Запах усиливается, если поблизости много тварей или трупов. Последних мы не видели уже очень давно. Трупы теперь являлись исключением из правил, чем нормой. Значит меты где-то совсем близко, и то, что я их не вижу, еще не означает, что их нет.

Сделала еще несколько шагов и остановилась. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я почувствовала спазм в животе, увидев два силуэта у стены, вскинула руку с пистолетом и посветила фонариком. С облегчением выдохнула — настоящие мертвые мертвецы. Не зараженные твари, а трупы, которые могли ужаснуть меня лет пять назад, но не сейчас, когда я уже знала, что такое живые мертвецы. Два тела — они сидели на полу, прислонившись к стене. Я не могла их рассмотреть. Не могла увидеть, насколько они разложились. Только силуэты и вонь. Это не меты. Твари не сидят и не лежат. Они только стоят, а иногда ползут, если им оторвало конечности. Двинулась вдоль стеллажей, вспоминая рисунок на карте. В сторону второго люка и вдруг заметила Мадана. Он стоял ко мне спиной. От облегчения выдохнула, а он поднял руку вверх, не оборачиваясь, делая мне предостерегающий знак. Замерла на пару секунд. Я не могла понять, что происходит, только увидела, как он жестом зовет меня к себе и показывает, чтоб шла медленно. Приблизилась к нему и остановилась, едва он снова поднял руку, показал пальцем на два тоненьких лазерных луча у его ног, потом наверх и на свои уши. Я подняла голову и заметила вращающуюся видеокамеру со странной вибрирующей мембраной. Твою ж мать. Подвал не только герметизирован, в нем установлена система, реагирующая на звуки и на колебания воздуха в определенном углу — именно у выхода. Мад активизировал ее, он попался в ловушку у самого люка. Стоит ему пошевелиться, как сработает взрывчатка. Я слышала о такой системе.

Осторожно отошла назад и вернулась к люку. Никто не ушел. Все ждали нас с Маданом.

— Что там?

— Ловушка у самого люка. Неон попался. Лазерные лучи и камера с мембраной.

— Твою ж мать, — выругался Рик, — я не думал, что они установили это даже в подвале. Твари не могли бы вскрыть люк. Они неразумны. Напрасная трата денег. Если только они не боялись не метов, а людей. Герметизации было бы достаточно, чтобы предотвратить проникновение инфекции. В подвале своя система вентиляции.

— Какая теперь разница? Надо выключить эту дрянь. Поднимайся сюда, Рик.

— Нельзя. Я не знаю, как устроена система. Она может среагировать на множественные колебания воздуха, на массу тела. Да на что угодно, черт возьми, и мы все взлетим на воздух.

— И что теперь?

— Поищи на стене пульт управления. Маленькую плазменную дощечку. Систему можно отключить.

— И как я, мать вашу, это сделаю?

— Там может быть код, может быть просто кнопка выключения. Это не сложная система. Опасная, но не сложная. По крайней мере, не должна быть сложной.

— А что случится, если я что-то сделаю не так?

— Ну вначале лазеры изрежут Нео на кусочки, а потом все взорвется.

Я вернулась обратно к Мадану — он так и стоял под люком, и его спина взмокла от пота, несмотря на прохладу в помещении. Открыла рот, чтобы что-то сказать, и он, словно почувствовав, поднял руку. Молчу. Хорошо, я молчу. Боже. А если я что-то сделаю не так… эти лазеры… У меня получится. Рик сказал, что это не сложно.

Теперь я искала на стене что-то, отдаленно напоминающее экран маленького планшета. Нашла. Черт, и куда нажимать? Там всего лишь две кнопки — красная и зеленая. Игра в рулетку, будь оно все проклято. Зажмурилась и нажала на зеленую. Послышался короткий писк, и лазеры на полу исчезли.

— Твою ж мать.

Рывком обняла Мадана сзади и от облегчения громко застонала.

— Опять нарушила приказ, да? Я сказал, уходить через десять минут.

— Тогда ты бы взлетел на воздух вместе с нашим шансом выбраться из этого ада.

— Но ты нарушила приказ.

Сжимает ладонью мои пальцы и трется щекой о мою щеку, отклонив голову назад.

— Накажи меня, — быстро поцеловала его в затылок и сильно сжала его торс.

— Непременно накажу, когда выйдем отсюда. Эй. Вы. В штаны не наложили? Поднимайтесь, все чисто.

* * *

Рику удалось включить свет в подвале, и теперь мы с ужасом осматривались по сторонам — повсюду мертвецы. Несколько трупов, разложившихся до скелетов с обрывками плоти и сухожилий, у стеллажей, два на полу неподалеку от нижнего люка, ведущего в тоннель. Почти на всех голубые халаты — врачи и лаборанты. И только на одном униформа полицейского.

— Какого дьявола здесь произошло?

— Скорей всего, они укрылись при прорыве и подвал герметизировался, а они умерли от голода и жажды.

Мадан отрицательно качнул головой.

— Нет. С голоду так не умирают. Это длительный процесс. Мы бы здесь увидели совсем иную картину. Я понятия не имею, почему они мертвы, но это не голод.

— Вонь зверская. Если нам сидеть здесь несколько часов, мы сдохнем от этого смрада. — Лиса закрыла нос пальцами.

— Что ты предлагаешь?

— Тут есть холодильная камера. Этот подвал — склад с медицинскими препаратами и продовольствием — Неон прав, они умерли не от голода. — раздался голос Рика.

— Давайте перенесем их в морозильник.

— В этом нет смысла. Вонью пропитались стены. Здесь нет окон и дверей, поэтому сохранился запах разложения. Вентиляция, судя по всему, работает хреново. Хоть здесь и не так жарко, как снаружи.

— Но и сидеть здесь с трупами, тоже знаете ли.

— Парни, унесите тела в морозильник. Запишите имена с бейджиков. Они нам могут пригодиться. Возможно, у этих людей остались близкие на Большой Земле.

Пока они уносили тела, я ходила между стеллажами и рассматривала коробки на полках — все с эмблемой Корпорации. Ненавистной, проклятой эмблемой ублюдков, покалечивших столько жизней. Судя по названиям, в ящиках лекарственные препараты, и нам бы не помешало унести отсюда обезболивающие и антибиотики. Правда, я ни черта в них не разбиралась. За последним стеллажом стоял маленький стол, на нем открытый ноутбук со слоем пыли на крышке. Я обошла его и вздрогнула, когда увидела еще один труп на стуле. Умирая, женщина склонила голову на стол, сжимая пальцами сотовый телефон, и теперь лежала грудью на столешнице, разметав остатки темных волос по истлевшим рукам. Я медленно выдохнула ртом и склонилась к ноутбуку, тронула клавиатуру, экран включился. А я в ужасе попятилась назад. Какого хрена он работает? Разве заряд не сел за столько лет?

Бросила взгляд на пол — блок питания находился в розетке. Вот почему в ноутбуке не села зарядка, прежде чем умереть женщина об этом побеспокоилась, или это просто случайность? Бросила взгляд на экран — там открыт текстовый редактор и что-то написано. Наклонилась ниже и почувствовала, как затылок словно сжало стальными тисками.

"Они поняли, что мы выжили и что мы много знаем, они закрыли нас здесь и пустили через систему вентиляции отравляющее вещество. Я умру последней, но я успею написать. Должна успеть. Если кто-то прочтет — знайте, нас всех здесь обрекли на смерть.

Но есть доказательства. Наверху в лаборатории сохранены все файлы. Пароль — "мы будем жить". Я надеюсь, этот текст увидят те, кто пришли за доказательствами чудовищных преступлений. Спасите человечество от монстров. Помолитесь за нас. Мы умирали мучительной смертью, и никто не пришел нам на помощь. Помогите нам сейчас — расскажите правду за нас.

Если сможете, передайте моему сыну Кевину и мужу Луису, что я их очень сильно люблю".

И дата. Они все умерли очень давно.

На глаза навернулись слезы, тяжело дыша наклонилась к телу и приподняла, откидывая на спинку, стараясь сдержать спазмы в желудке, присмотрелась к бейджику, посветив на него лучом фонарика — "Доктор Оливия Браун".

— Най.

Мадан подошел ко мне сзади и положил руки мне на плечи.

— Их всех отравили. Закрыли здесь и перетравили, как… как…

Посмотрела на брата и сказала то, что не ожидала сказать.

— Я знаю. Они уничтожили всех на Острове С точно так же. Заметали следы… Уничтожали и заметали следы. Мама… она говорила мне об этом. Говорила перед смертью.

Он привлек меня к себе, и я спрятала лицо у него на груди, чувствуя, как гладит меня по волосам и как по всему телу проходит дрожь наслаждения от его близости, несмотря на мучительные воспоминания и ужас всего происходящего. Как же хорошо, когда он рядом. Как я могла так долго быть без него? Как я могла думать, что смогу его убить… да я сама сотни раз сдохну, лишь бы знать, что он жив.

— Это все скоро закончится. Она оставила нам пароль. У нас будет доступ к доказательствам. Она умерла не зря. Это самое главное. Хуже всего умереть бессмысленно. Пошли. Надо пытаться выбраться наверх.

Я кивнула и, подняв голову, долго смотрела ему в глаза.

— Хуже бессмысленной смерти может быть только бессмысленная жизнь.

Усмехнулся уголком рта и погладил мои скулы большими пальцами, а я невольно закрыла глаза от этой ласки.

— Моя никогда не была такой, ведь у меня была ты.

— Вот вы где.

Мы резко обернулись, и я пристально посмотрела на Лису, глаза которой сузились до двух щелочек, когда она увидела, как мы обнимаемся.

— Рик сказал, что можно обойтись без взрывчатки. Он зовет тебя, командир.

* * *

Когда мы попали наверх, я тут же почувствовала, как стало холодно. Здесь уже сто процентов работали кондиционеры. Мы прошли по просторному коридору, освещенному ослепительно-ярким светом, как в операционной, прижимаясь к друг другу и оглядываясь по сторонам. Но здесь все еще работала герметизация.

Подошли к стеклянной двери без ручки, а за ней видели еще одну железную. Сбоку на двери плазменная дощечка, при касании к которой требуется ввести пароль или приложить палец.

— А вот здесь придется поработать, — пробормотал Рик, ощупывая стекло. — взрывчатка не возьмет.

— И что теперь?

— Не знаю, бл**ь. Я не думал, что все так сложно.

— Как нам вскрыть эту гребаную дверь?

— Например, вот так, — тихо сказала я и ввела на дисплее "мы будем жить".

Дисплей сменил цвет и по черному экрану пошли абстрактные узоры. Стеклянная панель щелкнула и поехала в сторону, едва Мадан переступил порог, стекло за ним тут же закрылось, и железная дверь поднялась вверх, и я впечаталась в стекло всем телом в приступе паники.

— Мааад.

— Что за херня? — взревел Рик, ощупывая дверь со всех сторон.

Повернулась к дисплею и снова ввела пароль дрожащими пальцами. Стекло снова поднялось, и все с облегчением выдохнули. Система пропускала в помещение лаборатории по одному.

Когда мы все вошли в белоснежную огромную комнату с окнами во все стены, закрытыми тонкими полосками жалюзи, я наконец-то выдохнула с облегчением.

— Я займусь камерами, — сказала Лиса и уселась возле пульта управления с множеством экранов, — здесь работы на пару часов. Их до хрена. Лаборатория так же была и пунктом наблюдения за всем зданием изнутри и снаружи.

— Чем быстрее ты ее отключишь, тем больше шансов, что нас здесь не заметят.

Мы втроем склонились над стационарным компьютером за большим стеклянным столом.

— Ну давай, Рик. Ломай эту чертовую систему. Отсчет времени пошел. У нас двадцать минут, чтобы выйти отсюда незамеченными.

— Да как два пальца. Ну давай, девочка, открывайся папочке.

Словно в ответ на его слова в помещении раздался женский голос.

— Добрый день всему медицинскому персоналу лаборатории "Орион". Сегодня на улице плюс тридцать градусов по Цельсию.

Мы переглянулись, а Рик засмеялся.

— Я же сказал, что это девочка. Ну давай, милая, я возьму тебя очееень нежно. Дай мне войти в тебя.

— Ужасно эротично, Рик. Она возбудилась. — склабился Мадан и хлопнул Рика по плечу, — так парни, пошли осмотримся. Что-то здесь слишком много места и около десяти дверей. Я бы хотел знать, что за ними скрывается. Что там у тебя, Лиса?

— Три камеры уже отключила.

Опять раздался бархатистый и нежный женский голос:

— Вы пытаетесь ввести неверный пароль. После трех попыток я заблокирую систему, и вам придется ждать час.

— Значит, к дьяволу нежность, я тебя просто поимею.

Рик засунул флешку в разъем и набрал несколько кодов на клавиатуре.

— Несанкционированное проникновение в систему, через десять секунд я включу блокировку любых действий, снять ее сможет лишь главный администратор.

— Сука.

Выдернул флэшку.

— Вот жеж сука.

— Дай я попробую.

Подтащила стул и села рядом с Риком. Снова ввела пароль, который был написан в тексте сообщения от доктора Браун. Экран мигнул и включилось приветствие от Корпорации.

— Твою ж мать. Только не говори мне, что это было так просто.

— Это было просто… но, если бы та несчастная женщина не оставила нам послание, мы бы сейчас не смогли сюда войти.

— Ладно. С меня причитается, — фыркнул Рик и начал быстро вводить какие-то данные.

— Прежде чем вы скачаете нужные файлы, сделаешь для меня кое-что?

— Что угодно, за что Мадан не спустит с меня три шкуры.

— Не спустит. Мне нужны архивы.

— Да, я помню. Уже вхожу.

Оглянулась назад — Мадан стоял возле Лисы, смотрел на экраны.

— Давай данные, Мара.

— Лира и Филипп Торны.

— Пару секунд сканируется информация. Хммм. Ответ отрицательный.

— Они врачи.

— Значит, пробью по базе госслужащих.

Я впилась взглядом в монитор, чувствуя, как сердце сжимается все сильнее и сильнее.

— Нет, Мара, и здесь их нет. Я попробую по секретным спискам.

Пока он смотрел и каждый раз отрицательно качал головой, у меня начало рябить перед глазами, и я впилась в спинку его стула пальцами.

— Среди, — Рик откашлялся, — среди живых их нет. Хочешь…

Он не закончил, а я сильнее вцепилась в спинку стула, чувствуя, как пол начал плыть под ногами и покачиваться. Я не ответила, но он начал вводить информацию, и через несколько секунд на экране появились фото Лиры и Фила. Я застонала, а Рик начал читать вслух данные и дату смерти каждого из них.

— Они погибли, Мара… мне жаль. Они взорвались на вертолете при перелете в столицу несколько лет назад.

Пока он читал, я смотрела на их фотографии и мысленно орала "нет"… я тихонько раскачивала стул Рика, потом выхватила мышку и прокрутила чуть ниже. В тот самый день. В тот самый проклятый день, когда я отдала ее им, ради того, чтобы она выжила, они взорвались на вертолете.

— Здание кишит метами. Они повсюду, — раздался голос Мадана, а я так и стояла, вцепившись в стул, — в чем дело?

Он тронул меня за плечо, но я повела им. Не прикасайтесь ко мне. Никто не прикасайтесь, иначе я заору.

— Кто эти люди, Рик?

— Не знаю… она попросила найти…

— Най, кто это? — он попытался привлечь меня к себе за плечи, — но я упрямо держалась за спинку и смотрела на эту проклятую дату. Внутри нарастал рев, бешеный вой, и я начала задыхаться, дыша все чаще и громче.

— До включения системы оповещения осталось три минуты. Приготовьтесь к включению сканера.

— Мад, надо уходить. Нет времени.

— Бабочка, посмотри на меня? Это я. Слышишь? Посмотри на меня, маленькая… Кто эти люди… кто они тебе? Ты их знала?

Оно вырвалось само, я громко заорала "Данааааааа", так громко, что зазвенели дверцы стеклянных шкафчиков. Мадан пытался меня обнять, но я вырывалась из его рук, билась, как в приступе лихорадки или безумия.

— Тшшш, тихо, тихо. Кто такая Дана? Подруга твоя? Рик, дай флягу.

Подносит к моим губам, а я выбила ее и меня выгибает. Я пытаюсь вырваться, мне кажется, я сейчас сойду с ума.

— Уходим, Нео.

— Сканер включится через минуту. Займите ваши рабочие места, руки положите ладонями вверх. Глаза не закрывать…

Мадан потащил меня к выходу, подняв на руки, я не вырывалась я смотрела на него застывшим взглядом и шептала:

— Дана… моя Дана… это я… я виновата. Я ее отдала. Я.

Брат нес меня к люку, передал вниз в протянутые руки Рика, спрыгнул сам. Я не шевелилась меня словно парализовало от боли. Мне казалось, я не могу даже сделать вздох, а в ушах опять звучит ее плач… он вернулся снова спустя столько времени.

Мадан отнес меня в дальний угол подвала, опустился со мной на пол, прижимая меня к себе и укачивая, как ребенка.

— Кто такая Дана, маленькая? Скажи мне… скажи мне. Отойдите все. Отойдите. Не трогайте нас. Дайте мне побыть с ней вдвоем. Скажи… ну же, расскажи мне. Кого отдала им? Кого ты им отдала, девочка?

Я подняла на него взгляд, силясь разглядеть через пелену слез его лицо и понимая, что я ослепла и оглохла… Я не вижу никого и ничего, кроме крошечного личика моей малышки, когда отдавала ее в руки Лиры, и в ушах стоит их обещание, что они позаботятся о ней.

— Твою… твою дочь, Мадан… я отдала ее. Я отдала, чтоб она выжила… а она погибла. Нет больше ее. Моей девочки больше нет. Ее нет… а мы живые. Ее нет, а мы есть. Я жила и не знала, что ее больше нет. Как я могла жить… как я могла дышать и не чувствовать, что ее больше нет? Я должна была умереть вместе с ней… я должна была…

Пальцы Мадана все сильнее и сильнее сжимали мои плечи, а я кричала ему шепотом в лицо что-то жуткое, и ко мне возвращалось зрение, потому что теперь я видела отражение собственной боли в его глазах, видела, как затягивается такой же пеленой и тускнеет ярко-неоновый блеск в его глазах.

ГЛАВА 12. Марана

Пауза зависла на бесконечность. Он смотрел мне в глаза, а я ему. Наверное, в этот самый момент я пришла в себя. Человеку необязательно кричать и сыпать упреками, истерить, чтобы показать, что ему больно. Мадан просто смотрел мне в глаза, стиснув челюсти и сильно сжимал мои плечи. Я бы могла сказать, что мы повзрослели, когда началась эта война или, когда начали терять своих близких, но это не происходило вот так, на глазах и мгновенно. На все требовалось время. А я смотрела на своего брата и видела, как он меняется, как что-то неуловимое, словно тень, легло на его лицо, и мне вдруг показалось, что передо мной кто-то другой… не мой Мадан, а безумно уставший и раздавленный человек, который вдруг прогнулся под грузом потерь настолько, что я слышала треск его костей. Но это были лишь какие-то минуты. Долгие и бесконечные минуты молчания. Потом он вдруг рывком прижал меня к себе, так сильно, что я не смогла дышать, он словно душил меня в своем горе, а я наконец-то могла рыдать у него на груди, чувствуя, как он мнет мою спину дрожащими ладонями и как рвется его дыхание. Ни одного вопроса или упрека. Только глухая и всепоглощающая нас обоих боль. Теперь уже общая. Нет, мне не стало легче, когда я поделилась ею с ним. Я не жалела, что сказала, но и не радовалась. Мне стало труднее нести еще и его боль вместе со своей. Она разрывала изнутри, и я слышала, как бьется в агонии его сердце, потому что он почувствовал мою. Отдачей и резонансом. Как в детстве. Его сносило этой волной вместе со мной. Я представила, что мы стоим на краю пропасти, и порыв ветра раскачивает нас у самого края.

— Расскажи… — глухо, почти не слышно.

Я рассказывала о ней срывающимся шепотом, а он слушал, гладя мою голову и так же рвано и молча дыша мне в макушку. Я впервые с кем-то говорила о моей девочке. И когда слова посыпались бесконечным водопадом слез и сладко-горьких воспоминаний, я словно увидела наш собственный фильм. Счастливый и жуткий фильм из своего прошлого, где моя девочка первый раз мне улыбнулась, хватала в кулачки мои волосы и сопела у меня на груди. Я улыбалась сквозь слезы и снова рыдала. Я так эгоистично сыпала на него свое отчаяние, что мне казалось, он пропитывается им насквозь, как и его рубашка моими слезами. И мне не нужны были слова, мне хватало и того, как Мадан стискивал мои плечи сильнее и сжимал мне волосы, и как расслаблялся на короткие мгновения, чтобы потом снова впиваться в меня ногтями, оставляя синяки, которые я даже не чувствовала, впрочем, как и он.

— Она была так похожа на тебя, Мад… так похожа.

— Есть, — вдруг глухо сказал он. — а не была.

И я замерла, сжимая пальцами его воротник, пытаясь уловить смысл в этом тихом крике безумия.

— Она жива, Найса.

Отстранил меня от себя. Глядя мне в глаза своими потухшими страшными глазами. Наверное, мои были такими же жуткими в этот момент.

— Ее не было в списках.

Я пока еще не понимала, что он говорит, я все еще всхлипывала и чувствовала, как боль тисками сдавливает грудную клетку.

— Ты сказала, что она была указана в разрешении на перелет. Их дочь.

Я быстро кивала, с мольбой глядя в расширенные зрачки брата, боясь спугнуть надежду, трепыхнувшую рваным крылом под ребрами.

— Она бы числилась в списках погибших вместе с ними. Но ее там не было.

Да. Не было. Не было.

Я не говорила этого вслух. Оно кричало у меня внутри, и я сильно гладила Мадана по щекам, очень сильно, видимо, причиняя боль, но ему было наплевать, он дрожал вместе со мной и смотрел мне в глаза.

— Значит, она либо жива, либо пропала без вести. Нужно искать в списках пропавших.

Продолжаю кивать, но слова сказать не могу. Боже. Какой же он умный, мой мужчина. Как же безумно я люблю его. Надежда начала расправлять крылья и биться изнутри сильными толчками сердцебиения, а потом опять зашлась в панике.

— Она… она могла не совпасть по анализу днк.

Мадан отрицательно покачал головой.

— Они не станут делать анализов, это никому не нужно. Они считают по фрагментам тел. Никто не станет тратиться, не в нынешнем положении, когда люди гибнут пачками. Мы посмотрим списки погибших на этом вертолете и поищем в списках пропавших.

В один из стеллажей постучали.

— Нам пора, Нео, час прошел.

— Уже идем, Рик.

Мадан вдруг обхватил мое лицо ладонями.

— Я чувствую каждого своего мертвеца вот здесь, — ударил себя кулаком по груди, — они там живут, Найса. Они пожирают меня изнутри. Ее там нет. Она бы появилась, я точно знаю… потому что легла б еще одним камнем на мою гребаную гниющую от смрада мертвецов совесть. Она жива, и мы найдем ее. Ясно, Бабочка? Мы выберемся из этого дерьма и найдем нашу дочь.

Обняла его за шею так сильно, что заболели руки. Даже если Даны больше нет, то в этот момент я поверила, что, если она и мертва, мы все равно отыщем ее следы. Поверила, потому что для Мадана нет ничего невозможного, и, если он сказал, так и будет.

* * *

Мы пробрались по тому же пути обратно наверх, теперь это оказалось намного проще, чем в первый раз. Меня уже не трясло так сильно, но горечь внутри осталась, как вонючий осадок после сильного шока. Словно принял обезболивающее, но где-то ноет вдалеке, и ты знаешь, что, скорей всего, боль вернется с новой силой. Но не сейчас. Мадан вдруг разбудил во мне бешеную жажду выбраться, невероятную по своей силе потребность. Потому что если Дана жива, то она больше не с Торнами и я могу вернуть ее нам. От одной мысли об этом у меня все сжималось внутри, сворачивалось в вихрь, в смерч, в торнадо из колючей проволоки. Именно такой рисовалась мне надежда теперь. Не птицей с крыльями, а вот таким вот смерчем, ранящим изнутри и заставляющим ощущать каждый виток и понимать, то именно эта надежда впоследствии убьет нас обоих.

Пока Лиса отключала камеры, Рик просмотрел для нас списки пропавших без вести и списки погибших на вертолете. Нашей дочери, а точнее Рады Торн среди них не было. Как не было ни одного ребенка на самом вертолете.

— Качай секретную информацию, Рик и пытайся связаться с Тейлором и слить ему все файлы. Мы обязаны управиться за один день. Второй раз нам сюда уже не войти — мы будем обязаны взорвать лаз.

В этот момент послышался какой-то странный скрип, словно по стеклу проехались ножницами или граблями. Мадан напрягся, и все замолчали, оглядываясь по сторонам. Звук доносился откуда-то извне. Но точно не за дверью.

— Что там на камерах, Лиса?

— Я их отключила. Я не вижу нас и что происходит за стенами лаборатории. И включить уже не могу.

Звук повторился снова, и у меня все похолодело внутри, мне показалось, что я уже где-то его слышала. Мадан медленно обошел помещение и вдруг дернул шнурок, поднимая жалюзи на одном из окон. И тут же от неожиданности отпрянул назад — стекло облепили твари. Они приклеились к нему своими серыми, жуткими лицами и лизали его, скребли по нему когтями. Меня передернуло от омерзения. Этот звук словно вспарывал нервы.

— Твою ж мать. Что за херня?

Микки и Коул лихорадочно, в панике открыли и остальные жалюзи — мы были полностью окружены метами, словно в аквариуме. Они смотрели на нас голодными глазами и отвратительно шипели, царапая стекло.

— Какого черта? Они не могут нас чувствовать. Они не могли нас слышать — стекла герметизированы. Наружу не проникает ни одного звука из лаборатории.

— Наш запах. Они пришли на наш запах. Система вентиляции превосходно работает, а они зверски голодны.

— Без паники. Стекла под двойной защитой. Изнутри обычное, а снаружи прозрачные пуленепробиваемые щиты.

— А вес? Они же давят всем весом.

— Пока окна закрыты щитами, нам ничего не грозит, — сказал Рик и повернулся к экрану компьютера, — я заставлю эту сучку с сексуальным голосом "трахни меня" проверить систему безопасности в лаборатории.

— Лиса продолжай работать. Микки закрой тварям трансляцию с ресторана. Сегодня жрать отменяется, — ну что там с системой?

— Все в норме. Мы находимся как в капсуле. Им не пробраться внутрь, пока закрыты щиты и герметизировано помещение. Смущает лишь одно, Нео.

— Что? — брат склонился к Рику, а я смотрела на мертвецов, словно загипнотизированная, на их неоновые глаза — словно с лазерными лучами внутри. Они елозили мордами по стеклу, жались в него всем телом. Боже. Когда-то все они были людьми. Я видела на них униформу, бейджики, у кого-то из карманов торчали сотовые, кто-то тащил за собой тележку из супермаркета и сейчас толкался ею прямо в стекло. Монотонно и одинаково долбился ею, создавая тот самый отвратительный скрежет в совокупности с когтями и шипением.

— Система вентиляции не работает снаружи. А у нас здесь она автономная и связана с подвалом. То есть они не могли нас ни услышать, ни увидеть. Ни почувствовать.

— Тогда как они все здесь оказались?

Я резко повернулась к Мадану и увидела, как сильно он побледнел.

— Что такое?

— Их привели сюда… кто-то знает, что мы здесь.

В ту же секунду раздался отвратительный писк, от которого заболело в ушах. Словно кто-то настраивал микрофон.

— Какие догадливые ребятки, — голос раздался из колонок возле большого плазменного телевизора, появившегося на стене, и мы все резко повернули головы. Изображение несколько раз мигнуло, и все увидели самодовольную усмешку Фрайя.

— Как интересно и поучительно. Мышки пришли в мышеловку добровольно.

— Выруби камеру внутри, Лиса. Выруби ее сейчас, — заорал Мадан, — Ты же сказала, что они не работают.

Фрай расхохотался, и мне подумалось, что, когда я найду его, я вырежу ему язык и заставлю сожрать.

— Не вырубит, да Лиса? Ведь это она ее включила. Хорошая и послушная девочка.

Мадан медленно повернулся к рыжей, а она с вызовом смотрела на нас всех, а потом крикнула.

— Выпусти меня отсюда. Ты обещал, что я выйду из игры. Я и Мадан. Ты обещал мне, мать твою.

— Выйдете, конечно. Я не уточнял, живыми или мертвыми, верно? Сначала поиграем.

Тяжело дыша, мы все смотрели на экран, и Мадан сильнее сжал мою руку, сплетая наши пальцы, словно пытаясь сказать, что все будет хорошо.

— Пошел на хер, мудак. Мы не будем играть в твою сраную игру.

— Конечно, будете. У вас нет выбора.

Фрай на экране откупорил бутылку с ледяной водой и сделал огромный и жадный глоток.

— Для начала я выключу вам вентиляцию. Вот так.

Мгновенно смолк шум кондиционеров, и я сильнее сжала ладонь брата. Если остальные не понимали, что происходит, то мы с ним прекрасно осознавали, что нас ждет в герметизированном помещении без охлаждения и вентиляции. Впрочем, Фрай посветил в это и всех остальных.

— Где-то через пару часов вам станет нечем дышать, и вы начнете задыхаться от жары и вони, которая будет пробиваться даже сквозь стены. Потом вы захотите пить, есть, опорожниться и так далее. Люди так устроены — у них есть потребности. Я могу вас держать здесь месяцами.

— А что нам мешает просто уйти отсюда?

Фрай расхохотался снова, и его хохот был еще омерзительней, чем скрип по стеклу.

— Например, вот это? Перезагрузка системы и смена пароля для выхода.

— Блядь. Твою ж мать. Система. Она перезагружается, — закричал Рик, щелкая по клавиатуре компьютера и в бессилии хватаясь за волосы.

— Останови это.

— Не могу. Она не под моим контролем.

— Упс. Какая неприятность. Но ведь я дал вам поиграться. Я дал вам узнать важные вещи, почувствовать себя значимыми и крутыми. Вы даже поднабрали рейтинг. Влюбленная парочка у нас лидирует. Правда, Неон как всегда бьет все рекорды. Ты у нас ужасно популярный ублюдок. Наш сайт разрывается от сообщений "трахни меня, Неон", "я хочу на Остров к Неону", "я отсосу Неону и дам за это все свои сбережения".

Фрай кривлялся на экране, как обезьяна, а на заднем фоне слышался хохот студии. Как в дешевом телешоу. На стене рядом с экраном появилась табличка с нашими именами, аватарками и индикаторами. Самый низкий рейтинг был у Микки и у Коула.

— Итак, я расскажу вам условия нашей игры. Они будут очень простыми. Отсюда уйдет всего лишь один человек. Тот, кто выживет. Но голосовать будете вы сами. Вы решите, кто из вас умрет, когда, как и от чьей руки. Либо… либо вы умрете здесь все.

— Не слушайте его, — Мадан обернулся к нам всем, — мы не станем делать ничего из того, что он нам говорит. Пусть попробует нас убить. У Рика есть время, и он взломает гребаный пароль.

— Не взломает. Система перезагрузилась и усилила контроль. У вас не будет к ней доступа. Поигрались и хватит. Если вы откажетесь играть, я подниму щиты с окон, и через пару секунд твари сломают стекло и сожрут вас всех. Чтобы вам легче думалось и выбиралось, я расскажу вам, кто есть кто из вас, а вы решите, кого казнить первым.

Рик бросил взгляд на Мадана, и брат повел ладонью, тот кивнул и незаметно сунул флешку обратно в компьютер.

— Несанкционированное проникновение…

— Сука.

Выдернул флешку и закусил губу. Мадан коротко кивнул. Я пока не понимала, что они затеяли.

— Да, она та еще сука. Итак, сейчас будет самое интересное. Я расскажу, кто и за что попал на Остров. Чтобы вам было легче определить. Начнем с малышей.

Эй, братики, может, сами расскажете, что натворили?

Парни смотрели на экран, тяжело дыша, глядя на Фрайя раскрытыми от ужаса глазами.

— Так вот, ребятки нанюхались наркоты, выпили текилы и сели за руль своих говно-автомобилей, чтобы через город нестись наперегонки. И оба. Оба. Стали причиной аварий. Микки Маус, расскажи кого ты убил? Давай. Кого ты убил, мразь?

Парня начало лихорадить, и он хватал воздух широко открытым ртом.

— Я их не видел. Не видел.

— А Микки у нас сбил старика-инвалида и сиделку, а Коул проехался по ним и переломал им все кости. Они умирали долго и мучительно, ведь убийцы сбежали с места преступления и не вызвали скорую. Суд Корпорации приговорил их к смерти, но им выпал шанс сыграть на Острове.

— Там не было пешеходного перехода. Не было светофора. Они вылезли из-за машин. Мы не виноваты, — крикнул Коул.

— Виноваты, — истерически завопил Микки, — Виноваты. Если бы не пили… если бы не кокс.

— Да, сучки безъяйцевые, вы виноваты. Обе виноваты. Готовы решить, кто больше, а кто меньше? М? Давайте вспомним, кто на какой машине ехал?

— Ты. Ты ехал. Ты первый вылетел на дорогу в спальном районе, а я говорил, чтоб по трассе.

— Я? Да что ты. Меня занесло. А ты… ты надавил на газ.

— Тебя занесло? Сука. Это на суде я молчал, а сейчас… я жалею, что выгораживал тебя, мразь.

— Заткнись.

Коул кинулся на Микки, но Мадан одним ударом уложил его на пол. Тот с грохотом отлетел к стеклянному шкафу, разбив головой дверцу и на него посыпались колбы и банки.

— Успокойтесь, бл**ь. Вы не видите, что он вас нарочно бодрит? Чтоб мы поубивали друг друга.

Фрай расхохотался и снова глотнул воды.

— Ммм, ребята, какая вкусная минералочка. К слову, когда один из вас умрет, я дам вам два часа передышки. У вас заработает кондиционер и… поднимите головы.

Все невольно задрали головы к потолку.

— Видите люк? Да, еще один люк. Он откроется, и оттуда выпадет картонный ящик с пайком. Ну мы продолжим, да? Пока перегружается система, у нас есть куча времени. Кто у нас следующий? Рик. Ричард Марлоу. Наш гений и хакер по совместительству. Что же мог натворить обычный компьютерщик? Обокрасть банк? Вскрыть секретные файлы? Да, он все это делал. Но он сделал еще кое-что, да, Рик? Расскажи им, как ты убил шестерых детей, лишив их воздуха в квестовой комнате. Да-да-да, небольшой квестовой комнате, построенной прямо на улице под палящим солнцем. Консервная банка. Железная, консервная банка без окон и дверей. Расскажи, как ты обкурился марихуаны и уснул, нажав на кнопку отключения системы охлаждения, и дети за пару часов сгорели там от жары и духоты. Они пытались выбраться, но ведь ты заблокировал дверь и со своего пункта управления не видел, как они бьются в стены и как умирают, корчась на полу. А когда проснулся, все они были мертвы. Расскажи, как тебя пытались линчевать их родители и как ты рыдал на суде.

Я перевела взгляд на Рика — он не смотрел на экран и на Фрайя. Он смотрел на свои дрожащие руки и обливался потом, вытирая резко лоб и снова потирая пальцы о пальцы.

— Тшшш, Рик… тихо. — я сжала его плечо, — не слушай его — работай.

Но он не мог попасть отверткой в шапку винтика на системном блоке, который пытался вскрыть под столом. Я снова посмотрела на экран — Фрай смотрел только Неона, и его глаза сверкали ненавистью.

— Да. На Остров не попадают просто так и по ошибке. Вы все — преступники. Вы все — поганые твари, не достойные жить и марать воздух вашим смрадным дыханием. Вы хуже метов. Кто у нас дальше? Лисааааа. Наша Лиса, которая так надеялась выйти отсюда со своим любовником, да, девочка? Надеялась? Ради него взломала систему, ради него воровала данные, ради него пошла в сопротивление. Ради него устраивала террористические акты. Ты помнишь, сколько человек погибло в последний раз, когда ты подложила взрывчатку под машину гос-служащего? Трое. И среди них беременная женщина. Ей было всего лишь двадцать лет. Ты убила ее, чтобы попасть к своему ублюдочному мерзавцу-любовнику, которому не нужна на хрен, ведь он трахает свою сестру.

В этот момент все обернулись к нам.

— Дааа, ваш правильный Неон, ваш предводитель, ваш благородный командир трахал свою родную сестру и убил своих родителей, чтобы спасти ее шкуру. Подставил всех своих друзей. Их казнили. Всех до единого. А Неон остался в живых.

Мадан закрыл глаза, а я стиснула его руку с такой силой, что послышался хруст пальцев, но он даже не почувствовал.

— И кто у нас остался? Марана. Куколка-наемница, которая должна была выполнить задание Корпорации, а на самом деле… а на самом деле приехала сюда ради своего братца. Да, Найса Райс? Расскажи им всем, как ты трахалась с Неоном и лгала своим родителям, как они умерли, чтоб ты продолжала жить. Дааа, дядя Фрай все знает. Он выполнил домашнее задание. Вы все должны умереть. Вы все смертники, приговоренные к высшей мере и получившие шанс выжить.

— Хватит. Мать твою, заткнись, — Мадан повернулся к Рику, затем посмотрел на Коула, которому Мик промакивал кровь на лбу от пореза о стекло разбитого шкафчика, — Нам по хер, что он здесь сказал. Да, это правда. Да, мы все скоты и твари, но мы отбыли свое наказание сполна, и мы здесь для того, чтобы спасти гораздо больше человек, чем погубили. И мы не станем умирать, как позорные и трусливые твари. Мы не выполним ни одного его требования. А если и умрем, то в бою, а не убивая друг друга на потеху тем, кто затеял всю эту дрянь.

Лиса вдруг накинулась на Мадана, впилась руками в его воротник.

— А я не хочу умирать. Ясно? Я жить хочу. Я ради тебя сюда приехала. Я для тебя… я… это правда? То, что он сказал? Ты спишь с ней?

Кивнула на меня.

— Спишь со своей сестрой?

— Сплю, и не тебе нас судить, — четко ответил Мадан и грубо оттолкнул ее, я резко выдохнула, увидев, как рыжая выхватила пистолет.

— Я перестреляю вас всех и выйду отсюда сама. Ее убью первой.

ГЛАВА 13. Неон

— Думаешь, тебя выпустят отсюда? Откуда эта наивность? Пистолет опусти.

Я дернул Найсу к себе за спину и смотрел в желтоватые глаза Лисы. Сучка. Я ведь ей доверял, насколько вообще можно кому бы то ни было доверять в нашем гребаном мире и в этом адском местечке.

— Давай. Будь хорошей девочкой. У тебя нет никаких шансов. Тебя здесь оставят вместе с трупами, с живыми и мертвыми.

Да, мы в аду, детка. Здесь даже трупы бывают живыми.

— У меня и так не было никаких шансов. Ты мне лгал. Все мне лгали.

У нее начиналась истерика, а у нас было мало времени. Я переводил взгляд с нее на Рика, который пытался определить, сколько времени будет перезагружаться система, пытаясь вывести на экран компьютера индикатор с процентами.

— У нас есть шанс, если мы будем держаться все вместе. А не играть в игры этого долбаного ублюдка. Дай мне пистолет… ну… давай. Я обещаю вытащить нас отсюда. Только отключи эту камеру на хрен.

Бросил взгляд на камеру на потолке, мысленно пытаясь определить радиус съемки. На экранах видно не всю лабораторию целиком. Пистолет в руках Лисы дрожит, она продолжает смотреть на меня, а я думаю о том, успею ли выхватить свой ствол до того, как она выстрелит.

— Я никому из вас не верю. Пристрелю вас всех и стану свободной.

— Тебе бы этого хотелось? Стать свободной?

Завел руку за спину.

— Руки, мать твою. Чтоб я видела.

Поднял вверх и усмехнулся.

— Тихо-тихо. Не надо нервничать.

У меня за поясом под рубашкой был еще один ствол, и я надеялся, что Бабочка догадается и сможет незаметно достать.

— Так ты хочешь стать свободной, Лиса? После стольких лет борьбы? Думаешь, вернешься домой и сможешь смотреть в глаза своим товарищам после того, как предашь их? Думаешь, тебя там не пристрелят наши?

— Мне обещали убежище.

— А как же твой брат, которого они вздернули на площади? Или твои товарищи, которые сгорели живьем? От них ты тоже найдешь убежище?

Пистолет в ее руке дрогнул. Бл**ь. Я мог бы бросится на нее и задушить голыми руками, но она была мне нужна. Мне был нужен каждый из них. Именно здесь и сейчас в этой ловушке.

— Давай, девочка, выбирай. Ты воин или трусливая продажная сука. Кем ты хочешь умереть — героем или мразью?

— Заткнись.

— Ни хрена я не заткнусь. Мы несколько лет работали вместе. Ты пришла сюда, чтобы помочь, ты пришла сюда во имя своего брата и друзей, — сделал шаг к ней, — не ради меня. Ты пришла сюда ради себя, — и еще шаг, — И теперь ты, как крыса, предашь все, во что верила? Ради чего? Свободы? А будешь ли ты свободна?

Взял ее за руку и приставил дуло к груди.

— Свобода живет здесь, Лиса. Не за стенами, не под кандалами, она живет у тебя в сердце. Ты не станешь свободной, когда выйдешь отсюда, ты будешь вечно гнить в страхе, что однажды твой город станет резервацией или ты пойдешь на корм неоновым тварям.

Она вдруг вскинула руку и выстрелила в камеру. Экран с застывшей мордой Фрайя погас, а я усмехнулся и потрепал ее по щеке, а потом отвесил звонкую пощечину.

— В следующий раз, когда наставишь на меня пистолет, я сломаю тебе руки и отрежу пальцы, ясно? Ты осталась в живых, потому что нужна мне. Нужна нам всем.

Кивнула, тяжело дыша.

— Отключай камеры дальше. Оружие не получишь. Коул, держи ее на прицеле — одно лишнее движение вышибай ей мозги.

— Нео. Прости. Не наказывай. Мне стало страшно мне…

— Выйдем живыми — разберемся. Это не страх, Лиса. Как давно ты была в сговоре с Фрайем за моей спиной?

— Сейчас… только сейчас, Нео. На экране появилась бегущая строка, он обещал, что, если я включу камеры, он меня выпустит.

— Лжешь. И мы оба прекрасно знаем, что ты лжешь.

Выдохнул и повернулся к Рику с братьями.

— Мы выберемся через люк для продовольствия на верхний этаж. Пока перезагружается система, ублюдок не сможет открыть щиты на окнах. У нас есть считанные минуты.

— А как же данные? — тихо спросила Найса.

Я пока что не хотел об этом думать. Мы облажались. Сильно облажались. Шанса вернуться сюда у нас уже не будет.

— Никак. Нам нужно выбраться отсюда живыми.

— У той мертвой женщины-врача был сотовый телефон, может быть он заряжен. Если сфотографировать или заснять на видео тварей, у нас будут доказательства.

— Нам уже не спуститься вниз. Ублюдок за герметизировал нас здесь как в консервной банке. Да и этого мало. Нам нужно добыть информацию, что это все проект правительства, а не утечка вируса.

— Отсюда не спуститься. Но если мы выберемся наверх, то можно попробовать по вентиляционной трубе.

— Посмотрим. Сначала нужно взломать люк. Что у нас со временем?

— Показывает пятьдесят процентов перезагрузки. У нас в среднем минут десять. Что с люком, парни?

— Он не поддается, видимо, он механизирован.

— Давайте резать.

— Можем не успеть. Или аккумулятор может сдохнуть.

— Все. Хватит болтать. Время. Коул, давай, я лезу к тебе на шею, держи меня. Микки страхуй, если люк свалится, чтоб твоему брату башку не снесло, да и мне вместе с ним. Погнали.

Искры сыпались в разные стороны. А у меня в голове секундная стрелка щелкала и голос Рика сквозь визг работающего диска. Он отсчитывал проценты. И у нас оставались считанные минуты. Дьявол, как же я так лоханулся опять? Я ведь все просчитал до мелочей. Я и Рик. Мы должны были справиться с этим делом пусть не легко, но точно без потерь. Сука рыжая. Как я не досмотрел, что она готова сломаться? О том, что сообщила Бабочка, я был не готов сейчас думать. Я подумаю об этом, когда мы будем в безопасном месте. Иначе я свихнусь. Прямо здесь у меня съедет на хрен крыша. Это слишком жестоко, это мать вашу, невыносимо жестоко узнать о смерти своего ребенка даже ни разу не увидев его и не подержав в руках. Нет. Сейчас я не готов к этой боли. И ей не позволил рассыпаться на осколки. Дал надежду… скорей всего, ложную. Такую же ложную, как и наша возможность выбраться с Острова живыми и вместе. Но я бы отдал свою жизнь, чтобы Найса ушла отсюда сама, пусть даже без меня.

— Нео. Давай быстрее десять процентов. Как только она перезагрузится, сукин сын откроет щиты, и нам настанет пи***ц.

Металл был слишком твердым, хотя и не толстым, но я с трудом удерживал тяжелый аппарат и заодно равновесие, сидя на шее у Коула, которого моментами шатало под моей тяжестью.

— Оно идет быстрее. Черт. Твою ж мать. Восемь процентов.

Я надавил сильнее, врубая полную мощность не обращая внимание, что огненные искры летят мне на одежду и жгут шею. Плевать. У меня от адреналина свистело в ушах и дрожали нервы. На физическую боль плевать — такая мелочь.

И тут аппарат заглох. Я несколько раз пощелкал кнопкой включения, но он был полностью мертв.

— Бляяяяядь. Аккумулятор сел. Твою ж мать. Давайте гнуть его наверх, он почти вскрыт. Рииик, брось все, пусть Микки подсадит тебя, помоги мне вытолкнуть люк наверх, как крышку консервной банки. Давай, быстрее, мать твою. Найса, смотри за процентами.

Мы давили изо всех сил. Но проклятая, тяжелая тварь еле поддавалась и не гнулась.

— Четыре процента, — кричит сестра, а мы давим с рыком и изо всех сил, так, что пот градом бежит по лицу и по спине.

— Ну, сука. Давааааааааааай.

Поддалась, выгнулась наверх.

— Два процента.

Я подтянулся на руках, обжигая ладони. Вслед за мной залез Рик.

— Подсадите женщин.

Подхватил Найсу под руки, потащил наверх. За ней дрожащую Лису. Внезапно раздался вой сирены. Монотонный и отчетливый вместе с миганием красной лампы где-то слева по коридору, и тут же послышался треск стекла. Такой отвратительно дребезжащий, когда идут трещины по поверхности от давления. Скрип и скрежет.

Мы с Риком втянули наверх Коула. Потащили Микки, и вдруг его глаза округлились от ужаса, он громко закричал — что-то дергало его вниз.

И у меня сердце забилось в глотке — твари. Они уже прорвались в лабораторию, они хватали Микки за ноги. С силой дернули парнишку наверх, он продолжал истошно кричать, всхлипывая и отползая назад по полу. Я заглянул в люк, твою ж мать. Меты наполнили все помещение, они тянули руки вверх и шипели, скалились, по их коже пробегали неоновые молнии, похожие на вены. Что-то новое. Я раньше такого не видел, похоже, сукины дети прошли какой-то апгрейд. В широко открытых ртах клацают клыки-лезвия. Мне кажется, или раньше у них было поменьше зубов?

Мы все вместе схватились за крышку люка и начали давить ее обратно вниз, чтобы прикрыть отверстие. Вряд ли твари могли пролезть в него, но все же лучше закрыть и забаррикадировать. В голове промелькнула мысль, что теперь если мы и вернемся в лабораторию, она уже не будет безопасным местом, и вряд ли нам удастся скачать информацию и не сдохнуть там.

— Здесь похоже столовая. Коул, помоги подтащить стол, — раздался голос Найсы.

— Не могу… у Микки… у него, о Боже. Его укусили.

По моему телу прошла волна дрожи, и от резкого усилия люк вогнулся внутрь. Девчонки уже тащили стол. А я подошел к парням, склонился над Микки, которого обнял Коул, сидя на полу и прижимая к себе.

— Все будет хорошо… все будет хорошо, — шептал он дрожащему в лихорадке брату.

Не будет. Я точно знал, что не будет и еще хуже — я не знал, сколько времени займет мутация. Наклонился над ногой парня — вся штанина и ботинок залиты кровью. Я разорвал ткань и выдохнул, увидев рану — откушен кусок мяса от мякоти чуть выше лодыжки почти до кости. Посмотрел на Коула и отрицательно качнул головой.

— Я не хочу умирать, — всхлипывал мальчишка, а Коул трясся и прижимал его к себе, пока я доставал пистолет. Микки становилось плохо прямо у меня на глазах, он весь покрылся потом, и изо рта шла пена, его тело конвульсивно вздрагивало. В любую секунду он мог умереть и тут же стать иным. Иногда это занимало секунды.

— Я не дам его убить. Не дам. Ясно? — Коул выхватил свой ствол и направил на меня, — Не дам.

Я, тяжело дыша, смотрел то на одного то на другого, а Коул разрыдался, опуская руку с пистолетом.

— Сделайте что-нибудь. Может, вырезать кожу на этом месте или… не знаю. Хоть что-то, — молил он. Найса склонилась рядом со мной, и мы переглянулись. Она посмотрела на Коула и сжала его плечо.

— Иди помоги Лисе и Рику завалить люк, а я попробую что-то сделать. Я срежу мясо, и мы перетянем жгутом. Идите помогите. Им самим не справиться.

Она достала нож и отрезала от своей рубашки полоску ткани, затем вылила на лезвие из фляги спирт. Я нахмурился, она действительно собирается его лечить? Да мальчишка — не жилец уже. Посмотрел ей в глаза и увидел, как там блеснули слезы. Повернулся к Коулу.

— Идем, мелкий, поможем хакеру и рыжей. Марана справится сама.

Найса наклонилась над парнем.

— Все будет хорошо. Вот сделай глоток, — поднесла к его губам флягу, и тот, стуча зубами, отпил из горлышка, — закрой глаза, не смотри, как я буду резать, хорошо?

Парень кивнул, и его тело снова свело судорогой. Я подтолкнул Коула.

— Давай, бери стол. Они тут у них железные и тяжелые, мать их.

Раздался глухой вскрик, и я резко схватил Коула за плечи, не давая обернуться. Он бился у меня в руках, а я сжимал его плечи и смотрел, как Найса бинтует лицо мальчишки… глаза. Я уже знал, что она сделала, то что должна была. По ее щекам катятся слезы, она аккуратно укладывает мертвого Микки на пол и поворачивается ко мне, острый подбородок слегка дрожит. Да, моя девочка, друзей убивать тяжело и больно. Врагов не просто, а своих… своих — это как отрезать у себя кусок сердца.

— Иди… попрощайся с ним, Коул.

Разжал руки и позволил парню оттолкнуть себя в сторону. Он бросился к трупу брата, а Найса медленно подошла ко мне. Ее слегка пошатывало, а пальцы сжимали окровавленный нож. Отобрал у нее осторожно и полил на него спирта из фляги, глядя ей в глаза, блестящие от слез. Потом подержал лезвие над огнем зажигалки. Мы не знали, как еще кроме укуса передается вирус ВАМЕТА, но можно было предположить, что через кровь он вполне мог активироваться, если капля зараженной попадет к вам при порезе. Подал Найсе простерилизованный нож и провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Ты все правильно сделала.

— Я знаю, — твердо сказала она, — и это больно.

— Больно. Иногда делать правильные вещи невыносимо больно.

Рик подошел к нам, бросая взгляды на плачущего Коула и вытирая пот со лба.

— Нас теперь пятеро, а это хреново.

— Очень хреново, — подтвердил я, — ты знаешь, что здесь есть на втором этаже?

— Примерно. Здания могут отличаться планировкой. Но я точно знаю, что здесь до хрена тварей.

— Мы видели их на камерах. Лиса, помнишь, где их больше всего?

— Больше всего внизу на этаже лаборатории. Видимо, во время прорыва они все были на рабочих местах, а потом здание начали блокировать по отсекам — этажам.

Я осмотрелся по сторонам.

— Через три часа наши взорвут лаз. Прошло уже полтора. И нам не вернуться уже вниз. Нам придется уходить иначе.

— Как?

— Выберемся на крышу. По пожарной лестнице спустимся вниз и попробуем проникнуть на первый этаж через окно.

— Будем бить стекло — сбегутся твари.

Снизу слышался скрип когтей и отвратительные звуки "мсссмссссс", которые издавали эти твари. Пытаются дотянуться до люка. Иногда им удавались совершенно немыслимые вещи — они взбирались друг на друга. Я видел это своими глазами.

— Все стекла разбиты — их вынесло при зачистке с воздуха. Мы окажемся с другой стороны от лаборатории и там попробуем спуститься в подвал через вентиляционную трубу, как сказала Найса. Это наш единственный шанс, и у нас мало времени.

Посмотрел на Коула, тот гладил мертвого брата по голове и что-то шептал ему на ухо.

— Значит, слушаем мой приказ. Коул, иди сюда. У нас мало времени. Ты сам хочешь жить? Или останешься здесь оплакивать Микки и превратишься в неоновую тварь? Думаешь, он бы этого хотел?

— Нео, — одернула Найса, но я повел плечом.

— Мне лучше знать, как разговаривать со своими людьми, чтоб собрались.

Я смотрел, как парень осторожно укладывает мертвеца на пол и заботливо прикрывает курткой. Идет к нам, и я с облегчением выдохнул. Когда Коул подошел, я сильно сжал его плечо.

— Мы выберемся отсюда, и ты отомстишь за него. Я обещаю.

— Наша мама… когда мы ехали на Остров, я поклялся, что присмотрю за ним. Поклялся, что мы вернемся.

— К ней вернешься ты, если мы все сделаем как надо. У нас мало времени — всего лишь полтора часа. И нам предстоит подъем наверх. Лифты здесь не работают, и мы пойдем по лестнице. Здание устроено так, что на каждом пролете приходится проходить через коридор для того, чтобы подняться на этаж выше. Я думаю, что там нас ждут неживые ублюдки и клацают пастью. Наша задача — производить меньше шума. Лучше всего снять обувь. Забудьте про пистолеты. Вооружитесь чем угодно и убивайте их тихо. Тварей не должно быть много наверху. Но их станет намного больше, если они почувствуют нас. Лиса, камер нигде больше нет?

Рыжая отрицательно качнула головой.

— Я все отключила.

— Как в прошлый раз?

— Отключила. Клянусь.

— Хорошо. Я иду впереди, женщины за мной, за ними Коул и замыкаешь ты, Рик. Я больше не хочу никого терять, поэтому будьте осторожны. Если все пойдет по плану, мы выйдем раньше, чем через полтора часа.

ГЛАВА 14. Марана

Мы шли босиком вдоль коридоров с аварийным красным мигающим освещением, которое включилось сразу после того, как сирена затрещала короткими отрывистыми гудками, не похожими на гудок сирены в городе. Мадан идет впереди всех с винтовкой наготове в одной руке и с ножом в другой, а замыкает Рик с пистолетом и железным штырем. Не знаю, где он его взял. Очень похоже на толстый прут с арматуры. Возможно, подобрал в коридоре. После взрывов, повредивших фасад здания, там можно было найти что угодно. Всем остальным был отдан приказ не использовать огнестрельное. Меты опасны лишь в двух случаях: если их много и если они атаковали вас неожиданно. И еще если не знать, как их убивать. Два этажа мы прошли без приключений и даже расслабились, начав разговаривать вслух. Скорей всего, твари и в самом деле скопились внизу. Там же, где были и люди, пытающиеся укрыться в убежище. Появилась надежда, что мы действительно можем успеть выбраться из западни, устроенной нам Фрайем. Не верилось, что все может так легко закончиться и потери уже позади. Нас ожидало еще восемь этажей, но отсутствие метов на двух пролетах ободряло всех. По крайней мере, мы надеялись, что даже если нам и встретится парочка неоновых уродов, мы без труда с ними справимся. Главное, чтоб вся свора снизу не ринулась наверх по какой-либо причине.

Когда на третьем этаже тварь набросилась на Коула, выскочив из-за приоткрытой двери подсобки со счетчиками, Лиса закричала от неожиданности, но Рик зажал ей рот рукой, а Коул в ужасе прижался спиной к стене, глядя, как неживая клацает зубами, принюхиваясь к нему и скалясь, шипя в лицо своим протяжным "мммссссммм".

— В глаз, Коул. Сейчас, мать твою. Она готовится напасть.

А тот застыл с ошалелым взглядом и дрожащим подбородком: потому что это была молодая женщина с заметно округлившимся животом. Как ни странно, от нее не доносился трупный смрад. Сама затаила дыхание и, когда Мадан схватил ее за волосы, тут же вогнав лезвие в левый глаз, резко выдохнула.

Брат вытащил нож и спокойным движением вытер его о халат твари. Коула вырвало на пол, он задыхался и покрылся испариной. Рик молча подал ему флягу с водой и похлопал по плечу.

— Бляяяядь. Коул. Она чуть не сожрала тебя, — выругался Мадан, пряча нож за пояс.

— Она… она была беременная, — бормотал парень, вытирая дрожащей рукой пот со лба, — и… она не воняла. Они же воняют, разве нет?

— Она мертвая. Не беременная, а мертвая. Все они мертвые. Ты видел ее зубы? Она бы порубила тебя, как мясорубка, в считанные секунды.

— Все. Проехали, — Рик пнул тварь ногой, — времени нет на слюни и сопли. Пошли отсюда.

На следующих двух этажах было чисто, и, чем выше мы поднимались, тем меньше ощущался запах разложения, который мы так сильно чувствовали внизу. Мы начали успокаиваться. По крайней мере, большинство из нас, Коул по-прежнему дрожал и тяжело дышал позади.

— Прекрати трястись, — рявкнула на него Лиса, — И потеть. От тебя воняет похлеще, чем от метов. Еще обоссысь от страха, и вся нечисть ринется наверх.

— Они не на мочу реагируют, а на кровь, — усмехнулся Рик.

— Да по фиг, он воняет хуже этих тварей в тысячу раз.

А я внимательно смотрела на Коула, который держался за стену и выглядел отвратительно, словно его вдруг настигло тяжелое простудное заболевание. Бедняга, видать, слишком тяжело переживал смерть брата. И я почувствовала, как где-то внутри кольнуло угрызениями совести и тут же отпустило. Я не хотела думать о том, смогла бы я убить вот так своего брата, если бы он… К черту. С ним ничего не случится. Мы выберемся отсюда и будем лишь вспоминать о чертовой лаборатории за стеной.

Я начала успокаиваться, и мне казалось, что я даже готова простить Лисе все, что она вытворила, а рыжая в свою очередь уже не смотрела на меня зверем. Надежда витала в воздухе и придавала нам сил и оптимизма двигаться дальше. Мы прошли еще три этажа и наткнулись на запертую железную дверь, ведущую на лестничную клетку. На всех этажах ниже пролеты были открыты.

Рик тихо выругался. Диск мы оставили внизу, чтобы идти налегке, да и там все равно сдох аккумулятор. Эта дверь теперь для нас — непреодолимое препятствие.

— И что теперь?

— Ничего. Твою ж мать.

Мадан пнул дверь ногой, и Рик зашипел на него, когда звук удара эхом разошелся по коридору.

— Тише. Блядь. Ты хочешь, чтоб к нам пожаловали твари снизу?

— Есть пару лимонок, но они могут не взять чертову дверь, — сказал Мадан и взъерошил волосы.

— Ты знаешь, зачем у каждого из нас по лимонке.

Это знала и я. По телу прошла невольная дрожь, и я повела плечами, чтобы избавиться от тревожных мыслей и воспоминаний. Когда-то Пирс тоже обвесился взрывчаткой с такой же целью.

Я осмотрелась по сторонам, и взгляд остановился напротив вентиляционного отверстия под потолком.

— Куда ведет труба, Рик?

Все подняли головы, рассматривая крутящиеся лопасти маленького вентилятора в круглом широком проеме.

— По идее, на лестничную клетку. Проходит над потолком. Но я не уверен, что там тоже будет люк или отверстие. Но можно попробовать пробраться на этаж выше. Только проем слишком узкий, и у меня нет никаких гарантий, что он не станет намного уже где-то в середине. Конечно, все стандартно, но я все же не могу быть уверен.

— Я это сделаю. — сказала Лиса, и я повернулась к ней, как и все остальные.

— Лучше я.

— Да ладно. Ты всего на пол-размера худее меня. Не выделывайся.

— Эй, девочки. Последнее, о чем сейчас надо думать, это у кого жопа меньше, — проворчал Рик, а Мадан усмехнулся, как всегда одними губами, а взгляд остался темным, сосредоточенным на мне.

— Будем ломать дверь, — сказал он.

— Бред. Она железная и заперта с другой стороны. Все, чего вы добьетесь — это погнете ее и поднимете страшный шум. Я могу пролезть по этой трубе и открыть дверь тихо и без потерь. Ты знаешь, что я права.

Отрезала я и так же продолжила смотреть ему в глаза.

— Я должна попробовать. Это наш шанс, Мад. Время идет. Со мной все будет хорошо. Не нужно меня недооценивать. Я справлюсь.

Несколько секунд размышлений, ровно столько, чтоб между бровей пролегла складка и раздался скрежет зубов. Вижу, как на них играют желваки: борьба солдата и моего любимого мужчины. И все же солдат победил, как я и думала. Потому что это наш шанс. Пожалуй, единственный. Мадан прекрасно это понимал.

Он повернулся к Рику и рыжей.

— Марана права — она меньше, чем ты, Лиса. А мы не можем рисковать, и у нас нет времени. Она полезет в трубу.

Бросил взгляд на часы и выругался еще раз, потом обхватил меня за плечи.

— Мы не знаем, что тебя там ждет. Я не знаю, что тебя там ждет. И я сдохну, если ты оттуда не вернешься. Помни об этом, Бабочка. Если соберешься там рисковать и косячить, ты убьешь сразу двоих. Ясно?

— Не буду рисковать… Я обещаю.

— Вот и хорошо. Я очень на это надеюсь. Не зли меня. Рик, давай веревку.

Они обвязали меня вокруг пояса и закрепили веревку в кольцах для ремня сзади на штанах. Мадан проверил узлы несколько раз и остался доволен.

— Ты лезешь — мы держим конец веревки. Что-то не так — дергай ее, и мы вытянем тебя обратно. При любой опасности, даже если ты думаешь, что тебе показалось. Ты поняла меня? Не рисковать. Не лезть ни в какую авантюру. Без самодеятельности.

— Поняла.

— На. Попей, — Рик ткнул мне флягу с водой.

— Нет. Попью, когда вернусь. В трубе вряд ли есть туалет.

На мою шутку никто не засмеялся. Слишком напряжены и понимают, что если я не вернусь, то мы все останемся в здании лаборатории навечно. Перед тем, как подсадить меня наверх, Мадан сильно поцеловал меня в губы. Так сильно, что я почувствовала языком солоноватый привкус крови и ссадину от удара о мои и его зубы.

— Мы выберемся, Бабочка. Обязательно выберемся отсюда.

Я так и не поняла, он имел в виду, это здание или весь остров. Только внутри стало больно. Как кипятком по всем старым ранам. Нашим с ним общим ранам. Прижалась щекой к его щеке, закрывая глаза и наслаждаясь этой близостью с ним. Как мало у нас было вот таких моментов, когда вместе и ни от кого не скрываясь, можно сказать, их и не было никогда.

— Обещаешь? — и так тоскливо сжимается сердце, словно сама не верю даже в его обещания.

— Конечно, обещаю. Давай. Я держу тебя. Если что-то идет не так, дергай веревку.

* * *

Труба и в самом деле была очень узкой: когда я двигалась, стенки сжимали меня со всех сторон и жалобно скрипели. А мне казалось, что этот скрип разносится по всему помещению.

У меня никогда не было боязни замкнутых пространств, тем более, после тренировок у Джена. Но все же, наверное, у каждого есть свой предел, когда трезвый разум заменяет обыкновенный человеческий страх одиночества, давящих стен и понимания, что здесь ты беспомощен настолько, что даже руку поднять не можешь. Чувство паники нарастало откуда-то издалека, скреблось в затылок, кололо виски, щекотало вдоль позвоночника. Мне показалось, что это уже было.

* * *

"Я, ползущая по трубе… по другой трубе. От вони темнеет перед глазами, и я вижу, как разбегаются в разные стороны крысы. У меня от голода урчит в животе, сводит его спазмами безжалостной боли, но я не могу заставить себя есть гнилую еду из контейнера, в который выпала из трубы мусоропровода, а потом выбралась и поползла к свалке. Где-то наверху трещат вертолеты, и слышен лай собак. Я знаю, что меня ищут, и ползу среди гор картонных коробок и пластиковых бутылок, надеясь, что меня никогда не найдут. Мама говорила, что я должна бежать от людей в белых халатах. Бежать от таких, как она. Что это они во всем виноваты, и что они причинят мне зло, если найдут.

Тогда меня не нашли. Может, вонь от не вывезенного из зараженного города мусора сбила собак со следа, а может, мне просто повезло. Я помню это ощущение ужасающего спокойствия, когда стихли голоса, шаги, грохот проезжающих по городу военных машин и вой сирен. Все стихло. Поисковые работы ночью не велись. Я спряталась в одном из картонных ящиков и попыталась уснуть. Меня разбудил этот звук "мммсссммм". Он раздавался где-то очень близко. Пробивался сквозь пелену сна и походил на шипение змеи, но не настоящей, а какой-то гигантской или мутировавшей твари, так как он вибрировал и менял тональность, заставляя сжиматься и дрожать от страха.

Я ведь не знала, кто его издает, но он был жутким. Не человеческим и даже не животным. Потусторонний звук. Как из самой Преисподней. Звук истинного зла. Оно, скорей всего, звучит именно так, когда ты понимаешь, что ничего подобного не слышал раньше. Именно так звучит сама смерть, и все внутри сжимается в тугой комок, становится нечем дышать от паники. Я беззвучно плакала от ужаса и старалась не дрожать, чтоб меня не услышали снаружи".

* * *

Лаз начал сужаться, и я почувствовала, как на лбу выступают бусинки пота и жмет плечи и бедра. Почему-то показалось, что веревка отвязалась, и я, кусая губы, завела руку за спину, нащупывая узел, — все на месте. Я должна добраться. Должна. Пусть у меня получится, иначе все мы здесь сдохнем. Зажмурилась и поползла быстрее, протискиваясь между узкими стенками под все тот же скрип, так напоминающий скрежет ИХ когтей.

* * *

"Вдруг в коробку залезла крыса, и я закрыла себе рот обеими руками, чтобы не закричать. Ведь там за стенами из картона ползает нечто пострашнее крыс, нечто шипящее и скребущее землю, словно когтями. Я смотрела на крысу, а она на меня, а потом маленькая тварь, попискивая, в ужасе попятилась обратно, словно испугалась меня. Раздался отвратительный визг и хруст, я зажмурилась, вжимая голову в плечи. Это нечто сожрало ее. Я слышу, как оно чавкает. Тяжело дыша, молюсь, чтобы меня не заметили, но раздается этот жуткий, леденящий кровь звук разрываемого картона. Я вижу когти, полосующие его с обратной стороны, и мое сердце колотится прямо в горле. Уже не дышу, всхлипываю, и по щекам катятся слезы. Картон распался на две части, и я впервые увидела ИХ. Смотрят прямо на меня светящимися глазами и щелкают клыками, облизываясь. С физиономии одной из тварей стекает кровь и капает мне на ноги, а я не могу даже закричать, мне не просто страшно — я чувствую, как разрывается сердце от нечеловеческого ужаса".

* * *

Остановилась, тяжело дыша, пытаясь вытереть пот со лба о запястье. Впереди тьма и позади тьма, и фонарик у меня на голове мигает. Скоро погаснет. Ползу вперед, и мне кажется, что эта труба никогда не закончится, и, на самом деле, я не здесь, а там, на вонючей свалке среди проклятых метов, и мне уже оттуда не выбраться, ведь рано или поздно они меня сожрут.

* * *

"Неживые нагнулись надо мной и смотрят, склоняя головы то к одному плечу, то к другому. Я слышу, как трещат их шейные позвонки, и вижу, как неестественно скрюченные пальцы тянутся ко мне. Вблизи твари похожи на людей. Это и есть люди… но с ними произошло нечто ужасное, и они превратились в этих существ с землистым цветом кожи и светящимися глазами. Меты. Мертвые. Живые мертвые. Задохнулась, когда увидела среди них нашу соседку по коридору и ее дочь. Они тоже вели головами, принюхиваясь ко мне, и на четвереньках ползли на меня. Закрыла глаза, зажмурилась, всхлипывая и дрожа всем телом.

А потом услышала визг, резко открыла глаза, и тошнота рванула к горлу. Они схватили еще одну крысу и жадно грызли ее со всех сторон, растаскивая клыками на части. Они меня не тронули. Я не представляла для них никакого интереса. Их больше привлекали падальщики, спрятавшиеся под картонными коробками, как раз там, где я нашла себе убежище".

* * *

Еще несколько рывков вперед, прислушиваясь к гробовой тишине и стараясь вынырнуть из марева, которое окутывало с ног до головы, заставляя вспоминать то, что не вспоминала никогда. Только ощущение вернулось с такой силой, что я опять почувствовала себя маленькой девочкой, оказавшейся среди метов и умудрившейся прожить там около месяца.

* * *

"Хожу среди них, шатающихся по свалке, жрущих крыс, бездомных животных, и понимаю, что меня здесь никто не найдет, потому что для живых здесь нет места — это обитель смерти. И я не понимаю, почему все еще живая. Обрывками и вспышками в темноте вижу себя саму с зайцем в левой руке, бредущую между ящиков и пинающую пластиковые бутылки, которые катятся по земле и трещат, когда распрямляются после удара носком моих стертых туфель с бантиками. Я стараюсь не смотреть по сторонам. Только себе под ноги. Потому что не хочу видеть ИХ. Они меня не трогают, но мне так страшно, что кажется, даже волосы дрожат от этого ужаса, и он не проходит. Я с ним живу изо дня в день. Я не сплю по ночам, потому что боюсь, что во сне меня сожрут твари. Иногда прячусь как можно дальше чтобы забыться тревожной дремотой и просыпаться от каждого шороха.

Сворачиваю за очередную кучу мусора из игрушек и пластмассовых кукол. Их руки, ноги и головы валяются под ногами, и я смотрю на них с ощущением дикой пустоты внутри — когда-то ими играли такие же дети, как и я. Теперь они все мертвы или стали неживыми. Когда я умру, мой заяц будет точно так же выброшен на свалку.

А потом я увидела то, от чего на голове зашевелились волосы и в горле застрял дикий вопль вместе с невыносимой тошнотой, от которой потемнело перед глазами. Я увидела гору трупов. Не все становятся метами — все же не все. Потому что здесь они устроили для себя склад так называемой еды. Увидев, как меты копошатся в груде из человеческих тел, я осела на землю и потеряла сознание".

* * *

Распахнула глаза и заметила вентиляционный люк. Несколько секунд на то, чтобы прийти в себя от воспоминаний и подавить тошноту, избавиться от запаха мертвечины, забивающего ноздри. Это не может быть воспоминаниями, это сон. Я вспомнила свой сон… или галлюцинации, навязанные замкнутым пространством и страхом. Я не могла видеть все это. Не могла потому что… потому что этому нет объяснения. Ведь спустя время меты бросались и на меня тоже… но тогда… тогда что-то произошло, и они меня не трогали. Почему? Черт его знает. Наверное, так было угодно Богу. Но я вдруг поняла, что трупным смрадом несет не от метов, а от их "запасов". Это означало, что у метов предназначение — убивать все живое, а не бездумно создавать себе подобных, но по какой-то причине эта система дает сбои.

Вытащила из-за пояса пистолет, дернула с предохранителя и толкнула вентиляционный люк вперед. Адреналин взвился в венах, когда крышка с грохотом упала на пол. Замерла в ожидании — ни звука не доносится снаружи. Подползла еще ближе и свесила голову вниз, оглядываясь по сторонам — на первый взгляд, чисто. Но эта тишина может быть обманчивой. Твари впадают в подобие спячки, если не чувствуют запах еды и не слышат посторонние звуки. Они мгновенно активизируются, едва уловив малейшее колебание воздуха. Постаралась как можно беззвучнее соскочить вниз, повиснув вначале на руках, мягко приземлившись на пол и замерев на корточках, снова оглядываясь по сторонам. Отвязала веревку и, тихо ступая на полусогнутых с ножом наготове и пистолетом, пошла в сторону лестничной клетки. Дверь оказалась незапертой, и я с облегчением толкнула ее рукой, и тут же на меня набросилась тварь.

Неожиданно навалилась сверху, сбивая с ног и впиваясь мне в плечи скрюченными пальцами. Хочется орать, но я знаю, что могу привлечь и других, если они здесь есть. И я, кусая губы, тяжело дыша, стараюсь удержать неживого на расстоянии одной рукой, а другую с ножом взметнула вверх, всаживая твари прямо между глаз, ударяя снова и снова, чувствуя, как мне в лицо что-то брызгает, слыша, как мерзко ОНО шипит и щелкает зубами, норовя вцепиться в меня, даже несмотря на то что я колю его прямо в лицо. Сбросила с себя обмякшую тушу и попятилась назад, лихорадочно вытирая со лба и со скул темно-синюю кровь твари. Выдохнула, прислонившись к стене, сжимая окровавленный нож. Потом наклонилась и вытерла о куртку бывшего ремонтника, рассматривая бейджик с именем и названием фирмы.

"Орлаон — установка дверей и замков". Наверное, их прислали ставить новые двери на лестнице, когда все началось. Он так и остался бродить по зданию навечно. Жалость всколыхнулась где-то вдалеке. Она появлялась всегда, когда я думала о том, что меты когда-то были обычными людьми, и смерть — это еще не самое страшное, что может произойти. Мертвых хоронят и оплакивают, а этих несчастных никто не опустит в могилу. Они — насмешка над страшным людским горем и потерями. Когда тот, кого ты любил и оплакиваешь не в силах отпустить, вдруг воскресает и бросается на тебя, чтобы разорвать на части, вызывая страх и ненависть. Циничное издевательство исковерканной природы, которая взбунтовалась против человечества за его страшные опыты над ней.

Я сняла с мертвого ремонтника бейджик и сунула в карман Спустилась по ступеням и подошла к двери, за которой меня ждали ребята: заперта на железный вентиль, и в скобе висит замок на цепи. Твою ж мать, а ключа нет. Тихо поскребла в дверь.

— Найса?

— Это я. Со мной все в порядке. Здесь замок, и ключа нет.

— Ты цела?

— Да. Я в порядке. Буду искать ключ.

Идея пришла в голову неожиданно, и я бросилась обратно к мертвому ремонтнику, склонилась над ним, обыскивая карманы. На пол выпал выключенный мобильник и связка ключей. О да. Вот так. Сунула мобильник к бейджику и задернула молнию кармана, сжимая в другой руке связку.

Вернулась обратно, внимательно рассматривая замочную скважину и ключи.

— Нашла.

— Давай, побыстрее, нам кажется у нас скоро будут гости. Слышим звук снизу.

— Да-да. Я сейчас. Я нашла… связку. Их много, надо выбрать нужный. Я стараюсь.

Черт. Ну же. Быстрее. Руки дрожат, и я проверяю каждый из ключей по очереди.

— Най, малышка, давай, девочка, поторопись. Их тут с десяток. Идут наверх.

Послышались выстрелы, и у меня сердце дернулось с такой силой, что я вскрикнула, сунула предпоследний ключ, сдернула замок и изо всех сил прокрутила вентиль, дверь со скрипом поддалась.

Распахнула ее ударом ноги, и тут же меня схватил в охапку Неон, отталкивая к стене и пропуская Лису, Коула и Рика. Я успела увидеть перекошенные оскалом лица метов перед тем, как захлопнуть дверь. Навалилась на нее всем телом, придавливая их скрюченные пальцы и провернула вместе с Маданом вентиль, видя, как падают на пол отрубленные железным косяком конечности.

— Вовремя, Бабочка. Как же ты вовремя. Иди ко мне.

Сильно сдавил в объятиях, целуя в висок и втягивая мой запах так шумно, что у меня от наслаждения подвернулись пальцы на ногах. Вроде ни слова не сказал, а у меня сердце колотится в груди так, словно только что прошептал мне на ухо самые сладкие признания в любви.

— Это были самые бесконечные полчаса в моей жизни. Особенно когда потянул веревку, и она оказалась не привязанной. Твою маааать, Найса, девочка моя родная. Я же не выживу без тебя, ты понимаешь? Не выживу. С ума сойду, если потеряю тебя. Смысла не станет ни в чем.

Судорожно прижимает к себе, не скрываясь, не прячась от своих, и меня накрывает волной бешеного триумфа, и я шепчу ему на ухо.

— Твоя жизнь — моя жизнь.

Отстранился и пристально посмотрел мне в глаза.

— Мне иногда кажется, что я дышу, пока дышишь ты.

— Тебе не кажется, — прошептала я, — ведь и я дышу, пока дышишь ты.

Усмехнулся, а я демонстративно зажмурилась.

— Не улыбайся, Мадан Райс. Это преступление.

— Почему? — все так же на ухо.

— Потому что ты слишком красив.

— Или потому что ты, вот такая грязная, потная и перепуганная, начинаешь хотеть меня, такого же грязного, вонючего и совершенно неотразимого?

— Иди ты, — усмехнулась и провела пальцами по его глазам, — И поэтому тоже. Не вонючего… а пахнущего лучше любого аромата в мире. Пахнущего моей болью, моей жизнью.

Прикусила ему мочку уха, а он схватил меня за волосы, заставляя смотреть себе в глаза и впиваясь пальцами в затылок:

— Когда выберемся из этого пекла, я затрахаю тебя до полусмерти.

— Харэ там обжиматься. Время. У нас еще пять долбаных этажей, и черт его знает, не закрыты ли там двери на одном из них или даже на нескольких.

ГЛАВА 15. Марана

Еще три этажа мы прошли спокойно. Обманчивая тишина и иллюзия, что вот оно — близко. Цель совсем рядом. Главное — дойти до крыши, и потом будет легче. Я так думала. Да, нам всем так казалось. Рик отпускал грязные шуточки насчет того, чем он займется, когда мы вернемся в лагерь, а Лиса одергивала его и напоминала, что лагерь — это не рай на земле, а тюрьма, из которой тоже не мешало бы выбраться.

Только Коул брел позади угрюмый, взмокший от пота и придерживающийся за стену, я бросала на него взгляды исподтишка, и у меня начинало щемить внутри, под ребрами, от жалости. Все же это моя вина. В какой-то мере моя. И ему сейчас слишком больно чтобы понять, что у меня не было выбора.

Когда мы преодолели еще один этаж, я поравнялась с ним и тихо сказала:

— Эй… я знаю, как тебе хреново сейчас. Поверь ему намного лучше там. Лучше даже, чем нам с тобой. Он свободен.

Реакция парня оказалась неожиданно агрессивной:

— Иди на хрен, сука. Не подходи ко мне. Ты убила его. Не смей меня утешать, — прошипел мне в лицо и снова вытер пот со лба, а я замерла, увидев под манжетой рубашки следы царапин от клыков или когтей. Сделала шаг назад, а перед глазами, как кадрами: оба брата на полу и сжимающий запястье Коула умирающий Микки. И тут же: неживая беременная тварь, клацающая клыками и обнюхивающая парня. Кто-то из них успел в него вцепиться? И вот эта испарина… это признак заражения. Джен рассказывал нам о первых симптомах и инкубационном периоде, а также о том, как вирус прогрессирует и на каких стадиях уже становится опасным для людей, находящихся рядом с зараженным.

— Что уставилась? Пошла на хер. Убийца. Жалкое мясо. Вернемся в лагерь, и я расквитаюсь с тобой за Мика. Запомни, сука.

— Потише, Коул, — рыкнул на него Рик, — Нео услышит — открутит башку раньше, чем ты вообще успеешь глазом моргнуть.

Бросила удивленный взгляд на Рика — не так прост, как кажется. Уже все заметил и сделал выводы. Вряд ли Мадан ему что-то рассказывал. Такие, как мой брат, не умеют ничем делиться, даже своими мыслями. Но меня больше волновали царапины на запястье Коула. Если он инфицирован, нам нужно решить, что с этим делать. Впрочем, ответ был очевиден. У нас нет лекарства, а значит, Коул уже фактически мертв.

Я догнала Мадана на втором пролете между лестницами и схватила за руку.

— Коул… у него рана на руке. Это могут быть следы клыков или когтей. Он все время потеет — признаки заражения проявляются именно так.

Мад посмотрел на меня исподлобья и обернулся назад.

— Коул, тварь успела тебя укусить?

— Нет, — рявкнул тот, тяжело дыша и прислоняясь к стене, закатил глаза наверх. Я заметила, как дрожит его подбородок. Началась лихорадка — вторая стадия заражения.

— Задери рукава и штанины — я хочу тебя осмотреть.

Тот кивнул, наклонился вниз, чтобы якобы подвернуть штанину, и вдруг резко поднялся, сжимая пистолет в обеих руках.

— Не приближайтесь ко мне. Я не дам вам себя убить. Не дам расправиться со мной, как с Микки.

— Тссс. Тише. Никто не собирается тебя убивать. Дай взглянуть на рану. Тебя ведь укусили, Коул?

— НЕТ. Никто меня не кусал. Не приближайся. Только не эта лживая сука. Пусть поднимет руки так, чтоб я их видел.

Направил пистолет мне в грудь, но Мадан тут же толкнул меня назад, заслоняя собой, и вытянул руки вперед, раскрывая ладони и показывая, что в них ничего нет.

— Она выполняла мой приказ, Коул. Никто из нас не хотел убивать твоего брата. Так случилось, и нам безумно его жаль. Разве не я спас вас обоих и подарил вам шанс выжить в этом аду?

— Значит, и ты убийца. Ты нас сюда привел, чтоб мы все сдохли, — его голос сорвался на писк, и по щекам потекли слезы, — мы все здесь умрем. А я жить хочу. Я хочу жить. Хотя бы еще час… хотя бы два часа. Кто знает… кто знает, а вдруг я не умру. Вдруг мне повезет. Вы что, боги? Вы знаете, как я буду умирать? Назад. Не приближайтесь.

Мад бросил быстрый взгляд на Лису, и я заметила, что та достала нож, пряча его за спиной.

— Я тоже говорила, что они предатели, а мне никто не верил. Давай вышибем им мозги и выберемся сами, Коул. А?

Сделала шаг к нему.

— Не подходи. Я вам никому не верю. — он весь дрожит от лихорадки, и пот стекает уже ручьями по лицу, попадая в глаза, от чего парень трясет головой и облизывает потрескавшиеся до крови губы.

— И я им не верю. Они и меня убьют, как только мы выйдем отсюда. Убьют за то, что я им угрожала. Помоги мне, Коул. Помоги избавиться от них, малыш. А потом мы займемся твоей рукой. Стоит попробовать, да?

Она приблизилась почти вплотную, и в этот момент над головой Лисы включилась мигающая аварийная лампа. На стену упала тень, и Коул метнул на нее взгляд. Я резко втянула воздух — на тени было отчетливо видно, что у Лисы за спиной нож.

Все произошло слишком быстро. Коул выстрелил в нее, а Мадан метнул в него свой кинжал, и тот четко встрял парню в висок. Я бросилась к Лисе, подхватывая ее под руки и опуская на пол, а Рик добил дергающегося в конвульсиях Коула.

Я подложила под голову девушке свою куртку и с ужасом увидела, что пуля застряла у Лисы в шее с правой стороны. Кровь быстро окрашивала ее рубашку в красный цвет. Это конец. Рана смертельная, и мы ее не спасем. Никто ее уже не спасет. Вскинула голову, посмотрела на Мадана. Он отошел к стене и закурил, сжимая зубами сигарету и вытирая нож. Нервничает. Видно по резким движениям и напряженной спине.

— Блядь. ТВОЮ Ж ГРЕБАНУЮ МАТЬ, — рычал Рик, а я зажала рану на шее Лисы и смотрела ей в глаза.

— Все будет хорошо. Мы вытащим тебя отсюда. Вот увидишь.

Черт. Почему это звучит так жалко и фальшиво, что я начинаю себя ненавидеть.

— Я облажалась, Зайка, он теперь твой. Пи***ц как я облажалась.

А потом вдруг вцепилась мне в руку.

— Мне страшно, слышишь? Мне очень страшно. Не оставляйте меня здесь. Не уходите без меня. Я боюсь умирать одна.

— Не бойся, — и голос дрогнул, — мы все рядом с тобой. Никто не уходит. Ты так просто от нас не отделаешься. Помнишь, я обещала, что надеру тебе задницу?

— А я обещала тебя прирезать. Черт. Этот козел нарушил все мои планы.

Она закашлялась, и по уголкам рта выступила кровавая пена. Убивать людей, когда получаешь заказ — это одно. А смотреть, когда кто-то умирает у тебя на глазах — это трудно. Это ужасно и невыносимо трудно. Даже если считал человека при жизни врагом. Нелепая смерть. Дурацкая. От руки полу-мертвеца и почти совсем у цели. А ведь я думала, что второй наемник — это она. Я ошиблась. Лиса была просто дерзкой девчонкой, влюбленной в моего брата. За что и поплатилась жизнью. И я сама была готова на то же самое ради него. Но только не вот так. Не от руки своих же.

— Скажи… каково это быть любимой им?

Всхлипнула и сжала мне руку, сплетая пальцы с моими.

— Очень больно, — прошептала я и убрала слипшиеся волосы с ее лица, — прекрасно и безумно больно.

— Меня никто и никогда не любил. Никто и никогда… Ты везучая, Зайка. Живая и везучая.

Она умерла сразу после этих слов. Мгновенно. Как будто кто-то невидимый взял и достал из нее батарейки или нажал на кнопку "Стоп". Взгляд застыл на моем лице, и я сквозь слезы увидела, как пальцы Мадана закрыли ей глаза. Он медленно поднял меня с пола, а я все смотрела на Лису и чувствовала, как пульсирует в ушах ее голос.

"Меня никто и никогда не любил… ты везучая. Живая и везучая".

— Идем, Бабочка. Нам надо торопиться.

А мне вдруг подумалось, что это страшно — вот так умирать, зная, что тебя никто и никогда не любил. Страшно, что о тебе никто не заплачет. А еще страшно, что мы оставляем их здесь не похороненными, выброшенными и забытыми. В этот момент Рик рывком наклонился и всадил ей в голову железный штырь, а меня подбросило от этого грубого вандализма, что-то зашлось внутри в яростном протесте.

— Зачем? — всхлипнула я. — Зачем? Мать твою, зачем? — набросилась на него с кулаками, но Мад схватил меня за плечи и прижал к себе.

— Вирус. Мы все его носим, маленькая. Все. Мы не можем умереть и остаться собой… Уже не можем. Эти твари живут внутри нас и ждут своего часа.

* * *

Я смотрела, как Мадан и Рик обыскивают карманы мертвых ребят, и у самой внутри что-то переворачивалось, дергалось, заходилось в каком-то обреченном предчувствии беды. Впервые мной овладевала паника. Она была схожа с тем самым отчаянием, которое я испытала, когда поняла, что мне нужно отдать Дану Торнам. Безысходность и обреченность, исчезновение веры и надежды на лучшее. Всего лишь десять минут назад нас было пятеро. Всего лишь какие-то проклятые десять минут назад все было иначе. А сейчас они просто мертвые тела… а нас уже трое.

Мадан забрал у Коула пистолет, зажигалку и леску, сунул к себе в карман. А Рик перевернул тело Лисы и пошарил в задних карманах, выудил пластинку жевательной резинки и бритвенное лезвие, завернутое в папиросную бумагу.

Пустые оба. Ничего интересного.

Мадан молча кивнул и оттащил тела к лестнице, накрыл их куртками и отдал честь, выпрямляясь по стойке смирно.

— Оба были предателями, — проворчал Рик.

— Оба были солдатами, которые боролись за Сопротивление и против диктатуры самодура Императора с его гребаным Советником. И оба погибли, как герои.

— Ну да, если учитывать, что ты застрелил чокнутого пацана, когда он убил Лису.

— Пацан пережил столько дерьма, что многие другие давно сломались бы. Пацан потерял брата и шел с нами уже пораженный вирусом, который меняет восприятие. А еще пацан хотел жить и понимал, что его минуты сочтены. Никогда никого не суди, Ричард. Жизнь — дерьмовая проклятая тварь, которая в любой момент может вгрызться тебе в глотку и поставить тебя перед самым гнилым выбором, и не факт, что ты им будешь гордиться. Возможно, этот выбор отправит твою душу прямиком в пекло.

Повернулся ко мне и швырнул пистолет Коула.

— Слушаем новый приказ — стрелять по любой подозрительной мишени. Больше мы не можем терять и не будем. Плевать на патроны — мы почти у цели, а рисковать я не намерен. Идти будешь между мной и Риком. Пушки держать наготове. Все. Двинули дальше. У нас остался всего час.

Мы шли все так же босиком, ступая еле слышно, чтобы не создавать лишнего шума. Рик сказал, что твари, которые преследовали нас несколькими этажами ниже, не смогут пробраться через вентиляционную трубу, но все же мы были настороже. Наверху, на последних этажах, находились офисы начальства. Их должны были эвакуировать первыми, и мы рассчитывали, что там сто процентов будет чисто. И да, там было чисто, пока мы не выбрались на крышу. Распахнули дверь и встретились лицом к лицу с кучей неживых. Их здесь было несколько десятков. Они, как по сигналу, повернули к нам головы, едва захлопнулась дверь. Рик инстинктивно дернул ручку, но замок защелкнулся с другой стороны. Мадан вцепился мне в запястье, сильно сжимая мою руку.

— Тихо. Не шевелитесь и не делайте резких движений. — прошептал брат, а я судорожно сглотнула, глядя как неоновые ублюдки ведут носами и вертят головами, — Нам на северную сторону. Винтовка только у меня, поэтому я прикрою, а вы бегом туда и вниз по лестнице. Я догоню.

Отрицательно качнула головой:

— Не пойду без тебя.

— Пойдешь. У меня мало патронов, и нам на всех не хватит, а в рукопашную с таким количеством мне не хотелось бы вступать.

Одна из тварей в белом халате щелкнула челюстью и издала этот мерзкий звук, от которого по коже поползли мурашки.

— Давайте. К лестнице. Бегом, — заорал Мад и вскинул винтовку, — БЫСТРО.

Рик бросился первым, я за ним, оборачиваясь и глядя, как Мад тоже отступает назад, удерживая тварей на прицеле. А потом раздалась очередь выстрелов, и я рванула к парапету с пожарной лестницей, по которой уже спускался Рик. Ступила на первую перекладину, глядя, как Мадан двигается назад спиной к нам, отстреливаясь от метов, как отшвырнул винтовку в сторону и достал пистолет из-за пояса. Взгляд на меня:

— Быстро вниз. Вниз, я сказал. Догоню.

Они обступали его со всех сторон, а некоторые ринулись ко мне.

— БЫСТРО, МАТЬ ТВОЮ.

Я вскинула руку и выстрелила нескольким тварям в голову, а потом поползла вниз по лестнице, тяжело дыша и стараясь ни о чем не думать, а точнее, думая лишь о том, что он справится. Он успеет. Это ведь Мадан, и он самый хитрый, умный и сильный. Он не позволит тварям себя сожрать. Пока раздавались выстрелы, я вздрагивала и спускалась вниз, считала патроны.

Позже, когда они стихли, я замерла на ступеньке и хотела полезть обратно, но Рик схватил меня за штанину:

— Куда? Давай вниз. Неон сейчас спустится.

Рик ловко пролез в разбитое окно первого этажа и втянул меня следом. Мы очутились в помещении, похожем на лазарет. С каталками у белых стен, покрытых пятнами высохшей крови, накрытыми белыми простынями, с капельницами и перевернутыми кроватями. От сквозняка по помещению летали перья из разорванных подушек. И снова этот холодок по всему телу. Страх. Самый настоящий первобытный страх, от которого становится тяжело дышать… и я боюсь не того, что меты могут сделать со мной. Мне страшно, что Мадана так долго нет. И это место… оно навевает смертельную тоску. Давит напряжением, от которого начинают дрожать руки.

— Давай пробираться на другую сторону к складу и спускаться вниз в подвал.

— Я без него никуда не пойду.

— Он догонит.

— Я буду ждать.

Рик смотрел на меня, а я на него. Оба, тяжело дыша и стиснув челюсти.

— Он приказал спускаться вниз при любом раскладе.

— А я плевать хотела на его приказы. Для меня он не командир. Я не солдат и буду ждать.

В этот момент раздался треск стекла — Мадан запрыгнул в полу-разбитое окно, и я бросилась к нему, крепко схватила за шею, повиснув на его плечах и задыхаясь от радости.

— Как же долго. Как долго.

Обхватила покрытые каплями пота колючие скулы ладонями, прижимаясь лбом к его лбу, потянулась чтобы поцеловать в потрескавшиеся до крови губы, но он резко прижал меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.

— Ну я же обещал, что догоню. Все. Давайте вниз. Времени в обрез.

Как же тихо бьется его сердце, разве оно не должно колотиться, как бешеное?

— Ты совсем их не боялся? — почему-то спросила я.

— Конечно, боялся, Бабочка. Я чуть не обделался от ужаса, маленькая.

Усмехнулся и поцеловал меня в лоб, а в глазах пустота какая-то.

— Что случилось? Там наверху что-то случилось?

— Нет. Там не случилось ничего необычного, кроме небольшой мясорубки. Идем. У нас почти получилось.

Потянул меня за собой, и тревога куда-то исчезла. Наверное, я уже чувствовала, что мы близки к выходу из этого Ада. Я расслабилась и гладила пальцами ладонь Мадана, пока мы пробирались в сторону люка, ведущего в подвал. У нас осталось всего два пистолета. Мад не взял мой, сказал, что прекрасно справится и с ножом. Я была уверена, что так и есть, в любом случае я его прикрою. Но ощущение опасности уже отошло на второй план. Мы приближались к цели, и у меня сердце билось все быстрее. Поравнялись с узким темным коридором, и Мадан вдруг остановился, прислонился спиной к стене.

— Стоп. Рик, иди проверь, все ли чисто впереди.

Тот кивнул и, осмотревшись по сторонам, тихо прокрался к коридору, включая фонарик. А я не понимала, что со мной происходит — чувство паники возвращалось.

— Ты в порядке?

Взглянула на Мадана, который так и стоял, прислонившись к стене, тяжело дыша. Мне не нравился его мокрый лоб и лихорадочный блеск в глазах.

— Я в порядке, слегка ногу зацепил об арматуру наверху — болит немного, а так все отлично, — кивнул и потрепал меня по щеке, — когда ты рядом, я всегда в полном порядке.

— Все чисто, Нео. Там дальше — холл, и мы у цели.

Пока мы бежали по узкому коридору, я бросала на брата тревожные взгляды, но он двигался очень быстро и ловко, в отличие того же Коула после заражения, может, это реакция на шок? Но Мадан Райс побывал и не в таких переделках. На какое-то время я успокоилась, и все внимание на себя отвлекло передвижение по открытому холлу, куда в любой момент могли выскочить твари. И они выскочили, а точнее, пошатываясь и волоча ноги, вышли нам навстречу из комнаты с надписью "кладовая". Теперь я уже точно знала, что означает "мммсссммм" — это призыв к нападению. Одна тварь видит добычу и зовет других. Они, мать их, не жадные. Мы побежали что есть мочи в сторону второго коридора, возле которого был тот самый люк, ведущий обратно в подвал. Уже у люка Мад вдруг споткнулся и упал на колени, а я бросилась к нему, хватая под руки — весь взмок, и задыхается, как после пробежки.

— Давай. Быстрее, — заорала я и потянула его на себя, помогая встать и запрещая себе о чем-то думать. Он просто ранен. Он же сказал. Почему я должна ему не верить? Рик подвинул крышку люка в сторону и спрыгнул вниз, я потянула Мадана, помогая ему спуститься, и спрыгнула сама. Нащупала на стене тот самый дисплей, и люк медленно закрылся, с хрустом сдавливая головы тварей, заливая синей жидкостью стены. Тут же включилась система безопасности склада, и замигали лазерные лучи по полу. Придерживая Мадана и перекинув его руку себе через плечи, повела к матрасам, сброшенным в кучу у стеллажей, помогая ему на них опуститься.

— Я посмотрю твою рану. Где тебя зацепило? Наверное, на лестнице, да? Я видела там несколько торчащих штырей с арматуры после взрыва. Ты напоролся на один из них?

— Най…

— Я промою рану и зашью. Здесь ведь должны быть антибиотики. Я видела в прошлый раз и…

— Най, посмотри на меня.

Я не хотела на него смотреть. Я ничего не хотела слышать.

— Конечно, я не врач, но справлюсь.

— Это не арматура и не ранение, это меты.

Не слушать, ничего не слушать, рыться в ящиках, доставая вату и бинты дрожащими руками, шприцы с ампулами антибиотика и обезболивающее.

— Вот видишь, здесь все есть.

Вернулась к нему с лекарствами, а глаза его не видят, перед ними пелена туманная, а за этой пеленой вовсе не этот подвал, а наш мыс, где мы рвем цветы раона и он кружит меня на руках.

— Положи это все. Побудь со мной, Бабочка. Побудь со мной, пока не началось.

Рик стоял над нами, и я видела его тень на полу, но не смотрела на него, я смотрела на Мадана, и мне казалось, он говорит сквозь вату, и его лицо размазано, как неудачный рисунок акварелью. Неправильный рисунок. Я не хочу его. Я хочу оказаться не здесь. Я хочу открыть глаза и проснуться. Пусть даже в какой-нибудь вонючей яме на свалке, только не здесь и не сейчас.

— Я промою рану, и мы уйдем отсюда. — слышу свой голос, он что-то говорит, что-то странное, а не смеется, пока брат несет меня ко рву с дождевой водой, а синие цветы ложатся нам под ноги, — Я вколю тебе обезболивающее, и у тебя появятся силы, чтобы уйти.

Потянулась к его ноге, доставая нож, чтобы вспороть ткань чуть ниже бедра. Штанина пропиталась кровью, но из-за того, что его брюки были черными, я не заметила там, наверху.

Брат перехватил мои руки. Боже. Какие горячие у него ладони — кипяток.

— Я не могу пойти с вами. Вы пойдете одни. Вы взорвете гребаный лаз и завершите начатое.

Я его не слушала, не хотела слышать. Разодрала штанину и надрывно застонала, когда увидела рваную рану до кости, которая почернела по краям и уже не кровоточила, от нее по коже разошлись тонкие полосы, как сетка вздувшихся посеревших вен. Когда намочила вату спиртом, Мадан снова схватил меня за руки и потянул на себя.

— Побудь со мной, любимая. У меня мало времени. Иди ко мне. Не трать его на ерунду. Мне не помогут ни промывания, ни антибиотики, и мы оба об этом знаем.

Резко привлек к себе, а я впилась негнущимися пальцами в воротник его рубашки, с ужасом слыша, как его сердце то бешено колотится, то почти замирает. Действие вируса то сужает, то сильно расширяет сосуды. Скоро они начнут лопаться, и тогда все тело покроется вот такой сеткой вен.

— Рик, уводи ее наружу. — прохрипел Мад, — Мне оставь пару лимонок. Я утяну за собой несколько тварей, прежде чем сдохнуть.

Попытался оторвать меня от себя, но я впилась в него намертво.

— Никуда не пойду. Не оставлю тебя.

— Пойдешь… пойдешь. — гладит меня по волосам и кусает свои губы. Ему больно. Я вижу. Я это чувствую сама, кожей, сердцем, потому что мне больно вместе с ним.

— Нееет, — очень тихо, каким-то протяжным воем, сильнее сжимая пальцы на его рубашке, — с тобой хочу. Твоя жизнь — моя жизнь.

Гладит меня очень горячими ладонями по голове.

— Нет, маленькая. Твоя жизнь больше не моя, она принадлежит Дане. Ты должна… ее найти.

Я зажмурилась и почувствовала, как слезы разъедают мне глаза, а грудную клетку, прожигают дыры на сердце поверх старых ран. И я вряд ли выдержу эту пытку. У меня нет сил. Я больше не смогу.

— Ты мне обещаааал. Ты мне обещал, что мы уйдем. Ты мне слооовооо дал. Мадан.

— Знаю, девочка. Дал. И не сдержал. Я старался. Прости меня.

У него такой голос спокойный. А у меня внутри все корчится. Я вздохнуть не могу от боли. Меня трясет так же, как и его. Внутри ярость полыхает. Адская отчаянная ярость. Приподнялась и ударила его по груди и тут же пожалела об этом, потому что он невольно дернулся. Джен говорил, что зараженные испытывают дикую боль во всем теле. Вирус разъедает им внутренности, и они разлагаются живьем.

— Ты пойдешь со мной, — простонала я, заглядывая ему в глаза, — Ты это сделаешь. Ты пойдешь со мной. Мы найдем вакцину… она ведь должна быть. Должнаааааааа, — срываюсь в истерику и тут же глажу его лицо, — пожалуйста, любимый, вставай. Пошли отсюда.

Он отрицательно качает головой, и я вижу, как сильно его лихорадит, как стучат зубы и пот течет по вискам. Трогаю лоб и в ужасе одергиваю руку — он весь горит.

— Я уже не встану, Най. Я почти не чувствую ног, — гладит меня по лицу, трогает мои брови и глаза, — какая ты красивая. Я когда-нибудь говорил тебе, какая ты у меня красивая?

— Нееет. Не надо. Не смей мне это сейчас говорить. Не надо, пожалуйста. Только не сейчас. Не сегодня.

— Уходи, Найса. Уходи с Риком. Времени слишком мало.

Целую его виски, вдыхая запах и чувствуя, как меня разрывает от этой агонии.

— Пусть идет один. Пусть идет и скажет им не взрывать, а ждать нас. Я вытащу тебя отсюда.

— У нас десять минут, — глухо сказал Рик, и я наконец-то смогла на него посмотреть — бледный со сжатыми губами, — надо уходить.

— Иди сам.

— Я не могу нарушить инструкции, я буду должен взорвать люк.

— Значит, сделаешь, что должен. Иди.

— Бляяядь какая же адская боль. Уходиии, Най. Не смотри на это.

Повернулась к Мадану, его глаза закатились, и тело начало дергаться в конвульсиях. Схватила шприц, набрала полную ампулу антибиотика и вколола ему в вену на сгибе локтя, а после еще и лошадиную дозу обезболивающего.

Хаотично глажу его по голове, по шее, по плечам, не чувствуя, как у самой ручьем катятся слезы и капают ему на грудь, впитываясь в черное сукно рубашки.

— Сейчас станет легче. Не будет так больно. Должно помочь. Обязательно.

Постепенно судороги начали стихать, и Мадан медленно приоткрыл глаза. Такие яркие. Такие невыносимо зеленые.

— Упрямая девочка, — едва шевеля губами, — а ведь тебе придется уйти, и ты это знаешь.

— Нет. Я заберу тебя отсюда.

Смотрит мне в глаза и улыбается.

— Не заберешь, Най. Оно отвоевывает меня по куску. Я чувствую эту суку внутри себя. И я не позволю притащить это в лагерь к женщинам и детям. Слышишь?

Нет. Мне плевать. На всех плевать. Я хочу остаться с ним здесь и умереть рядом. Я не хочу туда без него, не хочу и не могу.

— Выживи и найди ее. Сделай это ради меня, Бабочка. Сделай это сама. Найди нашу малышку. Посмотри на меня… да… вот так, мне в глаза. Все правильно сейчас. Очень больно, но правильно. Ты же знаешь, да?

— Нееет, — стону в его губы, дрожа от слез, целуя его мокрые от испарины щеки, — не правильно. Ни черта не правильно. Я не смогу без тебя. Не бросай меня, Мадан. Ты ведь так хотел увидеть нашу дочь, ты хотел… ты обещал.

Его тело выгнулось дугой, и он снова закатил глаза, а я прижалась к нему, покрывая поцелуями лицо и глаза, сжимая пальцами за плечи.

— Хотел, — хрипло шепчет, а я вздрагиваю от звука его голоса, — очень хотел. Я мечтал об этом, Най. Мечтал, как увезу тебя далеко, где никто не узнает кто мы… мечтал, что смогу открыто любить тебя. Пообещай, что найдешь ее и будешь счастлива? Пообещай мне, Найсаааа.

Он прощается со мной, а мне кажется, я с ума схожу, у меня пальцы свело, и я не могу его выпустить из объятий.

— Никогда без тебя… никогда.

Смотрит мне в глаза. То в один, то в другой.

— Рик ждет тебя, отпусти меня и иди. Скоро станет опасно рядом со мной.

Я отрицательно качаю головой и сжимаю его запястья, сплетаю пальцы с его пальцами.

— Не могу. Я не уйду. Я буду с тобой до самого конца, а потом…

— НЕТ. Можешь. Ради нашей девочки можешь и сделаешь. Помоги мне подняться и подтащи меня к люку. Я взорву здесь все на хрен вместе с десятком тварей. Или хочешь застрелить меня, когда я стану одним из них? Сможешь? Бросим нашу дочь на произвол судьбы? Ради этого я гнил на острове? Ради того, чтобы ты все испортила? Тогда оставайся. Оставайся, черт тебя раздери. Умрем двумя бессмысленными кусками мяса.

Он знал, что не смогу в него выстрелить. Видел по моим глазам. Всегда знал меня лучше меня самой. Скорей бы пустила пулю себе в висок, чем выстрелила в него. Знал даже тогда, когда наставляла на него оружие и грозилась спустить курок. Знал, что люблю его до безумия.

— Как же я ненавижу тебя, Мадан Райс. Ты опять оставляешь меня одну. Ты опять мне солгал. Проклятый предатель.

— Дааа, вот так, маленькая. Прокляни меня. Прокляни только живи, Най. Живи, моя девочка, — целует мои щеки, и я уже не знаю, это его пот такой соленый или он плачет вместе со мной.

Он хотел подняться, но ему не хватало сил, и я потянула брата за руку на себя, помогая встать с матраса, чувствуя, как он все еще борется с заражением, как пытается устоять на ногах.

— Прости меня, — прижал вдруг мои руки к своим губам, и в этот момент по его лицу пробежала судорога, а в зрачках мелькнул неоновый блеск, от которого вздрогнула и я, — Все. Уходи.

Толкнул меня с такой силой, что я отлетела назад, врезаясь в стеллажи и сметая на пол какие-то банки, с треском разлетевшиеся на части брызгами стекла.

— Убирайся. Я чувствую, как оно подходит. Уходи, мать твою, Найса. Пошла вон отсюда сейчас. Дашь знать, когда выйдешь. ВОН. Это приказ.

— Плевать на твои приказы, — подошла к нему, обхватила лицо руками и хотела прижаться губами к губам, но он увернулся и оттолкнул меня снова.

— Уходиии.

Попятилась назад ко второму люку, глядя ему в глаза, видя, как кривится его лицо и сжимаются челюсти. Заорал так громко, что затряслись стены. Отчаянно громко, оглушительно настолько, что я сама зажмурилась и застонала чувствуя, как все разрывается внутри от боли, как от нее жжет все тело, разъедает живьем, и я задыхаюсь от этой пытки. Сама не понимаю, как деру свое горло ногтями, пытаясь унять эту адскую боль.

— Ты обязана жить. Обязанаааа. Ты должна мне жизнь, Найса. Должна. Слышишь? Должнааааааа… будь я проклят, но ты должна. Мне. Матери моей. Отцу. И еще тридцати… тем, кого я обрек на смерть ради тебя. ТЫ ИМ ДОЛЖНА. Дочке нашей должна. Права у тебя нет умереть.

Спрыгнула вниз, не видя ничего перед собой, шатаясь, как пьяная. Впереди маячит дневной свет, а я… мне кажется, я иду бесконечно долго и в то же время слишком быстро. Трещит рация на поясе, и я слышу его голос, сползая по сырой земляной стене тоннеля, впиваясь дрожащими пальцами в кусок говорящего пластика.

— Вышла?

— Да.

— Лжешь. Вставай и выходи отсюда… я скоро. Давай, Найса. Ради меня. Прошу тебя. Давай же, черт тебя раздери… я уже не чувствую рук, я не смогу. Я не хочу стать одним из них… не хочу, Най. Уходииии.

Рванула к выходу, слепая и немая. Удерживая рацию обеими руками.

— Вышла?

— Да, — всхлипнула и рухнула на колени у ног ожидающих меня на выходе парней.

— Я люблю тебя, Бабочка. П***ц, как я тебя люблю.

— Подожди. Еще немножко. Пару слов. Пожалууууйстаааа.

Рация смолкла. Я трясла ее, сжимая в руках… била ею о землю, кричала, чтоб отозвался, а потом раздался взрыв, и я уткнулась лицом в этот проклятый кусок пластмассы, из которого слышала его голос последний раз, чувствуя, как дрожит все вокруг от взрывной волны. И кто-то воет рядом словно ветер в проводах или кронах деревьев… вой становится громче. Нарастает, перетекая в нечеловеческий крик… и сама не понимаю, что это кричу я его имя.

Меня оттаскивают от тоннеля, а я рвусь обратно, царапаясь и, обезумев, пытаясь вырваться из удерживающих меня рук. Пока не раздался еще один взрыв, и перед моими глазами взметнулось вверх пламя, и комья земли полетели в разные стороны.

В этот же момент включилась сирена на Острове "Д", возвещая о прорыве тварей из-за стены.

ГЛАВА 16. Марана

— Что там случилось? Где все? Где Неон?

Я все еще задыхалась, глядя невидящим взглядом перед собой. Меня шатало из стороны в сторону, и, казалось, я не могу стоять на ногах. Я плохо понимала, что происходит, меня оглушило этим взрывом, и я вообще не чувствовала себя живой. Слышала только голоса сквозь гул в голове и визг сирены. Я знала, что это означает, а они нет. Только мне было все равно. Теперь уже все равно. Пусть этот остров взлетит на воздух или полностью сгорит.

— Мертвы. И Неон в том числе. Теперь отрядом буду командовать я.

Голос Рика то громче, то тише доносится сквозь гул и режет по ушам. Я его слышу и даже понимаю, но не могу сконцентрироваться ни на нем, ни на том, что он говорит. Мне хочется, чтоб они все заткнулись.

— Надо голосовать. Командовать будет тот, кого выберут люди.

Рик дернул затвор пистолета и вышиб говорившему мозги. Тот упал к моим ногам, и я застывшим взглядом смотрела, как кровь подбирается к пальцам тонкими ручейками.

— Кто-то еще считает так, как и он?

Парни молча переглянулись, но никто больше не возражал. Рик переступил через тело игрока, закинул руки за голову, словно разминаясь после драки или перед ней.

— Что за дрянь воет по всему острову?

— Сработала сирена. Скорей всего, Фрай придумал новую игру на выживание. Уведите эту к мясу пусть оклемается.

Повернулся ко мне и протянул флягу со спиртом.

— На. Глотни. Станет полегче. Иди отдохни. Мы с тобой потом пообщаемся, куколка. Нам есть о чем поговорить.

Отобрала у него флягу, открутила крышку и сделала несколько больших глотков. Закашлялась и согнулась пополам, задыхаясь от крепости алкоголя. Он хотел отобрать флягу, но я поднесла ее к губам и сделала еще несколько глотков.

— Я оставлю это себе.

— Да на здоровье. Захочешь еще — ты знаешь где меня искать.

Я его даже не слышала. Мне было плевать, что он говорит. Мне вообще было на все наплевать. Я еще не осознала, но я уже перестала быть сама собой. Я перестала быть Найсой. Я была ею только ради НЕГО. Сама не поняла, как пришла в лагерь в барак к женщинам, то и дело поднося к пересохшим губам флягу. Прошла мимо них, столпившихся у самого входа, и упала на грязный матрас, сжимая флягу в руках и чувствуя, как все еще гудит у меня в голове. Слышала, как они шепчутся за моей спиной, как кто-то говорит о смерти Мадана, а я закрыла уши руками и раскачивалась на матрасе, чтобы унять это чувство безысходности внутри, адского бессилия, злости и желания сдохнуть прямо сейчас.

— Что с ней? Она как не в себе. Пьяная что ли?

— Не знаю. Но она в шоковом состоянии. В истерическом. — узнала голос Лолы с нотками сочувствия и недоумения.

— Так, пошли все на хер отсюда. Встали, рты пооткрывали. Давайте все на кухню. Они скоро жрать захотят, наверняка, собрание сегодня будет. Хакер в начальники ломанется, долго ждать не станет. Умер король — да здравствует король. Идите — идите.

Рявкнула Сара и села на край матраса, тронула мое плечо.

— Что случилось, Мара? По Неону убиваешься или кажется мне?

Я плечом повела и в стену невидящим взглядом смотрю. Не хочу ни с кем говорить. Не хочу произносить этого вслух. Как будто промолчу и нет ничего. Ушел он и скоро вернется с отрядом, как и раньше. Пальцы до сих пор в рацию вцепились, а в другой руке фляга. Открутила и залпом несколько глотков.

— Ничего. Время пройдет и все забудется. Мужики — они приходят и уходят. Сегодня один трахает и кормит, завтра другой. С твоей смазливой рожей легко найдешь себе покровителя. Думаю, Рик тебя быстро утешит. Слышала, распорядился ужином с их стола накормить.

Я медленно к ней повернулась и резко села на матрасе. Осушила флягу до дна, а в голове тишина гробовая, не берет спирт, не притупляет боль.

— Он мой брат.

Сказала и не поверила, что произнесла это вслух.

— Кто? — Сара на меня смотрит, и толстые брови медленно сходятся на переносице.

— Неон — мой брат по отцу.

Встала во весь рост и подошла к выходу из барака, схватилась за перекладину вверху, глядя, как хлещет ливень и пенится горячая земля под яростно бурлящей водой.

— Так ты ж с ним…

Отшвырнула пустую флягу и вышла из барака под ливень. Долго стояла под ледяными струями, закрыв глаза. Я не здесь. Меня нет ни в этом лагере, ни в этом измерении. Я осталась там с ним. Я проживаю эти проклятые часы снова и снова. Минута за минутой. Секунда за секундой. Если б не ушла с крыши, он был бы жив. Я бы не дала ему умереть. Я бы его прикрыла. Всего лишь какие-то полчаса изменили мою жизнь и отняли его у меня. Тридцать минут необратимости. Полнота жизни до и отвратительная смерть после. Я сама теперь как мет. Меня ведь нет в живых. Я не знаю, почему я все еще дышу, разговариваю, смотрю и слышу. В этом не осталось никакого смысла. Упала на колени и закрыла голову руками. Заорала. Громко. Как животное. Завалилась на бок прямо в грязь. У меня в ушах звучат его последние слова. Снова и снова. Мне кажется, что я говорила все не то и не так. Я не сказала ему и половины того, что хотела сказать. Я не сказала, что люблю его и буду любить до самой смерти, не сказала, как Дана на него была похожа, и не сказала, что я никогда бы не смога его убить.

Надо мной снова склонилась Сара, обхватила за плечи, помогая подняться и привлекая к себе.

— Ты поплачь. Станет легче. Мертвецов надо оплакивать, не то они душу выжрут и за собой на тот свет утянут. Это я точно знаю. Дочка, когда умерла, я около года мечтала сдохнуть. Вешалась, руки резала, горло и в болоте топилась, и все по хрен. Не берет меня Господь, видать, нагрешила я столько, что он мою душу черную принять не захотел. Ты дай слезам пролиться, а не безумию. Переживешь. Молодая еще.

Но слез не было. Только выть и орать, грызть землю и рвать волосы, но не рыдать. Зачем? Чтобы стало легче? Я не хотела, чтобы мне становилось легче. Ни на секунду. Я хотела, чтобы болело. Беспрерывно и всегда болело. Когда болит, я чувствую его рядом. Если перестанет болеть, то, значит, я сдохла. Третьего не дано. Потому что забыть никогда не смогу.

— Хочешь, спирта еще принесу? Меня только это адское пойло и спасало. Да и сейчас, если плач ее по ночам слышу, напьюсь до беспамятства, и уходит она, не мучает меня.

Я кивнула и села в грязи, закрыв глаза, пытаясь удержать новый крик. Она вернулась очень быстро с новой флягой.

— На. У меня всегда есть запас. Мне выделяют за то, что за бабами присматриваю и в узде держу. За порядок. По крайней мере, раньше выделяли. Что будет, когда хакер к власти придет, одному дьяволу известно. Он себе на уме.

Я флягу за пояс спрятала и, прищурившись, смотрела, как солдаты заходят под навес. Поднялась с земли.

— Эй, ты куда?

Не ответила ей, пошатываясь, пошла туда, где раздавались мужские голоса.

— Не ходи. Могут до смерти забить или по кругу пустят. Не ходи к ним. Нам нельзя. Мы — мясо.

— Я не мясо. Это они все — мясо, — пробормотала, упрямо идя к навесу.

Рик стоял в кругу мужчин, задрав голову и засунув руки в карманы.

— Только я знаю, как управлять всей системой на этом сраном острове. Только я знаю, как вы сможете здесь выжить и не пойти на корм тварям.

— Неон знал это лучше тебя.

— Как видишь, он мертв. Если бы не его затея с посланиями на большую землю, все бы были целы.

В ушах на несколько секунд перестало шуметь, и сердцебиение начало учащаться.

— Я спасу ваши задницы от смерти. Вся эта затея с мятежами, с бунтом и сопротивлением — сплошной фарс и бред фанатика, за которым вы шли все это время.

Пальцы сжались в кулаки, и я впервые за эти несколько часов поняла, что я что-то слышу и что-то чувствую.

— Ты первый за ним пошел. Ты разве не был его другом? Не лизал ему зад?

— Кто это сказал?

— А что? Разве я лгу? Это все видели, Рик.

— Я доверял Неону. Верно. Но его фанатизм привел нас в страшную ловушку. Мы там оставили наших людей и всю надежду на помощь организации извне. Мы здесь сдохнем, и никто за нами не пришлет вертолет, как обещал Нео. Это сказки. Я в это больше не верю. И мы не нашли доказательств, чтобы за нас побеспокоились главы Сопротивления.

— Что ты предлагаешь, Рик?

— Вернуться к Фрайю и сплотить наши ряды.

Раздались вопли возражений, но Рик выстрелил в воздух, и все резко замолчали.

— Тише. Не орите. Мы вернемся на наших условиях. Это наш шанс выжить. Мы не будем играть в его игры, мы просто будем ждать своего часа выйти на свободу. Будем ждать в комфорте и при полном довольствии. Разве вам плохо жилось до мятежа? Разве мы не побеждали в раундах и не имели вкусную жрачку, сочных телок и даже наркоту? А что мы имеем сейчас? Нищету, голод и этих облезлых сучек?

— Мы свободные.

Рик расхохотался.

— Свободные на острове? Не смеши мои яйца. Они свободней, чем все вы вместе взятые. Мы в такой же тюрьме, только еще и в полной заднице.

Мне казалось, я на какое-то время трезвею. Даже не трезвею, а меня наполняет глухая ярость. Она поднимается откуда-то изнутри все выше и выше. Наполняя до краев, до самых граней. Она прочищает мне мозги, и гул стихает, заменяясь пульсацией бешенства и адреналина. И мне было плевать, что они все вооружены, а я нет. Я смотрела на Рика и слышала, как собственное сердце отстукивает в ушах реквием по этому мудаку. Он словно почувствовал мой взгляд и обернулся.

— Мара, я смотрю ты уже оклемалась? Иди сюда. Иди к нам.

Протянул мне руку, а я схватила его за запястье вывернула пальцы и изо всех сил дернула вниз. От неожиданности он завалился на землю. Удар в переносицу, и на меня фонтаном брызнула его кровь.

— Уберите суку бешеную. А-а-а-а, — взвыл он, и на меня накинулись со всех сторон, оттаскивая от ублюдка за волосы и за шкирку.

— А когда ты уже успел спеться с Фрайем, Рик? За спиной Нео? Ты. Подлая тварь. Скажи им, за сколько ты продался?

Он поднялся с земли и ударил меня в лицо с такой силой, что перед глазами потемнело, и пошли разноцветные круги.

— Заткнись, падаль, — ударил по ребрам, — Заткнись подстилка гребаная. Шлюха драная, — и снова ударил по лицу так, что кровь залила мне левый глаз, — Сука. Я тебе не Неон, я из тебя, твари, всю душу выбью.

Он бил меня ногами в лицо и по ребрам, пока другие держали за руки, а я даже не сопротивлялась. Мне вдруг стало хорошо. Мне вдруг стало не так больно внутри и захотелось, чтоб забил насмерть.

— Сраное никчемное мясо. Унесите ее в подвал и заприте без жрачки и воды. Сука.

Склонился ко мне, поднимая свешенную на грудь голову за волосы, а я изо всех сил харкнула ему кровью в лицо.

— Предатель. Гори в аду.

Ударил еще раз и я почувствовала, как уплываю в никуда. В то самое черное беспамятство, где наступает облегчение и боль отходит на второй план, уступая физической. Ее я умела терпеть. С ней я умела жить.

* * *

Я валялась в той же клетке куда меня посадил Мадан. На грязном тюфяке из соломы, и мне не хотелось открывать глаза. Я слышала, как меня кто-то зовет. Бьет по щекам, подносит воду к губам.

— Мара, давай же. Давай приходи в себя. Пожалуйстаааа.

Разлепила веки, глядя на встревоженное лицо Сары.

— Вот так. Давай, девочка, попей немного. Я ощупала тебя — переломов нет. Пару ссадин и царапин. Ты лекарство прими, и станет легче.

Сунула мне в рот таблетку.

— Ну же. Глотай.

Проглотила, только потому что она залила мне рот водой.

— Вот так. А теперь поешь. Я бульон в столовой украла.

Попыталась подняться, и меня ослепило болью под ребрами. Дааа. Вот так хорошо. Вот так намного лучше, иначе я просто не перенесу ту, другую. Она страшнее в тысячу раз.

Прислонилась к стене, трогая ладонью под грудью, куда ублюдок ударил несколько раз носком ботинка. Ребра не сломаны. Отметила на автомате и, глухо застонав, запрокинула голову, закрывая заплывшие глаза.

— Зачем рискуешь? На хрена тебе это надо? Только о жалости мне не рассказывай.

Я даже на нее не смотрела. Мне было все равно, что она ответит. Я не собиралась что-то для них делать. Я просто хотела сдохнуть. Вот здесь в этой клетке. Закрыть глаза и не открывать больше никогда.

— Ты спасла ребенка Лолы — такое здесь не забывают. Ты теперь сестра нам.

— Никто я вам. Уходи. Не рискуй. Оно того не стоит.

— Я помочь хочу, дура ты упрямая.

— Помочь хочешь?

Я схватила ее за горло, так неожиданно, что ее глаза округлились.

— Яду мне принеси или веревку покрепче.

Так же резко разжала пальцы, и Сара схватилась за горло, с удивлением глядя на меня.

— Не мясо ты… не та ты, кем кажешься.

— Тебе какая разница, кто я? Нет меня больше. Убирайся. Жратву своим забери. Не нужно мне ничего.

— Ну как знаешь. Хочешь дохнуть с горя — дохни. Только никто тебя туда не заберет. Черная душа у тебя. Злая. Грязная. Ты и сама знаешь. Не ищи легкой смерти — ее не будет. Валяйся и оплакивай его… он бы не валялся.

Я расхохоталась как ненормальная, раскачиваясь на матрасе и придерживая руками верх живота, который разрывало после ударов Рика и было больно смеяться.

— Он бы пустил себе пулю в лоб. Что ты понимаешь, Сараааа? Кого ты потеряла? Ребенка? Что ты знаешь о потерях, мать твою, что ты пришла меня учить как оплакивать своих мертвецов.

Встала с матраса и пошла на нее, а она попятилась к выходу из клетки.

— Я потеряла все. Мать, отца, брата, любимого, дочь, свою жизнь, имя.

Ты не знаешь, что такое терять. Ты понятия не имеешь, что это значит.

Я думала, она испугается и убежит, но она даже с места не сдвинулась.

— Это ты ничего не знаешь. Не суди о других. Не меряй, кто и сколько потерял. Каждая потеря болит. Каждая. Только я не сломалась, а ты…

— А я да. Я сломалась. Уходи отсюда. Не носи сюда ничего.

Когда она ушла, я рухнула на тюфяк, и закрыла лицо руками. Слезы так и не появились, глаза еле открывались, ломило ребра, но меня это не беспокоило. Я ощущала только щемящую боль внутри. Непроходящую и настолько острую, что я не выдерживала и начинала выть, ударяясь головой о решетки. А потом вдруг замерла… сползла вниз на пол и затихла. Наступило странное отупение. Мне казалось, что я осталась без кожного покрова. С меня его срезали тонкими аккуратными лоскутками и, вскрыв мое тело на живую, достали все органы, кроме сердца. Его исполосовали и оставили истекать кровью. Только, к сожалению, от этих ран не умирают. С ними живут вечно.

"— Ты теперь принадлежишь мне. Твоя кровь — моя кровь. Твоя боль — моя боль. Твоя жизнь — моя жизнь. Я убью тебя, если ты меня обманешь. Я убью тебя, если ты будешь с кем-то другим, Бабочка.

— А я умру, если ты меня разлюбишь.

— Значит, ты бессмертная, Найса Райс"

Как сквозь вату услышала мужские голоса где-то совсем рядом. Они мешали мне погружаться в мою агонию, они возвращали меня в этот гребаный мир, и, если бы у меня сейчас было в руках оружие, я бы застрелила двух ублюдков.

— Уходим, Сенек, убираемся отсюда на хрен. Они повсюду. Они окружили лагерь и лезут на стены. Рик-сука уже свалил. Забрал своих и ушел через задние ворота на двух машинах. Нас обманули, блядь.

— Ты гонишь. Он не мог нас бросить.

— Бросил, мать его. Нас и баб бросил. Мясо запер в бараке. Не взял с собой. Они орут там, как резаные.

— Что делать будем? Не знаю… не знаю. Ворота пока их сдерживают. Но скоро треснут под натиском. Их там сотни. Я с вышки видел. Сотни, брат. Нам с ними не справиться. Какая-то мразь открыла ворота. Вот почему орала сирена.

Пошевелилась и приподнялась, в голове шум адский, и виски разламывает на куски.

— Давай попробуем через задние ворота, если их там меньше. За полигоном еще одна тачка.

— Она давно не на ходу. Бляяяяя, что делать?

— Я могу завести и прорвемся, а?

— А с мясом что?

— Так куда мы их? В машину не влезут… тут оставим.

-Там же дети.

— И что?

— Парочка точно мои.

— Так и мои тоже там. И этих, что свалили. Тебе больше всех надо?

— Я не мразь, ясно?

— А я мразь, значит?

— Заткнитесь. Оба.

Они замолчали, оборачиваясь ко мне.

— Она живая?

— Вроде живая. Орет там что-то.

— Хочет, чтоб мы заткнулись. Эй ты, мы тебе спать помешали? Так сейчас сюда дохлые ворвутся и живьем тебя схрумтят.

— Давай, ее выпустим. По фиг. Хакер дернул отсюда.

— Да ну ее. Может она в этой клетке целее будет.

— Может, лучше пристрелите, а?

— Еще чего — патронов мало. Да и руки марать на хер надо.

— Тогда валите, не мешайте.

— Ну смотри если передумаешь — вот.

Швырнул мне ключи от камеры, и они ушли. Я допила остатки спирта и откинулась обратно на тюфяк. Наверное, я уснула и провалилась куда-то в черноту. Я видела перед собой просто черный занавес. Он был вязким и насыщенным, как грязь. А потом из него начали доноситься голоса… точнее один голос — детский. Он что-то напевал. Очень знакомое. Я где-то это слышала. Тьма начала рассеиваться, и я увидела полуразрушенный дом, голос доносился из него. Я шла туда. На этот голос. А когда поднялась по ступеням, увидела девочку. Темноволосую зеленоглазую девочку. Она пела какую-то странную песенку, и я вспомнила — это военная песня. Она звучала у нас на полигоне, когда я была беременна, и я пела ее, убирая нашу с Пирсом комнату. У девочки в руках был плюшевый заяц. Она вдруг подняла голову и звонко спросила:

— Мама, ты за мной пришла? Ты долго меня искала? Я так ждала, что ты придешь. Мне говорили, что у меня нет мамы… а я все равно ждала. Ты ведь обещала папе… ты помнишь?

Попятилась от нее назад, обратно во тьму, а она руки ко мне тянет и плачет:

— Ты обещала папе… обещала папе… обещала… обещала. Я жду тебя… забери меня отсюда… мне страшно… ты обещала… не бросай меня… страшно… обещала… папе… папе… папе…

Вскочила на тюфяке, тяжело дыша, и из глаз ручьями потекли слезы. Впервые после смерти Мадана. Но Сара была не права: облегчения они не принесли. Это как сыпать солью на развороченные раны. Становится лишь больнее. Потому что я потеряла не только брата, но и мою девочку. Нелепо… так безобразно потеряла их обоих.

— Не обещала, — прошептала я и обвела клетку затуманенным взглядом, — я не обещала. Это ты просил… а я… я тебе не обещала. Но я буду искать… ты хотел, я буду искать и, если не найду, я вернусь сюда, чтобы остаться здесь с тобой навсегда. Я обещаю.

Бросилась к двери и дернула ее — заперто, упала на колени, отыскивая ключи, которые бросил один из конвоиров, вытирая слезы рукавом, дрожащими руками открыла замок. Рванула по лестнице наверх, выбивая каждую дверь на своем пути — мне нужно оружие. Мне нужен хотя бы нож, с голыми руками я на тварей не пойду. И ни черта. Кабинеты без мебели. Выскочила на улицу — все так же лупит дождь. Взгляд на забор, и дух захватывает от увиденного кошмарного зрелища, словно Преисподняя разверзла свою пасть и изрыгнула сюда самое адское зло, которое можно себе вообразить: твари лезут друг на друга, пытаясь перебраться через колючую проволоку. Кто-то висит на ней и дергает конечностями, а кто-то идет или ползет по земле в сторону бараков, откуда разносятся крики.

Твари. Они не спасли женщин и детей. Осмотрелась по сторонам, взгляд остановился на гаражах, сломя голову бросилась туда. Должен быть инструмент. Хоть какой-то. Он же и оружие. Забежала в помещение. Со стоном увидела голые стены, опустила взгляд и с облегчением выдохнула — прямо посередине гаража, возле старого военного джипа валялась монтировка. Видимо, бросили, когда второпях бежали с лагеря. Схватила и ринулась обратно. Ублюдки закрыли их на замок, который повесили на толстую цепь. Я подцепила замок и несколько раз дернула. Внутри барака истошно закричали.

— Это я. Мара. Я вытащу вас, давите на дверь, давайте все вместе — давите.

Посмотрела на забор и тихо выругалась. Не выходит сбить замок. Чееерт. Бросилась обратно в гараж к джипу. Наверное, это тот самый, который не заводился у Рика. Ключей нет. Выскочила из кабинки и снова по сторонам. Увидела нож — даааа. О да. Вспомним, чему меня учил Джен.

Сомкнула два провода, и машина заурчала.

— Да. Давай, родная. Давай.

Завелась. Я запрыгнула обратно в кабинку и на полной скорости выехала из гаража, оглядываясь на забор и на пошатывающиеся фигуры тварей, приближающиеся к бараку. Бросила заведенный джип и подбежала к запертым дверям.

— Отойдите как можно дальше. Прижмитесь к стенам.

Я снесла эти проклятые двери с первого раза. Когда увидела их испуганные лица, залитые слезами, увидела детей, жмущихся к ногам матерей, я вдруг почувствовала, что мне еще рано умирать. Я потом. Я позже.

В бараке оказалось так же двое мужиков: Штырь и еще один в очках, я даже не знала его имени.

— Времени у нас нет. Твари уже в лагере и идут сюда. Отбиваться от них нечем.

— Есть. Есть пару винтовок я прятала, — Сара вышла вперед.

— Потом попробуем достать. Самое безопасное здание в лагере?

— Лазарет. Там пуленепробиваемые стекла и бронированные двери. Это относительно новое здание из всех. В нем обосновалось начальство.

Я кивнула.

— Мы уходим отсюда к лазарету, забаррикадируемся там, пока они не уйдут. Будем жечь резину, чтобы заглушить для них наш запах. Штырь и ты, в очках, берите покрышки и бежим. У нас нет времени.

Я бежала позади всех, с монтировкой в руках, иногда оглядываясь назад и мысленно просчитывая расстояние от нас до тварей. Когда неживые почуяли нас, они стали более подвижными. Теперь они скачкообразно прорывались вперед.

— Быстрее. Бегите быстрее. Крикнула я, — сжимая сильнее монтировку. И опять внутри поднялась адская ненависть. Я хотела убить каждую тварь, распотрошить ее, вывернуть кишки наизнанку. Двое из них почти настигли нас, и я с наслаждением проломила им череп, пока Штырь взламывал дверь лазарета.

Когда увидела эти хлипкие стеклянные окна-витрины, в отчаянии застонала. Гребаный аквариум. Куда я пошла, зачем повела сюда людей? Неживые раздавят эти окна своим весом, как в лаборатории за стеной. Но искать другое убежище уже поздно. Мы ворвались в здание, и я закричала, чтобы они рассыпались по палатам и баррикадировались изнутри.

— Штырь, Очкарик, тащите столы, стулья, шкафы, заваливайте дверь. Быстрее. Лола, уводи детей вниз на лекарственные склады, там должна быть железная дверь с замком. Закройтесь там. Остальные помогайте им. Сара, жги резину, это может отбить запах.

— У меня нет зажигалки.

Порылась в кармане и швырнула ей зажигалку Мадана. Вместе с парнями и еще тремя женщинами мы таскали к двери все, что попадалось нам на глаза. Потом увидела за противопожарным стеклом баллон и топор. Выдохнула и разбила стекло, схватила топор. Обрушила его на деревянный стол.

— Ты что творишь? — крикнула Сара.

— Делаю вам оружие.

Я рубила ящики на продолговатые щепки с острыми концами, затачивала их посильнее.

— О, Боже. Они уже здесь. Господи… мамочкиии. Мамочкииии.

Я обернулась к окнам, и сама шумно втянула воздух. Меты облепляли стекло, как мухи, жались к нему и скребли когтями.

— Да, твари любят понаблюдать. Разогреть аппетит.

Усмехнулась я и бросила Саре деревянный кол.

— Лови — это твое оружие. Колоть в глаза или в голову. Иначе их не убить.

— Я не смогу, — запричитала самая молодая из девушек, когда я протянула ей кол.

— Жить захочешь — сможешь.

— О… нет… нет… Стекло трещит. Трещит…

Я смотрела, как по одному из окон идет тонкая трещина, и сильнее сжимала свой деревянный штырь, а потом я почувствовала, как у меня отнялись руки и ноги, и в горле застрял нечеловеческий вопль.

Он продрался сквозь толпу и прижался к стеклу раскрытыми ладонями, ярко-зеленые неоновые глаза светились, как две жуткие точки в полумраке.

— Это Неон, — прошептал кто-то хрипло.

А я уронила кол и медленно пошла к окну, задыхаясь и громко всхлипывая. Глядя на эту страшную копию… чувствуя, как клокочет в горле рыдание. Нееет. Пожалуйстааа, неет. О нееет, только не это.

Я подошла к стеклу, рассматривая то, что еще вчера было моим Маданом. Глаза затуманились от слез, когда неживой с таким родным лицом склонил голову к плечу, рассматривая меня жутким мертвым взглядом светящихся смертью глаз.

— Прячься, Мара, стекло скоро треснет.

А я уже не могла уйти. Я трогала его лицо пальцами через стекло — такое страшное и в то же время красивое. Все черты остались прежними, только глаза неживые. Голодные, как у дикого зверя. Повела пальцами вдоль скулы, чувствуя, как по щекам катятся слезы.

— Стеклоооо трещит, Марааа. Уходи.

Но я их не слышала. Я увидела, как… он прижал руку к окну с другой стороны, как и я. Смотрит мне в глаза, и я не могу дышать. Оскалился, проводя когтями с отвратительным скрипом, и я отпрянула назад, почувствовав, как больно сжалось сердце. Это больше не Мадан. Это нечто, ужасно на него похожее… но это уже не он.

— Маааад, — всхлипнула и провела кончиками пальцев там, где к стеклу была прижата его ладонь.

Мет с зелеными глазами резко выпрямился, его зрачки вспыхнули еще ярче, и он обвел взглядом своих жутких собратьев, а я услышала странный звук, иной, похожий на утробное рычание — в тот же момент все твари отлипли от стекла и попятились назад. Я замерла, тяжело дыша, готовая к атаке. Но Неон развернулся к окну спиной и пошел прочь, прихрамывая и потягивая за собой левую ногу. Я закрыла рот руками, чтобы не закричать, а твари потеряли к нам интерес, они увязались за ним, в сторону бараков и склада, а я уже изо всех сил прижалась к стеклу и смотрела ему вслед. Мне казалось, я, обезумев, ору его имя, а на самом деле я так и не произнесла ни звука.

ГЛАВА 17. Марана

Меты ушли из лагеря. Осталось пару тварей, которых мы видели из окон, но запах горелой резины, видимо, все же их отпугивал от лазарета. Хотя не думаю, что их что-то могло напугать. Скорей всего, правильней сказать — вонь горящих покрышек их не привлекала. А еще мы старались не шуметь и разговаривать шепотом. Я не могу сказать, что я не думала обо всем, что произошло несколько часов назад. О том, как меты последовали за ним. Я не могла называть его больше Мадан. Он не был моим любимым. Осталась лишь похожая оболочка: ни души, ни сердца. Но все же там что-то произошло у стекла. Нееет, я не была столь наивна, чтобы предположить, что не он меня узнал (о да, теперь его кличка приобрела совсем иное значение и звучание), твари не умеют узнавать. Я видела, как дети грызли своих родителей, а родители бросались на детей. Меты не пробуждали во мне никаких сомнений в их отвратительных инстинктах и в том, что их телесная оболочка не носит в себе и десятой доли того, кем они были при жизни. От этого было намного больнее. Словно наблюдаешь акт адского вандализма и должен принимать в нем участие, калеча трупы уже умерших. Я помнила, как мучился Мадан. Я помнила об этом каждую секунду. А я ничем не смогла ему помочь… только смотреть и корчиться в агонии вместе с ним. Это самое страшное — безмолвно наблюдать за чьими-то страданиями и знать, что ты совершенно бессильна что-либо изменить. Смерть жестока в своей внезапности, а в моем мире она жестока втройне.

Скорей всего, он увел толпу от запаха… Но сам факт, что увел, сбивала с толку. Я не думала и не знала, что меты могут кому-то подчиняться. О том, что эта тварь украла тело моего брата, я пока думать не могла. И не хотела. Я сейчас думала о женщинах и о детях, которые верили, что я смогу их спасти. И я надеялась, что смогу, иначе, и правда, все напрасно. Все потери и смерть Мадана ни черта не значат. Когда твари исчезли из поля зрения, мы с Сарой вышли из лазарета и пробрались обратно к баракам. Она показала мне, где закопала несколько винтовок и стрелы с тремя арбалетами. Для нас это было не просто чудом, а даром свыше. Около часа я показывала, как пользоваться оружием и тренировала женщин. Детям мы дали колья, но я искренне надеялась, что им не придется ими воспользоваться, и мы сможем их защитить. Нам так же удалось вынести консервы со склада в столовой и пакеты с сухарями. Этих запасов хватит на несколько дней. Питьевая вода имелась в самом лазарете в двух небольших резервуарах в подвальном помещении. Ее привезли в бочках из колодца, который нашел Саган.

Ближе к вечеру Сара показала мне комнату Мадана. Оказывается, она убирала здесь все здание — это входило в ее обязанности. Нет, я не пришла сюда горевать и рвать на себе волосы. Я не могла сейчас этого позволить. Я приду сюда потом, когда освобожу всех этих несчастных или найду для них безопасное место. Приду и буду ломать ногти о стены и рыдать, уткнувшись лицом в его постель. А может, я свяжу из простыни крепкую веревку и вздерну себя на балке под высоким потолком. Я пока не знаю, что со мной будет, когда я позволю этой боли вырваться наружу и сожрать во мне все человеческое. Но пока что я не могла. Меня ждали эти несчастные женщины и их дети с испуганными глазами, полными отчаяния и веры в меня. Им надо было во что-то верить. Когда-то они точно так же верили Мадану. Они верили и Рику, но эта мразь их бросил. Теперь я знала, кто был вторым наемником. Кому поручили убить Неона, в случае если я не справлюсь. Но справилась не я… справились меты. Хотя, я сто раз прокручивала этот момент на крыше, когда Рик дал Маду свой пистолет, там было всего два патрона. А ведь тот ни разу не стрелял, и должна была остаться целая обойма. Ублюдок сделал это намеренно — оставил всего пару патронов, чтобы шансы брата сравнялись к нулю. И я уверена, что в центральном компьютере в лаборатории он намеренно уничтожил все файлы и перезапустил систему. Знал ли об этом Фрай? Скорей всего, нет, как и не знал, зачем я на острове. Значит, Рика вербовал не он, а само правительство.

Я осмотрелась по сторонам, не понимая, что именно хочу найти, но ведь должно что-то быть. Мадан выходил на связь с внешним миром. Я не верю, что он настолько верил Рику. Должно быть нечто, что мой брат скрывал даже от него. И это нечто здесь. В этой комнате. Я перещупала все стены, и половицы, посмотрела за окном и под подоконником — ничего. Пусто. Ни одной зацепки. Неужели вся связь происходила в присутствии Рика и с его старого планшета? Это так не похоже на Мадана. Он не мог настолько доверять. Я ведь слишком хорошо его знала. Мой брат должен был допускать шанс предательства даже от самых близких людей. Его ведь учил Джен, как и меня.

В бессилии осела на кровать и, закрыв глаза, уткнулась лицом в подушку.

Она все еще пахла им. И я застонала вслух, обхватила ее двумя руками и тихо заскулила, как раненая собака у вещей мертвого хозяина. Очень тихо, чтобы никто не слышал. Если бы я могла, я бы наплевала на всех и погрузилась в это болото безумия. И я сделаю это. Обязательно. Очень и очень скоро я смогу.

Запах… запах его волос и тела. От него ведет, как от полоски самого дорого и чистого наркотика, который скармливал нам Джен, когда хотел, чтобы мы расслабились после задания. Но это другой яд — от него закатываются глаза и трепещут ноздри, от него сердце рвется на куски, потому что это все, что осталось, и даже он не вечен. Он выветрится, его запах. Исчезнет со временем. Внезапно вскочила и бросилась к шкафу. Вытащила несколько футболок брата, стянула с себя грязные тряпки, нижнее белье и ушла под душ с его вещами. Быстро смыла грязь и натянула на себя его футболку и штаны. Закатала внизу, затянула посильнее поясом, чтоб не спадали. Хочу, чтобы его запах впитался в мою кожу. Хочу сдохнуть с его запахом. Вернулась в комнату и аккуратно сложила выпавшие вещи, поглаживая каждую кончиками пальцев, выпадая из реальности и вспоминая, как когда-то входила в его комнату и тоже трогала и нюхала его вещи. Это был любимый ритуал. Мы оба его обожали. Ведь Мадан делал то же самое. А бывало, он заставал меня за этим занятием и наказывал… Это было самое грязное и пошлое наказание в моей жизни, когда, глядя ему в глаза, я должна была растирать себя между ног его футболкой, ни разу не касаясь пальцами, а он жадно смотрел, как я извиваюсь, кончая, и закрывал мне рот ладонью, считывая мое наслаждение из закатившихся глаз, а потом забирал у меня из рук влажную смятую тряпку и подносил ее к лицу, закатывая свои глаза.

"Так пахнет Ад, Бабочка… мой персональный Ад имеет запах твоего оргазма".

А ведь мы были счастливы. Несмотря на все препятствия и стены между нами, мы во всем находили свое счастье. Во взглядах, в прикосновениях, в таких вот бесконтактных актах дикой одержимости. Я зарылась лицом в его вещи и глухо застонала. Как же я буду жить без тебя, любимый? Даже если и найду нашу дочь? Как я смогу открывать каждый день глаза, зная, что тебя нет?

Когда любимые уходят навечно, каждая вещь, принадлежавшая им, вдруг становится бесценной реликвией. Даже самая грязная или невзрачная, самая дешевая и простая вдруг превращается в несметное богатство. Я засунула футболки обратно на полку и замерла. Задняя стенка шкафа слегка была сдвинута в сторону. Тут же запекло в затылке и захватило дух. Отодвинула толстую фанеру и нашла тайник. Планшет, сотовой телефон, флешка, пистолет и портсигар с орлом и символикой подразделения, которого уже давно не существовало.

Я достала его дрожащими руками и приоткрыла крышку, выдохнула, увидев там синие засушенные цветы раона. Несколько секунд поводила над лепестками кончиками пальцев, боясь прикоснуться, а потом сунула портсигар в карман. И не нужны слова. Иногда признания лежат на самых видных местах, а иногда они спрятаны, ждут, чтобы их нашли, и это не письма — в них нет ни единого символа, и все же они кричат так оглушительно, что все несказанное вспыхивает на сердце яркими кровавыми полосами воспоминаний. Я оглянулась на дверь и включила планшет. Тут же замигал запрос ввода пароля. Инстинктивно ввела "Бабочка" и планшет разблокировался. Улыбнулась — как же ты предсказуем, Мадан Райс. Появилось изображение чата и кнопка запуска онлайн трансляции, нажала на нее. Выдохнула и быстро написала.

— Я — Марана и я хочу…

Мне ответили мгновенно.

— Мы знаем, кто вы такая, Найса Райс. Мы ждали, когда вы выйдете на связь. Неон говорил, что, если что-то пойдет не так, вы его замените.

Пальцы дрогнули, и я закусила губу. На экране появилось изображение мужчины лет пятидесяти с седыми волосами на висках.

— Командор Тейлор, заместитель главы Сопротивления и непосредственный начальник Неона.

— Неон мертв, — написала я, потому что сказать этого вслух не могла.

— Не совсем мертв, верно, Найса?

Я кивнула, стискивая челюсти и стараясь дышать ровнее.

— Откуда вы знаете?

— У нас мало времени. Я расскажу вам вкратце о вирусе ВАМЕТА и кое-что покажу. Нам нужна ваша помощь. Без вас операция по уничтожению метов не может завершиться, и виновные так и не будут наказаны.

— Меня не волнуют ваши виновные и ваше сопротивление. Меня волнуют люди на острове и моя дочь.

Тот, кто назвался Тейлором обернулся на кого-то, находящегося внутри помещения. Для меня его собеседник оставался в тени.

— Давайте я вначале расскажу вам то что хотел, а потом я буду готов выслушать ваши условия. Мы были уверены, что они появятся, и готовы выполнить любую вшу просьбу.

Я кивнула и снова оглянулась на дверь, прислушиваясь ко звукам внутри здания.

— Вирус ВАМЕТА разработан самим правительством. Вначале это была весьма безобидная разработка, которая должна была улучшить навыки солдат на уровне изменения генетического кода подопытных. Затем Советник взял опыты и разработки под свой контроль и искусственно создал утечку вируса как раз накануне перевыборов. Он не предполагал, что вирус выйдет из-под контроля. А потом… потом это все стало ему на руку. Он смог взять в свои руки всю власть над нашей Республикой так как меты подчиняются ему. Он может ими управлять. Любой из императорской семьи может управлять метами. В сам вирус внесены молекулы ДНК Советника и его родного брата. Это значит, что на них меты напасть не могут. Теоретически. Проведены опыты и проверки, и все они показали, что меты принимают их за своих и не бросаются, чтобы утолить свой голод.

— К чему мне знать, как подействовал вирус на императорскую семью? Мне по фиг. Мне плевать, кто виноват на самом деле. Мне уже на все плевать. Заканчивайте вашу демагогию и ближе к делу.

— Смотрите.

На экране выскочил скриншот с синими точками по периметру острова с северной стороны за оранжевой чертой.

— Эти точки — это меты. Снимок был сделан со спутника корпорации и перехвачен нашими людьми.

— У вас запоздалые сведения. Все твари уже давно вырвались из-за стены и рассыпались по всему острову.

— Включите сотовый телефон и войдите там в приложение интерактивной карты.

— У меня нет времени на эти игры.

— Войдите в приложение, Найса.

Я со злостью включила телефон. Упрямые сукины дети не понимают, что я не Мадан, и им меня не завербовать. Мне плевать на правительство. Если я выживу и вернусь на большую землю, я лично убью и Императора, и Советника. И плевала я на сопротивление и их задания.

Экран сотового замигал и включился, и я нажала на приложение со значком "ВИ", о котором говорил Тейлор. На секунду нахмурилась и перевела взгляд на скриншот. В приложении в режиме реального времени восемьдесят процентов точек сменили цвет на зеленый.

— И что это означает? — тихо спросила я, а у самой тревожно пульсирует в висках от догадки, в которую невозможно поверить. У меня на глазах все они двигаются за самой яркой, как магниты. Куда она, туда и они. Притом синие точки прямо у меня на глазах меняют цвет.

— Яркая точка — это мет, который был Маданом Райсом. Он управляет ими. Вы понимаете?

— Нет, — так же тихо ответила я, — при чем здесь мой брат? Какое отношение он имеет к императорской семье?

— Он не ваш брат. Мадан Райс — сын императора. И об этом знает лишь сам император и Советник. А теперь и мы с вами.

Я выронила планшет на кровать и со свистом втянула воздух. Еще и еще. Задыхаясь. Вздрагивая всем телом. Твоюююю ж мать. Это не просто жестоко — это настолько жестоко, что мне захотелось выстрелить себе в голову. Выхватить пистолет из-за пояса, дернуть затвор, приставить к виску и вышибить себе мозги. Я узнаю об этом сейчас? Сейчас, когда все закончилось вот так? Когда мы… когда я его потеряла? Когда я не могла себе позволить сказать вслух о своей любви, прикасаться к нему при всех? Когда нас проклинал каждый, кто хотя бы предполагал связь между нами? О Боже. За что? За что ты нас так наказал обоих? В чем мы провинились перед тобой? Лучше бы я этого никогда не знала…

— Найса, я понимаю, что эта новость поразила вас, но выслушайте меня дальше. Сейчас не к месту эмоции и страдания, хотя мы прекрасно их понимаем. У нас мало времени, как вы знаете сами. Нам нужно, чтобы вы отправились в южную часть острова. Там есть еще одна лаборатория. Нам нужны доказательства. Без них мы не сможем свергнуть правительство на законных основаниях, а простой мятеж — это не то, чего хочет новая организация Сопротивления. Нам нужна ваша помощь, Найса.

— Понимаете? Что вы, мать вашу, понимаете? Кто это — мы? Да пошли вы, — швырнула планшет и закрыла лицо руками, — Идите к дьяволу. А мне нужен живой Мадан. Живооой. Это вы понимаете? Живой… Вы можете мне его вернуть?

— Нет. К сожалению, его вернуть уже не сможет никто.

— Тогда оставьте меня в покое. Я не буду вам ни в чем помогать.

— А ваша дочь? Разве она вам не нужна? Дочь, которая родилась не от запретной извращенной связи и имеет полное право носить фамилию своего отца открыто? Отца-героя? Разве вы не хотите ее найти?

— Она пропала без вести. Вы ее не найдете. Это все надежды, с которыми я давно распрощалась. Я не живу розовыми мечтами.

— Мы будем ее искать. У нас больше шансов это сделать, чем у вас.

Закрыла глаза, борясь с едким желанием им поверить, но и Мадан обещал мне, что мы найдем ее вместе, обещал, что никогда меня не оставит. Он обманул. Так же он мог обмануться и в своих предположениях, что Дана жива. Я уже боялась надеяться.

— А люди? Допустим, я сделаю, что вы хотите, но вы не найдете мою дочь. Что будет с людьми на острове? Здесь есть маленькие дети.

— Когда случится переворот, а он случится, как только у нас появятся улики, мы вышлем на остров вертолет, и вас всех заберут оттуда.

— Почему я должна вам верить?

— Потому что у вас нет выбора и потому что только мы можем найти Мадану Райс. Ведь ее полное имя — Мадана, верно?

— Верно, — подтвердила я, — что от меня требуется?

— Возьмите несколько человек и пробирайтесь к южной части острова. Интерактивная карта покажет вам, насколько меты близки к вам. В сотовом телефоне есть маячок. В приложении войдите в настройки и включите его. Вы станете видны на карте. Я буду с вами на связи постоянно. Координировать ваши передвижения. Вам нужно войти в лабораторию на территории базы Фрайя и скачать для нас все файлы с записью трансляций уничтожения игроков за стеной, переводов денег, отправки контрабанды с наркотиками и приказы самого Советника об уничтожении игроков. Это одна из важнейших улик, которые мы предоставим в суде.

— Если со мной что-то случится, найдите мою дочь и позаботьтесь, чтоб она знала, кто ее родители, а еще вывезите отсюда всех, кто останется в живых.

— Мы принимаем все ваши условия. Выключите планшет. И будьте только на сотовом. Вставьте наушник. Он прилеплен клейкой лентой с обратной стороны аппарата. Так вы сможете постоянно быть с нами на связи. Удачи.

* * *

— Мне нужно, чтобы вы закрылись здесь со всех сторон, чтобы продолжали жечь резину и наблюдать за входами и выходами. Если возникнет опасность, идите в подвал и закройтесь там. Запасов должно хватить на несколько дней. Система вентиляции работает превосходно. Я постараюсь вернуться побыстрее.

— Куда ты? — спросила Сара.

— Я должна кое-что сделать, и за это нас вытащат из этого ада. Пришлют за нами вертолет.

— Не ходи одна, — попросила Лола и сжала мои руки прохладными ладонями, — возьми с собой кого-то.

— Одна я справлюсь намного лучше. Поверьте.

И это было правдой. Одна я была способна на многое. Джен обучал меня быть именно одиночкой и рассчитывать только на себя. Любая помощь мне могла помешать.

— Штырь, отвечаешь за девочек головой, ясно? Докажи всем, что ты не мясо. Очкарик, тебя это тоже касается. Когда мы выберемся отсюда, никто не узнает, кем вы здесь были, зато многие узнают, какой подвиг вы совершили и в каких условиях выживали. Помните это.

Штырь быстро кивал, а очкарик сказал, что его зовут Том, и у него есть девушка на материке.

— Вот и хорошо, Том. Ты справишься и вернешься к своей девушке. Она будет тобой гордиться. Как стрелять из лука, помнишь?

— Помню.

— Вот и молодец. А куда стрелять?

— Тварям в голову или в глаза.

— Отлично. Все будет хорошо.

* * *

Из лагеря я выехала на том самом джипе, проверяя по карте, где находятся твари и какой дорогой лучше всего ехать в сторону базы. Судя по точкам, расползающимся по периметру острова, на юге начался апокалипсис. Там сейчас эпицентр хаоса. Все меты рванули именно туда вместе с НеИм. А точнее, он повел их туда. В голове пульсировали мысли о том, что сказал мне Тейлор, но я сейчас не могла осознать. У меня не хватало сил, чтобы переварить эту новость. Потому что она сводила с ума и делала все наши страдания бессмысленными. Она делала их до уродства жалкими и ненужными. И если я начну тонуть в этом адском, отчаянном разочаровании, это будет конец всему. Я помнила, во что превратилась, когда узнала о его смерти в первый раз.

Я заглушила джип в нескольких метрах от заграждения с колючей проволокой и снова глянула на карту. Твари орудуют на самой базе. Увеличила изображение, и на карте замигали обозначения. Лаборатория находилась прямо у кромки леса с левой стороны.

Появилась бегущая строка.

— Желтые точки — это люди. Ваши противники. Будьте осторожны и с ними тоже.

Проследила взглядом за точками и вздрогнула, когда увидела, как несколько зеленых окружили желтую и поглотили ее. Осторожно двинулась в сторону лаборатории, вскинув руку с арбалетом и прижав его к плечу, оборачиваясь по сторонам. Теперь я видела трупы игроков и солдат на земле. Бросала взгляды на карту, чтобы понять, мертвецы ли это или зараженные. Я уже понимала, что меты не обращают кого попало, и заражение случается, если им просто не дали добить жертву. У тех, кто именно был мертв, отсутствует сердце — любимое лакомство неживых. Пока я ехала в джипе, Тейлор рассказывал мне об эксперименте, его последствиях и что именно происходит, когда мет нападает на человека. Почему так же невозможно контролировать обращения, но в то же время многие умирают, а не становятся неживыми.

Нескольких тварей я пристрелила из арбалета и обмазалась их кровью чтобы заглушить собственный запах.

Теперь я стала только Черной Гадюкой. Ни грамма Найсы. Я выполняла задание и четко шла к своей цели, не брезгуя ничем. Я переключила свой мозг на уничтожение. И боль потери отошла пока на второй план — она стала моим союзником. Управляя ею, я могла упиваться смертью противников и впитывать в себя их страдания и набраться сил для того, чтобы выжить. Моральных сил. Физических мне хватало всегда. Моя подготовка была безупречной. Спасибо ублюдку-Джену. Он умел взращивать машины смерти.

Со стороны лагеря доносились дикие крики, раздавались выстрелы, гремели взрывы. Взлетали на воздух бочки с горючим. Я старалась незаметно двигаться к зданию и не привлекать внимание. В такой панике, которая царила здесь, это было совершенно несложно. Люди бежали врассыпную в лес. Им было плевать на меня. Они обезумели от ужаса. И я уже знала почему: ведь от игроков скрывалось существование тварей за стеной. Да и зачем еде сообщать о ее предназначении. Рика я увидела возле склада, он вытягивал оттуда мешки с едой и грузил в кузов машины. Куда он собирался рвануть с ней, мне было неизвестно, но он явно планировал где-то укрыться с парочкой своих плебеев и переждать местный апокалипсис. Умная хитрая тварь, которая умудрялась выживать в любых условиях. Надеется потом выбраться с острова целым и невредимым.

— Эй, падаль, куда собрался? Ничего не забыл?

Он обернулся с полным недоумением на лице, когда стрела проткнула ему одно плечо, потом другое, потом ноги. Пригвоздила его к машине. Его товарищи сбежали, едва я выпустила первую стрелу. Судя по всему, они решили, что своя шкура дороже.

— Стреляйте в нее, ублюдки. Ааааа… стреляйте в нее. Освободите меня.

— Мало патронов, прости, Рик. Ты уже и так не жилец.

— Сука. Не подходи ко мне.

Я заткнула ему рот его же шапкой, запихнув ее так глубоко, что на его глазах выступили слезы.

— Что такое? Тебя предали? — с улыбкой спросила я и погладила его по щеке, — Неприятно, правда? Такие же продажные суки, как и ты. Они даже утащили один мешок с едой, Рик. Еда оказалась намного нужнее, чем твоя вонючая шкура. Зато меты будут рады тебе. Очееень рады.

Я рванула на нем рубашку и сделала несколько надрезов на груди, чтобы запах крови привлек метов. Он мычал и пучил глаза. Я даже дала ему сказать пару слов — Рик предлагал мне поделиться добычей, уверял что может вытащить меня с острова. Я больше не закрывала ему рот, а тащилась от его воплей, постанывая от наслаждения, наблюдая как меты жрут его живьем, отгрызая конечности. Впервые я получила такое удовольствие от чьей-то смерти. Сродни оргазму. Этому Джен меня не учил. Оно пришло само. Сейчас. В эту самую минуту, когда подыхал тот, кого Мадан считал своим другом.

В лабораторию я пробралась почти без приключений. Ее уже никто не охранял. Все либо разбежались, либо были сожраны метами. А я разжилась двумя автоматами и теперь чувствовала себя намного уверенней с лентой патронов на поясе и двумя "дурами" в руках. Я признала, что все же брат был прав, огнестрельное лучше любого арбалета. Жаль, я не могу сказать ему об этом, чтобы увидеть самодовольную улыбку на полных губах. Очутившись в холле лаборатории, я включила чат с Тейлором и поправила мини-наушник в самой раковине уха.

— Я в лаборатории. Где именно находится центральный компьютер?

— Видим вас. Поднимайтесь наверх по лестнице в правый сектор. Вы увидите помещение с герметизированной дверью. Она закодирована. Код на флешке. Вставьте ее в замок и дверь откроется. Информацию сбросите на нее же и всунете ее в телефон. Он мгновенно ее считает. Будьте осторожны, меты повсюду.

— Буду. Вы получите вашу информацию, не беспокойтесь.

— Мы уже начали поиски вашей дочери. Вы можете оставаться с нами на связи онлайн.

Кивнула сама себе, скорее, потому что так чувствовала себя намного уверенней. Мне не помешает пара лишних глаз, готовая подсказать, где "мины" и где "пропасть", особенно когда идешь вслепую. Поднялась по лестнице на второй этаж, свернула за угол, прислоняясь к стене и сканируя коридор.

— Здесь пока чисто. В здании три твари, они на первом этаже. Не думаем, что идут за вами, скорее, учуяли запах трупов или раненых. Продолжайте двигаться в указанном направлении. Лорн, проверь сервер, нет ли отслеживания информации, и наблюдай за всеми тварями.

Я медленно двигалась по коридорам и вспоминала, как проклятый предатель Рик рассказывал, что все лаборатории идентичны, он был прав. У меня возникло дежавю и от воспоминаний потряхивало, а по спине катился пот градом. Достигла герметизированных дверей и сунула флешку в разъем. Двери отворились, пропуская меня внутрь и тут же закрываясь обратно.

— Что теперь?

— Входите в компьютер. Все коды на флешке. Она сама взломает систему. На ней теперь все данные с лаборатории. Вирус-паразит считал всю инфу.

— Почему вы не сделали то же самое в другой лаборатории?

— У нас не было к ней доступа. Система упала при нашествии тварей. Взять ее под наш контроль было невозможно, и ее перевели на автономный сервер.

Я сунула флешку в компьютер и села в кресло, положив автомат на стол.

— В здании пять метов и два человека. Один из тварей — сам носитель. Они не смогут сейчас войти в лабораторию, но будьте осторожны, мы не знаем, кто из людей пожаловал к вам в гости.

Я схватила сотовый и впилась взглядом в карту. Яркая неоновая точка двигалась по зданию. Как и две желтые. Бросила взгляд на дисплей компьютера — индикатор считывания информации стоял на шестидесяти процентах.

Снова посмотрела на интерактивную карту, наблюдая за той самой точкой, невольно касаясь ее указательным пальцем.

— Я люблю тебя, ведьма.

— Скажи это еще раз.

— Ведьма.

— Нет, не это.

— Я люблю тебя, Бабочка. Пи***ц как сильно я люблю тебя.

— Тебе бывает больно?

Перестает улыбаться и спрашивает на полном серьезе.

— От чего?..

— Когда я думаю о том, как безумно люблю тебя, мне становится больно вот тут.

— Мне не просто больно, я подыхаю от этой боли.

— Так тебе и надо, Мадан Райс. Люблю, когда тебе больно".

— Какие гости. Ничего себе. А я думал тебя пустили в расход, куколка.

Я резко обернулась и сжала автомат в руках, но мне в лицо уже смотрело дуло пистолета, и сам Фрай прищелкнул языком. Я не слышала, как отворилась дверь. Не слышала, потому что она была бесшумной, а я погрузилась в воспоминания. Тейлор молчал, а я накрыла сотовый рукой, чтобы Фрай его не заметил.

— Автомат опусти или голову отстрелю. Ооооо, да мы тут не просто так. — бросил взгляд на экран компьютера и индикатор с процентами, — Неужели вербанули? — он расхохотался.

— А тебе не все равно? Чего шкуру свою не спасешь?

— Они меня не тронут. Я закодирован.

— Неужели? Как интересно.

Я бросила взгляд на дисплей, и там оставалось еще двадцать три процента.

— Это не бездумные твари… ты ведь даже не знаешь, что это такое, а это солдаты, детка. Ими тоже кто-то управляет. Пришло время покидать остров и зачистить здесь за собой. Видишь вот эту штуку?

Он указал пальцем себе на шею, и я заметила на ней железную пластину, вживленную прямо под кожу с двух сторон, и бегающие на ней неоново-синие точки.

— Эта штуковина внушает им, что я один из них. Теперь ты понимаешь, что все вы здесь были обречены?

— Я понимала это с первого дня, как сюда попала.

— Какое умное мясо. Как это Неон тебя упустил? Или надоела ему? Давай, поиграем, куколка. Ты вытащишь флешку и отдашь мне, а потом разденешься, и я отымею тебя на этом столе. Если мне понравится — ты останешься в живых, и я даже возьму тебя с собой, а если нет, то твои мозги украсят экран компьютера.

— Соблюдайте спокойствие. — раздался голос Тейлора в наушнике, — К вам приближается носитель и три твари. Будьте на чеку. Возможно, это ваш шанс уйти оттуда живой. Не забудьте флешку.

ГЛАВА 18. Марана

Я медленно встала из-за стола, поворачиваясь к нему лицом и спиной к экрану компьютера.

— Любишь грязных и потных женщин, Хен? Не из брезгливых?

— Война, детка. Футболку сними. Хочу на сиськи твои посмотреть. Они меня еще тогда возбудили.

"— Будьте готовы, через минуту меты будут у двери.

— Андерс, носитель меняет цвет, что за…"

Я, тяжело дыша, продолжаю смотреть на Хена, вытаскивая футболку из штанов.

— Ты что мне тут стриптиз собралась устроить? Живее. Мы не в клубе.

Одной рукой продолжает держать меня на прицеле, а другой дергает ремень своих штанов. Если Тейлор слышит Фрайя, то он знает, что твари на него не набросятся — они набросятся на меня. Когда увидела в проеме двери НеЕго, сердце заколотилось в самом горле. Стоит позади Фрайя и смотрит страшными глазами на меня. Как два лазерных луча, поблескивают и меняют тональность: от ярко-зеленой, до бирюзовой. Хен его не видит, он смотрит на меня и тянет змейку ширинки вниз. Мне кажется, это звук настолько громкий, что у меня закладывает уши, и я боюсь сделать вздох, чтобы не спугнуть Фрайя и чтобы он резко не обернулся к тому, кто стоит у него за спиной.

— Давай, сука, снимай майку. Сейчас.

В ту же секунду НеОн набрасывается на командора и вгрызается ему в шею. Раздается дикий вопль, и я в ужасе хватаю автомат, а сама, как завороженная, смотрю, как жуткие клыки кромсают горло Хена, и тот пытается кричать, а вместо этого у него в горле клокочет кровь и брызгает фонтаном на пол.

"— Убирайте носителя, вытаскивайте флешку и уходите. Быстрее".

Я дернула затвор автомата, глядя как НеОн отшвырнул еще дергающегося Фрайя на пол и другие меты набросились на него, чтобы "доесть". Мне казалось, в гробовой тишине я слышу только их чавканье и собственное сердцебиение. Мет приближается ко мне этой жуткой походкой неживого, а я хочу закричать и не могу, только дыхание шумно вырывается из приоткрытого рта, а пальцы сильнее сжимают автомат. Именно в эту секунду я поняла, что не смогу в него выстрелить даже теперь, когда он иной. Может быть, в этом и есть свой особенный смысл — быть убитой им или стать такой же, как и он?

"— Носитель сменил цвет на неоново-красный при приближении к ней.

Я это записываю. Вы видите? Точка окрасилась в цвет маячка, реагирующего на ее сердцебиение.

— Найса, не шевелитесь. Мы не знаем, что это означает. Нужно было стрелять раньше. Теперь не двигайтесь".

НеОн приближался ко мне, а я перестала дышать, глядя на зеленые стекла глаз. Как будто они обладают силой гипноза, и я не могу оторваться. По его подбородку стекает кровь Фрайя, и ею вымазана его шея, тонкие струйки стекают за ворот рубашки.

— Мадан, — прошептала тихо.

Он остановился и склонил голову к плечу, рассматривая и прислушиваясь.

"— Невероятно, но он кажется реагирует на звук ее голоса. Точка мигает в такт слогам.

— Найса, продолжайте с ним говорить".

— Ты меня слышишь?

Я не вижу никаких эмоций на лице. Оно, как застывшая маска: ни один мускул не двигается, и не моргающий взгляд заставляет холодеть от ужаса. Подошел еще ближе, почти вплотную, и я зажмурилась, затаив дыхание. От него несет падалью, кровью и едва уловимо сквозь этот смрад пробивается его настоящий запах. Он есть. Он все еще остался с ним. Защемило внутри и обожгло глаза с такой силой, что я невольно вздрогнула.

"— Охренеть. Он ее обнюхивает и не трогает. Вашу ж мать. Это вижу только я или вы все?

— Лорен, не ори. Это видят все. Найса, попробуйте пошевелиться".

Почувствовала, как что-то ледяное тронуло мою щеку, и медленно открыла глаза. От страха дрожали даже мои ресницы. А НеОн поднес прядь волос к своему лицу и обнюхивал ее, как зверь. Он не человек. Не мой Мадан. Я не должна чувствовать внутри трепет надежды. Ее нет. В этой обители дьявола ее даже быть не может.

— Говорите с ним. Не молчите".

— Мад… чем они пахнут, мои волосы? Помнишь?

Резкий взгляд мне в глаза, и снова дух захватило от страха. Выпустил прядь волос и не шевелится.

— Ты когда-то говорил, что они пахнут дождем.

Осторожно вытащила флешку и сунула в карман. Медленно отошла от него, не делая резких движений, а он разворачивается вместе со мной всем корпусом и склоняет голову снова в характерном движении метов с потрескиванием позвонков. И вдруг утробно зарычал, скаля жуткий окровавленный рот с клыками-лезвиями, а я вскрикнула и обернулась. Задыхаясь от ужаса до слез. И в то же время с удивлением глядя, как другие меты отступают назад. Снова повернулась к нему и нахмурилась, сердце начало биться еще чаще.

— Ты… ты меня защищаешь? Да? Мне ведь не кажется?

"— Меты не разговаривают и не являются разумными. Они, как машины, управляемы. На данный момент носитель полностью контролирует их инстинкты, и он же ведет их к еде и в надежное укрытие. Сам же носитель неуправляем никем", — голос Тейлора слегка вырывает из оцепенения.

Я попятилась к двери, и в этот же момент раздался тот самый мерзкий звук, которого я так боялась, "мммсссмм". И издал его НеОн, наклоняя голову и глядя на меня исподлобья. И я уже знала, что это означает угрозу.

— Он не дает мне уйти.

— Мы видим.

— Что мне делать?

— Пока не знаем. Наши работники наблюдают за вами в режиме онлайн, но у нас нет ни одного ответа.

НеОн вдруг развернулся ко мне спиной и пошел в сторону выхода из помещения. Выдохнув с облегчением, двинулась осторожно следом, но, когда хотела свернуть к лестнице, увидела, как мет пригнулся, словно перед прыжком, и снова зашипел.

Страх смешивался с каким-то отчаянным чувством непонимания, что происходит. Ведь здесь сейчас что-то происходит. Он не трогает меня. И это уже не случайность. Тогда как он может быть неразумным?

— Вставьте флешку в сотовый, Найса. Нам нужна информация и чем быстрее, тем лучше. Советник грозится открыть стены по всему материку.

— Сначала дайте мне сведения о мой дочери.

— Мы ищем. Но если меты вырвутся на улицы, у нас практически не будет шансов".

Я понимала, что мной манипулируют, притом открыто и даже не скрывают этого, но кроме них, больше никто не мог дать мне не то что надежду, а даже намек на нее. Вставила флешку в сотовый и сунула в карман, продолжая смотреть на мета.

— Твари вернулись в лагерь мятежников, окружили лазарет.

Услышала задним фоном голос того, кого Тейлор называл Лореном, и глаза расширились от понимания, что неживые учуяли женщин и детей, а по стеклам пошли трещины. Они могут ворваться в здание, и я совсем не уверена, что Штырь и Том справятся с нашествием. Сделала шаг в сторону, и мет снова издал жуткий звук, глаза засветились еще ярче. Вскинула автомат, целясь прямо в голову. Несколько секунд немого молчания, и я смотрю в стеклянные глаза, которые застыли на моем лице. Руки опустились. Не могу. Не сейчас…

И я бросилась к лестнице, не обращая внимание на шипение и оскал НеЕго. На улицу, в поисках машины. Несколько раз обернулась и увидела, что НеОн следует за мной теми рывко-образными прыжками, от которых дрожь ужаса проходит судорогами по всему телу. Но если бы он хотел меня убить, разве не сделал бы этого раньше?

— Почему вы не выстрелили?

— Какая разница? Вы получили вашу информацию? Ищите мою дочь и высылайте за людьми вертолет.

Остановилась во дворе, усеянном трупами, стараясь не смотреть на чавкающих тварей, раздирающих своих жертв на куски. Поискала глазами машину и бросилась к военному джипу с пришпиленным моими стрелами Риком. Заскочила в него и повернула ключи, даже не думая снимать труп ублюдка. Машина взревела и дернула с места. Я сильнее надавила на газ и вдруг услышала удар в кузове. Вздрогнула и вдавила педаль газа сильнее, взгляд в зеркало заднего вида и так же шумно выдохнула — НеОн сидел там на четвереньках и не двигался, его не швыряло даже на поворотах.

Машина влетела на территорию лагеря, и я направила ее в сторону лазарета.

Но твари столпились не там, они окружили полувысохшее дерево, на котором сидела Лола — ее развевающиеся светлые волосы я увидела издалека. Меты прыгали с вытянутыми руками, пытаясь схватить ее за ноги, и я слышала, как она кричит. Твою ж мать. Какого дьявола ты вышла из здания? И только потом я заметила, что она там не одна — с ней ребенок.

Я видела, как Лола подтянула ребенка выше, когда меты начали залазить друг на друга, пытаясь ее достать скрюченными пальцами. Ветка под женщиной дернулась, и я в ужасе схватилась за горло.

Твари облепили дерево со всех сторон, как живой и копошащийся разноцветный нарост, и, когда я надавила на тормоза, они все, обернулись ко мне. Ну вот и все. Приехали.

— Марааааа, — закричала несчастная, — Помоги нам. Ветка сейчас сломается.

Я обернулась на двери лазарета и на женщин, которые смотрели в окна на происходящее. Все, что я могу сейчас сделать — попытаться отвлечь тварей на себя. Но вряд ли это что-то даст. Они разделаются со мной и вернутся обратно. У нас есть шанс, если Лола успеет вместе с ребенком добежать обратно до лазарета, пока неживые будут гнаться за мной. Посмотрела в зеркало и вздрогнула, встретившись с неоновыми глазами. Они все так же, не моргая, смотрят на меня или даже сквозь меня. Если он не даст им гнаться за мной, они вернутся к дереву намного быстрее. Я вылезла из машины и, достав нож из-за пояса, полоснула себя по руке. Свежая кровь затруднит ему контроль.

— Эй, уродливые ублюдки, хотите жрать?

Алая капля, как в замедленном кадре, упала на землю, и меты, зашипев, бросились ко мне. Я слышала рычание НеЕго, но в этот раз твари учуяли кровь и рвались вперед с жутким шипением и округлившимися голодными глазами. Они напоминали стадо ополоумевших, одержимых людей из фильма ужасов.

Все произошло как-то неожиданно. Меты вдруг остановились, как в копанные, и с жутким утробным завыванием принялись раздирать себе грудные клетки. От отвращения и шока я застыла на месте. Я видела, как рвется серая плоть, как скрюченные пальцы выдирают сердца и швыряют на землю, а потом сами тела падают замертво. Обернулась на носителя: он стоял, расставив ноги, и, не шевелясь, смотрел на них, его глаза не просто светились, от них исходили яркие лазерные лучи. Они отражались в глазах остальных метов, словно гипнотизируя их. Когда все закончилось и твари с развороченными грудинами попадали у дерева, заливая все темно-зеленой кровью, я посмотрела на открывшиеся двери лазарета и выбежавшего из-за них Штыря с арбалетом. Он прицелился, а я закричала:

— НЕЕЕТ. И вскинула руку с автоматом — Нет. Не стрелять. Не стрелять в него.

— Отойди. Я убью тварь.

— А я убью тебя.

Штырь продолжал целиться, и я выстрелила автоматной очередью у его ног. Взметнулась земля со свистом, и он уронил арбалет. Вот так. Не нужно со мной играть в героя. Обернулась и увидела, как НеОн уходит в сторону бараков, все так же волоча за собой ногу. Подавила дикий порыв броситься следом. Стиснула руки в кулаки и медленно пошла к лазарету, чувствуя, как по спине и по лицу течет холодный пот. Я так и не поняла, что только что произошло. Я бы назвала это чудом… но все было слишком ужасно и омерзительно, чтобы им быть. Скорее, отвратительный и нескончаемый кошмар.

Лола подбежала ко мне и обняла за шею. Они все обнимали меня и целовали, а я стояла у здания лазарета неподалеку от горы мертвых метов и чувствовала себя такой же мертвой, как и они. С той разницей, что им не больно, а я сгораю в адской агонии.

— Получилось? — спросила Сара.

Я кивнула.

— Они скоро пришлют за нами вертолет. Нужно только продержаться несколько дней, — устало сказала я.

— Не пришлют. В подвале… там был телевизор. Штырь его настроил. Больше нет материка. Меты вырвались из-за стен. Они жрут людей в прямом эфире. Нам больше некуда возвращаться, Мара.

— Найса, вы меня слышите? — голос Тейлора врезался в сознание, заставляя вздрогнуть, — Ваша дочь погибла в авиакатастрофе несколько лет назад. Все, что мы нашли, это записи в архиве. Мне очень жаль.

Я перевела взгляд на лицо Лолы и почувствовала, как немеет затылок и темнеет в глазах. Она все еще продолжала говорить о том, что меты заполнили улицы городов и нам больше некуда возвращаться. Они все ждали от меня каких-то ответов, а я свои ответы уже получила, и мне казалось, что я падаю. В какую-то черную пропасть.

— Идите в здание, я скоро приду. Идите в здание и уберите с улицы детей. В любой момент здесь могут появиться твари в еще большем количестве. На базе не осталось живых. Мы — единственная еда.

Когда они скрылись за дверью лазарета, я вернулась к машине и сползла на землю, запрокидывая голову и глядя на звездное небо. Меня одолела смертельная усталость. У меня больше не осталось сил ни на что. Боль начала захлестывать с новой силой, и надежда, умирая, сжигала мне внутренности. Все. Больше я никому и ничего не должна.

— Найса?

— Что вам еще надо? Вы разве не получили, что хотели? Я жду от вас вертолет. Заберите людей, как и обещали.

— Мы не можем.

Я расхохоталась. Громко, истерически и заорала:

— Конечно, не можете. Вы и не могли, да? Вы мне лгали.

— У нас на улицах ад. Вы понимаете? На наших улицах апокалипсис. Нет больше никаких вертолетов. Нет возможности выйти на улицы. Советник открыл ворота. Император в ловушке, и на улицах полный беспредел. Вся власть может оказаться у больного фанатика.

Я продолжала смеяться.

— Значит, вы все там сдохнете, как и мы здесь. Не будет так обидно.

— Помогите нам, Найса.

— Как? Остановить апокалипсис? Вы там, а я здесь. Я похожа на супергероя?

— Не похожи… но только вы можете попробовать убедить носителя уничтожить всех метов. Вы же видели, как он заставил их… Мадан может запустить процесс самоуничтожения тварей по всему материку.

Они начали называть его Мадан? Неплохой психологический ход. Я оценила.

— Это не Мадан, это такая же тварь, как и они все.

— Тварь, которая два раза спасла вам жизнь?

"Три раза", — подумала про себя, продолжая смотреть на небо.

— Это наш единственный шанс, Найса. Спасите людей. Вы можете сделать что-то для всего человечества сейчас.

Сколько пафоса. Зачем мне все человечество, если в нем нет ни моей малышки, ни моего любимого мужчины. Перевела взгляд на окна лазарета к которым прижались женщины и дети, глядя на меня.

— Где я должна его искать? Он мог вернуться к своим собратьям.

— Он никуда не ушел, он в нескольких метрах от вас. В бараке. Посмотрите на вашу карту в приложении и увидите, где он.

— Разве не вы мне сказали, что они неразумны?

— Неразумны. Но этот… с ним что-то не так. Он реагирует на вас не как на еду. Реагирует на голос, на ваше сердцебиение. Возможно, он поймет и ваши слова. Найса, на улицах гибнут дети, такие же, какой могла бы быть ваша дочь. Гибнут женщины, старики.

— Не давите мне на жалость.

— Мне больше не на что давить. У меня нет ни одного аргумента. Я мог солгать вам и сказать, что ваша дочь жива, чтобы манипулировать вами, но я этого не сделал.

— Спасибо, — прошептала устало и закрыла глаза.

Несколько секунд молчала… вспоминая личико Даны, когда пеленала ее и щекотала маленькие ладошки кончиком пальца, а она морщила нос и улыбалась. А потом увидела, как сын Лолы стоял на мине и плакал от ужаса. Еще раз посмотрела на окна и решительно встала с земли. Отшвырнула автомат, сняла с пояса ленту с патронами.

— На вашем месте я бы оставил оружие.

— Зачем? Если у меня не получится, все погибнут в любом случае, а если получится, оно мне не понадобится.

— Понадобится — уничтожить последнего мета.

Сотовый дрогнул в руке.

— Мне не нужен для этого автомат.

И пошла к бараку, нащупав в кармане портсигар.

Я нашла его быстро, а точнее, не искала совершенно. Он стоял в самом бараке слегка раскачиваясь из стороны в сторону, как обычно делают все твари, когда впадают в подобие спячки. Но едва я переступила порог, он вскинул голову, и меня ослепило от светящихся в полумраке глаз. Заслонилась от них ладонью, и свет стал мягче. Наверное, я должна была бояться, а я не испытывала ничего, кроме какого-то опустошающего сожаления. Я уже его потеряла и похоронила, сейчас я стояла рядом с его телом и могла лишь со скорбью говорить в пустоту, как говорят с мертвецами у могилы. С одной лишь разницей — я собиралась остаться в ней вместе с ним сегодня. Меня больше никто и ничто не держало здесь.

Несколько шагов вперед почти вплотную. Положила руку ему на грудь, но сердце там не бьется. Стучит только мое оглушительно громко. НеОн качает головой плавно, и неоновый свет в глазах становится слабее.

— Я пришла остаться с тобой. Ты ведь хочешь этого? Ты ведь поэтому ходишь за мной?

* * *

Тейлор повернулся к Императору и увидел, как тот нервно сбил пепел с сигары, глядя на экран, на котором девушка с темными волосами стояла рядом с чудовищем, которым стал единственный наследник трона Свободной Республики, и молча прижимала к его груди ладонь.

— Почему он ее не трогает? — спросил Карлос Айдар Четвертый и устремил взгляд пронзительных зеленых глаз на Тейлора.

— Мы не знаем. Возможно, это новая ступень эволюции этих созданий — помнить тех, кто был им дорог в прошлой жизни. Он не проявляет агрессии и признаков голода рядом с ней.

— Почему его ДНК не предотвратила обращение. У моего сына должен был быть иммунитет, разве нет?

Тейлор не сводил взгляда с экрана.

— Нет. Это у вас с вашим братом был иммунитет, а у него другая мать, и его цепочка ДНК отличается от вашей. Он носитель, как и вы оба, но все же его поразил вирус.

— Что она ему говорит? Вам не кажется, что он действительно ее слушает?

— Она выключила сотовый телефон, мы можем только наблюдать, перехватывая канал онлайн трансляцию с острова, и со звуком у нас проблема.

Император отвернулся от экрана и прикрыл глаза.

— Как вы допустили чтоб с ним такое произошло? Я отправил его на остров, чтобы ни одна тварь не смогла достать его там. Я сделал все, чтобы он остался в живых. Как вы не досмотрели, Андерс? Я пожертвовал ради него всеми людьми Сопротивления. И позволил ему считать себя врагом Свободной Республики.

— Ваш брат достал его там. Подослал наемников. Это нельзя было предугадать.

К Тейлору подошел Лорен.

— Простите, что прерываю, но на флешке нет никаких намеков и упоминаний об антидоте.

Андерс с досадой ударил кулаком по столу, а Император откинулся на спинку кресла.

— Значит…

— Мне жаль. Мне очень жаль, но нам придется провести зачистку после окончания операции.

Правитель встал с кресла и отошел к окну, отодвигая шторку и глядя вниз с высотного здания на дороги, заполненные машинами — люди пытаются покинуть города. Наивные, вирус теперь повсюду и бежать больше некуда. Вся надежда теперь только на его сына и на эту девушку с огромными синими глазами. Карлос помнил ее отца, которого послал на казнь несколько лет назад, чтобы спасти своего собственного сына… как и его мать, с которой когда-то имел страстный роман, и сам же позаботился чтобы на ней женился один из влиятельнейших людей Свободной Республики. В отместку она не рассказала ему о сыне. Но он знал и так. Знал с первой же секунды, как увидел на плацу в строю новобранца с яркими зелеными глазами и тот назвал свое имя.

— Проведете. — стиснул челюсти, пытаясь унять тупую боль в груди, — Вы знаете, где находится мой брат?

— Знаем и готовы в любой момент начать операцию по уничтожению.

— Я хочу, чтобы его уничтожили они, — Император ткнул пальцем вниз на машины, — Чтобы они разорвали его на ошметки после справедливого суда и оглашения приговора.

Карлос подался вперед, всматриваясь в изображение на дисплее планшета Тейлора. Тем временем на стене на голографическом экране шел прямой эфир программы новостей в самом эпицентре хаоса в городе. Камера выхватывала тварей, бегущих по улице и бросающихся на людей. В объектив летели комья пыли и брызгали капли крови.

А на дисплее планшета синеглазая девушка засунула руку в карман и протянула мету открытый портсигар.

— Что там? Что она ему дала? Увеличь изображение.

Камера приблизила лица, и оба мужчины вздрогнули, когда она остановилась на жутком лице мета, покрытого тонкими сетками темно-серых вен. Девушка взяла его за руку, и Лорен громко выругался, Император выронил сигару и Тейлор даже не наклонился за ней. Они все застыли, глядя на экран. Найса Райс вложила в ладонь мета синие лепестки.

— Что это?

— Похоже на цветы раона, мой господин.

— Она его трогает. О МОЙ БОГ. ОНА ЕГО ТРОГАЕТ. Гладит лицо. Утащите меня все черти в Преисподнюю.

— Тихо. У нее получается. Смотрите. Смотриииииите туда, — Тейлор протянул руку, указывая на голографический экран все с той же программой новостей, увеличивая громкость.

— Мы не понимаем, что происходит, — кричит диктор независимого канала, продолжая бежать с камерой и снимать, — они все замерли и начали рвать на себе одежду, а потом и кожу. Жуткое зрелище как из фильма ужасов.

Камера выхватила одного из метов разрывающего грудную клетку.

— Твою ж мать.

— Лорен.

— Простите.

— У нее получилось. У НЕЕ ПОЛУЧИЛОСЬ.

Все продолжали смотреть на экран, как завороженные, в кабинет сбежались еще люди. Кто-то не отрывал взгляда от новостей, а кто-то от второго экрана.

— Готовьтесь выслать туда бригаду спасателей, вытащить оставшихся в живых и зачистить остров.

* * *

— Нет. Не сейчас.

Закричала, когда увидела, как НеОн поднял руки и рванул на груди рубашку. Перехватила их за запястья, не обращая внимание на рычание и оскал.

— Нет. Не сейчас. Позже. Ты это сделаешь позже, хорошо?

Опустила его ледяные руки вниз, продолжая удерживать.

— Ты обещал мне, что я не останусь одна. Ты обещал быть со мной вечно.

Конечно, он не понимает ни слова, но это и не имеет значения. Это уже совершенно не важно. Я смотрела на него и водила по холодным щекам дрожащими пальцами. Он больше не казался мне жутким и другим. Любимые мертвецы не пугают тех, кто, обезумев, желают увидеть их еще хотя бы один раз. Пусть даже под слоем земли и в самом ужасном виде… но увидеть. И я смотрела, пожирая его взглядом и понимая, что больше у меня такой возможности уже никогда не будет.

Моя мечта в какой-то мере сбылась. Мне была нужна эта последняя встреча, и я знала, что теперь не останусь одна. Я заставлю его забрать меня с собой.

Где-то вдалеке слышала голоса Тейлора и его помощника, но они больше не имели для меня никакого значения. Я выдернула наушник и швырнув его себе под ноги наступила на него, вдавливая в сырую землю барака.

— Знаешь, я представляла себе это именно так. Я не думала о том, что мы с тобой будем жить до самой старости, но я мечтала о том, чтобы умереть тобой в один день. Наверное, самое страшное для меня — это статься одной в этом мире без тебя.

По мере того, как я говорила, светящаяся радужка его глаз становится все спокойней и спокойней, и под моими пальцами все медленней змеились тонкие вены с зараженной кровью, которую перекачивало его мертвое сердце. Я не знаю, кто свыше дал нам с ним эту возможность попрощаться еще раз: дьявол или сам Бог, но я впервые за все время на острове вдруг почувствовала себя невероятно счастливой.

Коснулась подушками пальцев его губ. Настолько твердые, что я чувствую каждую шероховатость. И я забываю о том, что его подбородок выпачкан кровью Фрайя, а за этими губами прячутся страшные, острые, как бритва, тонкие, словно у пираньи, клыки. Сплела свои пальцы с пальцами его обеих рук и склонила голову ему на грудь. Как же страшно не слышать там биение его сердца. Мое все еще стучит, а его нет.

НеОн не шевелится, позволяет себя обнять, превратившись в какое-то ледяное изваяние. А мне так хорошо. Мне так спокойно сейчас. Вот теперь все правильно, Мадан Райс. Правильно, когда мы вместе, кем бы ты ни был. Тогда все было наизнанку, а сейчас верно. Я твоя, а ты мой.

— Когда я была маленькой, Мад, ты рассказывал мне сказку, помнишь? Про брата и сестру. Ее украл страшный злой колдун и заставил мальчика убить всех, кто был им дорог и принести ему в подарок их сердца. Ровно тринадцать сердец и тогда он освободит его сестру и позволит ей стать свободной. Ты всегда думал, что я уснула и не слышу сказку до конца. А я всегда ее слышала и ненавидела девочку за предательство. За то, что съела сердце своего брата и осталась с колдуном.

Подняла голову и посмотрела на Мадана — его взгляд застыл, словно потух. Он слегка раскачивается из стороны в сторону, и я опять положила голову ему на грудь, продолжая говорить и сжимать его пальцы.

— Я всегда думала о том, что конец сказки должен быть другим, и принцесса вырвет себе сердце ради того, чтобы ее брат жил вечно. Я плакала, не потому что мне было страшно, я плакала, потому что не хотела, чтобы сказка заканчивалась именно так.

Он начал раскачиваться еще больше, и в этот момент я вдруг вспышками увидела тот первый раз, когда Мадан Райс рассказал мне эту сказку. Это был мой День Рождения, и его наказали за испорченный торт, который был изготовлен в честь моего десятилетия. Но ближе к вечеру Леона выпустила брата из подвала и заставила танцевать со мной первый танец в знак нашего перемирия. И он танцевал именно так. Раскачиваясь из стороны в сторону и рассказывал мне эту противную сказку, которую придумал сам на ходу.

Я резко подняла голову и посмотрела на его застывшие глаза.

— Ты понимаешь, что я говорю, да? Ты ведь слышишь меня, понимаешь и помнишь? Помнишь этот ужасный танец?

Никакой реакции, а я обхватила его лицо руками.

— Я больше никуда не уйду, Мадан, я хочу, чтоб наша с тобой сказка закончилась здесь и сейчас, так как всегда мечтала я. Я больше ничего никому не должна, Мад. Наша девочка ждет нас совсем в другом месте.

На глаза навернулись слезы, но я их проглотила, продолжая гладить его скулы и в отчаянии пытаться поймать взгляд, в котором, в принципе, отсутствует способность смотреть на что-то, только сквозь и навылет, пронизывая и испепеляя безэмоциональным лазерным светом.

— Теперь ты должен мне. Твои обещания… помнишь? Сначала я и потом ты.

Приложила его ладонь к своей груди, и глаза мета снова начали светлеть. Возгораться неоновым огнем.

— Я хочу остаться с тобой. Сделай меня такой, как ты, и мы уйдем вместе к ней. К нашей девочке… Я говорила тебе, что назвала ее в твою честь? Мадана Райс. Если бы все было иначе, она могла бы носить твою фамилию. Я ведь на самом деле не твоя сестра. Слышишь? Я. НЕ.ТВОЯ. СЕСТРА. Правда, это ужасно? Тааак несправедливо… узнать именно сейчас.

Не шевелится и не реагирует на мои слова, а я ударила его по груди, и он тихо зарычал.

— Я не боюсь тебя… Просто сделай это. Сделай ради меня.

Поднесла порезанную руку к его лицу и с триумфом увидела, как дернулась верхняя губа и затрепетали ноздри.

— Забери меня к себе.

Полоснула по тому же месту, и моя кровь забрызгала ему лицо. Рот Мадана открылся в естественном ужасающем порыве впиться мне в запястье. Он зашипел и оглушительно зарычал, толкая меня в сторону, швыряя, как тряпичную куклу, на землю.

— Даааа. В этот раз — да. Сделай это. Теперь ты должен мне. Ты мне должен.

Бросилась к нему, тыкая окровавленной рукой в лицо и глядя, как он скалится и борется с собой, чтобы не наброситься и не разорвать меня на части, и я разрыдалась от понимания, что даже вот такой жуткий он мой. Только мой.

Рывком обняла его за шею и прижалась всем телом, дрожа каждым нервом и каждой клеточкой своего тела.

— Не смогу без тебя. Пожалуйста. Я так хочу к тебе. Не оставляй меня. Твоя кровь — моя кровь. Мой… мой Мадан. Ты ведь знаешь? Знаешь, да? Ты мой. Никто и ничто не отнимет тебя у меня. Видишь? Даже вирус не смог… никто не смог. И ты не сможешь. Твоя… к тебе хочу. Сейчас.

Глаза светятся еще ярче, а я поднесла запястье к его рту и зарылась лицом в разорванную рубашку. Когда в руку впились словно тысячи иголок и лезвий, я улыбалась. Умирать в его руках не страшно — страшно было жить без его рук.

ЭПИЛОГ

Я резко подскочила с земли, в ушах зашумело и перед глазами пошли разноцветные круги от слабости. Шатаясь, схватилась за голову и вскрикнула от дикой боли в правом запястье. Перевела взгляд на руку и задохнулась от ужаса — прокушена до самой кости, но кровь свернулась и не течет, и края раны словно слегка шевелятся. Тут же лихорадочно оглянулась по сторонам — в бараке никого нет.

Разве… разве я не должна была стать, такой как он, и потом вырвать себе сердце, как и все остальные? Я не мет. Я точно не мет. Судя по тому, как сильно болит место укуса, я живее всех живых. А где он? Все тело пронизало от ужасной догадки — Мадан меня не тронул, а сам… Я еще не могла думать о том, что ни черта не сходится, и что я сама не должна быть собой. Выскочила, шатаясь из барака и тут же прислонилась к нему спиной, глядя на лежащего на спине Мадана. Он не шевелился, и утренние лучи солнца скользили по его лицу, путались в черных волосах.

"Меты никогда не лежат. Они стоят, ходят, бегают или ползут, но никогда не сидят и не лежат". Голос Джена в голове, и в висках пульсирует от понимания, что я, кажется, схожу с ума. У меня жуткие абстрактные галлюцинации. А может, я и есть мет, и именно так своеобразно они видят этот мир? Нет. У них не может вот так болеть внутри… у них не может разрываться сердце на куски. Меты — неживые. У мертвых нет боли и эмоций. А значит, я живее всех живых.

Едва ступая, приблизилась к Мадану и упала на колени, прижимаясь щекой к его груди. Тишина. Оно не бьется. Его сердце не бьется. Ничего не изменилось, и кто-то просто убил его. Убил моего Мада, пока я корчилась в агонии, но так и не сдохла.

От отчаяния захотелось громко заорать, но я не смогла произнести ни звука, мне казалось, что у меня пропал голос. Наверное, это очередной кошмар… и я не переживу его. Я умру от отчаяния во сне. И от непонимания разрывает голову на части. Как будто я в сюрреалистическом артхаусном кино в главной роли или в проклятом дне сурка, где снова и снова теряю его и бьюсь в дикой агонии боли нескончаемо.

А потом я услышала этот глухой стук у себя под щекой. И еще один и еще… Вскинула голову, глядя на бледное лицо Мадана без единой вены, такое гладкое и идеально красивое, что щемит сердце и захватывает дух. Длинные ресницы подрагивают вместе с веками.

Снова перевела взгляд на свою руку и опять на него. Усмехнулась уголком рта, а потом рыдая, истерически рассмеялась и рывком обняла Мадана за шею, целуя его веки, губы, щеки. Они снова были теплыми. Теплыми. Да. Они были теплыми.

Я слышала, как ко мне бегут люди с лазарета, как кричат мое имя, а я продолжала смеяться, прижимаясь к Мадану, и рыдать навзрыд. Они с опаской приблизились к нам, а я заорала не в силах сдерживать эмоции:

— Он не мет. Слышите? Он не мет. Он живой, — и снова навзрыд, захлебываясь в слезах бешеного счастья и неверия, зарываясь руками в его волосы.

— Она сошла с ума, — тихо сказал кто-то.

— Нет… не сошла. Он дышит. Смотрите. Он дышит.

Я сквозь туман слез вглядывалась в их ошарашенные лица и продолжала рыдать, всхлипывая и задыхаясь, а потом смеяться, размазывая слезы по щекам.

Мы все искали вакцину… а вакциной была я сама.

Вот почему меня не тронули меты когда-то в детстве. Вот что колола мне мать каждый день по утрам в своей лаборатории и вот какое наследие она оставила после себя.

* * *

— Мой Господин, у вас гостья. Сказала, что не может уснуть одна.

Седая женщина с длинными густыми волосами, собранными в аккуратный пучок на затылке в строгом темно-синем платье, поправила очки на переносице, глядя на императора, который как раз выключил телефонный звонок, едва она вошла в кабинет и опустила взгляд в пол, как и подобало говорить с членами императорской семьи.

— Пусть войдет.

— Вы ее слишком балуете.

— У меня единственная внучка, и я просто обязан ее баловать.

Карлос Айдар Четвертый поднял голову и улыбнулся, когда в кабинет забежала крошечная девочка с темными кудрявыми волосами и яркими зелеными глазами. Она по-хозяйски забралась на колени к деду и обняла его за шею.

— Ты почему не слушаешься Клариссу?

— Она заставляет меня спать, а я не могу.

— Что случилось? Ты мне расскажешь?

— Я жду папу и маму.

Император вздрогнул и развернул ребенка лицом к себе.

— Кого ты ждешь?

— Маму и папу. Они летят сюда на вертолете. Ты ведь скажешь им, что я у тебя? Скажешь, что я живая, и что ты уже давно нашел меня? Ты поступаешь некрасиво. Мама плакала из-за меня.

Император схватил голографический смартфон и набрал Тейлора, но девочка перехватила его руку.

— Не надо. Папа знает… что я здесь. Я ему сообщила.

Отключил звонок и медленно опустил сотовый — глаза маленькой Маданы слегка фосфорились зеленым в полумраке, но тут же погасли, и император тряхнул головой, прогоняя наваждение. Маленькая фантазерка. Снова набрал Тейлора.

— Я хочу, чтобы моего сына привезли сразу ко мне. Нет. Никаких карантинов. Не она и не он. Все потом. Я сказал — ПОТОМ. Я хочу, чтобы он приехал домой. И никакой утечки информации. Объявление я сделаю сам.

Улыбнулся, увидев, как внучка свернулась калачиком на кушетке и послала ему воздушный поцелуй.

— Насчет Сайриуса пока никаких распоряжений. Мой сын решит, как с ним поступить. И еще… вы уже получили анализ ДНК моей внучки? Наши предположения подтвердились?

— Да. Она универсальна: и носитель, и антидот в одном наборе молекул.

— Пока что держать это в строжайшей тайне. Покажи мне сына, Андерс. Я хочу его видеть.

Экран вспыхнул и сменилась голографическая картинка, как мозаика. В салоне вертолета сидят парень и девушка. Он обнимает ее за плечи, прижимая к груди, а она обхватила его шею обеими руками, судорожно вцепилась в воротник его военной куртки, видно, как сильно напряжены ее пальцы, несмотря на безмятежное выражение кукольного лица. Одна рука перевязана, и Мадан поглаживает ее запястье чуть выше бинта кончиками пальцев. У парня на глазах черные очки, но даже сквозь непроницаемое стекло иногда поблескивает неоновая вспышка, как подсветка изнутри.

— Добро пожаловать домой, Мадан Айдар Первый.

Тихо сказал император и откинулся на спинку кресла, переводя взгляд на экран компьютера, где в полумраке по вонючей камере мечется точная копия его самого в яростном бессилии. Эту партию Сайриус Айдар проиграл еще несколько лет назад, когда поверил, что и в самом деле существует армия Сопротивления, которая была организована не кем иным, а Карлосом Айдаром, который понял, каким чудовищем является его самый близкий и единственный родственник и каких неоновых тварей он создал, чтобы свергнуть с престола своего родного брата и занять его место. Но во всем есть свои минусы и плюсы. Карлос потерял Сайриуса, которого ждала смертная казнь, но обрел сына. Меты уничтожены и Свободную Республику теперь нужно поднимать на ноги после жуткого апокалипсиса.

Зазвонил опять сотовый, и Император ответил на звонок из центральной лаборатории.

— Доброй ночи, господин Император, простите за беспокойство.

— Говорите, Энита. Я ждал вашего звонка.

— Мы получили результат анализа ДНК вашего сына. Несмотря на то, что антидот подействовал и вернул ему человеческий облик, он больше не человек и по-прежнему остается носителем вируса ВАМЕТ. В любой момент вирус может активироваться и сменить его сущность, что повлечет за собой создание себе подобных.

— Спасибо за информацию. Отличная работа.

Подождал, пока она отключится с линии и услышал голос Тейлора:

— Прикажете что-то предпринять?

— Прикажу. Уничтожить каждого, кто об этом знает, и ее в том числе. И если собираетесь сами открыть рот, то можете внести себя в список на уничтожение.

КОНЕЦ ДИЛОГИИ

Оглавление

Ульяна Соболева Остров "Д". МЕТАморфоза. Книга вторая

ГЛАВА 1. Неон

ГЛАВА 2. НЕОН

ГЛАВА 3. МАРАНА

ГЛАВА 4. Мадан

ГЛАВА 5. Найса

ГЛАВА 6. Андерс Тейлор

ГЛАВА 7. Найса

ГЛАВА 8. Найса

ГЛАВА 9. Марана

ГЛАВА 10. Неон

ГЛАВА 11. Марана

ГЛАВА 12. Марана

ГЛАВА 13. Неон

ГЛАВА 14. Марана

ГЛАВА 15. Марана

ГЛАВА 16. Марана

ГЛАВА 17. Марана

ГЛАВА 18. Марана

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg