«Девушка в шляпе и собака на трёх лапах »

Девушка в шляпе и собака на трёх лапах (fb2) - Девушка в шляпе и собака на трёх лапах 337K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Лабрус (Алекс Чер)

Лабрус Елена  Девушка в шляпе и собака на трёх лапах

Пролог

Моему верному другу, Амуру.

С любовью. Навсегда.

Этот городок, приютившийся на берегу моря среди раскрошенных как халва скал и кривых сосен, настолько мал, что даже всезнающий интернет не даёт на него ни одной ссылки.

Десять улиц, городская площадь, полуразрушенная башня пятнадцатого века — вот и все его достопримечательности. «На один раз» — говорят туристы. Да и те забредают сюда случайно, свернув к заправке.

К слову сказать, заправка в городе действительно стоит. Только не то футуристическое чудо с Макдональдсом внутри, что указано в путеводителях, до того ещё пятьсот метров. Навигатор честно сообщает об этом бездушным голосом, но девять из десяти путешественников больше доверяют собственным глазам и поворачивают в направлении стрелки. Стрелка же упрямо посылает их направо на целых полкилометра раньше. Только благодаря ей и существует этот город. Затаился и ждёт.

Две старые колонки с облупившейся краской, грязные, покалеченные, похожие на двух пленных солдат, встречают заплутавших туристов на въезде. На первой надпись «ремонт», накарябанная на куске фанеры, висит так долго, что выцвела. Эта невнятная табличка заставляет горе-водителей, скатавших остатки топлива, вылезать и идти к сомнительного вида будке. И пройдоха заправщик, улыбаясь в усы, неизменно отправляет их к следующей железной коробке со шлангом.

Он выходит, приглаживая нечёсаную чёрную бороду с едва заметной сединой и под звук мерно гудящего насоса с невинным лицом начинает рассказывать:

— Однажды, в лучшие для этого места времена, на заправку заехала девушка. Очень красивая девушка, в дорогой машине, вот как у вас, и такой соломенной штуке на голове, ну, знаете, — он показывает руками на свои спутанные густые волосы, слушатели кивают. Да, конечно, они знают, что такое шляпка.

Он продолжает, хотя по их скептическим улыбкам и опущенным глазам понятно, что история заурядная, а от рассказчика разит, но деваться-то им всё равно некуда. Пропуская все его многословные красивости, они ухватывают главное: девушка сбила парня, он стал калекой, но по иронии судьбы они полюбили друг друга.

— Здесь бы и хэппи энд, — засовывает мускулистые руки в карманы засаленных штанов заправщик, — тем более и отдавила она ему всего лишь ногу, а не что поважней, да только девушку ждёт жених, а парень боится, что она останется с ним из жалости. И он, конечно, врёт, что её не любит. А, она, сдержав слёзы, гордо уезжает.

Вынужденные слушать этого пропойцу клиенты тоже собираются бежать сломя голову, едва упавшая стрелка уровня топлива дёрнется вверх. Но бензин льётся медленно, а хриплый голос обаятельного плута неопределённого возраста зачаровывает. Он так убедительно описывает страдания несчастной красавицы.

— И всё же она не может его забыть. Сбегает от мужа-тирана. В страхе и надежде бредёт по пыльной дороге с чемоданом в руках. Но холодно встречает её этот забытый богами город. Да, и жители ей не рады, ведь парня уже и след простыл. Он сам отправился на её поиски, и уплыл на единственной в бедном городке лодке. Они прокляли его за это. И возненавидели девушку, обвинив её во всех своих несчастьях, — загорелой рукой с закатанными рукавами мятой рубашки он опирается на колонку. — Но девушка всё равно остаётся. Она селится в заброшенном доме и ждёт. Ждёт лодку, на которой он вернётся. Она так в это верит, что каждое утро, едва начинается прилив, поднимается на башню его встречать.

Заправщик сам вынимает шланг. Глухо захлопывается лючок. Палец с чёрной каёмкой ногтя тыкается в протянутый проспект. На буклете бронзовый памятник: стройная девушка придерживает рукой шляпу, у её ног большая собака настороженно смотрит в сторону моря. Концы разорванной цепи свисают с постамента.

— В тот день спящий город накроет цунами. Но она успеет предупредить всех. Только один растяпа забудет отвязать собаку. Девушка кинется её спасать и вместе с ней утонет. На заново отстроенной набережной ей поставят этот памятник.

Изо дня в день он повторяет свою историю. Видит усмешки, слышит скабрёзные шутки. Он и сам не против пошутить. Только город ждёт.

Он всматривается в лица. Снова несчастливая пара? Нервная, уязвимая, уставшая от ссор. Скептически настроенный мужчина и его спутница, добрая, впечатлительная и ранимая.

Заправщику нужно лишь заставить их проехать через городок. Этот номер он исполнит как всегда виртуозно. Мучительно долго прокопается со сдачей, раскланяется, проводит долгим взглядом руку женщины, помахавшую на прощанье картой.

Он точно знает, что будет дальше.

Пустынные улицы города навеют им желание проскочить не останавливаясь, но машина неожиданно заглохнет.

— Чёртов забулдыга! — в сердцах пнёт водитель колесо. — Какой прокисшей мочи он налил нам в бак?!

В плавящемся мареве жаркого воздуха он моментально покроется потом.

— Возможно в кафе знают, кто сможет нам помочь? — предложит жена, полной грудью вдыхая манящий аромат свежей выпечки. Её будет мучить нестерпимое желание скрыться в прохладе заведения, пока муж будет безрезультатно тыкать в умерший без связи телефон. Вынуждено он, наконец, согласится.

— Конечно, я знаю, — хозяйка предложит им столик у окна, и потупясь, предупредит, что это бесполезно. — Она вас выбрала. А значит, вы уедете, только, когда она вас отпустит.

— Кто? — испуганно спросит женщина.

— Девушка в шляпе, — последует ответ.

— Что это за бред? — возмутится мужчина. — Звоните, если знаете кому.

— Как скажете, — хозяйка станет накручивать диск древнего аппарата.

«Антонио!» — это всё, что им удаётся понять из разговора на местном наречии.

— А что это за дом? — робко спросит женщина, показывая на скромную хибарку на вершине холма среди двухэтажных особняков.

— Единственный уцелевший после цунами, — не поднимая глаз, поведает хозяйка.

— Дайте-ка я угадаю, — усмехнётся мужчина. — Дом девушки в шляпе.

— Каждый вечер там зажигается свет, хотя никто в нём не живёт, — добавит она, понизив голос. — Вы уже поднимались на башню?

— Нет, мы заглохли возле вашего кафе. И в этом виноват проклятый заправщик, а не погибшая девушка, — разразиться гневной тирадой мужчина.

В уютном кафе, да в середине дня действительно сложно верить во всякую чепуху.

— Сходите. Ко всему прочему оттуда открывается чудесный вид, — ласково, но настойчиво посоветует хозяйка. — Я думаю, пока Антонио приедет, вы успеете и перекусить, и сходить к башне.

Ей трудно отказать, особенно когда запахнет дымком гриля.

— Чем же примечательна эта башня? — мужчина вспомнит про вежливость, заглядывая в меню. По опущенным плечам своей жены он уже поймёт, что башни ему не миновать.

— Каждое утро там появляется призрак девушки с собакой, — невозмутимо ответит хозяйка. — А днём в память о нечастных влюблённых с башни принято бросать шляпу.

Перекусив свежайшими устрицами с местным вином, скорее всего, застрявшие путешественники сочтут эту дань уважения местным суевериям не такой уж и тяжёлой. Мужчина тяжело вздохнёт возле своей машины, но взяв за руку жену, сам поведёт её к квадратному каменному сооружению в три этажа.

За небольшую плату пожилой смотритель вежливо проводит их на верхнюю площадку. Но цена за шляпу всё же дороговата. На молчаливый укор жены мужчина так же молча даст понять, что не дурак разбрасываться деньгами. Добрый старик не будет настаивать.

Они не заметят, что что-то не так. Не почувствуют тлена, пропитавшего этот мёртвый город. Не обратят внимание на беспомощно обрезанный шнур телефона, не увидят стеклянного блеска в глазах старика.

На пронизывающем ветру их взору предстанет море, испещрённое обломками скал. Пожилой сборщик ракушек будет горбиться, высматривая добычу в прозрачной воде. Словно журавль он будет наклоняться, вынимать скользких моллюсков и класть в ветхий садок.

— Она поклялась его дождаться. — Как опытный экскурсовод перед картиной, будет обводить рукой окрестности смотритель. — А парень, уходя, поклялся, что вернётся только когда их залив станет судоходным.

— Но здесь же куре по колено, — заметит внимательный мужчина.

— Да, в наших краях эта поговорка означает «никогда», — сдвинув слишком тёплую для этого времени года шляпу, почешет затылок старик. — Но ведь она этого не знала. И каждое утро высматривала фонарь, что зажигают в тумане на носу лодки. Вы уже посетили музей?

— Давай сходим, — потянет мужа за руку женщина, сконфуженная его скупостью и недовольным лицом, когда они окажутся снизу. — Это бесплатно.

На первом этаже башни двухстворчатая дверь открыта нараспашку. Свидетели давней трагедии — обломки мебели, проржавевшая домашняя утварь и пожелтевшие фотографии на стенах. Будь эти туристы внимательнее, могли бы заметить, что застывшая под вывеской своего кафе дородная хозяйка не сильно изменилась. Скромно приютившийся на лавке смотритель, в своей шляпе похожий на старого еврея, всё в том же костюме и стоптанных наружу туфлях. Да и силуэт рыбака среди торчащих стражами скал всё такой же сгорбленный.

Со скучающим видом, равнодушные к чужой трагедии они выйдут и упрутся глазами в памятник.

— Посмотрим? — предложит женщина.

— Предание гласит, что соединивший звенья цепи получит в награду и богатство, и счастье, — подскажет им смотритель.

— Да тут же не хватает одного звена, — фыркнет мужчина, пытаясь притянуть друг к другу вмурованные в бетон обрывки. Он будет упираться, ведь счастье и богатство, окажутся так близко. Но нужное звено осталось в музее, на стенде с покорёженной посудой. Возможно, они заметили бы его, если бы прониклись этой историей по-настоящему.

Беспощадное солнце будет клониться к западу. И раскалённый как духовка автомобиль снова не заведётся. Призванный Антонио не почтит их своим присутствием до утра — поведает хозяйка.

— А зачем нас выбрала девушка? — шёпотом спросит женщина, косясь на белый домик.

— Она хочет, чтобы вы знали её историю, — так же тихо ответит хозяйка кафе. И этот шёпот покажется зловещим. Гостья вздрогнет, когда в маленьком окошке на холме вдруг вспыхнет свет. Немигающим жёлтым глазом теперь он будет следить за ними, куда бы они не пошли.

Неспешно шагая по променаду, они с мужем не встретят ни играющих детей, ни влюблённых парочек на скамейках. Ни одна машина, велосипед или повозка не встретятся им по дороге, когда в надвигающихся сумерках они пойдут ужинать в единственный на побережье ресторан.

— А как же парень? — вспомнит женщина, когда их непременно усадят на слегка покосившейся террасе.

— О, это самая печальная часть истории, — громко вздохнёт в ответ единственный постоялец. — Он приплывёт к вечеру на спасательном судне, что пошлют в район бедствия. И всю ночь будет нырять, искать девушку, освещая море фонарём.

— Но ни девушку, ни собаку так и не найдут, — подскажет мужчина, с расстройства от вынужденной задержки налегающий на спиртное.

— Парень подберёт из воды только её шляпку, — опрокинет рюмку постоялец и шумно выдохнет.

За пределами тускло освещённой террасы в голубоватом свете луны молчаливо проступят из темноты острые скалы. Где-то далеко за ними шумящее море будет навевать нечеловеческую тоску. А затем прохладным бризом прямо на террасу принесёт лёгкую соломенную шляпу с траурной чёрной лентой на тулье.

— А как дальше сложится его судьба? — спросит женщина, суеверно косясь на повешенную на перила шляпу.

— Спасательный катер в тот же день попадёт в шторм и парня смоет за борт. Его тело тоже не найдут, — равнодушно пожмёт плечами официантка. — С тех пор её призрак в сопровождении собаки и приходит на башню. Если встанете пораньше, то сможете увидеть ещё и мерцающий в море свет фонаря.

Хозяин заведения, где пара решит переночевать, подтвердит, что многие видят девушку в утреннем тумане.

— Только тех, кто её видит, она преследует до самой смерти. Но вы ведь не верите в призраков? — спросит он и пообещает разбудить их как раз к рассвету.

В пустой гостинице всю ночь будут подозрительно скрипеть половицы. Хлопающие двери и ставни, сухой кашель и детский плач — под заливистый храп мужа женщина не сомкнёт глаз ни на секунду. И выскользнет на улицу, едва за окном забрезжит рассвет.

— Только не говори мне, что поверила во всю эту чушь, — гневный взгляд мужа будет красноречивее слов.

Он встретит её у покрытой росой машины и хлопнет дверцей, не желая слушать её жалкие оправдания. Даже мягко заурчавший двигатель не заставит его улыбнуться при жене. А она, сбрасывая вещи в раскрытый чемодан будет мучительно вспоминать причины, что до сих пор удерживают её рядом с этим человеком.

Хозяин гостиницы поблагодарит за щедрые чаевые и подарит ей соломенную шляпку. Она бросит её в багажник и до самой заправки не проронит ни слова.

— Я никогда не смогу это забыть, — услышит заправщик женский голос в клубах дорожной пыли. Они поторопятся уехать, ещё не зная, что увезут с собой не только эту тревогу, что навсегда поселится в их душах, но и проклятье, которое будет преследовать их до самой смерти. Проклятье двух разбитых сердец и канувшего в небытие городка.

Каждый день всё новые и новые туристы будут сворачивать по странному указателю в городок, которого нет на карте, пока однажды кто-нибудь не снимет его.

Заправщик же проводит тоскливым взглядом удаляющиеся стоп-огни, махнёт рукой: «Не она!». Вернётся в свою ветхую будку и погладит пожелтевшую фотографию, где девушка в шляпе улыбается преданно смотрящему на неё псу.

Глава 1. Пепси

Девушка опустилась на край нагретой солнцем скамейки, и парень вежливо подвинулся. Рядом на затоптанную траву уселся старый пёс, неловко завалившись на бок. Вывалив розовый язык, он шумно дышал, спокойно изучая незнакомца.

Из её разодранной ноги всё ещё сочилась кровь.

Девушка не хотела никого беспокоить, но слабость накатывала такая, что до следующей скамейки она боялась не дойти. Не повезло этому упитанному товарищу сидеть здесь в дневной зной. И ни облачка, ни деревца, ни тени от дома.

Он оторвал пухлый зад от лавочки. Пёс проигнорировал телодвижение. Серая овчарочья морда легла на вытянутые лапы. Расценив это как разрешение, парень присел на корточки, рассматривая рану.

— Где это ты так? — жидкость в алюминиевой банке булькнула и зашипела, когда он сделал глоток.

— Тебе место показать? — хмыкнула она. Делиться с первым встречным тем, что лазила по соседским огородам, девушка не собиралась.

Она сняла правую туфлю. Испорчена безнадёжно — пропитанная кровью стелька под нажимом пальцев хлюпала и пачкалась. Сдержать тяжёлый вздох не удалось — удобные туфли, жалко. Голова кружилась. Руки заметно тряслись. Да хрен с ними, с туфлями, что теперь делать с ногой?

— Чем это ты так? — проследил за её манипуляциями парень. Капли пота на широком лбу. Хмурая складка между русых бровей. В голубых глазах сочувствие.

От запаха крови мутило, но от его внимания мутило куда больше.

— Колючая проволока — самое беспощадное и бессмысленное изобретение человечества.

Она вывернула ногу, чтобы лучше рассмотреть рану на икре — две глубоких борозды и третья чирком.

— Надо бы зашить, — он решительно встал. В крупной ладони клавесином зазвучал телефон. — Скорая? Здравствуйте! Рваная рана ноги, большая потеря крови… Девушка. Сколько тебе лет? — обратился он шёпотом.

— Двадцать три.

— Двадцать три года… В сознании… Какой здесь адрес? — отвернулся от телефона.

— Луговая, двадцать пять.

Повернулся. Слушая ответ, пнул застрявшую в траве обёртку.

— Спасибо, ждём! — упал на лавочку, словно не один звонок сделал, а тонну угля разгрузил. Скамейка качнулась. Девушка, потеряв равновесие, схватилась за неё окровавленной рукой, и лёгкая шляпа съехала на бок.

— Ой, прости, прости, — парень хотел помочь, но не знал куда пристроить банку и телефон одновременно. Покрутился на месте, но только вызвал недоумение поднявшего морду пса.

— Ничего, — девушка бросила широкополую шляпу на деревянное сиденье и откинулась на жёсткую спинку. — Спасибо!

Она сама хотела добраться до больницы, но при мысли, что теперь ей помогут, даже стало легче.

— Да, не за что, — махнул парень банкой, и пенная жидкость потекла по руке. — Ой! Я такой ловкий.

Он улыбнулся и наконец, догадался засунуть телефон в карман.

— Что пьёшь?

— Пепси. Будешь? Только оно тёплое, — он протянул ей напиток.

— Выбирать не приходится.

Она сделала глоток сладкой газированной жидкости, сморщилась, с трудом, но проглотила.

— Фу! — вернула банку.

На сером боку с красно-синим логотипом к надписям «light», «zero» и коричневыми потёками добавились кровавые отпечатки её пальцев.

— Я же говорю, тёплое, — он тоже сделал глоток, но остался доволен. — Люблю пепси!

— А чего не кока-колу, не квас, не лимонад?

— Неее, — убедительно помотал головой парень. — Пепси вкуснее.

— Ждёшь кого?

Она передвинула нестерпимо болевшую ногу и сморщилась.

Он не успел ответить — из-за угла пятиэтажки вывернула машина скорой помощи. Парень кинулся ей навстречу, махая рукой.

— Ваша собака? — подсаживая девушку в машину, оглянулся врач на толкавшегося между ними пса.

— Сейчас, — она выглянула из-за плеча доктора. — Эй, Пепси! Квартира номер один. Амон, домой!

Ключи ударили парня в грудь, и он порывисто кинулся их поднимать, когда они уже упали. Облился, чертыхнулся, рассматривая одежду, и поднял глаза, когда дверь машины громко захлопнулась.

Пёс гавкнул. В маленькое окошко на двери она видела, как он развернулся и, подволакивая заднюю лапу, привычно захромал домой.

Растерянность на лице парня. Оставленная на лавочке шляпа. Если этот ловкач не догадается её забрать, шляпу тоже жалко. Хотя, да хрен с ней, с шляпой, лишь бы он запустил домой пса.

Ветхая деревянная дверь заскрипела, впуская хозяйку. Густой запах жареного мяса ударил в нос. Она и представить не могла, войдя в подъезд, что это из её квартиры. На том конце лестницы это вызывало аппетит, на этом — тревогу, что Амон остался без еды.

Глухой удар створки окна оповестил об открытой двери. На этот звук из кухни с деревянной лопаткой в руке выглянул её недавний знакомый.

— Ой! — под её недобрым взглядом он ретировался обратно. Мелькнули демократично-чёрные боксеры от Calvin Klein и волосатые ноги.

Что она мужиков в трусах ни разу не видела? Засмущался, как гимназистка.

Она придирчиво осмотрелась в поисках ещё какого-нибудь урона.

Нестандартная планировка позволяла увидеть единственную комнату целиком прямо от входа. Ни прихожей, ни коридора — сразу от двери открывался небольшой зал, который служил и спальней, и гостиной.

Когда-то это помещение использовали для служебных нужд: хранили лопаты и мётлы, пили чай среди нагромождения новых чугунных ванн и банок с краской, резали селёдку на неровно отпиленном куске фанеры. Этот кусок фанеры с отметинами от ножа и стойким запахом до сих пор стоит за шифоньером слева у стены. Сразу за ним — продавленный диван с тёмно-зелёной потёртой обивкой. Это её спальное место с детства.

Напротив, идеально заправленная кровать с жёсткой панцирной сеткой. Кружевная накидка на двух выставленных одна на одну подушках. Всё как любила бабушка. Неизменный атрибут советской жизни — настенный гобелен. «Три богатыря». Портрет бабушки скрывает могучую фигуру Ильи Муромца до самого коня.

Девушка привычно кивнула строгой женщине на фото.

Ни одного лишнего отпечатка на ровном слое пыли. Отодвинутый от письменного стола стул и непросохшая мужская рубашка на нём — вот, пожалуй, и всё, что изменилось.

Она похромала на кухню. Вроде весила немного, а рассохшийся табурет под тяжестью уставшего тела всё равно заскрипел.

— Быстро ты, — парень уже натянул брюки, но лопатку из рук так и не выпустил. Мешал жарящееся мясо.

— Залатали да выпнули, чего со мной церемониться.

Амон поднялся с любимого места в углу. Мокрый нос ткнулся в руку.

— Быстро дошла, — лопатка заняла упор лёжа широкой частью к сковороде.

— Так травмпункт в соседнем дворе.

Первоначально она и рассчитала траекторию так, чтобы дойти до него самостоятельно, но проклятая потеря крови испортила все её планы. Теперь в её квартире стоит с голым торсом ещё один богатырь.

— Всё мясо пожарил? — она старалась придать своему голосу безразличный тон, но это оказалось сложно. От его ответа зависело останется ли собака голодной только завтра или уже сегодня.

— Нет, половину. Странно ты живёшь. Кроме варёной гречки и сырого мяса мелкими кусочками больше и есть нечего. — Он попробовал своё блюдо и выключил газ.

— Это собачья еда. Была собачья. Ровно на два дня.

Словно понимая, что с его едой какая-то засада, пёс положил голову ей на колени, заглядывая в глаза.

— Придётся урезать тебе пайку, дружок, — она потрепала пса по загривку.

— А ты сама что будешь есть? — парень дотянулся через лохматую спину собаки до куска вафельной ткани и вытер лоб.

— Ничего.

Надо бы встать, переодеться, но она так устала, что сил хватило только откинуться к стене и прикрыть глаза. Злополучное мясо так вкусно пахло, что в животе заурчало.

— Ужин? — услышав этот звук, встрепенулся парень. — Раз уж он всё равно готов.

— Интересно, что ты ешь на обед, если на ужин у тебя жареное мясо? — спросила она, не открывая глаза.

— Интересно, что ты ешь вообще, если на завтрак, обед и ужин у тебя пустой холодильник.

— Мне хватает запахов из окон соседей. А ещё у меня есть вода, — она открыла один глаз. — На ужин кипячёная.

— Не вопрос, — усмехнулся он и налил ей стакан воды, громыхнув эмалированным чайником. — Я овощи купил. Может хоть салат?

— Спасибо! — она с энтузиазмом выпила чуть тёплую воду и посмотрела на часы. — Но не сейчас.

Около семи. Амону пора есть, а в девять у неё встреча. Очень важная встреча.

И как не накатывала слабость — слава местной анестезии, хоть нога пока не болела — она встала, чтобы покормить Амона.

Смешала половину оставшегося мяса с варёной гречкой и поставила суетящемуся возле неё псу.

— Разве мясо не надо варить? — следил за её манипуляциями парень.

— Пепси, сколько тебе лет? — она вымыла руки и сдёрнула у него с плеча полотенце.

— Двадцать один, — ответил он без заминки.

— Собаки не переваривают варёное мясо. Не в том смысле, что не любят, а именно не могут переварить. Так устроена их пищеварительная система. Только свежее.

Она вернула мокрое полотенце на место, похлопала парня через ткань по широкой груди.

— Ты ешь, раз уж всё равно приготовил, а у меня дела, — и похромала в ванную.

— Ого! — отреагировал парень на её появление при полном параде. Он так и сидел в кухне.

Длинное чёрное платье без рукавов в пол и чёрная шляпка с декоративным цветком. Он встал с единственного табурета.

— Ты на похороны?

— Ещё нет, — ответила она, наливая стакан фильтрованной воды из кувшина. Голова всё ещё кружилась. — Кстати, спасибо за шляпу.

Он всё же забрал её со скамейки.

— Не за что! А ты что, уходишь?

Она допила воду, шумно выдохнув. Поправила цепочку маленькой сумочки на плече.

— А что тебя в этом удивляет? Меня заштопали, и я всё ещё могу ходить.

— А закрыть квартиру? Меня выпроводить?

— Единственная ценность, что здесь есть — хромая собака. Но он вряд ли даст себя в обиду, несмотря на больную ногу. Так что не обманывайся на её счёт.

Она погладила пса, кое-как справляясь с накатывающей слабостью, развернулась и пошла к выходу. Пёс послушно пошёл следом.

— Подожди! — парень тоже вышел в комнату, натянул рубаху, безбожно мятую и всё ещё сырую, потёр особо мятые места ткани ладонью, и тут же забыл про них.

— Амон, до встречи! — отдала она команду собаке, и точно зная, что делать, пёс выбежал из квартиры.

— А дверь запереть? — парень вышел в подъезд. Дверь за ним со скрипом закрылась, и она слышала, как на кухне снова хлопнуло окно.

— Амон вернётся сам, — лестница поплыла у неё перед глазами. — Обещали дождь, не хочу, чтобы он прятался под лавочкой.

Парень пожал плечами, мол, хозяин барин, и больше ни о чём не спросил. Правда, посмотрел на неё косо и подал руку.

— Зачем ты вообще дала мне ключи?

Она чувствовала, что вцепилась в его горячую ладонь слишком сильно.

— Если бы меня продержали дольше, ты должен был запустить Амона домой и покормить.

— Тебе следовало давать указания точнее, — он помог ей спуститься с крыльца.

Наступающий вечер не принёс свежести. Всё та же удушливая жара, запах битума — где-то клали свежий асфальт. Резко замолчавшие тётки у подъезда, провожали их глазами.

— Спасибо! Пока, Пепси! — она отпустила его руку и повернула направо.

— Пока, — ответил парень и как ни в чём ни бывало пошёл рядом.

— Тебе в ту же сторону? — она шла медленнее, чем собиралась, а он невольно подстраивался под её шаг.

— Да, тут недалеко, — он красноречиво пискнул брелоком сигнализации. Чёрная квадратная машинка приветливо моргнула в ответ. — Подвезти?

И в любой другой день она ни за что бы не согласилась, но сегодня… эта рана вывела её из строя намного сильнее, чем ей показалось. Её ждут в центральном парке. Идти до него недалеко, но ехать всё же легче.

В пахнущем кожей салоне дурнота накатывала удушливыми волнами, и пот холодил спину, когда она наклонилась, чтобы проверить не промокла ли от крови повязка.

Почти промокла. Под верхними слоями бинта уже проступили бурые пятна. Ерунда! Лишь бы обезболивающего хватило ещё на час. Она не имеет права не справиться.

Пепси уверенно выехал с забитой к вечеру парковки, и поток машин подхватил их в нужном направлении.

— У тебя странное имя, — сказал он, аккуратно перестраиваясь в крайнюю левую полосу для поворота.

— Не поделишься, как меня зовут?

— Старушки на лавочке назвали тебя Генка. — Он глянул на неё вскользь. — Если в вашем доме не две первых квартиры, и ты не приводила сегодня кого-то ещё кроме меня, то «Генка с первой квартиры хахаля что ли привела?» именно про тебя.

Она усмехнулась, он так похоже изобразил надтреснутый старческий голос её соседки.

— Да, Геннадия не самое распространённое в наше время имя. Моя бабушка была наполовину гречанкой и настояла, чтобы меня назвали в честь её деда Геннадоса.

— А мои родители просто решили соригинальничать и назвали меня Адольф.

— Отличное имя, — она смотрела как они протискиваются между машин в поисках свободного места. — Яркое, звучное. Его давно пора очистить от дурного налёта суеверного презрения.

— Хочешь сказать для моей славянской рожи оно подходит?

— Внешность у тебя как раз скандинавская.

Она пристально посмотрела на его прямой нос, упрямый подбородок, выступающий затылок. Спокойно, ровно, уверенно он припарковался у центральных ворот парка, и она прекратила его разглядывать.

Нога начинала ныть, она почувствовала это сразу как наступила на неё.

— Спасибо ещё раз. Удачи тебе, Пепси! — она решительно захлопнула дверцу и сделала первый шаг.

Полукруглая арка входа в десяти метрах от неё казалась недосягаемо далёкой.

Глава 2. Всё лучшее — собакам!

Ровно в девять часов вечера Генка должна оказаться на месте. Такое время выбрал клиент, а она никогда не спорила со своими клиентами. Они сами выбирали в котором часу, в какой день и в каком месте умереть. Она свято чтила их последнее желание.

С этим заказом с первого дня начались странности. Хотя сначала она даже обрадовалась, что не придётся никуда лететь. Она работала по всему миру, кроме Швейцарии, Нидерландов и трёх американских штатов, где эвтаназия разрешена, но ни разу ещё у неё не было клиента в родном городе.

Хотя бабушка всегда говорила, что их чудный городок у моря, где побережье пестрит шикарными домами, просто кладезь для их ремесла. Ведь переехать жить на побережье могут себе позволить только состоятельные люди и делают это обычно ближе к старости, когда ничего так не хочется, как красиво стареть в уютном домике под шум волн.

И вот первый клиент в шаговой доступности. На встречу она пришла пешком.

Новенькая двухэтажная вилла, безжалостно отвоевавшая у соснового леса приличный кусок земли. Белые полоски дорожек расчертили его вдоль и поперёк. А неприлично высокий забор с колючей проволокой создавал иллюзию замкнутости и защищённости. Ярко-оранжевая крыша неприятно контрастировала и с синевой моря, и с зеленью леса. Этот закос под черепицу резал глаза, хотя его и смягчили перекрытиями стеклянных фасадов и отделкой приветливо распахнутых дверей.

Узнать, что на этом островке роскоши и благополучия кому-то требуется её помощь не стало неожиданностью. Но женщина, которую хозяин дома представил, как свою больную жену, обескуражила. Лет сорока с небольшим, красивая, ухоженная. Немного более худая чем следовало. Неоперабельный рак желудка оправдывал её худобу, но не её цветущий вид.

Геннадия пришла устраиваться к ней сиделкой. Именно такое условие она выдвигала. Прежде чем взяться за заказ она должна быть уверена, что клиент не просто нуждается в её услугах, он жаждет их.

— Пока я не доставлю вам много хлопот, — низкий бархатный голос женщины и мягкая улыбка располагали. — Мне скорее нужна компаньонка, чем строгий больничный уход.

— Хорошо, я постараюсь быть и полезной, и приятной, — улыбнулась в ответ девушка.

С этого разговора Генка начала приходить в этот дом почти ежедневно. Месяц с небольшим прошло до сегодняшнего дня, но в том, что этой женщине необходимо умереть, девушка не сомневалась.

Платановая аллея. Может не самая красивая в мире, но зато и не самая длинная. Сегодня её короткость казалось лучшим из преимуществ. Старые деревья давно срослись кронами и гулять в их густой тени было комфортно даже в середине дня. Именно здесь они и гуляли.

Обычно Генка везла инвалидное кресло со своей подопечной до самого конца аллеи, и там, где все туристы обычно сворачивали к морю, чтобы продолжить путь по широкой и многолюдной набережной, они поворачивали в глубь парка к большому рукотворному пруду.

Стриженную траву по его берегам бессовестно облюбовали собачники. Они гуляли здесь со своими питомцами в одиночестве или устраивали встречи клубов. В радостно резвящихся друг с другом четвероногих не было недостатка, и это доставляло удовольствие и её клиентке, и Амону, который валялся в этой сочной траве как барашек на выпасе.

По понятным причинам, кроме любителей собак редко кто отваживался добровольно ходить по этому газону. Администрация парка одно время боролась с собачниками, но потом, сдалась. Чище от этого не стало, но и грязнее тоже. И пусть по их городку не развешивали на каждом углу чёрные пакетики для собачьих экскрементов, как, например, во французском Довиле, не стал он и элитным курортом, да и берега его остались галечными, а не покрылись мелким песком, но люди уже учились уважать не только свои потребности, но и других людей, и, главное, собак.

Собаки всех мастей весело бегали за предметами разной степени упругости, услужливо бросаемыми хозяевами, а её хромой друг привычно разлёгся под кустом, обозначенным «до встречи».

Амон поднялся и приветливо замахал хвостом. Генка тоже обрадовалась и ему, и тому, что дошла вовремя.

Июльским вечером, когда дневная жара уже спала, но солнце ещё падало косыми лучами на землю, небо становилось ниже. И то, что называли небесами, как место, где всегда ждут, тоже казалось ближе, осязаемей, уютней. В этот покой хотелось влиться и остаться с ним навсегда. Именно это мгновенье остановить в застывших глазах. Не удивительно, что большинство её клиентов выбирали именно вечер.

Женщина уже ждала. Со своего места Генка видела лишь её затылок и длинную тень инвалидного кресла, но точно знала, что это она.

Девушка перевела дух. Дорога далась ей нелегко, но она сконцентрировалась на поставленной задаче, думала о человеке, которому в эти минуты намного тяжелее, чем ей, и это помогло ей преодолеть дорогу.

Геннадия никогда не разрушала магию последних минут. Не здоровалась, не обращала на себя внимание. Не спрашивала: «Вы готовы?» Разве можно к такому подготовиться?

Она подходила так незаметно, как только могла. Иногда ей помогал Амон. Он отвлекал на себя внимание. Клал морду на худые колени. Влажный чёрный нос тыкался в слабые ладони. Печальные собачьи глаза заглядывали в душу. Он сам был там однажды, на самом краю, на той границе, где жизнь становится ничем. Он видел смерть этими внимательными глазами. С ним уходить было не страшно.

В этот момент Генке оставалось только сделать укол.

Комариный укус саднил сильнее. Маленькая пластиковая капсула с лекарством. Несколько капель смертоносного вещества. Её бабушка разработала эту смесь. Генка гордилась тем, что довела её до совершенства. Ни боли, ни страха, ни неприятных ощущений. Как незаметно человек из бодрствования проваливался в сон, также незаметно из жизни он переходил в смерть.

Девушка посмотрела на часы и подала знак собаке. Но безотказный Амон вдруг заартачился. Вместо того, чтобы идти вперёд, он сел у ног.

Генка подала условный знак ещё раз. В ответ пёс лёг и, положив морду на лапы, тихонько заскулил.

Светлый затылок женщины тут же показался неестественно безжизненным. Чтобы не привлекать внимание, девушка кинула в сторону первый попавшийся под ноги сучок. Эту команду Амон выполнил. А она, придерживая шляпу и усиленно делая вид, что наблюдает за собакой, прошла вперёд и развернулась лицом к креслу.

Смерть и сон невозможно перепутать. Женщина мертва, хотя, неестественно закинув голову и приоткрыв рот, казалась всего лишь спящей. Длинная шея выгнута подобно лебединой, руки безвольно свесились.

Нужно уходить. Им с Амоном здесь больше делать нечего. Но Генка хотела кое-что проверить. Будет подозрительно, если она приподнимет женщине веко. Привлекать к себе внимание категорически нельзя. Но даже с тех двух шагов на расстояние которых она подошла, ей стало видно, что один глаз женщины приоткрыт. Узкий кошачий зрачок уставился в небо.

И смутная догадка переросла в уверенность. Ей не показалось! Это его она видела в обед в особняке. Сбегая, из-за него искалечила ногу. Будь ты проклят, Вайс! Теперь ей ещё и не заплатят.

Она стиснула зубы. Хотелось зарычать от ярости.

— Она что, умерла? — знакомый голос и ошарашенное круглое лицо.

— О, боже! Пепси, ты что здесь делаешь?

Но парень не слышал её, он испуганно таращился на умершую женщину. Его остолбенелый вид ясно давал понять, что здесь что-то произошло. А девушке совсем не нужно привлекать к себе внимание.

— Не вздумай ничего трогать, — девушка потянула его за руку к проходу между кустами.

— А может она ещё не умерла? Нужно проверить. Может, вызвать скорую?

— Далась тебе эта скорая! Целый день вызываешь, — ворчала Генка вполголоса.

Парень механически передвигал ноги, но голова никак не хотела отворачиваться от поразившего вида.

— Пошли, пошли отсюда, — она ущипнула его, чтобы парень, наконец, обратил на неё внимание.

— Ай! — он пришёл в себя и потёр руку.

— Без нас обнаружат, и вызовут кого надо. Пожалуйста, Пепси, не вмешивайся в это.

Ей кое-как удалось увести его за кусты, когда раздались первые взволнованные крики:

— Кто-нибудь, помогите! Вызовите скорую! Здесь женщине плохо.

— Я же говорил, может она не умерла, — разнервничался парень.

— Поверь мне, Адольф. Она умерла. Ей уже ничем не поможешь.

Ей хотелось исхлестать его по щекам, но он уже пришёл в себя.

— Слушай меня, — они медленно пошли по алее в сторону, противоположную той, куда на крик уже торопились со всех сторон зеваки. — Вы с Амоном медленно и не торопясь сейчас пройдётесь по набережной и подождёте меня у выхода из парка.

Она вытащила из сумки обычный непрозрачный пакет с ручками, засунула туда шляпу и вложила в руку парня.

— А ты куда? — остановился он.

— Сделай, пожалуйста, как я прошу, — она легонько подтолкнула его по направлению движения. — Встретимся у входа. Амон, птички!

В отличие от парня, пёс послушно захромал в нужном направлении, только что не кивнул. А парень кивнул и наконец, пошёл за собакой.

Преображение девушки на этом не закончилось. Она распустила волосы, достала тонкий разноцветный шарф. Шелковистым покрывалом он прикрыл её плечи. И как бы нестерпимо не болела нога, стараясь не хромать, она протиснулась среди столпившихся людей ближе к месту трагедии.

Несчастный муж усопшей уже взял на себя заботы о теле жены. Вытирая слёзы, он кому-то звонил, и взволнованные перешёптывания толпы и негромкие соболезнования проходили мимо его ушей. Генку интересовал не он. А тот, кто всё испортил. Он непременно должен здесь быть. Он никогда не пропускает шоу с обнаружением трупа.

Она не встретилась с ним взглядом. Зеркальные Ray Ban Aviator скрывали его бесстыжие льдисто-голубые глаза. Но он её тоже узнал. Лёгкий кивок в сторону она расценила как предложение поговорить.

— Сукин ты сын, Вайс! — поприветствовала она его злым шёпотом.

— И ты отлично выглядишь, Гентана, — широко улыбнулся он. С его британским акцентом это прозвучало как «отлЫчно выглАдЫшь, ГЭнтана». Когда он говорил по-русски, то казался таким беззащитным, что заподозрить хладнокровного убийцу в нём даже посвящённым трудно.

Они присели на скамейку, скрытую от посторонних глаз стриженным кустарником. Девушка вытянула болевшую ногу, но особо её страдания это не уменьшило. Зато придало ей злости.

— На кой чёрт ты влез?

— Ты о чём? — неподдельное удивление в его голосе. «Ты о чОм?»

Она внимательно посмотрела на его вытянутое лицо, рыжеватую трёхдневную щетину. Типичный англичанин. На впалых щеках морщинки, в тех местах, где они обычно обозначаются улыбкой. Тонкий нос перечёркнут дужкой очков. Он снял их и потёр переносицу.

— Это была твоя работа, — парень неправильно поставил ударение ("твОя"), но Генка умела это не замечать.

— Была, но кто-то сделал её за меня, — она испепеляла его гневным взглядом.

— Признаюсь, я был удивлён не меньше, когда увидел её расширенные зрачки. Ты так не работаешь, — он перешёл на английский.

Специальная тряпочка в его руках ни на секунду не замедлила движение по стёклам очков.

— А я не удивилась, Вайс. Я готова была тебя прибить, когда увидела её «кошачий глаз». Только ты оставляешь за собой эту фирменную подпись, — она продолжала говорить по-русски. Пусть напрягает мозги.

— Это не подпись, — улыбнулся он. Ему явно польстило сказанное. — А обычная проверка. Я всегда убеждаюсь в смерти клиента.

— Убедился? — хмыкнула она.

— Да. Она мертва. Но её убила не ты. И не я.

Он проверил очки на свет, подняв их к последним лучам уходящего солнца, и снова нацепил.

— Не вешай мне лапшу на уши, Вайс, — с трудом, но она встала, давая понять, что разговор окончен.

Он свёл к переносице брови — русские поговорки всегда доходили до него с трудом.

— Не ври мне, Вайс. Не ври. Я видела тебя с мужем умершей. И нескольких часов не прошло с момента твоего появления, а она уже мертва. Видимо, муж устал ждать, когда она решится, хоть твои услуги и стоят дороже.

Она не хотела выглядеть слабой, но боль усилилась, нога опухла под тугой повязкой, каждый шаг давался с трудом. Генка не гордо встала и пошла, а кое-как поднялась и заковыляла к выходу.

— Что у тебя с ногой?

«Что у тЭбя с нАгой» — передразнила она мысленно.

— Дверью прищемила, — ответила она, не оборачиваясь.

— Я не встречаюсь с заказчиками! — крикнул ей вслед парень на французском.

«Же нё рокунт…» — она замерла, не столько осмысливая саму фразу — она, как и Вайс легко общалась на нескольких языках — сколько её смысл.

А ведь он прав! Наёмные убийцы никогда не приезжают в гости к заказчику. А их общение с мужем убитой сегодня выглядело таким дружеским.

Секундная заминка может и не осталась незамеченной для Вайса, но продолжать разговор всё равно не было нужды.

«Кто знает, на что способен Вайс ради того, чтобы оставить меня без средств к существованию, — думала Генка пока медленно продвигалась к выходу. — Он давно желает выкупить формулу смертельной смеси. Может быть отвести от себя подозрения — именно в этом его план?»

К счастью, она жила очень скромно. И пусть до этого она не собиралась тратить ни цента из заначки — она не позволит Амону голодать, не получив оплату.

У выхода Генка обняла лохматого друга. От избытка чувств пёс настойчиво пытался лизнуть её в лицо. «Я обойдусь, но ты не будешь ни в чём нуждаться!» — сказала она ему на ухо.

Пепси помог ей подняться, протянув ладонь, но ей уже стало легче.

— Домой, Амон! — скомандовала она.

И когда пёс неторопливо пошёл впереди, обратилась к парню:

— Ты знаешь, Пепси, что в Непале собаки считаются священными животными, умеющими общаться с богом смерти Йама?

— Нет, — он придерживал её за руку, помогая идти.

— Непальцы проводят каждый год пятидневный фестиваль в их честь. Запускают салют, зажигают фонарики, преподносят им разные вкусности и говорят слова благодарности.

— Звучит эпичненько, — улыбнулся он.

— Эпичненько, — передразнила девушка. — Запомни, Пепси, мой непальский девиз: всё лучшее — собакам!

Глава 3. Вайс

Пепси довёз её до дома и даже помог дойти до квартиры. Из густых сумерек на город неожиданно налетел предгрозовой ветер. Он носил по двору мусор и сбивал с ног. Синоптики не обманули — намечался ливень.

Генка искренне поблагодарила парня. Наверно, он подумал, что за помощь, на самом деле за то, что он не задал ни одного вопроса.

Такая редкая черта в человеке — отсутствие праздного любопытства. Именно неоправданное разумными целями стремление людей знать всё, вплоть до мелких, несущественных подробностей, так мешало Генке с детства заводить друзей. А при её нынешней жизни и подавно — какие могут быть друзья! Хотя спроси её парень зачем она пошла в парк, она не обвинила бы его в неразумности. Но он не спросил, и она с облегчением закрыла за ним дверь.

Амон вышел из своего угла её встречать. Путь от парка до дома напрямки намного короче, чем в объезд на машине. Она погладила пса, и он вернулся в кухню следить в окно за яркими всполохами молний и тревожно прислушиваться к громовым раскатам. Ему никогда не нравилась гроза.

Невыносимо хотелось сесть, но она знала, что нельзя этого делать. Иначе не встанет. Она переоделась в верх от пижамы, стёрла косметику, застелила постельным бельём диван, — сегодня весь этот ежедневный ритуал казался ей марафоном с препятствиями — и тогда только села.

Кровь испачкала повязку и засохла, превратив её в гипс. На свёрнутое валиком одеяло пришлось застелить пакет. Больная нога с целлофановым хрустом опустилась на возвышение, а гудящая голова, наконец, на подушку.

Генка закрыла глаза. На ощупь отыскала верёвочку выключателя. Свет торшера погас и перед глазами поплыли радушные пятна.

Непогода бесновалась: рвалась в рассохшиеся рамы, хлестала ливнем по стёклам, лупила по дрожащему отливу. В такую погоду только спать, но нога болела и события вечера всё крутились в голове.

Денег на лекарства, что ей выписали, у неё пока не было. Придётся лезть в заначку, а пока как-нибудь держаться и без антибиотиков, и без обезболивающего.

Понимая, что не уснёт, она включила телефон.

Среди спама и предложений интернет-магазинов обнаружила единственное настоящее письмо.

«Требуются услуги опытной сиделки. Сэр Найджел Джонс, Уэльс, Великобритания. Тел. +44…»

Она набрала длинный номер.

— Сэр Найджел?

— Да, я Найджел Джонс, — бодрый мужской голос. Скорее молодой. Может среднего возраста.

— Надеюсь не слишком позднее время для вас? Вы интересовались сиделкой.

— Мисс Гентана?

— Да. Скажите, кто рекомендовал вам меня?

— Господин Дюбуа, мисс, — ответил без запинки мужчина и тут же продолжил: — Мы деловые партнёры. Он рекомендовал вас как высококвалифицированного специалиста.

— Кто нуждается в услугах сиделки?

— Моя мать, леди Джонс. Болезнь Альцгеймера.

Увы! При деменции человек сам не может принять адекватное решение — это не её клиент. Жаль, лавербред с беконом, традиционный валлийский завтрак, видимо, отменяется. Она даже почувствовала во рту вкус тушёных красных водорослей и вспомнила, что так сегодня и не поела.

— Я сожалею, сэр, но я не могу помочь в вашем случае.

— О, умоляю вас! Я предупреждён о ваших правилах. Но это всего лишь ранняя стадия.

— К тому времени как я улажу все формальности и доберусь к вам, она перейдёт в среднюю, и ваша мать забудет для чего ей сиделка.

— Мы можем завизировать её волю нотариально.

— Простите, сэр, это принципиальный вопрос для меня: я должна получить одобрение лично и неоднократно. Мой клиент должен мне доверять. А при деменции это практически невозможно. Я не могу вам помочь.

— Возможно, вы можете посоветовать другого специалиста? — надежда в его расстроенном голосе.

— Возможно. Если он сочтёт ваше предложение уместным, то сам свяжется с вами.

— О, буду очень вам благодарен, мисс Гентана.

— Не стоит благодарностей, сыр Найджел. Доброй ночи!

Она отключилась.

Мистер Дюбуа. Воспоминания всплывали яркими картинками.

Август. Два года тому назад. Автомобильная авария (фото искорёженного автомобиля в газете). Страшная трагедия. Двадцатилетняя девушка, его дочь (короткая стрижка, тёмные чуть навыкате глаза, щербинка между зубов — она первый раз улыбнулась, узнав про сиделку). Её парень погиб, она стала инвалидом. Ей дали год, чтобы справиться с потерей и научиться принять такую жизнь.

Никто так настойчиво не стремился умереть весь ненавистный ей год как эта юная бунтарка. Она два раза спускала свою инвалидную коляску с лестницы, травилась таблетками, пыталась повеситься на жгуте из простыни.

На кладбище монастыря Симье на северо-востоке Ниццы, где-то между оливковой рощей и центральным железнодорожным вокзалом, она пожелала расстаться с жизнью на могиле своего любимого. Она назвала это «воссоединение» и считала, что просто исправляет ужасную ошибку — жизнь, дарованную ей на год дольше.

Согласно последней просьбе, её оставили на широкой глянцевой плите. Она что-то тихонько пела вырезанным в мраморе буквам. Её рука гладила их простые очертания, и осталась лежать на дорогом ей имени. Даже умельцы похоронного бюро не посмели убрать едва заметную улыбку с её лица.

В лакированном ореховом гробу с золотыми ручками её опустили под ту же плиту и таким же шрифтом вписали её имя — Моник Дюбуа.

Всех своих клиентов Гентана провожала в последний путь. Среди прощальных букетов, горестных рыданий и проникновенных речей так просто забывалось, что выбор был. Но его делала не она.

Красивая женщина Елена Долгова не стала её клиентом, но её воля тоже исполнена. Генка провела с ней рядом трудный месяц. Если сможет, на её похороны она тоже пойдёт.

Она передвинула онемевшую ногу. Если там будет Вайс, она скажет ему про сэра Найджела.

Генка не любила называть своих клиентов по именам. Не потому, что желала отстраниться, а потому, что для неё это не имело значения. Она давала им определения и именно так запоминала. Елена Долгова — «красивая женщина». Моник Дюбуа — «бунтарка». И только бабушка осталась «бабулей». Она стала её наставницей и первым клиентом. Сломанная шейка бедра стала её приговором.

— Унижение — вот что самое ужасное, — говорила бабушка. — Не боль, не страх, а стыд, когда другим людям приходится ухаживать за тобой. Подмывать, кормить, выносить горшки. К этому невозможно привыкнуть. Это уже не жизнь.

— Это слабость и трусость! — выкрикивала ей в лицо Генка, растирая по щекам слёзы. — Ты нужна мне! Ты должна бороться!

— С чем? — улыбалась бабушка. — С подкладным судном? С инвалидным креслом? Мне семьдесят восемь лет. Мне с него уже не встать.

— А я? Как же я? Неужели ты меня совсем не любишь?

— Тебе семнадцать, Геннадия. Ты уже взрослый человек. Твой эгоизм понятен, но позволь мне самой распоряжаться своей жизнью. Научись уважать чужие решения.

И Генка училась. Это оказалось нетрудно — бабушка одна растила её с пяти лет. Девочка впитала её науку до того, как узнала слово «эвтаназия» и давно привыкла к тому, что она нестандартная личность.

Эпитет «странная» прицепился к Генке ещё в детском саду.

«Странная» — пожимали плечами учителя на молчаливую худую девочку с цепким взглядом.

— Геннадия, вы приняли странное решение, — сказал ректор университета, когда она забирала документы после первого курса. — Я давно не видел таких выдающихся способностей. Вас ждало великое будущее в химии. Я тридцать лет занимаюсь этой наукой и без стыда могу признать, что вы знаете больше меня. Вы талантливы, перспективны. Мне, жаль. Искренне жаль.

— Это немного не то, чего я хочу, — скромно потупилась Генка. — Ваш университет занимается сухой теорией, а я хочу помогать людям.

— О, да вы подвижник, — усмехнулся он.

— Наверно, можно и так сказать, — она пожала плечами и вышла, чтобы не войти больше в стены ни одного учебного заведения никогда.

Воспоминания одолевали, всплывая то неясными очертаниями, то миражами. Но, когда гроза стихла, девушке, кое-как примирившись с болью, наконец, удалось забыться.

В этом странном полусне ей мерещился Вайс. Его узкие плечи в веснушках, и редкие рыжие волоски на груди. И холодные руки. Почему такие холодные руки?

Она проснулась от того, что её колотит озноб. Кое-как натянув на себя одеяло, она тряслась и чувствовала, как вся горит. А она так надеялась, что обойдётся без температуры.

Бледный рассвет уже просачивался сквозь шторы, но до настоящего утра ещё так далеко.

Будь ты проклят, Вайс! Если бы она не решила сигануть через забор, чтобы только не встречаться с ним, то не билась бы сейчас в лихорадке. Сама виновата. Но Вайс до сих пор заставлял её совершать глупости.

Вайс. Его настоящее имя Доминик Пасс. Он взял себе это прозвище Vice, что в его случае означало «порок». Этакое червивое яблочко. Английский джентльмен снаружи, благородный, худощавый, аристократичный и гнусный продажный убийца внутри. И джентльмена, и убийцу примиряли между собой сдержанность и педантичность.

Впрочем, истинным джентльменом его трудно было назвать даже по манере одеваться. Футболка, джинсы, кеды или кроссовки. Зимой — толстовка, ужасная вязаная шапка в обтяжку, несколько колец шарфа вокруг шеи. Всё невзрачное и неряшливое, словно постиранное в один приём — чёрное и белое — с добавлением отбеливателя. Даже короткие волосы не рыжие, а невнятно рыжеватые и всегда торчат вихрами. Словно он сам только что из стирочного барабана. Но Генка влюбилась в его ум, робкую улыбку и очаровательный акцент.

А потом узнала, что ему нужен только состав.

У них, у "киллеров" (как же Вайс ненавидел это слово) есть что-то вроде сообщества. И единственный плюс недолгих отношений Генки с Вайсом — парень ввёл её в свою среду. Под прозвищем Гентана. Скрестил её имя и пентан — насыщенный ациклический углеводород — как символ безграничной любви к химии. Это значительно облегчило решение некоторых международных вопросов, но и наложило на Генку некоторые обязанности. Например, делиться клиентами.

Вайс немного осадил её подвижнический пыл, умерив героизм, самоотверженность и желание работать бесплатно. Но радикально, как ни старался, заставить изменить своим принципам не смог. Гентана осталась работать особняком и брала только те заказы, на которые имела моральное право.

Понимая, что не сможет согреться, Генка позвала собаку. И только прижавшись к лохматому горячему боку Амона, наконец, уснула.

Глава 4. Клуб отчаянных, но благородных

Что-то шкворчало. По всему дому разносился запах жареного лука.

— Бабуля? — плохо соображая со сна, Генка открыла глаза и уставилась на портрет. Бабушка любила жарить сало с луком, а потом заливать его яйцами.

Но она умерла.

Откинутое одеяло взметнуло в воздух облако собачьей шерсти. Хромая, девушка дошла до кухни и остановилась в проёме двери. Ну, конечно! Пепси. И какие-то следы босых ног на полу. Грязные следы. От проёма они шли до дивана и там обрывались. Только одна дорожка.

— Привет! — помахал ей Пепси лопаткой.

Она посмотрела на его ноги в сандалиях. На свои босые. На всякий случай пошевелила пальцами, убеждаясь, что они чистые. Там, где цепочка отпечатков шла по кухне, лежал Амон, что-то увлечённо мусоля во рту.

— Это ты наследил? — она согнала пса, обращаясь к парню.

Без обид собака передвинулась, а парень разулся и поставил рядом с узким следом свою широкую ступню. Разница очевидна.

— Я думал это ты, — он сунул ногу в обувь и показал на подоконник. — Возвращалась через окно.

Два грязных следа. Один частичный, только пальцы, а второй целиком. Она уставилась на них как на инопланетное вторжение.

— Проверь, не пропало ли что, — подсказал Пепси.

— Ты вообще, что здесь делаешь?

— Завтрак готовлю, — ответил он по-хозяйски. — Амону мясо принёс. Тебе лекарства купил.

Он невозмутимо разбил яйцо и потянулся за следующим.

— Первый раз вижу, чтобы бекон жарили с луком, — пожала она плечами.

— Так вкуснее, — он повторил её жест.

Пропало немного. Только чёрная шляпа, которую она вчера вытряхнула из пакета. Да содержимое сумочки раскатилось по полу. Может его вытряхнули, когда что-то искали, а может сумочка сама брякнулась на пол со стола.

Грязные собачьи следы вели от входной двери на кухню — Амон явно прогуливался после дождя. По ним она и вернулась.

— Как-то нелогично забираться через окно в квартиру, дверь которой не запирается, — Пепси придавил деревянную подставку дымящейся сковородой. — Завтрак. И если сегодня ты откажешься есть, я буду кормить тебя с ложечки.

— Я буду, — она села на единственный табурет и взяла протянутую вилку. — Принеси себе стул с комнаты. И возьми со стола линейку! — крикнула она вдогонку.

Пёс довольно порыкивал, грызя съедобную игрушку в форме кости.

— Двадцать четыре сантиметра, — сказал Пепси, замерив след на подоконнике и даже сделал телефоном снимок с линейкой и без.

— Тридцать восьмой, — пробубнила Генка, пережёвывая бекон. Еда не лезла, но, когда она пару суток не ест, всегда так бывает. Приходится себя заставлять.

— И так понятно, что следы женские. Может пьяная какая. Дом перепутала или квартиру. Думала, что идёт к себе. Залезла в окно, поняла, что не туда и вышла в дверь.

— Там следов нет к двери, — она ткнула хлебом в расплывшийся желток. Как вкусно!

— Наверно, тапки с собой были. Принесла под мышкой, чтобы мужа не разбудить. Видит: не муж. Надела, да и пошлёпала к двери.

Звучало очень правдоподобно.

— И шляпу прихватила, сволочь.

Пепси фыркнул от смеха и прикрыл рот рукой.

— Представляю, как она будет выглядеть в твоей шляпе. — он прожевал, а потом только добавил: — Я кстати, без шляпы тебя не узнал. Если бы не Амон, так и дожидался бы девушку в шляпе, хотя ты её при мне сняла.

Генка улыбнулась. Когда она вернулась к убитой женщине, то слышала в толпе разговоры, что видели рядом девушку в шляпе, но без шляпы её никто не узнавал.

— Да, очень сильный образ, запоминающийся. А сними шляпу, и никто тебя не вспомнит. Да, была тут такая, в шляпе, но ты — не ты, не скажешь наверняка.

Она тяжело вздохнула и привалилась к стене.

— Спасибо, Пепси!

— Пожалуйста! Ты как-то вяленько выглядишь. Нога болит?

— Болит, и лихорадит, но, ничего, я справлюсь.

— Я там принёс тебе всё, что выписали. Ещё бинты, шприцы, и в аптеке посоветовали какую-то мазь.

— Я верну. Как денег добуду — верну.

— Забудь! Я понял, эта женщина в парке, тебе денег обещала. Ты прямо в отчаянии была.

Генку устроила эта версия.

— Зря ты за мной пошёл, — она встала. — Зря вообще со мной связался.

— Ничего не бывает зря. Чай будешь?

Она отрицательно покачала головой.

— Кофе?

— Я не пью ни чай, ни кофе. Воду. Иногда горячую.

Она похромала назад в комнату. Зашумела вода. Чайник звякнул о плиту. Зашипел газ.

После завтрака, укола обезболивающего и стакана кипятка ей стало намного лучше.

— Я, конечно, понимаю, что собака и всё такое, — парень поставил посреди комнаты ведро с водой и с воинственным видом опёрся на швабру, как Гендальф на посох. — Но в такой грязи жить нельзя.

— Собираешься мыть полы? — Генка с любопытством смотрела на него с дивана.

Он приставил швабру к столу. Нагнул голову, чтобы лучше видеть корешки составленных стопкой книг. Большинство из них — словари. В промежутках между заказами Генка подрабатывала переводами.

— Ну, и пылища тут у тебя, — он брезгливо сморщился, глядя на свои пальцы. На столе остался свежий след. — Ты вообще когда-нибудь убираешься?

— Нет. А зачем? Всегда можно подцепить на лавочке какого-нибудь паренька, который и покормит, и уберётся.

Он посмотрел на её улыбку недобро, но промолчал. Раздвинул шторы, открыл настежь окно, чихнул.

— Будь здоров! — Генка поплотнее закуталась в одеяло, такой он устроил сквозняк.

Шум дневного города ворвался в комнату. Крики резвящихся детей, гудки машин, лай собак, музыка на волнах какой-то радиостанции.

Как ей порой не хватало этих простых житейских радостей, сочувствия, заботы. Она смотрела на пыхтящего парня с тряпкой в руках. Но вот скажи ему сейчас, что она убийца и его как ветром сдует. Ещё и в полицию побежит. Хотя, нет, в полицию вряд ли. А она взяла бы его в свою команду. Трудолюбивый, самостоятельный, не болтливый, не любопытный. Его резюме по всем пунктам соответствовало правилам вступления в Клуб, который Генка когда-то придумала, надеясь найти единомышленников. Осталась незаполненной только графа личных достижений.

— Пепси, хочешь вступить в Клуб отчаянных, но благородных?

Он улыбнулся, но махать шваброй не прекратил.

— А что там нужно делать?

— Ничего особенного, но задачи клуба до вступления в него не раскрываются. А требования к кандидатам понятны из его названия.

— А что сделать для вступления в клуб?

— Ответить на два вопроса.

— И всё? — он посмотрел на неё недоверчиво. — Ладно, давай попробую.

— Первый вопрос. Скажи, Пепси, в свои двадцать один чего ты в жизни достиг?

— Ну, я институт в этом году закончил, — даже со спины она видела, как он гордо расправил плечи. — Этого мало?

Он через плечо оценил её кислое лицо.

— Это ни о чём. Все заканчивают институты. Скажи ещё, что ты школу закончил.

— Конечно, иначе я бы не поступил в институт.

— И что ты делал в школе?

— Учился, — он пожал плечами. — Хорошо учился.

— Да, да, иначе ты бы не поступил в институт. А ещё?

— Нууу, — он разогнулся, замер с тряпкой в руке. — Я поправился на десять килограммов.

— Ясно, — сказала она без выражения. — А в институте?

— В институте ещё на десять килограммов поправился.

Генка сморщилась.

— Есть что-то настоящее, что ты действительно сделал? Просто для себя. Просто захотел и сделал.

Парень задумался, мокрой рукой приглаживая волосы на затылке.

— Ладно, — она махнула рукой. — Забудь!

— Подожди, подожди, — встрепенулся Пепси и глаза его загорелись. — Однажды я задержал дыхание под водой на полторы минуты. Я лежал в ванне и смотрел сквозь воду на часы. Секундная стрелка ползла так медленно. Уже на тридцатой секунде мне захотелось вздохнуть. Но я терпел. И на сороковой тоже. А когда она пошла на второй круг я уже почти умер, но даже не выдохнул. Я терпел, и терпел, и терпел, а потом только выдохнул. И продержался ещё десять секунд. И да! — он победно тряхнул кулаком. — Я сделал это!

— А дальше?

— Что, дальше?

— Ну, там, стал задерживать дыхание каждый день и улучшил свой рекорд до трёх минут.

— Не, больше я ничего такого не делал, — он нагнулся к ведру и стал полоскать тряпку. — Этого мало, да?

— Не бог весть что, конечно, но, знаешь, — Генка выдержала паузу. — Зачёт! Я принимаю тебя кандидатом в Клуб отчаянных, но благородных. Теперь следующий вопрос. Чего ты хочешь?

— Ничего, — буркнул парень.

— Что значит, ничего?

— Ну, там найти работу. Хорошую. Может жениться. Дети там. Все дела.

— Да, действительно ничего, — она почесала нос. — Не, ты не годишься. Люди без цели в жизни мне не нужны.

— А ты чего хочешь? — Пепси надулся и посмотрел на неё с вызовом. — У тебя есть цель?

— Конечно.

— И какая? — он упёр в бока мокрые руки.

— Изменить мир к лучшему.

— Ты издеваешься? — засмеялся парень. — Так у меня тогда целей больше, чем у тебя.

Генка снисходительно улыбнулась.

— Это не цели, Пепси. Это дрейф по течению. А грести надо против. Всё, что плывёт, да ещё по поверхности, оно и не тонет. Рыба поднимается против течения. Самолёты взлетают против ветра. Только дохлая рыба плывёт вниз. Понимаешь, вниз — это по течению, а против — это всегда вверх.

Она посмотрела на его застывшую позу.

— Так чего ты хочешь, Пепси?

— Я не знаю, — он пожал плечами и снова нагнулся к ведру.

— Ладно, подумай! — сказала Генка ободряюще. — В кандидатах можно ходить бессрочно.

Домывал Пепси молча. На самом деле он прошёл испытание. Честность — вот самое главное, что требовалось от него. И он ответил честно. Мало кто знает, чего хочет. Если бы во второй раз он ответил: изменить мир, напротив графы «честность» она бы поставила минус — горизонтальную полосу такой длинны как кардиограмма трупа.

И она списала бы его в утиль. Но он не покривил душой. Расстроился, что не прошёл испытание. Да, неприятно. Не похоже, что ему в жизни всё легко даётся, значит, как минимум, будет думать об этом. Как максимум, захочет победить.

Хлопнула дверь ванны. Он ушёл.

— Ой, Нина, я ж чуть не померла сегодня от страха, — услышала Генка под открытым окном. — А ты говоришь, выгляжу плохо. На корвалоле с пяти утра.

— Да что у тебя случилось-то? — всполошилась Нина.

— Я встала ещё не рассвело, но уже и не темень кромешная, свет включать не стала. Так, туман после дождя. И вот в этом тумане она. Стоит.

— Господи, да кто стоит-то? Что ты меня пугаешь.

Снова хлопнула дверь ванны. Шумно дыша и топая, как статуя командора, Пепси прямиком направился к окну.

— Стой! — остановила его шёпотом Генка и приложила палец к губам.

— Вся в белом, босая и волосья чёрные на глаза.

Он тоже услышал голоса за окном. Густые брови удивлённо взметнулись вверх.

— Девушка?

— Девушка, может женщина, хрен её разберёт. Баба в белой рубахе. И глаза чёрными кругами. Волосы откинула и как глянет на меня. Я в ужасе отпрянула, а она такое ощущение как в окно полезла. Вот, видишь следы?

Женщина истерично взвизгнула.

— Прямо под окном.

— Пошли отсюда, а то у тебя сейчас инфаркт случиться, — заворчала её собеседница. — Мало кто тут ходит под окнами-то. Пригрезится со сна и не такое.

Голоса удалялись и парень, перегнувшись через подоконник, посмотрел им вслед. А потом в другую сторону — под окно кухни.

— Натоптано? — спросила Генка.

— Нет, всего два отпечатка, — задвинул он древние шпингалеты, но хмурая складка между бровей говорила сама за себя. — Закрывала бы ты на ночь двери. А то ходят тут всякие.

Глава 5. Детдомовская и Пупсик

— И что ты об этом думаешь? — спросил Пепси, скрестив на груди руки и показывая большим пальцем в окно.

— Что моя соседка с третьего этажа смотрела фильм «Звонок» и теперь ей мерещится Самара Морган, — ответила Генка равнодушно.

В голове настойчиво вертелась история, которой была одержима её несостоявшаяся клиентка. Тоже как из фильма ужасов.

— Пепси, а ты веришь во всякую мистику, потустороннее?

— В оживших мертвецов?

— Нет, не в зомби. А в неупокоенные души, например. Те, что не ушли в мир иной.

— Не знаю, не думал об этом, — парень пожал плечами. — Наверно, верю. Ведь то, что я их никогда не видел, не означает, что их нет, правда?

— То есть если я тебе расскажу, что одна моя знакомая видела привидение, ты поверишь?

— Смотря что за история, — он облокотился на подоконник, давая понять, что готов слушать.

— Она убила свою дочь. И с тех пор девочка всюду за ней ходила.

— Что прямо сознательно хладнокровно убила?

— Прямо сознательно. Ткнула в неё кухонным ножом.

— Наверно, была причина?

— Была. Даже очень много причин. Девочке было тринадцать лет. Переходный возраст. И она очень сложно взрослела. Помешалась на ужастиках. Доводила родителей своими попытками суицида. Переодевалась в Самару Морган и пугала младшего брата. Пыталась напугать и мать. Но не рассчитала её реакцию, и та ткнула её ножом.

— Значит, нечаянно?

— Да, учитывая все обстоятельства, срок ей дали условно. Но с тех пор призрак дочери преследовал мать, куда бы она не переезжала. И что самое интересное, призрак рос.

— Увеличивался в размерах?

— Нет, Пепси, не поправлялся, — усмехнулась Генка. — Продолжал расти, как если бы она не умирала в свои тринадцать. Сейчас ей было бы двадцать три. Именно так она и выглядела. Только ходила по-прежнему в белом платье с длинными чёрными волосами, закрывающими лицо.

— То есть вот так, как рассказывала бабка, — парень снова показал в окно.

— Да, именно как в «Звонке». Именно так она решила напугать мать. Именно так умерла. И кое-что ещё.

Он повернул голову, готовый к откровению.

— Это дочь той женщины, что вчера умерла.

— То есть ты хочешь сказать, что… — Пепси задумчиво потёр подбородок.

— Что?

— Что теперь этот призрак остался один и бродит по городу бесхозный? Или, — он посмотрел на неё внимательно.

— Или?

— Или теперь он прицепился к тебе?

Цокая ногтями по полу, из кухни вышел заспанный Амон.

— С добрым утром! — сказала ему Генка, и пёс тут же повернул к дивану за порцией обнимашек.

Генка не верила в призраков от слова «совсем». Ни в призраков, ни в неупокоенные души, ни в загробную жизнь, ни в росказни напуганной соседки. Она следила за реакцией Пепси, пока тискала Амона.

Пол уже высох, но от лап собаки всё равно оставались грязные следы. Слегка озадаченный рассказом, Пепси с тоской оценивал наносимый его работе ущерб, который ширился по мере того, как пёс крутился возле хозяйки, подставляя то один, то другой бок.

— Ну, иди гуляй, — наконец, отпустила животное Генка.

Двумя царапающими движениями Амон приоткрыл дверь, просунул туда нос и только серый хвост мелькнул в её проёме — так стремительно он скрылся.

— Не боишься, что он вот так бегает один, без ошейника, без намордника, — сложил руки на груди Пепси. — Люди разные, вызовут ветслужбу, а то и сами отравят, пристрелят.

— Ты прав, — стряхивала шерсть с рук на пол Генка. — Он в принципе приучен и к поводку, и к наморднику, но в последний время у меня было столько работы, что он стал совсем самостоятельным.

— Значит, ты работала с этой женщиной?

— Скорее, на неё. Я была её сиделкой.

— О, так ты и без работы осталась?

Ей нравился его здоровый материализм.

— Да, но это всё равно был вопрос времени. Она умирала от рака.

— А ты сама веришь во всё то, что она тебе рассказала? В это привидение, — Пепси опять повернулся к окну.

— Я — нет. Кстати, надо бы достать намордник, положить на видное место, — Генка дохромала до тумбы возле дверей и выудила в недрах ненавидимый всеми собаками предмет. — Пусть видит. Пусть смирится с мыслью о нём.

— Может для начала ошейник? Без ошейника он выглядит совсем диким, ещё и хромой.

— За ошейник его быстрее поймают, чем без него. А он уравновешенный, бесстрашный и доверчивый.

— Что у него, кстати с лапой?

— Машина сбила, — чувствуя, что боль в ноге основательно стихла, обратно на диван Генка вернулась увереннее.

— Вот, видишь. Тоже поди бегал сам по себе.

— Нет, как раз наоборот, — усмехнулась девушка нравоучительному тону Пепси.

Генка решила, пока ощущения притуплены лекарством, не мешало бы сменить повязку. Вообще, в травмпункте сказали приходить на перевязку к ним. Но снова идти — уж нет, как-нибудь она сама. И Генка начала развязывать узелок бинта.

— Я там хлоргексидин купил, размочить повязку, если она присохла, — метнулся парень к аптечному пакету. — Держи!

— Неси тогда уж и тазик. Иначе твоей уборке придёт окончательный каюк.

Он только махнул рукой, но за тазом всё же сходил.

— Так что случилось с Амоном? — спросил Пепси, поливая её ногу холодной жидкостью из пластиковой бутылочки с носиком.

— Ему было три года, и он только начал работать поводырём, когда на красный сигнал светофора выскочил этот лихач.

— Сбил обоих?

— Нет, только собаку. Свою хозяйку пёс успел остановить.

Она разматывала бинт виток за витком, осторожно дёргая там, где слои присохли друг к другу.

— Подожди ты, не торопись, пусть откиснет, — поучал её Пепси.

Он сел перед ней на пол и помогал перехватывать становящийся всё объёмнее пук рыхлой ткани.

— А потом что?

— А потом несколько операций. Хотели ампутировать лапу, но моя бабушка настояла её сохранить. И по сути лапа здоровая, с хорошим кровообращением, но он не может ей управлять, так как оказались повреждены нервы. Он только приподнимает её, опирается, если надо, подтягивает, но не чувствует.

— А что стало с хозяйкой?

— Ей подобрали другое животное. А Амона мы забрали себе.

— Значит, твоя бабушка была ветеринаром?

— Чёрт! — Генка сморщилась от боли, но головой кивнуть успела.

Мазь, которой замазали рану впиталась, и повязка прилипла.

— Давно она умерла?

Не хотелось отвечать на этот вопрос. Слишком много слов получится. Как иначе объяснить парню, что Генке до сих пор кажется, что это произошло вчера.

Только вчера она посадила в свежую землю могилы скромный кустик примул, бабушкиных любимых цветов. Хотя весной, к годовщине смерти, она давно распускается там сама, пушистыми разноцветными шапками. Только вчера там стоял простой деревянный крест, сегодня же — блестящий чёрный мрамор. Только вчера сердце Генки вскрылось незаживающей раной, но сегодня оно оторожено плотной защитой, словно из толстой корки соли. Эта соль не даёт ничему пробиться сквозь неё, но разъедает, щиплет изнутри, не давая забыть боль.

— Пять лет назад, — ответила девушка.

— И с тех пор ты живёшь одна с Амоном?

Пепси рванул бинт, Генка дёрнулась, вцепилась в диван, но молча вытерпела боль. Тонкая струйка крови потекла по ноге, но самое страшное осталось позади.

— А ты сильная, — похвалил парень.

Девушка сочла позволительным не отвечать на его комплимент. Приложила смотанные бинты к ноге, впитывая кровь.

Раны выглядели сносно. Особенно зашитые. Опухшие края, торчащие нитки, но заштопаны аккуратно. Хирург явно старалась, пощадив её за молодость и отсутствие мужа. Или ей просто повезло, что шила женщина. Бабушка говорила, что даже на животных женщины заботятся о внешнем виде и делают швы красивее.

— Отлично выглядит, — вынес свой вердикт Пепси и вылил остатки жидкости тонкой струйкой прямо по швам.

Генка разорвала упаковку стерильного бинта.

— Погоди, погоди, — Пепси снова полез в пакет. — Сейчас я тебе всё поясню.

Он выкладывал перед ней какие-то восковые полоски, тюбик мази, повязки для ран. Она автоматически отмечала трёхзначные цифры цен на упаковках.

— Мне бы хватило просто мази и бинта, — вздохнула девушка. — Не стоило так тратиться, Пепси.

— Спасибо было бы достаточно, — парень доставал плоские квадраты повязок из упаковки.

— Скажи, а как тебя называла мама в детстве? Адольфик?

— Пупсик, — улыбнулся он. — Или зайчик, или малыш. Я младший в семье, и она до сих пор считает меня своим маленьким мальчиком.

— Как же ты от неё сбежал?

— Куда? — Пепси клеил к ране пропитанную воском сеточку.

— Так и живёшь с мамой?

— И с мамой, и с папой и ещё со старшей сестрой, её мужем и сыном.

— Ничего себе, — Генка искренне восхитилась. Но чувство забытой семьи и украденного детства неприятно царапнуло завистью. — Уживаетесь?

— Вполне. Дом у родителей большой, места всем хватает.

— А как ты сбежал сегодня утром?

— Просто встал и пошёл. Вернее, поехал, — парень пожал плечами и протянул руку за бинтом.

Перевязку закнчивали в тишине. Зря Генка начала расспрашивать. Ведь от парня же за версту несло благополучием, дружной семьёй, любящими родителями. Девушка прямо видела, как в детстве его пухлые щёчки пачкала манной кашей приторно очаровательная женщина, умиляясь его аппетитом.

Пепси протянул ей хвост бинта, подержать.

— Ножницы у тебя где? — поднялся с пола.

— На кухне.

Но едва парень отвернулся, Генка зло рванула бинт руками. Он разлохматился и выглядел неопрятно. Плевать! Обмотала вокруг ноги. Кривых полосок едва хватило, чтобы завязать узел. Пепси укоризненно покачал головой, бросил в пакет бесполезные ножницы и молча принёс тряпку.

Мокрая Генкина нога из тазика скользнула по старому полотенцу и отправилась на диван. Девушка улеглась как капризная принцесса, сложив руки на груди.

Пепси не сказал ни слова. Вытер шерсть и налетевшие с бинта нитки, унёс таз. Вода звонко стучала по пластмассовому дну, пока он его споласкивал.

Как Генка сейчас ненавидела этого маминькиного сыночка! Как всех тех пай-мальчиков в костюмчиках и девочек, с заплетёнными руками мамаш косичками.

Ей говорили, что она детдомовская. Генке бросали это слово в лицо как плевок. «Ну что вы хотите, она же детдомовская», — поясняла разъярённым родителям избитых детей её первая учительница. Генка подслушивала, прилипнув глазом к замочной скважине, пока ждала в коридоре бабушку.

Именно за это она их и избила, этих с косичками, что они не верили, что у неё были родители и даже старшая сестра.

— Ты всё придумала, придумала! Ты — детдомовская! — кричали дети. А Генка никогда не врала.

В тот день бабушка строго настрого запретила ей рассказывать правду, что бы она ни помнила. И строго настрого запретила это забывать.

— Это будет наш секрет, — сказала она. — Только наш с тобой и больше ни чей.

И Генка знала, что бабушка упрямо держалась этой версии про детдом.

Однажды, Генка, как обычно после школы, коротала время в ветеринарной клинике, где работала бабуля. Возилась со слепой собакой, брошенной хозяевами, и нечаянно подслушала этот разговор.

Они с Фёклой играли в прятки. Генка спряталась за клетками, где собака должна была её найти. А ветеринар Краснова, пышногрудая немолодая женщина затянула бабушку в эту комнату «поговорить».

— Мы не можем его усыпить без согласия хозяев, — говорила она громким шёпотом, видимо, чтобы не услышали те самые хозяева.

— Щенок безнадёжен, — спокойно возражала бабушка. — Нет смысла продолжать его агонию. Если он им так дорог, не нужно было разбрасывать где попало крысиный яд.

— Давай сделаем промывание, поставим капельницу, может он не так много и съел.

— Рая, ты же не хуже меня знаешь, что отравление мышьяком необратимо. Нервные волокна повреждены, отсюда и паралич. Выбивай согласие.

— Какая ты чёрствая, Лида! — вспылила Краснова. — Сразу видно, что никого никогда не теряла. Жила в своё удовольствие. Удочерила детдомовскую под старость лет, — шипела она ей в лицо. — Что, испугалась умереть в одиночестве?

Она вышла, хлопнув дверью. Фёкла довольно гавкнула, найдя Генку в углу. Генка вздрогнула и пока пыталась успокоить писающуюся от восторга собачонку, лижущую её в лицо, бабушка ушла.

Краснова была не права. Нет, бабушка не боялась умереть. И она теряла.

Генка — её настоящая внучка. После гибели всей семьи: отца (бабушкиного сына), матери и старшей сестры, бабушка забрала Генку и увезла в этот тихий городок у моря, подальше от прежней жизни и воспоминаний.

Но Генка помнила. Помнила, как и обещала.

Тёплые руки отца, добрую мамину улыбку и смешные рожицы, которые корчила ей сестра за большим белым столом в светлой комнате. Именно такими белёсыми туманными воспоминаниями стали её родные, спустя годы. Но, закрывая глаза, она всегда видела именно это: как отец держит её на руках, мама улыбается, а сестра пытается её рассмешить. Ей даже казалось, она слышит свои судорожные вздохи, словно только что закончила плакать. И платье, короткое, в шотландскую красно-зелёную клетку. Сколько тогда было Генке? Три? Четыре? А Лёле? Шесть или семь?

Звук задёргиваемых штор. Она не стала открывать глаза. Одеяло накрыло до подбородка её протестующую позу.

Дверь заскрипела. Пепси ушёл.

Пусть уходит! И пусть не возвращается! В её жизни нет места ни для кого. Оно занято работой, пропитано ядовитой неоднозначностью, задымлено удушливой странностью. Рядом с ней находится опасно. Особенно пухлым маменькиным сыночкам.

Глава 6. Чужое привидение

Телефонный звонок не дал Генке поспать.

— Алло, — сказала она вяло, уже зная, кто ей звонит.

— Геннадия, похороны состоятся в понедельник, — муж Елены Долговой назвал адрес ритуального зала, в котором состоится прощание, а потом добавил: — Я собрал ваши вещи, вы можете забрать их сегодня.

«Мои вещи?» — девушка отключилась, поблагодарив, но не могла поверить услышанному. Он заплатит ей за работу, которую выполнила не она?

Принимать душ, свесив одну ногу за край ванны не очень удобно, но Генка думала не о ноге. Зашита, обезболена, напичкана антибиотиками — это не стоило больше её внимания. Но Герман Долгов, пригласивший Генку за деньгами — это стоило обдумать. Или он не знает, что работу выполнила не она, или это подстава. В любом случае, она пойдёт.

После прохладного сумрака квартиры, от нагретого палящим солнцем, душного воздуха улицы перехватило дыхание.

Неожиданно Пепси — на лавочке, в тени большого дерева, в окружении двух соседок. И Амон у его ног. Предатель!

— Тебя подвезти? — парень нагнал её, она и десяти шагов не прошла.

Амон привычно захромал впереди.

— Здесь недалеко.

— Тогда я провожу.

— Ты слишком много со мной возишься.

— Мне не трудно. Я тут узнавал подробности про привидение, что к тебе в квартиру забралось.

— Серьёзно? Думаешь, это была она, убитая девочка?

— Не знаю. Расскажи мне всё, что ты об этом знаешь.

— Хорошо, раз тебе интересно, — Генка поправила шляпку, меняя направление движения. — Сама Елена местная. Она родилась и выросла здесь. А вот её муж, Герман, получил образование в Англии, стажировался в Америке и познакомился с красавицей блондинкой на каком-то бизнес-форуме в Москве. Я не слишком издалека начала?

— Нет, нет, нормально, — улыбнулся парень.

— Девушка поступала в институт, провалилась, но осталась в столице. Подрабатывала, чем могла. На этом форуме она встречала гостей, раздавала бейджики и так понравилась этому американскому бизнесмену с русскими корнями, что он увёз её с собой.

— В Америку?

— Да, сначала в Америку. Там она родила дочь, потом сына. Так и жили бы они где-то в "дикси", одном из южных штатов, мирно и счастливо, если бы не это несчастье.

Пепси подал ей руку, спуская по ступеням, и она так привычно её приняла, что сама себе удивилась. Отметила тепло его мягкой ладони.

— А потом?

— А потом всё покатилось к чертям собачьим. Елену хоть и оправдали, но ребёнка-то больше нет. Это невозможно ни пережить, ни забыть. Муж отдалился. Младший сын заработал нервное расстройство. А её саму мучали кошмары, в которых она никому не могла признаться.

— Да, её наверняка, признали бы сумасшедшей.

— Возможно. Она уговорила мужа переехать в другое место. Потом в следующее. Потом в другую страну. В итоге с её слов, они кочевали как цыгане, но призрак всё равно следовал за ней. В конце концов ей поставили неутешительный диагноз — рак желудка. Муж построил для неё этот дом в родном городе. Здесь её жизнь и оборвалась.

— А теперь о призраке. Только подробно, — Пепси придержал её, пропуская несущихся велосипедистов. — Твоя соседка сказала, что у сегодняшнего призрака платье было чистое, но не длинное, не до пят. Плечи не такие квадратные.

— Ты ей кадры из фильма показывал, что ли?

— Ага, — он довольно кивнул.

— Бедная старушка, — укоризненно покачала головой девушка.

— Да, не, она нормально. Вот только одна деталь. На платье в районе живота у неё было кровавое пятно.

— Серьёзно? — Генка остановилась.

— Да, она прямо показала. Вот так волосья, — он провёл руками от лица вниз. — Вот так чёрные круги. И вот здесь кровавое пятно. — Он ткнул себя пальцем в пузо, а потом суеверно смахнул этот след. — У её призрака было такое пятно?

— Конечно. Именно там, где она ткнула её ножом.

— А мы куда идём? — он замер перед шлагбаумом, за которым начиналась дорога к элитным особнякам.

— Я заберу свои вещи. Меня пригласил её муж.

— А где сейчас их сын? Ему уже сколько?

— Восемнадцать. Его пристроили куда-то в университет. Мать говорила, что он не приедет ближайший год, даже на её похороны. Они так договорились.

— Какая чудная семейка. Удивляюсь, как они вообще продержались вместе, тем более, что отношения, ты сказала, не заладились.

— О, отношения там действительно были чудесные. В двух словах и не рассказать.

— А её привидение, оно являлось ей только ночью? Что-то делало? Говорило?

— И ночью, и днём. Иногда даже при муже. Обычно ночью. Оно приходило и стояло возле кровати, пока женщина не проснётся. В последнее время Елена почти не спала из-за неё.

— Боялась?

— Наоборот. Ждала.

Они остановились возле ажурных ворот, и Генка нажала кнопку видео-звонка.

— Подожди меня здесь.

— Конечно, — согласился Пепси и в сопровождении пса пошёл по улице вверх, осматриваясь по сторонам.

— Евгения! — встретила её на подходе к дому взволнованная экономка.

У этой женщины средних лет было два недостатка: она никак не могла запомнить Генкино имя, и волновалась по каждому мелкому поводу, как перепуганная курица.

— Евгения, вот ваши вещи, — она вручила ей чёрный дорожный чемоданчик на колёсах, буквально всунув в ладонь длинную выдвижную ручку.

Генка заметила, как трясутся руки женщины. Так её ещё никогда не колотило.

— Я могу поговорить с Германом Алексеевичем?

— Нет, нет, не сейчас, — запротестовала экономка, подталкивая девушку к выходу.

— У меня к нему важный разговор.

— Александра Львовна! — прозвучал, как обычно, ровный голос хозяина виллы из глубины особняка.

— Боже, да иди ты уже, — внезапно разозлилась экономка. — Не до тебя ему сейчас. Милиция у нас.

С полицией общаться не хотелось. Подняв чемодан, чтобы он не стучал по выложенной плиткой дорожке, Генка поторопилась к выходу.

Ажурные створки защёлкнулись мягким щелчком, и оставили девушку за воротами с недоумением и чемоданом денег.

В том, что это деньги, она не сомневалась, но какие сюрпризы ещё оказались внутри, Генка узнала только ближе к ночи, когда осталась одна.

Глава 7. Два платья

После кражи шляпы, в Генкином гардеробе их осталось ещё пять, а вот с платьями оказалась засада. Чёрных — всего два. Одно — короткое, не прикрывает повязку на ноге, а второе она надевала вчера. К тому же с открытыми плечами на похороны идти неприлично.

Девушка в задумчивости хлопала дверцей шкафа — понедельник уже завтра. Выдернула вешалку с костюмом, придирчиво осмотрела блейзер. Жаркий, но придётся потерпеть. Тёмно-синяя широкополая шляпа для скачек подходила к нему тон в тон. Генка кинула вещи на диван и бессильно рухнула рядом.

Перемыв посуду после обеда, Пепси вышел из кухни, растирая по волосатым рукам остатки воды.

— Не хочешь посмотреть, что там? — он кивнул на оставленный у двери чемодан.

— Там мои грязные вещи, что на них смотреть? — равнодушно посмотрела Генка в сторону двери. — Халат, тапочки, пижама, кажется, даже постельное бельё. Иногда я оставалась у них ночевать.

— А ты не видела ночью это привидение? — заинтересовался парень. И, поскольку единственный стул остался на кухне, присел на тумбочку у двери.

— Не видела. Но слышала, как женщина с ним разговаривала.

— Серьёзно?!

— Да.

— И о чём они говорили?

— О том, что им обоим очень одиноко.

— Ты и голос привидения слышала?

— Нет, только голос женщины. В последние дни они говорили даже днём. Но каждый раз, когда я заходила, привидение пряталось и женщина злилась, что я опять его спугнула.

— Зачем же ты заходила? — Пепси поёрзал на тумбочке.

— Она была так слаба и говорила так плохо, хриплым голосом с придыханием, что мне всё время казалось, что она задыхается или кого-то зовёт. Она вообще была очень странная.

— Ну, если целыми днями говорила с привидением, то безусловно, — он снова поёрзал.

— Тебе удобно там на наморднике сидеть? — показала рукой на тумбочку Генка.

— Там ничего не было, — парень встал, осмотрелся, проверил, не прилип ли он нечаянно к заду. — Нет тут никакого намордника.

— Вот засранец! — всплеснула руками Генка. — Он его спрятал. Хорошо, если дома, а то ведь мог и на улицу унести.

Она встала и пошла на кухню. Заглянула за холодильник, проверила под столом, между окном и печкой, невольно отметив, что Пепси отмыл от грязных следов подоконник.

— Я нашёл! — крикнул парень ей из комнаты. — Когда только успел.

Пыхтя, он встал с пола, держа в руках испачканный собачьей слюной предмет.

— Под диваном?

— Да.

— Значит, пока мы обедали. Спрятал и дёру на улицу. Ладно, Амон, — Генка упёрла руки в бока. — Мстя моя будет страшна. Будешь сидеть дома.

— Давай, я буду с ним гулять? Он любит плавать?

— Только в море. Но его потом надо отмывать от солёной воды, не будешь рад что с ним связался.

— О, это вообще не вопрос. Я знаю одно место где и море, и душ есть.

— Не, Пепси, на центральные пляжи с собаками запрещено.

— А кто здесь говорит про центральный пляж? — хитро улыбнулся он.

— А мне можно в это волшебное место? Что-то я таких не знаю.

— Конечно. Только не сегодня, — Пепси показал на ногу. — Сегодня ты и так уже находилась.

Сукровица пропитала летние брюки, а Генка даже не заметила, когда. Чёрт, сколько стирки! А их знакомство с Пепси вот так невзначай продлевалось на неопределённый срок.

— Ладно, — вдруг сказал парень и потёр руки. — Мне пора. Надеюсь, с очередной перевязкой без меня справишься?

Генке вдруг неожиданно захотелось сказать: «Нет!». Она привыкла к нему за этот день.

— Ужин в холодильнике. Салат заправлен. Просто бери и ешь.

Пепси оглянулся, словно боялся что-то забыть. И это, наверно, несусветная глупость, но она обняла его на прощание. Он сдержано положил руку ей на спину. Не обнял, не прижал к себе, а просто прислонился, как к забору.

— Спасибо, Пепси!

— Какая ты костлявая, — сказал он, когда девушка отстранилась. — Тебе бы есть почаще, чем раз в неделю. Глядишь, и обросла бы мясцом.

И никакой неловкости, словно Генка тысячу раз прижималась к его груди, как к любимой плющевой игрушке. Такой он мягкий, тёплый и уютный, как любимое кресло, как старый плед, как спонтанные тапочки. С ним не хотелось расставаться, но дверь хлопнула, и она опять осталась одна.

Жаль, что окна выходили на другую сторону дома. Почему-то захотелось увидеть, как парень выходит из подъезда, как вразвалочку спускается по ступеням крыльца, щёлкает брелоком.

— Бляк-бляк! — она услышала этот звук в открытое окно кухни и улыбнулась. Мягко заурчала машина. Звонко гавкнул на прощание Амон.

Генка закрыла окно, несмотря на жару, и задёрнула покрытые столетней грязью шторы. Надо бы их отстирать. Хотя, выкинуть и купить новые, наверно, проще.

«Вот теперь можно и вытрясать своё грязное бельё», — девушка впустила совсем отбившуюся от рук собаку и закрыла дверь на замок.

Пёс громко лакал воду на кухне, а она села перед чемоданом на пол и осторожно приподняла крышку. Какие-то чужие тряпки, даже не её. И пачки денег среди них. Половина американские, половина русские. Как договаривались.

Генка щёлкнула фонариком, который носила с ключами. В ультрафиолетовом свете пролистала все пачки. Не меченные. И сумма полностью, не только за услуги сиделки. Она отсчитала то, что считала действительно своим. Остальное она вернёт. Развернула тряпку, чтобы сложить туда чужое и отдёрнула руки. На белом куске ткани красовалось бурое пятно.

Белая ночная сорочка. Пятно крови по центру. Небольшая прореха на нём. Порез от ножа. Отличный подарочек! Генка внимательно рассмотрела дырку. Такая маленькая! А пятно старое, зачерствевшее, давно изменившее цвет. Сама рубашка тоже пожелтела, особенно с внутренней стороны ворота, где когда-то соприкасалась с телом. Простой больничный фасон. Обшита бейкой по рукавам и треугольному вырезу горловины.

Девушка рассматривала это белое платье с такой тщательностью, словно собиралась вести расследование. Честно говоря, будь у неё возможность, она сдала бы эту кровь на экспертизу. Что-то ей подсказывало, что это то самое, настоящее платье, в котором девочка получила удар ножом. Оно было разорвано по спине, видимо, когда его снимали. Она внимательно рассмотрела разрыв. Надрезано по горловине и разорвано.

Зачем его подкинули ей? Если просто избавлялись от улик, могли бы спрятать, выкинуть, сжечь.

Вопросов было больше, чем ответов. И она отложила платье в сторону.

Но на этом потрясения не закончились. Среди пары чистых, но не глаженных мужских рубашек, нескольких ношеных футболок и даже мужских боксёров мальчишеского размера оказалось детское платье в красно-зелёную шотландскую клетку.

Оно потрясло Генку намного больше, чем кровавая ночнушка. В руках она держала своё детское платье.

Глядя на белый воротничок и крошечные розочки на нём, Генка вдруг вспомнила, как в этом самом платьице бабушка тянула её за руку к самолёту. И девочка не упиралась, только плакала, горько и обречённо, и всё оглядывалась, надеясь увидеть среди провожающих маму. Маму, которой там не было и уже никогда не будет.

Мама, папа, Лёлька. Именно в этом платье она махала им в последний раз. Она сидела на руках у няньки, которая подняла её, чтобы лучше было видно. Тогда Генка не плакала. Просто махала рукой. А мама всё оборачивалась и посылала ей воздушные поцелуи. И глаза у неё покраснели. Светлые волосы, убранные в аккуратный узел на затылке. Светлый плащ с плоскими пуговицами. Сейчас её лицо казалось Генке своим собственным. Ведь маме было всего двадцать восемь.

Их самолёт не долетел из Нью-Йорка в Женеву. Через пятьдесят пять минут он упал в Атлантический океан у побережья Канады, совсем недалеко от того места, где когда-то утонул Титаник. И Галифакс, печально известный кладбищем жертв Титаника, пополнился ещё двумя мемориалами памяти погибших в авиакатастрофе 2 сентября 1998 года.

Генка прижала к лицу это маленькое платьице, стараясь уловить хоть какой-нибудь запах, сохранившийся в мягкой шотландке. Но оно пахло деньгами, хрустящими пачками новеньких банкнот, которые в него завернули.

Глава 8. Новые загадки

Говорят, люди ничего не забывают. Звуки, запахи, ощущения — всё это остаётся в нашей памяти навсегда. Но выудить эти воспоминания, особенно детские, из-под вороха того, что там скопилось за жизнь — задача непростая. Да и стоит ли? Что проку в этих детских воспоминаниях? Её детство давно прошло. Её родные давно погибли. А она сидит на полу в убогой квартире, застрявшей в восьмидесятых, и перекладывает пачки американских денег с полным равнодушием и к этим деньгам, и к этому непрезентабельному жилью.

Генка откинула в сторону одну из перетянутых широкой лентой пачку красных бумажек и встала. Есть у этой квартиры одна особенность, которую можно обнаружить, только если сильно постараться — за старым дубовым шифоньером в стене скрывался сейф. Раньше это была просто ниша, хитроумно замаскированная криворукими строителями под вентиляционный короб и умыкнувшая у соседей добрый квадратный метр площади. Бабушка поставила в неё допотопный сейф советского образца. Высотой в человеческий рост, он до половины засыпан песком. Тяжесть такая, что захочешь — не вынесешь. Верхний отсек закрывается на обычный ключ, но Генка хранила деньги не в нём.

Она убрала в сторону одежду, задняя стенка шкафа послушно выскользнула из пазов. Воняющая рыбой фанера, Генка всегда нюхала её прежде чем отодвинуть в сторону. Сейф даже не скрипнул, обнажая свои пустые внутренности. Генка с трудом подняла металлическое дно, наощупь отгребла в сторону песок. В спрятанный под ним плотный пакет новые пачки денег легли к старым, ровненько, как кирпичики в руках опытного каменщика.

Генка не тратила доллары, считая их чужими, только рубли, которые ей платили как сиделке.

Когда дно, как влитое, вернулось на место, она сложила деньги, что намеревалась вернуть. Подумала, швырнула туда же окровавленную белую тряпку и детское платье, заперла сейф и вернула всё на место. Надо бы подумать, но её отвлёк звонок.

— Мисс Гентана, здравствуйте!

«И вам не хворать, сэр Найджел», — хотелось ей ответить и съязвить по поводу слова «хворать», ведь её клиентами здоровые люди не становятся, но она промолчала. Вряд ли этот англичанин поймёт.

— Здравствуйте, Сэр Найджел, — дала она понять, что узнала мужчину.

— Простите меня за назойливость, я помню, что вы дали очень категоричный ответ, — он говорил быстро, словно боялся, что она его перебьёт или отключится. — И всё же я очень прошу вас приехать и обсудить мою просьбу лично.

— Сэр Найджел, — Генка всё же перебила.

— Я оплачу все ваши расходы при любом решении, даже если вы скажете «нет», но, прошу вас. Нет, я умоляю, ваше личное присутствие крайне необходимо.

Он замолчал, но теперь она не знала, что ответить. Это определённо был не телефонный разговор.

— Есть у вас возможность для размещения собаки? — в уме она считала, когда закончится её английская виза и сколько справок придётся опять собирать для Амона.

— О, да, конечно, — он не сомневался ни доли секунды. — Всё, что угодно.

— Хорошо. Раз вы так настаиваете, — кажется, виза ещё действующая. Определённо прогулка по вересковым полям сиренево-розового Уэльса им с Амоном не повредит.

— Буду ждать вашего сообщения, — нескрываемая радость в голосе на том конце связи. Мужчина явно хотел сказать что-то ещё, наверное, много-много слов благодарности, но ограничился кратким: — Спасибо, мисс Гентана!

"Вот же ещё привязался!"

Амон царапал дверь, пытаясь выбраться на улицу.

— Всё, дружок, хватит самовольничать, — Генка достала из тумбочки специальную шлейку с металлической ручкой.

Наряженный в неё, как лошадь в упряжку, Амон послушно сел и позволил нацепить на себя ещё ошейник и намордник. И сразу из беспризорника превратился в уважаемую солидную собаку. Так они и похромали вдвоём до супермаркета. Хромой и ещё хромее.

Но вышли они не для того, чтобы напомнить псу, что он квалифицированный поводырь, и даже не ради того, чтобы купить жидкость для мытья окон. Хотя, проникнувшись энтузиазмом Пепси, Генка решила и окна от вековой грязи отмыть, и шторы постирать. Их путь снова пролёг через парк, потому что Генке нужно было забрать своё «лекарство», которым она не воспользовалась.

Геннадия протянула руку, но среди веток куста, который облюбовал в качестве зонтика от солнца Амон, его не оказалось.

Как все люди, не желающие верить, что чего-то важного, что оставил, на месте нет, Генка шарила руками по земле, ещё надеясь, что оно упало. Просунула голову под колючие ветки, чтобы убедиться, что она не прикрепила его выше или ниже. Потрогала пальцами слоистую кору, но не нашла даже следов от лейкопластыря, на котором держалась её смертоносная ампула. Осталось только подумать, а была ли она? А под этим ли кустом? А в этом ли парке? И цепью абсурдных вопросов довести себя до ощущения лёгкого дебилизма, когда память отматывает события назад и начинает изменять их, придумывая жалкие оправдания и безумные объяснения тому, чего не могло быть.

Но эта ампула здесь точно была. Маленькая пластиковая бутылочка с иголкой. Генка делала их сама из упаковки от капель для глаз и инсулинового шприца. И свой хитрый «состав» тоже.

Вцепившись в поводок собаки, она шла как истинно слепая, не замечая дороги, уставившись невидящими глазами перед собой, пытаясь понять, случайность ли это.

Всё гениальное просто. Но то озарение, что позволило ей из простых лекарств, которые в любой аптеке продаются без рецепта, создать смертоносный состав, пришло к ней после нескольких лет фанатичного погружения в химию.

Её завораживала точность химических формул, околдовывали цепи химических реакций, гипнотизировал вид бензольного кольца. Правильный шестиугольник с кругом внутри или с чередующимися одиночными и двойными чертами сторон. Она рисовала его, когда думала, говорила по телефону, сидела на скучных уроках, слушала нудные лекции. И, как обычные люди рисуют замысловатые узоры на полях тетради, у неё циклопентан превращался в бензол, а потом иногда вырастал до 13-циклогексил-3-метокси-6-[метил-(2-{2-[метил-(сульфамоил) — амино]-этокси}-этил) — карбамоил]-7H-индоло-[2,1-а]-[2]-бензазепин-10-карбоновой кислоты.

Как когда-то Кушелевский догадался смешать в одном шприце три самостоятельных препарата: анальгин, димедрол, папаверин и получить литическую смесь, дающую эффект превосходящий по своим характеристикам любое из этих отдельно взятых лекарств, так и Генка, взяла за основу бабушкин состав и довела его до совершенства. Она догадалась к тому же использовать не внутривенный, а внутримышечный способ введения. Образующиеся метаболиты оказались и менее болезненными, и не обнаруживались, так как распадались ещё при жизни клиента, к тому же в качестве бонуса вызывали такой выброс эндорфинов, что человек умирал, без преувеличения, счастливым.

Вайс сказал, что ей бы дали Нобелевку, обнародуй она свои результаты. Но Генка не верила ни в премии, ни в науку, а больше всего Вайсу. Он использовал всё: от подкупа до угроз, от лести до презрения, от страсти до ненависти, но так желаемое и не получил. Сдался ли он?

Однажды он выкрал все только что купленные препараты. И уверял, что хороший химик в лаборатории сумеет «собрать» её смесь, словно это кубик Рубика или детская мозаика. Но для её формулы недостаточно быть хорошим, нужно быть лучшим. Лучше, чем она сама, ведь всё имело значение. Температура, объем, пропорции — всё. А Вайс надеялся не только сложить все составляющие, но и заснять процесс, когда она будет готовить новый состав. Ведь у неё «горел» заказ.

Он сильно ошибся со всем. И в силе своего обаяния, и в способностях своего химика, и в её запасах. Она выполнила заказ и порвала с Вайсом. Её с детства приучили не раскрываться до конца никому. Вайс прошёл всего лишь по краю той защиты, что она возвела между собой и этим миром, а возомнил, что проник к ней в душу. Но она сбросила его с этого забора, как соседскую кошку, и простила. Но простил ли он? Ему ни разу не удалось даже взять в руки эту вожделенную смесь. Возможно, теперь удалось?

Как ни крути, а после невинных детей, отколупывающих маленькими пальчиками с шершавого ствола интересный предмет, мысли всё равно возвращались к Вайсу.

Не желая, чтобы эта ночь прошла в таком же бреду, как и предыдущая, она вколола себе обезболивающее и сильно усугубила его таблеткой снотворного, прекрасно осознавая их кумулятивный эффект.

Доедая приготовленный Пепси салат, она поняла, что засыпает, и с облегчением провалилась в глубокий и спокойный сон, поставив тарелку прямо на пол. «Так я скоро привыкну есть по три раза в день», — была её последняя мысль.

Генка проснулась от царапающего звука.

Ей казалось он исходит от её ноги, где огромный жёсткий лейкопластырь отклеился с одной стороны, мотался и шуршал под порывами ветра. Но, шевельнув ногой, поняла, что это всего лишь сон. Ещё слишком рано. Действие снотворного ещё слишком сильно, чтобы его преодолеть, хотя сквозь веки уже пробивался утренний свет. Но звук повторился, и она поняла, что это всего лишь старый дермантин, которым обита входная дверь снаружи. Кто-то, лохматый, непослушный и любящий утренние прогулки царапает его когтями.

Генка села так резко, что будь она в вагоне на верхней полке, точно разбила бы голову. Амон не может быть снаружи — она оставила его на ночь дома и заперла дверь. Она подскочила с кровати, забыв про раненую ногу, скривилась от боли, дёрнула дверную ручку, и чуть не вывихнула руку — дверь по-прежнему оставалась запертой. «А!» — зажав плечо, она оглянулась в поисках ключей. На тумбочке, прямо у неё за спиной, где она их и бросила.

— И как это понимать? — обратилась она к псу, проскользнувшему мимо неё с довольным видом свободного человека. Запах пропастины, потянувшейся вслед за ним, заставил её захлопнуть дверь, а затем заткнуть нос — он шёл не с улицы, а от собаки.

Всё же разбаловала она его! Бабушка говорила, что восточно-европейские овчарки мало пригодны для работы поводыря. Но Амона отобрали в одном из лучших питомников Амонауз за уравновешенность, выдержку и исключительную обучаемость. И всё же он так и не избавился от своих охотничьих инстинктов — до сих пор любил изваляться в какой-нибудь тухлой рыбе.

Генка твёрдо решила получить у пса ответ на вопрос «Как он вышел из запертой квартиры?», когда увидела следы. Грязные следы босых ног через всю комнату до её кровати. Опять.

Она пошла по ним к кухне, но в этот раз они оборвались на пороге, словно появились из ниоткуда. Оглядываясь, девушка прошла по чистой кухне, отдёрнула штору и отпрянула. С наружной стороны стекла красовались отпечатки грязных ладоней. Окно заперто. Она на всякий случай подёргала ручку, глядя на испачканный несколькими слоями краски старый шпингалет, но он не сдвинулся ни на миллиметр.

Запертое окно. Запертая дверь. Если бы не оказавшийся на улице Амон, она уже, наверно, начала бы думать о сверхъестественном. Но раз Амон вышел, значит, дверь всё же открывали.

В сердцах пнув, вдруг кинувшийся ей под ноги табурет, Генка стала выяснять, что в этот раз взяли. Снова рылись в сумке. Явно лазили в её вещах. Переставили злополучный чемодан. Если что и взяли, она не могла понять. Это вообще полный бред!

В растерянности замерев по центру комнаты, она повернулась на тошнотворный запах:

— Амон, что вообще происходит? — и это относилось ко всему.

Пёс удивлённо склонил на бок голову. Если с этими дурацкими следами у неё ещё есть время разобраться, то от вони надо избавляться немедленно — Генка потянула пса в ванную.

Это была невыносимо тяжёлая работа. Подавляя рвотный рефлекс, сначала отмыть собаку, с густой шерсти которой вода скатывалась как с гуся, а шампунь не мылился. Потом достаточно хорошо вытереть его, поминутно отряхивающегося и стремящегося наутёк. Затем вымыть всё, что покрылось его шестью. Дважды запустить машинку. Трижды вытереть его мокрые следы. Принять душ самой и, наконец упасть на диван, чтобы содрать с ноги грязную и мокрую повязку.

— Прости, ба, — она виновато посмотрела на портрет, а потом закрыла глаза. — Я знаю, что плохо валяться в одежде на неубранной постели.

От насильно прерванного действия снотворного, рассчитанного на восемь часов сна, голова гудела, веки, как приклеенные, не хотели больше разлепляться, и перед глазами поплыла такая гипнотическая калейдоскопическая кутерьма, которая за несколько секунд погрузила Генку в сказочно яркий сон. Он уже даже начал вырисовываться живописными пейзажами и сверкающими витражами замков.

Похороны. Пепси. Мёртвая женщина. Пропавшая ампула. Вайс. Яркими вспышками и лопающимися пузырями они сожгли, оплавили киноплёнку её прекрасного сна. Генка открыла глаза.

Загранпаспорт. Планшет. Деньги. Она достала их из раздвижной столешницы, имеющей скрытые от глаз углубления.

Виза действительна. Справки на Амона она сделает за день. Две пересадки, и утром четвёртого дня она в Лондоне. Она заказала билет, честно сообщила Британским Авиалиниям, что с ней будет собака-поводырь и написала сэру Найджелу номер рейса.

Всё ещё вылизывающий свою мокрую шерсть Амон остался дома, когда в тёмно-синем, как и собиралась, Генка отправилась на похороны.

В траурном зале немноголюдно и прохладно (зря Генка переживала за свой плотный пиджак).

Жалкий, убитый горем муж. Как ей знаком этот грустный влажный взгляд собаки, оставшейся без хозяйки. Ещё вчера жена бесила его своими засаленными волосами, скрипящим чужим голосом, костлявыми руками, которые тряслись даже от тяжести чайной ложки. Ещё вчера ему казалось, что жизнь без неё станет прекрасной, свободной, лёгкой. Без больничных запахов и жужжания инвалидного кресла, без виноватой затравленности в её глазах — она сознаёт сколько доставляет ему неудобств, она просит прощение за то, что подвела его, она извиняется, что умирает так тяжело и так долго. Сегодня он всё это забыл. Перед его мысленным взором её юное свежее лицо и длинные светлые волосы, запах которых он когда-то так любил вдыхать, и нежные пальцы, что гладили его лёгкую небритость. Он не знает, как будет теперь жить без её поддержки, её советов, её мудрых замечаний, её счастливых глаз.

Он то и дело срывается на слёзы, вспоминая всё новые и новые подробности их долгой совместной жизни. Генка посчитала — они прожили вместе двадцать семь лет. Весь последний месяц она вместе с усопшей перебирала фотографии из их семейного архива. Но знала о её жизни другие подробности, не те, что помнил муж, глядя на эти снимки. Она обещала, что расскажет ему о них, но соврала. Она расскажет не всё.

Людей действительно мало, но и траурный зал небольшой. Приглушённый свет, тихая музыка, никакой трибуны для прощальных речей и рядов кресел как показывают в голливудских фильмах. Два небольших кожаных диванчика, для самых близких. По центру между ними чёрный постамент, на котором блестящий, отливающим красным гроб. Пышные венки с траурными лентами, большая фотография с чёрным уголком. Цветы в гробу и корзинах.

— Знал, что нАйду тЭбя здЭсь, — духи он менял, а вот акцент его остался прежним, хотя тяжёлое дыхание парфюма в этом пропахшем смертью зале ощущалось сильнее.

— Что ты здесь делаешь, Доминик? — она ухом ощутила, как он скривился и недовольно выдохнул. Прямо болезнь какая-то — не любить своё имя. Её имя вообще жёсткое и мужское, но она его за это и уважала.

— Я, можно сказать, член семьи, — довольная ухмылка на её удивлённый взгляд. Он ожидал, что она будет в недоумении. Но её развеселил «члЭн».

— Герман — мой отец.

Вот это номер! Генка внимательно посмотрела в его прозрачные глаза. Они смеются, но он не шутит. Герман темноволос, широкоплеч и красив даже в свои пятьдесят четыре. Они с Еленой были шикарной парой. Но невзрачный Вайс, рыжеватый и блёклый?

— Ты явно в мать.

— Да, он бросил мою мать ради этой женщины. Мне было всего шесть, но я помню, как мать страдала. Мне кажется, она любила бы его до сих пор.

От его улыбки не осталось и следа.

— А он любил Елену. Не возражаю, просто констатирую факт.

— Любил, но не долго. В двадцать два он бросил мою мать. В двадцать два Елена родила Лизу, и он пошёл искать себе новую подружку, которой не больше, чем двадцать два. Я унаследовал от него страсть к молоденьким девушкам. Я бы бросил тебя, едва тебе стукнуло бы роковых двадцать два.

— Хорошо, что я тебя бросила раньше.

— Да, ты всегда была плохой девочкой. Непослушной, капризной, слишком самостоятельной.

Генке хотелось засмеяться ему в глаза, но в траурном зале это неприлично. Непослушной? Капризной? Да выросшая в бабушкиной казарме на голодном пайке, она знала только слова «надо» и «должна». А у него, оказывается есть и мать, и отец. Что с тобой-то не так, Вайс?

— Ты знаешь, кто все эти люди? — не желая переругиваться на его любимую тему, кто в чём был прав в их отношениях, а кто виноват, она рассматривала молчаливо стоящих по стеночкам мужчин и женщин. — Они ведь прожили здесь недолго. И со своими прежними подругами Елена видеться не хотела.

— Я знаю только соседей, — он скосил налево глаза, чтобы указать на пару.

Неловко рассматривать людей, которые стоят так близко, что слышно их дыхание. Но широколицая женщина кажется ей знакомой. Они могли видеться где угодно: в магазине, на рынке, в парке, в паспортном столе. Наверно, за свою жизнь Генка видела всех жителей этого городка, и не по разу. Их не так уж и много, в отличие от беззаботных туристов. Но местные так же резко и выделяются на их фоне. Жизнь в курортном городке такая же как в любом другом: работа, дом, житейские заботы. Море рядом плещется или бело-зелёной стеной возвышается Эрмитаж, втянув головы в плечи, хмурые жители бегут мимо, думая о том во что им обойдутся новые тарифы на электричество и доходит ли ребёнок зиму в старом пуховике.

— А я только экономку.

Несчастная Александра Львовна выглядит даже печальнее, чем муж усопшей. Красные глаза, которые она то и дело ещё больше растирает платком. Голова качается из стороны в сторону, словно она поёт колыбельную своим сложенным на коленях рукам. Наверно, со смертью хозяйки именно она осиротела больше всех. Она прожила с ними полжизни. Её взяли нянькой, когда у Долговых родился сын. Тот, который так и не приехал на похороны.

— Алекс? — усмехнулся Вайс, глядя на женщину. — Даже странно, что она продержалась в этом доме так долго. Пугливая корова. Сколько её знаю, всю жизнь она трясётся. Только благодаря её показаниям, Елену не посадили за убийство Лизи.

Он говорил: «Элену», и говорил это так зло, что у Генки не осталось сомнений — он ненавидел новую жену своего отца.

— А ты был там, когда девочка умерла?

— Я? Нет, — соврал Вайс. Генка только что поняла почему всегда угадывала это. Перед тем как соврать, он переспрашивал. И тут же давал ответ.

— Сколько тебе было лет?

— Двадцать с небольшим.

— Двадцать два, — посчитала она в уме.

— Сколько? Может быть.

— Роковая цифра для твоего отца. Вряд ли ты бы забыл, что в твои двадцать два тоже произошло нечто неординарное.

И в её уравнениях с несколькими неизвестными загадочный «икс», о котором лишь вскользь упоминала красивая женщина, обрёл вполне конкретное узкое лицо. Это он гостил у них в то лето, это из-за него девчонка спрыгнула с катушек. Его фотографии удалили из семейного архива, но одна, где он спиной, всё же всплыла в Генкиной памяти.

— Пора, — сказала серьёзная женщина, что выполняла роль распорядителя церемонии.

Все стали прощаться, но ни Генка ни Вайс так и не подошли к гробу. Через несколько минут его вывезут в широкие раздвижные двери и отправят в крематорий.

Где и когда муж похоронит её прах, Генку уже не касалось. Она отдала дань памяти красивой женщине. Но с момента её смерти загадки всё прибавлялись.

Пятясь как рак, зарёванная Александра Львовна не замечала на чьи ноги она наступает. Она развернулась, извинилась перед женщиной с широким лицом, а потом вдруг схватила Генку за руку.

— Спасибо, Евгения, что вы пришли. Елена была так к вам привязана в последние дни, — всхлипнула она.

— Соболезную вашей утрате, — Генка вдруг почувствовала, как в её ладонь легла записка. Она зажала её, оторопело уставившись на экономку. Но та лишь испуганно заморгала и быстро-быстро направилась к выходу.

«Кафе «Ботаник» 19 часов», — прочитала Генка.

Глава 9. Ботаники

После прохладного ритуального зала на улице жарко, а на душе грустно.

— Угостить тебя кофе? — Вайс вышел первым, но к Генке, замершей в раздумьях, подошёл из-за спины. Судя по тому, что Герман даже не оглянулся на него, залезая в чёрную тонированную машину, поддержкой отца он не был. У Генки даже и вопроса не возникло, почему он не едет на поминки.

— Нет, Вайс, спасибо. Я по-прежнему не пью кофе. Скажи, что хотела полиция?

— Да, ничего. Стандартная процедура. Пришли, составили какую-то бумажку. Ты же знаешь, при таком диагнозе даже вскрытие не делают. Её врач подтвердил «смерть от естественных причин».

— Не верю я в эти причины, — Генка сняла блейзер и покосилась на презрительно скривлённые губы парня.

— Да, да, ты права, — правильно оценил он её взгляд. — Я хотел, я мог, у меня руки чесались накрыть её ночью подушкой, но она, к несчастью, почти не спала.

— Как это непрофессионально — подушкой, — сморщилась Генка и достала телефон, чтобы вызвать такси.

— Отец пригласил меня передать кое-какие дела, но на самом деле он хотел, чтобы я попросил у неё прощения, — сказал Вайс, когда Генке пообещали машину в течение пяти минут.

— Чем же ты так перед ней провинился?

— Ничем, о чём стоило бы жалеть. Но я первый раз решил уступить просьбе отца. Я пришёл в парк, зная, что она оттуда уже не вернётся. Я тянул до самого последнего момента. И мне не жаль, что я опоздал.

В автобус садились последние из желающих проехать на поминальный обед, и Вайс вдруг сорвался с места и заскочил на подножку перед закрывающимися дверями. Ушёл истинно по-английски, не прощаясь. Генка проводила глазами уезжающий автобус — хорошо, что он оставил её одну. Хорошо, что они все на поминках. Садясь в такси, она поменяла тот фонарный адрес, что назвала при Вайсе на адрес особняка Долговых.

Она не пошла в центральные ворота, хотя охрана её скорее всего впустила бы. Ей и не нужен сам особняк. Подоткнув платье, она полезла через забор, в том месте, где он примыкал к забору соседей. В том злополучном месте, где она и разодрала ногу. Но сейчас она не торопилась. Осторожно переставляя ноги между кованными зубьями, ей нестерпимо хотелось спрыгнуть в чужой огород, но она пробиралась к тому, что разбила в уголке тенистого сада экономка. С тоской поглядев на цветущие в теплице у соседей помидоры, она спрыгнула в другую сторону. Проведя рукой по хилой морковной ботве, вдохнула полной грудью травяной запах. И села на чурбак, поставленный между двух обитыми досками грядок. Именно за этим она сюда и пришла.

В учебниках психологии не описано ни одного случая болезненного пристрастия к овощным грядкам, но в этом мире когда-то всё бывает в первый раз. Ей было лет семь, когда она увязалась с соседскими пацанами лазить по дачам. Их цели были простыми и приземлёнными — наворовать что найдут. Как-то раз, пока парни набивали рты сладкой малиной, а карманы — янтарным крыжовником, Генка села прямо на землю среди картофельных кустов и наблюдала за ярко-красными жуками на листьях. Потом она перебралась в помидоры, которые пахли намного вкуснее. И только, когда её лучший друг Леший, потащил её за руку домой, она вырвала с грядки пучок тонких крысиных хвостиков морковки — это был её вклад в общее дело. С того момента её стало тянуть к этим запахам и ощущениям всё сильнее и сильнее.

Леший был старше её года на три и получил своё прозвище за лишаи, что мамка прижигала ему ярко-розовой жидкостью, среди всклокоченных снежно-белых волос. Он научил её драться и опекал как младшую сестру. Эта стайка вечно грязных и вечно что-то замышлявших пацанов ценила её за бесстрашие и терпеливость — в отличие от остальных маленьких девочек, она никогда не ныла. Леший был у них главным. В тот день, когда он разбился, сорвавшись с утёса, Генка окончательно осиротела.

Все, кто её любил — умерли. Все, кого любила она — покинули этот мир.

Ей остались грядки с колючей ботвой. Только в них она чувствовала себя живой. Среди жужжащих пчёл, суетящихся над цветущими головками лука-батуна её отпускала пустота, что осталась на месте прошлого.

Она сняла туфли и прижала ступни к прохладной земле.

Однажды, лет в десять, Генка робко попросила бабушку завести дачу. Конечно, не объясняя причин, она себе-то их объяснить не могла. Она говорила, как взрослая, что это будет для них подспорье и приятно чувствовать себя ближе к земле, и казалась себе убедительной, но бабушка только рассмеялась в ответ. В день своего совершеннолетия Генка узнала, что от родителей ей остались полмиллиона долларов. Перед своей смертью бабушка передала ей ещё полмиллиона. Столько же она уже заработала сама. Но пока не видела ни одной причины их тратить. И делать так, как когда-то учила её бабушка — тоже.

Она наставляла её не привязываться к клиентам. Не слушать их исповеди, не вникать в их дела. Вайс стал бы в её школе лучшим учеником. Но Генка не боялась сближаться с теми, кому осталось жить так мало. Наоборот, жадно впитывала их истории, игнорируя бабушкино сравнение с наполнителем для кошачьего туалета. Она прикипала лишь к тому, что не надолго.

Все, кого она любила — умерли. Все, кто её любил — покинули этот мир.

Генка растёрла в руке комочек влажной земли. Она пришла сюда подумать о красивой женщине. Это её персональные поминки.

Не она помогла ей. И сожалела об этом. В последние секунды жизни ей было больно и страшно, а ведь Генка обещала, что этого не случится. Она подвела её. Не убить оказалось хуже, чем убить. Незнакомое чувство.

Она складывала два и два. Елену в парк привёз муж. Вайс пришёл с ней просто поговорить, и уже застал её мёртвой. Кто-то приходил между ними. И Генка не верила в естественные причины. Как не поверила она в её рак. Стойкий запах хлорки во всём доме, кашель, хрипота, кровь в стуле и рвоте — женщина сознательно травила себя хлорамином. Генка раскусила её на раз, и уговорила не усугублять последние дни своей жизни ненужными страданиями — она поможет ей. Только сильнее химиката, душу красивой, но такой несчастной женщины разъедало чувство вины.

Вина перед мальчиком, которого она оставила без отца. И перед мужем за то, что заставляла его общаться с сыном. В то лето парень приехал всего лишь с дежурным визитом, гордый своим дипломом Уэльского университета, презиравший эту дикую необразованную русскую, вторую жену отца, считая нескладной их старшую дочь и назойливым их младшего пятилетнего сына.

Но Лизе как раз исполнилось тринадцать, и она расцвела, округлилась и, что ещё более удивительно, без лишней скромности оценила, как удачно сложились в ней гены: изящество матери и яркость отца. Она росла красавицей и умела пользоваться этим. («А Вайс — рыжий, невнятный, напыщенный как индюк», — добавила Генка от себя, теперь, когда знала, кем оказался тот парень.) Елена же охарактеризовала его как «благородный английский денди». В их одноэтажной американской глуши, по её мнению, он, конечно, вскружил девочке голову. («Травка, секс и высокопарные разговоры о своих чувствах — с того времени Вайс мало продвинулся в методах охмурения», — была уверена Генка.) Герман сам застал их в постели и выставил сына.

Взрослый парень совратил невинную девочку. Если бы его тогда посадили, все остались бы живы, и не только члены их семьи. Но Лиза истерила, что наложит на себя руки (в тринадцать лет жизнь всегда кажется мрачной и бесконечной, как в плохой компьютерной игре), Герман настаивал на заявлении в полицию, а Елена металась между двух правд: дочь его соблазнила или парень её изнасиловал. Девочка росла с характером, но и парень оказался не подарок. Лизе удалось уговорить отца, но возненавидела она за это мать. Их мир дал трещину, а затем рухнул.

— Сынок, я же просила налить в бочку воды, чтобы она за день нагрелась, — женский голос из-за забора вывел Генку из раздумий.

— Сейчас налью, — а этот голос, прозвучавший обречённым вздохом, показался Генке знакомым.

— Сейчас налью, — передразнила его женщина. — Напомнила — сделал, не напомнила — забыл. Что за отношение к матери? Я бы сама налила, если бы не похороны.

— Давай! — парень. Недовольно, но требовательно.

— Иди куда собирался. Теперь я уже сама, — женщина вяло сопротивлялась, но парень всё же настоял на своём. В пустую бочку, отплёвываясь, полилась вода.

Генка сняла шляпу и осторожно заглянула через кирпичное окошко в заборе: пустой шезлонг на подстриженной траве, одинокая книжка. А вода лилась где-то совсем рядом. Она перенесла чурбак, на котором только что сидела. С его высоты соседский участок предстал перед ней совсем под другим углом, и крупный парень, держащий шланг, тоже.

Аккуратно подстриженный русый затылок. Словно в народном танце, упиравшаяся в бок рука. Знакомые летние брюки. Пепси?! И женщина с широким лицом, показавшаяся ей знакомой на похоронах.

Генка отпрянула к стене и чуть не навернулась с неустойчивой чурки.

По дороге домой она оправдывала себя тем, что никогда не верила в случайные знакомства, благородных рыцарей и добрых фей, но слишком громко хлопнула дверью и чересчур сильно швырнула шляпу. Головной убор пролетел через всю комнату, ударился в штору, и упал, обнажив свои прошитые ровными стежками внутренности. Генка увидела себя, так же доверчиво подставившую первому встречному мягкое брюшко.

— Кажется, нас с тобой дурят, Амон, — пристёгивая поводок, поделилась она с псом. Он в ответ сладко зевнул и пригнув голову, встал у двери, ожидая, когда его выведут на прогулку.

Пепси заявился, когда солнце уже развернулось и грязные разводы на только что вымытых окнах проступили в его лучах особенно отчётливо. На диване Генка развесила сушиться шторы, а сама сидела на стуле, оседлав его как коня, и никак не могла определиться оттирать эти круговые следы тряпки или так сойдёт.

— Привет! — он ввалился с очередным пакетом, прижатым к груди, из которого торчал батон и пучок зелени.

«Поди с маменькиного огородика», — смерила его взглядом Генка. Амон вышел из кухни, радостно размахивая хвостом.

— Скажи, Пепси, если в двенадцать часов ночи идёт дождь, то можно ли ожидать, что через семьдесят два часа будет солнечная погода?

— Нет, — ответил он, ногой закрывая дверь. — Через семьдесят два часа снова будет полночь. Что за проверка сообразительности? Новый тест на вступление в твой загадочный клуб?

— Так и думала, что ты ботаник.

Она забрала у него пакет и унесла на кухню, вдыхая по дороге пряный запах укропа.

— Держи, друг, это тебе, — Пепси протянул собаке свиное ухо. Оно моментально исчезло в пасти почти целиком. — Что-то я и забыл какой ты крупный мальчик.

Пепси обескураженно почесал затылок.

— Что-то ты не в духе сегодня, — он покосился на кислую мину Генки и стал выкладывать из пакета продукты.

— Меня опять навещало привидение.

Он на секунду замер, а потом продолжил своё занятие.

— Оставило отпечатки ладоней на окне, грязные следы на полу, порылось в моих вещах, выпустило на улицу собаку и любезно заперло за ней дверь.

Наверно, она говорила чуть более зло, чем следовало. Он бросил пакет и упёр руки в бока совсем так же, как до этого перед бочкой с водой:

— Ты меня в этом подозреваешь?

— А ты считаешь меня полной дурой? Да, я оставляю дверь открытой. Да, у меня добрый и доверчивый пёс. Но не надо играть со мной в эти игры, тупые и скучные. Просто скажи, что тебе от меня нужно.

Она взяла со стола огурец и потерев его о штаны, откусила. Он сочно хрустнул, и Пепси, кажется, открыл рот больше для того, чтобы сказать, что не мешало бы его помыть, чем для того, чтобы ответить на её вопрос. Он постоял так, потом шумно выдохнул и произнёс:

— Мне ничего не надо. Она сказала мне, что ты — убийца. Что ты за деньги убиваешь людей. Но я ей не поверил. И я видел, что ты этого не делала.

— Кто она? — Генка перестала есть, изучая его открытое лицо. Эмоции читались на нём чётко, как линии судьбы на ладони для опытного хироманта. Он не верил, он был полон праведного гнева, заступаясь за Генку.

— Девушка, — очень исчерпывающе начал он, но Генка ждала. — Я встретил её на берегу. Она бродила в одиночестве, а я пошёл сказать ей, что это пляжи частные, и здесь нельзя ходить без разрешения хозяев.

— И как давно это было? — Генка продолжила есть свой огурец и задавать свои вопросы.

— Месяца полтора назад, может два. Тогда я встретил её первый раз. А потом увидел ещё раз. А потом мы стали общаться.

— Сколько ей лет?

— Не знаю. Я не спрашивал. Как мне или как тебе.

— Она живёт там, где-то недалеко от тебя?

— Не интересовался.

— О чём же вы говорили?

— Да, о чём угодно, — он переминался с ноги на ногу, опускал руки, потом скрещивал их на груди, потом начинал двигать пакеты с молоком и соком, выстраивая их по одной линии. — О Венеции и конях на соборе святого Марка. О фарфоровых блюдцах. О том, что кольчатые черви дышат через всю поверхность тела. А ещё о Саргассовом море, которое единственное является безбрежным.

— И почему?

— Оно расположено в Атлантическом океане, и примечательно тем, что почти сплошь покрыто зарослями водорослей. Его "берегами" являются воды океана. Ты права, я, наверно, действительно, ботаник. Я знаю, почему все тарелки имеют кольцевидную каёмку на нижней стороне и не догадался спросить, где она живёт.

— А как её зовут спросить догадался?

— Милана, — мозг Генки уже начал перебирать, есть ли у неё знакомые с таким именем, когда Пепси добавил: — Мне кажется, это её не настоящее имя.

— Как же ты об этом догадался?

— Она на него не откликается.

— Гениально!

— То есть сейчас уже откликается, а первое время — нет. Я как-то встретил её в городе. Это было после третьей или четвёртой нашей встречи, и она даже не повернулась, хотя я окликнул её довольно громко.

— И всё же среди всех этих энциклопедических знаний разговоры ваши как-то снизошли до простых людей. Каким образом вы вдруг стали говорить обо мне? — Генка взяла со стола ещё один огурец, и Пепси не выдержал, выхватил его, помыл и подал. Это дало ему некоторое время, чтобы собраться с мыслями, хотя начал он так, словно и не думал об этом:

— Мы говорили о соседях. О том, что люди отгораживаются друг от друга высокими заборами и совершенно не интересуются другими людьми. Я показывал на дома, а она рассказывала кто там живёт. Вон там, — тыкал я наугад. Молодая семья ждёт четвёртого ребёнка — отвечала она.

— Прямо уж и четвёртого? — удивлённо махнула рукой Генка, и брызги воды полетели на парня.

— Да, я потом специально посчитал. Так мы и перешли к дому, где женщина умирает от рака. И она сказала, что её убьёт сиделка, то есть — ты, — он виновато потупился.

— Вот ты врун! А делал вид, что не в курсе кто я, когда я рассказывала тебе про привидение.

— А кто ты? — он внезапно посерьёзнел. — Я не делал вид. Я просто ни о чём тебя не спрашивал. И я никакого отношения не имею к этому привидению, раз уж мы с него начали.

— Что же ты делал на лавочке перед моим домом?

— Ждал тебя.

— Что и следовало доказать, — она снова махнула рукой, в этот раз безнадёжно. — Зато теперь я понимаю, почему в такую жару ты сидел на лавочке, где солнце палит как на Риддике. Только с неё просматривается мой подъезд. Это Милана тебя попросила?

— Нет, я сам решил за тобой проследить. Я первый раз ей не поверил. Я не ожидал, что всё сложится именно так.

— Как, Пепси? Как? — Генка развела руками.

— Что тебе понадобится помощь. Что ты сама дашь мне ключи от своей квартиры.

— Хочешь, я тоже кое-что угадаю? — девушка пристально всматривалась в его несчастное лицо. — Именно в тот момент, когда с моими ключами в руках ты отправился в магазин, ты встретил там свою Милану.

— Не угадала. С того дня я больше её ни разу не видел. Я ждал, что она придёт сегодня. Она всегда словно чувствовала, что никого, кроме меня нет дома и всегда появлялась в эти моменты. Но сегодня она не пришла.

Генка вспомнила развёрнутый в сторону моря лежак. Он, наверно, так боялся её пропустить, что даже забыл, что его попросили налить воды.

— Она нравится тебе, да?

— Да, очень, — он покраснел. — У меня нет даже её телефона.

— Я, кажется, знаю, как тебе помочь, — похлопала его по плечу Генка. — Не сочти это неприличным предложением, но оставайся у меня сегодня на ночь.

— Ты, думаешь, твоё привидение — это она?

— Вот заодно и узнаем.

Глава 10. Нянька

В студенческом кафе шумно. Несмотря на лето, оно забито суетливыми абитуриентами в наушниках, степенными заочниками с конспектами и прочей разношёрстной публикой, прельстившейся уютным интерьером и демократичными ценами. Генка сама ела здесь в свою недолгую студенческую пору.

Одинокая пожилая женщина за столиком в глубине зала выглядела как преподаватель. Строгое платье, тяжёлые гранатовые бусы, немного бордовой помады на губах, и Генка едва узнала в этой элегантной «профессорше» с убранными в узел тёмными волосами вечно тревожную и суетливую экономку.

— Александра Львовна, — поприветствовала её Генка.

Краснота и припухлость глаз напоминали про тяжёлый день. Держалась женщина довольно спокойно, только руки не находили себе места и постоянно перемещались по столу, выдавая и её взволнованность, и деятельный характер.

— Спасибо, что отнеслись всерьёз к моему приглашению, ГеннадЬя, — она первый раз назвала её по имени, и оно прозвучало именно так «ГенНадья», словно и с акцентом, а словно и намеренно исковеркано.

— Я удивилась, — Генка оглянулась в поисках официантки и вспомнила, что здесь самообслуживание.

— Я тут взяла на себя смелость кое-что вам заказать, — подвинула ей женщина стакан воды со льдом и соломинкой, большую горку овощного салата на белой как первый снег тарелке и два поджаренных тоста. — Я заметила, вы очень плохо едите. Совсем не то, что в детстве.

И Генка, уже потянувшаяся к соломинке, застыла на полпути. Она сдвинула брови к переносице и молча уставилась на женщину.

— Вы же видели, я надеюсь, вещи, которые я сложила в ваш чемодан?

— Вы про платья?

— Да, и про платье тоже. Я тянула с этим разговором так долго, что сейчас, боюсь, у меня совсем не осталось времени объяснить всё, — вздохнула женщина.

— Я никуда не тороплюсь, — Генка словно первый раз увидела какая ровная у собеседницы кожа. Ухоженная, хорошо увлажнённая, с морщинками, но без единого пигментного пятнышка, прыщика или сосудистой звёздочки. Сколько ей? Пятьдесят? Шестьдесят?

— И всё же разговор слишком долгий, чтобы уложиться в один вечер, — снова вздохнула она.

«Да, особенно, если тянуть время» — заметила про себя Генка, но промолчала в надежде, что женщина перестанет уже вздыхать и перейдёт к делу.

— Не думала, что когда-нибудь я снова увижу свою Надьяшу, но жизнь порой преподносит нам приятные сюрпризы, — счастливо улыбнулась она.

— Надьяша, это кто? — что-то Генка начинала сомневаться в её вменяемости.

— Это ты, — перешла экономка на «ты» без церемоний. — Твоя бабка настояла, чтобы тебя назвали Геннадия, в честь деда, но твоя мама и здесь поступила по своему. Она звала тебя Надя, Надюша и Надьяша, копируя твоё детское произношение. Так оно к тебе и прилипло это «Надьяша», неужели не помнишь?

Генка не помнила, и не верила этой странной женщине, вдруг начавшей придумывать её прошлое и выдавать за действительное, пользуясь тем, что Генка всё равно не сможет проверить.

— Александра Львовна, чего вы хотите?

Женщина осеклась, словно прикусила язык, и дурацкая умильная улыбочка исчезла с её лица.

— Ничего. Просто рассказать тебе правду.

— Правду о чём?

— О твоём рождении.

Они обе замолчали, сверля друг друга глазами и экономка сдалась первой.

— Я специально положила тебе это детское платье из шотландки, чтобы ты отнеслась к моим словам всерьёз. Это было твоё любимое платье — это ты помнишь?

Генка помнила, но продолжала молчать, усиленно вспоминая, кто мог об этом знать. Мама, папа, Лёлька, бабушка. Нет, бабушка не знала. Она бы выкинула его, как розовые лаковые туфли, которые Генка так любила. Их бабушка выкинула, сославшись на то, что они малы. Она категорически запрещала ей привязываться к вещам и игрушкам, и Генка разговаривала с ними только когда была уверена, что одна. Клетчатое платье отправилось на помойку, когда действительно стало мало. И Генка оплакала его на поминках, которые устроила на двоих с одноглазым плюшевым зайцем — единственным свидетелем её страданий, забившись в угол у батареи. Больше о платье не знал никто.

— Его купили тебе в Чёрную пятницу на распродаже. Ты вцепилась в него, висящее на манекене и ни за что не хотела другое такое же, которое предлагал тебе продавец. Пришлось раздевать манекен, хотя оно было на два размера больше, чем нужно.

«Так вот почему я так долго в нём проходила!»

— А вы-то откуда это знаете? — Генка смотрела на женщину с подозрением.

— Я и не надеялась, что ты меня вспомнишь. Столько лет прошло, да и ты была совсем крохой. Я была твоей нянькой, Надьяша. С самого твоего рождения и до того дня, когда твоя бабка увезла тебя в Россию.

— Нянькой? — Генке срочно понадобилось глотнуть воды. Она выкинула соломинку и сделала большой глоток. Это же не могло быть правдой? Или могло?

— Вы знали мою маму?

— Конечно, — теперь женщина смотрела на Генку как на тронувшуюся умом. — И маму, и отца, и Леокадию.

— Леокадию? — никто не называл Лёлю полным именем, но Генка знала его от бабушки. — Я помню, мама называла её Лео, а папа «Мой львёночек».

Генка придумала это только что.

— Нет, нет, — улыбнулась женщина. — Её все звали Лёля или Лёлька. Твой папа иногда говорил «мой Лёлёк». А меня все звали просто Алекс.

— Моя бабушка обожала своего сына, — продолжала умышленно врать Генка.

— Это она тебе так говорила? — она посмотрела на девушку с сомнением. — Она презирала его всю жизнь за его робость и мягкий характер. А после твоего рождения так просто возненавидела. Она называла его «тряпка» и «рохля», и «размазня», и как только не обзывала, за то, что он не выгнал твою мать, когда узнал, что ты ему не родная.

— Я ему не родная? — сегодня день явно не из лёгких, и новая порция холодной воды освежила только горло, но никак не голову. — А кто же тогда мой отец?

— В чемодане под подкладкой ты найдёшь ответ на свой вопрос. И я рада, что не унесу эту тайну в могилу.

Она улыбнулась. Её чай совсем остыл, и Генка только тогда обратила внимание, что он у неё был, когда женщина, наконец, подняла чашку дрожащей рукой, но так и не смогла сделать глоток.

— Не обращай внимания, — проследила за её взглядом экономка, и вернула на место брякнувшую о блюдце кружку. — Это просто избыток кофеина. Я выпила чашек двадцать, чтобы всю ночь не спать.

— Зачем?

— Боялась умереть до того, как ты узнаешь правду.

— Простите, но на смертельно больную вы не тянете, — усмехнулась Генка.

— А Елена тянула? Ей было всего сорок пять.

— Её убило чувство вины.

— Нет, милая, её убил призрак, — и она оглянулась, словно боялась, что он стоит у неё за спиной. — Разве ты её не видела?

— Кого?

— Ту, с кем целыми ночами, а иногда и днями разговаривала Елена.

— Я не верю в такие глупости. И она всегда разговаривала сама с собой.

— О, нет, милая, эта Девушка в шляпе существует. И она не успокоится, пока не убьёт нас всех.

— Я тоже всегда хожу в шляпе, — пожала плечами Генка.

Женщина поправила бусы, словно они её душили.

— Когда ты появилась в нашем доме, Елена решила, что это издёвка мужа, ведь тебя нанял именно он.

У него были причины пригласить именно Генку, но она, конечно, не стала их озвучивать.

— Но потом, когда узнала, что ты совершенно не в курсе этой истории и их семейных дел, приняла это просто за знак свыше, за судьбу.

— Я, признаться и до сих пор не сильно в курсе. Что за девушка в шляпе?

— Это было где-то за год до смерти Лизи, — женщина стучала по столешнице пальцами, — Да, в две тысячи пятом. Лизи умерла в шестом. Они с Германом вдвоём отправились в путешествие по Италии. И там произошла какая-то странная история с заглохшей машиной, заброшенным городком и башней с призраком. Герман называл это разводом для туристов, да и Елена на фоне остальных впечатлений от поездки, не сильно её вспоминала. А потом приехал Доминик, эти скандалы, истерики, потом увлечение Лизи ужастиками и в результате её смерть. И история забылась на время.

Она снова поправила бусы и сделала попытку глотнуть остывший чай. И снова не донесла до рта чашку, отставила.

— Это было очень страшно — смерть Лизи. И очень, очень тяжело. Лиза была для Елены всем — её ангелом, её надеждами, её мечтами. Она любила её, не могла на неё надышаться. И тут такое. Признаться, я даже хотела уйти, боялась, что не выдержу. Но Марку было всего восемь, я не могла его бросить и варилась в этом аду вместе со всеми.

— А как вы вообще попали в их семью? — Генка наколола на вилку листик салата, но решив, что это получилось у неё слишком быстро, стала гонять по тарелке помидор.

— После того как бабушка тебя увезла, я долго не могла найти работу — русскоговорящие няньки мало востребованы, но потом вот мне повезло, — Александра Львовна сделала нажим на последнее слово, намекая, что следовало бы его занести в кавычки. — Так у них и осталась.

— А какой была Лизи?

— Злой, — охарактеризовала её нянька, не задумываясь. — Злой и хитрой. Настоящим исчадьем ада. Она каким-то безошибочным чутьём находила в каждом слабину и вела себя так, как ей выгоднее всего. Для матери была её маленькой принцессой, любящей посплетничать, для отца «своим парнем», из которого клещами слово не вытянешь.

— А для Марка?

— А Марка она возненавидела со дня его рождения. И всегда умудрялась выставить его перед родителями в дурном свете. Глупее, чем он есть, пугливее, слабее. Помню, перед вечеринкой в честь её десятилетия, с барбекю и большим количеством подружек, она целую неделю пугала его огнём. Злым драконом, что вырвется на свободу, если огонь будет слишком сильным. Мучениями, что доставляют ожоги. И негасимым пламенем, что будет стекать по телу как вода и жечь, пока не превратит в кучку пепла. В результате на празднике он увидел, как из барбекю вырвалось пламя и закатил такую истерику, что я весь вечер не могла его успокоить. А Лизи потом долго ещё пеняла родителям на то, что он их опозорил и испортил ей праздник.

— Вас она, видимо, тоже не любила.

— О, да, — вздохнула женщина. — Но у них я никогда не чувствовала себя членом семьи, совсем не то, что у твоих родителей. Для Долговых я всегда была прислугой и не более. Поэтому и Лизи не снисходила до меня настолько, чтобы изводить. Я мешала ей мучить Марка, это её злило, но не более того.

— А Доминик? Какую роль он на самом деле сыграл во всём этом?

Целый салатный набор уже намертво застрял на её вилке, и Генка, макнув овощи в майонез, засунула их в рот.

— Доминик стал такой же разменной картой в её игре, как становились все, кто вставал между ней и отцом. Мать, Марк, Доминик.

— Значит, это она его соблазнила?

— О! — всплеснула руками женщина. — И соблазнила, и подставила. Отец до сих пор его не простил. Я представляю, если бы она осталась жива, сколько бед она принесла бы своей семье. Из той обиды, что Доминик держал на отца, всего за несколько недель она умудрилась взрастить в нём ненависть к Елене.

«И, кажется, ко всему роду людскому тоже, — отметила про себя Генка. — Семена упали в благодатную почву».

— Скажите, Александра Львовна, а вы уверены, что она умерла? — задала Генка вопрос, который зудел у неё в голове, как комар над ухом. — Может её хоронили в закрытом гробу? Или ещё какие-то странности?

Экономка усмехнулась, а не задумалась.

— Если бы ты знала, сколько раз эти мысли приходили мне в голову в последнее время. Сколько раз, слушая разговоры Елены о её загадочном привидении, мне хотелось застать его в комнате.

— Призрак её дочери в окровавленной ночнушке, который вырос из тринадцатилетней девочки в молодую женщину — это определённо наводит на мысли, — нарисовала вилкой в соусе бензольное кольцо Генка и мысли тут же выстроились ровными цепями формул. — А этот её крен с открытыми дверями? Это ведь не клаустрофобия. Кто-то явно настроил её, что, если дверь будет закрыта, её дочь не придёт. Зачем привидению открытые двери?

— Да, и этот их внезапный переезд. Елена терпеть не могла свой город. Но они переехали якобы по её настоянию. И не просто купили или сняли дом. Его строили заново. За бешеные деньги купили этот участок уже с домом, но старый дом снесли.

— А у девочки был явный талант манипулировать людьми. Такие рождаются раз в сто лет, а то и реже. Каковы шансы, что именно к их семье второй раз прицепится такой гений? Будь он хоть привидением, хоть человеком.

— И всё же она умерла, — вздохнула экономка.

Но крохи сомнение в её вздохе, голосе и взгляде не ускользнули он Генки. Как её пёс под толстым слоем прибрежной гальки умудрялся найти какую-нибудь дохлую медузу, так и она чувствовала, что эта Лиза жива, будь она хоть трижды похоронена.

Мысли об Амоне, напомнили ей про оставленного дома Пепси. Он собирался отвезти Амона купаться в море на пляж возле своего дома. О том, что у них есть длинный шланг с пресной водой, Генка теперь знала наверняка.

Они прыгали с темы на тему. И пусть жизнь семьи Долговых теперь так тесно переплелась и стала вмешиваться в её жизнь, собственное прошлое волновало её больше, чем чужое.

— Интересно, а как вы меня узнали? Наверняка, с пяти лет я сильно изменилась.

— Я же приехала именно ради этого, — встрепенулась женщина и полезла в сумку. — То немногое, что я ещё смогу для тебя сделать.

И она достала несколько фотографий и трясущимися руками протянула Генке.

— Это всё, что осталось у меня. Все негативы, плёнки и цифровой фотоаппарат, что уже был в то время у твоего отца, увезла твоя бабушка.

Генка её почти не слышала, с трепетом вглядываясь в лица мамы, отца и сестры. Она сейчас очень похожа на маму, только ещё светлее волосы, ещё худее фигура, но это наживное. Лёлька вылитая копия отца — темноволосая, с немного хищным греческим носом, с горбинкой, как у бабушки. Няньку, держащую её саму, она ни за что бы не узнала. Хотя… Генка подняла на женщину глаза.

— Вы сказали, увезла бабушка?

— Да, да, это единственное, что она забрала. Остальные вещи выставили на распродажу.

Бабушка уверяла, что никаких фотографий у неё не было. Никогда. И эта ложь как-то неприятно царапнула по фундаменту того памятника, что возвела Генка своей бабушке в душе. И осознание того, что она и родной внучкой то ей не была и она это знала — тоже.

— А когда она узнала, что я ей не родная?

— Когда твоя мама призналась отцу. Тебе был почти год. И, знаешь, между нами, зря она это сделала.

— Почему? — Генка смотрела на большое крыльцо красивого дома с белыми перилами и не верила, что вот эта малышка с маленькими, как у крысёнка, зубками и пухлыми щёчками, она сама.

— Он никогда бы её не заподозрил в измене. Никогда. Но именно эта его исключительная порядочность и не давала ей покоя. Она считала, что держать его в неведении — низко.

— И как он отреагировал?

— Спокойно. И как-то обречённо, словно всегда знал, что это может случиться. Не знаю, простил ли он, но он очень любил твою мать. Он был старше её лет на пятнадцать и очень дорожил их отношениями.

Бабушка говорила мама вышла замуж по расчёту. Но на деньги ли был её расчёт? Может быть на доброту и порядочность?

Генка открыла следующую фотографию и у неё перехватило дыхание. В косынке, в синем платье с белым воротничком она, сияя от восторга, сидит в тачке в обнимку с огромной оранжевой тыквой. И довольная экономка стоит позади неё, схватившись за ручки, словно собирается их везти.

— У нас был огород?

— Вот так я тебя и узнала, — с улыбкой глядя на фотографию, сказала женщина. — Только, когда ты стала захаживать к моим хилым питомцам, я догадалась спросить, как тебя зовут. Ведь дела семьи меня касаются только в плане хозяйства и уборки.

— Я любила грядки?

— Ты их обожала. У твоей мамы не было нужды выращивать самой овощи и зелень, но ей это нравилось, а ты как хвостик всегда бегала рядом.

На третьей фотографии они были вдвоём с сестрой.

— А Лёлька меня любила?

— Да, моя хорошая, — сказала женщина, и вытерла скатившуюся непрошенную слезу. — Она возилась с тобой больше, чем со своими куклами.

Генке так много ещё хотелось у неё расспросить. Так много узнать. Они проговорили несколько часов. Кафе незаметно опустело. За окнами стемнело. От мигающей разноцветными огнями рекламы рябило в глазах, но Генка не замечала.

— Почему вы считаете, что ваша жизнь в такой большой опасности? За что вас то невзлюбил этот призрак, если вы уверены, что Лиза умерла? — спросила она, возвращаясь из своего прошлого в настоящее.

— Потому что это проклятье, — женщина оглянулась по сторонам, но кроме них в кафе сидела влюблённая парочка, занятая друг другом и один парень в наушниках. — В тот день, когда Елена рассказывала мне об этом странном случае в поездке, ей снова было холодно, и я разожгла камин. После смерти Лизы ей всё время было холодно. Она сидела в кресле, закутавшись в плед, и крутила в руках шляпу. Обычная лёгкая соломенная шляпка с чёрной ленточкой. Я хотела её всего лишь отвлечь от дурных мыслей и стала расспрашивать. И она поделилась, что ранним утром она ходила к той башне, пока муж спал и видела призрак. Девушка в шляпе, собачий лай и жёлтый свет среди скал — всё это ей не померещилось. Она не знала, что на неё нашло, она побежала вверх по лестнице. «Ты не поверила? — зашипел призрак. — Ты хочешь доказательств?» И за то, что она потревожила её, за то, что осталась равнодушна к чужим страданиям, обещала разбить ей сердце, и сердца всех, кто ей дорог.

— Звучит как в дешёвой мелодраме, — покачала головой Генка.

— Да, вот и я сказала ей, что это звучит смешно. Но кухонный нож, которым она ранила дочь, по иронии судьбы попал именно в сердце. Именно в этом она увидела доказательство проклятия.

— Наверно, убитая горем мать, к тому же сама убившая своего ребёнка, склонна верить во что угодно.

— Наверно, поэтому я забрала у неё шляпу и кинула в камин. Чем и накликала на себя беду.

— Серьёзно? — усмехнулась Генка.

— Совершенно серьёзно, — без тени сомнения ответила экономка. — Я вижу её во сне. Только не в белом платье с окровавленным пятном на груди, а в шляпке. Той самой, что я сожгла. Бежевая соломенная шляпка с траурной полоской на тулье. И каждый день она подходит всё ближе и ближе, и ближе. Не сегодня, завтра она поднимет голову и в тот миг, когда я увижу её лицо, она заберёт мою душу.

— Как вам только в голову такое пришло? — возмутилась Генка, но видя, как задумалась женщина, поняла, что для неё это действительно серьёзно. Не её забота думать о чужих страхах, но Генка искренне верила, что ничего с ней не случится. — А это окровавленное платье, что вы бросили в мой чемодан, я же правильно поняла, что оно настоящее?

— Какое платье? — женщина встрепенулась, словно выходя их транса.

— Ночнушка. Белая, окровавленная, разрезанная по спине, — втолковывала ей Генка.

— Я не клала тебе никаких ночнушек. Немного старой одежды попросил у меня Герман и я принесла ему вещи Марка. А потом вложила за подкладку дневник твоей матери и бросила сверху детское платье.

— Но…, — Генка хотела спросить откуда же оно там взялось, но это уже прозвучало бы глупо.

— Извините, мы закрываемся, — подошла к ним девушка в фирменной одежде кафе.

— Да, спасибо! Мы уже уходим, — поднялась женщина.

И сейчас Генка поняла, как права она была, когда сказала, что за один день всё не переговоришь. Ещё столько вопросов. Но время позднее, пора прощаться.

— Я очень надеюсь, что мы ещё увидимся, — сказала Генка, провожая женщину до такси.

Дверь хлопнула и захотелось плакать. Как в детстве, навзрыд, размазывая по щекам слёзы. И бежать за машиной, и кричать «Нянья!» Она вспомнила, именно так она её и звала.

Амон встретил её у подъезда.

— Ты что здесь делаешь, бродяга? — она потрепала его по голове.

Из-за солёной воды его шесть стала грубой и стояла колом. Она выругала Пепси и за то, что толком её не промыл и за что, что снова отпустил собаку одну. Наверняка, забыл замкнуть дверь, и пёс опять отправился в самоволку.

Но дверь оказалась запертой. Генка постучала несколько раз, прежде чем в свете тусклой лампочки увидела на руке кровь. Она в растерянности посмотрела на ладонь, потом на нетерпеливо переступающего пса и ударом ноги выбила хлипкий замок.

— Пепси! — она пробежалась по квартире, но в ней пусто. Пахнет жареной картошкой с грибами и больше ничего необычного.

Амон прихромал за ней на кухню и ткнулся носом в остатки своей еды. Генка кинулась его осматривать, но кроме размазанной по шерсти крови никаких повреждений не нашла.

— Что случилось, Амон?

Но услышала в ответ только мерное побрякивание карабина и звук шоркающего по дну миски языка.

Глава 11. Кто ты?

Вот не думала Генка, что этот день закончится для неё в больнице.

После недолгого разговора с отцом Пепси, она узнала, что на парня напали на берегу. Если бы не Амон, который увидел нападавшего первым, наверно, его бы уже не было в живых. Пёс сначала зарычал, что заставило Пепси повернуться, а потом поспешил на помощь. К сожалению, пёс находился далеко и к тому времени как добежал, Пепси уже ранили. К счастью, этот обдолбанный наркоман со стеклянными глазами метил в поясницу — при таком ударе у Пепси шансов выжить было мало, сказали врачи, — а ударил в живот и то не попал, лишь чиркнул по коже, прежде чем в его руку с ножом вцепился зубами Амон.

— Мать с сестрой уехали с Адольфом в больницу. А я вот только из полиции, — сказал Генке его отец, седой дородный мужчина с нависающим над ремнём брюшком. — Хотя, что я мог им сказать? Вижу этого ушлёпка впервые вот и всё. Наблюдал всё произошедшее своими глазами, из окна.

Он расстроено махнул рукой.

— Вот ведь как в жизни бывает. Сына убивают, а я даже предупредить его не могу. Только вижу, как пёс оскалился, а потом всё так быстро, что я и понять-то ничего не успел. Этот в капюшоне выскользнул откуда ни возьмись. Да, мало ли их тут ходит. Дома сдаются на побережье круглый год.

— А что он от Пе… от Адольфа хотел? Ушлёпок этот?

— Да кто же его знает. Молчит, скотина.

В больничной палате Пепси, бледный от перенесённого потрясения, а может от потери крови, пояснял, что тоже ничего не понял:

— Я думал, может ему закурить там или ещё что надо. А он молча нож выхватывает и на меня. До сих пор не могу понять, как его Амон вычислил.

Амон, наряженный в попонку с красным крестом, в ответ только зевнул и улёгся на пол. Ради этой попонки и удостоверения поводыря, Генке пришлось возвращаться домой, а ещё сунуть медсестре тысячу, чтобы пропустила их с собакой в палату. К тому времени, родные Пепси уже ушли.

— Закурить? Откуда интересно ты бы зажигалку достал? Из мокрых плавок?

— Блин, точно, я же плавал. Кстати, оказывается, жирным быть иногда полезно, — улыбнулся Пепси. — Распорол мне только кожу да в сало попал.

— И ты его ни разу до этого не видел?

— Я его и в это раз толком не видел. Здоровый, сука, выше меня, подбородок такой узкий, щетина рыжеватая. И глаза блестят. Но я почему-то запомнил дорогой парфюм. Вкусно так пахло. Смешно, да?

— Нормально, — пожала плечами Генка. — Потом ещё что-нибудь вспомнишь. А ты каждый день в это время плаваешь?

— Ну, не всегда в одно и то же время, но на закате вода самая тёплая, — он задумался. — Как-то глупо так. Мы же твоего призрака ловить собирались. А теперь я лежу тут и переживаю, что я Амона от соли не отмыл.

— Да, вот это ты зря. Он теперь солёный, как огурец, — улыбнулась девушка.

— Блин, если бы не Амон, — Пепси откинулся на подушку, и Генка видела, что осознание произошедшего его ещё не накрыло, не опрокинуло, не оттеснило на ту грань животного страха, где понимаешь, что всё… на этом могло закончиться всё.

Генка помнила, это приходит не сразу.

Однажды она помогла одной женщине. "Отшельница" — назвала её Генка. Лысая, измождённая, измученная химиотерапией, она больше не хотела бороться. Не все умеют бороться. Не все и должны. Но её муж был другим. Он заставлял её цепляться за жизнь, в которой не осталось надежды, не осталось и любви, не осталось ничего, кроме боли, страха и унижения. На маленьком частном самолётике они улетели в какую-то глушь на Аляске. Там муж надеялся наполнить тщедушное тело жены свежим воздухом и продлить её жалкую жизнь. А она мечтала уйти в лес, чтобы её задрали медведи, только ходить уже не могла.

Генка выполнила своё обещание, когда муж полетел за очередной порцией провизии. Он вообще был категорически против присутствия девушки-помощницы, сам жене даже памперсы менял. Но женщина настояла. До поляны Генка несла её на руках, высохшую как скелет и лёгкую, а потом оставила одну. Муж застал Генку над бездыханным телом и тут же смекнул что к чему. Тот единственный выстрел из охотничьей винтовки, что он сделал, едва не размозжил Генке голову. Она замерла возле дерева, не понимая, жива она или мертва, когда по шее струйкой потекла кровь. К счастью, это кровоточили царапины, оставленные разлетевшимся в щепки стволом.

Когда мужчина сам вёз Генку в больницу, она даже храбрилась, и когда обрабатывали раны на голове — тоже. Но когда её оставили в палате одну, и девушка осознала, что этот опытный охотник намерено промахнулся, её стало трясти как генератор, что ни днём ни ночью не затыкался в том лесном домике.

С каким бы вожделением мы не относились к возможности умереть, в нас заложена неиссякаемая жажда жизни.

А хотел ли этот парень убить Пепси? Или его задачей как раз и было напугать его, может вывести на время из строя.

— Пепси, кто-то мог ненавидеть тебя настолько, чтобы захотеть убить?

— Смеёшься? Я ж безотказный и друг всем. Чтобы нажить себе таких врагов надо, наверно, что-то грандиозное совершить, сильно перейти кому-то дорогу. А я даже для твоего клуба не сгодился.

— Уже сгодился, — Генка торжественно положила свою ладонь ему на плечо. — Клянёшься ли ты, Пепси, хранить тайны Клуба отчаянных и благородных и не выдать их даже под страхом мучений и смерти?

— Ого, как серьёзно, — качнул он головой. — Ну, клянусь.

— Не «ну, клянусь», а клянусь.

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты отстаивать его идеалы и стремление сделать этот мир лучше?

— Клянусь.

— Готов ли ты поступиться личным ради общего блага?

— Готов, — ответил он после небольшой заминки.

— Тогда ответственно и полномочно объявляю тебя членом Клуба отчаянных и благородных. Отныне и вовеки веков.

— Всё, я принят? — он словно ждал грома небесного или какого-то знака свыше.

В его случае это оказались подкладные судна, разлетевшиеся по пустому коридору со страшным грохотом. «Твою мать! — выругалась криворукая санитарка. — Хорошо хоть пустые».

— Вот теперь точно всё, — сказала Генка, выглядывая в коридор.

— А когда я буду посвящён во все эти страшные тайны клуба? — всё же относясь к этому больше как к шутке, чем всерьёз, спросил парень.

— Когда поправишься, конечно. А то выложу тебе все секреты, а ты возьмёшь и крякнешь. Буду жалеть, что столько слов произнесла зря. Давай, поправляйся!

Она похлопала его по ноге и кивнула Амону, открывшему один глаз.

— Удачи тебе с привидением, — сказал Пепси в след. — Прости, что так получилось.

— Мне не привыкать. Как всегда, всё придётся делать самой.

Ночной город светился огнями. Мигали неоновые вывески, ровными рядами горели уличные фонари. Где-то далеко громыхал последний трамвай.

Генка сняла с Амона рабочую упряжку, но команды гулять не было, и он послушно хромал рядом. Путь домой лежал через центральную площадь.

На расчерченном ровными квадратами плитки пространстве, окружённом со всех сторон зданиями, взмывал в ночное небо разноцветными струями фонтан. Когда-то на его пологом мраморном бортике можно было сидеть и даже лежать, опустив руку в прохладную воду, но потом эту огромную чашу огородили ажурной кованой решёткой. Какие бы красивости с подсветкой и танцующими струями не придумывали, они лишь радовали глаз и лишали посетителей самого главного — прелести живой воды. И несчастные люди в жару тянулись сквозь эти прутья, как умирающие от жажды к роднику.

Людей на площади не много, но есть. Шумная группа молодёжи, наряженная в зомби, несколько влюблённых парочек на разных скамейках. Старушка с маленькой лохматой собачкой, виляющей задом, словно её дёргают за ниточки как тряпичную куклу: ту-да, сю-да. Вряд ли Амон заинтересовался её вихляющим задом, но, бросив на Генку вопросительный взгляд, побежал его нюхать, повинуясь инстинктам.

Генка села на прохладный мрамор фонтана, устало опустив плечи. Она словно три жизни прожила в один день. Бывало единственным событием за целые сутки становилась залетевшая в комнату муха, а сегодня девушка не могла выбрать о чём думать. О нелепом покушении на Пепси, о семье Долговых или о своей собственной жизни?

Что-то неправильное, злое, притворное вползало в неё. Словно тени, что таились в квартире по ночам, не исчезали с приходом утра, а становились плотнее, угрюмее, подвижнее, вылезали из своих углов, в которых они так умело прятались, прикидываясь ничем. Бабушка, даже перед смертью не сказавшая ей правду. Мама, изменившая отцу. Нянька, запуганная до полусмерти.

Амон, уставший нарезать круги вокруг вертлявой болонки, просунул морду сквозь прутья решётки, и пытаясь дотянуться до воды, проскользнул весь. Громкий всплеск и окатившие Генку брызги — просто полакать водички ему показалось мало. Генка даже обрадовалась его самостоятельности, отмывать его от соли в ванне сегодня выше её сил.

Девушка усиленно делала вид, что это не её собака, пока Амон там плескался и фыркал как конь. Она даже пересела на лавочку подальше от фонтана и смотрела в сторону на редкие машины, проносящиеся на мигающий жёлтым светофор.

— Извините, — услышала она из-за спины мальчишеский голос. Неспокойная совесть тут же подсказала, что это, наверно, молодой полицейский. Она со вздохом повернулась, взгляд её упёрся в грязные босые женские ноги с чёрными ногтями, а потом медленно заскользил выше.

Подол белого платья. Бессильно повисшие по бокам худые руки. Чёрный лак на ногтях. Чёрные длинные волосы спадали с двух сторон на грудь. Петля из пеньковой верёвки с большим узлом и оборванным концом. Размазанная кроваво-красная помада и внимательно изучающие её обведённые чёрными кругами глаза.

На какой-то миг Генке показалось, что привидение сейчас протянет к её горлу свои скрученные пальцы и зашипит, оскалив гнилые клыки.

— Извините, — повторил тот же голос чуть левее и красные губы расплылись в мирной белозубой улыбке. — Не найдётся закурить?

Генка отрицательно покачала головой, а потом только перевела взгляд на обладателя звонкого юношеского голоса — зомби в покрытой струпьями маске.

— Я же говорила, она не курит, — почесало одной босой ногой другую привидение.

— Ну, не к старушке же с собачкой идти, — отмахнулся зомби. — И купить негде.

— Пойдём вон у тех сосущихся попросим. Ай! — взвизгнуло привидение, уворачиваясь от стряхивающего воду Амона, и они побрели к лавочке с целующейся парочкой.

— Накупался, проказник? — Генка встала, и повязка на ноге больно дёрнула кожу, напоминая и об уколе, и о необходимости перевязки. — Мы сегодня доберёмся с тобой до дома?

Но они добрались.

Замок на входной двери — самый несчастный в её доме предмет. Он уступал пальму первенства лишь пульту от телевизора, который постоянно падал, пока телевизор не украли, вместе с пультом. Замок же, хоть и выполнял свои функции чисто формально, выламывался с регулярностью, достойной месячных, и в девяти случаях из десяти выбивала его сама Генка.

Она вышибла его здоровой ногой, и, оказавшись внутри, лишь повернула гвоздик, на котором обречённо повис этот хлипкий страж. Припасённый в тумбочке молоток пару раз стукнул по кривым шляпкам — на этом ремонт был закончен.

Битый час Генка потратила на всякие нужные процедуры, поглядывая на манящий её своими секретами чемодан, и, наконец, усевшись перед ним на полу, извлекла из-за распоротой подкладки тетрадь.

Рыжая бархатистая замша гладко скользила под пальцами. От этого нежного поглаживания на обложке оставались следы, но Генка не стала их убирать. Она вдохнула запах, уткнувшись в мягкий переплёт, надеясь почувствовать дух забытого дома, но в нос резануло плесенью. И всё же надо сказать спасибо няньке — за восемнадцать лет с этой тетрадью могло случиться что и пострашнее.

От частого пользования уголок засален. Генка провела по нему пальцем и задержав дыхание, открыла дневник. Он привычно развернулся на том месте, где чаще всего его открывала хозяйка.

Карандашный рисунок. Торс мужчины с хорошо развитой мускулатурой. Кубиками пресс, и брюки на бёдрах висят так низко, что видны волосы, идущие кучерявой дорожкой от пупка к лобку. Широкая шея, цепь с крестиком.

Ну, что сказать? Мама была хреновой художницей. Генка искала какую-нибудь надпись со стрелкой, типа «Это — твой отец», но видела только следы от слёз и застрявшие в сгибе страниц крошки. И она решила всё же начать с начала, но завтра. Сегодня глаза у неё уже слипались и усталость победила любопытство.

Перенасыщенный событиями день принёс с собой ночные кошмары.

Красивая женщина, летающая в гробу как Панночка. Стреляющий в неё из ружья Пепси. Хаски, бегущие в упряжке, как волки-оборотни с горящими кровавыми глазами.

Генка металась по подушке всю ночь как в бреду, а когда за окнами уже забрезжил рассвет, пришла Она. Она шлёпала грязными ногами по полу так громко, что в комнате раздавалось эхо. Оно отскакивало от каждой из четырёх стен, с каждым новым ударом становясь тише. БУМ-БУм-Бум-бум! БУМ-БУм-Бум-бум!

Подол белого платья. Чёрные волосы. Бурое пятно на груди. Она остановилась возле кровати, но Генка никак не могла оторвать взгляд от этого пятна.

— Дырочка такая маленькая, — сказала Генка.

— Мне хватило, — ответило привидение.

Генка протянула к нему руку и не узнала её. Сморщенная старушечья кожа, пигментные пятна, жёлтые расслоившиеся от грибка ногти, длинные и хищно загнутые вниз.

— Это не мои руки, — Генка крутила перед собой ладони со скрюченными пальцами.

— Теперь твои, — сказал призрак.

— Я знаю, ты — Лиза. Ты не умерла.

— Нет! — заорало привидение и отшвырнуло её к стене.

Генка ударилась спиной и проснулась. От яркого солнца, палящего сквозь чистые окна без штор, пришлось снова зажмуриться. Когда глаза привыкли, она посмотрела на руки. Фух! Присниться же такое! Села, спустила ноги на пол и упёрлась взглядом в грязные следы. Они снова начинались в дверном проёме и заканчивались перед кроватью.

Амон поднял голову, сонно зевнул и решил не вставать, наблюдая за перемещениями Генки. Это начинало становиться ритуалом: проснуться, увидеть следы, посмотреть откуда они ведут, проверить окна, проверить вещи, дёрнуть дверь.

В этот раз вещи не трогали, а дверь осталась незапертой, хотя Генка, вправив замок как вывихнутый сустав, его замыкала.

— Достало! Вот какого чёрта? — возмущалась она, махая половой тряпкой.

Телефонный звонок не дал ей закончить ни гневную тираду, ни уборку.

— Алло! — сказала она настороженно.

— Евгения, это Александра Львовна, — голос экономки дрожал от сдерживаемых слёз. — Вы не могли бы приехать? Герман умер.

В овальной гостиной громко тикали часы и орал телевизор, показывая бои без правил. «Восьмой час утра, — машинально отметила Генка, — Карелин валяет по рингу японца. Зуб даю — победит!»

Овальной эту гостиную прозвали за оранжевый ковёр в форме яйца, хотя она была единственной гостиной в доме. Герман шутил, что у него, как у американского президента, тоже есть оральный кабинет. В нём он проводил большую часть времени, в нём и умер. Со стаканом бурбона в руке и улыбкой на лице.

Эта улыбка, конечно, безошибочно указывала Генке на причину его смерти — её ампула нашла своего хозяина, но вряд ли ей стоит искать на его теле место укола.

Всхлипывающая экономка ждала указаний.

— Она убила его, убила, — как молитву повторяла она. — Я следующая, следующая.

— Вызывайте Александра Львовна, скорую, полицию, что тут ещё скажешь, — вздохнула Генка. — Пойду поговорю с охраной.

К тому моменту, как приехали все эти машины с мигалками, Генка узнала ещё одну странную вещь. Такой дорогой дом не охранялся. То есть, камеры наблюдения, конечно, висели, но запись ни с одной из них не велась. Три охранника сменяли друг друга через день и просто следили за происходящим по мониторам.

Девушку коротко опросили, взяли контактные данные и просили не уезжать пока из города. Она и так поняла, что похороны придётся организовывать ей. Плакала её Англия.

Придётся, потеряв кучу денег, сдать билеты. Но теперь свой неотработанный гонорар Генке возвращать точно не кому, так что ничего, она переморщится.

Чего бы не боялась экономка, а Генка точно знала — привидений не существует. И эта мерзкая тварь, кем бы она не была, достала Генку так, что она решила вывести её на чистую воду практически немедленно. Сегодня же ночью.

Похоронные конторы оккупировали несчастную Александру Львовну, едва хозяина дома увезли в морг. А бедная женщина буквально валилась с ног от недосыпа и волнений. Поэтому Генка уложила её спать в шезлонге на берегу и приставила к ней Амона охранять.

Собственно, только за Амоном и дневником матери ей и пришлось возвращаться домой. И если с воняющей плесенью тетрадью обошлось без неожиданностей, то вот Амон вызывал опасения. Пёс был вялый, постоянно зевал и двигался только потому, что Генка его заставляла.

— И что расскажешь? — спросила собаку Генка, когда экономка начала похрапывать под большим раскладным зонтом.

Пёс, положивший острую морду на вытянутые лапы, посмотрел на Генку тоскливо и закрыл глаза.

— Ладно, сейчас у меня много дел, — пощупала Генка холодный нос пса и встала. — Будем считать, что у тебя выходной. Но я вернусь, — погрозила она ему пальцем. Амон проводил её одним глазом и лениво завалился на бок.

А дел у неё действительно было невпроворот.

С большим трудом она дозвонилась Марку. После двадцати с лишним переключений и дозвонов, звонкий мальчишеский голос, наконец, подтвердил, что он Марк Долгов.

Плохие новости сообщать всегда неприятно, а паршивость двойных увеличивалась в геометрической прогрессии, особенно если учесть, что они касались родителей мальчишки.

— Я понял, — сдавлено от сдерживаемых рыданий произнёс парень после очень долгой паузы. — Я прилечу.

После этого Генка связалась с агентством, которое хоронило «красивую женщину» и всё решила прямо по телефону, сказав буквально три слова: «Точно так же».

А вот потом принялась за самое главное — тщательный обыск дома, который в присутствии хозяев ей, конечно, ни разу толком не удалось сделать. Прежде всего её интересовали подозрительно мощные для климата Черноморского побережья стены. Особенно если учесть стоимость квадратного метра жилья, то делать перекрытия шириной в пятьдесят сантиметров было как минимум, нерационально. Под подозрение попали и встроенные ниши, и шкафы-купе, количество, размеры и форма которых не влезали ни в какие рамки. Генка заглянула в десяток, пока, наконец, наткнулась на то, что искала — проход из шкафа с стену. Задняя стенка шкафа отъехала так бесшумно и гладко, что Генка со своей воняющей селёдкой доской, заслоняющей сейф, искренне позавидовала.

Нет, разгуливать по тайным коридорам она не пошла, хотя и отметила, что комплекции привидение было миниатюрной. В условиях неожиданной многозадачности Генка выбрала то, что было на сегодняшнюю ночь для неё важнее всего — уберечь от покушения экономку. На этом и остановилась. Выбрала комнату с минимальным количеством пустых стен, шкафов и перегородок и вызвала специалиста поменять в дверях замки.

— Такая странная конструкция, — почесал затылок усатый дядька, нанятый по объявлению в газете из конторы с подозрительным названием «Муж на час». — Первый раз вижу, чтобы замок запертый изнутри, оказывался открытым снаружи и наоборот.

Он охотно продемонстрировал как поворот ключа освобождал запорный механизм ручки так, что одним нажатием дверь легко распахивалась.

— В этом доме всё странное, — философски отметила Генка и смерила его таким взглядом, что дядька, аккуратно врезавший новые замки, больше не задавал вопросов.

Даже укрепление несущей стены деревянным шитом не развязало ему язык. А за двойную оплату он поклялся унести эту тайну в могилу. Хотя шутка под зловещий прищур Генки, вручившей ему кровно заработанные, тоже не удалась.

Александра Львовна проснулась, а точнее было сказать, очнулась от своего забытья только к вечеру. Она испуганно таращилась за краснеющий над морем закат и Генку, лежащую в соседнем шезлонге с потёртой тетрадью в руках.

Амон, вполне пришедший в себя, носился по берегу за дразнящими его упитанными чайками. И Генка искренне радовалась, что он отошёл, так же искренне не понимая причину его неожиданной дневной грусти.

— Долго я проспала? — наконец, подала голос женщина, со сна всклокоченная и с помятой щекой.

— Весь день, — ответила ей Генка, откладывая тетрадь, которую она так и не открыла.

— Боже, Герман! — прижала руки к груди женщина, вспомнив, и закачалась, не находя слов высказать вслух постигшее её горе.

— Марку дозвонилась. С похоронной конторой всё решила, — предвосхитила её вопросы Генка.

— А Доминик?

— Захочет — объявится, — внимательно наблюдала Генка за вставшим в стойку псом.

«Неужели она? — вытянула шею Генка, осматривая видимый ей берег. — Милана? Или очередной наркоман?»

— Она! — выхватил взгляд бредущую по берегу женскую фигурку в длинном платье.

— Кто? — как гусь вытянула свою короткую шею экономка и сказала с лёгким разочарованием: — А, Милана.

— Вы знакомы? — удивилась Генка.

— Да, конечно. Она раньше гуляла на рассвете. В такую рань, что на всём побережье не спали только она, да я. Я её бывало даже завтраком кормила. А потом вот она полюбила закаты. А я, как ты понимаешь, в это время была особенно занята. Ужин, ванны, подготовка ко сну и прочие обязательные процедуры.

Генка уловила в голосе женщины лёгкую обиду. Видимо, она лишилась единственного развлечения — посплетничать, из-за резкой смены расписания нечаянной подруги.

— Кстати, как на счёт ужина? — спросила женщина. После сна она стала намного спокойнее и адекватнее. А может время её ночных страхов ещё не пришло.

— Потом, — ответила Генка, поднимаясь. У неё прямо гланды чесались поговорить с этой всезнайкой и любительницей пухлых маменькиных сыночков из хороших семей. — Сегодня же пригласить девушку на ужин вам никакие процедуры не помешают?

Настороженно замерший пёс девушку не испугал. И на приветливо вскинутую руку экономки, девушка повернула с прибрежной мокрой гальки прямо к ним.

Глава 12. Кто я?

Все Генкины подозрения по поводу девушки полопались как мыльные пузыри ещё в тот момент, когда выяснилось, что они знакомы с экономкой.

Для привидения, которое, как выяснила Генка, ходило внутри стен и шкафов, комплекцией она тоже не вышла — оказалась широковата в бёдрах, неспортивна, сутула. И то, как безвольно она прижимала к солнечному сплетению пухловатые руки и хлопала ресницами, вызвало в Генке даже чувство досады.

Почему воображение оказало ей такую медвежью услугу и нарисовало эту загадочную Милану красавицей? Может потому, что Пепси говорил о ней с таким восторгом? Может потому, что Генка заранее приписала ей все таланты Лизи, а заодно и внешность давно умершей девочки?

При виде этой «коровушки» Генка моментально разочаровалась и независимо от своего желания включила «режим свекрови», сделав категоричный вывод, что Пепси она не подходит.

При выражении неискренних соболезнований по поводу смерти хозяев особняка, девушка даже обняла Александру Львовну. И женщина расплакалась и долго ещё всхлипывала, собирая на стол.

Они пили чай на шикарной кухне особняка Долговых с видом на море, и Генка с раздражением разглядывала завитки русых волос подружки Пепси, закудрявившихся от влажного морского воздуха. И сразу настроившись критично, задавала ей вопросы в лоб, совершенно не собираясь ни щадить её чувства, ни быть любезной.

— Милана, а где вы снимаете комнату на южной стороне залива или на северной? — Генка показала пальцем вправо от себя, а потом влево, в сторону дома Пепси.

На севере комнаты посуточно для отдыхающих стоили дешевле.

— На севере, — потупилась девушка в свою чашку, размешивая чайной ложечкой, не брошенный в неё сахар. И то, что она снимает и где, Генка угадала безошибочно.

— Приехали отдохнуть, развеяться? А муж с ребёнком присоединяться к вам позднее?

Александра Львовна вытаращилась на Генку на этих словах как рыба-ёж, одновременно выпучив глаза и ощерившись колючками.

— С мужем мы недавно развелись, — подняла девушка на Генку глаза и вздохнула. — Детей у нас не было.

— А зовут вас по-настоящему, как? — не сводя с неё глаз продолжала Генка свой допрос с пристрастием.

— Светлана, — от смущённой улыбки на её щеках появились ямочки. — Но Милана Осенняя — это мой псевдоним. Я вроде как писатель.

— Правда? — всплеснула руками экономка, и Генка глянула на неё недобро.

Из-за её длинного языка этой графоманке теперь известно, что Генка убийца. И то, что ей неуютно от неудобных вопросов Генки и некомфортно рядом с убийцей — и очки не надо протирать, видно.

— А о чём пишете? — проигнорировала женщина Генкин удушающий захват глазами.

— В основном, о любви, но с элементами мистики. Мне очень понравилась ваша история про Девушку в шляпе, я хочу её даже использовать в своём новом романе, если вы позволите, — кокетничала она с экономкой, мило улыбаясь.

— А с элементами детектива ничего не хотите написать? А то у нас тут странные вещи происходят. Герман скоропостижно умер. На Адольфа напали.

— На Адольфа? — девушка даже открыла рот в ужасе. — Кто? Когда?

— Вчера в это же время, на берегу. Какой-то обдолбанный наркоман с ножом.

Теперь она зажала рукой рот и испуг на её лице был таким искренним.

— Он в больнице, — не стала её мучить Генка. — С ним всё более-менее в порядке.

— Я понятия не имела, — Светлана приложила руки к груди.

— Вы знакомы с Адольфом? — пришёл черёд удивляться Александре Львовне.

— Да, мы общались иногда. Я за месяц познакомилась почти со всеми, кто живёт в этих домах на побережье. Странно, что люди с незнакомой девушкой общаются охотнее, чем со своими соседями. А в какой больнице лежит Адольф? — повернулась девушка к Генке. — Я бы хотела его проведать.

— Могу проводить, — неопределённо качнула головой Генка и протянула Александре Львовне свою чашку. — Можно мне ещё кипятку?

— Да, да, конечно, — подскочила женщина.

— Я с радостью схожу с вами в больницу, Геннадия. А почему вы не пьёте чай?

— Не знаю, — взяла свою чашку из рук экономки Генка. — Привычка. Не пью ни чай, ни кофе. Но здесь вода намного вкуснее.

— Так у нас же скважина, — ответила женщина и протянула руку к чашке гостьи. — Милана, вам? Или Светлана?

— Нет, нет, спасибо! И лучше Милана. Я с новым именем словно проживаю новую жизнь. Очень полезно для вдохновения.

Генка сделала глоток кипятка. Вода и правда была намного приятнее на вкус чем её хлорированная водопроводная. А в последнее время у неё появился ещё и какой-то болотный привкус.

— Когда эту скважину только пробили, — села на своё место женщина, — я сдавала пробу на анализ. Оказалось, очень хорошая вода, кальцинированная, но содержание всех минералов в пределах нормы. Можно даже без фильтра использовать. Но фильтр, хоть и для самой грубой очистки, всё же поставили, Герман очень внимательно за этим следил.

Она тяжело вздохнула и губы её снова предательски затряслись.

Милана сочувственно вздохнула, а Генка нет — пусть выплачется, а ещё решила, что не мешало бы ей на ночь дать таблетку снотворного.

— У меня тоже фильтр, — Генка как ни в чём не бывало продолжила разговор о воде. — Самый обычный, кувшин. И он если от чего и спасает, так только от кишечной инфекции. Вода всё равно отвратительная.

— А я к стыду своему и вообще покупаю воду в магазине. У моей хозяйки хоть и тоже скважина, но воду невозможно пить, и готовить на ней тоже. Начинаешь кипятить — и жёлтый налёт в кастрюльке.

— Это из-за железа, — вытирая глаза мятым-премятым платком, ответила Александра Львовна. — Нам так и сказали, что в основном здесь вода железистая, и нам повезло.

И все эти пустые разговоры о воде вдруг натолкнули Генку на мысль, что ей срочно нужно оказаться дома.

— Ты куда? — испугалась Александра Львовна, когда Генка подскочила.

— Я забыла, — Генка в замешательстве оглянулась и показала на перебинтованную ногу. — Свои таблетки. Антибиотики. Их надо обязательно курсом пропивать.

— Да, — кивнула ничего не подозревающая Милана. — У меня как-то был бронхит, так врач строго-настрого…

— Вот Милана вам пока и составит компанию, — перебила её Генка. — Я быстро.

Она выбежала на улицу. Амон растянулся на нагретых за день плитах подъездной площадки и поднял голову в ответ на торопливые шаги девушки.

— Кажется, я знаю причину твоего странного недомогания, — потрепала его за ухо Генка. — И хочу немедленно удостоверится в том, что права.

Генкина квартира, оставшись без штор, за день так нагрелась, что стала похожа на раскалённую духовку. Амон первым делом пошёл к миске с водой, но Генка успела её выхватить. И вылила воду под недоумевающим взглядом собаки.

— Нет, если хочешь ещё день проспать, я, конечно, могу тебе это позволить, — поучала пса Генка, моя миску и наполняя её свежей водопроводной водой. — Но весёлый и активный ты мне нравишься больше.

Она поставила свежую воду на пол и под звуки хлебающего жидкость пса, подвинула к себе прозрачный кувшин с синей ручкой. Обыкновенный, стандартный кувшин с угольным фильтром, который Генка не так давно меняла.

Она сняла крышку и на пластиковой решётке мембраны увидела то, что ожидала — крупинки какого-то вещества. Жёлтого вещества, которого здесь в принципе не может быть. И не должно.

Не было смысла их вылавливать. Лаборатории у Генки не было. По цвету и виду она тем более не сможет определить, что это. Мерзкий болотный привкус — вот и всё, что было известно об неизвестном жёлтом порошке.

Генка всё закрыла и поставила на место как было. Кто-то явно хорошо разбирался в её привычках. И девушка даже догадалась что именно подсыпали ей в кувшин с водой — явно какой-то галлюциноген. Не зря же именно с момента появления этих загадочных следов и Пепси, её мучили ночные кошмары, которым сопутствовал подозрительно крепкий сон.

Соблазн остаться был велик, но тогда кого из них двоих: Генку или уже запуганную до полусмерти экономку, выберет сегодня ночью этот «призрак»? И девушка решила облегчить ему задачу и уйти, как и собиралась, ночевать в особняк Долговых.

Она покидала в пакет свои медикаменты для отвода глаз и вернулась.

В её отсутствие «девчонки» от чая плавно перешли к алкогольным напиткам, и Генка нашла их всё в той же кухне, пьяненьких и за бутылкой вина говорящих за жизнь.

Милана с приходом Генки засобиралась домой, и как Александра Львовна не цеплялась мёртвой хваткой подвыпившей женщины за её руку, девушка пошла домой.

— Приходи завтра, вместе навестим в больнице Пепси, — проводила её до берега Генка.

— Кого? — в голубом свете луны её удивлённое лицо казалось бледным.

— Адольфа. Или ты пойдёшь одна? — оглянулась девушка на Амона.

Генка запретила ему купаться, но пёс всё равно брёл рядом с ними по блестящей мокрой гальке ближе всех к воде. Набегающими волнами окатывало его по самое брюхо, и каждый раз Амон останавливался, чтобы эти водные процедуры переждать.

— Пойдём вместе. А почему Пепси? — остановилась и Милана, словно ей совсем не хотелось уходить.

— Он любит «Пепси». Странно, что ты не знала.

— Да, как-то к слову не пришлось, — виновато пожала плечами Милана. Вино придало ей бесстрашия, и она всё же задала вопрос, который явно не давал ей покоя. — Скажи, а ты действительно убийца?

— С чего это ты стала сомневаться? Вроде Адольфу ты рассказала про меня всё очень убедительно, — море шумело, накатываясь на берег, и говорить приходилось громче.

— Когда говоришь что-то о человеке, с которым не знаком, кажется, словно пересказываешь сюжет книги, — опустила девушка глаза, но потом снова подняла их, блестящие в темноте. — Это легко и кажется забавным. Но сейчас, когда хозяйка дома мертва и хозяин тоже, уже не так весело. Но ты не похожа на убийцу.

— А если бы одного из них убила я? Была бы похожа?

— Нет. Всё равно нет.

— Тогда кто я?

— В мире, где эвтаназия запрещена, наверно, ты — чей-то шанс на избавление от страданий и чей-то способ сохранить достоинство, с которым можно покинуть этот мир.

— А ещё выбор, — добавила Генка, когда Милана замолчала. — Сознательный выбор, который нам следовало бы уважать.

— Расскажешь мне? Для книги?

— Нет, — покачала головой Генка и улыбнулась. — Я же ничего об этом не знаю. Я просто странная девушка, которая ходит в шляпе.

— Кстати, ты знаешь, что эту историю про девушку в шляпе можно найти в интернете?

— Нет, я считала это настолько галиматьёй, что даже не потрудилась поискать, — Генка снова обернулась на Амона. Хитрый пёс, воспользовавшись тем, что Генка отвлеклась, уже умудрился искупаться и теперь охотился по пляжу за одному ему заметной живностью.

— И всё же она есть, — Милана наклонилась и подняла плоский камешек. — Не по первой попавшейся ссылке, но можно найти в отзывах туристов, путешествовавших по Италии. Рассказывают про странный городок, который даже на картах не обозначен, но существует. И про легенду, которую рассказывают о несчастных влюблённых и призраке девушки с собакой, который до сих пор ждёт своего любимого.

Генка первый раз за вечер посмотрела на подружку Пепси без предубеждения и заинтересованно.

— Серьёзно?

— Да, — видя, что Генка удивлена, продолжила Милана. — Один совсем свежий. И даже маршрут в Гугл-картах нарисован, где именно находится указатель и куда свернуть. Можешь сама поискать.

Она размахнулась и швырнула камень. Генка жестом остановила возжелавшего метнуться за ним в воду Амона.

— Да, спасибо, поищу. Тебя может проводить?

— Нет, спасибо, здесь по берегу не далеко, — махнула рукой писательница.

— Ну, тогда мы пошли. До завтра!

— Пока! Амон, пока!

И прижав к груди руки, девушка не торопясь побрела в нужную сторону. А Генка, напротив, поспешила в дом. Ведь впереди у неё была, возможно, непростая ночь.

Глава 13. Дневник

Оказалось, уговорить Александру Львовну лечь спать в комнате с заколоченной щитом стеной проще, чем заставить выпить таблетку.

— Сосна очень помогает от разных призраков и проклятий, — объяснила свою странную реконструкцию помещения Генка, показывая на сырые смолистые доски. — А с таблеткой этого снотворного проснётесь завтра бодрой, свежей и даже помолодевшей на несколько лет.

— Угу, — ворчала женщина, застилая постели. — Или уже никогда не проснусь. Меня и без таблеток кошмары такие мучают, что до сердечного приступа. А тут ещё со снотворным. Я чем дольше сплю, тем только хуже. Тем более я днём выспалась. Сейчас кофе выпью и на всякий случай всю ночь глаз не сомкну.

— Ладно, — сдалась Генка. — Кофе, так кофе. Только имейте в виду, что дверь я запру на ключ, и, чтобы сбегать в туалет, придётся меня будить. И никуда кроме уборной не выпущу. Хотите кофе — наливайте целый термос. И вообще всё, что вам может понадобится, берите с собой.

— Ерунда какая-то, — не унималась недовольная экономка. — Какие-то баррикады, запоры, осадное положение. Разве ж призрака этим остановишь?

— Моими сосновыми досками ещё как, — глубоко вдохнула Генка запах свежей древесины. — Осиновый кол и чеснок — против вампиров, а сосна — против призраков первое средство.

— Пойду хоть телевизор тогда из моей комнаты принесу, — покосилась на неё женщина с недоверием.

Честно говоря, Генка понятия не имела что это были за доски, но, главное, быть убедительной.

— Таблетки, салфетки, очки, — перечисляла Генка всё, что может понадобиться, внимательно осматривая небольшую комнатку, пока Александра Львовна отключала из розетки небольшое устройство с плоским экраном.

— Я же говорила, что легко донесу сама, — женщина, протискивалась со своей ношей с проводами в дверь. — Или ты теперь везде со мной ходить будешь?

— Пока буду, — оглянулась Генка, но на самом деле выйти за экономкой не торопилась. Когда она грузно потопала вверх по лестнице, девушка открыла ящик с медикаментами.

В основном, заводские упаковки лекарств от давления, изжоги, аллергии. Стандартный набор для любой аптечки пожилого человека. Но одна баночка всё же привлекла внимание девушки. Препарат был из группы улучшающих мозговое кровообращение, но двуцветные капсулы под завинчивающейся крышкой на самом деле могли быть чем угодно. Генка вытрясла парочку на ладонь и спрятала в карман, а потом только поторопилась вслед за экономкой.

Генке досталась раскладушка, припасённая в доме на случай неожиданных гостей. Единственный диван она уступила своей бывшей няньке, как женщина не настаивала на обратном.

Амона оставили на первом этаже, предоставив ему распахнутые настежь двери в кухню и свободу передвижений. Генка даже не стала его отмывать от соли, уверенная, что за ночь он ещё умудрится несколько раз занырнуть.

Свежеперевязанная нога, наконец, заняла горизонтальное положение поверх одеяла, а Генка открыла дневник своей мамы на первой странице.

«09 сентября 1994 года, США, г. Томастон

Сегодня мне исполнилось 24 года.

Зная мою любовь к разлинованным страницам в кожаных переплётах, муж подарил мне этот ежедневник. Наверно, такой подарок можно назвать даже издёвкой, ведь забот, которые можно забыть, кроме ухода за двумя маленькими детьми, домом и садом у меня нет. Что я могу в него записывать, когда жизнь моя размерена как интонация в стихотворном ритме? Ежедневное меню? Расписание поездок в магазин? Впечатления от визитов к детскому врачу? Но, зная своего мужа, уверена, он сделал свой подарок от чистого сердца, с любовью и заботой обо мне. Поэтому я с удовольствием вдохнула запах свежей кожи, открыла его на первой странице и пишу.

Живя в такой глуши, полной изоляции и почти в одиночестве, я начинаю понимать почему люди начинают разговаривают со своими кошками, старыми вещами или вот с такими приятными на ощупь гладкими страницами.

«Дорогой дневник!» — хотела начать и я, но видимо, мой случай ещё не так запущен. Пусть моим детям всего четыре года одной и семь месяцев другой, с ними тоже многое уже можно обсудить, а ещё у меня есть помощница, Алекс. В общем, я не настолько отшельница, но всё же мне есть что сказать. Есть в чём признаться. И если не покаяться, то хотя бы просто рассказать свою историю, которая с высоты прожитых лет может когда-нибудь уже и не покажется вопиюще возмутительной.

А когда моя малышка вырастет, то может быть сочтёт меня не бессовестно изменившей мужу женщиной, а просто безнадёжно влюблённой. Ведь то, почему я так поступила, было искренне и по большой любви.

Лёльке, моей старшей дочери, исполнился год, когда Костас привёз Алекс.

День, когда в твоей жизни появляется толковая и добрая помощница, стал бы лучшим в жизни любой молодой матери и домохозяйки. А для такой, как я, живущей замкнуто, не имеющей подруг, друзей, знакомых и даже соседей в этой чужой мне стране, это стало настоящим праздником.

Муж постоянно в отъездах, а Лёля, моя любимая непоседа, росла такой беспокойной и требовательной, что редкие дни мне удавалось поспать хотя бы три часа подряд. И вот такой подарок — нянька.

А следом за ним ещё один: если Алекс поладит с маленькой Леокадией, то уже этим летом я смогу осуществить свою мечту — поездку в Италию.

Я не знаю, моё ли желание поехать сыграло свою роль, или Александра действительно была мне послана свыше, но она не только поладила с Лёлей, но и со мной, и с мужем и даже с местными лосями, которые то и дело совершали набеги на наш маленький огородик.

К слову сказать, огородик я решила разбить этой весной, чтобы к столу были свежие овощи с грядки, а с поддержкой Алекс это оказалось в радость.

Красная земля Джорджии покорилась нам. Правда, поглотив немало покупного грунта, засыпанного в огороженные досками грядки. Но оно стоило того. Мой добрый муж, приезжавший проведать нас не чаще раза в месяц, радовался вместе с нами и даже принял участие, помогая высаживать в клумбы ярко-жёлтые вонючие цветы и смешно называя их «бархотки».

По Италии Костас планировал поехать вместе со мной. Но у него не получилось. А моё желание вырваться хоть на пару недель оказалось таким сильным, что с согласия мужа я поехала одна. И хоть я безумно боялась вляпаться в какие-нибудь неприятности, клятвенно пообещала быть аккуратной, осторожной и благоразумной.

К несчастью, всё это оказалось не про меня. Где-то на юге Италии, я свернула не туда. И, наверно, именно с этого поворота и началась эта история.

Я хотела просто заправится, спросить дорогу и уехать…»

Генка оторвалась от записей, услышав раскатистый храп. Для женщины, насмерть запуганной привидением и выпившей не меньше литра кофе, Александра Львовна уж больно сладко спала.

Вспомнив про украденные капсулы, девушка осторожно встала и вытащила их из кармана брюк. Толкнула всхрапнувшую особенно громко экономку. Та перевернулась на бок и засопела тише, хотя по-прежнему безмятежно.

Аккуратно открыла пластиковые футлярчики из желатина Генка только когда уже легла. К большому разочарованию, внутри обеих оказался белый порошок, имеющей типичный аптечный запах, горький на вкус. Скорее всего это — именно то вещество, что указано в инструкции, никакой подмены, никаких пахнущих болотом крупинок. Хотя, судя по жестоким галлюцинациям, из-за которых женщина боялась спать, её травили чем-то аналогичным Генкиному жёлтому порошку, высыпанному в фильтр для воды.

Девушка прислушалась. Тишина. Только шумит море, да, шурша гравием, по берегу бегает Амон. Его, характерную из-за больной ноги, поступь Генка не спутала бы ни с чем.

Бабушка говорила, что овчарки очень «разговорчивые» и активные, из-за этого их порой недолюбливают «ленивые» хозяева. Эти псины всем интересуются, на всё реагируют. Летит самолёт, ползёт червяк — они уже заметили, уже радостно оповещают хозяина недовольным ворчание или громким лаем. Амон молчал, а значит, они в полной безопасности. Во всяком случае, от дождевых червей и нежданных самолётов, наверняка.

Ещё Генка когда-то давно вычитала, что интеллект собаки определяется по количеству слов, которые она понимает. Но при подсчёте у девочки возникли сложности: команды «Амон, сука, заткнись!» и «Иди жрать, скотина!», как бабушка, любя, обращалась к псу, считать за три слова или всё же за одно? В общем, так интеллект Амона остался неподсчитанным. Но это не мешало ему быть и разговорчивым, и активным даже с больной ногой.

Спать совсем не хотелось. И мамин дневник давал основания провести эту ночь и интересно, и познавательно. А кому было бы неинтересно узнать историю своего рождения из первых рук? И Генка снова открыла тетрадь на том месте, где остановилась.

«…Ничто не предвещало беды. Приветливый парень, беззаботно жующий зубочистку. Запах бензина, обволакивающий парящим нефтяным смрадом. Может от этого удушливого запаха на жаре я так растерялась, а может белозубая улыбка парня заставила меня разволноваться, но на его одобрительный кивок, означавший, что машина заправлена, я неожиданно нажала на газ сильнее чем рассчитывала.

Визг собаки заставил меня нажать на тормоз так резко, что я сама чуть не впечаталась головой в руль, но ужас, что случилось непоправимое, был сильнее всех остальных чувств. Ни жива, ни мертва я вылезла из машины и тут же увидела её бедняжку, скулящую, лёжа на боку. Парень уже сидел перед ней на корточках и, наверно, успокаивал. Мои познания в итальянском ограничивались тремя словами: «вобене», «граце» и «бонжорно», поэтому, конечно, я не могла понять, что именно он ей говорит. Разобрала я только кличку. Фигаро.

— Фигаро, — упала и я перед псом на колени. — Прости меня, Фигаро. Сеньор, чем я могу ему помочь?

Парень одарил меня взглядом, печальнее, чем смотрели на меня круглые влажные глаза собаки. Я разобрала «клиника» и «деньги». И, конечно, готова была раскошелиться сию минуту, но оставить умирающего на руках у друга пса и уехать не могла, потому предложила свои очень скромные водительские навыки, чтобы довести их обоих до больницы.

— Си, сеньора, си, граце, — без конца повторял парень, усаживаясь на переднее сиденье с собакой на руках. Его загорелая рука и жуткий запах псины стали моими сопровождающими на всю недолгую дорогу до ветеринарной лечебницы.

Я не помню сколько денег я отдала, да и какое это имело тогда значение, когда жизнь собаки висела на волоске. Я грызла ногти и расхаживала по коридору, пока за закрытыми дверями кабинета делали рентген, а может операцию, а может уже кололи смертельную ампулу безнадёжно покалеченному животному…»

Глава 14. Третий лишний

«…Голова Фигаро безжизненно свешивалась с сильных рук парня. Мне показалось, перебинтовали половину пса, и выглядело это печально. Но ветеринар, молодой парень в тёмно-синей униформе, что вышел вслед за ними, улыбался. Это обнадёживало. А ещё, как выяснилось, он сносно говорил по-английски.

— Сеньора, — поздоровался он кивком. — Кости не повреждены. Сильный ушиб. Думаю, Фигаро поправится.

— Мне так жаль. Пожалуйста, скажите хозяину, что я очень сожалею о случившимся. Я даже не поняла, как это получилось. Я не знала, не видела, что там собака. Это меня не оправдывает, но, клянусь, я нечаянно.

Моя взволнованная речь, видимо, не вся была ему понята. Но, повторяющееся в каждом предложении «сорри» и прижатые к груди руки, в моей искренности убедили обоих.

Хозяин собаки что-то бегло ответил, потом они что-то обсудили между собой, заставляя меня вращать головой как флюгер, переводя взгляд от одного к другому. И, по несколько озадаченным выражениям на их лицах, я никак не могла понять, о чём они говорят.

— Я могу что-то ещё сделать для этой собаки? — не выдержала я.

— О, да, сеньора! Если вы согласитесь поужинать с нами. Думаю, Фигаро поправится намного быстрее, — улыбнулся мне ветеринар.

Так меня и затащили в это уличное кафе.

Так по дороге из Флоренции в Пизу я вдруг оказалась в маленьком городке Чертальдо.

— Ты бы всё равно не попала в Пизу, — Лука (так звали ветеринара) тыкал пальцем в мою карту, поясняя, что я выехала из Флоренции неправильно. — Это дорога на юг, в Сиену.

Он за пару минут переоделся, и в кафе, что было буквально в нескольких метрах от его кабинета, пришёл со мной в демократичных джинсах и футболке.

— Да, я уже поняла, — почесала я затылок. — Но, проехав половину дороги, не хотела возвращаться назад. Решила срезать.

Он прищурил один глаз, пытаясь понять, что именно я пытаюсь ему объяснить, рассекая воздух ребром ладони. Мы ждали заказ и Антонио, который пешком понёс домой собаку. Он отказался от моих услуг, но клятвенно обещал присоединиться.

Чтобы скоротать время, пока нам готовили ужин, Лука пытался рассказывать историю городка. К стыду своему, тогда я многое не поняла, а из того, что поняла, запомнила и того меньше.

Джованни Боккаччо, автор знаменитого «Декамерона». Варенье из лука, которое здесь варят испокон веков. Да, флорентийский бифштекс, праздник которого прошёл совсем недавно.

Мясо мы и заказали на ужин.

К тому времени, когда пришёл Антонио, мы как раз обсуждали слово «лук».

— Мой брат работает в лавке, где торгуют этим вареньем. И русские туристы всё время говорят: «О, это из люка?», — смешно коверкал он русскую речь. — А ему всё время кажется, что они говорят обо мне.

— Видимо, ты очень популярен у русских туристок, — рассмеялась я и как раз подняла глаза на Антонио.

Из замарашки-заправщика он вдруг превратился в джентльмена, одетого в строгий костюм и белую рубашку. Его тёмные вьющиеся волосы ещё не просохли после душа. Легким ветерком до меня донесло запах шампуня. И от его улыбки, с которой он извинился за задержку, я вдруг забыла, что хотела сказать.

— Ээээ, да, варенье из лука, — повторила я вслух по-русски то, на чём мы остановились.

— Россиьа? — присел он справа от меня. — Или Амэрика?

— Америка, — кивнул я. — Но муж у меня русский. И отец был русский. А мама англичанка. И я до десяти лет жила в Англии.

Я слишком частила, пытаясь справится с волнением, которые вызывал во мне его внимательный взгляд. И чем сильнее он пытался понять о чём я говорю, тем быстрее я говорила.

— Ванглии? — засмеялся Лука. Теперь он ничего не понимал.

Так мы и пытались общаться: с Антонио на русском, с Лукой на английском, а между собой они беззастенчиво шпарили на итальянском. И чем большим количеством вина дополнялся нежнейший бифштекс с кровью, тем сильнее мне казалось, что эти двое горячих итальянских парней всё время спорят…"

"Интересно, кто же из этих горячих итальянских парней мой отец?" — Генка подавила желание перелистнуть на несколько страниц вперёд. Это была интрига, к разгадке которой хотелось двигаться не спеша. «А если учесть, что родилась я лишь три года спустя от этих событий, то это может быть и вообще кто-то третий».

Давно перевалило за полночь. Глаза начинали слипаться. Боясь упустить этот момент, когда заснуть проще всего, девушка отложила тетрадь и выключила ночник.

"И всё же ставлю на Антонио", — подумала она и воображение услужливо нарисовало белозубую улыбку на смуглом лице, упрямый подбородок и темно-бирюзовые глаза, как у "Читателей газет в Неаполе" на картине Ореста Кипренского в Третьяковке. Или на портрете Пушкина с клетчатым шарфом, которого изобразил тот же художник.

— Неаполь уже слишком юг, Кипренский был не прав, — поясняла Генка Амону утром. — Глаза неаполитанцев должны быть сто процентов карими. А вот Чертальдо ещё север, почти центр, значит, глаза у моего отца легко могли быть синими.

Пёс терпел ледяную воду из шланга, обречённо склонив голову, и вряд ли возражал против цвета глаз. Хотя это было жестоко — вода, к Генкиным разговорам он давно привык, — с утра и без того на побережье прохладно. С другой стороны, это было необходимо — если сейчас его не помыть, то к обеду он начнёт чесаться.

Выспавшаяся экономка хлопотала над завтраком. И Генка слышала, как она подпевает популярной песне, звучащей из телевизора на кухне. В том, что Александра Львовна любила своих хозяев пришлось усомниться — уж больно быстро она утешилась, а ведь Германа ещё не похоронили. Даже Генка горевала о своих клиентах дольше. Хотя, кто она такая, чтобы её судить. Девушке и самой было не очень тягостно.

После водных процедур под горячим душем Генка смаковала пустой кипяток, сидя в шезлонге. Солнце мягко припекало в шею, над ней тюрбаном возвышалось закрученное полотенце, а полы махрового халата то и дело разъезжались от ритмичного покачивания ногой.

Если не думать о двух смертях подряд, о странных стенах, в которых кто-то передвигался, о несчастном мальчишке, потерявшем обоих родителей, о раненом Пепси в больнице, то здесь действительно было хорошо. И Генка не думала. Она сожалела, что с одной стороны берега над морем нельзя видеть и рассветы, и закаты. Здесь — только закаты.

Солнце уже довольно высоко висело над верхушками сосен. Обсохший и сытый Амон вальяжно развалился у ног. Пора бы высушить волосы и переодеться, но шевелиться не хотелось. Где-то на эмоциональном бессознательном уровне поющая с утра Александра Львовна была права — без колючего холодного взгляда Германа и гнетущей тоски Елены в доме стало легче дышать. И здоровый Генкин цинизм позволял ей наслаждаться утром, не взирая ни на что.

— Я не знаю, что мне с этим делать, — экономка положила на кофейный столик уныло гудящий телефон Германа. — Он постоянно звонит, а я не знаю ни как ответить, ни что говорить.

Генка сделала ладонью тень, чтобы прочитать имя абонента.

— Это же Доминик! — она едва успела ответить. — Алло! Вайс?

— Гентана? — удивлённый голос парня на том конце. — Отец пьёт что ли? Я со вчерашнего дня не могу до него дозвониться.

— Я думала, ты улетел.

— Какое «улетел»?! Мы должны были сегодня встретится, там ещё столько бумаг подписывать. Так мне приезжать или как? Он сможет работать?

— Доминик, — эта участь сообщать плохие новости сыновьям Германа Генке мало нравилась, но кто-то же должен это делать. Она сделала паузу. — Герман умер. Вчера утром.

— Что?! — хвалёная английская сдержанность ему изменила.

— Приезжай. Есть о чём поговорить.

Он примчался так быстро, что Генка едва успела высушить волосы.

— Ты не представляешь, Гентана, — бегал он по рабочему кабинету отца, как зверь в клетке. — Какие это деньги.

«НЭ прЭдставляЭшь! ДЭнги! — передразнила его Генка мысленно. — У тебя отца убили, а ты всё про его недвижимость, счета и акции».

— Мне срочно нужен нотариус. А шифр от сейфа ты знаешь? — замер он по центру, соображая в какой из трёх стен находится сейф.

— Вайс, — поднялась Генка, — я здесь вообще никто, и мне плевать как вы с Марком будете делить наследство. Кстати, он прилетает вечером. Похороны завтра. Прощание в том же ритуальном зале в десять утра.

— Марк? — проводил её взглядом Доминик. — Если бы только Марк.

Генка слышала, как заскрипело под парнем кресло, когда он рухнул в него как мешок с костями.

Одно ей стало понятно после этого короткого разговора — её использовали. Кто-то хотел избавиться от Германа, и её состав стал орудием идеального убийства. Генка точно знала, что будет указано в протоколе вскрытия: смерть от естественных причин. Скорее всего, укажут сердечную недостаточность. Что после перенесённого горя, да с большим количеством алкоголя покажется таким логичным.

Забрав мамин дневник и Амона, Генка пошла по кромке прибоя к дому Миланы, надеясь, что перехватит девушку как раз по дороге. Компания одинокой писательницы и раненого добряка Пепси сейчас была ей намного приятнее дома с привидениями.

— Ты знаешь, что ещё я накопала про этот городок? — Милана как-то резко похорошевшая со вчерашнего дня, бойко шагала рядом с Генкой в гору. Дорога, на которую они свернули, чтобы подняться с побережья, оказалась крутовата, но это не мешало девушкам говорить. — Ну, во-первых, что он действительно существует.

— Ну, это я ещё вчера поняла, раз туристы про него пишут, — ответила запыхавшаяся Генка.

— Ты, кстати, не посмотрела, где он находится?

— Я бы посмотрела, но не взяла с собой планшет. Случайно не рядом с Чертальдо?

— Не знаю, — пожала Милана плечами и подала Генке руку, преодолев подъём первой. — У него на самом деле даже названия нет. «Сэнза Титоло». Так и переводится: «Без Названия». И раньше там стоял какой-то химический завод. Производили то ли химикаты для сельского хозяйства, то ли клеящие вещества, то ли вообще туалетную бумагу. Запах стоял жуткий, но люди как-то терпели, жили, работали.

— Понимаю, куда деваться, — Генка выдохнула и остановилась, пережидая боль в травмированной ноге.

— Да, но после аварии, почти все разъехались. Плюс общий спад в химическом производстве, кризис в стране. Государство восстанавливать предприятие не стало, и городок опустел совсем. А что было дальше интернет умалчивает.

Они продолжили путь, выдвигая самые разные версии. Благо, фантазии молодой писательнице было не занимать.

— Я думаю, там снимали какой-нибудь фильм, — предположила она. — Понастроили разных декораций. Сняли, а потом всё оставили и уехали.

— Я бы на месте съёмочной группы побоялась, — возразила Генка. — Химия всё же вокруг.

— Может быть всё давно выветрилось? Вон в Чернобыле уровень радиации уже в норму пришёл. И там может уже всё нормально.

— Может, — неопределённо пожала плечами Генка. Она в основном, слушала, да следила за Амоном.

— А может это — самые стойкие жители, которым некуда было уехать, организовали такую развлекательную программу, чтобы заманивать туристов. С привидением, легендой, душещипательной историей.

— Тебе бы книжки писать с таким воображением, — улыбнулась Милане Генка у здания больницы. — Мы пришли.

Они поднялись на нужный этаж. В этот раз Амон остался на улице.

— Смотри, кого я тебе привела, — посторонилась Генка у двери, пропуская девушку.

— Милана, — обрадовался Пепси, но тут же смутился, стал поправлять взъерошенные волосы и густо покраснел.

— Привет! — засветились глаза Миланы при виде парня. И Генка благоразумно вышла, чтобы этим двоим не мешать.

Она присела в сквере у больницы на лавочку и снова открыла мамин дневник.

Глава 15. Тайны отцовства

«… Наверно, я слишком подробно это описываю. Но как же мне дороги эти воспоминания! Каждый жест, каждый взгляд, каждый вздох. Я словно снова проживаю их. Я словно снова там, в Чертальдо, четыре года назад.

Когда совсем стемнело, пришла жена Луки, а я начала беспокоиться, что не договорилась о гостинице. Эва, очень приветливая темноволосая девушка, типичная итальянка, говорила по-английски намного лучше своего мужа. Она успокоила меня, что волноваться не о чем. И всё, действительно, оказалось просто. Антонио договорился о моём ночлеге, не сходя с места. Хозяин кафе, в котором мы сидели, сдавал туристам комнаты на втором этаже. И это было очень удобно, что никуда не пришлось ехать.

Спать в городке ложились рано. Улица совсем опустела, когда Антонио помогал мне донести из машины мой скромный багаж. Он поставил чемодан на пороге комнаты, пожелал мне спокойной ночи и ушёл. А я подглядывала через занавеску как он шёл вверх по дороге, закинув на спину пиджак. И невольно отпрянула, когда парень вдруг обернулся и посмотрел прямо на моё окно. И сердце моё колотилось бешено. Что-то было в этом итальянце такое, от чего невозможно было отвести взгляд.

Его белая рубашка скрылась за поворотом, а мне было невыносимо жаль, что этот вечер так быстро закончился. Незабываемый вечер в Чертальдо.

Я проснулась от запаха свежей выпечки и шума. Такого непривычного шума оживлённого городка. Раздвинула шторы, чтобы выглянуть на улицу и обнаружила на подоконнике букетик цветов и кружку кофе.

Трудно сказать, что пахло сильнее: герань, сорванная в горшке у входа или ещё горячий кофе. Я высунулась из окна наполовину, чтобы посмотреть, как доставили мне этот завтрак, и увидела его.

Антонио сидел на черепичном карнизе правее окна и в руках у него была такая же толстостенная кружка. Он не смотрел в мою сторону, но я точно знала, что он знает, что я проснулась.

— Привет! — нагретый солнцем старый черепичный карниз потрескивал под ногами, но мне было не страшно.

— Прости, если разбудил, — протянул он руку. И я улыбнулась над его произношением и вцепилась в его ладонь, едва не скатившись с крыши на натянутый полосатый тент.

— Вау, вау, — единственное, что я поняла из его итальянской скороговорки, но я готова была ещё раз рискнуть шеей и облиться кофе, лишь бы его рука продолжала меня держать.

Раньше я думала, что любовь — это долгая дорога друг к другу. Годы привыкания, раскрытия, познания, и ещё не факт, что получится полюбить. Оказалось, можно просто один раз посмотреть в бездонно-синие глаза и заблудиться. Навсегда.

— Я боялся, что ты уедешь, — вместе со мной рассматривал он мои босые ноги в пижаме.

— Я боюсь другого. Того, что должна буду уехать, — намерено сказала я по-английски, чтобы он услышал, но ничего не понял.

Где-то там в Пизе ждала меня заказанная гостиница и прокатная контора насчитывала штрафы за вовремя не возвращённый автомобиль. А я сидела рядом с Антонио на крыше, и у меня было столько поводов остаться именно здесь, и ни одного, чтобы ехать дальше.

Раскрошенные временем кирпичи старого города, изумрудные холмы, заросшие плющом стены замка, музей Бокаччо, дыхание древности, которым веяло от каждого камня. Маленькие кафешки и уютные ресторанчики, потрясающе вкусная еда и изумительные вина. А если учесть, что к этому ещё прилагался привлекательный итальянец с влюблёнными глазами, то не нужно гадать где всю неделю для меня находился рай на земле.

Мы поднимались по адским серпантинам в Вольтеру. Ели вкуснейшее мороженое в Сан-Джимилиано. Изнывали от жары в каменном мешке главной площади Сиены. И он мог бы найти тысячи предлогов, чтобы меня поцеловать, но нашёл только один — провожая меня на вокзале, за несколько минут до отхода моего поезда на Рим.

Какой же я была дурой, что не сделала этого раньше. Ведь всю неделю Антонио был так близко. Но моё строгое воспитание и нелепые предрассудки, и чёрт знает, что ещё — всё останавливало меня.

И вот мой поезд отправлялся, а я не могла оторваться от его губ.

Антонио оказался сильнее. Подсаживая меня в вагон, он что-то сказал на прощание, но я запомнила только звучание его фразы: «Мария, ти тровэро. Ти амо» …»

— Я найду тебя. Я люблю тебя, — перевела Генка и закрыла дневник.

Амон покосился на неё одним глазом, а потом поднял голову и завилял хвостом.

— Вот ты где, — села с ней рядом запыхавшаяся Милана. — Я тебя обыскалась. Уже подумала, что ты ушла домой.

— Не хотела вам мешать.

— Да ты бы и не помешала, мы считай только о тебе и говорили. Адольф хочет уйти из больницы. Пошёл искать врача, чтобы его выписали. Просил подождать.

— А если его не отпустят? — удивилась Генка такой неожиданной бойкости парня.

— Сказал, сбежит, — восхищённо улыбнулась Милана.

И он сбежал.

Отец Адольфа забрал всю их большую компанию, не побрезговав даже Амоном. Розовый пёсий язык развевался по ветру всё дорогу до дома. Сидя рядом с Генкой на переднем сиденье и высунув голову в окно, Амон бесстрашно принимал на себя поток встречного воздуха и выглядел до неприличия счастливым.

Изголодавшийся раненый Пепси стрескал целую кастрюлю котлет, пока Милана рассказывала ему всё, что она нарыла в сети про Девушку в шляпе. А Генка, посматривая в окно на особняк Долговых, решала загадку этого дома. Ей нужно было придумать, как избавиться на время от экономки.

Александра Львовна домывала кухню, когда Генка вернулась. И придумывать ничего и не пришлось — на столе лежал список продуктов, женщина собиралась в магазин. Генка бессовестно вписала в него два килограмма свежей говядины для Амона, а от предложенных денег экономка отказалась.

— Нужно заплатить за ритуальный зал, потом я заеду в кафе, уточню, всё ли у них готово, — и женщина ещё что-то долго поясняла, расписывая каждый пункт своего плана передвижений по городу, словно девушке это важно знать, но Генка сделала вывод, что домоправительницы не будет ещё часа три, если не больше, а именно это от неё и требовалось.

— А Доминик? — уточнила девушка.

— Ушёл почти сразу. Спросил у меня код от сейфа, фыркнул презрительно и исчез, словно его здесь никогда и не было, — скривила женщина губы.

Она попросила Генку заказать такси, а сама пошла переодеваться.

Генка решительно простукала стены кухни и коридора и решила начать со шкафа в комнате «красивой женщины».

— Вот это да! — полезли на лоб глаза Миланы, когда Генка убрала в сторону заднюю стенку, открывая проход.

Пепси высказывал соболезнования и выслушивал встречные по поводу своего ранения. Его раскатистое «бу-бу-бу» долетало из открытого окна. Он провожал Александру Львовну до такси. Пепси мог бы прийти и со стороны моря, но получил задание удостовериться, что экономка уехала, а потому пошёл через центральный вход и никак не мог отделаться от назойливого внимания. Наконец, дверь машины хлопнула, и спустя пару минут его тяжёлые шаги раздались на лестнице.

— Милана, вы где? — крикнул он.

— Поднимайся выше, — ответила девушка.

— Ого! — его реакция на странную конструкцию оказалась предсказуемой.

— В общем, поскольку по комплекции, без обид, сюда пролезу только я, — поясняла план действий Генка. — То ваша задача рассредоточиться, прислушиваться к тому куда я иду, по возможности мне отвечать и следовать за мной. Фонарик принёс?

— Конечно, — протянул Пепси что-то на широких резинках.

— Я же просила фонарик.

— Это и есть он, — натянул парень Генке на лоб эти резинки в виде шапочки. — Мощный, надёжный и руки свободны.

Он нажал на кнопочку, и внутренности шкафа осветились ярким галогеновым светом.

— Класс, — покрутила девушка головой, но прежде чем успела шагнуть внутрь, пришлось отодвинуть Амона, уже просунувшего в дыру любопытную морду. — Если хочешь со мной, то иди следом.

Кирпичные стены из неоштукатуренного кирпича неприятно цеплялись за одежду, словно тысячи рук хватали Генку и пытались задержать. Но она упрямо шла сначала прямо, а потом увидела ступеньки вниз.

— Я тут, — выглянула она из шкафа в коридоре.

— Я за тобой не успеваю, — пожаловалась Милана. — Как думаешь, нужно нарисовать план?

— А зачем? — удивилась Генка. — Я хочу узнать всего лишь куда ведут все эти крысиные ходы, а как — мне без разницы.

— Это прихожая, — что-то жуя, сказал Генке Пепси, встречая её у очередного шкафа. Амон, отвлекавший девушку своим шумным дыханием, растолкал их обоих и вырвался на улицу.

— Беги, беги, предатель, — проводила его хвост Генка и обратилась к Пепси: — Ход идёт ещё ниже. Спускайся в подвал.

— Угу, — захрустел Пепси яблоком, откусывая огромный кусок.

Но в подвале встретится им не пришлось. Генка слышала приглушённый голос Миланы, но выхода не было. Она постучала в стену, ей ответили, и пошла дальше.

Судя объективно по ширине, проход не сужался, но становилось холоднее, кирпич стал пахнуть сыростью. И ощущение, что от дома она удаляется всё дальше, становилось сильнее. Генка пыталась вспомнить что там на поверхности. Сад? Будка охраны? Дорога? Гора, в которую она упиралась? Или соседский участок?

С другой стороны от дома Долговых пока никто не жил, шли строительные работы. И судя по тому, что именно звуки бетономешалки и гудящего генератора стали слышны громче, двигалась Генка на юг.

Стало страшно. Очень страшно. Длинный узкий проход где-то под землёй. Толща земли над головой. Её словно похоронили заживо. И от ужаса, что она может не выбраться, всё тело покрылось мурашками. Генка покрутила головой — кирпичная стена над головой, кирпичная стена впереди. Тупик.

«Но в чём тогда смысл?» — недоумевала она, глядя на эту свежую кладку, и продолжала идти вперёд. И вдруг — ступеньки вниз. И голоса, усиленные этим колодцем.

— Я понятия не имею что написано в завещании, Кэт, — голос Вайса заставил Генку тут же выключить свет и прижаться к стене. — И тебе не нужно так рисковать.

— Нет, Ник, я всё равно пойду, — женский голос, тяжёлый вздох. — Он мой отец. Я не знаю, как я теперь буду жить без него.

Девушка заплакала, горько, навзрыд.

— Кэтрин, пожалуйста! Не начинай снова. Он и мой отец тоже.

— Ты никогда его не любил, — срывающим голосом возразила она. — Ты ненавидел его, хотя он сделал для тебя всё. Всё!

— Он не простил мне Лизи, — ответил Вайс. — А я не простил ему то, что он мне не поверил. Это она соблазнила меня, она. Подставила, чтобы он от меня отвернулся. И именно её он всегда любил больше нас всех.

— Его убили, Ник! Убили! И это легко мог сделать ты! — всхлипывала она.

— Кэт, я бы мог. Но было слишком рано. Он решил поделить между нами всё своё состояние и после смерти Елены отойти от дел и уехать. Но он ещё только начал. И я как никто другой был заинтересован в том, чтобы он жил.

— Господи, что я буду теперь делать? — и снова рыдания.

— Кэт, ты же знаешь, я не оставлю тебя без поддержки.

— Нет, Ник, — было ощущение, что она вырвалась и отошла от парня подальше. — Только он всю жизнь заботился обо мне по-настоящему. А ты…

— Что я? Договаривай, Кэт, раз уж начала.

— А ты просто бесчувственный хладнокровный убийца, которому нужны только деньги. Ещё больше денег. Как можно больше денег богу денег. Больше ты в этой жизни ничего не ценишь. В том числе и саму жизнь.

Генка попыталась осторожно спуститься, чтобы хоть одним глазком увидеть с кем там Вайс разговаривает. Но в образовавшейся тишине, каменная крошка под ногами зашуршала так громко, что девушка замерла на одной ноге и побоялась шевельнуться.

После небольшого молчания Вайс стал возражать, что девушка не права, и пока они спорили, Генка поторопилась ретироваться.

Глава 16. Семейный совет

— Где ты была? — набросился на Генку Пепси, едва она вылезла из шкафа в прихожей. — Мы уже начали волноваться.

— Ну, что там? — спросила Милана, она прямо пританцовывала от любопытства.

Честно говоря, Генка не знала, что им рассказать и насколько стоит им доверять.

— Для парня с дыркой в боку ты не слишком много бегаешь? — устало опустилась на стул в кухне Генка. — И не слишком ли много жрёшь?

— А ты, для девушки с забинтованной ногой? — Пепси сел напротив и тут же схватил из вазы на столе очередное яблоко.

После прохладных подземных лабиринтов в доме стояла невыносимая жара. Хотелось под прохладный душ, или в море, или на крайний случай включить кондиционер, которые Генка не любила. Мозг из-за всех этих событий стоял враскорячку, а на такой жаре ещё плавился и отказывался работать.

— Ты знаешь кому принадлежит дом с той стороны? — показала Генка пальцем.

— Ты дошла аж до соседского дома? Под землёй? — оперлась локтями на стол Милана.

— Вроде, да, но на поверхность я не вышла. Там работают строители. Я постояла у двери и повернула обратно.

— Зря, — сокрушённо выдохнула Милана. — Дом-то как раз уже достроили, идут ландшафтные работы. Сходим? Увидишь сама.

— О, нет, нет, — отказалась от предложения Генка. — Там сдохнешь сейчас на такой жаре. Может быть потом, к вечеру.

— Как скажешь, — пожала округлыми плечами девушка. — Но, если хочешь, я могу узнать. Мне казалось, что хозяева ещё не въехали. Свет в нём никогда не горит, парковка всегда пустая, а двери обычно наглухо закрыты. Если домовладельцы и приезжают, то возможно, только посмотреть, как идут работы.

— И всё же этот дом и тот связаны подземным ходом, — посмотрела Генка на развевающееся лёгкие шторы, в которых запутался Амон, цокая когтями по кафельному полу.

— На самом деле, узнать это элементарно, — деловито сказала Милана, доставая смартфон. — Сейчас просто заглянем в единый реестр. Адольф, какой здесь адрес?

Она со скоростью стенографистки бегала по клавишам, создавая замысловатую мелодию. Генка отвернулась, видеть какими влажными глазами смотрит на неё Пепси было противно.

«А парень-то не на шутку влюблён», — хмыкнула она своим мыслям, но получилось, словно адресовала это собаке.

— Екатерина Германовна Пасс, — девушка произнесла, не поднимая головы, и продолжила свой танец пальцами по экрану.

А Генка едва не выпалила вслух: «Сестра Доминика?! Родная?»

— А вы знаете, что этот дом оформлен на Александру Львовну? — посмотрела Милана на Генку многозначительно. — И запись в реестр внесена совсем недавно, буквально неделю назад.

— Вот это номер, — удивился Пепси и потянулся за очередным фруктом. — А кто такая эта Екатерина Пасс? Отчество у неё уж больно подозрительное. Неужели дочь Германа?

— Да, видимо, от первого брака. Имя его старшего сына Доминик Пасс. Но то, что детей было двое, я и сама первый раз слышу, — Генка встала. — Думаю, завтра на похоронах она обязательно будет.

— Тогда можно я с вами? — посмотрела Милана по очереди на Адольфа и Генку. — А ты куда?

— Домой.

— Ты же только что говорила, что там слишком жарко для прогулок, — удивилась Милана.

— Ничего, потерплю. Амон!

— Увидимся на похоронах? — нахмурился Пепси, когда она вернулась за оставленным пакетом.

— Тебе бы в прохладу и лежать, а то швы разойдутся, — огрызнулась девушка.

— Да какие там швы, — отмахнулся парень. — Небольшой разрез, который уже затянулся.

— Слушай, Пепси, ты же местный? — вдруг остановилась Генка. Слова о небольшом разрезе натолкнули её на воспоминание об окровавленной ночнушке с отметиной от ножа.

— Ну, как бы, да, — пожал плечами парень.

— Скажи, а у тебя нет знакомого эксперта провести генетическую экспертизу?

— А зачем там знакомые? Приносишь генетический материал для сравнения, платишь и делаешь. У меня сестра делала. Она замуж выходила уже с ребёнком, так чтобы папаша не сомневался, что ребёнок его.

«Оказывается, и в его семейном болоте иногда кипели страсти».

— Ясно, — ответила Генка вместо «спасибо».

Она злилась на него. Про её тайный Клуб отчаянных, но благородных он даже не вспомнил и, не задумываясь, променял на шашни с Миланой. И толку от девушки было куда больше, чем от этой машины по перерабатыванию еды.

— Милан, тебе сколько лет? — задержалась Генка.

— Двадцать три, — не смущаясь, ответила девушка.

— Скажи, в свои двадцать три, чего ты достигла в жизни?

— Нууу, — задумалась она. — Я три книги написала. И одной особенно горжусь.

— Молодец! — искренне похвалила её Генка. — А что хочешь сделать в жизни?

— Вопросики у тебя, — почесала девушка нос. — Хочу написать такую историю, чтобы она изменила мир, наверно. Сделала его добрее, чище, уютнее. Ну, и может быть, чуть-чуть прославиться.

— Отличная цель! — улыбнулась ей девушка, надевая шляпу. — А как же замуж, дети, все дела?

— Это тоже, — засмущалась Милана. — Но это… как бы… как получится. А вот с книгой, здесь всё зависит только от меня. От моего таланта, моих усилий, моего желания. И пока это для меня важнее всего.

— Удачи тебе, Милана! И немного везения. Верю, всё у тебя получится, — она посмотрела на Пепси с насмешкой, развернулась и вышла.

И верный пёс похромал следом за ней.

В ближайшем магазинчике Генка купила бутылку воды, и, завалившись на свой продавленный диван, пила прямо с горла.

Она так устала от людей. От чужих тайн и загадок. От всех этих смертей и похорон. От пустых разговоров и посторонних мыслей. Они разрушали её уютный мир, нарушали гармонию одиночества, высасывали из неё энергию. Незнакомые люди, лишние заботы, чуждый ей мир, убогая суета.

Хотелось перевернуть страницу и оставить всё это в прошлом. Не искать ответы, не рыться в прошлом, как в прошлогодней листве. Чистый лист, вакуум, пустота, свобода. Ни долгов, ни ответственности, ни обязательств. Она, Амон и тишина. Покой в её голове, в её квартире и её душе.

Дурацкое солнце светило прямо в глаза. Генка встала, чтобы распахнуть окна, но ни прохлады, ни свежести это не добавило. Душный пыльный воздух. Хотелось тумана, хотелось дождя. Хотелось в Лондон.

— Чёрт! — спохватилась она, что забыла позвонить сэру Найджелу. И подтверждение об отмене билета, кажется, не пришло.

Генка чуть не выломала дурацкую заедающую столешницу, пока добралась до тайника. Планшет сел. Она подключила его к зарядке, и чтобы чем-то занять это время, решила повесить шторы.

— Я хочу с тобой посоветоваться, — сказала девушка псу, приковылявшему из кухни на шум сдвигаемой мебели. — Да, не смотри на меня так. Ты же моя семья. С кем мне ещё поделиться?

Амон зевнул, совершенно не взволнованный предстоящим разговором.

— Что если нам с тобой уехать отсюда? Навсегда. Рванём в Европу. Возьмём машину и будем ехать куда глаза глядят. А когда надоест, остановимся в каком-нибудь маленьком городке у моря, напридумываем о себе с три короба небылиц, снимем домик с бассейном и будем там жить. Как ты считаешь?

Генка опустила ставшие неметь руки и повернулась к собаке. Амон склонил голову, словно задумался, а потом сел, привычно завалившись на бок.

— Можем выбрать городок у моря, — уговаривала девушка пса. — Тогда по утрам будем плавать в солёной воде, а вечером есть свежайших устриц у бассейна. А потом снова прыгнем в машину и снова поедем. Вдоль побережья, обгоняя ветер. Хочешь, это даже будет кабриолет?

Пёс часто дышал, вывалив язык, но на Генку уже не смотрел, заинтересовавшись выкатившимся из-под дивана серым клубочком пыли.

— Какой ты скучный, Амон, — вернулась Генка к своему занятию. — Что тебе не предложишь, тебе не нравится. А знаешь, что я тебе скажу? Мы всё равно поедем. В Италию. В Чертальдо. Сдаётся мне, что мою мать надули. Что-то не чисто там с этим Фигаро и ветеринаром. Развели глупую туристку на деньги для лечения собаки. А потом и на любовь. А ей много ли надо? Она в девятнадцать лет вышла замуж. За парня, который был на пятнадцать лет старше её. И у него два высших образования, работа, карьера, он волен был выбрать любой город в Америке. А он забрался в такую глушь. На юг, в Джорджию. И запер её там с детьми.

Генка снова опустила вниз руки. Снимать эти шторы было легче. Пока она повесила только одну.

— А может они вместе так решили? — оглянулась Генка на Амона, но, оказалось его и след простыл. — Я ничего не знаю о своих родителях! — крикнула она ему вслед. — Хотя ты тоже не знаешь, и тебя это совершенно не беспокоит. Зачем же из-за этого расстраиваюсь я? Потому что у людей без прошлого нет будущего.

Она довешала вторую штору в тишине. Задвинула их, радуясь образовавшемуся полумраку.

«Добрый день! Билеты не подлежит возврату по правилам авиакомпании» — был ответ на запрос по аннуляции билетов.

— Амон! Так мы, получается, можем с тобой завтра улететь в Англию, — присела Генка на краешек дивана с планшетом в руках. — Наши с тобой билеты действительны. Как ты считаешь, полетим?

Стоявший в дверях кухни пёс посмотрел на неё внимательно, а потом неожиданно гавкнул.

— Ну, хоть с этим договорились, — улыбнулась Генка. — Тогда пошли возьмём твои справки.

И предвкушение того, что они просто сядут завтра в самолёт и улетят, наполнило сердце Генки радостью и каким-то неожиданным оптимизмом.

Глава 17. Незнакомки

Вернувшись домой со справками на Амона, до вечера Генка читала мамин дневник.

Девушка оказалась права — её отец был тот ещё пройдоха. И этот трюк с собакой он десятки раз проворачивал с незадачливыми туристами. Обычно, они просто доставали денежки и побыстрее уезжали. И только мама предложила и помощь, и деньги. Наверно, этой наивной добротой и покорила сердце парня. Каким бы прохвостом он не был, а по поводу своих чувств не соврал. И своё обещание выполнил.

И то, как много он сделал для того, чтобы найти любимую девушку, вызывало ещё большее уважение.

Он потратил на это два года. Выучил английский, получил рабочую американскую визу, устроился в компанию, занимающуюся линиями электропередач в Атланте. Снял квартиру. И он приехал не просто так, а с твёрдым намерением маму увезти. И ему было куда, и было на что её содержать.

Но в тот день, когда он вдруг объявился в неожиданно обесточенном доме, он просто хотел убедиться, что всё это сделано не впустую. И он не ошибся. Она тоже любила его. Всё ещё любила. И верила. И ждала.

Мама постеснялась описывать те жаркие ночи, что теперь были у них вдвоём, но Генка и так понимала по намёкам, по незаконченным фразам. Да, что там! Уже по тому, что она родилась, остальное нетрудно было додумать.

Но бросить мужа Мария не смогла. И оставить Лёлю без родного отца или без матери. Не смогла сразу, когда Антонио её уговаривал. Не смогла потом, когда поняла, что беременна. Она отправила письмо, что не любит его. Но Антонио не поверил ей и приехал. Приехал, чтобы увезти силой. Но она была так убедительна. И тогда он уехал один. Навсегда.

И только через несколько лет неожиданно прислал открытку. Виды какого-то итальянского городка. И три слова. «Я буду ждать тебя. Всегда».

Генка перерыла тетрадь, надеясь найти под обложкой или между страниц эту открытку, но, видимо, она была утеряна.

Наверно, о клетчатом платье Генка так не сожалела в детстве, как сейчас об этой открытке.

— А вдруг он всё ещё ждёт её? — сокрушалась Генка, обращаясь к Амону. — А вдруг у меня есть отец? И он даже не знает о моём существовании!

И всё, чего Генка не нашла в дневнике, она решила узнать из первых рук. От Алекс.

На парковке стояла машина Германа. Водитель курил в открытое окно. Где он пропадал всё это время вместе с машиной, Генка понятия не имела, но предположила, что Герман отпустил его на несколько дней сразу после похорон жены.

Снаружи дом выглядел как обычно, нарядно светясь окнами и уличной подсветкой, но едва девушка открыла входную дверь, услышала визгливый голос Вайса. Он орал где-то наверху. Генка обернулась на Амона, ждущего команды: входить следом или можно заняться своими делами.

— Иди, иди, — махнула она ему рукой в сторону моря и закрыла входную дверь.

Тенью проскользнув до третьего этажа, Генка остановилась у кабинета.

— Тупая жадная корова! — орал Вайс. — Мне плевать, что там понаписал в завещании отец. Мы всё оспорим и оставим тебя без копейки. Это не твои деньги! Не твой дом! Ты не имеешь на это права!

— Нет, имею, — возразила ему экономка таким неожиданно властным тоном, какого Генка никогда у неё не слышала. — И это ты глуп, Ник, раз так ничего и не понял. Ты всегда был идиотом. Трусливым, безынициативным, ленивым. И так ни к чему и не сгодился. Я жалею, каждый день жалею, что взяла тебя в ученики. Может, конечно, и я была не лучшим учителем, раз не смогла донести до тебя истину, ради которой старалась. И я увидела в тебе то, чего и в помине не было. Я ошиблась. Ты просто жалкий папин сыночек, всю жизнь живший на его денежки. Ничем не интересующийся, ни к чему не стремившийся. А я двадцать с лишним лет горбатилась на твоего отца. Я это заслужила.

— Никто не заставлял тебя становится поломойкой.

— Нет. Это был мой выбор. И я его сделала. И теперь это мой дом, оформленный на меня не по завещанию, а сделкой купли-продажи. Ты её не оспоришь. И другая недвижимость тоже передана мне официально. И часть акций Елены. Она передала мне их добровольно. Марк не останется бедным, и Кэтрин будет под моим присмотром и в достатке. Но ты… ты — нет. Ты сдохнешь в нищете и ломке, как твоя мать-наркоманка.

— Ах, ты сука!

Их за приоткрытой двери послышались звуки борьбы, и Генка не стала дожидаться пока они там поубивают друг друга.

Александра Львовна скинула с себя тщедушного Вайса, который пытался её душить, быстрее, чем Генка подоспела ей на помощь.

— Убью, сука, — шипел отлетевший к стене парень, но, осознавая и неожиданное весовое преимущество женщины, и наличие подмоги, больше не кидался.

— Как ты вовремя, — потирала шею экономка. И Генка думала, что это относится к ней, но из-за выступа стены материализовалась девушка.

Казалось, что она сильно обгорела на солнце. Кожа была розовая, стянутая, шелушащаяся. Но выражение лица скорее злым, чем испуганным.

— Кэт, — Вайс сделал к ней шаг. — Она всё переписала на себя. Всё.

— Не ссы, — отозвалась девушка презрительно. — Я видела завещание. Ты получишь больше, чем заслуживаешь. К тому же тебе отошёл мамин дом в Уэльсе. С голоду не подохнешь.

— Ну, здравствуй, привидение, — Генка невольно опустила глаза на узкие ступни девушки, а потом на её покрытое струпьями лицо.

— Я ты догадливая, — растянула она губы в улыбке. Слишком большие передние зубы ещё больше испортили её неприятный оскал.

— Да, не верю я во все эти мистические глупости, — отошла Генка к столу, чтобы никто из них не стоял у неё за спиной. Не нравилось ей среди них. А эта девушка вызывала просто физическое отвращение. Генка вспомнила как называется это заболевание кожи. Ихтиоз.

— Ну, ещё бы, — одёрнула рукава платья экономка и с вызовом посмотрела на Генку. Судя по её виду, она собиралась ехать встречать Марка. Но Доминик её, наверно, задержал. — С её-то воспитанием. Ни чёрта, ни дьявола не испугается.

— Да, здесь у вас, я вижу, компания повеселее будет, — хмыкнула Генка и обратилась к Вайсу. — Не пояснишь, что тут вообще происходит?

— Да, всё просто, Гентана. Эта старая ведьма убила отца. Твоей ампулой. А до этого его жену. А мы гадали кто это мог быть.

— Александра Львовна?! — повернулась к ней девушка.

Но женщина одарила её только презрительным взглядом и направилась к двери.

— Я в аэропорт за Марком. Поясните тут этой наивной идеалистке что к чему.

И этот её повелительный тон, гордо вздёрнутый подбородок, неожиданно расправленные плечи. По этой женщине явно плакала сцена, так неожиданно она преобразилась очередной раз. Сначала из трясущейся суетливой экономки в добрую и понимающую няньку, теперь вдруг в строгую учительницу.

Непонятна была Генке только ненависть к ней девушки, которую она видела первый раз в жизни. Может это, конечно, защитная реакция на безобразную внешность, но не похоже. Что-то личное.

— А тебе я чем не угодила, Екатерина Германовна Пасс? — подтянувшись, села Генка на стол.

— Ничем, — скрестила руки на груди девушка. И руки у неё тоже были ужасные. Словно покрытые рыбьей чешуёй, шелушащиеся. — Просто оказалась лучше меня.

— В чём? — искренне удивилась Генка.

— В химии, конечно.

— Аааа, — дошло до девушки, и она повернулась с Вайсу, который поправлял на стене сдвинутую картину. — Так это она и есть твой химик? Твой хороший химик?

— Да, я — отличный химик, — ответила за него сестра. — Неужели ты не оценила внушённые тебе галлюцинации? Жаль, видимо, доза была слабовата. Слишком много ты пьёшь воды. Приходилось каждый день подсыпать. Да ещё пачкаться и рядиться в эти дурацкие простыни для достоверности.

Так эта уродина, значит, чуть не отравила Амона. Генка разозлилась.

— Лучше бы лекарство себе придумала от своего лишая. Было бы больше толку.

— Это генетическое заболевание, — вспыхнула девушка, задетая за живое. — И толку от моих разработок столько, что тебе и не снилось со своим «составом».

Она презрительно скривила губы и показала пальцами кавычки, сделав ударение на последнем слове.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась Генка, — уж не на замороченную ли до смерти Елену Долгову ты намекаешь? Да и экономке, видимо, за компанию досталось.

— С жены отца, можно сказать, всё и началось. И это было так забавно, когда она поверила в то, что я её убитая дочь, — довольно улыбнулась девушка, и Генку опять передёрнуло.

— А отец был в курсе, что ты её травила?

— Конечно, нет, — скривилась она. — Ведь он её любил. Он бы никогда не позволил. Он, наивный, думал, что мы подружились. Он так хотел, чтобы мы подружились.

— Только ты, видимо, не хотела с ней дружить?

— Никогда! — девушка проследила глазами за Вайсом, который перешёл к окну.

Над морем горел кроваво-красный закат. Генка тоже на секунду отвлеклась на эту великолепную картину.

— Никогда я бы с ней не подружилась, — повторила Кэтрин Пасс. — Из-за неё отец бросил мать. Она во всём виновата.

— И даже в том, что ты родилась с рыбьей кожей? — за эту несчастную добрую женщину, которой не дали шанса справится со своим горем, Генка тоже не считала нужным церемонится с этой гадиной.

— В этом никто не виноват.

— Сколько тебе лет, Кэрин?

— Двадцать два.

— Так, значит, — удивилась Генка, произведя в уме подсчёты, — это Елена должна была обижаться, что Герман, будучи на ней женат, до сих пор встречался с вашей матерью. Ведь Лизи была старше.

— Лизи! — психанула девушка и толкнула стул. — Лизи! Вечно Лизи! Если бы не эта Лизи!

И Генка понимала её раздражение. Умница и красавица Лизи и эта жаба. Сравнение всегда было не в её пользу. И, глядя на то, как дёрнулись плечи Вайса, и его это имя раздражало. До сих пор.

— Ну, от меня, понятно, чего тебе надо, — хмыкнула Генка, переводя взгляд снова на девушку. — А экономку ты тоже хотела убить?

— Тоже? — вскинула она брови. — Я никого не убивала, Гентана. К тому же Алекс заботится обо мне, как о родной дочери. На ней я просто слегка поэкспериментировала. И теперь у меня в разработке есть ещё средство для внушения. Представляешь, как удобно? Ничего не придётся делать самому. Идеальное убийство. Приказываешь убить, а твой подопытный идёт и убивает.

— И ты его уже использовала? — словно ледяной водой окатило Генку.

— Один раз, — сморщилась она. — Дурацкая вышла затея. Дала строителю своей «волшебной» воды, приказала вырубить генератор. А он стал каким-то агрессивным. Перевернул бетономешалку, вырвал провода, дал по морде бригадиру и ушёл.

— Такой высокий? В кофте с капюшоном?

— Вроде да, — пожала худыми плечами девушка.

— Дура! Ты вообще в своём уме? Он напал с ножом на парня с соседского дома, — спрыгнула со стола Генка, готовая порвать её на части. — Просто так выхватил нож и только по счастливой случайности не убил.

— Серьёзно? — изумилась девушка, но до жизни Пепси ей явно не было никакого дела. — Наверно, не надо было смешивать с кофеином. И холиноблокатор добавить, а то что-то вышло совсем без тормозов.

«Она же совершенно безумна», — подумала Генка, глядя на блеск в глазах девушки. И то, как тревожно уставился на сестру Вайс, только подтвердило, что Генка не одинока в своих догадках.

— А ты серьёзно думала, что этот дурацкий деревянный щит может защитить от меня? — вдруг разразилась девушка смехом и быстрее, чем Генка успела сообразить, вдруг исчезла в проёме, из которого она до этого так же неожиданно появилась.

— Вайс, — растерянно повернулась Генка. — Её лечить надо.

— Гентана, — так же ошарашенно развёл руками парень. — Я даже не подозревал, что всё настолько запущено. Эти странные ходы, которые ради неё построил отец. Эти эксперименты. Это вообще всё это чёрт знает, что такое. Отец с детства с ней слишком возился, потакал всем её причудам, жалел. Но чтобы так?!

Он взъерошил волосы.

— Ну и семейка у вас, — вздохнула Генка.

— Это ты ещё про свою ничего не знаешь, — усмехнулся он.

— Ещё чего-то не знаю? Я тут только два дня назад узнала, что неродная дочь своему отцу.

— И всё? — обнял её парень. — Хотя про твоего отца я и сам впервые слышу. Слушай, пошли отсюда? Я что-то ничего не понял ни про привидение, ни про какие-то щиты. Я живу тут в гостинице неподалёку. Там неплохой ресторанчик. Посидим, поговорим.

— И ты мне всё расскажешь? — отстранилась девушка. — А то у меня ещё остались кое-какие вопросы к Александре Львовне.

— Обещаю, всё что знаю, расскажу, — усмехнулся он и открыл дверь кабинета. — Только имей в виду, что эта лживая сука Алекс правду тебе выдаст вряд ли.

«Тогда придётся позаимствовать у твоей полоумной сестры какую-нибудь сыворотку, развязывающую язык», — вышла Генка вслед за ним.

Глава 18. Секреты прошлого

Ресторанчик был маленький и действительно уютный. К вечеру жара спала, и на небольшой террасе с видом на море Генку обдувал свежий ветерок, и ароматные запахи вызывали аппетит.

— Тебе что-нибудь зелёное и низкокалорийное? — изучал меню Вайс.

— Мне всё равно, — откликнулась Генка, сделав глоток ледяной воды с лимоном. — Заказывай что хочешь. Давай я тебя угощу, ты же теперь бедный.

— Нет, я бедный, но гордый, — хохотнул Вайс. — И это я тебя пригласил.

Он сделал заказ, заставляя официантку улыбаться своим акцентом и неправильными ударениями. Сейчас Генке казалось, что он делал это умышленно. Сильнее всего он был похож сейчас на того Вайса, в которого она когда-то была влюблена. И улыбка на её лице, видимо, выдала её чувства.

— Знаешь, о чём я жалею, — потянулся Вайс к своему стакану воды, когда официантка ушла.

— Сомневаюсь, — пожала плечами Генка.

— О том, что мы так и не поняли с тобой друг друга, — парень сделал глоток. — А ведь могли бы стать просто идеальной парой. Честно говоря, я ещё не оставил эту идею.

— Тогда оставь, — посмотрела девушка в упор. — Мы никогда не будем вместе, Доминик. Мы не сходимся взглядами по принципиальным для меня вопросам. И ты всегда пытаешься меня использовать.

— Я всех всегда использую, — улыбнулся парень. — Ничего не могу с собой поделать. Привычка. А тобой, наоборот, все пользуются. Именно поэтому нам так хорошо вместе. Мы дополняем друг круга до полного круга как инь и ян.

После разборок в отцовском кабинете, гнева, нападок на экономку, разговора с сестрой, он что-то стал на удивление расслаблен и весел. Впрочем, он всегда был отходчив и быстро умел переключаться.

— Твоего отца ещё не похоронили, и ты зря клеишь меня, — убрала Генка со стола руку, видя, как к ней двигаются пальцы парня. — Я пришла поговорить. И лучше тебе просто рассказать, что ты знаешь, или придётся доедать свой ужин в одиночестве.

— Какая ты злая, Гентана, — постучал он пальцами по столу, когда его манёвр не удался. — Злая, жестокая, бездушная.

— Кто бы говорил, — хмыкнула Генка.

— Да, я — убийца, — убедился Вайс, что на террасе они одни. — Хладнокровный, беспринципный, циничный. Но я просто умею абстрагироваться от своих жертв. Думаю о них, как о дичи, на которую охочусь. А вот как ты справляешься с этим, когда неделями живёшь чужой жизнью, а потом обрываешь её одним ловким движением?

— Мне не приходится с этим справляться, мои клиенты неоднократно убеждают меня в том, что это правильное решение. Я приношу им избавление, просто исполняю их волю. И мне хватает мужества это сделать. Сумел бы ты убить свою безнадёжно больную мать?

— Нет, — покачал он головой и скривился, — до такой степени человеколюбия мне никогда не дойти. Я просто люблю деньги. К тому же у меня была скверная учительница, насколько я понял. А у тебя, видимо, это в крови.

— В крови?

— Да, я обещал тебе рассказать, я расскажу.

Официантка принесла вино. Вайс пригубил бордовую жидкость и согласно кивнул. Попросил ведёрко со льдом.

— Ненавижу тёплое вино, — улыбнулся он приветливой девушке, когда она исполнила его просьбу. И сальный взгляд, которым он проводил аппетитные формы официантки, заставил Генку усмехнуться.

— В общем, давай мы выпьем за твою семью, — поднял он свой бокал.

— Хорошо, давай помянем, — откинулась она на спинку со своим вином, — ведь, насколько мне известно, они все умерли.

— Возможно, — кивнул Вайс, сделав глоток. — Ты же знаешь, что твоя мать родилась в Англии?

— Да, так же как твоя, мать её была англичанка, а отец русский. Мне сказали, что она умерла очень давно. Моей маме было десять лет, когда отец привёз её в Россию.

— А ты знаешь кем был этот твой дед?

— Врачом? Бабушка говорила, он был талантливым специалистом.

— Клиническим фармакологом. Ты и этого не знала?

— Моей маме было девятнадцать, когда он умер. А мне пять, когда умерла мама. Кто ещё мог мне это рассказать? Только бабушка. Но с их семьёй она породнилась уже после его смерти.

— Это она тебе так сказала? — скривился Вайс.

— Как мне надоели твои ужимки, — вздохнула Генка. — Рассказывай!

— Твой дед, Роман Шахов, в общем, это он организовал сообщество врачей, выступающих за законное использование эвтаназии. Его поддержали, в Парламент был вынесен законопроект, который одобрил даже бывший архиепископ Кентерберийский, хотя англиканская церковь категорически против легализации «права на смерть». Но законопроект не был принят, и твой дед был вынужден покинуть страну вместе с малолетней дочерью.

Официантка принесла закуски. Вайс отклонился, давая ей возможность поставить на стол тарелки, но не замолчал.

— В России он тоже нашёл сторонников своей точки зрения, но здесь уже он пошёл другим путём и создал закрытую организацию, которая не боролась с системой, а просто исполняла последнюю волю умирающих. И твоя бабка, Лидия Мендринос стала его правой рукой. И Александра Львовна тоже стала членом их команды.

Генка молча моргала, пытаясь уложить эту информацию в своей голове. Она даже не знала, что спросить. К счастью, после бокала вина Вайсу и не требовались наводящие вопросы.

— Но в России в это время было тяжело. Перестройка. Девяностые. А твой дед имел единомышленников и в других странах. И его способная ученица Александра по его рекомендации перебралась работать в Америку. Но её «американская мечта» как-то не сложилась. Твой дед умер, его влиятельные друзья быстро забыли все свои обещания, и Алекс пришлось искать работу самой. Какую придётся, чаще среди русских эмигрантов. Так она и познакомились с Еленой и моим отцом. Елена взяла её в няньки к Лизи. А после её смерти она взяла меня в свои ученики.

— Она до сих пор состоит в этой организации и исполняет заказы? — ковырялась Генка в салате.

— Не знаю на счёт заказов, но у неё была формула состава, которую придумал твой дед, она общалась время от времени с твоей бабкой, возможно, и с другими членами этого сообщества. И, возможно, вырастить достойную замену было одним из условий этой организации, а возможно, она что-то во мне увидела, что решила передать свой опыт. А твоя бабка решила воспитать тебя.

— Но я первый раз слышу об этом тайном ордене, — сделала Генка глоток вина.

— Значит, или твоя бабка на него уже забила, или просто решила идти своим путём, независимым. К тому же стала зарабатывать на этом деньги. Насколько я запомнил, дед твой всё же был подвижником.

— Значит, у меня с ним намного больше общего, чем с кем-либо ещё из моей семьи, — улыбнулась Генка. — Как жаль, что ты не рассказал мне этого раньше.

— Гентана, — пожал плечами Вайс. — Я понятия не имел, что ты не в курсе. Да и права говорить об этом у меня, конечно, не было. Но сейчас, когда Алекс перешла все границы, я не считаю нужным хранить её секреты.

— Как она ожесточилась за эти годы, — покачала головой Генка. — Возможно, ей действительно не сладко жилось.

— И есть ещё кое-что. Думаю, ты и этого не знаешь. Твоя мать вышла замуж за сына Лидии Мендринос не просто так. Твой дед поставил это условием. И если Алекс он передал секрет формулы как своей ученице, то твоя бабка получила его взамен на то, что её успешный сын женился на твоей молоденькой матери.

— Не удивительно, что этот брак не был счастливым. Хотя отец к ней очень хорошо относился. И вообще, судя по маминым записям, был человеком порядочным и добрым.

— Мне жаль, — снова протянул руку Вайс, и воспользовавшись Генкиным замешательством, накрыл её ладонь. И это было такое тёплое, дружеское рукопожатие. — Жаль, что так вышло с твоими родителями. Жаль, что, когда я встретил тебя первый раз, я не думал ни о чём другом, кроме этой дурацкой формулы, которую ты довела до совершенства. Твой дед гордился бы тобой.

— Ты знаешь, Вайс, мне тоже жаль, — ответила на его рукопожатие Генка. — Мне всегда казалось, что ты просто такой же сумасшедший, как и я, поэтому мы понимаем друг друга. Но теперь я знаю, что у нас просто общее прошлое и всё в наших жизнях удивительно неслучайно.

— Ты права, — стиснул он её руку. — Можно сказать, мы знакомы с детства. И, знаешь, что бы не было, мы ведь можем остаться друзьями.

— Ну, мы же члены одной банды, — улыбнулась Генка. — Мы обречены дружить.

Принесли горячее. И пока Вайс снова любезничал с официанткой, Генкина память исправно подсовывала факты для ещё одной невероятной истины.

Формула, которую создал дед. Это не Генка, это он её придумал от начала до конца. Но в той тетради, что стала маминым приданым, некоторые соотношения и вещества были умышленно искажены. И знания Алекс были даны с ошибками. Чтобы никто не смог пользоваться гением деда в корыстных целях. Чтобы его состав не использовали во вред, не имея согласия клиента и неутешительного диагноза.

Поэтому убийство составом Алекс и Вайса мог вычислить любой хороший патологоанатом, его приходилось маскировать, что-то придумывать дополнительно. А то, что сумела почерпнуть из тетради деда и правильно сложить Генка, было идеально, как всё гениальное.

«Наверно, дед действительно мог бы мной гордиться, — вздохнула девушка. На глаза навернулись непрошенные слёзы. — И не только тем, что я разгадала его загадку, но и тем, что я ни разу не пошла против совести».

— Спасибо, Вайс, — улыбнулась Генка, когда официантка ушла.

— Не за что, Гентана, — улыбнулся парень в ответ. — Я надеюсь, ты будешь завтра на похоронах?

— Возможно, — пожала плечами девушка. — Не вижу смысла больше вмешиваться в дела вашей семьи. Хотя наши судьбы и переплетены сильнее, чем хотелось.

— Есть планы? — поправил он салфетку.

— Да, кое-какие есть. Они обычно сами меня находят.

— Понимаю, — кивнул он. — Меня в последнее время находят одни неприятности. Впрочем, надеюсь, мы когда-нибудь свидимся? Может, в этот раз ты дашь хотя бы номер телефона?

— Конечно, ведь я как раз собралась его менять.

Протянутой ручкой она нацарапала цифры на салфетке.

— Как ты старомоден, Вайс.

— Я же англичанин, — улыбнулся парень, пряча в карман эту записку.

И в этот вечер Генка зашла ещё дальше. Не настолько далеко, как хотел Вайс, но всё же позволила проводить себя до подъезда.

Не жалко, пусть знает где она живёт, ведь, возможно, она ночует здесь последний раз.

Амон встретил её дома. И когда Генка уже легла спать, прилетело сообщение от незнакомого абонента.

«Спасибо за незабываемый вечер. Всё же целую тебя. И буду надеяться на встречу».

Эпилог

После холодного и туманного Уэльса Италия казалась раскалённой духовкой, в которой Генка медленно плавилась и покрывалась золотистой корочкой, как моцарелла.

Следуя указаниям навигатора, девушка ехала медленно и осторожно, боясь пропустить нужный поворот. И даже Амон крутил головой по сторонам, словно понимал, что именно они ищут.

Прошло несколько месяцев, и старые события уже затёрлись новыми, как изображение на видеокассете. А может, наоборот, они стали реактивом, в котором проступило изображение, казалось бы, безвозвратно исчезнувшего прошлого.

Теперь Генка знала о себе всё. Ну, или почти всё. Она больше не болталась в водовороте прибоя как потерянная рыбка, теперь у неё был собственный надёжный коралловый риф. У неё были родные. У неё были соратники. И иметь друзей, оказалось, не страшно.

С Миланой и Пепси Генка переписывалась каждый день. Ведь оба она теперь были членами её Клуба отчаянных, но благородных. Милана жила в её квартире и писала книгу, благо, материала для неё изрядно прибавилось. А Пепси нашёл хорошую работу, как и собирался, и, кажется, серьёзно думал про семью и детей.

Теперь до конца выяснить все секреты семьи Долговых предстоит им самим, если захотят, а если нет… уж кто-то, а Генка с Амоном точно не расстроятся. Ведь у них теперь совсем другая жизнь.

Сэр Найджел не зря так настаивал на личной встрече. Да, мать его действительно была больна. Но бойкой сухонькой старушке не нужна была ничья помощь.

— Девочка наша, как я рада, что ты нашлась, — покраснели её глаза при виде Генки. Она обняла девушку трясущимися руками. — Милая, ты так похожа на мать.

Генка плохо понимала валлийский, а женщина то и дело переходила на него, но это было неважно. Важно, что это была мамина тётка. Никто не сказал маминой семье, что её младшая девочка не погибла.

Помнили в Уэльсе про Генкиного деда и его соратники. Они приняли внучку в своё сообщество с должным уважением и даже почестями. Пусть с бывшим архиепископом Кентерберийским поговорить лично Генке пока не пришлось, но как же приятно знать, что ты не одинока в своих убеждениях и чувствовать поддержку.

Сам сэр Найджел оказался не просто маминым двоюродным братом, но и лучшим другом. И пусть им было всего по десять, когда мама уехала, сохранить эту привязанность им удалось до самого последнего дня. Они переписывались. Сэр Найджел вручил Генке целую стопку писем, выведенных аккуратным маминым почерком. В недрах этих старых конвертов Генка и нашла, что искала.

«Я буду ждать тебя. Всегда», — надпись на открытке, и название городка «Без названия».

«Знай, когда я умру, моё сердце навсегда останется с тобой», — подписала мама ниже.

И сейчас Генка точно знала, куда едет.

«Заправка», — красовалась надпись на криво приколоченной картонке. И юркий кабриолет свернул в направлении нарисованной стрелки.

Две покосившиеся колонки, одна из которых с надписью «Ремонт». Генка проехала к следующей. Вышла, придерживая шляпу, следом выпрыгнул Амон.

Дверь будки скрипнула и, жуя зубочистку, из неё вышел заправщик, приглаживая чёрную бороду с сединой и разглядывая хромого пса.

— Сеньора, — поднял он глаза на Генку и замер. — Мария?

— Нет, её дочь, Геннадия.

Девушка разглядывала его крепкую грудь под грязной майкой и крестик на тонкой цепи, и мускулистые руки. А ещё она искала в нём свои черты. И нашла, заглянув в глаза, всё ещё синие, как ночь в Вольтере.

— Антонио?

Он кивнул, так же тщательно сличая Генку с тем портретом, что хранился в его памяти.

— Я поклялся, что не уеду отсюда. Что буду её ждать. Всегда. Когда бы она не приехала.

— Я знаю, — протянула ему Генка открытку.

— Она умерла? — прижал он картонку к груди и закрыл глаза, сдерживая слёзы.

— Да, но она тоже сдержала своё обещание, папа.

На маленький заброшенный город опускался закат, а они всё стояли на башне и никак не могли наговориться — мужчина, всю жизнь любивший только одну женщину и девушка в шляпе, вернувшаяся, чтобы вдохнуть в этот город жизнь.

И только пёс, привычно завалившийся на бок у её ног, знал, что рядом с ним сидит другой пёс, и звать его по-прежнему Фигаро. Потому что для настоящей верности не существует даже смерти.

Оглавление

Пролог

Глава 1. Пепси

Глава 2. Всё лучшее — собакам!

Глава 3. Вайс

Глава 4. Клуб отчаянных, но благородных

Глава 5. Детдомовская и Пупсик

Глава 6. Чужое привидение

Глава 7. Два платья

Глава 8. Новые загадки

Глава 9. Ботаники

Глава 10. Нянька

Глава 11. Кто ты?

Глава 12. Кто я?

Глава 13. Дневник

Глава 14. Третий лишний

Глава 15. Тайны отцовства

Глава 16. Семейный совет

Глава 17. Незнакомки

Глава 18. Секреты прошлого

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg